Луковая ведьма [Полина Луговцова] (fb2) читать онлайн

Полина Луговцова Луковая ведьма

Пролог

Луковая ведьма бродит в тех краях,

След ее смертельный всем внушает страх,

Лик ее зловещий скрыт среди теней,

Не смотри на ведьму, не ходи за ней.

Ну а коль ты рыщешь по ее следам,

Берегись обмана и не верь глазам!

Одни утверждают, что ведьму нарекли Луковой из-за названия острова – Луковый, где ее чаще всего видели, другие же уверены, что остров ни при чем, а все дело в особенном «луковом» следе, который ведьма оставляет за собой. Молва о ведьме пошла не так давно, хотя и не сказать, что недавно: старики говорят, что полвека назад о Луковой ведьме никто и не слыхивал, а первыми ее жертвами стали дети из пионерлагеря «Лучики», который открылся на Луковом острове в 1960 году.

В тот год вдоль правого берега реки, в районе поселка Чернолучье основали большую зону отдыха; пионерские лагеря и турбазы открывались один за другим. Места там живописные: сосновый бор, серебристый от древности, полноводная извилистая река с песчаными берегами, а песок мелкий, как на дорогих курортах. И даже солнце как будто ярче светит, – это все замечают, не только те, кто из города приезжает: ясно ведь, что горожанам после затянутого смогом неба солнце всюду ярким покажется. Жители окрестных селений, где никакого смога не бывает, шутят, что летом в Чернолучье воздух от солнца прогревается так, что становится густым и золотистым, как мед, в нем запросто можно увязнуть и вмиг загореть до черноты. Отсюда, говорят, и пошло название поселка – Чернолучье. Санатории, турбазы и отели, размещенные в зоне отдыха рядом с поселком, не пустеют даже зимой, а в выходные и праздники не так-то просто забронировать свободный номер. Дым, пропитанный ароматом шашлыка, висит над сосновыми кронами, почти не рассеиваясь, музыка не умолкает допоздна, а ночную тишину то и дело сотрясают взрывы дружного хохота.

И только в пионерлагере «Лучики» круглый год тихо, лишь посвистывает ветер в разоренных корпусах, скособочившихся под просевшими крышами, да с шуршанием скользят по коридорам сухие листья, залетевшие сквозь разбитые окна. Дорожки, ведущие к корпусам, давно превратились в труху, раздробленные пробившейся сквозь асфальт молодой порослью. Жалобно поскрипывает ржавый облезлый флагшток, завязший в гуще разросшихся елей. Иногда ему вторят приземистые перекошенные карусели, оглашая пространство пронзительными звуками, похожими на кошачий вой. Ни туристы, ни местные жители не рискуют ходить на Луковый остров: слухи о ведьме, обитающей там, отпугивают даже самых закоренелых скептиков, которые не верят ни в Бога, ни в черта.

Лагерь «Лучики» закрыли в 1987 году после ужасного трагического случая, унесшего жизни двадцати семи человек. В их числе было лишь двое взрослых – пионервожатая и моторист, управлявший лодкой, в которой все они находились, а остальные – пионеры-шестиклассники двенадцати и тринадцати лет; точнее, в шестой класс они пошли бы в сентябре, а это был август, самое начало последней смены. Спаслись лишь двое: мальчик и девочка, которую этот мальчик вытащил из воды уже бездыханную и каким-то чудом сам откачал. Виновным признали моториста (как выяснилось, мотор лодки заглох во время прогулки по реке), и пионервожатую (она самовольно приняла решение отправиться с детьми на эту прогулку, не заручившись одобрением руководства). Однако, поскольку виновные погибли и понести наказание не могли, в тюрьму отправили директора, обвинив его в отсутствии дисциплины среди работников пионерлагеря. Директор не дожил до окончания срока – умер от сердечного приступа в тюремной камере. О его кончине скорбел весь поселок, включая участкового из местного отделения милиции: уж он-то лучше других понимал, что в случившемся не было вины директора, да и заглохший лодочный мотор был ни при чем, ведь не из-за этого перевернулась лодка. Детей напугала Луковая ведьма, показавшаяся им в ивовых зарослях на берегу. Об этом рассказали спасшиеся мальчик и девочка, оба утверждали, что видели безобразную старуху с огромным носом и сморщенным, как у тысячелетней мумии, лицом. Она швырялась гнилым луком в тех, кто был в лодке, злобно хохотала и выкрикивала проклятия. Лодка находилась неподалеку от берега, и несколько луковиц попало в детей. Началась суматоха, все сбились в кучу и вывалились за борт, оттого что лодка накренилась. Вода вмиг вскипела от барахтавшихся тел, дети в панике махали руками, хватались друг за друга и тонули. Моторист и пионервожатая, как ни старались, не смогли ничего предпринять: детей быстро уносило течением, а плавать умели далеко не все, и даже те не способны были удержаться на воде среди всеобщего хаоса. Одному мальчишке удалось ухватиться за проплывавшую мимо корягу, благодаря чему он спасся сам и успел спасти девочку. Остальных обнаружили бездыханными. Большинство утонувших было выловлено из реки водолазами; несколько тел всплыли, и их заметили местные жители. Самой последней нашлась пионервожатая: ее труп лежал на берегу в пяти километрах правее острова, объеденный рыбами и расклеванный птицами, а изо рта подобно кляпу выпирала огромная луковица, не тронутая ни живностью, ни тленом, словно ее вложили туда совсем недавно.

Старуху, напугавшую детей, искали несколько дней – и милиция, и работники лагеря, и жители поселка Чернолучье. Весь Луковый остров прочесали вдоль и поперек и обнаружили на берегу целую россыпь сморщенных гнилых луковиц. Таинственную злодейку прозвали Луковой ведьмой, однако ее саму так и не нашли, и даже служебные собаки не взяли ее след. Некоторые из тех, кто принимал участие в поисках, усомнились в существовании старухи и предположили, что кто-то из детей мог шутки ради соврать, будто видит ее, а остальные дети в это поверили, или же старуха могла быть иллюзией, созданной переплетением ветвей в зарослях, а что касается лука, так мало ли мусора выбрасывает на берег из реки? Наличие луковицы во рту пионервожатой скептики сочли чьей-то злой шуткой.

Однако Луковая ведьма вновь напомнила о себе спустя пару недель, уже после закрытия сезона, когда все дети разъехались по домам. На этот раз ее жертвой стала работница пионерлагеря – пятидесятилетняя кладовщица Егоровна, которую обнаружили лежащей без сознания на полу овощного склада. Изо рта у нее торчала луковица. Когда подоспела бригада «скорой помощи» и привела Егоровну в чувство, та рассказала им, что на нее напала незнакомая пожилая женщина самого отталкивающего вида, похожая на старуху, прозванную Луковой ведьмой, внешность которой описали дети, спасшиеся с перевернувшейся лодки. Незнакомка тайно пробралась на склад и пряталась в дальнем углу за огромными кучами капусты и картофеля, куда не достигал свет тусклой электрической лампочки. Она стояла не шевелясь и поначалу кладовщица приняла человеческий силуэт в темноте за тень, отбрасываемую одной из овощных куч. Когда же силуэт шевельнулся, а затем из мрака вынырнуло сизое морщинистое лицо, жуткое, как у нежити, кладовщица бросилась наутек, но далеко убежать ей не удалось: наступив на картофелину, попавшуюся ей под ноги, она потеряла равновесие и упала. Обернувшись, Егоровна увидела старуху, ковылявшую к ней с охапкой лука в руках, а в следующий миг крепкий удар луковицей по носу лишил кладовщицу сознания. Пострадавшую доставили в больницу, где она скончалась той же ночью. Причиной смерти стал обширный инфаркт. Медсестра, дежурившая у постели больной, утверждала, что, когда пациентка заходилась в предсмертных хрипах, рядом с ней появилась тень в виде силуэта длинноволосой женщины в струящемся платье, которая зависла над телом умирающей и протягивала руки к ее горлу. Рассказу медсестры, конечно же, не поверили, руководство больницы направило ее на внеплановое психиатрическое освидетельствование, в ходе которого были обнаружены серьезные отклонения, требовавшие коррекции в лечебнице для душевнобольных. Медсестра бурно доказывала врачам, что она абсолютно здорова и тень ей не почудилась, но тем самым лишь убедила их в верности установленного диагноза и вскоре очутилась в психушке.

А метательница лука вновь улизнула: тщательный осмотр всех зданий и территории лагеря не принес никаких результатов. Покинуть остров незамеченной ей бы не удалось: для этого она должна была либо пройти по насыпи, протянувшейся от острова к берегу, либо переплыть реку на лодке, и в обоих случаях это непременно привлекло бы внимание охраны. Вероятно, преступница затаилась где-нибудь на острове, например, в зарослях, окаймлявших берег, но рано или поздно голод заставил бы ее покинуть свое убежище. Однако проходили дни и недели, а ее так и не обнаружили.

Третий инцидент с участием Луковой ведьмы произошел через полтора месяца после кончины кладовщицы Егоровны. В ту ночь остров окутала тонкая воздушная вуаль первого снега, на которой сторож Степаныч заметил следы, петлявшие вокруг сторожевой будки, расположенной на берегу у насыпи. Зная о том, что кроме него на территории пионерлагеря «Лучики» не осталось ни одной живой души (последние работники покинули остров еще месяц назад), Степаныч вспомнил о Луковой ведьме и заперся на все засовы, вместо того чтобы отправиться искать хозяина следов. Затем он позвонил по стационарному телефону своему сменщику, рассказал о следах и попросил приехать как можно скорее. Однако это не спасло Степаныча. Возможно, если бы он вызвал милицию, все могло бы сложиться иначе, но, вероятно, ему было неловко беспокоить служителей порядка по таким пустякам, а возможно, он опасался, что те поднимут его на смех. Сменщик, приехавший на остров утром следующего дня, нашел Степаныча мертвым, с огромной луковицей во рту, надкусанной в нескольких местах. На вскрытии выяснилось, что перед смертью Степаныч съел как минимум два килограмма лука, прежде чем подавился и задохнулся, но даже если бы этого не произошло, он мог бы умереть из-за обострения имевшейся у него язвенной болезни желудка, которое наверняка бы спровоцировало такое количество съеденного едкого овоща. Откуда в сторожке взялся лук, вопросов у следствия не возникло: в комнате для приготовления пищи наряду с другими продуктами нашлось еще три килограмма лука, которые, возможно, Степаныч тоже съел бы, если бы не умер. Но вот только никто не мог понять, что же заставило сторожа поедать луковицы, причем вместе с шелухой, словно это были спелые сладкие яблоки.

Снег вокруг сторожки усеивали одинаковые следы, которые не принадлежали сторожу. Криминальные эксперты установили, что эти следы могла оставить худощавая невысокая женщина, которая передвигалась, почти не отрывая ног от земли, и это обстоятельство указывало либо на ее преклонный возраст, либо на тяжелое болезненное состояние. Следы тянулись плотной цепочкой вдоль стен сторожки и никуда не вели, что выглядело довольно странно. Казалось, хозяйка следов растворилась в воздухе. В том, что ею была так называемая Луковая ведьма, ни у кого не возникало сомнений.

Все эти трагические случаи и необъяснимое исчезновение Луковой ведьмы с места происшествия породили слухи о ее мистической природе. В поселке заговорили о разгуле на острове нечистой силы. Жители с опаской посматривали в сторону острова, а уж о том, чтобы наведаться туда, никто и не помышлял.

Следствие, само собой, не могло обвинить в произошедшем эфемерное демоническое существо и продолжало искать преступницу в человеческом обличье, однако вскоре лагерь «Лучики» закрыли, а дело о серии трагических смертей, связанных с этим местом, положили в архив.

Через некоторое время о Луковой ведьме позабыли не только в следственном отделе милиции, но и в поселке Чернолучье. Вспомнили о ней лишь спустя восемь лет, в 1995 году, когда произошел новый трагический случай, в котором прослеживался характерный «луковый» след.

След этот тянется и по сей день: каждый раз, когда на Луковом острове появляются люди, кто-нибудь погибает. Луковая ведьма жестоко расправляется с теми, кто пришел нарушить ее покой. Ей приписывают немало жертв, а тем счастливчикам, кому после встречи с ней удалось уцелеть, не позавидуешь: говорят, она продолжает преследовать их во сне и наяву, являясь к ним в виде призрака и превращая их жизнь в один сплошной кошмар.

(обратно)

Глава 1. Черный альбом

Тим проснулся от пронзительного крика и, соскочив с кровати, стремглав бросился в комнату матери, на ходу прогоняя остатки сна. Крик резко оборвался, и это показалось ему тревожным знаком. Неужели снова сердечный приступ?! Сколько он себя помнил, приступы у матери случались почти каждый год, и почему-то всегда в августе, а перед этим ее мучили кошмары, от которых она жутко кричала. Августовскими ночами их с отцом часто будили ее душераздирающие крики, а однажды крик обрывался от того, что у нее прихватывало сердце. Похоже, что сейчас именно это и случилось.

Бежать было недалеко, до соседней двери всего два прыжка. Из темноты узкого коридора вынырнул отец с белым, как известка, лицом. Тим столкнулся с ним перед дверью в комнату матери, и вместе они ворвались внутрь. В первое мгновение Тиму показалось, что над кроватью, расположенной напротив двери и занимавшей бо́льшую часть комнаты, метнулось что-то темное и трепещущее, похожее на призрак тощей женщины с длинными волосами. Тим застыл на долю секунды, но, увидев, как колышется штора, потревоженная сквозняком, понял, что это была всего лишь игра света и тени.

Тем временем отец уже лихорадочно копался в ящике тумбочки, забитом лекарствами. Упаковки с таблетками и пластмассовые баночки градом сыпались на пол. Спохватившись, Тим бросился к матери и попытался прощупать пульс. Жилка на ее запястье слабо дрогнула под его пальцами, и он, обернувшись к отцу, крикнул внезапно охрипшим голосом:

– Звони в «скорую», пап! У мамы губы синие и весь лоб в испарине! – Затем, низко склонившись над матерью, прошептал: – Держись, мам, держись!

Перед мысленным взором пронеслись картины из детства, где Тим лежал в кровати, пышущий жаром от высокой температуры, а мать, склонившись над ним, участливо и тревожно разглядывала его, прикладывая к горячему как раскаленная сковородка лбу свою мягкую прохладную ладонь. Или читала ему сказки, когда он был еще совсем маленьким. Ему нравилось засыпать под ее тихий ласковый голос, шепчущий что-то о драконах, богатырях и волшебниках.

Тим зажмурился от того, что глаза обожгло слезами, и разозлился на себя: времена, когда проблемы решались с помощью слез, давно прошли; ему уже восемнадцать, борода растет, какие могут быть слезы!

Отец оттеснил его и, трясущимися руками раскрыв матери рот, положил ей под язык таблетку нитроглицерина. Через несколько бесконечно долгих минут ее веки наконец дрогнули. Тихо закашлявшись, она открыла глаза и растерянно посмотрела на отца, не замечая Тима, заслоненного его спиной.

– Луковая ведьма опять приходила… – сорвался с ее губ слабый шепот.

– Все будет в порядке, дорогая, «скорая» уже едет, – попытался успокоить ее отец, поглаживая по голове.

– Погоди-ка! Кажется, она еще здесь! – Приподнявшись на локте, мать встревоженно уставилась в дальний угол комнаты. – Вон, ее космы торчат из-за шторы!

Удерживая мать за плечи, отец обернулся, и, окинув взглядом окружающее пространство, отрицательно помотал головой.

– Ерунда! Нет здесь никакой ведьмы. Ведьм не бывает!

– Бывает, ведь ты сам ее видел – там, на острове. Все ее видели! – выдохнула она, оседая на подушки.

– Нам показалось, Лиза!

– Если бы! – Мать горько усмехнулась. – Ведьма убила их всех, а нас с тобой случайно упустила, вот с тех пор и нет нам от нее покоя. Она ведь и к тебе приходит, я чувствую… Но ты разве признаешься?!

– Ну что ты, никто ко мне не приходит! – Отец через силу улыбнулся. – Ты сама себя накручиваешь. Конечно, тот ужасный день на реке невозможно забыть, но ведь столько лет прошло, Лиза… Почти вся жизнь пролетела… Хватит уже бояться!

– Как же не бояться, Коля?! Она же и после смерти от нас не отстанет! Я умру и окажусь в своем кошмаре, от которого уже никогда не смогу избавиться!

– Ну что за фантазии! Ты прямо как маленькая! – воскликнул отец с наигранной строгостью и погладил ее по плечу.

Из приоткрытого окна донесся вой сирены. Привстав с кровати и вытянув шею, Тим увидел, как желтый реанимобиль с красным крестом на капоте въезжает в запруженный автомобилями двор, тычется, как слепой пес, пытаясь подобраться поближе к подъезду, и в конце концов останавливается. Мотор глохнет, хлопают дверцы, и белые фигуры проплывают во тьме, направляясь к дому.

Мать, наконец заметив присутствие сына, удивленно ахнула:

– Тим, и ты здесь?! Ох, что-то я разболталась! Ты не слушай меня, это все чепуха. Мне снова кошмар приснился.

Через пару минут двое медработников вошли в комнату, и отец кивком указал Тиму на дверь, пытаясь его выпроводить.

– Давай-ка, иди, не мешайся тут пока, – буркнул он, увидев, что сын не реагирует на его намеки.

Тим нехотя сполз с края кровати и с тяжелым сердцем поплелся к выходу, как будто чувствовал, что еще нескоро увидит мать в следующий раз. Через полчаса ее вынесли на носилках, и Тим слышал, как врач резко сказал отцу, провожавшему их в прихожей:

– Есть признаки обширного инфаркта, так что сами понимаете, какие могут быть прогнозы… Может, она и выкарабкается, но, учитывая, что инфарктов у нее было уже несколько, вы должны быть готовы…

Со звуком пушечного выстрела захлопнулась входная дверь, сотрясая все пространство довольно просторной трехкомнатной квартиры.

Вернувшись в комнату матери, Тим замер у окна, наблюдая за тем, как мать, лежащая на носилках, медленно исчезает в чреве реанимобиля и желтые дверцы с красными крестами закрываются за ней. Эта картина вызвала у Тима ассоциацию с моргом: ему представилось, как патологоанатом задвигает в ячейку носилки с безжизненным телом, и он ощутил волну колючих мурашек, прокатившуюся по спине. Ноги вдруг стали ватными, а внутри клубком скользких слизней заворочался страх. Из приоткрытого окна дохнуло липкой сыростью, как из свежевырытой могилы, и край надувшейся от ветра шторы защекотал его плечо. Тим вздрогнул от ощущения, что вместе со шторой к нему прикоснулось что-то еще – чуждое, нематериальное, но, тем не менее, осязаемое, некое порождение потустороннего мира. Голос матери, слабый и испуганный, прозвучал в его голове:

«Здесь Луковая ведьма!.. Вон, ее космы торчат из-за шторы!»

Тим резко обернулся, уткнулся лицом в штору и, пытаясь отбросить ее в сторону, запутался в ней. Ему почудилось, будто кто-то держит штору с обратной стороны, и на миг Тим впал в ступор, охваченный кратковременным приступом паники, жгучим, как удар хлыста. Совладав с собой, он наконец высвободился из образованного шторой кокона и окинул взглядом пустую комнату, уделив особое внимание темным углам. Конечно же, ведьмы нигде не было, да и быть не могло. Ведьмы существуют лишь в сказках – Тим осознал это раньше, чем пошел в школу, но теперь, вот, выяснилось, что и в воображении матери прочно обосновалась какая-то ведьма. Интересно, почему она «Луковая»? И что произошло на реке с его родителями много лет назад? Кого тогда убила эта ведьма? Случайно подслушанный разговор матери с отцом вызывал у Тима много вопросов. Подумав, что задаст их отцу, когда тот вернется, Тим решил прибраться в комнате и принялся собирать рассыпанные на полу лекарства. Его внимание привлек выдвинутый ящик комода, из которого торчал ворох бумаг. Вероятно, отец доставал оттуда документы матери и впопыхах переворошил все, как и в тумбочке с лекарствами.

Торчавшие наружу бумаги не позволяли задвинуть ящик обратно, и Тим полностью вынул его из комода, чтобы навести там порядок. Присев на край кровати, он разместил ящик на полу перед собой и начал вынимать бумаги, складывая их аккуратной стопкой рядом с ящиком. Под ними обнаружился увесистый фотоальбом в обложке из черного бархата, старый, но идеально сохранившийся – нигде никаких потертостей, словно к нему почти не прикасались или обращались с ним бережно, как со священной реликвией.

Положив альбом себе на колени, Тим не спешил открывать его, ощутив внезапную тревогу: черный бархат обложки придавал альбому траурный вид. Интересно, почему альбом был спрятан на дне ящика под кипами бумаг? И почему Тим не видел его раньше? Ведь бывало, родители устраивали совместные просмотры фотоальбомов и охотно рассказывали Тиму о запечатленных на снимках моментах из своей молодости и его раннего детства, но они никогда не показывали ему этот черный альбом.

Тонкая полоска света, ознаменовавшая наступление утра, пробилась сквозь неплотно задернутые шторы, и полумрак, наполнявший комнату, слегка отступил, а вместе с ним и тревога, терзавшая Тима. Он откинул тяжелую корочку, и та сухо хрустнула, напомнив ему хруст сломавшегося зуба. С выцветших фотографий на него глянули улыбающиеся детские лица, обрамленные траурными рамками. Под каждым портретом – пожелтевшая газетная вырезка с короткой заметкой-некрологом. Тим пробежался взглядом по строчкам.

«Ксения Медведкина, 12 лет. Светлая память о ней будет вечно жить в наших сердцах».

На снимке – девочка с умными добрыми глазами и торчащими в стороны тугими косичками. Правая щека отмечена крупным родимым пятном в форме крыла бабочки.

«Илья Никитин, 13 лет. Его задорный смех и веселые шутки никогда не затихнут в нашей памяти».

У Ильи круглое лицо, улыбка до ушей, безупречность которой нарушает щербина в верхнем переднем зубе; лоб до самых бровей скрыт под белесой челкой; на макушке топорщится густой вихор – такой не покорится ни одной расческе.

Взгляд Тима выхватил более крупную газетную вырезку, размещенную центре альбомной страницы.

«15 августа 1987 года в пионерском лагере «Лучики» произошел трагический случай, унесший жизни двадцати пяти детей и двух взрослых…»

Дальше текст расплывался из-за пятен клея, проступившего сквозь газетную бумагу, и Тим, как ни старался, не смог больше разобрать ни слова. Он по привычке потянулся за телефоном, чтобы поискать информацию в интернете, но передумал, решив, что сделает это позже, и продолжил листать альбом. Страницы переворачивались с неприятным хрустом, царапавшим слух. Шуршала пергаментная бумага, проложенная между альбомными листами. Мелькали детские лица. Много разных лиц – добродушных, озорных, радостных, восторженных… Все они были объединены одной трагедией, собравшей их в этом жутком альбоме-некрологе. Кто все эти дети? Как они связаны с его родителями?

Защелкал, открываясь, замок входной двери. Тим вздрогнул, поднял с пола ящик, запихнул в него альбом и бросился к комоду, спеша поставить его на место, но не успел: в комнату, тяжело ступая, вошел отец. Заметив ящик в руках сына, он нахмурился и с тяжелым вздохом опустился на край кровати.

– Не ожидал от тебя, – устало произнес отец, смерив Тима суровым взглядом. – С каких это пор ты без спросу копаешься в наших вещах?!

– Ни с каких, пап… —Виновато потупившись, Тим сел рядом с отцом. – Я просто прибраться хотел… Начал складывать документы, а они не вмещались, вот я и вытащил ящик.

– Так старательно складывал, что перевернул все вверх дном? – недоверчиво усмехнулся отец и заметил с упреком: – Этот альбом лежал на дне ящика, а не сверху.

– Мне захотелось взглянуть на фотографии. А что, это какая-то страшная тайна?

Отец помолчал, словно раздумывал, стоит ли откровенничать с сыном или лучше замять разговор.

– Как мама? – спросил Тим, с тревогой заглядывая ему в лицо.

– Врач пообещал, что в этот раз все будет хорошо, – последовал ответ. – Однако прогнозы неутешительные. Следующий сердечный приступ может стать последним. Каждый инфаркт оставляет необратимые последствия, а их у мамы было уже несколько. По мнению врача, просто чудо, что она еще жива до сих пор.

– И что же, ничего нельзя сделать? – в отчаянии воскликнул Тим. – Может быть, поискать других врачей, другую клинику? Поехать в другой город, обратиться в хороший кардиологический центр?

– Боюсь, сынок, что кардиологи здесь будут бессильны. – Отец сокрушенно покачал головой. – Думаю, маме нужен опытный психолог или даже психиатр, который помог бы ей избавиться от видений и кошмаров, но она ничего и слышать об этом не желает. Вбила себе в голову, что ее преследует Луковая ведьма, и отказывается признавать, что это самовнушение. Еще и альбом… Она слишком часто его смотрит и никак не может забыть тот случай.

– Расскажи мне, что произошло, – попросил Тим.

– Я обещал маме не делать этого, – непреклонно ответил отец.

– Но почему?!

– Мама боится, что, если ты узнаешь об этом, ведьма начнет преследовать и тебя. До того, как ты родился, мамины кошмары не были такими уж страшными и не казались серьезной проблемой. Они не выглядели чем-то особенным среди других плохих снов, которые снились ей иногда. Но однажды, когда тебе едва исполнилось два месяца, ведьма привиделась маме наяву и грозилась забрать тебя у нее. Поделившись со мной своими страхами, мама взяла с меня слово, что я сохраню это втайне от тебя.

– Но я уже взрослый, пап! Я не верю в ведьм и призраков и очень тревожусь за маму. Я хочу доказать ей, что Луковая ведьма – это выдумки, и не стоит ее бояться.

– Да тут и рассказывать-то особенно нечего, ты ведь наверняка уже все знаешь. – Отец потер виски и покосился на альбом в руках сына. – Там на первой странице есть заметка. Разве ты ее не читал?

– Пятна клея уничтожили бо́льшую часть текста.

– Ну что ж, так и быть, слушай… – После недолгой паузы отец неохотно заговорил: – Это случилось в пионерлагере «Лучики». Мы с твоей мамой оказались в одном отряде, хотя и учились в разных школах. Там и познакомились.

(обратно)

Глава 2. Ведьма за окном

10 августа 1987 года

Девчонка, хитроглазая и остроносая, как лисичка, начала раздражать Кольку еще в автобусе. Ее было видно и слышно больше, чем всех остальных вместе взятых, а их насчитывалось двадцать семь человек. Вожатая и водитель не в счет: первый всю дорогу ехал молча, а вторая лишь изредка подавала голос, прикрикивая на самых злостных нарушителей порядка. Поэтому-то Колька и узнал, что девчонку зовут Лизой, хотя она занимала место в другом конце салона, у заднего выхода. Ее болтовня и громкий смех помешали водителю, он что-то буркнул сидевшей рядом с ним пионервожатой, и та прокричала через весь салон:

– Лиза, Лизаве-ета, все слышат твои секреты!

Девчонка с лисьими глазами испуганно притихла и прикрыла рот ладонью, но через пару минут защебетала громче прежнего и заливисто рассмеялась.

– Лиза! – снова прикрикнула на нее пионервожатая, уже строже.

– Извините, Алена Анисимовна, случайно вышло… – пролепетала та, краснея, как солнце, клонящееся к закату.

– Лиза – глаза как у киргиза! – гаркнул кто-то из мальчишек, и автобус сотрясся от дружного мальчишечьего хохота.

– Что за детсадовский юмор! – огрызнулась Лиза и возмущенно вытаращилась на них. Глаза у нее оказались неожиданно большими и яркими. Мальчишки сразу притихли, а на лицах у них отразилось нескрываемое восхищение. Колька тоже смотрел на Лизу, удивленный метаморфозой с ее глазами. Возможно, они показались ему узкими и хитрыми от того, что она все время смеялась.

– За просмотр деньги платят! – заносчиво воскликнула Лиза, задирая свой изящный «лисий» носик и отворачиваясь к окну, за которым мелькали ромашковые луга и березовые рощи. Спустя пару секунд она покосилась на Кольку и провозгласила во всеуслышание:

– Эй ты, в синей кепочке! Тебя это тоже касается!

Снова грянул дружный смех. Колька разозлился и покраснел до ушей, досадуя на то, что не решился ей ответить. Теперь все примут его за робкого тихоню, не способного постоять за себя.

– Смех без причины – признак дурачины! – прикрикнула на мальчишек Лиза и сама разразилась гомерическим хохотом, передразнивая их.

– Вот же вертихвостка! – донеслось до Кольки беззлобное ворчание пионервожатой, явно адресованное Лизе. Видимо, Алена Анисимовна рассудила, что на такую хохотунью никакие окрики не подействуют, и не стала ее одергивать.

Автобус подъехал к пионерлагерю, и едва водитель открыл двери, Лиза первой выскочила наружу. Ее пестрая панамка проплыла под окном, у которого сидел Колька, и он поймал себя на том, что не спешит к выходу, потому что ждет, когда Лиза появится в поле его зрения целиком, чтобы посмотреть ей вслед и увидеть, какая у нее походка. От этой мысли ему почему-то стало стыдно. Он хотел отвернуться, но не смог и провожал ее взглядом до тех пор, пока она не исчезла из виду. Ее белый сарафан в крупный черный горошек колыхался от стремительных движений – казалось, Лиза едва сдерживается, чтобы не побежать навстречу густому сосновому бору, под сенью которого белели стены корпусов пионерского лагеря, издали похожего на сказочное царство.

У огромных кованых ворот с прутьями-лучами, разбегавшимися от полукруга-солнца в центре, стояло несколько автобусов. Из распахнутых дверей, волоча за собой чемоданы и сумки, валили галдящие пионеры. Они пестрыми живыми ручейками вливались в собравшуюся у входа толпу, которую пытались организовать вожатые (последних легко было узнать по папкам, которые они держали в руках).

Узнав о том, что Лиза оказалась в одном корпусе с ним, Колька чуть не взвыл от досады: ведь из-за такой егозы никакого покоя не будет! Сразу видно, что это еще та искательница приключений, ему и поездки в автобусе вместе с ней вполне хватило!

В ворота лагеря Колька входил с тяжелым предчувствием, и оно его не обмануло, однако в тот момент он и представить себе не мог, что ему предстоит пережить ужас, который навсегда останется в его памяти, протянувшись через всю жизнь глубоким саднящим следом.

Отогнав невеселые мысли, Колька принялся глазеть по сторонам, и вскоре калейдоскоп новых впечатлений заставил его напрочь забыть о Лизе. Щурясь от яркого солнца, пробивавшегося сквозь сосны, он то и дело вертел головой, пытаясь охватить взглядом как можно больше пространства: вокруг было столько всего интересного! Ему не раз доводилось отдыхать в пионерлагерях, но в «Лучики» он приехал впервые, и здесь все было по-другому. Во-первых, лагерь находился на острове, а острова у Кольки ассоциировались с тайнами и приключениями, и это придавало «Лучикам» особую привлекательность. Во-вторых, лагерь стоял в лесу, и сосновые кроны шелестели прямо над крышами корпусов; можно было легко представить, что ты не в лагере, а в походе, отчего предвкушение приключений многократно обострялось. Воздух хотелось пить большими глотками: он был густой, как кисель, и душистый от ароматов нагретой на солнце смолы и хвои, к которым примешивался запах речной прохлады. В глазах у Кольки быстро зарябило от мелькавших повсюду красных галстуков, а в ушах зазвенело от пронзительного звука горнов и гулкого стука барабанов, время от времени вклинивавшихся в звонкое многоголосье, создаваемое гомоном, смехом и криками вожатых. Все здесь было ярким, громким и манящим. Оглушенный и очарованный, Колька даже не обращал внимания на Лизу, когда она попадалась ему на глаза, но судьба в лице пионервожатой неумолимо свела их вместе, назначив им и еще нескольким ребятам, у которых обнаружились актерские данные, посещение театрального кружка, где планировалось поставить спектакль к окончанию сезона.

Спектакль назывался «Однажды в Лукоморье». В его сюжете было несметное количество разнообразной нечисти: лешие, русалки, кикиморы, водяные и еще какие-то диковинные фольклорные персонажи, названия которых Колька никак не мог запомнить. Репетиции проходили в небольшой комнате, заваленной коробками и мешками с театральным реквизитом. Часто Кольке приходилось стоять так близко к Лизе, что, когда она читала свой текст, ее дыхание щекотало его щеку. Из-за этого он запинался и не мог внятно произнести простейшие фразы, а Лиза то шипела, подсказывая ему забытые реплики, то, теряя терпение, начинала распекать его:

– Ну что ты едва языком ворочаешь, Коль?! На тебе лица нет, как будто ты до смерти перепуган! Какой из тебя Леший?!

– А я слышал, что Леший добрый, он просто лес охраняет, – оправдывался Колька, потея и чувствуя, как рубашка липнет к спине.

– Ну и что? Добро должно быть с кулаками! – парировала Лиза, закатывая глаза. – Как, по-твоему, Леший охраняет лес, если его никто не боится? Он – повелитель чащобы, воплощение дикой природы, созданное из древних пней, мхов и лишайников, и должен быть страшнее дикого зверя, понимаешь?! А ты сейчас – это он! Давай, соберись уже!

– Если на то пошло, ты тоже не очень-то похожа на русалку! – огрызнулся Колька в какой-то момент, не выдержав яростной критики Лизы. – Где ты видела, чтобы русалки так орали?! В сказках они обычно тихие и робкие, и очаровывают добрых молодцев красивым пением.

– Они, наверное, просто не встречали таких тормозных добрых молодцев, как ты! – съязвила Лиза, возмущенно потряхивая локонами «русалочьего» парика, напоминавшего серебристый водопад, струившийся по ее спине до самого пола. Несмотря на злость, которую Колька испытывал к Лизе, он не мог не признать, что «русалочий» парик был ей очень к лицу.

В этот момент дверь распахнулась, и между ними стремительно прошагала Алена Анисимовна, направляясь к коробкам с реквизитом. Копаясь там, она бросила им через плечо:

– Ну что, как успехи, юные дарования?

– У нас все по плану, репетируем! – голосом прилежной ученицы ответила Лиза, часто хлопая ресницами.

– Правда? – недоверчиво усмехнулась вожатая, вываливая на пол пестрое содержимое коробок. – А мне показалось, что кто-то тут у вас мечет громы и молнии. На весь корпус было слышно!

– Да просто я помогаю Николаю войти в роль, он играет Лешего. – Лиза и бровью не повела, словно не догадывалась, что вожатая сделала ей замечание.

– И это действительно неоценимая помощь! Если я доживу до премьеры спектакля, то нас ждет триумф! – ядовитым тоном отозвался Колька, но вожатая, казалось, не заметила его иронии. Судя по всему, ее что-то беспокоило.

– Вы, случайно, не видели маску Кикиморы? – спросила она, поворачивая к ним раскрасневшееся лицо и вытирая тыльной стороной ладони струящиеся по щекам ручейки пота.

– Да тут полно всяких масок! – Лиза растерянно пожала плечами. – А какая она?

– Ну такая жуткая резиновая морда с висячим носом. На носу – большая черная бородавка, кривые зубы наружу торчат, волосы из джутовых ниток и мочала. Не видели? В прошлом сезоне я своими руками ее в эту вот коробку положила вместе с костюмом, даже подписала, что это кикимора. Но теперь здесь совсем не то! Сюда засунули костюм медведя. Куда делась «кикимора», ума не приложу! Кто-то тут похозяйничал и все перепутал!

– Но это не мы, – произнесла Лиза, провожая взглядом разлетавшиеся вокруг вожатой вещи – парики, маски, сценические костюмы и различные предметы, определить предназначение которых с первого взгляда было трудно.

– Да верю, верю, что не вы! Ну, может, позже маска сама найдется. Попробуем решить проблему с помощью грима, хотя вряд ли это поможет создать по-настоящему эффектный образ. Даже не знаю, как будем выкручиваться… – Выпрямляясь, Алена Анисимовна разочарованно выдохнула и стряхнула с себя пару прицепившихся к одежде цветных ниток. – Что ж, пойду, пожалуй, не буду вам мешать!

Запихав вещи обратно в коробки, она удалилась, оставив Колю и Лизу наедине, и лукоморские баталии вскипели между ними с новой силой. В результате Колькино самолюбие было уязвлено до такой степени, что он твердо решил больше не посещать театральный кружок. И хотя он понимал, что его отказ наверняка вызовет гнев Алены Анисимовны, это казалось ему гораздо меньшим злом.

А ночью Кольку разбудил истошный крик, доносившийся с той стороны, где находились комнаты девочек. Все мальчишки соскочили со своих кроватей и высыпали в коридор. Колька последовал за ними, но не успел выйти из комнаты: появилась Алена Анисимовна с сердитым заспанным лицом и загнала всех обратно.

– Ничего не случилось, просто кому-то из девочек приснился дурной сон, с кем не бывает! – сообщила она, отвечая на посыпавшиеся со всех сторон вопросы. Только вот при этом у нее был слишком уж встревоженный вид, Колька видел по ее глазам, что она что-то скрывает.

Наутро выяснилось, что ночной переполох устроила Лиза. Увидев ее в столовой, Колька поразился тому, насколько потухшей и бесцветной она выглядела, словно приснившийся ей кошмар все еще стоял у нее перед глазами. Она нехотя ковыряла вилкой свой омлет, методично раздирая его на мелкие кусочки, и Колька не заметил, чтобы она хоть раз поднесла вилку к губам. После завтрака он нагнал Лизу по пути к корпусу и начал болтать обо всем подряд, надеясь разговорить ее. Она перебила его и, взглянув на него покрасневшими от бессонной ночи глазами, произнесла трагическим голосом:

– Я видела ведьму! Она заглядывала в окно над моей кроватью и смеялась. Ее смех напоминал воронье карканье.

– Почему ты решила, что это ведьма? – поинтересовался Колька. Он бы подумал, что Лиза его разыгрывает, если бы не ее серьезный и встревоженный вид.

– У нее было ужасное нечеловеческое лицо, – ответила Лиза, поразмыслив немного. – У людей не бывает таких лиц.

– Ты уверена, что тебе не приснилось? Алена Анисимовна сказала, что ты видела плохой сон.

– А что еще она могла сказать?! Что по лагерю с начала лета бродит жуткая старуха, которую никак не могут поймать?!

– Как это – «с начала лета»? – Колька удивленно вскинул брови.

– А так! По всему лагерю идет слух о том, что ведьму видели и в предыдущих сменах. Говорят, что там, где она появлялась, находили рассыпанный лук.

– Лук? – недоверчиво фыркнул Колька. – При чем здесь лук?

– При том, что это Луковая ведьма. Какие-то малолетние дурочки из первой смены вызвали ее, а обратно не отправили, и теперь она бродит здесь по ночам и заглядывает в окна.

– В каком смысле «вызвали»? – Насмешливо хмыкнув, Колька поскреб затылок и добавил шутливым тоном: – С докладом о проделанной работе, что ли?

– Ты с Луны упал, да?! – Лиза возмущенно сверкнула глазами. – Ну вызвали, как Пиковую даму вызывают или, там, духа какого-нибудь! В лагерях девчонки вечно кого-нибудь вызывают, традиция такая.

– А зачем?

– Ну ты странный, правда! Как «зачем»?! Чтобы будущее узнать или попросить духа желание исполнить. Да и просто из интереса.

– А бывали случаи, что тот, кого вызывали, приходил и все исполнял?

– Нет, конечно! Это же понарошку. То есть… – Замявшись на мгновение, Лиза опасливо огляделась и продолжила: – Вообще-то я никогда в такое не верила, а теперь… Теперь я очень боюсь!

Мимо них, яростно стуча каблуками по асфальту, как солдат на плацу, прошагала какая-то женщина с бульдожьим выражением лица. За ней семенил перепуганный мальчишка лет восьми, которого она тянула за руку. Лиза проводила их любопытным взглядом и усмехнулась.

– Попался, голубчик!

– Он что-то натворил? – поинтересовался Колька, мгновенно проникаясь к мальчишке сочувствием.

– Да что он только не творил сегодня за завтраком! – презрительно фыркнула Лиза. – Кидался омлетом, опрокидывал стулья и корчил рожи всем, кто делал ему замечание. Сейчас Добрая Федора его пропесочит!

– А кто она?

– Повариха из столовой. «Добрая» – это в кавычках, чтоб ты знал, а на самом деле она очень злая. Все ее боятся!

– Что, и отлупить может? – Колька поежился, глядя вслед удалявшемуся проказнику.

– Отлупить-то вряд ли: за такое ее, скорее всего, с работы уволят. Но я слышала, что провинившихся детей она запирает в овощехранилище и не выпускает до тех пор, пока они не перечистят гору овощей. Хитрый способ переложить свою работу на других, прикрываясь воспитательными целями!

– Что ж, хулиганам такое только на пользу! – заметил Колька и мысленно порадовался, что трепка пареньку не грозит.

– Может, и так, но мне бы не хотелось испытать на себе «воспитательные меры» Доброй Федоры, уж очень у нее взгляд злобный, как у бешеной собаки! К такой и подойти-то страшно, а если бы она меня за руку схватила и потащила в овощехранилище, я бы, наверное, умерла от страха еще по дороге.

– А я думал, ты смелая! В автобусе, вон, мигом всех нахалов на место поставила! – не без ехидства заметил Колька.

– Я тоже думала, что я смелая, пока не встретилась с ведьмой и с Доброй Федорой. – Лиза улыбнулась и вновь напомнила Кольке хитрую лисичку, как в момент их первой встречи. – Но ведьма и правда выглядела очень жутко. Любой бы на моем месте испугался.

Лиза вдруг прищурилась и, прикрывая ладонью глаза от солнца, шагнула с тропинки в траву. Нагнувшись, она подняла с земли что-то круглое, но тотчас выронила с таким видом, словно схватила ядовитую змею.

Оказалось, что это обычная луковица. Колька отыскал ее в траве и поддел ногой, отшвыривая подальше.

– Там, где прошла Луковая ведьма, остается рассыпанный лук, – пробормотала Лиза, побледневшая до фарфоровой белизны.

– Хорошо, что не жабы или пауки! – иронично ответил Колька и добавил более серьезным тоном: – Выбрось ты эту ерунду из головы! Не бывает ни Луковых ведьм, ни Пиковых дам, все это выдумки!

(обратно)

Глава 3. Зловещий лик

15 августа 1987 года

Наступивший день сулил Кольке небывалое приключение: рано утром Алена Анисимовна намекнула, что сегодня после обеда их отряд должен отправиться на речную прогулку вдоль берегов острова. Кольку потряхивало от нетерпения, он буквально считал минуты в ожидании этого события. На лодке по реке он еще ни разу не катался – на настоящей лодке, а не на пластмассовом катамаране в парке, на котором они с мамой кружили по искусственному озеру размером со средний бассейн. Правда, речную прогулку еще должен был одобрить директор – так сказала Алена Анисимовна, но она заверила всех, что это чистая формальность; гораздо сложнее было договориться с мотористом, который не соглашался отправляться в плавание, ссылаясь на перебои в работе лодочного двигателя, и уступил лишь с условием, что во время прогулки они не будут отходить далеко от берега.

Однако прогулка чуть не сорвалась: оказалось, что директор отлучился в город по каким-то срочным делам. Когда Алена Анисимовна сообщила ребятам, что речную прогулку придется перенести на другой день, лица у всех вытянулись, а несколько мальчишек налетели на нее с просьбами обойтись без разрешения директора. Вначале Алена Анисимовна ничего и слышать об этом не хотела, сердито отмахивалась и даже негодовала, но потом сжалилась, назвала их назойливыми воробушками и велела всем собраться через час у входа в корпус.

– Не забудьте надеть головные уборы, чтобы солнечный удар не хватил! – предупредила она,и ее голос потонул в гомоне ликующих воплей.

Колька тоже обрадовался, но смутная тревога не позволила ему присоединиться к всеобщему безудержному веселью. Без видимой причины на душе у него заскребли кошки, да еще Лиза подлила масла в огонь: когда всем отрядом они шли через лес к реке, она рассказала ему о том, что минувшей ночью Луковая ведьма снова заглядывала в ее окно.

– На этот раз я не пряталась под одеялом и хорошо ее разглядела, хотя чуть не умерла от ужаса! – прошептала ему на ухо Лиза, косясь на идущих рядом ребят – не подслушивают ли? Кольке было приятно, что она делится с ним своими страхами, которые скрывает от остальных: значит, доверяет ему и не боится, что он поднимет ее на смех.

– И какая она, эта ведьма? – спросил Колька, поежившись от неприятного холодка, скользнувшего по спине.

– Ужасная! Лицо похоже на высохшую луковицу, коричневое и сморщенное, как у тысячелетней мумии! – выдохнула Лиза, крепче сжимая его руку, которую держала в своей.

Колька почувствовал, как страх мохноногим пауком зашевелился где-то под сердцем, добавившись к скребущим на душе кошкам. Ему стоило немалых усилий сохранять невозмутимый вид: он не хотел, чтобы Лиза заметила его тревогу, иначе ей станет еще страшнее. Когда он был совсем маленьким и ему казалось, что по ночам из темных углов выбираются монстры, а рядом со шторами колышутся призраки, его мама так убедительно уверяла его, что их не существует, что он сразу успокаивался, пусть и ненадолго. Он запомнил, как спокойствие мамы передавалось ему, и сейчас пытался таким же образом повлиять на Лизу.

– Знаешь, у меня не раз бывало: увижу какой-нибудь сон, а наутро мне кажется, будто это произошло на самом деле. И только позже я понимал, что ошибся. Может, и у тебя то же самое?

– Да не-ет… – Обиженно поджав губы, Лиза отрицательно помотала головой. – Я уверена, что не спала! Ведьма царапала ногтями стекло и смеялась скрипучим смехом, от которого мороз по коже… А потом у нее в руке появилась луковица, и она сказала: «Ешь лук, дрянная девчонка, или умрешь!» Тут я не выдержала и зажмурилась, а когда открыла глаза, ее за окном уже не было.

– Никогда не слышал о том, чтобы ведьмы заставляли кого-то есть лук! Такого даже в сказках не бывает! – усмехнулся Колька. – Не представляю, зачем это нужно было твоей ведьме.

– Ясно, зачем: чтобы помучить! – воскликнула Лиза таким тоном, каким говорят с людьми, не понимающими элементарных вещей. – Ты когда-нибудь ел сырой лук? Я даже чистить его не могу – сразу слезы ручьем…

– Как-то мелко для ведьмы! – насмешливо фыркнул Колька. – Подумаешь, лук! Вот если бы она потребовала съесть дохлую крысу или, скажем, жабу – другое дело…

– А ты сперва попробуй, съешь, а потом говори! Лук – это тебе не яблоки! – Лиза уставилась себе под ноги и буркнула: – Может, ты думаешь, что я ненормальная?

– Нет, конечно! – Колька легонько ткнул ее локтем в бок. – Давай я подежурю сегодня ночью под твоим окном? Пусть только эта ведьма попробует к тебе сунуться! Я скручу ее в бараний рог и заставлю съесть весь лук, который она принесет с собой!

Лиза рассмеялась – тихо и неуверенно, но это было уже что-то. Колька был доволен тем, что ему удалось ее немного развеселить.

Вскоре лес расступился, и они вышли на берег реки, залитый полуденным солнцем. Река серебристой змейкой вилась меж зеленых берегов, маня в неведомые дали. При виде лодки, пришвартованной у пирса, Кольку охватил такой безудержный восторг, словно перед ним был настоящий корабль, галеон из книг о морских приключениях, груженный сокровищами.

Моторист поджидал их, сидя на рассохшемся дощатом настиле, выбеленном солнечными лучами. Обернувшись на звук голосов, он отыскал взглядом Алену Анисимовну и помахал ей, а затем спустился с пирса в лодку и помог перебраться туда всем остальным.

– Не вставать и не пересаживаться, каждый сидит на своем месте! – с суровым видом предупредил он, прежде чем отчалить.

Мотор застрекотал, и лодка двинулась вдоль берега. Алена Анисимовна начала рассказывать, как в стародавние времена по этой реке ходили торговые суда, доставлявшие на рынок различные товары, которые впоследствии развозились по всей стране сухопутным транспортом; как на корабли и обозы нападали разбойники, но купцы, зная об этой опасности, продолжали везти сюда свой товар и постепенно основали здесь крупный торговый узел, быстро разросшийся до масштабов крупного по тем меркам города. Поначалу Колька с интересом слушал, но слова вожатой то и дело тонули в шуме лодочного двигателя, а потом кто-то из мальчишек начал травить анекдоты, девчонки принялись шушукаться о чем-то своем, и вожатая вскоре замолчала. Обозревая ивовые кущи, тянувшиеся вдоль берега пышной каймой, Колька заскучал, разочарованный тем, что речная прогулка оказалась не такой уж и увлекательной, как ему представлялось. К тому моменту, как лодка обошла половину острова, ничего интересного так и не произошло и, судя по всему, в дальнейшем тоже не предвиделось.

Переключив внимание на цветастое пятно, образованное из косынок и панамок на склонившихся друг к другу девчоночьих головах, он взглядом отыскал среди них косынку Лизы, розовую, в мелкий синий горошек, и поймал себя на том, что смотреть на Лизу ему нравится куда больше, чем на ивы и реку. Ее волосы, выбившиеся из-под вздувшейся от ветра косынки, сверкали на солнце так, что ему приходилось щуриться, и в этот момент Лиза казалась ему не обычной девчонкой, а сказочной Златовлаской, чудом проникшей в реальный мир. Пожалуй, если бы не она, ему было бы совсем скучно.

Лиза вдруг подняла голову и посмотрела на берег, а потом тревожно вскрикнула, указывая рукой в сторону ивовых зарослей:

– Кажется, там кто-то есть!

Проследив за ее взглядом, Колька заметил человеческую фигуру, скользившую среди деревьев параллельно движению лодки. Судя по силуэту (покатые плечи, длинные волосы и платье-балахон до пят), фигура принадлежала женщине. Она продиралась сквозь заросли, ломая ветки, и постепенно приближалась к лодке, медленно двигавшейся вдоль берега.

Одна из девочек вскрикнула и схватилась за щеку. В тот же миг рядом с лодкой раздался всплеск. Обернувшись, Колька увидел всплывшую на воде луковицу. В следующую секунду неподалеку плюхнулась еще одна.

– Это Луковая ведьма! – Пронзительный возглас Лизы разнесся далеко над рекой. Где-то в зарослях хрипло закаркала ворона.

Все разом соскочили со своих мест и загалдели: девчонки обеспокоенно озирались, мальчишки зубоскалили, потешаясь над ними, Алена Анисимовна призывала всех к порядку и размахивала руками, как заправский дирижер, а моторист, бросивший руль, рычал, гневно сверкая глазами:

– Вы офонарели, что ли?! А ну-ка быстро все расселись по местам! Лодку ведь перевернете, черти!

Его никто не слушал.

– Смотрите, там и правда какое-то страшилище! – закричал кто-то из мальчишек, привлекая всеобщее внимание.

– Тебе померещилось, Петя! – возразила Алена Анисимовна, и в этот момент ивовые ветви, свисавшие до самой воды рядом с лодкой, зашуршали и раздвинулись. Оттуда выглянула косматая старуха настолько отталкивающего вида, что у Кольки от ужаса перехватило дыхание: он хотел закричать, но не смог, лишь таращился на странное, пугающе безжизненное лицо, на котором глубокими дырами темнели злые глаза.

Старуха продолжала двигаться и уже вошла в воду по пояс. Она угрожающе потрясла грязным кулаком, потом сунула руку в холщовую сумку, болтавшуюся у нее сбоку, и, вынув оттуда луковицу, швырнула ее, целясь в пассажиров лодки.

– Юрий, прибавьте скорость, умоляю! Тут какая-то сумасшедшая! – воскликнула Алена Анисимовна, обращаясь к мотористу.

Тот что-то проворчал и дернул за рычаг на панели приборов, но вместо того, чтобы ускориться, лодка, наоборот, замедлилась: двигатель заглох.

– Чертова посудина! – выругался моторист и принялся ковыряться в моторном отсеке.

Тем временем старуха продолжала атаковать, швыряя луковицы с небывалой для ее возраста силой. Судя по звукам ударов, несколько штук достигло цели, попав в кого-то из детей. Поднялась жуткая суматоха. Пытаясь уклониться от луковых «снарядов», дети метались из стороны в сторону, раскачивая лодку сильнее, чем волны при десятибалльном шторме.

– Немедленно успокойтесь! Я требую, слышите?! – кричала Алена Анисимовна, надрываясь изо всех сил, но тщетно: все двадцать семь человек, включая Кольку, непрерывно двигались и толкались, ища укрытия, которого не было.

– Это Луковая ведьма! В кого попадет ее луковица, тот умрет! – прозвенел в Колькиных ушах чей-то девчоночий голос, и хаос усилился, а потом вдруг (Колька даже не понял, как это произошло) всех разом выбросило из лодки, и они очутились в воде.

От криков и визга у Кольки зазвенело в ушах; перед глазами замельтешило множество рук, неистово молотивших по воде, а с берега доносился хохот безумной старухи, похожий на воронье карканье.

Кто-то из ребят схватился за Кольку и утянул его на глубину. Лес рук сменился лесом ног, дрыгавшихся повсюду. Колька рванулся, пытаясь всплыть, но успел вдохнуть лишь раз, – чьи-то руки вновь вцепились в него, и речная вода хлынула ему в нос и в горло. С трудом высвободившись и вынырнув на поверхность, Колька вновь погрузился в воду с головой от того, что кто-то повис на нем пудовой гирей. Чьи-то пальцы вцепились в его волосы, чьи-то ноги лупили его по спине, и на этот раз Кольке никак не удавалось вырваться. Воздух в легких заканчивался, сознание затуманивалось, а силы стремительно таяли, и у него возникло ощущение, что он не тонет, а растворяется в реке, как сахар в чае.

Когда он уже почти смирился с неизбежной гибелью и готов был перестать бороться, чужие пальцы, цеплявшиеся за него, вдруг разжались. В тот же миг Колька с легкостью всплыл на поверхность и сделал жадный глубокий вдох, раскрыв рот так широко, словно собирался проглотить все небо. Его тело сразу ожило и наполнилось легкостью, а в груди затрепетало от мысли: «Спасся!». Однако радость быстро сменилась ужасом, когда Колька огляделся и понял, что спасся только он один: нигде не было видно никакого движения, никто не барахтался, не кричал, не пытался за него уцепиться. Река, не тронутая рябью, казалась ленивой змеей, разомлевшей на солнце после сытного обеда.

Река поглотила всех, даже лодку. До отказа набила свое прожорливое брюхо.

На Кольку накатил приступ дурноты. Сил хватало лишь на то, чтобы держаться на плаву. Он с сомнением посмотрел на берег и оценил расстояние до него, теперь оно было гораздо больше, чем тогда, когда перевернулась лодка. Внезапно что-то живое скользнуло по его ноге. Испуганно вздрогнув, Колька ушел с головой под воду и, всмотревшись в речную муть, заметил под собой яркое розовое пятно с синими крапинками.

«Косынка Лизы!» – догадался он и, нырнув глубже, начал отчаянно шарить руками вокруг себя. Его пальцы запутались в Лизиных волосах. Намотав их на руку, Колька что было сил заработал ногами, устремляясь к поверхности воды и с ужасом осознавая, что тратит последние силы. Он и в одиночку едва ли доплыл бы до берега, а с Лизой ему и подавно не спастись, но у него и мысли не возникало, чтобы бросить ее, хотя и надежды на то, что она еще жива, совсем не было.

Вынырнув, Колька сразу заметил корягу, плывущую прямо на него. Это выглядело как чудо, которое бывает лишь в кино и сказках, ведь еще пару секунд назад никаких коряг поблизости не наблюдалось. И откуда она взялась? Коряга представляла собой обломок толстого ствола с ветвистым корневищем, напоминавшим растопыренную лапу Годзиллы. Казалось, сама река сменила гнев на милость и решила протянуть Кольке руку помощи.

Не веря своему счастью, он схватился за обглоданный рекой корень, закинул на ствол коряги ногу и, оседлав его, вытащил из воды Лизу, безвольную, как тряпичная кукла. Он уложил ее поперек ствола лицом вниз и придержал за волосы, чтобы голова не ушла под воду. Коряга угрожающе просела, но не утонула. Лиза закашлялась, а Колька разревелся – впервые с тех пор, как перестал катать по полу игрушечные машинки. И впервые в своей жизни он был так счастлив. Чувствовать себя счастливым после всего, что произошло, казалось Кольке невероятной дикостью, и он решил, что тронулся умом. Тогда он еще ничего не знал о выбросе адреналина и других реакциях организма, предназначенных для защиты нервной системы в стрессовых ситуациях.

Зато он точно знал, что никогда не забудет этот день.

(обратно)

Глава 4. Дурная слава

Наши дни

Отец давно замолчал и с отсутствующим видом смотрел в одну точку, словно продолжал мысленно жить в своих воспоминаниях. Тим его не тревожил, понимая, насколько тяжелым был для него этот разговор.

Спустя некоторое время отец встрепенулся, будто очнулся от забытья, и, повернувшись к Тиму, хлопнул его по колену.

– Вот что, сынок: пообещай мне, что никогда не проговоришься маме о том, что все знаешь. Это очень серьезно. Я дал ей слово, что сохраню историю о Луковой ведьме в тайне от тебя.

– Хорошо, пап, не волнуйся. И все же так странно… Ведь прошло столько лет… Конечно, мама пережила сильный стресс, но говорят, что время лечит, а у нее все наоборот.

– С возрастом мы начинаем лучше понимать жизнь, становимся мудрее и критичнее к себе. Мама считает, что лодка перевернулась по ее вине, ведь это она первой увидела ведьму и закричала. Она винит себя в гибели всех, чьи портреты собраны в этом альбоме. Всех двадцати семи человек. В детстве она осознавала это не так отчетливо, как сейчас. Воспоминания о трагедии на реке стали для нее тяжелым бременем, и с каждым годом оно становится все тяжелее. К тому же ту старуху, выбравшуюся из кустов на берегу, так и не нашли, и для мамы это еще одно подтверждение того, что старуха была ведьмой, нечистью, потусторонним существом, которое способно забираться в сны и реальность, появляться всюду, где пожелает.

– Не очень-то весомое подтверждение, – заметил Тим, хотя и сам сейчас готов был поверить в существование Луковой ведьмы. – Может быть, старуха где-то спряталась!

– Я тоже так считаю. – Отец забрал у Тима альбом и крепко сжал плечи сына. – Помни, ты обещал! Ни слова маме о нашем разговоре, и вообще никому ни слова об этом! Посторонние и подавно не должны ничего узнать. Еще не хватало, чтобы о нашей маме начали сплетничать!

– Само собой! – воскликнул Тим, удивляясь, что отец принимает его за какого-то глупого болтуна. Наверное, он еще не свыкся с мыслью, что его сын стал взрослым, до сих пор считает его маленьким и несмышленым.

– Я хочу найти эту старуху! – вырвалось у Тима, едва эта мысль пришла ему в голову.

Пристальный взгляд отца стал жестче.

– Что за глупости?! Как ты ее найдешь? Наверняка она давно умерла и унесла с собой в могилу все свои секреты.

– Пусть так, но я хочу узнать, кто она такая и зачем пугала детей.

– Скорее всего, она просто сумасшедшая, и все. А какой спрос с сумасшедших?

– Зато, если мама узнает, что нет никакой Луковой ведьмы, тогда, может быть, кошмары перестанут мучить ее и приступы прекратятся.

– Милиция не нашла ведьму по горячим следам, а ты собрался ворошить прошлое спустя десятки лет! Ничего не выйдет, Тим. Шансы что-то раскопать слишком ничтожны. Нет смысла тратить на это время. Впереди у тебя первый курс вуза, сосредоточься на учебе и не забивай себе голову ерундой, не то еще нахватаешь «хвостов».

– До конца лета еще есть время, – возразил Тим, а в его голове уже начал вырисовываться план дальнейших действий.

***

Автобус долго ехал по шоссе, пролегавшему сквозь густой сосновый бор («реликтовый» – так было написано о нем на одном из сайтов в интернете, где Тим нашел информацию о поселке Чернолучье и расположенном в его окрестностях лагере «Лучики», заброшенном с советских времен). Лес был не просто густым, а дремучим, и шоссе на его фоне выглядело чужеродным временным сооружением, каким, собственно, и являлось на самом деле. Если не поддерживать его целостность, лес быстро расправится с этой узкой асфальтовой полоской, раздробит, перемелет, и следов не останется. Правда, сейчас шоссе было совершенно гладким, без малейшего изъяна, и это казалось Тиму удивительным, ведь даже в городе далеко не все дороги имели столь идеальное покрытие. Это свидетельствовало о хорошем финансировании поселка Чернолучье, к которому вело шоссе, и вселяло надежду на то, что поселок процветает. Тим ожидал увидеть добротные уютные домики и аккуратные панельные пятиэтажки, однако картина, открывшаяся перед ним после того, как лес наконец расступился, оказалась куда более впечатляющей. По обе стороны дороги выстроились роскошные архитектурные шедевры в виде дворцов и за́мков в классическом и современном стиле; на площадках перед въездными воротами теснились дорогие автомобили, сверкая на солнце лощеными боками; за изящными, но высокими и крепкими заборами жизнерадостно журчали ручьи и фонтаны, украшавшие и без того живописные полотна тщательно выверенных ухоженных ландшафтов.

Судя по всему, люди здесь жили припеваючи, несмотря на опасное соседство с Луковой ведьмой. Вероятно, она их не тревожила, иначе вряд ли кто-то в здравом уме стал бы раскошеливаться на дорогостоящее строительство. По яркому цвету отделочных материалов, не успевших поблекнуть от времени, было видно, что большинство домов появилось совсем недавно, а некоторые еще достраивались. Это означало, что никто из жителей не стремился покинуть поселок, никто отсюда не бежал. После таких выводов Тим воодушевился: вот наглядное доказательство того, что никакой ведьмы в окрестностях поселка нет, а может, и не было никогда.

Правда, он еще не видел пионерлагерь «Лучики», который считался обителью Луковой ведьмы.

Внимание Тима привлекла девушка, ехавшая на велосипеде по обочине дороги. Платье цвета побитой морозом травы обтягивало тонкую фигурку и трепетало пышным веером вокруг колен, поочередно вздымавшихся над низкой наклонной рамой. Две тонкие косички, похожие на спелые пшеничные колоски, подпрыгивали на ее узкой и по-змеиному гибкой спине. В пластиковой корзинке, притороченной к багажнику, в такт косичкам подпрыгивали продукты. Тим успел заметить там пакет молока, хлеб и большую сетку с репчатым луком, а потом автобус повернул, и девушка исчезла из виду. Повинуясь внезапному импульсу, Тим соскочил с сиденья и бросился к окну на задней площадке, чтобы еще раз взглянуть на девушку – может быть, ему удастся разглядеть ее лицо? Почему-то Тиму хотелось ее запомнить, чтобы узнать впоследствии, если она вновь ему встретится.

Лицо девушки наполовину скрывал длинный козырек кепки, видно было лишь кончик носа, острый, как у птички, и губы – самые обычные, не пухлые и не яркие, без намека на помаду или блеск. Тим разочарованно вздохнул: увиденного ему было недостаточно.

Вдруг девушка вскинула голову, легким взмахом руки сдвинула кепку на затылок и глянула на Тима так, что ему показалось, будто его хлыстом ударили: все тело опалило болезненным жаром, и он отпрянул от окна, однако взгляда не отвел. Пару секунд они смотрели друг на друга, прежде чем автобус, притормозивший на перекрестке, повернул еще раз и девушка вновь исчезла из поля зрения Тима. Но Тим достиг своей цели: теперь он эту девушку ни с кем не перепутает. Никогда прежде он не видел таких глаз! Причем он даже не успел определить, какого они цвета, зато в полной мере ощутил на себе их особую силу – мистическую, древнюю, безраздельно властвующую над всем материальным.

– Конечная! На выход! – Грубоватый окрик водителя вывел Тима из оцепенения. Опустевший автобус с дверьми нараспашку нетерпеливо тарахтел у остановки – бетонной коробки, расписанной кудрявыми березами и ромашковыми лужайками. Тим поспешно покинул салон, прошел внутрь остановки и, расположившись на лавочке, первым делом откопал в рюкзаке бутылку минералки. Утолив жажду, он достал смартфон и сверился с навигатором, чтобы освежить в памяти маршрут до пионерлагеря «Лучики», хотя основательно изучил его перед поездкой. Пройти нужно было около трех километров – не так уж и много, однако следовало учесть, что еще придется возвращаться обратно, и сделать это лучше засветло, чтобы не плутать в потемках в поисках дома, где он арендовал комнату.

