Троянский конь [Хэммонд Иннес] (fb2) читать онлайн

Иннес Хэммонд Троянский конь

Посвящается моему отцу

THE TROJAN HORSE

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Глава 1 Лицо из Барбакана

Я прочел написанное на обороте визитной карточки, затем перевернул ее и взглянул на имя. Пол Северин, 155, Нит-стрит, Суонси. Имя показалось мне знакомым. Я снова перечитал текст на обороте: «Как адвокат по уголовным делам, Вы должны знать мое имя, поэтому поймете, насколько мне необходимо с Вами встретиться». Далее следовала подпись: «П. С.»

Пол Северин, Суонси. Это имя и место действия возникли в моей памяти одновременно. Я все вспомнил и велел моему клерку достать подшивку «Дейли экспресс». Его появление могло показаться неправдоподобным, однако отнюдь не невероятным. Я специализировался на защите преступников, и успех, которого мне удавалось добиться при вынесении ряда приговоров, создал мне определенную репутацию. Эта сомнительная с точки зрения законопослушных граждан известность, естественно, была несколько неприличной. Мне думается, главным образом, потому, что никому, и прежде всего адвокату, не хочется жить в разладе со своей совестью.

Когда клерк вернулся с подшивкой газеты, он спросил:

– Вы примете его, мистер Килмартин? Похоже, этот человек очень возбужден. Я сделал все, чтобы помешать ему войти прямо за мной.

– Одну минутку, Гопкинс, одну минутку!

Я взял у него подшивку и положил ее на стол.

– Как он выглядит, Гопкинс? – поинтересовался я, проглядев страницы последних номеров.

– Это джентльмен небольшого роста, приземистый. С бледным, давно небритым лицом. А нос у него… ну, мне кажется, что это человек семитского типа, мистер Килмартин. Так можно сказать. На нем котелок и очки.

– Что еще, Гопкинс?

– Старый коричневый костюм и темно-синее пальто. И то и другое очень грязное.

– Звучит не очень привлекательно! – заметил я.

– Да. Посетитель выглядит как настоящий старый скряга, – добавил клерк. – Не думаю, что он англичанин.

– Во всяком случае, имя у него определенно не английское, – пробормотал я.

Затем я нашел то, что искал в газете, и понял, что совершенно прав. Мистер Пол Северин разыскивался полицией за совершение убийства. Я отпустил клерка и сказал, что позвоню, когда буду готов принять посетителя. Эта история излагалась прямо на середине первой полосы. Пробежав глазами столбец, я все вспомнил. Помещена была и фотография маленького еврея, неряшливо одетого, с неопрятной бородой, которая его явно старила. На фотографии он был без очков. Единственное, что привлекало внимание к этому лицу, были его глаза – большие, широко расставленные, под крутым выпуклым лбом и густыми черными бровями. Под фотографией была подпись: «Пол Северин. Разыскивается полицией».

Я обратил внимание на дату – 8 февраля. Итак, он освободился две недели назад.

Я снова просмотрел заметку в газете. Вообще-то говоря, убийства в военное время не считаются чем-то из ряда вон выходящим. Во-первых, люди, чьи близкие ежедневно встречаются лицом к лицу со смертью, все время читают списки убитых. Во-вторых, война обесценивает человеческую жизнь. Поэтому читатель лишь удивляется тому, что поднимается шум из-за гибели еще одного человека. Однако некоторые убийства могут поразить воображение даже в военное время. И этот случай был именно таким.

Жестокость хладнокровного убийства заставила сообщить о нем на первой полосе газеты. О нем была заметка даже в «Таймс». И я вспомнил, что этому преступлению посвятили передовую статью в «Геральд», где говорилось о деморализующем воздействии войны.

Я вернулся к номеру от 8 февраля, где на внутренних полосах рассказывалось об убийстве. Затем обратился к подшивке «Таймс» и в номере за то же число нашел, как и думал, полстолбца с изложением голых фактов. Я быстро пробежал текст, чтобы освежить память.

Настоящее имя Поля Северина – Франц Шмидт. Австрийский еврей, бежавший с фальшивым паспортом после аншлюса в Англию. Он отправился в Уэльс и установил связь с родственниками своей жены. У них вблизи Суонси был небольшой заводик, где производились штамповочные работы. К тому времени жена Шмидта умерла, но ее родственники изо всех сил старались помочь ему. Они разрешили ему пользоваться маленькой мастерской на их предприятии. Там он продолжал свои эксперименты, которыми занимался в Австрии. Шмидт был хорошим инженером.

В приличном районе города родственники нашли ему недорогое жилье. Они сделали все, чтобы Шмидт чувствовал себя в Англии как дома. Когда же деньги, которые ему удалось вывезти из Австрии, иссякли, родственники взяли его с дочерью к себе в дом и стали финансировать его эксперименты.

Вот такова была ситуация, при которой совершилось убийство. Особенно ужасно все это выглядело, если учесть ту доброту и щедрость, которые проявила в отношении беженца эта славная валлийская семья.

Главой семьи был Эван Ллуэллин, брат жены Шмидта. Кроме него, семья включала жену и мать. Особенно щедр, по-видимому, был сам Ллуэллин. Старшая миссис Ллуэллин рассказала репортерам, что всегда не доверяла Шмидту. Ее настораживал тот факт, что он живет под чужим именем, и она не верила, что ее дочь действительно умерла от пневмонии. Шмидт, сказала она, с самого начала имел большое влияние на ее сына. Ему все время требовалось все больше денег на эксперименты, и старая миссис считала, что большая часть капитала семьи Ллуэллин испарилась именно таким путем.

Совершенное убийство само по себе было необычным и жутким. Тело Эвана Ллуэллина нашел мастер завода в главном штамповочном цехе. Череп несчастного был пробит автоматическим сверлом и буквально пришпилен к станку, словно экспонат в коллекции энтомолога, а тело согнуто над машиной в три погибели. Это был страшный способ убийства, и совершить его мог только инженер, хорошо знавший, как работает агрегат.

Когда прибыла полиция, в кабинете Ллуэллина горел свет и на столе все еще лежали чертежи некоторых деталей для пушек, над которыми он работал. Шмидт в ту ночь не вернулся домой, и его, собственно говоря, больше никто не видел. Сейф был открыт, и, по свидетельству мастера, более тысячи фунтов стерлингов – недельная зарплата рабочих – исчезло.

Дело казалось достаточно ясным. Я вернулся к своему столу, и взгляд мой наткнулся на телефонный аппарат. Я колебался. Зачем Шмидт пришел ко мне, у меня вопросов не возникало. Но никогда еще я не защищал человека, в виновности которого был уверен. Особенно если дело шло о преднамеренном хладнокровном убийстве. Откровенно говоря, мне не хотелось встречаться с этим посетителем. Мое воображение, которое всегда отличалось чрезмерной живостью, рисовало мне образ того несчастного, который откликнулся на беду мужа сестры с открытым сердцем, а потом пал от его руки, убитый при помощи собственного станка. Я испытывал чувство отвращения при одной мысли о встрече лицом к лицу с этим Францем Шмидтом. Приняв решение, шагнул к телефону…

В этот момент в приемной раздались звуки, похожие на борьбу, и дверь моего кабинета распахнулась. В комнату буквально ворвался пожилой еврей в котелке. За его спиной топтался растерянный Гопкинс, бормотавший какие-то объяснения.

– Я должен извиниться за то, что вваливаюсь к вам подобным образом, мистер Килмартин.

Мужчина говорил по-английски довольно сносно. На какую-то долю секунды меня охватило отвращение и даже страх. Но это ощущение быстро прошло, и я увидел, что на моем теплом красном аксминстерском ковре стоит не хладнокровный убийца, а неопрятный старый человек, за которым охотится полиция. Я вспомнил, что никого нельзя осудить не выслушав.

Старик пришел ко мне явно для того, чтобы высказаться. Это было ему необходимо. И я знал, что не имею права передать его полиции, не предоставив ему возможности исповедаться.

– Ничего, Гопкинс, не беспокойтесь, – сказал я и, когда дверь за ним закрылась, указал гостю на стул напротив.

Шагнув вперед, он снял котелок и очки. Я несколько задержался, прежде чем сесть, и мельком взглянул на фотографию в «Дейли экспресс». Не было никаких сомнений в ее идентичности с моим посетителем. Ему недоставало лишь бороды.

– Я вижу, что вы узнали меня, – заметил он, усаживаясь.

Глаза наши встретились. На меня смотрели большие, темные и лихорадочно блестевшие глаза. Этот человек очень походил на старьевщика. Поношенная, плохо сидящая одежда, болезненный цвет лица, отливавший синевой из-за сбритой бороды подбородок. Но в этих темных глазах светился недюжинный интеллект. За непритязательной внешностью угадывался большой ум, и я сразу начал испытывать ужасные сомнения. Когда посетитель заговорил своим мягким, музыкальным и очень тихим голосом, я убедился, что он вполне в здравом уме. Его речь была отмечена некоторым австрийским и валлийским акцентами, а также речевыми трудностями, характерными для людей его национальности.

– Я боялся, – объяснил Шмидт, – что ваш природный инстинкт гражданина возобладает над приверженностью правилам вашей профессии. Я надеюсь, что вы примете мои извинения.

Я кивнул, вынул портсигар и закурил сигарету. Я чувствовал его взгляд, следящий за мной.

– Меня подозревают в вопиющем по жестокости преступлении, – продолжал старик. – Если бы я совершил его, я не смел бы ждать ни от кого пощады. Я боялся, что вы слишком поспешите со своими суждениями. Я не могу сейчас попасть в руки полиции, у меня на то есть особые причины. Пришел к вам, потому что должен кому-то довериться, человеку, на чье благоразумие могу положиться. Это должна быть личность, чье мнение имеет определенный вес в официальных кругах.

Тут я его прервал:

– Даже если бы вы хотели доказать мне, что не совершали этого преступления, не в моих силах переубедить полицию. Ей необходимо неоспоримое алиби.

Мой гость медленно покачал головой, и его довольно полные губы изогнулись в усталой улыбке.

– Я пришел к вам не для этого, – сказал он, – хотя надеюсь, что со временем вы согласитесь взяться за мою защиту. Я осмелился прийти сюда, потому что внимательно наблюдал, как вы вели процессы. Дело в том, что в свободное время я немного изучал криминалистику. Так вот, я понял, что вы – человек, способный разобраться в истине. Также считаю, что вы очень решительный человек. Более того – очень упорный, если уверены в справедливости дела, которое защищаете. Настойчивое упорство вашей натуры – секрет вашего успеха в судебных делах. Извините меня за анализ вашей карьеры. Я только хотел объяснить, почему обратился именно к вам. Я расскажу вам историю, в которую мало кто поверит. Особенно услышав ее из уст человека, совершившего, как считают, зверское убийство. Если мне не поверите вы, значит, не поверит никто. Но поймите, – заключил Шмидт, – если я сумею вас убедить, значит, появится человек, бесспорно честный, который не успокоится, пока не вскроет раковую опухоль, упрятанную глубоко в сердце этой великой страны.

К концу своей речи старик совсем разволновался, и я все время чувствовал на себе испытующий взгляд его больших ярких глаз.

– Вы говорите загадками, – заметил я. – Можете объяснить понятнее?

И тогда Шмидт рассказал мне свою историю. Это был странный, фантастический рассказ.

Когда он ушел, я так и не смог окончательно решить, был ли это бред сумасшедшего или все рассказанное – правда. В одном я был уверен – ему все это представляется правдой. Однако же напряжение последних лет могло сломить самый здравый мозг. История была настолько странной и фантастической, что, казалось, ничего подобного просто не могло произойти. Это было похоже на бред сумасшедшего. И в то же время мое знание психологии подсказывало, что его спокойствие и откровенность служили доказательством реальности происходившего.

Он рассказал мне историю всей своей жизни.

Старик сидел на стуле напротив моего стола с разгоряченным, взволнованным лицом и казался мне достаточно убедительным. Поэтому я согласился ничего не сообщать полиции в течение недели, до следующего его прихода ко мне.

Правда, под конец нашей беседы моя вера несколько поколебалась. Он уже встал, готовясь уйти. И тут вдруг его голос зазвенел от возбуждения, а глаза лихорадочно заблестели.

– Если я не приду к вам в следующий понедельник, – воскликнул он, – вы отправитесь в мое жилище и возьмете лицо из барбакана! Вы умный человек и все поймете. Ключ вы найдете в конусах Раннела!

После спокойного изложения фактов, когда он рассказывал свою странную, но последовательную историю, обращение к мелодраме вызвало у меня нечто вроде шока.

Я сказал ему об этом. В ответ старик только улыбнулся какой-то очень усталой улыбкой.

– В следующий понедельник вы будете думать иначе, – тихо сказал он. – У меня предчувствие, что я вас больше не увижу.

– Но когда полиция вас поймает, я приду повидаться с вами, и мы договоримся о вашей защите, – обнадежил я его.

– Может быть, – пожал он плечами. – Это будет любезно с вашей стороны. Однако я боюсь не полиции. Я говорил вам, что, кроме компании «Кэлбойд дизель», за моими чертежами охотится еще кое-кто. Я знаю, что говорю. Германия тоже хочет их получить. Они узнали, что я жив, а рассказ Фрица Тиссена усилил их аппетит. Однако, если я вам скажу, кто является их агентом в этой стране, вы просто рассмеетесь. В ваших глазах я буду окончательно дискредитирован. Но когда меня уже не будет на свете, вы узнаете, кто эти люди. И узнаете, кто убил моего друга. Прощайте, мистер Килмартин.

Он протянул мне руку и, когда я пожимал ее, добавил:

– У меня просто недостает слов, чтобы выразить благодарность за то, что вы так терпеливо выслушали меня. Я очень надеюсь увидеться с вами в понедельник. Но если этого не произойдет, я беру с вас обещание посетить мое жилище.

Лицо его было совершенно серьезным. Я кивнул. Шмидт еще крепче сжал мою руку.

– Я думаю, что вы сразу увидите и поймете, что это дело не относится к компетенции полиции. – Затем, сунув руку в карман, старик извлек оттуда конверт: – Это письмо для моей дочери, Фрейи. Передайте ей, когда отыщете ее. Адрес моего жилища написан в углу конверта.

Он положил конверт на мой стол, надел очки и, взяв котелок, вышел из кабинета.

Я сел и постарался все обдумать за чашкой чая. Рассказ этого человека был убедительным, по крайней мере частично. Я не мог поверить в то, что он убийца. Эван Ллуэллин был крупнее и моложе Шмидта. Утверждение последнего, что невозможно удерживать человека под сверлом одной рукой, одновременно приводя другой машину в действие, было серьезным доводом. И тем не менее все вместе звучало как фантастика. И нацистские агенты, охотившиеся за чертежами дизельного двигателя, и убийство с целью убрать его, Шмидта, с пути.

Если они хотели устранить его, то почему просто не убили? Кого он подозревал как нацистского агента, при имени которого я бы рассмеялся? И вся эта чепуха о том, как компания «Кэлбойд дизель» обманула министерство авиации. «Кэлбойд» вроде бы сообщила в министерство, что, подвергнув испытаниям этот двигатель, пришла к заключению: его изобретатель не в себе.

Шмидту, естественно, вся эта история казалась вполне правдоподобной. Я был в этом уверен. До момента бегства из концентрационного лагеря все в его рассказах было бесспорным. Но все остальное, хотя и базировалось на реальных фактах, было явно воссоздано его расстроенным воображением. Бог знает, что выстрадал этот человек в концентрационном лагере! Он не живописал подробности своего двухмесячного пребывания там. Однако судя по тому, что я слышал о подобных местах, этого было вполне достаточно, чтобы расстроить самый здравый и блестящий ум.

Размышляя подобным образом, я поднял телефонную трубку и попросил секретаршу найти мне инспектора Кришэма из Ярда. Кришэм оказался на месте и знал достаточно об этом деле, чтобы частично удовлетворить мое любопытство.

– Мы учли все обстоятельства, – сказал он. – Однако не забывай, что эти люди были в дружеских отношениях. Шмидт ведь вполне мог попросить Ллуэллина нагнуться и взглянуть на что-то, находившееся под штампом. А там как раз находилась деталь орудия. Еще вероятнее, что Ллуэллин нагнулся что-то поправить, а Шмидт воспользовался этим и, нажав на рычаг, опустил на него сверло. А почему тебя все это интересует?

Я торопливо ответил, что просто хочу прояснить для себя один непонятный момент, и положил трубку, не дав инспектору задать еще какой-нибудь вопрос.

Ну вот все и разъяснилось. А я-то, дурак, не додумался до этого сам. Теперь чем больше я размышлял, тем больше мне все это не нравилось. Я представлял себе длинный, с низким потолком штамповочный цех – так его описал Шмидт. В цехе полно станков, и на пропитанном машинным маслом полу валяются различные детали и куски металла. Шмидт вышел из своего кабинета, чтобы присоединиться к Ллуэллину и проводить его домой, шаги его эхом разносились по просторному помещению. Эван Ллуэллин показывал ему детали орудия, над сборкой которого он работал. Возможно, работа была почти завершена и осталось просверлить какое-то отверстие. Ллуэллин подвел деталь под сверло и включил машину, затем нагнулся, чтобы что-то поправить. А Шмидт, стоявший за его спиной, у которого не было денег, знал, что в сейфе находится заработная плата рабочих за целую неделю, а ключ лежит в кармане у Ллуэллина. И он принял внезапное решение. Увидев, как темноволосая голова Эвана оказалась под вращающимся сверлом, он начал действовать. Так, по-видимому, развивались эти страшные события. И вот теперь я оказался единственным, кто знал, где скрывается Шмидт.

Я взглянул на конверт на моем столе. Мне бросилось в глаза имя Фрейи Шмидт, написанное мелким ученическим почерком. В правом углу конверта был его адрес. Грик-стрит, Лондон, Вест-Энд, 1. Мне следовало позвонить Кришэму, дать ему этот адрес, и к вечеру Шмидт был бы уже за решеткой.

Даже сейчас я не могу понять, почему не сделал этого. Меня, очевидно, остановило мое обещание ничего не предпринимать до следующего понедельника. Если бы я считал этого человека опасным, я бы не колебался. Я думаю, что свою роль здесь сыграло и письмо к его дочери. Я подумал, что сначала должен найти ее. Или, по крайней мере, хотя бы для себя уяснить, насколько правдив рассказ Шмидта. Я не мог отрешиться от того, что в какой-то момент ему удалось убедить меня. Повторяю, только мелодраматическая концовка нашей беседы посеяла во мне сомнения во всем остальном. Я должен был разобраться и доказать либо то, либо другое. Но как это сделать? Вторая часть его истории была совершенно фантастической. И не было никакого способа убедиться в ее правдивости. По его словам, войдя в штамповочный цех, он увидел там тело Ллуэллина. Кинувшись затем в его кабинет, Шмидт увидел открытый пустой сейф. Деньги исчезли, и он сразу понял, что его подставили.

Я закурил сигарету и задумался. Затем взял конверт и открыл его. Внутри лежал всего один листок бумаги. Просмотрев текст, я положил листок обратно и заклеил конверт. Отец ласково прощался с дочерью. Фразы записки врезались мне в память, и, когда я думал о них, у меня возникало чувство вины. Я вторгся во что-то сугубо личное, касающееся только этих двоих людей, много перестрадавших и очень любивших друг друга. Короче, письмо содержало прекрасные, добрые слова. Между строк читалось ощущение надвигающейся неизбежной смерти, которое испытывал этот человек. Он не боялся ее, но беспокоился за судьбу своей дочери. А опасность была реальной. Страх его выдавал и постскриптум, где говорилось: «Человек, у которого я оставляю для тебя это письмо, – мистер Эндрю Килмартин. Он знает мою историю и будет иметь все сведения, которые я сумею получить к моменту моей смерти. Он даст тебе совет. Но до тех пор, пока с них не сорваны маски, обещай мне отказаться от дальнейшей работы. Тебе нужно исчезнуть. Я не могу спокойно умереть, зная об опасности, которая тебе угрожает».

Я отложил в сторону письмо. Конечно, Шмидт обратился ко мне, чтобы заставить колеблющегося человека сдержать обещание. Как я мог позвонить Кришэму после того, как прочел это письмо? Его писал не сумасшедший. Хотя красота и искренность слов могли быть продиктованы и безумием. Я встречался с такими случаями. Если бы только он сообщил, где найти Фрейю Шмидт! Она-то знала истину. Но он не дал мне никакой ниточки для следующего шага. Ничего, кроме уже упоминавшейся чепухи о том, что следует взять лицо из барбакана и что ключ – это слова «конусы Раннела».

Вошел мой клерк и сообщил, что звонили из суда и сказали: дело Рекса против леди Палмер будет слушаться завтра вместо четверга. Это было сложное дело. Я не думал, что его слушание займет много времени, но с ним было связано много хлопотных вопросов, требовавших значительной подготовки. Поскольку заседание суда было перенесено, мне следовало немедленно заняться подготовкой дела. И я решил пока ничего не предпринимать по делу Шмидта. Я ведь дал ему обещание. К тому же я был уверен, что он не опасен.

Большую часть следующего дня я провел в суде. Вернувшись домой, узнал, что меня вызывали и назначили участвовать в процессе по торговле наркотиками. Это дело будет слушаться в четверг в Олд-Бейли^[1]. Адвоката К. С., который первоначально должен был участвовать в этом процессе, внезапно направили в министерство снабжения. Неожиданно свалившаяся на меня срочная работа оставляла мне мало времени, чтобы заняться делом Франца Шмидта. Но я мог сделать хотя был один запрос.

В среду вечером я зашел в бар «Клэчэн», расположенный недалеко от меня в Темпле. Выпил с ребятами с Флит-стрит, которых хорошо знал, и меня представили парню из отдела печати министерства авиации. Я попросил его поинтересоваться в отделе контрактов, знают ли там что-либо о человеке по имени Франц Шмидт или Пол Северин. Если да, то обращались ли они за экспертизой в компанию «Кэлбойд дизель» и что им ответили оттуда? В своем ли уме человек, подававший заявку на изобретение?

– О, вы ожидаете, что вас назначат участвовать в этом деле? – воскликнул парень. Затем он повернулся к другим присутствующим: – Вот, ребята, для вас свежая новость – мистер Килмартин будет защищать Франца Шмидта! – Парень расхохотался.

Я пожал плечами:

– Не думаю. Мне просто интересно кое-что узнать, вот и все. – Я говорил решительно, и они восприняли это как нужно.

Однако утром в пятницу раздался телефонный звонок. Мой новый знакомый сообщил, что я был совершенно прав: Пол Северин обращался в министерство авиации в июле 1939 года с предложением испытать свое изобретение – дизельный авиационный двигатель. Он объяснил, что его мотор значительно легче тех, что сейчас применяются, так как для его изготовления используется особый, открытый им сплав. Инженер действовал очень скрытно и выдвигал много условий для проведения испытаний. Он не хотел выпускать двигатель из поля зрения. Министерство авиации обратилось к компании «Кэлбойд дизель», где обычно проводились все испытания дизельных двигателей, с вопросом о Поле Северине. Компания ответила, что этот человек обращался также и к ним и они испытывали двигатель. Было установлено, что сплав, о котором он говорил, давно известен как действительно крепкий металл. Но, по их мнению, недостаточно надежный, чтобы выдерживать нагрузки, которым подвергается авиационный двигатель. Автора изобретения они охарактеризовали как не вполне нормального, неуравновешенного человека.

Итак, первая часть рассказа Шмидта получила подтверждение. Но правильно ли он интерпретировал их действия? Он был уверен, что крупная промышленная фирма просто пытается заставить его продать им чертежи двигателя и секрет сплава.

Но что, если выводы компании «Кэлбойд дизель» правильны? У меня больше не было времени раздумывать, и я решил подождать до понедельника. Если Шмидт не появится в понедельник, значит, этим делом следует заниматься полиции.

В понедельник утром я закончил дело с наркотиками и вернулся в свой офис в плохом настроении. С самого начала оно было безнадежным. Но, поскольку с начала войны предложения участвовать в процессах стали значительно более редкими, мне хотелось, чтобы то, что поручалось мне, решалось успешно.

Шмидт не появился. Чтобы рассеять свое плохое настроение, я отправился закусить к «Симпсону» на Стрэнде. К себе в офис я не возвращался почти до четырех часов. Шмидт все еще не появлялся. Я сел и закурил сигару. Спешная работа была закончена. Теперь в перспективе у меня не было ни одного дела. Я заметил, что невольно стал прислушиваться к звукам открывавшихся с улицы в офис входных дверей. Я выпил чаю. От Шмидта по-прежнему не поступало никаких сигналов. Я отпустил Гопкинса и машинистку. Им нечего было делать.

К пяти часам я уже не ждал его: я знал, что он не придет. Однако не мог сообразить, как мне быть дальше. Очевидно, самое правильное было бы связаться с полицией. Но я вспомнил слова старика о том, что все это не ее дело. А еще это письмо! Человек, казалось, был уверен, что умрет. Я обязан был последовать его подсказкам и провести самостоятельное расследование. И все же полицию нельзя было оставлять в стороне. Мне следовало, по крайней мере, взять с собой Кришэма. Я встал с кресла у камина и подошел к телефону. Прежде чем поднять трубку, я некоторое время колебался. Непонятные слова о лице из барбакана и странный ключ… Мне уже слышался тихий сардонический смех Кришэма. Инспектор был твердолобым человеком, верил только фактам, и ничему больше. Он, конечно, поедет со мной, но сразу скажет, что Шмидт – ненормальный. Поэтому с самого начала интерес Кришэма сведется к тому, чтобы установить местопребывание Шмидта.

Я не поднял телефонную трубку, а вместо этого пошел к двери, взял пальто и шляпу и, приняв решение, торопливо покинул свой офис и направился на Мидл-Темпл-Лейн. Там я взял такси, чтобы ехать на Флит-стрит. Мы проехали по темнеющему Стрэнду, миновали Сент-Мартинс-Лейн и оказались у Кембридж-Серкус. Я высадился у старинного дома, прямо напротив дверей лондонского казино. Когда-то в этом доме располагался магазин, но теперь все окна были заделаны, и здание казалось то ли крепостью, то ли складом. Расплатившись с таксистом, я осветил фонариком дверь. На растрескавшейся зеленой краске едва выделялась черная цифра 209. Внизу была маленькая табличка с надписью: «Исаак Лейнстер, портной. Принимает заказы».

Я нащупал облезлую кнопку электрического звонка и нажал ее. За дверью не было слышно ни звука. Я подождал и позвонил еще раз. Никто не отвечал. Тогда я постучал. Тишина. Я отступил и осмотрелся. Надо мной возвышался старый кирпичный фасад дома, темный и, казалось, настороженный.

Я снова осветил фонариком дверь в поисках другой кнопки звонка и тут увидел, что дверь закрыта не совсем плотно. Я легонько толкнул ее, и она отворилась. Я вошел и оказался в пустом коридоре, где стояла корзина для мусора. Коридор вел к лестнице. Я заколебался: мне не очень нравилось входить в незнакомые дома на Грик-стрит. В конце концов я все же поднялся по ступенькам и на первом этаже нашел дверь с надписью: «Исаак Лейнстер». Из-под двери пробивался свет. Я постучал и услышал шарканье ног по голым доскам пола. Дверь распахнулась, и маленький человечек с толстыми губами и лысой головой уставился на меня немного выпученными глазами:

– Что вы хотите?

– Простите за беспокойство, но я ищу своего друга. Он живет здесь.

– И как его зовут? – спросил портной.

Я замялся. Как его зовут? Наверное, здесь Шмидт не называл себя Северином. И тут я вспомнил, что он говорил мне о своих родных.

– Мистер Фрэнк Смит, – ответил я и начал его описывать.

Человечек поднял руку:

– Я знаю. Однако мистер Смит сейчас отсутствует. С ним произошел несчастный случай. Он в больнице.

– В какой больнице?

Хозяин пожал плечами:

– Откуда мне знать? В четверг здесь появился джентльмен. Он сказал, что пришел из больницы и ему нужна одежда мистера Смита. А вам что нужно?

– Хорошо. Дело в том, что я оставил у него важные научные записи, – объяснил я. – Он обещал вернуть их мне в пятницу, а мне нужно завтра вести по ним переговоры. Нужно их обсудить.

Портной оглядел меня сверху донизу и сказал:

– Ладно. Поднимитесь наверх и поищите. Еще три дня – и вы бы опоздали. В четверг истекает срок оплаты его квартиры, и мне придется выбросить его барахло. Дверь к нему открыта. Она прямо наверху. – С этими словами маленький человечек закрыл свою дверь.

Я поднялся по лестнице и оказался на верхней площадке в пристройке. Передо мной была окрашенная в зеленый цвет дверь. Я постучал. Ответа не последовало. Я потянул за веревку, привязанную к двери, и оказался в большом помещении с застекленным потолком, закрытым из-за затемнения. Я включил свет.

Вероятно, эта пристройка предназначалась для студии. В ее конструкции проглядывали следы некоей артистичности, которая явно отсутствовала в остальных помещениях дома. Обстановка состояла из различных подержанных предметов мебели. Угол под окном занимала двухспальная железная, отделанная медью кровать. В комнате было еще два кухонных стула и неудобное викторианское кресло, накрытое грязной салфеткой. Кроме того, там стоял платяной шкаф из простых досок и маленький столик красного дерева, некогда красивый, но сейчас обшарпанный и треснувший прямо по центру. В дальнем углу помещалась раковина, заваленная грязной посудой. Все вокруг выглядело неопрятно и производило впечатление крайней запущенности. По всему полу были рассыпаны крошки хлеба, засохший кусок оставался лежать и на столе.

Я с удивлением осмотрелся. В памяти всплыли слова Шмидта: «Отправьтесь в мое жилье и возьмите лицо из барбакана». Барбакан – это наружная оборонительная стена замка. Откуда же в этой норе мог быть барбакан? Нигде я не увидел и никакого лица. Я несколько растерялся. В последнее время я был так занят, что не потрудился задуматься над значением его слов. Может быть, это бред расстроенного ума?

Я подошел к шкафу и выдвинул один из ящиков. Там вперемешку лежала одежда и несколько носовых платков, как ни странно, чистых и даже выглаженных. Я потянул следующий ящик. Там снова была чистая одежда, но и она была как будто перерыта и свалена в неаккуратную кучу. Человек из больницы, по-видимому, очень торопился, разыскивая нужные вещи. Но почему он так спешил?

Я отошел от шкафа и снова внимательно осмотрел комнату. Она была неубранной, но в этом беспорядке чувствовалась какая-то система. Постельные принадлежности сдернуты с кровати, матрас сдвинут в сторону, а вытертый линолеум отогнут повсюду вдоль стен. Книги вывалены из маленького книжного шкафа у камина прямо на пол.

Мне стало ясно, что здесь кто-то что-то искал, помещение тщательно обыскивали.

Мое внимание привлекла маленькая кучка книг на полу. На обложке одной из них я увидел женское лицо. Это было произведение Этель М. Делл. Я встал на колени и внимательно просмотрел книги, оставшиеся в книжном шкафу. На второй полке, среди книг, стоявших вверх ногами, я неожиданно нашел то, что искал. Это был триллер с изображением мужского лица на обложке. Лицо выглядывало из отверстия в крепостной стене. Книга называлась «Лицо из барбакана», ее автор Митчел Кливер. Я перелистал страницы. Однако не обнаружил никакого письма или записки. Итак, меня постигло очередное разочарование. И все же я задумался, что же подразумевал Шмидт под словами «конусы Раннела»? Может быть, так называется другая книга?

Когда я нагнулся, чтобы внимательно осмотреть книжную полку, то вдруг услышал звук открывающейся двери. И тут я сразу осознал, что в этом темном доме может таиться опасность для меня. Приблизившись к двери, я прислушался – все было тихо, как в могиле. Опять раздался какой-то звук, скрипнула ступенька, за ней вторая… Я услышал скрип старых перил и в тишине уловил чье-то глубокое дыхание. Я подумал о том человеке, который обыскивал комнату до меня. Может, он искал то, что нашел я?

Я выключил свет и стал ждать. Спрятаться здесь было негде. Теперь уже можно было явственно различить тяжелое дыхание человека, взобравшегося на лестничную площадку прямо подо мной. Моя голова лихорадочно работала. Может быть, за домом следили? Или это просто один из здешних жильцов? Почему Шмидт был так уверен, что умрет?

Человек поднялся выше, и я услышал, как он подходит к последнему пролету лестницы.

– И есть тут кто-нибудь? – услышал я голос еврея-портного и тут же почувствовал облегчение.

– Да, я сейчас спускаюсь вниз. – Я зажег фонарик.

Старик стоял на площадке, задрав вверх лысую голову.

– Ну и что, нашли вы то, что вам было нужно? – спросил он.

– Да, спасибо, – ответил я, спускаясь по лестнице. – Я взял бумаги, а также книгу, которую ему давал.

Портной кивнул:

– Если увидите его, то передайте, что мне придется сдать его комнату в четверг. Если, конечно, до тех пор он не заплатит мне за следующую неделю. Человеку ведь надо жить, правда? Но я буду держать его вещи в моей мастерской в течение недели. Скажите ему это. Я не хочу действовать жестоко.

Я поблагодарил старого портного и поспешил спуститься вниз.

Глава 2 Таинственное сообщение

По последним ступенькам лестницы я спускался уже почти бегом. У меня был фонарик, но его прыгающий луч освещал лишь совсем небольшое пространство под ногами. Вообще темная громада этого безмолвного и пустого дома психологически давила на меня. Плоские двери на площадках, казалось, выступали вперед, чтобы взглянуть на меня. Причудливые тени отступали, когда я светил фонариком по сторонам, а стены отражали гулкие звуки моих шагов. Я торопился, но мне казалось, что я никогда не смогу уйти из этого дома. Конечно, это просто разыгралось мое воображение, этот странный дом именно так действовал на меня. Замечено: если вы не обращаете внимания на что-то, вас тоже не замечают. Но стоит вам отметить необычность какого-нибудь факта или явления, как в вашем воображении начинают роиться странные навязчивые мысли, вы окунаетесь в какую-то фантастическую атмосферу. Дом казался враждебным, и я с чувством облегчения открыл входную дверь и вышел на Грик-стрит.

Однако даже на улице я не мог отделаться от ощущения, что за мной следят. Было очень темно, и по обе стороны улицы возвышались темные фасады домов. Я не видел людей, скорее чувствовал, что они есть и двигаются рядом со мной. Я различал какие-то неясные тени. Силуэты людей на мгновение освещал луч фонарика, а затем они снова исчезали во тьме. И вдруг меня окликнул женский голос и рядом со мной возникло бледное лицо с накрашенными губами, освещенное чьим-то фонариком. Потом лицо исчезло. Но все время, пока я шел по направлению к Шафтсбери-авеню, меня не покидало ощущение, что кто-то идет за мной следом.

Я был так уверен в этом, что резко свернул налево, к Чаринг-Кросс-роуд, и скользнул в дверь табачной лавки. По тротуару мимо спокойно прошествовали несколько фигур. Никто из них не оглядывался по сторонам, не всматривался в даль и, казалось, не спешил. Я взял себя в руки. Странный дом и открытие, которое я сделал, что комнату Шмидта обыскивали, явно подействовали на мои нервы.

Я почувствовал, что голоден, и решил зайти перекусить в «Джиннаро» на другой стороне Чаринг-Кросс-роуд. Я вышел из своего укрытия в табачной лавке и направился дальше по улице. Когда вышел на Чаринг-Кросс-роуд, меня остановил поток людей, пересекавших дорогу. Их задержала машина, и они столпились перед переходом. И когда я замедлил шаг, на меня налетел мужчина, который торопился в направлении к Кембридж-Серкус. Я с трудом удержался на ногах и почувствовал, как из-под мышки у меня выскользнула книга. Она упала на землю. Я рванулся за ней.

– Простите, – сказал мужской голос.

Луч фонаря осветил книгу. Она лежала вверх обложкой на грязном тротуаре. Мужчина быстро нагнулся, чтобы поднять ее.

Я увидел его протянутую к книге руку. Мне бросился в глаза тонкий белый шрам, пересекавший ее прямо по суставам. Пальцы мужчины едва не сомкнулись на книге, но в это мгновение нога прохожего споткнулась об нее, и книга заскользила по тротуару ко мне. В одно мгновение я схватил ее. В моих ушах стучала кровь. Я выпрямился. Мужчина снова сказал:

– Простите, боюсь, что книга испачкалась.

Я направил на незнакомца луч фонарика, но он быстро смешался с толпой. Этот инцидент оставил у меня чувство беспокойства. Или я неисправимый фантазер, или человек, обшаривший комнату Шмидта, не обнаружив того, что искал, решил дождаться, пока кто-то другой наведет его на след.

Я поспешно пересек Чаринг-Кросс-роуд и вышел на Нью-Комптон-стрит. По дороге я вспомнил, как еврейский портной Исаак Лейнстер приостановился у начала лестницы, которая вела к комнате Шмидта. Я в то время ждал его наверху. Припомнил, как он поднимался по ступеням из своей мастерской настолько тихо, что слышно было только его дыхание, но не шаги. А ведь этот человек при небольшом росте был достаточно тяжелым, а ступени лестницы не были покрыты ковром. В моей памяти всплыла и та враждебная настороженность, которую я ощутил в том доме. Или все это было игрой моего воображения?

Я завернул в ресторан «Джиннаро», и в уютной атмосфере этого заведения мои страхи улетучились. Изучая меню, я уже совершенно спокойно думал о том, как без всяких, казалось бы, причин был напуган на Дортмур. Все может казаться страшным, если ты настроил себя воспринимать и толковать происходящее в определенном, неблагоприятном направлении.

Я тщательно выбирал блюда для ужина. Затем, стерев грязь с обложки книги, раскрыл ее и начал просматривать. Я искал какой-нибудь знак, который подсказал бы мне ключ к тому, что я хотел найти.

Я не нашел ничего. Страницы были столь же девственно чисты, как в то время, когда Шмидт приобрел книгу. Они были испачканы только по внешней стороне обреза, там, где книга коснулась тротуара. В книге не было никаких карандашных пометок, хотя я внимательно просмотрел ее от первого до последнего листа. Я не нашел также булавочных наколок под какими-либо специально выбранными словами. В конце книги было несколько чистых страниц, но и на них не усмотрел никаких знаков. К тому времени, когда я приступил к десерту, я решил, что придется прочесть книгу целиком. Какой-то ключ, может быть, содержится в ее тексте. Я обратился к оглавлению и внимательно изучил заголовки глав. Один заголовок: «Кренстон направляет послание» – показался мне что-то обещающим.

Покончив с десертом и заказав кофе с ликером «Гран марнье», я закурил сигару. Мне нужно было во что бы то ни стало установить, что именно, по замыслу Шмидта, я должен был найти в этой книге. Книжка была по-своему увлекательной, и, погрузившись в чтение, я довольно быстро проглотил ее примерно до половины. В процессе чтения я оказался вовлеченным в поиски некоего Грэнстона, представителя отдела М-1, который старался обнаружить послание от убитого человека по имени Барри Хэнсон. Грэнстон был уверен, что последний оставил это послание на его имя. Единственная зацепка, которой располагал Грэнстон, была подсказана ему во время телефонного разговора с его приятелем, за несколько дней до убийства последнего. Хэнсон сказал ему, что занимается каким-то довольно крупным делом и что, если его устранят, Грэнстон сможет узнать о его открытиях, воспользовавшись книгой «Лицо Востока».

И вдруг я начал улавливать сходство с тем, что предстояло сделать мне. Грэнстон был готов бросить поиски и отказаться от выполнения поручения Хэнсона, но тут ему попалась книга «Лицо Востока». Он просмотрел ее и обнаружил в конце чистые страницы. Он взял книгу в свой отдел и поместил чистые листы под ртутную лампу. Письмо было написано раствором антрацена, и поэтому его текст нельзя было прочесть простым глазом. Под воздействием света ртутной лампы буквы проявились, и их стало возможно сфотографировать. Книга была о тайной организации, которую возглавлял некто по прозвищу Человек из барбакана.

Я отложил книгу и обнаружил, что мой кофе совсем остыл. Я медленно выпил ликер и затем, отметив карандашом страницу, обратился к последним листам книги. А что, если поместить их под лучи ртутной лампы? Быть может, невидимый сейчас текст проявится, как и в том рассказе? Технически я считал это вполне возможным. Но все, согласитесь, выглядело абсурдным. Я расслабился и почувствовал умиротворение, которое обычно наступает после хорошей трапезы. Шмидт говорил о своем интересе к криминалистике. Интересно, сводился ли этот интерес лишь к чтению триллеров и детективных романов, или он предпринял попытку использовать свои знания в реальной жизни? Конечно, в голове любого человека может случиться определенный заскок. Я мог превратиться в такого Грэнстона и начать поиски открытий какого-то странного человека. При этом нельзя было забывать, что меня самого могут в любой момент просто убить.

Тут я вспомнил о Дэвиде Шиле, у которого на Шафтсбери-авеню была фотолаборатория. До нее было рукой подать. Я вдруг испытал жгучую потребность немедленно выяснить, додумался ли Шмидт действительно написать что-то на этих чистых страницах и если да, то что же он написал.

Я встал, забрал свое пальто, заплатил по счету и с книгой в кармане вышел на Нью-Комптон-стрит в направлении Кембридж-Серкус.

Теперь у меня уже не было ощущения, что меня преследуют, но я пытался внушить себе это. Мой мозг был возбужден и не хотел утрачивать настроения, которое испытываешь, участвуя в опасных приключениях. Я просто должен был следовать полученным подсказкам.

Спустя пять минут старый лифт уже поднимал меня на верхний этаж дома под номером 495 по Шафтсбери-авеню.

С помощью ассистента и секретаря Дэвид занимался в своей студии всевозможными фотографическими работами. Он проявлял пленки и печатал фотографии, а также выполнял заказы кинокомпаний, когда ему это поручали. В более сложные для своего бизнеса времена он давал напрокат фотоаппараты и занимался всякими вспомогательными работами, предоставляя свою темную комнату всем и каждому. Когда моя сестра вышла замуж в семью Бордер, Дэвид сделался фактически моим племянником. Но он никогда в связи с этим не требовал к себе особого отношения. Он был мне скорее другом, чем родственником. Много веселых вечеров провели мы с ним в несколько богемной обстановке, которая царила в его комнатах, и в студии. Он снимал под студию весь верхний этаж дома и часто даже жил там. Часто потому, что его служба проката фотоаппаратов работала круглосуточно, но главным образом потому, что это было дешевле и надежнее во всех отношениях.

Старомодный лифт остановился с треском и грохотом, и я вышел в пустой коридор, в конце которого была стеклянная дверь с черной дощечкой «Фотоцентр Дэвида Шила». У стены, рядом с дверью, стояли четыре пустые бутылки. На мой звонок хозяин сам открыл мне дверь. Увидев меня, он радостно воскликнул:

– Ты-то мне как раз и нужен! Входи, Эндрю!Если есть на свете человек, которого мне хотелось бы сейчас видеть, так это именно юрист!

– Я адвокат, – напомнил я ему, когда он втаскивал меня в комнату.

Дэвид был огромный, как медведь, с широким приветливым лицом и длинными темными волосами.

– Что случилось? – спросил он, помогая мне стащить пальто. – Ты ведь знаешь все эти законные штучки, а мне как раз нужен совет. Как получить деньги с компании, которая тверда и неподатлива, как камень?

Дэвид подошел к пивной бочке, которая служила постоянным украшением его мастерской, и вернулся с кружкой пенистого пива:

– Вот, выпей, а потом скажи, что мне делать. Мне пришло неприятное послание от телефонной компании. Они грозятся отключить мой телефон, если я не расплачусь до двадцать третьего, то есть до пятницы. А эти негодяи из компании должны мне более ста фунтов и не платят!

– А в чем дело? Ты что, на мели? – не поверил я.

Он отхлебнул из пивной кружки и пожал плечами:

– Бизнес идет плохо, а это помещение пожирает много денег – квартирная плата, Мириам и телефонные счета. Джон мобилизован, он в призывном возрасте – это сейчас для меня просто благословение. Если я продержусь еще месяцев шесть, все будет в порядке. Когда американские запасы исчерпаются и мы перейдем на английскую пленку, будет очень много работы. Но все это потом. А сейчас я ведь не могу обходиться без телефона. Невольно начинаешь ругаться, – продолжал Дэвид, – при мысли о том, что большую часть того, что должен получить, тебе придется отдать. А клиенты еще и не хотят вовремя платить! И все это только потому, что люди ленятся работать. Боюсь, мне придется продать аппарат. Но сколько за него сегодня получишь! У меня сейчас нет ни одного в прокате.

– Дай мне адрес твоих должников, – сказал я, – и я подумаю, что можно сделать. За что они тебе должны деньги?

– Это очень мило с твоей стороны, Эндрю, что ты хочешь попытаться мне помочь. Я фотографировал для них кое-что. Компания называется «Кэлбойд дизель». Я был на их заводе в Олдэме и делал там рекламные снимки. Они выторговали у меня вшивую цену.

– «Кэлбойд», – пробормотал я. По-видимому, перст судьбы. – Слушай, Дэвид, – сказал я без колебаний, – хочу попросить тебя сделать кое-что для меня. – Я вытащил из кармана пальто книгу «Лицо из барбакана». – Ты знаешь раствор, который можно использовать как бесцветные чернила? Написанное этим раствором становится видимым только под светом ртутной лампы.

– Таких растворов несколько, – ответил он, – но я никогда не слышал, чтобы ими пользовались как бесцветными чернилами. Они разводятся бензином и содержат деготь. Под воздействием ультрафиолетовых лучей они начинают светиться.

– А ртутная лампа излучает ультрафиолет? – переспросил я.

– Конечно.

– Тогда я попрошу тебя поместить чистые листы в конце этой книги под ультрафиолетовые лучи.

Я передал ему книгу. Дэвид раскрыл ее, поглядел на пустые страницы и поднял на меня глаза:

– Так. Значит, ты сотрудник британской секретной службы? Я всегда считал, что ты не можешь быть просто адвокатом. А может, ты шпион? Во всяком случае, мы вернемся к этому, когда выясним, что написано в этой книге книг. – Он осушил свою пивную кружку. – Боже мой! – воскликнул мой друг, взглянув на название книги. – Я смотрю, у тебя склонность к зловещим триллерам. – Затем он внимательно посмотрел на меня. – Ты действительно думаешь, что там что-то написано?

Я кивнул. Он поднялся:

– Ну, скоро увидим, действительно ли это бензиновый раствор…

Дэвид повел меня в самую большую из темных комнат. Вскоре он подложил первую из чистых страниц под увеличитель, затем выключил свет и повернул ртутную лампу. И вдруг на чистой странице начали проступать параллельные светящиеся полосы, будто по ней проползла улитка.

– Клянусь Богом, здесь что-то есть! – воскликнул Дэвид.

Я наклонился над страницей настолько близко, что яркое свечение причиняло боль моим глазам. Я мог различить, что светящиеся строчки состояли из беспорядочно составленных и трудноразличимых букв.

– Первое, что необходимо сделать, – это сфотографировать эти листы, а уж после мы сможем разобраться, что к чему, – решил Дэвид.

Он взял «лейку» и принялся за работу, снимая все, что проступило на бывших чистых листах.

– Пойди выпей пивка, – между делом сказал он. – Я сейчас проявлю их.

Я вышел из темной комнаты, полностью уверенный в том, что дело будет сделано. Раньше я не придавал особого значения деятельности Дэвида в его фотоцентре. Я никогда не видел его за работой. Мне он всегда представлялся человеком, разгуливающим в довольно своеобразном одеянии, выпивающим огромное количество пива и рассказывающим сальные истории. Но от друзей я слышал, как он начиная с нуля организовал свое дело. Располагая в то время единственным фотоаппаратом, он работал на Флит-стрит. Я знал также, что он собственноручно оборудовал свою студию с помощью одного старого плотника. Это было большое длинное помещение вдоль всего фасада здания, отделанное хорошей дубовой фанерой. Темные комнаты примыкали к его внутренней стене. Их было четыре – все хорошо оборудованные, со своими раковинами, увеличителями, освещением и телефонами. Все кругом было забито аппаратурой.

Я понимал, конечно, что при такой ненадежной профессии он должен твердо стоять на ногах. Просто я не сознавал этого раньше в полной мере. Я принимал его таким, каким знал, – добродушным, приветливым малым, который вел довольно странную жизнь и занимался несколько необычным делом. Теперь, увидев, как он работает, я взглянул на него под иным углом. Дэвид был, как я уже говорил, огромным и неуклюжим, как медведь. Широкие плечи и красивая голова с копной темных волос придавали ему величественный облик. На нем были пара старых коричневых вельветовых брюк, темно-зеленый свитер и сандалии. И хотя его рост и массивность поражали, внимание привлекали его руки. Красивые руки с длинными изящными пальцами. Кроме того, невооруженным глазом было видно, что это умелые руки, способные и сноровистые.

Он повесил пленки в сушильный шкаф и подошел ко мне. Туда, где я спокойно потягивал пиво.

– Ну, пока они сохнут, – проговорил он, – может, ты расскажешь мне, что все это значит? Или это глубокая тайна?

