Белый юг [Хэммонд Иннес] (fb2) читать онлайн

Иннес Хэммонд Белый юг

THE WHITE SOUTH

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Первые известия о катастрофе пришли в Лондон на рассвете. Было десятое февраля, и единственным звуком, нарушавшим тишину черных, скованных морозом улиц, был звон молочных бутылок. На рынках «Ковент-Гарден» и «Биллингсгейт» собирались торговцы; потихоньку открывались пивные и кабаки. Оператор агентства «Рейтер» на Флит-стрит получил телеграмму, и его пальцы быстро забегали по клавишам машины, когда он начал передавать сообщение своим абонентам. Очень скоро, в двух кварталах от агентства, в редакции ежедневной лондонской газеты заработал телеграф, принимая сообщение, и его треск услышал редактор отдела. Сонный, он наблюдал, как бегает каретка автомата. Затем через узкое отверстие в стеклянной крышке вылезла полоска желтоватой бумаги. Редактор вынул ее и не торопясь прочел сообщение:

«КЕЙПТАУН 10 ФЕВ РЕЙТЕР: С ПЛАВУЧЕЙ КИТОБОЙНОЙ БАЗЫ „ЮЖНЫЙ КРЕСТ“ ПОЛУЧЕН СИГНАЛ SOS. В МОРЕ УЭДДЕЛЛА СУДНО ЗАСТРЯЛО ВО ЛЬДАХ И В ЛЮБОЙ МОМЕНТ МОЖЕТ БЫТЬ РАЗДАВЛЕНО. НА ПОМОЩЬ ВЫШЛО СУДНО НОРВЕЖСКОЙ ФАКТОРИИ „ХААКОН“, НАХОДЯЩЕЕСЯ В 400 МИЛЯХ ОТ „ЮЖНОГО КРЕСТА“. РЕЙТЕР 0713».

Редактор зевнул, бросил листок в корзину, куда складывались все новые сообщения, и вернулся к своей работе – макетированию газетной страницы. В большом офисе на Фенчоч-стрит в третьей комнате надрывался от звонка телефон. За этой дверью расположилась контора «Южной антарктической китобойной компании», но в такой ранний час здесь были только уборщицы. Телефонную трубку никто не поднимал. А в это время по пустым, звенящим от тишины коридорам Адмиралтейства в Уайтхолле торопливо шел курьер. Он разыскал дежурного офицера и передал ему сообщение. Тот протер сонные глаза, прочитал сообщение, положил его в ящик, на котором значилось «срочная информация», и послал за чаем. Оператор одного из коммутаторов телеграфного агентства «Фарадей-Билдингс», расположенного на улице Королевы Виктории, заметил, что звонок из Кейптауна требовал безотлагательности, и принялся рыться в телефонном справочнике. Затем он разъединил Кейптаун и «Южную антарктическую китобойную компанию» и соединил его с Южным Кенсингтоном, с квартирой Альберта Дженсена.

Альберт Дженсен был все еще в постели. Его разбудил телефонный звонок, и он, до конца не проснувшись, нащупал трубку и поднес ее к уху. Но через секунду, взволнованный, он сел в постели и быстро стал отвечать. Закончив разговор, Дженсен положил трубку на место и минуту неподвижно сидел, не замечая холода, проникавшего через открытое окно. По его лицу было видно, что он ошеломлен. Затем он снова схватился за трубку и принялся один за другим набирать телефонные номера. Коммутатор связывал квартиру в Кенсингтоне с Дурбаном, Фолклендскими островами и китобойной станцией в Южной Джорджии, с Сэндфьордом и Тёнсбергом в Норвегии, с Литом в Шотландии, с британской радиовещательной корпорацией и, наконец, с Адмиралтейством. В Адмиралтействе дежурному офицеру пришлось оторваться от второй чашки чая и срочно связываться с адмиралом, который в этот момент спокойно брился.

А к восьми часам утра по радиосвязи сообщение было передано: от Адмиралтейства американскому главнокомандующему в Вест-Индии и на королевский корабль «Морж» в Порт-Стэнли на Фолклендах; от командующего военно-морскими силами в Южной Африке, Кейптаун, Адмиралтейству в Лондоне; от Би-би-си австралийской радиовещательной комиссии. Число официальных донесений, авторы которых безуспешно старались предотвратить катастрофу, все росло, агентства новостей связывались друг с другом, и это сообщение разносилось по всему миру: от агентства «Рейтер» в Кейптауне к агентству «Рейтер» в Лондоне, Юнайтед Пресс в Нью-Йорке, ТАСС в Москве и «Гавас» во Франции…

К полудню уже более ста пятидесяти миллионов человек знали о том, что судно водоизмещением в двадцать две тонны, принадлежащее британской китобойной компании, оказалось затертым антарктическими льдами и медленно, но верно сдавливалось ими. Сидя за своими столами и работая на фабриках и заводах, эти сто пятьдесят миллионов ужасались мысли о том, что там, в безжалостной и холодной пустыне Антарктики, лицом к лицу столкнулись со смертельной опасностью четыреста человек.

Адмиралтейство приказало «Моржу» отправиться к Южной Джорджии, заправиться там топливом и затем попытаться подойти к «Южному Кресту». Из Кейптауна был вызван корвет южноафриканских военно-морских сил, которому также было приказано заправиться на острове Южная Джорджия. Туда же министерство торговли направило танкер, разгруженный в Дурбане, для снабжения топливом поисковых судов. Фактория «Дет Норске Хвалзелскаб» в Сэндфьорде, Норвегия, сообщила, что их судно, плавучая база «Хаакон», которая направилась к «Южному Кресту» уже через полчаса после того, как был получен первый сигнал SOS, то есть в 3:18, сейчас находится от него в двухстах милях. Правительство Соединенных Штатов выслало на помощь авианосец «Огайо», который незамедлительно вышел из Ривер-Плэйт.

Тем временем в Антарктике произошло несколько событий. Вслед за сообщением о том, что «Южный Крест» взорвал лед и в результате оказался в чистой воде, пришло другое: путь на свободу преградили несколько айсбергов пакового льда. Танкер «Жозефина» и рефрижераторное судно «Юг» вместе с остальными судами флотилии «Южной антарктической китобойной компании» остановились у кромки паковых льдов, не в силах предпринять каких-либо конкретных действий. К середине дня весь правый борт «Южного Креста» оказался под массой ледяных глыб, и в 14:17 капитан Ид отдал приказ покинуть судно. В последней передаче, прежде чем радиооборудование было выгружено на лед, Ид предупредил экипаж «Хаакона», чтобы они не заходили во льды за линию айсбергов. Это было последнее сообщение, полученное с «Южного Креста».

Всю эту ночь в окнах конторы «Южной антарктической китобойной компании» на Фенчоч-стрит горел свет. Но потерпевшие крушение молчали. В эфире стояла полнейшая тишина, и всем стало ясно, что это самая крупная катастрофа, которая произошла на море в мирное время после гибели «Титаника» в 1912 году.

Наиболее подробная картина событий, которые привели к крушению, наутро 11 февраля была отражена в статье самой крупной лондонской газеты. Автор статьи использовал информацию, полученную главным образом от Дженсена, управляющего «Южной антарктической китобойной компании» в Лондоне, агента компании в Кейптауне, Адмиралтейства, «Дет Норске Хвалзелскаб» и документов, содержащихся в архиве. В статье полностью отражена история китобойной экспедиции «Южной антарктической китобойной компании». Она была озаглавлена «КАТАСТРОФА В АНТАРКТИКЕ». Вот эта статья:

«16 октября прошлого года судно „Южный Крест“ покинуло Клайд; на борту его было 411 взрослых мужчин и юношей. Начальником экспедиции был назначен Бернт Нордал, управляющий факторией. Капитаном судна был Ганс Ид, а помощником управляющего – Эрик Блэнд, сын председателя „Южной антарктической китобойной компании“. Примерно 78 процентов экипажа составляли норвежцы, главным образом из Сэндфьорда и Тёнсберга. Остальные члены экипажа были британцами. „Южный Крест“ сопровождал корвет, ранее принадлежащий Адмиралтейству, который должен был буксировать китовые туши, и рефрижераторное судно „Юг“.

14 октября судно прибыло в Кейптаун, где его ждали вспомогательные суда и танкер. Экспедиция отправилась в путь 23 ноября. В ее состав вошли: плавучая база водоизмещением 22 160 тонн, десять китобойных судов, каждое водоизмещением менее 300 тонн, два вспомогательных судна (китобойцы использовались для буксировки), три корвета, прежде относившиеся к военно-морскому флоту, для буксировки китов и одно рефрижераторное судно.

Одно из буксировочных судов позднее было отправлено обратно в Кейптаун для ремонта электрогарпуна. Целью компании было в течение сезона испытать новое электрооборудование, предназначенное для добычи китов посредством воздействия на них электрического тока – этот метод убийства „обязан“ своим происхождением минувшей войне.

Китобойный сезон в Антарктике длится четыре месяца – декабрь, январь, февраль и март. Эти месяцы в Антарктике считаются летними, и время проведения китобойной экспедиции ограничено ими благодаря международному соглашению, призванному сохранить китов и обеспечить непрерывность их размножения. Ничем не контролируемый промысел китов в Арктике в течение прошлого века привел к практически полному истреблению этих животных, обитающих в Северном полушарии. Настоящий сезон промысла финвалов был открыт 9 декабря. До этого была разрешена охота на кашалотов. Большинство экспедиций использовали это разрешение для того, чтобы проверить свое оборудование. В этом же сезоне кроме „Южной антарктической китобойной компании“ промыслом занималась Норвегия (десять экспедиций), Британия (четыре), Голландия (одна), Россия (одна) и Япония (две).

29 ноября „Южный Крест“ вышел в район острова Южная Джорджия и по радиотелефону связался с береговой китобойной станцией, которая сообщила, что условия навигации на редкость плохие. Температура воздуха была намного ниже обычной в это время, а западные и южные берега острова были все еще во власти пакового льда. Станционные китобои, работавшие в радиусе 200 миль от острова, сообщали о сильном дрейфе айсбергов, которых было намного больше, чем обычно. И сами айсберги отличались редкостными размерами. 2 декабря „Южный Крест“ начал промысел – за семь дней было убито 36 кашалотов, и это несмотря на низкие температуры и сильный ветер. К 9 декабря промысел был развернут полностью. Судно находилось намного южнее Сандвичевых островов, в 200 милях от Южного Туле, и двигалось на юго-запад. В отчетах управляющего факторией Нордала и капитана Ида, которые передавались в Лондон, говорилось о сильном и непрекращающемся ветре, низких температурах, плавающих паковых льдинах и необычно большом количестве гигантских айсбергов.

По сравнению с предыдущим сезоном китов было весьма немного, и на День посыльного^[1] Нордал сообщил о том, что возникли трудности с экипажем. Для норвежско-британской китобойной флотилии это было неслыханным делом, поскольку люди там весьма заинтересованы в успехе промысла. Но поскольку Дженсен не получил дальнейших подробностей, он сказал, что не может сделать заявления по этому вопросу.

А дело было серьезным, потому что 2 января из Лондона в Кейптаун вылетел полковник Блэнд, председатель компании, на зафрахтованном компанией самолете. Он предпринял эту поездку, несмотря на рекомендации врачей – у него было серьезное заболевание сердца. Вместе с ним вылетели его невестка, немецкий специалист по электрическим гарпунам и Альдо Бономи, известный фотограф. Невестка, миссис Джуди Блэнд, является дочерью Бернта Нордала, начальника экспедиции, который при неизвестных обстоятельствах исчез предыдущей ночью – как предполагали, он упал за борт.

Полковник Блэнд прибыл в Кейптаун и той же ночью вместе с дочерью Нордала отбыл на буксировочном судне, на котором было также отправлено новое оборудование для китобойного промысла. 17 января Блэнд появился на борту „Южного Креста“ и взял на себя управление экспедицией. Убито было всего лишь 127 китов, в то время как за прошлый сезон эта цифра равнялась 214. За ту неделю, когда на море был жестокий шторм, китобои добыли всего 6 китов. Блэнд послал их в самостоятельный поиск, в результате чего к югу и юго-востоку они обнаружили широкий пояс пакового льда, причем одно из судов с большим трудом вышло из полосы льдов. Все китобойцы регистрировали появление нескольких китов. Тем временем с „Хааконом“, который находился в 600 милях к юго-западу, была установлена радиосвязь. Норвежское судно сообщало, что оно заметило большое стадо китов.

18 января полковник Блэнд решил двигаться на юг. На пути судно столкнулось с большим количеством плавающих льдин, но 23 января оно вышло в открытое море с крупным уловом. Его координаты были 66°01′ ю. ш., 35°62′ з. д.

Результат промысла с 23 января по 5 февраля составил 167 китов. 6 и 7 января был сильный шторм, и в ночь на 7 число одно из китобойных судов в поисках убежища вошло в полосу льдов, но столкнулось с плавучей льдиной, что стало причиной повреждения рулевого устройства. Как только ветер стих, ему на помощь были посланы китобоец и корвет. Но утром 8 января оба судна также столкнулись со льдами: одно получило пробоину, а на втором случился пожар. Несчастье произошло примерно в 120 милях на юго-восток от „Южного Креста“. С судов, потерпевших аварию, пришло сообщение, что экипажи находятся в безопасности на льдине и потери составляют один-два человека.

К этим судам на помощь был послан еще один корвет. Тем временем „Южный Крест“ заправился топливом с танкера и завершил транспортировку китового жира на вспомогательное судно. В ночь на 8 января с корвета поступило сообщение, что из-за полосы пакового льда он не может подойти к судам ближе чем на двадцать миль. Больше никаких новостей с судов не поступало.

К этому моменту ветер усилился снова и достиг штормовой силы, однако „Южный Крест“ сам отправился на помощь. В 6:30 вечера он заметил корвет, который искал убежища от шторма в плавающих льдах. Все суда китобойной флотилии собрались вместе, за исключением трех, потерпевших аварию во льдах, – из-за плохих погодных условий ни один китобоец не был отправлен на промысел. На „Южном Кресте“ состоялось совещание, в результате которого было решено войти в полосу пакового льда, которая тянулась на восток и запад, и идти на помощь.

Нетрудно описать эту картину. „Южный Крест“, огромное и приземистое судно, похожее на громадный танкер с широкими кормовыми трубами, шло среди льдов, и морская вода плескалась в отверстии в корме, через которое китовые туши шли на дальнейшую переработку. Вокруг бушевал шторм, и „Южный Крест“ оказался в его центре, но упрямо шел вперед, на запад, прорываясь сквозь толщу пакового льда и сопровождаемый яростным завыванием ветра. Судно окружали плавучие льдины – плоские, изломанные равнины, загадочно сверкающие в сумерках, – там, где летом солнце никогда не садится, не бывает настоящей темной ночи. Плавучие льдины держатся вместе, но лишь до тех пор, пока составляют единый ледяной массив. Сейчас же здесь было полно айсбергов, которые то и дело врезались в полосу пакового льда. И судно упорно двигалось в черной воде, углубляясь во льды все дальше и дальше, минуя айсберги, в самое сердце смертельной опасности.

Стоило ли так рисковать ради нескольких человек? Стоимость „Южного Креста“ оценивалась в 3 миллиона фунтов стерлингов, и на его борту было около четырехсот человек. Что двигало полковником Блэндом? Почему он пошел на такой риск? А его помощники – разве они не предупреждали его? Подобное судно, водоизмещением в 22 000 тонн, со специально укрепленным носом могло разбивать лед толщиной в 12 футов. Но если искромсанные ледяные края зажмут его тонкие стальные борта, они раздавят судно в один миг. Разве Блэнд не осознавал опасности? Или полоса чистой воды была настолько узкой, что судну уже не оставалось ничего другого, кроме как двигаться вперед?

О том, что случилось на самом деле, мы, возможно, не узнаем никогда. Все, что нам сейчас известно, – это то, что 10 февраля к 3 часам 18 минутам „Южный Крест“ был со всех сторон окружен льдами и экипажу пришлось радировать сигнал SOS. Конец был неминуем. Ледяные глыбы, двигающиеся в западном направлении, сомкнулись вокруг него, и в считаные часы судно было раздавлено.

Тем, кто помнит Фильхнера и Шеклтона, могло бы показаться странным, что судно водоизмещением в 22 000 тонн было раздавлено с такой легкостью, ведь их суда, которые по размерам были намного меньше, месяцами прекрасно дрейфовали во льдах в том же самом море Уэдделла и в конце концов освободились и вышли в открытое море. Но эти люди были исследователями. Их суда были построены специально для дрейфа во льдах. Тонкие борта „Южного Креста“ не были предназначены для того, чтобы противостоять огромному боковому давлению льда, который под ударами гигантских айсбергов превращался в ледяные горы.

Полное объяснение тому, что случилось, мы сможем получить лишь от тех, кто будет спасен. Мы надеемся, что правительство и другие китобойные компании сделают все, что в их силах, чтобы поспешить на помощь этим людям. По всей вероятности, у них есть значительные запасы китового мяса и жира, которые они выгрузили на лед. Но снаряжение, скорее всего, пострадало, поэтому ясно, что пережить антарктическую зиму они не смогут».

Это было последнее, что широкая публика узнала о гибели «Южного Креста». Дело было громким, и какое-то время статьи о нем на страницах мировых изданий заслоняли все прочие заголовки. Предпринятые попытки спасти экипаж судна не увенчались успехом, и о катастрофе постепенно забыли. Интерес к событиям вновь вспыхнул тогда, когда на сцене появился американский авианосец, который предпринял первые вылазки. Но плохие погодные условия помешали поискам. С тех пор затянувшиеся и безуспешные попытки спасения уже не были ни для кого новостью, и о том, что где-то в море Уэдделла на лед было высажено 400 человек, попросту забыли.

В середине марта в Антарктике наступает зима. Становится очень холодно, и в море начинает формироваться новый лед. К 22 марта все поисковые суда вернулись назад. Они заправились в Гритвикене на острове Южная Джорджия и отправились на свои базы. 15 апреля Ян Эриксен, управляющий фактории «Северный Хвалстасьон», Гритвикен, послал компании следующее сообщение:

«Все поисковые суда покинули Гритвикен. „Хаакон“, а также остальные суда фактории „Дет Норске Хвалзелскаб“ еще вчера прошли 100 миль своего пути обратно в Кейптаун. Они не обнаружили никаких судов в районе бедствия. Наступает зима. Если кто-то из экипажа все еще жив, пусть им поможет Бог – никто не сможет прийти им на помощь до следующего лета. Я готовлюсь к тому, чтобы закрыть станцию».

Сообщение означало завершение всех попыток спасти экипаж «Южного Креста». Оно было послано в офис «Норд Сид Джорджия Хвалзелскаб» в Осло, и Эриксен начал работы по закрытию китобойной станции в Гритвикене, тем более что на покрытый льдом остров Южная Джорджия пришла зима.

Однако история на этом не кончается: 21 апреля, за два дня до того, как Эриксен со своими людьми должен был отплыть в Кейптаун, он передал по радио сообщение – и тут же заработали наборщики и печатники всего мира, в газетах появились кричащие заголовки, в которых упоминалось название «Южный Крест». Итак, 21 апреля…

Но это история Дункана Крейга. И пусть он сам расскажет ее…

История гибели «Южного Креста», лагеря, разбитого на айсберге, и последующего перехода, рассказанная Дунканом Крейгом

1

В действительности я не имел никакого отношения к «Южному Кресту» до 17 января, за три недели до того, как произошло бедствие. Месяцем раньше я даже не подозревал о существовании некоего судна, принадлежащего «Южной антарктической китобойной компании». Я не китобой, и, если не считать сезонных работ в Гренландии, в которых я участвовал вместе с университетским исследовательским клубом, мне прежде никогда не приходилось бывать в высоких широтах. Я бы хотел вначале кое-что отметить для тех, кто имеет большой опыт пребывания в условиях Антарктики, и в частности китобойного промысла, – то, что для них хорошо знакомо и привычно, для меня было чем-то совершенно новым. Меня попросили подробно описать все события лишь потому, что благодаря некоторым, не зависящим от меня обстоятельствам я был достаточно близко знаком с теми людьми, которые имели самое непосредственное отношение к катастрофе, и знал о ее реальных причинах немного больше ныне живущих.

К событиям, которые привели к гибели «Южного Креста», я стал впервые причастен в Новый год. Я эмигрировал в Южную Африку и в ночь на первое января просиживал в офисе компании, занимающейся частными перевозками, в надежде вылететь в Кейптаун. Решение эмигрировать я принял, в общем-то, не раздумывая. И если бы я тогда знал, что меня ждет впереди, я бы тотчас повернул обратно и, подавив самолюбие, вернулся бы к рутинному и ничем не примечательному существованию клерка, просиживающего свои дни в конторе «Брайдвелл и Фейбр» – фирмы, импортирующей табак.

Вылет был назначен на час ночи. Самолет был зафрахтован «Южной антарктической китобойной компанией» для полковника Блэнда. Для пассажиров в нем было отведено пять мест, а с Блэндом летели еще двое человек. Вот и все, что мне было известно. О том, что в Новый год вылетают эти трое, пилот Тим Бартлет предупредил меня еще прошлой ночью. Сам он охотно бы взял меня. Но мне предстояло еще отвоевать право занять одно из свободных мест.

Блэнд появился в половине первого. Он вошел в зал ожидания, громко топая ногами и тяжело дыша.

– Самолет готов? – спросил он у служащего. Он сказал это тоном, не допускающим возражений. Кроме того, у него был вид вечно спешащего человека.

С ним были еще трое – двое мужчин и девушка. Сквозь открытую дверь в помещение ворвалась волна холодного воздуха, и я успел заметить большой лимузин, свет фар которого отражался на влажном шоссе. Шофер, одетый в униформу, внес багаж.

– Пилот ждет вас, – сказал служащий. – Пожалуйста, распишитесь на этих бланках, полковник Блэнд. И вот телеграмма – она была получена полчаса назад.

Я не отрываясь смотрел, как его толстые пальцы разорвали конверт. Он водрузил себе на нос тяжелые очки в роговой оправе и поднес листок бумаги к свету. Под кустистыми бровями его глаза казались колкими и холодными, а синеватые челюсти подрагивали, когда он читал. Затем он резко обернулся.

– На вот, прочти это. – Он протянул девушке тонкий листок.

Девушка подошла к нему и взяла телеграмму. На ней были широкие брюки, явно не новые, и зеленое шерстяное джерси. На плечи она небрежно накинула прелестное норковое манто. Девушка выглядела усталой, и лицо ее казалось бледным. Прочитав телеграмму, она поджала губы и ничего не выражающим взглядом посмотрела на Блэнда.

– Ну? – спросил он. Его тон был почти яростным.

Девушка молчала. Она только бросила на полковника короткий взгляд, и я заметил, что она немного дрожит.

– Ну? – прорычал он снова, и тут как будто весь его гнев вырвался наружу. – Сперва ты, теперь твой отец. Что вы имеете против парня? – Его кулак яростно обрушился на крышку стола. – Отзывать его я не стану. Ты слышишь? Пусть лучше твой отец подружится с ним. Еще одно подобное заявление, и он отправится в отставку. Он не единственный руководитель, к которому я могу обратиться.

– Да, но он единственный, чья работа дает вам те результаты, к которым вы привыкли, – сказала она вызывающе и покраснела от внезапно охватившей ее ярости.

Блэнд намеревался что-то ответить, но взглянул на меня и передумал. Он резко повернулся и выхватил из руки служащего бланки. Когда он подписывал их, его рука дрожала. Мне было занятно наблюдать за ним, и мысль о Кейптауне отступила на задний план. Я уже встречал раньше подобных типов – агрессивных бизнесменов, добившихся успеха в жизни благодаря только самим себе. Этот человек казался твердым и непреклонным, как гранитная глыба. Просить его взять к себе на самолет было равносильно тому, чтобы у служащих британского банка просить взаймы слиток золота. Но ничего другого мне не оставалось – я сжег за собой все мосты: отказался от комнат, потребовал у банка перевода небольшой суммы денег в Кейптаун и отправил письмо работодателям о том, что увольняюсь.

Блэнд словно почувствовал, что я наблюдаю за ним, – он внезапно обернулся и уставился на меня. Его маленькие голубые глаза за толстыми линзами очков выглядели какими-то странными, искаженными.

– Вы ждете самолета, сэр, или же хотите поговорить со мной? – спросил он требовательным тоном.

– Жду самолета, – ответил я.

Он что-то буркнул, но не отвел взгляда.

– Видите ли, для меня все зависит от вас, – начал я. – Мое имя Крейг, Дункан Крейг. Пилот вашего самолета – мой друг. Он сказал мне, что у вас будут свободные места, и я бы хотел поинтересоваться, не будете ли вы…

– Вы что, хотите прокатиться за чужой счет?

Его слова и тон смутили меня. Но я изо всех сил сдержал свой гнев.

– Я бы очень хотел вылететь с вами в Кейптаун.

– Нет, исключено.

И вдруг мне стало все равно. Возможно, это было просто его манерой поведения – точно так же он разговаривал и с девушкой.

– Здесь нет ничего оскорбительного, полковник Блэнд, – сказал я резко. – Все, что я прошу, – это взять меня на борт. – И я нагнулся за своей сумкой.

– Постойте-ка. – Вся его ярость как будто улетучилась. Я взглянул на него – он стоял, облокотившись о стол, и толстыми пальцами дергал за мочку левого уха. – Двести тысяч человек ждут того момента, когда они смогут отправиться в Южную Африку. Почему я должен оказывать любезность именно вам, а не кому-то другому?

– Так уж случилось, что я – единственный, кто попросил вас. Остальные почему-то не сделали этого. – Я снова поднял свою сумку. – Забудем, – произнес я и направился к двери.

– Ладно, Крейг. У нас действительно есть свободное место. Если пилот поручится за вас и вы быстро пройдете через все формальности, то можете лететь с нами.

Он как будто говорил всерьез.

– Спасибо, – сказал я и направился к двери, которая вела на летное поле.

– Зарегистрируйте свой багаж и заполните бумаги. – Голос Блэнда вновь прозвучал резко.

– Я уже сделал все заранее, – ответил я, – на всякий случай.

Мне не хотелось, чтобы он думал, что я принял его приглашение как само собой разумеющееся.

Блэнд нахмурил брови, а его челюсти дрогнули. Внезапно он рассмеялся.

– Где вы научились такой предусмотрительности – в бизнесе или на службе?

– На службе, – ответил я.

– Где – в армии?

– В военно-морском флоте.

Этот ответ, казалось, лишил его всякого интереса ко мне. Он отвернулся и стал наблюдать за тем, как взвешивают его багаж. В это время из служебной комнаты вышел Тим Бартлет в сопровождении своего помощника, Фентона. Он взглянул на меня и приподнял брови. Они с Фентоном представились Блэнду, и Бартлет попросил у служащего бумаги пассажиров. Проглядывая их, он заметил:

– Я вижу, вас теперь не трое, а четверо?

– Да. Миссис Блэнд тоже хочет лететь, – кивнул полковник в сторону девушки.

– Кто из вас Вайнер? – спросил Тим Бартлет.

Один из мужчин, стоявший в тени за дверью, шагнул вперед.

– Я, – произнес он гортанным шепотом.

Его движения были порывистыми, как у марионетки, – словно кто-то против воли дергал за невидимые нити, привязанные к его конечностям. Одежда, на несколько размеров большая, чем требовалось, мешком висела на его высохшем теле.

– Хотите взглянуть на мои бумаги? – спросил он тем же самым шепотом.

– Нет, все в порядке, – ответил Тим.

– А я – Бономи, Альдо Бономи.

Это был четвертый член их группы. Он вышел из тени развязной походкой оперного певца. На нем был пиджак из верблюжьей шерсти с подплечниками, а шею украшал галстук переливчатого синего цвета с мелким желтым рисунком. Когда он схватил Тима за руку и принялся изо всех сил трясти ее, на его пальцах сверкнуло золото.

– Я так рад, что мы будем в надежных руках. Вы настоящий художник. Да, я видел это. И я, я тоже художник. Я должен сделать фотографии для «Эль Колонелло». – Он замолчал, переводя дыхание и тревожно глядя Тиму в лицо. – Но я надеюсь, что вы хороший пилот. Прошлый раз я летел с одним летчиком, так он выкинул шутку с самолетом, меня ужасно тошнило.

Тим высвободил свою руку из руки итальянца, сказал:

– Все будет в порядке. Вам незачем волноваться, мистер Бономи. Это будет очень скучный полет, – и отправился на летное поле.

Все остальные, как только прошли через паспортный контроль и таможню, последовали за нами. Мы влезли в самолет. Багаж пристегнули ремнями, и дверь захлопнулась. Фентон пробрался к нам в салон и велел пристегнуть ремни безопасности. Моторы взревели, и самолет вырулил на взлетную полосу. Огни аэропорта сверкали холодным, ледяным светом. Самолет достиг конца взлетной полосы и остановился, дожидаясь сигнала с контрольной вышки. Внезапно я почувствовал в животе противную пустоту. Это всегда случается со мной перед взлетом. О, эти ужасные минуты! Не знаю никого, кто бы спокойно переживал их.

Я взглянул на остальных. Все как будто расслабились, но их лица были напряженными. Никто не произносил ни слова. Блэнд сидел, прикрыв глаза. Девушка спрятала руки глубоко в карманы мехового манто. Не отрываясь, она глядела в одну точку перед собой. Маленький завиток ее белокурых волос выбился из-под шелкового платка, который был повязан у нее на голове. Бономи весь извелся в своем кресле – он и минуты не мог посидеть спокойно. Он вертелся, как резиновый мяч, – вот сейчас он вперился взглядом в окно, а в следующую секунду с любопытством рассматривал салон. Только Вайнер как будто расслабился полностью. Он сидел, глубоко провалившись в кресло, напоминая груду старой одежды. Уголок его рта нервно подергивался, но на лице – выражение полной апатии. Руки он положил на живот, длинные, нервные пальцы вцепились в замок ремня безопасности.

Внезапно моторы заревели снова. Самолет закачался и завибрировал. Затем он развернулся и помчался по взлетной полосе, набирая скорость. Я посмотрел в окно – огни самолета узкими светящимися полосами отражались на влажном бетоне. Самолет пару раз стукнул о землю, а затем задняя часть фюзеляжа поднялась в воздух. Огни контрольной вышки постепенно удалялись. И вот самолет плавно отделился от земли, гул моторов стал монотонным. Меня прижало к спинке кресла. Контрольная вышка, огни которой стали теперь совсем крошечными, стремительно удалялась. Фонари освещали узкую ленту дороги, проходящей рядом с аэропортом. Затем самолет сделал вираж, и огни самого Лондона помчались к горизонту. Я вспомнил о записке, которую я оставил на своем письменном столе – «Уехал в Южную Африку». Неужели это было лишь вчера вечером? Я представил себе мистера Брайдвелла, как он останавливается у стола и читает записку, а затем чувствует тревогу, думая, что его дурачат, ведь ему не понять, как я мог вдруг оставить такую работу и уехать.

Я отстегнул ремень безопасности. Наконец я был свободен, и мне хотелось петь, кричать – словом, сделать что-то такое, что отражало бы мое настроение. Маленький еврей по-прежнему сидел, обхватив пальцами замок ремня. Неожиданно сзади меня раздался голос Блэнда:

– Джуди, поменяйся местом с Францем. Мне нужно поговорить с ним насчет устройства электрогарпуна.

Девушка спросила:

– Может, вам лучше отдохнуть?

– Я в полном порядке, – ответил Блэнд грубовато.

– Доктор Уилбер сказал…

– Пропади он пропадом, этот доктор Уилбер!

– Если вы будете шутить со здоровьем, вы убьете себя.

– Я и так только убийствами и занимаюсь. – Он замолк, глядя на Джуди. – Где телеграмма? Я давал ее тебе.

Девушка сунула руку в карман шубки и извлекла оттуда измятый листок. Я услышал, как Блэнд разглаживает его на своем портфеле.

– Бернт не имел права посылать мне такую телеграмму. – Им снова овладел гнев. – Он слишком строг с парнем. – Я услышал шорох бумаги, скомканной его мощным кулаком. – Беда в том, что, как только я умру, от полного контроля над компанией его будет отделять лишь Эрик. – Его голос прозвучал почти яростно.

– Вы не очень-то учтивы, – заметила девушка.

– Не учтив, да? А что, черт побери, я должен думать? Недели не прошло, как они отбыли из Кейптауна, а между ними уже начались разногласия.

– И кто же, по-вашему, в этом виноват? – резко спросила девушка.

– Бернт все время играет на том, что у Эрика нет должного опыта.

– Эрик говорит неправду.

– Что? Неужели ты думаешь, что я не поверю собственному сыну?

– Нет, но вы сами знаете его не очень хорошо, верно? Всю войну вы пробыли в Лондоне и с тех пор…

– Я знаю, что вы все время изводите парня, – рявкнул Блэнд. – Надо же, у Бернта хватило наглости говорить о том, что присутствие Эрика привело к недовольству среди парней из Тёнсберга. С ними никогда не было никаких проблем. Они слишком заинтересованы в успехе экспедиции.

– Если Бернт сказал, что из-за Эрика у него возникли проблемы с экипажем, значит, так оно и было, – твердо заявила девушка. – У него всегда на первом месте были интересы компании. И вы это знаете.

– Почему же тогда он посылает мне подобный ультиматум? Почему он требует отзыва Эрика?

– Потому что понял, что он за человек.

– «Что он за человек»! Хорошо же ты говоришь о своем муже.

– Мне все равно. Вам тоже не мешало бы узнать его получше.

– Замолчи! – Голос Блэнда сорвался, словно струна, за которую резко дернули.

– И не подумаю, – резко сказала девушка. – Пора бы вам узнать всю правду. Эрик…

– Замолчи! – прогремел Блэнд. – Не смей так говорить. Я знаю, что с ним сейчас происходит. Дома его унижала ты, а в море его унижает твой отец. Из-за вас обоих он стал совсем неуверенным в себе. Неудивительно, что ему необходимо…

– Уверенность! – В ее голосе прозвучали презрение и нервозность. – Да вы совсем не знаете его! Вы все еще думаете о нем как о беспутном, отважном мальчишке десяти лет, который катается на лодке и побеждает в лыжных соревнованиях. Вы думаете, что это все, что ему нужно. Да нет, это далеко не все. Он хочет держать в своих руках все, что угодно, – людей, машины, целые организации. Он жаждет власти. Власти, поверьте мне. Он хочет управлять компанией. И он уговорил свою мать…

– Да как ты смеешь говорить такое!

– Господи! Думаете, я не знаю, каким он стал сейчас? – Она перегнулась через проход – в ее позе чувствовалось напряжение, а лицо казалось чересчур бледным. – Я собиралась сказать вам об этом, когда мы получили первую телеграмму. Но вы были тогда больны. Сейчас же если вы способны на подобное путешествие, то у вас хватит сил и на то, чтобы узнать, что…

– Я не собираюсь тебя слушать. – Блэнд попытался успокоиться. – У тебя истерика.

– Вам придется это выслушать. И никакой истерики у меня нет. Я должна вам рассказать об этом…

– Я уже сказал, что я не желаю тебя слушать. Черт побери, ведь он твой муж!

– Думаете, я этого не знаю? – Ее голос прозвучал как будто слегка испуганно. – Думаете, он не напоминал мне об этом каждый час с того самого дня, как мы поженились?

Блэнд пристально смотрел на нее сквозь толстые линзы очков.

– Ты уже не любишь его? – спросил он.

– Люблю?! – взволнованно воскликнула Джуди. – Я ненавижу его, ненавижу! Господи, ну почему вы позволили, чтобы он стал вторым человеком в экспедиции?

– Ты, кажется, забываешь, что он мой сын, – произнес Блэнд угрожающе тихим голосом.

– Нет, не забываю. Но пора вам узнать правду.

– Тогда дождись момента, когда мы будем одни.

Девушка взглянула на меня и поняла, что я наблюдал за ней.

– Ладно, – сказала она негромко.

– Франц!

Человек, сидящий впереди меня, подпрыгнул в своем кресле.

– Пересядь сюда. Поменяйся местами с Францем, – приказал Блэнд девушке, – и постарайся успокоиться.

Она встала и пересела на место немца. Лицо ее было напряжено, а маленькие руки сжаты так крепко, что костяшки пальцев казались белыми. Она словно застыла.

Я отвернулся и стал смотреть в окно на красный навигационный огонь на борту самолета. Внизу проплывало побережье Кента. А впереди виднелась неровная поверхность пролива Ла-Манш, освещенная ущербной луной. Сквозь ровный гул моторов я различал отдельные фразы беседы за моей спиной.

– Оборудование появилось… из Кейптауна два дня назад пришла телеграмма… «Тойр III» ремонтируют… я приказал Садмену подождать нас… все готово для проверки.

Я не мог заснуть – вероятно, потому, что был слишком взволнован. Наконец я поднялся и прошел в кабину. Фентон сидел за рычагами управления. Тим наливал кофе из термоса.

– Ну вот, это последние бастионы Англии. – Он кивнул в сторону окна. – Завтра уже должно быть намного теплее. Как у тебя с Блэндом и его компанией?

– Я почти не разговаривал с ними, – ответил я. – Блэнд и девушка только что поскандалили. Сейчас он разговаривает с Вайнером о новом оборудовании или о чем-то таком. Вайнер ведь немец, да?

– Точно. Он специалист по электрогарпунам. Он перешел к Блэнду из одной крупной рурской компании. Вот бедняга! Только подумать – четыре месяца в Антарктике. Для меня слишком холодным кажется и перелет через Альпы.

– А Блэнд тоже собирается в Антарктику?

– Да, они все туда отправляются, насколько мне известно. В Кейптауне их ждет судно, которое доставит их на борт плавучей китобойной базы. Я так понял, что на «Южном Кресте» какие-то проблемы. Так или иначе, но у Блэнда такой вид, словно ему не терпится попасть туда поскорее.

– Ты хочешь сказать, что девушка отправится вместе с ним? – спросил я.

Тим пожал плечами.

– Насчет нее не знаю, – ответил он. – Она присоединилась к ним в последний момент. Судя по ее документам, она уроженка Норвегии, но замужем за южноафриканцем. На вид довольно милая.

– Зато ведет себя совсем не так. Скорее похожа на дикую кошку. И она явно из-за чего-то очень переживает.

– Странно, что тебя это волнует. Ты ведь летишь, так чего тебе не хватает? А если хочется с кем-нибудь поговорить, пойди к Бономи. Наверное, за его чванливостью обнаружится что-нибудь еще – он ведь один из лучших фотографов во всем мире. Немного кофе?

– Нет, спасибо, – отказался я, – буду плохо спать.

Он опустил термос.

– Да, чуть не забыл. Нужно раздать одеяла. Поможешь мне, Дункан?

Вернувшись в салон, я не обнаружил там никаких перемен. Блэнд и Вайнер погрузились в изучение чертежей.

Девушка смотрела в окно. Казалось, с тех пор, как я вышел из салона, она даже не пошевелилась. Правда, Бономи заснул, его рот был слегка приоткрыт, но его храп перекрывался гулом моторов. Мы раздали одеяла.

– Завтракать будем в Тревизо^[2], – сказал Тим, проходя вперед.

Я уселся в свое кресло. Девушка завернулась в одеяло, но в движениях ее все еще чувствовалось напряжение, и глаза ее по-прежнему светились тревогой. Я мыслями унесся в Южную Африку, к тому, что ждало меня впереди. Думая о своей новой жизни, я все еще волновался. Все казалось каким-то нереальным. Я думал о Капских горах, которые я когда-то на рассвете видел с капитанского мостика своего корвета – я тогда конвоировал подкрепление для Египта и Сицилийской операции. Какую работу подыщет для меня Крамер, когда я прибуду на место? Гул моторов был таким размеренным и монотонным, что убаюкал меня.

Холодный рассвет встретил нас Альпами, пустынной грядой горных вершин, покрытых снегом, в гигантские расселины которых время от времени падали огромные куски ледника. Мы пересекли обширные просторы Ломбардской низменности и приземлились в Тревизо, чтобы позавтракать.

Мы отправились в местное кафе, и я вошел туда вслед за Бономи. Меня заинтересовал Блэнд, и я подумал, что Бономи – единственный из всех четырех, кто сможет удовлетворить мое любопытство. В отличие от остальных он занял себе отдельный столик, и я сел напротив него.

– Я слышал, что вы – фотограф, мистер Бономи, – сказал я.

– Да. Вы разве никогда не слышали об Альдо Бономи?

– Конечно, слышал, – не очень уверенно пробормотал я.

Уголки его рта поползли вниз, и он взмахнул руками, словно в отчаянии.

– Вы не дурачьте меня. Вы не слышали об Альдо Бономи. Где вы живете, майстер Крейг?

В его карих глазах было заметно сожаление.

Я вспомнил о людях, которых встречал у себя на работе и дома. Я правильно сделал, что вырвался из этой жизни.

– Вы хотите сделать фотографии о китобойном промысле в Антарктике? – спросил я.

– Си, си. – В это время подошел официант, и Бономи сделал заказ, быстро говоря по-итальянски. – Могу я сделать заказ для вас, майстер Крейг? Я хочу сделать для вас что-нибудь хорошее.

– Спасибо, – ответил я. Когда официант удалился, я спросил Бономи, как ему нравится идея о путешествии в Антарктику.

Он лишь слегка пожал плечами.

– Работа, понимаете.

– Но ведь это необычное задание, верно?

– Необычное? Может быть. Но моя работа часто необычная. Один день я фотографирую в зоопарке, другой – на рандских рудниках. Потом я еду в Канаду, на железную дорогу.

– Вы часто путешествуете?

– Ну конечно. О, вы не понимаете. Я – Альдо Бономи. Все хотят мои фотографии. Одну неделю я в Америке, другую – в Париже. Путешествую и путешествую – я всегда на поезде или в самолете.

– А сейчас вы отправились в Антарктику с полковником Блэндом… Скажите, что вы о нем думаете? Вы слышали, как он ссорился со своей невесткой? На борту китобазы что-то случилось?

Он принялся перебирать пальцами маленький зеленовато-красный бант на шее.

– Майстер Крейг, я никогда не говорю о моих клиентах. Это вредит работе, вы понимаете.

На его смуглом лице, то ли в заискивании, то ли в извинении, блеснули белые зубы. Он пригладил рукой свои блестящие черные волосы.

– Давайте говорить о вас, – сказал Бономи.

Подошел официант, неся наш завтрак. Когда он разливал кофе, Бономи спросил:

– Вы ведь эмигрируете в Южную Африку, да?

Я кивнул.

– Это очень здорово… Вы бросаете все… Вы едете в другую страну и начинаете все сначала. Это большое приключение… У вас нет работы, но ваши потребности остаются теми же, что всегда. Вы смелый человек. Мне нравятся смелые люди. Не хотите выпить что-нибудь с кофе?

Я покачал головой, а он продолжил:

– Только чуть-чуть, я выпиваю за ваше здоровье. А еще мне нравится пить за завтраком. – Он повернулся к официанту: – Due cogmaci^[3].

– Почему вы думаете, что у меня нет работы? – спросил я, когда официант удалился.

– Если у вас есть работа, то вам не нужно просить взять вас на самолет. Это все сделала бы ваша компания. Я знаю, потому что я всегда работаю на какую-то компанию. Но скажите мне – почему вы покинули Англию?

Я пожал плечами.

– Даже не знаю. Просто надоело.

– Но что-то заставило вас принять быстрое решение, так? О, я не имею в виду что-то серьезное, вы понимаете. Жизнь – она всегда так. Всегда есть маленькие вещи, которые решают за нас.

Я усмехнулся.

– Тут вы правы.

Неожиданно я разговорился с ним, выкладывая ему про себя почти все. Это был самонадеянный, изнеженный человек, полный сознания собственной важности, но с ним оказалось на удивление легко говорить.

– После войны у меня возникло ощущение, что все мои надежды рухнули, – объяснил я. – Я попал в военно-морской флот прямо из Оксфорда. Когда я вернулся с войны, я был одержим странной мыслью, что моя родина обязана мне. Затем я обнаружил, что командование корветом не приспособило меня к бизнесу и прочим делам.Все кончилось тем, что я стал работать служащим в фирме, импортирующей табак.

– Не так уж много после того, как вы командовали кораблем, верно? – кивнул он с сочувствием. Подошел официант с коньяком. – Salute! – поднял он свою рюмку. – Желаю вам buona ventura^[4], майстер Крейг. И какая же маленькая вещь расстроила вас, а?

– Пятерка, – ответил я. – Мистер Брайдвелл, человек, преуспевший в бизнесе, в канун Нового года раздал нам всем по пять фунтов. Но этому болвану не следовало толкать речь.

– Вам не нравится майстер Брайдвелл?

– Да нет. Не в том дело. Он неплохой человек. И это в общем-то был благородный жест. Но я не выношу, когда мне читают лекции. Мне кажется, это не лучший способ заработать пять фунтов. Я ушел и пропил свою пятерку. А вечером пришел к Бартлету, пилоту нашего самолета. Он сказал мне, что летит в Южную Африку и в самолете будет два свободных места, – я решил рискнуть.

– Понимаю. А вы знаете, какая сейчас обстановка в Южной Африке?

– О, я знаю, послевоенный бум уже прошел, как и в Англии. Но мой товарищ, которого я встретил во время войны, сказал мне, что он всегда сможет найти мне работу, если я надумаю эмигрировать.

– А, да, да – товарищ, которого вы встречаете во время войны. – Бономи пожал плечами и уставился в свою рюмку. Наконец он испустил короткий вздох и произнес: – Ну что же, желаю вам удачи. Надеюсь, что работа, которая у него есть для вас, – очень хорошая.

В зал вошел Тим Бартлет и сказал, что пора вылетать. Мы покончили с завтраком и прошли в самолет. Но когда он с ревом промчался по взлетной полосе и взмыл в голубое небо Италии, мысли о Южной Африке почему-то перестали меня волновать так, как прежде. Сначала я должен был связаться с Крамером насчет работы. Это мне было и так ясно. Но долгое время я не думал и не беспокоился о том, что сейчас, когда Южная Африка стала для меня реальностью, проблема поиска работы может оказаться намного серьезнее.

Полет над Средиземным морем не был таким уж спокойным – самолет то и дело проваливался в воздушные ямы; море было ярко-голубым, но тут и там по нему были разбросаны беловатые пятна. Западная Пустыня казалась тусклой и холодной. Каир приветствовал нас прямотой египетских пирамид в Гизе. Ледяной ветер пыльными вихрями носился по аэродрому. Тим сказал, что здесь будет шестичасовая остановка. Вылет в десять часов. Бономи ушел вместе со своим другом-журналистом, который прибыл сюда на самолете Британской корпорации трансокеанских сообщений. Блэнд решил передохнуть. Его крупное лицо было бледным и влажным от пота, и вообще вид у него был нездоровый и какой-то измученный. Вайнера явно укачало. Я остановился, раздумывая, чем занять себя. Каир был одним из тех мест, где я побывал во время войны. Наконец я решил отправиться в город и найти там приятное местечко, где можно было бы выпить. Вдруг сзади раздался голос:

– Мистер Крейг.

Я обернулся. Передо мной стояла Джуди. Вид у нее был усталый.

– Не могли бы вы… не возьмете ли меня с собой в город – можно было бы выпить или?..

Ее серые глаза были широко раскрыты, а губы едва заметно дрожали. Мне казалось – еще минута, и она заплачет. Она была словно пружина, которую закрутили слишком сильно, и она вот-вот лопнет.

– Идемте, – сказал я и взял ее за руку.

Я почти физически ощутил ее напряжение. Нельзя сказать, что ее била дрожь, но это было похоже на электрический заряд. Мы взяли такси, и я велел шоферу отвезти нас в отель «Шепед».

Пока такси не выехало за пределы аэродрома, мы оба молчали. Я не торопил ее. Я знал, что она начнет говорить сама. Неожиданно Джуди произнесла:

– Простите меня.

– За что? – спросил я.

– За то, что я навязалась вам. Я… я не думаю, что вам будет со мной интересно.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – Просто расслабьтесь.

– Постараюсь, – ответила она и закрыла глаза.

Когда мы прибыли в отель, я повел ее к угловому столику.

– Что будете пить? – спросил я.

– Виски.

Я заказал два виски. Мы попытались немного поговорить, но ничего не получилось. Официант принес заказ, и она молча начала потягивать свой виски. Я предложил ей сигарету. Она жадно затянулась.

– Может, расскажете мне, что вас беспокоит? – предложил я.

– Может быть, – ответила она.

– Вам станет легче, – добавил я. – Это всегда срабатывает. К тому же вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся.

Она молчала, словно не слышала. Она не отрываясь смотрела на шумную компанию за соседним столиком, но вряд ли что-нибудь видела. Один Бог знает, что в это время было у нее перед глазами. Хотя ей нельзя было дать больше двадцати пяти, лицо у нее было изможденным. Неожиданно она сказала:

– Я боюсь за отца. Не знаю почему, но боюсь. Мне стало страшно ночью, в самолете. Как будто… – Джуди оперлась локтями об стол и уронила голову на руки. – О боже! – с трудом проговорила она. – Просто бред какой-то.

Мне захотелось утешить ее, но помочь я ничем не мог. Я прикурил еще одну сигарету и стал ждать. Наконец она подняла голову.

– Ночью я думала об отце и Эрике – как они там, в Антарктике.

– Эрик – это ваш муж, да? – спросил я.

– Эрик Блэнд. Да, – кивнула она.

– И ваш отец тоже там?

– Да. Он управляющий факторией. И еще начальник экспедиции. – Ее пальцы так сильно сжали стакан, что костяшки стали совершенно белыми. – Если бы там не было Эрика, – сказала она еле слышно. – Если бы только его убили на войне… – произнесла она неожиданно резко. Она посмотрела на меня грустным взглядом. – Но ведь убивают всегда не тех, верно?

Я подумал – любила ли она вообще кого-нибудь? Она опустила глаза и принялась разглядывать стакан.

– Я боюсь. Эрик стремился к этому два года. С помощью своей матери, которая живет в Норвегии, он сам набрал на судно людей из Сэндфьорда. И в этом сезоне он уговорил полковника Блэнда назначить его помощником управляющего. Не успели они выйти из Кейптауна, как он отбил телеграмму, в которой заявил, что мой отец настроил против него людей из Тёнсберга. Затем была еще одна телеграмма, в которой говорилось: «Нордал открыто заявил, что он скоро станет полноправным управляющим компании». Отец никогда бы не сказал подобного – ни открыто, никак. Это, по-моему, часть плана Эрика – вбить клин между отцом и полковником Блэндом.

– Нордал – это ваш отец? – спросил я.

– Да, Бернт Нордал. Он удивительный человек. – Впервые с тех пор, как я встретил Джуди, ее глаза словно ожили. – Девятнадцать лет он каждый китобойный сезон проводит в Антарктике. Он какой-то упрямый и… – Она оборвала себя и бесстрастно произнесла: – Понимаете, у Блэнда случился удар. У него больное сердце. Он знает, что ему недолго осталось. Вот потому-то он и согласился, чтобы Эрик принял участие в экспедиции. Иначе Блэнд никогда бы на это не пошел. Он знает, что у Эрика слишком мало опыта. Но он хочет, чтобы Эрик стал его преемником в компании. Конечно, это естественно. Но Блэнд не знает своего сына, не знает, что тот собой представляет.

– А ваш отец? – спросил я.

Она кивнула.

– Да. – Поколебавшись, она сказала: – Та телеграмма, которую Блэнд получил в аэропорту ночью, – от моего отца. Он написал – либо Эрик будет отозван, либо он слагает с себя все обязанности.

Я посмотрел на Джуди, пытаясь понять, зачем она вообще вышла замуж за Эрика Блэнда. Вряд ли ее можно было назвать красивой. Фигура ее была приземистой, а смешной вздернутый нос придавал ее лицу слегка надменное выражение. Несмотря на ее подавленное состояние, в ней чувствовалась сила и бьющая ключом энергия. Такая девушка могла бы заниматься лыжами и совершать длинные переходы через горы. В 1940 году я был с десантом в Аанладснесе.

Я знал жителей этой страны и понял, что Джуди была норвежкой – достаточно было взглянуть на ее золотистые волосы, нежную светлую кожу и большой подвижный рот. Она относилась к тому типу женщин, которые рождены для борьбы за право быть рядом с тем, кого любят. Учитывая услышанное мною в самолете, она явно сделала ошибочный выбор.

– Позвольте задать вам личный вопрос.

Ее серые глаза внезапно стали колючими.

– Валяйте.

– Почему вы вышли замуж за Эрика Блэнда?

Джуди пожала плечами.

– Почему все женщины выходят замуж за мужчин? – медленно произнесла она. – Это было в тридцать восьмом году. Тогда он был очень привлекательным – высокий, красивый, и в нем много мальчишеского. Он отличный лыжник, неплохой танцор и яхтсмен – в Дроннингеме у него чудесная маленькая яхта. Все думали, что я должна быть очень счастлива.

– Но все это оказалось чисто внешними качествами?

– Да.

– И когда же вы открыли это?

– Во время войны. Война нас всех сделала взрослее, правда? До этого я думала, что живу в чудесное время. Я училась в Англии и Париже. Но все, чем я жила, – это были вечеринки, катание на лыжах и плавание под парусом. А потом пришли немцы. – Ее глаза, которые искрились какую-то минуту, снова стали тусклыми. – Всех моих знакомых парней призвали, и они уехали из Осло на север, чтобы пополнить военные формирования. А потом некоторые из них ненадолго возвращались и вновь уезжали. Они отправлялись кто куда: одни – через Северное море к норвежским войскам, другие – в Финляндию и Россию, третьи уходили в горы и сражались там. – Она замолчала, а ее губы сжались в тонкую полоску.

– А Эрик остался дома, – закончил я за нее.

– Да. – В ее тоне появилась неожиданная резкость. – Понимаете, ему нравились немцы. Ему нравились нацисты и то, как и чем они живут. Это просто завладело им. Нацизм удовлетворял… трудно подобрать нужное слово… его страстное желание самовыражения. Понимаете?

Я представил себе его мать, которая обожает сына, и отца, чья личность и чьи достижения подавляли его всю жизнь, не оставляя ему ничего, за что стоило бы бороться. Да, я мог это понять.

– Ему было все равно, что Норвегия борется за свое существование, – продолжала Джуди. – Казалось, он просто не понимает… – Ее голос осекся. – Возможно, это было не только его ошибкой. Жизнь была слишком легкой для него, – сказала она более мягко.

– Но почему его не интернировали? – спросил я. – Ведь он англичанин?

– Нет, южноафриканец. Он утверждал, что он бур – голландский поселенец в Южной Африке, по отцу, а его мать – норвежка. Полиция ограничилась лишь тем, что периодически проверяла его.

– А полковник Блэнд во время войны оставался в Норвегии?

– Нет. Он был в Лондоне. Но мать Эрика осталась в Сэндфьорде. Она богата, так что ему не было особой разницы в том, кто там оставался. – Она замолчала, словно решая, рассказывать дальше или нет, но затем продолжила: – Мы начали ссориться. Я отказывалась думать и действовать так же, как он. Почти на каждой вечеринке, которую он устраивал, присутствовали немцы – они ходили вместе с Эриком на лыжах, он даже катал их на яхте. Он не мог не видеть, что я обо всем этом думаю. Потом борьбу начала группа Сопротивления. Я думала – если бы он только сошелся с теми ребятами, которые в нее входили, то опомнился бы и понял, что вокруг происходит. Я все время говорила с ним на эту тему, до тех пор, пока он наконец не присоединился к ним. Они посчитали, что он будет полезен для Сопротивления, поскольку у него связи с немцами. Но мы забыли о том, что немцы, в свою очередь, считали его полезным для себя, потому что у него были связи с норвежцами. Он поднимался на вершину ради одной капли. Неделю спустя политая этой каплей земля дала свои всходы. Группа Сопротивления была на грани уничтожения, но никто не подозревал об этом.

– Кроме вас, – вставил я, когда она замолчала, прикусив губу.

Она медленно кивнула:

– Да. Я узнала об этом однажды ночью, когда он был пьян. Он действительно… действительно похвастался этим. Сказал, что служил им верой и правдой, но, мол, к сожалению, они были на неправильном пути. Это было ужасно. У меня не хватило смелости рассказать об этом ребятам из группы Сопротивления. Он знал об этом и… – Джуди бросила на меня быстрый взгляд. – Никто не знает о том, что я вам только что рассказала, – проговорила она. – Так что, пожалуйста… – Она смолкла, понимая, что ее просьба была совершенно излишней. – Впрочем, это не важно, – произнесла она резко. – Никто не поверит этому. Он ведь чертовски обаятелен. Это ужасно – знать, кто он на самом деле, и одновременно наблюдать, как он всем нравится. А его отец… – Она беспомощно развела руками и вздохнула.

– Вы, конечно, никогда не говорили с ним о деле, связанном с группой Сопротивления? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Никакому отцу я бы не рассказала подобное о его сыне, но сейчас я просто должна это сделать.

Мы долго молчали. Я не знал, что сказать. Джуди смотрела мимо меня, ее мысли витали где-то далеко, может, в белых просторах Антарктики, куда она направлялась. Вдруг она решительно допила свой виски – словно положила конец своим переживаниям.

– Где-то играет музыка, – сказала она твердо и даже весело. – Пойдемте потанцуем.

Я поднялся, она взяла меня за руку.

– Спасибо вам, все было хорошо.

Не знаю, как ей это удалось, но вечер получился восхитительным. Может быть, она действительно расслабилась, а может, заставила и себя, и меня в это поверить. Но ее веселость, которая вначале показалась мне натянутой, выглядела вполне естественной, когда мы танцевали. Двигалась она удивительно непринужденно. Один раз она шепнула мне: «Вы сказали мне, что мы никогда больше не встретимся». Ее губы почти коснулись моего уха. По дороге в аэропорт в такси она прижалась ко мне и позволила мне поцеловать ее.

Но как только такси минуло ворота аэропорта, Джуди отстранилась от меня, и в ее глазах вновь появилось беспокойство. Она поймала мой взгляд и скривила лицо.

– Золушка снова дома, – сказала она бесстрастным голосом. Затем с неожиданной теплотой она взяла мою руку. – Это был удивительный вечер. Может, если бы я встретила кого-то вроде тебя… – Она замолчала. – Но тогда сначала должна быть война, правда? Видишь, какой я была испорченной сукой.

Было уже одиннадцать часов. Вместе с остальными пассажирами мы поднялись в самолет. Через десять минут огни Каира уже исчезали гда-то вдалеке, и нас поглотил мрак пустынной ночи. Все заснули.

Наверное, было уже около четырех часов утра, когда Тим вышел из своей кабины и прошел в салон. Я проснулся от звука открываемой двери. Тим держал в руке полоску бумаги. Он прошел мимо меня, остановился возле Блэнда и принялся будить его.

– Срочное сообщение, полковник Блэнд, – сказал он негромко.

Затем я услышал ворчание Блэнда и шелест бумаги.

Я обернулся. Лицо полковника было бледным и отекшим. Он не отрываясь смотрел на лист бумаги, который держал в руке. Затем взглянул на Джуди, спавшую в своем кресле.

– Ответ будет? – спросил Тим.

– Нет. Никакого ответа.

Голос Блэнда был едва слышен. Он дышал с трудом – как будто ремень на его животе был затянут слишком сильно.

– Простите, что принес вам плохие новости в такое утро, – пробормотал Тим и вернулся в кабину.

Я попытался заснуть снова, но безуспешно. Мне хотелось узнать, что было в телеграмме. Почему-то я был совершенно точно уверен, что это связано с Джуди. Пару раз я оборачивался на Блэнда. Он не спал, откинувшись на спинку кресла, уставившись в листок бумаги.

Наступил рассвет, по правому борту мелькнул вулкан Элгон. Вскоре впереди показалась белоснежная вершина Килиманджаро, вздымавшаяся над горизонтом. Самолет приземлился в Найроби, где мы могли позавтракать. Мы уселись за столы точно так же, как и в прошлый раз. Блэнд ничего не ел. Поначалу я думал, что его просто укачало в самолете: мы то и дело проваливались в воздушные ямы. Но затем я заметил, что он не отрываясь глядит на Джуди. Взгляд его был почти испуганным.

Бономи, который сидел рядом со мной, неожиданно наклонился ко мне и спросил:

– Что это с полковником Блэндом? У него такой вид, как будто его сильно тошнит.

– Не знаю, – ответил я. – Рано утром он получил какую-то телеграмму.

Когда мы покончили с едой, я увидел, как Блэнд направился к выходу и сделал знак Джуди, чтобы та подошла к нему. Вернулся он один.

– Где миссис Блэнд? – спросил я. – Что-нибудь случилось?

– Нет. Ничего.

Его тон явно говорил о том, чтобы я не лез не в свои дела.

Я закурил и вышел наружу. За углом здания я увидел, что Джуди идет по летному полю. Она шла совершенно бесцельно, как будто не знала, где находится, но нисколько об этом не волновалась. Я позвал ее, но она не ответила. Она бродила по полю и поворачивала то в одну, то в другую сторону, словно корабль без руля.

Я подбежал к ней.

– Джуди! – позвал я. – Джуди!

Она остановилась, ожидая, когда я подойду к ней. Ее лицо было совершенно белым.

– Что случилось? – спросил я. Взгляд ее был пустым и отрешенным. Я взял ее за руку. Она была холодная, как лед. – Ну, Джуди, скажи мне… Это телеграмма, которую Блэнд получил сегодня утром?

Она слегка кивнула.

– Что в ней было?

Вместо ответа, она раскрыла ладонь. Я взял шарик скомканной бумаги и развернул его.

Телеграмма была послана «Южной антарктической компанией» в 21:30:

«Ид сообщил, что управляющий Нордал исчез с борта китобазы точка подробности позже Дженсен».

Ее отец погиб! Я перечитал телеграмму еще раз, одновременно думая над тем, что сказать ей. Джуди любила и уважала своего отца: «Он удивительный человек». Я помнил, как засветились ее глаза, когда она произнесла эти слова. В сообщении не уточнялось, что именно произошло. «Исчез» – вот и все, что было сказано.

– Кто такой Ид? – спросил я.

– Капитан «Южного Креста», – произнесла она совершенно чужим голосом.

Я взял ее за руку, и мы медленно, не говоря ни слова, побрели обратно. Неожиданно чувства, которые она крепко держала внутри себя, вырвались наружу.

– Ну как же это случилось? – воскликнула она исступленно. – Он не мог просто упасть за борт… Вся его жизнь прошла на море. Тут что-то не так… Что-то не так, я точно знаю.

Она заплакала. Все ее тело сотрясалось от рыданий, она прижалась ко мне, словно ребенок, потерявший свою маму. Я подумал – если бы у Эрика Блэнда была хоть капля порядочности, он бы известил Джуди о случившемся сам.

2

В Кейптауне было лето. Когда мы повернули к аэропорту, перед нами открылся вид, напоминающий раскрашенную тарелку – белые дома и коричневые скалистые глыбы Капских гор на фоне ярко-голубого неба. Я почувствовал пустоту в желудке. Где-то там, внизу, ждало меня мое будущее – если, конечно, я не упущу его. Я был и возбужден, и взволнован. Начиналась новая жизнь. Глядя на солнце, сияющее в чистом небе, я испытал удивительное чувство свободы. Зима осталась позади. Когда шасси самолета коснулись длинной посадочной полосы, мне захотелось петь. В этот момент я взглянул на Джуди, и все мое веселье пропало. Она сидела в кресле, сгорбившись и напряженно глядя в окно – она не отрывалась от него еще с Момбасы. Я вспомнил, как мы ехали в такси в Каире, как она плакала на летном поле в Найроби. Я хотел что-нибудь сделать для нее. Но чем я мог ей помочь?

В здании аэропорта я поблагодарил Блэнда за перелет. Он пожал мне руку. Его лицо было бледным, но хватка – просто железной.

– Рад, что мы смогли взять вас с собой.

Затем он пробормотал традиционные пожелания и вышел следом за Вайнером. Я попрощался с Тимом Бартлетом, и в этот момент, словно чертик из коробочки, передо мной возник Бономи. Улыбаясь, он схватил меня за руку.

– Если Южная Африка окажется плохая, майстер Крейг, езжайте в Австралию, – сказал он. – Вот имя человека в Сиднее, который вам поможет. Скажете ему, что Альдо Бономи прислал вас.

Он протянул мне листок бумаги, на котором нацарапал имя и адрес. Я поблагодарил его и пожелал ему удачи на ледяном юге. Его лицо вытянулось.

– Кажется, я предпочитаю остаться здесь. – Он пожал плечами и улыбнулся: – Но я всем жертвую ради искусства – даже моим комфортом.

Ко мне подошла Джуди.

– Ну что, пока, Дункан, – сказала она и протянула мне руку. Она даже смогла улыбнуться. – Всего два судна… – пробормотала она. – Ты сейчас в гостиницу?

– Да. Поеду в «Сплендид». Может быть, я в итоге окажусь в каких-нибудь унылых меблированных комнатах, но несколько дней мне придется изображать из себя важную персону.

Она кивнула.

– А вы где останавливаетесь? – спросил я.

Джуди покачала головой.

– Давай попрощаемся здесь. Скорее всего, мы отправимся отсюда прямо на судно. Все уже решено. Мы покидаем Тэйбл-Бэй через несколько часов.

Я молчал, не зная, что сказать.

– Надеюсь, что ты… ты… – Я никак не мог подобрать нужных слов.

Она улыбнулась.

– Спасибо тебе. – Вдруг она повысила голос: – Если бы я только знала, что там произошло. Если бы только Ид или Эрик сообщили подробности. Но я не знаю ничего. – Ее пальцы сжали мою руку. – Прости. У тебя и своих проблем хватает. Удачи тебе. И спасибо – с тобой было так хорошо.

Она приподнялась и поцеловала меня в губы. И прежде, чем я успел хоть что-то сказать, развернулась и направилась к машине – я услышал цоканье ее каблуков по бетонным плиткам.

На этом все должно было кончиться. Мне пора было заняться поисками работы, а им – отправляться в Антарктику. Однако все вышло иначе.

Я снял в «Сплендид» номер и позвонил Крамеру. В телефонном справочнике он значился как консультант по горной промышленности. Его секретарь сказал, что он будет после обеда. Но застал я его лишь вечером. Он обрадовался мне, но, когда узнал, почему я в Кейптауне, голос его стал другим.

– Тебе следовало написать мне, парень, – заявил он. – Я предупредил бы тебя. Сейчас неподходящий момент для поиска работы, если у тебя нет никакой технической специальности.

– Но ты же говорил, что всегда сможешь найти для меня работу, – напомнил я.

– Господи ты боже! – сказал он. – Тогда была война. С тех пор все переменилось, особенно за этот год. Да, ты не мог выбрать более неподходящего момента. Сейчас все плохо – очень плохо, старик. Царит паника, все просто трясутся от страха.

– А что случилось?

– Компания «Уордс», владеющая акциями рудников Западного Ранда, обанкротилась. Это сравнительно небольшая компания, но все в панике – боятся, а вдруг во всей отрасли творится то же самое… Сегодня вечером я устраиваю дома вечеринку. Так что приходи. Может быть, я смогу для тебя что-нибудь сделать.

Он продиктовал мне адрес и повесил трубку.

Я положил трубку и посмотрел в окно. Яркое солнце внезапно показалось мне жалкой подделкой. Я решил принять ванну, и пока прохлаждался в воде, зазвонил телефон. Я накинул полотенце и бросился в спальню.

– Крейг? – Это был мужской голос, резкий и твердый.

– Крейг слушает.

– Это Блэнд, – произнес голос, и внутри меня что-то оборвалось. – Моя невестка сказала мне, что во время войны вы командовали корветом.

– Совершенно верно, – ответил я.

– Где и сколько времени?

Я не понимал, к чему он клонит, но сказал:

– Я принял командование в сорок четвертом и оставался на этой должности до конца войны.

– Хорошо, – произнес Блэнд, замолчал ненадолго, затем продолжил: – Я бы хотел поговорить с вами. Вы можете спуститься в номер 23?

– Здесь, в отеле?

– Да.

– Я думал, вы уже уехали.

– Я остановился здесь на ночь. – Его голос внезапно стал резким. – Когда вы сможете подойти?

– Я принимал ванну. Спущусь, как только оденусь.

– Отлично. – Он повесил трубку.

Я не спешил с одеванием. Мне нужно было время, чтобы обдумать все. В голову пришла идиотская мысль. Она касалась вопроса Блэнда насчет моего командования корветом во время войны.

Наконец я оделся; тянуть больше было нельзя. Я вышел в коридор и на лифте спустился на второй этаж. Постучал в дверь под номером 23. Мне ответил сам Блэнд:

– Входите, Крейг.

Он провел меня в большую комнату с видом на Эдерли-стрит.

– Что будете пить? Виски?

– С удовольствием, – ответил я.

Я смотрел, как он наливает виски. Его руки слегка дрожали, движения были тяжелыми и неторопливыми. Он предложил мне сигарету.

– Присаживайтесь. Итак, молодой человек, полагаю, вы уже заглянули фактам в лицо. У вас нет работы, а перспективы не слишком впечатляют.

– Ну, не знаю. Я еще не начинал искать…

– Я же сказал, давайте смотреть фактам в лицо, – прервал меня Блэнд с невозмутимостью человека, привыкшего к тому, что он всегда прав. – Я многое знаю о здешних людях. И имею здесь определенное влияние. Сейчас здесь царит «золотая» паника, а это работает отнюдь не на руку вновь прибывшему.

Он водрузил свое крупное тело в кресло. Я ждал. Какое-то время он сидел, буравя меня взглядом. Внезапно он откинулся назад.

– Я собираюсь предложить вам работу в «Южной антарктической китобойной компании», – произнес он.

– А что за работа? – поинтересовался я.

– Я хочу поручить вам командование «Тойром III» – тем буксирным судном, которое должно доставить нас на борт «Южного Креста». Садмен, капитан, и второй помощник прошлой ночью попали в автокатастрофу. Оба сейчас в больнице.

– А что с первым помощником?

– Его тоже нет на судне. Он заболел еще до того, как «Тойр III» оставил «Южный Крест». Насколько я понимаю, вам известно о гибели начальника экспедиции Нордала. Необходимо, чтобы мы отбыли как можно скорее. На поиск человека, который мог бы командовать буксиром, я потратил целый день, но не нашел никого подходящего. А те, кто подходили, не имели желания четыре месяца торчать в Антарктике. Но вечером моя невестка сказала, что вы во время войны командовали корветом. Наше китобойное судно тоже корвет, некогда принадлежавший военно-морскому флоту. Поэтому я тут же вам позвонил.

– Но у меня нет необходимых документов. Я не могу просто так взойти на капитанский мостик…

Блэнд замахал своей ручищей.

– Я все устрою. Доверьте это мне. Надеюсь, у вас нет других проблем? Вы сможете управлять корветом? Вы не забыли навигацию?

– Нет. Но я никогда не ходил в Антарктику. Я не знаю, что…

– Это несущественно. Теперь что касается условий работы. Вы будете получать столько же, сколько и Садмен – то есть пятьдесят фунтов плюс премиальные. Вы отработаете весь сезон, после чего сможете выбрать – остаться вам в Кейптауне или вернуться в Англию. Надеюсь, вы понимаете, что ваше командование «Тойром III» будет временным – вам нужно лишь дойти до «Южного Креста». После чего вы передадите судно помощнику капитана одного из китобоев. Я не могу нанять вас без их согласия. Но думаю, что мы найдем для вас интересную работу. А получать вы будете столько же, сколько за командование судном. Ну, что скажете?