Конечно, можно было вначале заселиться, обустроиться и осмотреть поселок, а визит в «Лучики» отложить до завтра, но Тим не хотел откладывать: желание как можно скорее разгадать тайну Луковой ведьмы не давало ему покоя. Мысль о том, что уже послезавтра он останется в этом лагере совсем один, слегка пугала его и вызывала щекотное чувство, какое, должно быть, испытывают охотники, в одиночку преследующие крупного хищного зверя: наверняка им тоже бывает страшно и точно так же захватывает дух от собственной дерзости, но охотничий азарт неумолимо толкает их вперед.

Для «охоты» в запасе у Тима был целый месяц, и половину этого месяца территория лагеря должна будет находиться в его единоличном ведомстве. Это стало возможным благодаря удачному стечению обстоятельств: в «Лучиках» нашлась вакансия смотрителя, образовавшаяся по причине того, что работнику, занимавшему эту должность, срочно потребовалось взять отпуск из-за внезапно возникших личных проблем. Об этой вакансии Тим узнал, когда искал в интернете информацию о том, кому в настоящее время принадлежит пионерлагерь «Лучики». Владельцем оказался некий Карл Романович Бенедиктов, который приобрел этот объект недвижимости в 1995 году. На фотографии, размещенной вместе с этой информацией, был запечатлён импозантный мужчина с уставшими потухшими глазами. Окладистая рыжеватая борода обрамляла маленькое круглое лицо с крупным носом картошкой и пухлыми губами. Нижняя губа была слегка выпячена, как у обиженного ребенка. На правой щеке выделялась крупная некрасивая бородавка. Тим удивился тому, что Бенедиктов, человек, явно не стесненный в средствах, не избавился от этой непривлекательной приметы. Никаких сведений о владельце больше не указывалось, а в конце страницы размещалось объявление, где говорилось о том, что на строительный объект, расположенный на месте бывшего пионерского лагеря «Лучики», требуется смотритель. Недолго думая и ни на что особенно не надеясь, Тим сразу же позвонил по указанному в объявлении телефону. Ему ответила звонкоголосая девушка, которая выстреливала фразами со скоростью пулемета. Она задала Тиму несколько вопросов о его возрасте, семейном положении и прописке, а потом, судя по всему, удовлетворившись услышанным, попросила его выслать ей сканы документов для трудоустройства. На следующий день Тим отправился по адресу, названному девушкой (там оказался офис туристической фирмы), и ему выдали договор о том, что он принят смотрителем на строящийся объект сроком на один месяц. Зарплата Тима не очень-то интересовала, но он был приятно удивлен, увидев в договоре сумму гораздо больше той, на которую рассчитывал (примерно столько же получал его отец, а он был руководителем отдела маркетинга в крупной торговой сети). Это показалась Тиму странным и несколько встревожило его. Интересно, почему этот Бенедиктов платит такие приличные деньги обычным смотрителям, которые в отличие от охранников даже не имеют при себе оружия и не могут задерживать нарушителей?! Когда Тим вернулся домой и показал договор отцу, тому это тоже не понравилось. Он долго морщил лоб, глядя на цифры, а потом сказал:

– Я прожил достаточно, чтобы понимать: если что-то превосходит твои ожидания, значит, где-то кроется подвох.

Тим испугался, что отец никуда его не отпустит, но тот, поразмыслив немного, проворчал, что у всех богачей свои причуды, и взял с Тима слово, что тот вернется домой сразу, как только мать выпишут из больницы.

– Давай не будем сообщать ей о твоем отъезде, чтобы лишний раз ее не тревожить, – предложил он, и Тим, энергично кивая, ответил, что и сам хотел попросить его об этом же.

Потом Тим заехал в вуз, в котором собирался учиться на программиста, и оформил академический отпуск на месяц, сославшись на болезнь матери. Заявление он писал с тяжелым сердцем, понимая, что сильно отстанет в учебе и еще неизвестно, удастся ли ему без последствий наверстать упущенное, но жизнь и здоровье матери были важнее. Тим вспомнил о том, что заметил седину в ее волосах, когда был еще совсем маленьким, а ведь тогда она была очень молодой. Ужасно, что этот кошмар преследует ее всю жизнь! Пора положить ему конец и помочь ей справиться со своими страхами так же, как она помогла ему в детстве, развеяв его веру в монстров, живущих в темных углах. Пришел черед Тима позаботиться о ней.

Вспомнив о матери, Тим почувствовал колючий ком в горле и глотнул минералки, теплой и соленой, как слезы, вкус которых он ощутил на губах, когда мать увозила «скорая». Желудок недовольно заурчал, напоминая, что не мешало бы что-нибудь съесть, но Тим проигнорировал этот сигнал и, вновь уткнувшись в навигатор, сосредоточился на маршруте. Красная мигающая стрелка на карте показывала в сторону реки, но оттуда, где находился Тим, река не просматривалась, и непонятно было, в какую сторону двигаться. Пришлось искать помощи у прохожих.

– Не подскажете, как пройти к насыпи, которая ведет на Луковый остров? В каком это направлении? – спросил Тим у женщины с тяжелыми пакетами в руках, вышедшей из продуктового магазина, расположенного рядом с остановкой. Та взглянула на него, как на прокаженного, и, не замедляя шага, бросила через плечо:

– Нечего делать на Луковом острове! Нехорошее это место!

«Нормально! Прям как в крутом триллере!» – подумал Тим, мрачно усмехаясь своим мыслям.

Вторая попытка узнать дорогу оказалась столь же безуспешной. Подслеповатый старичок, шаркавший мимо остановки, замер, услышав вопрос Тима, и ошалело вытаращился на него.

– Ишь, храбрец какой! Аль не слыхал, что оттуда не возвращаются? Турист, поди? Так тут, вон, полно гостиниц, выбирай любую. А туда не ходи – не воротишься!

И зашаркал дальше.

– Но мне на работу надо, я смотрителем устроился в лагерь «Лучики»! – крикнул Тим ему в спину, не желая отступать.

Старик обернулся и хрипло захихикал.

– На кой черт там смотритель-то нужен?! Никто в своем уме туда не ходит! И ты не ходи, коли жизнь дорога! Работа не волк, в лес не убежит, лучше другое место поищи… Дурная слава на пустом месте не родится! Погибель там, так и знай!

(обратно)

Глава 5. Тотемный столб

Тим понял, что таким образом ничего не добьется, и решил схитрить. Отыскав на карте турбазу, расположенную ближе других к насыпи и к Луковому острову, он зашел в магазин и спросил у продавщицы, как туда пройти. Турбаза называлась «Лукоречье», и упоминание о ней никаких негативных реакций у продавщицы не вызвало. Махнув рукой себе за спину, продавщица ответила:

– Обойдешь вокруг магазина и увидишь тропинку. Иди по ней не сворачивая, и выйдешь, куда надо. В «Лукоречье» хорошо, тебе понравится! Правда, территория небольшая, зато все очень красиво, и сервис отличный!

Поблагодарив продавщицу, Тим последовал ее совету и вскоре уверенно шагал сквозь лес, не рискуя заблудиться: широкая, посыпанная светлым гравием тропинка вела его к цели, отчетливо выделяясь на фоне травы и опавшей хвои. Повсюду шныряли любопытные белки, порой с недовольным цоканьем проскакивая прямо под ногами; дятлы усердно дробили стволы сосен, сбрасывая сверху мелкие, как пылинки, щепки и кусочки янтарно-прозрачной коры; густой аромат смолы и хвои кружил голову, а солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь пышную завесу ветвей, создавали ощущение умиротворения, которое мало-помалу вытеснило из души Тима все тревоги и страхи.

Вскоре на пути стали попадаться прогуливающиеся туристы, а затем вдали, прямо посреди частокола сосновых стволов, показались очертания множества небольших бревенчатых домиков, окутанных слоистой сизой дымкой, придававшей им мрачноватый таинственный вид. Если бы не туристы в цветастых майках и шортах и не аромат шашлыка, витавший в воздухе, можно было бы подумать, что в этих домиках живет какой-нибудь сказочный лесной народец, а дымчатая пелена отделяет волшебный мир от реальности.

Тропинка примкнула к широкой грунтовой дороге со следами автомобильных шин, а дорога вела к большим кованым воротам, открытым нараспашку. Рядом с воротами высился закрепленный на двух столбах ромбовидный деревянный щит. Надпись на нем, окруженная резьбой в виде домиков и елочек, гласила:

ЛУКОРЕЧЬЕ

База отдыха

Тим растерянно огляделся. Заходить в «Лукоречье» он не планировал и шел сюда, чтобы выйти к реке, ведь согласно карте, эта турбаза стояла прямо на берегу, однако реки нигде не было видно. Заподозрив, что навигатор в его смартфоне «заглючил» и выдал ему неверную информацию, Тим прошел сквозь ворота, намереваясь узнать у кого-нибудь из обитателей турбазы, в какой стороне находится река.

Как назло, на глаза ему никто не попадался, хотя автомобильная стоянка была забита машинами, а дома́, среди которых бродил Тим, выглядели обитаемыми: кое-где рядом с верандами дымились мангалы, стояли велосипеды, за окнами маячили человеческие силуэты. Заметив вдалеке скопление народа, Тим поспешил туда, но вскоре с разочарованием понял, что это дети, резвящиеся на детской площадке. Убедившись, что взрослых поблизости нет, Тим собирался повернуть назад, но его внимание привлекла одна из деревянных фигур, установленных между качелями и пластмассовыми горками: уж очень пугающе она выглядела для того, чтобы служить забавой для детей.

Фигура напоминала языческий тотемный столб, вытесанный из толстого высокого бревна, бо́льшую часть которого занимала голова с длинным лицом, покрытым глубокими бороздами старческих морщин. Тело было вдвое короче, и его прикрывали скрещенные руки, удерживавшие охапку шаров, размером и формой напоминавших крупные луковицы. «Луковая ведьма!» – осенило Тима. Древесная поверхность «тотема» потемнела и расслоилась, отчего «тотем» казался очень древним в отличие от остальных фигур на площадке, изображавших вполне симпатичных персонажей русских сказок, – дерево, из которых они были изготовлены, еще не утратило светло-золотистого оттенка и поблескивало толстым слоем лака, лишь слегка облизанного ветрами и дождями. Зато в углублениях «тотема» зеленел мох, а вдоль основания столба расползлись пятна лишайника. Глаза ведьмы, вырезанные небрежно, смотрели в разные стороны, создавая впечатление безумия. Тим невольно поежился. Наличие этого «тотема» на детской площадке казалось лишним и даже диким. Интересно, зачем руководству турбазы понадобилось устанавливать его здесь? Или, быть может, виноват был дизайнер, который оформлял детскую площадку по своему усмотрению и несколько увлекся?

Неподалеку играли дети, не обращая на «тотем» никакого внимания. Они весело галдели и смеялись, катаясь с горок и раскачиваясь на качелях. Тиму показалось странным, что их не пугает эта жуткая фигура. Может быть, дети просто не видят того, что видит он? Или он просто слишком впечатлительный?

Он прикоснулся к «тотему», провел ладонью по шершавому лицу ведьмы, исследуя пальцами трещины и углубления, словно это могло помочь ему разгадать древнюю и зловещую тайну, которую, казалось, «тотем» хранил в себе.

Время шло, и нужно было идти дальше, но что-то удерживало Тима, и он продолжал стоять перед «тотемом», как загипнотизированный. Резкий окрик, внезапно прозвучавший где-то позади, вывел его из оцепенения.

– А ну, брысь отсюда, шантрапа босоногая!

Тим вздрогнул и обернулся, в первое мгновение подумав, что эти слова адресованы ему, но мужчина, мчавшийся к детской площадке и изрыгавший на ходу ругательства, смотрел мимо него, на детвору, веселившуюся рядом. Судя по униформе, это был охранник. На поясе, притороченная к ремню, болталась черная дубинка. Тяжелые ботинки выбивали из земли столбики пыли.

– Пошли прочь, шпана, кому говорят! – вопил он, молотя кулаками воздух перед собой.

Тим решил, что охранник сумасшедший. Разве можно так орать на детей, да к тому же на детей клиентов турбазы?! И главное, ведь дети ничего плохого не делали, просто играли.

Раскинув руки, Тим преградил охраннику дорогу.

– Послушайте…

Тот уклонился в сторону, обходя его, и коршуном налетел на детвору, резво улепетывавшую прочь. Схватив за шиворот двух мальчишек лет шести, охранник гневно прорычал:

– До каких пор вы сюда шастать будете?! Вот пожалуюсь вашему директору, пусть он запрет вас в темном чулане с пауками и крысами, чтоб знали, как нарушать!

Мальчишки заверещали по-поросячьи, но выглядели не очень испуганными – похоже, подобная встряска была для них делом привычным. Остальные дети остановились на безопасном расстоянии от охранника и принялись кривляться и дразнить его.

– Злы-ыдень!

– Злючка-вонючка!

– Как дам по башке – улетишь на горшке!

– Командир полка – нос до потолка, уши до забора, сам как помидора!

Только тут Тим заметил, что все они чумазые, одинаково одеты и у всех однотипная стрижка – очень короткий ежик, сквозь который просвечивает кожа.

Внезапно на детской площадке появилась запыхавшаяся женщина лет пятидесяти, крепкая, статная и очень сердитая. Однако она не производила впечатления злой, хотя было видно, что именно такое впечатление ей и хотелось произвести: ее черные глаза гневно сверкали, а в правой руке угрожающе подрагивала длинная хворостина. Тим не видел, как подошла эта женщина, и заметил ее лишь тогда, когда она закричала, обращаясь к детям:

– Ах вы, негодники! Вот вы где! Почему опять удрали без спросу?!

Физиономии у ребят тотчас вытянулись, а сами они разом приосанились и повернулись к ней, потеряв интерес к охраннику.

– Аллапална, простите, мы больше не бу-удем! – запричитали они хором.

– Конечно, не будете, потому что всех вас теперь отправят в специнтернат с решетками и колючей проволокой, а воспитывать вас будут вот такие злые дядьки с большими дубинками! – ответила она, указывая хворостиной на охранника, и вдруг переключилась на него: – А ну отпусти детей, ирод! Убудет от тебя, что ли, если они пару раз на каруселях прокатятся?!

Охранник послушно разжал руки, и мальчишки, шмыгая носами и опасливо косясь на женщину, которую, судя по всему, звали Аллой Павловной, примкнули к стайке прижавшихся друг к другу ребят.

– Эх, Митрич, Митрич! Нету в тебе ничего человеческого! Они же сиротки, неужто не жалко?! – продолжала распекать охранника Алла Павловна, укоризненно покачивая головой.

– Да я-то что, мне без разницы! Будь моя воля, пусть хоть весь день тут скачут, так ведь хозяин не дозволяет! Еще раз, говорит, детдомовских пустишь – уволю. А где я другую работу найду, на шестом-то десятке? – Митрич виновато потупился и принялся ковырять ботинком выпиравший из земли корень.

– Скупердяй твой хозяин, так ему и передай! – Сплюнув охраннику под ноги, Алла Павловна скользнула по лицу Тима безразличным взглядом и зашагала прочь, увлекая за собой детей.

Глядя ей вслед глазами побитой собаки, Митрич вздохнул и покосился на Тима, словно ища у него поддержки:

– Видал, какая женщина? Гроза!

– Строгая, – кивнул Тим.

– Не то слово! Ее даже хозяин мой побаивается, сам он с ней никогда не связывается, меня науськивает. Вот и получается, что я злодей. А мне, может, совестно сироток прогонять! Но что я могу поделать?

– Сочувствую… – сказал Тим, размышляя, как бы сменить тему и узнать у Митрича дорогу в «Лучики».

– Алла – воспитательница в детском доме. Она и сама там выросла. Мамаша бросила ее и еще двоих своих деток. Вот ведь кукушка, представляешь?! Правда, ей не позавидуешь. Бог ее наказал: крыша у нее поехала, и ее в психушку упекли. С тех пор о ней ни слуху ни духу. Видать, сгинула. Ну и поделом ей!

– Кто сгинул? Алла Павловна? – переспросил Тим, углубившись в свои мысли и упустив суть рассказа.

– Да не-е, типун те на язык! Не Алла, а мать ее, Федора! Она, говорю, бросила трех деток своих и в психушке сгинула.

– Вон как! – Тима меньше всего интересовала судьба неизвестной ему Федоры. Его не на шутку тревожило то, что день начинал клониться к вечеру, а он все еще не добрался до «Лучиков». Тем временем Митрич никак не умолкал, а перебивать его Тиму было неловко. Он злился на себя за свою нерешительность и ждал удобного момента, чтобы вставить слово. К счастью, такой момент вскоре представился.

По аллее мимо детской площадки плавно дефилировали две вальяжные дамочки предпенсионного возраста в ярких обтягивающих спортивных костюмах. Их восторженные возгласы и восхищенные взгляды, блуждавшие по территории, выдавали в них туристок, приехавших на эту турбазу либо впервые, либо после долгого перерыва. Дамы то и дело чем-то умилялись: то беседками, то цветочными клумбами или альпинариями, то белками, грызущими орехи в красивых резных кормушках, а то, вот, заметив сказочные фигурки на детской площадке, остановились и принялись охать так, словно перед ними были – ни больше ни меньше – лучшие экспонаты из Эрмитажа. Вдруг одна из дам, с высокой, похожей на тюрбан прической, брезгливо сморщилась и, царственно вскинув массивную руку, указала длинным наманикюренным ногтем в сторону неприглядного «тотема»:

– Галя, ты только глянь, какая уродливая штуковина!

– И правда! – согласилась с ней ее спутница, потряхивая короткими огненно-рыжими кудрями. – Не понимаю, зачем сюда воткнули это убожество?!

Митрич, тараторивший без умолку, оборвал свой рассказ на полуслове и, оставив Тима одного, решительно направился к туристкам.

– Затем, чтоб вы спросили! – не очень вежливо сообщил он им на ходу.

Дамы укололи его быстрыми неприязненными взглядами из-под возмущенно задрожавших ресниц и демонстративно отвернулись – и от Митрича, и от «тотема».

– Еще и охрана хамоватая! – нарочито громко произнесла женщина с высокой прической, обращаясь к своей рыжеволосой приятельнице.

– Ну почему никогда не бывает так, чтобы все было идеально?! Непременно найдется какой-нибудь изъян, а то и не один, – прогнусавила та, но без особого недовольства, а скорее, из солидарности, и кокетливо взбила свои пламенеющие под солнцем кудри.

– С чего это я хамоватый? – Митрич дружелюбно улыбнулся дамам, словно осознал вдруг, что произвел на них неприятное впечатление, и спешил это исправить. – Я ж пошутил… – Он кивнул в сторону «тотема». – Многие замечают эту фигуру и гадают, зачем она здесь стоит, такая страшная, а я всем о ней рассказываю, кому интересно. Если хотите, могу и вам рассказать.

Дама с «тюрбаном» на голове закатила глаза, презрительно фыркнула и, взяв под руку свою рыжеволосую спутницу, протрубила на всю турбазу:

– Пойдем, Галя!

Однако та не позволила себя увести и, одарив Митрича игривым взглядом, попросила:

– Расскажите, будьте так любезны!

Митрич подошел к «тотему» и деловито похлопал ладонью по его деревянной макушке.

– Это, стало быть, фигура Луковой ведьмы, и нашли ее на Луковом острове. Дело было давно, когда турбаза наша еще только строилась, а сколько лет самой фигуре, никому не ведомо, как неведомо и то, кто и зачем ее изготовил и на Луковом острове установил.

– Может, там была секта? – предположила рыжеволосая, а дама с «тюрбаном» прижала ладонь к своей груди и тихо ахнула.

– Там был лагерь, – пояснил Митрич и добавил, спохватившись: – Пионерский! А пионеры, как известно, ни в каких ведьм никогда не верили и всяких идолов себе не изготавливали.

– А кто же тогда? – спросила обладательница огненных кудрей.

– Теперь уже и не важно. Тех, кто это сделал, давно нет на Луковом острове. Зато там осталась ведьма, которой они поклонялись через этого идола, и с тех пор она убивает всех, кто тревожит ее покой. История, надо признаться, жуткая, даже не знаю, рассказывать ли вам ее во всех подробностях… – Митрич замолчал, собираясь с мыслями.

– Конечно, во всех подробностях! Обожаю жуткие истории! – с придыханием произнесла дама с прической-«тюрбаном».

– Что ж, потом на меня не пеняйте! Если что, я предупредил! – кивнул Митрич и, прочистив горло, вновь заговорил: – Стало быть, все началось с того, что дети в пионерлагере стали жаловаться, будто в окна их спален по ночам заглядывает какая-то старуха, страшная, как сама Смерть. Никто из взрослых, понятное дело, им не верил, ведь дети вечно что-то выдумывают, особенно в лагерях: озорничают, подшучивают друг над дружкой. Это же нормально, на то они и дети. Но однажды случилось страшное…

Дальше Митрич стал рассказывать о том, что Тим уже слышал от своего отца: о «луковых» следах, которые оставляла ведьма, о гибели детей на реке и о расследовании, которое не дало результатов. Собираясь незаметно уйти, Тим начал понемногу отдаляться, но остановился, услышав, что речь зашла о событиях, произошедших после закрытия пионерлагеря.

– Стало быть, закрылся лагерь «Лучики» в восемьдесят седьмом, по осени, Луковый остров опустел, и восемь лет о ведьме никто не слыхивал, а в девяносто пятом «Лучики» перешли к другому владельцу, и снова началось, да так, что мы тут всем поселком вздрогнули! Такое творилось – жуть! Люди на острове дохли как мухи. Там ведь строительство новой турбазы затеяли, да только не заладилась стройка. Все время что-то случалось: то стройматериалы сгорят, то техника сломается, то кто-нибудь из работников покалечится, а то и вовсе в ящик сыграет. Строители стали разбегаться, как тараканы, хозяин участка не успевал им замену находить. И снова поползли слухи о Луковой ведьме, но на этот раз о ней болтали уже не детишки, а взрослые мужики, умевшие управляться и с молотком, и с топором, – не хлюпики какие-нибудь, стало быть. Строительство новой турбазы затянулось, а потом и вовсе заглохло, да только не заглохли слухи о Луковой ведьме. Злодейка продолжала там лютовать, а все потому, что любопытные туристы вечно туда лезли. Я тогда как раз в «Лукоречье» устроился и помню, как компания наших постояльцев вся полегла на Луковом острове, человек восемь, наверное. И какая нелегкая их туда занесла?! У нас, конечно, тесновато, территория маленькая, но уж если хочется простора, то лучше его в другом месте поискать.

– И что же с ними произошло? – голосом умирающего поинтересовалась дама с кудрями.

– Да кто ж знает! – отмахнулся Митрич. – Известно только, что всех их нашли мертвыми в разных концах острова, и у каждого во рту торчала луковица, а вокруг тел валялся рассыпанный лук – единственный след Луковой ведьмы. Саму ее, стало быть, так и не поймали.

Туристки ахнули и округлили глаза.

– Такие вот дела… – Митрич удовлетворенно крякнул, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

– И что же следствие? Обнаружили хоть какие-то улики? – с надеждой заглядывая Митричу в лицо, спросила рыжеволосая.

– Еще бы! Рассыпанный лук каждый раз находят рядом с трупами, так было и в тот раз, а саму ведьму, сталобыть, найти не могут. Зато однажды во время поисков наткнулись на вот это изделие. – Митрич по-хозяйски постучал своей твердой мозолистой ладонью по деревянной фигуре ведьмы.

– И зачем же этот страшный столб здесь поставили? – Дама с «тюрбаном» удивленно вскинула густо накрашенные брови. – Вдруг он распространяет негативную энергетику? Мне кажется, я это сразу почувствовала! Хозяин, что, хочет всех туристов распугать?

– Почему же распугать? У нас в «Лукоречье» отродясь ничего плохого не случалось – тишь да гладь, божья благодать, как говорится. Случается лишь с теми, кто на Луковый остров суется, во владения ведьмы. Потому-то мой хозяин и распорядился поставить эту фигуру, она тут вроде стоп-сигнала, чтоб предостеречь. Тропинка-то от нее как раз на Луковый остров ведет.

– Разве на острова ходят по тропинкам? Они ведь на то и острова, что от большой суши водой отделены! – заметила рыжеволосая.

– Там насыпь на реке, а тропинка как раз к насыпи выходит, – пояснил Митрич.

– И что, работает этот ваш «стоп-сигнал»? Останавливает кого-нибудь? – Дама с «тюрбаном» скептически покосилась в сторону столба с изображением ведьмы.

– Да не особо-то останавливает! – усмехнулся Митрич. – Народ у нас больно любопытный, до приключений охоч. Лезут на остров и никаких предостережений не слушают, хоть кол им на голове теши! Гибнут ведь, дурачье! Вы-то, надеюсь, не из таких? По Луковому острову шастать не собираетесь?

Ответа туристок Тим не дождался. Узнав из слов Митрича о тропинке, ведущей на остров, он уже спускался с крутого берега, держа курс к насыпи – узкой полоске суши, заросшей лесом, рассеченным точно посередине небрежным пробором бетонной дороги.

(обратно)

Глава 6. "Лучики"

Река обнаружилась совсем рядом, скрытая под обрывистым берегом. Добравшись до нее, Тим понял, почему ее не было видно сверху, с территории «Лукоречья», хотя навигатор показывал, что она находится прямо у него под носом.

Край берега природным козырьком нависал над рекой, и спуститься к воде, не рискуя свернуть себе шею, можно было только по тропинке, оснащенной на крутых участках поперечными дощечками-ступенями. Спускаясь, Тим вынужден был внимательно смотреть под ноги и время от времени останавливался, чтобы полюбоваться открывавшимся сверху видом: извилистое русло реки просматривалось до самого горизонта, и казалось, что река утекает прямо в небо.

Луковый остров издали напоминал боярскую шапку с лохматой опушкой из ивовых кущей и с высокой тульей из сосновых крон. Яркими рубинами вспыхивали окна скрытых в глубине острова строений, до которых дотянулись лучи заходящего солнца, окунувшего свой нижний край в густые заросли ив на другом берегу. Тим, не избалованный природными красотами, залюбовался пейзажем и неизвестно сколько еще простоял бы на прибрежном склоне, если бы не комариная туча, налетевшая откуда ни возьмись. Множество острых жал впились в его тело в разных местах, заставив сдвинуться с места и вынуждая пошевеливаться.

Преодолев последние ступеньки, Тим пересек песчаный пляж и продолжил свой путь по дороге из бетонных плит. Дорога пролегала вдоль берега, поворачивала к насыпи и тянулась до самого острова. Плиты местами растрескались и выглядели старыми – возможно, их уложили еще в годы строительства пионерлагеря; стыки между ними густо заросли травой, среди которой кое-где пестрели яркие мелкие цветочки. Тим зашагал по насыпи, и речные просторы скрылись за зеленой изгородью из молодого ивняка, тянувшегося по обе стороны от дороги. Под ногами похрустывали речные ракушки и мелкие камешки, над головой метались, возмущенно щебеча, потревоженные пташки, и, как ни странно, совсем пропали комары, хотя Тим опасался, что в таких зарослях их будет еще больше.

По мере приближения к острову ивняк, окаймлявший насыпь, становился все выше, его ветви плотнее сплетались над дорогой, образовывая темный тоннель, наполненный шорохами и странными звуками. Иногда в этих звуках Тиму чудились чьи-то шаги, шаркавшие по плитам за его спиной, и он резко оборачивался, но каждый раз его настороженный взгляд пронзал пустоту и устремлялся к светлому пятнышку вдали, где виднелся кусочек песчаного берега, сиявший червонным золотом в лучах заката. В такие моменты Тиму отчаянно хотелось повернуться и пойти обратно, да не просто пойти, а помчаться со всех ног, как бывало в детстве, когда он просыпался ночью от собственного крика и в ужасе бросался в спальню матери, уверенный, что монстры из его кошмаров притаились у него под кроватью.

Воспоминания о матери помогали ему справляться с этими приступами малодушия, придавали ему решимости и наполняли смыслом каждый дальнейший шаг. «Нельзя забывать, зачем я здесь! – мысленно урезонивал себя Тим. – Нечего и мечтать о возвращении, пока Луковая ведьма не будет обнаружена и обезврежена, кем бы она ни была».

Кованые ворота, преградившие Тиму путь, выглядели в точности так же, как их описывал отец, разве что краска на прутьях потрескалась и облупилась. Вывеска над ними гласила:

Добро пожаловать в пионерский лагерь

ЛУЧИКИ

Дорога из бетонных плит тянулась дальше, за ворота, и через несколько метров упиралась в квадратную площадь из таких же плит с травяными вихрами в стыках. По углам площади, установленные на бетонные тумбы, возвышались скульптуры пионеров с горнами и барабанами, выполненные в натуральную величину: два мальчика и две девочки в пилотках и пионерских галстуках, изуродованные шрамами трещин и увечьями в виде отсутствия одного или нескольких фрагментов тела, полученными в неравной схватке со временем.

За площадью, придавленные разросшимися сосновыми кронами, виднелись длинные одноэтажные здания корпусов. Ряды выбитых окон пугающе темнели на фоне облезлых дощатых стен, производя впечатление рваных ран на теле давно поверженных догнивающих колоссов. Продолжая стоять у ворот, Тим скользил взглядом по территории пионерлагеря, находившейся в поле его зрения, и напряженно всматривался в те места, где сгущался сумрак: прежде чем войти, ему хотелось убедиться, что там нет ничего подозрительного. Вдруг что-то мелькнуло в одном из окон – слишком крупное, чтобы быть птицей, и слишком четкое, чтобы быть тенью. Тим вздрогнул и, не отдавая себе отчета, вцепился в прутья на воротах, отчего те заскрипели и открылись, впуская его внутрь.

Прошагав по инерции немного вперед, Тим остановился и огляделся. На глаза ему попалась сторожевая вышка, примыкавшая к одноэтажному кирпичному строению, утопавшему в зарослях кустарника. В кабинке вышки, расположенной на уровне крыши здания, сидел какой-то человек – вероятно, смотритель, который должен был послезавтра передать Тиму пост, но почему-то он никак не реагировал на его появление. Не заметил? Но сверху наверняка отлично можно было разглядеть и дорогу, и ворота, и площадь, на которой стоит сейчас Тим. Человек на вышке заметил бы его издалека, если бы…

«Если бы был жив!» – подсказал Тиму внутренний голос, вызывая у него кратковременный приступ паники. В ужасе всмотревшись в фигуру человека на вышке, Тим обратил внимание на то, что тот сидит в странной позе, неестественной для живого человека: плечи перекошены, голова низко опущена и склонена набок, а на лице с приоткрытым ртом и закрытыми глазами застыло выражение, похожее на посмертную гримасу.

Услышав позади себя приближающийся шорох, Тим молниеносно обернулся.

Внезапно налетевший ветер подхватил с земли слой лесного сора и закружил его по площади в стремительном хороводе, а потом подбросил повыше и швырнул в Тима все, что сумел собрать: кусочки коры, сухую хвою, прошлогодние листья. Тим начал отряхиваться и похолодел, увидев то, что слетело с его волос.

Это была луковая шелуха.

– Ч-черт, ч-черт, откуда взялась здесь эта гадость?! – невольно вырвалось у него, и в тот же миг сверху донесся грубый окрик:

– Эй, ты, а ну-ка притихни! И не вздумай тут чертыхаться и сквернословить, она этого не потерпит! Придет и сама тебе рот заткнет! Луковицей!

В проеме смотровой вышки маячила лохматая голова того самого человека, которого минуту назад Тим посчитал мертвым. Обрадовавшись его чудесному воскресению, Тим не обратил внимания на неприветливый тон незнакомца и, просияв улыбкой, ответил:

– Хорошая шутка! Я наслышан о Луковой ведьме и не прочь с ней познакомиться. Пусть приходит!

Лицо мужчины исказилось до такой степени, что Тиму стало не по себе: ему показалось, что суровый собеседник вознамерился его убить – всерьез, без всяких шуток. А потом лохматая голова скрылась за ограждением будки, послышался топот ног по железной лестнице, и в следующий миг сердитый незнакомец, спустившийся с вышки, налетел на Тима с негромким, но очень злобным криком:

– Слышь, ты че, совсем тупой?! Жить надоело?! Много тут было таких насмешников, да только никого не осталось! Отсмеялись уже, дурачье! Вначале зубоскалили, а потом чечетку зубами выбивали от страха. «Не буди лихо, пока оно тихо», – знаешь такую пословицу?

Мужчина подступал все ближе, извергая гнев и алкогольные пары, и Тиму оставалось лишь молча пятиться, ожидая, когда тот угомонится. Наконец поток брани начал иссякать, в нем появились паузы, и Тим улучил момент, чтобы вставить слово:

– Послушайте, не волнуйтесь так, я все понял!

– Ты уверен? – Незнакомец поскреб заросшую щетиной щеку, и рука его при этом ходила ходуном. – Точно не будешь зря свой рот разевать и нести ахинею?

Тим поспешно кивнул.

– Ладно. – Мужчина с облегчением выдохнул, опустил руку и, помедлив секунду, протянул Тиму свою широкую заскорузлую ладонь. – Геннадий!

– Тимофей, – сказал Тим, отвечая ему неуверенным рукопожатием, и добавил: – Я ваш сменщик, послезавтра заступаю на дежурство. Вот, пришел, чтобы дорогу разведать, познакомиться и на объект посмотреть.

– Завтра посмотришь, стемнеет скоро. Пошли в дом, пока еще солнце не село, а то потом можно и не дойти.

Тим хотел съязвить что-нибудь вроде того, что не настолько глуп, чтобы заблудиться в трех соснах, даже в полной темноте, но передумал и произнес совсем другое:

– Я надолго не задержусь, мне еще обратно идти.

Геннадий издал странный звук, похожий на хрюканье, – вероятно, это было нечто среднее между смехом и скептическим фырканьем.

– Не выдумывай, заночуешь здесь! У меня целый месяц выходных не было, с тех пор как предыдущий сменщик сбежал отсюда. Он так спешил, что даже зарплату не стал забирать. Я не хочу и нового сменщика лишиться, даже не отдохнув.

– Но я не планировал оставаться здесь на ночь… – забормотал Тим, стараясь говорить как можно мягче, чтобы не разозлить Геннадия своим категорическим отказом. – Меня хозяйка ждет, я предупредил ее, что сегодня буду заселяться.

– Ничего, позвонишь и скажешь, что заселишься завтра! – отрезал тот, помотав лохматой головой, которой давно не касались не то что парикмахерские ножницы, но даже самая простая расческа. – А вообще, хорошо, что ты пришел: хоть разбудил меня, а то ведь я случайно задремал на посту. Разморило меня на солнышке, вот я и потерял бдительность. Здесь, чтоб ты знал, расслабляться нельзя, особенно после заката. Она ведь, как и положено любой нечисти, в основном по ночам шастает, дневного света не выносит, но если ее сильно потревожить, то и средь бела дня явиться может. Пока я тут один, много шума не произвожу, она меня почти не беспокоит, а вот как только хозяин стройку затевает, так и начинается… Ну и быстро заканчивается. Несколько трупов – и снова тишина, до следующего раза.

– А почему вы так уверены, что это ведьма всех убивает? – осторожно полюбопытствовал Тим, следуя за своим суровым спутником.

– Так ведь она всюду свои «амулеты» разбрасывает! Луковицы, то есть. Недаром ведь ее Луковой ведьмой прозвали. Правда, неизвестно, зачем она так делает и почему это именно лук, но, видимо, на то у нее есть свои причины.

Они подошли к кирпичному зданию рядом с вышкой, имевшему жутковатый вид из-за оконных проемов, лишенных стекол и затянутых плотной полиэтиленовой пленкой. С внутренней стороны их прикрывали доски, уложенные либо крест-накрест, либо горизонтально, с небольшими промежутками, так, чтобы некоторое количество дневного света проникало внутрь здания.

Заметив, что Тим разглядывает окна, Геннадий пояснил:

– Я заменил стекла пленкой и укрепил досками на всякий случай, а то, бывало, как начнет она в окна скрестись, аж оторопь берет… Пока рассвета дождешься, с ума можно сойти!

Тим мысленно усмехнулся, подумав, что едва ли Геннадию стоит опасаться сойти с ума, ведь, судя по всему, этот этап у него уже в прошлом. Однако для поддержания беседы он спросил, стараясь придать своему лицу заинтересованное выражение:

– А вы хоть раз ее своими глазами видели?

– Хоть раз?! – Геннадий коротко хохотнул и, осекшись, опасливо огляделся, а затем повернулся к Тиму и злобно прорычал: – Ты, я вижу, мне не веришь!

Тим отвел глаза. Пора бы уже понять, что задавать вопросы этому типу слишком рискованно: он совершенно неадекватный. Нужно подумать о том, как поскорее от него отделаться и двинуться в обратный путь, пока солнце еще не село. Вот только как это сделать, если они уже вошли в дом и Геннадий запер дверь на огромный железный засов?

– Мало кому удалось увидеть ведьму несколько раз: большинство после первого раза не выживают. Но я один из счастливчиков! – Геннадий, судя по всему, почувствовал себя внутри дома в относительной безопасности и потому, осмелев, хвастливо подмигнул Тиму. – На моей памяти немало встреч с Луковой ведьмой! Ну она и красавица, скажу я тебе!

– Красавица? – удивился Тим, отмечая про себя, что Геннадий впервые упомянул прозвище ведьмы, а до этого говорил о ней не иначе как «она».

– О, поверь, увидев ее, ты пожалеешь, что не родился слепым! – Геннадий захохотал – громко, раскатисто и бесстрашно. – Эта старая кошелка точно мертвая! Поверь, я хорошо ее рассмотрел. Она – трупак, без сомнений, в лице нет ни малейшей искры жизни, разве что глаза… Кажется, что они запросто могут прожечь дырку в твоей душе. И голос гипнотический. Если услышишь, затыкай уши, иначе она заставит тебя жрать лук. Бывали здесь такие случаи со смертельным исходом…

Потом Геннадий проводил Тима в помещение с длинным столом, рассчитанным как минимум на два десятка человек, с кирпичной печью в углу и массивным угловым диваном, занимавшим две противоположные от печи стены. Вскоре на столе появились две железные кружки, исходящий паром чайник и сковородка, прикрытая забрызганной жиром крышкой.

– Картошка с грибами. Угощайся! – небрежно бросил Геннадий и, протянув Тиму погнутую алюминиевую ложку, занял место за столом.

При других обстоятельствах Тим ни за что не стал бы есть неизвестные грибы, приготовленные чокнутым типом вроде Геннадия, но сейчас не стал отказываться, не в силах больше выносить муки голода, терзавшие его уже давно.

– Имей в виду, парень: побывав здесь, в логове Луковой ведьмы, и почувствовав источаемое ею зло, ты уже никогда не будешь прежним, как бы банально это ни звучало, – проговорил Геннадий после того, как отправил себе в рот как минимум треть сковородки своей стряпни. – Никто здесь долго не задерживается, хотя такую зарплату еще поискать! Ведь наверняка и ты, как узнал, сколько тебе отвалят за месяц, подумал, что это нехилые денежки, а?

– Точно, именно так и подумал! – охотно подтвердил Тим, разомлев от горячей еды, которая оказалась не просто съедобной, но и очень даже вкусной. Хотя говорят ведь, что голод – лучшая приправа. Пожалуй, сейчас Тиму показался бы вкусным даже черствый сухарь.

– Клюнул и я на эту приманку, да сдуру взял огромный кредит: ну, раз зарплата позволяет, почему бы и не взять? Решил кучу всяких проблем, порадовал себя новым автомобилем, а только теперь привязан я к этому месту. И хотел бы уволиться, да никак: долги прочно меня здесь держат! Но ты не переживай. Если будешь меня слушать, делать все как надо и не делать, чего не надо, ничего страшного с тобой не случится. Есть же техника безопасности на вредных и опасных производствах, вот и моя наука вроде того. Перво-наперво заруби себе на носу: если вдруг во время обхода территории тебе почудится что-то странное – голос услышишь или тень где-то мелькнет, – не вздумай туда пялиться, и уж тем более не суйся в то место, а дуй оттуда на всех парах и не оглядывайся. Ну и не ори, само собой. Помощи все равно не дозовешься. В полицию звони только в том случае, если заметишь в лагере посторонних: на ведьму полиция давно не выезжает, я пробовал – бесполезно. Еще и оштрафуют за ложный вызов. Задергали их с этой ведьмой, ясное дело! Но если они и приедут, ничем тебе не помогут: ведьма на то и ведьма, что сама выбирает, кому на глаза показаться. Полиция ее не найдет и уедет, а ты с ней снова один на один останешься, так что не зли старушку, и все будет «окей», как вы, молодежь, выражаетесь. Главное – до заката запрись в сторожке и, пока не рассветет, к окнам не подходи. На стук и голос не реагируй, а лучше уши берушами заткни. Помни: в сторожку она никак не проникнет, если ты сам ее не впустишь, а такое вполне может произойти, потому что любая ведьма всегда хитрее человека, даже самого умного. Заговоришь с ней, и она обведет тебя вокруг пальца, ты и глазом моргнуть не успеешь, так что не будь слишком самоуверенным! Ну вот и вся наука. А теперь пора на боковую! – Геннадий залил опустевшую сковородку водой из чайника, накрыл крышкой и поднялся из-за стола. – Посуда пусть стоит, завтра вымою. Располагайся на диване, а я пошел к себе. По пустякам меня не дергай, спросонья я злой, могу и в ухо дать ненароком, имей в виду!

Его грузная фигура выплыла из кухни, едва вписавшись в дверной проем. По коридору прокатился скрип половиц, взвывших разлаженными скрипками, затем глухо хлопнула дверь, и стало очень тихо. Несколько минут Тим сидел неподвижно, дожидаясь, когда Геннадий уляжется и уснет. Вскоре из глубины дома донесся такой богатырский храп, что Тиму показалось, будто стены и пол сотрясаются от легкой вибрации. Больше не опасаясь быть услышанным и спеша как можно скорее покинуть эту пропахшую табаком и мышами сторожку, он подхватил свой рюкзак и бросился к выходу. Не без труда отодвинув засов, Тим распахнул дверь и… остолбенел.

(обратно)

Глава 7. "Луковый" след

За дверью была кромешная тьма. «Не видно ни зги», – вспомнилась Тиму строчка из какого-то стихотворения. Теперь он знал, как это бывает. Но до чего же быстро стемнело! И почему здесь не горят фонари? Тим заметил немало фонарей на территории лагеря – старых, мутноглазых, еще советских, но с виду вполне рабочих. «Ведь в сторожке электричество есть, почему же вокруг такая темень?!» – недоумевал он, осознавая, что возвращение в поселок придется отложить до утра.

Внезапно где-то поблизости раздался хруст, как будто с луковицы содрали шелуху. Остро запахло сырым луком, да так, что у Тима защипало в глазах, и он почувствовал, как по спине стекают ручейки холодного пота. Мысленно обругав себя идиотом, он приготовился нырнуть в дом, и в этот момент голос Геннадия проревел у него за спиной, вторя его мыслям:

– Ты зачем дверь открыл, идиот?!

Послышался щелчок, под потолком коридора вспыхнула тусклая лампочка, и на земле перед Тимом вытянулась бледно-желтая дорожка света, на которой отразилась его тень. Тяжелая рука разгневанного смотрителя вцепилась ему в шею и потащила назад. Тим инстинктивно дернулся. Футболка на нем затрещала по швам, и он неожиданно высвободился. Вероятно, клок ткани, оторвавшийся от футболки, остался в руках у Геннадия, а может, тот сам отпустил Тима, не желая с ним возиться, но как бы там ни было, Тим не знал, что теперь делать с обретенной свободой. Дверь сторожки с треском захлопнулась за ним, и он вновь очутился в кромешной темноте, но на этот раз без путей к отступлению. По всему телу резво забегали мурашки: казалось, что чей-то зловещий взгляд сверлит его затылок. Тим резко повернулся, с опаской обшаривая руками пространство перед собой, и, не встретив никакого препятствия, немного успокоился. Сбросив со спины рюкзак, он на ощупь отыскал в его недрах фонарь и принялся лихорадочно кромсать тьму узким лучом света. Когда на глаза ему попалось белое безжизненное лицо, фонарь едва не выпал из его дрогнувшей руки, но потом Тим нервно рассмеялся: лицо принадлежало статуе горниста, бесстрастно взиравшего на мир с высоты бетонной тумбы.

– Слышь, пионер, ты меня до смерти напугал! – воскликнул он, стремясь разрушить гнетущую тишину собственным голосом. В детстве этот прием не раз помогал ему справиться со страхом. – Не подумай, что я трус, просто ночью ты похож на обескровленную жертву вампира. Тут любой испугается, знаешь ли…

Горнист, само собой, ничего не ответил, но у Тима возникла иллюзия, что тот его услышал. Это помогло ему сохранить здравомыслие и не броситься со всех ног куда глаза глядят, навстречу собственной гибели (известно ведь, что от паники погибает гораздо больше людей, чем от опасности, которая ее вызвала).

Как назло, в голове разом зазвучали голоса отца, Митрича и Геннадия, вещавшие страшные истории о Луковой ведьме, обитавшей в «Лучиках». Воображение тотчас нарисовало Тиму силуэт старухи, подкрадывающейся к нему во мраке, ее горящие злобой глаза и костлявые пальцы с острыми ногтями, сжимающие луковицу, которой она приготовилась заткнуть ему рот.

«Легко считать все это выдумкой, пока не оказался здесь сам!» – грустно усмехнувшись, подумал Тим и вдруг услышал за спиной треск сломанной ветки. Колени у него предательски подогнулись, фонарь заплясал в дрожащей руке, тонкий луч света заметался в пространстве и выхватил из мрака сгорбленную фигуру, неподвижно стоявшую за растрепанными кустами на краю площади. Паника, с которой Тим до сих пор успешно справлялся, захлестнула его, он сорвался с места и ринулся прочь, спотыкаясь о корни деревьев и валявшиеся повсюду обломки. Промчавшись сквозь приоткрытые ворота, он побежал дальше по бетонной дороге, пронзая лучом фонаря ивовый тоннель, казавшийся бесконечным. Позади раздался пронзительный надрывный звук, похожий на сигнал испорченного горна, словно гипсовый горнист вдруг ожил и послал вдогонку Тиму свой пионерский привет. Или это было предупреждение о приближающейся опасности? Что, если фигура за кустами принадлежит Луковой ведьме и она, невидимая в ночи, преследует его, бесшумно скользя над дорогой и над ивами?

Звук повторился. Точно, горн! Но ведь этого не может быть! Тим остановился и обернулся, направляя луч фонаря назад, в сторону лагеря. Оказалось, что звук издают ворота, раскачивающиеся на ветру. Сгорбленной фигуры нигде не было видно, но это не означало, что она исчезла. Неизвестно, как долго еще Тим бы всматривался в заросли, но его внимание привлекло нечто невесомое, похожее на мотылька, спланировавшее ему на руку, которой он сжимал фонарь. Однако, прежде чем взглянуть туда, Тим интуитивно догадался, что он там увидит, и не ошибся: на сгибе его локтя лежал обрывок луковой шелухи. Сердце Тима застучало тяжело и гулко, как кузнечный молот. Брезгливо стряхнув с себя шелуху, он бросился бежать и уже не останавливался до тех пор, пока тоннель не закончился. Топот ног по бетону сменился тихим хрустом речного песка. Осознав, что Луковый остров и ведущая к нему насыпь остались далеко позади, Тим без сил рухнул на песок и долго с жадностью хватал ртом воздух. Отдышавшись, он понял, что ему не хочется вставать, да и продолжать дальнейший путь небезопасно: одно дело – двигаться ночью по ровной и прямой дороге, и совсем другое – взбираться на крутой высокий берег по хлипким ступенькам, которые еще не так-то просто будет отыскать в кромешной темноте.

Тихие всплески реки действовали на Тима умиротворяюще; песок, прогретый за день, щедро дарил ему свое тепло, ветер больше не швырял в него луковой шелухой, а ласково ерошил волосы, навевая воспоминания о нежных маминых руках; даже комары, нещадно донимавшие его с вечера, куда-то попрятались, и Тим, расслабившись, позволил себе провалиться в сон. Уже засыпая, он услышал треньканье велосипедного звонка, прозвучавшее неподалеку, но голова его была слишком тяжелой, чтобы поднять ее и посмотреть, кто это разъезжает на велосипеде по берегу посреди ночи.

Тим уснул, и ему приснилась девушка в платье цвета побитой морозом травы, которую он заметил из окна автобуса на въезде в Чернолучье. На этот раз она не ехала на велосипеде, а стояла среди ивовых зарослей рядом с бетонной дорогой, ведущей к «Лучикам». Ее руки, скрещенные и прижатые к телу, удерживали охапку золотистых луковиц – в точности как у деревянной ведьмы-«тотема» с детской площадки в «Лукоречье». Незнакомка смотрела на Тима добрым взглядом и приветливо улыбалась. Тим хотел спросить, как ее зовут, но почему-то не мог не то что рот раскрыть, но даже шевельнуться, и лишь молча улыбался в ответ, а потом над девушкой выросла темная тень сгорбленной старухи, и тихий надтреснутый голос прошелестел:

– Ешь лук, паршивец, или умрешь!

Слова сменились хриплым смехом, похожим на воронье карканье. Отголоски этого смеха продолжали звучать в голове Тима, когда он проснулся, разбуженный лучами рассветного солнца. Почему-то пелена сновидений тоже не полностью рассеялась: незнакомка в зеленом платье исчезла, а нависавшая над ней тень осталась, отчетливо выделяясь на светлом песке. Осознав, что эта тень уже не сон, а реальность, и рядом с ним кто-то стоит, Тим собрался было вскочить на ноги, и в этот момент тень скользнула в сторону. На ее месте возник незнакомый мужчина, высокий, сухопарый и уже далеко не молодой, но еще крепкий, одетый в синюю униформу, включавшую в себя фуражку с красным околышем, китель с золотыми пуговицами и брюки с красными лампасами, заправленные в начищенные до блеска кирзовые сапоги. Униформа напоминала Тиму костюм милиционера советского образца, знакомый ему по старым фильмам, а весь облик незнакомца вызывал у него ассоциацию с этаким постаревшим дядей Степой из стихов Михалкова, несмотря на то, что на фуражке не хватало герба с серпом и молотом, а на кителе отсутствовали погоны.

– Однако, день начинается не так уж плохо, как я думал! – бодрым шутливым тоном произнес «дядя Степа», протягивая Тиму узкую ладонь с длинными узловатыми пальцами. – Очень рад, что ты не труп, как мне сообщили некоторые. Вот же пустобрехи! Нет бы подойти, проверить, может, человеку помощь нужна, а они – труп! Ну что за люди?!

Тим оперся на руку незнакомца, подумав, что проигнорировать предложенную помощь было бы невежливо, и поднялся на ноги. Стряхивая с себя прилипшие песчинки, он заметил рядом с «милиционером» Митрича, охранника из «Лукоречья», переминавшегося с ноги на ногу со сконфуженным видом. Чуть поодаль, на краю бетонной дороги, стояла запыленная «Нива» с подъеденными ржавчиной крыльями.

– Не серчай, Степаныч! Это лук меня с толку сбил! У нас ведь как говорят: где лук, там и труп, верная примета! – воскликнул Митрич и, бросив на Тима быстрый виноватый взгляд, приветственно кивнул ему. Тим ответил ему таким же коротким кивком и подумал, что отчество «Степаныч» отлично вписывается в образ «дяди Степы», сложившийся в его представлении при виде незнакомца в милицейской форме.

– Про лук много чего говорят. Например, что лук от семи недуг, – ворчливо ответил Степаныч и обратился к Тиму: – А ты зачем ночью-то на пляже разлегся? На рыбака вроде не похож, на бомжа – тоже, да и нет у нас тут бомжей…

Тим поежился под его придирчивым взглядом и пустился в объяснения:

– Я устроился смотрителем в «Лучики», хотел взглянуть на вверенный мне объект и со сменщиком познакомиться, да время не рассчитал, не успел засветло выйти с острова. Подъем с берега крутой, ну я и решил не рисковать, лег и уснул. Не хотел никого напугать, извините.

– В «Лучики» смотрителем! – недоумевающе хмыкнул Митрич. – Смотри, какой храбрец! Это ж с тобой мы давеча беседовали, когда я детей детдомовских с площадки прогнал! Ты ведь слыхал, поди, как я туристкам о Луковой ведьме рассказывал? И не побоялся туда пойти?!

– Вообще-то я подписал трудовой договор, да и человек там в такой же должности работает, и уже давно, но тем не менее все еще жив, так что… – Тим запнулся и, помедлив пару секунд, решительно подытожил: – Думаю, что слухи о Луковой ведьме порядком преувеличены!

– Это Геннадий-то человек?! – Митрич ехидно усмехнулся. – Он давно уж человеческий облик потерял, на лешего стал похож! Они с Луковой ведьмой теперь, поди, два сапога пара! А на твоем месте я бы поостерегся на такое подписываться. Договор не священная клятва, можно и расторгнуть!

Тим отрицательно помотал головой.

– Я уже инструктаж прошел, завтра на смену заступаю.

– Вон как! Неужто так сильно деньги нужны? – наседал Митрич, с любопытством заглядывая ему в лицо. – Говорят, заработки у смотрителей в «Лучиках» солидные, но я б и за миллион туда работать не пошел, и тебе не советую!

– Спасибо, но я в советах не нуждаюсь, – буркнул Тим, подбирая с земли свой рюкзак и закидывая его за спину. – Извините, но мне пора.

– Далеко ли собрался? – поинтересовался Степаныч и жестом указал на «Ниву». – А то давай подброшу. Ты где остановился?

– Курортная, семнадцать! – охотно сообщил Тим, радуясь, что ему не придется плутать по улицам поселка в поисках нужного адреса. – Вчера еще должен был заселиться, но не сложилось.

– О, так ты, выходит, наш постоялец, тот самый Тимофей, о ком мне супруга все уши прожужжала! – Степаныч удивленно вскинул брови и даже сдвинул фуражку на затылок, словно хотел получше разглядеть Тима. – Она очень огорчилась, когда не дождалась тебя к назначенному часу, а ты, оказывается, вон где застрял! Ну-ка, полезай в машину, сейчас я тебя мигом домчу! Она ведь и пирогов для тебя напекла, и блинов, весь день вчера хлопотала. Ты уж не отказывайся, уважь хозяйку! Мы с Тамарой гостям всегда рады! Жаль, они у нас нечасто бывают.

– От блинов и пирогов я не откажусь и, конечно же, все оплачу! – заверил его Тим, мечтая добраться до Курортной, семнадцать как можно скорее.

– Да брось, угощение бесплатно! – отмахнулся Степаныч. – Считай, что это включено в стоимость проживания, как принято в приличных гостевых домах.

Тим не стал спорить. Его голодный желудок протяжно заурчал, сообщая о том, что картошка с грибами, съеденная в гостях у Геннадия, давно переварилась и не мешало бы снова подкрепиться.

Тем временем Митрич успел отдалиться в сторону и бродил вдоль берега, согнувшись в три погибели и высматривая что-то на земле. Глаза его горели азартом сыщика, напавшего на след преступника.

– А ведь похоже на луковый след! – воскликнул он, вскидывая руку и энергично потрясая зажатым в ней круглым предметом, поблескивавшим и отливавшим медью на солнце. – Это уже третья луковица, найденная мной на этом берегу за сегодняшнее утро!

– Луковица! – эхом повторил Тим, чувствуя, как все внутренности скручиваются от страха, словно листва на деревьях от инея.

– Из реки много всякого мусора на берег выносит… – предположил Степаныч, но голос его прозвучал не очень уверенно.

– Это не мусор! Глянь-ка, луковица совсем свежая! – Митрич протянул ему свою находку с такой гордостью, словно это был по меньшей мере золотой самородок.

– Н-да… И сухая… – согласился Степаныч, поморщившись, как от зубной боли.

– Теперь жди беды! – Выронив луковицу, Митрич повернулся к реке и уставился на Луковый остров остекленевшим взглядом. – А ведь никогда прежде ведьма оттуда не выходила… – добавил он почти шепотом и вдруг напомнил Тиму Геннадия.

– Не нагнетай, Митрич! Не нагнетай! Вечно ты краски сгущаешь! – одернул его Степаныч и украдкой подмигнул Тиму, как бы намекая, что не стоит принимать слова Митрича всерьез, но вид у него при этом был встревоженный.

– А чего б я нагнетал? Три луковицы – это уже не пустяк, от которого можно отмахнуться. Это ведьмин след!

– Так ведь нет трупа… – вяло возразил Степаныч и снова поморщился.

– Может, его просто еще не нашли! – Митрич произнес это так, словно считал не предположением, а свершившимся фактом.

– Не каркай! – оборвал его Степаныч и слегка подтолкнул Тима, увлекая за собой к машине. – Поехали, Тимофей! Митрича не переслушаешь. А ты, Митрич, не разводи панику раньше времени!

– Делать мне, что ли, больше нечего! И вообще, там, поди, уже смена моя пришла, а я тут торчу. Мне на работу пора.

– Подбросить тебя? – предложил Степаныч без особого энтузиазма.

– Зачем? Мне ж, вот, только наверх подняться.

Махнув рукой в сторону прибрежного склона, Митрич обменялся со Степанычем прощальным рукопожатием, пожелал Тиму удачи на новом поприще и, засунув руки в карманы своей мешковатой форменной куртки, зашагал прочь. Провожая охранника взглядом, Тим вдруг заметил на песке следы велосипедных шин, петлявшие вокруг того места, которое послужило ему пристанищем минувшей ночью.

(обратно)

Глава 8. Чертовщина

Старая «Нива» сердито фыркнула, резко дернулась и нехотя покатила по бетонной дороге, вздрагивая всем корпусом на стыках плит. Иногда колеса проваливались в выбоины, и машина норовила вильнуть в сторону, поэтому Степанычу приходилось крепко сжимать руль, чтобы не съехать на рыхлый песок, однако это не мешало ему вести беседу. На протяжении всего пути он почти не умолкал и первым делом поинтересовался у Тима, почему тот приехал на заработки в Чернолучье, а не подыскал для себя подходящую работу в городе, где, по его мнению, для всех должно было хватать рабочих мест. Тим выкручивался как мог, ссылаясь на то, что его привлекла возможность совместить приятное с полезным: пожить на природе, в лесной тиши, а заодно и денег заработать. Услышав это, Степаныч скептически хмыкнул и удивленно спросил:

– Так любишь природу, что даже слухи о Луковой ведьме тебя не пугают?!

– Честно говоря, еще как пугают, но я уже…

– … подписал договор и прошел инструктаж, – закончил за Тима Степаныч. – Да, я помню. Молодец, что не спасовал, особенно после общения с Митричем, ведь он у нас мастер сказки сказывать! Даже я, бывает, ловлю себя на том, что готов поверить в его байки, а для меня это стыд-позор, ведь я бывший участковый, и хотя давно вышел на пенсию, продолжаю считать себя таковым. Однажды взяв на себя ответственность за безопасность жителей этого поселка, я не могу ее с себя снять, хотя зарплату уже не получаю. А мог бы просиживать на берегу с удочкой или копаться в огороде, как многие старики! Но нет, не будет мне покоя до тех пор, пока тянется этот смертельный «луковый» след! Многие годы я мечтаю распутать дело о Луковой ведьме. Иногда мне кажется, что я и живу-то лишь ради этого.

– Значит, вы все-таки верите в то, что Луковая ведьма существует? Ну, то есть в нечисть и чертовщину?

Степаныч вздохнул и посмотрел в зеркало заднего вида, висевшее на лобовом стекле, где зеленым пятнышком посреди речной синевы отражался Луковый остров. Над островом кружили птицы – одни лишь белые чайки, и никаких ворон.

– Я был советским милиционером, им и остался, а значит, не должен поддаваться всяким суевериям, кто бы что ни говорил! Хотя, надо признаться, в этом деле много странностей. Взять хотя бы тот факт, что все трагические случаи произошли в одном и том же месте, на небольшом острове, который немногочисленная опергруппа может легко прочесать за несколько часов, но несмотря на это, преступника или преступницу так и не нашли. Для удобства будем называть эту личность Луковой ведьмой, раз уж так повелось. Очевидцы описывают ее как жуткую старуху с темным и сморщенным, как сушеный финик, лицом, однако на острове не нашли никого, кто подходил бы под это описание, да и глубоких стариков там отродясь не бывало – ни в годы работы пионерлагеря, ни после. Покинуть остров незаметно никто бы не смог: рядом с насыпью, которая тянется от острова к противоположному берегу, находится смотровая вышка. Да ты и сам, наверное, её видел! Не знаю, как сейчас, но раньше там круглосуточно дежурила охрана, которая отмечала всех прибывающих и отбывающих, будь то люди или транспорт. Можно, конечно, уплыть с острова на лодке, но это не быстро, а если лодка с мотором, то и шумно. Если бы Луковая ведьма была обычным человеком, ее бы давно уже схватили, но вот, поди ж ты, старая душегубка до сих пор на свободе и продолжает убивать, да еще, будто в насмешку, оставляет рядом с жертвами свой фирменный знак – «луковый» след. Тут поневоле задумаешься о вмешательстве нечистой силы. Да и обстоятельства всех трагических случаев очень странные. Когда произошел первый случай и о Луковой ведьме еще никто не слышал, даже видавшие виды оперативники отказывались верить своим глазам. Подумать только, весь пионерский отряд, вожатая и моторист утонули совсем рядом с берегом, перевернувшись на лодке во время экскурсии. А ведь некоторые из детей, как выяснилось впоследствии, занимались плаванием, да и взрослые вполне умели плавать, однако это никого из них не спасло. На что же еще можно подумать, как не на чертовщину? Уцелели лишь двое, мальчик и девочка, они и рассказали о том, что панику в лодке вызвало появление старухи, которую впоследствии прозвали Луковой ведьмой. Я сам беседовал с ними, мне тогда чуть за сорок было, и после их рассказа у меня впервые появилась седина на висках. Мне до сих пор тяжело вспоминать о том, что произошло на реке, так что ты уж не обессудь, в подробности я вдаваться не буду.

Тим понимающе кивнул и благоразумно не стал сообщать Степанычу о том, что спасшиеся мальчик и девочка приходятся ему отцом и матерью, а все подробности этого трагического случая ему хорошо известны. Хотя, возможно, в рассказе бывшего участкового могли бы всплыть какие-то важные детали, которые дополнили бы картину произошедшего, сложившуюся в представлении Тима, но он предпочел не задавать вопросов, тем более что Степаныч вновь заговорил:

– Едва утих плач матерей, рыдавших по погибшим детям, как следом померла кладовщица Егоровна. Она по соседству со мной жила. Хорошая, порядочная была женщина, ни разу со складов пионерлагеря ничего не вынесла, уж я-то знаю, она мимо моих окон с работы и на работу ходила, и никогда я не видел, чтобы она с тяжелыми сумками возвращалась, разве что с небольшой авоськой, в которой всего-то и было, что пакет молока да батон хлеба, купленные в магазине по дороге. И вот, значит, узнал я, что в дежурную часть поступил вызов из «Лучиков». Сообщили, что нашли Егоровну в подземном овощехранилище без сознания, с луковицей во рту. Понятно, что она не сама себе ее в рот засунула, и все подумали на Луковую ведьму. Лагерь к тому времени уже закрыли, там оставались только работники, они-то и нашли Егоровну. Никто из них не видел на территории посторонних – ни старух, ни молодух, вообще никого. А вот Егоровна видела. Она пришла в себя и рассказала, что на нее напала незнакомая женщина преклонного возраста и на редкость безобразной внешности. Судя по описанию, это была та самая Луковая ведьма, погубившая детей на реке. И откуда она взялась?! Загадка! Что примечательно, она ведь не убила Егоровну, а только напугала, однако Егоровна долго не протянула, умерла в больнице «скорой помощи» в тот же день: сердце не выдержало. А ведь на сердце-то она никогда не жаловалась! Ну как не чертовщина?!

«Нива» внезапно заглохла, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал крик чайки, похожий на истеричный смех. Степаныч тихо выругался, ударил ладонью по рулю и резко дернул ключ зажигания. Стартер жалобно взвыл, и двигатель ожил, заставляя машину двигаться дальше.

– Ишь ты, как нарочно! Будто услыхала она… – проворчал бывший участковый и, прищурившись, скользнул встревоженным взглядом по зарослям кустарника, тянувшимся вдоль «бетонки», словно пытался там что-то разглядеть, но судя по всему, ничего не обнаружил и, сосредоточив свое внимание на дороге, продолжил свой рассказ: – Случай с Егоровной еще не самый странный, а вот история со сторожем – та вообще из ряда вон, ни в какие рамки… У нас в поселке его Степанычем звали, как и меня, хотя он был Матвеем, а я – Виктор.

Тим обрадовался, что наконец-то узнал имя своего собеседника: называть человека такого солидного возраста Степанычем ему было неловко.

