ЖИЗНЬ ИВАНА СЕМЕНОВА,
ВТОРОКЛАССНИКА И ВТОРОГОДНИКА,
НАПИСАННАЯ НА ОСНОВЕ
ЛИЧНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ АВТОРА
И РАССКАЗОВ,
КОТОРЫЕ ОН СЛЫШАЛ
ОТ УЧАСТНИКОВ ИЗЛАГАЕМЫХ СОБЫТИЙ,
А ТАКЖЕ НЕКОТОРОЙ ДОЛИ
ФАНТАЗИИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
служащая как бы вступлением
к описанию жизни Ивана Семенова
и объясняющая некоторые причины
его дальнейшего поведения
САМЫЙ НЕСЧАСТНЫЙ
ЧЕЛОВЕК НА СВЕТЕ
Иван Семенов — несчастный, а может быть, самый
несчастный человек на всем белом свете.
Почему?
Да потому, что, между нами говоря, Иван не лю
бит учиться и жизнь для него — сплошная мука.
Представьте себе крепкого, рослого мальчишку, с
наголо остриженной и такой огромной головой, что
не всякая шапка на нее налезет.
И этот богатырь учится хуже всех в классе.
А честно говоря, учится он хуже всех в школе.
Обидно?
Еще как!
Кому обидно?
Да всему классу!
Да всей школе обидно!
А Ивану?
А ему хоть бы хны!
Вот так тип!
В прошлом году играл он в белого медведя, целый
день на четвереньках ходил по снегу — заболел воспа
лением легких. А воспаление легких — тяжелая боЛбЗНЬе
6
' Лежал Иван в постели еле живой и хриплым голо
сом распевал:
Пирамидон-мидон-мидон!
Аспирин-пирин-пирин!
От лекарства пропаду-ду-ду!
Только в школу не пойду-ду-ду!
Долго лежал Иван. Похудел. И едва выпустили его
на улицу, он давай кота Бандюгу ловить: хотел дрес
сировкой подзаняться. Бандюга от него стрелой, Иван
за ним, поскользнулся — руку вывихнул и голову чуть
не расколол.
Опять его в постель, опять он еле живой, опять
хриплым голосом поет, распевает:
На кровати я лежу-жу-жу!
Больше в школу не хожу-жу-жу!
Лучше мне калекой быть-быть-быть!
Лишь бы в школу не ходить-дить-дить!
Хитрый человек этот Иван Семенов! Уж совсем по
правился, а как врач придет, Иван застонет, глаза за
катит и не шевелится.
— Ничего не могу понять,— говорит врач расте
рянно.— Совершенно здоровый мальчик, а стонет.
И встать не может. .Ну-ка, встанем!
Иван стонет, как раненный на войне, медленно
опускает ноги с кровати, встает.
— Вот и молодец,— говорит врач.— Завтра мо
жешь идти в школу.
Иван — хлоп на пол. Только голова соступала.
Его обратно в кровать.
А план у Ивана был простой — болеть как можно
дольше. И всех бы он, Иван Семенов, перехитрил, если
бы не муха. Муха, обыкновенная муха подвела Ивана.
Залетела она в комнату и давай жужжать. Потом
давай Ивану на нос садиться. Он ее гонял-гонял — ни
какого результата. Муха оказалась вредной, ехидной
и ловкой.
Она жужжит. Иван чуть не кричит.
Извела муха Ивана и спокойненько уселась на по
толок.
«Подожди,— решил Иван,— сейчас я тебе напинаю».
Он подтащил стол, на стол поставил стул, взял по
лотенце, чтобы прихлопнуть муху, и — залез.
А муха улетела.
7
Иван от злости давай по потолку полотенцем хло
пать!
Вспотел даже.
В это время в комнату вошел врач. Ну и попало
Ивану, невезучему человеку, так попало, что с тех пор
он бьет мух кулаком, да изо всех сил!
ОСТАВИЛИ ИВАНА ВО ВТОРОМ КЛАССЕ НА
ВТОРОЙ ГОД!
Все Ивана жалели«
А он?
А он хоть бы хны!
Ну не получается у него учеба! Вот сядет он уроки
готовить, обмакнет перо в чернила, вздохнет с горя —
клякса. Иван ее промокашкой — хлоп!
Клякса посветлеет, но станет еще больше. Иван
снова обмакнет перо, снова вздохнет и — снова клякса.
Смотрит он на кляксы и мечтает. Хорошо бы сде
лать так, чтобы голова отвинчивалась. Пришел бы он
в класс, спокойненько бы сел на свое место, отвинтил
бы свою собственную голову и спрятал бы ее в пар
ту.
Идет урок. Ивана, конечно, не спрашивают: не мо
жет же человек без головы говорить! Ведь говорит-то
он ртом, рот-то у него в голове, а голова — где?
В парте!
Звонок на перемену. Иван привинчивает голову и
носится по школе.
Звонок на урок. Иван голову — вжик! вжик!
вжик! — и обратно в парту. Сидит. Красота!
Думал Иван, думал и придумал однажды замеча
тельную штуку. Пришел он как-то в школу, сел за
парту и молчит. Мину
ту молчит, вторую мол
чит, третью...
Пять минут прош
ло, а он — молчит!
— Что с тобой? —
спрашивают
ребята.
Иван отвечает:
— Зззззззззззз...—
и голова у него дерга
ется.
— Заболел? —
спрашивают ребята.
8
Иван кивает.
— Чем заболел?
Иван мелом на клас
сной доске пишет:
Я зайка
Ребята ничего не по
нимают. Колька Веткин
говорит:
— Да ты и не похож
на зайца.
Иван
весь задро
жал и:
— Ззззззззззззззззззззз.
— Заикой он стал! — догадался Паша Воробьев.—
Заикой, а не зайкой.
Иван обрадованно закивал.
Как только в класс вошла Лнна Антоновна, ребята
загалдели:
— Семенов болен!
— Он заикой стал!
— Говорить не может!
И всем классом, хором:
— Зззззззззззззззззззззз...
— Тише,— сказала Анна Антоновна, и вызвала
Ивана к доске, и стала спрашивать.
А Иван отвечал так:
— Трр... бр... др... — и голова у него дергалась.
— Молодец,— сказала Анна Антоновна,— пра
вильно ответил. Ставлю тебе пять с плюсом.
— Пять с плюсом?! — радостно переспросил Иван,
который ни разу в жизни и четверок-то не получал.
А ребята захохотали.
А громче всех Колька Веткин.
Вызвали отца Ивана в школу. Ох и попало потом
зайке-заике!
И сказал он друзьям:
— Хватит. Точка. Не могу больше так жить. Буду
проситься на пенсию. Со здоровьем у меня из-за этой
учебы совсем плохо. Сегодня же напишу заявление.
— А куда, куда заявление? — с огромной зави
стью спросил Колька.— Отвечай давай, если совесть у
тебя есть!
9
— Совесть у меня есть, не беспокойся,— со вздо
хом проговорил Иван.— Но не имею я права каждо
му рассказывать, куда я заявление о пенсии писать
буду.
От обиды и возмущения Колька весь задрожал и
крикнул:
— Всегда ты такой! Собакой лаять научишь, руч
ки в пол втыкать научишь, а на пенсию один отпра
вишься?!
— Ты соображай,— посоветовал Иван.— Если все
на ленсию уйдут, кто же учиться будет? — И он ушел,
опустив свою большую голову.
Весь вечер трудился Иван над заявлением. Вот что
у него получилось:
Вмннестерство.
Учительница Меня Мучеит за каждую ашипку
ставит пару. Прашу принятмеру и асвабадит
Меня по здоровю атучебы спасибо Хачу
получит пеньсию. За это квам опять спасибо
и првет
Иван Семенов
На конверте он написал:
Сталица Москва
Вмннестерство
насчет пенься
ат Ивана Семенова
сприветом квам заявление
Через день почтальон принес письмо обратно и
сказал:
— Нет такого адреса. И ошибок больно много. Ра
но тебе еще жаловаться. И пенсию рано просить. Сна
чала школу окончи, поработай, потом жалуйся сколь
ко тебе угодно.
Много разных историй с Иваном было, всех не рас
скажешь. Но вы уже, конечно, поняли, какой он не
счастный человек.
И вот вам последний случай: задумали в шпионов
играть. Ивану хотелось быть командиром советских
разведчиков.
А что получилось?
10
КАК ВЫБИРАЛИ ШПИОНА
Никто не сомневался, что лучше всего выбрать
шпионом первоклассника Алика Соловьева. Его и пой
мать легко, и настукать ему в любой момент можно,
если будет спорить. А если еще учесть, что Алик ни
когда не ябедничает, то станет ясно: лучшего шпиона
и не найти.
Правда, он трусоват. Играли как-то в американско
го летчика-шпиона Пауэрса. Пауэрсом выбрали Али
ка. Посадили его на крышу сарая — будто на самолете
летит — и давай в него камнями (будто ракетами)
стрелять.
С двадцатого выстрела попали — шишка!
Хорошо, в общем, поиграли. А он обратно слезать
боится. Орали на него, орали, снова ракеты запускали.
Пришел милиционер Егорушкин. Полез он за Али
ком, да сам с крыши грохнулся.
Попало ребятам.
И все-таки лучше шпиона, чем Алик, не найти.
Кстати, он никак не мог научиться правильно про
износить слова с приставками «пре» и «пере». У него
получалось:
— Я пер-прыгнул«
— Я пер-пугался.
— Я пер-бежал.
— Я пер-нес.
Значит, можно было считать, что Алик говорит на
иностранном языке.
Всем было ясно, кто и на этот раз будет шпионом.
Однако для видимости решили проголосовать и до то
го разорались, что Алик крикнул :
— Пер-катите!
Минутку помолчали и опять разорались.
Потом началась драка.
Драка началась из-за того, что Иван обозвал Коль
ку килькой.
— Какая такая килька? — обиженно спросил Коль
ка.
— Маринованная,— ответил Иван,— или в собст
венном соусе. Ноль руб пятьдесят коп банка.
— Это я-то килька? — И Колька без липших раз
говоров дал Ивану пинка.— Видал кильку?
Кто-то за кого-то заступился, и возник бой.
Главное в драке — не закрывать глаза.
11
А один друг Ивана — Паша Воробьев — всегда за«
крывал и стоял в центре боя, вытянув руки по швам.
Ну и доставалось же ему!
Иван любил драться. Ои вам не будет разбирать«
ся, кто свой, а кто чужой. Ему важно именно драть«
ся — машет он руками, а то и ногами во все стороны
и даже бодается. И очень часто случалось, что он по
могал противнику выиграть сражение, так как бил
своих.
На этот раз все произошло немножко наоборот. Не
забудьте, что в данной драке совершенно невозможно
было разобраться, кому кого надо бить. Но каждый
решил: не беда, начнется бой, видно будет, кто свои,
кто враги.
Паша. глаза по привычке закрыл, но руки его за
работали сами собой.
Свой первый в жизни удар Паша нанес своему дру
гу — Ивану.
Иван от неожиданности рот раскрыл. А Паша ведь
не видит, кого бьет, и опять — раз ему в то же самое
место, то есть в лоб.
Иван до того растерялся, что закричал:
— Своих бьешь!
А Паша ни остановиться, ни открыть глаза не мо
жет: страшно.
Тогда Иван тоже глаза закрыл, Что тут получи
лось, никакими словами не передать!
Ребята так устали, что драка кончилась сама со
бой.
Все сели. Говорить никто не мог: кто язык прику
сил, У кого губа распухла. И никто не может вспом
нить, из-за чего друг друга молотили.
Вдруг откуда ни возьмись — учительница.
;
— Что у вас здесь происходило? — спросила она,
Алик Соловьев махнул рукой:
— Пер-дрались все.
А вы знаете, что, когда нужно срочно определить
виновника драки, им всегда оказывается тот, кому
больше всех досталось. А на сей раз больше всех до
сталось Ивану.
—- Семенов, после уроков зайдешь в учитель
скую,— сказала Анна Антоновна и ушла.
— Так тебе и надо,— сказал Колька,— не будешь
человека килькой обзывать. Да еще ноль руб пятьде
сят коп банка.
Иван хотел ответить, но Колька закричал что было
силы:
— Кто за то, чтобы Ивана шпионом выбрать, под
нимите ноги!
А в это время звонок.
Ребята все — бух на спину и ногами задрыгали.
Это у них называлось голосованием.
Так Ивана выбрали шпионом.
Алик Соловьев сказал:
— Пер-касно,
ТЯЖЕЛЫЙ РАЗГОВОР
После уроков Иван проговорил мрачно:
— Прощайте, товарищи.
Все молчали, опустив головы: человека в учитель«
13
скую вызывают — не маленькие, понимаем, что к
чему.
— Ябедничать я, конечно, не буду,— продолжал
Иван,— но учтите, что страдаю я из-за Кольки.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька (так
он говорил, когда чего-нибудь не понимал).— Он один
раз из-за меня пострадать не может. А сколько раз я
из-за тебя мучился! А? Кто в прошлом году в кори
доре во время уроков лаял?
— Иван! — хором ответили ребята.
— А кому попало?
— Тебе!
— Мне! — И Колька ударил себя в грудь.— А кто
придумал ручки в пол втыкать?
— Иван!
— А кому попало?
— Тебе!
— Мне! — И Колька так ударил себя в грудь, что
ойкнул.
— Сравнил,— презрительно сказал Иван.— Поду
маешь, собакой лаял. А тут — драка. Теперь меня как
миленького из школы выгонят! — весело закончил он.
— Куда же ты тогда денешься? — спросил Паша.
— Не бойся, не пропаду. В милицию, например,
устроюсь. Палку в руки и — пошел! Раз — грузовик
стоп, два...
— Иди-ка лучше в учительскую,— перебил Коль
ка,— там тебе раз-два и стоп.
Ушел Иван, а ребята загалдели: что делать, если
его из школы выгонят?!
Иван, подходя к учительской, думал: «Несчастный
я человек. Дрались все, отвечать мне. Будет она меня
мучить. Говорить начнет. Мол, драться нельзя. Мол,
выгнать тебя надо из школы. И ведь что обидно: не
выгонят!»
Четыре раза подряд вздохнув, Иван вошел в учи
тельскую.
— Жаль мне тебя,— сказала Анна Антоновна,—
живешь ты плохо. Да?
— Плохо.— Иван опять вздохнул.— Не жизнь, а
учеба. Мне бы только со школой разделаться, а там
я...— Глаза его заблестели.— Да я сразу знаменитым
человеком стану!
— Нет, не станешь ты знаменитым человеком,—
14
сказала Анна Антоновна,— ты ведь знаменитый ло
дырь.
— Ну и что? Я ведь сейчас лодырь, а потом —
нет.
— Потом поздно будет. Надо теперь же за ум
браться. Жаль, жаль мне тебя,— повторила Анна Ан
тоновна.— Плохо ты живешь, неинтересно. Подумай
над этим. Обязательно подумай. Можешь идти.
— Как?! — поразился Иван.— А насчет драки?
— Сами разберетесь. Иди и даже не надейся, что
будешь знаменитым человеком. Если, конечно, не ис
правишься. Никогда лодыри не становились знамени
тыми людьми.
— А я буду,— упрямо проговорил Иван.— Да вы
знаете, кем я буду? Лунатиком! Первым лунатиком! *—
И сразу успокоился.
Анна Антоновна рассмеялась.
— Кем? Кем? — сквозь смех переспросила она.
— Лунатиком,— с гордостью ответил Иван.— На
Луну полечу. Здоровых ведь будут подбирать.
— Так ведь... так ведь... — Смех мешал Анне Анто
новне говорить.— Лунатиком!.. Ох... ведь лунатик...
это болезнь такая... Кто ею болеет, того и называют
лунатиком.
— Да ну? — удивился Иван, но, человек упрямый,
добавил твердо: —Так я лунатик и есть. Давным-дав
но болею.
Вышел он из учительской, плечами пожал. Стало
ему непонятно отчего грустно.
— Ну? — спросили ребята.— Здорово попало?
— В том-то и дело, что не попдло,— ответил
Иван.— Но разговор был тяжелый.
— Тяжелый? — спросили ребята.— Это как?
— А вот так. Лучше не спрашивайте. И жизнь у
меня тяжелая, и даже разговоры у меня тяжелые. Не
то что у вас. И еще она сказала, что я не лодырь, а
просто несчастный человек.
— Врешь!
— Не верите — не надо. И еще она сказала: бу
дешь ты, Иван Семенов, знаменитым человеком.
— Да врешь ты! — возмутился Паша.— Ты же
двоечник!
— Ну и что? Она сказала, что все знаменитые лю
ди в детстве были двоечниками.
15
. — А это видал? —спросил Колька, показывая
Ивану три пальца, сложенные, сами понимаете, в одну
фигуру, названия которой я что-то не припомню.
Иван сжал кулаки.
— Пер-катите! — крикнул Алик.— А то опять пердеретесь!
— Тем более,— грозно проговорил Иван,— что я,
к вашему сведению, лунатик.
— А это еще что такое? — с удивлением спросили
ребята.
— Болезнь,— важно объяснил Иван.— Страшной
силы болезнь. Просто не знаю, что и делать.— И, взгля
нув на ошеломленных приятелей, сказал: — Играть
начинаем в двенадцать часов ноль-ноль минут. Еще
пожалеете, что меня шпионом выбрали!
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой описывается игра в шпионов
и встреча Ивана с настоящими шпионами,
которые оказались ненастоящими
СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
В ТЕМНЫХ ОЧКАХ
В двенадцать часов ноль-ноль минут милиционер
Егорушкин заметил около клуба речников стрЭнного
человека в пиджаке с поднятым воротником и в соло
менной шляпе. Глаза его прятались за темными очка
ми, руки были засунуты в карманы.
В двенадцать часов ноль три минуты милиционер
Егорушкин подошел к нему и спросил:
— Чего это ты в таком подозрительном виде раз
гуливаешь? Да еще на территории клуба? Да еще зу
бы скалишь?
Странный человек ответил хриплым голосом:
— Не понимайт!
Милиционер Егорушкин проговорил сердито:
— Вот доставлю в отделение, сразу поймешь.
Человек в темных очках вытащил из кармана пи
столет, прицелился милиционеру в нос, крикнул:
— Бах! Бах!
И бросился наутек.
16
— Я тебе дам «Бах! Бах!»! — крикнул Егоруц:кин.— Ты у меня побахаешь!
Вскоре странный человек появился в продовольст
венном магазиАе. Он бросился к прилавку, оскалил
зубы и хриплым голосом сказал:
— Биттэ, дриттэ, фрау, мадам, увай брот, шпин
дель!
Продавщица спросила испуганно:
— Чего, чего?
— Р-рюки вверх! — прохрипел человек в темных
очках.— Гутен так! Драй! Си бемоль! Урна!
Продавщица схватила нож, крикнула:
— Сам руки вверх, шпиндель!
Тогда странный человек вытащил пистолет, прице
лился продавщице в нос и:
— Бах! Бах!
И выбежал из магазина.
ШПИОН УБИВАЕТ ДЕДА
ПО ПРОЗВАНИЮ ГОЛОВА МОЯ ПЕРСОНА.
А ДЕД ПЫТАЕТСЯ
ВЗЯТЬ ШПИОНА В ПЛЕН
Он промчался по улице и через несколько минут
был у здания конторы. Там грелся на солнышке дед
по прозванию Голова Моя Персона.
Человек в темных очках подсел к нему, тяжело
дыша.
Дед спросил:
— В шпионов, что ли, играете?
— Не понимайт!
— Я говорю, в шпионов, что ли...
— Р-р-рюки вверх!
Дед послушно поднял обе руки вверх и недовольно
пробормотал:
— Посидеть спокойно не дадут, А ежели я тебя
самого в плен возьму?
Человек в темных очках вытащил пистолет, прице
лился деду в бороду и:
— Бах! Бах!
И дед повалился на скамейку. Странный человек
от изумления открыл рот. Вы, конечно, догадались,
что пистолет у него был деревянный и никак не мог
выстрелить по-настоящему.
17
А дед по прозванию Голова Моя Персона лежал,
закрыв глаза, не шевелился и только посапывал тру*
бочкой.
— Дедушка, а дедушка, ты притворяешься?
— Ничего я не притворяюсь. Убил ты меня, голо*
ва моя персона.
— У-убил?!
— Наповал.
— А почему же ты разговариваешь?
— Вот поговорю немного, трубочку докурю и по
мру.
— Не умирай, дедушка, миленький!
— Нет, помру,— упрямо повторил дед,— а тебе от
вечать, голова моя персона.
Странный человек бросился бежать.
Дед быстро сел, позвал:
— Былхвост!
Из-под скамейки выполз заспанный пес.
— Усь шпиона!
Пес по кличке Былхвост в несколько прыжков до
гнал странного человека, обежал его и отрезал путь к
отступлению.
Смешной это был пес. Засоня, между нами говоря.
Просыпался он только для того, чтобы поесть и поче
саться. Дед работал сторожем, и ему часто советовали
сменить собаку.
— Засоня ведь он,— говорили деду,— проспит всех
жуликов.
— Не беспокойтесь, граждане,— отвечал в таких
случаях дед,— я его разбужу в один момент, как толь
ко жуликов заслышу.
Вот и сейчас Былхвост тут же, на дороге, задремал.
Поэтому дед через равные промежутки времени будил
его криком:
— Усь!
■— Дедушка! — попросил странный человек.— Убе
ри ты своего зверя!
— Не понимайт! — ответил дед и принялся нето
ропливо набивать свою трубку табаком.— Не так уж
часто в нашем поселке шпионы встречаются. Я вот
первый раз встретил. А ежели мы с Былхвостом за
держали шпиона, то не отпустим. Отведем его прямо
в милицию.
— Отпусти, дедушка!
— Как же я тебя отпущу, когда я убит наповал?
Тогда странный человек зарычал, оскалив зубы.
Пес проснулся.
Зевнул.
И нехотя зарычал.
Странный человек вытащил пистолет, прицелился
в пса, крикнул:
— Бах! Бах!
Пес зевнул и ответил :
— Гав! Гав!
Странный человек хотел выстрелить еще раз, при
целился и крикнул:
— Гав!
И вдруг Былхвост начал пятиться все быстрее и
быстрее.
А дед не своим голосом закричал:
19
— Брысь! Брысь отсюдова!
Странный человек испуганно оглянулся.
Выгнув спину дугой, на Былхвоста двигалось чудо*
вище, черное, безухое, трехногое,— бродячий кот Бан
дюга.
— Беги от него! Беги! — кричал дед.
Поджав остаток хвоста, жалобно взвизгнув, пес
юркнул в подворотню.
Бандюга гордо оглядывался по сторонам и облизы
вался — будто съел бедного пса целиком.
Странный человек в темных очках был свободен.
Он показал язык сначала Бандюге, потом — деду, кри
кнул:
— Гутен так!
И убежал.
ЖУТКИЙ СЛУЧАЙ.
ИВАН В ОПАСНОСТИ
Как вы, конечно, догадались, это был наш знако
мый Иван Семенов — самый несчастный человек на
всем белом свете.
Игра началась. Теперь Ивану надо было прятаться,
да так, чтобы его не могли найти.
Между нами говоря, глупая игра. Сначала шпион
прячется, его ищут. Но — попробуй найди его, если он
залезет на чердак, или в сарай, или дома под крова
тью уснет!
Вот когда ему, шпиону, самому надоест прятаться,
его поймают.
Так примерно случилось и с Иваном. Сидел он, си
дел на чердаке, захотел есть до того, что начал грызть
свой деревянный пистолет. Грыз-грыз — дуло отломи
лось. Пришлось пистолет выбросить. Иван решил сда
ться в плен.
Только спустился он с чердака на лестничную пло
щадку, как услышал голоса ребят.
— Вот это шпион, я понимаю! — кричал Колька
Веткин.
Сдаваться в плен сразу расхотелось.
Куда бы спрятаться?
Забраться на чердак не так-то просто: лесенка до
пола не доходила — обрывалась в воздухе.
20
Иван заметался. Вдруг он увидел, что дверь в квар
тиру № 16 приоткрыта. Иван прошмыгнул туда. Стоял
он за "дверью еле живой от страха, боялся дыхнуть.
А ребята спорили: залезать на чердак или нет?
Иван не сдержался и вздохнул, нечаянно дернул
плечом, и дверь защелкнулась.
Сначала Иван испугался, потом обрадовался, по
том опять испугался.
В квартире было тихо.
На лестничной площадке — тоже: ребята ушли.
Иван попытался открыть дверь, но это ему не уда
лось: замок был непонятного устройства.
С горя Иван сел на пол и вытянул ноги. Придут
хозяева, подумают, что он вор, и посадят его, бедня
гу, в тюрьму.
Но не это самое страшное. Вдруг хозяева уехали
куда-нибудь, и надолго, и Иван умрет здесь с голоду?
А есть ему хотелось — кота Бандюгу бы сейчас
съел. Вот как!
Незаметно для себя самого Иван задремал. Во сне
он увидел, что будто бы сидит в столовой и ест учеб
ники. Они вкусные-вкусные. Особенно понравилась ему
арифметика — с жареным луком и соусом. Как это
раньше он не догадался учебники съесть?
Проснулся Иван от звука открываемого замка,
стремительно пролетел в комнату и оказался под сто
лом.
Чтобы зубы от страха не лязгали, Иван схватился
за нижнюю челюсть руками.
В комнату вошли двое.
— Сразу начнем? — спросил мужской голос.
— Конечно,— ответил второй голос,— времени
мало.
И вот что дальше услышал Иван:
— Пистолет на стол! Так... Давно заброшены
сюда?
— Два месяца назад.
— Сумели что-нибудь сделать?
— Пока нет.
«ШПИОНЫ!» —пронеслось в голове у Ивана.
Они долго ругались, потом ушли на кухню, и Иван
уже не слышал, о чем они говорили. Страх почти ис
чез. Иван торопливо соображал, что ему делать. И со
образил. Он вылез из-под стола, схватил пистолет и
21
спрятался за дверь. Тяжелый пистолет оттягивал
РУку.
*
Двое вернулись в комнату.
— Хорошо закусили,— сказал один,— можно cHœ
ва работать. Продолжаем. Итак, вы согласны выполз
нить это опасное задание?
— Готов.
— Учтите, что если вы будете схвачены советской
разведкой...
— Живым я им не дамся.
Иван стал медленно поднимать руку с пистолетом.
«Сосчитаю до семнадцати,— решил он,— и бабахну
обоих!»
— Постойте,— услышал он,— а где же пистолет?
— На столе.
— Не вижу.
— Что за чудеса?
«Сосчитаю до тридцати двух,— решил Иван,— и
обоих бабахну!»
ПОЧЕМУ РАССЕРДИЛСЯ
МИЛИЦИОНЕР ЕГОРУШКИН
О милиционере Егорушкине в поселке вспоминали
лишь тогда, когда надо было забрать хулигана, или
пьяного, или воришку.
Если все в поселке было спокойно, никто об Его
рушкине и не вспоминал. Но только случится какойнибудь неприятный случай, как все начинают вор
чать:
— Куда это Егорушкин смотрит? За что деньги
получает?
А он никогда не обижался на людскую несправед
ливость, потому что был умным человеком.
Казалось, что вывести его из себя нет никакой воз
можности. Разбушевавшихся хулиганов он усмирял с
таким спокойным и брезгливым выражением лица, с
каким мы снимаем муху с липучей бумаги.
И вдруг милиционер Егорушкин вышел из себя.
Человек, который ночью гнался на мотоцикле за авто
машиной, а в ней — трое вооруженных бандитов, се
годня рассердился.
Рассердил его не кто иной, как наш дорогой Иван.
22
Больше всего на свете Егорушкин ненавидел лоды
рей: ведь именно из лодырей и вырастают жулики.
Конечно, не каждый лодырь становится жуликом, но
каждый жулик — это лодырь.
Новая выходка Ивана — темные очки, «Не понимайт!», «Бах! Бах!»—рассердила Егорушкина, но он
сдержался.
А тут еще возвращается из магазина жена и рас
сказывает... А жена Егорушкина — та самая продав
щица, в которую Иван бабахал.
— Ну ладно...— сквозь зубы процедил Егоруш
кин.— Ты у меня еще узнаешь «гутен так», шпин
дель!
РУКИ ВВЕРХ!
СТРЕЛЯТЬ ВУДУ!
Шпионы, в квартире которых оказался Иван, пере
вернули вверх дном всю комнату в поисках пистолета.
«Сосчитаю до ста сорока гтрех,— решил Иван,— и
бабахну прямо сквозь дверь!»'
А у самого коленки трясутся, зуб на зуб не по
падает. Одно дело — шпионов в киночсмотреть, другое
дело — живых шпионов встретить.
— Что же это такое? — спрашивал один.из них.—
Я отлично помню, что положил его вот сюда. Я же по
гибну без него. Сколько раз меня предупреждали...
С меня голову снимут.
'— Придется сразу сознаться.
«Значит, сейчас они уйдут,— подумал Иван облег
ченно, но сразу же озадаченно нахмурил лоб.— Они
уйдут, а как же я подвиг совершать буду? Нетушки,
нетушки, должен я героем стать!»
Иван ногой толкнул дверь, выбросил руку с писто
летом вперед и крикнул:
— Руки вверх! Стрелять буду!
Перед ним стояли двое мужчин: один длинный и
старый, другой невысокий, помоложе.
Рука с пистолетом у Ивана дрожала.
— Стреляй, стреляй,— сказал длинный и сел.
— Только целься получше,— посоветовал второй.
Иван нажал на спусковой крючок.
— Бах! Бах! — насмешливо сказал длинный.—
Как ты сюда проник?
23
Иван понял, что дело его плохо, бросился в кори
дор, рванул дверь и...
Оказался в ванной комнате.
За его спиной скрипнула задвижка и раздался го
лос:
— Сиди, пока не придет милиция.
Взглянув на ванну, Иван радостно подумал: «Утоп
люсь!» Он закрыл дверь на крючок, отвинтил оба
крана.
— Что ты делаешь?! — раздалось за дверью.— Сей
час же открой!
Из одного крана била горячая струя, из другого —
холодная.
Иван и обрадовался : ведь тонуть в теплой воде куда
приятнее, чем в холодной.
Он начал раздеваться.
А за дверью кричали.
Она содрогалась от ударов.
Иван снял всю одежду, кроме трусов, и залез в
ванну. Едва он погрузился в теплую воду, как сразу
раздумал топиться. Дурак он, что ли? Вот сначала ис
купается, а там видно будет. Конечно, лучше, если он
утонет. На похороны соберется вся школа. Выйдет ди
ректор и заревет. А потом скажет: «Спи спокойно, до
рогой Иван Семенов. Прости нас. Это мы виноваты в
твоей смерти. Хоть ты и был лодырь, но человек ты
был хороший. И зря мы тебя мучили. Зря не дали
тебе уйти на пенсию...»
— Сюда, пожалуйста, товарищ Егорушкин,—
услышал Иван и похолодел в теплой воде.
В дверь постучали.
— Гражданин Семенов, я требую, чтобы вы откры
ли дверь! — сказал Егорушкин.
' БЕССЛЕДНОЕ
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ИВАНА
Чтобы вы не очень дблго гадали, в чью квартиру
попал Иван, я сам расскажу. Здесь жил актер драма
тического театра. Со своим товарищем он репетировал
сцену из новой пьесы о шпионах.
Милиционер Егорушкин сорвал дверь с крючка,
вошел в ванную комнату, осмотрелся и...
24
ИВАНА
нигде
не было...
Лежала на полу его одежда, а сам он словно раст
ворился в воздухе или сквозь пол провалился.
— Сейчас обнаружим,— спокойно сказал Егоруш
кин.
Но спокойствие его было чисто внешнее, потому
что, осмотрев ванную, он ничего не заметил, никаких
следов, кроме маленькой лужицы на полу.
— Мистика какая-то,— прошептал один из акте
ров.
Егорушкин заглянул под ванну — пусто. Взглянул
вверх — на смывной бачок.
Пожал плечами.
Вдруг все вздрогнули:
где-то рядом
раздался
ПИСК.
Егорушкин резко нагнулся, заглянул за ванну и
увидел голые пятки.
Он схватил их, потянул.
— О-о-о-о-ой! — нечеловеческим голосом закричал
Иван.— Голову оторвете!
— Я же тебя за ноги тащу...
— Ой! Голова застряла!
Тут Егорушкин сказал несколько слов, приводить
которые я здесь не буду, так как убежден, что они вы
рвались у него случайно. Больше я ни разу таких слов
от Егорушкина не слышал, хотя мы бывали с ним в
переделках куда опаснее, чем вот эта история.
Вытащить Ивана, застрявшего под прямым углом
между ванной и стеной, удалось не сразу.
Ногами он еще мог пошевелить кое-как, а голова
была стиснута. Сначала Иван от боли подвывал, потом
скулил, а потом просто орал благим матом.
Егорушкин сбегал в домоуправление за водопро
водчиками. Они отключили воду, развинтили трубы,
отодвинули ванну и — вытащили Ивана.
Тело его было в красных пятнах, в краске и изве
стке. Говорить он не мог.
— Э-эх,— вздохнул Егорушкин,— такая огромная
голова, а пустая. Придется тебя, дорогой друг, в боль
ницу.
25
Иван обрадованно закивал.
— В сумасшедший дом,— уточнил Егорушкин.
— Нетушки,— с трудом выговорил Иван.— Я нор
мальный. Я есть хочу. Здорово есть хочу.
— Может, накормить его? — спросил один из ак
теров.— Как-никак нервное потрясение перенес.
— Кормите, если не жалко,— разрешил Егоруш
кин.— Только пусть оденется.
Иван съел полкилограмма колбасы, полбуханки
хлеба, выпил четыре кружки чаю и тут же, сидя, ус
нул. Даже нахрапывал.
Устал, бедняга!
И чем, вы думаете, все кончилось?
Да тем, что милиционер Егорушкин отнес Ивана к
нему домой. На руках!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой впервые появляется Аделаида,
' а Иван Семенов пытается выдать себя за лунатика
ИВАНУ
ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ мысль
Милиционер Егорушкин принес Ивана к нему до
мой, сдал родителям и сказал:
— Получите вашего обормота. До того нахулиганился, что захрапел.
Иван, конечно, проснулся, но притворился, что
спит. Он подождал, пока уйдет Егорушкин, пока все в
квартире уснут, тихонечко прокрался на кухню, поел
хорошенько и снова лег.
И размечтался. Вот если бы за один день выучить
все учебники за все классы! А? Ух, было бы здорово!
Прощай, дорогая школа! Сидит Иван на выпускном
вечере в президиуме, в самом центре, а выпускают его
одного, Ивана. Играет духовой оркестр. Выходит ди
ректор и говорит:
— Товарищи, мы собрались сюда для того, чтобы
выпустить на свободу из школы нашего лучшего уче
ника, выдающегося человека нашего поселка, гордость
нашу — Ивана Семенова. Всю жизнь ему не везло. На
до
до честно сознаться, товарищи, что мы вели себя пло
хо. Не жалели Ивана нисколечко. Мучили его, воспи
тывали, заставляли учиться, не заботились о его здо
ровье. Поэтому он и был самым несчастным человеком
на всем белом свете. Но он взял себя в руки и совер
шил небывалый подвиг — за один день окончил все
классы, всю школу. Да здравствует, Иван Семенов!
Ура!
Тут Иван сообразил, что ведь все это показывают
по телевизору...
Была ночь, и никто не услышал его крика.
В окно светила луна.
У Ивана сжалось сердце, когда он подумал :
«А вдруг мне не удастся слетать на Луну? Вдруг ка
кой-нибудь Колька Веткин окажется счастливчиком?
Или Паша Воробьев? И уж совсем будет обидно, если я
останусь на Земле, а на Луну полетит малявка Алик
Соловьев!.. Нетушки! Я вас всех обскачу. С завтрашне
го дня буду отличником — вот увидите. Ведь стоит
только мне захотеть, и буду кем угодно!»
И опять размечтался Иван. Представьте себе: по
лучает он сплошные пятерки. Никто его больше не ру
гает, не воспитывает. Все смотрят на него с уважени
ем. Идет он по школе и слышит, как старшеклассники
про него говорят:
— Это Иван Семенов, знаменитый отличник.
Заснул Иван крепко, сладко.
ИВАНА
БУДУТ ТАЩИТЬ НА БУКСИРЕ
Утром был разговор с отцом. (Ну и любят же по
говорить эти взрослые! Нет чтоб просто сказать, что
вел ты себя плохо, обормот ты такой,— и все!)
— Скоро кончишь дурака валять? — спросил отец.
— Скоро.
— А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
— Понял.
— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.
— Немного, средне или очень?
— Очень.
— Больше не будешь?
— Нет.
27
И еще минут десять! Так и хочется сказать! «Да
что, я маленький, что ли? Не понимаю? Все я прекрас*
но понимаю, но не везет мне. Я бы рад хорошо себя
вести, но не получается!»
Вышел Иван на кухню, а там мама спрашивает:
— Скоро кончишь дурака валять?
— Скоро.
— А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
— Понял.
— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.
— Немного, средне или очень?
— Очень.
— Больше не будешь?
— Нет.
И еще минут десять! И когда в кухне появилась
бабушка, Иван затараторил:
— Скоро кончу дурака валять, потому что тебе
надоело со мной нянчиться. Мне стыдно. Очень. Боль*
ше не буду.
— Ненаглядный ты мой! — воскликнула бабуш
ка.— И все-то ты понимаешь, бесценный!
Выбежав на улицу, Иван, конечно, тут же забыл
обо всем, даже о том, что с сегодняшнего дня решил
стать отличником.
Для него идти по улице — все равно что кино смот
реть, а может, еще и интересней.
Кошку на окошке увидел — «Мяу, мяу»,— поздоро
вался.
Собака мимо бежала — «Гав, гав» ей сказал.
«Кар! Кар!» —ворону передразнил.
Стайку воробьев разогнал.
Взглядом проводил самолет и погудел, как мотор.
Попробовал грузовик обогнать.
Девочке подножку подставил.
Все вывески прочитал и еще складывал их, получи
лось интересно :
БАКАНОМ
ГАСТРОЛЕЯ
Около парикмахерской в зеркале состроил себе
шестьдесят четыре рожицы.
Две старушки беседовали — послушал.
28
Впереди лейтенант шел — Иван за ним в ногу квар
талов пять прошагал.
И вдруг вспомнил: школа!
Почесал затылок, скомандовал:
— В школу бегом — марш!
Только пятки замелькали. Бежал, бежал, запыхал
ся. Остановился, огляделся и давай хохотать — не в ту
ведь сторону бежал!
— Гвардии рядовой Иван Семенов, обратно шагом
марш! Раз, два, левой! Раз, два, левой!
Кошку на окошке увидел — «Мяу, мяу»,— поздо
ровался.
Попробовал грузовик обогнать.
Три старушки спорили — послушал.
Собака мимо бежала — «Гав, гав! » ей сказал.
Около парикмахерской в зеркале сам себе шестна
дцать раз кулак показал.
И вдруг весело стало — поплясал немного.
Пришел в школу усталый, еле дышит.
— Почему опять опоздал? — спрашивает Анна Ан
тоновна.— Проспал?
— Нет.
— А что случилось?
— Ничего.
— Почему же опоздал?
— По улице шел и... опоздал.
— Все по улице шли, а опоздал только ты. По
чему?
— Не знаю.
— Не знаешь,— с укоризной сказала Анна Анто
новна.— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.— Иван тяжело вздохнул.— Очень стыд
но. Всем надоело со мной нянчиться. Я больше не
буду.
— А мы тебе не верим! — крикнул Паша.
— Мы всем классом решили, что тебе необходим
буксир,— сказала Анна Антоновна.
— Какой буксир? — удивился и немного испугал
ся Иван.
— Который тебя тащить будет! — крикнул Колька.
— Куда тащить?
— Мы найдем для тебя самого лучшего ученика из
четвертых классов,— объяснила Анна Антоновна.— Он
поможет тебе учиться.
29
— А я и без буксира могу,— с гордостью сказал
Иван.— Я еще вчера решил круглым отличником
стать.
И тут раздался такой хохот, что Иван тоже захо
хотал. И чем громче смеялись ребята, тем громче сме
ялся Иван«
♦СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ»
Домой Иван из школы шел один.
Настроение у него было... охо-хо! Испортилось у
него настроение. «Вот всегда так бывает,— размышлял
он.— Только соберешься что-нибудь хорошее сде
лать — помешают. Буксир какой-то выдумали! Будто
я сам не могу отличником стать. Ну, дело ваше... Вы
этот буксир выдумали, вы и отвечать будете».
— Здорово живем, Семенов! — окликнул его грев
шийся на солнышке дед Голова Моя Персона.— Как
жизнь шпионская?
Хотел Иван с горя мимо пройти, но вспомнил, что
дед — мастер рассказывать разные истории, и присед
рядом.
— Что смурый такой? — продолжал расспраши
вать дед.— Двоечки мучают? У меня вот тоже беда.
Можно сказать, несчастный случай. Надо нам с Былхвостом работу менять. Уж где только мы с ним не
работали, и отовсюду я из-за него уходил.
— А почему, дедушка?
— Друг он мой. Не важно, что пес, а важно, что
друг. Не могу я его бросить. А его отовсюду вежливо
просят удалиться. Собачья у него жизнь! Характер у
него уж больно невозможный. Вредный, я бы сказал.
С виду пес смирный, засоня и лодырь. А вдруг вот
найдет на него... ужас! Вот в кинотеатре мы с ним ра
ботали. Красота! Днем сплю, вечером кино смотрю,
ночью дежурю, караулю. Так этот пес, будь он нела
ден, вдруг решил тоже в кино ходить. Пролезет в зал,
полсеанса сидит смирно, а потом как начнет лаять!
Все с мест повскакивают, крики, а он от криков сов
сем одуреет и под стульями носится. Ну, привяжу я
его на веревку, а он скулит, прощенья просит. «Дай,—
говорю,— честное собачье слово, что больше не бу
дешь». Он мордой кивает. Отвяжу я его. И опять ста
рая история. Пришлось нам другую работу искать.
30
Приняли нас в аптеку. Тоже красота! А там ночью де
журная старушка сидела. Кому ночью лекарство по
требуется, тот постучит, старушка проснется и выдаст
лекарство. Удобно. И кто это пса научил в окно сту
чать? Ума Не приложу. Подойдет он к окну и лапой
стук-стук. Старушка просыпается, бежит открывать, а
на крыльце Былхвост сидит. И еще улыбается, дурак.
Терпела старушка, терпела и заявила начальству:
«Или я, или пес!» Пошли' мы новую работу искать.
Вот в эту контору устроились...— Дед махнул рукой и
замолчал.
— Ну и что, дедушка?
— Ох... Даже и говорить страшно. Думается мне,
что Былхвост лунатиком сделался.
— Лунатиком? — оживился Иван.— Это как?
— А вот так. Ночь. Тьма кромешная. Бывало, друг
мой храпит вовсю. Пока есть не захочет. Или блоха
ему в ухо не заскочит. А сейчас ни с того ни с сего
встанет и — пошел! Прямо! А глаза закрыты! Спит! —
в ужасе крикнул дед.— Стоя спит! На ходу! Лунатик!..
Вот какие дела, голова моя персона.
— Так пусть себе гуляет, дедушка.
— А вдруг его на крышу потянет? Лунатики, го
ворят, даже по проводам ходят. С крыши на крышу
перескакивают.
— А почему их лунатиками называют?
— Так ведь без луны-то лунатиков не бывает,— от
ветил дед.— Тут все дело в луне. Она на них дейст
вует.
Ивану эта болезнь понравилась. Только не знал он,
как ею заболеть.
Задумался.
И — придумал,
«ВОТ ЭТО БУКСИР!»
После звонка с последнего урока Анна Антоновна
. задержала весь класс.
— Сейчас придет...— сказала она.
— Буксир! — крикнул Колька Веткин.
Приоткрылась дверь, и раздался голос!'
— Можно?
— Входи, входи,— пригласила Анна Антоновна.
81
В класс вошла девочка.
— Буксир! — закричал Колька Веткин.— Вот это
буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чап
лина увидел.
Но больше никто не рассмеялся.
Иван втянул свою большую голову в плечи.
Дело в том, что если бы эта девочка родилась маль
чиком, то из нее (то есть из него) получился бы борец
или боксер самого тяжелого веса. Эта четвероклассни
ца ростом была как семиклассница, а может быть, и
больше.
Звали ее Лделаида.
дочь КРОКОДИЛА
е
Стоял на улице киоск с вывеской «Мороженое».
В кцоске сидела тетя. Один зуб у тети был не простой,
а золотой. Когда на него попадал солнечный луч, зуб
сверкал, как прожектор.
Ребята говорили, что раньше на месте этого зуба
рос клык. Потом его кто-то выбил или он сам выпал, и
она вставила себе золото.
Конечно, к взрослым надо относиться с уважением.
Взрослые — это, в общем, неплохие люди. Но у них
есть один недостаток: они часто забывают, что в свое
время сами были маленькими. Они забыли, например,
что внутри каждого мальчишки вставлен моторчик.
И этот моторчик вырабатывает так много энергии, что
если мальчишка спокойно посидит больше, чем семна
дцать минут, то может взорваться. Поэтому и прихо
дится бегать сломя голову, драться* кусаться, обзы
ваться — только бы не взорваться!
Бывают среди взрослых и плохие люди, даже очень
плохие. Это я вам говорю по секрету, и вы уж меня,
пожалуйста, не выдавайте. Подрастете — сами увиди
те, что я прав.
Сейчас же разговор идет только о тете с золотым
зубом.
Паша Воробьев назвал ее однажды крокодилом.
— Какой же она крокодил? — удивился Колька
Веткин.— Крокодил — это он. А она — это она.
— Значит, крокодил женского рода,— заключил
Паша.
Так тетю и стали звать.
'
32
Почему же к ней такое отношение?
Попросту говоря, тетя эта была страшная злюка.
Если бы разрешили есть людей, то она в первый же
день съела бы человек пять. Ох и злая была!
Мороженое стоит, к примеру, одиннадцать копеек,
а вам дома дали двенадцать — гривенник и двоечку.
Вы бегом к киоску.
— Дайте мороженку!
Глаза у тети округляются, лицо наливается крас
ной краской, и тетя кричит на весь поселок нечелове
ческим Голосом:
— Нету сдачи!
И тут вы хоть головой о киоск бейтесь, мороженки
вы не получите. Ни за что.
И даже если вы сбегаете в ближайший магазин и
разменяете деньги и принесете тете ровно одиннадцать
копеэд, то не думайте, что мороженка у вас в руках.
Как бы не так!
Вполне может случиться, что тетя в это время жу
ет. И на все ваши просьбы она будет кричать нечело
веческим голосом: — У меня обед! Все люди едят, а мне нельзя?! —
И еще кулаком погрозит.
А жевать она может долго. Скопится огромная оче
редь, а тетя жует и жует.
Наконец все съела. Так вы думаете, что теперь по
лучите мороженку? Вряд ли. Тетя крикнет :
— Пить захотела!
И сколько бы вы ее ни просили продать вам моро
женку, тетя будет кричать, поблескивая золотым зу
бом:
— Все люди пьют, а мне нельзя?! — И еще кула
ком погрозит.
И уйдет на другой конец поселка к другому киос
ку, где торгуют газированной водой. Пьет тетя медлен
но и не меньше семи стаканов.
Я бы не стал о ней рассказывать, если бы у нее не
было дочери по имени Аделаида.
СТРАШНОЕ УСЛОВИЕ
Вот кто она была, эта девочка, из которой полу
чился бы боксер или борец самого тяжелого веса, если
бы она родиласьмальчиком. .
2 л. и. Давыдычев
83
*
И у нее тоже был
золотой зуб на том
же месте, что и у ма
маши, и он тоже
сверкал, как про
жектор, когда на не
го попадал солнеч
ный луч.
Итак,
Колька
крикнул:
— Вот это бук
сир, я понимаю! —
И захохотал, будто
Чарли Чаплина уви
дел.
Как вы помните, больше никто не рассмеялся.
Аделаида взглянула на Кольку и сказала:
— Плохо будет тому, кто обзовет меня хоть еще
один раз.
И все поняли, что обзывать ее просто опасно: это
вам не малявка Алик Соловьев.
— Который? — спросила Аделаида.
Все повернули головы в сторону Ивана.
— Я,— еле живой от стыда и страха, ответил он.
— Ну как? — спросила Анна Антоновна.— Соглас
на взять его на буксир?
— Согласна. С одним условием. .
— Каким условием? — хором спросил класс.
— Чтобы он не жаловался,— ответила Аделаида.
Иван спросил тихо :
— А чего мне жаловаться-то?
— А я стукнуть могу,— объяснила Аделаида, и ее
золотой зуб сверкнул, как прожектор.— Характер у
меня страшный. Разозлюсь — и стукну.
Тут Иван совсем растерялся и проговорил:
— Я бы тебе тоже стукнул, но с девчонками дра
ться нельзя.
— Правильно,— согласилась Аделаида,— потому
что они слабее. А со мной можно. Я сильная. Но пре
дупреждаю : драться со мной очень опасно.
— Почему? — хором изумился класс.
— Я силы рассчитывать не умею,— сказала Аде
лаида,— так стукнуть могу...— Она тяжело вздохнула«
— Как? — опять спросил класс.
34
— А так...— Аделаи
да показала свой боль
шущий кулак.— Видите?
Раз — и вызывайте «ско
рую помощь».
Класс притих.
И никто не замечал,
как улыбалась Анна Ан
тоновна.
— Я не согласен,—
дрожащим голосом про
бормотал Иван.—Это что
же получается? Буксир
обязан тащить, а не бить.
— А я и не собира
юсь тебя бить,— сказала
Аделаида.— Если ты меня слушаться будешь, зачем
мне тебя бить?
— сказала Анна Анто— Значит,
новна.