– Не знаю, – ответил я. – Мне нужно подумать.

– Нет времени, – сказал он резко. – Я хочу знать прямо сейчас. Я должен прибыть на «Южный Крест» и выяснить, что там произошло.

– А вы получили какие-нибудь более подробные сведения относительно гибели Нордала? – спросил я.

– Да, – ответил Блэнд. – После обеда пришла еще одна телеграмма. Нордал исчез. Это все, что известно. Не было никакого шторма, вообще ничего такого, что могло бы привести к падению человека за борт. Он просто исчез. Вот почему я хочу отправиться туда как можно скорее.

Он замолчал, а я попробовал привести в порядок свои мысли. Значит, меня четыре месяца не будет в Южной Африке. А затем передо мной снова встанет проблема работы. Крамер, возможно, уже переговорил с нужными людьми, и меня ждет предложение о работе.

– Мне нужно обдумать все это. Сегодня вечером я встречаюсь со своим другом. А потом я сообщу вам.

Его щеки затряслись.

– Я хочу получить ответ сейчас.

Я поднялся.

– Прошу прощения, сэр. Я высоко ценю ваше предложение. Но вы должны дать мне несколько часов.

Блэнд собрался было сказать мне что-то резкое, но передумал. Несколько секунд он сидел не шевелясь, пристально глядя на кончик своей сигары. Затем что-то буркнул и поднялся с кресла.

– Ладно. Позвоните мне сразу, как примете решение. Я буду ждать вашего звонка.

Я спустился вниз и пропустил пару рюмок в баре под лестницей, надеясь встретить Джуди. Наконец я попросил посыльного вызвать мне такси. Пока я ехал к Крамеру, моя голова была занята мыслями о Джуди и таинственной смерти ее отца. У меня было предчувствие, что я окажусь впутан во все эти дела. Оно возникло с того момента, как позвонил Блэнд. И какой-то внутренний голос нашептывал мне: «У тебя есть единственный шанс избежать этого. Воспользуйся им». Но как только я приехал к Крамеру, я понял, что такого шанса у меня нет.

Дом Крамера был построен в стиле голландского фермерского дома. Стоил он, наверное, немалых денег. Внутреннее убранство выглядело роскошно. Вечеринка была в полном разгаре. Крепкие напитки лились рекой. Публика в основном состояла из бизнесменов и молодых женщин. Крамер приветствовал меня очень тепло, но я понял, что единственное, на что я могу рассчитывать, – это познакомиться с одной-двумя «девчушками», как он называл их. Крамер ушел, а я остался в объятиях милой «девчушки», которая высыпала на меня ворох непристойных сплетен. Я передал ее какому-то типу – специалисту в области металлургии – и ушел в бар.

В баре несколько парней обсуждали последние слухи, касающиеся рудников. Один из них сказал:

– Думаете, содержание проб на этом руднике завысили специально?

– Конечно, – ответил другой. – Если бы они не были уверены в этом абсолютно точно, они никогда бы не осмелились арестовать Вайнберга. Я думаю, пробы были слишком уж хороши для того, чтобы быть настоящими.

– Уверен, что они были завышены, – вставил третий, тучный американец, весь в золоте. – Но бедняга Вайнберг – лишь прикрытие. За ним стоит кто-то поважнее.

– Кто же?

– Упоминались три имени. Вайнберг и двое парней, о которых я раньше не слышал, – Блэнд и Фишер. Они сбыли свои акции за сутки до того, как все раскрылось.

– Прошу прощения, – вмешался я. – Кого ни встретишь, все говорят о том, что крах «Уордс» повлиял на финансовую ситуацию. Что это за компания – «Уордс»? – На меня уставилось три пары глаз. – Я только сегодня утром прибыл из Англии, – объяснил я.

– Вы хотите сказать, что не слышали про «Уордс»? – спросил американец.

– Я вообще ничего не смыслю в финансовых делах.

Эти трое, казалось, вздохнули с облегчением.

– Ладно, будь я проклят! – произнес американец. – Приятно встретить кого-то, кто еще не обжегся на этом. Дело в том, что цена на акции компании «Уордс», которые стоили всего десять шиллингов, за последние четыре месяца поднялась до пяти фунтов – когда стали поступать сообщения о высокой ценности рудника на сравнительно небольшой глубине. Сейчас все эти игры раскрыты. Директор арестован. Все операции на фондовой бирже приостановлены. Не думаю, что вам бы удалось скоро избавиться от этих акций. Они не годятся даже как туалетная бумага – слишком уж жесткие, – добавил он. – У меня тоже есть несколько штук.

– А кто такой мистер Блэнд? – спросил я почти машинально. – Вы сказали…

– Молодой человек, я не говорил ни о каком Блэнде. Во всяком случае, это очень распространенное имя. Я не люблю, когда меня подслушивают.

Он холодно посмотрел на меня своими рыбьими глазами. Я взглянул на остальных. Их взгляды вновь стали враждебными.

Я отвернулся и принялся за свою выпивку. Покончив с ней, я тихонько выскользнул из бара и, окруженный мягкими, как бархат, тенями, побрел в сторону огней Кейптауна. Это было чудесно. Ветер приносил запах цветов и прохладу вечера, приятную после жаркого солнца.

На окраине города я остановил такси и вернулся в отель. Я подошел к портье, чтобы взять свой ключ, и тут увидел, что из-за угла выходит девушка и направляется прямо ко мне. Это была Джуди. Я едва узнал ее. На ней было вечернее платье с декольте и туфли на высоком каблуке. Она казалась выше и изящнее.

– Я жду тебя.

Окруженное золотыми волосами, ее лицо казалось очень бледным.

– Меня? – спросил я. – Зачем?

– Ты уже принял решение? Ты будешь командовать «Тойром III»? – Ее глаза глядели почти умоляюще.

– Да.

– Милостивый Боже! – вздохнула она. – Если бы ты отказался, нам пришлось бы вызывать человека из Англии. Я бы не выдержала долгого ожидания.

– Извини, – сказал я, представив, что означали для нее даже несколько часов.

Она повела меня наверх, в номер Блэнда. Услышав мой ответ, он кивнул.

– Все устроено. Я знал, что вы не откажетесь.

Он взял трубку телефона и вызвал такси, а также договорился о том, чтобы багаж спустили вниз.

– Да, мистер Бономи и мистер Вайнер тоже едут с нами. И мистер Крейг, номер 404.

Положив трубку на место, Блэнд повернулся ко мне.

– Сложите свои вещи, Крейг. Мы отправляемся сегодня ночью.

* * *

«Тойр III» стоял на внутренней стоянке гавани. Он был выкрашен в черные и серые тона, его нос был специально укреплен для прохождения сквозь льды, а вооружение, которое обычно возвышается над палубой корвета и придает ему грозный вид, отсутствовало. Его обводы казались более плавными, хотя нижняя палуба юта все еще сохранила формы военного корабля. Теперь это было узкое, быстроходное и очень мощное буксирное судно. С трапа к нам спустились двое матросов, чтобы принять багаж. Это были крупные, бородатые парни.

– God dag^[5], – пробормотали они, проходя мимо нас.

Оказалось, что все матросы – норвежцы. К счастью, главный механик был шотландцем. Он постучал в дверь моей каюты.

– Меня зовут Макфи, – произнес он с шотландским акцентом. Это был невысокий человек с жидкими, песочного цвета волосами. Он протянул влажную руку.

– Я Крейг. Замещаю Садмена.

Его лицо оживилось.

– Господи Иисусе! – воскликнул он. – Еще шотландец. Здесь во всей флотилии не сыскать ни одного шотландца, который мог бы взойти на мостик. Вы единственный. Все остальные капитаны – норвежцы.

– Мое назначение временное. – Я не смог сдержать улыбку, видя его волнение. – Надеюсь, у вас найдется немного виски, чтобы мы могли отпраздновать наше знакомство?

– О да, у меня немножко припасено… – Он бросил на меня быстрый взгляд. – А вы справитесь с такой посудиной? Надеюсь, что да, – ведь это бывший корвет, и для океана он песчинка, особенно когда пойдут льды.

– Не стоит волноваться, Макфи. Я командовал корветом.

– О, это очень хорошо. Что до меня, то я плавал только на больших судах.

– Мы поговорим об этом потом. А сейчас скажите, как тут с топливом и водой.

– Цистерны полны.

– Значит, все готово?

– Да, мы готовы были отправиться еще сегодня утром.

– Отлично. Как только получим сигнал от полковника Блэнда, сразу выходим. Кто-нибудь из команды говорит по-английски?

– Большинство знает пару слов.

– В таком случае пришлите мне в рулевую рубку лучшего из тех, кто знает английский.

– Есть, сэр.

Он развернулся, чтобы уйти, но я остановил его.

– Макфи, когда судно мыли в последний раз? Здесь тяжелый запах.

– О, это все киты, – усмехнулся он. – Если вы побываете на борту китобойного судна, то перестанете обращать внимание на запах.

– Не очень-то он приятный.

– То ли еще начнется, когда судно будет буксировать гниющие туши. Вы не будете чувствовать ничего, кроме вони карболки.

Когда он ушел, я поднялся в рулевую рубку. Ее отстроили заново в соответствии с новым назначением. Я посмотрел на кормовую палубу. Сквозь краску кое-где проступали пятна ржавчины, и вид у судна был грязноватый. Но верповальные тросы были аккуратно уложены в бухты, смазаны и вычищены. И хотя на флоте бухты укладывают по-другому, здесь это было сделано тоже искусно.

Кто-то хлопнул меня по руке.

– Hr directör^[6], – услышал я.

По трапу поднимался Блэнд.

– Ну как, освоились? – поинтересовался он, войдя в рубку.

– Да, спасибо, – ответил я.

– Тогда пойдемте в штурманскую рубку, я покажу вам местонахождение «Южного Креста».

В рубке он нашел нужную карту.

– Судно вот здесь, – сказал он, тыча пальцем в точку, которая находилась примерно в трехстах милях к вест-зюйд-весту от Сандвичевых островов.

Я отметил эту точку карандашом.

– Оно движется на юг. Ид сообщил, что вокруг много льда, а погода ухудшается. Точные координаты мы определим завтра. Вы уже встретили главного механика? – спросил Блэнд. – Он шотландец.

– Да, я только что разговаривал с ним.

– Двигатели в порядке?

– Да.

Он кивнул.

– Наши местные агенты все уладили. У меня есть все необходимые документы. Вы можете выходить, как только будете готовы. Буксир требуется?

– Я никогда не покидал порты на буксире, – ответил я.

Он схватил меня за руку.

– Нам следует ладить друг с другом, – сказал он и тяжело стал спускаться по трапу на палубу.

Какое-то время я не двигался, глядя сквозь переплетение кранов на теплое, усеянное звездами небо. Мои ладони вспотели. Я немного нервничал. Чужое судно и чужая команда. А там, далеко на юге, были паковые льды и целая флотилия судов, чьи действия были мне непонятны.

Я услышал звук шагов по трапу и обернулся. Это был матрос.

– Капитан Крейг? – проговорил он с норвежским акцентом. – Макфи велел мне явиться к вам.

– Хорошо. Мне нужен человек, который бы переводил остальным мои команды.

– Ja^[7]. – Он кивнул большой бородатой головой. Его глаза сверкнули под сальным козырьком кепки. – Я говорю по-энглески хорошо. Я два года на американских судах. Я говорю хорошо.

– Отлично. Помогай мне и повторяй мои приказы по-норвежски. Как твое имя?

– Пир, – ответил он. – Пир Солхейм.

Я велел ему найти рулевого и договориться о вахтах. Рулевой оказался плотным приземистым человеком. Он не шел, а катился словно маленький бочонок.

– Да, капитан, – окликнул он меня, и я увидел, что он расставил людей на перлинях^[8] и кранцах^[9]. Забортный трап почти полностью был уже перенесен на борт.

– Двигаемся вперед, – скомандовал я.

Солхейм повторил. Тяжелые перлини втащили внутрь. Во рту у меня пересохло. Прошло ужасно много времени, прежде чем я скомандовал:

– Медленно вперед!

Не успел Солхейм повторить за мной, как из машинного отделения раздался сигнал. Рулевой все понял.

– На корму!

Я следил за уборкой перлиней, слушал доклады о выполнении команд, а тем временем расстояние между судном и причалом все увеличивалось. Я дал команду «право руля!» и смотрел, как нос судна разворачивается. Корма даже не коснулась бетонного причала. Матросы стояли у кранцев, наблюдая за тем, как ускользает причал, затем повернули головы в сторону капитанского мостика. Внезапно я почувствовал, как ко мне вернулась былая уверенность.

– Внимание, когда судно пойдет вперед! – сказал я, а нос уже глядел в сторону гавани. – Вперед!

Двигатели равномерно зашумели. Пол под моими ногами мягко завибрировал. Из темноты вынырнули бетонные стены устья гавани. Мы вышли из Тэйбл-Бэй.

Неожиданно рядом кто-то произнес:

– Приятно увидеть моряка за работой.

Я обернулся – передо мной стояла Джуди, закутанная в шубку. Она улыбалась. Я вспомнил о тех временах, когда управлял своим старым корветом. А сейчас я был бы готов отказаться от годового заработка ради улыбки и присутствия хорошенькой девушки у меня на мостике. Краем глаза я заметил, как на корме неожиданно возникла тучная фигура Блэнда – он направлялся к своей каюте.

– Мы немного испугались – вдруг у тебя возникнут трудности при выходе из гавани, – сказала Джуди.

Я усмехнулся.

– Думаешь, я мог бы во что-нибудь врезаться?

– Ну, ты же понимаешь – о том, что ты командовал корветом, мы знаем только с твоих слов. – Она улыбнулась. – Но сейчас я могу сообщить тебе, что команда целиком и полностью доверяет новому капитану.

– Спасибо, – ответил я. – Это слова Блэнда или твои?

Она снова улыбнулась.

– Я всего лишь, как говорится, «дочь команды». Это сказал председатель компании. Он решил, что тебе будет приятнее, если эти слова передам я.

Я заглянул ей в глаза.

– Ну а ты как сама думаешь? – спросил я.

– Мудрая женщина скажет совсем не то, что думает, – ответила Джуди с легкой улыбкой.

И вдруг, словно догадавшись о том, какая мысль пронеслась у меня в голове, она развернулась и, бросив короткое «спокойной ночи», вышла из рубки.

Какое-то время я стоял не двигаясь, глядя на звезды и разыскивая сверкающее созвездие Южный Крест. Капские горы казались темной тенью, на фоне которой сверкали огни города.

– О’кей, кэпитейн? – спросил рулевой, кивая в сторону нактоуза^[10]. Он встал на курс 50 градусов зюйд-вест.

– Да, – сказал я и похлопал его по плечу. Позднее, прокладывая курс, я обнаружил, что парень вел судно с точностью до трех градусов.

Весь следующий день мы шли по курсу зюйд-вест со скоростью тринадцать узлов; вокруг было синее, спокойное море, на небе сияло летнее солнце. Утром я отправился на проверку судна и прихватил с собой рулевого; я был очень удивлен, обнаружив палубы, политые из шлангов, вычищенные столы в кают-компании, сверкающий камбуз и матросов, которые все время были чем-то заняты и любые мои слова встречали неизменной улыбкой. Когда мы добрались до машинного отделения, я сказал Макфи:

– Все почти так же, как на флоте.

Он усмехнулся и провел грязноватой рукой по свежевыбритым щекам.

– Не обольщайтесь, сэр. Это все-таки буксирное судно, а не корвет. Они будут играть по правилам пару-тройку дней. До них уже донесся слух, что вы не китобой, а военно-морской офицер. А большинство из них служили на флоте во время войны. Они от души повеселятся, когда узнают, что у них была проверка.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.

– В таком случае проверок больше не будет, – сказал я коротко.

– О, это только развеселит их. Вот будет разговоров, когда мы доберемся до «Южного Креста», – как ими командовал британский офицер, как он проверял их, а они вставали по стойке смирно. – Он подмигнул. – Это развеселит их, – повторил он, а затем взволнованно добавил: – Вы не обиделись на то, что я немножко объяснил вам правила игры?

– Нет, конечно, – ответил я.

Просматривая позже список членов команды, я обнаружил там одно имя, которое привлекло мое внимание, – доктор Уолтер Хоув. Я вызвал по переговорному устройству Макфи.

– Что это за доктор Хоув и почему я его до сих пор не видел? – спросил я. – Он питается вместе с офицерами?

– Да, но мы тоже видим его в кают-компании не слишком часто, – раздался в трубке голос Макфи. – Он самый большой пропойца во всей флотилии. Это точно. Зато он все знает о том, что делают киты. Он ученый, работает на «Южную антарктическую компанию» с войны. Конечно, он временами очень докучает, но, когда узнаете его, вы поймете, что он неплохой.

Знакомство с доктором произошло в тот же вечер. Я сидел в рулевой рубке, потягивал кофе и закусывал сэндвичами, затем спустился к себе в каюту, надел шлепанцы и решил отдохнуть за бутылкой виски, которую нашел в рундуке Садмена. В этот момент открылась дверь, и на пороге возник человек.

– Мое имя Хоув.

Он стоял в дверном проеме, слегка покачиваясь и в нерешительности уставившись на меня выпученными, налитыми кровью глазами. Это былвысокий человек, заметно сутулый; голова состояла словно из одного лба без всяких признаков подбородка. На шее торчал острый кадык, который судорожно ходил вверх-вниз, как будто Хоув пытался что-то проглотить. Он вперился глазами в бутылку.

– Вы не возражаете, если я сделаю глоток? – спросил доктор Хоув.

Он вошел в каюту, и я заметил, что каблук на левом ботинке у него выше, чем на правом. Он не хромал, но из-за того, что одна нога у него была короче другой, двигался как-то боком, словно краб, и при этом все время взмахивал правой рукой, словно удерживая равновесие.

Хоув уселся на мою койку и провел пальцами по истрепанному, несвежему воротнику, как будто он сдавливал ему шею. Я налил виски и протянул ему стакан. Виски исчезло в мгновение ока – как дождевые капли исчезают в песке.

– Так-то лучше, – произнес он, и его губы растянулись в проказливой улыбке. – Я гадкий, да. О, не стоит стесняться. Я смешон, когда пьян. – Он замолчал, а затем добавил: – А пьян я почти всегда.

Он наклонился вперед, все больше возбуждаясь.

– Гадкий утенок. Так меня называли мои сестры. Пропади они пропадом! Чертовски трудно начинать жизнь с того, что тебя высмеивают твои сестры. К счастью, мать жалела меня, и к тому же у нее были деньги. Я начал пить, когда достиг половой зрелости.

Он издал смешок, влез с ногами на постель, улегся на спину и закрыл глаза. Его одежда выглядела так, будто он спал в ней.

– Чем вы здесь занимаетесь? – спросил я.

– Чем занимаюсь? – Он открыл глаза и, прищурившись, уставился в потолок. – Моя работа состоит в том, чтобы говорить им, куда летом идут киты. Я биолог, океанограф, метеоролог – все в одном лице. Это почти то же самое, что гадать на кофейной гуще. Мне стоит сказать, что в воде есть планктон, и меня сразу называют ученым. Любой из старых скиттеров мог бы делать то же самое с помощью своей интуиции. Только не говорите Блэнду. Я торчу на этой работе с войны и не хотел бы ее потерять.

Предупреждая возможную насмешку, я сказал:

– Я ничего не смыслю в китобойном деле, как вы, наверное, догадываетесь. Что такое планктон и кто такие скиттеры?

Он издал какой-то кудахтающий звук, повернулся и, ухмыляясь, взглянул на меня.

– Планктон – это пища моря. То, чем питаются финвалы. О господи, поехали.

Он сел и недвусмысленным жестом протянул мне стакан. Я налил ему виски.

– Существует два главных подотряда китообразных, – произнес он с притворной важностью школьного наставника, – у одних есть зубы, а у других – китовый ус. Например, кашалот питается кальмарами, которых достает с океанского дна. У финвала рот полон роговых пластин – китового уса, он питается планктоном, который похож на крошечных креветок. За один присест он заглатывает тонн двадцать воды, а затем пропускает ее через свои пластины, словно через сито. Вода выходит, а планктон остается. Чтобы кит весом в восемьдесят тонн смог выжить, ему необходимо огромное количество планктона, – добавил Хоув. – Мы в основном ловим финвалов. А чтобы найти их, нужно найти планктон – что я и пытаюсь делать, определяя его наличие по температуре воды, течениям и так далее.

– А скиттеры? – спросил я, когда он замолчал.

– Скиттер – это капитан, или шкипер, маленького китобойного судна. И тот, кто работает на гарпунах, тоже скиттер. Но иногда мы называем их канонирами.

Он снова лег на спину, словно утомился от этого краткого изложения. Мы помолчали с минуту, я пытался придумать тему, которая бы интересовала нас обоих.

– Что-то странное с Нордалом, – неожиданно произнес Хоув. Секунду назад я подумал о том же. – Это был удивительный человек.

Я вспомнил, как Джуди говорила то же самое.

– Так же думает и его дочь, – сказал я.

– К черту его дочь! – раздраженно воскликнул Хоув, приподнимаясь на локте. – Маленькая шлюха, которая влюбилась в такое дерьмо, как Эрик Блэнд, не имеет права называть Бернта Нордала своим отцом.

– Не кричите. Блэнд может услышать вас.

– Хоть бы Блэнд понял, каков на самом деле его сын! – заорал он со злостью.

– А чем он, собственно, плох? – спросил я.

Хоув сел на койке, свесив ноги и покачивая ими.

– Ничем, – ответил он, – за исключением того, как устроены его мозги, – произнес он резко. – Блэнд – дурак, если он думает, что сумеет передать свое дело сыну, отправив его на промысел китов. Все, о чем думает Блэнд, – это деньги. А вот Бернта Нордала интересовал сам промысел. После войны он и Блэнд основали «Южную антарктическую компанию». Нордалу было поручено управление судном. У нас того, кто отвечает за промысел и все действия на судне, называют управляющим. Четыре сезона мы ловили столько китов, сколько никто не ловил. Почему? Потому что я знаю, где находится планктон? Потому что у скиттера хорошая интуиция? Нет. Потому что старик Бернт Нордал просто чуял китов. И нашей фактории киты обходились намного дешевле, чем другим. И все потому, что парни делали то, что говорил Нордал, – они просто обожали его. – Он залпом выпил остаток виски. – А теперь он мертв. Исчез. Никто не знает, как и почему это случилось. – Хоув покачал головой. – Он всю свою жизнь провел на море. В этих ледяных морях он чувствовал себя как дома. Он не мог просто так исчезнуть. Ей-богу! – добавил он горячо. – Я разнюхаю, что там на самом деле произошло, даже если на это уйдет весь сезон.

Думаю, именно тогда у меня и возникло предчувствие беды. Хоув уронил голову на руки и тихонько покачивался из стороны в сторону.

– Хотел бы я знать, о чем он думал той ночью, когда погиб, – прошептал он.

– Ну а сами вы что об этом думаете? – спросил я. – Самоубийство?

– Самоубийство? – Хоув вздрогнул, словно я ударил его. – Нет, – сказал он резко. – Нет, он никогда бы не сделал этого. – Он покачал головой. – Конечно, вы не знаете его. Он был небольшого роста, но обладал поразительным запасом энергии и замечательным чувством юмора. Глаза у него вечно сверкали. Он был счастлив. Мысль о самоубийстве никогда бы не пришла ему в голову. Он любил жизнь.

– Но если Блэнд планировал передать руководство компанией своему сыну, – может быть, это навело его на мысль о самоубийстве? – предположил я.

Хоув издал короткий смешок, напоминающий лай шакала.

– Однажды Блэнд украл у него дочь, – сказал он. – Даже тогда Бернт Нордал и не подумал сводить счеты с жизнью. Нет, он утешил себя связью с замужней женщиной. – Он улыбнулся с таким видом, словно сказал что-то остроумное. – Нет. Что бы ни случилось, он не стал бы убивать себя.

Хоув с такой силой сдавил пальцами пустой стакан, что я испугался, как бы он не раздавил его. Потом наклонился, взял бутылку и до краев наполнил стакан неразбавленным виски.

– Но почему Блэнд так торопится передать управление делами в руки своего сына? – спросил я.

– Потому что каждый мечтает о том, чтобы сын продолжил его дело, – прорычал Хоув.

– Но почему он так торопится?

– Почему, почему… – Он снова повысил голос. – Вы задаете слишком много вопросов, прямо как школьник. Я когда-то был школьным наставником, – добавил он. – Преподавал естественные дисциплины. – Он сделал глоток. – Хотите знать, почему Блэнд так торопится? Ладно, скажу. Он спешит, потому что скоро умрет. Блэнд знает об этом. У него было два приступа. Что до меня, то чем скорее он умрет, тем лучше. Блэнд мошенник, в смысле…

Он внезапно умолк. Рот его открылся, и челюсть отвисла. Он не отрываясь смотрел на дверь каюты.

Я обернулся. Дверной проем почти полностью загораживало грузное тело Блэнда. Он вошел в каюту, и я увидел, что его лицо побагровело от гнева.

– Идите в свою каюту, Хоув, – произнес он спокойным голосом. – И оставайтесь там. Вы пьяны.

За спиной Блэнда мелькнуло бледное лицо Джуди.

Хоув съежился, словно ожидая, что его сейчас будут бить. Но затем выпрямился, вытянув длинную шею.

– Рад, что вы слышали, – проговорил он. – Я хотел, чтобы вы услышали. – Голос его стал твердым. – Я хочу, чтобы вы умерли. Чтобы вы умерли до того, как покинете Южную Африку и снова окажетесь в Норвегии, где встретите Энн Халворсен. – Он сжал кулаки и безучастным взглядом уставился в пространство. – Жаль, что я вообще родился, – тихо пробормотал он.

– Крейг, отведите его в каюту, – попросил Блэнд дрожащим голосом.

Я кивнул.

– Пойдемте, – сказал я Хоуву.

Шатаясь, он поднялся на ноги. Его взгляд по-прежнему не выражал ничего, но затем он повернул голову и поглядел на Блэнда, сжав кулаки.

– Если это вы убили его, – прошипел он, – да поможет вам Бог.

Его лицо было искажено, а глаза пылали ненавистью.

Блэнд схватил его за плечо.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он с таким видом, словно еще секунда – и он выбьет из головы Хоува все мозги.

Толстые губы Хоува вытянулись в улыбку. Он словно стал выше и сильнее Блэнда.

– Если бы хеттеянин Урия выжил, – сказал он мягко, – что случилось бы в следующий раз?

– Нечего говорить загадками, – рявкнул Блэнд.

– Тогда скажу прямо, – почти выкрикнул Хоув. – Вы обманом выманили у Бернта женщину, которую он любил. Потом вы попытались лишить его доли прибыли от экспедиций. И, насколько я знаю, сделали еще кое-что похуже. Но не волнуйтесь, Блэнд. Я узнаю правду о его смерти. И если окажется, что виноваты вы, то… – Он ссутулился, и его глаза оказались на уровне глаз Блэнда. – Я убью вас.

Он развернулся и, слегка покачиваясь, пошел к двери, согнувшись так, словно ему приходилось выдерживать напор сильного ветра.

– С сегодняшнего дня, – сказал Блэнд резко, – вы отстранены от работы в компании.

Хоув обернулся; на лице его блуждала хитрая улыбка.

– Вам не следовало этого делать, Блэнд. Это нехорошо выглядит – сначала Бернт, теперь я. Слишком похоже на то, что вы пытаетесь избавиться от неугодных.

В дверях он столкнулся с Джуди. Она сделала шаг назад. Ее лицо было неподвижным, словно маска. Хоув остановился и секунду смотрел ей в глаза. Затем он засмеялся и вышел из каюты.

Джуди проводила его взглядом; ее плотно сжатые губы казались кровавой раной на бледном лице. Она молчала. Блэнд повернулся ко мне и пожал плечами.

– Прошу прощения, что вынудил вас присутствовать при столь мелодраматичной сцене. Боюсь, у него не все в порядке с головой. Я бы никогда не уволил его только из-за Нордала. Но я не знал, что ему известно о моих личных делах. Из-за этого в его больных мозгах возникло преувеличенное ощущение собственной значимости. Буду вам очень признателен, если вы не станете ничего никому говорить.

– Конечно.

Блэнд выглядел ужасно – его лицо приобрело синеватый оттенок, обвисшие щеки дрожали.

– Спокойной ночи, – прохрипел он.

– Спокойной ночи.

Он вышел из каюты и закрыл за собой дверь. Я налил себе виски и принялся раздумывать над тем, в какие запутанные дела меня втягивают.

3

Следующий день был пасмурным. Серое море было сплошь в барашках. Южный ветер гнал по небу клочковатые облака. Лето словно осталось где-то далеко позади. Ветер был холодный, и я начал думать о кишевшем льдинами море, которое ждало нас впереди. Когда «Тойр III» поднимался на волне, палуба качалась, точно пьяная. В воздухе повисло что-то тяжелое и зловещее.

Когда я проводил очередную проверку, меня уже не встречали добродушными улыбками. Днем двое парней затеяли драку. Рулевой не позволил мне вмешаться, поэтому я вызвал к себе Макфи и попросил его объяснить, что происходит.

– Ну… – Он по привычке потрогал себя за подбородок. – Не так легко все объяснить. Понимаете, это норвежское судно. Вся команда набрана из жителей Тёнсберга. Только что они узнали, что Нордал погиб…

– Как они могли узнать об этом?

– Вчера вечером между Блэндом и Хоувом произошла ссора, и это тут же стало известно. Вы, наверное, удивитесь, но парни любят Хоува, и точно так же они любили Нордала.

– Но это не повод для драки.

– О, они просто выпускают пар. Рулевой поступил совершенно верно, не дав вам вмешаться. Понимаете, парни из Тёнсберга не любят парней из Сэндфьорда, а обиду нанес именно сэндфьордец.

– Сэндфьорд – это город с китобойной промышленностью Норвегии, не так ли? – спросил я.

– Да, самый крупный, а Тёнсберг – второй по величине.

– Но они не могли драться только потому, что между двумя городами существует соперничество.

– О, вы не понимаете. Нордал был из Тёнсберга. Когда он и полковник Блэнд основали после войны компанию по промыслу китов, он сам нанимал команду. Естественно, он брал людей из Тёнсберга. Но миссис Блэнд – она норвежка, как вам известно, родом из Сэндфьорда. Может, это всего лишь слухи, но говорят, что она сама метит в руководство компанией. Во всяком случае, в прошлом сезоне в команду были включены люди из Сэндфьорда. В этом сезоне соотношение уже половина на половину. И из-за этого все идет не так гладко. Люди из Тёнсберга испытывают вполне понятное раздражение.

– Поэтому они выбрали в качестве козла отпущения беднягу, которого угораздило родиться в Сэндфьорде?

– Что-то вроде этого. Они настроены очень подозрительно – ведь им ничего не сообщили о смерти Нордала… Кое-кого они и сами не прочь выкинуть за борт.

– Кого? – спросил я.

Он покачал головой.

– Больше я ничего не могу сказать.

– Вы имеете в виду Блэнда и его сына?

– Больше я ничего не могу сказать, – повторил Макфи, но по тому, как сверкнули его глаза, я понял, что попал в точку.

– Ладно, надеюсь, они не станут делать глупостей. Это будет очень нехорошо.

Макфи поднял голову, посмотрел на небо и кивнул.

– Да, это было бы чертовски плохо, так я думаю. Но они будут работать хорошо. Можете не беспокоиться.

– А парень, которого избили?

– С ним все в порядке. – Макфи замялся, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. – Надеюсь, вы никому не скажете, что они хотели бы кое от кого избавиться?

– Нет, конечно.

Он улыбнулся.

– Скверно, когда на судне происходят подобные вещи, ведь впереди нас ждут месяцы совместной жизни в таком богом забытом месте, как Антарктика. Особенно если такое случается на главном судне.

– Вы хотите сказать, что на «Южном Кресте» тоже смешанная команда? – спросил я.

– Да. Там и обдирщики ворвани, и рабочие, и все они из разных мест. Это просто дикая банда ублюдков.

Макфи угрюмо покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

– Надеюсь, вы не против того, чтобы попозже выпить со мной? – сказал я.

На его лице появилась легкая улыбка.

– Да, непременно.

Он спустился по трапу на палубу, оставив меня наедине с моими сумбурными мыслями.

Какое-то время я расхаживал по рубке, и в моей голове роились разного рода догадки. Я не видел Блэнда весь день. Он не выходил из своей каюты. Но около семи вечера поднялся ко мне в рубку. Он был закутан в пальто и шарфы и от этого казался еще более громоздким, чем обычно. Его лицо опухло, а сквозь кожу просвечивал узор кровеносных сосудов.

– «Южный Крест» дал вам свои координаты? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Я получил сегодня утром сообщение от капитана Ида.

– Хорошо. – Он посмотрел через плечо рулевого на компас, затем бросил взгляд на наветренный борт, прищурив глаза за толстыми линзами очков. – Слышал, сегодня была драка, – сказал он.

– Да. Сэндфьорд против Тёнсберга. Тёнсберг победил, – добавил я, не знаю, почему. Мне казалось, что ему хочется поговорить.

Блэнд бросил на меня быстрый взгляд и облокотился грузным телом на ветролом.

– Женщины – сущие дьяволы, – пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. – Вы женаты? – спросил Блэнд, оборачиваясь ко мне.

– Нет, – ответил я.

Он медленно кивнул, будто говоря: «Вам повезло».

– Женщина – не ровня мужчине, – произнес он, буравя меня взглядом. – У мужчин широкие интересы. У женщин – узкие. У них странная, извращенная любовь к силе. И они любят своих сыновей больше, чем мужей.

Он повернулся и посмотрел на море, которое перекатывалось через нос, ныряющий в волны.

Я промолчал. Мне показалось, что возникшая между нами близость исчезла.

– Человеческие взаимоотношения вообще очень странная штука, – продолжал Блэнд. – Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколь непрочна наша цивилизация? Чуть прочнее лишь законы морали, скрывающие наш примитивизм.

– Человеческая природа неизменна, – сказал я.

Он кивнул.

– Но она таится под толщей правил и губительного воздействия общества. Да, согласен, она неизменна. Стоит однажды развязать руки организованному стаду… – Блэнд не окончил. Он стоял, подставив лицо ветру.

– Что вы хотите мне сказать? – спросил я напрямик.

Блэнд повернулся ко мне и пристально посмотрел на меня сквозь толстые линзы.

– Не знаю. Но вы умный человек – и вы далеки от всего этого. Каждому хочется, чтобы у него был кто-то, с кем можно поговорить, когда на тебя наваливается слишком много проблем. – Блэнд снова стал смотреть на море, кутаясь в меховой воротник пальто. Он был похож на жабу, сидящую на ветроломе. – Хоув сказал вам, что я одной ногой стою в могиле?

Это было скорее утверждение, нежели вопрос.

– Он сказал, что у вас было два приступа, – ответил я.

– Да, я скоро умру, – произнес Блэнд сухо, словно информируя акционеров о том, что компания имеет прибыль с дефицитных товаров.

– Это случится со всеми нами.

– Конечно, – проворчал он. – Но обычно нам не выделяют лимит времени. Самый лучший врач на Харли-стрит сказал, что мне осталось не больше года. – Он ухватился рукой за парусину ветролома и так дернул за нее, словно хотел разорвать. – Год, не больше, – сказал он хрипло. – Двенадцать месяцев, или триста шестьдесят пять дней. И в любой момент со мной может случиться еще один удар, который меня прикончит. – Блэнд усмехнулся. В смешке чувствовалась горечь. – Когда узнаешь это, меняется отношение к жизни. То, что раньше казалось важным, теряет всякий смысл. А другие вещи, наоборот, становятся более значимыми. – Блэнд расслабил руку, державшую парусину. – Когда мы подойдем к «Южному Кресту», постарайтесь поближе сойтись с моим сыном. Я хочу, чтобы вы составили о нем собственное мнение.

Он резко повернулся и стал тяжело спускаться вниз. Я провожал его взглядом, желая ему продержаться подольше. У меня было к нему несколько вопросов, которые я не прочь был бы задать.

Вечером, когда мы ужинали, радист принес Блэнду радиограмму. Читая текст, он хмурил густые брови. Затем он встал.

– На пару слов, Крейг, – сказал он мрачно.

Мы отправились к нему в каюту. Блэнд закрыл дверь и протянул мне телеграмму.

– Прочтите.

Я поднес листок к свету и прочитал:

«Ид – Блэнду. Люди требуют провести расследование по поводу смерти Нордала. Эрик Блэнд отклонил это требование. Пожалуйста, подтвердите отказ. Настроение людей из Тёнсберга опасное. Китов чрезвычайно мало. Координаты судна: 57°98′ ю. ш., 34°62′ з. д. Вокруг много пакового льда».

Я вернул ему телеграмму. Он смял ее в своей мощной ладони.

– Проклятый дурак! – прорычал он. – Он недоволен решением Эрика. Но Эрик был прав, отказавшись удовлетворить подобное требование. Такие вопросы решают должностные лица. – Он забегал по каюте, дергая себя за мочку уха. – Меня беспокоит то, что Ид употребил слово «опасное». Если бы ситуация не была настолько плохой, он бы никогда так не выразился. – Блэнд повернулся ко мне. – Когда мы подойдем к «Южному Кресту»?

– Через восемь дней, – ответил я.

Он уныло кивнул.

– За восемь дней может многое случиться. Хуже всего то, что там очень мало китов.

Когда люди заняты делом, у них не остается сил на всякие домыслы. Но я видел, как улыбки мгновенно сменяются ненавистью, если улов плохой. И они связывают это со смертью Нордала, черт побери. Они ужасно суеверны, а у Нордала был настоящий нюх на китов.

– Чего вы боитесь? – спросил я. – Вы ведь не думаете, что они могут поднять бунт? Разве на судне не действуют морские законы Британии? Это удержит их от бунта.

– Конечно, никакого бунта не будет. Но и без этого может возникнуть скверная ситуация. В это предприятие вложено три миллиона фунтов. Чтобы покрыть подобные издержки, промысел должен идти без перебоев, буквально с секундной точностью. – Он снова принялся теребить мочку уха. – Эрик не справится со всем этим. У него нет должного опыта.

– Тогда передайте руководство кому-нибудь другому, – предложил я. – Например, капитану Иду.

Блэнд бросил на меня быстрый взгляд. Его маленькие глаза сузились. Я видел, как в душе у него борются гордость и расчетливость.

– Нет, – сказал он. – Нет. Он должен научиться справляться с такими вещами сам.

Блэнд зашагал по каюте, не произнося ни слова. Его одолевали сомнения. Неожиданно он направился к двери, по-видимому приняв решение.

– Я отвечу Иду независимо ни от чего, – бросил он мне через плечо.

Я поднялся на мостик. В мрачных сумерках море казалось вздымающейся громадой. Я постоял там немного, глядя, как серые массы воды перекатывались через нос, когда маленькое суденышко ныряло в волны. Над мачтой кружились альбатросы. Они парили в потоках ветра, раскинув огромные крылья. Воздух был на редкость холодным. На обвесе^[11] нарос тонкий слой льда, парусина стала жесткой и гладкой на ощупь. Я прошел в рулевую рубку и взглянул на барометр.

– Плохо, – сказал бородатый норвежец, стоящий за штурвалом.

Он был прав. Давление было очень низким и продолжало падать.

– Лето же еще не кончилось, да? – На его бородатом лице появилась улыбка. Но его голубые глаза не казались веселыми.

Дверь отворилась, и в рубку вошла Джуди, следом за ней ворвались дождь и снег.

– Погода, кажется, портится, – сказала она. Ее лицо было бледным и осунувшимся.

– Мы направляемся в высокие широты, – напомнил я.

Она мрачно кивнула. Я предложил ей сигарету. Чиркая спичкой, я увидел, что ее руки слегка дрожат. Она жадно затянулась и спросила:

– Это была телеграмма от Ида?

– Да, – ответил я.

– Что в ней?

Я пересказал содержание.

Она отвернулась и стала смотреть в окно. Море было холодным и серым. Беспорядочные массы воды, едва различимые в сумерках, казалось, собрались сокрушить рубку. Какое-то время Джуди молчала, а затем испуганно проговорила:

– Мне страшно.

– Просто плохая погода.

Она бросила сигарету и яростно придавила ее каблуком.

– Нет. Дело не в погоде. Это что-то другое… не знаю, что. – Она повернулась и взглянула на меня: – У меня ужасные предчувствия из-за смерти отца. Все должно было кончиться скорбью и печалью. Но еще не кончилось. Я боюсь, – повторила она.

Я подошел к ней и взял ее за руку. Она была холодная как лед.

– Это неприятно, – сказал я. – Но не стоит волноваться. Все встанет на свои места, когда ты окажешься на «Южном Кресте».

– Не знаю. У меня такое чувство, будто все только начинается. – Она взглянула на меня. В ее серых глазах была тревога. – Уолтеру что-то известно. – Голос ее задрожал. Она казалась очень усталой.

– Почему Хоуву должно быть что-то известно? Тебе это просто кажется.

– Мне не кажется, – ответила она резко. – Я впервые вижу все так ясно.

Я не ответил ей, и какое-то время мы молчали. Потом Джуди высвободила руку, достала из кармана пачку сигарет и предложила мне.

– Ты никогда еще не бывал на таком дальнем юге? – спросила она спокойно и чуть резковато.

– Нет. Но льды я уже видел. Когда мне было двадцать лет, я вместе с университетской экспедицией был в Юго-Восточной Гренландии.

– А-а-а. Ты ученый? – Она протянула мне свою сигарету, и я закурил. – Увидишь, здесь все по-другому. Из-за ледяной глыбы Южного полюса тут намного холоднее.

Она затянулась и добавила:

– Паковый лед редко встречается так далеко на севере в это время года. Такое случилось в четырнадцатом году, когда здесь был Шеклтон на своем «Эндюрансе».

– После войны я был в Осло и видел «Фрам». Это самый лучший музей полярных исследований.

– Да. Мне тоже он понравился. Мы очень гордимся «Фрамом».

Разговор начал иссякать, и я спросил:

– Это твое первое путешествие в Антарктику?

– Нет, – ответила Джуди. – Не первое. Когда мне было восемь лет, отец взял меня с собой на Южную Джорджию. Это было сразу после того, как умерла моя мать. Бернт был одним из скиттеров в Гритвикене. Я пробыла там около двух месяцев. Потом он отправил меня к своим друзьям в Новую Зеландию. Я оставалась там год, а потом отец снова забрал меня к себе.

– Гритвикен находится на Южной Джорджии? – спросил я.

– Да. На острове есть береговая станция. Раза три-четыре я ходила с отцом на его китобое.

– Так ты опытный китобой, – пошутил я.

– Нет, – ответила она. – Я не такая, как Герда Петерсен.

– Кто это?

– Герда – дочь Олафа Петерсена. Олаф был напарником моего отца, когда тот работал в Гритвикене. Мы с Гердой ровесницы. В детстве играли вместе. Но с ней было трудно. Она больше напоминала парня. Ее отец говорил, что сделает из нее первую в Норвегии женщину-скиттера.

– Она, наверное, грубовата, – предположил я.

Джуди улыбнулась.

– Бедная Герда. Знаешь, она не очень красивая. Ей стоило родиться мальчиком. Она выдержала все экзамены. Могла бы стать капитаном. Но она предпочла отправиться на юг напарником своего отца. Подчиненные просто обожают ее. Думаю, она очень счастлива.

Внезапно в рубку ударил сильный порыв ветра. Судно накренилось и резко нырнуло в воду. Я почувствовал, как оно затряслось. Дверь с треском распахнулась, и в рубку вошел рулевой. Джуди проговорила:

– Пожалуй, я спущусь вниз.

– Я пойду с тобой. Хочу немного поспать, прежде чем начнется шторм.

Я сказал рулевому, чтобы он разбудил меня, когда разгуляется ветер, и проводил Джуди до каюты. Под палубой удары волн ощущались намного сильнее. Но я знал, что худшее – впереди.

– Я познакомлю тебя с Гердой, – сказала она, когда я открыл дверь ее каюты. – Она толстая и веселая – тебе, наверное, нравятся такие. – Джуди улыбнулась. – Надеюсь, у тебя достаточно теплой одежды. Когда наступит рассвет, на мостике будет очень холодно.

– К счастью, у Садмена почти тот же размер, что и у меня, – ответил я.

Я пожелал ей спокойной ночи и закрыл дверь. Вернувшись в свою каюту, я скинул ботинки и, не раздеваясь, с головой забрался под одеяло.

Я долго не мог заснуть, прислушиваясь к звукам, которые издавало судно, и думая о том, что «Южный Крест», к которому мы стремимся, находится в двух тысячах миль к зюйд-весту от нас.

Шторм разыгрался после четырех утра. Я проснулся, почувствовав, как лавина воды обрушилась на палубу. Теперь в каждом звуке слышалась борьба судна с разбушевавшейся стихией – в скрипе мебели в каюте, в дрожащем гуле двигателей, в неверном движении буксира, когда он погружался в пучину и вновь поднимался на поверхность. Я чувствовал, как стальные переборки каюты изгибались от напряжения. Судно уподобилось живому существу, отчаянно борющемуся за жизнь.

Я откинул одеяло и нащупал непромокаемые ботинки. Когда я натягивал на себя непромокаемый костюм, пришел рулевой. Он не произнес ни слова – просто кивнул и исчез. Как только я вышел наружу, порыв ветра едва не сбил меня с ног, с силой прижав к релингу. Море зелеными волнами перекатывалось через ют. Я с трудом забрался на мостик. Короткая ночь кончилась. Но рассвет был серым и темным. Рулевой вел судно прямо против ветра. Волны казались высотой с гору, их вершины белели от шипящей пены. Шел дождь со снегом, накрывая все вокруг беспросветной завесой.

Не стану и пытаться описать следующие восемь дней. Всем, кто был на борту, они показались нескончаемым адом. Время от времени лил дождь. Гораздо чаще просто дул ветер. Сила ветра менялась, но он ни разу не бывал слабее шести баллов. Он дул с юго-запада, временами отклоняясь на пару румбов в каждую сторону. Море было похоже на горный кряж, пришедший в движение. На судне не осталось ни единого сухого места. Почти все страдали от морской болезни. За все эти восемь дней мы видели солнце лишь один раз – это был жидкий проблеск света, который пробился на несколько минут сквозь брешь в темнеющих тучах. Я старался не думать о цели нашего путешествия – «Южном Кресте»; я старался не думать ни о чем, кроме судна. В моем мозгу, отупевшем от бессонницы, была лишь одна мысль: как сохранить буксир.

Большую часть времени я проводил на мостике. Пару раз ко мне поднимался Блэнд – его изможденное лицо казалось голубым от холода и морской болезни. Каждый раз он спрашивал наши координаты. Все его интересы сейчас сводились к достижению одной цели – как можно скорее добраться до «Южного Креста». Его раздражало то, что мы так медленно движемся, он испытывал чувство бессильного гнева на стихию. Я помню, как он стоял на мостике, потрясая кулаком и крича морю:

– Будь ты проклято! Будь ты проклято!

Ступеньки трапа покрылись коркой льда. Блэнд поскользнулся на спуске, и волна, с силой ударившая о борт судна, едва не унесла его в море. Он довольно сильно ударился и больше не поднимался на мостик.

Один раз ко мне пришла Джуди. Я рассердился и велел ей идти в свою каюту. Кажется, я даже нагрубил ей. Это имело желаемый эффект, и больше она не появлялась. Но теперь каждое утро один из матросов приносил мне фляжку с бренди.

– От фру Блэнд.

Я был благодарен ей за это.

Единственным пассажиром, который неизменно поднимался ко мне на мостик каждый день, был Бономи. Он тоже страдал от морской болезни, но пересиливал себя и, не думая об опасности, появлялся на мостике со своей фотокамерой. Он неизменно приветствовал меня фразой:

– Снова все сошло благополучно, да?

И его смуглое лицо расплывалось в широкой улыбке.

Однажды я спросил его о докторе Хоуве:

– Его укачало?

– Конечно, – ответил Бономи. – Но как может не тошнить человека, если он выпивает по две бутылки виски в день? Он просто невозможный человек!

И все-таки шторм сыграл нам на руку. С людьми из Сэндфьорда больше не возникало никаких трудностей. Шторм их просто измотал. Судя по прошлым сезонам, это был беспрецедентный случай. Было намного холоднее, чем обычно в это время, и по силе шторм превзошел все ожидания. Но к четырнадцатому числу наши координаты были уже 54°42′ ю. ш., 24°65′ з. д., то есть мы находились примерно на пятьсот миль восточнее острова Южная Джорджия. Световой день длился фактически все двадцать четыре часа. К счастью, видимость была более или менее хорошей, поэтому пятнадцатого числа мы разглядели первый айсберг. А вскоре после этого впередсмотрящий, сидевший на топе мачты, увидел по правому борту землю. Это был первый из Сандвичевых островов. Он показался лишь ненадолго, а потом небо снова заполонили темные облака, пошел сильный дождь, и видимость сократилась до нескольких миль.

Мы двигались курсом 47 градусов на зюйд-вест, и айсберги стали попадаться постоянно; некоторые из них представляли собой огромные, вздымающиеся над водой глыбы льда – неровные, с выростами, похожими на башенки и арки, они напоминали плавучие форты. Один из них был длиной почти в три мили, плоский за исключением высокого, крутого нароста, похожего на надстройку судна. Этот айсберг был подобен исполинскому авианосцу, покрытому льдом.

Теперь я постоянно поднимался на мостик – судя по последним данным, полученным с «Южного Креста», мы были от него уже довольно близко. Мы связывались с ним по радиотелефону, который работал в пределах четырехсот миль. Но когда начался шторм, связь прервалась, и установить ее пока было невозможно.

В ночь на шестнадцатое шторм был сильнее, чем все предыдущие дни. Из-за плотной завесы серого, холодного дождя видимость снизилась практически до нуля, и я велел уменьшить скорость. Вскоре впередсмотрящий крикнул с мачты:

– Isen!^[12]

Я приказал медленно идти вперед и через несколько минут увидел впереди мерцание льда. Это была наша первая встреча с паком. Льдина была маленькая и неровная: кусок отломился от большой льдины где-то намного южнее и штормовым ветром был снесен на северо-восток.

Рулевой мрачно покачал головой:

– Никогда раньше не видел здесь лед летом.

Я взял курс на запад. Рано утром ветер неожиданно переменил направление – теперь он дул на юг – и утих до легкого бриза. Облака остались за кормой, и впервые за восемь дней мы увидели солнце. Оно было маленьким и холодным. Но смотреть на него все равно было очень приятно. От ярко-голубых облаков все вокруг казалось намного приветливее и радостнее. Но море, несмотря на голубизну неба, было окрашено в холодные зеленые тона. На юге белыми полосами сверкали обломки пакового льда. Воспаленными глазами я наблюдал за восходом солнца. Все словно расцветало.

Затем солнце поблекло. Оно совсем не грело, и небо постепенно стало серым. Было сыро и холодно. Линия горизонта исчезла. Далекие полосы пакового льда потеряли четкие очертания и казались чередой облаков, зависших над самой водой. Солнце скрылось, и пейзаж стал напоминать черно-белую фотографию или гравюру. Затем все окутал туман.

Мы медленно шли вперед; на носу и мачте сидели впередсмотрящие. Я не хотел рисковать, хотя пока не было и намека на айсберги.

После десяти ко мне на мостик поднялся Блэнд. Восемь дней вынужденного безделья и голодания сильно изменили его. Лицо исхудало, кожа утратила голубоватый оттенок, и сетка кровеносных сосудов стала не так заметна. Двигался он теперь намного быстрее, а глаза казались более живыми.

– Какие у нас координаты? – спросил он. В его голосе вновь звучала решимость, которая вознесла этого человека на недосягаемые для многих вершины.

– Пятьдесят восемь южной, тридцать три западной, – ответил я.

Я показал наше местонахождение на карте: мы находились примерно в двухстах милях к западу от Южного Туле и были теперь намного южнее Сандвичевых островов.

– Нужно связаться по радиотелефону с «Южным Крестом», – сказал Блэнд.

– Спаркс налаживает связь, – объяснил я. – Как только он установит контакт, я вам сообщу.

Он кивнул и прошелся по мостику. Затем постоял за штурвалом, вглядываясь в туман и вцепившись своими большими руками в меховых перчатках в обледеневшую парусину обвеса. Неожиданно он повернулся ко мне.

– Я занимаюсь китобойным промыслом уже двадцать пять лет, – сказал он. – И никогда не слышал, чтобы летом стояла такая плохая погода.

– Джуди говорила, что похожие условия наблюдались в четырнадцатом году Шеклтоном во время его экспедиции на «Эндюрансе».

Блэнд хмыкнул.

– Мы не занимаемся полярными экспедициями, – проворчал он. – Мы занимаемся бизнесом. Утром заметили хоть одного кита?

– Нет, – ответил я.

– А где Хоув?

– Я не видел его с тех пор, как начался шторм.

Он отвернулся и что-то крикнул по-норвежски одному из матросов. Парень бросил на Блэнда угрюмый взгляд. Лицо его потемнело.

– Ja, hr directör, – пробормотал он и спустился на палубу.

Блэнд что-то сердито прошептал и отошел к крылу правого борта. Он стоял там, глядя на борт, до тех пор, пока не появился Хоув.

По сравнению с приземистым, массивным председателем компании Хоув казался худым и почти прозрачным. Он был небрит, щетина на опухшем от пьянства лице выглядела неопрятно, а глаза были налиты кровью. Но он был трезв. Он стоял перед Блэндом и, казалось, слегка нервничал: не подзаправившись предварительно ликером, он, очевидно, побаивался смотреть Блэнду прямо в лицо.

– Четыре года вы работали на нашу компанию, – громко сказал Блэнд и оглядел Хоува – в его маленьких глазах было заметно явное отвращение. – Настало время проявить себя в деле. Погодные условия сейчас очень необычные. В последнем сообщении, которое мы получили с «Южного Креста», указывалось, что они видели несколько китов. Мы же не встретили ни одного. Завтра утром я хотел бы получить от вас доклад о возможном движении китов в данных условиях.

– Насколько я понял, вы сказали, что я больше не работаю в компании, – произнес Хоув с легкой небрежностью в голосе. Его кадык заходил вверх и вниз под кожей.

– Забудьте об этом. Вы были пьяны. Полагаю, вы не соображали, что говорите. Будете вы в дальнейшем работать на компанию или нет, зависит от того, насколько вы окажетесь полезны. А сейчас приступайте к работе. Завтра утром я хочу получить от вас полный доклад.

Блэнд развернулся на пятках. Хоув мялся. Думаю, он хотел сказать, что со стороны Блэнда нечестно требовать от него невозможного, что его задача значительно усложняется именно из-за ненормальности условий. Это был фактически шантаж, и Блэнд знал об этом. Блэнд хочет получить китов. Хоув должен отыскать их или будет уволен. Его кадык снова яростно заходил под кожей. Он открыл рот, но тут же закрыл его, развернулся и протопал мимо меня к трапу.

Вскоре Блэнд покинул рубку. Через час ко мне поднялся Бономи и сообщил, что радио наконец заработало. Я оставил на мостике рулевого и устало спустился на палубу. Мои глаза помутнели от недосыпания, ветра, напряжения, с которым я всматривался в даль сквозь дождь со снегом и пелену тумана. В радиорубке сидели Блэнд и Джуди. Под глазами у Джуди были темные круги. Но улыбка, которой она приветствовала меня, была теплой и дружелюбной.

– Ты, наверное, просто умираешь, – сказала она.

– Фляжка с бренди каждое утро мне здорово помогала, – ответил я.

Она отвернулась, словно не хотела, чтобы я благодарил ее. Блэнд повернул ко мне свою массивную голову. Он снял меховую шапку с ушами, и его седые волосы растрепались. Он был похож на удивленную сову.

– Только что попытались связаться по радио с «Южным Крестом», – сообщил он. – Мы разговаривали с «Хааконом» – это одно из судов фактории Сэндфьорда. За последние десять дней они добыли всего восемь китов. Сейчас они идут на юг в направлении моря Уэдделла. Ханссен, капитан, сказал, что никогда раньше не сталкивался с такой погодой. Они находятся примерно в трехстах милях к вест-зюйд-весту от нас.

В радиоприемнике затрещало. Затем ясно и отчетливо послышался чей-то голос, говорящий по-норвежски. Я решил, что это, должно быть, «Южный Крест», – Блэнд выпрямился и повернул голову к приемнику. Радист нагнулся к микрофону, быстро что-то ответил по-норвежски, обратился к Блэнду:

– Соединяю вас с Идом, – и передал Блэнду микрофон.

Толстые пальцы председателя компании крепко сомкнулись вокруг бакелитовой ручки.

– Блэнд слушает. Капитан Ид?

– Да, господин директор. Это Ид. – Голос звучал монотонно, с легким уэльсским акцентом.

– Где вы находитесь?

Я кивнул Спарксу, чтобы он записал координаты. Пятьдесят восемь, точка, три, четыре, юг, тридцать четыре, точка, пять, шесть, запад. Я произвел в уме примерные расчеты. Глядя на меня, Блэнд поднял брови.

– Примерно в сорока милях к западу от нас, – сказал я.

Он кивнул и продолжил беседу по-норвежски. Я не вслушивался. Тепло каюты действовало расслабляюще. Веки стали ужасно тяжелыми. Меня стало неудержимо клонить в сон, и я прислонился головой к панельной обшивке переборки каюты.

Неожиданно я выпрямился. Из приемника послышался голос, говорящий по-английски.

– Они настаивают на расследовании. Я сказал им, что никакого расследования не будет. Это пустая трата времени. Нордал исчез, и это все, что мы имеем. – Голос был непринужденный, мягкий и ровный – по такому голосу ничего нельзя было сказать о его хозяине. – Настоящая проблема заключается в том, что промысел идет как нельзя хуже. Даже люди из Сэндфьорда жалуются. Что касается парней из Тёнсберга, то от них больше неприятностей, чем толку. Если бы ты не выехал сюда, я бы отправил их всех домой.

– Мы поговорим об этом потом, Эрик, – резко перебил его Блэнд. – Сколько китов вы добыли?

– Финвалов? Сто двадцать семь – это все. Только что начал опускаться туман. Возможно, нам еще повезет. Но к юго-востоку от нас паковый лед, и людям это не нравится. Они говорят, что погода совершенно необычная.

– Я все это знаю, – сказал Блэнд. – Какие у тебя планы?

– Сейчас мы идем на восток вдоль северной кромки паковых льдов. Будем надеяться на лучшее.

– Надеяться на лучшее! – Щеки Блэнда затряслись. – Иди и ищи китов – и найди их поскорее, черт возьми, парень. День без китов – это почти провал. Понимаешь?

– Если ты думаешь, что сумеешь найти их, хотя мне это не удалось, – ладно, пожалуйста, попробуй. – Голос звучал резко и обиженно.

Блэнд сердито заворчал:

– Если бы Нордал был жив…

– Не начинай тыкать мне Нордалом, – перебил Эрик, и в его голосе послышалась ярость. – Меня начинает тошнить, когда я слышу о нем. Он мертв, и даже если без конца твердить его имя, как заклинание, китов все равно не прибавится.

– Мы прибудем через несколько часов, – сказал Блэнд примирительным тоном. – Тогда и поговорим обо всем. Передай мне Ида.

Голос Ида звучал спокойно. Он говорил по-норвежски, и Блэнд ему отвечал на том же языке. Затем наступила пауза. Из радиоприемника вдруг послышался громкий голос:

– Hval! Hval!^[13]

Затем что-то еще прокричали по-норвежски. Лицо Блэнда расслабилось. Все в каюте заулыбались.

Я взглянул на Джуди. Она наклонилась ко мне, и я увидел, что даже она взволнована.

– Они заметили китов. – Джуди повернулась к радио и добавила: – Они увидели несколько стад. Они идут на юг – ко льдам.

– А сколько китов в стаде? – спросил я.

Она усмехнулась.

– Зависит от вида китов. Если один-два, то это голубой кит. От трех до пяти – финвал. – Она покачала головой: – Но им не следовало бы идти на юг.

Капитан «Южного Креста» прервал связь, и Блэнд повернулся ко мне.

– Вы записали их координаты? – спросил он.

Я кивнул и с трудом поднялся на ноги. Спаркс протянул мне лист бумаги, на котором он записал координаты и курс «Южного Креста». Затем я поднялся на мостик и велел идти таким курсом, чтобы мы встретились с китобойцем. «Тойр III» развернулся, при этом слегка накренившись, когда рулевой перекладывал штурвал на новый курс. Я сказал ему, чтобы он разбудил меня в четыре, и отправился вниз, чтобы впервые за несколько дней выспаться по-настоящему.

Но поспать как следует мне не удалось. Вскоре после полудня за мной пришел матрос, и я потащился на мостик. Там был рулевой, он стоял и принюхивался.

– Вы что-нибудь чувствуете?

Он ухмылялся. Мне показалось, что я чувствую какой-то запах, странный и тяжелый, словно это пахли отходы добычи угля.

– Вы нюхаете запах денег, – сказал рулевой. – Это кит.

– «Южный Крест»?

– Ja.

– Далеко?

– Пятнадцать, может, двадцать миль.

– Господи!

Я полагал, что запах должен ощущаться на более близком расстоянии. Я велел рулевому вести судно против южного ветра. Час спустя туман стал рассеиваться, и я приказал дать полный ход. Мгла постепенно таяла, открывая нашему взору унылое, холодное море – угрюмо вздымающиеся водяные горы под низко нависшими облаками. На юго-востоке я впервые увидел мерцание льда. Этот свет исходил от полосы паковых льдов, и ее поверхность отражалась в облаках. Льды были чисты, как бриллиант, тут и там пересекаемый темными прожилками. Эти прожилки были не чем иным, как разводьями между льдинами, и их расположение в точности повторялось на облаках.

На мостик со своей камерой поднялся Бономи. Когда я закончил вычислять координаты иотослал впередсмотрящего на мачту, он подошел ко мне.

– Как хорошо сейчас, да? Все чудесно, – сказал он, улыбаясь.

Я не разделял его веселья, не зная, что ждет меня после того, как мы подойдем к «Южному Кресту». Это означало конец моему командованию, и я испытывал вполне понятную тревогу.

– Блэнд сказал мне, что мы должны идти на юг в море Уэдделла, – пробормотал Бономи. – После Нордала во всей Норвегии самый лучший китобой – это Ханссен, и если он ведет свой «Хаакон» на юг, то и мы должны идти туда же. Думаю, в море Уэдделла мне удастся сделать очень хорошие снимки. Вот увидите.

Он действовал мне на нервы, к тому же я был слишком вымотан от недосыпания, поэтому не удержался и сказал:

– Вы вообще думаете о чем-нибудь другом, кроме своих проклятых снимков?

Он удивленно посмотрел на меня.

– О чем еще я должен думать? Вы не волнуйтесь, что потеряете судно. Я найду для вас хорошую работу – носить мою камеру!

Мы посмеялись над этой шуткой, и тут с мачты раздался крик:

– Судно!

Минут через десять с мостика стало видно густое пятно дыма, появившееся впереди по правому борту. Блэнд, Джуди, Вайнер – все поднялись на мостик, взволнованно всматриваясь в первые признаки плавучей китобазы.

– Старайтесь не терять его из виду, – сказал Блэнд.

Я бросил на него быстрый взгляд. Его маленькие глаза почти сияли за толстыми линзами. Для него этот дым означал деньги. Для Джуди – явно что-то иное, и взгляд ее был мрачным. Бономи был взволнован. Он с решительным видом носился туда-сюда, пожимая руки всем подряд. Вайнер смотрел на дым с апатией человека, для которого ничто не имело значения. Хоув тоже поднялся на мостик и стоял немного в стороне от всех остальных, напряженно вглядываясь в даль. Я пожалел, что не могу прочесть его мысли. Я заметил, как он украдкой посмотрел на Блэнда, а затем снова вперился глазами в горизонт. И в тот же миг я почувствовал, как по спине у меня пробежала дрожь.

Джуди поймала мой взгляд.

– Надеюсь, киты…

Она не договорила и стояла, слегка приоткрыв рот, словно подыскивая нужное слово. Думаю, она поняла, что я беспокоился за Хоува.

Блэнд сошел на корму и спустился в радиорубку. Остальные последовали за ним. На мостике остался один Хоув. Он стоял, вцепившись костлявыми руками в обвес. Почувствовав мой взгляд, он обернулся. Затем отвернулся и стал смотреть на юг, в сторону мерцающих льдов. Я следил за ним, как зачарованный. Хоув снова посмотрел на облако дыма, затем перевел взгляд на сверкающие полосы пака.

– Мне нужно идти готовить отчет, – произнес он, и уголок его рта лукаво приподнялся.

Вскоре я спустился в радиорубку. Там стоял шум и гам. Из приемника слышался гул голосов, говоривших по-норвежски; сопроводительные суда переговаривались с базовым, базовое – с буксирными судами и маяками – все они звучали одновременно. Я понял, что они обнаружили многочисленные стада китов. Блэнд улыбался. А в промежутках между переговорами обсуждал с Вайнером новое электрическое оборудование, то и дело переходя с английского на немецкий.

Когда мы приблизились к «Южному Кресту», то увидели почти фантастическое зрелище. Это была не просто плавучая база, а целая флотилия судов. Я поднес к глазам бинокль. Там было пять небольших китобойцев, выстроившихся в линию за «Южным Крестом». Они использовались в качестве резервных судов. Остальные китобойцы шли почти бок о бок с ними. Там было и два буксирных судна. Я узнал их по характерным для корвета обводам. Кроме того, в состав флотилии входили два китобойца старой модели, по-видимому, это были буксиры, которые могли бы быть использованы в качестве вспомогательных судов. За ними шло старое китобойное судно, которое транспортировало туши на рефрижератор водоизмещением примерно в шесть тысяч тонн. Параллельно им двигался большой танкер, а на горизонте маячило еще несколько маленьких китобойцев. Все это зрелище – многочисленные суда, собранные в неприветливом южном море, – казалось просто нереальным. Гигантское скопище мачт напомнило мне дни войны, когда мы проводили крупные военные операции.

Бономи схватил меня за руку и указал в сторону правого борта. Всего в двух кабельтовых от нашего судна из воды поднялась струя пара, вода запузырилась, и на поверхности показалось гладкое тело, напоминающее подводную лодку. Совсем рядом послышалось фырканье, и в воздух футов на десять – пятнадцать поднялась еще одна струя – она была настолько близко, что даже на палубу попало немного воды. Мы впервые увидели китов. Бономи побежал за своей камерой. Мы находились прямо в середине стада.

Чтобы подойти к «Южному Кресту» бортом, я повел корвет по кругу. Маневрируя, мы прошли через облако черного дыма, который тащился за китобазой. В нос ударило густое зловоние, которое окружило нас со всех сторон. Это был тяжелый, маслянистый, пропитывающий все насквозь запах. Казалось, он притуплял остальные ощущения и забивался всюду, куда только мог проникнуть.

Когда мы наконец вышли из этого облака, я услышал голоса, доносившиеся с китобазы, и звяканье лебедок. У судна была открытая корма, напоминающая темную пещеру, со слипом, по которому поднимались китовые туши. Оно было водоизмещением около двадцати тысяч тонн. Его стальные борта, уже порядком проржавевшие, вздымались над нашим буксиром. На мостике стоял человек в меховой шапке; в руках он держал мегафон и, прижав его к губам, что-то кричал нам. Это был капитан Ид. Он говорил по-норвежски. Джуди сказала:

– Он собирается спустить шлюпку и подняться к нам на борт. – Ее лицо выглядело озадаченным. – Не понимаю, зачем?

Я посмотрел на Блэнда. Он стоял у правого крыла мостика и глядел назад: за нами строем шли китобойцы. Его взгляд был хмурым и тревожным.

Наконец появился Ид. Это был худой, почти костлявый человек с острыми чертами лица. Он постоянно жевал зубочистку, которая во время разговора торчала у него из уголка рта. На нем был толстый свитер с высоким воротом и габардиновые брюки, подпоясанные широким кожаным ремнем с серебряной пряжкой.

– Ну что? – рявкнул Блэнд. – В чем дело? Почему на промысле не все китобойцы?

Ид быстро огляделся по сторонам.

– Я буду говорить по-английски, – сказал он, заметив, что человек, стоящий за штурвалом, наблюдает за ним. – У нас неприятности. Половина экипажа на судне бастует. То же самое творится на пяти китобойцах и буксире.

– Люди из Тёнсберга? – спросил Блэнд.

– Ja. Они угрожают, что заставят остальных прекратить работу. Но пока никаких других неприятностей от них не было.

– Они хотят посмотреть, что стану делать я. Так?

Ид кивнул. Блэнд ударил кулаком по заграждению.

– За шесть недель работы вы добыли немногим больше сотни китов. – Он почти кричал. – А теперь же, когда китов полно вокруг, они бастуют. Почему? Чем они недовольны?

– Они хотят, чтобы по поводу смерти Нордала было проведено расследование. – Ид замялся, а затем добавил:

– Они также требуют, чтобы ваш сын был отстранен от должности управляющего.

– Кто за всем этим стоит?

– Капитан Ларвик. Как вам известно, они с Нордалом были большие друзья. Думаю, что именно ему пришла в голову идея о расследовании. Но сейчас все настаивают на этом – Ларвик, Петерсен, Корсволд, Шнелле, Стрэнд и Енсен.

Пальцы Блэнда сжались в кулак. Затем он разжал его, снял очки и медленно протер их. Его тяжелые челюсти были стиснуты, а маленькие глаза глядели сурово. Я увидел, как его рот растянулся в сдержанной улыбке.

– Очень хорошо, – сказал он негромко. – Если они хотят, чтобы все было именно так… – Он бросил быстрый взгляд на Ида. – Кого они требуют поставить на должность управляющего вместо моего сына?

– Капитана Петерсена, – ответил Ид. – Он хороший руководитель и в течение трех сезонов был управляющим одной из станций на Южной Джорджии. Он вернулся к промыслу, потому что это ему больше по душе.

– Хорошо, капитан Ид. Сообщите капитанам тех пяти китобойцев и буксира, чтобы они поднялись на борт, – я устраиваю совещание. Я собираюсь предъявить им ультиматум – или они приступают к работе, или будут отстранены от командования.

– Возможно, они вообще откажутся прийти. – В голосе Ида послышалось смущение.

– Господи! – взорвался Блэнд. – Если они откажутся подчиняться, то я найду другие способы справиться с ними. Сколько времени они смогут продержаться в Антарктике без пополнения запасов продовольствия и топлива с базового судна? Ступайте. И возьмите себя в руки, Ид. Единственное, что нам остается, – это быть твердыми и непреклонными. Спуститесь в радиорубку и прикажите им явиться на борт «Южного Креста» немедленно. – Его челюсти внезапно сжались. – А если они начнут ставить условия, предупредите их, что им лучше не ссориться со мной. Тем временем мы перенесем наши вещи в шлюпку. Крейг, – сказал Блэнд, поворачиваясь ко мне, – вы идете с нами. За вас здесь временно остается рулевой. Вы же немедленно назначаетесь капитаном китобойца.

Он почти улыбался. Он относился к тем людям, которые прекрасно чувствуют себя в бою. Но, по правде говоря, самого меня не очень радовала роль штрейкбрехера среди норвежцев, чья вражда друг к другу была мне не вполне понятна.

Ид направился вниз, но Блэнд остановил его.

– Почему Эрик сам не явился, чтобы сообщить об этом? – спросил он.

Капитан замялся.

– Он сейчас на баке. Он не мог прийти.