– …И жил он тоже неподалеку от меня. Я в детстве часто у него в гостях бывал, дружил с его сыном, пока тот в город не укатил – вначале на учебу, а потом и насовсем там остался. Матвей Степаныч подумывал вслед за сыном переезжать, но хотел последний год до пенсии доработать, вот и доработал… Произошло это в конце октября, в тот день как раз первый снег выпал, и свежие следы на нем были хорошо заметны. Тогда в лагере, кроме сторожей, совсем уж никого не осталось, то есть вообще ни души. Матвей Степаныч был один на всем острове. Они со сменщиком работали поочередно, по двое суток подряд дежурили. Так вот, этот сменщик и нашел Матвея Степаныча мертвым, когда явился утром на дежурство заступать, ну и чуть заикой не сделался, увидев картину произошедшего. В дежурной части долго не могли понять, что ему надо, когда он позвонил туда, чтобы сделать вызов. Я успел подъехать раньше оперативников, до сих пор это зрелище забыть не могу… б-р-р! Только представь: сидит, значит, Матвей Степаныч верхом на стуле прямо у самого окна, грудью на спинку стула налег, глаза выпучены, во рту – огромная неочищенная луковица, которой он подавился, а вокруг него весь пол луковой шелухой усыпан, будто листьями в листопад. Съел он этого лука, наверное, где-то полведра, и ведь сам съел, не по принуждению, потому что никого, кроме него, в сторожке не было. Сменщику пришлось окно высадить, чтобы в дом попасть, потому что дверь не открывалась, запертая изнутри. Ну как тут не подумать на чертовщину? А еще следы… Сменщик рассказал, что накануне вечером Матвей Степаныч позвонил ему и просил немедленно приехать, он был очень взволнован из-за следов на снегу, которые якобы вели к сторожке, а обратно следов не было, будто тот, кто их оставил, растворился в воздухе.

– Или ушел, пятясь, по своим же следам, – предположил Тим. – Я видел такой хитрый ход в каком-то фильме.

– Нет, это совершенно исключено! – Степаныч отрицательно покрутил головой. – На свежем снегу отпечатки отчетливые, второй раз наступишь на тот же след, и это сразу будет видно, но я ничего такого не заметил, хотя основательно их рассмотрел. Очень странные следы, скажу я тебе! Длинные, узкие, и как будто босой ногой оставлены, но оттиска пальцев нет. Хотел я найти, откуда они тянутся, дошел до леса, а там снегом все запорошило, только вокруг дома цепочка следов осталась: видать, к тому времени, когда ее натоптали, снег уже перестал идти. И в обратную сторону от дома действительно не нашлось следов. Вспомнилось мне тогда, что в книгах и в кино ведьмызачастую по воздуху летают! – Он невесело рассмеялся, но вдруг хрипло закашлялся и оттянул воротник рубашки, словно ему не хватало воздуха.

– Думаете, что здесь все-таки чертовщина замешана? – упавшим голосом спросил Тим. Верить в такое ему решительно не хотелось, ведь это означало, что все зря – и поездка в Чернолучье, и трудоустройство смотрителем в «Лучики», а его попытки развенчать миф о Луковой ведьме – большая глупость и огромный риск.

– Нет, не думаю, – ответил Степаныч, но говорил он при этом натужно, как будто выдавливал из себя слова – судя по всему, лгал, и эта ложь давалась ему с трудом. – Хотя после похорон Матвея Степаныча я в церковь сходил, покрестился и с тех пор крестик ношу. Береженого Бог бережет, как говорится.

– Хоме Бруту ни крестик, ни молитвы не помогли, – невольно вырвалось у Тима, и он осекся, испугавшись, что разоткровенничавшийся Степаныч примет его высказывание за насмешку.

– Какому Бруту? – Тот озадаченно вскинул брови. – Имя вроде знакомое, но не припомню, откуда… Ах, да-а, это же Гоголь! – Он постучал себя ладонью по лбу. – Да уж, печально для парня история закончилась… Однако я в те годы крепко в Бога уверовал: ведь угомонилась ведьма! После смерти Матвея Степаныча странных смертей больше не было, я и подумал, что это мое крещение чудесным образом на ведьму повлияло. Глупости, конечно! – Степаныч сокрушенно потряс головой. – Спустя семь лет, в девяносто пятом, «Лучики» купил Бенедиктов и вскоре затеял там строительство. Наверняка тебе известна эта фамилия, он ведь работодатель твой, до сих пор «Лучиками» владеет.

Тим молча кивнул, и Степаныч продолжил:

– Тогда снова стали люди погибать, и я понял, что ведьма так долго не давала о себе знать, потому что никто ее не тревожил: ведь лагерь все эти годы был закрыт. Местные туда не ходили – не осмеливались. Туристов тогда было мало, не то что сейчас, и они тоже не проявляли интереса к Луковому острову. Это теперь лезут все подряд, как наслушаются россказней Митрича: всем же проверить охота, вправду там ведьма живет или нет. Человек – существо любопытное, любопытство в нем всегда сильнее страха, наверное, поэтому и цивилизация наша так стремительно развивается. Н-да, так к чему это я веду? – Степаныч задумчиво потер переносицу. – Эх, мысль потерял! Что-то в последнее время слишком часто у меня мысли теряются. Старость не радость, ничего не поделаешь! Семь десятков уж на свете прожил, многих своих коллег и друзей схоронил. Кто знает, сколько еще мне осталось? Жаль помирать, так и не узнав правду о Луковой ведьме – чертовщина это или чьи-то хитрые трюки.

Степаныч замолчал, и повисла пауза. Даже старая «Нива» отчего-то притихла, тарахтела уже не так шумно, и стало слышно, как по крыше барабанит редкий дождик. Тим бросил взгляд в небо; впереди оно было чистым, но по лобовому стеклу сползали дождевые капли. Удивляясь причудам погоды, он обернулся и посмотрел назад. Бетонная дорога покрылась серебристыми лужицами, безлюдный берег выглядел серым от того, что желтый песок потемнел от дождя, а над берегом повисла огромная туча, отливавшая ноябрьским свинцом. Она тянулась прямо от Лукового острова, и Тиму вдруг представилось, что ее направила Луковая ведьма, чтобы плюнуть дождем им вслед.

– Ты видел там что-нибудь странное? – донесся до него голос Степаныча, отвлекая от мрачных мыслей.

Тим кивнул, догадавшись, что тот спрашивает о его ночном визите на Луковый остров.

– Кажется, это была она, – тихо ответил он, охваченный внезапным желанием довериться своему попутчику, который посвятил делу о Луковой ведьме большую часть жизни. Может быть, если они объединят усилия, им все-таки удастся раскрыть эту страшную тайну? Подумав об этом, Тим выложил Степанычу все как на духу, начав с того, что его родители были теми самыми детьми, которые выжили в трагедии с перевернувшейся лодкой, и заканчивая темной фигурой, напугавшей его в «Лучиках» этой ночью. Степаныч так увлекся его рассказом, что даже машину вести не смог – съехал на обочину и заглушил двигатель. В том месте бетонная дорога заканчивалась, и дальше шел небольшой участок глинистого грунта в буграх и рытвинах; на этом участке выделялась наезженная колея, которая вела к асфальтовому шоссе, круто уходившему в сторону от реки. По шоссе проносились автомобили, иногда проезжали велосипедисты; вдалеке виднелись крыши домов. Там текла обычная жизнь, до которой было рукой подать, а здесь, на «бетонке», рядом с рекой и буйно разросшимися ивовыми зарослями, мир выглядел совсем другим – пустым, неуютным и даже опасным.

Закончив свой рассказ, Тим ожидал, что Степаныч попросит его отказаться от работы в «Лучиках», но тот вдруг пожал ему руку и одобрительно кивнул:

– Повезло твоей маме, хороший ты сын, Тимофей! Что ж, будь осторожен, а я помогу тебе, чем смогу. И дежурить будем вместе, имей в виду! Одного я тебя в «Лучики» не отпущу. У меня и «травмат» есть! – Степаныч заговорщически подмигнул Тиму.

В этот момент в кустах рядом с «Нивой» что-то зашуршало. Ветви раздвинулись, и прежде чем они сомкнулись вновь, Тиму почудилось, что оттуда на него глянуло длинное лицо, все в глубоких извилистых складках, похожих на спутанные корни. Едва он успел осознать, что это иллюзия, созданная затейливым переплетением ивовых ветвей, как из кустов выкатился темный комок и в мгновение ока исчез под днищем «Нивы». Подпрыгнув и заорав от неожиданности, Тим приоткрыл дверцу и с опаской выглянул наружу.

– Никого! – с облегчением сообщил он, свесив голову и оглядывая пространство между колесами. – Но куда оно подевалось-то?

– Видал, какая чертовщина творится?! – проворчал Степаныч, торопливо поворачивая ключ в замке зажигания.

– А может, это была собака? – неуверенно предположил Тим, закрыв дверцу и поежившись.

– Может, и собака… – согласился Степаныч и, нажав на газ, добавил: – А может, и нет!

(обратно)

Глава 9. Нюра

На улице Курортной, где жил Степаныч, преобладали одноэтажные бревенчатые избы; кое-где встречались кирпичные и глиняные постройки, но среди них не нашлось ни одного роскошного коттеджа, подобного тем, которыми Тим любовался на въезде в Чернолучье. Здесь не было мощенных модной брусчаткой тротуаров, идеально ровных, словно вычерченных по линейке; вместо них вдоль домов вились кривые тропинки, отделенные от проезжей части глубокими канавами, прикрытыми космами росшей по краям травы. Автомобили, припаркованные рядом с домами, не сверкали лаком и хромом: вероятно, хозяевам недосуг было наводить на них лоск, хватало и других забот. И уж, конечно, ни один двор не мог похвастаться ландшафтным дизайном с альпинариями, фонтанами и ручьями, вместо них дома окружали грядки и ягодные кусты.

Вся центральная часть поселка, расположенная за поселковой администрацией, выглядела так же, как улица Курортная; вероятно, отсюда поселок начинал строиться, поэтому более новые и современные дома разместились ближе к окраинам.

Подвывая мотором, «Нива» медленно подкатила к деревянному дому с резными наличниками. Дом стоял в самом конце улицы, утопая в зелени палисадника и цветах, пестревших повсюду: высоченные гладиолусы, росшие вдоль фасада у самой завалинки, раскачивались перед раскрытыми окнами, галантно кланяясь напыщенной герани, гордо выпиравшей из глиняных горшков, выстроившихся на подоконнике; через дощатый забор свешивались косматые подсолнухи, такие яркие, что на них невозможно было смотреть, не прищурившись; под забором вальяжно раскинулись гортензии, разомлевшие от жары, – казалось, они важничали перед простоватыми подсолнухами, кичась своим более благородным происхождением.

Едва Тим вышел из машины, как из распахнувшейся калитки к нему бросилась невысокая щуплая старушка, похожая на созревший одуванчик из-за объемной шапки белых воздушных кудряшек на голове. Светлая кожа почти без морщин, большие синие глаза и добрая улыбка придавали ее облику моложавый вид. На ней было простое, но очень пестрое домашнее платье, сливавшееся с фоном цветника.

– Тимофей, вот так сюрприз! Ну наконец-то! – бодрым певучим голосом произнесла она и обняла его за плечи, как близкого родственника. Руки у нее были тонкие и невесомые, как высохшие прутики, но судя по ухоженным грядкам, видневшимся в проеме открытой калитки, тяжелой работы они не боялись.

Бросив на супруга суровый взгляд, хозяйка спросила с упреком:

– Что ж ты не предупредил меня, что гостя нашего везешь?! Я бы хоть борщ подогрела!

– Так заболтались доро́гой! – Степаныч виновато потупился, и Тим сразу понял, кто у них заправляет в доме.

– Здравствуйте, Тамара Андреевна! – сказал он, немного смущаясь от такого радушного приема. – Извините, что задержался и не предупредил, даже не знаю, как так вышло…

– Ох, да я смотрю, ты пыльный весь! – Похлопывая по нему легкими и белыми, как береста, ладошками, она стряхнула с его куртки соринки и песок. – И помятый! Где ж тебя носило?! – полюбопытствовала она и тут же отмахнулась, не давая ему ответить: – Ой, нет, после расскажешь! Входи скорее, там уж банька истоплена, Виктор Степанович тебя проводит и комнату твою покажет, а я побегу на стол накрывать!

Хозяйка устремилась обратно к дому с такой скоростью, что казалось, облако волос вот-вот слетит с ее головы и закружится в воздухе, рассыпаясь на отдельные волоски подобно тому, как рассыпается на зонтики купол воздушного одуванчика.

Войдя в дом, Тим испытал трепет, какой обычно охватывал его при посещении музеев, где он боялся что-нибудь задеть и сломать ненароком: вся мебель и предметы интерьера здесь выглядели, как музейные экспонаты. Стол и комод из темного дерева укрывали кружевные салфетки, на стене мерно тикали похожие на скворечник часы-ходики, застекленные полки приземистого шкафа были забиты расписными чайными чашками и хрустальными вазочками, а над ними красовался, сверкая начищенными боками, пузатый самовар. В проеме между окнами расположилось мутноватое трехстворчатое зеркало на длинной тумбе, по обе стороны от него стояло по паре венских стульев с гнутыми спинками. Пол устилали полосатые вязаные дорожки с бахромой по краям. Над диваном, накрытым зеленым пледом, во всю стену раскинулся узорчатый красно-коричневый ковер, добавлявший мрачных оттенков к всеобщей цветовой гамме, в которой их и без того было немало. Еще и герань на окнах заслоняла солнечный свет, поэтому в доме царил полумрак, но несмотря на это, здесь было довольно уютно.

В комнате, отведенной для Тима, оказалось гораздо светлее, и обстановка выглядела более привычно: современный шкаф-купе, вместительная тумба с настольной лампой в белом абажуре и простая деревянная кровать, на которую тотчас захотелось рухнуть и уснуть. Будь Тим у себя дома, он бы именно так и поступил, а здесь ему ради приличия пришлось сдержаться, да к тому же доносившиеся с кухни аппетитные запахи обещанных Степанычем блинов и пирогов разбудили в нем присмиревший было голод, и он понял, что теперь ему едва ли удастся уснуть, не утолив его.

После бани Тим в полной мере ощутил, что означает фраза «заново родился»: казалось, что вместе с песком и пылью с него смылись все тревоги и усталость, а горячий пар наполнил тело энергией не хуже, чем хорошая еда и полноценный сон. Переодевшись в изрядно помявшуюся в рюкзаке, но сохранившую чистоту одежду, Тим вышел на крыльцо и вдохнул теплый полуденный воздух, пропитанный густыми запахами цветов, ягод, огородной зелени и спелых яблок. Захотелось немного пройтись, прежде чем вернуться в дом, и Тим, спустившись с крыльца, двинулся по узкой тропинке между грядок в сторону яблоневого сада, занимавшего почти треть всего участка – от огорода до забора, за которым начинался участок соседей.

Забор едва угадывался за пышными шарообразными кронами яблонь, и, чтобы добраться до него, приходилось нырять под ветви. Тим старался не задевать их и пригибался как можно ниже, опасаясь стрясти на землю спелые яблоки, которые висели буквально на волоске: он лишь раз приподнял ветку, и большое желтое яблоко с наливными полупрозрачными боками само упало ему в руку. Рот Тима мгновенно наполнился слюной, а затем и яблочным соком, когда он с размаху откусил сразу пол-яблока. Сок брызнул во все стороны, его было так много, что Тиму показалось, будто он выпил это яблоко, а не съел.

Когда до намеченной цели – соседского забора – оставалась пара шагов в полуприседе, прямо перед глазами Тима прошмыгнуло нечто серое, – судя по звуку царапающих ствол яблони когтей, это был кот или кошка, взбиравшаяся наверх. В тот же миг из-за забора раздался взволнованный девичий возглас:

– Фифа, где ты? Кыс-кыс…

Тим подобрался поближе к забору и хотел было выпрямиться в полный рост, чтобы сообщить соседке о том, что видел какую-то кошку, но застыл в оцепенении, когда его взгляд, устремившийся сквозь щель в заборе, остановился на девушке, бродившей между грядками соседского огорода.

Это была та самая девушка, на которую Тим смотрел из окна автобуса, подъезжая к Чернолучью, и которая приснилась ему во время ночлега на берегу реки. Сейчас вместо темно-зеленого платья на ней был длинный широкий сарафан цвета топленого молока в мелкий голубой цветочек, однако Тим точно знал, что не ошибся – он хорошо запомнил эту девушку, не зря переместился тогда на заднюю площадку автобуса, чтобы рассмотреть ее лицо.

Девушка растерянно озиралась и расхаживала взад-вперед, меряя шагами небольшой огород, который казался вдвое меньше, чем у Виктора Степановича и Тамары Андреевны. Сада там не было и в помине, все пространство заполняли грядки с чахлой зеленью – судя по всему, поливали их нечасто, если поливали вообще. Присмотревшись к одной из грядок, Тим увидел торчавшие из земли золотистые головки репчатого лука и невольно поежился: с некоторых пор лук вызывал у него отвращение. Скользнув взглядом по соседним грядкам, он был неприятно поражен, обнаружив, что все они засажены луком. Ни одной грядки с петрушкой или свеклой, никаких цветов или ягод, только лук – от края до края. Это показалось Тиму странным, а на фоне последних событий даже подозрительным. Зачем отводить под лук весь огород? Может ли это быть связано с Луковой ведьмой? А главное – что по этому поводу думает Виктор Степанович? Ведь не мог же он не заметить эту луковую плантацию у себя за забором! Вопросы вихрем закружились в голове Тима, и он придирчиво посмотрел на девушку, вспомнив, что, когда она заметила его в окне автобуса и он поймал на себе ее взгляд, ему почудилось, что тот обладает колдовской силой. Вдруг эта девушка и есть Луковая ведьма? Тим тотчас отмел это предположение, поскольку Луковую ведьму все описывали как жуткую старуху, однако в следующий миг он сам себе возразил: «Разве для ведьмы проблема обернуться юной красоткой? В кино и книгах такое бывает сплошь и рядом!»

Тем временем девушка, продолжавшая звать кошку, приблизилась к забору в том месте, где с обратной стороны скрывался Тим, и, заметив его сквозь щели в досках, застыла как вкопанная. Ее глаза широко распахнулись и встревоженно потемнели, сделавшись из светло-зеленых карими.

– Не бойся, я не шпион! – шутливо воскликнул Тим, поднимаясь из лопухов и пытаясь сгладить неловкость ситуации с помощью широкой улыбки.

– А кто ты? – неприветливо спросила она, нахмурившись и отступая от забора на полшага назад.

Судя по всему, улыбка не помогла Тиму произвести на девушку приятное впечатление, но он продолжал улыбаться.

– Я твой новый сосед, сегодня заселился. Тимофей, будем знакомы! – Он решительно протянул ей руку через забор и замер в ожидании. Уголки ее губ едва заметно дрогнули и вздернулись в легкой улыбке.

– По этикету дама первой подает руку мужчине для рукопожатия, если считает это уместным. – Ее голос прозвучал чуть насмешливо, а в глазах зажегся озорной огонек.

– Ну так мы и не на светском рауте, – возразил Тим, продолжая стоять с протянутой рукой.

– Не спорю. – Усмехнувшись, она мимолетно коснулась его руки кончиками пальцев и наконец представилась: – Нюра.

В момент их соприкосновения между ними в буквальном смысле проскочила искра: Тима прошило разрядом статического электричества, и он невольно отдернул руку.

Нюра ахнула и, краснея, начала оправдываться:

– Я почему-то вечно бьюсь током! Тетя Алла грозится заставить меня держать по вечерам в каждой руке по лампочке, чтобы сэкономить на электроэнергии.

– У твоей тети неплохое чувство юмора! – рассмеялся Тим и скрестил руки на груди, подумав, что лучше не размахивать ими во избежание неприятных сюрпризов, по крайней мере, до тех пор, пока не прояснятся подробности, касающиеся причастности к ведьмовству его новой знакомой. С каждой минутой она казалась ему все более привлекательной, и он все больше склонялся к мнению, что попал под влияние ее колдовских чар.

Нюра продолжала лопотать своим ангельским голоском:

– Иногда мне кажется, что тетя не шутит. Она, бывает, даже злится на меня и называет ведьмой!

«Оказывается, не я один такой подозрительный!» – с мрачной веселостью подумал Тим, отмечая про себя, что глаза у Нюры вновь стали светло-зелеными, как вода в зацветшем озере.

– Строгая у тебя тетя! – заметил он с некоторым сочувствием.

– Нет, что ты! Она только притворяется. Это у нее профессиональное: она воспитательницей в детском доме работает, и если не будет изображать строгий вид, дети ей на голову залезут. Они там, знаешь, какие бойкие! Дай им волю – все вверх дном перевернут!

– А отчество у твоей тети, случайно, не Павловна? – поинтересовался Тим, осененный внезапной догадкой.

– Да-а… Но откуда ты знаешь? – Нюра растерянно заморгала, слегка склоняя голову набок, как птичка, которая увидела нечто любопытное.

– Случайно услышал, как ее окликнули, и с ней орава сорванцов была. По одинаковой одежде и бритым головам я понял, что они детдомовские.

– Значит, опять сбежали! – Нюра потрясенно всплеснула руками. – Вот же неугомонные! Бедная тетя Алла, вечно ей из-за них влетает от руководства! И где же ты их встретил?

– В «Лукоречье», на детской площадке. Охранник их прогнал.

– А-а, Митрич! Вот пусть только заявится к нам в гости, я его быстро поганой метлой вымету! – возмущенно воскликнула Нюра, вскинув вверх свой острый крошечный кулачок. От резкого движения подол ее широкого сарафана всколыхнулся и зацепился за торчавший из забора гвоздь.

– А что, Митрич часто ходит к вам в гости? – полюбопытствовал Тим, наблюдая за безуспешными попытками Нюры снять подол с гвоздя.

– Еще и цветочки приносит! – У нее вырвался ехидный смешок.

– Тебе?! – Тим удивленно вскинул брови.

– Нет, что ты! – рассмеялась Нюра, продолжая тянуть к себе подол, но добилась лишь того, что ткань в зацепившемся месте расползлась и гвоздь проткнул ее. – Тете Алле. Она ведь не замужем, и семьи у нее нет. Я не в счет – седьмая вода на киселе, троюродная племянница, и то еще не точно. Алла хотела из детдома ребенка усыновить, но ей не разрешили: говорят, не положено, раз не замужем. Можно подумать, у нас все дети в полных семьях растут! И вообще, если бы тете нужен был муж, она бы давно замуж вышла. Ты же видел, какая она красавица?

Тим кивнул и вдруг, сам от себя не ожидая, перемахнул через забор. Присев на корточки у ног Нюры, он отцепил от гвоздя подол ее сарафана и, выпрямившись, встретился с ее недовольным взглядом.

– Вообще-то у меня свои руки есть, если ты заметил! Я в подобной помощи не нуждаюсь! – Глаза у Нюры мгновенно потемнели, и ее стало не узнать, даже голос изменился, словно в ней проснулась дремавшая до этого демоническая сущность и вытеснила ее светлую нежную душу.

Тим оторопел, но виду не подал и съязвил:

– Могу вернуть все, как было!

– Только попробуй! И вообще, заходить на чужую территорию без разрешения хозяев не только противозаконно, но и неприлично!

– Расскажи об этом своей кошке! – огрызнулся Тим, чувствуя, что краснеет от досады.

– Что?! – встрепенулась Нюра. – При чем здесь моя кошка?!

– При том, что она шастает по нашему огороду! – выпалил он и тотчас осекся, ожидая, что Нюра сейчас скажет что-нибудь типа: «Хорош гость, не успел заселиться и уже записался в совладельцы огорода, того и гляди все хозяйское добро к рукам приберет», но она, казалось, потеряла к нему всяческий интерес и, прислонившись к забору, устремила пристальный взгляд к соседским владениям.

– Фифа, Фифа, ты где? Кыс-кыс-кыс!

Из глубины яблоневых зарослей донеслось протяжное жалобное мяуканье.

– Фифа! – обрадовалась Нюра и, подобрав подол повыше, молниеносно перемахнула через забор. В воздухе мелькнули ее стройные загорелые ноги, и в следующее мгновение она скрылась из виду, затерявшись среди яблонь. Ошеломленный таким внезапным маневром, Тим на миг потерял дар речи и способность передвигаться, а потом, выдохнув: «Во дает!», последовал за проворной соседкой тем же способом: перепрыгнул через забор.

Он настиг Нюру в тот момент, когда она обхватила руками ствол яблони, явно собираясь на нее взобраться.

– А ну, отойди! – Нюра зыркнула в его сторону своими темными глазищами. – Используешь любую возможность, чтобы заглянуть мне под юбку?! Один раз уже заглянул, и хватит!

– Что-о?! – Тим задохнулся от возмущения. – Когда это я заглядывал?! И чего я там не видел?! – Понимая, что совершает рискованный шаг, он обхватил Нюру за талию и начал стаскивать с дерева. Она, разумеется, не стала с этим мириться и принялась отчаянно брыкаться. Ветки яблони затряслись и захрустели, яблоки градом посыпались на землю, и все это продолжалось до тех пор, пока голос Виктора Степановича, прозвучавший где-то поблизости, не привлек их внимание, положив конец борьбе.

– Позвольте узнать, что тут у вас происходит? – Хмурое лицо хозяина дома вынырнуло из гущи ветвей прямо перед ними. – Эдак вы мне весь урожай попортите! – проворчал он, глядя на побитые яблоки, рассыпанные вокруг.

Нюра вырвалась из рук Тима, отряхнула сарафан, поправила растрепавшиеся косички и виновато пробормотала:

– Простите, Виктор Степанович! Моя кошка к вам на дерево залезла. Я хотела снять ее оттуда.

– А я помочь хотел, – добавил Тим.

– Я говорила тебе, что не нуждаюсь в твоей помощи, а ты все никак не уймешься! – огрызнулась Нюра, не удостоив его даже мимолетным взглядом.

– Только посмотрите, что вы натворили! – укоризненно покачал головой Виктор Степанович. – Оставьте в покое и кошку, и дерево!

– Фифу нельзя здесь одну оставлять, я обязательно должна забрать ее! Пожалуйста, позвольте мне слазить за ней! – взмолилась Нюра. – Я постараюсь все сделать аккуратно, если ваш гость не будет мне мешать.

– Да ничего не случится с твоей кошкой! Посидит там немного и домой вернется! – отрезал Виктор Степанович.

– Не вернется! Она у нас гулящая, часто сбегает и пропадает надолго. Последний раз ее не было три месяца, и мы уже думали, что больше ее не увидим. – Казалось, что Нюра вот-вот заплачет.

– Хм… Это, конечно, осложняет дело… – произнес хозяин, сменив гнев на милость, и задумчиво посмотрел в сторону потрепанной яблони. – Здесь твоя кошка? – спросил он у Нюры и, получив утвердительный ответ, нырнул под раскидистую крону, а потом, выгнув шею, посмотрел вверх, вглядываясь в переплетение ветвей, – вероятно, примерялся, как лучше начать восхождение, и выбирал ветку покрепче.

– Давайте я залезу, – предложил Тим и шагнул к нему, но Виктор Степанович вскинул руку, останавливая его протестующим жестом.

– Нет уж, спасибо, лучше я сам! Вы тут и так натворили делов! Еще Тамара Андреевна этого не видела, а если увидит, нам всем не поздоровится, и кошке в том числе!

Засучив рукава и подтянув ремень на брюках, Виктор Степанович уцепился руками за нижнюю ветку и решительно закинул на нее ногу. Сверху донеслось заунывное мяуканье, и серая кошачья мордочка высунулась из листвы на пару метров выше его головы. Нюра протянула к ней руки и взмолилась:

– Фифа, спускайся скорее, ну же! Фифа! Кыс-кыс!..

Проигнорировав мольбы своей хозяйки, Фифа скрылась в зеленых недрах яблони, но продолжала истошно мяукать – казалось, животное нервничает, предчувствуя надвигающуюся опасность. В следующий миг выяснилось, что нервничала кошка не зря: раздался сильный треск, вниз хлынула целая лавина яблок, и Виктор Степанович, уже успевший забраться достаточно высоко, с жутким воплем рухнул на землю, сжимая в руках сломанную ветку.

(обратно)

Глава 10. "Яблоко от яблони…"

Как и следовало ожидать, падение с дерева не прошло для Виктора Степановича бесследно. К счастью, он ничего себе не сломал, отделался вывихом лодыжки, но вывих в его возрасте тоже не шутки – так сказал хирург в травмпункте, куда Виктор Степанович отправился на «скорой» в сопровождении всех сочувствующих: Тима, который винил себя в том, что не настоял на своем и не полез на дерево сам, Нюры, прихватившей с собой главную виновницу происшествия Фифу, спрыгнувшую с дерева вслед за Виктором Степановичем, и Тамары Андреевны, перепугавшейся за своего супруга до такой степени, что у нее прихватило сердце и ей самой потребовалась помощь – правда, обошлось без серьезного вмешательства, помог прием сердечных препаратов.

В травмпункте Виктору Степановичу наложили лонгет – почему-то не только на область лодыжки, а на всю ногу от пятки до бедра, после чего отправили домой, где ему предстояло провести долгие недели в безмятежном лежании на диване. Возвращались из травмпункта на двух такси, потому что Виктор Степанович не мог согнуть ногу и полностью занял все заднее сиденье. Тамара Андреевна поехала с ним, а Тим отправился в другой машине в компании с Нюрой и Фифой. Впрочем, «в компании» – это громко сказано: Тиму пришлось сесть впереди рядом с водителем, потому что Нюра, расположившись сзади, демонстративно захлопнула дверцу у него перед носом, и он не видел и не слышал ее до конца пути. Как только автомобиль притормозил у дома на Курортной, семнадцать, Нюра поинтересовалась у водителя стоимостью проезда и попросила его подождать, пока она сходит домой за деньгами.

– Я оплачу, – вызвался Тим и начал отсчитывать нужную сумму.

– Ни в коем случае! – решительно возразила Нюра, но водитель уже взял деньги, и ей пришлось смириться, однако, едва тот уехал, она заявила Тиму, что вернет ему половину суммы. Тим невозмутимо ответил: «Как хочешь», хотя такая категоричность Нюры показалась ему странной и немного обидной. Почему Нюра ведет себя с ним так, словно он – ее назойливый поклонник, который не дает ей проходу и давным-давно осточертел?! Ведь в первые минуты их знакомства она отнеслась к нему вполне дружелюбно, а теперь всем своим видом показывает, что он ей неприятен. Тима так и подмывало спросить у нее, почему она недовольно воротит от него нос, но в этот момент подоспевшая Тамара Андреевна обратилась к нему с просьбой помочь Виктору Степановичу высадиться из такси и дойти до дома. Нюра наскоро попрощалась со всеми и, сославшись на срочные дела, быстро упорхнула, прижимая к себе вырывавшуюся Фифу. Тим провожал ее взглядом до самой калитки, надеясь, что она обернется, но этого так и не произошло. Прежде чем калитка захлопнулась за ее спиной, Фифа выглянула из-за ее плеча и пронзительно мяукнула, словно возмущалась тем, что ей не дали погулять вволю.

Неспешно следуя к дому под руку с Виктором Степановичем, Тим заметил, что солнце клонится к закату, и с ужасом вспомнил, что в последний раз брал в руки свой телефон прошлым вечером; с тех пор тот так и лежал в рюкзаке, который Тим оставил в отведенной для него комнате, и наверняка там уже скопилось немало звонков и сообщений. Должно быть, отец места себе не находит из-за того, что не может до него дозвониться! Как только Виктор Степанович доковылял до дивана в гостиной, Тим оставил его на попечение Тамары Андреевны и бросился в свою комнату, снедаемый угрызениями совести и недобрыми предчувствиями.

Выудив телефон из рюкзака, он обнаружил, что тот разрядился. Не без труда откопав зарядное устройство и успев испугаться, что забыл его дома, Тим поставил телефон заряжаться, включил экран и обомлел, увидев во всплывающем «окне» двадцать семь пропущенных звонков от отца. Кроме этого, были еще два звонка: от друга Сереги, которому он вкратце рассказывал о своем отъезде в Чернолучье и обещал позвонить, как только устроится, и от одноклассницы Киры, которую он считал своей девушкой до тех пор, пока она не познакомила его со своим парнем; этот ее поступок стал для Тима настоящей трагедией, но виду Кире он никогда не показывал. Они продолжали общаться как друзья, и он тайно страдал по ней всю вторую половину учебного года, а с наступлением лета его отпустило: мысли о Кире выветрились из его головы и не беспокоили, если Кира сама не напоминала о себе – так, как вот сейчас.

Рассудив, что Кира и Серега подождут, Тим с колотящимся сердцем набрал номер отца. Он ожидал, что тот набросится на него с обвинениями, и даже испугался, подумав, что с отцом что-то не так, когда из динамика донесся его тихий усталый голос:

– Привет, сын! Ты очень долго не брал трубку. Наверное, был занят на работе?

– Привет, пап! На работу я иду завтра, а сегодня выдался очень сумбурный день. Хозяин дома, у которого я остановился, упал с яблони… – Тим хотел было пуститься в описание подробностей поездки в травмпункт, но вдруг подумал, что вряд ли они будут интересны отцу, и без предисловий сменил тему: – Как мама?

– В целом, нормально, – неуверенно ответил отец, и Тим понял: с ней случилось что-то плохое. Слова отца, прозвучавшие в следующее мгновение, подтвердили его догадку:

– Лечащий врач говорит, что мама еще долго пробудет в больнице, но он уверяет, что ее жизнь вне опасности. Правда, сама мама так не считает и сегодня призналась мне, что этой ночью видела в своей палате Луковую ведьму. Ведьма сидела рядом с ней на кровати до самого утра. Мама уверена, что скоро умрет, и хочет с тобой попрощаться. Я пообещал ей, что ты навестишь ее в ближайшее время. Возвращайся домой, Тим!

– Но погоди, пап, мы же договорились! Я начал собирать информацию, и у меня появились кое-какие догадки…

– Эта поездка – пустая затея! Ничего не выйдет! Нет никакой Луковой ведьмы, да и не было никогда! Я думаю, что у мамы прогрессирующее психическое расстройство, возникшее из-за шока, испытанного в детстве во время трагедии на реке…

– Мы это уже обсуждали, пап! Я тоже считаю, что ведьм не существует, и хочу доказать это маме, поэтому должен найти человека или людей, которые за всем этим стоят! – воскликнул Тим и вознамерился выложить отцу новые детали, касающиеся дела о Луковой ведьме, которые узнал от Митрича, Геннадия и Виктора Степановича, но отец вдруг перебил его:

– Хватит спорить! Ты обещал вернуться домой, как только возникнет такая необходимость, и она возникла! У тебя есть три дня. Если не вернешься, я приеду и заберу тебя. Ну а после этого я больше никогда не буду верить твоим обещаниям.

– Но ведь я приехал только вчера! – запротестовал Тим, понимая, что спор проигран, и услышал в ответ лишь скупые слова прощания, а затем – короткий сигнал, ознаменовавший конец связи: отец отключился. Телефон выскользнул из пальцев Тима и с глухим стуком упал на тумбочку.

В отчаянии уронив голову на руки, Тим замер посреди комнаты и пару минут простоял так в ожидании, когда утихнут эмоции. Постепенно отчаяние сменилось решимостью действовать: все-таки у него есть еще три дня, и рано опускать руки. Завтра он заступает на дежурство и останется в «Лучиках» совсем один. Никто не помешает ему устроить охоту на ведьму, никто не заставит сидеть в сторожке взаперти от заката до рассвета. Пусть только ведьма появится, он больше не собирается от нее убегать и готов встретиться с ней лицом к лицу, а там будь что будет! Возможно, уже завтра он узнает, человек она или нет. Трех дней вполне достаточно, чтобы раскрыть тайну Луковой ведьмы, если не тратить время на то, чтобы ходить вокруг да около. Вероятно, тайна не раскрыта до сих пор лишь по той причине, что все те, кто видел ведьму, поддавались панике и не осмеливались ее схватить. Что ж, скоро Тим устроит ей сюрприз!

Воодушевленный принятым решением, Тим окончательно успокоился и вспомнил о том, что зверски голоден. Сквозь дверную щель просачивался аромат еды, означавший, что скоро у него наконец появится возможность нормально поесть, если, конечно, снова не произойдет что-нибудь экстраординарное. Вернувшись к телефону, Тим отправил Сереге и Кире одинаковые короткие сообщения, в которых извинился за то, что не смог перезвонить, и пообещал выйти на связь завтра. Едва он успел закончить с этим, как в дверь комнаты постучали и бодрый голос Тамары Андреевны провозгласил:

– Кушать подано!

Время близилось к девяти вечера, когда Тим наконец сел за стол, где его поджидали хозяева.

Виктор Степанович энергично орудовал вилкой, расправляясь с содержимым своей тарелки, и весело шутил, словно у него был отличный день, не омраченный никакими неприятностями. Лишь раздутая от лонгета нога, которую он отставил в сторону, не имея возможности согнуть, напоминала о полученной травме.

Тамара Андреевна в отличие от супруга ворчала, сетуя на то, что еду, поданную к обеду и не убранную со стола из-за поспешного отъезда в травмпункт, пришлось выбросить, чтобы не рисковать здоровьем, как и борщ, простоявший на плите в нагретой солнцем кухне целых полдня и безнадежно прокисший, поэтому на ужин она разогрела котлеты с гречкой и блины с творогом, оставшиеся со вчерашнего дня в холодильнике, и это, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем, что было приготовлено на обед. Тим заверил хозяйку, что ужин превосходный, хотя на самом деле почти не чувствовал вкуса, с жадностью поглощая еду и не успевая толком ее прожевывать. Тем не менее Тамара Андреевна приняла похвалу Тима за чистую монету и польщенно улыбнулась. Правда, эта улыбка растаяла со скоростью щепотки соли, упавшей в горячий бульон, а затем Тамара Андреевна продолжила ворчать, переключившись на супруга:

– А ведь все из-за твоего геройства! И обед нам испортил, и сам чуть не убился! Вот скажи мне, чем ты думал, когда на старую яблоню полез?! Тем яблоням уж лет по тридцать, да и короед их здорово подточил, хоть я и опрыскивала… Неужто кошка без тебя бы с дерева не слезла?!

– Ну так Нюре срочно приспичило ее достать, якобы кошка у них сбегает все время…

– Ох уж эта Нюра! – Тамара Андреевна нервно затеребила край скатерти. – Не зря о ней дурное болтают, ой, не зря! Дыма без огня не бывает!

– Про инопланетян, вон, тоже болтают, и что с того? Хочешь – верь в них, хочешь – нет, жизнь от этого никак не меняется, – иронично усмехнулся Виктор Степанович.

– Вот, и тебя она околдовала! – Тамара Андреевна отпустила край скатерти и вскинула руку, пронзая воздух указательным пальцем, направленным в сторону мужа. – С ее появлением ты совсем другой стал! Зря Алла эту приблудную девку приютила, пустила в дом неизвестно кого! Думает, что сделала доброе дело, а не понимает, что проблем себе нажила, да еще и людям подкинула!

– А почему о Нюре дурное болтают? – поинтересовался Тим, пренебрегая выученным с детства правилом не говорить с набитым ртом.

Тамара Андреевна повернулась к нему и слегка подалась вперед, пристально всматриваясь в его лицо, словно подозревая в чем-то неприличном.

– Да тебя, как я погляжу, Нюра напрочь охмурила! – вынесла она вердикт, откидываясь на спинку стула. – И когда успела, чертовка?!

– Что-то я не заметил, чтобы она меня охмуряла! – возразил Тим. – Скорее, наоборот, старалась отшить. Нагрубила, наговорила каких-то пошлостей. Причем вначале мы с ней вполне мирно беседовали, даже шутили, а потом она ни с того ни с сего разозлилась на меня.

– Это у нее манера такая, она перед всеми парнями подобным образом выпендривается! – отмахнулась Тамара Андреевна, возмущенно потряхивая белыми кудряшками. – Вначале глазки строит, а потом – от ворот поворот, и все, парень уж на крючке!

– Да при чем тут крючки, Тамара?! Не болтай ерунды! – перебил ее Виктор Степанович. – Я слыхал, что в том селе, где Нюра раньше жила, ее один парень крепко обидел – сердце ей разбил, на другую девушку променял. Вот она теперь и отшивает всех парней, если заметит, что те на нее глаз положили. – И, повернувшись к Тиму, спросил шутливым тоном: – Признавайся, Тимофей: набивался к нашей Нюре в женихи, а?

Тим почувствовал, как кровь приливает к лицу, и заерзал на стуле, будто провинился в чем-то. Ну что за вопросы?! Спроси его об этом кто-нибудь из сверстников, он бы послал его куда подальше, но из уважения к Виктору Степановичу ему пришлось сделать над собой усилие.

– Я только помочь ей хотел, а она нафантазировала себе всякое! Даже вспоминать противно! У нее край сарафана за гвоздь в заборе зацепился, и я его отцепил, а потом хотел ее кошку с яблони снять, и вот что из этого вышло… – Тим бросил красноречивый взгляд на травмированную ногу Виктора Степановича.

– Говорю же, Нюра странная! – воскликнула Тамара Андреевна, воинственно взмахивая зажатой в руке вилкой. – Недаром говорят, что ее бабка была ведьмой!

– Люди и не такого наговорят! Откуда им знать, кем была ее бабка?! – Виктор Степанович презрительно хмыкнул и вознамерился было еще что-то сказать, но супруга оборвала его на полуслове:

– Оттуда же, откуда узнали про то, что Нюру жених бросил – от ее односельчан! – Повернувшись к Тиму, она пояснила: – Они ведь все погорельцы! Село Кудыкино, где Нюра раньше со своей бабкой жила, дотла сгорело, и все жители разъехались по другим селам и деревням, никто не захотел на пепелище заново строиться. Так вот, когда их после пожара из Кудыкино эвакуировали, несколько семей к нам в «Лукоречье» на постой определили, временное убежище предоставили за счет областной администрации. Я там вахтером работаю, теперь это называется «сотрудница ресепшена», но суть не поменялась. Так вот…

Виктор Степанович громко закашлялся, прерывая тираду супруги, и прежде чем она продолжила, успел сказать Тиму, заговорщически подмигнув при этом:

– Устраивайся поудобнее, это надолго: пока Тамара Андреевна всю подноготную обо всех и обо всем тебе не выложит, не успокоится.

– А ну, не мешай! – прикрикнула на него жена, и тут у нее внезапно сел голос, превратившись из звонкого в свистящий, однако это ее не смутило, и она принялась рассказывать дальше: – Так вот, помню, хозяин наш, Артур Романович, сильно нервничал из-за этих погорельцев: опасался, что не дождется финансирования от администрации. В тот день прилетел он ко мне на ресепшен и кричит: «Без моего ведома никого не заселять! Команду дам, когда деньги перечислят, а до тех пор пусть погорельцы в холле сидят!» И вот, завалила толпа в главный корпус, всем номер подавай, ключи требуют, а я их выдать не могу. Нелегко мне пришлось: люди уставшие, злые, как-никак, домов своих лишились, все имущество, годами нажитое, потеряли. Пришлось мне их умасливать, чаем-кофеем поить, конфетами да печеньем угощать, благо запас этого добра имелся у меня немалый. Подобрел народ, разговорился, каждый хотел о своей беде поведать, ну а я слушала. Так и узнала о ведьме, из-за которой сгорело все Кудыкино. Даже имя ее запомнила: Двузубова Евдокия Павловна. А Нюра, получается, ее внучка. Она с сызмальства была на бабкином попечении: родители на заработки укатили, а куда потом подевались, никто не знает, так она с бабкой и росла до шестнадцати лет. Сейчас ей, получается, семнадцать – пожар-то прошлым летом случился. И вот, значит, сгорело село, а ведьма Двузубова померла, да только не от пожара. Нюра со своим женихом вывели ее из горящего села, и после этого Двузубова выглядела вполне бодрой, осыпала проклятиями своих односельчан и сквернословила, оправдывая свою ведьмовскую натуру. Когда же к берегу реки, где люди ожидали помощи, подошли катера спасателей, оказалось, что Двузубова куда-то исчезла. Ее стали искать и нашли мертвой где-то в кустах. То ли сама она померла, то ли кто-то из сельчан грех на душу взял и укокошил – доподлинно неизвестно, однако я заметила, что погорельцы вспоминали о Двузубовой с ненавистью. Чем уж она их прогневала, я толком не поняла, о ней много всякой жути рассказывали, иногда совсем на небылицы было похоже, я и не вникала, думала: ну померла ведьма, и хорошо. Да только если бы я знала, что внучка ее у нас по соседству поселится, внимательнее бы слушала! Нюра появилась дня через три после того, как приехали погорельцы. Говорят, она отказывалась покидать сгоревшее Кудыкино, бродила там по пепелищу среди дымящихся головешек, как привидение, и все жениха своего ждала. Он был городским парнем, обещал ее в город с собой забрать, но обещания не сдержал: оказалось, что там у него другая девушка есть. Спасатели едва ли не силком привезли Нюру к нам в «Лукоречье», а потом ее Алла приютила. Выяснилось, что они с Нюрой родственницы, хотя и очень дальние: мать Аллы, Федора, приходилась двоюродной сестрой Евдокии Двузубовой. Может, потому и выпала Федоре такая горькая доля – ведьмовская кровь ей мозги замутила, на злые дела сподвигла, вот и промучилась она всю жизнь, да в психушке и сгинула. Алле, похоже, повезло, она не в мать пошла: душа у нее добрая, хоть язык и грубоват. Да Федору ведьмой и не называл никто – просто дурная баба. А вот Нюра… Если ее бабку Двузубову все односельчане ведьмой считали, значит, и сама она такая же! – констатировала Тамара Андреевна, а затем, пожевав губами, ядовито добавила: – Известно ведь, что яблоко от яблони недалеко падает!

(обратно)

Глава 11. Один в лесу не воин

Ранним утром Тим вышел из дома с огромным полиэтиленовым пакетом, в который заботливыми руками Тамары Андреевны были уложены промасленные свертки с пирогами и жареной курицей, пышущие жаром. Тим догадывался, что хозяйка поднялась задолго до рассвета, чтобы приготовить и собрать ему с собой на работу свежую еду.

– Здесь как раз на два дня, – сказала она, прощаясь с ним у калитки и приобняв его за плечи, как родного внука.

По мнению Тима, еды в пакете, судя по весу, должно было хватить как минимум на неделю, и, скорее всего, бо́льшую часть придется выбросить, но он не стал огорчать Тамару Андреевну, вспомнив о том, как накануне она переживала из-за испорченного обеда, который так и не состоялся.

Виктор Степанович тоже вышел проводить Тима, но с крыльца спускаться не стал: подняться обратно без посторонней помощи ему было бы трудно. Он остался стоять на крыльце, опираясь одной рукой на трость, а другую то и дело приподнимал в прощальном жесте.

Незадолго до этого, когда Тамара Андреевна возилась на кухне, собирая пакет с провизией, Виктор Степанович воспользовался моментом и, заглянув к Тиму в комнату, дал ему напутствие: пожелал удачи и попросил быть предельноосторожным, а затем, понизив голос до шепота и оглядываясь на дверь, откуда в любой момент могла появиться его супруга, быстро проговорил:

– Смотри не геройствуй попусту и не начинай охоту на ведьму без меня!

– Так ведь я не могу ждать, пока вы поправитесь, – возразил Тим, виновато улыбаясь.

– Не волнуйся, это ненадолго. Вывих – не перелом. Думаю, что до следующего твоего дежурства я отлежусь, сниму, к чертям, этот лонгет и вернусь в строй!

Тим с сомнением покосился на трость в руке Виктора Степановича.

– Этим вы рискуете себе навредить. Лучше одолжите мне ваш «травмат». Я помню, вы говорили, что он у вас есть.

– Это совершенно исключено! – Виктор Степанович сокрушенно потряс головой. – Передавать оружие другим лицам запрещено законом, а я не могу нарушать закон, даже по мелочам! Я же был участковым, а бывших участковых не бывает, это призвание. В общем, подожди немного, пока я оклемаюсь, а до тех пор сиди в сторожке и не высовывайся. Помни: один в поле не воин!

– Там лес кругом, – сказал Тим, не скрывая разочарования: на «травмат» он возлагал большие надежды.

– Какая разница, поле или лес?! Один и в лесу не воин! – парировал Виктор Степанович и, подбадривающе потрепав Тима по плечу, добавил: – Ты, главное, слушай своего коллегу Геннадия, не пренебрегай его советами. Он, можно сказать, старожил, смотритель с большим опытом, много чего видел и знает.

Тим кивнул, сделав вид, что согласился. Он не стал говорить Виктору Степановичу о том, что должен вернуться домой через три дня, поэтому не может ждать до следующего дежурства: чего доброго, тот отправится с ним в «Лучики» прямо сейчас, в лонгете и с костылем.

Потом, шурша пакетом, на пороге комнаты появилась Тамара Андреевна и поторопила Тима:

– Пора уж тебе выдвигаться, время подошло!

Вручив ему пакет, она вышла из дома, проворно спустилась по скрипучим ступенькам и, убедившись, что он идет следом, двинулась к калитке, а когда он вышел на улицу, долго смотрела ему вслед. Тим чувствовал, что они оба – и Тамара Андреевна, и Виктор Степанович – не на шутку тревожатся за него, хотя и стараются это скрыть. У Тима мелькнула горькая мысль, что он может больше никогда их не увидеть: уверенности в том, что он вернется сюда после двух суток дежурства в «Лучиках», у него не было.

Сворачивая с Курортной улицы к шоссе, Тим услышал, как далеко позади что-то лязгнуло – похоже, Тамара Андреевна закрыла калитку только сейчас, когда потеряла его из виду.

Поселок Чернолучье медленно просыпался под крики петухов, разбуженных первыми лучами неяркого, но ласкового августовского солнца. Тонкая дымка тумана, висевшая над крышами домов, стремительно таяла прямо на глазах. Приятно пахло деревней: скошенной травой, парным молоком, старым деревом и даже медом. Напротив одного из дворов, у самой кромки леса, Тим заметил плотные ряды разноцветных ульев. Какой-то мужичок с дымящейся кружкой в руках стоял на крыльце, наблюдая за суетой пчел, отправлявшихся за нектаром. Из будки рядом с крыльцом выбрался лохматый пес. Широко зевнув и встряхнувшись, он уселся на голую землю, вероятно, им же вытоптанную, и принялся энергично чесать себя за ухом.

Тишину пронзил скрип колодезного ворота, резкий и надрывный, похожий на звук испорченного клаксона, адресованный зазевавшемуся пешеходу. Казалось, это был сигнал, посланный высшими силами и призванный остановить Тима, заставить его повернуть назад. Этому сигналу хотелось подчиниться. Идти стало труднее, ноги словно увязали в чем-то густом и липком, отказываясь двигаться в нужном направлении – к пионерлагерю «Лучики», который, в сравнении с идиллическими сельскими пейзажами, представлялся Тиму темным, сырым и унылым местом, настоящим ведьмовским логовом. Тим подтянул рюкзак повыше и ускорил шаг, опасаясь, что закравшаяся мысль о возвращении назад укоренится, перерастет в намерение, и он будет не в силах с ней совладать.

В этот раз поход в «Лучики» обошелся без приключений и долгих странствий по окрестностям: миновав турбазу «Лукоречье», Тим прошел пару километров по обочине шоссе и свернул на знакомую «бетонку», которая вывела его на берег реки, а оттуда – к насыпи, упиравшейся в облезлые железные ворота пионерлагеря.

Геннадий нетерпеливо расхаживал взад-вперед по площади перед воротами, поддевая носком ботинка мелкие камешки. Вид у него был угрюмый и сосредоточенный. Иногда он морщил лоб и что-то бормотал себе под нос. На боку у него болталась большая спортивная сумка на длинном ремне, перекинутом через плечо. Заслышав скрип открывающихся ворот, он вскинул голову, и на его большом красном лице отразилось облегчение.

– Ну наконец-то! Я уж думал, ты не придешь! – радостно заорал он, двинувшись навстречу Тиму. – Признавайся, ты ведь наложил в штаны, когда я выставил тебя за дверь, а? – Его раскатистый смех, последовавший за этими словами, вспугнул стайку мелких пташек, суетившихся в кустах на краю площади. Взглянув туда, Тим невольно вздрогнул, вспомнив темную сгорбленную фигуру, напугавшую его позапрошлой ночью как раз в этом месте.

– Доброе утро! – вежливо ответил он, игнорируя адресованную ему издевку, и, сверившись с часами на экране смартфона, произнес: – Вообще-то, я пришел на час раньше, чтобы вы не тратили свое время, пока будете показывать мне объект.

– А зачем его показывать? Поверь, смотреть здесь абсолютно не на что, да и незачем! – отмахнулся от него Геннадий и решительно зашагал к воротам, а когда Тим попытался его задержать, раздраженно процедил: – Вижу, мой инструктаж тебе впрок не пошел. Ты что, забыл главное правило, которому я тебя учил?! Не глазей по сторонам и не суйся в корпуса – целее будешь! А ну, уйди с дороги! Я целый месяц света белого не видел, душа на волю просится. Будешь мельтешить – получишь в бубен, лучше отстань по-хорошему!

«Вот же вонючий орк! – мысленно возмутился Тим, поспешно посторонившись и едва сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть эти слова ему вслед. – Неудивительно, что его даже ведьма не трогает: мараться не хочет!» – усмехнувшись, подумал он, провожая взглядом крупную приземистую фигуру Геннадия в потрепанной куртке цвета хаки. Тот шел неровно – то ли снова был «под парами», то ли отвык ходить за месяц безвылазного сидения на вышке и в сторожке, но тем не менее он стремительно удалялся и вскоре затерялся вдали на фоне песчаного берега, видневшегося на другом конце зеленого туннеля.

Какое-то время Тим продолжал стоять, не решаясь повернуться лицом к лагерю, где не было ни души, кроме… Луковой ведьмы. Возможно, она наблюдает за ним прямо сейчас из какого-нибудь укромного места, которых кругом полным-полно. Тиму показалось, что он чувствует жжение между лопатками, возникшее из-за ее колючего колдовского взгляда, и от его решимости посмотреть ведьме в лицо не осталось и следа. А ведь он еще даже ее не увидел! Что же будет, когда она появится? Он снова даст стрекача? Хорош храбрец!

Усилием воли Тим заставил себя повернуться, и его взгляд уперся в надпись на воротах, которая показалась ему сейчас злой насмешкой:

Добро пожаловать в пионерский лагерь

ЛУЧИКИ

– Все будет хорошо! – громко произнес Тим и повторил заветные три слова несколько раз, как мантру. Раньше это всегда добавляло ему уверенности, сработало и сейчас. Он перенял эту привычку от мамы. Правда, произнесенная мамиными устами, «мантра» творила настоящие чудеса: после этого все страхи и сомнения исчезали словно по волшебству. Теперь же они не исчезли, а лишь немного отступили, готовые нахлынуть с новой силой при малейшем подозрительном шорохе, но Тим не стал дожидаться, когда это произойдет, и, воспользовавшись моментом, проскользнул сквозь щель в воротах. Те закрылись за ним с тихим лязгом, похожим на клацанье зубов. «Ветер», – сказал себе Тим и не оглядываясь направился к сторожке.

На входной двери висел большой амбарный замок. Удивленно вытаращившись, Тим присвистнул:

– Это что еще за фокусы?!

Обернувшись, он с недоумением посмотрел в сторону ворот, прикидывая, не броситься ли ему вдогонку за Геннадием, но счел это слишком унизительным для себя: тот наверняка ушел уже достаточно далеко, и, чтобы догнать его, Тиму пришлось бы бежать во весь опор. Представив себе, как он, весь красный и взмокший от пота, догоняет Геннадия где-нибудь на берегу, Тим словно наяву услышал ухмыляющийся голос сменщика: «Ну что, признавайся, наложил в штаны, да?» Словно в насмешку, издалека донесся крик чаек, похожий на безумный хохот – казалось, Геннадий, подслушав его мысли, смеется над ним.

«Я ничуть не удивлюсь, если он нарочно запер сторожку, чтобы поиздеваться надо мной, – подумал Тим. – Вонючие орки – они такие: жить не могут без подлостей, от этого их сила только крепнет».

Отчаянно подергав замок, Тим отступил на шаг назад и пнул по нему, надеясь сбить старые петли, однако эта затея не увенчалась успехом. Замок жалобно лязгнул, подскочив в проушинах, но остался висеть на месте. С первого раза было ясно, что штурмовать дверь бессмысленно: огромные ржавые гвозди, на которых держались петли, крепко сидели в старой древесине, не высунувшись ни на миллиметр.

– Ну и ладно, есть еще окна, – произнес Тим, но после того как он обошел вокруг сторожки, его оптимизм безвозвратно угас: в промежутках между досками, которыми были заколочены оконные проемы, не смогла бы пролезть даже кошка, а попытка выбить доски обернулась для Тима порванным рукавом ветровки и лопнувшей подошвой кроссовки, не считая ушибов плеча и стопы, которые нещадно ныли. Решив, что с него хватит, Тим сел на крыльцо, чтобы отдышаться и подумать, как быть дальше.

Крик чаек вновь прокатился над островом многоголосым безумным хохотом, действуя Тиму на нервы, которые он отчаянно пытался привести в порядок, понимая, что в таком состоянии ему едва ли удастся найти достойный выход из сложившейся ситуации. Конечно, можно было позвонить в фирму, где его принимали на работу, и пожаловаться на Геннадия, или же просто плюнуть на все и уйти, но оба варианта Тим отмел как недостойные. Жаловаться и отступать перед трудностями – удел слабаков. В конце концов, он устроился в «Лучики» не за тем, чтобы сидеть в сторожке. Его цель – разгадать тайну Луковой ведьмы, вот об этом и надо думать, к тому же времени у него не так уж много, чтобы тратить его впустую. Может, и к лучшему, что сторожка заперта и в нее никак не попасть – не придется бороться с соблазном спрятаться там и просидеть все двое суток вплоть до прихода сменщика. Еще неизвестно, способен ли Тим совладать со своими страхами, когда столкнется с ведьмой, а так у него попросту не осталось выбора.

«Однако крыша над головой мне все же не помешает, – подумал он, присматриваясь к разоренным корпусам, разбросанным посреди леса. – Что ж, придется поискать себе пристанище в одном из них». С этой мыслью Тим поднялся на ноги, подхватил рюкзак и пакет с провизией, брошенные рядом с крыльцом, и отправился осматривать ветхие дощатые здания, угрюмо взиравшие на него пустыми глазницами выбитых окон. Он не спешил заходить внутрь, надеясь отыскать максимально уцелевшее здание, но по мере продвижения в глубь территории постройки выглядели все более плачевно, а самые крайние, находившиеся у решетчатого забора, представляли собой руины. Складывалось впечатление, что их намеренно разрушили для того, чтобы освободить место для строительства, но по какой-то причине не довели дело до конца. «По известной причине – Луковая ведьма не позволила!» – проскочила в голове Тима мысль, царапнувшая мозг, и в подтверждение этому он увидел расчищенные от строительного мусора площадки с рядами вбитых в землю свай и бетонными лентами свежего фундамента. Старый забор, покрытый зелеными чешуйками облупившейся краски, частично был разобран: судя по всему, его тоже собирались менять, но так и не сделали этого, а на месте отсутствующих пролетов натянули сетку с колючей проволокой, но кое-где остались пустые пространства, через которые можно было выйти на берег реки, затянутый ивняком. «Проходной двор!» – усмехнулся Тим, пробираясь к реке сквозь заросли. Несколько крупных чаек, возможно, тех самых, которые «обсмеяли» его, вспорхнули с насиженных мест и разразились возмущенными криками, совсем не похожими на дикий хохот. Заметавшись над берегом белыми бумерангами, они недоумевающе поглядывали на него сверху. «Вероятно, им нечасто приходится видеть здесь людей», – решил Тим, однако в следующий момент убедился в том, что был неправ, заметив отпечатки свежих человеческих следов на песке – судя по размеру, мужских. Рядом с отпечатками виднелась широкая борозда, тянувшаяся к воде и выглядевшая, как след волочения лодки. «Если учесть, что вчера прошел дождь, то очевидно, что следы появились не раньше этого времени, иначе бы их смыло, – рассудил Тим. – Кто-то наведывался на остров совсем недавно и почему-то зашел с тыла, словно не хотел быть замеченным». Тревога, вспыхнувшая было в его душе, улеглась, когда на глаза ему попалось сломанное удилище с обрывком лески, подсказавшее, что следы могли принадлежать какому-нибудь рыбаку, облюбовавшему здесь место для рыбалки.

Потеряв к следам всяческий интерес, Тим вернулся за забор и зашагал обратно по направлению к площади с бетонными пионерами, рядом с которой находились наиболее уцелевшие здания. Если ему и удастся отыскать на территории лагеря относительно сносное пристанище, то только там, а здесь, среди руин, делать больше нечего.

Под ноги то и дело попадались обломки строительного мусора, скрытые в густой траве, и если раньше Тим, охваченный тревогой, шел медленно, почти крадучись, поэтому успевал вовремя заметить препятствия, то теперь, когда напряжение немного схлынуло и внимание стало не таким острым, он спотыкался на каждом шагу, чувствуя себя бродягой во времена постапокалипсиса, когда взорвавшийся мир уже успел скрыться под покровом буйной растительности. Тиму даже нравилось это необычное ощущение: его охватил азарт, словно он попал в компьютерную игру и, чтобы выжить, должен был пройти все уровни. Настроение у него заметно улучшилось, и появилась, хоть и ложная, но такая приятная уверенность в том, что с ним, подобно герою в компьютерной игре, не может случиться ничего плохого, ведь в играх смерть ненастоящая и погибший герой всегда может начать новую жизнь.

Продолжая идти дальше, Тим начал насвистывать веселую мелодию, но внезапно замолчал, уловив посторонний звук, едва слышный, похожий на всхлип, казалось, донесшийся прямо из-под земли. Нервы Тима тотчас превратились в натянутые струны, а благостное расположение духа мгновенно улетучилось под натиском вернувшейся тревоги.

Звук повторился: отчетливый всхлип, а затем – тонкое подвывание. На этот раз Тим не сомневался в том, что это не поскрипывание сосен. Кто-то горько плакал, находясь глубоко под землей – судя по гулкому эху, возможно, на дне колодца.

«Чертовщина» – это было первое, что пришло Тиму на ум в качестве объяснения странному явлению, а затем в его голове прозвучал грубоватый голос Геннадия: «Перво-наперво заруби себе на носу: если вдруг во время обхода территории тебе почудится что-то странное – голос услышишь или тень где-то мелькнет, не вздумай туда пялиться, и уж тем более не суйся в то место, а дуй оттуда на всех парах и не оглядывайся».

Голос вещал очень убедительно. Тима так и подмывало последовать советам сменщика, но он напомнил себе, что должен выследить ведьму, а не прятаться от нее. Как назло, ему вспомнились наставления Виктора Степановича: «…подожди немного, пока я оклемаюсь, а до тех пор сиди в сторожке и не высовывайся. Помни: один в поле не воин!»

Тим остановился, раздираемый внутренней борьбой: одна его часть прислушивалась к всхлипываниям и стонам, доносившимся из-под земли, и толкала отправиться на поиски этого места, а другая истошно кричала: «Слушай, что тебе люди с опытом говорят! Спрячься и жди помощи! Один в лесу не воин!»

(обратно)

Глава 12. Старуха и "панночка"

Все-таки любопытство оказалось сильнее страха: плачущий голос, исходивший невесть откуда, неодолимо притягивал Тима. Повесив рюкзак и пакет с провизией на ветку сосны, Тим отправился на звуки рыданий, которые как по заказу сразу же сделались громче. «Вероятно, это и правда ведьма – вон как старается, чтобы я уж точно не ошибся с направлением и пришел куда нужно!» – подумал он с усмешкой.

Внезапно подул ветер, такой сильный, словно хотел развеять весь лес в пыль. Сосны закачались, грозя рухнуть; ошметки коры и сухие ветки, похожие на кости, градом посыпались с них, беззвучно исчезая в зыбких волнах высокой травы, прильнувшей к земле. Тим поймал затрепетавшие полы ветровки, застегнул замок-«молнию» и, пригнув голову, упрямо зашагал дальше.

Долго бродить по лесу ему не пришлось: буквально через пару минут он наткнулся на трубу, скрытую в зарослях низкорослого кустарника. Выкрашенная в черный цвет и покрытая пятнами ржавчины, труба торчала из земли, возвышаясь над поверхностью примерно на полтора метра, и в диаметре была довольно широкой: прикинув на глазок, Тим пришел к выводу, что мог бы легко пролезть туда, если бы не конусообразный навес, расположенный над трубой на небольшом расстоянии и судя по всему, прикрывавший отверстие от осадков и лесного сора.

