Карнавал [Луи Арагон] (fb2) читать постранично, страница - 22

не сказал. Расписался в книге под своим кратким донесением. Наступила тишина. Оба офицера смотрели на меня.

Отсутствие реакции, легкое пожатие плеч внушало им уважение ко мне.

— Хороший игрок… — сказал Макжматен.

Я сделал вид, будто не слышу. Главное, не выказать торопливости. Чересчур уж много удовольствия я им доставлю, если прямо отсюда пойду к Бетти. Американец. Мне тут же припомнилась песенка Габи Дели, она вывезла ее из США, понятно… Всплывали какие-то слова из наших разговоров, своего рода подтекст, и почему это я выбрал из всех ее имен именно Бетти… И она еще назвала меня лгунишкой из-за того, что я скрыл от нее всю эту дурацкую историю на дороге, вечером, и Лени. Я не мог больше выдержать. Пусть себе Манжматен думает, что хочет!

Бетти открыла не сразу. Была ли она одна? Похоже, что да.

Уж не выпустила ли она его через черный ход. Miitterchen, конечно, была в сговоре. Дверь отворилась.

— А. это вы, Пьер? Входите.

Ну, раз она приглашает. Я сразу заметил, что она взволнована.

Она подкрасила губы, прежде чем открыть дверь. Я видел ее грудь. Мы молчали. Я явился как человек, который собирается устроить скандал Я вошел с готовым вопросом на губах: Ну, что это еще за американец? Но не выговорил его. Она посмотрела на меня. Она решилась первой:

— Вы вернулись? Когда? Да что с вами, вы дрожите?

— А вы, вы не дрожите?

Она дрожала, поняв это, она улыбнулась бледной улыбкой.

— Я? — сказала она. — У меня есть основания…

— Ах так?

Молчание возобновилось, как возобновляется шум. Нестерпимый шум. Капающий кран. Нади не тянуть. Сказать немедленно, сразу, сказать то, чего я никогда еще не говорил ей. Снять запрет. В конце концов, этот американец. Ведь детей во рту не делают. Я просто скажу ей, Беттина… она заметит, что я уже не называю ее Бетти. Итак, Беттина, я давно должен был вам сказать, я вас… ну, в общем, выбор тут не большой, французский язык беден. Или еще короче, с места в карьер, чего размусоливать: Беттина, хотите быть моей женой? Это я-то, считавший, что к таким словам нужно подходить издалека, подбираться малопомалу. Я действительно сказал:

— Беттина… — и на этом остановился.

Она не дала мне времени для дальнейшего, крепко стиснув меня в своих объятиях, она говорила мне на ухо:

— О, Пьер, Пьер, я так счастлива…

К сожалению, ошибиться было невозможно, я похолодел, отстранился:

— Что происходит, Беттина?

И тут она выпалила:

— Пьер, он вернулся. Американец, который был тут до вас… ну, до вас, за три дня. Он обещал. Но не писал. Он не любит писать. И я уже не верила. А сегодня утром. Он сказал мне… да вот, глядите! — Она показала мне свою руку с обручальным кольцом на пальце. — Это кольцо его покойного отца…

Больше не о чем было говорить. Она и не давала мне, впрочем, никакой возможности вставить хоть слово.

— Его скоро демобилизуют, мы поженимся перед отъездом, я буду жить в его семье, там. В Далласе… ну, неподалеку. — Внезапно она закрыла лицо руками, точно ей стало стыдно, и произнесла скороговоркой: — Пьер, прошу вас, уходите, оставьте меня, мне надо подумать, я сама не понимаю, на каком я свете, мне необходимо побыть одной, все это так внезапно, почувствовать себя такой счастливой, счастливой, вы представить себе не можете, как это трудно…

О Rantipole Betty! Так я и не сказал ей, что стал бы ее Джеком, согласись она стать моей Джилл. Нет. А ее Джек, Джек, которого она выбрала, не дожидаясь меня, с ним она, надо полагать, с кротким видом присела на травку. Что я пробормотал?

Пятясь, я спустился с крыльца. Дверь закрылась. Я знал, что Беттина стоит за ней. Отделенная от меня. Достаточно всего одной двери. Казалось, я слышу, как бьется за дверью ее сердце.

Ну вот. Что тут скажешь. Что добавишь. Свершилось, свершилось. Маски упали. Карнавал окончен.

Wir haben eine ungeheure Kraft moralischer Gefiihie in uns, говорит, если быть точным, Фридрих Ницше: мы обладаем огромной силой заключенных в нас нравственных чувств, но у нас нет общей для всех цели, aber keinen Zweck flir aile… Почему именно эту фразу я уносил с собой, пятясь, спускаясь с крыльца Беттины Книпперле? Я долго, долго задавал себе этот вопрос.

Жизнь прошлась по мне, было много всякого, прежде чем настал этот вечер, когда я вновь, через много-много лет услышал «Карнавал». Я глядел на своего давнего товарища по Эльзасу, сидевшего в ложе с женой, и думал о том, как по-разному складываются судьбы. Он, бывший военфельдшер, нашел, говорят, свой ответ Ницше: он верит, что существует ein Zweck flir aile, общая цель для всех, общая для всех чувств и для всех людей. Он больше не лечит чахоточных марокканцев, ему представляется, что он может предложить своим ближним лекарство совсем иного рода. Не ошибся ли он? Не потратил ли попусту жизнь с тех пор, как падали в Модер охваченные головокружением фазаны? Кто из нас двоих истолковал смысл шиворот-навыворот? Мне трудно понять, как такой человек, как он, может подчинить себя партийной дисциплине. И на такой длительный период… Общая цель. Легко сказать. И