Блэнд фыркнул.

– Но он ведь ваш помощник, верно? – прорычал он.

Должен сказать, что в тот момент я почувствовал что-то вроде симпатии к Эрику Блэнду. Какова бы ни была его натура, он определенно взялся за нелегкое дело, и я не осуждал его за то, что он торчит на баке. Я взглянул на Джуди – хотел посмотреть, испытывает ли она к своему мужу то же чувство. Но она не отрываясь смотрела на безобразную махину «Южного Креста», и я понял, что сейчас она думает лишь о своем отце.

4

Я не присутствовал на встрече Блэнда с капитанами тёнсбергских китобоев, но видел, как они расходились, и у меня сложилось впечатление, что Блэнд заставил их подумать о своих действиях. Их было пятеро – хмурые, бородатые мужчины в меховых шапках, толстых свитерах, которые они надевали под ветровки, и сапогах, доходящих до колен. Они остановились у трапа, о чем-то беседуя. Почти тут же к ним подошли еще двое. Один – невысокий и крепкий человек, с приятным, морщинистым лицом, чем-то напоминающим тюленью морду. Второй был крупным мужчиной со шрамом на щеке, который выделялся на его бородатом лице неровной розовой полоской. Минуту они стояли чуть в стороне от остальных, о чем-то споря. Проходя мимо них, я услышал, как человек со шрамом сказал: «Ja, Kaptein Larvik»^[14]. После чего он отвернулся и пошел прочь, а второй присоединился к группе капитанов.

Капитан Ид отвел мне койку в каюте второго помощника и велел одному из помощников, шотландцу из Лита, показать мне судно.

Сначала мой гид повел меня на палубу, где производилась обдирка ворвани. Когда на судно прибывают киты, именно здесь сосредоточивается фронт работ. Таких палуб было две – на баке и юте. И обе они походили на склеп, который может привидеться только в кошмарном сне. Утопая по колено в китовых внутренностях, рабочие ножами с длинными ручками и кривыми лезвиями отрезали от окровавленных кусков мяса покрывавший их слой жира. Непрерывно клацали лебедки. Яростно жужжали пилы, врезаясь в китовый хребет и разрезая его на звездообразные куски, с которых свисали лохмотья красного мяса. Другие рабочие огромными железными крюками подтаскивали ворвань, мясо и кости к желобу, по которому они попадали в котлы, где из них вываривался драгоценный жир. Звуки и запахи были просто неописуемыми. Киты один за другим поступали по слипу, люди работали как одержимые, а палуба была скользкой от крови и жира.

Я наблюдал за тем, как тушу подняли наверх через отверстие в корме. Кит был футов восемьдесят в длину и весил не меньше ста тонн. Когда тушу только поднимали на лебедках на палубу, к ней подступили рабочие. Они вырезали в жире вокруг его челюстей отверстия и продели в эти отверстия карабины с прикрепленными к ним стальными тросами. Буквально в течение минуты основная масса жира была оторвана от скелета, и, когда он откатился назад, рабочие стали срезать с него остатки ворвани. Чтобы вырезать жир из брюха, с помощью лебедок туша переворачивалась на спину, и, когда она с тяжелым стуком упала на палубу, из брюха волнами выкатилась моча, а изо рта, подобно огромному желе, вывалился громадный язык. После того как с туши снимался жир, ее перетаскивали на бак. С костей срезали мясо, кости вырубались и шли в котлы. Лишь спустя час стотонный монстр был разделан и поглощен китобойной базой.

Плавучая база, изрыгающая дым, зловонная, переполненная отходами, находилась в двух тысячах миль от цивилизованного мира. Ее верхние палубы были черными от жира, отбросов и клубов дыма, которые вылетали из дымовой трубы. И над всем этим висел ужасный запах. Он был густым, как туманная завеса. Это был запах гниющего мяса, смешанного с запахами жира и рыбы. Он висел в воздухе, густой и едкий. Несмотря на то что палубы были похожи на колоссальную бойню, внизу было аккуратно и чисто, как на заводе. Здесь расположились длинными рядами котлы, с легким шипеньем выпускающие пар, который нагнетался в них, в желобах кипел горячий жир. Тут были холодильники, устройства, на которых мясо разрезалось на куски, паковалось и подвергалось дегидратации, и давильные аппараты, превращавшие кости в удобрение. Под палубой находились лаборатории, мастерские, лазареты, столовые, жилые каюты, кладовые, помещения с электрогенераторами. «Южный Крест» был прекрасно оборудованным, густонаселенным заводом-городом.

Когда мы вернулись на палубу, пять китобойцев, которые до этого шли вслед за «Южным Крестом», уже отправились на поиски китов. Они тащили за собой четыре китовые туши, надрезанные для того, чтобы предотвратить гниение мертвой плоти, и раздувшиеся от воздуха, который нагнетали внутрь, чтобы туша держалась на плаву.

Вся флотилия сейчас была занята китами, которые то и дело выпускали струи пара вокруг нас. Это было невероятное зрелище. Стоя на палубе плавучей базы, мы слышали непрерывное «тум-тум» работающих электрогарпунов. Одно китобойное судно стояло неподалеку от нас. Скиттер сбежал по трапу, соединяющему мостик с платформой, на которой располагалась гарпунная установка. Эта платформа была расположена на носу судна высоко и как будто не очень прочно. Он встал, слегка расставив ноги и ожидая подходящего момента, чтобы дать залп. Пару раз судно прошло над китом. Затем прямо под носом из воды выбилась струя пара. Скиттер стал прицеливаться, и остро отточенный гарпун слегка опустился вниз. Затем он вылетел – копьеподобный снаряд весом в пятьдесят, а может, и сто фунтов, за которым тащился длинный извивающийся трос. Сначала послышался резкий звук выстрела, а затем более глухой звук снаряда, попавшего в кита. Трос натянулся, оттягивая карабины на топе мачты и пружины на оттяжках, тормозные лебедки пронзительно заскрипели.

Я вдруг почувствовал, что мой желудок взбунтовался, поспешно поблагодарил своего гида и, пошатываясь, отправился к себе в каюту. Будь я не таким уставшим, мой организм спокойно выдержал бы напор всепроникающей, отвратительной вони. Но шторм и бессонные дни ослабили сопротивляемость. В туалете меня вытошнило, и, мокрый от пота, я повалился на койку и спал до тех пор, пока не пришел Кирре, второй помощник капитана. Он с улыбкой посмотрел на меня, когда я открыл глаза.

– Вы больны?

Кожа вокруг его глаз собралась морщинками, и он рассмеялся. Это был высокий, бородатый блондин; в зубах его сверкали золотые пломбы.

– Скоро вам будет лучше, – сказал он и добавил: – Китов больше нет.

– Вы хотите сказать, что на сегодня все окончено? – Я приподнялся на локте, чувствуя слабость, но мой желудок был в полном порядке.

– Окончено, ja. – Неожиданно его глаза погрустнели. – Окончено надолго, я думаю. Киты ушли на юг. Это называется миграцией. – Он покачал своей крупной головой. – Не знаю, – пробормотал он. – Очень странный этот сезон. Я был в Антарктике четыре раза. Но раньше никогда такого не было. – Большой грязноватой рукой он почесал бороду. – Может быть, мы тоже пойдем на юг.

– Но тогда нам придется идти через пак? – спросил я, усаживаясь на койке и свешивая ноги вниз.

– Ja. – В его глазах показалась тревога. – Да, через пак. Очень плохой этот сезон. «Хаакон» уже идет на юг. Думаю, мы тоже туда пойдем. – Он улыбнулся и похлопал меня по спине. – Вставайте, мой друг. Мы должны съесть чего-нибудь, да? Но для начала выпейте немного водки. Это полезно для желудка. – Он достал бутылку и стаканы. – Хорошая штука – настоящая экваториальная водка.

Он поставил передо мной бутылку. Сквозь прозрачную жидкость я увидел оборотную сторону наклейки, где было напечатано название корабля, на котором напиток пересек экватор.

– Будьте здоровы! – произнес Кирре, наполнив стаканы, и залпом выпил водку.

Я сделал то же самое. Мне обожгло горло.

– Боже! Чистый огонь!

– Огонь! – засмеялся Кирре. – Ja. Хорошая. Огненная вода! Теперь идем есть, да?

Кают-компания оказалась просторной и чистой, хотя немного унылой и неуютной.

Большинство рыбаков были с бородами. Они молчали. Едва ли они проронят хоть слово, когда сядут за стол. В воздухе висело какое-то напряжение. На Блэнда, который расположился за отдельным столом, то и дело бросались косые взгляды. Рядом с ним сидела Джуди, напротив – Ид. Джуди, казалось, забыла про суп. В ее глазах была пустота. Она целиком ушла в свои мысли. Сидящий рядом с ней мужчина что-то сказал, но она даже не заметила этого.

– Кто здесь Эрик Блэнд? – спросил я у Кирре.

Он указал на человека рядом с Джуди. Эрик был высокий и гораздо стройнее своего отца, но у него была такая же круглая голова и короткая шея. Его лицо было гладко выбрито, и чертами он напоминал Блэнда, но в нем не чувствовалось той силы, которая была у его отца. Челюсти не были крепко сжаты, а брови на широком лбу не хмурились. На его лице читалось одно лишь высокомерие.

Я ел суп и наблюдал за тем, как Эрик разговаривает с помощником, сидящим напротив него. Его манеры наводили на мысль, что от матери он унаследовал намного больше, чем от отца. Из-за своих светлых волос и голубых глаз он выглядел как типичный норвежец.

После супа подали мясо, грудой сложенное на тарелке и политое сверху густой подливой. Я был голоден, и, хотя мне показалось, что мясо было чересчур острым, я все равно ел его с большим удовольствием, правда, лишь до тех пор, пока кто-то не сказал:

– Вот вы и едите китовое мясо. Неплохое, да?

В моем мозгу немедленно возник темный склеп на задней палубе для обдирки ворвани, и я отодвинул тарелку. Это вызвало взрыв смеха.

– Если вы не будете есть китовое мясо, – заметил капитан Ид, – то просто умрете тут с голоду.

Комнату потряс очередной взрыв смеха, и я понял, что они были рады посмеяться по любому поводу.

– Ну, я лучше поем хлеба с сыром.

Это был вкусный, свежеиспеченный ржаной хлеб.

Смех стих. В комнате вновь повисла мрачная тишина. Покончив с мясом, Ид предложил мне выпить с ним. Он провел меня в свою каюту, и мы разговорились. Во время войны он командовал норвежским эсминцем, и я узнал, что его корабль был в числе тех, которые мне приходилось конвоировать. Наконец я поинтересовался об исчезновении Нордала. Но он сказал лишь одно:

– Это полнейшая тайна. Я вообще ничего не понимаю.

– А что вы думаете об Эрике Блэнде? – Я намеренно задал вопрос так, чтобы он не смог уклониться от прямого ответа.

– В каком смысле? – спросил он настороженно.

– Насколько я понял, Эрик явился причиной того, что с людьми из Тёнсберга стало трудно ладить.

Брови Ида приподнялись.

– Наоборот. Он сделал все, чтобы избежать конфликта. Он молодой, конечно, и неопытный. Но он не виноват в этом. Он научится. А большая часть экипажа – такие же молодые люди.

– Но ведь он не сошелся с Нордалом?

Ид замялся.

– Вы видели телеграмму, посланную полковнику Блэнду, так ведь?

Я кивнул.

– Ну, с Нордалом вообще нелегко было ладить. Я не говорю, что он был плохим руководителем. Но он привык к тому, что люди принимают его точку зрения без всяких вопросов. Он не терпел возражений и не слушал советы. Это по душе скиттерам, работа которых состоит в том, чтобы действовать, а не думать. Но это привело к тому, что каждодневное управление людьми на борту китобазы стало затруднительным.

– Но ведь наверняка Нордал предъявил полковнику Блэнду свой ультиматум не просто так, – сказал я.

В каюте ненадолго воцарилась тишина.

– Если вы не возражаете, то я бы предпочел не обсуждать этот вопрос. Вы понимаете – у каждой компании своя политика, и о ней обычно не говорят вслух.

– Конечно, – согласился я. – Понимаю. Вы, случайно, не из Сэндфьорда?

Он взглянул на меня и сдержанно улыбнулся.

– Мой дом – в Кристиансэнде. Я командую «Южным Крестом» в этом сезоне потому, что Андерсен, который жил в Тёнсберге, уволился.

Я перевел разговор на тему войны, а примерно через полчаса извинился и спустился к себе в каюту. Я все еще чувствовал себя уставшим и хотел спать, словно меня накачали наркотиками.

На следующее утро на завтрак опять был суп, колдборд из спрессованного китового мяса, рыбные консервы и норвежский козий сыр. Прессованное мясо было весьма недурным. Вскоре после завтрака мне передали, что меня ждет в своей каюте Блэнд. Я не знал, что в то утро будет принято роковое решение. Я поднялся на палубу. Ветер задул снова – резкий и порывистый, на этот раз с юго-запада. Облака плыли низко и выглядели угрожающе. К югу небо казалось прозрачно-белым из-за отражающейся в нем полосы льдов. Создавалось такое впечатление, словно в небо решила подняться луна. Китобойцы в поисках китов разбрелись в разные стороны. Из трубы по-прежнему клубами валил жирный дым, но грохота лебедок не было слышно, и запах китовых туш стал уже не столь ощутимым.

В каюте находились Блэнд и его сын. Председатель компании сидел на крутящемся кресле, положив руки на письменный стол. Лицо его было мертвенно-бледным. Он протирал очки, и я заметил мешки у него под глазами.

– Крейг, я хочу познакомить вас со своим сыном. Эрик, это капитан Крейг.

Эрик Блэнд подошел ко мне и пожал руку.

– Рад, что вы работаете с нами, – сказал он приветливо. – Отец считает вас хорошим моряком.

– Если это так, – ответил я, – то благодарите за это британский военно-морской флот.

Мое враждебное отношение к Эрику растаяло без следа. Он вел себя свободно и естественно. Может, отец и не передал ему своей силы и напористости, но манеры его были намного лучше, и он сразу располагал к себе. Я начал понимать, что реакция Джуди на мужа во многом была обусловлена отношением к нему ее отца.

Блэнд повернулся в своем кресле так, чтобы видеть меня.

– Садитесь, Крейг. У меня есть для вас работа.

Он надел очки и принялся потирать мочку уха.

– По каким-то причинам, которых я не знаю, люди из Тёнсберга убеждены, что смерть Нордала не была случайной. За всем этим стоит Ларвик. Это весьма неприятно. Меня не интересует логика их подозрений. Меня интересует только тот факт, что это будет мешать работе базы и китобойцев. Я сказал им, что расследование будет проведено. И поскольку они одержимы мыслью, что в смерти Нордала каким-то образом виноваты я и мой сын, никто из нас не может входить в комиссию по расследованию. Комиссия будет состоять из трех человек. Двое уже есть – это капитан Ид и моя невестка.

– Господи! – воскликнул я. – Вы что, хотите, чтобы Джуди проверяла тех, кто разговаривал с Нордалом до его исчезновения? Это будет очень мучительно для нее. Вы должны понимать ее чувства в отношении…

– Меня не интересуют ее чувства, – резко сказал Блэнд. – Проблема состоит в том, что в головах людей слишком много проклятой чепухи и подозрений. Если в комиссии будет Джуди, они примут любые выводы. Ларвик одобрил это решение.

– А ее вы спросили?

– Нет еще.

– Но, очевидно, у нее есть…

– Не принимаю никаких возражений. – Его маленькие глаза уставились на меня. – Ее муж тоже согласен.

– Но это не ответ, – заявил я с жаром.

– Думаете, вы имеете больше прав решать за нее, чем ее муж? – гневно спросил он.

Я промолчал.

– Ну хорошо, – произнес он более спокойно. – Теперь, почему я попросил вас прийти сюда. Я хочу назначить вас руководителем этой комиссии. Вы – человек совершенно посторонний и не являетесь заинтересованным лицом. Если в комиссию кроме Джуди и Ида войдете вы, все будут удовлетворены. Вы согласны?

Я не торопился с ответом. Мне не хотелось быть втянутым во все это.

– Я сказал, что найду для вас интересную работу, – добавил он, – вот эта работа.

Его довод был очевидным. Компания платит мне, и если у меня не хватает знаний, чтобы командовать китобойным судном, то остается соглашаться на все, что мне предлагают. Было ли это мое внутреннее решение, или свою роль сыграл тот факт, что в комиссию включена Джуди, которую мне хотелось поддержать, – не знаю, но я сказал:

– Ладно. Я возглавлю эту комиссию.

– Слава богу! – Блэнд откинулся на спинку кресла. – Займитесь этим немедленно. Чем скорее работа будет завершена, тем лучше.

В этот момент в дверь постучали.

– Входите, – сказал Блэнд.

Это был Хоув. В руке он держал стопку бумаги. Лицо его покраснело, и выглядел он взволнованным.

– Входите, Хоув. Вы подготовили отчет?

Хоув кивнул. У него был такой вид, словно он никак не мог заставить себя говорить. Неуклюжей походкой он прошел через каюту и протянул Блэнду бумаги. Блэнд даже не взглянул на них. Он посмотрел на Хоува.

– Ну? Какие вы сделали выводы? Где лучше всего охотиться на китов в такой сезон?

Хоув нервно сглотнул.

– Отвечайте. Вы прекрасно знаете, что китобойцы не видели утром ни одного кита, хотя условия были для них идеальные. Скиттеры говорят, что мы столкнулись с последними мигрирующими стадами. И как по-вашему, где мы должны искать китов? Куда идти – на запад или на восток? Вернуться к Южной Джорджии или направиться в море Уэдделла? А?

Кадык Хоува дернулся еще раз.

– Через паковый лед, – сказал он. – Через паковый лед в море Уэдделла.

Его рот исказился в лукавой усмешке, а блеклые глаза засветились. У меня внезапно возникло ощущение, что его отчет был основан не на конкретных фактах, а лишь на желании убедить Блэнда идти на юг.

Странным казалось и то, что и сам Блэнд как будто хотел идти именно на юг.

– Хорошо, хорошо. Вы знаете, что Ханссен повел свой «Хаакон» через пак?

– Нет.

Кадык Хоува снова заходил ходуном.

– Очевидно, он думает так же. Согласны и Петерсен, и Ларвик, а ведь они после Нордала самые опытные из нас.

Когда Блэнд упомянул о Нордале, я бросил короткий взгляд на Эрика, но его лицо оставалось бесстрастным.

Блэнд поднялся со стула и посмотрел в иллюминатор. Затем он резко развернулся.

– Ну что же, капитан Ид, – произнес он. Его тон был резким и решительным. – Отзовите китобойцы. Как только они вернутся, гарпунщики должны собраться на совещание. Моя точка зрения такова: мы должны идти на юг немедленно. У нас осталось немногим более двух месяцев – за это время мы должны наверстать упущенное, поэтому нам нужно много китов. Хватит у нас сейчас китового мяса на то, чтобы забить им грузовые отсеки рефрижераторного судна?

– Нет, – ответил Ид и взглянул на Эрика Блэнда, который добавил:

– «Юг» загружен лишь на одну треть.

– Тогда он должен идти вместе с нами. Иди и отзови китобойцы.

Он кивком отпустил своего сына и повернулся ко мне.

– Я хочу, чтобы результаты расследования были получены до того, как мы отправимся на юг. Капитан Ид согласился освободить своего второго помощника от всех обязанностей, чтобы вы вместе могли решить, кому следует дать свои показания. Это человек из Тёнсберга, он говорит по-английски, и в ту ночь, когда исчез Нордал, на вахте стоял именно он. – Блэнд кивнул нам. – У меня все, джентльмены. Завтра мы двинемся в сторону полосы пака.

Наше вхождение в паковые льды должно было состояться весьма скоро, поэтому у меня оставалось немного времени на проведение расследования. Сразу же после совещания в каюте Блэнда плавучая база развернулась носом в сторону сверкающих льдов и медленно двинулась вперед.

После того как соберутся китобойцы, все они уже через несколько часов на полной скорости отправятся на юг. Я понимал, что, как только мы попадем в полосу пака, продолжать расследование будет весьма трудно. И капитан Ид, и Кирре будут заняты. Я порадовался тому, что во время службы на флоте приобрел некоторый опыт в проведении подобных расследований.

Кирре уже был проинформирован и ждал меня в своей каюте. Он коротко рассказал мне о том, чем занимался Нордал в ночь своего исчезновения, и дал список людей, которых следовало расспросить. Блэнд сделал копии напечатанного на машинке извещения о предстоящем расследовании. Собраться решили в курительной комнате для старшего командного состава, и мне оставалось только назначить время и вписать его в листки извещений. В извещении говорилось о том, что каждый, кто обладает важной информацией по поводу исчезновения управляющего факторией, может прийти на заседание комиссии. На мостике я нашел Ида и сказал ему, что начало заседания в одиннадцать. Затем спустился в каюту Джуди. Она сидела на постели, очень спокойная, но глаза казались испуганными.

– Тебе уже сообщили о расследовании? – спросил я, стараясь говорить как можно более сухим и спокойным тоном.

Она кивнула.

– Я назначил заседание на одиннадцать, – продолжал я. – Через полчаса. Тебя устраивает это время?

– Да. – Ее голос был почти суровым – как будто она готовилась к тяжелейшему испытанию.

Я повернулся, чтобы идти. Но у двери остановился.

– Это для тебя весьма неприятно.

– Все в порядке. – Она выдавила из себя улыбку.

В одиннадцать часов возле двери курительной комнаты столпились мужчины – среди них было пять человек, которые пришли сами. Когда мы с Джуди прошли мимо них, они поздоровались:

– God dag.

А один человек пробормотал:

– God dag, froken Nordahl^[15].

Он сказал не «фру Блэнд», а именно «фрекен Нордал». Кирре был уже там. Как только мы расселись по местам, подошел Ид.

– Ну что же, – начал я. – Давайте сперва послушаем тех, кого мы вызвали первыми, – в том порядке, как мы с вами договорились, Кирре.

Их рассказы о той ночи заняли почти два часа и казались совершенно правдивыми – не было и намека на вражду и подозрения, в лабиринте которых нам пришлось блуждать впоследствии.

Вечером второго января Нордал, как обычно, ужинал вместе с остальными офицерами. Разговаривал он мало. Впрочем, с того дня, как судно отбыло из Кейптауна, Нордал вообще не отличался разговорчивостью. Он словно предчувствовал, что сезон будет неудачным. Непосредственный помощник Нордала, который видел его чаще других, сказал, что управляющего все больше и больше беспокоило отсутствие китов. Нордал был заинтересован в успешном проведении экспедиции. Джуди не могла назвать точные цифры, но она сказала, что его доля в прибыли составляла около тридцати – тридцати пяти процентов.

После ужина Нордал немного выпил, а затем около получаса работал в своем кабинете. Он проводил там довольно много времени: нужно было регулярно контролировать расходы запасов продовольствия и топлива, а также снаряжения для китобойцев и буксирных судов, необходимо было проверять и добычу китов, поскольку каждый член экипажа кроме жалованья получал процент от прибыли. Экспедиция была в полном разгаре, а это предполагало партнерские взаимоотношения. Помощь молодого Блэнда была невелика, поскольку у него не было достаточных знаний. В основном управление лежало на плечах Нордала – он занимался практически всеми вопросами. Помощник сказал, что к концу дня Нордал всегда очень уставал. Ему было шестьдесят два года, а принимать решения и заниматься административными вопросами в одиночку было достаточно тяжело.

Поработав в своем кабинете, Нордал поднялся на мостик. Пробыл там недолго, разговаривал с вахтенным. Была светлая антарктическая ночь. Но вскоре после того, как Нордал покинул мостик, судно накрыл туман.

Нордал, насколько было известно, отправился прямо в каюту к Иду. Там он выпил пару рюмок, то есть всего в тот вечер он выпил рюмок шесть, а это был человек, который мог выпить весьма много и без всякого для себя ущерба.

Затем показания давал капитан Ид. Он сказал, что Нордал вел себя, как всегда.

– Но, понимаете, он очень устал тогда, – добавил Ид. – У него были неважные отношения с Эриком Блэндом. Я должен сказать об этом, поскольку это, может быть, отразилось на его душевном состоянии. Блэнд не имел достаточно знаний. Но дело тут было не только в промахах Блэнда. Нордал не любил его и нисколько не скрывал этого. Он был просто нетерпим и не желал принимать в расчет неопытность Блэнда.

– Была ли это открытая вражда? – спросил я.

Капитан Ид покачал головой.

– Нет, не думаю. Блэнд всегда относился к управляющему с должным уважением – даже когда сердился. Но телеграммы, посланные полковнику Блэнду… На судне быстро все становится известно. Люди из Тёнсберга поддерживали Нордала, а большинство сэндфьордцев были на стороне Блэнда, что только усложнило ситуацию.

– Нордал взвалил на свои плечи работу Блэнда? – поинтересовался я.

– Ja. Так и есть.

– А вы не думаете, что это оказалось для него непосильной ношей? Что он переутомился?

Ид кивнул.

Посидев у Ида в каюте, Нордал отправился в радиорубку. Там – а это было уже после полуночи – он поболтал немного с радистом.

Затем я стал расспрашивать Кирре, который стоял на вахте в то время, когда предположительно исчез Нордал. Кирре заступил на вахту в полночь. Судно было окутано туманом. Не было видно даже сигнальных огней на корме. Во время его вахты не произошло ничего необычного. Через полчаса после того, как он поднялся на мостик, туман внезапно рассеялся и видимость возросла до нескольких миль. Я спросил у него, не слышал ли он крика или всплеска. Нет, он не заметил ничего необычного. Видел ли он на палубе Нордала или кого-то похожего? Нет, он никого не видел.

– Туман был очень густой. Я ничего не видел дальше мостика.

– Но около половины первого туман рассеялся и видимость стала лучше?

– Ja.

– Если бы Нордал упал за борт, вы бы увидели это?

– Да, конечно. Я всю вахту стоял на мостике и вел наблюдения.

Было очевидно, что Нордал исчез в промежутке времени от того момента, как он ушел из радиорубки, и до половины первого – когда рассеялся туман.

Наконец я вызвал Эрика Блэнда. Я кивнул на кресло, и он сел. Эрик смотрел хмуро, так сильно прищурив глаза, что они казались совсем маленькими, как у его отца. И снова я заметил сходство между ними во внешности и несходство в характере. Блэнд, казалось, немного нервничал.

– Я хочу задать вам один вопрос, Блэнд, – сказал я. – В ночь на второе января Нордал ушел из каюты капитана Ида чуть позже половины одиннадцатого. Он заходил к вам?

– Нет. Мы всего лишь немного поговорили за ужином. – Он бросил взгляд на Джуди и едва заметно пожал плечами. – Больше я его не видел.

– Ты с ним ссорился? – спросила Джуди.

Помню, что я испытал тогда нечто вроде шока, вызванного прямотой, с которой был задан вопрос, и резкостью ее тона.

Блэнд замялся.

– Я должен отвечать на этот вопрос? – обратился он ко мне.

Было ясно, что он старается уберечь Джуди он ненужных огорчений, но у меня не было иного выхода.

– Боюсь, что да, – ответил я.

Блэнд снова взглянул на нее:

– Да. Ты знаешь не хуже меня, что мы не ладили с ним. И это была не первая наша ссора.

– О чем вы спорили? – бесстрастно спросила Джуди.

– Да ни о чем особенном. Просто мы разошлись во мнениях относительно продвижения по службе одного человека.

– Как помощнику управляющего тебе следовало бы помогать, а не мешать моему отцу.

– Я не мешал ему. – Блэнд слегка повысил голос. – Послушай, Джуди, мы просто не ладили с твоим отцом. Оставь это, ладно? Я никоим образом не причастен к его смерти.

– Никто и не говорит об этом, – сказал я.

Он быстро глянул на меня. Его лицо было чуть бледнее, а на лбу выступили капли пота.

– Нет? Тогда к чему она ведет? И не одна она. Ларвик и Петерсен пустили на судне слух – а люди из Тёнсберга верят каждому их слову. Все знают, что у нас с Нордалом были плохие отношения. Они лишь не знают, почему. – Он повернулся к Джуди: – Твой отец делал все, чтобы осложнить мне жизнь. Я новичок в этом деле, но его бы не раздражали мои ошибки до такой степени, если бы я бывал в экспедициях столько раз, сколько был он.

– Я этому не верю. – Голос Джуди звучал резко и непреклонно.

– Веришь ты этому или нет, но это правда. Он хотел поставить меня в такую ситуацию, чтобы мне пришлось просить отца отозвать меня с судна.

– Почему? – спросил я.

– Почему? Потому что он хотел, чтобы после смерти моего отца компания была в его руках. Он просто желал убрать меня с дороги.

– Подобные заявления ничего не проясняют, – отрезал я. – У вас есть какие-нибудь предположения относительно смерти Нордала?

– Нет, – ответил Блэнд. – Я знаю об этом не больше вашего. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, – что у него были денежные проблемы.

– Денежные проблемы? – переспросил Ид. – Что еще за денежные проблемы?

– Он играл на бирже… – произнес Блэнд и замолчал. – Но это его дело, – пробормотал он.

– Я тебе не верю, – произнесла Джуди тихо. – Отец никогда не играл на бирже. У него не могло быть из-за этого денежных затруднений. Единственное, что его волновало, – это киты.

– Но ведь ему хотелось бы управлять компанией, верно? – заметил Эрик каким-то недобрым голосом. Он слегка пожал плечами. – Прошу прощения, джентльмены. Я предпочел бы больше не говорить об этом.

– Если у него были денежные затруднения, – сказал я, – как вы думаете, это могло привести его к смерти?

– Возможно.

– И вы больше не видели его после того, как он ушел из столовой?

– Я же сказал – нет.

– Очень хорошо. Думаю, у меня все.

Я посмотрел на остальных. Ид кивком дал понять, что вполне удовлетворен ответами. Джуди была очень бледна. Она сидела, сцепив на коленях руки, и пристально глядела на своего мужа, не произнося ни слова.

Я кивнул Блэнду:

– Благодарю вас.

Он быстро поднялся, вздохнув с облегчением. Я не знал, что и думать. За его утверждением, что у Нордала были денежные проблемы, явно что-то стояло, но что именно? Вряд ли Джуди могла бы мне что-нибудь объяснить.

Последним свидетелем из тех, кого я вызывал, был стюард, который каждое утро в шесть часов приносил Нордалу в каюту чай. Он сказал, что в то утро в каюте никого не оказалось и постель была нетронутой. Наконец Ид подробно рассказал мне, что именно он как капитан сделал для того, чтобы выяснить, что же произошло. Но расследование дало ему не больше того, что он знал в то утро.

– На судне много людей, которым не нравится Эрик Блэнд, – добавил он. – Вы поймете это после того, как выслушаете людей, которые пришли дать показания. Будет много плохих слов. И не будет ничего определенного. – Он пожал плечами. – Думаю, нет сомнений в том, что произошло.

– Вы хотите сказать, что мой отец покончил жизнь самоубийством? – спросила Джуди. Голос ее дрожал.

Ни я, ни Ид не произнесли ни слова. Должен признаться, что точно такое же заключение пришло в голову и мне. Было ясно, что Нордал работал слишком много. Вероятно, у него были какие-то личные сложности, о которых можно было только догадываться. Его мозг был слишком перегружен проблемами и заботами.

– Капитан Ид, вы знали его лучше других, – продолжила Джуди более спокойно. – Как по-вашему, неужели он был способен свести счеты с жизнью?

Ид замялся, пощипывая бороду.

– Нет, – произнес он. – В обычных условиях. Но…

– Пожалуйста, – перебила его Джуди. – Я знала его лучше всех остальных. Он был моим отцом. Пожалуйста, поверьте моему слову – этого никогда не могло бы с ним случиться.

Я сказал:

– Сейчас мы устроим перерыв. А после ланча послушаем тех, кто хочет дать показания.

Все разошлись. Во время ланча Джуди была молчаливой и бледной. Она не отказывалась от еды, но я видел, что кусок не лез ей в горло. Пару раз я заметил, как Эрик Блэнд украдкой смотрел на нее, и мне показалось, что этот взгляд был умоляюще-испуганным. Полковник Блэнд лишь один раз поинтересовался ходом расследования. Он спросил меня, когда будут сделаны выводы.

– Ближе к вечеру, – ответил я. – Мы должны выслушать тех, кто захотел дать показания.

– Не затягивайте с этим. Подошли еще два китобойца – это последние, – и я хочу отправиться на юг, как только переговорю с гарпунщиками.

После полудня заседание продолжилось. Люди, пожелавшие рассказать то, что знали, были тёнсбергцами, и благодаря их показаниям дело предстало совершенно в ином свете. Даже если они что-то и преувеличили, все равно было очевидно, что трения между Нордалом и Эриком Блэндом были намного серьезнее, чем мне казалось вначале.

Проблемы возникли примерно через неделю после того, как судно вышло из Кейптауна. Специальные рационы, предназначенные для профилактики цинги, были почему-то отменены. Когда делегация, возглавляемая одним из чистильщиков котлов, явилась к Эрику Блэнду, который давал указания шеф-повару, и подняла этот вопрос, он, вместо того чтобы признать ошибку, подтвердил свое решение. Нордал отменил его приказ. Несколько дней спустя создалась подобная ситуация и с использованием специальной одежды. На глазах у человека, ответственного за выдачу спецодежды, Эрик Блэнд обвинил Нордала в том, что тот заискивает перед рабочими. На следующий день, во время разделки китов, порвался трос, пропущенный через лебедку, и один из рабочих серьезно пострадал. Нордал обнаружил, что оборудование не было проверено должным образом. Блэнд заявил Нордалу, что не намерен играть роль козла отпущения, на которого сваливают вину за все просчеты и недоделки. Он проигнорировал тот факт, что именно ему было поручено проверить перед выходом в море оборудование на судне. На задней палубе, в присутствии рабочих, он затеял ссору. Но еще более неприятный скандал произошел из-за ошибки в подсчете количества китов, которые были добыты китобойцем «Хвал-4». Петерсен, капитан этого китобойца, усомнился в полученных цифрах. Ошибка была допущена Блэндом. Он сообщил помощнику управляющего, что эти киты были доставлены с другого, сэндфьордского китобойца, «Хвал-8». Петерсен поднялся на борт «Южного Креста» и вызвал мастера, чтобы тот подтвердил его претензии. Этот человек вызвался рассказать нам о том, что произошло в кабинете Нордала.

Блэнд отказывался признать свою ошибку. С бледным от ярости лицом, он обвинил Нордала в том, что тот сговорился с Петерсеном и мастером. «Я знаю, что это так, – кричал он, – выпытаетесь избавиться от меня. Вы и от моего отца стараетесь избавиться. Вы стремитесь взять управление компанией в свои руки».

Нордал спросил его, что он хочет этим сказать, и Блэнд ответил: «Я знаю, что вы затеяли. Вы ползали на коленях, умоляя, чтобы я дал вам совет насчет ваших денежных проблем. Вы думали, что сможете купить у меня руководство компанией. Вы затеяли это еще в Кейптауне. Да, вы ждете, что случится несчастье. Если бы я не знал, что это случится, я бы… я бы…» Не окончив фразы, он выбежал из кабинета.

Я вызвал помощника управляющего и спросил его, почему он не пришел и не рассказал об этом инциденте. Он ответил, что не думал, что это имеет какое-то отношение к данному расследованию. На самом деле, как я понял, он просто боялся потерять работу, ведь Блэнд был сейчас управляющим, и, кроме того, на борту судна находился и его отец. Но я настоял, и он подтвердил истинность каждого слова рассказа мастера.

В кабинете Нордала произошла еще одна стычка – ее случайным свидетелем стал один из рабочих, который занимался погрузкой. Проходя мимо кабинета, он услышал, как Блэнд сказал: «Я не буду этого подписывать. Можете уволить меня, если вам хочется. Но увидите, что сделает мой отец, когда появится здесь». И Нордал ответил ему усталым голосом: «Твой отец может делать все, что угодно. Я не намерен возиться с такой крысой, как ты, и думаю, что компания – тоже».

После чего раздался звук удара. И как только парень, который слышал все это, отошел от двери, из каюты выскочил Блэнд, с белым от гнева лицом и перекошенным ртом. «У него был такой вид, как будто он был готов зареветь», – добавил парень.

Я взглянул на Ида, вспомнив о том, что он поддерживал Блэнда. Было очевидно, что кто-то ввел его в заблуждение. И этим человеком мог быть только сам Эрик Блэнд. Ему и меня почти удалось одурачить.

После следующего показания все постепенно начало вставать на свои места. Свидетелем был крупный человек со шрамом, который розовой полосой выделялся на его бородатом лице. Я сразу узнал его. Он сопровождал капитана Ларвика к трапу в тот день, когда мы впервые поднялись на борт китобазы.

Он рассказал, что в ночь со второго на третье января (это было чуть позже полуночи) он поднялся на палубу, прошел на корму и увидел Нордала, который, стоя возле одной из шлюпок, курил сигару. Временами он начинал взволнованно расхаживать по палубе. Парень видел его лицо, освещенное огоньком сигары. Когда он пошел обратно, Нордал все еще был там. Пройдя несколько шагов, парень встретил Эрика Блэнда, который шел в сторону кормы, то есть туда, где находился Нордал. Парень остановился, ожидая, не произойдет ли между ними очередная стычка. Он услышал, как те начали спорить, но не смог разобрать ни одного слова – стоял слишком далеко. Голоса их становились все более громкими и сердитыми. Затем он услышал крик. А потом стало тихо. Он видел, как Блэнд прошел назад. Его лицо было белым, как у мертвеца. Парень вернулся на корму и подошел к тому месту, где стоял Нордал. Но его там не было.

– Блэнд вас видел? – спросил я его.

Кирре переводил мои слова.

– Нет. Я стоял возле одного из вентиляторов, а вокруг был туман.

Я наблюдал за этим человеком, когда он вел свой рассказ. Он то и дело нервно трогал пальцем шрам на щеке и, не отрываясь, смотрел в одну точку на столе, за которым сидел. Голос его звучал монотонно. Казалось, что, рассказывая все это, он не испытывал никаких чувств. Я засомневался – видел ли он на самом деле все то, о чем говорил.

– Вы сказали, что лицо Блэнда было очень бледным? – спросил я.

– Ja.

– И туман был такой, что он не заметил, как вы стоите возле вентилятора?

– Он был очень взволнован.

Ид пошевелился.

– Почему вы не рассказали мне об этом, когда я расследовал исчезновение Нордала? – спросил он.

Парень замялся.

– Я боялся, – ответил он.

Он не производил впечатления человека, которого легко запугать.

– Чем вы занимаетесь на судне? – поинтересовался я.

– Я матрос, – ответил он, озадаченно нахмурившись.

– Вы служите на одном из китобойцев?

Он кивнул.

– На китобойце капитана Ларвика?

Он посмотрел на меня и отвел глаза, ничего не отвечая.

– Я не верю вашим показаниям, – заявил я.

Его глаза вдруг забегали.

– Кто велел вам сделать это? Капитан Ларвик? Отвечайте! – Я едва не кричал на него, забыв, что нахожусь не у себя на корвете. – Говорите правду. Вас послал капитан Ларвик, так? Вчера он и другие капитаны поднялись на борт плавучей базы, чтобы поговорить с полковником Блэндом. Ларвик велел вам дать эти показания?

Парень неловко заерзал.

– Ладно! – рявкнул я. – Можете идти.

Я взглянул на Ида. Я нисколько не сомневался, что капитан Ларвик подговорил этого парня.

– Но зачем? – спросил я, облекая свои мысли в слова.

Ид потрогал бороду.

– Думаю, мы должны вызвать капитана Ларвика.

Я повернулся к Джуди, спрашивая ее согласия. Она кивнула. На ее лице была написана решительность, подбородок чуть выдвинулся вперед – она подпирала его костяшками пальцев.

– Думаю, он что-то знает, – произнесла она тихо. – Ларвик был большим другом моего отца.

Мы устроили перерыв. Капитан Ид послал за Ларвиком, чей китобоец был пришвартован к «Южному Кресту». На палубе было холодно. Я отвел Джуди в свою каюту и послал стюарда за чаем. С тех пор как началось расследование, это была первая возможность поговорить с Джуди наедине.

– Как ты думаешь, Джуди, – спросил я, когда принесли чай, – можешь ли ты сообщить что-нибудь, что помогло бы нам разузнать, что же произошло на самом деле?

Фраза получилась тяжеловесной. Я чувствовал себя неловко, зная, как Джуди страдает.

Минуту она задумчиво мешала в своей чашке. Затем ответила:

– Нет. Не думаю, что я смогу помочь. – Ее голос слегка дрожал. – Единственное, что я знаю наверняка и в чем глубоко убеждена, – он не покончил жизнь самоубийством.

– Ты веришь тому, что рассказал тот человек со шрамом – Алвик?

– Нет. Ты убедительно доказал, что это ложь.

– Ты согласна с тем, что это капитан Ларвик подговорил его?

– Да.

– Но зачем?

Она взглянула на меня. И в ее глазах было нечто, очень обеспокоившее меня.

– У него есть на то причины, – сказала Джуди. Ей вдруг трудно стало контролировать свой голос – он стал резким и гневным. – Парень говорил то, что ему велели сказать. Но это именно то, что думает Ларвик.

Я заколебался.

– Ты веришь в то, что твой муж убил твоего отца?

Она не ответила, и я добавил:

– Ты в это веришь? – Я скорее утверждал, чем спрашивал.

Джуди подняла на меня свои большие серые глаза. Вдруг в ней словно что-то оборвалось, и она уронила голову на стол.

– Не знаю, что думать. – Она громко всхлипнула. – Это ужасно, ужасно…

Ее плечи сотрясались от внезапного взрыва эмоций, которые она так долго сдерживала.

Я подошел и положил ей на плечи руки.

– Перестань плакать. Ты член комиссии по расследованию, а не школьница. – Я потряс ее за плечо. Это было единственное, что можно было сделать. Она была на грани истерики. – Перестань рыдать и постарайся как следует подумать, – сказал я, повернув ее голову к себе так, чтобы видеть ее глаза. – Либо твой отец покончил с собой, либо твой муж – убийца.

Она тяжело дышала. Но я видел, что она наконец повернулась лицом к фактам, которые тщательно старалась игнорировать.

В этот момент раздался стук в дверь. Пришел матрос от Ида, сообщивший, что Ларвик уже на месте.

– Прости, Джуди. Не думай, что я не понимаю, как это тяжело для тебя. Но мы должны выяснить, что знает Ларвик. Ты хочешь спросить его сама?

Она кивнула и потянулась за своей сумочкой. Когда она привела лицо в порядок, мы спустились вниз, к капитану Иду.

– Миссис Блэнд хочет задать вопросы, – сказал я и кивнул Кирре, чтобы он привел капитана Ларвика.

При ближайшем рассмотрении капитан китобойца оказался еще более массивным и действительно смахивал на тюленя. Он неловко присел на краешек стула. Капитан явно нервничал. Он не глядел ни на Ида, ни на меня. Ларвик уставился своими маленькими, необычайно голубыми глазами на Джуди. Было ли это сочувствием, или его глаза выражали что-то другое? У меня было ощущение, будто он пытался что-то сказать ей взглядом.

– Капитан Ларвик, – начала Джуди. – Вчера на борту «Южного Креста» вы разговаривали с одним из членов вашего экипажа – человеком по имени Алвик. – Она тщательно выговаривала слова.

– Ja. Это так, – ответил Ларвик по-английски.

Он был из Бергена и говорил гортанно, с немецким акцентом, который был в ходу еще в те времена, когда бергенским торговым флотом управлял Ганзейский союз.

– Мы выслушали показания Алвика, – добавила она и коротко пересказала их. – Капитан Крейг считает, что на эти показания нельзя полагаться. Он считает, что вы приказали Алвику дать ложные показания.

– А вы, фру Блэнд, как вы думаете?

На какую-то долю секунды она замялась, а затем произнесла:

– Я думаю то же самое.

Ларвик пожал плечами. Он молчал, пристально глядя на Джуди.

– Зачем, капитан Ларвик? – спросила она. – Зачем вы велели ему сказать, что между Эриком и моим отцом произошла ссора на палубе в ту ночь, когда исчез отец?

Капитан замахал руками, словно отгоняя мух.

– Я не хочу причинять вам дополнительную боль. – Его голос был добрым и мягким – словно он разговаривал с ребенком или любимой собакой. – Но я думаю, что произошло именно это.

– Вы обвиняете моего мужа в убийстве, – сказала Джуди с такой прямотой, что Ларвик вздрогнул. – В убийстве моего отца, – добавила она. – Почему вы не пришли прямо к нам или капитану Иду и не сделали это заявление сами? То, что вы представили свои подозрения таким окольным путем, послав Алвика, которому было известно, что это ложь, – просто ужасно. Эрик не видел моего отца в ту ночь – после ужина.

– Откуда вы знаете? – спросил Ларвик хриплым голосом.

– Эрик дал показания в начале расследования.

– Он солгал, – прохрипел Ларвик.

Джуди посмотрела на него так, словно ее ударом заставили молчать. Я видел, что она верит этому толстому, бородатому китобою. Я подумал: «Ларвик и ее отец – старые друзья. Возможно, этот человек относится к ней, как к ребенку. Она принимает его точно так же, как принимала своего отца». Я видел, что ее губы дрожали. Она совершенно ослабела.

– О Господи, – прошептала Джуди.

В глазах ее была пустота. Она не плакала. На это у нее уже не было сил.

– Почему вы думаете, что Блэнд лжет? – спросил я сердито.

Если человек не может доказать свои слова, тогда зачем, во имя Господа, он вообще их произносит?

Я видел, что Ларвик настроен решительно. Его глаза были полны сожаления. Он неловко взмахивал руками. Было заметно, как за его густой бородой губы сжались в тонкую линию.

– Мне нечего больше сказать, – хрипло произнес он. Затем добавил: – Я верю, что все произошло именно так. Я хочу, чтобы комиссия знала об этом и действовала соответственно.

– Но почему вы так уверены, что Эрик Блэнд видел Нордала той ночью после ужина? – спросил я. – Вы говорите, что Блэнд лжет?

– Ja.

– Откуда вы знаете?

– Я в этом убежден, – ответил он упрямо.

– Но господи! – воскликнул я. – Должны же у вас быть какие-то причины для подозрений?

Единственное, что он сказал:

– Спросите у Блэнда.

Я посмотрел на Ида. Я видел, что он думает о том же, о чем и я, – от Ларвика мы больше ничего не добьемся. Но спрашивать Джуди, намерена ли она задать еще вопросы, мне не хотелось. Она смотрела на Ларвика, ее глаза были сухими, на бледном лице застыло выражение ужаса.

– Все в порядке, – сказал я Ларвику. – У нас больше нет к вам вопросов. Хочу только добавить, что считаю ваше поведение бесчестным. Вы предъявили очень серьезное обвинение, но не потрудились подтвердить доказательствами. Думаю, ваша позиция будет более открытой и принесет больше пользы, когда с вами будут разговаривать в полиции.

Я взглянул на Ида, и тот кивком показал, что поддерживает мои слова. Но я понял, что они не произвели должного эффекта на Ларвика. Он смотрел на Джуди. Глаза его были полны боли. Он видел тот ад, через который ей пришлось пройти.

– Пожалуйста, возвращайтесь на свое судно, капитан Ларвик, – добавил я.

Он поднялся и, неловко стоя возле стола, продолжал глядеть на Джуди. Потом откашлялся, словно собираясь что-то сказать, но вдруг резко развернулся и вышел из каюты.

Я повернулся к Иду.

– Думаю, мы должны еще раз вызвать Блэнда, – прошептал я.

Он согласился. Я посмотрел на Джуди. Она не двигалась. Я взял ее за руки.

– Ты готова снова встретиться со своим мужем, – спросил я, – или нам устроить небольшой перерыв?

Джуди сглотнула.

– Пожалуйста, сейчас, – произнесла она.

Ей хотелось, чтобы это поскорее кончилось.

– Отлично, – кивнул я и позвонил дежурному по радиосвязи, попросив его сообщить по судовому громкоговорителю, что Эрика Блэнда снова вызывают на заседание комиссии.

Я надеялся немного напугать его. Мы ждали в тишине. До нас донеслись слабые звуки сообщения, прозвучавшего на все судно. Тишина, царившая в каюте, была почти невыносимой.

Блэнд вошел в каюту, тяжело дыша, – как будто очень торопился. Это был уже не тот Блэнд, которого мы видели днем – мирный молодой человек, старающийся оказать всяческое содействие. Его лицо было надменным. Он быстро оглядел каюту, не встречаясь взглядом с нами. Я жестом предложил ему садиться. Он быстро уселся. Напряжение, которое ощущалось в каюте, сковывало Блэнда.

– Ну? – спросил он, не в состоянии больше выносить нашего молчания. – О чем вы теперь хотите меня спросить?

Он задал свой вопрос очень резким тоном.

– Мы только что выслушали показания одного матроса, – сообщил я, а затем минуту помолчал. – Вы по-прежнему настаиваете на том утверждении, что не видели Нордала после ужина в ту ночь, когда он исчез?

Блэнд быстро взглянул на меня, но тут же опустил глаза.

– Да. Да, настаиваю. – Он вцепился руками в подлокотники. – Вы вызывали Ларвика. Вы расспрашивали его, да?

Так вот что его волновало! Он пытается свалить все на меня. Он не контролировал свой голос. Его мучила какая-то мысль. Мысль, которая не давала ему покоя.

– Вовсе не матрос давал вам показания, а Ларвик. Он всегда ненавидел меня. Он друг Нордала. Он использовал смерть Нордала, чтобы навредить мне. Он лжет. Лжет, говорю вам.

– А он говорит, что лжете вы, – сказал я.

– Что его слова против моих, – заявил Блэнд в ярости. – Он, видите ли, так считает. Это все, на чем он основывает свои показания.

Я произнес:

– Постойте, Блэнд. Вы не знаете, что говорил Ларвик. Мы выслушали показания одного из матросов. Он сказал, что около полуночи Нордал был на палубе, стоял возле шлюпки.

Я знал, что это была ложь. Я не имел права пользоваться ей, чтобы заставить Блэнда раскрыть карты. Но нужно было докопаться до истины. Я оправдывал себя тем, что если у Блэнда было что скрывать, то нам необходимо узнать это.

– Нордал курил сигару, – продолжал я. – Когда тот матрос прошел мимо него со стороны задней палубы, он встретил вас. Он говорит, что вы направлялись туда, где стоял Нордал.

Лицо Блэнда стало мертвенно-бледным.

– Так? – спросил я. – Вы шли к Нордалу, который стоял возле шлюпки и курил сигару?

Я нарочно подчеркнул все детали этой картины.

– Нет! – закричал Блэнд. – Нет!

– Матрос сказал, что он встал возле одного из вентиляторов, – продолжал я. – Он слышал, как вы стали препираться. Через какое-то время раздался крик. А потом наступила тишина.

– Нет. Это неправда.

– Он сказал, что через минуту вы прошли обратно. Ваше лицо было очень бледным. Из-за тумана, а также из-за того, что он спрятался за вентиляционной трубой, вы не заметили его. Он вернулся к тому месту, где видел Нордала. – Я замолчал. Блэнд, не отрываясь, смотрел на меня. – Но Нордала там не было.

Блэнд открыл рот, но не произнес ни слова. Он словно задыхался. Затем вдруг проговорил:

– Ладно. Я поднимался на палубу и видел Нордала. Мы спорили. Но это все. Это все, говорю вам.

– О чем вы спорили? – спросил я.

– О чем? – переспросил он как будто удивленно. Его глаза забегали по комнате, словно ища помощи у трех человек, сидевших за столом. Он облизал губы и сказал: – Нордал обвинял моего отца в том, что тот разорил его.

– Каким образом? – спросил я.

Блэнд взглянул на меня. Он пристально смотрел в мои глаза, словно хотел вколотить информацию прямо в мой мозг, не произнося ничего вслух.

– Нордал мечтал управлять компанией, – заявил Блэнд. – Он хотел, чтобы все было по его. Он настаивал на том, чтобы все матросы и рабочие были из Тёнсберга. Ему нравилось думать о себе как о самой важной персоне во всем Тёнсберге.

– Это неправда, – сказала Джуди резко, словно выплеснув весь накопившийся гнев.

Блэнд не обратил на нее внимания.

– Он не хотел, чтобы я оставался на судне. Нордал делал все, чтобы осложнить мне жизнь. Он даже исправил цифры в журнале, где фиксировался улов, – только затем, чтобы тёнсбергцам было на что пожаловаться. Он боялся, что после смерти отца управляющим стану я.

– Ближе к сути, – попросил я, когда он замолчал. – Почему Нордал обвинял вашего отца в том, что тот разорил его?

– Ему нужны были деньги, – ответил Блэнд. – Он предъявлял наглые претензии, чтобы заполучить компанию в свои руки. Нордал изводил моего отца до тех пор, пока тот не продал ему акции южноафриканских рудников. Нордал вложил в них все, что имел. А через две недели после того, как мы вышли из Кейптауна, компания обанкротилась.

– Как называлась компания, в которую он вложил деньги? – спросил я. – «Уордс»?

– Да, – ответил Блэнд, и в его голосе послышалось удивление.

Из слов мастера выходило, что совет относительно денежных операций Нордал получил от Эрика Блэнда, а не от его отца. Я колебался. Но самого главного я так пока и не выяснил.

– И вы считаете, что именно это и сломало Нордала?

– Да. Он вложил все – всю свою долю прибыли от «Южной антарктической компании» – в отчаянной попытке выиграть на повышении цены этих акций.

– И он хотел завладеть контрольным пакетом акций?

– Да. Была у него такая идея.

– И если бы он это сделал, то избавился бы от вашего отца?

Блэнд замялся.

– Не знаю, – ответил он.

– Вы боялись, – заявил я, – что он избавился бы и от вас. Не так ли?

Он проигнорировал вопрос.

– Случай не представился, – ответил Блэнд. – Мой отец преуспевал в делах, и вряд ли это задело бы его. Говорю вам, Нордал сломался. И он сам это знал. Он ругался там, на палубе.

– Почему он кричал? – спросил я быстро.

Снова минутное молчание.

– Он не кричал. Может быть, это я кричал. Не знаю. Я знаю только то, что он ударил меня. И я ушел. Я не хотел давать сдачи пожилому человеку, тем более если он был так расстроен своей потерей.

– Вы помните о той ссоре, которая произошла между вами в его кабинете? – спросил я. – Ее нечаянно услышал один из рабочих. Нордал требовал, чтобы вы подписали заявление об уходе. Вы отказались. Вы сказали: «Увидите, что сделает мой отец, когда появится здесь». – Я читал по своим записям. – Тогда Нордал ответил: «Твой отец может делать все, что угодно. Я не собираюсь возиться с такой крысой, как ты, и думаю, что компания – тоже». – Я посмотрел на бледное лицо Блэнда. – Тогда вы не отказались ударить пожилого человека. Или это Нордал ударил вас?

– Да. Нордал ударил меня, и я ушел.

– Матрос, который дал показания, – произнес я медленно, – вернулся туда, где стоял Нордал. И там его не было.

– Говорю вам, он узнал, что разорен. – Лицо Блэнда было напряжено. Он изо всех сил старался, чтобы мы приняли его точку зрения. – Ему пришел конец. Он никогда бы снова не увидел Тёнсберг. Ему оставалось только одно.

– Мой отец никогда в жизни не выбирал легких путей, – произнесла Джуди четко и ясно, словно вылив ушат холодной воды на пылкие доводы Блэнда.

– Ну а в этот раз получилось по-другому, – ответил Блэнд, и в его тоне послышалась агрессия.

Я взглянул на Ида.

– Еще вопросы? – спросил я.

Он покачал головой. Я повернулся к Джуди. Ее губы были крепко сжаты. Она не отрываясь смотрела на Эрика Блэнда, и в ее глазах читалось отвращение.

– Ладно, Блэнд, – сказал я, – у нас все.

Он медленно поднялся с места – как будто отказывался верить в это. Он хотел что-то сказать, но, встретившись глазами с Джуди, быстро повернулся и вышел. И я понял: что бы ни значил для нее когда-то Эрик, теперь все кончено. Эта мысль меня обрадовала.

Как только за ним закрылась дверь, я спросил:

– Ну что, нам нужен кто-нибудь еще?

Я думал: «С этим делом должна разбираться полиция. Существует только два возможных варианта – либо Нордала убил Блэнд, либо тот совершил самоубийство. Джуди говорит, что он никогда бы не покончил с собой. А она знает, что говорит. Она была его дочерью. Но кто может сказать, как бы поступил человек, если все, ради чего он жил и работал, разлетелось вдребезги из-за краха на бирже? Он поставил на карту все и проиграл. Он попытался сыграть в игру Блэнда – и все потерял. Разве она может знать наверняка, что он сделал бы в подобных обстоятельствах?»

Мои размышления прервала Джуди.

– Я бы хотела поговорить с доктором Хоувом, – произнесла она тихим, бесцветным голосом.

Я посмотрел на нее с удивлением.

– С доктором Хоувом? Но зачем? – спросил я. – Он не был на «Южном Кресте». Он же был в Кейптауне, ждал нас.

– Думаю, он мог бы сообщить нам кое-что, – ответила она.

– Ладно, – согласился я и кивнул Кирре.

Хоув был бледен и взвинчен, но старался собраться с силами.

Джуди сказала:

– Уолтер, нам нужна информация о делах моего отца.

Кадык Хоува заходил, но руки его не дрожали и взгляд был прямым.

– Он делал вложения в компанию «Уордс»?

Хоув кивнул:

– Да.

– И он заложил все, что у него было – свою долю от прибыли «Южной антарктической компании», – ради этих акций?

– Да.

– Понимаю, – тихо произнесла Джуди. – Он решился на это по совету полковника Блэнда?

– Не знаю, кто ему советовал.

Джуди кивнула:

– Спасибо. Это, кажется, что-то объясняет. – Ее голос был едва слышным.

Я кивком показал Хоуву, что он свободен. Он помедлил, глядя на склоненную голову Джуди. Я видел, что он хотел помочь ей. Это было написано у него на лице, Затем он вышел из каюты, и я спросил:

– Почему ты думаешь, что Хоув должен быть осведомлен о делах твоего отца?

– Отец и Уолтер были очень близки, – ответила она тихо.

– Ты убедилась в том, что твой отец сделал ставку на южноафриканские рудники?

Она кивнула.

– Если хочешь, можем вызвать полковника Блэнда, – предложил я.

– В этом нет необходимости. Уолтер не смог бы солгать мне.

Я взглянул на Ида.

– Вы удовлетворены, капитан? – спросил я его.

– Ja. Я удовлетворен.

– Отлично, – сказал я. – Нам осталось только сделать выводы. – Я посмотрел на Джуди. Ее мысли были где-то далеко. – Джуди, – спросил я, – что ты думаешь обо всем?

– Я согласна со всем, что вы решите, – ответила она рассеянно, как будто находилась где-то в другом месте.

Тут раздался телефонный звонок, и я взял трубку. Это был Блэнд. Он интересовался, закончили мы или нет.

– Еще минут пять. Нам нужно сделать окончательные выводы.

– Хорошо. Как только закончите, зайдите вместе с Идом в салон. Там собрались все гарпунщики.

Когда я положил трубку, Джуди встала.

– Ты должна подождать, пока мы не вынесем окончательное решение, – сказал я мягко.

– Я не хочу ждать, – ответила она. – И не желаю больше говорить об этом. Я согласна с любым решением.

Она вышла из каюты, а я посмотрел на Ида. Он задумчиво почесывал бороду.

– Блэнд просит, чтобы мы оба поднялись в салон, – сообщил я. – Могу я узнать ваше мнение?

– Ja. Полагаю, этим делом должна заняться полиция. Насколько нам известно, последним, кто видел Нордала, был Эрик Блэнд. Значит, это либо убийство, либо самоубийство.

– Хорошо, – сказал я. – Я думаю точно так же. В данных обстоятельствах нам следует воздержаться от любых заключений. У нашей комиссии по расследованию нет законного статуса. Мы должны просто записать показания и передать их полиции.

Ид кивнул. Его худое, с острыми чертами лицо было покрыто морщинами – результат многолетнего воздействия ветра и моря.

– Блэнду это не понравится. Это плохо для экипажа – что мы не пришли ни к какому заключению. Но мы не можем к нему прийти. Согласен. Да. – Он поднялся на ноги. – Лучше давайте отправимся на совещание.

Я собрал листки с записями показаний, которые делал столь старательно, скрепил их и засунул в карман. Мы поднялись на палубу, и Ид вдруг остановился, вглядываясь в белеющую на юге полосу льдов. Белоснежная, отражающая низко нависшие облака, она была испещрена широкими темными линиями.

– Видите, – указал Ид, – сколько там разводий. И все они ведут на юг. Это хорошо.

В салоне было накурено. Блэнд сидел в большом кресле. Капитаны китобойцев расселись вокруг него. На полу валялись карты. Эрик Блэнд устроился рядом с отцом.

– Ну что, капитан Ид, – сказал Блэнд, когда мы расположились, – все со мной согласны – надо идти на юг через паковые льды. «Хаакон» находится в открытом море, он на шестьсот миль южнее нас. Они говорят, там много китов.

– Тогда мы тоже должны идти на юг, – согласился Ид. – Много разводий и погода хорошая.

– В таком случае решено.

Блэнд позвонил стюарду и заказал напитки. Затем он подошел ко мне.

– На пару слов, Крейг, – сказал он.

Мы вышли из салона и направились по коридору к нему в каюту.

– Итак, – проговорил он, когда я закрыл дверь, – каковы ваши выводы?

Его голос был жестким, а маленькие глаза сузились.

Я вытащил из кармана листки с записями и передал ему. Он положил их на стол.

– Ваши выводы? – повторил он. – Ну же, – добавил он раздраженно, видя мои колебания. – Вы должны были прийти к какому-то заключению.

– Да, – ответил я. – Но не думаю, что вам это понравится. По нашему мнению, исчезновение Нордала должно расследоваться полицией.

Он засопел и надул щеки – как будто старался задержать дыхание.

– Почему? – спросил он резко.

– Существует только два возможных варианта, – сказал я. – Либо Нордал совершил самоубийство, либо его убили.

– Продолжайте.

– Поскольку комиссия не имеет юридического статуса, мы сошлись на том, что не имеем права делать какие бы то ни было заключения. Показания, которые я только что дал вам, должны быть переданы полиции после нашего возвращения.

– Так, понимаю. Вы, капитан Ид и моя невестка пришли к выводу, что это было либо самоубийство, либо убийство.

– Это мнение высказано мной и капитаном Идом. Миссис Блэнд была слишком расстроена, чтобы принимать участие в обсуждении.

– И в любом случае… мой сын впутан в это?

– Да. Он был последним, кто видел Нордала в ту ночь после ужина. Он признался, что у него на палубе была с ним ссора. Это произошло вскоре после полуночи. В двенадцать тридцать пять туман рассеялся. Только в эти двадцать минут Нордал мог исчезнуть так, чтобы никто ничего не заметил.

– Понятно. – Блэнд откинулся на спинку кресла. – Но это ведь могло быть и самоубийство?

– Его дочь так не думает. Она говорит, что ее отец никогда не был трусом и ему не могла прийти в голову мысль о самоубийстве.

– Но вы-то считаете, что такое возможно. Почему?

– Вы должны сами это знать, – ответил я.

– Что вы хотите сказать?

– Разве вы не замешаны в скандале с компанией «Уордс»? – отпарировал я.

Блэнд коротко выругался.

– Откуда вы знаете… – начал он, но замолчал. – Ну и что?

– Нордал пришел к вам и попросил совета относительно того, куда вложить деньги. Он заложил свою долю прибыли в «Южной антарктической компании», и все, что у него было, вложил в «Уордс».

– Если он так сделал, то я впервые слышу об этом, – рявкнул Блэнд. – Он никогда не просил у меня совета относительно финансовых вложений. И я бы не дал ему его, даже если бы он просил. Он ничего не понимал в финансовых делах, а я уже достаточно стар и знаю, что давать подобные советы – самый быстрый способ нажить себе врагов.

– Что же, – сказал я, – значит, это был ваш сын.

– Понятно.

Минуту Блэнд постоял у иллюминатора, постукивая пальцами по крышке стола. Наконец он повернулся ко мне. Он выглядел очень усталым и каким-то постаревшим. Он молча сел за стол и начал проглядывать листки с показаниями. Потом вынул один лист и довольно долго перечитывал написанное. Затем положил листки в ящик стола и поднялся.

– Хорошо, Крейг, – произнес он с трудом. – Я согласен. Это дело должна рассматривать полиция. Но кое-что мы можем сделать сейчас.

Он направился к двери, и я последовал за ним обратно в салон.

Один из скиттеров предложил мне выпивку, и я опрокинул ее одним глотком. Мне это было просто необходимо. Блэнд уселся в свое кресло. В его движениях было что-то, заставившее всех умолкнуть. Он огляделся, густые брови сползли вниз, а лицо приобрело твердое выражение.

– Я хочу объявить о некоторых перестановках в руководстве, – сообщил он. – После смерти Нордала у нас не осталось опытного руководителя. Поскольку я нахожусь здесь и намерен оставаться на борту китобазы до конца сезона, я лично дам указания. Петерсен, вы принимаете у моего сына должность управляющего «Южного Креста». – Раздался удивленный шепот, и интерес к сообщению явно возрос. – Капитан Крейг, вы назначаетесь командовать «Хвал-4» вместо Петерсена.

Я увидел, как самый старший капитан заерзал на своем стуле и наклонился вперед.

– Прошу прощения, сэр, – произнес я быстро. – Мне бы не хотелось подвергать сомнению ваш приказ. Но напомню вам, что у меня нет опыта работы гарпунщиком.

– Я прекрасно это знаю, Крейг, – ответил Блэнд. – Но тем не менее командовать «Хвал-4» будете вы. – Он повернулся к Петерсену и, прежде чем тот успел что-то возразить, заявил: – Знаю, что вы хотите сказать, Петерсен. Но я не допущу, чтобы китобойцем командовала девчонка. Я ничего против нее не имею. Но судно будет под ответственностью Крейга. Ваша дочь по-прежнему останется первым помощником. Но вдобавок она еще и гарпунщик. Я сделаю соответствующую финансовую корректировку в соответствии со сроком ее службы. Вы удовлетворены?

Старый скиттер расслабился.

– Ja, мистер Блэнд. Удовлетворен.

– Хорошо. Эрик, ты возьмешь на себя командование «Тойром III». Команда сейчас осталась без капитана. Можешь сам выбрать себе первого помощника. – Он снова повернулся к Петерсену: – Я полагаюсь на вас и надеюсь, что вы не допустите больше никаких трений между людьми из Сэндфьорда и Тёнсберга. Прошло уже более шести недель, а наш улов составляет немногим больше ста китов. В течение двух месяцев мы должны наверстать упущенное…

Но я уже не слушал его. Я смотрел на Эрика Блэнда. Его лицо словно сморщилось, а маленькие голубые щелки, в которые превратились глаза, сверкали яростно, почти злобно.

Я услышал новый голос, и мои мысли вернулись к совещанию. Это был капитан Ларвик.

– Расследование по поводу смерти Нордала уже проведено, мистер Блэнд? – спросил он.

– Да, – ответил тот и быстро взглянул на меня.

– Можем ли мы в таком случае ознакомиться с выводами комиссии?

– Они еще не распечатаны, – ответил Блэнд. – Они будут готовы завтра.

Я снова почувствовал на себе его быстрый взгляд, после чего он принялся обсуждать подробности прохождения сквозь паковые льды. Наконец он сказал:

– Ну что же, джентльмены, думаю, на этом можно закончить. Выходим сразу же, как только вы вернетесь на свои суда.

Он говорил таким небрежным тоном, словно это было обычное, скучное совещание. Скиттеры встали со своих мест. Не верилось, что всего сутки назад некоторые из них отказывались подчиняться. Блэнд сидел в кресле, крупный, спокойный, и, добродушно улыбаясь, отдавал приказы. В спокойной уверенности этого человека было что-то неумолимое. Я подумал: «Деньги – это власть, и власть у него была всегда. У него есть власть, потому что он боролся за нее и в процессе этой борьбы научился справляться с любым противодействием. И они это знают. Они знают, что бороться с ним не стоит. Поэтому делают то, что он говорит». Мне не нравился Блэнд. Но я не мог не восхищаться им. Хаос и разброд он превратил в порядок и повиновение.

Китобои начали расходиться. Блэнд жестом подозвал меня. Его сын, скорчившись, сидел в кресле, и взгляд его по-прежнему выражал негодование. Он ждал, когда сможет поговорить с отцом.

– Крейг, – тихо произнес Блэнд, когда я подошел. – Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь: интересы экспедиции должны соблюдаться в первую очередь. Обращаюсь к вам как к председателю комиссии. Ваша позиция совершенно правильная. Но безопасность «Южного Креста» и флотилии в целом зависит от морального настроя людей. Сейчас это единственное, о чем я думаю. Но я хочу, чтобы вы знали, что дело об исчезновении Нордала вместе с показаниями будет передано полиции, как только представится возможность. Все, что я предприму в связи с данным вопросом, будет известно капитану Иду. Понимаете?

– Да, сэр, – ответил я.

Едва я повернулся, чтобы идти, с кресла вскочил его сын.

– Ты хочешь сказать, что назначаешь меня командовать буксиром? – спросил он, повысив голос.

У меня создалось впечатление, что он побаивается своего отца. Но сейчас им двигало что-то сильнее страха.

Блэнд взглянул на него.

– Да, – сказал он.

– Нордал совершил самоубийство. Это… это единственное логическое объяснение. Он сломался. Он разорился на этих проклятых акциях. Именно поэтому он убил себя. Я старался объяснить это Крейгу. Нордал лишился всего, что у него было. Ему уже не для чего было жить. Почему ты не сказал скиттерам правду – что Нордал был полностью разорен?!

– Я делаю то, что считаю нужным, парень, – гневно прогромыхал Блэнд.

– Ты поддался. – Голос Эрика Блэнда дрожал, его глаза лихорадочно горели, а губы подергивались. – Ты избавился от меня, как делал это со всеми, когда тебе было нужно.

– Еще раз скажешь мне это, и я доставлю тебя в Кейптаун в наручниках.

Блэнд снял очки и тщательно протер их. Он дрожал от гнева. Но когда он водрузил очки обратно, стало заметно, что он немного успокоился. Блэнд достал бумажник и вынул оттуда клочок бумаги.

– Прочти это, – сказал он, протягивая его сыну.

– «Судно разгружено согласно инструкциям», – прочел Эрик вслух и нахмурился.

– Это текст телеграммы, полученной Нордалом накануне Рождества. Она была послана из Кейптауна.

– Что это значит?

– Можешь пока подумать об этом. – Блэнд повернулся ко мне: – Крейг, пожалуйста, о том, что произошло сейчас между мной и Эриком, не рассказывайте никому. Я даю вам гарантии – независимо от того, что я сообщу людям ради их же пользы в данных обстоятельствах, все показания, которые вы получили при ведении расследования, будут переданы полиции, как только мы вернемся. А сейчас отправляйтесь на свое судно.

Я собрался уйти, но Блэнд остановил меня.

– Я пошлю к вам доктора Хоува. Думаю, будет лучше, если он покинет базу. Он легко возбуждается и, когда выпьет, может… – Он пожал плечами. – Бернт Нордал… – проговорил он и замялся. Казалось, он не может подобрать нужное слово. – Нордал был его отцом, – наконец выпалил Блэнд.