Плач доносился из этой трубы.

Тим благоразумно не стал окликать того, кто был внизу, и вообще старался не выдавать своего присутствия до поры до времени. Осмотрев трубу, он сразу сообразил, что она служит для вентиляции подземного помещения, возможно, овощехранилища: в огороде у Виктора Степановича и Тамары Андреевны была похожая труба, только гораздо более узкая; она выходила из погреба, выкопанного под домом. Тим огляделся, но ничего похожего на погреб или овощехранилище на глаза ему не попалось. Он принялся кружить по лесу и через некоторое время разглядел сооружение с арочным сводом, с виду напоминавшее складской ангар. Несмотря на внушительные габариты, заметить эту конструкцию Тиму удалось лишь чудом: он неоднократно прошел мимо, прежде чем его взгляд случайно проник сквозь прореху в зеленом заслоне из молодого и очень высокого ивняка. Пробравшись сквозь частокол гибких стволов, Тим вышел к воротам ангара, которые оказались не запертыми и легко открылись, впуская его внутрь.

Дневной свет, просочившийся сквозь ивняк, робко скользнул вглубь ангара, немного потеснив тьму, и Тим разглядел широкую бетонную лестницу, уходившую вниз. Оттуда тянуло сыростью и гнилью, а потом донесся знакомый всхлип, и, хотя плачущего голоса не было слышно, Тим понял, что пришел туда, куда нужно.

Его сердце бешено заколотилось от мысли, что всего несколько ступеней – десятка два или чуть больше – отделяют его от разгадки. Он начал спускаться, ступая бесшумно и почти не дыша. Паника жарким вулканом клокотала глубоко внутри, но усилием воли Тиму удавалось ее обуздывать. Голос разума атаковал его мозг заманчивыми предложениями: «Зачем тебе спускаться туда в одиночку? Нет смысла так рисковать! Ведь есть же телефон, можно вызвать полицию! Лучше вернуться в лес и ждать помощи!» Тим не поддавался, возражая на это, что в таком случае ведьма, скорее всего, снова улизнет, а значит, он упустит свой шанс раскрыть эту тайну. Нет, раз уж представилась такая возможность, он непременно должен встретиться с ней один на один, лицом к лицу, ведь толпе полицейских она вряд ли покажется.

«Ведьмы сами выбирают, кому на глаза показаться».

Тим не смог вспомнить, кому принадлежала проскочившая в голове фраза, да это было и не важно: он нисколько не сомневался в ее правдивости, однако все еще лелеял надежду на то, что ведьм не существует в реальности и за всеми трагедиями, произошедшими на Луковом острове, кроется чей-то хитрый замысел. Уверенности в этом у него, конечно, не было, но и выбора тоже.

С каждым шагом становилось все прохладнее, запах гнили усиливался, и к нему примешивалась еще какая-то едкая вонь – похоже, это пахло сырым луком. У Тима даже в глазах защипало, а бешено колотившееся сердце тревожно сжалось от того, что ему вспомнились слова Митрича: «Где лук, там и труп, верная примета!»

Паника расплескалась внутри обжигающей вулканической лавой, и, пытаясь справиться с ней, Тим прижался спиной к стене, примыкавшей к лестнице. Холод влажных кирпичей проник сквозь ткань ветровки и просочился под кожу, остужая кровь, вскипавшую от избытка адреналина. Случайно подняв взгляд к потолку, Тим содрогнулся от омерзения, увидев множество желтовато-коричневых вертлявых многоножек, снующих прямо у него над головой. Его правая нога с громким шлепком соскользнула на ступеньку ниже, и в тот же миг из глубины подземелья донесся шорох, а затем послышались шаги. Медленные и шаркающие, они неумолимо приближались к Тиму, и вскоре на стене у подножия лестницы, на пару метров ниже того места, где он стоял, заколыхалась нечеткая тень. Следом за тенью из подземелья выползла сгорбленная фигура с низко опущенной головой. Засаленные седые космы раскачивались перед лицом, свешиваясь до земли, с них то и дело сыпались какие-то ошметки.«Луковая шелуха!» – понял Тим, и его сердце ушло в пятки, а потом в напряженной тишине раздалось тихое ворчание старухи. Голос ее шелестел, как сухая трава на ветру.

– Ну наконец-то… Жду тебя, не дождусь! Что ты так долго?!

Тим почувствовал, как ноги от ужаса становятся ватными, а колени предательски подгибаются. Рискуя свалиться с лестницы, он бросился наутек, перемахнув через все ступени одним гигантским прыжком, а затем стремглав помчался прочь от ангара и долго бежал без оглядки, взмывая над пнями и корягами с заячьей прытью и продираясь сквозь дебри с медвежьим упорством. Никогда в жизни Тим не бегал с такой легкостью и быстротой. Казалось, он запросто мог допрыгнуть до вершины сосны или даже выше. Вероятно, ему только что удалось побить какой-нибудь мировой рекорд, а может, и не один. По крайней мере, свои собственные спортивные достижения он уж точно многократно превзошел. Жаль, что об этом никто не узнает.

Заметив среди частокола стволов два ярких пятна, Тим узнал в них свои вещи – рюкзак и пакет, о которых совсем позабыл. Он на ходу снял их с ветки и продолжил свое позорное бегство, но бежал уже не так быстро, скорее, по инерции, понимая, что едва ли та старуха из подземелья способна за ним угнаться. Вскоре впереди показалась площадь с бетонными пионерами, и Тим притормозил: дальше бежать было некуда. Несмотря на сильный испуг, покидать Луковый остров он не собирался. Да, он спасовал, но, может быть, не все еще потеряно, и в следующий раз ему хватит смелости осуществить задуманное? Правда, Тим плохо представлял себе, каким образом будет задерживать старуху: не нападать же ему на нее, в самом деле, не заламывать же ей руки за спину! Он решил, что будет действовать в зависимости от ситуации – главное, что теперь ему известно, где ее искать. Конечно, старуха его заметила и может перебраться в другое укромное место, но Тим полагал, что это маловероятно: зачем ей от него прятаться? В любом случае, он уже решил, что нанесет ей еще один визит. Надо только успокоиться, передохнуть и обдумать все как следует.

Яркое полуденное солнце, висевшее над «Лучиками», щедро заливало теплом и светом площадь перед главными воротами, припекало головы бетонных пионеров, сияло на мелких осколках стекол, оставшихся в оконных рамах корпусов, заглядывало в их темные комнаты и коридоры, и те начинали светиться изнутри, обретая несвойственную им притягательность, какой обладают лишь помещения, обжитые благополучными счастливыми людьми.

Пробежавшись взглядом по окружавшим его постройкам, Тим выбрал ту, где крыша выглядела не слишком просевшей и сохранилось несколько целых окон: это сулило возможность отыскать там сухой угол, в котором не будут гулять сквозняки. Правда, над крыльцом отсутствовала входная дверь, но этот недостаток показался Тиму не таким уж и существенным, главное – найти комнату с дверью, которая запирается изнутри, и желательно, чтобы это была не уборная.

На входе в дом Тима встретили огромные жирные пауки, лениво семенившие по стенам. Они почему-то не бросились врассыпную при его появлении и даже не оживились, как обычно бывало с пауками, которые ему попадались прежде. Поежившись, Тим неуверенно шагнул в полутемный коридор, и под ногами раздался влажный хруст. Оказалось, щели в досках густо заросли разнокалиберными тонконогими поганками, похожими на поникшие мокрые зонтики. Кое-где между ними топорщились мохнатые кисточки хвойных побегов, а в углу белела чахлая березка – ее бледно-зеленая макушка упиралась в почерневший от плесени потолок.

– Ого, да тут прямо лесная поляна! – присвистнул Тим, продвигаясь по коридору с осторожностью сапера и стараясь не наступать на грибную поросль, чтобы та не чавкала под ногами и не липла к подошвам кроссовок.

За распахнутыми дверями, тянувшимися по обе стороны коридора, открывались картины, достойные послужить декорациями для фильма ужасов: стены, обезображенные непристойными надписями, перевернутые кровати с дырявыми панцирными сетками, сорванные с петель дверцы шкафов, полуистлевшие детские рисунки и растерзанные книжки, а поверх всего этого хаоса – лоскутное покрывало из дохлых насекомых, сухих листьев и желтой хвои. В каждой комнате шевелилось множество теней, нагонявших на Тима леденящий ужас из-за ассоциации с призраками. Он не раз вздрагивал и бросал быстрый взгляд в окно в надежде увидеть там раскачивающиеся ветви деревьев, а обнаружив их, выдыхал с облегчением: вот откуда тени, ничего странного и мистического! Иногда он останавливался, чтобы осмотреться, и в такие моменты ему казалось, что тишина, пропитанная пылью и тайнами прошлого, накрывает его тяжелой волной, лишая воздуха и отнимая последние силы. И вновь ему казалось, что он один во Вселенной.

Тим несколько раз прошелся по коридору туда и обратно, но ни одна комната не вызвала у него желания в ней остаться, но так или иначе, нужно было выбирать, и он расположился в той, что находилась дальше других от входа и от сквозняков, свободно гулявших там из-за отсутствия входной двери. К тому же в том случае, если кто-то вдруг войдет в дом (Луковая ведьма, например), Тим заранее узнает об этом по скрипу досок в коридоре, и у него будет немного форы – не очень большое, но и отнюдь не лишнее преимущество.

При более детальном осмотре комнаты Тим счел ее вполне сносной: окна целы, и за ними нет деревьев, а значит, ему не придется вздрагивать из-за пляшущих теней (следовало признать, что в последнее время с нервами у него было не очень, и стоило их поберечь). Да и в целом комната выглядела не такой разгромленной и запущенной, как другие: никаких куч хлама, осколков и листьев, лишь пара разломанных стульев и россыпь щепок на полу. Правда, в некоторых местах пол основательно прогнил, и щели между разъехавшимися досками были такими широкими, что Тим опасался в них провалиться, а еще оттуда могла выбраться какая-нибудь живность пострашнее жуков и мокриц – крысы, например; но о таком лучше было не думать, иначе привести в порядок нервы не удастся.

Подобрав на полу какую-то тряпку, Тим смахнул пыль с подоконника и сгрузил на него свою ношу – рюкзак и пакет. Из пакета запахло пирогами, и он с удивлением отметил, что встреча с жуткой старухой не лишила его аппетита. Отыскав уцелевший стул, Тим придвинул его к подоконнику, откопал в рюкзаке пачку влажных салфеток и, наспех протерев руки, принялся за еду. В первом попавшемся свертке оказались пироги с грибами и капустой, и хотя они давно остыли, но все равно были очень вкусными. Тим жевал, глядя в окно, на площадь и бетонных пионеров, и думал о старухе в подземелье. Если это та же самая старуха, которая пугала детей в «Лучиках» в восемьдесят седьмом, и уже тогда она была старухой, а с тех пор прошло больше тридцати лет, то какой же у нее сейчас возраст? «Да столько не живут! – подумал Тим, едва не подавившись куском пирога. – Либо это другая старуха, либо она и правда ведьма! Но если так, значит, у меня нет шансов…» Признавать поражение он не собирался и был намерен придерживаться мнения, что Луковая ведьма – миф, пока не появятся более весомые доказательства обратного. «Пока меня не найдут мертвым с луковицей во рту!» – промелькнула в голове жуткая мысль. Тим отогнал ее и продолжил рассуждать: «Допустим, что старуха в подземелье не обладает никакой магией. Почему же тогда ее до сих пор не обнаружили? Ладно, Геннадий, он же сам сказал, что по сторонам не смотрит и другим не советует. Но полиция? Вдруг там есть человек, который не хочет, чтобы ее нашли? Понятно, что предположение дикое, зато оно объясняет такую феноменальную неуловимость старухи. Кому и зачем это может быть выгодно – другой вопрос, главное, что теоретически такое возможно. Надо будет обсудить эту версию с Виктором Степановичем, вдруг он вспомнит что-то необычное о ком-нибудь из своих коллег».

Тим перестал жевать и похолодел от внезапно осенившей его догадки: а что, если именно Виктор Степанович и прикрывает эту старуху?! Ведь он занимается делом о Луковой ведьме с самого начала!

В этот момент в рюкзаке ожил телефон. Тим почти не сомневался, что звонит отец, и замер, увидев высветившееся на экране имя того, о ком только что вспоминал. К разговору с Виктором Степановичем он сейчас не был готов и колебался, отвечать или нет, но потом все же принял вызов, решив, что пока не будет рассказывать о старухе в подземелье и все свои умозаключения до поры до времени оставит при себе.

Разговор вышел коротким: Виктор Степанович поинтересовался, как у него дела, и Тим наигранно бодрым голосом ответил, что все в порядке, умолчав не только о старухе, но и о том, что не смог попасть в сторожку. Потом он похвалил пироги Тамары Андреевны, спросил Виктора Степановича о его травмированной ноге и выслушал примерно то же самое, что тот говорил ему утром. На этом они распрощались, но не успел Тим убрать телефон, как на экране вновь появилось окно входящего вызова – на этот раз звонил отец. Тим приготовился рассказать ему о том, как осваивается на рабочем месте, но тот с ходу огорошил его странным вопросом:

– Скажи мне, сын, что на тебе сейчас надето?

– Ветровка и джинсы. А почему ты спрашиваешь?

– Ветровка темно-синяя, с капюшоном, да? И джинсы черные?

– Ну да, а что такое, пап?

Тяжело вздохнув, отец поведал тревожные новости:

– Ведьма снова приходила к маме и хвалилась тем, что заманила тебя в западню. Сказала, что теперь ты полностью в ее власти, а в доказательство она описала твою одежду. Я не понимаю, как такое возможно…

Судорожно сжав телефон, Тим вскочил со стула, но спустя мгновение справился с эмоциями и ровным голосом произнес:

– Так ведь мама знает, какие вещи я ношу!

– Конечно. Но откуда она узнала, что ты надел именно эти вещи?

– Может быть, угадала, – предположил Тим. – У меня не так уж много вещей, а синюю ветровку и черные джинсы я надеваю чаще всего.

– Да, но все же это очень… странно! – пробормотал отец, запнувшись на последнем слове, словно собирался сказать что-то другое. Кажется, он готов был поверить в существование ведьмы, Тим почувствовал это по тону его голоса, и ему стало трудно дышать.

Отец вновь заговорил:

– Мама хотела связаться с тобой, но у нее при себе нет телефона, врачи не разрешают. Я звонил тебе, когда был у нее в палате, но не смог дозвониться. Почему ты не отвечал?!

– Прости, пап, но я не слышал звонка.

– Не слышал звонка! – раздраженно воскликнул отец. – Мама страшно разволновалась, из-за этого ей стало хуже!

– О нет! Мне жаль, что я заставил ее беспокоиться…

– Я заверил ее, что с тобой все в порядке, но это не помогло. Ты должен как можно скорее поговорить с ней!

– Конечно, пап, я немедленно ей позвоню!

– Говорю же, у нее нет телефона! Давай через два часа. Я заеду после работы к ней в больницу, узнаю, как она, и наберу тебя.

– Договорились! Буду ждать звонка.

– Смотри не подведи! – сурово произнес отец и отключился.

Тим перевел дыхание и проверил меню вызовов телефона – там было семнадцать пропущенных звонков от отца, поступивших с девяти до десяти часов утра. В это время Тим бродил вокруг сторожки в поисках способа попасть внутрь, а его рюкзак лежал рядом с крыльцом. Вот почему он не слышал звонков. Если бы телефон лежал в кармане, такого бы не произошло, но, отправляясь в дальний путь, Тим убрал его в рюкзак, чтобы не потерять по дороге. «Бедная мама, страшно представить, что она испытала! – подумал он, обругав себя идиотом, и засунул телефон в задний карман джинсов с мыслью, что теперь всегда будет на связи.

И вдруг, глядя на багровеющее солнце за окном, он напрягся.

В горле у него пересохло, и уже давно, но под действием адреналинового шторма, бурлившего внутри, он не обращал на это внимания, а теперь вдруг с ужасом осознал, что у него нет ни капли воды и он понятия не имеет, где ее раздобыть! Нет, теоретически можно, конечно, поискать дождевую воду, задержавшуюся в каких-нибудь углублениях, или, на худой конец, напиться из реки. Да, это опасно для здоровья, но наверняка не смертельно. Проблема заключалась в том, что скоро стемнеет, а до реки путь неблизкий. «Что ж, значит, не стоит тянуть с поисками!» – решил Тим и стремительно направился к выходу, спотыкаясь о разносортный хлам и наступая на грибы – теперь ему было не до церемоний. Перспектива промучиться от жажды всю ночь напролет его совсем не радовала.

«Лучики» тонули в густых багровых сумерках, покорно поджидая тьму. Очертания самых отдаленных зданий уже расплывались, сливаясь с окружавшими их соснами. Тишина стояла, как на кладбище после заката – гнетущая, зловещая, щекочущая нервы. А потом вдруг пронесся ветер, шурша листвой по земле и шевеля макушки сосен, и Тиму показалось, что «Лучики» потрясенно охнули при его появлении, удивляясь тому, что он собрался куда-то на ночь глядя.

Но Тим не планировал идти далеко. Он вспомнил, что где-то поблизости видел ряд умывальников, установленных прямо в лесу рядом с корпусами, и краем глаза заметил, что в длинном жестяном желобе, над которым те висели, стояла вода – возможно, дождевая, но ему хотелось надеяться, что к умывальникам подведен действующий водопровод. Ведь есть же в «Лучиках» электричество, почему бы не быть и водопроводу? Здесь неоднократно затевали стройку, и логично предположить, что умывальники заранее отремонтировали, чтобы рабочие могли ими пользоваться.

Побродив немного, Тим вскоре нашел их, и к его великой радости, они оказались исправными: стоило повернуть железный вентиль, и из крана тотчас потекла вода, абсолютно прозрачная, прохладная и без посторонних запахов. Склонившись над умывальником, Тим прильнул губами к крану и с наслаждением напился, а затем принялся плескать водой себе в лицо.

Где-то неподалеку хрустнула ветка. Тим вздрогнул и, не оборачиваясь, покосился в ту сторону, откуда донесся звук. Прислушался. В слабом шелесте хвои раздался отчетливый шорох, словно в траве пробежала мышь. Качнулась ветка, из-под нее вынырнула человеческая фигура и легко заскользила между соснами. Это была не старуха. Грациозные движения незнакомки выдавали ее молодой или даже юный возраст.

«Старуха обернулась «панночкой?» – с мрачной веселостью подумал Тим, устремляя взгляд к мутному облупившемуся зеркальцу, висевшему над умывальником перед его лицом. Девушка отражалась там, и он вдруг понял, что это Нюра.

(обратно)

Глава 13. «Все, что ни делается – к лучшему»

Миг – и отражение Нюры исчезло из зеркальца; череда протяжных шорохов пронеслась за спиной Тима и стихла прежде, чем он опомнился и бросился вдогонку. Отчаянно завертев головой, Тим всматривался в дрожащий сумрак между раскачивающимися ветвями в надежде на то, что она не успела далеко уйти, и наконец поймал взглядом девичий силуэт, мелькавший вдали. Нюра двигалась вдоль забора, направляясь в сторону центрального выхода, и то и дело скрывалась в гуще ветвей, явно не желая быть замеченной. Судя по всему, она не подозревала, что это уже произошло и ее преследуют. Тим не спешил ее окликать, намереваясь подобраться поближе, и расстояние между ними понемногу сокращалось. Он еще не решил, как поступит, когда догонит ее, но так или иначе ему придется с ней поговорить, выяснить, что она здесь делает. Вряд ли Нюра и старуха из подземелья – это один и тот же человек, Тим подумал об этом не всерьез, но почти не сомневался, что их что-то связывает. Недаром Нюра идет крадучись, пробираясь сквозь заросли: вероятно, ей есть что скрывать. И все же Тим не допускал мысли, что она способна на какое-нибудь злодейство, хотя и не был в этом полностью уверен.

Нюра заметила Тима, когда он уже почти настиг ее. Изменившись в лице и ошеломленно распахнув глаза, она оттолкнула его протянутую руку, когда он попытался ее схватить, и рванула в сторону, но шансов сбежать у нее не было: Тим одним прыжком преодолел разделявшие их пару метров и, схватив ее за плечи, прижал к ближайшему дереву. К его удивлению, она не стала вырываться и кричать, а с яростью выдохнула ему в лицо:

– Что тебе надо?!

– Нет, это ты мне скажи, что тебе здесь надо и зачем ты проникла на охраняемую территорию?! – поинтересовался Тим, потрясенный ее наглостью.

– Не твое дело!

– Как раз мое: я смотритель и в мои обязанности входит не допускать сюда посторонних. Итак, что ты здесь забыла? Отвечай!

– Травы лечебные искала!

– Травы?! – недоверчиво фыркнул Тим. – Разве в конце августа собирают травы?

– Собирают!

– И какие же?

– Тебе названия, что ли, перечислить?

– Перечисли, а то, может, ты и трав никаких не знаешь, врешь на ходу!

– Ой, да пожалуйста: чистотел, багульник, тысячелистник, полевой хвощ… Достаточно? А то могу продолжить.

– И где же твои травы? Что-то я их не вижу.

– Не нашла. Не растут здесь такие.

– А по-моему, ты врешь. У тебя ни сумки, ни мешка при себе нет. Разве ходят за травами с пустыми руками?

– Что-то ты слишком подозрительный! – усмехнулась Нюра. – Подумаешь, нет сумки! Травы можно и в охапку складывать. Ну, какие еще будут вопросы?

– Вопросы найдутся! – парировал Тим, не ослабляя хватки. – Допустим, насчет трав я поверил, хотя и с трудом. Но объясни мне, почему ты испугалась, когда увидела меня? Если ни в чем не виновата, зачем убегать? На воре шапка горит!

Нюра на мгновение отвела взгляд, но тут же снова посмотрела Тиму в глаза и, презрительно фыркнув, спросила:

– С чего ты взял, что я в чем-то виновата? Просто не ожидала здесь кого-то встретить, сработала защитная реакция из-за того, что ты на меня набросился, вот и все! – В ее голосе не промелькнуло и тени волнения. – Ты бы себя видел! Тут кто угодно бы испугался!

Тим прищурился, внимательно глядя ей в лицо. Ее объяснения звучали неискренне, с долей насмешки; она явно что-то скрывала, но держалась уверенно, и он понимал, что правды от нее не дождется и ему придется ее отпустить.

Нюра передернула плечами, пытаясь высвободиться.

– Ты что, вечно собрался меня тут держать?! Мне идти пора, уже темнеет!

– Давай я тебя провожу, – предложил он, убирая руки с ее плеч и упираясь ими в ствол по обе стороны от нее, чтобы она не могла сбежать.

– Обойдусь без провожатых! – Она уколола его насмешливым взглядом и сдула свесившуюся на лицо прядь волос. Та взметнулась в воздух, и Тим заметил запутавшийся в волосах крошечный кусочек луковой шелухи. Поймав прядь, он извлек шелуху и произнес тоном сыщика, обнаружившего вескую улику:

– Травы искала, говоришь? А в подземелье к Луковой ведьме, случайно, не заглядывала? Или, может, ты и есть Луковая ведьма, а?

Глаза у Нюры вдруг потемнели и стали похожи на два торфяных болотца – блестящие, непроницаемые, таящие угрозу. Тиму показалось, что он проваливается в них и видит в их вязкой глубине россыпь жарких черных искр. Он попытался отвести взгляд и не смог. «Вот это я влип! – мелькнула у него мысль, вызывая волну озноба, от которого все тело тотчас покрылось гусиной кожей. – Чем объяснить подобное, кроме как колдовским даром?»

– Что за чушь ты несешь?! – тихо произнесла она изменившимся чужим голосом, и Тим почувствовал тревогу, волнами исходившую от нее. Неужели он попал в точку?

– Я видел старуху в подземном овощехранилище, – ответил он, изучая взглядом ее побледневшее лицо и гадая, отчего она вдруг так разволновалась. – Думаю, что она и есть Луковая ведьма, которую все ищут. А старые ведьмы легко превращаются в юных красоток, в фильмах полно таких примеров! Что ты на это скажешь?

– Что я скажу? А вот что! – воскликнула она и больно дернула Тима за ухо. Вскрикнув, он инстинктивно взмахнул руками, и Нюра была такова, лишь мелькнул вдали край ее цветастого сарафана.

– Ведьма! – сердито крикнул Тим ей вслед и бросился догонять ее, но не пробежав сотни метров, остановился и растерянно огляделся, потирая ноющее ухо. Лес вокруг был неподвижен, точно нарисованный, ни одна ветка не раскачивалась, и тишину ничто не нарушало. Нюра как сквозь землю провалилась. Забор, вдоль которого бежал Тим, закончился, примкнув к воротам центрального входа. За воротами белела полоса бетонной дороги, нечеткая в полумраке тоннеля, образованного нависавшими над ней кронами ивняка. Вдруг в ивовых зарослях справа от дороги что-то зашуршало, затрещали ветки, а затем на дорогу выбралась Нюра, волоча за собой велосипед.

– А ну, постой! – выкрикнул Тим, срываясь с места, но Нюра даже не обернулась. Перекинув ногу через велосипедную раму, она налегла на педали и покатила вдаль, огласив окрестности треньканьем велосипедного звонка, прозвучавшего в ушах Тима, как издевка.

Потоптавшись на месте, он озадаченно потер лоб, вздохнул и с тяжелым сердцем побрел в лагерь, где ему предстояло провести ночь, которая должна была вот-вот вступить в свои права. Внезапно он вспомнил о просьбе отца созвониться через два часа и похолодел, осознав, что с момента их разговора прошло гораздо больше времени. Почему же отец не звонит? Тим полез за телефоном в задний карман джинсов и замер в ужасе: телефона там не было.

Бросившись обратно к тому месту, где только что стоял, провожая взглядом Нюру, Тим внимательно осмотрел участок дороги до самых ворот, но телефона не нашел. Дальше искать было бессмысленно: в траве, усеянной обломками строительного мусора, да еще и впотьмах, он вряд ли его отыщет и может случайно на него наступить. «Уж лучше продолжить поиски, когда рассветет, – рассудил Тим. – Родители, конечно, уже волнуются, а до утра и вовсе с ума сойдут, могут и в полицию обратиться… Эх, все из-за Нюры! Ясное дело, что телефон выпал, когда я за ней гнался. Ничего, в пять утра уже светает, пройдусь по своим следам, и телефон найдется. Куда он денется?»

Добравшись до корпуса, выбранного в качестве пристанища, Тим с трудом заставил себя войтив коридор, пропахший плесенью и гниющими грибами; в кромешном мраке, воцарившемся там, эти запахи казались особенно резкими и омерзительными. Выглянув из пустого дверного проема наружу, Тим глотнул напоследок свежего воздуха и, задержав дыхание, быстро зашагал по скрипучим доскам к дальней комнате, где оставил свой рюкзак. Он шел на ощупь, вытянув руки перед собой, и, налетев на притулившуюся в углу березку, обмер от испуга, не сразу сообразив, с чем столкнулся.

В комнате было немного светлее благодаря лунному свету, проникавшему через окно, зато сама комната приобрела еще более гнетущий вид и выглядела, как царство мертвых из параллельной реальности.

Достав с подоконника свой рюкзак, Тим откопал в нем фонарь и, включив его, расположил таким образом, чтобы тот освещал вход в комнату. В желтый круг света попала надпись, нацарапанная черной краской на стене рядом с дверью, которая гласила: «Будь готов!». Увидев ее, Тим поежился: она показалась ему зловещим предзнаменованием. Внутри у Тима остро кольнуло от мысли, что Луковая ведьма, возможно, уже выбралась из своего убежища и бродит по округе, подбираясь все ближе. А может, она притаилась прямо здесь, под окном, и выжидает удобный момент, чтобы напасть.

На Тима разом нахлынули все страхи, которые он испытал за свою жизнь; казалось, что комнату заполонили монстры, те самые, которых он видел в своих детских кошмарах, только теперь они стали крупнее, словно подросли со временем, как и он сам. Раньше мама легко с ними справлялась, обращая их в бегство одним своим появлением, а сейчас бы ей вряд ли такое удалось.

Вспомнив о матери, Тим усилием воли отогнал пугающие мысли, а заодно и всех воображаемых монстров: если он позволит себе безвольно утонуть в собственных страхах, никто не поможет его матери избавиться от призрака Луковой ведьмы, и неизвестно, сколько еще человеческих жизней окажется у ведьмы на счету. Он должен положить этому конец, и выбора у него нет. Если же конец наступит для него самого, а не для ведьмы, что ж, значит, такова судьба.

Тим плотно закрыл дверь, а затем забаррикадировал ее, сдвинув туда всю мебель, какая только нашлась в комнате, кроме одной кровати, стоявшей у окна, на которой он и расположился, засунув под голову рюкзак и свернувшись калачиком на голой панцирной сетке; та мягко просела под его весом, и лежать было почти удобно. Как только он перестал ворочаться и стихли скрипы старой кровати, отовсюду тотчас понеслись шорохи и странные звуки, будто в соседних комнатах кто-то был, тихо копался в старом хламе, перелистывал страницы ветхих книг, хлопал дверцами шкафов и вздыхал, словно сокрушаясь от того, что не мог найти нужную вещь. В какой-то момент Тим не выдержал и крикнул «Кто здесь?!», но не получил ответа, а звуки продолжали раздаваться. В конце концов он решил, что там разгулялся ветер, свободно задувавший в выбитые окна. Усталость взяла свое, и Тим провалился в беспокойный сон.

Ему снились пионеры в алых галстуках, дружно шагавшие строем по аллеям лагеря; они хором пели задорные песни о кострах и синих ночах, звонко смеялись и громко топали; лагерь выглядел ухоженным и уютным – никаких следов разрухи, и все окна в корпусах были целыми, но… недолго. Внезапно яркое солнце, сиявшее над лагерем, почернело и съежилось, сделавшись похожим на гнилое яблоко, и вместе с тем начали рушиться корпуса: их крыши проседали с надрывным скрипом, стекла в окнах трескались и осыпались, краска отслаивалась от стен и скручивалась в мелкие чешуйки. Пионеры продолжали шагать и петь, ничего не замечая, но лица их потускнели и утратили четкость, как портреты на старых фотографиях, а движения замедлились, словно воздух загустел или превратился в воду. Картина продолжала меняться, делаясь все более мрачной, асфальт трескался под ногами пионеров, а сами пионеры один за другим превращались в зомби – хромых, кривобоких, мутноглазых мертвецов, распухших, как утопленники.

Солнце в потемневшем небе тоже изменилось: теперь оно напоминало высохшую луковицу, и с него на землю сыпалась шелуха. Подхваченная ветром, она разлеталась повсюду, быстро заметая все вокруг: аллеи, корпуса, пионеров и весь лагерь.

Тим проснулся в холодном поту, задыхаясь от собственного крика. Фонарь, лежавший на подоконнике, все еще освещал комнату, но судя по слабому мерцанию, готов был вот-вот угаснуть. Тиму не хватило духу выключить его перед тем, как лечь спать, и теперь он об этом сожалел: аккумуляторы разрядились, и зарядить их было негде.

К счастью, небо за окном уже посветлело, и необходимость в фонаре отпала. Еще немного, и совсем рассветет, тогда можно будет отправляться на поиски потерянного телефона. Тим собирался дойти до умывальников, умыться и начать поиски оттуда. Он чувствовал себя разбитым и измотанным, ночной кошмар все еще стоял перед глазами. Поднявшись с кровати, он размялся, поприседав и помахав руками, потер щеки, на которых остались отметины от панцирной сетки, чтобы те поскорее исчезли, а затем подошел к окну. В глаза ему сразу же бросился темный силуэт в длинном балахоне, колыхавшемся на ветру.

Это была старуха из подземелья.

Она бродила возле сторожки, видневшейся за площадью рядом с воротами, заглядывала в заколоченные окна и, пытаясь проникнуть внутрь, скребла старые доски, как обезумевшая кошка. Тиму даже показалось, что он слышит этот жуткий скребущий звук, хотя расстояние было довольно большим.

«Вот она, Луковая ведьма! Иди и хватай ее, чего же ты стоишь?!» – прозвенел в голове Тима негодующий внутренний голос, но Тим не сдвинулся с места и, обливаясь холодным потом, продолжал разглядывать старуху.

Длинные космы, похожие на растрепанные веревки, свисали до самой земли и волочились за ней, собирая сухие листья и мусор. Плечи укрывала драная шаль, сотканная, казалось, из паутины и пыли. Старуха передвигалась медленно, сгорбившись и опираясь на сучковатую корявую палку, однако выглядела не такой уж немощной, какой показалась Тиму в прошлый раз. В ней чувствовалась сила, а ее фигура была довольно крупной для древней старухи.

Вдруг, словно почувствовав его взгляд, старуха обернулась и посмотрела прямо туда, где стоял Тим. Его сердце забилось быстрее. Лицо старухи было ужасным, неживым и бугристым, словно смятый и высохший кусок глины; глаза терялись в глубине складок, а нос, огромный, как баклажан, свисал почти до подбородка, скрывая губы.

У Тима перехватило дыхание. Он отпрянул от окна и прислонился спиной к стене, охваченный единственным желанием – только бы старуха его не заметила. Надежды на то, что ему удастся задержать ее, рухнули: она не человек, это стало для него совершенно очевидным после того, как он увидел ее жуткую физиономию, которую назвать лицом язык не поворачивался. Он чувствовал себя беспомощным и жалким трусом, хотелось немедленно вернуться домой и забыть об этом кошмаре. Маме уже ничем не помочь, Луковая ведьма существует, а с колдовством ни один обычный человек не сможет справиться, даже самый смелый и сильный. «Самоуверенный болван! – мысленно обругал себя Тим. – Приперся в логово ведьмы, никого не послушал, вот и вляпался! Что же будет с мамой, когда ей сообщат о том, что найден труп ее сына и изо рта у него торчит луковица?! Уж лучше дома бы сидел, спаситель хренов!» Разозлившись на себя, он обнаружил, что страх исчез, сменившись обреченной решимостью. Даже мысль о том, что ведьма, возможно, уже на пороге этого корпуса, больше его не пугала. Чему быть, того не миновать, и если ему суждено стать ее очередной жертвой, так пусть уж это случится поскорее. Хотя он все же попытается дать ей отпор, ну или хотя бы дернет ее за нос напоследок. Представив себе эту картину, Тим рассмеялся, и ему показалось, что он теряет контроль над своим разумом. Наверное, так и сходят с ума в моменты сильного потрясения: вначале очень страшно, а потом очень весело, и это означает, что разум не выдержал.

Тим до того осмелел, что решился отправиться ведьме навстречу. «Если я сошел с ума, то и смерть мне не страшна», – подумал он, и случайно вышло, что слова сложились в рифму. Улыбнувшись своим мыслям, Тим направился к двери комнаты и принялся разгребать сооруженные с вечера баррикады. Расчистив выход, он стремительно прошагал по коридору, растоптав последние уцелевшие грибы, вышел на крыльцо и остановился, высматривая ведьму, однако той нигде не было видно. Тим испытал некоторое облегчение, но решил, что расслабляться пока рано, и, спустившись с крыльца, снова осмотрелся. Ни ведьмы, ни ее следов. Он обошел вокруг корпуса, но обнаружил лишь двух ворон, копавшихся в земле, и те, вспорхнув на крышу, разразились недовольным карканьем.

Неужели опасность миновала?

Тиму хотелось окончательно удостовериться в этом наверняка, и он зашагал через площадь к сторожке. Страх вновь зашевелился в груди, но Тим не позволил ему разрастись, а первые утренние лучи, пробившиеся сквозь хвойный полог сосновых крон, придали ему уверенности.

Ведьмы не оказалось и у сторожки, однако на земле у задней стены валялись обломки досок, вырванных из заколоченного окна, теперь зиявшего пустым проемом. Тим поддел ногой один из обломков, и тот, перевернувшись, ощерился частоколом огромных гвоздей, торчавших острым концом наружу.

– Вот что значит колдовская сила! – потрясенно выдохнул Тим, вспоминая, как он безуспешно пытался выбить эти доски прошлым утром.

«Все-таки повезло мне, что Геннадий запер сторожку! – подумал он, с опаской вглядываясь в темноту за оконным проемом, обрамленным остатками досок с острыми зазубринами. – Будь я внутри, ведьма добралась бы до меня. Недаром говорят: все, что ни делается – к лучшему!»

В этот момент где-то в глубине сторожки протяжно застонали половицы, а затем послышались шаги, быстро приближавшиеся к окну, рядом с которым стоял Тим.

(обратно)

Глава 14. "Знакомые все лица…"

Тим попятился, ожидая увидеть в окне морщинистое лицо старухи, и оторопел, когда оттуда на него глянул рыжебородый мужик, показавшийся ему смутно знакомым.

– Ты кто? – спросил тот, приближаясь к окну и прожигая Тима подозрительным взглядом.

– Тимофей… новый смотритель, – пояснил Тим, догадываясь, что перед ним хозяин «Лучиков», Карл Романович Бенедиктов, чью фотографию он видел на сайте компании, занимавшейся его трудоустройством. У мужчины, маячившего в оконном проеме, было такое же круглое лицо, нос картошкой и выпяченная нижняя губа, разве что он выглядел немного старше, а на лице отсутствовала бородавка, которую Тим заметил у Бенедиктова на снимке. «Бородавку можно свести, а то фото, наверное, очень старое», – подумал он, переминаясь с ноги на ногу и робея под суровым взглядом своего собеседника. Тем временем тот оперся на подоконник и, высунувшись наружу, с хмурым видом разглядывал обломки досок, валявшиеся под окном.

– Твоих рук дело?! – Он исподлобья посмотрел на Тима и, получив отрицательный ответ, презрительно фыркнул: – Как же ты, смотритель, допустил такое безобразие?!

– А можно узнать, с кем я разговариваю? – на всякий случай решил уточнить Тим, а заодно и дать понять этому раздувшемуся от чувства собственной важности типу, что не готов терпеть подобный уничижительный тон.

– Эх ты, молодо-зелено! Учти на будущее: своих начальников надо знать в лицо, а то вдруг попадутся не такие добрые, как я, могут ведь и уволить за подобные вопросы! Бенедиктов Карл Романович, будем знакомы! – Он протянул руку, предлагая Тиму пожать ее.

«Довольно неожиданный жест на фоне такого заносчивого поведения», – подумал Тим, растерявшись и не сдвинувшись с места, и тут Бенедиктов вновь удивил его, перемахнув через подоконник и тяжело спрыгнув на землю.

– Ты не бойся, я не кусаюсь! – насмешливо проговорил он, приблизившись к нему, и хлопнул его по плечу. Тим едва сдержался, чтобы не нагрубить, но все же сказал больше, чем следовало:

– Я и не боюсь, не переживайте! Здесь есть кое-кто пострашнее.

– Правда? – Бенедиктов высоко вскинул рыжие с проседью брови. – И кто же это?

– Старуха. Думаю, что это она выломала доски! – сказал Тим. – Я заметил ее возле сторожки и хотел к ней подойти, но она скрылась, – добавил он не моргнув глазом. Не мог же он признаться, через какие моральные мучения ему пришлось пройти, прежде чем он решился на этот подвиг.

– Старуха?! Выломала доски?! – Хозяин озадаченно почесал затылок. – Ну ты и шутник! Да на такое не всякий здоровый мужик способен! Это ж какую силищу надо иметь, чтобы толстые доски как спички ломать!

– Она ведьма! Луковая ведьма. Разве вы о ней не слышали? Об этом все в округе говорят, а Геннадий, второй смотритель, утверждает, что тоже видел ее здесь, и не раз!

Бенедиктов как-то странно посмотрел на Тима, будто усомнился в его адекватности.

– Геннадий никогда мне об этом не рассказывал, а слухи о Луковой ведьме я сроду всерьез не воспринимал. Ты хорошо рассмотрел эту… старуху?

– Достаточно хорошо, чтобы понять, что она не человек.

– И как же ты это понял?

– У нее лицо неживое и… очень жуткое! Неестественное, слишком уродливое, как… ну как у гоблина какого-нибудь.

– Хм… интересные дела… – Бенедиктов потер подбородок, скрытый под окладистой бородой. – Ты полицию вызывал?

Тим отрицательно помотал головой.

– Нет смысла… Они ее больше тридцати лет ловят и поймать не могут.

– И все же, согласно инструкции, ты обязан вызвать полицейских, если на территорию лагеря проникнут посторонние. Тебя Геннадий инструктировал?

– Инструктировал. Он и предупредил меня о том, что полиция на ведьму не выезжает.

– Ну и правильно делает, что не выезжает: никаких ведьм в природе не существует! Жаль только, что люди разносят дурацкие слухи, а я из-за них этот объект никак продать не могу, всех покупателей мне распугали. Столько сделок уже у меня сорвалось!

– Но ведь я видел ведьму! – возразил Тим, удивленный невозмутимостью Бенедиктова.

– Старуху, – поправил его тот. – Ведьма она или нет, это еще надо выяснить.

– А выломанные доски? – напомнил Тим.

– Ты уверен, что это она их выломала? Сам видел или предполагаешь? – В ожидании ответа Бенедиктов пристально уставился на Тима и, казалось, напрягся.

– Не видел, но ведь больше некому, кроме нее.

– А где ты был, когда это случилось? И почему сторожка на замке?

– С обходом ходил, – соврал Тим. Несмотря на свою неприязнь к Геннадию, он решил умолчать о том, что тот запер сторожку на замок и не оставил ему ключ: как-никак, Геннадий – его коллега, а жаловаться на коллег начальству Тим считал недостойным.

– С обходом? До рассвета? – недоверчиво усмехнулся Бенедиктов. – Похвально! И как прошел обход? Были еще посторонние на территории, кроме старухи?

– Нет, больше никого, – ответил Тим, решив до поры до времени не выдавать Нюру: с ней он сначала сам разберется, а потом подумает, сообщать ли кому-то о том, что видел ее здесь. И еще ему казалось странным, что Бенедиктов так равнодушно отнесся к его рассказу о старухе, как будто речь шла о бездомной собаке, случайно забежавшей на территорию лагеря. Тим вновь заговорил:

– Старуха прячется в подземном овощехранилище, я вчера обнаружил ее там.

– Да неужели?! – Бенедиктов заметно оживился. – И что же ты там делал?

Тим даже опешил от такого вопроса.

– Ну я же смотритель… – Он в недоумении развел руками. – Мне показалось, что там кто-то есть, я услышал голос и спустился посмотреть…

– Смелый ты парень, Тимофей! Хороший из тебя смотритель! Пожалуй, распоряжусь, чтобы тебе премию выплатили! – воскликнул Бенедиктов, одарив его восхищенным взглядом. Правда, это восхищение показалось Тиму несколько наигранным.

– Не стоит: я же ничего особенного не сделал, просто выполнял свою работу, – возразил он, отмечая про себя, что хозяин вновь ничего не спрашивает о старухе.

– Еще и скромный вдобавок, надо же! – Показав Тиму большой палец, Бенедиктов одобрительно покивал и вдруг заявил: – Схожу-ка я, пожалуй, в овощехранилище, взгляну на твою старуху! Составишь компанию?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал обратно к сторожке, бросив на ходу:

– Погоди, только вещи свои прихвачу.

Тим ошеломленно смотрел, как тот перебирается через подоконник и исчезает в темноте за оконным проемом. Спустя пару минут Бенедиктов вернулся с небольшой дорожной сумкой, перекинутой через плечо.

– Ну что, проводишь? А то я уже и не помню, где тут овощехранилище. Редко сюда наведываюсь. Поначалу-то загорелся строительством, собирался создать здесь хорошую базу отдыха, ведь место замечательное, сам видишь! Но, видать, не судьба. Все пошло наперекосяк!

– Говорят, Луковая ведьма строительству помешала, – сказал Тим, следуя за Бенедиктовым, тяжело ступавшим по дорожке, устланной листвой и хвоей.

– Говорят, в Москве кур доят! – усмехнулся тот. – Попадись мне эта ведьма, я б ей своими руками шею свернул, как той курице! Все мои планы из-за нее рухнули! Вот только не верю я этим небылицам. Просто мне фатально не везло, и все. Бывает. Звезды не сошлись. Некого винить.

– А как же «луковый» след? Ведь находили же рассыпанный лук и трупы с луковицей во рту, а началось это еще в те времена, когда пионерский лагерь работал.

– Ты, я смотрю, основательно погрузился в эту тему! – Бенедиктов покосился на Тима краем глаза, словно в чем-то его подозревал. – Когда успел-то? Ведь ты же не местный, насколько мне известно.

Тим замялся, не зная, что ответить. Выкладывать ему всю правду он не планировал и пытался придумать какую-нибудь отговорку, но в этот момент они дошли до ангара, и Бенедиктов прижал палец к губам, призывая к молчанию.

За приоткрытыми дверями колыхалась тьма, пропитанная запахами плесени, гнили и… лука. Тиму представилось, что Луковая ведьма стоит в этой тьме, злобно ухмыляется и манит их скрюченным грязным пальцем – колдует, чтобы они поскорее вошли и не вздумали повернуть назад. Он непроизвольно отшатнулся, когда Бенедиктов распахнул двери, но взял себя в руки и шагнул в ангар вслед за ним. Страх вновь заставил его почувствовать себя трусливым мальчишкой. Неужели так будет всегда – и в двадцать лет, и в сорок?! Вон, Бенедиктов вошел спокойно, будто в подъезд своего дома. «Так он просто еще Луковую ведьму не видел, – нашел себе оправдание Тим. – Не боятся только дураки, чувствовать страх – это нормально в любом возрасте».

Тем временем они начали спускаться, и страх Тима все усиливался. Его колени предательски задрожали, как было в прошлый раз, и Тим вновь оступился на том же самом месте. Потеряв равновесие, он машинально схватился за плечи Бенедиктова, и тот, чертыхаясь, мешком полетел с лестницы, увлекая его за собой. Вместе они растянулись на бетонном полу. От глухого стука, похожего на звук удара головы Бенедиктова о бетон, Тиму сделалось дурно. Бенедиктов больше не чертыхался и не пытался встать, он вообще не шевелился, просто лежал, уткнувшись лицом в пол, с раскинутыми в стороны конечностями, как турист на пляже, безучастный ко всему происходящему. Тим окликнул его, слегка потряс за плечо и, когда реакции не последовало, плюхнулся на пол рядом с ним как подкошенный, подозревая, что хозяин пионерлагеря убился насмерть. Какое-то время Тим сидел в оцепенении, гадая, что делать дальше. Первой мыслью было вытащить Бенедиктова наверх, но Тим сразу отмел ее: во-первых, едва ли ему хватит на это сил, а во-вторых, велик был риск еще больше навредить пострадавшему, если у него что-нибудь сломано. В таких случаях лучше сразу вызывать «скорую», но как это сделать, если нет телефона? Можно, конечно, пойти поискать свой потерянный телефон, но если тот не отыщется, время будет потрачено зря. По всему выходило, что нужно идти за помощью в поселок, однако Тиму казалось неправильным оставлять человека в бессознательном состоянии без присмотра. «Ну почему же без присмотра? Луковая ведьма присмотрит!» – прозвучал в его голове насмешливый и, казалось, чужой голос. В тот же миг мозг обожгла ужасная догадка: уж не ведьма ли подстроила их падение с лестницы? Не иначе, здесь замешано колдовство!

Тим поежился, и его охватило желание покинуть подземелье как можно скорее. Неожиданно на него снизошло озарение: ведь в сторожке должен быть стационарный телефон, Геннадий, кажется, говорил об этом! А в сторожку теперь можно попасть через окно – спасибо Луковой ведьме за то, что освободила его от досок. Воодушевившись, Тим вскочил на ноги и прежде чем уйти, на всякий случай еще раз потормошил Бенедиктова – тот по-прежнему не реагировал. Выбравшись наверх, Тим стрелой помчался к сторожке, нырнул в пустое окно и через несколько минут уже набирал номер «скорой», вращая циферблат на черном корпусе старого телефонного аппарата, который обнаружил на тумбочке в прихожей.

«Скорая» приехала неожиданно быстро. Белая «газель» с красным крестом подкатила прямо к воротам. Вовремя подоспевший Тим распахнул их, предлагая водителю проехать на территорию, но тот, с сомнением глянув на землю, усеянную строительным мусором, отказался. Двое медработников – высокий сухощавый мужчина с усталым взглядом и маленькая, но крепкая с виду женщина – вышли из машины и последовали за Тимом, по пути расспрашивая его о случившемся. Узнав о том, что пострадавший находится в подземелье, а его вес никак не меньше сотни килограммов, они переглянулись, и врач, повернувшись к машине, помахал рукой водителю, давая понять, чтобы тот следовал за ними. Водитель сразу понял, что от него требуется, и, захватив с собой носилки, вскоре догнал их.

Вчетвером они подошли к ангару. Тим пропустил всех вперед, указав им на лестницу, а когда спустился сам, наткнулся на их удивленные взгляды.

На полу под лестницей Бенедиктова не было.

– Но он лежал прямо здесь и не двигался… – растерянно пробормотал Тим и прокричал в темноту: – Карл Романович, где вы?!

Ответа не последовало, только эхо прокатилось по подземелью, свидетельствуя о немалых размерах овощехранилища.

– Карл Романович Бенедиктов? – уточнил врач, с сомнением глядя на Тима. – Владелец Лукового острова? Давно он не показывался в наших краях! Ты уверен, что не ошибся?

– Видно, помощь ему не требуется, раз он ушел на своих двоих, – заметил водитель, освещая пространство с помощью фонарика, встроенного в корпус телефона.

Голубоватый луч света скользил по кирпичным стенам, выхватывая из темноты очертания отсеков для овощей, сколоченных из грубых досок, и ряды полок, прогнувшихся под весом банок, тускло поблескивавших пыльными боками.

– Вряд ли он сам ушел, – возразил Тим. – Мы бы встретили его по пути, или он зашел бы в сторожку.

– И где же он, по-твоему, может быть? – удивленно поинтересовался врач.

Тим замялся на миг, а затем выдал длинную тираду, поведав им о Луковой ведьме и о своих опасениях по поводу того, что исчезновение Бенедиктова не что иное, как ее колдовские проделки.

По вытянувшимся лицам медработников и водителя Тим догадался, что они приняли его за сумасшедшего. Они даже вопросов ему не задавали, позволив высказаться до конца, и лишь когда он замолчал, врач извлек из своего кармана телефон и набрал какой-то номер. Последовал недолгий разговор, и по словам врача Тим понял, что тот разговаривает с сотрудниками фирмы, которой руководил Бенедиктов.

– Что ж, с Карлом Романовичем все в порядке, – сообщил врач Тиму и всем остальным, когда закончил говорить по телефону. – К счастью, у меня сохранился номер его секретаря: не раз приходилось общаться по поводу несчастных случаев, которые здесь происходили в разное время. Секретарь утверждает, что Карл Романович находится у себя в кабинете, а поездка в «Лучики» у него запланирована на завтра. Получается, он никак не мог упасть с этой лестницы.

– Но это был он! – воскликнул Тим и поразился, насколько неуверенно прозвучал его голос. – Я узнал его по фото, которое видел в интернете, к тому же он сам представился!

Врач посмотрел на него с сочувствием и некоторой опаской, как смотрят на душевнобольных.

– Может быть, тебе приснилось? – предположил он и, отвернувшись от него, начал подниматься по лестнице, показывая тем самым, что не ждет ответа.

Медсестра и водитель молча проследовали мимо Тима, но их взгляды были красноречивее всяких слов, а потом, когда они уже скрылись из виду, Тим расслышал фразу, сказанную медсестрой:

– Только время зря потратили! Надо будет сообщить Бенедиктову о том, что у него здесь работник долбанутый!

Тима это так задело, что на миг он даже усомнился в собственной адекватности. Он принялся перебирать в уме детали встречи с Бенедиктовым, но в конце концов пришел к выводу, что тот ему не привиделся – уж слишком реалистично все выглядело. В чем же кроется подвох? Секретарь Бенедиктова ошибся или солгал врачу? Маловероятно, конечно, но все же не исключено. Однако если допустить, что это так, остается главный вопрос: куда подевался Бенедиктов?

Внезапно Тим, обнаружив, что стоит в подземелье в полном одиночестве, пулей вылетел наверх, в теплые душистые объятия хвойного леса. Издалека доносился шум автомобильного двигателя, который быстро удалялся и вскоре затих. Вместе с наступившей тишиной к Тиму вернулся страх, и, заметив в траве огромный красный мухомор, он в сердцах пнул его, срывая на нем свою досаду. Шляпка, раскрошившись, взметнулась в воздух и осыпалась на траву ошметками, похожими на кровавые брызги. Разглядывая останки мухомора, Тим подумал о том, что у него сдают нервы. Тайна Луковой ведьмы не спешила открываться ему и обрастала новыми загадками, словно старуха дразнила его, играя как кошка с мышью. Она, видимо, не сомневалась в том, что Тим никуда от нее не денется.

«Ничего, пока я жив, у меня еще есть шанс выяснить, что эта старуха из себя представляет и есть ли у нее настоящее имя!» – подумал он, поднимая лицо и жмурясь от солнца, по-хозяйски запустившего в глубь леса свои жаркие лучи.

Легкий ветерок всколыхнул хвойное море над головой Тима, защекотал его щеки и принес с собой звуки тихой далекой мелодии, неизвестно откуда взявшейся в этом безлюдном глухом лесу, среди забытых ветхих строений. Тим прислушался к приятным звукам, и его осенило: «Телефон! Это же звонит мой телефон!»

Он со всех ног бросился туда, откуда доносились мелодичные трели, но те прекратились раньше, чем Тиму удалось определить верное направление. Куда двигаться дальше, стало непонятно. Тим медленно побрел по лесу, вглядываясь в траву, и через некоторое время вышел к площадке с умывальниками, расположенной среди скопления корпусов. Умывшись и утолив жажду, Тим поискал место для того, чтобы немного передохнуть, и на глаза ему попалась старая покосившаяся лавочка, тонувшая в зарослях кустарника. Устроившись на ней, Тим прикрыл глаза и весь обратился в слух, надеясь, что телефон зазвонит вновь. Представив себе, как волнуются его родители, он ощутил волну холода, прокатившуюся по всему телу, и поежился. Сколько еще уйдет времени на поиски телефона и удастся ли его отыскать? Можно было бы позаимствовать телефон у медиков, которые приезжали на «скорой», или воспользоваться телефоном в сторожке, но Тим не знал телефонных номеров своих родителей, в его контактах они значились как «мама» и «папа», а на цифры он никогда внимания не обращал. Тиму нужен был именно его телефон, и если поиски не увенчаются успехом, придется идти в поселок и обращаться в полицию с просьбой помочь ему связаться с родителями – возможно, их контакты имеются у полицейских в базе данных.

Погрузившись в размышления, Тим незаметно задремал, а проснулся от протяжного скрипа, прозвучавшего где-то поблизости. Едва умолкнув, звук, похожий на скип ржавых дверных петель, повторялся снова и снова. Тим скользнул взглядом по окружавшим его корпусам, но все двери, попавшиеся ему на глаза, выглядели плотно закрытыми. Потом он заметил раскачивающуюся от сквозняка створку окна с треснувшим стеклом. Вторая створка была неподвижна, и в ней отражалась какая-то девочка. Всмотревшись, Тим ощутил табун мурашек, вихрем пронесшихся по спине, а перед мысленным взором возник черный альбом, который он обнаружил в комоде у родителей в ту ночь, когда маму увезли на «скорой». Вспомнились строчки, прочитанные под фотографией девочки с косичками и крупным родимым пятном на правой щеке, похожим на крыло бабочки.

«Ксения Медведкина, 12 лет. Светлая память о ней будет вечно жить в наших сердцах».

В окне отражалась та самая девочка, Тим был в этом абсолютно уверен. Рядом с девочкой маячила еще одна фигура, чуть пониже ростом и более щуплая, с белесым вихром на макушке. Мальчишка. Память Тима услужливо выдала информацию:

«Илья Никитин, 13 лет. Его задорный смех и веселые шутки никогда не затихнут в нашей памяти».

Дети, отражавшиеся в окне, отличались от своих портретов в альбоме лишь отсутствием улыбок. Они сосредоточенно смотрели прямо на Тима и не собирались исчезать. Тим проморгался, потер глаза, потряс головой, но это не помогло. Призраки утонувших детей продолжали отражаться в окне, и внезапно Тим понял, что это не отражения – они действительно стояли там, за окном, внутри полуразрушенного корпуса, и как будто чего-то ждали. Внутреннее чутье подсказало Тиму, что они ждут, когда он к ним подойдет.

(обратно)

Глава 15. Кикимора

Корпус, в котором обитали призраки, встретил Тима услужливо распахнувшейся дверью, словно приглашая войти. Из темного дверного проема повеяло сквозняком и… коварством: казалось, стоит только переступить через порог, и ветхое здание уже не выпустит тебя назад, обрушится в одночасье, замуровав в своих недрах, как мумию в склепе.

Тим потоптался у порога, не столько борясь со страхом, сколько смиряясь со своей участью: на благополучный исход этой затеи он почти не рассчитывал. В книгах и фильмах призраки редко бывают безобидными, даже если это дети, и всякие потусторонние монстры зачастую принимают невинный детский облик, чтобы усыпить бдительность своей жертвы. Однако, осознавая всю степень риска, Тим не мог не войти туда: тайна Луковой ведьмы сама собой не раскроется, а значит, надо решаться. Он сделал неуверенный шаг вперед, затем еще один, уже смелее, и почти не испугался, когда дверь с треском захлопнулась за ним, лишь вздрогнул и подумал: «Да уж, это только в кино подобные штуки кажутся дешевыми трюками, и ты каждый раз думаешь, что так не бывает на самом деле!»

Просторный, но темный коридор вывел Тима к распахнутым двустворчатым дверям, щетинившимся чешуйками некогда белой, но заметно пожелтевшей краски. Пространство по ту сторону дверей оказалось огромным залом, полным яркого солнечного света, вливавшегося сквозь множество окон. В зале не было никакой мебели, кроме низких длинных скамеек, а в дальней его части возвышалась сцена, свидетельствуя о том, что зал был зрительным.

Тим сразу увидел детей. Правда, они выглядели совсем не так, как он себе представлял – не полупрозрачными призраками, скользящими по воздуху, а неподвижной картинкой, нарисованной на стене цветными масляными красками, каким-то чудом еще сохранившими свой глянцевый блеск. Тим потрясенно застыл, разглядывая детские фигуры с розовыми улыбающимися лицами, изображенные в натуральную величину, и недоумевал: как он мог перепутать их с детьми из фотоальбома?! Ни малейшего сходства! Вероятно, мутное треснувшее окно, сквозь которое Тим смотрел на них, находясь снаружи, исказило изображение, вот ему и почудилось. У него вырвался вздох облегчения: никакой мистики, всего лишь обман зрения. И все же его не отпускало ощущение, что это произошло неспроста и неким высшим силам было угодно, чтобы он оказался здесь. А значит, можно ожидать, что будут еще знаки.

Не успела эта мысль окончательно утвердиться в его голове, как позади него раздался грохот и звон разбитого стекла. Пронзенный нервным импульсом с головы до пят, Тим обернулся, готовый увидеть признаки начавшегося обрушения здания, но это был всего лишь фанерный стенд, свалившийся со стены. «НАШ ТЕАТР!» – гласила крупная надпись в центре плаката, прикрепленного к стенду; ее окружал каскад черно-белых фотографий в затейливо нарисованных рамочках. Подняв стенд с пола и стряхнув с него остатки остекления, Тим водрузил его на подоконник, чтобы рассмотреть как следует. Фотографии были нечеткими, возможно, любительскими, к тому же еще и сильно выцветшими. Большинство лиц представляли собой размытые пятна; сохранилась лишь пара снимков в верхнем левом углу – судя по всему, этот край стенда находился в таком месте, куда солнечные лучи дотягивались нечасто.

Тим склонился над стендом, всматриваясь в снимки, и от удивления раскрыл рот, который сам собой растянулся в широкой улыбке: на одной из фотографий, где была запечатлена группа юных актеров в сценических костюмах, он узнал своих родителей. Мама – худенькая девочка в русалочьем парике и длинном блестящем платье – казалась ненастоящей и очень хрупкой, как фарфоровая кукла, а отец почти полностью утонул в бесформенном ворохе лохмотьев, который, судя по всему, был костюмом Лешего. В глубине вороха виднелись лишь знакомые глаза, по ним Тим и узнал отца. Ему захотелось забрать эту фотографию с собой, и он подцепил ногтем ее край, пытаясь аккуратно отлепить от плаката, а заодно продолжал рассматривать детей, думая о том, что никого из них уже нет на этом свете, все они, кроме его родителей, утонули в реке в тот злополучный день, с которого началась история Луковой ведьмы.

Внезапно одно странное лицо притянуло взгляд Тима, и его сердце зачастило, как отбойный молоток: Луковая ведьма тоже была там, вместе с детьми, стояла среди них в самом центре! Тиму вновь показалось, что он теряет контроль над разумом, что это очередной морок, вызванный проделками ведьмы, которая, возможно, давно подкралась к нему и околдовывает, заставляя видеть то, чего нет. Он огляделся, но зал был по-прежнему пуст, лишь нарисованные мальчик и девочка сверкали белозубыми улыбками с противоположной стены.

Тим продолжал удерживать двумя пальцами уголок фотографии, и та вдруг отлепилась от плаката с сухим щелчком. Он поднес ее поближе к глазам, снова взглянул на ведьму, и у него вырвался изумленный возглас:

– Да это же просто маска!

От избытка нахлынувших эмоций он запрыгал на месте, энергично отбивая ногами чечетку и выкрикивая на весь зал: – Маска! Маска! Маска! Нет никакой ведьмы, это лишь маска!

Тим ликовал: тайна Луковой ведьмы наконец-то раскрылась! Удивительно, что он сразу не догадался – вероятно, сказывались накопившиеся за последние пару дней волнение и тревога. Получается, что старуха, которую он видел у сторожки минувшей ночью, была в точно такой же маске, как на этом снимке. Она вполне могла раздобыть ее в костюмерной театрального кружка. Теперь бы только добраться до этой старухи, чтобы окончательно убедиться в своих догадках! Он представил себе, как сорвет с нее маску и увидит ее настоящее лицо, а потом… потом, может быть, свяжет ее или запрет где-нибудь и вызовет полицию. И на этом все закончится. Но прежде надо было позвонить отцу. Хоть бы телефон нашелся!

Тим еще раз взглянул на фотографию и на фигуру в маске, стоявшую в группе детей. Ее голова заметно возвышалась над всеми и, скорее всего, принадлежала взрослой женщине – вероятно, это была пионервожатая. Тиму вспомнился рассказ отца о том, как они с мамой репетировали сценку из спектакля и при этом шумно ссорились, да так, что пришла вожатая и сделала им замечание. Потом она принялась искать маску Кикиморы и перевернула там все вверх дном. «Уж не эта ли маска была целью ее поисков? Интересно, нашлась ли она в итоге? Надо будет спросить у отца», – подумал Тим, и в это время с улицы донеслась знакомая мелодия.

Телефон! Где-то совсем близко!

Поспешно сунув фотографию в задний карман джинсов, Тим бросился к выходу, спеша добраться до телефона раньше, чем тот замолчит. Едва он выскочил из здания, позади что-то затрещало и тяжело рухнуло, сотрясая землю под его ногами. Обернувшись на ходу, Тим присвистнул, потрясенный увиденным: здание покосилось, а часть фасада вывалилась и горой высилась на крыльце, там, где он находился пару секунд назад. Если бы он чуть-чуть замешкался, лежал бы сейчас под грудой обломков. Что ж, судя по всему, удача повернулась к нему лицом, и нужно было ловить этот момент.

Телефон продолжал звонить, и Тим помчался дальше. Вскоре он заметил его в густой траве по глянцевому блеску корпуса и спустя мгновение уже прижимал к своей разгоряченной щеке, а голос отца, рвавшийся из динамика, вибрировал в его ухе:

– Тим! Тим! Алло! Это ты?! Тим, я не слышу тебя!

– Я… – прохрипел Тим, задыхаясь после сумасшедшей пробежки.

– Что с твоим голосом?! Я тебя не узнаю! Это точно ты?! Скажи еще что-нибудь! – кричал отец с таким жаром, что казалось, телефон в руке Тима вот-вот расплавится.

– Успокойся, пап, это точно я. Вчера я потерял телефон и только что его нашел. Извини, что так вышло. Не кричи и выслушай меня, ладно?

Тим приготовился к тому, что на него обрушится очередная гневная тирада, но отец ответил неожиданно ровным, хотя и не ласковым тоном:

– Ну говори, я слушаю.

– Луковой ведьмы не существует!

– Расскажи это маме, которая видит ее каждую ночь! – раздраженно перебил его отец, но Тим не дал ему продолжить, торжественно провозгласив:

– Это просто маска, пап! Театральная маска из вашего актерского кружка, где вы с мамой играли в спектакле Русалку и Лешего!

