Вольные города ганзейские (СИ) [Алексей Вебер] (fb2) читать постранично

   Алексей Вебер

   ВОЛЬНЫЕ ГОРОДА ГАНЗЕЙСКИЕ

   Вырванный из темноты дрожащим светом лампады лик Спасителя глядел сурово и непрощающе. Слова молитвы путались, и как-то не верилось, что Господь их сейчас слышит. А потом и вообще почудилось, что на иконе проступают черты совершенно другого лица - одутловатого, ненавистного...

   Встав с колен, князь широким злым шагом прошелся по комнате. Не таким представлял он себе этот последний вечер перед православной иконой. Не было ни светлой грусти, ни щемящих душу воспоминаний. Мысли вертелись какие-то нехорошие, тревожные. Казалось, не хватает воздуха, и что-то мешает дышать. Дух в избе действительно был тяжелым. Кислый запах пищи и старого жилья перемешался с испарениями давно не мытых тел. В сенях и крохотной комнатушке расположилось, отходя ко сну, все многочисленное семейство старосты. Уступив горницу знатному гостю, лежали вповалку. Выходя на улицу, князь чуть не наступил на чью-то ногу. Послышался тоненький детский вскрик, и маленькая белая ступня быстро исчезла под рогожей. Выругавшись, он двинулся дальше и на крыльце с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух. Невольно посмотрел в сторону заката где, прячась за макушками деревьев, догорал тонкий край солнца. Всего лишь в двух - трех верстах невидимая черта, переступить которую он давно мечтал и в то же время боялся. Здесь Русь, там Литва, и он, словно разорванный между ними.

   Вроде бы давно все решил. Боялся только одного, что не доедет, схватят по дороге. А теперь налетели сомнения:

   - Здесь ты хоть и опальный, но князь. А там каждый голодранец шляхтич будет на тебя сверху вниз смотреть. Нет уважения к изменнику ни от своих ни от чужих. Другие мученическую смерть готовы принять, но отечества не покинут...

   Чтобы настроить себя на правильный лад, князь попытался мысленно перенестись назад. В тот страшный день, когда судьба толкнула на тропу, что привела его сюда к литовской границе...

   Еще ни о чем не зная, он возвращался с охоты. Ехали через сбросивший покровы лес, мимо желтых стогов, сквозь прозрачную пустоту осеннего поля. У слободы пришпорили коней и с татарским гиканьем пронеслись по узким кривым улочкам. Уступая дорогу, испуганно жались к заборам прохожие, весело летели из-под копыт комья застывшей грязи. Радостно было на душе от бешенной езды, бодрящего ветра, клокочущей внутри лихой силы. Но за воротами дома мир в одночасье перевернулся. Сначала он подумал, что умер кто-то из домочадцев. Но, оказалось, пришла беда ни чуть не лучше. Когда от дворни, узнал, что государевы люди схватили и увели старого князя, развернул коня и помчался во дворец. В тот же день, как ни странно, был допущен "пред светлые очи". Долго же пришлось ползать на коленях, выпрашивать царской милости и снисхождения!...

   Сжимая кулаки, князь чувствовал, как на щеках проступают алые пятна до сих пор не забытого стыда.

   -Не за отца тогда просил. Шкуру свою спасал!

   Когда возвращался из дворца, казалось, даже в росте уменьшился. Во дворе, вжав голову в плечи, прошел сквозь ухмылки царских холопов. Солнце, растопив ледяную корку на лужах, весело играло на золотых маковках куполов, а ему хотелось спрятаться, забиться куда-нибудь в щель от этого нещедрого осеннего света. На улице, где уже было полно народа, он сразу заметил перемену в поведении черни. Почти никто не ломал шапку, некоторые смотрели нагло, вызывающе. Казалось, вот-вот в спину полетят камни. Сначала подумал:

   - Неужели вся Москва знает?!

   Но потом понял, что подлый люд звериным нутром чувствует слабость. Когда едешь добрым молодцем, дорогу уступят, шапку снимут, еще и в пояс поклонятся. А если глаза бегают, спина сгорблена от стыда и страха, то и крыса, которую раньше под сапогом бы и не увидел, тебе уже угроза.

   Добравшись домой, боялся взглянуть в глаза дворовым людям. Но они со слезами попадали в ноги. Видно было - как дети малые радуются, что не лишились последнего покровителя. Отдав распоряжение готовиться к отъезду в ссылку, он в тот день больше не показывался из своих покоев. Вечером дворовая девка, постелив постель, не спешила уходить. Потупив глаза, ждала, потом, чуть качнув бедрами, красиво откинула назад косу и медленно двинулась к двери. А он, провожая ее пустым взглядом, не ощущал в себе мужской силы. Оставшись один, не раздеваясь упал на перину и до глубокой ночи пролежал не смыкая глаз. В тяжелой душной темноте думал о том, что чем выше поднял голову человек, тем сильнее его стараются вдавить в грязь, из которой осмелился вылезти. Думал о том, что люди сами надстроили и учредили над собой злую страшную