Тайна Пристройки 3 [Колин Декстер] (fb2) читать онлайн

Колин Декстер Тайна Пристройки 3

Посвящается Элизабет, Анне и Еве.

Первая глава Ноябрь

Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых.

Франсуа де Ларошфуко

Когда старик помер, на небесах не особо обрадовались. Зато не было и особой печали, если о таковой вообще можно говорить, на Чарлбери-Драйв — тихой и приятной улочке с домиками-близнецами, на которой он жил после выхода на пенсию. И все же некоторые соседи, в основном женщины, поддерживали с ним сдержанно-любезные контакты, толкая детские коляски или коляски из супермаркета мимо ухоженного газона перед его домом. Когда было объявлено, что погребальная церемония назначена на субботу, две из этих женщин решили на них поприсутствовать. Одной из них была Маргарет Бауман.

— Как я выгляжу? — спросила она.

— Чудесно! — Он не поднял глаз от результатов конных забегов, так как и без того знал, что его жена заботится о своем внешнем виде: высокая и симпатичная, одежда на ней выглядела прекрасно, неважно была ли она предназначена для танцев, свадеб, вечеринок… или же похорон.

— Ну? Давай же, посмотри на меня! Как я тебе?

Он поднял голову и рассеяно кивнул, осматривая ее черный костюм. Она действительно выглядела хорошо. Что еще можно было сказать?

— Выглядишь чудесно, — повторил он.

С неподходящей к данному случаю радостью она покрутилась на высоких каблуках своих новых официальных туфель из черной кожи, полностью сознавая, что смотрится действительно привлекательно. Немного располнели бедра по сравнению с тем днем большого разочарования, когда она, двадцатилетняя девица, стройная как тополь (за год до замужества), не преуспела в попытке стать стюардессой. Сегодня, шестнадцать лет спустя, она без труда могла бы обеспечить себе центральное место в Боинге 737 — и она это знала! Вопреки всему, ее икры и щиколотки были почти так же тонки, как и тогда, когда ее тело в ночной рубашке скользнуло между жесткими белоснежными простынями их свадебной постели во время медового месяца, проведенного в одном из отелей в Торки. Только ноги ее с мозолистыми образованиями на суставах пальцев говорили о приближающемся пожилом возрасте.

Ну, нет, не только это, если уж быть честной перед собой. Не нужно забывать и о еженедельных променадах до одной дорогой клиники в Оксфорде… Но она предпочитала не задумываться об этом. («Променад» было словом, которым она очень гордилась, так как подцепила его у себя на работе в Экзаменационной Палате Оксфордского университета)

— Ну? — настаивала она.

Он вновь оглядел ее, на этот раз внимательнее.

— Ты ведь сменишь обувь?

— Что? — в ее орехового цвета глазах мелькнуло растерянное, умоляющее и беззащитное выражение. Она невольно провела левой рукой по коротким окрашенным белокурым волосам, а пальцами правой беспомощно попыталась сбросить несуществующую пылинку, угрожавшую ее безупречной и дорогой одежде.

— Льет как из ведра, не замечаешь? — сказал он.

По оконному стеклу струилась вода, и когда он изрекал это, стук дождевых капель вновь напомнил о плохом настроении ветреного неба.

Она опустила взгляд на новые, купленные для этого случая черные туфли — очень классические и удобные. Но прежде, чем успела ответить, он продолжил.

— Ты же сказала, что его должны похоронить?

Какое-то время слово «похоронить» не доходило до ее сознания, будто было одним из тех слов, которые нужно искать в словаре. Но потом она вспомнила, что покойного не будут кремировать, а выроют глубокую дыру с ровными стенами в глине оранжевого оттенка, в которую опустят на ремнях гроб. Она видела подобное по телевизору, и в кино, и в этих сценах всегда шел дождь.

Она посмотрела в окно — поскучневшая и разочарованная.

— Я только пытаюсь тебе сказать, что ты промочишь ноги, — он развернул центральную страницу своей газеты, и начал читать про необыкновенную сексуальную мощь всемирно известного игрока в бильярд.

До этого момента события в семье Бауманов могли бы еще какое-то время течь с обычной размеренной скоростью. Как оказалось, не суждено.

Последнее, что Маргатет хотела бы — это испортить новые туфли. Ну, хорошо. Она действительно их купила для похорон, но было бы нелепо выбрасывать на ветер больше пятидесяти фунтов. Не обязательно месить в них грязь церковного двора, да и просто выходить в них в такую погоду полная глупость. Она вновь посмотрела вниз на свое дорогое приобретение, а потом на каминные часы. Времени было не много. Но она все же решила их сменить. К черному подходят почти все цвета, и серая обувь будет как раз что надо. Но если надеть другие туфли, не будет ли шикарнее взять и другую сумку? Да! У нее есть серая кожаная сумка, которая чудесно сочетается с туфлями.

Она побежала наверх по лестнице — так нетерпеливо. И так фатально.

Всего через минуту после принятия этого решения Томас оставил газету и пошел открывать на стук входную дверь. Дружеским кивком он поприветствовал невзрачно одетую молодую женщину, которая стояла под проливным дождем на веранде с длинным, кричаще многоцветным зонтом в руках, в желтых резиновых сапогах до колен, которые ему напомнили передачу о первой высадке человека на Луну. Определенно можно сказать, что некоторые женщины не так щепетильны в отношении моды, как его жена.

— Она почти готова, — сказал он. — Осталось только надеть балетные пуанты для организованной вами прогулки по вспаханным полям.

— Сожалею, что немного опоздала.

— Войдете?

— Лучше не надо, нет времени. Привет, Маргарет.

Элегантные до этого маленькие ножки, которые с легкостью взлетели по лестнице, теперь спускались торжественно, обутые в тяжелые ботинки на толстой подошве. Рука в серой перчатке быстро сунула носовой платочек в серую сумку — и вот, наконец, Маргарет Бауман была готова для похорон.

Вторая глава Ноябрь

Почему-то никто никогда не замечает почтальонов, — задумчиво произнес он. — А ведь их обуревают те же страсти, что и всех остальных людей.

Г.К. Честертон, «Невидимка»

Как только входная дверь закрылась за обеими женщинами, он бросил взгляд на мокрый газон, простирающийся от окна гостиной до дороги. Вспомнил, что хотел сказать жене, чтобы взяла их машину — «Метро», так как сам выезжать не собирался. Но, очевидно, они уехали на машине ее подруги, так как красно-коричневая «Метро» стояла на подъездной дорожке в гараж. Можно спокойно говорить, что Чарлбери-Драйв малонаселенное место. Дождь лил все также.

Он поднялся на верхний этаж и прошел в гостевую спальню. Там открыл правую дверцу гардероба, предназначенного поглощать сверхпотоки одежды его и супруги. За этой дверцей у правой стены шкафа были сложены одна на другую восемь белых коробок от обуви. Из этой кучи он осторожно вытащил третью коробку снизу. Внутри была бутылка солодового виски, на две трети опорожненная — или на одну треть полная, как вероятно написал бы человек, возжаждавший ее содержимого. Коробка для обуви была стара и со времен свадьбы с Маргарет служила тайным убежищем для двух вещей. В то время, когда он еще играл в футбол, в течение целой недели в ней хранился комплект порнографических снимков, который обошел всех по очереди от ветерана-вратаря до четырнадцатилетнего левого крайнего нападающего. А теперь (причем все чаще) она служила хранилищем для виски, которым он снабжал себя, сознавая, что рискованно превышает полагающийся ему бюджет. Обе тайны были, без сомнения, достаточно преступны, но все же, не из числа смертных грехов. На самом деле он постепенно пришел к выводу, что прекрасная, слегка полноватая Маргарет, вероятно, простила бы ему фотки, но виски — едва ли. А может, простила бы и виски? Вскоре после свадьбы, весьма своевременно, он понял, что она скорее предпочла бы лживую трезвенность, чем пьяную искренность. Но разве она не изменилась? Причем, в последнее время? Вероятно, она не раз ощущала запах, исходивший от него, несмотря на то, что в последние несколько месяцев интимная близость между ними была уже не такой романтичной, а скорее даже эпизодичной и скромной. Не то чтобы подобные соображения особенно его волновали, такая проблема вообще не существовала для него в данный момент.

Он вытащил бутылку, засунул обратно коробку, и когда передвигал вешалки со старыми костюмами, взгляд его упал на нее — на полу, точно за левой дверцей гардероба, которая, кажется, никогда не открывалась, лежала черная сумка, которую его супруга решила оставить в последний момент. Вначале он не обратил внимания на это случайное открытие, едва ли оно могло вызвать у него интерес или удивление. Но потом он нахмурился слегка, а потом и сильнее. Почему она оставила сумку за дверцей гардероба? Никогда до этого он не замечал ее аксессуары. Обычно сумка стояла на столике у кровати — той, что была ближе к окну. Тогда почему..? Он быстро пересек лестничную площадку, вошел в их спальню и посмотрел на черные туфли, брошенные в спешке возле кровати.

Он вернулся обратно в гостевую спальню и поднял сумку. Нелюбопытный человек, он редко испытывал желание лезть в чужие дела, и он никогда не подумал бы вскрывать письма жены или же совать нос в ее сумку. Во всяком случае, подобная мысль не могла прийти ему в голову при обычных обстоятельствах. Но почему она пыталась спрятать сумку? Теперь ответ на этот вопрос был очевиден. Было что-то внутри этой сумки, что она хотела скрыть от его глаз. А в спешке не успела переложить содержимое из одной сумки в другую. Замочек открылся легко, и он почти сразу обнаружил письмо — целых четыре страницы.

Ты эгоистичная, неблагодарная сука, и если думаешь, что можешь просто свалить, когда захочешь, то знай, что тебя ждет куча неприятностей, так как и я могу кое на что претендовать. Попробуй понять, что я имею в виду. Если ведешь себя как сучка, знай, что и я могу поступать также. Ты получила от меня что хотела, но лишь потому, что я пожелал тебе это дать. Ты вообразила, что можешь все уничтожить, и что мы равны. Настоящим письмом хочу тебе сообщить, что этого не будет и, как уже сказал, тебе лучше понять, что я имею в виду. Можешь быть уверена, я тебе отплачу по заслугам …

Его горло сжималось, пока он просматривал остальную часть письма: на первой странице не было обращения, как и подписи на последней. Но не могло быть никаких сомнений в сути послания — она настолько очевидна, что только умственно отсталый искал бы другие доказательства: жена ему изменяла — и вероятно уже не один месяц.

В центре его лба пульсировала острая боль, кровь стучала в ушах, на несколько минут его мыслительные процессы притупились.

И все же, как ни странно он полностью контролировал остальные части тела, и рука его не задрожала, когда он налил обычную дозу виски. Чаще всего он добавлял немного воды, сейчас глотнул чистого виски: первый маленький глоток, потом глоток побольше, потом еще два глотка обжигающей жидкости — и бокал опустел. Он налил снова, снова выпил. Последних капель из бутылки как раз хватило на третий бокал, который он выпил медленно, со знакомым чувством поднимающегося тепла, медленно заливающего сознание. И что парадоксально, и совсем неожиданно, порочная ревность, несколько минут назад угрожавшая заглушить все его чувства, уступала место все более ясной мысли о любви к собственной супруге.

Это новое осознание напомнило ему тот день, когда не вполне подготовленная, но чересчур самоуверенная, она провалилась, сдавая экзамен на водительские права. Когда она с тихой печалью объясняла ему, где ошиблась, он ощутил поднимающуюся волну сочувствия к ней. В тот день он осознал ее уязвимость, а готовность защитить ее от будущих разочарований была так сильна, что он был в состоянии застрелить экзаменатора, обвинившего его жену в неподготовленности.

Бокал опустел — бутылка тоже, и Томас Бауман медленно, но уверенно спустился по лестнице, держа в левой руке пустую бутылку, а в правой — письмо. Ключи от «Метро» лежали на кухонном столе. Он взял их и сунул в карман плаща. Прежде чем сесть в машину, спрятал бутылку в пакет с кухонными отходами и отнес в мусорный контейнер у забора. Потом поехал — надо было немедленно сделать кое-что небольшое и легкое.

До его места работы в Чиппинг-Нортоне было не более мили, и пока он ехал, до него дошла ясная логика того, что он вознамерился сделать. Спустя всего пятнадцать минут после возвращения на Чарлбери-Драйв, едва положив письмо в сумку, он полностью осознал яростную ненависть, которую вызывал у него человек, отнявший у него любовь и верность его жены — человек даже не имевший смелости подписаться.

Женщина с серой сумочкой стояла у могилы, красно-желтая глина облепила ее туфли. Дождь почти перестал, и молодой викарий напевал погребальный псалом монотонно, медленно и с назидательным достоинством. Из доносившихся обрывков разговоров Маргарет Бауман поняла, что старик воевал на передовой на стороне союзников в Нормандии до последних дней войны. И когда один из его соратников по Британскому Легиону в память о Годовщине^[1] положил цветы на крышку гроба, она почувствовала, как слезы наполнили ее глаза. И прежде, чем успела отвернуться, большая слеза подобно чернильной кляксе, упала на ее перчатку.

— Ну, вот и все! — сказала подруга в желтых сапожках. — Боюсь, что в этот раз можно не рассчитывать на портвейн и сандвичи с ветчиной.

— Разве обычно это едят после похорон?

— Конечно, людям нужно что-то бодрящее. Особенно в такой денек.

Маргарет не сказала ни слова, пока не села в машину.

— Хочешь, заскочим в паб? — спросила ее спутница.

— Нет, не сейчас. Думаю, лучше вернуться домой.

— Неужели будешь заниматься готовкой?

— Обещала мужу приготовить что-нибудь перекусить, когда вернусь, — сказала она тихо.

Дама в желтых сапогах вела машину, больше не делая попыток повлиять на ее решение; она знала, что самым разумным было как можно быстрее отвезти домой свою неспокойную подругу, а после присоединиться к остальным в местном пабе.

Маргарет Бауман сбросила туфли у входа.

— Я вернулась! — воскликнула она.

Но ей никто не ответил. Быстро осмотрев кухню, гостиную и спальню — а потом и гостевую спальню, она осталась довольна. «Метро» не было у гаража, но может он загнал ее внутрь из-за дождя. А может, поехал в ближайший паб, если и так, она все равно была довольна. В гостевой спальне она открыла дверцу гардероба, достала сумку: напрасно она встревожилась и уже сожалела, что отклонила предложение пойти в паб с остальными. Куча коробок для обуви слегка перекосилась, она их подровняла и с облегчением пообещала себе впредь быть более внимательной.

Она разогрела оставшееся со вчерашнего вечера куриное ризотто, но несколько кусков, которые успела проглотить, имели неприятный вкус. Какую кашу сама заварила! В такую ужасную историю попала! Она сидела в гостиной и слушала часовые новости, при этом узнала, что курс фунта на Токийской фондовой бирже слегка поднялся за прошедшие сутки. В отличие от ее настроения. Она включила телевизор и посмотрела первые два забега в Ньюбери, вообще не поняв какие из лошадей первыми пришли к финишу. И только когда третий забег скользнул по краю ее сознания, она услышала скрип тормозов «Метро». Он поцеловал ее легко в щеку и голос его был неожиданно трезв, когда он задал ей несколько вопросов о похоронах. Но она была уверена, что выпил он предостаточно, и ничуть не удивилась, когда он сказал, что хочет вздремнуть после обеда.

Однако Томасу Бауману некогда было спать, в голове его уже начал формироваться план действий. Комната с ксероксом на почте была пуста, и он сделал копию письма. Какое-то время он взирал на ряды почтовых фургонов, припаркованных за окном. Почтовые автомобили (он никогда не рассматривал их с этой стороны) были полностью анонимны: прохожие не интересовались личностью водителя, скрытого (и защищенного от прямых взглядов) в кабине красного таинственного фургона. Они могли перемещаться почти незаметно с одного места на другое без страха огрести штраф от полицейских на оживленных улицах Оксфорда.

В письме мужчина, причинивший столько горя Маргарет, просил ее о встрече без десяти час в понедельник у библиотеки на Саут-Парейд — и да! он, Том Бауман, тоже будет там. Вряд ли будет трудно нанять одну из этих машин, это он устроит. Более того, он часто ожидал Маргарет как раз на этой улице у библиотеки, где она брала книги, и хорошо помнил, что на перекрестке Саут-Парейд и Мидл-Вей была небольшая почта с почтовым ящиком на стене. Едва ли можно было найти более подходящее место…

Внезапно его поразила одна мысль: сколько времени пролежало в сумке это письмо? На нем не было даты, ничто не подсказывало, какой точно понедельник имелся в виду? Возможно, речь шла о прошедшем понедельнике? Он не мог быть уверенным вполне, но был убежден, что письмо пришло ей на работу, и было получено день или два назад. И он считал, что Маргарет поступит так, как хотел тот мужчина. Оба предположения Тома Баумана оказались правильны.

В понедельник, без десяти час, в боковое зеркало машины он увидел Маргарет, которая шла в его сторону, и откинулся на заднее сиденье, пока она не отошла на два-три метра. Минутой позже, точно у библиотеки, остановился «Маэстро». Водитель открыл левую дверцу, после чего быстро поехал вперед уже с Маргарет Бауман.

Когда «Маэстро» достиг перекрестка на Вудсток-Роуд, почтовый фургон отделяли от него три машины. С этого момента потянулась цепь событий, которые приведут к убийству — спланированному медленно и точно, и совершенному с ловкой жестокостью.

Третья глава Декабрь

Год завершен, — промолвил Бог, —

Дошит его наряд.

Я заключил червей в песок,

Устлал листвой края дорог

И погасил закат.

Томас Харди, «В канун Нового года»

Бульвар с трехполосным движением Сент-Джилс обозначали в трех или четырех местах массивные уличные таблички (белыми буквами на черном фоне), созданные в литейной мастерской близлежащей деревни Джерико. А так как Оксфорд считался центром образования, то и правописание названия улицы соответствовало требованиям кафедры английского языка. Но немногие из главных действующих лиц данной истории имели углубленные познания в области грамматики, так как они были теми людьми, которых, согласно принятой в Оксфорде и Кембридже терминологии, сразу — причем с полным основанием — можно было причислять к «черни», а не к «лордам».

В северном конце Сент-Джилс, там, где на треугольном газоне возвышался памятник из камня жертвам двух мировых войн, бульвар разделялся на Вудсток-Роуд налево и Бэнбери-Роуд направо. Двигаясь направо (случайно именно на этой улице жил главный инспектор Морс), современный посетитель всего через сто метров мог узреть перед собой ряд достаточно однообразных зданий, стиль которых определяют как «венецианская готика»: с заостренными арками над входами и многочисленными окнами, которые со своей стороны были разделены небольшими мраморными колоннами. Как будто Раскин стоял за спинами архитекторов, которые чертили и оформляли свои проекты в 70-х годах XIX века. Большинство из этих зданий (из желтовато-бежевого кирпича с лиловой черепицей на крышах), кажутся современникам суровыми и педантичными. Но подобная оценка выглядит ошибочной: церковная строгость многих домов смягчается приятными глазу рядами оранжевых кирпичей, а заостренные контуры арок подчеркнуты лиловыми и оранжевыми мотивами, как будто средиземноморская блудница накрасила веки чересчур яркими тенями.

Но этот вид меняется, если двинуться на север вдоль Парктауна, где недавно появились дома из свежих оранжево-красных кирпичей, что сразу добавило тепла и доброты после отталкивающих фасадов «венецианской готики». Крыши их покрыты красной черепицей, и отделка окон почти целиком белая. Эти архитекторы были всего на пятнадцать лет моложе первых, но, освободившись от духа Раскина, они выровняли горизонтальную часть окон, которые стали выглядеть вполне разумно и просто. Таким образом, жилые здания на полмили севернее Сент-Джилс, дали начало новой эпохе. Это было время, когда первые «партии» ученых покинули свои обители в колледжах и начали жениться и размножаться, что в свою очередь увеличило когорту прислуги и домработниц в просторных домах предместий, которые со своей стороны разрослись в последние десятилетия на север к Бенбэри и Вулсток-Роуд; их ежегодный прирост оставил не менее достоверные следы, чем годовые кольца большого дерева.

Между двумя кольцами, кратко описанными выше, находился отель «Хауорд», который сочетал оба стиля. Нет смысла описывать эту постройку (точнее постройки), но кое о чем надо сказать сразу. Десять лет назад, когда здание выставили на продажу, его купил некто Джон Биньон, бывший фабричный рабочий из Лидса. Он поставил один фунт в спортивной лотерее и (к удивлению остальной части нации) имел счастье угадать один ранний этап футбольного чемпионата, в результате чего выиграл целое состояние — 450 000 фунтов, которое и вложил в гостиничный бизнес.

В течение двух лет здание использовалось как полупансион, после чего было включено в список отелей. Ныне отель имел ресторан, цветные телевизоры, ванные в номерах и небольшой гимнастический зал для самых требовательных клиентов.

Последовательные успехи владельца позволили ему закупить дополнительные помещения, непосредственно примыкавшие к зданию с южной стороны. Во-первых, это позволило увеличить число туристов весной и летом. Во-вторых, он ввел в практику значительную часть «мертвого» сезона (особенно в праздники и уикэнды) оживлять рядом организованных со вкусом мероприятий по специальным ценам.

Именно по этой причине осенью, когда началась наша история, в турагенствах появились (третий год подряд) проспекты с рекламой отеля «Хауорд». В них отель предлагал трехдневный отдых на Рождество или Новый Год «по ценам, перед которыми трудно было устоять». Чтобы читатель ощутил вкус такого отдыха, ниже воспроизводится программа встречи Нового Года.

Вторник

Новогодний вечер

12:30 Бокал шерри! Джон и Кэтрин Биньон приветствуют тех гостей, которые смогли собраться в столь ранний час.

13:00 Легкий обед: прекрасное время для новых знакомств — или для встречи со старыми знакомыми.

После обеда возможна прогулка — всего десять минут пешком вниз по Карфакс — к центру нашего чудесного университетского городка. Для тех, кто предпочитает спортивные соревнования и развлекательные мероприятия, организованы турниры, в которых каждый может показать свои способности в метании дротиков, настольном теннисе, бильярде или видеоиграх. Награды!

17:00 Чай с печеньем; ничего — ну совсем ничего! — другого не будет. Умоляем, поддерживайте в форме свой аппетит для…

19:30 НАШ БОЛЬШОЙ ВЕЧЕРНИЙ БАЛ — МАСКАРАД.

Будет чрезвычайно забавно, если все — да, все! — придут на вечер в масках. Но, просим вас, не думайте, что будете обделены аперитивами, если не сможете прийти в костюмах. Тема этого года — «Мистика Востока», а для тех, кто предпочитает импровизацию, предоставим гардероб с костюмами в зале для игр на все послеобеденное время.

22:00 Соревнование на лучший костюм. Награды! Продолжение с баром и танцами, чтобы поддержать чудесную форму до…

Полночь Шампанское! С Новым Годом!

1:00 Отбой!!!

Среда

Новый год

8:30–10:30 Европейский завтрак (просим соблюдать тишину, ради всех нас — всех! — кто страдает легким похмельем).

10:45 ПОИСКИ СОКРОВИЩ НА КОЛЕСАХ, с подсказками, разбросанными по беззаботному и безавтомобильному (надеемся!) Оксфорду. Множество простых инструкций, которые не позволят вам заблудиться. Будьте авантюристами! Прогуляйтесь, глотните свежего воздуха! (Час или полтора будет вполне достаточно.) Награды!

13:00 Английский ростбиф на обед.

14:00 ТУРНИРЫ снова — для самых активных; возможность послеобеденного отдыха — для остальных.

16:30 Девонширский кремовый чай.

18:30 Руководитель пантомимы ждет вас, чтобы отвести на представление Алладин в Театре «Апполон».

По возвращении вас ожидает полный буфет, а конец вечера можете провести на дискотеке (играет группа «Пайпер Леман») пока ваша энергия (но не содержимое бара!) не иссякнет.

Четверг

9:00 Богатый английский завтрак в вашем распоряжении до 10:30. Последняя возможность попрощаться со старыми и новыми друзьями! Обещайте повторить приятные переживания снова в следующем году!

Конечно, и это знает каждый, подобная программа не может понравиться всем. В сущности, идея встречать Новый Год с полунасильственным вовлечением в турниры по метанию дротиков или переодеванием в самурая, или даже расслаблением в не совсем трезвом состоянии, причем на глазах остальной группы, заставила бы запаниковать некоторых и более уравновешенных граждан. Но вопреки всему, за прошедшие два года, многие пары были приятно удивлены открытием, (после мягких убеждений), что остались довольны групповой деятельностью, которую Биньон так смело рекламировал. Некоторые пары посетили мероприятие во второй раз, а одна семья — даже в третий.

Справедливости ради отметим, что никто из членов этих пар и не подумал бы влезать в маскарадные костюмы для собственного удовольствия, но они сделали это, глядя на мальчишеские выходки остальных. А истина была в том, что почти каждому из гостей требовалось совсем малое, а точнее никакое убеждение, чтобы облачиться в костюмы для новогоднего торжества — причем некоторые достигли блестящего или скорее чудноватого эффекта. И так получилось, что в этом году некоторые гости были так искусно замаскированы, так умело переодеты в чужую одежду, что даже давние знакомые с большим трудом распознали бы их.

Особенно человек, который получит первую награду в этот вечер.

Да, особенно он.

Четвертая глава 30/31 декабря

Нет ничего хуже чем желание поспать, возникающее когда ты не в кровати, и долго еще там не окажешься.

Э.У. Хоу

Всегда, когда мисс Сара Джонстон чувствовала себя уставшей — а это обычно случалось ранним вечером — комично большие круглые очки, ограждавшие ее лучезарные глаза, постепенно сползали вниз по ее маленькому правильному носику. В подобные моменты голос ее звучал притворно учтиво, пока она говорила по одному из двух ультрамодных телефонов, в зависимости от того, по которому из них интересовались ее компетентным мнением. Кроме того, в подобных случаях некоторые из запоздалых гостей ожидавших регистрации в отеле «Хауорд», вероятно принимали выражения, с которыми она их приветствовала за сердечность, хотя это была скорее механическая формальность.

Но, по мнению Джона Биньона, эта невзрачная сорокалетняя женщина едва ли могла сделать что-то неверно. Он принял ее на работу пять лет назад, вначале девушкой на рецепцию, а затем, разглядев настоящее сокровище, менеджером — вопреки тому, что его жена (неприятная лишенная очарования женщина) все-таки настояла, чтобы именно ее имя появлялось в изданиях об отелях, а также в проспектах, рекламирующих организацию отдыха в специальных случаях.

Как Пасха, например.

Или Святая Троица.

Или Рождество.

Или, как видим, Новый год.

Так как Рождество уже миновало, Сара ожидала своего официального семидневного отпуска: целая неделя вдали ото всего и главное от новогодних праздников — по некоторым причинам они никогда не вызывали у нее энтузиазма.

Похоже, рождественские праздники стали привлекать предостаточно клиентов, и ради этого Джон Биньон решил поднапрячься и по-быстрому подготовить прикупленную пристройку для использования. Вначале он собирался получить разрешение на строительство одноэтажного коридора, связывающего отель и пристройку. Но, несмотря на расстояние всего в двадцать метров, сопутствующие проблемы оказались так сложны, что он решил организовать самостоятельное крыло, отдельное от основного гостиничного комплекса. Долгосрочным знаком подобного решения стал желтый кран в виде буквы «Г», в саду за пристройкой там, где раньше цвели хризантемы и наперстянки.

С конца августа пыль и цемент соперничали с лязганьем и стуком, которые отмеряли рабочие часы. С приближением зимы — особенно во время осенних дождей, строительная площадка превратилась в болото из темно-красной грязи. Грязь была повсюду, и, залепив все дорожки, подобралась к главному входу в отель. Биньон снизил на Рождество и Новый год гостиничные тарифы на 15 процентов в основном здании и на 25 процентов от цены трех двухместных и одного одноместного номера на первом этаже полуготовой пристройки. И это было прекрасное предложение: ни рабочих, ни шума, ни каких-либо неудобств во время праздников — кроме вездесущей грязи…

После отъезда Рождественских гостей Биньон принял решение 30-го декабря провести широкомасштабную акцию по уборке в качестве подготовки к приезду новогоднего контингента — основная часть гостей прибывала после обеда 31-го. Как всегда возникли трудности с работниками (половина свалилась с гриппом), нанять временных работников в такое время было нереально, поэтому впрягли всех, включая самого Биньона, его недовольную супругу Кэтрин, Сару Джонстон и ее помощницу с рецепции — Кэролайн. Вооружившись с утра 30-го лопатами, вениками, пылесосами и щетками, они провели такую атаку на ненавистные помещения, что в тот же вечер все номера и коридоры и в основном здании, и в пристройке были полностью очищены от грязи, оставшейся не только после Рождественских гуляк, но и после всех их предшественников. Когда все было закончено, Сара почувствовала себя страшно усталой, что редко с ней случалось, несмотря на то, что подобные непривычные физические усилия — ни в малейшей степени! — не были ей неприятны. Все тело болело, но подобная физическая деятельность усиливала предвкушение начавшегося недельного отпуска.

В девять часов утра, утра 31-го, ее разбудили настойчивые звонки в дверь. Набросив халат, она открыла дверь, за которой стоял Джон Биньон. Как поняла спросонья Сара, позвонила мать Кэролайн и сказала, что ее дочь простыла и не может встать с постели, а уж тем более выйти из дома. Отель попал в трудное положение, не могла бы Сара, если она будет так любезна, если это только возможно, поработать еще несколько дней! И конечно остаться на ночь в маленькой хорошенькой комнатке с окнами на пристройку.

Да. Если бы она была в состоянии помочь, она конечно бы это сделала! Единственное, что она не могла обещать, так это проснуться, глаза ее слипались, она лишь отчасти осознавала поток благодарностей, которые Биньон изливал на нее. Очнулась она, когда он, положив руку ей на задницу, наклонился и нежно поцеловал в щеку. Зная, что он неисправимый бабник, Сара впрочем, не испытывала к нему ни отвращения, ни привязанности; несколько раз, когда он проявлял известное внимание к ней, ему пришлось довольствоваться ее уверениями, что в данный момент для него нет особой надежды. Закрыв за ним дверь, она приняла две таблетки аспирина, надеясь притупить упорную головную боль, вымылась, оделась, собрала туалетные принадлежности и ночную рубашку. Выпив две чашки горячего кофе, она вышла из дома.

До отеля было двенадцать минут пешком, и прогулка пошла ей на пользу. Было морознее, чем накануне: густые тучи надвигались на страну с севера и обещали (по мнению синоптиков) снегопад перед Новым годом.

Проходя по Саммертауну, Сара почти столкнулась с выходившим из дверей мужчиной. Какой странной порой бывает жизнь! Он был среднего возраста, с поседевшими волосами и легкими залысинами, сильно располневший. Почему она его так упорно рассматривала? Почему так упорно сохранила некоторые подробности о нем в своем сознании? Она не могла бы ответить. Но была уверена, что и мужчина в свою очередь бросил на нее, хоть и мимолетно, слегка беспокоящий настойчивый взгляд.

Его же беглый осмотр был только знаком одобрения высоких скул, бросавших загадочную тень на ее лицо под оранжевым светом уличных фонарей, освещавших дорогу к его холостяцкому жилищу. Через несколько метров он полностью забыл о женщине и целенаправленно зашагал к своей ночной цели — во «Фрайяр».

Пятая глава Вторник, 31го декабря

В большом спорте нет места справедливой игре. Зато в нем в избытке присутствуют ненависть, зависть, хвастовство, полное неуважение к каким бы то ни было правилам.

Джордж Оруэлл, «Истинный дух спорта»

В связи с описанными в предыдущей главе событиями не удивительно, что с самого начала последовавшего позже полицейского расследования, память Сары Джонстон была изрядно запутана перемещениями людей, событий и фактов. Допрашивали ее разные люди, но, по сути, на ее воспоминания о событиях 31-го декабря можно было положиться не более чем на болтовню лживого и неверного любовника.

До 11:30 утра она была в зале для игр; вычистила зеленое сукно на бильярдном столе, поправила сетку на столе для пингпонга, проверила комплекты для монополий, анаграмм, разложила по местам бильярдные шары, мячи, дротики, карты и блокноты для записей результатов. Часть времени она провела в ресторане, и как раз помогала накрывать столы для холодного буфета, когда прибыли первые гости. Оказывается, их зарегистрировала в отеле сама госпожа Биньон, недовольная и нервная. В это время Сара сбегала наверх, в свою временную спальню и переоделась в униформу: кремовую блузку с длинными рукавами и черную до пят узкую юбку, которая исключительно хорошо подчеркивала линию ее талии и бедер.

Гости повалили после обеда, и у нее не осталось ни желания, ни времени для пустых удовольствий. Малочисленный персонал время от времени впадал в пререкания, но в тот день непрерывные хлопоты доставляли Саре странное удовольствие.

Большую часть времени миссис Биньон пыталась оставаться в стороне, ограничивая и без того спорные свои таланты деятельностью в ресторане и на кухне, и, в конце концов, отправилась к себе в спальню. Между перетаскиванием багажа по коридорам и наверх по лестницам мистер Биньон починил один подтекающий радиатор, один подмигивающий телевизор и один капающий кран в ванной. Сразу после обеда он обнаружил, что часть дискотечной аппаратуры не работает и провел следующий час в просьбах, увещеваниях, попытках подкупить кого-нибудь, кто бы имел хоть какое-то понятие о цепях и переключателях и помог бы спасти его отель от предстоящего бедствия.

Подобный (ничуть не редкий) кризис означал, что Сара была вынуждена распределять свое внимание в основном между рецепцией — несколько гостей позвонили, чтобы предупредить, что вероятно задержаться из-за плохой погоды — и залом для игр.

О, Боже — зал для игр!

Метанием дротиков (как поняла вскоре Сара) не ограничивались самые увлекательные забавы вечера. Один бывший бармен из Ист-Кройдена, крупный мужчина, который успел закинуть с какой-то ленивой точностью все дротики прямо в центр, обнаружил еще двух претендентов на чемпионский титул, причем один из них едва ли мог представлять какую-то угрозу — мелкая пожилая горничная откуда-то из Чилтернса. Она попискивала с юношеским восхищением каждый раз, когда ее стрелочки попадали в мишень, а не в деревяшку за ней.

К счастью игра в анаграммы, в которой участвовало с удовольствием достаточное количество гостей, закончилась прежде, чем начались споры, а финалом оказалось правописание слова «карибский». (Какое зловещее совпадение!)

Но все это было цветочками, по сравнению с изумлением, вызванным среди игроков в монополию одной дамой, работавшей кассиршей в бедфордском супермаркете. Обладая ловкими пальцами, она так быстро подхватывала рукой кости, выпавшие из цилиндрического стаканчика, что остальным игрокам не оставалось ничего, кроме как принимать результат, который она им молниеносно сообщала, без каких-либо доказательств. А после беспомощно наблюдать, как эта женщина перемещает свою фигурку по доске, туда, где ей выгоднее всего осуществлять свои предприимчивые начинания. Никто не протестовал вслух при этом, но скорость, с которой она разоряла собственников недвижимости, которые ей мешали, позже вызвала не только всеобщее недовольство, но и невольное восхищение. Несмотря на это она получила в награду бутылку дешевого сладковатого шерри, и так как она не выглядела женщиной, имеющей настоящий отель на Парк-Лейн или Мейфор, Сара ничего не сказала и ничего не сделала, чтобы ее остановить.

Турниры по бильярду и настольному теннису к счастью протекали без особых споров, и перед чаем дружеский возглас оповестил, что пожилая горничная (которая уже успела разобраться с бывшим барменом из Ист-Кройдена) сумела поразить мишень для дротиков тремя последовательными бросками.

Арбитр, консультант, рефери и судья — Сара Джонстон по ее мнению справлялась хорошо, соперничая с Соломоном в этот морозный и приятный вечер. Особенно, имея в виду, что она выполняла, действительно до сих пор выполняла, обязанности по регистрации гостей.

В главном здании отеля «Хауорд» было шестнадцать номеров — два апартамента, десять двухместных и четыре одноместных номера, а в частично готовой пристройке предлагалось еще три двойных и один одноместный. Список гостей на новогодние праздники состоял из тридцати девяти человек, среди которых — четверо детей. К полднику прибыли все за исключением двух семей и одного индивида. Все были зарегистрированы Сарой на рецепции, которая находилась справа от главного входа. Ее большие очки постепенно сползали все ниже по носу. Она уже глотнула бокал сухого шерри и съела пирожок с мясом, потом еще бокал вина (около двух часов), но это было все. Однако отсюда и далее она начала терять представление о времени (или так выглядело для тех, кто позднее ее подробно допрашивал).

Целый день сыпал мягкий пушистый снег и вскоре все было плотно покрыто снежинками, а прогноз погоды обещал дальнейший обильный снегопад в центральной и южной Англии. И может быть именно поэтому слишком мало гостей, а по мнению Сары — никто — не рискнул выйти на прогулку по Оксфорду после обеда, хотя (как она позднее сказала допрашивающим) они спокойно могли уйти (или даже могли приехать новые) и она не заметила бы этого, так как большую часть времени заполняла бланки, гостиничную документацию, распределяла вновь прибывающих по комнатам, отвечала на разные вопросы и тому подобное. После обеда еще две новые водопроводные неполадки потребовали внимания собственника по системе «сделай сам». Несмотря на это, когда предпоследняя пара была зарегистрирована, он стоял возле Сары и выглядел вполне довольным.

— Ну, Сара, не плохо для начала?

— Да, мистер Биньон, — ответила она тихо. Сара не любила подобные проявления фамильярности, и никогда не обратилась бы к нему просто «Джон».

В это время зазвонил телефон, и она удивилась быстроте, с которой он схватил трубку.

— Мистер Биньон? — Женский голос звучал издалека, и Сара больше ничего не могла расслышать. Владелец плотно прижал трубку к уху и повернулся к Саре спиной.

— Нет, я также сожалею! — сказал он… А после: — Нет, можно позвонить тебе попозже? В данный момент у нас много работы и я мог бы проверить и сказать тебе…

Сара не обратила внимания на этот беглый разговор.

Но что ей труднее всего было удерживать в сознании, так это имена людей и лица связанные, с этими именами. Некоторые были легко запоминающимися: например, мисс Фишер — богатая наследница недвижимости из Бедфорда. Мистер Додс, тоже (только с одним «д» в середине, девушка!) — его лицо она помнила совсем ясно. Фред Эндрюс с грустной физиономией — король бильярда из Кингдена. Мистер и миссис Смит из Глостера — часто используемое семейное имя; знакомый финт для человека, который провел хотя бы пару часов на регистрации.

А остальные? Действительно трудно связать имена с лицами. Балларды из Чиппинг-Нортона? Могла ли она вспомнить Баллардов из Чиппинг-Нортена? Согласно книге регистрации, они прибыли последними и Саре казалось, что она помнит миссис Баллард, стоящую перед стойкой регистратуры и притоптывающую сапогами облепленными снегом, что придавало ей вид эскимоса, прилагающего усилия, чтобы не замерзнуть.

Имена и лица… лица и имена… имена, которые звучали в ее голове — вначале сержант Филлипс, после сержант Льюис, наконец бесцеремонный и враждебный главный инспектор Морс, все пытались пробудить ее воспоминания и вывести из оцепенения. Аркрайт, Баллард, Палмер, Смит… Смит, Палмер, Баллард, Аркрайт.

Смешно это, с именами, думала Сара. Часто можно угадать человека по его имени.

Например, Аркрайт, которая отказалась от номера в Пристройке 4, так как «было опасным безумием ехать по дорогам, заметенным снегом» из Солихола. Дорис Аркрайт! Подобное имя должно быть у подозрительной и расчетливой старой зануды! И она не приедет — Биньон только что передал сообщение от нее.

Одним меньше: итак, гостей будет тридцать восемь.

Как ни странно, одна вещь, которая сильнее всего впечаталась в сознание Сары Джонстон, было ее решение (такое авторитетное) признать слово «карибский» в игре в анаграммы. Трудно было бы его забыть из-за одного очень странного совпадения. Позже этим же вечером судья в соревновании на лучший маскарадный костюм спросил ее, возможно ли еще раз дать приз «карибцу», так как один из гостей оделся в очень удачный костюм. Тема «Мистика Востока» (по мнению судьи) с трудом допускала подобную западно-индийскую интерпретацию. И все же (как тихо заметил один из гостей) это был «эфиоп», а во всех атласах Европы Эфиопия лежит на востоке — ну, хотя бы на Ближнем Востоке. А не зависело ли слово «Восток» (как сказал другой гость) от того, с какой стороны глобуса мы находимся в данный момент? Результатом этих споров было то, что в отеле «Хауорд» во второй раз в этот Новый год было принято решение в пользу «карибца».

Пройдет еще довольно много часов до и после наступившего Нового года, прежде чем некто обнаружит, что счет гостям сведен до тридцати семи.

Шестая глава 31 декабря/1 января

Я советую вамостерегаться всех дел, требующих нового платья.

Г.Д. Торо, «Уолден, или Жизнь в лесу»

В то время, когда происходили эти события, организовывалось предостаточно зрелищных мероприятий с маскарадными костюмами. В пабах, клубах, бальных залах, на дискотеках и вечеринках — как будто групповая мания охватывала собранных вместе мужчин и женщин, и заставляла их, почти через равные интервалы времени, прикрывать свои тела взятым напрокат реквизитом и на несколько часов превращаться в совсем других людей. За два года до этого (первое подобное мероприятие в отеле «Хауорд») тема новогоднего маскарада была: «Как мы будем одеты, если потонет корабль», что чрезвычайно сильно напрягло воображение, чувство юмора и способность к импровизации, поскольку этого требовалось достичь минимальными средствами. Темой следующего Нового года было: «Эта спортивная жизнь» и, так как она была предварительно объявлена в рекламном проспекте, многие гости подошли к этому делу достаточно серьезно и совсем отказались от импровизаций, привезя соответствующие костюмы с собой.

В этом году подобное мероприятие открывало перед участниками еще более широкие горизонты с предостаточным временем и возможностью одолжить необходимые костюмы, аксессуары и подходящий грим. Отель все еще располагал сборным гардеробом в игровом зале, но всего двое-трое из гостей копались в нем после обеда. В конце концов, все знали, что им предстоит, а многие выбрали отель «Хауорд» именно из-за маскарада. В подобных случаях считалось большим успехом, если кто-то останется в первой части вечера — а иногда и до конца — неузнанным даже для самых близких друзей. Это почти удалось самому Биньону в прошлом году, когда лишь под конец праздника его коллеги распознали лицо шефа, скрытое густой бородой и с глостерским кепи для крикета на голове.

В этом году энтузиазм гостей был так велик — за исключением шестерых, все остальные были в маскарадных одеждах — что даже Сара, которая по природе своей не была особенно общительна, почувствовала желание присоединиться к веселой группе употребляющей красные и синие коктейли в ресторане. Он находился в задней части первого этажа, а также служил и бальным залом — и все было почти готово к вечеринке.

Помещение было удивительно теплым, радиаторы запустили на полную мощность, а в большом старом камине пылал огонь на радость гостям и к ужасу управляющего отелем. Но в этот вечер огонь танцевал весело, без копоти, и взрослые вспоминали свое детство, когда тени на стенах казались им огромными, а поздно ночью прогоревшие дрова вдруг взметали искры. Чтобы усилить эффект, на каждом столе поставили по две высокие красные свечки, уже зажженные, а ореол вокруг них создавал маленькие островки теплого света в полутемной испещренной отблесками трапезной, и удлиненные желтоватые языки пламени отражались в блестящих столовых приборах.

Легче всего было рассадить гостей за тремя столами по тринадцать человек, причем для всех были сервированы только по два блюда. На каждом месте стояли карточки с именами тех, кто должен был сидеть за соответствующим столом, а также с двумя цифрами, обозначающими места за вторым столом (для третьего и четвертого блюда), и за третьим столом (для пятого и шестого блюда). Эта система была испробована Биньоном в прошлом году и, несмотря на то, что одна или две пары не сумели точно следовать указаниям по смене столов, эффект от социального общения был чрезвычайно успешен. Единственной проблемой при этой системе было неудобство в перемещении тарелочек с хлебом с места на место, но и этот конфликт был умело разрешен, когда булочки и масло переложили на общие подносы.