В трубке воцарилась тишина. Тим подождал немного, думая, что отец начнет задавать вопросы, но тот молчал: судя по всему, был до того потрясен услышанным, что потерял дар речи. Тим продолжил говорить, рассказав о стенде в зрительном зале и о фотографии, которую там обнаружил.

– В этом лагере живет странная старуха, – сообщил он, приготовившись выложить отцу свое главное открытие.

– И почему же она странная?

– Когда я увидел ее, то здорово перепугался: был уверен, что она не человек. Я счел, что она и есть Луковая ведьма, но оказалось, что ее лицо скрывалось под маской. Если бы не фотография, я бы ни за что не догадался. Ты говорил, что ваша пионервожатая искала маску Кикиморы. Не помнишь, нашла она ее или нет?

– Нет, она говорила, что ей пришлось съездить в город за другой маской, чтобы спектакль не сорвался: у Кикиморы в том спектакле была довольно большая роль. Только вот что странно… – Отец запнулся и, помолчав немного, растерянно произнес: – Ведь тогда, на реке, я сам видел старуху, которая всех напугала, но мне и в голову не пришло, что она в маске. Ты уверен, что не ошибся? Как-то в голове не укладывается… Да и времени сколько прошло! Не может быть, чтобы это была та же самая старуха!

– Может, если тогда она не была старухой! – воскликнул Тим, вспоминая, что и сам думал так же, как отец, до того, как узнал о маске. – Неизвестно, сколько ей в то время было лет, ведь под маской возраста не видно!

– Действительно… – пробормотал отец и вдруг удивленно воскликнул: – Но почему же никто не замечал, что это маска?! Хотя… расстояние до берега и до старухи было довольно большим, да и заросли ее скрывали. Но ведь до этого она целое лето пугала детей в лагере, заглядывая в окна по ночам, и никто ее не разоблачил!

– Потому что по ночам все выглядит иначе, – сказал Тим, вспоминая, как прошлой ночью сам трясся у окна, уверенный, что видит потустороннее существо. – И потому, что кто-то распустил слухи о Луковой ведьме, в которые многие поверили и не сомневались в том, что видят за окном ту самую ведьму.

– Возможно, ты прав… – задумчиво протянул отец. – И наличие маски объясняет тот факт, что злоумышленницу так и не смогли поймать, ведь ею запросто могла быть одна из работниц пионерлагеря: чтобы скрыться с места трагедии, ей достаточно было избавиться от маскарада! Сняла маску, парик и лохмотья, и прятаться уже не надо!

– Вот именно, пап! Все искали старуху, и никто не подумал о том, что она ряженая!

– Поразительно! Но если так, то выходит, что призрак ведьмы, который является маме…

– Плод ее воображения! – закончил за отца Тим. – Мы ведь и раньше это знали.

– Да, но в последние дни я начал сомневаться, особенно после того, как мама описала одежду, в которую ты был одет.

– Она просто угадала, это было несложно. Расскажи ей о фотографии и о маске. Думаю, что после этого ее вера в существование Луковой ведьмы сильно пошатнется, она перестанет нервничать, и ее здоровье начнет восстанавливаться. Я сфотографирую снимок со стенда на телефон и пришлю тебе, а ты покажи его маме, пусть посмотрит.

– Будет лучше, если ты сам ей все расскажешь. Она сильно тревожится из-за того, что у меня никак не получается связаться с тобой, а мои заверения в том, что ты в полном порядке, ее пугают: она считает, что я лгу.

– А она сейчас рядом?

– Нет, я поеду к ней ближе к вечеру, тогда и наберу тебя. Только не пропадай, ради Бога! И телефон больше не теряй!

– Буду беречь как зеницу ока, а на всякий случай запишу для нее голосовое сообщение и отправлю тебе вместе со снимком.

– Хорошая идея, но лучше бы этот «всякий случай» не наступил, – со вздохом произнес отец, и его голос звучал уже совсем спокойно.

Тим собрался было прощаться, но в голове вдруг промелькнула мысль, которая, казалось, наводила на некий след.

– Пап, а помнишь, ты говорил, что у вас в лагере была работница, которую все недолюбливали? – спросил он, пытаясь вспомнить имя женщины, которое услышал от отца во время разговора перед своим отъездом. – Фекла… Фрося…

– Федора, – подсказал отец, и Тима осенило. Он даже пошатнулся, словно его толкнули в бок.

– Федора, точно! Виктор Степанович и Тамара Андреевна, хозяева дома, где я остановился, тоже о ней рассказывали. Она жила с ними по соседству, пока ее не положили в психбольницу. Говорят, она работала в «Лучиках» поварихой, но ее оттуда уволили, потому что она сошла с ума. Или не поэтому, а из-за чего-то другого, но с головой у нее точно было не в порядке. Как ты думаешь, могла она украсть маску Кикиморы, чтобы пугать детей?

– Федора? Да запросто! – ответил отец почти без раздумий. – Такое вполне было бы в духе этой мегеры! Она ведь что только ни творила: к примеру, хватала за шиворот тех, кто в чем-то провинился, и тащила в овощехранилище…

– Овощехранилище! – выдохнул Тим, перебивая отца. – Вот оно! Все сходится!

– О чем ты?

– Как раз в овощехранилище я и увидел впервые эту старуху!

– Впервые? Так ты, выходит, не раз с ней сталкивался?

– Трижды. И все три раза я трусливо сбегал, не осмелившись к ней подойти.

– И правильно! Лучше вызови полицию, а сам к ней не приближайся: кто знает, на что она способна? Если это действительно Федора, то лучше держаться от нее подальше. Говорят, сумасшедшие обладают огромной силой – и молодые, и старики.

– Сомневаюсь, что полиция сможет ее найти, если не нашла до сих пор. Видимо, старуха где-то хорошо прячется. Мне бы выследить, где именно, тогда можнои полицию вызывать. – Сказав это, Тим подумал, что с обращением в полицию спешить не стоит: из-за их вмешательства старуха может затаиться. Но главное – он подозревал, что дело до сих пор не раскрыто неспроста: возможно, есть среди полицейских тот, кто не заинтересован в его раскрытии. Однако отцу он не стал сообщать о своих мрачных догадках.

– Что ж, будь осторожен и смотри в оба. И оставайся на связи! – потребовал отец.

– Договорились, пап!

Перед тем как убрать телефон в карман, Тим сверился с часами на экране и с удивлением обнаружил, что времени гораздо больше, чем он предполагал: было уже почти два часа дня. А ведь завтра он должен будет передать смену Геннадию и уйти из лагеря. Вполне возможно, что вернуться сюда ему уже не удастся: скорее всего, придется поехать домой, ведь он обещал отцу. Значит, на то, чтобы выследить старуху, у него осталась половина суток – не так уж много, но и не мало, если учесть, что теперь он будет смелее, зная, что объект слежки вовсе не демоническая сущность, а просто сумасшедшая бабка. Возможно, это и есть та самая Федора, которая запирала детей в овощехранилище.

«Овощехранилище! Вот куда нужно наведаться немедленно и как следует там все осмотреть!» – подумал Тим, и вдруг ему вспомнились слова Тамары Андреевны:

«Федора, приходилась двоюродной сестрой Евдокии Двузубовой. Может, потому и выпала Федоре такая горькая доля: ведьмовская кровь ей мозги замутила, на злые дела сподвигла. Вот и промучилась она всю жизнь, да в психушке и сгинула».

«Значит, ведьмовская кровь все-таки в ней есть!» – мелькнула у него мысль, мгновенно охлаждая его пыл, а затем в памяти всплыло следующее высказывание хозяйки дома:

«Федору ведьмой и не называл никто – просто дурная баба. А вот Нюра… Если ее бабку Двузубову все односельчане ведьмой считали, значит, и сама она такая же!»

«Интересно, а при чем здесь Нюра?» – задумался Тим, чувствуя, как в душе вновь нарастает тревога.

Его размышления прервал заурчавший от голода желудок, и воображение тотчас нарисовало яркий образ пакета с пирожками, оставшегося во временном убежище. Тиму даже почудился запах жареного теста, приятно щекочущий ноздри, и у него возник соблазн пойти и подкрепиться, но он ему не поддался: не до того сейчас, первым делом надо обследовать овощехранилище.

Шагая по лесу, Тим прислушивался к шелесту сосновых крон, похожему на тревожный шепот: казалось, вслед ему несется то ли восхищенное «Бесстрашный», то ли печальное «Пропащий». «Надо полагать, эти сосны много чего повидали на своем веку, – подумал Тим, невольно озираясь, – и были свидетелями того, как здесь погибали люди. Маловероятно, что сумасшедшая старуха убивала всех жертв собственными руками. Возможно, причиной их гибели стали несчастные случаи, спровоцированные ею, и она лишь пугала народ, а затем оставляла «луковый» след рядом с теми, кто погиб из-за ее безумных выходок».

На всем пути до овощехранилища Тим продолжал убеждать себя в том, что старуха сама по себе не опасна, главное – не паниковать при встрече с ней, не позволить страху сковать разум. Однако несмотря на это, его страх усиливался с каждым шагом, ноги наливались свинцом и вновь начали подгибаться, едва коснулись ступеней лестницы, ведущей в подземелье.

Тьма нехотя расступилась, потесненная голубоватым светом, брызнувшим из крошечного фонарика, который Тим включил в своем телефоне, однако стали видны лишь пылинки, кружившиеся в воздухе: фонарик был совсем слабым и освещал слишком мало пространства. Тим двинулся вниз, чувствуя, как у него захватывает дух, словно он приближается к краю бездны. Телефон плясал в его дрожащей руке; луч света хаотично метался во тьме, иногда касаясь блестящих от сырости кирпичных стен, и внезапно попал на грязно-белый квадрат с черным тумблером в центре. Выключатель! Направив на него фонарик, Тим зашагал туда, не очень надеясь на то, что тот сработает, и вздрогнул от неожиданности, когда после щелчка тумблера под его пальцами подземелье вдруг озарилось тусклым желтоватым светом. Выключив фонарик, Тим спрятал телефон в карман и огляделся.

Подземелье показалось ему бескрайним: ряды полок и дощатых отсеков, в каждом из которых мог спрятаться целый легион ведьм, тянулись вдоль стен и терялись вдали. Тим двинулся по широкому проходу между деревянными конструкциями, не рискуя заглядывать в отсеки: они вызывали у него ассоциацию с разрытыми могилами, и запах оттуда шел соответствующий – пахло сырой землей и мертвечиной. «Возможно, там догнивают дохлые крысы», – решил Тим, старательно прогоняя настойчиво лезшие в голову мысли о человеческих трупах.

Где-то вдали, в одном из отсеков, что-то зашебаршило, глухо стукаясь о дощатые стенки. Тим сжал кулаки и ускорил шаг. Вскоре в полумраке обозначилась задняя стена подземелья. На ее фоне выделялась фигура старухи, неожиданно высокая и очень худая. Тим удивленно заморгал, вглядываясь в темнеющий впереди силуэт. Складывалось впечатление, что габариты и пропорции старухи были способны меняться: она выглядела то сгорбленной и тщедушной, то приземистой и плечистой, а теперь, вот, стоит, прямая как жердь и похожая на огородное пугало. Эта мысль напугала Тима до икоты, но он не позволил себе сбежать и продолжил шагать вперед. Вскоре он приблизился к старухе настолько, что ее лицо, размытое полумраком, уже можно было разглядеть, – точнее, не лицо, а то, что находилось на его месте.

Это была маска Кикиморы, точь-в-точь такая же, как на фотографии со стенда театрального кружка.

(обратно)

Глава 16. Заколдованный круг

Тим долго смотрел на фигуру в маске, не понимая, почему та не двигается, но постепенно его взор, затуманившийся от ужаса, прояснился, и он увидел пустоту в прорезях для глаз и рта, означавшую, что под маской ничего нет. Потом он заметил, что черный балахон тоже пуст и висит на нескольких гвоздях, торчащих из деревянных полок, пересекающих стену. Это был лишь театральный костюм! Но где же сама актриса?

Тим огляделся и прислушался. Не заметив ничего подозрительного, он осмелел, шагнул к балахону и коснулся его; тот свободно заколыхался в воздухе, закачались длинные сальные космы прикрепленного к маске парика, представлявшего собой пучок растрепанных веревок. Поверхность маски, бугристая и осклизлая наощупь, смялась под пальцами Тима, как проколотый резиновый мяч, из которого вышел весь воздух. Неожиданно маска сорвалась со своего места и дохлой рыбой шлепнулась на пол; ее накрыл спланировавший следом балахон. Тим инстинктивно отпрянул: на миг ему почудилось, что костюм ожил и пытается на него напасть.

А потом он увидел надписи.

Дощатая стенка овощного отсека, открывшаяся взору Тима после того, как упал театральный костюм, была испещрена каракулями, вырезанными на ее поверхности каким-то острым предметом. Надписи гласили:

«Здесь был Паша»

«Влад, 8 лет»

«Федора – дура»

«Камера пыток»

«Лук – зло»

Ошарашенный Тим опустился на колени, чтобы как следует разглядеть эти художества. Запах гнилого лука ударил ему в нос, а под коленями что-то захрустело, похожее на прошлогоднюю листву. Но листьям, конечно же, здесь взяться было неоткуда. Хрустела луковая шелуха, толстым слоем устилавшая пол вдоль отсека. Чуть поодаль стоял массивный табурет из темного некрашеного дерева, сплошь покрытый сколами и царапинами, рядом с которым валялась пара погнутых железных ведер и ржавая овощечистка.

– Как-то чертовски мерзко все это выглядит… – пробормотал Тим, морщась от едкой луковой вони, и вдруг его взгляд зацепился за светлый треугольник – уголок бумажного листа, торчавший из складок распростертого на полу балахона. Что это? Какое-то послание?

Холодея от жутких догадок, Тим поднял балахон, встряхнул его, и на пол посыпались сложенные пополам тетрадные листки. Некоторые из них были разрисованы сердечками, цветочками и солнышками. Трепеща и кружась в воздухе, они напоминали больших пестрых бабочек, метавшихся в полумраке подземелья в поисках выхода. Поймав один листок, Тим развернул его и понял, что это письмо: обе страницы были исписаны аккуратным круглым почерком. Его взгляд тотчас заскользил по строчкам, и от прочитанного у него перехватило дыхание.

«Дорогие и любимые мамочка и папочка!

Я очень по вам скучаю! Пожалуйста, заберите меня отсюда! Мне здесь страшно и плохо! Наша повариха Федора хватает всех подряд, запирает в подвале и заставляет чистить овощи, чаще всего – лук. Тем, кто не слушается, она запихивает лук в рот! Она запрещает рассказывать об этом и говорит, что того, кто пожалуется, заберет Луковая ведьма. Я рассказала вожатой, но она ответила, что ведьм не бывает, трудиться полезно, а хулиганы заслуживают наказания. И после этого ведьма стала стучаться в мое окно по ночам! Мне кажется, что она даже днем следит за мной!

Мне очень страшно, и я ничего не выдумываю! Заберите меня, умоляю! Я обещаю, что каждый день буду наводить порядок в своей комнате и даже во всей квартире. И никогда больше не скажу ни одного плохого слова! Буду слушаться сразу, без возражений! Только заберите меня отсюда как можно скорее!

Очень-очень вас люблю и целую,

Алена.

5 июля 1987 год».

Потрясенный прочитанным, Тим спрятал письмо в карман, а затем собрал остальные письма, сложил их стопкой и пересчитал; набралось два десятка. Разворачивая их по очереди, он пробегался взглядом по тексту. Смысл везде был один и тот же.

«Мама и папа, срочно приезжайте! Здесь творится страшная жуть!»

«Вчера наша повариха заставила меня перечистить гору овощей, я полдня просидел в подвале…»

«Федора закрыла меня на овощном складе и сказала, что не выпустит, пока я не почищу ведро лука. Я не смог его почистить, от него щипало глаза, а она заорала: «Тогда ешь его, паршивец!»

«Я плохо вел себя в столовой, и повариха меня наказала: силой накормила сырым луком, а чтобы я быстрее жевал, дергала меня за волосы. Заберите меня отсюда, я больше никогда не буду хулиганить!»

Казалось, строки писем кричали голосами детей, вызывая в воображении Тима жуткие безобразные картины. Ему представлялось, как Федора, красная от гнева и натуги, шагает по подземелью, волоча за собой испуганного мальчишку или девчонку, а затем, усадив свою жертву на покосившийся табурет, оставляет в окружении овощных куч и уходит, предупредив, что не выпустит до тех пор, пока тот или та не начистит достаточно картофеля, моркови или лука.

«Что может быть ужаснее чистки лука?! Только чистка лука в таком жутком месте, как это!» – подумал Тим, извлекая из кармана телефон, чтобы сделать снимки обнаруженных улик: маски, балахона, писем и надписей, нацарапанных на стенке овощного отсека, которые впоследствии собирался показать Виктору Степановичу. Будучи в прошлом участковым, тот должен был знать все подробности того, что здесь происходило. Возможно, и о Федоре он расскажет что-нибудь интересное, что может значительно дополнить картину событий, сложившуюся в голове Тима.

Тим окончательно утвердился во мнении, что Федора и есть Луковая ведьма. Осталось лишь найти ее, но куда же она подевалась? Он нутром и кожей чувствовал, что она где-то здесь, прячется в одном из отсеков, наблюдает за ним и гадает, почему это он раньше убегал от нее, а теперь вдруг так осмелел. «Что ж, пришел черед поменяться местами!» – про себя усмехнулся Тим и, поднявшись на ноги, решительно заглянул внутрь отсека, отмеченного надписями. Фонарик в телефоне вновь пригодился: луч света скользнул в отсек, подсвечивая его темное нутро и дно, бугристое от слипшихся и давно высохших овощей.

Убедившись, что старухи в этом отсеке нет и не было (сухая корка на дне выглядела неповрежденной), Тим перешел к следующему, но и там оказалось пусто. Однако он подозревал, что в момент его появления старуха спряталась и не успела далеко уйти от этого места. Заглядывая в отсеки, Тим каждый раз готовился к тому, что обнаружит там старуху, и опасался, как бы она не вцепилась ему в лицо, поэтому прикрывался сгибом руки, в которой держал телефон с включенным фонарем. Вскинув руку в очередной раз, он ударился выставленным вверх локтем о полку, тянувшуюся над отсеками, и выронил телефон. Тот упал в отсек, и звук падения показался Тиму неожиданно гулким. Принявшись шарить руками по дну отсека, Тим ощутил под пальцами чистые сухие доски, на которых не то что «овощной» корки, но даже малейшей соринки не было. Телефон обнаружился в дальнем углу, и чтобы достать его, Тим сильнее подался вперед. В этот момент стенка отсека под ним зашаталась, и он, не удержавшись на ногах, нырнул внутрь вниз головой; его ноги при этом взмыли вверх и остались торчать снаружи. Подтянув их к себе, Тим принял удобное положение, потер ушибленную макушку и, подобрав телефон, направил луч света на шаткую переднюю стенку, чтобы посмотреть, что с ней не так.

Стенка оказалась дверцей!

Впрочем, он догадался об этом раньше, чем увидел дверные петли, а затем и небольшой засов, запиравший дверцу изнутри. Это открытие навело Тима на мысль о том, что отсек использовался в качестве убежища. Если бы не телефон, упавший туда, Тим, скорее всего, прошел бы мимо. Ну а теперь он, пожалуй, здесь задержится!

«Не нужно быть гением, чтобы догадаться о предназначении внутреннего засова: он помогает скрыть от посторонних глаз наличие в отсеке дверцы. Но вот зачем она понадобилась? – задумался Тим. – Кто угодно может заглянуть в отсек, какое же это убежище? Но поскольку дверца имеется, в ней наверняка заключается некий смысл».

Он озадаченно поскреб затылок и вновь выронил телефон. Тот с глухим стуком ударился о доски, и где-то далеко под полом прокатилось отчетливое гулкое эхо. Тим весь покрылся гусиной кожей, догадавшись, что дно отсека находится над обширным пустым пространством. Ему захотелось немедленно подняться наверх, на солнце, но вместо этого он принялся обследовать пол в поисках крышки люка, хотя мысль о том, что крышка найдется и ему придется открыть ее, пугала его до умопомрачения.

Однако ни малейшего намека на наличие люка в полу Тим не обнаружил. Он ощупал все доски, пытаясь подцепить и приподнять каждую в надежде на то, что она окажется краем крышки, но безуспешно. В одном месте из щели торчал обрывок веревки. Тим дернул за него, но не смог вытянуть веревку, намертво застрявшую в полу между досками. Веревка вполне могла бы служить для поднятия крышки, но ни одна доска даже не шевельнулась.

Тем не менее Тим не сомневался, что крышка должна быть именно здесь, в этом отсеке, иначе зачем было делать в нем потайную дверцу? Либо люк забили наглухо – возможно, потому, что надобность в нем отпала, либо… он был заперт с обратной стороны, и это означало, что кто-то находился там, под полом, прямо сейчас!

Тим вздрогнул от этой догадки и едва удержался, чтобы не броситься прочь из подземелья. И хотя он уже знал, что Луковая ведьма – обычная старуха, мысль о ее близком присутствии все равно приводила его в ужас. Вот какую силу имеют слухи, даже если не веришь в них! Нет-нет да и подумаешь, что дыма без огня не бывает.

Еще раз обследовав пол в отсеке, Тим подсветил телефоном каждую щель, но ничего не разглядел и решил, что вернется сюда позже. Голод давал о себе знать заунывным урчанием в животе, а после бессонной ночи рябило в глазах; необходимо было восстановить силы перед тем, как залечь в засаде в ожидании появления старухи. Тим решил, что лучше всего будет подкараулить ее, дождавшись, когда она сама выберется из своего убежища: ведь если ему удастся разобрать пол в отсеке и спуститься туда, в этом случае она увидит его первой, а ему хотелось, чтобы было наоборот.

Когда Тим наконец выбрался из промозглой темени подземелья и отправился к «своему» корпусу, «Лучики» уже пламенели в лучах заходящего солнца. Минуя здание, в котором обнаружился стенд с фотографиями, Тим бросил быстрый взгляд в окно зрительного зала. Нарисованные дети вновь показались ему живыми. Они ярко сияли в солнечном свете на старой облупленной стене, как бы освещенные изнутри, и, казалось, смотрели на него с одобрением, словно он сделал что-то такое, чего они от него ждали. Ощущение, что перед ним призраки утонувших детей, было настолько сильным, что Тим, несмотря на всю абсурдность подобного предположения, вскинул руку и помахал им.

По дороге он свернул к умывальникам, умылся и утолил жажду, а затем, подобрав валявшуюся на земле жестяную банку из-под газировки, как следует прополоскал ее и наполнил водой, собираясь запить ею ужин (если тот, конечно, еще не протух, пролежав на подоконнике в полиэтиленовом пакете почти два дня).

Опасения по поводу ужина оказались не напрасными: от свертка с курицей жутко воняло, и Тиму пришлось его выбросить, а вот пирожки оказались вполне съедобными, и хотя их оставалось всего три штуки, но этого вполне хватило, чтобы насытиться и надеяться на то, что до следующего утра не придется думать о еде.

Едва Тим покончил с пирожками, в кармане ожил телефон. Звонил отец.

– Сейчас я передам трубку маме, – произнес он без предисловий, не считая короткого приветствия, и добавил: – Умоляю, не говори лишнего! Не время рассказывать ей о снимке, маске и о том, что ты находишься в «Лучиках». Скажи, что ты дома, готовишься к учебе, и что у тебя терялся телефон. Этого достаточно.

– Но если мама узнает о маске, это может ей помочь. К тому же я нашел письма детей к своим родителям, в которых они сообщают, что Федора заставляла их чистить лук и пугала Луковой ведьмой! Это точно она, пап! Это Федора!

– Очень любопытно, и все же пока не распространяйся об этом… – устало забормотал отец, не проявив к новости о письмах должного интереса. – Повторяю, маме не надо сейчас знать о том, что ты в «Лучиках».

Тим решил не настаивать.

– Ладно, пап, как скажешь…

Из динамика донесся звук шагов, скрипнула дверь – судя по всему, отец зашел в палату к матери; послышался его далекий голос: «Дорогая, это Тим…», и спустя миг Тим услышал слабый мамин возглас:

– Сынок?!

– Привет, мама! Как ты?

– Я знаю, что ты там, в лагере… – с ходу выдала она. – Ведьма мне сказала…

Мама говорила очень тихо, но уверенно, и Тим не смог ей возразить, но и соглашаться не стал, не желая нарушать данное отцу обещание.

– Она сказала, что лодка перевернулась по моей вине, что это я создала панику, поэтому они утонули. Но во всем обвинили ведьму, хотя она хотела только напугать их, потому что они тоже ее напугали…

Мамина речь, быстрая и прерывистая, была похожа на бред. Тим никак не мог уловить суть, но не пытался переспрашивать и уточнять детали, подозревая, что едва ли получит внятный ответ. Мама понизила голос до шепота, словно боялась, что ее слова могут достичь чужих ушей:

– Ведьма сказала, что я должна заплатить за свой грех и ты можешь стать моим искуплением. Ей нужно мое согласие, чтобы заполучить тебя, а иначе лодка перевернется снова и погибнут еще дети… Много детей! Мне очень жаль, Тим! Луковая ведьма заманила тебя в ловушку, и это моя вина…

– Ну что ты такое говоришь, мам?! Ни в чем ты не виновата!

– Ш-ш-ш!.. – Она возмущенно прервала его и неожиданно громко воскликнула: – Ты ничего не знаешь! Все началось из-за меня, и теперь этому не будет конца! Ведьма никогда не остано…

Внезапно мама замолчала на полуслове. Тим взглянул на экран телефона и, увидев, что тот разрядился, чуть не взвыл от досады. Слова утешения и поддержки, готовые сорваться с его языка, так и остались невысказанными.

«Она же совершенно не в себе! – подумал он, чувствуя, как внутри все всколыхнулось от отрезвляющего осознания того, что мамино психическое здоровье заметно ухудшилось и это может быть необратимо. Теперь он не был так уверен, что, разоблачив Луковую ведьму, сможет тем самым изгнать из маминой головы ее образ, прочно обосновавшийся там в последние дни. Более того, мамина тревога оказалась заразительной, а сказанная мамой странная фраза о том, что лодка перевернется снова и погибнут еще дети, почудилась Тиму зловещим пророчеством, которое озвучила мамиными устами сама ведьма.

Как бы там ни было, Тим не мог позволить себе впасть в уныние, и первое, что он собирался сделать сейчас – это рассказать матери о маске Кикиморы, несмотря на то, что отец был против. Тим считал, что хуже от этого точно не будет, поскольку мама все равно уверена в том, что он находится в «Лучиках». Интересно, она снова угадала, как было с одеждой, или…

Отогнав мысли о нечистой силе, которые вновь полезли в голову, Тим сосредоточился на поисках зарядного устройства для телефона, надеясь на то, что им можно будет воспользоваться в сторожке. Его надежды оправдались, и вскоре он, добравшись до сторожки и проникнув внутрь сквозь брешь в заколоченном окне, подключил телефон к розетке, которую даже долго искать не пришлось – первая попавшаяся оказалась исправной. Однако разговор с матерью так и не состоялся: когда Тим набрал номер отца и попросил его передать матери трубку, тот ответил, что уже уехал из больницы.

– Мама сама собралась ехать в «Лучики», – сообщил он упавшим голосом. – Требует, чтобы я отвез ее. Поссорилась с врачами, настаивая на том, чтобы они ее выписали. Даже не знаю, что мне делать, Тим!

– Зачем ей приезжать? Если так нужно, я вернусь домой завтра, с первым же автобусом!

– Поздно! Боюсь, что это уже не поможет. Кажется, мама собирается отдать ведьме свою жизнь в обмен на твою.

– Она так сказала?!

– Нет, но у нее все на лице было написано.

– Ты же не позволишь ей поехать сюда?!

– Предлагаешь посадить ее под замок? – Отец хрипло рассмеялся, и Тима встревожил этот странный смех: так смеются люди, когда смиряются со своей участью, потеряв веру в то, что от них еще что-то зависит.

– Уж лучше так, чем… – начал было Тим, но отец перебил его:

– Принудительное лечение в психиатрической клинике – вот о чем я думаю в последнее время. Но ведь она никогда меня не простит! Я не могу с ней так поступить. Мне только и остается, что наблюдать за тем, как она постепенно сходит с ума, и я не смогу простить себе, если потеряю ее из-за своего бездействия. Такой вот заколдованный круг.

– Заколдованный круг… – эхом повторил Тим и ободряюще воскликнул: – Ничего, пап, скоро мы выберемся из этой ловушки, а тот, кто ее устроил, сам в нее попадет! Вот увидишь, у нас все будет хорошо!

Упоминание о заколдованном круге неожиданно вызвало у Тима ассоциацию с кругом, который чертят для того, чтобы уберечься от нечисти. Перед его мысленным взором возник гоголевский Хома Брут, дрожащей рукой рисовавший круг на полу церкви, где стоял гроб с панночкой.

Отправляясь в овощехранилище выслеживать старуху, Тим свернул к площади с бетонными пионерами, покопался в обломках, валявшихся рядом со статуей горниста, и выбрал один, густо покрытый побелкой с одного бока.

– Луковой ведьмы не существует! – сообщил он горнисту, косившемуся на него белым глазом. – Но круг начертить не помешает. Это не значит, что я верю в ведьм и всякую нечисть, но внутри круга мне будет спокойнее.

Горнист, разумеется, ничего не ответил, но весь его вид словно говорил Тиму: «Посмотри на меня, на мои отбитые бока и конечности! Разве я стал бы таким, если бы Луковой ведьмы здесь не было?! Разве мой лагерь пришел бы в такой упадок, если бы ведьмы не существовало? Она разрушила весь мой мир! Во всем виноваты ведьмы, дружище, ведьмы и прочая нечисть! Это факт, хочешь – верь, хочешь – не верь. И не надейся, легко не будет, так что все правильно, черти круг!»

Тим со вздохом сунул кусок бетона в карман и отвернулся от горниста, не желая продолжать диалог, который на самом деле он вел не со статуей, а со своим внутренним голосом, и этот голос мог еще много чего наговорить, например, убедить его отказаться от ночного дежурства в овощехранилище. А ведь это последний шанс поймать старуху! В лицо Тиму дохнул вечерний ветер и, казалось, выдул из него остатки храбрости. Тим вновь почувствовал себя жалким и глупым, бессильным против страха, растущего с каждым шагом, приближавшим его к подземелью. И вновь его ноги дрожали на ступенях лестницы, ведущей в затхлую тьму, а кусок бетона, которым Тим чертил круг на полу, норовил выскользнуть из его пальцев, точно живой.

Прежде чем занять наблюдательный пост, Тим заглянул в отсек, в котором, по его мнению, находился люк, и подергал за веревку, торчавшую между досками; результат был таким же, как и в прошлый раз: доски остались неподвижны. Затем он прошелся вдоль отсеков, заглядывая в каждый, и, убедившись, что все они пусты, отправился в дальний конец подземелья, где приметил удачное место для наблюдения, откуда можно было обозревать нужный ему отсек, оставаясь незамеченным. Очертив вокруг себя непрерывную круговую линию, Тим расстелил в центре круга плед, прихваченный из сторожки, уселся на него и превратился в слух. Даже самый слабый шорох не мог остаться для него незамеченным, но никаких звуков не было, а в глазах вскоре зарябило от напряжения, и он их закрыл, хотя и понимал, что так его наверняка сморит сон.

Тим позволил себе уснуть, чтобы избежать очередного позора перед самим собой: он подозревал, что не осмелится выйти из круга, когда старуха выберется из своего укрытия. «Зря я начертил этот круг! – подумал он, укладываясь на бок и подтягивая колени к подбородку. – С другой стороны, легко быть смелым при свете дня, только вот после захода солнца все меняется, словно сама ночь обладает колдовской силой и способна превратить тебя в жалкого труса, а немощную старуху – в коварную ведьму». Какое-то время Тим все же пытался бороться со сном, но в большей степени делал это для очистки совести и в конце концов уснул.

Ему приснилась старуха. Она скользила по воздуху вдоль круга, начерченного на полу, и, пытаясь добраться до Тима, шарила костлявыми ладонями по невидимой преграде, в точности как панночка из «Вия», только в отличие от той она не смеялась, а плакала, – кровавые слезы ручьями стекали по ее лицу, разглядеть которое Тим никак не мог от того, что старуха слишком быстро двигалась, буквально волчком вращаясь вокруг него. Когда же она остановилась, оказалось, что лицо у нее обычное, живое, не очень-то и старое и совсем не страшное. Ничего общего ни с тысячелетней мумией, ни с маской Кикиморы – обычная пожилая женщина чуть за шестьдесят, которую и старухой-то не назовешь. Бросалось в глаза сходство с Аллой – такие же черные глаза, крупные черты лица, сердито поджатые губы… «Федора!» – догадался Тим, и в тот же миг фигура женщины начала сдуваться подобно проколотому воздушному шару, телосложение изменилось, сделавшись субтильным и нескладным, как у подростка, а черты лица пришли в движение, поочередно повторяя тусклые портреты погибших детей из черного альбома. Это многоликое существо улыбалось Тиму, но не весело и приветливо, а недобро и презрительно, и вдруг крикнуло хриплым густым басом:

– Вставай, смотритель хренов! Смену сдавать пора!

(обратно)

Глава 17. Два молодца, одинаковых с лица

Открыв глаза, Тим сначала увидел нависший над ним круглый живот, обтянутый засаленной курткой цвета хаки, и только потом разглядел лохматую голову Геннадия, маячившую чуть выше. Склонившись над Тимом, Геннадий лениво почесывал свою одутловатую щеку, начисто лишенную растительности. «Вонючий орк побрился, ну и чудеса!» – подумал Тим, осознавая, что последние слова, прозвучавшие во сне и еще звеневшие в ушах, принадлежали не приснившейся ему старухе, а сменщику, стоявшему перед ним.

Тим не спешил подавать голос и, приподнявшись на локте, выжидал, когда разум полностью очистится от остатков сонного тумана. Часто моргая спросонья, он растерянно смотрел на Геннадия, который тем временем вновь заговорил:

– Я уж думал, ты все, отбегался! Вдруг слышу – сопишь. Живой, значит! Ну и какого лешего тебя сюда занесло?! – Он недовольно ворчал, но выглядел радостным. – Сказал же – не шастай где попало, сиди и не высовывайся! Приключений захотелось, что ли?!

– Вы зачем сторожку на замо́к заперли? – сердито буркнул Тим, принимая сидячее положение и потирая затекшее плечо.

– А зачем тебе понадобилась сторожка? Вон, полно вокруг пустых номеров! – ответил Геннадий, надменно усмехаясь, но затем, видимо, сообразив, что перегибает палку, добавил уже более серьезно, без дурашливости: – Ладно, не дуйся как мышь на крупу. Я ж не специально. Закрыл на автомате, по привычке. С кем не бывает! А чего ты меня не окликнул?

– Вы уже далеко ушли, когда я замо́к увидел.

– Вон как! Ты со скоростью улитки к сторожке полз?

– Не важно.

– А в подвал зачем залез? – Геннадий с озадаченным видом запустил пятерню в свою густую шевелюру и взъерошил волосы на затылке.

Тим вскинул голову и, набрав в легкие воздуха, уже приготовился выложить ему подробности всех событий, произошедших с ним за время дежурства, но передумал: вряд ли этот хамоватый мужик, лишенный признаков интеллекта, чем-то поможет ему в расследовании, так зачем тратить время на пустые разговоры? Геннадий столько времени провел в «Лучиках» и, если бы хотел, давно бы вычислил старуху, но он предпочел, по его же словам, «не шастать где попало», так что не стоит и рассчитывать на содействие с его стороны. Удивительно уже то, что он вообще спустился сюда. «Неужели его всерьез обеспокоило мое исчезновение?» – недоумевал Тим, размышляя, как бы покороче объяснить Геннадию свое присутствие в овощехранилище, чтобы тот больше не задавал вопросов. Пауза затягивалась, а в голову Тиму ничего стоящего не приходило, и он решил отделаться не очень правдоподобной, но предельно простой отговоркой:

– Я, когда с обходом ходил, приметил это место для ночлега. А что? В корпусах окна выбиты, ветер гуляет, кучи всякого хлама кругом, а тут тепло, тихо, сухо…

– Ну ты даешь! У тебя, видать, опилки вместо мозгов! – Геннадий запрокинул голову, и его раскатистый смех сотряс все подземелье. – Я б ни за что сюда не пошел, если бы не хозяин! Это он меня отправил искать тебя.

– Хозяин?! – Тим проворно вскочил на ноги и, оказавшись лицом к лицу с Геннадием, непроизвольно поморщился от запахов перегара, пота и давно не стиранной одежды, ударивших ему в нос. «Такая ядреная вонь могла бы и с ног свалить кого-нибудь неподготовленного!» – подумал он, отступая назад. – Так значит, хозяин меня помнит?

– С чего бы ему тебя помнить? – хмыкнул Геннадий и как-то странно глянул на Тима.

– Мы с ним виделись вчера. Он был здесь, а потом исчез, – коротко пояснил Тим, не вдаваясь в подробности.

– Не было его здесь ни вчера, ни позавчера, иначе я бы знал. Он всегда звонит мне перед тем, как приехать. И в последние пару месяцев он ни разу сюда не приезжал! – отчеканил Геннадий так, словно подозревал, что у Тима проблемы с восприятием информации, какие бывают у умственно неполноценных людей.

– Вообще-то я с ним за руку здоровался, и он назвался Карлом Романовичем, – произнес Тим, досадуя на то, что ему не удалось скрыть обиду в голосе.

– Ну пойдем, сам спросишь у него, где он вчера был и с кем здоровался! – Развернувшись, Геннадий направился к выходу, светившемуся вдали узкой полоской.

– Так он здесь?! – Тим последовал за ним, подхватив на ходу свой рюкзак, в который с вечера успел сложить письма детей. Он хотел забрать с собой и костюм Кикиморы, но тот оказался слишком объемным и не поместился в рюкзаке, поэтому Тим забросил его в овощной отсек, отмеченный надписями, благодаря которым впоследствии можно будет быстро отыскать спрятанные вещи.

– Думаю, подъехал уже, – бросил Геннадий через плечо. – Он в дороге был, когда позвонил мне. Поинтересовался, как дела, и сразу про тебя спросил. Где, говорит, твой сменщик? Ну я и сказал как есть: в сторожке следы взлома, а сменщик испарился. Ты уж извини, парень, но прикрыть я тебя не мог, я ж понятия не имел в тот момент, где ты есть.

– Ну конечно! – язвительно буркнул Тим и спросил: – А хозяин что?

– Да понятно, что: разгневался. «Найди, – говорит, – этого недоумка и гони его отсюда в шею, он неадекватный!» Я вначале решил, что Карл Романович погорячился, а теперь-то вижу, что ты и впрямь… э-м-м… со странностями.

– Так и сказал: «Гони в шею?» – переспросил Тим упавшим голосом.

– Да ты не бойся, он мужик не злой, отходчивый! Объяснишь ему, что к чему, он и сменит гнев на милость. Ну и я поддержу тебя, как смогу, мне ведь тоже сменщика лишаться неохота.

Однако Тим боялся, и еще как, но пугала его вовсе не встреча с разгневанным Бенедиктовым, а состояние собственного рассудка: что, если он и не заметил, как сошел с ума, натерпевшись страху за последние два дня?! Ведь, если Бенедиктова действительно вчера не было в «Лучиках», это означало, что Тим испытал очень яркую и реалистичную галлюцинацию. «С нормальными людьми такого не случается. Ну… или Бенедиктов врет!» – подытожил он, надеясь на то, что во время встречи многое прояснится.

Но надежды Тима не оправдались: все еще больше запуталось.

Мужчина, топтавшийся у сторожки, был, на первый взгляд, тем же человеком, который вчера представился Тиму Бенедиктовым Карлом Романовичем, и в то же время он выглядел как-то иначе – более презентабельно, что ли. На нем красовался строгий костюм безупречного кроя из ярко-синей ткани, дороговизна которой издали бросалась в глаза, а в руках у него покачивался черный кожаный портфель, сверкавший на солнце глянцевыми боками и золотистыми застежками.

Вчера Тим не обратил внимания на одежду Бенедиктова, но запомнил, что у того при себе была огромная дорожная сумка, изрядно потрепанная и не очень чистая. Эта сумка совершенно не сочеталась с обликом Бенедиктова, представшего перед Тимом сейчас. В остальном все совпадало: рост, комплекция, прическа, борода; да и голос его Тим сразу же узнал, едва тот заговорил, когда они с Геннадием подошли к нему. Игнорируя присутствие Тима, Бенедиктов обратился к Геннадию:

– Завтра сюда люди приедут, они настроены купить «Лучики», но прежде хотят осмотреть объект. Ты им покажи все, что они попросят, проводи куда надо, да одних не оставляй, а то начнут лазить где попало и, не ровен час, шеи посворачивают. Сам ведь знаешь, у нас тут вечно что-нибудь случается, будто это место заколдованное. Но ты смотри, не распространяйся о несчастных случаях и уж тем более байки о Луковой ведьме не приплетай, не то сорвешь мне сделку. Понял?

– Так точно, господин начальник, все отлично понял, не дурак! – Геннадий энергично кивнул, тряхнув кудлатой шевелюрой, и Бенедиктов на мгновение отвернулся, словно опасался подхватить от него вшей или еще какую-нибудь заразу.

И тут Тим оторопел, увидев на правой щеке Бенедиктова крупную бугристую бородавку.

Но вчера этой бородавки не было!

Тим был уверен, что не ошибся, ее точно не было, ведь он еще подумал тогда, что Бенедиктов избавился-таки от этого непривлекательного дефекта. Как же так вышло, что бородавка вернулась на свое место? Может быть, она фальшивая и он иногда приклеивает ее? Но кому нужны фальшивые бородавки? Фальшивые усы или, допустим, аккуратная родинка, способная добавить облику шарма, – это еще куда ни шло, особенно если своих нет, а иметь хочется, но кому может прийти в голову обзавестись огромной безобразной бородавкой?! Объяснения этому Тим найти не мог, а расспрашивать Бенедиктова ему было неловко, и он опасался, что подобное любопытство может повлечь за собой неприятные последствия.

Бенедиктов вновь повернулся к Геннадию и сердито прикрикнул на него:

– Терпеть не могу, когда ты паясничаешь! – Опустив взгляд на лацкан своего пиджака, он принялся пощипывающими движениями пальцев снимать с себя невидимые соринки.

– Извините, Карл Романович, это я от радости: осточертел мне этот остров, сил нет! Одичал я тут совсем! Может, купят его наконец, и тогда вы меня на другой объект переведете.

Бенедиктов удивленно округлил глаза:

– Честно говоря, я не думал об этом! Другие объекты все действующие, ты мне там весь народ распугаешь!

Геннадий насупился и принялся ковырять землю носком ботинка.

– Я пошутил! – сообщил Бенедиктов совсем не шутливым тоном. – Ты вот что, Геннадий: до завтра освободи от досок все оконные проемы в сторожке, а то, заколоченные, они выглядят жутковато и могут вызвать у покупателей ненужные вопросы.

– Ох, ну и задачка! – уныло протянул Геннадий, устремляя взгляд к заколоченным окнам. – Гвозди-то аршинные в тех досках, да к тому же неспокойно мне будет с голыми-то окнами! Вы можете, конечно, не верить, что тут ведьма по ночам бродит, но я-то ее видел!

– Не мели чушь! – осадил его Бенедиктов, краснея от злости, но затем добавил чуть мягче: – Как уедут покупатели, можешь обратно заколотить, раз уж тебе так боязно, а если повезет и клиенты сразу пойдут на сделку, то тебе и ночевать здесь больше не придется. Переведу тебя на другой объект, так и быть!

– Ла-адно… – Глаза Геннадия засветились надеждой.

– Ну а ты, – неожиданно обратился к Тиму Бенедиктов, – можешь идти на все четыре стороны: такие работники мне не нужны! Вчера мне звонил врач «скорой», которую ты вызвал для меня, утверждая, что я упал с лестницы, а поскольку в тот момент я сидел в своем кабинете за сто километров отсюда, то у меня возникли подозрения в том, что ты, находясь на рабочем месте, чем-то злоупотреблял, причем набрался так, что начал ловить глюки…

– Да я в жизни ничем не злоупотреблял! – перебил его Тим. – И я не знаю, как объяснить тот факт, что я вас здесь увидел! Я вас даже сразу не узнал, потому что мне знакомо лишь ваше лицо, и то по фото из интернета, но вы подали мне руку и назвали свое имя, и на глюк это не было похоже! Только меня удивило, что ваша бородавка куда-то исчезла! – В порыве красноречия Тим ткнул себя пальцем в щеку. – Вот тут у вас не было вчера бородавки!

Бенедиктов вдруг изменился в лице так, словно его осенила какая-то гениальная, но крайне неприятная догадка. Он потрясенно помотал головой, и его круглые щеки заколыхались подобно бульдожьим брылям.

– Ах, шельмец! – с тяжелым присвистом выдохнул он, словно задыхался от обуявшей его ярости.

– Почему это я шельмец?! – возмутился Тим и опасливо попятился, готовый в случае чего спасаться бегством. Ему казалось, что Бенедиктов вот-вот набросится на него, до того свирепый был у него вид, но в этот момент Геннадий вдруг посмотрел куда-то вдаль и воскликнул:

– А вот и шельмец, легок на помине!

Проследив за его взглядом, Тим не поверил своим глазам: со стороны центрального входа к ним приближался мужчина, который выглядел как точная копия Бенедиктова. Судя по всему, ему и было адресовано ругательство «шельмец».

– Артур, братишка! Сколько лет, сколько зим! – Мгновенно изобразив радушие, Карл Романович распахнул объятия перед своим двойником, но тот не спешил бросаться в них и, остановившись в двух шагах, протянул ему руку для рукопожатия. По этому жесту Тим понял, что второй Бенедиктов и есть тот человек, с которым он виделся вчера. Отсутствие бородавки на лице двойника окончательно подтвердило догадку Тима. Получается, что этот тип обманул его, пользуясь своим почти идеальным сходством с Карлом Романовичем, а на самом деле он приходится ему братом, и имя его – Артур, а отчество, скорее всего, тоже Романович: ведь такое явное внешнее сходство вряд ли возможно между двоюродными или сводными братьями. Но зачем он солгал?

– Рад встрече, дорогой! – Карл Романович пожал брату руку, расплывшись в улыбке, от которой за версту веяло фальшью. – Как ты узнал, что я здесь? Машину мою заметил?

– Здравствуй-здравствуй, Карлуша! – ответил тот, недобро щурясь, словно давно держал для него камень за пазухой и готовился бросить. – Я, вообще-то, мимо шел, даже не ожидал тебя здесь встретить.

– Вон как! – Бенедиктов-первый усмехнулся, удивленно морща лоб. – А «мимо» – это куда? Тут ведь охраняемая территория, не проходной двор.

– Точно, но ведь и я не просто прохожий, а твой брат, поэтому твоя охрана меня не останавливает…

– А если останавливает, ты представляешься моим именем! – Карл Романович тоже прищурился, словно и у него за пазухой были камни. – И как раз вчера произошел подобный казус! Некрасиво-то как! Не ожидал от тебя!

– А что такого? – Бенедиктов-два изобразил искреннее удивление. – Я ж для пользы, чтобы твоя охрана не расслаблялась. Пусть знают, что хозяин в любой момент нагрянуть может.

– И часто ты так делаешь? – спросил Карл Романович, буравя его бульдожьим взглядом.

– Не часто, брат, не волнуйся. Разве что вчера, вот, паренька этого разыграл. – Он кивнул в сторону Тима. – Ну и пару раз – Геннадия, но это давно было, еще в начале лета. Я нашим сходством не злоупотребляю, да и зачем мне?

– Надеюсь, это больше не повторится! – рявкнул на него Бенедиктов-первый.

– Ладно тебе, не сердись! Ведь никто же не пострадал.

– Смотри, Артур, как бы ты сам не пострадал, а то здесь, может, скоро хозяин сменится, и тогда неизвестно, чем обернутся для тебя подобные шутки. Ну и я бы не хотел иметь проблемы из-за твоих выходок, а то, вон, вчера смотритель мне сюда «скорую» вызывал, а когда выяснилось, что меня здесь нет, врачи стали в мой офис названивать. Ты, кстати, правда, что ли, с лестницы упал?

– Ерунда! – отмахнулся Бенедиктов-второй и показал ссадину на лбу. – Чуток головой приложился и на пару минут вырубился. Очнулся, а парня нет. Я решил, что он струхнул и сбежал: сразу было видно, что твой новый смотритель трусоват…

Услышав это, Тим сжал кулаки так, что хрустнули суставы пальцев, и открыл было рот, чтобы возразить, но Геннадий остановил его, тяжело опустив ему на плечо свою лопатообразную ладонь.

– Не встревай, когда начальник беседует и тебя не спрашивает! – шепнул он ему на ухо, обдавая таким удушающим амбре, что у Тима перехватило дыхание и слова застряли в горле.

– А зачем ты в овощехранилище-то полез? – поинтересовался Карл Романович, бросив на брата подозрительный взгляд.

– Смотритель сказал, что видел там какую-то старуху, утверждал, что это Луковая ведьма, и мне стало любопытно. Давно о ней наслышан, хоть раз бы увидеть! Но там не было никого, и я пошел по своим делам.

– И что же за дела у тебя в моих владениях? – Бенедиктов-первый деловито подбоченился.

– Не в твоих владениях, а на берегу, за ограждением. Остров ведь не целиком твой, за забором территория общая, а через лагерь я шел, потому что так короче. Не думал, что ты станешь возражать.

– Я и не возражаю, но… – Карл Романович замялся. Казалось, что на самом деле он очень даже возражал, но не мог признаться в этом. – Какие же дела у тебя были на берегу? – произнес он наконец.

– Говорят, любопытство не порок, а кое-что похуже, но я отвечу, – язвительным тоном сообщил Артур Романович. – Порыбачить я туда хожу иногда. Точнее, лодка у меня там припрятана, и удочки тоже, чтобы с собой не таскать каждый раз. Я беру лодку и гребу к другому берегу. Людей там не бывает, тишина,рыба спокойная и отлично ловится, не то что на нашей стороне! В туристической зоне рыбы нет, хоть весь день с удочкой торчи – ничего не поймаешь! Никакого удовольствия!

– С каких это пор ты рыбаком заделался? – недоверчиво хмыкнул Карл Романович. – Что-то раньше я не замечал за тобой тяги к рыболовству!

– Часто ли мы с тобой видимся? – с укоризной возразил второй Бенедиктов. – Если бы я сюда не зашел, еще неизвестно, когда бы мы встретились в следующий раз! Ты ведь ко мне в «Лукоречье» не заглядываешь!

– Да я вечно спешу! – смутился Карл Романович. – Дела, дела…

– А могли бы объединить наши земли, и дела были бы общими, и виделись бы чаще.

– Мы это уже обсуждали! – Карл Романович отмахнулся от брата, как от назойливой мухи. – Я против ведения семейного бизнеса. Мы и так не ладим, чего уж скрывать, а совместное дело нас не сблизит, а окончательно рассорит. У нас с тобой только внешность одинаковая, а в остальном мы слишком разные, и это неизбежно приведет к краху всех наших начинаний.

– Так продай мне «Лучики»! Уступи по приемлемой цене, сделай скидку по-братски, а? – попросил Артур Романович, с заискивающим видом заглядывая брату в лицо.

– Приемлемая цена – это, по-твоему, в десять раз ниже рыночной? – презрительно фыркнул в ответ Карл Романович. – Помню я, сколько ты предложил мне за «Лучики», до сих пор смешно!

– А вот мне грустно! – взревел Бенедиктов-второй, и в глазах его отразилась не грусть, а злоба. – Грустно от того, что братские узы для тебя совсем ничего не значат! Почему бы не снизить цену для брата? Но не-ет, ты за копейку удавишься! Брат не брат, для тебя без разницы, главное – деньги! Ты с кого угодно три шкуры сдерешь, и рука не дрогнет!

– Три шкуры?! – изумленно вытаращился на него Бенедиктов-первый. – Да цена и так невысокая, почти даром отдаю! Это ты, плут, на мне нажиться хочешь! Вспомнил о братских узах, лишь бы получить желаемое!

– Ну ты уж не заливай про невысокую цену! – Лицо Артура Романовича исказилось в кривой ухмылке. – То-то столько лет твой лагерь стоит на продаже и никто его не берет! Давно бы забрали, будь твоя цена адекватной! Сам подумай: разве я не прав?!

– Цена ни при чем, все из-за слухов! – Протестуя, Бенедиктов-первый так энергично взмахнул рукой, что Тим, стоявший на расстоянии пары метров, ощутил колебание воздуха. – Слухи о Луковой ведьме всех покупателей отпугивают! Несколько сделок сорвалось из-за этого. И построить здесь ничего не могу: работники разбегаются. Столько средств трачу на содержание этого объекта, налоги плачу, зарплату смотрителям, а доходов нет, сплошные убытки!

– А может, это проклятие, а, Карлуша? – В голосе Артура Романовича послышались довольные нотки, словно неудачи брата радовали его. – Может, тебе так не везет, потому что ты – скупердяй с черствой душонкой?!

– Ты язык-то попридержи, Артур! – Карл Романович побагровел, сжал кулаки и с угрожающим видом шагнул к брату. – И недостатки свои мне не приплетай! На себя посмотри: ты ли не скупердяй?! Хотел бы купить «Лучики» – давно бы купил, цена-то хорошая! Но нет, ты их задаром норовишь заграбастать! Та цена, которую ты мне за них предложил, просто смехотворная! Ты смеешься надо мной, еще и скупердяем обзываешь! Да я, если хочешь знать, потратил на благотворительность сумму вдвое больше той, что прошу за «Лучики». Я из принципа тебе их задешево не отдам, ты же не нуждающийся, чтобы тебе финансовую помощь оказывать! Уж лучше я «Лучики» детскому приюту в дар отпишу, чем тебе за копейки отдам, чтобы ты за мой счет свое благосостояние приумножил! Оно у тебя и так приличное!

– А чего ты мои деньги считаешь?! – помрачнел Артур Романович и, по-бычьи нагнув голову, двинулся на своего оппонента. – Так и скажи, что боишься, как бы мое состояние больше твоего не стало! Поэтому и в цене не уступаешь! Такое место шикарное уж сколько лет стоит в полной разрухе! Ты – как собака на сене: и сам не ам, и другим не дам!

– Послушай, Артур, твоя зависть скоро тебя задушит! – Карл Романович сокрушенно потряс головой. – Ну нельзя же так! Вечно ты мне завидуешь, всегда тебе кажется, что у меня все лучше, чем у тебя, что мама с папой меня больше любили, что я всюду первый, а ты на вторых ролях… Хочешь быть первым – расти сам, а не пытайся наступить на голову тому, кто тебя перерос.

– Ха! И это говорит тот, кто обобрал родителей до нитки! Они все вложили в тебя, мне ничего не досталось! Вот почему твой старт во взрослую жизнь был более удачным, только родителей это подкосило, они на лекарствах и нормальной еде экономили и умерли один за другим, а могли бы жить и жить, если б не твой «удачный старт»! Ты их раньше времени в могилу свел!

– Я свел?! А разве не ты доводил их своими выходками? Болтался по барам и клубам и вечно вляпывался в неприятности, потому что нрав у тебя поганый! Кулаками махать ты мастер, а с мозгами просто беда!

– Ты давай поаккуратнее насчет мозгов!

– А что, не так?! Правда глаза колет?!

Распаляясь все сильнее, оба брата медленно наступали друг на друга и в конце концов сблизились так, что начали толкаться животами. Вначале эти столкновения выглядели случайными, но в какой-то момент превратились в настоящую борьбу. Потом в ход пошли руки, а спустя считаные мгновения и ноги. Завязалась драка. Сцепившись в яростной схватке, Бенедиктовы свалились на землю и принялись кататься по траве, напоминая ленивых откормленных псов, пытавшихся задавить друг друга своими массивными неповоротливыми телами.

Тим не раздумывая бросился их разнимать. Геннадий попытался остановить его, схватив за полу куртки, но не удержал. Спустя мгновение Тим вклинился в клубок из двух ворочавшихся тел, стремясь оттолкнуть их друг от друга, но в следующую секунду пудовый кулак одного из дерущихся врезался ему в лицо и прервал его миротворческую миссию, отправив в глубокий нокаут.

(обратно)

Глава 18. Горе луковое

Как ни противился Тим, утверждая, что с ним все в порядке, голова не кружится и провалов в памяти нет, врач «скорой», тот самый, что накануне приезжал в «Лучики», настоял на его госпитализации: мол, надо все же хирургу показаться и полежать в стационаре под наблюдением медперсонала хотя бы пару дней. Узнав о том, что Тим стал жертвой розыгрыша со стороны брата Карла Романовича, врач, словно чувствуя свою вину перед ним, в этот раз был предельно вежлив и улыбался ему, как лучшему другу, с которым встретился после долгой разлуки.

Больница, выросшая за окном «скорой», напомнила Тиму тюрьму: бо́льшая часть окон, попадавших в поле его зрения, пряталась за толстыми железными решетками. Тим узнал эту больницу: он был здесь пару дней назад в компании Нюры, Тамары Андреевны и Виктора Степановича, которого они сопровождали в травмпункт. Тим удивился, что в прошлый раз не заметил решеток, а потом вспомнил: ведь тогда рядом с ним сидела Нюра, и все его внимание было сосредоточено на ней, поэтому вид за окном не вызывал у него интереса.

– Сюда выходят окна психиатрического отделения, – пояснил врач, перехватив удивленный взгляд Тима в зеркале заднего вида. – Не волнуйся, тебе не туда.

– А вчера мы думали, что тебе как раз туда! – захихикала медсестра.

Стараясь быть вежливым, Тим натянуто улыбнулся ей.

– И мы были не правы! – нарочито громко воскликнул врач. Медсестра тотчас сникла под его строгим взглядом.

Пятиэтажное кирпичное здание больницы выглядело старым, но вполне добротным, поблескивая на солнце новой черепичной крышей. Во дворе на длинных скамейках сидели пациенты в больничных пижамах. Откормленные голуби клевали что-то на растрескавшемся асфальте.

Врач «скорой» проводил Тима в отделение общей хирургии, где после оформления необходимых документов его отправили на обследование с подозрением на сотрясение мозга. К счастью, рентген не выявил трещин костей черепа, обнаружилась лишь небольшая гематома в том месте, где Тим ударился головой, когда случайно врезавшийся в него кулак одного из Бенедиктовых отбросил его на асфальтированную дорожку.

Сами Бенедиктовы, несмотря на отчаянную потасовку, почти не пострадали, даже синяков друг другу не наставили, зато у Тима под правым глазом багровел огромный кровоподтек. Из-за этого лечащий врач отправил его к окулисту, но и тот не выявил серьезных повреждений.

По окончании обследования, которое заняло около двух часов, Тим засобирался домой, и после недолгих препирательств врач его отпустил: вероятно, лишних мест в стационаре было не так уж много, а состояние Тима не вызывало у него опасений. Тим написал расписку в добровольном отказе от госпитализации, получил медицинское заключение с рекомендациями, включавшими в себя постельный режим и отсутствие физических нагрузок, и был свободен, но вместо того, чтобы покинуть здание больницы, отправился блуждать по больничным коридорам в поисках психиатрического отделения. В тот момент, когда он узнал о том, что здесь есть такое отделение, ему вспомнились слова Митрича, произнесенные во время их первой встречи в «Лукоречье»:

«Бог ее наказал: крыша у нее поехала, и ее в психушку упекли. С тех пор о ней ни слуху ни духу. Видать, сгинула. Ну и поделом ей!»

Тогда Тим не понял, о ком говорит Митрич, и, уточнив, выяснил, что речь идет о Федоре. «В какую бы «психушку» ее ни упекли, в местной больнице должна была остаться информация о ней», – рассудил Тим и вознамерился раздобыть эти сведения. Конечно, с тех пор прошло много времени, но он где-то слышал, что больничные архивы хранятся в течение долгих лет, и, вполне возможно, ему удастся выяснить, как сложилась судьба Федоры, ведь пациенты не исчезают бесследно. Если Федору выписали, Тим хотел знать, когда это произошло, полагая, что такие данные могут пригодиться ему в расследовании. Тем более никуда не нужно ехать, он уже здесь.

Побродив с четверть часа по лабиринту коридоров, Тим вышел в полутемный холл с серо-зелеными стенами, парой облезлых кушеток и одной-единственной дверью, над которой тускло светилась вывеска:

«Психиатрическое отделение»

Дверь была заперта.

Подергав за ручку, Тим неуверенно постучал и прислушался, но не услышал ни шагов, ни других звуков: за дверью было глухо, как в склепе. Он постучал снова, еще немного подождал и уже собирался уходить, как вдруг за его спиной послышались тяжелые шаги, и рядом с ним появилась грузная женщина лет под шестьдесят с бледным, словно выцветшим лицом, сливавшимся по цвету с ее застиранным грязно-белым халатом и тусклыми седыми волосами до плеч.

– Свидания с пациентами запрещены, у нас карантин! – бросила она, не поднимая головы, и, выудив из огромного кармана связку ключей, отперла дверной замок.

– А я не к пациентам, я, вероятно, к вам! Ведь вы здесь работаете, верно? – не раздумывая выпалил Тим.

Она медленно выпрямилась и удивленно вскинула тонкие нарисованные брови.

– Ко мне? Так вам, видимо, в травматологию надо! – сказала она, намекая на кровоподтек у него под глазом. – Проводить вас туда?

– Нет, спасибо! Мне надо в психиатрическое отделение. Если верить вывеске над дверью, оно как раз здесь! – ответил Тим и, коснувшись подбитого глаза, пошутил: – А это бандитская пуля по косой прошла, пустяки. Жизненно важные органы не задеты.

На лице женщины не дрогнул ни один мускул, опущенные уголки губ не то что не приподнялись в улыбке, а наоборот, сползли еще ниже. Судя по всему, работница психиатрического отделения не оценила шутку и, настороженно всмотревшись в Тима, огорошила его неожиданным вопросом:

– Вы, милейший, не иначе, новый следователь будете?

– Почему же вы так решили? – Тим улыбнулся, не спеша развеивать ее заблуждение.

– Я людей насквозь вижу! – с гордостью сообщила она, и Тим подумал о том, что недаром бытует мнение, будто медицинские работники в психбольницах со временем приобретают те же заболевания, от которых лечат своих пациентов. – Ну и потом, следователи у нас частые гости, потому как большинство наших больных, прежде чем попасть сюда, успели что-нибудь натворить, – добавила она, пропуская Тима вперед и запирая за собой дверь с обратной стороны. Тим напрягся, ожидая, что сейчас она попросит его предъявить «корочки» следователя, но, судя по всему, у нее не возникло сомнений в своих способностях «видеть людей насквозь». Она лишь спросила с некоторым упреком:

– Вы, наверное, новенький? Совсем недавно работаете? Обычно следователи с порога представляются!

– Ох, простите! – спохватился Тим. – Меня зовут Тимофей Николаевич!

– Ну точно, новенький! – усмехнулась она с довольным видом, вероятно, радуясь тому, что снова оказалась права. – Положено ведь и фамилию называть, и отделение полиции, и по какому делу… – Заметив замешательство Тима, она махнула на него рукой, избавляя от необходимости отвечать:

– Ой, да ладно, обойдемся без церемоний! А я Зоя Митрофановна, будем знакомы. Да вы проходите, проходите! Чего застыли-то у порога? Надо же, какие скромные следователи пошли!

Из глубины помещения донесся мужской голос:

– Ты с кем там, Митрофановна?

– Следователь к нам пожаловал! – крикнула она в полутемный коридор, тускло поблескивавший кафелем в свете, проникавшем сквозь два зарешеченных мутных окна, выделявшихся размытыми квадратами на дальней стене, вдоль которой стоял нестройный ряд инвалидных кресел.

С правой стороны коридора открылась белая пластиковая дверь. Оттуда выглянул крепкий черноволосый мужчина лет сорока, одетый в черную футболку и такого же цвета брюки, прикрытые белым халатом, небрежно наброшенным на плечи. Он кивнул Зое Митрофановне и Тиму, пробуравив его при этом внимательным настороженным взглядом, а затем, не задавая больше никаких вопросов, исчез за дверью.

Зоя Митрофановна зашагала к другой двери, расположенной напротив той, откуда выглядывал мужчина, распахнула ее, впуская в коридор еще один поток света, и жестом поманила Тима.

– Идемте сюда!

За дверью оказался небольшой кабинет с одним окном, тоже зарешеченным, но чисто вымытым. Белые кафельные стены сияли глянцем, и Тим невольно зажмурился: он не был готов к такому яркому свету после полутемного коридора. Кроме стола, компьютера и пары стульев, в кабинете больше ничего не было – не то что предметов, но даже малейшей соринки, все пространство выглядело стерильным, и запах здесь был соответствующий: спирта, хлорки и моющих средств.