ИВАН ВЫДАЕТ СЕБЯ
ЗА ЛУНАТИКА
Впереди, боязливо втянув голову в плечи, шел
Иван.
За ним широко и тяжело шагала Аделаида.
А на некотором от нее расстоянии стайкой семени
ли ребята.
Вдруг Иван резко остановился, обернулся и радо
стно закричал:
— Больной ведь я!
Подошли рёбята. Аделаида спросила:
— Чем ты болен?
— Лунатик я,— гордо ответил Иван.— Ночами-то
я не сплю. По крышам гуляю, по столбам прыгаю, по
проводам хожу. Устану, не высплюсь — какая тут мо
жет быть учеба?
Ребята смотрели на него с удивлением.
— А почему тогда не лечишься? — спросил
Колька.
— Лечусь, да ничего не помогает.
— А не врешь? — спросила АдеЛаида.
2»
35
— Можете проверить,— ответил Иван,— пожалуй
ста, в любую ночь выходите и проверяйте.
Ребята восторженно загалдели.
— Тише, мелюзга! — прикрикнула Аделаида.—
Проверим лунатика. Когда по крышам ходишь? х
— Ну... часов так с двенадцати до... до самого
утра! Иногда вы уже в школу идете, а я все еще по
крышам скок-скок.
— А где?
— А везде. Сначала на крышу влезаю. Потом
прыг-прыг до клуба. Потом по проводам, по столбам!
— И не падаешь?
— Могу и упасть. Тогда уж смерть.— Иван под
мигнул притихшим ребятам.— Очень серьезная бо
лезнь.
— Вот это болезнь, я понимаю! — с завистью про
шептал Колька.— А как тебе заболеть удалось?
— Не помню.
— А если тебя веревками на ночь связывать? —
спросил Паша.
— Пробовали. Но я любую веревку раз — и пошел
дальше.
— А цепью если?
— То же самое получается.
— Ладно, ладно,— грозно проговорила Аделаида,
сверкнув золотым зубом.— Всю ночь буду за тобой
смотреть. И если ты наврал...— Она погрозила боль
шущим кулаком.
— Пожалуйста, смотри, проверяй сколько тебе
угодно,— храбрился Иван.— Но учти: болезнь зараз
ная. Тут один за мной подглядывал, так теперь ноча
ми вместе со мной по крышам скачет. Понятно?
— Никаких болезней я не боюсь,— спокойно про
изнесла Аделаида.— Я очень здоровая.
— Мое дело — предупредить,— упавшим голосом
пробормотал Иван.
— А мое дело...— Аделаида опять погрозила ему
своим большущим кулаком.
И когда она скрылась за углом, Иван сквозь зубы
процедил :
— Как бы я тебя на буксир не взял, крокодильская ты дочь!
36
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой описываются события одной ночи,
а также подготовками ней
ЛУНАТИК ТРЕНИРУЕТСЯ
И ЧУДОМ СПАСАЕТСЯ ОТ ГИБЕЛИ
Если вы думаете, что Иван струсил, то ошибаетесь.
Конечно, ему было не по себе, конечно, он побаивался,
но отступать не собирался.
Он сидел на крыше и размышлял: «Жалко, если
навернусь головой вниз. Реветь все будут, сто раз по
жалеют, что такого человека погубили. Судить ведь
всех будут! Ну ладно, так и быть — постараюсь не
упасть. Придется для этого потренироваться».
Сказано — сделано : Иван начал тренировку.
Он пошел по гребню крыши. Дом трехэтажный, не
очень и высоко, но коленки трясутся.
Но если решил стать лунатиком — вперед!
Балансируя руками, Иван осторожно переставлял
ноги. Глаза у него были закрыты — как будто бы кру
гом ночь.
Вдруг он услышал глухой хриплый рев, и в ноги
ему ударилось что-то тяжелое и упругое.
Иван полетел вниз.
На мгновение он открыл глаза — навстречу ему
стремительно опрокидывалась земля.
Все перевернулось...
Он
зажмурил
ся..•
Иван
катился
вниз по крыше, ру
ками нащупывая,
за что бы зацепить
ся. Пальцы его вце
пились в водосточ
ный желоб...
Руки от усилий
онемели. Он не мог
ими
пошевелить.
Ногами он шевелить
боялся :
казалось,
одно движение — и он соскольз
нет с крыши.
И даже лежать неподвижно
и то было страшно.
«Да-а,— пронеслось в голо
ве,— еще бы немного, и одним
будущим отличником стало бы
меньше».
Поднявшись на четвереньки,
он вернулся на гребень крыши
и сел. И тут-то увидел виновни
ка своего падения, которое едва
не кончилось гибелью,— кота
Бандюгу.
Кот сидел на трубе и ехидно
улыбался.
— Дурак! — крикнул
ему
Иван.— Ты соображаешь или
нет?
— Ма-а-а,— ответил Бандюга.
— Ма-а-а,— передразнил его Иван.— Балбес! Был
бы у тебя хвост, я бы тебя за него — и с крыши!
Бандюга показал ему язык, отвернулся и помахал
обрубком хвоста.
«А вдруг он меня ночью так же? — испуганно по
думал Иван.— Тогда — все. Надо поймать его и спря
тать».
— Бандюжечка, миленький,— позвал Иван ласко
во.— Бандитик ты мой дорогой. Ну иди сюда, разбой
ничек.
— Ма-а-а! — ответил кот, даже не посмотрев в его
сторону.
— Золотой мой, бесхвостенький, иди сюда!
Но недаром кота звали Бандюгой: хорошего к себе
отношения он не признавал.
— Иди сюда, а то получишь, бесхвостая твоя на
тура! — закричал Иван.
И тогда кот подошел.
Загремела крыша и загудела, когда Иван бросился
на Бандюгу и придавил его к железу.
— Ма-а-а-а-а!
— Два-а-а-а-а!
Куда же его спрятать?
88
ПОЕДИНОК НА ЧЕРДАКЕ
Справиться с этим ужасным котом не было ника
кой возможности. Он орал, будто раненый тигр, кусал
ся и царапался.
До того оба устали, что умолкли.
— Дурак ты,— тяжело дыша, сказал Иван.—Чего
ты? Я тебя накормлю, бай-бай уложу, а сам лунатить
пойду.
Бандюга закрыл глаза и утих. Но Иван знал его
подлый характер и рук не разжимал. Так они и си
дели на чердаке, пока не отдышались.
Казалось, Бандюга совсем успокоился, но едва
Иван поднялся, как кот снова обезумел. Опять он орал,
кусался и царапался.
И — вырвался!
С победным ревом кот ринулся вниз, в отверстие,
к которому была приставлена лестница.
По дороге он сбил с ног маленькую девочку. Иван
девочку не заметил, запнулся об нее и полетел кувыр
ком, считая головой ступеньки.
Стук!
Стук!
Стук!
Стук!
Другой бы на его месте тут же умер. Но Иван
столько раз в жизни падал и ударялся о твердые пред
меты, что для него подобный полет — ерунда. Встал
он, шмыгнул носом, почесал ушибленные места и —
побежал дальше.
Бегал он за Бандюгой до позднего вечера, вернулся
домой еле живой от усталости, поел хорошенько и лег
отдохнуть.
Впереди была трудная ночь.
ЛУНА БЫЛА
БОЛЬШАЯ И ЯРКАЯ
Предстояло сложное дело : надо было улечься
спать, в двенадцать часов незаметно выскользнуть из
квартиры, походить по крыше и так же незаметно
вернуться домой.
Но Иван все продумал до мелочей и лежал себе, с
трудом отгоняя сон.
39
Куда сложнее было уйти из дому Аделаиде. Мама
ша ее до смерти боялась жуликов. Поэтому во дворе
на здоровенной цепи сидел здоровенный пес» а на две
ри было четыре висячих и три врезных замка, две ще
колды да еще цепочка.
Окна закрывались ставнями, а ставни — замками.
Но Аделаида твердо решила сбежать.
Но как выскользнуть из дома, в котором даже ок
на закрываются на замки?
Мамаша Аделаиды в этот вечер так ругалась с по
купателями, что еле дошла до дому, хриплым голо
сом попросила пить, выпила семь стаканов квасу и
легла. И сразу заснула.
Около двенадцати часов ночи Аделаида уже была
в условленном месте — на скамейке под огромной ли
пой напротив клуба.
Сюда пришли еще трое: Паша Воробьев, Колька
Веткин и — совершенно неожиданно! — Алик Со
ловьев.
— Мама с папой уехали в, дом отдыха,— сказал
он.— Я остался с бабушкой. А бабушку я легко перхитрил.
А Паша и Колька придумали так: соврали, что
будто ночуют друг у друга.
— Смотреть в оба! — приказала Аделаида, и в
лунном свете золотой зуб ее грозно поблескивал.
Луна была большая и яркая.
Смотрели ребята, смотрели на пустые крыши, за
скучали.
— А это правда, что ты его бить будешь? — спро
сил Алик.
— А это от него зависит,— ответила Аделаида.
Мимо прошел дед Голова Моя Персона с Былхвостом.
— Отведу я тебя, дурака, в больницу,— донеслось
до ребят,— там тебе дадут жизни. Сто уколов как пот
лучишь, так взвоешь. Пожалеешь, что не слушался
меня.
Вот уже и прохожих больше не было.
Ни одного огонька не светилось в окнах.
Алик уснул сидя и во сне сладко причмокивал гу<
бами.
Паша толкал его в бок, чтобы самому не зас*
нуть.
40
Сияла огромная луна, будто дразнила незадачли
вых наблюдателей.
— Лунатик несчастный,— прошептала Аделаи
да,— получишь ты у меня...
— Я спать хочу...— жалобно протянул Паша.
— Сахара, сахара, сахара! — во сне крикнул Алик.
— А шоколада не хочешь? — рассердилась Аде
лаида.— Скоро пойдем по домам.
— По каким домам? — чуть не плача спросил Па
ша. —Я ведь у него ночую,— он показал на спящего
Кольку,— а он у меня. А мы оба на улице.
— Пер-станьте! — во сне крикнул Алик, вскочил,
побежал, упал и заревел что было сил.
Колька спросонья тоже закричал:
— Лампочки держите!
А Паша с испуга запел :
— Не кочегары мы, не плотники!
И тут Аделаида доказала, что если бы она роди
лась мальчиком, то стала бы боксером или борцом.
Она стукнула Кольку по затылку и приказала :
— Цыц!
Она схватила Алика за шиворот, поставила на но
ги и приказала:
— Цыц!
Паша с перепугу приказал сам себе:
— Цыц! — И замер, вытянув руки по швам, пят
ки вместе, носки врозь.
— То-то,— сказала Аделаида,— мелюзга несчаст
ная. Пойдете ночевать к Алику.
— Бабушка утром пер-пугается.
— Ничего. Марш домой!
— А ты? — спросил Колька.
— Буду продолжать наблюдение.
Ребята ушли.
Луна-то была. А никакого лунатика не было...
НУ И НОЧКА!
Иван в это время спал, как сказал бы Алик Соловь
ев, пер-спокойным образом. И спал Иван потому, что
устал. А устал Иван потому, что за Бандюгой гонялся.
А гонялся он за Бандюгой потому, что хотел его спря
тать. А спрятать его он хотел потому, что Бандюга
мог помешать ему лунатить.
41
Устал Иван, лег отдохнуть да и уснул до утра.
Аделаида знала, что никакой он не лунатик и что
вообще все это выдумки. Спорить же с Иваном беспо
лезно: он кого угодно переговорит и наврет столько,
что не разберешь.
Вот и надо было его уличить.
Поэтому Аделаида и сидела на скамейке под ог
ромной липой напротив клуба. Глаза сами собой за
крывались.
Вдруг она вздрогнула и едва не вскрикнула.
Прямо на нее шел пес. Поймите, не просто шел, а
прямо на нее.
Аделаида не шевелилась.
Пес ткнулся влажным носом в ее колени и замер
с закрытыми глазами.
Из-за угла клуба появились две фигуры и направи
лись прямо к Аделаиде.
Впереди шагал милиционер Егорушкин, за ним
вприпрыжку торопился дед Голова Моя Персона.
«Попалась,— подумала Аделаида.— Теперь мне
попадет! Да еще как!»
— Вот он, лунатик! — обрадованно закричал
дед.— Былхвост!
— А это что за особа? — удивленно спросил Его
рушкин, направив луч электрического фонарика на
девочку.— Что ты здесь делаешь?
— Лунатика караулю.
— Какого еще лунатика?
И Аделаида рассказала о том, как ее попросили
взять Ивана Семенова на буксир и что из этого вышло.
— Эх, сколь лунатиков-то развелось! — восклик
нул дед.
Откуда-то донеслись не то крики, не то плач...
Все прислушались.
— За мной! — приказал Егорушкин.
Выбежав за угол, они увидели Пашу, Кольку и
Алика, которые брели, спотыкаясь, по улице и ревели.
Увидев милиционера, ребята умолкли.
Оказалось, что бабушка Алика была глуховатой и
они не могли ни дозвониться, ни достучаться.
— Ну и ночка! — сказал Егорушкин.— Придется
всех вас за нарушение общественного порядка отвести
в отделение и составить протокол.
— Не надо-о-о-о!
42
— А что мне с вами делать прикажете?
— Иван во всем виноват,— прохныкал Колька.—
Из-за него... вот его и отводите... вот на него протокол
и составляйте...
— Виновата я,— сказала Аделаида.— Я здесь
старшая...
— Граждане! — воскликнул дед.— Спросите меня,
кто виноват! Отвечу! Спрашивайте!
— Кто виноват? — спросил Егорушкин.
— Я! — гордо ответил дед.— Это я, голова моя
персона, про лунатиков Ивану рассказал. Значит, на
доумил его. Готов понести заслуженное наказание.
— Сейчас надо решить, куда эту мелюзгу спрова
дить,— озабоченно проговорил Егорушкин.— Уж вы
меня извините, а придется родителей будить.
Когда все разошлись под громкие вопли ребят, дед
сказал :
— Идем, Былхвост, на дежурство. И не вздумай
больше лунатика из себя строить. Кончилось мое тер
пение. Понял? И милиция вашим братом, лунатиком,
заинтересовалась. Делай выводы.
...Утром Иван пришел в школу чуть ли не первым.
УТРОМ
Вернее, не пришел, а прибежал.
Он трусил. Очень. Даже стыдился немного. Он по
нимал, что теперь никто ему не поверит, сколько ни
сочиняй про свою страшную болезнь. Невезучий он
человек — что поделаешь? Не нарочно же он проспал.
Одна только и была надежда, что Аделаида тоже
проспала.
Тут она и подошла. И с нею ребята.
— Вчера я себя прекрасно чувствовал,— сказал
Иван.— Пилюль много съел. Да таблеток еще разных.
Помогло. Всю ночь спал. Впервые за много лет. А вы?
— А мы ночью дежурили,— ответила Аделаида,—
с товарищем Егорушкиным.
— А также с псом Былхвостом,— добавил Па
ша,— он тоже лунатик. Вроде тебя.
— Врун и хвастун,— сказала Аделаида.— Из-за
тебя им дома знаешь как попало?
Ребята громко вздохнули.
43
— После уроков останешься,— приказала Аделаи
да,— начнем!
У Ивана мороз по коже пробежал.
— И правильно! — воскликнул Иван.— Еще мало
попало! Да я бы вас всех за такое безобразие в мили
цию бы забрал! Суток на семьдесят!
— За какое такое безобразие?! — поразился
Колька.
— Пер-путал ты чего-то,— сказал Алик.— Это перступников в милицию забирают.
— А может быть, вы и есть преступники во главе
вот с этой особой.— Иван показал на Аделаиду.— За
чем к человеку пристали?! — крикнул он.— Почему
человеку нормально жить не даете? Почему даже но
чью ему от вас покоя нет?!
— Так ведь мы...— пробормотал Паша.— Так ведь
мы человеку помочь хотели!
— Не нужна ему ваша помощь ни капельки! —
сказал Иван, отвернувшись.— Он по-человечески жить
хочет! Ему ночью спать надо, а вы хотите, чтоб он по
крышам скакал да по проводам бегал! Не выйдет!
ГЛАВА ПЯТАЯ,
писать которую автору очень не хотелось,
потому что в ней Иван Семенов
снова совершает ряд плохих поступков,
начинает драку с Аделаидой,
терпит поражение и... выступает по телевидению
АДЕЛАИДА НАНОСИТ
ПЕРВЫЙ УДАР
После уроков Аделаида поймала Ивана уже во
дворе школы за руку и привела обратно в класс.
— Не могу я сейчас заниматься,— жалобно ска
зал Иван,— есть я хочу. Когда я голодный, то могу в
любой момент хлоп на пол. Обморок.
— А если поешь?
— Тогда все в порядке. Могу хоть целый час за
ниматься.
Аделаида достала из портфеля сверток, разверну
ла— шесть бутербродов с маслом и колбасой.
44
«Ух ты, крокодильская дочь! — подумал Иван.—
Вот свалилась на мою бедную голову!»
— Ешь,— грозно проговорила Аделаида,— лодырь
несчастный. Лунатик заспанный.
— А ты паровоз бесколесный.
— А ты...— но она сдержалась, иначе бы они раз
ругались, и предложила: —Ешь на здоровье.
Чего-чего, а есть Иван любил и умел. И если бы за
это умение давали звания, то Иван был бы примерно
подполковник. Так что бутерброды он уничтожил бы
стренько.
— Наелся?
— Спасибо. Ни капельки. Придется домой идти.
— Сначала выучишь уроки.
— Не могу. Учти: не не хочу, а не могу.
— Можешь.
Иван почувствовал, что сердце его замирает от
страха, но проговорил громко и отчетливо:
— Не мо-гу! Не мо-гу! Не мо-гу!
Аделаида крикнула:
— Можешь!
И — трах! — кулаком по столу.
Понимал Иван, что если сейчас отступит, то потом
будет еще труднее. И, закрыв от страха глаза, он кри
кнул:
— Не могу и не желаю!
Тишина.
Иван открыл один глаз и у самого носа увидел
большущий кулак.
— Последний раз предупреждаю,— сквозь зубы
произнесла Аделаида,— если ты сейчас же не станешь
учить уроки, я за себя не отвечаю. Так стукну, что
живым отсюда не уйдешь!
— Ой-ой! — вскрикнул Иван и дернулся всем те
лом.— Ох! Ох! — И снова дернулся, еще сильнее.—
Ух! Ух! — И объяснил: —Началось. Сейчас меня часа
три дергать будет. Ох! Ох!
— Бух! — крикнула Аделаида и нанесла ему здо
ровенный удар по шее.
Иван стукнулся о стену так, что задребезжали
стекла в окне. Он лежал на полу и думал: «Ну что,
крокодилова дочь? Попало тебе? Испугалась? Не зна
ешь, что и делать? А я лежу себе на здоровье».
— Ну как? — спросила Аделаида.— Живой?
45
— Живой-то живой,— ответил Иван,— но голова-то совершенно не работает. Что-то в йей треснуло.
— Склеим потом. Вставай.
— Не могу.
Взяла его Аделаида за шиворот, подняла, спро
сила:
— Еще стукнуть?
Иван подумал и ответил :
— По-моему, не надо.
— Я тоже так считаю. Садись. Давай тетради,
учебники, ручку. Что по арифметике задали?
— Вот этого я не помню.
— Зато я помню. Упражнение сорок третье. При
готовились. Начали.
«И откуда ты свалилась на мою голову? — с тоской
подумал Иван.— Хоть бы ты заболела, что ли!.. А ес
ли Егорушкину на нее пожаловаться? Так, мол, и так,
товарищ милиционер, избили средь бела дня. В голове
трещина. Судить таких надо!»
— Ты же совсем не слушаешь меня! — рассерди
лась Аделаида.— А ну слушай!
«Слушаю, слушаю,— насмешливо думал Иван.—
Вот вызовут тебя в милицию, послушаешь». А вслух
сказал:
— Не забыть мне сегодня в милицию зайти. Акт
составить. Об избиении. Отвечать тебе придется.
— За что?
— Так ведь... человека искалечила.
— Ваня! — сказала Аделаида.— Хватит! Ведь пе
ред всем классом договорились, что жаловаться ты не
будешь.
— А я и не жаловаться. Чего мне жаловаться?
Просто милиция должна о всех хулиганах знать.
— Вань! Встань! — скомандовала Аделаида.
Иван тяжело поднялся, сказал :
— Интересно все-таки получается. Чуть-чуть чело
веку голову не раскокала, да еще командует!
— Вот что.— Она положила ему на плечо руку.—
Хватит. Мальчик ты не глупый. Выдумывать умеешь
здорово. Ну чего ты? Скоро кончишь дурака валять?
— Скоро.
— А то ведь всем надоест с тобой нянчиться. По
нял?
— Понял.
46
— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.
— Немного, средне или очень?
— Очень.
— Больше не будешь?
— Не буду! Не буду! Не буду! — крикнул Иван,
расхохотался, бросился к окну и — прыг!
Вы-прыг-нул!
погоня.
СНОВА НА КРАЮ ГИБЕЛИ
Оглядываясь через плечо, Иван видел, что Аделаи
да бежит за ним ровно, словно не торопясь.
— Куда? Куда? — спросил его сидевший на окне
Колька.
И хотя Иван не ответил, Колька спрыгнул с подо
конника и помчался следом, на ходу спрашивая:
— А куда? А зачем?
Иван молчал : ему трудно было дышать.
Скоро к ним присоединился Паша.
— Куда? — спросил он, пристраиваясь за Коль
кой.— Зачем?
— Понятия не имею,— ответил Колька.
— Вы куда? — спросил Алик и, не дождавшись от
вета, бросился следом.
Улица кончилась, и они выбежали в поле.
Иван обливался потом.
— Не могу больше! — крикнул Алик и остано
вился.
— Я тоже! — крикнул Паша и тоже остановился.
— Хватит тебе! — крикнул Колька и остановился.
Тут Иван споткнулся и плашмя упал в пыль на
дорогу. Упал и не вставал. Лежал, вытянув руки и
ноги, и не шевелился. Ему было все равно. Пусть гру
зовик его давит, пусть лошадь с телегой через него пе
реезжает!
И даже когда подошла Аделаида, он не пошеве
лился.
— Вставай,— сказала она,— хватит лежать. Поле
жал и хватит. Ну?
— Не нукай,— ответил Иван.— Видишь, я еле жи
вой. Ноги совершенно отнялись.
47
— А если машина?
— Пусть.
— Подождем,— сказала Аделаида и села в сто
ронке.
Подошли ребята и тоже сели.
— Долго лежать будешь? — спросил Паша.
— Сколько надо, столько и буду,— ответил Иван
и вздрогнул: впереди по дороге пылила автомашина,
— Пер-едет тебя! — крикнул Алик.
— Задавит! — крикнул Паша.
— Лепешка из тебя получится! — крикнул Колька.
Иван закусил губу, чтобы зубы не стучали от стра
ха, но не двигался.
— Машине его не объехать,— спокойно сказала
Аделаида,— по обеим сторонам канавы.
— Не канавы, а кю... кю... кюветы,— запинаясь,
поправил Иван.
— Да что нам с ним делать? — закричал Паша.
— Пер-двинуть его надо в сторону! — крикнул
Алик.
Ребята бросились к Ивану, схватили его за ноги и
уволокли с дороги в кювет-канав/.
— Ты что, сумасшедший? — спросил Колька.— Не
соображаешь?
— Не сумасшедший он,— сказала Аделаида,— а
лодырь, каких свет не видал. Лодырь из лодырей. Го
тов в пыли валяться, только бы уроки не учить. Но
учти,— повысила она голос,— я заставлю тебя учить
уроки.
— Как бы не так,— ответил из кювета-канавы
Иван.— А я виноват, что лодырь? Такой уж я ро
дился.
— Вруша ты. Все выдумываешь, выдумываешь.
А вот кем ты вырастешь?
— Кем захочу, тем и вырасту.— Иван тяжело
вздохнул.— Я, между прочим, и без тебя отличникам
могу быть. Если захочу.
— Я не понимаю,— сказал Колька,— ты собира
ешься вставать или нет? Или мы тут до утра сидеть
будем?
— А мне-то что? — Иван цылез из канавы-кювета
и сел.— Я лично могу хоть до утра.
— Нет и нет,—глухо проговорила Аделаида.—
Сейчас мы пойдем готовить уроки.
48
У Ивана внутри все похолодело.
Он вскочил.
— Чего тебе от меня надо? — заикаясь от возмуще
ния, спросил он.— Чего ты ко мне пристала? Чего ты
надо мной издеваешься? Чего ты меня бьешь? Маши
на меня из-за тебя чуть-чуть не переехала! В милицию
ты захотела?
— Напрасно ты кипятишься,— спокойно ответила
Аделаида.— Я вовсе не собиралась тебя бить. Ты сам
виноват.
— Я?! Сам?! Виноват?! — поразился Иван.— В чем
же это я виноват — интересно мне знать! Я просил те
бя сваливаться на мою несчастную голову?
— Меня просила Анна Антоновна и весь ваш
класс.
— Но я-то не просил!
— А что с тобой делать? — закричал Паша, вска
кивая.— Ведь ты можешь и на третий год во втором
классе остаться! Это же позор! Это же безобразие!
— Идем готовить уроки,— твердо произнесла Аде
лаида.
— А ты его бить будешь? — шепотом спросил
Алик.
— Постараюсь не бить,— ответила Аделаида.—
Чего мне с ним драться? Слабенький он.
— Слабенький?! Я?! — У Ивана от возмущения
кулаки сжались сами собой.— Да ты понимаешь, что
ты говоришь?!
— Не кричи,— сказала Аделаида,— успокойся.
Тебя по-хорошему просят: идем учить уроки. И через
час ты свободен.
Иван молчал.
?
КОВАРНЫЙ ЗАМЫСЕЛ ИВАНА
— Ладно! — Иван махнул рукой и весело ска
зал: — Идем!
Пошли.
Впереди скакал неожиданно повеселевший Иван, с
него летела пыль.
За ним, как милиционер за жуликом, готовая в
любой момент схватить его, шагала мрачная Аде
лаида.
49
На некотором от нее расстоянии стайкой семенили
ребята.
«Сбегу!
СБЕГУ!
СБЕГУ! — думал Иван.— Не дам
над собой издеваться. Нашлась какая1 Крокодиловская ты доченька — вот ты кто, а не буксир!»
— Только не вздумай бежать,— сказала Аделаи
да.— Все равно поймаю.
До самой школы никто больше не сказал ни сло
ва... Остановились у подъезда. Лица у ребят были ис
пуганными.
, — А вдруг он опять пер-старается? — спросил
Алик.
Аделаида пожала плечами, но ее золотой зуб свер
кнул, как прожектор.
— Ваня,— позвал Алик,— ты это... ну... пер-терпи... Не надо.
— Конечно, не надо,— добавил Паша.
— Уговариваете? — возмутился Колька.— Как ма
ленького? Деточка, выучи уроки? Конфеточку дам?
Баю-бай, баю-бай, Ваню маленького бай?
И тут случилось неожиданное: Иван промолчал.
Он даже не взглянул на Кольку. Он обдумывал ковар
ный план избавления от Аделаиды.
— Ты не сердись,— пробормотал растерявшийся
Колька.— Иди ты, выучи ты эти уроки.
— Ладно, ладно! — весело ответил Иван, подмиг
нул ребятам и стал подниматься по ступенькам.
Следом двинулась Аделаида.
— Пер-дерутся,— прошептал Алик.
ИВАН
ВСТУПАЕТ В ДРАКУ
Они вошли в класс.
— Садись,— сказала Аделаида,— очень прошу те
бя : садись.
Иван, ухмыляясь во весь рот, сел, собрал учебники
и тетради, сложил их в портфель.
— Ты что?! — Аделаида шагнула к нему, но Иван
выскочил из-за парты и попятился к окну.— Опять?!
— О-о-опять! — крикнул Иван.— Очень тебя про
шу: отстань. Хуже будет.
50
— Даю тебе честное пионерское,— громко прогово
рила Аделаида,— что я от тебя не отс±ану. Ни за что.
Я обязана, я дала слово помочь тебе.
— Обязана, обязана,— передразнил Иван.— Зато
я не обязан. Привет, привет и — наших нет!
И — прыг в окно!
Вы-прыг-нул!
Тут же за ним выпрыгнула и Аделаида. Ç трудом
устояв на ногах, она схватила Ивана за руку.
Сколько он ни пытался вырвать руку — не мог.
Ребята хохотали во все горло.
Тут Иван совершил, пожалуй, самый ужасный по
ступок за всю свою многотрудную жизнь. Не зная, как
вырваться, он укусил Аделаиду за руку.
Аделаида вскрикнула, но руки не выпустила. То
гда Иван цапнул ее во второй раз, и посильнее. Затем
он бросился головой вперед, чтобы боднуть Аделаиду
в плечо.
, А она выпустила его руку и отскочила в сторону.
Иван по всем законам физики полетел вверх тор
машками, хотя и не знал пока этих законов.
— Наших бьют! — крикнул Колька, но не двинул
ся с места.
Бедный Иван лежал на земле лицом вниз. От оби
ды и бессильной злости ему хотелось расплакаться.
— Предлагаю мир,— сказала Аделаида,— идем
учить уроки.
«Притворюсь мертвым,— решил Иван,— пусть по
прыгают. Сто раз пожалеют, что издевались над хоро
шим человеком. Главное, чтоб крокодилова дочь от
меня отстала. С остальными я справлюсь... Почему же
они молчат?»
Осторожно повернув голову, Иван посмотрел через
плечо — никого вокруг не было.
Аделаиды не было.
Кольки не было.
И даже Алик куда-то исчез.
Обиделся Иван. Друзья называется! Бросили чело
века лежать, можно сказать, валяться, на земле. Мо
жет быть, мертвого! А потом еще удивляются, что он
часто и здорово болеет.
— Ура-а-а! — вдруг крикнул Иван, сел, встал на
голову, поболтал в воздухе ногами и вскочил. Ведь
если они ушли, то, значит, сдалась крокодиловская
51
доченька, отстала! Значит, победил ее гвардии рядо
вой Иван Семенов!
— Домой шагом марш! — скомандовал он сам се
бе, подпрыгнул, гоготнул и зашагал.
ПЕРВАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
— А тебя ждут,— такими словами встретила его
дома бабушка.
Иван заглянул в комнату и чуть в обморок не
упал: за столом сидела Аделаида.
— Проходи,— сказала она,— не стесняйся. Будь
как дома.
— Проголодался, бедненький? — спросила бабуш
ка.— Сейчас я тебя кормить буду.
— Ты зачем пришла? — прошептал Иван Аделаи
де.— Чего тебе надо?
— Если ты не будешь учить уроки,— ответила
Аделаида,— я все, все, все расскажу твоим родителям.
И про буксир, и про это.— Она показала руку, на ко*
торой было два красных пятнышка — следы зубов
Ивана.
— Рассказывай сколько хочешь.— Иван неестест
венно рассмеялся.— Я им тоже про тебя кое-что рас
скажу. И про то, как ты мне голову чуть-чуть не рас
кокала, и про все.
— Договорились.
Бабушка кормила Ивана вкусно и долго. Он столь
ко съел, что еле дышал.
— Ты бы, девочка, шла погуляла,— сказала ба
бушка,— а Ванечке отдохнуть надо. Полежать. Он у
нас слабенький здоровьем. Вот только питанием и
поддерживаю.
— Уроки ему учить надо, а не отдыхать. А здоро
вье у него...
— Выучит, выучит, успеет,— перебила бабушка.—
Самое главное — здоровье. Об нем надо заботиться.
Иди, иди, девочка, подыши свежим воздухом.
— Погуляй, девочка, погуляй,— ухмыляясь, доба
вил Иван,— подыши свежим воздухом, подыши.
— Хорошо.— Аделаида встала.— Я пойду гулять
и дышать свежим воздухом. А через час вернусь. Бу
дешь делать уроки.
52
— Вот и правильно,— согласилась бабушка,— ча
са через два. А еще лучше — с половиной. Главное —
вовремя поспать.
Ох и похохотал Иван, когда Аделаида ушла. Моло
дец бабушка — не дает внука в обиду и не даст. Ни
кому и никогда.
ВТОРАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
Но почему-то не спалось и настроение было очень
неважное.
Иван подошел к окну и увидел...
Аделаиду!
Она сидела на скамейке. Ивана она не видела, и
он погрозил ей кулаком, показал язык и в изнеможе
нии от справедливой злости лег.
Если она будет тут сидеть, то ему незамеченным
не выйти из дома.
Что же придумать?
И хотя Иван считал себя невезучим человеком, на
самом деле ему часто везло.
Читайте, что дальше было, и вы убедитесь в этом.
В дверь заглянула бабушка, позвала:
— Ванечка! Не спишь? Тут тебя дядечка какой-то
спрашивает. Говорит, что ты сообразительный.
Иван вышел в коридор.
— Не узнаешь меня? — спросил его высокий дя
денька и снял шляпу.— Не помнишь?
— Узнал! Помню! — радостно ответил Иван.— Это
я у вас...— И прикусил язык.— Вы артист, который
шпионов играет.
— Правильно.— Дяденька улыбнулся.— Ты ни
разу не выступал по телевидению?
— Нет. А что? — У Ивана дух захватило.
— Понимаешь, через два часа передача,— ответил
дяденька, внимательно разглядывая Ивана,— а маль
чик, который в ней участвует, неожиданно заболел —
рхрип. Мне только что позвонили из студии и попроси
ли кого-нибудь подыскать для выступления. И я вспом
нил о тебе. По-моему, ты мальчик сообразительный,
находчивый. Думаю, что у тебя все получится.
— Конечно, получится,— сказала бабушка.— Он у
нас артист. Кого хочешь передразнит.
53
— Ты ведь во втором классе? — спросил дядень
ка.— Но это неважно. Ростом ты за четвероклассника
сойдешь. Так поехали репетировать?
— Поехали, поехали! — радостно воскликнула ба
бушка.— Сейчас я его переодену. Новую рубашку дам,
чтоб он красивым был.
И представьте себе такую картину: у подъезда
стоит голубая « Волга ».
Дяденька артист распахивает дверцу.
Иван садится на переднее сиденье рядом с шофером
и говорит подбежавшей Аделаиде :
— Еду выступать по телевидению! Привет!
ТРЕТЬЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
Если вас когда-нибудь пригласят выступать по те
левидению, не вздумайте одеваться тепло.
Жара в студии страшная!
На вас направляют всевозможные лампы, много
ламп, от которых идет свет и жар.
Дышать нечем.
Такое впечатление, словно вас накрыли горячей
сковородкой.
Иван репетировал с Антоном Сергеевичем (так зва
ли актера) целый час.
Интересно до чего!
Антон Сергеевич играл роль учителя, а Иван —
роль ученика. Он быстро выучил текст наизусть и про
износил его без запинки.
И вот началась передача.
Сидит Иван за столом с Антоном Сергеевичем, а
на них направлены пушки — телевизионные камеры.
— Некоторые ребята,— говорит Иван,— считают,
что учиться можн^ не то чтобы плохо, а так — средне.
Они считают, что можно и без хорошей учебы стать,
например, летчиком. Эти ребята ошибаются. Первый
долг школьника — отличная учеба.
Все вокруг улыбаются, кивают: дескать, молодец
гвардии рядовой Иван Семенов!
И он тоже улыбается: дескать, сам знаю, что мо
лодец.
Но вдруг у него в горле словно сухой комок обра
зовался — мешает говорить.
54
Испугался Иван. Стал глазами по сторонам водить,
будто спрашивая: что это такое со мной творится?
И начал он спотыкаться чуть ли не на каждом
слове:
— Все мы... мы... все мечтаем о подвигах... Всем
нам... нам всем... хочется стать героями... Но кое-кто...
то есть кто-кое... нет, кое-то... кое-кте... из нас, в об
щем...
— Кое-кто из ребят считает, что героем можно
стать случайно? — спросил Антон Сергеевич, чтобы
выручить Ивана.— А кто, по-твоему, может совершить
подвиг?
— Тот, кто... кто тот... ну... у кого есть воля -силы.
— Сила воли? — переспросил Антон Сергеевич.
— Да. И еще... кто умеет бороться с этими... ну...
— Трудностями?
— Да,— унылым тоном ответил Иван.
— А лодырь может героем стать?
Иван отрицательно покачал головой.
Очень он расстроился, хотя все его поздравляли,
хвалили, утешали и нисколько не ругали, что в конце
передачи он растерялся и забыл текст.
А ведь он растерялся вовсе не потому, что забыл
текст, а потому, что стало ему стыдно, и если бы изо
бражение было цветное, то все бы увидели, как он по
краснел. Ведь понимал он, что не имел права играть
эту роль!
Но — опять он сидел в голубой « Волге» на перед
нем сиденье рядом с шофером.
Было Ивану грустно.
И еще он чувствовал себя виноватым, только не
мог пока сообразить — в чем именно. *
А вдруг скажут ребята :
— Лодырь, двоечник, а за кого себя выдавал? Напинать ему, чтоб знал!
Иван вышел из машины, боязливо оглядываясь по
сторонам, словно кто-то мог его подкараулить.
И юркнул в подъезд.
НЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР
Дверь открыла бабушка, звонко чмокнула внука в
обе щеки, сказала :
55
— Молодец ты мой ненаглядный! Настоящий ар
тист!
— Иди-ка, артист, сюда,— позвал отец.
Иван, тяжко вздохнув, прошел в комнату.
— Может, он сначала поест все-таки? — обиженно
и возмущенно спросила бабушка.— Устал ведь, наму
чился ведь.
— Поесть он всегда успеет,— ответил отец.— Са
дись, сын, потолкуем. Ну как? Доволен?
— Нет,— буркнул Иван.
— Почему? Ведь вся область тебя видела и слы
шала. Вот, думали люди, вот это парень! Не только
сам хорошо учится, но и других по телевидению учит!
Кстати, отец Ивана учился хорошо — в вечернем
техникуме, а днем работал (тоже хорошо) на машино
строительном заводе токарем.
И мама Ивана тоже училась — в библиотечном тех
никуме, а днем работала в библиотеке.
— Все учатся,— сказала однажды бабушка,— я
только неученая. Но ничего — тоже вот на курсы ка
кие-нибудь поступлю.
И поступила — на курсы кройки и шитья.
Хуже всех в семье учился Иван.
— Маленький еще,— объясняла бабушка,— подра
стет, поумнеет и начнет учиться.
Вот и сегодня отец отчитывал Ивана, а бабушка
стояла в коридоре и громко вздыхала.
* Замучают ведь они несчастного ребенка,— думала
она,— искалечат. И ничем ведь на них не угодишь!
Только одно и знают — воспитывать да перевоспиты
вать! А ребенка жалеть надо, кормить его надо!»
— Когда в* следующий раз выступать будешь? —•
спросил отец.
— Не буду больше,— пробормотал Иван,— не имею
права.
— Теперь можешь есть. Заслужил.
Бабушка кормила внука вкусно и долго.
БАБУШКА НА ПОСТУ
Иван сидел на окне и со страхом ждал прихода
Аделаиды: ведь она обещала поговорить с его роди
телями и обо всем им рассказать.
А это значит, что опять начнутся разговоры-пере56
говоры, и никому в голову не придет, что человека не
воспитывать, а жалеть надо. Трудно ведь жить челове
ку, почти невозможно! А его, видите ли, еще и на бук
сир... Голову человеку чуть не раскокали. Машина
его чуть-чуть не переехала...
Но если вы решили, что Иван растерялся и не
знал, что делать, то ошибаетесь. Ему в голову пришла
замечательная мысль.
Он бегом к бабушке и пожаловался ей.
— Буксир? — возмутилась бабушка.— Я ей пока
жу буксир! Иди, внучек мой ненаглядный, спокойно
отдыхай. А если она сюда заявится, я ей... кое-что ска
жу. Иди, иди, родименький, отдыхай.
То, что бабушка называла отдыхом, а ребята на
зывали бегать, на самом деле было тяжелой ра
ботой.
После такого отдыха ребята возвращались домой,
высунув языки.
Ни рукой, ни ногой пошевелить не могли.
Однако на этот раз Иван не бегал. Он все время
поглядывал, не появилась ли во дворе Аделаида. То
и дело приходили ребята из других домов и расспраши
вали его о выступлении по телевидению.
Как Ивану хотелось похвастаться и приврать! Рты
бы разинули от зависти и удивления!
Ахнули бы!
Но, кажется, впервые в жизни Иван не врал, и ре
бята уходили немного разочарованными.
« Все люди как люди живут,— горестно размышлял
Иван,— один я несчастный. Заболеть бы, что ли, понастоящему. Чтоб ни руки, ни ноги не двигались.
Нет, чтоб одна-то рука работала бы : есть все равно на
до. Лежал бы себе, как суслик раненый, и радио бы це
лыми днями слушал, а вечером — телевизор к твоим
услугам. Благодать!»
На скамейке у подъезда с вязаньем в руках сидела
бабушка.
Иван знал, что, если бы даже сам директор школы
захотел сейчас пожаловаться на него родителям, ба
бушка бы его не пустила. Больше всего на свете она
любила внука и за него была готова идти в бой.
И когда перед ней появилась Аделаида, Иван ни
сколько не испугался, спрятался за поленницу и изда
ли наблюдал.
57
Бабушка встала.
Вид у нее был воинственный.
«Сейчас
она
тебе! — торжествующе
подумал
Иван.— Крокодиловская ты доченька!»
Но что произошло дальше, этого никто не ожидал:
ни Иван, ни бабушка.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой бабушка неожиданно становится
одним из главных действующих лиц,
а Иван Семенов совершает героический поступок
АДЕЛАИДА
ВЫЯСНЯЕТ ОБСТАНОВКУ
— Добрый вечер,— сказала Аделаида и улыбну
лась.
— Вечер добрый,— сквозь зубы проговорила ба
бушка,— не знаю, как тебя звать-величать.
— Аделаида.
— Бывает.
Помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— А где ваш внук? Бегает?
— Может быть. Не твое это, между прочим, дело.
Опять помолчали, настороженно разглядывая друг
друга, словно собираясь бороться.
— А уроки он сделал? — спросила Аделаида.
— А ты кто такая? — спросила бабушка.— Чего
тебе тут надо? Зачем пришла? Думаешь, он без тебя с
учебой этой не справится? Я у него буксир, а не ты.
Видала, как он по телевизору выступал?
— Видела, видела! — радостно воскликнула Аде
лаида.— Замечательно выступил!
— Как настоящий артист.— Бабушка посмотрела
на нее с подозрением.— Просто удивительно.
— Ничего удивительного нет,— осторожно возра
зила Аделаида,— ведь он очень способный. У него
только один недостаток. Вот если бы он...
— Нет у него недостатков! — грозно перебила ба
бушка.
— Один маленький недостаток.
58
— Нет!
— Малюсенький недостаточен. Совсем малюсень
кий.
— Допустим,— нахмурившись, сказала бабуш
ка.— Поспать он любит.
— Не в том дело. Пусть себе спит сколько ему
угодно. Плохо то, что очень уж он добрый.
, — Это как понимать? — насторожилась бабушка.
— А вот мы решили помочь ему учиться,— стала
объяснять Аделаида.— Другой бы на его месте сразу
бы согласился: помогайте, пожалуйста, тратьте на
меня силы и время! Правда? А он не такой. Ему не
удобно беспокоить людей. Он добрый. Вот он от меня
и бегает.
— Золотце ты мое! — Бабушка всплеснула рука
ми.— Ненаглядная ты моя! Идем, милая, я тебя ва
реньем накормлю. Оно у меня восьми видов: клубнич
ное, земляничное, малиновое, брусника с яблоками,
крыжовник...
Бабушка и Аделаида скрылись в подъезде.
«Что делать? — испуганно подумал Иван, ничего
не понимая.— Враг проник в мой дом. Что делать?»
В голове проносилось решение за решением. А ес
ли убежать в другой город? Поступить на работу,
стать в вечерней школе отличником, потом — знаме
нитым человеком.
«Пусть без меня живут,— с болью в сердце думал
Иван.— Пусть скучают, пусть грустят, пусть слезки
льют».
Он так живо представил себе эту безрадостную кар
тину, что сам чуть не разревелся.
«Нет, уезжать нельзя,— передумал он,— жалко
всех. Да и поймают. Сядет Егорушкин на свой мото
цикл и догонит».
Иван обреченно побрел домой.
На кухне бабушка и Аделаида пили чай. Весь стол
был уставлен банками с вареньем.
— А мы уже по третьему стаканчику! — весело
сообщила бабушка.— Налить тебе, миленький?
Сидел Иван, без всякого удовольствия пил чай ста
кан за стаканом, заедая это дело ложками варенья
всех видов, ждал, когда Аделаида заговорит о буксире
и прочем, ерзал на табуретке.
А они разговаривали о варенье.
59
«Нарочно это она! — думал Иван про Аделаиду.—
Любит людей мучить. Но я сбегу! Пусть только заик
нется! Больше она меня тогда и не увидит!»
Допили чай, унесли банки в кладовку.
— Можно ему проводить меня? — спросила Аде
лаида.
— Конечно, конечно! Какой может быть разго
вор? — согласилась бабушка.— Он у меня такой веж
ливый, такой вежливый! Иди, иди, Ванечка...
УО
Иван был согласен на любой позор, даже на то,
чтобы его дразнили женихом, лишь бы увести Аделаи
ду из дома.
Они вышли на улицу. Бабушка долго махала им
вслед рукой. Аделаида оборачивалась и махала ей в
ответ.
— Хорошая у тебя бабушка,— сказала она,—
только балует тебя очень.
— Зачем приходила?
— Выяснить обстановку.
— Какую обстановку?
— Узнать, в каких условиях ты живешь,— объяс
нила Аделаида,— как тебя воспитывают.
— Ну и что выяснила?
— Все. Теперь я знаю, что ты бабушкин сынок.
Нянчится она с тобой. Придется тебе ее с собой в ар
мию брать. Ты ведь даже просыпаться сам не уме
ешь.
— Врешь! — неуверенным голосом крикнул Иван.
— Не вру. Это я бабушке немного наврала. Из-за
тебя. По телевизору ты выступил ужасно. Я краснела.
Стыдно было. Очень стыдно.
— Без тебя знаю,— буркнул Иван. Краешком гла
за он поглядывал по сторонам : не видит ли кто-нибудь
из ребят, что он гуляет сдевочкой?
— В результате,— продолжала она,— я сделала
важное открытие. Я поняла, что ты, может быть, УО.
— УО? — предчувствуя
недоброе,
переспросил
Иван.— А это что такое?
— УО — значит умственно отсталый.
— Чего, чего? — почти крикнул Иван.
60
— Ты, может быть, умственно отсталый ребенок.
Тебя надо перевести в специальную школу.
Иван остановился, вытаращив глаза, и долго с его
губ срывались не слова, а какие-то непонятные отры
вочные звуки. Еле-еле овладев собой, он спросил:
— В специальную школу?
— Конечно,— спокойно отозвалась Аделаида.—
Тебе же будет лучше. Все будет в порядке. Ведь поче
му с тобой мучаются? Потому, что считают тебя нор
мальным ребенком. А ты УО. Умственно отсталый.
— Неправда! — жалобно крикнул Иван.— Я ум
ный! Я сообразительный! Я умственно умный!
— Не кричи. Подумай обо всем спокойно. Вот тебе
задание: или ты выучишь сегодня уроки, или я завт
ра сообщаю всем, что ты УО. До свиданья.
ОЧЕНЬ ГРУСТНОЕ ЗАНЯТИЕ
— Крокодиловская ты дочь! — вслед ей прошеп
тал Иван.— В зоопарк тебя посадить надо! В клетку!
За решетку! Тухлой капустой тебя кормить надо!
Аделаида обернулась и помахала ему рукой.
— Сама ты УО,— шептал Иван, демонстративно
засунув руки в карманы,— это тебя в крокодильскую
школу посадить надо!
Долго он стоял на одном месте. Было ему до того
грустно, что хоть плачь на виду у всех. Он даже ку
лаками погрозил кому-то.
И побрел домой, опустив свою большую многостра
дальную голову.
Кажется, впервые он призадумался над своей жиз
нью очень серьезно. А когда ты совершил немало про«
ступков, занятие это — думать о своей жизни очень
серьезно — очень грустное занятие.
Вместо того, чтобы по привычке всех ругать, а
себя жалеть от всего сердца, он шептал :
— Бабушкин сынок... УО... Умственно отсталый...
Специальная школа... А почему? Потому, что я не
люблю учиться? Ну и что? Если я таким родился?
Вот если бы я не мог учиться, тогда другое дело. А я
могу, но не люблю. Ведь мне ничего не стоит стать
отличником. Стоит только захотеть.
Эх, обидно-то как! Дураком бы обозвала, лодырем,
61
двоечником, балбесом, тунеядцем в клеточку, второ
годником полосатым, еще как-нибудь, а то — УО, ум
ственно, видите ли, отсталый.
Эти слова звенели у него в ушах. Он даже головой
потряс, чтобы они вылетели,— не помогло.
Очень грустное это занятие — думать о своей жиз
ни очень серьезно.
Дома Иван сел на кухне и молчал.
— Что с тобой? Что это такое с тобой? — обеспоко
енно спрашивала бабушка.— Заболел? Намыкался?
Ложись-ка спать, ненаглядненький.
А Иван представил себе, что придет он завтра в
школу, уроки опять не приготовлены, опять его ругать
будут, явится Аделаида, крикнет своим крокодильским голосом :
— УО! УО! УО!
Соберется общешкольная линейка, и все хором
крикнут :
— УО! УО! УО!
Анна Антоновна скомандует :
— Семенов, в специальную школу вон отсюда!
А у подъезда стоит машина скорой помощи. Поса
дят в нее Ивана и увезут...
— Я, бабушка, уроки делать буду,— почти ео сле
зами прошептал Иван.— Пожалей меня, бабушка!