– Его отцом? – переспросил я, перехватив удивленный взгляд Эрика Блэнда.

– Да, – сказал Блэнд. – Он – сын Нордала и миссис Хоув из Ньюкасла. Думаю, будет лучше, если он перейдет на один из китобойцев. – Он кивнул мне и добавил: – Хотя Герда Петерсен не очень красива, но как первый помощник она хороша.

То, что он в такую минуту был способен так невозмутимо острить, заставило меня задуматься: а значила ли для него смерть Нордала хоть что-нибудь? Человек, замешанный в крахе компании «Уордс», возможно, не остановится ни перед чем. Выходя из салона, я услышал, как дверь открылась, а затем захлопнулась, – словно они подозревали, что я стану подслушивать в коридоре.

Я спустился к себе в каюту. Там была Джуди – она сидела на моей постели. Рядом с ней расхаживал Хоув. Оба они посмотрели на меня.

– Заприте дверь, Крейг, – сказал Хоув.

Он был взволнован, едва не трясся. Джуди была тоже очень напряжена, ее глаза на бледном лице казались темными тенями. Она не плакала, но была почти на грани этого.

Я запер дверь.

– Что-то случилось? – спросил я.

Джуди кивнула.

– Скажи ему, Уолтер.

Ее голос был едва слышен.

– Ладно. – Хоув повернулся ко мне: – Но прошу вас, Крейг, ни единого слова из того, что я сейчас скажу вам, не должно быть известно кому-то еще. Понимаете?

Я кивнул.

– Обещаете?

– Обещаю, – ответил я.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

– Я знаю вас не очень хорошо и не уверен, что вам можно доверять. – Он замолчал и пожал плечами. – Но Джуди хочет, чтобы вы знали, так что…

Не закончив фразы, он зашагал по каюте. Его движения были просто неистовыми. Я молча наблюдал за ним. Наконец он перестал метаться, подошел ко мне и встал передо мной.

– Эрик Блэнд сказал, что Нордал разорился, не так ли?

Я кивнул.

– И это заявление служит основанием для того, чтобы предполагать, что Нордал покончил с собой?

Я опять кивнул.

– Это основание единственное?

– Да.

– Но если Нордал не был разорен, можно предположить, что его убил Эрик Блэнд?

– Судя по полученным показаниям, подобное возможно, – сказал я осторожно, пытаясь понять, к чему же, черт возьми, он ведет.

Хоув нервно кивнул.

– Именно это я и сказал Джуди. Если Нордал был богат, то Эрик Блэнд, воспользовавшись плохой видимостью из-за тумана, убил его и выбросил за борт.

– К чему вы клоните? – спросил я.

– Как вы думаете, почему я отправился в Кейптаун?

– Я думал, вы были больны.

– Это был лишь предлог. Я оставался в Кейптауне ради интересов Нордала. Эрик Блэнд был совершенно прав. Действительно, Нордал вложил все свои деньги в акции компании «Уордс», туда пошла даже доля его прибыли в «Южной антарктической компании». Эрик Блэнд узнал о плане отца относительно повышения цен на эти акции от своей матери. Он передал информацию Нордалу, забыв упомянуть о том, что все это было сплошным надувательством, пробы рудников были специально завышены, и в определенный момент Блэнд намерен был играть на понижение. Нордал не так уж много понимал в финансах. Но он был проницательным человеком. Он догадался, почему Эрик Блэнд решил передать ему столь важную информацию, и понял, что имеет шанс помешать Эрику стать председателем компании после смерти его отца. Нордал связался с одним из опытнейших брокеров и действовал через него. Когда же «Южный Крест» отбыл из Кейптауна, я остался там и проделал все, что мы задумали, как поручитель Нордала. В канун Рождества я послал телеграмму на «Южный Крест», в которой сообщил, что продал все акции.

– «Судно разгружено согласно инструкциям», – сказал я.

Я уже начал кое-что понимать.

Хоув бросил на меня острый взгляд.

– Откуда вы знаете?

Я рассказал ему о том, что Блэнд показал сыну эту телеграмму.

– Так старик знает о ней? – хихикнул он. – Наверное, это просто потрясло его – читать показания и при этом знать правду. – Он ухватил меня за руку. – Нордал умер богатым человеком. Очень богатым.

Я пристально посмотрел на него. Кажется, я ничего не сказал тогда. Помню, я думал только об одном: что же должно было случиться, чтобы Эрик Блэнд решился на убийство.

– Вы не понимаете? – поспешно сказал Хоув. – Поднявшись на палубу, Эрик Блэнд поведал Нордалу о том, что произошло, заметив, что Нордал разорен. Можете себе представить, с каким сочувствием он выдал эту новость. И тогда Нордал сообщил ему правду – что он продал свои акции и теперь богат. Не исключено, что еще он сказал, что никогда больше ноги Эрика не будет ни на одном судне компании. И тогда Эрик Блэнд столкнул его.

– Это мог быть и несчастный случай, – прошептала Джуди. – Он мог ударить отца, не сознавая, что делает и… в тумане… – Она осеклась.

Хоув засмеялся. В его голосе слышалась ирония.

– На самом деле ты не веришь в это, – сказал он.

– Почему вы не сообщили это комиссии по расследованию? – спросил я.

– Почему? Потому что это может навредить мне. И не забудьте о своем обещании, Крейг. Вы никому не должны говорить ни слова. Не думаю, что старик знал о затее его сына. Но сейчас он это знает. А он не из тех, кто способен отнестись к себе с должной критичностью. – Хоув вдруг замолчал. – Я слышал, что он отказался рассказать скиттерам о выводах комиссии – якобы они еще не отпечатаны. Он, случайно, не говорил вам о моральном настрое команды и сложной ситуации?

Я кивнул.

– Но он обещал мне, что все показания будут переданы полиции, как только мы вернемся в порт.

Хоув снова издал иронический смешок.

– Ну, ждите. Все нужные свидетели будут отосланы домой на другом судне, а Ид со своим помощником решит, что не в интересах компании сообщать явно невыгодную информацию, и в конце концов все кончится ничем. Вот почему я и не стал заявлять об этом открыто. А так у меня кое-что будет припрятано для них.

Но я уже не слушал его. Я смотрел на Джуди. Помню, я подумал тогда: «Господи! Она знает». И понял, какой это для нее должен быть ад.

5

Через полчаса я поднялся на палубу. Ветер посвежел, и лил дождь. Наверху, у трапа, меня поджидал Хоув.

– Ну что, капитан, все трудные дети эвакуированы.

– Блэнд имеет на это право, – ответил я. – Впереди еще два месяца промысла.

– Вижу, вы рассудительный человек. – Он криво улыбнулся. – У вас не так уж много общего с Блэндами этого мира, верно?

– Что вы хотите сказать?

– В нашем мире белое – это белое, а черное – это черное. Но существуют и другие миры, где делай, что хочешь, а за всем стоит дьявол. Сейчас вы находитесь в одном из таким миров – в мире Блэнда.

– Расслабьтесь, – посоветовал я.

Там, на палубе, я пришел к мысли, что все хорошо в меру. Мы отправляемся на юг, и мне поручено командование одним из китобойцев. Этого и так достаточно, а тут еще Хоув, с которым хлопот не оберешься.

– Что касается смерти Нордала, то сейчас вы абсолютно бессильны, – сказал я. – Подождите, пока мы вернемся…

– Кретин, – прошипел Хоув. – Неужели вы не понимаете, что Джуди – богатая женщина. Ключ от компании у нее в руках. Когда Эрик Блэнд узнает об этом… – Он замолчал, а затем добавил: – Человек, который готов совершить убийство, чтобы получить то, чего он хочет, не остановится ни перед чем. Сейчас он, скорее всего, напуган. Но рано или поздно… – Он пожал плечами. – Если мы будем стоять тут весь день и разговаривать, то вымокнем до нитки, прежде чем переберемся на китобоец.

Я начал спускаться по трапу. Внизу на воде покачивалось три шлюпки, и одна из них отчалила. На ее корме рядом с Ларвиком сидела Джуди.

– Почему она переходит на китобоец Ларвика? – спросил я. – Ее отослал Блэнд?

– Нет, – ответил Хоув. – Она сама так решила. Блэнд еще не знает об этом.

– Но зачем?

– Потому что я ей так посоветовал. Там она будет в большей безопасности, чем на «Южном Кресте».

– Господи! – вырвалось у меня. – Не думаете ли вы, что может что-то произойти…

– Это Антарктика, – напомнил он, – а незагородная прогулка.

Хоув спустился вниз. Когда он кинул в шлюпку свой мешок, до меня донеслось звяканье бутылок. Поняв, что я заметил это, он ухмыльнулся.

– Я всегда считал себя человеком самостоятельным, – сказал он. Удивительно, как быстро у него менялось настроение. – У вас всегда будет возможность выпить, если захотите. Официально на всех судах царит сухой закон.

Он послал двух матросов спустить вниз его оборудование, а сам стоял на трапе, придерживая шлюпку. Через несколько минут мы оттолкнулись и, покачиваясь на волнах, прошли мимо раскрытой пасти кормы «Южного Креста». Холодный, свежий ветер выдул из моего мозга все события прошедших суток. Впереди был «Хвал-4», истрепанное суденышко с нахально задранным носом. Но гарпунная установка с гарпуном, направленным вниз, напоминала о том, что это судно служило для убийства. Мысль о том, что мне придется им командовать, пока мы приближались к нему по вздымающемуся от ярости морю, становилась все более навязчивой и, наконец, вытеснила из моей головы все остальное.

На борту нас встретил Олаф Петерсен, крупный, простоватый человек с пристальным взглядом; у него была странная манера покачивать головой, при этом он смахивал на белого медведя.

– Рад приветствовать вас на моем судне.

Он говорил по-английски медленно, с трудом подбирая слова, а его голос был похож на скрип старой проржавевшей лебедки. Рукопожатие было крепким, как медвежья хватка.

– Познакомьтесь с моей дочерью. – Он поводил головой. – Герда. Это капитан Крейг.

Я бы ни за что не догадался, что это девушка, если бы не ее широкие бедра, пышная грудь и гладкое, без обычной для моряков щетины, лицо. На ней были толстый матросский свитер, синие шерстяные брюки, а на голове – меховая шапка. Единственным цветным пятнышком во всем ее одеянии был желтый, не очень чистый на вид шарф, который выглядывал из-под куртки. Когда она пожимала мою руку, я почувствовал, что у нее грубые, жесткие ладони. Я бросил на Герду короткий взгляд. У нее были большие темно-карие глаза, пухлые щеки, складки вокруг глаз и почти что плоский нос – как будто Создатель вообще забыл о нем и вспомнил только в последний момент, второпях прилепив ей на лицо небольшой кусочек плоти, лишенный костей. Она бросила на меня веселый взгляд.

Ее глаза блестели, словно она в любой момент была готова разразиться смехом.

– Не думаю, что у вас во флоте есть женщины среди офицеров, – сказала она.

– Только на берегу, – ответил я с улыбкой.

– Ах да, место женщины – на берегу, – рассмеялась она.

Тяжелая лапа ее отца опустилась мне на плечо так резко, что я едва не потерял равновесие.

– Вам придется привыкнуть к Герде, – прогремел он. – Вечно она подшучивает над людьми. Даже надо мной, своим отцом. С тех пор как пожила в городе и выучила английский, она называет меня «сухопутной крысой». Меня – «сухопутной крысой»!

Его громоподобный смех, казалось, сотряс судно, и он снова похлопал меня по плечу. Но на этот раз я был готов к этому и устоял на месте.

– Идемте, – сказала Герда Петерсен. – Я покажу вам вашу каюту. Уолтер, ты иди тоже. Что у тебя в этом ящике – виски?

Хоув улыбнулся. Он слегка расслабился – впервые за все то время, что я его видел. Когда он улыбался, то вовсе не выглядел безобразным.

– Нет, это мое оборудование. А выпивка – здесь, в сумке. – Он пнул ее и, заметив хмурый взгляд Герды, рассмеялся.

– Значит, ты не взял с собой одежду, и нам придется опустошить ради тебя наши гардеробы. – Она бросила на меня быстрый взгляд и добавила: – Да и вы тоже, капитан… – Она замялась, а ее глаза искрились смехом. – У вас такой вид, словно вы одолжили одежду у всех членов экипажа «Южного Креста».

– Герда! – произнес Петерсен полушутливым тоном. – Ты не будешь на хорошем счету у нового капитана, если не перестанешь смеяться над ним. Что подумает капитан Крейг? Он подумает, что я плохо воспитал свою дочь и у меня на судне нет никакой дисциплины. Но слава богу, дисциплина-то у меня есть.

Его дочь рассмеялась.

– Не обращайте на него внимания, – прошептала она. – Он просто медведь, а когда узнал, что будет управляющим плавучей базы, возомнил себя важной персоной.

Петерсен лишь горестно пожал плечами.

– Я был бы рад, если бы вы одолжили мне кое-какую одежду, – сказал я.

– Хорошо. Тогда идемте, я познакомлю вас с командой. Я слышала, что вы сторонник идеальной чистоты. – Она лукаво усмехнулась мне через плечо. – Да, могу вам сказать, что судно нуждается в том, чтобы его отдраили. Эти неопрятные мужики превратили его в настоящий свинарник.

Уколов таким образом еще раз своего отца, Герда взбежала по трапу, который вел наверх, к каютам.

Китобоец оказался намного меньше, чем «Тойр III». Каюта капитана находилась прямо под мостиком и была частью передней рубки.

– Сожалею, – сказала Герда, – но у нас нет отдельных кают, как на плавучей базе. Вам придется делить каюту с Уолтером Хоувом. Вы не против?

– Отлично, – ответил я. – Но только при условии, что он не откажется поделиться со мной виски.

Она засмеялась.

– Не беспокойтесь. Кажется, он не из тех, кто спит на своих бутылках. Я тоже люблю иногда немного выпить. – Ее глаза заблестели. – Простите меня за плохой английский. Он очень старомодный.

Тут к нам поднялся Хоув, пошатываясь под тяжестью коробки с приборами.

– Уолтер, ты разделишь с капитаном свою каюту, а он разделит с тобой твой виски. Идет?

Хоув приподнял брови.

– Тогда ему придется не отставать от меня. Если он выпьет половину моих запасов, то я, так и быть, разделю с ним каюту.

Оба рассмеялись. Казалось, они превосходно понимали друг друга.

– Здесь должна была быть радиорубка, – сказала Герда, показывая мне следующую каюту, – но поскольку я – дочь Олафа Петерсена, он поставил очень мало оборудования. Так что это моя каюта, а радиорубка – на корме, под койкой второго помощника. Это единственное, что он для меня сделал, – добавила она быстро.

Герда провела меня по судну, попутно знакомя с командой.

– Их имена запомнить несложно, – успокоила она меня, заметив мои усилия. – Скоро вы узнаете всех своих подчиненных.

Своим задранным носом, высоким мостиком и длинной, низкой палубой юта китобоец напоминал морского конька. Он был узким, мчался быстро и имел мощный двигатель. Он делал около тринадцати с половиной узлов и, похоже, обладал хорошими мореходными качествами, хотя я догадывался, что на большой волне качка здесь была страшная. На носу, на специальной платформе, была укреплена устрашающего вида гарпунная пушка диаметром три с четвертью дюйма с гарпуном, весящим не меньше центнера. Оружейная платформа соединялась с мостиком узким трапом. За цепным ящиком стоял рундук, в котором лежали две бухты двухдюймового манильского троса пятисот саженей в длину. Эти тросы через лебедки поднимались на палубу. У каждой лебедки было по два барабана, и трос оборачивался по три раза вокруг каждого из них, оттуда поднимался на топовые блоки и через грузовую стрелу шел на бак. Топовые блоки соединялись с огромными пружинными оттяжками, которые оказывали на них давление в двадцать тонн: благодаря им раненый кит мог вести за собой на тросах судно, не приводя на ходу к сильной качке.

В задней части рубки располагалось машинное отделение. За ним шли каюты членов команды – небольшие помещения на двух или четырех человек – и, наконец, рулевое устройство. Под каютой капитана были камбуз и столовая.

К тому времени как я полностью осмотрел судно, капитан Петерсен уже собрался отбыть.

– Ну, надеюсь, вам понравится «Хвал-4», – сказал он, крепко пожимая мою руку. – Ja. Надеюсь на это. Надеюсь также, что Герда будет вести себя хорошо. Есть только одно хорошее в том, что напарник – девчонка: если она сделает что-то не так, вы всегда можете ее отшлепать. У нее очень большой зад. Не допускайте ошибок, даже если будете пьяны, ладно? – И он стал спускаться по трапу, который сотрясался от его смеха.

– Ты имеешь нахальство так говорить только потому, что уходишь на другое судно, – ответила ему девушка, и ее загорелые щеки зарумянились от гнева.

– Потому что ухожу? Ja. Это хорошо. Когда я капитан здесь, от нее никакого толку. Целый день только и слышишь – Олаф то, Олаф это. Говорю вам, капитан Крейг, иметь на борту собственную дочь – это хуже, чем быть женатым. – Он повернулся, взглянул на нас, и его крупное лицо расплылось в улыбке. – Лишь насчет одного я никогда не волновался. Мужчины стараются держаться от нее подальше. Она хорошая девчонка – но страшна, как жирный поросенок.

Герда скривила лицо и показала отцу язык. Не переставая смеяться, он спрыгнул в шлюпку, которая пришла за ним с «Южного Креста». Мы наблюдали за тем, как она, подскакивая на волнах, двинулась к плавучей базе.

– Удачи! – прокричал нам Петерсен и, в последний раз качнув мощной головой, уселся на корме.

– Боюсь, что после всех этих разговоров вы станете думать, что это игрушечное судно, – произнесла Герда серьезным тоном. – Но мы просто так шутим.

– Мне оно понравилось. Я уже чувствую себя здесь как дома. Думаю, это очень удачливое судно.

– Я тоже так думаю. – Она забавно сморщила нос. – Вы славный. Мы с отцом ходим вместе уже три сезона. Мы неплохие китобои. Вместе работаем хорошо. В прошлом сезоне по количеству забитых китов мы уступили только Ларвику. На этот раз мы впереди всех – хотя китов не так уж и много. Пока что у нас двадцать два кита.

– Надеюсь, нам удастся удержать за собой первенство, – сказал я.

Она похлопала меня по плечу так же, как ее отец, и я порадовался, что рука у нее не столь тяжелая.

– Думаю, мы сработаемся, капитан. Но я не такой хороший скиттер, как Олаф. И вам придется научиться управлять судном с учетом моих возможностей. – Она быстро взглянула на меня. – Я знаю, о чем вы думаете. Думаете, что Антарктика – не место для девчонки. Но вы должны помнить одну вещь. Мы хорошо переносим холод – у меня много жира, верно?

Она слегка похлопала себя по груди и засмеялась. Я вспомнил об эскимосских женщинах, которых встречал во время гренландской экспедиции. Они выдерживали холод ничуть не хуже мужчин. Глядя на Герду Петерсен, мне хотелось спросить, не течет ли в ней кровь лапландцев или эскимосов: у нее было довольно плоское лицо и узкие глаза, окруженные пухлыми складками. Позднее я узнал, что ее мать была финнкой, с Олендских островов.

Пока мы стояли на палубе, к нам подошла шлюпка с «Тойра III». Там был Макфи. Блэнд согласился на его переход ко мне. Я увидел, как в шлюпку уселся главный механик «Хвал-4». Было заметно, что ему совсем не по душе покидать свое судно. Но мне хотелось иметь на борту хотя бы одного человека, которого я хорошо знал. Макфи был рад перейти ко мне. Это ясно из его слов:

– О, вы не должны беспокоиться, что я оставлю машинное отделение. Я буду работать также быстро и хорошо.

В восемь тридцать пять на плавучей базе несколько раз проревела сирена. Я приказал идти средним ходом, и, когда из машинного отделения поступил звонок, палубный настил завибрировал и внизу загудело. Мы развернулись и пристроились за кормой «Южного Креста». Остальные суда последовали за нами, и вся флотилия, вытянувшись в длинную линию, отправилась на юг.

К одиннадцати часам небо расчистилось. Солнце, пылающий желтый шар, находилось точно на юге, и его нижний край почти касался горизонта. Вдалеке по правому борту неясно вырисовывались очертания громадного айсберга – он отражал солнечные лучи и сверкал, точно гигантский розовый бриллиант. Мимо проплывали льдины – крошечные, почти затонувшие айсберги. А впереди вытянулась полоса пака – бесконечная изломанная равнина, розовеющая на солнце. Зрелище было просто неописуемым.

Герда, стоявшая на мостике между мной и Хоувом, вцепилась в мою руку и произнесла:

– Это чудесно, да? Держу пари, вы никогда не видели ничего подобного. Вы рады, что мы идем на юг?

Я кивнул, а затем посмотрел на Хоува. Я думал: «Он не видит всю эту красоту. Но он явно торжествует. Эти льды значат для него что-то иное». Он был совершенно спокоен, стоял, вытянув вперед длинную шею и вцепившись руками в парусину обвеса. Но на лице его была написана радостная свирепость. И снова я испытал странное чувство, как на «Тойре III», когда Блэнд приказал Хоуву подготовить отчет. Мне казалось, что этот человек, может неосознанно, стал участником каких-то роковых событий. В конце концов, он был сыном Бернта Нордала, и я помнил, что сказала Джуди, – «Бернт и Уолтер были очень близки».

– Хоув! – произнес я повелительным тоном, и это вывело его из задумчивости. Он оторвал взгляд от мерцающих впереди льдов. – Тот отчет, который вы сделали для Блэнда… Как вы пришли к выводу, что мы должны идти на юг?

Он бросил на меня взгляд, и уголки его рта поползли вверх, улыбка получилась лукавой. Он не стал пускаться в описание своих исследований, а просто пожал плечами и сказал:

– Я хотел, чтобы Блэнд отправился на юг – вот и все.

– Зачем?

И вновь он слегка пожал плечами.

– Зачем? Бог знает, зачем. Я лишь хотел, чтобы он отправился на юг – подальше от цивилизации.

– Но зачем? – настаивал я.

Он схватил меня за руку с такой силой, что мне стало больно.

– Дай дураку волю… – Он резко замолчал и издал короткий смешок. – Не будем больше об этом.

Он развернулся и быстрым шагом спустился в каюту.

– Вы не находите, что Уолтер немного странный? – произнесла Герда, посмеиваясь. Но смех ее казался неестественным. – Бедняга, у него была тяжелая жизнь. И он очень уважал Нордала.

– А вы, – сказал я, – что вы думаете о Нордале?

– Я думаю, что это большая потеря для компании – для всех, кто с ним работал. Он был прекрасным человеком.

На мостик поднялся Макфи, чтобы обсудить неисправность в одной из лебедок, и разговор с Гердой надолго прервался. Около полуночи, когда солнце коснулось горизонта, мы вошли в полосу льдов. Судно шло по широкому разводью со скоростью десять узлов. Полынья была около мили в ширину, и вода в ней, по сравнению со сверкающим розоватым льдом, казалась черной. По правому борту высился огромный айсберг, похожий на авианосец. Кроме того, нас окружали куски пака – широкие льдины розоватого оттенка, пересекаемые многочисленными черными линиями. И когда солнце поднялось выше и описало по небу дугу в сторону севера, – а это был уже полдень, – окружающий пейзаж утратил все свои краски, повсюду были белые сверкающие равнины, на которые было больно смотреть. Даже темные очки не защищали глаза от их яркого блеска.

Льды казались совсем неопасными. Погода оставалась хорошей, и мы могли вести долгие наблюдения прямо с борта. Иногда полынья становилась такой широкой, что, если бы не сверкающие льды где-то вдалеке, казалось, будто мы в открытом море. Потом она сужалась и превращалась в дорожку, петляющую между случайными айсбергами и бесконечными просторами пака. Лишь однажды полынья сузилась настолько, что «Южному Кресту» пришлось продираться через лед, дробя его на широкие куски, которые пластами ложились друг на друга.

Время от времени мы видели китов. Один крупный кашалот поднялся на поверхность почти рядом с нами. Все они шли на юг. Среди льдин во множестве плавали маленькие киты-убийцы, которые охотились на тюленей. Однажды утром у нас перед носом прошел целый косяк этих китов. Их треугольные плавники торчали из воды футов на пять, на поверхности показались и вновь исчезли их гладкие тела, и мы услышали их громкое дыхание. Рядом со мной на мостике были Герда и Хоув, и Герда сказала:

– Да, вот так дьяволы!

– Орка гладиатор, – произнес Хоув, – это их официальное название.

– Гладиаторы! – воскликнула Герда. – На этот раз ваше официальное название оказалось правдивым. Они на самом деле гладиаторы. Вы когда-нибудь видели их так близко? – спросила она у меня.

Я покачал головой.

– Нет, я вообще их никогда не видел.

– Правильно, и не советую. Однажды я видела одного такого кита очень близко, и мне этого хватило. Взрослый кит достигает примерно тридцати футов в длину, а его рот около четырех футов в ширину, у него страшные глаза и еще более страшные зубы. Мы с отцом охотились на тюленей. Это было около Гритвикена, мы оставили шлюпку и вылезли на небольшую льдину. И тут неподалеку стал фыркать и сопеть этот кит. Потом он вдруг высунул из воды голову, посмотрел на нас и начал раскачивать льдину, пытаясь перевернуть ее своим весом. К счастью, у отца было ружье, и он выстрелил. Но после этого я долго не охотилась на тюленей.

Позднее я вспомнил эту историю и пожалел, что Герда рассказала мне ее.

Она была неистощимым источником всевозможных сведений по Антарктике и часами могла рассказывать о китах, судах и промысловых экспедициях таким тоном, каким обычно дамы рассказывают о своих походах по магазинам на Оксфорд-стрит. Именно Герда заметила и показала мне в бинокль морского леопарда, и я смог понаблюдать за большим пятнистым животным, которое стремительно передвигалось во льдах, делая волнообразные движения телом, – леопард преследовал тюленей. Герда показала мне и маленьких пингвинов, стоявших на краю льдины со сдержанным достоинством иностранных послов.

Наутро четвертого дня нашего продвижения во льдах небо на юге стало темным и мрачным. Над водой клубились низкие облака, и поначалу я решил, что приближается шторм. Но Герда, выражая несогласие, покачала головой.

– Это открытое море. Так всегда бывает, когда вы во льдах.

Она оказалась права. Полынья, по которой мы шли, становилась все шире. Пак уже не представлял собой единое целое, отдельные льдины были разбросаны по темной поверхности воды. И двадцать третьего января, рано утром, мы вышли в открытое море, оставляя позади сверкающую полосу льдов. Наши координаты были: широта 66.01 южная и долгота 35.62 западная.

Как только мы вышли в море, нас обогнали «Хвал-1» и «Хвал-3». Герда приказала вести наблюдения с топа мачты, и через несколько минут оттуда донесся крик:

– Hval! Hval!

– Hvor er den?^[16]

– Paa styrbord side…^[17]

Мы приступили к делу. Я отдал приказ «право руля и полный вперед». Началась погоня за моим первым китом. Мне приходилось слышать, что в охоте на китов уже нет былого азарта, что из-за применения современного гарпунного устройства, изобретенного Свеном Фойндом, она утратила дух приключения. Не верьте этому. Охота на китов по-прежнему остается одним из самых захватывающих занятий, и сказать такое могли только люди, просиживающие свои дни в уютных креслах.

Когда мы, услышав крик «Hval!» и набрав скорость, пошли в сторону фонтанчиков, у меня создалось впечатление, что от нас требуется только одно: попасть в кита и убить его. Я не знал, что предстоит настоящая погоня. Вскоре кит издал своеобразный звук, и Герда предложила уменьшить скорость. Мы все не отрываясь смотрели вперед, на море, в ожидании струи пара, которая появляется над водой, когда кит всплывает на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. Вглядываясь в мрачные, серо-голубые просторы, я вдруг обнаружил, что нервничаю. Герда хлопнула меня по плечу.

– Вы никогда не делали этого прежде, так что, если вы встанете за штурвал, а я буду указывать направление… – Она замялась. – Очень трудно поверить в то, что мы действительно можем убить его. Мы должны идти за ним до тех пор, пока он снова не поднимется подышать. Понимаете?

– Конечно, – сказал я.

Герде хотелось, чтобы наша первая совместная охота была удачной. Думаю, мы оба волновались и были немного смущены подобным разделением обязанностей.

Я встал за штурвал, и почти в тот же момент один из матросов снова крикнул, что видит кита; Герда приказала «полный вперед». Кит тяжело скользнул над водой примерно в двух кабельтовых от нас. Мы почти догнали его – гладкая серая спина появилась совсем близко.

Герда приказала «стоп машина», и гул двигателей стих. Кит снова вынырнул на поверхность, на этот раз по левому борту. Я стал крутить штурвал, чтобы направить судно следом за ним, и китобоец получил сильный крен. Пять раз мы догоняли его и с каждым разом оказывались все ближе и ближе. Наконец мы подошли к киту почти вплотную, не давая ему вдохнуть воздуха. Моя нервозность в пылу погони прошла.

– Думаю, теперь он наш! – крикнула мне Герда, когда кит показался между волн, причем так близко от нас, что мы слышали шипение воды, отбрасываемой его огромным телом.

Глаза Герды сверкали возбуждением и азартом. Она резко открыла дверь и сбежала вниз по трапу на платформу с гарпуном. И, как мы заранее с ней условились, стала подавать мне рукой сигналы, указывая направление.

Мы медленно двинулись вперед, а затем повернули направо. Герда ухватилась за узкий приклад гарпунной пушки. Затем велела идти на средней скорости вперед, и тут же я увидел кита, который всплыл на поверхность прямо перед судном, не дальше чем в пятнадцати футах. Я передал приказ в машинное отделение. Китобоец набирал скорость. Герда расставила ноги, чтобы держать равновесие, и начала поворачивать гарпунную установку. Мы шли почти над китом. Мне не было видно его из-за возвышающегося над водой носа китобойца, и я приготовился к тому, что мы сейчас просто врежемся в него. Раздался резкий звук взрыва, я увидел вспышку, и гарпун ушел вниз, в воду, а за ним зазмеился легкий трос. Затем раздался другой, более глухой звук, во все стороны полетели пена и брызги, дико завизжали и застучали лебедки, и топовый блок дернуло вниз – это тяжелый двухдюймовый трос сквозь носовые клюзы вырвался вперед.

Герда вбежала на мостик.

– Мой выстрел был неудачным, – сказала она. – Я говорила вам – я не такой хороший скиттер, как Олаф. Гарпун не пробил ему хребет… Замедлите ход, пожалуйста.

Кит издал крик, а бухта троса все еще продолжала разматываться, и блок опускался все ниже и ниже, приближаясь к опасной черте. Я видел, как сквозь него пробежал сначала один сплесень, затем второй. Каждый сплесень означал, что в воду ушло около ста двадцати саженей троса. Всего прошло три сплесня – значит, связано было четыре троса. И лишь когда сквозь шкив блока проскользнул третий сплесень, мы увидели кита, всплывшего на поверхность. Он был примерно в полумиле от нас.

Герда яростно ухватилась за обвес. Это был первый кит, которого она загарпунила самостоятельно. Для нее это, видимо, значило многое. Сквозь клюз пролетел последний сплесень. Герда приказала «полный вперед». Едва я успел передать приказ в машинное отделение, как увидел, что топовый блок пошел обратно наверх.

– Мы победили! – воскликнула Герда. – Мы победили!

Макфи включил стопорное устройство лебедок. Послышался скрип тормозных барабанов. Трос неожиданно ослаб. Герда велела остановиться, и лебедки застучали, когда Макфи выбирал трос. Мы встали в дрейф, и трос начал провисать все больше и больше.

Неожиданно он вновь натянулся, причем так сильно, что его диаметр уменьшился с двух дюймов до половины дюйма. Трос стал похож на скрипичную струну, и я испугался, что он лопнет. Блок снова спустился вниз, а судно пошло со скоростью около шести узлов. Затем Макфи отдал тросы на лебедках. Все это длилось недолго – может, минуту, а может, и тридцать секунд. Но мне казалось, что прошел год. Затем все кончилось. Кит перестал бороться за жизнь. Мы начали сматывать тросы на лебедках. Кит еще бил по воде огромным хвостом, когда мы подошли к нему ближе. Герда сбежала на гарпунную платформу и сделала еще один выстрел. На воде появилось пятно крови, и огромное животное перестало двигаться и покачивалось на волнах рядом с бортом, похожее на подводную лодку.

– Надеюсь, что в следующий раз выстрелю получше, – сказала Герда.

Она позвала меня на бак, откуда я смог увидеть, как нагнетается воздух в тушу. Один из матросов воткнул в нее специальную острогу с трубкой. В этот момент с топа мачты снова раздался крик: «Hval! Hval!» Воздух с шипением закачивался в огромную тушу. Дырки от гарпунов заткнули, а в тушу всадили длинный стальной стержень с флагом на конце. Минуту спустя мы вернулись на мостик и отправились в погоню за следующим китом. Двое матросов в бешеном темпе перезарядили гарпунную пушку и поставили новые легкие тросы.

Столь подробное описание первой охоты я привел для того, чтобы показать, насколько мы были сосредоточены на своей работе. Все наши мысли были заняты ею, все силы уходили только на нее, и вечером, падая на свои койки, мы мгновенно засыпали беспробудным сном. Китов вокруг было множество, и едва мы убивали одного, почти сразу же появлялся другой. Мы все время слышали крик «Hval! Hval!», доносившийся с мачты, и грохот гарпунной пушки, посылающей в китов свои смертоносные снаряды, – это продолжалось днем и ночью. Пометив флажками трех-четырех китов, мы связывались по рации с буксирным судном – оно подходило, мы передавали своих китов, и судно транспортировало туши к базе, а мы отправлялись в очередной рейд. Остальные китобойные суда работали с таким же неистовством, как и мы, независимо от погоды. Время от времени мы, правда, возвращались к «Южному Кресту» – из-за необходимости пополнить запасы топлива и продовольствия, а также гарпунов, которые выпрямляли в слесарной мастерской. На то, чтобы размышлять об исчезновении Нордала, у меня уже не было ни времени, ни сил, и, хотя я иногда удивлялся, почему Джуди перешла на китобоец Ларвика, мой мозг так устал, что образ Джуди расплылся и стал смутным, словно с тех пор, как я видел ее в последний раз, прошло несколько лет.

Даже сообщение по радиотелефону о том, что комиссия по расследованию, председателем которой был я, пришла к выводу, что Нордал из-за сложной финансовой ситуации покончил жизнь самоубийством, не произвела на меня особого впечатления – настолько я был утомлен тяжелой беспрерывной работой. Блэнд сказал, что следует учитывать моральный настрой людей, и, признаюсь, я был согласен с ним. Что бы там ни говорил Хоув, у меня не было повода думать, что Блэнд не сдержит своего обещания передать полученные показания полиции по возвращении в Кейптаун. А если он обманет меня, я смогу сам прийти в полицию и сделать заявление. Хоув, конечно, отреагировал на это совсем по-другому.

– Я вас предупреждал! – кричал он. – Я говорил, что они постараются замять все это. Но я подожду. Подожду. И рано или поздно…

Но у меня уже не было сил прислушиваться к его словам. Занят я был постоянно, поэтому ему не удавалось припереть меня к стенке дольше чем на минуту. Когда же я заканчивал дежурство, то заваливался спать, и тогда никакие духи, влекомые жаждой мщения, не смогли бы добиться от меня ответа.

За две недели мы добыли пятьдесят шесть китов. Большую часть загарпунила Герда, сам я вставал к пушке лишь в конце дня. Люди были заинтересованы в хорошем улове. К концу второй недели я стал неплохим скиттером – матросы в один голос говорили мне, чтобы я почаще спускался на платформу, и заключали между собой пари, будет мой выстрел удачным или нет. Они испытывали чувство гордости за свое судно, и я думаю, им было нелегко мириться с мыслью, что их капитан при этом не является скиттером.

В конце этого периода напряженной работы произошел инцидент, из-за которого я вновь вернулся к таинственному исчезновению Нордала. У нас был удачный день, и, убив четырех китов, мы радировали буксиру, чтобы он подошел и принял нашу добычу. На наш вызов прибыл «Тойр III». Мы отошли в сторону, и, когда буксир подошел ближе, он вдруг изменил курс и пошел прямо за нами – его острый нос рассекал воду со скоростью в четырнадцать узлов. Он описал широкий круг и приблизился к нам почти вплотную. На мостике стоял Эрик Блэнд – через громкоговоритель он спросил у меня разрешения подняться на борт нашего судна, чтобы поговорить со мной.

Прежде чем я успел ему ответить, ко мне, очертя голову, вбежал Хоув. Он запыхался, лицо его перекосилось от волнения. Он схватил меня за руку, стараясь отвести мегафон от моего рта.

– Не разрешайте ему подниматься на борт.

Его глаза дико горели, а пальцы сжали мою руку, словно тиски.

– Почему? – спросил я.

– Почему? – Он дернул меня за руку. – Спрашиваете, почему? – Его голос дрожал. – Если этот ублюдок ступит на борт, я убью его. Вот почему. Я убью его. Клянусь, я сделаю это.

Секунду я смотрел на него с удивлением. Его ярость была для меня неожиданной. Странно, но я нисколько не сомневался в том, что Хоув действительно способен на это. Последние несколько дней мы редко виделись. В основном он сидел в каюте, работая над своим, как он говорил, научным трудом по китобойному промыслу. Пил он мало. Внезапно я понял, что он был занят мрачными раздумьями.

– Ладно, – ответил я и поднес мегафон к губам. – Эй, на судне! Я сейчас поднимусь к вам!

Суда отделяло друг от друга не больше двадцати футов. Блэнд махнул рукой, показывая, что услышал меня. Я приказал глушить двигатели и развернуть судно. Пока матросы везли меня на шлюпке к корвету, у меня было время подумать о том, что собирается сказать мне Блэнд. И еще я думал о вражде между ним и Нордалом, о которой в ходе расследования мы узнали больше, чем за все предшествующие дни.

Блэнд встречал меня у трапа, и я был поражен переменой, произошедшей с этим человеком. Его лицо выглядело изможденным, уголок рта нервно подергивался. Маленькие глаза глубоко запали. Ни слова не говоря, он провел меня к себе в каюту и дрожащей рукой налил мне выпить.

– Будем здоровы!

Я молча поднял стакан и выпил.

– Итак, – произнес Блэнд. – Наверное, хотите узнать, почему я захотел увидеть вас?

– Неплохо бы, – ответил я. – Вы, вероятно, должны забрать у нас улов, а мы отправимся на поиски китов.

Блэнд вертел свой стакан, заставляя желтую жидкость переливаться, и смотрел на нее так, словно разглядывал драгоценный камень, потом вдруг резко наклонился вперед и посмотрел на меня.

– Вы думаете, что я убил Нордала, не так ли?

Я ничего не ответил, а он повторил:

– Не так ли?

Его голос звучал гневно.

– Ничего не могу вам сказать по этому поводу, – ответил я. – Я лишь собрал показания. Остальное должна решать полиция.

– А что, если произошла ссора? – Он почти кричал. – Если дело дошло до драки, и он просто упал за борт? Это ведь не значит, что я совершил убийство?

Я не знал, что сказать. Мне показалось, что у него не все в порядке с психикой, и я пожалел, что пришел сюда.

– Это должен решать суд.

Он взглянул на меня, оценивая мое настроение, его пальцы то сжимались, то разжимались.

– Но есть еще и Джуди, – произнес он тихо.

– При чем здесь Джуди?

– Она – дочь Нордала и моя жена. – Он замолчал, а затем выпалил: – Вы ведь влюблены в нее, верно?

Я с удивлением посмотрел на него. Вопрос был настолько неожиданным, что все остальное вылетело у меня из головы, и я вдруг понял, что именно это я не раз спрашивал у самого себя.

Блэнд уселся, откинувшись на спинку стула, и хитро посмотрел на меня.

– Думаю, вы не хотите, чтобы она прошла через столь тяжелые испытания – если ее муж будет обвинен в убийстве ее отца. Все это попадет в газеты, например в «Санди». Готов поклясться, что здесь, на борту «Тойра III», она была вашей любовницей.

Вне себя от гнева я рванулся к нему, но он схватил меня за руку и оттолкнул. Он был довольно сильным.

– О нет, – сказал Блэнд. – Не надо. Это не повод для драки. Просто посидите и послушайте, что я скажу. Я попал в дурацкую ситуацию и не желаю, чтобы вы или кто-то другой затянул петлю на моей шее. А сейчас слушайте. Только четыре человека знают о показаниях, которые собрала ваша комиссия. Эти показания находятся у моего отца. Но он, так или иначе, скоро умрет. С ним и с Идом я справлюсь легко. Джуди не сможет свидетельствовать против меня. Она моя жена. Остаетесь вы.

– Есть еще Хоув, – напомнил я.

В конце концов, прочитав ту телеграмму, он должен был понять, что Хоув тоже замешан в этом деле.

– Ах да. Незаконнорожденный доктор, – сказал он насмешливо, и мне стало ясно, что он не воспринимает Хоува всерьез. – Я послежу и за ним. Если вы будете держать язык за зубами, дело будет замято. Итак?

– Мой ответ – нет, – решительно заявил я.

Он кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное.

– Ну что ж. В таком случае я заключу с вами сделку. Храните молчание, и я дам Джуди развод.

– Вы, должно быть, спятили, если думаете, что я пойду на это, – сказал я гневно.

Он пожал плечами.

– Напомню вам еще раз, что Джуди – моя жена. Если вы не будете молчать, я превращу ее жизнь в ад. Признают меня виновным или нет, но она проклянет тот день, когда родилась. Я докажу, что она просто дешевая шлюха. Я скажу, что ссора у нас с Нордалом вышла из-за нее. О, не волнуйтесь. Это грязное дело, и всегда найдется достаточное количество желающих дать показания, если умело надавить на присяжных. А когда меня оправдают, я по-прежнему останусь ее мужем. И она будет жить со мной. У нее не будет повода для развода, и, если она попытается развестись, я помешаю ей, а вы будете в роли соответчика.

– Вы действительно спятили, – проговорил я, поднимаясь.

Я не хотел оставаться здесь больше ни минуты.

Но он вскочил, встал у двери и произнес:

– Ну так что? Или вы сидите и не высовываетесь, или… – Он не договорил. – Смотрите, Крейг. У вас нет выбора. Нордал мертв. Если вы попытаетесь обвинить меня в том, что было простой случайностью, это не воскресит его. Выбирайте – либо Джуди, либо месть за то, что случилось с человеком, которого вы даже не знали. Ну же, будьте благоразумны.

Он вел себя как мальчишка, который просит не рассказывать о какой-то шалости. Я сказал:

– Если вы не возражаете, я вернусь на свое судно. Вам повезло, что вы сильнее меня, не то я бы избил вас до смерти.

Он стоял рядом, и улыбка его была почти дружелюбной, как будто я наносил ему светский визит.

– Ну что ж, отлично, – произнес он. – Но советую вам обдумать все как следует. И не забудьте – я могу устроить Джуди такую жизнь, что через два года вы вообще не узнаете ее.

Я остановился. Меня захлестнула волна неудержимого гнева, но я был бессилен.

– Остерегайтесь, как бы кто-нибудь не разобрался с вами до того, как мы вернемся в Кейптаун. – И я быстрыми шагами вышел из каюты.

Если бы у меня было оружие, клянусь, я пристрелил бы его.

Было довольно холодно, море приобрело голубовато-серую окраску, а в миле от буксира на воде покачивался флажок, обозначающий местонахождение убитого кита. Все было таким же, как и полчаса назад. Состоявшийся разговор казался нереальным. Даже теперь, когда я вспоминаю нашу беседу, передо мной стоит лицо Эрика Блэнда, поглядывающего на меня с недоброй улыбкой на губах.

Я спустился в шлюпку, и матросы молча доставили меня обратно на судно. На палубе меня поджидал Хоув.

– Ну, что он сказал? – спросил он.

Но я прошел мимо него и направился в каюту. Там я принялся расхаживать взад и вперед; в моей голове была полная сумятица. Но только одно стало мне предельно ясно. Это было похоже на вспышку света. Блэнд был прав. Я действительно влюбился в Джуди. И ни при каких обстоятельствах я не позволил бы ей пройти через тот ад, который уготовил для нее Блэнд.

Раздался стук в дверь, и в каюту вошла Герда.

– Мы увидели еще одного кита, – сказала она. – Думаю, вам следует подняться на мостик.

Она не задала ни единого вопроса и не просила меня излить ей душу. Я готов был обнять ее за это.

Но с Хоувом было совсем по-другому. Вечером, когда я спустился вниз, чтобы лечь спать, он поджидал меня, сидя за столом, заваленным бумагами. Я очень устал. Единственное, чего мне хотелось, – это упасть на койку и заснуть. Но только я снял ботинки, как он начал:

– Крейг, я полагал, что вы расскажете мне о вашем разговоре с Эриком Блэндом.

Голос его прозвучал натянуто.

– Это не ваше дело, – ответил я и повалился на койку.

– Все, что касается Нордала, касается и меня, – произнес он резким тоном. – Что он сказал вам насчет исчезновения Нордала? – Хоув слегка наклонился вперед. – Он ведь об этом хотел поговорить с вами?

– Ради бога, – сказал я раздраженно, – занимайтесь своей проклятой книгой или ложитесь спать. Я устал.

– Я буду сидеть здесь и задавать вам вопросы до тех пор, пока не пойму, что произошло, – ответил он упрямо.

– Беседа носила личный характер. Это касается только Блэнда и меня.

Я закрыл глаза.

– Но речь шла об исчезновении Нордала, так ведь? – Он помолчал, а затем добавил: – У меня есть право знать. Вы, возможно, будете удивлены, но я имею к Бернту Нордалу самое непосредственное отношение.

– Да, я знаю, – ответил я. – Но этот разговор…

– Знаете? – перебил он меня неожиданно сердито. – Откуда вы узнали? Кто сказал вам?

– Полковник Блэнд.

– Да, он мог сказать.

В его голосе послышалась горечь. Минуту Хоув молчал, затем вскочил и принялся рыться в своей сумке.

– И вы, зная о том, что я его сын, не хотите сказать мне, о чем говорили с Блэндом?

– Нет, – ответил я.

Я подумал, что если расскажу ему все, то буду связан по рукам и ногам, и уже не смогу заключить с Блэндом сделку. Меня словно ударило током от этой мысли. Я вдруг осознал, что серьезно раздумываю над предложением Блэнда. Но это шло вразрез с моими представлениями о справедливости. А тут еще Джуди. Я почувствовал, как усталость разом слетела с меня. Я задумался о будущем Джуди, если Эрик Блэнд будет привлечен к суду.

– Может, благодаря этому вы придете к решению.

Я поднял глаза и увидел Хоува, который склонился надо мной. В руке он держал пистолет. Я вскочил, а Хоув рассмеялся:

– Все нормально, Крейг. Я вам не угрожаю.

Он уселся, крутя в руках пистолет.

– Жизнь мало что значит для меня, – произнес он негромко.

Неожиданная твердость его голоса приковала мое внимание.

– Мне нечего терять, понимаете. А это… – Он взвесил в руке пистолет. – Это поможет найти выход. Я понимаю, почему Эрик Блэнд решил поговорить с вами. Хотите узнать мое мнение? Они думают, что смогут замять дело, если им удастся подкупить вас. Он угрожал вам, что сделает что-то с Джуди?

– Как вы догадались? – спросил я с удивлением.

– Потому что я знаю, каковы эти ублюдки вроде Эрика Блэнда, – заявил он с ненавистью, какой я никогда прежде в нем не замечал. – Вероятно, он предлагал обменять Джуди на ваше молчание?

Я не ответил.

Он вдруг рассмеялся.

– Если он узнает все, ничто не заставит его порвать с Джуди.

– Почему вы так думаете? – спросил я.

– Потому что «Южная антарктическая компания» принадлежит Джуди. Теперь она управляет компанией, а не Блэнд. В Кейптауне я занимался не только продажей южноафриканских акций Нордала. Я выкупил акции трех главнейших держателей «Южной антарктической компании». Прежде чем мы покинули Кейптаун, у Нордала было уже пятьдесят семь процентов акций. Они не знают об этом… пока. – Он захихикал, потом замолчал и поискал глазами мой взгляд. – Вам нравится Джуди?

Он выразился не столь прямо, как Блэнд, но было понятно, что он имеет в виду. Я думал, что буду колебаться. Но я уже больше не сомневался ни в чем.

– Да. Я очень люблю ее.

Я взглянул на Хоува, пытаясь прочесть его мысли. Он неторопливо кивнул, словно подтверждая то, что уже знал и с чем был согласен.

– Если бы Эрик Блэнд умер, вы бы женились на ней?

– Но Эрик Блэнд жив, – сказал я сурово.

– Ну а если бы? – спросил Хоув, постукивая пистолетом по ладони. – Женились бы?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Но вы хотите этого?

– Да, – ответил я.

Он снова кивнул.

– Значит, Блэнд грозил лишить вас Джуди? – Он дернул головой и бросил на меня решительный взгляд: – Счастье Джуди в обмен на ваше молчание?

Я ничего не ответил, а Хоув вдруг встал.

– Отлично, – сказал он. – Я просто хотел узнать, в чем дело. Спасибо тебе, Господи, за то, что мне удалось уговорить ее перейти на «Хвал-5».

Минуту он стоял, глядя на меня сверху вниз, затем развернулся и засунул пистолет в карман.

– Все, что интересовало Бернта Нордала при жизни, – это «Южная антарктическая компания». – Хоув медленно направился к двери. – Он бы понравился вам, Крейг. Спокойной ночи.

И он исчез, тихо прикрыв за собой дверь.

Я курил, лежа в каюте, освещенной тусклым светом, сочившимся из иллюминатора, стараясь понять мысли этого человека. Он не был сумасшедшим. В этом я не сомневался. У Хоува был холодный и здравый ум, и он пребывал в полном рассудке.

Следующие несколько дней он упорно работал над своей книгой и, похоже, больше не погружался в тяжкие размышления, работая даже ночью, словно ему не хватало времени. И вел он себя более естественно, и выглядел почти оживленным, впервые с тех пор, как я с ним познакомился. Однажды он поднялся на мостик подышать воздухом и, перекидываясь шутками с Гердой, следил за происходящим с интересом маленького мальчика. Герда же вела себя, словно мамаша, уставшая от своего гадкого утенка, и порой ссорилась с ним грубовато-добродушно. В тот день, когда мы должны были снова отправиться к китобазе на дозаправку, я с удивлением увидел, как Герда штопает дырки на рубашке Хоува. Я сострил насчет того, что помощнику капитана на китобойце едва ли следует посвящать свое свободное время штопке, на что Герда гневно заявила, чтобы я занимался своими делами. Впервые я увидел ее рассерженной, потому не стал повторять ошибку, застав ее за штопкой носков, которые принадлежали явно не ей.

Мы заправились топливом шестого февраля. Китов вдруг стало намного меньше. Суда в поисках китов разошлись кто куда, и некоторые находились на расстоянии в двести миль от «Южного Креста». «Хвал-5» сообщил о том, что в ста пятидесяти милях на северо-восток обнаружены небольшие стада, и мы на всех парах отправились в указанном направлении. На утро седьмого февраля наш улов составляли два кита, и мы вызвали по радио буксирное судно. Наш вызов принял «Тойр III». Облака низко неслись над водой, темные, клочковатые, их гнало на северо-запад. Давление резко упало, а видимость уменьшилась до мили.

Оставшуюся часть дня мы медленно продвигались на северо-восток, разыскивая китовые стада. Но из-за холодного, сильного дождя и пены, которая срывалась с неспокойных волн, мы не смогли бы заметить фонтаны, выпускаемые китами, даже если бы они были совсем рядом. Все чаще и чаще несчастные дозорные, которые забирались на топ колыхающейся мачты и вымокали там до нитки, кричали «Isen!». Иногда это были айсберги. Гораздо чаще – просто льдины, едва различимые за высокими волнами. Герда приказала вести наблюдения и с бака, и ее предусмотрительность не оказалась излишней – мы едва не врезались в широкую льдину, почти полностью скрытую водой.

– Думаю, стоит поискать убежище! – прокричала мне Герда. – Все это довольно скверно.

Я кивнул. Качка становилась сильнее и сильнее – ветер достиг почти штормовых баллов. Конечно, было необходимо постоянно вести наблюдения с бака, но меня беспокоила небезопасность этого занятия. Дозорный прицепил спасательный конец к концу трапа, который вел на гарпунную платформу, но нос судна время от времени зарывался в волны так глубоко, что матрос по пояс находился в воде. И меня не покидало ощущение, что и сам трапможет оторваться от судна.

– Isen! – вновь раздался испуганный крик.

Мы вглядывались в темную пелену дождя, высматривая льдину. Она появилась внезапно, вынырнув из этой пелены, – огромная глыба, швыряющая воду и пену прямо в бегущие облака. Не успел я отдать команду, как рулевой уже повернул штурвал. Судно развернулось и прошло параллельно ледяной стене, которая плавала на поверхности бушующего моря и заслоняла обзор.

– Думаю, мы найдем здесь убежище! – прокричала мне Герда.

Айсберг был огромный. Мы прошли мили две и только тогда достигли его конца. Через несколько минут мы взяли курс на северо-запад и вошли в сравнительно спокойные воды. Я приказал остановиться; прекращение работы двигателей было заметно только по исчезновению вибрации. Мы неторопливо дрейфовали; стена льда осталась по левому борту, и маленькое судно покачивалось на волнах, то поднимаясь, то опускаясь. Возникало странное впечатление – здесь, с подветренной стороны айсберга, царило спокойствие, а вокруг неистовствовала буря. Мы слышали завывание штормового ветра, проносившегося у нас над головой, и видели облака, беспорядочно движущиеся на северо-восток. Среди яростного рева ветра мы различали низкий грохот, похожий на гул огневого вала тяжелой артиллерии, – это с другой стороны о стену айсберга бились гигантские волны.

– Надеюсь, он не опрокинется, – сказала Герда. – Подобное может случиться в шторм. Если его верхушка тяжела и ветер как следует подует сбоку…

Я представил себе стоячую волну, которая подняла бы этот айсберг, огромный, как остров Ландей, и опрокинула в море.

Но ничего не случилось, а час спустя мы приняли сигнал SOS. Я в это время крепко спал и, когда Герда яростно потрясла меня за плечо, испытал, наверное, те же ощущения, которые испытывает тонущий человек, неожиданно всплывший на поверхность.

– Вставай, пожалуйста, Дункан. Сигнал SOS. Один из китобойцев попал в беду. – Ее лицо было бледным и напряженным. – Думаю, что мы ближе всех к ним.

Я приподнялся.

– Какой китобоец? – спросил я.

– «Хвал-5».

– О господи! – воскликнул я и вскочил на ноги. – Они дали свои координаты?

– Да.

– Найди карту и принеси ее в радиорубку. Я буду там. А что с судном?

– Сломан руль, а может, двигатель, – ответила Герда на бегу.

Я быстро оделся и сбежал вниз по трапу на заднюю палубу, думая о Джуди. Судно, у которого сломаны винт и рулевое устройство, скорее всего, находится во власти шторма. Когда я добрался до каюты второго помощника, то застал там Раадала, склонившегося над рацией.

– Радист с «Южного Креста» передал, чтобы радисты всех судов к северу и востоку от китобазы сидели у своих раций, – сказал он на неплохом английском. – Это Герда приняла сигнал SOS. Она была на вахте и услышала его первой.

Я взглянул на часы, висевшие над койкой. Было пять минут второго.

Тут дверь в каюту распахнулась, и вошла Герда, следом за ней – Хоув.

– Я оторвала его от работы, – сообщила она, раскладывая карту на постели Раадала. – Их координаты – широта 66.25 южная и долгота 33.48 западная. А мы примерно здесь. Мы от них не более чем в сорока милях.

– Ты сообщил «Южному Кресту» наши координаты? – спросил я Раадала.

– Ja. У них есть координаты всех судов в этом районе.

Я принял твердое решение.

– Раадал, когда «Южный Крест» снова выйдет на связь, сообщи им, что мы идем на помощь «Хвал-5».

– Да, капитан, – кивнул он.

Но не успел я подойти к двери, как он окликнул меня. Приемник затрещал, и мы услышали голос:

– Ullo-ullo-ullo, Sud Korset^[18].

Я увидел, как Хоув напрягся, наклонившись вперед. Герда стояла рядом, и лицо ее казалось застывшим.

– Что такое? – спросил я. – Что случилось?

Хоув раздраженно махнул рукой, прося меня помолчать. Из приемника полился поток норвежских слов. Все внимательно слушали сообщение.

Наконец раздалось три быстрых гудка, и приемник замолчал после того, как радист на другом конце просигналил отбой.

– О чем он говорил? – спросил я.

Но они как будто не слышали меня. Хоув смотрел на Герду. Она повернулась к Раадалу.

– Передай сообщение капитана Крейга, Ганс, – сказала она. – Мы должны выходить немедленно.

Я схватил ее за плечо.

– Может, вы все же скажете мне, что случилось? – потребовал я.

– Их несет ко льдам. Капитан Ларвик пострадал. Они боятся, что судно не продержится долго.

Я взял с койки карту.

– Не отходите от приемника, Раадал.

Я вышел из каюты, хлопнув дверью, и быстро поднялся на мостик.

– Малый вперед, – скомандовал я рулевому. – Норд-ост.

Я вбежал к себе в каюту и рассчитал курс. Затем вернулся на мостик, отдал приказ рулевому и отправил на бак. Ко мне присоединилась Герда. Она что-то сказала, но ее слова унес ветер. Мы выходили из нашего убежища, и по мостику начали хлестать волны клочковатой пены; вскоре мы вновь попали в зону свирепого шторма. Казалось, смерть подстерегала нас где-то совсем рядом.

Но когда я вглядывался в сплошную пелену дождя, то видел лишь лицо Джуди и «Хвал-5», бьющийся о ледяную стену. И я проклинал ветер и кричал от бессилия – увы, я даже не мог приказать идти полным ходом.

6

– Isen! Isen! – раздался крик с топа мачты.

Дозорный, стоящий на конце трапа, ведущего к гарпунной платформе, указал в сторону правого борта. Рулевой стал крутить штурвал. Льдина, сверкая в сумерках, неторопливо проплыла мимо. Один из матросов, с ловкостью обезьяны цепляясь за спасательные концы, побежал на корму. Затем он сообщил, что, хотя «Хвал-5» еще держится на плаву, существует серьезная опасность, что его раздавит двумя льдинами.

Чуть позже ко мне пришел Хоув.

– Пока что у них все в порядке! – прокричал он. – Я разговаривал с Дейлом, первым помощником. Он сказал, что они застряли во льдах, им, скорее всего, придется воспользоваться помпами. Только что в эфир вышел Ид. Он поддержал наше решение идти к «Хвал-5». Мы ближе всех к ним. «Тойру III» было приказано пока не двигаться с места. Но оттуда еще не поступило подтверждения, что они получили этот приказ.

– Думаете, у них тоже что-то случилось? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Isen! Isen!

Новый курс. Новая льдина. Герда дернула Хоува за рукав.

– Уолтер! Как ты думаешь, мы успеем дойти к ним?

– Да! – крикнул он в ответ.

Но у меня не было такой уверенности. Все зависело от того, сколько льдин мы повстречаем на своем пути. Это меня пугало. Я никогда раньше не водил судно во льдах. Я проклинал Блэнда за то, что он поручил мне командование китобойцем, и одновременно благодарил Господа за то, что именно мне выпал шанс первым прийти на помощь Джуди.

– Isen! Isen!

Я скомандовал «малый вперед». Теперь нас со всех сторон окружали льды. Неожиданно судно задребезжало, и я услышал резкий, короткий треск и затем удары льдин о борта. Я приказал остановиться и стал вглядываться в сверкающую белизну льдов. Налетел шквал. На этот раз пошел дождь со снегом, и видимость стала практически нулевой. Мы медленно дрейфовали, а вокруг были льдины, которые заполонили почти все пространство. Словно прочитав мои мысли, Герда произнесла:

– Думаю, там много льдов. Льды сейчас повсюду.

Мы дрейфовали с полчаса, выжидая, когда же прекратится снегопад. Вода, попавшая на одежду, мгновенно замерзала. Холод был страшный, и время от времени раздавался ужасный скрежет льдин, бьющих по стальным бортам судна. Но ветер стихал, снегопад тоже. Снег поглощал все звуки, и из-за этой тишины казалось, будто мы идем в вакууме.

– Теперь будет легче! – крикнула Герда по привычке, сейчас, когда ветер утих, ее голос прозвучал неестественно громко.

Видимость улучшалась, и стало ясно, что судно столкнулось с небольшим нагромождением льдин. Темная пелена дождя переместилась на северо-восток. Облака, оставшиеся позади, были темными и хмурыми, предвещая новый шторм. Но впереди они казались ослепительно-белыми, их рваные массы отражали лед, лежащий внизу, и от этого они сверкали и переливались. На одной из льдин кучкой стояли несколько императорских пингвинов, они с интересом наблюдали за нами, наклонив головы, будто для того, чтобы дипломатично скрыть свою радость по поводу нашего отбытия.

Ледяные поля пересекались черными линиями, и в поисках наиболее подходящих разводий мы просматривали их, словно карту. Когда мы приблизились к паку, поле вычертило для нас узкий проход, похожий на усик растения, который заканчивался более широкой полыньей, убегающей на северо-восток, и мы двинулись по нему. Льды сомкнулись вокруг судна – плоские, ослепительно-белые равнины, которые вели к айсбергу и колыхались, точно пласты земли, приходящие в движение от подземных толчков. Издалека этот айсберг казался небольшой горой. Позади нас появился еще один, более мелкий айсберг, который выделялся на фоне темных облаков. Он напоминал судно, идущее под всеми парусами.

Сейчас я не решался покинуть мостик. В каюте Раадала постоянно кто-то находился – Хоув или Герда, и они все время информировали меня о принятых сообщениях. «Хвал-5» передал, что у них треснула ступица винта, а перо практически отвалилось. Они пытались отодрать его и поставить запасной руль. Поскольку шторм стих, непосредственной угрозы быть раздавленными льдами больше не существовало. Также они сообщили, что в полумиле от них проходит широкая полынья, ведущая на юго-запад.

– Господи, надеюсь, что это та самая полынья, по которой мы сейчас идем, – сказал я Хоуву, который передал мне это сообщение.

Вскоре наша полынья стала сужаться. Еще миля – и впереди будет лишь скопище льдин. Я сам встал за штурвал и повел судно на малой скорости прямо в узкий проход. С мостика больше не было видно полыньи, по которой мы шли. Мне пришлось управлять судном, доверяясь указаниям впередсмотрящего, который сидел на топе мачты.

Проход становился все уже и уже. Время от времени я командовал «стоп машина», и борта суденышка практически скребли по льду. К счастью, края льдин были не слишком твердыми и острыми: из-за того что в это время года вода в море была сравнительно теплой, они немного подтаивали. Иногда мне приходилось чуть ли не пробивать путь носовой частью.

Вскоре с мостика стала видна широкая полынья. Но льды на пути к ней, казалось, сбились в единое целое. Я вошел в узкую брешь во льдах и дернул ручку телеграфного устройства, соединяющего меня с машинным отделением. Судно оказалось в тупике. Проход сужался. А впереди, не далее чем в двухстах ярдах, чернела полынья. Судно встало в дрейф и начало медленно пробиваться сквозь плоскую равнину льдов, преграждающих ему путь. Я отошел к краю мостика и, перегнувшись через него, посмотрел за корму. Проход почти исчез, из-за движения судна льдины с обеих сторон отходили назад и забивали полынью. О том, чтобы идти кормой вперед, не могло быть и речи – мы могли сломать перо руля или погнуть лопасти винта.

– Тараньте льды, – сказал Хоув. – Толщина их небольшая. Только, ради бога, выключите двигатели, иначе вы угробите их.

Я кивнул.

– Сообщите всем – пусть приготовятся. И не забудьте про машинное отделение.

Он сбежал вниз по трапу, а я остался на мостике, держа руки на штурвале и готовый в любой момент дернуть рычаг переговорного устройства с машинным отделением. Я смотрел на лед и пытался оценить его толщину. Вряд ли он был толще одного-двух футов. Насколько хорошо укреплен нос китобойца? Борта, как я уже понял, легко гнулись под напором льдов, но, вероятно, они придавали определенную жесткость носовой части. Так или иначе, выбора не было. «Хвал-5» застрял во льдах. Я не рассчитывал на то, что проход из-за волнения моря откроется сам. Если бы даже это произошло, то движущиеся льды легко могли бы затереть и судно. Кроме того, барометр продолжал падать, и мне не хотелось, чтобы шторм застал нас здесь. Безусловно, это было рискованное решение, но ничего другого не оставалось. Одного матроса я послал к носовой переборке, другого – на корму и скомандовал «малый назад», чтобы судно имело сзади небольшой запас открытой воды.

Хоув поднялся на мостик и сообщил, что все предупреждены. Я дождался матроса, которого послал на бак, затем отдал в машинное отделение команду «полный вперед». Судно содрогнулось, когда винт ударил по воде. Сквозь гул двигателей я различил звук бурлящей за кормой воды. Я крепче сжал ручки штурвала. Судно набирало скорость. Тяжелые льдины мчались мимо нас, иногда задевая борта.

Четверть мили мы прошли по чистой воде со скоростью в шесть-семь узлов. Нетронутые ледяные равнины, казалось, сами летели нам навстречу. Я вцепился руками в штурвал и сбросил ручку телеграфа вниз. Наступила мертвая тишина – шум двигателей затих, и пол мостика больше не вибрировал у меня под ногами. Это было ужасно – ждать в полной тишине, прерываемой лишь мягким гулом двигателей, работающих вхолостую, и звуками ударов воды о носовую часть судна.

Затем послышался грохот. Судно, казалось, встало намертво. Задержав дыхание, я резко дернул ручки штурвала. Мостик качнулся. Впереди раздался громкий треск, напоминающий оружейный выстрел. Судно закачалось, и кроме жуткого скрежета льда, атакующего стальные борта, не было слышно уже ничего.

Затем судно медленно двинулось вперед, и во льдах открылась большая трещина.

Я скомандовал «малый вперед», и, хотя лед все еще скреб по бортам, судно, как клин, пробивало себе путь, вызывая на воде волнение, которое помогало ему пробиться. Казалось, прошло всего несколько секунд, и вот мы уже очутились в черных водах полыньи.

Я дал горном два гудка – чтобы сообщить всем членам экипажа, что мы пробились. На палубе показалась Герда, она поднялась ко мне на мостик.

– Мы прошли, – сказал я.

– Знаю, – ответила она. – Отличная работа.

– Isen! Isen!

Еще одна наполовину погруженная в воду льдина. Я послал Герду сообщить экипажу, что мы избежали опасности, которая возникла при прохождении через лед.

На мостик поднялся Хоув и встал рядом. Мы молча смотрели на лежащие впереди ледяные просторы.

– Интересно, что замышляет Блэнд? – сказал вдруг Хоув.

– О чем это вы? – спросил я.

– «Тойр III», кажется, не выполнил приказа оставаться на месте.

– Вероятно, они не получили его, – предположил я. – Может, у них вышла из строя рация.

– Наверное. – Минуту он молчал, а затем произнес: – Крейг, вы понимаете, что мы с вами – единственные, чьих показаний он может опасаться?

– Что вы имеете в виду?

– Не знаю. Черт меня побери, но я в самом деле не знаю. У меня дурное предчувствие. Вот мы пробираемся сквозь паковые льды, и на сотни миль вокруг нет ни одного судна, кроме нас и «Тойра III».

– Вы сошли с ума, – сказал я.

Я решил, что он просто перепугался. Было действительно очень страшно – находиться на мостике, среди ледяной пустыни. Ужасное чувство одиночества не оставляло ни на минуту.

– Не думайте, что я спятил, – ответил он неторопливо. – Если у Блэнда появится возможность избавиться от нас обоих одним махом, он на это пойдет без колебаний.

– Ну а как насчет Джуди, Ларвика и остальных?

– Вряд ли они представляются ему опасными, иначе он и не пытался бы заключить с вами сделку. – Хоув принялся притопывать ногой. – Он может справиться с Идом. Тот вряд ли захочет выдвигать обвинение против сына председателя компании.

– А Ларвик? – продолжал я. – Он что-то знает. Это точно.

– Ларвик не знает ничего – по крайней мере, не знает наверняка, – заметил Хоув. – Я разговаривал с ним после того, как вы провели перекрестный допрос.

– Как, в таком случае, он мог дать столь точное описание последней встречи Блэнда с Нордалом? – спросил я. – Блэнд сам подтвердил это. Все совпадало, вплоть до деталей, даже тот факт, что Нордал курил сигару. Он не мог придумать этого, причем с такими подробностями.

– Он не придумывал. – Хоув перестал постукивать ногой и повернулся ко мне. – Не считая Эрика Блэнда, Ларвик был последним, кто видел Нордала живым. Он поднимался с ним на палубу. Но оставил его одного вскоре после двенадцати. Они решили, что туман начал рассеиваться, и Ларвик отправился договариваться насчет шлюпки, которая доставила бы его на «Хвал-5». Туман рассеялся четверть часа спустя.

– Почему же он не сообщил нам, что одним из последних видел Нордала?

– Он понимал, что его показания могут быть восприняты как недостоверные, – ответил Хоув. – Он не видел, что там происходило. Но догадался. Он знал, где был Нордал в тот момент, когда исчез. Если бы вы сказали Блэнду, что эту информацию передал Ларвик, то никогда бы не дознались, что у Блэнда там, у шлюпок, была ссора с Нордалом. Ларвик никогда не скрывал, что Блэнд ему не по душе.

– Понятно.

– В любом случае, – добавил Хоув, – Джуди и Ларвик находятся сейчас на «Хвал-5». Если мы почему-либо не дойдем до них, Блэнду будет приказано постараться помочь им. Тогда он доложит, что погодные условия не позволяют это сделать, повернет назад, и они погибнут.

– Что, черт возьми, вы предлагаете? – спросил я.

Хоув стукнул ногой по обвесу, и вниз, на лебедки, обрушился целый водопад льдинок.

– Я ничего не предлагаю, – сказал он. – Я просто пытаюсь объяснить вам ситуацию. У Блэнда никогда больше не будет столь подходящего случая. Это все, что я знаю. – Его голос звучал взволнованно, и у меня создалось ощущение, что он на взводе. – Что-то движет им. А Джуди, глупышка, не составила завещания.

Он вдруг схватил меня за руку.

– Я неплохо разбираюсь в психологии. Это не помогает мне решать собственные проблемы. Но мне понятна психология других. Эрика Блэнда воспитывала мать. У него всегда были деньги. Ему нужно было только попросить, и у него было все – лодки, вечеринки, машины, девочки. Но власть – ее ведь не купишь, верно? Его задавил собственный отец. Думаю, именно это движет им – чувство бессилия, комплекс неполноценности, если хотите. У него нет ценностей и морали. Он никогда ни о ком не думал, кроме себя, потому превратился в опасного человека. Ощущение несбывшихся надежд сработало, как заряд динамита. – Но тут, словно поняв, что он слишком раскрылся передо мной, Хоув быстро добавил: – Это просто мое мнение. Выкиньте из головы. – Он повернулся к трапу, помолчал, а потом сказал: – Ради бога, идите как можно быстрее.

С этими словами он спустился вниз.