– Так кто из больных вас интересует? – спросила Зоя Митрофановна, устраиваясь за столом.

– Эм-м… – На мгновение растерявшись, Тим неуверенно произнес: – Дело очень давнее, даже не знаю, остались ли у вас сведения об этой пациентке… Она, должно быть, давно вылечилась, и я бы хотел узнать, когда это произошло.

– Вылечилась? – усмехнулась Зоя Митрофановна и многозначительно постучала себе по лбу согнутым указательным пальцем. – Если вот тут что-то сломалось, то это уже навсегда, поверьте мне! Уж я-то знаю, как это бывает: почитай, сорок лет у меня стажа! Выписаться отсюда – это еще не значит вылечиться! С резистентной депрессией или шизофренией лекарства принимают пожизненно. Однако, надеюсь, вы понимаете, что так долго держать здесь больных мы не можем, и, хотя некоторые застревают у нас в стационаре на долгие годы, подавляющее большинство все же выписывается либо домой, либо в специнтернат для душевнобольных, тут уж как повезет.

Тим понимающе покивал и, дождавшись паузы в непрерывном монологе Зои Митрофановны, спросил:

– А где у вас истории болезней пациентов?

– Бумаг мы у себя не держим, все карточки в хранилище, – последовал ответ, и сердце Тима упало, но в следующий миг Зоя Митрофановна обнадежила его словами: – В компьютере есть база данных, сканы карточек туда занесли. Устроит вас такое, или нужны оригиналы?

– Устроит-устроит! – поспешил заверить ее Тим, радуясь, что скоро доберется до заветной информации, однако следующая фраза, произнесенная Зоей Митрофановной, поставила его в тупик.

– Тогда назовите год и фамилию, я поищу.

Тим понятия не имел, какая у Федоры фамилия. Испугавшись, что его сейчас разоблачат и выставят вон (и это еще в лучшем случае!), он лихорадочно соображал, как бы выкрутиться из этой ситуации, но ничего путного не придумал и, придав лицу разочарованное выражение, принялся сочинять на ходу:

– Представляете, забыл фамилию! Заковыристая такая, вылетела из головы, никак не могу вспомнить.

– Ох, беда! Что ж вы так?! Молодой, а памяти совсем нет! – огорчилась Зоя Митрофановна. Видимо, ей самой было интересно узнать, к кому из старых пациентов возник интерес у следствия. – Ну а имя-отчество?..

– И отчество не помню, а имя – Федора. Она должна была поступить к вам в восемьдесят восьмом. Поварихой работала в пионерлагере «Лучики», который находится неподалеку от поселка, на острове.

– Да знаю я, где «Лучики»! – Зоя Митрофановна оживилась, всплеснула руками и нетерпеливо заерзала на стуле, а ее сонные серые глаза загорелись любопытством. – И Федору знаю как облупленную! Все ее знают. Ох и редкостная гадина! Натуральное чудовище! И как ее только к детям допустили?!

– А что вы о ней знаете? – поинтересовался Тим, стараясь говорить как можно более ровно и тем самым не выдать своего волнения. Внутри у него все клокотало и переворачивалось в предвкушении тайн прошлого, которые, как он полагал, должны были вот-вот открыться.

Зоя Митрофановна, казалось, только и ждала этого вопроса. Запрокинув голову, она шумно вдохнула полной грудью и затараторила, то и дело закатывая глаза:

– Непорядочная она была женщина, скажу я вам! Крайне непорядочная! Еще до того, как разума лишилась, она издевалась над детьми в лагере, заставляла их чистить лук и при этом запирала поодиночке в подвальном помещении овощехранилища, якобы в воспитательных целях. Долгое время это сходило ей с рук, потому что поначалу она наказывала детей, которые прослыли отъявленными хулиганами, и педагоги верили, что такие наказания могут вразумить нарушителей. Но потом Федора начала наказывать всех подряд, и в конце концов, по требованию родителей, чьи дети жаловались на жестокое обращение, ее уволили. Это случилось в конце сезона, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Насколько мне известно, директор там был человеком мягкосердечным и мог бы через какое-то время принять ее обратно, но в лагере произошел трагический случай: на реке перевернулась лодка с детьми, и после этого лагерь закрыли. Спустя полгода Федору, по заявлению односельчан, пострадавших от ее неадекватного поведения, поместили к нам на принудительное обследование, которое выявило у нее серьезные нарушения психики. Федора осталась у нас надолго. Она часто плакала и жаловалась на судьбу, рассказывая о своих тяготах в прошлом во всех подробностях, однако ее жалобы не вызывали у меня сочувствия. Я, конечно, понимаю, что ей несладко жилось, с таким-то мужем, но это ее не оправдывает! Надо было бежать от него без оглядки, хватать деток и бежать, и неважно, что некуда, нашлись бы добрые люди, кто-нибудь да приютил бы. Но нет, мужик для нее был на первом месте, важнее жизни, важнее детей! Павлом его звали. Она во всем ему угождала, стелилась перед ним прилюдно, смотреть противно было, тьфу! А ведь он сразу свой крутой нрав показал, еще на свадьбе ей оплеуху отвесил, да такую, что у нее фата с головы слетела. Но потом он повинился перед ней и перед гостями: перебрал, говорит, не повторится больше… Какой там не повторится! Чуть ли не каждый день он ее по поселку гонял: как начнет кулаками махать, Федора из дому выскакивает, а он за ней чешет с воплями да с матом, и, что самое страшное – трезвый! Ладно бы пьяный, там хоть надежда есть, что протрезвеет да одумается, а может, и пить бросит. Но когда человек на трезвую голову такие штуки вытворяет, это труба дело, скажу я вам! Уж я-то понимаю в таких делах, можете не сомневаться! Насмотрелась я тут на психов, с первого взгляда диагноз безошибочно вычисляю и точно знаю, что муж у Федоры страдал маниакальным психозом. Там все симптомы были налицо: повышенная возбудимость, гнев и агрессия, выраженная двигательная активность в сочетании с замедленной мыслительной деятельностью – одним словом, буйный псих! Если б он шею себе не свернул и коньки не отбросил, точно к нам бы загремел на принудительное… Участковый к нему уже вовсю присматривался, да только не успел бумаги оформить: тот в ящик сыграл. К тому времени у Павла с Федорой трое деток родились: сначала подряд две девочки-погодки, а спустя пару лет и мальчик. Ох, даже вспоминать тошно! – Лицо Зои Митрофановны пошло красными пятнами, глаза заблестели от влаги и стали похожи на камни в ручье.

– А что не так было с детьми? Проблемы со здоровьем? – участливо спросил Тим.

– Все может быть, с такими-то родителями, но дело не в этом. Детишки у них были славные – крепенькие и симпатичные, как с картинки, ну чисто кукленыши! Глядя на них, я диву давалась: и как у двух моральных уродов могли появиться этакие лапочки? Мечта любых родителей, но только не этих!

– Погодите, а в чем, по-вашему, была тут вина Федоры? – вырвалось у Тима. – Лишь в том, что она не ушла от мужа-тирана? Но ведь не каждая запуганная женщина способна на такой решительный шаг!

– Да вы же не дослушали! – с досадой в голосе ответила Зоя Митрофановна, недовольно скривившись. – То, что Федора сразу не бросила Павла – это, конечно, глупо, но не делает ее гадиной. А вот то, что она потакала ему во всем и детей одного за другим в детдом сдавала – это ужасно!

– Ее муж не хотел детей?

– Еще как хотел! Но только он ждал сына – продолжателя рода, а тут две дочки подряд. «Две дармоедки», – вот как он их называл! Терпеть их не мог, на жене злость срывал и считал ее виноватой в том, что дети рождались не того пола, как ему надо. Вот тогда-то и выяснилось, почему он гонял Федору по всему поселку. Оказывается, он заставлял ее есть лук, причем в огромных количествах, и это продолжалось изо дня в день, начиная со свадьбы!

– Лук?! Но зачем?! – поразился Тим.

– Говорят, существует древнее поверье: для того, чтобы семья прирастала сыновьями, женщина должна съедать много лука, а если при этом у нее все же рождалась дочка, к ребенку приклеивалось прозвище «горе луковое». Слышали, поди, такое выражение?

– Слышал, конечно, но считал, что оно относится к людям, которые проливают слезы попусту, – ответил Тим и подумал: «Вот еще одно доказательство того, что Федора и есть Луковая ведьма! Все сходится!». Он так разволновался, что ему с трудом удавалось сохранять невозмутимый вид.

– Ну а теперь будете знать, что у этого изречения есть и другой смысл, – произнесла Зоя Митрофановна, глядя на Тима так, словно начала что-то подозревать.

(обратно)

Глава 19. Тупик у гробовой доски

Вероятно, Зоя Митрофановна недаром хвасталась своей способностью видеть людей насквозь, и от нее не укрылись эмоции, бурлившие в душе Тима, однако она истолковала их по-своему:

– Вот и у меня сложилось впечатление, что это какая-то чушь! Поедание лука никак не может повлиять на пол ребенка. Любой школьник знает про икс- и игрек- хромосомы, да только я не уверена, что муж Федоры был прилежным учеником, если вообще учился в школе. Поначалу-то я жалела Федору: такой судьбы врагу не пожелаешь, скажу я вам! Она ведь была всего года на три меня старше, почти сверстница, а сверстников всегда лучше понимаешь, чем людей из других поколений. Тогда я еще не осуждала ее, ведь не знала, чем дело кончится и что дети при живых родителях в детдоме окажутся. Точнее, при живых родителях оказались дочки, а сына Федора сплавила уже после того, как овдовела. Так вот, в то время, когда у них только-только вторая дочка родилась, шла я однажды мимо их дома и услышала странное мычание, как будто кто-то пытается закричать, а ему рот зажимают. Прислушалась – вроде бы голос Федоры. Я грешным делом подумала, уж не убивает ли ее Павел, а поскольку мне вовсе не хотелось попасть под горячую руку этому обезумевшему дикарю, я решила вначале посмотреть в окно, чтобы понять, что там у них происходит. И вот, значит, подобралась я к дому, к тому окну, откуда доносились голоса, влезла на завалинку, заглянула в комнату и вижу: сидит Федора, привязанная к стулу, слезами обливается, а Павел одной рукой ее за подбородок держит, а другой луковицу ей в рот запихивает и приговаривает: «Сказано тебе – ешь, не то из дому тебя вышвырну вместе с твоими дармоедками!» В дверях трехлетняя Аллочка стоит, дочка их старшая, трясется вся, глазенки черные вытаращила, а сама белее двери, за которую держится. Смотрит на отца и молчит, только губами шевелит, будто немая. Вдруг она пискнула что-то, а Павел на нее как зыркнет – ее и след простыл: видать, ученая уже, не раз прочувствовала на себе жгучую тяжесть отцовской руки. Младшая дочурка тоже там, по полу ползает – должно быть, ходить еще не умеет, ей только годик исполнился. Не понимает, к счастью, какое безобразие рядом с ней творится, невдомек ей, несмышленой, что отец над матерью измывается. А может, она привыкла к такому зрелищу, уже и не реагирует, знай себе луковицы по полу катает. И повсюду луковая шелуха. «Это ж сколько лука Павел Федоре скормил!» – думаю. И как помочь ей, не знаю. Понятно, что в милицию надо звонить, но ведь они еще не скоро приедут, а Федору и детей нужно немедленно выручать. В конце концов я догадалась бросить в окно камень, чтобы хоть ненадолго отвлечь этого придурка от Федоры, и мне это удалось, да только самой пришлось несладко: едва стекло вдребезги разлетелось, Павел тотчас выскочил из дому и погнался за мной. Ох и страху я тогда натерпелась! Бегала по поселку и верещала громче, чем Федора, еле ноги унесла! И что бы вы думали? Его даже к ответственности за это не привлекли! Зато мне пришлось заплатить им за разбитое стекло. А Федора еще и обвинила меня во лжи, якобы Павел ее и пальцем не трогал, а я все выдумала, и вообще вечно лезу к ним, потому что на ее мужа глаз положила, а он мне взаимностью не отвечает, вот я в отместку и натравила на него милицию! Нет, вы можете представить себе такое?! Какова шельма, а?!

Зоя Митрофановна, раскрасневшаяся от возмущения, с судорожным выдохом откинулась на спинку стула.

– Так ведь муж держал Федору в страхе. Скорее всего, он и заставил ее солгать, – предположил Тим. Не то чтобы ему хотелось защищать Федору – таким образом он надеялся выудить из своей собеседницы побольше информации, и этот хитрый маневр ему удался: Зоя Митрофановна вся встрепенулась, тотчас разразившись бурной тирадой:

– Поверьте мне, Павел бы до такого просто не додумался, у него одна извилина, и та прямая! – Она порывисто прижала ладонь к груди, словно старалась удержать выпрыгивавшее сердце. – Я уверена, что Федора выгораживала своего муженька по собственной инициативе! Недаром говорят: «Любовь зла, полюбишь и козла». Только любовью там и не пахло, это было нездоровое, патологическое обожание и раболепство. Федора и от дочек своих отказалась, потому что они мужу были не угодны. Хорошо хоть, что она в детдом их сдала, а не придушила, как котят, прости Господи, а ведь могла бы, запросто могла бы придушить их, я думаю, если б он так захотел. Что удивительно, до замужества она была обычной девушкой, тихой, спокойной, улыбчивой. Мы с ней близко не дружили, но общались достаточно часто, поэтому я сразу заметила, как сильно она изменилась после свадьбы. Не иначе Павел на нее дурно повлиял. Ходили слухи, что его предки принадлежали к общине идолопоклонников, их считали чуть ли не колдунами, и жили они обособленно, в небольшой деревне, которая стояла на Луковом острове до того, как там построили пионерский лагерь. Наши-то, местные, остерегались этих людей, на остров к ним не лезли; тогда еще и насыпи между островом и берегом не было, и островитяне добирались оттуда на лодках, но шли не к нам в поселок, а на рынок, продавали там рыбу и различные изделия собственного производства: корзины из ивовых прутьев, глиняные горшки, деревянные ложки, скалки, разделочные доски и прочую кухонную утварь. Моя бабка рассказывала, что раньше, когда она еще в девках ходила, рядом с поселком находился крупный торговый узел, где можно было найти товары со всего света, которые доставлялись по реке на больших кораблях. Покупатели съезжались туда из разных городов, поэтому товар у людей с Лукового острова не залеживался, хотя никто из жителей нашего поселка никогда у них ничего не покупал, их знали в лицо и не приближались к ним. Но кое-кто из сельчан все же водил с ними дружбу и даже бывал у них в гостях – может, из любопытства, а может, и с какой-нибудь тайной целью. Эти смельчаки рассказывали об островитянах много странного и пугающего, к примеру, описывали ритуалы поклонения местных женщин Луковой бабе – вырезанной из ствола дерева фигуре старухи с охапкой лука в руках. «Там попахивает колдовством», – говорили они. А еще им бросилось в глаза то, что среди детей на Луковом острове преобладали мальчики, причем со значительным перевесом, хотя среди взрослого населения такого перевеса в численности не наблюдалось. Впоследствии визитерам удалось выяснить причины этого явления. Оказалось, что мужчины, согласно существующему там обычаю, никогда не женились на своих односельчанках и отправлялись искать себе жену в другие края. Женщины, родившиеся на Луковом острове, проживали безрадостную жизнь, оставаясь незамужними и бездетными, поэтому год от года их становилось все меньше. Это было связано с колдовским даром, которым обладали все островитяне: дело в том, что у женщин – уроженок острова – дар раскрывался сильнее, и через пару лет замужества они начинали верховодить своими мужьями. Мужчинам это, конечно, не нравилось, поэтому они предпочитали брать в жены обычных девушек из других деревень, а, чтобы те производили на свет исключительно сыновей, они заставляли их есть лук. Большую часть свободного пространства на острове занимали грядки с луком, и женщины там уплетали лук, как яблоки. Не думаю, что им это нравилось, скорее всего, у них не было выбора. Бедные! Догадывались ли они, что их ждет на Луковом острове, когда отправлялись туда вслед за своими будущими мужьями?! – Зоя Митрофановна поморщилась, словно сама надкусила сырую луковицу. Вынув из нагрудного кармана носовой платок, она промокнула им уголки глаз и продолжила: – Судя по тому, что девочки на острове появлялись на свет очень редко, «луковый» способ, направленный на рождение мальчиков, отлично работал, однако мне, закончившей медицинский вуз, трудно поверить в подобные свойства лука. А вот в колдовство я охотно поверю, за свою жизнь навидалась всякого! К тому же «луковое» поверье в случае с Федорой не сработало, ведь первыми у нее родились две девочки. То ли она ела лук не в таких количествах, как требовалось, то ли полагалось что-нибудь приговаривать при этом, какие-нибудь специальные слова произносить, которые Павел не знал или позабыл. А может, лук следовало выращивать определенным способом, к примеру, высаживать в особые дни по колдовскому календарю, который был утерян, из-за чего этот «луковый» ритуал был соблюден не полностью. В общем, что-то пошло не так, и сыновья у Федоры и Павла не получались – до поры до времени. А за год до того, как у них все-таки родился сын, люди видели, как Федора кланялась деревянному идолу, который откуда ни возьмись появился на берегу реки неподалеку от нашего поселка. Какое-то время он валялся там, издали похожий на утопленника, а потом кто-то поднял его на самый верх прибрежного склона и установил над обрывом – возможно, это были туристы, которым захотелось сфотографироваться рядом с ним на фоне красивого пейзажа. Предположительно, этого идола принесло к нашему берегу от Лукового острова, его могли выбросить в реку рабочие, когда там началось строительство пионерлагеря. Остров к тому времени уж несколько лет как опустел: однажды все его обитатели внезапно исчезли. Произошло это тихо и незаметно, без шума и пыли, как говорится. Возможно, островитянам не понравилось то, что берег реки напротив острова начали застраивать турбазами и санаториями, поэтому они приняли решение переселиться в более укромное место. Никто не знает, куда они ушли, никто не видел, как они уходили, просто однажды люди в поселке заметили, что со стороны острова больше не доносится никаких звуков, кроме крика чаек, а в небо не поднимается дым от печных труб.

– Почему же Павел не ушел вместе со своими сородичами, а остался в вашем поселке? – спросил Тим, и это был далеко не единственный вопрос, который ему хотелось задать Зое Митрофановне, однако все это время он внимал ей, не раскрывая рта, чтобы случайно не сбить ее с мысли, и, потрясенный услышанным, ловил каждое слово. И чем дальше он слушал, тем больше недоумевал: почему же никто, кроме него, до сих пор не догадался, что Луковая ведьма – это Федора?! Ведь все так очевидно: ее муж из общины язычников, где мужья заставляли жен есть лук, и сам он проделывал то же самое с ней, а она впоследствии срывала свое зло на детях, устраивая им «луковые» пытки, потому что прекрасно знала, какие неприятные ощущения способен вызывать этот едкий овощ. Вероятно, ей хотелось, чтобы кто-то еще испытал такие же мучения, какие выпали на ее долю. Но главное – Федору признали сумасшедшей! Неужели никто не заподозрил, что многочисленные трагические случаи с летальным исходом – это козни Федоры, а лук, который часто находили на месте происшествия, был разбросан ее руками?! Вопросы не умещались у Тима в голове.

– Почему Павел отбился от своих? – переспросила Зоя Митрофановна, складывая руки на столе перед собой, как примерная ученица. – Да кто его знает! До тех пор, пока он не женился на Федоре, я ничего о нем не слыхала. Может быть, он пришел к нам в поселок, чтобы присмотреть себе жену, а назад в общину возвращаться не захотел – к примеру, ему могли не нравиться строгие порядки в общине, захотелось свободы. Ну или его выгнали оттуда за какую-то серьезную провинность. Да мало ли может быть причин! Поговаривали, что позднее Павел предпринимал попытки разыскать своих соплеменников, но они не увенчались успехом.

– От чего же он умер? Вы сказали – шею себе свернул. Как это произошло?

– Сверзился с обрыва и напоролся на сломанное дерево – спьяну, конечно же, хотя пьяницей он никогда не был. Напился на радостях, как узнал о рождении сына, да только радовался недолго – оступился с пьяных глаз и сорвался с крутого берега реки, еще и приземлился неудачно: налетел брюхом прямо на ствол сломанной осины, острый, как отточенный карандаш. Нелепая смерть, но это лишь на первый взгляд, а если вникнуть в детали, то оторопь берет: ведь ту осину сломало ветром за пару дней до его падения. Очевидцы утверждают, что излом был совсем свежий, словно некая неведомая сила намеренно приготовила для Павла это ужасное орудие смерти. Он ведь так и не увидел своего сына: Федора с младенцем вернулась из роддома в день его похорон. Народ на поминках шептался о том, что Павла убил злой дух, которого растревожила Федора, когда ходила на поклон к деревянному идолу – вероятно, она сына у духа выпрашивала, а как только выпросила, тот в качестве оплаты забрал жизнь ее мужа.

– А не могли бы вы подробнее рассказать об этом деревянном идоле? Известно ли вам, как он выглядел и где Федора ему кланялась?

– Конечно, известно! Это фигура женщины с охапкой лука в руках, вырезанная из толстого ствола дерева, – тот самый идол, которому поклонялись жители Лукового острова. Сейчас он находится на территории турбазы «Лукоречье», и все кому не лень ходят на него посмотреть – и местные, и туристы из соседних санаториев и турбаз. Хотя, на мой взгляд, такого внимания эта языческая штуковина точно не заслуживает, уж больно пугающий у нее вид. Но хозяин турбазы, видимо, считает иначе, если распорядился установить ее там на самом видном месте.

Зоя Митрофановна умолкла и заерзала на стуле, выбираясь из-за стола. С кряхтением поднявшись на ноги, она проплыла грязно-белым облаком мимо опаленного солнцем окна, на миг заслонив собой весь свет, а затем, тяжело ступая, подошла к дверцам встроенного в стену шкафа, который Тим до этого не замечал из-за того, что тот сливался по цвету со стеной.

– Хотите чаю? Что-то беседа у нас затянулась! Не мешало бы немного подкрепиться, – сказала она, распахивая узкие дверцы. В шкафу обнаружились ряды полок, заставленные чайными чашками, блюдцами и вазочками с печеньем и конфетами. Над ними высился голубой пластмассовый электрочайник, подключенный к розетке, находившейся в стене за полками.

– Я видел эту деревянную фигуру, – сказал Тим, наблюдая, как вазочки и блюдца, подхваченные ловкими руками Зои Митрофановны, перемещаются из шкафа на стол. – Охранник в «Лукоречье» говорит, что это образ Луковой ведьмы. Вы, должно быть, слышали легенду о том, что Луковая ведьма до сих пор обитает на Луковом острове?

– Слышала, а как же! И допускаю мысль, что такое вполне возможно. Кто знает, что там вытворяли идолопоклонники на протяжении многих лет? Говорят, они жили там с очень давних времен. Вероятно, они призывали каких-нибудь духов, демонов и прочую нечисть, и все это могло остаться на острове после их ухода. – Зоя Митрофановна взяла со стола вскипевший чайник, который перед этим переставила из шкафа на стол, и разлила кипяток по чашкам, где уже лежали чайные пакетики. Вернувшись на свой стул, она пододвинула к себе одну чашку и, размешивая в ней сахар золотистой ложечкой, хитро улыбнулась Тиму:

– Признавайтесь, Тимофей, а ведь вы никакой не следователь!

От неожиданности у Тима в буквальном смысле отвисла челюсть.

– Но… но ведь я и не говорил, что я следователь… – растерянно пробормотал он после секундного замешательства и почувствовал, что стремительно краснеет до самых корней волос.

– Не говорили, но и не отрицали! – Зоя Митрофановна укоризненно покачала головой. – Следствию давно известно все, что я вам тут рассказывала. Настоящий следователь и слушать бы меня не стал. Отвечайте, кто вы такой и с какой целью сюда заявились! – потребовала она, но при этом смотрела на Тима не сердито, а с любопытством и, казалось, даже с некоторой симпатией, словно догадывалась об истинных причинах его визита и воспринимала их с душевной теплотой.

Тим перевел дыхание и принялся выкладывать ей правду, начиная с того момента, как его мать увезли на «скорой» с сердечным приступом. Он рассказал, что узнал от отца о Луковой ведьме, а затем вознамерился провести свое расследование и устроился смотрителем в «Лучики», где обнаружил старуху, которая выглядит так же, как Луковая ведьма из описания его отца; упомянул он и о театральном костюме Кикиморы, найденном в овощехранилище, о письмах детей и тайнике в полу овощного отсека, где старуха могла скрываться, пока в «Лучиках» проводились масштабные розыскные мероприятия. Зоя Митрофановна слушала не перебивая, лишь время от времени охала и хваталась за сердце, а иногда принималась вертеть в руках чашку с чаем, но так и не сделала ни одного глотка. Облачко пара, клубившееся над чашкой, полностью растаяло к тому моменту, когда Тим, подводя итог своему рассказу, произнес:

– Я уверен, что Луковая ведьма, старуха из «Лучиков» и Федора – это одно и то же лицо. Она и сейчас находится в «Лучиках», прячется в овощехранилище. Мне необходимо узнать год ее выписки из больницы, чтобы сопоставить его с годом, когда у «Лучиков» появился новый хозяин и там вновь стали происходить трагические события, связанные с появлением Луковой ведьмы. Ведь в этой цепочке трагедий есть довольно большой пробел – целых семь лет, в течение которых ничего не случалось, начиная с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года (в этом году, кстати, Федору положили в психбольницу) и по девяносто пятый год, когда на месте лагеря началось строительство новой турбазы и смертельные случаи возобновились. Я почти не сомневаюсь, что Федору выписали в девяносто пятом, и хотел бы в этом удостовериться.

Зоя Митрофановна отодвинула чашку, потянулась к Тиму через стол и, глядя на него по-доброму и с сочувствием, мягко похлопала его по плечу – так обычно подбадривают человека, который очень старался, но у него ничего не получилось.

– Смелый вы человек, Тимофей! Настоящий боец и внимательный следопыт, все факты сопоставили, и версия ваша вполне логичная, да только, к сожалению, ошибочная: это тупик, который заканчивается у гробовой доски. Федора лечилась у нас около года, а затем ее перевели в специнтернат для людей с психическими отклонениями, и она действительно покинула его стены в девяносто пятом. Однако отправили ее не домой, а на кладбище. Девяносто пятый год – это год ее смерти, так что она никак не может быть Луковой ведьмой!

(обратно)

Глава 20. "И снова лук!.."

Осознавая, что его версия рассыпалась в прах, Тим решительно отказывался в это поверить, но не только из-за упрямого нежелания признать свое поражение. Какое-то щекочущее интуитивное чувство побуждало его перебирать в уме детали проведенного им расследования и наводило на мысль о том, что факт смерти Федоры никак не вписывается в общую картину событий, выглядит на ней чужеродным пятном, огромной безобразной кляксой, которая давным-давно высохла, и ее никак не сотрешь, ведь против фактов не поспоришь.

И все же Тим решил попытаться. Мало ли что сказала Зоя Митрофановна! Ведь бывают ошибки, тем более в период девяностых – всем известно, что это было время сплошных ошибок и невосполнимых потерь.

– Вы уверены, что Федора мертва? – спросил он, как только Зоя Митрофановна замолчала.

– Уверена ли я? Скажем так, я не вижу повода для сомнений, но на похоронах Федоры мне побывать не довелось, поэтому гарантий дать не могу! – ответила она с явной иронией и, окинув Тима насмешливым взглядом, добавила с некоторым упреком: – Вот ведь какой недоверчивый!

– А где ее похоронили?

– Точно не знаю, но думаю, что на дальнем кладбище. Оно как раз рядом с интернатом, где много одиноких стариков, которых после смерти никто не забирает, всех их там хоронят.

– Не подскажете, как туда добраться? – Тим едва не подпрыгивал на стуле от нетерпения, готовый немедленно мчаться на «дальнее» кладбище, чтобы своими глазами увидеть могилу Федоры.

Зоя Митрофановна выдвинула ящик стола, порылась там, извлекла оттуда ручку и небольшой листок бумаги, что-то написала на нем и, сложив вдвое, подала Тиму.

– Вот адрес специнтерната. Рядом с ним находится церковь, а за ней – кладбище. Но учтите, за могилами одиноких стариков никто не ухаживает, они наверняка все заросли бурьяном, да и таблички на памятниках могли отвалиться, так что искать вам придется долго. И даже обследовав кладбище вдоль и поперек, вы можете не найти могилу Федоры, но это не будет означать, что ее там нет. Какой смысл тратить время? Мой вам совет: лучше возвращайтесь домой, Тимофей, ипотратьте это время на заботу о матери.

Тим почувствовал себя так, словно его окатили холодной водой. Помрачнев, он поднялся на ноги, обронил монотонное «спасибо, до свидания» и направился к выходу.

– Удачи вам! – крикнула ему вдогонку Зоя Митрофановна, а затем с ехидцей припечатала: – И помните: в большинстве случаев нарушения психики начинаются с навязчивых состояний!

Тим не обернулся. Оставив позади запутанный лабиринт унылых коридоров, он спустился по лестнице, вышел на крыльцо центрального входа и с наслаждением подставил лицо яркому полуденному солнцу. После промозглого больничного сумрака мир показался ему необычайно ярким и благоухающим.

Пронзительно пахло осенью, хотя впереди была еще целая неделя августа. Обычно Тим начинал улавливать в воздухе первые осенние нотки вскоре после летнего солнцестояния. Вначале они едва угадывались, и то лишь по утрам, которые становились непривычно тихими от того, что птицы больше не пели; но с каждым последующим днем запах осени усиливался и держался все дольше, а к концу августа он уже не исчезал. Если бы у Тима спросили, чем пахнет осень, он бы не смог объяснить, но всегда безошибочно узнавал о ее приближении по щемящему чувству в душе, возникавшему из-за тоски по уходящему лету.

Тима так и подмывало немедленно помчаться на «дальнее» кладбище, чтобы разыскать могилу Федоры, но его пыл умерило заунывное урчание голодного желудка, которому было явно недостаточно пары засохших печенюшек, съеденных в кабинете Зои Митрофановны. К тому же, не мешало бы принять душ и переодеться в чистое, поэтому Тим отправился к автобусной остановке и сел в автобус, который шел до Курортной улицы, где жили Тамара Андреевна и Виктор Степанович. Однако хозяев дома не оказалось. Тим несколько раз нажал кнопку звонка, спрятанного под козырьком у калитки, а затем, пробравшись к дому через палисадник, долго стучал в окна, но ему так никто и не открыл. Выудив телефон из рюкзака, Тим с досадой обнаружил, что тот снова разрядился. «Ненадолго же хватило подзарядки в сторожке!» – подумал он, разочарованно глядя на безжизненный черный экран и сожалея, что не позаботился о том, чтобы зарядить телефон, пока находился в больнице. Понятно, что, пока он проходил обследование в отделении хирургии, ему было не до этого, но во время продолжительной беседы с Зоей Митрофановной телефон успел бы зарядиться десять раз, если бы ему пришло в голову поставить его на зарядку. Потоптавшись у забора, Тим пришел к выводу, что не может позволить себе ждать возвращения хозяев – у него не так много времени, чтобы им разбрасываться, и лучше всего ему немедленно отправиться в «Лукоречье», где работает Тамара Андреевна: вероятно, она сейчас там, и можно будет взять у нее ключ, а заодно узнать, куда подевался Виктор Степанович, которому всего три дня назад наложили лонгет на вывихнутую лодыжку и прописали постельный режим.

Дорога до «Лукоречья» заняла всего четверть часа: в этот раз Тим не пошел через лес по тропинке, а добрался до него на автобусе, который довез его прямо до главных ворот.

База отдыха выглядела более оживленной, чем во время его первого визита туда: по дорожкам прогуливались толпы туристов, среди сосен сновали бегуны и любители скандинавской ходьбы, а в беседках рядом с домиками теснились большие компании, оглашая пространство веселым гомоном и взрывами смеха, которые тонули в невообразимом шуме, доносившемся со стороны детской площадки – там и вовсе яблоку негде было упасть. Тим с удивлением отметил, что в гуще орущей и визжащей детворы мелькают коротко остриженные головы воспитанников детского дома – их было так много, словно они собрались там всем составом, от мала до велика.

Тим с тревогой огляделся, ожидая увидеть, как разъяренный Митрич уже мчится туда, спеша выдворить сироток с территории турбазы, и тот действительно попался ему на глаза, но не бежал и не выкрикивал ругательств, а стоял неподалеку от детской площадки в компании с Аллой Павловной, мирно беседуя с ней и краем глаза наблюдая за происходящим с благостным выражением на лице. Прогонять детдомовцев и воспитательницу он явно не собирался и, кажется, был даже рад их присутствию – по крайней мере, присутствию воспитательницы уж точно, судя по тому, как зажигался его взгляд, когда он смотрел на нее. При виде этой идиллической картины Тима разобрало такое любопытство, что он не смог пройти мимо и, свернув с дорожки, ведущей к главному корпусу, направился к детской площадке. Он уже намеревался окликнуть Митрича и вдохнул побольше воздуха, чтобы перекрыть всеобщий гам, но так и застыл с открытым ртом, когда его взгляд случайно выхватил из пестрой толпы знакомое мужское лицо.

Бенедиктов! Судя по отсутствию бородавки, это был Артур Романович, хозяин «Лукоречья», который грозился уволить Митрича в том случае, если еще раз заметит детдомовцев на территории своей базы. Либо Митрич соврал, либо Артур Романович по какой-то причине кардинально изменил свое отношение к этой ситуации, потому что в этот момент он с довольным видом раскачивал качели, на которых сидел, хохоча во все горло, чумазый бритоголовый пацаненок с оттопыренными ушами.

«Что здесь происходит? – с недоумением подумал Тим. – Конечно, приятно видеть, что человек изменился в лучшую сторону, но почему-то верится в это с трудом! Ведь еще сегодня утром Артур Романович производил впечатление законченного мерзавца, а теперь его не узнать. Так не бывает!»

Словно почувствовав на себе его взгляд, Артур Романович повернул голову и, увидев Тима, вскинул руку в приветственном жесте.

– Ого, какие люди! Охотник на ведьм к нам пожаловал! Рад встрече! – восторженно прокричал он, но его глаза смотрели на Тима холодно и настороженно. – Какими судьбами? – спросил он, когда Тим приблизился, пробравшись сквозь суетившуюся повсюду детвору.

– Я к Тамаре Андреевне, за ключами от дома. Она здесь?

– Здесь, здесь, в главном корпусе. Прямо у входа ее кабинет, – кивнул Артур Романович и поинтересовался с сочувствием, которое показалось Тиму наигранным: – Как здоровье? Ничего не сломано?

– Порядок! – невозмутимо ответил Тим. – Фингал вот только светится, а так ничего серьезного.

– Ты уж извини нас с братом, мы с ним с детства враждуем. Нам драться не впервой, никак нас мир не берет. А вот ты зря вмешался! Пострадал ни за что, попался под горячую руку.

– Да я уж и забыл об этом! – отмахнулся Тим. – Вы сами-то как? Не покалечили друг друга?

– А что нам сделается? Живы-здоровы, не считая оторванных пуговиц. – Артур Романович торжествующе выставил вверх большой палец.

– Оптимистично! – усмехнулся Тим и повернулся к подошедшим Митричу и Алле Павловне.

– А ты, я гляжу, не скучал на дежурстве-то! – воскликнул Митрич после короткого приветствия. – Поди, с ведьмой сражался, а? – спросил он, глядя на синяк под глазом Тима.

– С ней, – согласился Тим, не желая рассказывать о своем участии в потасовке между братьями Бенедиктовыми.

– Ну и как, победил ведьму? – пошутил Митрич.

– Нет, но победа не за горами! – ответил Тим, подыгрывая ему.

– Ты смотри там, осторожнее, – напутствовал тот и собирался сказать что-то еще, но его перебила Алла Павловна, обратившаяся к Тиму.

– Подорожник на ночь к глазу приложите, утром от синяка и следа не останется, – посоветовала она. – У Тамары Андреевны в огороде есть хороший подорожник, под яблонями растет. Только листья разомните как следует, чтобы сок выступил, и тогда прикладывайте.

– Спасибо за заботу, так и сделаю! – пообещал Тим и хотел поинтересоваться у нее и у Митрича, почему вдруг детям из сиротского приюта позволили играть на детской площадке турбазы, но не нашел подходящих слов, чтобы вопрос прозвучал уместно, поэтому начал прощаться.

– Как, уже уходишь? Разве ты не расскажешь о том, что приключилось с тобой на дежурстве в «Лучиках»? – огорчился Митрич.

– В другой раз, сейчас я очень спешу! – ответил Тим и бросил взгляд на Артура Романовича, собираясь сказать ему пару слов на прощание, но тот уже не смотрел в его сторону и, казалось, потерял к нему всяческий интерес, сосредоточив внимание на лопоухом мальчишке, который сидел перед ним на качелях. Они увлеченно беседовали, и выглядело это очень странно, даже подозрительно. Тим многое отдал бы за то, чтобы узнать, о чем они говорят, но, как он ни старался, не смог разобрать ни слова из-за оглушительного гомона, оглашавшего все пространство детской площадки. Однако он заметил, что говорил в основном Бенедиктов, а мальчишка лишь изредка что-то спрашивал у него и слушал с горящими глазами, которые все больше и больше округлялись, словно ему открывались невероятные чудеса. Бенедиктов же, стоявший рядом и опиравшийся одной рукой на остов качелей, склонялся над ним все ниже, как будто опасался, что его слова могут достичь чужих ушей, хотя в таком шуме это было совершенно невозможно.

Тиму не нравилось то, что мальчишка слушает Бенедиктова – разве человек с такой хитрой физиономией, как у хозяина «Лукоречья», может сказать что-то хорошее? Да у него недобрые намерения на лице написаны! Но Тим ничего не мог поделать. Да и кто он такой, чтобы вмешиваться?! К тому же здесь Алла Павловна, и можно надеяться на то, что под ее бдительным взором с мальчишкой и другими воспитанниками ничего страшного не случится.

И все же Тим покидал детскую площадку с тяжелым сердцем.

Тамара Андреевна, встретившая его на крыльце главного корпуса, сразу же это заметила.

– Тимоша, да на тебе лица нет! Что стряслось?

– Упал, очнулся, гипс! – пошутил Тим и пояснил уже серьезнее: – Разнимал дерущихся и схлопотал по морде, но это мелочи.

– Да? Но вид у тебя встревоженный. А я в окно тебя увидела! Ты почему не в больнице?

– Вы уже знаете про больницу? – удивился Тим, поднимаясь на крыльцо.

– Конечно, знаю! Нам с Витей знакомые из полиции сообщили, что тебя из «Лучиков» на «скорой» увезли. Витя снял свой лонгет и к тебе поехал, и вдруг я вижу тебя здесь! Я уж было подумала, что новая беда с тобой стряслась!

– Вон как! Значит, мы разминулись с Виктором Степановичем, – догадался Тим. – Я же отказался от госпитализации, вернулся домой, а там нет никого. И позвонить не смог: телефон сел. Вот, пришел к вам за ключами.

– Ох ты, бедолага! – Тамара Андреевна всплеснула руками и потянула его за собой в раскрытые двери главного корпуса. – Ты же голодный, поди?

«И откуда она всегда все знает?!» – поразился Тим и ответил утвердительно. После этого не прошло и пяти минут, как он уже сидел за столом в небольшой столовой, а перед ним стояли три тарелки: с супом, салатом и пловом. Над тарелками высился большой стакан, до краев наполненный душистым янтарным компотом из кураги. Тамара Андреевна села за стол напротив Тима и, подперев руками свой острый подбородок, с умилением наблюдала за тем, как он ест.

За окном справа от Тима была видна детская площадка, на которой по-прежнему резвилась детвора. Бритоголовые детдомовцы все еще мелькали там.

– Сегодня шумно у вас! – заметил Тим, надеясь на то, что наблюдательная Тамара Андреевна откроет ему секрет присутствия детдомовцев на детской площадке. И он не ошибся.

– Шумно, ох, шумно! – согласно затрясла она головой, а ее лицо приобрело возмущенное выражение. – Я, конечно, понимаю, что детям нужны забавы, но когда их так много, можно сойти с ума!

– Наверное, на вашей турбазе собрались туристы с большими семьями? – предположил Тим, намеренно не упоминая о детдомовцах. Если Тамара Андреевна знает о них, то сама расскажет, а если нет, то и спрашивать бессмысленно.

– Уж ради своих клиентов я могла бы и потерпеть, но это не наша детвора! Хозяин решил доброе дело сделать: пригласил к нам детей из приюта. А они же там хорошим не избалованы, ошалели от счастья, орут как оглашенные! С самого утра эта чехарда, у меня уже в ушах звенит! – Тамара Андреевна недовольно поджала губы и вдруг спохватилась. – Ты только не подумай, что я против! Я не против, но считаю, что для детей было бы лучше, если бы хозяин подарил детскому дому такой же игровой комплекс, как у нас, или даже побольше. Ведь у них там полно свободного места, а здесь они в тесноте. Почему бы так не сделать? Вот это был бы действительно добрый поступок, а не просто приглашение на денек. Потом он выгонит их отсюда в три шеи и не пустит больше.

– Почему вы думаете, что он их больше не пустит? – удивился Тим.

– Да знаю я его! – Тамара Андреевна взмахнула тонкой, как веточка, рукой, и, придвинувшись к Тиму поближе, прошептала с оглядкой: – Он же злой, как собака, и жадный! Бывает, блажь на него накатит – добрым захочется побыть, но день-другой, и это проходит. Так будет и в этот раз, я даже не сомневаюсь! Это не благотворительность, а издевательство: то же самое, что подразнить ребенка конфеткой, а потом забрать.

– Ну хоть иногда что-то светлое в нем просыпается, уже неплохо, – обронил Тим, чтобы поддержать разговор. – Значит, не совсем пропащий человек!

– Ты просто еще очень молод, а я достаточно пожила на свете, чтобы понимать, что такие люди не меняются, разве что в худшую сторону. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что у нашего хозяина целый ворох страшных грехов. Как раз такие и стараются всем пыль в глаза пустить, добренькими себя показать, чтобы скрыть свое истинное нутро!

Тамара Андреевна, раскрасневшаяся от негодования, вдруг заломила руки и произнесла с мольбой:

– Только не подумай, что мне нравится говорить о людях плохо!

– Ничего такого я не подумал, – заверил ее Тим. Подхватив вилкой с тарелки последнюю горстку плова, он залпом допил остатки компота и поднялся из-за стола. – Спасибо за обед! Мне пора идти, есть еще кое-какие дела. – Он умолчал о своих планах посетить кладбище, но не потому, что хотел сохранить это в секрете, просто в этом случае ему пришлось бы рассказать еще много всего, а тогда разговор мог затянуться. На лице Тамары Андреевны отразилось разочарование, наверняка ей было интересно узнать, что у него за дела, но, вероятно, она сочла неприличным расспрашивать его об этом, лишь с досадой покусала губы, энергичным движением взбила свои белые кудряшки и сказала:

– Что ж, тогда до вечера. Я вернусь после восьми.

Она проводила Тима к выходу из корпуса и, когда он уже спускался с крыльца, спохватилась:

– Ох, а ключи-то!

Развернувшись, она исчезла в дверном проеме, а через пару минут вернулась со связкой ключей.

– Вот, держи! Два больших ключа от входной двери, этот – от бани, а маленький – от калитки. Оставь их себе до отъезда, у меня второй комплект есть. – Она расплылась в доброй улыбке.

Тим спрятал ключи в рюкзак, поблагодарил ее и попрощался. Тамара Андреевна проводила его взмахом руки и, кажется, перекрестила, когда он уже шел по дорожке и оглянулся, чтобы помахать ей в ответ. Тим не был уверен, что это было именно крестное знамение, но на душе у него потеплело, и возникло ощущение, что он на верном пути.

На территории «Лукоречья» по-прежнему бурлила жизнь. В просветах между сосновыми кронами ярко голубело небо. Шагая по дорожке, Тим с досадой вспомнил, что так и не зарядил телефон, а значит, отцу позвонить не получится. Теперь они смогут поговорить только вечером. Судя по солнцу, видневшемуся за хвойной завесой, до вечера было еще далеко. Тим вздохнул, осознав, что его снова ждет нагоняй от отца. Возможно, было бы правильнее вернуться сейчас в свое временное жилище на Курортной улице и связаться с отцом, а на кладбище поехать с утра, но странное предчувствие подсказывало Тиму, что до завтра откладывать не стоит, и он решил к нему прислушаться, хотя и не мог объяснить себе, чем оно вызвано. Некая непреодолимая сила влекла его на поиски могилы Федоры, и, повинуясь ей, он шагал так быстро, словно куда-то опаздывал.

Когда он вышел из центральных ворот турбазы и повернул к остановке, навстречу ему попалась Нюра на велосипеде, вырулившая из-за поворота. Объезжая Тима, она вильнула влево и ускорилась. Тим обернулся и хотел окликнуть ее, но в этот момент к остановке подкатил автобус. Проводив взглядом Нюру, проезжавшую мимо ворот турбазы, Тим заметил в багажнике ее велосипеда большой полиэтиленовый пакет с логотипом местного магазина. Сквозь полупрозрачный полиэтилен виднелись продукты: колбаса, хлеб, картонная упаковка с соком и какие-то фрукты – то ли апельсины, то ли яблоки… хотя нет, это было больше похоже на лук!

«Снова лук! Да сколько можно!» – потрясенно подумал Тим, утверждаясь во мнении, что с Нюрой что-то не так: зачем ей покупать лук, если у них с Аллой Павловной весь огород луком засажен?! Однако эта мысль не получила продолжения: звук закрывшихся дверей автобуса заставил Тима со всех ног броситься к остановке. Водитель заметил его и вновь открыл двери. Запрыгнув в салон, Тим спросил у него:

– До «дальнего» кладбища доеду?

Тот кивнул, нажал кнопку на приборной панели, и двери за Тимом с шумом захлопнулись.

(обратно)

Глава 21. Тайна закрытого гроба

Через пару остановок автобус выехал на шоссе и стал набирать скорость. По обе стороны дороги потянулись высокие глухие заборы, подпиравшие тяжелые пласты хвойных лап, простиравшихся за их пределами. Вдали, за соснами, угадывались очертания зданий санаториев, турбаз и отелей. Прорехами в заборах мелькали проемы въездов, оканчивавшиеся, как правило, большими решетчатыми воротами, увенчанными вывесками с названиями туристических объектов. Тим успел прочитать несколько вывесок: «Серебряный кедр», «Мишкины шишки», «Зеленые небеса», «Ласточкино гнездо»; а потом автобус разогнался так, что прочесть уже ничего было нельзя. Вскоре заборы кончились, и за окнами с левой стороны распахнулся зеленый простор, затейливо изрезанный оврагами и усеянный островками редких березовых рощиц, за которыми неровным пунктиром серебрилась река. С правой стороны на дорогу напирал дремучий лес, казавшийся почти черным из-за обилия темно-зеленых елей, чьи остроконечные макушки вонзались в небо, как зубцы частокола, образующего неприступную стену.

К этому моменту салон автобуса почти опустел: кроме Тима, там оставались лишь два немолодых пассажира (вероятно, супружеская чета), обремененные ношей в виде вместительных дорожных саквояжей, разместившихся у них на коленях. Судя по объему багажа, супруги ехали издалека и надолго. Оба с любопытством и некоторым волнением поглядывали в окна, словно не были уверены в том, что следуют в правильном направлении. Скорее всего, они держали путь в какой-нибудь санаторий, но вокруг, от горизонта до горизонта, не наблюдалось ни одного строения, и это их явно тревожило. Сухопарый старичок в больших круглых очках подслеповато щурился и сидел как на иголках, то и дело ерзая на сиденье и озираясь. Его большая неповоротливая супруга бормотала ему что-то успокаивающее, а сама всматривалась в проплывающие мимо пейзажи с видом человека, потерпевшего бедствие в открытом море и потерявшего надежду добраться до суши. В конце концов старичок не выдержал и, вытянув жилистую шею, прокричал водителю:

– Подскажите, далеко ли еще до санатория «Русское раздолье»?

В этот момент автобус резко замедлил ход, и водитель ответил:

– Приехали уже! Конечная!

– Как приехали?! – удивился тот и разочарованно крякнул: – Еще и пешком, что ли, идти придется? Нам сказали, что до самых ворот довезут!

– Да вот он, ваш санаторий! – Водитель жестом указал вдаль. Тим устремил взгляд в том направлении и увидел ажурные железные ворота, находившиеся на небольшом расстоянии от автобуса. Выкрашенные в белый цвет, они терялись на фоне белоствольных берез, поэтому издалека их трудно было заметить. Над воротами изгибалась арка, образованная надписью из витиеватых металлических букв:

«Русское раздолье»

– Пешком прогуляться, конечно, придется, но тут уж моей вины нет, – извиняющимся тоном произнес водитель. – Территория у санатория огромная, и корпуса находятся за лесом. Пройдете немного и увидите.

– А кладбище-то где?! – воскликнул Тим, в недоумении озираясь. Ни кладбища, ни продолжения дороги нигде не наблюдалось.

– Обойдете санаторий вдоль забора, с обратной стороны будет интернат для умалишенных, чуть подальше – церковь, а за ней – кладбище, до него километров пять отсюда, наверное.

– Ничего себе! Да это же целое путешествие! – возмутился Тим. – А почему автобус туда не идет?!

– Раньше ходил, но маршрут сократили из-за нерентабельности: нет желающих! – Водитель развел руками, как дирижер оркестра, сыгравшего последнюю ноту.

– Как же добираются работники интерната и родственники больных? Да и в церкви, наверное, бывают посетители! Каким образом они туда попадают? Все ходят пешком – и дети, и старики?! – Тим все никак не мог смириться с тем, что путь до кладбища займет еще около часа. И ведь тем же путем придется обратно возвращаться! Успеть засветло вряд ли получится, а перспектива заплутать в ночи Тима не то чтобы пугала, но совсем не радовала.

– Почти ни у кого из интернатских нет родственников, а если и есть, то они сюда не ездят, – покачал головой водитель. – Работников развозит служебный транспорт. Церковь давно заброшенная, ее несколько лет назад закрыли на реставрацию, да что-то не заладилось, а потом в поселке новую отстроили, и эта теперь вроде как никому не нужна.

– Ясно, – буркнул Тим, направляясь к выходу. – Ладно, может, попутку поймаю.

– Даже не надейся! Тупик здесь: у интерната дорога заканчивается. Никто туда не ездит, говорю же тебе!

– Ну и урман… – проворчал Тим, выбравшись из автобуса вслед за престарелыми супругами, которые чинно шествовали к воротам, покачивая саквояжами.

– Эй, парень! – вдруг окликнул его водитель, высунувшись в окно. – Ты… это… если планируешь сегодня назад вернуться, имей в виду: последний рейс отсюда в поселок в девять вечера. Опоздаешь – будешь куковать тут до утра!

И не дожидаясь благодарности, он скрылся в кабине, а через пару мгновений автобус с тяжелым пыхтением начал разворачиваться на небольшом пятачке перед воротами «Русского раздолья». От пятачка отходила узкая асфальтовая дорога, тонувшая в бурьяне, вся в паутине старых трещин, сквозь которые кое-где пробивались молодые побеги. Тим с сомнением посмотрел на нее, огляделся и, убедившись, что другой дороги поблизости нет, зашагал по ней навстречу потяжелевшему, налившемуся багрянцем солнцу, которое уже начало сползать к горизонту.

Санаторий «Русское раздолье» был действительно огромным, оправдывая свое название; в него запросто уместился бы с десяток таких турбаз, как «Лукоречье», а то и два десятка, но, судя по безлюдной территории, особым спросом он у туристов не пользовался, возможно, из-за большой удаленности от поселка и от природных красот – соснового бора с колдовской атмосферой и извилистой реки, утопавшей в серебристых ивах. Здесь же места были не такими живописными: хвойные леса уступили место редким березовым рощицам, разбросанным по изрезанным оврагами полям, и этот бескрайний простор быстро нагонял тоску, оттого что глазу не за что было зацепиться.

Забор санатория, вдоль которого шел Тим, казался нескончаемым, но наконец повернул вправо, и за ним открылся вид на интернат – монументальное трехэтажное здание с массивными балконами, увитыми бетонной лепниной. Просторный парк перед фасадом выглядел унылым и запущенным, но хранил следы былого шика в виде фонтана, представлявшего собой бетонную чашу, заросшую сорной травой, дорожек, выложенных мраморной плиткой, местами разрушенных и устланных слоем прошлогодних листьев, и постамента с бесформенными останками какой-то скульптуры – если напрячь воображение, можно было угадать в ней пару тонконогих оленей. Разглядывая здание интерната, Тим предположил, что оно похоже на усадьбу зажиточного купца или помещика, выстроенную в дореволюционные годы. Наверное, тогда здесь было очень красиво, а по дорожкам степенно вышагивала важная публика. Не то что теперь. Постояльцы интерната, бродившие по аллеям парка, напоминали актеров, запечатленных на старой выцветшей киноленте: все какие-то блеклые, в застиранной одежде невнятных цветов и фасонов. Тим не хотел попадаться им на глаза, памятуя о том, что перед ним люди с психическими отклонениями, которые к тому же наверняка нечасто видят здесь прохожих. Он шел, стараясь оставаться под прикрытием зарослей, разросшихся вдоль решетчатой ограды интерната, но иногда ему все же приходилось преодолевать открытые участки, и в один из таких моментов он столкнулся лицом к лицу с пожилой женщиной, которая стояла, вцепившись в железные прутья, и с тоской смотрела в небо.

Она была очень худа и вся словно просвечивала насквозь. Под серой вязаной кофтой, надетой поверх ситцевого халата в бледно-голубой цветочек, проступали контуры костей, а огромные влажные глаза казались непомерно большими на ее иссохшем лице и по-детски наивными.

Тим замер под ее испуганным взглядом, не зная, как себя вести. Просто взять и уйти было неловко, возникло чувство, что надо что-то сказать, но подходящие слова на ум не приходили.

Женщина заговорила первой.

– Сынок, ты видел это небо? – Ее голос звучал натужно, словно она давно ни с кем не разговаривала и это давалось ей с трудом. – Посмотри, какое оно сегодня! Ярко-синее, васильковое! А облака… они же как взбитые сливки, хочется дотянуться, зачерпнуть горсть и попробовать. Раньше я часто ела пирожные со взбитыми сливками. Это было так давно, что я уже забыла их вкус. Помню, что они были божественные, а вкус не помню! Обидно! В нашей столовой никогда не подадут взбитых сливок, бывает только кислая сметана, да и то по праздникам. А ведь это совсем не то! Поэтому я смотрю на облака и пытаюсь вспомнить, какими сливки бывают на вкус. Вдруг получится? Сегодня такой хороший день! Думаю, должно получиться. – Она с мечтательной улыбкой снова уставилась ввысь и стала похожа на ребенка, внезапно состарившегося и не успевшего повзрослеть.

– Да, небо чудесное, – произнес Тим, чувствуя себя так, словно вторгся в чужой сон: женщина выглядела погруженной в свою собственную реальность, несмотря на то, что говорила с ним.

Он даже удивился тому, что она его услышала.

– Чудесное? – спросила она, не без труда сосредоточив на нем рассеянный взгляд. – Нет, сынок, чудесное – это когда ангелы поют, а в небесах распускаются настоящие васильки, в сто раз прекраснее земных! А это… это просто небо. Красивое, но не чудесное.

– Люся! Кто это там с тобой?! – послышался удивленный протяжный возглас, и раньше, чем Тим увидел, он почувствовал, как взгляды всех, кто был в парке, устремляются к нему – до крайности любопытные безумные взгляды. А потом эти люди один за другим двинулись в его сторону. Тиму стало не по себе. Из-за деревьев появлялись все новые и новые человеческие фигуры, их становилось все больше, и шагали они все быстрее.

– Извините, но мне надо идти, – сказал Тим, обращаясь к мечтательной Люсе, которая так и не ответила тому, кто ее окликнул. Она и Тиму не ответила, лишь улыбка ее стала шире.

– Люся! Если он тебя обидел, только скажи! Я разберусь! – прокричал огромный толстяк, на ходу засучивая рукава и оголяя запястья, похожие на свиные рульки.

Тим поспешно ретировался, устремившись вперед по дорожке, тянувшейся вдоль ограды интерната. Толпа по ту сторону ограды двигалась параллельно с ним, не отставая; толстяк возглавлял шествие. Тим едва сдерживался, чтобы не пуститься бегом: скорее всего, эти безумцы бросятся следом и, чего доброго, еще вздумают перебраться через забор. «Где, спрашивается, сотрудники, которые должны следить за порядком?! Забор не такой уж высокий, мало ли что!» – занервничал Тим и вдруг похолодел, увидев огромную прореху в заборе в нескольких метрах от себя.

Безумцы гурьбой помчались к этой прорехе. Не выдержав, Тим бросился бежать со всех ног и не останавливался до тех пор, пока не выдохся. Оглянувшись назад, на видневшийся вдали интернат, и увидев, что через ограду никто не лезет и не гонится за ним, он показался самому себе смешным и глупым: сбежал, как трусливый заяц, а ведь ему, может быть, ничего и не угрожало! Возможно, постояльцами интерната двигало обычное любопытство. «Все-таки я неисправимый трус!» – пришел он к неутешительному выводу и испытал сочувствие к этим людям, обреченным всю жизнь проводить в пределах огороженной территории. Особенно жаль было Люсю, эксперта по «небесной» эстетике: вряд ли ей когда-нибудь посчастливится отведать взбитых сливок. Тим решил, что, как только покончит с расследованием, обязательно наведается в интернат и привезет с собой большую коробку пирожных со взбитыми сливками, чтобы на всех хватило.

Дорога пошла под уклон, и вскоре вдали выросла церковь, стоявшая посреди поля, заросшего дикой растительностью и молодыми деревьями. Даже на большом расстоянии было видно, что она находится в полном запустении: купол накренился, бревенчатые стены местами рассыпались, из пустых окон торчали корявые ветки, напоминая руки нищих, протянувшиеся за подаянием. Приблизившись к церкви, Тим разглядел и кладбище – почерневшие кресты, терявшиеся в высоком сухостое. Искать там могилу Федоры можно было с тем же успехом, что и иголку в стоге сена. С чувством глубокого разочарования, знакомого разве что кладоискателям, обнаружившим вместо заветных сокровищ пару ржавых консервных банок, он направился к могилам, по пути высматривая аллею или тропинку. Не обнаружив ничего похожего, он наугад вторгся в бурьян, рискуя наступить на могильный холм или споткнуться о надгробие. Захрустели, ломаясь под ним, толстые сухие стебли прошлогодних растений, зашуршали лопухи, в нос ударил терпкий запах полыни. Густой россыпью брызнули во все стороны потревоженные кузнечики. Тим упорно продирался сквозь заросли, на ходу читая надписи на облезлых металлических табличках, прибитых к крестам, возвышавшимся над травяным морем подобно мачтам затонувших кораблей. На некоторых крестах таблички отсутствовали, но Тим находил их валявшимися где-нибудь поблизости и, убедившись, что они не имеют отношения к Федоре, шел дальше. За ним тянулся отчетливый след из примятой травы, благодаря которому легко было определить, какие могилы уже осмотрены, чтобы не бродить вокруг да около. Однако Тим понимал, что не успеет осмотреть каждую могилу до темноты: их было не так уж много, и не будь кладбище таким запущенным, он обошел бы его за час-полтора, но ему приходилось тратить немало сил и времени, чтобы проложить себе путь в этих травяных дебрях, да к тому же таблички, облупившиеся и поржавевшие, требовали пристального внимания – редкий случай, если ему удавалось с ходу прочитать имена и фамилии умерших, значившиеся на них. Вскоре в глазах у него зарябило от напряжения. Окинув взглядом неохваченную часть кладбища, Тим с досадой отметил, что она как минимум вдвое больше той, которую он успел обойти, а между тем косые лучи заката, небрежно разбрызганные спрятавшимся за церковью солнцем, тускнели прямо на глазах. В воздухе чувствовалась вечерняя прохлада, и потянуло сыростью.

Тим устало вздохнул, уселся на землю рядом с одной из могил и, прислонившись спиной к кресту, вытянул ноги, а руки, зудевшие от царапин и крапивных ожогов, закинул за голову. Вот и все, день закончился, пора сворачивать поиски. Перед тем как отправиться в обратный путь, к остановке, он решил позволить себе небольшой отдых – минут десять, не больше. По ощущениям, время близилось к восьми вечера, и он должен был успеть к последнему автобусу, который отходил в девять. Едва он расслабился и прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и шепотом трав, его покой потревожил внезапно прорезавшийся голос совести, напомнивший о том, что родители наверняка волнуются и ему следовало позаботиться о том, чтобы зарядить телефон перед тем, как ехать сюда. Правда, отец может легко разузнать номер телефона Тамары Андреевны и позвонить ей, для этого ему достаточно забить в поисковике известного ему сайта адрес дома, где Тим снимает комнату, и он найдет нужное объявление с контактами хозяйки, а та расскажет ему, что видела Тима живым и здоровым совсем недавно. Тим очень надеялся на то, что отец так и поступит, а не помчится в Чернолучье и не станет заявлять в полицию о его пропаже, однако уверенности в этом у него не было.

Внезапно Тим насторожился, расслышав в шелесте травы, трепетавшей на ветру, посторонний шорох. Открыв глаза, он увидел чью-то тень, маячившую на земле рядом с ним. Позади него кто-то был. Силуэт принадлежал женщине, очень худой и, скорее всего, немолодой.

Тим поспешно вскочил на ноги и едва не налетел на Люсю, мечтательницу из специнтерната. Она стояла, склонившись над могилой с букетом васильков в руках. Заметив Тима и при этом даже не вздрогнув, словно ей было заранее известно о его присутствии, она спросила:

– Ты тоже ее знал, сынок?

– Ф-фух! Ну вы меня и напугали! Так бесшумно подошли! – с облегчением выдохнул Тим.

– Так тебе спасибо, сынок, проторил дорожку! – В голосе Люси слышалась искренняя благодарность. – Обычно-то сюда непросто добраться, я потом еще долго вся исцарапанная хожу. Царапины на стариках плохо заживают. Лишний раз даже идти не хочется, а кто еще, кроме меня, цветочков свежих на могилку принесет? Вот, увидела, что ты на кладбище направился, дай, думаю, схожу по свежим следам! Прямо повезло мне, что ты как раз к этой могилке пришел. Наверное, здесь родственница твоя?

Тим замялся, раздумывая, стоит ли открыть Люсе правду или лучше что-нибудь соврать. Вероятно, та расценила его молчание, как знак согласия, и продолжила, горестно заломив руки:

– Несчастная она была женщина! Никого не любила, даже себя. Жаловалась, что всю жизнь была одинока, но это вранье. У нее были дети, две девочки и мальчик, но она от них отказалась, я прочитала об этом в ее карточке. А кем она тебе приходится? Бабушкой, наверное?

– Вы говорите о Федоре?! – потрясенно воскликнул Тим, устремляя взгляд к кресту. Таблички там не было. Присев на корточки, он обшарил заросли и нашел ее, ржавую и погнутую, застрявшую в ветвях чахлого кустика, подпиравшего крест сбоку. Смахнув с таблички пыль и паутину, Тим прочел:

Громова

Федора Семеновна

10.11.1956-11.08.1995

– О ней. – Люся кивнула, глядя на васильки, рассыпавшиеся по заросшему травой холмику. – Только ее здесь нет.

– Как это «нет»?! – опешил Тим.

– А так! – Люся вскинула голову и уставилась на него своими огромными безумными глазами. – Могилка-то пустая! Забрали нашу Федору!

– Инопланетяне? – решил подыграть Тим, не воспринимая слова Люси всерьез.

Она вдруг обиделась.

– Думаешь, я сумасшедшая?!

– Н-нет, конечно! – поспешно заверил ее Тим, вспыхнув так, словно его уличили в чем-то неприличном.

– Я не сумасшедшая! – заявила Люся и, поразмыслив секунду-другую, добавила: – Я приношу сюда васильки, чтобы никто не догадался, что Федоры здесь нет. Мне приходится, потому что я обещала.

– Кому обещали?

– Мужчине, который ее забрал. Он не инопланетянин, а обычный человек. И очень злой. Я злодеев по глазам узнаю. Но ко мне он хорошо относился, пирожные со взбитыми сливками привозил!

– Ух ты! – вырвалось у Тима под наплывом эмоций. До него вдруг дошло, что Люся, сама того не сознавая, выбалтывает ему какую-то давнюю тайну, связанную с Федорой. – Погодите, а кого же тогда похоронили вместо Федоры?!