— Жалею, золотце ты мое, изо всех сил жалею!
Была бы моя воля, я бы вовсе уроки в младших клас
сах запретила. Пусть старшие мучаются. Хочешь ку
рочки?
— Нет,— со вздохом отказался Иван.— Буду уроки
учить. Потом уж поем.— «Если, конечно, жив оста
нусь»,— мысленно добавил он.
Ну что ж... Сел Иван, достал из портфеля тетради,
учебники, ручку.
Вздохнул.
Подремывать начал.
Притопала лень-матушка, зашептала на ухо:
«Устал ведь ты, миленький. Приляг, отдохни. Я те
бе песенку спою, сказку расскажу».
«Ладно,—ответил ей Иван,— лягу. С удовольстви
ем. А завтра? Опять все сначала? Да еще в специаль
ную школу отправят? Нетушки! Совершу-ка я сегодня
героический поступок — сделаю-ка я уроки!»
И лень-матушка обратно утопала.
62
героический поступок
Иван трудился, высунув язык: исписал половину
страницы — ни одной ошибки не сделал, не поставил
ни одной кляксы. И только хотел крикнуть «ура!»,
как...
•••С НОСА
У
п
а
л
а
капелька
пота.
Упала прямо в центр буквы «О*. Хорошо, что Иван
не поленился и написал ее вроде колеса — большую и
круглую.
Иван осторожненько поднес к ней кончик промо
кашки, и промокашка выпила каплю.
«Я тебе покажу, какой я умственно отсталый! —
подумал Иван, вспомнив Аделаиду.— Как бы тебя в
специальную школу не отправили! На крокодила учи
ться! »
Разделавшись с упражнениями по русскому язы
ку, он принялся за арифметику.
Тут у него начался с цифрами самый настоящий
бой. Цифры прыгали у Ивана перед глазами, как ля
гушки. Не было никакой возможности отличить их
друг от друга. Тогда он представил, что цифры — его
враги, и стал внимательно их выслеживать. «Понятно,
понятно,— решил он, глядя на ненавистные цифры,—
вы тоже считаете, что я умственно отсталый. Сейчас
разберемся». И поднатужился — и решил первый при
мер.
Еще поднатужился, крякнул пять раз — и еще ре
шил один пример.
Ручку кусал, пыхтел от злости, один раз даже по
рычал Иван, но трудился.
Все было против него.
Особенно — чернила. Они так и старались собрать
ся на кончике пера в каплю и — хлоп на тетрадный
лист.
Однако Иван следил за ними так внимательно, что
ухитрился одну каплю схватить в воздухе левой ру
кой.
63
Вот тут-то упрямство впер
вые помогло ему.
И вдруг — несчастье!
Глупая муха попала в чер
нильницу. Иван проткнул му
ху пером, не заметил и напи
сал мухой цифру «3». Пред
ставляете, что получилось?
Чуть не заревел Иван!
Трахнул муху кулаком —
брызги во все стороны.
«Не обращай внимания на
умственно отсталых мух,—
прошептала ему на ухо леньматушка,— иди спать».
« Вырви страницу, — про
шептало упрямство,— и все
перепиши заново».
«Устал ведь я,— жалобно
ответил Иван, — сил моих
больше нету ведь!»
«Правильно, правильно,— прошептала лень-матуш
ка,— иди бай-бай. Я тебе песенку спою, сказку рас
скажу».
«Неужели ты сдашься' из-за какой-то дохлой му
хи?!» — удивйлось упрямство.
Иван старательно вырвал забрызганный лист и на
чал переписывать примеры.
До того он увлекся, что не слышал, как подошла ба
бушка, стояла рядом и громко вздыхала — будто вну
ку уколы делали.
БАБУШКА ВЗБУНТОВАЛАСЬ
Утром Ивана будила бабушка.
А сегодня он проснулся сам. Честное слово! Сам
открыл глаза, сам потянулся, сам зевнул и сам сел.
Настроение у него было замечательное, будто ему
не в школу надо было отправляться, а на новогоднюю
елку.
Раз! — встал на голову, подрыгал в воздухе ногами
й грохнулся с кровати на пол — словно самая большая
Кастрюля упала с самой верхней полки.
64
Лежал на полу и хо
хотал.
Лежал, пока не за
мерз.
Пошел Иван на кух
ню, включил электриче
скую плитку, поставил
на нее чайник, быстрень
ко умылся, принес из
кладовки варенье и ре
шил разбудить бабушку.
Открыв глаза и уви
дев внука, она испуганно
вскрикнула. Если бы она
верила в бога, то пере
крестилась бы и сказа
ла: «Свят! Свят!»—как
рить всяким привидениям
Но бабушка в бога, привидения, нечистую силу не
верила и поэтому спросила:
— Это ты?!
Два слова она выговорила с таким трудом, словно
у нее болело несколько зубов.
— Я. А что?
— Да как же... кто тебд разбудил?
— Никто. Сам.
— Сам?!
— А что особенного? — обиделся Иван.— Что осо
бенного?
Бабушка не ответила, сидела, держась рукой за
сердце.
Потом она вышла на кухню и в ужасе спросила:
— И чайник сам поставил?! И варенье сам при
нес?!— Она села, бессильно опустив руки, словно уби
тая большим горем.— Да что же это такое происхо
дит?! Совсем от рук отбился. Против бабушки пошел.
Получается, что я тебе не нужна?.. Не выйдет! — Она
стукнула кулаком по столу.— Бабушка я тебе или не
бабушка?
— Бабушка,— ответил ошеломленный Иван.
— Обязан ты меня слушаться или нет?
— Обязан.
— Так вот.— Бабушка встала.и грозно посмотрела
на него.— Я должна просыпаться и будить тебя, а не
3 Л. и. Давыдычев
65
ты меня. Я должна завтрак готовить, а не ты. Понят*
но? Я здесь командир.
— Кем же ты командуешь? — удивился Иван.
— Всей семьей.
— А кто же тебя слушается?
— А вся семья.
— Бабушка! — воскликнул Иван.— Но ведь я-то
тебя не слушаюсь!
— Как не слушаешься? — удивилась бабушка.
— Да так. Я потому и люблю тебя, что тебя можно не слушаться.
— А не врешь?
— Нисколечко. Ты меня слушаешься, а не я тебя,
Потому мы и живем дружно.
— Ну и пусть,— помолчав, сказала бабушка.— Не
важно, кто кем командует, важно, что дружба есть.
Но дружбе нашей скоро придет конец, если ты будешь
вести себя как сегодня. Нехорошо, .Ваня, стыдно!
ИВАН ВЗБУНТОВАЛСЯ
— Почему — стыдно? — спросил Иван.— Что я такого сделал?
— Как — что?! — вспылила бабушка.— Да я же
тебе объяснила. Не имеешь ты права выполнять мои
обязанности! Бабушка я тебе или не бабушка?
— А я внук тебе или нет?
— Ты внук. А я бабушка. И не лезь в мои дела.
Будь любезен спать до тех пор, пока я тебя не раз
бужу.
— А если я сам проснусь?
— Не имеешь права!
— А если проснулся?
— Все равно спи. Или просто лежи, пока я не при
ду. Если ты сам просыпаться будешь, зачем я тогда
нужна? Если ты сам завтрак готовить будешь, что мне
делать?
— Отдыхать.
— Отдыхать?! — возмутилась бабушка.— За кого
ты меня принимаешь? Чтобы я да на старости лет
бездельничала?
— А ты за Кого меня принимаешь? — возмутился
Иван.— Чтобы я да на молодости лет тунеядничал?!
Ты знаешь, как интересно самому просыпаться? Заме
чательно! Ты что, собираешься со мной в армию идти?
И там меня станешь будить? А? Может, по-твоему,
каждый солдат со своей бабушкой в армию пойдет?
Тут бабушка горько расплакалась.
— Ни в какую я армию не собираюсь,— сквозь
слезы сказала она.— Но учти: пользы от нас в армии
было бы много!
А Иван расхохотался.
— Бабушки! — скомандовал он.— По порядку но
меров рассчитайсь! Бабушки, вперед шагом марш!
Песню!.. Да ты хоть одну строевую песню знаешь?
— Знать не знаю и знать не желаю! — отрезала
бабушка.— А только в армии ты без меня пропадешь!
Ты ведь даже ботинки зашнуровывать толком не уме
ешь.
— В армии сапоги носят. У них шнуровки нет.
— Пожалеешь! — Бабушка снова горько расплака
лась.— Я ли тебя не любила! Я ли за тобой не уха
живала! Я ли тебя не баловала! А ты?
— Эх ты, рева,— сказал Иван ласково,— а еще в
армию собираешься.
— Я не рева,— сквозь слезы ответила бабушка,—
просто я тебя люблю, а ты меня нет.
— Ия тебя люблю. Только я с тобой не согласен.
— Когда любят, соглашаются!
— Не могу я с тобой согласиться,— твердо сказал
Иван.— Ты что, хочешь, чтобы меня бабушкиным сын
ком дразнили?
— Хочу! — горячо призналась бабушка.— Очень!
— Значит, тебе меня нисколько не жалко.
— А ты меня жалеешь? Ты меня и за бабушку не
считаешь.
— Считаю. Ты замечательная бабушка. Только
есть у тебя один недостаток.
— Нет у меня недостатков!
Иван чмокнул ее в щеку, шепнул:
— Один, маленький.
— Может быть,— подумав, нерешительно согласи
лась бабушка,— но я не знаю, какой. Не замечала.
— Ты не даешь мне нормально жить.
— Я?!
— Ты, бабушка. Толькр ты не сердись и не плачь.
Держи себя в руках. Надо мне просыпаться самому.
з»
67
— А давай по очереди? — обрадованно предложи
ла бабушка.— Один раз я тебя разбужу, а один раз
ты, может, сам проснешься?
— Нет,— отказался Иван.— Не хочу я быть умст
венно отсталым.
— Не понимаю,— испуганно прошептала бабуш
ка.— Кто от кого отстал?
— Я вот понимаю. Если бы я вчера не выучил уро
ки, то сегодня меня бы как миленького в специальную
школу отправили.
— Вот, вот! — радостно воскликнула бабушка.—
Вот что значит просыпаться самому! Соображать пло
хо стал! Еще будешь с бабушкой спорить?
— Буду,— тихо, но решительно ответил Иван.—
Приходится. Я еще, может быть, отличником сдела
юсь. Ненадолго, конечно. Чтобы всем доказать, что я
не умственно отсталый.
— А зачем это тебе, миленький? — ласково спро
сила бабушка.— Для меня-то ты всегда самый умный.
Вот подрастешь, сил наберешься, тогда и станешь от
личником. Сейчас-то зачем тебе надсажаться? Вспом
ни-ка, до чего мы с тобой замечательно жили!
— Жили-то мы с тобой замечательно,— согласил
ся Иван,— но, может быть, как раз из-за этого я и
чуть-чуть в УО не превратился. Чуть-чуть в специаль
ную школу не попал. На радость дочке крокодильской,
которую ты вареньем кормила. Она у меня еще попля
шет! Сто пятьдесят пять раз с половиной пожалеет, что
издевалась над гвардии рядовым Иваном Семеновым!
Назло ей отличником стану! Да еще и круглым! Сам
просыпаться буду! — со слезами в голосе крикнул
Иван.— Сам одеваться буду! Сам... сам... сам...
Бабушка легла на кровать и сказала:
— Спасибо, дорогой внучек. Можешь вызывать
«скорую помощь».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой бабушка снова пытается
быть одним из главных действующих лиц,
а Иван Семенов совершает
несколько выдающихся поступков
ИВАН ДЕЛАЕТ
ВАЖНОЕ ОТКРЫТИЕ
Вызывать «скорую помощь» не пришлось. Дали
бабушке валерьянки, уложили в постель.
Сказала бабушка:
— Никому я, значит, не нужна. Пустое я, значит,
taecTo. Вроде старой сковородки. Выбрасывайте.
Тут все стали ее утешать, уговаривать, успокаи
вать. А она твердит свое:
— Надоела я вам. Мешаю я всем. Только и думае
те, как бы от меня избавиться.
Тут ее опять стали утешать, уговаривать, успокаи
вать. Бабушка лежала с закрытыми глазами и тихонь
ко постанывала.
— Я в школу,— сказал Иван, но она даже не по
смотрела на него.
Утро было серое и дождливое. Иван весело прыгал
через лужи. Правда, редкую лужу ему удавалось пе
репрыгнуть, чаще обеими ногами он попадал в воду.
И хохотал от удовольствия.
Устал прыгать, пошел по тротуару.
Кошку на окошке увидёл — отвернулся.
Собака мимо бежала — не обратил на нее внима
ния.
Вывески не читал.
В зеркале около парикмахерской состроил себе все
го одну рожицу.
В школу торопился Иван — еще как торопился!
А почему?
Да потому, что никого он сегодня не боялся.
Ребят не боялся.
Анны Антоновны не боялся.
Даже Аделаиды не боялся.
Да почему?
Да потому, что уроки-то он выучил! Пожалуйста,
проверяйте! Сколько угодно! Вопросы задавайте, спра
шивайте!
во
Идет Иван, подпрыгивает.
До чего, оказывается, приятно в школу шагать^
когда уроки приготовлены!
НЕУДАЧА
Когда Иван подходил к школе, настроение у него
немного испортилось. Он вспомнил, что предстоит раз
говор с Аделаидой.
«Но ничего,— подумал он,— выкрутимся!»
И опять ему стало весело.
— Доброе утро! — услышад
он за спиной голос Аделаиды.
Иван обернулся, гордо кив
нул и сказал небрежным тоном::
— Между прочим, у меня
уроки сделаны.
— Да ну? Сам?
— Своими собственными ру
ками и своей собственной голо
вой,— важно ответил Иван.—
Даже стишок выучил почти
весь. Теперь никто не скажет,
что я УО.
— Посмотрим. Кто тебя зна
ет? Может, ты сегодня опять при
мешься за старое?
— Наверное, нет,— со вздо
хом негромко проговорил Иван.— Но ведь трудно.
— Конечно, трудно. А ты как думал? Это по теле
визору чужие слова легко говорить. И за лунатика се
бя выдавать легко. Драться легко. И по лужам топать
легко...
— Я не топал, я перепрыгивал.
— А учиться трудно,— закончила Аделаида.
«Тебе-то хорошо,— мрачно подумал Иван, когда
она ушла.— Ты с детства привыкла уроки делать.
А я?»
Войдя в класс, он не закричал, как обычно, не за
прыгал, а сел на свое место, сидел и помалкивал.
— Как жизнь? — спросил Колька.
— Нормально,— ответил Иван,— устал только.
Всю ночь уроки делал. Не выспался.
70
— Всю?! Ночь?! — поразился Колька.— За час
можно сделать.
Звонок.
♦Сейчас вы все ахнете,— торжествующе подумал
Иван,— сейчас меня вызовут и...»
Но сколько ни тянул он руку вверх, Анна Анто
новна не замечала. Иван до того обиделся, что руки
под парту спрятал.
В перемену он не двинулся с места, сидел, опустив
свою большую многострадальную голову, и грустно
размышлял: «Вот, пожалуйста! Только выучил чело
век уроки, так на него ноль внимания. А если бы он
не выучил, будьте уверены, вызвали бы! А зачем уро
ки учить, если тебя не спрашивают?»
— Я уроки выучил! — крикнул он.
Весь класс окружил Ивана.
— Ну и молодец Аделаида! — сказал Паша.
— Вот это буксир, я понимаю! — воскликнул
Колька.
— А она-то тут при чем? — с презрением отозвал
ся Иван.— Я сам.
— Сам! Сам! — передразнил Колька.— Пока она
тебя хорошенько не стукнула, ты и не собирался уро
ки учить.
В класс вошла Анна Антоновна.
«Сейчас все закричат, что я уроки выучил,— с на
деждой подумал Иван,— и она меня вызовет».
Но ребята молчали. Урок шел своим чередом. Иван
чуть руку не вывихнул, до того старательно тянул ее
вверх.
Никакого впечатления!
«Нарочно она это, нарочно! — пронеслось у него в
голове.— Нарочно! Чтобы помучить меня. Чтоб по
издеваться надо мной! »
Взял да и поднял
обе руки.
— Семенов, не ху
лигань,— сказала Ан
на Антоновна.
«Если и по чтению
не спросят,— решил
он,— больше я вам
уроков делать не бу
ду. Ни разу в жизни».
71
Не спросили его и по чтению.
После уроков, когда Анна Антоновна ушла, ребята
бросились из класса, устроили в дверях такую давеж*
ку, что Иван с трудом сдержался, чтобы не принять в
ней самое активное участие.
Все убежали.
«Сговорились,— подумал он,— бросили меня одно
го, чтоб я погиб со скуки».
В дверях Иван столкнулся с Аделаидой.
— Куда? — грозно спросила она.— А домащние
задания? Кто учить будет?
— Я,— ответил Иван неуверенно.— Домашние за
дания дома делают. Оттого они и называются домаш
ними. Понятно?
— Понятно,— сквозь зубы сказала Аделаида.— Не
возражаю. Пошли домой. Тем более, что бабушка при
глашала меня приходить почаще.
БАБУШКА ОПЯТЬ БУНТУЕТ
— Напрасно ты со мной ссоришься,— сказала Аде
лаида по дороге.— Ну никак не могу понять, для чего
тебе со мной ссориться?
— Дружить мне с тобой прикажешь?
— А что?
— Может, мне еще зуб золотой вставить прика
жешь? —Иван хмыкнул.— Нетушки. Не бывать этому!
— Дело твое. Но я бы на твоем месте со мной по
дружилась.
«А я бы на твоем месте,— подумал Иван,— оставил
бы хорошего человека в покое».
— Шла бы ты домой,— сказал он,— я и без тебя
уроки сделаю. Как вчера.
— Не верится что-то.
Навстречу шел Егорушкин; приложив руку к ко
зырьку, он сказал:
— Привет лунатикам!
— А он уроки вчера выучил! — радостно сообщи
ла Аделаида.
— Какое важное событие,— насмешливо прогово
рил Егорушкин.— А то у телевизора я со стыда чуть
не сгорел.— И серьезно добавил: —Желаю новых ус
пехов! — Откозырял и пошел дальше.
72
— Событие, событие,— пробормотал Иван.— А че
го смеяться?
— Забудем этот печальный случай,— предложила
Аделаида.— Главное, что, кажется, ты не УО.
— Есть забыть этот печальный случай! — весело
согласился Иван.
К его удивлению, дверь в квартиру оказалась не
запертой. Они вошли, заглянули на кухню — никого,
заглянули в комнату.
Бабушка лежала в постели. Увидев внука, она
громко застонала.
— Что с тобой? — испуганно спросил Иван.— Все
еще болеешь?
— Врача вызвать? — спросила Аделаида.
— Не надо,— еле слышно ответила бабушка,—.
врачи тут не помогут. Обидели меня.
— Кто? — удивился Иван.— Кто мог тебя оби
деть?
— Все. Вся наша семья. Никому я, видите лй, не
нужна. Вот и сидите без обеда. Узнаете, как без ме
ня-то.
— Значит, я голодным буду? — Голос у Ивана
дрогнул.— За что?
— За то, что против бабушки пошел.— И она за
крыла глаза.— Не беспокойте меня. Мне необходим аб
солютный покой.
Иван с Аделаидой постояли, постояли и ушли на
кухню.
Сели. Помолчали.
— Да-а,— протянул Иван,— дела. А все из-за того,
что один раз человек проснулся утром сам.
И он рассказал об утренней истории.
— Есть выход из положения,— подумав, реши
тельно заявила Аделаида.— Надо приготовить обед.
— А что будет с бабушкой?
— С бабушкой будет цлохо. Но иначе нельзя. Ее
тоже надо воспитывать. Иначе она тебя избалует до
безобразия.
ОКАЗЫВАЕТСЯ,
НЕ ТАК-ТО ПРОСТО
— Во-первых,— сказала Аделаида,— тихо. Во-вто
рых, не хныкать. Представь себе, что мы на необитае
78
мом острове. Если мы не сумеем быстро, без шума при
готовить пищу, то погибнем.
Велика ли важность — начистить картошки? Ока
залось — велика. Картошка-то круглая, и так ей хочет
ся выскользнуть из ваших рук и укатиться под стол!
Вы за ней прыг, а на плечах-то у вас голова, и вот эта
голова старается обо что-нибудь стукнуться. Нож не
режет картофелину, но с удовольствием режет ваши
пальцы. Еле-еле успеваешь их отдернуть.
— Молодец,— похвалила Аделаида, когда Иван
расправился со второй картофелиной.
Осталось еще штук десять. А у Ивана от обиды и
злости руки тряслись. Он решил: если картофелина
выскользнет, ползать он за ней не будет,— возьмет
другую. Но картошка была его хитрее. Она выскаль
зывала только тогда, когда кожуры на ней почти не
оставалось. Сами понимаете, что бросать такую было
жалко. И до того Иван разозлился, что твердо решил:
«Все пальцы себе отрежу, а ни одну картошку больше
не выпущу!»
Испугалась картошка, больше из его рук не выс
кальзывала.
— Ванечка...— позвала из комнаты бабушка.
— Ничего ей не говори,— прошептала Аделаида.
— Посиди со мной,— попросила бабушка,— скуч
но мне. Есть-то хочешь?
— Очень.
— А есть-то нечего,— весело сказала бабушка.—
А я еще дней пять, не меньше, болеть буду.
БАБУШКА СДАЛАСЬ
Когда Иван вернулся из комнаты, на кухне уже
вкусно пахло борщом.
— Ох и попадет...— испуганно прошептал Иван.
— Если ты очень труслив,— сказала Аделаида,—
свали все на меня.
— Нетушки! — горячо отказался Иван.— А кто
картошку чистил? — Ис гордостью понюхал воздух.
— А что, если нам сейчас и уроки сделать? —
спросила Аделаида.— Понимаешь, как будет здоро
во?
— Понимать-то я понимаю,— с кислой миной от
74
ветил Иван и честно признался: —Да уж больно мне
неохота.
— А ты думаешь, мне хочется за уроки браться?
Как бы не так. Я иногда даже реву. До того не хочет
ся. Зато, когда я уроки сделала, я — свободный че
ловек.
— Свободным-то человеком я быть люблю,— ска
зал Иван.
— Вот для этого и надо уроки учить. И еще учти:
если ты во втором классе к урокам не привыкнешь, то
потом тебе будет просто беда. Привыкай сейчас.
— Я привыкаю.— Иван тяжело вздохнул и опять
понюхал воздух : очень уж вкусно пах борщ.
— Это еще что такое?! — На пороге стояла бабуш
ка.— Это еще что за безобразие?! Это как называ
ется?!
— Борщ,— ответили Иван и Аделаида.
— Борщ? — переспросила бабушка, открыла крыш
ку и ударила ею кастрюлю, как барабанщик медными
тарелками.— Кто варит?
— Я,— ответили Иван и Аделаида.
— Та-а-ак,— грозно протянула бабушка,— понят
но. Издеваетесь?
— Наоборот,— сказала Аделаида.— Как раз нао
борот. Не о том он беспокоится, чтобы самому поесть,
а о том, чтобы вас, больную, накормить.
— Да ну? — удивилась бабушка.— Золотце ты мое
бесценное!
Она хотела обнять внука, но он вырвался и сказал :
— Я, между прочим, картошку чистить научился.
Бабушка всплеснула руками, укоризненно покача
ла головой и проговорила :
— Так-так... Значит, зря я болела? Значит, мне и
поболеть нельзя? В другой раз я заболею, а он и белье
стирать научится, и пельмени стряпать, и варенье ва
рить?! Кому я тогда нужна буду?
— А помощника вам разве не надо? — спросила
Аделаида.— Разве вы не хотите, чтобы внук вам по
могал?
•— Может, и хочу.— Бабушка улыбнулась, поню
хав, как вкусно пахнет борщ.— Но раныпе-то я была
незаменимая... Да мало ли что было раньше. Давайтека лучше есть борщ. Проголодалась я тут, пока болела.
Иван съел три тарелки.
76
ИВАН НЕ СДАЕТСЯ
Аделаида ушла домой, взяв с Ивана честное слово,
что он и сегодня приготовит домашние задания.
Злой сидел Иван.
Эх, придумать бы такую специальную ручку, что
бы сама уроки делала! Колпачок бы с нее снял, поло
жил бы ее на тетрадь — и поехала! Вжик-вжик, чикчирик — готово домашнее задание!
Или бы специальную машину изобрели: сунул бы
в нее тетрадь — тр-тр-тр-тр! — готово домашнее за
дание.
Или бы еще такой прибор сделали: трахнул бы им
по голове, и она что угодно запомнила бы. Трах — пра
вило запомнил, трах — стихотворение запомнил, трах,
трах, трах — вот это учеба!
Иван ойкнул, потому что, размечтавшись, стукнул
себя кулаком по голове.
— Гвардии рядовой Иван Семенов! — скомандовал
он.— На упражнения по русскому языку вперед —
марш!
Если бы кто-нибудь в это время подставил ухо к
дверям, то подумал бы, что Иван с кем-то борется —
так громко он пыхтел. Он врезался грудью в стол и
высунутым языком чуть-чуть не касался страницы.
Нагни он голову на полмиллиметра ниже, и лизнул бы
«троку.
А лень-матушка стояла рядом и нашептывала:'
« Бедненький, несчастненький! Пожалеть тебя, кро
ме меня, некому. Иди-ка лучше побегай. Или спать ло
жись. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
«Уйди ты от меня подальше,— отвечал ей Иван,—
и без тебя тошно».
«Никуда я от тебя не уйду,— говорила лень-матуш
ка.— Друзья мы с тобой на всю твою многотрудную,
полную невзгод и опасностей жизнь».
Каждая буква давалась Ивану с великим трудом,
и когда он поставил последнюю точку, рук поднять
не мог.
«Не мучь ты сам себя,— шептала лень-матушка
так сладко, что глаза у Ивана закрывались,— заболеть
ведь можешь. Умереть ведь можешь».
— Гвардии рядовой Иван Семенов! — скомандовал
Иван.— В атаку на примеры — марш!
76
И лень-матушка исчезла: видеть она не могла тех,
кто добрым делом занят. (Между нами говоря, ушла
она не так уж и далеко, все еще надеясь, что уговорит
Ивана.)
А он побеждал пример за примером.
И хотя они сдавались не сразу, но — сдавались.
А когда сдался последний пример, Иван вскочил и
заплясал. Он прыгал по комнате и что-то кричал, а
что — и сам понять не мог.
Вот как радовался!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
последняя, в которой читателя
уже не ждут почти никакие неожиданности
КАК ИВАН
ПОЛУЧИЛ «ВОСЬМЕРКУ»
Ужас!
Иван проспал!
ИВАН ПРОСПАЛ!
ПРОСПАЛ ИВАН!
Он выскочил на кухню и увидел улыбающуюся
бабушку.
— Здравствуй, внучек,— сказала она.— Побоялась
тебя будить. Уж извини. Опоздал ты. Десять с поло
виной минут осталось до начала уроков.
Иван быстрехонько оделся и — на улицу.
Из-за угла выехал мотоцикл. А на нем Егорушкин.
— Беда!— не своим голосом крикнул Иван.— Опаз
дываю! Проспал! Спасите!
— Садись,— коротко приказал Егорушкин.
Хотел ветер Ивана с седла сдуть, но Иван удер
жался.
Тогда ветер рассердился и сдул с его головы фу
ражку.
Фуражка шлепнулась в воду.
Иван промолчал — после уроков ее можно вы
ловить.
Егорушкин подвез Ивана" к самому входу в школу.
Иван слез с мотоцикла, сказал :
— Вот спасибо от всей моей души!
77
— В первый и последний раз,— сказал Егоруш
кин.— Просто не люблю, когда опаздывают.
На радостях Иван успел до звонка побороться с
Пашей, поругаться с Колькой, отобрать у одной де
вочки портфель, забросить его на шкаф, и достать об
ратно.
Когда в класс вошла Анна Антоновна, Иван ска
зал:
— А я опять уроки сделал!
— Я знаю,— сказала Анна Антоновна.— Сейчас
раздам тетради со вчерашними заданиями.
— У кого пятерки? — спросил Колька.
— Семенов! — позвала Анна Антоновна.
— Не может быть! — крикнул Колька.
— За обе работы я поставила тебе три,— сказала
Анна Антоновна.— Очень грязно и некрасиво. Но за
старание ты получаешь две пятерки.
— Три да пять,— сказал Паша,— будет восемь.
Ни разу в жизни восьмерки не получал.
— Маленький еще,— гордо сказал Иван.
— Вот это отметка, я понимаю! — жалобно, с зави
стью крикнул Колька.
к ЧЕМУ ПРИВОДИТ
ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ
В перемену Иван искал Аделаиду, но не нашел,
только узнал, что в школу она не приходила.
«Заболела»,— мельком подумал он и тут же забыл
об этом, хотя про себя и отметил, что сделала она
такое нарочно: вот если бы он уроков не приготовил,
она бы сама его разыскала.
Хорошее у него было настроение!
И вот к чему оно привело.
После уроков Иван вприпрыжку бежал по коридо
ру. И, можно сказать, не сам Иван, а его левая нога
сама дернулась в сторону. Об нее споткнулся Паша,
полетел, головой ударил в живот Кольку, а Колька
опрокинулся назад и сел в ведро с водой«
Сел и заорал со страха :
— Тону!
Со всех сторон сбежались ребята — ничего понять
не могут. Видят, что сидит в углу человек на корточ
ках и орет. А ведра не видят.
78
Тут Иван сообразил и приподнял Кольку за шиво
рот. А ведро будто приклеилось — не падает.
А Колька разогнуться не может.
Разогнули ребята Кольку — воду разлили.
Вдруг — дежурный по школе. Ребята в с ы у
р с п ю.
а
н
Иван — тоже бежать, да на ведро налетел и в лу
же растянулся, да еще проехался немного.
Лежит и чуть не плачет : ведь из него получилось
что-то вроде промокашки — всю лужу его одежда в
себя впитала.
— Скажи, кто тебя обидел, мальчик? — спросил'
дежурный, помогая ему встать.
Иван вопроса не расслышал и ответил:
— Семенов.
— Из какого класса?
— Второй «А».
— Хорошо,— сказал дежурный,— так и запишем.
Не беспокойся, мальчик, хулиган будет наказан.
Побрел Иван — мокрый весь спереди.
На улице его ждал Колька — спереди сухой, зато
сзади мокрый.
— Доигрался? — спросил он.— Как теперь домой
идти? Попадет ведь.
— Пойдем сушиться,— предложил Иван.— С ча
сик погуляем — и все в порядке. Фуражку мою из лу
жи выудим.
КАК СОХ КОЛЬКА
Фуражка намокла, утонула, и из лужи виднелся
лишь кончик козырька. Иван сказал:
— Ведро бы достать и вычерпать бы всю лужу.
— Палку бы достать,— сказал Колька,— или ра
зуться и босиком топ-топ.
— Так любой дурак достанет,— задумчиво сказал
Иван.— А ты попробуй метод примени, а не палку.
— Нет уж. Ты давай сам метод применяй. А то
знаю я твои методы.
— Пожалуйста. Ты держи меня за ноги в воздухе,
а я руками топ-топ и дотянусь до этой утопленницы.
— За ноги?! — поразился Колька.— Тебя?! Ты тя
желый. Мне тебя не удержать. Уж лучше ты меня за
79
ноги держи, а я руками топ-топ. Я легкий. Я быст
ренько.
— Всегда вот у тебя так,— проворчал Иван,— я
придумаю, а слава тебе.
Слава?! — опять поразился Колька.— Где я ее
видал, славу-то? Вечно мне из-за тебя достается!
— Тогда держи меня за ноги.
— Не удержать мне тебя. А ты меня запросто.
Я ловкий.— Колька, повизгивая от нетерпения, зака
тал рукава, встал на четвереньки, крикнул : — Пошли!
Пошли! Полный вперед!
— Сначала на суше потренируемся,— предложил
Иван.
Тренировка удалась: Колька руками ходил по зем
ле, а Иван держал его за ноги в воздухе.
— Поворачиваю! — восторженно крикнул Колька
и заработал руками по направлению к луже.
Он вошел в нее, погрузившись почти по локти, и,
осторожно переставляя руки, приближался к фу
ражке.
До фуражки оставалось не более полуметра, как
Иван скомандовал :
— Стоп! Полный назад!
Дело в том, что Иван оказался уже на самом краю
лужи. Ему и в лужу заходить не хотелось, и Кольки
ны ноги нельзя было отпускать.
— Самый полный назад! — снова скомандовал он.
А Колька увлекся, ничего не слышал и изо всех
сил тянулся к фуражке. А Иван изо всех сил тянул
его к себе. Колька почувствовал, что сейчас его тело
разорвется на две части.
— Отпускай! — испуганно крикнул он.
Иван разжал пальцы.
И Колька шлепнулся в лужу.
Не крикнул.
Не пикнул.
Стоял на четвереньках, будто не знал, что ему
делать.
— Вылезай,— прошептал Иван,— а то просту
дишься.
Колька на четвереньках добрел до фуражки, взял
ее и вернулся на сушу; постоял еще немного на чет
вереньках и поднялся на ноги.
— Подсох! — жалобно воскликнул он.— Высох!
80
Жизни мне из-за тебя нет! Вечно ты меня в какую-ни
будь глупую историю втянешь!
— Никто тебя не тянул. Сам в лужу полез.
— А кто меня на части хотел разорвать?
— Это что такое?! — услышали они испуганный
голос Анны Антоновны.— Что с вами?
— В лужу спикировал,— хныча, объяснил Коль
ка.— Вот из-за этого головного убора! — Он бросил фу
ражку обратно в лужу.— Сам доставай. Каким-нибудь
методом. Свинство это, а не метод.
— Сейчас же идите по домам,— сказала Анна
Антоновна.— Ну просто беда мне с вами. Вот кого ты
сегодня, Семенов, в школе на перемене в лужу ка
кую-то толкнул?
— Не в лужу, а в ведро,— сказал Колька. Он по
вернулся к Анне Антоновне спиной — сзади он тоже
был
мокрый.— Видали? — торжествующе спросил
он.— Красота! А вы ему восьмерки ставите! Учтите,
Анна Антоновна, что я зря страдал. И тут, в луже, и
там, в ведре, зря страдал. Всю жизнь я из-за него
страдаю.
— Хныкалка ты, вот ты кто,— презрительно прого
ворил Иван.— Хныкалка, нытик и паникер.
Тут Колька сжал кулаки и подпрыгнул к нему.
— Идите по домам,— сказала Анна Антоновна,
вставая между ними.— Увидят вас люди — испуга
ются.
— Мне домой нельзя,— Колька опять захныкал,—
мне здорово попадет.
— Тогда идемте ко мне,— предложила Анна Ан
тоновна.— Я тут неподалеку живу. Приведу вас в по
рядок.
ЕЩЕ вопрос —
КОГО НА БУКСИР БРАТЬ?
Мальчишки остались в трусах и майках. Иванову
одежду повесили на балкон сушить, а Колькину Ан
на Антоновна решила выстирать.
— А вы пока займитесь обедом,— сказала она.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька.—
А какой у вас суп?
— Супу у меня нет никакого. Его приготовить на
до. Что ты умеешь делать?
81
— Я? — Колька ненадолго задумался.— Напри
мер, суп мешать умею. Пробовать умею... Посолить
могу.
— А ты, Семенов?
— Я картошку чистить умею.
— Смехота! — Колька хихикнул.— У меня сестер
две штуки. Зачем мне с картошкой возиться?—И он
опять хихикнул.
Анна Антоновна поставила на газовую плиту каст
рюлю с водой, положила туда мясо и ушла стирать
Колькину одежду.
— И не стыдно тебе? — спросил Колька.— Хо
чешь, всем ребятам расскажу? Ведь задразнят тебя.
Где это слыхано, где это видано, чтобы наш брат муж
чина картошку чистил?
— Ав армии?
— Там специальные повара есть. Солдаты воюют,
а повара картошку чистят и прочее. Ты поваром хо
чешь быть или смелым солдатом?
— А если убьют повара?
— Запасной всегда бывает.
— А если запасного убьют?
— Тогда сухой паек едят. Концентраты разные.
— Сам ты концентрат,— сказал Иван.— Сам ты
сухой паек, а не смелый солдат.
— А тебя на буксир взяли.
— По ошибке. Зря взяли. Тебя надо было на бук
сире тащить.
— А за что?! — поразился Колька.— Я средний.
У меня все в порядке. У меня всего понемножку. Все
го в меру.
— А вот я тебя на буксир возьму,— пообещал
Иван.— Не сейчас, конечно, а потом.
Вернулась Анна Антоновна, развесила на балконе
одежду, сказала :
— Часа через два высохнет.
— Красота! — воскликнул Колька.— Домой приду
сухой, чистый. А суп скоро будет готов?
— Сухим пайком получишь,— пообещал Иван.—
По-моему, теперь его очередь к буксиру прицеплять
ся.
— Не смеши ты меня,— чуть не плача сказал
Колька.— Чего ты ко мне привязался? Иди ты своей
дорогой, вон у тебя все высохло.
82
— И пойду,— сказал Иван.— У меня дел много,
не то что у тебя.
— Какие же у меня могут быть дела? Когда я в
таком виде? — возмутился Колька.
— Довольно ссориться,— сказала Анна Антонов
на.— А буксир никому не вреден. Не знаете, почему
Аделаида сегодня в школе не была?
— Наверное,
мороженым
объелась,— ответил
Колька.— Говорят, она в день по килограмму съедает.
— Не по килограмму, а по четыре,— с серьезным
видом поправил Иван.
— Да ну?! — поразился Колька.
— У них дома только мороженое едят. Кошка ни
чего, кроме эскимо, в рот не берет. А собака — только
сливочный пломбир.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька.—
Мне бы так денька три прожить!
Иван не сдержался и захохотал.
И Анна Антоновна рассмеялась.
— Обманул...— разочарованно протянул Колька.—
А я поверил. Вот всегда он так, Анна Антоновна.
— Спорить мне с тобой некогда,— сказал Иван.—
Вот возьму тебя на буксир, тогда...
— Ты еще пока сам на буксире,— перебила Анна
Антоновна.— Не забывай.
— Я не забываю,— пробормотал Иван.— Только я
бы на вашем месте вот этого Николая Веткина обяза
тельно бы на буксир взял. И супом бы его не кормил,
раз он даже картошку чистить не умеет.
Лицо у Кольки было такое испуганное и обижен
ное, что Иван добавил дружелюбно:
— Тебе же лучше будет.
ИВАН НАХОДИТ
ЗОЛОТОЙ САМОРОДОК
Грустный брел Иван по улице. Как домой без фу
ражки явиться? Третью уже он в этом году посеял.
Одну в автобусе забыл, другую на крышу клуба за
бросил. Пока лестницу искали, фуражка исчезла.
И где сил найти, чтобы сесть за уроки?
Вд*руг Иван увидел, что в траве — будто осколочек
солнца блестит. Он полюбовался сверканием, нагнул
ся, поднял.., 3y6t
33
«Пусть зуб,— подумал Иван,— все равно золотой
самородок!»
Чей же это зуб?
Аделаиды, ее мамаши или еще чей-нибудь?
Что должен делать честный человек, если найдет
драгоценность?
Вздохнуть, полюбоваться, еще раз вздохнуть, еще ,
тяжелее, и — отнести в милицию.
Но Егорушкин, взглянув на зуб, сказал:
— Можешь взять это дело себе. Заявления о про
паже золотого зуба не поступало.
— Не могу я его себе взять,— возразил Иван.—
Чужая вещь. Может, ищет кто, а найти не может.
Слезы горькие льет, милицию ругает.
— Да у нас в поселке всего два золотых зуба в
наличии,— сказал Егорушкин,— у гражданки из мо
роженого киоска и у ее дочери. Иди и отдай.
Идти к Аделаиде Ивану не хотелось: и ее он по
баивался, и ее мамаши.
— Как живем, лунатик? — окликнул его дед Го
лова Моя Персона.— А я своего друга вылечил. Теперь
ему никакая луна не страшна. На любую луну он ноль
внимания. Оказалось, что еды ему не хватало. Ночьюто он есть захочет и спросонья идет куда-нибудь на
запах. Стал я его с вечера сытнее кормить, и выле
чился пес. Одна беда: больно уж крепко спит! Разбу
дить его иной раз нет моих возможностей. И вообще,
совсем дурной стал. Ничего не соображает,— жаловал
ся дед.— Нашел я сегодня утром золотой зуб. Возле
киоска. Обрадовался. А зуб-то у меня из пальцев возь
ми и выскользни. А пес его хап! — и проглотил. Как
говорится, съел за милую душу и «спасибо» не сказал.
Иван, вздохнув, разжал ладонь.
— Он самый! — воскликнул дед.— А откуда он у
тебя?
— Нашел. Недалеко от киска.
— Выходит, чтр друг мой и не виноват. А я его...
Придется прощения у Былхвоста просить.
— Берите, дедушка. Вы первый нашли.
— Я нашел, я и потерял. Теперь он твой. Можешь
вставить,— с завистью сказал дед.— Красиво будет.
— А если Былхвосту вставить?
— Сторожевому-то псу?! — возмутился дед.— Да
ведь зуб-то сверкает! Его в темноте за тысячу верст
84
будет видно! Отдай зуб законному владельцу — и
точка.
— А чего это я его искать буду, владельца-то? — о
тоской спросил Иван.— Он, может, сейчас сидит, ком
пот ест, а я ищи его, мучайся?
— Не знаю,— дед вздохнул, покосившись на зуб,—
может, компот употребляет, может, рыдает. Не знаю.
У меня, голова моя персона, ни разу в жизни ни од
ного золотого зуба не было.
— У меня тоже.
— Вот и отнеси.
Иван потоптался на месте и побрел. Очень ему не
хотелось идти к законному владельцу золотого зуба.
Боялся Иван.
v«A чего бояться? — спросил он самого себя.— Не
искусают же они тебя? А если и будут драться, то уд
рать можно».
. Эх, поесть бы сейчас и лечь спать!
И сон бы увидеть хороший!
Например, что прошло много-МНОГО ЛЕТ, и в
школе, в которой Иван учился, на стенах в каждом
классе ВИСЯТ ЕГО ПОРТРЕТЫ. А на здании прибита
каменная доска, а на ней золотыми буквами напи
сано:
В ЭТОЙ ШКОЛЕ СТРАДАЛ И МУЧИЛСЯ,
НО
С ОТЛИЧИЕМ ЕЕ ЗАКОНЧИЛ
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ,
НО
САМЫЙ НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
HÀ ВСЕМ СВЕТЕ
ИВАН СЕМЕНОВ
Иван от умиления шмыгнул носом. Даже попла
кать захотелось.
Однако плакать было некогда. Он уже стоял перед
высоким забором.
ЗАКОННЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ
ЗОЛОТЫХ ЗУБОВ
НАЙДЕНЫ
Калитка была закрыта. Иван постучал.
В ответ раздался страшенный собачий лай и звон
цепи.
«Только бы сама Аделаида вышла, а не ее мама*'
ша»,— испуганно подумал Иван. Из дома вышла ма
маша. Иван ждал ее, еле живой от страха.
— Чего надо? — грозно спросила она, подойдя К
калитке.
— Аделаиду.
— Болеет она! И я болею! Все болеем!
— А чем? — поинтересовался Иван и вдруг уви
дел, что на месте золотого зуба у нее дырка.— Вот! —;
крикнул он радостно и протянул в щель между доска
ми руку.
Мамаша схватила зуб левой рукой, а правой — ру
ку Ивана, спросила:
— Второй где? Второй зуб где?
— Не знаю, понятия не имею,— ответил Иван, пы
таясь освободить руку.
— В милиции скажешь!
— Да был я в милиции! — чуть не плача крикнул
Иван.— Отпустите меня! Больно мне! Вместе в мили
цию сходим, если хотите! Отпустите только!
— Не могу,— призналась мамаша.— Боюсь, убе
жишь.
— Не убегу! Честное слово!
Она выпустила руку, сказала:
— Жалко. Хороший был зуб. Нет у меня времени
по милициям ходить! — вдруг закричала она.— Мне
мороженым торговать надо! Мне план выполнять на
до! А кто второй зуб нашел, пусть им подавится! А ес
ли ты найдешь, принеси.
— Не найти,— грустно сказал Иван.— По-моему,
его собака съела. Былхвост ее зовут. Теперь ее Былзуб
звать можно.
— Заходи,— тоже грустно сказала мамаша, а ког
да Иван закрыл за собой калитку, позвала : — Аделаи
да! Дочь! Иди сюда!
На крыльце появилась Аделаида. Глаза у нее были
заплаканнее, щека повязана платком.
— Здравствуй,— сказала она, и Иван заметил, что
на месте золотого зуба у нее дырка.
— Один зуб принес — мой, а твой — нет. Говорит,
собака съела. Кто поверит? Нет, нет, отдай зуб! — жа
лобно кричала мамаша.
— Нате! — сказал Иван.— Берите любой! Хоть
все! — и оскалил зубы.
— Дразнишься?
— Нет, не дразнюсь, а жалею вас. Почему вы всех
жуликами считаете?
— Не всех, а почти всех,— ответила мамаша.— Я
торговать пошла. Может, по дороге в милицию зайду.
Несдобровать тогда тебе.
Когда мамаша свернула за угол, Аделаида ска
зала:
— Посидим на крылечке.
Сели.
— Чего это зубы у вас выпали у обеих? — спросил
Иван.
— Не выпали, 5 вырвали их. Заболели они.Вчера
ночью. У меня и у мамы сразу. Мы утром в больницу.
Нам их вырвали. А я их потеряла.
— Ну, я пойду,— озабоченно проговорил Иван.—
Дел у меня много. Просто ни минутки свободной нет.
Даже спать некогда.— Он встал.— Гвардии рядовой
Иван Семенов отправляется выполнять домашние за
дания. Привет!
Выйдя за калитку, Иван помахал Аделаиде рукой
и зашагал, напевая веселую песенку.
1961 г.
Чем закон
чилось для попа По
пова приобретение им в рай
онном центре телевизора •
Полукруглый отличник Шурик
Мышкин мечтает стать обыкновен
ным троечником • Дядя Коля —
бывший поп Попов — на первой же тре
нировке берет все мячи * Бабушка Ан
фиса Поликарповна считает, что за ней ну
жен глаз да глаз, а не за ее внуком Шури
ком Мышкиным • Появление футбольного
тренера Жоржа Свинкина, личности пре
дельно подозрительной и на редкость
хитрой * Шурик Мышкин зна
комится с очень веселым цент
ральным нападающим по фа
милии Веселых, а по имени
Егор • Совершенно
загадочное
ДЯДЯ КОЛЯ
-
ПОП ПОПОВ
ЖИТЬ НЕ МО^КЕТ БЕЗ ФУТБОЛА
ДЯДЯ КОЛЯ — ПОП ПОПОВ
ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЕЗ ФУТБОЛА ДЯДЯ КОЛЯ - ПОП ПОПОВ
ДЯДЯ КОЛЯ - ПОП ПОПОВ ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЕЗ ФУТБОЛА
ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЕЗ ФУТБОЛА ДЯДЯ КОЛЯ — ПОП ПОПОВ
жить
ПОП ПОПОВ
БЕЗ ФУТБОЛА
-
НЕ МОЖЕТ
ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЁЗ ФУТБОЛА ДЯДЯ КОЛЯ
ДЯДЯ коля-поп ПОПОВ
ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЕЗ ФУТБОЛА
ДЯДЯ КОЛЯ — ПОП ПОПОВ ЖИТЬ НЕ МОЖЕТ БЕЗ ФУТБОЛА
Внучке Оленьке
Постарайся вырасти
умной, доброй и веселой
Дедушка Лев
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Чем закончилось для попа Попова
приобретение им в районном центре телевизора
Жил-был поп Попов.
Не беспокойтесь, не волнуйтесь, уважаемые чита
тели, все напечатано правильно, без единой ошибочки :
да, действительно, жил-был поп по фамилии Попов.
Как же так смешно получилось?
Поп Попов!
— Сие, видимо, потому,— терпеливо объяснял поп
Попов тем, кто удивлялся смешному сочетанию его
звания и фамилии,— что весь наш род с наидревней
ших времен был поповским. Конечно, не каждый раб
божий по фамилии Попов обязательно из поповского
рода, но и далеко не каждый поп носит фамилию По
пов. Со мной же по воле господней произошел именно
этакий редкостный случай. И вполне вероятно, что
можно встретить кузнеца Кузнецова или сапожника
Сапожникова. Но и не менее вероятно встретить куз
неца Сапожникова или сапожника Кузнецова. Все в
руках божьих.
И сколько бы и скольким бы людям ни сообщал
терпеливо поп Попов об этом, они, люди, все-таки
удивлялись, а иные и посмеивались даже.
Жил поп Попов в далеком старинном селе. Церк
вушка там была весьма и весьма дряхленькая, готовая
в любой момент развалиться, но и такая она еще тре
бовалась некоторым богомольным старичкам и ста
рушкам. Поп Попов и совершал там со своими немно
гочисленными помощниками положенные церковные
дела.
Между нами говоря, поп он был неважный, плохой
он был поп, а помощники его и того хуже. Вечно они
90
все путали, на работу опаздывали, прогуливали неред
ко, ссорились между собой, обзывались. Словом, с тру
довой дисциплиной в церковном коллективе было при
мерно на троечку с минусом.
Сам поп Попов очень обожал рыбалку, любил со
бирать грибы и ягоды, с большим удовольствием пи
лил и колол дрова, часами возился на огороде, летом
по многу раз в день купался, а зимой часто ходил на
лыжах далеко-далеко в лес. И за всеми этими дороги
ми сердцу занятиями он мало внимания уделял своим
церковным обязанностям.
Странный поп, не правда ли?
Но вы о нем, уважаемые читатели, еще и не такое
узнаете!
