145 дней после Парижа [Надежда Катаева-Лыткина] (docx) читать постранично

Надежда Катаева-Лыткина. 145 дней после Парижа




DOUCE FRANCE

Adieu, France!
Adieu, France!
Adieu, Francel
Marie Stuart



Мне Франции — нету
Нежнее страны, —
На долгую память
Два перла даны.

Они на ресницах
Недвижно стоят.
Дано мне отплытье
Марии Стюарт.

М. ЦВЕТАЕВА

5 июня 1939



Через 7 дней — 12 июня Марина Цветаева выехала в СССР, 19 июня прибыла в Болшево...

* * *

В дни самых жестоких боев под Москвой, когда хирурги в госпиталях сутками стояли у операционных столов, я, не спав три ночи подряд, вдруг ненадолго потеряла сознание. Очнулась и в устремленных на меня глазах увидела требование: надо подняться и встать к столу — идет операция. И мне, вчерашней студентке, «для бодрости и утешения» в тот особенно трудный день подарили томик в бархатном переплете — книгу стихов Марины Цветаевой «Волшебный фонарь» 1912 года издания. Подарила мне его актриса Художественного театра Ада Константиновна Яковлева. Она была из тех добровольцев, что почти не выходили из госпиталя — женщины разрезали и снимали набухшие кровью шинели солдат, раздевали раненых перед тем, как положить их на операционный стол. Ада Константиновна в какую-то минуту передышки пояснила мне: «Марина Цветаева была другом моего отца. Жила в Москве, а сейчас — где-то а Париже».
От поэта Рувима Марана, находившегося по ранению в госпитале, позднее я узнала: Марина Цветаева повесилась в Елабуге, что на Каме. Впервые узнала я тогда и о Цветаевой, и о Мандельштаме, и еще о многом другом...
Решила: буду жива, все прочту, все разузнаю о Марине Ивановне.
Потом — счастливое «совпадение»: мне, сибирячке, на мою мольбу: «если будет суждено остаться в живых и вернуться, то вернуться только в Москву» — дали комнату, а по сути, прописку впрок в «пустой Москве». В переулке на бывшей Поварской — «там, где Наташа Ростова». Оказалось — «там, где Марина Цветаева».
Со временем я разыскала и дочь, и сестру, и родственников поэта.
С Анастасией Ивановной Цветаевой я встретилась после ее возвращения из мест заключения и ссылки. Уже тогда, когда она «в день Нечаянной Радости» получила комнату в Москве «на Тверской».
Анастасия Цветаева — одна из самых моих сокровенных дружб.
С тех пор, как я вернулась в «мой» московский дом, он стал местом битвы за его сохранность, хотя еще очень долго никто не рисковал даже говорить о нем как о «доме Цветаевой». Помню, в 50-е и 60-е годы не раз видела, как Эренбург и Антокольский останавливались около дома на другой стороне переулка и переговаривались шепотом. О том, чтобы сохранить дом как память, не хотели слышать ни дочь — Ариадна Эфрон-Цветаева, ни сестра поэта Анастасия. Боялись спугнуть, погубить попытку дочери вернуть на Родину стихи Марины Цветаевой.
В «волшебном доме», как звала его Марина Ивановна, она жила с 1914 по 1922 год. В нем написала 12 из 15-ти вышедших при ее жизни книг — все лучшее, что было создано ею в России.
Здесь у нее бывали поэты, писатели, философы, художники, артисты, чьи имена вошли в энциклопедии мира.
Сюда приходили философ Николай Бердяев, внук декабриста князь Сергей Волконский, вахтанговцы Антокольский, Завадский, поэты Пастернак, Бальмонт, Мандельштам, Чурилин, сестры Герцык, вдова и дети композитора Скрябина.
Последние шесть с половиной лет, отказавшись выехать, я оставалась жить одна с сыном в этом выселенном доме, чтобы не дать его снести или спалить. После моих публикаций о доме и совместных хлопот о нем К. Симонова, С. Наровчатова, И. Андроникова, М. Алигер, В. Леоновича, Т. Жирмунской, К. Лубянниковой, Н. Гениной и после публикации «в помощь» рассказа Анастасии Ивановны «Маринин дом» — в него сплошным потоком пошли люди. Появились новые свидетельства очевидцев, стало возможным уточнить многие факты и продолжить писать его историю.
Но все настойчивее мне стал не давать покоя другой «загадочный» дом — в Большево. Там с первого дня приезда из Парижа жила, не выходя из него, никому не показываясь, Марина Цветаева.
Отыскала я этот дом с трудом. Считалось, что он уничтожен. Но дом уцелел. Я подружилась с теми, кто живет в нем сейчас. Записала их рассказы, рассказы соседей бывших и теперешних. Отыскала соучеников по болшевской школе сына Цветаевой — Георгия. Расспросила героев испанской войны и французского Сопротивления, знавших семью Эфрон-Цветаевых, в том числе А. Эйснера, В. Сосинского, Н. Столярову, А. Сеземана и общих друзей, приезжавших из Чехословакии и Парижа. Сопоставила услышанное с публикациями французских газет 37–39-х годов и воспоминаниями очевидцев, опубликованными за рубежом. Но все-таки никому до сих пор не известно было рассказанное теми, кто в страшные месяцы 1939 года жил совместно с Мариной Ивановной Цветаевой в болшевском доме.
Болшевская катастрофа — кульминация и узел трагедийных судеб семьи Марины Ивановны Цветаевой.
Она имеет давние истоки.
Цветаева изначально несла в себе трагедию, но также и способность дать силу на жизнь. Лучше всех скажет об этом она сама в письме к Вере