Возникновение истории Каса [Дженнифер Руш] (fb2) читать постранично

Дженнифер Руш Возникновение истории Каса

***

Знаете ли вы, каково это, когда у вас пять сломанных костей, три треснутых ребра и затекший глаз? Как будто кто-то прокатился по вашим мозгам и запихал в вашу голову конфеты.

Я нажал кнопку вызова, своим единственным функционирующим большим пальцем. Механизм прогудел позади меня. Я снова нажал:

— Сукин сын…

Бабуля вошла внутрь, шаркая ногами.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Что?

— НИЧЕГО БАБУЛЬ!

Боль ударила мне в спину. Я стиснул свои зубы, зажмурив глаза. Больше никаких криков. Больше никаких, мать вашу, вздохов.

— Тебе что-нибудь нужно? — Бабуля обошла мою больничную койку и легко села в кресло слева от меня. Изношенная брезентовая сумка висела у нее на предплечье, вязальные спицы торчали из сумки.

— Мне нужно больше обезболивающего. — Я снова ткнул кнопку. — Это пытка. А пытать семнадцатилетнего красавчика — противозаконно. Ты знала об этом?

Бабуля ухмыльнулась:

— Может твоя пытка, даже не связана с механизмом? Наверняка медсестры поспорили на то, сколько у тебя уйдет времени, чтобы разобраться с этим.

— Не смешно.

— Может это послужит предупреждением. — Бабуля нахмурила брови. — Такое всегда происходит с такими атлетами-любителями, как ты.

Я закрыл свой здоровый глаз. Мне захотелось отключиться на месяц. Проснуться и чувствовать себя лучше. Наесться барбекю из ребрышек. Затем снова попробовать тройное сальто назад на 360 градусов. Потому что я, черт возьми, знал, что я смог бы сделать этот прыжок. И сделать это лучше, чем эта задница Паркер Брэнсон.

— Я говорила, что вся эта возня с доской — очень опасна, — продолжила бабуля.

Она внезапно вытащила свой вязаный квадратик, который должно быть был свитером или носком, или чайный чехол. Цвет пряжи был похож на детскую блевотину. Она всю жизнь не различала цвета. Что объясняет жгуче розовый цвет моей шапки, которую она связала мне прошлой зимой, и клялась, что сверху до низу шапка была красного цвета. Я носил эту вещь всю зиму и носил ее с гордостью. Я не боялся, что выгляжу как «киска». Поступки говорят громче, чем… в моем случае, чем жгуче розовые шапки. А я был реально крут.

Я бросил болеутоляющее средство в сторону:

— Я не выбывший сноубордист. Или скейтбордист. Или велосипедист. Или что-то другое, что кажется тебе опасным. Я же сажусь в машину вместе с тобой, не так ли?

Она чихнула и ее вставные зубы цокнули:

— Я вожу лучше, чем ты думаешь, мальчик.

Я не мог остановить смех, застрявший у меня в горле. Это быстро превратилось в гримасу и ряд проклятий, что заставило бабулю, сузив свои глаза, шлепнуть меня по голове.

— Ай!

— Возможно, ты и нарушил 6 правил до воскресенья, — сказала она, — но я никогда не говорила таким тоном, Каспер Бенедикт ВанДин.

Когда она использовала мое полное имя, она говорила об обязанностях, убогих, жалких обязанностях бабули.

Я вздохнул:

— Хорошо. Прости.

— Хм? — Она взглянула на меня искоса из-под своих полу-месячных очков, несколько седых прядей упали ей на лицо. Бабуля, возможно, была полу- безумной, дальтоником и глухой, но это не сказывалось на ее внешнем виде. Она и несколько женщин из ночного клуба А.К.А. «Пожилые Дамы Вегаса», проходившее в среду, посещали парикмахера каждое утро пятницы. Учитывая то, каким придурком я был в четверг ночью, ей придется пропустить эту неделю. И это заставляет чувствовать себя полным дерьмом. Она всегда твердила мне одно и то же о смерти, или точнее не о смерти:

— За что? — спросила она. — Разве атлеты-любители добиваются чего-нибудь на этих твоих досках? Это того не стоит. И я не позволю тебе умереть на моих руках.

Из семьи Вэндин остались в живых только я и она.

Я откинулся на подушку и пытался сосредоточиться на чём угодно, чтобы не чувствовать пульсацию в моей голове и острую боль в рёбрах. — Я сказал, что сожалею, — повторил я.

— Я на это надеюсь.

Я подавил смех. — Люблю тебя, бабуль.

— Я тоже тебя люблю. А теперь перестань шевелить свою челюсть и отдохни.

Я отключился под звук её вязальных спиц, постукивающих друг о друга.

***

Я очнулся позже, с коридора доносились голоса. Я узнал отчетливый скрипучий голос бабули, но тот голос, который отвечал ей, был мне не знаком. Может быть доктор?

Около минуты я лежал в кровати, подслушивая.

Чтоб меня. Я узнал говорящего. Это был Джон Бренсон, отец Паркера Бренсона. Какого чёрта он здесь делал?

Я попытался принять сидячее положение, и вся чертова тонна боли навалилась на меня.

Мой бок словно горел огнём, казалось кто-то прижег меня раскаленной кочергой. Голова пульсировала болью. Заплывший глаз пульсировал словно мне его прищемили.

Бабуля цокнула языком. Она делала так, только когда была зла. — Я не нуждаюсь в вашей благотворительности.

— Это не благотворительность, — проговорил Джон, — Я хочу помочь. Каспер и Паркер хорошие друзья. Вот почему я