Богомольцы и богомолки ворчали-ворчали, терпе
ли-терпели до тех пор, пока их батюшка не увлекся
футболом. А футболом поп Попов увлекся так быстро
и страстно и, главное, неожиданно, что однажды на
проповеди в церкви вдруг заговорил о том, что...
Ох, зароптали богомольцы и богомолки, глаза вы
таращили от изумления и ужаса, обескураженно пере
глядывались, пожимали плечами в великом недоуме
нии, испуганно крестились...
А поп Попов громогласно вещал о том, что рука
господня обязательно покарает грешника-судью, кото
рый вчера в конце первого тайма не засчитал гол, а
во втором тайме изгнал с поля совсем неповинного пе
ред зрителями и богом достойнейшего раба его в май
ке с номером 10, чей гол он не засчитал в конце пер
вого тайма...
— Помолимся, братья и сестры во Христе,— гро
могласно призвал поп Попов.— Помолимся за то, что
бы судейство в футболе было справедливым и мило
сердным, как милосердны и справедливы деяния гос
пода! Аминь!
Еще возмущеннее зароптали богомольцы и бого
молки, еще больше вытаращили глаза от изумления
и ужаса, совсем обескураженно запереглядывались,
запожимали плечами в величайшем недоумении,
очень испуганно закрестились, но их батюшка ничего
этого не заметил, да и впредь не замечал ничего этого
и теперь все церковные службы сводил к длинным и
задушевным разговорам на футбольные темы.
А началось все это вот с чего.
91
В районном центре поп Попов,вдруг неожиданно
для самого себя купил телевизор. Собственно, приобре
сти его батюшка давно собирался, но считал сие не
совсем удобным для священнослужителя. А тут он
представил, как длинные, скучные, тоскливые зимние
вечера будут — имей он телевизор — не такими уж
длинными, скучными и тоскливыми.
Первой передачей, которую увидел поп Попов, ока
залась трансляция футбольного матча. Батюшка и в
кино-то не чаще одного раза в год ходил, в театре ни
когда не был, даже ни одного концерта художествен
ной самодеятельности в сельском клубе не видел.
А тут сидит он себе, чаек попивает из своего любимо
го самоварчика и с удивлением поглядывает, как два
десятка рабов божьих за одним мячиком бегают, па
дают, толкаются, прыгают...
— Донельзя глупо, но тем не менее занятно,—
вслух сказал поп Попов, и тут же ощутил какое-то не
ясное беспокойство, и не сразу понял его причину.
Правил-то игры он не знал, вообще ничего в фут
боле не разумел, ибо увидел его впервые, но уже не
задолго до перерыва между таймами тихо и неуверен
но выкрикнул :
— Мазила!..
И сам поразился, откуда ему в голову пришло это
доселе неизвестное слово.
I К середине второго тайма, забыв о любимом само
варчике, поп Попов уже разобрался в главном: игра
ют две команды, и которая забьет больше мячей в во
рота, та и станет победительницей.
Вот ему и захотелось, чтобы мячик как можно ча
ще попадал в ворота. В которые ворота, для батюшки
сначала было безразлично.
Неясное же беспокойство усилилось, когда поп По
пов уразумел, что ему — неизвестно отчего — нравит
ся команда в белой форме. И он по привычке молил
господа бога, чтобы тот покарал ее противников двумя-тремя-четырьмя голами...
Но команда в белой форме проиграла, и у попа
Попова настолько испортилось настроение, что он вы
ключил телевизор и стал мучительно размышлять о
случившемся. Почему проиграла именно та команда,
которая ему понравилась?! Конечно, все в руках бо
жьих... И чудовищная мысль вползла ему в голову:
92
если речь идет о футболе, то так и хочется сказать,
что все в ногах божьих... Поп Попов суматошно пере
крестился, но думы о футболе вытеснили все осталь
ные. Может, отслужить молебен за понравившуюся, но
проигравшую команду? Футболисты, конечно, безбож
ники, но он, поп Попов, будет молиться за спасение
их душ и ловкость ног, и тогда они, дорогие безбож
ники, никогда никому больше не проиграют! Милость
господня распространится отныне и на футбол!
Уже рассвело, а поп Попов еще и не засыпал. Не
обыкновенное ощущение своей силы, здоровья, жела
ния двигаться, что-то делать подняло его с постели.
Поп Попов оделся и вышел в город. Ноги его сами со
бой стали выделывать что-то похожее на удары по
мячу, потом он несколько раз подпрыгнул, бодая го
ловой воздух.
Набегавшись и напрыгавшись, поп Попов вернул
ся домой и заснул воистину богатырским сном.
Днем он, сколько ни боролся с собой, отправился в
библиотеку, что-то там, сгорая от стыда, наврал и
ушел домой с кипой спортивных журналов. В них он
прочел все о футболе, но далеко не все понял и очень
расстроился.
С кем посоветоваться? У кого спросить, например,
что такое положение «вне игры»? Или что такое «уг
ловой»? За что назначают одиннадцатиметровый?
Конечно же, смешно даже и предполагать, что хо
тя бы один богомольный старичок, не говоря уже о
богомольных старушках, мог разбираться в фут
боле!
Казалось, что проще всего было бы обратиться к
мальчишкам. Но их поп Попов боялся. Он был глубо
ко убежден, что почти в каждом мальчишке сидит бе
сенок, а то и два. Засмеют они батюшку, задразнят
бедного.
Вот и приходилось надеяться на какой-нибудь сча
стливый случай. А пока поп Попов не пропускал ни
одной игры и внимательно слушал комментаторов.
Нынешняя его жизнь стала куда интересней преж
ней. То он с острым нетерпением ждал- очередного
матча, то бурно радовался победе своей любимой
команды, то чуть ли не до слез огорчался ее пораже
нию, то пытаЯся разгадать: радоваться или огорчать
ся ничьей?
93
Верующие уже открыто возмущались поведением
своего непутевого батюшки, писали на него жалобы,
как вдруг с нашим болельщиком произошло нечто, я
бы сказал, совсем не церковное.
Представьте себе, уважаемые читатели: попу По
пову самому захотелось играть в футбол! И он съез
дил в районный центр и купил мяч, всю дорогу бе
режно, даже нежно держал его в руках, дома поста
вил на стол, любовался, но, что делать дальше, поня
тия не имел.
Вечером, однако, он не выдержал, вышел в ого
род — там была небольшая полянка,— опустил мяч на
землю и очень призадумался.
Конечно, господь бог вряд ли что понимал в тех
нике удара по мячу, но поп Попов ни с кем больше
не мог посоветоваться и иступленно прошептал:
— Господи, благослови... помоги рабу своему греш
ному...
94
Он истово перекрестился, отбежал назад, еще раз
и еще более истово перекрестился, бросился вперед, к
мячу, и со всей силы носком правой ноги пнул себе в
левую пятку. Как сказал бы спортивный комментатор,
удар был сильный, но неточный.
Лежал поп Попов на травке, тихонько постанывал
от боли, думал, где бы ему раздобыть учебник для
юного футболиста.
И хотя боль в пятке утихла только к утру, батюш
ка тут же вышел на тренировку.
Ничего у него не получилось!
Не получилось у него ничего!
У НЕГО НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ!
Сам по своим ногам он уже не бил, но толком по
пасть по мячу так и не мог ни разу. Ударит поп Попов
по мячу, чтобы тот летел вперед, будто там ворота, а
мяч летит вправо или влево — в горох или огурцы, в
бобы или помидоры. Особенно доставалось бобам и по
мидорам: после нескольких тренировок все кустики
были поломаны.
— Мазила ты, мазила! — бранил себя незадачли
вый футболист-самоучка.
Однако никто в селе о тренировках попа Попова и
не подозревал. Он спокойно мог разрушать свой огород.
Скандал разразился совершенно неожиданно. Шел
поп Попов через село к себе домой и вдруг увидел:
мальчишки гоняют мяч..
Сердце попа взыграло, как сердце профессиональ
ного футболиста, который почувствовал возможность
забить верный гол. И когда мяч подкатился к его но
гам, он успел лишь быстренько перекреститься.
И ударил без подготовки.
Мяч, сами понимаете, уважаемые читатели, поле
тел не вперед, а в сторону, а батюшка, запутавшись в
рясе, рухнул во весь рост на землю.
Разбив окно в ближайшей избе, мяч, как потом
выяснилось, сбил со стола трехлитровый бидон моло
ка, влетел в еще непротопившуюся печь, полежал там
немного и лопнул со страшной силой.
Из печи в избу полетели искры, угольки, клубы
дыма и пепла.
Хозяйка — совсем старая старушка — в ужасе за
шептала :
— Свят, свят! Свят, свят! Пронеси, господи!
96
Она упала на колени перед иконами и стала быст
ро-быстро,'быстро-быстро молиться.
Ну, знаете ли, это уже анекдот!
Набезобразничал-то кто?
Да поп, самый настоящий, самый обыкновенный
поп!
А совсем старенькая старушка’ быстро-быстро, бы
стро-быстро молилась, чтобы господь спас ее.
От кого?
От попа, получается, самого настоящего, самого
обыкновенного попа!
Анекдот, конечно. Хотя нашему попу-футболисту
было не до смеха. Да, да, скандал разразился неверо
ятный!
Мальчишек поп Попов успокоил без труда: отдал
им свой мяч.
— Не поп, не игрок, а мазила какая-то! — повто
ряли с тех пор, хохоча, мальчишки.— У него даже с
правой удар не поставлен!
А к вечеру пришел милиционер, оштрафовал попа
Попова, сказав при этом:
— Вообще-то за такие дела, то есть за хулиганские
выходки, положено пятнадцать суток.— И еще припуг
нул, уходя: —Не бывать вам, батюшка, в сборной.
В том-то и дело, уважаемые читатели, что поп По
пов был опечален только одним: научится ли он ког
да-нибудь бить по мячу более или менее точно? И слу
чившееся он переживал не как священнослужитель, а
как начинающий футболист, мечтающий попасть в
сборную команду страны.
Мне даже трудно передать, до чего же ему тяжело
было. Сидит он вечером один-одинешенек. Мяча у него
нет. Телевизор не включен, потому что трансляции
матча сегодня нет. И любимая прежде рыбалка пред
ставляется сейчас глупейшим занятием. И даже чай
из самоварчика пить не хочется.
Ох...
И за что ему такое наказание?
Эх...
Может, попробовать совсем забыть о футболе, буд
то его, любезного поповскому сердцу, и на свете нету?
Ах...
Нет, не может он жить без футбола!
В душе попа Попова уже крепли, незаметно для не
96
го самого, качества настоящего спортсмена. Вот и сей
час, ненадолго поддавшись унынию, батюшка решил не
вешать носа, не сидеть сложа руки, не тосковать, не
сдаваться плохому настроению. Ведь к этому времени
он привык почти ежедневно делать утреннюю гимна
стику, трижды в день заниматься тяжелой атлетикой
(поднимал во дворе тяжелый камень), прыгал в высо
ту (через изгородь) и в длину, много плавал.
Так что, можно сказать, поп Попов достаточно за
калился, мускулы и нервы у него окрепли, и он был
готов к любым испытаниям («соревнованиям», как по
думал он).
Да, он не мог жить без футбола.
И настало время выбирать: КЕМ БЫТЬ?
Попом или футболистом?
Футболистом или попом?
Промучившись очень сильными сомнениями не
сколько дней и ночей, сел поп Попов писать заявление
с просьбой уволить его с работы по собственному же
ланию, то есть снять с него церковный сан.
Если вы, уважаемые читатели, подумаете, что это
решение далось попу Попову хотя бы относительно
легко, то вы заблуждаетесь. Даже когда он запечаты
вал заявление в конверт, руки плохо его слушались, а
когда он относил конверт на почту, ноги у попа Попо
ва чуть подкашивались.
Перекрестившись, он отправил заявление заказным
письмом и только тут почувствовал некоторое облег
чение : выбор был сделан, все пути назад отрезаны. Ос
тавался лишь один путь — вперед, в футбол!
Прямо с почты пошел поп Попов в парикмахер
скую.
Кстати, по дороге с ним не поздоровались ни один
богомолец, ни одна богомолка, но он весело приветст
вовал всех! На лице у него так и было написано:
физкульт-привет!
В парикмахерской оторопевшая от потрясающей
неожиданности пожилая уборщица слова вымолвить
не могла, только мелко-мелко крестилась, вытаращив
на батюшку испуганные глаза.
Бывший поп в третий раз сказал:
— Мастера мне.
— Зачем, зачем, батюшка? — в третий раз еле-еле
выговаривала уборщица.
4 Л. И. Давыдычев
97
— Власы лишние убрать желаю,— в третий раз от
вечал бывший поп Попов,— а также бороду и усы.
— Что же это такое творится-то? — запричитала
уборщица.— Уж не сатана ли тебя попутал, батюшка?
В здравом ли ты уме, батюшка?
— Никто меня не попутал. В уме я самом здравом.
Просто снимаю с себя сан. Ухожу из лона церкви.
— Куда, батюшка?
— В большой футбол. Или, по крайней мере, в сред
ний. На худой конец, в маленький. Да я в любой фут
бол согласен. Я без футбола жить не могу. Зови ма
стера.
Мастера богомольная уборщица позвала, а сама
убежала сообщить селу не укладывающуюся в голове
новость.
Сбрили бывшему попу Попову усы и бороду, ко
ротко остригли волосы.
Помолодевший, радостный, шагал он и негромко
напевал :
— В футбол играют настоящие мужчины, поп не
играет в футбол!
(Хоккей он, кстати, не признавал, называя его бра
тоубийством.)
Да и как ему было не радоваться, если теперь он
мог посвятить футболу всю свою жизнь без остатка,
а сегодня по телевидению — два матча!
Физкульт-ура!
Придя домой, бывший поп Попов начал немедлен
но готовиться к отъезду.
А куда?
А хоть куда! А хоть куда!
А куда — хоть?
В любой город,
городок,
поселок,
село,
деревню,
где есть стадион и футбольная команда, отправится
бывший поп Попов! Отсюда он и начнет путь в БОЛЬ
ШОЙ, средний или даже маленький футбол!
Но вот только зря писал он заявление с просьбой
уволить его с работы в церкви по собственному жела
нию. Жалобы богомольцев уже дошли до его началь
ства, и вечером приехал новый поп. Был он стар, суров
98
и немногословен; плотно поел и сразу лег спать, пред
варительно усердно помолившись. А так как он был к
тому же еще и глух, то не мешал бывшему попу Попо
ву до глубокой ночи смотреть футбол.
На этот раз, как-то особенно глубоко переживая за
игру своей любимой команды — московского «Торпе
до», бывший поп Попов впервые подумал о том, что
ему хочется стать не защитником, не полузащитником,
даже не нападающим, а ТОЛЬКО И ТОЛЬКО ВРАТА
РЕМ!
Хорошо человеку, когда он прямо и твердо идет к
своей заветной цели! Когда он не боится трудностей!
Когда он готов к любым испытаниям-соревнова
ниям!
Даже сквозь довольно крепкий сон бывший поп По
пов чувствовал, какие великие перемены ждут его в
жизни в самое ближайшее время.
И хотя он, честно говоря, понятия не имел, что и
как предстоит ему делать, он знал, что находится на
вернейшем пути.
Утро выдалось прохладное и веселое. Бывший поп
Попов, будущий вратарь, сделал гимнастику, семнад
цать раз поднял во дворе огромный камень, одиннад
цать раз перепрыгнул через изгородь, искупался и по
шел в контору совхоза просить машину до станции.
Новую жизнь свою он решил начать с того, чтобы
посмотреть в Москве большой футбол.
И там, в столице,— вы только представьте себе, ува
жаемые читатели! — бывший поп Попов попал на са
мый настоящий матч, да еще на стадионе в Лужниках,
да еще играла его любимая команда — московское
«Торпедо»!
И — выиграла!
«Господи, господи! — несколько раз по привычке
подумал бывший поп Попов.— Хвала, тебе, всевышний,
что направил раба своего грешного, сына своего недо
стойного на путь истинный — в футбол! »
Будущее представлялось ему разноцветным и шум
ным, как переполненные трибуны стадиона, веселым и
ярким, как зеленая травка на милом сердцу футболь
ном поле, и огромным, как небо над ним!
Купил бывший поп Попов три футбольных мяча,
полную футбольную форму: свитер, кепку и вратар
ские перчатки.
4*
И ничего не волновало, не тревожило, даже не бес
покоило его, до того он был уверен в правильности из*
бранного самим собой пути. Пусть все в руках господ*
них, а все мячи в его руках будут.
В поезде, лежа ночью на верхней полке со спортив
ной газетой в руках, он вспоминал свою жизнь. Да, вот
так и получилось: он, сын попа, сам бывший поп, ре
шил стать вратарем.
Куда же он едет?
И что же с ним будет?
Как говорится, почитаем — увидим.
Николай Попов надел свитер, кепку, вратарские
перчатки и уснул. Во сне он стоял в воротах и пропу
стил; всего один гол.
«Неплохой результат для начала,— подумал быв
ший поп Попов сквозь сон.— Если так будет продол
жаться и дальше, я войду в число лучших вратарей
сезона! »
100
ГЛАВА ВТОРАЯ
Полукруглый отличник Шурик Мышкин
вполне может стать потомственным,
абсолютно круглым отличником, но по ряду причин
мечтает стать обыкновенным троечником
Когда в дневнике у Шурика Мышкина среди пяте
рок оказывалась четверка, его мама в невероятном
ужасе восклицала :
— Ты вырастешь недоучкой!
И восклицала она это в таком невероятном ужасе,
словно хотела сказать, что из-за единственной несчаст
ной четверки ее сын, тихий, скромный, старательный,
предельно послушный, вырастет убийцей-рецидиви
стом.
Папа нервно ворчал :
— С таким прохладненьким отношением к учебе
ничего путного из тебя не получится.
И папа ворчал так нервно, словно был убежден, что
из-за одной случайной четверки его сын, тихий, скром
ный и т. д., после школы станет, по крайней мере, взлом
щиком-рецидивистом.
Дедушка говорил наиназидательным тоном:
— Тебе, внук мой, следовало бы твердо помнить,
что в нашей семье все всегда были только круглыми
отличниками. И ты вполне можешь, ты просто обязан,
следуя семейным традициям, быть потомственным, аб
солютно круглым отличником.
И дедушка говорил таким наиназидательным то
ном, словно его внук, тихий, скромный, старательный
и т. д., будет в каждом классе по два-три-четыре года
сидеть.
В ответ Шурик виновато вздыхал и молчал. Был он
маленького роста, со взъерошенными волосами, чем-то
похожий на озабоченного воробышка.
Он даже и не ходил, а подпрыгивал почти на каж
дом шаге и часто останавливался, задумчиво склонив
голову набок.
Никому он в этом не признавался, но в глубине ду
ши никак не мог понять : почему нельзя хотя бы изред
ка получать четверки?
<
Что в этом страшного?
- А ведь в школе ему буквально каждый день и по
нескольку раз напоминали:
101
— Эх, Мышкин, Мышкин, ты вполне мог бы стать
абсолютно круглым отличником!
И доходило до того, что Шурик видел себя во сне
круглым, словно мяч, и уже не ходил, а перекатывался,
а двоечники с троечниками в диком восторге играли им
в футбол!
А вот самому Шурику Мышкину играть в футбол
папа и мама с дедушкой не разрешали. Он должен был
беречь силы для учебы.
Вы, уважаемые читатели, удивитесь, и я вас очень
хорошо понимаю : а почему, собственно, Шурику Мыш
кину и не стать абсолютно круглым отличником? Если
он уже полукруглый? Тогда бы все от него, как гово
рится, отстали. Сейчас же ему доставалось больше, чем
любому троечнику или даже двоечнику.
Троечнику — что? Намекают ему, конечно, чтобы
он не забывал, что существуют на свете и четверки, не
говоря уже о пятерках. Намекать-то намекают, но в общем-то все лишь о том думают, как бы он с троек куда
пониже не скатился.
У двоечника же забот и того меньше. Никаких за
бот у него просто нету! Тю-тю! Кто-то о нем беспокоит
ся, а он знай себе, извините за выражение, круглого
дурака валяет. Не его это дело — успеваемость подни
мать. Двоечник от всех беспокойств об успеваемости,
можно сказать, начисто избавлен. Одна забота у него
только и осталась — как бы веселее побездельничать.
Лично его, двоечника, давным-давно не ругают хотя
бы потому, что занятие это совершенно бесполезное.
Он ведь в классе, да и во всей школе, вроде бы как
посторонний. Кого-то там критикуют за низкую успе
ваемость, и здорово критикуют, так здорово критику
ют, что двоечнику иногда этих людей, которых крити
куют, очень искренне жаль.
И если бы у него, у двоечника, была совесть нор
мальных размеров, он вполне мог бы сделать следую
щее почти официальное заявление:
— Во-первых, никого ко мне впредь не прикрепляй
те. Никого больше из-за меня не критикуйте. Во-вторых,
припугните вы меня самым серьезнейшим образом.
Меня лично припугните. Чтоб я хоть раз в жизни по
чувствовал хотя бы малюсенькую, прямо-таки микро
скопическую, ответственность за свое безответственное
отношение к учебе. Издайте, например, строжайший
102
приказ: опытных двоечников, которые упорно не же
лают учиться по-человечески, из школы исключать.
Да, да! И без лишних долгих разговоров. И пусть идут
куда хотят. На все четыре стороны. Тут-то мы, двоечни
ки, за ум и возьмемся. Не все, может быть, но боль
шинство. Тут-то мы и призадумаемся и даже — испуга
емся... А сейчас нам просто неинтересно учиться луч
ше, чем на двойки. Зачем? Не мы же за себя отвечаем,
а кто-то другой. Мы-то знаем, что нас как минимум до
восьмого класса, прямо скажем, за уши из класса в
класс будут перетягивать.
Словом, уважаемые читатели, вы и сами, без меня
знаете: жизнь у троечников и двоечников, если они к
ней привыкли, не такая уж трудная.
Зато уж бедному полукруглому отличнику, который
мог бы стать абсолютно круглым, не дают покоя.
Вот я и приступаю к краткому изложению тяжелей
шей жизни Шурика Мышкина. Многое в ней вас пора
зит, а кое от чего вы содрогнетесь.
Да, да, вы только вдумайтесь, уважаемые читатели:
его заставляли учиться даже по воскресеньям, даже во
время летних каникул, не говоря уже о весенних и зим
них! Он, горемыка, ежедневно весь год решал задачи
и примеры, писал диктанты, зубрил все учебники под
ряд.
Над его столом — это в каникулы-то! — висело рас-*
писание уроков и внеклассных занятий, которые по
очереди вели папа, мама и дедушка.
Был дома и специальный звонок, которым опове
щали о начале и конце уроков!
Несчастный Шурик Мышкин вел домашний днев
ник, получал отметки в домашнем журнале, выпускал
стенгазету * Голос круглого отличника», сам с собой со
ревновался. Его поведение обсуждали на собраниях.
В семье работал педсовет.
И все-таки не мог Шурик Мышкин стать абсолют
но круглым отличником! Никак не мог, сколько ни
старался! Потому что во взъерошенной его голове дав
ным-давно все стало постепенно епрепуытваьтяс.
И то здесь,
то там,
то еще где-нибудь —
ЧЕТВЕРКА!!!!!!!!!!
103
— Мне не хочется, мне абсолютно не хочется,—
втянув взъерошенную голову в плечи, признавался Шу
рик, предварительно три раза вздрогнув.— Я не пони
маю, для чего быть потомственным абсолютно круг
лым отличником. Мне больше нравится быть полукруг
лым. Кроме того, у меня в голове давным-давно все
еперпу ато л сь...
— Это как?! Это что?! — в ужасе спрашивала мама.
— Это как?! Это что?! — ужасно недоумевал папа.
— Чего? Чего? — испуганно удивлялся дедушка.
Шурик от сознания собственной виноватости долго
вздыхал и отвечал тихо :
— У меня в голове давным-давно все... пеерупат...
лось... пе-ре-пу-та-лось... Например, мне часто снится
сон, что дважды два пять, а слово «врач» пишется с
двумя мягкими знаками — «ВРАЧЬЬ». И еще мне
снится, что в каникулы я свободный человек и играю
в футбол.
Должен вам прямо сказать, уважаемые читатели,
что разговоры эти ни к чему не приводили, все продол
жалось по-прежнему.
Но однажды случилось то, что рано или поздно все
равно должно было случиться.
После того как Шурик получил очередную четвер
ку, состоялся очередной семейный педсовет. Начался
разговор как обычно, и продолжался долго, как обыч
но, и мог бы закончиться как обычно, то есть ничем.
Однако мама вдруг заявила :
— Больше так быть не может! Не должно быть!
Неужели, сынок, ты совсем забыл, что абсолютная от
личная учеба — это путь к знаниям, дорога в большую
научную жизнь? Я вижу тебя великим ученым!
— А я — врачом! — горячо воскликнул дедушка.—
Обыкновенным участковым врачом! Замечательным
специалистом! Как только у меня вот здесь заколет, я
немедленно вызываю внука и...
— Нет, нет, нет и нет! — очень категорически за
протестовал папа.— Если у вас, папа, заколет вот тут,
мы действительно вызовем обыкновенного участкового
врача. Но это будет не наш сын и не ваш внук. Шурик
же пойдет по моим трудовым стопам. Он будет выдаю
щимся счетным работником. Нет, нет, нет и нет, не та
ким бухгалтером, как я! Он будет работать на уникаль
нейших счетно-вычислительных машинах!
106
— Он будет ученым! — совершенно твердо сказала
мама.
— Он будет участковым врачом! — еще тверже ска
зал дедушка.
— Он будет выдающимся счетным работником! —
скомандовал папа.
Шурик виновато молчал, так виновато, словно был
не полукруглым отличником, а самым распоследним
двоечником, которого вот уже несколько лет не могут
перетащить в следующий класс.
— Возникает естественный вопрос,— предельно не
довольно и совершенно обиженно произнес дедушка.—
А кем же ты, внук, собираешься стать? Ученым, вра
чом или электронным бухгалтером? Отвечай! Мы дол
жны быть в курсе твоих желаний!
— Мне хочется быть шофером,— тихо, ласково и
виновато ответил Шурик,— чтобы уезжать из дому да
леко-далеко, надолго-надолго. И еще я хочу быть фут
болистом. Это так замечательно!
Мама, шатаясь, подошла к сыну, взяла его за взъе
рошенную голову обеими руками, поцеловала в лоб,
словно прощаясь с ним навсегда, отошла к окну и за
плакала горько-горько-горько.
Но Шурик не успел даже пожалеть ее, потому что
папа быстро пробежал по комнате, кому-то грозно при
казывая:
— Не возражать! Не возражать! Не возражать! —
Он остановился, убедился, что никто ему возражать и
не собирается, сказал все так же грозно: — Ошибка за
ключается в том, что у нас в семье плохо поставлена
воспитательная работа с единственным сыном.
— Ис единственным внуком,— уточнил дедушка.
— Предлагаю, категорически предлагаю,— возбуж
денно продолжал папа,— организовать ряд мероприя
тий,
направленных
на
расширение
кругозора
нашего сына и вашего внука, папа. Надо про
вести для него встречи с интересными людьми, передо
виками производства, ветеранами труда — словом, с
лучшими представителями самых разнообразных про
фессий, кроме, конечно, шоферов и футболистов. Мы
составим подробный план, обсудим и утвердим его на
заседании нашего семейного педсовета и приступим к
выполнению. Кто — за? Кто — против? Кто — воздер
жался? Принято единогласно. Шурик, ты согласен?
107
Шурик громко и виновато передохнул и ответил:
— Нет.— Он отрицательно помотал взъерошенной
головой.— Я ничего не понял из того, что вы мне сей
час тут говорили.— Ведь никто, кроме меня, в канику
лы не учится. Встречи с интересными людьми у нас бы
вают и в школе. И все равно я мечтаю стать шофером
и футболистом.
В наступившей тишине было слышно, как падают
и разбиваются о стол большие капли маминых слез.
— Успокойся, дорогая,— нервно попросил ее па
па.— Не обращай на его слова особого внимания. На
ша задача остается прежней: воспитывать, воспиты
вать и воспитывать! Если воспитание не даст положи
тельных результатов, займемся перевоспитанием!
— Может быть, он все-таки имеет претензии к пи
танию? — сквозь крупные слезы спросила мама.— Сы
нок, тебе не хватает калорий, да?
Шурик вздохнул совсем уж очень жалобно:
— Но абсолютно круглого отличника из меня ни
когда и ни за что не получится... Я обыкновенным уче
ником хочу быть! — довольно резко и несколько гром
ко крикнул он.— Нормальным я хочу быть! Как все!
— Достукались,— мрачно заключил папа.—
До-вос-пи-ты-ва-ли! Это крах наших совместных педаго
гических усилий. Полный крах!
Шурик молчал.
Мама молчала.
Молчал папа.
Молчал дедушка.
Все молчали.
Конечно, главного Шурик родителям и дедушке не
сказал: жалел их. А главное заключалось в том, что
ему давным-давно просто-напросто не только надоело,
а ОПРОТИВЕЛО учиться. Он, если можно так выра
зиться, ПЕРЕучился, ПЕРЕстарался, ПЕРЕслушался,
ПЕРЕзубрил и т. д. и т. п.
Ведь сколько он ни старался, вместо слов ободре
ния, слышал одно и то же :
— Эх, Мышкин, Мышкин, ты же можешь учиться
лучше!
«Конечно, могу! Могу, конечно! — хотелось крик
нуть в ответ на эти слова Шурику.— Только отстаньте
от меня хотя бы на недельку! Всего на семь денечков!
Дайте мне хоть недельку пожить по-человечески! Ik>
108
бегать сломя голову разрешите! Один раз можно мне
под глаз синяк заработать? Штаны хоть раз порвать
можно? Я еще никогда по лужам досыта не бегал!
Я еще ни разу вдоволь в футбол не поиграл! Буду я вам
только пятерки получать, только отстаньте от меня хотд..бы на семь денечков! »
Никто и не подозревал, что в маленьком, взъерошен
ном, похожем на озабоченного воробышка Шурике с
каждым днем все сильнее крепло желание стать СА
МОСТОЯТЕЛЬНЫМ.
Шурику хотелось быть бойким,
смелым,
шустрым,
вертким,
сообразительным,
ловким,
веселым!
ШУРИКУ ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ!
Даже когда он сидел смирнехонько, все внутри у
него пело-распевало, крутилось-вертелось, ликовалобуянило! И сколько ни пытался Шурик унять себя,
ничего из этого не получалось. Каждую минуту он
ждал, что вот-вот сорвется с места и запрыгает, за
смеется, а может, и песенку споет прямо посреди
урока!
Песенку прямо посреди урока он не спел, но коечто натворил. Вызвали его как-то к доске решать за
дачу, в которой дружно и здорово запутались троеч
ник и двоечница. Шурик тоже быстро и здорово запу
тался, потому что в его взъерошенной голове все
давным-давно ерепуапатлось!
— Ну, Мышкин, Мышкин, не может быть! — по
разилась учительница.— Соберись, вникни, подумай!
Но ни собираться, ни вникать, ни думать полукруг
лому отличнику не хотелось. Не хотелось и — все!!!
— Не тяни ты резину,— шепнул ему троечник,— и
так надоело у доски торчать.- Решай по-быСтрому.
— Мышкин, Мышкин, что с тобой? — опять пора
зилась учительница.— Ты уже в таблице умножения
путаешься! Вот здесь — смотри! Сколько будет семью
шесть?
— Тринадцать с половиной! — весело и наобум от
ветил полукруглый отличник.— Или половина с три
надцатью!
— Да сорок два,— пробурчал троечник,— даже я
и то знаю.
И двоечница закивала головой: дескать, я тоже
такого же мнения.
— Эх, Мышкин, Мышкин, интересно мне знать,
кто научил тебя таким неумным шуткам,— насмешли
во сказала рассерженная и растерявшаяся учительни
ца.— А может быть, ты запомнил, сколько будет хотя
бы дважды два?
— Дважды два? — переспросил Шурик Мышкин и
помолчал, все еще пытаясь сдержаться.— По-моему,
дважды два будет... пять будет дважды два! — очень
весело крикнул он и расхохотался.
Но тут даже никто и не рассмеялся. А троечник и
двоечница глаза вытаращили.
— Эх, Мышкин, Мышкин! — горестно воскликнула
учительница.— Ты просто хулиганишь, и это, призна
ться, на тебя не похоже. Не может же быть, чтобы ты,
полукруглый отличник, не знал, сколько будет дваж
ды два!
— Я знаю,— с вызовом сказал Шурик.— По-мое
му, дважды два будет... пять!
В классе раздался не хохот, а ропот.
Даже двоечница не выдержала, гордо выговорила:
— Четыре будет. Это точно.
— Дважды два...— Шурик повысил голос.— Бу
дет...
Класс замер, вытянув шеи.
— Пять! — закончил Шурик с достоинством.
— Ну, Мышкин, Мышкин...— Учительница с боль
шим сожалением и не меньшим удивлением покачала
головой.— Ставлю тебе двойку. Буду разговаривать с
твоими родителями. Надо выяснить, что же это такое
с тобой происходит.
После уроков Шурик впервые в жизни не пошел
домой, а отправился куда глаза глядят, искал лужи,
топал по ним, долго бегал за поливочной машиной, вы
мок весь и, лишь когда замерз, вспомнил, куда ему
идти полагается.
Что же произошло дома, вы, уважаемые читатели,
и представить себе не можете!
Пока Шурик снимал грязные ботинки и мокрую
одежду, дедушка восемь раз протер очки, чтобы по
лучше разглядеть эту невероятнейшую картину. А вер
110
нее, дедушка просто-напросто не верил своим очкам.
Обескураженный увиденным, он слова вымолвить не
мог.
— А я двоечку схватил! — радостно сообщил Шу
рик.— В таблице умножения перезапутался. Не мог
сообразить, сколько будет дважды два! Я думал, что
пять, а оказалось, что нет!
И на это дедушка от растерянности ничего не мог
выговорить. И Шурик впервые в жизни был предостав
лен самому себе. Он не стал мыть руки. Он не стал
есть суп и котлеты с кашей. Он, как говорится, нава
лился на компот и торт. Замечательно пообедал!
И лишь тогда дедушка спросил, убедившись, что
очки не врут:
— Что случилось? Ты не болен?
Уж не знаю, где Шурик слышал такое выражение,
но ответил:
— Я здоров как бык!
Это он-то? Похожий на воробышка?
— Допустим, допустим и еще раз допустим.— Де
душка все никак не мог прийти в себя.— Но почему
ты весь грязный и мокрый? И как ты мог забыть,
сколько будет дважды два? В детстве я видел в цирке
обыкновенного петуха, так он, самый обыкновенный
петух, знал наизусть почти всю таблицу умножения!
Пе-тух!
— Но ведь я, дедушка, не пе-тух! — весело возра
зил Шурик.— Я самый обыкновенный мальчишка!
Сейчас я иду бе-гать! Все нормальные люди после шко
лы отдыхают!
Тут дедушка, приготовившийся проводить с внуком
диктант, до того растерялся, что даже не сделал ни
малейшей попытки удержать внука, сидел и яростно
протирал очки, словно они были во всем виноваты.
Шурик вволю набегался, досыта наигрался в фут
бол, подрался, и очень удачно: первый раз в жизни за
работал синяк под левый глаз!
Дома его встретила, как писали в старинных рома
нах, гробовая тишина.
Папа молчал.
Молчала мама.
Дедушка молчал.
И Шурик ничего не говорил.
Все молчали.
111
Наконец папа довольно нервно сказал :
— Я наблюдал с балкона за твоим сверхбезобраз
ным поведением. Объясни нам: что с тобой проис
ходит?
— Со мной произошел синяк! — гордо и чуть хва
стливо ответил Шурик.— И еще со мной произошла
двоечка! А вас, мама и папа, вызовут в школу! Вам
здорово попадет! Родителям всегда здорово попадает
за двойки!
— Надо немедленно принимать меры! — очень
взволнованно предложил дедушка.— Ведь происходит
что-то уму непостижимое!
— Прежде чем предпринимать какие-нибудь ме
ры,— мрачно и грозно сказал папа,— надо точно сфор
мулировать, что же случилось с нашим сыном, жена,
и с вашим внуком, папа. Слушаем тебя, виновник на
ших несчастий.
— А что особенного? — совсем искренне удивился
Шурик.— Троечник и двоечница не могли решить за
дачу. И я не мог. А потом я бегал по лужам, играл в
футбол! Я дррррался! Как все мальчишки! Я не хочу
быть пе-ту-хом, который только то и знает, что табли
цу умножения!
Когда разобрались, при чем тут петух, мама воз
мущенно произнесла:
— Как все мальчишки! Что значит — как все
мальчишки? Неужели сегодня все мальчишки верну
лись домой с двойками и с синяком под левым глазом?
Ты полукруглый отличник, который обязан стать по
томственным абсолютно круглым...
— Не-е-е-е... стану! — тихо, еле слышно выкрик
нул Шурик, предварительно вздохнув семь раз.— Ни
за что не стану! — уже громко повторил он и еще гром
че добавил: —Ни-ког-да!.. А если и станут то лишь
тогда, когда сам, лично захочу! — Он тут же пожа
лел растерявшихся родителей, особенно дедушку, и
сказал: —Дайте мне пожить, как нормальные маль
чишки живут, и, может быть, я захочу стать потом
ственным абсолютно круглым отличником. А сейчас
я просто хочу есть.
Накормить-то его, конечно, накормили, но ел Шу
рик без всякого удовольствия: ведь весь семейный пед
совет не сводил с него осуждающих, очень скорбных
взглядов.
112
— А я понял! — вдруг радостно воскликнул де
душка.— Я понял, что такое происходит с моим вну
ком и вашим сыном! Он попал под чье-то вредное и не
менее дурное влияние!
Шурик отрицательно покачал взъерошенной голо
вой, помолчал, вздохнул виновато пять раз и ответил:
— Я наконец-то попал под свое собственное влия
ние.
— Можешь идти,— повелительным тоном разре
шил папа,— а мы проведем срочное заседание семей
ного педсовета. Мы не покинем тебя, не позволим тебе
стать заурядным, то есть обыкновенным тунеядцем.
Мы пере — уж будь уверен — воспитаем тебя!
Ночью Шурик долго не мог заснуть. Он впервые
думал о том, как же ему жить дальше. Раньше за не
го думали родители и дедушка, а сейчас ОН САМ ЗА
ХОТЕЛ СТАТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНЫМ, значит, все
вопросы — большие, средние и маленькие — ему пред
стоит решать самому.
Ничего определенного он придумать не мог, пото
му что не умел думать самостоятельно.
А назавтра он пришел в школу, впервые в жизни
не приготовив домашних заданий. И его, конечно, вы
звали. Надо было выучить наизусть стихотворение, а
Шурик дома его даже и не читал.
Ура! Опять двоечка! Не хотели четверочек — полу
чайте двоечки!
Ну, Мышкин, Мышкин,— совершенно растеряв
шись, сказала учительница.— Что с тобой? Ты тянешь
назад весь класс. Из-за тебя мы теряем переходящий
вымпел за успеваемость! Стыдись, Мышкин!
Между нами говоря, уважаемые читатели, Шурик
нисколько даже и не стыдился. Он ничего не мог с со
бой поделать. Просто ему хотелось бегать, топать по
лужам, играть в футбол, иногда драться...
За последнюю четверть он заработал целых три
тройки, а за поведение — четверку!
Вообразите-ка себе, уважаемые читатели, что у
него творилось дома... Кошмар творился у него дома.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дядя Коля — бывший поп Попов —
на первой же тренировке берет все мячи
Встретились совершенно случайно два невеселых
человека, можно сказать, очень невеселых человека.
Один из них — бывший поп Попов, другой — быв
ший полукруглый отличник Шурик Мышкин.
Присели они на скамейку в садике около поселко
вого клуба да так и сидели вот уже минут сорок.
Первым не выдержал бывший поп Попов, спросил:
— А что ты здесь сидишь, мальчик? Вот уже ми
нут сорок сидишь!
— А что вы здесь сидите, дяденька? — спросил
бывший полукруглый отличник.— Тоже вот уже ми
нут сорок сидите?
— Сижу — вот и... сижу,— услышал он в ответ.—
Захотелось, значит, посидеть, отдохнуть, о жизни по
размышлять... А почему ты такой невеселый?
— А почему вы такой невеселый?
Бывший поп Попов ненадолго призадумался и
предложил:
— Сначала ты ответь на мои вопросы, потому что
я первый вопрошал. Итак: почему ты здесь сидишь
вот уже больше сорока минут?
— Сижу — вот и... сижу.
— Это я тебе так ответствовал! А ты будь любезен
отвечать по-своему. Зря, да еще так долго, не сидят.
Зря невеселыми не бывают. Может, мы с тобой позна
комимся, если ты не возражаешь? Меня зовут отец
Николай, то есть дядя Коля,— быстро поправился
бывший поп Попов.
Познакомились они, а о чем говорить дальше, не
знали. Вернее, бывший-то поп Попов знал,о чем ему
хочется говорить, но пока не мог на это решиться.
И Шурику было что рассказать своему новому знако
мому, но он пока стеснялся. Шурик сейчас вообще по
нятия не имел, что ему делать. Друзей ведь у него не
было, потому что дружить ему было некогда: он все
время учился. А знакомые ребята куда-то запропасти
лись, и, как проводить время одному, Шурик просто
догадаться не мог.
Дядя Коля спросил :
114
— Ты как насчет футбола? Играть умеешь?
— Немного умею.
— А любишь?
— Кто же не любит в футбол играть? — удивлен
но отозвался Шурик.— А вы кто? Футболист? Или тре
нер?
Почему-то оглянувшись по сторонам, словно боясь,
что их подслушают из-за кустов, дядя Коля внима
тельно посмотрел Шурику в глаза, проговорил почемуто шепотом:
— Не футболист я пока. И, конечно, не тренер, но
я без футбола жить не могу... Понимаешь, Шурик...—
Дядя Коля опять оглянулся по сторонам.— Я очень
хочу научиться играть в футбол. Честное слово, я без
футбола жить не могу! Но я даже всех правил не
знаю... Ты почему молчишь?
— Удивляюсь.
— Чему ты удивляешься?
— Хотите учиться играть в футбол? Так учитесь
себе на здоровье!
— Где? Как?
— Неужели вы не знаете, где учатся играть в
футбол?
— Не отвечай мне вопросом на вопрос! Отвечай
мне ответом на вопрос! — рассердился дядя Коля, но
спросил виноватым тоном : — Где учатся играть в
футбол?
4— А где вы работаете, дядя Коля?
— Опять вопрос на вопрос! Нигде я пока не рабо
таю,— с удивлением услышал Шурик и спросил:
— А почему нигде не работаете?
— А при чем здесь работа?— в свою очередь уди
вился дядя Коля.— И когда ты будешь отвечать на
мои вопросы ответами, а не вопросами? Я тебя спра
шиваю о футболе, а ты мне о работе!
— Например, если бы вы работали на домострои
тельном комбинате,— начал объяснять Шурик,— все
было бы просто. Там есть футбольные команды —
взрослая, юношеская и детская. И стадион есть, даже
с трибунами.
— Вот это да! — восторженно прошептал дядя Ко
ля, но сразу же помрачнел.— А если меня не примут
на этот самый домостроительный комбинат?
— Футбольная команда есть в совхозе, здесь неда
115
леко. В леспромхозе команда, но это далековато... Дя*
дя Коля, а вы кто?
— Я-то? Как бы тебе растолковать? Приехал я в
ваш поселок только сегодня... Не успел еще и огля
деться... Самое главное в том, что я жить без футбола
не могу. А все остальное суета... ну, то есть не имеет
для меня никакого значения... Вот устроюсь на рабо
ту, в команду... Вообще-то я бы тебе все о себе расска
зал, если бы ты согласился поиграть со мной в фут
бол.
— Когда?
— Сейчас, конечно.
— Прямо вот сейчас? — восторженно переспросил
Шурик.
— Немедленно! Мяч у меня есть! Понимаешь, я
ни минуты ждать не могу! — Дядя Коля очень уж раз
горячился.— Понимаешь, я мечтаю вратарем быть, но
еще ни разу в воротах не стоял! Найти бы нам с тобой
такое местечко...
— Знаю, знаю я такое местечко! — Шурику пере
далось волнение дяди Коли.— Там даже ворота есть,
правда, без перекладины...
— Идем, идем, идем! — Бывший поп Попов схва
тил бывшего полукруглого отличника Шурика Мыш
кина за руку, и они торопливо направились, почти по
бежали к выходу из скверика, заспешили по дороге на
окраину поселка.
Смотреть на них со стороны было довольно-таки
смешно. Дядя Коля ростом был без малого два метра,
Шурик едва доставал ему взъерошенной головой чуть
выше пояса. Дядя Коля вышагивал огромными шага
ми, а Шурик мелко подпрыгивал рядом с ним, как во
робышек.
Всего третий день бывший полукруглый отличник
был, говоря его словами, свободным человеком, еще не
привык к этому положению и не умел использовать с
таким трудом завоеванную свободу в свое полное удо
вольствие.
Вчера состоялось заседание семейного педсовета,
значение для дальнейшей судьбы Шурика оно имело
колоссальное, длилось не очень долго, и я, уважаемые
читатели, хотя бы коротенько, расскажу о нем.
Первым слово взял папа. Стараясь не выдать рас
терянности, возмущения и, можно сказать, очень
не
крупного горя, он заговорил почти срывающимся го
лосом :
— Вы все знаете, и я не буду повторять, с какими
ужасными показателями мы пришли к концу очеред
ного учебного года. Страшны не только сами показате
ли, то есть полученные нашим сыном, жена, и вашим
внуком, папа, отметки. Сердце кровью обливается, ко
гда я думаю о том, как разительно изменился он сам в
худшую сторону. Его не узнать. Он вышел из-под на
шего полезного влияния и попал под свое собственное,
весьма и весьма вредное и опасное. Пусть проживет
лето, как хочет. Мы, взрослые, устали, изнервничались
и впервые летом будем отдыхать, а не учить. К Шу
рику приедет бабушка Анфиса Поликарповна. Она бу
дет следить за квартирой и за Шуриком. За квартиру
я не беспокоюсь.
Мама очень глухо сказала:
— Я выплакала все свои слезы по поводу того, как
наш сын, муж, и ваш внук, папа, отбился от наших
заботливых рук. Я почти рассталась с мечтой, что Шу
рик когда-нибудь станет потомственным абсолютно
круглым отличником. Я убеждена, что при нынешнем
его отношении к учебе он не будет великим ученым.
Но я люблю его и совсем немножечко надеюсь, что,
может быть, он исправится.
Дедушка говорил, схватившись за голову ру
ками:
— Я потерял внука, а вы — сына. Как он проведет
лето? Чем будет заниматься? Увы, неизвестно. Вряд
ли одна бабушка, уважаемая Анфиса Поликарповна,
справится с ним, если это не удалось нам троим. Же
лаю тебе, дорогой внук, быстрее осознать, в какую про
пасть ты катишься.
— Напрасно вы беспокоитесь,— весело и даже лас
ково ответил Шурик.— Лето я проведу замечатель
но — на свободе. Вуду играть в свой любимый футбол,
а потом с новыми силами примусь за учебу, вспомню,
что дважды два четыре.
— Если бы! — радостно воскликнула мама.
— А я не верю,— упрямо произнес дедушка,— не
вижу никаких оснований.
— Не будем гадать,— уныло предложил папа.—
Будем ждать. Лично у меня самые тяжелые Предчув
ствия.
117
На этом заседание семейного педсовета закончи
лось.
Сразу же расскажу вам, уважаемые читатели, и о
том, как в поселке, где жил и учился Шурик Мышкин,
оказался поп Попов и что он собирался делать.
Вы уже знаете, что он собирался научиться играть
в футбол, все остальное в жизни его мало интересова
ло, а точнее говоря, совсем не интересовало.
А именно в этот поселок он попал случайно. Ехал
он в поезде, ехал, ехал, ехал, ехал, ехал, надоело ему
ехать, с каждой минутой все сильнее хотелось играть
в футбол. И тут поезд остановился, и бывший поп По
пов увидел : мальчишки гоняют мяч! Нисколечко не за
думываясь, он решил поселиться именно здесь.
Весь багаж его состоял из чемодана, телевизора и
рюкзака, в котором среди прочих вещей был и его лю
бимый самоварчик.
Сдал бывший поп Попов чемодан и телевизор в ка
меру хранения и поспешил посмотреть, как мальчиш
ки играют в футбол. Хотя бы посмотреть!
Но к этому времени мальчишки убежали, и быв
ший поп Попов, сразу загрустив, побрел, не зная куда,
оказался в садике около клуба и присел на скамейку,
чтобы обдумать, как ему быть дальше.
Вскоре рядом присел Шурик, которому тоже надо
было обдумать, как ему быть дальше, а остальное вам,
уважаемые читатели, известно.
Пришли они на окраину, за огороды, где было,
можно сказать, почти настоящее футбольное поле,
только ворота были одни и без перекладины.
Пока Шурик накачивал мяч насосом, дядя Коля
переоделся и предстал перед ним в полной вратарской
форме.
— Ого! — восхитился Шурик.— С виду вы прямо
мастер международного класса!
— Мечтаю, мечтаю! Надеюсь, надеюсь!—искрен
не признался дядя Коля.— Жить без футбола не могу!
Вот и дал обет : стать выдающимся вратарем.
— Какой обед? — удивился Шурик.— Вы что, бу
дете много обедать, чтобы стать сильным? Да вы и так
вон какой богатырь!
— Не обед, а обет. Буква «тэ» на конце. Клятва,
значит, серьезное обещание... Давай, давай играть, хва
тит разговаривать!