– Нет, это вовсе не тайна. Во всяком случае, кое-что я тебе расскажу.

И я поведал ему часть истории Шмидта, ту, которая непосредственно касалась книги. Я не сказал, кто был моим посетителем. Но рассказал достаточно, чтобы объяснить все, что относилось к книге. И когда я закончил, мой друг покачал головой.

– Ей-богу, – сказал он, – если бы я не знал, что ты добропорядочный шотландец, то решил бы, что ты просто напился. Все это звучит достаточно мелодраматично. По крайней мере, странная запись в книге подтверждает твой рассказ.

Затем Дэвид встал и направился к сушильному шкафу, откуда вынул негативы.

– Давай теперь посмотрим на них под увеличителем.

Он снова направился в темную комнату. Я пошел за ним. Плотно закрыв за нами дверь, он включил увеличитель, и поток света залил печатный стол и пленку, закрепленную в щели под объективом. На белой бумаге сначала проступили неясные очертания снимка. Потом фотография наконец оказалась в фокусе, и по бумаге побежали печатные строчки, написанные легким пером. Однако в сочетаниях букв не было никакого смысла. В первой строке их было тридцать. Все остальное пространство листа представляло собой такую же бессмысленную путаницу букв. Однако, разглядывая эти строчки, я легко различил мелкий и аккуратный почерк Шмидта.

Дэвид передвинул пленку, появился следующий негатив. Все последующие снимки были почти такими же, как первый. Последний лист пустовал, а предыдущий был заполнен на две трети.

Дэвид протащил всю длинную целлулоидную ленту через увеличитель, и на всех пяти страницах мы не обнаружили ни одного понятного слова.

– Твой приятель либо разыгрывает тебя, либо это шифр, – заключил Дэвид. – Ты знаешь что-нибудь о шифрах?

– Немного, – признался я, покачав головой. – Знаю только одно: если даже известен ключ, для расшифровки текста может потребоваться от трех до шести месяцев. Причем экспертам.

– Ладно, я возьму отпечатки этих листов, и мы посмотрим, что нам удастся сделать, – предложил Дэвид.

К сожалению, нам ничего не удалось. Я скопировал несколько увеличенных строчек первой страницы и начал работать над ними. Дэвид же продолжал печатать. Но все наши усилия были бесполезны. Я кое-что знал о теории шифровки и пытался расшифровать запись самым простым способом. Выбирал буквы, которые повторялись особенно часто, и заменял их наиболее употребляемыми в речи словами, но я не добился успеха к тому моменту, когда Дэвид закончил печатать. Тогда я решил, что ключ может содержаться в книге. Я снова просмотрел ее страницы в поисках подсказки автора. Например, на фоне обычного шрифта могли бы особенно выделяться ряды заглавных букв. Но ничего подобного не было. И я снова пришел к выводу, что необходимо просто прочесть книгу как можно внимательнее. Я сказал об этом Дэвиду, и он согласно хрюкнул. Он так же, как и я, последние полчаса был поглощен попыткой самостоятельно разрешить загадку.

Я прочел всю книгу от начала до конца. Но в ее повествовании не было ни малейшего намека на шифр. Перевернув последнюю страницу, я с отвращением отшвырнул книгу. Дэвида уже не было в студии, и я слышал, как в соседнем помещении позвякивали чайными чашками. Отпечатки, над которыми он работал, лежали в груде старых материалов и блюдец с гипосульфитом. Я закурил сигарету. Через мгновение Дэвид вошел с чаем. Глянув на книжку, брошенную на кушетку, он заметил:

– Похоже, ты добился не большего успеха, чем я.

– Я сыт по горло этой ерундой, – ответил я сердито.

– Напрасно, – возразил приятель, наливая мне чай, – а мне показалось, что книга тебе понравилась. Я слышал, как, читая ее, ты несколько раз одобрительно посмеивался.

Это было правдой. Сюжет мне понравился. Но, как это часто бывает, возвращение к реальности вызвало пессимистические настроения. Я был убежден, что никакого шифра вообще не существует, а Шмидт ненормален и просто придумал всю эту историю. Я сказал о своем предположении Дэвиду, и он неопределенно пожал плечами.

– Тебе лучше знать, – сказал он. – А ты не знаешь никого из тех, кто действительно разбирается в шифрах? Хочу сказать, мы ведь занимались этим делом очень недолго. Кроме того, мы не эксперты. Я знаю кое-что об этом и еще не исчерпал все возможности. Я попробовал шифр «Плейфейр», – продолжал Дэвид. – Ты знаешь, это шифр, построенный на ключевом слове. Пишутся буквы столбиками по пять, дополняется это остальными буквами алфавита. Затем начинается работа над буквами, заключаемыми в прямоугольники. Этот шифр не поддается разгадке, если подставляются наиболее часто употребляемые буквы. Я попытался использовать в качестве ключевого слова буквы из названия книги «Лицо из барбакана», но из этого ничего не вышло. И все же я не могу поверить, что человек, который просто набрасывал бессмысленные слова, мог заполнить ими целые пять страниц.

– Возможно, ты и прав, – согласился я. – Только я по горло сыт этой историей!

– Ну, это вообще-то твое дело, а не мое, – заметил приятель. – А ты не знаешь никого в министерстве иностранных дел? У них же есть соответствующие специалисты.

Я потянулся и решительно встал:

– Да, полагаю, стоит попытаться обратиться туда. Там есть Грэм Эйткин, и он может попросить своих ребят взглянуть на это для меня.

– Очень хорошо, – одобрил Дэвид. – Если они не помогут, есть ведь еще мой крестный, сэр Джеффри Карр в министерстве внутренних дел. Во всяком случае, оставь мне книгу, и, если заглянешь сюда завтра, скажем, около одиннадцати, у меня будет для тебя несколько хороших отпечатков. Я хочу продублировать две страницы, они получились не очень хорошо.

Из груды разбросанных в беспорядке вещей он извлек фотографию, над которой работал:

– Можешь взять это себе на ночь. Будешь спать с загадкой под подушкой.

Я кивнул и сунул отпечатки в карман пальто. Затем поблагодарил его и пообещал зайти завтра около одиннадцати. Я смутно помню, как покидал студию. Пиво, которым я запил свой ужин, вгоняло меня в сон. Однако прохладный воздух на Шафтсбери-авеню скоро взбодрил меня. Я решил отправиться к себе на Темпл и свернул на Лейстер-сквер, где над деревьями плыла почти полная луна. Она освещала темный силуэт башни Одеон.

Вернувшись на Темпл, я почувствовал, что прогулка развеяла мою сонливость. Лежа в постели с открытыми глазами, я продолжал думать о том, как найти ключ к шифру. Я отметил, что вместе с сонливостью исчезли и мои сомнения. Прокрутив в голове события этого вечера, я снова задался вопросом, случайно ли на меня налетел этот незнакомый мужчина на Чаринг-Кросс. Если бы не прохожий, мужчина схватил бы книгу. Я не был уверен, что он вернул бы ее мне. Потом мои мысли обратились к самому Шмидту. Основываясь на его рассказе, я попытался решить, безумен этот человек или нет. Рассказ его был вполне убедительным, но мне на память пришло таинственное завершение нашей беседы.

Я снова вспомнил его слова: «Вы пойдете в мое жилище и возьмете «Лицо из барбакана». Ну, здесь не было ничего подозрительного – книга с таким названием существовала. Я нашел ее. Но его комната еще до моего прихода подверглась обыску. Конечно, это мог быть Лейнстер, искавший там ценности. Мой мозг, уставший от вчерашних переживаний, стал по кругу возвращаться к событиям. Я начал дремать. Так, что сказал Шмидт еще? «Вы умны. Вы поймете…»

И тут я вдруг внезапно проснулся, выпрыгнул из постели и поспешно влез в свой халат. Я зажег свет и электрический обогреватель и вышел в холл, где на стуле лежало мое пальто. Я извлек фотографии, которые дал мне Дэвид, и кинулся обратно в спальню. Там, приткнувшись возле огня с карандашом и бумагой, я попытался применить шифр «Плейфейр».

Шмидт сказал: «Ключ – это конусы Раннела». Почему конусы и что такое Раннел? Я не знал этого. Эти слова все время казались мне странными и именно поэтому, вероятно, не привлекли моего внимания.

Суть шифра «Плейфейр» заключалась в ключевом слове или словах, и они были передо мной. Я записал слово «конус». Под ним буквы из слова «Раннел», исключив букву «н», повторяющуюся дважды. Она попадалась уже в слове «конус». Затем я продолжил. Слово «Раннел», из которого были исключены две буквы «н», стало коротким – в нем осталось всего четыре буквы. Я добавил в строку букву «а» и продолжал выстраивать столбики из пяти букв, используя только те, которые не встречались раньше. Букву «й» я также выбросил. Как мне помнилось, ее следовало заменить буквой «и». Затем я выбрал попарно начальные буквы слов из зашифрованного текста. В результате у меня возник как бы прямоугольник – несколько столбцов по пять букв, расположенных друг под другом. Выбрав один прямоугольник, я взял за основу одну его сторону, образованную двумя начальными буквами или, вернее, ограниченную ими. Потом взял две другие, расположенные напротив. Я получил «то». Далее, выбрав буквы, расположенные ближе всего к следующей паре, получил «тк». Воодушевленный успехом, я продолжал работать подобным образом. И наконец, собрав все найденные буквы воедино, без пропусков, я увидел, что у меня образовалась фраза: «тотктопрочтетэтизап». Я пришел в неописуемое возбуждение. Фразу можно было прочесть! Она звучала так: «Тот, кто прочтет эти зап…»

Я взялся за дело серьезно. И после получаса напряженной расшифровки у меня в руках оказалось содержание всей первой страницы. Я уселся поудобнее и прочитал то, что у меня вышло. Вот этот текст:

«Тот, кто прочтет эти записи, должен решить, содержатся ли в них достаточные доказательства, чтобы можно было обратиться к властям и сообщить им обо всем. Я боюсь, что не доживу до того времени, когда смогу завершить свое дело» – это было, как я понял, именно то, что он сказал мне в прошлый понедельник. – «За мной следят, и это только вопрос времени. Почему я не обратился к властям сам? Меня ищут по подозрению в совершении убийства. Если я обращусь к официальным лицам и скажу, что компания „Кэлбойд дизель“ контролируется Германией и что убийство совершено немецкими агентами, меня сочтут сумасшедшим. Я постараюсь день за днем дополнять мои записи и, когда в результате расследования я смогу сообщить подлинные факты, надеюсь, к этому времени записи будут в Ваших руках. В любом случае у Вас будет достаточно свидетельств, чтобы поверить, что я в здравом уме. А также понять, насколько серьезна ситуация, которую я раскрыл.

Вероятно, Вам уже известно, как меня дискредитировала компания „Кэлбойд дизель“ перед министерством авиации. Вы можете это легко проверить и получить подтверждения. Дизельный двигатель, над которым я работал и который довел до завершающей стадии, обладает весом в одну треть веса обычных двигателей и развивает при этом вдвое большую скорость – до пятисот оборотов. Вы понимаете, какую ценность он представляет в военное время. Я могу с уверенностью сказать, что тот, кто получит этот двигатель первым и начнет выпускать его, приобретет значительное преимущество в воздухе. Я сообщил об этом министерству авиации в июле прошлого года. „Кэлбойд“ заявил, что я, мол, „с приветом“. У меня выпытывали состав сплава, который я, естественно, держу в тайне. Старались заполучить чертежи конструкции двигателя. Силы, контролирующие компанию, хотели достать этот двигатель для Германии. Вы можете сказать, что все это – фантазии. Но я слышал, что в начале лета этого года Англия перейдет на дизельные двигатели в широком масштабе. Поэтому заводы компании „Кэлбойд“ расширяются и, кроме того, строятся еще два „теневых“ предприятия. Они станут единственными производителями этих двигателей. Причем их продукция считается их собственной разработкой. Этот двигатель будет превосходить те, которые используются в самолетах „Дорнье“ и „Хейнкель“ в настоящее время. Но он определенно хуже тех, что устанавливают на новейших германских бомбардировщиках и истребителях, которые еще не поднимались в воздух. Я думаю, что компания „Кэлбойд“ получит заказ на изготовление десяти тысяч дизельных двигателей.

Это произойдет в ближайшие пять месяцев. Если этот заказ пройдет и „Кэлбойд“ получит разрешение начать их производство, Англия…»

Я положил бумагу. Остальное, решил я, подождет до утра, когда у Дэвида будут готовы фотографии остальных страниц. Но того, что я прочел, было уже достаточно, чтобы я снова начал размышлять. Человек может быть помешанным, но если «Кэлбойд» действительно контролируется Германией… Об этом было просто невозможно думать. Единственное, что я мог проверить, – это получила ли компания «Кэлбойд» заказ на изготовление авиационных дизельных двигателей. Крэбшоу из министерства снабжения может подтвердить это или опровергнуть. Но это казалось просто невероятным! Шмидт был прав, говоря, что его сочтут сумасшедшим, если он обратится с таким делом к официальным властям. Уж очень это было неправдоподобно. Старый Кэлбойд был номинальным главой компании и крупной фигурой в промышленности. Допустим, я обратился бы в Ярд, к Кришэму, и рассказал ему все. Или написал бы премьер-министру. Они наверняка решили бы, что я спятил. Хотя, как известно, я вел совершенно безупречный образ жизни. Почему был убит Ллуэллин? Глупо подстраивать ложное обвинение против человека и для этого убивать другого.

Я отказался от дальнейших размышлений и вернулся в постель, положив фотографии и бумагу с расшифрованной частью текста в карман пиджака.

Мой сотрудник разбудил меня, как обычно, в восемь часов. Я принял душ и после завтрака взял такси и отправился в студию к Дэвиду. Его секретарша Мириам Чандлер открыла мне дверь. Дэвида я застал уже за работой.

– Готовы отпечатки? – спросил я. Мне хотелось побыстрее расшифровать остальной текст.

– Прости, – ответил он, – ты приехал значительно раньше, чем я тебя ждал. Дело в том, что мне придется делать снимки заново. Я оставил негативы там, на столе, и не заметил, что рядом стояла бутылка с гидрохлоридом. Утром, когда я вошел, бутылка лежала на боку. Ужасно неприятно. Посмотри, что произошло с линолеумом, и негатив, конечно, совершенно испорчен. Я думаю, виновница – моя поганая кошка! – Он указал на свернувшуюся клубком и спрятавшую, как черепаха, лапы и нос, безмятежно спавшую на кушетке кошку. – Она ловит мышей, но при этом вечно что-нибудь портит. Я недолго. Дай ему сигарету, Мириам, и разгладь его хмурое лицо. Он выглядит, словно провел бессонную ночь, – шутливо добавил Дэвид. – Уж не мерещились ли тебе шифры, дружище? Или, может, ты переставлял, как я, буквы всю ночь?

– Нет, я просто расшифровал запись! – сказал я с нескрываемым торжеством.

Он повернулся от раковины:

– Расшифровал? Ну, здорово, молодец! Как тебе это удалось?

Я рассказал, и Дэвид добродушно пожурил меня:

– Ну почему ты, черт побери, не рассказал, что этот тип сообщил тебе? Можно мне взглянуть, что у тебя получилось?

– Нет, – покачал я головой. – Подожди, пока не будут готовы остальные отпечатки и я расшифрую текст до конца. Тогда, может быть, я расскажу тебе все.

Я подумал, что его связи могут мне пригодиться. Если, например, мне придется самому провести дальнейшее расследование, прежде чем передать дело официальным властям.

– Ты просто можешь свести с ума, – с упреком заметил Дэвид. Затем он отправился в темную комнату, прихватив с собой «Лицо из барбакана».

И тут я вспомнил, что обещал приятелю помочь выцарапать причитающиеся ему деньги из «Кэлбойд дизель», и попросил Мириам показать мне переписку по этому делу. Когда я просмотрел ее, решение было принято.

Провидение не всегда бывает таким добрым, чтобы поднести вам на блюдечке именно то, что требуется. Эта история давала мне возможность поехать в Олдэм и посетить компанию «Кэлбойд дизель» самому.

На пороге темный комнаты вдруг появился растерянный Дэвид.

– Странно, – произнес он, – похоже, что эти страницы абсолютно чистые…

Я пересек комнату и вошел с ним в проявочную. Чистые страницы книги лежали под светом ртутной лампы, но никакого свечения не было.

Страницы были просто чистыми. Дэвид перевернул лист. Эффект был тем же.

– Это та же самая лампа? – неуверенно спросил я.

Фотограф кивнул.

Меня охватило какое-то беспокойство. Я почувствовал нечто похожее на тревогу. Такие ощущения испытывает человек, который положил не на место билет. Причем сделал это исключительно по небрежности. Я схватил книгу со стола, к которому она была прикреплена. Задняя обложка была испачкана. Я быстро пролистал страницы в поисках отрывка, который пометил, но найти его мне не удалось. Я еще раз, страницу за страницей, просмотрел главу, которая, как я знал, должна была содержать этот отрывок, и наконец нашел его. Но моей отметки карандашом там не было!

Я повернулся к Дэвиду.

– Это не моя книга, – твердо заявил я.

– Не говори глупостей. Здесь на каждой странице написано: «Лицо из барбакана».

– Да, но это не мой экземпляр, – повторил я.

Я сообщил Дэвиду, что сделал пометку карандашом, и показал ему отрывок, где она должна была быть.

– Ты уверен, что сделал отметку? – спросил фотограф. – Ты ведь был вчера очень сонным.

– Да, уверен, – настаивал я. – Это не мой экземпляр книги. И эту бутылку гидрохлорида опрокинула не кошка. Куда ты дел негативы, когда отправился спать?

Дэвид нахмурился:

– Я не знаю. Думаю, что оставил их там, где нашел сегодня утром.

– Ну а бутылка, она стояла рядом с ними?

Дэвид покачал головой:

– Честно говоря, старик, я не знаю.

Он пошел к двери темной комнаты и окликнул Мириам.

– Ты не можешь вспомнить, – спросил он секретаршу, – эта бутылка с гидрохлоридом вчера вечером стояла на столе?

– Не знаю, – ответила она. – Это зависит от того, пользовались ли вы ею после моего ухода. Я, как обычно, прибралась и поставила ее на полку. Туда, наверх, где ей положено быть.

– Я не доставал ее, – растерянно сказал фотограф. Он повернулся ко мне: – Нет, я не пользовался гидрохлоридом вчера вечером. Ты прав. Кто-то переставил эту бутылку с полки у окна на стол и нарочно опрокинул ее содержимое на негативы.

Глава 3 Корнуэльская прелюдия

Теперь я все понял. История Шмидта, какой бы фантастической она ни казалась, была правдой. Больше я в этом не сомневался.

– Но как же они вошли? – спросил я. Мой голос звучал ровно. Я думал об остальных четырех страницах.

– Я полагаю, с крыши, – ответил Дэвид. – Если ты готов рискнуть, мы можем отправиться туда и пройти по всей длине дома.

Мы миновали коридор, и Дэвид открыл дверь в его конце. Он начал подниматься по грубым деревянным ступенькам, которые вели к другой двери. Дэвид повернул ключ в замке, и мы вышли на крышу. Затем он, нагнувшись, стал рассматривать замок снаружи, а я обратил внимание на купол театра «Глобус», возвышавшийся над домами. Их крыши примыкали одна к другой, и проворный человек мог перелезть на наш дом с любой из них.

– Я так и думал! – воскликнул Дэвид. – Смотри!

Я нагнулся к замку.

– Видишь, с этой стороны замочной скважины металл светлее, значит, его поцарапали клещи нашего друга, когда он, захватив ими конец ключа, поворачивал его в замке. – Дэвид выпрямился. – Я думаю, что они пожаловали с крыши вон того дома с высокими трубами. Это бордель. Несколько месяцев тому назад в соседнем доме была кража со взломом. Полицейский сержант сказал мне тогда, что вор, вероятно, проник на крышу именно оттуда. Конечно, ничего нельзя было доказать. Девицы обычно не раскалываются. Лишний фунт или два в руки делают свое дело. Ведь им не надо за это ничего делать – только выпустить парня на крышу! Пошли спустимся вниз, и ты, может, наконец соизволишь рассказать мне что-нибудь об этом деле?

Мы сошли в коридор, и я предложил:

– Давай пойдем к тебе в комнату.

Я решил рассказать приятелю все. Мне было необходимо, чтобы кто-то возразил мне или поспорил со мной.

Вместо ответа, Дэвид толчком открыл дверь.

– Устраивайся поудобнее, – бросил он. – Сейчас попрошу Мириам последить, чтобы нам никто не помешал.

Он вернулся почти тотчас же с двумя кружками пива.

– Ну, – сказал фотограф, опускаясь в удобное кресло и начиная набивать свою большую резную трубку из корней вереска. – Я надеюсь, что ты поделишься со мной всем, что знаешь. Могу я взглянуть на плоды твоей полуночной работы? Или, может быть, это глубокая тайна?

– Давай лучше все по порядку, – ответил я.

Сначала я рассказал ему, как в понедельник на прошлой неделе в мой кабинет ворвался Шмидт. И это произошло именно в тот самый момент, когда я освежал в памяти подробности его истории, излагавшейся в газетах.

Сидя здесь за кружкой пива и глядя на дымовые трубы, возвышавшиеся повсюду в Сохо, я вновь представил себе пожилого еврея, который сидел в то утро напротив меня за письменным столом. Я вспомнил, как отблески огня освещали его встревоженное, иссеченное морщинами лицо. И будто снова услышал его историю, которую он рассказывал тихим голосом.

Я передал Дэвиду весь его рассказ точно так, как услышал сам, теми же словами:

«Моего отца звали Фредерик Смит. И он и моя мать были из Англии. Отец, как вы понимаете, был евреем.

После женитьбы он отправился в Австрию в качестве агента компании «Вестерн алюминиум энд метал». Я родился в Вене зимой 1882 года. Вскоре после этого, решив обосноваться в Вене, отец приобрел долю в местном металлургическом концерне и натурализовался. Он стал Фредериком Шмидтом, а я, которому при рождении дали имя Фрэнк, стал именоваться так, как меня зовут сейчас, – Франц Шмидт.

Постепенно мой отец завоевал довольно значительное положение в металлургическом бизнесе, и это повлияло на мое решение выбрать инженерную профессию. После завершения учебы я вступил в его дело.

За восемь лет до 1914 года я открыл несколько прочных сплавов и ездил в качестве представителя нашей группы по всему миру. Я провел почти год в Англии. Там я встретил валлийскую девушку и, хотя она не принадлежала к моей национальности, женился на ней. Я помню, что отец, услышав об этом, был просто в бешенстве. Но она была такой прелестной, веселой и милой, что устоять перед ее обаянием было просто невозможно. Она умерла четыре года тому назад. У нас был один ребенок, девочка. Она родилась в 1913 году. Вскоре началась война. Мой отец продал свое дело, и мы переехали в Италию. В те дни Италия была еще нейтральной. Война стала для моего отца огромным ударом. Он умер спустя два года.

Когда война закончилась, Олуин и я вернулись в Вену. Металлургические компании были в ужасном состоянии. Я приобрел хорошее дело, причем очень дешево, и четыре года старательно пытался его наладить. Но безуспешно. У меня не оказалось необходимых деловых способностей, какие были у моего отца. К тому же и обстоятельства были против меня. Потеряв почти все оставленные мне отцом деньги, я продал дело, окупив практически только стоимость здания и оборудования.

Для меня начался очень трудный период. Вы знаете, какой была Вена после войны. У меня же не было средств, чтобы ее покинуть. В 1924 году я получил место в металлургическом институте. Лаборатория, которую предоставили в мое распоряжение, позволила мне продолжать опыты по созданию высокопрочных металлов. В следующем году я открыл твердый стальной сплав. Я продал эту технологию группе Фрица Тиссена. Они заинтересовались моими исследованиями и позволили мне пользоваться их лабораторией на заводе «М.В. Индустригезельшафт» в предместьях Вены. Последовали самые счастливые годы моей жизни. У меня была любимая работа, и у меня была своя семья. Маленькая Фрейя подрастала. Вена постепенно становилась прежним веселым городом. У нас не было недостатка в средствах. Я открыл новые сплавы и использовал их для производства сначала автомобильных, а затем авиационных двигателей. Это важно для того, о чем я расскажу дальше. Я был увлечен исследовательской работой и передал все дела по бизнесу своему старому другу, который вел их на бирже. Политика меня не интересовала. Я жил в своем собственном мире, куда проникало очень мало сведений о внешних событиях. Все, что происходило вне моей работы, меня не волновало».

Шмидт задумчиво глядел на огонь и затем, внезапно повернувшись ко мне, казалось удрученный воспоминаниями, продолжал:

«Вы когда-нибудь жили в своем замкнутом мире? Конечно нет. Вы – практичный человек. Собственный внутренний мир хорош только до тех пор, пока в него не врываются внешние события. Тогда…»

Тут он воздел руки кверху.

«Я получил предупреждение, но я был слишком увлечен своим делом. Произошло убийство Дольфуса. И вскоре после этого мой друг, брокер, пригласив меня в свой офис, стал убеждать разрешить ему перевести часть моих денег в Англию. Я знал, конечно, что мои собратья переживают в Германии тяжелые времена. И все же я пожал плечами и сказал, что считаю это ненужным. Я вернулся к своей работе, с головой ушел в испытания нового дизельного двигателя. Сгущавшиеся тучи, казалось, на этот раз прошли мимо меня.

Помимо работы, другой моей страстью была моя дочь Фрейя. Она окончила университет и стала блестящим математиком, склонным к научной деятельности. Я отправил ее в Берлин продолжать учебу. Однако спустя три месяца она вдруг написала мне из Лондона, сообщив, что стала ученицей профессора Гринбаума в Лондонском университете.

В то время я не задумался над подлинными причинами такого ее решения. Я не спрашивал, почему она покинула Берлин. Однако через два месяца, в декабре 1936 года, я пришел вечером домой и узнал, что моя жена, отправившаяся за покупками, не вернулась домой.

Я стал обзванивать друзей, больницы и, наконец, обратился в полицию. Как безумный, бродил я по улицам. Я очень хорошо помню эту ночь. Как я упрекал себя за то, что был к ней недостаточно внимателен! Она приблизилась к критическому возрасту, но никогда не жаловалась на то, что у меня всегда на первом месте работа».

Некоторое время Шмидт молчал. Сумерки сгущались, в комнате становилось темно, и огонь, мерцая, освещал его лицо, подчеркивая глубокие морщины на лбу и щетину на небритом подбородке.

«Я торопливо проходил одну улицу за другой. Эти улицы я знал с мальчишеских лет и с гордостью показывал жене, когда привез ее в маленький дом на Гринцингер-аллее. Я без устали расспрашивал встречных прохожих, обращался к каждому полицейскому… Я клятвенно обещал себе меньше заниматься работой и постараться больше уделять ей внимания, чтобы сделать ее счастливой. Искренне намеревался вернуть утерянную атмосферу нашей безмятежной молодости. Но все эти клятвы и решения были бесполезны. Я вернулся домой под утро, совершенно обессиленный. А немного позже, в начале седьмого, мне позвонили из городской больницы и сообщили, что ее привезла полиция, подобрав на улице. Еще сказали, что она в тяжелом состоянии от переохлаждения.

Когда я приехал, жена бредила. Из ее лихорадочного бормотания я понял, что на нее набросилась банда нацистов. Они насмехались над ней за то, что она жена еврея. А она возразила им, сравнив мою работу с тем, что делают они. И один из парней ударом сбил ее с ног за то, что она посмела сказать, будто наука – более важное занятие, чем преследование евреев. Нацистские молодчики явно побоялись оставить ее посреди улицы. Именно поэтому полиция обнаружила ее на задворках какого-то многоквартирного дома. Я оставался около нее и из ее бессвязного лепета узнал, что насмешкам такого рода моя жена, оказывается, подвергалась ежедневно. Она никогда не говорила мне об этом. Следующей ночью моя жена умерла. Двустороннее воспаление легких. Таков был заключительный диагноз».

Он снова помолчал некоторое время, затем повернулся ко мне:

«Простите, вы, вероятно, ждете, когда я перейду к делу. Но я хочу, чтобы вы все поняли. Только тогда я мог бы рассчитывать, что вы можете поверить тому, что я расскажу».

Я попросил его продолжать и дал ему возможность рассказать все. Таким образом мне удалось проникнуть в характер этого поразившего меня человека. Я пододвинул к нему сигареты. Шмидт взял одну, я поднес ему огонь. Некоторое время он сидел молча и нервно курил. А потом продолжил свой рассказ:

«Тогда мне казалось, что ничто уже не может тронуть меня, но это было только начало».

Голос его звучал монотонно, без всякого выражения.

«Я вернулся к своей работе с единственным желанием – забыться. Но теперь я стал обращать внимание на атмосферу, окружавшую меня. Презрение к моей нации нарастало. Я убедил мою дочь остаться в Англии. Она сообщила семье Олуин в Суонси о ее смерти. У своих родственников она пробыла несколько недель. Все это время дочь писала о том, как они были добры к ней. И тут неожиданно «М.В. Индустригезельшафт» известила меня о том, что я не могу больше пользоваться ее лабораториями. Представьте, я совсем не был огорчен. Насмешки в мой адрес больше не вуалировались, и с этого момента я перестал получать от компании гонорары.

Однако это не играло роли. У меня было достаточно денег. Я приобрел на окраине Вены маленькую мастерскую и оборудовал ее всем, что мне требовалось. Я жил при мастерской и почти ни с кем не виделся. Там я продолжал свои исследования. Мои эксперименты по созданию дизельного двигателя подходили к этапу, после которого я мог ожидать огромного успеха. Фрейя приехала на некоторое время и работала со мной в мастерской. Она была полна энтузиазма. И хотя девушка с головой окунулась в работу, я не мог сказать, что она была счастлива. Ее молодость не могла довольствоваться затворническим образом жизни. Вена не была подходящим местом для дочери еврея. Я боялся, что моя дочь может разделить судьбу своей матери, и в январе 1938 года убедил ее вернуться в Лондон. Я заставил ее поверить, что это совершенно необходимо, чтобы стимулировать интерес одной из крупных английских фирм к нашим исследованиям.

Спустя два месяца я стоял у обочины дороги и наблюдал, как стальные колонны войск нацистской Германии входят в Вену. Я знал, что мне необходимо уехать. Но я опоздал. Граница была уже закрыта. Невозможно было вывезти деньги. Десять часов я простоял в очереди, чтобы попасть в посольство Англии. Бесполезно. Они не могли ничего сделать. Нацисты прочесывали Вену в поисках евреев. Из газет я узнал о гибели нескольких моих друзей, которые не успели покинуть страну. Я отправился в свою мастерскую и уничтожил уже готовый двигатель. Через два дня я оказался в концентрационном лагере. Его только что построили. Но мне повезло больше, чем другим его обитателям. Фрейя сумела связаться с самим Фрицем Тиссеном. Она рассказала ему кое-что о наших исследованиях. В те времена этот человек еще был фигурой в нацистской партии.

Он был заинтересован в том, чтобы добиться моего освобождения. Вместе с тремя другими заключенными меня под охраной отправили в Германию. Но я был очень слаб. У меня начиналась пневмония. Усилия, которые я затратил, чтобы дойти до железнодорожной станции, доконали меня. Едва добравшись до вагона, я свалился в бреду. И поскольку на моих документах об освобождении стояла подпись самого Фрица Тиссена, меня отправили в больницу в Линце. Там охрана оставила меня, так как нужно было сопровождать остальных узников.

Через три дня охранники вернулись и узнали, что я умер. Спустя две недели, все еще очень слабый, я пересек границу Швейцарии и отправился в Англию».

Я в недоумении поднял брови. Намек на улыбку тронул его губы.

«Мне просто повезло. Один из врачей в больнице в Линце был моим другом. Я помог ему в свое время, когда он и его жена попали в трудную ситуацию. Так вот, однажды ночью в больнице умер один румын. Этот человек был приблизительно моего сложения, но с бородой. Врач поменял нас местами и тщательно бинтовал мне голову, пока я отращивал бороду».

И Шмидт указал на маленькую бородку клинышком, которая была видна на фотографии.

«Я думаю, что немцы так никогда и не узнали, каким образом я сбежал. А ведь, освобожденный по ходатайству Фрица Тиссена, я должен был работать на Германию, и Германия добилась бы превосходства в воздухе. Нацисты охотнее откликались на новые идеи, чем англичане. Фриц Тиссен, несомненно, оценил бы значимость моей работы. Здесь же, в стране моих предков, я не получил признания. За мной охотятся, как за человеком, совершившим преступление, которого я на самом деле не совершал. И все же в Германии я не был бы счастлив. Там жизнь была бы нелегкой. Со мной не было бы Фрейи».

Я погасил свою сигарету в пепельнице, стоявшей рядом на столике, и взглянул на Дэвида, который растянулся на своей кровати во всю длину с незажженной трубкой в зубах.

– Ну, – сказал я, – вот такую историю он рассказал мне. Она довольно странная. Но я думаю, что именно эта странность и показалась мне убедительной. Вряд ли такую историю можно было выдумать, уж слишком в ней много подробностей.

– А что с делом по производству дизельного двигателя? – спросил Дэвид.

– Да. Вот здесь я не вполне уверен, – продолжил я свой рассказ. – Допускаю, что его мозги могут пребывать в некотором расстройстве. Его утверждения насчет качеств двигателя звучали слишком экстравагантно. Да, его дочь Фрейя верила в возможности отца, и на этом основании Тиссен добился его освобождения из концентрационного лагеря. Приехав в Лондон, Шмидт отправился прямо к Ллуэллину в Суонси. Приглашение последовало после разговора Фрейи с ее дядей. Ллуэллин явно проявил заинтересованность. Он предоставил в распоряжение Шмидта один из своих цехов и делал все возможное, чтобы ему помочь. Шмидт оставил себе имя умершего румына – Пол Северин. Фрейя сумела заинтересовать их работой также и компанию «Кэлбойд». Но Шмидт никому не предоставил возможности увидеть металл или чертежи двигателя. В результате на какое-то время компания, казалось, утратила к ним интерес. Однако этот интерес внезапно возродился. О Шмидте был сделан запрос. Явились два человека и назвались представителями иммиграционных властей. Они беседовали со старшей миссис Ллуэллин. И поскольку Шмидт ей не нравился и она не доверяла ему с момента смерти своей дочери, она рассказала им все, что ей было известно. Это произошло в июле прошлого года. К этому времени Шмидт, работавший на деньги, которые его венский приятель, брокер, сумел вложить в какие-то бумаги в Англии, практически завершил создание нового двигателя. «Кэлбойд» обратилась к нему с предложением купить дизельный двигатель и секрет нового сплава за очень значительную сумму. Они предложили ему также царское жалованье за его услуги. Шмидт отказался от этого. Он не хотел, как он выразился, чтобы такое открытие оказалось в руках одной-единственной фирмы. Вскоре после этих событий в его комнатах был произведен обыск. Но дело в том, что все секреты его изобретений хранились в его голове, и поэтому обыск ничего не дал. К этому времени Шмидт начал понимать, что тайна его личности кому-то известна – он узнал о визите двух представителей иммиграционных властей к старшей миссис Ллуэллин. Тогда он переправил почти законченный двигатель в надежное место, а на его место поставил двигатель старого типа. Через две недели ночью этот двигатель исчез. К этому моменту Шмидт уже обратился в министерство авиации, сообщив приблизительные характеристики машины. Он просил содействия и экспертизы, но ему отказали. Ллуэллин был взбешен и, зная кое-кого в министерстве, выяснил причину. Оказывается, министерство запрашивало мнение компании «Кэлбойд» и оттуда ответили, что Шмидт не совсем в своем уме. Ллуэллин вступил тогда в длинную переписку с министерством авиации, добиваясь испытаний двигателя. Тем временем финансы Шмидта истощились. Тогда Ллуэллин взял его вместе с дочерью к себе в дом и стал финансировать их работу.

Я закурил новую сигарету.

– Ну, – заключил я, обращаясь к Дэвиду, – вот его история. Он сказал мне, что нашел Ллуэллина мертвым и, после того как обнаружил в его офисе пустой сейф, понял, что его подставили. Тогда он скрылся, пока это было возможно.

– Но зачем было нужно устраивать все это? – недоумевал Дэвид. – Зачем нужно было его подставлять? Не проще ли было просто убить его?

– Вот этого и я не могу понять, – ответил я Дэвиду. – Именно это, а еще таинственная манера, в которой он завершил нашу беседу, заставили меня усомниться в том, что он вполне в здравом уме. – И тут я пересказал ему слово в слово то, что перед уходом произнес с горящими глазами Шмидт.

– «Конусы Раннела», – пробормотал Дэвид и шумно пососал трубку. – Очень странные слова для шифра. Может быть, они скрывают какой-нибудь особый смысл?

Он встал с кровати и подошел ко мне.

– Вся эта история чертовски странная. Я не поверил бы ни единому слову, если бы не знал, что прошлой ночью у меня совершена кража и что книгу подменили, а негативы уничтожили. Если бы не все это, я определенно посчитал быего тронутым. Послушай, можно мне взглянуть на ту страницу, которую ты расшифровал?

Я сунул руку в карман своего пиджака. Мне кажется, что я заранее знал, чего следует ожидать, еще за долю секунды до того, как мои пальцы ощутили гладкую кожу бумажника. В кармане больше ничего не было! Я поднял глаза на Дэвида.

– Нас обоих обокрали! – воскликнул я.

– Ты уверен, что положил страницу именно в этот карман? Может, она где-то в другом месте? В твоей комнате?

Я покачал головой. Бесполезно. Я хорошо помнил, как опустил ее в карман пиджака накануне ночью и не заглядывал в него с тех пор.

– Ну так что мы теперь будем делать? Позовем полицию? – спросил Дэвид. В голосе его звучала нотка сарказма, и я представил себе, как буду рассказывать всю историю Кришэму.

– Боюсь, что мы не можем сделать этого, по крайней мере сейчас. – И я коротко изложил ему содержание расшифрованной мною страницы.

Закончив, я сказал:

– Шмидт был прав. Уходя, он сказал: «Надеюсь, вы понимаете, что это не дело полиции».

Дэвид набил свою трубку и закурил ее.

– Интересно, что представляет собой эта девушка – Фрейя? – сказал он, нахмурившись.

Он задал этот вопрос как-то отвлеченно. Я видел, что в это время он думал о чем-то другом.

– Не знаю. А почему тебя это интересует? – спросил я.

Он повернулся ко мне:

– Как думаешь, не в ней ли разгадка всей этой истории? Где она может сейчас находиться?

Эта мысль уже возникала у меня.

– Мне думается, что «конусы Раннела» не только ключ к шифру, но и указывают место, где спрятан дизельный двигатель. Кто-то должен отыскать Фрейю Шмидт до того, как эти люди, кто бы они ни были, сумеют разгадать смысл этих ключевых слов.

Высказав подобное предположение, Дэвид подошел к телефону, стоявшему на столе возле его кровати:

– Центральная, соедините с номером 0012! – Он повернулся ко мне: – Если мы потерпим здесь неудачу, придется обратиться к этому профессоришке, которого ты упоминал.

– Гринбауму? – переспросил я.

Он утвердительно кивнул.

Телефон зазвонил, и Дэвид поднял трубку:

– Это ты, Мики? Говорит Дэвид Шил. Ты можешь достать мне фотографию Фрейи Шмидт? Да, правильно, его дочери. О! Ее не нашли? Ты так думаешь? Ну, может быть, ты прав, – согласился Дэвид. – Да нет, мой приятель из «Рекорда» только что позвонил и попросил достать ему фотографию этой девушки. Привет, приятель! – Он положил трубку. – Не повезло, – сказал он. – Агентства не смогли получить ни одной ее фотографии, а полиция, похоже, не может ее отыскать. Они думают, что Шмидт мог убить ее. Ничего себе мозги у этих ребят! Мне кажется, что Шмидт действительно уже мертв. Я хочу сказать, – подчеркнул мой приятель, – что если, допустим, ты захотел бы обратить внимание полиции на ночное вторжение к тебе, то вряд ли это было бы целесообразно.

– А что с Ллуэллином? Все это очень плохо, Дэвид. Я обдумал ситуацию от начала и до конца и пришел к единственному выводу. А именно – к тому, на что намекал Шмидт. Он или жив, или мертв. В данный момент этот факт не имеет значения. Мы должны каким-то образом найти девушку.

– Вероятно, это правильно, – одобрил Дэвид. – Но мне все же непонятна цель этого убийства. Оно кажется мне бессмысленным. А ты что думаешь?

– Моя задача как раз в том и состоит, чтобы прийти к какому-то выводу.

– К четкому выводу! – Он выразительно посмотрел на меня и рассмеялся. – «Мой способ – чистая дедукция!» Твоя задача – заставить двенадцать сограждан-заседателей поверить в то, во что ты хочешь, чтобы они поверили.

– Может быть, и так, но это дело серьезное. И рассматривать его можно исходя всегда из двух положений: Шмидт либо жив, либо мертв. Он или ненормален, или говорил правду. Однако после сегодняшнего ночного происшествия я совершенно уверен, что этот человек не сумасшедший. Ты умеешь печатать?

Дэвид кивнул.

– Хорошо. Тогда нам понадобится пишущая машинка. Первое, что нужно сделать, – это подготовить заявление, которое можно было бы оставить в моем банке.

– Ты собираешься сделать это сам? – Дэвид поколебался, затем добавил: – Если сказанное Шмидтом правда, то спрятанный предмет должен быть довольно большого размера.

– Вот именно. Поэтому первое, что мы должны сделать, – это подготовить заявление с изложением всего, что нам известно.

– А может быть, все же вызвать полицию? – предложил Дэвид.

Я покачал головой:

– Не сейчас. Полицейское расследование ничего не даст, ведь речь пойдет о такой фирме, как «Кэлбойд дизель». Если нам удастся узнать, что написал Шмидт на остальных четырех страницах, у нас будет достаточно свидетельств, чтобы доказать хотя бы что-то. Пока мне придется рассчитывать только на себя.

– Боже мой! Ты станешь выдающимся деятелем команды «Вперед!».

– Возможно. Но не забывай, если я исчезну, полиция должна будет обратить внимание на оставленное мной заявление!

Дэвид кивнул и принес из студии пишущую машинку.

– Мы напечатаем заявление в двух экземплярах через копирку, – сказал я, когда он приготовился печатать.

Нам потребовался час времени, чтобы составить нужное заявление. Когда оно было готово, я подписал копию, заложил ее в почтовый конверт и адресовал его инспектору Кришэму. К первому экземпляру заявления я приложил письмо на имя управляющего моим банком. В нем я написал, что оно также должно быть передано лично в руки инспектору полиции Кришэму, если в течение недели от меня не будет никаких известий. Я подчеркнул, что Кришэм должен прочесть его в офисе управляющего. Последнему я детально описал и дал точные приметы инспектора из Скотленд-Ярда.

Я подписал письмо и запечатал его вместе с заявлением в большой конверт. Затем я спросил у Дэвида, имеется ли в его доме черный ход.

– Насколько мне известно, – ответил он, – черного хода у нас нет.

– А пожарная лестница? – подсказал я.

– Нет. Считается, что достаточно выхода на крышу, – пояснил Дэвид.

– Ну да, конечно, крыша! – воскликнул я. – Ты знаешь людей за соседней дверью, тех, которых обокрали? Их дверь на крышу не заперта?

– Думаю, что нет, – немного подумав, ответил Дэвид. – Но они живут на верхнем этаже. Если я постучу в их застекленную дверь, думаю, что они в любом случае поднимутся и, если дверь заперта, откроют ее.

– Ты достаточно хорошо знаешь этих людей, чтобы можно было попросить их отнести письмо в мой банк и никому ничего не говорить?

– Ну, я их знаю не так уж хорошо, – проговорил мой приятель. – Но Гаррисон кажется вполне порядочным человеком. Я думаю, он выполнит просьбу. Ты считаешь, что за нами следят? – добавил он.

– Да, я допускаю такую возможность, – кивнул я. – Пока ты будешь вести переговоры с соседями, я хочу подстраховаться и одновременно позвонить Кришэму. – Я передал Дэвиду конверт. – И не пользуйся больше своим телефоном, – добавил я, когда он направился к двери. – Возможно, он прослушивается.

Дэвид рассмеялся:

– Боже мой! Ты о них слишком высокого мнения.

– Нет, просто я играл в такие игры и раньше. Воры – это одно, а агенты – совсем другое. В особенности немецкие. Не забывай, что в последней войне я служил в разведке.

– Да, ты опытен, папа Вильям^[2]! Но ты уже не молод.

Я кивнул. Я понимал, что уже не тот и могу не поспеть за теннисным мячом. Но все же я был еще в достаточно хорошей форме, чтобы сыграть в гольф против двоих с гандикапом.

– Может быть, все так, – заметил я, – но возраст компенсируется жизненным опытом. Держись подальше от этого телефона!

– Слушаюсь, сэр! – Дэвид ухмыльнулся и вышел.

Я взял напечатанный текст заявления и заложил его в другой конверт, адресованный Кришэму. Этот конверт я спрятал в карман. Затем, взяв шляпу и пальто, направился к лифту. За нами, несомненно, следили. Когда я вышел на Шафтсбери-авеню, то заметил, как человек с тележкой ускорил шаги. Он продавал сэндвичи.

Я немного задержался из-за транспорта на Пикадилли-Серкус и отметил, что человек с сэндвичами следует за мной. Однако после того, как я пересек площадь, я потерял его из виду.

Продолжая движение по Лоуэр-Риджент-стрит, я вновь чувствовал, что за мной идут. Сократив путь и пройдя по Джерми-стрит, я остановился перед витриной магазина «Симпсон». Только сейчас я смог установить, кто следил за мной. Это была какая-то обтрепанная личность. Человек брел вдоль решеток в поисках окурков. Я бы не обратил на него внимания, но, когда он поравнялся со мной, наши взгляды встретились. Между нами промелькнуло какое-то чувство настороженности. Это было поразительно. Он, кажется, тоже что-то почувствовал, потому что пробормотал:

– Дайте монетку, сэр!

Я порылся в кармане и протянул ему два пенса. Я сознательно неловко сунул монетку в его руку, так, что она выскользнула и упала на тротуар. Он остановился и нагнулся, чтобы поднять ее. И тут я заметил, что, хотя лицо его было темным от грязи, шея сзади под воротником оставалась совершенно чистой и белой. Я также обратил внимание на узкий шрам на тыльной стороне его правой руки. Шрам был небольшой, просто след от пореза кожи поперек косточек суставов. В моей памяти всплыла рука, потянувшаяся за книгой в свете фонарика…

Я перешел дорогу и, желая сократить путь, избрал Дюк-оф-Йорк-стрит и вышел на Пэлл-Мэлл. Оказавшись наконец в убежище – в моем клубе, я отправился в секретариат и вручил секретарю конверт, попросив его спрятать письмо в сейф.

– Я буду звонить вам или телеграфировать каждые несколько дней, – пообещал я. – Если от меня не будет известий целую неделю, свяжитесь с инспектором Кришэмом из Ярда и попросите его приехать. Вручите ему конверт, и пусть он прочтет его в вашем кабинете.

Секретарь не выразил явного удивления, только чуть приподнял бровь, и я оставил его размышлять о том, какие странные встречаются члены клуба.

Затем, на улице, я нашел телефон-автомат и позвонил Кришэму. Дозвонился не сразу, а когда он взял трубку, я рассказал ему о том, что предпринял. Однако не дал ему возможности задавать вопросы.

– Еще одно, – сказал я. – Вы продолжаете разыскивать Шмидта, верно? Ну, полиция, возможно, нападет на какой-то след, если побывает на Грик-стрит в доме номер 209. Это маленькая дыра, но Фрэнк Смит жил там до середины прошлой недели. Владелец дома, некто Исаак Лейнстер, может привлечь внимание. – Мне снова пришлось пресечь его любопытство. – И не пытайтесь связаться со мной, пока не найдете Шмидта, – предостерег я и повесил трубку.

Затем я позвонил управляющему моим банком. Он уже получил мое послание и положил его под замок.

Следующий звонок был в издательство, расположенное в Сити. Бернард Мэллард был моим старым приятелем.

– Тебе известно что-нибудь о фирме «Кэлбойд дизель»? – прямо спросил я.

– Кое-что, – уклончиво ответил он.

– Мне хотелось бы узнать, кто контролирует эту компанию.

– Насколько мне известно, конкретно никто, – осторожно проговорил Бернард.

– Боюсь, что ты ошибаешься, – заметил я.

– Дело в том, что мы очень внимательно знакомились с состоянием дел этой компании около трех лет тому назад, – пояснил издатель. – Мы тогда надеялись, что сможем уладить их большое дело. Там участвовали несколько подставных лиц, располагавших небольшими пакетами акций. Самые крупные средства находились в руках у крупных пайщиков. Но ни один из них в одиночку не располагает контрольным пакетом акций.

– А ты можешь сообщить мне их имена? – поинтересовался я.

– Ну, вот тут ты меня, старик, поймал, – ухмыльнулся Бернард. – Конечно, один из них Кэлбойд. Но остальных я не могу вспомнить и не думаю, чтобы у нас что-нибудь сохранилось. Если ты действительно заинтересован, то лучше отправляйся в «Баш-Хаус».

