Кошмар [Андрей Ефимович Зарин] (fb2) читать онлайн

Зарин Андрей Ефимович
Кошмар

Андрей Зарин

Кошмар

I.

Никогда Санин не чувствовал себя так хорошо, так вдохновенно настроенным, как в эти дни. Третий день он не выходил из дома, не видел людей и жил только образами героев своей повести и их жизнью.

И писалось так легко и свободно! Сложные сцены складывались сами собою, острые диалоги, горячие фразы срывались сами; образы стояли, как живые, и Санину казалось, что он на бумагу перекладывает свою душу. Окружающего мира для него не было. Он писал, перечитывал и снова писал, одинокий в своей крошечной квартирке.

И вдруг течение его мыслей прервал резкий звонок; раз, два, три!

Санин с неудовольствием отложил перо, встал от стола и только тут заметил, что на дворе уже стемнело. Он перешел крошечную гостиную, вошел в темную переднюю и отворил дверь.

В тот же миг молодая девушка порывисто бросилась к нему, схватила его за руки и бессвязно заговорила.

-- Виталий Сергеевич, вы один! Барин, милый, помогите! Что мне делать? Его нет... где он?.. Поедемте...

Санин сначала растерялся, потом ничего не понял. Он отстранил девушку, запер дверь, и обратился к ней с ласковым укором:

-- Что это вы, Аня, как безумная? Что с вами? Пройдемте! -- и не мог удержаться от укора, -- вы мне сильно помешали...

-- Ах, если бы вы знали! -- истерично повторяла она, -- если бы вы знали...

Санин прошел в кабинет, методически зажег лампу и сел в кресло.

-- Ну, что у вас?

Перед ним стояла высокая, стройная брюнетка в барашковой шапке и драповом пальто с меховым воротником. Милое, круглое лицо её с вздернутым носом выражало неподдельный ужас. Прекрасные, огромные глаза горели сухим блеском.

Санин искренно любил эту девушку.

Раз в месяц она приходила к нему делать папиросы и пробывала у него целый день, свободно и без умолку говоря, в то время как пальцы её быстро и искусно набивали табаком и отбрасывали сделанные папиросы.

Санин знал всю её жизнь, со всеми подробностями. У неё были старуха мать и брат, отбывавший срок службы в егерском полку.

Когда она поступила на табачную фабрику, ее стал преследовать мастер, добиваясь любви. Она бы совсем пропала, если бы не приказчик из магазина Дурунча, принявший в ней участие. Он порекомендовал ее нескольким покупателям как ловкую папиросницу, и теперь она жила только частными заказами, оставив фабрику.

Этим летом она встретила на гулянье в Таврическом саду бравого парня, Григория Пурвиса, и они полюбили друг друга. С детским восторгом передавала она Санину свои девические тайны и грезы. Григории Пурвис заходил за нею, и Санин познакомился с ним. Он оказался слесарем на заводе и получал хорошие деньги. Санин любовался на них, и их молодое счастье согревало его усталое сердце.

Что же теперь с этой веселой Аней?

Он только что вгляделся в её искаженное лицо и почти испугался за нее.

-- Скажите же толком, Аня, что случилось? -- повторил он.

Она с отчаяньем хлопнула руками по коленям.

-- И вы ничего не знаете! Вы сидите здесь и пишете свои рассказы, а что там, вокруг, -- не знаете?!

Он с улыбкою покачал головой.

-- Но для чего же вы живете? -- воскликнула она, -- ах, я только трачу время! Идемте же! -- и она схватила Санина за плечо, как власть имеющая.

-- Куда? Зачем? -- спросил Санин,

-- Его искать, Гришу! Да неужели вы ничего, ничего не знаете?

Он опять покачал головою, а она уже быстро, бессвязно говорила.

-- Все, решительно все оставили работу. Нельзя работать, когда за целый день труда едва можно быть сытым! -- Это говорил Гриша. И все бросили. А сегодня пошли к царю. Все, все... просить царя о защите, а в них стреляли!.. И там он... Гриша, её Гриша!.. Она ждала его до вечера, и его нет. Иные вернулись, а его нет. Может он ранен; может убит! Его надо искать в больницах.

-- Я не могу одна! -- окончила она уже всхлипывая, -- барин, милый, поедем!..

Санин сидел неподвижно. Мысли вихрем кружились его голове.

Там совершались такие события, а он ничего не знал, он -- который должен быть нервом общества...