Я думал о том, что «Тойр III» остался где-то позади. А если Хоув прав? Это казалось почти нереальным. И все же, хотя я изо всех сил пытался прогнать эту мысль, она не давала мне покоя. Если Эрик Блэнд пошел на убийство… Одно убийство нередко влечет за собой и другие, и диагноз Хоува относительно душевного состояния Эрика был не лишен здравого смысла. Очевидно, у парня просто отказали тормоза. Я вспомнил сцену, которая произошла в каюте на борту «Тойра III». Тогда им двигал страх – он чувствовал, что вокруг его шеи затягивается петля…

Очередной шквал обрушился на судно, и каскад ледяного дождя со снегом выбил из моей головы все мысли об Эрике Блэнде. Поднялся сильный ветер. Будто материализовался некий демон, завывающий где-то во льдах. На этот раз ветер дул с северо-востока и швырял в лицо снежную крупу, которая колола, как тысячи острых иголок. В считаные секунды видимость упала до нескольких ярдов. Но я не снижал скорости. Я только зарылся подбородком поглубже в воротник и продолжал вести судно, вглядываясь в завесу льющейся с неба воды. Лицо мое окоченело от дождя и ветра.

Мы все время держали связь с «Хвал-5». Герда постоянно сообщала мне о переговорах. В двух милях от этого судна находился большой айсберг, своей плоской вершиной напоминающий Капские горы, правда, на его южной оконечности была высокая ледяная шапка. Он служил нам ориентиром.

Утром восьмого февраля, вскоре после девяти, мы подошли к месту, где, по моим расчетам, должен был находиться «Хвал-5». Видимость была плохой. К тому времени мы уже вышли в открытую воду, и сплошных ледяных полей здесь не было. Ветер достиг штормовой силы, море стало неспокойным, и из-за этого была сильная качка. Среди воя ветра можно было различить жуткий скрежет льдин, которые разбивались друг о друга. Издалека доносился и другой, еще более яростный, звук, который, как объяснила мне Герда, возникал в результате давления, распиравшего твердый пак.

Ожиданию, казалось, не будет конца. Было похоже, что мы попали в ловушку. Я не видел льдов, но знал, что они вокруг нас, и у меня появилось ощущение, будто они постепенно обступают судно со всех сторон. Мы слышали, как они двигаются, и в окружавшей нас водяной пелене этот звук казался символом смертельной опасности. Единственное, что прибавляло мне смелости, – мысль о том, что Джуди где-то совсем рядом, и я должен спасти ее.

Вскоре пришла Герда и сообщила, что связь с «Хвал-5» прервалась.

– Это случилось неожиданно – в середине передачи.

Ее лицо было испуганным.

Одиночество, навеваемое Антарктикой, подступало все ближе и ближе.

– Что они передавали?

– Они сообщили: «Льдов очень много. Мы…» И все. Мне показалось, там кто-то закричал. Боюсь… – Она замолчала, глядя на меня круглыми от страха глазами.

– Пусть Раадал все время вызывает их, – сказал я.

– Он это и делает.

– Передай ему, чтобы не прекращал.

Она кивнула и быстро сбежала по трапу.

Вскоре ко мне поднялся Хоув. Когда я спросил его о новостях, он лишь покачал головой.

– Мы все время вызываем их, но ответа нет.

Я прислушался к скрежету льда, который раздавался вдали, за серой пеленой дождя, и меня пронизал холод.

– Мы должны что-то делать! – прокричал Хоув. – Запускайте двигатели. Мы должны найти их.

Я дотронулся до ручки телеграфа. Но что-то остановило меня, скорее всего, жесткая дисциплина, выработанная за шесть лет службы во флоте. Я покачал головой:

– Нет, пока не могу. Мы не должны забывать о безопасности экипажа нашего судна.

Он открыл было рот, но не стал спорить и кивнул. Двигаясь неловкой, как у краба, походкой, он принялся мерить шагами мостик. Это действовало мне на нервы. Но я продолжал стоять за штурвалом, вглядываясь в завесу дождя и снега, молясь о том, чтобы она поскорее рассеялась.

В одиннадцатом часу погода как будто начала улучшаться. Дождь поутих, и все вокруг наполнилось светом.

Герда прошла на заднюю палубу и втянула носом воздух. Затем быстро вбежала на мостик.

– Уже лучше, да? – Ее голос был низким и хриплым.

Я кивнул, глядя на свет, который резал глаза.

– Новости есть? – спросил я.

– Нет. Они не отвечают.

Через несколько минут дождь совсем прекратился – так резко, как будто подняли занавес, и мы увидели черную полынью, окруженную льдами. Она напоминала русло реки в безжизненной белой пустыне. Когда завеса дождя отошла на юго-запад, справа по корме засверкал и заискрился на солнце плоский айсберг с островерхой башенкой на южной оконечности.

Я скомандовал «малый вперед» и стал разворачивать судно вправо. Когда китобоец повернулся кругом, яркий солнечный свет исчез, и мир вновь стал серым и холодным, превратившись в ледяную гравюру, которую пересекали рваные клочковатые облака.

– Сейчас дождь усилится, а может, и пойдет снег, – сказала Герда, глядя на небо, в ту сторону, откуда дул ветер, – облака там постепенно становились все темнее.

Я кивнул. Сейчас была дорога каждая секунда. Возможно, это передышка лишь на несколько минут. Я взял бинокль и стал смотреть на северо-восток от айсберга. Лед казался твердой массой, изрезанной, как поверхность земли после землетрясения, – льдины наслаивались друг на друга под давлением мощной громады айсберга. И вдруг я увидел то, что искал. Темное пятнышко на ледяной равнине. Я поднес к глазам бинокль – пятнышко превратилось в судно. Его мачты и трубы были наклонены так сильно, словно китобоец лежал бортом. Я дал несколько гудков горном.

Затем отозвал дозорного с топа мачты и вскарабкался туда сам.

Сверху все было видно намного отчетливее. До китобойца было не больше мили; он был зажат между двумя льдинами, которые наползали на него под давлением других льдин. Мне удалось разглядеть крошечные фигурки, двигающиеся по льду, и, насколько я понял (мачта, на которой я сидел, изрядно качалась), они выгружали на лед припасы. Я осмотрел район между широкой полыньей и судном. Между ними было не менее полумили. Несколько разводий вели от китобойца, точно темные линии на рисунке углем. Внезапно мое лицо закололи крошечные иголочки дождя, и я взглянул на небо. С северо-востока надвигалась буря. Облака были темными и тяжелыми. Ветер, казалось, прижимал их ко льду – так низко они висели.

Я снова посмотрел на «Хвал-5» и на линии черной воды между льдинами, стараясь запомнить их расположение. Наша команда высыпала на палубу – все стояли, перегнувшись через леера, и взволнованно переговаривались. Я спустился вниз на мостик и взял азимут. Едва я закончил, как на нас обрушился дождь.

Хоув схватил меня за руку.

– Что это за судно идет нам навстречу?

Он указал в сторону, противоположную направлению, в котором находился «Хвал-5». Я проследил за его пальцем, но воздух стал уже таким густым и темным, что разглядеть я ничего не мог.

– Ничего не видно, – сказал я. – Вряд ли это судно.

Он помолчал, словно раздумывая, стоит ли спорить со мной. Затем пожал плечами.

– Я бы мог поклясться, что видел очертания судна, которое идет в нашу сторону.

– Игра света.

Он кивнул:

– Да. Вероятнее всего. Я подумал, что это «Хвал-5».

Я взял в руки штурвал и скомандовал «малый вперед» – мы медленно двинулись вдоль северной кромки полыньи к тому месту, которое, как я полагал, было открытой водой. Проведя судно в эту щель, мы начали пробиваться сквозь льдины. Впереди раздался резкий треск. Каждые тридцать секунд я давал три гудка горном в надежде, что «Хвал-5» услышит нас.

Минут десять мы забирались во льды все дальше и дальше, и я непрестанно дергал за ручку горна. Мы напрягались изо всех сил, ожидая ответных гудков. Но не слышали ничего, кроме воя ветра и шума дождя, хлещущего по палубе. Сквозь эти звуки то и дело пробивался громкий треск и грохот раскалываемых льдин. Постепенно льды становились все толще и плотнее, наконец, судно уже не могло двигаться дальше. Я велел остановиться, и мы легли в дрейф, тяжело покачиваясь на неспокойных волнах, а вокруг вздымались и опадали длинные льдины. Единственное, что нам оставалось, – подавать гудки и продолжать прислушиваться. Вместе с гудком труба выбрасывала клочья дыма, звук мгновенно уносился ветром и таял в серой пустоте. Мы были словно похоронены заживо. Я думал о «Летучем голландце» и прочих загадках моря. Было совсем несложно вообразить, что мы затерялись здесь навсегда – в бескрайней пустыне, в которой бушует шторм, а льдины бьются о борта.

Вдруг Хоув вцепился мне в руку и закричал, указывая куда-то влево, в сторону кормы. Там появилось еле заметное темное пятно, имеющее неясные очертания. Затем оно пропало, и я протер глаза, думая, что это, наверное, всего лишь игра воображения. Но через секунду пятно появилось снова. Судно! Я смутно видел обводы трубы и носовой части. Судно казалось призраком – сейчас еще заметным, а в следующий момент скроющимся за завесой дождя.

– Это «Хвал-5»? – крикнул мне Хоув.

Я покачал головой. Судно исчезло снова. Но я знал, что это не «Хвал-5». Оно было крупнее китобойца и, как и мы, продиралось сквозь льды. Судно было похоже на военный корабль. А может, оно затерялось здесь еще во время войны? Но я мог поклясться, что видел дым, поднимающийся из его трубы. Я взял себя в руки и скомандовал «малый назад». В ту сторону, где находилось это загадочное судно, вела полынья, и я решил все разузнать.

Я продолжал подавать гудки и с помощью дозорных, сидящих на носу и корме, начал маневрировать в полынье. Едва я отдал команду «малый вперед», как впередсмотрящий, сидевший на носу, закричал, и Герда велела мне скомандовать «полный вперед». Зазвонил телеграф, и в это время пелену по левому борту разрезал острый, как нож, нос судна, шедшего прямо на нас.

На то, чтобы предпринять какие-то действия, уже не осталось времени, и минуты ожидания показались долгими, как сама вечность. Я схватился за ручку горна и дал длинный гудок. Но судно неслось прямо на нас и как будто набирало скорость. Я услышал шум его двигателей, увидел пенистую воду, рассекаемую его носом, и холодные зеленые волны. Хоув крикнул мне что-то, а затем буквально взлетел по трапу на гарпунную платформу. И только когда он добежал до гарпунной пушки, я понял, что он кричал мне; это было единственное слово – «Блэнд». И в тот же миг я узнал обводы судна, его острый, беспощадный нос. Это был корвет, и я уже мог различить название, выведенное черной краской на его борту, – «Тойр III».

В тот момент я понял, что сейчас должно произойти.

– Все на палубу! – крикнул я.

Я скомандовал «стоп машина», дернул ручку переговорного устройства и приказал Макфи, чтобы его люди как можно скорее поднялись наверх. Опустив трубку, увидел внизу, на гарпунной платформе, Хоува, который разворачивал пушку в сторону приближающегося судна.

На мостике корвета стоял человек. Его непромокаемый костюм был плохо виден сквозь шелестящую пелену дождя, на фоне черной норвежской зюйдвестки белело лицо. Он держал руки на штурвале и стоял, сгорбившись над ним, как наездник, погоняющий свою лошадь. Это был Эрик Блэнд.

Все, казалось, произошло в один миг. С носа раздался яростный грохот – это выстрелил Хоув. Гарпун поднялся в воздух, описал дугу и, пролетев над плечом Блэнда, врезался в мостик позади него, таща за собой извивающийся легкий трос. В тот же самый момент на мостик вбежал человек, оттолкнул Блэнда и схватился за штурвал. Нос корвета начал разворачиваться. Судно накренилось. Зазвенел телеграф, пронзительный и громкий. Но было уже слишком поздно.

Картина случившегося сейчас стоит у меня перед глазами так же ясно, как и тогда, – я словно прокручиваю в голове пленку кинофильма. Хотя все это произошло за секунду или две. Нос корвета развернулся в сторону нашей кормы, словно возвышаясь над нами. Проходя последние несколько ярдов, он, казалось, становился все больше и острее. Я помню пятно облупившейся краски прямо под клюзом и полоску ржавчины, из-за которой буква «й» в названии была почти не видна. Помню, как фальшборт прогнулся от удара, словно медная пластинка, а затем раздался пронзительный визг сминаемого металла.

Судно врезалось в корму нашего китобойца, прямо в то место, где находилось машинное отделение, разнеся в щепки кормовую шлюпку и пробив палубный настил. Все матросы сбежались на заднюю палубу. Раздался страшный удар и скрежет разрываемого металла. Люди попадали на палубу. Меня отбросило в сторону и ударило о деревянную стенку обвеса. Толчок был такой мощный, что я едва не задохнулся. Грохоту и скрежету металла, казалось, не будет конца.

Затем стало тихо. Все как будто замерло. Завывал ветер, и сквозь этот вой был слышен грохочущий треск льдин. Я глотнул воздуха и задержал дыхание – бок пронзила резкая боль. Все вокруг начало оживать. Герда, отброшенная в другой угол мостика, поднялась на ноги. Люди, упавшие на задней палубе, тоже начали вставать. Нос корвета возвышался над искореженной палубой китобойца, словно гигантский клин. Наша дымовая труба изогнулась от удара. Из машинного отделения поднималась струйка дыма.

На мостике «Тойра III» было заметно какое-то движение. Там стоял тот самый человек, который в последний момент пытался управлять корветом. Блэнд кричал на него. Его голос, долетевший до меня, показался мне гневным и визгливым. Когда человек сбежал с мостика, Блэнд стал оглядываться по сторонам, сверкая глазами. Его рука протянулась к ручке телеграфа. Я закричал ему, чтобы он не шел кормой вперед. Мой разум был настолько притуплен случившимся, что я даже не сообразил, что столкновение было намеренным. Он поднял руку, показывая, что услышал меня. Это был прощальный жест. И тут зазвенел телеграф.

В тот момент я все понял и ухватился за парусину обвеса, изумленно глядя на человека, столь хладнокровно обрекающего на смерть экипаж другого судна. Мне доводилось слышать о командирах подводных лодок, которые безжалостно топили вражеские суда во время войны, но сам я никогда не видел этого.

Двигатели корвета загудели. Вода за его кормой забурлила, и корабль начал медленно отходить. Наша корма стала разворачиваться вслед за ним. Затем с ужасным скрежещущим звуком корвет пошел задним ходом. С гарпунной платформы Хоув крикнул им, чтобы они остановились. Легкий трос гарпуна поднялся из воды и стал медленно натягиваться. И когда он стал прямым, как струна, где-то в глубине корвета раздался мощный, приглушенный взрыв.

Странно, но несмотря на то, что я прекрасно запомнил, как и что происходило, когда корвет таранил нашу корму, у меня осталось довольно смутное воспоминание о том, что произошло минуту спустя. Я помню, как стоял на мостике, наблюдая за тем, как корвет отходит, а затем останавливается, как увидел Блэнда, который обернулся на звук взрыва, и его лицо, потемневшее от ярости, как потом услышал какие-то крики, приказы и рев пара, рвущегося откуда-то из недр корвета. Затем я спрыгнул с мостика и побежал на корму, на ходу выкрикивая команды.

Мы бегло осмотрели повреждения, и нам стало ясно, что долго на плаву судно не продержится. Дверь кормовой переборки была выломана, и вода заполняла машинное отделение. Корма приняла на себя главный удар. Раадал погиб, не приходя в сознание, – его раздавило. Еще одного человека пригвоздило к койке зазубренным краем металла. Рваная стальная полоса прошла ему прямо через живот. Он был без сознания, и мы ничем не могли ему помочь. У двоих были ранения – одному парню сломало руку, второму – ребра. Рация была разнесена в щепки. Что касается трещины в борту нашего маленького судна, то даже и думать не приходилось о том, что ее можно заделать. Она была около восьми футов в ширину и столько же в глубину. Трещина проходила от палубы к самому килю.

Я послал Макфи в машинное отделение, чтобы он проверил, можно ли запустить двигатели, а одного из матросов – на мостик, сказав ему, что, если двигатели заработают, пусть направит судно в сторону льдов. Герде я велел приготовить уцелевшую шлюпку и собрать все припасы, какие только можно, на случай если нам придется разбивать лагерь на льдине. Затем вбежал на мостик и окликнул «Тойр III» в мегафон. Корвет лежал в дрейфе в двадцати ярдах от нас, его нос был слегка погнут, а из люка машинного отделения валили клубы пара и дыма. На бак вбежал человек. Вид у него был испуганный.

– Можете подойти к нам бортом и взять нас? – крикнул я ему.

Он покачал головой.

– Nei, nei^[19]. У нас авария в машинном отделении и пожар.

Внутри у меня все оборвалось. Я окинул взглядом китобоец. Его корма опасно погрузилась в воду.

– Вы должны взять нас! – крикнул я. – Мы поможем вам потушить огонь.

Человек, похоже, колебался. Он посмотрел назад, будто прикидывая, было ли их судно в лучшем состоянии, чем наше. И как только он оглянулся, откуда-то из недр корвета вырвались огромные языки пламени. В тот же миг раздался громкий рев пара, и все судно мгновенно окутало белым облаком, на фоне которого погнутый нос казался черным острым клином. Затем облако почернело и превратилось в клубы дыма. Я знал, что это значит. Загорелось масло. Я повернулся к Хоуву, который стоял рядом и с открытым ртом смотрел на изрыгающиеся столбы дыма.

– Ты проклятый дурак! Проклятый безмозглый дурак! – кричал я.

Я знал, что никакие ругательства не ласкали ухо Хоува так, как эти. Взорвался его гарпун. Но я продолжал ругать его, потому что испугался. «Тойр III» был нашим единственным шансом на спасение; его матросы, конечно, не бросили бы нас, даже если Блэнд очень захотел этого.

– Мы должны выгрузить припасы! – крикнула мне Герда.

Рядом с ней стоял Макфи, и по выражению его лица я понял, что ему ничего не удалось сделать с двигателями. К счастью, шлюпка у правого борта осталась цела.

– Приготовить шлюпку и начать погрузку, – скомандовал я.

Я послал Герду с первым рейдом, чтобы она выбрала большую, крепкую льдину, а сам остался на борту китобойца, собирая все необходимое – еду, одежду, парусину, бензин, масло, спички, инструменты, карты, винтовки и патроны. Мысленно я вернулся к гренландской экспедиции, вспоминая, что нам тогда понадобилось, и на основе этого пытаясь определить, что может пригодиться сейчас. Табак и зажигалки. Я вспомнил, что нам не хватало спичек. Пищевые припасы я сложил в деревянные ящики. Древесина всегда пригодится. Две канистры масла. Одеяла – из них придется делать спальные мешки. Иголки и нитки. Принадлежности для готовки. Гвозди. Инструменты. Но было также и много других мелких вещей, которые я мог упустить из виду. К этому времени корма почти полностью ушла под воду. У нас оставалось совсем мало времени. Вскоре судно затонет, и придется горько раскаиваться, если мы забудем взять что-то необходимое.

Шлюпка вернулась и, нагруженная припасами и людьми, под руководством Макфи отправилась в очередной рейд. Герда осталась на борту китобойца и своим женским умом быстро сообразила, какие еще вещи нужно прихватить с собой: ремонтные наборы, медицинские принадлежности, банки с жиром, кое-какие личные вещи ее отца, в частности немного бренди, а также кожу, сорванную с кресел и стульев, запасные шнурки. Шлюпка возвратилась снова, и на этот раз мы погрузили в нее тяжелые предметы – замороженное китовое мясо, две канистры масла, стальные стойки, которые послужат подпорками для палаток, сверток парусины, ящики, наполненные мукой, топорами, пилами, оружием, блоки и тали, а также четыре мотка легкого троса длиной в шестьдесят саженей каждый (моя идея – вдруг понадобится буксировать шлюпку) и целую груду различных вещей, которые матросы собрали по собственной инициативе. Шлюпка отчалила.

Это, безусловно, было рискованно. На борту вместе со мной находилось семь человек, а судно уже погрузилось достаточно глубоко. Но я решил, что, поскольку нам придется жить на льдине, у нас должно быть все необходимое. Чтобы занять людей, я послал их прочесать судно, точнее, то, что от него осталось, и взять все, что может пригодиться. Затем я перебрался на правый борт и посмотрел на «Тойр III». Мне казалось, что с тех пор, как я видел его в последний раз, прошло около получаса. Все мои усилия в это время были сосредоточены на сборах и выгрузке припасов на лед. И сейчас я изумился зрелищу, которое предстало моему взору. Корвет был окутан клубами черного дыма, из которого торчал его острый нос. За мостиком был слышен ужасный рев, и огромные языки пламени лизали кормовую трубу. Несколько человек вытаскивали припасы на льдину за судном. Я видел лишь черные фигуры на фоне белого льда, которые время от времени скрывались за серой пеленой дождя. К корвету подошла шлюпка. Я видел, как она встала рядом с его бортом. Они выгрузили уже большую часть припасов. Затем я снова посмотрел на мостик, заметив на нем какое-то движение, и вдруг с ужасающей ясностью осознал, что там стоит Блэнд. Я поднес к глазам бинокль, который лежал сверху на куче моих вещей. Блэнд больше не улыбался. Он казался изумленным, его лицо было бледным, а губы шевелились, словно он что-то нашептывал сам себе.

В этот момент за рукав меня потянула Герда.

– Я спускаю это вниз, Дункан, – сказала она. Речь шла о радиоприемнике из моей каюты. – Это портативный приемник, на всякий случай. Мой отец всегда говорил – хорошо что-то слышать, даже если ты сам не можешь ничего передать.

Я выругал себя за то, что совсем забыл о нем.

– Интересно, собирается ли «Тойр III» радировать о случившемся? – спросил я.

Герда пожала плечами.

– Мы узнаем об этом, когда все высадятся на лед. Думаю, они радируют «Южному Кресту». Ты же видел, что у них радиорубка находится под мостиком, и огонь туда пока еще не добрался.

Судно вдруг немного осело. Я быстро посмотрел на корму. Она ушла под воду довольно глубоко. Нос, казалось, был гораздо выше. Я бросился к релингу. Шлюпка возвращалась.

– Быстрее! – закричал я.

Матросы энергично гребли.

– Просто бросьте все вниз, – обратился я к остальным. – Затем сами прыгайте в шлюпку. У нас мало времени.

Шлюпка подошла к борту судна. Я почувствовал, как китобоец заколыхался. У меня было ужасное ощущение, что нос задирается все выше и выше. Палуба накренилась. А когда парни попрыгали за борт в шлюпку, я вдруг почувствовал, что вода уже плещется вокруг лодыжек. Герда перелезла через релинг. Я сбросил радиоприемник на чьи-то колени и спрыгнул в шлюпку вслед за ней.

– Гребите изо всех сил! – крикнул я.

Но парней не нужно было подгонять. Весла буквально изгибались от ударов о воду. Тяжело груженная шлюпка стрелой летела прочь от китобойца. Едва мы отошли от него, «Хвал-4» затрясся и, словно испуская последний вздох, тихо начал погружаться. Острый его нос задирался все выше и выше, а гарпунная пушка бесцельно болталась, раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец судно скрылось под водой, лишь слегка взволновав ее, и последнее, что мы видели, – это кончик мачты и пушку. Черная ледяная вода закружилась в водовороте и через минуту успокоилась, как будто здесь никогда не было никакого судна.

Впервые в жизни я потерял корабль. У меня не было чувства личной утраты. Китобоец не был моим судном. Но у меня осталось ужасное ощущение пустоты, словно, участвуя в смертельном бою, я вдруг лишился оружия. Потеря судна отняла у меня последнюю каплю мужества. Я взглянул на Герду и увидел, что она плачет. Ее карие глаза смотрели на то место, где был «Хвал-4», будто отказываясь верить; по щекам катились крупные слезы. Китобоец был ее домом. Я наклонился, чтобы похлопать Герду по плечу. Но тут увидел, что Хоув взял ее за руку, глядя ей в лицо, и в его глазах было страдание, как будто ее боль передалась и ему.

Я огляделся, оценивая обстановку. Находясь на палубе китобойца, я чувствовал себя в безопасности, словно шторм, лед и черное, пугающее море не были рядом, а находились где-то далеко. Но сейчас, с борта не слишком прочной, перегруженной шлюпки, которая едва ли не черпала воду, все вокруг показалось мне пугающе реальным. Думаю, я никогда не падал духом столь сильно, как в тот момент. Посреди суровой белой пустыни я видел лишь небольшую группку людей, поспешно сгружавших на лед припасы, чуть в стороне от них копошились еще несколько человек да горел корвет. И все это покрывала пелена снега и дождя – холодная, мокрая, угрюмая. Слышалось завывание ветра, а на его фоне – непрекращающийся треск льда.

Шлюпка подошла к льдине, врезавшись в ее тонкий край, и мы выбрались на лед. Наши ноги утопали в мягкой кашице подтаявшего снега. Первое, о чем подумал, – о припасах – меня волновало состояние запасов муки. Все было грудой сложено на льду, который казался весьма ненадежным, а сверху заливалось мокрой смесью дождя и снега. Льдина, на которую мы высадились, была зажата между другими. Неспокойная вода мягко покачивала ее, и своим краем она ударяла по краям других льдин. Чуть севернее от нас одна льдина нашла на другую, ипоэтому ее поверхность была слегка наклонной и более высокой. Я побрел в ту сторону, поскользнулся и, поднявшись, обнаружил, что стою по колено в воде. Сначала я решил, что провалился в брешь между льдинами. Но, оказалось, просто попал в небольшую яму, наполненную снежной жижей. Я дошел до льдины, которая наползла на другую, и влез на нее. Лед здесь был твердым и чистым. Обратно я шел другим путем, чтобы опять не провалиться, а затем приказал матросам перенести все припасы на новое место. На лед положили брезент, на него и сгрузили все припасы, прикрыв сверху еще одним куском брезента. После этого мы принялись ставить палатки, и я велел стюарду попытаться приготовить какой-нибудь еды.

На льду нас было четырнадцать человек, включая двоих раненых. Соорудив некое подобие убежища, мы с Гердой принялись за их лечение – сначала осмотрели руку Джекобсена, затем – ребра Грига. На руку мы наложили шины, стараясь делать это как можно лучше, чтобы сломанная кость срослась правильно. Что касается Грига, то тогда мы, к сожалению, не знали, что это был не просто перелом. Только рентген мог показать степень повреждения. Иначе мы не отнеслись бы к нему столь легкомысленно. Пока мы перевязывали его, я снова ощутил в груди боль, которую впервые почувствовал, когда меня швырнуло о стенку мостика. Наверно, я просто потянул мышцу. А может, у меня был легкий перелом ребра. Постепенно боль стала слабее, хотя еще довольно долго донимала меня, особенно если я что-то поднимал.

Едва мы закончили бинтовать Грига, как пришел Макфи и сказал, что к нашей льдине идет шлюпка. Мы выглянули из брезентового укрытия и обнаружили, что дождь стал слабее, а к нашей льдине приближается шлюпка с «Тойра III». Четыре человека гребли, а на корме сидел крупный бородатый мужчина с плоским носом и колючими, близко посаженными маленькими глазками.

– Кто это? – спросил я у Герды.

– Это Ваксдал, – ответила она. – Первый помощник на «Тойре III». Он из Сэндфьорда. Хороший китобой, но, говорят, у него скверный характер.

Когда лодка причалила, ко мне подошел Хоув и встал рядом.

– Интересно, что Блэнд наплел им, – сказал он слегка дрожащим голосом.

Мы впервые заговорили о нелегком положении, в котором оказались, поскольку были слишком заняты, чтобы думать об этом; мы примирились с ситуацией и целиком сконцентрировались на попытке справиться с ней. Но, глядя на холодное лицо Ваксдала и его решительную походку, я понял, зачем он пришел. Полагаю, Хоув тоже.

– Вы капитан Крейг? – гневно спросил Ваксдал.

Легкий норвежский акцент был почти незаметен в его речи.

– Да, – ответил я. – Что вам нужно?

– Это вы отдали приказ открыть огонь из гарпунной пушки?

– Нет.

Но его не интересовал мой ответ. Он начал без обиняков:

– Гарпун взорвался в нашем машинном отделении. Именно это стало причиной пожара. И именно потому мы оказались в беде. – Своими маленькими глазами он уставился на Хоува: – Это вы стреляли из пушки?

Он слегка сгорбился и, сжимая кулаки, двинулся к Хоуву.

– Минутку, – сказал я.

Но Герда отодвинула меня в сторону и подошла к Ваксдалу.

– Что мы, по-твоему, должны были делать, ты, идиот? – спросила она, и ее глаза сверкнули. – Ты хотел, чтобы мы сидели там и смотрели, как нас убивают? Пойди к своему Эрику Блэнду и спроси у него, почему он таранил нас?

Ваксдал остановился.

– Это было случайностью, – сказал он и протянул руку, чтобы оттолкнуть ее.

– Попробуй только тронь меня, Ваксдал! – гневно крикнула Герда. – И послушай, что я тебе скажу. Это не было случайностью. Блэнд намеренно таранил нас. Среди нас есть люди, которых он должен убить, если не хочет, чтобы его самого судили за убийство Бернта Нордала. Как ты думаешь, почему он повел «Тойр III» сюда, хотя ему было приказано держаться своих координат?

– Кто сказал, что мы должны были оставаться на месте? – спросил Ваксдал. – И почему ты все время говоришь об убийстве? Это было самоубийство.

– Это было убийство! – резко сказала Герда. – А оставаться на месте вам приказал капитан Ид. Ты что же, не слушаешь, что вам передают?

Ваксдал промолчал, а Герда добавила:

– Спроси у вашего радиста.

– Он пострадал от огня, когда посылал сигнал SOS.

– Тогда кто-то другой должен был услышать сообщение.

– Какое-то время рация не работала.

– Ах так… Вспомни – когда она вышла из строя, не было ли рядом с ней Блэнда?

Ваксдал как будто удивился.

– Да, но…

– И когда же она заработала снова? – отрезала Герда. – Держу пари, что не раньше того, как в радиорубку спустился Блэнд. – Она подошла к нему. – Когда Блэнд таранил нас, он был на мостике один?

– Когда произошла эта катастрофа…

– Скажи мне – был ли он один?

– Да.

– Тогда возвращайся и спроси его, почему в тот момент он отослал рулевого. Иди и прежде, чем изливать на нас свой гнев, проведи расследование. Думаю, ты обнаружишь много такого, что очень рассердит тебя. А теперь ступай. И смотри не ссорься со своими людьми. Плохо ссориться с людьми, когда ты высадился на лед. Они ведь из Тёнсберга. И если ты не разберешься в этом деле, то они сделают это сами.

Ваксдал повернулся, на лице его были написаны недовольство и смущение. Однако было заметно, что он призадумался над происходящим.

– Минутку, Ваксдал, – сказал я. – Вы выгрузили радиопередатчик?

Он встал вполоборота и покачал головой.

– Огонь пожрал все. Но мы послали радиограмму на «Южный Крест».

– И сообщили координаты?

– Ja.

– И ваше сообщение было принято?

– Ja.

– И последний вопрос, – сказал я, когда он повернулся, чтобы идти. – Блэнд все еще на «Тойре III»?

– Нет. Судно охвачено огнем. Все на льду. Капитан Блэнд очень расстроен. Он чувствует себя ответственным за эту случайность.

– Случайность! – воскликнул Хоув. – Никакая это не случайность. Он таранил нас. Таранил нас намеренно. – Он рванулся вперед, вытянув тощую шею и взволнованно размахивая руками. – Переправь меня к Блэнду. Отвези меня к нему. Я сказал, что убью его, и, ради всего святого, я сделаю это.

– Думаю, вы и так уже достаточно сделали, – произнес Ваксдал.

– Достаточно? А вы понимаете, что сделал он? Он же погубил всех нас. Мы не выберемся живыми из этих льдов. Ни Ларвик, ни все остальные с «Хвал-5». Он убил нас. С таким же успехом он мог просто расстрелять нас из пулемета.

Голос Хоува почти перешел в крик, он продолжал размахивать руками, выкрикивая проклятия и угрозы в адрес Блэнда. Ваксдал наблюдал за ним.

– Думаю, вы sinnsvak^[20], – произнес он.

– Я не сумасшедший! – закричал Хоув. – Отвезите меня к Блэнду. Перевезите меня к нему.

Ваксдал развернулся и направился к шлюпке.

– Вы еще пожалеете об этом, – бросил он через плечо.

Хоув поскользнулся и, растянувшись в снежной жиже, смотрел, как Ваксдал садится в шлюпку. Он пытался что-то сказать, но не мог. Все его тело содрогалось от тщетных попыток произнести хоть слово. Шлюпка отчалила, и гребцы окунули лопасти весел в зеленое море. Вдалеке из трубы корвета вырывались огромные языки пламени – красное пятно на темном небе. Герда подошла к Хоуву и помогла ему подняться, они стояли рядом, черными силуэтами вырисовываясь на фоне огня, и смотрели, как шлюпка приближается к кучке людей, темнеющей на льду в миле от нас.

7

В ту ночь шел снег и было очень холодно. Когда мы выходили наружу, на нас с силой обрушивались порывы ветра. Казалось, он продувал наши самодельные палатки насквозь. Еда замерзала прежде, чем мы успевали донести кусок до рта. Несмотря на то что мы набились в две маленькие палатки, температура внутри была значительно ниже нуля. Несколько сотен ярдов отделяли нас от горящего остова «Тойра III», который выделял столько тепла, что его хватило бы нам на целый год. Мы легли около восьми. Все очень устали, и я хотел, чтобы к тому времени, когда погода улучшится, люди чувствовали себя отдохнувшими. Лодка была пришвартована к льдине якорем, вбитым в лед. Дежурили по двое, и сменялись каждые два часа.

Когда я лег спать, направление ветра снова переменилось на северо-западное, и пошел дождь. Мы с Гердой лежали, курили и прислушивались к монотонному голосу, доносившемуся из приемника. Радировали с «Южного Креста». Радист вызывал «Хвал-5», затем нас, потом «Тойр III». После этого наступала пятиминутная пауза, и все начиналось сначала. Наконец я выключил приемник, боясь, что сядут батареи. Плотно завернувшись в одеяло, я пытался согреться и заснуть. Но брезент подо мной был влажным, а по палатке гулял ветер. Я чувствовал телом движение льдин. Каждый толчок передавался нам, лежащим в палатках.

Едва мне удалось заснуть, как меня разбудили громкие крики, и я услышал лязг трущихся льдин. Я выкарабкался из палатки и сразу же очутился в белом снежном хаосе, в котором люди казались призрачными тенями, падающими на стену яростного ветра. Слышались чьи-то приглушенные крики:

– Kvikk! Til baaten!^[21]

Я повернулся на голос. Звук трущихся льдин был очень громким. Льдина закачалась у меня под ногами, словно ее долбил гигантский паровой молот. И в этот момент я все увидел и понял. В том месте, где мы пришвартовали шлюпку, уже не было открытой воды. Там чернела лишь узкая щель, которая быстро сужалась из-за наползающей льдины. Я засвистел и продолжал свистеть до тех пор, пока из снежной пелены не показались люди, которые, спотыкаясь, бежали ко мне. Мы вытянули бакштов и подняли носовую часть шлюпки на лед. Один матрос оступился и, если бы не Герда, которая успела ухватить его за воротник, упал бы в море. Он здорово вымок. Мы вытянули шлюпку из воды и подтащили ее прямо к палаткам. Затем я вернулся, чтобы посмотреть, что стало с щелью, и в этот момент края двух льдин сомкнулись. Только тогда я начал по-настоящему понимать, что, если мы хотим выбраться из этого ледяного ада живыми, нужно действовать с величайшей осторожностью.

Когда я вернулся в лагерь, снегопад поутих. На какое-то мгновение оранжевое свечение горящего судна показалось мне знаком судьбы, но это ощущение быстро прошло. Прежде чем лечь спать, я свистнул одному из дозорных. Свист легче было услышать, чем человеческий голос. Думаю, сильное напряжение посреди ночи вызвало у всех нас чувство острого голода. Я боялся, что не смогу заснуть, но в палатке было довольно тепло, и вскоре я задремал. Меня разбудили громкий, пронзительный свист, настойчиво звучавший у меня в ушах, и громыхающий лязг льдин. Я выскочил наружу и увидел, что снегопад прекратился, а ветер утих. Какое-то время я стоял перед палаткой, с удивлением глядя на неистово свистящего человека. Льдина была покрыта белым снежным покрывалом. Лагерь с палатками и сонными людьми, выглядывающими из них, резко выделялся на фоне снега и казался черным. Я не видел никаких причин для тревоги. В этот момент раздался треск раскалывающейся льдины. Лед задрожал под моими ногами, и тот, кто свистел, указал рукой куда-то за палатки. Я оглянулся – белый снег пересекала черная извивающаяся линия. Некоторое время она расширялась, а затем с резким лязгом ее края сомкнулись. Но вот раздался новый дребезжащий треск, и трещина опять разошлась. На этот раз она осталась открытой – устрашающей ширины расселина, которая проходила прямо через нашу льдину.

В ту ночь мы больше не спали. Шлюпка была по одну сторону трещины, мы – по другую. Но мы вовремя успели перетащить ее. Под давлением других льдин трещина увеличилась до такой степени, что в ней была видна вода. Сначала она напоминала ручеек, затем превратилась в реку с отвесными берегами из зеленоватого льда. Палатки и припасы находились у самого края трещины, и все это нужно было перетащить на середину льдины, которая стала совсем маленькой. Льды окружали нас теперь со всех сторон. Мы собрались в заново установленных палатках, выпили горячего чая с ромом и стали ждать, не даст ли льдина новую трещину.

Герда вдруг произнесла:

– Интересно, как пережили эту ночь люди с «Тойра III»?

– Меня больше беспокоит «Хвал-5», – заметил я, думая о Джуди.

Герда положила руку мне на плечо.

– Понимаю, – произнесла она. – Но ты не должен сердиться на людей с «Тойра III», Дункан. Они все из Тёнсберга. Я их знаю. Это хорошие люди. И не они виноваты в том, что случилось.

– Ближе к сути, – сказал Хоув. – Что задумал Блэнд?

– Блэнд?

Мне вспомнился его удивленный взгляд, когда он один стоял на мостике, в то время как его люди занимались выгрузкой припасов.

– Не думаю, что Блэнд будет нас беспокоить. Его люди наверняка уже поняли, что произошло на самом деле. Его игра окончена. Либо он погибнет здесь, во льдах, либо будет отвечать за убийство.

– Потому-то он и опасен.

– Нет, – ответил я. – На этот раз он сжег за собой все мосты. Знали бы вы, какое удивление было у него на лице. Я видел его в бинокль, когда он один стоял на мостике. Он был просто ошеломлен случившимся.

– Ошеломление пройдет, – сказал Хоув, – после чего он поймет, что шансы у него все еще есть. Если он выберется отсюда один – если в живых останется только он, а все остальные погибнут, – то достигнет своей цели.

– Но он все равно не станет владельцем компании, – напомнил я.

– Блэнд этого не знает, – произнес из темноты Хоув. – Но если деньги Бернта Нордала перейдут к Джуди, а Джуди погибнет, то все это достанется ему.

– И все же, – возразил я, – это невозможно. Блэнд не может рассчитывать на то, что выберется отсюда своими силами. Его добил ваш гарпун. Блэнд угодил в яму, которую сам же и вырыл…

– Что это за яма? – спросила Герда.

Я кратко объяснил ей смысл выражения. Вскоре мы задремали.

Дрожание и скрежет льдин постепенно ослабевали. Иногда звуки вдруг разом стихали. Часов в пять я вышел наружу, кругом было совершенно тихо. Воздух был чистый и морозный, а недавно выпавший снег сверкал белизной. Облаков на небе не было. Солнце представляло собой огромный круг света, из центра которого исходили золотые лучи. С одной стороны свет был более интенсивным, из-за чего появилось ложное солнце, паргелий, сияющий всеми цветами радуги. Лед вокруг искрился разноцветными огоньками, а на юге и западе вверх поднимались столбы черного дыма – их появление вызывали потоки теплого воздуха, поднимавшиеся с разводий между льдинами. От этого удивительного зрелища замирало сердце, и какое-то время я просто стоял и смотрел, не вглядываясь в детали. Затем я увидел выжженный корпус «Тойра III», который так ярко горел ночью. Сейчас пламени уже не было, и лишь тонкая струйка дыма поднималась в невероятно голубое небо. Мачта, труба, мостик – все исчезло, остался лишь корпус. Судно выгорело полностью. Матросы суетились рядом на льду, перекладывая припасы. Несколько льдин наползли одна на другую, и было ясно, что этим парням тоже нелегко пришлось нынешней ночью из-за движения льда.

Мы же могли оказаться и в худшей ситуации. Та трещина, которая образовалась ночью, теперь закрылась. Нашу льдину от лагеря экипажа «Тойра III» отделяли узкие полыньи, которые шли на юг и на запад от нас. Но к северо-востоку лед казался достаточно твердым – зазубренные, изломанные по краям ледяные платформы, по которым были разбросаны маленькие бугорчатые холмики, напоминающие скальные обнажения, покрытые снегом. Горизонт был расплывчатым и дрожащим, словно вы смотрели на него сквозь воду. Вдалеке были видны несколько айсбергов, которые из-за плотной атмосферы, казалось, все время меняли форму.

На первый взгляд, мы находились в безопасности. Но снег запорошил все трещины, и меня беспокоил грохот льдин, движущихся на восток. Вчера такого еще не было. И мне чудилась страшная картина – как из самого сердца паковых льдов направляется в нашу сторону огромная ледяная глыба.

Я думал о том, как нам связаться с экипажем «Хвал-5». Среди тех вещей, которые Герда перетащила с китобойца, были две пары лыж, принадлежавшие ей и ее отцу. После завтрака я взял с собой Калстада, одного из матросов, который считался лучшим лыжником, и, привязавшись друг к другу легким гарпунным тросом, мы поднялись на ледяную гору, которая возвышалась в четверти мили от нас. Снег был жесткий, и прогулка получилась неплохой. Но мы были рады, что позаботились о тросе, – в нескольких местах лед был ноздреватый и подтаявший от теплой погоды, и, если бы не лыжи, мы обязательно полетели бы в воду. Эту четверть мили мы прошли за час, затем солнце начало пригревать все сильнее, и идти стало тяжелее.

Ледяная гора была футов двадцать в высоту. Думаю, что она образовалась в результате многократного наслоения паковых льдин друг на друга. С вершины мы увидели чернеющее пятнышко «Хвал-5». Снег давал очень сильный отсвет, и разглядеть в бинокль что-либо на большом расстоянии было достаточно сложно. Судно почти легло на борт, прижатое к небольшой ледяной горке массой льдин, наползавших друг на друга. Возле судна двигались фигурки, и на выступе горы виднелось то ли какое-то укрытие, то ли сваленные в кучу припасы. От судна нас отделяло около мили ледяного пространства, из которого, точно миниатюрные горные кряжи, торчали льдины; оно было испещрено огромными складками – как будто лед с двух сторон подвергался сильному давлению. Даже осматривая льды в бинокль, я видел, как они движутся. Поначалу я решил, что это лишь игра света, из-за которой белые массы, казалось, ходили ходуном. Но затем я увидел куски льда размером с дом, которые просто выбросило в воздух, когда сомкнулись безжалостные челюсти пака. Почти в тот же момент раздался грохот и треск льдин.

Я достал из кармана зеркальце, позаимствованное у Герды, и, поэкспериментировав немного, ухитрился направить солнечный зайчик на судно. Около четверти часа я безрезультатно пытался установить контакт с помощью этого примитивного гелиографа. Но едва я сунул зеркальце обратно в карман, как вдруг увидел ответное сверкание. Оно было прерывистым, и я не мог разобрать, что они передавали. Может, все дело было в том, что ни я, ни они не фокусировали зайчики. Какое-то время мы безуспешно пытались передавать друг другу сообщения. Наконец я отказался от этих попыток. Прежде чем вернуться в лагерь, я осмотрел льды, которые лежали между нами и «Хвал-5». Без настоящей разведки нельзя было решить, можем ли мы дойти до судна.

Путь назад занял гораздо больше времени и оказался намного опаснее. Снег начал таять и прилипал к лыжам. Все чаще и чаще наши лыжи проламывали поверхность подтаявшего льда. По возможности мы старались держаться ледяных возвышенностей. Когда же мы оказывались между ними, то поле зрения уменьшалось до нескольких ярдов, и у нас возникало ощущение, будто мы находимся в лесу изо льда. Наконец мы добрались до лагеря, вымокшие по пояс и вспотевшие от напряжения. Меня встретила Герда. Ее лицо выглядело серьезным.

– Давление растет, – сообщила она. – И еще несколько айсбергов двигаются с юго-запада, мне это не нравится…

Я остановился у палаток, прислушиваясь к грохоту и скрежету, доносившимся с востока. Эти звуки становились все громче. И лед под нашими ногами слабо, но непрерывно подрагивал. Внезапно неподалеку прозвучала целая серия грохочущих звуков, резких, как выстрелы из сигнального пистолета, – огромный кусок пакового льда раскололся пополам. Герда взяла мою руку и указала на юго-запад. Над горизонтом нависли белые облака. Они постоянно меняли форму, точно струйки пара на ветру, – то становились совсем плоскими, то поднимались вверх, распускаясь, словно грибы ядерного взрыва. Иногда они напоминали висящие в небе замки, перевернутые вверх дном.

– Айсберги, – сказала Герда. – Я видела их утром. Думаю, что они приближаются.

Я кивнул и прислушался к грохотанию льда на востоке.

– Не нравится мне это.

– Там шторм, – добавила Герда. – Он гонит льды к нам. Наверное, там восточное подводное течение, оно несет льды в нашу сторону.

– Полагаешь, две стихии встретятся? – спросил я.

Она пожала плечами и грустно улыбнулась краешком рта.

– Думаю, это довольно опасно. Мы должны найти более крепкий лед.

Я обернулся и посмотрел на ледяную гору, с которой мы с Калстадом пытались связаться с экипажем «Хвал-5». Она выглядела достаточно надежной и прочной. Но затем я вспомнил, как возле плоского, как стол, айсберга выбрасывались вверх огромные ледяные глыбы, и вдруг ощутил всю безнадежность борьбы с этими гигантскими силами.

– Есть какие-нибудь новости с «Южного Креста»?

– Да. В ответ на сигнал SOS, полученный с «Тойра III», им послали на помощь «Тойр I». Его капитан, Ларсен, сказал, что в двадцати милях от места, которое указал «Тойр III», он встретил несколько айсбергов.

– В двадцати милях!

Я обернулся и посмотрел на юго-запад. Открытой воды видно не было. Возможно, где-то и были разводья, но они не попадали в поле зрения. Выгоревший «Тойр III» был полностью окружен льдинами. У корвета не было шансов пробиться сквозь льды.

– Если бы у нас была рация, – пробормотал я. – Бесполезно посылать сюда буксир.

– Возможно. – Герда вновь пожала плечами. – Но это единственное, на что мы можем рассчитывать. Они не станут рисковать «Южным Крестом».

– А почему бы и нет? – спросил я.

– Это слишком большой риск ради трех суденышек – «Южный Крест» дорогой, и на нем много людей. Нам придется довольствоваться буксиром, в лучшем случае – танкером.

– Корвет сюда не пройдет, – сказал я. – И сомневаюсь, пройдет ли танкер. – Внезапно мне в голову пришла другая мысль. – Лучше всего перенести лагерь вон на ту ледяную гору. Разделим припасы на две равные части. Одну перенесем туда сегодня.

Из упаковочных ящиков мы наспех соорудили две пары саней. Затем разделились на две группы, одна из которых отправилась к ледяной горе. Я пошел с первой партией, прокладывая дорогу на лыжах. Это была очень изнурительная работа. Во многих местах, там, где мне удавалось пройти на лыжах, лед был подтаявшим, и люди проваливались по пояс. Несколько раз сани, которые тащили первыми, тоже оказывались в воде. Снег был влажный, и путешествие оказалось чрезвычайно тяжелым. Своей цели мы достигли лишь через три часа. Полчаса мы отдыхали, а затем отправились обратно. Герда, которая командовала второй группой, вышла встречать нас на лыжах. Она была взволнована. Я понял это по той безрассудности, с которой она летела к нам по ненадежному льду. Она спрыгнула прямо передо мной и обдала меня мокрым снегом.

– «Южный Крест» сам идет сюда! – выкрикнула она.

– Через льды? – спросил я.

Герда покачала головой.

– Этого я не знаю. Но сразу после того, как вы ушли, на связь вышел капитан Ларсен. Он сказал, что его судно окружено льдами и он не может пробиться сквозь них. Ид приказал ему попробовать еще. Но он опять потерпел неудачу. Ларсен сообщил, что там нет чистой воды. Тогда с ним стал разговаривать полковник Блэнд. Он приказал Ларсену – пусть делает что угодно, но проход должен быть найден. Через час Ларсен снова вышел на связь и сообщил, что паковые льды очень близко. Он проверил десять миль, пытаясь пройти по полыньям, но безуспешно. Тогда Блэнд сказал, что на помощь пойдет «Южный Крест». Может, «Южный Крест» сумеет пробиться?

– Но ты сама сказала, что они не станут рисковать китобазой, – напомнил я.

Я никогда не был склонен к ложному оптимизму.

Герда кивнула:

– Да. Думаю, они не пойдут прямо сюда, а только оценят обстановку.

Она вертела в руках лыжные палки и смотрела куда-то в сторону.

Я знал, что она чего-то недоговаривает, поэтому отправил людей вперед, а сам пошел рядом с ней.

– Ну ладно, – произнес я. – Что еще сказал полковник Блэнд?

Герда бросила на меня быстрый взгляд.

– Не Блэнд. Ларсен. Он сказал, что у него там несколько айсбергов – пять или шесть, и некоторые очень большие – они дрейфуют среди паковых льдов. Он передал, что лед уже сжимается давлением, которое идет широким фронтом. Из-за этого лед уплотняется, и Ларсен думает, что дальше будет еще хуже.

– Это те самые айсберги, которые мы видели сегодня утром? – спросил я.

Она кивнула.

– Придем в лагерь, а там заберемся на ящики. С них очень хорошо видно. Может быть, услышим, как движутся льды. Мне кажется, они уже намного ближе.

Я ничего не ответил и что было сил помчался в лагерь.

Герда оказалась совершенно права. Льды приближались. Взобравшись на упаковочные ящики, я прекрасно видел их на западе. Я насчитал их семь – это уже были не отражения в плотном воздухе, а сами айсберги. Вероятно, они одновременно оторвались от береговых льдов – откуда-нибудь с Кердского побережья или с Земли Люйтпойда – и держались вместе из-за течения, которое несло их в наши широты. Айсберги казались флотилией парусников, выстроившихся в одну линию.

– Думаю, где-то там очень сильно штормит, – сказала Герда. – Давление на лед возрастает. Льдины все время уплотняются.

– Да, но мы ничего не можем поделать с этим, – раздраженно произнес я.

Герда отправилась со второй партией к ледяной горе.

Нам не оставалось ничего другого, как лежать в своих палатках, курить и слушать приемник. Люди, взволнованные обнадеживающими сообщениями, весело переговаривались и шутили. А когда им стало известно, что «Южный Крест» приказал «Тойру I» оставаться на месте и сам отправился на помощь, они почувствовали себя почти спасенными. Один из парней достал припрятанную бутылочку виски и пустил ее по кругу. Другой вытащил колоду карт и с тремя своими друзьями уселся играть в бридж – они вели себя так безмятежно, словно ожидали поезд. Я сидел, посасывая трубку, в которой не было табака, и размышлял над тем, почему полковник Блэнд решил рискнуть «Южным Крестом».

Плавучая китобаза спокойно могла одолеть такие льды, через которые мы пробивались день назад. Ее двадцать две тысячи тонн и специально укрепленная носовая часть были способны пробить лед в двенадцать футов толщиной. Если погода будет такой же, как вчера, то судно вскоре до нас доберется. Но я сидел у входа в палатку, за тлеющей горой «Тойра III» видел на горизонте айсберги и чувствовал, как под ногами колышется лед. Это вызывало у меня дрожь. Я слышал далекий грохот льдин, которые нагромождались друг на друга под действием порывов восточного штормового ветра. Блэнд ничего не знал об этом. Я пожалел, что у нас нет передатчика, чтобы предупредить их. Но они должны были заметить айсберги. «Южный Крест» находился достаточно близко к ним, а может, он уже шел мимо них. Блэнд имел возможность в полной мере оценить грозящую «Южному Кресту» опасность. И я задумался над тем, почему же он все-таки решил рискнуть, поставить под угрозу жизнь четырехсот человек, не считая самого судна, и попытаться пробиться к нам? Может быть, из-за своего сына? Или из-за Бернта Нордала и того, что с ним случилось? Или потому, что он знал, что скоро умрет, и ни о чем не заботился?

Я попытался представить себе, как он сидит в своей просторной каюте и принимает решение. Этот человек был лишен способности к состраданию. Он не принимал в расчет жизнь других людей. Деньги, да – но деньги уже не значили для него слишком многого. Никакие деньги не могли бы продлить его жизнь хотя бы на минуту. Вся его жизнь состояла из сражений, а сейчас он лицом к лицу столкнулся со стихией. Решив идти через льды, он рисковал и судном, и людьми, которые на нем находились. Его решение могло определяться странной смесью донкихотской отваги и желания искупить свою вину, попытавшись пройти сквозь игольное ушко. Хотя это было преступно по отношению к экипажу «Южного Креста».

Вскоре после восьми радист с «Южного Креста» вновь начал вызывать нас – сначала по-норвежски, затем по-английски. Он повторял одно и то же примерно полчаса. Потом наступила пауза. Затем мы услышали сообщение. «В 21:00 мы зажигаем дымовую шашку. Повторяю, в 21:00 мы зажигаем дымовую шашку. Как только вы заметите дым, подайте сигнал любым возможным способом. „Южный Крест“ – китобойным судам…» – и дальше то же самое. Я откупорил один из бочонков и облил маслом тюк с тряпками. Мы взгромоздили друг на друга несколько ящиков – получилась наблюдательная вышка почти десяти футов в высоту. Еще до того, как пробило девять часов, я послал наверх одного из молодых парней. Мы очень волновались. Никто уже не мог оставаться в палатках, и я вытащил приемник и поставил его на лед.

В девять часов радист с «Южного Креста» передал следующее сообщение: «Мы зажигаем дымовую шашку. Мы находимся в трех милях восточнее линии айсбергов, проходим между вторым и третьим, считая с северной стороны. Если можете, подайте нам сигнал».

Мы все уставились на нашего дозорного. Сощурив глаза, он смотрел против солнца, которое опускалось на юго-западе. Свет слепил ему глаза – несколько раз он протирал их рукой. Я пожалел, что у нас не было солнцезащитных очков. Внезапно он выпрямился и указал рукой:

– Der er’n…^[22]

Люди радостно закричали. Двое начали приплясывать, исполняя джигу. Льдина задрожала под их ногами и раскололась с жутким грохотом. Если бы «Тойр III» все еще горел!

Я приказал поджечь тюк, облитый маслом, но в последний момент, когда матрос уже чиркал спичкой, остановил его. Дозорный, сидящий на ящиках, протер глаза и помотал головой. Те двое перестали танцевать. Мы все уставились на парня, который вглядывался в даль. Затем он снова указал рукой, но гораздо южнее. Я вскарабкался наверх, и непрочная конструкция зашаталась под нашим весом. Действительно, был виден дым. Но он был слишком близко и вроде бы не там, где следовало. Вскоре он превратился в широкую черную полосу. Из-за яркого отблеска солнца мне не было видно айсбергов. Но я знал, что дым был южнее их.

– Думаю, что это дымка, – сказал я.

Все умолкли, глядя на восток, – словно холодная рука смерти дотронулась до их душ. Я прищурил глаза и изо всех сил стал вглядываться туда, где должен был находиться «Южный Крест». Но не видел ничего – как будто смотрел сквозь слой воды. Лед был окрашен в бледные переливчатые тона – радужные и колыхающиеся. Как будто художник-импрессионист нанес на холст несколько нежных пастельных мазков, без лишних деталей изобразив его величество холод. Все казалось нереальным. С таким же успехом можно было бы глядеть в калейдоскоп. Бесполезно было искать дым «Южного Креста» в этой неверной пелене сверкающего света.

Раздался грохот льдов, настолько громкий и яростный, что наша «вышка» затряслась, и я спрыгнул вниз. Все закричали. Не дальше чем в миле, за «Тойром III», я увидел льдину, которая поднялась почти вертикально, постояла так с мгновение, а затем соскользнула в море. В том месте открылась полынья. Между льдинами показалась вода. Она выглядела черным разрезом на фоне белых льдов. Воздух стал намного плотнее, словно замерз и превратился в дымчатый занавес. Полынья все росла. Из нее закурился дымок, затеняющий солнце. Лед перестал отсвечивать и потерял краски. Все вокруг стало белым и холодным. Я попытался подбодрить остальных, уверяя, что морозная дымка лучше всякого костра, который мы могли развести. Но людей это не успокоило. На нашем пути к освобождению встала холодная, черная завеса. Я велел стюарду приготовить немного кофе. Четверо парней вернулись к прерванной игре в бридж. Я назначил двух дежурных наблюдателей и внес радиоприемник в палатку. Под ногами трясся лед. Интересно, сколько еще сотрясений способен выдержать весьма тонкий слой, на котором мы разбили лагерь? Я чувствовал себя подавленным. Растущее давление льда и черная завеса замороженного пара напомнили нам о силах, которые ополчились против нас. Внутри меня все похолодело от страха, и даже горячий кофе уже не согревал меня.

«Мы видим только клубы темного пара, сигналов нет. Вы должны подать нам сигнал. Лед становится все толще. Мы не знаем, сколько еще сможем пройти». Полчаса «Южный Крест» умолял нас подать сигнал, который бы указывал наше местонахождение. Один раз на связь вышел Олаф Петерсен, он обратился к Герде, подбадривая и ее, и нас. Полковник Блэнд не предпринимал попыток связаться со своим сыном. Сообщения становились все настойчивее. Наконец радист с «Южного Креста» передал следующее: «Продвигаемся очень медленно. Айсберги пробивают лед, следуя за нами. Если сейчас не примем ваш сигнал, нам придется отказаться от попыток дойти до вас». Все предыдущие послания передавались как по-английски, так и по-норвежски. Но это сообщение прозвучало только на английском, возможно, для того, чтобы норвежские матросы и рабочие не утратили мужества. Но даже тем, кто не понял ни слова, все стало ясно, едва они взглянули на лица остальных. Один из матросов начал ругаться по-норвежски.

Если бы только не эта дымка! Если бы мы могли что-то видеть, хотя бы дым, валивший с «Южного Креста»…

Внезапно один из дозорных что-то крикнул, и я выскочил из палатки.

– Кто-то идет к нам на лыжах, – сказал парень.

– Фрекен Петерсен? – спросил я.

– Нет, с «Тойра III».

Он указал в сторону черной завесы.

Я проследил за его рукой, но не увидел ничего, кроме белых холодных льдов.

– Вон там.

Наконец я заметил какую-то черную фигуру, движущуюся по краю льдов, вдруг она исчезла опять. А через минуту появилась уже меньше чем в сотне ярдов от нас. Это был человек, весь запорошенный снегом и покрытый сосульками. Он взмахнул лыжной палкой и что-то крикнул, затем пошатнулся и пошел вперед, энергично работая палками.

Я не знал, кто это – Блэнд или Ваксдал. Помню, что никак не мог решить, не сходить ли мне в палатку за оружием. Здесь, на снегу, я чувствовал себя совершенно беззащитным. Однако, пойди я за ружьем, это означало бы, что я испугался, а признаваться в этом даже самому себе мне не хотелось. Я стоял и ждал, размышляя над тем, с кем мне придется иметь дело, – с маньяком или просто с типом, у которого скверный характер. Когда человек подошел ближе, я понял, что для Ваксдала он слишком мал ростом. Он выбрался на твердый лед и, стуча об него лыжными палками, стремительно направился ко мне. Он поднялся к нам, выкрикивая на ходу: «О, Иисус!» и «Salute, Capitano!»^[23]. И в следующий момент я понял, что человек, пожимающий мне руку, не кто иной, как Бономи.

– О, как здорово видеть вас, Крейг. Вы не представляете…

– Но что, что у вас за беда?

– Беда? Что за беда? О господи! – Он так взволнованно стал размахивать руками, что едва не ударил меня палкой. – Вы спрашиваете, что за беда. Беда такая, что там нет порядка. Люди ничего не делают для Блэнда и его помощников – Ваксдала и Келлера. Они не верят в своих командиров, и они ожесточились. Сначала Блэнд очень разозлился. Он даже ударил одного из них. Люди рассержены и хотят действовать сами. Там нет ни порядка, ни управления. Я думаю, это опасно, поэтому я взял лыжи и пришел сюда.

– У них есть припасы?

– Да. Когда мы покинули судно, все было хорошо. Проблемы начались позже. О, но это путешествие через льды! Здесь не больше километра, но я никогда не совершал подобного путешествия. А я очень хороший лыжник. Смотрите, я покажу вам. Забирайтесь на эти ящики. Я покажу вам, как я шел.

– Сейчас не время…

Но он перебил меня и заставил влезть на «вышку».

– Вон там. Вы видите лагерь. Сначала все было хорошо. Внезапно льда нет, и я по пояс в воде. Я очень намок, правда? Затем много плохого льда, с множеством дырок. Затем там щель, наполненная… как это сказать… мелкими кусками льда?

– Обломками?

– Да, обломками. Вот, и я шел прямо через нее. – Его грудь вздымалась, а глаза горели. – Вы не верите мне, да? Но я здесь – вот вам доказательство, верно? Никогда я так не пугался. Но я все же сделал это. Я шел очень быстро, на лыжах прямо через эти обломки. Затем… – Он взмахнул руками и рассмеялся. – Но там было много плохих мест, и я не помню всех их. Много раз я думал все бросить и вернуться. Но тут я вспоминал об этих обломках, и мне не хотелось сталкиваться с ними снова. И вот поэтому я здесь.

– Вы не должны были идти один, – сказал я. – Переходить через трещину, наполненную обломками, очень опасно, вам нужно было идти с кем-то.

Он уставился на меня, открыв рот.

– Идти с кем-то, кто переходил бы через эти обломки раньше меня? Я думал, что должен быть первым, кто осмелится на такое.

Я чуть не засмеялся. Но вместо этого похлопал его по руке.

– Это делалось и до вас, но не так уж часто. На такое отваживались только полярные исследователи, а они были настоящими безумцами.

– А, конечно, полярные исследователи. Но это другое. – Его зубы блеснули на фоне темного от щетины лица. – Но скажите мне – есть ли новости? У вас есть рация? У них, – он кивнул в сторону «Тойра III», – у них нет рации.

– У нас есть портативный приемник, – сказал я. – Мы все слышим, но не можем отправить сообщение.

– Так вы знаете, что случилось, да?

– «Южный Крест» сам двинулся сквозь льды и просил нас подать сигнал.

– А. Это чудесно. – Он засиял. – В таком случае я смогу принять ванну. Я такой грязный, что от меня пахнет, наверное, как от кита. Я лягу в ванну и поплескаюсь с часок. А сейчас я немного отдохну.

Бономи нисколько не интересовало, каким же образом мы намерены подать сигнал «Южному Кресту», чтобы он заметил его сквозь черную дымку. Сомневаюсь, что он даже понимал, какие трудности нам предстоят. «Южный Крест» вошел во льды, чтобы спасти нас. А Бономи думал о ванне. Я почти завидовал его непоколебимой уверенности в том, что помощь обязательно придет.

Я вдруг начал волноваться о Герде и ее группе. Они ушли уже пять часов назад. Я подождал полчаса, а затем встал на лыжи. Но едва я прошел сотню ярдов по следам, которые оставили сани, как дозорный крикнул, что они идут. Я вскарабкался на холмик и стал следить за группой, черной змеей петляющей по мрачной белизне замерзшего мира. Герда заметила меня, помахала мне рукой и направилась на лыжах вперед. Я сообщил ей новости.

– Тогда они должны идти быстро, – сказала она. – Лед становится очень плохим. Переход к «Хвал-5» ужасен. Тот айсберг с плоской вершиной приближается. Давление, выбрасываются целые льдины. И переход был очень трудным. Лед вокруг начинает двигаться.

Я кивнул и рассказал, как из внезапно открывшейся трещины начал подниматься темный пар.

– Да. Думаю, скоро нам станет вдвое тяжелее. Но сейчас холодает. Возможно, вода в этой трещине замерзнет.

Тогда, может, мы и увидим «Южный Крест» и сумеем подать сигнал.

Когда мы вернулись в лагерь, я на минутку остановился, чтобы взглянуть на припасы. Мы весь день работали, а их груда словно и не уменьшилась. Вряд ли мы перетащили хотя бы четвертую их часть. Бономи обрадовался, увидев Герду, и за ужином, который стюард приготовил сразу же, как только вся группа собралась вместе, мы имели удовольствие насладиться рассказом фотографа о его переходе через льды. Я проглотил последний кусок, раскурил трубку, и в этот момент раздался крик дозорного. Темная дымка начала рассеиваться. К тому времени как мы высыпали наружу, она уже стала блеклой и серой, затем почти в мгновение ока исчезла. Беспощадная вечная белизна вновь заиграла всеми цветами радуги. Солнце висело низко на юге, его косые лучи освещали небо, и лед отливал перламутром, как внутренняя поверхность устричной раковины. Впечатление было такое, словно перед нами – картина, нарисованная на шелке, к которой можно прикоснуться рукой. Но наши глаза были устремлены на матроса, который взобрался на ящики и напряженно всматривался на запад. Наконец он покачал головой.

– Там нет «Южного Креста», – сказал он. – Но айсберги приближаются, как мне кажется.

Я вскарабкался наверх, и оба мы, прищурив глаза, принялись всматриваться в даль. Нет, там не было ничего – даже черной дымки охлажденного пара, поднимающегося из полыньи, который мы по ошибке могли бы принять за дым с «Южного Креста». Меня позвал стюард. Его лицо выглядело озабоченным. Я вошел в палатку.

– Радио, капитан Крейг. Слушайте! Тут сообщение. – Его голос слегка дрожал.

«Повторяю по-английски. Мы погасили дымовую шашку. Если вы пытаетесь подать нам сигнал, не продолжайте. Не тратьте свои припасы. Мы временно остановились из-за льдов, которые стали намного толще. Я выхожу на связь в 22:30».

Я перевел сообщение. Наступила оглушающая тишина.

– Наверное, там очень много льдов, раз даже «Южный Крест» остановился, – сказал кто-то из матросов и вытянул шею, прислушиваясь к грохоту льдов. И остальные тоже стали прислушиваться – словно внезапно осознав, что это был звук, издаваемый легким тросом гарпуна смерти.

– Не понимаю, – неожиданно произнес Бономи. – Как льды могли зажать «Южный Крест»? Это же такое большое судно, а лед такой тонкий. Мы шли по льду вчера. Только айсберги толстые, но они не должны идти через айсберги. Они могут обойти их. Крейг, что вы скажете? В чем тут дело?

Я пожал плечами.

– Откуда мне, черт возьми, знать? – ответил я резко.

В десять тридцать радист «Южного Креста» сообщил, что судно все еще стоит на месте и что он будет выходить в эфир каждые полчаса. Я достал часы и велел всем лечь спать. Но не думаю, чтобы кому-то удалось заснуть. В условленное время я включил приемник и повернул его так, чтобы и в другой палатке могли слышать сообщение. В нем говорилось почти то же самое. Я буквально кожей ощущал отчаяние, царившее в нашем маленьком лагере. Грохот движущихся льдов на востоке становился все громче и громче. Льдина дрожала под нами, порой так сильно, что казалось, будто мы находимся в эпицентре землетрясения. Но я очень устал и время от времени все же погружался в сон. Я задремал и вдруг резко проснулся, окоченев от холода, глянул на часы. В половине второго я включил приемник. Даже просто слушая голос радиста, я успокаивался. Возникало ложное чувство безопасности и связи с внешним миром. Голос звучал негромко и очень естественно. Казалось, стоит только чуть-чуть подождать, и радист войдет к нам в палатку и скажет, что «Южный Крест» прибыл за нами. Я думал о теплой каюте, о вкусной еде и об ощущении господства над стихией, которое дает большое судно.

Должно быть, я снова уснул, потому что Герда потрясла меня за плечо.

– Мне кажется, с приемником что-то случилось, – прошептала она. – Уже три часа, а ничего не слышно.

Я сел и покрутил ручки настройки. Из приемника послышалось слабое потрескивание, но на нашей волне не было никаких ясных звуков. Я переключился на другую волну, и из динамика полилась музыка, передаваемая береговой станцией.

– С приемником все в порядке, – сказал я. – Ты не крутила эти ручки?

– Нет. Я включила приемник примерно без пяти три. Но ничего не услышала. Затем я посмотрела на шкалу настройки. Там все было в порядке. Я подумала, что они просто не вышли в эфир. – Ее голос чуть дрожал.

– Но они не могли не выйти. Они знают, с каким волнением мы следим за их сообщениями. Они не могли пропустить эфир. Попробуем еще раз в полчетвертого.

Я взглянул на часы. Было десять минут четвертого. Я зажег трубку и стал ждать очередного сообщения, прислушиваясь к грохоту льдин и скрипу снега под ногами дозорного, прохаживающегося снаружи. Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль. А что, если радист был занят чем-то более важным, чтобывыходить в эфир на нашей волне?! Я попытался прогнать эту мысль. Но ничего не получалось. Она пульсировала в моей голове и укреплялась с каждым новым треском льда и наступающим за ним периодом мертвой тишины. Они не могли забыть о нас, значит, были какие-то другие причины. И причина могла быть только одна: случилось что-то более важное. Я посмотрел на часы. Четырнадцать минут четвертого. Затем взглянул на Герду. Она лежала, дыхание ее было тихим. Радист выходит в эфир два раза в час, то есть каждые полчаса. С пятнадцати до восемнадцати и с сорока пяти до сорока восьми минут каждого часа радисты всех судов мира слушают чрезвычайные сообщения на волне пятьсот килогерц. Я наклонился, включил приемник и настроился на эту волну. В динамике затрещало. Я уставился на светящийся циферблат своих наручных часов в ожидании, когда минутная стрелка подойдет к пятнадцати. Несмотря на холод, я весь покрылся испариной. Приемник трещал. Все. Я испытал огромное чувство облегчения и обозвал себя дураком. Но в этот момент, так тихо, что я едва разбирал слова, послышался голос радиста. Я наклонился к приемнику и покрутил ручку настройки. Название «Южный Крест» повторялось дважды. Когда я настроился, по палатке эхом пронесся голос радиста: «Мы окружены льдами. Наши координаты широта 66.21 южная, долгота 34.06 западная. „Южный Крест“ обращается ко всем судам. SOS… SOS… Вы меня слышите? Мы окружены льдами. Наши координаты широта 66.21 южная, долгота 34.06 западная. „Южный Крест“ обращается ко всем судам. SOS… SOS…»

Это повторялось бесчисленное множество раз. Голос радиста оставался неизменным. Тон его был спокойным, лишенным эмоций. Как будто он делал сообщение о погоде. Но монотонно повторяющиеся слова барабаном били в моей голове, и я сидел, не замечая холода, ничего не видя и не слыша, кроме этого голоса, который заглушал все другие звуки.