– Хорошо. Кто ведал последними выпусками акций?

– Рональд Дормен. Причем делал он это чертовски плохо. Он установил сразу слишком высокую цену и застрял на семидесяти процентах, потеряв практически все привилегированные.

– Он сам подписывал выпуски? – уточнил я.

– Да. Там может быть еще несколько подписей, но его подпись главная – большая часть акций принадлежит фирме.

– Откуда Дормен взял капитал?

– Опять ты поймал меня, – снова ухмыльнулся Мэллард. – Не забывай, что его дела шли очень успешно в тридцать пятом или тридцать шестом годах. В то время он сумел отложить довольно приличные деньги. Считается, что Дормен довольно обеспеченный человек. – Бернард на мгновение умолк. – Впрочем, те, у кого есть деньги, обычно могут их достать, – заключил он.

– Ты хочешь сказать, что у него есть поддержка? – переспросил я.

– Ну, во всяком случае, этот человек расплатился по всем чекам. Ему для этого требовалось около четырех миллионов. Поэтому мне кажется, что без помощи он не справился бы.

– Ну и где же, по-твоему, он смог достать финансы?

– Послушай, Эндрю. Есть предел вопросам, на которые я могу дать ответ. В чем, собственно, дело? Если ты подозреваешь Дормена в рэкете, то я могу предупредить тебя, что все издательское дело опирается на рэкет. И весь Сити, если на то пошло, – откровенно заявил Бернард. – Или, может, он замешал в каком-либо деле с убийством?

– На подобный вопрос он, пожалуй, может ответить лучше, чем я. Мне просто любопытно, вот и все, – заключил я.

– Ладно, старик. Я могу дать тебе совет – возьми железнодорожные акции. Попробуй просмотреть второй выпуск привилегированных акций «Бэрвик» и давай как-нибудь сыграем с тобой в гольф!

– Обязательно, но сейчас я, право, занят. Большое спасибо за то, что ты сказал мне. – Я быстро положил трубку, думая о том, знает ли Бернард Мэллард, кто спонсирует Дормена.

Выйдя из клуба, я увидел обтрепанного приятеля, который искал окурки около решетки Уэльской королевской академии. Я прошел не торопясь по Пэлл-Мэлл и прыгнул в автобус, который притормозил на пути к Хеймаркет. Я направился в «Баш-Хаус», где просмотрел список владельцев акций компании «Кэлбойд дизель». Из общего числа акций, выпущенных на сумму в шесть с половиной миллионов фунтов стерлингов, не менее четырех миллионов находилось в руках трех частных лиц, Рональда Дормена и компании. Я записал их имена и суммы акций, которыми они владели. Самый большой пакет находился у Рональда Дормена и компании.

Затем следовал мистер Джон Барстон из Вудленда, владелец стрельбища в Альфристоне. Потом мистер Альфред Кэппок, «Вендовер-отель», Пикадилли, Лондон. И наконец, сэр Джеймс Кэлбойд, «Кэлбойд-Хаус», Стокпорт, Ланкастер. Сэр Джеймс Кэлбойд был единственным из крупных владельцев акций, который одновременно являлся членом правления компании. Возможно, Дормен назначил директора. Это следовало выяснить.

Я положил лист с записями в карман и, взяв такси, отправился назад в студию Дэвида.

– Где ты, черт тебя возьми, был? – воскликнул он, когда я вошел в комнату. – Я хотел было уже направлять за тобой разыскную группу!

– Извини, – ответил я и рассказал ему, чем занимался.

– Ты уверен, что за тобой был хвост? – переспросил Дэвид.

Я кивнул.

– Очень хорошо! Теперь мы, по крайней мере, знаем, на каком мы свете, – заметил мой друг. – Но в чем смысл твоих действий? Зачем нужно относить первый экземпляр твоего заявления в клуб, отправляя копию в банк?

– За мной следовали вплоть до клуба, – объяснил я. – Думаю, первой их мыслью должно быть, что я либо свяжусь оттуда с полицией, либо оставлю там заявление для полиции. На случай, если, к примеру, со мной произойдет несчастный случай. Поэтому я совершенно уверен, что они совершат налет на клуб. А когда найдут там напечатанное заявление, то успокоятся. Им и в голову не придет, что где-нибудь есть его копия.

Фотограф кивнул:

– Мое уважение старшему коллеге! Оно возрастает с каждым часом. Но я тоже не терял зря времени, пока ждал возвращения Гаррисона из банка. Я воспользовался его телефоном и попытался выяснить что-нибудь об этих конусах. Я обратился сначала в топографическую ассоциацию. Безуспешно. Затем в Государственное картографическое управление. Эти отказались даже пытаться навести справки о том, что это такое. Тогда я напрямую связался с картографами. Я был уверен, что Раннел – это название какого-то места либо имя человека.

– Ну и удалось тебе что-нибудь узнать? – поинтересовался я.

– Удалось, но не с их помощью, – ответил Дэвид. – В качестве последней попытки я позвонил в Лоцманскую ассоциацию. Я подумал, что это может быть где-то на побережье. Ну и выяснилось, что существует так называемый камень Раннела. Он находится примерно в миле от пункта, именуемого Полосток-Цаун, недалеко от края суши. Это подводная скала, и Лоцманская ассоциация держит на ней буй, который издает мычащие звуки.

– Но нас интересуют конусы Раннела, а не корова Раннела.

– Подожди минуту, – в его глазах сверкнуло возбуждение, – в этом месте находится какое-то заведение, имеющее отношение к министерству торговли. И рядом с этим небольшим зданием установлены два бакена конической формы. Если провести между ними прямую линию, они указывают направление к камню Раннела.

Я подскочил от волнения. Конусы Раннела! Это звучало именно так. Или, может быть, Шмидт выбрал эти два слова просто наугад? Такому нельзя было поверить. Он должен был дать какой-то ключ к разгадке тайны места, где укрылась его дочь вместе с разработанным им новым двигателем.

– Я думаю, Дэвид, что твоя догадка верна. Где точно находится этот камень Раннела?

Вместо ответа, фотограф подвел меня к письменному столу в углу комнаты, где лежал путеводитель «Уорд Лок» по Западному Корнуоллу. Он был раскрыт на карте южной оконечности полуострова.

– Вот, – сказал он, – Полосток-Цаун, к западу от Портгварры. – Дэвид наклонился над страницами. – Послушай, что написано в путеводителе: «Продолжая прогулку, мы замечаем на возвышенности слева от нас два металлических конуса, один красный, а другой белый с черным. Это буи, которые, если смотреть на них в створ, указывают направление к подводной скале, известной под названием камень Раннела. Много судов находили здесь свою гибель. На ней установлен буй, издающий странный звук, напоминающий мычание коровы».

– Где ближайшая станция? – поинтересовался я.

– Я думаю, что ближе Пензанса ничего нет.

Я кивнул:

– Большое спасибо тебе за помощь, Дэвид. Мне кажется, тебя не надо просить о том, чтобы ты хранил молчание.

– Подожди. Послушай одну минуту, – сказал он. – Ты собираешься отправиться в Пензанс?

Я утвердительно кивнул.

– Насколько я понимаю, ты не бедствуешь, – продолжал Дэвид. – Конечно, я не думаю, что сегодня бизнес может приносить большие доходы. Но, полагаю, ты все же вполне обеспечен, ведь верно?

– Да, пожалуй что так, – подтвердил я.

– Тогда ты в состоянии устроить мне небольшой отдых? – заключил он.

– Послушай, Дэвид, – откликнулся я, – это ведь не будет отдыхом. Не забывай, что идет война. Пока еще трудно это осознать. Но мы участвуем в войне, и шансы выбраться из этой истории живыми очень невелики!

Некоторое время приятель задумчиво смотрел на меня, затем рассмеялся:

– Ты ведь говоришь все это не серьезно? За кого ты меня принимаешь? Я хочу знать, чем кончится вся история, не меньше, чем ты!

Мои желания раздвоились. С одной стороны, мне хотелось, чтобы он разделил мое общество. И в то же самое время я не хотел подвергать опасности еще чью-то жизнь. Возбуждение, с которым я включился в процесс распутывания дела, уступило сейчас место некоторой нерешительности и подавленному настроению. Насколько я понимал, мы имели дело не просто со шпионом-одиночкой или каким-то преступником. Это был организованный, хорошо спланированный шпионаж. Стоящие за этим силы действовали эффективно и беспощадно. Именно так думал я, стоя в комнате Дэвида Шила. И все это мне казалось просто ночным кошмаром.

– Что тебя привлекает в этом деле? – прервал я свои размышления. – Просто опасное приключение или, может быть, Фрейя Шмидт?

– В равной степени и то и другое, – ответил Дэвид с улыбкой. – Я никогда не мог противостоять соблазну прийти на помощь красавице, попавшей в беду.

– Ладно. Теперь послушай меня, – резко оборвал я его. – Приключений больше не существует. Разве только в прошлом. Мы читаем и слушаем разные рассказы о приключениях. Они нас будоражат и волнуют. На самом же деле ничего волнующего в них нет. Физическая боль, испытания для ума и нервов и жалкая смерть – вот чем все заканчивается для большинства искателей приключений. Очень немногие возвращаются, чтобы рассказать свою историю восторженной аудитории. Ты действительно хочешь подвергнуть вместе со мной свое тело и ум неведомым испытаниям в борьбе против того, что в реальности может оказаться слишком опасным для нас обоих? Что касается Фрейи Шмидт, – продолжал я, – то тут, честно говоря, я считал, что ты вышел из юношеского возраста. Твои мысли в отношении женщины, которую ты никогда не видел, не лишены некоторой романтики только потому, что она в трудном положении!

Мой удар попал в цель, и я увидел, как Дэвид покраснел.

– Когда ты ее увидишь, у тебя может быть просто шок. Женщины с мужским складом ума, как правило, одеваются тоже по-мужски и вообще бывают сущими страшилами.

– Рассуждай как хочешь, старик, но, если ты оплатишь мне дорогу, я еду с тобой! – решительно заявил фотограф.

Я понял, что Дэвид уже принял решение, и, честно говоря, был этому рад. Я сел и выписал ему чек на пятьдесят фунтов.

– Вот, – сказал я, вручая ему чек. – Это ссуда, чтобы поддержать тебя. Я хочу, чтобы ты отложил дело с получением денег от «Кэлбойд» до нашего возвращения. У нас будет хороший предлог посетить эту компанию. Я предлагаю встретиться в зале ожидания на вокзале Виктория в два часа. Корнуэльский экспресс отправляется с вокзала Ватерлоо в три. Постарайся отделаться от слежки, но не слишком откровенно. Если все же за одним из нас увяжется хвост до вокзала Виктория, в нашем распоряжении будет еще целый час, чтобы перебраться на Ватерлоо и отделаться от преследования.

– Хорошо! Я буду там в два часа, и никаких хвостов!

Глава 4 Конусы Раннела

Едва мы выехали за пределы Лондона, как тут же попали под лучи солнца. Солнечный свет был довольно ярким, но каким-то неустойчивым, как обычно бывает в феврале при сильном восточном ветре. Бледно-голубое, еще холодное, но уже безоблачное небо отражалось в скопившейся в низинах воде. Проплывавшие мимо поля казались просто пропитанными водой, но пробивавшаяся на них сочная зелень давала надежду на обильные ранние всходы. Время, как ни странно, тянулось медленно. Когда солнце зашло, окружающий пейзаж покрыла пасмурная дымка. Мы проезжали Солсбери. Тонкий шпиль кафедрального собора торчал из сгущавшихся сумерек, как серая игла. Дэвид дремал, сидя против меня со своей тяжелой резной трубкой, зажатой в углу рта. Ритмичное постукивание колес соответствовало моему возбужденному состоянию. Мне не хотелось спать. Большие станции, наполненные шумом и дорожной суетой, всегда вызывали у меня беспричинное волнение. В сравнении с железной дорогой автомобиль – чрезвычайно прозаичный вид транспорта. Для меня автомобиль – это способ передвижения к загородным красотам, но поезд – это уже целое путешествие. Когда отправляешься на вокзалы: Виктория, Ватерлоо, Хьюстон, – западная часть Англии, Шотландия – все сразу же становится легко достижимым. Новые приключения, то, о чем мечтает душа, – холодный лед севера и горячее солнце юга – все к вашим услугам. Если, конечно, у вас в кармане есть деньги. И это непрерывное постукивание колес! Пульс жизни, ритм приключений! Именно поэтому дети любят играть в поезд. Металлический звук колес выбивает из колеи и отправляет в неведомый мир на недели, месяцы, а может быть, навсегда! Вы встречаете новых друзей, возникают неожиданные романы. Впереди, может быть, поджидает и смерть. Мысль об опасностях вселяет страх. Но это все равно приключения. Под ритмичное постукивание колес у меня постепенно прошли тревожное настроение и депрессия, которые я испытал в студии Дэвида, и я ощутил прилив сил.

Окончательно стемнело задолго до того, как мы достигли Эксетера. Мы проехали Окхэмптон с холмами Дортмура, которые черными силуэтами вырисовывались в свете полной луны. Было уже за полночь, когда наконец мы увидели море в Марационе и гору Святого Михаила, возвышавшуюся, как тяжелые оборонительные сооружения, на фоне серебристых вод залива.

Сойдя с поезда, мы отправились в маленький удобный отель прямо напротив железнодорожной станции Пензанс. Там мы решили переночевать.

Из моего окна была видна гавань в заливе, залитом лунным светом. Полная темнота и силуэт эсминца напомнили мне о том, что западная часть страны, так же как и Лондон, находится в состоянии войны. Я ощущал близость моря, но вокруг меня царила тишина. Я выпил горячего рома и лег в постель. Хотя я понимал, что меня ждут опасные испытания, но заснул мертвым сном.

Разбудили меня унылые звуки рожка. Над морем висел утренний туман. В нем тонуло все вокруг.

– Раннел, камень Раннела, – пробормотал Дэвид, усаживаясь напротив меня за завтраком. – Может быть, это не было так задумано, но звучит очень похоже на мычание коровы.

– Ну, я надеюсь, Бог не допустит, чтобы наши предположения не подтвердились, – сказал я. Туман несколько испортил мое настроение.

– Я буду чертовски удивлен, если выяснится, что в стране не одно место называется Конусы Раннела, – заметил Дэвид.

И я был вынужден признать, что эта мысль не лишена здравого смысла. Может быть, мой друг и был прав. Название это очень необычно. Я стал думать о том, как выглядит Фрейя и что за неприятности у нас впереди. Чувство беспокойства, связанное с тем, что могло нас ждать, преобладало над всеми логическими аргументами.

До Пензанса за нами никто не следовал. В этом я был совершенно уверен. За нами следили накануне, когда мы покидали свои дома. Но нам обоим удалось отделаться от хвостов на пути к вокзалу Виктория. Тем не менее мы приняли все возможные меры предосторожности, когда перебирались на вокзал Ватерлоо. И хотя я понимал, что впереди нас ждут новые сложности, я не был этим особенно подавлен. Конечно, мои нервы были несколько напряжены. Такого я не испытывал давно. Я радовался этому. Последние годы я жил спокойно, но от своего комфортного существования несколько расслабился. Сейчас же я не особенно сокрушался, что выбился из обычного ритма.

После завтрака мы отправились искать автомобиль. Руководство экспедицией взял на себя Дэвид. В этих делах у него был определенный опыт. Я вспомнил, как на одной из его вечеринок парень, которому Дэвид подсказал, где подешевле купить паровую печь, сказал: «Если вам что-то нужно, обращайтесь к старине Дэвиду. Он знает так много странных людей, что всегда может посоветовать, где приобрести нужную вам вещь по сниженной цене». У Дэвида было какое-то особое чутье – он разбирался в обстановке. Сейчас мой приятель отказался от вполне приличного «остина», предложенного нам в аренду по нормальной цене с неограниченным количеством бензина.

– Что? – воскликнул Дэвид, когда я запротестовал, заявив, что именно такая машина нам нужна, ведь нам предстояло ехать совсем не далеко.

– Ездить на «остине»? Дорогой Эндрю, «остин» совершенно не подходящая для нас машина. Кроме того, вообще неизвестно…

Да. Мой друг был прав. Мы потратили около часа, слоняясь по Пензансу, и наконец наткнулись на большой «бентли» с открытым двухместным кузовом. Мы узнали об этой машине от владельца гаража в переулке и нашли ее хозяина в грязноватом помещении недалеко от гавани. У нас не возникло никаких сомнений относительно положения вещей. Этот человек был шофером, а его хозяин отсутствовал. Дэвид не стал проявлять особой щепетильности и, когда парень запросил один фунт в сутки, сказал: «Десять шиллингов тебе лично». Человек понял намек, и мы величественно удалились.

Туман немного рассеялся, но начался ливень, и, когда мы оказались на открытой местности, наш «бентли» вынужден был противостоять шквалам сильного ветра. Некоторое время мы ехали по краю суши до Нижней Гендры, затем резко взяли влево и оказались на узкой дорожке, ведущей к заливу Сент-Брайдс. Пензанс расположен не более чем в девяти милях от Портгварры. Однако, когда мы съехали с главной дороги, ветер усилился и машина пошла медленнее. Почти у оконечности полуострова мы снова свернули на небольшую дорожку, по которой наш «бентли» стал пробираться между рядами изгородей. Машина медленно поднималась вверх, потом мы натолкнулись на ферму, расположенную на холме, и совершенно неожиданно оказались на открытой болотистой местности. Перед нами сквозь движущуюся завесу дождя виднелось мрачное серое море, испещренное белыми гребешками волн.

Мы обогнули холм, и Дэвид взял направление на Портгварру. И тут вдруг Дэвид притормозил. Мы оба одновременно вскрикнули и указали вдаль, через долину. На фоне горы, представлявшей как бы задник сцены, прямо перед нами торчали мрачные и зловещие железные конусы. Они выглядели как гигантские клоунские колпаки – один красный, другой черный, небрежно оставленные на невспаханном поле. Казалось, они растут прямо из земли, как зубы дракона, а не сооружены в этом уединенном месте руками человека.

Долина, куда мы начали спускаться, тянулась, извиваясь, вдоль берега моря и находила естественный выход в Портгварре. Прибрежная сторона долины была ровной и голой. На ней располагались казармы береговой охраны и наблюдательный пункт министерства торговли, здание которого находилось повыше. Противоположную сторону долины прочным заслоном прикрывали отвесные скалы.

Тот, кто хорошо знает свой Корнуолл, считает скалы непреодолимыми природными бастионами, самыми надежными в стране.

Не спеша обогнув гору и спустившись в долину, мы ушли от ветра, и наступившая тишина показалась нам почти что вечной. Портгварру вряд ли можно считать деревней. Это было просто скопление коттеджей, сгрудившихся возле берега.

Дэвид остановился у местного магазина. Мы вышли из машины и некоторое время постояли, глядя на бурлящую массу воды у берега. Кроме методичных ударов и последующего шипения волн, набегавших на берег, мы слышали и отдаленный унылый рев Атлантики. И сквозь всю эту какофонию ветер доносил печальный стон буя, установленного на камне Раннела.

Я вошел в магазин первым. Резкий звонок над дверью вызвал появление из задней части лавки фигуры пожилой женщины.

– Я присяжный поверенный, – отрекомендовался я. – Ищу молодую даму, которая недавно появилась в ваших местах.

– Да, – ответила она и внимательно взглянула на меня. – Как ее имя?

– Вот в этом-то и беда, – сказал я. – Я не вполне уверен. Ее звали миссис Фрейя Вильямс, но она развелась с мужем и, кажется, вернула свою девичью фамилию.

Это была грубая клевета на девушку, но я не смог придумать никакой другой удовлетворительной причины, чтобы не называть ее подлинного имени.

– А, понятно, – протянула хозяйка магазина. – Это миссис Дассент, которая живет в Рокестале.

– Когда она приехала? – поинтересовался я.

– Теперь это будет уже две зимы тому назад.

– Нет, это не она, – заявил я. – Молодая дама, с которой я должен встретиться, могла приехать всего несколько месяцев назад.

– А, ну хорошо. Тогда это мисс Стивенс. Она живет вон там, в студии. Может быть, вам нужна она?

Женщина задумалась на минуту, потом обернулась к задней комнате.

– Джо! – позвала она.

В дверях появился седой мужчина с темным обветренным лицом, в морской тельняшке.

– Вот здесь два джентльмена. Они ищут… – начала женщина.

– Я слышал. Вы ищете мисс Стивенс. Это она. Эта дама приехала сюда на лодке в конце туристского сезона. У нее там, на берегу, студия. Вы ее приятель?

– Мне нужно обсудить с ней один деловой вопрос, – уклончиво ответил я.

– А, вы, похоже, юрист! – определил Джо.

Я утвердительно кивнул. Старик аккуратно сплюнул в угол за прилавком.

– Тогда, похоже, вас просто Бог послал. Девушка там, в бухточке, с двумя матросами. Они хотят забрать ее лодку, а она очень ее любит. Может быть, вы знаете, какие у нее в этом деле права? Когда я ушел оттуда, мисс Стивенс была очень расстроена…

– Спасибо, – поблагодарил я старика, – мы пойдем и посмотрим, что можно сделать.

Выйдя из магазина, я сказал:

– Похоже, что ты был прав, Дэвид, относительно конусов Раннела.

– Почему ты вдруг пришел к такому выводу?

Я рассмеялся:

– Просто все сходится очень точно. – И, пока мы шли по дороге к берегу, я продолжил: – Сезон туристов закончился примерно в то время, когда Шмидт увез двигатель с завода Ллуэллина. И вот теперь мисс Стивенс с лодкой. Ты помнишь, что Суонси находится на побережье. Можно ли лучше спрятать дизельный мотор, чем поместив его в маленькую лодку?

Дэвид задумчиво кивнул:

– Твои соображения звучат убедительно. А что ты думаешь о парнях, которые хотят ее реквизировать? Только не говори мне, что мы приехали как раз вовремя, чтобы спасти героиню. Именно в тот момент, когда таинственный двигатель хотят украсть враги ее отца!

– Я сомневаюсь, что это так. У тебя очень романтический склад ума, Дэвид. Конечно, странные совпадения действительно бывают. Скорее всего, лодку просто хотят реквизировать морские власти. Для нужд патрульной службы сейчас забирают очень много таких маленьких судов.

Мы подошли к берегу, но девушку не увидели. К узкой береговой линии вела вымощенная дорожка, на которой стояло несколько маленьких лодок. Студия находилась почти на самом берегу. Ее огибала дорога, упиравшаяся в скалу. В скале зияло отверстие – вход в сквозную пещеру. Там, далеко в ее конце, виднелся дневной свет. Я вошел в просторную пещеру. Вдоль ее стен были свалены сети и другие рыбацкие принадлежности.

Мы прошли сквозь пещеру и оказались на маленьком участке побережья. Здесь мы увидели больше лодок, и среди них особо выделялась белая моторная лодка с черной надписью на корме «Си Спрей». Это была большая быстроходная лодка, достаточно длинная и достаточно широкая, чтобы ею было легко управлять в море. Нас остановили возбужденные голоса.

Осторожно подкравшись поближе, мы услышали мужской голос:

– Послушайте, я уже сказал, что очень сожалею. Но я не несу ответственности за приказ о реквизиции. Я просто должен его выполнять.

– А что, если лодка принадлежит не мне?

Теперь это был женский голос – звонкий и твердый.

– Это не играет роли, – продолжал мужчина. – Я уже объяснял вам. Меня интересует только лодка, а не то, кому она принадлежит. Кроме того, если лодка не ваша, то почему вы так беспокоитесь?

– Дело в том, что лодка принадлежит мне, но мотор в ней не мой. Это очень дорогой двигатель, и человек, одолживший мне его, будет страшно расстроен, если мотор вместе с лодкой уйдет из моих рук. Вы должны повременить с выполнением приказа, пока я не извлеку двигатель…

Я больше не сомневался и сделал знак Дэвиду. Мы обогнули корму лодки и увидели молодого моряка. Лейтенант в этот момент взбирался в лодку.

– Боюсь, что по закону двигатель является частью лодки, – сказал он. – А кроме того, от нее без двигателя не будет никакого толку.

С лейтенантом было два матроса, и он жестом позвал их на борт.

Мое внимание привлекла девушка. Она была одета в хорошо сшитый вельветовый костюм, элегантный, хотя и явно поношенный. Костюм дополняли синяя морская рубашка и галстук в красную полоску. Девушка казалась изящной и стройной. Но что действительно в ней привлекало, так это ее головка. Мне показалось, что это была самая прелестная женская головка, которую мне когда-либо приходилось видеть. На овальном, красивой формы лице с твердым подбородком, четко очерченным полным ртом и маленьким прямым носиком с изящно вырезанными ноздрями сияли огромные черные глаза под тонкой, приподнятой линией бровей. У нее был высокий, чистый лоб, обрамленный густыми черными кудрями, ниспадавшими на шею. Трудно описать эту девушку. Это была красота, от которой захватывало дыхание при первом же взгляде. Головка девушки больше всех, которые мне доводилось видеть до сих пор, напоминала голову Нефертити.

– Вы не можете вывести ее в море! – воскликнула она, и красные пятна гнева выступили на ее загорелых щеках.

Лейтенант обернулся и увидел нас. Он явно чувствовал себя крайне неловко. Увидев эту девушку, я прекрасно понял его трудности.

– Ничего, сможем! – бросил он нарочито грубо и влез в лодку.

– Одну минуту, – сказал я, когда он махнул своим матросам, чтобы те последовали за ним.

Лейтенант обернулся. Лицо его все еще пылало.

– Я адвокат, – спокойно представился я. – Может быть, позволите мне взглянуть на ваш приказ о реквизиции? – Я повернулся к девушке: – Мисс Фрейя Шмидт? – спросил я тихо и увидел на ее лице удивление.

Она не возразила.

– Мое имя Килмартин, – продолжал я. – Ваш отец просил меня приехать сюда и обсудить с вами небольшой деловой вопрос.

Ее большие глаза, казалось, стали еще больше. И я понял, что удивление сменил страх. Но я ничем не мог ей помочь.

Лейтенант спрыгнул на берег. Он вынул из кармана своей шинели ордер на конфискацию. Я ознакомился с ним. Бумага была в полном порядке.

– Мне очень жаль, сэр, – мягко сказал он, – что леди так расстраивается. Но ничего нельзя поделать. Я постараюсь не выпускать лодку из виду, и, если вам удастся аннулировать ордер, все будет в порядке. Однако сейчас, несмотря на возражения леди, мне придется эту посудину забрать. Таков приказ.

Мне показалось, лейтенант был рад, что ему приходится иметь дело с мужчиной.

– Вы знаете, чей это приказ? – спросил я.

– Морского командования в Фалмуте, – ответил он, указывая на подпись. – Кто обнаружил лодку, я, право, не знаю. Видите ли, на берегу у нас есть скауты, которые выискивают лодки, пригодные для патрульной службы. А это – именно такая, как нам нужно.

– Куда вы ее отгоните? Я хочу знать, где ее найти, если сумею добиться отмены приказа.

Лейтенант с сомнением покачал головой:

– Вряд ли приказ будет отменен. Это хорошая лодка для патрульной службы.

– Ну, на всякий случай я все же хотел бы знать, где ее искать, – продолжал настаивать я.

– Я отведу ее наверх, в устье Темзы, – ответил лейтенант.

– Ну а точнее?

Он снова взглянул на приказ:

– Стоянка моторных лодок компании «Кэлбойд дизель» в Тилбери. – Моряк обвел глазами изящные линии лодки и добавил: – Может быть, они оснастят ее мощным двигателем, и тогда эта лодка превратится в торпедный катер. Ее внешний вид вполне подходящий. А сейчас, если не возражаете, я займусь своим делом.

Пожав плечами, я посмотрел на дочь Шмидта. Я был сейчас бессилен что-либо сделать. Это не люди Кэлбойда, а моряки. Углом глаза я увидел дрифтер, который, подставив ветру нос, выходил из залива.

Поскольку все молчали, лейтенант повернулся и влез на борт лодки. Девушка с отчаянием в темных глазах следила за быстро удалявшейся лодкой. Я чувствовал, что она готова заплакать.

– Это лодка Эвана Ллуэллина? – спросил я. – И оснащена двигателем вашего отца?

Глаза Фрейи встретились с моими, и я снова прочел в них страх.

– Что вам известно о нас? Вы знаете, где мой отец? – прошептала она.

Вместо ответа, я вынул из кармана письмо Шмидта и вручил его ей. Девушка долго изучала почерк на конверте, будто набираясь смелости, прежде чем вскрыть его. И наконец, решившись, надорвала конверт. Письмо она читала медленно и очень внимательно. Мне показалось, что она была поражена его содержанием. Оторвавшись от чтения, она подняла на меня глаза, я увидел в них слезы.

– Он умер, да? – еще тише прошептала Фрейя.

– Не знаю, – честно ответил я.

Девушка судорожно стиснула красивые, тонкие руки, побелевшие ногти впились в тело.

– Дай Бог, чтобы он был мертв! – проговорила она. – О Боже, не позволяй им мучить его! – И тут она как бы пришла в себя и вспомнила о нас с Дэвидом, стоявших рядом. – Мой отец столько выстрадал, и это был такой прекрасный человек! – воскликнула девушка. Теперь она полностью овладела собой. – Вы не пройдете со мной в студию? Мы сможем там поговорить…

– Это мой друг, мистер Шил, – представил я Дэвида.

Она кивнула Дэвиду. Было похоже, что она его только что заметила.

– Я расскажу вам, каким образом мой отец оказался связанным с этим делом. Ну и все остальное…

Фрейя молча пошла впереди в направлении студии. Я тоже не прерывал молчания. Казалось, девушка полностью ушла в себя, погрузившись в невеселые мысли. Мне нечем было ее успокоить.

Ее студия представляла собой маленькое кирпичное здание и служила одновременно мастерской, спальней и гостиной. В камине приветливо горел огонь, весело потрескивали угли. В углу комнаты стоял диван, служивший, по-видимому, и кроватью. Раковина и скамейка, заваленные инструментами, находились у окна. Кисти и полотна хозяина студии были сложены за дверью. Над огнем аппетитно пыхтел котелок, и Фрейя, двигаясь словно во сне, начала готовить чай. Когда все было готово, она присела на корточки у огня, а мы придвинули к нему деревянные стулья. Затем я начал свой рассказ. Я говорил, ничего не опуская. Она не прерывала меня и, когда я закончил, осталась молча сидеть, погруженная в свои мысли. Наконец девушка подняла на нас глаза.

– Вы очень добры, вы оба, – проговорила она, переводя взгляд с одного на другого. – Эта история должна была показаться вам чистой фантазией. И я благодарна, что вы поверили словам моего отца. Франци не убивал Эвана Ллуэллина, – сказала Фрейя, немного поколебавшись. – Он не мог никому причинить боль. Кроме того, Эван был нашим лучшим другом. Я живу здесь на его деньги.

– Вы могли бы что-нибудь добавить к тому, что написал ваш отец на первой странице послания? – спросил я.

Она покачала головой:

– Ничего. Более того, написанное там для меня новость. Меня отослали на этой лодке вскоре после начала войны. Двигатель был установлен на ней в июле. Я знала, что им интересовались, и предполагала, что это могла быть компания «Кэлбойд». Но я не думала, что компанию могут контролировать нацисты. Мне кажется, что тогда и отец об этом ничего не знал. Вместе с Эваном мы привели лодку сюда, а затем он вернулся в Суонси. Мне было сказано, чтобы я, как говорится, легла на дно. Я не получала почти никаких известий. Каждые две недели отец помещал для меня маленькое сообщение в газете «Дейли телеграф». Его печатали в рубрике частных объявлений под именем Олуин – именем моей матери.

На следующий день после того, как я прочла о смерти Эвана, от отца было получено маленькое сообщение. Из него я поняла, что с ним все в порядке, я должна оставаться здесь и ждать дальнейших его распоряжений. Это было три недели тому назад, и с тех пор – ни звука. Представляете, как ужасно сидеть здесь и чего-то ждать?

– И что теперь? – осторожно спросил я.

– Не знаю. – Голос девушки звучал подавленно. – Полиция, вероятно, проинформирована. О боже, если бы я только знала, что с отцом!

– Дело не только в этом, – прервал я ее. – Вы осознали значимость той части послания, которую мы ужерасшифровали? Скажите, насколько хорош этот двигатель?

Фрейя задумалась.

– Франци – гений, – уверенно сказала она, – а этот двигатель – плод его гениальной мысли. – Ее голос приобрел обычную интонацию. Она внимательно поглядела на меня: – Я не хочу утомлять вас техническими деталями. Но я довольно хороший инженер и могу сказать, что этот двигатель намного опередил все изобретенное ранее. Это не морской мотор, хотя, если его использовать так, как это делается на «Си Спрей», он показывает поразительные результаты. Это авиационный двигатель. Вы что-нибудь знаете о принципах аэронавтики? Тогда, я думаю, вы все поймете.

Я кивнул.

– Дизельный двигатель идеален для самолета. Его недостатком до сих пор был его вес. Цилиндры должны быть исключительно прочными, чтобы выдерживать высокое давление. Поэтому до сих пор для таких моторов требовался более тяжелый металл, чем для бензиновых. Мой отец, как он вам говорил, специалист по металлическим сплавам. Секрет этого сплава все еще никем не раскрыт. Понимая, каковы его качества, отец занялся модификацией конструкции дизеля. В результате он создал двигатель, установленный сейчас на «Си Спрей».

– А эти ребята из морского флота не поймут, что им попалось что-то необычное, когда заведут мотор? – спросил Дэвид.

– Нет, на всякий случай я вмонтировала в него небольшой вентиль-выключатель. Ключ от него находится у меня. Этот клапан регулирует работу двигателя так, что он мало чем отличается от обычного дизеля. Конечно, такая фирма, как «Кэлбойд», очень скоро может обнаружить, что в моторе что-то не так, что-то ограничивает его работу.

– Сколько на это потребуется времени?

– Не знаю. – Девушка пожала плечами. – Один день, может быть, больше, – добавила она и налила нам чаю.

– А сколько нужно времени, чтобы произвести анализ этого сплава? – спросил я.

Фрейя быстро взглянула на меня, и в ее глазах промелькнуло странное выражение, которое в тот момент я не понял.

– А, понимаю, – сказала она. – Вы думаете о своей стране!

– И о вашей тоже, – поняв, в чем дело, четко проговорил я. – Вы ведь родились до акта 1915 года.

– Да, и моей тоже, – поправилась она. – Простите. Я привыкла считать себя австриячкой. Ну, – продолжила Фрейя, – им может потребоваться для анализа неделя или месяц, кто знает? На их месте я бы просто взяла кусочек металла от двигателя, а также сделала приблизительные наброски чертежей. Или попыталась бы выкрасть сам двигатель и вывезти его в Германию. Какой-то из этих способов оказался бы удачным.

– Согласен, – кивнул я. – Думаю, что они так и поступят. И именно поэтому мы должны постараться помешать им любой ценой.

– Каким образом?

– Я еще не знаю.

– Надо обратиться в полицию и все там рассказать, – предложила девушка после минутной паузы. – Вы знаете кого-нибудь в полиции?

– Да. Но глупо сейчас рассказывать полиции о том, что одна из крупнейших промышленных фирм в стране контролируется нацистами. Ее глава Кэлбойд известен как общественный деятель, филантроп и все такое прочее. Полиция просто посмеется над нами.

– Мне безразлично. Я должна найти Франци. Неужели вы не понимаете? – крикнула она, обратив ко мне с мольбой свои огромные глаза. – Ведь эти люди – изверги. Они могут подвергнуть его пыткам. Боюсь даже думать об этом, но они станут просто мучить его. Вы, англичане, не учитываете, что на континенте людей пытают!

Я наклонился, глядя ей прямо в глаза:

– Неужели вы, Фрейя, не понимаете, что нельзя ставить жизнь одного человека выше жизней тысяч людей? Если «Кэлбойд дизель» не будет разоблачена и этот двигатель попадет в Германию, мы потеряем свое превосходство и в качестве, и в количестве самолетов. И если это произойдет, мы проиграем войну. Вы предпочтете в такой ситуации спасать отца? Он бы так не поступил. Ваш отец знал, какая опасность ему угрожает. Но он отдал этот двигатель, хотя ему делались очень выгодные предложения.

Фрейя поднесла руку к глазам:

– Я не могу этого перенести! Я так его люблю! У меня, кроме отца, никого нет. О, зачем вы ставите меня перед таким выбором!

Девушка говорила тихо и как-то неуверенно.

– Выбора нет, – ответил я. – Вы это знаете. Если позволить полиции задержать вашего отца сейчас, вы знаете, что ему грозит? Вы ведь не располагаете доказательствами его невиновности? Вы что, хотите, чтобы его повесили?

Это был жестокий аргумент, но у меня не было времени для мягкого варианта.

Она приняла мои слова как вызов. Гордо подняв голову, Фрейя сказала:

– Да, конечно, вы правы. Но что мы можем предпринять? Пока у нас нет необходимых свидетельств. Закон сейчас на их стороне. И в то же время их агенты без колебаний при необходимости его обойдут.

Дэвид засмеялся:

– Похоже, мы живем в худшем из миров. А что делать с лодкой?

Разговор с Фрейей о полиции натолкнул меня на мысль.

– Откуда я смог бы позвонить?

– Телефон есть в магазине, – подсказала Фрейя.

– Хорошо. Я позвоню Кришэму в Ярд. Попрошу его задержать лодку, когда она прибудет на стоянку фирмы «Кэлбойд».

– А он сделает это? – засомневалась Фрейя.

– Думаю, что да. Я расскажу ему про двигатель и про Кэлбойда. Он, конечно, ничему не поверит, но все же у него появится почва для размышлений.

Я направился к магазину. Телефон висел в коридоре на стене. Я поднял трубку и стал ждать. Но станция не отвечала. Я подергал рычаг, но линия была совершенно мертва.

– Ваш телефон, похоже, не в порядке, – сообщил я хозяевам магазина.

– Не может быть! – воскликнул старик. – Только сегодня утром я им пользовался. Звонил в Пензанс, чтобы вызвать врача к миссис Тил. Она должна скоро родить.

Потом хозяин магазина попытался сам позвонить. У него тоже ничего не получилось. В конце концов я поднялся по дороге к маленькому домику, принадлежавшему молодому писателю. Но его телефон также не работал.

Я вернулся в студию, охваченный раздумьями. По дороге обратно до моего слуха донесся мягкий звук мотора. Я увидел, как «Си Спрей» пробивала себе путь из устья. За кормой следовала шлюпка. Я не мог не восхититься молодым лейтенантом, видя, как он управлял ею. Морские волны вздымались высоко, и моряку приходилось вести лодку вблизи опасных скал. Когда «Си Спрей» скрылась за восточным мысом, я невольно подумал: увидим ли мы ее когда-нибудь еще? Удивительно, что это суденышко так много значило для двух стран, находящихся в состоянии войны.

Мои мысли снова вернулись к людям и молчавшему телефону. Связь со станцией нарушилась сразу после того, как реквизировали лодку. Это внушало тревогу. На звук моих шагов Дэвид обернулся.

– Ну что, дозвонился? – спросил он, когда я вошел в студию.

– Нет, – ответил я и объяснил, что произошло.

– Странно, – прокомментировал Дэвид. Он закурил трубку и, нахмурившись, швырнул спичку в огонь. – Знаете, – произнес он, – на их месте я был бы уверен, что тот, у кого увели лодку, непременно бросится к телефону.

– Да, но мы ведь можем позвонить из другой деревни, – предложил я.

– Я могла бы дойти до Рокесталя или даже дальше вдоль скал, – поддержала меня Фрейя.

– А я вот что думаю обо всей этой истории, – вмешался Дэвид. – Добросовестные морские скауты увидели лодку. Они захотели ее реквизировать, как любое другое подходящее судно, стоящее у берега. В этом случае нам нечего опасаться. Теперь рассмотрим другой случай. Люди, которые хотят заполучить этот двигатель, могли сообразить, что у Ллуэллина в Суонси была лодка, большая, как катер, и вдруг она исчезла. Некоторое время они искали ее вдоль берега и, когда нашли, прибегли к самому верному способу без шума увести ее. Они поручили сделать это военно-морским силам. И я думаю, что из этих двух вариантов последний – самый правдоподобный.

– Ну а что бы ты на их месте предпринял дальше? – спросил я Дэвида.

– Постарался бы, чтобы человек, знающий правду о лодке, был безусловно ликвидирован, – не задумываясь, ответил мой приятель.

– Итак, – подытожил я, – они прерывают телефонную связь и следят за дорогой, желая удостовериться, что хозяйка лодки никому ничего не сообщила?

– Но, понимаете, я могла бы пойти вдоль скал в Сент-Ливан или Порткурно, – повторила свое предложение Фрейя.

– Да, но дойдете ли вы? – засомневался Дэвид. – Я предлагаю взять «бентли» и поехать туда на машине.

– Но послушайте, это же глупо, – настаивала Фрейя. – Не могут же они изолировать все деревни. К тому же мы ведь не знаем, может, телефон просто сломан. Провода мог оборвать сильный ветер. Так бывало и раньше. Что касается реквизиции, то ведь конфисковано много лодок. Я этого очень боялась. Поэтому и установила ограничительный клапан.

Фрейя рассуждала разумно. Из Лондона за нами никто не следил. И для того чтобы разобраться в шифре и найти к нему ключ, эти слова «конусы Раннела», им потребовалось бы очень много времени.

– Я думаю, что Фрейя права. Мы слишком торопимся с выводами. Давайте поедем в Сеннен. Оттуда я позвоню Кришэму. Возьмите с собой необходимые вещи, – добавил я, обращаясь к девушке. – Возможно, нам придется принимать неожиданные решения по ходу дела.

Фрейя одобрительно кивнула.

Дэвид снова раскурил свою трубку. Я заметил, что он внимательно следил за действиями Фрейи. Она достала маленький чемоданчик из-под кровати и начала упаковываться. Закрыв наконец его, девушка натянула на голову вязаную шапочку, надела габардиновую накидку и была готова к отъезду.

Глава 5 Мы переходим к обороне

Спустя пять минут наш «бентли» пересекал долину в направлении Портгварры. К моему удивлению, Дэвид настоял, чтобы Фрейя села сзади, а я с ним впереди. Машина поднималась в гору медленно, и он время от времени высовывался из окна и оглядывал дорогу.

– Когда мы спускались вниз, ты заметил грузовик, который ехал через болотистое поле вон там, на повороте? – спросил он.

Я не помнил, но Фрейя, наклонившись вперед, сказала:

– Да, он мчался вдоль другой стороны долины в направлении дома береговой охраны.

– Может, он держит путь еще куда-нибудь? – предположил я.

– Да, там есть еще дорога. Она отходит вправо и ведет к ферме и дальше, вглубь суши к Рокесталю. Только это очень плохая дорога.

– Там есть какие-нибудь преграды, заграждения вроде шлагбаумов? – поинтересовался Дэвид.

– Думаю, что никаких, а что? – ответила Фрейя.

– Да нет, ничего. Я просто хочу ясно представить себе окрестные участки побережья, – спокойно произнес Дэвид.

Он немного увеличил скорость. Миновав довольно резкий поворот, мы начали постепенно спускаться в долину. За поворотом Дэвид стал притормаживать, машина медленно двигалась вниз по крутому склону горы.

Перед нами разворачивалась великолепная панорама долины Портгварры. Дождь прекратился, облака стали тоньше, и казалось, лучи солнца могут брызнуть на землю в любой момент.

Не успев еще налюбоваться открывшейся нам картиной, мы снова начали взбираться вверх и наконец достигли макушки горы. Дэвид совсем сбросил скорость. Я поинтересовался, в чем дело, – машина начала как будто спотыкаться и еле-еле ползла.

– Просто я осторожный водитель, – уклончиво ответил Дэвид.

Так мы проползли какой-то поворот, при этом меня все время подбрасывало и кидало из стороны в сторону.

Неожиданно раздался ужасающий скрежет. Дэвид резко развернул машину, дверца с его стороны раскрылась, наш «бентли» рванулся назад.

И тут я увидел стоявшую поперек дороги американскую машину, которая загораживала нам путь. На обочине около нее топтались двое мужчин. Затем мое внимание переключилось на Дэвида, который, высунувшись из своей дверцы, что-то кричал, направляя машину назад, за поворот и вниз. Я не знаю, как ему это удавалось. Нас сопровождали клубы пыли, ужасный шум и грохот. Машина катилась вниз с приличной скоростью.

– Держитесь крепче, – командовал Дэвид.

И вдруг колеса нашего «бентли» забуксовали на самом крутом месте, машина накренилась, а из-за поворота вновь появилась американская машина.

Нас откинуло на сиденьях, буксующие колеса окончательно застряли на влажной, покрытой гудроном дороге. Машину занесло, она ударилась бампером о край скалистого склона. Двигатель ревел не переставая. И все же нам удалось благополучно съехать вниз. У подножия горы я оглянулся и успел увидеть: американская машина неслась вниз, как танк, вступающий в бой. Переждав некоторое время, мы на предельной скорости полетели вверх.

– Я надеюсь на Бога, – пробормотал Дэвид сквозь стиснутые зубы.

Я ничего не сказал. Вцепившись в ручку моей дверцы, я был готов, если потребуется, выпрыгнуть из машины. Мы ехали, пока не увидели здание, принадлежащее министерству торговли, и конусы, торчавшие вдали слева от нас. По обе стороны дороги простиралась сырая невспаханная земля. Линия скал была четко очерчена. Огромные, различной формы гигантские камни возвышались как друидские храмы на фоне свинцового неба. И вдруг перед нами на большой, поросшей вереском пустоши возникла серая каменная стена. Она перекрывала дорогу, но ворота оказались открытыми, и мы на скорости проскочили их. Я не знаю, как Дэвиду удавалось удерживать наш «бентли» на дороге, потому что ее ширина едва позволяла поставить с каждой стороны машины одну ногу. Автомобиль подскакивал и плюхался в ямы с желтой водой, из-под колес летели грязные брызги прямо в ветровое стекло.

Не успели мы поравняться с изгородью, как Фрейя объявила, что американская машина тоже проскочила ворота и настигает нас.

Дэвид тихо выругался, и я почувствовал, как наш «бентли» рванулся вперед. Лицо моего друга было напряжено; чтобы лучше видеть все впереди, он наклонился вперед, будто собирался пробить лбом переднее стекло. Руль в руках Дэвида вел себя как живое послушное существо.

– Здесь мы никогда не сможем их перегнать, – сжав зубы, заметил он. – Американские машины предназначены для таких дорог, а мы прорываемся с большим трудом. Нам нужен сильный попутный ветер. Они все еще нагоняют нас? – крикнул он через плечо.

– Нет, мне кажется, мы удерживаем дистанцию, – успокоила его Фрейя.

Езда была действительно бешеной. Мне кажется, что мне еще никогда не было так страшно в машине. В любую минуту она могла перевернуться. Но я не мог ничего поделать. Оставалось только сидеть, вцепившись в сиденье.

И тут я услышал возглас Дэвида:

– Бог мой! Мне кажется, мы их перехитрим!

Я взглянул на моего друга – он был радостно возбужден.

– Взгляни на этот поворот впереди! Не ворота ли это во двор фермы? – воскликнул он.

Я стал всматриваться сквозь участок очищенного ветрового стекла. Автомобиль, шедший за нами, повернул налево. Направо, в конце еще одного поворота, находилась ферма, въезд в нее был как раз на самом повороте. Дорога, огибая ферму, шла между двумя каменными стенами. Теперь мы катили по длинному склону, который вел прямо к ферме. Слева от нас я видел какие-то постройки. Я оглянулся и вдруг увидел машину наших преследователей. Они несомненно догоняли нас. Мы ехали фактически выше зданий фермы.

– Держитесь! – вдруг скомандовал Дэвид и крутанул руль.

На повороте резко завизжали тормоза. Казалось, на минуту «бентли» потерял управление, но Дэвид переключил скорость, и мы буквально влетели во двор фермы. К счастью, там не было скота, и наш «бентли» остановился, зарывшись носом в кучу навоза. Дэвид тут же подал назад, и мы уткнулись в ворота. При этом мы успели заметить, что американская машина, проскочив на полном ходу ворота, поворачивает за угол.

Нам было некогда решать, увидели они нас или нет. Дэвид вылетел с фермерского двора в момент, когда преследователи скрылись за поворотом, и мы как бешеные помчались вниз по дороге.

– Здорово! – радостно воскликнул я, а Дэвид только ухмыльнулся. Глаза его горели возбуждением. Он был доволен, что ловкий маневр удался.

– Им не удастся сразу остановиться и поменять направление. И пока они въедут во двор фермы, чтобы развернуться, мы будем уже далеко! – сказал он с нескрываемым торжеством.

Это было действительно так. Мы уже ехали по дороге к Портгварре и начали вновь подниматься на гору к Рокесталю, а американская машина еще не выехала из ворот фермы. Мы буквально неслись до Пензанса, затем миновали Редрут, Бодмин и домчались до Донкестона. Затем повернули налево и направились в Бидефорд. В Холсворте мы остановились, чтобы позавтракать, и я позвонил Кришэму.