– Никого. Гроб был закрытый. Всем сказали, что она умерла от заразной болезни, поэтому положено было хоронить ее в закрытом гробу, и никто не смог туда заглянуть.

– Как же вы об этом узнали?

– Все потому, что я люблю смотреть на небо. И не только на облака, но и на звезды. Та ночь была очень звездной, а окна в палате слишком мутные, звездами не полюбуешься, вот я и вышла во двор. Смотрю, машина какая-то у ворот стоит. Потом наш директор появился, сам открыл ворота, впустил машину и ушел обратно в здание, а через пять минут вернулся под руку с Федорой, усадил ее в машину, но сам не сел, а заговорил о чем-то с водителем. Пока они говорили, я стояла ни жива, ни мертва, боялась выдохнуть, чтобы не выдать себя. Как чуяла, что на моих глазах творится что-то незаконное, ведь никогда не бывало такого, чтобы директор сам ворота открывал, этим всегда сторож занимался. Ясное дело, что посторонние глаза им там были не нужны, в том числе и мои. Испугалась я, как бы они меня не увидели. Ночь-то звездная, светлая, а я торчу у забора, как залежалый товар на витрине, и никакого укрытия рядом нет. Но вот машина тронулась и выехала за ворота, директор их запер и прошел по дорожке к интернату, в мою сторону даже не взглянул, я и успокоилась. А зря! Как только я подумала, что осталась наедине со звездами, вдруг слышу, шины шуршат по дороге. Гляжу, а света фар не видать, только движутся в темноте красные огоньки. Это я уж потом поняла, что машина задом едет, когда она была уже близко, – та самая машина, в которую Федору посадили. Я хотела бежать в интернат, но водитель выскочил и окликнул меня, да еще обратился так вежливо: погодите, говорит, барышня!

– Барышня? – усмехнулся Тим, подумав, что барышней Люсю можно было назвать разве что в насмешку.

Она уколола его быстрым лукавым взглядом и, жеманно взмахнув рукой, поправила седую прядь, свесившуюся на лицо.

– Наверное, трудно представить, что такая старая вяленая вобла, как я, тридцать лет назад была прелестной куколкой, но это так! – сообщила она с игривой улыбкой.

Тим смутился и поспешил рассыпаться в извинениях, но Люся перебила его:

– Жизнь показывает, что воблой быть куда проще, меньше хлопот и беспокойства, поэтому о былой красоте я вовсе не жалею, можешь не извиняться. Так вот… Позвал меня, значит, этот человек, и я вернулась к забору: уж больно у него голос был приятный, и мне захотелось в глаза ему заглянуть. А глаза его мне не понравились, маленькие, злые и бегающие. Скользкий и неприятный тип оказался, в общем. Он почти не смотрел на меня, все время куда-то в сторону косился – может, боялся, как бы Федора не дала деру, но она даже носа не высунула из машины, ее не было ни видно, ни слышно за чернющими окнами. Я все глаза проглядела, но так и не увидела ее. Думаю, что она по доброй воле согласилась уехать с тем человеком, ведь сама села в машину, не кричала, не сопротивлялась. Вот только куда и зачем он ее увез, не знаю. И для чего понадобилось скрывать факт ее отъезда фальшивыми похоронами, для меня так и осталось загадкой.

Люся замолчала и погрузилась в раздумья; взгляд ее стал отрешенным, а лицо приобрело мечтательное выражение, такое же, с каким Тим застал ее в момент первой встречи. Опасаясь, что продолжения истории не последует, он подал голос, спеша вернуть Люсю из ее грез:

– А что вам сказал этот человек, когда окликнул вас?

Она растерянно заморгала, словно только что проснулась.

– А?.. Ах, да! Он спросил, почему я гуляю одна поздней ночью. Я рассказала ему про звезды и окна. Он полюбопытствовал, видела ли я этой ночью что-нибудь интересное, кроме звезд. Я призналась, что видела, как Федора села в его машину, и тогда он задал еще один вопрос, который показался мне очень странным. Он поинтересовался, нравятся ли мне пирожные со взбитыми сливками. Я ответила: «Ну еще бы! На свете нет ничего вкуснее взбитых сливок!» И он пообещал, что каждое воскресенье будет привозить мне коробку таких пирожных, если я сохраню тайну закрытого гроба. Эти слова меня напугали, но он объяснил: «Не бойся, никто не умрет. С Федорой все будет в порядке, но завтра всем вам объявят о ее смерти, а через пару дней состоятся ее похороны в закрытом гробу. Как ты понимаешь, гроб будет пустой. Никому не говори об этом, и будешь есть пирожные со взбитыми сливками каждое воскресенье. Разболтаешь – останешься без пирожных. Учти, я сразу узнаю, если ты не удержишь язык за зубами, а тебе все равно никто не поверит. Что скажешь? Я бы на твоем месте согласился». Конечно же, я приняла его условия, и он действительно каждое воскресенье привозил пирожные, их хватало на всю палату. Соседки страшно завидовали мне, думали, что он мой жених и скоро заберет меня отсюда, называли его между собой смешным прозвищем «Кавалер-кондитер». Может быть, я и в самом деле нравилась ему – бывали у меня такие мысли, потому что, отдав мне пирожные, он не спешил уехать, заводил пустые разговоры или начинал рассказывать дурацкие анекдоты. Но однажды он перестал приезжать. – Большие глаза Люси наполнились слезами. – С тех пор я успела забыть вкус взбитых сливок, а тайну закрытого гроба храню до сих пор, ведь я слово дала.

Тим смотрел на нее с сочувствием, утверждаясь во мнении, что безумие – самый страшный из всех недугов. Люся, похоже, даже не отдавала себе отчета в том, что выложила сейчас эту тайну постороннему человеку во всех подробностях.

(обратно)

Глава 22. Дым коромыслом

На последний автобус Тим безнадежно опоздал: когда они с Люсей покинули кладбище, солнце уже скрылось за горизонтом, великодушно подсветив ускользавшим лучом тропинку, ведущую к интернату. Не имело смысла бежать на остановку, было ясно, что, даже если девять вечера еще не наступило, то в ближайшие несколько минут это произойдет. Преодолеть за столь короткое время целых пять километров, отделявших остановку от кладбища, не под силу даже профессиональному бегуну, а Тим таковым не являлся. Перспектива провести ночь под открытым небом его тоже не устраивала, и он решил последовать совету Люси, которая, узнав о его проблеме, с энтузиазмом воскликнула:

– Так в интернате полно пустых комнат! Попроси сторожа, чтобы пустил переночевать. Если денежкой его порадуешь, он точно не откажет.

– А как же директор и персонал? – засомневался Тим.

Люся отмахнулась.

– На ночь и на выходные почти все уезжают домой, в поселок, пара человек остается на дежурстве, но в дела сторожа они вмешиваться не станут, у них своих дел хватает!

– Но вы рассказывали, что директор ночью открывал ворота… – напомнил Тим.

– Так это был другой директор, и тогда он специально для этого дела остался, потому-то я и удивилась. Не стесняйся, сынок, попросись у сторожа на ночлег, он мужик не вредный, сговорчивый.

– Что ж, если так, я попробую! – неохотно согласился Тим, мысленно утешаясь тем, что в интернате можно будет зарядить телефон и позвонить отцу. Ему вспомнилась толпа безумцев, обратившая его в бегство, и он с мрачной веселостью буркнул себе под нос: – Предвкушаю веселую ночку в духе фильма «Пролетая над гнездом кукушки».

– Что-что? Какие кукушки? – не поняла Люся.

– Я говорю, что опасаюсь, как бы не поколотили меня ваши дружки и подружки, – переиначил он свою фразу, полагая, что Люся не видела этот фильм.

– Что ты, сынок, они будут тебе рады, вот увидишь! Они всегда рады гостям, да и я тоже. Жаль только, что гости у нас редко бывают. – Люся тоскливо вздохнула, посмотрела на темнеющее небо и добавила: – Но вообще-то, вряд ли тыс ними познакомишься: в интернате уже объявили отбой, все разошлись по своим палатам, никто до утра и носа не высунет.

– Такие послушные?

– Еще бы! Непослушных отправляют в стационар, загреметь туда нет желающих.

– А как же вы? Не влетит вам за нарушение режима?

Люся шмыгнула носом и не очень уверенно сказала:

– Я хожу тайными тропами и умею быть незаметной.

Она шла медленно, склонив голову, словно под ногами у нее была не тропинка, а шаткий мостик над пропастью. Тиму приходилось делать над собой усилие, чтобы не забегать вперед. Иногда ему казалось, что они топчутся на месте и никогда не доберутся до интерната, над которым уже успела взойти полная луна; в ее серебристом свете, волшебным образом скрывшем все дефекты, интернат вдруг стал похож на сказочный дворец. Это впечатление сохранялось до тех пор, пока Тим не вошел в здание: тусклый электрический свет в сочетании с запахами хлорки и старой штукатурки мгновенно разрушил созданное луной очарование.

Незадолго до этого Тим и Люся распрощались у прорехи в заборе, и дальше она пошла одна, собираясь вернуться в интернат «тайными тропами», чтобы избежать лишних вопросов, а ему посоветовала выждать минут десять и войти «по-людски», через калитку в главных воротах. «Там, наверное, уже заперто, но слева от калитки есть звонок. Жми подольше, сторож у нас тугоухий. Удачи тебе, сынок!» – сказала она напоследок и ушла. Дождавшись, когда ее фигура растает во тьме за деревьями, Тим отправился к калитке и обнаружил рядом на столбе панель домофона с одной кнопкой. Собравшись с духом, он нажал на нее, и через некоторое время из динамика донесся мужской голос, скрипучий, как несмазанное колесо.

Как и обещала Люся, сторож действительно оказался «не вредным» и, после того, как Тим поведал ему заранее заготовленную легенду о том, что навещал могилу любимой бабушки и опоздал на автобус, впустил его без лишних вопросов. Он даже от денег отказался, когда Тим прямо с порога предложил ему плату за ночлег.

– Не выдумывай! Что я, не человек, что ли?! Ты ж могилку бабушки навещал, причина уважительная! – с одобрением в голосе заявил он, но все же покосился на купюру в руке Тима и удивленно хмыкнул: – Ишь ты, богатый какой! – На его большом красноватом лице, чем-то похожем на лицо Геннадия, отразилась смесь уважения и зависти.

Тим смущенно спрятал деньги в карман и выдал целую тираду, пытаясь выразить свою признательность за гостеприимство, но сторож лишь махнул на него своей огромной волосатой ручищей:

– Да брось, за что тут благодарить! Здание полупустое, свободного места навалом, от меня не убудет, если ты переночуешь. Но учти, я тут хозяин только до половины восьмого утра, потом приезжает начальство, и если ты проспишь, сам будешь с ними объясняться.

– Не просплю. В семь меня уже здесь не будет! – заверил его Тим.

– Ну тогда пойдем, покажу тебе твои хоромы, – сказал сторож и вдруг, многозначительно прищурив один глаз, щелкнул себя пальцами по подбородку: – А то, может, посидим, а? Бабулю твою помянем?..

Тим протестующе замотал головой.

– Устал, с ног валюсь! Засыпаю на ходу.

– Э-эх, хлипкая молодежь нынче пошла! – разочарованно протянул сторож и, повернувшись, повел Тима узкими тоскливыми коридорами в глубь здания.

Комната, отведенная Тиму для ночлега, была огромной и неуютной; голые кровати с панцирными сетками напоминали интерьеры корпусов пионерлагеря «Лучики» и навевали мысли о Луковой ведьме.

– Матрасы, одеяла и подушки в шкафу. Постельных комплектов нет, уж не обессудь. Удобства на этаже, в конце коридора. Располагайся. Если что-то еще понадобится – моя каморка у входа, но сплю я крепко, так что допоздна не тяни, – сказал сторож, вновь напомнив Тиму Геннадия: для полноты сходства не хватало лишь фразы вроде: «Могу и в ухо дать, если что». Однако сторож ограничился пожеланием спокойной ночи и удалился.

Первым делом Тим поставил телефон на зарядку, а затем, разблокировав его, попытался позвонить отцу, но у него ничего не вышло: не было ни интернета, ни сотовой связи.

– Ну и глухомань! – буркнул Тим после нескольких безуспешных попыток связаться с отцом. В надежде найти сеть он походил с телефоном по комнате, потом открыл окно, просунул телефон сквозь прутья решетки, но, когда и это не помогло, ему ничего другого не оставалось, кроме как лечь спать.

Установив в телефоне будильник, Тим выбрал койку поближе к окну, достал из шкафа свернутый в рулон матрас, раскатал его на панцирной сетке, бросил в изголовье тощую, пахнущую пылью подушку и с наслаждением рухнул в постель, надеясь как следует выспаться, но не тут-то было. Едва он закрыл глаза, перед мысленным взором поплыли картины последних событий, вызывая множество вопросов и догадок. Кто тайком увез Федору из интерната? Вряд ли это внезапно объявившийся родственник, который решил о ней позаботиться, ведь устраивать ради этого фальшивые похороны было вовсе не обязательно. Вероятно, у этого человека имелись какие-то преступные планы, для выполнения которых требовалось, чтобы Федору сочли мертвой… ну или чтобы ее никто не искал. При этом, если верить словам Люси (а похоже на то, что она говорила правду), человек, которого соседки Люси окрестили Кавалером-кондитером, вступил в сговор с директором интерната, которому либо заплатил, либо как-то еще его заинтересовал, а значит, ставки в этом деле были высоки. К тому же ради того, чтобы сохранить исчезновение Федоры в тайне, он неоднократно привозил Люсе пирожные, хотя едва ли ему стоило ее опасаться: что бы ни болтали сумасшедшие в интернате, без содействия директора правоохранительные органы об этом узнать не могли, а поскольку директор был в сговоре, то само собой, содействовать бы не стал. Тем не менее, Кавалер-кондитер решил перестраховаться. Кто же он такой? Тим намеренно не стал расспрашивать Люсю о том, как тот выглядел, полагая, что за тридцать лет внешность любого человека, как правило, сильно меняется, а значит, это описание будет только сбивать его с толку. Гораздо лучше спросить об этом у самой Федоры, которая (теперь Тим в этом окончательно убедился) прячется в «Лучиках», где когда-то работала, знает там все укромные места и в одном из них нашла себе убежище. Оставалось лишь разоблачить ее – выломать люк в полу овощного отсека, спуститься и взглянуть ей в лицо. Однако теперь Тим опасался, что этого окажется недостаточно для раскрытия всей цепочки преступлений, ведь неизвестно, выдаст ли она Кавалера-кондитера, а если нет, тот может выйти сухим из воды. Было бы лучше проследить за Федорой, и тогда, возможно, удастся застать их вместе, но слежка может отнять много времени и не дать результата, ведь неизвестно, как часто они встречаются и встречаются ли вообще. На роль Кавалера-кондитера напрашивалась кандидатура хозяина «Лучиков», поскольку Федора обитала на территории его владений целых тридцать лет, но Тим не нашел ни одного варианта, объяснившего бы, какая польза Карлу Романовичу от безумной Федоры, и пришел к выводу, что это маловероятно.

Он еще долго ломал голову, пытаясь составить план действий на грядущий день, но так ничего и не придумал, – вероятно, по той причине, что ему мешало карканье ворон, доносившееся снаружи через зарешеченное окно, которое он оставил открытым для притока свежего воздуха. Решив, что утро вечера мудренее, Тим вскоре забылся чутким тревожным сном.

Проснувшись от звонка будильника, Тим не сразу понял, где находится и куда подевалась Нюра, которую он только что видел. Она лежала, распростертая на речном песке в тени ивовой рощи, глаза ее были закрыты, а в рот была засунута луковица. Когда Тим, охваченный ужасом от мысли, что она мертва, склонился над ней и вытащил луковицу, Нюра вдруг очнулась и посмотрела на него огромными глазами, черными и непроницаемыми, как древнее болото. Ее лицо излучало зло.

– Зря ты влюбился в меня! – сказала Нюра, и ее голос, раскатился над рекой громким эхом. – Мне не поможешь и себя погубишь!

Тиму потребовалось несколько секунд, прежде чем он понял, что это был сон. Слишком странные и реалистичные сны он видит в последнее время! И вновь он ощутил тревогу, подозревая, что в деле с Луковой ведьмой-Федорой как-то замешана Нюра. Ему очень не хотелось бы, чтобы она оказалась каким-то образом причастна к гибели людей в «Лучиках», но многое указывало на то, что такое возможно. Еще и этот сон! Нюра в нем выглядела невероятно бледной, словно в ней не было ни малейшей искры жизни, и когда она открыла глаза, ему вновь вспомнилась панночка из фильма «Вий».

Выходя из комнаты, Тим нос к носу столкнулся с Люсей, бесшумно двигавшейся по коридору подобно неуклюжему канатоходцу: она почти не отрывала ног от пола, и ее слегка пошатывало. Стакан с темно-коричневой жидкостью, зажатый в ее руке, кренился то в одну, то в другую сторону, но жидкость каким-то чудом оставалась внутри, на пол не проливалось ни капли. В другой руке Люся сжимала бумажный кулек, из которого торчал край румяной булки. Заметив Тима, она вскинула голову и широко распахнула глаза, как обычно, полные мечтательного тумана.

– Доброе утро, сынок! Я принесла тебе компот и булочки! Правда, все вчерашнее, но если ты голоден, то и не заметишь…

– Вот спасибо вам! – обрадовался Тим, принимая у нее угощение. – Где же вы все это раздобыли в такую рань?

– В столовой, где же еще! – Люся передернула плечами, словно удивилась такому вопросу. – Магазинов у нас тут нет, денег – тоже.

– Как, разве столовая уже открылась?! – встревожился Тим, опасаясь, что может столкнуться с кем-то из работников.

– Нет, конечно! Она закрыта до девяти, а повара приходят в полвосьмого. Но я же говорила, что знаю тайные тропы…

– Точно, говорили, – кивнул Тим, пережевывая огромный кусок булки.

Люся дождалась, когда он выпьет компот, забрала у него стакан и, пожелав ему хорошей дороги, повернулась, чтобы уйти.

– Подождите! – остановил ее Тим, вспомнив, что в памяти его телефона есть фотография хозяина «Лучиков», которую он предусмотрительно скопировал с сайта, где нашел объявление о вакансии смотрителя. Ни на что особенно не рассчитывая, он решил показать ее Люсе. – Посмотрите, не этот ли человек увез Федору? – спросил он после того, как вывел фотографию Карла Романовича на экран.

Люся подслеповато прищурилась, отчего ее большие глаза превратились в узкие щелочки, уткнулась носом в телефон и внезапно отпрянула, схватившись за сердце с ошарашенным видом.

– Он! – Затем она вновь уставилась на экран и пробормотала: – Ох, какой важный стал! Прямо начальник! Раздобрел… Наверное, тоже пирожные со взбитыми сливками любит! Что ж он ко мне больше не приезжает? Ты с ним знаком? – Она шмыгнула носом и выжидающе посмотрела на Тима.

– Он – мой начальник, владеет пионерлагерем «Лучики», где раньше работала Федора. Я туда недавно смотрителем устроился. Но, кажется, он меня уже уволил.

– Вот злодей! – Люся грозно потрясла пустым стаканом, зажатым в руке. – Он горько пожалеет, вот увидишь! И не нужны мне его пирожные… Да и замуж я за него не собиралась, мне и здесь хорошо…

Она вдруг умолкла, ссутулилась и, прижав к груди стакан, как какую-то ценную реликвию, побрела обратно по коридору.

Тим отвлекся буквально на секунду, чтобы убрать в рюкзак кулек с оставшимися булками, а когда вновь посмотрел в ту сторону, куда направлялась Люся, оторопел от удивления: длинный коридор был пуст. Куда она подевалась?! Двигаясь с той же скоростью, с какой начинала свой путь, она не успела бы пройти коридор до конца. Ее исчезновение можно было бы объяснить тем, что она скрылась за одной из боковых дверей, но Тим не слышал, чтобы поблизости открывались какие-то двери. Хотя Люся умела перемещаться бесшумно: к примеру, дощатый пол в коридоре, надрывно скрипевший, когда он шел по нему, не издавал ни звука под ее ногами – возможно, и с дверями было то же самое. Неизвестно, как долго Тим бы еще размышлял над необычными способностями Люси, но вмешался внутренний голос, напомнивший ему о больших планах на этот день.

Закинув рюкзак за спину, Тим быстрым шагом добрался до выхода, торопливо попрощался со сторожем и, покинув интернат, устремился по старой асфальтовой дороге к остановке. К тому моменту, когда он сел в автобус, ему так ни разу и не удалось поймать сотовую связь. Догадываясь, что его родители сходят с ума, не имея возможности связаться с ним, он не сводил взгляда с экрана телефона, наблюдая за значком уровня сигнала в верхнем правом углу в ожидании, когда там отобразится хотя бы одно деление, чтобы сразу же набрать номер отца. Автобус тронулся, быстро разогнался и помчался по шоссе в направлении поселка, сотовая связь должна была вот-вот появиться. Тим морально готовился к трудному разговору, подбирая слова и аргументы, однако они так и остались невысказанными: раздался хлопок, громкий, как выстрел, и автобус завилял по дороге, а затем остановился, и двери в нем открылись, – вероятно, это означало то, что поездка возобновится не скоро.

– Вот зараза, колесо пробило! – воскликнул водитель, выбираясь из кабины.

Тим, подпрыгнув от неожиданности, едва не выронил телефон. Все его тщательно придуманные оправдания мгновенно вылетели из головы. «Только этого не хватало!» – в отчаянии процедил он и вышел из автобуса, чтобы разузнать у водителя, надолго ли они здесь застряли. Узнав, что ремонт займет не менее часа, Тим с тоской посмотрел на пустое шоссе: шансы поймать попутку казались ничтожными. Связи по-прежнему не было. Ну еще бы! Какой сотовый оператор станет выбрасывать деньги на ветер, устанавливая вышку в бескрайнем поле, где нет никаких населенных пунктов?

На замену колеса у водителя ушло больше трех часов, несмотря на то, что ему помогали двое крепких мужчин из числа пассажиров: долго не откручивалась какая-то гайка, и они поочередно набрасывались на нее с гаечным ключом и молотком, сотрясая кузов автобуса мощными ударами, а воздух – отборной бранью, в которой проскакивали такие выражения, каких Тим еще в жизни не слышал.

Когда автобус наконец вновь тронулся в путь, в воздухе не осталось и следа от утренней свежести: солнце палило не на шутку, словно пытаясь напомнить всем, что конец августа – это все-таки еще лето. Вскоре Тим заметил, что телефон поймал сеть, и набрал номер отца, но вместо гудков из динамика донесся синтетический голос, сообщивший ему, что абонент недоступен. Тим повторил вызов несколько раз, но результат был тот же. В голову полезли тревожные мысли. Тим нахмурился, гадая, что могло произойти, и продолжал нажимать кнопку вызова, сжимая телефон в руке с такой силой, словно это могло помочь ему дозвониться. Он так разволновался, что сердце едва не выпрыгивало из груди, а когда за окном замелькали знакомые картины поселка, его тревога усилилась еще больше при виде сизой дымки, стелившейся над крышами домов, гораздо более плотной и темной, чем дым от печных труб. В нос Тиму ударил запах гари, проникший в приоткрытую форточку автобуса.

– Похоже, пожар где-то! – взволнованно воскликнул кто-то из пассажиров, и все разом уставились в окна.

Тим внимательно обозревал окрестности, но определить очаг возгорания не получалось: либо огонь уже потушили и дымная пелена, скопившаяся в воздухе, не рассеивалась из-за отсутствия ветра, либо место пожара находилось слишком далеко и не было видно, откуда поднимается дым. Но вот автобус свернул к центру поселка, и зловеще темнеющая дымка стала гуще, а сердце Тима сжалось от недоброго предчувствия: ему показалось, что в районе Курортной улицы задымлено сильнее всего и крики людей доносятся оттуда. Уж не горит ли дом его хозяев? Он набрал номер Виктора Степановича и слушал длинные гудки до тех пор, пока не включился автоответчик. Голос оператора, сообщавший, что можно оставить сообщение после сигнала, потонул в пронзительном вое сирены – мимо автобуса промчалась пожарная машина. Тим успел заметить, как она свернула на Курортную улицу, ее огромный красный кузов замелькал между домами. Сердце Тима пустилось вскачь. Он прилип к окну, пытаясь проследить за машиной, чтобы увидеть, где она остановится. В этот момент автобус притормозил на остановке, и Тим потерял ее из виду. Внезапно его внимание привлекло движение внизу, у самых колес автобуса: что-то серое, почти сливавшееся по цвету с асфальтом, прошмыгнуло там и исчезло за остановкой, а затем показалось с другой стороны и засеменило по тротуару. Увидев, что это всего лишь кошка, Тим потерял к ней интерес и вновь направил свой взгляд к крышам домов Курортной улицы, но в следующий миг осознал, что где-то уже видел эту кошачью морду с дикими глазами, горевшими ненасытной жаждой свободы.

– Фифа! – непроизвольно вырвалось у него, и, подхватив рюкзак, он выскочил из автобуса за долю секунды до того, как двустворчатые двери захлопнулись.

Почуяв погоню, Фифа оглянулась и перешла с трусцы на галоп. Тим, понимая, что не угонится за ней, остановился и полез в рюкзак за булкой, надеясь приманить ее.

– Кыс-кыс-кыс…

Хитрый маневр удался: услышав шуршание бумажного кулька, Фифа остановилась и после недолгих колебаний медленно двинулась к Тиму. Она шла, нервно подергивая хвостом, потягивала носом воздух и настороженно таращилась на Тима большущими круглыми глазами, словно пыталась оценить степень его коварства. Он разломал булку и, присев на корточки, положил бумажный кулек на асфальт перед Фифой, раскрыв его так, чтобы она могла без труда добраться до угощения. При этом он старался не делать резких движений, чтобы не спугнуть беглянку. Кошка долго обнюхивала подношение, исподлобья поглядывая на Тима, а затем вцепилась зубами в сдобу. Она ела с таким аппетитом, что ему было жаль прерывать ее трапезу раньше времени, и он наблюдал за ней, сидя рядом на корточках на расстоянии вытянутой руки, готовый схватить ее при малейшей попытке к бегству. Глядя на нее, он с усмешкой подумал о том, что кличка Фифа отлично ей подходит: вид у нее был гордый, независимый и самодовольный.

Когда булка была съедена, Фифа благодарно потерлась мордочкой о его руку, и ему стало совестно за то, что он собирался схватить ее, но и удачный момент упускать не хотелось. Готовый к возможному отпору, Тим предусмотрительно спрятал руки в рукава и сгреб кошку в охапку, а затем ловко запихнул в заранее раскрытый рюкзак. Фифа взвыла почти по-волчьи и пару раз полоснула Тима когтями по пальцам, когда он застегивал замок-«молнию».

– Что ж, могло быть и хуже, – пробормотал он, разглядывая быстро наполнявшиеся кровью царапины. – Неприятно, но не смертельно.

Подняв рюкзак с бьющейся внутри Фифой, Тим выпрямился и неожиданно столкнулся с Митричем, который мчался куда-то не разбирая дороги и поэтому налетел на него на полном ходу. Не глядя на Тима, он коротко извинился и собрался было бежать дальше, но потом, видимо, осознав, что перед ним кто-то из знакомых, остановился и сфокусировал на нем ошалелый взгляд.

– О, Тимофей! – воскликнул он, вскидывая брови и приветственно хлопая его по плечу. – Тебя тут потеряли все. Ты где пропадал-то?

– По срочному делу надо было отлучиться, – ответил Тим, прижимая к себе шевелящийся рюкзак и ожидая, что Митрич спросит, кого он прячет внутри, но тот не спросил, лишь покосился на его ношу с некоторым любопытством и огорошил совершенно другим вопросом:

– Ты, случайно, сорванцов бритоголовых не встречал по пути? И Нюру?

– Н-нет. А что случилось?

– Да вот, ты представляешь, детдомовцы вместе с Нюрой подевались куда-то! Весь поселок на ушах стоит! Всё вокруг, стало быть, вверх дном перевернули, а их нигде нет! Еще и пожар этот, будь он неладен! Черт знает что творится! С самого утра дым коромыслом!

(обратно)

Глава 23. Подозрение на обман зрения

– Что значит «подевались куда-то»? Откуда подевались? – опешил Тим.

– Да с детской площадки! – Митрич махнул рукой в неопределенном направлении, судя по всему, подразумевая турбазу «Лукоречье». – Утром Алла пришла к нам со своей чумазой бандой, а потом и Нюра подоспела. Она иногда помогает ей выгуливать сорванцов, они же непоседливые, за ними глаз да глаз нужен! Ну так вот, как только дети раззадорились, прибежала Тамара Андреевна с криком «Пожар!». Кто-то из соседей сообщил ей по телефону, что дом Аллы и Нюры горит. Они хотели втроем туда бежать, а я говорю: «И детей тогда забирайте! Мне за ними смотреть некогда!» – Митрич вдруг осекся и начал оправдываться: – Нет, я, конечно, все понимаю, пожар – дело серьезное, но у меня своя работа, я же не нянька! В общем, Алла попросила Нюру остаться на детской площадке, а сама на пожар понеслась, и Тамара Андреевна с ней: у них же дома рядом стоят, огонь может мигом перекинуться, нужно следить.

Тим, увлекшийся рассказом Митрича, едва не выронил из рук рюкзак, который Фифа усердно раздирала изнутри когтями. Он поднял его повыше и прижал к себе. Митрич наконец заметил, что с рюкзаком Тима творится неладное, и поинтересовался:

– Что там у тебя?

– Кошка Нюры. Поймал ее на остановке, еще удивился: откуда ей здесь взяться? А она, получается, удрала из горящего дома. Повезло ей, что нашла лазейку!

– Не-е, это она, видать, просто удрала. Может, Алла в суете случайно ее выпустила. Дом-то, как выяснилось, почти не пострадал. Загорелась поленница на заднем дворе, а на доме только завалинка слегка занялась, вовремя успели потушить. Но поленница дотла сгорела, весь запас дров на зиму уничтожен! Говорил я им, не складывайте поленья вдоль забора! Забор-то редкий, из штакетника, любой прохожий может окурок бросить, и пиши пропало. Я сам хотел переложить поленницу в другое место, ну хотя бы к забору с соседями: все ж не рядом с дорогой. Но ведь Алла не позволила! Упрямая, как коза! Даже не знаю, свататься к ней или нет. Женщина она, конечно, хорошая, хозяйственная, давно я на нее засматриваюсь, но как представлю ее своей женой, аж оторопь берет!

– Так, значит, дом не сгорел? – перебил Митрича Тим, стремясь вернуть его к прежней теме разговора, с которой тот неожиданно переключился на обсуждение Аллы и, судя по апломбу, обозначившемуся в его голосе, собирался еще долго продолжать в том же духе.

Митрич отрицательно помотал головой:

– Алла, когда назад вернулась, сказала, что ничего кроме поленницы, не пострадало, а Тамара Андреевна сообщила, что узнала от соседей, будто рядом с домом Аллы проходила старуха в черном, как раз с той стороны, где поленница была. Потом люди там лук рассыпанный заметили и заподозрили, уж не козни ли это Луковой ведьмы. Алла стала спорить, мол, лук они с Нюрой сами рассыпали для просушки, а людям мало, что только поленница сгорела, им хочется жути нагнать, чтобы было о чем судачить. Такая вот она, наша Алла, умнее всех себя считает! – Митрич хмыкнул, многозначительно закатив глаза, и продолжил: – Но, может, отчасти она и права: мало ли какая-то старуха вырядилась в черное, это ж не повод ее в ведьмы записывать. Да и никогда такого не бывало, чтобы Луковая ведьма безобразничала в поселке. Все беды, к которым она свою костлявую руку приложила, случались на острове. Если не лезть в ее угодья, то и опасаться нечего, всем это давно известно! В общем, с пожаром все обошлось. Отделались, стало быть, легким испугом. Но не успел я дух перевести, как новая беда приключилась! Оказалось, что пропали шестеро пацанят и Нюра. Ума не приложу, куда они подевались! Вроде бы все время были на виду, и вдруг как в воду канули! Алла первой хватилась: почему, говорит, на детской площадке детей так мало, было шестнадцать человек, осталось десять, и Нюры нигде не видно? А потом давай меня пытать, куда они ушли. Ну а у меня своих дел полно, зачем бы мне следить за ними?! К тому же хозяин меня позвал, поручил одну компанию приструнить, которая до того расшумелась, что к нему целая делегация туристов с жалобой пришла; поэтому мне пришлось отлучиться ненадолго. А когда я на свой пост вернулся, то и внимания не обратил, здесь ли еще Нюра и все ли дети на месте. Алла давай Нюре звонить, а та не отвечает, ну она и ударилась в панику. Всех, кого могла, обзвонила – никто не видел Нюру с детьми. Теперь, стало быть, весь поселок на ушах стоит, включая полицию! И я, вот, мечусь, весь в мыле уже, а сердце-то не железное, как бы удар не хватил! Ты подумай хорошенько, Тимофей: может, видел где-нибудь детдомовских беглецов да внимания не обратил?

– Думаете, они сбежали?

– А как же! Для них это обычное дело, особенно для этих шестерых. Вон, Алла, вечно за ними гоняется. Наверное, и Нюра бросилась их ловить, да только если Аллу они хоть чуток побаиваются, то Нюра для них вообще не авторитет!

– А на Луковом острове их тоже искали? – спросил Тим. Ему вдруг вспомнились слова матери, сказанные во время их последнего разговора:

«Лодка перевернется снова, и погибнут еще дети».

Митрич кивнул:

– Из полиции звонили смотрителю в «Лучики», и тот уверяет, что по насыпи к острову никто не проходил. По его словам, он с самого утра сидит на вышке, следит за насыпью, потому что ждет каких-то гостей. Говорит, что сразу заметил бы посторонних. А иначе как по насыпи детям на остров не попасть, разве что на лодке, но где ж они ее возьмут? Выходит, что нет смысла там искать!

– Понятно… – произнес Тим, и у него возникло ощущение, что искать надо именно там.

В этот момент ткань рюкзака затрещала, разрываясь под напором кошачьих когтей, и из образовавшейся дыры в рюкзаке показалась мордочка Фифы. Тим накрыл ее ладонью, заставляя спрятаться обратно. Митрич неодобрительно цокнул языком:

– Ты бы отпустил животину – вон как на волю рвется!

– Нельзя: потеряется! Вот объявится Нюра, тогда и отдам ей.

– Что-то долго она не объявляется. Тревожно мне… – протянул Митрич, почесывая затылок, а затем хлопнул Тима по плечу. – Ладно, бывай! Побегу я к себе на базу, узнаю, может, новости какие-то появились, пока мы тут с тобой языками чешем.

И он зашагал в сторону въезда в «Лукоречье», видневшегося за остановкой. Тим смотрел ему вслед, осмысливая полученную от него информацию и чувствуя, как в душе стремительно растет беспокойство от осознания, что с исчезновением Нюры и детей не все так просто. Он опасался, что опоздал. Ему казалось маловероятным, что дети просто куда-то убежали. Да, они сбегали и раньше, но при этом держали курс на детскую площадку в «Лукоречье». Куда же им вздумалось сбежать оттуда? Какое место могло привлечь их настолько, что они решили покинуть современный игровой комплекс, обычно являвшийся главной целью их побега? Как Тим ни старался, он не мог найти ни одного подходящего ответа на этот вопрос. А еще его тревожило упоминание Митрича о том, что Луковую ведьму якобы видели в поселке, хотя тот сам признал справедливыми доводы Аллы, посчитавшей это досужими вымыслами. Однако Тим полагал, что Луковую ведьму нельзя сбрасывать со счетов, она вполне может быть причастна как к пожару, так и к исчезновению детей. Вероятно, и Карл Романович во всем этом как-то замешан, если, конечно, рассказ Люси не плод ее больного разума, а узнавание ею Кавалера-кондитера на фотографии в телефоне Тима не притворство.

Вдобавок ко всему Тим волновался, что от отца до сих пор нет звонка. Вновь набрав его номер, он услышал ту же дежурную фразу, что и в прошлый раз: «Абонент вне зоны действия сети». Звонить матери смысла не было, ведь, по словам отца, ей не разрешали пользоваться телефоном, но Тим тем не менее попытался, и конечно же, безрезультатно.

Внезапно вокруг стало очень многолюдно. Оглядевшись, Тим увидел, как из подъехавшего к остановке автобуса валит народ. Людской поток разбивался надвое, обтекая его, стоявшего посреди тротуара; большинство пассажиров были с сумками и рюкзаками – вероятно, прибыла очередная партия туристов из города. Вдруг какой-то человек прошел слишком близко от Тима и зацепил его своим непомерно большим баулом, едва не сбив с ног. Пытаясь сохранить равновесие, Тим на мгновение выпустил из рук рюкзак, а когда подхватил его у самой земли, Фифы внутри уже не было – серая бестия вырвалась из прорехи, которую к этому времени разодрала еще больше, и была такова.

Тим бросился вдогонку, расталкивая людей и пытаясь не упускать Фифу из виду, но та стремительно удалялась, и вскоре он ее потерял, однако успел заметить, что направлялась она в сторону «Лукоречья».

Добравшись до ворот турбазы, Тим вновь увидел Фифу, мелькавшую вдали среди сосен; правда, сначала он принял ее за белку в серебристо-серой зимней окраске. Она бежала уже не так быстро, держась в отдалении от туристических домиков и беседок, и время от времени останавливалась, обнюхивая землю и потягивая носом воздух, словно собака-ищейка, идущая по следу. У Тима мелькнула мысль, что Фифа ищет свою хозяйку и, возможно, приведет его к ней. Он где-то слышал о феноменальном случае, когда кошка после долгой разлуки отыскала своих владельцев, переехавших на новое место жительства. По мнению Тима, причины такого кошачьего успеха заключались не в тонком обонянии, а в неких мистических способностях, ведь владельцы кошки переехали не на соседнюю улицу, а в другой район города, и они не оставляли следов, поскольку воспользовались транспортом. Этот случай на памяти Тима был самым невероятным, но не единственным, где коты или кошки так или иначе проявляли себя таким образом, что их поведение не поддавалось рациональному объяснению: к примеру, они могли реагировать на пустое пространство так, словно там кто-то был, излечивали хозяев от страшных болячек, заранее чуяли всевозможные природные катаклизмы, намекая на них своим беспокойным поведением, и многое другое.

Может быть, и Фифа обладала мистическим даром, позволявшим ей видеть то, что находилось далеко за пределами ее поля зрения? Тим очень хотел бы на это надеяться и продолжал преследовать серую беглянку. Вскоре он уже почти не сомневался в том, что кошка приведет его к Нюре: на глаза ему стали попадаться следы, похожие на отпечатки ее туфель. Сердце его забилось чаще. В голове проносились разные сценарии, от самых оптимистичных до трагичных, но Тим старался гнать прочь мрачные мысли, сосредотачиваясь на своей главной цели – найти Нюру. Сейчас он не мог позволить себе погрузиться в свои эмоции.

Вскоре Фифа свернула к обрывистому берегу, проворно спустилась по знакомой Тиму тропинке со ступеньками-дощечками и засеменила вдоль реки, устремившись к ивовым зарослям. Тим направился следом и успел приметить место в гуще ветвей, куда она нырнула, прежде чем скрылась из виду.

Долго продираться сквозь заросли ему не пришлось, раздвинув ветви, он сразу увидел Нюру. Она лежала на земле, усыпанной узкими ивовыми листьями, белая и безжизненная, как панночка из фильма «Вий». Ее растрепанные косички блестели на солнце, напоминая растоптанные пшеничные колосья, а рот закрывала луковица.

Такой Тим увидел Нюру в своем последнем сне. Хотелось бы ему снова проснуться, чтобы жуткая картина рассеялась и забылась, но на этот раз все было по-настоящему, несмотря на то, что он чувствовал себя так, словно вернулся в тот сон. Он не мог заставить себя приблизиться к ней, а тем более прикоснуться, опасаясь, что она окажется мертва. Оставаться в неведении было куда легче, чем узнать страшную правду, но Тим понимал, что неведение не может длиться вечно. Склонившись над ней, он дрожащей рукой взялся за луковицу и вытащил из ее рта – так же, как сделал во сне. Следующий момент сна тоже повторился: Нюра открыла глаза, и Тим отшатнулся, увидев в них черную бездну с дьявольскими огнями, пляшущими в глубине. Он моргнул, и глаза Нюры стали обычными: морок исчез.

– Ты-ы?!– выдохнула Нюра едва слышно, но очень злобно, и обхватила руками свою голову, словно опасалась, что та развалится на части. – Так это был ты?!

Тим непонимающе заморгал и хотел было спросить, что она имеет в виду, но в этот момент на ее лице отразился ужас, и она хрипло выкрикнула, глядя округлившимися глазами куда-то за спину Тима:

– Берегись! Она сзади!

Тим инстинктивно уклонился в сторону, увлекая за собой Нюру, и на то место, где она только что лежала, гигантской хищной птицей приземлилась знакомая старуха из «Лучиков» с огромным молотком в руке. Повернув к ним лицо, обтянутое жуткой маской, она долю секунды смотрела на них. Тим кожей ощущал колебания воздуха, вызванные ее тяжелым свистящим дыханием, вырывавшимся из прорези для рта, ощерившейся кривыми пластиковыми зубами. Казалось, старуха находится в замешательстве, выбирая, как ей быть дальше – продолжить нападение или сбежать. Вероятно, она рассчитывала уложить Тима точным ударом молотка по затылку, а затем добила бы Нюру, но теперь, когда Тим увернулся и оказался с ней лицом к лицу, она усомнилась, что справится с ним. Это еще раз доказывало то, что никакая она не ведьма, а обычная старуха, хотя и (надо было отдать ей должное) довольно прыткая. Подтверждая догадку Тима, старуха развернулась, спрятала молоток в недрах своего балахона и бросилась прочь, с треском продираясь сквозь спутанный ивняк.

– Жди меня здесь! Я вернусь за тобой! – крикнул Тим Нюре уже на ходу, ныряя вслед за старухой в гущу зарослей, где метался ее черный растрепанный силуэт. Крик Нюры заставил его остановиться и обернуться.

– Дети побежали на остров, они в опасности! Защити их! – услышал он ее умоляющий возглас и махнул ей рукой, давая знать, что все понял. Затем он продолжил преследование, но старухи уже нигде не было видно. Спустя некоторое время он с отчаянием осознал, что вряд ли найдет ее теперь в этих зарослях. Прочесав вдоль и поперек большой участок ивовой рощи, Тим выбрался на открытое место и устремил взгляд вдаль, к насыпи, протянувшейся от берега к острову.

В тоннеле из сплетенных ветвей мелькала фигура в черном балахоне, раздувшемся от быстрого бега. Если это была та самая старуха, то она обладала незаурядными спринтерскими способностями, иначе не успела бы преодолеть такое расстояние за столь короткое время или упала бы замертво по дороге. Однако следовало признать, что кроме старухи, там не могло быть никого, и Тим сорвался с места, устремляясь к насыпи вслед за фигурой. Он развил бешеную скорость, мчался не чуя ног, ни разу не остановившись для того, чтобы перевести дух, и бежал до тех пор, пока не увидел впереди ворота пионерлагеря. Дорога, ведущая к ним, хорошо просматривалась, но была пуста. Старуха как сквозь землю провалилась – либо спряталась в ивняке поблизости, либо все-таки обладала магическими способностями и испарилась с их помощью, но Тим категорически отказывался верить в подобное после того, как увидел ее с молотком в руке: по его мнению, для расправы со своими жертвами ведьмы молотками не пользовались.

«Она где-то здесь», – подумал он, останавливаясь и переводя дыхание. Пот ручьями стекал с его лба и заливал глаза, легкие горели от нехватки кислорода, и Тим окончательно утвердился во мнении, что старуха не выдержала бы подобного забега, а значит, она прячется за деревьями где-нибудь неподалеку – больше ей быть просто негде. «Рано или поздно она попытается продолжить путь и, возможно, станет пробираться на остров под прикрытием зарослей. Со смотровой вышки ее перемещения должны быть отлично видны по раскачивающимся ветвям», – рассудил Тим, собираясь подняться на вышку и понаблюдать за подходами к пионерлагерю, а заодно вызвать полицию – он и так здорово затянул с этим делом, давно надо было им позвонить.

На вышке сидел Геннадий. Тим помахал ему рукой, но окликать не стал, хорошо усвоив во время их первой встречи, что тот не выносит шума. Геннадий не отреагировал на его жест – вероятно, спал, как обычно. Он даже сидел в той же позе, в какой Тим застал его в первый раз: голова склонилась набок, рот был приоткрыт, а на лице застыло выражение, похожее на посмертную гримасу.

Тим зашагал к вышке. По мере приближения в нем все больше шевелилось глухое беспокойство и усиливалось подозрение, что Геннадий не просто спит, а уснул вечным сном. Шаткая железная лестница зашлась заунывным скрипом под ногами Тима, наполняя пространство тревожными нотами. Площадка смотровой вышки постепенно открывалась его взору, а вместе с ней и фигура Геннадия, развалившегося на узкой лавке у стены. Вначале Тим увидел его ноги в грязных ботинках с налипшим на подошвы толстым слоем земли и глины вперемешку с листьями и хвоей, затем ему на глаза попалась пустая бутылка из-под пива, закатившаяся под лавку; там же валялось несколько луковиц – зловещий признак, намекавший на то, что Геннадий уже не проснется.

Тим замер, оттягивая момент появления лица Геннадия в поле его зрения. Несмотря на то, что он недолюбливал своего угрюмого сменщика и называл его про себя вонючим орком, больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы Геннадий подал признаки жизни, и даже если это будет очередная издевка, сдобренная взрывом злобного хохота, или вопрос в духе «Ну что, признавайся, наложил в штаны, да?!», – Тим только обрадуется. С тяжелым сердцем преодолевая последние несколько ступенек, он думал о том, что, может быть, Геннадий и не был плохим человеком, но производил такое впечатление из-за своего сурового вида и грубых манер, которые могли быть следствием долгого пребывания в изоляции, вдали от людей. Иногда Тиму даже казалось, что в мутноватых глазах его сменщика угадываются признаки внутренней силы и мудрости.

Превозмогая дрожь в коленях, Тим шагнул на дощатый пол смотровой вышки и приблизился к Геннадию, всматриваясь в его лицо: обычно красноватое, оно приобрело землистый оттенок, а губы посинели. Запах пива и лука ударил Тиму в нос, заставляя отшатнуться. Рот смотрителя запечатывала луковица, не оставляя сомнений в том, что он умер от рук преступницы, носившей прозвище Луковая ведьма. Вот только Тим не понимал, как Федоре, разменявшей восьмой десяток, удалось подобраться к Геннадию. Большинству людей ее возраста даже на эту вышку было бы непросто забраться, и уж тем более им не хватило бы сил на то, чтобы справиться со здоровым мужиком! Но даже если предположить, что Федоре это удалось, почему же Геннадий подпустил ее к себе? Он мог бы сбросить ее с лестницы одной левой! Может быть, она подкралась к нему незаметно, пока он спал? Но при подъеме на вышку лестница так скрипит, что от этих звуков не проснется разве что глухой! А если Геннадий не спал, то не подпустил бы ее к себе, ведь он верил в существование Луковой ведьмы и не стал бы дожидаться, когда она к нему приблизится. Разве что он умер от страха, пока она лезла на вышку? Теоретически – вполне возможно, Тим слышал о смертельных случаях, вызванных приступом паники или ужаса, но не мог представить себе Геннадия в роли такой жертвы. Он коснулся его руки. Она была холодной и твердой, как камень. Значит, смерть наступила уже давно. Вытаскивать луковицу изо рта Геннадия Тим не стал: пусть полицейские с этим сами разбираются, не стоит искажать картину преступления.

Он извлек телефон, собираясь вызвать полицию, но не успел набрать номер, потрясенный зрелищем, настолько невероятным, что ему трудно было поверить собственным глазам.

Две одинаковые Луковые ведьмы неслись друг за другом по территории лагеря, цепляясь подолами своих черных балахонов за бурьян и густую сосновую поросль, повсеместно дробившую асфальт и бетон. Веревочные космы подпрыгивали на их сутулых спинах, а лица колыхались и тряслись, как студень, указывая на то, что старухи были в масках. Та, что бежала впереди, казалась крупнее и крепче своей преследовательницы, отстававшей от нее на пару-тройку метров. Благодаря такому физическому превосходству она вполне могла бы дать ей отпор, вместо того чтобы спасаться бегством, но преследовательница была вооружена продолговатым и с виду тяжелым предметом, издали напоминавшим фрагмент ноги бетонного пионера-горниста. Угрожающе размахивая импровизированной дубиной, она явно намеревалась дотянуться и огреть ею свою жертву.

«Это уже ни в какие ворота не лезет!» – с ужасом подумал Тим, провожая ведьм ошалелым взглядом. Насколько реально то, что он видит? Может быть, это лишь обман зрения? Галлюцинация, вызванная навязчивым желанием разоблачить ведьму?

Навязчивым…

В голове Тима зазвучал голос Зои Митрофановны, работницы психиатрического отделения районной больницы:

«Помните: в большинстве случаев нарушения психики начинаются с навязчивых состояний!»

Паника захлестнула его, лишая разума, в ушах зашумело. Картина происходящего начала расплываться перед глазами, вызывая ощущение, что с ним случился приступ сумасшествия и он остался один на один со своими безумными видениями посреди заброшенного пионерлагеря, отрезанный от внешнего мира неосязаемым, но непреодолимым мистическим барьером.

(обратно)

Глава 24. Маски сброшены, причастные опрошены

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона; его нижний край уже окунулся в хвойную пучину соснового леса, занимавшего почти все свободное пространство острова. Ветер свистел в щелях обветшалых корпусов, хлопал пустыми оконными рамами, колотил по стенам трухлявыми водосточными трубами, и казалось, что все призраки, обитавшие здесь, в одночасье взбунтовались и вознамерились разнести лагерь в щепки, словно им передалась ярость, исходившая от ведьм, метавшихся между зданиями подобно подбитым воронам.

Тим наблюдал за ведьмами со смотровой вышки и по мере того как шок постепенно проходил, он осознавал, что все-таки они ему не кажутся. Вскоре он окончательно убедился в этом, когда одна из них, та, что убегала, вдруг разразилась гневной тирадой. Обернувшись к своей преследовательнице, она проревела неожиданно низким, сиплым из-за одышки голосом:

– Отвали, дура! Не трожь меня! Тебе же хуже будет!

Этот крик вывел Тима из ступора, разрушив ощущение иллюзорности происходящего. Он заморгал, словно очнувшись от забытья, а затем спохватился:

– Да что же я стою тут столбом?!

Спустя секунду он уже мчался вниз, топая по ступеням лестницы так, что сотрясалась вся смотровая вышка, и старался не выпускать из виду старух. Одна из них, та, что спасалась бегством, внезапно остановилась и, развернувшись, точным пинком выбила из рук своей противницы бетонную «дубину», а затем, вцепившись в ее веревочные волосы, стянула с нее парик вместе с маской, обнажив ее узкое морщинистое лицо, в котором не оказалось ничего мистического и зловещего – это было обычное лицо пожилой женщины лет семидесяти, разве что очень изможденное и такое бледное, словно его никогда не касались солнечные лучи. Женщина, лишившаяся маски, тонко взвизгнула и, подобно рассвирепевшей кошке, прыгнула на свою обидчицу, раздирая на ней одежду. Та, потеряв равновесие, опрокинулась навзничь, увлекая ее за собой, и обе покатились по земле рычаще-визжащим комом, за которым тянулся след из оторванных лоскутов и ниток.

Подоспевший Тим отчаянно пытался вклиниться между клубящимися балахонами, уворачиваясь от мелькавших ввоздухе рук и ног. Наконец одна из дерущихся, та, что оставалась в маске, прижала другую к земле и принялась душить ее. Женщина захрипела, закатывая глаза, ее бледное лицо мгновенно побагровело и раздулось. Тим бросился на душительницу, пытаясь столкнуть ее с жертвы, и ему это удалось, но в следующий миг он сам оказался лежащим на спине, а руки душительницы, довольно большие и сильные, сомкнулись теперь на его шее. Лицо, скрытое под маской Кикиморы, нависло над ним, из прорези для рта вырывалось тяжелое сиплое дыхание.

Тим боролся, как мог, – отталкивал от себя душительницу, колотил ее по лицу и плечам, но ее жесткие пальцы сжимались все сильнее, и перед глазами у него все поплыло. Он почувствовал, что теряет сознание, и понял, что ему осталось недолго. Собравшись с силами, он вцепился в нижний край маски, оттянул его и заглянул под резиновую личину, чтобы перед смертью увидеть лицо той, что с каждой секундой выдавливала из него жизнь. Он почти не удивился, когда из-под маски показалась рыжая с проседью борода, обрамлявшая знакомое круглое лицо с носом картофелеобразной формы.

«Бенедиктов!» – полыхнуло в голове Тима. В следующий миг багровая пелена скрыла от него весь мир, но ненадолго: внезапно воздух ворвался в его легкие живительным потоком, а тяжесть чужого тела, давившая на него сверху, исчезла. Пелена рассеялась, и в поле его зрения оказалась одна из «старух» – женщина, гонявшаяся за переодетым Бенедиктовым с бетонной «дубиной». Ее тяжеловесное оружие и сейчас было при ней, она сжимала его в трясущихся руках, да и сама вся тряслась – то ли от шока, то ли от упадка сил, вызванного борьбой с неравным противником. Судя по всему, она наконец-то огрела «дубиной» Бенедиктова, иначе Тим бы уже расстался с жизнью. Оглядевшись, он нашел подтверждение своей догадке: поверженный Бенедиктов, скрючившийся и похожий на пыльный мешок, валялся неподалеку и не двигался. Тим с удивлением отметил отсутствие бородавки на его лице. «Так это Артур, а не Карл! Вот так сюрприз!» – подумал он, недоумевая, отчего тому взбрело в голову выряжаться в костюм Кикиморы и почему за ним гналась женщина в таком же костюме, которая, вероятно, была Федорой. А главное, где Бенедиктов раздобыл второй костюм? Ведь эта вещь не из тех, которые можно запросто купить в магазине! Поразмыслив, Тим вспомнил слова отца о том, что взамен пропавшего костюма Кикиморы вожатая привезла из города другой, точно такой же. Значит, костюмов было два. Видимо, после закрытия «Лучиков» театральный реквизит не вывезли, и Бенедиктов мог найти этот костюм в гримерке актерского кружка. Но зачем он ему понадобился? Тиму очень хотелось бы спросить об этом у Артура Романовича, вот только он сомневался, что тот еще способен что-то сказать. Бенедиктов по-прежнему лежал на траве, и даже его поза не изменилась; из ссадины на лбу сочилась кровь. Удивительно, что такой немолодой тщедушной женщине, какой была Федора, удалось обратить его в бегство, а потом и свалить с ног.

Федора с ненавистью плюнула в сторону Бенедиктова и, продолжая держать свое бетонное оружие в опущенных руках, повернулась к Тиму. Ее черные блестящие глаза смотрели настороженно, но без злобы; похоже, удара «дубиной» ему можно было не опасаться. Он приподнялся на локте, изучая ее лицо. Эта женщина напоминала ему состарившуюся копию Аллы Павловны.

– Вы ведь Федора Семеновна? – хрипло выдавил Тим, потирая саднящую шею.

– Ну да… – неохотно призналась она и спросила, хмуря широкие седые брови: – Чего ты влез-то?! Суешь свой нос, куда не просят!

– Так ведь он мог вас убить! – возразил Тим, стараясь говорить негромко и вежливо, поскольку помнил, что имеет дело с сумасшедшей. Однако ему не удалось скрыть неприязнь, прозвучавшую в его голосе: уж слишком много погубленных жизней было на совести этой женщины.

– Меня не так-то просто убить, как кажется! – Федора рассмеялась, и ее глаза диковато сверкнули. – А вообще, терять-то мне нечего! Теперь меня ждет или тюрьма, или «дурка». Я предпочла бы смерть.

Тиму сделалось не по себе под ее безумным взглядом, и вновь закралась мысль о том, что она не совсем обычная женщина. Что-то в ней было такое… нечеловеческое. Он вспомнил, что где-то слышал версию о том, будто причина сумасшествия кроется не в физиологических нарушениях, а в одержимости бесами, и был склонен считать, что подобная версия не лишена оснований.

– Почему же вы на него напали? – осторожно поинтересовался Тим, хотя и понимал, что нелепо спрашивать об этом преступницу, на чьем счету огромное количество жертв, ведь это примерно то же самое, что задаваться вопросом, почему бешеная собака кидается на всех, кого видит. Вероятно, у Федоры не было веских причин нападать на Бенедиктова. Однако ее ответ его удивил, причем настолько, что у него отвисла челюсть.

– Артур сделал меня пешкой в своей игре, и давно пора было положить этому конец, но я не осмеливалась, все тянула, думала, что ему надоест и он сам угомонится… А надо было раньше его пристукнуть, тогда Генка жив бы остался!

– Генка?! – Тим, разглядывавший Артура Романовича в надежде выявить у него признаки жизни, вскинул на Федору ошеломленный взгляд. – Это который смотритель?!

– Смотритель, – подтвердила Федора.

– А кем он вам приходится… то есть… приходился?

Федора вдруг выронила «дубину», утерла нос тыльной стороной ладони, размазав грязь по лицу, и слезливо произнесла:

– Сынок он мой… Кровиночка…

– Сынок?! – выдохнул совершенно обескураженный Тим. – Так он же… кажется, он считал вас Луковой ведьмой, о которой в поселке давно ходят слухи. Вы ведь в курсе, что вас так прозвали? Он боялся Луковой ведьмы, как огня, и меня предостерегал, говорил, чтобы я после заката из сторожки не выходил.

– Генка притворялся ради меня, подыгрывал мне по моей просьбе, поддерживал легенду. Если бы не он, меня давно бы нашли, а я, знаешь ли, страсть как боюсь людского гнева. Смерти не боюсь, тюрьмы не боюсь, и даже «дурка» пугает меня меньше, чем ненависть людей, которые считают меня повинной во многих смертях. Вот и ты на меня смотришь с ненавистью, а ведь я ни в чем не виновата… – Федора запнулась и добавила после короткой паузы: – Почти ни в чем.

– Кто же тогда виноват? Ведь здесь столько людей погибло!

– Артур все это вытворял! Эта жадная свинья за копейку удавится! Хотел у брата задарма остров забрать, вот и придумал весь этот спектакль длиною в тридцать лет! Конечно, он не знал, что все так затянется. И я не знала. Мне, знаешь ли, хреново жилось в «дурке», а уйти было некуда. В поселке мне бы житья не дали, снова бы в «дурку» упекли, а дети мои были еще маленькие и росли в детдоме. В общем, безнадега полная! И тут в один прекрасный день Артур на горизонте нарисовался, заявился прямо ко мне в интернат. Я тогда его впервые увидела, и он мне не понравился: сразу было ясно, что это еще тот тертый калач. Но мне стало любопытно, что ему от меня надо, и я его выслушала. Оказалось, ему все было известно о моих проделках в лагере, когда я там в костюме Кикиморы разгуливала и детей пугала. Уж не знаю, как он это раскопал и зачем решил мне рассказать – может, припугнуть хотел, чтобы я сговорчивее была. После этого он мне сделку предложил. «Давай, – говорит, – ты Луковой ведьмой побудешь, тем более что опыт в этом деле у тебя имеется. Народ на острове малость попугаешь, а я тебе за это квартирку в городе куплю. Хоромы не обещаю, но там тебе уж точно будет лучше, чем в палате интерната. Уедешь и заживешь по-человечески. Я тебе и деньжат на жизнь подкидывать буду». Сказочное предложение, не правда ли? – Взгляд Федоры затуманился, а на лице появилось благостное выражение, словно она мысленно погрузилась в свою несбывшуюся мечту. С минуту она стояла так, слегка пошатываясь, а потом опустилась на траву, подтянула к себе ноги и, отвернувшись в сторону, уперлась острым подбородком в плечо. Тим подумал бы, что она впала в дрему, если бы не мелкая дрожь, сотрясавшая ее худое угловатое тело. Вероятно, Федора плакала, но не хотела, чтобы он видел ее слезы. Наконец, она отерла лицо ладонями, оставив на нем еще несколько грязных полос вдобавок к уже имевшимся, и вновь заговорила: – Этот мерзавец ничего мне не дал, еще и последнее отнял! Он меня живьем схоронил, я теперь покойницей числюсь, понимаешь? Ни пенсии, ни паспорта, ни имени! Нет больше Федоры, есть Луковая ведьма, душегубка, которая кучу народа на тот свет отправила. Вот и маюсь я тут, как в заточении, вроде бы и не пленница, а никуда не денешься.

– Почему же? Могли бы в полицию обратиться, – подал голос Тим.

Федора подняла голову и широко ухмыльнулась.

– Кто бы мне поверил, сумасшедшей?! Если бы начали разбираться и личность мою установили, то и диагноз мой стал бы известен. И потом, Артур бы выкрутился, он из той породы людей, которые, как гуси, всегда из воды сухими выходят. Чего бы я добилась? Угодила бы за решетку, однозначно! А так хоть на свободе. Я по лесу люблю гулять… – Она уставилась вдаль, на сосны, шумевшие на ветру, помолчала немного, перевела взгляд на Бенедиктова, так и лежавшего на земле без движения, и проговорила изменившимся, скрипучим голосом, в котором клокотала холодная ярость: – Мне давно надо было Артура пришибить! Говорят, что лучше поздно, чем никогда, но это не так… Ведь столько людей остались бы живы, и Гена мой тоже… Но я не осмеливалась… Откуда мне было знать, что Артур так далеко зайдет?! Уговор-то был народ пугать, ну я и пугала. Надевала костюм и маску и бродила по лагерю по ночам и в сумерках. Народ пугался, но не настолько, чтобы с острова бежать, и Артур попросил меня устроить поджог. Я отказалась, и мы поссорились. Он заявил, что никакой квартиры мне не видать, раз я условия нашего договора не выполняю. А не было ведь таких условий! Устраивать поджоги я не подписывалась! В общем, с того момента наше сотрудничество прекратилось, я стала от него прятаться, и он сам взялся за дело, даже костюм такой же нашел. Ох и развернул он тут деятельность! Поджигал стройматериалы, портил инструмент и технику, подпиливал строительные леса и сам же распространял слухи о том, что все эти случаи – козни Луковой ведьмы, а чтобы ни у кого сомнений не возникло, он разбрасывал лук там, где что-нибудь случалось. Потом и убивать начал. Подкарауливал строителей поодиночке и лупил молотком по башке, еще и луковицу в рот запихивал – ведьмину метку, значит, оставлял. В общем, разбежались строители, и стройка заглохла. Артур все надеялся, что брат задешево ему остров продаст, а тот не соглашался, стоял на своей цене, и покупатели вроде бы находились, но до покупки дело так ни разу и не дошло: каждый раз перед сделкой здесь убийства случались – то туристы забредут ненароком, и потом их трупы с луковицей во рту находят, то смотрителя мертвым обнаружат, и тоже с луковой отметкой. В общем, так никто и не купил остров до сих пор, а сегодня, вот, покупатели должны были подъехать, Гена мне говорил… – Федора всхлипнула, и голос ее задрожал, но, сделав над собой усилие, она продолжила: – Гена знал, что Артур – убийца, но тоже молчал. Ему деньги были нужны, понимаешь? Артур ему приплачивал, чтобы он глаза на все закрывал. Почему, думаешь, он тут дольше всех продержался? Говорила я ему, что нельзя Артуру доверять! Чуяло мое сердце… Гена слишком много знал, вот Артур и убрал ненужного свидетеля.

Услышав это, Тим понял, почему Геннадий подпустил к себе убийцу так близко и не пытался бороться: он хорошо знал его и не почувствовал опасности.

– Странно, что Артур и вас не убил, – заметил Тим и подумал, что образ жестокого и беспощадного убийцы, созданный Федорой, плохо вяжется с Бенедиктовым, удиравшим от нее со всех ног. Он намекнул ей на это: – Мне показалось, что он вас боялся.

Федора злорадно рассмеялась, и ее смех напоминал карканье раненой вороны.

– Правильно делал, что боялся! – сказала она, и Тим ощутил холодок, пробежавший по спине. Вновь в ее взгляде мелькнуло нечто темное, пугающее, но в следующий миг оно исчезло, и когда Федора заговорила, ее голос звучал не злобно, а тоскливо. – Я застала его врасплох, вот он и побежал от меня. Не ожидал, видимо, что я на него с каменюкой наброшусь. А вообще, он давно бы меня убил, думаю, если бы я не пряталась в укромном месте, куда он не мог добраться.

– Не в это ли место ведет тайный лаз в отсеке для овощей? – спросил Тим, и Федора удивленно хмыкнула:

– Ты смотри, какой глазастый! Нашел, значит? А мне казалось, что люк совсем неприметный…

– Так и есть, неприметный! Я случайно его обнаружил, когда телефон уронил. По стуку догадался, что под полом пустота, а иначе ни за что бы не нашел.

