Дама из Амстердама [Светлана Михайловна Борминская] (fb2) читать постранично, страница - 4

Клаус-Иосиф! — первым делом представился он. Какой сын?.. Танечка ни разу так и не взяла на себя ответственности хоть кого-нибудь родить.

«Ты не мой сын!» — хотела признаться Танечка, но на всякий случай отозвалась:

— Что, мальчик мой???

— Ма, я жду на выходе пять-«Д»!

………………………………………………………………………………………………

Татьяна Андреевна и не заметила, как после удара лошадью по голове вдруг заговорила на трёх языках. Причём бегло!

И в нашей истории — это ещё не самое удивительное.

Продолжим?

Я-а! Я-а!

С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА

«5-Д» — висела в самом центре зала красно-белая пятерня с цифрой! Панкова Татьяна Андреевна, как сомнабула, потопталась, глядя по сторонам, и, зевнув, ступила на движущуюся дорожку. Её слегка занесло с непривычки, но она устояла и удержалась…

— Молодец, Танька! — сказал ей вслед немец-сосед.

Жёлтый сыновний автомобиль с наваленными на переднем сиденье журналами и пакетом…

— Щас, ма, — подпрыгнул и чмокнул Татьяну Андреевну прямо в шляпу сын. И кинул журналы на заднее сиденье. — Ма, после Москвы ты стала выше?! Ешь, ма! — И вручил ей пакет. — Ма, а где багаж? — Клаус-Иосиф огляделся.

Танечка пожала плечами и показала сумку, потом, подумав, протянула ему.

— А кофр? — Клаус-Иосиф занервничал.

— Какой?.. — набив рот пончиками, устало спросила Танечка по-русски.

— Мама, тебя опять обокрали! — засмеялся он, и Танечка не стала рассказывать правды, разглядывая из-под шляпы родного сына.

«Нежадный», — про себя вздохнула она, панически боясь скупых и лапидарных, и ещё Танечка, когда прошли её дни и наступили вечера, боялась, что к ней станут относиться, как к старой рухляди.

Очень боялась.

И ещё она поразилась — её сын был похож на пригожего молочного поросёнка под хреном. В хорошем смысле. Цветущий поросёнок лет пятидесяти, только петрушки с укропом не хватало в зубах. Красоту дополняли очки с зеркальными стёклами и гребень в длинных волосах…

«Может, и правда — это мой сын, а я просто запамятовала, а что — вполне вероятно», — подумала Татьяна Андреевна (не забывайте, ей шёл всё-таки семьдесят девятый год). И продолжила набивать рот пончиками. И потом нисколько не пожалела, что промолчала.

Промолчать иногда — колоссальный талант.

«Сын» тараторил до их дома без умолку, правда, несколько раз протирал глаза под очками, видимо, напрочь не узнавая родную мать под знакомой шляпой из брюссельских кружев. Сын был Танечке по плечо, и она его немедленно полюбила. «Как самого родного», — поняла Татьяна Андреевна сквозь кружение в собственной голове, разглядывая Клауса.

Она и не помышляла, что полёты на самолётах так укачивают, но так оно и было — вы-то знаете!

Вам и не такое известно!

ПОИСКИ

К вечеру Гущин снова зашёл на квартиру к Панковой, но дверь была на замке, и записка, которую он повесил на ручку, болталась и шевелилась от ветра из раскрытого окна. Он медленно вышел на улицу и огляделся…

— Здравствуйте-здравствуйте!..

— Здоровьица вам! Здоровьица!!!

— Настроеньица!..

Старший лейтенант Гущин поднял глаза. Напротив его раскланивались две бабки.

— Многоуважаемые гражданки, вы Андреевну не видели сегодня?

— Ни сегодня! — подскочила первая бабка.

— Ни вчера, — притопнула вторая.

— Ни позавчера!

— Ни того дня…

— Ладно, дамы! — Гущин устал слушать и откланялся.

Куда могла пропасть семидесятивосьмилетняя бабушка, если из больницы она-таки вернулась домой? Сама — на своих ногах, и вышла оплачивать коммунальные услуги. Не дошла до сберкассы, — проверил Юрий Тимофеевич; и в булочной на углу её не видели, — обстоятельно вспоминала и не вспомнила Панковой контролёр-кассир той самой кондитерской. Оставалась Вайолет, которой Татьяна Андреевна собиралась вернуть сумку, билет и паспорт…

— Вайолет — винегрет, — шёл и повторял Юрий Тимофеевич. — Имя какое-то не татарское. Может, Виолетта?

«Коза старая — чего ты ищешь — упала на улице — оттуда в морг — никто и не хватится… Задала мне работу!» — шёл и утюжил про себя любимую учительницу старший лейтенант.

АХ, ЭТА НОЧЬ!..

Кровать, на которой спала эту ночь Танечка, была раза в четыре больше её собственной — не кончалась и не кончалась. Танечка даже заблудилась в ней, когда ночью захотела в туалет. Едва сползла и уже бегом помчалась — и успела!

Утром она прихорошилась перед зеркалом и вышла из комнаты.

Дом, в который она попала, был исключительно неплох: в нём даже пахло, как в бору, фиалками. Танечка шла по мягким ступеням лестницы на первый этаж и напевала…

«Серьга в правом ухе — гей, а у него — в левом! Не гей!» — думала Танечка, разглядывая складного и незнакомого мужчину на кухне. Тот варил кофе и курил. Танечка кашлянула, он обернулся, вытаращил глаза, кофе взорвался и вылилось на плиту!..

И утром состоялся их первый несладкий и решающий разговор (вчерашний не считается):

— Ма, ты не