Я собирался рассказать ему достаточно для того, чтобы раздразнить его аппетит. Десмонд Кришэм был, скажем так, из породы бульдогов. Его не надо было подгонять. Он сам пойдет по следу с присущим таким людям упорством. Если бы я рассказал ему всю историю, уверен, что он бы мне не поверил. Этот человек не верит в сказки, если только не сам их сочинил. В этом случае, с его точки зрения, они перестают быть сказками. В общем, я решил рассказать Десмонду ровно столько, чтобы разжечь его любопытство. Тогда он сам поднимет шум на стоянке судов «Кэлбойд дизель». Однако, когда после получасовых попыток пробиться к нему я наконец услышал его голос, он оборвал меня с первых же слов.

– Я повсюду пытался найти тебя. Ты был прав относительно адреса, что дал мне. Франц Шмидт жил там почти три недели. Ты ведь предполагал, что с ним может произойти несчастный случай? Тогда почему же, черт тебя возьми, ты ничего не сказал мне? И я думаю, ты знал, что его комнату обыскивали! – возмущенно заключил Кришэм.

– Да, знал, – подтвердил я. – Я и сам ее обыскивал, но до меня там побывал еще кто-то. Приходили взять одежду для Шмидта, который якобы находился в какой-то больнице.

Здесь Кришэм опять прервал меня:

– Тогда, может, ты знаешь и то, что он не в больнице, а просто исчез?

– Я этого ожидал, – спокойно сказал я.

– Послушай, Эндрю. Нам нужно серьезно поговорить. Я могу к тебе приехать?

– Нет. Я звоню тебе из маленького местечка в Северном Девоне.

– Что, черт побери, ты там делаешь? – удивился Десмонд. – Ладно, это не важно. Давай перейдем к делу.

– Кришэм, я позвонил тебе, чтобы сказать нечто важное. Этот звонок стоит около двух шиллингов в минуту!

– Ну и черт с ним! Значит, ты можешь себе это позволить, – отмахнулся Кришэм. – Так в чем дело?

– Вот слушай, – нетерпеливо сказал я. – Ты знал, что у Эвана Ллуэллина была в Суонси большая моторная лодка?

– Да. Она пропала. Я искал ее повсюду.

– Ну так ее реквизировали морские власти, – сообщил я. – Сейчас она на пути к стоянке судов компании «Кэлбойд дизель» в Тилбери. Я думаю, что это нужно расследовать. Вероятно, мне нужно было сказать тебе, что Шмидт – специалист по дизелям.

– Я знаю и это.

– Может, ты также знаешь, что за ним охотились люди из «Кэлбойд дизель»? – продолжал я.

– Откуда тебе это известно?

– Сейчас это не имеет значения. И послушай, Десмонд, – добавил я, – но это только между нами – я говорю о «Кэлбойд». У меня еще нет достаточных доказательств, но последи внимательно и, ради бога, не позволяй им задерживать лодку Ллуэллина. Иначе все свидетельства исчезнут.

– О чем ты говоришь? – Кришэм, казалось, был раздражен. – Послушай, Эндрю, чем тебе интересно это дело? Какую игру ты ведешь? Может быть, Шмидт стал твоим клиентом? Если так, то ты можешь успокоиться.

– Ты хочешь сказать, что он не убивал Ллуэллина?

– Да. Но наша уверенность в этом не стоит благодарности. Старый дурак чуть было не сунул голову в петлю. Просто подарок судьбы, что мы сумели установить его алиби. Мне думается, что все тут ясно как Божий день. Нашелся один пожилой прохвост, который воровал на заводе отходы металла. Он заглянул в открытую дверь кабинета в момент, когда из цеха выходили два человека. Они шли из кабинета Ллуэллина. Этот тип увидел неестественно согнутое тело Ллуэллина. Он в страхе выскочил в коридор и почти наткнулся на Шмидта, который шел из своей мастерской в штамповочный цех.

– Здорово! – воскликнул я. – А кто же убил Ллуэллина?

– Если бы я это знал, то не болтал бы с тобой по телефону, – сердито буркнул Кришэм. – Я хотел бы знать, когда ты вмешался в эту историю, какие ее детали тебе известны. Где Шмидт? Где его дочь, которая тоже запутана в этом деле? И наконец, кто же все-таки убил Ллуэллина? От всего этого у меня уже болит шея, и комиссар устроил мне собачью жизнь. Ну, вероятно, я не должен тебе этого говорить, но Ллуэллин был ведь тайным агентом. Он занимался районом Суонси и с начала войны был особенно нужен министерству экономики. Теперь, бога ради, расскажи, что тебе известно?

– Все, что я знаю, – сказал я, – изложено в заявлении, которое я оставил в своем банке на твое имя. Ты сможешь его прочесть, когда меня не будет на свете. Сейчас же я могу сказать тебе, что дочь Шмидта здесь, со мной, и что самого Шмидта сознательно подставили. Найди его, и я думаю, он сможет все прояснить. Но пойми, Десмонд, – добавил я, – это не простое убийство. Здесь все гораздо сложнее. Сотрудничай с разведкой и запомни, что я сказал: необходимо задержать лодку и неусыпно следить за самим Кэлбойдом.

Я положил трубку и этим прервал неудержимый поток его вопросов. Когда позднее, за кофе, я рассказал Фрейе и Дэвиду о разговоре к Кришэмом, Дэвид заметил:

– Я думаю, тебе следовало рассказать ему все подробно.

– Послушай, Дэвид, – не согласился с ним я, – он упрям, как полицейский бульдог, а эта история слишком запутана. Я сказал ему достаточно, чтобы вызвать у него любопытство. Пока он будет заинтригован, он станет рыскать вокруг «Кэлбойд», какие бы вопли оттуда ни раздавались. Это такой человек. Если у него есть кое-какие сведения, он активен и опасен. Но если ему все преподнести на блюдечке, он не пошевелится. К тому же не забывай, с кем мы имеем дело. «Кэлбойд» – не мелкий двухпенсовый или полуторапенсовый концерн. Это большая и мощная организация. И за ней может скрываться нечто значительно большее. Если он поймет, что имеет дело с компанией, которую контролируют нацисты, возможно, будет избегать предпринимать решительные шаги. Но если он будет верить, что просто расследует убийство, может быть связанное с мягким промышленным шпионажем, то до конца выполнит свой долг.

Фрейя, насколько я мог видеть, не интересовалась нашим разговором. Она сидела сложив руки, и улыбка бродила на ее прелестном лице.

– Ну вот! – удовлетворенно воскликнул я. – Одна из трудностей, с которой пришлось столкнуться вашему отцу, преодолена. Может быть, это хорошее предзнаменование!

– О, я надеюсь! – откликнулась девушка и вдруг наклонилась и схватила мои руки: – Вы были так добры!

Это был, конечно, непроизвольный порыв благодарности, но от прикосновения ее тонких пальцев что-то во мне дрогнуло. Большие темные глаза девушки наполнились слезами. Все мальчишеское куда-то исчезло. Это была женщина, растроганная до слез, которая нашла наконец друзей. Фрейя повернулась к Дэвиду. На этот раз она была более сдержанной. Она не взяла его за руки.

– Спасибо, – тихо повторила она. – Спасибо вам обоим. Вы поддержали меня и вселили в меня надежду.

– А вы вселили в меня мужество! – с улыбкой ответил ей Дэвид, но глаза его смотрели серьезно. Мой приятель ехал в Корнуолл с мыслями романтического школьника, готового вынести все неприятности ради девушки. Но красота Фрейи превзошла все его самые дерзкие мечты. Да, я должен был признать, что они были великолепной парой. Мне тоже вдруг захотелось быть моложе!

После кофе мы расслабились и закурили сигареты. Это был своего рода семейный совет. Дэвид настаивал на решительных действиях с целью вернуть лодку. Однако я заявил:

– По-моему, лучший путь – это тот, к которому прибегли наши противники, – путь легальный. Я знаком с контр-адмиралом сэром Джоном Форбс-Паллистером. Уверен, что найду его в морском министерстве, и думаю, он сможет отменить приказ о конфискации лодки. И еще. Нам нельзя ехать в компанию «Кэлбойд» на машине. Мы сбили этих типов со следа, потому что свернули влево. То есть не поехали в Лондон прямым путем. Кришэм будет искать лодку, по крайней мере, пару дней. И запомните: нам следует перейти в наступление. Единственное место, где его можно развернуть, – это Сити. Все нити ведут туда. Если мы сумеем докопаться, кто стоит за спиной компании «Кэлбойд», мы добьемся результатов.

– И может быть, найдем моего отца! – с надеждой промолвила Фрейя.

– Правильно, – повторил я. – Думаю, все это тесно связано между собой. Во всяком случае, я уверен, что Кришэм выполнит обещание.

И Дэвид, и Фрейя согласились со мной, и мы отправились в Барнстепл. Там нам удалось договориться, чтобы нашу машину отогнали назад в Пензанс. Затем мы сели на экспресс Илфракум – Лондон. В поезде пообедали и чуть позже десяти часов оказались на вокзале Паддингтон.

Я отвел своих спутников в меблированные комнаты, которые содержала некая миссис Лоуренс. Наши квартиры – моя и студия Дэвида – наверняка находились под наблюдением.

Миссис Лоуренс была шотландкой, а муж ее – китайцем. Такое удачное сочетание оказалось очень плодотворным для содержания в Лондоне меблированных комнат. В студенческие годы я сам снимал у нее комнату. Женщина сразу узнала меня и была мне искренне рада. Она показалась мне усталой и постаревшей. А когда я узнал, что она готова предоставить нам три комнаты, то понял, что война здорово отразилась на ее бизнесе. Фрейя ей сразу понравилась. И миссис Лоуренс кудахтала вокруг нее, как старая курица, в то время как супруг входил и выходил с бутылками горячей воды и чаем. При этом они вели малопонятный разговор по-английски.

Переодевшись в пижаму и халат, я уселся перед шипящим газовым камином. И только было собрался закурить трубку и обдумать сложившуюся ситуацию, как раздался стук в дверь и вошел Дэвид. Он тоже был уже в халате, а в руках держал вечернюю газету, которую купил на вокзале:

– Я подумал, что это может тебя заинтересовать.

Он подал мне газету и указал на заметку на одной из внутренних полос. Там было написано следующее: «Сэр Джеймс Кэлбойд назначен директором компании по производству авиационных двигателей „Аэро энджин продакшн“. Об этом назначении сегодня вечером в палате общин объявил премьер-министр в ответ на депутатский запрос. Сэр Джеймс Кэлбойд является председателем и основателем компании „Кэлбойд дизель“. Премьер-министр подчеркнул, что это назначение соответствует политике правительства передавать управление промышленностью в руки опытных специалистов.

Сэр Джеймс слывет филантропом. Следует напомнить, что многие месяцы он выступал за более широкое использование дизельных двигателей в самолетостроении. Он хорошо знаком с авиационной промышленностью и производством моторов для нее. Общеизвестно, что заводы „Кэлбойд“ спешно расширяются и дизельных двигателей для наших бомбардировщиков изготовляется все больше».

Я взглянул на Дэвида, который, пододвинув стул поближе к огню, сидел рядом со мной.

– У старика, по-видимому, где-то есть солидная поддержка, – задумчиво проговорил он.

– Похоже, наш друг Шмидт попал в поле зрения его людей, – продолжил я.

Дэвид кивнул. Он курил сигарету.

– Но наш ли это человек, Джеймс Кэлбойд?

– Нет, – уверенно сказал я. – С самого начала я имею на этот счет свое мнение. Ты видел его когда-нибудь? – продолжал я. – Ну, если бы видел, то сразу сообразил бы, что он из себя представляет. Это человек-орудие, с помощью которого нацисты могут контролировать ту сферу промышленности, в которой заинтересованы. И действуют при этом они совершенно безнаказанно и без всякого риска быть разоблаченными. Ты знаешь что-нибудь об этом человеке? – повторил я. – О том, как он создал свою фирму, объединив маленький парк морских судов на Мерсе? Возможно, Кэлбойд был неплохим инженером, но не блестящим. И все же он постепенно начал процветать. В результате очень скоро уже мог себе позволить покупать мозги других людей. Подозреваю, что он вовсю использовал знания немецких инженеров. Фирма «Кэлбойд» начала успешно развиваться после войны, и немецкие мозги шли, конечно, задешево. Не забывай, что родина Дизеля – Германия. Добившись успеха, – продолжал я, – Кэлбойд стал проявлять склонность к благотворительности, и его стали встречать в гостиных Мейфэра. А оттуда уже рукой подать до правительственных кругов. Особенно если у вас есть деньги и вы готовы их раздавать. Глава фирмы «Кэлбойд» – удачливый человек. Он настоящий англичанин – у него фигура англичанина, и он может проследить свою родословную до средних веков. И все же, Дэвид, он не наш человек.

– Ну а как узнать, кто он на самом деле? – спросил мой друг.

– Вот об этом я как раз и думал, когда ты вошел. У нас мало времени. Эта заметка о Кэлбойде подтверждает, насколько велика будет опасность после того, как они заберут лодку. – Я достал свой кисет и начал набивать трубку. – Первый объект моего набега – Сити. В этом крольчатнике я должен отыскать кого-нибудь, кто мог бы рассказать о высоких связях Кэлбойда. Но для этого потребуется время. Придется покопаться в сфере деятельности держателей акций компании. Это Рональд Дормен и двое других – Джон Барстон и Альфред Кэппок.

Я закурил трубку и посмотрел на Дэвида, на его большое могучее тело, сгорбившееся около яркого огня камина.

– Нам необходимо найти Шмидта. Живого или мертвого. Я думаю, он сможет указать ключ ко всей этой истории.

– Я не совсем тебя понимаю, – возразил Дэвид. – Если он жив и находится на свободе, то пришел бы к тебе в понедельник.

– Я в этом не уверен, – сказал я. – Шмидт, вероятно, понял, что заинтересовал меня; возможно, он только этого и хотел. Не забывай, что его в это время разыскивала полиция в связи с убийством. Интересовались им и иностранные агенты: им нужны сведения, которыми он обладает. В такой обстановке я бы на его месте стал искать союзника. Поскольку его подозревали в убийстве, немногие согласились бы с ним сотрудничать. У него оставался шанс – привлечь человека, который привык защищать преступников в судах. Во всяком случае, подобные рассуждения имеют право на существование. И как я припоминаю, нечто в этом роде говорил и ты.

– Верно, – кивнул Дэвид. – Но не забывай, что он был готов к худшему. Я думаю, нам нужно действовать исходя из того, что он либо мертв, либо захвачен теми, кто его искал. Мне кажется, что в любом случае нам от него мало толку.

– Хорошо. Допустим, что он мертв. Если бы мы это знали наверняка и могли установить, что он делал в Лондоне, у нас все же было бы кое-что. Мне кажется, что в этой стране у Шмидта могут быть друзья среди беженцев. Где-нибудь он оставил ключ к разгадке тайны.

Дэвид поднялся и сладко потянулся.

– Где-нибудь, – повторил он. – Не будем же мы бродить по Лондону в поисках неизвестно чего, оставленного неизвестно где пожилым евреем, который обратился за помощью к беженцам! Я иду спать, – добавил он. – И в понедельник утром отправляюсь в Манчестер, чтобы встретиться с Кэлбойдом по поводу денег, которые задолжала мне его компания.

Итак, утром каждый из нас отправился своим путем: Дэвид – в сторону Хьюстона, а я – в Сити. Перед уходом я проинструктировал Фрейю, посоветовал оставаться дома и попросил миссис Лоуренс выйти и купить ей какую-нибудь книжку и шоколад.

К полудню я уже изрядно устал выуживать сведения из друзей Кэлбойда. У меня кружилась голова, так как, утоляя любопытство, мне пришлось изрядно выпить с собеседниками.

В полдень я посетил издательство «Рекорд», расположенное в Сити. Редактора Гендерсона я знал через Джима Фишера, который тоже был сотрудником этого издательства.

Гендерсон приветствовал меня как старого приятеля. Он заставил меня пообедать с ним в «Пиммсе» и заказал очень много еды. Затем редактор «Рекорда» потребовал, чтобы я рассказал ему все детали дела об убийстве Маргессона, которое я закончил перед самой войной.

– Сити мертв, старик. Я умираю от скуки, – пожаловался мой собеседник.

Мне пришлось живописать ему, как я спасал женщину. В обмен я не получил ничего, кроме обеда.

– Понимаешь, старик, – сказал он, когда я затронул интересующий меня вопрос, а он был уже немного пьян, – Кэлбойд работал вместе со Слейтером и некоторыми другими ребятами. Они хотели добыть какие-то сведения. Он действовал прямо как хороший репортер из Сити. – Гендерсон сделал широкий жест рукой. – «Кэлбойд». Да, вот еще что. Вникни, старик, и собери еще кое-какую информацию, если эта война будет продолжаться… – Он наклонился и зашептал мне прямо в ухо: – Сейчас они занимаются очень большим делом. Я узнал это от самого старого веселого жеребца – Джимми Кэлбойда. Ты его знаешь, с этим его моноклем и тому подобным? Он заключил контракт на производство десяти тысяч этих «кэлбойд-драконов» и утверждает, что с ними ничто не может сравниться. Они, по его словам, самые лучшие. Абсолютно. Разобьют проклятых бошей всмятку, как… – Гендерсон огляделся в поисках чего-нибудь, желая проиллюстрировать, как размажут, сровняют с землей проклятых бошей. Не найдя ничего, он распростер руки в выразительном жесте.

– А ты знаешь, от кого он получил заказ? Скажи мне, Энди, друг! – попросил я. – Я покупаю ответ на этот вопрос!

Гендерсон рассмеялся.

– Да, получил. Или получает, старый дурак, получает! Ты читал газеты? Они сделали его директором, ведающим производством авиационных двигателей! Правда, хитро? – восклицал он. – Ты можешь пойти и купить столько акций «Кэлбойд», сколько сможешь удержать в руках, старик. Сегодня утром их предлагают по сорок два шиллинга и шесть пенсов.

– Послушай, – перебил я его, – что бы я хотел узнать. Кто контролирует компанию?

– Зачем тебе это, старик? Ты ничего не потеряешь. Я уже поставил на них – хочу заработать.

– Хорошо. Только я не стану ничего покупать, пока не узнаю, кто же реально контролирует группу.

– Да в чем дело? – не унимался разгоряченный выпитым издатель «Рекорда». – Большей частью акций владеет сам Кэлбойд. Дормен, ты знаешь его издательство, тоже имеет изрядную долю. Подумай об этом, парень! Он приобрел почти все акции, выпущенные в 1937 году по нормальному курсу, кроме привилегированных. Это составляет в сумме около двух миллионов.

– Я знаю про Дормена, – подтвердил я. – А что тебе известно о Джоне Барстоне и Альфреде Кэппоке?

– Никогда не слышал о них, старик, – замотал головой Гендерсон. – Имена подходят пивоварам. Но послушай, почему бы тебе не повстречаться с Седелем? Он славный парень, этот Седель. Он все тебе и расскажет.

– А кто это – Седель? – поинтересовался я.

– Макс Седель? Он знает все о Кэлбойде. Кроме того, он очень много знает об авиационной промышленности. Словом, мировой парень. Прекрасный работник. Подумать только! Он приехал в Англию после пожара рейхстага. Макс Седель – антифашист. Бежал из Германии. Без гроша в кармане. Без знания языка пришел к нам и начал работать в Сити под моим началом. Потом перебрался на Флит-стрит в качестве иностранного корреспондента. Сейчас Седель уже работает не по найму, а самостоятельно и имеет очень хороший доход. У него первоклассные связи. Предмет его исследований – промышленность и внешняя политика. Даже в наше сложное время он зарабатывает очень большие деньги. Почему я говорю тебе о нем? – продолжал Гендерсон. – Потому что этот человек написал несколько очень интересных статей о компании «Кэлбойд дизель» для одной из финансовых газет. Последняя статья появилась только на днях. Если хочешь, вернемся в офис и я покажу тебе вырезку. Но повторяю: тебе нужно пойти и встретиться с Максом!

После обеда Гендерсон, очевидно, немного протрезвел. К тому времени, когда мы вернулись в офис, он уже начал думать о передовой для следующего номера. Его секретарша принесла мне подшивку статей о компании «Кэлбойд» и самом хозяине – Кэлбойде, – и я стал их просматривать. Там было несколько статей Седеля, главным образом из финансовых еженедельников. Особо выделялись две. Они давали ясное представление о финансовой структуре и промышленном положении компании. Это была безусловно реклама, но очень тонко и умно составленная, в ней содержалось много информации о компании. Однако я не нашел ничего о том, кем «Кэлбойд» контролируется.

Я решил отправиться к Седелю, чтобы встретиться и потолковать с ним. Следуя инструкциям Гендерсона, я спустился по Коптхолл-авеню и свернул к довольно грязному зданию. Офис Седеля располагался на первом этаже. На двери я прочел надпись «Макс Седель», а под ней красовалась приписка – «Журналист и публицист».

Внутренняя обстановка офиса вполне могла сойти за интерьер конторы биржевого маклера. Все стены были заставлены шкафами с картотекой и подшивками различных газетных вырезок. Повсюду лежали груды газет и бумаг. В комнате находились две девушки. Одна, как я решил, просто машинистка и регистратор, а другая, которая вышла и спросила, что мне нужно, – секретарь.

Я передал ей свою визитную карточку, и меня проводили во внутреннее помещение офиса. Здесь, очевидно, наскоро пытались навести некоторый порядок. В камине пылал веселый огонь. Главным украшением комнаты служил тяжелый письменный стол красного дерева. За ним сидел приземистый светловолосый человек с маленькими голубыми, со стальным блеском, глазами и нелепо торчавшими кавалерийскими усами.

Он встал мне навстречу. Рука, которую он протянул для приветствия, была белой и мягкой. На мизинце красовалась золотая печатка.

Первое впечатление, которое он на меня произвел, было неблагоприятным. Но когда Макс Седель заговорил, я обнаружил в нем какое-то обаяние. Он приветливо улыбался, и в том, как этот человек предложил мне сигарету, было что-то церемонное, почти старомодное. Когда я прикуривал, мое внимание привлекли его непроницаемые глаза. Он был молод, но определенно опытен и хитер. Я понял, что должен действовать с предельной осторожностью.

– Боюсь, что мне придется занять немного вашего времени, – без лишних проволочек начал я. – Я прочел две ваши статьи о фирме «Кэлбойд». У меня создалось впечатление, что вы досконально знаете предмет. Дело в том, что один мой очень старый друг располагает большими средствами, которые получены по наследству. Моя приятельница хотела бы инвестировать их в нужное для страны дело, не упуская, конечно, и главной цели любого вкладчика – прибыли. Я уговариваю ее приобрести акции компании «Кэлбойд дизель». Но в этой связи возникают некоторые вопросы. Мне думается, вы, с вашей осведомленностью в делах этой компании, могли бы их прояснить. Я всегда очень осторожен, когда мне приходится давать советы насчет капиталовложений. Честно говоря, я не очень люблю это делать – ответственность слишком велика. В таких случаях приходится интересоваться тем, кто руководит делом и кто его контролирует. Я всегда задаю вопрос, достаточно ли это надежное предприятие, все ли там в порядке. В случае с компанией «Кэлбойд» я знаю, что есть четыре крупных владельца акций – сам Кэлбойд, два джентльмена, совершенно, как я выяснил, неизвестные в мире финансов, и Рональд Дормен, которого, вероятно, кто-то поддерживает. Кто же на самом деле контролирует компанию «Кэлбойд»?

Я сам не знаю, почему задал вопрос, как говорится, в лоб. Интуиция подсказала мне, что, несмотря на осторожность, которую я первоначально решил проявлять, прямой вопрос может дать лучший результат. Задав его, я поднял глаза на своего собеседника. Сигарета тлела в его руке, и он не обращал на нее никакого внимания. Его маленькие серо-стальные глазки буквально сверлили меня, и казалось, он хотел, проникнув вглубь, разгадать, что у меня в голове. Потом в одно мгновение напряжение, казалось, покинуло его. Но это стоило ему некоторого усилия. Хозяин офиса пожал плечами и снова приветливо улыбнулся.

– Боюсь, вы поймали меня в ловушку, мистер Килмартин, – сказал он. – Я не могу назвать вам имя того, кто контролирует компанию. В то время когда я интересовался их делами, моя задача сводилась просто к освещению дел компании. Это отвечало запросам обычной публики, потенциальных вкладчиков. В статьи такого сорта вопросы о контроле над компанией не входят. Более того, с моей стороны было бы неделикатно вести такого рода расследование.

Было ли это плодом моего воображения, или я действительно почувствовал некое неудовольствие? Однако Седель встал и, протягивая мне руку, извинился за то, что ничем не может мне помочь.

Всю дорогу, пока я шел по Коптхолл-авеню в сторону Трогмортон-стрит, я никак не мог отделаться от воспоминания о том, как он насторожился, когда я задал прямой вопрос.

На Трогмортон-стрит я остановился перед дверью, которая вела в Сити – офис издательства «Рекорд». Поддавшись внезапному порыву, я быстро поднялся по ступенькам в офис и снова спросил мистера Гендерсона.

– Прости, что опять беспокою тебя, – сказал я, когда меня проводили к нему в кабинет. – Представь, Седель очень заинтересовал меня…

– Да, он интересный человек, – ответил Гендерсон. Он был оживлен и по-прежнему проворен. Интенсивная работа заставила отступить некоторую расслабленность, вызванную недавней выпивкой.

– Ты не мог бы рассказать о нем немного больше? – попросил я.

– Я, право, не знаю, что еще можно сказать. – Гендерсон постучал по своим зубам серебряным карандашом, одновременно жестом приглашая меня сесть в большое кожаное кресло. – Он приехал к нам в 1933 году, как я уже говорил. С рекомендательным письмом к нашему старику Д. К., ты его знаешь, от Марбургов. Это был толчок. Ему дали возможность проявить себя как журналисту, владеющему вопросами внешней политики. Он очень быстро освоился и установил хорошие контакты. Хочешь – верь, хочешь – нет, через шесть месяцев он уже мог прилично объясняться по-английски и стал писать для нас действительно хорошие материалы, связанные с проблемами Сити. Если не ошибаюсь, уже в тридцать пятом он стал иностранным корреспондентом и зарабатывал до 1250 фунтов в год. Затем, в тридцать седьмом, бросил это занятие и стал работать в Сити самостоятельно. Звучит неправдоподобно, правда? Седель прожил в стране всего четыре года и получил такую высокооплачиваемую работу, что мог себе позволить отказаться от твердой зарплаты, обозначаемой четырехзначной цифрой. С того времени он написал три-четыре книги, главным образом о Германии. Странно, но он очень любит Германию, хотя ненавидит тамошний нацистский режим, который, как он считает, погубит страну. Макс Седель проклинает людей, которые по глупости подчинились фашистам. И все же он считает, что в последующие десять лет Германия станет центром мира. Вот, в общем, все, что я знаю о Максе Седеле. Это блестящая личность. И хотя он родился в другой стране, но чувствует себя здесь совсем как дома, особенно в нашем космополитичном Сити. В этом его преимущество перед нами. Вот я – издатель крупной вечерней газеты Сити, – продолжал Гендерсон. – Я знаю всех, кто возглавляет английскую промышленность, знаю банкиров и держателей акций, но я не знаю Сити так, как знает Макс Седель. А если вы знаете Сити, вы знаете также тайны международной политики.Все, что происходит в Европе, отражается здесь, на этой квадратной миле. Однако я отклонился от темы. Я только хотел сказать, что Седель знает и видит ту сторону событий в Сити, которую ни я, ни другой английский журналист не можем увидеть, – сторону подводных течений большого бизнеса, отражающих главное в международной политике.

– Я полагаю, что у него в Англии большие связи?

– Ты имеешь в виду с такими фирмами, как «Кэлбойд»? О, конечно. Я говорил тебе, что Седель – первоклассный журналист и очень ловкий бизнесмен. У него недалеко от Истборна есть очень приятный дом. Этот человек сумел реализовать то, что удается сделать очень немногим журналистам. Я имею в виду, что именно журналистика может открыть путь к деньгам. Я думаю, ты понимаешь, что он очень здорово «купил» Кэлбойда. Понимаешь, если в нужное время около тебя окажутся нужные люди, легко начать зарабатывать.

Я поблагодарил Гендерсона за информацию. Проходя через главный офис издательства «Рекорд», я услышал, как мужчина, просматривающий телетайпную ленту, воскликнул:

– Подумайте, акции «Кэлбойд» поднялись еще на один фунт!

Выйдя от Гендерсона, я повернул налево и отправился к стоянке такси на Лотбери. Когда я ехал по Виктория-стрит и вдоль набережной Уайтхолла, меня не покидали мысли о том, куда же мне обратиться дальше. Сложность заключалась в факторе времени. Если бы оно было у меня в запасе, я, может, и смог бы сделать что-нибудь. Но я уже потратил большую часть дня, рыская по Сити, и в результате ничего не достиг. Подлинный интерес у меня вызвал Макс Седель. Я не переставал думать о том, как он, должно быть, полезен Германии. Он заинтриговал меня, но помочь мне не мог. К тому времени, когда я доехал до морского министерства, я уже твердо решил, что утро потеряно. Единственное, что мне оставалось, – это попытаться выяснить что-нибудь о Дормене и двух других крупных держателях акций. Где-то ведь должен же быть ключ к связи между «Кэлбойд» и Германией!

Прождав почти полчаса, я получил возможность перекинуться несколькими словами с Форбс-Паллистером. Я рассказал ему половину правды. Сказал, что мой друг работал над дизелем нового типа и что он установлен на лодке, которую реквизировали. Он обещал посмотреть, можно ли аннулировать приказ о конфискации.

– Не беспокойся, – сказал он, – я устрою это для тебя и позвоню, когда все будет сделано. Как тебе позвонить? – С этими словами он проводил меня до дверей своего кабинета.

– Терминус 67–95, – назвал я номер телефона. – Если меня не будет на месте, попроси своих ребят оставить мне сообщение.

Поднимаясь по набережной Уайтхолла, я обдумывал свои дальнейшие действия. Я вспомнил маленького полноватого улыбающегося человечка по имени Элвин Уорд. Он в основном занимался посредничеством, но не гнушался и небольшим шантажом. Я вытащил его однажды из довольно неприятной истории.

Я вошел в ближайшую телефонную будку и поискал в справочнике его адрес. Затем я пересек Стрэнд, перешел на Данкэннон-стрит и сел в автобус, потому что мне хотелось подумать, прежде чем я приеду к Уорду.

Уорд специализировался на сплетнях. В хорошие годы он зарабатывал на комиссионных. Но все же главным его делом было собирать сплетни. Таким образом он зарабатывал хорошие деньги. Во-первых, его не интересовали личные сплетни. А во-вторых, он никогда не требовал, чтобы ему заплатили. Его знания о теневой стороне жизни Сити были поистине энциклопедическими. И эти знания многим оказывались необходимы. Маленький толстяк поглощал огромное количество алкоголя, но таковы были его возможности, я имею в виду вместимость.

Опасной была только чрезвычайная его популярность. Его знали под прозвищем Слизняк или Слизняшка. Лицо этого толстого веселого парня напоминало полную луну, маленькие блестящие глазки, казалось, глубоко застряли в складках щек. Подбородок человечка, как ни странно, имел весьма благородные очертания, голова же, к его огорчению, светилась лысиной и поэтому всегда была прикрыта широкополой черной шляпой.

Уорд всегда оказывался там, где производились покупки в рассрочку. Кочуя по барам, он выхватывал какую-нибудь сплетню, подслушивал обрывок разговора или покупал расположение младшего клерка, предложив ему несколько стаканчиков. Таким образом ему становилось известно многое о какой-нибудь сделке. В соответствующий момент он обращался к заинтересованной стороне и намекал, что информация, которой он располагает, может быть полезна противоположной стороне. При этом выказывал желание приобрести несколько акций компании, о которой шла речь.

В то время когда мне довелось защищать его, он разговаривал со мной достаточно откровенно. Признавался, что этот трюк всегда срабатывал и ему вручали деньги на задаток, чтобы он мог осуществить свое желание.

В тот раз его информация не была тщательно проверена, и его предложение попало в честные и возмущенные уши. Тем не менее он знал достаточно, чтобы я смог убедить обе стороны решить дело без суда.

Я подъехал к дому на Дрейперс-Гарденс, где на верхнем этаже находился его грязный маленький офис. Попросил помочь мне найти его. Меня направили в хорошо известный «Сити-клуб».

Уорд вышел мне навстречу, проводил в клуб и принес спиртное.

– Ну, мистер Килмартин, – сказал он, когда мы уселись за маленьким столиком, – вы хотите узнать, куда поместить ваши сбережения? – Его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Нет, думаю, что ответ на этот вопрос мне известен, – ответил я. – Нужно покупать акции «Кэлбойд», верно?

– Совершенно правильно, но при этом не тянуть.

– А почему? – поинтересовался я.

Он пожал широкими покатыми плечами:

– Честно говоря, я не знаю. Просто я получил некоторый намек…

– Кроме того, я хочу знать, – сказал я тихо, наклонившись к нему, – кто контролирует эту компанию?

Глаза его сузились, и он сдвинул на затылок свою шляпу:

– Ну, ты поймал меня. Если бы я знал это, то мог бы заработать кучу денег. Конечно, есть Рональд Дормен и еще двое других – Барстон и Кэппок, кроме старого Кэлбойда. У них довольно большие пакеты акций.

– Я знаю это, но кто стоит за ними? Например, Дормен. Разве у него достаточно капитала, чтобы приобрести такой пакет акций, какой купила его фирма?

– Нет, но он воспользовался кредитом…

– Ну а кто его финансировал? – допытывался я.

– Не знаю, – честно ответил лысый толстяк. – И с двумя другими то же самое. Они просто подставные фигуры, но, на кого они работают, я не знаю. И между нами говоря, старик, я не уверен, что хочу это знать.

– Почему?

– Почему? Потому что, если я знаю что-нибудь лишнее, – пояснил Уорд, – у меня может возникнуть соблазн поторопиться с какими-то действиями. Но игра, которую я веду, хороша только тогда, когда люди занимаются рэкетом. Если же дело доходит до больших дел, как, например, с «Кэлбойд», то меня это не интересует. После того как ты вытащил меня из той неприятности, я здорово напугался и теперь веду себя гораздо осторожнее, хотя зарабатывать становится все труднее.

– Но ты же должен знать, о чем сплетничают, – настаивал я. – Я не прошу тебя излагать мне факты. Кто, по слухам, стоит за Дорменом?

– Совершенно честно, я не знаю, – твердил Слизняк. – Но я знаю следующее: Барстон ничего не заработал на мексиканской нефти, а Кэппок не был удачлив в Родезии. Перед тем как вернуться в Англию, они оба были на мели.

– Ты хочешь сказать, что оба они были разорены? – уточнил я. – Но тем не менее они вернулись в Англию и сразу окунулись в дела «Кэлбойд»?

Он кивнул:

– Вроде того. Однако, учитывая, каким количеством акций они владеют, нельзя сказать, что они живут особенно богато. У Барстона есть небольшое имение в Алфристоне, а Кэппок живет очень тихо в Лондоне, в отеле.

– Откуда ты знаешь все это?

Лицо Уорда расплылось в улыбке.

– Не сомневайся в моих источниках информации. Все, что я говорю, – правда.

– А почему ты не воспользуешься своими сведениями? Мне кажется, что это как раз по тебе.

– Сначала я попытался сделать это, но я хорошо знаю, с какой стороны мой хлеб намазан маслом.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я.

Уорд не ответил на мой вопрос. Я увидел, что глаза его прикованы к входной двери. Я повернулся на стуле и увидел плотную, но при этом довольно стройную фигуру Макса Седеля, входившего в этот момент в помещение. Инстинктивно я отвернулся, чтобы спрятать лицо, но я действовал недостаточно быстро. Его маленькие стальные глазки встретились с моими, и я заметил, что на секунду он замедлил шаги. Затем, коротко кивнув и показав тем самым, что узнал меня, Седель направился к бару.

– Мой злой гений, – прошептал Элвин Уорд.

– Что ты знаешь о нем? – поинтересовался я.

– Он ведет такую же игру, как и я. Седель практически ежедневно бывает в том или ином клубе и выкачивает из людей информацию.

Затем Уорд рассказал мне историю Макса Седеля, повторив почти все, что рассказал Гендерсон. Однако в его рассказе было одно очень важное обстоятельство. Уорд сказал: «Он ненавидит евреев, и ему трудно скрывать свое отношение к ним, а ты ведь знаешь, что в Сити их много. И это его слабое место».

– Ну, во всяком случае, это хороший признак, – рассмеялся я. – Если Сити полон евреев, даже когда идет война, значит, дела не так уж плохи. Однажды один американец мне сказал, что он следил за миграцией евреев из одной столицы в другую и пришел к определенному выводу. Этот процесс имеет свою закономерность: где собирались евреи, там были деньги. Американец был в Англии в 1913 году, и Англия была тогда первой страной, оправившейся после большой депрессии.

Я попытался выудить из Уорда еще какие-нибудь сведения о компании «Кэлбойд», но он либо ничего не знал о том, кто же ее контролирует, либо просто не хотел говорить.

– А может, тебе лучше отправиться со своими вопросами к Дормену или к одной из этих марионеток? – предложил он.

– Неплохая идея, – одобрил я, поднимаясь на ноги. Мне подумалось, что лобовая атака во всяком случае встревожит их.

Когда я вышел из клуба, оказалось, что уже совсем стемнело. На противоположной стороне Треднидл-стрит рядами светились огни в окнах офисов. Все было как в былые дни, до затемнения. За моей спиной возвышалась громада Королевской биржи. Я шел по Треднидл-стрит и впереди увидел длинный фасад здания банка. Возле перекрестка Олд-Броуд-стрит с Треднидл-стрит громоздилась гранитная махина банкирского дома Марбурга с его несколько крикливой вывеской. На вывеске кровожадный орел стремительно пикировал на свою добычу. Вывеска была помещена над массивными бронзовыми дверями и вся сияла золотом.

Я пересек Олд-Броуд-стрит, миновал биржу и перешел на Остин-Фрайерс. Нет нужды говорить о том, что я ничего не смог узнать от Рональда Дормена. И все же мне показалось, что я посетил его не зря. Самым же удивительным было следующее: у меня сложилось впечатление, что меня ожидали! Чрезвычайно вежливый молодой человек взял мое пальто и шляпу, и с минимальной задержкой меня препроводили в роскошный кабинет Рональда Дормена. Все в этой комнате было отмечено показным великолепием. От ковров с высоким ворсом и до картин в тяжелых золоченых рамах – все было призвано ошеломлять, производить неизгладимое впечатление.

– Сигару, мистер Килмартин? – вежливо предложил хозяин.

Исключительно доброжелательная атмосфера и сверкание белых зубов из-под маленьких черных усиков как бы подтверждали благополучие в делах этого человека.

Рональд Дормен не тратил времени на всякие хитрости, скрывая свою осведомленность. Этот человек был очень проницателен и все прекрасно понимал.

Я закурил сигару и, погасив спичку, сказал:

– Мистер Дормен, кто стоит за компанией «Кэлбойд»?

Этот вопрос я произнес тихо, надеясь захватить его врасплох. Однако он и глазом не моргнул.

– А с какой стороны это вас касается, мистер Килмартин? – вопросом на вопрос ответил он.

Иными словами, он нанес мне удар.

В конце концов мне пришлось удовлетвориться заверением, что он лично владеет своей долей акций. Да и то после моего настойчивого нажима. Дормен начал раздражаться. По его поведению этого нельзя было заметить. Его манеры оставались безупречными. Отвечая на мои вопросы, он был обворожителен и терпелив. Но я заметил, что его длинные артистичные пальцы все время нервно шевелились.

Мой визит к Рональду Дормену был последним в тот день. Я присоединился к толпе, которая в час пик направлялась к Бэнк-стрит. Затем нашел пустое такси и через десять минут был в своей норе.

Мне никто не звонил. Я поднялся наверх и нашел Фрейю на кровати читающую и грызущую орешки. Она, кажется, была рада мне и поблагодарила за шоколад.

Девушка неспешно вскочила, усадила меня в кресло у огня газовой горелки и поставила передо мной чай с пышками.

– Смотрите! – Она бросила мне в руки утреннюю газету. – Там все написано черным по белому!

Фрейя была очень взволнована. Да и как могло быть иначе, если в статье говорилось о том, что накануне сказал мне по телефону Кришэм. Франца Шмидта больше не искали как подозреваемого в убийстве. Но в газете сообщалось, что полиция хочет установить место его пребывания, так как не исключено, что ему грозит опасность.

– Если он на свободе, я надеюсь, он увидит это, – сказал я, воздержавшись от слов «если он жив».

– О, я тоже надеюсь! – воскликнула Фрейя с полным орехов ртом. – Разве это не чудесно! После того как за вами три недели гонялись, подозревая в преступлении, которого вы не совершали, вдруг узнать, что у вас – алиби!

И вот, когда я уже было собрался положить газету на место, глаза мои неожиданно наткнулись на маленькую заметку в соседнем столбце. Заголовок гласил: «Машина перевернулась на побережье в Бичи-Хэд».

Это был мой Барстон. С. Барстон, Вудленд, Баттс, Алфристон. Его машина налетела на скалу возле Берлинг-Гэп. В заметке отмечалось, что ночь была туманной и Барстон ехал с вечеринки, направляясь к Берлинг-Гэп. Он явно спутал дорогу возле Бель-Ту и, налетев прямо на скалу, перевернулся.

Фрейя заметила перемену моего настроения и спросила, что случилось. Не было смысла говорить с ней об этой нелепой смерти, поэтому я вернул ей газету и рассказал о том, что делал в течение дня.

В конце концов, думал я, бывает, что люди, выпив лишнего, сбиваются с дороги. Но Бичи-Хэд был связан в моей памяти с самоубийствами, а не с несчастными случаями. Перед глазами встала отвесная белая скала под маяком Бель-Ту, и я представил себе обломки машины у ее подножия, омываемые мелкими волнами. Смерть в подобном случае была верной. И вообще, почему Барстон ехал по этой дороге? Он ведь жил в Алфристоне. К Берлинг-Гэп вела хорошая дорога, но, чтобы попасть к себе, он должен был свернуть к Ист-Дин. Я хорошо знал эти места с их отвратительной землей. Тамошнюю дорогу никто бы не выбрал для путешествия, особенно в густом тумане.

Мне трудно было скрыть озабоченность. Я рассказал Фрейе о встречах и беседах, которые вел в этот день, но девушка, почувствовав неладное, взяла газету и начала искать страницу, на которой я остановился, прежде чем сложить ее. Когда я закончил свой рассказ, она пристально посмотрела на меня.

– Мистер Килмартин, – спросила Фрейя, – что у вас на уме?

Я ответил, что ничего особенного, но она настаивала, и в конце концов я пояснил. Фрейя прочла заметку, и ее обычно гладкий лоб прорезала морщинка.

– Мой отец однажды упомянул имя Барстона, – проговорила она. – Они с Эваном Ллуэллином беседовали, и я при этом присутствовала. Речь шла о компании «Кэлбойд», и я помню, как он сказал, что Барстон – их слабое звено.

– А еще что? – спросил я.

Она покачала головой:

– Нет, боюсь, что больше ничего.

– Скажите, вы уверены, что рассказали нам все, что вам известно? Ваш отец больше ничего не обсуждал с вами?

– Да, я рассказала все. Но думаю, что в то время отец сам многого не знал. Видите ли, двигатель установили на лодке в конце июля. Через две недели из его мастерской украли старый двигатель. Через месяц отец решил, что держать «Си Спрей» дольше в Суонси небезопасно, и мы с Эваном Ллуэллином отвели ее в Портгварру. Там для меня уже была арендована студия, где я и поселилась. С тех пор я не видела отца. О Барстоне он говорил как раз вечером накануне моего отъезда в Портгварру. Отец знал, что «Кэлбойд» охотится за его двигателем, но я уверена, что он не подозревал, кто стоит за этими людьми. Его замечания о Барстоне как о «слабом звене» свидетельствуют, что они с Эваном Ллуэллином только начали интересоваться вопросом: кто же все-таки контролирует компанию «Кэлбойд»?

Нас прервал стук в дверь. Это была миссис Лоуренс, она сообщила, что меня зовут к телефону. Спустившись вниз, я узнал, что это Форбс-Паллистер. Он очень извинялся.

– Искренне хотел помочь тебе, Килмартин, – сказал он. – Но это оказалось не в моих силах. Приказ исходит от самого первого лорда Адмиралтейства – морского министра. И я, конечно, не могу ничего поделать.

Я поблагодарил и положил трубку. Вот так. Возможно, такой приказ организовал сам Кэлбойд. Поднимаясь по темной лестнице из полуподвального этажа, я вдруг почувствовал усталость и какое-то безразличие. Я начал осознавать, что это дело мне не по зубам, успеха здесь добиться практически невозможно. Невозможно противостоять организации, способной воздействовать не только на правоохранительные органы, но и на политическую верхушку страны.

– Подождите минутку, мистер Килмартин! – услышал я голос миссис Лоуренс. Она обращалась ко мне, стоя у входной двери. Я остановился на ступеньках, которые вели наверх, в холл. – Вам телеграмма. – Миссис Лоуренс принесла ее мне, я вскрыл запечатанный листок и прочел его содержание. Телеграмма была от Дэвида. Он сообщал, что очень интересно проводит время и решил остаться там на ночь.

– Ответа не будет, миссис Лоуренс, – сказал я.

Поблагодарив женщину, я вернулся в комнату Фрейи.

Она выслушала информацию о лодке с широко раскрытыми, озабоченными глазами.

– Что же мы теперь будем делать? Я устала от сидения взаперти, – тихо проговорила она.

– Тогда мы пойдем и поужинаем где-нибудь. А потом возьмем да и отправимся на какое-либо шоу. – Я понимал некоторую опасность такого предложения, но пока ничего другого предпринимать было нельзя.

Девушка согласилась.

– А завтра мы отправимся в Истборн, – добавил я.

Глава 6 Из ящиков для документов получаются хорошие гробы

Этот вечер сохранился в моей памяти как некий приятный эпизод. Он чем-то напоминал затишье перед бурей. Мне кажется, подсознательно я чувствовал это все время. За исключением гонки возле конусов Раннела, мы еще по-настоящему ни разу не скрестили шпаги с противником. Пока это была только игра в прятки. Но я не был настолько глуп, чтобы вообразить, что и впредь все останется только игрой. И думаю, что именно эта мысль добавила таинственного очарования, чего-то неизведанного, некоей нереальности этому вечеру. Я пребывал в неестественном, почти истерическом состоянии веселья. И кроме того, со мной была Фрейя.

Непонятно из каких, чисто женских, соображений она захватила с собой вечернее платье и в этот вечер явилась в нем. До сих пор я видел в ней скорее симпатичного мальчишку – с ее тонкой фигуркой в брючках и очаровательной гладко причесанной головкой. Но когда эта девушка вышла из комнаты в слабо освещенный холл в темно-синем вечернем платье, у меня буквально перехватило дыхание. В ней не было теперь ничего мальчишеского. Я уже не принимал ее за девчонку, это была настоящая прекрасная женщина. Ее красота заставила меня снова пожалеть о моих годах.

Я взял Фрейю за руку.

– Вы прелестны, – искренне сказал я.

Это был один из счастливейших вечеров в моей жизни. Фрейя пребывала в приподнятом настроении.

Если бы Дэвид был с нами и мог ее видеть! Но все же я был рад, что мы с ней вдвоем…

Мы оба выбрали ресторан «Палладиум» – он соответствовал нашему хорошему настроению. А когда мы возвращались, она настояла, чтобы я отпустил такси в начале Шафтсбери-авеню, и дальше мы шли пешком. Была роскошная лунная ночь.

– Я впервые вижу Лондон в затемнении, – хрипловатым голосом сказала Фрейя.

Я окинул ее взглядом сверху вниз. На ней было тяжелое габардиновое пальто, которое она надевала с брюками, но сейчас оно выглядело совсем по-другому. Оно как бы увеличивало ее рост и придавало особую осанку. В темноте явственно проступал в лунном свете безупречный овал ее бледного лица. Девушка подняла голову:

– Посмотрите, как ярко луна освещает шпиль церкви. В обычное время, когда кругом горят уличные фонари, почти не замечаешь луну.

Я рассмеялся:

– Посмотрим, что вы скажете, когда окажетесь на этих улицах безлунной ночью. Это совсем иное дело – бродить, словно по темным расщелинам. Со всех сторон тебя обступают черные громады домов с затемненными окнами, кругом царит безлюдье, и так тревожно…

В ответ на мои слова Фрейя рассмеялась:

– Но сейчас я вижу город при луне, и поэтому я счастлива. Взгляните, как освещен сенат!

Мы остановились, чтобы сквозь ветви безжизненных деревьев Рассел-сквер полюбоваться белыми корпусами университета. В этот момент уголком глаза я заметил, как у обочины на Саутгемптон-роуд остановилась машина. Не знаю почему, но у меня возникло подозрение, что эта машина едет за нами. Однако из нее никто не вышел. Когда же мы повернули за угол на Гилфорд-стрит, я обратил внимание, что автомобиль снова двинулся.