– Не зря я, значит, ручку от крышки отвинтила! Этот лаз я впервые увидела, когда еще поварихой в лагере работала, и подумала тогда: кому взбрело в голову устраивать погреб в таком неудобном месте? Да и зачем он мог понадобиться, если овощехранилище и так находится ниже уровня земли? Позже я узнала, что это тайник, который устроила кладовщица, сговорившись со сторожем, чтобы продукты воровать. Говорят, она их списывала как испорченные и туда складывала, а сторож потом вывозил и реализовывал. Из тайника ведет тоннель, и у него два выхода: один – в подполье сторожки, другой – за забор. Видать, это дело было у них на поток поставлено. В тайнике до сих пор ящики с консервами штабелями стоят. Ох и жадная была кладовщица!

– Та самая кладовщица, которая умерла от инфаркта после того, как столкнулась в овощехранилище с Луковой ведьмой? – уточнил Тим.

Федора заерзала, потерлась острым подбородком о плечо, почесала грязную щеку и, обхватив руками колени, поежилась, словно мерзла. Она явно тянула с ответом, словно ей было неловко об этом говорить, но спустя пару минут все же произнесла:

– Вот кладовщицу и сторожа мне совсем не жалко, из-за них я ничуть не раскаиваюсь!

– Это вы… их убили? – тихо выдохнул Тим, понимая, что такой вопрос может разозлить Федору, но она и бровью не повела, словно у нее спросили о погоде, а ее ответ прозвучал вполне искренне, хотя и неожиданно:

– Я никого не убивала, они сами со страху померли.

– И сторож? Говорят, его нашли с луковицей во рту. Не сам же он себе ее засунул?

– Сам! Я его и пальцем не трогала! – Федора возмущенно сверкнула глазами. – Я лишь сказала: «Жри лук, или сдохнешь!», и он жрал. В это время я стояла снаружи, за окном, а он был в сторожке.

– И откуда же у него взялся лук?

– Имелся запас на кухне. Он принес оттуда ведро лука, уселся на стул перед окном и трескал луковицы одну за другой, пока не окочурился. Забавный был дядька, я таких трусливых идиотов никогда в своей жизни не встречала! – Федора рассмеялась, и Тима едва не перекосило от неприязни к ней из-за такого циничного отношения к умершему человеку, но он напомнил себе, что она лечилась в психбольнице и жила в интернате для душевнобольных, а здоровые люди туда не попадают (по крайней мере, не должны попадать).

– Как же вам удалось уйти, не оставив следов? – спросил он. – Участковый, который тогда принимал участие в расследовании смерти сторожа, рассказал, что следы вели только к сторожке.

– Так через подземный ход и ушла, прямиком в тайник кладовщицы. Я знала, что будут искать по следам, ведь в лагере, кроме меня и сторожа, больше никого не было, и как назло, выпал снег. Пришлось влезть на дерево, которое росло прямо у сторожки, оттуда я перелезла на крышу, с нее – на забор, и по нему перебралась к тому месту, где был потайной ход, они его замаскировали мусорным баком без днища.

– Ловко! – Тим сделал вид, что закашлялся, чтобы скрыть приступ смеха, вызванный рассказом Федоры. Он с трудом представлял себе ее лазающей по деревьям, крышам и заборам.

– Зря смеешься! – нахмурилась она (заметила все-таки). – Тогда мне чуть за тридцать было: и сил, и ловкости хватало. Это потом, в психбольнице и в интернате, мне основательно здоровье подпортили: за семь лет я в дряхлую старуху превратилась! Ведь семь, я же правильно посчитала? В стационар меня положили в восемьдесят восьмом, а из интерната Артур увез в девяносто пятом. Ну точно, семь лет! И с тех пор я тут обитаю, почти половина жизни моей в этом лагере прошла…

– Поразительно, что вы столько лет прожили в подпольных условиях! – Тим на всякий случай поспешил сменить тему. – Чем же вы питались? Неужели старыми консервами?

– Сначала Артур меня продуктами обеспечивал, а потом, как я в подполье ушла, первое время консервы выручали. Они, хоть и старые, но отлично сохранились в тайнике. Тяжко было, конечно, и однажды я решилась выбраться в поселок, к дому своему сходить, в окна поглядеть, – без маски и костюма, конечно же, но под покровом ночи, чтобы людям на глаза не попасться. Я ведь знала, что Алла в моем доме поселилась, ей к тому времени уж третий десяток пошел.

– Как же вы это выяснили? – Тим оживился, надеясь вскоре узнать, каким образом в этом деле замешана Нюра. Он был уверен, что она приходила в «Лучики» вовсе не за травами, и выжидал удобный момент, чтобы спросить об этом Федору.

– Артур, после того, как забрал меня из интерната, по моей просьбе навел справки обо всех моих детках. Это единственное доброе дело, которое он для меня сделал, и только поэтому я до сих пор еще жива. Детей у меня трое. Алла самая старшая, росла в детдоме до совершеннолетия, а вторую дочь и сына Геночку усыновили. Они оказались в разных семьях, и связаться с ними у меня возможности не было. А на Аллу не было надежды, потому что в детдом она попала в том возрасте, когда уже могла понимать, что родители ее бросили. Я опасалась, что получу от Аллы от ворот поворот, но все же рискнула и постучала в окно. Она сжалилась надо мной, когда узнала о моем бедственном положении, предложила остаться, но я отказалась: совесть мне не позволила, да и по глазам ее я видела, что мое появление ей не в радость. Единственное, о чем я ее попросила – дать мне немного еды и пару теплых одеял. Она обещала приходить ко мне в «Лучики», приносить продукты, но пришла всего пару раз. Зато она разыскала Гену, и он стал меня навещать, а вскоре смотрителем в лагерь устроился. Это был настоящий подарок судьбы! Гена хорошо ко мне относился, не то что Алла. Он не знал, что я добровольно его в детдом сдала. Алла сказала ему, что у меня отняли детей из-за моего диагноза – это, я думаю, она не меня пожалела, а Гену.

– Почему же Геннадий не забрал вас отсюда? Помню, он говорил, что у него есть квартира в городе.

– Не все это так просто, знаешь ли! – Федора вдруг разозлилась. – Думаешь, легко мне стать обузой детям, которых я когда-то бросила?! Я хоть и сволочная баба, а совесть у меня все же есть. И вообще… – Она вдруг понизила голос, словно боялась, что их подслушивают. – Здесь тоже есть дети, перед которыми я в долгу, и они меня не отпустят. Они мертвые. Призраки. Не веришь?! – Ее лицо исказилось в обиженной гримасе, глаза сузились, превратившись в узкие щелочки, а взгляд стал вызывающим и колючим.

Тим поспешил ее разубедить:

– Почему же не верю? Верю! Недавно я тоже видел призраков в одном из корпусов: девочку с большой родинкой на щеке и белобрысого вихрастого мальчишку.

– Они! – удовлетворенно кивнула Федора. – Но есть и другие, их много. Бывает, придут всей толпой, и с ними вожатая и моторист, встанут и пялятся на меня такими страшными глазами, что я готова сквозь землю провалиться. Но от них нигде не спрячешься. Думаю, они меня и под землей, и на том свете достанут! Я чувствую, что должна у них прощение вымолить, пока еще жива, потом поздно будет: в загробном мире уже ничего не отмолишь. Да только одними мольбами от них не отделаешься. Они приходят снова и снова, а порой кричать начинают, как тогда, на реке, когда лодка перевернулась. От их криков мне совсем худо делается, прямо душа в клочья!.. Однажды я поняла, что им от меня было нужно: они ждали моих слез! А как дождались, сразу улыбаться начали. Может, им легче становится, когда я страдаю? Вдруг слезами я смогу выплакать свою вину? Но если и так, то слез для этого понадобится целое море, ведь вина моя очень большая. Иногда они приходят, а я ни слезинки из себя выдавить не могу. В таких случаях мне лук хорошо помогает, от него слезы ручьями текут. Это, конечно, тоже пытка, но все же не настолько мучительная, как слушать крики детей. Они и сейчас кричат, слышите?

Тим затаил дыхание, прислушиваясь к окружающим звукам.

– Это чайки, – произнес он спустя мгновение. – А еще кажется, будто где-то сирена воет.

– Нет, ты внимательно слушай! – не унималась Федора. – Говорю тебе, дети кричат! Я их ни с кем не перепутаю, наслушалась за долгие годы!

– Вероятно, слышать их можете только вы, – предположил Тим, глядя на нее с сочувствием, и вдруг до его слуха донеслось отчетливое: «Помогите»!

(обратно)

Глава 25. Ничего еще не закончилось

Судя по голосу, кричал мальчишка лет двенадцати-тринадцати, который, казалось, был до смерти перепуган. Его крик тонул в душераздирающих воплях, поначалу показавшихся Тиму криком чаек. Теперь он убедился, что это были не чайки, а дети, и едва ли они были призраками. Вскочив на ноги, Тим завертел головой, пытаясь определить, куда бежать. Крики раздавались где-то на реке, со стороны задней части острова.

«Лодка перевернется снова, и погибнут еще дети», – неожиданно вспыхнуло в его мозгу, и он ощутил, как все тело покрывается гусиной кожей.

Внезапно шум колес и урчание автомобильного двигателя заставили его обернуться. В ворота лагеря въезжал, подскакивая на обломках бетона, полицейский уазик с проблесковым маячком на крыше. За ним следовал, сверкая хромом и лощеными боками, черный внедорожник, а чуть поодаль, в глубине тоннеля из сплетенных ив, мчалась, приближаясь к первым двум машинам, белая «Нива» с ржавыми «подпалинами», похожая на ту, какая была у Виктора Степановича. Пару мгновений Тим простоял в замешательстве, раздумывая, как поступить: бежать за помощью к полицейским или остаться на месте и привлечь их внимание, когда они выйдут из машины, чтобы выдать им Федору и Артура Бенедиктова? А может, лучше броситься в одиночку на выручку детям, не теряя времени? Последний вариант показался ему самым верным: чем раньше он доберется до терпящих бедствие детей, тем больше будет у них шансов на спасение.

И Тим побежал сквозь лес к реке.

Федора что-то крикнула ему вслед, но он не расслышал. Свистящий шум в ушах и грохот собственного сердца заглушили для него все прочие звуки, и даже когда в легких закончился воздух, а мир перед глазами начал расплываться, он не остановился, чтобы передохнуть. Крики становились все громче, и это означало, что он движется в верном направлении. По голосам кричавших было слышно, как иссякает их вера в возможность дождаться помощи. Вскоре лес расступился, и впереди заблестела речная гладь, отливавшая алым в лучах заходящего солнца. Посреди реки покачивалась утлая лодочка, погрузившаяся в воду по самые борта – еще чуть-чуть, и затонет. Шестеро бритоголовых мальчишек, находившихся в ней, орали во все горло, вытянув шеи. Судя по панике, плескавшейся в их округлившихся от ужаса глазах, плавать никто из них не умел. Увидев Тима, они оживились; над лодкой вырос лес машущих рук. Тим тоже вскинул руки, сцепил их в замок над головой и крикнул: «Держитесь!», но бросаться в воду не спешил, понимая, что не успеет вытащить всех. Нужно было срочно что-то придумать. Оглядев заросший ивами берег, он едва не пустился в пляс от радости, когда на глаза ему попались несколько крупных коряг, похожих на трупы инопланетных головоногих чудовищ, застрявших в зарослях. Коряги выглядели так, словно река изрядно помотала их, прежде чем вынести на берег, и это позволяло надеяться на их плавучесть: древесина, лишенная коры, была гладкой и с виду крепкой, а размер самой крупной из коряг не уступал размерам рыбацкой лодки.

Это спасение! Главное – успеть! Тим сбросил рюкзак и куртку, взялся за приглянувшуюся корягу и, нещадно сдирая кожу на ладонях, перетащил ее к воде. По пути он заметил на песке россыпь луковиц и догадался, кто постарался сделать так, чтобы дети оказались в тонущей лодке. Не иначе здесь недавно побывал Артур Бенедиктов. «Если, конечно, рассказу Федоры можно верить!» – закралось в душу Тима гнетущее сомнение, но сейчас был неподходящий момент, чтобы размышлять об этом, и он сосредоточился на коряге. Критически оглядев ее, он усомнился, что коряга способна выдержать шестерых мальчишек, пусть и худющих, однако выбора у него не было. Что ж, будь что будет!

Река остудила его пышущее жаром тело, подхватила корягу, за которую он цеплялся, и, казалось, сама понесла ее по направлению к лодке, наполовину скрывшейся под водой. Над поверхностью вздымалась лишь носовая часть. В ней оставались двое мальчишек, а четверо барахтались рядом, судорожно цепляясь за борта. Все они следили за приближением Тима, оглашая пространство ликующими возгласами. Среди них Тим узнал лопоухого пацаненка, которого заметил на турбазе «Лукоречье» раскачивающимся на качелях, когда тот беседовал с Артуром Бенедиктовым. Можно было не сомневаться в том, что именно Бенедиктов подкинул мальчишке идею покататься по реке на лодке.

– Перебирайтесь по одному! – крикнул Тим, протягивая им руку и при этом холодея от мысли, что понятия не имеет, как поступит, если вдруг коряга, не выдержав веса шестерых, начнет тонуть. В этом случае они все могут погибнуть, включая его самого, – так было в восемьдесят шестом году, когда утонули даже те, кто умел плавать, потому что в панике начали хвататься друг за друга.

К счастью, двое ребят оказались в спасательных жилетах и могли самостоятельно держаться на воде, что значительно облегчило общий вес, давивший на корягу. И все же Тим до последнего ожидал какого-нибудь подвоха от судьбы, сомневаясь в том, что все они доберутся до берега живыми и невредимыми.

Однако коряга не подвела, и они добрались.

Выбившиеся из сил в борьбе с течением, они вышли на берег. Навстречу им из глубины острова спешили люди. Много людей. Казалось, все жители поселка Чернолучье в одночасье примчались на остров, встревоженные исчезновением детдомовцев. Если и не все, то большинство. Тим стоял, жадно хватая ртом воздух, и вглядывался в приближавшуюся толпу. Полицейских он определил сразу, по униформе, а затем разглядел среди них высокого мужчину в форме милиционера советского образца – тот сильно прихрамывал, но это не мешало ему держаться впереди всех, хотя, вероятно, и стоило немалых усилий. «Виктору Степановичу никак дома не сидится!» – подумал Тим, расплываясь в улыбке и одновременно чувствуя острый укол совести от того, что не доверял бывшему участковому. Возможно, если бы он делился с ним всеми своими открытиями и догадками, ему гораздо быстрее удалось бы распутать дело Луковой ведьмы и можно было бы избежать многих опасных ситуаций, таких, например, как та, из которой ему только что удалось выбраться вместе с детьми.

Спасенные мальчишки, дрожащие и притихшие, сбились в кучку и пытались спрятаться за его спиной: вероятно, они уже увидели Аллу Павловну, которая, хоть и была еще далеко, но двигалась быстро, обгоняя идущих впереди и едва не сбивая их с ног. В глазах мальчишек плескался такой страх, словно предстоящая встреча с ней пугала их больше, чем перспектива пойти на дно вслед за тонущей лодкой. Позади Аллы маячил Митрич, отставший от нее на несколько шагов. Он то и дело выкрикивал что-то ей в спину. Ветер донес до слуха Тима обрывок фразы:

– …хворостиной-то их не лупи, они и так натерпелись!

– Сама разберусь, не вмешивайся! – не оборачиваясь, отрезала Алла, и Тим заметил в ее руке длинный ивовый прут. Посмотрев на прижавшихся к нему мальчишек, он заговорщически подмигнул им:

– Не волнуйтесь, я вас в обиду не дам!

Однако, глядя на сердитое раскрасневшееся лицо Аллы Павловны, он не был уверен, что сможет сдержать обещание, и возлагал надежды на то, что полицейские подоспеют вовремя и не позволят ей поднять руку на детей. Но она, подлетев к детям, сама бросила прут и, вглядываясь в их бледные вытянувшиеся лица, залопотала, поочередно хватая их за плечи и поворачивая к себе:

– Как вы? В порядке? Все целы и невредимы? Боже, какое счастье! Я так боялась, что больше вас не увижу! Что же вы творите, мальчишки?! Разве так можно?!

Ее лицо покраснело еще больше, нос сморщился, а из глаз брызнули слезы, и она в изнеможении опустилась на песок. Мальчишки всей гурьбой кинулись к ней, облепили со всех сторон, как цыплята наседку, и загомонили наперебой:

– Простите нас, Алла Павловна! Мы больше не будем!

– Мы больше никуда без вас не уйдем!

– Мы только хотели немножко на лодке покататься!

– Мы же не знали, что лодка дырявая!

Алла Павловна потрясенно помотала головой.

– Вот обормоты! Где же вы взяли эту лодку? – спросила она, прижимая к себе всех по очереди.

– Вон там, в кустах! – Они дружно вскинули руки и указали на ивовые заросли.

– Это Петька сказал, что там лодка спрятана! – сообщил один из мальчишек. – Это он нас сюда позвал!

– Предатель! – вдруг выкрикнул лопоухий пацаненок, который беседовал с Артуром Бенедиктовым в «Лукоречье», – судя по всему, тот самый Петька. – Ты же поклялся секрет не выдавать! – Отделившись от остальных, он бросился к Тиму и, вцепившись в его локоть, поднял к нему встревоженную мордашку. – Заступишься за меня, если что? Ты обещал!

– Только если ты расскажешь, откуда узнал про лодку! – ответил Тим, хитро щурясь.

– Не могу, это тайна! – Тот протестующе замотал головой. – Я же не трепло, чтобы тайны выдавать!

Но когда тот же вопрос ему задали полицейские, Петька рассказал все без утайки, подтвердив догадку Тима о том, что идею с лодкой ему подкинул хозяин «Лукоречья», который пригласил их на свою турбазу.

К этому моменту полицейским уже было известно о том, что Артур Бенедиктов подстроил все так, чтобы детям удалось сбежать с детской площадки: оказалось, что возгорание поленницы во дворе дома Аллы Павловны и Нюры – дело его рук. Об этом стало известно благодаря соседям, заметившим странную уродливую старуху, суетившуюся возле забора рядом с поленницей. Соседи тоже принимали участие в поисках пропавших детей и вместе с другими жителями поселка пришли в «Лучики» вслед за полицией, которую вызвала Нюра. Они узнали «лицо» той старухи, когда работники полиции показали им маску Кикиморы. Конечно, скрываться под маской могла и Федора, но у нее отсутствовал мотив для поджога поленницы, а вот Артуру Бенедиктову пожар был на руку: таким образом он избавил детей от надзора Аллы Павловны, которая умчалась домой, узнав о пожаре. С детьми оставалась Нюра, но когда шестеро мальчишек удрали с детской площадки и она отправилась их искать, Артур подкараулил ее на берегу рядом с насыпью и нанес ей удар молотком по голове. Он отлично все просчитал, ведь знал о том, что возле насыпи случайных людей не бывает, все предпочитают держаться подальше от Лукового острова, а значит, никто не помешает ему расправиться с Нюрой. Просто чудо, что она осталась жива! Возможно, рука убийцы в последний момент дрогнула, и удар молотком получился не таким сильным или прошел вскользь. Потом Артур затащил ее в заросли и, возможно, добил бы, но его спугнул внезапно появившийся Тим.

Полицейские узнали об этом от Нюры, которая и вызвала их. Выехав на место происшествия, они встретили ее у дороги рядом с насыпью, и она отправилась вместе с ними в «Лучики», после того как убедила их в том, что травма, нанесенная ей Артуром Бенедиктовым, не опасна для жизни. По пути полицейских догнал черный джип хозяина «Лучиков» Карла Бенедиктова, который вез с собой потенциальных покупателей, чтобы показать им лагерь. Когда автомобили полицейских и Бенедиктова остановились у ворот, к ним подъехала белая «Нива», и из нее высадились Виктор Степанович вместе с супругой Тамарой Андреевной, их соседка Алла Павловна и Митрич, которым стало известно, что пропавшие дети побежали на Луковый остров; об этом им по телефону сообщила Нюра, пока ждала полицейских на дороге у насыпи.

В «Лучиках» внимание всех собравшихся привлекла старая женщина в черном балахоне, стоявшая на площади перед воротами. Она заявила, что смотритель лагеря Геннадий убит и ей известно, что его убийца – Бенедиктов Артур Романович. Женщина призналась, что вырубила Бенедиктова, ударив его по голове обломком бетона, и попросила полицейских как можно скорее надеть на него наручники, пока тот не очнулся и не удрал. Потом все услышали детские крики и помчались к реке, за исключением двух полицейских, которые остались, чтобы допросить женщину в черном.

Все это Тим узнал, когда спустя полчаса вместе со всеми собравшимися на берегу людьми отправился в обратный путь к центральным воротам и по пути пообщался с сотрудниками полиции. Он сообщил им информацию, касавшуюся дела Луковой ведьмы, которую ему удалось собрать за время своего расследования, а заодно передал им письма детей, найденные в овощехранилище, – все это время они лежали в его рюкзаке.

К тому времени, когда они подошли к воротам, над лагерем всплыла луна, огромная и красная, покрытая темными пятнами и похожая на чье-то лицо, раздувшееся от возмущения. Было еще достаточно светло, но сумерки сгущались прямо на глазах, размывая очертания зданий и силуэты людей, поэтому Тим не сразу узнал Артура Бенедиктова, который стоял на площади вместе с полицейскими и Федорой. Только услышав его голос, Тим решил к нему присмотреться и заметил браслеты наручников у него на запястьях. Для человека, пролежавшего много времени без сознания, Артур Романович неплохо держался на ногах. Однако вскоре выяснилось, что удар Федоры не прошел для него даром, он был явно не в себе: гримасничал, как блаженный, никого не узнавал, ничего не помнил, даже своего имени, и громко требовал, чтобы его отпустили, заявляя, что он очень спешит.

– Куда же вы спешите? – спросил его один из полицейских.

– Домой!

– И где ваш дом?

– На краю поля чудес, – ответил тот и, приставив к носу растопыренные ладони, покрутил ими, как Буратино.

– И кто вас там ждет? Мальвина? – ухмыляясь, пошутил полицейский.

– Нет, Василина! – возразил Артур. – Она любит васильки! – добавил он и по-собачьи высунул язык.

– Не верьте ему! – вмешалась Федора, потрясая в воздухе грязным кулаком. – Он нарочно дурачком прикидывается, чтобы в тюрьму не сесть!

– Не волнуйтесь, психиатрическая экспертиза установит, прикидывается он или нет! – заверил ее сотрудник полиции, который задавал вопросы Артуру Бенедиктову.

– Он и экспертизу вашу обманет! – возразила она. – У него талант лапшу на уши вешать, уж я-то знаю! Он кем только не притворялся: благодетелем, Луковой ведьмой, собственным братом… Уж дурачком притвориться для него – раз плюнуть!

– Разберемся! – Полицейские подхватили Бенедиктова под руки и повели к машине. – И вы, гражданочка, пройдемте с нами, – бросил ей один из них.

Поначалу Федора направилась следом за полицейскими, но вдруг свернула влево, к смотровой вышке. Они окликнули ее, но она не остановилась.

– Пойду с сыном попрощаюсь, – пояснила она на ходу.

– Погодите! Сейчас его тело опустят вниз, тогда и попрощаетесь.

– Нет, я хочу наедине с ним побыть! Умоляю, дайте мне две минуты! – с надрывом выкрикнула она, взявшись за поручни лестницы, и полицейские не стали ее останавливать.

Поднявшись наверх, Федора какое-то время стояла на площадке смотровой вышки, склонив голову и переминаясь с ноги на ногу. Наблюдая за ней, Тим слышал, как она вздыхает и всхлипывает, как скрипит под ее ногами дощатый настил. Спустя пару минут она развернулась, но вместо того, чтобы выйти на лестницу, схватилась двумя руками за вертикальные металлические опоры и взобралась на край ограждения, явно намереваясь шагнуть в пустоту. Люди, собравшиеся внизу, заметили ее, и воздух завибрировал от множества потрясенных возгласов. Несколько человек бросились к смотровой вышке. Сотрудники полиции преградили им путь и оттеснили назад. Один из них – судя по властной манере держаться, старший отряда – командным голосом произнес:

– Стойте! Не приближайтесь к ней! Вы ее спровоцируете!

Затем он повернулся лицом к вышке и, запрокинув голову, заговорил с Федорой неожиданно мягким, увещевательным тоном:

– Гражданочка, не делайте глупостей! Спускайтесь вниз, нам пора ехать!

Федора улыбнулась и вскинула руку в прощальном жесте. Теперь она держалась за опору только одной рукой, и было видно, что ей с трудом удается сохранять равновесие.

– Поезжайте без меня… – негромко произнесла она, но ее голос был отчетливо слышен в наступившей тишине.

– Почему вы не хотите ехать? – удивленно вскинув брови, спросил полицейский. – Ваша помощь нужна следствию!

– Дети меня не отпускают! – Федора рассматривала землю под вышкой, словно выбирала место для прыжка.

– Дети тоже поедут с нами! – заверил он ее.

– Нет, это другие дети, они не могут уехать отсюда, а я не могу их бросить. Моя вина, что они здесь застряли, поэтому я останусь с ними… Навсегда!

Федора вскинула голову. Седые волосы затрепетали на ветру. Ее взгляд, исполнившийся решимости, устремился вдаль, и, проследив за ним, Тим различил несколько полупрозрачных детских силуэтов, маячивших в полумраке под сосновыми ветвями. Но, конечно, это могли быть просто тени.

Вдруг какая-то женщина пробилась сквозь толпу, расталкивая всех локтями, и, приблизившись к смотровой вышке, закричала Федоре:

– Подождите! Выслушайте меня! Я приехала сюда, чтобы попросить у вас прощения!

Тим с изумлением узнал в ней свою мать. Она стояла к нему спиной, заметно похудевшая с тех пор, как он видел ее в последний раз. Светлое платье, которое обычно выгодно подчеркивало ее стройную фигуру, теперь висело на ней, как на вешалке, светлые волосы, всегда блестящие и струящиеся, выглядели тусклыми и измочаленными. Как она здесь оказалась?! И что она такое говорит?! Попросить прощения? Он не ослышался?! В горле у него мгновенно пересохло, а сердце заколотилось от дурного предчувствия. Может быть, это все-таки не она, а очень похожая на нее женщина? Тим сделал шаг вперед, не в силах поверить своим глазам, а затем сместился чуть в сторону, и его взгляду открылся знакомый профиль. Ошибки не было: перед ним стояла его мать. В тусклом лунном свете ее лицо казалось бледным и изможденным, а еще на нем отразилось странное выражение… Такой свою мать он никогда не видел: она выглядела так, словно подобно Федоре балансировала на краю парапета высоко над землей, собираясь броситься вниз.

– Ты кто? – спросила Федора, опуская на нее сердитый взгляд.

– Я – Лиза, – прозвучал голос матери, хриплый и дрожащий. – Я – одна из тех детей, которые были в лодке, перевернувшейся на реке рядом с островом в восемьдесят седьмом году.

Федора изменилась в лице и пошатнулась, одна ее нога соскользнула с парапета. Испуганный возглас прокатился по толпе, а затем раздался панический вскрик:

– Она падает, падает!

– Размечтались! – холодно отозвалась Федора, окидывая собравшихся внизу людей тяжелым взглядом. – Что вам тут, цирк?! – Ее голос был полон сарказма. Она поставила ногу обратно на край парапета – узкую и скользкую полоску металла, а затем вскинула голову и посмотрела в небо. Ее взгляд стал отрешенным, словно проник в запредельное пространство, туда, где начинается свобода от всего мирского и обыденного.

Толпа затихла, и в этой гнетущей тишине прозвучал пронзительный оклик полицейского:

– Гражданочка! Немедленно слезайте оттуда!

Федора хмуро взглянула на него и, тяжко вздохнув, ответила:

– Я подумаю, только дайте нам поговорить спокойно. – Затем она сосредоточила свое внимание на матери Тима и, вытянув шею, спросила: – Ты пришла надо мной поглумиться, что ли? Это я должна просить у тебя прощения! В чем ты можешь быть передо мной виновата?

– Вы, наверное, помните, как однажды вас напугали дети в костюмах чертей? Это произошло в овощехранилище, примерно за год до закрытия лагеря.

– Еще бы не помнить! Помню, а как же! Как раз тогда у меня рассудок и помутился. Шутка ли, как выскочат они всей оравой из овощных куч, и давай орать! А впотьмах же не видно, что они в масках… Я и решила, что они взаправду черти!

– Это я надоумила мальчишек напугать вас и подсказала им, что можно позаимствовать костюмы чертей в театральном кружке. Из-за меня вы стали Луковой ведьмой! Ведь вы же впервые надели маску Кикиморы вскоре после этого случая, не так ли?

– Так, так… – Федора задумчиво пожевала губами, словно не знала, как отреагировать на эту новость, а потом неуверенно произнесла: – Ты с больной головы на здоровую-то не перекладывай. Нет в том твоей вины, одна я во всем виновата! Бес меня попутал!

– Нет, если бы не я, все могло бы быть по-другому… – Мать Тима сокрушенно покачала головой. – Я разрушила вашу жизнь и отчасти виновата в том, что дети утонули. Лодка перевернулась из-за меня, потому что я первая запаниковала, когда вы появились на берегу в костюме Кикиморы.

– Тогда ты была маленькой девочкой, какой с тебя спрос…

– Но теперь я взрослая и хочу избавить вас от проклятия, которое нависло над вами по моей вине.

– Хочешь избавить меня от проклятия? – эхом отозвалась Федора, заметно оживляясь. Глаза ее широко распахнулись и засияли надеждой. Перебирая руками опоры, за которые цеплялась, она присела на корточки, а затем сползла с парапета внутрь смотровой кабинки. Хлопья ржавчины и облупившейся краски посыпались вниз, а затем, подхваченные ветром, закружились в воздухе и осыпались на головы собравшихся.

– А ты знаешь, как это сделать? – недоверчиво спросила Федора, облокотившись на край парапета и свесив голову.

– Нет, но я чувствую, что если вы мысленно представите, будто отдаете его мне, а я так же мысленно его приму, то все получится.

– Никогда не слышала о подобных ритуалах! – Федора задумчиво почесала подбородок.

– Спускайтесь, и мы попробуем! – настаивала мать Тима. – Может быть, после этого жизнь у вас наладится.

– Хм… Может быть, может быть…

Федора с решительным видом направилась к лестнице. Подол ее черного балахона зашуршал, подметая ступени, и этот звук был похож на шуршание змеи, ползущей по сухой траве. Ступив на землю, она зашагала к матери Тима так поспешно, что то и дело спотыкалась и подворачивала ноги на обломках бетона, валявшихся повсюду. На ее лице появилось алчное выражение, а острый взгляд, устремленный к собеседнице, зажегся недобрым огнем.

Тим, наблюдавший за происходящим, не на шутку встревожился: все это ему не нравилось, хотя он и не верил в то, что так называемое проклятие Федоры может и в самом деле перейти к его матери. Скорее всего, мать придумала эту хитрость, чтобы заставить Федору спуститься с вышки, и все же… Слишком много странного и необъяснимого произошло в последние дни, такого, что наводило на мысль о вмешательстве мистических сил. К примеру, мать откуда-то знала, во что он был одет, когда находился здесь, влагере, а она была в больничной палате и не могла его видеть. Или взять хотя бы это ее жуткое пророчество: «Лодка перевернется снова, и погибнут еще дети». К счастью, оно исполнилось лишь отчасти и дети остались живы, да и лодка не перевернулась, а затонула, но все равно от этих случаев так и веяло мистикой. Он смотрел, как Федора приближается к его матери, и ему вдруг почудилось, что недобрый огонь в ее глазах сменился хищным блеском, и оттуда тонкой вертлявой нитью заструилась темная дымка, а затем поплыла по воздуху в направлении того места, где стояла его мать.

Вполне возможно, что всему виной были сумерки, в которых все казалось слегка расплывчатым и подвижным, и Тиму просто почудилось, но он не мог допустить, чтобы эта дымка, пусть и почудившаяся, коснулась его матери.

Тим двинулся наперерез старухе и, оказавшись между ней и матерью, увидел, как дымка вильнула в сторону и исчезла в вечернем сумраке.

– Сынок! – воскликнула мать. Ее голос прозвучал звонко и радостно.

– Мама… – Обернувшись, Тим раскрыл объятия, и она тотчас бросилась в них, словно маленькая девочка, ищущая защиты. На миг он увидел ее такой, какой она выглядела на своих детских фотографиях в семейном альбоме: озорной, похожей на лисичку девочкой Лизой с хитрым взглядом и задорной улыбкой.

Обняв мать, Тим с облегчением понял, что наконец-то все закончилось. Этот счастливый момент, переполнивший его тихой светлой радостью, продлился недолго, ровно до тех пор, пока он не увидел Нюру, стоявшую чуть поодаль и украдкой наблюдавшую за ним. Наткнувшись на ее взгляд, он почувствовал, что увяз, как сбившийся с тропинки путник, угодивший в гиблое болото и провалившийся сразу по самую шею. «А ведь ничего еще не закончилось!» – с тревогой подумал он, глядя, как Нюра отступает в тень, и ему показалось, что вокруг нее вьется темная дымка.

(обратно)

Эпилог

Следующее утро для большинства жителей поселка Чернолучье началось с обсуждения последних новостей. Отовсюду только и было слышно:

– Вы уже знаете, что тайна Луковой ведьмы раскрыта?

– Это был маскарад, представляете?!

– Кто бы мог подумать, что всем нам морочили голову повариха из пионерлагеря «Лучики» и хозяин турбазы «Лукоречье»?!

– Устроили тут спектакль длиной в десятки лет!

– Вот же мистификаторы!

– Получается, что настоящей ведьмы никогда и не было!

Многие высказывались с явным сожалением, словно были разочарованы тем, что легенда о Луковой ведьме оказалась полной фикцией. Возможно, они сожалели о том, что вместе с легендой поселок утратил свою особую мистическую притягательность и стал самым обычным, ничем не примечательным поселком, каких вокруг великое множество.

Самые любопытные пытались под любым предлогом проникнуть в дом номер семнадцать на Курортной улице, чтобы узнать подробности из первых уст – от Тима, раскрывшего всю эту аферу с переодеванием, и от хозяина дома, Виктора Степановича, который раньше работал участковым и был на короткой ноге со всеми в местном полицейском участке. Тамара Андреевна только и успевала кипятить чайник и подавать угощение, а за большим столом в гостиной становилось все более тесно: те, кто пришел, не спешили уходить, а на пороге дома появлялись новые гости. Хозяйка выглядела ошарашенной и слегка недовольной, словно ей в жизни не доводилось принимать одновременно столько гостей, среди которых, кстати, были и родители Тима.

Они приехали в Чернолучье накануне вечером, а из города выдвинулись ранним утром того же дня, взволнованные тем, что долгое время не могли связаться с сыном. На несколько часов их задержала в дороге странная неисправность: без видимой причины машина вдруг заглохла и не заводилась. Отец методично обследовал каждый сантиметр подкапотного пространства, но никак не мог найти поломку. Они уже собирались бросить машину на обочине и ехать дальше на такси, но, к счастью, один из немногих неравнодушных водителей, остановившийся, чтобы предложить им свою помощь, сразу смекнул, в чем дело, и, как фокусник, достающий кролика из шляпы, извлек из дефлектора на приборной панели бумажную салфетку, которую туда каким-то образом незаметно затянуло. Узнав об этом, Тим отметил про себя, что примерно в это же время произошла поломка в автобусе, в котором он ехал из интерната в поселок, – еще одно странное совпадение, наводящее на мысль о вмешательстве неких мистических сил. Казалось, некто могущественный и недобрый пытался задержать и Тима, и его родителей, чтобы оградить Артура Бенедиктова от всех, кто мог помешать ему довершить свое черное дело.

Тем временем гости продолжали прибывать, и Тамара Андреевна, осознав, что в ее гостиной стало до неприличия тесно, попросила мужчин вынести стол во двор. С одной стороны, идея была неплоха, с другой, это привлекло еще больше народу, и люди входили в калитку, не спрашивая разрешения, поэтому вскоре стало тесно и во дворе. Тамара Андреевна старалась, как могла: распорядилась добавить к столу, вынесенному из гостиной, стол из кухни, придумала соорудить лавки из длинных досок, уложенных на табуреты, и откопала в кладовке огромный чайник, который доставала лишь по случаю самых масштабных торжеств, а их в ее жизни было не так уж много и давно уже не случалось.

Лавки и чайник оказались очень кстати, потому что вскоре пришла Алла Павловна и привела с собой шестерых детдомовских мальчишек – вчерашних беглецов.

– Не могу их теперь оставить ни на минуту, нет у меня к ним доверия, а если они снова сбегут, я этого не переживу, – пояснила она, заметив удивление на лице хозяйки дома. – От других воспитателей эти мальчишки вечно удирают! Никакого сладу с ними нет.

– Проходите, проходите, места всем хватит! – закивала Тамара Андреевна, но не успела она усадить за стол эту ораву, как в калитку вошли еще двое: Карл Романович Бенедиктов со своим черным блестящим портфелем под мышкой, а за ним – Митрич с огромным букетом белых хризантем и тортом в форме сердца в прозрачной коробке.

– Алла Павловна, случайно, не у вас? – спросил Карл Романович у Тамары Андреевны, поспешившей навстречу новым гостям. – Мне сказали, что она сюда направилась. – Его взгляд скользнул в глубь двора, и он заметил Аллу Павловну, сидящую за столом. Вскинув руку, он помахал ей, привлекая внимание. – Я к вам по делу!

– И я по делу! – выкрикнул наступавший ему на пятки Митрич и, обгоняя его, бросил на ходу: – Извините, уважаемый, но мое дело не терпит отлагательства, поэтому вы за мной будете.

Карл Романович возмущенно фыркнул, но ничего не сказал, а если бы и сказал, Митрич бы его уже не услышал. Притягивая к себе любопытные взгляды присутствующих, он приблизился к Алле Павловне и, упав перед ней на одно колено, торжественно произнес:

– Алла, я давно понял, что ты очень достойная женщина! Так, стало быть… это… выходи за меня замуж!

Взгляды гостей переметнулись от Митрича к Алле Павловне; все собравшиеся застыли в ожидании ее ответа.

– Как-то внезапно… – растерянно произнесла она, заливаясь краской, а затем шутливо воскликнула: – Без этих сорванцов я никуда не могу пойти, даже замуж! Только если вместе с ними меня возьмешь!

– А что, и возьму! Я давно о большой семье мечтаю!

– Их шестеро, и я хочу всех усыновить, – предупредила она.

– Пусть будет шестеро! – охотно согласился Митрич и, вручив Алле хризантемы и торт, провозгласил: – Стало быть, помолвка состоялась! – Поднявшись на ноги, он обернулся, отыскал взглядом Карла Романовича и обратился к нему: – Что ж, теперь ваша очередь, выкладывайте, какое у вас дело.

Бенедиктов замялся, явно смущаясь.

– Да я, собственно, могу и потом…

– Потом – суп с котом! Проходите уже! – настойчиво воскликнул Митрич. Карл Романович неохотно подчинился и шагнул к Алле Павловне.

– Дело в том, что у меня возникла идея подарить лагерь «Лучики» вашему детскому дому. Что вы на это скажете?

Она взглянула на него с недоверием.

– Это, конечно, очень щедро с вашей стороны, однако, ведь лагерь разрушен, и нам вряд ли выделят средства на его восстановление… Это, конечно, не мне решать, но, поверьте, я знаю, о чем говорю.

– Не волнуйтесь о средствах, я все полностью профинансирую! Собственно, почему я с вами об этом заговорил… Вы так заботитесь о детях… Мне кажется, что именно вы знаете, как там все устроить для них наилучшим образом, поэтому я хотел бы попросить вас стать моим консультантом на время строительства.

– Ох, даже не знаю… Что-то сегодня на меня так и сыплются сказочные предложения… – Алла Павловна взволнованно стиснула букет хризантем, который держала в руках. Стало слышно, как хрустят, ломаясь, стебли, а затем этот звук потонул в аплодисментах гостей.

– Браво! – крикнул кто-то.

– Ура! – восторженно грянуло несколько голосов.

– Сгоняли бы уже, кто-нибудь, за шампанским, а?! – пронзительно вторила им женщина крупного телосложения с ярким макияжем. – Такие события непременно нужно отметить!

Гости разом загомонили. Поднялся невообразимый шум, и Тим не расслышал, о чем дальше говорили Карл Романович и Алла Павловна, а затем звуки всеобщего веселья и вовсе отодвинулись на дальний план. Его голову заполнили мысли о Нюре, и он остро ощутил ее отсутствие. Накануне вечером Нюру увезли в больницу на «скорой», которую вызвали в «Лучики» для Артура Бенедиктова, и хотя Нюра уверяла, что травма, которую нанес ей Артур, совершенно пустяковая, полицейские все же обратились к врачам «скорой» с просьбой ее осмотреть. Врачи же возразили, что осматривать на месте нет никакого смысла, и настояли на госпитализации. Нюре предстояло провести в больнице несколько дней под наблюдением нейрохирурга. Тим не находил себе места из-за того, что им не удалось поговорить перед тем, как ее увезли. Он так и не выяснил, какую роль сыграла Нюра в истории с Луковой ведьмой. Ведь не за травами же, в самом деле, она наведывалась в лагерь! Может быть, конечно, она всего лишь навещала Федору и привозила ей продукты, но внутреннее чутье подсказывало ему, что не все так просто.

Поразмыслив, Тим решил, что следующим утром наведается к Нюре в больницу. Надо быть готовым к тому, что она, скорее всего, не обрадуется его появлению, но ему во что бы то ни стало нужно вывести ее на чистую воду, чтобы окончательно поставить точку в этом деле.

***

К вечеру Николаю Степановичу позвонил хороший знакомый из полиции и рассказал о том, как продвигается дело. Стало известно, что из реки рядом с Луковым островом выловили лодку. После детального осмотра корпуса в днище обнаружили множественные отверстия, незаметные на первый взгляд. Все они были одинакового диаметра – скорее всего, их насверлили дрелью. Чуть позже полицейские нашли сумку, в которой лежала автономная дрель, и диаметр ее сверла идеально совпал с размером отверстий в лодке. Дно сумки покрывал слой луковой шелухи. Следствие установило, что сумка принадлежала Артуру Бенедиктову. Помимо дрели, Артур орудовал еще и молотком, который нашли у него при обыске заткнутым за пояс брюк. Предположительно, этим молотком он убивал всех своих жертв и, вероятно, планировал убить Тима, когда тот находился на дежурстве.

Тиму повезло, что Геннадий перед уходом запер сторожку. Артур Бенедиктов, заявившийся в «Лучики» в костюме Кикиморы и обнаруживший замок на двери, выломал доски в одном из заколоченных окон и забрался в сторожку, собираясь подкараулить Тима, когда тот вернется; однако, скорее всего, ему надоело ждать, и он решил уйти, но в этот момент столкнулся с Тимом у пустого оконного проема. К тому времени уже рассвело, костюм Кикиморы Артур успел снять и спрятать в сумку, поэтому не осмелился напасть на Тима в открытую: наверняка он понимал, что даже в безлюдном заброшенном лагере нельзя полностью исключить внезапное появление посторонних. На всякий случай Артур представился Тиму именем своего брата, и, возможно, так и ушел бы, но тут Тим рассказал ему о том, что видел в овощехранилище старуху – предположительно, Луковую ведьму. Артуру пришло в голову заманить Тима туда, чтобы совершить то, ради чего он приходил, то есть убить, но все снова пошло не по плану: когда они спускались в подземелье, Тим споткнулся и столкнул Артура с лестницы. Ударившись головой о бетонный пол, тот ненадолго отключился, а Тим помчался в сторожку, чтобы вызвать «скорую». За это время Артур пришел в себя и благоразумно ретировался. Тиму вновь повезло в отличие от Геннадия, который стал последней жертвой Артура.

По предварительной версии следствия, Артур Бенедиктов приплачивал Геннадию, чтобы тот закрывал глаза на его проделки. Это объясняло тот факт, что Артуру столько лет удавалось безнаказанно бесчинствовать на территории лагеря. Вполне возможно, что Геннадий даже был соучастником некоторых преступлений, однако чем-то не угодил Артуру – предположительно, пытался воспрепятствовать его планам подстроить гибель детей на реке. А может, Артур и вовсе решил не посвящать его в свои планы, посчитав это слишком рискованным, и просто устранил Геннадия, чтобы тот не помешал детям добраться до места, где была спрятана лодка. Коварный замысел Артура Бенедиктова заключался в том, чтобы утонули не все дети, ведь кто-то должен был впоследствии рассказать, что видел Луковую ведьму. Поэтому убийца предусмотрительно оставил в лодке два спасательных жилета. Судя по всему, он рассчитывал на то, что трагический случай с гибелью детей и возобновление слухов о Луковой ведьме отпугнут потенциальных покупателей лагеря, которые должны были приехать туда к концу дня.

По заключению судмедэкспертов, смерть Геннадия наступила за пару часов до того, как во дворе дома Аллы Павловны и Нюры загорелась поленница. Следовательно, Артур вначале расправился с Геннадием и забрал у него мобильный телефон, предполагая, что полиция будет звонить смотрителю, когда детей начнут искать, и тогда он ответит вместо него, чтобы оттянуть момент появления полиции на Луковом острове. Из «Лучиков» Артур отправился к дому Аллы Павловны и Нюры, совершил поджог, а затем намеренно покрасовался в костюме Кикиморы перед окнами соседских домов для укрепления слухов о кознях Луковой ведьмы. Избавившись от маскировки в укромном месте, Артур вернулся на свою турбазу «Лукоречье», где уже резвились заранее приглашенные им детдомовцы. Там он дождался, когда Алла Павловна получит известие о пожаре и умчится домой, после чего озадачил Митрича срочным поручением, отправив его подальше от детской площадки, и подсказал одному из детдомовских мальчишек, Петьке, что если тот не передумал кататься на лодке, то самое время бежать с друзьями на остров, а Нюру он задержит и направит по ложному следу.

Артур Бенедиктов продумал все до мелочей. Он даже на какое-то время усыпил бдительность полицейских, когда ответил на их звонок, поступивший на телефон Геннадия, и сообщил от его имени, что с самого утра следит за насыпью, ведущей на остров, и не видел никого посторонних, в том числе детей. Однако он не учел того, что сбежавшая из дома кошка Нюры приведет Тима к своей хозяйке и тот застанет его на месте преступления. Артуру пришлось спасаться бегством, но в «Лучиках» его поджидала очередная неприятность в виде разъяренной Федоры, вооруженной бетонной ногой, отколовшейся от статуи пионера-горниста. Она настигла его в тот момент, когда он, оторвавшись от Тима, пробирался к реке, намереваясь напугать детей, которые, по его подсчетам, уже должны были отправиться в плавание на лодке. Застигнутый врасплох обезумевшей от горя женщиной, узнавшей о смерти своего сына и догадавшейся о том, кто его убил, Артур вновь пустился в бегство, затем вступил с Федорой в схватку и, возможно, расправился бы с ней, если бы не вмешался Тим. Получив удар бетонной «дубиной» по голове, Артур потерял сознание, а очнулся уже в окружении полицейских, и те сочли его невменяемым. Скорее всего, амнезия и помешательство Артура были лишь симуляцией, чтобы избежать допросов в следственном изоляторе. Полицейские догадывались о том, что задержанный лукавит, но им ничего не оставалось, кроме как отправить его в больницу, где к нему приставили круглосуточную охрану.

Федору тоже задержали. Она не сопротивлялась и охотно отвечала на все вопросы. Благодаря ее показаниям следствию удалось восстановить всю картину преступлений, начиная с девяносто пятого года. Федора утверждала, что никого не убивала, но признавала себя виновной в гибели детей, пионервожатой и моториста, утонувших в реке в восемьдесят седьмом году, а также в смерти кладовщицы и сторожа, которые скончались вскоре после этого. Она раскаивалась и просила наказать ее по всей строгости закона, но привлечь ее было не за что: во-первых, истек срок давности, а во-вторых, вина Федоры была косвенной, и единственное, что ей могло грозить – это статья за хулиганство, да и то с натяжкой.

***

Наутро Тим выскользнул из дома еще до рассвета, стараясь не разбудить родителей, которых хозяева разместили на ночь в гостиной. Ему не хотелось сообщать им о своих планах поехать к Нюре в больницу, они ведь наверняка вообразят себе всякое, поэтому он решил, что на обратном пути придумает какую-нибудь вескую причину, которая объяснила бы его ранний уход. Например, можно сказать, что он ездил в интернат для душевнобольных навестить Люсю, которая помогла ему найти могилу Федоры. Кстати, почему бы и в самом деле к ней не съездить? Тим вспомнил, что в магазинчике рядом с остановкой был небольшой кондитерский отдел, где продавали торты и пирожные. Может быть, у них найдутся и пирожные со взбитыми сливками?

В приемном покое не было ни души – ни посетителей, ни дежурных из числа медперсонала, а дверь, ведущая в отделение хирургии, оказалась заперта. Тим довольно долго стучал в нее и уже решил было, что надо искать другие пути, как вдруг дверь открылась и оттуда выглянула недовольная женщина в сером халате – судя по всему, уборщица.

– Вы что, читать не умеете?! – Она взмахом руки указала на стенд, висевший рядом с дверью. – Написано же, что встречи с больными только после обеда. С утра у нас процедуры и обход врачей, поэтому посещения запрещены.

– Но у меня срочное дело! – Тим вцепился в дверную ручку, не позволяя двери закрыться.

Женщина сердито зыркнула на него и навалилась на дверь могучим плечом, открывая ее еще шире и сдвигая Тима с места.

– А ну, отойди! – проворчала она, протискиваясь мимо него и волоча за собой ведро с водой и швабру. – Срочное или не срочное, мне какая разница! В мои обязанности не входит больных к посетителям приглашать.

– А можно тогда я сам пройду?

– Я не охрана и не главврач, чтобы подобные разрешения выдавать! – Потеряв к нему интерес, она склонилась над ведром и обмакнула в него швабру.

– Ну раз спросить больше не у кого… – Потоптавшись пару мгновений, Тим проскользнул за дверь и, не успев пройти и пары десятков шагов, увидел Нюру в домашнем халате, с полотенцем, перекинутым через плечо. Она вынырнула из бокового коридора и, увидев Тима, застыла от неожиданности. На миг ему показалось, что она сейчас сбежит от него, как тогда, в лесу. Но она не сбежала, только глаза ее потемнели и утратили прозрачность, а в их глубине заплясали огоньки, похожие не те, какие можно увидеть ночью на болотах.

– Что ты здесь забыл? – неприветливо спросила она, нехотя приближаясь к нему.

Тиму вдруг стало обидно. Он, конечно, не ждал радушного приема, но почему она говорит с ним таким тоном, словно он ее заклятый враг?!

– Вообще-то, я тебе жизнь спас! – выпалил он сгоряча.

– Спасибо, я помню, – буркнула она, останавливаясь рядом с ним и прислоняясь к подоконнику. – Что-нибудь еще?

– Да. Сделай одолжение, объясни по-человечески, зачем ты ездила в «Лучики» на велосипеде? И больше не рассказывай мне о травах! Я видел, что ты возила туда лук. Ведь ты привозила его Федоре? Ты встречалась там с ней?

– Ну встречалась, и что с того?

– А почему же ты сразу мне об этом не сказала? Зачем соврала? Ведь могла помочь расследованию, и все бы закончилось гораздо раньше!

– Я не хотела, чтобы ее нашли. Она была опасна.

– Была? А сейчас уже нет? Скажи прямо, что ты все время говоришь загадками?!

– Раньше в ней был бес. Я его видела и пыталась выманить, но он не выходил.

– «Раньше в ней был бес!» – передразнил ее Тим, бросая на нее ироничный взгляд. – И куда же он делся? – Он почти не сомневался, что она над ним подшучивает, лишь странные огоньки в ее глазах вызывали у него тревогу и подозрение в том, что это может быть правдой.

– Твоя мама выманила его, а я поймала, – сказала Нюра таким будничным тоном, словно говорила о том, что поймала муху.

Тим почувствовал холодок, скользнувший по спине, и передернулся от внезапно возникшей иллюзии, будто позади него стоит оживший мертвец, источающий холод морга. Он даже обернулся, но увидел не мертвеца, а седовласого доктора в очках и белом халате, торопливо шагавшего по коридору. Тот перехватил его взгляд и, сурово сдвинув брови, спросил:

– Почему посторонние в отделении, да еще и в верхней одежде?

– Извините, я уже ухожу, – поспешно заверил его Тим, но не сдвинулся с места. Он не мог расстаться с Нюрой, не окончив разговор.

– При чем здесь моя мама? – тихо спросил он, не узнавая собственного голоса.

– Помнишь, позавчера в «Лучиках» она сказала Федоре, что хочет избавить ее от проклятия? Видно было, что Федора поверила в такую возможность. Когда бес вышел из нее, чтобы переселиться в твою маму, ты внезапно заслонил ее собой, и мне удалось притянуть беса к себе.

– Хочешь сказать, что он теперь у тебя внутри? – Тим с опаской заглянул Нюре в глаза.

– Не волнуйся, я умею управляться с бесами. Бабушка, с которой я росла, научила меня.

– Та самая бабушка, которую все называли ведьмой?

– Да, а я звала ее бабой Дусей. Мы жили в поселке Кудыкино, но год назад поселок сгорел, а бабушка умерла, и с тех пор я живу у тети Аллы. Будут еще вопросы? – Нюра улыбнулась так холодно и снисходительно, как вежливые люди улыбаются надоевшему человеку, с которым хотят поскорее распрощаться.

Однако Тим прощаться не хотел. Внезапно он осознал, что не сегодня-завтра вернется домой и, возможно, они с Нюрой больше никогда не увидятся. От этой мысли ему сделалось тоскливо, как бывало в самые серые дождливые дни, и у него сами собой вырвались слова:

– А давай встретимся как-нибудь? Может быть, ты приедешь в город, и мы погуляем по набережной?

– В город?! – Нюра презрительно фыркнула. – Был у меня один такой, тоже в город звал, и даже жениться обещал! Я, глупая, поверила! А потом примчалась его девушка, и в город они поехали вместе, а меня, конечно же, не взяли. Бросили одну на пепелище. Так что с тех пор я в такие сказки не верю!

«Болотные» огоньки в глазах Нюры вспыхнули ярче и заплясали быстрее. Она вновь напомнила Тиму гоголевскую панночку – юную и прекрасную, обладающую губительной колдовской силой ведьму.

Ведьму, которую очень сильно обидели.

Тим почувствовал острую жалость к ней: каково это – оказаться брошенной родителями, а потом и женихом? Наверное, ей трудно поверить, что она действительно может быть кому-то нужна.

Повинуясь внезапному импульсу, он взял ее за плечи, притянул к себе и прошептал:

– Если кто-то перед тобой и виноват, то это точно не я. А набережная у нас красивая. И девушки у меня нет. Ну что, приедешь?

Нюра неожиданно обняла его за шею, на миг прижалась к нему, едва слышно обронив короткое «Ладно», а затем оттолкнула и пошла прочь, не оглядываясь.

– Я позвоню тебе! – крикнул Тим ей вслед и вдруг почувствовал, как в его локоть вцепляются чьи-то сильные жесткие пальцы.

Над ним навис тот самый доктор, который сделал ему замечание несколько минут назад.

– Вы почему все еще здесь, уважаемый?!

Тим вырвался и поспешно ретировался, а потом, уже покинув стены больницы, еще долго шагал в быстром темпе, окрыленный ощущением, что впереди у него целая жизнь, полная упоительных возможностей.

***

В тот день, едва проснувшись, Тим рывком вскочил с кровати с мыслью: «Сегодня приезжает Нюра!». Сердце подпрыгнуло от волнения, и он постоял неподвижно, глядя в окно, на занимающийся рассвет и стараясь успокоиться. Розоватые солнечные лучи мягко струились сквозь надувшуюся от ветра занавеску, наполняя комнату приятным теплом.

Жутковатый сон, который только что прервался, продолжал туманить голову. Тим не помнил подробностей, но перед его мысленным взором все еще маячил образ Люси. Вместо серой вязаной кофты и светлого платья в мелкий цветочек на ней был черный балахон, а в руках она сжимала маску Кикиморы, при этом держала ее очень бережно, у самой груди, словно букет васильков, собранный для того, чтобы быть возложенным на пустую могилу Федоры. Люся что-то говорила ему, но он не мог вспомнить, что именно. Кажется, она просила его о чем-то. Тим ощутил укол совести от того, что так и не привез ей пирожные со взбитыми сливками, и хотя он ей этого не обещал, у него возникло чувство, что осталось не выполненным важное дело. Рука сама потянулась к телефону, лежавшему на тумбочке в изголовье кровати. Тим набрал номер Виктора Степановича, собираясь обратиться к нему с просьбой передать пирожные Люсе от его имени. Тот сразу взял трубку и радостно поприветствовал его. Они немного поговорили, Тим спросил о том, как его нога, и тот ответил, что уже успел забыть о вывихе, как будто его и не было, а затем поинтересовался, как дела у Тима и его родителей. Услышав, что у всех все в порядке и ночные кошмары маму Тима больше не беспокоят, Виктор Степанович сказал:

– А теперь выкладывай, что у тебя стряслось. Я по голосу слышу, что ты звонишь не просто так.

Заверив его, что ничего не стряслось, Тим изложил ему свою просьбу и пояснил:

– Люся из интерната для душевнобольных; помните, я вам рассказывал? Она помогла мне найти могилу Федоры и рассказала о том, как Бенедиктов тайно вывез Федору из интерната.

– Помню, а как же! Только вот передать ей пирожные вряд ли получится. Следователь хотел ее допросить, но оказалось, что она давно не числится в этом интернате.

– Как это не числится?! – опешил Тим.

– Она пропала в тот же год, когда Бенедиктов увез Федору, и ее так и не нашли.

– Вот это новости! Но я же ее видел своими глазами! Да и другие постояльцы интерната тоже видели.

– И тем не менее, ее там нет, и нет ни одной женщины, которая подходила бы под твое описание.

– Поразительно, ничего не понимаю! – растерянно пробормотал Тим, а из глубин памяти всплыли слова Люси: «Я хожу тайными тропами и умею быть незаметной».

«Что ж, похоже на то, что я раскрыл не все тайны этой темной истории», – подумал Тим, распрощавшись с Виктором Степановичем.

Пора было сосредоточиться на встрече с Нюрой, которая должна была приехать на рейсовом автобусе в два часа дня. Они условились встретиться на автовокзале, а прежде Тиму предстояло выполнить несколько домашних дел из списка, оставленного мамой на кухне. Все как обычно: пропылесосить, вытереть пыль и купить кое-каких продуктов.

День обещал быть прекрасным, об этом сообщал прогноз погоды, и безоблачное небо за окном ему нисколько не противоречило, однако с приближением момента встречи в душе Тима все сильнее крепло ощущение, что вот-вот произойдет что-то страшное и что именно Нюра сыграет в этом главную роль.

Когда они встретились на автовокзале и, весело болтая, пошли к реке, Тиму почудилось, что город вокруг напоминает старинную фотографию, поблекшую, пожелтевшую и расплывшуюся. Здания, улицы, клумбы и газоны – все казалось мертвым, канувшим в прошлое. Возможно, такой эффект возник из-за яркого солнца, слепившего глаза, но как Тим ни убеждал себя, что все в порядке и беспокоиться не о чем, тревога в его душе усиливалась с каждым шагом.

Нюра, напротив, выглядела веселой и беззаботной, восхищенно озиралась по сторонам и то и дело восклицала: «Какое все большое!», «Как много людей вокруг!», «До чего же красивые дома! У них зеркала вместо окон! Неужели они прозрачные?!» Оказалось, что она впервые в городе, и Тим на всякий случай взял ее за руку, а на ее вопросительный взгляд пояснил:

– На дорогах большое движение, а тротуары не очень широкие. Буду подстраховывать тебя, пока не дойдем до реки.

Но до реки они так и не дошли.

Навстречу им попалась компания девушек, и среди них оказалась Кира, к которой Тим когда-то питал безответную любовь. Увидев ее, он с удивлением отметил, что от этой любви не осталось и следа, его сердце даже не встрепенулось, как обычно бывало при встрече. Но надо было отдать Кире должное, выглядела она сногсшибательно – пожалуй, ярче и эффектнее всех своих подруг. Она была похожа на сказочную фею: белоснежные искрящиеся волосы с фиолетовыми и розовыми прядками, сияющие от блеска губы, пышное короткое платье и ажурные гольфы до колен.

Зато Нюра вновь обрела сходство с ведьмой: ее глаза потемнели, а лицо застыло в тот миг, когда Кира вдруг бросилась Тиму на шею.

– Как же я тебе рада, Тимоша! Как же мы давно с тобой не виделись!

Раньше от таких объятий душа Тима воспарила бы к небесам подобно шарику с гелием, но сейчас она, наоборот, съежилась, а Тиму захотелось провалиться сквозь землю. Кира продолжала тараторить, словно не замечая Нюру:

– А у меня новость: я рассталась со своим парнем, он оказался фуфлом!

– Что с ним не так? – для приличия поинтересовался Тим.

– Он транжира и жмот!

– Разве так бывает? – Тим недоверчиво усмехнулся. – Ведь это же два взаимоисключающих качества!

– Представь себе, бывает! – Кира тряхнула волосами, и разноцветные прядки разлетелись веером вокруг ее лица, как в рекламе шампуня. – Себе он никогда ни в чем не отказывал, зато если я просила его купить мне что-нибудь, даже просто какую-то мелочь, его душила такая жаба, что он краснел, как рак. Я решила с ним расстаться, чтобы жаба не задушила его окончательно. – Она заливисто рассмеялась.

Тем временем ее подруги медленно продолжали путь и, остановившись на перекрестке у светофора, окликнули ее.

– Сейчас иду! – отозвалась она, но все не уходила и разглядывала Тима так, словно все это время была слепа и вдруг прозрела. – Слушай, а ты как-то изменился. Повзрослел, что ли… Классно выглядишь! Может, сходим куда-нибудь? Давно ведь никуда не выбирались!

Нюра вдруг выдернула свою руку из руки Тима, и он, спохватившись, поспешил свернуть диалог с Кирой:

– Тебя подруги заждались, да и нам пора идти.

Кира сразу сникла и наконец-то заметила Нюру. Подмигнув ей, как старой знакомой, она зачем-то сообщила:

– Мы с Тимом дружим с первого класса!

Бросив Тиму «Увидимся!», она устремилась вслед за подругами, которые переходили проспект. Тим проводил ее взглядом, вздохнул с облегчением и повернулся к Нюре. Ее глаза были почти черными и такими отталкивающими, что он невольно отвернулся. Напротив, в зеркальном окне здания, отражалась бегущая через дорогу Кира. Она была прямо посреди проезжей части, когда зеленые цифры на светофоре сменились красными, и тут на перекресток на большой скорости вылетел невесть откуда взявшийся грузовик. Он летел прямо на нее. Раздался визг тормозов, его перекрыли пронзительные женские крики.

Тим схватил Нюру за плечи и посмотрел в ее непроницаемые глаза, полные «болотных» огней.

– Я люблю тебя! И передай своему бесу, что он будет иметь дело со мной: я не отдам ему тебя на растерзание!

Крики утихли, грузовик прогрохотал мимо. Кира побежала дальше, подскакивая, как коза, вероятно, от испуга, а потом упала в объятия подруг, поджидавших ее на краю тротуара.

Глаза Нюры посветлели до цвета поздней травы, влажной от только что растаявшего инея.

Тим перевел дыхание: ничего страшного не случилось.

Бес его услышал.

Конец

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1. Черный альбом

Глава 2. Ведьма за окном

Глава 3. Зловещий лик

Глава 4. Дурная слава

Глава 5. Тотемный столб

Глава 6. "Лучики"

Глава 7. "Луковый" след

Глава 8. Чертовщина

Глава 9. Нюра

Глава 10. "Яблоко от яблони…"

Глава 11. Один в лесу не воин

Глава 12. Старуха и "панночка"

Глава 13. «Все, что ни делается – к лучшему»

Глава 14. "Знакомые все лица…"

Глава 15. Кикимора

Глава 16. Заколдованный круг

Глава 17. Два молодца, одинаковых с лица

Глава 18. Горе луковое

Глава 19. Тупик у гробовой доски

Глава 20. "И снова лук!.."

Глава 21. Тайна закрытого гроба

Глава 22. Дым коромыслом

Глава 23. Подозрение на обман зрения

Глава 24. Маски сброшены, причастные опрошены

Глава 25. Ничего еще не закончилось

Эпилог

Пожертвовать