Последний славный денек [Rich Larson] (fb2) читать постранично

Последний славный денек

От переводчика:

Рассказик представлен в свободном-ознакомительном любительском переводе, без какой-либо на то, коммерческой цели, мат отсутствует. Надеюсь, что читабельно. Приятного чтения!

Любительские переводы считаются «общественным достоянием» и не являются ничьей собственностью, любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своих ресурсах. Просьба, сохраняйте имя переводчика ─ цените чужой труд…

с уважением, Genady Kurtovz!

* * *

Обсудить, узнать больше о переведенной истории — на моем телеграмм-канале: https://t.me/gen_kurtovz

© Last Nice Day by Rich Larson, 2021

***перевод с англ., by Genady Kurtovz, ноябрь 2021

* * *

Пока мы чистим морковь, идет "слепой"^[1] дождь. Небо зеленовато-синего оттенка, похожее на скорлупу яиц малиновки^[2], вся серая штормовая нечисть — уходит на восток, но дождь все равно льет.

Мы сидим на краю старой деревянной террасы, выходящей к саду, и капли дождя лижут наши босые ноги. Так и сидим.

— Опять, — произносит мама, потому что вчера был такой же дождь.

Было приятно наблюдать, как вода смывает грязь, и кожа становится ярко-оранжевого цвета. Я люблю что-то чистить. Обожаю, когда идет дождь и все цвета становятся ярче. Думаю, что это моя, весьма относительная характерная черта.

— Странноватая погода, — подмечает мама. Она переходит от процесса очистки к резке, вытаскивая чистую яркую морковь из ведра и отсекая ей верхушки.

— Впрочем, все еще тепло. Мы должны наслаждаться этим. Возможно это последний славный денек.

Я знаю, мне следует говорить. Мне надо говорить. Ведь никто ж не хочет читать о молчаливом и эмоционально оцепеневшем персонаже.

— Угу, — выдавливаю я.

Грязная морковь перемещается из таза в ведро, а нарезанная в пластиковую емкость. Теплый дождик забрызгивает дорожку, на камнях проявляются темные пятна, вымощенные прошлым летом, когда я был за границей. Моя работа напрямую связана с командировками. Хотя последний рабочий выезд, прошел не так уж и хорошо. Однако тревожный звоночек.

— Нэд, опять ты это делаешь? — вид у мамы недовольный, — ты понимаешь, о чем я? Это когда ты притворяешься вымышленным персонажем, чтобы дистанцироваться от всякой гадости, не так ли?

— Да нет, — заверяю я ее, — это не так.

В тазе вскоре остались только огрызки, маленькие и бледные, они прятались в грязноватой жиже, и когда с ними было покончено, мама, вылив воду, снова наполняет таз и начинает чистить свеклу.

— Я знаю, твоя поездка была неудачной, — говорит она и я угадываю, что ей хочется спросить о терапевтических модулях, запустил ли я их наконец или нет.

— Все было на уровне, — успокаиваю я ее.

Свекольный сок просачивается в ярко-красную воду и мое сердце взрывается как бомба, сжимается горло, но, по крайней мере, теперь я реагирую на происходящее, и от этого становится даже интересней, проклятье, проклятье, проклятье…

Это был последний вздох августа.

* * *

Тут накатываются воспоминания: «Мужчина и женщина находятся в ванной комнате. Она знает о конверте. Он в курсе, что она знает о конверте. Она не знает, что он в курсе о ее знании касательно конверта, и она на грани нервного срыва. Все происходит в постоянном движении».

— Дерьмовая вечеринка, — произносит женщина, выдавливая улыбку. — Прости, думала, что будет веселее, мне хотелось бы позабавней провести время.

Она взглянула внутрь конверта. Он видел крошечные тепловые пятнышки ее тела, оставленные ее пальцами на фотографиях, несмотря на то, что она была достаточно умна, чтобы не сорить своими отпечатками. Они уже несколько недель продолжают вести информационную игру, но сейчас его вынуждают. Ведь риск заражения слишком велик.

Таким образом, проявляется его подсознание, ползущее по траекториям сплетения его нервных волокон, с микроскопическими повреждениями. Он видит искры, чувствует запах илистой гнили на дорогах, за пределами сада его матери.

— Нам обоим нужно немного расслабиться, — говорит мужчина, но сейчас он только как наблюдающий пассажир. — Эта неделя была сумасшедшей, не так ли? Думаю пригласить тебя завтра на свидание. Будем танцевать. Только мы вдвоем.

Он протягивает руку, запястье выровнено для легкого объятия танца сальса^[3]. Она улыбается и вкладывает свою руку в его, завершая ритмичный рисунок.

— У меня нет туфель, — произносит она.

Он кружит ее, затем еще и еще. Она танцует в одной точке, на блестящей плитке ванной комнаты, в которой отражается ее красивое, смеющееся и не очень ясное очертание.

— Нэд, прекрати! — просит она, — у меня кружится голова.

—