Мать Гилберта [Уильям Тревор] (fb2) читать постранично, страница - 6

ненамного крупней, чем у нее. Он не проявлял склонности к насилию. «Не надо! Не надо!» — кричал он в детстве, да и теперь иногда, если она замахивалась на муху. Отказываясь открывать школьные учебники, ночуя в подвале, обзаводясь без денег машиной, он вел себя вызывающе, но насилия в этом никогда не было. Все признавали его ум, искусно скрытый под занудным разглагольствованием. Все признавали, что Гилберт озадачивает, но — насилие?

— Смотри, смотри, — вдруг воскликнул он, когда начался сюжет о толстяках, проводящих выходной в лагере для тучных. Он засмеялся, и она вспомнила его младенческое лицо, когда его в первый раз ей показали. Он никому не был нужен. Ни отцу, ни армии медиков, ни социальной служащей, ни тем, с кем он пытался свести дружбу. Все оставляли его слишком рано. В архитектурном бюро его только терпели; всюду, где бы он ни был, его только терпели.

— Жуть, — сказал он. — Быть таким жирным.

Потом, когда по третьему каналу опять пошли новости, он сидел молча — сидел в ужасном, замкнувшем его молчании. На экране лицо Кэрол Диксон было точно таким же, как в газете. Ее мать не могла договорить, полицейский инспектор излагал факты — повторение, все это она уже видела.

Она смотрела на него, а он завороженно, как под гипнозом, вглядывался в экран. Внимательно слушал. Когда новости кончились, прошел через комнату и взял «Ивнинг стандард». Стал читать, забыв про чай и пирожные. Она выключила телевизор.

— Спокойной ночи, Гилберт, — сказала она, когда он встал, чтобы идти спать. Он не ответил.

Газета, лежавшая на полу около его стула, была словно нарочно повернута так, что Кэрол Диксон смотрела прямо на Розали. Она вспомнила, как он, вернувшись домой после первой отлучки, стоял у косяка кухонной двери, следил за ней глазами, молчал. Когда он приехал на «шкоде», она хотела обратиться в полицию. Хотела поговорить с доброжелательным старшим мужчиной в форме, объяснить насколько возможно, попросить помощи. Но конечно, никуда не пошла.

Она могла бы набрать сейчас 999. Или прийти завтра в полицию, начать с извинений, рассказать, надеясь, что ее успокоят. Но, думая об этом, она знала, что думает не всерьез. Пока она вынашивала его, он был в ее власти. Потом соски почувствовали требовательность его губ; вначале беспомощный, он вырос теперь в существо, которому она подневольна, которое доводит ее отчуждение до предела. Ее страх питал его, делал личностью, наделял мощью. Он почуял это, когда, впервые взявшись праздно исследовать свои ладони, уловил инстинктивное беспокойство матери. Он и потом это чуял — когда прятал кухонные вещи так, что их нельзя было найти, когда не вернулся домой из школы, когда разглагольствовал перед социальной служащей о фотокопировании. Он знал о возвращении заезженных мыслей, о тревоге, бесконечно и медленно идущей все по тому же знакомому кругу. «Шкода» была им украдена; стоящая около дома, она служила постоянным напоминанием.

Она знала, что это на всю ночь: она на стуле, размытый лик Кэрол Диксон в шаге от нее на полу, где он оставил газету. Она не хотела ложиться спать, потому что заснешь — непременно потом проснешься, и явь опять за тебя возьмется. Принимать, мириться — вот к чему сводилась миссия Розали: он был «того», а она вытолкнула его в жизнь. Никому не постичь тайну его существования, тайну их общих непролитых слез.

Перевод Леонида Мотылева.

Примечания

1

«Арчеры» — популярная радиопрограмма Би-би-си о жизни вымышленной деревенской семьи.

(обратно)

2

«Шкода» — маленький дешевый легковой автомобиль чехословацкого производства.

(обратно)