Без четверти восемь (ужин должен был начаться в восемь часов) произошло кое-что неприятное: о времени Сара могла сказать абсолютно точно. Одна гостья, занимавшая номер в пристройке, одетая как мусульманка в черное длинное платье, сказала Саре приглушенным паранджой голосом, что на стене в дамском туалете написана некая гадость, и они вместе пошли проверить. И Сара была полностью согласна с голосом под вуалью, надпись была не из приятных: «Я сошел с ума» было написано над одним из умывальников черным фломастером, а ниже добавлено: «И Биньон тоже». Господи! Достаточно было нескольких минут, чтобы затереть надпись губкой и шампунем хотя бы до степени нечитаемости.

Коктейли имели огромный успех, так как помогли даже самым зажатым незнакомцам начать спокойно общаться между собой. Сам Биньон, пышно представленный как Лорд-Верховный Исполнитель, в этом году не делал попыток скрыть свою личность, он любезничал с одной маленькой худенькой девочкой, одетой в красивый японский костюм. Мистическая притягательность Востока выявила разнородные реакции, вроде парочки действительно удачных попаданий. Самой потрясающей была одна женщина с гибким телом, одетая в костюм для танца живота, что предполагало минимум одежды, и что заставляло несколько пар глаз (не считая Биньоновых) искриться похотливым блеском.

Вскоре гости отправились к своим столам, чтобы начать с закуски — свежего грейпфрута с вишнями, который уже был сервирован, и следовавшего за ним консоме о’Риц^[2].

Сара взяла один бокал с текилой «Санрайз» и двинулась обратно к рецепции в холл, где закрыла на ключ входную дверь отеля. Голова ее слегка побаливала и последнее, что ей хотелось — это ужин из шести блюд. Единственное о чем она мечтала, так это лечь пораньше и точно это она (обещала же себе!) сделает сразу после того, как поможет сервировать жареную форель с миндалем, а после свиные отбивные по-нормандски. (Ягодный торт, сыр, пирожные и кофе, как ее уверял Биньон, особых затруднений не вызовут). Она никогда не ела много, считая, что может легко поправиться. И уж точно она не собиралась встретить Новый год с лишними килограммами.

Коктейль был хорош, а до сервированного на закуску грейпфрута оставалось еще несколько минут, так, что Сара закурила одну из шести сигарет, которые она себе позволяла за день, глубоко вдохнула дым и с наслаждением опустилась на свой стул.

До восьми часов оставалось десять минут.

Спустя две-три минуты она услышала где-то вблизи шум. И внезапно, против всякой логики — в пустом полуосвещенном фойе было тихо, а из ресторана долетали радостные возгласы — ее охватило такое чувство страха, что ее волосы цвета меди встали дыбом. А после также внезапно к ней вернулось спокойствие. Из мужского туалета появился мужчина в пестром костюме, который при иных обстоятельствах вызвал бы у нее другие мысли, но сейчас она любезно ему улыбнулась. Мужчина, вероятно, потратил кучу времени, чтобы достичь такого убедительного вида — карибец с шоколадной кожей. Но может, он еще и не был полностью готов, так как, проходя к ресторану, протирал намазанные коричневой краской руки белым платком, цвет которого уже больше был похож на шоколад, чем на ваниль.

Сара отпила коктейль и почувствовала себя лучше. Просмотрела единственное письмо, которое очутилось на ее подносе этим утром: некая дама из Челтенема благодарила за «похвальную оперативность», с которой ей была забронирована комната. Сара подняла голову и увидела перед собой улыбающегося Лорда-Верховного Исполнителя.

— Еще один? — предложил он, кивнув на коктейль.

— Мм, было бы чудесно, — услышала она свой голос.

Что ей вспоминалось после этого? С уверенностью помнила, как сервировали столы после консоме. Как убрала бесчисленные вилки и ложки, лежавшие на месте, предназначенном для той зануды из Солихола, Дорис Аркрайт. Была на кухне, когда одна свиная отбивная свалилась с тарелки на пол, а после была старательно почищена и возвращена обратно. Выпила третий коктейль. Танцевала с Лордом-Верховным Исполнителем. Съела на кухне два куска торта. Танцевала в тусклом свете бального зала что-то вроде ча-ча-ча с загадочным «карибцем», который получил награду за самый удачный мужской маскарадный костюм. Сказала Биньону, чтобы тот не глупил, когда он подкинул идею перепихнуться вдвоем в ее временной спальне. Выпила и четвертый коктейль, цвет которого уже не могла вспомнить. Ее слегка подташнивало и, не дожидаясь пока пропоют «Старое доброе время»^[3], она побежала наверх и, в конце концов, оказалась в постели.

Это были наиболее ясные моменты, того бурного вечера. («Но, вероятно, было и кое-что другое, мисс Джонстон?») Да, было и кое-что другое. Она вспоминает стук множества дверей, когда закончились песни и музыка — должно быть, прошло полчаса после полуночи — и стоя у окна (одна!), видела, как гости из пристройки возвращаются по комнатам: две женщины в светлых пальто, а между ними карибец, тот, что получил награду, он обнимал их за плечи. За ними шли еще трое: женщина в парандже, которая обнаружила надпись в туалете, а с двух сторон от нее — самурай и арабский принц. Группу завершал Лорд-Верховный Исполнитель, в наброшенном на маскарадные одежды темном тяжелом пальто. Да! Она совершенно ясно вспоминает, что видела их всех, включая Биньона, входящими в пристройку, а чуть позже Биньон вышел и закрыл резервным ключом боковую дверь пристройки — вероятно, чтобы уберечь гостей от нежеланных посетителей.

Сара проснулась незадолго до семи утра и некоторое время не могла понять, где она. Потом испытала поистине детское восхищение, когда отдернула занавески и увидела белое покрывало — на карнизе окна и на ветвях деревьев. Снаружи все выглядело достаточно морозно. А внутри она с удовольствием ощупала небольшой хорошо нагретый радиатор, благодаря которому было так уютно в комнате. Сквозь замерзшие стекла окна Сара бросила еще один взгляд на толстый снежный ковер — казалось, будто Всевышний махнул кистью в последние часы минувшего года и окрасил землю в ослепительно белой цвет. Сара подумала, а не залезть ли снова в постель, но отказалась от этой мысли.

Голова ее слегка побаливала, а она знала, что на кухне есть аспирин. Так ведь она все равно обещала помочь с завтраком. Лучше было встать, даже выйти и немного прогуляться по девственному снегу. Насколько она видела, не было ни одного следа на гладкой снежной поверхности, которая окружала странно притихший отель, и в сознании ее всплыла строка из стихотворения, которое ей всегда нравилось: «И чистый снег еще не смят…»^[4]

Всего за несколько секунд вода в умывальнике стала совсем горячей, и она вытащила полотенце из сумки. Внезапно она заметила кофейного цвета пятно на правой ладони, а после такое же на белом полотенце, которое вероятно использовала вчера прежде, чем лечь спать. И, конечно, сразу догадалась, откуда оно. Неужели этот проклятый карибец испачкал ее блузку, когда левой рукой обвивал ее талию (возможно чересчур интимно) над узкой черной юбкой? Да! Так и было! К дьяволу! Голова у нее разболелась еще больше, пока она пыталась отчистить отвратительное пятно с кремовой блузки. А, ладно, едва ли кто-нибудь его заметит.

Было семь сорок пять, когда она вошла на кухню. Очевидно, она единственная болталась в такую рань по отелю. Но Сара Джонстон не знала, что в отеле есть еще и человек, который уже никогда не сможет прогуляться. В номере, обозначенном на табло для ключей на рецепции как «Пристройка 3», лежал мертвый мужчина. Окно комнаты на первом этаже было открыто, радиатор отключен, а температура его тела была такой же, как в эскимосском иглу. В конце года было морозно, и тело на покрывале двуспальной кровати в «Пристройке 3» совсем заледенело.

Седьмая глава Среда, 1го января, после полудня

Но если того одного смог добыть —

Не ищи подтверждений нигде;

Ибо Тысячный будет тонуть или плыть

С тобою в любой воде.

Редьярд Киплинг, «Один из тысячи»

Начальник полиции Оксфорда имел международную известность благодаря своим успехам в борьбе с терроризмом; этот Новый год принес ему меньше проблем, чем ожидалось. Из-за плохой погоды, воспрепятствовавшей пресловутым мирным гражданским шествиям от Карфакса до Гринхем-Комен, а также из-за отложенного матча первого дивизиона между Оксфорд Юнайтед и Эвертоном, большинство полицейских сил, мобилизованных и в городе, и в провинции, оказались не у дел. Правда, случился ряд катастроф на шоссе А40, но без серьезных ранений и больших пробок.

По сути это был достаточно спокойный новогодний день. В 18:30 шеф полиции уже собрался покинуть свой кабинет в Управлении полиции в Кидлингтоне, когда суперинтендант Белл, из Городского управления в Сент-Олдейтсе, позвонил и спросил, нет ли случайно среди персонала лишнего инспектора из Отдела уголовных преступлений.

Телефон долго звонил, прежде чем единственный обитатель холостяцкой квартиры на Бэнбери-Роуд в Северном Оксфорде приглушил звук финала Die Walkuere^[5], и ответил.

— Морс! — сказал он резко.

— А, Морс! — (Полицейский начальник ожидал, что все и сразу узнают его голос, и в большинстве случаев так и было.) — Предполагаю, что вы только что выползли из постели и готовы к новой бурной ночи?

— И вас с Новым Годом, сэр!

— Ну, год, похоже, будет хорош для преступности, Морс: в нижнем конце вашей улицы произошло убийство. Предполагаю, что вы не имеете с ним ничего общего, разумеется.

— Я в отпуске, сэр.

— А, не имеет значения! Возьмете отгулы позже в январе.

— Или в феврале, — пробормотал Морс.

— Можно и в феврале! — согласился шеф полиции.

— Боюсь, что этим вечером я занят, сэр. Участвую в финале викторины в пабе, во «Фрайяре».

— Рад слышать, что есть люди, проявляющие такое доверие к вашим умственным способностям.

— Я действительно хорош, если исключить спорт и попмузыку.

— О, это я знаю, Морс! — Теперь шеф полиции говорил совсем медленно. — Я тоже верю в ваши умственные способности.

Морс вздохнул в трубку, сохраняя спокойствие, а начальник продолжил:

— У меня в распоряжении дюжина ребят, если вам потребуются.

— На дежурстве ли сержант Льюис? — спросил Морс, полностью сдавшись.

— Льюис? А, да. В сущности, он будет проезжать мимо и заберет вас. Я подумал, знаете ли, хм…

— Вы очень любезны, сэр.

Морс положил трубку и отошел к окну, где осмотрел необычно пустую, как бы оглохшую улицу. Только некоторые машины время от времени проезжали по обледеневшей мостовой. Вопреки всему этому, Льюис согласился приехать. Вообще-то, подумал Морс, он вероятно с радостью оторвется от просмотра телепрограммы новогоднего вечера.

На лице Морса появилось едва заметное злорадство, когда он увидел, как полицейская машина застряла в слякотной колее. Он махнул рукой мужчине, который вышел из нее — крепкому, на вид слегка простоватому человеку, для которого единственным недостатком в его спокойной жизни, полной добродетелей, было ненасытное пристрастие к яйцам и жареному картофелю, а также страсть к быстрой езде.

Сержант Льюис глянул вверх на окна квартиры и заметил жест, которым Морс поприветствовал его. Был бы Льюис внимательнее, он заметил бы в глубокой тени холодных синих глаз Морса проблески пламени почти радостного удовольствия.

Восьмая глава Среда, 1-го января, вечер

И потому я выхожу к вам, вооружившись иллюзией вменяемости, которая есть у столь многих из нас.

А.Д. Баттон, вице-маршал авиации

Льюис припарковался позади двух полицейских машин у отеля «Хауорд», перед главным входом которого стоял полицейский в форменной фуражке с черно-белыми клетками. Его коллега в такой же униформе охранял вход в прилегающее владение ниже по Бэнбери-Роуд.

— Кто расследует случившееся? — спросил Морс первого полицая, проходя через фойе, и отряхивая снег с ног.

— Инспектор Морс, сэр.

— Знаете, где он? — спросил Морс.

— Не уверен, сэр. Я только что прибыл.

— Знакомы с ним?

— Никогда его не видел.

Морс прошел дальше внутрь, а Льюис похлопал полицейского по плечу и прошептал ему на ухо:

— Когда его увидишь, Морса то есть, он ведь главный инспектор и очень строг, так что — повнимательней, парень.

— Ну, разве мы не пара! — пробормотал Морс, пока они вдвоем стояли перед стойкой регистрации. В комнатенке с кассовым окошком сержант Филлипс из Городского отдела по борьбе с уголовной преступностью (Морс был с ним знаком) говорил с бледным и озабоченным человеком, представленным им как мистер Джон Биньон, владелец отеля. И вскоре Морс и Льюис знали от самого владельца столько же — то есть почти ничего — сколько и все остальные о недавно случившейся трагедии в отеле.

Двое детей из семьи Андерсенов только что закончили лепить снеговика, и уже смеркалось, когда подошел их отец мистер Джеральд Андерсен. И именно он заметил, что одно из окон с задней стороны первого этажа пристройки открыто. Увиденное его удивило, поскольку было морозно и дул северный ледяной ветер. Приблизившись, он увидел, как колышутся от сквозняка полуопущенные шторы. Он не стал подходить вплотную к окну, под которым (он это заметил) снег был нетронут. Вернувшись в отель, он рассказал о случившемся жене, потом по ее настоянию поделился беспокойством с владельцем — к 17:00. И это было все. В результате оба — Андерсен и Биньон, прошли в пристройку и по застланному ковром коридору приблизились ко второй справа двери, на ручке которой висела табличка с просьбой на английском, французском и немецком к возможным непрошенным посетителям не беспокоить обитателя комнаты. Постучав несколько раз, Биньон открыл резервным ключом дверь и сразу понял, почему человек внутри не в состоянии (очевидно уже достаточное время) реагировать на стук либо беспокоиться по поводу ледяных порывов ветра.

Человек на кровати был мертв, а комната холодна как могила.

Почти сразу слух об убийстве разлетелся по отелю. И, несмотря на неистовые протесты Биньона, большинство гостей (включая, как оказалось, всех из пристройки), наплевав на закон, упаковали багаж, подхватили чемоданы (в одном случае даже не оплатили счет) и покинули отель «Хауорд», до приезда сержанта Филлипса с Сент-Олдейтс в 17:40.

— Что? — взревел Морс, когда Филлипс объяснил, как позволил еще четверым гостям покинуть отель, после того как проверил их имена и адреса.

— Но ведь ситуация была очень сложной, сэр, и я подумал…

— Господи! Вам никогда не говорили, что при сомнительных обстоятельствах нужно задержать подозреваемых! А что делаете вы, сержант? Говорите им: «проваливайте»!

— Я собрал подробные…

— Просто замечательно! — ядовито ответил Морс.

Биньон, который стоял рядом совсем обескураженный, пока Морс (не без основания, надо признаться) распекал незадачливого Филлипса, решил прийти на помощь.

— Положение действительно было очень сложным, инспектор, и мы подумали…

— «Подумали»! — то, как Морс повторил это слово, припечатало того как наказание за подобное нахальство, и стало ясно, что ему с первого взгляда не понравился собственник отеля. — Мистер Биньон, вам ведь не платят, чтобы вы думали в таких случаях? Нет? Но мне-то платят! Платят даже и сержанту Филлипсу. И если я только что ругал его, так это потому, что я в принципе уважаю то, что он думает и что пытается делать. Но был бы вам очень обязан, если бы вы не высказывали свои мысли, пока я не попрошу вас об этом — можно?

В конце этой небольшой проповеди голос Морса стал холодным и ровным как снег, который Сара Джонстон видела этим утром. Сама она, сидя молчаливо в рецепции, была напугана новоприбывшим, и больше всего его резким тоном. Но по слухам, лицо найденного в Пристройке 3 трупа, было ужасно обезображено. И ее успокаивал тот факт, что в полиции оценили серьезность преступления и прислали человека из высших служащих Отдела уголовных преступлений. Однако он был странен, этот мужчина с пронизывающими глазами — глазами, которые вначале напомнили ей некоторых фанатичных политиков, которых она видела по телевизору — глазами, как бы направленными к далекому воображаемому горизонту. И все же это было не совсем так, и она это поняла, когда подавив первоначальный гнев, он посмотрел на нее так прямо и дерзко, что она была готова поклясться в тот момент, что он ей подмигнул.

Это был человек, которого она видела накануне!

Вошел еще один мужчина — сгорбленный человек, которого она уже видела раньше. В глазах Сары он тоже был странным представителем рода человеческого. На его печально опущенных тонких губах висела сигарета, а несколько прядей прямых черных свалявшихся на желтоватом темени волос делали его похожим на мелкого лавочника.

Как ни странно, в течение пятнадцати лет, которые они были знакомы — и уважали друг друга — Морс неизменно обращался к полицейскому врачу по имени, тогда как врач всегда называл Морса полным именем.

— Я здесь уже почти час, — начал врач.

— Медаль ожидаете, или что? — сказал Морс.

— Вы ведете следствие?

— Да.

— Ну, тогда идите и смотрите. Буду в вашем распоряжении, когда позовете.

Вышагивая непосредственно за Биньоном, Филлипсом и Льюисом, Морс пошел к пристройке, но посредине остановился и воззрился на огромный подъемный кран, вознесшийся на пятьдесят метров над землей, будто благословляя или проклиная оба крыла постройки, между которыми находился.

— Меня не смогли бы заставить делать эту работу, Льюис, — сказал он, пока его взгляд витал по нестабильной конструкции, на верхотуре которой предполагалось находиться оператору.

— В этом нет необходимости, сэр. Этим можно управлять и с земли, — Льюис указал на платформу, всего в двух метрах над землей, из железного пола которой под разными углами торчали рукоятки рычагов. Морс покачал головой и обратил свой взгляд с кабины крана на крестообразную железную мачту, черневшую на фоне нахмуренного темного неба.

Они вошли через боковую дверь пристройки, Морс по-быстрому осмотрел застланный ковром коридор, протянувшийся на десять метров перед ним. Его конец был обозначен досками, оттуда со временем откроется проход прямо в фойе. Морс прошелся до конца коридора и осмотрел временное препятствие: по наскоро зацементированному полу, поверх кирпичей, были набросаны разномастные балки. В результате строительной деятельности у законченной части пристройки пластом с метр лежал тонкий слой пыли, и было ясно видно, что никто не входил и не выходил оттуда. Морс обернулся и некоторое время рассматривал короткий коридор, по которому они пришли и множество грязных следов обуви (среди которых и их собственные) на темно-красном ковре, цвет которого был также неприятен Морсу, как и репродукция позднего Ренуара, висевшая на стене справа.

Стоя там и все еще оглядываясь на боковой вход, он отметил простую географию пристройки. Из коридора можно было выйти через четыре двери: направо были номера 2 и 1, и точно напротив 1 был номер 4, а за тесной не застланной ковром лестницей (временно закрытой, но без сомнения ведущей на незаконченный второй этаж) была дверь номера 3. Из того что он понял раньше, Морс не питал большую надежду обнаружить некие уличающие отпечатки пальцев на ручке двери, которую уже трогал Биньон, а может и другие. И все же он посмотрел на ручку с известной надеждой, а также и на треугольную табличку, которая все еще висела на ней.

— Слово «stören» пишется с умлаутом^[6], — сказал Морс.

— Ja! Das sagen mir alle^[7], — ответил Биньон. Морс, познания которого в немецком основывались на его страсти к Рихарду Вагнеру и Рихарду Штраусу, и который именно поэтому был не в состоянии вести разговор на этом языке, решил, что разумнее будет не затрагивать больше эту тему. А также решил, что Биньон может быть не такое уж ничтожество, каким показался из-за невзрачной внешности.

Внутри Пристройки 3 сразу справа дверь вела в маленькое тесное помещение с умывальником, унитазом и ванной с душем. В самой спальне мебель состояла из двух кроватей, сдвинутых вместе и заправленных белыми покрывалами, прикроватных тумбочек и телевизора в углу, а налево от двери был встроенный гардероб. И все же не мебель привлекла внимание Морса и Льюиса, застывших у двери. Перед ними на более удаленной части кровати всего в метре от окна лежало тело мертвеца. Морс всегда чувствовал отвращение при непосредственном осмотре трупов, но он знал, что должен это сделать. Однако то, что он увидел, было достаточно странно: мужчина в карибском наряде лежал на боку с лицом, повернутым к ним, а голова его утопала в большой свернувшейся луже крови, похожей на красное вино, выплеснутое на снег. Левая рука мертвеца была подвернута под тело, но правая выглядывавшая из длинного рукава голубой рубашки — без сомнения была рукой белого человека.

Морс, отводя глаза от этой кровавой сцены, перевел долгий и потрясенный взгляд на окно, потом посмотрел на телевизор, и наконец, втиснулся в маленькую туалетную.

— Появился ли человек, который будет снимать отпечатки? — спросил он Филлипса.

— В любой момент прибудет, сэр.

— Скажите ему, чтобы осмотрел радиатор, телевизор и унитаз в туалете.

— Что-нибудь еще, сэр?

Морс пожал плечами.

— Пусть решит сам. Я никогда особенно не рассчитываю на отпечатки.

— Не знаю, сэр, но ведь… — начал Филлипс.

Но Морс поднял руку, подобно священнику, благословляющему паству, и прервал то, что Филлипс вознамерился сказать ему.

— Я приехал сюда не для того чтобы спорить, молодой человек! — Он снова осмотрелся и уже собрался покинуть Пристройку 3, но вернулся в комнату и открыл ящик тумбочки под телевизором, а потом другой, внимательно заглядывая в углы.

— Ожидали найти что-нибудь? — спросил Льюис тихо, когда они вдвоем с Морсом возвращались в отель.

Морс покачал главой.

— Просто привычка, Льюис. Однажды в гостинице в Тенби нашел банкноту в десять фунтов, всего-навсего.

Девятая глава Среда, 1го января, вечер

Большим преимуществом гостиниц является то, что в них можно скрыться от домашней жизни.

Дж. Б. Шоу

Возвратившись в гостиницу, Морс лично обратился к гостям, которых собрали в бальном зале (по мнению Льюиса не особенно внушительном), и сообщил всем о случившемся (что они и без того уже знали), попросил их не пропустить ничего и сообщить полицейским все, что могло бы помочь (как будто они сами не сделали бы этого!).

Никто из тех, кто все еще оставался в отеле, не горел желанием преждевременно возвращаться домой. В действительности, как вскоре понял Льюис, «убийство в пристройке» стало в радиусе нескольких километров самым волнующим событием для достаточного количества людей. Более того, часть из них вроде бы не особо желала удаляться от сцены преступления, а большинство остальных даже были счастливы там находиться. Им льстила возможность поделиться собственными воспоминаниями о прошлом вечере, которые помогли бы в разгадке совершенного убийства. Никто из этих гостей не выглядел обеспокоенным наличием не пойманного убийцы в окрестностях Оксфорда — а, в сущности, у них и не было оснований для подобного беспокойства.

Пока Льюис проверял документы гостей, Морс сидел рядом с Сарой Джонстон и просматривал корреспонденцию тех гостей, которых сержант Филлипс отпустил подобру-поздорову домой.

Бледная Сара, вся на нервах, закурила сигарету, глубоко затянулась и выпустила дым. Морс, который накануне (в тысячный раз) отрекся от этой вредной привычки, повернулся к ней с отвращением.

— Вероятно, от вас пахнет старой пепельницей, — сказал он.

— Да?

— Да!

— Кому?

— Хотите сказать «для кого»?

— Хотите, чтобы я вам помогала или нет? — сказала Сара и ее худощавое лицо вспыхнуло.

— Пристройка 1? — спросил Морс.

Сара подала два листа бумаги, прихваченных скрепкой; на нижнем из них было написано следующее:

29А Чизвик Рич

Лондон, W4

20 декабря

Уважаемые господа,

Мы с супругой хотели бы зарезервировать номер на двоих — по возможности с двуспальной кроватью — на празднование Нового года, предлагаемое Вашим отелем. Если есть подходящая комната, будем рады получить от Вас подтверждение.

Искренне Ваш,

Ф. Палмер

Сверху этого рукописного письма, был напечатан на машинке ответ (с инициалами Дж. Б./С.Дж.), который Морс по-быстрому просмотрел.

Уважаемый мистер Палмер,

Благодарю Вас за письмо от 20 декабря. Наша Новогодняя программа пользуется большой популярностью и в настоящий момент почти все наши номера в основной части отеля заняты. Но может быть Вас заинтересует специальное предложение по размещению (пожалуйста, просмотрите последнюю страницу прилагаемой брошюры) в номерах недавно законченной пристройки по цене три четверти от номинальной. Несмотря на некоторые небольшие неудобства, мы верим, что комната Вам понравится, и очень надеемся, что Вы с супругой воспользуетесь нашим предложением.

Прошу Вас своевременно уведомить нас о своем решении — предпочтительно по телефону. Предпраздничная почта не очень надежна.

Искренне Ваш,

Других писем не было, но прямо на верхнем листе синей ручкой было написано: «Принято 23 декабря».

— Помните их? — спросил Морс.

— Боюсь, не очень хорошо. — Она припомнила темноволосую привлекательную женщину примерно тридцати лет и добротно одетого мужчину, по виду преуспевающего бизнесмена, вероятно лет на десять постарше. Но это было почти все. И вскоре поняла, что люди, о которых подумала, действительно были Палмерами.

— Пристройка 2?

Тут документы, которые вынула Сара, были совсем скудны: гостиничный бланк отметил тот факт, что некий мистер Смит — некий «Мистер Дж. Смит» — позвонил 23 декабря. Ему было сказано, что в последний момент некто отказался от брони, и сейчас в пристройке есть свободный номер, для резервирования которого он должен немедленно отправить письменное подтверждение.

— Здесь нет никакого подтверждения, — пропыхтел Морс.

— Нет. Вероятно, задержалось из-за рождественской почты.

— Но они прибыли?

— Да, — Саре вновь показалось, что она их вспомнила — и главное его, очень примечательный мужчина, преждевременно поседевший, невероятно добродушный, излучавший какое-то сияние вокруг себя.

— И много у вас бывает «Джонов Смитов»?

— Да, достаточно.

— Управляющего это не беспокоит?

— Нет! Меня тоже. Или предпочитаете, чтобы я сказала: «Я тоже не беспокоюсь»?

— Это было бы чересчур педантично, ведь так, мисс?

Сара почувствовала его проницательный взгляд на своем лице и вновь (внутренне взбесившись) ощутила, что ее щеки пламенеют.

— Пристройка 3?

Сара полностью сознавала, что Морс знает намного больше, чем она о ситуации в Пристройке 3, но подала корреспонденцию без комментариев — машинописный текст, к которому был приложен также напечатанный на машинке ответ.

Уважаемый владелец,

Прошу Вас забронировать номер для меня и моего супруга в отеле «Хауорд» на период Новогодних праздников. Мы хотели бы воспользоваться специальными ценами, предлагаемыми для номеров в «пристройке». Из Вашей брошюры мы поняли, что эти комнаты расположены на первом этаже, а это для нас очень важно, так как мой супруг страдает от головокружений и не может подниматься по лестницам. Мы бы предпочли двухместную кровать, если возможно, но это не обязательно. Прошу Вас ответить по возможности быстро (адрес на конверте), поскольку мы предпочитаем все организовывать предварительно и нас не будет по этому адресу (смотрите выше) после 7 декабря, так как мы уезжаем в Челтем.

Искренне Ваша

Энн Баллард (миссис)

Соответственно ответ (помеченный датой 2 декабря) был следующим:

Уважаемая миссис Баллард,

Благодарю Вас за письмо от 30 ноября. Мы рады предложить Вам комнату на двоих на первом этаже пристройки с двуспальной кроватью на Новогодние праздники.

Ждем подтверждения от Вас письмом или по телефону.

С нетерпением ожидаем встречи с Вами и Вашим супругом. Мы уверены, что Ваше пребывание у нас будет приятным.

Искренне Ваш,

Ручкой прямо на письме было написано «Принято», вместе с датой «Зго декабря».

Морс снова перевел взгляд на письмо миссис Баллард и уделил (по крайней мере Саре Джонстон так показалось) необъяснимо долгое время перечитыванию его скудного содержания. В конце концов, он медленно покачал головой, отложил оба листка и посмотрел на нее.

— Что можете вспомнить об этой паре?

Это был тот вопрос, которого Сара боялась, так как ее воспоминания были не то чтобы смутными, скорее спутанными. Она считала, что именно миссис Баллард взяла ключ после регистрации. Она ушла к пристройке около четырех часов после обеда накануне Нового года. Она появилась в своем иранском облачении только перед началом праздника и сказала про отвратительные надписи на стене в дамском туалете. В это же время мистер Баллард, одетый в странный карибский костюм, состоявший из голубой рубашки, белых брюк, большого тюрбана и высоких до колен сапог из искусственной кожи, вышел из мужского туалета — почти перед началом ужина. Мистер Баллард в сущности ел очень мало в тот вечер (это правда, Сара сама убрала первые два блюда нетронутыми). Мистер Баллард почти весь вечер был рядом со своей женой, как будто оба были в состоянии какого-то любовного опьянения. Мистер Баллард ее пригласил — ее, Сару! — потанцевать в конце вечера, когда события у нее в голове начали уже путаться, и чем больше она мучилась вспоминая, тем больше все смешивалось…

Все это Сара рассказала Морсу, который проявил подчеркнутый интерес (как ей показалось) к самым неясным моментам, которые она смогла вытащить из своих хаотичных воспоминаний.

— Он был пьян?

— Нет. Мне кажется, что почти не пил.

— Не пытался ли вас поцеловать?

— Нет! — Сара почувствовала, как лицо ее снова покраснело, осознавая, что Морс забавляется ее стеснительностью.

— Нет необходимости краснеть! Никто никого не обвинил бы, если б некто захотел поцеловать вас после одной из ваших пьяных ночных забав, любовь моя!

— Я не ваша «любовь»! — Губы ее затрепетали, и она почувствовала, как слезы наполнили ее глаза.

Но Морс уже не смотрел на нее. Он поднял трубку телефона, набрал номер справочной.

— На Вест-Стрит 84 нет Баллардов, — прервала его Сара. — Сержант Филлипс…

— Нет, я это знаю, — тихо сказал Морс, — но ведь вы не возражаете, если я просто проверю.

Сара молчала, пока Морс в течение нескольких минут говорил с кем-то и расспрашивал об именах и номерах домов на улице. И независимо от того, что узнал, он не показался ни удивленным, ни разочарованным, он просто положил трубку и по-мальчишески ухмыльнулся.

— Сержант Филлипс был прав, мисс Джонстон. Нет мистера Балларда на Вест-Стрит 84, в Чиппинг-Нортоне. Даже и номера 84 нет! Это должно заставить вас задуматься? — спросил он, постукивая пальцем по письму, которое Сара сама написала именно на этот несуществующий адрес.

— Я не могу думать! — сказало Сара тихо.

— А Пристройка 4?

В этом случае письмо, отправленное из Ворстер-Роуд 114, Кидерминстер и имевшее дату 4го декабря, было образцом редкостной лаконичности, написанное мелким почерком:

Уважаемый сэр,

Одноместный — по возможности самый дешевый — номер на период Новогодних праздников. Пожалуйста, подтвердите.

Ваша,

Дорис Аркрайт

Соответствующее подтверждение было прикреплено сверху письма, подписано самим Биньоном и имело дату 6 декабря. Но прямо на письме карандашом было написано: «Отказано 31 декабря — снег».

— Сама позвонила? — спросил Морс.

— Да, вероятно говорила с мистером Биньоном, я так думаю.

— Вы не потребовали вернуть деньги за бронь?

Она покачала головой.

— Мистер Биньон считает, что это не хорошо для нашего бизнеса.

— Вероятно у вас не много отказов?

— Совсем мало.

— Правда? Но у вас были люди только в трех из четырех номеров в пристройке!

Да, он был прав. Он, похоже, был из тех противных людей, которые знают, что всегда правы.

— Эта старая дева раньше останавливалась у вас? — продолжил Морс.

— Что вас заставляет думать, что она старая дева, инспектор?

— Так имя-то какое — Дорис Аркрайт! Предполагаю, что это цветущая девяностолетняя бабка и водит старый «Остин».

Сара открыла рот, но сразу же закрыла. Морс (наблюдавший за ней) нацепил очки на свой еврейский нос и снова оглядел краткое письмо Дорис Аркрайт.

— Думаете, что она имеет какое-то отношение к случившемуся? — спросила Сара.

— Думаю ли? — Он выждал несколько полных напряжения секунд, потом снял очки и посмотрел на нее со смехом. — Нет, не думаю, что она вообще имеет какое-то отношение к убийству. А вы, мисс Джонстон, имеете?

Десятая глава Среда, 1го января, ночь

Был недавно Диавл врачом, он могильщиком ныне:

То, что могильщик творит, то же и врач совершал.

Марциал

Льюис с трудом вспоминал события следующих двух часов позднего вечера 1-го января. Большая часть первоначальных волнений поутихла, даже убийство перестало быть чем-то поразительным. Отель «Хауорд» стал теперь просто неприветливым местом, помещения его с высокими потолками освещали неоновые лампы, гости стояли или сидели небольшими группками — тихие, серьезные, ожидающие. Морс попросил его проверить имена и адреса всех гостей, а также кратко допросить как можно больше свидетелей — а Филлипса заняться остальными. Кроме того он дал задание сделать краткую запись событий прошлого вечера, а также настроить свои передатчики (почти в метафизическом смысле, как оказалось) на любые сигналы — будь то звонок психопата или загробное послание от недавно почившего. Праздничные мероприятия — все, включая пантомиму, были отменены, и теперь отель притих, не слышалось даже стука бильярдных шаров из зала для игр, что лучше всего свидетельствовало о том, что убийство это действительно нечто серьезное.

Сам Льюис никогда не встречал Рождество или Новый год вне дома с тех пор как женился. И хотя знал, что семейная жизнь не устлана розами, он никогда не испытывал потребности вырваться из своего скромного дома в Хедингтоне в такие праздники. И все же сейчас — как ни странно, имея в виду сложившиеся обстоятельства — он впервые увидел и привлекательные стороны, как то: ни сумасшедшей беготни по магазинам в последний момент, ни готовки в предпраздничные дни салатов и соусов, ни липких кастрюль, ни груды грязной посуды. Да! Может быть, Льюис подкинет эту идею «своей половинке», поскольку допрашивая гостей одного за другим, он все больше уяснял, что все они чудесно развлекались. Пока не нашли убитого мужчину.

Льюис смутно представлял, где точно Морс провел все это время. В частности, Льюис слышал, как главный инспектор долго говорил с женщиной на рецепции — достаточно приятная дама (как позже разглядел Льюис) — она отвечала тихо, ее буржуазные манеры приятно контрастировали с грубыми вопросами, задаваемыми Морсом. Он, вероятно, все еще был раздражен пререканиями с Филлипсом, и не понимал, что изливает свое плохое настроение на всех, включая и Сару Джонстон.

Сразу после 22:00 полицейский врач вернулся в отель, с неизменной сигаретой в зубах, с черным саквояжем в одной руке и с двумя листками формата А4 в другой.

Втроем они — Макс, Морс и Льюис — уселись в пустом зале для игр.

— Ладно, Макс, давай! — сказал Морс.

Врач бросил беглый взгляд на свои заметки, после чего начал.

— Первое: он член, Морс.

— Он кто?

— Он член организации «Белые англосаксонские протестанты», хотя с таким же успехом мог бы быть и католиком.

— Разумеется.

— Второе: возраст между тридцатью и сорока годами, хотя, в сущности, ему может быть как двадцать девять, так и сорок один.

— Или сорок два, — сказал Морс. Врач кивнул:

— Или двадцать восемь.

— Продолжай!

— Третье: рост пять футов и семь с половиной дюймов. Перевести в метры, Морс?

— Нет, если данные в дюймах точны.

— Не могу гарантировать.

— Господи!

— Четвертое: одет в маскарадный костюм, под карибца.

— Большое открытие!

— Пятое: у него парик: черный и кудрявый.

— Что не помешало бы и некоторым из нас!

— Шестое: у него косички.

— Какие?

— Длинные, тонкие, и на их концах вплетены мониста.

— Я их видел! Только не знал…

— Седьмое: эти косички прикреплены к шапке, в которой он был. Восьмое: это шапка в виде мешка с высоким верхом, из ткани в черносеробелые клетки, набитая туалетной бумагой. Хотите знать марку?

— Нет!

— Девятое: его лицо вымазано черной краской, которая используется в театральных постановках.

Морс снова кивнул.

— Десятое: эта окраска достигает воротника его рубашки, точно около выреза. Обратная сторона его рук тоже намазана, Морс, но не ладони.

— Это так важно?

— Одиннадцатое, — врач не обратил внимания на вопрос, — его голубая рубашка на шести пуговицах, спереди застегнуты все, кроме последней, с длинными рукавами. Она выглядит совсем новой и вероятно впервые одета им, — Морс ничего не сказал. — Двенадцатое: его белые брюки сшиты из какой-то дешевой летней ткани, кое-где поизносившейся.

— И ничего в карманах, — сказал Морс, но не в форме вопроса.

— Тринадцатое: на шее у него три цепочки — бижутерия, которую можно купить по случаю повсюду.

Морс начал выказывать признаки нетерпения.

— Четырнадцатое: на полу, точно около кровати, нашли солнцезащитные очки.

— Хотите сказать, что они упали с его ушей?

— Они действительно упали с его ушей.

— Понимаю.

— Пятнадцатое: фальшивые усы, приклеенные очень крепким клеем — все еще держатся. Шестнадцатое: пара высоких до колен сапог на высоких каблуках из искусственной кожи, уже залоснившихся.

— Макс, вы уверены, что в постели не было женщины?

— Семнадцатое: время смерти — трудно определить.

— Этого можно было ожидать.

— Предположительно от шестнадцати до двадцати четырех часов перед обнаружением трупа. Но температура в комнате была около точки замерзания, что всегда спутывает вычисления.

— То есть?

Впервые врач не выглядел особо довольным собой:

— Как уже сказал, Морс, это очень трудно.

— Но вы никогда не даете точноепредположение когда…

— Мне платят за факты.

— А мне платят за поиск убийцы этого несчастного, Макс, — Но, похоже, Морс не произвел особого впечатления на грустного врача, который прикурил новую сигарету, прежде чем продолжить.

— Восемнадцатое: причина смерти? Сильный удар, вероятно, всего один, в лоб, кость треснула над правым глазом от выступа носа до левой скулы.

Морс молчал.

— Девятнадцатое: он был рабочим, судя по его ногтям.

— Ну вот, дошли до сути.

— Нет, Морс. Почти заканчиваю.

— Неужели скажете мне кто он?

— Двадцатое: у него было плоскостопие.

— Хотите сказать, что у него были плоские ступни?

Врач печально улыбнулся.

— Да, Морс, при жизни у него были плоские ступни, такими остались и после его смерти.

— О чем это говорит, Макс?

— Может, он был полицейским, Морс, — Врач встал, и пепел с сигареты посыпался ему на жилет. — Я передам вам доклад в письменном виде как можно быстрее. Но не сегодня вечером, — Он посмотрел на часы. — У нас есть еще полчаса, можем заскочить в «Гарденс». Я на машине.

На минуту Льюис подумал, что Морс устоит перед искушением.

Одиннадцатая глава Среда, 1го января, ночь

Когда я пью, я думаю, а когда думаю — пью.

Фрасуа Рабле

— Джин с кампари для меня, Морс, то же самое возьмите и себе. Мой интерн непрерывно мне твердит, что человек должен воздерживаться от употребления алкоголя.

Вскоре двое старых приятелей сидели друг против друга в баре, врач подпирал рукой свою продолговатую голову.

— Время смерти! — сказал Морс. — Поехали!

— Приятная выпивка, а, Морс?

— Наука о смерти не продвинулась и на миллиметр за это время, а?

— Ага! Подкалываете меня за мое классическое образование!

— Но, Макс, в нынешнее время можно с космического спутника увидеть, как муха потирает лапки, усевшись на кусок пудинга в каком-нибудь магазине деликатесов — знаешь об этом? И, несмотря на это, Вы не можете…

— В комнате стояла холодрыга, как в церкви, Морс. Как можно ожидать…

— Что вы знаете о церквах?

— Дело ваше.

Они помолчали некоторое время, а Морс смотрел на огонь, где одно полено внезапно упало и от него плеснуло искрами на решетку, у которой были сложены четвертушки бревен.

— Вы обратили внимание, что за пристройкой обрезали деревья, Макс?

— Нет.

Морс отпил джина.

— Кажется, я пристрастился к этому.

— Думаете, что воспользовались веткой или чем-то подобным?.. Полагаю, это возможно. Около полуметра длинной, удобная, толщиной сантиметров десять.

— Вы не видели щепок?

— Нет.

— А бутылка?

— На его лице не было разбитого стекла, насколько я мог видеть.

— Трудная работа, трудная. Для тех, кто разбивает бутылки шампанского при спуске военных кораблей на воду. Им, наверное, очень трудно.

— Может, еще отыщется что-нибудь, Морс.

— Когда можете прислать мне доклад?

— Не этим вечером.

— Вероятно, было много крови?

— Достаточно. Несмотря на то, что не было сильных брызг.

— Не очень уместно было расспрашивать гостей, видел ли кто-то разгуливающих с пятнами крови на праздничной одежде?

— А что, если это была жена, Морс? С кровью на элегантном корсаже?

— Возможно все, полагаю.

Врач покачал недоверчиво головой и посмотрел на огонь: — Несчастный человек… Вы когда-нибудь думаете о смерти? Mors, mortis^[8] — женского рода, помните?

— Неужели думаете, что я могу забыть подобное слово? Оно почти как мое имя…

Врач усмехнулся этой констатации и осушил свой бокал.

— Давайте допьем бутылку, Морс. А после вернемся и снова осмотрим место преступления.

— Уже без тела?

— А вам вроде очень не нравится вид крови?

— Нет. Не надо было мне идти в полицию.

— Кровь всегда меня возбуждала — еще подростком.

— Но это ненормально!

— Почему это? — спросил врач, взяв еще два бокала. — А вас что возбуждает?

— На прошлой неделе меня о том же спросили в «Оксфорд таймс», Макс. Трудно это, знаете ли, когда вам задают подобные вопросы просто так.

— А что вы ответили?

— Сказал им, что меня всегда возбуждало слово «расстегивать».

— Умно.

— Не особенно. Это из одного стихотворения Ларкина^[9]. Мы, в сущности, очень мало знаем о прелестях жизни…

Но врач, очевидно, его не слышал, так как уже стоял возле бара и нетерпеливо постукивал пустым бокалом по стойке.

Двенадцатая глава Среда, 1го января, ночь

Задерни шторы поскорей,

Спугни обманный свет

Луны, чья маска и теперь

Все та же — большей фальши нет.

Томас Харди, «Уберите эту луну»

Под надзором врача санитары с замерзшими носами, наконец, отвезли прикрытый белым покрывалом труп в морг на Олд-Редклиф — это было в 23:30, и Льюис порадовался, что предварительная работа закончена. Двое мужчин, снимавших отпечатки, уехали сразу после одиннадцати, а десятью минутами позже двинулся и молодой фотограф. Сам врач уехал на своем черном «форде» без четверти двенадцать. Отель выглядел странно притихшим, когда Льюис проследовал за Морсом по слякотному и почерневшему снегу в комнату, называемую Пристройкой 3. Оба были в ней во второй раз за этот вечер, но теперь пытались глубже вникнуть в ситуацию.