Я почувствовал, что в палатке возникло какое-то движение. Герда схватила меня за руку. Она думала о своем отце. Все молчали, но я знал, что они все слышали и все поняли. Иногда радист передавал сообщение по-английски, иногда – по-норвежски. Но текст его не менялся. Затем из динамика послышался другой голос: «„Хаакон“ – „Южному Кресту“. „Хаакон“ – „Южному Кресту“. Повторите ваши координаты. Прием».

Радист с «Южного Креста» повторил. Наступила пятиминутная пауза. Затем в эфир снова вышло норвежское судно. «„Хаакон“ – „Южному Кресту“. Отправляемся вам на помощь. Наши координаты – широта 64 южная, долгота 44 западная. Мы должны подойти к вам около 20:00. Подробно сообщите об условиях». И радист дал новую частоту радиосвязи.

Я перенастроил приемник и услышал голос Ида: «Вчера, в 17:30 мы прошли по широкой полынье между двумя айсбергами с целью оказать помощь трем судам нашей китобойной флотилии, потерпевшим крушение во льдах. Около 19:00 мы достигли конца полыньи и пошли среди тонкого пакового льда. В 21:45 судно оказалось окруженным плотной массой пакового льда. Мы пытались вернуться, но из-за давления айсбергов, мимо которых мы шли, паковые льды уплотнились и перекрыли путь назад. Выяснилось, что здесь сильное восточное течение, которое несет айсберги. Но на востоке свирепствует шторм, который толкает льды в западном направлении. Мы оказались меж двух стихий. Когда вы достигнете полосы льдов, вы увидите семь айсбергов, стоящих в ряд. Не пытайтесь идти дальше этой линии. Повторяю, не пытайтесь идти дальше этой линии. Мы будем информировать вас обо всех изменениях…»

«„Хаакон“ – „Южному Кресту“. Спасибо за предупреждение. Мы сделаем все, что сможем».

– В это трудно поверить, – прошептала Герда.

Я не ответил, чувствуя себя совершенно разбитым. Может, я даже молился. Не знаю. Я не думал ни о чем, кроме того, что оказался здесь совершенно случайно. Я не китобой и не полярный исследователь. Если бы я не отреагировал столь глупо на те проклятые пять фунтов, которые Брайдвелл дал мне накануне Нового года! Если бы у меня не было такой уверенности, что Крамер найдет мне работу! Складывалось впечатление, будто все это было уготовано мне заранее. Я почувствовал горечь и одиночество.

– Capitano, – из темного угла палатки раздался голос Бономи. – Вы ведь вытащите нас отсюда, правда? Вы умеете управлять судном. Вы были в полярной экспедиции. Вы вытащите нас…

– Это была не полярная экспедиция, – отрезал я. – Это была всего лишь Гренландия.

– Какая разница? Вы знаете, как передвигаться по льду. Скажите мне, пожалуйста, – это возможно, ну, выбраться нам отсюда?

– В Гренландии у нас были собаки.

– Да. А у нас есть шлюпка.

– А вы бы хотели тащить ее двадцать миль по такому льду, по которому шли на лыжах?

– Нет. Но я должен вернуться. Когда я завершу работу над этими фотографиями, я должен ехать в Ранд на золотоносные рудники. О, вы не понимаете. Вы не художник. Работа для меня – это все. Я должен вернуться. Я не могу умереть здесь как заурядный фотограф. У меня еще много работы.

– Замолчите, – попросил я.

Но его слова напомнили мне о том, что здесь, на льду, пятнадцать человек, которые верят в меня и надеются, что я спасу их. Ответственность, словно тяжелая мантия, легла на мои плечи.

До моей руки дотронулась Герда:

– Ты не должен беспокоиться. Бог нам поможет.

Ее услышал Бономи и проговорил:

– Бог?

И хотя я не видел его лица, но отчетливо представил себе, как уголки его рта скорбно опустились, а глаза посмотрели вверх.

– Бог уже и так сделал для нас слишком много. Madonna mia!^[24] Мы сами должны помочь себе.

В этот момент в эфир вышли рефрижераторное судно «Юг» и танкер «Жозефина». Им было приказано подойти к полосе льдов, но держаться в районе открытого моря.

Всю ночь «Южный Крест» передавал сообщения – судам своей флотилии и «Хаакону». В них не было ничего обнадеживающего – до тех пор, пока чуть позже шести часов мы не услышали о том, что они взорвали лед и теперь судно может развернуться. Мне показалось, что у нас есть еще шанс. Мощное судно могло бы повернуться ко льдам кормой, а затем пробить себе проход и пойти назад тем же путем, каким вошло во льды. За завтраком все были в приподнятом настроении. Но в полдевятого мы услышали новое сообщение, которое разбило наши надежды. Айсберги сдавливали льды, и давление чрезвычайно возросло. Путь назад был закрыт. Из-за сильного отблеска мы не видели «Южный Крест», но зато видели эти айсберги. И для этого уже не было необходимости взбираться на «вышку». Они были теперь намного ближе и прекрасно просматривались из палатки.

После девяти в эфир вышел сам полковник Блэнд: он велел всем буксирным и китобойным судам заправиться у «Жозефины» и направляться к Южной Джорджии. Это сообщение заставило нас осознать всю серьезность ситуации. Если отдан подобный приказ, значит, командиры на борту «Южного Креста» решили, что экспедиция должна быть прекращена.

В десять часов «Южный Крест» сообщил об опасности, которая возникла вследствие давления льда, хотя помпы все еще качали воду. Но час спустя весь правый борт судна прогнулся под натиском льда. В одиннадцать тридцать обшивка в нескольких местах была прорвана, и команда начала выгрузку припасов и оборудования. Масло откачали, чтобы позднее его можно было использовать для дымового сигнала.

Герда присела рядом со мной.

– Дункан, думаю, мы должны начать перетаскивать наши припасы на ту льдину. Мне не нравится здесь. Если мы окажемся между этими айсбергами и паковым льдом, который движется на восток, то можем все потерять.

– Ты права, – кивнул я и велел своей группе приготовиться к переходу.

Люди взялись за это неохотно. Они не возражали открыто, но отношение было написано у них на лицах. Ими владело болезненное желание слушать сообщения, которые передавал «Южный Крест». Когда мы нагрузили сани, небо на востоке изменилось. Оно уже не было таким переливчатым, как раньше, а приобрело мертвенно-белую окраску. Клочковатые облака, загораживающие солнце, были плотными, как туман. Затем лагерь засыпало снегом, словно кто-то выбросил на нас огромную пригоршню конфетти. А со снегопадом пришел и ветер. Поначалу он казался лишь холодным порывом воздуха с востока, но минуту спустя задул вовсю и вырвал из снега один край брезента. Порыв внезапно стих, но чуть позже сильный ветер задул опять и повалил снег, такой плотный, словно с небес опустилось огромное белое одеяло. Лед был испещрен множеством темных пятнышек, но очень скоро они исчезли под снежным покрывалом. Мы привязали припасы, укрепили конец брезента и забрались в палатку.

Из яркого, освещенного солнцем мир превратился в бешено ревущий хаос. Ветер стонал и выл, а снег валил и покрывал лед белым саваном. Мы сидели и курили. Никто ничего не говорил. Единственным голосом, звучащим в палатке, был голос радиста с «Южного Креста». Снежная буря мешала им продолжать выгрузку припасов, и они не могли уже точно оценить степень опасности.

То утро мне запомнилось навсегда. Думаю, что это было самое долгое в моей жизни утро. В палатке было темно. Остальные ее обитатели, завернувшиеся в одеяла, чтобы согреться, казались едва различимыми неподвижными бугорками. Единственное, что было неизменным, – это спокойный голос, лившийся из динамика.

Думаю, мы все чувствовали близость конца. И все же я помню шок, который мы испытали, выслушав новое сообщение. Его передали в семь минут третьего. Ид обращался к «Хаакону». Его голос дрожал, когда он произносил: «Обшивка судна прорвана в нескольких местах. Помпы больше не выкачивают воду. Судно тонет, и я отдал приказ покинуть его».

В пятнадцать пятьдесят три в эфир вышел радист «Южного Креста»: «Команда высадилась на лед и находится в безопасности. Выгружено соответствующее количество припасов. Судно погрузилось уже очень сильно. Вследствие снежной бури состояние лагеря неудовлетворительное, и движение льда становится угрожающим. Мы находимся на линии следования айсбергов, и, если шторм на западе не утихнет, наше положение скоро станет небезопасным. Капитан собирается покинуть судно, а я – выгрузить рацию на лед. Я выйду на связь, как только приведу в порядок оборудование».

Это было последнее сообщение, которое мы получили с «Южного Креста». Около часа мы сидели в полумраке палатки. Потрескивание, доносившееся из приемника, было едва слышно среди рева штормового ветра, но те, кто остался жив после гибели «Южного Креста», молчали. Мы слышали лишь монотонный голос радиста с «Хаакона», который постепенно начал действовать нам на нервы. Никто ему не отвечал, и наконец я просто выключил приемник. Слишком уж это напоминало взывание к самой смерти. Мы лежали в темном мраке палатки и гадали, что же там случилось. И с каждой минутой ветер, казалось, все сильнее рвал и трепал наше жалкое убежище, пока его завывание не превратилось в предупреждающий рев. Мы были одни, без надежды на спасение, и, насколько я помню, были напуганы и чувствовали себя ничтожно маленькими и беспомощными.

8

Проснуться в палатке на льдине, когда снаружи бушует снежная буря, и при этом осознать, что ты ответствен за жизнь пятнадцати человек, среди которых девушка и мальчик, – не слишком приятно. Я знал, что должен вытащить их отсюда, но в момент пробуждения был настолько ошеломлен, что, скорее всего, не понимал всей серьезности сложившейся ситуации. Я лежал в полумраке, прислушиваясь к завыванию бури и стараясь прикинуть, какое расстояние между нами и тем местом, где было максимальное давление, сотрясавшее лед под нашими телами. Постепенно сознание вернулось ко мне: я вспомнил – «Южный Крест» затонул, к нам идут айсберги, и надеяться на то, что извне к нам придет помощь, просто бессмысленно. Но, по крайней мере, льдина ночью не растрескалась. А это уже было кое-что. Я выбрался наружу и оказался в вихре завывающего ветра и жалящего снега. Силуэты дозорных на темно-сером фоне казались призрачными.

Я позвал одного из них, чтобы он помог мне приготовить чаю, а затем сам разлил его по кружкам. Единственным, кто сказал мне хоть что-то, был Макфи.

– Из вас выйдет хорошенькая официантка, – пошутил он, когда я протянул ему кружку. – Если будете подавать им чай в постель, берите с них дополнительную плату.

– Чай бесплатно, – ответил я, – так же, как и непогода.

– Ну хорошо, во всяком случае, спасибо за чай.

Хоув потер себе бока.

– Можете благодарить Господа за эту погоду.

Он горько усмехнулся.

– Нехорошо упрекать Всевышнего, – выговорил ему Макфи. – Лучше встать на колени и молить его о помощи.

В этом жутком холоде у всех было неважное настроение, а время тянулось ох как медленно. Было слишком темно, чтобы читать или играть в бридж. Я нашел в кармане записную книжку и вырвал из нее все использованные страницы, решив вести вахтенный журнал. Первая запись получилась корявой – я писал почти вслепую:

«11 фев. Вчера экипаж „Южного Креста“ покинул судно. От них все еще нет никаких сообщений. Снаружи завывает снежная буря, но вся группа находится в безопасности – в палатках. Нет никакой надежды на спасение. Все пали духом. Движение льда становится очень интенсивным. Как только шторм утихнет, мы двинемся к ледяной горе».

Затем я перечислил имена всех членов группы, включая Бономи и двух человек, погибших при столкновении.

* * *

Я сидел на своей постели, размышлял, стоит ли вообще вести подобные записи и писать ли о причине столкновения, и в этот момент подо мной яростно затрясся лед. Раздались крики и грохот, похожий на звук выстрелов. Я почувствовал, как палатка пришла в движение, вытянул руки, чтобы сохранить равновесие, и повалился на бок. В мутном полумраке я увидел, как под нами разверзлась пропасть. Брезентовая палатка начала рваться. Я кинулся к выходу, таща с собой Герду. Бономи закричал. Хоув спал, но кто-то схватил его за ноги. Юнга Ганс оказался прямо в щели, он цеплялся за край льдины и кричал. Он запутался в своем одеяле. Макфи помог ему выбраться. Те, кто уже был снаружи, стаскивали с нас парусину.

Моему взору предстало устрашающее зрелище. Трещина прошла через всю льдину. К счастью, она не тронула припасы и вторую палатку, но место, на котором стояла наша, она разделила ровно на две части. Там, где лежали люди, во льду остались впадины: от тепла тел слегка подтопился лед. Отпечатки наших плеч и голов остались по одну сторону трещины, туловищ и ног – по другую. Если бы льдина раскололась ночью, когда мы спали, то никто не смог бы спасти нас. Я увидел, как края трещины сомкнулись с отвратительным хрустом. Это происходило несколько раз – сначала щель открывалась на три-четыре фута, а затем ее края с щелканьем захлопывались. Под конец она закрылась явно надолго, и мы услышали треск ломающихся и трущихся под давлением друг об друга краев.

Я знал, что нам необходимо идти к ледяной горе. Но в такую погоду это было невозможно. К тому же мы не знали, в каком состоянии лед на пути. Мы заново поставили палатку, стараясь укрепить ее как можно лучше, и забрались внутрь. И только тогда поняли, что в палатке нет приемника. Я вышел наружу, чтобы поискать его. Ко мне присоединились остальные и тоже начали копаться в снегу. Но приемник исчез. И тогда Ганс вдруг сказал мне, что, когда его вытаскивали из щели, он видел, как туда падал приемник. Герда принялась расспрашивать его, и он признался, что, пытаясь выбраться наверх, схватился за то, что подвернулось ему под руку – это был как раз приемник, – и нечаянно уронил его. Мы поняли, что приемник пропал, и уныло вернулись в палатку.

Вы не можете себе представить, как все изменились, когда мы лишились его. Пока мы слушали сообщения, у нас возникала иллюзия связи с внешним миром, а теперь оказались в полной изоляции. Отчаяние воцарилось в наших сердцах. Но, с другой стороны, мы, наконец, взглянули правде в глаза. Не думаю, что до этого все остальные, и даже я сам, реально оценивали наше положение. Пока в нашей палатке звучал голос радиста, подробно оповещающий о продвижении судна, вышедшего нам на помощь, о людях, прилагающих все силы, чтобы добраться до нас, мы чувствовали, что нет нужды напрягаться, что нам не остается ничего другого, кроме как сидеть и ждать, и все идет как надо. Но сейчас мы были отрезаны от мира. Кроме того, мы знали, что наша беда блекнет на фоне катастрофы «Южного Креста». Где-то там на лед высадились четыреста человек, и первым делом нужно спасать их.

Макфи сказал:

– Не думаю, что потеря радио так уж важна. Никто не спасет нас, кроме самих себя.

Снег валил весь день, и с востока дул сильный ветер, завывающий, словно неведомый зверь. Свернувшись каждый калачиком в своих палатках, мы коченели от холода и со страхом ждали, что льдина опять расколется. Говорили мало, парни и думать забыли о картах, несмотря на то что света было предостаточно. Я сократил дежурства до получаса, но и за это время можно было промерзнуть до костей в ледяном аду. Однажды один из парней, дежуривших снаружи, услышал громкий треск и отошел от лагеря на несколько ярдов посмотреть, не раскололась ли льдина. Мы кричали и свистели не меньше сорока минут, и только тогда он наконец появился, совершенно измотанный. Стоило отойти от палаток всего на несколько ярдов, и лагерь из-за сильного снегопада тут же терялся из виду. Парню повезло, что он нашел нас. После этого случая я отдал дозорным приказ держаться поблизости и не выпускать друг друга из поля зрения.

На следующее утро, в пять часов, снег перестал идти. Ветер дул по-прежнему, но, по крайней мере, мы были окутаны снежным одеялом. Видимость стала хорошей, но зрелище, открывшееся нашему взору, было ужасающим. Айсберги находились теперь всего в шести милях и продолжали двигаться прямо на нас, словно гигантские бульдозеры, сминая перед собой льды. Я велел нагрузить сани, разломал жестянки из-под сухарей и обил ими носовую часть шлюпки, чтобы уберечь дерево от острых краев льдин, – я решил взять лодку с собой. Она была нашей единственной надеждой на спасение. Без шлюпки нас ожидала неминуемая смерть!

Пока шли все эти приготовления, мы с Гердой встали на лыжи и разведали путь к ледяной горе. Снег был жестким и покрывал лед толстым слоем. Наши лыжи легко скользили по насту, и мы добрались до льдины всего за несколько минут – на это сутки назад у нас с Калстадом ушел час. Это было увлекательное путешествие: казалось, расстояний не существует вовсе. Но, хотя снег был очень хорош для лыж, я подумал, что идти пешком будет, наверное, не так легко. Мягкий снежный ковер прикрыл все – трещины и места, где лед был подтаявшим и ненадежным. Я боялся, что из-за большого веса шлюпки у нас возникнет немало трудностей.

Вернувшись назад, мы принялись за завтрак, приготовленный стюардом. Это была лучшая еда, которую мы когда-либо пробовали. Я разрешил стюарду из оставленных припасов использовать все, что ему захочется. В десять часов мы были готовы к переходу. Бономи повесил на шею фотоаппарат, собираясь делать снимки.

– Я должен снимать все, – заявил он. – Лагерь спасения, наш путь, шлюпку – все. Когда мы вернемся, все скажут: «Браво! Браво! Альдо Бономи, он опять сделал это!»

Вот так и получилось, что мы назвали это место «лагерь Спасения». Бономи не уставал удивлять меня. Он повсюду ходил за нами со своим рюкзаком и камерой, висящей на шее. Думаете, рюкзак был набит теплыми носками? Ничего подобного. Там была гора запасной пленки.

Прежде чем мы вышли, он настоял на том, чтобы сделать групповой снимок: мы все стоим перед припасами, которые пока решили оставить здесь. В тот момент, когда Бономи снимал нас, Хоув схватил меня за руку и указал в сторону «Тойра III». Там, на фоне белых льдов, медленно двигалась группа людей. Кто-то из наших весело крикнул, и тут же все заорали и замахали руками, вероятно подумав, что это спасательный отряд с «Южного Креста». Я насчитал семнадцать человек – семнадцать черных пятнышек, движущихся на фоне смертельно белого снега. Я повернулся к своим и попросил всех замолчать.

– Это экипаж «Тойра III».

Радостные возгласы стихли. Я видел, как в глазах людей потух свет надежды. Даже бороды не скрывали бледность и изможденность их лиц. Ганс заплакал. Рыдания, которые сотрясали его тело, были еле слышны, но все же перекрывали завывание ветра – как будто внезапный страх, проникший в сердца людей, обрел голос. Герда подошла к нему, обняла его и стала успокаивать. Мы стояли не шевелясь, словно застыв от холода, и ждали появления команды «Тойра III».

Они тащили с собой наспех сколоченные сани, нагруженные припасами. Но у них не было шлюпки. В бинокль я рассмотрел всю группу, разбросанную среди льдов. Первым шел Ваксдал. Его крупную фигуру викинга я узнал без труда. Вместе еще с кем-то он тянул сани. За то время, пока я командовал этими людьми, я успел познакомиться с ними и запомнить их. Я осматривал всех по очереди, но одного лица не находил. Команда судна состояла из шестнадцати взрослых мужчин и двух юнг. Но здесь было всего семнадцать человек. Эрика Блэнда среди них не было.

Когда они наконец добрались до нашего лагеря, ко мне подошел Ваксдал. Он избегал моего взгляда.

– Люди хотят, чтобы вы были их командиром, капитан Крейг, – произнес он резко.

Я велел стюарду разжечь печку и приготовить для них что-нибудь поесть. Затем повернулся к Ваксдалу.

– Где Блэнд? – спросил я.

– Он остался с припасами, – ответил Ваксдал, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Почему? – спросил я и, не получив ответа, повторил: – Почему вы оставили его?

– Потому что люди так захотели, – сказал Ваксдал. Тон его был мрачным и раздраженным.

– Команда решила бросить своего капитана?

– Ja. Да и он не хотел идти с ними. Он попросил Келлера и меня остаться с ним.

– И почему же вы здесь?

– Потому что люди хотели, чтобы я отправился с ними.

– И вы оставили Блэнда одного погибать среди льдов?

Его лицо было сердитым.

– Он бы не пошел. Блэнд сам хотел, чтобы его оставили.

– Но вы ведь первый помощник, не так ли? – спросил я.

Он кивнул.

– Вы приняли командование на себя?

– Да.

– Почему?

– Потому что люди отказывались делать то, что им приказывал Блэнд. Они говорили, что столкновение не было случайностью и что во всем виноват Блэнд. Они разозлились и перестали ему подчиняться. Они же из Тёнсберга, – произнес он таким тоном, как будто это было исчерпывающим объяснением.

– Вы согласны с тем, что Блэнд намеренно таранил мое судно?

– Нет. Он бы ни за что не сделал этого, тем более здесь, во льдах. Ни один капитан китобойца не сделал бы такого. Это правда – то, что сказала фрекен Петерсен, – что он отослал рулевого, но лишь потому, что попросил его принести какао. Правдой оказалось и то, что наша рация таинственным образом вышла из строя. Эти вещи могут быть прояснены только тогда, когда мы вернемся на «Южный Крест» и проведем расследование. Но я не…

– «Южный Крест» затонул, – перебил его я.

– Затонул? Не понимаю.

– Когда судно пыталось дойти до нас, его зажало во льдах. И оно затонуло.

Я посмотрел вокруг и увидел, что все слушают, раскрыв рот. Было видно, что люди испугались и приуныли.

– Герда, – сказал я, – займи людей работой. Я хочу, чтобы все сани были связаны вместе, друг за другом. – Я вновь повернулся к Ваксдалу: – Вы командуете этими людьми?

– Ja.

– Когда вы приняли на себя командование?

– Когда мне стало ясно, что они не подчиняются приказам капитана Блэнда.

– Значит, бросить Блэнда решили вы.

– Это не так. Люди хотели покинуть Блэнда, а он хотел остаться.

– Но вы сказали, что людьми командовали вы?

– Ja.

Его голос был сердитым; он облизал языком пересохшие губы.

– Кто второй помощник?

– Келлер.

Он кивнул в сторону невысокого, плотного человека в шерстяной шапке.

Я обратился к нему.

– Вы говорите по-английски? – спросил я.

– Да.

– Почему вы бросили Блэнда?

– Люди потребовали, чтобы мы…

– К черту людей! – крикнул я. – Вы двое командуете людьми, а делаете только то, чего хотят они. Вы немедленно отстраняетесь от командования и подлежите разжалованию в матросы, оба.

Ваксдал шагнул ко мне.

– Вы не можете этого сделать, – прохрипел он.

– Не только могу, но и сделаю, – сказал я ему. – Никто из вас не годится для командования.

Глаза Ваксдала сверкнули.

– Да как вы смеете говорить такое! – закричал он. – Вы в Антарктике первый сезон! Вы ничего не знаете и не можете указывать нам, что мы должны делать, а чего – нет. Я бывал в Антарктике восемь раз. Я знаю, что говорю и делаю.

– Знаете, что делаете? Вы принимаете командование над людьми, отрезанными от мира, и бросаете шлюпки. Что, по-вашему, нужно делать, чтобы уберечь людей от опасности, если у вас нет шлюпок?

– Я не знал, что «Южный Крест» затонул.

Он опустил глаза и яростно стал притопывать ногами по снегу.

– А вам никогда не приходило в голову, что «Южный Крест» мог бы и не добраться до нас? Вы решили, что сядете на свои толстые задницы и будете ждать, когда вас спасут? Бросить капитана, веря при этом в его невиновность, равносильно предательству и бунту. Тот факт, что вы не взяли шлюпки, говорит о том, что ни один из вас не может в данных условиях командовать людьми. Я отстраняю вас от командования. Если у вас есть что сказать, подождите до того момента, когда мы вернемся и начнется расследование.

Я развернулся и подошел к Герде:

– Собери всех. Я хочу поговорить с ними.

– Но, Дункан, сейчас слишком холодно для разговоров, – возразила она.

– Им будет еще холоднее, если придется умирать здесь, – ответил я. – Что вполне может случиться, если мы не решим эту проблему с самого начала. Мне нужен помощник – один из людей с «Хвал-4». Кого ты мне посоветуешь?

– Калстада.

– Отлично.

Герда выстроила всех, и сначала я обратился к экипажу «Тойра III». Я сказал, что их действия могут рассматриваться как бунт. Если они не будут подчиняться своим командирам, то никогда не выберутся отсюда живыми. Я сообщил им, что случилось с «Южным Крестом», объяснив, что наша жизнь теперь полностью зависит от нас самих. Затем назначил Калстада своим помощником, вверил ему командование над людьми с «Тойра III» и объявил, что отстраняю Ваксдала и Келлера. Меня прервал рулевой с «Тойра III», открыто обвинивший во всем случившемся Блэнда.

– Это не причина для того, чтобы бросать его, – сказал я. – По возвращении он будет привлечен к суду. Вы не имеете права выносить приговор, а именно это вы и сделали, оставив его одного. Но кроме того, вы бросили и свои шлюпки. А без них у вас нет шанса выбраться отсюда.

Я попросил, чтобы добровольцы с «Хвал-4» отправились назад и привели Блэнда и притащили шлюпки.

Вызвались все – даже двое парней с переломами и юнга Ганс. Я испытывал чувство гордости за них, вдруг ощутив, как что-то перехватило мне горло, – до такой степени я был растроган их доверием. В этот момент вперед выступил рулевой с «Тойра III» и немного смущенно попросил отправить туда и его людей.

Я покачал головой:

– Вы уже совершили сегодня один переход. А мои люди пока не устали.

Я велел Герде выходить сразу же, как только люди с «Тойра III» поедят.

– Когда вы разобьете новый лагерь и отдохнете, возвращайтесь – пусть человек двенадцать добровольцев помогут перетащить шлюпки.

Герда кивнула и принялась отвязывать сани. Кто-то хлопнул меня по плечу. Это был Хоув.

– Перетащите шлюпки, – сказал он, – но, ради бога, оставьте там Блэнда.

– Я не могу сделать этого, – ответил я.

– Он убийца, – продолжал Хоув, – и вам это известно. Если вы поможете Блэнду, то дадите ему еще один шанс. Пусть он идет своей дорогой – и если можно, без шлюпки.

Я покачал головой.

– Нет, я не могу так поступить, – повторил я.

– О господи! Если вы приведете Блэнда, мне придется убить его. И я сделаю это. Я поклялся отомстить за своего отца. Но я не хочу этого – по крайней мере, сейчас. Понимаете, Герда… – Хоув неловко замялся и добавил: – Почему бы не оставить его во льдах? Пожалуйста. Если вы приведете его, это будет большим несчастьем. Мне придется убить Блэнда…

– Нет, – отрезал я. – И даже не думайте об этом. Когда я приведу его, мы – если нас не прикончат эти айсберги – проведем краткое расследование. И если мы поймем, что он намеренно таранил нас, то до тех пор, пока мы не выберемся отсюда и не передадим его в руки правосудия, он будет работать как рядовой матрос.

Хоув пристально посмотрел на меня.

– Вы упрямый дурак! – Он был настолько возбужден, что почти кричал. – Это вам не военно-морской флот! Это Антарктика. Эрик Блэнд убил моего отца. Из-за него погибло три судна, а жизнь свыше четырехсот человек находится в опасности. Неужели вы не можете понять, что лучше всего ему умереть? Если вы спасете его, он сделает все, чтобы убить нас и выбраться отсюда одному. Вы слышали, что сказал Ваксдал. Он сам захотел остаться там. Ну а если он этого сам захотел…

– Если он действительно хочет там остаться, я не стану силой тащить его сюда. Это вас устраивает?

Он открыл рот, но не успел ничего сказать – в этот момент ко мне подошла Герда:

– Все готово, и мы можем выходить.

– Отлично, – ответил я. – И не забудьте вернуться за нами. Нам придется попотеть, перетаскивая лодки.

– Конечно.

– Тогда удачи.

– Спасибо. И будь осторожен, Дункан, – добавила она. – Ты славный парень, и будет жаль, если мы тебя потеряем.

С этими словами она потянулась ко мне и поцеловала.

Я собрал добровольцев – весь экипаж «Хвал-4», кроме двух парней с переломами, Ганса и Хоува, которых я отправил с Гердой, – и мы двинулись на запад, по следам саней, которые вели нас к черному остову «Тойра III».

Возможно, покажется странным, что Герда поцеловала меня, не смущаясь присутствием суровых людей, которыми командовала. Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня возникает искушение не упоминать о подобных вещах. Но я описываю все, что там происходило. Герда была моим помощником и командовала людьми. Но это не значит, что женщина умерла в ней. Она управлялась с людьми совсем не так, как это делал бы мужчина. И все же, если бы мне когда-нибудь пришлось снова оказаться в подобной тяжелой ситуации, я бы отдал правую руку за то, чтобы Герда была моим первым помощником. Ее стойкость и выносливость помогали держаться всем остальным. Она стыдила и одновременно убеждала их, и под ее руководством они добивались невозможного. А что касается поцелуя, то она просто выразила пожелание, чтобы мы вернулись целыми и невредимыми, и парни нисколько не осуждали ее за это. Когда она поцеловала меня прямо в губы, все они разразились радостными восклицаниями. Только Ваксдал наблюдал за нами с угрюмым и сердитым видом, и, покидая лагерь, мне оставалось только надеяться, что мы не станем заклятыми врагами, поскольку, как мне казалось, он был человек полезным.

Мы взяли с собой три легких гарпунных троса, якорь от шлюпки, блоки и тали. Под тяжестью саней, которые матросы притащили с «Тойра III», снег уплотнился, и идти было хорошо, за исключением одного места, где лед был подтаявшим и ненадежным, – но нам все же удалось обойти его. Ветер дул в спину, и на переход у нас ушло всего полчаса с небольшим.

Лагерь был полностью занесен снегом. Единственный признак, по которому мы догадались о его расположении, был исчезающий санный след. Приблизившись к лагерю, мы увидели льды, зажавшие «Тойр III». Проржавевшие борта судна черными отвесными стенами возвышались надо льдом, на них тут и там белели пятна снега. Лед сдавил борта, и под его давлением стальная обшивка во многих местах не выдержала и прорвалась. Вдали, за судном, лед, казалось, все время был в движении: то одна, то другая льдина вдруг приподнималась, показывая свои неровные зеленые зубы, или же из снега неожиданно выскакивала огромная ледяная плита – словно гигантское морское чудовище извергало из своего желудка нечто неудобоваримое.

Я поднялся на небольшой холмик и посмотрел за судно, на линию айсбергов. До них уже было не меньше трех миль, – громадные, сужающиеся кверху ледяные утесы пробивали себе путь в паке, словно нос военного судна, от которого в обе стороны расходятся волны – застывшие, как на фотографии. Но застывшими они казались только на первый взгляд. Стоя на холме и пристально рассматривая их, я видел, как толстые льдины ломались и переворачивались. Я подумал о людях с «Южного Креста». Айсберги, вероятнее всего, прошли прямо над тем местом, где затонуло судно.

Внутри меня все похолодело, и я соскользнул вниз на лыжах по жесткому снегу, радуясь тому, что могу избавиться от этого зрелища. Казалось, что надежды на спасение нет. Мы были обречены на смерть, как и люди с «Южного Креста». Медленно приближающиеся айсберги были неотвратимы, как Судный день. Я попытался весело улыбнуться своим парням, но губы мои словно застыли. Я что-то сострил насчет льда – не помню, что именно я сказал, но попытка эта принесла свои плоды. Люди рассмеялись, и я подумал: «Господи, они еще не растеряли мужества». Я обнаружил, что молю Бога дать мне силы. В этой безграничной ледяной пустыне, где свирепствуют штормы, я чувствовал свое ничтожество, и мне казалось, что Он намного ближе ко мне сейчас, чем когда-либо прежде, чем даже в то время, когда я на своем корвете конвоировал и прикрывал крошечные суда, посланные остановить «Бисмарка».

Когда я на лыжах по санному следу подошел к лагерю «Тойра III», из палатки, сделанной из парусины и прикрытой от ветра несколькими ящиками, вышел Эрик Блэнд.

– Это вы, Крейг? – спросил он.

Я остановился прямо перед ним. Его хриплый голос слегка дрожал.

– Что вам нужно?

Я опередил своих людей, и поэтому какое-то время мы разговаривали без свидетелей.

– Мы пришли за вами, – ответил я. – И думаю, вы знаете, почему.

– Вероятно, вы считаете, что я таранил вас намеренно?

Его глаза словно потускнели, а лицо под темной щетиной казалось бледным и исхудавшим. Он много выпил.

– Ну ладно, что, если это действительно так? – заявил он. – Вы не сможете доказать этого. Вы вообще ничего не сможете доказать. Если бы проклятый ублюдок Хоув не выстрелил из пушки…

– То вы были бы сейчас не на льду, а спокойно вернулись бы обратно, доложив, что не смогли пробиться. Так?

– Думаете, вы умный, да? – усмехнулся он. – Да я вас уничтожу – всех вас.

– Лучше соберите свои вещи, Блэнд. Вы отправляетесь со мной.

– Чтобы вы провели еще одно маленькое расследование? – Он засмеялся. – Ну уж нет. Я остаюсь здесь.

– У вас нет другого выхода. Вы вернетесь со мной и предстанете перед судом. И если мы все-таки выберемся отсюда, то вы ответите за смерть всех тех, кто погиб по вашей вине.

– Я не собираюсь отвечать за то, что сделали льды, – возразил он. – Вы не сможете ничего доказать. Это было случайностью. И не думайте, что я намерен умереть тут. Я пойду нелегким путем… – Он вдруг замолчал, прищурившись. – Вы, черт возьми, решили запугать меня, приведя с собой дюжину человек.

Его глаза сузились. Он изо всех сил старался протрезветь.

– Я привел людей не для того, чтобы силой заставить вас идти со мной, – сказал я, – а для того, чтобы взять шлюпки, которые Ваксдал имел глупость оставить.

– Шлюпки! Вы не тронете их!

Секунду он смотрел на меня, а затем повернулся и нырнул в палатку. Я стоял как идиот, мне и в голову не пришло, что он отправился за ружьем.

– Вы не тронете шлюпки! – закричал он, дернув затвор ружья, в который набился снег. – Пока у меня есть шлюпка, у меня есть и шанс.

Я уперся палками в лед, оттолкнулся, наехал прямо на него и первым ударил его по голове. Мы сцепились в плотный клубок и повалились на снег. Он вскочил на ноги быстрее меня – мне мешали лыжи. Но я выхватил у него ружье; затвор был взведен. Я медленно поднялся на ноги, все время наблюдая за Блэндом, но не понял, что он собирается обойти меня сзади. В этот момент я увидел, что одна из шлюпок прикрыта кусками упаковочных ящиков. Именно об этом и говорил Хоув. Блэнд хотел, бросив всех остальных, сам выбраться из этих льдов. Но одиночество лишило его хладнокровия, и он напился.

– Так вы, черт возьми, решили отправиться на этой шлюпке один, без своей команды? – спросил я гневно.

– Всю свою жизнь я плавал по морю без чьей-либо помощи, – ответил он угрюмо. – Если айсберг разрушит лагерь, я все равно вернусь на «Южный Крест».

– Проклятый идиот! – закричал я. – Вы не знаете ничего. «Южный Крест» пошел к нам на помощь. Судно окружили льды и раздавили его.

Блэнд недоверчиво уставился на меня. Его рот приоткрылся.

– Я не верю вам! – заорал он. – Это неправда!

Я ничего не ответил, и он добавил:

– Откуда вы знаете? Рация затонула вместе с вашим судном.

– У нас был портативный приемник.

В этот момент к лагерю подошли мои люди. Я велел им вытаскивать шлюпку. Затем передернул затвор и бросил ружье в палатку.

– Лучше принимайтесь за работу, Блэнд, – сказал я. – Поможете нам перетащить эти шлюпки.

Он ничего не ответил и просто стоял не шевелясь – словно отказываясь поверить в то, что я сообщил ему. Я направился к своим людям, чтобы помочь им. Мы привязали веревки к первой шлюпке и потащили ее с помощью блока и талей, закрепленных на якоре, который вбили в лед. Блэнд, пошатываясь, подошел ко мне и схватил меня за руку.

– Оно затонуло? – спросил он хрипло.

Я почувствовал, как меня обдало парами виски.

– Да, – ответил я.

– Кто-нибудь остался цел?

– Пока неизвестно. Мы не получали от них вестей с тех пор, как они покинули судно.

Он вдруг рассмеялся – безобразным полупьяным, полуугрожающим смехом.

– Никто не рискнет залезть сюда, чтобы спасти нас. Мы одни. Одни во льдах. Это же чудесно. Будь я проклят, но это чудесно.

– Разве потеря судна ничего не значит для вас? – спросил я гневно.

– А с какой стати? Страховки будут оплачены.

Он опять засмеялся, и его смех был почти счастливым.

Я с трудом подавил желание ударить его, повалить и бить до тех пор, пока он не осознает, что наделал.

– На этом судне ваш отец, – напомнил я.

– А чего мне волноваться о нем? Я его почти не знаю.

Блэнд бросил взгляд на людей, тянущих шлюпку. Затем подошел к ним и ухватился за веревку.

– Давайте, черт вас возьми, – тащите!

Он был похож на сумасшедшего.

– Давайте, Крейг! – крикнул он. – Нечего глазеть! Помогайте.

Все десять минут, пока мы вытаскивали вмерзшие в лед шлюпки, он работал как одержимый. Затем протрезвел и стал замкнутым и угрюмым. Мы потащили с собой две шлюпки. Всего нас было одиннадцать человек, включая Блэнда. Это была выматывающая работа. Поскольку я был на лыжах, то, прилагая максимум усилий, держался на снежной поверхности. Но остальные то и дело проваливались по пояс. Затея казалась совершенно безнадежной.

Тогда я связал два троса, присоединил их к якорю с помощью блока и талей, и мы все же дотащили нашу поклажу до лагеря Спасения. Это был единственный выход.

Мы пришли в лагерь совершенно вымотанные. Был уже десятый час. Бок у меня болел так, словно туда вонзили нож. Одна палатка все еще стояла там. Мы приготовили еду, поужинали и легли спать. Дозорных я не выставлял, зная, что никто из нас был не в состоянии даже полчаса выдержать на ревущем ветру.

Часа через три я проснулся – Герда настойчиво трясла меня за плечо.

– Нужно срочно выходить, Дункан, – сказала она. – Айсберги уже менее чем в двух милях, а лед взламывается.

Я настолько устал, что меня почти не волновало то, что айсберги могут раздавить палатку и нас вместе с ней. Казалось, лучше умереть, чем идти куда-то. Я ослабел и закоченел от холода и боли. Лед дрожал подо мной, мои отяжелевшие веки сомкнулись, и я перестал что-либо замечать. Затем я почувствовал, что меня ударили по щекам и вытащили на пронизывающий ветер. Я поднялся на ноги, слегка пошатываясь, и, не веря своим глазам, смотрел на холодную, бескрайнюю пустыню. «Тойр III» исчез, как будто его и вовсе не было. А вдоль следа, который остался от лодок, лед вспучился, словно штормовое море. Айсберг с высоким и острым, как у скалы, верхом двигался прямо на нас, превращая льды впереди себя в бушующее месиво.

Мои спутники тоже выглянули из палатки.

– Живее, живее! – кричала Герда.

С ней пришли человек двенадцать.

– Подожди! Мы должны взять шлюпки.

– Нет! – ответила Герда, стараясь перекричать ветер. – Мы должны выходить немедленно, или будет слишком поздно.

Я посмотрел на айсберг. Надежды, казалось, почти не было, независимо от того, останемся мы здесь или отправимся к ледяной горе.

– Пусть твои люди возьмутся за шлюпки, – приказал я.

Она собралась было заспорить, но я остановил ее:

– Здесь тридцать человек. Нам необходимы все три шлюпки. Если мы потеряем их, то все равно будем обречены на смерть. Лучше уж погибнуть вместе со шлюпками.

Я созвал людей, и прямо там, на льду, на продувающем насквозь ветру, мы встали на колени – я молил Бога уберечь нас от грозящей гибели. Затем все, не говоря ни слова, схватились за веревку, привязанную к первой лодке.

Я никогда не перестану удивляться человеческой стойкости, вспоминая, как эти люди боролись изо всех сил, стараясь избежать смерти. К этому их толкала вовсе не любовь к жизни. Жизнь не была для них приятной штукой – ведь в те дни они ощущали только голод, холод и напряжение, и всему этому не было видно конца. Но они умирать не хотели. Может быть, ими двигал страх… Что бы это ни было, это придавало им силы – огромные, просто фантастические силы – и мужество.

В веревку, привязанную к одной из шлюпок, вцепились двадцать два человека, которые тащили ее без остановки сто, а иногда и двести ярдов. Затем мы возвращались назад и то же самое проделывали со второй шлюпкой. Вокруг нас с треском, громким и резким, как пулеметная очередь, раскалывался лед. Но тем не менее никто ни на миг не отказался идти за второй шлюпкой, и я не подгонял их. Два раза во льду открывались трещины, и людей спасало только то, что они были связаны друг с другом. Потом нам пришлось перетаскивать шлюпку через трещину, которая в ширину была не меньше половины длины самой шлюпки.

Но все-таки мы это сделали. Когда мы подтащили к основанию ледяной горы вторую лодку, сверху к нам сбежала целая толпа людей, они тут же схватились за шлюпку и стремительно втащили ее наверх. Помню, что увидел тогда какие-то новые лица, почувствовал прикосновение мягких рук, услышал голос, отдающий команды по-норвежски, а затем провалился в небытие.

Я приходил в себя медленно, словно тонущий человек, который поднимается к поверхности воды. Я лежал, тяжело дыша, как после бега, и вслушивался в мертвую тишину, которая словно окутала меня со всех сторон. Я закоченел. Холод пронизал меня насквозь, и бок отзывался болью с каждым вздохом. Неожиданно раздался скрежещущий рев. Он становился все громче, пока не заполнил собой все, а затем я услышал оглушающий треск, и все затихло. Это смерть? Не это ли пытался изобразить Мильтон в своих поэмах? Звук, потрясший все вокруг, не звучал раскатами, как гром. Он прекратился внезапно. Не было и эха. Тишина наполнила мне уши и проникла внутрь – я не мог даже думать. И все же я был не один. Рядом со мной были другие люди. Яслышал, как они дышат, как тихонько шевелятся, и чувствовал их запах – кисловатый запах человеческого пота. Я открыл глаза. Я был в сияющем мире, и меня окружали застывшие фигуры.

И вдруг мне захотелось смеяться. Это сияние было не чем иным, как солнечным светом, пробивавшимся сквозь коричневый брезент палатки. Люди, окружавшие меня, не были мертвы. Они просто спали. Но когда я сел, у меня тут же пропало желание веселиться. Я почувствовал тошноту.

Пошатываясь, я выбрался из палатки, и там, на снегу, меня вырвало. Ветра не было. Вокруг было тихо, и ослепительно-белый снег отражал солнце, из-за чего воздух казался радужным, изменчивым, словно отражение в воде, а лед переливался. Пот холодил мне лоб. Тошнота прошла. Вдруг жуткий рев разорвал тишину – невероятно громкий, как звуки горна четырех всадников, галопом въезжающих во врата ада. Затем раздался грохот, подобный ядерному взрыву. Я вытянулся вперед, стараясь среди окрашенных в золото льдов разглядеть источник этих звуков. Я не верил своим глазам: глыба льда, огромная, как Хрустальный дворец, которого, насколько мне известно, на самом деле не существовало, вдруг появилась на ледяной поверхности. Она раскрылась, как цветок, и затем распалась на миллион кусочков, и каждый сверкал всеми цветами радуги – гигантские алмазы, искрящиеся так, что слепило глаза. И когда они упали, раздался такой звук, словно наступил конец света. Но это не был тот грохот, какой бывает в горах, и он не отдавался в небе. Этот звук ударил по барабанным перепонкам, а затем исчез – как будто его никогда и не было. Снова наступила полная тишина, и тут я почувствовал, как кто-то дотронулся до моей руки.

– Вам уже лучше?

Я обернулся. Голос прозвучал почти неприлично громко, как если бы кто-то вдруг закричал в кафедральном соборе. Это был Хоув. Его лицо было бледным, а руки дрожали. Он выглядел испуганным.

– Вам уже лучше? – повторил он.

Я молча кивнул, а он протянул мне фляжку.

– Сделайте глоток. Это бренди. Вам сразу полегчает.

Я глотнул из фляжки.

– Вы слишком переутомились прошлой ночью.

Я не ответил, стараясь вспомнить, что же произошло. Ах да, мы втаскивали шлюпки на ледяную гору… Вот они, чернеют на снегу. Четыре шлюпки, куча припасов, палатки и самодельные сани. Кто-то привязал норвежский флаг на весло, воткнутое в снег позади одной из палаток. Красный треугольник с голубым крестом обвис, как тряпка. Морозную тишину разорвал громкий треск, а затем раздался низкий грохочущий звук крошащегося льда. На запад от горы простиралось ледяное поле – неровное, все в складках и выступах. А за этим взрытым полем высился огромный айсберг. Это была настоящая гора, сверкающий небоскреб, ледяная цитадель, с вершиной, похожей на факел статуи Свободы, золотом сверкающей на фоне неба. Лед у основания этой горы поворачивался, раскалывался и колыхался, будто волны, разрезаемые клином волнореза. К северу от айсберга я увидел еще один и к югу тоже, везде сверкали огромные глыбы льда.

Я почувствовал дрожь и протянул Хоуву фляжку.

– Спасибо, – сказал я. – Вряд ли наше будущее можно назвать светлым, верно?

– Я вычислил, что при данной скорости течения один айсберг, вон тот, пройдет прямо через лагерь завтра, примерно в полдень, – констатировал он бесстрастным голосом ученого.

– В таком случае переносить лагерь было бессмысленно, – заметил я устало.

Хоув пожал плечами.

– Если это будет лишь один айсберг… – начал он, но тут же замолчал и вновь пожал плечами, словно сочтя, что говорить об этом не стоит. С минуту он молчал, а затем резко спросил: – Почему вы не оставили его одного?

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Почему вы не оставили Блэнда в лагере «Тойра III»? Я говорил вам – не надо приводить его сюда.

– А я сказал вам, что оставлю его только в том случае, если он сам того захочет. – Я почувствовал сильную усталость. – Он не захотел, когда узнал, что я пришел за шлюпками.

– Что же он собирался делать?

– Он думал, что сможет выбраться на одной из шлюпок. Прежде чем напиться, он наполовину нагрузил ее.

– Что же произошло? Он испугался?

– Может, и так, – сказал я. – Любой бы испугался, видя, как айсберги вспахивают ледяное плато и двигаются прямо на тебя.

– Но почему, черт возьми, вы сочувствуете ему? – спросил Хоув.

– Я ему не сочувствую, – ответил я утомленно. – Я просто объясняю вам, что произошло. Где он сейчас?

– Там. – Хоув кивнул в сторону одной из палаток. – Разговаривает с Ваксдалом и Келлером. – Он схватил меня за руку. – Вы понимаете, что вы наделали? Из-за того что Блэнд здесь, мы оказались в очень трудном положении. Он убийца. Блэнд знает это, и еще он знает, что это известно и вам. На его совести не один Нордал, но и Раадал, и тот, второй бедняга. И все, кто сейчас здесь… – Он обвел рукой лагерь. – Все они погибнут. Мы же уже почти мертвецы – и вы, и я, и Герда, и Джуди. А почему? – Его голос стал неровным, Хоув уже не контролировал его. – Из-за Блэнда. Из-за него мы не дошли до «Хвал-5». И вот мы сидим на льду, и люди с «Южного Креста» – тоже. Герда вне себя. Она боится за своего отца, которого очень любит. А вы приводите в лагерь Блэнда, и Герда должна помогать вам спасать его. Господи, я готов был задушить вас за то, что вы, корча из себя благородного рыцаря, отправились туда, чтобы спасти человека, который виновен в гибели не менее пятисот человек.

– Я пошел туда за шлюпками, – напомнил я ему.

– А на что они нам? – Он уставился на лед, и кулаки его то сжимались, то разжимались. – Мы все равно умрем, а из-за вас мне придется убить человека или умереть вместе с ним, не сделав того, что я поклялся сделать. – Хоув замолчал на минутку, а затем сказал: – Если этот айсберг не раздавит наш лагерь, у нас опять начнутся проблемы с Блэндом. На какое-то время он утратил мужество. Но если он вновь почувствует уверенность в себе, он станет очень опасным. Я намерен поговорить с Ларвиком.

– Ларвиком?

Я обернулся, не веря своим ушам, и уставился на четыре шлюпки, – только теперь осознав, что их должно было быть три, – и на норвежский флаг, повисший на весле.

– Ларвик здесь? Пришла команда с «Хвал-5»?

Хоув кивнул, и я почувствовал, как бьется мое сердце.

– Джуди? С ней все в порядке? Она тоже здесь?

Хоув с удивлением уставился на меня.

– Великий Боже! Вы не помните? Вы же упали прямо ей на руки прошлой ночью.

Какое-то время я стоял молча, проклиная льды, из-за которых мы могли вскоре погибнуть, проклиная себя за то, что я привел в наш лагерь ее мужа.

– Где она? – спросил я хриплым голосом.

– Там – в палатке Ларвика.

Я не мог сдвинуться с места, думая о том, что нам – и ей, и мне, – вероятно, осталось всего несколько часов жизни. Потом наклонился, взял пригоршню снега и протер им лицо. Я больше не ощущал усталости. Я чувствовал себя сильным – достаточно сильным для того, чтобы победить смерть и выбраться из этих льдов. Как все же это здорово, что Джуди здесь, со мной. Я медленно подошел к палатке, рядом с которой висел норвежский флаг, и позвал ее.

Джуди вышла почти сразу же, озаренная радужным солнечным светом, взяла меня за руки, глянула мне в лицо и улыбнулась, и ее глаза блестели, как припорошенные инеем бриллианты. Мы смотрели друг на друга и счастливо смеялись. А затем, не говоря ни слова, повернулись и пошли по мелкому, как пудра, снегу к дальнему краю айсберга, и стояли, глядя на вздымающиеся ледяные утесы, дробящие льдины, вовсе не воспринимая их как нечто смертоносное: внушаемый ими ужас подавляло наше стремление к жизни, и они превратились просто в захватывающее зрелище. Как будто наша любовь изгнала демонов страха. Очень странно – мы никогда не признавались друг другу в любви, но наши глаза говорили сами за себя.

Мы недолго простояли в одиночестве. Подошел Калстад. Его круглое, славянского типа лицо выглядело озабоченным.

– В чем дело, Калстад? – спросил я, когда он неловко кашлянул.

– Ваксдал и Келлер… – ответил он. – Люди не хотят, чтобы они жили в их палатке. Они оба из Сэндфьорда.

– Боже правый! – воскликнул я. – Как вы можете сейчас думать о том, кто из какого города – из Сэндфьорда или Тёнсберга?

– Кроме того, эти двое не хотят делать то, что я приказываю, – неловко добавил Калстад.

– Заставьте их.

– Я пытался, но… – Он пожал плечами. – Ваксдал крепкий парень, и, полагаю, сейчас не время драться. Он к тому же очень зол за то, что вы отстранили его от должности помощника.

– Так, понятно. Ну а Келлер?

– Келлер делает то же, что и Ваксдал.

– Ладно, пусть Ваксдал подойдет ко мне.

Ваксдал был в отвратительном настроении. Это было заметно по тому, с каким мрачным видом он направлялся ко мне. Когда он встал рядом со мной, я увидел, что он на целую голову выше.

– Калстад сказал, что вы отказываетесь выполнять его приказания. Это так? – спросил я.

– Ja. Несправедливо, что он командует мной.

– А вы слышали о том, что вчера я назначил его своим помощником?

– Ja.

– А о том, что я разжаловал вас в матросы за то, что вы бросили шлюпки?

– Капитан Блэнд сказал, что у вас нет права на…

– Проклятый Блэнд! – воскликнул я. – Блэнд… – Я замолчал, буквально кипя от гнева. – Идите и поговорите с капитаном Ларвиком.

– Нет. – Джуди тронула меня за руку. – Ты не должен беспокоить Ларвика, Дункан.

– Но это его обязанность, – сказал я. – Он сейчас здесь за старшего.

Но она покачала головой:

– Нет. Командовать будешь ты. Ларвик очень болен. У него сломаны ребра и ноги. Его зажало между льдиной и бортом. Я только что была у него. Я не думаю… – Джуди замялась, и я заметил слезы на ее щеках. – Не думаю, что он долго протянет. Ты должен сам со всем справиться.

Она развернулась и пошла к палатке, рядом с которой висел норвежский флаг. Я вновь почувствовал себя ужасно усталым. Ответственность тяжелым бременем снова легла на мои плечи. Я взглянул на Ваксдала.

– Вы вообще думали о том, что можете умереть? – спросил я его.

Он поглядел на меня озадаченно.

– Нет, – ответил он. – О таких вещах я не думаю.

– Вы никогда не смотрели смерти в лицо. – Я подошел к нему и развернул его так, чтобы он увидел айсберги, которые двигались медленно, но неуклонно. – Посмотрите ей в лицо хотя бы сейчас. Не думаю, что у нас много шансов на спасение. Но пока мы живы, у нас есть шанс. Вы согласны с тем, что сейчас не время спорить и бунтовать?

– Это не я начал, – прохрипел он. – Это матросы все начали. Они из Тёнсберга, а мы с Келлером из Сэндфьорда.

– Ладно, – сказал я. – Я поговорю с людьми. Ну а пока имеет смысл выполнять то, что вам велят. Когда этот айсберг пройдет мимо и кто-то все же останется в живых, мы обсудим вопрос о моем праве действовать так, как я считаю нужным.

Он посмотрел на меня сверху вниз, а затем перевел взгляд на айсберги, которые как магнит притягивали взгляд.

– Ладно, – буркнул он, быстро повернулся и направился к Келлеру, который наблюдал за нами, стоя возле палатки.

Я прошел мимо привязанных припасов и шлюпок и подошел к палатке с флагом. Входной клапан был откинут, и я увидел Джуди, склонившуюся над человеком, который лежал на груде одеял. На утоптанном снегу были капли крови, и из-за плеча Джуди виднелась голова Ларвика, освещенная солнцем. Лицо его изменилось до неузнаваемости: голубые глаза глубоко запали, нижняя губа была в крови – зубы прикусывали ее от боли.

Джуди заметила мою тень.

– Он в сознании? – спросил я.

Она кивнула.

– Я только что послала за тобой. Он хочет с тобой поговорить. – Джуди встала. – Но только недолго. Он очень слаб.

Я уселся у входа в палатку и склонился над Ларвиком.

– Джуди сказала, что вы хотели видеть меня, – сказал я.

– Крейг? – Голос Ларвика был едва слышен.

– Да, – ответил я.

– Подойдите ближе, пожалуйста.

Я забрался в палатку и тут же понял, что он скоро умрет. Там царил запах разложения, хотя клапан был открыт и внутрь проникал холодный воздух. Гангрена.

– Чувствуете, как пахнут мои ноги? – В его голосе не было страха, а глаза смотрели совершенно спокойно. – Джуди делает для меня все, что только может, но это уже не продлит мне жизнь.

Он сказал что-то еще, но в этот момент раздался грохот трущихся друг о друга льдин – такой громкий, словно источник его находился прямо в палатке. Ларвик вытащил из-под одеяла руку и схватил меня за плечо.

– Сейчас вы здесь за старшего. Вы должны вытащить их изо льдов. Надежды, конечно, мало, но… – Он прикусил губу, стараясь перетерпеть боль. – Что вы собираетесь делать? – спросил он наконец.

– Надо уходить отсюда, – сказал я. – Шторм на западе утих, и льдины движутся к нам намного медленнее. Если мы выйдем сейчас, то, может быть, нам удастся опередить эти айсберги.

Ларвик медленно покачал головой.

– Нет, – произнес он. – Если вы уйдете отсюда, то погибнете. Как вы выберетесь, не имея лодок? Я слышал о том, что вы сделали вчера. Герда мне рассказала. Вы прекрасно понимаете, что надеяться на спасение можно только до тех пор, пока у вас есть шлюпки. – Он замолчал и какое-то время не произносил ни слова, глядя через открытый вход в палатку на громады льдов, двигающихся в нашу сторону. – Если бы это был лишь один айсберг – южный или северный… Но здесь их слишком много. Нельзя отступать. Это подрывает моральный дух людей. – Он повернул ко мне голову, и я увидел, что он взволнован. – Думаю, вы должны идти вперед… Людям это больше понравится.

Ларвик еще крепче сжал мое плечо – наверное, я выглядел ужасно озадаченным.

– Все утро я лежу здесь, и мне ничего не остается делать, кроме как смотреть на льды. Видите? – Он кивнул в сторону открытого клапана. – Видите айсберг там, на юге? У него есть пологий выступ. Я смотрел на него в бинокль. Если бы вы перенесли лагерь на этот выступ…

– Но это невозможно, – произнес я.

Он пожал плечами.

– Это трудно. Но нет ничего невозможного. Вы сами видите, скорость продвижения айсбергов стала меньше. Сейчас они крошат льды уже не с такой силой. Наш лагерь на небольшом возвышении. Льдины вокруг нас ломаются. Но, возможно, все же какие-то из них останутся целыми. Надеюсь, нам хватит времени, чтобы перебраться на айсберг. С Божьей помощью мы успеем. Вы умный человек. Не забудьте приготовить легкие гарпунные тросы и тали. Я тоже взял свои тросы. Думаю, у нас есть шанс. Он, конечно, ничтожен, но другого уже не будет. – Он бросил на меня быстрый взгляд. – Вы согласны?

Я молчал, глядя на подножие айсберга, врезавшееся в льдины. До него было не больше мили. Однажды мне пришлось видеть извержение Везувия, лава поглотила целую деревню – это было в то время, когда мой корвет стоял в Неаполитанском заливе. Айсберг двигался с такой же скоростью, и хотя он был холодным, а лава горячей, он подобно ей медленно, но неумолимо разрушал все вокруг. Справа и слева от него льды на целую милю превратились в сплошное месиво – они ломались, разбивались на мелкие кусочки и наслаивались друг на друга. Льдины, искрошенные ударами одного айсберга, встречались с льдинами другого, и все это продолжало ломаться, переворачиваться, а потом выбрасывалось в воздух с такой же легкостью, как снежки. Льдины лежали одна на другой, и куда бы я ни бросил взгляд, везде они казались страшно ненадежными. Мне казалось, что шансов добраться куда-либо было очень мало. Но идея прокатиться верхом на айсберге, источнике царившего вокруг хаоса и смятения, мне понравилась – уж очень она была смелой. Я кивнул.

– Во всяком случае, у нас будет ради чего бороться.

– Ради чего бороться… – произнес Ларвик. Он выглядел совершенно измученным, и я понял, что разговор его утомил. – Ради чего бороться… – повторил он, и его голос был едва слышен. Затем он собрался с силами и похлопал меня по руке. – Если вы заберетесь на этот айсберг, как на спину лошади, то только посмеетесь, когда он начнет дробить лед. Возможно, он вынесет вас к морю.

Ларвик закрыл глаза. Я немного постоял возле него, затем, увидев, что он лежит неподвижно, начал потихоньку выбираться из палатки. Но он тронул меня за руку.

– Блэнд здесь? – спросил Ларвик таким хриплым голосом, словно у него в горле клокотала кровь.

– Да, – ответил я. – Хотите поговорить с ним?

Он помолчал, а затем произнес:

– Нет. Я слишком слаб для того, чтобы сказать ему то, что хотелось бы. – Он закашлялся и скорчился от боли. Я держал его за руку, пока ему не полегчало. – Что бы я ни думал о старике Блэнде, он остается человеком. Но этот щенок намного хуже. Он опасен, Крейг. Джуди теперь владеет самым большим пакетом акций компании. Бернт Нордал все ей оставил. Я это знаю, потому что заверял его завещание. Присмотрите за ней, друг мой. И постарайтесь, чтобы Эрик Блэнд не выбрался отсюда. Понимаете? – Он посмотрел на меня запавшими глазами. – Обещайте, что…

Его голос стал таким тихим, что я не расслышал окончания фразы. Ларвик впился в меня своим взглядом.

Я знал, чего он хочет, но я не мог обещать ему этого и потому тихонько выбрался из палатки. Снаружи меня ждала Джуди.

– Вы долго говорили, – сказала она. – С ним все в порядке?

– Он очень слаб, – ответил я.

Ее лицо казалось маленьким и несчастным.

– Боюсь, он не доживет до утра.

Она забралась в палатку, а я повернулся и стал разглядывать гигантский айсберг, разыскивая уступ. Он начинался прямо у основания айсберга и затем полого шел вверх, до тех пор, пока не сливался с крутым обрывом, который примерно на пятьдесят пять футов возвышался над окружающими льдинами. Я понял, что это наш единственный шанс. И я молился, чтобы Ларвик, который подсказал нам его, дожил хотя бы до того момента, когда мы переберемся на айсберг.

Потом я собрал людей и рассказал им об этой идее Ларвика.

Она им понравилась. Они приняли ее целиком и полностью и тут же взялись за подготовку к новому переходу.

Их энтузиазм во многом объяснялся желанием заглушить страх, окрылив душу новой надеждой. С легких тросов сбили лед и связали их вместе. Подготовили якорные стойки, укрепив на них блоки и тали. Подогнали лодочные стропы. Припасы были упакованы и тщательно завязаны – чтобы их и лодки можно было поднять на уступ айсберга на веревках и блоках. Однако в конце дня, когда айсберг подошел ближе, я заметил, что все то и дело поглядывают на него и глаза их полны страха.

К вечеру все было готово. Неуложенными остались лишь палатки и самые необходимые вещи. После ужина было уже нечем заняться. Спать никому не хотелось, все выбрались из палаток и, собравшись кучками, с ужасом взирали на ледяную глыбу, которая возвышалась над лагерем точно смерть, внезапно обретшая зримый облик. Грохот ломающихся льдин не смолкал, сквозь него иногда можно было различить резкий треск. От яркого солнечного диска, висевшего низко над южным горизонтом, во все стороны исходили удивительные золотые лучи, а высоко в небе висело невероятных размеров ложное солнце, паргелий. Ледяные скалы высотой в сотню футов и более искрились и переливались. В тени, где не было снега, лед напоминал стекло и был окрашен в холодные зеленые и голубые тона. Но там, где на него падали солнечные лучи, он сверкал, как отполированный металл, и отражал радужные, неверные блики неба.

В лагере было холодно, будто в царстве смерти. Все искоса поглядывали на сверкающую поверхность айсберга, но еще чаще их взгляд приковывали зеленые и голубые тени, там, где чернели ледяные челюсти. Люди стояли, раскрыв рот и со страхом уставившись на затененную сторону айсберга. Затем они, дрожа от холода, разбрелись по палаткам. Но никто не смог уснуть, и вскоре все опять вышли наружу и смотрели, смотрели, словно околдованные неизбежной близостью конца.

Блэнд в основном сидел в палатке, которую установили Ваксдал и Келлер, подперев ее несколькими упаковочными ящиками. Думаю, мне не следовало допускать его близкое общение с этими двумя, но тогда мне это не казалось слишком важным. Несколько раз я видел Блэнда снаружи. Он был погружен в тяжелые, мрачные мысли и мало что замечал вокруг себя. Я не могу сказать точно, сколько людей знали о его роли во всем случившемся. Наши люди, во всяком случае, подозревали, что он таранил нас намеренно. Если бы не столь сложные обстоятельства, они, возможно, и убили бы его. Но сейчас страх быть раздавленным айсбергом преобладал над всеми остальными чувствами.

В один из тех редких моментов, когда Джуди не присматривала за Ларвиком, мы сидели рядом на краю шлюпки. Герда и Хоув отошли к краю льдины и смотрели на солнце, держась за руки. Когда они развернулись и направились к лагерю, из палатки вышел Блэнд. Увидев его, Хоув остановился. Его лицо окаменело. Затем он выпустил руку Герды и направился к Блэнду.

Он прошел мимо нас, что-то крикнул, и на его лице появилось выражение какого-то странного томления. Блэнд заметил Хоува и остановился, глаза его сузились, а тело напряглось. Джуди сжала мою руку. Рядом с Блэндом Хоув выглядел маленьким и тщедушным. Я поднялся. Возможно, у Хоува было с собой оружие, и он мог попытаться убить Блэнда. А если бы на это у него не хватило смелости, то могла бы завязаться драка, и Блэнд переломал бы ему все кости с такой же легкостью, как сломал прутик.

В этот момент к Хоуву подошла Герда. Она взяла его за руку и потащила прочь от Блэнда. Когда они шли обратно, я увидел искаженное лицо Хоува и понял, что он расстроен и зол – его горечь казалась пугающей.

В мою руку скользнула рука Джуди.

– Он ужасно переживает, – прошептала она. – О, как я хочу, чтобы они остались живы!

Я взглянул на нее.

– Думаешь, они были бы счастливы? – спросил я.

– Да, думаю, это возможно, – ответила Джуди. Она вздохнула и слегка пожала плечами. – Бедная Герда – в ней говорит материнский инстинкт. Но у Уолтера другое. Он ее любит. Думаю, он впервые в своей жизни почувствовал себя счастливым. Вот что мучает его. Он хочет жить – и в то же время хочет убить… – Она снова вздохнула и добавила: – Думаю, это очень его мучает.

– Но почему его не радует тот факт, что он жив и рядом с ним Герда? – спросил я.

Какое-то время Джуди молчала, а затем сказала:

– Если мы все-таки переберемся на этот уступ, Дункан, тебе придется провести разбирательство. Люди должны узнать правду. Жаль, что ты…

Она вдруг замолчала, и я спросил:

– Что я?

– Ничего, – сказала она. – Нет, я не должна даже и думать об этом. Но он напугал меня.

Я знал, о чем она говорила, – она жалела, что я привел Блэнда. Джуди желала смерти своему мужу, и я понимал ее чувства. Помнится, я думал тогда: «Ладно, мы все скоро умрем. Это не имеет никакого значения». Я не очень верил в то, что нам удастся перебраться на уступ по ненадежному полю разломанных льдин. Один его вид внушал ужас – я знал, что рано или поздно мне придется предпринять попытку пересечь его.

– Сейчас это не важно, – произнесла вдруг Джуди. – И вообще все не важно, пока мы вместе – хотя бы ненадолго.

Джуди смотрела на все трезвым женским взглядом. У нее не было особой веры в то, что все кончится хорошо. Она видела приближение неизбежного и принимала это. Она даже не пыталась тешить себя мыслью о том, что мы победим смерть, которая смотрела на нас холодным взглядом прозрачных, как стекло, ледяных скал. Подобное ее отношение подействовало на меня весьма странным образом. Вместо того чтобы испытывать страх, я тоже почувствовал, что спокойно принимаю все, что бы ни случилось. Любить и быть любимым – прекрасно. В том тягостном холоде у нас не было и намека на страсть или влечение. Мне трудно объяснить это – но если у каждого из нас есть душа, то мы с Джуди чувствовали, как наши души сливаются воедино. В вечерних сумерках надвигающейся смерти наша любовь была уже за пределами этого мира. Мы были готовы уйти в мир иной вместе.

Я часто задумывался над тем, что на самом деле чувствовал Блэнд в отношении Джуди. Тот факт, что он угрожал мне испортить ей жизнь, если я не выполню того, чего он требовал, сам по себе еще ничего не значит. Как говорится, от любви до ненависти один шаг. Но я помню, что произошло в ту ночь, – чувства этого человека прорвались сквозь мрачную маску, которую он надел на себя, установив невидимый барьер между собой и окружавшими его людьми. Я не получил ясного ответа на свой вопрос, но думаю, стоит все же упомянуть об этом случае и о том, как отреагировала на него Джуди.

Приближалась полночь, и мы с Джуди смотрели на солнце, которое низко висело над южным горизонтом в небе цвета яичной скорлупы. Неожиданно я почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Должно быть, Джуди тоже это ощутила, потому что и она обернулась. Мы увидели Блэнда, который вышел из палатки. Он стоял, не шевелясь, ярдах в двадцати от нас. Его лицо было мрачным и задумчивым, а в позе было что-то напоминающее его отца. Наши глаза встретились, и я помню, что был просто потрясен ненавистью, которую прочел в его взгляде: еще никогда никто не смотрел на меня так. Это был взгляд одинокого волка, жестокого самца, который отгородился ото всех и страдал, глядя, как другие радуются. Горечь и печаль превратились в ненависть. Но сказал ли его взгляд что-нибудь Джуди, я не знаю.

Знаю лишь то, что она тоже заметила его – ее пальцы стиснули мою руку, и, когда она вновь посмотрела на солнце, ее лицо было белым.

– Будь осторожен, – сказала она дрожащим голосом, бросив взгляд через плечо. – Эрик – опасный человек. – Затем добавила: – Мне нужно посмотреть, как там мой больной.

Она встала и быстрыми шагами направилась к палатке Ларвика.

Той ночью стало холоднее. С востока подул ветер, и, когда он принес в наши палатки ледяной холод айсбергов, температура там резко упала. В лагере царило нетерпение, и впервые с тех пор, как мы покинули судно, дозорным не приходилось скучать в одиночестве.

Мы все были словно околдованы надвигающейся смертью. Никто не хотел, чтобы она застала его спящим. В палатках было шумно, дрожание льда стало сильнее. Все лежали в напряженном ожидании, представляя себе айсберг, который поднимается до невиданных высот и затем обрушивается на тонкий, как папиросная бумага, брезент. Каким облегчением было выйти наружу и увидеть, что на самом деле айсберг намного ниже и движется он совсем не так быстро.

Впрочем, пока мы наблюдали за ним, казалось, что он действительно ползет очень медленно, но если мы на минутку отводили глаза, то затем с ужасом осознавали, что он неумолимо приближается. Пологий уступ на южной его стороне сверкал и переливался, словно лестница, ведущая наверх в каком-то гигантском кинозале, где показывают цветной фильм. Не думаю, что кто-то из нас на самом деле верил в то, что нам удастся добраться до нее. От этой лестницы в небо нас отделяла постепенно сужающаяся щель, в которой двигался лед. Между льдинами то и дело открывались трещины, которые с хрустом захлопывались, а сами льдины вставали чуть ли не вертикально, а затем медленно опускались вниз, выдавливая огромные глыбы, которые падали на льдины и крошили их. У айсберга была заостренная передняя часть, которой он пробивал себе путь в паке, обломки льда перед ним ходили ходуном, похожие на застывшее, присыпанное пудрой стекло, а по бокам бурлила черная полоса воды, и гребни ее волн искрились на солнце.

Мне не было страшно, по крайней мере, тогда. Это зрелище было настолько удивительным, что казалось далеким и нереальным. Я чувствовал себя просто зрителем и знал, что это ощущение не оставит меня до тех пор, пока мне не придется пересекать щель, отделяющую нас от айсберга, и льды не накроют меня.

9

Наверное, большинство из тех, кто сейчас читает мое повествование, раз или два сталкивались со смертью. И они знают, что испытывает человек в такой момент. Автомобиль, несущийся на вас по встречной полосе, вызывает те же ощущения, что и свист бомб, падающих с неба. Здесь есть все – и нервное напряжение, и внезапная, как на фотографии, ясность видения. Все, кроме страха. Он приходит позже, когда нервы, которые были чересчур натянуты, вдруг расслабляются, и вы начинаете испытывать дрожь. То же самое, только более растянутое во времени, происходит и с человеком, который участвует в бою. Он волнуется, готовится к сражению, и, когда бой начинается, страх исчезает. Лишь после боя он почувствует страх и усталость. Но если смерть подбирается к вам неторопливо, но неумолимо, нервное напряжение невозможно выдержать долго. Человек ломается, ибо не способен бесконечно смотреть смерти в глаза. Но если даже и выдержать этот период, все равно нервная реакция наступает еще до момента смертельной опасности. И приходит страх – голый, неконтролируемый страх.