Я буквально втащил Фрейю в ближайший темный подъезд аптеки, и мы притаились там. Машина повернула за угол. Впереди сидели двое мужчин, которые внимательно смотрели вперед. Потом автомобиль прибавил скорость и удалился на Гилфорд-стрит.

Может быть, никто нас и не преследовал, но веселое настроение оказалось испорченным и в наши комнаты вернулась трезвая, нервно настроенная пара.

На следующее утро я встал рано и вывел свою машину на Феттер-Лейн. И чуть позднее девяти мы уже были в пути. День разгорался приветливый, небо сияло голубизной. В воздухе чувствовалась весна. Езда на машине в такой компании несомненно могла бы доставить удовольствие. Но мы оба смутно предчувствовали предстоящие трудности.

По прибытии в Истборн я сразу направился в офис одной из местных газет. Нам повезло: парень, который писал о несчастье с Барстоном, оказался на месте. Я вручил ему свою карточку.

– Возможно, вы слышали обо мне, – добавил я.

– Ну конечно, сэр. Вас интересует это дело?

Я ответил утвердительно и заметил, что, с моей точки зрения, это вряд ли несчастный случай. На что он ответил:

– Я рад, что кто-то еще думает так же, как я. Я излагал свои соображения местному инспектору полиции, но он отбросил эту мысль и сказал, что я просто ищу материал для статьи. Вы знаете Бель-Ту?

Я кивнул.

– В таком случае вы должны помнить, что дорога поворачивает там резко вправо. Туман тогда был довольно густым, это я должен признать. Но этот Барстон жил по соседству более четырех лет. И вдруг он сворачивает влево. Мне это кажется странным. Он мог, конечно, выпить, но я не понимаю, почему набрался до такой степени. В любом случае холодный и влажный воздух должен был отрезвить его. И почему он оказался на Берлинг-Гэп-роуд? Барстон ехал из Уиллингдона, а жил он в Алфристоне. Прямой путь домой лежал через Олд-Таун и прямо вверх, в горы. Или, допустим, он хотел объехать по Бичи-Хэд-роуд. Тогда он повернул бы направо на верхушке холма и затем отправился бы на Ист-Дин-роуд. Седель упоминал о том, что Барстон собирался навестить приятеля в Берлинг-Гэп. Но все случилось после полуночи. Согласитесь, несколько странное время для визитов, особенно в такую пасмурную ночь.

– Седель? – переспросил я. – А кто такой Седель?

– Это тип, в доме которого Барстон напился. Заметьте, я не отрицаю, что он был пьян. По свидетельствам, в последние месяцы Джон здорово пил.

Я вспомнил о симпатичном местечке, которое упомянул Гендерсон. Где-то недалеко от Истборна.

– Этого типа зовут Макс Седель? – уточнил я.

– Да, правильно. Свободный журналист из Сити. Он очень помог полиции, как я понимаю. Но я мало что смог из него выудить. Я сказал, что мне трудно себе представить, чтобы человек, знающий дорогу как свои пять пальцев, мог наткнуться на скалу. Но он твердил, что я – молодой журналист и хочу в своей статье изобразить случившееся как самоубийство и что в любом случае это не поможет погибшему бедняге.

– Он был женат?

– Кто? Седель? – не понял мой собеседник. – А, вы о Барстоне. Нет, но у него в этом районе много друзей. Мне кажется, что это был человек, не отличавшийся внешним лоском, но не лишенный внутренних достоинств.

– Не было ли у него трудностей с деньгами?

– Да нет, насколько мне известно. Покойный хорошо заработал в свое время в Мексике, как мне говорили. Многое из заработанного он уже истратил, но инспектор сказал, что у него в банке остался вполне солидный счет.

– А ты знаешь, что этому человеку принадлежала значительная доля акций одной из наших ведущих промышленных компаний?

– Нет, об этом я слышу впервые, – удивился молодой журналист.

Я простился с этим симпатичным парнем и взял свою шляпу.

– Если тебя это интересует, – сказал я, – просмотри список держателей акций компании «Кэлбойд дизель». Потом выяснишь, кому перейдет его доля.

Я ушел, оставив журналиста изрядно озадаченным. Дальше мы поехали на Саут-стрит, в полицейский участок.

– А при чем тут этот Макс Седель? – в недоумении спросила Фрейя.

– Пока не знаю, – ответил я, подгоняя машину к обочине, – но думаю, что он в чем-то замешан.

Нам пришлось подождать инспектора, который некоторое время занимался делом, связанным с гибелью Барстона. Когда он к нам вышел, я объяснил, что меня интересует этот случай и мне хотелось бы задать ему несколько вопросов.

У этого человека были умные карие глаза, и, внимательно посмотрев на меня, он предложил продолжать.

– Во-первых, – начал я, – считаете ли вы случившееся несчастным случаем?

В ответ он улыбнулся.

– Это, пожалуй, основной вопрос, мистер Килмартин, – сказал он. Инспектор, казалось, колебался. – Вы действуете от чьего-нибудь имени?

– Нет. Я не могу рассчитывать ни на какие привилегии. Тем более что меня интересует другое дело, с которым Барстон, похоже, был связан.

– Понятно. – Инспектор многозначительно взглянул на Фрейю.

Я объяснил, что ее тоже интересует это дело.

– Ну, откровенно говоря, – сказал он, – я не знаю, мистер Килмартин. На первый взгляд, это несчастный случай. Но могло быть и самоубийство. Очень трудно сказать. Но имейте в виду, считать этот случай самоубийством нет никаких веских оснований. Лично я склонен оставить все как есть.

– А у вас не возникло мысли о какой-то нечестной игре?

– Что вы имеете в виду? Разве для этого были причины? – спросил он, в то время как его глаза внимательно меня изучали.

– Мне просто подумалось… – Я пожал плечами. – Согласитесь, все в этом деле странно. Человек, проживший в этих местах четыре года, на единственном опасном участке дороги повернул влево, вместо того чтобы повернуть направо.

– Да, – сказал инспектор, почесывая подбородок. – Я тоже думал о чьем-то злом умысле. Но у меня нет оснований предполагать такое. Следы от машины шли прямо по траве. Насколько мне известно, у него не было богатства, которое досталось бы родственникам.

– А у него есть родственники? – поинтересовался я.

– Да, мы раскопали тетку в Шеффилде. Как вам известно, Барстон был йоркширец. Он не оставил завещания, так что ей достанется то, что не возьмет государство.

– А что, у него был приличный капитал?

– Ничего особенного, – ответил инспектор.

– А его акции компании «Кэлбойд дизель»? Ему ведь принадлежала значительная часть миллионной доли, – напомнил я.

– Да, но он по-крупному играл на бирже, – сообщил мой собеседник. – Все его акции оказались заложенными.

– А в каком банке?

– Не в банке. В «Сазерн трифт билдинг сошети».

Именно это я и хотел узнать.

– А что вы можете сказать о Седеле? – спросил я на всякий случай.

– Похоже, что с ним все в порядке, – охотно откликнулся инспектор. – Барстон явно был пьян. Хозяин «Уиш тауэр сплендид» присутствовал на вечеринке и подтверждает этот факт. Это один из наших консультантов. Барстон очень много пил с самого начала войны. Видимо, военные события так подействовали на него.

– Скажите, он часто ездил в Лондон?

– Время от времени. И обычно с ночевкой, на день или два.

– Где останавливался?

– В своем клубе «Джуниор фэрст нэшнл».

Я заметил, что инспектор начинает уставать от моих бесконечных вопросов. Они, по-видимому, ему ничем не помогали. Я поблагодарил и уже было совсем собрался уходить, но не смог удержаться и не без злорадства заметил:

– Знаете, инспектор, думаю, в конце концов вы установите, что это было убийство.

После этих слов он, провожая меня до двери, сказал:

– Может, вы все же объясните, что имеете в виду, сэр?

Но я покачал головой и рассмеялся:

– Здесь нечего объяснять. Мне известно не больше, чем вам. Но такова моя точка зрения.

Я сел в машину и отъехал, оставив его озадаченным на ступеньках полицейского участка.

Затем мы поехали по извилистой дороге, петлявшей вверх и вниз по холмам. Фрейя впервые увидела Бичи-Хэд и сразу влюбилась в эту холмистую пустынную землю с разбросанными на ней пастбищами, поросшими мягкой, ласковой травой. От Бичи-Хэд к Берлинг-Гэп дорога шла уже между скалами. Впереди на холме возвышался маяк Бель-Ту. В прозрачном воздухе это строение казалось легким и ослепительно-белым. В настоящее время маяк не использовался, и шоссе, покрытое гудроном, спускалось с крутого склона прямо к подножию холма. Именно здесь дорога ближе всего подходила к отвесным скалам. Между ними была зажата узкая недлинная полоска скользкого торфяника, обрывавшаяся в глубокую пропасть.

Дорога, резко свернув вправо, огибала Бель-Ту и спускалась к Бирлинг-Гэп, прямо к стоянке машин. Я совершенно не мог понять, как человек, пьян он или трезв, пусть даже в тумане, мог направить машину налево, к пропасти, вместо того чтобы повернуть направо.

Мы пересекли полосу торфа и подъехали к краю скалы. Следы от автомобильных колес были еще различимы. Было ясно видно, где машина врезалась в край скалы перед тем, как сорвалась вниз.

Фрейя держала меня за руку; мы подошли к обрыву. Налево от нас на фоне голубого неба белыми глыбами возвышались скалы Семь Сестер. Вокруг них с печальными криками кружились чайки. Внизу, под нами, о прибрежные, пожелтевшие от отложений камни бились неутомимые волны.

Мы легли на землю и стали с обрыва смотреть вниз. В пенистых волнах нам удалось разглядеть колеса автомобиля. Я почувствовал, как Фрейя вздрогнула, и помог ей встать и отойти подальше.

В Истборн мы вернулись в полном молчании. Я обдумывал свой следующий шаг, а Фрейя, вероятно, вспомнила отца. Мы наскоро позавтракали в отеле – в кафе на открытой площадке перед фасадом, а затем направились в город. Я вернул машину в гараж и, посадив Фрейю в троллейбус на Грейс-Инн-роуд, дождался автобуса, направлявшегося на Пикадилли-Серкус. Потом я прошел по Лоуэр-Риджент-стрит до Пэлл-Мэлл и остановился у клуба «Джуниор фэрст нэшнл». Я хотел ознакомиться со списками членов клуба. После недолгих препирательств моя настойчивость увенчалась успехом: мне разрешили просмотреть их. Имя Барстона было там, а немного ниже я увидел и имя Кэппока. В списке я нашел также и Рональда Дормена. К моему удивлению, в таком небольшом клубе числилось довольно много известных имен, главным образом из промышленного мира. Там были лорд Эмсфилд и виконт Чэлни, барон Марбург, сэр Андриан Фэлхэм, несколько министров и один-два газетных магната. И среди всех этих блестящих имен я встретил также имя Седеля – Макса Седеля. А еще раньше – имя сэра Джеймса Кэлбойда.

Я ушел из клуба с чувством, что я наконец-то подхожу к чему-то важному. Такое не могло быть простым совпадением. Все эти люди встречались там как члены клуба. Но я склонялся к мысли, что они знали друг друга гораздо раньше, а уже потом вступили в этот клуб. Членство в одном клубе позволяло им встречаться без всяких нежелательных комментариев.

А что Седель? Когда он вступил в члены этого клуба? Я нашел автомат на углу Лоуэр-Риджент-стрит и позвонил Гендерсону.

– Скажи, что ты знаешь о «Сазерн трифт билдинг сошети»? – спросил я его. – Кто контролирует это общество?

– Подожди минутку, я посмотрю в карточку Муди.

Через минуту он вернулся и сказал:

– Ну, я не могу утверждать, что это общество контролирует кто-то один, но Рональд Дормен его председатель.

И затем он прочел мне список директоров. Я не знал никого из этих людей. Поблагодарив Гендерсона, я повесил трубку. Итак, Рональд Дормен был председателем строительной компании, которая держала весь пакет акций фирмы «Кэлбойд дизель», принадлежавший Барстону. Казалось, все становилось на свои места.

Находясь в телефонной будке, я решил позвонить еще инспектору Кришэму. Набрав номер Скотленд-Ярда и ожидая, пока его подзовут, я продолжал обдумывать свои дальнейшие действия. Моя идея заключалась в том, чтобы создать для другой стороны как можно больше сложностей. Едва я начал рассказывать Кришэму о своих шагах и планах, как он прервал меня, резко бросив:

– Я хотел бы поговорить с тобой лично.

Его тон был почти повелительным, и я почувствовал, что Кришэм чем-то взволнован.

– О чем? – вырвалось у меня.

– Во-первых, об этой лодке Ллуэллина, – сказал он. – Ее пригнали на стоянку «Кэлбойд» вчера перед полуднем, и мы забрали ее. Было черт знает сколько шума. Кэлбойд совсем взбесился и обратился в морское министерство. В результате не успел я еще понять, на каком нахожусь свете, как главный комиссар напустился на меня. Он потребовал объяснений, почему я предпринял такой шаг. Ну, в конце концов я настоял на своем, хотя мне было приказано освободить лодку как можно скорее. Но тут – и в этом все дело – начался пожар на стоянке «Кэлбойд». Это случилось около трех часов утра. Лодку охраняли мои люди, но они сочли своим долгом принять участие в тушении пожара, а когда вернулись, то обнаружили, что лодка исчезла.

– Исчезла? Боже мой, Кришэм! – не удержался я от укоризненного возгласа.

Я понимал всю бессмысленность любых сетований и обвинений. Особенно в его адрес.

– Ну, продолжай. И конечно, от нее никаких следов?

– Абсолютно никаких, – удрученно подтвердил инспектор. – И второе, что я хочу сказать. Твой клуб подвергся нападению и был ограблен. В числе украденного из сейфа в комнате секретаря было и твое заявление. Послушай, Эндрю, – сказал Кришэм, и в его тоне послышалась просьба, – ты не думаешь, что пора раскрыть карты? В чем, собственно, дело?

– Но ведь есть еще дубликат заявления в моем банке, – вместо ответа, заметил я.

– Я знаю. Но повторяю: настало время поговорить откровенно. Послушай, вечером я буду здесь. Если заглянешь ко мне и поделишься тем, что тебе известно, думаю, это будет правильно и полезно для нас обоих.

Я колебался. Лодка исчезла. Что-то надо было предпринимать.

– Хорошо. Я буду у тебя через полчаса. – И я положил трубку.

Итак, я принял решение. Нужно напугать кого-то и заставить его сделать признание. Я поискал в справочнике номер Седеля. Меня охватило возбуждение, мой мозг был напряжен. Седеля на месте не оказалось. Ну хорошо, значит, это будет Кэппок. Я вскочил в такси.

– Отель «Вендовер», – приказал я водителю.

Через несколько минут я уже поднимался по ступенькам лестницы отеля.

– Мистер Альфред Кэппок на месте?

Да, этот человек бы на месте и готов был принять гостя. Меня провели на третий этаж в маленькую, но уютно меблированную приемную с видом на Грин-парк. Слегка сутулый человек поднялся из удобного кресла, близко подвинутого к электрическому камину. У Альфреда Кэппока было почти юношеское лицо, однако его кожа напоминала пергамент. Цвет лица был желтоватый, нездоровый, а глаза – тусклые и безжизненные. На столике возле него стояли графин и сифон с содовой, а также два использованных бокала.

Он указал мне жестом на стул напротив себя, и я сел. Меня не покидало странное ощущение, что меня здесь ждали. Так же как и в офисе Рональда Дормена.

Я не хотел терять времени и сразу перешел к делу:

– Вы один из четверых держателей значительных пакетов акций фирмы «Кэлбойд».

Он наклонил голову, соглашаясь.

– Один из этих четверых – сэр Джеймс Кэлбойд – единственный, кто действительно владеет своей долей. – Произнося эти слова, я внимательно наблюдал за ним. Они звучали как нечто непреложное, хотя я просто повторял общеизвестный факт. Я заметил, как глаза его сузились. – Рональд Дормен, приобретя свой пакет, сознательно завысил цену одного выпуска акций. Но вам с Барстоном ваши доли были просто выданы. Вы знали Барстона?

– Немного, – ответил он тихим голосом. Но не сделал никакой попытки опровергнуть мои слова.

– Естественно. Ведь вы были членами одного клуба, – показал я свою осведомленность. – Я полагаю, вы слышали о смерти Барстона?

Кэппок кивнул:

– В последнее время Барстон очень много пил…

– Вас предупредили, что вы должны говорить именно это. – Мой голос звучал резко. Говоря, я немного наклонился вперед. Это была техника допроса, которую я часто применял по отношению к сомнительным свидетелям. И я был удовлетворен, заметив, как мой собеседник вздрогнул.

– Джон Барстон был на грани того, чтобы сболтнуть лишнее, – сказал я. – Он был напуган. Поэтому и пил. – Я замолчал, а затем тихо добавил: – Его убили.

– О, но…

Я оборвал его.

– Он был убит, – с нажимом повторил я. – Да, убит, так же как со временем будете убиты вы.

Блеклые глаза Кэппока расширились. Я хотел было воспользоваться создавшимся преимуществом, но тут краем глаза уловил слабое движение у себя за спиной. Когда я обернулся, тихий, учтивый голос произнес:

– Я очень сожалею, что вынужден вмешаться в эту мелодраматическую сцену, мистер Килмартин.

Дверь в соседнюю комнату была открыта, и я увидел плотную маленькую фигурку Макса Седеля. В правой руке он небрежно держал небольшой уродливый револьвер с глушителем. В луче света, пробивавшемся из окна, я увидел, как блестит на его пальце золотое кольцо-печатка.

– Я ожидал вас, – спокойно сказал он.

Я встретил его холодный взгляд, и по спине у меня пробежали мурашки. Узкие стальные щелочки на мясистом лице. И тут вдруг я понял, на кого он похож – на горностая. Тогда, в его офисе, он произвел на меня впечатление человека сидячего образа жизни. Я считал его опасным, но опасным потенциально. Мне казалось, что Макс Седель – человек, полезный Германии, поскольку может поставлять ценную информацию. Теперь я понял, кто он на самом деле. Это было видно по его глазам, по позе. Опасность таилась и в небрежной манере, с которой он держал револьвер. Это был гангстер, но самый страшный из всех гангстеров – фанатик с необузданными амбициями, маленький Наполеон.

Он поднял телефонную трубку и назвал номер. Кэппок встал. Его болезненное лицо стало еще бледнее, все мальчишеское испарилось. Черты лица словно затвердели и стали резче.

Я оставался сидеть на стуле и не спускал глаз с Седеля. Одной рукой он болтал револьвером взад и вперед, другой ласково поглаживал трубкой свои усы. Шелковистые светлые волоски на его щеках подчеркивали линию бритвы. Наконец его соединили.

– Мы ждем, – только и произнес он. Затем Седель положил трубку и обернулся ко мне: – Для адвоката по уголовным делам вы невероятный глупец. Неужели вы воображали, что сможете повсюду расхаживать и открыто задавать ваши нелепые вопросы? И при этом безнаказанно? Mein Gott! С вами, тупыми англичанами, всегда происходит одно и то же. Вы никогда ничего не планируете заранее. Надеетесь на авось. Всем вам скоро конец. Через несколько месяцев мы будем управлять вами.

– И уничтожать людей, как вы уничтожали их в Польше? – с горьким презрением добавил я.

Он рассмеялся:

– Возможно. Мы никогда и ничего не делаем вполсилы. Вот почему вы всегда терпите поражение. Вы не умеете предвидеть и не доводите начатое до конца. Вы слишком слабы. Запомните: если хотите победить какую-нибудь расу, нужно полностью покорить ее. Если вы не доведете дело до конца, побежденные восстанут против вас, как только вы повернетесь к ним спиной. Но если мы завоюем Англию, ей уже не подняться никогда!

Его визгливое хихиканье продолжало звучать в моих ушах.

– И все это вам удастся потому, что вы украли дизельный двигатель у старого беззащитного еврея? – с презрением спросил я.

– Беззащитный старый еврей! – воскликнул он, и мне показалось, что он сейчас плюнет на ковер. – Проклятая вероломная свинья! Двигатель принадлежит рейху, и он будет возвращен рейху!

– А как же вы переправите его? – Тут я вдруг рассмеялся.

Немец сердито посмотрел на меня. Он был раздражен.

– Вы, дружок, хотите слишком много знать!

– Речь идет о технических вопросах, – продолжал я. – Есть только один способ вывезти двигатель из страны – на нейтральном судне, которое отправится в нейтральный порт. И здесь вы проиграете. Вы не имеете ни малейшего представления о контроле за контрабандой. У Германии никогда не было флота, который свободно плавал бы по морям. Поэтому вы ничего не знаете об эффективности морских сил. У вас столь же мало шансов вывезти двигатель морем, как и переправить его по воздуху. – Закончив свою тираду, я увидел, как краска залила его белые щеки, и понял, что попал в точку. Он шагнул вперед и ударил меня по лицу. Я не шевельнулся, но продолжал с вызовом смотреть ему прямо в глаза.

– Ваш флот! – фыркнул он. – Куда смотрит ваш драгоценный флот? Вы самодовольный адвокатишка! Через три дня двигатель будет отправлен из страны. Спустя еще один день он будет в Германии. У нас все готово – материалы, опытные люди. Все. Через шесть месяцев наши самолеты беспощадно разбомбят ваши города.

Его речь была прервана стуком в дверь. Немец сделал знак Кэппоку. Тот пересек комнату. Сейчас его сутулость была особенно заметна. Немного приоткрыв дверь, Альфред Кэппок выглянул наружу и тут же отворил ее широко. В помещение вошли два человека в темно-коричневых костюмах, похожих на ливреи. Они внесли большой металлический ящик, выкрашенный в черный цвет. Белыми буквами на нем было написано «А. Кэппок». Это был ящик для деловых бумаг. Такие в большом количестве можно видеть в банках Сити. Однако этот был значительно больше тех, которые мне попадались на глаза.

– Ящик для бумаг Кэппока и ваш гроб, – объявил Макс Седель.

До этого момента все происходившее казалось мне каким-то спектаклем. Я видел темные стороны жизни очень крупных городов. И Лондон был в их числе. Я знал, что странные и страшные вещи происходят за фасадами этих внешне пристойных зданий. Но жители Лондона, как правило, ничего не опасаются. Странные и страшные события, о которых пишут в газетах, их не касаются. Они не нарушают жизни рядовых горожан.

Яглянул в окно и увидел голые черные стволы деревьев в парке. Скоро они покроются яркой, свежей весенней зеленью. Сердце мое переполнилось желанием снова все это увидеть. Холодная, суровая зима была на исходе. Впереди – весна с обещанием чего-то нового, светлого. И в этот момент я подумал о Фрейе.

Мой взгляд машинально блуждал от револьвера Седеля к металлическому ящику и снова к револьверу. Но я ничего этого не видел, потому что передо мной стояло овальное нежное лицо с изящной линией бровей, огромными темными глазами и точеным носиком. Передо мной прошла вся моя жизнь. И все, что до сих пор удовлетворяло меня, – успехи в работе, широкий круг друзей, приятное времяпрепровождение – теперь казалось пустым и бессмысленным.

Этот парк скоро снова зазеленеет, а я бесславно закончу свою жизнь, убитый потому, что знал слишком много. И вдруг меня охватил гнев. Неужели я позволю лишить себя жизни как раз в момент, когда я нашел то, что сделало ее такой ценной!

Я поднялся и встал перед Седелем.

– Ты дурак, – четко сказал я. – Неужели ты думаешь, что я не подготовился к такой ситуации? Вы обокрали мой клуб, чтобы захватить заявление, которое я там оставил. И ты воображаешь, что это был единственный экземпляр заявления?

Макс Седель насмешливо улыбнулся. К нему вернулось самообладание.

– Значит, есть еще одно заявление? – зло сказал он. – Это следовало ожидать. Но я не думаю, что твой друг Кришэм обратит на него внимание. Я сказал, что этот металлический ящик – твой гроб. Но нет. Ты еще поживешь некоторое время. В течение последующих недель мы направим Кришэму от твоего имени несколько заявлений. В них ты будешь обвинять известных политических деятелей в совершении различных преступлений против государства. Каждое последующее заявление будет сенсационнее, чем предыдущее. К тому времени, когда Кришэм проверит некоторые из этих обвинений, он, вероятно, уже не сможет принимать всерьез то, которое находится сейчас в его руках. Он также не удивится, узнав, что Килмартин умер. Он будет считать тебя сумасшедшим.

– А кто подпишет эти фальшивые заявления? – спросил я.

– Ну конечно, ты, – ухмыльнулся Седель.

– Ты знаешь, что я их не подпишу!

– А я думаю, что подпишешь.

Его глаза злобно сверкнули. И сразу же облегчение, которое я испытал, узнав, что моя смерть откладывается, рассеялось, и сердце мое упало. Мне стали мерещиться резиновые дубинки, кнуты из металлической проволоки и все прочие ужасы концентрационных лагерей. Я слышал об этих вещах. Но все это казалось чем-то далеким, вроде наводнения в Китае или землетрясения в Южной Америке. Меня лично раньше это не касалось. Я считал, что пытки в цивилизованных странах не применяют, и убеждал себя, что такое не может произойти в центре Лондона. Но я, конечно, знал, что может. И отлично понимал, что, находясь в этом известном отеле на Пикадилли, я совершенно лишен сейчас всякой законной защиты. Будто все это происходило в самой Германии.

Глаза мои встретились с глазами Седеля. Маленький изверг следил за мной с легкой усмешкой. Мне показалось, что я все понял. Германия – страна атлетов, а этот человек атлетом не был. Физически Седель был слаб. Нет ничего страшнее, когда чрезмерные амбиции сочетаются с комплексом неполноценности. Главным интересом в его жизни была сила, физическая власть над жизнью и смертью. Он наслаждался своей властью, мучая людей. Семь лет он трудился во вражеской стране, чтобы добиться положения, которое давало ему право убивать людей. Сейчас он пожинал первые плоды своих усилий. И сейчас в его глазах застыла животная жестокость. Это был садист. И мне было страшно, что его садизм выльется не только в физическую, но и в психическую форму. Если он захочет, то может даже свести меня с ума. Особенно пугал меня ящик для бумаг. Я всегда боялся оказаться в замкнутом пространстве, откуда невозможно выйти. Это было нечто вроде слабой формы клаустрофобии. И охвативший меня ужас, как ни странно, придал мне смелости. Я неожиданно бросился на Седеля, выставив вперед кулаки. Он не был готов к нападению и не смог воспользоваться револьвером. У меня довольно большой вес, и вся сила удара пришлась ему по зубам. К тому же левой рукой я двинул его в живот. Воспользовавшись секундным замешательством, я бросился к двери.

Однако двое мужчин в ливреях преградили мне путь. Я повернулся и кинулся к револьверу Седеля – скрючившись над столом, он все еще держал оружие в руке. Потом я обернулся и понял, что игра окончена. Я хорошо запомнил картину, которую увидел, прежде чем потерять сознание. Эта сцена осталась в моей памяти, словно кадр из фильма. Один из мужчин в ливрее шагнул ко мне, подняв руку с зажатым в ней сифоном с содовой водой. Я запомнил тонкий белый шрам поперек суставов этой руки. Я запомнил также на одном из лацканов его пиджака значок с изображением золотого орла, падающего на свою добычу. А дальше мне показалось, что моя голова разлетелась на куски. Я провалился в темноту, и все исчезло. В себя я пришел, очевидно, не скоро, почувствовав движение машины.

Сильная боль в голове давала о себе знать. Она то проходила, то возобновлялась. Ритмичными волнами я слышал шум мотора и какие-то голоса. Они звучали где-то далеко. На некоторое время я снова погрузился в темноту. Потом мне показалось, что машина остановилась. И в то же время я чувствовал, что она продолжает двигаться. Мне чудился рев машины с дизельным мотором.

В течение некоторого времени я словно ощущал удары молота по голове. Сознание возвращалось ко мне и снова уходило. Одно время мне казалось, что со мной просто произошел несчастный случай, может быть, я попал на улице в аварию и меня везут в больницу. Эта мысль пришла мне в голову, когда я понял, что автомобиль с дизельным двигателем – автобус. До меня слабо доносился шум лондонских улиц, и мне хотелось верить, что я нахожусь в санитарной машине на пути в больницу. И тут я вспомнил удар. То есть не сам удар, а человека с поднятой для удара рукой, и маленький белый шрам, и орла на его лацкане.

И вдруг меня охватил панический ужас. Меня ослепили? Я ничего не вижу! И все же я знал, что сейчас день. Я открыл глаза шире, но вокруг было по-прежнему совершенно темно. Совсем близко от меня раздавались приглушенные голоса людей. Я хотел высунуть руку, чтобы привлечь их внимание, но не мог пошевелиться. Я пытался заговорить, но слова почему-то застревали в горле. Я закричал, завопил и начал биться. Все было как в одном из жутких кошмаров, когда с вами происходит что-то страшное, а вы не можете пошевелиться. В конце концов я обессилел и затих. Я понял, что связан и во рту у меня кляп. Хотел двинуть головой, но не смог этого сделать. Тогда я вспомнил железный ящик. В течение нескольких часов я боролся с состоянием истерики. Наконец мне удалось взять себя в руки. И все же меня не покидал страх, что я уже никогда не смогу выбраться из этого ящика. Не знаю, что было хуже – физическая боль в суставах или сознание, что я навеки замурован. Я был стиснут в ящике, как манекен, поставленный в определенном положении.

Наконец автомобиль остановился и загромыхали чьи-то шаги. Дверцы машины открылись где-то недалеко от моей головы, и знакомые звуки лондонских улиц стали слышнее. Я уловил, как продавец газет выкрикивал названия последних вечерних новостей, различил топот многих ног. Вероятно, это был час пик.

Мой ящик резко встряхнули. Затем меня перевернули на бок. Инстинктивно я попытался избежать падения, но не смог даже пошевелить рукой. Спустя некоторое время меня поставили на голову. Далее меня снова привели в горизонтальное положение и положили на тележку. При этом, когда ее тянули вдоль обочины тротуара, противно скрежетали железные колеса. На мгновение мы задержались на тротуаре. Я слышал, как проходивший мимо человек сказал: «Я только что говорил со старым Джессоном в доме, и он сказал мне…» Остального я не услышал. Однако слово «дом» позволило мне разгадать, где мы находимся. Догадка моя подтвердилась, когда я услышал, как другой голос произнес: «Ты идешь на Ливерпуль-стрит? Ну а я направляюсь в банк». Итак, мы находились в Сити. Слово «дом» означало биржу.

Я пытался привлечь внимание прохожих – работников окрестных офисов, которые спешили мимо моего железного ящика, устремляясь к своим очагам в предместьях. Я бился и кричал. Но, по-видимому, никто меня не слышал. Колеса тележки прогремели по тротуару и наконец стукнулись о ступеньку. Потом звуки стали другими, и я понял, что мы находимся внутри здания. Мы остановились, и я услышал, как кто-то грубо ругал лифт. Когда мою карету в него вкатили, мне показалось, что он двинулся вниз, нет, вверх, а потом снова вниз. После лифта меня долго везли по каким-то длинным каменным коридорам.

Мой ящик сняли с тележки. Путешествие закончилось. «Он в порядке?» – услышал я чей-то голос. В ответ кто-то хмыкнул: «Не надо давать ему умереть от апоплексического удара, верно?» Хихиканье стало громче, затем послышались удаляющиеся шаги. Они оставляли меня. Я услышал, как закрылась тяжелая дверь, и сразу же обмяк. Я раньше часто думал о такой смерти и представлял себе, какой она должна быть мучительной.

Когда дверь закрылась, я действительно был близок к помешательству. Тишина, сознание того, что я покинут, чувство полного одиночества – все это леденило ужасом кровь. А что, если мой ящик оставили в старом русле реки? Вдруг я утону, когда начнется прилив? Я слышал звуки, которые принял за царапанье крыс. Но оказалось, что это шаркали кожаные сапоги по сухим камням. Никакого затопления, конечно, не произошло. Однако чем больше распалялось мое воображение, тем больше я желал, чтобы меня поместили в русло реки перед приливом. По крайней мере, смерть была бы быстрой. Сейчас же мне представлялось, что я буду лежать скрюченным в этом ящике без движения, а голод и невыносимая боль в суставах постепенно будут сводить меня с ума. Я не боялся смерти. Я знал, что смерть станет избавлением от мук. Я боялся сумасшествия. И в течение нескольких часов пытался овладеть собой. Наконец мне это удалось, я успокоился и покорился судьбе.

Ограниченная циркуляция крови причиняла мне сильную боль. Но теперь, когда я представил себе самое худшее и поборол страх, мне показалось, что я смогу все вынести.

На некоторое время я, вероятно, потерял сознание. Либо боль была слишком сильной, либо я заснул – не знаю. Однако, когда мой мозг вновь включился, я понял, что прошло довольно много времени. Я как-то притерпелся к боли, а мое сознание будто бы отделилось от тела. Конечно, я не почувствовал прилива сил и подъема духа. Но я был доволен тем, что сумел собрать воедино все мои составные части и создать некую систему.

То, что Седель и его банда – тайные агенты, казалось теперь не таким уж страшным. Даже мое собственное незавидное положение представилось мне не столь уж безнадежным. Последние два дня мои мысли питались какими-то обрывками воспоминаний. Я пытался собрать их воедино. Был Шмидт и послание, которое я расшифровал. Был человек со шрамом на суставах пальцев, который следовал за мной от студии Дэвида Шила до моего клуба. Была Фрейя и конусы Раннела. И реквизированная лодка. Кроме того, существовали еще три владельца акций фирмы «Кэлбойд» – Рональд Дормен с его пышным богатым домом; Джон С. Барстон, сброшенный вместе с машиной на рифы под Бель-Ту; и, наконец, Альфред Кэппок. А за ними скрывался Макс Седель – елейный, хорошо воспитанный и очень дееспособный. Первоклассный агент и безжалостный садист. Однако и это не было главным. Все это – марионетки. Пешки, которые переставляла рука хозяина. За ними маячила тяжелая фигура с сонными глазами – фигура барона Фердинанда Марбурга.

Непостижимо! Марбург возглавлял большой торговый и банковский дом. Он был одним из столпов финансовой системы страны. Этот человек слыл членом теневого кабинета правительства. Он обладал огромным влиянием и неограниченными возможностями и, собственно говоря, был вне всяких подозрений. Но теперь, когда я мысленно назвал его имя, у меня не осталось сомнений в том, что я прав.

Эту мысль подбросил мне Седель, которого в журналистику ввел Марбург. Когда я вспомнил об этом, все остальное аккуратно встало на свои места. Его членство в «Джуниор фэрст нэшнл», золотой орел Марбурга на лацкане форменной одежды человека, ударившего меня в кабинете Кэппока, обрывки разговора, которые донеслись до меня на тротуаре…

Здание банка Марбурга находилось между Олд-Броуд-стрит и Треднидл-стрит. Два клерка, вышедшие из банка, расстались на ступенях. Один направился на станцию метро «Банк», а другой пошел на Ливерпуль-стрит. Банк помещался напротив валютной биржи. Ни одно помещение, кроме банка, не могло иметь таких глубоких подземелий. Кроме того, метод, который избрал Седель, чтобы вывезти меня из отеля «Вендовер». Ящик для деловых бумаг даже такого огромного размера не должен был вызвать излишнего любопытства. Тем более что его перевозили на бронированной машине служащие в форме из банка в подземелье.

Я только не мог понять, что он сам-то выигрывает при этом. Может быть, в этом деле замешан глава одного из департаментов, а не сам Марбург? Нет. Я сразу отбросил такой вариант, ибо никто, кроме Марбурга, не мог предоставить четыре миллиона Барстону и Кэппоку.

Может быть, он стремился заработать еще большие деньги? Тоже нет. Человек, обладающий всемирной репутацией финансового гения, не стал бы вести такую опасную игру. Тогда в качестве мотива оставалась только жажда власти. Но и это было весьма спорно. У барона Марбурга и без того было достаточно власти в этой стране.

И тут я вспомнил, что мне говорил Питер Бенэйблс из министерства иностранных дел более года тому назад. Положение Марбурга в теневом кабинете сильно поколебалось, когда правительство обратилось к политике разоружения. Он резко возражал против этого. Барон всегда был ярым сторонником тесных англо-германских отношений и приветствовал бы секретный союз против Советов. Он настаивал на цензуре над прессой, чтобы предотвратить растущую волну нападок на Германию. Открыто он не одобрял Гитлера, но подчеркивал, что сильная Германия была бы для нас надежной охраной от большевизма. Однако, очевидно, росло и другое влияние на события в стране. Особенно со стороны магнатов тяжелой промышленности. В результате положение барона пострадало.

Однако допустим, что он восстановил свое могущество и получил верховную власть, которой не мог бы получить ни один человек при демократической системе. Фердинанд Марбург – личность очень деятельная. Это человек с довольно мощной фигурой, массивным лицом, тяжелым подбородком и сонными глазами под нависшими веками. Однажды я слышал его выступление на банкете в Гилдхолле. Он был неплохим оратором. Его глубокий низкий голос звучал зажигательно, красноречие завораживало.

Допустим, он осознал слабость нашей демократической системы и понял, что она не может быть для него лестницей к власти, даже по ступеням теневого кабинета. Тогда он заручился обещанием правителя Германии помочь ему захватить эту власть. Представим себе, что барон Фердинанд Марбург – будущий фюрер Англии. Это объясняет все. Я вспомнил о его участии в деле с чешским золотом. А также о больших займах на реконструкцию, предоставленных банковским домом Марбурга, о которых так много говорили в свое время. В отличие от других международных торговых банковских домов берлинский и парижский дома Марбурга контролировались непосредственно из Лондона. Я вспомнил слова Шмидта о раковой опухоли в сердце Англии. Тогда его заявление показалось мне просто эмоциональной фантазией. Теперь же оно выглядело вполне обоснованным.

Я представил себе его тяжелое лицо с квадратной мощной челюстью и высоким лбом и эти сонные глаза, прикрытые веками, как у хищника. Я понял, что он способен взять в свои руки судьбу Англии и что влияние, которым обладал этот человек, если его не ограничить, может привести к последствиям более серьезным, чем даже поражение в нескольких битвах на фронте.

И тут в мою голову снова вернулась боль, и мой мозг, работавший некоторое время с необычной четкостью, устал. Я не знаю, уснул ли я или потерял сознание. Во всяком случае, я погрузился в какое-то забытье и совсем не думал о том, опустят ли мой ящик к Темзу или со мной произойдет еще что-то.

Я очнулся в холодном поту и услышал скрежет ключа в замке. В следующее мгновение я был ослеплен ярким светом – крышку ящика откинули.

Меня развязали. И хотя резь в глазах еще не прошла, я все же смог разглядеть, что меня окружает. Я лежал на полу комнаты, похожей на подвал со сводчатым каменным потолком, черным от паутины и грязи. Под потолком на проводе болталась единственная электрическая лапочка. Стены комнаты были сложены из больших квадратных каменных блоков, напомнивших мне Лондонскую стену. Повсюду висели ржавые железные цепи. Я был готов предположить, что нахожусь в одном из подземных казематов Тауэра.

В этом совершенно пустом помещении находился только железный ящик, в котором меня привезли. Он стоял прислоненный к стене, словно выставленное на обозрение орудие пытки. Внутри его я разглядел всевозможные зажимы и ремни, которые удерживали меня в скрюченном положении. И тут я почувствовал радость оттого, что выбрался из этого ящика. Но отвратительное чувство страха при мысли, что меня могут снова заключить в него, меня ни на минуту не покидало.

Ящик, казалось, притягивал все мое внимание, но я все же услышал голос, который насмешливо произнес:

– Надеюсь, вам было не слишком неудобно?

Я обернулся и посмотрел на двоих мужчин, стоящих возле полуоткрытой двери. Один из них был Седель, а другой – человек со шрамом на костяшках руки. Насмешливые слова произнес Седель, наблюдавший за мной, словно хищник за жертвой. Я обратил внимание на его губы – они распухли и почернели, что было особенно заметно на фоне бледного лица. Во рту недоставало двух передних зубов. Но я не испытывал удовлетворения от того, что причинил ему. Я целиком находился в его руках и знал, что он отплатит мне за мой удар во сто крат больнее.

Казалось, Седель прочел мои мысли, потому что злорадная улыбка искривила его потрескавшиеся губы.

– Ваш удар был ошибкой. Надеюсь отплатить за него с большими процентами! – Он шагнул вперед, держа в руке лист бумаги: – Не будете ли вы любезны подписать это заявление?

Он сунул мне в руки бумагу. Как во сне, я прочел то, что было там написано. Заявление, адресованное Кришэму. Оно содержало обвинения против известного магната. Этот человек обвинялся в завышении квот на производство важных деталей какого-то станка. В доносе приводились подробности беседы с мастером производства и данные, полученные от других фирм. Дрожащими пальцами я в клочки разорвал бумагу и вызывающе посмотрел на Седеля.

Однако Седель только улыбнулся.

– Я ждал такой реакции, – сказал он. – Но у меня есть еще несколько экземпляров этого письма. – И он извлек из кармана новую бумагу. – Ну, вы подпишете? – с олимпийским спокойствием спросил немец.

– Конечно нет, – повторил я. Но в глубине моей души нарастало чувство страха.

Седель обернулся к своему спутнику:

– Ганс, иди сюда и помоги мне засунуть этого дурака обратно в ящик.

Я попытался сопротивляться, но был слаб, как котенок. За несколько секунд меня затолкали в железный ящик. Крышка захлопнулась, и наступила полная темнота. Я слышал, как щелкнул замок. И тут я потерял над собой контроль. Меня охватила паника. На этот раз мне не заткнули рот, и я начал кричать.

Сквозь собственные истошные крики я услышал слова Седеля:

– Ну, подпишете или оставить вас так на всю ночь?

Я умолк. Понял, что могу остаться в ящике на долгие часы. Они забудут обо мне и не придут. Или могут потерять ключ. Или просто наплюют, займутся другими делами… Я всхлипнул.

– Подпишете? – звучало у меня в ушах.

– Да, подпишу, – в отчаянии крикнул я. – Только выпустите меня отсюда.

Снова раздался скрежет ключа, и крышку ящика подняли. Мой страх улетучился, уступив место полной потере сил и непреодолимого отвращения к своей слабости.

Я подписал заявление на крышке того ящика, из которого меня извлекли. Сопротивляться было бесполезно. Когда я закончил, Седель взял бумагу и рассмеялся. Затем схватил меня за волосы и начал мотать мою голову взад и вперед, вынуждая все время смотреть ему в лицо.

– Значит, ты не хотел подписывать? – произнес он сквозь зубы, и глаза его зловеще сверкнули. Потом он отшвырнул меня, и я растянулся на полу. – На сегодняшнюю ночь ты свободен, – продолжал Седель. – Можешь валяться здесь и думать о будущем. Завтра ты опять отправишься в свою конуру.

Я понимал, что он имел в виду. Но я уже полностью овладел собой. Преодолевая боль, я встал на ноги. Я решил разыграть свою последнюю карту, надеясь, вопреки здравому смыслу, что она окажется тузом.

Немец уже повернулся ко мне спиной и направлялся к двери.

– Может быть, вы отвезете меня к барону Марбургу? – сказал я ему вслед.

Мне доставило удовольствие видеть, как он мгновенно обернулся. В его глазах я прочел настороженность.

– Итак, – проговорил он, – вы знаете наши маленькие секреты. – В его голосе звучала насмешка. – Вы, я вижу, умнее, чем мне казалось, мистер Килмартин. Можно поинтересоваться, зачем вам встречаться с бароном?

– У меня есть к нему предложение, – не моргнув глазом заявил я.

В ответ он рассмеялся мне в лицо:

– Предложение? От вас? Чтобы избавиться от ящика Кэппока, вы готовы рассказать барону, где найти дочь Шмидта?

Он пересек комнату и вплотную подошел ко мне. Я стоял, для страховки опираясь на стену и посмеиваясь про себя.

– Или, может, вы знаете, где находится сам Шмидт?

Этот вопрос меня очень порадовал. Я понял, что Шмидт на свободе и полиция уже не охотится за ним. Значит, он может самостоятельно что-то предпринимать.

– Значит, вы не знаете, где Шмидт? – уточнил я.

– Пока нет, но думаю, что в этом деле вы сможете нам помочь, – многозначительно улыбаясь, заметил он.

Силы возвращались ко мне.

– Я думаю, вам лучше отвезти меня к барону, – настойчиво повторил я.

Я говорил хладнокровно, уверенно и видел, что неожиданная перемена в моем настроении поставила его в тупик.

– Барон Марбург, – продолжал я, – намерен разрушить эту страну и, захватив власть, стать диктатором в послевоенной Англии. Он считает, что благодаря своему титулу и положению барон Марбург находится вне подозрений. Однако в то время, когда он предается мечтам о власти, он находится в непосредственной опасности и может потерять даже жизнь. – Меня охватила дрожь. Я всегда испытывал подобное состояние перед тем, как обратиться к суду с последним словом. – Вы хотите знать, почему барону угрожает опасность, почему он рискует жизнью? Я могу, Седель, дать вам ответ на этот вопрос, – так же уверенно продолжал я. – Дело в том, что вы очень плохо работаете. Бог мой, неужели вы думаете, что можете здесь, в Англии, безнаказанно убивать людей, как вы это делаете в Германии? Вы убили Барстона. И полиция знает об этом. Глупо было отправить его на смерть прямо с вечеринки в вашем доме! Почему Барстон поехал по дороге Берлинг-Гэп? Он так хорошо знал окружающую местность – и вдруг повернул налево, а не направо у подножия Бель-Ту! Вам могло бы все сойти с рук, если бы за вами не наблюдали. Но за вами наблюдала английская служба безопасности. Вы знаете, кем был Эван Ллуэллин? Вам известно, что он был тайным агентом? Вы знаете, что Шмидта больше не ищут в связи с обвинением в убийстве? А почему? Потому что один мелкий жулик видел и описал двоих людей, которые убили Ллуэллина. А теперь я вас спрашиваю: вы отведете меня к своему шефу?

Я взглянул прямо ему в лицо, но он избегал моего взгляда. Однако, даже припертый фактами и испуганный, он продолжал оставаться самим собой.

– Какое все это имеет значение? – раздраженно проговорил он. – Двигатель ведь находится у нас. Скоро у нас окажется и Шмидт. Что касается вас, – немец с ненавистью посмотрел на меня, и глаза его загорелись, – то вы не сможете причинить нам никакого вреда. Я быстро с вами покончу, вы будете совершенно безумным. Слышите? Сумасшедшим! Завтра вы вернетесь в свой ящик! – И, повернувшись на каблуках, Макс Седель направился к выходу.

Палачи последовали за ним. Спустя некоторое время погас свет и я остался в темноте.

Глава 7 Вперед, за канализационной крысой!

Кромешная тьма всегда пугает. Немногим людям довелось пережить ужас темноты. Я не имею в виду темную комнату, где вы ищете выключатель, чтобы зажечь свет. Я говорю о темноте, которая окутывает вас, похожая на слепоту, и управлять которой не в вашей власти. Темнота здесь, в подземелье, была абсолютной. В этом помещении не было ни окон, ни вентиляционных отверстий, сквозь которые могло бы проникнуть слабое освещение. Темнота сомкнулась вокруг меня, и мне показалось, что я просто ослеп. Я чувствовал себя похороненным заживо. Боевое настроение, с которым я обратился к Седелю, рассеялось. Я помнил теперь только его последние слова. Он сказал, что я сойду с ума. И я знал, что он говорил правду. Одна мысль об этом ужасном ящике доводила меня до состояния истерики. Я знал, что не выдержу этого. Мне показалось, что темнота, словно вата, все плотнее обволакивает меня, и я стал искать стену, чтобы убедиться, что еще могу передвигаться. Прикосновение к гладким холодным камням немного успокоило меня.

И тут я вдруг вспомнил о своей самопишущей ручке-фонарике. Обычно она находилась в нагрудном кармане пиджака. Я пользовался ею во время затемнения. Ручка оказалась на месте, и сразу же бледный свет фонарика озарил подземелье. Я увидел мой гроб, показавшийся мне черным на фоне грязных серых стен. Я подошел к двери и подергал ее. Это была старая, обитая железом дверь, и, хотя я тряс ее изо всей силы, она оставалась неподвижной, будто была частью стены. Я прислонился к ней спиной и тут заметил на полу тарелку с едой. Очевидно, ее принес Седель, но в горячке спора забыл привлечь к ней мое внимание. Там была булочка и немного ветчины. Зверски голодный, я накинулся на еду.

Никогда еще я не ел в столь странных условиях. Я уселся на пол, скрестил ноги и держал тарелку на коленях. Монограмма «ДЛ», выгравированная на тарелке, наполнила мое сердце тоской. Может быть, еще вчера этой тарелкой пользовались в чайной «Лайон». Сейчас из нее ел обреченный человек, и, может быть, в последний раз. Я редко получал такое удовольствие от еды. Мне дали даже нож и вилку. Не хватало только воды. А жажда моя усиливалась. Проглотив последний кусок ветчины, я осознал, какой она была соленой. И тут я понял, что за негодяй этот Седель. Кроме страха, который внушал мне ящик, он обрек меня еще на агонию от жажды. Я оттолкнул пустую тарелку, поднялся на ноги и начал обыскивать подвал.