Непосредственно слева в просторной комнате (около шесть на четыре с половиной метра) находился встроенный гардероб цвета белого дерева, в котором висели девять пластмассовых вешалок. Возле него была тумбочка, ящички которой (как мы уже видели) были совершенно пусты, а на ней лежала рекламная брошюра отеля и карточка, на которой от руки было написано: «Добро пожаловать — Ваша комната приготовлена горничной Мэнди»; в углу стоял цветной телевизор, а между ним и тумбочкой — этажерка высотой с метр, на ней поднос с печеньем в упаковке, две чашки с блюдцами, пакетики несс-кафе, чая, сахара и маленькие тюбики с молоком. У противоположной стены стоял длинный радиатор высотой точно до такого же длинного трехстворчатого окна. Средняя его часть была закрыта, а две других открыты наружу, так что темно-зеленые шторы были опущены только наполовину. Повсюду у окна был рассыпан порошок для снятия отпечатков, а некоторые места были обведены черным фломастером — как вероятные источники информации.

— Может быть, — сказал Морс, — предпримем первые положительные шаги в данном деле, а Льюис? Давайте закроем эти проклятые окна! И включим радиатор!

— Вас не беспокоят отпечатки, сэр?

— Едва ли они нам помогут при аресте убийцы, если окажемся в отделении интенсивной терапии с пневмонией.

(В этот момент Льюис почувствовал себя несомненно счастливым.)

Кровати-близнецы занимали в комнате большую часть площади, их изголовья опирались на правую стену. В длинной рамке из бежевой пластмассы находились кнопки для включения телевизора, радио громкоговорителя, ламп, а также звонка: и все это сопровождалось инструкциями, напугавшими Льюиса полной неразборчивостью. На маленьком столике у кроватей находился телефон с кнопками, на полочке под ним — Библия, как будто специально положенная ангелами-хранителями. Стены и потолок были окрашены в бледно-зеленый цвет, а пол целиком покрыт ковром в серо-зеленых квадратах.

Все было прибрано, чисто и очень приятно, не считая одного неприятного — засохшего пятна крови на дальней постели.

Осматривая номер, двое мужчин подошли к ванной, размером два на полтора метра, дверь которой была расположена справа от входа в Пристройку 3. Точно напротив двери находился унитаз, блестящая белизна которого подчеркивала усилия, приложенные старательной Мэнди, левее — умывальник с полочкой, на ней два стаканчика и небольшой кусок мыла в розовой упаковке с маркой «Хауорд» (нераспакован); справа была ванная, маленькая и с душем, а на стене еще полочка со вторым куском мыла (тоже нераспакованным). На стене напротив умывальника располагалась вешалка с мягкими белыми махровыми полотенцами (неиспользованными) и с подставкой для бумаги и салфеток. Стены облицованы светло-зеленой плиткой, а покрытие на полу более темного цвета в тон.

— Кто бы они ни были, похоже, ничем не пользовались, сэр.

— Нет, — Морс снова вернулся в комнату и встал там, вертя головой. — Хорошо. Я удивлен… — Он потыкал в некоторые кнопки, которые должны были включить телевизор, но безрезультатно.

— Включить его, сэр?

— Хотите сказать?.. — Морс снова задумался. Изображение из не ясного стало четким и диктор, передавая поздние новости, сообщил, что в Бейруте шииты и христиане начали Новый год с такой же взаимной непримиримой ненавистью, с какой закончили старый.

— Странно, Льюис… Выключи это! Если рассуждать логично, они должны были использовать, хоть что-то из этих вещей так ведь? Покрывало на кровати измято, но простыней не касались, не считая следов от трупа, который находился сверху. То же и на второй кровати — может кто-то и сел на нее ненадолго, но совершенно очевидно, что ни на одной из них сильные страсти не бушевали.

Льюису, который вышел из ванной комнаты, удалось найти единственное свидетельство о недавних обитателях в корзине для мусора: смятую бумажную салфетку, испачканную коричневыми пятнами.

— Вроде бы, это единственное, что они оставили, сэр.

— Надеюсь, это не кровь?

— Думаю, краска от грима.

— Ну, хоть какой-то след, Льюис.

Прежде чем покинуть помещение, Морс еще раз приоткрыл дверцы гардероба (их петли были хорошо смазаны) и бросил внутрь последний взгляд.

— Наверняка ваши ребята не обнаружили здесь отпечатков.

Льюис посмотрел на следы от порошка, которым были посыпаны некоторые места на белых дверцах:

— Не сказал бы, сэр. Скорее…

— Я имел в виду внутри, — сказал Морс тихо.

Сара Джонстон легла уже после полуночи и только к утру заснула неспокойным сном. Мысли ее возвращались к странно беспокоившему ее главному инспектору; неприязнь к нему постоянно возрастала — к тому, как он ее расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал. В те моменты, когда он выслушивал ее ответы, он как будто бы не хотел видеть ее наивность, а пропуски в памяти рассматривал как не прощаемые грехи. И она все время возвращалась к его упорному требованию попытаться вспомнить что-нибудь необычное, что-нибудь необычное, что-нибудь необычное… Слова всплывали в ее сознании и беспокоили ее именно потому, что нечто необычное было, нечто необычное… И все же это «нечто» продолжало ускользать от нее; иногда ей казалось что она вот-вот ухватит это, но опять упускала его, как скользкое мыло.

Тринадцатая глава Четверг, 2го января, утро

Снегу радуешься, только пока он падает. Он похож на опьянение: приятно, пока пьешь, неприятно, когда напьешься.

Огден Нэш

Морс решил, что необходимо хотя бы на несколько дней создать временный штаб по расследованию убийства in situ^[10], и прямо с утра следующего дня комната в задней части пристройки — помещение с большими окнами, которое идеально подошло бы школьному классу — было Льюисом и Морсом изъято под официальный «Оперативный штаб».

После спокойного и глубокого сна, утреннего душа и завтрака с повышенным содержанием холестерина, полный энергии Льюис примчался в отель «Хауорд» в 6:30 утра, а двадцатью минутами позже прибыл и Морс, который спал плохо, не принял душ и не позавтракал.

В 7:30 Джон Биньон, владелец отеля, первым из многих в этот день занял место напротив двух детективов у расшатанного стола.

— Это ужасно, — сказал Биньон. — Ужасно! Только дело пошло на лад.

— Не придавайте значения, сэр, — сказал Морс, призвав все свои способности к самоконтролю, что бы процедить сквозь зубы последнее из этих слов. — Может, найдется целая очередь из народа, мечтающего поспать точно в том пресловутом номере.

— Вы бы встали в эту очередь, инспектор?

— Разумеется, нет, — сказал Морс.

Биньон признался, что дела шли хорошо, несмотря на недолгое время, в течение которого он занимался этим бизнесом. Разговор пошел о гостях в целом, и Морс спросил о неженатых парах.

— В последнее время даже не притворяются; некоторые и обручальные кольца не снимают, я имею в виду женщин. Обратите внимание, некоторым мы отказывали — говорили, что все занято.

— Думаете, что всегда можете распознать, женаты ли?

Биньон серьезно задумался.

— Нет! Не сказал бы. Но думаю, что определю, если останавливаются вместе в отеле впервые.

— Как так?

— По многим вещам. Есть признаки: всегда платят наличными, часто путаются с адресами и так далее.

Познания владельца о гостиничных порядках были достаточно обширны, и Морс с удовольствием выслушал распорядок отеля «Хауорд».

Как правило, 80–90 процентов гостей осуществляют свой первый контакт с отелем по телефону. Часто не хватает времени, чтобы попросить или получить письменное подтверждение от них. Чаще всего достаточной гарантией серьезности намерений с точки зрения отеля является номер кредитной карты, чтобы установить bona jìdes^[11]. Но по случаю Рождества или Новогоднего праздника, которые были подробно спланированы и широко разрекламированы, большая часть гостей обменялась с отелем кое-какой корреспонденцией. Что касается регистрации прибывших, все было (как поняли оба детектива) также как везде. «Имя?» было первым вопросом, и когда оно вносилось в регистрационную книгу, гостю давали бланк, который содержал вопросы о фамилии, втором имени (именах), о месте работы, о служебном и домашнем адресе, о способе оплаты, потом — национальность, регистрационный номер машины, номер паспорта и в конце — подпись. После заполнения этой исчерпывающей анкеты, гостю (или гостям) выдавали карточку с указанием номера комнаты, ценами, видом завтрака и тому подобное. А когда гостю вручали ключи от номера, которые обычно висели на табло за окошком, он мог считать себя зарегистрированным в отеле, единственное что оставалось — сообщить заголовок предпочитаемой утренней газеты. Это все. В такой маленькой гостинице не было носильщиков багажа, хотя, конечно, руководство всегда обеспечивало необходимое содействие пожилым парам, которые потенциально рисковали схватить инфаркт, затащив свои чемоданы на второй этаж.

В 8:15 пришел ответ из Чиппинг-Нортона, гласивший, что ни в одной из пяти семейных пар по имени Баллард, не было супруги, которую звали бы Энн. Кроме того городской архивариус успел просмотреть местные хроники почти от начала летоисчисления и категорически мог подтвердить, что нет и никогда не было номера 84 по улице, которая и сейчас, и всегда называлась Вест-Стрит в Чиппинг-Нортоне.

В 8:45 суперинтендант Белл позвонил Морсу из Сент-Олдейтса, чтобы узнать, не требуются ли еще сотрудники. Но Морс отклонил это предложение, так как в тот момент не видел, чем ему может помочь дополнительный полицейский отряд, кроме разве что провести бессмысленные и бесполезные опросы по домам в Чиппинг-Нортоне, чтобы проверить, не знаком ли кто-нибудь с мужчиной неопределенного возраста, которого сопровождала женщина с фальшивым именем Энн Баллард, у которого нет врожденного дефекта ноги, нет отсохшей руки, и даже нет татуировки свастики на лбу, что облегчило бы его опознание. Дальше — больше, после утренних допросов гостей стало совершенно ясно, что никто не смог бы с какой бы то ни было уверенностью узнать мистера Балларда. Подобное, по мнению Морса, не удивительно: единственный раз, когда гости отеля встречались с Баллардом, было в тот новогодний вечер. До этого они его вообще не видели. Но и в течение большей части того вечера его сопровождала и как бы охраняла, как все предположили, ревнивая и собственнически настроенная супруга. В сущности, единственная причина, из-за которой о нем вообще вспомнили, была очевидна: он выиграл приз за самый удачный мужской костюм, так как был одет почти идентично музыкантам с Карибских островов. Единственное существенное обстоятельство, которое вспоминалось, это то, что к концу вечера он выпил больше одного бокала виски («Бэллс», по мнению Мэнди, которая стояла за стойкой бара). Но все были единодушны в том, и это подтверждали данные ранее показания Сары Джонстон, что Баллард действительно ел очень мало. Несколько человек вспомнили, что почти весь вечер танцевал со своей подружкой (супругой? любовницей?), укрытой паранджой. Но мистер Додс (с одним «д») был готов поклясться, что около полуночи Баллард танцевал с молодой веселой дамой по имени миссис Палмер — «Филлипа» или «Пипа» Палмер, насколько он запомнил, а также с сотрудницей отеля («слегка поддавшей», инспектор, как говориться). И это было все.

И к обеду для Морса и Льюиса стало ясно, что единственные и ценные показания, которые они могут получить, уже были даны накануне Сарой (поддавшей или нет), которая заявила Льюису, что около часа ночи посмотрела в окно и увидела, как в этот поздний заснеженный час мужчина в «карибском» костюме идет к пристройке, положив руки на плечи двух женщин. Поэтому Морсу показалось разумным вызвать на откровенность мисс Джонстон еще раз.

Она сидела, скрестив ноги, с усталым видом подталкивая очки вверх по носу средним пальцем левой руки, на которой не было никаких колец и это безумно раздражало Морса, так как сам он очки не надевал, полностью уверенный, что и так излучает необходимую детективу проницательность.

— Значит, после того как группа из пристройки покинула праздник, остальные тоже разошлись?

— Думаю, что так.

— Вы что, не уверены?

— Нет.

— Вы сказали, что Баллард обнимал руками плечи женщин?

— Нет, одна рука была на плече одной женщины, а другая…

— Кто были эти две женщины?

— Одной была миссис Палмер, в этом я совершенно уверена.

— А другая?

— Мне кажется, что это была… миссис Смит.

— Вы вроде бы достаточно выпили?

Бледное лицо Сары Джонстон вспыхнуло, скорее от гнева, чем от стыда.

— О, да! — сказала она твердым и тихим голосом. — Не думаю, что во всей гостинице найдете кого-нибудь, кто так не думает.

— Но вы видели женщин совершенно ясно? (Морс все больше начинал ценить мисс Джонстон.)

— Да, я видела их совершенно ясно, со спины.

— Шел снег, так ведь?

— Да.

— Значит, они были в верхней одежде?

— Да. И на обеих были светлые зимние пальто.

— И вы утверждаете, — Морс вернулся к ее заявлению, — что трое других из пристройки шли непосредственно за ними?

Сара кивнула.

— То есть, если вы правы насчет первой троицы, то во второй должны остаться миссис Баллард, мистер Палмер и мистер… Смит, не так ли?

Поколебавшись секунду, Сара сказала «Да!» — после чего в очередной раз подтолкнула очки к своим лучезарным очам.

— А позади всех шел мистер Биньон?

— Да. Я думаю, что он хотел запереть боковую дверь пристройки за ними.

— Так сказал и он.

— Ну, тогда так оно должно и быть, инспектор.

Но Морс как будто ее не слышал: — После того как мистер Биньон запер дверь пристройки, туда мог кто-нибудь войти?

— Нет, только, если бы этот кто-нибудь имел ключ.

— Или если бы эта кто-нибудь имела ключ.

— Да, или если бы эти кто-нибудь имели ключ.

— Но все равно, надо было как-то выйти после, так ведь?

Сара снова заколебалась, прежде чем ответить.

— Я не задумывалась над этим, но — да. Это обычный резервный ключ и каждый из гостей мог бы его взять, достаточно было захотеть.

В этот момент неожиданно вмешался Льюис.

— Вы абсолютно уверены, мисс Джонстон, что тогда шел снег?

Сара повернулась к сержанту, с облегчением встретив дружеский взгляд и услышав дружеский голос. И теперь, задумавшись, она уже не была полностью уверена. Ветер был сильный, он взметал уже нападавший снег, закручивая вихри под ее окном, и она уже не могла с абсолютной уверенностью утверждать, что точно в тот момент шел снег.

— Нет, — сказала она просто. — Я не абсолютно уверена.

— Дело в том, — продолжил Льюис, — что согласно прогнозу погоды Радио Оксфорда в этом районе снег перестал идти около полуночи. Ну, может немного и посыпало после того, но сильный снег уже перестал — так сказали.

— Что вы пытаетесь доказать, сержант?

— Только то, что если снег уже перестал и, если кто-то вышел в ту ночь из пристройки, должны были бы остаться его следы, так? Он должен был пересечь главную аллею.

Сара снова задумалась и на этот раз глубоко. На следующее утро не было следов, ведущих от пристройки к Бэнбери-Роуд. Никаких! В этом она могла поклясться. Но шел ли снег, когда она смотрела в окно в тот фатальный вечер? Да, шел!

И то же самое она сказала Льюису просто и тихо:

— Нет, следов, которые вели бы от пристройки вчера утром, не было. Но когда я смотрела вечером в окно, шел снег — да, в этом я уверена.

— Хотите сказать, мисс, что по радио Оскфорда передали неверную информацию о погоде?

— Да, сержант.

Льюиса слегка обескуражили эти убежденные, и в то же время противоречивые показания и он повернулся к Морсу за поддержкой. Но в этот момент (что бывало и раньше) он увидел в глазах главного инспектора блеск некоего скрытого пламени, будто где-то в его мозгу включилось слабое взрывное устройство. И поскольку Морс хранил молчание, Льюис попытался сам сориентироваться в ситуации.

— Итак, из того, что вы сказали, выходит, что мистер Баллард, вероятно, был убит кем-то из этих пятерых.

— Ну да! Вы разве так не думаете? Мне кажется, что он был убит мистером или миссис Палмер, или мистером или миссис Смит, или же миссис Баллард — кем бы она ни была!

— Понятно.

Во время этого разговора Морс с подчеркнутым интересом рассматривал эту женщину, не накрашенную и не причесанную, но только до поры до времени. Он встал и поблагодарил ее, почувствовав облегчение, когда она ушла.

— Вопросы к месту, а, Льюис?

— Вы правда так думаете, сэр?

Но Морс не ответил напрямую.

— Время подкрепиться, — сказал он.

Льюис, который давно выяснил, что Морс почти всегда принимает в обед калории в форме жидкости, приготовился к сандвичу с пивом. Все же он был слегка разочарован полной незаинтересованностью Морса метеоусловиями во время убийства.

— Что касается снега, сэр… — начал он.

— Снега? Снег, мой старый друг, к делу не относится, — сказал Морс, уже надевая пальто.

Четырнадцатая глава Четверг, 2го января, после полудня

— Есть тут кто-нибудь? — сказал он.

Уолтер де ла Мар, «Слушатели»

Самым вероятным казалось, что совершившего убийство в отеле «Хауорд» нужно было искать среди нескольких гостей, размещавшихся в Новогоднюю ночь в пристройке. А если так, то надо было, в конце концов, повнимательнее присмотреться к деталям, связанным с парами Палмер и Смит, то есть теми гостями (сейчас уже исчезнувшими), которые обитали соответственно в Пристройке 1 и Пристройке 2. Льюис просматривал регистрационные бланки, каждый из которых был полностью заполнен и казался совершенно невинным.

Адрес Палмеров, един и тот же и на регистрационных бланках, и в предварительной переписке, был указан как Чизвик Рич 29А, а телефонистка подтвердила, что такое жилье действительно имеется и, что в Лондонском телефонном справочнике есть абонент по имени Палмер, Ф. (без уточнения мужчина это или женщина). Льюис увидел, что брови Морса слегка приподнялись, будто он что-то учуял, но со своей стороны Льюис не верил, что каждый, кто был в состоянии оказаться по какой-то случайности в пристройке отеля «Хауэрд», автоматически мог быть убийцей. Он набрал номер и подождал около минуты, пока телефон звонил у Палмеров, а потом положил трубку.

— Может, пошлем туда кого-нибудь?

— Еще рано, Льюис. Продолжайте звонить через каждые полчаса.

Льюис кивнул и просмотрел бланки четы Смитов.

— Какой у них адрес? — спросил Морс.

— Как видно из написанного, «Олдбрикхем 22, Спринг-Стрит, Глостер».

На этот раз брови Морса поднялись еще выше.

— Ого! Дайте посмотреть! — сказал он.

Льюис увидел, что Морс медленно качает головой, а кончики его губ растягивает улыбка.

— Готов заложить все свои сбережения, что такого адреса нет!

— Я ничего не хочу закладывать.

— Узнаю место, Льюис. Надо бы и вам его знать! Это та улица, на которой жили Джуд и Сью Фоули!

— Я с ними знаком?

— Из «Незаметного Джуда»^[12], Льюис! А «Олдбрикхем» — это имя, которое Харди использует вместо Рединг, если помните.

— Да, подзабыл в данный момент, — сказал Льюис.

— Умно! — Морс снова покачал головой, как бы в знак одобрения литературных предпочтений мистера и миссис Смит. — Реально нет причин пытаться, но…

Льюис уловил вздох девушки-телефонистки из 192^[13], когда она услышала, что он хочет узнать номер Дж. Смита. После небольшой паузы она сообщила, что нет абонента с таким именем в Глостере. Следующий звонок в полицию Глостера позволил установить, что в городе нет и улицы с названием Спринг-Стрит.

Льюис снова позвонил в Чизвик; никто не ответил.

— Как считаете, не пора ли заняться старухой Дорис — Дорис Аркрайт? — спросил Морс. — Может быть и она очередной мошенник.

Но прежде, чем они предприняли что-либо в этом направлении, прибыл курьер из патологической лаборатории с предварительным врачебным заключением. Доклад мало чего добавил к тому, что они уже знали со вчерашнего вечера: возраст между тридцатью пятью и сорока пятью годами; рост пять футов восемь с половиной дюймов («За ночь вырос на дюйм!» — отметил Морс). Отсутствуют следы дерева, стекла или железа в значительной по размерам лицевой ране, полученной в результате единственного сильного удара; зубы в исключительно хорошем состоянии для мужчины его возраста — только три маленьких пломбы слева, одна из них поставлена совсем недавно. В желудке нашли остатки нескольких видов овощей, вид которых подсказывал, что новых приемов пищи не было.

В сущности это было все, что содержал доклад. Не было информации по ключевому вопросу о времени наступления смерти. Но было примечание врача, нацарапанное кривым почерком в нижней части доклада. «Морс, сильно раздробленные поверхности носа и ушей помешают опознанию — они же не дают возможности сделать ясные снимки — а также это сделает мучительным осмотр для родственников. Что касается времени наступления смерти, то мне добавить нечего. Короче, вы знаете столько же сколько и я. Очень удивлюсь, если окажется, что знаете больше. Макс.»

Морс просмотрел доклад по возможности быстро, но если быть верными истине, далеко не молниеносно. Он никогда не мог читать быстро и всегда завидовал тем коллегам, кто имел способности просматривать центр страницы, одновременно обращая внимание на то, что написано слева и справа. Но две вещи — две простых и важных вещи — были отчаянно ясны, и Морс озвучил их словами:

— Не знают кто, Льюис, не знают и когда умер. Как всегда!

Льюис ухмыльнулся:

— Вопреки этому, старичок не плох.

— Ему пора на пенсию! Слишком стар! И пил много! Нет, старичок не плох, как вы сказали, но боюсь, что его звезда начала меркнуть.

— Однажды и Вы мне сказали, что меркнете, сэр!

— Как все мы!

— Пойдемте, осмотрим и другие спальни? — Льюис энергично встал, желая подтолкнуть к целенаправленной деятельности, будто бы впавшего в летаргию Морса.

— Не хотите ли сказать, что они могли забыть свои кредитные карточки?

— Никогда не знаешь, сэр, — Льюис подбросил большую связку ключей, которую ему дал Биньон, но Морс как будто не горел желанием двигаться.

— Мне пойти самому, сэр? Морс в конце концов встал.

— Нет! Пойдем, осмотрим комнаты. Вы совершенно правы. Начните с номера Палмеров.

В комнате Смитов, Пристройка 2, Морс огляделся без особого энтузиазма (так ведь горничная убиралась в Пристройках 1 и 2 еще днем?), после чего отвернул простыни на постели, подвигал ящички прикроватной тумбочки и заглянул в гардероб. Ничего. В ванной было видно, что кто-то из Смитов выкупался совсем недавно, так как большие белые полотенца были слегка влажными, мылом пользовались, как и обоими стаканчиками, которые стояли над умывальником. Но Морс был уверен, что тут нечего искать. Ничего не оставили. В корзинке для мусора не было порванных писем. Единственное — на ковре было несколько следов, больше всего у двери, оставленных ботинками и сапогами, в которых прошлись по снегу и слякоти. Во всяком случае, Морс был почти уверен, что Смиты, кто бы они ни были, не имели ничего общего с преступлением. По его мнению, было совершенно ясно, почему эти двое очутились в отеле «Хауорд», зарегистрировались в последний момент и покинули его, едва узнав об убийстве. «Смит, Дж.» (Морс был почти убежден в этом) — наверняка стареющий менеджер среднего звена, наскочивший на свою молоденькую секретаршу, при этом он соврал своей многострадальной супруге, что приходится ехать на бизнесконференцию в Мидленд на Новый год. Подобное поведение было таким обычным, Морс знал это; вероятно не было смысла больше заниматься этим вопросом. Но все же ему хотелось познакомиться с ней, так как по сведениям остальных гостей она была приятной и привлекательной женщиной. Он присел на постель и взялся за телефон.

— Я могу вам помочь? — это была Сара Джонстон.

— Знаете ли, что самое первое говорят вам, когда приходите на курсы гостиничных работников?

— О! Это вы.

— Вам говорят: никогда не спрашивайте «Я могу вам помочь?»

— Я могу вам помешать, инспектор?

— Звонил ли кто-нибудь из Смитов, пока они были здесь?

— По крайней мере, не из номера.

— Но это должно быть отражено в их счете, я хочу сказать, если звонили кому-нибудь?

— Даа, должно быть, — В ее голосе слышалось колебание, и Морс подождал, пока она продолжила. — Каждый телефонный разговор автоматически регистрируется.

— Тогда нет проблем.

— Но… инспектор, мы только что просмотрели счета, мы проверим еще раз, но мы почти уверены, что мистер и миссис Смит не оплатили счета перед отъездом.

— Почему вы не сказали мне об этом до сих пор? — грубо спросил Морс.

— Потому что… я… не знала, — ответила Сара, выговаривая отчетливо и тихо слова, едва удерживаясь от искушения бросить трубку.

— Сколько задолжали?

И снова на другом конце он ощутил колебание.

— Они заказали шампанское в номер, а это не дешево…

— Никто не заказывает дешевое шампанское в отеле, не так ли?

— Они заказали четыре бутылки…

— Четыре? — Морс тихонько присвистнул. — И каким точно был тот урожай, против которого они не смогли устоять?

— Это было «Вдова Клико» 1972 года.

— Хорошее?

— Как я уже сказала, дорогое.

— Насколько дорогое?

— По 29,75 фунта за бутылку.

— Сколько? — Морс снова присвистнул, его интерес к семье Смитов, сразу было видно, возобновился. — Четыре бутылки по двадцать девять фунтов это… Пфу!

— Думаете, что это важно? — спросила она.

— Кто забирал пустые бутылки?

— Мэнди — горничная, которая убирает номера.

— И где их оставила?

— За кухней находятся несколько мусорных ящиков.

— Кто-то еще интересовался шампанским?

— Нет, не думаю.

— То есть, должны быть в наличии эти четыре бутылки 72го или как его там года?

— Да, предполагаю.

— Вы что, не уверены?

— Не знаю.

— Хорошо, проверьте, и немедленно, прошу вас.

— Хорошо.

Морс вернулся в ванную и, не прикасаясь к стаканчикам, наклонился и понюхал один и второй. Но так и не понял, пахнут ли они вообще шампанским, хотя от одной сильно пахло какой-то ментоловой зубной пастой. Вернувшись обратно в спальню, он снова сел на постель, удивляясь чувству, что есть что-то в комнате, что он пропустил. Несмотря на это, он не смог найти ничего, как и причину своих подозрений. Он уже собрался уходить, когда в дверь постучали, и вошла Сара Джонстон.

— Инспектор, я… — губы ее задрожали, и стало совершенно ясно, что она вот-вот расплачется.

— Сожалею, что был груб с вами, — начал Морс.

— Я не об этом. Просто…

Он слегка обнял ее за плечи.

— Ничего не говорите. Этот скупердяй Биньон, так ведь? Не только не получил денег от Смитов за новогоднее пребывание, но и огреб убыток в сто девятнадцать фунтов — верно?

Она кивнула и, когда за большими круглыми очками блеснули слезы, Морс слегка приподнял ее очки, а она прислонилась к его плечу и капли покатились по ее щекам. Потом она подняла голову и улыбнулась, вытираясь ладонями; инспектор вытащил свой единственный платок, когда-то белый, а сейчас грязно-серый и сунул ей в руку. Она попыталась сказать что-то, но Морс ее опередил.

— Ну, подруга моя, зачем так переживать из-за Биньона? И из-за этих — семейки Смитов! Я позабочусь, чтобы их отыскали — рано или поздно.

Сара кивнула.

— Сожалею, что была так глупа.

— Забудьте об этом!

— Вы упоминали о пустых бутылках? Ну, в мусорном ящике их только три. Вероятно, последнюю забрали с собой — нет ее там.

— Может быть, не допили до конца?

— Не очень удобно возить полупустую бутылку с газированным напитком.

— Ну да, невозможно заткнуть ее плотно, верно?

Она усмехнулась, чувствуя себя теперь намного счастливее и поняла, что смотрит на Морса и спрашивает себя, есть ли у него жена, или череда подружек, или его вообще не интересуют такие вещи. Трудно было понять. Она осознала, что последние минуты была сама не своя. И это было правдой.

— Теперь вам лучше? — услышала она его голос, но интерес к ее состоянию был не продолжителен, и он не сказал больше ничего, когда она повернулась и вышла из спальни.

Через несколько минут Морс просунул голову комнату Пристройки 1 и увидел Льюиса на коленях перед унитазом.

— Нашли что-нибудь? — спросил он.

— Еще нет, сэр.

Вернувшись в Оперативный штаб, Морс позвонил в лабораторию и успел застать врача.

— Могло это быть бутылкой, Макс?

— Возможно, — согласился мрачный врач. — Но если так, то она не разбилась.

— Хотите сказать, что даже и вы смогли бы найти кусочки стекла на лице убитого?

— Даже и я.

— Как думаете, при подобном ударе бутылка разбилась бы?

— Если это была бутылка, хотите сказать.

— Да, если это была бутылка.

— Не знаю.

— Ну, а как думаете, черт побери!

— Зависит от бутылки.

— Бутылка от шампанского.

— Я столько времени уже не видел такую, Морс!

— Представляете ли хотя бы, тот кто убил Балларда, был левшой или удар нанесен правой рукой?

— Если играл в теннис правой рукой, вероятно, нанес нечто вроде бэкхенда^[14]; если был левшой, вероятно, ударил смеш^[15].

— Вы на редкость любезны!

— Пытаюсь помочь.

— Ну, наш теннисист с левой или с правой руки замахивался?

— Не знаю, — сказал врач.

Льюис пришел через четверть часа, чтобы сообщить своему кислому шефу, что тщательный обыск номера Палмеров не дал абсолютно никаких результатов.

— Не имеет значения, Льюис! Давайте снова попытаемся позвонить Палмерам.

Но с места, где сидел, Морс услышал длинные гудки и понял, что, по крайней мере, сейчас к телефону никто не подойдет.

— Что-то не очень везет нам сегодня, а? — сказал он.

— У нас еще много времени, сэр.

— А старая Дорис? Нежели и ей не дозвонимся? Уверен, что хотя бы она дома — греет свои мозоли у радиатора.

— Хотите я попробую?

— Да!

Но в районе Кидерминстера на Ворстер-Роуд 114 не фигурировала никакая Аркрайт, ни под какими инициалами. Имелся, однако, абонент по этому адресу и после необходимых пояснений со стороны Льюиса в связи с характером расследования, служащий дал ему номер, по которому он и позвонил.

— Я могу поговорить с мисс Дорис Аркрайт, пожалуйста?

— Думаю, вы ошиблись номером.

— Это Ворстер-Роуд 114?

— Да.

— И у вас нет мисс или мистера Аркрайта?

— Тут мясной магазин, мистер.

— А, понимаю. Извините за беспокойство.

— Ничего.

— Просто не могу поверить! — сказал Морс тихо.

Пятнадцатая глава Четверг, 2го января, после полудня

Даже у цивилизованного человечества можно наблюдать слабые следы моногамного инстинкта.

Бертран Рассел, «Брак и мораль»

Супруг Элен Смит, Джон, сказал ей, что вернется в час к ленчу, и она приготовила продукты для омлета с грибами. Сама она ничего не собиралась есть. Ей было бы очень трудно проглотить, что бы то ни было, так как ее желудок сжимался от страха.

Только прошли титры новостей в час дня, как она услышала скрип тормозов «БМВ» снаружи по гальке — того же «БМВ», который простоял незамеченным весь Новый год в большом многоэтажном гараже торгового центра на Вестгейт в Оксфорде. Она не повернулась, когда почувствовала легкий поцелуй на шее, занятая разглядыванием ногтей своих грубоватых пальцев, покрытых отличным маникюром… Как отличались они от тех, какими были пять лет назад, когда она впервые встретила Джона, и когда он отчитал ее за привычку грызть заусенцы. Да, он оказал на нее благоприятное во многих отношениях влияние за время их совместной жизни. Это было точно.

— Элен! Мне нужно съездить в Лондон после обеда. Возможно, вернусь поздно вечером сегодня, но если задержусь, не беспокойся. У меня есть ключи.

— Оо! — В тот момент она не хотела рисковать, выражая свои мысли яснее.

— Вода в ванной теплая?

— Ага!

— Подождешь с омлетом, пока я искупнусь по-быстрому?

Она подождала, пока он вошел в ванную. Подождала, пока не услышала шум текущей воды, даже подождала еще пару минут на всякий случай, после чего легко и тихо ступила на дорожку и, почти трясясь от напряжения, нажала на ручку передней левой дверцы темносинего «БМВ». Она была не заперта.

Через два часа после того, как мистер Джон Смит залег в свою ванную в Рединге, Филлипа Палмер лежала и глядела в потолок спальни в своей со вкусом декорированной и недавно обставленной мебелью квартире на втором этаже в Чизвике. Она заприметила мужчину, который сейчас лежал рядом с ней, в 12:30 в баре отеля «Экзекьютив» недалеко от Парк-Лейн. Он был высок, одет в темный костюм, с преждевременными залысинами, вероятно чуть старше сорока лет. Для Филлипы он был человеком, который мог оплатить ее услуги, хотя никогда нельзя быть уверенной заранее в таких вещах. Экстравагантные цены в этом отеле (который был любимым местом охоты Филлипы) были почти всегда связаны с организацией бизнеса и не имели прямой связи с клиентурой отеля (преимущественно мужской).

Она сидела у стойки бара, скрестив ноги в прозрачных чулках, в короткой юбке с разрезом. Она услышала «Привет», сказанное приятным голосом; приняла его предложение что-нибудь выпить — джин с тоником; после, не теряя времени, спросила его, не хочет ли он «пошалить» — по опыту зная, что этот термин весьма эффективен и привлекает большинство мужчин. Он заколебался, и она прижалась к нему, по его телу прошел чувственный трепет, когда она погладила рукой с темнокрасными ногтями его бедро. Цена, время и место были оговорены с быстротой, неизвестной другим видам переговоров, и вот теперь — лежала — знакомая история! — в собственной комнате, в собственной постели и с едва скрываемой досадой ждала, когда истекут оговоренные два часа (по 60 фунтов за час). Она с самого начала оценила его верно: человек с пассивными и даже вуайеристскими наклонностями, чего никак не ожидаешь от того, кто ступил на путь прелюбодеяния. За прошедшие два часа они дважды механически занимались любовью, что не заняло и нескольких минут, а Филлипа была этим почти довольна. Он собирался после «минутного отдыха», как он выразился, попытаться еще раз реализовать свою накопленную сексуальную энергию. Но, к счастью (с точки зрения Филлипы), минутный отдых перешел в дремоту с похрапыванием.

Телефон прозвонил в первый раз в 14:30. Настойчивый звонок сильно обеспокоил мужчину, который был раздет, но она ему сказала, что звонит сестра, и он вроде бы поверил и успокоился. Он спросил ее, не оденет ли она пижаму пока они в постели — просьба знакомая ей, поскольку большинство клиентов предпочитали полураздетость, а не полную обнаженку. Она знала также, что медленное расстегивание пуговиц на платье со спины мучительное и более эротичное переживание, чем простое одевание ночной рубашки через голову или спускание ее по бедрам.

Было 15:15, когда телефон зазвонил снова, и Филлипа склонилась к трубке, при этом почувствовала на себе жадный взгляд мужчины.

— Миссис Палмер? Миссис Филлипа Палмер? — Голос звучал сильно и ясно, и она знала, что мужчина возле нее все слышит.

— Даа.

— Это сержант Льюис, из полиции в Темз-Вэлли. Я бы хотел поговорить с вами о…

— Видите ли, сержант. Можете перезвонить мне через десять минут? Я только что искупалась…

— Хорошо. Вы ведь будете там, миссис Палмер?

— Разумеется! Почему же мне не быть?

Мужчина седел на краю постели и натягивал носки, видимо встревоженный словами «сержант Льюис», и Филлипа почувствовала облегчение от того, что денежные вопросы были решены до начала сеанса. Филлипа редко видела человека, который одевался бы так быстро, и была довольна, что он простился и ушел, не мешкая, хотя и был, вероятно, неплохим человеком. Его нижнее белье было самым чистым из того, что она видела за последние недели, а кроме того, он не вспоминал о жене, если таковая вообще имелась.

Когда телефон вновь зазвонил через десять минут, голос на другом конце был иным: интересным и воспитанным, он ей понравился, и он представился как главный инспектор Морс.

Морс считал, что будет разумнее, если именно он (а не Льюис) поедет и допросит женщину, которую они, наконец, нашли на другом конце телефонной линии в Чизвике. Он оценил готовность Льюиса поехать, но подчеркнул важность того, что кто-то (Льюис) должен остаться в отеле и «быть на стреме». Льюис, который слышал подобные доводы сотни раз, усмехнулся про себя, и повез Морса на вокзал Оксфорда, чтобы успеть на поезд в 16:34 до Паддингтона.

Шестнадцатая глава Четверг, 2го января после полудня

И ищущий находит.

Мф.7:8

Возвращаясь с Оксфордского вокзала, Льюис чуть не соблазнился мыслью закончить рабочий день пораньше и вернуться домой. Он был на ногах с 5 часов утра, а сейчас уже без малого 17:00. Это было слишком для любого. Но он не исполнил свое намерение, иэто решение стало ключевым при поиске ответа на загадку Пристройки 3.

Он решил перед возвращением домой осмотреть в последний раз комнаты в пристройке и с этой целью вышел из Оперативного штаба через главный вход (ограждение между главным входом в пристройку и четырьмя используемыми комнатами не было убрано). Потом прошел наискосок к уже знакомому боковому входу, у которого все еще стоял на посту полицейский в форме.

— Открыто, сержант, — услышал Льюис, пока копался в многочисленных ключах.

— Останетесь до семи, а потом можете идти, — сказал Льюис. — Я только гляну еще разок.

Льюис прежде всего по-быстрому осмотрел единственный номер, на который до сих пор никто не обращал внимания, Пристройка 4, и в ней сделал одно открытие — увы, совершенно бесполезное. На верхней полке встроенного гардероба он нашел глянцевый журнал, изобилующий вульгарными порнографическими снимками, сопровождаемые краткими пояснениями на языке, который Льюис определил как скандинавский (из-за многочисленных букв «и»). Если бы Морс был здесь (Льюис в этом уверен), он уселся бы на ближайшую постель и подробно просмотрел бы журнал. Льюиса всегда удивляло как такой разумный и чувствительный человек как Морс, может вести себя в тоже время таким бесподобно грубым образом. И все же он знал, что ничто и никогда вероятно не изменит меланхоличного и равнодушного Морса. Льюис оставил журнал на той же полке, решив, что шефу лучше не знать о нем.

В самой Пристройке 3 было так много следов от мела, так много покрытых порошком поверхностей, а мебель так переставлена, что было невозможно рассчитывать найти какую-либо улику, не замеченную ранее. Льюис погасил свет и закрыл дверь на ключ.

В Пристройке 1, комнате Палмеров, Льюис не нашел ничего, что пропустил бы при предыдущем осмотре; прежде, чем погасить лампы и закрыть дверь за собой, он остановился всего на момент у окна, разглядывая собственную тень в продолговатом желтом свете, протянувшуюся по снегу. Оставалась последняя комната, в которой жили Смиты, и тогда действительно закончится этот длинный, предлинный день.

В Пристройке 2 он не нашел ничего особенно важного. Льюис знал, что Морс уже осмотрел здесь все с педантичным вниманием. Во всяком случае, у Морса было творческое воображение, с которым Льюис не мог тягаться, и в прошлом случались вещи — такие странно неуловимые вещи — которые Льюис пропускал, а Морс находил почти мимоходом. Но все же, не будет особого вреда, если он бросит последний взгляд, прежде чем будет дано разрешение Биньону продолжать использовать эти комнаты в гостиничной деятельности.

Пять минут спустя Льюис сделал волнующее открытие.

Сара Джонстон видела отъезд Льюиса незадолго до 18:00, когда он развернул машину перед пристройкой, а по стенам и потолку ее неосвещенной комнаты заметались желтые отблески фар. Потом вновь опустился зимний мрак. Она никогда ничего не имела против темноты; даже когда была маленькой девочкой, всегда предпочитала закрытые двери спальни и погашенные лампы. И сейчас, поглядывая наружу, она была довольна, что уже стемнело. У нее все еще побаливала голова; она опустила в стакан с водой две таблетки растворимого аспирина и покачивала его, ожидая пока лекарство растворится. Мистер Биньон попросил ее остаться еще на одну ночь, и, при сложившихся обстоятельствах, было бы не любезно с ее стороны не согласиться.

Погода была странно непоследовательна: после сильных ветров и снегопада, сегодняшняя ночь была спокойной, огни в пристройке погашены, включая и лампы в большой комнате сзади пристройки, которой пользовались Морс и Льюис. Пресса, полиция, зеваки — все вроде бы разошлись. Разъехались и новогодние гости, все вернулись по домам — все за исключением одного, того, кто уже никогда не увидит своего дома. Единственными следами, напоминающими о празднике, были украшенные лентами веревки, которые опоясывали пристройку, а также единственный полицейский в фуражке с черно-белыми клетками. Дыхание его замерзало на морозе, время от времени он притоптывал ногами и все плотнее закутывался в пальто. Она подумала, что надо бы предложить ему что-нибудь, когда услышала, как Мэнди точно под ее окном спрашивает его, не хочет ли он чашку чая.

Сама же она выпила горький на вкус напиток, включила лампу, вымыла стакан, поправила смятое покрывало на кровати и включила телевизор — в шесть часов передавали новости. В этот второй день нового года мир по известным причинам был наполнен катастрофами, ограблениями, бунтами и терроризмом. И все же подобные массовые бедствия ее пугали меньше, чем беспокоящее убийство одного единственного человека в двадцати метрах от места, где она сейчас находилась. Она выключила телевизор и подошла к окну, решив опустить шторы, чтобы переодеться к ужину с Биньонами. Странно!

В пристройке горел свет, и она удивилась, кто бы это мог быть. Вероятно, это был полицейский, так как у бокового входа его уже не было. Почти наверняка в Пристройке 2 был свет, если судить по желтому освещенному квадрату на снегу перед зданием. Потом свет погас и, застывшая у окна с разведенными руками Сара только собралась задернуть шторы, как заметила фигуру точно у бокового входа в пристройку, прислонившуюся к стене. Ее сердце дрогнуло, и она почувствовала, как перехватило дыхание, пока она стояла там, оцепенев на несколько секунд, от того что увидела. Потом она ожила. Стукнула дверью, бросилась вниз по лестнице, влетела через главный вход, после пробежала к боковой двери главного здания, где обнаружила полицейского с чашкой горячего чая в руке, болтающего с Мэнди.

— Там кто-то есть! — прошептала Сара дрожащим голосом и указала на пристройку.

— Извините, мисс?

— Я только что видела кого-то у двери.

Мужчина заспешил к пристройке, а Сара и Мэнди нетерпеливо шли в нескольких шагах за ним. Они увидели, как он открыл боковую дверь, (она не была закрыта на ключ, это, по крайней мере, было ясно) после чего в коридоре блеснул колеблющийся свет, а после вновь погас.

— Там сейчас никого нет, — сказал озабоченный полицейский, ясно осознав, что его могут обвинить в неисполнении служебных обязанностей.

— Там был кто-то, — настаивала тихо Сара. — Был в Пристройке 2 — я уверена. Я видела свет на снегу.

— Но комнаты закрыты на ключ, мисс.

Сара ничего не сказала. Было только два комплекта запасных ключей и Биньон (Сара знала это) отдал один из них сержанту Льюису. Но сержант Льюис уехал. Неужели сам Биньон использовал ключи? Неужели худая фигура, которую она видела у двери, был Биньон? И если так — какого дьявола?..

Сам Биньон, в пальто, но без шляпы, как-то внезапно возник ниоткуда и теперь стоял позади них, настаивая (после того как понял, что произошло) на повторной проверке. Сара проследовала за Биньоном и полицейским в коридор пристройки, где сразу заметила, что кто-то стоял — причем в последние несколько минут — у двери. На ковре остались от чьих-то подошв кусочки талого снега и не растаявшие снежинки, блестевшие в свете неоновых ламп.

