Хаос [Сэмми Гронеманн] (fb2) читать постранично, страница - 3

трудно обнаружить. Ребенок, как и отец, тоже был какой-то ненормальный, нашпигованный больными фантазиями и, наверное в бреду, нес всякую чушь. Больше он Гёте не интересовался.

Должно быть, это что-нибудь да значило, раз по настоянию Шаны ему снова пришлось обратиться к этому Гёте. Он аккуратно выровнял книжицу в кармане и поймал себя на том, что всю торопливую дорогу до дома проверял, там ли она. Книга была ему мила — почему, не понятно. Оказавшись в своей каморке, он ласково погладил ее, охваченный необыкновенной нежностью. Правда, господин фон Гёте имел к этому мало отношения. Все-таки Йосл был неподкупен и взялся за чтение как положено критически мыслящему и скептически настроенному талмудисту. Во всяком случае, он предвкушал удовольствие в пух и прах разнести незадачливого поэта, а заодно и пристыдить Шану, которой этот объект был ближе, чем трактат о законах субботы. Он жаждал доказать остроту своего ума, показать ей, что толковее всех этих писак, которых она переносит за границу закона. Он уже явственно видел, как бросает вопросы, на которые не в состоянии ответить ни Шана, ни Гёте. Вопросы, которые обоих загонят в тупик. Он им еще…

Наморщив лоб, он прочел гладкие строки «Посвящения», явно касающиеся каких-то личных вещей, ему не интересных. И чего он с пустяками носится, этот Гёте? Впрочем, написать или издать книгу — его личное его дело. Но если так уж не подходит публика, чего вообще к ней обращаться? Для чего вываливать все это на нее? Книга, видишь ли, слишком хороша для «света» — и в то же время ему посвящается. Наверное, для того чтобы хорошо продать книгу, заключил Йосл, — это как рисовка певца, который жеманится и заставляет себя уговаривать, а потом с наслаждением поет и никак не может остановиться. Йосл впялился в оглавление с невероятным множеством страниц.

«Театральное вступление». Так, еще одно вступление! И что это за «Комический актер», который не говорит ничего комичного? А «Поэт»? Тот еще больше презирает публику, чем это было в «Посвящении»! Ну, хотя бы «Директор» вполне практичный мужчина, который ясно выражает свои желания. Денег он хочет! Так и правильно, что последнее слово остается за ним. Вот, вот: «Довольно болтовни салонной. Не нам любезности плести»…

И снова какой-то «Пролог»! О Шана, Шана!

Йосл откинулся на спинку стула и заново прокрутил перед внутренним взором всю сцену на бульваре. Воочию узрев беспомощность своего поведения, он залился краской. Шана под конец дала ему понять, что и хлопот не стоило вступать с ним в пререкания. А если она с такой настырностью всучала ему книгу, значит, полагала, что прочтение этого «Фауста» раз и навсегда опровергнет его доводы? Книга? Он отчаянно помотал головой. Что она там сказала? «Через восемь дней!» Ах, так через восемь дней он покажет ей, что собой представляет! Но прежде надо прочитать книгу. Все остальное приложится.

И он принялся раскачиваться, как положено концентрировать внимание при серьезных изысканиях, равно как и при молитве, на всем иудейском востоке.

На «Прологе на небе» ему удалось сосредоточиться. Это не более как история Иова. Спор Бога и Дьявола за бренную человеческую душу. Бедный Иов, он же Фауст, подвергнут испытанию. Хотя есть и существенная разница: Иов первоначально жил в радости и довольстве, а Фауст «чем он сыт, никто не знает тоже». Таким образом, Иов был испытан страданиями, а Фауст, напротив, всеми земными прелестями.

Вот он, источник множества противоречий! Йосла бросило в жар. И дело уже было не в книжке, подсунутой Шаной, и не в том, чтобы показать себя. Дело было в самом Фаусте. Его предстояло понять.

Йосл «изучал» «Фауста».

В том смысле изучал, как изучают Талмуд. Проверять и перепроверять каждое предложение, каждое слово — не доверять найденному толкованию и снова подвергать сомнению себя самого. Страницу за страницей шерстить снова и снова, нащупывая неизвестные смыслы, а за ними еще раз подвергать ревизии найденные открытия — ничего нет более сомнительного, чем легкое решение. Легко понять — значит, плохо понять. Раз за разом возвращаться к пройденным местам. Заново устанавливать противоречия и разрешать их.

Йосл «изучал» «Фауста».

Продвигался он медленно, и могло сложиться так, что, ломая голову над всякими мелочами, он никогда не разглядел бы целого. Дела у него обстояли не лучше, чем у немецкого гимназиста, которому классики на уроках литературы устами занудного педагога просто набили оскомину. Но от подобной участи Йосла и Гёте спасла Шана. Вскоре молодые люди вместе читали и обсуждали «Фауста» уже не только по субботам, но и почти ежедневно при встречах на бульваре. По будням было даже больше шансов обойтись без помех со стороны знакомых — ну, кому из борычевских евреев придет в голову тащиться на прогулку так далеко: почти четверть часа за город! А по субботам там то и дело шастала молодежь. И вот двое юных исследователей Гёте часто засиживались на бульваре, погруженные в свои дебаты, до самых сумерек,