Я обыскал пол, осветил фонариком потолок и еще раз убедился, что никакой надежды на спасение нет. Потом я испугался, что иссякнет мой фонарик. Я погасил его, и темнота теперь не казалась мне непереносимой; я знал, что в любую секунду могу осветить свою клетку. Я уселся у самой далекой от ящика стены и попытался уснуть. Сон не шел. И все же, по-видимому, я задремал. И вдруг сквозь дрему я услышал какой-то шорох и почувствовал, что я в этом подвале не один. Мои нервы были натянуты до предела, и я раскрыл было рот, чтобы закричать, но даже на это у меня не было сил.

Вдоль другой стены подвала, внизу, двигалась какая-то тень. Потом загремела моя тарелка. И тогда мои пальцы судорожно нажали кнопку фонарика. Его луч выхватил из темноты суетившуюся в углу комнаты огромную крысу. Это отвратительное животное было гораздо крупнее тех, что мне когда-либо приходилось видеть. Она была темная, с лоснящейся шестью и красными светящимися глазами. Крыса испугалась света и, оскалив зубы, нырнула куда-то в угол.

Некоторое время я лежал, тупо глядя в этот угол, думая о том, не галлюцинация ли у меня. Но потом вспомнил, что, лежа в ящике, слышал, как крысы скреблись в пол.

Нежданная гостья оставила после себя скверный запах. И тут я понял, что это была канализационная крыса. Ни одна крыса, кроме канализационной, не могла быть таких гигантских размеров, такой жирной и прилизанной.

И тут я вспомнил одну историю, рассказанную мне как-то знакомым журналистом из Сити.

Однажды дирекция компании «Бэнк оф Инглэнд» получила анонимное письмо. В нем говорилось, что его автор может в любое время проникнуть в подземелье банка. А когда его не приняли всерьез, парень появился из-под пола через старую канализационную трубу. Директора компании заплатили ему тогда почти тысячу фунтов.

А может, старые канализационные трубы есть и вблизи этого подземелья? Крысы приходят сюда и уходят. А там, где пролезают крысы, возможно, пролезет и человек.

Я вскочил на ноги и подбежал к углу, где исчезла крыса. Совершенно точно. Между двумя каменными блоками была дыра величиной с яффский апельсин. Я встал на четвереньки и сунул в нее фонарик. Я не смог ничего увидеть, но теплый и зловонный запах канализации ударил мне в нос.

Меня охватило возбуждение. Может быть, именно за этой, с виду такой прочной стеной находится лаз в канализационную трубу?

Поднимаясь на ноги, я задел ржавую цепь. Ее вид всколыхнул мою память, и я чуть не закричал от волнения. Я вспомнил, что справа от главного входа в здание банковского дома Марбурга на стене была укреплена небольшая дощечка, установленная «Сити корпорейшн».

Я забыл подробности, но, кажется, ее установили, чтобы напомнить забывчивому миру один исторический факт: на этом месте некогда располагалась тюрьма.

Итак, я находился в одной из старых тюремных камер. К этим цепям когда-то приковывали узников. Страшные камеры сохранились за фасадом цивилизации – за зданием, которое Марбург воздвиг между Олд-Броуд-стрит и Треднидл-стрит. Вполне вероятно, что из старой тюрьмы был ход к древней канализационной сети. Может быть, посредством его избавлялись от умерших в тюрьме людей. Или же это мог быть тайный канал связи церкви с тюрьмой.

Я осветил фонариком каменную кладку и ощупал рукой холодные блоки. Мне показалось, что камни здесь другие, более гладкие, будто встроенные позднее. Действительно, края этих блоков были подрезаны, чтобы их можно было втиснуть в проем, служивший ранее входом в коридор.

Я взглянул на часы. Было около полуночи. Седель, конечно, не появится раньше восьми. В моем распоряжении было целых восемь часов. Но я знал, что мне предстоит тяжелая и долгая работа, и лихорадочно принялся за дело. Моим единственным орудием был нож, оставленный мне вместе с едой. Господи, как я благословлял этот нож!

Я был даже готов простить Седелю его коварство – оставить мне соленую ветчину и лишить воды!

Я начал с блока возле крысиной норы. Цементный раствор, соединявший камни, был толще и гораздо тверже того, который используется теперь. Мне приходилось в основном работать в темноте, потому что я экономил батарейку фонарика. Я понимал, что его мне надолго не хватит. От одной мысли, что фонарик погаснет совсем и мне придется в полной темноте блуждать по трубам древней канализации, меня бросало в дрожь. И все-таки я был счастлив, что могу что-то делать, вместо того чтобы лежать, и думать о проклятом ящике, и представлять себе насмешливый взгляд Седеля. Никогда еще я не работал с такой одержимостью. Спина и мускулы мои нестерпимо ныли, порой я даже вскрикивал от боли. Пот лил ручьем, но я не останавливался.

Два часа я долбил и колотил, все время чувствуя запах канализации. Наконец мой нож по рукоятку провалился в щель между каменными блоками. Я лег на спину, стал отталкиваться от камня ногами и продолжал это делать, пока совершенно не обессилел. Камень не поддавался.

Я снова взглянул на часы. Половина третьего! Шатаясь, я поднялся на ноги и, тяжело дыша, уставился на стену, будто хотел проникнуть сквозь нее, как Алиса сквозь зеркало.

Наконец я понял, что мне надо делать: ослабить соединительные швы и углубить образующуюся щель, постепенно поднимаясь вверх. Это был труд, достойный Геркулеса! Я действовал как автомат, буквально валясь с ног от усталости, и только страх заставлял меня держаться. И когда в половине восьмого утра работа наконец была закончена, я сполз по стене на пол и крепко заснул. Помню, что очнулся уже без пяти восемь и обнаружил, что валяюсь на полу как мешок. С огромным трудом я поднялся на ноги. С головы до ног я был обсыпан известковой пылью, а все мое нутро требовало воды. Я, конечно, потерял целый час, но без этой передышки я не смог бы сделать того, что мне предстояло. Сделав зарядку, чтобы расслабить окостеневшие мускулы, я всей своей массой ринулся на стену. Не знаю, сколько раз с разбегу я наваливался на нее. От ударов о камень у меня болело все тело. Стена не поддавалась. И вот тогда я с ужасом подумал, что теряю рассудок. А вдруг там нет никакого прохода? В отчаянии я схватил железный ящик и, как тараном, ударил им в стену. Треск металла, с грохотом ударившегося о камень, был ужасен. Но это меня не остановило. Седель мог появиться в любой момент. Получив надежду на избавление, я не хотел больше думать о возвращении в железный гроб.

Снова и снова я бил ящиком по одному из блоков. Изнемогая от усталости, я вдруг с радостью заметил, что два смежных блока чуть подались в шве, там, где они соприкасались.

Этот крошечный успех вдохновил меня. Снова и снова я с ужасающим грохотом бил по стене. И после каждого удара видел, что глыбы уступали.

Было уже больше девяти часов. Каждую минуту мог вспыхнуть свет и заскрежетать ключ в замке. Но эта неотвратимая угроза только придала мне сил.

Наконец при очередном ударе я почувствовал, что ящик подался вперед. Наружу вывалился один из камней. На уровне моей груди образовалась дыра. Запах канализации стал сильнее. Он, казалось, заполнил все помещение. И тут два провисавших над дырой блока тоже рухнули наружу. Теперь образовался пролом величиной с окно в разрушенном замке. С фонариком в руке я полез в эту дыру.

Мне кажется, что, если бы не смертельная усталость, я пустился бы пританцовывать и орать во все горло от радости. В тусклом желтом свете стали видны каменные ступени, которые вели куда-то вниз, в темноту, в глубину, куда уже не доставал свет моего фонарика.

У меня мелькнула мысль, не попытаться ли поставить на место блоки, которые я вывалил, и закрыть отверстие, через которое я вылез. Но блоки слишком велики – подобное было нереально. Итак, я бросился по ступеням вниз.

Атмосфера на старой лестнице была спертой, теплый сырой воздух пропитывали канализационные испарения. Смогу ли я вообще когда-нибудь выбраться из этого ада? Эта мысль стучала у меня в висках. Страшась темного каменного мешка и этого жуткого железного ящика, я был счастлив обнаружить хоть какой-нибудь путь к спасению. Только теперь я задумался о том, что ждет меня впереди.

Ступеньки скоро закончились, и я оказался в длинном наклонном каменном коридоре. По стенам этого туннеля сочилась вода, повсюду висела паутина и топорщились наросты плесени.

Коридор со сводчатым низким потолком весь был выложен из небольших камней. Мне приходилось двигаться согнувшись. Я шел быстро, и эхо моих шагов бежало впереди меня. Несколько раз мне показалось, что меня преследуют. Время от времени из-под ног выскакивала и шарахалась в сторону крыса. Я напряженно всматривался вперед, но даже при свете фонарика почти ничего не видел: коридор был заполнен густым туманом. И вдруг туннель расширился и раздвоился. Куда идти? Налево или направо? Чисто интуитивно я выбрал правое ответвление. И уже через несколько шагов убедился в правильности своего решения. Это была старая канализация, и я был уверен, что этот путь может привести меня к реке. Я знал, что те немногие канализационные системы, которые существовали в те далекие времена в Лондоне, сбрасывали нечистоты прямо в Темзу.

Теперь я шел, выпрямившись во весь рост. Круглый туннель давно перестал выполнять роль сточной трубы. Правда, примерно на середине пути вода доходила мне до щиколоток. Время от времени за пределами тусклого круга света от моего фонарика я слышал, как в воде барахтались крысы.

Мне показалось, что я пробирался по этой старой сточной трубе много часов. На самом же деле прошло всего несколько минут. Меня пугали странные звуки, раздававшиеся в тишине. Я боялся, что погаснет фонарик. В голове теснились разные ужасные истории, о которых я слышал и читал. О людях, которые сходили с ума и умирали, потому что не могли найти выход из каких-то подземных лабиринтов. Я вспомнил о катакомбах, о старых корнуэльских оловянных копях и страшных пещерах, из которых не было выхода. Занятый этими мыслями, я почти бежал вниз по старому подземному каналу. И вдруг остановился, наткнувшись на гладкую стену, – канализационная труба закончилась. Но это была не каменная, а кирпичная стена, а значит, более новое сооружение. Возможно, стена современного канализационного коллектора. Я с силой ударил ногой по кирпичам. Потом еще и еще. Но кожаная подошва моего ботинка была пропитана водой, и я повредил ботинок больше, чем кирпичи.

Я понял: надо поискать что-нибудь тяжелое, хорошо бы камень. Мне повезло. В сводчатом потолке я заметил выбоину и, оглядевшись, нашел выпавший оттуда большой камень. Он был тяжелым и очень скользким. Однако, пользуясь им как молотком, мне удалось выбить несколько кирпичей. С громким всплеском они рухнули вниз. Я посветил фонариком в образовавшуюся дыру. Внизу шумел медленный мутный поток. Вдоль него с моей стороны к стене прилепилась узенькая и, очевидно, очень скользкая тропинка.

Я снова взялся за камень, чтобы расширить отверстие в кирпичной кладке, но вдруг услышал какие-то новые, незнакомые звуки. Они эхом разносились по старой канализационной трубе, по которой я только что шел. Человеческие голоса – странно было их слышать в этой необычной обстановке. И звучали они, мне показалось, угрожающе. Я удесятерил свои усилия, и после нескольких сильных ударов в кирпичной стене образовался достаточно большой пролом. Я пролез через него и, оступившись, чуть не свалился в настоящую канализацию. К счастью, я не выронил фонарик и при его слабом свете почти бегом бросился по узкой дорожке вдоль коллектора.

В отличие от старой канализационной трубы эта была полна звуков. В ней все указывало на связь с людьми и не было гнетущей заброшенности, как в том коллекторе, из которого я только что выбрался. И наконец – первый проблеск света! Как я благословлял этот свет! И каким недостижимым он был! В потолке зияло круглое отверстие, и высоко над собой я видел маленький кружочек яркого света. Впечатление было таким, как будто я смотрю из глубокого колодца. В эту шахту долетали дружеские звуки – шуршание колес лондонского автобуса. Городские шумы были то достаточно громкими, то затихали, поглощенные более близким журчанием текущей воды.

Я снова начал продвигаться вперед, и вдруг моих ушей коснулся звук, заставивший меня обернуться. Я ясно услышал отдаленные голоса. Далеко позади меня плясали огоньки фонарей.

На мгновение я остолбенел и, как дурак, стоял с зажженным фонарем. Эхо донесло до меня возглас: «Вот он!» Это привело меня в чувство, я повернулся и бросился бежать. Мне было трудно продвигаться вперед в темноте – я экономил свет фонарика. Через определенные промежутки времени я пробегал мимо вентиляционных шахт, и периодически сверху до меня доносились звуки улицы. А позади я все время слышал топот бегущих ног, продублированный эхом. Мои преследователи приближались. Я проскочил мимо нескольких вспомогательных коллекторов. Они были значительно уже главной трубы. Я не решался свернуть ни в один из них – боялся попасть в глухой отсек. Этот страх мешал мне спрятаться и в одной из встретившихся мне выходных шахт. Когда я пробегал мимо них, свет фонарика выхватывал из темноты нижние ступени железной лестницы. По-видимому, это были выходы для рабочих, обслуживающих канализацию, и вели они наверх, на тротуар. Но я знал, что без специального железного ключа, с помощью которого отпиралась крышка люка, выйти наверх невозможно. Меня обязательно поймают.

Я начал выбиваться из сил, буквально падал от усталости, потерял волю к сопротивлению. Мне казалось, что меня обязательно поймают, и я уже готов был сдаться. И все же по инерции продолжал двигаться вперед. Мой фонарик еле светил, но меня это уже не беспокоило. Коллекторы казались мне благоприятным местом. Я больше боялся блуждать в темноте, в мерзко пахнущих, населенных крысами подземных кроличьих садках. И больше всего я боялся снова оказаться в железном ящике.

Преследователи приближались. Но я не мог бежать без конца. Я хорошо знал, что канализационные трубы Лондона ведут к болоту. Там коллекторы разветвляются, воду очищают и сливают в Темзу, а густую, отстоявшуюся грязь вывозят на баржах и сваливают около плавучего маяка Нор. Это болото находилось уже не так далеко.

Я понимал, что мне ничего не остается, как спрятаться в одной из выходных шахт. И тут труба резко свернула вправо. Я юркнул туда. Мои преследователи скрылись за поворотом. Я ускорил шаги и тут увидел то, что мне было нужно. Справа от меня зиял черный круг вспомогательного коллектора. Я не стал колебаться, шагнул в туннель и пошел вдоль него прямо по темной и грязной воде. Слой грязи был глубокий, но меня это не беспокоило. Двигаясь из последних сил, я все время оглядывался. Я понимал, что преследователи вот-вот достигнут входа в мой туннель. Свет их фонарей указывал, что они продолжают двигаться по главному туннелю, и я вздохнул с облегчением. Однако радость моя была недолгой. Через минуту луч мощного фонаря осветил мою трубу. Вода затрудняла мое движение, сил совсем не осталось, поэтому я не успел далеко отойти от входа. Эхом прокатился по туннелю чей-то громкий крик, и мимо меня просвистела пуля. Она ударилась в стену над моей головой и со свистом промчалась дальше.

Однако благодаря свету их фонарей я различил новый изгиб туннеля и готов был вскрикнуть от радости: дальше канализация разветвлялась! Я выбрал путь направо. У моих преследователей больше не было преимуществ, быстро двигаться по воде они тоже не могли.

Мне вода доходила до колен. Теперь я мог поберечь свой фонарик, так как пробирался по круглой трубе и мог касаться ее стенок руками. Так я упрямо ковылял. Однако слабый свет позади меня делался все ярче: мои преследователи догадались, куда я делся.

Я готов был сесть и заплакать, как ребенок, от усталости и разочарования. Труба была очень прямой, и в любой момент я мог оказаться снова под прицелом. И тут мне действительно повезло. Слева от меня в туннеле показалось квадратное отверстие. Проходя мимо, я заглянул в него и увидел дневной свет и железную лестницу. И тут же явственно услышал чей-то голос: «Осторожно, смотри, на что ты наступаешь, Берт!» Я остановился как вкопанный и увидел, что по ступенькамспускаются тяжелые резиновые сапоги рабочего-сантехника. Меня захлестнуло желание немедленно попасть на дневной свет, но я не сделал этого. Мой мозг запретил мне. Я понимал, что у меня ужасный вид. Помимо жалкого состояния моей одежды, я весь зарос щетиной и глаза мои провалились. В лучшем случае меня поволокут в полицию. И если Марбург заявит, что я один из его клерков, совершивших преступление, мне будет нелегко оправдаться. Я помнил, что двигатель должен был покинуть Лондон через две ночи.

Все эти мысли в одно мгновение промелькнули в моей голове. Я понял, что не могу рисковать, и, стараясь как можно меньше шуметь, двинулся дальше по туннелю.

Я оказался за новым поворотом, когда мои преследователи появились в моей трубе. И тут лучшее, на что я мог надеяться, произошло. Спустившийся рабочий вошел в туннель, чтобы посмотреть, кто находится в нем. За моей спиной произошла долгая перебранка. К этому времени я подошел к вентиляционной шахте. Она была не такой глубокой, и я мог видеть, как через люк переезжали колеса машин, и слышал рев транспорта. Вероятно, я находился где-то недалеко от реки, так как повернул вправо от главного коллектора, идущего к болоту. Это явно была нижняя часть Лондона. Число небольших узких труб, отходящих от главной трубы, увеличилось, значит, это был район узких перенаселенных улиц. Крыс здесь было больше. Периодически я наступал на них. Все это время меня не покидала мысль: как выбраться наружу? Оторвавшись от преследователей, я мог попробовать подняться по лестнице одной из шахт. И тогда, начав кричать и колотить в железную крышку, закрывающую ее сверху, я привлеку к себе внимание прохожих.

Однако страх сорваться с лестницы и риск быть пойманным на поверхности заставили меня отбросить эти мысли.

Я остановился перед каким-то кирпичным проемом. Несколько кирпичей вывалилось из-за плохого, раскрошившегося раствора. Я сунул в отверстие фонарь.

Это был новый каменный коридор, напомнивший мне старую канализацию, куда я попал из подземелья Марбурга. Однако просачивавшийся оттуда воздух заставил меня приободриться. В этом туннеле было прохладно и, можно сказать, почти свежо, особенно по сравнению с теплым зловонием, к которому я уже почти привык.

Вынуть еще несколько кирпичей не составило большого труда. Они вываливались даже при легком нажиме, и за короткое время я проделал довольно большую дыру. Теперь я мог пролезть через нее. Сомнений не было, это была старая канализационная труба, и она вела, я был в этом уверен, к реке.

И тут мой фонарь погас окончательно. Я двинулся вперед, нащупывая дорогу вытянутыми руками, касаясь скользкой поверхности стен. Темнота давила мне на глаза. Я был ужасно голоден и хотел пить. Но я настойчиво двигался вперед, потому что в лицо мне дул свежий ветер, а значит – где-то близко должен быть выход. Я часто поглядывал на светящийся циферблат своих часов, но не только для того, чтобы знать время, а просто чтобы посмотреть на их дружелюбное маленькое личико, светящееся для меня в темноте. Я решил не зажигать спичек без крайней необходимости, ибо коробка в моем кармане была полупуста.

Не один час пробирался я вдоль водоотвода. В нем не было вентиляционных шахт. Кругом царила адская темнота. Но теплая вонь канализационных труб была позади, и я был счастлив уже одним этим.

Я вошел в водоотвод чуть позднее десяти часов. Мне кажется, было около часа, когда я поскользнулся, упал и остался лежать на камнях. Вероятно, я на несколько минут забылся тяжелым сном. Но когда, восстановив свои силы, я наконец встал на ноги, то обнаружил, что было три часа. Я насквозь промок, и от холода у меня не попадал зуб на зуб.

Тем не менее этот короткий сон очень помог мне. Моя голова немного прояснилась. Мне всегда было присуще чересчур живое воображение. И вот сейчас оно начало рисовать мне безотрадные картины: долгие часы я на ощупь пробираюсь по бесконечному туннелю. От окончательной потери всякой надежды на счастливый конец моих мытарств меня спасал только циферблат часов. Он смотрел на меня и вселял мужество. Больше всего я боялся свернуть куда-нибудь не туда и потерять живительное дуновение свежего воздуха. Но пока свежий ветерок дул мне прямо в лицо, я знал, что найду в себе силы идти вперед. От голода у меня начались сильные рези в желудке, но они не могли сравниться с муками жажды, которые я испытывал. А ведь я все время шел по воде, но, подчиняясь голосу разума, запретил себе пить ее.

Но вот стенки трубы, по которой я продвигался, словно раздвинулись. Я уже не доставал до них руками. Остановившись, я вынул коробку спичек, но они пропитались водой, когда я спал на полу. Тогда я определил, откуда доносилось слабое дуновение свежего воздуха, и медленно, нащупывая дорогу ногами, двинулся в том направлении. Вскоре мои растопыренные руки наткнулись на холодную, мокрую поверхность стены. Я пошел вдоль нее.

Через какое-то время я почувствовал, что земля под моими ногами уходит под уклон. И тут я споткнулся о камень, заскользил и ощутил, что мои ноги увязают в грязи. Я понял, что нахожусь в более широком туннеле, который, несомненно, ведет к Темзе. Я был уверен в этом. Настроение мое поднялось. Было около четырех часов. Если в ближайшее время я не достигну выхода, на улице совсем стемнеет. А выходить к Темзе в темноте было очень опасно. Однако и провести в этой трубе еще одну ночь у меня не было желания. И я продолжал движение. Моя рука наткнулась на скользкое растение, пристроившееся к стене, вдоль которой я шел. Потом мои ноги начали разъезжаться на тонком слое грязи, скопившейся у стены. Я понял, что приближаюсь к реке.

До этого момента я не знал, что может представлять собой выход из туннеля в реку. Я просто стремился дойти до него и больше ни о чем не думал.

Сейчас же слой грязи становился все глубже, мои ботинки просто увязали в ней. Потом я почувствовал, что иду уже по глубокой воде. И вдруг я испугался, что туннель может заканчиваться в реке под водой. Смогу ли я быстро вернуться обратно, если вода будет заливать трубу? Это были неприятные мысли, но я упрямо шел вперед. Вода доходила мне уже до колен. Было без четверти пять. И тут я обратил внимание на интересное явление. Дружелюбное личико моих часов потускнело. Я поднес часы поближе к глазам. Сомнений не было. Свечение побледнело. Значит, вокруг стало светлее. Густая чернота туннеля приобрела сероватый оттенок.

Я заковылял быстрее. И вскоре убедился, что темнота действительно рассеивается. Я стал различать стены, поросшие какими-то растениями. Затем увидел очертания самого сводчатого туннеля, выложенного каменными глыбами и залитого водой.

Трудно себе представить, с какой радостью я увидел пробивавшийся в трубу дневной свет. Я мгновенно забыл о голоде, жажде и усталости.

Туннель поворачивал влево, я поспешил туда – и вдруг в глаза мне ударил яркий дневной свет. Я увидел арку – выход из трубы в реку. Однако она была закрыта железной решеткой, наподобие крепостных ворот. Надежды мои рухнули. Я готов был разрыдаться, но меня ободрял вид этого серого полукруга дневного света. За ним виднелось нечто вроде причала. Толстые деревянные сваи, торчавшие из реки, покрывала зеленая растительность. Была там и деревянная лестница с полусгнившими ступенями. Но обрести путь к спасению возможно было, только пробравшись через эти железные прутья. Они упирались в сводчатый потолок туннеля. На уровне воды протянулась поперечная балка. Встав на нее, я мог бы криком привлечь к себе внимание прохожих.

Я решительно двинулся вперед. Железная решетка была уже совсем близко. Ледяная вода доходила мне до пояса. С каждым шагом мои ноги все глубже погружались в ил. Вскоре я потерял оба ботинка, но не огорчился, так мне было даже легче идти. Когда вода поднялась до груди, я поплыл, стараясь делать длинные броски. Я быстро продвигался вперед и был уже почти рядом с решеткой, когда вес пропитанного водой костюма потянул меня вниз. Еще несколько взмахов рук – и я схватился за прутья поднимающейся решетки. С дальнего расстояния мне казалось, что ограждение заканчивается прямо у уровня воды. Но оказалось, что это гораздо выше моей головы. Я был совершенно измучен и понимал, что никогда не смогу достать до него. Я оглянулся. Темнота туннеля позади подстегнула меня. Я не мог даже подумать о том, чтобы вернуться.

Там, за решеткой, у нижних ступеней лестницы, ведущей к причалу, плескалась вода. За зелеными досками причала я увидел баржу, дрейфовавшую вниз по течению, и понял, что продолжается отлив. Середина реки вздымалась коричневыми волнами, гонимыми ветром.

Дальше виднелась полоса причалов и кранов. Каким родным и надежным все это выглядело! Я много раз наблюдал эту картину с безопасного места – Лондонского моста, и моей мечтой было снова оказаться на его прочном тротуаре. Надо было что-то предпринимать. Я начал кричать. Я кричал до хрипоты. Я просто вопил. Но никто не появился. Была суббота, и людей вокруг не было. Тогда я впал в отчаяние. Стиснув холодные прутья и едва высунув подбородок из воды, я с тоской смотрел на реку. Я уже понимал, что следует либо вернуться, либо найти способ двигаться вперед. Причем или то или другое делать нужно очень быстро.

Была только одна возможность двигаться вперед. Я сделал глубокий вдох и, держась руками за прутья, погрузился в воду. Мне показалось, что погружение происходило очень долго. И все это время мои ноги касались прутьев.

И вдруг после очередного толчка мои руки уже не ощутили прутьев, а ноги погрузились в глубокий ил. Я быстро вынырнул на поверхность, чтобы сделать несколько глотков воздуха.

Отдохнув пару минут, я снова погрузился в воду. Я почему-то был уверен, что решетка не доходит до пола туннеля. Я очень боялся, что меня может засосать ил. С каждой минутой мне становилось все холоднее. Но делать было нечего, и я опускался все ниже и ниже. Все произошло гораздо раньше, чем я думал. Мои ноги коснулись каменного дна трубы. Я рванулся в сторону и, перебирая прутья руками, погрузился, словно в кашу, в глубокий ил. Наконец, сделав последнее усилие, я подлез под нижний край железной решетки. Казалось, что легкие разорвут мою грудь. Не мешкая ни секунды, я резким движением вытолкнул себя наверх.

Мне казалось, что я никогда не доберусь до поверхности. Но я добрался. Хватая ртом живительный воздух, я увидел, что течение несет меня к причалу. В голове мелькнула мысль, что меня может пронести мимо лестницы. И, собрав все оставшиеся силы, несколькими отчаянными гребками я достиг ее перекладин и повис на них. Никогда раньше я не думал, что лестница может быть такой высокой и такой трудной. Пропитанная водой одежда утяжеляла мое тело и тянула меня вниз. С трудом я преодолевал ступеньку за ступенькой…

Глава 8 В районе Уоппинг

Когда я наконец взобрался на мостки причала, меня встретил там ледяной восточный ветер. Я посинел от холода и полного изнурения. Свирепые порывы ветра насквозь продували мою мокрую одежду, пронизывая меня до костей. Я огляделся. Позади, за скопищем кранов, мачт и дымовых труб, проступали туманные очертания моста Тауэра. Простиравшаяся передо мной река заворачивала в сторону Лоуэр-Пул. Причал был пуст.

Скрючившись от холода, я поплелся по неровным доскам настила, оставляя за собой мокрые следы. Позади возвышалась мрачная громада склада. В воздухе пахло солодом, корицей и мешковиной. Вход в склад закрывали обшарпанные деревянные двери. Весь его облик напоминал старые казармы. Между складом и следующим зданием от реки вверх вели каменные ступени. Я перелез через несколько ящиков и пустых бочек и добрался до этой лестницы. Она поднималась к узкой улице. Вдоль нее выстроились невысокие дома. Это были главным образом лавки и жилые помещения. В рабочие часы улица, очевидно, была забита грузовиками и тележками, но сейчас она казалась совершенно пустынной. Грязная металлическая дощечка извещала, что ее название Уоппинг-Хай-стрит. Никогда еще я не видел места, которое бы так мало напоминало Хай-стрит. Однако я все же обнаружил на ней маленькую харчевню под названием «Алфс дайнинг румс» и вошел в нее. Внутри не было ни души. На звяканье дверного колокольчика из заднего помещения вышла старая женщина и, разинув рот, уставилась на меня. Меня это нисколько не удивило, ведь я представлял собой довольно печальное зрелище. С меня ручьями стекала вода, которая к тому же в тепле этой столовой еще и жутко попахивала.

Клацая зубами, я объяснил хозяйке, что свалился в реку. Я настолько замерз и был так измотан, что даже не сказал, что мне нужно, и не сообщил, что у меня есть кое-какие деньги.

– Сегодня слишком холодный день, чтобы падать в реку, – пожав плечами, сказала женщина.

Она повела меня на кухню, которая помещалась за столовой. Отозвав от плиты массивную грудастую девицу, выпекавшую пирожки, она послала ее наверх за одеялами. Затем пожилая хозяйка харчевни велела мне раздеться. Мне настолько было все безразлично, что я совершенно не ощущал в ее присутствии никакой неловкости. Я стоял раздетым у пылающего очага и растирался полотенцем. Во время этой процедуры на кухню вошел пожилой мужчина в морской фуражке и тельняшке. Он остановился, увидев меня, почти голого, перед огнем. Затем вынул изо рта трубку и плюнул в корзину с углем.

– Привет, мать! Похоже, у тебя здесь неплохая компания! – удивленно пробурчал он.

Я поторопился все ему объяснить, но он остановил меня рукой:

– Зачем что-то объяснять? Здесь, видишь ли, никто ничего не объясняет. Случается то, что случается. Ты свалился в реку. Ладно. Но я скажу, что, когда мне в последний раз пришлось понюхать ее, река имела более приятный запах. Поэтому оставь, парень, свои объяснения для тех, кому они потребуются.

Мне было нечего ему возразить. Если бы я сказал правду, он никогда бы мне не поверил. Поэтому я завернулся в одеяло, которое принесла девушка, и сидел, как индеец, перед огнем. Затем я осмотрел свою промокшую одежду и извлек из карманов все мало-мальски ценное. К счастью, бумажник был на месте. В нем оказалось три бумажки по одному фунту. Кроме того, в карманах брюк обнаружилось еще несколько монет. Я посмотрел на старика, усевшегося напротив меня на стуле:

– У вас найдется какая-нибудь старая одежда, которую вы могли бы мне продать? – Я указал ему на банкноты в бумажнике. – Думаю, что эти бумажки высохнут, верно?

– О! А откуда ты взял их? – Старик поднялся. – Ладно, парень, мне все равно, откуда они. Конечно, высохнут. Но, если не возражаешь, я лучше возьму вот эти две полукроны. Взамен я могу дать тебе пару брюк и свитер. – И он ушел наверх.

Старуха собрала мою одежду.

– Выбросите все это, – попросил я, – она в ужасном виде.

Я заметил, как ее скрюченные пальцы ощупывают одежду.

– Ничего подобного, – пробормотала она. – Я все отстираю. Сразу видно, что вам не приходилось иметь дело с детьми…

С этими словами старуха исчезла, оставив меня с девушкой, которая занималась своими пирожками. Я заметил, что, вернувшись, она все время поглядывала на меня, сидевшего перед огнем, обернувшись полотенцем. На мне не было больше ничего.

– Вы забавно выглядите в этих одеялах, – заметила она, решившись заговорить со мной.

Это был не лучший способ завести знакомство. Я представлял себе свой вид, однако оглядел ее. Это была большая и довольно неуклюжая девица с угрюмыми чертами лица. Но из-под шапки всклокоченных кудрей смотрела пара явно красивых карих глаз. Девушка улыбнулась:

– Расскажи мне все, что с тобой случилось. Тебе здорово досталось, да?

Я рассмеялся.

– Дело в том, что я совершил налет на банк в Сити, – с ходу сочинил я, – а они поймали меня и сунули в подвал. Но я вылез через канализационную трубу и целый день пробирался по ней, а за мной гнались четыре здоровенных типа в шляпах. Вот с такими бородами! – добавил я.

– Ну, я, конечно, не верю тебе. Ты насмехаешься надо мной! – И девица хрипло рассмеялась. – Смотри, одеяло сползает, давай я поправлю!

Но в тот момент, когда она, отряхивая руки от муки, намеревалась подойти ко мне, вернулась старуха. Девице ничего не оставалось, как смиренно вернуться к пирожкам.

Я нисколько не пожалел об этом, потому что меня охватила летаргия и я был не в состоянии забавляться с этой девкой.

Через несколько минут появился старик. Он принес брюки, рваную старую жилетку и толстый синий шерстяной свитер. Прихватил и пару аккуратно заштопанных носков. Свитер был мне немного велик. Но кто я такой, чтобы выбирать или жаловаться? Только что вылезший из канализации субъект.

Оставалась еще проблема с обувью. Однако после того, как я переоделся в обноски старика, он, казалось, начал проявлять ко мне отеческий интерес. Он сообщил, что знает хорошего торговца подержанной одеждой на Уоппинг-Хай-стрит.

Как только банкноты в моем бумажнике подсохли, я вручил старику один фунт и попросил купить мне пару ботинок и какое-нибудь пальто. Я выразил пожелание, чтобы денег хватило еще и на табак. Однако перед этим мне пришлось заверить его в том, что банкнота не фальшивая, с чем он скрепя сердце в конце концов согласился.

Тем временем я вымылся и меня накормили холодным мясом с хлебом и пикулями. Из большого черного котелка, стоявшего на плите, налили еще крепчайшего чая, который я когда-либо пробовал. Чай был нестерпимо горький от танина, и все же я с удовольствием выпил целых три чашки.

Вернувшийся старик принес пару черных башмаков, я думаю, принадлежавших ранее какому-нибудь солдату, и довольно старое рваное пальто из темно-синей саржи. Он явно заметил мое удивление, когда протянул мне вместо туфель солдатские башмаки.

– К этой одежде больше подходят такие башмаки, – объяснил он. – Кроме того, они дешевые – всего пять шиллингов за пару. И вы были правы – банкноты настоящие.

Мне не хотелось покидать теплый очаг, но предстояло сделать еще очень многое. Поэтому я поблагодарил стариков за доброту и вышел на Уоппинг-Хай-стрит.

В первую очередь мне была нужна телефонная будка. Я свернул на узкую улочку. Она тоже была пустынной. Двери мрачных складов были заперты, здания казались безжизненными. Только вокруг пивных была заметна какая-то жизнь. Я прошел мост, миновал вход в лондонские доки, прошел Эрмитаж и вдоль гладких, похожих на стены замка оград доков Сент-Кэтрин вышел на Тауэр-Хилл. Там я и обнаружил телефон-автомат.

Я был рад войти в будку и закрыть за собой дверь. Рваное пальто и старый свитер слабо защищали от резкого ветра.

Подняв трубку, я набрал Уайтхолл 12–12 и попал прямо на инспектора Кришэма.

– Это ты, Килмартин? – Его голос звучал как-то торжественно, и я был несколько удивлен тем, что он назвал меня по фамилии.

– Послушай, Десмонд, – сказал я. – Знаешь, кто контролирует компанию «Кэлбойд»? Это барон Марбург.

– Ну и что? – проговорил он. – Я полагаю, что он с лихвой рассчитался, продав правительству дизельный мотор.

– Итак, они переслали тебе послание, где Терстол обвиняется в том, что назначил слишком высокую цену за револьверные головки? – поинтересовался я.

– Да. А кто подписал это заявление? – в свою очередь спросил он.

– Я. Меня заставили это сделать. Они намеревались заставить меня подписать несколько абсурдных заявлений. И все для того, чтобы, получив после моей смерти первое мое послание, где речь идет о «Кэлбойд», ты не поверил бы ни единому моему слову.

– Послушай, – сказал инспектор, – ты звонил мне вчера?

– Да, конечно, а что?

– А накануне?

Я подтвердил.

– Ты же вчера собирался приехать ко мне…

– Да, но я не смог, – нетерпеливо объяснил я. – После звонка я сразу отправился в «Вендовер». Хотел, напугав Кэппока – это один из крупных держателей акций «Кэлбойд дизель», – заставить его расколоться. Но они меня там поджидали и, схватив, засунули в ящик для бумаг и оттащили в банк Марбурга на Треднидл-стрит.

– Кто это «они»? – не понял Кришэм.

– Во-первых, Макс Седель. В доме этого человека, как считают, Барстон так напился, что врезался в скалы возле Бичи-Хэд. На самом деле он был просто убит Седелем. Седель, к твоему сведению, нацистский агент.

– Лучше бы ты приехал в Ярд, – предложил Кришэм.

– Именно это я и хочу сделать, – согласился я, – но сначала хочу, чтобы ты знал, как обстоят дела. Ведь я могу не добраться до Ярда. Я убежал из подвалов Марбурга через канализационный туннель. В этих катакомбах меня преследовала его банда. Я уверяю тебя, Десмонд, что это дело рук Марбурга. Ты знаешь, кто такой барон Марбург? Он – предполагаемый фюрер Англии! И если Германия получит дизель, который ваша полиция имела глупость выпустить из своих рук, это будет означать потерю превосходства в воздухе. «Кэлбойд» будет поставлять нашему правительству устаревшие двигатели.

– О чем ты говоришь?! – взволнованно воскликнул инспектор. Через мгновение его голос зазвучал уже спокойно: – Послушай, старик, лучше расскажи мне все с самого начала.

Раньше он никогда меня так не называл. Это меня несколько озадачило. Я хорошо знал этого человека и помнил, что так он обращается, только когда хочет расположить к себе подозреваемого.

– Главное тебе уже известно, – как можно спокойнее сказал я. – Я сейчас же приеду в Ярд, и мы с тобой поговорим. А пока меня не будет – никому ни слова о том, что я тебе изложил.

– Послушай, у меня сейчас срочное дело, – предупредил Кришэм. – Я должен уехать, поэтому повтори мне все с начала.

– Какой черт в тебя вселился? – возмутился я. – Неужели ты не понимаешь важности того, что я тебе говорю? Оставайся на месте, пока я не приеду.

– Погоди, – перебил меня инспектор. – Я могу встретить тебя на пути. В моем распоряжении как раз есть полицейская машина, которую я могу за тобой выслать.

Упоминание о полицейской машине заставило меня пошевелить мозгами. Очень странно. Минуту назад он, казалось, не понимал, о чем идет речь, а уже через мгновение предлагает послать за мной полицейскую машину! Зачем? Для защиты? Только что он горячился, а теперь хотел меня успокоить.

Я положил трубку и вышел из телефонной будки. Когда переходил дорогу к Ройял-Минт-стрит, вдруг увидел валивший из отверстия на дороге дым. Это была вентиляционная шахта канализации. Я невольно содрогнулся. Всего несколько часов назад я блуждал в канализационном туннеле. Может, я проходил как раз под Минт-стрит!

Едва я успел перейти улицу, как увидел большой черный «родстер»^[3], который, виляя между машинами, несся по мосту Тауэр. Машина остановилась у обочины напротив телефонной будки, и из нее выскочили трое полицейских. Я готов был вернуться и подойти к ним, подумав, что это Кришэм послал за мной машину. Но тут сообразил: чтобы привезти друга в Ярд, инспектору не обязательно было посылать трех полицейских. Сомнений больше не было. Они окружили телефонную будку и собирались произвести арест.

У меня оборвалось сердце, и я постарался побыстрее смешаться с толпой прохожих. Действия этих полицейских могли означать только одно: противник опередил меня. Они так успешно замарали мою репутацию, что инспектор Кришэм, которого я считал своим другом, поверил им. У меня возникло желание поймать такси и немедленно отправиться прямо в Ярд. Но я был слишком измотан и, честно сказать, испугался силы, против которой выступал. Может быть, я все преувеличивал, но, по крайней мере в этот момент, я засомневался, что смогу в чем-либо убедить Кришэма. Трудно было ожидать от полицейского, что он поверит тому, будто такое высокопоставленное лицо, как барон Марбург, на самом деле является нацистом. У полицейских слишком развито чувство уважения к собственности, чтобы поверить в предательство.

Я шел по направлению к Минорис и чувствовал свое полное бессилие перед людьми, которые могут руководить действиями полиции и своими собственными агентами, направляя всех против меня. Я не мог понять, как это им удавалось. И вдруг мне на глаза попался плакат: «Загадка смерти знаменитого К. С.». Я остановился. Что-то мне подсказало, что здесь я могу найти ответ. Я купил экземпляр «Рекорд».

В глаза мне бросился заголовок на первой полосе: «Тайна знаменитого К. С. – Эндрю Килмартин погиб в автокатастрофе. Самозванец звонит по телефону в Ярд».

Последняя фраза объяснила мне поведение Кришэма и появление полицейской машины. Я явственно представил себе всю последовательность событий. Обломки автомобиля были обнаружены на пустынном берегу возле Бьюд, получившего зловещее название «Берег самоубийц». Машина была нанята в Лончестоне поздно вечером в четверг. Обнаружил же ее пастух в пятницу у подножия отвесной скалы. В то же утро тело идентифицировали как мое.

Иезуитская хитрость разработанного моими врагами плана была просто ужасающей. Как говорилось в статье, я покинул свою квартиру в Темпле во вторник, чтобы совершить короткую прогулку на запад страны. С тех пор в местах, которые я обычно посещаю, меня больше не видели. В конце полосы был еще один заголовок: «Таинственные телефонные звонки в Ярд». Эту часть истории, конечно, обеспечил Седель с его обширными связями на Флит-стрит. Она была запланирована гораздо раньше, еще до того, как меня схватили в отеле «Вендовер». Но даже теперь, после моего побега, их план все еще действовал. Я не мог явиться в полицию. А пока я буду доказывать, что я жив, двигатель уже переправят за границу. Конечно, я мог бы отправиться прямо к Кришэму или даже к главному комиссару, которого я немного знал, и собственной персоной подтвердить, что я не самозванец и помню, о чем говорил в частной беседе с Кришэмом. Но поверят ли они моему рассказу о Марбурге и даже о «Кэлбойд»? Они могут поверить моему повествованию о мытарствах в канализационных трубах. Что же касается остального, скорее всего, они скажут, что пережитое подействовало на меня не лучшим образом и мне следует отдохнуть. Заявление, которое я подписал вчера вечером, сделало свое дело. Сомнения в моих умственных способностях были посеяны.

Я не знал, что предпринять, тем более что меня поджимал фактор времени. Седель сказал, что двигатель должен покинуть страну через три дня, то есть в понедельник. Не меньше двух дней уйдет только на то, чтобы установить мою личность и доказать, что один из крупнейших банкиров страны – нацист.

Все эти мысли привели меня в отчаяние. Между тем полицейская машина все еще стояла на том же месте, у обочины, напротив телефонной будки. Вероятно, копы расспрашивали прохожих. Я повернул направо и поспешил по Ройял-Минт-стрит. Я шел назад по грязным улицам, тянувшимся вдоль доков, почти во сне. И наконец оказался у харчевни «Алфс дайнинг румс».

У меня не было никакого плана. Я только знал, что смертельно устал и мне необходимо передохнуть. Здесь меня приняли за преступника, но оказали помощь. Я чувствовал, что у хозяев харчевни я буду в безопасности. Было половина седьмого вечера, когда я переступил порог «Алфс дайнинг румс». В зале царила полутьма. За столом сидели один или два посетителя. При моем появлении они подняли глаза, но не проявили особого любопытства. Я сам видел их в каком-то тумане, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Ни старик, ни его жена, увидев меня, нисколько не удивились. Я спросил, есть ли у них свободное помещение, где я мог бы переночевать. Старуха молча повела меня наверх, в маленькую комнату с железной кроватью и занавешенным тюлем окном. Окно выходило на реку, вид на нее загораживало целое скопище дымовых труб. Старуха заложила окно фанерой и после этого зажгла свет.

Я не помню, как разделся, не помню, убрал ли с окна фанеру. Единственное, что мне запомнилось, – это неизъяснимое блаженство от прикосновения холодных простыней к моему измученному телу и покой, в который я окунулся, когда лег в постель.

А дальше в окно хлынул дневной свет и в доме началось какое-то движение. Я вылез из постели. События вчерашнего дня казались мне ночным кошмаром. Но боль в суставах и во всем теле свидетельствовала о том, что все это было правдой.

Солнце висело высоко над рекой. Глянув на часы и обнаружив, что уже одиннадцать тридцать, я поспешно ополоснулся холодной водой и оделся. Я вспомнил, сколько мне предстоит сделать.

Было воскресенье. Внизу, в кухне, я увидел старуху, которая готовила пищу. На столе лежала часть разрубленной мясной туши и кучка муки. Муж хозяйки в старых ковровых шлепанцах, попыхивая грязной глиняной трубкой, сидел у огня. Он читал «Ньюс оф зе глоуб». Когда я вошел, он оторвался от газеты и поглядел на меня поверх очков в стальной оправе.

– Вы должны были разбудить меня! – сказал я.

Старуха улыбнулась и покачала головой.

– Тебе было нужно как следует выспаться, вот что! – сказала она.

– Верно, – кивнул старик. – Хорошенько поваляться. Правильно говорит миссис.

Старуха поставила в печь котел и начала готовить мне завтрак. Старик же вновь углубился в чтение газетных новостей. Я сидел у огня и обдумывал свой следующий шаг. События прошедших двух дней казались уже далекими. Но я понимал, что кое-чего мне удалось добиться. Я открыл, что Седель – нацистский агент. И что под его началом работает еще несколько агентов. Я установил, что он тесно связан с подставными владельцами акций «Кэлбойд». Я обоснованно полагал, что Седель убил одного из этих владельцев акций. Кроме того, я выяснил, кто контролировал подставных владельцев акций. Там, в подземелье, я был в этом совершенно уверен. Но теперь я засомневался. Ведь действительно это была какая-то фантастика. Правильно, Седель не отрицал, собственно говоря, ничего. Он сказал: «Итак, вы знаете все наши маленькие секреты». Но ведь этот хитрый человек мог меня просто разыгрывать. А Марбург? Мог ли этот барон изменить стране, которая приняла его? Что он мог выиграть? Я справедливо предположил, что власть. Но ведь деньги – это и есть власть! Но почему тогда этот крупный капиталист стремится к поражению Англии – оплота капитализма?

Тут мне принесли завтрак, и некоторое время, забыв обо всем, я наслаждался беконом и яичницей. Когда я насытился, мои мысли приняли более реальную окраску. Я решил, что надо прежде всего сконцентрироваться на вопросах, связанных с двигателем. Марбург мог подождать, а двигатель – нет. Но как я ни напрягал свои мозги, все же не мог придумать, каким образом помешать вывезти его из страны. К тому же мне не было известно местонахождение двигателя, как и способ, каким его собираются вывезти. Все это необходимо было установить.

И тут вдруг судьба приподнесла мне настоящий подарок. Это была одна из тех неожиданных случайностей, которые делают жизнь такой непредсказуемой. Мои глаза, рассеянно блуждавшие вокруг, наткнулись на сообщение в газете, которую читал старик. Неожиданно я прочел фамилию «Марбург». Я не донес до рта хлеб с мармеладом.

– Что ты читаешь? – спросил я старика.

– А? – Старик был удивлен моим повелительным тоном. К тому же это были первые слова, которые я произнес с начала завтрака.

– Что это ты читал о Марбурге? – повторил я. – Что-то о том, что банкиры посылают груз оружия в Финляндию?

– Да, тип по фамилии Марбург организовал это, – ответил старик. – Так пишут в газете. Сегодня вечером на борту судна будет торжественная служба – молебен. Вот так. Прочти все сам. – С этими словами он протянул мне газету.

Я взял ее и расстелил на столе. Статья называлась «Банкир посылает оружие в Финляндию». Я быстро пробежал ее глазами. «Борьба за демократию… Моральный долг оказать помощь… Молебен будет проведен в три часа дня на борту судна «Тирлмер», находящегося на верфи «Уилсон Рэп»… Барон Фердинанд Марбург, основатель фонда помощи, будет присутствовать на скромной церемонии. Будут присутствовать также много банкиров и промышленников, которые внесли средства в фонд… Благодарная Финляндия… Благодарность Финляндии была выражена вчера вечером… Щедрый жест… Груз оценивается примерно в один миллион фунтов…» А, вот оно! «Отправляемый груз включает двадцать пять новейших английских истребителей… танки… ручные гранаты, противотанковые ружья… и один из новейших разработанных компанией «Кэлбойд» торпедных катеров, которые начали поступать на королевский флот». Итак, я был прав.