Он быстро вскочил на ноги и бросился в спальную.

-- Сейчас, Аня! -- торопливо произнес он, -- сию секунду! Только переоденусь и деньги... Сейчас!..

II.

Небывалое движенье царило на улицах. Люди двигались густыми толпами; по всем направлениям шли отряды солдат, проезжали казаки и драгуны.

На иных углах и перекрестках горели бивачные костры и подле них грелись солдаты, завернутые в башлыки, и пламя костров кровавыми бликами скользило по стволам составленных ружей.

-- Сюда! Сперва в Мариинскую! Стой! -- крикнула Аня извозчику и рванулась из саней.

Санин машинально пошел за ней следом.

У ворот толпилась кучка народа. Сторож в огромном тулупе впускал и выпускал одинокие, мрачные фигуры.

-- Здесь есть раненые? -- раздался голос Ани.

-- Есть, болезная, -- ответил из толпы чей-то голос, -- где их нету.

Сторож пропустил их и сказал:

-- Вон фонарь! Туда и идите!

Аня почти побежала по двору. Санин шел за нею следом.

В тесной комнате толпились люди.

Бойкий фельдшер сообщал сведения.

-- Тебе кого? Максима Прохорова? Есть! Иди в палату нумер третий. Вам что?

-- Григория Пурвиса... слесарь -- замирающим голосом произнесла Аня.

Санин замер, пока фельдшер водил корявым пальцем по длинному списку имен.

-- Нет -- ответил он наконец отрывисто и прибавил: -- поглядите в покойницкой!

Санин вздрогнул. Аня судорожно вцепилась в рукав его шубы и заговорила.

-- Где, где? Куда?

-- Там укажут.

Санин вывел ее и повел по узким мосткам следом за другими идущими людьми.

И было что-то жуткое в веренице людей, безмолвно двигавшихся по едва освещенному двору. Над низкой дверью каменной часовни уныло качался фонарь. Люди входили в дверь и выходили.

Аня вырвала руку и вбежала в часовню, Санин медленно вошел за нею и остановился на пороге.

На широких столах лежали недвижные люди; иные в пальто, иные в шубах, иные в разодранных блузах.

Санину мелькнула форменная тужурка. Бледное молодое лицо и струя крови, окрасившая щеку.

Несколько человек бродили между столами, наклонялись над трупами и снова шли дальше,

Аня вернулась,

-- Его нет. Поедем!

И Санина не удивил её властный тон, её простота, с которой она взяла его под руку.

Они вышли.

И опять то же.

Взволнованные толпы народа, солдаты, конные разъезды, бивачные огни, растерянные люди у ворот больниц, равнодушный фельдшер и торжественная тишина мертвецкой.

Сон или наяву?

Что-то порвалось в душе Санина, билось, трепетало и не находило себе опоры.

Дальше. Еще и еще.

И вдруг этот полусон прорезал крик Ани:

-- Он! Вот, вот! О, Господи! Гриша, милый, хороший!..

Санин рванулся вперед. Девушка приникла к трупу и билась над ним и причитала.

Григорий Пурвис лежал с тихой улыбкою на бескровных губах.

Санин охватил девушку и повлек на чистый воздух.

-- Успокойся, Аня, -- говорил он ей, как сестре, -- мы его возьмем. Мы его похороним. Он -- там! Он -- святой! Я похлопочу, Аня. Теперь домой! Ты где живешь?

И он усадил ее на извозчика, обнял ее с нежностью брата и, толкнув извозчика, снова сказал:

-- Все от Бога, Аня! Ты где живешь?..

III.

И опять те же улицы, тот же кошмар...

Поддерживая девушку, Санин поднимался по темной, грязной лестнице, с железными перилами, слабо освещенной электрическими лампочками и из-за всех дверей до него доносился смутный гул, как ропот далёкого прибоя.

Он толкнул ногою дверь, и его окутал вырвавшийся из сеней белый пар, полный удушливого смрада тесного жилья.

-- Кто там? -- послышался голос, и Санин вздрогнул.

-- Здесь живет Анна Смурова? -- спросил он.

-- Анна! Это моя...

В узкий, сырой коридор вышла согнутая высокая старуха и не окончила фразы.

-- Что с ней? -- воскликнула она, -- ее убили? Что?

И она охватила дочь руками.

Убили жениха её, -- тихо ответил Санин.

-- Гришу?! Аня, бедная моя девочка, -- старуха, дрожа, ввела дочь в комнату, освещенную жестяной керосиновой лампой.