И снова в своей комнате Сара ломала голову над только что случившимся. Полицейский никому не позволил дотрагиваться или открывать дверь в Пристройку 2, а сразу попытался позвонить Льюису по номеру, который ему дали для связи в случае необходимости. Но оказалось, что Льюис еще не вернулся, и этот факт до какой-то степени усилил уверенность Биньона и полицейского, что тот возвращался обратно по какой-то, возможно, совсем простой причине.

Но Сара не стала говорить, что фигура, которую она видела у двери пристройки, не могла быть широкоплечим сержантом Льюисом. Могла ли, однако, быть мистером Биньоном? Допуская такую возможность, Сара в тоже время считала ее почти невероятной. В данных обстоятельствах ее взгляд на этот вопрос был более значим, чем у всех остальных. Она была не только единственным свидетелем фигуры, тайком мелькнувшей у двери, но она была и единственным человеком, по крайней мере сейчас, который знал нечто более существенное: несмотря на то, что от комнат в пристройке было только два комплекта запасных ключей, была возможность и у кое-кого другого войти в номер этим вечером, без необходимости выбивать дверь или разбивать окно. У двоих, в сущности. На табло позади стойки регистрации торчал пустой крючок, на котором должен был висеть ключ от Пристройки 2, с прикрепленным к нему продолговатым черным пластиком с надписью «Хауорд». Потому что мистер и миссис Джон Смит оставили не оплаченным счет, но прихватили с собой ключ от комнаты.

Семнадцатая глава Четверг, 2-го января, вечер

Асперн Уильямс хотел дотронуться до кожи дочери, считая ее прелестной, то есть отчужденной и нуждающейся в воссоединении.

Питер Чампкин, «Бдение Асперна Уильямса»

Морс прошел по застланному ковром фойе отеля «Грейт Вестерн», в котором люди были заняты бесцельным чтением книжек в мягких переплетах, просматриванием расписания, или лениво переворачивали страницы лондонского «Стандарта». Очевидно, основной проблемой тут было время, так как на видеоэкране для гостей передавали информацию о приезжающих и отбывающих и многие поглядывали на стрелки больших часов над окошком носильщиков, у которого стояли двое надменных мужчин в зеленой униформе. Было 17:45.

Повернув направо и направившись к бару «Брунел», Морс успел заметить через вращающуюся дверь, которая вела к Паддингтон-Стрит, белую надпись ПАДДИНГТОН на синем указателе метро. У входа в бар табло сообщало, что с 17:30 и до 18:30 действует «счастливый час», когда все напитки продаются за половину цены. Очевидно, именно этим было занято внимание толпы бизнесменов в темных костюмах и с черными кейсами, которые стояли возле бара и пытались проглотить как можно больше напитков прежде, чем отправиться по домам в Слау, или Рединг, или Свинден, или Оксфорд. Вдоль стен прямоугольного помещение были сервированы столы, покрытые скатертями. Успев купить пиво за полцены, Морс сел у главного входа за один из свободных столиков, отделанный красным деревом. Перед ним стоял разделенный на три части поднос, с орехами, солеными крекерами и печеньем, и он принялся все более нервно запускать в него пальцы, пока стрелки часов приближались к шести. Он почти чувствовал себя (он это осознавал!) неопытным юношей. Точно в 18:00 Филлипа Палмер вошла в бар. Чтобы опознать друг друга, они договорились, что в левой руке она будет держать свою сумку, а в правой — номер лондонского «Стандарта». Но она перепутала вещи, что, впрочем, для Морса не имело никакого значения; он сам с трудом ориентировался между востоком и западом, но ее засек сразу.

Он встал, и она направилась к нему.

— Главный инспектор Морс? — Лицо ее не выражало никаких эмоций: не было признаков нервности, смущения, готовности к сотрудничеству, приветливости, чувства юмора — ничего.

— Я возьму вам что-нибудь выпить, — сказал Морс.

Она сняла пальто и пока ждала в переполненном баре, Морс рассматривал ее краешком глаза: рост 1,65 или 1,70 метра, одета в синее шерстяное платье с воротником, закрученным у выреза, который открывал формы грудей, но не показывал ее остальные прелести. Когда он поставил перед ней бокал с красным вином, она скрестила одетые в нейлоновые чулки ноги, ее изящные туфли на высоких каблуках подчеркивали красивый изгиб ступней. Сзади на ее правой пятке Морс заметил кусочек лейкопластыря, казалось, что ее дорогая обувь сочетала невероятную элегантность и мучительное неудобство.

— Я пыталась пробежать половину марафонской дистанции из благотворительных соображений, — сказала она, проследив его взгляд и мысли.

— Надеюсь, что ради благотворительного фонда полиции, — сказал Морс.

Глаза ее улыбались почти неуловимо, а Морс рассматривал внимательно ее лицо. Нельзя было отрицать, что оно привлекательно, обрамленное темными гладкими волосами, с примесью каштановых отблесков. Когда она говорила (с легким акцентом Кокни), открывались маленькие правильные зубы, а губы ее покрывал совсем легкий слой темнокрасной помады. Многие мужчины (Морс знал это) нашли бы ее очень привлекательной, а еще больше захотели бы ее.

Она могла рассказать достаточно, но для этого ей не требовалось много времени. Она была (по ее признанию) люксовой проституткой, которая ищет своих клиентов в барах дорогих отелей на Парк-Лейн и Мейфор. Иногда, особенно в последнее время, при встречах с богатыми арабскими господами она оказывает им услуги в нанятых ими апартаментах и пентхаузах в этих же отелях. Но в большинстве случаях обычная процедура начиналась с поездки на такси в Чизвик, в ее собственную квартиру на восьмом этаже современного частного дома, куда не допускали детей, домашних животных и незваных коммивояжеров. Она делила квартиру с одной веселой, беззаботной танцовщицей из стриптиз-клуба. Обе с самого начала договорились не приглашать мужчин в ночное время и всегда соблюдали этот договор. Ну, такова ее биография — воистину больше нечего добавить.

С «мистером Палмером», биржевым агентом из Джерардс-Кросс, она встречалась несколько раз до этого и, когда нарисовалась перспектива на ту новогоднюю конференцию в Оксфорде — ну, тогда и начала действовать. Им был необходим адрес для переписки, и Филлипа отправила письмо и забронировала номер в отеле, используя свой адрес в Чизвике — совершенно безопасный. (Она утверждала, что необходим адрес, и Морс воздержался от споров на эту тему). Она сама заполнила бланки за обоих после обеда 31-го, при этом пропустила графу о регистрационном номере «Порше», который они оставили на паркинге у вокзала. Она была уверена, что ее клиент хорошо проводил, время пока не… После, конечно, появились все шансы, что он будет раскрыт… «Как если бы нас поймали при полицейской облаве в каком-нибудь борделе в Сохо!» — прокомментировал он и попросил ее сразу оплатить счет, потом оба быстро собрались, он отвез ее на вокзал на такси и проводил на перрон.

Из того, что он ей говорил, она знала, что он намерен остановиться в отеле «Моут» (верхняя часть Вудсток-Роуд) и пробыть там до конца конференции, как можно дальше от злосчастной пристройки «Хауорд». Инспектору действительно необходимо его имя? Во всяком случае, она не имеет ни какого представления о его адресе в Джерардс-Кросс. Она совершенно уверена, что он не мог иметь ничего общего с убийством, потому что когда вернулась в комнату после празднования (она и правда шла до пристройки вместе с Баллардом), то сразу прошла в свой номер к своему сонному компаньону. Она могла бы поклясться, что ночью он не покидал комнату — как и постель! Совершенно точно!

Морс кивнул, может быть даже с легкой завистью.

— Он ведь богат, не так ли?

— Достаточно богат.

— Но не настолько, чтобы позволить себе комнату в основной части отеля?

— Не было свободных номеров. Надо было смириться с тем, что осталось.

— Да, знаю. Я рад, что вы мне сказали правду, мисс Палмер. Я видел письма, которые вы отправили в отель.

На несколько секунд она остановила взгляд своих темных глаз — которые на мгновенье стали упрямыми и расчетливыми — на его глазах, а потом продолжила обычным тоном:

— Он мне дал деньги — банкноты по 20 фунтов. Он был доволен тем, как я все устроила.

Морс не ответил. Он предложил выпить еще по бокалу вина.

«Счастливый час» закончился.

А новогодний праздник? Действительно, они хорошо развлекались — и еда была удивительно хороша. Сама она оделась — а может быть инспектор предпочитает «разделась»? — турецкой танцовщицей живота. Ее спутник, к ее большому удивлению, подошел к празднованию с неожиданной энергией и изобретательностью, замаскировавшись с помощью импровизированного гардероба, предложенного отелем, под вполне приличного арабского шейха. Причем очень успешно! Нет, не настолько хорошо как Баллард, конечно. Есть люди, которые воспринимают такие вещи слишком серьезно, например Баллард, который приехал уже подготовленным с необходимым костюмом, гримом и всем остальным. Насколько Филлипа могла вспомнить, Балларды прибыли позже остальных, но она не помнила многих подробностей того вечера. Ну, ели и пили, и танцевали, и без сомнения флиртовали (да! с ее стороны было тоже — совсем слегка) и целовались в затемненном бальном зале, а после, может быть… Филлипа с трудом находила нужные слова о том, что Морс считал случайными связями. По ее мнению, Баллард был вовсе незаметен, пока не объявили награду за его костюм, и большую часть времени до этого проводил, глядя в глаза (единственное, что можно было увидеть!) своей закутанной в паранджу партнерши или как там иначе ее можно назвать. Для Филлипы было предельно ясно, что она не единственная в тот вечер участвовала во внебрачных авантюрах.

Еще что-то? Нет, ничего другого не было. Вы упоминали, что Баллард шел вместе с вами к пристройке? Да, конечно. Одной рукой он обнимал ее за плечо, а другую положил на плечо Элен Смит: да, она помнит Элен; она ей понравилась. Понравился и ее супруг Джон — если действительно был таковым! О чем речь? Она не имела понятия, каковы их отношения и ее это не интересовало! А на следующий день? На Новый год? Ужасно болела голова, но так уж ей выпало; на завтрак выпила только кофе; пропустила игру по поиску сокровищ; время до обеда провела в постели; после с удовольствием съела запеченную говядину; после обеда опять полежала; потом ее заинтересовали настольные игры и она поиграла в пинг-понг с каким-то юношей. Как ни странно, она с нетерпением ожидала представления пантомимы, пока… Нет, в тот день она вообще не видела мистера Балларда, по крайней мере не помнила; а, конечно, уверена, что не видела и миссис Баллард…

Морс принес еще по бокалу, сознавая, что начинает задавать бессмысленные вопросы. Но почему бы и нет? Она не могла рассказать ничего существенного, он был почти убежден в этом; но она была чудесной девочкой — а в этом он был абсолютно уверен! Теперь они сидели еще ближе друг к другу, и ее рука легко скользила по грубой ткани его шерстяных брюк. И также легко он ей ответил, не говоря ничего, и, одновременно, сказав все.

— Не хотите ли провести ночь в отеле «Грейт Вестерн»? — спросила она уверенно; и все же в ее голосе ощущались (как Морс мог не понять этого?) трепет и мягкость, которые едва ли уловили бы остальные. Морс заколебался, но по грустной улыбке на его губах она поняла, что покачивание головы, это скорее выражение смущения, чем осмысленный отказ.

— Я не храплю! — сказала Филлипа тихо ему на ухо.

— А я и не знаю, храплю ли, — ответил Морс. Неожиданно он с отчаянием понял, что наступил решающий момент. Он оставил ее ненадолго, пройдя в мужской туалет (после четырех-то порций пива), затем подошел к стойке рецепции и спросил служащую, есть ли свободные комнаты на эту ночь.

— Только для вас, сэр?

— Ээ, нет. Комната для двоих — для меня и моей жены.

— Один момент… Нет, ужасно сожалею, сэр, но этим вечером нет свободных номеров. Но, может быть, кто-нибудь откажется — обычно всегда есть один-два из тех, кто отказывается. Вы еще пробудете некоторое время в отеле, сэр?

— Да, но совсем недолго. Я буду в баре.

— Ну, если что-то изменится, я вам сообщу. Ваше имя, сэр?

— Ээ, Палмер. Мистер Палмер.

— Хорошо, мистер Палмер.

Через десять минут включилась громкая связь, и ясный женский голос сообщил всем в фойе, ресторане и баре отеля «Грейт Вестерн»: «Пожалуйста, главный инспектор Морс, немедленно подойдите к рецепции. Главный инспектор Морс, к стойке рецепции, пожалуйста».

Он помог ей надеть пальто — дорогая одежда светлого цвета, в которой любая женщина выглядела бы блестяще — а после смотрел, как она завязывает пояс и расправляет складки вокруг тонкой талии.

— Приятно было познакомиться, инспектор.

Морс кивнул.

— Может быть, потребуются ваши показания.

— Я бы предпочла, чтобы не потребовались — если вы сможете это уладить.

— Увидим.

Когда она повернулась, чтобы уйти Морс заметил коричневое пятно на левом плече безупречно чистого пальто:

— Вы также были одеты, когда уезжали после праздника? — спросил он.

— Да, — Она посмотрела на испачканное место. — Я же не могу ходить полуголой по снегу, не так ли?

— Предполагаю.

— Жалко, правда. Придется отдать не менее пяти фунтов за чистку. Человек должен думать, прежде чем краситься и трогать остальных…

Маска упала, и Морс почувствовал грусть. Она могла быть чудесной девочкой, но чего-то в ней явно не хватало. Человек был жестоко убит — человек (кто знает, может быть с нежным сердцем), который в праздничную ночь положил на ее левое плечо свою руку, намазанную театральным гримом, а она разозлилась, что придется потратить несколько фунтов, чтобы освободиться от пятна, которое нарушало ее привлекательность.

Они простились, и Морс поспешил скрыть свое двойное разочарование под маской, которую он в большинстве случаев носил перед своими собратьями. Может быть — эта мысль внезапно поразила его — маски были реальностью, а лица под ними притворством. Как много людей в отеле «Хауорд» носили всякие маски в тот фатальный вечер — изменили свою одежду, свой грим, свое поведение, своего партнера, почти что изменили свою жизнь; и мужчина, который умер, сумел измениться лучше всех.

После того как она ушла, Морс вернулся к стойке регистрации (вероятно его разыскивал Льюис — он единственный знал, куда отправился Морс), и он молился, чтобы на рецепции была другая сотрудница. Но нет. Даже более того, у нее, очевидно, была хорошая память.

— Боюсь, что еще никто не отказался, мистер Палмер.

— О, господи! — пробормотал про себя Морс.

Восемнадцатая глава Четверг, 2го января, вечер

Мужчины слишком строги, увы и ах!

Ухаживать не станут за дамами в очках.

Дороти Паркер

В этот вечер мистер Джон Смит вернулся домой необычно рано и застал свою жену Элен в слезах; и когда сумел заставить ее заговорить, то остановить ее уже было невозможно…

Элен успела на поезд в 15:45 из Рединга и приехала в Оксфорд в 16:20. Кроме ключа от Пристройки 2, который она крепко стискивала в кармане своего пальто с капюшоном, у нее не было ничего другого: ни сумки, ни портмоне, или зонта — только обратный билет на Рединг, две монеты по одному фунту и несколько шиллингов. Разумней было бы взять такси от вокзала в Оксфорде, но в тоже время она знала, что двадцатиминутная прогулка ей не повредит. Когда она направилась к отелю, сердце ее билось почти также нетерпеливо, как и тогда, когда она открыла переднюю левую дверцу «БМВ» и лихорадочно обыскала пол автомобиля, внимательно ощупала под и над сиденьями и повсюду — повсюду! Но не нашла ничего: ничего, кроме монеты в два пенса, белой таблетки от несварения желудка и пуговицы от дамского пальто (не ее)…

Она быстро прошла через большое застекленное здание на Хайд-Бридж-Стрит, через Глостер-Грин, а потом по Бомонт-Стрит в Сент-Джилс, где у Мемориала жертвам перешла на правую сторону улицы и после, уже медленнее, пошла вверх по Бэнбери-Роуд.

Стоя напротив отеля «Хауорд», она ясно видела два окна на фасаде — как близко они были! Что-то вроде бы светилось в задней части здания; но две комнаты, с окнами на улицу — особенно одна, та, что левее, пока она стояла и наблюдала — были темны и почти наверняка пусты. Стеклянный навес автобусной остановки, находящейся почти напротив пристройки, защищал ее от моросящего дождя, но не от ветра, и служил ей идеальным укрытием, откуда она могла следить, не вызывая подозрений. Подошел автобус, и две женщины, ожидавшие на остановке, поднялись в него — очень толстая негритянка и худая жилистая англичанка, обоим около шестидесяти, и обе (как решила Элен) уборщицы из какой-нибудь богодельни. Обе так по-приятельски болтали, что внушили бы любому оптимизм о будущем межрасовых отношений. Элен стояла в стороне — и продолжала наблюдать. Вскоре показался следующий автобус, и его фары осветили серебристую слякоть; она продолжала стоять под навесом, и автобус проехал не останавливаясь. После она увидела нечто — нечто, что заставило ее сердце подскочить. В комнате справа, в Пристройке 1, зажегся свет: окно, шторы которого не были задернуты, блестело ярко в темноте, внутри кто-то двигался. Потом свет погас, а после зажегся в соседней — в ее — комнате. Еще один автобус остановился, и его открытые двери как бы приглашали ее войти, но она извинилась, заметив удивленный взгляд водителя.

Мужчина вышел из боковой двери, прошел к передней части пристройки, точно напротив нее, и исчез. И снова две комнаты с окнами на улицу были темны и пусты. Но полицейский все еще был перед боковым входом. Был там, цел-целехонек, а фуражка его в черно-белую клетку ясно виднелась под фонарем, который освещал дорожку между отелем и огражденной веревкой частью пристройки — красные, желтые и белые ленточки развивались взад-вперед на ветру.

Если бы у Элен Смит была склонность к отчаянию, то как раз пришло время ее проявить. И все же она чувствовала, что не впадет в отчаяние. Может быть из-за мороза, безнадежности, бессмысленности всего; может быть от сознания, что больше нечего терять. Она не знала. Она не хотела знать. Но внутри себя она ощущала сильную решительность — нечто ей не знакомое. Все ее существо как будто разрывалось между черно-белой фуражкой через дорогу и ключом, который она крепко сжимала в правой руке. Должен быть какой-то способ отвлечь внимание этого мужчины, так, чтобы иметь возможность быстро и тихо проскользнуть в боковую дверь. Но все оказалось так просто! Он прошел к главной части здания, где стал пить чай и весело болтать с молодой служащей отеля.

Прежде чем исчезла ее решительность, Элен уже была в коридоре.

Никаких проблем! Дрожащей рукой она вставила ключ в замочную скважину Пристройки 2, закрыла за собой дверь и мгновенье постояла, затаив дыхание в темной комнате. После ощупью нашла постель у окна, подсунула руку под простыни, провела под и около подушки, по полочке у изголовья, а, наконец, и по полу. Они должны быть там: они были под ее подушкой — она это знала. И пока ее руки все еще бесполезно шарили вокруг, из ее горла вырвался слабый вздох. Она нажала кнопку выключателя над постелью, на которой спала: она должна быть уверена! Еще полминуты она отчаянно искала при свете, но все было бесполезно. И вот, в первый раз, страх сжал ее сердце, потом она погасила лампы, вышла из комнаты и бесшумно прокралась к боковой двери. Она замерла там, где была, у стены. Точно напротив нее, у окна на втором этаже главного здания, стояла женщина и наблюдала за ней — а после исчезла. Элен была уверена, что женщина ее увидела, и ее охватила ледяная паника. Она не помнила, как покинула отель, страх нес ее на крыльях.

Она опомнилась в конце Бэнбери-Роуд, достаточно далеко от отеля, а в голове у нее раздавался такой стук, будто кто-то бил молотком по наковальне. Она шла, ни разу не обернувшись назад; шла и шла подобно воскрешенному зомби, не ощущая окружающего, все еще не оправившаяся от паники и дрожащая — и все же в безопасности, слава Богу, в безопасности! На вокзале, где ей надо было подождать всего десять минут, она заказала виски и почувствовала себя лучше. Но когда она села в пустое купе поезда на Рединг, она уже знала, что каждая остановка, каждая станция приближают ее все больше и больше к конечному итогу.

Морс не скрывал, что поехал на встречу с Филлипой Палмер в отель «Грейт Вестерн», и не стал бы возражать, если бы Льюис счел необходимым поискать его там. Новость могла подождать до утра, конечно — Льюис знал это; во всяком случае, она не была жизненно важной. И все же каждый склонен подчеркивать свои успехи, а для Льюиса вечер был успешным. В Пристройке 2, в комнате, где провели ночь на 31-е декабря мистер и миссис Джон Смит, он нашел под подушкой в футляре из коричневой искусственной кожи очки: маленькие дамские, достаточно претенциозные. Сначала он был разочарован, так как на коробочке не было надписи с названием магазина оптики, не было адреса, или города, или страны — ничего. Но внутри на самом дне оказался маленький скомканный кусочек желтой ткани, использованный (по мнению Льюиса) для протирания стекол; на этой ткани было отмечено «Г.У.Ллойд, Оптика, Хай-Стрит, Рединг».

К счастью мистер Ллойд был еще на работе, когда Льюис ему позвонил, и охотно согласился его дождаться. И если Льюису потребовались всего сорок минут, чтобы приехать в Рединг, то Ллойду хватило пяти, чтобы найти владельца потерянных очков. В хорошо организованном архиве старательный Ллойд хранил исчерпывающую информацию обо всех своих клиентах: все их проблемы со зрением, дальнозоркость или близорукость, степень астигматизма, вид оправы, прописаны частным врачом или в государственной больнице. И таким образом, было детским делом проследить историю найденных очков. Достаточно способным (решил Льюис) был этот человек, решивший посвятить себя офтальмологии.

— Я нашел их под подушкой, сэр, — сказал Льюис, когда, наконец, связался с Морсом в Паддингтоне.

— Неужели?

— Я подумал, что ничего плохого не будет, если просто проверю.

— Хотите сказать, проверите после меня!

— Ну, каждый может пропустить что-нибудь.

— Хотите сказать, что были там, когда я осматривал комнату? Довольно, Льюис! Вы же не думаете вправду, что я мог пропустить нечто подобное?

Люису не приходило в голову, что очки кто-то мог оставить в Пристройке 2 после того, как Морс обыскал комнату, и теперь он начал рассуждать насчет этой необычной возможности, когда Морс заговорил снова.

— Сожалею.

— Извините, сэр?

— Сказал, что сожалею. Это все. Должно быть, я сам пропустил эти проклятые очки! А есть и еще нечто, что я хотел бы вам сказать. Вы хорошо поработали! Не удивительно, что иногда я считаю, как мне повезло, что вы со мной, мой старый приятель.

Льюис выглядел счастливым, когда, продиктовав Морсу адрес Смитов, положил трубку, поблагодарил про себя окулиста и вернулся прямиком в Оксфорд. Вдвоем с Морсом они договорились не пытаться встретиться с загадочным семейством до завтрашнего дня. Льюис был доволен этим, так как чувствовал себя действительно очень уставшим.

Миссис Льюис видела, как был счастлив ее супруг, когда вернулся домой в 21:00. Она приготовила ему яйца и жареный картофель и в очередной раз подивилась, какое благотворное влияние иногда оказывает инспектор Морс на человека, за которого она вышла замуж. И сама она тоже была счастлива; она всегда чувствовала себя так, когда он был счастлив.

После телефонного разговора с Льюисом, Морс решил, что мог бы остаться на ночь в Лондоне, а утром сделать остановку в Рединге по пути в Оксфорд. Он подошел к рецепции (там была та же служащая!) и в третий раз любезно спросил ее, не сможет ли она предложить ему одноместный номер на ночь. Это она была в состоянии сделать, так как были отказавшиеся. Морс заполнил бланк на имя мистера Филлипа Палмера, ирландца, и подал его обратно служащей. Когда она давала ему ключи, в ее глазах он прочел непонимание. Морс наклонился и тихо ей сказал:

— Только еще одно, мисс. Если случайно объявится главный инспектор Морс, пожалуйста, сразу же пошлите его ко мне, хорошо?

Девушка, теперь уже окончательно сбитая с толку, смотрела на него глазами, в которых читалось, что или он совсем сошел с ума или же она. И когда он направился к главной лестнице, она подумала, не позвонить ли управляющему и не проинформировать ли его о своих подозрениях, возможно, только что она дала номер террористу из ИРА^[16]. Но передумала. Если он и принес бомбу, она наверняка не могла быть в чемодане, так как чемодана у него не было, и вообще он был без багажа. В сущности — по всему было видно, что у него не было даже зубной щетки.

Девятнадцатая глава 2го/Зго января, ночь

Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность.

Песнь песней Соломона 8:6

Вся эта история набирала скорость как-то сама собой. Для Маргарет Бауман — это как если бы она вела машину с поврежденными тормозами по крутому склону — единственным выходом было каким-то образом справиться с набирающей скорость машиной, и молиться, чтобы доехать до ровного места без фатального столкновения. Но остановиться на середине было абсолютно невозможно.

Около года назад она впервые осознала, что ее супруг проявляет недвусмысленные признаки алкоголизма. Были дни, когда он не брал в рот ни капли спиртного; но были периоды, когда употреблял по два-три раза в неделю. Возвращаясь с работы, она находила его в каком-то полусонном состоянии с замедленными реакциями, вероятно после поглощения значительного количества алкоголя, а ее замечания только вызывали у него едва сдерживаемую грубость, и жестокость, которая ее сильно пугала. Неужели причиной его пьянства было то, что она (впервые со времени их женитьбы) ему изменила? Она не была уверена. С годами каждый из них изменился, она это знала. Но Том, ее супруг, как будто бы претерпел кардинальное изменение в характере, и ее все больше ужасала мысль, что он узнает о ее связи с другим, и ее пугало то, что он может сделать нечто ужасное с ней, с ним, а может и с собой, если узнает правду.

Она изменила ему в конце лета и продолжала изменять большую часть осени, и уже тогда она начала понимать, что подобная связь наполнена такими же рисками, как и брак. В первое время им было достаточно встречаться раз в неделю, он мог работать в выходные, чтобы брать отгул в середине недели, а это удобно сочеталось с ее собственным свободным временем (после обеда в четверг). Они занимались любовью в его собственном доме в Северном Оксфорде. Так было в начале; в первые два-три месяца с ним было интересно — он был заботлив, старался доставить ей удовольствие.

Но со временем он (подобно ее супругу) изменился: стал более резким в некоторых отношениях, более требовательным, менее разговорчивым, а его стремление к сексуальному удовольствию (это было настолько ясно для Маргарет) заполняло все их послеобеденные встречи. В дальнейшем он захотел видеть ее еще чаще, даже принуждал ее придумывать для шефа череду посещений стоматолога, врачей и неизлечимо больных родственников; или притворяться перед супругом, что накопилось много незавершенной работы. Она начала презирать мужчину за то, что он позволил беспамятной открытой любви к ней дегенерировать в безудержную похоть. Природа ее страсти тоже имела физическую сторону, и она была требовательна, груба, эгоистична, также как и он, и это делало их идеальной парой в постели. Простой истиной было то, что чем больше он ее использовал и злоупотреблял сексуальным удовольствием, тем больше она чувствовала себя только физическим объектом, на тело которого направлен его ненасытный аппетит. В сущности, в конце года она начала подозревать, что физически нуждается в нем также как и он в ней, хотя долго отказывалась признать, даже самой себе, все последствия подобного прозрения. Но, в конце концов, пришлось взглянуть фактам в лицо.

Вскоре он начал предъявлять слишком много притязаний на нее, упрашивая встречаться ежедневно по полчаса во время обеда, хотя она (честное слово) скорее бы предпочла бокал красного вина и сандвич с ветчиной в компании своей подруги и коллеги Глэдис Тейлор. И вот пришел момент открыть карты, который должен был случиться рано или поздно. Он попросил ее оставить супруга и уйти к нему: «пришло время оставить человека, которого не любишь и начать жить с тем, кого любишь». И, несмотря на то, что она была почти готова сказать «да», в конце концов, ее ответом было «нет». Почему Маргарет Бауман отказалась, она сама с трудом смогла бы объяснить. Вероятно, потому что (по крайне мере сейчас) это создало бы ей большие неудобства. Достаточно угрюмый и лишь отчасти преуспевший в жизни мужчина, каким был ее супруг, тем не менее был человеком, за годы жизни с которым она пережила многое. Но были и другие вещи, которые надо было обдумать, прежде чем вот так просто бросить все: кредит на машину, страхование жизни, ипотека за дом, совместные друзья и родственники, соседи, даже ссоры и разочарования, которые связывали их каким-то своеобразным способом. Но была и еще одна причина, из-за которой она отказалась. Глэдис (весной Маргарет начала работать в отделе, где работала и Глэдис) стала ее очень близкой подругой; и однажды она рассказала Маргарет, как когда-то супруг изменил ей, и как в продолжение месяцев после этого она чувствовала себя такой униженной и израненной, что думала, что едва ли сможет снова прийти в себя. «После того, что он сделал со мной — призналась она, — я вряд ли пожелала бы пережить такое кому-нибудь другому». Она сказала это так просто, без каких-либо моральных поучений, но эффект оказался значительным…

Точно в тот четверг после обеда, когда она сказала свое окончательное «нет», они жестоко поругались, и она ощутила легкое беспокойство от блеснувшей в его глазах скрытой страсти к насилию. Несмотря на то, что он впоследствии успокоился, и всю следующую неделю пытался извиняться, она поняла, что все началось в тот пресловутый четверг. Это было неприятной ошибкой с ее стороны и следующие две недели превратились в кошмар. Он позвонил ей на работу, и она едва успела схватить трубку раньше своих коллег. Их глаза, как приклеенные, следили за ней (из чистого любопытства, как она надеялась), пока она обещала ему перезвонить. Что она и сделала, разумно и трезво умоляя его оставить ее в покое на несколько недель, возможно, все решится само собой. Потом пришло первое письмо на работу — приятное и милое, в котором он умолял ее возобновить их обычные встречи. А после, когда она не ответила на первое письмо, пришло второе — посланное домой, которое она подняла с коврика перед входной дверью тем мокрым и грустным ноябрьским утром, когда собиралась на похороны. Том еще не встал, и она по-быстрому вскрыла конверт и просмотрела письмо — жестокое, оскорбительное, вселяющее страх письмо, которое она сунула на дно сумки, услышав скрип ступеней наверху.

Когда тем утром она сидела за столом напротив супруга, казалось, что она поглощена содержанием полудюжины брошюр, которые взяла накануне в обед в «Саммертаун Трэвел», они подробно описывали путешествия — от легких прогулок по холмам Западной Англии до подъемов на вершины Гималаев. И как сильно она желала в этот момент, чтобы ее любовник умер!

В следующую среду вечером Том Бауман сказал жене, что нашел письмо. Для нее это было мучительным потрясением, но Том не впал в гнев, не стал угрожать насилием. Раздумывая над этим позже, она почти хотела бы этого, настолько страшнее была перемена, произошедшая с ним. В голосе и взгляде его появилась твердость, мысли его стали скрытны, его целенаправленность внушала страх, а в основе всего этого (как она подозревала) была ужасающе порочная и злопамятная ревность к мужчине, который попытался отнять у него жену. То, что он говорил в тот вечер, было настолько бессмысленно, настолько надумано, так глупо, что его слова о какой-то запланированной попытке отмщения, не доходили до нее. И, тем не менее, медленно и неумолимо план, о котором он рассказал ей в тот вечер, привел в движение ряд событий, кульминацией которых стало убийство.

Даже теперь после всего, что случилось, она осознавала противоречивость своих мыслей, мотивов, надежд — и это не давало ей покоя. Посмотрев короткие новости по БиБиСи–2, она приняла таблетки аспирина, легла и успела (к счастью!) почти сразу заснуть. Но в час ночи снова проснулась и следующие четыре часа металась, как и ее мысли, будто какой-то оператор нажал на кнопку «скорость», а после сам впал в оцепенение перед прибором.

Той же самой ночью, ночью 2-го января, Морсу приснился приятный освежающий слегка эротичный сон (о женщине с большим лейкопластырем на пятке). Когда он проснулся в 6:30 утра, то сказал себе, вот если бы только был накануне свободный двуспальный номер… Но он не имел привычки сожалеть об упущенных моментах в жизни, зато имел завидную способность преодолевать разочарования. Вспомнив одну передачу, которую слышал на прошлой неделе о вреде холестерина (семья Льюисов, очевидно, ее пропустила), Морс решил отказаться от искушения съесть что-нибудь жареное в ресторане и в 9:10 сел на поезд до Рединга. В купе второго класса было еще двое: в одном углу сидел ирландец (тоже небритый), который не сказал ничего, кроме «Доброе утро, сэр!», но который непрерывно улыбался, как будто с утра его пригрело яркое солнышко. В другом углу красивая молодая девушка морщилась, читая очерки на антропологические темы, как будто весь мир поплохел за ночь.

Для Морса это была метафора.

Двадцатая глава Пятница, 3-го января, утро

В каждом прощании присутствует доля мучения и доля облегчения.

Сесил Дэй-Льюис

Задолго до того, как Морс проснулся, Элен Смит уже лежала без сна в постели, предчувствуя неприятности, которые, без сомнения, ожидали ее на следующий день. После ужасных мучений накануне, она ощутила истинную опору со стороны Джона, который проявил такое понимание и всепрощение. Он почти сумел ее убедить, что даже оставленные улики, которые помогли бы обвинить ее, не имеют значения, так как силы полиции были брошены на уголовные преступления, и было маловероятным, что кто-то будет тратить время и заниматься их мелкими проступками.

И в этот момент она вновь испытала прежнюю любовь, которую почувствовала пять лет назад, встретив его в Югославии, на ее родине. Всего через две недели ухаживаний с его стороны, и вот она согласилась выйти за него замуж и уехать жить в Англию. Тогда он ей казался — до известной степени! — разумным и влиятельным бизнесменом; во всяком случае, она была более чем довольна, тем что может свалить из страны, где ее семья жила под тенью странного и сомнительного инцидента, случившегося в прошлом, когда ее дядя по отцовской линии был застрелен по неизвестной причине сторонниками Тито в Триесте. Уже в свои первые дни в Англии она осознала, что есть нечто странное в образе жизни ее супруга. Было нечто сомнительное в его происхождении, нечто смутное в его настоящем и нечто непредсказуемое, если говорить о его будущем. И все же она привыкла по своему спокойно любить его и исполнять (причем без труда) ту роль, которая была ей отведена.

В 7:30 утра они сидели напротив друг друга за столом в маленькой кухне арендованного домика и завтракали соком из ананаса, поджаренными тостами с джемом и кофе.После завтрака Джон Смит посмотрел на свою жену и взял ее за руки. В его глазах она была все еще очень привлекательна — хотя бы в этом вопросе ему не приходилось лгать. Ноги ее, возможно, для ценителя совершенства показались бы слишком худыми, как и бюст, не одаренный особой пышностью, как у моделей из эротических журналов. У нее было бледное славянское лицо с не очень чистой кожей; но это лицо (временами хмурое), как будто озарялось, когда она улыбалась, глубокие зеленоватые глаза ее блестели призывно, а губы скрывали ровные зубы. Улыбалась она правда грустно, вот и сейчас тоже.

— Благодарю тебя! — сказала она.

В 8:00 утра Джон Смит сказал жене, что хочет, чтобы она съездила на январскую распродажу в Оксфорд и купила новое зимнее пальто. Он дал ей сто фунтов и, не слушая возражений, отвез на вокзал и подождал на перроне, пока не тронется поезд в 8:40.

Когда ее поезд прибыл на перрон Паддингтона в 9:10, другой такой же поезд, только что отправился со второго перрона на Рединг. В купе второго класса (как мы уже видели) вместе с двумя неразговорчивыми спутниками, сидел Морс и читал «Сан»^[17]. Дома он всегда покупал «Таймс», не столько от того, что ему нравилось его читать (за исключением страницы с кроссвордом), сколько из-за дамы, владелицы киоска. Ей было известно его положение в полиции, и она говорила, причем не раз (Морс знал об этом), что он «истинный цивилизованный джентльмен», а он не хотел раньше времени разрушать подобные иллюзии.

Такси, которое везло пассажира с железнодорожного вокзала Рединга к недавно установленному адресу Смитов, остановилось на Эделтон-Роуд; там Морс попросил водителя подождать, а сам пересек улицу и позвонил в дверь дома номер 45.

Когда Джон Смит свернул на улицу, он сразу увидел такси перед своим домом, и застыл на месте перед угловым магазином, притворяясь, что проявляет необычный интерес к сотням объявлений на стенде, предлагавших что угодно, от пары кроссовок (почти не ношенных) до коллекции пластинок Элвиса Пресли (почти не слушанных). Мотор такси все еще работал, выхлопная труба выбрасывала ленты пара в морозный воздух; в витрине магазина Смит заметил отражение мужчины одетого в дорогое серое пальто, который очевидно никак не хотел поверить, что никого из обитателей нет дома. Наконец настойчивый посетитель медленно отошел от дома, остановился, чтобы бросить последний взгляд на него, потом сел в такси, которое сразу поехало, подняв позади себя облако грязного снега.

Джон Смит вошел в магазин, купил пакет шоколадных конфет, постоял пару минут у полки с журналами и полистал их страницы. Но, очевидно, решил, что ни один из них ему не подходит, так как вышел на улицу с пустыми руками. Он всегда гордился тем, что может учуять опасность за милю. Сейчас он почувствовал, что ничто ему не угрожает и пошел вниз по улице с подчеркнутым безразличием и, дойдя до дома номер 45, вошел внутрь.

Он был очень педантичен и, даже сейчас, едва удержался от искушения вымыть несколько оставшихся после завтрака тарелок, сваленных в кухонную мойку и особенно два ножа, покрытых джемом и имевших неприятный липкий вид. Но петля затягивалась, и он знал это. «БМВ» тянул за собой больше всего рисков, так что уже через полчаса он продал трехлетнюю красавицу в «Рединг Моторс» за смешную цену в 6000 фунтов наличными. После этого отправился в центральное городское отделение Лойдс Банка, где снял (тоже наличными) 1200 фунтов, положенных на общий счет Джона и Элен Смитов.

Элен, завершив недолгое, но успешное посещение торгового центра (купила себе новый белый плащ), вернулась домой и сразу увидела записку возле телефона.

Элен, любовь моя!

Они преследуют нас по пятам, и исчезнуть для меня единственная возможность. Я никогда не рассказывал тебе о себе всего, но прошу тебя, поверь, если меня схватят, то посадят в тюрьму на несколько лет. Я этого не вынесу. Я подумал, что они могут конфисковать то немногое, что мы скопили, поэтому снял деньги наличными и ты найдешь тридцать банкнот по 20 фунтов в нашем любимом тайнике — это защитная мера, на случай, если полицейские успеют прийти раньше, чем ты найдешь это письмо! Если я кого-нибудь любил на этом свете, то только тебя. Помни об этом!

Сожалею, что так случилось.

Вечно твой,

Джон

Она прочла краткое письмо без удивления, почти со смиренным облегчением. Не мог продолжаться вечно тот странный образ жизни, который она вела с этим нечестным и самоуверенным человеком. Странный мужчина, он женился на ней, и в какой-то момент почти сумел убедить ее в своей любви. Да, единственное, о чем она сожалела, это то, что он не остался, если бы он остался с ней и встретил все удары судьбы — тогда жизнь стала бы бесспорным триумфом для темноволосой молодой дамы из Югославии.

Она была наверху в спальне и переодевалась, когда услышала звонок.

Двадцать первая глава Пятница, Зго января, в основном до полудня

Так море за черту своих владений

Несет волну; над роковым раздольем

Играет пена с праздным своевольем,

Кипя на гребнях цвета изумруда.

Джон Китс, «Эндимион»

Морс собирался позвонить Льюису и предупредить его, чтобы он не приезжал на встречу на Эделтон-Роуд в 11:00. Но не сделал этого. Мысль об обратной поездке на поезде и такси показалась ему не выносимой, да и наличные деньги у него почти закончились. В 10:50 он снова позвонил в дверь Смитов, но и на этот раз никто не открыл. Улица находилась в элегантном жилом районе. К югу от нее начинались маленькие кривые переулки, застроенные двухэтажными домами в викторианском стиле из красного кирпича. Пока Морс шел через этот район, он начал испытывать приятное удовольствие от жизни, пришло то душевное состояние, которое связано с покоем и отсутствием спешки. На противоположном углу находился маленький паб, а часы Морса показывали, что до его открытия осталось несколько минут.

В пабе были только барная стойка и деревянные стулья вдоль стены. Узнав у владельца какое пиво предпочитают местные жители, Морс сел с бокалом в нише у окна и хлебнул от души. Он не был твердо уверен, что часто повторяемое им утверждение, что просветление в его мыслях наступает после приличной дозы алкоголя, действительно верно. Но, конечно, верил в это, верил, что многие повороты в его предыдущих расследованиях наступали при таких обстоятельствах. Иногда ему приходило в голову, что ложная логика это нередко продукт целенаправленных мыслей. Вопреки всему, для Морса (и он принимал этот факт совершенно непринужденно) мир выглядел более теплым и управляемым местом после нескольких порций пива. Он был совершенно уверен, что в таких случаях обычно и начинает протекать творческий процесс. Вероятно, это было связано с текучим состоянием алкоголя.

Но какой бы не была истина, он знал, что вскоре придется задуматься о некоторых вещах совершенно серьезно. Основным вопросом, который сейчас его занимал, был вопрос о письме, отправленном на несуществующий адрес, и с которого был получен ответ. Конечно, легко отправить, что угодно из любого места в мире — скажем в Букингемский дворец, но как, к дьяволу, возможно, чтобы письмо пришло на вымышленный адрес? И все-таки это случилось или, по крайней мере, так выглядело. Выходило, что убитый был супругом женщины, которая заказала номер в отеле письмом, и получила подтверждение бронирования тоже письменно. Больше того, оба прибыли 31-го декабря в отель и участвовали в праздновании (при этом с исключительным успехом), а в конце, после того как встретили Новый год в компании и пожелали остальным всего наилучшего, вернулись в свою комнату. А после…

— Надеюсь, что не забыли обо мне? — послышался голос над ним.

— Льюис! Да вы опаздываете?

— Мы договорились встретиться в доме Смитов, если помните, сэр!

— Я ходил туда. Никого там нет.

— Знаю. Где, думаете, я был?

— Сколько времени сейчас?

— Одиннадцать двадцать.

— О, Господи! Сожалею! Возьмите себе что-нибудь выпить, Льюис, и принесите еще и для меня, пожалуйста. У меня совсем закончились деньги.

— Пиво, так сэр? Морс кивнул.

— Как меня нашли?

— Я детектив. Вы и это забыли?

Но хорошее настроение у Льюиса в то утро было таково, что требовалось отсутствие достаточно больших денег у Морса и достаточно большого нарушения джентльменского чувства точности у Льюиса, чтобы можно было его испортить. Он рассказал Морсу все о своей встрече с оптиком, а Морс в свою очередь рассказал Льюсу (почти все) о встрече с откровенной Филлипой Палмер в Паддингтоне. В двенадцать без четверти Льюис совершил очередную безуспешную попытку найти кого-нибудь на Эделтон-Роуд. Но еще через полчаса, на этот раз вместе с Морсом, оба ясно поняли, что кто-то вернулся в дом. Это был единственный дом поблизости, чьи обитатели освободили себя от заботы по поддержанию своего газона в приличном состоянии и сделали это необычным способом. Они покрыли все пространство светло коричневой галькой, которая шумно скрипела под ногами двух мужчин, направлявшихся к утоптанному месту перед дверью.

Двадцать вторая глава Пятница, Зго января, после полудня

Можно дурачить слишком многих слишком долгое время.