118
Ох и весело же им стало! Никто им не мешал, ни
кто их не ругал, никто их даже не упрекал! Сами себе
хозяева!
Шурик отсчитал одиннадцать метров, поставил
мяч, а дядя Коля замер в воротах, громко шепча :
— Господи... господи...
— При чем тут господи? — поразился Шурик,
взглянул на дядю Колю и испуганно крикнул : — Что
с вами?
Дядя Коля, бледный, с неестественно расширенны
ми глазами, пошатнулся и обеими руками ухватился
за штангу, чтобы не упасть.
— Не знаю...— еле слышно ответил он.— Не
знаю... что со мной... я... я волнуюсь... у меня... это
поджилки трясутся... я боюсь...
— Чего вы боитесь? Чего вы волнуетесь? Чего у
вас поджилки трясутся?
— Боюсь... гол боюсь пропустить... господи, как
боюсь гол пропустить...
— Ничего не понимаю,— недовольно сказал Шу
рик.— Какой-то господи... Поджилки трясутся... Но
ведь голы пропускают все вратари, даже знаменитые.
— А я не хочу! — хриплым голосом выкрикнул
дядя Киля.— Не хочу я голы пропускать! Не пропущу
ни одного мяча! Я его поймать хочу! Бей! Да бей же,
тебе говорят!
Шурик, пожав плечами, сказал:
— Странно... вы же совсем не умеете играть... вы
первый раз в ворота встали, а...
— Не пропущу! — грозно, с горящим взглядом
крикнул дядя Коля.— Я его... я его поймаю! Схвачу!
Бей! Господи, благослови! Не дай пропустить гол!
Тут Шурик немножечко рассердился. Конечно, он
не считал себя очень уж хорошим игроком, знал, что
Удар У него довольно слабенький, но зато и довольно
точный.
— Господи так господи, благослови так благосло
ви,— насмешливо проговорил Шурик, отошел от мяча,
разбежался и уверенно послал его в левый нижний
угол.— Не поймать! Штука!
И тут случилось что-то совершенно непонятное.
Шурик ясно видел, что мяч пролетел мимо неподвиж
ного дяди Коли. Но дядя Коля, издав какой-то воин
ственный клич, похожий на рев, бросился к мячу,
119
схватил его, как показалось Шурику, не только рука
ми, но и ногами, а спиной врезался в штангу.
Раздался треск — штанга обломилась у самого ос
нования и рухнула.
Дядя Коля лежал на земле, вцепившись в мяч, при
жав его к себе, и твердил упоенно:
— Поймал... поймал ведь голубчика... вот он... вот
он, миленький... попался...
— Ничего себе бросочек,— почесав в недоумении
затылок, сказал Шурик, не веря своим глазам.— Я
слышал, что когда-то нападающие будто бы мячом ло
мали штанги. Но чтоб вратарь! Не ушиблись?
— Оглушило немного,— восторженно признался
дядя Коля.— Это я когда головой об землю. Но пой
мал ведь! — Он с трудом встал, потер поясницу, ощу
пал голову, бросил мяч Шурику.— Бей! Ни одной шту
ки не будет! Беру все мячи! Бей!
Ко второму удару Шурик готовился тщательно. На
этот раз он решил забить гол во что бы то ни стало.
Он ударил, и опять ему показалось, что мяч уже вле
тел туда, где должен был быть правый верхний угол,
если была бы перекладина.
И опять в какое-то последнее мгновение дядя Коля,
издав воинственный клич, похожий на рев, взлетел в
воздух, схватил мяч и гулко упал на землю.
— Невероятно,— прошептал Шурик.— Вот это ред
акция. Не разбились?
— Что-то во мне вроде бы хрустнуло,— весело при
знался дядя Коля.— Но ведь поймал, поймал голубчи
ка! Вот он, миленький! Попался!
До полного изнеможения бил Шурик по воротам
(вернее, по тому, что от них осталось), И ДЯДЯ КОЛЯ
НЕ ПРОПУСТИЛ НИ ОДНОГО ГОЛА! Он кидался, бро
сался, метался к мячу с дикими выкриками и, грох
нувшись на землю, не всегда сразу мог подняться.
— Бей! Бей! Бей! — просил он и не угомонился да
же тогда, когда сломал и вторую штангу, врезавшись
в нее головой.— Ничего, ничего! — успокаивал он Шу
рика.— Цел я, цел! Бей, бей!
И Шурик бил, бил, бил...
А дядя Коля ловил, ловил, ловил...
Наконец Шурик умыкался, измотался до того, что
еле стоял на ногах.
— Я больше не могу,— пролепетал он.— А вра
120
тарь из вас получится классный. А у меня больше нету
сил.
— Разика два-три-четыре-пять! — умолял дядя Ко
ля.— Ну, хоть разик один пробей!
— Не могу больше.
И Шурик сел.
Дядя Коля и сам еле живой опустился рядом, ска
зал:
— Тогда нам надо поесть.
В рюкзаке его нашлась уйма всякой снеди: варе
ные яйца, огромные луковицы, соленые огурцы, колба
са, сало (которого Шурик ни разу в жизни до этого не
пробовал), плавленые сырки, пряники, вареная кар
тошка...
Но больше всего Шурик обрадовался самоварчику,
спросил восторженно и недоверчиво:
— Неужели настоящий?
— Сейчас проверим. Я чай только из своего само
варчика пью. Мне бы, Шурик, купить избушечку с
огородиком... Люблю, грешным делом, на грядках во
зиться. Кошку бы я себе завел, собаку, а то и козу...
Приходил бы ты ко мне в гости. А я бы ворота фут
больные соорудил! И мы бы с тобой тренировались!
А потом бы чай пили во дворе под черемухой.
Дядя Коля сходил на речку, кружкой аккуратно
наполнил самоварчик до краев. Шурик насобирал ще
пок и веточек, и вскоре из самоварчика показался ды
мок.
Они по очереди дули в дырочки у основания само
варчика, так старательно и весело дули, что пепел и
искорки летели во все стороны.
Закипел самоварчик!
И Шурику казалось, что и у него внутри все кипе
ло от радости, счастья и удовольствия.
Это было как в сказке. А дядя Коля походил на
доброго великана.
Никогда еще в жизни не ел Шурик с таким аппе
титом и восторгом. Слезы брызгали из глаз, когда он
хрустел огромной луковицей, потыкав ее в соль. Обык
новенная вареная картошка с соленым огурцом и лом
тем черного хлеба — настоящее объедение! Сало ока
залось — пальчики оближешь!
— Очень калорийная пища — не зная, как похва
лить еду, сказал Шурик.
121
— Вполне вероятно,— согласился дядя Коля,—
простая пища, полезная.
Насытившись, наши футболисты принялись за чай.
Ого-го, здорово-то как! Можно, оказывается, пред
ставьте себе, сахар не класть в чаи, а пить вприкус
ку,— и это куда вкуснее и интереснее!
— Теперь не вредно бы и полежать,— зевая, ска
зал дядя Коля, и наши футболисты развалились на
траве.
Едва прикоснувшись затылком к земле, дядя Коля
тут же захрапел, да так громко и так занятно, что Шу
рик заслушался: он ведь только в книжках читал о
богатырском храпе, но никогда еще не слышал его.
В носу дяди Коли спрятался целый оркестр! Там
рокотали разные трубы и трубочки, пели флейты, пи
щали кларнеты, гудели гобои, и казалось, вот-вот за
гремят барабаны... а Шурик от восторга запоет!
Лежал Шурик, блаженствовал всем своим сущест
вом, слушал богатырский храп и невольно со страхом
думал о том, что ведь могло и не быть такого удиви
тельного дня.
Лежать бы вот и лежать... Никуда ведь она, учеба
эта, от него не уйдет. Раз появился на свет, значит,
учиться надо. Честное слово, вот отдохнет он все лето
по-человечески и будет, если уж это вам, дорогие роди
тели и дедушка, так необходимо, будет он потомствен
ным абсолютно круглым отличником. А что? Главное,
чтобы голова отдохнула, чтобы он почувствовал себя
сильным и чтобы каждый день не слышать надоев
шее:
— Эх, Мышкин, Мышкин, ты бы мог учиться зна
чительно лучше!
Будет он учиться значительно лучше, будет, чест
ное слово!
В это время дядя Коля со спины перевернулся на
бок, и оркестр в его носу сразу смолк, и Шурику стало
грустно... Он продолжал размышлять о своей жизни.
Вот есть счастливые ребята, которых папы и мамы на
рыбалку отпускают. А ему, Шурику, разрешалось
только учиться. Интересно, кстати, что же представ
ляет из себя эта бабушка Анфиса Поликарповна?
— Дядя Коля! Дядя Коля! — испуганно позвал
Шурик.— Мне же давным-давно домой надо! У меня
же родители и дедушка уезжают, а бабушка приезжа
122
ет! То есть наоборот, сначала бабушка приезжает, а
потом родители и дедушка уезжают!
Не открывая глаз, дядя Коля медленно сел, долго
потягивался, громко хрустя костями, будто опять
штанги ломал, долго и широко зевал, вкусно так зе
вал, похлопывая по губам ладонью, открыл глаза и
сонным-сонным голосом спросил:
— Кто куда уезжает? Кто куда приезжает?
Выслушав Шурика, он с сожалением проговорил:
— Понятно, понятно... А я мечтал еще потрениро
ваться. А куда же я сегодня денусь? Мне ведь ночлег
искать надо.
— Какой ночлег?
— Обыкновенный. Где ночь проспать.
— Как же вы... куда же вы...
— Как-нибудь. Мир не без добрых людей. Попро
шусь к кому-нибудь. Приютят на ночь-то.
— А завтра?
— Работу буду искать. А может, и угол дадут.
— Какой угол?
— Экий ты непонятливый. Ну, койку дадут. Мес
то какое-нибудь, где я жить буду. Углом это называ
ется. А со временем избушку себе с огородиком куплю.
Вот уеду я с командой в другой город играть, а ты мою
избушку караулить останешься. Будешь мою кошку и
собаку кормить...— размечтался дядя Коля.— Завтра
же пойду на домостроительный комбинат, где футболь
ная команда есть. Попрошусь вратарем! Вдруг возь
мут, а? Любой мяч — мой! Ни одного не пропущу! Ни
одной штуки не будет! Вот те крест! — И дядя Коля
быстро-быстро перекрестился.
— Это еще что такое?!?!?! — Шурик оторопело
отодвинулся от него.— Чего вы рукой машете? Какой
такой крест?
— Привычка...— Дядя Коля был явно смущен.—
Я это... так... А ты иди, иди, иди кого-то провожать,
кого-то встречать. А завтра с утра сюда приходи. По
тренируемся, и я работу искать отправлюсь. Мяч за
бери. Это тебе от меня подарок. Бери, бери, у меня еще
два есть. Да бери, бери, раз дают.
— Вот спасибо, дядя Коля! У меня еще никогда
настоящего футбольного мяча не было. Только где же
вы все-таки ночевать будете?
— Да где-нибудь! — беспечно отмахнулся дядя
123
Коля.— Ночи теплые, можно и на природе под звез
дами устроиться. Иди, иди, заждались тебя родные-то.
Но Шурик медлил уходить, о чем-то сосредоточен
но раздумывая, склонив набок взъерошенную голову.
— Есть такое дело! — вдруг обрадовался он, вско
чил на ноги и несколько раз подпрыгнул.— Попроси
тесь на ночлег ко мне! Я вам дам угол! Да, да! Папа,
мама, дедушка уезжают, а приезжает всего-навсего
одна бабушка! Места много!
— А верующая у тебя бабушка-то? Ну, в бога она
верит или нет?
— Вот уж не знаю. А почему вас это интересует?
— С верующими мне как-то легче договариваться.
Как-никак, я ведь бывший поп.
Кто тут больше растерялся, судить, уважаемые чи
татели, не берусь: то ли Шурик от неожиданнейшей
новости, то ли случайно проговорившийся дядя Коля.
Во всяком случае, Шурик долго таращил на него
глаза, а тот виновато и даже стыдливо отворачивался.
Наконец дядя Коля пришел в себя, сказал глуховатым
голосом :
— Нечего удивляться. Нечего глаза на меня тара
щить. Был попом, буду вратарем. Попом я был неваж
ным, вратарем буду непробиваемым.
— Попо-о-о-о-о-ом?!?!?! — все еще тараща глаза, в
крайнем изумлении протянул Шурик.— Так ведь...
они во-о-от с такими бородами и усами бывают. Я в ки
но видал. И волосы у них длиннющие.
— От бороды, усов и лишних влас я избавился.
И не пяль ты на меня глаза-то. Ну, был попом... И, сла
ва господу, снял с себя сан. Стал обыкновенным чело
веком. Из-за футбола. Я без футбола жить не могу. Да
не пяль ты на меня глаза-то!.. Ну, прошу тебя... Нико
му только, не дай бог, не проговорись. Смеяться бу
дут — это еще ладно. Но вот если меня из-за этого во
вратари не возьмут... не переживу! Вот побожись... то
есть дай честное слово, что не проболтаешься.
— Проболтаюсь, дядя Коля поп Попов,— тихо и
виновато, подумав, признался Шурик.— Я, конечно,
буду очень стараться, но... но ведь так интересно!
Поп — вратарь!
— Я не поп! Не поп я больше! — Дядя Коля очень
обиделся и не менее того рассердился.— Я ни одного
мяча не пропущу! Никогда! Ни одного! Ни за что!
124
И такая великая убежденность, такая наитвердей
шая уверенность прозвучали в его громовом голосе,
что Шурик сказал :
— Вполне может быть. Все может быть. Хотя та
кого еще и не бывало. Но ведь все равно смешно!
— Что, что смешно?
!— А то. Смешно, что вы бывший поп.
— Ничего смешного не вижу,— печально сказал
дядя Коля.— Видимо, не так-то просто будет мне про
никнуть в футбол. Но ничего, перетерплю. Мне без
футбола не жить. Давай, Шурик, беги.
— Бегу, бегу, а то мне здорово попадет. Запомните
мой адрес : улица Стахановская, дом семнадцать, квар
тира шесть. Моя фамилия Мышкин. Я вас буду ждать
на ночлег, дядя Коля. Я вам дам угол. Приходите, по
жалуйста, я вас очень прошу. Если не придете, я буду
ужасно волноваться.
— Приду, Шурик, приду обязательно.— Дядя Ко
ля погладил его по взъерошенной голове.— Хороший
ты человек, Шурик Мышкин. Спасибо тебе. Обязатель
но приду. Мы с тобой перед сном чайку из самоварчи
ка попьем с шанежками. Иди.
Шел Шурик, и было ему немыслимо грустно, как
еще никогда не бывало. Сами подумайте, уважаемые
читатели, всю школьную жизнь ему твердили: «Эх,
Мышкин, Мышкин, ты бы мог учиться значительно
лучше!», и никто, ни один человек до сих пор не гово
рил ему самого главного: «Хороший ты человек, Шу
рик Мышкин!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бабушка Анфиса Поликарповна считает,
что за ней нужен глаз да глаз,
а не за ее внуком Шуриком Мышкиным
Придя домой, а если можно употребить такое сло
во, прибредя домой после встречи с дядей Колей —
бывшим попом Поповым, Шурик уже толком и не слы
шал, как родные бранят его за опоздание, за чумазое
лицо и пыльные ботинки... Пустяки-то какие! Лицо
можно вымыть, ботинки можно почистить.
Пусть он немного опоздал, пусть из-за этого роди
125
тели и дедушка немного понервничали... Но как ему
хотелось, как ему требовалось, как ему было просто
необходимо сказать примерно следующее:
— Дорогие мои папа, мама и дедушка! Выслушай
те хоть один раз внимательно вашего сына и вашего
внука. Вы абсолютно правы. Я абсолютно виноват. Но
вы когда-нибудь играли в футбол с бывшим попом?
Вы когда-нибудь видели попа-вратаря? Который берет
все мячи? А я видел! Я играл с ним! Это же очень ин
тересно! Знаю, знаю, вам важно только одно: чтобы я
стал потомственным абсолютно круглым отличником.
А вы знаете, дорогие мои папа, мама и дедушка, что
можно быть потомственным абсолютно круглым от
личником, но никто никогда и нигде не скажет тебе:
«Хороший ты человек!»? А мне захотелось стать очень
хорошим человеком. Понимаете?.. Но я еще пока не
знаю, что для этого надо делать...
— Ты, конечно, не мог не огорчить нас,— не сдер
жавшись, откровенно недовольно пробурчал папа.—
В день приезда бабушки, в день отъезда папы, мамы и
дедушки ты, конечно, не мог не...
Тут папа, опять не сдержавшись, махнул сначала ле
вой рукой, потом правой, а дедушка совершенно устало
сказал, с огромным сожалением глядя на внука:
— Он все равно ничего не поймет.
«А я пил чай вприкуску из настоящего самоварчи
ка,— думал Шурик.— Я съел луковицу невероятно
больших размеров, у меня из глаз слезы брызгали! Я до
того наигрался в футбол, что еле выстояд на ногах.
Впервые в жизни мне подарили настоящий футбольный
мяч. Правда, мне пришлось спрятать его во дворе, что
бы вы меня не расспрашивали, откуда он взялся...»
— Да все будет хорошо! — по возможности весело
сказал Шурик.— Все будет на пять с плюсом. Вот уви
дите. Отдыхайте себе на здоровье и не беспокойтесь
обо мне. Понимаете, один человек назвал меня сегодня
хорошим человеком! Да, да! Он так и сказал: «Ты хо
роший человек, Шурик Мышкин». И ведь я это слы
шал сам, своими собственными ушами!
— Хороший человек? — недоуменно и недовольно
переспросил папа.— Очень расплывчатое понятие. Не
точное, во всяком случае. Потомственный абсолютно
круглый отличник — это я понимаю. Приведи себя в
порядок, и пойдем встречать бабушку.
126
По дороге на станцию папа скорбно, вернее, под
черкнуто скорбно, молчал. Мама с огромным сожале
нием поглядывала на сына. Дедушка смотрел под но
ги и делал это тоже подчеркнуто, а Шурик думал : «Бу
ду я хорошим человеком, обязательно буду».
Когда затрубил приближавшийся электровоз, папа
со знакомой Шурику нервностью сказал:
— Очень прошу тебя слушаться бабушку. У нее,
мне удалось узнать, нет опыта по воспитанию внуков.
Ей с тобой будет, видимо, неимоверно трудно. Поста
райся облегчить ее участь.
Седьмой вагон, указанный в телеграмме, остановил
ся прямо против Мышкиных.
— Простите, мы встречаем бабушку, она же, соб
ственно, и мать моей жены...— обратился папа к про
воднице, а та в ответ чуть ли не закричала:
— Спит ваша бабушка! Она же, собственно, и мать
вашей жены, спит! Два часа ее всем купе будили!
А она не просыпается! Не желает просыпаться! А сто
янка всего четыре минуты! Идите будите!
Действительно, бабушка Анфиса Поликарповна
крепко спала, широко и добродушно улыбаясь во сне.
— Не просыпается! Никак не просыпается! —
взволнованно сообщили пассажиры в купе.— Она здесь
останется, а поезд пойдет!
— Мама! Мама! — стал торопливо будить ее па
па.— Да проснитесь же! Поезд стоит всего четыре ми
нуты, а полторы минуты уже прошло! Проснитесь, ма
ма! До отхода поезда осталось всего две минуты!
— Ничего, ничего, подождет,— сладко и громко
зевнув, ответила бабушка Анфиса Поликарповна и от
крыла глаза.— К вашему сведению, я никогда никуда
не спешила и поэтому спокойно достигла возраста се
мидесяти шести лет.
Пассажиры и папа суматошно помогали ей собрать
вещи, а она сидела и всех успокаивала :
- Да не спешите вы, пожалуйста. Торопиться —
это чрезвычайно вредно для нервной системы человека.
Никуда этот поезд не уедет, пока я с него не сойду.
— Он уже гудит! — испуганно крикнул Шурик.
— Да пусть себе гудит сколько хочет,— беспечно
отмахнулась бабушка Анфиса Поликарповна.— Это он
просто пугает слабонервных. А у меня нервы крепкие,
прямо-таки железные. На них никто и ничто не дей
127
ствует. Не торопитесь, не суетитесь, пожалуйста. Этим
вы только мешаете друг другу. Желаю вам, милые мои
попутчики, счастливого пути, здоровья, бодрости, хо
рошего аппетита...
— Мама-а-а-а-а! — взмолился папа не своим го
лосом.
— Советую вам, мои милые попутчики, никогда
никуда не спешить. Вообще живите так...
— Мама-а-а-а-а-а-а-а!
Еле-еле успели сойти на перрон, и поезд тронулся
с места, а проводница крикнула :
— Никогда еще такой засопи не видела!
Бабушка Анфиса Поликарповна спокойно объяс
нила:
— Сон продляет человеку жизнь. Чем больше
спишь, тем дольше живешь. А укорачивают жизнь лю
бые волнения, в том числе и самые пустяковые... Что
у вас сегодня на обед?
— Не знаю,— ответил папа,— какая-то еда. Но в
честь вашего приезда, мама...
— Питаться надо разумно и вкусно, регулярно и
калорийно,— сказала бабушка Анфиса Поликарпов
на.— Я придаю еде большое значение.
Была она невысокого роста, полновата, но подвиж
на, легко катилась, как колобок, и без умолку гово
рила:
— Обожаю разумный образ жизни. В этом я ни на
кого не надеюсь. Устраиваю себе жизнь сама. Ни в чем
себе не отказываю. Не замечаю, кстати, своих семиде
сяти шести лет. Терпеть не могу, когда меня называют
бабушкой. Я жизнерадостна и свободолюбива!
С каждым ее словом папа мрачнел все больше и
больше, а Шурик тоскливо думал о том, что его теперь
ждет.
Когда пришли домой, бабушка Анфиса Поликар
повна сразу начала командовать, и все старательно,
торопливо выполняли ее неторопливые указания. Ни
кто сначала этого и не заметил : просто все бегали, суе
тились, мешали друг другу, а бабушка Анфиса Поли
карповна повторяла:
— Да не волнуйтесь вы, не волнуйтесь. Да не спе
шите вы, не спешите.
Наконец сели за стол. Дедушка сказал довольно на
ставительным тоном :
128
— За Шуриком, уважаемая Анфиса Поликарпов
на, нужен глаз да глаз.
— И не подумаю! — весело отозвалась она.— Это за
мной нужен глаз да глаз. Ведь я нахожусь на пенсии,
то есть на заслуженном отдыхе. Вот и сюда я приехала
отдыхать.
— Но, мама! — воскликнула мама.— Я же писала
тебе, что Шурик отбился от рук, стал плохо учиться...
— Это его личное дело. Мне, пожалуйста, еще та
релочку этого превосходного супа. Отбился от рук?
А мне-то что? Плохо учится? А при чем здесь я?
— Я ничего не понимаю,— растерянно проговорил
папа, все еще не притронувшийся к супу.— По нашей
договоренности с вами Шурик остается у вас на ру
ках...
— У? Меня? На? Руках? — Бабушка Анфиса По
ликарповна совершенно откровенно рассмеялась, почти
расхохоталась.— Он что? Грудной младенец? Или
ясельного возраста? Суп действительно выше всяких
похвал. Только лаврового листа я бросила бы чуть
поменьше. Вы, дорогие мои, не волнуйтесь и не спеши
те с выводами. Все у нас с внуком будет в полном ажу
ре, если он более или менее нормальный человек. И не
я, конечно, буду за ним ухаживать, а он — за мной!
Я ему не нянька, а бабушка со стороны матери. Обеды
готовить он умеет? Ну, самый обыкновенный суп он
сварить, я надеюсь, может?
Тишина — в ответ.
В ответ — тишина.
Ее, тишину, удивленным голосом нарушила бабуш
ка Анфиса Поликарповна :
— И полы он мыть умеет? Ну, если плюс ко всему
этому он способен погладить себе рубашку и брюки, то
мы с ним прекрасно проведем время.
Ах... ах... ах, какая наступила тишина...
Папа молчал нервно.
Мама молчала растерянно.
Дедушка молчал грозно.
Шурик молчал с интересом
Бабушка Анфиса Поликарповна молчала с любо
пытством.
— Он же еще ребенок! — испуганно воскликнула
мама.
— Не отрицаю. А соуса у вас не приготовлено?
5 Л. И. Давыдычев
129
— У нас нет никакого соуса! — в высшей степени
нервно ответил папа.— А может быть, у нас и есть со
ус! К вашему сведению, мама, ребенок должен не обе
ды готовить, не полы стирать и не белье мыть, то есть
наоборот, а у-чить-ся!
— Чему учиться? — поинтересовалась бабушка Ан
фиса Поликарповна, принимаясь за жаркое.— Чему
учиться?
— На одни пятерки!
— Я спросила, не на ЧТО учиться, а ЧЕМУ он учит
ся. И учтите, что с соусом жаркое было бы значитель
но вкуснее. Мне еще кусочек, пожалуйста. Мальчик
должен расти настоящим мужчиной, а настоящий муж
чина должен уметь все делать сам, чтобы ни от кого
не зависеть, в том числе и от бабушек. Шурик — буду
щий мужчина...
— Но учеба, учеба, учеба! — сердито и принципи
ально перебил папа.— Мы мечтали, чтобы он вырос
потомственным абсолютно круглым отличником.
— Я готова к сладкому,— сказала бабушка Анфи
са Поликарповна.— Будет он у вас каким угодно от
личником, если вы перестанете трястись над ним. Он у
вас совершенно затумканный.
— Это как прикажете понимать? — совсем оторо
пело спросил папа.
— Затумканный. Ну, очень уж несамостоятельный.
Словно пришибленный какой-то. Вполне мог нести с
вокзала мой чемодан. Нет, ему даже этого не доверили.
— Он маленький, мама,— сквозь зубы процедил
папа.
— Тем более! Даже маленького чемодана вы ему
не доверили.
— Да ребенок маленький, а не чемодан! — очень
рассердился папа.— Его главная и единственная зада
ча — отлично учиться!
— Чудесный компот,— похвалила бабушка Анфи
са Поликарповна,— правда сахару чуть-чуть перело
жили. Что это за мальчишка? Не бегает, не прыгает,
ни разу никому не показал язык! Не сказал ни одной
глупости! Но и умного тоже ничего не сказал. Затум
канный, затумканный, затумканный!
— Простите меня, уважаемая Анфиса Поликарпов
на,— мрачным, глухим голосом сказал дедушка,— но
вам нельзя доверять воспитание ребенка.
130
— Это вам нельзя, я
бы сказала, категориче
ски нельзя доверять вос
питание ребенка,— спо
койно возразила бабуш
ка Анфиса Поликарпов
на, налив себе еще чаш
ку компота.— Шурика
вы просто пере-за-воспитали.
Пере-старались.
Ему надо отдохнуть от
воспитания и учебы. Ска
жи мне, внук, чего ты
больше всего желаешь?
— Не знаю,— тихо и
виновато ответил Шу
рик.— Очень многого я
желаю.
— Тогда неплохо. Я постараюсь, чтобы большинст
во твоих желаний исполнилось! — Бабушка Анфиса
Поликарповна подмигнула Шурику.— Но и о своих
желаниях я, естественно, не забуду. Внук, ты должен
научиться варить такой прекрасный компот! Ты ведь
можешь быть круглым или еще каким там нибудь от
личником?
— Конечно, могу. Потомственным абсолютно круг
лым. Если отдохну.
— Вот, вот! А я приложу все усилия, чтобы захотел
стать еще и хорошим человеком.
— Я очень хочу стать хорошим человеком! — вос
кликнул Шурик умоляюще.— Даже очень хорошим че
ловеком!
— Великолепно, великолепно,— устало похвалила
бабушка Анфиса Поликарповна.— Великолепно, что ты
хочешь стать очень хорошим человеком. Можно счи
тать, что о главном мы с тобой договорились. Дети, как
известно, это будущие взрослые. Но пусть они, дети,
пока еще не стали взрослыми, бегают, прыгают, наби
вают шишки, получают изредка синяки под оба глаза
и прочее. Я сама была абсолютно круглой отличницей.
Но я умела не только учиться. Понимаете? Учение на
до любить. Лишь тогда от него будет радость и польза.
А вы, говоря стихами, к учению внущили мальчику
отвращение.
5*
131
— Не понимаю, не понимаю, отказываюсь пони
мать! — Папа быстро и взволнованно зашагал по ком
нате.— Ребенок должен учиться! Именно для этого,
только для этого он и появился на свет!
— Ребенок должен жить,— улыбаясь Шурику, воз
разила бабушка Анфиса Поликарповна,— именно для
этого и только для этого он и появился на свет — жить!
Он должен расти сильным, смелым, задорным, веселым!
Он должен быть мастером на все руки, а если он еще
и играет в футбол, то и — мастером на все ноги! Компот
очарователен!
— Нам пора на поезд.— Дедушка с трудом поднял
ся из-за стола.— Я уезжаю в ужасном состоянии.
— Может, нам лучше остаться? — почти трагиче
ским голосом спросила мама.
— Тогда уж лучше мне уехать,— весело предложи
ла бабушка Анфиса Поликарповна,— а то вчетвером
мы совсем за-ез-дим бедного Шурика.
— Прошу внимания! — громко и грозно сказал
папа.— Объясните нам, мама, почему вы противопос
тавляете задачи воспитания и обучения всей остальной
жизни? Почему вы отрицаете ведущую роль учебы в
жизни ребенка?
— А мы спросим об этом внука,— предложила ба
бушка Анфиса Поликарповна.— Слушаем тебя, внук.
— Я говорил им, чтобы они не волновались,— тихо
и виновато ответил Шурик.— Я говорил им, что все
будет хорошо. Я отдохну и с новыми силами примусь
за учебу.
— Чего же вам еще надо?! — поразилась бабушка
Анфиса Поликарповна.— Ребенок мыслит абсолютно
здраво.
— Я надеюсь на тебя, мама,— неуверенно произ
несла мама.— И, пожалуйста, отвечай на мои письма.
Нам пора на поезд.
— Провожать вас, с вашего разрешения, я не пой
ду,— сладко зевнув, сказала бабушка Анфиса Поли
карповна.— Я лучше вздремну. Письма я писать не
люблю и не буду. А вот Шурик будет подробно описы
вать нашу жизнь. Счастливого вам пути, дорогие. Ни о
чем не беспокойтесь.
Расставание было печальным, одна гостья была
веселой.
Дорога на станцию показалась Шурику неимовер
132
но длинной, потому что все удрученно молчали и взды
хали иногда по очереди, а иногда враз.
И поезд не приходил неимоверно долго.
— Не волнуйтесь за меня, пожалуйста,— сказал
Шурик,— я буду вести себя нормально. Вы будете
мною довольны.
А когда поезд ушел, Шурик почувствовал себя на
столько одиноким, что подумал: «Может, зря я захо
тел свободной жизни? Может, лучше бы, если бы ни
кто никуда не уезжал, а я все лето опять бы учился? *
Домой он побрел медленно, словно ему не хотелось
туда возвращаться. Но он вспомнил, что вечером к не
му придет проситься на ночлег дядя Коля — бывший
поп Попов, и сразу повеселел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дядя Коля видит поразительный сон,
в котором он, бывший поп Попов, встречается
с самим господом богом, оказавшимся
неплохим специалистом в вопросах развития
современного футбола и пытавшимся пробить
по воротам дяди Коли пенальти
Шурик Мышкин убежал домой, а дядя Коля, сно
ва вскипятив самоварчик и неторопливо его осушив,
то есть выпив, собрал свои вещи, прилег на травку и
опять уснул на самом солнцепеке, и опять богатыр
ским сном.
Уж лучше бы он и не ложился спать!
Такой он увидел сон, что мучился потом...
Поразительный это был сон.
Но, прежде чем этот сон описывать, должен я, ува
жаемые читатели, уточнить с вами одно немаловаж
ное обстоятельство. Нам-то с вами легко: мы-то знаем,
что сейчас дядя Коля увидит сон. Но ведь сам-то быв
ший поп Попов, когда окажется в поразительном сне,
не будет знать, что это сон, а станет по-настоящему,
очень серьезно все увиденное переживать.
А приснилось ему вот что и вот КТО...
Будто бы оказался он, дядя Коля, в совершенно
неизвестном месте, но чем-то удивительно знакомом.
Дядя Коля огляделся, пригляделся, еще раз огля
делся, снова пригляделся и чуть не ахнул сгг страха и
133
восторга: ОН БЫЛ НА НЕБЕ! Да, да, он был на небе,
на большом, этак с половину футбольного поля, облаке.
А вверху, а внизу, а кругом, а везде — было небо,
одно сплошное небо...
Боясь пошевелиться, чтобы не провалиться сквозь
облако, дядя Коля все оглядывался и оглядывался,
присматривался и присматривался, но — ничего не
видел, кроме беспредельного неба и облаков.
«Что же это такое со мной происходит? — очень
испуганно подумал дядя Коля.— Преставился, что
ли? Помер я, то есть? И вот душа моя вознеслась на
небо, что ли?!»
Не мог он поверить, что умер, ведь совсем недавно
он был совсем здоровым, вратарем знаменитым соби
рался стать... И вдруг ноги у дяди Коли подкосились
от ужаса. Подумалось ему, что это господь бог наказал
его за то, что он, дядя Коля, перестал верить в него,
в господа бога!
Дескать, вот тебе за это!
Не бывать тебе вратарем, если попом быть не захо
тел!
От сознания столь тяжкой вины бывший поп Попов
чуть не грохнулся на колени, чтобы помолиться, да ис
пугался : не провалиться бы сквозь облако-то!
Ну, а что далыпе-то делать?
Так вот и стоять истуканом?
Ведь и присесть даже не на что!
И не успел дядя Коля самому себе ответить на
свой вопрос, как услышал знакомый торопливый голос
спортивного комментатора :
— Идет сорок вторая минута первого тайма... Счет
не открыт. Ноль : ноль. Веремеев стремительно продви
гается по левому краю. К нему бросаются сразу двое
защитников. Он посылает мяч направо, к центру.
К мячу спешит Блохин. Он обводит одного защитника,
второго... Гол!
— Го-о-оч)-ол! — раздались в небе радостные дет
ские голоса.— Один : ноль ведет киевское «Динамо»!
Ура-а-а-а!
Наступила тишина. Можно сказать, наступила не
бесная тишина, и дядя Коля явственно услышал ше
лест крыльев, поднял голову и увидел, что сверху к
нему спускаются два ангела. В руках у одного из них
был транзисторный приемник.
134
Это были даже и не ангелы, а этакие ангелята,
мальчики, если можно так выразиться, лет по десяти,
одетые — бывший поп Попов глазам своим не пове
рил! — в белые футболки с буквой «Д» на груди и го
лубые трусы.
Ангелята опустились рядом с дядей Колей и радо
стно крикнули:
— Физкульт-привет!
— Привет... привет... физкульт... физкульт,— еле
выговорил от изумления дядя Коля, отметив, что один
ангелок рыжий, другой — черноволосый, на ногах у
них гетры и настоящие футбольные бутсы.
Черноволосый ангелок предложил :
— Поторопимся, сын божий, а то опоздаем к нача
лу второго тайма.
Сколько ни был растерян и ошеломлен дядя Коля,
он пересилил себя и спросил :
— Куда торопиться, божьи детки?
Рыжий ангеленок ответил :
— Мы должны были доставить вас к господу, но
вы оказались очень уж тяжелым, а мы опаздывали на
трансляцию матча. Вот и оставили вас на этом облаке.
Полетели!
Ангелята взяли вконец обескураженного дядю Ко
лю под руки, шумно помахали крыльями, словно про
буя их силу, и взмыли вверх, и полетели вперед, в бес
предельное голубое пространство.
«Доставить к господу... господи! — с большим ис
пугом думал дядя Коля.— Господи... доставить к гос
поду!»
Ангелята летели небыстро, плавно.
Через некоторое время дядя Коля немного успоко
ился и спросил:
— Ас кем играет киевское «Динамо»?
— A-а, с московским «Торпедо»! — презрительно
ответил рыжий ангеленок.— Слабенькая команда!
— Киевляне — команда мирового класса! — с гор
достью воскликнул черноволосый.
«Святых небес достиг футбол»,— с благоговением
подумал дядя Коля, а вслух сказал :
— Я верую в «Торпедо».
Тут ангелята так долго и громко хихикали, далеко
закинув головы — рыжую и черную — назад, что едва
не выпустили из рук дядю Колю.
135
Еле-еле справившись с хихиканьем, рыжий ангеленок проговорил серьезно :
— Господь простит тебе, раб божий, заблуждение.
Черноволосый ангеленок добавил :
— Милосердие господа безгранично, но пора бы
знать силу киевского «Динамо». Идем на посадку!
Они медленными и плавными кругами стали сни
жаться на большое, размерами в несколько футболь
ных полей, облако, осторожно поставили на него дя
дю Колю.
Всего он ожидал здесь, на небе, самого невозмож
ного, немыслимого, невообразимого, недоступного прос
тому человеческому уму, но то, что увидел бывший поп
Попов здесь, на небе, заставило его в полнейшем изне
можении покачнуться и с большим трудом удержаться
на мгновенно ослабевших ногах.
Дядя Коля оказался перед... цветным телевизором!
Да, да, перед обыкновенным земным цветным теле
визором, на экране которого волк мчался за зайцем в
одной из серий мультика «Ну, погоди!».
А перед телевизором полукругом, тесно прижав
шись плечиками друг к дружке, сидели ангелята, штук
этак двадцать.
Увидев ангелят-приятелей и дядю Колю, они за
галдели :
— Да не сюда его!
— К господу ведь велено!
— Опять вы все перепутали!
— Смотреть не дадут!
— К господу его, к господу!
— Скоро второй тайм начнется!
И все ангелята — штук этак двадцать — нестрой
ным хором прокричали :
— К господу его, к господу!
Рыжий и черноволосый подхватили ошеломленного
бывшего попа Попова под руки и заставили бежать,
затем взлетели с ним на гору из облака и...
...и упал бывший поп Попов от неожиданности, бла
гоговения и страха на колени, громко и исступленно
повторяя :
— Слава, тебе, господи! Слава тебе, господи!
— Встань, сын мой,— устало проговорил господь
бог,— или, еще лучше, сядь. А вы, мелкие хулига
ны,— обратился он к ангелятам,— марш ктелевизо
136
ру. За безобразное отношение к своим ангельским обя
занностям вы мне потом ответите!
Когда ангелята, радостно взвизгнув, исчезли, гос
подь бог присел на облако рядом с дядей Колей и ви
новатым голосом объяснил :
— Никакой дисциплины среди юного ангельского
поколения. В голове у них один футбол, прости
меня, господи, как говорится. Хорошо еще, что в хок
кей играть не могут — крылья часто ломают. Вот кон
чат смотреть телевизор, начнут мяч гонять до полного,
я тебе скажу, изнеможения.— Господь помолчал и еще
более виноватым голосом продолжал : — А меня су
дить заставят, тоже до полного изнеможения. Но спо
собные есть игроки... Эх, если бы нам сюда, на небеса,
хорошего тренера!
— Господи! — воскликнул дядя Коля.— Прости
меня, грешного, но ведь все в твоих руках, господи!
Ты весь мир сотворил!
— Но футбол придумал не я. И потом, сын мой, в
спорте надо быть честным. Побеждает достойный.—
Господь бог опять помолчал.— Знаешь, Коля, захоте
лось пожить по-человечески. Ведь на каждый чемпио
нат мира по футболу собираюсь. Но все дела, дела, де
ла, заботы всякие... Трудно совместить божеское с фут
болом. Вот и не обижаюсь, не сержусь, не гневаюсь, что
бросил ты меня. Счастливой тебе дороги в большой
футбол.
— Господи! — взмолился дядя Коля, упав на ко
лени.— Неужели ты, всемогущий, не властен...
— Над футболом — нет! — строго оборвал господь
бог.— Я тебе не какой-нибудь джинн из кувшина. Не
желаю вмешиваться в дела футбольные. А то давнымдавно чемпионом мира стало бы московское «Торпедо»,
прости меня, грешного, как говорится!
— Да ну?! — Дядя Коля, очень пораженный, так
и сел.— А ваши ангелята...
— Разумом они пока еще очень слабы! — грозно
произнес господь бог, помолчал, вытянув шею, к чемуто прислушиваясь, вздохнул, опустил голову.— Киев
ляне второй гол забили... Болеть надо, сын мой, не за
ту команду, которая в данном сезоне преуспевает, а за
ту, которую полюбил всем сердцем раз и навсегда.
— Так ведь и я за «Торпедо», господи!
— Перспективная команда.— Господь бог удовлет137
воренно кивнул.— Играет, правда, нестабильно. Мно
го доставляет нам, болельщикам, и радостей, и, увы,
огорчений.
— Господи, господи! Но вы-то как... это... ну... как
вы-то болельщиком стали?
Господь бог поправил нимб над головой, почесал
затылок, ответил неохотно :
— Во-первых, пути господни неисповедимы. Вовторых, по-моему, все это сатана подстроил. До сих пор
никто не знает, как у нас в царстве небесном оказался
цветной телевизор. И кто его включил в то самое вре
мя, когда транслировался футбольный матч.
— А куда вы его, телевизор-то, включаете?
Господь бог обиженно поджал губы и скромно ото
звался :
— Ну, это я как-нибудь умею... Но, сын мой, к де
лу. Тебя я вызвал вот для чего. Кой-какие навыки тре
нерской работы у меня есть. Литературу специальную,
журналы, газеты читаю довольно регулярно... И вот
что ты должен, так сказать, бывший сын мой, уразу
меть. Я не стал карать тебя за то, что отрекся от меня...
— Прости, господи!
Отмахнувшись, господь бог продолжал:
— Ты решил стать футболистом. Я лично буду сле
дить за каждым твоим шагом, и, как говорится, не дай
бог тебе разгневать меня равнодушным отношением к
игре. Или ленью на тренировках. Футбол требует от
спортсмена полной отдачи сил,— назидательно говорил
господь бог.— Ты всегда обязан быть в отличной спор
тивной форме. Я имею в виду, конечно, не трусы и май
ку, а состояние твоих моральных и физических ка
честв.
— Клянусь, господи, всегда быть в отличной спор
тивной форме!
— Далее. При твоем росте и весе, как говорится,
дай бог каждому, у тебя почти совершенно нет прыгу
чести.
— Правильно, господи! Будет у меня прыгучесть!
— Развивай цепкость пальцев,— наставлял гос
подь бог.— Чтобы мяч был в них как приклеенный. Не
дай бог, как говорится, выпускать мяч из рук.
— Повинуюсь, господи! Не случится такого!
— Осторожнее и разумнее действуй на выходах.
Но и не бойся покидать ворота, если это необходимо.
138
Внимательно изучи книгу Льва Ивановича Яшина
«Записки вратаря». Учись у него не только технике и
тактике, но и честному, бескорыстному, беззаветному
служению отечественному футболу.
— Твоя воля, господи!
— И еще! — сурово продолжал господь бог.— Спе
циально работай над взятием одиннадцатиметровых
ударов. Чтобы они стали для тебя обычным делом.
— Так и будет, господи!
— И последнее. На производстве или вообще куда
поступишь работать будь примером для других. Это
тоже закон спортивной жизни. Тебе, безбожнику, мно
гому придется учиться заново. Можешь не верить в
меня,— господь бог уныло махнул рукой,— но не за
бывай моих советов. Они скорее просто спортивные,
чем божеские.
— Я твоих советов вовек не забуду,— с благодар
ностью в голосе сказал дядя Коля.
— Дай-то бог, как говорится,— грустно ответил гос
подь бог.— А сейчас пойдем немного разомнемся...—
Он встал, прислушался, вытянув шею.— Вот и «Торпе
до» отквитало один гол!.. Играть мне с моими ангелятами неудобно, но, когда их нет, мы с одним апосто
лом отрабатываем одиннадцатиметровые. Он — в воро
тах, я — бью.
Лоб дяди Коли мгновенно покрылся очень холод
ным потом. Только представьте себе, уважаемые чита
тели, сейчас ему, хоть и бывшему, но попу, слуге гос
подню бывшему, будет бить по воротам сам господь
бог.
В совершенно страшном смятении дядя Коля и не
заметил, как оказался между стойками, а в одиннадца
ти метрах от него перед мячом, в торпедовской форме,
правда, с нимбом над головой, предстал господь бог.
— Готов, сын мой? — спросил он.
В горле у дяди Коли до того пересохло, что он даже
и не попытался ответить, лишь судорожно кивнул не
сколько раз.
Господь бог отошел далеко от мяча, поправил нимб
над головой, решительно двинулся вперед, занес для
удара ногу и...
...и...
...и дядя Коля проснулся!
Проснулся он весь в очень холодном поту, долго не
139
понимал, где он, что с ним, и даже некоторое время не
мог никак сообразить, кто он.
Сначала дядя Коля вспомнил, кто он такой, затем
догадался, где он находится, и только после этого
осознал, что спал и видел поразительный сон. Сам
господь бог собирался бить ему по воротам! По воро
там ему бить собирался сам господь бог!
А вот что интересно... Интересно вот что...
Дядя Коля вскочил на ноги.
Интересно: пропустил бы он гол или нет?
В великом смятении дядя Коля взглянул на небо и
еле слышно, но в высшей степени страстно прошептал:
— Господи, был бы гол или нет?
Конечно, с неба ни ответа ни привета. А дядя Ко
ля не мог успокоиться.
Эх, как жалко, что он не вовремя проснулся!
А что, если снова заснуть?
Сказано — сделано. Дядя Коля рухнул на траву
во весь свой богатырский рост, крепко-накрепко закрыл
глаза и даже попытался захрапеть. Но чем крепче он
жмурил глаза, чем громче старался храпеть, тем яснее
становилось, что ему сейчас ни за что не заснуть и
уже никогда не узнать, взял бы он или не взял пеналь
ти от самого господа бога!
Грустно стало дяде Коле, а потом даже и тяжко.
Но пора было идти к Шурику Мышкину, хорошему че
ловеку, обязательно рассказать ему о поразительном
сне и задать невероятно важный для дальнейшей судь
бы дяди Коли вопрос :
— А забил бы или нет мне одиннадцатиметровый
сам господь бог?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Самый ужасный конфуз,
обнаруженный бабушкой
Анфисой Поликарповной.
Появление футбольного тренера Жоржа Свинкина,
личности предельно подозрительной
и на редкость хитрой
И мы, уважаемые читатели, вместе с дядей Колей
спустимся, как говорится, с небес на грешную землю.
— Никаких попов, даже бывших! — весьма возму
щенно сказала бабушка Анфиса Поликарповна.
140
— Он уже давно не поп, а будущий вратарь,—
1 упавшим голосом возразил Шурик.— Он станет заме
чательным футболистом.
— И футболистов никаких! — еще более возму
щенно заявила бабушка Анфиса Поликарповна.—
Пустить в квартиру на ночь попа, вратаря и футболис
та! Ужас!
— Ужаса никакого,— еще более упавшим голосом
возразил Шурик.— Бывший поп, вратарь и футбо
лист — это один дядя Коля. У него самоварчик есть,
соленые огурцы, луковицы во-о-о какие, сало...
— Сало я в пищу не употребляю! — презрительно
оборвала его бабушка Анфиса Поликарповна.— Ты
лучше подумай, дорогой внучек, чем мы с тобой будем
полдничать и ужинать? Неужели скудными остатками
обеда? А что у нас завтра на завтрак?
— Тогда я уйду с ним,— нерешительно проговорил
Шурик.— Я не могу бросить его одного. Ему негде но
чевать. Я пригласил его — и вдруг... Нет, нет, он бу
дет ночевать здесь! Я обещал!
— А я тогда вызову милицию, и заберут твоего
поповского вратаря куда следует. И уж точно выяснят,
поп он, вратарь или обыкновенный жулик.
— Вы не имеете права так говорить! — Шурик
вскочил и даже очень крепко сжал кулаки.— Вы его
в глаза не видели! А он, дядя Коля, замечательный че
ловек!
— О, у тебя, дорогой внучек, оказывается, есть ха
рактер! — с большим уважением заметила бабушка
Анфиса Поликарповна.— Это замечательно. А то, что
дядя Коля, твой бывший поп, замечательный человек,
меня не касается. Что будет, если все замечательные
люди станут приходить к нам ночевать?
— Я уйду с дядей Колей искать ему ночлег,— сов
сем тихо и не совсем твердо произнес Шурик.
— Пожалуйста, пожалуйста, уходи, уходи.— Ба
бушка Анфиса Поликарповна явно обиделась.— Уходи,
пожалуйста, уходи,— насмешливо продолжала она,—
а я посмотрю. Я люблю, я обожаю смотреть, как лю
ди делают глупости... Интересно, а чем я буду питать
ся, когда ты уйдешь? Ты об этом подумал?
— Чем вы будете питаться? Питаются пищей.
— А я и не знала! — Бабушка Анфиса Поликар
повна гордо и оскорбленно поднялась.— Где тут нам с
141
тобой оставленные деньги? Мы их с тобой разделим,
дорогой внук, на две равные части. И будем отдельно
друг от друга питаться пищей. Итак, где оставленные
нам с тобой деньги?
— Понятия не имею.— Шурик пожал плечами.—
А у вас разве нет денег?
— Немножко есть. Но слишком мало. Неужели
они, твои родители, ничего не говорили тебе о том, на
какие деньги мы будем с тобой питаться пищей?
Шурик отрицательно помотал взъерошенной голо
вой.
— Какой конфуз! — жалобно и возмущенно воск
ликнула бабушка Анфиса Поликарповна.— О! — Она
в бессилии опустилась на стул.— Это что же такое по
лучается?! Смерть от голода... Шурик, что ты как воды
в рот набрал? Я чуть не упала от ужаса, а ты даже не
пошевелился!
— Я не знал, что вы собираетесь падать,— уныло
ответил внук.— Скоро придет дядя Коля, и мы с ним
пойдем куда-нибудь искать ему угол.