Это-то и случилось в то утро, когда айсберг подошел к нашей льдине.

Около шести Джуди забралась в мою палатку. Ее глаза казались очень большими, с темными кругами под ними. Она выглядела очень уставшей.

– Дункан, пойдем со мной, пожалуйста. Мне кажется, Ларвик умер.

Мы вернулись в палатку Ларвика. То утро не было солнечным. По небу бежали серые клочковатые облака, и с юго-запада задул ветер. В палатке было темно, и я с трудом различил бородатое лицо Ларвика. Его тело было холодным, и, когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что его глаза помутнели. Я накрыл его одеялом.

Потом вышел наружу и увидел людей, выбравшихся из своих палаток. Они наблюдали за нами украдкой; в лагере царило напряжение. Как будто все почувствовали близость смерти.

– Как мы его похороним? – спросила Джуди.

– Оставим его там, где он лежит, – ответил я.

– А заупокойная служба?

– Нет, – ответил я резко.

Она хотела было возразить, но я сказал:

– Посмотри на людей. Они и так боятся, не хватает еще и того, чтобы они узнали о смерти Ларвика.

Джуди отвернулась и окинула взглядом лагерь. Я увидел слезы на ее щеках.

– Ради бога, только не надо плакать, – проговорил я жестко. – Они не должны узнать об этом. Понимаешь?

Она прикусила губу. Затем посмотрела на меня и кивнула.

– Да, понимаю. Думаю, он тоже поймет.

Я повернулся и крикнул стюардам, чтобы они приготовили еду.

Этот завтрак был, пожалуй, самым лучшим, что только можно придумать. Но люди ели молча, я чувствовал их напряжение. И, покончив с едой, они вышли из палаток и снова стали смотреть на дробившийся лед.

Это ужасно – думать, что ты завтракаешь последний раз в жизни. Наступление льдов было таким же неизбежным, как веревка для висельника. Я даже не мог дать людям никакой работы. Они стояли вокруг палаток, собравшись кучками, смотрели на айсберг и временами поглядывали на палатку Ларвика, возле которой все еще висел норвежский флаг.

Теперь переднюю заостренную часть айсберга отделяло от нас лишь три сотни ярдов. А позади него прозрачными зелеными и голубыми утесами, холодными, молчаливыми, возвышались льды и уходили вдаль до тех пор, пока не сливались с низкими облаками. Их вершины не были видны, словно их заслоняли облака, и от этого зрелище казалось еще более ужасным, а сам айсберг – намного выше.

Звук разбиваемых льдин был настолько громким, что нам приходилось кричать друг другу. Наша льдина сотрясалась – как будто мы находились на борту судна, атакуемого гигантскими волнами. Мы действительно видели, как тряслись и дрожали льды. Шлюпки покачивались, а упаковочные ящики, связанные вместе, подпрыгивали. Наша льдина напоминала остров в бушующем, разъяренном океане. Льды вокруг ломались. Мы оказались в самой гуще того, за чем так долго наблюдали. И за этот короткий промежуток времени я должен был спуститься вниз, в неиствующий хаос, и постараться перенести веревку на уступ. Я почувствовал, как страх схватывает меня за горло.

И когда вдруг льдина, которая находилась между нами и айсбергом, раскололась поперек, я едва не впал в панику. Та половина, что была ближе к нам, поднялась чуть ли не вертикально, затем медленно стала переворачиваться. Секунду она словно парила в воздухе, возвышаясь над нами на сорок или пятьдесят футов. Затем с треском обрушилась вниз. Падая, она задела своим краем нашу льдину. Обломок льда, размером с амбарную дверь, концом упал рядом с матросом из экипажа «Хвал-5». От нашей ледяной горы откололся огромный кусок. Какое-то время мы видели море, черное и бурлящее. Затем щель закрылась, льдины с треском сошлись снова, скрежеща и ударяясь друг о друга, будто стараясь развернуться так, чтобы уменьшить ужасное давление. Это был настоящий ледяной исход.

Секунду мы стояли не шевелясь. Мы были оглушены этой невероятной борьбой. И тут неожиданно закричал Ганс. Он кричал пронзительно и визгливо. Парень развернулся и побежал, как преследуемый собаками заяц. Остальные наблюдали за ним – не двигаясь, словно околдованные. Затем один из матросов сорвался с места и тоже побежал, и в одну секунду добрая половина людей последовала примеру мальчишки.

Я двинулся вперед, чтобы остановить их, но Ваксдал опередил меня. Он вцепился в одного из матросов и ударил его своим мощным кулаком. И он остановил Ганса – сграбастал его одной рукой и повернул лицом к обрыву. Люди остановились, тяжело дыша. Они стояли, наблюдая за Ваксдалом с видом стада, которое пойдет туда, куда его поведут. Затем они развернулись и, с трудом волоча ноги, с потемневшими лицами побрели обратно в лагерь.

Я встретил их, понимая, что или сейчас – или никогда. Если я буду выжидать, то они совсем падут духом и уже ничего не смогут сделать. Я не мог разговаривать с ними из-за шума и грохота льдов. Но я собрал их вокруг себя и заставил опуститься на колени. Они встали так, чтобы видеть айсберг. Когда мы стояли рядом, я почувствовал, что в нас растет чувство единения – мы все попали в беду, и у нас одна цель – выжить. Я смотрел на щель шириной в две сотни ярдов, покрытую зазубренным, искромсанным льдом, которую мне предстояло преодолеть, а затем бросил взгляд на Джуди. Она встретилась со мной глазами и улыбнулась. Я вновь почувствовал в себе уверенность. Я смело встречу опасность, какой бы она ни была.

Поднявшись, я сказал, что пора действовать, сейчас самое время атаковать айсберг. Джуди встала рядом, и я услышал ее голос:

– Кто попробует первым?

– Ваксдал и я, – ответил я.

Я быстро посмотрел на нее. Она кивнула, словно была готова к этому. Я крикнул Калстаду, и он принес веревки.

Я не знал, был ли Блэнд среди людей, которые собрались вокруг меня во время молитвы, но помню, как неспокойно сверкнули его глаза – в этом взгляде странным образом были смешаны и страх, и возбуждение.

Веревки уложили в аккуратные бухты и положили на лед, с той стороны, которая была ближе к айсбергу. Я взял два конца и позвал Ваксдала. Он мрачно вышел вперед. Я протянул ему конец одной веревки. Он не торопился взять его. Его глаза горели гневом. Я подумал, что он намерен отказаться.

– Шлюпки! – крикнул я ему.

Не знаю, то ли Ваксдал осознал справедливость моего выбора, то ли испугался, что его будут считать трусом, но он взял у меня веревку и принялся обвязывать ее вокруг себя. Мы подошли к краю льдины, за которым начиналось ненадежное поле полупогруженных льдин. Джуди подошла ко мне и поцеловала. Затем взяла веревку и начала обвязывать ее вокруг моего пояса.

Но едва она принялась за это, люди вдруг зашумели, а Джуди упала. Это был Эрик Блэнд – он вырвал из ее рук веревку, а затем спрыгнул вниз, на паковый лед. Он держал в руке веревку и принялся обвязываться ею, глядя на меня с какой-то безумной улыбкой, а затем крикнул Ваксдалу. Я ухватился за веревку, чтобы вытащить его обратно. Если на секунду я и почувствовал облегчение, то оно тут же исчезло, когда я понял, насколько опасны подобные недисциплинированные действия. Но когда я потянулся за веревкой, мою руку зажал Хоув.

– Пусть он идет! – закричал он. – Пусть он идет, говорю же вам!

Во внезапно наступившей тишине его голос прозвучал неестественно громко. Я заколебался, а в его глазах появилось невиданное облегчение. Он был уверен, что любой, кто попытается пересечь это поле, неминуемо погибнет.

За те несколько секунд, пока я раздумывал, что делать, Блэнд сам решил все за меня – я увидел, что бухта размотана и веревка натянута. Я глянул вниз – Ваксдал и Блэнд уже шли по льду. Затем я увидел, что на ногах у Блэнда надеты кошки. Где он взял их, понятия не имею. Но сам факт, что он позаботился о них, говорил о том, что Блэнд решился на это отнюдь не под минутным влиянием.

Он явно планировал все свои действия. Я окинул взглядом людей. Они внимательно наблюдали за ним, и в глазах некоторых мелькнуло восхищение. Макфи и Калстад травили веревку. Бономи взволнованно бегал по льдине и непрерывно щелкал фотоаппаратом.

А те двое приближались к разломанному льду. Таща за собой тонкую веревку, они зашли за край льдины, которая потихоньку переворачивалась, и пропали из поля зрения. Льдина встала почти вертикально, закрыв их целиком. Затем она треснула поперек и обрушилась на лед, и мы увидели, как Ваксдал прыгает с места на место, пытаясь отыскать более надежную точку опоры. Блэнд лежал ничком, вцепившись в кромку льдины, которая другими постепенно растиралась в порошок. Сначала я подумал, что его задело. Но он смотал веревку, которая валялась рядом, весь подобрался и прыгнул на глыбу льда, которая по размерам была не больше нашей шлюпки. Затем он встал и отправился вслед за Ваксдалом, перепрыгивая с одного места на другое.

Когда они остановились, от уступа их отделяло всего двадцать футов, но впереди была трещина, наполненная кусками льда, которые плавали в темной воде. Ваксдал смотал свою веревку и прыгнул. Сначала мне показалось, что он преодолел трещину. Но лед, словно трясина, просел под его весом. Ваксдалу удалось подняться, но затем его снова засосало, да так, что была видна лишь верхняя половина тела. До уступа оставалось всего два ярда, но шансов добраться туда у Ваксдала было так мало, словно его отделяли не два ярда, а две мили. Он барахтался в этом сером потоке. Его рот темным пятном выделялся на фоне светлой бороды – он что-то кричал от боли. Мы же, кроме треска и грохота трущихся льдин, не слышали ничего.

Блэнд помедлил, глядя на Ваксдала, затем смотал свою веревку. Он отошел немного назад и побежал. Джуди зарыла свои пальцы мне в ладонь. Но что бы она ни думала сейчас об Эрике Блэнде, он навсегда остался в ее прошлой жизни. Вместо того чтобы прыгать, Блэнд бросился на льды всем телом, как первоклассный защитник бросается за мячом. Толчок был настолько сильным, что он сразу оказался посередине трещины, и его тело продолжало скользить по ледяным глыбам. Затем он стал загребать вперед, и его руки двигались, как будто он плыл стилем кролль. Его тело не тонуло, и он фут за футом подтаскивал себя к уступу.

Наконец он выбрался на него и подтащил к себе Ваксдала. Увидев, что Блэнд и Ваксдал стоят на краю айсберга, все радостно закричали. Эти двое стали символом возрожденной надежды. Они олицетворяли собой саму жизнь. Блэнд смотрел на смеющихся людей. Мои глаза устали от постоянного сверкания снега за последние дни, поэтому я не мог разглядеть выражение лица Блэнда. Мне казалось, что он смеется. Что ж, у него было на это право. И люди правильно делали, что отвечали ему тем же. Он совершил очень смелый поступок. Но тут Хоув прокричал мне в ухо:

– Он смеется над нами! У него какой-то свой план! Он хочет делать все по-своему!

Я отмахнулся от него, а затем криками велел Дейлу, первому помощнику на «Хвал-5», передать Блэнду инструменты и якоря. Парни привязали их к веревке, и, когда они преодолели расстояние в две сотни ярдов и оказались на айсберге, Хоув схватил меня за рукав и прокричал:

– Он бросит нас, говорю вам!

– Не будьте дураком, – оборвал его я. – Он ничего не сможет без шлюпок и припасов.

– Ладно, но только отправляйтесь с первой партией.

Я гневно покачал головой. Мы уже договорились о том, в каком порядке будем все выгружать – сначала шлюпка, припасы, люди – человек двенадцать. Затем снова шлюпка, припасы, люди – и так до тех пор, пока всё и все не будут переправлены на уступ айсберга. Блэнд переправил на айсберг веревки, а я, как командир, обязан покинуть лагерь последним.

Ваксдал и Блэнд изо всех сил старались прикрепить якоря надежно. Как только они закончили с этим и привязали к якорям веревки, пошла первая шлюпка. Из-за того что айсберг двигался в нашу сторону, веревка провисла, и ее приходилось все время подтягивать. На полпути шлюпка с силой ударилась об лед, и прежде, чем она оказалась на уступе, выскочил один якорь. К счастью, другой оказался вбит намного крепче, и шлюпка благополучно достигла айсберга. Однако из-за истории с якорем, а также из-за того, что веревка постоянно провисала, я понял, что на уступе должно быть больше матросов, поскольку именно это затрудняло наши действия. Когда мы подтянули стропы обратно, я велел начать переправляться первой партии людей, а припасы отправить после них.

Когда люди начали пролезать в стропки, ко мне подошла Герда.

– Думаю, тебе тоже стоит туда перебраться, Дункан! – прокричала она. – Очень важно не наделать под конец ошибок.

Мне не нравилась идея переправляться в первой партии, но я уже и сам дозрел до того, что мне следует быть именно там. Я велел Дейлу принять на себя командование остальными и уступить кому-нибудь место в стропке. Мы также прицепили пару оставшихся якорей.

Пересекать трещину, набитую ледяными осколками, в то время, когда тебя поддерживает лишь тонкая стропка, – довольно неприятное занятие. Веревка, как я уже говорил, была натянута довольно слабо, и на полпути провис получился такой большой, что мы касались ногами движущихся льдов. Все бы ничего, но, когда мы пересекали трещину, в ней внезапно открылась брешь, огромная льдина встала на дыбы, и какое-то время она была выше нас. Казалось, что она сейчас оборвет и унесет веревку и нас вместе с ней. Но льдина соскользнула обратно, и мы благополучно достигли уступа – если не считать того, что стропки натерли нам ягодицы.

Благодаря дополнительным якорям мы очень быстро укрепили обе веревки и начали переправлять припасы. Я установил очень жесткий порядок, поскольку в любой момент мы могли разделиться, и у каждой группы должно быть достаточно припасов и шлюпки.

Пока мы переправляли вторую шлюпку, стало заметно, что айсберг не стоит на месте, а движется относительно нашей льдины. Поэтому для большей безопасности мы перетаскивали шлюпку на двух веревках сразу. Когда мы стали тянуть эти веревки, то они, вместо того чтобы провисать, стали натягиваться, пока не превратились в тонкие ниточки. Мы сняли шлюпку, и веревки вновь провисли. Мы успели вовремя. Еще минута – и веревки бы унесло. А все из-за того, что нашу льдину с лагерем обступили льды, и она стала постепенно, но неуклонно удаляться.

Когда на айсберг прибыла следующая партия, я вырубил изо льда небольшую глыбу, взял концы веревки, пропустил ее через блок и провел затем вокруг этой глыбы, а парни растянули ее за концы. Конечно, из-за этого переправа будет идти медленней, но я был рад, что поступил именно так, потому что, когда мы закончили с этим, стало ясно, что наша льдина начала двигаться более интенсивно. Выражаясь морским языком, на носу айсберга по правому борту ее уже больше не было. Она была натраверзе пологого уступа, и на ней начал сказываться эффект «носовой волны» – при продвижении айсберга вперед сбоку от него выбрасывались льдины. Люди работали очень слаженно – сейчас они у ледяной глыбы с блоком, а в следующий момент – поднимаются выше и подтягивают веревку. Затем они снова спускались и отдавали ее. Они действовали как оттяжки на китобойном судне – двигались вперед и назад – в зависимости от того, насколько сильно была натянута веревка.

Наконец мы начали переправлять последнюю шлюпку. Когда она достигла уступа, люди бегом спустились вниз, быстро отдавая веревку. Мы спустили лодку. И тут кто-то закричал мне: конец веревки ускользнул за край. Я бросил быстрый взгляд на кучку темных фигур, столпившихся на льду. Они стояли, совершенно неподвижно, и смотрели в нашу сторону. Там остались последние – Дейл и пять человек с «Хвал-5». Льдина, на которой они находились, кружась, удалялась от нас, и от нее во все стороны расходились гигантские волны с осколками льда. Мы изо всех сил налегли на оставшуюся веревку. Но это не помогло, а скорее наоборот. Силы, намного превосходившие наши, вырвали у нас из рук и эту веревку. Конец ее пробежался по льду и скрылся за кромкой, и мы уже ничего не могли сделать, кроме как смотреть на маленькую группу, одиноко стоящую среди ледяного хаоса.

Я положил руку на плечо Джуди. Ее тело было очень напряжено, а лицо казалось совершенно белым; она дрожала. Ее губы взволнованно шептали молитву. Ледяная гора, на которой остались Дейл и его товарищи, медленно-медленно крутилась, словно оказалась в центре какого-то водоворота. Затем она вдруг начала подниматься, стиснутая силами противоположного направления, и в следующую секунду раскололась. Звук был такой, как будто тяжелая артиллерия дала ряд залпов – мы прекрасно слышали его даже сквозь тот грохот, который все время царил вокруг нас. Один или двое парней покинули расколовшуюся льдину и попытались добраться до нас по колыхающимся льдам. Но место, откуда они двинулись, значительно переместилось – ведь с того момента, как этот путь проделали Ваксдал и Блэнд, льдина ушла далеко в сторону от айсберга. Они оказались в самой гуще ледяных обломков. У них не было ни малейшего шанса перебраться к нам.

В бинокль я разглядел трех человек, стоявших возле того места, где был прежде наш лагерь. Один из них был Дейл. Остаток ледяной горы, размером не больше дома, начал медленно переворачиваться. Трое человек принялись карабкаться наверх, стараясь удержаться на верхнем краю.

Это было ужасно – стоять так и смотреть на них, тем более что я должен был остаться с ними. Эти люди добровольно вызвались перебираться последними. Но я все равно был страшно расстроен. Должно быть, Джуди поняла мои чувства, когда я не отрываясь смотрел на ту льдину, – она крепко сжала мою руку.

– Ты не виноват, что так случилось, – сказала она.

– Если бы мы только действовали побыстрее, – проговорил я, – если бы мы начали все на несколько минут раньше…

Три-четыре лишних минуты – и эти люди стояли бы рядом с нами на уступе айсберга. Я сердито отвернулся. Думать об этом было еще хуже. Все было кончено, и передо мной стояла задача организации нового лагеря.

Я выделил дюжину матросов, велел им прорубить в искромсанном льду путь и протащить шлюпки как можно выше. Затем нужно было обезопасить припасы и поставить палатки. В этот момент ко мне подошел Блэнд. Пока мы занимались переправой, я практически не замечал его – уж больно много дел было. Но сейчас, когда он подошел ко мне, вид у него был агрессивный, и в его глазах застыло непонятное выражение – надменное или что-то вроде насмешки. Он совершенно преобразился. Ни следа былой подавленности. Он остановился прямо передо мной.

– На пару слов, Крейг, – сказал он неожиданно властным тоном. Я даже остановился от неожиданности. Он произнес эти слова так громко, что несколько человек прекратили работу и стали наблюдать за нами.

– Ну? – спросил я.

– В дальнейшем держитесь от моей жены подальше.

– Это уж ей решать, – заметил я, стараясь сдержать гнев.

– Это приказ.

Я с удивлением уставился на него.

– Что за черт, – произнес я. – Идите и занимайтесь шлюпками, Блэнд.

Он, усмехаясь, покачал головой. Его глаза возбужденно сверкнули.

– Вы мне не приказывайте. – Он замолчал, а затем продолжил: – Мистер Крейг, пожалуйста, поймите – сейчас, когда Ларвик мертв, командую я. – Он повернулся к людям, которые стояли и слушали наш разговор: – В отсутствие своего отца я принимаю на себя командование, как его заместитель. Я как командир перенес сюда веревки. Крейг как старший помощник согласно моей инструкции должен был оставаться с последней партией, но… – Блэнд пожал плечами и посмотрел на меня: – Поскольку вы недавно работаете в компании, у вас слишком мало опыта, чтобы взять на себя командование в такой ситуации, как эта.

Он резко развернулся и направился к людям. Его походка была почти развязной.

Какое-то время я стоял не двигаясь, слишком ошеломленный абсурдностью его заявлений. Помню, я подумал тогда: «А ведь Хоув был прав. Он стал таким же самоуверенным, как и раньше. Нордал мертв, а то, что он таранил нас, – об этом просто забыто». И я стал ругать себя за то, что не понял вовремя, насколько он опасен.

Блэнд начал выкрикивать приказы. Я видел удивление, написанное на лицах матросов. Но они продолжали испытывать страх перед стихией, поэтому принимали любого начальника, пока он их вел хоть куда-нибудь. Я двинулся вперед и, подойдя к Блэнду поближе, услышал, как он заявляет Ваксдалу и Келлеру, что они восстановлены в должности помощников. Он отдал приказ. Люди не торопились. Они смотрели на меня. Блэнд обернулся. Он больше не усмехался. Но агрессия не исчезла. Я велел ему взять один из упаковочных ящиков. Он быстро глянул сначала на меня, потом на людей. Еще секунда – и он поверил бы в то, во что ему так хотелось верить, – что в таком трудном положении мы оказались не из-за него. То безумное карабканье по льду практически избавило его от ощущения вины. И когда я повторил приказ, а он и не пошевелился, мне уже не оставалось ничего другого.

– Макфи, Калстад.

Двое людей из экипажа «Хвал-4» вышли вперед.

– Арестуйте этого человека. – Затем, быстро повернувшись к Блэнду, сказал: – Эрик Блэнд, вы обвиняетесь в убийстве Бернта Нордала, а также в намеренном уничтожении «Хвал-4», действии, за которым последовала смерть двоих людей, а также гибель нескольких людей с наших судов. Вы заключаетесь под стражу и, если нам удастся выбраться отсюда живыми, будете немедленно переданы в руки правосудия.

Я следил за его глазами все время, пока произносил эти слова. Он рассмеялся.

– Так вы отсюда не выберетесь, Крейг! – крикнул он. – Сначала вы пытались завладеть моей женой, теперь с ее помощью стараетесь захватить в свои руки управление компанией.

Я позвал двух-трех человек с «Хвал-4», и вместе с Калстадом и Макфи мы двинулись к нему. Я понимал, на что он был сейчас способен, а также то, что это наш последний шанс обезопасить себя от него. Он смотрел, как мы идем к нему, и на какой-то миг я подумал, что он собирается драться. Несмотря на бороду, было видно, что его лицо сильно побледнело, а глаза бегали из стороны в сторону.

Потом он вдруг повернулся и заскользил вниз по уступу. Охотиться на человека было не очень-то хорошо с моральной точки зрения, но я решил, что следует непременно схватить его. Я послал за Блэндом Калстада и остальных. Блэнд остановился возле одного из ящиков, который явно был вскрыт. Я подумал, что мы справимся с ним без никому не нужной драки, повернулся, чтобы поговорить с людьми, и в этот момент Хоув что-то прокричал. Я обернулся и увидел, что Блэнд достает из ящика ружье.

Калстад бросился к нему. Затем он и те, кто бежал за ним, резко остановились. Блэнд поднял ружье, наставил ствол прямо на них и засмеялся. Рядом раздался выстрел.

Я увидел, что Ваксдал борется с Хоувом. Ваксдал схватил его за руку и заломил ее за спину – пальцы Хоува разжались, пистолет выпал на лед, заскользил вниз по склону, блеснул никелем и свалился за край льдины.

Блэнд стал подниматься вверх, ведя перед собой людей с «Хвал-4» – он держал их на прицеле и был страшно доволен собой. Вы бы видели, как сверкали его глаза и как самоуверенно он двигался. Он собрал всех вместе. Никто не осмелился не подчиниться. Его холодные глаза сузились, а поза и то, как он держал ружье, давали ясно понять, что в случае чего он не будет долго раздумывать.

Он позвал к себе Ваксдала и Келлера. Они повиновались не сразу. Блэнд как сын председателя было одно, а Блэнд с ружьем наперевес – совсем другое. Но тем не менее они подошли к нему. Он сказал им что-то по-норвежски. Они взглянули на меня и принялись негромко разговаривать между собой.

– Он говорит, что ради безопасности нужно, чтобы командир был один, – переводила мне Герда. – Что командир – он и, если они не будут ему подчиняться, он расценит это как мятеж.

Все это нужно было немедленно прекратить. Я обратился к людям. Джуди дернула меня за руку. Блэнд крикнул мне, чтобы я замолчал. Он поднял ружье и направился прямо ко мне.

– Тихо, Дункан, – попросила Джуди. – Он выстрелит. У нас еще много времени.

Хоув, стоящий позади, произнес:

– Мы должны отнять у него ружье.

Пока мы стояли, раздумывая, что делать, двое человек двинулись вниз, к Блэнду. Еще минута – и они все пойдут за ним. Им нужен начальник. У Блэнда было ружье, и он мог воспользоваться им в любой момент. Это сейчас все кажется невообразимым. Но тогда, на том уступе, среди хаоса льдов, это казалось почти естественным. Закон джунглей срабатывает всегда, когда человеку приходится бороться против яростной силы природы. Если бы мы остановили людей, изолировали Блэнда и двух его приятелей, то его бы задавило просто наше численное превосходство. Я двинулся вперед. Если меня убьют – ладно, вряд ли будет хуже. Испытав ужас, люди, возможно, просто сметут его.

Я решил для начала остановить тех двоих, из-за кого могло начаться повальное бегство к Блэнду, но в этот момент мимо меня пронеслась Герда. Она обошла людей и встала, повернувшись спиной к Блэнду. Ее маленькая, пухлая фигурка преградила им путь к уступу, и она выплеснула на них целый поток слов по-норвежски, глаза ее сверкали, а лицо покраснело. Парни замерли на месте. Она сказала им всю правду, и парни сердито о чем-то заговорили.

Я посмотрел на Блэнда. Он опустил ружье. Он был достаточно умен, чтобы понять – если он выстрелит в Герду, тогда матросы наверняка убьют его. Блэнд стал подниматься наверх, с бледным, перекошенным от злобы лицом. Я крикнул Герде «осторожнее!», но она продолжала говорить и не услышала меня. Блэнд ударил ее сзади по шее, и одного такого удара оказалось достаточно, чтобы оглушить девушку. Хоув закричал диким голосом и рванулся вперед. Джуди попыталась удержать его, но не успела. С пронзительным воплем Хоув налетел на Блэнда, и тот ударил его стволом в живот. Когда Хоув согнулся пополам, Блэнд ударил его коленом, и так сильно, что голова бедняги откинулась назад. Он заскользил по льду, но Блэнд схватил его. Я слышал, как Эрик Блэнд кричал, что он уже давно мечтал об этом, потом он ударил Хоува кулаком в лицо – белый снег окрасила темно-красная струя крови. Колени Хоува подогнулись, и в один миг он превратился в ком смятой одежды, лежащий на льду. Блэнд избивал его яростно, держа наготове ружье, готовый в любой момент застрелить того, кто попытается выйти и броситься на него. И все время злобно улыбался.

Я почувствовал, как напряглась Джуди. Вот он, настоящий Блэнд, тот Блэнд, которого она знала, – человек, восхищавшийся нацистами и их методами. И, глядя на то, как он избивает Хоува, лежащего без сознания, я понял, что ни один из нас не выберется отсюда живым; никто, если мы первыми не убьем Блэнда. Господи! Как я жалел о том, что отправился за этими проклятыми шлюпками.

Блэнд так увлекся своей бесчеловечной забавой, что какое-то время не видел и не слышал ничего. Мы могли бы броситься на него все разом, но были слишком ошеломлены этим всплеском внезапной ярости. А когда двинулись к нему, момент был уже упущен. Он взял нас на прицел и начал говорить с людьми. Когда он заговорил, я понял, каким образом ему удалось ввести в заблуждение Ида. Трудно было поверить в то, что всего минуту назад Блэнд зверски избивал человека, потерявшего сознание. Держа в руке ружье и помня о своем геройском прохождении через ненадежное ледяное плато, он был совершенно в себе уверен. В нем странным образом сочетались высокомерие начальника и мальчишеская страсть к приключениям.

– Он старается уговорить людей бросить нас, – объяснила мне Джуди.

Но я и сам уже это понял.

– Ты должен хоть что-то сделать, – сказала она. – Они могут пойти за ним, если мы не попытаемся остановить его.

Но если бы я и обратился к ним, вряд ли это что-то дало. Слабость моего положения состояла в том, что я не был здесь своим человеком. И хотя я не понимал, о чем конкретно говорит Блэнд, по тому пренебрежительному тону, с каким он упоминал мое имя, было ясно, что он пытается убедить людей, используя именно этот факт.

– Поговори с ними, – попросил я Джуди. – Они все из Тёнсберга. Поговори с ними о своем отце.

Джуди посмотрела на меня с удивлением. Потом, увидев, что я не трогаюсь с места, она очень неохотно двинулась вперед. Ее лицо казалось бледным, почти белым. Я понимал, как это тяжело для нее. Эрик Блэнд формально еще оставался ее мужем, а теперь она должна сказать всем, что он убил ее отца. Она начала говорить, и ее голос зазвучал так ясно, что был прекрасно слышен даже несмотря на треск и грохот, издаваемые льдами. Какое-то время они с Блэндом говорили практически одновременно. Затем внимание людей переключилось на Джуди. Блэнд замялся, а затем и вовсе замолчал. Его мальчишеское высокомерие постепенно исчезло. Он тревожно поглядывал то на людей, то на Джуди, то опять на людей. А когда все они гневно заговорили, его рука еще крепче сжала ружье.

Внезапно он выкрикнул какой-то приказ. Его голос был твердым и жестким. Вероятно, он призвал людей перейти на его сторону. Минуту они переговаривались между собой. Затем стало тихо. Блэнд снова к ним обратился, но никто даже не шевельнулся.

– Ладно, – крикнул он по-английски. – В таком случае идите своей дорогой. Оставайтесь с Крейгом и посмотрите, к чему это приведет. – Он повернулся ко мне: – Теперь вы за них отвечаете, Крейг. – Каблуком он провел на льду линию. – Вы разобьете лагерь выше этой линии. Каждый бунтовщик, который пересечет ее, будет застрелен. Вам понятно? Можете забрать палатки. Раз в день, в полдень, будете присылать мне двоих за своей едой. Бономи!

Маленький итальянец сделал шаг вперед.

– Si, signore^[25].

– Вы умеете готовить?

– Немного. Но я не…

– Будете готовить для меня и моих помощников. Спускайтесь вниз и доложите Ваксдалу. Остальные поднимаются наверх по уступу. Давайте идите. – Он сделал ружьем угрожающий жест. – Вперед… Вперед!

В его яростном голосе я почти слышал нацистское «Raus! Raus!»^[26].

– А что же шлюпки? – спросил я.

Блэнд бросил на меня взгляд. Он тяжело дышал, глаза его горели. Он больше не казался маленьким мальчиком, любителем приключений. Очевидно, ему нравилось загонять других в угол.

– Шлюпки останутся у меня. Я присмотрю за ними вместо вас. – Он повернулся к Джуди: – А тебе лучше остаться со своими дружками.

Ничего не ответив ему, Джуди отвернулась. Блэнд смотрел на нее, и в глазах его застыло странное выражение. Это нельзя назвать жалостью. Скорее, это было просто огорчение и внезапно посетившая его мысль, что все могло бы сложиться иначе. Герда пришла в себя и, шатаясь, поднялась на ноги. Мы с двумя матросами подняли Хоува. Он уже начал приходить в сознание. Его верхняя губа распухла, а правая рука была разбита, но серьезных повреждений не было. Мы начали подниматься вверх по уступу.

Блэнд не решился пойти на открытую стычку с людьми, но оставил за собой право распределять припасы и палатки. Я легко мог вообразить, как себе и своим приятелям он отбирает все самое лучшее, но и нам всего должно было хватить надолго. Я велел утоптать площадки для палаток и вырубить и соорудить изо льда стену, которая послужила бы дополнительной защитой в том случае, если ветер задует снова, – уж очень открытым было это плато.

День близился к концу, и меня начало беспокоить поведение Джуди. Она заговорила со мной только раз, начав укорять меня за то, что я ничего не предпринял, когда Блэнд стоял перед нами со своим ружьем. Я попытался объяснить ей, что просто не мог ничего сделать в той ситуации, но она только сердито отвернулась. Ее лицо было бледным и взволнованным. Джуди явно была расстроена и возмущена.

Ей и Герде выделили отдельную палатку. Как только мы ее установили, Джуди забралась в нее, и в тот день я больше не видел ее. Как-то, проходя мимо, я услышал всхлипывания и остановился, раздумывая, не зайти ли мне внутрь и попытаться успокоить ее. Но в этот момент кто-то позвал меня, и я ушел. Заботы, связанные с обустройством на новом месте, постоянно требовали моего внимания, и у меня просто не было времени еще раз переговорить с Джуди.

В ту ночь, поужинав, мы с Хоувом, Макфи и Калстадом улеглись в палатке, и в это время к нам зашла Герда.

– Что собираешься делать, Дункан? – спросила она.

– Ничего, – ответил я.

– Но ты должен сделать хоть что-то.

– Пока еще не время, – сказал я.

Герда уселась рядом с Хоувом, и я увидел, что она взяла его за руку. Я сразу вспомнил о Джуди и спросил у Герды, все ли с ней в порядке.

– Ja. Думаю, да. Но она очень несчастна. – В полумраке я увидел, что Герда смотрит на меня. – Ее положение никак не назовешь хорошим. Джуди полагает, что ты должен был что-нибудь сделать. Ты заставил ее говорить с людьми. Чтобы они пошли не за Блэндом, а за тобой, ей пришлось раскрыть всю свою душу перед ними. А сейчас она считает, что ты должен… – Она замолчала.

– Что, что я должен?

– Пожалуйста, не обижайся на мои слова, Дункан. Мне так трудно, английский ведь не мой родной язык. Но ей кажется, что ты должен был оправдать доверие людей, что ты должен был взять все в свои руки. Это не значит, что она не верит в тебя. Я в этом не сомневаюсь. Но… но ты должен постараться понять Джуди. Это ужасно для нее, такое тяжелое положение.

– Но что, по ее мнению, мне следовало делать? – спросил я довольно резко.

Я вдруг почувствовал себя очень уставшим.

– Не знаю. Думаю, Джуди и сама точно не знает. Ты же видишь, она совсем запуталась. Блэнд – ее муж. Джуди знает, что он убил ее отца. Она тебя любит, а Блэнд, которого именно ты спас от смерти, теперь все держит в своих руках.

– Герда права, – сказал Хоув, и из-за распухших губ его слова прозвучали нечетко. – Они обе правы. Мы должны были сделать хоть что-нибудь.

То же самое он говорил мне еще до прихода Герды.

– Да, но что? – спросил я раздраженно. – У нас нет оружия. У Блэнда в распоряжении три ружья и около трех сотен патронов. Если что, он пустит их в дело. Сейчас светло и днем и ночью, поэтому мы не можем застать его врасплох. Что касается людей, то они сыты и первый раз за много дней чувствуют себя в безопасности. Когда припасы подойдут к концу и все поймут, что наше положение критическое, вот тогда мы и возьмем Блэнда.

– Возможно, тогда будет слишком поздно, – заметила Герда. – Еще один шторм, и этот айсберг выйдет из полосы льдов. Блэнд ускользнет один на шлюпке, а остальные выведет из строя. У него есть только один шанс – если он выберется отсюда один.

Мне вдруг показалось, будто со мной говорит не Герда, а Хоув, но он лежал молча, завернувшись в одеяло, и облизывал распухшие губы.

– Мы должны подождать, – сказал я упрямо. – Не волнуйся. Блэнда сломят время и льды. В любом случае я не могу рисковать ничьей жизнью, даже своей, и поэтому считаю, что никаких поспешных попыток предпринимать не нужно. Думаю, всем нам сейчас следует лечь спать.

Я поплотнее завернулся в одеяло. Герда какое-то время еще разговаривала с Хоувом, а затем ушла. В палатке наступила тишина – тишина, заполненная ревом и скрежетом, производимым айсбергом, который двигался сквозь паковые льды, – яростная какофония звуков, сопровождаемая постоянными встрясками самого айсберга, которые мы чувствовали своими телами. Затем Хоув извлек железную подпорку и напильником начал обтачивать ее конец. Скрежет напильника и грохот льдин, казалось, разрывали мои нервы, но тем не менее я вскоре заснул.

Вести счет дням нашего пребывания на айсберге я даже не пытался. Дни не отличались друг от друга ничем, кроме температуры воздуха и силой и направлением ветра. Для меня это был период одиночества и выжидания. Официально командовал людьми я, но это было очень нелегкое дело. С командой «Хвал-4» мне удавалось справляться, я держал их в руках с помощью Герды. Но с остальными было сложнее. Даже экипаж «Тойра III», которым я командовал на пути из Кейптауна, не считал меня до конца своим. Эти люди остались с нами только потому, что были родом из Тёнсберга и верили словам Джуди насчет ее отца. Принимая любое решение, я испытывал страх, что кто-то может сбежать и присоединиться к Блэнду. Это беспокоило меня все сильнее по мере того, как выделяемые для нас Блэндом рационы становились все меньше, а существование – все однообразнее. У Блэнда были шлюпки и припасы. Они являлись воплощением надежды и полного желудка. От Бономи нам было известно, что в лагере Блэнда полно еды и табака. Люди были уже на грани срыва, и вскоре могло бы начаться паническое бегство. Мои приказы они воспринимали не иначе как просьбы, а Джуди все время сидела в своей палатке и отказывалась говорить со мной.

Я беспокоился за нее. Не меньше меня волновал и Хоув. Он не интересовался тем, что происходит в лагере, даже не делал попыток помочь мне, почти не выходил из палатки и все время, не переставая, обрабатывал напильником железную стойку, затачивая ее с двух сторон, как копье. Скрежет напильника так действовал мне на нервы, что я в конце концов не выдержал.

– Ради бога, – сказал я резко, – перестаньте! Слышите?

Он мрачно посмотрел на меня и продолжил свое занятие. Макфи вылез из-под одеяла, выхватил у него стойку и вышвырнул из палатки.

– Дайте нам хоть немного поспать, вы, сумасшедший…

Хоув ничего не ответил, но через какое-то время меня вновь разбудил скрежет напильника. Я обругал Хоува, вылив на него весь свой гнев. Он спокойно выслушал мои крики и, когда я закончил, негромко спросил:

– Что бы вы сделали, если бы Блэнд убил вашего отца?

А затем, выплескивая все, что накопилось у него на душе, начал рассказывать мне о Нордале, о том, как он встречался с ним в Ньюкасле, как Нордал купил ему лодку, а когда Хоуву исполнился двадцать один год, взял его с собой в Гритвикен на целый сезон.

– Если бы я был его законным сыном, то и тогда он не смог бы сделать для меня большего. И после войны он нашел мне эту работу. Думаете, я не знаю, что должен сделать? И я сделал бы это. Я давно сделал бы это, если бы не Ваксдал. Я бы прибил Блэнда еще там, на уступе. Но надо же было вмешаться Ваксдалу, будь он проклят. Почему он остановил меня? Почему не дал мне сделать это? – Он почти перешел на крик. – Я уже достал его. Оставалось только спустить курок. Если бы не Ваксдал, Блэнд был бы сейчас мертв. Ваксдал тоже должен умереть. Если я не смогу убить одного Блэнда, я…

Раздались негромкие проклятия, и Макфи сел на своем месте.

– Замолчите же, ради Христа…

– Если придется, я убью их обоих, говорю вам. Я всех их убью, если они…

– Да замолчите вы, слышите!

Но Хоув все говорил и говорил, и я заснул под его монотонный голос, а наутро меня разбудил скрежет напильника. Это кого угодно могло свести с ума.

Я рассказал Герде о намерениях Хоува, но, когда бы она ни заходила в палатку, он неизменно прятал стойку под одеяло. А если Герда пыталась заговорить об этом, он морщился, как ребенок, готовый немедленно заплакать. Он не хотел, чтобы она знала. Я видел, как в душе у него боролись любовь к Герде и необходимость оправдать свое существование местью за человека, которого он любил. Хоув плохо соображал в эти дни. Он не мог сдержать и самый малый всплеск эмоций. И когда Герда забрала наконец у него стойку, он повел себя как малыш, у которого отняли любимую игрушку. Каким-то образом ему удалось вернуть ее ближе к вечеру, и он принялся обтачивать ее с усиленной энергией, пока этот скрежет окончательно не вывел нас из себя – Макфи не выдержал, выхватил железную палку и забросил ее на ледяное плато. Хоув разразился рыданиями. Но на следующий день он взялся за новую стойку. К тому времени мы слишком устали, чтобы обращать внимание на скрежет, который как будто сливался с треском льдин. Мы просто падали в свои одеяла и засыпали.

Лагерь мы окончательно разбили семнадцатого февраля. Период хорошей погоды прошел, и, чтобы занять людей чем-то полезным и дать им свет надежды, пусть даже и слабый, я велел вырубить ступеньки в стене айсберга.

Мы вели постоянные наблюдения, и каждый день, по мере того как мы вырубали все новые и новые ступеньки, наблюдательный пост поднимался все выше и выше, пока, наконец, не достиг самой вершины айсберга. Он возвышался над паковыми льдами футов на сто двадцать. Забраться на остроконечный пик, который был выше еще футов на пятьдесят, мы даже не пытались. И так было сделано немало, новые усилия не принесли бы никакой пользы, поскольку облака висели очень низко, и, как правило, мы вообще не видели вершины этого пика, который исчезал в клубящейся дымке.

Двадцать третьего февраля, около полудня, из палатки меня вытащил взволнованный дозорный.

– Там дым.

– Где? – спросил я.

– Vestover^[27].

Я забрался на наблюдательный пост (сто пятьдесят семь ступенек) и там, не на западе, а на юго-западе, увидел большой столб дыма. Это, конечно, мог быть и дым, шедший от полыньи. Но море замерзло, и, что бы ни происходило в атмосфере, на протяжении всего дня можно было разглядеть этот столб. А ночью, когда солнце низко зависло над горизонтом, там, за дымом, было видно красное свечение. Весь лагерь пришел в волнение. В голове у каждого внезапно родилась мысль о спасении. Мне было очень тяжело, когда я попытался объяснить людям, что единственно возможной причиной этого дыма может быть то, что экипаж «Южного Креста» подает сигнал спасательному судну, поджигая масло. Но даже это сообщение не испортило им настроение. Если команда «Южного Креста» решила подать сигнал, значит, они уверены в том, что спасательное судно находится где-то рядом.

Два дня все ходили радостные и разговаривали только о спасательном судне. Потом на нас обрушился шторм. Ветер дул с юго-запада и бросался на нас, завывая, как сказочное чудовище, и сквозь этот вой не было слышно даже постоянного грохота ломающихся льдин. Ветер был столь сильным, что он буквально прижимал нас к ледяной стене.

Когда начался шторм, мы оказались на самом ветру. Если бы мы расположились внизу, на уступе, нам тоже пришлось бы несладко, но здесь, наверху, ветер бил по людям и палаткам со всей силой. Шел дождь со снегом. Это был сущий кошмар – жестокий холод, постоянный шум, и к тому же мы не могли выйти наружу, чтобы приготовить хоть немного горячей пищи. Это высасывало из нас последние силы и лишало присутствия духа.

Никто больше не говорил о спасении. Мы вообще почти не разговаривали. Чудовищный ветер придавливал нас к стене, и мы не могли оторваться от нее, словно мухи от липкой бумаги. Вокруг навалило много снега, он замерз, и походы к Блэнду за пищевыми припасами превращались в настоящие экспедиции.

В тот шторм мы потеряли одного человека. Он вышел из нашего лагеря с двумя другими и не вернулся. Все трое были из экипажа «Тойра III», и, хотя позже я расспрашивал их обо всем случившемся, они так и не рассказали мне правду. Они признались, что спустились в нижний лагерь к Блэнду, чтобы попросить у него еще припасов, но что произошло на самом деле, я так и не узнал. Думаю, что они спустились вниз только затем, чтобы перейти к Блэнду, и обнаружили, что он не желает принимать их. Возможно, один из них упал с айсберга действительно в результате несчастного случая. В такую погоду нетрудно поскользнуться, и, куда бы люди ни отправлялись, я требовал, чтобы они обвязывались веревкой. Так или иначе, но те двое, что вернулись назад, стали ярыми врагами Блэнда, и это отношение передалось всем обитателям их палатки.

Шесть дней мы лежали в переполненных палатках, страдая от холода и голода, не осмеливаясь выйти, а снаружи все покрывалось льдом и снегом. На шестой день ветер внезапно стих.

В тот же день, под руководством тех двоих, которые ходили в нижний лагерь, ко мне пришли матросы и пожаловались, что рационы, выделяемые Блэндом, очень малы. Они были в отчаянии. Бономи сказал, что внизу еще полно еды. Я ответил, что спущусь вниз и сам поговорю с Блэндом. После этого Хоув оттащил меня в сторону.

– Настал момент, которого мы ждали, – прошептал он.

Я знал, что он имеет в виду.

– Если мы поведем их сейчас, когда они так ожесточены, – сказал я, – они просто разграбят все припасы. Три человека, даже с очень хорошим аппетитом, не могут сильно сократить припасы, заготовленные на сорок.

– Это шанс, которого мы давно ждали, – настаивал Хоув. Его глубоко запавшие глаза лихорадочно сверкали.

Прежде чем он успел что-то предпринять, я начал спускаться вниз. У стенки, сделанной из замерзшего снега, которая знаменовала собой границу между лагерями, стоял Бономи. Я позвал его.

– Я хочу поговорить с Блэндом, – сказал я.

Он прижал палец к губам.

– А я хочу поговорить с вами.

– Ну ладно, в чем дело? – спросил я.

У меня не было желания беседовать с ним. Мне казалось, что он заискивает перед Блэндом, и к тому же Бономи выглядел намного упитаннее, чем наши люди, которые стали уже похожи на призраков.

– Я хочу, чтобы вы знали, – Блэнд начал бояться, – сказал Бономи. – Я с самого начал говорил ему, что люди в отчаянии и верят, что он убил Нордала и нарочно таранил ваше судно. Сначала он сказал, чтобы я замолчал. Потом в гневе ударил меня. А сейчас сидит в палатке, угрюмый и встревоженный, и я все время твержу ему, что люди в отчаянии. Не думаю, что он хорошо спал в последнее время.

– Это правда? – спросил я.

– О, Иисусе! Стал бы я рассказывать вам, если бы это не было правдой. Говорю вам, Блэнд и сам впадает в отчаяние. Он все время надеялся на то, что айсберг выйдет изо льдов. Надеялся, потому что был шторм. Но сейчас у него нет на это надежды. Думаю, он скоро покинет лагерь. Там осталось еды только на двадцать пять дней, а уменьшать рационы он больше не осмелится.

– Пойдите и скажите, что я хочу поговорить с ним, – велел я Бономи.

Он заколебался, вид у него был такой, словно он ужасно расстроился. Вероятно, Бономи ожидал, что я начну хвалить его за хитроумные действия в духе Макиавелли.

Возможно, это и стоило сделать: когда на уступе показался Блэнд и направился ко мне, я увидел, что от его былой самоуверенности не осталось и следа. Питался Блэнд как будто неплохо, но глаза его запали, а движения были замедленными.

– Ну? – спросил он, изображая равнодушие и спокойствие.

– Люди жалуются на плохое питание.

– Пусть жалуются, – ответил он.

– В своем лагере вы людей в еде не ограничиваете, – гневно заявил я.

– А почему я должен их ограничивать? – возразил он. – Они свой выбор сделали.

– Они доведены до отчаяния. Если вы не позаботитесь, они разнесут ваш лагерь и сметут все припасы. Вы понимаете, что это значит, или нет, Блэнд?

Он облизал растрескавшиеся губы.

– Я застрелю каждого, кто посмеет прикоснуться к припасам. Так им и передайте, Крейг. И еще скажите, что не я виноват в том, что им не хватает еды.

– Они поверят этому только в том случае, если будут знать, что вы сидите на таких же рационах, – ответил я. – На сколько дней осталось припасов? Бономи сказал, что только на двадцать пять.

– Проклятый ублюдок, – пробормотал Блэнд. – Он слишком много болтает.

– Это правда, Блэнд?

– Да. Они будут получать свои пайки еще двадцать пять дней. Это все. Так и скажите им.

Я произвел в уме быстрый расчет: сколько еды могут съесть четыре человека, если не будут себя особенно ограничивать.

– Мне нужна еда на тридцать дней для моих людей, три шлюпки вместе с нашей долей снаряжения и навигационное оборудование – к сегодняшнему вечеру, – сказал я.

Блэнд бросил на меня быстрый взгляд, и я заметил, что его испугал мой тон.

– Поосторожней, Крейг, иначе я вообще лишу вас еды.

– Если то, что я перечислил, не будет лежать здесь, у стенки к восемнадцати часам, я не отвечаю за последствия. Это ультиматум, – добавил я и ушел, оставив его поразмыслить над моими словами.

Если Бономи сказал правду, – а похоже, что это так, – то Блэнд выполнит мои требования.

Я рассказал обо всем своим людям. Впервые за последние дни я увидел, что они улыбаются.

– Но это не значит, что рационы не будут урезаны, – предупредил я. – Просто мы сами будем устанавливать нормы.

Все, столпившись, стояли у снежной стенки. Я видел, как Блэнд с тревогой наблюдал за нами. После полудня настроение в нашем лагере улучшилось – внизу, в лагере Блэнда, двое его помощников и Бономи начали укладывать припасы. Блэнд стоял на страже со своим ружьем. Мы сломали стенку и перетащили лодки и припасы в верхний лагерь. Я назначил Макфи ответственным за оборудование и снаряжение, а Герду – за пищевые припасы. Если бы не Герда, наши люди, думаю, набросились бы на еду и быстро смели бы ее, устроив триумфальную оргию. Мы все очень изголодались.

Месяц подошел к концу, а единственными записями в моем вахтенном журнале были отметки о числах. Ночи стали темными, и с каждым днем продолжительность темного периода возрастала с пугающей быстротой. Хотя погода улучшилась, за десять дней мне только один раз удалось зафиксировать положение солнца. Согласно моим расчетам, наши координаты были широта 63.31 южная и долгота 31.06 западная – это означало, что от того места, где затонул «Хвал-4», мы переместились примерно на двести тридцать миль на норд-норд-ост. Это давало некоторое представление о скорости течения.

Все это время Хоув продолжал обтачивать стойку, причем делал это в секрете, боясь, что Макфи снова ее выкинет. Каждый раз, когда в палатку входила Герда или кто-нибудь из нас, он прятал стойку за спину, ложился, держа ее в руке, и на лице его блуждала виноватая улыбка.

Кроме поведения Хоува и нашей ситуации в целом, меня очень волновала Джуди. Ее отношение ко мне очень угнетало меня. Джуди со мной не разговаривала с того дня, как мы оказались на айсберге. Она словно удалилась в свой внутренний мир, который был переполнен страданием. Герда сказала мне, что она несколько раз просыпалась ночью и слышала, как Джуди плачет и шепчет имя отца.

– Ты должен что-нибудь сделать, – сказала Герда как-то раз. – Если ты ничего не предпримешь, она совсем скиснет.

Это было восьмого марта. Я зашел в палатку к Джуди и попытался поговорить с ней. Она была очень бледной и худой, и ее запавшие глаза казались огромными. Она смотрела на меня, не произнося ни слова, словно не узнавая. Я попросил Герду накормить ее мясным экстрактом, оказавшимся среди припасов, которые передал нам Блэнд, и вышел из палатки с ощущением полной безнадежности.

В тот день над нами пролетел самолет. Это был американский самолет – звезды, нарисованные на его бортах, были видны отчетливо, – он прошел всего футах в пятистах над нашим лагерем. Нам нечем было сигнализировать ему, и, поскольку наши палатки почти полностью засыпало снегом, ничего не было удивительного в том, что нас не заметили. Мы сложили кучей все, что хорошо горело, и непрерывно вели наблюдения, испытывая волнение и надежду. Через два дня мы увидели еще один самолет, он летел на юг. Его было видно в бинокль, но он был слишком далеко, чтобы пилоты могли обратить внимание на наш дымовой сигнал, и я не стал отдавать приказ зажигать костер, чтобы не тратить зря драгоценный запас горючего.

Затем пошел снег с дождем, и мы уже не могли видеть поисковые самолеты. Лагерь погрузился в ожидание, сопровождаемое голодом, холодом и угасающей надеждой.

Однажды среди ночи меня разбудил дозорный и сказал, что мимо него прошел Хоув – он направлялся в сторону нижнего лагеря. Мы стали спускаться и нашли его на полпути к лагерю Блэнда – он стоял совершенно спокойно, зажав в руке стойку с остро заточенным концом. Когда я подошел к нему, Хоув даже не пошевелился. Казалось, он погрузился в свои мысли, и в холодном свете звезд я увидел на его лице отражение внутренней борьбы. Хоув, должно быть, простоял здесь достаточно времени – он сильно закоченел и едва мог двигаться. Он спокойно реагировал на то, как я забрал у него оружие, но, когда я повел его назад, он зарыдал. В любом случае из затеи Хоува ничего бы не вышло – я видел движение в нижнем лагере и знал, что он все время охраняется. Я позвал Герду и оставил Хоува с ней.

Шторма не было, но по небу неслись низкие облака. Длинные ночи становились все холоднее. Ситуацию осложняли не только резкое похолодание, но и нехватка еды, а также утрата нами веры в спасение. Жизнь превратилась в однообразное ожидание конца. Люди больше не поглядывали в сторону нижнего лагеря – через Бономи они знали, что Блэнд со своей компанией ели столько же, сколько и мы. Я проводил ежедневную проверку и видел, как сокращаются и без того скудные запасы продовольствия. Дозорные уже не глядели в небо в надежде увидеть самолет, а постоянно смотрели на лед воспаленными от блеска снега глазами – не появятся ли там какие-нибудь признаки жизни – тюлень или пингвин, что-нибудь, что можно использовать в пищу. Айсберг тем временем стал пробиваться сквозь льды значительно медленнее. И вообще вокруг стало гораздо тише, казалось, будто на лагерь опустилось безмолвие смерти. Давление сжатия больше не посылало свой грохочущий вызов нашему ненадежному прибежищу. Вокруг нас была безмолвная, безжизненная ледяная пустыня. Запасы горючего были на исходе. Вскоре мы должны были лишиться горячей пищи, без которой мы бы очень скоро умерли.

19 марта в вахтенном журнале появилась следующая запись:

«Григ умер. Возможно, сломанные ребра разорвали легкое. Мы все очень ослабели. Стащили его тело через край и бросили в море – ни у кого уже не было сил на то, чтобы вырыть могилу в снегу, который стал твердым, как лед. Очень холодно. Ветра нет, и айсберг неподвижно встал среди пака. Ни на что не надеюсь и не представляю, как выбраться к открытому морю».

Я знал, что было пора решиться на последний отчаянный бросок. Герда думала так же. Когда она пришла ко мне в палатку на следующее утро, я был поражен, увидев в неярком свете, как сильно она похудела. Девушка стала почти стройной. С ней был Хоув, тощий. Вид у него был как у привидения. Несмотря на множество одежды, его физическое уродство почти перестало бросаться в глаза, черты лица заострились. Чем-то он напомнил мне распятого Христа – таким, как его изображают модернисты.

– Дункан, пора что-то делать, – сказала Герда. – Мы не можем просто сидеть здесь и ждать смерти.

Я кивнул.

– Я думал об этом.

– Необходимо что-то предпринять Надеюсь, скоро я встречусь со своим отцом. – Она замолчала, а затем добавила: – Сейчас все тихо. Мы можем спуститься на лед. Когда «Южный Крест» затонул, он был от нас в пятнадцати – двадцати милях. Может, мой отец жив. Не знаю… Но я должна пойти и сама все увидеть.

– А ты понимаешь, что нас отнесло на двести пятьдесят миль от того места, где затонул «Южный Крест»?

– Да. Но их тоже относило. Вряд ли мы их найдем, но попытаться я должна.

– Не забывай, что мы на айсберге. Нас продолжает нести через паковые льды. Даже если предположить, что кто-то из них уцелел, то до них все равно гораздо больше чем двадцать миль. Ты никуда не пойдешь. Ты слишком слаба.

Она пожала плечами.

– Я тоже думаю, что они гораздо дальше. Конечно, мы не можем точно сказать, в каком направлении следует идти. Но я должна попытаться. Я действительно слишком слаба физически, как ты сказал. Но тут важно другое – дух. А мой дух силен. Я собираюсь искать своего отца.

Не было смысла спорить с ней. Я видел, что она все уже для себя решила.

– А Хоув? – спросил я.

Ее чувства отразились на ее лице. Она знала, что это означало для него верную смерть. Из них двоих он умрет первым, и ей придется закрыть ему глаза. Но Герда нисколько не сомневалась в правильности принятого ею решения. Она просто произнесла:

– Уолтер пойдет со мной.

Я видел, что они согласны друг с другом. Они решились. Их лица сияли радостью. Я почти любил в этот момент Хоува, больше он не казался мне безобразным – он был прекрасен. Душа Уолтера, лишенная горести и цинизма благодаря любви Герды, осветила его черты и чудесным образом преобразила его облик.

Не говоря ни слова, я лег, но тут мне в голову вдруг пришла мысль, которую я, вероятно сам того не сознавая, давно вынашивал. Я посмотрел на Хоува, размышляя над тем, как он воспримет мои слова, испытывая ненависть к самому себе за то, что мне приходится это говорить.

– Уолтер, – сказал я, впервые назвав его по имени. – У вас нет сил – физических. Какой бы сильной ни была ваша воля, вам прекрасно известно, что вы не дойдете до того места, где находится лагерь «Южного Креста». Вы ведь знаете это, верно?

Его глаза стали тусклыми, они больше не сияли. Он понял, что я хотел сказать. Хоув медленно кивнул; на его лице была написана полная покорность. Как будто я убил его дух.

– Думаете, я должен сказать Герде «прощай»?

– Вы готовы решиться на такое – если это даст возможность Герде найти своего отца, а нам – продлить жизнь хотя бы еще немного?

– Да, – ответил он едва слышно.

Я встал и вышел из палатки, и Герда крепко схватила меня за руку и умоляющим голосом спросила, что я собираюсь делать. Думаю, ее немного испугала мысль о том, что придется совершить это путешествие без Хоува. Именно он придавал ей сейчас сил. Я сказал ей:

– Подожди немного.

Потом собрал людей, которые столпились снаружи. Воздух был холодный и спокойный. Они обступили меня со всех сторон.

– Вам известно, что у нас осталось еды и горючего всего на несколько дней? – спросил я.

Они закивали.

– Я проверил запасы продовольствия сегодня утром, – продолжал я. – Если рацион оставить прежним, то мы сможем растянуть припасы на семнадцать дней. И это все.

Потом есть будет нечего. Мы не видели здесь никаких признаков жизни. Если мы не добудем пищи и горючего, то умрем.

Все стояли молча, ошеломленные тем, что я сказал. Хотя они знали, в каком положении мы находимся, но впервые столь прямо услышали это от меня.

– Герда Петерсен хочет попробовать дойти до «Южного Креста». Она решила выяснить, жив ли ее отец. И у нее есть на это право.

Люди одобрительно загалдели. Когда они замолчали, я рассказал им о своем плане.

– Прежде чем«Южный Крест» затонул, все припасы с него выгрузили на лед. На борту было большое количество китового мяса. Мясо и жир, скорее всего, тоже переправили на лед. Если там остался кто-нибудь в живых, то у них должно быть мясо и горючее. Я собираюсь попробовать добраться до них. Это очень рискованно, и вы должны решить, согласны вы с моим предложением или нет. Мы не можем и думать о том, чтобы отправиться в путь в том состоянии, в котором мы сейчас находимся. Группа, которая будет состоять из трех человек, должна очень хорошо питаться как минимум два дня. Кроме того, мы возьмем с собой еды, следовательно, израсходуем запас продовольствия, которого вам хватило бы еще на три дня. Теперь решайте, хотите вы рискнуть или нет.

Люди стали переговариваться между собой. Герда вышла вперед и сказала:

– Что бы вы ни решили, я все равно пойду. Мне не нужна ваша еда.

Все уставились на нее. Один пожилой моряк с ее судна произнес:

– Мы не допустим, чтобы вы вышли без припасов. Люди с «Хвал-4» поделятся с вами своей долей.

Его товарищи дружно закивали, их глаза загорелись – не от возродившейся надежды, а от желания пожертвовать на дело, которое они считали правильным.

Вперед вышел Макфи:

– Скажите нам, сэр, кого вы возьмете с собой?

– Калстада, если он не против, – ответил я, а затем, обращаясь к Калстаду, добавил: – Прежде чем ты примешь решение, хочу предупредить тебя о том, что надежда на успех очень мала, и мы, скорее всего, погибнем, так и не дойдя до судна. Но шанс на победу все же есть, и мы должны использовать его, пока у нас еще есть силы.

– Я пойду с вами, – сказал Калстад.

– Хорошо.

Один из стюардов отправился готовить еду. Все вдруг развеселились, как дети, устроив из своей жертвы что-то вроде празднества. Они столпились вокруг котла, советуя, как подготовиться к путешествию, и предлагая взять побольше еды. Герда плакала и с блестящими глазами ходила среди них: благодарила, взволнованно целовала, растроганная их добротой. Она не сомневалась в том, что они решились на это ради нее, а не ради последней надежды на спасение, – и я не был уверен в том, что она не права. Эти грубоватые люди выразили свою любовь своей безмерной жертвой, и среди них не нашлось человека, которого бы не вдохновляла ее радость.

На том мы и порешили, и два дня нас откармливали, как бойцовых петухов. Я чувствовал, как в меня вливаются свежие силы, как они, точно кровь, текут по моим жилам. Депрессия прошла. Я даже начал испытывать какую-то робкую надежду, и холод был уже не так страшен. Калстад словно подрос и стал более жизнерадостным. Когда мы немного отъелись, остальные по сравнению с нами казались маленькими и сморщенными, не люди, а призраки с запавшими глазами. Но они старались держаться весело и непринужденно, усаживаясь вокруг нас, глядя, как мы едим, отчаянно стараясь спрятать голодные взгляды и утирая слюну, которая невольно текла по губам при виде такого изобилия пищи.

В тот день, когда нам троим начали выдавать полноценный рацион, произошло событие, которое должно было предупредить меня о замыслах Блэнда. В наш лагерь пришел Бономи – он хотел поговорить со мной. Вид у него был испуганным. Он умолял меня позволить ему присоединиться к нам.

– Они все время едят! – кричал он диким голосом, чуть не плача от жалости к самому себе. – Они не дают мне ничего, а сами едят и едят. Скоро там не останется ни крошки. Я очень сердит и не хочу больше для них готовить.

– Это вы обсуждайте с Блэндом, – сказал я. – До сих пор вам было там очень даже неплохо.

– Да, конечно. Но теперь они не дают мне ничего. Ничего, говорю вам.

– Пойдите и поговорите с самим Блэндом. Он распределяет ваши припасы.

– Но он не даст мне ничего.

– Это вы решайте с Блэндом, – повторил я. – Ступайте и разбирайтесь с ним.

Я почувствовал, что обошелся с ним грубо, но меня волновали более важные вещи, чем рацион Бономи. В то утро мы закончили постройку настоящих легких саней. Днем мы легли поспать, и ужин нам подали прямо в наши палатки. Еще через день мы должны были покинуть наш лагерь на айсберге и отправиться по безграничной пустыне на поиски «Южного Креста». Мы не знали, где он находился. Нам предстояло просто идти все время вперед, идти и идти до конца. Мысль об этом пугала меня – даже несмотря на полный желудок и возродившиеся надежды. Мы трое собрались в моей палатке и обсуждали предстоящую экспедицию, даже не подозревая о том, что маршрут был уже выбран за нас.

На следующий день рано утром я проснулся оттого, что кто-то тряс меня и окликал по имени. В какой-то момент я подумал, что пора вставать и выходить, но затем сообразил, что выходить мы должны только завтра, двадцать второго числа. Я открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Бономи.

– Capitano, capitano. Они ушли. Ушли и ничего мне не оставили, совсем ничего.

Вид у него был взволнованный и испуганный. Я сел.

– Кто ушел? О чем вообще речь? – спросил я.

– Блэнд! – закричал Бономи. – Блэнд ушел и забрал все продовольствие, все забрал. Они спустились на лед – он, Ваксдал и Келлер. Идите и посмотрите, если не верите.

Я выбрался из палатки и, прикрывая глаза рукой от света, стал всматриваться в том направлении, куда указывал Бономи. Утро было великолепное. Солнце, окрашенное в кроваво-красный цвет, висело на северо-востоке, облака были зеленовато-голубые, а льды – розоватые, как камчатное полотно.

– Там. Видите?

Я проследил взглядом в ту сторону, куда указывал палец Бономи, и увидел на льду трех человек – три крошечные фигурки, тащившие сани. Повернувшись спиной к солнцу, они шли туда, где, возможно, и находился «Южный Крест». Я не сообразил вовремя, что означала фраза Бономи насчет того, что Блэнд и его товарищи едят полные рационы. Блэнд потерял надежду, что айсберг проломит льды и выйдет в открытое море, и отправился на запад, на поиски «Южного Креста» или спасательных судов, которые, вероятно, все еще разыскивали нас у кромки паковых льдов.

Новость, которую принес Бономи, подняла на ноги весь лагерь. Друг за другом люди выходили из палаток и смотрели на три фигурки, медленно движущиеся в розоватом свете среди льдов. Я помню, как кто-то сказал:

– Может быть, вам не стоит отправляться в путь, капитан. У этих троих гораздо больше еды. Если кто и доберется до «Южного Креста», так это они. Нам остается только надеяться на лучшее.

Хоув посмотрел на него и сказал:

– Если Блэнд доберется до «Южного Креста», за нами уже никогда не придет спасательная партия. Он скажет, что уцелели только они. Для него это единственная возможность избежать расплаты за совершенные им убийства. – Хоув повернулся ко мне: – Крейг, вы просто обязаны туда дойти. Не дайте ему победить нас в самом конце. Вы с Гердой должны дойти до «Южного Креста».

Все случившееся означало, что нам придется идти по следу Блэнда. У меня уже не было иллюзий насчет этого человека. Где-нибудь в середине пути он бросит Ваксдала и Келлера. И если он доберется до «Южного Креста», а мы – нет, значит, те, кто останется на айсберге, никогда не будут спасены.

Мы трое просидели в палатке весь день, накапливая силы и поедая огромное количество пищи. Разработав план и наметив маршрут, мы заговорили о том, что может случиться, если мы столкнемся с Блэндом. Время от времени мы погружались в дремоту и, как только просыпались, начинали обсуждать все заново. Пока мы лежали там, в тепле и сытости, наш айсберг казался нам теплым и уютным домом. Предстоящее путешествие представлялось нам все более пугающим.

В ту ночь, вскоре после ужина, клапан нашей палатки вдруг откинулся, и я услышал голос Джуди:

– Можно мне к вам на минутку, Дункан?

Она забралась внутрь, взяла меня за руку и заплакала, прижимаясь щекой к моей щеке. Наконец она произнесла:

– Я была так глупа. Все это время лежала в палатке, ничего не делая, только страдая. А теперь…

Она поцеловала меня и легла рядом, тихонько всхлипывая, словно уход Блэнда освободил ее от тяжелых мыслей, которые камнем лежали у нее на сердце.

Джуди сказала:

– А сейчас тебе надо спать. Я не буду тебя завтра провожать. Лучше скажу тебе «пока» сейчас. – Она поцеловала меня и погладила мою бороду. – Не думаю, что мы еще встретимся, Дункан, – во всяком случае, не в этом мире. Пожалуйста, запомни, что я… я люблю тебя… и буду любить всегда. И я буду с тобой всегда – если это поможет тебе. – Джуди протянула руку к Герде: – Счастливо, Герда. Жаль, что я не могу пойти с вами, чтобы найти своего отца.

Она поцеловала Герду. Потом опять меня. Клапан палатки вернулся на прежнее место. Джуди исчезла, и только соль от ее слез на моем лице напоминала о ее присутствии. Герда тронула меня за руку.

– Ты должен добраться, Дункан, должен ради нее. Должен, что бы ни случилось… Понимаешь?

Я ничего не ответил, поняв, что она имела в виду. Впереди нас ждали долгие дни утомительного перехода через бесконечные льды.

10

На рассвете следующего дня мы вышли, взяв с собой запас еды на шесть дней, немного табаку, пару лыж, моток веревки, маленький примус и небольшой запас горючего, а также палатку, спальные мешки из одеял и смену одежды. Все это мы сложили на сани. Утро было тихим и безветренным, и пар от дыхания окружал нас мутными облачками. Когда мы спустились с уступа, взошло солнце, и мир осветился золотом, а вдоль горизонта протянулась оранжевая полоса. Почти все выбрались из палаток, чтобы проводить нас. Люди дошли с нами до края уступа, и, когда мы спустились на зазубренную поверхность пака, до нас донеслись их грубоватые шутки. Вслед за нами спустили сани, и Макфи, который помог поставить их на лед, пожал мне на прощание руку.

– Удачи, сэр, – сказал он.

– Через две недели мы вернемся с китовым мясом, – ответил я.

Я нарочно говорил громко и уверенно, чтобы подбодрить людей, хотя на самом деле испытывал совсем другие чувства. А обращаясь к самому Макфи, добавил:

– Если к этому времени мы не вернемся, делайте то, что считаете нужным.

Бедняга Макфи, я задал ему нелегкую работу. Герда хотела, чтобы я назначил вместо себя главным Мюллера, второго помощника с «Хвал-5». Но я не знал его. Зато я знал Макфи. Он был механиком, а не китобоем, но был упорным, как истинный шотландец, и на него можно было положиться в трудной ситуации.

– Вы найдете их, – проговорил он. – Не беспокойтесь. Может, нас еще вынесет в открытое море…

Я похлопал его по плечу и взял веревки от саней. Герда прощалась с Хоувом, который спустился к нам. Калстад и я, запрягшись в сани, отправились вперед по следам Блэнда и его приятелей. Хоув крикнул мне вслед:

– Крейг, вы должны справиться! Если Блэнд выберется один…

Хоув не докончил фразу, но я знал, что он хотел сказать.

Я помахал ему рукой, показывая, что понял его, и мы с Калстадом начали петлять среди ледяных торосов, покрытых снегом. К нам присоединилась Герда, и через минуту мы оказались в странном мире льда – сказочной стране золотой тишины.

Перебираясь через большой ледяной бугор, мы мельком увидели айсберг и темные фигурки, поднимающиеся обратно вверх по уступу к своим палаткам, которые казались черными на фоне зеленого льда, еще не освещенного солнцем. Заметив эти фигурки, я подумал, что Джуди, должно быть, машет мне вслед. Я тоже помахал рукой, а затем решительно повернулся лицом к западу и зашагал дальше, удивляясь тому, насколько быстро айсберг исчез из виду в этой пустыне.

