Мамонт [Рене Баржавель] (fb2) читать постранично

Рене Баржавель МАМОНТ

Когда лесоруб и его жена исчерпали все три желания, они почувствовали себя очень несчастными. Круг кровяной колбасы лежал перед ними на утоптанном земляном полу хижины. Потрясённый, лесоруб все ещё чувствовал, как с его носа свисает тяжёлая колбаса. Жена лесоруба тряслась от разочарования и злости. Потом она заплакала. Как много они могли получить — богатство, юность, здоровье (ведь так важно иметь крепкое здоровье!) — вместо этого свинства.

Фея, оставаясь невидимой, сидела на колоде и с жалостью смотрела на них. Она искренне желала им счастья, хотя давно должна была привыкнуть более трезво смотреть на вещи. Эти двое, вместо того чтобы разумно распорядиться желаниями, наделали глупостей, и обида будет теперь терзать их до глубокой старости. Ей было так жаль их! Поэтому она прикоснулась своей голубоватой рукой к их лбам и удалила все воспоминания о произошедшем. Кровяную колбасу она им оставила. Лесоруб и его жена перестали проклинать себя за бестолковость, подобрали невесть откуда взявшуюся снедь и уселись за стол, вознося хвалу Господу.

Фея, забрав обратно три желания, нашла, что они порядком поизносились, и брезгливо отбросила их в сторону. Они упали в заросли крапивы. Фея любила только все новое. У неё на поясе висело ещё много желаний, ни разу не использованных. Наверное, дюжина дюжин дюжин. Гораздо больше, чем она была в состоянии использовать даже за несколько столетий. Потому что эти желания были предназначены только для смертных с простым сердцем и чистой душой.

* * *

Прошло время. Человечество повзрослело и стало более рассудительным и трезвым. Феи исчезали по мере того, как в них переставали верить. Вскоре даже самые маленькие дети начинали весело смеяться, когда при них говорили про Деда Мороза. Они знали, что игрушки покупают в универсаме. Их учителя преподавали им науки. Отцы способствовали прогрессу, закручивая гайки на заводе на протяжении восьми часов кряду. Один-единственный трубадур пел сразу во всех домах для всех женщин. Он разом ухаживал за всеми домохозяйками, которые слушали его, вытирая посуду. И пожилые женщины, и грязнули, и беззубые развалины получали на свою долю столько же признаний в любви, сколько доставалось самым юным и прекрасным девушкам. Для этого достаточно было повернуть небольшую чёрную ручку. Это и был прогресс.

И вот в эти времена в лесу далеко от города жил один парень, которого никак нельзя было назвать красавцем. У него были на редкость огромные ступни, сутулая спина и волосы цвета конопли. Он построил себе хибарку из сухостоя и обрезков досок. Кормился он случайными заработками, оказывая небольшие услуги жившим поблизости крестьянам, лесорубам и угольщикам. Он знал съедобные грибы и умел находить в лесу мелкие кислые плоды, которые презирали садоводы. Свою хижину он делил с птицами, лесными мышами и муравьями. Паутина заменяла ему стекла в окошках. Его маленькие соседи забегали к нему в гости, когда хотели, и не пугались, если он заглядывал к ним в норки или гнезда. Старый хромой кабан приходил поворчать у него под дверью. Лань приводила к нему своих детей, чтобы с гордостью показать, как они выросли. Леший одинаково хорошо относился и к голубю, и к ужу. Весной голубые и золотистые цветы распускались на соломенной крыше его хижины.

В первый месяц каждого времени года он отправлялся в ближайшую деревню к сельскому парикмахеру, и тот проходился машинкой по его голове и щекам.

Однажды он встретил в лавочке двух жандармов, и те отвели его в ближайший городок, в мэрию. Оказалось, что он уже три года, как должен был находиться на военной службе.

В казарме каптенармус извлёк для него из своих запасов пару сапог огромного размера — их уже много лет откладывали в сторону: всучить их никому ещё не удавалось. Его тощее тело утонуло в застиранной выцветшей форме. Ремень брюк доходил едва ли не до подбородка, пилотка съезжала на лоб или на затылок. Старички, которых можно было сразу узнать по небрежному изяществу, с которым они носили военную форму, и по непринуждённому виду, с которым они прогуливались по улицам, постоянно издевались над ним, тем более что у него не было денег, Чтобы поставить им выпивку. Из-за невероятных размеров сапог его и прозвали Мамонтом.

Капралы, сержанты и лейтенанты безуспешно пытались научить его маршировать в ногу. Нет, он не пытался делать все назло начальству, но никак не мог сообразить, чего они хотят и что он должен выполнять. Он много скитался и по лесам, и по разбитым ухабистым дорогам, но никогда ранее не раздумывал при этом, как он шагает и с какой ноги. Он никогда ничего не усложнял.

Утром на плацу солдаты в голубых мундирах маршировали и поворачивались все разом, по команде капралов. Во время перерыва все окружали Мамонта — для него перерыва не было. Постоянно сменявшие друг друга унтера, багровея от злости, орали ему: «Раз! Два! Раз! Два!» Но к тому моменту, когда они произносили слово «Два»,