— Нет, нет, дорогой внук, никуда ты не пойдешь,
пока мы с тобой не найдем выхода из создавшегося
положения... Ну, почему ты молчишь?
— А что мне говорить?
— Скажи, например: бабушка, успокойся.
— Бабушка, успокойся, пожалуйста.
— Вот, мне сразу стало легче. А я и не беспо
коюсь, внучек. Я просто злюсь. Вместо отдыха — са
мый ужасный конфуз! Но будем действовать. Обыщем
в квартире каждый уголочек. Постараемся обнару
жить деньги. Предположим наиболее страшное: денег
мы не найдем. Тогда будем ждать письма от твоих
преступно-забывчивых родителей... Но ведь за это вре
мя мы можем погибнуть с голоду...— Бабушка Анфиса
Поликарповна очень тяжко передохнула.— Остается
еще одно: ждать твоего поповского вратаря. Если он
не вызовет у меня особых подозрений, пусть ночует.
А я впервые в жизни поем сала.
Шурик от радости пискнул и запрыгал по комнате,
но бабушка Анфиса Поликарповна остановила его
грозным голосом :
— Прекрати радоваться раньше времени! Дня дватри-четыре мы продержимся. Дальше — мрак, неиз
вестность, голод. Ты не знаешь, сколько времени че
142
ловек может прожить без пищи? Не знаешь. А я забы
ла. Нам придется лежать и не двигаться, чтобы эконо
мить силы... Сначала я иду на проверку запасов про
довольствия, затем будем разыскивать деньги.
Она стремительно ушла на кухню, а Шурик запры
гал по комнате: ведь скоро придет дядя Коля, кото
рый считает его, Шурика Мышкина, хорошим чело
веком!
Из кухни раздался голос бабушки Анфисы Поликарповны :
— Конфуз, честное слово, конфуз! Самый ужас
ный конфуз! От обеда, оказывается, ничегошеньки не
осталось! Только вот компот остался, но я его уже до
пила! Посуду не вымыли! Рассчитывали, что это сде
лаю я! А я уже семнадцать с половиной лет не мыла
посуду! Кошмар! Я безумно хочу есть! Я скоро упаду
в обморок — и очень глубокий обморок — от голода! —
Она вошла в комнату, остановилась, покачнулась.—
Ты умеешь ходить в магазин?
— Конечно,— подумав, ответил Шурик.— С ма
мой. Или с папой. Или с дедушкой.
— Кошма-а-а-ар...— Бабушка Анфиса Поликар
повна дошла медленно-медленно до дивана, легла, за
шептала : — Сначала я росла избалованной дочерью,
затем — избалованной женой, а семнадцать с полови
ной лет — избалованной бабушкой. Я умею только
руководить. Но для этого мне нужны умные, опытные,
знающие подчиненные. А как же руководить тобой,
если ты, как я, ничего не умеешь делать?.. Скорее бы
пришел твой вратарский поп или поповский вратарь!
Ведь он-то уж наверняка может сходить в магазин!
Учти, что если я минут через двадцать девять не при
му пищу, то упаду в очень глубокий обморок!
— Придумал! — радостно крикнул Шурик.— При
думал! А... а... а холодильник?
— Ты гений, внучек! — еще радостнее крикнула
бабушка Анфиса Поликарповна.— Я обшарила всю
кухню, а на холодильник не обратила внимания. Впе
ред, к еде!.. Шурик! Шурик! — позвала она уже из
кухни и, когда внук пришел за ней следом, растерян
но спросила : — Ты не знаешь, каким образом делают
яичницу с колбасой? А?
— Мама говорит, что нет ничего проще.
— Это я тоже знаю. Вообще-то можно поесть кол
143
басу и так. Но, жаренная с яичницей, она полезнее и
вкуснее!.. Вот что, дорогой внук.— Бабушка Анфиса
Поликарповна ненадолго, но довольно глубоко приза
думалась.— Быстренько иди к соседям и разузнай,
как именно готовят яичницу с колбасой. Только ниче
го не перепутай. Учти, что моя жизнь в твоих руках.
Через двадцать семь с половиной минут я, по всей ве
роятности, упаду в невероятно глубокий обморок от
недоедания.
Вышел Шурик на лестничную площадку и остано
вился в нерешительности: к кому же из соседей идти?
Поразмыслив, он отправился в соседний подъезд к
тете Варваре — мама всегда обращалась к ней за со
ветами по разным кухонным делам.
Тетя Варвара, очень высокая, худощавая старуш
ка, которая ни секунды не сидела без дела, непрестан
но суетилась, выслушала Шурика и поразилась:
— Тебя одного, что ли, оставили?!
— Нет, с бабушкой. Она сегодня приехала. Она
страшно хочет есть, но, как я, ничего не умеет гото
вить. Она, как я, помнит только, как надо есть. И при
мерно минут через двадцать пять от недоедания упа
дет в невероятно глубокий обморок.
Когда тетя Варвара сердилась, она говорила басом.
Вот и сейчас она пробасила :
— Это еще что за чудо-юдо морское к тебе вместо
бабушки приехало?! Которое яичницу с колбасой сго
товить не способно?! Да ведь такую тунеядницу по те;
левизору показывать надо! Детей бедных там все вре
мя критикуют! А тут бабушка — тунеядка ленивая!
А в остальном она нормальная?
— Она интересная,— ответил Шурик.
— Чем же это она интересная? — возмущенно
пробасила тетя Варвара.— Тем, что может тебя с го
лоду уморить? Подумать ведь страшно: родная бабуш
ка и... ту-не-яд-ни-ца! Чудо-юдо морское! Может, она
чем-то болеет?
— Нет, нет, она очень здоровая, но без пищи дол
го жить не может.
Минут девять таким образом возмущалась, удив
лялась, поражалась, сердилась, негодовала и металась
по кухне тетя Варвара, а Шурик, склонив набок взъе
рошенную голову, уныло думал о том, что время идет,
минуты мелькают и бабушка Анфиса Поликарповна
144
вот-вот упадет в невероятно глубокий обморок от не
доедания. Но остановить тетю Варвару, метавшуюся
по кухне, он не мог, сколько ни пытался.
Только раскроет он рот, чтобы напомнить о своей
голодной бабушке Анфисе Поликарповне, как тетя
Варвара грозно пробасит :
— По-мол-чи! — И продолжает возмущаться, удив
ляться, поражаться, сердиться, негодовать и метаться
по кухне.
И, набравшись смелости, Шурик громко перебил:
— Она уже! Она уже в невероятно глубоком обмо
роке от недоедания! Двадцать семь с половиной минут
прошло! Спасайте!
— И не подумаю! — Бас тети Варвары стал угро
жающим.— Я всю жизнь с детским тунеядничеством
боролась. Теперь буду бороться с бабушкиным тунеяд
ничеством. Может, еще удастся ее перевоспитать!
Пусть твое чудо-юдо морское,— бас тети Варвары стал
еще более угрожающим,— само сюда придет! Я ему
покажу, как яичницу с колбасой жарить! Я ему пока
жу, чуду-юду этакому!
— Тетя Варвара! — взмолился Шурик.— Ее не пе
ревоспитывать, а кормить надо! Вы, пожалуйста, бори
тесь с любым тунеядничеством сколько вам угодно, но
ведь моя-то бабушка лежит в невероятно глубоком об
мороке от недоедания! Мне ее накормить надо немед
ленно!
— Ничего, ничего, ничего с твоей родной лентяй
кой не сделается. Лентяи долго живут. Пусть сама ко
мне приходит. Я ее отучу при родном внуке в обморок
от недоедания падать. Посылай ко мне свою тунеяд
ку.
Домой Шурик возвращался как можно медленнее,
напряженно соображая, как передать решение тети
Варвары. И ничего, конечно, придумать не мог.
Подойдя к дверям своей квартиры, Шурик уловил
за ними густой запах съестного.
Открыв двери, бабушка Анфиса Поликарповна не
имоверно радостно сообщила :
— Твой вратарь — великолепный кулинар! Мы
съели уже одну сковородку! Вкуснота необыкновенная!
— Дядя Коля пришел? — чуть ли не закричал
Шурик.
— Пришел, конечно, пришел! Куда он денется?
145
Только он, оказывается, не Коля, а Морж! И не вра
тарь, а...
— Какой Морж?!
— Клетчатый и... полосатый.
И тут раздался довольно-таки противный, хриплый,
чуть-чуть скрипучий голос :
— С вашего позволения, не Морж, а Жорж. Поз
вольте представиться, Шурик: тренер футбольной
команды « Питатель» Жорж Робертович Свинкин соб
ственной персоной.
Нет, нет, уважаемые читатели, я не имею права
спешить, я обязан подробно описать вам внешне умо
рительного субъекта, а на самом деле предельно по
дозрительную и на редкость хитрую личность, которую
Шурик увидел на кухне.
Одет этот уморительный субъект был в клетчатый
пиджак и полосатые брюки. Вместо галстука у него
красовалась огромная, похожая на пропеллер, «бабоч
ка». Его красные ботинки на небывало толстой по
дошве, если можно так выразиться, поражали вообра
жение, и сам он был достаточно толст.
Маленькие выпуклые глазки находились почти
вплотную у плоского, широкого — утиного — носа, под
которым рыжела щеточка усов.
Был он совершенно лыс, только над узеньким лбом
сохранилась тщательно расчесанная челочка из двад
цати шести волосков.
Когда этот субъект, уморительный с виду, а на са
мом деле предельно подозрительная и на редкость хит
рая личность, улыбался толстогубым, широким — от
уха до уха — ртом, обнаруживалось, что половина зу
бов там стальная, а половина — золотая.
От изумления Шурик слова вымолвить не мог, и
уморительный субъект хрипло проскрипел :
— Да, да, футбольный тренер Жорж Свинкин соб
ственной персоной к вашим услугам! Надеюсь, мы ста
нем друзьями, Шурик. С твоей очаровательнейшей ба
бусей я быстро нашел общий язык.
— Это не он... Не он это...— испуганно пролепетал
Шурик.— Я его не знаю. И... и... и знать не желаю...
— Морж великолепно готовит!
— Жорж, с вашего позволения.
— Какая разница! — отмахнулась бабушка Ан
фиса Поликарповна.— Главное, вкусно! Садись, садись,
146
внучек, он тебя покормит! А какой прелестный он за
варил чаи!
— Я есть не буду,— отказался Шурик сердито.—
Что вам здесь надо? Откуда вы?
— Я уже имел честь сообщить вам, что я фут
больный тренер Жорж Робертович Свинкин. Тренирую
команду «Питатель»,— скрипучей скороговоркой рас
сказывал незваный гость.— До меня она называлась
«Пищевик». Какое неблагозвучие! Поэтому она и раз
валилась, все игроки разленились и разбежались. Сна
чала я назвал мою команду «Васпитатель», то есть мы,
работники питания, вас питаем. Но оказалось, что уже
есть слово «воспитатель». Короче, моя команда «Пита
тель» зреет, набирает сил, ума и опыта. Мы готовы со
перничать с командами самого высокого класса,
но...— Он выпучил и без того выпуклые глазки и со
скрипом прохрипел: —Но у нас нет приличного, дос
тойного такой команды вратаря! Я объездил десятки
городов, просмотрел около сотни вратарей — безрезуль
татно! Ведь мне нужен вратарь — супер! Вратарь, так
сказать, люкс! И вдруг — подарок судьбы! Награда за
все мои мытарства! Я уже вижу в воротах моей коман
ды «Питатель» необыкновенного голкипера, который
берет все мячи!
— Это вы про дядю Колю? — сразу обрадовался
Шурик.
— Да, да! Попов Николай — это и есть супер! По
пов Николай — это и есть, так сказать, люкс! — скрипло прохрипел Жорж Свинкин, подняв вверх большой,
похожий на полсардельки палец.— Я ведь сам бывший
вратарь, знаю толк в нашем голкиперском деле. Попов
Николай украсит мою команду.
— Дядя Коля может украсить весь большой фут
бол,— уточнил Шурик.
— Вполне возможно, но это вопрос будущего.
А сейчас ему надо тренироваться, тренироваться и тре
нироваться под руководством такого опытного, автори
тетного тренера, как я. Я разовью его природные спо
собности, передам ему свой немалый опыт и большие
знания, и в кратчайший срок Попов Николай станет
знаменитостью... Прошу вас! — Жорж Свинкин поста
вил на стол сковороду.— Питайтесь, наслаждайтесь! —
Он положил на тарелку бабушке Анфисе Поликарповне ровно половину яичницы с колбасой, другую поло
147
вину — себе, и они с очень большим аппетитом нача
ли есть.
— А как вы узнали про дядю Колю? — насторо
женно спросил Шурик.
— А это для чего? — и Жорж Свинкин показал
вилкой на свое левое ухо, потом на правое.— Челове
ческий шепот я слышу на расстоянии двенадцати с по
ловиной метров. Я слышал ваш разговор с Поповым
Николаем в садике перед поселковым клубом. Затем
посмотрел вашу тренировку. Впечатление грандиоз
нейшее!
— Морж, а вы не сварите мне на завтра суп из
чего-нибудь? — перебила бабушка Анфиса Поликар
повна.— Принцип изготовления яичницы с колбасой я
в общих чертах усвоила. Но колбаса и яйца кончились.
И какой же обед без супа, уважаемый Морж?
— Я Жорж, а не Морж! — обиделся тренер коман
ды «Питатель».— Морж — это какая-то морская, из
вините, корова! А суп я из чего угодно могу сварить.
Хоть из старых тапочек! И все равно пальчики обли
жете!
— Из тапочек — это, конечно, смешно,— не уни
малась бабушка Анфиса Поликарповна,— а я спра
шиваю серьезно. В морозильнике что-то есть.
— Да сделаю, сделаю! — отмахнулся Жорж Свин
кин.— Я решил помочь Попову Николаю, и он с боль
шой благодарностью согласился.
— Понимаете, Жорж Робертович...— Шурик очень
нервничал из-за того, что все еще не мог понять, поче
му этот уморительный с виду субъект вызывает огром
ное недоверие. Грубо говоря, он все-таки больше по
ходил на жулика, чем на футбольного тренера.— По
нимаете, Жорж Робертович...— растерянно бормотал
Шурик и вдруг резко спросил : — А зачем вы сюда
пришли и где сейчас дядя Коля?
— Как зачем??! — искренне возмутилась бабушка
Анфиса Поликарповна.— А что бы я делала, если бы
не его изумительные кулинарные способности?
Жорж Свинкин неторопливо, даже торжественно
разлил чай по чашкам, ответил Шурику :
— Я пришел сообщить тебе, что ночевать сюда По
пов Николай не придет. В настоящее время он уезжает
туда, где его встретят представители моей команды, и
завтра же приступит к регулярным тренировкам. Сей
148
час же позвольте пожелать вам всего самого наилуч
шего. Попов Николай будет извещать вас о своих ус
пехах.
— Нет, нет, я иду с вами! — испуганно крикнул
Шурик.— Я должен сам поговорить с дядей Колей!
— Но, дорогой Морж! — взмолилась бабушка Ан
фиса Поликарповна.— А суп на завтра? Вы же обе
щали! Это непорядочно: дать слово и не сдержать
его!
— Я иду с вами,— решительно повторил Шурик.—
Я сам должен поговорить ç дядей Колей. А вам я не
доверяю.
— Будет вам суп,— взглянув на часы, скрипло
прохрипел Жорж Свинкин.— Пальчики оближете. Ты
мне можешь не доверять, мальчик. Мне достаточно
безграничного доверия ко мне Попова Николая.
Он быстренько достал из морозильника мясо, опус
тил его в кастрюлю с водой, поставил на газ, начал чис
тить овощи и вдруг озабоченно и хрипло проскрипел:
— Ого-го! Го-ого! Какой же борщ без свеклы?
— Шурик, немедленно организуй свеклу! — взвол
нованно приказала бабушка Анфиса Поликарповна.—
Умоляю! Борщ без свеклы — это действительно недо
разумение! Миленький, бегом!
Потом Шурик так и не мог понять, почему это он
согласился идти за какой-то разнесчастной свеклой и...
Он вообще плохо тогда соображал, в его взъерошенной
голове все перепуталось. Шурик помнил только одно:
дядя Коля обещал прийти к нему ночевать. И никакие
жоржи свинкины не должны были помешать этому!
Тетя Варвара страшно долго искала свеклу, так и
не нашла и отправилась к соседке. И — как в воду
канула. У Шурика от недоброго предчувствия заколо
ло в сердце. Он сразу, вдруг, в один миг понял, что
Жорж Свинкин все-таки обыкновенный жулик и заду
мал по отношению к дяде Коле что-то очень нехо
рошее.
Оказалось, что добрая тетя Варвара не поленилась
сходить за свеклой в магазин, так как ни у кого из
соседей этого в данном случае злополучного корнепло
да не было.
Примчавшись домой, Шурик узнал, что теперь
уже не просто уморительный с виду субъект Жорж
Свинкин, а предельно подозрительная и на редкость
149
хитрая личность — исчез, как говорится, в неизвест
ном направлении.
Ошеломленный Шурик, борясь с острым желанием
разреветься, стоял посередине кухни.
А бабушка Анфиса Поликарповна удовлетворенно
говорила, радостно нюхая воздух :
— Очень прелестный аромат! А Морж очень веж
лив и воспитан. Прощаясь, он поцеловал мне руку, а
тебе просил кланяться. Попробуй, внучек, разрезать
эту свеклу на несколько частей. Только будь осторо
жен. Режь именно свеклу, а не пальцы.
— Да ведь он жулье обыкновенное! — в отчаянии
крикнул Шурик.— Он же специально отправил меня
за этой несчастной свеклой! И дядю Колю он обманы
вает! — Шурик неожиданно всхлипнул и долго мол
чал, чтобы не расплакаться.— Ведь дядя Коля назвал
меня хорошим человеком. Не мог он не прийти, не мог
он меня бросить, если бы не этот клетчато-полосатый.
— Конечно, этот Морж-Жорж несколько подозри
телен,— задумчиво проговорила бабушка Анфиса По
ликарповна,— но что заставило его помогать нам?
— Откуда я знаю? Я знаю только одно: в дом при
шел неизвестный субъект, а мы и уши развесили. Что
вот мне сейчас делать?
— Доваривать борщ. И ждать.
— Чего ждать?
— Событий.
— Нет, я должен идти искать дядю Колю.
— Никуда никого искать ты не пойдешь! — резко
возразила бабушка Анфиса Поликарповна.— Твои ро
дители поручили тебе ухаживать за мной, а не за ка
ким-то там дядей Колей — поповским вратарем!
— Он очень хороший человек,— пытался убедить
ее Шурик.— Никто в жизни не относился ко мне так
замечательно, как он. Мы подружились с ним. И вдруг
какой-то Морж...
— Жорж! — очень возмущенно поправила бабуш
ка Анфиса Поликарповна.— Он спас , нас от голодной
смерти. Почти научил варить борщ. Никуда ты не
пойдешь. Точка.
Шурик был в полной растерянности. Он и бабушку
оставить не мог, по крайней мере, до тех пор, пока не
сварится борщ, и должен был бежать, чтобы успеть до
отхода поезда увидеть дядю Колю и узнать, что заду
150
мал сделать с ним клетчато-полосатый подозрительный
субъект. Ведь дядя Коля по доброте своей и не дога
дается, что имеет дело с жуликом.
— Он обещал прийти! — в большом отчаянии
воскликнул Шурик.— Он не мог не прийти! А вдруг
он попал в беду? Вдруг этот Морж...
— Жо-о-о-орж! — с уважением поправила бабушка
Анфиса Поликарповна.— Ничего плохого он нам не
сделал.
Шурик вымыл свеклу, очистил, разрезал и положил
в кастрюлю.
Вдохнув густой запах, бабушка Анфиса Поликар
повна сказала:
— Ты какой-то нервный. Если твой поп хочет быть
вратарем, а Жорж — тренер, так тебе надо радоваться
их встрече.
В коридоре, можно сказать, истошно задребезжал
дверной звонок, занадрывался, можно сказать л.
Испуганный Шурик открыл дверь и в страхе отпря
нул, увидев перед собой...
Как бы мне описать вам, уважаемые читатели, то,
что увидел перед собой Шурик?
Ж
Условно можно было предположить, что перед ним
стоял человек, так как он стоял и состоял из*голоб&1;
туловища, рук и ног. Но все это было изранено, испач
кано, ушиблено, деформировано. СамоеIfce страш
ное заключалось в том, что лица у этого существа
вроде бы и не было. Целыми остались только глазки, и
они сверкали злобой. Вместо носа — что-то невообрази
мо вспухшее, величиной с крупную картофелину и цве
та свеклы. А на месте щек, подбородка и лба — сплош
ные ссадины, царапины, ранки всяких размеров. На
безволосой голове красовались три одинаковые по раз
мерам огромные шишки разных цветов — красная, си
няя и черная.
Так что можно было с полным основанием считать,
что перед Шуриком стояло некое человекообразное с ущество в изорванном и запачканном клетчатом пид
жаке, рваных и грязных полосатых брюках, в красном
полуботинке на одной — левой — ноге. В правой руке
существо держало пустой чемодан без крышки.
Оно, это существо, выговорило, с трудом шевеля
разбитыми губами :
— Предштавьте шебе — Жорж Швинкин шобшт151
венной першоной. Где прештупник? Где мой футболишт Попов Николай?
И Жорж Свинкин, ибо это был он, мимо совершен
но испуганного, пораженного, прямо говоря, ошара
шенного Шурика шагнул через порог и прошел в
кухню.
Бабушка Анфиса Поликарповна, увидев неожидан
ного гостя, очень громко охнула.
— Не бойтешь, ушпокойтешь,—сказал Жорж
Свинкин.— Прошто я неудашно шошкошил на ходу ш
поежда. Выбил шебе нешколько жубов. В ошновном
жолотых. Где этот шумашедший прештупник? Я буду
ишкать его ш милишией! Шпряталша где?
Шурик понял, что ничего страшного не произошло:
дядя Коля никуда не уехал, и то, что хотел сделать с
ним Жорж Свинкин, не получилось, не удалось, не вы
шло!
— Штаканщик воды,— скрйпло прохрипел Жорж
Свинкин.
— Как вы страшно ужасны,— прошептала бабушка
Анфиса Поликарповна.— Можно подумать, что вас из
бивали человек четырнадцать!
— Я шам! Я шам ражбилша! По шобштвенной вол& Hà полном ходу ш поежда! Жа этим прештупником!— Конечно, я вынужден очень извиниться. Виноват
473
ведь я перед вами. По моей вине ведь болеет Толик Пру
тиков.
— Как?! Каким образом?!
— Помните, шпионы-то приходили? А я и не знал,
что они шпионы. А внучка-то мне шоколадку сунула,
чтобы я ее больному передал. Я и передал. А потом за
памятовал. А сегодня с большим стыдом вспомнил.
— Это — важнейшее
сообщение! — обрадовался
Моисей Григорьевич.—А то мы тут поломали голову.
Скоро мальчик выздоровеет.
— Мне нужен лейтенант,— сказал полковник Его
ров.— Ему поручено привести в человеческий вид гос
пожу Стрекозу.
Старший санитар Тимофей Игнатьевич заметил оза
боченно, но осторожно :
— Мало мы все-таки методов физического воздей
ствия на организм применяем. Раньше, бывало, мой,
ныне покойный, папаша как возьмет в свои отцовские
руки ремешок, так из моего детского организма не
только лень, но и всякая болезнь улетучивалась.
— А ведь мысль...— неуверенно произнес Моисей
Григорьевич.— Мысль — не в смысле ремешка, а в
смысле физического воздействия на организм. Если
лень вызывает желание не двигаться или нежелание
двигаться, то мы должны заставить организм совершать
движения. Логично? Очень, очень, очень логично! Се
годня же разрабатываем научный комплекс принуди
тельных движений.
— Желаю успехов! — сказал полковник Егоров и
поехал в управление.
Не успел он войти в кабинет, как ему принесли со
общение от Бокса-Мокса. Полковник Егоров не поверил
своим глазам: Фонди-Монди-Дунди-Пэк уже выполнил
половину задания — добыл офицера Лахита. Но — как?
Каким чудом он вытащил помощника генерала ШитоКрыто? Вытащил из самого центра «Гроба и молнии»?
Однако радовался полковник Егоров преждевремен
но, потому что сразу с аэродрома офицера Лахита при
шлось везти к психоневропатологу Моисею Григорьеви
чу Азбарагузу.
— Еще один,— сказал полковник Егоров.— Тоже
угостился балдином. Это важная птица. Придется оста
вить здесь охрану. Вот его надо вылечить как можно
скорее.
474
— Мне бы его доверили! — с большой завистью вос
кликнул старший санитар Тимофей Игнатьевич.— Я бы
его без всяких научных методов вылечил. Раньше науки
куда меньше было, а ничего, тоже людьми выросли.
Я вот до старшего санитара дорос.
Никто не обратил на его слова внимания, и он оби
делся самым серьезным образом.
Офицеру Лахиту сделали переливание крови.
— Будь моя воля,— сказал полковник Егоров,— я
бы этому типу всю свою кровь отдал, только бы его ско
рее вылечить!
— Я все прекрасно сознаю,— ответил Моисей Гри
горьевич,— но не имею права рисковать. Для вас это
важная птица, а для меня пациент.
Вернувшись в управление, полковник Егоров полу
чил второе сообщение от Бокса-Мокса: задание выпол
нено. Значит, в руках у него балдин! Вот это работа!
Но в душе полковника Егорова возникло недоброе
предчувствие. В подобных случаях говорят: на душе
словно кошки скребут.
«Интересно все-таки устроена жизнь,— думал он,
шагая по кабинету,— работал, работал, дело свое знал,
а тут вдруг... дети, лень, балдин... крупнейший шпион
сдается третьекласснику... Одна из самых коварных раз
ведок мира задумывает совершенно чудовищную опера
цию, подобной которой не было в истории человечест
ва... И как бы я ни старался, каждый шаг связан с ог
ромным риском...»
Полковник Егоров подошел к столу, еще раз пере
читал сообщение Бокса-Мокса и понял, откуда в душе
возникло недоброе предчувствие: Фонди-Монди-ДундиПэк желал счастливых рыбалок... Видимо, мало у него
надежд выбраться обратно.
И чем бы сейчас ни занимался полковник Егоров —
а дел у него хватало,— из головы не выходила мысль,
что бывший ЫХ-000 попал в очень большую беду.
Было, правда, маленькое утешение: по неизвестным
причинам офицер Лахит выздоравливал с поразитель
ной быстротой, чего не мог объяснить даже Моисей
Григорьевич.
475
ГЛАВА № 48
Генерал Шито-Крыто
не по своей воле принимает балдин
Бросив трубку на рычаг, генерал Шито-Крыто за*
скрипел зубами и приказал нечеловеческим голосом I!
— Немедленно ко мне офицера Лахита! Немедлен
но! Ко мне! Душа из него вон!
Но в это время душа могла выйти вон из самого
начальника «Гроба и молнии».
— Мракобесие! — вопил он.— Скотинство!.. Опять
предательство!.. Опять заминка!.. У-у-у-у-У-У-УбьюууууУУУУУУУУ!!!!
— Шеф, господина офицера Лахита нигде не обна
ружено. Мы обыскали все, что можно было обыскать.
Двадцать семь с половиной минут назад он вернулся в
«Гроб и молнию» на своей машине, но сейчас его нигде
НвТ— Ы-ы-ы-О-О-О-О-О-у-у-у-у-у-У-У-У-У-У!!!1! — взревел
генерал Шито-Крыто.— Предатель! Обормот! Надуватель! — Он бросился к стене, постучал о нее своей ог
ромной, без единого волоска головой и закричал в мик
рофон: — Если не найдете Лахита, всех расстреляю из
пушки, всех! Всех зарежу! Задушу! Зажарю! За левую
ногу к потолку присобачу! Гав-гав-гав!
И от невероятнейшего приступа невероятнейшей
злобы генерал Шито-Крыто грохнулся в обморок.
В кабинет вошел Бокс-Мокс и в изумлении остано
вился. Странно было Боксу-Моксу, а тем более ЫХ-000
и Фойди-Монди-Дунди-Пэку, видеть такого типа, как
генерал Шито-Крыто, в бездействии. Сколько помнил
его агент, генерал даже тогда, когда был всего-навсего
сержантом, всегда отличался неимоверной работоспо
собностью. Редко встречался человек, которому удава
лось застать Шито-Крыто отдыхающим или спящим.
А тут генерал свесил свою огромную, без единого
волоска голову набок, похрапывал, посапывал, посви
стывал — ну совсем как обыкновенный человек!
Но вот генерал Шито-Крыто дернулся один раз, дер
нулся второй раз, издал звук, похожий на кряканьехрюканье, положил руки на стол и зашевелил бровями,
пытаясь открыть глаза.
Когда он открыл глаза, Бокс-Мокс протягивал ему
стакан воды и приговаривал :
476
— Выпейте, пройдет. Выпейте, поймают. Выпейте,
пройдет. Выпейте, поймают.
Генерал Шито-Крыто, опираясь на Бокса-Мокса, о
трудом поднялся, выпил воду и заговорил усталым го
лосом :
— Я всегда подозревал, что этот проныра предаст
меня. Он всегда врал, что не умеет водить машину.
Предатель... обормот... надуватель... Куда он мог деть
ся? Куда? — Он то багровел, то зеленел, два раза под
ряд посинел. Зевок перекосил его рот.— Что это?..
Срочно... телефо-о-о-он...— Он опять зевнул шире преж
него.— Балдин... сто тринадцатый отдел... кого-нибудь...
как-нибудь... это же лень... все пред... все да... все те...
все ли... у-у-у... — Генерал Шито-Крыто попытался при
подняться, но, сморенный ленью, захрапел.
477
Бокс-Мокс передохнул облегченно, снял телефонную
трубку, вызвал сто тринадцатый отдел, сказал:
— Срочно к шефу все запасы балдина и все ин
струкции по изготовлению. Срочно.
Чтобы проверить степень воздействия балдина на
организм начальника «Гроба и молнии», Бокс-Мокс
подразнил его :
— Дурак ты, дурачок, Шито-Крыто. Бездарная ты
личность, Шито-Крыто. Болван ты неотесанный, госпо
дин генерал.
В ответ раздался мощный, похожий на рев сирены,
храп.
ГЛАВА № 49
Старший санитар Тимофей Игнатьевич
применяет метод физического воздействия
на организм офицера Лахита
Поразительная быстрота, с которой выздоравливал
офицер Лахит, объяснялась тем, что старший санитар
Тимофей Игнатьевич втайне от охраны и медицинского
персонала применял метод физического воздействия на
заднюю поверхность организма.
Он, то есть старший санитар Тимофей Игнатьевич,
брал ремень, проникал в палату и производил, как он
выражался, профилактическую санитарную обработку
пациента.
Пациенту, естественно, было больно, и он, естествен
но, пытался вырваться, прыгал, скакал, увертывался, а
движения, тем более резкие,— одно из средств борьбы
с ленью.
Вот и получалось, что комплексное использование
обыкновенного ремня с научными методами давало
наибольший эффект.
Однако первым из троих, зараженных балдином, по
правился лейтенант Васильков. В одно прекрасное ут
ро он проснулся, полежал еще немного не двигаясь,
потом встал и сам себе шепнул :
— Кажется, я чем-то был болен.
— Дорогой мой Юрочка! — растроганно воскликнул
Моисей Григорьевич, увидев его стоящим на полу перед
кроватью.— Вы первый, кого я вылечил от заболевания
ленью, вызванного введением в кровь препарата бал
дина!
478
— А что это такое?
— Со временем узнаете.
На другой день выздоровел офицер Лахит. Произо
шло это следующим образом.
Не надо забывать, что по специальности офицер Ла
хит был проныра. И, едва только его сознание стало к
нему возвращаться, он сразу начал хитрить. Он уже
кое-что понимал, но вида не показывал. Сквозь огром
ную лень все настойчивее в голову пробивалась мысль
о какой-то опасности.
Офицер Лахит очень боялся старшего санитара Ти
мофея Игнатьевича, и это ощущение явилось как бы
первым шагом к выздоровлению. С каждым сеансом
профилактической санитарной обработки задней по
верхности организма офицер Лахит все больше прихо
дил в себя. И однажды он дал старшему санитару Ти
мофею Игнатьевичу такую сдачу, что тот бухнулся на
пол без памяти, а от сильного и резкого движения из
больного организма помощника начальника «Гроба и
молнии» выскочили остатки лени.
Хорошо еще, что тут же подоспела охрана.
И хотя старший санитар Тимофей Игнатьевич при
менял ненаучный метод лечения пациента, он, паци
ент, выздоровел, а сторонник метода физического
воздействия на организм с этого дня гордо именовал
себя жертвой науки.
Моисей Григорьевич сразу догадался о том, как в
действительности протекал курс лечения, но все-таки
радовался. Вполне может быть, что старший санитар
Тимофей Игнатьевич сделал какой-то маленький вкла
дыш в науку, хотя и не научным путем.
Но ведь был еще один больной, лечение которого
пока не давало никаких результатов.
Беда-то заключалась в том, что лень у каждого
своя! Предположим, если грипп там или ревматизм (или
насморк хотя бы) имеют какие-то одинаковые признаки
и требуют примерно одинаковых методов лечения, то
лень-матушка, повторяю, у каждого своя. И к каждому
лентяю надо найти, как говорят специалисты, индиви
дуальный подход и методы лечения. Ленивую Тамару
надо лечить несколько иначе, чем, к примеру, ленивого
Алешу,
Когда-нибудь, со временем, наука, конечно, добьет
ся успеха в борьбе с ленью. Но ведь пока она этого до
479
бивается, может произойти масса неприятнейших собы
тий. Например, вот вы, держащий данную книжку в
руках и читающий эти строки, возьмете да и станете,
на горе всем родным и близким, крупнейшим тунеяд
цем! Видите, какое серьезное создалось положение...
В организме Толика Прутикова образовалось два
вида лени : одна — его собственная и вторая — которая
развилась под действием балдина. Моисей Григорьевич
старался вернуть мальчику вкус к пище, осознанное
удовольствие двигаться. Этим да еще многочисленным
вливанием крови людей энергичных и деятельных пред
полагалось удалить из детского организма оба вида
лени.
Утром санитары с трудом будили мальчика и несли
его под холодный душ.
Затем Толика сажали в специальное кресло для
кормления, в так называемое кормокресло. Руки встав
лялись в зажимы, под подбородком укреплялось жева
тельное устройство. Включался мотор, и аппарат «Амам-1»заставлял Толика брать пищу, класть ее в рот,
жевать. На мгновение через горло мальчика пропус
кался ток высокого напряжения, вызывал короткую
спазму — пища проглатывалась.
Таким образом удалось избавиться от искусствен
ного питания.
После завтрака Толика сажали на специальный ве
лосипед или в специальную лодку, и аппараты застав
ляли мальчика крутить педали или грести.
*
Увы, увы, все это пока не давало никаких положи
тельных результатов!
ГЛАВА № 50
Фон Гадке спасается от почетной спиртизации
и убегает от солдат из охраны Центрхапштаба
Вечером господина оберфобергогердрамхамшнапсфюрера фон Гадке привезли на центральную площадь
перед центральной шпионской школой, чтобы подверг
нуть почетной спиртизации.
Здесь на гранитном пьедестале черного цвета стояла
стеклянная банка, наполненная спиртом и закрытая
притертой пробкой.
480
По инструкции, фон Гадке должен был выпить три
литра спирта и забраться в банку. Но конвоиры — два
солдата и офицер — стали пить сами, словно им пред
стояла почетная спиртизация.
* Вот я и закончил свой жизненный путь,— с очень
большой грустью подумал фон Гадке.— Завтра здесь
будет стоять почетный караул. Молодые шпионы, про
ходя мимо, будут кричать мне «Майль!». А ответить им
я уже не смогу. Конечно, все это почетно, но глупо и
несправедливо. Я не хочу уходить на тот свет с пустыми
руками! Я должен сделать человечеству большую па
кость! У меня отобрали гавриков, но я могу достать са
молет и бомбу и шарахнуть ее куда следует!»
И фон Гадке улизнул от своих захмелевших конвои
ров. Сделал он это просто: забежал в здание, влез в от
верстие мусоропровода и полетел вниз. Надо было при
думать, что делать дальше, но фон Гадке не успел ни
чего сообразить, как внизу загремело, заскрежетало, и
он оказался в кузове автомашины.
Долгое получилось путешествие. Через каждые не
сколько минут машина останавливалась, открывался
кузов, и на фон Гадке обрушивалась груда мусора.
И каждый раз он упрямо выкарабкивался наверх.
Наконец кузов был заполнен до предела, и машина
помчалась' дальше. Эх, надо выжить во что бы то ни
стало! Назло барону Барану, назло всему Центрхапштабу, назло всему человечеству!
Фон Гадке даже сейчас, в обстановке, как он выра
зился, позорной мусоризации, не собирался отправлять
ся на тот свет, хе-хе, с пустыми руками! Он еще при
хватит с собой несколько миллионов человек! Ради это
го он готов перенести самые жестокие испытания.
Выжить, выжить, выжить, выжить, ВЫЖИТЬ,
ВЫЖИТЬ, чтобы не дать жить другим!
Кузов раскрылся, опрокинулся, и фон Гадке полетел
в огромную железную коробку — бункер, и на него об
рушились горы мусора из нескольких машин сразу.
Едва ему удавалось выбраться наверх, как очередная
группа автомашин снова засыпала его.
И, выбиваясь из сил, фон Гадке снова выбирался на
поверхность. Ни на одно мгновение в его покрытую
шишками, ранками и ссадинами головку не проникла
мысль о том, что он зря старается. Нет, нет, он дейст
вовал и действовал, потому что впереди у него была
16 Л. И. Давыдычев
481
главная цель: выжить, чтобы сделать человечеству па
кость.
Бункер все наполнялся и наполнялся. Когда до края
стенки, за который можно было ухватиться, осталось
метра полтора, загудел мощный мотор — включили
пресс.
— Прекратите! — не своим голосом завопил фон
Гадке, но не услышал своего голоса.— Выключите мо
тор, а то человека раздавите!
Плита пресса над его головкой стала медленно опус
каться.
Ах, какой ужас! Какое глупое безобразие!
Фон Гадке подпрыгивал, подпрыгивал, подпрыги
вал, никак не мог ухватиться за край бункера и — ве
рещал, верещал, верещал...
Плита пресса опускалась все ниже и ниже...
Тогда фон Гадке начал готовиться к последней по
пытке спастись. Он передохнул, присел, собрал все си
ленки, подпрыгнул, будто подбросил себя вверх, ухва
тился за край бункера и через три мгновения был уже
на земле.
Спасен!
Жив!!
Майль!!!
На четвереньках он помчался к воротам. Было тем
новато, проскочить мимо дремавшего сторожа не стои
ло труда.
— Кыш, кыш! — сквозь сон равнодушно крикнул
сторож, полагая, что в ворота прошмыгнула кошка.
За воротами фон Гадке выпрямился во весь ростик
и побежал по обочине шоссе. Ножки у него подкашива
лись, он спотыкался на каждом шагу и наконец упал,
больно ушибив колени и содрав кожу на ладошках.
Встать сразу — не удалось. Он бы с удовольствием
уснул прямо вот тут. Увы, нельзя! Времени у него в
обрез. Еще неизвестно, что сейчас происходит в Центрхапштабе. Вполне возможно, что там объявлена
полнейшая наибоевейшая тревога для поимки фон
Гадке.
Очень огромным усилием воли он заставил себя под
няться и побрел, еле-еле-еле переставляя ножки. Оба
сапожка и остаточки перчаточек от грязи были уже
одинакового цвета — черные. Мундирчик и галифе — в
лохмотьях, все в пятнах и мусоре. Панамка потерялась.
482
Конечна, появляться в таком виде в городе опасно :
поймают тут же. Задержит первый же полисмен, и по
пробуй докажи, что ты знаменитая личность, которую
незаслуженно пытались подвергнуть сначала почетной
спиртизации, а затем она, знаменитая личность, еле
спаслась от позорной мусоризации.
Совсем стемнело. Силенок у фон Гадке почти не ос
тавалось, но отчаяние и сознание безысходности прида
вали ему наглость, а наглость, как известно, на некото
рое время способна заменить силенки.
Но страшнее всего были муки голода. Большую
часть организмика фон Гадке занимал пищеваритель
ный аппарат, и сейчас он трррребовал еды!
Дорога пошла под уклон, и фон Гадке побежал,
вернее, его побежало, понесло. Но вот спуск окончился,
фон Гадке остановился, покачнулся, попятился и упал,
запутавшись в своих двух ножках.
Лежал он на спинке, раскинув ручки, и упрямо ду
мал, превозмогая очень острые боли в пищеваритель
ном аппарате: «Все равно не умру. Все равно выживу.
Я должен сделать человечеству большую пакость.
Пусть меня лишили счастья бороться с детьми. Я доста
ну самолет с бомбой и шарахну ее куда следует».
И он продолжал путь на четвереньках!
Майн бог, как тяжко! Галифе на коленках протер
лось, и казалось, что он прикасается к асфальту косточ
ками. Окровавленные ладошки горели.
Откуда он брал силенки?!
У самого своего фонгадского сердчишка хранил он,
хотя и знал на память, берег, как бесценное сокровище,
карту мира, на которой были с военной точностью обо
значены места наибольшего скопления детей. «Подо
ждите у меня, малюточки-деточки... бомбочку достану
я для вас, чтоб вам...»
Преодолев подъем, фон Гадке встал на дрожащие
ножки и опять продолжал двигаться вперед, поражаясь
после каждого шажка тому, что не упал. Временами
он терял сознание, но, очнувшись, с гордостью и радо
стью обнаруживал, что идет, идет, идет... идет..... идет...
А потом он полетит, полетит, полетит, полетит... на
жмет рычаг, и мощная бомба помчится к цели... Ах,
как замечательно! Много-много детей погибнет...
Его совиные глаза уже видели впереди огни города.
Сколько там еды! Пищи сколько! Очень острые боли
16*
483
в пищеварительном аппарате стали просто невыноси
мыми. Больше всего фон Гадке боялся, как бы он ма
шинально не начал есть сам себя.
Рассудок у него помутился. Ножки переставлялись
сами собой. Ручки сами собой размахивали. Шагал он
военным шагом. Совиные глаза уже ничего не видели.
Острейший нос ничего не вынюхивал. Широченный рот
был широко раскрыт. Пищеварительный аппарат рабо
тал вхолостую, жадно и больно перегоняя большие ко
личества воздуха.
Фон Гадке шагал по городу. Прохожие в страхе и
брезгливости уступали ему дорогу.
Организмик фон Гадке вел своего владельца на за
пах съестного. Пахло любимым шпионским блюдом —
сосисками с кислой тушеной капустой.
Ножки заработали быстро-быстро. Ручки замахали
чаще-чаще. Широченный рот раскрылся еще совсем
шире. Пищеварительный аппарат замер, приготовив
шись к большой работе.
Очнувшись, фон Гадке увидел большой плакат:
господин
ОБЕРФОБЕРГОГЕРДРАМХАМШНАПСФЮРЕР ФОН ГАДКЕ
ПОДВЕРГНУТ
ПОЧЕТНОЙ СПИРТИЗАЦИИ!
Благодарные потомки-подонки будут
помнить о нем десятки, а может,
и чуть побольше
лет!
Оказалось, что он попал в шпионский ресторан
«Руки хох!», где собрались старые шпионы на вечер,
посвященный черной памяти знаменитого фон Гадке.
Он, никем не замеченный, прошел к свободному столи
ку, на котором высилась груда сосисок с кислой туше
ной капустой. Ручки его начали
быстро,
быстро,
быстро,
еще быстрее,
совсем быстро
складывать еду в широко раскрытый широченный рот.
Вокруг раздавалось громкое чавканье, сопровождае
мое радостным и удовлетворенным хрюканьем, и сквозь
все это — голос :
484
— Из всех нас он был самый шпионистый шпион,
большой мастер немаленьких подлостей. Он принес лю
дям столько горя, сколько не смогли принести мы все,
вместе взятые, хотя и очень старались. Жаль только,
что он подвергся почетной спиртизации, не успев свер
шить главного дела своей жизни. Он ушел на тот свет,
как любил говорить заспиртизованный, ХЕ-ХЕ! — с пу
стыми руками. Несколько десятков лет, а может, и чуть
побольше Дядя Съем будет для нас и наших потомковподонков положительным примером. Майль!
— Фиг майль! Фиг майль! Фиг майль! — хором, с
набитыми ртами ответили старые шпионы.
Проглотив к этому времени все сосиски и всю кис
лую тушеную капусту и облизав блюдо, фон Гадке ожил
и бодро крикнул :
— Спасибо за добрые слова в мой, хе-хе, адрес! Но
я жив! Я не заспиртовался! Сам майн бог привел меня
сюда! Я против почетной спиртизации раньше време
ни! Я не могу больше ждать, когда же наконец начнет
ся новая большая война! Дайте мне самолет с мощной
бомбой, и я шарахну ее куда следует! Майль!
— Фи-и-и-иг... фи-и-и-и-и-иг... ма... ма... майль...—
нестройным, негромким, неуверенным и даже испуган
ным хором отозвались старые шпионы.
— Бомбу! Самолет! Самолет! Бомбу! Шарахну! —
И фон Гадке принялся за новую груду сосисок с кислой
тушеной капустой.— Мир давно не вздрагивал от ог
ромного страха! А я его вздрогну! Уууух, как еще
вздрогну!
Сквозь чавканье послышались голоса:
— Скандал, скандал...
— Мировая общественность...
— Последствия...
— Всегда он был выскочкой...
— Всегда ему больше других было надо...
— Ответственность...
Фон Гадке крикнул :
—к Ответственность беру на себя! Мировую общест
венность я тоже беру, хе-хе, на себя! Чихал я на нее,
кстати! Помогите мне достать бомбу и самолет! Ия —
уууух! Майль!
4
Ответом ему было громкое, но и настороженное чавчав-чавканье.
Самый старый шпион сказал:
485
— Если ты избежал почетной спиртизации, значит,
ты не выполнил приказа командования. Ты предатель.
— Ты предатель! Ты предатель! Ты предатель! —
радостно повторили старые шпионы.
Фон Гадке разделался уже с третьей грудой сосисок,
сглотал всю кислую тушеную капусту и яростно заго
ворил, ликующе чувствуя, что к нему вернулись все
силенки и еще новых немало прибавилось:
— Это вопрос, кто предатель! А вы жалкие трусы
и бездельники, это уж точно! Тунеядцы! Как вы може
те спокойно есть сосиски с кислой капустой, когда в
мире еще смеются дети! Скоро они подрастут и дадут
жизни вам и вашим потомкам-подонкам! Нельзя ждать,
когда дети подрастут и поумнеют! Дайте мне, дайте
мне самолет с бомбой, и я ахну ее куда следует!
— Ты не выполнил приказа нашего дорогого Центрхапштаба,— сказал самый старый шпион.— Ты должен
храниться в банке со спиртом. Там в честь тебя стоит
почетный караул из молодых кадров. А ты живой. По
зор с безобразием! Живой ты больше никому не нужен!
— Хорошо, хорошо, очень гут! — рявкнул господин
оберфобергогердрамхамшнапсфюрер.— Не хотите мне
помогать, не надо! Я сам достану самолет с бомбой! Вы
обо мне еще услышите! Сосиоочники вы склеротиче
ские! Капустники вы маразматические!
В дверях показались солдаты из охраны Центрхапштаба. Они расступились, и в зал вбежал барон Баран,
закричал:
— Взять его!
Фон Гадке очень ловко выпрыгнул в окно.
ГЛАВА № 61
Офицер Лахит торгуется
и около восьми часов рассказывает об операции
«Братцы-тунеядцы»
— Поздравляю с полным выздоровлением,— сказал
офицеру Лахиту полковник Егоров.— Рассказывайте,
что вы знаете о пребывании нашего агента Бокса-Мокса в «Гробе и молнии» и как ему удалось отправить вас
к нам?
— Чего не знаю, того не знаю,— ответил офицер Ла
хит, судорожно обдумывая, как бы ему выкрутиться из
этой в высшей степени неприятной истории.— Я выдал
486
ему план операции «Братцы-тунеядцы», не полностью,
правда, мы договорились об оплате, выпили по бокалу
легкого вина, я захотел спать и больше ничегошеньки
не помню? А если Бокс-Мокс не вернулся, значит, его
уже подвесили к потолку за левую ногу.
— Сомневаюсь,— твердо сказал полковник Его
ров.— Его не так легко разоблачить. Чтобы между на
ми не было недоразумении, чтобы не тянуть время,
знайте, что Бокс-Мокс — это Фонди-Монди-Дунди-Пэк,
бывший ЫХ-три нуля.
— Эт... эт... это! Непо... непос... непости... жимо! —
заикаясь, воскликнул офицер Лахит.— Это невероятно!
Недаром голос его показался шефу знакомым! Какая
проницательность!
— Итак, не будем тратить время на уговоры. У нас
находятся, как вам известно, Стрекоза и Муравей, вся
диверсионная группа «Фрукты-овощи». Теперь к этой
коллекции добавились и вы.
— А на что я могу рассчитывать? — испуганно, но
деловито спросил офицер Лахит.— Свобода? Деньги?
— Ни свободы, ни денег вы, конечно, не получите.
У вас есть возможность лишь смягчить свою участь.
— Но мне уже обещали заплатить! Слово надо дер
жать! Меня еще никогда так подло не обманывали!
В конце концов, это просто глупо — быть бесплатным
предателем. Надо мной будет дико хохотать весь шпи
онский мир, даже тунеядец Батон. Нет, нет, вы мне
обязаны гарантировать свободу и запла...
— Вы участник подлого и грязного дела,— перебил
полковник Егоров.— Сами спасайте себе жизнь, а не
торгуйтесь. Рассказывайте об операции «Братцы-туне
ядцы».