Я многое слышал, да думаю, и вы тоже, о больших ледовых переходах полярных экспедиций; о том, как сани Пери бежали на Северный полюс, об отчаянной борьбе Скотта и Шеклтона, о стремительном покорении Амундсеном Южного полюса. Что касается способов и целей, наш переход нельзя с ними сравнивать. Я это понимаю. Но ради справедливости по отношению к своим товарищам – оба они погибли – я должен сказать: то, что мы пережили, почти не отличалось от тех испытаний, которые выпали на долю великих полярных исследователей во время их отчаянных экспедиций. У нас не было ни собак, ни специального снаряжения, ни настоящих саней, ни хорошей одежды – даже наша палатка не была по существу палаткой. Мы были измучены голодом и холодом еще до того, как вышли из лагеря. Мы не были исследователями и поэтому не стремились к тому, чтобы подстегивать себя и упорно идти вперед. Мы были моряками, потерпевшими кораблекрушение; наша одежда была приспособлена для морских путешествий, а сани были сделаны из кусков упаковочных ящиков. Палатку мы соорудили из старой парусины, а еды у нас было явно недостаточно. Лишь одна цель двигала нами и спасла наши жизни и жизни тех, кого мы оставили на айсберге. Мы хотели найти тех, кто уцелел после гибели китобазы. У нас даже не было уверенности в том, что кто-то вообще выжил, неизвестно было и точное местонахождение погибшего судна. Испытывая слабую надежду, мы сделали последний отчаянный рывок в борьбе за жизнь.

Наконец, мы шли не по ровной пустыне, присыпанной снежком, как на пути к леднику Росса или на Северный полюс. По правде говоря, и холод был не очень сильный, и бури были не такими уж частыми, но все-таки зима наступила, и нашим ослабевшим телам даже такой мороз переносить было очень тяжело. А двигались мы по тому месту, где пробивал путь наш собственный айсберг, оставляя за собой ледяной хаос – беспорядочно торчащие льдины, расколотые, зазубренные, и нам приходилось бороться за каждый шаг. Лыжи оказались бесполезны. Мы шли пешком – один прокладывал путь, остальные тащили сани.

Хотя мы вскоре и потеряли айсберг из виду – нам заслоняли его расколотые льды, я помню то горькое разочарование, которое испытал, когда мы разбили лагерь, и я забрался на ледяной холм. В розовых лучах заходящего солнца я отчетливо увидел не только айсберг, но и его уступ. Он выглядел, как замок, и, казалось, находился очень близко – только протяни руку и дотронешься. Я даже видел палатки и снующие вокруг них фигуры. К тому времени как я вернулся в палатку, Герда разогрела немного мяса. Мы быстро съели его и легли спать, забравшись в спальные мешки, не снимая ботинок, чтобы не отморозить ступни.

За четыре дня, шагая по четырнадцать часов в сутки, мы прошли около тридцати миль. Это может показаться не такой уж большой цифрой, но идти было ужасно тяжело. Мы шли по тому пути, по которому двигался айсберг. Поверхность была страшно неровной, как будто здесь было землетрясение, – льдины торчали во все стороны. Вдобавок ко всему снег, который покрывал это фантастическое нагромождение льда, немного подтаивал, особенно днем, и время от времени того, кто шел впереди, спасала только веревка. Кроме того, мы здорово устали за долгий период недоедания, бездеятельности и выжидания. Не думаю, что нам бы удалось преодолеть и эти тридцать миль, если бы не след, проложенный санями Блэнда.

Этот след от саней очень выручал нас. Поначалу мы воспринимали Блэнда только как врага, который, как и льды, встал у нас на пути. Мы шли по его следу ради удобства, зная, что можем сойти с него в тот момент, когда сочтем нужным или когда решим, что необходимо переменить маршрут. Но мы так долго держались этого следа, что он постепенно перестал казаться нам враждебным. У нас не было оружия, и, случись нам столкнуться с Блэндом, он мог бы убить нас. Если бы шанс добраться до «Южного Креста» или быть спасенным поисковым судном существовал, я уверен, что он обязательно бы убил нас, точно так же, как избавился бы от своих компаньонов. И все же, хотя мы никогда и не обсуждали это за несколько дней пути, я знаю точно, ни у кого из нас даже в мыслях не было бросить след и идти своим путем. След от лыж и саней, скованный морозцем, был виден очень четко, и идти по нему было удобно. И когда мы падали от изнеможения, этот след был нашим единственным другом в безмолвной белой пустыне. Эти полосы бежали вперед, им не было видно конца, и только они связывали нас с другими человеческими существами. Вскоре мы уже шли по ним вслепую, не заботясь о том, куда они ведут. Они вселяли в нас надежду, что где-то впереди, может, вон за тем холмом или за горизонтом, они приведут нас к цели.

На четвертый день Герда стала проявлять признаки усталости. Лодыжки Калстада распухли, он начал прихрамывать, а я снова ощутил в груди резкую боль. В тот день мы прошли лишь чуть больше мили, снег таял, и мы все время проваливались, ломая ноздреватый, ненадежный лед. В расселинах след был едва виден. Мы разбили лагерь в этом странном ледяном мире, где зеленоватые впадины были украшены почти золотыми сосульками. Мне показалось, что мы идем быстрее Блэнда, потому что в то утро мы миновали его четвертую стоянку. Это означало, что Блэнду идти было намного тяжелее – ведь именно он прокладывал нам путь. Тем не менее мы были очень подавлены. Нас подбадривало лишь то, что с вершины перевернутой льдины мы увидели темную линию, которая тянулась на западе вдоль горизонта – значит, впереди было открытое море. Но сколько миль до него? Может, все сорок, а мы уже чувствовали, что больше нам не пройти.

На следующий день Герде стало хуже. У нее были явные признаки дизентерии. Да и мы с Калстадом мучались от поноса и тоже отвратительно чувствовали себя. К тому же блеск льда и снега обжигал и слепил глаза. Снег в тот день был жесткий, и мы шли быстро, напрягаясь из последних усилий. Впервые за несколько дней погода играла нам на руку, и мы должны были этим воспользоваться.

К полудню мы, вероятно, прошли не меньше десяти-одиннадцати миль. Я пришел к такому выводу, потому что, взобравшись на вершину ледяного холма, покрытого снегом, и посмотрев назад, увидел лишь верхушки айсбергов, которые маячили где-то на востоке на линии горизонта. Они казались парусными судами, выстроившимися в линию, нереальными миражами, которые из-за неравномерной плотности атмосферы то увеличивались, то уменьшались. Определить, какой из айсбергов был «наш», я мог только по компасу.

Перекусив по сухарю и двум кусочкам сахара, мы двинулись дальше. Солнце висело на небе бледным диском, тускло светившим сквозь дымку. Становилось все холоднее, и окружающие нас льды утратили свою яркую окраску. Глаза переставали болеть так сильно, но зато все вокруг выглядело менее дружелюбным. В тот день мы были на пределе наших сил. Когда почувствовали, что уже не можем идти дальше, разбили лагерь.

Вечер был очень тихим, но мне казалось, будто я слышу чьи-то голоса. Воображение играло со мной свои дьявольские шутки. Той ночью, когда мы легли спать, Герда прошептала:

– Дункан, мои дела очень плохи. Ты должен оставить меня здесь.

Помню, какой ужасный шок я испытал, услышав это. Я не понимал еще, что последний переход совершенно измотал ее, и сердито покачал в ответ головой.

– Мы пойдем вместе.

Герда схватила меня за руку.

– Пожалуйста, – прошептала она. Ее голос был хотя и слаб, но настойчив. – Я поступила эгоистично, пойдя с вами. Я должна была сама сообразить, что у меня не хватит сил. Вы должны идти без меня. Я буду вам только помехой, а вам не следует забывать о тех, кто остался на айсберге.

– Давай поговорим об этом утром, – предложил я.

И я лег к ней как можно ближе, чтобы чувствовать каждое ее движение. Я боялся, что она уйдет, чтобы затеряться в снегах.

Долгое время я лежал в полудреме, размышляя над словами Герды и не желая признавать того, что, в сущности, было неизбежным. Наконец я отодвинулся от нее и заснул. Было ужасно признавать это, но я понимал, что она права. Жизнь слишком многих людей зависела от нас. Те, у кого были силы, обязаны идти до конца.

Ночью поднялся ветер, и к утру разыгралась буря. Проснувшись, в серой клубящейся пустоте я увидел угол палатки. Затем быстро повернулся и убедился, что Герда лежит рядом. В тот день, слава богу, мы все равно не могли бы выйти, и я надеялся, что Герда придет в себя и соберет остатки сил, чтобы продолжить переход.

Буря свирепствовала три дня, и за эти три дня мы прикончили почти все наши припасы, у нас осталось лишь пять сухарей и пятнадцать кусочков сахару. Палатка погрузилась в полный мрак. Мы были словно заживо похоронены, совсем не выходили наружу, используя в качестве подкладного судна старую жестянку из-под сухарей, лишь иногда шевелясь в своих спальных мешках, чтобы поразмять закоченевшие конечности.

Ночью, когда мы выкурили последнюю сигарету, буря утихла. Я записал в вахтенном журнале:

«Надежды больше нет и идти дальше бессмысленно. Думаю, остальные уже это поняли. Я не брошу Герду. В этом нет никакого резона».

Однако наутро мы рано встали и сразу же вышли, чтобы воспользоваться тем небольшим запасом сил, которые накопили, лежа в палатке. Впервые мы шли, сами прокладывая путь, – впереди больше не было лыжного следа. Ноги наши глубоко проваливались в снег. Я заставил Герду встать на лыжи. Снег был жестким, рассыпчатым, и мы шли почти с удовольствием. За первым же холмом наткнулись на утоптанный снег – место стоянки. Здесь были люди еще сегодня утром – санные и лыжные следы четко отпечатались на свежем снегу, они уходили вперед и исчезали за глыбой голубого, бесснежного льда.

– Блэнд? – спросила Герда, останавливаясь возле меня.

Я кивнул. Значит, я действительно слышал голоса той ночью, когда бушевала буря. Три дня стоять лагерем всего в сотне ярдов от Блэнда и его приятелей и ничего не знать об этом! Ничего подобного я не мог даже вообразить себе.

– Вероятно, они всего в часе пути от нас, – предположил я.

– Что будет, когда мы встретимся?

– Не знаю, – ответил я. – Это не имеет сейчас никакого значения.

Впрочем, я не был уверен, что мы можем с ними встретиться. Все-таки они тащили сани втроем, к тому же Блэнд и Ваксдал были крупными, крепкими мужчинами.

– Наверное, нам лучше свернуть, – сказала Герда.

Но я покачал головой.

– Они идут примерно в том же направлении, куда решили идти и мы. Нам легче идти по их следу.

И мы двинулись вперед, по следам, хорошо заметным на свежем снегу. Калстад и я тащили санки, Герда шла налегке на лыжах. За два или три часа мы прошли довольно большое расстояние. Но около полудня солнце вновь ярко засветило – и сразу же снег нестерпимо засверкал, к тому же стал мягким. Ноги проламывали корочку льда на снегу, и идти стало тяжелее. Иногда нам приходилось продираться сквозь снежные завалы, проваливаясь по колено. Снег был рассыпчатым, как рис. Это отняло у нас много сил, и вскоре мы разбили лагерь.

Когда стало темно, на чистом, холодном небе засияли звезды. Мороз был страшный, и спали мы плохо. Холод, казалось, пожирал наши истощенные тела. Герду мучили сильные боли в животе, а Калстад жаловался на обморожения – его ботинки, разбитые об лед, начали промокать.

Утро было серым и безрадостным; по небу бежали низкие облака, с юга дул сильный ветер. Вышли мы поздно. У Герды не было уже ни сил, ни желания идти. Кроме того, ночью она сняла ботинки, они замерзли и стали очень жесткими, поэтому она не могла натянуть их, пока мы не разожгли примус и не отогрели и не размяли кожу. Но шли мы хорошо – холодный ветер заморозил подтаявший накануне снег, и идти приходилось по твердому насту. Впереди вился след от саней Блэнда, петлявший между снежными холмиками вставших на дыбы паковых льдин.

– Думаю, скоро придем в их лагерь.

Калстад был прав. Снежные холмы постепенно становились все более плоскими, наконец мы оказались на почти белой равнине – прежде чем примерзнуть, льдины успели лечь горизонтально. И по этой безжизненной пустыне бежал след от саней – словно две параллельные линии, проведенные по линейке в направлении каких-то темных пятен.

– Вон их лагерь! – крикнул Калстад. – И они все еще там. Я вижу людей.

Я сощурил глаза, изо всех сил стараясь сфокусировать взгляд, но из-за пульсирующей боли в глазах видел все очень нечетко, расплывчато. Единственное, что мне удалось разглядеть, – это пятна, темнеющие на фоне снежной целины, пятна, которые двигались и колыхались. Не знаю, почему мы так легко решились пойти к ним. На самом деле у нас вовсе не было желания присоединяться к компании Блэнда. Это не принесло бы нам никакой пользы. Вероятно, нас толкала вперед мысль о предстоящем общении с другими человеческими существами, которые так же, как и мы, затерялись в этих мрачных ледяных просторах.

– Ты видишь лучше, чем я, Калстад, – сказал я. – Они разбили лагерь?

– Похоже, – ответил он. – Да. Но там нет палатки. – И через секунду добавил озадаченно: – Там всего двое.

– Только двое?

Я приложил невероятные усилия, чтобы разглядеть то, о чем он говорил. Темные расплывчатые пятна на снегу постепенно превратились в две человеческие фигуры. Вроде бы там, на снегу, кроме них, больше ничего и никого не было. Мы приналегли на веревки саней. Думаю, мы оба тогда испугались, что это всего лишь мираж и эти два пятнышка, которые казались столь похожими на людей, вот-вот пропадут, а снежные демоны громко завоют, смеясь над нами. Но затем мы услышали слабые голоса, которые приветствовали нас по-норвежски. Теперь ясно было видно двух мужчин, которые махали нам руками. Мы крикнули им и побежали вперед, скользя по твердому ледяному насту. Калстад сильно хромал, и все же мы шли очень быстро, со скоростью около трех миль в час.

– Это Ваксдал и Келлер, – задыхаясь, сообщил Калстад.

– А Блэнд?

– Nei, nei… Только Ваксдал и Келлер.

Они вышли к нам навстречу, радостно крича и размахивая руками. Но когда между нами оставалось всего сотня ярдов, они вдруг остановились и замолчали. Мы тащили сани, обессиленные, буквально на последнем издыхании, а они даже не шевельнулись, чтобы помочь, – просто стояли и молча смотрели на нас. Ваксдал казался сильно похудевшим и изможденным, и на нем не было ботинок. На Келлере тоже ботинок не было. Он держал в руке нож и полоску кожи.

– Где Блэнд? – спросил я, опуская веревку саней и слегка пошатываясь. – Этот отчаянный рывок оказался настолько утомительным, что я едва держался на ногах.

– Блэнд? – Запавшие глаза Ваксдала сверкнули. – Он ушел. Мы думали, что вы из спасательной партии, которая наткнулась на наш след. Сколько у вас еды?

– Еды нет, – сказал я. – Несколько кусков сахару и пара сухарей. – Я присел на сани. Безумная усталость навалилась на меня. Единственное, чего мне хотелось, – это лечь и заснуть. Господи, как мне хотелось спать! И холод пронизывал меня до костей.

– Что насчет Блэнда? – спросил я, пытаясь сосредоточиться.

– Он ушел… – Голос Ваксдала прозвучал гневно. – Вы были правы, Kaptein. Вы были правы, а мы с Келлером дураки. Он бросил нас. Сегодня утром мы проснулись и обнаружили, что нас задувает ветром, а Блэнд тащит сани, а сверху на них палатка. Мы кричали ему, а он лишь смеялся. Мы вышли за ним. Но он взял наши ботинки. И еще мое ружье, свое Келлер спрятал под одеялом. Он пытался застрелить Блэнда. Но тот был уже слишком далеко. У нас нет ничего: ни палатки, ни еды, ни ботинок. Проклятый ублюдок оставил нас здесь подыхать.

Значит, случилось то, что и предсказывал Хоув. Блэнд использовал их как вьючных мулов, а когда они отошли на пятьдесят миль от айсберга и появился шанс, что вскоре они могут выйти к открытому морю и натолкнуться на поисковое судно, он их бросил. Блэнд предпочел либо спастись, либо умереть в одиночку – точно так же, когда он остался один в лагере «Тойра III», чтобы воспользоваться почти несуществующим шансом выбраться отсюда живым одному.

– Сколько у него еды? – спросил я Ваксдала.

– На одного человека – на три-четыре дня. Но все равно этого очень мало, вы же понимаете.

– Он устал?

– Да. Слишком устал, чтобы далеко оттащить сани.

– Отлично, – произнес я. – Начинай разбивать лагерь, Калстад. Лыжи. Вот решение. – Я повернулся, чтобы поговорить с Гердой. Но ее рядом не было. Я посмотрел назад, на след, оставленный санями. Герда лежала на снегу всего в нескольких сотнях ярдов. Я отстегнул упряжь и сгрузил все с саней. Затем мы с Калстадом двинулись назад. Я не думал, что мы настолько устали, пока мы не отправились за Гердой. Нас отделяло всего сотни три ярдов, но казалось, будто мы прошли три мили, прежде чем подтащили пустые сани к Герде, которая, скрючившись, лежала на снегу лицом вниз.

Герда была жива. Это было ясно по тому, что снег у ее ноздрей подтаял. Но она была без сознания. С огромным трудом мы уложили ее на сани, которые словно в сто раз стали тяжелее, и я уже было решил, что мы никогда не дойдем до того места, где был оставлен наш груз. Если бы не Ваксдал и Келлер, которые помогли нам, навряд ли нам удалось дотащить ее туда.

Мы поставили палатку, вскипятили воды и приготовили немного бульона. Герда приходила в себя очень медленно. Ее вырвало. Но я ухитрился влить ей в рот немного драгоценного бренди. Как только Герда наконец смогла говорить, она сказала:

– Теперь тебе следует меня оставить, Дункан. Вы должны идти дальше.

Она произнесла всего несколько слов, но вложила в них столько сил, что это совершенно истощило ее. Чтобы как-то отвлечь ее, я рассказал ей, как Блэнд бросил своих товарищей и ушел один, прихватив все их припасы. Пока я говорил, Герда лежала, закрыв глаза, лицо ее было серым и опухшим. Мне показалось, что она не слышала меня. Но она дотронулась до моей руки.

– Кто-то из вас обязан дойти, – прошептала она еле слышно. – Возьмите лыжи и идите. Блэнд не должен спастись один. Там остались люди, на айсберге…

– Не беспокойся. Кто-нибудь из нас дойдет, – сказал я.

Герда как будто расслабилась, и я подумал, что она заснула. Калстад потянул меня за рукав.

– Мне кажется, душа покидает ее тело, – произнес он. – Она словно лошадь, которую загнали.

Он пытался сказать мне, что Герда умирает. Я почувствовал, что глаза мои полны слез. Как тяжело ей пришлось – ведь она шла наравне с нами и не была нам обузой. И, несмотря на все тяготы, она находила в себе силы думать и о нас, и о тех, кто остался на айсберге. Я выбрался из палатки. Один из нас должен пойти вслед за Блэндом. Первым мне пришел на ум Ваксдал. Он был самым сильным из нас. И ему можно было доверять – ведь теперь он знал, что представляет собой Блэнд. Его будет толкать вперед гнев на человека, который оставил их умирать. Но когда я начал все продумывать, то понял, что, забрав у них ботинки, Блэнд уберег себя от погони надежно, как если бы он застрелил их, когда они лежали в палатке. Кто бы ни отправился за Блэндом, ему нужно было идти на лыжах, а следовательно, иметь и подходящую по размеру обувь. Наши с Калстадом ботинки были намного меньшего размера, чем у Ваксдала или Келлера. Поэтому мы не могли предложить им свою обувь. Оставались только Калстад и я, но Калстад мучился от обморожений.

Выбора не было. Я должен был взять остатки еды и идти сам.

– Дай мне свое ружье, Келлер, – попросил я, – и немного патронов.

Я сложил рюкзак, приготовил все и залез в палатку. Я не знал, спала ли Герда или была без сознания. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Я наклонился и поцеловал ее. Она слегка шевельнулась. Может, она почувствовала, что я поцеловал ее. В любом случае я был рад, что сделал это, и верил, что она поняла меня – поняла, что я восхищаюсь ей как смелой и мужественной женщиной.

Я вышел из палатки. Дул холодный, пронизывающий ветер. Калстад помог мне с лыжами. Я повесил через плечо ружье Келлера. Затем Калстад надел мне рюкзак, в котором было все, что давало надежду выжить. Я оставлял им лишь немного бульонного экстракта и примус с остатками горючего. Он похлопал меня по спине и сказал:

– Удачи, Kaptein.

Я пожал ему руку. На нас угрюмо смотрели Ваксдал и Келлер. Как только они поняли, что мы не поисковая партия и еды у нас практически нет, ими овладело отчаяние. Даже тот факт, что я отправляюсь за Блэндом, нисколько не ободрял их.

– Теперь ты главный, Калстад, – произнес я. – Присмотри за Гердой.

Я повернулся и пошел по следу саней Блэнда. Я не оглядывался, не желая лишний раз видеть душераздирающее одиночество нашего последнего лагеря. Герда и все остальные умрут. И где-то там, рядом со следом от саней, по которому я сейчас шел, суждено умереть и мне. Я смотрел на прямые, словно проведенные по линейке, следы и думал о мщении.

Кое-кто, вероятно, сочтет, что это не по-христиански – отправляться на верную смерть и думать о мести. Могу сказать лишь одно: только благодаря этой мысли я находил в себе силы идти вперед. Я больше не верил в то, что смогу найти лагерь «Южного Креста», не верил даже в то, что он вообще существует. Я шел вперед только затем, чтобы убить человека, из-за которого погибло столько людей, который убил отца Джуди, таранил мое судно и оставил своих товарищей умирать. Я все время думал о том, что шанса спастись у него не было, что лед и снег могли бы сделать эту работу за меня. Но я знал, что должен убить Блэнда сам. Только эта мысль, неотвязно вертевшаяся в моем мозгу, оправдывала в тот момент мое существование. И именно она давала мне силы.

Я удивился, насколько быстрее и легче было идти на лыжах. Снег был твердым, слегка похрустывая, лыжи скользили вперед, и я уставал только от того, что нужно было все время работать палками. Путь пролегал по плоской ледяной поверхности, покрытой снегом. Местами она была неровной, как поверхность моря, и я испытывал трудности, пока не научился управлять своими ногами. Хотя это может показаться странным, но на бесконечной снежной равнине я не мог различить ровные и волнообразные участки.

Я подсчитал, что Блэнд был от меня в трех часах пути. Вышел я около полудня. Если предположить, что сейчас я шел в два раза быстрее, чем когда тащил сани, то я должен был нагнать его около трех часов. Следовательно, в моем распоряжении было совсем немного светлого времени. Если я не завладею палаткой Блэнда к наступлению сумерек, то никогда больше не увижу новый день. Мне не пережить ночь под открытым небом. Небо впереди было довольно темным, словно уже начиналась ночь. На его фоне низкие облака сверкали белизной. Мир был плоским, как Западная пустыня, но настолько белым, что опалял и слепил глаза. Я скользил вперед по бесконечной снежной равнине и вдруг заметил, что поверхность начала постепенно меняться. Внизу, под снегом прятались трещины. Без лыж я бы не прошел и мили. Бесчисленные расселины покрывал смерзшийся слой снега, и я слышал, как он обваливался под лыжами. Затем пошли трещины открытые, они были слишком широки, потому снег не засыпал их. Санный след начал петлять, и в одном месте было видно, что Блэнду с большим трудом удалось перебраться через трещину – снег там обвалился под его весом.

После двух часов пути я впервые за долгие недели увидел открытую воду. Она казалась черным озером, и на ее поверхности плавали сверкающие куски льда. Я пошел быстрее, напрягаясь из последних сил. Приближались сумерки, и по темным озерам открытой воды я понял, что мы находимся недалеко от кромки пака. По словам Ваксдала, у Блэнда было еды на четыре дня. Для меня это был единственный шанс. И лучик надежды придал мне новые силы.

Я рассчитал все почти точно – вскоре после трех я увидел впереди маленькую движущуюся точку. Какое-то время след петлял между черными, наполовину замерзшими лужами в направлении небольшого айсберга, застрявшего между паковыми льдами, и на фоне его прозрачно-зеленых склонов человеческая фигурка казалась крошечным пятнышком, танцующим в белой пустоте. Мне было больно все время удерживать его взглядом и к тому же опасно, так как из-за этого я не смотрел под ноги и то и дело терял равновесие. После того как я один раз упал и с огромным трудом поднялся, я перестал следить за пятнышком и сосредоточился на том, чтобы идти как можно быстрее.

Когда я вновь поднял глаза, айсберг был уже намного ближе, но Блэнда не было видно. Вероятно, он зашел за него. Или он заметил меня? А если он спрятался где-то поблизости и поджидает меня? Я сошел с его следа, решив обогнуть айсберг с северной стороны. Вскоре я увидел Блэнда, всего в полумиле от меня. Он шел вдоль длинной стороны айсберга. Снег передо мной лежал плоской и нетронутой равниной, словно чистый белый лист. Я оттолкнулся палками и рванул вперед по линии, которая соединяла меня с Блэндом.

К тому моменту, как Блэнд заметил меня, он почти дошел до конца айсберга. Он остановился, и холодный ветер донес до меня его голос. Он кричал и махал палками. Как и его товарищи, он, вероятно, подумал, что я из поисковой экспедиции.

Я взял в руки ружье, взвел курок и заскользил вперед, прицепив лыжные палки себе на запястья. В этот момент я ощутил, как бешено бьется мое сердце, и призвал на помощь всю свою волю, чтобы хоть немного успокоиться.

Очевидно, что-то в моем поведении показалось Блэнду подозрительным – он вдруг замолчал и стоял совершенно неподвижно, глядя, как я приближаюсь к нему. Я подходил все ближе, и, хотя из-за сильного сверкания снега глаза мои видели плохо, его фигура четкой мишенью вырисовывалась на фоне последнего выступа айсберга. Но я не хотел рисковать и упорно приближался к нему, как во время войны подходил к вражеским кораблям.

– Кто вы? – выкрикнул он.

Я услышал его голос совершенно отчетливо и понял, что оказался под прикрытием айсберга.

– Крейг! – крикнул я в ответ, испытывая безудержное ликование.

Я увидел, как он секунду пристально смотрел на меня, а затем бросился к своим саням и ружью. Он присел, и почти сразу же раздался выстрел. Блэнд стрелял, спрятавшись за санями. Я развернулся и обошел его с запада, пересекая его след, и укрылся за западной оконечностью айсберга. Прежде чем я исчез из его поля зрения, он выстрелил в меня несколько раз, но я был плохой мишенью, потому что продолжал двигаться, и его пули меня даже не задели.

Снег вокруг айсберга собрался причудливыми холмами, но я упорно пробирался между прикрывавшими меня холмиками в сторону последнего ледяного уступа. Остановившись в углу глубокой ледяной впадины, которая разверзла свои зеленоватые челюсти, с белыми, как зубы, сосульками, я увидел санки Блэнда, брошенные на снегу. Сейчас он находился под прикрытием изрезанного льда, совсем рядом с айсбергом. Я медленно двинулся вперед. Прогремел выстрел, и мне в лицо швырнуло ледяные осколки. Я почувствовал, как по лицу потекла кровь, вытер ее и поднял ружье. Теперь я видел Блэнда, который, прицеливаясь, выглядывал из-за складчатого ледяного столба. Я взял его на мушку и собрался стрелять, но в этот момент увидел, как что-то движется позади него. Странно, волнообразно изгибаясь, оно стремительно передвигалось по снегу. Это был крупный, сильный зверь, рыжеватый с коричневыми пятнами, и, хотя я никогда раньше не видел его, я сразу догадался, что это морской леопард, который после кита-касатки считается самым опасным обитателем Антарктики.

Блэнд, должно быть, тоже его заметил – он развернул дуло в противоположную сторону, и я услышал резкий двойной звук выстрела. Но огромный хищник продолжал неумолимо надвигаться. Блэнд выстрелил еще раз, прямо в упор, и затем зверь бросился на него.

Я кинулся к Блэнду, стараясь бежать по неровной ледяной поверхности как можно быстрее. Снег рядом с ним окрасился в темно-красный цвет. Я увидел, что морской леопард еще жив, но его движения были резкими, похоже, он был ранен. С нескольких ярдов я расстрелял в него весь магазин. Зверь затих, рухнув на ноги Блэнду. В этот момент Блэнд зашевелился, стараясь выбраться из-под туши. В руках он все еще сжимал ружье и пытался взвести затвор. Я вырвал у него ружье и отбросил в сторону. Я заметил, что челюсти зверя все в крови, а в боку Блэнда зияет ужасная рана. Он начал что-то говорить, но сразу потерял сознание.

Глядя на Блэнда, на огромного мертвого леопарда, лежащего у него на ногах, я вдруг понял, что это означает. Для Блэнда это был конец, для нас – новая надежда. Здесь, раскинувшись у моих ног, лежали тысячи фунтов свежего мяса и жира. Они означали жизнь для Герды и надежду на спасение. Я должен вернуться назад, пройти тяжкие мили и привезти с собой мясо и жир.

Я взял сани Блэнда и подволок их поближе. Поставив палатку, я вытащил Блэнда из-под туши морского леопарда и уложил на сани. Потом старательно, как мог, перевязал его и принялся орудовать ножом: вскоре палатка согрелась теплом печки, которую я затопил жиром, и на ней, дымясь, жарился большой кусок мяса. Блэнд не мог жевать, но я умудрился влить ему в рот немного горячей крови. Сам же я за несколько минут съел больше, чем перед этим за много дней. Кровь словно придала Блэнду сил – он выпрямился и спросил, кто покинул айсберг вместе со мной. Когда я ответил ему, он ухмыльнулся и произнес:

– Теперь мы умрем в этих снегах все вместе.

Он опять потерял сознание, а я лег, завернувшись в одеяло, но не мог заснуть из-за рези в желудке, отвыкшем от пищи.

Ночью я внезапно проснулся, чувствуя, что задыхаюсь. Я сел, с трудом дыша и заходясь в кашле. Сначала я не понял, что случилось, но затем увидел, что в палатке полно дыма. Я повернулся и увидел, что Блэнда в палатке нет. Глаза мои слезились, но через брезент я разглядел оранжевые отблески. Я вылез наружу. На снегу горел костер, и языки пламени облизывали тушу морского леопарда и тянулись к ткани палатки, которая уже начала обугливаться с одного края. Блэнд лежал в самом огне, зарывшись лицом в тлеющую тушу, а снег вокруг него таял и превращался в кровавые лужи.

Я оттащил Блэнда в сторону и, зачерпывая полные горсти снега, стал кидать их в костер, пока он совсем не погас. Поначалу я решил, что Блэнд пытался потушить огонь. Но когда я загасил его, то увидел пустой бак из-под керосина и примус – его крышка была отвинчена и валялась в снегу. Я понял, что Блэнд разжег огонь, чтобы спалить тушу леопарда, сжечь палатку и меня вместе с ней. Обе пары лыж лежали прямо в костре и были совершенно обуглены.

Когда огонь погас, я, совершенно обессиленный, забрался обратно в палатку. Я не знал, был ли Блэнд еще жив, когда я вытаскивал его из огня. Но единственное могу сказать наверняка – когда я вылез утром из палатки, он уже был мертв и закоченел. Может быть, я убил его, оставив на ночь под открытым небом. Мне было все равно. Я был рад тому, что нашел его мертвым.

К счастью, мне удалось спасти лыжи. Они обуглились, но были еще вполне пригодны. Я поджарил мяса. Затем набросал на тело Блэнда снега и, оставив палатку, отправился в обратный путь, таща с собой лыжи Блэнда, а главное – мясо и жир в таком количестве, какого хватило бы для того, чтобы накормить моих товарищей.

Ветер усилился и дул теперь на запад. Встав на лыжи, я вдруг почувствовал под ногами движение льда. Тем не менее идти было довольно легко, и, хотя снег припорошил следы, они все еще были видны. К полудню я безо всяких приключений дошел до лагеря.

В тот день мне сообщили самую горькую за все эти ужасные дни новость. Герда умерла. Это случилось ночью, с момента моего ухода она ни разу не приходила в сознание. Калстад показал мне снежный холм, в том месте, где ее похоронили, и я долго стоял возле него на ветру и плакал, как ребенок. В трех часах хода отсюда на снегу лежала груда мяса, которая могла бы спасти Герду. Мне казалось, что ее смерть была напрасной. Почему первыми всегда уходят самые лучшие?

– Когда мы ее хоронили, у нее было счастливое лицо, – сказал Калстад. –Думаю, может быть, она встретилась со своим отцом. Если он тоже умер, то, наверное, так лучше всего. Она очень сильно любила отца.

Еще вчера Калстад прошелся по санному следу и отыскал в снегу ботинки Ваксдала и Келлера. Значит, после того, как мы подкрепимся, можно сразу отправиться туда, где лежал убитый морской леопард. Нас мучили ужасные боли от непривычной пищи. Калстада тошнило, и он быстро слабел. Мы двинулись в путь, навстречу ветру, который к тому времени достиг почти штормовой силы и постепенно заметал следы. Это был кошмарный переход. Лед вздымался под ногами, ломался, образовывал трещины и грохотал, когда неровные края льдин, прикрытых снегом, бились друг о друга.

Если бы не айсберг, думаю, мы никогда бы не нашли тушу морского леопарда – до трех часов дня мы шли по снежной целине, след от моих лыж, который я оставил еще утром, пропал. Я увидел на западе айсберг, чернеющий на фоне бледного солнечного круга, и через час мы уже сидели в двух палатках, с печками, работающими на жире, и ели мясо.

Иногда я укорял судьбу за то, что случилось позже. Но в действительности это была моя вина. Мне не следовало забывать о том, что здесь уже начиналась открытая вода, и лед был весьма тонкий. Нам надо было разбить лагерь на айсберге. Правда, вряд ли у кого-то из нас хватило бы сил перетаскивать палатки, припасы и сани куда-то выше.

Всю ночь выл ветер, яростно, как злобное чудовище. Я спал урывками, мучаясь от боли, чувствуя под собой все усиливающееся движение льда и прислушиваясь к устрашающему грохоту льдин. К утру я, должно быть, заснул довольно крепко, потому что проснулся от треска льдин, громкого и резкого, как оружейный выстрел. Я подполз к выходу из палатки, но было темно и ничего не видно. Я снова лег и задремал под звуки плещущейся воды.

Я проснулся ранним серым утром и застыл от ужаса, увидев, что в палатке, у самого входа, перекатываются волны. Мои ноги закоченели, а дно спального мешка покрылось коркой льда – словно я провел ночь, лежа в воде. Я высунулся наружу. Все вокруг стало совсем другим. Плоская, покрытая снегом и казавшаяся такой надежной ледяная равнина исчезла. Куда ни кинь взгляд, повсюду была черная вода, в которой плавали куски льда и отдельные льдины, – подгоняемые ветром, они бились друг о друга. Опираясь руками и коленями, я наклонился вперед, и вдруг лед подо мной начал медленно наклоняться. Словно зачарованный, я наблюдал за тем, как вода перелилась через край льдины и замочила мне руки. Когда я повернулся обратно к палатке, вода откатилась назад. С трудом подавив в себе поднявшийся страх, я оттянул брезент палатки с другого конца. Конечно, я понял, почему вода перелилась через край, когда я наклонился вперед, но легче от этого ничуть не стало. Обе наши палатки стояли на льдине не более сорока футов в ширину, которая плавала прямо в центре открывшейся полыньи. Зазубренный край нашей льдины по форме точно подходил к краю главной льдины, как части составной картинки. В этом месте остались наши сани и туша леопарда. Смотреть, как мы медленно удаляемся от средства передвижения и огромного запаса еды, было просто ужасно. У нас в палатке было всего три-четыре фунта мяса – мы занесли его внутрь, чтобы оно оттаяло. Но долго нам не продержаться. Мы постепенно удалялись от нашего единственного источника жизни и сил.

Я хотел закрыть клапан палатки, чтобы внутрь не проник холод, как вдруг увидел нечто еще больше потрясшее меня – воду разрезал плавник, похожий на черный парус пиратского судна, и вода за ним покрывалась легкой рябью. Это была касатка, кит-убийца. Словно заметив мой взгляд, она повернулась и направилась прямо к нашей льдине. Неожиданно высокий спинной плавник исчез из моего поля зрения, но через секунду я услышал громкое фырканье, раздававшееся по другую сторону палатки. Это был отвратительный звук, напоминающий хрюканье – и в то же время зловещий. Я выжидал, едва осмеливаясь дышать. Льдина затряслась, когда этот монстр скользнул по ней снизу своим плавником. Снова раздалось фырканье. Я закрыл клапан палатки, лег, стуча зубами и дрожа, и стал ждать, когда кит увидит нас и перевернет льдину.

Могло случиться то, о чем мне рассказывала Герда, – киты заглядывают через край льдины, а потом наваливаются на нее своим весом и переворачивают. Господи, как же давно это было! Я вспомнил, как Герда подшучивала над своим отцом – в тот день, когда я впервые поднялся на борт «Хвал-4». Я вспомнил все, что она делала и говорила, вспомнил ее неукротимую веселость, ее отвагу и то, как она легко управлялась с людьми. Меня успокаивала лишь мысль о том, что смерть ее, по крайней мере, не была такой ужасной, как та, которая ожидала нас.

Фырканье вдруг раздалось совсем близко. Я лежал тихо, стараясь не разбудить остальных. Лучше было бы, чтобы они до последней минуты ничего не знали о ките. Все тогда кончилось бы намного быстрее.

Фырканье, казалось, длилось целую вечность. В какой-то момент льдина наклонилась, яростно закачалась, и я напрягся, ожидая, что сейчас в палатку хлынет поток ледяной воды и надо мной сомкнутся челюсти. Но все внезапно стихло. Льдина мягко покачивалась на воде. Я постепенно расслабился и от этого погрузился в сон, в странное состояние, когда в сознании смешивались реальные и нереальные вещи.

Внезапно я проснулся, разбуженный мягким трением льдов друг о друга и легкими ударами снизу. На какой-то момент я решил, что касатка вернулась. Затем наша льдина снова мягко ударилась обо что-то, и я выглянул наружу, молясь, чтобы мы оказались у того края разводья, где лежало мясо.

Но удача отвернулась от нас. От саней и туши леопарда нас отделяло теперь около четверти мили. И все-таки наш крошечный плавучий островок, по крайней мере, прибило к большой и крепкой на вид льдине. Я разбудил остальных, и мы перешли на твердый лед. Затем сложили палатки и поджарили кусок мяса. Пока мы ели, я ломал голову над тем, как нам пересечь эту водную поверхность и добраться до вожделенной туши.

Увы, это было невозможно. Ветер дул к югу, и нас все дальше и дальше относило от места нашего прежнего лагеря. Я не знал, что делать, – то ли двинуться дальше, то ли ждать в надежде, что вода замерзнет или ветер изменит направление. Большое количество изломанных льдин могло означать, что мы находимся недалеко от кромки паковых льдов. Когда я поделился этой мыслью с остальными, Ваксдал мрачно покачал головой и указал рукой на запад.

– Лед сверкает, – сказал он. – Думаю, что пак тянется еще на много миль.

Он был прав. К западу от нас небо не было темным, значит, не отражало открытую воду. Лед и облака сливались в нечто белое и сверкающее. Но в любом случае, поскольку Калстад находился в полубессознательном состоянии и был слишком слаб, чтобы куда-то идти, я решил сидеть на льду в надежде, что мы сможем добраться до нашей туши на следующее утро.

Днем я заснул, и в какой-то момент Калстад разбудил меня. Глаза его казались огромными, а лицо было совершенно белым. Он больше не бредил, но его трясло, как в лихорадке.

– Вы должны идти, Kaptein, – произнес он еле слышно.

Я покачал головой, прекрасно поняв, что он имеет в виду. Его слабый голос напомнил мне о Герде.

– В этом нет смысла, – ответил я.

– Остальные… – прошептал он. – Я умру здесь. Вы должны оставить меня и идти.

– Ты не умрешь, – сказал я, хотя и не верил в это. Я знал, что мы все умрем.

Когда стемнело, мы затопили печки жиром и, хотя едва не задыхались от удушливого и резкого дыма, все же ухитрились приготовить остатки мяса. Калстад отказался от своей доли. Вскоре после ужина мы улеглись спать. Впервые за много дней я спал спокойно, меня не мучили кошмары. Это был не сон, а скорее кома – я продрог насквозь и закоченел, но в области ног совсем не чувствовал этого.

Когда я проснулся, было ясно и солнечно. От айсберга, где лежала туша морского леопарда, нас теперь отделяло водное пространство шириной в две мили. Но к северу и западу паковый лед как будто снова формировался в твердую массу. Когда я залез обратно в палатку, то увидел, что Калстад умер. Его не слишком чистый лоб казался восковым, рот был слегка приоткрыт, а глаза смотрели на меня невидящим взором. Я тронул его за руку. Она была твердая и совершенно холодная.

Я поднял Ваксдала и Келлера, и мы закопали его в снегу. Для Калстада борьба закончилась.

– Мы пойдем дальше? – спросил Ваксдал.

Он посмотрел в сторону широкого разводья. Ваксдал смирился с потерей туши леопарда и считал, что нам все равно придется идти вперед до тех пор, пока мы не упадем замертво. Его глаза бегали из стороны в сторону и сильно воспалились, отчего казалось, что у него вообще нет век, а длинная борода на фоне бледного, исхудалого лица выглядела просто грязной. И он, и Келлер сильно страдали от обморожений, которые они получили, когда Блэнд оставил их без ботинок. И все же оба горели желанием идти дальше. Они были намного упорнее меня. Единственное, чего хотелось мне, – заползти в палатку и умереть, как Калстад.

Однако и у меня нашлось еще немного сил и энергии. Мы взяли одну палатку, спальные мешки и ружье. Все приходилось тащить на себе. Перед выходом мы достали из печки жир, на котором прошлой ночью готовили мясо, и съели его. Затем я взял компас, проверил курс, и мы двинулись в путь, оставив Калстада на его одиноком и вечном посту, точно так же, как мы оставили Герду.

Мы все были очень утомлены. На лыжах шли по очереди. Но вскоре были вынуждены бросить и их – ни у кого из нас не было сил удерживать равновесие, да и к тому же они были лишней тяжестью на наших ногах, особенно когда приходилось перебираться через ледяные холмы. Из-за непривычной пищи у нас сильно разболелись животы. Жутко болели и ноги – все мы теперь мучались от обморожений. Келлер быстро слабел, и вперед меня толкало лишь то, что я решил не сдаваться до тех пор, пока не сдадутся двое этих норвежцев.

Мы шли очень медленно, постоянно обходя большие полыньи и разводья. К полудню мы одолели всего около двух миль, но Келлер к тому времени уже не мог идти сам – нам приходилось поддерживать его с двух сторон. Яркий снег чудовищно резал глаза – казалось, будто в них втыкаются тысячи раскаленных докрасна иголок. Я начал видеть то, чего на самом деле не было. Временами окружающий ландшафт казался мне состоящим из расплывчатых белых пятен. Мне грозила снежная слепота.

Если бы только у нас была конкретная цель, это помогло бы нам справиться с любыми трудностями. Но ее не было. Конечно, в нас еще теплилась смутная надежда на спасение, но на самом деле мы уже не верили в него. Я вдруг обнаружил, что меня все больше одолевает нестерпимое желание упасть в снег и дать смерти поскорее завладеть мной. Это желание умереть превратилось в навязчивую идею, которая целиком и полностью заняла мои мысли; надежды и желания отыскать уцелевших с «Южного Креста» или припасы, которые они выгрузили на лед, у меня уже не было. Теперь кроме страшной усталости, голода и резкой боли в глазах мне приходилось сражаться еще и с самим собой.

В ту ночь Келлер попросил, чтобы мы оставили его. Он сказал, что слишком слаб, чтобы идти дальше. Но мы не могли выполнить его просьбу. У нас была только одна палатка. Нам оставалось либо всем умереть здесь, либо вместе идти дальше. Ваксдал обозвал его трусом. Конечно, Келлер не заслуживал таких слов, но это подействовало, и он продолжил путь. В то утро я сделал в своей книжке следующую запись:

«14-е. Мы продолжаем идти. Но это, наверное, наш последний переход. У тех, кто остался на айсберге, сегодня кончились запасы продовольствия. Теперь им поможет только Бог».

Едва держась на ногах от слабости, мы прошли в тот день около мили. Мои глаза горели так, что разглядеть стрелку компаса и решить, в каком направлении идти, стоило огромных трудов. Келлер обхватил нас руками за шеи и шел, все время спотыкаясь, – он был почти без сознания и постоянно что-то бессвязно бормотал по-норвежски. Мы с Ваксдалом чувствовали себя немногим лучше.

В полдень мы разбили лагерь в последний раз. Мы ставили палатку, и вдруг Ваксдал взял меня за руку и указал куда-то на снег.

– Пингвин, – прохрипел он.

Пингвины? Пингвины – это мясо. Прищурившись от яркого отблеска снега, я проследил взглядом за его рукой. Несколько темных пятен двигались на фоне колыхающегося, как мираж, льда, махая своими крыльями-плавниками. Я взял ружье. Бог дал мне сил, и я надеялся на меткий выстрел. Ружье казалось невыносимо тяжелым. Я не мог удержать его, и ствол ходил туда-сюда. Мне никак не удавалось хорошо прицелиться или хотя бы на секунду навести ружье на пингвина. Я попросил Ваксдала встать на колени, а затем положил ствол ему на плечо. Пингвины замахали крыльями, поднимая их над своими головами, и вдруг смутно, как во сне, я услышал крики. Курок был тугой. Я не видел свою цель достаточно четко, а крики, словно удары колокола, гудели у меня в голове.

И вдруг я понял, что это не пингвины. Пингвины не машут крыльями над головой. Эти крики были реальными. Я опустил ружье и двинулся вперед. Фигуры таяли, растворялись в мерцающем свете. Все это сон. Никаких темных пятен на снегу не существует. Это галлюцинации. Я знал, что это конец, но почему-то, спотыкаясь и бешено размахивая руками, бежал вперед. Я слышал хриплые крики, вылетающие из моей глотки. Затем я споткнулся и полетел вперед. Снег был мягкий. Мною овладела удивительная апатия. Я знал, что должен подняться на ноги, но у меня не было сил. И я не хотел больше бороться. Помню, что в какой-то момент я подумал о Джуди, умирающей от голода на уступе айсберга. Но я ничем уже не мог помочь ей, ничем…

Мне пришел конец. И медленно, почти с наслаждением я погрузился в бессознательное состояние, которое окутало меня, как одеяло.

Я проснулся. Было тепло и пахло пищей. Между моими растрескавшимися губами просунулась чайная ложка. Когда я попробовал проглотить горячую жидкость, меня затошнило. Я открыл глаза и увидел склонившегося надо мной капитана Ида. Поначалу я не мог поверить в это. Я был убежден, что уже умер. Но когда почувствовал между зубами ложку с горячей жидкостью, то понял, что жив и что мы все же встретились с экипажем «Южного Креста». Лицо Ида оказалось прямо передо мной, и я услышал хриплые звуки, которые, как оказалось, издавал сам. Мне нужно было сказать ему кое-что. Но тут я опять стал терять сознание, и важная мысль, которой я хотел поделиться с ним, уплыла куда-то далеко-далеко.

Мне сказали, что я проспал шестнадцать часов. Когда я наконец открыл глаза, то увидел Кирре, второго помощника на «Южном Кресте», который стоял возле меня. То, о чем я так долго хотел сказать, сформировалось наконец в четкую мысль.

– У них нет еды, – прохрипел я.

Кирре вытянул руку в успокаивающем жесте. Должно быть, его потрясла моя настойчивость.

– Все в порядке, Крейг, – мягко произнес он. – Лежите и отдыхайте. Капитан Ид вышел вчера, и с ним девять человек. Мы должны отправиться вслед за ними.

– Но он не знает о том, что нужно поторопиться! – закричал я взволнованно. – Он не знает, что они…

Он улыбнулся и похлопал меня по руке, словно ребенка.

– Он обо всем знает. Вы были в бреду. Несколько часов подряд вы твердили только одно: у них нет еды, и они скоро умрут, если никто не придет к ним на помощь. Вы говорили об этом даже после того, как Ид уже отправился к ним. Он взял две пары саней и мяса, которого им хватит на неделю, и он сделает настоящий марш-бросок. Он велел мне сказать вам, чтобы вы не беспокоились. Он доберется туда.

– Трещина! – воскликнул я. – Он не знает, что там огромная полынья шириной в четверть мили – она всего в нескольких милях от нас.

– Вы говорили об этом, и не один раз. – Кирре легонько толкнул меня, чтобы я снова лег. – Вы должны отдыхать, потому что мы вскоре выходим. У нас сани нагружены китовым мясом, и завтра мы должны двинуться в путь.

Я подумал о долгом и ужасно утомительном переходе к айсбергу. Я знал, что у меня не хватит сил на это.

– Дайте нам в проводники одного человека и немного еды. Мы отправимся к лагерю «Южного Креста». Мы будем только мешать вам.

Но Кирре покачал головой.

– Вы не слышали, что Ид говорил вам еще прошлой ночью. Лагеря, который был возле «Южного Креста», больше нет. Понимаете, у нас огромное количество мяса и жира, но у нас нет шлюпок. Они разбились. Поэтому мы отправились в путь, надеясь отыскать тех, у кого они есть. Каждый день мы делаем переход, перетаскиваем половину наших саней, а затем возвращаемся за второй половиной. Когда очень устаем, отдыхаем, а вперед идут другие.

– Сколько у вас человек? – спросил я, укладываясь снова.

– Шестьдесят шесть, включая и тех, кто ушел с капитаном Идом.

– Но мы все не поместимся в наши шлюпки, – сказал я, а затем добавил: – Даже если предположить, что нам посчастливится найти открытую воду, чтобы спустить их.

– Да, это верно. Но мы решили, что не должны разделяться на группы. Пока лед будет держать нас, пока у нас будут мясо и шлюпки, мы будем продолжать идти. Возможно, так нам удастся пережить зиму. Время от времени айсберги проходят через паковый лед. Затем те, кто будет в лучшей форме, попытаются добраться до Южной Джорджии, как Шеклтон, и вызовут помощь. Это наша единственная надежда на спасение.

– А полковник Блэнд тоже здесь? – спросил я.

Кирре покачал головой.

– Полковник Блэнд умер. Сердце не выдержало. Он умер вскоре после того, как к нам пришел Дейл.

– Дейл? – Я с изумлением посмотрел на Кирре. – Вы имеете в виду помощника с «Хвал-5»?

Он кивнул.

– Сейчас он идет с Идом к айсбергу. Он и двое его товарищей добрались до нас в начале прошлого месяца. Они были на льдине. Когда льды перестали двигаться, они нашли лагерь «Тойра III». Затем…

– Вы хотите сказать, что «Тойр III» не затонул? – перебил я его.

Кирре снова кивнул.

Значит, Эрик Блэнд был прав. Айсберги прошли мимо судна. И если бы он остался там, то у него был шанс выбраться одному.

– Продолжайте, – попросил я Кирре.

– Говорить особо не о чем. Они нашли там еду, укрытие и пережили шторм. Затем, когда погода улучшилась, они увидели дым, с помощью которого мы пытались подать самолету сигнал, и пришли к нам. Пять дней они были без еды. Думаю, их путешествие было просто ужасным. Но сейчас с ними все в порядке.

– Ну а вы? Что было после того, как «Южный Крест» получил пробоины?

– Мы потеряли рацию и не могли связаться с поисковыми судами. Затем нас, как и вас, настиг один из айсбергов. Выжило всего несколько десятков человек. Олаф Петерсен и остальные погибли. Когда Дейл рассказал нам, что вы находитесь на айсберге и у вас есть шлюпки, Ид с добровольцами вышел к вам. Но они попали в бурю, и им пришлось вернуться. Затем мы все вместе предприняли вторую попытку и, к счастью, встретили вас.

Я снова почувствовал усталость. Я видел, как за спиной Кирре мелькает нелепая, тощая фигура Вайнера. Я снова стал засыпать и, помнится, подумал: «Он похож на доктора философии… Невозможно убить их. Их нельзя уничтожить. Всегда найдется кто-то, кто спасет их, и кто-то, кто умрет…» Я думал о смерти Герды, капитана Ларвика и Олафа Петерсена. Это были славные люди, настоящие борцы, но именно они всегда приносят себя в жертву. Я думал о Дюнкерке, Салерно и Анзио и о судах, которых я конвоировал и которые потом затонули. Это всегда случается с истинными борцами.

На следующее утро, после завтрака, все палатки, кроме той, в которой лежали мы с Келлером и Ваксдалом, были собраны, и Кирре со своими людьми вышел с первой партией саней, груженных китовым мясом. С нами остался один человек. Мы могли еще немного полежать, а затем должны были встать и двинуться в путь. Нам не нужно было ничего нести, следовало просто дойти до нового лагеря, пока остальные совершали три перехода.

Мы возвращались обратно на восток и, хотя шли по следам, продвигались ужасно медленно. За первые три дня мы только прошли от одного лагеря к другому. Мы шли налегке, не спеша, в то время как люди Кирре не только ставили палатки, но еще и возвращались за второй партией саней. Полынья, которая отделила нас от туши морского леопарда, видимо, все-таки была не очень широкой. Мы специально прошли немного на юг, но не увидели никаких признаков открытой воды. Может быть, льды сомкнулись снова, а может, вода просто замерзла, наверняка я не знал – ветра практически не было, а вода подо льдом была спокойной и не взламывала его. На четвертый день мы с Ваксдалом чувствовали себя уже настолько хорошо, что могли спокойно совершать одиночные переходы. Келлер был все еще слаб. Но на пятый день и он уже шел сам, а мы с Ваксдалом одолевали по три перехода наравне со всеми. Благодаря регулярному питанию мои силы быстро восстанавливались, лишь побаливал бок и в ногах пока полностью не восстановилась чувствительность.

А на горизонте тем временем росла и медленно приближалась линия айсбергов. Это меня и радовало, и пугало – когда мы доберемся туда, придется рассказать Хоуву о смерти Герды. А мне этого не хотелось. Наверно, первым ему сообщит Ид. Но о том, как это случилось, Хоув все равно захочет услышать от меня. Мысль о предстоящей встрече с ним давила на меня. Это известие сломает его. Я вспомнил, в каком подавленном состоянии был Хоув на пути из Кейптауна и как он все время заправлялся спиртным. А когда рядом с ним была Герда, он был совсем другим человеком. Что я мог сказать ему? Я вспомнил тот момент, когда он отказался от своего права идти вместе с Гердой. Он передал его мне. Я отвечал за Герду – не только перед Хоувом, но и перед самим собой. От осознания того факта, что я давно перестал надеяться на спасение, что мы все были лишь на пути к смерти, мне ничуть не было легче. Меня утешало только одно: Герда умерла, так и не узнав, что ее отец погиб. Но предстоящий разговор с Хоувом не становился от этого проще и легче для меня.

Пока я упорно пробирался среди льдов, налегая на веревку от саней, у меня перед глазами отчетливо стоял Хоув. Я видел, как на его лице снова появляется выражение горечи. И когда мы выберемся отсюда – если выберемся, – он снова начнет пить. Это единственное, что ему оставалось. И в конце концов пьянство убьет его…

Наконец наш айсберг стал виден целиком. Небо позади него было темным – в нем отражалась вода, – и на его фоне айсберг возвышался подобно гигантскому соляному столбу. Его ледяная остроконечная башенка не была скрыта облаками и, словно церковный шпиль, парящий над плоской равниной, олицетворяла собой надежду. Воспаленными глазами я всматривался в бинокль Кирре и наконец увидел уступ, на котором должен был стоять наш лагерь. Возможно, мы были еще просто слишком далеко, но мое сердце упало, когда я не нашел там никаких признаков жизни – темных пятен, которые могли бы быть лодками или припасами.

На следующий день, около полудня – это было девятого апреля – мы увидели фигуры, которые двигались нам навстречу. Я ужаснулся: «Господи! Это же Ид возвращается. Они все умерли». Меня больше не волновало то, что скажу Хоуву. Я думал о Джуди, и сердце мое ужасно ныло. Люди махали нам руками и что-то громко кричали. Но глаза мои жгло огнем, и я не мог различить, кто же это. Я сбросил веревку от саней и, спотыкаясь, ринулся к ним.

Их было человек шесть, и первый, кого я узнал, был Ид. В тот момент я был просто уверен, что все остальные погибли. Но он, улыбаясь, схватил меня за руку и похлопал по плечу. А затем толкнул вперед одного из своих людей, и в следующее мгновение в объятия мне упала Джуди, плача и смеясь одновременно.

Я оглядел ее, и она не показалась мне такой уж худой и истощенной. Она выглядела вполне сытой и, если не считать слез, катившихся по ее щекам, довольно веселой.

– Я думала, вы умерли, – говорила она, всхлипывая. – Но тут пришел капитан Ид и сказал, что с вами все в порядке. О, Дункан, мне не хотелось жить без тебя. Да я бы и не смогла.

Я крепко обнял Джуди. Она вся дрожала. Холодный воздух словно вдруг потеплел, и я больше не чувствовал усталости.

– А что остальные? – спросил я. – С ними все в порядке?

– Да, – ответила Джуди. – Да, с ними тоже все в порядке. Только Уолтер…

– Что Уолтер? – Я пристально посмотрел на нее. – Что ты хочешь этим сказать?

– Через два дня после того, как вы ушли – всего через два дня, на льду вокруг айсберга появились тысячи пингвинов. Наверное, они мигрировали. За один день мы убили двести с лишним птиц, а на следующий – еще больше. У нас было просто изобилие еды. Мы пытались подать вам сигнал. Но вы не видели его. Тогда Уолтер пошел за вами. Он вышел ночью, никому не сказав об этом. Утром мы увидели, как он идет по вашему следу. Ид сказал, что он не нашел вас.

– Не нашел.

Внезапно с моего сердца словно упал тяжелый камень. Хоув погиб. Он был избавлен судьбой от горькой и безрадостной жизни. Он умер, и мне не придется теперь говорить с ним о Герде.

– Там, в пяти милях от нас, открытое море.

Я думал о Хоуве и поэтому не услышал слов Джуди, пока она не повторила их:

– Айсберг дрейфует на север, а лед взламывается. Если поднимется шторм, айсберг может взломать пак за несколько дней.

Я повернулся к Иду.

– Это действительно так? – спросил я недоверчиво. – У нас есть шанс, что айсберг выйдет в открытое море?

– Не просто шанс, – ответил Ид. – Это произойдет почти наверняка. Уже на этой неделе у нас появится возможность спустить на воду шлюпки.

– И что тогда? – Я бросил взгляд в сторону людей, уцелевших после того, как затонул «Южный Крест».

Ид меня понял.

– Мы разделимся. У нас четыре лодки. Четыре возможности найти помощь. Остальные должны остаться на айсберге. Хотя бы одна шлюпка непременно выберется отсюда.

Я повернулся и посмотрел на айсберг. Он казался достаточно прочным, но все-таки море – это не то же самое, что паковые льды. Не большое удовольствие сидеть на ледяном острове, открытом всем ветрам и волнам Южной Атлантики. А наши крошечные шлюпки! Приближается зима. Непрерывные штормы. В этой части земного шара они бушуют очень часто. Значит, ветер будет дуть постоянно. Есть ли у нас шансы на спасение? От этой мысли я содрогнулся и вновь подумал о переходе, который мы совершили, – о том, что он оказался совершенно бесполезным. Мы шли в надежде принести нашим товарищам мясо, а через два дня после того, как мы вышли, оно появилось у них в изобилии. И Герда, и Хоув умерли напрасно – Ид все равно бы вскоре отыскал нас. Но мы же не знали всего этого. Точно так же и сейчас мы не могли знать заранее, отыщут ли нас спасательные суда, если мы останемся на айсберге. И поскольку у нас не было никакой уверенности в этом, мы должны были попытаться сделать невозможное – на непрочных шлюпках доплыть до Южной Джорджии.

Я обнял Джуди и прижал ее к себе. Это стоило сделать хотя бы ради нее. Но…

– Надеюсь, судьба больше не станет играть с нами грязные шутки.

Джуди быстро взглянула на меня, и я понял, что высказал свою мысль вслух. Она спросила:

– Ты думаешь о Герде?

Я кивнул.

– Она была прекрасным человеком. Но знаешь, Герда никогда бы не была счастлива без своего отца. Уолтер не смог бы заменить ей его.

Джуди посмотрела на меня и улыбнулась:

– С нами сейчас все в порядке. И я надеюсь только на лучшее.

Мы снова взялись за сани и пошли дальше, глядя на огромный ледяной замок, маячивший впереди. Небо за ним было темным – это означало близость открытого моря. А где-то еще дальше была Южная Джорджия. Один из людей запел. Это была норвежская песня; я слышал, как они пели ее на борту судна, в ней говорилось о возвращении домой. Тут же ее подхватили все остальные, и наши сани заскользили быстрее. Голоса людей становились все громче и громче – они разрывали вечную тишину льдов и были полны надежды и желания выжить. И хотя в безграничной пустыне паковых льдов эти звуки казались слабыми, тем не менее они наполняли меня отвагой и гордостью. Джуди пела вместе с ними – пела для меня, и ее серые глаза смеялись, а сама она, наклонившись вперед, тянула сани. И ее слова еще долго звучали в моих ушах: «С нами сейчас все в порядке. И я надеюсь только на лучшее».

Те, кто остался в живых

21 апреля с Южной Джорджии по радиосвязи поступило экстренное сообщение, и очень скоро газеты запестрели заголовками, в которых упоминалось название «Южный Крест». Сообщение было передано Яном Эриксеном, управляющим китобойной станции в Гритвикене, и приняли его в конторе этой компании в Осло. В нем говорилось следующее: «В Гритвикене появились две шлюпки с людьми, которые остались в живых после гибели „Южного Креста“».

Через час было получено новое сообщение: остальные, высадившиеся на айсберге в Антарктике, ждут прибытия спасательных судов. «В каждой шлюпке шесть человек. Капитаны: Ганс Ид и Эйнар Ваксдал. Список имен остальных прилагается. Две другие шлюпки (Кирре и Дейл) пока не пришли. Шестьдесят семь человек, а среди них и миссис Джуди Блэнд, ждут помощи на айсберге в открытом океане, их координаты – широта 62.58 южная и долгота 30.46 западная. На поиски двух остальных шлюпок посланы четыре китобойных судна. По прибытии станционного вспомогательного судна „Пингвин“ я попытаюсь спасти тех, кто остался на айсберге».

На острове Южная Джорджия, покрытом ледяными шапками, наступила зима. Через два дня китобойная станция была бы уже закрыта и оставлена на много месяцев. Ид опередил Эриксена всего на два дня. История, которую он рассказал, поражает воображение.

10 апреля под воздействием ветра штормовой силы айсберг взломал паковый лед. Бешеный ветер обрушился на уступ, на котором был расположен лагерь. Его обдавали ледяные брызги, слетавшие с волн, которые с силой били об айсберг, и двадцать четыре часа люди подвергались смертельной опасности. Затем айсберг развернуло так, что уступ оказался с подветренной стороны. К тому времени они снарядили шлюпки рангоутом, сделанным из кусков упаковочных ящиков, и парусами. В уступе вырезали пологий спуск и 11 апреля, когда ветер начал стихать, спустили по нему шлюпки, которые плавно сошли на воду, словно со специального берегового слипа.

Из-за огромных волн и почти непрерывной темноты четыре шлюпки вскоре разнесло в разные стороны. Десять дней они плыли на север, в сторону Южной Джорджии, а изодранные паруса выносили их на гребни волн и беспомощно повисали, когда шлюпки оказывались во впадинах.

Капитан Ид в своем отчете о путешествии на шлюпке рассказал следующее: «Я тридцать два года провел в море, но никогда еще плавание не было столь тяжелым. В каждой шлюпке было по шесть человек. Нам приходилось все время вычерпывать воду и скалывать лед, который намерзал на шлюпке и грозил потопить ее. Лишь один раз мне удалось засечь положение солнца и проверить навигационные расчеты. Было так холодно, что люди, сидящие на румпеле, буквально коченели и не могли шевелить руками и ногами до тех пор, пока их как следует не растирали, чтобы восстановить кровообращение. На пятый день все уже очень сильно пострадали от холода и ветра, и у многих появились обморожения. Меня постоянно мучил страх, что я ошибся в своих расчетах и мы пройдем мимо Южной Джорджии и окажемся в Атлантике».

Они попали в жестокий шторм. На десятый день плавания заметили юго-восточную оконечность Южной Джорджии и утром, подойдя к северному берегу острова, увидели шлюпку Ваксдала, которая шла за ними примерно в миле.

Итак, до острова сумели добраться только две шлюпки. Что случилось с двумя другими, мы не узнаем никогда. Может быть, они прошли мимо Южной Джорджии и их вынесло в Атлантику. А может, их затопило, или люди ослабели настолько, что не могли уже сбивать лед, и шлюпки опрокинуло. На их поиски из Гритвикена вышло несколько китобойных судов, но они не нашли ничего, даже обломков.

Тем временем на китобойную станцию так и сыпались сообщения. К этому одинокому аванпосту внезапно было привлечено внимание всего мира. Несколько стран предложили капитану Иду свою помощь. Но все это было бесполезно. С наступлением зимы за несколько недель линия паковых льдов продвинулась на север и айсберг, очевидно, снова застрял в них. Надежды спасти людей не предвиделось до следующего лета, а Ид знал, что тем, кто остался на айсберге, зиму не пережить. Единственной надеждой стал «Пингвин».

Маленькое судно прибыло в Гритвикен 22 апреля, заправилось там горючим и рано утром 23 апреля покинуло остров. На его борту были Ид и Эриксен. Перед выходом Ид передал по рации отчет о происшедшей катастрофе и имена тех, кто остался на айсберге. Впервые в эфире прозвучало имя шотландца Дункана Крейга, который был у них командиром.

Затем последовал долгий период тревожных ожиданий. Китобойные суда, которые занимались розыском пропавших шлюпок, из-за сильного шторма были вынуждены вернуться в Гритвикен. Но с «Пингвина» пока не поступало никаких сообщений. Судно задержали паковые льды и плохие погодные условия, и, как стало известно впоследствии, капитан Якобсен утром 26-го числа собрался повернуть судно на обратный курс. Только благодаря уговорам Ида и Эриксена он согласился рискнуть судном и командой и продолжить поиски в бушующем море еще несколько часов.

В тот день, вечером, пришли первые хорошие новости. Из Гритвикена отправлена радиограмма: «„Пингвин“ заметил айсберг. Паковые льды очень плотные, погодные условия плохие».

Затем наступило молчание. В течение суток с Гритвикена не поступило ни одного сообщения. Ожидание продолжалось, газеты печатали мрачные сводки погодных условий в Антарктике в это время года, новостей по-прежнему не было, и у всех возникло страшное предположение, что спасти людей не удалось.

И вот 28 апреля после полудня застучали телеграфы, передавая долгожданную радостную весть.

«ЛЮДИ, ОСТАВШИЕСЯ НА АЙСБЕРГЕ, СПАСЕНЫ. ОСЛО 28 АПРЕЛЯ „РЕЙТЕР“: СО СТАНЦИИ ПОЛУЧЕНО СООБЩЕНИЕ:

ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ СУДНО „ПИНГВИН“ ПЕРЕДАЕТ – ВСЕ ЧЛЕНЫ ЭКИПАЖА „ЮЖНОГО КРЕСТА“, КОТОРЫЕ НАХОДИЛИСЬ НА АЙСБЕРГЕ, – В БЕЗОПАСНОСТИ. ОПЕРАЦИИ ПО СПАСЕНИЮ БЫЛИ ОТЛОЖЕНЫ ИЗ-ЗА ПАКОВОГО ЛЬДА И ШТОРМОВОЙ ПОГОДЫ. СПАСЕННЫЕ СКАЗАЛИ, ЧТО НА АЙСБЕРГЕ В ОТКРЫТОМ МОРЕ БЫЛО ЧРЕЗВЫЧАЙНО ТЯЖЕЛО ИЗ-ЗА ВЫСОКИХ ВОЛН, ЗАЛИВАЮЩИХ ЛАГЕРЬ, И СИЛЬНОГО ХОЛОДА. „РЕЙТЕР“ 1317».

Итак, истории о гибели «Южного Креста» подошел конец. Больше нечего добавить, кроме того, что через год после катастрофы в Белфасте начал строиться новый «Южный Крест». Его стоимость превышает два с половиной миллиона фунтов стерлингов, и, как предполагается, он будет готов уже к следующему сезону. Контора «Южной антарктической китобойной компании» по-прежнему располагается на Фенчоч-стрит. Однако у нее сменилось руководство: председателем стал известный финансист Фредерик Сэндс, а Дункан Крейг включен в совет директоров.

Джуди Блэнд сменила фамилию и стала миссис Крейг. Они поженились в Кейптауне, на обратном пути с Южной Джорджии, и, по словам Крейга, на их свадьбе собралась чуть ли не вся Южная Африка. Кроме того, что Дункан Крейг является одним из директоров компании, он назначен капитаном «Южного Креста II», и следующая экспедиция намечена на октябрь. Ид, с которого были сняты все обвинения в произошедшей катастрофе, плавает в Антарктике механиком на другом судне.

Это невероятно, но Джуди Крейг совершила еще одно путешествие на Южный полюс. Сейчас она стала матерью, и у них с Дунканом чудесный дом с видом на Фалмутский залив, где они проводят все лето, плавая под парусом. Теперь ничто не напоминает им о тяжелых испытаниях – ничто, кроме замечательных фотографий, подаренных Альдо Бономи. И самая ценная из них – та, на которой изображена Герда Петерсен, снятая перед последним переходом. Фотография висит на стене просторного холла, поэтому никто не может войти в дом, не встретившись с Гердой взглядом.

Примечания

1

День на святках, когда по английскому обычаю посыльные получают подарки. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Тревизо – город на севере Италии.

(обратно)

3

Два коньяка (ит.).

(обратно)

4

Удачи (ит.).

(обратно)

5

Добрый день (норв.).

(обратно)

6

Господин директор (норв.).

(обратно)

7

Да (норв.).

(обратно)

8

Перлини – специальные стальные тросы.

(обратно)

9

Кранцы – резиновые или деревянные подушки, которые вывешиваются за борт для предохранения судна от ударов о причал.

(обратно)

10

Нактоуз – ящик для судового компаса.

(обратно)

11

Обвес – заграждение на мостике.

(обратно)

12

Льды! (норв.)

(обратно)

13

Кит! Кит! (норв.)

(обратно)

14

Да, капитан Ларвик (норв.).

(обратно)

15

Добрый день, фрекен Нордал (норв.).

(обратно)

16

Где он? (норв.)

(обратно)

17

По правому борту (норв.).

(обратно)

18

Алло-алло-алло, Южный Крест (норв.).

(обратно)

19

Нет, нет (норв.).

(обратно)

20

Сумасшедший (норв.).

(обратно)

21

Быстро! К шлюпке! (норв.)

(обратно)

22

Вон там… (норв.)

(обратно)

23

Привет, капитан! (ит.)

(обратно)

24

Пресвятая Богородица! (ит.)

(обратно)

25

Да, синьор (ит.).

(обратно)

26

Вон отсюда! (нем.)

(обратно)

27

На западе (норв.).

(обратно)

Оглавление

История гибели «Южного Креста», лагеря, разбитого на айсберге, и последующего перехода, рассказанная Дунканом Крейгом

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

Те, кто остался в живых

*** Примечания ***

Пожертвовать