Джеймс Тербер

В течение пяти прошедших лет (как призналась Элен Смит) они вдвоем с успехом водили за нос десятки почтенных инстанций относительно размеров своих доходов. И ни она, ни ее супруг не собирались компенсировать этот обман, каким бы то ни было образом. Она, Элен, ясно понимала, что общество потребует искупление за ее грехи, но если подобную компенсацию (она подчеркнула это) приравняют к деньгам, то нечего и надеяться когда-либо рассчитаться. Она показала Льюису записку, которую нашла, вернувшись из Лондона. С готовностью показала бы и небольшой тайник под полом, где согласно указанию нашла деньги — если бы Льюис пожелал его увидеть. (Но Льюис не пожелал). При этом она никак не хотела делиться предположениями, где мог бы быть ее супруг. В действительности, ее отказ основывался на абсолютном неведении о его сегодняшнем местонахождении, как и о его планах на будущее.

Один и тот же метод срабатывал повсюду: они звонили в пять-шесть отелей перед праздниками и пользовались отказами от бронирования в последний момент (такое случалось почти всегда). Они обещали как можно скорее послать письменное подтверждение (при этом обе стороны упоминали о ненадежности предпраздничных сообщений); приезжали без подтверждения, проживали две ночи там, где планировалось три, и одну ночь — вместо двух. Вот так было. Достаточно легко.

Конечно, у профессиональных мошенников всегда есть маленькие тайны. Например, предпочтительно всегда иметь минимум багажа, только то, что требуется по гигиеническим соображениям. Также было желательно никогда не парковать машину на стоянке у отеля и не заполнять данные в графе о регистрационном номере автомобиля. Но главным был принцип, который нужно усвоить прежде всего. А именно, чем больше требований вы предъявляете к проживанию, тем больше это поднимает вас в глазах персонала отеля. По этой логике Смиты привыкли всегда выбирать самые изысканные блюда, предлагавшиеся главным поваром ресторана, заказывать выдержанные вина и напитки лучших урожаев, требовать обслуживания в номере в самые невероятные моменты суток. И наконец, никогда не любезничать ни с кем — начиная от менеджеров и кончая сотрудниками рецепции, официантами и горничными.

Таковы (согласно показаниям Элен) были основные принципы, которых супруги придерживались в стремлении к роскоши, посещая самые дорогие отели вдоль и поперек Соединенного королевства. Единственное, что требовало внимательного планирования, было их исчезновение, которое лучше всего было осуществлять в то время, когда никто не выезжал из отеля — сразу после полудня. И это было обычным временем, когда семейство покидало бывших благодетелей — без предупреждения, без прощания, без оплаты, без ничего.

Когда Элен Смит появится в суде (что неизбежно, по мнению Льюиса), скорее всего эта темноволосая, привлекательная, с невинным взглядом обвиняемая не признает себя виновной в преступлениях, а предъявит суду тысячу причин, которые будут приняты во внимание. Она ни в коем случае не выглядела как преступник, и ее показания о пребывании в отеле «Хауорд» были ясными и честными.

Они заказали четыре (да!) бутылки шампанского — оба его очень любят! — две в новогоднюю ночь и две на следующий день, последняя все еще была в кладовой, если Льюис хочет ее видеть. (Льюис хотел). Да, она вспоминает кое-что о Баллардах, как и о Палмерах, но ее воспоминания об этом вечере были еще более смутны, чем у Филлипы Палмер. При этом она, как и Филлипа, считает, что вечер был прекрасно организован, все было очень забавно, а питание и напитки были воистину хороши. Смиты оба любили маскарады и в тот Новогодний вечер появились — достаточно странное сочетание! — она как обольстительная Клеопатра, он как самурай без меча. Не хочет ли Льюис увидеть костюмы? (Льюис хотел). Она не может с уверенностью вспомнить, много ли ел и пил Баллард в тот вечер. Но совершенно ясно помнит, как Баллард шел с ней рядом сквозь снег (О, да! тогда был сильный снегопад) к пристройке, как и то, что испачкал рукой правый лацкан ее пальто — что, конечно, Льюис мог бы посмотреть, если желает (Льюис пожелал).

В конце допроса Морс, не проявлявший вроде бы интереса к вопросам Льюиса и пролистывавший огромный том, озаглавленный «Пейзажи Томаса Харди», внезапно спросил:

— Вы узнали бы миссис Баллард, если бы увидели ее снова?

— Я… правда, не знаю. Она была в маскарадном костюме и…

— В парандже, не так ли?

Элен кивнула, сконфуженная резким тоном его вопросов.

— Она что-нибудь ела?

— Да, конечно.

— Но в парандже невозможно есть!

— Нет.

— Тогда вы должны были видеть ее лицо?

Элен знала, что он прав, и неожиданно в ее сознании всплыло кое-что.

— Да, — начала она медленно. — Да, я видела ее лицо. На верхнее губе у нее было легкое покраснение, такие маленькие красные точки, как от уколов булавкой, понимаете, такие красненькие пятнышки… Но еще до того, как она изрекла эти слова ее собственные губы задрожали и стало ясно, что часовой допрос сильно сломил ее дух. Слезы блеснули в ее глазах, и она резко отвернула голову, чтобы скрыть смущение от двух полицейских.

В машине Льюис спросил, не разумнее было бы отправить Элен Смит в Оксфорд и там снова ее допросить. Но Морса, вроде бы, не особенно воодушевили подобные драконовские меры: он утверждал, что по сравнению с такими как Марцинкус^[18] и его дружки из ватиканского банка, Джон и Элен Смит — святые в белых одеждах. Когда они повернули на шоссе А34, Морс заговорил о странной даме в парандже и ее верхней губе.

— Как вы догадались, Льюис? — спросил он.

— Ну, это надо быть женатым, сэр — но я не думаю, что вам нужно чересчур обвинять себя, в том, что вы это упустили. Видите ли, большинство женщин хочет выглядеть как можно лучше, когда отправляются куда-нибудь, скажем в отпуск или заграницу. У моей жены есть небольшая проблема с этим — несколько почти незаметных волосков над верхней губой. Для многих женщин это проблема, особенно если они темноволосы…

— Но ваша-то жена светлая!

— Да, но с возрастом это появляется у всех. Если вы женщина это создает известные неудобства и заставляет вас чаще посещать косметические салоны, в которых делают электропиллинг — подводят что-то вроде иголок к корням волос и пытаются освободить вас от них. Но это дорого, сэр!

— Ну, поскольку вы богатый, то можете позволить себе отправить супругу в такой салон на процедуры?

— С большим трудом!

Льюис внезапно газанул, бодро ударив по педали, включил мигалку, и полицейская машина, набрав 95 миль в час, выехала на боковую полосу и пролетела мимо дюжины фургонов и легковушек, которые благоразумно сбавили скорость, увидев в зеркала заднего вида несущуюся белую машину.

— От процедур, — продолжил Льюис, — кожа слегка розовеет, а говорят, что верхняя губа особенно чувствительна и часто бывают аллергические реакции — нечто вроде…

Но Морс его уже не слушал. Его собственное тело как будто встрепенулось, а на лице появилась блаженная улыбка, когда Льюис пришпорил машину — к Оксфорду!

Вернувшись в Управление в Киндлингтоне, Морс решил, что они провели достаточно времени в неприятно холодной и плохо оборудованной комнате в задней части пристройки «Хауорд», и что пришла пора перебираться домой, где им и было место.

— Пойти в магазин купить папки? — спросил Льюис.

Морс поднял две папки, которые едва вмещали документы, и бегло просмотрел их содержимое.

— Этих достаточно.

Через полчаса зазвонил телефон, и на другом конце линии Морс услышал голос Сары Джонстон. Она вспомнила еще одну подробность о миссис Баллард. Может быть, с ее стороны было глупо беспокоить Морса этой мелочью, но она может поклясться, что на пальто миссис Баллард был круглый значок — Королевского общества благотворительных инициатив — когда она регистрировалась при поселении в отеле в Новогодний вечер.

— Ну, — сказал Морс, — хорошую работу мы проделали, Льюис. Сумели найти двух женщин и, похоже, без труда найдем и третью! Но не этим вечером. Я переутомился, так что ванная и сон хорошо отразятся на мне.

— И бритье тоже, сэр.

Двадцать третья глава Суббота, 4го января, утро

Арифметика — это когда ты нашел правильный ответ, и все хорошо, и за окном светит солнышко; либо ты нашел неправильный ответ и приходится искать другой, чтобы узнать, будет ли он правильным.

Карл Сэндберг

Ночью снег продолжил таять, и на газонах, которых до этого вообще не было видно, теперь проступили неровные, зеленые пятна под синим небом. Плохая погода закончилась, вроде бы и дело было на пути к завершению.

В Управлении в Кидлингтоне Морс должен был заниматься (он так сказал) большую часть утра другими делами, а Льюису досталось ломать голову над одной проблемой, которая вначале выглядела совсем простой. Его отправной точкой был справочник «Желтые страницы», в разделе Косметические салоны он обнаружил около десятка адресов в Оксфорде; они рекламировали услуги, которые называли то удалением волос, то депиляцией, то электропилингом. Еще пять находились в Банбери, еще три (к радости Льюиса) в Бистере, еще ряд заведений в отдельных местах, до которых женщине, живущей в Чиппинг-Нортоне, пришлось бы долго добираться — если (а для Льюиса это «если» было очень весомым) мистер Баллард действительно жил в Чиппинг-Нортоне.

Дело выглядело так: имеются два квадратных уравнения, если решить их, можно найти неизвестный «икс». Льюис направил свое внимание на второе из них — перекрестная проверка мероприятий, во время которых на улицах продают значки с благотворительной целью. В последние годы получаемый коллекционерами значок имел небольшую круглую форму, их пристегивали к лацкану за заслуги в благотворительности. По собственному опыту Льюис знал, что эти значки сваливаются через несколько минут, вместо того, чтобы продержаться хотя бы пару дней. И Льюис согласился с тезисом Морса, посчитав его правильным: если миссис Баллард накануне Нового года имела подобный значок, то, скорее всего, она получила его в тот же или предыдущий день, причем где-то недалеко. Но Льюис сильно сомневался, несмотря на убежденность Морса, что в Оксфорде 30-го и 31-го декабря проходили благотворительные мероприятия, и что миссис Баллард купила значок по пути в косметический салон в центре города. — Совсем просто! — сказал Морс. — Имеется время, имеется место, и почти имеется женщина, не так ли? Всего один звонок по телефону и…

Но Льюис плохо начал. Первый же телефонный звонок принес разочаровывающую информацию: в последний раз благотворительные распродажи в Оксфорде проходили в июле прошлого года. Другого выбора не было, кроме как составлять новый список, причем, весьма длинный. Вначале шли благотворительные организации, занимающиеся рассеянным склерозом, ревматоидным артритом, сердечными заболеваниями, исследованиями слепоты, глухоты, рака и т. д. Следом — более важные общественные благотворительные заведения, начиная с таких как «Христианская помощь», «Война с бедностью», Фонд «Спасите детей» и т. д. После шли специализированные общества, которые заботились о водителях скорой помощи, лодочниках спасательных станций, военных пенсионерах и т. д. И наконец, местные благотворительные фонды, помогающие безнадежно больным, лицам с криминальными наклонностями или душевными расстройствами и т. д. Льюис мог бы добавить и десятки других — но почувствовал, что запутался в этой ужасной каше. Он мог бы даже включить и Национальную ассоциацию по перевоспитанию уголовных преступников. Но не сделал этого.

Очевидно, необходим был некий отбор, и он пожалел, что в этот момент рядом нет Морса. Это было как трудное задание в школе: начинаешь все больше запутываться в сложных уравнениях, пока учитель не покажет тебе прекрасное и совсем простое решение, которое сводит задачу до нескольких небольших вычислений и приводит к блестящему (и верному) ответу в нижнем конце страницы. Но его сегодняшний учитель Морс, очевидно, был занят другими делами, а ему приходилось серьезно заниматься вторым уравнением. Даже часом позже он ни на йоту не расширил свои познания о благотворительных организациях Оксфорда. Его все больше раздражали телефоны, по которым никто не отвечал; или такие, по которым звонили волонтеры, декораторы, сиделки, идиоты; или (самый худший вариант!) — с автоответчиками, которые настаивали, чтобы Льюис начинал говорить «прямо сейчас». Еще час общения с телефонами не помог ему найти ни одной благотворительной организации, которая проводила бы свои мероприятия в Оксфорде — или его окрестностях — в последние дни декабря.

Странно, он не достиг ничего и не мог сказать ничего существенного, когда Морс в очередной раз удостоил его своим присутствием в 11:00, появившись с чашкой кофе и бисквитом, которые, по мнению Льюиса (совершенно ошибочному), шеф принес ему.

— Нам потребуются помощники, которых вам обещали, сэр.

— Нет, нет, Льюис! Мы не можем сесть и начать заново все объяснять целому взводу новобранцев. Просмотрите клиники, если иное не получается. Я помогу вам, когда будет возможность.

И Льюис начал снова — на этот раз с тех оксфордских клиник, занимавшихся проблемами удаления волос, которые потрудились отпечатать пару сантиметров рекламы в «Желтых страницах»: только четыре, слава Богу! Но снова проблема начала приобретать неописуемые размеры, как только он начал обдумывать вопросы, которые задал бы управляющим этих клиник — как спросить была ли она там. О чем он мог их спросить? Он хотел узнать, посещала ли женщина, чью внешность он мог описать с трудом, чей адрес не знал, возможно, это был Чиппинг-Нортон — посещала ли подобная женщина их клинику, возможно, с целью депиляции верхней губы в неустановленное время, возможно утром в один из последних дней декабря. Какой фарс, подумал Льюис, какая получалась бессмыслица!

В первой клинике категорически отказались отвечать на вопросы, даже полиции, о подобных «строго доверительных» вещах. Во второй были достаточно любезны и уведомили его, что в их регистрационных книгах нет клиентов, живущих в Чиппинг-Нортоне. В третьей автоответчик проинформировал его, что после новогодних праздников клиника будет открыта с бго января. В четвертой высказали предположение, при этом весьма учтиво, что он, вероятно, не вполне разобрался в их рекламе: они только подстригают, укладывают и окрашивают, а полное удаление волос на голове не входит в спектр их качественных услуг.

Льюис положил трубку телефона — и капитулировал. Он пошел в столовую, где и нашел Морса, единственного кто там был. Морс пил очередную чашку кофе и решал кроссворд в «Таймсе».

— А, Льюис. Возьмите себе кофе! Есть подвижки?

— Нет, черт побери, — резко ответил Льюис (а он обычно ругался не чаще двух раз в месяц). — Как я уже говорил, сэр, мне необходима помощь: полдюжины полицейских — вот, что мне нужно.

— Нет, я думаю, что не нужно.

— А я все же думаю, нужно! — Морс никогда не видел его в такой ярости: Льюис вроде бы готов был выдать всю дозу ругани, полагавшуюся ему за месяц. — Мы даже не уверены, живет ли эта проклятая женщина в Чиппинг-Нортоне. Она спокойно может быть из Чизвика — как та проститутка, с которой вы познакомились в Паддингтоне.

— Льюис! Льюис! Спокойно! Я уверен, что ни Палмеры, ни Смиты не имеют ничего общего с этим убийством. И когда я говорил недавно, что нет нужды просить подкрепление, я не хотел сказать, что вы не можете взять людей, сколько нужно. Но не в этом случае, Льюис, нет. Я не хотел вас стеснять и позвонил по другому телефону и теперь жду звонка в любой момент. И если мне скажут то, что я ожидаю, мне кажется, мы точно узнаем, кто такая «миссис Баллард» и где точно можно ее найти. Ее имя Бауман — миссис Маргарет Бауман. И знаете, где она живет?

— В Чиппинг-Нортоне? — предположил Льюис уставшим и отчаянным голосом.

Двадцать четвертая глава Воскресенье, 5го января, вечер

Как правило, мужчине приятнее увидеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.

Сэмюэл Джонсон

Морс с радостью принял приглашение миссис Льюис на ее традиционный воскресный обед, который состоял из бифштекса с кровью, соуса из хрена, печеного картофеля и йоркширского пудинга. Обед всем понравился. Из уважения к высокому гостю Льюис купил бутылку божоле и почувствовал себя совсем счастливым, когда Морс уселся в мягкое кресло, попивая кофе.

— Что скажете о глотке бренди, сэр?

— Почему бы нет?

По стуку и звону со стороны кухни было ясно, что миссис Льюис начала мыть посуду, но Морс продолжил тихим голосом. — Я знаю, как заманчива идея провести уикэнд с какой-нибудь красавицей для уставшего стареющего мужчины вроде вас, Льюис, — но будете идиотом, если бросите эту чудесную повариху, на которой женаты…

— Я даже и не думал, сэр.

— А вот в нашем случае были один или двое, которые вели двойную игру, не так ли?

Льюис кивнул, тоже опустился в кресло, попивая кофе, и мысли его обратились к необычному развитию событий, разобраться в которых помогали пояснения Морса.

— …Если когда-нибудь решите встать на путь прелюбодеяния, (сказал Морс) вам нужен будет адрес — это существенно. Ну, есть люди, как Смиты, например, которые могут обойтись и без адреса, но не забывайте, что они профессиональные мошенники и знают правила игры. При нормальных обстоятельствах человеку необходимо получать корреспонденцию. Если ваша принцесса не замужем или разведена, или по каким-то причинам живет одна, тогда проблем не будет, понимаете? Она может быть вашей любовницей или супругой на уикэнд, и она может сама справиться с бронированием — точно так, как это сделала Филлипа Палмер. Она может использовать — она должна использовать — свой собственный адрес и, как я уже сказал, проблем не будет.

Теперь вспомним на минутку, чего мы достигли в нашем случае с третьей женщиной, той, которая писала в отель под именем «миссис Энн Баллард» и которая зарегистрировалась как «миссис Энн Баллард», проживающая в Чиппинг-Нортоне. Очевидно, если сумеем найти ее и понять, что случилось в Пристройке 3 в Новогоднюю ночь — или рано утром Нового года — ну, тогда все будет очень просто, так? И, по сути, мы знаем о ней достаточно. Ключом к загадке — или то, что я принимал за ключ — была версия, что она, вероятно, посещала косметический салон за день-два до своего появления в отеле «Хауорд».

Я сожалею, Льюис, что на вашу долю выпали жестокие разочарования в этом деле. Но есть тут и другой аспект, о котором я думаю постоянно — это адрес, с которого она написала, и адрес, на который отель ей ответил. Нельзя обмениваться корреспонденцией по фальшивым адресам — очевидно, что нельзя! И, вопреки всему, получается, что можно! Должно быть можно — потому что произошло, Льюис! И если задумаетесь, то увидите, что это легко сделать, если у вас есть одно преимущество — всего одно. И знаете, какое это преимущество? Вы должны быть почтальоном. Сейчас приведу пример. Возьмем Бэнбери-Роуд. Дома расположены вдоль одной длинной, очень длинной улицы, так? Не знаю точно, но их где-то около четырехсот восьмидесяти, или около того. Теперь скажем, последний дом идет под номером 478, что произойдет с письмом, адресованным на номер 480? Сортировщики в местной почте особенно не расстроятся, не так ли? Это близко к последнему номеру, кто-то даже заметит, что вероятно там строят новое здание. Но если оно адресовано, скажем, на номер 580, то сортировщик скажет, что кто-то ошибся и отправит письмо в стопку проблемных писем и с ним разберутся позднее. Но как бы не развивалось дело — попадет письмо в сумку почтальона или его отложат — не имеет значения! Почтальон сам наблюдает за сортировкой писем. Я это знаю! У меня был долгий разговор с начальником почты в Чиппинг-Нортоне — чудесный человек! — и он мне сказал, что письмо, которое мы видели в отеле, адресованное на Вест-Стрит 84, по всей вероятности было положено в ячейку для Вест-Стрит, так как всего на несколько номеров отличается от последнего существующего номера. Но если даже оно осталось в стопке проблемных писем, почтальон, ожидавший, пока закончится сортировка, имел полную возможность увидеть его и взять.

А были только два почтальона, которые доставляли письма на Вест-Стрит в декабре: первый — молодой человек, который провел Новогодние праздники с подружкой на Канарских островах; а другой — Том Бауман, проживающий на Чарлбери-Драйв в Чиппинг-Нортоне. Но там никого нет — ни его самого, ни его жены — и никто из соседей не знает, куда они уехали, несмотря на то, что в прошлые четверг и пятницу Маргарет Бауман была на работе в Саммертауне; я проверил это. Как бы там ни было, пока больше ничего сделать не можем. Макс сказал, что приведет труп в приличный вид до понедельника, и тогда узнаем кто это.

Когда Морс закончил, Льюис осмелился задать самый важный вопрос:

— Думаете, что убийцей был Том Бауман, сэр?

А Морс заколебался, прежде чем ответить.

— Знаете, Льюис, у меня странное чувство, что не был…

Морс задремал в своем кресле, и Льюис тихо вышел на кухню — помогать жене мыть посуду.

В это же воскресенье после обеда Сара Джонстон, наконец, вернулась в свою квартиру. Она знала, что едва ли когда-нибудь переживет нечто подобное, и с неохотой покинула отель, в котором все еще работала полиция. Но веревка, ограждавшая здание, была убрана, и не было полицейского у бокового входа в пристройку. Миссис Биньон (которая поначалу не собиралась отмечать Новый год в отеле, и которой пришлось остаться и помогать с обслуживанием из-за болезни половины персонала) лишь только этим утром сумела уехать на север к родителям в Лидс. В этот воскресный вечер в отеле были зарегистрированы едва пять-шесть гостей, несмотря на то, что болевшие сотрудники (как назло), вернулись на работу. В 15:30 Сара уже надевала пальто, когда зазвонил телефон на рецепции, и голос молодой женщины, весьма привлекательный, спросил можно ли поговорить с мистером Биньоном, если он, конечно, на месте. Но когда Сара спросила ее имя, связь внезапно прервалась.

Позже вечером, сидя перед телевизором, Сара вспомнила этот маленький инцидент. Но это же не важно, сказала она себе, вероятно, это просто обрыв на линии из-за технической неисправности или нечто подобное. Могло ли быть это чем-то важным? Главный инспектор Морс попросил ее порыться в памяти и найти там хоть что-нибудь, тогда ей и пришло в голову про значок на пальто миссис Баллард… Но было и что-то иное, она знала, и если бы только могла догадаться, что это. Но в данный момент не могла.

Двадцать пятая глава Понедельник, бго января, до полудня

Работай старательно по восемь часов в день — выбьешься в начальство и получишь возможность работать по двенадцать часов в день.

Роберт Фрост

Глэдис Тейлор очень огорчилась бы, если бы ей пришлось оставить службу в «Экзаменационной Палате Оксфордского университета». Из-за заковыристого названия ей было сложно объяснять, когда ее спрашивали, где она работает, но помещения Экзаменационной Палаты — большая постройка из светлого кирпича с плоской крышей в Саммертауне — в течение девятнадцати с половиной лет, были для нее вторым домом. И глубоко в душе ей хотелось бы доработать до двадцати пяти лет. Но в «Палате», как было известно служащим, настаивали, чтобы с женщинами вроде нее — «внештатниками», как их называли — расторгали договоры в сессию после шестидесятого дня рождения. Этих «сессий» было по четыре-пять в каждом учебном году, причем каждая из них продолжалась от трех-четырех до девяти или десяти недель. Также разнообразна была и работа, которую нужно было выполнять в течение сессии. Например, нынешняя короткая сессия (последняя для Глэдис — так как ей исполнилось шестьдесят в прошлом ноябре) включала в себя три недели напряженной работы по статистической проверке отчетов.

В своих собственных глазах Глэдис не достигла, Бог знает, какого успеха в жизни. Закончив школу в пятнадцать лет в начале войны, она ничего не могла предложить работодателям, кроме безграничной уверенности в своем усердии и аккуратности. После преждевременной смерти супруга, который был водителем фургона и не только не отличался особой верностью, но и не успел оставить наследника, она попробовала поступить на работу в Палату — и ее приняли. В первые месяцы она относилась к своим обязанностям с педантичностью почти патологической, и часто просыпалась ночью в страхе — не допустила ли она какой-нибудь непростительной ошибки. Но постепенно успокоилась и работа ей даже нравилась. Ее сознательность была замечена начальством и коллегами, в результате чего она получила повышение — с легким запозданием — пост, требующий меньшей ответственности и связанный с обучением новых служащих. В последние шесть месяцев Глэдис посвящала одну молодую женщину в тайны всей этой сложной деятельности. Имя этой женщины было Маргарет Бауман.

Они работали вместе последние три сессии и в процессе работы очень сблизились и узнали (как часто случается у женщин) достаточно друг о друге. Вначале Маргарет была зажата и неуверенна, как и сама Глэдис когда-то. И именно эта — как бы ее назвать? — да, эта уязвимость породила у Глэдис симпатию к молодой женщине, и вскоре она начала воспринимать Маргарет как дочь, а не как коллегу. Но Маргарет никогда не делилась слишком интимными подробностями о жизни с Томасом, своим супругом. Никогда не говорила (уже осенью) и о тайной связи, которая возникла с каким-то другим мужчиной (Глэдис никогда не слышала его имени). Но человек не может не догадываться! Эта связь заставляла сиять глаза и окрашивала в розовый цвет щеки женщины. После, поздней осенью, Маргарет изменилась: появились непонятная раздражительность, неприсущая ей до этого небрежность, и (может быть самое тревожное) какая-то грубость и эгоистичность.

И все же их странная близость уцелела и дважды Глэдис пыталась ее расспросить, помочь, предложить нечто большее, чем формальное приятельство, но из этих попыток ничего не получилось.

Глэдис видела свою коллегу в последний раз в середине декабря, когда закончилась последняя сессия этого года. Она появилась после новогодних праздников 2-го января, и тогда уже совсем не надо было обладать талантом ясновидца, чтобы понять — что-то не в порядке. В комнате, где работали внештатные сотрудники, курение было запрещено, но некоторые женщины так привыкли к табаку, что с нетерпением ожидали утренний перерыв на кофе и послеобеденный чай, поэтому обе они ходили в столовую Палаты, где можно было курить. До сих пор — неизменно, с тех самых пор как Глэдис с ней познакомилась, — Маргарет спокойно курила по одной сигарете утром и после обеда. Но 2-го, а потом и 3-го января Маргарет выкурила в три раза больше, вдыхая дым глубоко и драматично. В первый же день после возвращения Маргарет допустила необычайную небрежность в работе, а ее неправильные вычисления давали результат, который означал бы для не особенно удачливого кандидата посредственную оценку вместо отличной.

На обед 3-го января Глэдис пригласила Маргарет в китайский ресторан на Бэнбери-Роуд. Вот тогда Маргарет и призналась, что ее муж уехал на какие-то курсы перед Новым годом, и что она чувствует себя очень подавленной. И какое огромное удовольствие испытала Глэдис, когда Маргарет приняла приглашение провести уикенд с ней — в доме Глэдис в Кэтслоу, Оксфорд.

Миссис Мэри Вебстер, старший администратор, всегда строго (даже враждебно) наблюдала за работой сорока женщин и обычно находилась на первом этаже в большой комнате с окнами на Подготовительный колледж Саммерфилд. 6-го января после утреннего кофе она не вернулась на рабочее место. Достаточно необычно! Но то, что узрела миссис Бенистер, бросило всех работавших в комнате в трепет.

— Полицейская машина! — прошептала она (но так, что услышали половина из дам в комнате).

— Двое мужчин! Прошли к секретарю!

— Хотите сказать, что они там внизу и разговаривают с миссис Вебстер? — спросила одна из недоверчивых коллег миссис Бенистер.

Дальнейшие комментарии и толкования были, однако, прекращены самой миссис Вебстер, которая внезапно появилась в дверях длинной комнаты. Пройдя между бюро и столами, она остановилась у стола Глэдис, находящегося в самом конце комнаты.

— Миссис Бауман, пройдите со мной, пожалуйста?

Маргарет Бауман ничего не сказала, спустилась по деревянной лестнице на шаг позади миссис Вебстер, а после проследовала за ней по главному коридору нижнего этажа прямо к комнате, на двери которой имелась внушительная табличка с надписью «Секретарь».

Двадцать шестая глава Понедельник, бго января, до полудня

Самая жестокая ложь часто говорится молча.

Р.Л. Стивенсон

«Секретарь» было одним из милых архаичных титулов, которыми изобиловал Оксфордский университет. На первый взгляд подобная работа предполагала, что некая личность обладает сверх способностями в стенографии. Однако Секретарь Экзаменационной Палаты, мисс Гибсон, не была хорошей машинисткой, а способности ее выражались в исключительных академических и административных способностях, которые десять лет назад привели ее на руководящую должность. С бледным лицом и стиснутыми губами мисс Гибсон сидела на высоком стуле, ожидая миссис Маргарет Бауман. Перед ней стояли три красных кожаных кресла. Слева от секретаря сидел мужчина, с меланхоличным выражением лица поглаживавший волосы рукой с хорошим маникюром, и в тот момент (мисс Гибсон даже и предположить такого не могла) размышлявший, насколько приятной была Секретарь в молодости. Рядом сидел мужчина помоложе — тоже полицейский, тоже в гражданской одежде — но более плотный и с более приятным выражением лица. Маргарет Бауман постучала и вошла, ей предложили сесть, и мисс Гибсон представила ей обоих полицейских.

— Вы живете в Чиппинг-Нортоне? — спросил Льюис.

— Да.

— На Чарлбери-Драйв 6, не так ли?

— Да. — Маргарет знала, что даже и эти односложные ответы выдавали ее напряжение дрожанием губ, а к тому же она стеснялась проницательного синего взгляда второго мужчины, направленного на нее.

— И работаете здесь? — продолжил Льюис.

— Я тут больше семи месяцев.

— У вас были большие каникулы на Рождество, насколько я понял?

— Всего ничего — до прошлого четверга.

— Прошлый четверг, как видим, было второе января?

— Да.

— День после Нового года?

Маргарет Бауман ничего не сказала, хотя мужчина ждал — или надеялся? — какой-нибудь реакции от нее.

— У вас было много дел, предполагаю, — продолжил Льюис. — Купить продукты на Рождество, приготовить блюда, ну, и все такое?

— Да, много было дел с покупками.

— Слышал, что в Саммертауне очень хороший торговый центр?

— Да, очень хороший.

— А Вестгейт в центре Оксфорда — говорят, что он тоже не плох?

— Да, это так.

— Где вы занимались покупками — здесь, в Саммертауне, или в центре Оксфорда?

— Я купила все там, где живу.

— Значит вообще не ездили в Оксфорд?

Почему она заколебалась? Неужели лжет? Или просто обдумывала, чтобы быть уверенной?

— Нет, не ездила.

— Не ходили в парикмахерскую?

Маргарет Бауман потрогала правой рукой несколько прядей достаточно давно высветленных волос, при этом на ее лице промелькнула усталая усмешка: — Похоже, что ходила?

— «Нет, не похоже», — подумал Льюис. — Может, ходили в какой-нибудь косметический салон или клинику для процедур, понимаете, что я имею в виду?

— Нет. Считаете, что нужно? — Как ни странно, сейчас она чувствовала себя гораздо спокойнее, даже вынула бумажный носовой платок из сумки черной кожи и вытерла нос, удаляя следы от недавней простуды.

Со своей стороны, Льюис сознавал, что не достиг особого успеха своими вопросами.

— Ваш супруг работает в Оксфорде?

— Слушайте! Не могли бы вы мне подсказать, почему вы задаете эти вопросы? Предполагаете, что я совершила что-то плохое?

— Мы объясним вам позже, миссис Бауман. Проводится расследование, и мы задаем вопросы всем, и очень рассчитываем на вашу отзывчивость. Так что, пожалуйста, сейчас просто ответьте на наши вопросы, хорошо?

— Он работает в Чиппинг-Нортоне.

— Кем работает?

— Он почтальон.

— Совпали ли ваши рождественские дни отдыха?

— Нет, ему нужно было вернуться на работу на второй день Рождества.

— Значит, само Рождество провели вместе?

— Да.

— А на Новый год были вместе?

Вопрос повис в тишине комнаты. Даже Морс, который следил за небольшим пауком в дальнем углу потолка, перестал ковырять в зубах острым концом желтого карандаша. Сколько еще продолжится эта почти невыносимая тишина?

Внезапно Секретарь заявила тихим, но твердым голосом:

— Вы должны сказать правду полиции, Маргарет — так будет лучше. Только что вы солгали пропосещение Оксфорда, так? Мы виделись в гараже в Вестгейте накануне Нового года, вспоминаете? Мы пожелали друг другу всего наилучшего.

Маргарет Бауман кивнула.

— О, да! Да, теперь вспомнила. — Она повернулась к Льюису. — Сожалею, но я забыла об этом. Ездила туда во вторник — посетила «Сейнсберис».

— А после вернулись и провели Новый год дома с супругом?

— Нет!

Морс, который все еще наблюдал за пауком, повернулся на своем стуле и посмотрел в лицо женщине.

— Где ваш супруг, миссис Бауман? — Это были первые пять слов, обращенных им к ней и (как показало дальнейшее развитие событий) оставшихся и последними. Но Маргарет Бауман не ответила прямо. Вместо этого, она открыла сумку, вытащила сложенный лист бумаги и подала его Льюису. Там было написано следующее:

31го декабря

Дорогая Мегги,

Ты уехала в Оксфорд, а я один дома. Знаю, что ты будешь расстроена и разочарована, но, пожалуйста, попытайся меня понять. Два месяца назад я встретил другую женщину и сразу понял, что влюбился. Думаю, что мне нужно разобраться в этом. Прошу тебя дай мне этот шанс и не думай обо мне плохо. Я решил, что если мы с ней уедем на несколько дней, то все прояснится. Ты хочешь знать, люблю ли я эту женщину, а я и сам еще не знаю. Она не замужем и ей тридцать один год. Мы поедем на ее машине в Шотландию, если дороги будут проходимыми. Никто не должен об этом знать. Официально я взял неделю отпуска на работе, хотя и не сказал тебе об этом. Я знаю, что ты почувствуешь, но для меня будет лучше все прояснить.

Том

Льюис прочел по-быстрому письмо, а после этого посмотрел на миссис Бауман. Ему так показалось или в ее взгляде блеснула радость победы? Или же это была нотка страха? Он не был уверен. Но допрос, очевидно, приобрел неожиданный оборот и в этот момент он с радостью принял бы помощь Морса. Последний, однако, все еще разглядывал с необычайным интересом письмо.

— Вы нашли его, когда вернулись домой? — спросил Льюис.

Она кивнула.

— На столе в кухне.

— Вы знакомы с женщиной, о которой упоминается?

— Нет.

— Не слышали ничего от своего супруга?

— Нет.

— Достаточно времени ему требуется, для того, чтобы, хм, «все прояснить».

— Да. Не попал ли мой супруг в автомобильную аварию? Не поэтому ли…

— Нет, насколько нам известно, миссис Бауман.

— Это все, что вы от меня хотели?

— На данный момент, возможно. Мы должны забрать это письмо — надеюсь, понимаете почему.

— Нет, не понимаю почему!

— Оно может быть вообще не от вашего супруга — вы об этом не задумывались? — спросил Льюис медленно.

— Разумеется, от него! — При этих словах ее голос стал неожиданно резким и почти грубым в отличие от первоначальных любезных манер, и Льюис решил спросить еще кое-что.

— Можете ли вы быть уверенной в этом, миссис Бауман?

— Я всегда узнаю его почерк.

— Есть ли у вас что-нибудь другое, написанное им?

— У меня есть письмо, которое он мне написал — несколько лет назад.

— Не могли бы вы показать мне его, прошу вас?

Она вытащила конверт из сумки, сильно измятый, вынула из него письмо и подала его Льюису, который внимательно сравнил почерки на двух листках и подтолкнул его по столу Морсу. Тот, со своей стороны после минутного осмотра, кивнул: и профессионал, и любитель определили бы оба почерка как идентичные.

— Я могу теперь уйти?

Льюис не был уверен, пришло ли время закончить этот странно неудовлетворительный допрос, и повернулся к Морсу, который только безразлично пожал плечами.

— Сожалеем, что отняли у вас столько времени, мисс Гибсон, — сказал Морс после ухода миссис Бауман. — И, если можно, выделите нам комнату на час, будем вам очень благодарны.

— Можете остаться и тут, если хотите, инспектор. У меня много работы в здании.

— Как видится вам это дело, сэр? — спросил Льюис, когда они остались одни.

— Нам не в чем ее обвинить, не так ли? Не можем же арестовать ее, за то, что она забыла, что купила кило колбасы в «Сейнсберис».

— Нужно ли заходить так далеко, сэр? Все настолько удручающе.

— Как? Удручающе? Совсем нет! Мы просто смотрим на дело под ошибочным углом, Льюис, только и всего.

— Правда?

— О, да. А миссис Бауман мы многим обязаны — пришло время, чтобы кто-нибудь указал нам верный след!

— Думаете, что она рассказала правду?

— Правду? — Морс покачал головой. — Не верю ни одному слову из того, что она сказала, а вы?

— Я запутался.

— Запутались? Только не вы. — Он повернулся к Льюису, положив желтый карандаш на стол Секретаря. — Хотите знать, что случилось в Пристройке 3 в Новогоднюю ночь?

Двадцать седьмая глава Понедельник, бго января, до полудня

Плох тот план, который нельзя изменить.

Публилий Сир

— Давайте я проясню кое-что с самого начала. Я сказал, что мы смотрим на это дело под ошибочным углом, и именно это я и имел в виду. Макс определил время смерти в достаточно широких границах, и вместо того, чтобы его послушаться, я пытался его уязвить. И даже сейчас мне потребовалась целая куча лжи из уст этой женщины, чтобы развернуться в нужном направлении. Самым важным, связанным с миссис Бауман, было то, что она была вынуждена показать нам письмо, вероятно от ее супруга, чтобы создать себе достоверное алиби. Это была ее единственная пуля, и ей ничего не оставалось, как ею выстрелить, так как мы приблизились — мы совсем близко! — опасно близко к истине. Я сказал «вероятно от ее супруга» — но не в этом случае: оно действительно от ее супруга, можете быть уверены в этом. Все совпадает, как видите, если перевернуть дело. Мужчина в Пристройке 3 был убит не после празднования; он был убит до него. Давайте предположим, что Маргарет Бауман была неверной супругой и попала в неприятное положение из-за своего любовника. Тот угрожает ей каким-то образом, если она не согласится снова встречаться с ним — угрожает, что расскажет ее супругу или, что перережет себе горло или, что перережет ей горло — как угодно. Допустим также, что ее супруг, Том Бауман, разносчик почты Ее Королевского Величества в Чиппинг-Нортоне, узнал об этом — скажем, перехватил некое письмо или, что более вероятно, она сама окончательно отчаявшись, рассказала ему — потому что между ними, вероятно, существовал сговор. Они вместе решают, что нужно что-то предпринять, чтобы избавиться от угрозы, которая нависла над обоими и именно в этот момент, как я думаю, был составлен план.

Они заказывают в отеле номер на двоих на период Новогодних праздников, используя несуществующий адрес, чтобы их нельзя было позднее отследить; и Том Бауман именно тот человек, который может справиться с этой проблемой — он и никто другой. Так план приводится в действие. Маргарет сообщает своему опасному и непреклонному любовнику — назовем его мистер X — что может провести Новый год с ним. Он не женат, сходит с ума по ней и он на вершине от счастья! Он уже думал, что она его бросила. Но вот, она предлагает провести вместе несколько дней. Она проявила инициативу, она все устроила, она заказала отель, она его хочет! Она даже сказала ему — ожидая, что он согласится — что она приготовит костюмы, в которые они облачаться на Новогодний праздник. Она говорит ему, чтобы был готов, скажем, к четырем часам 31-го. Сама она, вероятно, регистрируется под фальшивым именем и с фальшивым адресом где-то за час до этого; но чуть позже остальных гостей. Она старается, чтобы ее видели насколько можно меньше людей, но все же, ей необходимо определенное время. Она сама появляется у стойки регистрации, с поднятым воротником пальто и спущенным на лицо платком; она сама заполняет бланки, берет ключи от комнаты, заносит чемодан в Пристройку 3 — и вот все готово. После этого звонит Х с уличного телефона, вне отеля, сообщает ему номер комнаты, и он летит к ней. И пока остальные гости заняты «настольными играми», они проводят вечернее время под простынями, как говорится. Когда их страсть поутихла, она говорит ему, что пора начинать одеваться к празднику и показывает, что она принесла для обоих. К 19:00 они готовы, она натирает его руки черным кремом, после говорит, что забыла на рецепции портмоне или зонт, и должна выйти на минутку, чтобы забрать это. Ключ берет с собой, набрасывает пальто поверх маскарадного костюма и выходит — точно, когда бьет семь часов. Том Бауман, одетый в совершенно такой же костюм, как и X, ожидает ее где-то поблизости от отеля, и пока Маргарет Бауман переживает несколько самых напряженных мгновений в своей жизни, вероятно под навесом автобусной остановки напротив отеля, Том Бауман проникает в Пристройку 3.

Что точно случилось тогда, мы не знаем — а может, никогда и не узнаем. Но вскоре после этого Бауманы доигрывают оставшуюся часть пьесы наилучшим образом — претворяются, что едят, что влюблены друг в друга, претворяются, что развлекаются.

Шанс опознать их совсем невелик: она скрыта под паранджой, а у него черное от грима лицо. Но оба стараются, чтобы их увидели, когда они возвращаются в пристройку после завершения праздника, и в действительности Том Бауман хорошо сыграл свою роль. Он дожидается двух женщин, которые тоже проживают в пристройке, кладет руки им на плечи — при этом пачкает им пальто — и создает впечатление у всех вместе и у каждого по отдельности, что отправляется спать. Биньон шел сзади — достаточно близко. Но его ключ простой и после того, как Биньон удостоверился, что все в порядке, Бауманы исчезают в зимней ночи. Они ушли, забрали свою машину с Вестгейта — или где там она была припаркована — потом Том Бауман отвозит Маргарет на Чарлбери-Драйв, и она зажигает свет, чтобы соседи подумали, что она празднует Новый год. Сам Бауман исчезает в ночи так что, если потребуется, то сможет предоставить алиби от «Инвернес», или где он там встретил рассвет следующего утра, а для Маргарет оставил предварительно сочиненную записку про воображаемую подружку. Ну, вот так, Льюис! Так все и произошло, насколько я могу понять.

Сам Льюис слушал с большим интересом, не прерывая рассказ Морса. И вопреки тому, что анализ за исключением времени убийства, не был особенно потрясающим, это был тот самый вид гипотез, который Льюис привык слышать от главного инспектора — связанные в общую схему несовместимые улики и запутанные доказательства. Но в тезисах Морса были один-два пропуска; так, во всяком случае, показалось Льюису.

— Вы сказали, что они провели послеобеденное время в постели, сэр. Но если честно, мы не нашли доказательств, подкрепляющих это утверждение, не так ли?

— Ну, может они это делали на полу — не знаю. Я только сказал, что могло случиться.

— А горничная, сэр — Мэнди, кажется? Не заходит ли кто-то, обычно около семи часов, чтобы поправить покрывала?..

— Покрывала? Льюис! Да вы все еще живете в девятнадцатом веке. И это не «Уолдорф Астория», все-таки.

— Все же это большой риск, сэр — кто-нибудь может войти и обнаружить…

— Персонал был не в полном составе, Льюис, вы же знаете.

— Но Бауманы этого не знали!

Морс кивнул.

— Неет. Но они могли повесить на дверь одну из тех табличек, гласящих «Не беспокоить». В сущности, они это и сделали.

— Но все же, рискованно вешать подобные таблички, когда ты сам на карнавале.

— Льюис! Не понимаете, что ли? Да они все время рисковали.

Всегда, когда Морс раздражался подобным образом, Льюис знал, что лучше не настаивать. Очевидно, то, что Морс утверждал, было верно, но Льюис чувствовал, что некоторые объяснения звучат не убедительно.

— Если все то, что вы говорите верно, сэр, и Бауман был в маскарадном костюме и готов был появиться в той же самой одежде, что и другой человек, то где он прятался?..

— Где? Откуда мне знать. Но я уверен, что ему оставалось закончить совсем немного.