Я откинулся на стуле. От дерзости этого плана просто дух захватывало! Этим человеком невозможно было не восхищаться! Все было великолепно задумано. Элементарно, конечно. Меня учили таким приемам более двадцати пяти лет тому назад, когда я поступил в разведку. Умный агент обычно не скрывается, а старается быть на виду. Есть разные способы выполнения этого основного правила. Марбург выбрал для себя грандиозный способ. И первый раз с тех пор, как я выбрался из отеля «Вендовер», настроение мое поднялось. Я знал, что Седель – тайный агент и не остановится ни перед чем. Для меня он был чумной крысой. Я всегда ненавидел грубую силу. Может быть, потому, что, как адвокат, в качестве оружия всегда использовал только свои мозги. Я понимал Марбурга. Он сражался моим оружием. Какой прекрасный замысел с целью вывезти двигатель из страны! Поместить его в торпедный катер и отправить вместе с кучей другого оружия в Финляндию с благословения правительства и церкви… Я еще раз пробежал глазами газетный столбец. «„Тирлмер“ будет сопровождать эскорт британских кораблей вплоть до норвежских территориальных вод». Блестяще! И все это великолепное оружие, за которое заплатили английский банкиры и промышленники, – кому оно предназначается?

Я представил себе британский морской эскорт из двух эсминцев, которые, возвращаясь, скорее всего, попадут в ловушку. А «Тирлмер», как только они исчезнут из поля зрения, вместо того чтобы держаться в пределах территориальных вод, повернет на юг. И тогда на горизонте появятся германские корабли. Марбург не только предоставит Германии оружие. Он обеспечит ей превосходство в воздухе. Оружие же – только приложение.

И чем я, черт побери, могу этому помешать? Подобные мысли несколько испортили мое настроение.

Надо было что-то предпринять, чтобы «Тирлмер» не достиг берегов Германии. Но что?

Я повернулся к старику, который теперь читал жене историю какого-то развода.

– Мне хотелось бы присутствовать на этой церемонии, – сказал я, прерывая его чтение. – Но думаю, причал будет закрыт для обычной публики.

Хозяин харчевни снял очки и уставился на меня бледно-голубыми глазами.

– А как же ты думаешь? – скрипучим голосом проговорил он. – Неужели они допустят каждого паршивого коммуниста из Ист-Энда на такую церемонию? На земле, кроме Финляндии, есть еще много мест. Ты собираешься пойти добровольцем? Очень глупо, если хочешь знать мое мнение. Не говори потом, что Алф Хиггинс не предупреждал тебя. Россия выглядит хорошо на расстоянии. Но держись от нее подальше, парень. Вот что я скажу тебе.

– Я не собираюсь отправляться в Финляндию, – с улыбкой заверил его я, – хотя это и неплохая мысль. Нет, мне просто захотелось приятно провести воскресный вечер, вот и все!

– Послушать молебен?

– Ну, там могут быть кое-какие интересные люди. И кроме того, не каждый день ведь увидишь на Темзе корабль с оружием, предназначенным для служения Всевышнему!

– Да, это верно. – Старик пожевал губами. – Но деньги делают страшные вещи, парень. Похоже, этот банкир хочет получить многое из того, что предназначено Богу. – И тут старик наклонился вперед: – Ты хочешь, чтобы кто победил – Россия или Финляндия?

Я внимательно посмотрел на него, соображая, что же его интересует.

– Думаю, финны устоят, но я не жду, что они победят.

В ответ старик фыркнул:

– Значит, ты не красный! Мне следовало об этом догадаться. Никто из приличных людей никогда на эту паршивую улицу не приходит. Только матросы, мелкие воришки да парни, падающие в воду!

Последнее замечание предназначалось мне. Его сопровождал выразительный взгляд старика. Затем он повернулся к жене:

– А я было подумал, мать, что он собирался взорвать этот корабль вместе со всей церемонией посвящения!

«Взорвать их, – подумал я. – Вот неплохая мысль, ведь на корабле имеются ручные гранаты. И для меня была бы легкая смерть».

– Да, – громко сказал я. – Я хотел бы сражаться за Финляндию. И хотел бы попасть на «Тирлмер».

– Значит, ты полный идиот, – констатировал старик. – Хочешь подписать себе смертный приговор ради того, чтобы выбраться из страны? Боже всемогущий! Но есть ведь и другие пути скрыться или залечь на дно.

– О, я знаю! – нетерпеливо воскликнул я. – Но мне хочется перемен, волнений и немного романтики! А пока мне не терпится взглянуть на «Тирлмер» во время этой церемонии. Может, ты знаешь, как попасть на причал «Уилсон Рэп»?

– На причал «Уилсон Рэп»? – Хозяин харчевни многозначительно посмотрел на меня. – А сколько ты можешь заплатить?

Я помолчал. У меня оставалось около фунта.

– Пять шиллингов, – нерешительно предложил я. – Я бы дал и больше, но у меня с собой больше нет.

– Ладно. Не переживай, что у тебя всего пять шиллингов! – проворчал старик. – Пять шиллингов – это пять шиллингов. Я бы вообще не взял с тебя денег, – продолжал он, – но тебя нужно переправить через реку, а это воскресная работа. Что ты скажешь, мать, если мы съездим и поразвлечемся? Миссис любит небольшие прогулки по реке после воскресной стряпни. Особенно в такой прекрасный день, как сегодня. Верно, мать?

Старуха молча кивнула.

– Но как же мы попадем на этот причал? – не понял я.

– На тот причал мы не попадем, – подтвердил старик, – но рядом есть другой – причал компании «Персивейл банана». Он сейчас закрыт. Но его караулит Билл Фиверс, а это мой приятель.

Я поблагодарил сообразительного хозяина, и он продолжал чтение заметки о разводе. Расправившись с хлебом и джемом, я еще раз внимательно прочел историю о «Тирлмере» и обнаружил кое-что важное. Недавно в Англии было объявлено, что британцы могут добровольцами защищать Финляндию. Первая группа таких добровольцев, оказывается, уходила на «Тирлмере». Они одновременно несли охрану груза оружия. Я подумал, что их отбирал сам Марбург, а значит, они будут служить ему и его делу. Особенно если учесть, что команда судна состоит из простых моряков. Но тут мое внимание привлекла еще одна небольшая статья. «Управляющий оружейным цехом исчез». В ней упоминалась компания «Кэлбойд».

Мистер Сеттон Райкс, управляющий цехом на «Кэлбойд дизель», уехал с завода в четверг вечером, как обычно, на машине. С тех пор его никто не видел. Соответствующие службы безуспешно обследовали часть канала и все близлежащие дороги между заводом и его домом. Вокруг все тщательно обыскали. Автомобиль и водитель бесследно исчезли.

В статье был очень важный для меня абзац: «Все, кто был связан с ним по работе, очень волнуются. Считают, что он был противником политики, которой придерживаются директора компании. Правление неоднократно отвергало его планы изготовления дизельного двигателя особого типа. Его помощник, мистер Уэст, сказал полиции, что Райкс был очень подавлен последние несколько недель».

В четверг вечером! Мои мысли тотчас же обратились к пустынному берегу возле Бьюда, где в пятницу были обнаружены обломки автомобиля. Без сомнения, между этими двумя фактами существовала какая-то связь. Найденное в авто тело было явно не моим! Но ведь оно должно было принадлежать кому-то? А если Райкс, как пишет газета, создавал им сложности, одним выстрелом они убивали двух зайцев. Но главное – это также означало, что на заводе «Кэлбойд» в среде технических специалистов нарастает недовольство и сопротивление. Я пришел в возбуждение.

– Можно газету на минутку? – обратился я к старику. – Хочу посмотреть полосу о делах в Сити.

В это время он уже не читал, а с газетой на коленях молча глядел на огонь. На мои слова он оглянулся и передал мне всю газету. Я быстро нашел нужную страницу и чуть не вскрикнул от радости: наверху на всю полосу шел заголовок: «Не слишком ли дороги акции компании „Кэлбойд“?»

А ниже я прочел: «В пятницу „Кэлбойд“ пережила сильную встряску. В течение последней недели акции компании все время повышались в цене, достигнув пиковой отметки в пятьдесят два шиллинга и шесть пенсов. В пятницу продажа началась с этой цифры, но к полудню цена снизилась на один шиллинг. К трем часам дня она упала до сорока пяти шиллингов. Все это сопровождалось неприятными слухами относительно перспектив ожидаемого государственного контракта».

Затем следовало предположение: «Падение курса акций связывают в некоторых кругах с исчезновением управляющего производством мистера Сеттона Райкса. Говорят, что между исполнительной властью предприятия и правлением были серьезные разногласия. Эти слухи явно не беспочвенны. И пока ситуация не прояснится, я посоветовал бы инвесторам воздержаться от приобретения акций этой компании».

Я положил газету на стол. Первое, что мне нужно было сделать, – это найти моего друга фотографа. Телеграмма, которую Дэвид Шил прислал из Олдхэма, вероятно, что-то означала. Возможно, он даже беседовал с Райксом накануне его исчезновения.

Если ему удалось кое-что разузнать о фирме «Кэлбойд», мы смогли бы написать об этой компании прелюбопытный материал. В «Ивнинг рекорд» работал Джим Фишер, которого я хорошо знал. Он, конечно, бросится на такой материал. Конечно, если будет убежден, что ему не предъявят обвинения в диффамации. Я поднялся наверх за своим старым пальто.

– Когда вы будете готовы отправиться к причалу? – спросил я старика, вернувшись на кухню.

– Ну, скажем, в половине третьего, – сонно пробурчал он. – Мы сможем пройти до прилива.

– Хорошо. Я вернусь в два часа тридцать минут.

Я быстро пересек столовую и вышел на Уоппинг-Хай-стрит. Солнце ярко сияло, но воздух был свежим, и холодный ветер гонял пыль по булыжникам. Я направился прямо к Тауэр-Хилл, оттуда вниз по Истчип к Кэннон-стрит, где сел в автобус, и поехал на Чаринг-Кросс. Пока я ехал по пустынным воскресным улицам Лондона, солнце ласково пригревало мне спину. Я почему-то думал о Фрейе и о том, беспокоится ли она в связи с моим отсутствием. Конечно, это была глупая мысль. Но я с нежностью вспоминал ее прелестное лицо, оно так забавно морщилось, когда она улыбалась мне из-за бокала вина. Я вспоминал тот вечер, который мы провели вместе. И думал о том, как было бы приятно, если бы девушка беспокоилась обо мне.

Возле станции Чаринг-Кросс, посчитав, что нахожусь уже достаточно далеко от Уоппинг-Хай-стрит, я решился войти в телефонную будку. Я набрал нужный мне номер – 67–95 – и почти сразу же услышал несколько искаженную английскую речь. Я спросил Дэвида, но мне ответили, что его нет. Тогда я попросил подозвать Фрейю, и мне сказали, что ее тоже «нет дома». В отчаянии я назвал миссис Лоуренс.

– О, это вы, мистер Килмартин! – радостно откликнулась она. – Где вы были? Молодая леди до смерти испугалась, когда вы не вернулись домой.

– Извините, – сказал я. – Меня задержали. А что, мистер Шил и мисс Смит оба уехали?

– Да. И теперь я беспокоюсь о них, – продолжала миссисЛоуренс. – Мистер Шил вернулся в субботу утром, около семи часов, и он был очень взволнован, мистер Килмартин. А когда узнал, что вы не возвращались, они с молодой леди поспешно уехали на такси. Они были очень обеспокоены. Вчера они не вернулись. С тех пор я их не видела.

– Они сказали, куда едут?

– Нет, они очень торопились.

– Хорошо. Не беспокойтесь, миссис Лоуренс. Я их найду.

Я положил трубку. С минуту раздумывал. Я думал о Фрейе, и сердце мое сжималось от страха. Я понял, что я в нее влюблен. Понял это впервые. Я никогда не позволял себе никаких иллюзий. И сейчас тоже. Когда убежденный холостяк сорока двух лет влюбляется в двадцатишестилетнюю девушку – да, со слов ее отца, подсознательно я даже отметил ее возраст, – ему остается только одно: осознать свою глупость и смотреть фактам в лицо. Я осознал это, и мысль о том, что я просто дурак, отрезвила мои мозги.

Тому факту, что они не вернулись в гостиницу, могло быть только одно объяснение. Если действительно в Олдхэме назревали осложнения, Седель наверняка направил туда своих людей. Один из них мог узнать Дэвида и последовать за ним в Лондон. Зачем они с Фрейей так поспешно куда-то уехали? Может быть, они кинулись к инспектору Кришэму? Но в субботу вечером я говорил с ним по телефону, и он не сказал мне, что видел их. Но куда бы они ни отправились, факт тот, что они не вернулись. Значит, либо, обнаружив, что их преследуют, они отправились переночевать еще куда-нибудь, либо их захватила шайка Седеля.

Из двух возможностей я больше всего опасался второй. Я подумал, что Дэвид мог направиться к своему крестному – сэру Джеффри Карру.

Я поискал номер телефона в справочнике, но, когда нашел его и позвонил, дворецкий сообщил, что сэра Джеффри нет дома. Я колебался. Если в фирме «Кэлбойд» были какие-то неприятности и Дэвид встречался с Карром, тогда все в порядке. Но мне было слишком хорошо известно, как туго работают мозги официальных чиновников. Я был почти уверен, что, даже если Дэвид видел своего крестного и смог убедить его в серьезности положения, вряд ли до выхода «Тирлмера» в море будут приняты какие-либо действенные меры. В любом случае Дэвид ничего не знал ни о Марбурге, ни о «Тирлмере». Он не мог сообщить, где находится двигатель. Это должен был сделать я. И я принял смелое решение. Я позвонил Джиму Фишеру.

Сначала он сомневался, что это действительно я. Но когда я повторил в подробностях наши с ним разговоры в разное время и рассказал одну историю, он согласился встретиться со мной.

Должен признаться, что, направляясь в автобусе на Рассел-сквер, я сожалел о том, что Фишер не издатель дневной газеты. С другой стороны, издатели вечерних газет, особенно сейчас, когда продажа газет сильно сократилась, всегда готовы подхватить какую-нибудь новость. Просто Фишер был единственным издателем, которого я хорошо знал.

Он сам открыл мне дверь своей квартиры. И тут же его маленькие беспокойные глазки очень внимательно оглядели меня. И вдруг, громко рассмеявшись, он протянул мне руку:

– Рад видеть тебя, Эндрю!

– Итак, ты убедился, что я это действительно я? – сказал я, пожимая ему руку.

Он бросил на меня быстрый взгляд:

– Конечно, любой, кто захотел бы выдать тебя за себя, не появился бы в столь фантастических отрепьях. Хочешь виски? И давай рассказывай свою историю.

И я вкратце рассказал ему все. Когда я закончил, издатель помрачнел.

– Боже мой! – сказал он сосредоточенно. – Вот так история! Старик, здесь достаточно материала, чтобы взрывать каждый вечер всю неделю! Если бы можно было использовать этот материал, – добавил он сурово.

– Подумай, Джим! – воскликнул я. – Ты же можешь, по крайней мере, вызвать шум в «Кэлбойд»!

– Именно этого и хотел от меня Шил! – заметил он.

– Шил? – закричал я. – Это как раз тот человек, которого я упомянул. Именно он отправился посмотреть, что там происходит в «Кэлбойд»!

– Он приезжал ко мне и рассказывал интересные вещи, – продолжал Фишер. – Если бы он рассказывал все это только мне одному, я мог бы что-нибудь сделать. Но он предоставляет этот материал каждому издателю на Флит-стрит, которого знает.

– Когда он приезжал, с ним была девушка? – не удержался я.

– Нет. – Издатель с любопытством взглянул на меня. – А что, дочь Шмидта на его попечении?

– По-видимому, нет, – резко ответил я. – Ну и что он тебе сказал?

– Он говорил, что на заводе «Кэлбойд» растет недовольство. Правление имело неосторожность набрать служащих, которых больше заботит судьба страны, чем дела фирмы. В общем, под руководством этого Райкса, который теперь исчез, к директорам две недели назад отправилась представительная депутация. По их словам, один из сотрудников создал принципиально новый двигатель. Он значительно превосходит многократно превознесенный «дракон». Этот «дракон» министерство авиации выбрало для массового производства. Делегация утверждала, что это не лучший дизель-мотор. Существует, по-видимому, не только мотор, разработанный их сослуживцем. Недавно, без ведома директоров, они произвели испытание еще одного дизельного мотора, предназначенного для новейших германских бомбардировщиков, и установили, что двигатель, который имеется в их распоряжении, значительно лучше, чем «дракон». Они потребовали, чтобы правление директоров предложило министерству авиации этот новый, превосходящий по своим качествам все предыдущие двигатель. Предложение было отклонено на том основании, что потребуется много времени для переговоров. А министерство заинтересовано в том, чтобы контракт на поставку двигателей был заключен как можно скорее. С тех пор как исчез Райкс, весь персонал находится в состоянии брожения.

– Ну и пойдет что-нибудь из этого в печать? – поинтересовался я.

– О да, думаю, что пойдет, – кивнул издатель.

Фишер подошел к своему столу и вернулся с телеграммой, в которой говорилось: «Информация подтверждается. Технический персонал, с которым я встречался сегодня, грозит забастовкой. О Райксе никаких известий. Полный отчет следует. Меллерс».

– Как только Шил сообщил мне свои сведения, я направил одного из сотрудников в Олдхэм, – пояснил Фишер. – Это его первый отчет.

Фишер передал мне телеграмму.

– И сколько же газет напечатает об этом завтра утром?

– Каждая из тех, где побывал Дэвид Шил, – ответил издатель. – Такое просто нельзя замолчать. Многие газеты получат что-нибудь от своих корреспондентов из Манчестера. Все ждут новостей, особенно после падения курса акций «Кэлбойд» в пятницу.

– Прекрасно.

Настроение у меня улучшилось. Если пресса окажет некоторое давление, правительство, возможно, будет вынуждено действовать.

– Послушай, а почему бы не использовать и мои сведения? – спросил я Фишера.

– Видишь ли, Эндрю. Существует определенный предел. «Кэлбойд» – это одно, а Марбург – совсем другое. Я не сомневаюсь, что ты рассказал правду. Ты сделал больше, чем сделали бы многие. Но твоя история похожа на фантастику, людям трудно в нее поверить. Я просто не хочу совать голову в петлю. Двигатель, о котором ты говоришь, может быть превосходным. Но, с другой стороны, это может быть и не так. Ведь ты его не испытывал. Я не знаю истины и определенно не хочу притворяться, что знаю ее.

– Я вполне понимаю, что ты думаешь о Марбурге, – сказал я. – И в отношении двигателя я с тобой согласен. Я не имею ни малейшего представления о его качествах. Мне только точно известно, что нацисты считают целесообразным за ним охотиться. И мне этого достаточно. – Я наклонился к Фишеру: – Когда завтра выйдет твоя газета? Если в дневных органах печати будет что-то о фирме «Кэлбойд», тебе следует напечатать некое продолжение. Если, конечно, хочешь продать свой завтрашний выпуск. Я советую тебе послать сотрудника в Бьюд и получить точные сведения о пропавшем Райксе. Думаю, таким образом удастся организовать опознание тела, которое, как утверждают, принадлежит мне. Если все это удастся – вот и история для твоей газеты. Осложнения на фирме «Кэлбойд», зачинщик беспорядков, Райкс, убит. Тело ошибочно признано телом Эндрю Килмартина. А попозже можно будет изложить и мою историю. Газета с такими материалами будет продаваться и весь следующий день!

– А если окажется, что тело не принадлежит Райксу? – с сомнением пробормотал он.

– Даже если так, у тебя все равно остается моя история. Обо мне вчера писали в разделе новостей.

Фишер заколебался.

– Послушай, Фишер. Я принес тебе этот материал, потому что знаю тебя. Если ты не хочешь за него браться, так и скажи. Я не могу тратить время зря. Если ты не хочешь, то, может, за это возьмется «Глоуб»?

– Подожди минутку, – перебил меня издатель. – Кто сказал, что я не хочу? Я просто все долго перевариваю, старик.

Он взял со стола записную книжку и уселся в кресло у окна.

– Ладно. Давай твои подробности. – Казалось, он принял решение. – Как думаешь, что-нибудь выйдет? Только говори помедленнее, потому что я немного подзабыл стенографию.

Я посмотрел на свои часы. Было половина второго.

– Если бы ты дал мне несколько сэндвичей или еще что-нибудь перекусить… Я ведь намерен попасть на церемонию освящения «Тирлмера» и в два тридцать должен встретиться на Уоппинг со стариком, который доставит меня на соседний причал.

Фишер позвонил в звонок около камина.

– Я могу помочь тебе попасть туда. У меня есть приглашение. Я не собирался никого посылать туда. Так что вот оно, если хочешь. Ты ведь примерно моего роста. Могу дать тебе и костюм…

Дверь открылась, и появился слуга.

– Легкий завтрак на двоих около часа тридцати, Паркс. И приготовь кое-что из моей одежды, которая подошла бы этому джентльмену. Он должен выглядеть как представитель прессы. Ну, – сказал издатель, когда слуга закрыл за собой дверь, – начинай!

Глава 9 «Тирлмер» – корабль с оружием

Причал «Уилсон Рэп» находился на южной стороне реки в Ротерхайте. Я вылез из такси на узкой пыльной улочке, вдоль которой тянулись складские помещения. В рабочие дни эта улица, несомненно, бывала очень оживленной. Повсюду двигались вагончики, грузовики и ручные краны, с помощью которых товары из складов грузились на транспорт. Но сегодня безжизненные краны жались к почерневшим кирпичным зданиям, которые тянулись, одинаковые по высоте и внешнему виду, вдоль всей улицы. В ярком, но еще по-зимнему холодном солнечном свете это место казалось забытым и заброшенным. Безотрадную серость окрестностей особенно подчеркивала сверкающая колонна припаркованных автомобилей.

Было около трех, когда я прошел под аркой возле одного из складов и бросил первый взгляд на «Тирлмер». На его надстройки и трубы, возвышавшиеся над бетонным причалом. Вход на причал преграждали железные решетчатые ворота. Охранявшие вход полицейские проверили мой пропуск. И кажется, ни один из них не опознал меня. Я прошел вместе с группой из трех человек, которых принял за промышленников. Все они были в спортивных костюмах. Возможно, утро они провели за игрой в гольф. Одетый в старый твидовый пиджак Фишера, я выглядел даже респектабельнее. Я миновал причал и по трапу поднялся на палубу «Тирлмера». Там я снова оказался рядом со своими спутниками, и это было хорошо. У входа я обратил внимание на двух добровольцев, направлявшихся в Финляндию. Они стояли с примкнутыми штыками, хотя и в штатском. Отличали их нарукавные повязки. Проходя мимо, я опустил глаза, но успел при этом обратить внимание на левую руку одного из часовых. По тыльной стороне этой руки тянулся тонкий белый шрам. Внутри у меня похолодело. Я приготовился услышать приказ остановиться. Однако я продолжал идти по палубе в окружении трех промышленников, громко рассуждавших о России. Я понял, что зря испугался. Одетый в коричневый твидовый пиджак с ядовито-желтым галстуком и в зеленой мягкой шляпе, я, очевидно, был неузнаваем. Трудно было ожидать от человека, который видел меня всего три раза в жизни и всегда при исполнении своих служебных обязанностей, что он меня узнает. Кроме того, бреясь, я не тронул верхнюю губу, где у меня выросли уже довольно заметные усы. Я оставил также длинные бакенбарды, и на мне были очки.

«Тирлмер». Это был норвежский корабль, построенный специально для транспортировки локомотивов и подвижного железнодорожного состава. В данном случае его выбрали потому, что корабль был удобен для перевозки тяжелого груза. Я подумал еще об одном. «Тирлмер» был оборудован таким образом, что погрузку можно было производить даже под парами. А это значит, что он мог выгрузить торпедный катер «Кэлбойд» прямо в море.

Пока я не увидел никаких признаков присутствия этой лодки. Но я заметил спусковые салазки, и это давало основания полагать, что лодка еще будет доставлена. На нижней палубе стояло восемь прикрученных проволокой танков. Их покрывал толстый слой смазки для защиты от соленых брызг. Еще около дюжины танков ожидало погрузки на причале. По-видимому, их собирались поднять после завершения богослужения, иначе на палубе не хватило бы места для церемонии.

Именно на этой главной палубе и собирались приглашенные. Все глядели на мост. Присоединившись к толпе, я бросил взгляд на соседний причал. У основания одного из кранов маячили две черные фигуры, а у подножия деревянной лестницы болталась пустая лодка. Я почувствовал угрызения совести.

За причалом компании «Персивейл банана» река поворачивала в сторону Лаймхаус-Рич. Там не было видно никакого речного транспорта. Несколько судов толпилось у причала и вдоль берега. Баржи терлись друг о друга боками под натиском приливных волн.

Я посмотрел в сторону моста, за «Тирлмер». Там ожидали начала церемонии два священника в белом облачении и несколько джентльменов во фраках. Среди них я узнал сэра Джеймса Кэлбойда, молодящегося пожилого мужчину в блестящем цилиндре и с экстравагантным моноклем в глазу. Прямо под мостом разместились участники хора, а немного в стороне за фисгармонией сидел пожилой музыкант.

В живописной толпе, представлявшей собой странное смешение утренних туалетов и спортивной одежды, я заметил коротенькую полную фигурку Седеля. Он стоял в группе людей, одетых во фраки. Казалось, он оживленно беседовал то с одним, то с другим, но я видел, что его глазки непрерывно шныряют по толпе. Я укрылся за спинами людей, так как понимал, что, если мы встретимся глазами, мое инкогнито будет тотчас же раскрыто.

Не успел я занять новую позицию, как музыкант за фисгармонией зашевелился. На мосту появился барон Фердинанд Марбург в сопровождении финского министра. Подойдя к краю моста, он снял цилиндр. Его лоснящиеся волосы сияли на солнце. Шум мгновенно прекратился. Взгляды всех присутствующих обратились к массивной фигуре в черном. Защелкали фотоаппараты, и можно было слышать, как журналисты передают по рации свои корреспонденции. В этот момент Марбург доминировал над всей сценой. Его массивная голова с гладкими темными волосами, густыми черными бровями и квадратной челюстью производила впечатление. Особое внимание привлекали его глубоко посаженные мертвенные глаза. На какое-то мгновение они ожили, он окинул взором открывшуюся перед ним сцену, и тяжелые веки опустились. Мощное лицо барона застыло и стало похоже на высеченную из камня маску.

Затем началась служба. Она длилась не очень долго. Трогательный псалом, несколько молитв, посвященных благоденствию Финляндии, и, наконец, освящение. И когда закончилась религиозная церемония, с речью к собравшимся обратился барон Марбург. Я не помню, что именно он говорил. Фактически все, что он сказал, звучало довольно банально. Однако произносивший эту речь человек буквально гипнотизировал присутствовавших. И опять же не потому, что их захватило его красноречие. И не потому, что он исторгал слезы сочувствия к Финляндии. Завораживала мощь его облика. Его сильный, густой голос звучал над этим обреченным судном ровно и монотонно, с какой-то поразительной силой. Я запомнил только одну фразу: «Я сам отправляюсь в Финляндию на этом корабле, чтобы увидеть, какое там сложилось отчаянное положение. Я хочу посмотреть, что мы можем сделать».

Эта фраза сразу создавала такое впечатление, будто стоит ему появиться в Финляндии, как силы русских тотчас же иссякнут. Едва он ступит на берег. Он закончил свою речь. Наступившую тишину прервали аплодисменты – типичный энтузиазм англичан, неравнодушных к приветствиям. Собравшиеся приветствовали Фердинанда Марбурга, отправляющегося в Германию. Я стоял молча и думал о том, что, черт возьми, ничего не могу тут поделать!

С того момента, как я поднялся на борт корабля, я узнал две вещи. Во-первых, добровольцев подбирал сам Марбург. И во-вторых, барон сам отплывает на «Тирлмере». Это могло означать одно из двух: либо уход запланирован, либо его положение становится опасным. Я надеялся на второе. В этом случае мой визит к Фишеру мог принести кое-какие результаты. Он обещал сделать копии с моего заявления. Одну копию следовало отослать главному комиссару, а вторую – министру авиации.

«Если все это правда, – сказал Фишер, – где-то должны обнаружиться концы. Так бывает всегда. Сначала никто ничего не знает. Когда же найдется человек, который раскроет тайну, все нити сразу соединяются. И отдельные фрагменты истории оказываются либо в руках полиции, либо – разведки».

Казалось, я сделал все правильно. Фишер был настоящим шотландцем и, если что-то решал, проявлял достойное упрямство. В своем заявлении я рассказал правду. Я не настаивал на ней. Я просто все подробно изложил и оставил за издателем право судить, насколько моя история реальна.

Однако сейчас, стоя на палубе и глядя на бесстрастное, подобное маске лицо Марбурга, я почувствовал потребность действовать. Я знал, что убедить Фишера – это еще ничего не значит. Фишер – газетчик. Ему хочется мне поверить, потому что это сенсационная история и ее публикация привлечет читателей. А вот удастся ли убедить министра или полицейских? И хотя мне не терпелось действовать, я понимал, что лучше всего предоставить это Фишеру. Издатель с его могущественной газетой может настаивать и, угрожая публичным разоблачением, добиться от властей каких-то действий. Я оставил его в состоянии крайнего возбуждения. «Это ужасно, Килмартин! – воскликнул он, вручая мне десятифунтовый банкнот, который я у него попросил. – Я пробьюсь к сэру Джону Келфу – владельцу нашей газеты. Он непременно начнет действовать, и мы получим нужные результаты в очень короткий срок».

Мне хотелось надеяться, что так и будет. «Тирлмер» должен был стоять под парами на Темзе всего двадцать четыре часа. Это означало, что времени в нашем распоряжении очень мало. Правда, судно будет сопровождать эскорт вплоть до территориальных вод Норвегии. Это давало дополнительно еще более двенадцати часов. Итак, в целом на принятие решения у властей остается немногим более тридцати шести часов.

Пока я занимался подобными подсчетами, финский министр закончил свою речь. От имени британского правительства выступил лорд Уэйн.

Тридцать шесть часов – очень небольшой срок. У меня не было никаких иллюзий. Уверенности, что правительство предпримет какие бы то ни было действия, честно говоря, тоже не было. Конечно, Фишер и сэр Джон Келф могли использовать все свои связи, чтобы по крайней мере задержать «Тирлмер» и начать расследование. Однако правительство благословило это мероприятие. Марбург и его друзья могут употребить свое влияние. И что по сравнению со всем этим значит заявление какого-то Килмартина, пусть даже знаменитого юриста? К тому же с ним творятся какие-то странные вещи: сначала пронесся слух, что он умер, затем чудесным образом возвратился к жизни, а два дня назад направил в Ярд нелепое заявление. Все это смахивает на фантастический вымысел.

В конце церемонии вместе с остальными гостями я бродил по просторной корме «Тирлмера». По окончании официальной части капитан позволил гостям свободно ходить по палубе. Однако при этом на ломаном английском он предупредил: так как на борту корабля находится вооружение, у него есть приказ никому не разрешать спускаться вниз.

Я принялся рассматривать механизм мощной лебедки. Этим же механизмом заинтересовался и маленький человечек с резкими чертами лица.

Его беспокойные глаза встретились с моими.

– Вы пресса? – поинтересовался он.

Я кивнул.

– Что вы думаете об этой дурацкой затее? – возмущенно продолжал он. – Каждый издатель на Флит-стрит готов вопить по поводу Финляндии, а теперь, когда разыгрывается история с участием Англии, наводится тень на плетень. Руководитель отдела новостей моей газеты Макферсон сказал: «Вот стоящий материал!» Стоящий материал, черт побери! Много религиозных, рассчитанных на публику слов Марбурга и еще больше слюней от этих финнов. А нас не пускают на нижнюю палубу! Как можно в таких условиях надеяться получить хороший материал для газеты? Я хочу сам посмотреть, что там у них!

Я возразил ему.

– Нельзя же ожидать, – сказал я, – чтобы такой толпе позволили бродить по всему кораблю. Но Марбург знает цену гласности. Если завтра несколько журналистов обратятся к нему с просьбой разрешить осмотреть корабль, я думаю, что он позволит.

– Какой смысл в разрешении на завтра, – громко рассмеялся мой собеседник, – когда корабль отплывает сегодня ночью!

Мы шли по корме. Я остановился:

– Отплывает сегодня ночью?

– Да. Разве вы не видите, – удивился мой собеседник, – что корабль поднимает пары? Они ждут только прибытия торпедного катера. Дело в том, что я немного понимаю по-норвежски и слышал слова капитана. Он обсуждал час отплытия со своим помощником. Они тронутся с отливом.

У меня схватило живот. Почему так изменились их планы? Может быть, дела у них идут не очень хорошо. Однако перенос срока отплытия вовсе не означает, что правительство начало действовать. Скорее свою роль сыграло мое бегство. Они предпочли не дожидаться скандала, а отправиться в путь пораньше. Как бы там ни было, менее чем через шесть часов начнется отлив и «Тирлмер» будет в пути. Я не верил, что Фишер и Келф добьются чего-либо от правительства за воскресный вечер. А завтра на заре «Тирлмер» будет, рассекая волны, держать курс к территориальным водам Норвегии. К полудню он освободится от своего морского эскорта…

Судороги в моем желудке усилились от сознания того, что сам я пока бездействую. Я живо представлял себе, как стою с ручной гранатой в руке и угрожаю взорвать груз взрывчатых веществ, находящихся на корабле. И я спрашивал себя, наберусь ли я храбрости бросить ее, если мой блеф не сработает.

Тем временем мой компаньон продолжал что-то бубнить, и я обратил внимание, куда он смотрел.

– Вон он идет по реке, – указывал маленький человечек. – Может, в конце концов, мы и увидим что-то интересное! Старик Петерсон впервые поднимает катер на борт своего корабля. Вы видели когда-нибудь, как грузят локомотивы?

Я покачал головой. По железной лестнице мы поднялись на полуют, и, укрывшись за одной из спасательных шлюпок, я мог наблюдать появление четких очертаний катера, скользившего по середине реки.

– Исключительное зрелище! – продолжал мой собеседник. – Когда лебедка будет поднимать его на борт, корабль накренится. Локомотивы они сталкивают вниз. Для вагонов по всей палубе укладываются рельсы. Грузовики и повозки прикрепляют к их колесам. Честное слово! Смотрите, кто-то спускается в трюм. Вон там, за мостиком. Видите маленькую железную дверцу для трапа?

Я успел заметить голову и плечи одного из членов команды, который спускался с полубака.

В тот момент я не придал особого значения этому факту. Мое внимание было приковано к торпедному катеру, быстро приближавшемуся к «Тирлмеру». Толпа зевак к этому времени уже поредела. Оставшиеся гости рассеялись вдоль фальшборта палубы и глядели вниз, на реку. Торпедный катер приближался, подгоняемый приливом. Он сделал большой круг и уперся носом в «Тирлмер». Когда канаты были отпущены, двигатель работал ровно, с обычным звуком, и я вспомнил выкрашенную в белый цвет моторную лодку «Си Спрей», выходящую из Портгварры. Трудно было поверить, что это работал тот же самый двигатель. Вместо белых, изящных линий «Си Спрей» перед нами был мрачный серый корпус грозного военного судна. Над выступавшими частями корпуса торчало дуло небольшого орудия, а по обе стороны короткой мачты – многочисленные противовоздушные автоматические пушки. На корме помещалась глубинная пушка, а под ватерлинией несомненно находилось отверстие для выпуска торпед.

По виду катер был явно военным судном. Я вынужден был отдать должное человеку, придумавшему такой ловкий способ вывоза из страны дизельного двигателя.

Глядя на это маленькое суденышко, никому и в голову не пришло обратить внимание на его двигатель. Катер изготовлен фирмой «Кэлбойд дизель» и, конечно, должен быть оснащен двигателем «кэлбойд-дракон». Кому пришло бы в голову, что двигатель, установленный на этом катере, может привести к победе одной и поражению другой воюющей страны? Я все это понимал и был бессилен. Не встать же мне на корме и не объявить прессе, что «Тирлмер» направляется вовсе не в Финляндию, а в Германию и что добровольцы на самом деле нацистские агенты! Я мог представить себе хохот, который вызвало бы такое сообщение, а также добродушные комментарии, когда эти самые агенты препроводили бы меня на берег. Или из толпы раздались бы гневные возгласы и меня назвали бы коммунистом. Нет, это было невозможно. Я ничего бы не достиг. Весь спектакль слишком хорошо отлажен. Те, кого уже благословили, спрячутся за спины благословивших.

Матросы перешли на корму и начали медленно приводить в движение лебедки. Подъемное устройство с прикрепленными к нему канатами выдвинулось за борт «Тирлмера» и начало опускаться, пока не зависло в нескольких футах от катера, мачта которого опустилась.

Некоторое время я был поглощен наблюдением за действиями команды катера, которая устанавливала стропы под килем. И вдруг мне показалось, что за моей спиной щелкнул фотоаппарат. Я быстро обернулся. Один из корреспондентов фотографировал человека, управляющегося с паровой лебедкой. Плотная фигура фотографа склонилась над фотоаппаратом. И только я хотел было вернуться к наблюдению за людьми на катере, как этот человек выпрямился. Что-то в его облике заставило меня замереть и сосредоточиться; я узнал его.

– Дэвид! – удивленно воскликнул я.

Фотограф обернулся и уставился на меня, как будто увидел привидение. Некоторое время, пораженные невероятной встречей, мы молчали.

– Бог мой! – пробормотал он наконец. – Это действительно ты, да?

– Совершенно определенно я. А что ты здесь делаешь? Какие новости? Где Фрейя, Дэвид? У меня к тебе куча вопросов.

– А у меня куча вопросов к тебе. – Дэвид говорил, а глаза его тем временем были прикованы к мосту. – Я хочу сделать несколько снимков с кормы, – сказал он, наклонившись и регулируя что-то в своем аппарате. – Если на берегу никого нет, спустись и скажи мне несколько слов. Они следят за мной.

Я отвернулся и стал снова наблюдать за суетой вокруг торпедного катера. Наконец морякам удалось подвести стропы под его переднюю часть, но мне было плохо видно происходившее внизу. Все мои мысли сосредоточились на Дэвиде. Я слышал, как он влез по лестнице на верхнюю палубу. Тут я взглянул в сторону моста, и у меня перехватило дыхание. На баке стоял Седель. Он был один и, казалось, смотрел прямо на меня. Я поспешно наклонился и сделал вид, что рассматриваю фигуры на катере. Видел ли Седель, как я разговаривал с Дэвидом? Действительно ли Дэвид находится под подозрением? А если это так, то зачем вообще этот дурак попал на борт «Тирлмера»? Этот и многие другие вопросы вертелись у меня в голове. К тому же я все время чувствовал любопытство моего компаньона. Правда, он вел себя сдержанно и не задавал лишних вопросов.

Моряк на верхней палубе поднял руку, и паровые лебедки заработали. Торпедный катер медленно отрывался от воды. Скоро его палуба поравнялась с кормой корабля, на которой мы стояли. С киля катера стекала вода. Я посмотрел вперед – Седель исчез. Я поднялся на вторую палубу и присоединился к Дэвиду, фотографировавшему корму катера.

– Слава богу, ты в порядке, Эндрю! – не прерывая своего занятия, бросил он. – Когда вчера вечером я прочитал в газетах эту историю, то решил, что они наверняка захватили тебя.

– Так оно и было, но я убежал, – не глядя на него, подтвердил я.

– Они охотятся за мной, – продолжал Дэвид. – Вот почему не нужно, чтобы кто-то видел нас с тобой вместе. За мной наблюдают с того момента, как я поднялся на борт.

– Зачем же ты пришел сюда?

– Я хотел выяснить, что случилось с Фрейей. И я сделаю это, чего бы мне ни стоило. Даже если мне придется переломать Марбургу все кости!

– Фрейя! – закричал я в ужасе. – Они захватили Фрейю?

– Боюсь, что да, – ответил он коротко.

Я был готов обругать его, но он, казалось, понимал, что я чувствую.

– Прости, – сказал он. – Я думаю, что они следили за мной от самого завода «Кэлбойд». На Гилфорд-стрит я вернулся вчера в районе девяти утра, раздобыв довольно любопытные сведения. Фрейю я застал в страшном волнении. Во-первых, ты пропал, и, во-вторых, она узнала, что ее отец жив. Фрейя прочла послание Олуин в колонке частных объявлений в «Дейли телеграф». Он предлагал ей встретиться на Биллингсгейт, и у нас было как раз достаточно времени, чтобы добраться туда. Все было правильно. Я никогда не видел, чтобы два человека были так счастливы снова встретиться. Фрейя рассказала старику о твоем исчезновении. Он очень огорчился. И тогда он рассказал нам всю подноготную. Ты знаешь, Эндрю, кто за всем этим делом скрывается?

– Ради бога, скажи же наконец, Дэвид, что случилось с Фрейей!

– Я как раз и говорю об этом, старик, – терпеливо продолжал он. – За всем стоит барон Марбург, банкир.

– Я знаю это, – сказал я, окончательно теряя терпение. – Это оружие для Финляндии – только ширма. В катере знаменитый двигатель Шмидта. Но что же произошло с Фрейей?

– Прости, Эндрю, – снова извинился он. – Я не знаю, что случилось. Мы расстались со Шмидтом на Фиш-стрит. Я оставил Фрейю ждать 18-го автобуса, а сам отправился в район Вестминстера. И вот там я видел ее в последний раз. Она не доехала до Гилфорд-стрит.

– А ты отправился к своему крестному?

– Правильно. И старик выслушал меня раскрыв рот.

– И выбросил твою историю из головы, как только за тобой закрылась дверь? – заключил я.

– Нет, не думаю. – Дэвид помолчал некоторое время. – Он, правда, усомнился, когда я назвал имя Марбурга. Шмидт не привел убедительных доказательств. Однако я думаю, что крестный поверил тому, что я рассказал о компании «Кэлбойд» и о краже двигателя. И мне кажется, что он попытается что-нибудь сделать. Боюсь только, что мои сообщения о «Тирлмере» ему будет трудно переварить. Так же, впрочем, как и обвинение в адрес Марбурга.

– Ты все же надеешься, что власти быстро среагируют?

– Боюсь, что нет, – покачал головой Дэвид. – Если они и будут принимать решения, то очень медленно. Противоположная же сторона уже заволновалась. Хотят ускорить отплытие на двадцать четыре часа, а сам Марбург неожиданно решил остаться на корабле.

– И ты прискакал, словно святой Георгий, прямо в пасть дракона? Послушай, что ты затеял? Какую же дурацкую игру ты ведешь! Ты что, собрался взорвать корабль или устроить что-то в этом духе?

– Нет. Только спасти Фрейю, – последовал короткий ответ.

Сердце мое упало.

– Она что, на борту?

– Да, ее привезли на борт в танке сегодня рано утром.

– В танке! Почему в танке?! – изумленно воскликнул я.

– Потому что только так можно было это сделать совершенно незаметно. Один из танков поднимал на борт доброволец, и она была в этом танке.

– Но откуда ты знаешь? – еще больше удивился я.

– Мне сказал об этом ее отец. Он получил койку в камбузе. Он знает какую-то экспортную фирму, с которой связан капитан. Это просто невероятный человек, Эндрю. Он выглядит жалким и нерешительным, пока ты не встретишься с ним глазами. Где, ты думаешь, он находился все это время? На стоянке моторных лодок фирмы «Кэлбойд» в Тилбери! Работал там механиком.

– Но зачем он приходил ко мне в понедельник? – спросил я.

– Преследование становилось слишком настойчивым. Он хотел подтолкнуть тебя к действию, думал, что, если исчезнет, ты отнесешься к вопросу более серьезно. Он не знал, конечно, что большую часть сведений из нас уже выудили. Он был уверен, что рано или поздно «Си Спрей» будет обнаружена в Портгварре, и считал, что ее пригонят именно на стоянку лодок «Кэлбойд». Он хотел к этому времени быть там. Планировал или уничтожить двигатель на месте, или изъять его. И ты знаешь, ему это почти удалось. В ту ночь, когда лодка прибыла на стоянку, Шмидт устроил на заводе пожар. Полицейская охрана с «Си Спрей» сошла на берег, а он в это время поднялся на борт. Но как только он двинулся по реке, люди Седеля на моторной лодке погнались за ним. К несчастью, он ничего не знал о специальном клапане, который установила Фрейя. Поэтому он не смог извлечь двигатель. У него не было никакого выхода, и он на полном ходу направил лодку на пирс, врезался в него и потопил ее. Он только успел… – Глаза Дэвида задержались на чем-то в дальней части кормы. – За нами наблюдают, – прошептал он.

Я оглянулся. Один из добровольцев шел ко второй палубе. Я сделал вид, что увлечен тем, что делается вокруг катера, который опускали на палубу. Поэтому перешел на корму, откуда было лучше видно. Дэвид дал мне очень много пищи для размышлений, но в центре всех моих мыслей была Фрейя. Почему ее схватили?

И зачем ее привезли на борт «Тирлмера»? Может быть, в качестве заложницы? Или… И тут я вдруг догадался. Девушка должна была послужить приманкой. Они везли двигатель в Германию. Но что в нем было толку, если человек, знавший формулу специального сплава, его изобретатель, остается в Англии? Они заманили на борт Шмидта. Но не только. Они заполучили двух единственных людей, которые могли засвидетельствовать, что в руки Германии перешел двигатель выдающихся качеств.

Я замешкался, перелезая через путаницу лебедок. Моего нового приятеля, журналиста, на корме я уже не увидел. А внизу, на главной палубе, вокруг торпедного катера, который опускали на специальную опору, собралась внушительная толпа зевак. Я уже готов был тоже отправиться туда, когда услышал у себя за спиной на корме глухой удар. Почти одновременно раздались негромкий вскрик и какие-то металлические звуки. Я стоял рядом с перилами и инстинктивно отклонился в сторону. И как раз вовремя, так как какой-то блестящий металлический предмет пролетел мимо меня и с плеском упал в воду. Круги на поверхности воды почти разошлись, когда я понял, что именно упало в воду. Это был фотоаппарат репортера.

У меня не было сомнений относительно произошедшего. Я вспомнил добровольца, который вертелся у правого полубака. Он несомненно чего-то ждал. И когда Дэвида сбили с ног, агент не без основания полагал, что со стороны Темзы никто не мог заметить удара, даже если видел падение человека. Но агент ничего не знал о хозяине харчевни Алфе Хиггинсе, который в это время мирно сидел со своей миссис на причале компании «Персивейл банана».

Старик поспешил к барьеру, разделявшему два дока, и начал кричать во весь голос, что на корме корабля убили человека.

Не желая попасть в число свидетелей, я быстро вернулся на главную палубу и смешался там с толпой у правого борта. Все смотрели оттуда вниз на причал.

Спустя несколько минут Алфа Хиггинса привели на борт два полицейских. Затем вызванный капитан отправился на корму, где расспросил очевидцев о случившемся. Через несколько минут он вернулся и сообщил, что действительно один из репортеров потерял сознание. Сейчас этот человек находится на баке и им занимается судовой врач. Капитан говорил это полицейским, но Алф Хиггинс тоже слышал и не удовлетворился таким объяснением. Старик клялся, что заметил, как человека ударил кто-то из команды. Тогда на бак пошел сержант-полицейский. Вернувшись, он подтвердил, что видел потерпевшего джентльмена, и у того просто небольшой удар.

Старик Хиггинс не успокоился. Он продолжал настаивать на своем, говорил, что на репортера напали. Тогда полицейский вежливо взял его под руку и повел по трапу вниз. Сержант же заявил, что старик просто навеселе.

– Это был Шил? – услышал я голос рядом с собой.

Я оглянулся, это был журналист Макферсон.

– Да. А откуда ты знаешь это? – удивился я.

– Он делал фотографии для «Глоуб», – ответил он. – Странно, что у Шила вдруг случился удар. Не думаю, что Дэвид подвержен внезапным обморокам, – с сомнением добавил журналист.

– Конечно нет, – подтвердил я. – Его просто ударил один из этих добровольцев.

– Но какого черта?

– Ах, я бы сказал тебе, но боюсь, не поверишь.

– Можно попробовать, – усмехнулся мой собеседник.

– Я расскажу тебе, но при одном условии, – поколебавшись, сказал я. – При условии, что ты отправишься отсюда прямо к министру внутренних дел – сэру Джеффри Карру. Дэвид Шил его крестник. Объясни ему, что случилось, и скажи, что Дэвид захвачен на «Тирлмере». Только все это нужно делать очень быстро. В твоем распоряжении только три часа. То есть ты должен добраться до Карра до отплытия корабля. Сделаешь это?

– Да. Сделаю, – заверил Макферсон. – Ну а теперь давай историю, в которую я не поверю.

Я замялся, думая о том, как он все это воспримет. Мне не хотелось, чтобы у него возникли сомнения. Если он поверит и ему удастся найти Карра до того, как «Тирлмер» отчалит, возможно, корабль задержат и полиция будет его обыскивать.

– Этот корабль направляется не в Финляндию, – решившись, начал я. – Как только он окажется в норвежских территориальных водах и его оставит британский эскорт, добровольцы возьмут контроль в свои руки, и тогда «Тирлмер» направится в Германию.

Журналист уставился на меня:

– Но почему?