— Это насилие, но я сдаюсь,— обиженно произнес
офицер Лахит и, вздохнув, начал рассказывать.
Надо сразу отметить, что с первых же слов, произ
несенных офицером Лахитом, наступила такая тишина,
что если бы в помещении была бы хотя одна муха, то
все бы услышали, когда бы она взмахнула крылыш
ками.
Жуткая стояла тишина, несмотря на то, что в каби
нете собралось много людей.
И если бы существовало слово жутче, я бы написал,
что с каждым словом офицера Лахита тишина жутчела...
487
Говорил он шесть часов восемь минут, а если учесть,
что приходилось прибегать к услугам переводчиков, то
рассказ длился около восьми часов.
— Незаурядная гениальность генерала Шито-Кры
то,— так заканчивал он,— заключается в том, что в
плане операции «Братцы-тунеядцы» удачно сочетаются
самые разнообразные способы испорчивания детей. Их,
этих способов, в плане более четырехсот семидесяти.
Бороться против нашей операции бессмысленно. Она
неуязвима в целом. Противостоять ей можно попытать
ся лишь в деталях. Какой ребенок, например, догадает
ся, что, перестав мыть руки перед едой, он действует
нам на руку? А у какого ученика, скажите на милость,
хватит ума понять, что мы всячески добиваемся, чтобы
он стал двоечником или хотя бы троечником? И уж ни
какая сверхзаботливая бабушка не узнает, что, балуя
внука, она фактически выполняет задание шпионской
организации «Гроб и молния».
Мы незаметно научим ваших детей не уважать стар
ших, обижать младших, слоняться целыми днями без
дела, мучить кошек и собак, стрелять птиц из рогаток,
ездить зайцами на всех видах городского транспорта,
ковырять в носу всеми пальцами и так далее и тому
подобное. Дети подсознательно уже примерно знают,
чего мы от них требуем. Задача наша и пути ее реали
зации настолько просты и естественны, что никто ниче^
го и не заметит,— хвастливо продолжал рассказывать
офицер Лахит.—Даже если вы развернете самую ши
рокую пропаганду, углубите разъяснительную работу,
призовете на помощь все виды искусств... Короче гово
ря, что бы вы ни предприняли, победа за нами. Пойми
488
те это и не суетитесь. Отпустите меня и подумайте о
себе. Дети ваши, внуки и внучки, считайте, уже погиб
ли. Сматывайтесь от них, пока они не бросились на вас!
Спасайте себя! — С огромным удовлетворением оглядев
присутствующих, офицер Лахит самодовольно и гром
ко высморкался и возобновил свою речь : — Наша сила
в том, что мы ничего не требуем от ребенка. Делай все,
что хочешь. А что хочет делать нормальный ребенок?
Хулиганить, пакостить, никого не слушаться, дразнить
ся и так далее и тому подобное, всем известное. Вы гово
рите в таких случаях ребенку: ай-я-яй. Мы говорим:
молодец! Валяй дальше в том же духе! И ребенок пой
дет за нами, а не за вами. Дети хотят делать глупости.
И мы разрешаем им это. Мы призываем их к этому!
Операция «Братцы-тунеядцы» продиктована и про
питана такой, я бы сказал, патологической ненавистью
к мальчишкам и девчонкам, что в мире не найдется
столько любви, чтобы спасти их от нас. Наша опера
ция — плод огромной работы ученых, врачей, педаго
гов, военных и прочих, прочих очень крупных специа
листов. Она будет выполнена во что бы то ни стало.
Мы убеждены, что детям с их детским умом не устоять
против соблазна вырасти тунеядцами и тунеядками.
Мы абсолютно убеждены, что каждый ребенок — в ду
ше лодырь. Мы поможем ему в этом важном для нас
деле — полностью раскрыть свою ленивость. Поможет
нам и то, что еще никто
в мире, за редким иск
лючением, толком не
представляет подлинного
значения детей. Тем бо
лее не подозревают об
этом сами дети. Неоце
нимую .услугу окажет
нам и человеческое не
вежество. Человечество
недооценивает опасности,
которую несет- лень. Мы
первыми взяли ее на
вооружение. Всё.
— А у вас самого
есть
дети? — спросил
полковник Егоров.
489
— Что вы?! Что вы?! — Офицер Лахит весь брез
гливо передернулся.— Мы же их не перевариваем.
У нашего нового шпионского гимна припев такой:
Мы мальчишек и девчонок
Изуродуем с пеленок!
Уничтожим всех детей,
Жить нам станет веселей!
— Моим бы оболтусам это послушать,— шепнул
полковнику Егорову седой майор.— Избалованы так,
что уже сейчас сойдут за иностранных агентов.
— Давно вы начали производство балдина?
— Об этом я мало что знаю,— ответил офицер Ла
нит.—Его производство находится в страшной тайне.
Пока он стоит невероятно дорого.— Он оглядел присут
ствующих, усмехнулся высокомерно и закончил свою
речь тоном приказа : — Я рассчитываю на то, что меня
поняли правильно.
Когда его увели, полковник Егоров сказал:
— Мы всегда знали, товарищи, что враг не дрем
лет. Мы всегда знали, что враг жесток и коварен. Но
каждый раз поражались его жестокости и коварству.
Вот как сейчас. Медлить нельзя. Нам предстоит работа
невиданной трудности. Наши дети в опасности.
ГЛАВА № 52
Бокс-Мокс идет на рискованный шаг
и попадает в еще более безвыходное положение
Положение Бокса-Мокса было крайне опасным и
безвыходным. До тех пор, пока генерал Шито-Крыто не
вылечится, бывшему ЫХ-000 ничего не грозит, кроме
встречи с врачом Супостатом.
За эти дни Бокс-Мокс ловко пользовался балдином,
и более трех десятков сотрудников обленились и хра
пели прямо в своих служебных креслах.
Врачи, как говорится, в поте лица уже не перелива
ли, а прямо-таки перекачивали кровь больным ленью.
Самому генералу Шито-Крыто кровь перекачивали уже
восемь раз.
Никого в общем-то не беспокоило бесследное исчез
новение офицера Лахита, но всех ужасало, что будет
со всеми, когда выздоровеет начальство.
Начальство же пока еще лишь мычало.
490
Какое-то время в такой обстановке Бокс-Мокс не вы
зывал особых подозрений, потому что под подозрением
находились все.
Однако с каждым днем, а точнее, с каждым часом,
он чувствовал на себе всё более подозрительные взгля
ды. Он догадывался: сотрудники выбирали, кого бы
подсунуть на расправу генералу Шито-Крыто под горя
чую руку.
Боясь встречи с врачом Супостатом, своим бывшим
приятелем, бывший ЫХ-000 прятался в укромных ме
стах, лишь изредка делая рискованные попытки до
браться до рации, чтобы передать полковнику Его
рову все новые и новые сведения о балдине. До ра
ции ему добраться не удавалось, пароля на выход он
не знал, и узнать его было нельзя: сотрудники боялись
разговаривать друг с другом.
Надо было что-нибудь да предпринимать! Как толь
ко генерал Шито-Крыто окончательно придет в себя,
он сразу вспомнит, кто подал ему стакан воды. Затем
ему станет известно, что запасы балдина и инструкции
по его производству украдены.
И висеть Боксу-Моксу на левой ноге под потолком!
Обдумывая свое безвыходное положение, наверное,
в тысячный раз, Бокс-Мокс принял рискованнейшее, но
единственно возможное и даже необходимое решение.
Он очень твердым шагом направился в госпиталь, ра
зыскал кабинет «Ухо, глаз, нос и вся физиономия в
целом» и вошел.
За столом сидел толстенный врач Супостат. Он спро
сил своим толстым голосом :
— Чего надо?
— Начальника,— ответил Бокс-Мокс, внимательно
следя за выражением его лица.
— Я и есть начальник. Чего надо?
— Перед своим бесследным исчезновением госпо
дин офицер Лахит начал оформлять меня на работу
в штат.
— В штат или штаб?
-— В штат штаба. Присутствовавший при этом ге
нерал Шито-Крыто имел со мной разговор, в котором
назначил меня на пластическую операцию лица типа
шестнадцать бис. А что мне сейчас делать? Уйти я не
могу, не знаю пароля на выход. А быть в бездействии,
когда все работают, стыдно.
491
— Руки вверх! — скомандовал врач Супостат, выта
щив пистолет.— Приветик, Фонди-Монди-Дунди-Пэк!
Приветик, ЫХ-три нуля! Руки вверх, говорю!
— Я ничего не понимаю,— спокойно сказал БоксМокс.— На каком языке вы разговариваете?
— Разговаривать с тобой будет шеф.— И врач Су
постат ловко защелкнул на руках Бокса-Мокса наруч
ники, тем более, что тот не сопротивлялся.— Вот так.
Садись. Гы-гы-гы, будь как дома. Я всегда поражался
твоей наглости, но на сей раз она граничит с безумием.
Отчего тебе взбрело в голову показаться мне? Я ведь
столько раз перекраивал твою подлую физиономию,
что знаю наизусть все ее варианты. А голос? А руки?
А бородавка на левом ухе? А принести тебе отпечатки
твоих пальцев, например, с правой ноги?
После всего услышанного притворяться не имело
смысла, и Фонди-Монди-Дунди-Пэк ответил:
— Сейчас я работаю на самого себя. Решил на ста
рости пожить нормальным человеком. Рыбку половить,
к примеру, на так называемой утренней и так называе
мой вечерней зорьках.
— Чисто медицинский вопрос: с мозгами у тебя
в порядке?
— Как никогда.
— Почему же я ничего не понимаю? — удивился
врач Супостат.— Похоже, что ты заговариваешься.
Бред какой-то. Или тебе ТАМ много платят? Сколько,
кстати, ты заработал на том, что выдал «Фруктыовощи»?
— Две рыбалки.
— Ты зря разыгрываешь меня! — рассвирепел врач
Супостат.— Дружба дружбой, а шпионская служба
шпионской службой! Ты в моих руках, не забывай!
— Я в твоих наручниках,— весело поправил Фон
ди-Монди-Дунди-Пэк.— А пришел я к тебе потому, что
надеюсь договориться. Мне надо выбраться отсюда, по
ка не выздоровел Шито-Крыто.
— Меня душит смех! Гы-гы-гы-гы-гы!
— Зря гыгыгыкаешь. Здесь ты за меня ничего не
получишь. Тем более, я сумею подвести тебя. Заявлю,
что был с тобой в сговоре, что это ты пустил меня сю
да... Ну? Где твои «гы-гы-гы»?
— Тебе не поверят! — в страшном ужасе завопил
врач Супостат.
492
— Еще как поверят! Даже разбираться не будут!
Раньше меня на левой ноге под потолком повиснешь!..
А я тебе заплачу — из рук в руки — в хорошей валюте
сорок тысяч.
— А где я получу деньги? Когда?
— У меня. Сразу, как я только выберусь отсюда.
— Эх, Фонди, Фонди1 Эх, Монди, Монди! Эх, Дунди, Дунди! Пэк ты Пэк! Разве я могу тебе, понимаешь»
тебе поверить? Это же, гы-гы-гы, смешно!
— Сорок тысяч в хорошей валюте. Из
рук в руки. Ты ничем абсолютно, ничем не рискуешь.
Я имел дело только с Лахитом и генералом. Меня здесь
никто не знает. Я нигде не числюсь... Ну?
— Ох... боюсь! Ух... боюсь!.. Ах... боюсь здорово!
Но Фонди-Монди-Дунди-Пэк прекрасно знал шпи
онскую натуру вообще и врдча Супостата в частности
и спокойно смотрел, как страдает его бывший прия
тель, потом сказал:
— Ты ведь боишься только того, что не получишь
деньги. А ты не бойся. Сними-ка с меня наручники и
дай мне закурить. Мерсибо. Ты стал плохо соображать.
— Измотался. Устал. Все всё время трясутся от
страха. И я трясусь. А твои деньги спасли бы меня.
Подал бы я в отставку и смотался бы куда-нибудь по
дальше.
— Соображай быстрее! Быстрее соображай! — уже
нервно сказал Фонди-Монди-Дунди-Пэк.— Генерал мо
жет выздороветь в любой момент, и тогда плакали
твои СОРОК ТЫСЯЧ в хорошей валюте.
— Мои?!
— Твои, конечно. Ведь, если очнется генерал, ни
тебе, ни мне не выбраться отсюда живьем! Соображай!
СОРОК ТЫСЯЧ в хорошей валюте! Соображай!
Думай! Да побыстрее!
—* У меня никуда не годные нервы,— чуть не пла
ча, пожаловался врач Супостат.— Голова у меня рабо
тает с перебоями! Простых вещей иногда не принимает!
— Можешь узнать пароль на выход отсюда?
— Это трудно. Его часто меняют. А сами мы вы
ходим по пропускам... Как ты сказал? СОРОК ТЫСЯЧ
В ХОРОШЕЙ ВАЛЮТЕ? Я буду думать! Соображать
буду! Я обязательно что-нибудь приду...
— Всем, всем, всем! — загремел из радиодинамика
голос генерала Шито-Крыто.— Всем оставаться на сво
493
их местах! Под страхом смертной казни через подвеши-'
вание к потолку за левую ногу не шевелиться, не дви
гаться, не разговаривать, не сводить друг с друга глаз!
Среди нас предатель! Среди нас предатель! Сверхспецразведка, приступить к обыску!
Фонди-Монди-Дунди-Пэк спокойно курил, а врач
Супостат смотрел на него вытаращенными от страш
ного ужаса глазами и толстыми губами бормотал:
— Сорок тысяч в хорошей валюте... сорок тысяч В
хорошей валюте...
Конец девятой части
Часть десятая,
последняя из написанных лично автором
и названная им коротко
«ПЕРЕД ФИНАЛОМ»
ГЛАВА № 53
Начало разъяснительной работы
по пропаганде задач научной регистрации ленивых
и склонных к лени детей
В городе была объявлена сугубо научная и в доста
точной степени добровольная регистрация ленивых и
склонных к лени детей.
С утра в научно-исследовательском институте по
борьбе с ленью (НИИПОБОСЛ) и в городском комитете
по борьбе с ленивыми детьми толпились
обеспокоенные,
напутанные,
взволнованные,
разгневанные,
возмущенные,
раздраженные,
взвинченные,
растерянные,
ошеломленные,
рассерженные,
заплаканные,
настороженные,
безутешные,
раздосадованные,
оскорбленные,
пригорюнившиеся
бабушки и дедушки, папы и мамы не только ленивых
и склонных к лени детей, но и вполне хороших маль
чиков и девочек.
Все они чего-то испугались, словно им что-то гро
зило.
— Читайте внимательно наше объявление! Читайте
внимательно наше объявление! — радостно и торжест
венно советовал им Моисей Григорьевич.— Сразу всем
все станет ясно! Все всё сразу поймете!
Но никто ничего почти не понимал, хотя сотни глаз
читали и перечитывали, сотни ушей слушали и слыша
ли объявление, которое было расклеено по городу, пе
495
редавалось по радио и телевидению, печаталось в га»
зетах:
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ
ПО БОРЬБЕ С ЛЕНЬЮ
(НИИПОБОСЛ)
И
ГОРОДСКОЙ КОМИТЕТ ПО РАБОТЕ
С ЛЕНИВЫМИ ДЕТЬМИ,
& ТаКЭКО
ГОРОДСКАЯ САНЭПИДЕМСТАНЦИЯ
объявляют
сугубо научную
и в достаточной степени добровольную
РЕГИСТРАЦИЮ
ЛЕНИВЫХ И СКЛОННЫХ К ЛЕНИ ДЕТЕИ
Регистрация имеет целью выяснить точное
количество ленивых и склонных к лени детей,
чтобы работу по их перевоспитанию и воз
вращению к нормальной жизни провести в
сжатые сроки.
Не зная количества ленивых и склонных
к лени детей, наука не может правильно пла
нировать свою работу с ними.
Помогите науке!
Зарегистрироваться ленивый или склон
ный к лени ребенок может сам или при по
мощи родителей или близких и даже даль
них родственников.
Помните: если лодырь не захочет спасти
себя сам, это должна сделать окружающая
его среда!
ГРАЖДАНЕ!
Регистрируйте своих и чужих ленивых и склон
ных к лени детей! Спасите их!
Превратим юных тунеядцев и тунеядок в полно
правных и полезных членов общества!
Сделаем наш город свободным от лодырей!
В день предполагаемого начала регистрации город
украсился лозунгами и плакатами:
«ПОМОЖЕМ НАУКЕ ВСКРЫТЬ КОРНИ ДЕТСКОЙ
ЛЕНИ! ВЫРВЕМ ЭТИ КОРНИ! ВСЕ НА РЕГИСТРА
ЦИЮ!»
496
«ТРУДОЛЮБИВЫЙ ПЕТЯ ЗА ЛЕНИВОГО ВАСЮ
В ОТВЕТЕ!»
«А ВЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАЛИ СВОЕГО ЛЕНИВО
ГО ВНУКА ИЛИ СКЛОННУЮ К ЛЕНИ ВНУЧКУ?»
«НЕ УКРЫВАЙ ЛОДЫРЯ ОТ ДОБРОВОЛЬНОЙ
РЕГИСТРАЦИИ!»
«КТО КУДА, А Я НА РЕГИСТРАЦИЮ!»
Разъяснительной работе среди детского, взрослого,
пожилого и престарелого населения был придан неви
данный размах.
Но еще ни один лентяй не зарегистрировался сам.
Еще ни один родитель не зарегистрировал ни одного ре
бенка. Не проявили сознательности близкие и дальние
родственники.
Многие бабушки и дедушки пытались дискредити
ровать саму идею сугубо научной регистрации, заяв
ляя, что, дескать, вон сколько на белом свете прожили,
а о таком и не слыхивали.
Было ясно: регистрация находится под угрозой
полного провала, а это означало, что и борьба с ленью
находится тоже под угрозой полного провала.
Казалось вполне естественным — растеряться в та
кой обстановке. Но Моисей Григорьевич и не думал
сдаваться или хотя бы отступить, он даже предчувство
вал, что впереди еще много трудностей и неудач.
— Ничего, ничего, ничего! — твердил он самому
себе.— Если мы не спасем ленивых детей, никто их не
спасет!
ГЛАВА № 54
Врач Супостат прячет Фонди-Монди-Дунди-Пэка
в свинцовый гроб, а генерал Шито-Крыто превращает
этот гроб в лепешку
Фонди-Монди-Дунди-Пэк спокойно курил, а врач
Супостат смотрел на него вытаращенными от страшно
го ужаса глазами и толстыми губами бормотал :
— Сорок тысяч в хорошей валюте... сорок тысяч в
хорошей валюте...
Из радиодинамика гремел голос генерала ШитоКрыто:
— Не сводить друг с друга глаз! Среди нас преда
тель! Никому не двигаться с места! Не шевелиться! По
497
возможности не дышать! Среди нас предатель! У-у-у-уУ-У-У-У!
— Что будем делать? — спросил Фонди-МондиДунди-Пэк.
— Не знаю, не знаю, не знаю, я ничегошеньки не
знаю! — прошептал, трясясь от страха, врач Супо
стат.— И не соображаю я ничего-го-гошеньки! Ведь
предатель — это ты! Тебя ищет сверхспецразведка!
Я обязан сообщить о тебе, чтоб ты погиб, а я остался
жив-живехонек !
— Если я погибну, ты не получишь сорока тысяч
в хорошей валюте. Кроме того, если ты меня выдашь,
я тебя тоже продам. Я умею это делать лучше тебя. Те
бе не выкрутиться. А спасешь меня, сорок тысяч в хо
рошей валюте твои. Давай что-нибудь придумывай да
побыстрее, балда ты такая тугодумная!
— Пусть балда! Пусть балда! Пусть балда! У меня
не соображается! Соображай ты!
— Сиди спокойнее, не трясись,— посоветовал Фонди-Монди-Дунди-Пэк, сам внешне спокойный так, слов
но ему абсолютно ничего не угрожало.— Придумай, ку
да меня спрятать. Все остальное я беру на себя.
— Но нам не обмануть сверхспецразведку! Она вотвот будет здесь! АаааааааАХ! Если бы сорок тысяч в
хорошей валюте были с тобой, я бы от всей души, чест
но выдал тебя и остался бы живым и богатым! — Тол
стый голос врача Супостата от ужасного страха и несу
светной жалости к себе стал тонким, почти пискли
вым.—Ты просто надуваешь меня! У тебя же не мо
жет быть таких денежек!
— У меня их с собой, конечно, нет,— невозмути
мым тоном проговорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк,— по
они ждут тебя там, за проходной. Спрячешь меня — по
лучишь денежки, не спрячешь — будешь висеть ря
дышком со мной под потолком за левую ногу.
Врач Супостат выскочил из-за стола, нажал в стене
кнопку, стена раздвинулась, и за ней оказался стол, а
на столе большой свинцовый гроб. Врач Супостат на
жал кнопку на столе, крышка гроба приподнялась. Он
шепнул:
— Залезай. Запас кислорода на четыре часа.
Фонди-Монди-Дунди-Пэк забрался в гроб, крышка
опустилась, врач Супостат выскочил в свой кабинет,
половинки стены соединились. Он выпил пол-литра ва
498
лериановых капель и бухнулся в кресло с таким видом,
словно приготовился немедленно умереть.
В кабинет с тремя свирепого вида офицерами и пя
тью страшеннейшими собаками из сверхспецразведки
ворвался генерал Шито-Крыто, заорал:
— Где Бокс-Мокс? Где этот негодиссимо, этот наглиссимо, будь он драйбман проклятиссимо!
Если бы врач Супостат и захотел ответить, то не
смог бы: от дичайшего страха и наисильнейшего ужа
са челюсти ему свело судорогой, он стоял как столб.
— Если ты через четырнадцать секунд не отве
тишь, висеть тебе под потолком за левую ногу! Приго
товить приспособление!
Трое офицеров свирепого вида быстренько укрепили
в потолке веревку с острым крюком на конце.
— Начинайте счет!
— Раз!.. Два!.. Три!.. — хором начали считать сви
репого вида офицеры из сверхспецразведки, и с каждой
цифрой врач Супостат все сильнее ощущал при... при...
приближение своей смерти. Левую ногу от предчувст
вия свело судорогой, и он бухнулся в кресло.
— ЧЕТЫРНАДЦАТЬ! — рявкнули свирепого вида
офицеры, а страшенные собаки завыли шпионский по
хоронный марш.
— Эуаомаы... — еле шевеля сведенными судорогой
челюстями, произнес врач Супостат.— Ауыю...
— Ну! Ну!.. Подвесить его! Ап!
Врач Супостат дико замычал и выпученными до
предела глазами показал на кнопку в стене. Генерал
Шито-Крыто вдарил по кнопке кулаком, стена раздви
нулась.
Он сквозь зубы процедил:
— Попался, голубчик... не-е-е-ет, я не подвешу тебя
за левую ногу к потолку... я тебя изрежу перочинным
ножиком на мелкие-мелкие-премелкие частички и за
жарю на комбижире... И скормлю своим шпиончикам...
Отвечай, что ты успел сделать?
— Я оставил тебя в дураках,— раздался насмеш
ливый голос Фонди-Монди-Дунди-Пэка.— Ты не успе
ешь разрезать меня перочинным ножиком на мелкиемелкие-премелкие частички. Ты лопнешь от дикой
злобы!
Генерал Шито-Крыто с превеликим трудом удержал
ся на ногах: от дичайшей злобы у него закружилась
499
голова и потемнело в глазах. Он мгновенно побагровел,
еще мгновеннее посинел и, мигом став совершенно чер
ным, прохрипел:
— Это ты взял балдин?
— Я, конечно. Офицера Лахита я переправил ТУ
ДА, понимаешь, оболтуссимо, что это значит? И Стре
коза твоя ТАМ. Жалкий специалистишка ты, а не ге
нерал! Точнее, провал-генерал или генерал-провал! Сей
час я буду хохотать над тобой...
Генерал Шито-Крыто побелел, пошел коричневыми
пятнами, заРРРРРРРычал, заХРХРХРХРипел и зако
лотил по гробу кулаками, сплющил его в лепешку, сло
жил вдвое, еще раз сплющил и заорал в отчаянии:
— Где, где правда? Справедливость где? Кругом
одни предатели и надуватели! УУУУУУУУУУУУ!!!!! —
И его затрясла такая трясучка, что три офицера страш
ного вида повисли на нем, но унять его не могли — дол
го тряслись вместе с ним, пока не отлетели в стороны
и не ударились затылками о стены, да так ударились,
что остались валяться на полу.
Страшенные собаки вместе с врачом Супостатом
спрятались от страха под столом.
Трясучка понемногу затихала, и генерал ШитоКрыто бормотал, борясь с ней:
— Ни совести... ни стыда... ни у... кого... нетуУУУУУУ! — завыл он.— Все предатели! Надуватели все! Ни
одного порядочного человека! Негодяи! Креста на вас
нетуУУУУУУ!!! Честности ни у кого ни на грош... со
весть у вас давно прокисла... в душах у вас моль за
вел ась...
Конечно, это был бред. Уж если генерал Шито-Кры
то заговорил о желании иметь рядом порядочных и че
стных людей, значит, с головой у него было что-то круп
но не в порядке.
Свихнулся генерал Шито-Крыто.
Врач Супостат вылез из-под стола и поставил в ог
ромную, без единого волоска генеральскую голову не
сколько уколов.
— Где правда? — жалобно бормотал начальник
«Гроба и молнии».— Справедливость где, Супостат?
Я всю жизнь работал, трудился, не жалея ни себя, ни
людей... недосыпал... недоедал... недопивал... стыдно
сказать, даже в туалет ходил редко... а они... предате
ли... а они надуватели... Где, где правда? А?
500
— Правды нет, шеф, и быть не может. Справедли
вости тоже нет... Сорока тысяч в хорошей валюте и то
нет.
— Какие сорок тысяч? Какая хорошая валюта?
— Эту сумму обещал мне расплющенный вами
Бокс-Мокс, если я предам вас.
— И ты не предал?!?!?! — поразился генерал ШитоКрыто.— Что с тобой?
— Вас... никогда... ни в коем случае... ни за какие
валюты... Я специально спрятал его в гроб, чтобы он
не убежал. Вы знаете, кто такой был Бокс-Мокс?
— Предатель, проходимец и приятель проныры Лахита!
— Это еще далеко не всё, шеф,— предельно осто
рожно выговорил врач Супостат.— Это был... ЫХ-три
нуля.
Генерал Шито-Крыто очень нервно хихикнул, со
всем нервно кряко-хрюкнул, спросил:
— Ты осмелился меня разыграть? С какой це
лью? — И он в высшей степени неуверенно выгово
рил: — ЫХ-три нуля давно нет на свете...
— Шеф, это был он, уверяю вас! Я его сразу узнал!
Да он и сам потом в этом признался!
— Пошли вон,— вяло приказал генерал Шито-Кры
то свирепого вида офицерам, которые к этому времени
уже почти очухались, те скомандовали страшенным
собакам, и, когда вся опергруппа из сверхспецразведки
убралась, продолжал: —Может получиться скандаль
ный крах. Финитка комедитка! Драйбалд!.. Значит,
Лахита выкрали. Значит, выкраден и план операции
♦Братцы-тунеядцы»... Балдин тоже сперли... Ну, я теперь...
— Но ведь я не имею к этому никакусенького от
ношения! Шеф, я чист, я стерильно честен! — Врач Су
постат бухнулся на колени.— Я никогда никому нигде
ни за что не предавал вас и даже не продавал!
— Значит, не было подходящего случая. Почему
ты сразу не сообщил мне, что у тебя в гробу спрятан
ЫХ-три нуля?
— У меня судорогой свело челюсти от ужасного
страха перед вами. Плохо у меня с нервами. Устал. Из
мотался. Видно, пора отдыхать.
Генерал Шито-Крыто согласно, понимающе и вроде
бы даже сочувственно покачал своей огромной, без еди
501
ного волоска, похожей на арбуз, футбольный мяч и гло
бус головой, проговорил :
*— Я тоже устал. У меня тоже с нервами плохо. Но
отдыхать мне некогда. Много срочной работы. А я ос
тался без помощника... Но не все еще потеряно,— за
думчиво или неуверенно продолжал он.— Нет, нет!
Главное — в сохранности! Только не раскисать! Не мед
лить! — Он резко вскочил.— А этот негодямиссимус,
ЫХ-три нуля не рассказывал тебе, каким образом он
смог проникнуть обратно к нам?
»— Никак нет, шеф.
— Мне понятно, почему он выдал «Фрукты-ово
щи»... — Начальник «Гроба и молнии» впился взглядом
в сверхперепуганного врача Супостата.— Это вполне
естественно. Но... если он вернулся к нам, то почему
не предал тех, кто его послал сюда? А? Что его заста
вило вернуться к нам? А?
— Понятия не имею, шеф.
— Все вы одинаковы. Понятия не имею, понятия не
имею... Один я здесь только головой и работаю.— И ге
нерал Шито-Крыто направился к выходу.
— Ше-е-е-еф... — тихонько позвал врач Супостат.—
А не прикажете ли убрать это? — И показал на веревку,
закрепленную под потолком и с острым крюком на
конце.
— Пригодится еще, понадобится!.. Кстати, идея!
Сейчас же прикажу устроить такие штучки во всех
отделах... А? Неплохо придумано? А? Где провинился,
тут же тебя и вздернут! Ве-ли-ко-леп-но! — Генерал Ши
то-Крыто очень удовлетворенно хрюкнул и вышел.
Врач Супостат крестился левой рукой вместо пра
вой и не пальцами, а кулаком и бормотал упоенно:
— Пронесло, господи! Пронесло, господи! Господи,
как пронесло!
— Нет, не пронесло! — раздался голос Фонди-Монди-Дунди-Пэка, и он сам собственной персоной оказал
ся перед столом.— Зачем же так легко отказываться
от сорока тысяч в хорошей валюте? Тем более, другого
выхода у тебя нет. Одно тебе осталось, если ты не сов
сем уж окончательный дурак,— иметь дело со мной.
— Как ты... как тебе... как тебя... как... — И врач
Супостат, закатив глаза, застыл в неподвижности, не
в силах ни говорить, ни даже толстым пальцем поше
велить.
502
— Я все ваши штучки знаю,— объяснил ФондиМонди-Дунди-Пэк, закурил и уселся в кресло.— Про
сто вылез из гроба и спрятался под столом, на котором
он стоял. Ну, пришел в себя, трусишка? Слушай внима
тельно. Задача проста: сейчас меня уже нет. Меня не
ищут. Ты помогаешь мне выбраться отсюда и тут же
получаешь сорок тысяч в хорошей валюте... Что тебя
еще беспокоит?
— Я не представляю... Нет, нет, я тебе не верю!
— Мне остается пойти к Шито-Крыто и...
— Гы-ы... гы-ы-ы... гы... — попробовал рассмеяться
врач Супостат.— Сдрейфишь!
— Мне терять нечего. Но в любом случае ШитоКрыто разделается и с тобой. Выбирай. Либо мое пред
ложение, либо немедленно наши жизни на рассмотре
ние начальства.
— О-о-о-о, зачем ты явился сюда? О-о-о-о-о, зачем
ты свалился на мою бедную голову? Уж лучше бы ты
не вылезал из гроба! Как было бы хорошо!
В радиодинамике затрещало, и раздался радостный
и грозный голос генерала Шито-Крыто:
— Всем, всем, всем! Предатель уничтожен мною
лично! Наши ряды очищены! Дела наши идут прекрас
но! В организации сию секунду вводится наичрезвычайнейшее наивоеннейшее положение! Изредка погля
дывайте на висящую в каждом кабинете веревку под
потолком и с острым крюком на конце! И ждите не
обычайно важного, почти исторического значения при
каза!
— Вот-вот... — тонким голосом прошептал врач Су
постат.— Слышишь?.. Пожалей меня... погибни один...
у меня же семья, у меня дети, правда, выродки сплош
ные...
На какое-то мгновение, а может быть, и на несколь
ко десятков секунд Фонди-Монди-Дунди-Пэк пожалел
своего бывшего приятеля, но жалость эта быстро про
шла, и Бокс-Мокс сердито сказал:
—• Не врач ты, а враг. Ну потрясисвоей глупой го
ловой, пораскинь, как говорится, мозгами, если, конеч
но, они у тебя имеются в наличии. Подумай. Поразмыс
ли. Сообрази. Всю жизнь ты имеешь дело только со
шпионами. Ты знаешь нашу натуру...
— Знаю, знаю, еще как знаю! — прокричал врач
Супостат.—-Я не только вашу натуру знаю! Я у каж
503
дого из вас даже каждый нос помню! И не верю я ни
одному вашему слову! Все равно обманете!
Фонди-Монди-Дунди-Пэк возвысил голос:
— А я разговариваю с тобой не как шпион, а как
человек. Пойми! Я ухожу в отставку. Мне все надоело.
Я устал. Измотался. Помоги мне выбраться отсюда.
Даю тебе честное человеческое слово, что ты получищь
обещанное!.. Семь с половиной секунд тебе на размыш
ление! — рассердился Фонди-Монди-Дунди-Пэк, уви
дев, как врач Супостат опять закатил глаза и будто
окаменел.— Да пойми ты! Я без тебя никуда не денусь.
И тебя от себя никуда не отпущу... Опять трусишь?
— Трушу,— признался врач Супостат,— никогда в
жизни так здорово не трусил. Просто не знаю, что и
делать. Понятия не имею...
Вот тут-то Фонди-Монди-Дунди-Пэк и приуныл.
ГЛАВА № 55
Первый вполне человеческий поступок
младшего сержанта Стрекозы
на пути ее превращения в нормальную девочку
Случилось совершенно невероятное событие — лей
тенант Васильков отказался выполнить задание, зая
вив следующее:
— Прошу освободить меня от этого задания, не мо
гу больше. Весь хожу искусанный и исцарапанный, а
толку никакого. Разве это служ
ба получается? Пошлите меня
на самое опасное задание, толь
ко от Стрекозы освободите!
Полковник Егоров нахму
рился, помолчал и спросил:
— А что такое Стрекоза,
знаете? Она младший сержант
по званию, агент иностранной
разведки. И вы обязаны с ней
справиться, как обязаны спра
виться с любым агентом. А вы
малодушничаете,
расписывае
тесь в собственном бессилии.
— Ну не получается если?
Я ведь стараюсь! Я ведь не ца504
рапин и укусов боюсь, а
стыдно мне, что ничего У
меня не получается! Я изза нее ночей не сплю! А ре
зультат? Нуль!
— Кто же ею, по-ваше
му, заниматься будет? Я,
что ли? Вам не нравится,
что она кусается и царапа
ется. Это действительно не
приятно, я понимаю.—
Полковник Егоров усмех
нулся.— Значит, вы пред
лагаете другого работника
ей на растерзание отдать?
Правильно я вас понял?
Пусть кто-нибудь другой помучится, так? Вы этого
хотите?
— Я не так ставил вопрос, товарищ полковник.
Просто у меня ничего не получается. А время-то идет.
Если бы она человеком была... а то ведь звереныш ка
кой-то!
— Нет, она человек, но воспитали её зверенышем.
Но не могли же из нее вытравить все человеческое!
И мы не имеем права посадить ее в клетку, как настой
чиво рекомендует бывший генерал Батон, который ря
довым служил у них на площадке молодняка. Что-то
надо придумать наше. Не исключена, кстати, возмож
ность, что мы встретимся со шпиончиками генерала
Шито-Крыто. Вполне вероятно, что они примут участие
в операции «Братцы-тунеядцы». Продолжайте, товарищ
лейтенант, выполнять задание, и чтоб больше я не слы
шал от вас всяких там... отговорочек и оговорочек.
— Есть,— уныло произнес лейтенант Васильков.—
Разрешите идти?
- Надо сказать, что судьба младшего сержанта Стре
козы занимала, даже волновала полковника Егорова
не только с той точки зрения, что со шпиончиками ге
нерала Шито-Крыто рано или поздно все равно придет
ся иметь дело, и в этом смысле агенточка может ока
зать неоценимые услуги, если, конечно, удастся ее пе
ревоспитать, то есть превратить в нормального челове
ка. Просто полковнику Егорову как отцу троих детей
505
было важно узнать: можно ли из ребенка вытравить
все детское?
Жаль, что насчет Стрекозы своевременно не посо
ветовались с Фонди-Монди-Дунди-Пэком. А теперь...
когда он вернется, да и вернется ли? Давно он молчит.
Видно, дела его там, в «Гробе и молнии», плохи. Но бу
дем надеяться, что с его знаниями, связями и опытом
он как-нибудь выкрутится.
План операции «Братцы-тунеядцы», в общих чертах
сообщенный офицером Лахитом, сейчас рассматрива
ется командованием. В ближайшее время начнется под
готовка к контроперации под условным названием
«Каюк». Работа предстоит необычная и по масштабам
невиданная. Одна из сложностей заключается в том,
что офицер Лахит многих важнейших деталей опера
ции не знает. Неизвестно, например, когда начнется ее
осуществление, как именно начнется и какими путями
будут перебрасываться большие группы агентов.
И если полковник Егоров имел дело с планом опе
рации «Братцы-тунеядцы» в целом, то лейтенанту Ва
силькову предстояло решить частцую задачу — воевать
с младшим сержантом Стрекозой до победного конца.
Казалось, с каждым днем характер ее все злее и
ожесточеннее. Дежурные отметили, что это особенно
обнаружилось, когда у нее отобрали таблеточки балдина (одну из которых она в свое время подбросила в
стакан лейтенанта Василькова).
Из мешка агенточку выпускали только поесть, по
пить и еще кое для чего. Фруктовки она пила много,
а вот ела не чаще одного раза в два-три дня, и только
котлеты.
Лейтенант Васильков все ждал, когда же она уста
нет сидеть в мешке, вернее, висеть, потому что, если
мешок опускали на пол, она принималась кататься, и
тогда ее опять приходилось подвешивать. И еще лейте
нант Васильков надеялся, что если она и не устанет
висеть в мешке целыми сутками, то, по крайней мере,
ей это когда-нибудь надоест.
Кроме шпионских ругательств, от Стрекозы не слы
шали ни одного путного слова. Купили ей куклу —
агенточка разорвала ее тут же и еще долго грызла.
— Посадить тебя в клетку? — рассердившись, спра
шивал лейтенант Васильков.
— Эфорт, билдинг! (Валяй, балда!)
606
Ну что тут будешь делать? Приказ, конечно, есть
приказ, надо его выполнять, но — как?!
И вот тут-то лейтенант Васильков, совершенно от
чаявшись хоть немного воздействовать на Стрекозу,
предпринял невероятный шаг — решил отказаться от
задания. Возвращаясь после объяснения с полковником
Егоровым, он подумал, что еще дешево отделался. Мог
ло бы попасть, и здорово.
В камеру к Стрекозе он вошел раздраженный, гото
вый на все, сказал :
— Так вот, госпожа Стрекоза, чтоб тебе пусто бы
ло! Давай окончательно договоримся. Сколько это мо
жет продолжаться и какой от этого прок тебе? На что
ты рассчитываешь? На искривление позвоночника?
Что за охота висеть в мешке? Давай превращайся в
человека!
— Гутто мурирэ! (Лучше подохнуть!)
— Ты пойми, что дела вашей «Гроб и молнии» —
гроб без молнии. Какой смысл тебе безобразничать?
— Рэхитиг амил! (Грубое ругательство.)
«Вот и поговори с ней,— уныло подумал лейтенант
Васильков.— Ее даже припугнуть нечем. Голода она не
боится. Холода она не боится. Выносливости необыкно
венной. Звереныш и звереныш. За что мне такое нака
зание? Нет ничего хуже, когда тебе поручат дело, а
ты и понятия не имеешь, как его делать. Одно только
и утешение, что никто вообще не знает, на что эта гос
пожа агенточка годится. Даже полковник Егоров не
знает. Тогда получается, что я должен гордиться ока
занным доверием? Ладно, погоржусь. Но дело от этого
с места не сдвинется».
Однако надо действовать.
Он сходил за бутылкой фруктовой воды, опустил
мешок на пол, Стрекоза сразу начала кататься.
— Фруктовку принес, не дергайся!
Младший сержант моментально притихла. Лейте
нант Васильков выпустил ее из мешка, предложил:
— Садись, потолкуем. Ты офицера Лахита знаешь?
— Он помощник шефа,— впервые на человеческом
языке ответила Стрекоза, не сводя глаз с бутылки.
— Хочешь его увидеть?
« Дерки! (Враки!)
— Он бы тебе объяснил обстановку. Сообщил бы,
что мы знаем план операции «Братцы-тунеядцы».
607
В глазах Стрекозы мель
кнул испуг, она крикнула:
— Авэк провокт нон
загер! (С предателями не
разговариваю!)
— Офицер Лахит гово
рит, что Шито-Крыто от
дал приказ, чтобы тебя, как
предателишку, обезвредить.
И все десять пальцев
обеих рук младшего сер
жанта Стрекозы едва не
вцепились в лицо лейтенан
та Василькова. В сердцах
он вывернул ей руку так,
что агенточка не могла по
шевелиться, и крепко от
шлепал ее по тому самому
месту, по которому и нака
зывают провинившихся детей.
Старший санитар Тимофей Игнатьевич назвал бы
эти действия санитарной обработкой задней поверхно
сти организма младшего сержанта при помощи верх
ней правой конечности лейтенанта.
Но Стрекоза — вот чудеса! — притихла, не двига
лась, хотя лейтенант Васильков больше не держал ее,
и вдруг разревелась во все горло, разревелась совсем
по-человечески, как обыкновенно ревут обиженные дев
чонки.
От величайшего удивления лейтенант Васильков
стал гладить ее по голове, растерянно приговаривая:
— Перестань, ну перестань... больше не буду... са
ма виновата... перестань... больше не буду...
— Больше не буду! Больше не буду! — сквозь ры
дания совсем по-человечески выкрикивала Стрекоза.—
Сама виновата! Сама виновата!
Совершенно обескураженный лейтенант Васильков
не знал, что ему и делать, забыл, что перед ним аген
точка иностранной державы, пожалел ее (не державу,
конечно, а девочку) и поцеловал ее от этой жалости
в лоб.
Зарыдав еще громче, Стрекоза обхватила его за шею
руками, прижалась мокрым от слез лицом к его лицу
и бормотала, содрогаясь от рыданий:
508
— Сама виновата... больше не буду... сама винова
та... больше не буду...
А не мешало бы эту сцену посмотреть генералу Ши
то-Крыто. Если бы он не лопнул от дикой злости или с
досады, то, по крайней мере, ему было бы о чем поду
мать своей огромной, без единого волоска головой. Но
ничего бы он ею, похожей на арбуз, футбольный мяч
или глобус, не понял! Не он первый пытался из челове
ка сделать зверя или болвана (вспомните хотя бы гав
риков фон Гадке), затратив на это мерзкое дело массу
времени, подлости, сил и умения. Все учел генерал
Шито-Крыто, все, кроме того, что его шпиончики роди
лись людьми, что у них были папы и мамы, пусть да
же и плохие, но все-таки люди!
Отнесись лейтенант Васильков к Стрекозе только
как к младшему сержанту иностранной разведки, неиз
вестно, чем бы это закончилось. Может быть, пришлось
бы Стрекозу и на всю жизнь в клетку заключить (что
бы не было искривления позвоночника, которое могло
произойти, если бы оставить ее в мешке). Вполне веро
ятно, что агенточка могла даже и покончить с собой,
убедившись, что ей не выполнить задания генерала Ши
то-Крыто, а простить себе этого она не могла.
Но лейтенант Васильков в сердцах отшлепал ее, как
обыкновенную провинившуюся девчонку и по тому са
мому месту, по которому шлепают именно детей.
Вы помните, конечно, что Стрекоза умела драться, и
дралась жестоко, и ее били жестоко, но били по каким
угодно местам, только не по тому, которое специально
предназначено для шлепанья. И ,обратите внимание:
для шлепанья, а не битья. Ударь лейтенант Васильков
младшего сержанта (чего, конечно, быть не могло!) —
и никакого воспитательного эффекта, разве что сдачи
получил бы в виде укусов и царапин.
К тому же у детей, как известно, место для шле
панья имеет прямую внутреннюю связь с глазами, един
ственным органом, где вырабатываются и откуда вы
деляются слезы во внешнюю среду. Шлепнешь по спе
циальному месту, а из глаз — слезы! Прямая, повто
ряю, внутренняя связь!
А начав плакать (чего шпиончики не умели), Стре
коза тем самым уже совершила вполне человеческий
поступок.
Когда же, пожалев агенточку, лейтенант Васильков
509
поцеловал ее в лоб, она разрыдалась еще громче: ведь
впервые в жизни ее пожалели, впервые в жизни поцело
вали, и это оказалось приятным!
Да, да, все это ей очень понравилось. И чем расте
ряннее лейтенант Васильков просил ее успокоиться, тем
громче она рыдала и наконец стала рыдать так без
утешно, что лейтенант Васильков, не зная, как быть
дальше, неожиданно предложил :
— Давай-ка лучше пообедаем!
^Стрекоза перестала рыдать, спросила недоуменно:
— Пожрем, что ли?
— Такого слова не употребляю. У нас говорят: по
обедаем, поедим...
— По...по...пожрем?
— Нет, нет! Пообедаем. По-о-бе-да-ем.
— По...о...о...бе...да?..ем?
— Вот именно!
И пошли — на глазах изумленных дежурных — в
столовую. Стрекоза держалась за его руку обеими рука
ми, сказала неуверенно:
— Хочу котлету.
— Будет у тебя котлет столько, сколько захочешь!
— А хлеб?
— Еще больше! А главное — компот!
— Не знаю...
— О, пальчики оближешь!
В столовой Стрекоза испугалась и растерялась. Сре
ди обедающих было немало людей в чужой военной
форме, а Стрекозу воспитали так, что каждого челове
ка, и особенно военного, она считала заклятым врагом,
и если она не успеет выстрелить в него первой, то он
выстрелит в нее обязательно.
Но никто не наводил на нее дуло пистолета, никто
не командовал «Руки вверх!» — самые страшные для
шпиона слова, и она не выпускала руки своего сопро
вождающего, держась за нее обеими руками.
— Суп есть будем? — спросил он, и Стрекоза отве
тила:
— Хочу котлету.
— Сколько штук?
— А сколько можно?
— Сколько, как говорится, влезет.
— Не знаю. Много-много.
— Десять штук достаточно?
510
— Ах!
Официантка, поставив на стол тарелку с грудой
котлет, не сводила с девочки глаз. А та проглотила, поч
ти не жуя, одну котлету, вторую, третью...
— Не торопись, не торопись, не торопись! — испу
ганно просил лейтенант Васильков.— А то худо будет
тебе с непривычки-то! Объешься, чего доброго!
— Бедная, бедная! — воскликнула официантка.—
Где же ты так проголодалась? Будто бы года два не
ела... Звать-то тебя как, горемычная?
511
— Стрекоза,— ответила Стрекоза, съев последнюю
котлету и принимаясь за хлеб.
— Кому это в голову взбрело такое имечко дать? —
Она хотела еще что-то спросить, но лейтенант Василь
ков выразительным взглядом велел ей молчать.
Уничтожив хлеб, Стрекоза уставилась на его тарел
ку, на которой была нетронутая порция. Конечно, он
пододвинул тарелку.
Официантка принесла десять стаканов компота и,
не сдержав любопытства, спросила:
— Да где же она, бедная и болезная, проголода
лась?
— Там,— уклончиво ответил лейтенант Васильков
и едва успел подхватить Стрекозу, чтобы она не упала
со стула : девочка крепко спала.
Он взял ее на руки, провожаемый любопытствую
щими взглядами, направился к выходу.
Шел он и не без большого удивления думал, что
впервые в жизни бережно несет на руках агента иност
ранной разведки. Но куда его, то есть ее, нести? Каме
ра напомнит ей, где она и кто она такая, и все опять
начнется сначала. Опять лейтенант Васильков несколь
ко раз в день будет навещать медпункт, чтобы смазать
йодом царапины и укусы.
И, поразмыслив, он прямым ходом направился к
полковнику Егорову, в кабинете осторожно опустил
Стрекозу на диван и облегченно произнес:
— Вот. Докладываю: отшлепал по одному месту,
когда у меня нервы не выдержали. Плакала она. Рыда
ла она и ревела. В столовой накормил. Уснула там.
— Интересно,— помолчав, проговорил полковник
Егоров.— Даже понятно. Ее толком ни разу не корми
ли, всегда жила впроголодь, а на сытый желудок нор
мальному человеку хочется спать. Вот она и сморилась.
Что дальше предпринимать намерены?
— Не знаю,— вздохнув, признался лейтенант Ва
сильков.— Но считаю, что в камеру ее обратно нельзя.
— Верное соображение. А куда? Ведь нет никакой
гарантии, что, проснувшись, она не бросится на вас или
кого другого.
— Константин Иванович! — очень порывисто ска
зал лейтенант Васильков.— Вы всегда учили меня ра
ботать, не боясь риска. Вьх всегда учили меня работать
с выдумкой, без стандарта и шаблона. Случай мы име512
ем необычный; значит, и выход надо отыскать тоже
необычный.'Разрешите мне под мою личную ответст
венность взять агенточку, а в спящем виде — просто де
вочку, к себе домой? Я живу с мамой...
— Нет, нет, слишком рискованно! — покачав голо
вой, ответил полковник Егоров.— А если она вытворит
что-нибудь? А если — хуже некуда! — улизнет?
— Вроде бы не должна, Константин Иванович. Не
знаю, как объяснить, но я уверен, что иного выхода
нет.
— В принципе-то я с вами согласен. Убеждать меня
не надо. И уговаривать тоже не требуется. Но ведь толь
ко сегодня, всего несколько часов назад, вы утвержда
ли, что это звереныш.