— Думаете, что он сделал это в Пристройке 3?

— Возможно. Или, может, воспользовался мужским туалетом, тем, что у рецепции.

— Но тогда мисс Джонстон должна была его видеть?

— Откуда я могу это знать? Давайте ее спросим, Льюис? Мне что ли спрашивать? А почему вы не спросите — вот мне вы задаете столько досадных вопросов.

— Это лишь потому, что не могу полностью понять некоторые вещи, сэр.

— Думаете, что я все напутал, так? — сказал Морс тихо.

— Нет! Я совершенно уверен, что вы на правильном пути, сэр, но кое-что не сходится, правда?

Двадцать восьмая глава Понедельник, бго января, до полудня

Что толку бежать, коли ошибся дорогой?

Немецкая поговорка

В дверь постучали, и Джудит — худенькая и привлекательная помощница Секретаря — внесла поднос с кофе и печеньем.

— Мисс Гибсон подумала, что вы захотите чего-нибудь освежающего. — Она поставила поднос на стол. — Если она вам понадобится, то она у заместителя: внутренний номер телефона 208.

— К нам тут относятся почти как к ВИПам, — прокомментировал Льюис, когда она вышла.

— Ну, тут народ цивилизованный, не так ли? Приятные люди. Большинство из них и мухи не убили бы.

— Вероятно, одна из них это сделала!

— Понимаю, куда гнете, — сказал Морс, дожевывая имбирное печенье.

— Вы не думаете, — сказал Льюис, потягивая кофе, — что все стало слишком сложно, сэр?

— Сложно? Жизнь сложна, Льюис. Не для вас, может быть. Но большинство из нас должны бороться, на пути от завтрака к перерыву на кофе и от перерыва на кофе до…

В дверь постучали, теперь вошла сама мисс Гибсон.

— Я только что видела миссис Вебстер, и она мне сказала, что миссис Бауман все еще не вернулась на рабочее место. Я подумала, что она может быть тут…

Двое детективов переглянулись.

— Разве она не в столовой? — спросил Морс.

— Нет.

— И не в дамском туалете?

— Нет.

— Сколько выходов здесь, мисс Гибсон?

— Только один. В последнее время все озабочены безопасностью…

Но Морс уже надевал пальто. Он поблагодарил секретаря и вместе с Льюисом быстро прошел коридором, который вел к выходу. В вестибюле сидел охранник, мистер Прайер, крепкий человек, бывший тюремный офицер, который поднял широкое интеллигентное лицо от судебной хроники в Дейли Телеграф, когда Морс выстрелил в него залпом вопросов.

— Вы знаете миссис Бауман?

— Так точно, сэр.

— Как давно она ушла?

— Тричетыре минуты назад.

— На машине?

— Так точно, сэр. Красно-коричневое «Метро–1300» с номером…

— Вы знаете номер?

— Не наизусть.

— Налево или направо повернула по Бэнбери-Роуд?

— Отсюда не видно.

— Она была в пальто?

— Так точно, сэр. В черном пальто с меховым воротником. Но она не сменила обувь.

— Что вы имеете в виду?

— Большинство женщин ходят в сапогах в это время, а здесь переобуваются во что-нибудь полегче. Она была в туфлях на высоких каблуках, черных, из черной кожи, я думаю.

На Морса произвела впечатление наблюдательность Прайера. Он спросил, не заметил ли тот еще что-нибудь необычное.

— Не думаю, сэр. Только, может быть, то, что она сказала «Прощайте!»

— Большинство людей не говорят «Прощайте!», когда уходят, так?

— Нет! Обычно говорят «До свидания!» или «До скорого!» или нечто подобное.

Морс вышел из здания, потупив взгляд и наморщив лоб. Снег смело с низких ступенек, которые вели в гараж, а слабое солнце почти высушило бетон. Прогноз предсказывал устойчивое улучшение погоды, но местами попадались опасные наледи.

— Куда? — спросил Льюис, когда Морс сел слева в полицейскую машину.

— Я не уверен, — ответил Морс, когда машина остановилась у шлагбаума в черно-желтую полоску, который препятствовал въезду внешних средств передвижения на узкую улочку, ведущую к Палате. Боб Кинг, учтивый служащий в синей униформе, прикоснулся к фуражке в приветствии, пока нажимал на кнопку, поднимающую шлагбаум. Прежде чем проехать, Морс подозвал его к окошку и спросил, не помнит ли он красно-коричневое «Метро», которое проехало несколько минут назад, и если помнит, куда оно завернуло — направо или налево по Бэнбери-Роуд. Но если ответ на первый вопрос был «да», то на второй вопрос — «нет».

И тогда Морс заставил Льюиса остановить машину: слева от них находилась пекарня («Все выпекаем при вас»), а справа (точно напротив узкой улицы) был большой супермаркет, чьи огромные витрины были облеплены объявлениями, информирующими жителей Саммертауна, что сегодняшняя распродажа — вероятно, самая большая сделка в истории торговли. Машина стояла между этими двумя магазинами; налево проезд к центру Оксфорда, а направо — вверх и из города, или, если быть более точными, в Чиппинг-Нортон.

— Чиппинг-Нортон, — сказал Морс внезапно, — туда, как можно быстрее!

С синей мигалкой на крыше и с включенной сиреной, белый «Форд» просвистел до перекрестка на Бэнбери-Роуд, после до поворота на Вудсток-Роуд и вскоре был на шоссе А34 — с Льюисом, излучающим удовольствие от быстрой езды.

— Думаете, что она сразу вернется домой?

— Господи, надеюсь! — сказал Морс с необычным воодушевлением.

Лишь когда машина проехала «Черный принц» и поднималась по холму над Вудстоком, Морс заговорил снова:

— Вернемся к тому, что вы сказали про Пристройку 3, Льюис: вы ведь осмотрели простыни?

— Да, сэр, и на обеих кроватях.

— И не думаете, что пропустили что-нибудь?

— Нет, не думаю. Даже если и так, едва ли это имеет особенное значение. Простыни еще у нас — я отправил все в лабораторию.

— Так ли?

Льюис кивнул.

— Но если спросите меня, то никто не спал на этих постелях, сэр.

— Ну, насчет одной вы не можете утверждать. Ведь она вся была в крови.

— Нет, не была, сэр. Кровь впиталась в покрывало или как там его называют, и просочилась на одеяло, но на простынях ничего не было.

— И вы не думаете, что они занимались любовью после обеда или вечером на одной из постелей?

У Льюиса был опыт в расследовании убийств и он с удовольствием забыл бы часть тех вещей, которые видел в комнатах, в шкафах, в гардеробах, на кроватях и под кроватями. Но он знал, что имеет в виду Морс, и был более чем уверен в своем ответе.

— Нет. Следов сексуальных подвигов или чего-то подобного не было.

— Вы выражаетесь исключительно деликатно, — сказал Морс, пока Льюис объезжал колонну длинных фургонов, которые услужливо сдали в сторону. — Но то, что вы сказали раньше, было уместным замечанием. Если старая кровать не скрипела после обеда…

— Несмотря на это, как вы отметили, сэр, они могли заниматься любовью на ковре.

— Вы когда-нибудь занимались любовью на ковре посреди зимы?

— Ну, нет. Но…

— Центральное отопление все же, это нечто. Но может сквозить из-под двери, вы об этом не думали?

— У меня самого нет какого-либо опыта в подобных делах.

На развилке на Чиппинг-Нортон, МортонинМарш и Эвошем машина повернула налево, и через несколько минут Льюис плавно затормозил перед Чарлбери-Драйв 6. Он заметил подрагивание кружевной занавески на окне дома номер 5, но в целом на улице было тихо и спокойно. Не было красно-коричневого «Метро» ни перед домом 6, ни на крутой аллее, которая вела к окрашенным в белый цвет воротам.

— Идите, проверьте! — сказал Морс.

Но и в гараже машины не было. А когда Льюис нажал на звонок, его эхо прозвучало внутри зловеще пустого дома.

Двадцать девятая глава Понедельник, бго января, до полудня

Последнее удовольствие в жизни — избавление от всех обязательств.

Уильям Хэзлитт

Там, где Морс решил повернуть направо мимо супермаркета, несколькими минутами раньше Маргарет Бауман повернула налево мимо пекарни, а после направилась на юг, к центру города. В Сент-Джилсе, в результате строгих штрафов для водителей, превысивших двухчасовую стоянку (даже на пару минут), теперь почти в любое время можно было найти свободные места для парковки — нечто немыслимое раньше. Маргарет припарковала машину именно на такое место, перед рестораном, после чего медленно пошла к автомату с билетами, который находился в двадцати метрах оттуда. Все это время, начиная с того момента, когда она вошла в комнату Секретаря, и до сих пор, ее оцепеневшее сознание отказывалось принимать суть положения, в котором она находилась, и каким-то странным образом отстранялось от того, что (она знала) будет фатальной неизбежностью в ее судьбе. Когда ее допрашивали полицейские, она лучше владела голосом и поведением, чем осмеливалась надеяться. Не совсем все время; но каждый, даже полностью невиновный, был бы зажат при подобных обстоятельствах. Поверили ли они ей?

Но теперь она знала, что даже ответ на такой жизненно важный вопрос, уже не имел особого значения. (Она засунула руку в сумку, чтобы найти необходимые ей монеты.) Было бы неверно утверждать, что к этому моменту Маргарет Бауман приняла решение покончить с жизнью. Разумеется, такое решение приходило ей в голову — о, столько раз! — за прошедшие несколько дней отчаяния и несколько ночей кошмаров. Она не была блестящей ученицей в школе, ее даже не включили в группу по изучению «Греческой литературе в переводе». И все же, она помнила (из книги для обязательного чтения о Сократе), до того как он выпил яд: его слова, что он с радостью принял бы смерть, если бы она оказалась долгим спокойным сном. А точно об этом она мечтала сейчас — долгий, беспробудный, спокойный сон. (Она не могла найти столько монет, сколько требовал неумолимый автомат.) И еще она вспомнила о матери, умершей от рака в сорок лет, когда самой Маргарет было четырнадцать; как она говорила, насколько уставшей себя чувствует и как хочет избавиться от боли и больше не просыпаться…

Маргарет нашла пять монет по 10 пенсов — нужна была еще одна — и она оглянулась с детской мольбой во взгляде, почти ожидая, что ее беспомощность окажется спасительной. Примерно в ста метрах от нее мимо Тейлорин шел регулировщик с желтой лентой, и внезапно ей в голову пришла новая и необычная мысль. Имело ли значение, если ее поймают? Не хотела ли она, чтобы ее поймали? После всех так безжалостно погубленных надежд, не пришел ли момент, когда ее отчаяние не могло вынести больших испытаний? Записка на двери ресторана («Деньги не размениваем») подсказала Маргарет, что нечего ожидать содействия от этого заведения; она, однако, вошла и заказала бокал апельсинового сока.

— Лед?

— Простите?

— Не хотите ли со льдом?

— О, да. Хм, нет. Извините, я не расслышала…

Она почувствовала на себе укоризненный взгляд красиво причесанной женщины за барной стойкой, когда подала ей монету в один фунт, и получила сдачу в 60 пенсов: одна монета в 50 и одна в 10 пенсов. Она ощутила какое-то детское удовольствие, когда собрала свои шесть монет по 10 пенсов и сложила их кучкой в левую руку. Она не представляла, сколько просидела там, одна за столом у витрины. Но когда заметила, что бокал опустел, и когда почувствовала согретые в руке монеты, вышла и медленно направилась к Сент-Джилс. Ей пришло в голову — совсем внезапно! — что вот она стоит на Сент-Джилс; что только что проехала по Бэнбери-Роуд; что должна была миновать отель «Хауорд»; что даже не заметила этого. Может она начинает сходить с ума? Или это только раздвоение сознания? Одна его часть включила автопилот, еще, когда она вела «Метро», а другая, логично и трезво, даже сейчас, пока она шла к автомату, заставляла ее обращать внимание на туфли (те самые, которые она купила на похороны) и не ступать в слякоть. Она увидела бумажку под дворником на стекле; через две машины от своей она заметила и женщину-полицейского, которая наклонилась и рассматривала номерные знаки, чтобы выписать еще одну квитанцию на штраф.

Маргарет подошла к ней, указывая на красно-коричневое «Метро».

— Я что-то нарушила?

— Это ваша машина?

— Да.

— Вы припарковались без оплаты.

— Да, знаю. Я только что ходила разменять деньги. — Почти патетично она раскрыла ладонь, показывая шесть монет, как будто они могли стать смягчающим обстоятельством.

— Сожалею, мадам, но ведь на знаке ясно указано? Если нет точной суммы денег, не паркуйтесь.

Несколько мгновений две женщины почти одинакового возраста смотрели друг на друга со скрытой враждебностью. Но когда Маргарет Бауман заговорила, ее голос был спокоен, почти безразличен.

— Вам нравится ваша работа?

— Это не имеет значения, не так ли? — ответила та. — Тут нет ничего личного. Это работа, которую надо выполнять.

Маргарет Бауман отвернулась, и полицейская посмотрела на нее явно озадаченная. Из своего опыта она знала, что буквально все кто находил штрафные квитанции, садились в машину и уезжали разозленные. Но не эта высокая красивая женщина, которая сейчас уходила от машины к Мемориалу жертв. И пока она шла, пересекая Корнмаркет, чтобы пройти вверх по Карфакс, последние слова полицейской продолжали звучать в сознании Маргарет.

Тридцатая глава Понедельник, бго января, полдень

Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма.

Мф.4:5

Маргарет Бауман стояла под Карфакс-Тауэр, большой и солидной башней из светло-желтого камня, которая находилась на углу Куин-Стрит и Корнмаркет, а с ее восточной стороны проходила Главная улица. На двери была синяя табличка, которая сообщала, что с верха открывается роскошный вид на город и окрестности: такса 50 пенсов, 10:00–18:00, с понедельника по субботу. Ее сердце сильно забилась, когда она встала там и подняла взгляд к зубчатой четырехугольной балюстраде, ограждающей верх. Эта балюстрада была невысока; много раз в прошлом она видела людей, стоящих там (видно было лишь половину их тел), которые осматривали Оксфорд и махали приятелям, стоящим тридцатью метрами ниже.

Она не была из тех акрофобов, (каким был Морс, например) которые обливаются липким потом и впадают в панику от головокружения, когда вынуждены подняться на третью или четвертую ступеньку домашней лестницы. Но она всегда испытывала ужас при мысли, что кто-нибудь может ее толкнуть — с тех пор, как на школьной вечеринке в Сноудауне один парень притворился, что толкает ее, и тогда, на долю секунды она испытала ощущение непосредственного ужаса как при падении с обрыва, открывшегося почти у ее ног.

Говорят, что человек всегда вспоминает свое детство перед смертью, и она поняла, что уже дважды — нет, три раза — ее мысли возвращались к ранним воспоминаниям. А сейчас это произошло в четвертый раз — она вспомнила слова, которые говорил ей отец, когда она откладывала домашнее задание или написание какого-либо письма: «Чем дольше откладываешь что-то, тем труднее это сделать, дочка!» Откладывает ли она сейчас? Отсрочивает ли принятие судьбоносного решения? Нет! Она толкнула дверь, ведущую к башне. Однако обнаружила, что она закрыта; и с чувством отчаяния и разочарования она заметила пояснение в нижнем краю таблички: 20 марта — 31 октября.

Шпиль церкви «Сент-Мэри» многообещающе указывал наверх в небо перед ней, когда она направилась вниз по Главной улице и пришла в Митру.

— Большой бокал виски «Бэллс», пожалуйста, если есть. (Сколько раз она слышала, как ее супруг говорил те же самые слова!)

Молодая барменша наклонила горлышко бутылки к бокалу.

— Лед?

— Простите?

— Не хотите ли со льдом?

— Ээ — нет. Ээ — да — да, пожалуйста! Извините. Я не расслышала…

Когда она выпила, в ее левом виске настойчиво забился всегда спокойный нерв, а мир стал выглядеть более сносным, чем когда она вышла из Палаты. Подобно какому-то полузабытому лекарству — отвратительному на вкус, но, несмотря на это, эффективному — виски хорошо подействовало на нее; и она заказала еще порцию.

Спустя несколько минут она стояла на Редклиф-Сквер; и когда она посмотрела с северной стороны на вершину церкви «Сент-Мэри», душу ее охватило какое-то странное и роковое очарование. В середине высокой постройки, среди зубчатых орнаментов, Маргарет увидела плечи и голову молодого мужчины в теплом пальто, который в бинокль обозревал северную часть Оксфорда. Значит, башня была открыта! Она прошла к лестнице через главный вход церкви и на минуту обернулась, всматриваясь в куб Редклиф-Камеры позади себя. Она заметила надпись на верхней ступеньке: Dominus custodial introitum tuum et exitum tuum^[19], но так как не знала латыни до нее не дошла скрытая ирония этих слов. «БАШНЯ ОТКРЫТА» было написано заглавными буквами на табло для информации у входа; а внутри за столом, устланным путеводителями, почтовыми открытками и брошюрами с христианской литературой, сидела женщина, которая уже поняла, что Маргарет Бауман хочет подняться наверх, так как протянула ей коричневый билет и попросила 60 пенсов.

Несколько деревянных ступеней вели на первую площадку, где на одной из запертых дверей висела табличка, информирующая посетителей, что здесь была Старая библиотека — самая первая в университете — где некоторые книги, собранные первыми учеными, имели такую ценность, что были прикованы цепями к стенам. Маргарет редко проявляла интерес к церквам или другой старине; но сейчас поняла, что разглядывает листок, который ей дала женщина на входе:

Когда Мария стала королевой и Англия вернулась к римскому католичеству, архиепископ Кранмер и двое из его сподвижников, Латимер и Ридли, были осуждены в «Сент-Мэри» за ересь. Латимер и Ридли были сожжены на костре. Сам Кранмер, после того как официально покаялся, был возвращен в «Сент-Мэри» и осужден на смерть. Он сгорел на костре во рву у Баллиол-колледжа, держа высоко над пламенем в правой руке написанное им отречение…

Маргарет посмотрела на свою правую руку с пятном от чернил у основания пальца и подумала о мучительном искуплении, которое Кранмер искал и с радостью принял за свои прошлые слабости. Одна слезинка быстро скатилась по ее щеке, она вынула белую бумажную салфетку из сумки и промокнула глаза.

Лестницы — уже железные и без перил на двух последних площадках — вели на крышу к боковому пределу. Она почувствовала себя освеженной чистым воздухом, когда поднялась еще выше, к колокольне; мужчина с биноклем и развевающимися на ветру волосами как раз спускался по витой каменной лестнице, ведущей с верха.

— Не поднимайтесь слишком высоко! — любезно проинформировал ее он. — Сильно дует. И скользко. Будьте внимательны!

Поднявшись на вершину башни, на несколько секунд Маргарет испытала сильное головокружение от вида, открывшегося точно под ее ногами — черное железное кольцо, огораживающее выписанные золотом римские цифры на больших часах, украшающих северную сторону церкви. Но вскоре паника прошла, и она посмотрела прямо на Редклиф-Камера, потом левее на колледжи на Броуд-Стрит; потом на постройки на Бальол, там, где Кранмер сумел спасти свою душу в языках пламени; потом на голые деревья вдоль Сент-Джил, ведущей к северной части Оксфорда; и, наконец, на гигантский желтый кран, который стоял над крышей отеля «Хауорд» на Бэнбери-Роуд. Она сделала еще несколько шагов по крутой дорожке, ведущей к северо-западному углу башни, и тогда внезапно испытала какой-то порыв воодушевления и слезы снова блеснули в ее глазах, а ветер отбросил ее волосы назад. Она держала голову прямо с той радостной беззаботностью, как когда-то, когда была маленькой девочкой, и дождь лился на ее поднятое к небу лицо…

В одном месте ее совсем неподходящие и неудобные туфли соскользнули с дорожки и один человек, который стоял внизу, увидел, как черная сумка полетела на землю и упала почти вертикально в снежный сугроб под северо-западным углом башни.

Тридцать первая глава Понедельник, бго января, после полудня

К тому, кто терпеливо ждет, все придет само, в том числе и смерть.

Ф.Г.Брэдли

Морс был недоволен и обеспокоен — это стало достаточно очевидно, пока они вдвоем сидели перед домом Бауманов в Чарлбери-Драйв. Они ждали десять минут, Морс сидел на водительском месте со все еще застегнутым ремнем безопасности и поглядывал через окно. Потом прошло еще десять минут, в течение которых Морс время от времени цокал языком и глубоко вздыхал с нетерпением и бессилием.

— Вы думаете, что она вернется? — спросил Льюис.

— Не знаю.

— Сколько будем ждать?

— Откуда я могу знать!

— Я только спросил.

— Слушайте, что я вам скажу, Льюис. Все в данном случае перемешалось в одну проклятую ужасную кашу!

— Ну, я этого не знаю, сэр.

— А надо бы знать! Не надо было глаз с нее спускать.

Льюис кивнул, но ничего не сказал; еще десять минут оба просидели безмолвно.

Но ни каких следов Маргарет Бауман не было.

— Что предлагаете делать, Льюис? — спросил, наконец, Морс.

— Думаю, что надо сходить на почту и посмотреть, может, найдем что-нибудь написанное Бауманом — что-то должно быть. Проверим, может кто-то из его коллег знает, где он или куда уехал, или что-то подобное.

— И хотите, чтобы кто-нибудь приехал посмотреть на труп, не так ли? Вы думаете, что это Бауман!

— Я просто хотел бы проверить, и это все! Проверить может это не Бауман, если так вам больше нравится. Но мы все еще ничего не сделали, сэр, для идентификации трупа.

— И вы хотите мне сказать, что это уже поздно делать!

— Да, сэр.

— Хорошо! Давайте сделаем так, как вы хотите. Потеря времени, но… — Почти зарычал он.

— У вас все в порядке, сэр?

— Разумеется, что не все в порядке! Не видите, что я умираю без сигареты, человече?

Посещение почты не дало информации, которой они еще не знали бы. Том Бауман работал в четверг, пятницу и субботу после Рождества, потом еще взял одну неделю отпуска. Он должен был явиться на работу сегодня, бго января, но все еще никто его не видел, и не имел известий от него. Он был тихим, точным и методичным человеком, который работал здесь на протяжении шести лет. Никто не знал хорошо его жену Маргарет, но при этом все знали, что она работает в Оксфорде и уделяет достаточно внимания своей одежде и внешности. В личном досье Баумана нашлись два письма, написанные им: первым было заявление о приеме на работу на Почту, а второе касалось его пенсионной страховки. Очевидно, что с течением времени каллиграфические способности Баумана немного усовершенствовались, но имелись достаточные доказательства — если их вообще кто-либо искал — что письмо, которое этим утром Маргарет вынула из своей сумки, было и правда написано ее супругом. Это смог рассказать им мистер Джийкок, услужливый и очень осведомленный начальник почты. И он не имел ничего против, чтобы один из коллег мистера Баумана съездил с полицейскими служащими в Оксфорд, и попробовал идентифицировать труп.

— Будем надеяться, что это не Том! — сказал он, когда Морс и Льюис выходили из его маленького кабинета.

— Я, правда, думаю, что вам не о чем тревожиться, сэр, — сказал Морс.

Как всегда, автомобили, двигавшиеся непосредственно за ними, сбрасывали скорость до допустимой величины; и когда полицейская машина вместе с мистером Фредериком Норисом, сортировщиком почты Ее Королевского Величества в Чиппинг-Нортоне, выехала на двухполосное шоссе после Бленхайм-Палас, сзади образовалась огромная колонна средств передвижения. Морс, который сказал Льюису, чтобы тот воспринимал вещи спокойнее, просидел молча весь обратный путь, поэтому и Льюис был молчалив. В нижнем конце Вудсток-Роуд он повернул направо в узкую улочку перед больницей Редклиф и остановился на стоянке для машин скорой помощи перед моргом, куда был перевезен обнаруженный в пристройке «Хауорда» труп. Норис вышел из машины, которая объехала его сзади.

— Вы пойдете, сэр? — спросил Льюис. Но Морс покачал головой.

Фред Норис несколько секунд стоял как вкопанный, а после — к удивлению Льюиса — медленно кивнул, причем его собственное лицо было даже бледнее, чем кожа мертвеца, покрытая синими отеками. Царило полное молчание, но когда сотрудник морга накинул обратно белое покрывало, Льюис любезно и с пониманием положил руку на плечо Нориса, а потом вывел его из мрачного здания на свежий январский воздух.

Какая-то скорая только что остановилась перед полицейской машиной, и Льюис, который договаривался с Норисом о времени оформления официальных показаний, увидел как водитель скорой медленно вышел и сказал что-то одному из носильщиков у входа для срочных случаев. Из-за отсутствия суеты Льюис предположил, что вероятно привезли какую-то капризную восьмидесятилетнюю старушку на ее регулярную еженедельную физиотерапию. Но внезапно открылись задние дверцы, и оказалось, что это тело женщины, покрытое красным одеялом; видны были только ее ноги без обуви. Льюис подошел к полицейской машине с замирающим сердцем и увидел Морса (тот был все еще в неведение относительно результатов опознания, Льюис только собирался их сообщить), который показывал ему на скорую.

— Кто она? — спросил Льюис двух санитаров, которые раскладывали носилки.

— Это вы?.. — Водитель показал пальцем на полицейскую машину.

— Главный инспектор Морс — он! Не я!

— Несчастный случай. Нашли ее…

— Сколько ей лет?

Мужчина пожал плечами:

— Может быть, около сорока?

— Знаете кто она такая?

Мужчина покачал головой.

— Никто еще не знает. Нет документов. Нет сумки.

Льюис отдернул одеяло и посмотрел на лицо женщины, а сердце его сжалось в нехорошем предчувствии — он знал, что точно такой же развязки боится и Морс.

Но водитель скорой был прав в том, что никто не знал, кем была эта женщина. Льюис тоже ее не знал. Но определено мертвая женщина в скорой не была миссис Маргарет Бауман.

В этот же обеденный перерыв, за пятьдесят минут до того как Норис уверенно опознал мужчину, убитого в отеле «Хауорд», как мистера Томаса Баумана, Рональд Армитидж, отвратительный, беспомощный, грязный, голодный бездельник, безработный, и даже неприспособленный к какой бы то ни было работе, получил неожиданный подарок судьбы. Предыдущую ночь и большую часть утра он провел, скорчившись на скамейке в аллее, которая ведет от Редклиф-Сквер к Главной улице. Под ногами у него была пустая бутылка, а в кармане длинного до щиколоток зимнего пальто, которое много лет было его самой ценной вещью, была липкая банкнота в пять фунтов и несколько монет по 10 пенсов. И вдруг он увидел черную сумку, летящую к земле. Когда она упала в сугроб на углу церкви, он инстинктивно осмотрелся вокруг, быстро и подозрительно. Но в этот момент площадь была пуста, и он стремительно сграбастал сумку, сунул ее под пальто и быстро удалился от заснеженной мостовой перед Брейноуз по аллее налево, ведущей к Терлу. Здесь — подальше от своих дружков — подобно волку, урвавшему от общей добычи большой кусок мяса и унесшего его в сторону от завистливых глаз остальной стаи, он рассмотрел свою волнующую находку.

В сумке были помада, пудра, расческа, дешевая зажигалка, пакетик бумажных носовых платков, листок из церкви «Сент-Мэри», маникюрные ножницы, связка ключей от машины и коричневый кожаный бумажник. Он не удостоил вниманием пластиковые карты — Виза, Эксес, Лойдс — но быстро сунул в карман шуршащие банкноты и три монета по одному фунту, которые нашел внутри.

После обеда он медленно прошел по Главной улице к Карфакс, потом повернул у колледжа «Крайст Черч» и вошел в полицейское управление на Сент-Олдейтс, где передал сумку в окошко для потерянных вещей.

— Где вы ее нашли? — спросил дежурный сержант.

— Должно быть, кто-то ее потерял…

— Хорошо бы вам сообщить свое имя…

— А, нет! Ни к чему.

— Может, получите вознаграждение!

— Будь здоров, приятель.

Тридцать вторая глава Понедельник, бго января, после полудня

В своей поэме «Прелюдия» Вордсворт вспоминает, как успокаивало его журчание реки Дервент, вьющейся сквозь зеленые долины…

Д. Дейчес, «Литературные пейзажи Британских островов»

Редко случалось, чтобы Морс просил подкрепление. Он считал, и это было его личное мнение, что вид (как это часто показывают по телевизору) сотни полицейских в униформе, ползущих цепью через необъятную пустошь, часто вызывает обидные насмешки. Сам он однажды поучаствовал в подобной массовой акции на поле в Северном Стафордшире, которая закончилась пустой пачкой от презервативов, банкой от безалкогольного пива и (на следующий день) досадным приступом люмбаго.

Но после обеда бго января Морс попросил помощников; что касается Льюиса, то он обрадовался, что, наконец, они получили так необходимую им помощь (в лице сержанта Филлипса и двух детективов), которые должны были заняться поисками Маргарет Бауман.

Как ни странно (несмотря на то что, все относящееся к этому делу, было странным, по мнению Льюиса), Морс не удивился, когда узнал, что убитый это Том Бауман. В сущности, сейчас, когда они с Льюисом уселись в пабе напротив больницы, Морс выглядел гораздо спокойнее — и это было (как правильно предположил Льюис) связано с тем фактом, что после сверх человеческих усилий, растраченных на Рождество и в Новогодние праздники, в конце концов Морс изменил себе и купил пачку сигарет. В половине третьего они снова были на шоссе А34, двигаясь в направлении Чиппинг-Нортона, на этот раз с определенной целью — обыскать дом на Чарлбери-Драйв 6, который все больше попадал в фокус расследования убийства.

— Разобьем какое-нибудь из передних окон или может задних? — спросил Морс, когда они уже стояли перед домом, а многочисленные лица через окна в тихом тупичке с живым любопытством наблюдали за тем, что происходит. Но применять подобное силовое вторжение не пришлось. Льюис намекнул, что большинство людей («Ну, моя жена так делает») оставляют ключи соседям; так оказалось и в этом случае — пожилая женщина из 5-го дома услужливо дала им ключи и от передней двери, и от задней. Оказалось, что миссис Бауман уехала в пятницу вечером, сказав, что вернется только в понедельник после работы, но до сих пор не вернулась — по крайней мере, насколько соседка знала.

На нижнем этаже не было ничего особенно интересного, так что Льюис поднялся на верхний этаж и застал Морса в одной из двух спален заглядывающим в массивный темный гардероб цвета красного дерева, который (за исключением старомодного кресла) был единственной мебелью в комнате.

— Нашли что-нибудь, сэр?

Морс покачал головой.

— У него было много обуви.

— Но она нам не очень поможет.

— Вообще не поможет.

— Чувствуете запах, сэр?

— Какой?

— Виски? — предположилЛьюис.

Глаза Морса заблестели, когда он принюхался.

— А знаете, думаю, что вы правы.

Среди кучи белых коробок из-под обуви они нашли полупустую бутылку виски «Бэллс» в третьей коробке снизу.

— Думаете, что он выпивал тайком, сэр?

— И что из того? Я тоже выпиваю тайком. А вы этого не делаете?

— Нет, сэр. Я не смог бы скрыть. Моя жена чистит всю мою обувь.

В другой комнате для гостей на верхнем этаже (чуть больше гардеробной), тоже не было ни какой мебели; на голых досках пола были постелены три газетные страницы, а на них рядами лежали зеленые яблоки.

— Они покупают «Сан», — отметил Льюис, когда его взгляд упал на молодую даму с третьей страницы, наклонившуюся вперед, чтобы усилить впечатление от своего мощного бюста. — Как вы думаете, не был ли он скрытым сексуальным маньяком?

— Я тоже… — начал Морс, но остановился, увидев ухмыляющееся лицо сержанта, при этом он и сам улыбнулся.

В спальне, несмотря на то, что мебели там было побольше (и даже подобранной со вкусом, по мнению Морса), на первый взгляд не было ничего интересного, как и в остальной части дома. Две кровати поставлены совсем близко друг к другу и застланы зелеными покрывалами, а возле каждой из них имелась маленькая прикроватная тумбочка. На ближней к окну были дамские принадлежности, которые ясно указывали на то, что это «ее». Справа от двери находился большой гардероб из белого дерева, очевидно тоже «ее», а слева высокий комод, по всей вероятности «его». Одно сложное произведение современного мебельного искусства с зеркалом по середине, двумя полочками над ним (обе заполнены книгами), с ящичками внизу, стояло точно у комода в конце кровати Маргарет Бауман. Так как ее одежды было как минимум в три раза больше, чем его, Морс согласился, чтобы Льюис занимался комодом, пока он осмотрит остальное.

Но никто из них не нашел ничего особо существенного. Вскоре Морс обнаружил, что проявляет гораздо больший интерес к двум полкам с книгами. Толстые корешки четырех книжек в белых переплетах с мягкими обложками представляли собой череду последних международных бестселлеров Джеки Коллинз, а рядом стояли два вероятно еще непрочитанных издания — «Возвращение в Брайдсхед» и «Путь в Индию». Потом следовали два больших и богато иллюстрированных издания о жизни и карьере Мерилин Монро; старое издание Краткого Оксфордского словаря; и, кажется, совсем новое приобретение — книга из серии «Звезды Голливуда», рассказывающая о карьере Роберта Редфорда (звезда, о которой, как и о мисс Монро, Морс все же слышал). На стене у этих полок с книгами висели два цветных снимка, вырезанные из спортивных газет: на одной был Стив Крамп, известный бегун на средние дистанции, а на другой — Ян Теренс Ботэм, блондинистые кудри которого почти касались выреза его английского пуловера. Заголовок «Сексуальные развлечения» на нижней полке привлек внимание Морса, он вытащил книгу и открыл ее наугад:

Рука ее скользнула над коробкой передач и коснулась его ноги под шортами. «Давай поедем к нам — быстро!» — прошептала она ему на ухо.

«Не о чем спорить, любовь моя!» — ответил он хриплым голосом, в то время как мощная «Мазератти» повернула на улицу…

На следующее утро, когда они лежали рядом…

Подобного рода умеренная порнографическая литература не привлекала Морса и он, поставив книгу обратно на полку, заметил, что из соседнего тома, озаглавленного «Руководство по вязанию», что-то высовывается. Это была почтовая открытка из Деруэнт-Уотера, адресованная миссис Бауман. Штемпель на почтовой марке был от 29го июля, а текст на карточке был следующим:

Привет из возвращённого Рая — ты побывай здесь со мной.

Эдвина

Морс повернул открытку и мечтательно посмотрел на бледную зелень холмов, прежде чем положить ее обратно на место. Странным было это место, подумал он в то мгновенье. Подобного рода литература вряд ли была любимым чтением для отдохновения Тома Баумана. Очевидно, Эдвина была одной из приятельниц Маргарет, или местной жительницей, или кем-то из ее коллег в Оксфорде. Скоро он забыл об этом.

Спустившись на нижний этаж, Льюис собрал в кучу документы, которые отделил от множества писем и счетов, напиханных без разбора в два ящика углового шкафа в холле — вода, электричество, ипотека, больничные страховки, банковские извещения, страховки на машину. Морс, со своей стороны, сел в одно из кресел и закурил сигарету.

— Ужасно перепутаны у них счета и разные бумаги, сэр!

Морс кивнул.

— Хмм!

— Похоже, кто-то недавно рылся в них.

Морс дернулся в кресле, будто какой-то плавно движущийся перед ним шофер решил внезапно и без предупреждения нажать на тормоза.

— Льюис! Вы гений, сынок! Газета! В кухне лежит кипа газет, и я их просмотрел, пока вы здесь были. И знаете что? Думаю, что там был и сегодняшний номер!

Льюис почувствовал, как кровь все быстрее бежит по венам, пока он следовал за Морсом на кухню, где под номером «Оксфорд таймс» за прошлую неделю был «Сан», с датой от 6-го января.

— Должно быть, она приезжала сюда, сэр. Морс кивнул.

— Я думаю, что она вернулась сюда, после того как мы видели ее утром. Вероятно, она механически взяла газету у двери…

— Но все же, кто-то должен был ее видеть!

— Пойдите, проверьте, Льюис.

Две минуты спустя Льюис вернулся: женщина из дома напротив, которую живо интересовали все события, видела, как Маргарет Бауман выходила из такси.

— Такси?

— Так она утверждает — и вошла в дом в половине второго.

— Когда мы возвращались в Оксфорд…

— Что она могла искать, сэр?

— Вероятно, хотела забрать какой-то документ строительного кооператива, или у нее закончились деньги. Может быть, поэтому те ящики были так перерыты.

— Можем легко проверить — в строительных кооперативах.

— Хотите сказать, проделаем то же, что и с косметическими салонами?

Морс усмехнулся.

— Нет! Оставьте Филлипсу и его парням завершить это муторное занятие, Льюис! Меня гораздо больше интересует, почему она приехала на такси.

— Может, заставим сержанта Филлипса проверить такси? — ухмыльнулся Льюис, когда они выходили из Чарлбери-драйв 6. В доме стоял ледяной холод, и они покинули его с радостью.

В этот же день, в 16:45, «Метро» Маргарет Бауман обнаружили вместе с оплаченной квитанцией за стоянку на Сент-Джилс, и новость сразу же была передана в Кидлингтон. Но складной зонт, спрей с жидкостью от обледенения и восемь жетонов из гаража «Эсо» не могли, по мнению Морса, оказать какую-либо помощь в расследовании убийства.

Только в половине одиннадцатого следующего утра сержант Виккерс позвонил в Кидлингтон из Сент-Олдейтса, чтобы сообщить необычную новость — нашли сумку Маргарет Бауман. С замиранием сердца Виккерс узнал, что сам Морс прибудет немедленно — для осмотра находки.

Тридцать третья глава Вторник, 7го января, до полудня

Джек (серьезно): В саквояже.

Леди Брэкнелл: В саквояже?

Оскар Уайльд, «Как важно быть серьезным»

— Чтооо?

Нечленораздельный вопль Морса походил на предсмертную агонию раненого призрака, он был готов выплеснуть всю свою ярость на того офицера из Сент-Олдейтс, который накануне отвечал за прием потерянных вещей.

— Каждый день мы получаем много вещей, сэр…

— …и не все принимаем по правилам, — закончил Морс с уничтожающим презрением. — А ведь эта находка, сержант, является доказательством первостепенной важности в расследовании убийства и, если позволите, это не то расследование, о котором ваш участок не слышал. В сущности, вчера после обеда ваш коллега сержант Филлипс и двое ваших собственных детективов были специально освобождены от обязанностей здесь, для того чтобы помогать при расследовании. Вспоминаете? И знаете ли, кто попросил об этом — я! И знаете ли, почему я так стараюсь и проявляю интерес к этому расследованию? Потому что ваш гнусный участок меня попросил это сделать!

Сержант Виккерс побледнел и кивнул, а Морс продолжил.

— Вы! — и прямо сейчас, сержант — найдете мне то ничтожество, которое сидело тут вчера, и скажете ему, что я хочу немедленно его видеть. Господи! Никогда не видел ничего подобного. В нашей работе есть правила, сержант — вы не знали? — и согласно им нужно записывать и имена, и адреса, и профессии, и время обнаружения, и разные другие подробности, и все остальное. А вот теперь мы без какой-либо информации: кто принес сумку, где была найдена, когда найдена — не знаем ничего!

Во время этой оглушительной тирады вошел полицейский, который ждал завершения речи, чтобы сказать Морсу, что его ищут по телефону.

Когда Морс вышел, Льюис бросил взгляд на своего старого приятеля, сержанта Виккерса.

— Это были вы, Сэм? — Виккерс кивнул.

— Не беспокойтесь! Он часто теряет самообладание.

— Вопреки всему, он прав. Я всегда говорю остальным, чтобы заполняли данные и записывали имена, но…

— Вспоминаете, кто ее принес?

— Смутно. Какой-то алкоголик. Может он есть где-нибудь в базе данных, если украл бутылку вина в супермаркете или что-то другое. Жалкий человечек! Но мы здесь не можем спастись от таких как он! Предполагаю, что он украл деньги, когда «нашел» сумку, а после ее принес, для очистки совести. Я не понял ни где он ее нашел, ни, опять же, когда, ни его имени. Просто подумал — ну, не имеет значение!

— Мы тебя не пристрелим, Сэм.

— Едва ли в ней было нечто, настолько уж важное.

Луис открыл дорогую сумку и просмотрел ее содержимое; Виккерс был прав, не было ничего особенно интересного. Он вытащил пачку карточек из первого отделения портмоне: обычные банковские и кредитные карты, два билета в библиотеку, две запачканные марки, маленькую прямоугольную картонку, рекламирующую преимущества индийского ресторана на Уолтен-Стрит, Оксфорд, а также пропуск в Экзаменационную Палату с цветным снимком Маргарет Бауман в левом углу. Льюис осмотрел все одно за другим и только собирался сложить все обратно в портмоне, когда с обратной стороны белой карточки из ресторана увидел надпись красными чернилами:

М. люблю тебя, дорогая. Т.

Очевидно, подумал Льюис, память о счастливых днях, вероятно их первый обед, когда Том и Маргарет Бауманы сидели и мечтательно глядели на Бомбейское карри, держась за руки и хрустя арахисом.

Морс вернулся с более просветленным выражением лица.

Интеллигентный и находчивый Филлипс узнал, что Маргарет Бауман вернулась накануне в обед — не на собственной машине, разумеется — в Чиппинг-Нортон и сняла 920 фунтов со своего счета в Оксфордширском строительном кооперативе, оставив только минимальные 10 фунтов.

— Все совпадает, Льюис, — сказал Морс. — Она, очевидно, искала чековую книжку, когда вернулась на такси. А эта все связывает, конечно, — он указал на сумку. — Ключи от машины в ней, готов побиться об заклад! Но у нее вероятно был с собой запасной ключ от дома… Да! Банковский аккредитив, понятно, но я бы удивился, если бы она хранила его вместе с чековой книжкой. Большинство людей в наше время стали осторожными.

Льюис, которого не особенно обрадовали похвалы, посыпавшиеся на его коллегу, осмелился дать свой комментарий по поводу единственной вещи в сумке, которая его заинтриговала — тот (очевидно совсем недавно полученный) листок из церкви «Сент-Мэри».

— Помню, когда я был маленьким, сэр, кто-то прыгнул с той башни, и я удивился…

— Глупости, Льюис! В нынешнее время таких вещей не делают. Теперь люди глотают несколько упаковок лекарств, не так ли, сержант Виккерс?

Последний, обрадованный вниманием, решил воспользоваться и исправить впечатление о себе.

— Ээ, про сумку, сэр. Я раньше не рассказал вам всю правду…

Но Морс его уже не слушал. Он уставился на белую карточку, которую только что разглядывал Льюис, и которая лежала на самом верху кучки вещей из сумки; было ясно видно написанное от руки послание.

— Что это? — спросил он таким внушительным и тихим голосом, что Виккерс ощутил, как волоски на его руках встают дыбом.

Но ни один из двух сержантов не смог ответить, так как оба не поняли ни о чем их спрашивает главный инспектор, ни почему его глаза искрятся так победоносно.

Морс по-быстрому осмотрел остальные вещи из сумки и решил, что они не особенно важны. Лицо его все еще сияло, когда он стукнул рукой по плечу Льюиса.

— Вы — и уже не в первый раз — проклятый гений, Льюис! Что касается вас, Виккерс, благодарим вас за помощь, приятель. Забудьте то, что я говорил о вас, как про коллегу-идиота! Пожалуйста, извините. У нас ведь есть работа, так Льюис?

— В индийский ресторан, не так ли? — спросил Льюис, когда они сели в машину.

— Вы что, неужели проголодались?

— Нет, сэр, но…

— Я и сам бы не отказался от карри, но точно не сейчас. Жмите на педали, сынок!

— Аа… куда тогда, сэр?

— В Чиппинг-Нортон! Куда же еще?

Льюис заметил, когда они проезжали через Вудсток, что часы на фасаде пробили двенадцать с четвертью.

— Что скажете насчет одной порции пива? — спросил он весело.

Морс посмотрел на него с любопытством.