– Потому что добровольцы – это нацисты, потому что Седель – нацист и сам Марбург тоже нацист. И кроме всего прочего, потому, что в торпедном катере находится не двигатель «кэлбойд-дракон», а новейший, сделанный из нового сплава. Вот его-то и хотят вывезти в Германию.

– Фантастика! – воскликнул журналист.

Я рассмеялся. Но смех мой был не веселым, а, скорее, горьким.

– Я же сказал тебе, что ты мне не поверишь!

Макферсон глянул мне прямо в глаза.

– Напротив. Я верю тебе, – решительно заявил он. – Эта история слишком неправдоподобна, чтобы такое можно было выдумать. Посвятишь меня в детали?

– Ну, не знаю, – нерешительно проговорил я, вспомнив, что «Глоуб» – крупнейшая соперница «Рекорд». В общем, я счел, что сообщил достаточно. – Я скажу тебе еще кое-что, но «Рекорд» опубликует это завтра. А сейчас мое единственное желание – чтобы правительство приняло меры и помешало кораблю достичь Германии. Это важнее, чем материал, который сможет опубликовать «Рекорд».

– Хорошо, приятель, – согласился журналист. – Спасибо за сообщение. Постараюсь, чтобы Карр узнал о Дэвиде Шиле.

Я видел, как Макферсон спустился по трапу. У меня все еще было ощущение, что я удерживаю инициативу. Это радовало, потому что во всем остальном перспективы были достаточно мрачными.

Толпа начала рассеиваться, поскольку ничего интересного больше не предвиделось. Я немного подождал. С одной стороны, мне нельзя было задерживаться на борту, не вызывая подозрений. Но с другой – если я пройду через ворота причала, я уже никогда не смогу вернуться на «Тирлмер». Разве только в сопровождении взвода полицейских и с ордером на обыск корабля в руках. А там ведь, на корме, лежит без сознания Дэвид, и еще где-то на борту находится Фрейя. Я просто не мог сойти с корабля, оставив их на произвол судьбы. В довершение всего я прекрасно понимал, что не в состоянии повлиять на решения в Уайтхолле или в Ярде. Это надо было предоставить Фишеру и Келфу.

Мне не пришлось долго ломать голову, прежде чем на что-то решиться. Я должен был сохранить инициативу и взяться за Марбурга. Оглядываясь на прошлое, я не представляю себе, на что рассчитывал. Я хотел встретиться с ним лицом к лицу и тогда, по ходу дела, решить, что сказать. С этим намерением я направился на полубак. Оттуда пошел к правому борту – мне казалось, это кратчайший путь до мостика. По пути мне попался открытый люк в трюм. Через маленькое квадратное отверстие в плитах палубы едва можно было протиснуться. Около откинутой крышки стояла винтовка. Вероятно, добровольцу, сторожившему этот вход в трюм, понадобилось спуститься вниз. Я заглянул в открытый люк и увидел только верх железной лестницы. Остальное скрывала темнота.

Я быстро огляделся вокруг. Похоже, никто не следил за полубаком. Я проворно опустил ноги в отверстие трюма, нащупал ступени лестницы и исчез с палубы. Затем, подождав немного, убедился, что мои действия остались незамеченными, и начал медленно спускаться вниз. Где-то в трюме, несомненно, находился охранник. Преодолевая одну грязную и скользкую перекладину за другой, я продолжал внимательно смотреть вниз, чтобы не упустить из виду свет фонаря.

Но все было тихо и темно. В нос бил сильный запах какого-то прогорклого масла.

И вдруг подо мной вспыхнул свет и каркас лестницы закачался: кто-то полез вверх. Охранник! У меня замерло сердце. Ему стоило только поднять глаза, чтобы на фоне люка увидеть мой силуэт. Если попробую вернуться на палубу, он, несомненно, меня увидит. Если столкнемся – наши силы почти равны. У него, возможно, есть револьвер, но мое преимущество в том, что я нахожусь над ним. Но даже если я столкну его до того, как он выстрелит, отсутствие охранника заметят. Эти мысли метались в моей голове. Я резко отклонился от лестницы и протянул руку. Она наткнулась на что-то деревянное, похожее на ящики. Возможно, это были ящики с боеприпасами.

Ощупывая вытянутой рукой ящики, я начал карабкаться вверх. По-видимому, на корабль погрузили гораздо больше танков, чем я их видел на палубе и на причале. Они могли стоять в трюме на ящиках с боеприпасами… Я поднялся уже на высоту пяти ящиков, и тут рука моя внезапно провалилась в пустоту. Я оказался прав. Трюм не был доверху заполнен алюминиевыми и деревянными ящиками. Через секунду, оторвав ноги от перекладин лестницы, я оказался на верхнем ящике.

А еще через секунду меня миновал охранник. Я лег на ящики. Дверь трюма захлопнулась, и я очутился в полнейшей темноте. Я поднялся на ноги и тут же стукнулся о какой-то металлический выступ. Упав на колени, я обхватил голову руками. Когда боль немного утихла, я вынул маленький фонарик, который одолжил у Фишера. Неудивительно, что я разбил себе голову. Я ударился о гусеницу большого танка. В бледном свете фонаря надо мной нависала чудовищных размеров машина. Рядом с ней стояла другая, а за ней я разглядел и третью. Я пролез между ними и встал на ноги. Неуклюжие чудовища выстроились попять в ряд. Их удерживали стальные тросы, прикрепленные к брусьям, опускавшимся с палубы. Всего я насчитал десять танков. За ними стояли самолеты «Спитфайр» со сложенными крыльями.

Фрейю доставили на борт в одном из танков. Ее могли там и оставить. Это было самое надежное место для содержания узника. Мне пришел на память собственный опыт, когда не так давно меня самого засунули в стальной контейнер. И я начал лихорадочно искать девушку. Я обследовал каждый танк, стучал по стальной броне, звал ее по имени.

Все было безрезультатно. Я пришел к заключению, что либо ее там нет, либо ее связали и заткнули ей рот. Может быть, она даже без сознания. При этой мысли меня обуял гнев. Причем моя ярость была направлена не против Марбурга, а против Седеля. Этот человек был настоящим извергом. Я мог себе представить, какое он испытывает удовольствие, причиняя боль женщине.

Итак, единственный способ отыскать ее – это влезть в каждый танк. Предстояла длительная работа. Прежде чем приступить к ней, я решил опуститься и посмотреть, что же находится на дне трюма. И только я ступил на лестницу, как наверху и, казалось, прямо над моей головой раздался грохот. Он становился все громче. Я сразу догадался, что это такое. С причала на борт поднимали танки. Я начал спускаться по лестнице на дно трюма.

Внизу я обнаружил массивную стальную дверь. С большим трудом отодвинув ее, я увидел штабеля ящиков с боеприпасами. Вероятно, это был трюм номер один. Здесь не было лестницы, но вдоль стены висел канат.

Я вернулся в главный трюм и, закрыв дверь переборки, снова полез вверх. Я был уверен, что в кормовой части корабля трюма нет. Пространство за переборкой занимало машинное отделение. Оставалось одно – обыскивать каждый танк и, если потребуется, каждый самолет.

Глава 10 Отходим от курса

К тому времени, когда я закончил обследовать танки, «Тирлмер» был уже в пути. Часы показывали около восьми, я весь вымазался, был голоден и удручен. Следов Фрейи я не обнаружил. Обессиленный, я сидел на ближайшем к лестнице танке и думал, что же делать дальше. В трюме было очень жарко, все вокруг подрагивало в такт ритмичной работе двигателя.

Немногим позже восьми я почувствовал, что машины застопорились. Установившаяся тишина пугала. Я не понимал, в чем дело. Оказывается, «Тирлмер» был задержан речной полицией. Макферсон из «Глоуб» сдержал свое слово, и возле Грейвсенда полиция произвела на корабле обыск. Искали Дэвида Шила.

По заверениям Марбурга, Дэвид, придя в себя, сразу же покинул корабль. Это заявление подтвердили и трое свидетелей из числа добровольцев. Они клялись, что видели, как фотограф спускался по трапу. Полиция ушла с корабля.

Следующий раз судно остановилось около девяти тридцати возле Нора. Отсюда нас уже сопровождал эскорт из патрульных судов Дувра. Двигатели «Тирлмера» работали бесперебойно. Весь корабль вибрировал. Мы шли со скоростью десяти узлов.

Я решил дождаться утра и, поднявшись на палубу, попытаться отыскать Шмидта. Однако события развернулись иначе. Около десяти часов дверь трюма вдруг открылась и на лестнице появился человек со вспышкой. В руке он держал что-то напоминавшее консервную банку, из которой торчала ручка то ли вилки, то ли ложки.

Человек спустился вниз, и сверху, с ящиков с боеприпасами, я видел, что он протиснулся в трюм номер один. Прошло десять минут. Возвращался он с этой же консервной банкой, но только пустой – ложка гремела в ней. Когда человек поравнялся со мной, я заметил на его рукаве повязку добровольца. Сердце мое бешено колотилось. Едва он захлопнул крышку трюма, как я бросился вниз. Оттянув дверь переборки, я проник в трюм под полубаком. Канат, как я заметил, висел сейчас несколько иначе. Закрепив фонарь на пуговице пиджака, я схватился за канат и начал подтягиваться.

Пространство между ящиками и плитами палубы оказалось больше, чем представлялось снизу. Я полез в это пространство. Мне пришлось продвигаться на четвереньках, время от времени подныривая под стальной трос. Наконец луч фонарика высветил конец трюма. Нигде не было никаких следов Фрейи. И все же я был уверен, что она здесь. Очевидно, в одном из ящиков.

Я потратил почти целый час, ползая скрючившись по этим ящикам. Я стучал по ним, приподнимал крышки. Все было напрасно. Наконец я лег на спину в совершенном изнеможении.

Плечи мои болели, голова гудела, колени горели. Немного отдышавшись, я решил попытать счастья на палубе и начал было уже подниматься, как вдруг уловил странный звук. Дверь переборки отодвинулась, и я увидел еще несколько ящиков без крышек. Я быстро отполз на прежнее место возле переборки полубака и замер. До меня донеслось тихое бормотание. Я узнал этот голос и похолодел. Это был голос Седеля.

Вместе с одним из добровольцев они стояли возле ящика, находившегося в самом низу колодца, между контейнерами и переборкой. Седель обращался к кому-то в этом ящике. Он говорил тихо. Однако время от времени мне удавалось уловить одну-две фразы. Сквозь его характерное хихиканье я услышал слово «приманка», потом «твой дружок», «твой отец» и, наконец, мое имя. Нацист снова рассмеялся и сказал уже погромче: «Я просто думал, что тебе интересно узнать, как все идет. По плану, мисс Шмидт! Закрой ее теперь, Ганс. Приятных сновидений. Завтра утром мы будем в рейхе».

Раздался металлический звук закрывающейся крышки ящика. Затем свет исчез, и дверь переборки со скрипом закрылась.

Я подождал более десяти минут, прежде чем рискнул опуститься вниз.

Прокравшись к двери переборки, я очень осторожно, стараясь не производить никакого шума, немного отодвинул ее. Через образовавшуюся щель я проскользнул в помещение трюма номер один. В главном трюме было совершенно темно. Слышались только глухое постукивание двигателей и мерный плеск воды о борт корабля. Некоторое время я постоял, размышляя, не ловушка ли это. Допустим, они знают, что я остался на корабле. Предположим, они не вылезли через люк на палубу и притаились где-то здесь между танками.

Однако мне не оставалось ничего другого, как рискнуть. Я зажег фонарик и почти сразу обнаружил ящик, отличный от других. Тщательно осмотрев и ощупав его поверхность, я обнаружил на углах крышки отверстия. Она была накрепко привинчена. К счастью, у меня оказалась шестипенсовая монета, с помощью которой мне удалось отвернуть винты.

Сдерживая дыхание, я открыл крышку. Глаза Фрейи были раскрыты, но девушка не могла двинуть головой. Матерчатым кляпом ей заткнули рот, а сверху приклеили полоску плотной материи. Ее концы, прикрепленные к стенкам ящика, фиксировали голову в неподвижном состоянии. Руки и ноги были привязаны к деревянным подпоркам так же, как в свое время мои – к клеммам железного ящика для документов. Я назвал свое имя и освободил рот девушки от кляпа. Не думаю, чтобы она поверила мне, так как первыми ее словами были: «Осветите свое лицо!» Я сделал это.

– Значит, это правда, это вы, Эндрю Килмартин! – произнесла она слабым голосом и улыбнулась.

Только тут я понял, что накануне вечером она, должно быть, видела газеты и считала, что меня уже нет в живых. Больше Фрейя не сказала ни слова. Глаза ее были закрыты.

Потребовалось некоторое время, чтобы распутать все веревки, которыми она была связана. Наконец я вынул девушку из ящика, где она лежала, скрючившись в неестественном положении. Я начал растирать ей руки и ноги, чтобы поскорее восстановить кровообращение. Мне казалось, что время течет очень медленно, ведь мы находимся в опасности – в любую минуту кто-нибудь мог войти сюда из главного трюма и обнаружить нас.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем Фрейя смогла начать двигаться относительно свободно; тогда мы попробовали влезть на лестницу. Я с трудом представлял себе, как ей удастся подняться по этим ржавым перекладинам. И тем не менее надо было двигаться. Я поставил ее на лестницу первой, а сам следовал за ней, поддерживая девушку и давая ей время от времени отдыхать, опираясь на меня. Это была своего рода борьба за жизнь, и пару раз мне казалось, что мы вот-вот сорвемся и упадем.

Наконец мы благополучно добрались до танков. И здесь Фрейя потеряла сознание. Так она лежала некоторое время, а я растирал ей руки и ноги. Через несколько минут девушка очнулась и села.

– Это действительно вы, да? – прошептала она, положив свою руку на мою.

– Вы думали, что я уже мертв?

– Да. Об этом сообщали все газеты. Какой сегодня день?

Я взглянул на часы:

– Сейчас уже пять минут как понедельник.

– И мы на «Тирлмере» направляемся в Германию?

– Да. Около десяти мы должны достичь территориальных вод Норвегии.

– Катер на борту? – с беспокойством спросила Фрейя.

– Да. И ваш отец тоже, – с горечью подтвердил я.

– Я знаю. Этот ужасный человек, Седель, сказал мне это перед тем, как вы меня освободили. Седель говорил, что и Дэвид в их руках.

– Боюсь, что да, – подтвердил я. – Он поднялся на борт совершенно открыто, пришел на церемонию освящения как репортер. Ваш отец шепнул ему, что они привезли вас на борт в танке, и Дэвид хотел спасти вас.

– Я знаю, – проговорила она подавленно. – Я послужила приманкой. Седель не скрывал этого. Как здорово сработал их план – Франци, Дэвид и вы тоже. Зачем вы пришли на борт?

– Я старался помешать вывозу двигателя из страны.

– Ах, я рада, что вы здесь не из-за меня! – воскликнула девушка.

– Я не знал, что вы на борту, Дэвид уже здесь сообщил мне об этом, – объяснил я. Затем я рассказал Фрейе, как спасся из подземелья Марбурга и о бегстве по канализационной сети.

Она стиснула мою руку, и в темноте мне показалось, что она улыбается.

– Вы упрямый шотландец, Эндрю! – заметила девушка. – Франци утверждает, что упрямство – главная черта вашего характера!

Я был рад окружавшей нас темноте. Кровь прилила к моим щекам, когда Фрейя назвала меня по имени, и мне не хотелось, чтобы это было замечено.

– А как вы попали им в лапы? – переменил я тему.

Фрейя рассказала.

Она села на автобус номер 18 и вышла из него на Гилфорд-стрит. Там на остановке ее уже ждали. У обочины тротуара стоял черный автомобиль. Шофер в форме подошел к ней в момент, когда она вынимала из сумочки ключи. Этот человек был в ливрее Барта. Он поинтересовался, поедет ли она тотчас же в больницу. Сказал, что мистера Килмартина доставили туда и он спрашивал о ней. Адвокат, мол, сильно пострадал в автокатастрофе. Она некоторое время колебалась. Ее смутила машина. Это был старый «додж». У нее возникли некоторые подозрения. Но шофер показал ей вечернюю газету. Он рассчитывал: вряд ли она прочтет все внимательно и обратит внимание на место катастрофы. Когда Фрейя заметила, что, судя по газетному сообщению, я мертв, шофер уверил, что журналисты просто поторопились. Вот и все. Она села в машину. Ей сказали, что по пути должны еще захватить знаменитого хирурга из его дома на Грейс-Инн. Остальное сделал хлороформ. Больше она ничего не помнила. Она не знала о том, что на борт ее доставили в танке. Очнулась она, скрюченная и связанная, в ящике.

Закончив свой рассказ, Фрейя поинтересовалась, можем ли мы как-то связаться с властями. Я ответил, что мне уже удалось это сделать.

– Но вы не надеетесь на них? – с тревогой спросила она.

– Честно говоря, нет, – признался я.

– Но нужно же на что-то надеяться! – воскликнула девушка.

– Верно. Но, похоже, нам придется действовать самостоятельно. Но прежде нужно дождаться, когда корабль достигнет норвежских территориальных вод. Конечно, если нам это удастся. Ведь мы даже не знаем, проведем ли спокойно эту ночь. А уж утром они обязательно спустятся сюда.

– Да, конечно, глупо сейчас строить планы, – грустно заметила девушка.

Фрейя хотела задать еще какой-то вопрос, но осеклась. Внутри у меня все оборвалось – я уловил легкое дуновение свежего воздуха и понял, что ее остановило. Крышка люка откинулась. Зажегся фонарь. Мы с Фрейей укрылись за ближайшим танком. Осторожно выглянув из-за орудийной башни, я увидел, что по лестнице спускаются два человека. Естественно, первой мыслью было: Седель и его компаньон. Они возвращаются, чтобы задать Фрейе какой-то вопрос. И, обнаружив, что ее нет, начнут охоту. Мы были безоружны, и положение казалось безнадежным. И вдруг, вместо того чтобы спуститься вниз, вошедшие спрыгнули на ящики. Сердце мое бешено заколотилось – я увидел отца Фрейи. Он и его спутник направлялись прямо к нам. Луч фонаря случайно высветил лицо второго мужчины. Он был значительно выше старика, указывавшего на танк, за которым мы скрывались.

– Видишь, у них тоже двухфунтовые, как у тех, что на палубе, – сказал он.

– Мы можем их здесь проверить, – ответил тот, что повыше.

Я тотчас же узнал высокого человека, а Фрейя, выпустив мою руку, бросилась вперед. С возгласом «Франци!» она упала в объятия отца.

Фонарь осветил мое лицо. Отстранив Фрейю, Шмидт протянул мне руку:

– Неужели это вы, Килмартин?

Мне показалось, что он был готов обнять меня, но сдержался.

– Я так боялся, что они схватили вас! – с чувством произнес он.

– Эндрю спасся, пробравшись по канализационной сети, – торопливо начала объяснять Фрейя. – Он проник на борт как представитель печати и только что нашел меня и вытащил из ящика из-под боеприпасов. Сплошная мелодрама! Но как же ты сумел добраться сюда?

Шмидт снял очки и тщательно их протер. Его большие черные глаза торжествующе поблескивали в свете фонаря.

– Получаешь некоторые преимущества, когда работаешь, как каторжник на галере. Псевдодобровольцы, сбившись в кучу, сейчас крепко спят. Седель и его начальник штаба – тоже. Когда они вернулись от Фрейи, я отнес им кофе…

– Фрэнк настоящий волшебник, – добавил Дэвид. – Он их ловко усыпил, а потом освободил меня из-под замка. Теперь корабль контролируем мы.

– Вы слишком торопитесь, мистер Шил, – вмешался Шмидт. – Мы должны еще подготовиться к тому, чтобы захватить корабль. И сможем начать действовать, только когда нас оставит эскорт.

– Но ведь с этими спящими мертвым сном добровольцами нетрудно справиться, – настаивал Дэвид. – Их надо связать, отобрать у них оружие, а потом развернуть корабль…

– Вы, по-видимому, забываете об эскорте, – напомнил Шмидт. – Дорогой мистер Шил, мы не можем раскрыть свои карты, пока они не раскрыли своих. Конечно, если мистер Килмартин не заверит нас в том, что британское правительство знает, что корабль повернет на Германию. – Он посмотрел на меня: – Вы ведь попытались сообщить властям об этом, не так ли?

– Да, но, честно говоря, я не очень надеюсь на их вмешательство.

– Тогда у меня есть хороший план. – Старик надел очки. – Мы должны дать им веревку, на которой они смогут повеситься. Утром, проснувшись, они обнаружат, что я и еще двое узников исчезли. Я сомневаюсь, что у них будет время произвести тщательный осмотр всего корабля. Они распрощаются с эскортом и начнут выполнять свой план захвата корабля. Предварительно возьмут курс на Германию.

– А где будем мы? – спросила Фрейя.

– В одном из танков на палубе. Вот здесь, – Шмидт обвел рукой трюм, – достаточно боеприпасов. Здесь есть пулеметные ленты, двухфунтовые мины для минометов. Мы возьмем в наш танк боевой запас всего этого и тогда сможем командовать кораблем. Вы согласны? – спросил он меня.

Я кивнул. Его план показался мне достаточно хитроумным.

– Тогда за работу! – подытожил наше маленькое совещание Фрэнк.

Шмидт хорошо провел разведку. Он ориентировался в маркировке ящиков, и мы скоро вскрыли два из них – с артиллерийскими снарядами и с двухфунтовыми минами. Контейнеры перетягивали стальные ленты, и Дэвид разрывал их с помощью инструментов, взятых в одном из танков. Мы наблюдали за его работой. Шмидт взял меня за руку.

– Я очень рад, что встретил вас здесь, – сказал он. – Я просто не знаю, как вас благодарить!

– Это я должен вас благодарить, – рассмеялся я в ответ. – Вы вернули мне мою молодость. – Говоря это, я смотрел на Фрейю. Девушка выглядела усталой, но это не портило ее красоты. Она с восхищением смотрела на могучие плечи Дэвида, освобождавшего ящики от металлических полос.

Затем Шмидт подвел нас к ближайшему танку, и мы влезли в него. Он коротко объяснил нам, как действуют пулемет и миномет. Убедившись в том, что мы усвоили его урок, Шмидт поставил перед нами другую задачу. Мы начали переносить боеприпасы на палубу. Дэвид раздобыл два мешка, и мы загрузили в них снаряды. Шмидт и я должны были выполнять работу носильщиков. Дэвид же прикрывал нас. Нельзя было забывать, что, хотя добровольцы усыплены, команда бодрствует.

– На мостике есть вахтенный, – предупредил Шмидт, когда мы начали карабкаться вверх по лестнице.

Первым поднимался Дэвид, за ним я, третьим шел Шмидт и, наконец, Фрейя. Увидев светлый квадрат люка, я невольно остановился. Неужели мы наконец на палубе? После темноты трюма нашим глазам представилась великолепная картина. Корабль заливал серебристый лунный свет. Почти полная луна низко висела над морем, и дорожка танцующего на волнах света тянулась до самого горизонта. В середине этой дорожки отчетливо проступали темные очертания нашего эскорта. Сам «Тирлмер» был освещен великолепно, на нем был высвечен каждый предмет. Рядом с открытой дверью трюма спал доброволец. После теплой атмосферы трюма на палубе мне показалось очень холодно. Вокруг никого не было; Дэвид быстро повел нас на главную палубу, где мы сразу скрылись в тени высокого фальшборта. Шмидт выбрал один из танков в центре палубы, рядом с торпедным катером. Из него открывалось отличное поле обстрела. Под прицелом находился весь полубак, а также один из выходов из трюма.

Самым трудным оказалось залезть в танк. В него можно было проникнуть только через два небольших люка. Фрейе предстояло сделать это первой. Мы провели несколько малоприятных секунд, лежа ничком на освещенной броне танка, пока она открыла один из люков и скользнула внутрь. Но все обошлось, никто ничего не заметил. Девушка закрыла люк и отодвинула защитную створку водителя. К счастью, все это происходило в тени, и мы быстро передали ей снаряды. Затем мы втроем вернулись в трюм за следующей партией боеприпасов. Наполнив мешки, мы на этот раз закрыли ящики и, поднявшись на бак, опустили дверь трюма. Пока что нам везло – мы оставались незамеченными. Но тут Дэвид обратил внимание на фигуру вахтенного, стоявшего на краю мостика. Он очень внимательно осматривал корабль. Я замер – он должен был нас увидеть. Но вахтенный перешел на другую сторону мостика и исчез за рубкой. Немного выждав, мы пересекли лунную дорожку и укрылись в тени танков. Передав Фрейе новую порцию боеприпасов, мы влезли внутрь танка через дверцу водителя.

Шмидт был настолько предусмотрителен, что даже запасся сэндвичами. Я оценил его хозяйственность, так как был зверски голоден. Внутри танка было тесно и неудобно, хотя он и рассчитан на экипаж из четырех человек. Фрейя держалась молодцом – конечно, она страдала физически и морально. Вспоминая свое пребывание в ящике Седеля, я хорошо понимал ее. Помимо того что ей было необходимо движение, она еще испытывала клаустрофобию.

Лунный свет проникал в темную внутренность танка сквозь бойницы. Шмидт занял место у пушки, а Дэвид устроился на сиденье водителя. Я разместился напротив Фрейи и очень скоро заметил, что время от времени ее мучат сильные судороги. Я ободряюще сжал руку девушки. Она благодарно ответила мне тем же. Через некоторое время рука ее ослабела, и, прислонив голову к замку пулемета, бедняжка забылась сном.

Мы разделили ночь на три отрезка, решив дежурить по два часа каждый. Первым вызвался бодрствовать Дэвид. Я сменил его, предварительно крепко поспав, в четыре часа утра. Когда он меня разбудил, рука Фрейи все еще лежала в моей. Все мое тело от неудобной позы затекло, но я не выпустил руку Фрейи – боялся разбудить ее. Шмидт принял дежурство в шесть. Я поднял его, похлопав по ногам, которые он вытянул под орудийную башню. Луна зашла, и внутри танка было очень темно – я отыскал его ноги на ощупь.

Сдав дежурство, я снова уснул. Спал я крепко и проснулся оттого, что кто-то тряс меня. Это была Фрейя. Не успел я открыть рот, чтобы спросить, в чем дело, как почувствовал на своих губах ее мягкую и теплую ладонь. Она приказала мне молчать. В танк проникали полоски солнечного света. На борту корабля царило оживление. Слышны были какие-то приказы и топот сапог.

– Сейчас уже больше девяти, – прошептала Фрейя мне прямо в ухо, – и они обнаружили наше исчезновение. Они обыскивают трюм.

Я сел и выглянул наружу сквозь прорези в броне. Мне была видна вся передняя часть корабля. Серая надстройка мостика сияла в утренних лучах солнца. Дальше виднелось голубое небо, которое смыкалось с мерцающей зеленью воды. На небе не было ни облачка, солнце, казалось, висело над самым носом корабля. По его положению я понял, что мы все еще на пути к проливу Каттегат. По-видимому, мы еще не расстались с нашим эскортом. Крышка люка, ведущего в трюм, была откинута, и я увидел, как оттуда возник один из добровольцев. Он поднялся по лестнице на мостик, и там его встретил Седель. Доброволец что-то прокричал, и Седель выругался. Шмидт оставил свое сиденье в орудийной башне. Бледный, небритый и очень усталый, но с живыми, как всегда, глазами, он собрал нас в корпусе танка.

– Фрейя, ты будешь подавать снаряды, – тихо распорядился Шмидт. – Мистер Шил, вы встанете за пулемет, а вы, мистер Килмартин, останетесь там, где сейчас. Если они начнут обыскивать эти танки до того, как эскорт оставит наш корабль, нам придется заявить о себе. Это плохо. Но я не думаю, что это случится. Сейчас девять часов сорок пять минут, и они ожидают ухода эскорта. Тогда они возьмут в свои руки управление кораблем. Норвежцев немедленно переведут в переднюю часть корабля. Дождавшись, когда все добровольцы будут либо на баке, либо на мостике, я открою огонь. Я обстреляю мостик со всех сторон, а вы оба дадите несколько очередей из пулеметов. Ни один доброволец не должен достичь главной палубы живым. Ведь главная опасность заключается в том, что на нас могут напасть сзади. Команды нам нечего бояться. А добровольцы могут попасть на корму только с главной палубы. Ваша задача – пулеметными очередями не дать им покинуть бак. Патронов у нас достаточно.

Я просто не могу описать впечатление, которое в эти минуты производил Шмидт. Я любовался этим жалким маленьким евреем, который, весь в машинном масле, отдавал точные, продуманные, разумные приказы. По-видимому, это было в его характере. Я вспомнил, какое впечатление он произвел на меня в моем офисе – это был затравленный, запуганный человек, спасающийся от грозящего ему суда. Физически он и сейчас выглядел слабым, но в его черных глазах не было страха. Он отдавал нам приказы так, будто налаживал механизм машины. Включился его хладнокровный, ясный ум инженера. В решающий час он составил диспозицию и объяснил свой план, будто находился в лаборатории, готовясь к началу важного эксперимента.

Отдав распоряжения, Шмидт снова забрался в орудийную башню. Я теперь совсем уже проснулся и был весь внимание, только в желудке ощущал какой-то холод. Мы были готовы действовать.

На баке сновали добровольцы. Седель им что-то приказывал. Один раз появился сам Марбург с бесстрастным, как обычно, лицом.

Странно было находиться закупоренным в танке в такое прекрасное утро. Еще более странно – представлять себе, какая битва развернется на корабле, как только его покинет эскорт. Все было так ясно, спокойно, залито теплым солнечным светом. Я вспомнил о битве на Ривер-Плейс. Это сражение тоже происходило под яркими солнечными лучами, и его участники, очевидно, должны были чувствовать примерно то же, что и я. И тот и этот день, казалось, были предназначены для радости и удовольствия…

Мысли мои были прерваны оживленным движением на баке. Затем люди застыли, глядя налево. Я догадался, что эскорт направился к «Тирлмеру». Красивый, изящный, хотя и грозный, эсминец рассекал волны, и белая пена кипела и билась о серый корпус судна. Эскорт приближался, и я уже мог разглядеть золотой шнурок на фуражке капитана, приветствовавшего наш корабль сжатыми и поднятыми вверх руками. Я не слышал его слов, но, получив ответ с нашего мостика, эсминец отошел.

Наш капитан переместился на левый борт и оттуда наблюдал, как покидавший нас эсминец делает большой круг. К прямой фигуре капитана, вырисовывавшейся на фоне безоблачного неба, присоединились еще две – Марбурга и Седеля.

Сколько времени они простояли там – пять или десять минут, – я точно не знал. Каждая минута казалась целой жизнью. Наконец Седель прижал пальцы к губам. Раздался громкий свист. Он был хорошо слышен, несмотря на шум двигателей. Видимо заподозрив неладное, капитан обернулся и увидел в руке немца револьвер. Тогда он инстинктивно ударил Седеля первым. Удар пришелся нацисту в подбородок. Тот быстро отступил и выстрелил два раза подряд. Капитан упал. Однако он усилием воли поднялся и перевалился через перила мостика; я видел, как фуражка сползла ему на глаза.

Час «зеро»! Все было точно запланировано. Оставалось только удивляться, как скрупулезно все выполнялось. Если откроется дверь рубки и выглянувший оттуда радист вздумает сопротивляться – его застрелят так же безжалостно, как и капитана. А если нет… Они уже собирали на баке членов команды. Их вели по палубе под конвоем в нескольких шагах от нас. Моряков тщательно обыскивали и сгоняли в одну из кают на баке. Оставался лишь экипаж машинного отделения. По-видимому, там выставили охрану. Тем временем корабль изменил курс – солнце находилось теперь справа по борту. Время тянулось медленно. Мне казалось, что Шмидт никогда не отдаст приказ действовать. Но я понял, почему он медлил. Чем дальше мы отклонялись от своего курса в направлении Германии, тем больше было доказательств их вины. На баке толпились добровольцы. Когда нацисты захватывали корабль, я сумел подсчитать их число. Их было восемь человек, кроме Седеля и Марбурга. Сейчас на баке не хватало еще двоих. Они, вероятно, были приставлены к машинному отделению. И вот с мостика спустился человек с небольшим свертком под мышкой. Он остановился у основания мачты и прикрепил сверток к фалу. Затем он поднял сверток, и на топе мачты развернулся флаг с фашистской свастикой. На баке ликовали. Затем снова прозвучал какой-то приказ, с мостика спустились два человека и направились прямо к люку трюма.

– Накройте их! – услышал я команду Шмидта.

Моя рука невольно стиснула рукоятку пулемета. Холодное прикосновение стали успокаивало.

– Огонь! – скомандовал Шмидт.

Дэвид нажал на спуск, пулемет застрочил.

Я тоже дал очередь. Двойным огнем добровольцев разметало по палубе. Затем загрохотал весь наш танк. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули, когда Шмидт открыл огонь. Сквозь узкую щель я видел, как его огонь накрыл весь правый борт мостика, который разлетелся на куски. Затем был разрушен корпус надстройки, обломки которой нависли над палубой. Следующий взрыв пришелся на левую сторону мостика, но снес только его часть. Затем наступила необыкновенная тишина. И стали слышны крики переполошившихся чаек. И вдруг, словно опомнившись, противник открыл ответный огонь. С мостика на сломанную надстройку спрыгнули два человека с тяжелыми револьверами в руках.

– Дайте предупредительные выстрелы! – скомандовал Шмидт.

Мы выполнили приказ, и мужчины нырнули в укрытие.

Над моей головой громыхнул люк орудийной башни – Шмидт откинул крышку.

– Я хочу поговорить с Марбургом! – закричал Шмидт.

Ему никто не ответил.

– Если он не явится в течение десяти секунд, – пригрозил Шмидт, – я выстрелю прямой наводкой по мостику.

Я слышал, как он тихо считал про себя. Марбург не появился. «Восемь, девять, десять!» Танковое орудие грохнуло еще раз. На этот раз обрушилась вся правая часть мостика.

– Вы что, хотите, чтобы я превратил в развалины всю переднюю часть судна? – прокричал Шмидт.

Но Марбург уже стоял у левого борта.

– Кто вы такой и что вам нужно? – спокойно спросил он.

Голос его звучал холодно и бесстрастно. Против моей воли в тот момент барон снова вызвал мое восхищение. Я представил себе, какой неожиданностью для него явился наш огонь в момент, когда, казалось, все пошло по плану! И тем не менее голос его не дрогнул. Таким же тоном он, вероятно, разговаривал на собрании правления.

– Мое имя Франц Шмидт, – раздалось в ответ. – Уверен, что вы вспомните его в связи с дизельным двигателем нового типа. Как вы понимаете, мы контролируем корабль, – продолжал инженер. – У нас достаточно боеприпасов, и мы в состоянии взорвать всю верхнюю часть корабля. Мы можем легко взорвать вообще весь корабль.

– Чего вы хотите? – спросил Марбург, высокомерно отвернувшись в сторону. Затем, овладев собой, добавил: – Я понимаю реальность вашей угрозы. Вы что, хотите, чтобы мы повернули назад, к берегам Англии?

– В этом нет необходимости, – ответил Шмидт. – Верните на палубу команду корабля. Члены команды должны выходить на палубу по одному. И учтите, я знаю всех в лицо.

– Хорошо, я сделаю это, – обещал барон и посмотрел куда-то через плечо.

Марбург исчез. Мы ждали с нетерпением. Я боялся, что они погонят членов команды перед собой, прикрываясь матросами, как щитом. Я знал, что мы не можем позволить себе проявлять человечность. Но все мое существо восставало при мысли о том, что обстоятельства могут заставить меня стрелять в невинных нейтралов.

– Держите под прицелом подходы к главной палубе, – предупредил нас Шмидт.

Я увидел четверых добровольцев, которые бросились вперед, – по двое с каждой стороны надстройки палубы. Они намеревались выпрыгнуть на главную палубу. Но не успели они пробежать и нескольких метров, как свалились, изрешеченные пулями. Расстреляв их, Шмидт произвел еще один выстрел по мостику.

– Может, теперь вы начнете выпускать узников на главную палубу? – еще раз спросил он.

И вот появился первый человек из команды. Шмидт обратился к нему по-норвежски. Матрос вышел на палубу и остановился там, куда указал ему Шмидт, под прикрытием нашего оружия. Вслед за ним вышли еще восемь человек. Шмидт говорил с ними несколько минут.

Хотя я ни слова не понимал, но догадался, что наш старик объяснил им ситуацию и дал инструкции. Потом он приказал им разойтись. Команда немедленно отправилась на корму. Трое моряков взяли автоматы убитых немцев. Позднее я узнал, что один из них был вскоре убит в схватке с двумя добровольцами у машинного отделения. Оба немца тоже были убиты. Через несколько минут заработала запасная паровая машина.

Мне было поручено наблюдать за передней частью корабля, и это мешало мне видеть, что происходило на корме. Но я хорошо представлял себе, что запланировал Шмидт. Он хотел спустить с корабля торпедный катер. Эта процедура заняла более четверти часа. К тому времени, когда работа была закончена и катер уже качался на волне, я понял, что именно увидел Марбург, когда говорил с нами с мостика. За разрушенной надстройкой я различил резкие очертания эсминца. Огромные волны, отходившие от эсминца, говорили, что корабль двигался на большой скорости. Следом за первым эсминцем шел второй. Шмидт нырнул внутрь танка. Он понял опасность.

– У нас очень мало времени, – проговорил он и попросил Фрейю покинуть танк и поскорее запустить двигатель катера.

– Вы, – обратился он ко мне, – и Шил, спускайтесь следом за ней. Возьмите с собой снаряды. Они подходят к пушкам на катере. Я буду держать мостик под прицелом.

Я запротестовал:

– Идите вы. Я останусь.

– У нас нет времени для споров, – коротко бросил он.

Я понял, что его решение окончательно. Фрейя уже выбралась наружу, я следовал за ней, а за мной – Дэвид.

Первое, что я увидел, выпрыгнув на палубу, – это пустоту на месте торпедного катера. Стрела подъемного крана нависала над бортом судна. Я сполз с танка как раз в тот момент, когда около меня по броне щелкнула пуля. И тут же вся машина покачнулась – Шмидт ударил прямо по центру мостика. После этого никаких выстрелов больше не было слышно. Мы сбросили в катер веревочную лестницу и по ней спустились в него. Фрейя направилась на корму, чтобы запустить двигатель, а я и Дэвид встали к орудиям. Минуты казались нам часами. Эсминцы приближались. Теперь совершенно ясно можно было различить свастики на их флагах.

И вдруг над нашими головами взревели моторы большого самолета. Я взглянул на пакетбот. Казалось, у нас не было никаких шансов. Как только мы отойдем от «Тирлмера», тут же окажемся под огнем эсминцев. А сверху еще и самолет. Мы ждали, мотор заработал. Сквозь его шум я четко различил звуки трех выстрелов. И в это самое мгновение Шмидт перевалился через борт и по веревке скользнул к нам на палубу. Двигатель нашего катера взревел, и мы начали отходить от «Тирлмера».

Я оглянулся на Фрейю. Волосы девушки развевались на ветру. Она держала штурвал, и на ее лице, испачканном машинным маслом, играла улыбка. Громада «Тирлмера» отдалялась. По разбитому мостику метались какие-то фигуры. Хлопнул ружейный выстрел, затем второй. Я навел орудие на эти мишени и открыл огонь. Сделав пару залпов, я оглянулся. Фрейя передала штурвал отцу и двигалась к крышке люка, где находился двигатель. Перед тем как исчезнуть, она торжествующе взглянула на меня. В ее глазах горел воинственный огонь. Девушка держала в руке маленький предмет, висевший у нее на шее. Я не сразу понял, в чем дело. Но потом вспомнил: она показала мне ключ от специального клапана, который установила на двигателе. Теперь-то дизель покажет свои возможности.

Спустя несколько минут катер, словно птица, рванулся вперед. Резкий стук дизеля почти заглушал очереди моего автомата. Корпус катера высоко вздымался над водой, от него в разные стороны катились высокие волны, сверкавшие в солнечных лучах всеми цветами радуги. Очень скоро мы были уже за пределами досягаемости.

Когда я вошел к Шмидту в рубку, то увидел, что он ранен. Левая рука старика безжизненно повисла, а над локтем растекалось кровавое пятно. Он отказался передать руль кому-нибудь другому.

– Это просто царапина, – крикнул он мне, но лицо его было мертвенно-бледным. И только, словно угли, лихорадочно горели глаза.

Позади нас ухали пушечные выстрелы – один, еще один…

И вдруг перед носом нашего катера взвились три больших фонтана воды. Шмидт крутанул руль, и катер резко развернулся. Позади нас пенистые буруны поднимали преследовавшие нас эсминцы. Охота за нами велась по всем направлениям. И мне не верилось, что спасение возможно.

Фонтаны брызг и пенистые воронки возникали то по правому, то по левому борту нашего судна. Вода заливала нам ноги.

День был ясным. Внезапно тень какой-то гигантской птицы закрыла небо: на нас пикировал самолет. Шмидт развернул катер влево. Самолет пролетел буквально над нашими головами. Дэвид направил было на него пушку, но не выстрелил. На крыльях этой грозной птицы он заметил опознавательные знаки английского военно-морского флота.

Снова загремели выстрелы. На этот раз далеко позади. Прикрыв глаза рукой, я как зачарованный следил за самолетом. Он сделал большой круг и теперь направлялся в сторону эсминца. Однако вместо того, чтобы напасть на немецкий эсминец, он обошел его и устремился к «Тирлмеру». Взмыв высоко в небо, стальная птица устремилась вниз. Когда самолет пролетал над «Тирлмером», от него отделилось несколько маленьких точек. По-видимому, летчики хорошо прицелились, ибо спустя мгновение «Тирлмер» разлетелся, казалось, на тысячу кусков. Даже с такого расстояния гром взрыва казался оглушительным. Некоторое время место, где раньше был «Тирлмер», закрывало черное облако. Когда оно рассеялось, море позади двух эсминцев волновалось, но было чистым до горизонта.

Я видел, как самолет снова снижался, готовясь напасть на наших преследователей. Но мы удалялись от них с невероятной скоростью. Катер под нашими ногами, содрогаясь, рвался вперед. Казалось, в любое мгновение двигатель может сорваться со своего основания…

Впереди на горизонте замаячили два корабля. Они наращивали скорость и увеличивались в размерах. Шмидт повернул налево, намереваясь пропустить их. Но Дэвид, обнаруживший в рубке очки, сообщил, что на кораблях – британские военно-морские флаги. Это были наш бывший эскорт еще с одним эсминцем. Перед полуднем мы соединились с ними, вражеские корабли испарились. Около двенадцати тридцати в небе над нами появились три «авроансонса» береговой охраны. Несколько позже из машинного отделения поднялась Фрейя. Ее огромные глаза сияли от возбуждения. Она подошла к отцу, все еще стоявшему у штурвала. Я находился возле своего пулемета. Когда Фрейя проходила мимо меня, она остановилась.

– Я так счастлива, – сказала она, взглянув мне прямо в лицо.

Сердце мое подпрыгнуло: она дотронулась до меня рукой.

– Мы вам так благодарны, – добавила девушка. – Я хочу, чтобы вы знали…

Слова ее утонули в шуме, создаваемом двигателями эсминцев. Подсвеченные солнечными лучами, к нам приближались три черные точки. Они быстро превратились в самолеты, силуэты которых четко выделялись на фоне голубого неба. Вокруг нашего катера снова взметнулись ввысь водяные столбы. Сомнений не было, мишенью для их бомб служили мы. Это были «хейнкели», а за ними следовали «ансонсы». Один из «хейнкелей» не смог выйти из пике и на наших глазах ударился о воду.

Первый налет закончился так же быстро, как и начался. Чудесным образом наш катер остался невредим. Вздохнув с облегчением, я обнаружил, что прижимаю к себе Фрейю, а она, словно ища защиты, припала к моему плечу. Я боялся пошевелиться, и мы стояли, наблюдая, как английские «авро» вступили в бой с «хейнкелями». Все это происходило в синеве неба над нашими головами.

Внезапно на западе появилась эскадрилья «харрикейнов». Строй «хейнкелей» нарушился, и они ринулись вниз.

Эскорт «харрикейнов» сопровождал нас весь остаток пути к Хариджу. Еще дважды появлялись вражеские самолеты, но каждый раз они уходили, уклонившись от боя.

Самолет, разбомбивший «Тирлмер», уже не мог причинить вреда германским эсминцам – бомбовый запас был израсходован. Словно большая хищная птица, он кружил в небе над нами, пока наша маленькая эскадра направлялась к родным берегам. Через полчаса к нему присоединились еще три самолета береговой охраны.

Я помню, что в это время сказал Шмидт:

– Правительство хочет искупить свое бездействие.

Столь мощное сопровождение казалось мне излишним. Однако незадолго до часа дня откуда-то вынырнула новая группа «хейнкелей». Несомненно, мы снова были объектом нападения. Самолеты пикировали прямо на наше маленькое суденышко. И тогда двигатель Шмидта еще раз продемонстрировал свои преимущества. Катер накренился вправо и, казалось, просто выскочил из воды. Мы рванули вперед и нырнули под защиту орудий одного из эсминцев.

Строй «хейнкелей» был разрушен умением и смелостью наших пилотов еще до того, как их атака была полностью отбита. Пулеметные очереди были слышны даже сквозь рев орудий эсминца. Налет продолжался около четверти часа. Наконец атака была отражена, а враг потерял два самолета. Мы – один.

Вскоре нас уже сопровождали не менее двадцати пяти самолетов береговой охраны. Только тогда стало ясно, что власти наконец восприняли все очень серьезно. Прежде чем мы достигли порта назначения, в небе еще дважды появлялись вражеские самолеты, но нас они больше не атаковали.

В Харидже нас встретили сэр Джеффри Карр и маршал авиации сэр Джервис Мейли. Фишер тоже был там, и именно он объяснил мне, почему власти наконец решили действовать.

Фишер настоял на том, чтобы «Тирлмер» был задержан и подвергнут обыску. Обыск ничего не дал. Сэр Джон Келф встретился с премьер-министром. Однако «Тирлмер» участвовал в большой игре влиятельных финансовых кругов, и ни один член кабинета не хотел принимать мер, основываясь на таких ненадежных свидетельствах. Все же к воскресному вечеру Фишер и его босс сумели возбудить в Уайтхолле достаточный интерес к происходящему. По крайней мере, два министра кабинета взялись за расследование.

Отдел М-15 предоставил интересный документ о странных обстоятельствах смерти Ллуэллина. Он был связан с деятельностью Седеля. Затем произошли беспорядки на заводе «Кэлбойд» в Олдэме. Местный репортер сообщил Фишеру, что тело, обнаруженное возле Странглерс-Бич, соответствовало описаниям тела пропавшего мастера завода «Кэлбойд». Затем и Ярд внес свой вклад, представив через инспектора Кришэма заявление, которое я оставил в своем банке. Наконец, подоспел и рассказ Макферсона о захвате на «Тирлмере» фотографа Дэвида Шила.

Даже тогда власти ничего не предприняли. Но морской министр решил проследить за «Тирлмером» после того, как его покинет эскорт. Как только ему доложили, что корабль с вооружением изменил курс и направляется в Германию, несколько эсминцев получили приказ взять его на абордаж.

– Келф находился в это время у морского министра, – рассказывал Фишер. – Обстановка была напряженной. Из А-1 прибыл Мейли с отчетом о сравнительных скоростях секретных немецких двигателей. Вместе с неожиданной вспышкой возмущения технических специалистов «Кэлбойд» этот отчет очень напугал его.

С этого момента морской министр стал беспокоиться о судьбе двигателя, который, как предполагалось, находился на «Тирлмере».

– Келф был просто вне себя, – продолжал Фишер, – когда поступило сообщение о том, что два германских эсминца приближаются к «Тирлмеру». Затем стало известно о вашем побеге. Сообщение содержало буквально несколько слов: «Торпедный катер покинул борт „Тирлмера“. Направляется с невероятной скоростью на запад». И вот тогда был отдан приказ потопить «Тирлмер». Остальное тебе известно. Ходовые качества дизельного двигателя подтверждаются теми усилиями, на которые пошли немцы, чтобы захватить его.

Здесь Фишер был прав. Потребовалась инициатива Германии, чтобы привлечь внимание министерства авиации к изобретению, сделанному австрийским евреем. О значении этого изобретения лучше всего судить по результатам боев.

Примечания

1

Олд-Бейли – Центральный уголовный суд в Лондоне.

(обратно)

2

Папа Вильям – персонаж известной пародии Л. Кэрролла на стихотворение Р. Саути.

(обратно)

3

«Родстер» – автомобиль с открытым кузовом (Примеч. перев.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Лицо из Барбакана

Глава 2 Таинственное сообщение

Глава 3 Корнуэльская прелюдия

Глава 4 Конусы Раннела

Глава 5 Мы переходим к обороне

Глава 6 Из ящиков для документов получаются хорошие гробы

Глава 7 Вперед, за канализационной крысой!

Глава 8 В районе Уоппинг

href=#t9>Глава 9 «Тирлмер» – корабль с оружием

Глава 10 Отходим от курса

*** Примечания ***

Пожертвовать