Троянский конь [Хэммонд Иннес] (fb2) читать постранично, страница - 2

семья включала жену и мать. Особенно щедр, по-видимому, был сам Ллуэллин. Старшая миссис Ллуэллин рассказала репортерам, что всегда не доверяла Шмидту. Ее настораживал тот факт, что он живет под чужим именем, и она не верила, что ее дочь действительно умерла от пневмонии. Шмидт, сказала она, с самого начала имел большое влияние на ее сына. Ему все время требовалось все больше денег на эксперименты, и старая миссис считала, что большая часть капитала семьи Ллуэллин испарилась именно таким путем.

Совершенное убийство само по себе было необычным и жутким. Тело Эвана Ллуэллина нашел мастер завода в главном штамповочном цехе. Череп несчастного был пробит автоматическим сверлом и буквально пришпилен к станку, словно экспонат в коллекции энтомолога, а тело согнуто над машиной в три погибели. Это был страшный способ убийства, и совершить его мог только инженер, хорошо знавший, как работает агрегат.

Когда прибыла полиция, в кабинете Ллуэллина горел свет и на столе все еще лежали чертежи некоторых деталей для пушек, над которыми он работал. Шмидт в ту ночь не вернулся домой, и его, собственно говоря, больше никто не видел. Сейф был открыт, и, по свидетельству мастера, более тысячи фунтов стерлингов – недельная зарплата рабочих – исчезло.

Дело казалось достаточно ясным. Я вернулся к своему столу, и взгляд мой наткнулся на телефонный аппарат. Я колебался. Зачем Шмидт пришел ко мне, у меня вопросов не возникало. Но никогда еще я не защищал человека, в виновности которого был уверен. Особенно если дело шло о преднамеренном хладнокровном убийстве. Откровенно говоря, мне не хотелось встречаться с этим посетителем. Мое воображение, которое всегда отличалось чрезмерной живостью, рисовало мне образ того несчастного, который откликнулся на беду мужа сестры с открытым сердцем, а потом пал от его руки, убитый при помощи собственного станка. Я испытывал чувство отвращения при одной мысли о встрече лицом к лицу с этим Францем Шмидтом. Приняв решение, шагнул к телефону…

В этот момент в приемной раздались звуки, похожие на борьбу, и дверь моего кабинета распахнулась. В комнату буквально ворвался пожилой еврей в котелке. За его спиной топтался растерянный Гопкинс, бормотавший какие-то объяснения.

– Я должен извиниться за то, что вваливаюсь к вам подобным образом, мистер Килмартин.

Мужчина говорил по-английски довольно сносно. На какую-то долю секунды меня охватило отвращение и даже страх. Но это ощущение быстро прошло, и я увидел, что на моем теплом красном аксминстерском ковре стоит не хладнокровный убийца, а неопрятный старый человек, за которым охотится полиция. Я вспомнил, что никого нельзя осудить не выслушав.

Старик пришел ко мне явно для того, чтобы высказаться. Это было ему необходимо. И я знал, что не имею права передать его полиции, не предоставив ему возможности исповедаться.

– Ничего, Гопкинс, не беспокойтесь, – сказал я и, когда дверь за ним закрылась, указал гостю на стул напротив.

Шагнув вперед, он снял котелок и очки. Я несколько задержался, прежде чем сесть, и мельком взглянул на фотографию в «Дейли экспресс». Не было никаких сомнений в ее идентичности с моим посетителем. Ему недоставало лишь бороды.

– Я вижу, что вы узнали меня, – заметил он, усаживаясь.

Глаза наши встретились. На меня смотрели большие, темные и лихорадочно блестевшие глаза. Этот человек очень походил на старьевщика. Поношенная, плохо сидящая одежда, болезненный цвет лица, отливавший синевой из-за сбритой бороды подбородок. Но в этих темных глазах светился недюжинный интеллект. За непритязательной внешностью угадывался большой ум, и я сразу начал испытывать ужасные сомнения. Когда посетитель заговорил своим мягким, музыкальным и очень тихим голосом, я убедился, что он вполне в здравом уме. Его речь была отмечена некоторым австрийским и валлийским акцентами, а также речевыми трудностями, характерными для людей его национальности.

– Я боялся, – объяснил Шмидт, – что ваш природный инстинкт гражданина возобладает над приверженностью правилам вашей профессии. Я надеюсь, что вы примете мои извинения.

Я кивнул, вынул портсигар и закурил сигарету. Я чувствовал его взгляд, следящий за мной.

– Меня подозревают в вопиющем по жестокости преступлении, – продолжал старик. – Если бы я совершил его, я не смел бы ждать ни от кого пощады. Я боялся, что вы слишком поспешите со своими суждениями. Я не могу сейчас попасть в руки полиции, у меня на то есть особые причины. Пришел к вам, потому что должен кому-то довериться, человеку, на чье благоразумие могу положиться. Это должна быть личность, чье мнение имеет определенный вес в официальных кругах.

Тут я его прервал:

– Даже если бы вы хотели доказать мне, что не совершали этого преступления, не в моих силах переубедить полицию. Ей необходимо неоспоримое алиби.

Мой гость медленно покачал головой, и его довольно полные губы изогнулись в усталой улыбке.

– Я пришел к вам не для этого, – сказал он, – хотя надеюсь, что со --">

Пожертвовать