— Что с вами произошло с утра? Надеюсь, вы не встали на путь алкоголизма?

Льюис слегка качнул головой.

— Хотите стать похожим на меня, Льюис. Но я же пьяница.

— А какая разница?

Морс немного подумал.

— Думаю, что алкоголики всегда пытаются отказаться от выпивки.

— В то время как вам никогда не приходит в голову подобная мысль, сэр?

— Хорошо сказано! — ответил Морс, после чего замолчал, как случалось всегда, когда он ехал в машине.

Когда они приближались к развилке на Чиппинг-Нортон по шоссе А34, женщина на очень старом «Форд Англия» обогнала их, направляясь из Бирмингема, чтобы провести ночь в отеле «Хауорд».

Тридцать четвертая глава Вторник, 7го января, после полудня

Из королевских апартаментов был похищен некий документ величайшей важности.

Эдгар Аллан По, «Похищенное письмо»

— Ну, будь я проклят! — Морс покачал головой в диком разочаровании, когда в очередной раз зашел в спальню Маргарет Бауман; в руках он держал «Руководство по вязанию». — Нет ее, Льюис!

— Чего нет?

— Почтовой открытки, которую я показывал — ту, с Озер. На которой была подпись «Эдвина».

— Вы мне ее не показывали, — запротестовал Льюис.

— Разумеется, показывал… ну, может, и нет. Но почерк на той открытке, как и почерк на обороте вашей карточки из того индийского места, как там оно называлось, на Уолтен-Стрит. Абсолютно тот же! Могу поклясться! Почтовая открытка была из Алсуотера или какого-то подобного места и, — Морс попытался вспомнить поточнее, — написано было что-то вроде «Привет из возвращенного Рая — ты побывай здесь со мной». Но, видите ли, немного странно на открытке писать «Ты побывай здесь со мной». В девяносто девяти из ста случаев люди просто сказали бы «Побывай здесь со мной», не так ли? Вы понимаете, что я имею в виду? На этой открытке не написано «Привет из Рая — тире — ты побывай здесь со мной». На ней написано «Привет из Рая минус ты. Побывай здесь со мной». Эта открытка от любовника Маргарет Бауман, который хочет ей сказать, что в этом Раю ему не хватает одного — ее!

— Не очень это нам поможет, ведь теперь ее нет, — сказал Льюис неуверенно.

— Да, теперь ее нет! Не понимаете? Сам факт, что Маргарет Бауман вернулась во второй раз, показывает, насколько она важна. Но я думаю, что вспомню — штемпель был августовский. Нужно только узнать, кто провел отпуск на Озерах в прошлом году в августе!

— Это могло быть и в позапрошлом году.

— Не будьте таким пессимистом! — отрезал Морс.

— Но нам нужно быть пессимистами, — настаивал Льюис, имея в виду свой недавний горький опыт с косметическими клиниками. — Миллионы людей проводят свои отпуска на Озерах каждое лето. И кто из них «Эдвина»?

— Это любовник. Том Бауман заподозрил бы что-нибудь и заинтересовался бы кто это, если бы он подписался своим настоящим именем. Но человек, с которым мы имеем дело, Льюис — мужчина, который почти точно убийца Баумана — достаточно умен: он изменил свое имя, но не очень сильно! И это нам указывает путь к истине. Этот человек подписался «Т» на том индийском листочке, а после подписался «Эдвина» на почтовой открытке. Вот, мы уже знаем его имя, Льюис! «Т» идет не от Том, а от Тэд. А «Тэд» это сокращенно от «Эдвард»; и он подписывается женским вариантом — «Эдвина»! Ч.Т., черт возьми, Д., Льюис! Как говорится, что и требовалось доказать! Хорошо! Вы говорите, что имеется миллион человек, которые каждый год сгорают от желания послушать, как дождь барабанит по крышам их фургонов в Грасмире. Но едва ли многих из них зовут «Эдвард», а половина вероятно слишком стары — или чересчур молоды — чтобы обхаживать нашу белокурую Маргарет. И, что более важно, по всей вероятности тот человек, которого мы ищем, живет в Оксфорде или недалеко от него. И если он может себе позволить отпуск на Озерах, то, вероятно, он работает, а не живет на социальное пособие, не так ли?

— Но…

— И… позвольте я закончу — не каждый знаком с романом «Возвращенный Рай». Мистер Мильтон^[20] не каждому по зубам в нынешнее упадочное время, и я об заклад побьюсь, что наш человек ходил в школу.

— Но сейчас все ходят в школу, сэр.

— Вы знаете, что я имею в виду! Он из верхних 25 процентов по шкале интеллекта.

— Тогда дело можно считать законченным, сэр.

— Не будьте так отвратительно саркастичны, Льюис!

— Простите, сэр, но…

— Я не закончил! Какого цвета волосы у Баумана?

— Ну… вроде как светлые.

— Правильно! А что общего между Робертом Редфордом, Стивом Кремом и Яном Ботэмом?

— Все девчонки бегают за ними.

— Нет! Внешность, Льюис.

— Хотите сказать, что все они блондины?

— Да! И если Маргарет Бауман была верна себе, этот ее красавец, вероятно, тоже был светловолосым! И если четверть англичан блондины…

— Может, он был шведом, сэр.

— Что? Швед, который читал «Возвращенный Рай»?

Для Льюиса вся эта история становилась все невероятнее; и, несмотря на это, он уловил, что следит за дедуктивной логикой Морса с невольным восхищением. Если Морс прав, то не могло быть так уж много работающих блондинов по имени Эдвард в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, живущих в Оксфорде или его окрестностях, которые провели свой последний отпуск в районе Озер, не так ли? И Льюис оценил значимость замечания, которое Морс только что сделал: Маргарет Бауман совершила два рискованных посещения дома на Чарлбери-Драйв за последние двадцать четыре часа. И если целью первого была чековая книжка строительного кооператива, чтобы снять оттуда деньги, то в этом не было ничего необычного. Но основной целью второго посещения было, как предполагал Морс, устранить из дома все жизненно важные доказательства, которые могли быть спрятаны в самых невероятных местах…

Пока они сидели в спальне Бауманов в это послеполуденое время, Льюис осознал, что даже сейчас не осмеливается напомнить Морсу о навязчивой мысли, которая упорно засела в его сознании. До сих пор он отстранялся от этой идеи, как полностью воображаемой, но вопреки этому, она не исчезала совсем.

— Я знаю, что это смешно, сэр — но не могу перестать думать, про тот подъемный кран сзади отеля.

— Продолжайте! — сказал Морс, проявляя известный интерес.

— Эти краны могут поставить торцом бревно на монету в шесть пенсов: им нужно только точно отрегулировать болты и все. То есть, если хотите, можно поднять сундук, скажем, и переместить куда пожелаете — через окно, может быть? Это только беглая идея, сэр, но не возможно ли, что Бауман был убит в основной части отеля? Если убийца завернул тело и положил его на кран, он мог перенести его к Пристройке 3, где кто-то мог помочь ему поместить тело в комнате. Сам убийца, вероятно, вообще не попадает под подозрение, потому что он никогда и близко не был у пристройки. И если шел снег — как утверждают в метеорологической службе — не должно быть никаких отпечатков ведущих, к пристройке, так? Позади отеля так много мусора и грязи, что никто не заметил бы ничего необычного; и никто ничего не услышал бы с этим дискошумом внутри. Я знаю, это наверное глупо, но в списке опять люди, которые были в отеле. И, думаю, вы согласитесь, сэр, нам начинает не хватать подозреваемых.

Морс, который внимательно слушал, притихнув, теперь покачал головой со странным весельем.

— На что намекаете, Льюис? Что наш убийца крановщик, что ли?

— Это только идея, сэр.

— Все же это сужает круг. Светловолосый крановщик по имени Тэд, который провел неделю на Уиндермире или где-то еще…

Морс засмеялся.

— Льюис, да вы хуже меня!

Из дома Бауманов Морс позвонил в Управление и узнал, что к нему выезжают двое детективов, которые помогут тщательно обыскать все помещения на Чарлбери-Драйв.

Сам Морс взял ключи от машины и поехал обратно к Оксфорд.

Тридцать пятая глава Вторник, 7го января, после полудня

За исключением пожелания доброго вечера, Томас и Луиза Хардинг не обменялись и словом.

Флоренс Эмили Харди, «Ранние годы Томаса Харди»

Вместо того, чтобы вернуться в Кидлингтон, Морс в очередной раз заехал в Саммертаун и повернул на Эверт-Плейс, где остановился точно перед лестницей и припарковался. Он узнал, что Секретарь на месте и почти сразу сможет его принять. Пока Морс ждал, сидя на длинной скамейке в фойе, он был под приятным впечатлением (как и в прошлое посещение) от дизайна и обстановки Экзаменационной Палаты. Это здание, наверное, было одним из вершин достижений архитектуры в Оксфорде после 1950 года. Он понял, что пытается определить дату постройки: 1960? 1970? Но прежде чем он пришел к какому-либо заключению, ему сообщили, что Секретарь готова принять его.

В очередной раз Морс расположился в красном кожаном кресле.

— Красивое у вас здание!

— Да, нам повезло с ним.

— Когда оно построено?

— Закончено было в 1965 году.

— Я сравниваю его с некоторыми страшноватыми зданиями, которые были построены в Оксфорде после войны.

— И все же, не надо думать, что у нас нет проблем.

— Правда?

— О, да. Очень часто протекают трубы в подвалах. А кроме того, у нас плоская крыша: едва ли можно дать Королевскую премию по архитектуре тому, кто спроектировал плоскую крышу для такого большого здания — и это в Англии! Я бы, во всяком случае, уж точно не дала.

Секретарь говорила убедительно, и Морс ощутил, что проявляет интерес к теме.

— У вас были неприятности?

— Неприятности? Да, были, а они и сейчас есть, и буду очень удивлена, если их не будет в будущем. Мы только что поменяли полностью всю черепицу на крыше — в третий раз.

Морс кивал сочувственно, пока ее слушал, но скоро его интерес к строительным проблемам Палаты исчерпался, и он перешел к причине своего посещения. Он рассказал секретарю, вполне доверительно, почти все, что узнал о Бауманах, и намекнул, что сильно беспокоится за жизнь Маргарет Бауман. Потом спросил, не было ли у нее каких-нибудь наиболее близких подруг среди коллег; а может у нее были друзья; или имели место какие-либо сплетни о ней; и вообще, было ли что-нибудь, что можно было узнать от коллег Маргарет.

В результате в кабинет Секретаря была приглашена миссис Глэдис Тейлор, которая отрицала, что знала чтобы то ни было о семейной жизни Маргарет Бауман, или о какой либо возможной внебрачной связи, или же о ее сегодняшнем местопребывании. Вскоре Морс решил, что особой пользы от этой женщины не будет и отпустил ее. Он совсем не удивился, что она знает так мало; к тому же он решил, что его резкий тон при беседе бесконечно сильно смущал бедную женщину. То, чего Морс не смог понять — и о чем, вероятно, мог бы догадаться, не будь он так самоуверен — это то, что беспокойство Глэдис Тейлор не имело ничего общего с тоном его вопросов. Зато было сильно связано с тем фактом, что Маргарет, проведя уикэнд в ее доме в Северном Оксфорде, появилась снова — так драматично! — поздно вечером накануне и попросила Глэдис принять ее и пообещать, что никому не скажет, где она.

Бывший тюремный офицер, ныне работающий на проходной, отложил просмотр судебного бюллетеня и поздоровался с главным инспектором, который подал ему временный пропуск — пластмассовую карточку желтоватого цвета с металлической прищепкой и с надписью черными заглавными буквами: ПОСЕТИТЕЛЬ; под ним черным фломастером было написано «Инсп. Морс». У главного входа стояли в ряд мешки с корреспонденцией, которые, вероятно, дожидались почтовую машину. Морс собрался выйти, но его поразило удачное стечение обстоятельств — мешки шьют заключенные в тюрьмах. Он повернулся и заговорил с бывшим офицером:

— Вероятно, вы чувствуете себя как дома с этими мешками!

— Да! Подобные вещи не забываются, сэр. А я все еще могу узнать, где сделаны большинство из них — по печатям, имею в виду.

— Правда можете? — Морс подхватил один из серых мешков и охранник приблизился, чтобы на него посмотреть.

— Этот из тюрьмы «Скрабс».

— Говорят, в «Скрабсе» было полно преступников.

— Было такое — в мое время.

— Здесь, кажется, не бывает много преступлений, а?

— Есть много такого, что некоторые хотели бы утащить — преимущественно списки экзаменационных вопросов, конечно.

— И вы поэтому здесь.

— В последнее время стало трудно за всем уследить. Так много людей приходит — речь не идет о постоянно работающих сотрудниках — приходят торговцы, строители, электротехники, поставщики.

— И вы всем даете пропуски — как тот, что дали мне?

— Да, если это не постоянные посетители. А таким мы даем временный пропуск со снимком и прочим. Экономят много времени и избавляют от неприятностей.

— Понимаю, — сказал Морс.

В Кидлингтоне Морса ожидало письмо: белый конверт со штемпелем Лондона, адресованное главному инспектору Морсу (написанное изящным почерком) и пометкой «Строго доверительно и лично». До того как он вскрыл конверт, Морс был убежден, что его ожидает невероятно интеллигентное и жизненно важное открытие в деле Баумана. Но ошибся. Письмо было следующим:

Это любовное письмо, но пожалуйста, не стесняйтесь слишком сильно, так как в сущности это не имеет значения. Сейчас Вы занимаетесь расследованием убийства, и мы встретились недавно в связи с этим случаем. Не знаю почему, но думаю, что я быстро, счастливо и по-настоящему влюбилась в Вас.

Вот, это так!

Я не написала бы это глупое письмо, если бы не прочла биографию Томаса Харди, в которой он (по его собственным словам) рассказывает, что никогда не мог забыть лицо одной девушки, которая однажды улыбнулась ему, проезжая мимо верхом. Он знал имя девушки, по сути оба жили недалеко друг от друга, но их отношения никогда не развились даже до того, чтобы они заговорили между собой. А я хотя бы настолько преуспела!

Теперь порвите это! Я сказала о том, что испытываю к Вам.

Я почти хочу быть подозреваемой в этом деле. Может быть, я и есть убийца! Приедете арестовать меня? Прошу Вас!

В письме не было приветствия и подписи, и пока Морс читал, выражение его лица сочетало и неприязнь, и какое-то странно приятное чувство. Но, как сказала сама девушка (кем бы она ни была!) — это в сущности не имело значения. Все же, для любого мужчины было бы странно не заинтересоваться личностью подобного корреспондента. И в продолжение нескольких минут в это зимнее послеобеденное время, Морс сидел, задумавшись за столом. Вероятно, эта девушка очень привлекательна — и сделала всего одну ошибку в правописании…

В 17:10 позвонил Льюис — он ликовал.

Тридцать шестая глава Вторник, 7го января, после полудня

Если разберешься в авторе, то понять его произведения станет намного проще.

Г.В. Лонгфелло, «Гиперион»

Льюис нашел копию письма во внутреннем верхнем кармане старой спортивной куртки. Это открытие было именно тем, на что надеялся Морс; и Льюис не мог скрыть ликования, когда сообщал о находке. Со своей стороны Морс не мог скрыть удовлетворения, и когда (всего через полчаса) Льюис доставил четыре мелко исписанных от руки страницы, Морс принял их с благоговением, достойным ученого-исследователя Библии, которому выпала честь увидеть Codex Vaticanus^[21].

Ты эгоистичная, неблагодарная сука, и если думаешь, что можешь просто свалить, когда захочешь, то знай, что тебя ждет куча неприятностей, так как и я могу кое на что претендовать. Попробуй понять, что я имею в виду. Если ведешь себя как сучка, знай, что и я могу поступать также. Ты получила от меня что хотела, но лишь потому, что я пожелал тебе это дать. Ты вообразила, что можешь все уничтожить, и что мы равны. Настоящим письмом хочу тебе сообщить, что этого не будет и, как уже сказал, тебе лучше понять, что я имею в виду. Можешь быть уверена, я тебе отплачу по заслугам. Ты всегда утверждала, что не можешь долго говорить по телефону, но в понедельник смогла, так? Не трудно догадаться, что это означает. Ты занята на этой неделе, а может и на следующей, а может и потом! Я знаю, что не столь опытен в жизни как ты, но я не дурак и думаю, что ты это знаешь. Ты говоришь, что в следующем семестре не будешь записываться на вечерние занятия, а это была единственная возможность для нас видеться подольше. Конечно, я не ожидаю любезное благодарственное письмо. Но я ожидаю кое-что другое, и совершенно серьезно говорю, что получу это. Я должен тебя увидеть снова — хотя бы еще раз. Если у тебя есть хоть капля чувства ко мне, ты согласишься. А если у тебя есть хоть капля разума — оставим чувства в стороне — опять же согласишься, потому что если не сделаешь этого, то я приму меры. Не подталкивай меня к этому. Никто не знает о нас, и я бы хотел, чтобы все так и осталось. Ты же помнишь, как я был осторожен, и никто из твоих коллег ничего не узнал. Не то чтобы это имеет для меня особенное значение, по крайней мере, вполовину меньше, чем для тебя. Не забывай об этом. Так что, сделай, как я хочу: мы должны встретиться в следующий понедельник. Скажи им, что тебе нужно к стоматологу, а я буду ждать тебя как обычно у библиотеки в Саммертауне без десяти час. Постарайся прийти — и ради себя, и ради меня. Может, я должен был почувствовать твое охлаждение. Мы в школе проходили одну историю, в которой говорилось, что всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щеку. Ну, я ничего не имею против этого, но я должен тебя снова видеть. Как много раз ты хотела меня так сильно, что была в состоянии побить мировой рекорд по молниеносному раздеванию, и это не потому, что в нашем распоряжении было всего на всего сорок минут. Так что, давай приходи в понедельник, иначе последствия будут неизбежны. Я только что подумал, что последнее выражение звучит как угроза, но я не хотел быть грубым. Может быть, я никогда не говорил того, что действительно думаю, но знай, что я влюбился в тебя, как только увидел сверху отблески солнца на твоих золотистых волосах. До понедельника — без десяти час — иначе!..

Морс прочел письмо два раза — и оба раза медленно, при этом (на радость Льюису) выглядел чрезвычайно довольным.

— Как это надо воспринимать, сэр?

Морс оставил письмо и сел назад в старое обтянутое черной кожей кресло, опершись руками на подлокотники, его пальцы барабанили друг о друга, его губы растянулись в довольной улыбке.

— А что бы Вы сказали про это письмо, Льюис, а? Что Вы узнали из него?

Льюис не любил подобные моменты. Но сам он задал себе этот вопрос, еще когда прочел письмо в первый раз, и теперь пустился в то что, по его мнению, Морс назвал бы интеллектуальным анализом.

— Совершенно ясно, сэр, что долгое время Маргарет Бауман изменяла супругу. В письме он вспоминает о вечерних курсах, и я думаю, что они проходили в осенний семестр, скажем в течение трех-четырех месяцев после их первой встречи летом. Я предполагаю, что это было где-то с июля до конца осени. Это первое. — (Льюис был доволен собой.) — Далее, сэр, возраст этого мужчины. Он говорит, что не настолько опытен в жизни, как она, при этом подчеркивает слово «не настолько». Вероятно, чтобы ее поддеть, как делают большинство мужчин, если женщина немного старше — скажем месяцев на шесть или на год. Сейчас мы знаем, что Маргарет исполнилось тридцать шесть лет в прошлом сентябре. Тогда пусть нашему основному подозреваемому будет около тридцати пяти, подходит? (Льюис не мог вспомнить случая, чтобы он говорил так гладко и авторитетно.) Есть и третий момент, сэр. Он назначает свидание у библиотеки без десяти час — то есть он знает, что ей требуется пять минут, чтобы дойти от Палаты и пять минут — чтобы вернуться. Это означает, что от обеденного перерыва остается около пятидесяти минут. Но он упоминает о «сорока минутах», так что, по-моему (как же счастлив был Льюис!), он, вероятно, живет в пяти минутах езды на машине от Саут-Парейд. Не думаю, что они ходили в какое-нибудь заведение, чтобы подержаться за руки, сэр. Думаю, также, что этот индивид живет где-то в западной части Оксфорда — скажем на Вудсток-Роуд — поскольку саммертаунская библиотека была бы очень неудобным местом для встречи, если бы он жил в восточной части, особенно, если учесть малое время, которым они располагали.

Несколько раз Морс кивал в знак согласия со сказанным Льюисом и почти готов был поздравить сержанта, когда Льюис решил подвести итог — все также исчерпывающе.

— Если прибавим эти новые факты к тому, что нам уже известно, сэр, я считаю, что мы не так уж далеко от поимки этого человека. Мы можем еще точнее определить, где он живет — в пяти минутах на машине от ограды саммертаунской библиотеки; мы можем с большей точностью определить его возраст — тридцать четыре или тридцать пять лет. То есть, получив компьютерную справку о жителях, мы быстро сможем найти нашего человека. Но есть кое-что, что может оказаться гораздо полезнее компьютера, сэр: те самые вечерние курсы! Будет не трудно найти людей из класса миссис Бауман: бьюсь об заклад, что найдем кого-нибудь, кто знает, что с ней происходило. Думаю, что это хорошее направление в расследовании, и я мог бы заняться этим, если вы согласны.

Морс помолчал немного прежде, чем ответить.

— Да, думаю, что я согласен.

Несмотря на это, Льюис ощутил какую-то неуверенность в голосе своего шефа; что-то его беспокоило, почти наверняка.

— В чем дело, сэр?

— А? Нет, ничего. Это… хорошо, скажите мне, как вам это письмо в целом, Льюис. Каков этот человек на ваш взгляд?

— Достаточно сложный, я бы сказал. Вроде бы, действительно ее любит. А в то же время в нем есть какая-то жестокость — даже грубость. Как будто любит ее, но при этом каким-то особым эгоистичным образом — как будто готов на все, чтобы ее удержать.

Морс кивнул.

— Я уверен, что вы правы. Думаю, что он действительно был готов на все, чтобы ее удержать.

— Вы представляете себе, что на самом деле произошло? — спросил Льюис тихо.

— Да — до некоторой степени. Очевидно, Бауман нашел это письмо и понял, что его жена гуляет с другим. Предполагаю, что он сказал ей об этом и, что поставил ей ультиматум. Большинство мужей, возможно, просто приняли бы все как есть и на этом закрыли бы вопрос, как бы болезненно это ни было. Но не Бауман! Он любил жену больше, чем она вообще могла себе представить, и его гнев изначально был направлен не на нее, а на ее любовника. Вероятно, он сказал ей все это, может быть менее путаным образом; и думаю, что он решил, что самым лучшим будет помочь Маргарет, при этом он одновременно и сохранит свое достоинство, и спасет ее от любовника! Мы расследовали много дел вместе, Льюис, не думаю, что так уж велико разнообразие мотивов — любовь, ненависть, ревность, месть… Как бы там ни было, думаю, что Бауман сумел заставить жену согласиться с его планом спасения от мужчины, который — по крайней мере в тот момент — представлял угрозу для обоих. Каков точно был план, мы, наверное, никогда и не узнаем — если только Маргарет Бауман сама нам не расскажет. Единственная вещь, о которой можно говорить уверенно, это то, что сам Бауман собственноручно написал настоящее письмо, которое достаточно хитроумно должно было выполнить две задачи при возможном обнаружении убитого любовника, если подозрение падет на кого-то из Бауманов: первое, поставить Маргарет Бауман в положение страдалицы, которая вызывает сочувствие; второе увести Тома Баумана за несколько сотен миль от места преступления.

— Разве мы не знали большинство из этих вещей?..

— Позвольте мне закончить, Льюис! В какой-то момент — не знаю точно в какой — план приводится в действие, причем единственный человек, который может это сделать — Маргарет Бауман, которая решила, что раз уж необходимо принять важное решение в жизни (что она и сделала!), то предпочтительнее поставить на своего любовника, вместо законного супруга. Это вам ясно? Забудьте ненадолго подробности, Льюис! Вот то, что важно — вместо плана убийства доставляющего неприятности любовника, был реализован план убийства мешающего супруга!

— Значит, по вашему, письмо нам не очень помогает? — первоначальная эйфория Льюиса слегка спала и он вернулся к своей обычной неуверенности.

— Господи, напротив! А вашем прочтении письмо было примером логичного и ясного рассуждения! Но…

Сердце Льюиса подскочило. Он знал, что скажет Морс, и поспешил сказать это вместо него.

— Но вы думаете, что я пропустил какую-то очень важную вещь — не так ли?

Морс немного подождал, потом улыбнулся, что должно было, по его мнению, означать сочувствие:

— Нет, Льюис. Вы не пропустили важную вещь. Вы пропустили две вещи.

Тридцать седьмая глава Вторник, 7го января, после полудня

На самой высокой ступеньке стой,

Над вазой садовой легко склонясь,

Солнечный свет в волосах сквозной,

Осени вязь.

Т.С. Элиот, «La figlia che piange»

— Как я сказал, Льюис, кроме ваших восхитительных умозаключений, есть и другие вещи, которые вы могли бы заметить. Самое первое — (Морс поискал в письме подходящий пассаж) — он говорит «Ты же помнишь, как я был осторожен, и никто из твоих коллег ничего не узнал». Это выражение много чего открывает. Оно подсказывает нам, что этот человек мог бы быть достаточно небрежен при встречах с Маргарет Бауман; то есть мог бы, если бы хотел, показать ее коллегам, что между ними что-то было — вероятнее всего, когда их видели вместе. Это, я думаю, означает, что оба часто бывали вблизи друг друга, и он разумно согласился избегать с ней контактов там, где они были рядом. И едва ли необходимо говорить вам, где это могло быть — где это должно было быть — не так ли? Это происходило в районе Экзаменационной Палаты, где двадцать внештатных рабочих занимались разными делами — но больше всего на крыше — с мая по сентябрь прошлого года.

— Пфу-у! — Льюис снова просмотрел письмо. Если то, что утверждал Морс, было верно…

— Но есть и еще кое-что, — продолжал Морс, — нечто особенное. В конце письма есть одна изящная фраза — «я влюбился в тебя, как только увидел сверху отблески солнца на твоих золотистых волосах». Вы были правы, когда сказали, что в общих чертах это нам подсказывает, где они познакомились. Но это подсказывает нам и нечто более важное. Не поняли? Это раскрывает нам, с какого угла он увидел ее впервые, согласны, Льюис? Он увидел ее сверху!

Льюис внимательно оценил то, что Морс только что сказал:

— Хотите сказать, что этот человек мог быть на крыше, сэр?

— Мог и был! — Морс выглядел чрезвычайно довольным собой. — Или мог быть еще выше. Плоская крыша здания доставляет им много неприятностей и прошлым летом они ее целиком отремонтировали.

— То есть?

— То есть, там была куча рабочих, и, вероятно, им требовалось нечто, чтобы поднимать материалы…

— Кран! — слово моментально соскользнуло с губ Льюиса.

— Все складывается, не так ли?

— А был ли там кран?

— Откуда же я знаю!

— А помните, — сказал медленно Льюис, — это я вам подсказал, что он мог быть крановщиком?

— Глупости! — сказал Морс счастливо.

— Но я…

— Вы смогли найти верный ответ, Льюис, но не через верные рассуждения, а поэтому не можете хвалиться.

Льюис улыбался также счастливо, как и Морс.

— Я позвоню секретарю, сэр?

— Думаете, что она еще там? Уже больше половины шестого.

— Некоторые люди задерживаются после окончания рабочего дня. Как я!

Секретарь все еще была у себя в кабинете. Да, на объекте был подъемный кран — большой и желтый — с мая по октябрь! И она, Секретарь, не имеет ничего против того, чтобы полицейские просмотрели пропуска рабочих, хранившиеся в картотечном шкафу охраны на проходной.

Морс встал из-за стола и надел свое толстое пальто.

— А есть и еще кое-что, Льюис. И это воистину увенчает наши сегодняшние усилия. Они тщательно хранят всю документацию — ну, во всяком случае, те, на проходной, так делают. Все должны показывать им пропуски, и я готов поклясться, что тем рабочим тоже раздали временные пропуски на прищепках, чтобы они могли пользоваться помещениями Палаты, и чтобы им не приходилось вытаскивать карточки каждый раз, когда они ходили в туалет, или в столовую, или тому подобное. Вы только подумайте! Мы сидим тут и напрягаем мозги, а все это время тот, кого мы ищем, находится на одной маленькой карточке, в одном маленьком ящичке в Экзаменационной Палате — и при этом со своей собственной фоткой! Черт побери, это самое простое дело, которым нам приходилось когда-либо заниматься, старый мой приятель. Ладно. Поднимаемся!

Но Льюис остался сидеть на месте с задумчивым выражением на квадратном, честном лице.

— А знаете, до некоторой степени жаль, не так ли? Как вы сказали, мы продумали все — даже имя дали этому человеку! Единственное, что не успели решить, это где он живет. Если бы мы и это сделали — не было бы необходимости в его фотографии, так? Тогда все было бы полностью придумано нами.

Морс сидел на краю стола, покачивая своей плешивой головой.

— Да-а. Жалко, признаю. Удивительно, на какой анализ способен человеческий мозг. Но иногда жизнь бежит впереди логики — и иногда, как раз когда ты создал великую чудесную теорию, обнаруживаешь в ее основании трещину, и все у тебяраспадается при малейшей тряске.

Голос Морса был странно серьезен, и Льюис заметил, насколько усталым выглядит его шеф.

— Неужели думаете, что нас ожидает землетрясение?

— Нет, надеюсь! Прежде всего, надеюсь, что мы успеем спасти Маргарет Бауман — спасти от нее самой. Приятная женщина, правда? Одни только волосы чего стоят!

— Особенно, когда человек смотрит на нее с высоты подъемного крана, — сказал Льюис, наконец, вставая и надевая свое пальто.

Когда они выходили из кабинета, Морс на секунду задержался перед большой картой Оксфорда, висевшей слева от двери.

— Что вы об этом думаете, Льюис? Вот как это выглядит: Саут-Парейд — там они встретились. Теперь поищем место, до которого должно быть не более пяти минут, как вы утверждаете. Ну, в одном хотя бы мы уверены — с Вудсток-Роуд он повернул или налево, или направо, так?

Палец Морса медленно двинулся по маршруту, который вел налево и на юг: маловероятным выглядело, чтобы мужчина жил в этом районе вилл, который тянулся почти до Сент-Джилс, и взгляд Морса упал на спортплощадку колледжа Сент Джон, а точнее на лабиринт переулков, который пересекал район вдоль и поперек. Со своей стороны Льюис осматривал предполагаемый путь, по которому мужчина проехал бы, если бы повернул направо и на север; вскоре он заметил небольшую группу переулков между Вудсток-Роуд, каналом и вокзалом на западе. Надписи на карте были очень мелкие, но Льюис успел прочесть названия: Сент-Питерс-Роуд, Ульфгар-Роуд, Пикси-Плейс, Даймонд-Клоуз… Все это было муниципальной собственностью, если он правильно помнил — по крайней мере до восьмидесятых годов, пока тори не вспомнили про обещанную Энтони Иденом приватизацию собственности на землю.

Тридцать восьмая глава Вторник, 7го января, после полудня

Есть у меня шестерка слуг,

Проворных, удалых.

И все, что вижу я вокруг, —

Все знаю я от них.

Они по знаку моему

Являются в нужде.

Зовут их: Как и Почему,

Кто, Что, Когда и Где.

Редьярд Киплинг

Самые существенные улучшения, которые совершили собственники домов из красного кирпича, затрагивали двери и окна: некоторые из старых дверей были полностью заменены новыми дубовыми или по крайней мере перекрашены в цвета, отличные от установленного синего; а большинство старых окон с их мелкими продолговатыми стеклами, теперь были заменены большими горизонтальными стеклами в переплетах из нержавеющей стали. В общем и целом было очевидно, что район благоустраивается; дом на Даймонд-Клоуз 17 не был исключением в этой тенденции. Перед небольшим порталом установили решетку (за которой не было видно никакого света), а ограда и сад были расширены так, чтобы могла проехать среднего размера машина — вроде светлозеленого «Маэстро», который там стоял. Место выглядело странно пустынным под оранжевым светом уличных ламп.

Две полицейские машины медленно проехали по Сент-Питерс-Роуд, потом остановились на перекрестке с Даймонд-Клоуз. В первой машине были Морс, Льюис и Филлипс, а во второй двое полицейских в форме и один детектив в гражданской одежде. Филлипс и детектив держали пистолеты; они вдвоем (по предварительному плану) вышли из машин, не хлопая дверцами, бесшумно пробежали тридцать метров до входа в дом номер 17, там детектив направил достаточно театрально пистолет к звездному небу, а сержант Филлипс нажал кнопку звонка на входной двери. Спустя несколько секунд где-то в задней части дома появился слабый свет, потом он стал ярче, на этом фоне на стеклянной двери обрисовался силуэт мужчины. В тот момент на лицах Морса и Льюиса было написано огромное напряжение; но на взгляд со стороны, не было ничего, что могло бы вызывать настолько сильные эмоции.

С самого начала мужчина в толстом зеленом пуловере оказался поразительно отзывчив. Он попросил дать ему закончить ужин (было отказано), взять пачку сигарет (было разрешено), проехать до полицейского управления на собственной машине (было отказано), а также взять шарф и пальто (было разрешено). Он вообще не вспоминал о правах арестованных, гарантиях, адвокатах, защитниках, гражданских правах, незаконном аресте или о Лорде Лонгфорде, и сам Морс испытывал неудобство от сценария ареста, разработанного по схеме «слава или смерть». Но об этом никто никогда не узнал.

В комнате для допросов первым начал задавать вопросы Льюис.

— Ваше полное имя Эдвард Уилкинс?

— Эдвард Джеймс Уилкинс.

— Дата рождения?

— Двадцатое сентября 1951 года.

— Место рождения?

— Даймонд-Клоуз 17.

— Дом, в котором вы живете сейчас?

— Моя мать жила в нем.

— В какую школу вы ходили?

— Сначала в начальную школу на Хобсон-Роуд.

— А потом?

— В мужскую гимназию в Оксфорде.

— Вы успешно сдали приемные экзамены?

— Да.

— Когда закончили?

— В 1967 году.

— И получили аттестат?

— Да, я сдавал экзамены по математике, физике и техническому черчению.

— Вы не сдавали экзамен по английской литературе?

— Сдавал, но не преуспел.

— Вы читали что-нибудь Мильтона? — вмешался Морс.

— Да, читал «Комус».

— Что вы делали после окончания гимназии? (Льюис продолжил задавать вопросы.)

— Я начал обучаться на металлургическом заводе в Джерико.

— А после?

— Я не окончил. Проучился полтора года, а потом мне предложили очень хорошую работу в «Маккензи Констракшн».

— И все еще работаете там?

— Да.

— По какой точно специальности?

— Я крановщик.

— Хотите сказать, что сидите наверху в кабине и перемещаете товары по объекту?

— Можно и так сказать.

— Эта компания — «Маккензи Констракшн» — делала ремонт крыши здания Экзаменационной Палаты в Оксфорде в прошлом году, не так ли?

— Да. С апреля по сентябрь.

— И все это время вы там работали?

— Да.

— Ну, вероятно, с перерывом?

— Простите?

— Разве вы не отдыхали летом?

— Ах, да. Извините. У меня был отпуск около двух недель.

— Когда это было?

— В конце июля.

— Куда ездили?

— На север.

— Куда точно?

— В район Озер.

— А там где были точно?

— В Деруэнт-Уотере.

— Посылали оттуда какие-нибудь открытки?

— Да, несколько.

— Кому-нибудь из приятелей сюда, в Оксфорд?

— Кому же еще?

— Не знаю, мистер Уилкинс. Если бы знал, я бы вас не спрашивал, не так ли?

Это был первый напряженный момент в допросе и Льюис (как учил его Морс) подождал, пока подозреваемый успокоится, и ничего не сказал; на какое-то время в пустой и довольно холодной комнате в задней части полицейского управления в Кидлингтоне повисла тишина.

У двери стоял сержант Филлипс, который не присутствовал при начале допроса, и поэтому смотрел на происходящее, не все понимая. Долгое молчание (как считал Филлипс) угнетало Уилкинса, он дважды рылся в карманах брюк в поисках успокоительной сигареты; но теперь он вроде бы сумел взять себя в руки. Это был худощавый, светловолосый, приятно выражающийся мужчина, который (как считал Филлипс) не походил на человека, способного проявлять убийственную жестокость. Вопреки этому, Филлипс сознавал, что двое его коллег, которые вели это расследование, были весьма опытны, поэтому он слушал вопросы Льюиса с глубоким благоговением.

— Когда вы впервые встретились с миссис Маргарет Бауман?

— Вы знаете об этом?

— Да.

— Я познакомился с ней, когда работал в Экзаменационной Палате. Мы вместе ходили в столовую, и там я встретил ее впервые.

— Когда вы впервые встретились с ней во внерабочее время?

— Она посещала вечерние курсы, и после них мы заходили куда-нибудь выпить.

— А после этого стали водить ее к себе домой?

— Да.

— И занимались любовью?

— Да.

— А потом вы ей надоели, и она захотела разорвать вашу связь — так, мистер Уилкинс?

— Это не правда.

— Вы любили ее?

— Да.

— И все еще любите?

— Да.

— А она вас любила? (Морс был доволен умело выстроенным допросом.)

— Я ведь ее не принуждал, не так ли? (Впервые Уилкинс проявил легкую неуверенность — и некоторую грубость.)

— Вы написали это? — Луис подал ему копию письма, найденного в пиджаке мистера Баумана.

— Да, это я его написал, — сказал Уилкинс.

— И вопреки этому утверждаете, что не принуждали ее ни в малейшей степени?

— Просто я хотел увидеть ее снова, и это все.

— Чтобы снова заниматься любовью, вы это имели в виду?

— Нет, не совсем это.

— Вы виделись в тот день — на Саут-Парейд?

— Да.

— И отвезли ее к себе?

— Да.

— Кто-нибудь следил за вами — на машине?

— Что вы хотите сказать?

— Мистер Бауман знал о вас — мы нашли копию вашего письма в одной из его курток.

Уилкинс покачал головой, как бы сожалея.

— Я не знал, честное слово, не знал. Я всегда говорил Маргарет, чтобы ни произошло, я никогда не захочу ранить кого-нибудь.

— Вы не знали, что мистер Бауман знает.

— Нет.

— Она вам разве не сказала?

— Нет. Мы перестали видеться после той встречи на Саут-Парейд. Она сказала, что не может выдержать напряжения, и всего прочего, и что решила остаться с ним. Мне было трудно это пережить, но я попытался принять это. У меня ведь не было особого выбора.

— Когда вы видели ее в последний раз?

Впервые за время допроса Уилкинс позволил себе что-то вроде улыбки, которая открыла его правильные, но потемневшие от никотина зубы.

— Я видел ее, — он посмотрел на часы, — около часа назад. Она была у меня в доме, когда вы пришли за мной.

Морс внезапно зажмурил глаза, как от очень сильной боли; Льюис продолжил:

— Хотите сказать?..

— Она пришла без четверти шесть. Сказала, что не знает, что делать — она нуждалась в помощи.

— Ей нужны были деньги?

— Нет. Ну, упоминала что-то такое. Но просить деньги у меня не было особого смысла — и она это знала.

— Она не сказала, куда отправится?

— Нет, но думаю, что она связалась со своей сестрой.

— Где она живет?

— Мне кажется, недалеко от Ньюкасла.

— Вы не предложили ей остаться у вас?

— Это было бы нелепо, не так ли?

— Вы не думаете, что она все еще там?

— Вероятно, унеслась на всех парах, сразу как мы уехали.

(Морс сделал знак сержанту Филлипсу, сказал ему несколько слов на ухо и тот вышел.)

— Значит, думаете, что она поехала куда-то на север? — продолжил Льюис.

— Не знаю. Честное слово, не знаю. Я посоветовал ей сесть на какой-нибудь корабль и отправиться на континент — подальше ото всего.

— Но она не послушала вашего совета?

— Нет. Не могла. У нее нет паспорта, а она боялась подавать прошение, потому что знала, что ее ищут повсюду.

— Она знала, что и вас ищут повсюду?

— Нет, конечно! Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я уверен, что вы знаете, почему вы здесь, — сказал Льюис, глядя Уилкинсу прямо в глаза.

— Правда? Боюсь, что вы ошибаетесь.

— Ну, хорошо, она знала, что вас все ищут. Видите ли, мистер Уилкинс, она вернулась к себе домой в Чиппинг-Нортон, с большим риском, чтобы устранить некоторые доказательства, которые, как она думала, находятся там. Например, взяла почтовую открытку, которую вы прислали ей из района Озер.

В комнате для допросов повисла драматичная тишина, как будто все сделали глубокий вдох, забыв выдохнуть.

— В качестве представителя полиции, — продолжил Льюис, — сообщаю вам официально, что вы арестованы за убийство Томаса Баумана.

Уилкинс сжался на стуле, его лицо побледнело, а губы задрожали.

— Вы совершаете ужасную ошибку — сказал он очень тихо.

Тридцать девятая глава Вторник, 7го января, вечер

Когда рассердишься, сосчитай до трех; когда очень рассердишься, выругайся!

Марк Твен, «Простофиля Вильсон»

— Я хорошо справляюсь? — спросил слегка размякший Льюис, когда, спустя пять минут после окончания предварительного допроса, они вдвоем с Морсом сидели в столовой и пили кофе.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал Морс. — Но с этого момента мы должны быть внимательнее, потому что ступаем на зыбкую почву — я хочу сказать, что будет трудно доказать пару вещей. Начнем сначала — «План А», так его назовем. В тот день Бауман проследил за своей женой до Даймонд-Клоуз и позднее поставил ее перед свершившимся фактом. Она и без того уже в отчаянии и соглашается с придуманным им необычным планом. Как видим, он придумал фокус с фальшивым адресом и зарезервировал номер на двоих на Новогодний праздник в отеле «Хауорд». Она говорит Уилкинсу, что ее супруг уезжает на какие-нибудь курсы, и они могут провести вместе все это время; при этом он подскакивает от радости. Едва успев устроиться в отеле, она звонит Уилкинсу — это мы еще не проверили, Льюис — чтобы сказать ему номер комнаты, и вскоре вдвоем проводят один счастливый час под простынями. Потом вдвоем готовятся к маскараду — о чем она уже сказала Уилкинсу, и с чем он согласился. Если бы не согласился, Льюис, план невозможно было бы выполнить. К семи часам она придумывает повод, чтобы выйти и тогда она передает ключ самому Бауману, который ждал где-нибудь вблизи пристройки и был одет в такой же костюм, как и Уилкинс. Ну, Уилкинс, я предполагаю, сильнее, чем Бауман был вообще когда-либо, и я думаю, что Бауман не собирался рисковать, затевая драку — вероятно, имел нож или пистолет, или нечто подобное. После сделанного начинается вторая часть обмана. Они должны были бы сразу исчезнуть, но это было слишком рискованно — кто-нибудь мог найти труп, обеспокоенный тем, что Балларды не явились на празднество. При этом не было риска, что их опознают: весь вечер оба были в масках — его лицо покрыто черной краской, а она была одета в хиджаб; единственный раз, когда Сара при регистрации видела Маргарет Бауман, она была закутана в платок и с парой темных очков, хотя бы это мы знаем.

Льюис кивнул.

— Это был первоначальный план — и вероятно все было так, как я описал, Льюис; в противном случае было бы невозможно объяснить некоторые вещи — например, то, что Бауман написал жене письмо, которое обеспечивало обоим приличное алиби, если случится самое худшее. План был не плох — кроме одного самого важного. Бауман узнал очень много об Уилкинсе, но недостаточно много. Прежде всего он не знал, что Уилкинс начал приобретать все большее влияние на его жену, и что она стала настолько зависима от него как в сексуальном, так и в эмоциональном отношении, что в один прекрасный момент осознала, что предпочитает, чтобы именно ее супруг, Том Бауман, а не любовник исчез навсегда из ее жизни. Может быть, Баумана охватила такая мания мести, что она увидела, вероятно впервые, насколько он жестокий и нечестный человек. Но какой бы ни была причина, в одном мы можем быть уверены: она рассказала Уилкинсу об этом плане. Нет необходимости быть гением — и я не думаю, что Уилкинс был гений — чтобы заметить почти невероятную возможность: план можно осуществить так, как Бауман его задумал — точно так! — но только пока Бауман не войдет в комнату. Там Уилкинс будет ждать его за дверью с бутылкой, или что там ему было необходимо, чтобы размозжить затылок.