В коридор вышли полуодетые люди. Высокий, бледный мужчина поднял над головой сжатые кулаки; молодая девушка засмеялась несмолкаемым, звонким смехом. Старый, согнутый старик зашамкал.

-- Так всегда будет! Там шла! Я говорил... Да! 10 лет тому назад, на Бельгийском...

-- Замолчи! -- закричал высокий мужчина, -- старый ворон!

Санин сел у соснового стола на табурет и сидел недвижно, без мысли, без чувства. Перед ним стоял дешевый комодик, покрытый вязаной скатертью, и на нем -- зеркало, и тут же на стенке, в рамке из раковин, портрет убитого.

На кровати сидела неподвижная Аня. Мать сняла с неё пальто и шапку, и теперь она осталась в темной юбке и красной кофточке, подпоясанной ременным кушаком. Веселое лицо было бледно и тупо; искрящиеся глаза потухли; стройная фигура согнулась, и она сидела, недвижно уставившись глазами в одну точку, зажав руки в коленях.

IV.

Время шло. Санин и Аня сидели недвижно, а старуха то сновала по комнате, то садилась подле осиротевшей девушки и говорила без умолку:

-- Вот, вот... экое горе! И ведь только что хотели венчаться, -- по весне и свадьба! Я узнала вас. Вы тот господин, у которого Анюта работает. Пошли вам Бог здоровья! Она прямо к вам побежала. Крикнула -- "не могу"! и убежала. Пришёл Рыбаков, потом Гаврилов, весь в крови. Бьют, говорит, свои своих, -- Господи, грех какой! Вчерась был. Веселый такой! Заживем, говорит. Она чуяла, просила его: не иди! Так нет, нельзя, говорит, все идут... Ну и пошел. Вот! Господи! Анюта, милая, ты ляг, барин ничего. Ты одетая! Хоть бы заплакала!..

Санин сидел, не слыша её слов, ничего не видя вокруг. Он словно отупел, и что-то оторванное в душе его металось и не находило опоры.

А время шло. Гудели вокруг голоса, потом смолкли и сменились храпом, а потом опять зашумела жизнь, и пламя лампы побледнело и стало оранжевым, а лица старухи и Ани стали походить на лицо лежащего в покойницкой Григория.

Вдруг дверь в комнату тихо приотворилась, и в нее сперва просунулась круглая голова с коротко остриженными волосами, потом воротник с галунами и, наконец, фигура рослого, здорового солдата,

-- Маменька, здравствуйте! -- произнес он и остановился, в нерешимости увидев незнакомого господина и убитую горем сестру.

Но та как будто очнулась и в один миг выпрямилась и вскочила, словно от электрического удара.

Глаза её снова засверкали, но теперь злым, сухим блеском. Руки вытянулись, как стальные пружины, и она порывисто шагнула к брату, который испуганно отодвинулся к двери.

-- Ты? -- закричала Аня, -- ты здесь? Григорий убит, слышишь, убит! Тобой, Вами! Вон! Будь ты прок...

-- Анюта! -- закричала мать,

Санин встал. Солдат растерянно улыбался.

-- Не брат он мне! Вон, вон! Прокля...

И она упала на пол и забилась в судорожных рыданиях.

V.

Санин ездил в больницу, едва выпросил труп и уговорился с гробовщиком.

Разбитый, он вернулся домой и едва вошел в кабинет, как ему метнулись в глаза листы исписанной бумаги.

Его повесть, которой он жил последние дни. Повесть обманутой любви, решение хитрой проблемы отношения полов...

Он криво усмехнулся.

Поблекли краски, потухли образы. Как жалка и ничтожна вся эта повесть перед повестью жизни! И к чему она?

И не стыдно ли в эти дни писать жалкие, ничтожные вещи, с этими героями -- лилипутами, с этими похотями сытых людей? И к чему его дар, его перо и сила изобразительности?

Будь они прокляты!

Он нервно собрал исписанные листы и стал рвать их на мелкие клочья, а потом упал ничком на постель и замер.

Кругом было тихо.

Жизнь, казалось, умерла, а он чувствовал, что она здесь, в нем, но утрачена руководящая нить, и в душе его бьется и трепещет что-то оторванное, и не может найти себе опоры...

----------------------------------------------------

Первая публикация: журнал "Пробуждение", No 2, 1906 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

Оглавление

Андрей Зарин

Кошмар

I.

II.

III.

IV.

V.