— Виноват, поторопился с выводами.
Они одновременно взглянули на Стрекозу. Та креп
ко спала, сладко спала, как обыкновенная нашалив
шаяся девочка. Но они понимающе переглянулись, по
думав: сколько еще нужно сделать, чтобы она дейст
вительно превратилась в обыкновенную девочку!
17 Л. И. Давыдычав
518
Лежит себе на диване, сладко и крепко спит, и вро
де бы никому в голову не придет, что не девочка это
обыкновенная, а самый настоящий агент иностранной
разведки. Вот и соображай тут, вот и принимай реше
ние! Подумаешь, что она обыкновенная девочка, а она
тебе из пистолета три пули в сердце! Решишь, что она
шпион, а она все-таки несчастная девочка...
— Вот что! — решительно сказал полковник Его
ров.— Продолжайте выполнять задание. У нас нет ино
го выхода. Скоро-скоро начнется осуществление опера
ции «Братцы-тунеядцы*. В ней наверняка примут уча
стие шпиончики. И если мы не справимся с одним, вер
нее, с одной из них, что же мы будем делать с большим
количеством?
— Товарищ полковник, я приму все меры,— заве
рил лейтенант Васильков.— Обязательно возьму когонибудь на помощь.
— Машину! — приказал полковник Егоров в теле
фон.— Все, по-моему, правильно. Попав в совершенно
незнакомую обстановку, человеческую обстановку, она
захочет быть девочкой, а не агенточкой. Ну, желаю ус
пеха. Ни пуха, как говорится, ни пера. А в данном слу
чае — ни укусов, ни царапин. Вечером позвоните мне
домой.
ГЛАВА № 56
Несмотря на неудачи с началом
сугубо научной регистрации ленивых
и склонных к лени детей, психоневропатолог
и ученый М. Г. Азбарагуз не падает духом
Бывает так: хотят человеку помочь, а он, не уразу
мев именно того, что ему хотят помочь, бежит от этой
помощи сломя голову.
Так и случилось с задуманной психоневропатологом
и ученым Моисеем Григорьевичем Азбарагузом сугубо
научной и в достаточной степени добровольной регист
рацией ленивых и склонных к лени детей. Невиданный
размах разъяснительной работы привел, как ни стран
но, к тому, что в городе началось что-то, похожее на
маленькую панику. Сначала она охватила престарелых,
затем — пожилых, потом — взрослых. Последними не
выдержали дети — тоже вроде бы запаниковали.
514
Шуму,
разговоров,
споров,
слухов
было много,
А РЕГИСТРАЦИИ НЕ БЫЛО!
Особенно упорно держался слух о том, что зарегист
рированных детей посадят в грузовики и куда-то увезут
на какую-то дезинфекцию.
Наиболее страшным был слух о том, что зарегист
рированные будут учиться без каникул и выходных
дней.
Настроение у Моисея Григорьевича было боевое,
хотя и несколько растерянное. Сдаваться он не соби
рался, но вот беда: боевое настроение с каждым днем
таяло, а растерянность росла и росла. Честно говоря,
он не понимал такого сильного сопротивления сугубо
научной и в достаточной степени добровольной регист
рации со стороны всех слоев и возрастов населения.
Можно было понять, Почему самые заядлые, всем
известные лодыри куда-то запропастились и активис
ты городского комитета по работе с ленивыми детьми
не могли обнаружить хотя бы один след хотя бы одного
тунеядца.
Огромная разъяснительная работа шла впустую.
Каждый взрослый всеми правдами и неправдами оправ
дывал своего потомка-лодыря и спасал его от регистра
ции.
В чем дело?
Что делать?
Моисей Григорьевич сидел в кресле, устало вытянув
ноги, и думал, поникнув головой.
Большие настенные часы настойчиво спрашивали:
— В чем дело?
— Что делать?
— В чем дело?
— Что делать?
—ЧТО?
—что?
Машинально стараясь попасть в такт стука часов,
Моисей Григорьевич вслух отвечал:
— Не знаю!
17*
515
— Не знаю!
— Не знаю!
— В чем дело?
— В чем дело?
.Часы громко и отчетливо посоветовали:
— От-сту-пить!
— От-сту-пить!
—■ От-сту-пить!
— Никогда! Ни за что! Ни в коем случае! — резко
встав, самому себе сказал Моисей Григорьевич.— Чему
я, собственно, удивляюсь? Что меня не сразу поняли?
А почему меня должны понять сразу? Люди привыкли
не считать лень опасностью. Привычке этой много ве
ков. И надо доказать людям, что в лени кроется один
из опаснейших врагов человечества! Я докажу им это!
Честное психонервнопатологическое!
Скрипнула дверь, и раздался голос старшего сани
тара Тимофея Игнатьевича :
— Можно мне заявить о самом наболевшем? — Он
вошел в кабинет и, не дожидаясь ответа, заговорил : —
Напугали вы людей регистрацией. Даже взрослый ту
неядец покоя лишился. Он рассуждает: сегодня я свое
го ленивого отпрыска на учет поставлю, а вдруг завтра
и меня при всем честном народе притянут?!
— Чушь какая! — сердито воскликнул Моисей Гри
горьевич.— Нас интересуют только дети! Скрытые ре
зервы лентяйства! Нам просто необходимо установить,
сколько, понимаете, сколько у нас в городе ленивых и
склонных к лени детей?
— Я, конечно, извиняюсь изо всех сил,— упрямо
сказал старший санитар Тимофей Игнатьевич,— но не
могу не выразить мои мысли, пусть они и не особенно
научные. Жизнь и людей я хорошо изучил. И утверж
даю категорично и ответственно: ничего у вас не по
лучится. Где вы найдете родителя, который доброволь
но отдаст своего родного лентяя или лентяйку на всеоб
щее позорище под названием «научная регистрация»,
Видите ли?
— Постойте, постойте... А у вас самого есть дети?
— Четверо. Три сына и дочь.
4 — Ленивые?
— Просто спасу нет.
— По отношению к ним вы применяете метод фи
зического воздействия?
‘
61«
Старший санитар Тимофей Игнатьевич.тяжко вздох*
нул, потупил глаза и признался с усилием:
— Нет. На своих-то рука не поднимается. И реги
стрировать жалко. Опасаюсь. Я ведь не хочу, чтобы
они выше старших санитаров не поднялись. В минист
ры или академики хочу вывести. К хорошей: жизни
приучил, вот они и обленились самым основательным
образом. Гордые растут, важные. Смотреть приятно, а
жить с ними не очень удобно.
— Вот мы с вами все и выяснили,— удовлетворен
но сказал Моисей Григорьевич.— Но откуда вы взяли,
что министры и академики вырастают из тунеядцев?
Н чем это старший санитар хуже академика или ми
нистра?
— Запутался я...
— Регистрируйте! Людей из них воспитаем! Мо
жет быть, и министров, и академиков! Наука протяги
вает вам руку помощи, не отталкивайте эту милосерд
ную руку!
— Ладно... — Старший санитар Тимофей Игнатье
вич помрачнел.^- Даю согласие на добровольную ре
гистрацию четырех детей. Видно, другого выхода нет.
ГЛАВА № 57
Отчаянные попытки фон Гадке
сделать человечеству, хе-хе, большую пдкость
и гибель фон Гадке в верхних слоях атмосферы
Выпрыгнув из окна шпионского ресторана «Руки
хох!», чтобы вторично избежать почетной спиртизации,
господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер фон Гад
ке уже в воздухе понял, что сейчас разобьется и оста
нется от него только мокрое местечко.
Третий этаж плюс асфальт.
Но успел он подумать и о том, что умирать не имеет
никакого морального права. Не было смысла всю жизнь
отдавать себя борьбе с людьми и детьми, достичь в
этой борьбе ряда больших успехов, избежать почетной
сциргизации, пережить позорную мусоризацию, попри
сутствовать на вечере в честь своей собственной смерти,
убедиться, что старым шпионам — коллегам по про
фессии — не дороги твои идеалы, а дороже сосиски с
кислой тушеной капустой, смело и ловко выпрыгнуть
из окна, когда тебя хотела схапать охрана . Центрхап»17
штаба во главе с бароном Бараном, и — вот на тебе,
майн бог! — погибнуть, хряпнувшись об асфальт.
Эх, если бы не надул его генерал Шито-Крыто, если
бы не облапошил его несуществовавший никогда фон
Хлипке, если бы не отобрали у него гавриков, все было
бы иначе. Не в воздухе сейчас бы он летел, а в кресле
бы сидел!
Ах, эх, ух, как ему нужен самолет с мощной бом
бой! А куда ее шарахнуть, он знает1 Только ему одному
известны места наибольшего скопления детей на зем
ном шаре!
Но сначала надо еще выжить, чтобы не дать жить
другим.
О мой готт, помоги!
Помог ему не бог, а грузовик, выскочивший из-за
угла, вернее, не только грузовик помог, но и мешки с
чем-то мягким, лежавшие в кузове. На них-то и угодил
фон Гадке.
«Сверхмерсибо, майн бог! — ликующе подумал он.—
Я опять спасен, опять жив! Майль!» Правда, он всетаки что-то отбил себе, в организмике что-то стряслось,
но в целом он был целехонек!
Солдаты, стоявшие у входа в шпионский ресторан
«Руки хох!», в темноте, конечно, не видели, как из окна
выпрыгнул и угодил в кузов промчавшегося грузовика
фон Гадке, и поэтому ничего не могли сообщить вы
бежавшему к ним разъяренному барону Барану.
— Прочесать весь город насквозь^ — тут же прика
зал он.— Вызвать все подразделения, выпустить всех
собак-шцеек, даже щенков!
Фон же Гадке чувствовал себя прекрасно. Ему бы
только добраться до одного секретнейшего аэродрома,
где всегда наготове к боевому вылету самолет типа
«Бух-трах-13» с мощной бомбой, и тогда — ууууУУУУУХ!
Ощупывая мешки, в которых находилось что-то
мягкое, фон Гадке развязал один и хехекнул: там бы
ла одежда. Он быстро разделся и разулся, выбрасывая
свои отрепья и остатки сапожек на мостовую.
Одежда оказалась военной, но, какому роду войск
она принадлежала, в темноте определить не удалось.
Переодевшись, фон Гадке разыскал мешок с обувью.
Сапоги были чрезмерно велики, но это были пустяки!
В фонгадской душонке все пело и ликовало и еще
618
больше запело и заликовало, когда он обнаружил, что
грузовик катит в сторону Центрхашптаба: это было
ему, хе-хе, по дороге!
Одет фон Гадке был добротно, но все на нем висело,
рукава пришлось подвернуть, брюки были неизмеримой
ширины. Но ведь он не модник какой-нибудь, не франт,
а попадающий из одной смертельной опасности в дру
гую матерый шпион — душа из всех вон! — чего он
скоро сотворит, лишь бы на глаза никому не попасться.
В длиннейших его ушах уже гудел двигатель реак
тивного самолета типа «Бух-трах-13», ручки как бы на
щупывали рычаг, который освободит от зажимов мощ
ную бомбу и — УУУХХХ!
А в это время собаки-ищейки обнаружили на мосто
вой его отрепья и остаточки сапожек, разорвали все
это в клочья (хотя и рвать-то было почти нечего!), уло
вили один знакомый и ясный запах — стойкий аромат
сосисок с кислой тушеной капустой. Вы сами должны
сообразить, что, унюхав этот запах, собаки бросились
в шпионский ресторан «Руки хох!>, ворвались в зал, где
старые шпионы продолжали объедаться сосисками с
кислой тушеной капустой, уже и позабыв, что угощают
их по случаю почетной спиртизации фон Гадке, тем
более запамятовав, что она оказалась мнимой.
Собаки сбили шпионов со стульев на пол и не да
вали им шевельнуться. Вид у собак был страшенный и
гордый.
Самый старый шпион хотел возмущенно хотя бы
брыкнуть ногой, но получил укус в ухо, а потом еще и
в нос.
Барон Баран довольно долго и тупо смотрел на эту
картину, ничего, конечно, не мог понять и рассуждал
вслух сам с собой, уверенный, что больше никто вос
принять его мысли не способен :
— Ошибиться собаки не могли. Но какое отноше
ние имеют эти старые мумии-обжоры к выскочившему
из окна с третьего этажа негодяйному мерзавцу, я бы
сейчас сказал, Гад Фонке? И что делать? Почетная
спиртизация официально объявлена. Солдаты и офицер
полбанки вылакали и расстреляны. Позор со всех сто
рон! Что, что делать? Разбавить спирт водой и сунуть в
банку любого из этих капустников-сосисочников?
А что? Выбрать самого невысокого, щупленького, одеть
его в мундир оберфобергогердрамхамшнапсфюрера, и
519
пусть себе плавает! Какая разница, кто почетно заспир
тован, важно, как он называется. А называться он бу
дет фон Гадке. Приказываю! Слу-у-ушай! Ме-е-е-еня!
' Между тем от страха, обиды, возмущения, а также
от чрезмерного изобилия съеденной, но еще не перева
ренной пищи старые шпионы один за другим потихонь
ку отдавали богу многогрешные души.
И когда догадались отогнать собак и раздалась
команда «Встать! Смирненько!», половина шпионов
впервые в жизни не могла повиноваться. Одного из них,
самого маленького, отобрали для того, чтобы он пла
вал в банке с разведенным спиртом вместо фон Гадке,
но под его известным всему шпионскому миру именем«
А настоящего, живого фон Гадке грузовик привез —
о майн бог! — прямо на центральную площадь перед
центральной шпионской школой Центрхапштаба. Тут
он был у себя дома, знал все ходы и выходы и без
всякого особого труда (не считая того, что сапоги при
шлось нести в ручках) через потайную дверь проник
сразу в кабинет барона Барана.
Здесь фон Гадке, не зажигая света и впопыхах по
ставив сапоги на стол, позвонил на один секретнейший
аэродром и от имени начальства приказал проверить
готовность самолета типа «Бух-трах-13» к боевому вы
лету.
И едва только фон Гадке выскользнул через потай
ную дверь, в обычную дверь вошел сам барон Баран«
Увидев на своем столе сапоги, он так завопил от
очень сильного возмущения и не менее сильного него
дования, что фон Гадке услышал это и захехекал во все
горлышко. Он влез в бароно-баранскую машину и по
мчался, взвизгивая от восторга.
Проезжая по центральной площади перед цент
ральной шпионской школой, он увидел на черном мра
морном пьедестале стеклянную банку, в которой плавал
какой-то старикашка в форме оберфобергогердрамхамшнапсфюрера. В почетном воинском карауле застыли
Ч££ьхре штуки молодых кадров (правда, один застыл не
совсем — ковырял пальцем в носу с таким старанием,
сдрвно пытался задеть глаз изнутри) с автоматами в
pÿicax.
Фон Гадке притормозил и крикнул в окошко:
-т- Майль!
— Фиг майль! — рявкнули три штуки молодых кад
520
ров, а четвертый промолчал : не успел вытащить па
лец из носа.
«Удивительное я существо,— с упоением подумал
фон Гадке.— Получается, что я и в банке почетно пла
ваю, я и здесь вот в бронированном автомобиле этого
барана Барона! А сапоги мои у него, хе-хе, на столе!*
А скоро я сяду в самолет с мощной бомбой... УУУУУУУХХХХХХПН1!»
Ворота раскрылись, и машина с ходу вырвалась на
шоссе, сбив перед этим начальника караула, который
хотел остановить ее поднятой вверх рукой с пистолетомпулеметом, заметив за рулем незнакомую личность,
правда, похожую на почетно заспиртованного фон
Гадке.
Загремели выстрелы, затрещали длинные автомат
ные очереди.
«Пуляйте, пуляйте! — насмешливо, даже саркасти
чески подумал фон Гадке.— В бронированный-то авто
мобиль! Хе-хе!»
Машина мчалась на дичайшей скорости, на поворо
тах она лишь чудом не переворачивалась. Конечно,
анекдот получился самый настоящий! Ведь автомобиль
барона Барана был самым быстроходным в гараже
Центрхапштаба, и ни одна машина не могла догнать
фон Гадке.
Загудел телефон, он улучил момент и сбросил труб
ку на сиденье — опасно было руки отрывать от баранки.*
Но и так было слышно, даже сквозь шум мотора, как
орал барон Баран :
>
— Фон Гадке! Фон Гадке! Гад ты Фонке, вот ты.
кто! Куда тебя, старого микроба, несет?! Машину ведь
разобьешь, проходимец ты незаспиртованный! Пожалей
машину, а я тебя пожалею! Верни машину, я все
прощу!
Прижав трубку плечиком к шейке, фон Гадке тоже
заорал:
— Баран ты барон недорезанный! Я за твоей баран
кой! Ты лишил меня самого главного в жизни — рабо
ты! Сам тунеядец, и другим трудиться не даешь!
.
Останови машину! Потом поговорим! По душам!
— Я тебе покажу, как надо трудиться! Вкалывать
как надо, не жалея ни сил, ни жизни, ни машины!
Ма-а-а-айль! — И фон Гадке вырвал трубку вместе с-,
проводом, чтобы брань барона -Варана не мешала ему.
6В1
Впереди было наиболее опасное место — железно
дорожный переезд. Вот тут его, конечно, и подкараули
вают! Надеются, дураки примитивные, оболтусы недо
развитые, что, дескать, сейчас я остановлюсь и они ме
ня цап-царап-сцап! Я вам устрою иллюминацию!
Вам нужна машина начальника Центрхашптаба?
Пожалуйста, получите, будьте настолько любезны!
Фон Гадке до самого предельного предела выжал из
мотора всю возможную скорость, еле-еле-е...е...е...ле! —
открыл прижимаемую встречным ветром дверцу и вы
прыгнул.
Сильным потоком воздуха его отбросило очень да
леко назад, несколько раз перевернуло и швырнуло в
кювет, а там было — опять майн бог! — что-то среднее
между водой и грязью, но фон Гадке опять — майль! —
остался жив.
Он выбрался из кювета и услышал взрыв, увидел
пламя и громко-громко захехекал. Пустяк, а — при
ятно!
Но медлить было нельзя, и он домчался до леса и
побежал вдоль опушки, вскоре оказался у железнодо
рожного полотна, переполз через него и стал подбирать
ся к мотоциклу, одиноко стоявшему в стороне от скоп
ления машин. Людей поблизости не было, все, видимо,
глазели на катастрофу по ту сторону полотна.
Красиво горела машина барона Барана!
Фон Гадке умчался на мотоцикле, никем не заме
ченный.
Теперь он уже особенно не торопился и особенно не
нервничал. Ветерок приятно обдувал его разгорячен
ное личико, хотя сам он в мокрой одежде и босиком
замерз.
Сердчишко билось учащенно. От радости и подлости
перехватывало горлышко.
Он загнал мотоцикл в кусты и, даже забыв выклю
чить фару и заглушить мотор, стал пробираться среди
деревьев. Не напороться бы в темноте на колючую про
волоку, которой опоясано все пространство вокруг сек
ретнейшего аэродрома. Прикоснешься к проволоке — и
прозвучит автоматический сигнал тревоги. Тут тебя и
цап-царап-сцапают!
Три года назад, обучая здесь шпионов, фон Гадкё
на всякий случай оставил в одном месте лазейку и вот
сейчас сверхосторожно искал ее.
522
О майн бог, помоги!
Но майн бог не помогал — лазейки нигде не было.
Когда дело касалось подлости, мозгишки оберфобергогердрамхамшнапсфюрера работали на удивление ре
зультативно.
Он, как напуганная собакой кошка, взлетел на вы
сокое дерево, по толстой ветке дошел почти до ее конца
и фактически оказался уже на территории секретней
шего аэродрома. Фон Гадке мысленно помолился, прок
лял генерала Шито-Крыто и барона Барана и прыгнул;
очухался от страха и быстро-быстро пополз, прижи
маясь к земле.
Его длиннейшие уши без труда уловили гул мотора
самолета. Гул через уши проникал прямо в сердчишко.
Метрах в десяти от самолета фон Гадке ненадолго
остановился, чтобы посоображать. Ему, конечно, не
хотелось метрах в десяти от цели допустить какуюнибудь оплошность.^
Три солдата и механик о чем-то беседовали. Затаив
дыхание от очень большого волнения, фон Гадке под
полз к трапу, совершенно перестал дышать, полез на
верх, забрался в кабину, задраил люк, прополз к си
денью, сел и в полнейшем изнеможении откинулся...
УУУУУУффф...
Отдышавшись, он включил рацию и радостно начал
кричать в эфир:
— Слушайте все! Все, кто меня слышит, слушайте
внимательно! Готовьтесь пережить катастрофу! Где она
будет, секрет! Какой она будет, тоже секрет! Поэтому
все дрожите! С вами говорит оберфобергогердрамхамшнапсфюрер фон Гадке! Я в самолете, хе-хе, с мощной
бомбой! Я наизусть знаю карту мира, на которой мною
лично с военной точностью отмечены места наибольше
го скопления детей! Хе-хе, что будет-то! Надеюсь, что
история человечества меня не забудет! Взлетаю! Трепе
щите, ребятки! Гуд байдик!
Он прибавил горючего, и моторы взревели. Самолет
почти без разбега оторвался от земли.
, ,
Из рации послышалось:
— Фон Гадке! Фон Гадке! Вы сдуру залезли в са
молет-ракету «Антихрист-один»! Она еще ни разу не
была в воздухе! Это испытательный образец! Немед
ленно катапультируйтесь! Катапультируйтесь немед
ленно!
523
Не отвечая, фон Гадке
судорожно искал рычаг с
надписью «бомба» и не мог
его найти.
Самолет-ракета не слу
шался его — он шел толь
ко вверх почти по прямой,
а давно уже было пора сво
рачивать чуть влево.
Рация надрывалась:
— Катапультируйтесь
немедленно! Иначе
мы
взорвем вас! Ручка ката
пульты внизу справа!
На лобике фон Гадке
от ужасного страха высту
пил потик и тут же превра
тился в льдинки. С каждой
секундой в кабине станови
лось все холоднее, а ды-
шать было все труднее.
Фон Гадке начал задыхаться : ведь в кабине не ока
залось кислородного прибора.
Босые ножки посинели.
— Катапультируйся, дурак фонгадский!
Холодеющей, почти окоченевшей ручкой фон Гадке
тянулся к ручке катапульты.
— Через тридцать секунд взрываем тебя, псих не
нормальный! Один!.. Два!.. Три!..
Он тяяяяяянууууууулся... тяяяяяяянууууууулся...
— Девятнадцать!.. Двадцать!.. Двадцать один!..
И в эти оставшиеся мгновения жизни, совершенно
отчетливо сознавая, что смерть его почти уже наступи
ла, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер фон
Гадке успел подумать лишь об одном: как жаль, как
страшно жаль, что ему не удалось уничтожить или
сделать ленивыми наших детей!
И если бы ему, фон Гадке этакому, представилась
возможность убить или сделать ленивым хотя бы од
ного из вас, кто держит эту книгу в руках, не сомневае
тесь: господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрербев
колебаний отдал бы за это свою фонгадскую жизнь.
Призадумайтесь над этим.
«Господи, майн бог! — успело пронестись в головке
524
фок Гадке, когда он уже понимал,
что «Антихрист-1» скоро вместе с
ним превратится в пыль.—'Дай мне,
майн гот, возможность уничтожить
хотя бы одного ребенка! Хотя бы од
ного киндера! Хотя бы одного анфанта! Хотя бы чилдрена! Или бамбино!
Дай мне заразить их ленью! Тогда я
радостно погибну с великолепным
сознанием исполненного долга! Майн
бог, помоги мне сделать человечест
ву хотя бы маленькую пакость!»
Из рации грозно донеслась коман
да:
— Двадцать девять!..
И тут фон Гадке увидел кнопку, а
Над ней надпись:
«БОМБА»...
— Тридцать!
От самолета-ракеты «Антихрист1» в мгновение не осталось и пылин
ки. И от господина оберфобергогердрамхамшнапсфюрера фон Гадке не
осталось ни пылиночки.
...И только до сих пор на центральной площади пе
ред центральной шпионской школой Центрхапштаба на
пьедестале из черного мрамора в стеклянной банке с
разбавленным спиртом плавает какой-то старикашка
под именем фон Гадке, и молодые кадры отдают ему
шпионские почести.
ГЛАВА № 58
Папа Юрий Анатольевич овладевает
искусством ведения домашнего хозяйства.
Осложнения в семье Прутиковых
в связи с приездом мамы
Мир и покой хотя все еще и не вернулись в семью
Прутиковых, но дела в ней сейчас шли куда как лучше,
если не учитывать того, что до сих пор Толик был в
больнице, а мама на юге в санатории.
Перемены в семье в лучшую сторону начались с
того дня, когда папа Юрий Анатольевич заявил тор
жественно и высокопарно:
— После долгих и мучительных раздумий, сопро
вождаемых глубокими переживаниями, я твердо решил
в корне изменить свои взгляды на себя и на жизнь.
Раньше семья жила для меня. Теперь я должен ей от
платить. Сейчас я буду жить для семьи. Одновременно
буду положительным примером для сына.
— Большой принципиальный шаг вперед сдела
ешь,— одобрила бабушка Александра Петровна.— Ов
ладел ты, Юра, наконец-то научным подходом к дейст
вительности.
— Я не знаю, как называется такой подход, но
готовить пищу самостоятельно я научусь.
— Только переходи от слов к делу немедля, а то
остынешь.
И папа Юрий Анатольевич от слов перешел к де
лам — начал овладевать искусством качественного
приготовления пищи на газовой двухконфорочной
плите.
Не буду описывать все многочисленные случившие
ся с ним мелкие, средние и крупные конфузы, которые
он перенес болезненно, но стойко.
«Книга о вкусной и здоровой пище» часто подво
дила Юрия Анатольевича, потому что была рассчитана
на опытных хозяек, а он был начинающим хозяином.
Однажды он, например, по всем правилам зажарил ку
рицу, не вынув из нее всех внутренностей, не отрубив
лапок и головы. Бррр — что получилось!
Но постепенно, консультируясь с бабушкой Алек
сандрой Петровной, соседками, он кой-чему научился.
Настал день, когда в кафе он очень иронически ска
зал официантке:
— По всей вероятности, у вашего повара было две
бабушки.
— Почему вы так решили?
— Потому, что он не умеет готовить. Такую бяку,
простите, я могу сделать левой рукой на дырявой ско
вородке с прошлогодним маслом! — И, гордо подняв
голову, Юрий Анатольевич вышел и больше ни разу не
бывал ни в этом кафе, ни в других.
Дело не в том, что будто бы везде готовили плохо,
а в том дело, что ему понравилось готовить. Вот так!
Конечно, времени на покупку продуктов и суету у
плиты уходило немало. Но тут обнаружилось любопыт
ное обстоятельство: ведь если делаешь много дел, по
526
лучается, что у тебя много времени. Следовательно, для
того, чтобы иметь как можно больше времени, надо де
лать как можно больше дел!
Однажды бабушка Александра Петровна, придя
домой, обошла всю квартиру и, садясь за стол на кух
не, очень удовлетворенно сказала:
— Если еще и сына этому обучишь, я свою науч
ную задачу могу считать выполненной.
— Ну, а как суп?
— Душа больше желудка радуется. Только я в су
пе поджаренный лучок уважаю.
И они с Юрцем Анатольевичем начали обстоятель
но, со знанием дела обсуждать различные кулинарные
тонкости.
Вот так и текла жизнь до приезда мамы. Она верну
лась загорелой, помолодевшей, поздоровевшей и — не
довольной.
— Представьте себе, я ни капельки не отдохнула,—
заявила она,— ни на вот столечко не поправилась, поч
ти не загорела и чувствую себя значительно хуже, чем
до отъезда отсюда туда.
— Извини,— удивленно сказал папа,— но твой
внешний вид свидетельствует о прямо противополож
ном!
— Нельзя судить о человеке только по внешнему
виду!
— Кормили, что ли, некачественно? —спросила
бабушка.— Дождило? Или море недосоленное или пе
ресоленное попалось?
— Там было много детей,— нервно объяснила ма
ма.— И, представьте себе, у всех дети как дети, у всех
бабушки как бабушки.
— А мамы как мамы там встречались? — сразу
обиделась Александра Петровна.
— Я о другом! Все балуют детей, но дети растут
нормальными! А я как вспомню... так весь загар сой
дет. Что с моим сынулей?
— Поправляется,— озадаченно ответил папа.—
Уже принимает пищу, двигается. Немного, разговари
вает. Один раз рассмеялся.
— Ужас! Полный кошмар! — прошептала мама.—
Разве я виновата, что все силы и время отдавала чу
жим детям? Но почему другим детям достаточно одной
бабушки и больше они ни в ком не нуждаются?.. О, ты,
«27
мама, вернулась к своим обязанностям? — спросила
она, попробовав суп.
— Это моя работа,— скромно сообщил папа.
— Не смеши меня.
Александра Петровна и Юрий Анатольевич переглянулись и промолчали, ничего не стали ей объяснять.
Она с курорта, устала, пусть отдохнет, придет в себя.
Но в тот же день в семье начались осложнения.
Узнав о научной регистрации ленивых и склонных к
лени детей, мама предельно возмутилась:
— Какая бесчеловечная нелепость! Неужели мы
должны бедного Толика за... это... регистрировать?
— Да, это наш долг и спасение,— ответил Юрий
Анатольевич, сразу приготовившись к тяжелому раз
говору.— Неверным воспитанием мы искалечили ре
бенка и...
— Кто искалечил? Я лично его почти не воспиты
вала. Это вы с бабушкой довели ребенка во второй раз
до областной психиатрической больницы!
— Хорошо, мы с бабушкой. Тогда ты нам и впредь
не мешай его воспитывать.
Не буду передавать этого длинного и действительно
тяжелого для всех разговора, который все равно ни к
чему не привел — каждый остался при своем мнении.
Особенно была недовольна мама. Тоном, не терпя
щим даже самого маленького возражения, она зая
вила:
— Теперь моя очередь воспитывать сына. Я лучше
вашего знаю детей, не первый год работаю в школе с
большим контингентом учащихся.
Такого решения никто не ожидал, может быть, и
сама мама, а поэтому оно вызвало сначала сильное не
доумение, а затем не менее сильную растерянность.
— Решение твое, мягко говоря...— пробормотал
Юрий Анатольевич,— несколько... непродуманно. Ты
просто не в курсе дела. Мальчика надо лечить личным
примером.
— Ах, пожалуйста, не учите меня, учительницу,
как надо учить детей! — презрительно воскликнула
мама.— Это смешно.— Она попробовала иронически
рассмеяться, но ничего из этого не получилось.
«в
ГЛАВА № 59
Визит Фонди-Монди-Дунди-Пэка
к генералу Шито-Крыто
и неожиданный результат
этого визита
Генерал Шито-Крыто сидел в своем кабинете и ду
мал своей огромной, без единого волоска головой. Как
ни странно, он еще и предавался переживаниям. Он
сидел и жалел, что приемная пуста, нету там офицера
Лахита. Конечно, он был проныра, каких свет не ви
дел, предатель был тоже несусветный, денежки любил
пуще жизни, в руках врагов оказался по жадности.
Проклясть бы его и забыть!
И все же он был помощник, живой человек, с ним
всегда надо было быть начеку, полаяться с ним можно
было, сейфом в него запустить можно было, зная, что
он все равно увернется.
Талантливый был негодяй!
А талантливых негодяев становится все меньше и
меньше. Как прекрасно погиб в верхних слоях ат
мосферы фон Гадке! Напугал, такой славный мерза
вец, весь мир! Когда он сообщил, что летит с мощной
бомбой и вот-вот шарахнет ее в место наибольшего
скопления детей, со всех аэродромов мира взлетели са
молеты, чтобы что-нибудь сделать с фон Гадке! Вот мо
лодец! Вот образцовый подлец!
Остался генерал Шито-Крыто один-одинешенек. Ко
го ему взять в помощники, когда кругом одни только
им самим воспитанные предатели и доносчики?! Офи
цер Лахит, царство ему небесное, считал страх одной
ив форм уважения, а эти просто боятся его, своего ше
фа, без всякого к нему уважения.
Разрешив себе попереживать еще восемь минут,— а
переживания он считал бездельничанием,— генерал
Шито-Крыто встал и заговорил совершенно мрачным
голосом :
— Делаю беспристрастный анализ своих ошибок.
Меня преследуют неудачи. Одна за другой. Другая за
другой. Потом другая за одной и так далее. Ошибки
мои — следствие
недостаточной трудоспособности.
Я еще очень мало работаю. Ем два раза в неделю, на
пример, по целых полчаса каждый раз. Буду прини
мать пищу только один раз в две недели, чтобы сэко
529
номить время и силы, затрачиваемые на перевари
вание.
(Я, автор, умоляю вас, читатели, обратить особое ввимание на
данный факт. Вот почему мерзавец, негодяй — сами подберите
все бранные, но справедливые слова — редко бывает ленивым?
Они, эти безобразники, все действуют и действуют, а мы с вами,
в общем-то хорошие люди, часто занимаемся всякой ерундой...)
Генерал Шито-Крыто продолжал говорить самому
себе:
— Я буду стойко переносить все заминки и неуда
чи, то есть не буду опускать руки перед бедой, впадать
в истерики, падать от дикой злобы в обмороки. Теперь
только я один знаю во всех подробностях план опера
ции «Братцы-тунеядцы». У врагов просто не хватит
времени подготовиться к борьбе со мной. Но и медлить
тоже нельзя. Если враги успеют зарегистрировать лен
тяев, наша задача значительно усложнится. Ведь тог
да они поймут всю меру опасности, нависшей над ними,
и начнут усиленно действовать. Дай бог, чтобы регист
рация лентяев у них затянулась! А я вот-вот, с мину
ты на минуту, с секунды на секунду, отдам приказ о
начале операции.
Закончив говорить, генерал Шито-Крыто снова стал
прежним — грозным, хитрым, подлым, ловким, каким
и был, пока его чуть не сломали следовавшие одна за
другой неудачи. Он снова полностью был готов на са
мый трудный труд, на самую обширнейшую и разно
образнейшую деятельность на страх всему человечеству.
Он тут же приступил к делам как ни в чем не бы
вало, не подозревая, что где-то недалеко, прямо-таки
поблизости, ему готовится очередная, на этот раз почти
смертельная, неприятность.
Ведь в кабинете врача Супостата все еще сидел
Фонди-Монди-Дунди-Пэк и говорил:
— Я уверен, что, если бы ты был способен сообра
жать более или менее здраво, я бы вскоре оказался на
свободе, а в руках у тебя — сорок тысяч в хорошей
валюте.
— Пойми, что во время наичрезвычайнейшего наивоеннейшего положения,— убеждал его собеседник,—
никто не выпускается с территории «Гроба и молнии»
без личного распоряжения шефа и не в его машине.
Ликвидируются все виды пропусков и пароли. Я спря
чу тебя в подвал с медикаментами и...
— И обязательно предам при первом удобном слу_680
чае! — добавил, усмехаясь, Фонди-Монди-Дунди-Пэк.—
Безвыходных положений не бывает. Ведь я все равно
найду выход.
— Ты просто сумасшедший! Кстати, хочешь, я уст
рою тебя в сумасшедший дом? А? Условия у нас там
сносные, куда лучше, чем в карцере.
— Не мели чепухи. Мне нельзя ждать. Да и сорок
тысяч в хорошей валюте долго ждать не будут. Ты ду
маешь, я не найду кого-нибудь, кто без раздумья возь
мет их? А?
Упоминание о деньгах и особенно о том, что они мо
гут достаться другому, совершенно вывело врача Супо
стата из всякого равновесия. Он закричал своим тол
стым голосом:
— А я тебе ни на грош не верю!
— Веришь! Иначе ты со страху уже сто раз разде
лался бы со мной, как пытался это сделать однажды,—
спокойно говорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, хотя на
душе у него было тревожно и мрачно до того, что он в
любой момент мог махнуть рукой и хлопнуть дверью.
К тому же он боялся. Он очень боялся, что не вернется
обратно, туда, где ждали его так называемые утренняя
и вечерняя зорьки, туда, где его не будут ловить. Там
он сам будет ловить рыбку.
Он сказал:
— Прощай, бывший приятель. С тобой каши не сва
ришь. Мне остается одно — уничтожить шефа. Тогда в
суматохе я, может, и смогу выбраться отсюда и без
твоей помощи, трус ты последний.
— Ты... ты... ты...— Врач Супостат шарил руками
в столе, ища то ли оружие, то ли сердечное лекарство.—
Ты соображаешь?.. Уничтожить шефа... это... этим не
шутят!
— Я и не шучу. Давай, Супостатик, расстанемся
мирно,— предложил Фонди-Монди-Дунди-Пэк.— Я не
заметно выйду из твоего кабинета, и ты тут же забу
дешь обо мне. Словно я там, в расплющенном гробу.
А я обещаю забыть тебя.
— Ого! Вот это вэригутно! Вот это о’кейно! — Врач
Супостат вскочил, обалдело выпучил глаза.— А сорок
тысяч в хорошей валюте?
Тут не сдержался даже Фонди-Монди-Дунди-Пэк и
показал бывшему приятелю большой палец, вырази
тельно просунутый между указательным и средним.
531
— Без денег я тебя не отпущу! Без денег я тебя не
отпущу! Руки вверх!—И врач Супостат вытащил два
пистолета, один больше другого.— Гони монету!
Фонди-Монди-Дунди-Пэку все это надоело. Он заку*
рил, мысленно ругая врача Супостата самыми послед
ними шпионскими словами. Вот уж действитель
но: свяжешься с дураком — сам соображать разу
чишься.
— А если,— предложил он, так как еще не разу
чился соображать,— я добьюсь отмены наичрезвычайнейшего наивоеннейшего положения? Тогда ты, тол
стая твоя голова, ухитришься мне помочь?
— Ты меня абсолютно не интересуешь!—грубо рявк
нул врач Супостат, уж действительно потерявший спо
собность соображать, да еще и пистолетами размахи
вал.— Как мне получить деньги?
— Никак ты их не получишь,— брезгливо ответил
Фонди-Монди-Дунди-Пэк, решительно вставая.— Ариведерчик! Я иду уничтожать шефа. СиДи и не чирикай.
Учти, Супостат ты безголовый, что любым словом про
тив меня ты навредишь себе смертельно!
И он со спокойным и невозмутимым видом напра
вился к дверям, вслед ему неслось:
— Стой, стрелять буду! Стрелять буду, стой!
Едва за ним захлопнулась дверь, врач Супостат, как,
впрочем, и рассчитывал Фонди-Монди-Дунди-Пэк, схва
тил телефонную трубку и прохрипел в нее:
— Шефа...
— Кто это? Чего надо? Быстро!
— Шеф... это я... Су... су...
■— Дурак Супостат, что ли?
— Так... это... шеф... точно...
— Чего тебе, тунеядец? Быстро!
— Я не знаю... как... как сказать... не знаю...
— Тогда пошел вон!
— Подождите, шеф, подождите! Нечто важное...
катастрофическое... вас сейчас это... ну...
— Если ты быстро, в трех-четырех словах не ска
жешь ничего путного, я засажу тебя в карцер с крыса
ми на двадцать с половиной суток! Кормить буду толь
ко мышами!
— Вас сейчас убьют! — заорал врач Супостат и с
Телефонной трубкой от страха залез под стол.
— У тебя, что, мозги заплыли жиром? — тоже за
632
орал генерал Шито-Крыто, но уже почти в психиче
ском расстройстве.
— ЫХ-три нуля идет убивать вас! У него много де
нег! Сорок тысяч в хорошей валюте! Я боюсь за вас,
шеф! Прошу учесть, что я честно, хотя и трусливо,
предупредил вас! Надеюсь получить по заслугам.
— Получишь, получишь по заслугам, немедленно
получишь! — Генерал Шито-Крыто швырнул трубку на
рычаг и приказал в микрофон: — Охрана! Врача Супо
стата в карцер с крысами на сто одни сутки! В меню
только мышиное мясо!
Дверь открылась, и в кабинет вошел Фонди-МондиДунди-Пэк, неторопливо приблизился к столу и сказал:
— Чао-мао, шеф. Вот мы и встретились еще раз.
В последний.
Генерал Шито-Крыто хрипло хрюкнул, схватился
правой рукой за грудь (пистолет он носил у самого
сердца), покачнулся, хрипнул, но уже без хрюка, и
осел в кресло, и замер, как бездыханный.
— Слаб ты нервами, оказывается, стал,— облегчен
но вздохнув, произнес Фонди-Монди-Дунди-Пэк и заку
рил. Делал он это медленно, словно наслаждаясь каж
дой затяжкой, а на самом деле курить ему совсем не
хотелось, дым был горьким, в горле першило, и бывший
ЫХ-000 просто пытался хоть немного унять волнение.
Но ему было еще и радостно: ни разу в жизни не ра
ботал он так рискованно и удачно, как вот сейчас.
Он включил рацию, настроился на нужную волну и
начал передавать в эфир, не сводя глаз с генерала Ши
то-Крыто :
— Щука... щука... я молодой рыбак... срочно готовь
удочку... щука... щука... я молодой рыбак... срочно го
товь удочку... Прием.
Из эфира полетел ответ:
— Молодой рыбак... молодой рыбак... я щука... я
щука... удочка готова... удочка готова... Прием.
Фонди-Монди-Дунди-Пэк передохнул от подкатив
шей к горлу острой радости и ответил :
— Щука... щука... вас понял... вас понял... Конец.
Теперь оставалось самое главное и самое опасное.
Он включил микрофон и приказал :
— Срочно шофера к шефу.
Итак, генерал Шито-Крыто неподвижно сидел ,в
кресле, бывший его агент ЫХ-000 встал перед столом,
533
и, как только шофер вошел в кабинет, Фонди-МондиД унди-Пэк громко сказал :
— Слушаюсь, шеф! Немедленно еду, мы успеем!
Не беспокойтесь, у нас в запасе полчаса.— Он повер
нулся к шоферу, продолжая закрывать собОй генерала
Шито-Крыто, приказал: — Быстро! Быстро! Должны
успеть! На аэродром!
Последние слова он договаривал уже в машине.
Ух... все в порядке. Удочка, то есть самолет, ждет
его.
«Навсегда прощай, «Гроб и молния», бывшая «Тиг
ры-выдры»! Прощай, бывший мой шеф, господин гене
рал Шито-Крыто! — думал Фонди-Монди-Дунди-Пэк.—
Жаль, нельзя было тебя укокошить! Но я больше не
агент. Я просто рыбак. Больше меня ловить не будут.
А я буду ловить рыбку большую и маленькую! »
Он устало развалился на сиденье, взял телефонную
трубку, попросил:
— Шефа. _
Телефонистка ответила :
— Шеф в госпитале. Инфаркт. Кто спрашивает?
— Когда шеф придет в себя, передайте ему при
ветик.
— От кого?
— Он догадается.
-7- Простите, а что с шефом? — спросил шофер.
— Разрыв сердца. По-научному — инфаркт. Это от
переутомления.
...А утром Фонди-Монди-Дунди-Пэк уже спрашивал
полковника Егорова :
— Когда я смогу поехать на рыбалку?
ГЛАВА Кг 60
Выздоровление Толика Прутикова
Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз
перед тем, как выписать из больницы Толика Прутико
ва, принял его родителей и бабушку у себя в кабинете
и заговорил довольно суровым голосом :
— Мальчик абсолютно здоров. Более того, он стал
значительно лучше, чем был до заболевания. Теперь
его отличает высокая степень сознательности и полное
понимание своих жизненных обязанностей.
684
— Нужно его регистрировать илй нет? — поспешно
спросила мама.
— Я бы даже не стал задавать такого вопроса,—
очень строго ответил ^Моисей Григорьевич.— Мальчик
нуждается в постоянном медицинско-научном контро
ле. Все теперь зависит от вас. Будет в семье трудовая
обстановка — мальчик вырастет во всех отношениях
здоровым.
— Позвольте, простите, извините,— растерянно про
бормотала мама.— Я что-то не совсем допонимаю. Вер
нее, просто ничего не понимаю. Вы его вылечили или
нет?
— Мы его вылечили,— недовольным тоном ответил
Моисей Григорьевич,— но в силу предыдущего крайне
неверного воспитания организм мальчика предрасполо
жен ко всем заболеваниям, связанным с ленью. Спасет
Толика, повторяю, лишь подлинно трудовая обстановка
в семье.
— Будет, будет такая обстановка! — заверила ба
бушка Александра Петровна.— Я гарантирую!
Дома Толик с удивлением смотрел, как папа Юрий
Анатольевич самозабвенно возится у плиты, ловко на
крывает на стол, а мама безуспешно пытается ему по
мочь.
— Вот отдохну денек,— сказал Толик,— и все вме
сте будем трудиться.
— Зачем — все? — поразилась мама.— Доктор ска
зал, чтобы обстановка была трудовая. И речи не было
о том, чтобы всем дома трудиться. Папа все прекрасно
научился делать! Бабушка там чего-то гарантировала.
А ты, сын, под моим руководством начнешь готовиться
к новому учебному году.
— Да я все успею! Я в больнице научился супы и
компоты варить! Картошку с колбасой жарить умею и
чай заваривать!
— Это все пока ни к чему! — авторитетно заверила
мама.— Будем воспитываться по плану. Сначала добь
емся высокой успеваемости и примерного поведения на
уроках и в перемены. Доверьтесь мне. Ведь у меня боль
шой опыт обучения и воспитания детей.
— Меня больше не надо воспитывать,— убежденно
сказал Толик.— Я теперь сам все понимаю, честное
слово! Моисей Григорьевич, знаете, как надо мной по
трудился! Всю дурь из меня вытащил! — Он рассмеял535
ся.— Но контрразведчиком я все равно буду!
— Это у тебя не опять ли началось? — сразу обес
покоилась бабушка.— Опять шпиономизм?
— Что ты! Нет, теперь это серьезно. Говорят, что
кто хоть раз в жизни поймал шпиона, не ловить их уже
не может. Пока я буду ловить лентяев. Моисей Григо
рьевич просил меня помогать ему.
Мама посмотрела на него, как на человека, которо
му недолго_осталось жить на этом белом свете, стра
дальческим тоном проговорила:
— Послушай меня, сынуля... Эти лентяи... зачем
они тебе? Зачем их ловить?
— Это общественная задача, мама. Понимаешь?
Вот я на себе испытал, что такое быть ленивым. Уме
реть можно. А шпионы — самые подлые существа на
нашей планете. Я и решил посвятить себя...
ВМ
— Сначала надо окончить школу!
— Одно другому не мешает, мама. Пока я буду ло*
вить лентяев и помогать папе по хозяйству.
ГЛАВА №61,
предпоследняя, без названия даже,
потому что обрывается неожиданно
На другой день после выхода из больницы Толи»
принялся помогать Моисею Григорьевичу в научной ре
гистрации.
И в этот же день он убедился, что мальчишки боят
ся ее, как завуча.
После многочасовой беготни и длиннейших угово
ров ему удалось зарегистрировать только двух прияте
лей-лодырей и одну знакомую тунеядку.
Но зато в этот же день четырех своих детей заре
гистрировал старший санитар Тимофей Игнатьевич.
Верно говорят: лиха беда — начало!
Надежда генерала Шито-Крыто на то, что регистра
ция ленивых и склонных к лени детей сорвется или хо
тя бы надолго затянется, не сбылась: регистрация на
чалась.
от АВТОРА
Здесь мне приходится спешно оборвать повествование, потому
что начинается событие, описанию подготовки к которому и по
священа эта книга.
ГЛАВА № 62,
последняя и тоже без названия,
потому что состоит всего из одной фразы
В б час. 00 мин. по среднеевропейскому времени,
едва и кое-как оправившись от болезни, начальник
шпионской организации «Гроб и молния» генерал Ши
то-Крыто отдал приказ : приступить к выполнению опе
рации «Братцы-тунеядцы»!
Конец десятой части,
последней из написанных
лично
автором
637
Часть одиннадцатая,
которой автор
предлагает дать короткое название
«ФИНАЛ»
и просит уважаемых читателей написать ее
самим — как они себе представляют дальней
шее ^развитие событий. Ведь именно против
них и направлена операция «Братцы-тунеяд
цы»!
КОНЕЦ
1969 г.
СОДЕРЖАНИЕ
5
Многотрудная,
полная невзгод и опасностей
жизнь Ивана Семенова,
второклассника и второгодника.
Повесть
89
Дядя Коля — поп Попов
жить не может без футбола.
Повесть
271
Руки вверх! или Враг Xs 1.
Роман
Лев Иванович
ДАВЫДЫЧЕВ
ИВАН СЕМЕНОВ, ДЯДЯ КОЛЯ —ПОП ПОПОВ,
ГЕНЕРАЛ ШИТО-КРЫТО И ДР.
Повести и роман для детей
Зав. редакцией А. ЛУКАШИН
Редактор Н* ГАШЕВА
Художественные редакторы С. ЛУЗИН, Т. КЛЮЧАРЕВА
Технический редактор Л. ПСАРЕВА
(
Корректоры Г. БОРСУК, И. ПАРХОМОВСКАЯ
ИБ № 1386
Сдано в набор 12.12.85. Подписано в печать
27.10.86. Формат 84X108782. Бум. тип. № 2.
Гарнитура школьная. Печать высокая. У с л.
печ. л. 28,56. Усл. кр.-отт. 29,73. Уч.-изд.
л. 28,332. Тираж 100 000 экз. Заказ № 694.
Цена 1 р. 30 к.
Пермское
книжное издательство. 614000,
г. Пермь, ул. К. Маркса, 30. Ордена Трудового
Красного Знамени типография издательства
«Звезда». 614600, г. Пермь, ГСП-131, ул. Друж
бы, 34.
Последние комментарии
6 часов 58 минут назад
7 часов 14 минут назад
7 часов 27 минут назад
7 часов 32 минут назад
10 часов 4 минут назад
10 часов 8 минут назад