— Лоб, сэр, — пробормотал Льюис, пытаясь сохранить достоверность неофициального доклада.

— Ну, так и случилось, Льюис; и вот вступает в действие «План Б». После убийства Баумана, Уилкинс был готов отправиться на праздник, одетый в точно такую же чужеземную одежду, в какой будет найден труп. Двое мужчин были почти одинакового роста и веса, и все должны были единодушно решить, что мужчина в карибском костюме на празднике, и найденный позднее убитый в Пристройке 3 одно и то же лицо. Почти наверняка — а в сущности так и произошло — труп должны были найти как можно позже на следующий день. И если отопление отключено — а так и было — а окно оставлено полуоткрытым — а так и было — каждый осторожный клоун, типа Макса, определил бы время смерти более чем уклончиво, из-за необычной температуры в комнате. Я сам не уверен, может лучше было бы пустить отопление на полную мощность и закрыть окно. Но в этом случае Уилкинс, очевидно, хотел создать впечатление, что убийство совершено как можно позже. Не так ли?

— И все же не могу понять почему, сэр.

— Поймешь. Веруй!

Однако Льюис, похоже, не был исполнен веры.

— Становится слишком сложно для меня, сэр. Непрерывно забываю, кто маскировался и кто что хотел убить…

— «Кто кого», Льюис. Грамматика у вас хромает, как у мисс Джонстон.

— Вы уверены, что он убийца? Уилкинс?

— С этим случаем мы закончили, сынок! Осталась еще пара мелочей…

— Не возражаете, если еще раз рассмотрим эту пару мелочей?

— Я не могу объяснить вам яснее, вы же понимаете?

— Вы говорите, что Уилкинс хотел, чтобы все выглядело, будто убийство совершено как можно позже. Но я не вижу в этом смысла. Это не обеспечивает ему алиби, так? Я хочу сказать, какое имеет значение убит ли Бауман в семь часов или после полуночи? Уилкинс и Маргарет Бауман были там в течении всего времени, не так ли?

— Да! Но кто сказал, что у них есть алиби? Я не вспоминал про алиби. Я только сказал, что у Уилкинса была причина, попытаться ввести в заблуждение всех, и всех заставить поверить, что убийство совершено после праздника. Это, по крайней мере, очевидно, согласны?

— Но если на минуту вернемся назад, не считаете ли вы, что в первоначальном плане Баумана — «План А», как вы его называете — было бы логичнее совершить убийство, то есть, убить Уилкинса, а после этого скорейшим образом исчезнуть с места преступления? Чуть-чуть удачи и никто не заподозрил бы семейную пару из Чиппинг-Нортона — даже если бы тело нашли очень быстро.

Морс кивнул, но было очевидно, что он не доволен.

— Согласен с вами. Но все же надо объяснить, как так получилось, что Бауман найден одетым ту же самую одежду, в которую был одет Уилкинс во время маскарада. Не понимаете что ли, Льюис? Нам надо объяснить факты! А я отказываюсь верить в то, что кто-то мог переодеть Баумана в эту одежду после убийства.

— Есть и еще кое-что, сэр. Из доклада Макса мы знаем, что убитый ел некоторые блюда, сервированные на празднике.

— Ну, и?

— Может ли это быть только совпадением, что он ел то же самое?

— Нет. Маргарет Бауман, вероятно, знала — должна была узнать — что входит в меню, после чего приготовила супругу подобные блюда. После этого Уилкинсу оставалось только попробовать некоторые из яств…

— Но откуда узнала Маргарет Бауман?

— Откуда, к дьяволу, мне знать, Льюис? Но ведь узнала, так? Уж не придумал ли я этот проклятый труп! Уж не придумал ли я и всех этих людей в маскарадных костюмах! Надеюсь, хоть это вы осознаете?

— Нет необходимости сердиться, сэр!

— К черту, я не сердит! Если кто-то составил подробный план, чтобы стереть одну из сторон почти вечного треугольника, он должен был иметь подробное объяснение! Надеюсь, хоть это вы понимаете?

Льюис кивнул.

— Я согласен. Но можно я повторю еще раз основной вопрос, сэр — а после этого мы о нем забудем. Меня смущает это пребывание в отеле после убийства: вероятно для обоих это было страшной игрой на нервах; это было чересчур сложно; и не в последнюю очередь рискованно. А то, что я и хочу сказать, это то, что я действительно не вижу смысла. Они просто находятся весь вечер в отеле, в том числе и во время совершения убийства, у них нет алиби…

— Ну вот, вы опять начинаете Льюис! Ради Бога, перестаньте! Никто, к чертям, не имеет алиби.

Двое мужчин помолчали несколько минут.

— Еще чашку кофе, сэр? — спросил Льюис.

— О! Простите, Льюис. Вы просто подрезаете мне крылья, вот и все.

— Мы поймали его, сэр. Это единственно важно сейчас.

Морс кивнул.

— И вы абсолютно уверены, что это тот человек?

— «Абсолютно» — слишком сильно сказано, не так ли? — ответил Морс.

Сороковая глава Вторник, 7го января, вечер

Алиби (от лат. alibi — в другом месте) — факт нахождения обвиняемого или подозреваемого вне места преступления в момент его совершения.

Юридический словарь

Прошел час после допроса Уилкинса, и его вызвали снова. Морс позвонил Максу, но услышал в ответ, что если он, Морс, будет продолжать доставлять в лабораторию трупы, пролежавшие почти сутки, сам Макс не будет продолжать делать предположительные умозаключения: он судебный медик, а не гадалка. Льюис связался с отелем «Хауорд» и установил, что действительно имел место один телефонный звонок — на неизвестный номер — из Пристройки 3 в Новогодний вечер.

Филлипс вернулся из Даймонд-Клоуз с вполне ожидаемой новостью, что Маргарет Бауман (если она вообще там была) исчезла, и ему пришлось снова принять на себя обязанность часового в комнате для допросов, встав у двери. Его ноги разболелись, глаза блуждали по предметам в полупустой комнате: деревянный стол, на котором стояли две пластиковые чашки (сейчас пустые) и одна пепельница (быстро наполнявшаяся); за столом сидел белокурый, со свежим цветом лица молодой человек, обвиняемый в ужасном убийстве, который, на взгляд Филлипса, выглядел намного спокойнее, чем можно было ожидать.

— Когда вы прибыли в отель «Хауорд» вечером перед Новым годом?

— Вы не могли бы повторить?

— Когда вы прибыли в отель?

— Я не ездил ни в какие отели в ту ночь.

— Вы были в отеле «Хауорд» и вы прибыли туда в…

— Я никогда там не играл.

— Никогда не делали что?

— Я никогда там не играл!

— Я не совсем понимаю вас, мистер Улкинс.

— Мы с группой выступаем в разных заведениях; но это редко бывает в отелях.

— Вы играете в попгруппе?

— В джаз-группе — я играю на теноровом саксофоне.

— Ну, и?

— Видите ли, сержант. Вы говорите, что не понимаете меня; но я тоже не понимаю Вас.

— В Новогоднюю ночь вы были в отеле «Хауорд». Во сколько вы прибыли туда?

— В Новогоднюю ночь я был во «Фрайяре» в северной части Оксфорда!

— Это правда?

— Да, правда!

— И можете это доказать?

— Не сразу, предполагаю, но…

— Вы думаете, что владелец вспомнит о вас?

— Разумеется! Ведь он же расплачивался с нами.

— Вы выступали там всей группой?

— Да.

— И вы были там целый вечер?

— До двух часов ночи.

— Сколько человек в вашей группе?

— Четверо.

— А сколько человек было во «Фрайяре» в тот вечер?

— Шестьдесят-семьдесят. Где-то около того.

— В каком зале вы играли?

— У бара в фойе.

— И не выходили из фойе целую ночь?

— Нет, конечно, но мы ужинали отбивными с картофелем в задней комнате; думаю, это было в половине десятого.

— С остальными членами группы?

— И с владельцем, и с его женой.

— Вы ведь говорите про Новогодний вечер?

— Видите ли, сержант, я уже достаточно времени сижу здесь, не так ли? Вы не могли бы позвонить во «Фрайяр» и позвать кого-нибудь? Или позвонить кому-нибудь из нашей группы? Я ужасно устал, вечер был кошмарным, понимаете?

В комнате повисло молчание; для Филлипса оно было почти осязаемо, а важность сказанного Уилкинсом медленно доходила до сознания детективов.

— Как называется ваша группа, мистер Уилкинс? — тихо спросил Морс.

— «Оксфорд-блюз», — ответил Уилкинс, строго нахмурившись.

Чарли Фримен («Виртуоз» Фримен для своих музыкальных коллег) в этот вечер был удивлен, увидев перед своей входной дверью полицейского в форме. Да, «Оксфорд-блюз» выступали во «Фрайяре» в Новогоднюю ночь; да, и он играл там в ту ночь вместе с Тэдом Уилкинсом в течение пяти или шести часов; да, он с готовностью подойдет в полицейское управление и подтвердит свои показания. Это ведь его не затруднит? В конце концов, это всего несколько минут пешком.

В 21:30 мистер Эдвард Уилкинс уже был отправлен обратно домой на Даймонд-Клоуз; Филлипс, наконец, был освобожден от дежурства; Льюис, усталый и обескураженный, сидел в кабинете Морса, удивляясь, где они так непоправимо ошиблись. Вероятно, он мог бы предположить — и он действительно это сделал — что идеи Морса достаточно чудны: мужчина, который был убит в маскарадном костюме; после другой мужчина, который провел целую ночь на празднике, одетый в абсолютно ту же одежду и притворяющийся, что он — это уже убитый мужчина. Наверняка, Том Бауман был и человеком на празднике, и убитым! Будет трудно (Льюис знал это) доказать подобный тезис; но едва ли труднее, чем разбить алиби Уилкинса — алиби, которое могли бы подтвердить шестьдесят-семьдесят полностью беспристрастных свидетелей. Тихо и кротко Льюис припомнил эти мысли Морсу — последний сидел притихший и унылый в старом кресле их черной кожи.

— Может вы и правы, Льюис, — Морс протер глаза левой рукой. — Как бы там ни было, нам нет смысла больше тревожиться этим вечером. Мои аналитические способности себя исчерпали! Мне необходимо выпить. Вы идете?

— Нет. Я отправляюсь прямо домой, если не возражаете, сэр. День был таким длинным; меня согревает мысль, что моя жена, может быть, мне приготовит что-нибудь.

— Я удивлюсь, если не приготовит.

— Вы выглядите усталым, сэр. Хотите, я отвезу вас?

Морс вяло кивнул.

— Только высадите меня у «Фрайяра», если можно.

Поднявшись по лестнице ко входу, Морс остановился. Красные, синие, зеленые и оранжевые пятна света поблескивали сквозь окна фойе, а вокруг громыхала живая музыка. Морс медленно прошагал и свернул к бару, где устроился в относительном спокойствии. Он выпил две порции темного пива, наблюдая за несколькими некомпетентными игроками в бильярд, вообразивших, что они Стив Девис. На стене возле доски для метания дротиков, он заметил объявление:

7-го января

ЖИВАЯ МУЗЫКА, 19:00–23:00

Вход свободный!!

Знаменитый КВАРТЕТ «КАЛИПСО»

Морс подумал о третьей порции пива; но до одиннадцати оставалось всего несколько минут, и он решил собираться — несколько минут пешком по Карлтон-Роуд, а после еще немного по Бенбэри-Роуд до его холостяцких апартаментов. Но потом что-то поколебало его решимость, и вместо этого он заказал еще одну порцию пива, большой бокал виски «Бэллс» и пакет обыкновенного печенья.

Спустя двадцать минут он уже был единственным, кто оставался в баре; и молодой бармен, вытиравший столы, напомнил ему, что пора завязывать с выпивкой и уходить: бывали случаи (сообщил он Морсу), когда полиция задерживала для проверки подвыпивших посетителей после музыкальных развлечений.

Выходя из фойе, Морс увидел музыкантов квартета «Калипсо», которые упаковывали свои блестящие барабаны и разные другие карибские инструменты и складывали их в старый и многократно битый «Дормобиль». И внезапно Морс остановился. Он застыл на месте. Он стоял, оцепенев, взирая на человека, который только что закрыл заднюю дверь машины и медленно двинулся к водительскому месту. Даже в такую морозную ночь этот человек был одет только в кроваво-красную блузу с открытым воротом, которая облегала его худощавое тело. На его голове была мешковатая шапка в черно-белую клетку, которая позволяла увидеть заплетенные косички, украшенные монистами; они свисали с двух сторон его лица, подобно змеям, которые в свое время венчали голову Медузы Горгоны с каменными очами.

— Вы в порядке, мистер? — спросил темнокожий музыкант, поднимая обе руки в знак притворной заботы о том, кто здорово перепил. И Морс отметил его руки — они были почти как руки белого человека, но будто, когда Всевышний дошел до ладоней, у него закончилась краска.

Морс кивнул, а на его лице нарисовалась глуповатая и блаженная улыбка, которую редко можно было увидеть на этом месте; она появлялась только тогда, когда он слушал любовный дуэт из первого действия Die Walkuere.

Морс не мог (и он это знал!) все так оставить. Но у него слипались и болели глаза, когда он возвращался в свою квартиру, и, несмотря на воодушевление, у него осталось мало сил на что-либо другое в этот день. Но прежде, чем броситься в манящую постель, он позвонил домой Льюису и заставил миссис Льюис (еще не спавшую) разбудить супруга (который спал уже целый час), чтобы переброситься с ним несколькими словами, прежде чем 7-е января придет, наконец, к завершению. И, когда, после краткого монолога со стороны Морса, истощенные мозги Льюиса заставили его положить трубку, он тоже знал личность человека, который в Новогоднюю ночь возвращался в пристройку отеля «Хауорд» с Элен Смит с одной стороны и Филлипой Палмер с другой.

Сорок первая глава Среда, 8го января, до полудня

Супружество — своего рода сделка, а сделки редко бывают честными.

Элен Роуленд

У стойки регистрации отеля «Хауорд» на следующее утро Сара Джонстон приветствовала сержанта Льюиса так, как будто обрадовалась, увидев его, что, в сущности, так и было, так как она, наконец, вспомнила ту мелочь, которая ее беспокоила. В такой ранний час (было около половины восьмого) ее круглые очки сидели наверху переносицы, и трудно было утверждать, что она чересчур перегружена работой. В сущности, Льюис уже заметил не особо успешную попытку скрыть под кипой корреспонденции книгу, которую она читала, когда он вошел внезапно — по указанию Морса — чтобы допросить ее еще раз.

Требовалось только одно небольшое подтверждение; и Сара снова попыталась подчеркнуть несколько однозначных моментов, которые сформулировала ранее в своих предыдущих показаниях. Да, она вспомнила, причем совершенно ясно, мужчину, который вышел их мужского туалета незадолго до начала Новогоднего праздника; да, (сейчас, когда Льюис напомнил) его руки, возможно, не были настолько же черны, как все остальное; да, эти двое — «мистер и миссис Баллард» — провели большую часть вечера общаясь только между собой — по крайней мере, за час до полуночи, когда шотландские танцы и всеобщая любезность растопили остатки надменности и робости; и когда «мистер Баллард» танцевал с ней, его намазанные пальцы оставили темные пятна на ее собственных руках и на ее блузе; да, без сомнения все было так, потому что теперь она совсем ясно вспоминает, как пыталась отмыть руки у себя в спальне, перед сном в ту ночь, и как пыталась отчистить губкой пятно на своей блузке на следующее утро.

Одна пожилая пара подошла, чтобы оплатить счет; и когда Сара вышла за квитанцией в комнату позади рецепции, Льюис наклонился и успел увидеть заголовок книги, которую она читала: «МИЛГЕЙТ: Томас Харди — Биография».

Когда счет был оплачен, Сара вернулась на свое место и сказала Льюису то, о чем она еще вспомнила. Это казалось странным, хотя сейчас не выглядело настолько важным. Одна женщина позвонила и спросила, что будет в Новогоднем меню: и это все. Насколько она помнит, этот небольшой инцидент произошел в прошлый понедельник — то есть 30-го декабря.

Зная, насколько доволен будет Морс тем, что его предположение подтвердилось, Льюис собрался записать показания Сары Джонстон, когда понял, что рядом с ним стоит чрезвычайно привлекательная брюнетка, перемещая центр тяжести своей приятно округленной фигуры с одной, обтянутой черными чулками ноги, на другую.

— Могу ли я получить счет, пожалуйста? — спросила она.

Несмотря на то, что ее сильный Бирмингемский акцент был далек от небесной музыки, Льюис спохватился, что смотрит на нее, открыв рот, очарованный ее. Какой-то голос шепнул ему на ухо, совсем уж неожиданное: «Хватит на нее так похотливо пялиться, Льюис!»

— Спасибо вам большое, мисс Аркрайт! — сказала Сара Джонстон, когда женщина повернулась и вышла, бросив короткий, но не особенно заинтересованный взгляд на только что вошедшего мужчину.

— Доброе утро, мисс Джонстон! — сказал Морс.

— О, здравствуйте! — в ее приветствии не было ничего, что можно было бы истолковать как радость от появления Морса.

— Это она? — спросил Морс, указывая вслед вышедшей красавице. — Та, которая должна была прибыть на Новый год?

— Да!

— Хорошо! Хорошо! — сказал Морс, который выглядел чрезвычайно довольным как собой, так и жизнью в целом; и очень довольный видом мисс Дорис Аркрайт в частности. — Вы не могли бы попросить миссис Биньон подойти к рецепции, мисс Джонстон? Имеется нечто важное…

— Боюсь, что ее здесь нет. Она уехала в Лидс. Она должна была уехать туда еще на Новый год, но…

— Правда? Как интересно! Ну, благодарю вас, мисс Джонстон. Вперед, Льюис. Нам предстоит много работы.

— Мисс Джонстон вспомнила кое-что, — начал Льюис.

— Пока забудьте! Сейчас есть вещи по важнее! До свидания, мисс Джонстон!

Морс все еще усмехался самодовольно, когда двое мужчин в последний раз покинули отель «Хауорд».

Спустя час в своем доме в юго-восточной части Оксфорда был арестован мужчина. На этот раз обошлось без размахивания пистолетами, а означенный мужчина, охраняемый сержантом Льюисом из Оксфордского уголовного отдела полиции, не оказал никакого сопротивления.

Сорок вторая глава Среда, 8го января, полдень

Любители воздушных перелетов находят волнующим то, что они будто бы подвешены между иллюзией бессмертия и возможностью внезапной смерти.

Александр Чейз

В «Боинге» 737, который должен был вылететь в 12:05 из аэропорта Гатвик, почти не было свободных мест, едва четыре-пять пустых кресла, и перед взлетом стюардессы показывали свою пантомиму, объясняя, как пользоваться кислородными масками и надувными спасательными жилетами. Было видно, что все пассажиры с большим интересом следят за их пояснениями: в последние месяцы имели место несколько тяжких авиакатастроф, и это порождало некий коллективный страх перед полетами; в барах аэропортов по всему миру отмечалось увеличение продаж успокоительных таблеток и алкоголя. Но определенно на борту самолета была пара человек, которые слушали пояснения весьма поверхностно.

Для одного из этих пассажиров проход через терминал был сущим кошмаром. И все же, как оказалось, особых причин для беспокойства не было. Документы, багаж, паспорт — ничто не превратилось в особые проблемы. Второго из этой пары заботило совсем другое; но теперь и он начал расслабляться. Посмотрев через иллюминатор на мокрый асфальт, он вытащил из пуловера полбутылки бренди и отвинтил крышку. Внимание пассажиров все еще было сосредоточено на стюардессе с тонкой талией, и он мог спокойно выпить, не привлекая внимания. Он уже почувствовал себя лучше! Точно над ним загорелось табло призывающее пассажиров пристегнуть ремни и не курить при наборе высоты. Включились двигатели; стюардессы заняли свои места лицом к пассажирам, улыбаясь слегка снисходительно, по поводу только что приподнесенной ими информации.

Огромный самолет плавно развернулся, заняв свое место на взлетной полосе, постоял там минутудругую, готовясь, подобно прыгуну в длину на Олимпийских играх, набрать скорость для взлета. Мужчина у окна знал, что скоро сможет расслабиться почти полностью. Подобно многим другим преступникам, он жил в счастливом заблуждении, что между Испанией и Соединенным Королевством нет договора об экстрадиции. Он читал о многих преступниках — грабителях банков, коррупционерах, наркокурьерах или гомосексуалистах — которые жили счастливо и бездельничали на разных курортах Коста-дель-Соль. Вскоре двигатели машины были полностью задействованы, и ее мощная сила стала почти осязаема.

После моторы вроде бы поутихли.

А после этого остановились совсем.

И два представителя охраны в аэропорту Гатвик поднялись в самолет.

Для мужчины, возле которого остановились полицейские, не было смысла пытаться бежать. И куда бы он мог убежать?

«Боинг» задержался совсем ненадолго; через пять минут он отделился от земли под углом в сорок пять градусов и отправился к цели полета. Вскоре пассажирам сообщили, что они могут расстегнуть ремни: все было в порядке. И через шесть рядов позади освободившегося места, женщина у окна прикурила сигарету и глубоко вдохнула дым.

Сорок третья глава Среда, 8го января, после полудня

Плащ правды лжи к лицу; и в том причина,

Что нагота есть лучшая личина.

Уильям Конгрив, «Двойная игра»

Морс сидел в кабинете суперинтетданта Белла на Сент-Олдейтс, дожидаясь Льюиса, которому выпала честь получить показания человека, который был арестован в этот день в своем доме в юго-восточном Оксфорде.

— Чертовски умно, знаете ли! — повторял Белл.

Морс кивал; ему нравился Белл — хотя и не очень сильно — и он догадывался, что Льюису надо поспешить со своим допросом.

— Все же, хорошо проделано! — сказал Белл. — Главный будет доволен.

— Может и мне перепадет пара дней отпуска до конца десятилетия.

— Несмотря ни на что, мы вам очень признательны — ведь вы это знаете?

— Да, — сказал Морс почти искренне.

В час с четвертью пришел Льюис в приподнятом настроении, который положил на стол перед Морсом четыре страницы показаний.

— Может быть, найдете несколько грамматических ошибок там сям, сэр, но в целом это поистине литературное произведение; думаю, вы с этим согласитесь.

Морс взял показания и просмотрел последнюю страницу:

…нормальным образом, но возникли трудности, и в ноябре я потерял работу, а я был единственным в группе с женой и четырьмя детьми, о которых надо было заботиться. Я получал социальное пособие, но дела шли все хуже, и тогда появилось это предложение. Требовалось только сделать то, что он мне сказал, и это было совсем не трудно. У меня действительно не было выбора, так как я сильно нуждался в деньгах, а не потому, что хотел сделать что-то плохое. Я знаю о том, что произошло, поскольку прочел в «Оксфорд мейл», но когда я соглашался, я просто делал то, что мне сказали, и тогда я не знал для чего все это. Я очень сожалею обо всем. Пожалуйста, отметьте, что я все рассказал, потому что люблю жену и своих детей.

Продиктовано сержантом Льюисом, Отдел расследования уголовных преступлений, Кидлингтон, показания мистера Уинстона Гранта, рабочего (безработного), проживающего на Роуз-Хилл-Гарденс 29, в Роуз-Хилл, Оксфорд, 8 января.

— Ну, есть кое-какие ошибки, — пробормотал Морс.

— Будем здесь его держать? — спросил Белл.

— Он ваш, — сказал Морс.

— А обвинение — официально?

— «Соучастие в убийстве», предполагаю — но я не юрист.

— «Участие в убийстве», может быть? — предложил Льюис, который в последний раз выглядел таким счастливым, когда его старшая дочь впервые сообщила ему, что беременна.

Вернувшись в Управление в Кидлингтоне, Морс уселся в старое кресло из черной кожи, при этом он выглядел (по крайней мере, в ту минуту) спокойным и расслабленным. Мужчина, арестованный в Гатвике около двух часов назад, был уже на пути в Оксфорд и должен был прибыть (как узнал Морс) примерно через пятнадцать минут. Еще было время насладиться удовольствием.

Льюис и сам знал, что точно случилось в Новогоднюю ночь в Пристройке 3; знал, также, что убийца Тома Баумана не ступал в главную часть отеля и не маскировался в какую бы то ни было одежду. Но что касается способа, которым Морс дошел до истины, тут он чувствовал себя смущенным, как маленький мальчик, впервые попавший на представление фокусника.

— Что точно заставило вас додуматься до этого, сэр?

— Основным было то, что убийца всеми силами пытался убедить нас в том, что преступление было совершено насколько возможно позже: после полуночи. Но, как вы правильно отметили, Льюис, не имело никакого смысла делать что-либо подобное, если убийца пробыл все это время в отеле с примерно восьми часов вечера до часа пополуночи. Но это имело смысл, если поздно вечером он не был там, и если на это время у него имелось алиби!

— Но, сэр…

— В данном случае мы имели три улики, которые должны были указать нам путь к истине намного раньше. Каждая из них, сама по себе, это нечто совершенно банальное, но взятые вместе — это… Первую важную улику мы получили уже от Сары Джонстон — единственной по-настоящему ценной и помогшей нам чем-то свидетельницей в этом деле — и это было следующее: мужчина, назвавшийся «мистером Баллардом», в тот вечер ничего не ел! Вторая существенная улика — тоже предложенная нашему вниманию, между прочим, мисс Джонстон — это тот факт, что «мистер Баллард» оставлял пятна на всем, до чего дотрагивался в тот вечер! А теперь мы подошли к третьей важной улике — самой простой из всех — что так и лезла в глаза с самого начала. Она настолько очевидна, что никто из нас — никто! — не обратил на нее ни малейшего внимания: это факт, что мужчина, назвавшийся «мистером Баллардом», получил приз за лучший маскарадный костюм!

Понимаете, Льюис, на каждую из этих улик можно посмотреть с двух сторон — сложной и простой. И до сих пор мы смотрели на них неправильно, мы рассматривали их сложным образом.

— Понимаю, — сказал Льюис, который ничего не понимал.

— Возьмем, например, еду, — продолжил Морс. — С ней у нас возникли затруднения, не так ли? Я очень внимательно прочел то, что написал добрый старый Макс относительно содержимого его кишечника. А вы, Льюис, были очень довольны, когда мисс Джонстон вспомнила, как кто-то звонил, чтобы узнать про меню. Почему кто-то звонит, чтобы проверить, нет ли способа избавиться от неизбежной новогодней индейки? И знаете, что мы не сделали, охваченные эйфорией, Льюис? Мы не задали себе один совсем простой вопрос: если наш человек не попробовал ничего из первых двух блюд, не логично ли предположить, что он проголодался? И даже если ему было сказано прятать пищу в специальную торбу, человек мог бы поддаться искушению при следующем блюде — особенно при виде сочных свиных отбивных. Так что Льюис — подумайте только просто! — почему он не попробовал пару кусочков?

— Как вы сказали, сэр, его предупредили, чтобы он не делал этого, так как это было жизненно важно.

— Нет! Вы все еще рассуждаете чересчур сложно, Льюис. А есть совсем простой ответ, видите ли! Карибцы не едят свиного мяса! А теперь вернемся к истории с пятнами, которые этот человек оставлял на всем, чего касался — даже после полуночи! Мы собрали все возможные доказательства, так? Мы взяли показания у мисс Палмер, у миссис Смит, у мисс Джонстон о том, как этот тип перепачкал им пальто и блузки. И почти дошли до того — ну, Льюис, я, во всяком случае, это сделал — что сдали на анализ состав пятен, чтобы узнать,одинаковы ли они и о происхождении грима — ну, тут мы опять пошли по сложному пути! Простая истина в том, что любой грим засыхает через пару часов; вначале оставляет следы на разных вещах, но после недолгого времени это не получится. Да, но в нашем случае он продолжал создавать проблемы. И простой ответ на эту конкретную загадку в том, что наш человек хотел оставить следы поздно вечером; он нарочно наложил еще грима на свои руки; и нарочно положил руки туда, где они должны были оставить пятна. Так, Льюис? У него было припрятано немного грима, и к концу праздника он натер ладони снова.

И теперь мы подошли к финалу. Мужчина получил приз, и каких только выводов мы не сделали; что он был самым старательным из гостей, что у него самая лучшая фантазия, что он очень умело был загримирован, что никто не мог его узнать; что сгорал от нетерпения ухватить первую награду в состязании по маскировке. И все это полные глупости, Льюис, при этом снова сложные. Истина в том, что последнее, чего он хотел, это привлечь к себе внимание, выиграв состязание. А самое простое заключается в том, что если хотите замаскироваться и получить приз, скажем, как принц Чарльз, самый лучший способ сделать это — быть самим принцем Чарльзом. И мы должны были заподозрить, что человек, который оделся в карибский костюм и так убедительно вел себя всю ночь как карибец, вероятнее всего достиг этого благодаря тому факту, что действительно был карибцем!

— Мистер Уинстон Грант.

— Да. Мистер Уинстон Грант! Человек, которого я встретил перед «Фрайяром» вчера вечером! И если кто-то вам скажет, Льюис, что нет случайностей на этом свете — пусть позвонит мне, и я сумею убедить его на обратное!

— «В обратном», вы хотели сказать? — спросил Льюис.

— Этот человек был строительным рабочим; он работал на разных объектах Оксфорда — включая и Экзаменационную Палату; потерял работу из-за кризиса в строительной отрасли; нуждался в деньгах, чтобы содержать семью; ему было сделано чрезвычайно щедрое предложение — пока не знаем насколько щедрое; и он согласился за вознаграждение сыграть — как ему казалось — небольшую роль на Новогоднем празднике в одном Оксфордском отеле. Сомневаюсь, что когда-нибудь узнаем подробности, но…

Сержант Филлипс постучал и сообщил, что задержанный доставлен в комнату для допросов. И Морс улыбнулся. И Льюис улыбнулся.

— Только закончите рассказ, сэр, если получится?

— Воистину, больше нечего рассказывать. Уинстон Грант, вероятно, был очень внимательно проинструктирован, это ясно. Первое, он должен был войти в отель прямо с улицы, ему было необходимо дождаться момента, когда Маргарет Бауман преднамеренно уведет Сару Джонстон посмотреть на надписи в дамском туалете — надписи, которые были делом рук самой Маргарет Бауман. После, я уверен, ему было сказано, чтобы общался с остальными как можно меньше и держался вблизи Маргарет Бауман, чтобы все выглядело так, будто они интересуются больше друг другом, чем тем, что происходит вокруг них. Но он не сумел отвертеться от состязания на самый лучший костюм! Предполагаю также, что ему сказали, чтобы ничего не ел — если сможет сделать это, не привлекая внимания остальных; и помните — в этом ему помог Биньон, который сделал особую схему распределения блюд на столах. Но, Льюис, может быть, мы слишком переоцениваем способ, который был предварительно придуман. Прежде всего, он должен был до конца придерживаться этого обмана: он приложил все усилия, претворяясь черным — несмотря на то, что был и правда черным. И был только один простой способ поддерживать это заблуждение — намазав черным руки — руки, которые и без того были черны — так чтобы каждый, прикоснувшись к нему, поверил бы, что он не черный, а в сущности белый человек. И то же самое, Льюис, он сделал позднее, нарочно оставив нестираемые пятна на видных местах — как например, на лацканах белых пальто, в которые были одеты мисс Палмер и миссис Смит…

— И на белой блузке Сары Джонстон.

— Кремовой, в сущности, — сказал Морс.

Для сержанта Филлипса все происходящее было каким-то déjà vu^[22], когда он возобновил свое бдение у двери комнаты для допросов; ноги его все еще болели, глаза вновь осматривали полупустое помещение: деревянный стол, на котором стояла одна пластиковая чашка (полная) и одна пепельница (пока еще пустая); а за столом сидел тот же белокурый, со свежим цветом лица молодой человек, который уже был там накануне вечером — мистер Эдвард Уилкинс.

Сорок четвертая глава Среда, 8го января, после полудня

Felix, qui potuit rerum cognoscere causas.^[23]

Вергилий, «Георгики»

В 17:00 мистер Джеймс Прайер, охранник Экзаменационной Палаты, взял ключи от своего велосипеда, собираясь ехать домой. Перед этим он в последний раз осмотрел проходную, чтобы еще раз убедиться, что все, что должно быть на замке, замкнуто. Поистине было странно, что полиция заинтересовалась единственным ящичком без замка — тем, в котором хранились пропуска с истекшим сроком. Как, например, партия пропусков последней группы строительных рабочих, из которой полиция взяла уже два пропуска: Уинстона Гранта, карибца, которого Прайер помнил совершенно ясно; и еще одного мужчины по имени Уилкинс, который управлял желтым подъемным краном, возвышавшимся над зданием Палаты все летние месяцы. Когда Морс позвонил рано утром, Прайер по быстрому просмотрел остальные пропуска этой партии и удивился, а нет ли там и других преступников среди таких обычных лиц. Но сути человека никто не знает: он гораздо сильнее других людей осознавал это.

На этот раз Уилкинс был склонен к сотрудничеству относительно подробностей по делу об убийстве, за исключением того, что касалось самого убийства, которое он упорно и категорически отказывался обсуждать под каким бы то ни было предлогом: как будто это быстрое «очищающее» признание парализовало его способность воспринимать совершенное как волевой акт, за который придется нести ответственность. Но об остальном он рассказывал исчерпывающе и свободно; из его показаний не выявилось ничего неожиданного, ничего нового. Естественно, он выразил надежду, что для Уинстона Гранта найдутся смягчающие вину обстоятельства, вопреки тому, что остальные (и больше всех Льюис) считали, что подобный соучастник должен был иметь более ясное представление о своих деяниях.

Что касается Маргарет Бауман, единственное, что Уилкинс мог сказать, это то, что неоднократно забирал ее у косметического салона в Оксфорде и Льюис с сожалением покачал головой, когда понял, что это было первое место, в которое он звонил — там, где ему отказались дать доверительную информацию. К судьбе Маргарет в данный момент Уилкинс как будто не проявлял особого интереса. Он не имел (так он сказал) ни малейшего представления, куда она уехала; но может быть полиция направит свои усилия на поиски ее многочисленных родственников в Олнуике, или Баруике, или Ньюкасле, или где бы то ни было. Со своей стороны он даже был рад избавиться от этой женщины. Она принесла ему только неприятности, хотя он признавал, что вина в этих событиях была скорее его, чем ее… Но теперь все закончилось. И (как он сказал) он чувствовал какое-то странное облегчение.

Вскоре после 18:30 сержант Филлипс проводил Уилкинса в Сент-Олдейтс, в камеру предварительного заключения, где вдвоем с Грантом, они (недолгое время) будут ожидать решения о переводе в тюрьму (на более долгий срок) или милосердия Ее Величества.

Морс настоял, чтобы они с Льюисом закончили работу днем. И Льюис как раз закрывал папку с делом отеля «Хауорд», когда его взгляд упал на одно письмо, которое до сих пор он не видел: оно начиналось «Это любовное письмо»… Он с изумлением прочел несколько первых строчек — пока не пришел к выводу, что неизвестный корреспондент читал биографию Томаса Харди!..

Сказать или нет Морсу? Он снова прочитал письмо с очень большим интересом.

Да, да, да!

В 19:00 Морс (Льюис думал, что он уже ушел) снова вернулся в кабинет.

— Слушайте, Льюис! Этот Уилкинс один из самых отъявленных мошенников, с которыми нам приходилось иметь дело! Вы отдаете себе в этом отчет? Он нам втирал очки по самому важному вопросу во всей этой истории! И знаете ли по какому? По тому, что Уилкинс был — ну! — безнадежно влюблен в Маргарет Бауман и сделал бы все — а он все и сделал — чтобы ее обезопасить. В сущности, он убил ее супруга, чтобы ее обезопасить! И таким же образом, Льюис, он и сейчас сделал все, чтобы ее обезопасить! Вспомните, что он сказал вчера вечером? Вы только посмотрите в протокол, Льюис, там, где он говорит про ее паспорт!

Льюис нашел документ и прочел вслух:

— Я посоветовал ей сесть на какой-нибудь корабль и отправиться на континент — подальше ото всего.

— Но она не послушала вашего совета?

— Нет. Не могла. У нее нет паспорта, а она боялась подавать прошение, потому что знала, что ее ищут повсюду…

— Господи, какой я дурак, Льюис! Сколько лжи он нам наговорил? Что вчера вечером она была у него дома? Что была у своей сестры в Ньюкасле? Есть ли у нее сестра вообще, Льюис? О, господи! Что у нее нет паспорта, а так ли это? И мы ему верим! И не следим за кораблями…

— Или самолетами, — добавил Льюис тихо.

— Нет, не верю! — сказал Морс спустя минуту.

— Что вас беспокоит, сэр?

— Пошлите срочный телекс в аэропорт Гатвик! Затребуйте список пассажиров рейса номер, какой там был!

— Неужели думаете, что?..

— Думаю? Почти уверен, Льюис!

Когда Льюис вернулся, отправив телекс, Морс уже надел пальто и собирался уходить.

— Помните то письмо, которое написала вам неизвестная обожательница, сэр?

— А вы откуда знаете?

— Вы оставили его в папке.

— О!

— Заметили, какая была марка на письме?

— Лондон. Ну, и?

— Лондон? Правда? — (Льюис говорил так, как будто предварительно знал ответы.) — Многие люди со всей страны приезжают на распродажи в Лондон, так? Я хочу сказать отовсюду — из Оксфорда, скажем — может кто-то приехать на январскую распродажу и опустить письмо в почтовый ящик.

Морс нахмурился.

— Что точно вы пытаетесь мне сказать, Льюис?

— Я только спрашиваю, имеете ли вы представление, кто вам написал то письмо, и это все.

Морс взялся за ручку двери.

— Видите ли, Льюис! Знаете, какая разница между нами? Вы не используете в полной мере свои глаза! А если бы вы это делали — и если бы вы это сделали, хотя бы напоследок — вы бы совершенно точно знали, кто написал письмо.

— Да?

— Да! И так получилось, Льюис — после того, как вы неожиданно проявили такой интерес к моим личным делам — что вечером я везу как раз эту даму, которая мне написала письмо, в одно прекрасное место. Если не возражаете, конечно.

— Куда вы ее повезете, сэр?

— Если хотите знать, поедем в отель «Спрингс», недалеко от Уолингфорда.

— Говорят, что это очень дорогое место, сэр.

— Мы поделим счет пополам — надеюсь, хоть это вы понимаете? — Морс счастливо подмигнул Льюису и вышел.

Льюис тоже улыбнулся счастливо, когда позвонил жене и сказал, что скоро вернется.

В 19:50 пришел телекс из Гатвика: на рейсе, объявленном вылетом в 12:05 до Барселоны, в списке пассажиров кроме мистера Эдварда Уилкинса было и имя миссис Маргарет Бауман, указавшей адрес в Чиппинг-Нортоне, Оксфорд.

В 20:00 Льюис надел пальто и вышел из Управления в Кидлингтоне. Он не был полностью уверен, будет Морс доволен или недоволен этой новостью, когда узнает. Но из последнего, что нужно было сделать — это позвонить в отель «Спрингс». Он надеялся — причем сильно — что Морс хорошо поест и проведет время. Что же до него самого, то жена, вероятно, уже приготовила ему яйца и жареный картофель. И он почувствовал себя самым счастливым в этой жизни.

Примечания

1

Годовщина перемирия в 1918 году (здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

2

Бульон с рисом.

(обратно)

3

Традиционная шотландская песня, которую поют на Новый год.

(обратно)

4

Из стихотворения «Гогенлинден» шотландского поэта Томаса Кэмпбелла (1777–1844).

(обратно)

5

«Валькирия» — опера Рихарда Вагнера.

(обратно)

6

Фонетический знак, две точки над соответствующей буквой в немецком языке.

(обратно)

7

Да! Все мне так говорят — (нем.)

(обратно)

8

Смерть — (лат.)

(обратно)

9

Филлип Ларкин (1922–1985) — английский поэт и критик.

(обратно)

10

На месте — (лат.)

(обратно)

11

Серьезность намерений — (лат.).

(обратно)

12

Роман Томаса Харди (1840–1928), английского классика.

(обратно)

13

Служба «Справки по телефону».

(обратно)

14

Вид удара в теннисе.

(обратно)

15

Вид удара в теннисе.

(обратно)

16

Ирландская Республиканская Армия.

(обратно)

17

The Sun — британский таблоид. На третьей странице традиционно печатают изображение девушки топлесс.

(обратно)

18

Пол Казимир Марцинкус, президент Банка Ватикана. В 1982 году был скомпрометирован скандальным банкротством Banco Ambrosiano, крупнейшего частного банка Италии.

(обратно)

19

Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовеки. — Псалтырь (120:8)

(обратно)

20

Джон Мильтон (1608–1674) — английский писатель, автор романа «Возвращенный Рай».

(обратно)

21

«Ватиканский Кодекс 1209» — одна из самых ценных сохранившихся рукописей греческой Библии.

(обратно)

22

Дежа-вю — чувство, что происходящее в данный момент, уже переживалось в прошлом (фран.)

(обратно)

23

Счастлив тот, кто мог познать причины вещей — (лат.)

(обратно)

Оглавление

Первая глава Ноябрь

Вторая глава Ноябрь

Третья глава Декабрь

Четвертая глава 30/31 декабря

Пятая глава Вторник, 31го декабря

Шестая глава 31 декабря/1 января

Седьмая глава Среда, 1го января, после полудня

Восьмая глава Среда, 1-го января, вечер

Девятая глава Среда, 1го января, вечер

Десятая глава Среда, 1го января, ночь

Одиннадцатая глава Среда, 1го января, ночь

Двенадцатая глава Среда, 1го января, ночь

Тринадцатая глава Четверг, 2го января, утро

Четырнадцатая глава Четверг, 2го января, после полудня

Пятнадцатая глава Четверг, 2го января, после полудня

Шестнадцатая глава Четверг, 2го января после полудня

Семнадцатая глава Четверг, 2-го января, вечер

Восемнадцатая глава Четверг, 2го января, вечер

Девятнадцатая глава 2го/Зго января, ночь

Двадцатая глава Пятница, 3-го января, утро

Двадцать первая глава Пятница, Зго января, в основном до полудня

Двадцать вторая глава Пятница, Зго января, после полудня

Двадцать третья глава Суббота, 4го января, утро

Двадцать четвертая глава Воскресенье, 5го января, вечер

Двадцать пятая глава Понедельник, бго января, до полудня

Двадцать шестая глава Понедельник, бго января, до полудня

Двадцать седьмая глава Понедельник, бго января, до полудня

Двадцать восьмая глава Понедельник, бго января, до полудня

Двадцать девятая глава Понедельник, бго января, до полудня

Тридцатая глава Понедельник, бго января, полдень

Тридцать первая глава Понедельник, бго января, после полудня

Тридцать вторая глава Понедельник, бго января, после полудня

Тридцать третья глава Вторник, 7го января, до полудня

Тридцать четвертая глава Вторник, 7го января, после полудня

Тридцать пятая глава Вторник, 7го января, после полудня

Тридцать шестая глава Вторник, 7го января, после полудня

Тридцать седьмая глава Вторник, 7го января, после полудня

Тридцать восьмая глава Вторник, 7го января, после полудня

Тридцать девятая глава Вторник, 7го января, вечер

Сороковая глава Вторник, 7го января, вечер

Сорок первая глава Среда, 8го января, до полудня

Сорок вторая глава Среда, 8го января, полдень

Сорок третья глава Среда, 8го января, после полудня

Сорок четвертая глава Среда, 8го января, после полудня

*** Примечания ***