Итальянец на службе у русского царя [Сергей Николаевич Спящий Sleeping] (fb2) читать онлайн

Sleeping Итальянец на службе у русского царя

Глава 1. Зов с севера

Он считал себя юным гением, как, впрочем, и сотни других юношей, прошедших мастерскую Андреа дель Верроккьо и подававших в своё время неплохие надежды.

Его учитель отзывался о нём как о молодом таланте, сравнивая с учёными философами древней Греции, заложившими основы европейской мысли, — тогда наука и философия были неразделимы.

Впрочем, такое сравнение доставалось не только ему одному.

Уже в двадцать лет его приняли в гильдию Святого Луки (гильдию художников) тем самым обеспечив общественное признание его мастерства. Флоренция заговорила о молодом гении и юном мастере. Однако, слухи мимолётны и бесплотны. Их не намажешь на хлеб, не съешь и ими не будешь сыт. Прошло всего несколько лет как Леонардо ди сер Пьеро да Винчи отправился в самостоятельное плавание покинув мастерскую своего учителя и наставника Андреа дель Верроккьо. И вот в его дверь впервые постучались кредиторы. Их грозный сток с каждым месяцем становился всё громче и увереннее. Они хотели лишь одного — денег, которые задолжал им молодой художники. Его долги со временем только росли. Это было как сползающий с горы снежный ком во время движения захватывающий всё новые пласты снега, вовлекая в движение уже их и довольно быстро превращаясь в снежную лавину таких размеров, остановить которую не под силу уже никому. Словно трясина, затягивающая неосторожного путника всё глубже и глубже, стоит ему лишь сделать один неосторожный шаг, провалиться в неё и немного промедлить, упустив шанс выбраться при должном усилии пока то было ещё возможно.

Так бывает, когда одно цепляется за другое, а то за третье и вот ты стоишь перед лицом неодолимой силы в лице представителей банкирских домов Барди и Перуции, а также посланников-францисканцев из монте-ди-пьета где уже во второй раз была заложена его скромная мастерская, а где-то там за дверью ждут, поигрывая короткими дубинками обшитыми коровьей кожей, ростовщики-евреи у которых он, к своему позору и вечной неосмотрительности, тоже занял.

Спасти от этой орды могло лишь чудо или сама рука судьбы, как говорили те самые греческие философы.

И чудо произошло!

Дождливым вечером лета 1475-го года, на западной окраине Флоренции, где располагалась небольшая мастерская молодого мастера Леонардо да Винчи раздался стук в дверь заставивший хозяина мастерской вздрогнуть и нахмуриться.

— Che accidente! (Какой несчастный случай! Аналог выражения «Чёрт побери!») — экспрессивно воскликнул мастер, не делая попытки хоть как-то приглушить голос. — С тех пор, как господин Томмазо Альбицини дал мне месяц, прошла едва ли неделя! Вас здесь не должно быть. Слишком рано!

Капли дождя шуршали по крыше не переставая. Стемнело ещё не окончательно, но плотные тучи, окружившие город, создавали впечатление позднего вечера. На столе горели две свечи позволяя Леонардо в очередной раз перечитать последнее письмо от своего отца, Пьеро да Винчи. Полученное ещё три дня назад оно до сих пор лежало на столе и в этот момент, размышляя над тем что ему делать дальше, мастер снова и снова скользил глазами по скупым ровным строчкам написанным твёрдой отцовской рукой читая их в неровном свете свечей.

Пьер да Винчи, юрист и уважаемый нотариус, писал своему незаконнорождённому, но признанному им сыну что полностью разочаровался в нём и более не станет присылать денег на его эфемерные «проекты» или, как он их называл, «эскапады». Если к двадцати, с лишним, годам его сын не научился зарабатывать сам, то он более не желает знать такого сына и жалеет о своём решении отдать его когда-то в обучение мастеру Верроккьо. Как видно ничего путного из обучения не вышло. Отныне ты, мой сын, сам по себе и выкручивайся в дальнейшем самостоятельно. Больше я не пришлю тебе и одного пикколи.

— Che accidente, — повторил Леонардо, но уже тише и обращаясь не только к стоящему за дверью незнакомцу сколько к своему отцу или, скорее, к самому себе.

Стук в дверь повторился. Тот, кто проделал столь долгий путь к его мастерской, расположенной на самой окраине, вдобавок по такой плохой погоде, не собирался уходить просто так.

Леонардо поднялся из-за стола поколебав движением свет свечей отчего язычки огня искажались и дёргались в потоках воздуха. Отбрасываемые ими тени также синхронно заплясали на стенах и потолке накладываясь одна на другую. Выпущенное из рук отцовское письмо упало на проект конного памятника. Сам всадник на рисунке изображён довольно схематично, с овалом вместо лица, но зато животное под ним буквально дышало жизнью и необузданной мощью. Напрягшиеся под кожей мышцы, сухожилия, каждая жилка — всё идеально, анатомически безупречно. Прекрасное, в своём правдоподобии, изображение лошади — результат того что почти полгода Леонардо по несколько раз в неделю наведывался на бойню, где изучал скелеты крупных животных, в первую очередь лошадей, рассматривая и зарисовывая для себя как мышцы крепятся к костям, как работают суставы и так далее. Эти усилия позволили ему создавать чрезвычайно реалистичные изображения и скульптуры. Неимоверно жаль, что церковь запрещает вскрывать тела мёртвых людей чтобы художники, скульпторы и механики могли также подробно изучить строение человеческого тела.

Очередной град ударов, обрушившийся на дверь, заставил его поторопиться.

— Мадонна миа! Он точно сломает мне дверь если продолжит так колотить в неё, — пробормотал себе под нос Леонардо зажигая лампу-фонарь от горящей на столе свечи.

Подойдя к двери и уже положив руку на засов, Леонардо громко спросил: — Кто там? Что вам надо? Если вас послал Альбицини то у меня с вашим господином договорённость об отсрочке выплаты до середины следующего месяца!

Он прислушался, ожидая ответа. Рука сама собой переместилась с засова на висевшую рядом с дверью дубинку. Всё же окраины, где поселился молодой мастер, не могли похвастаться спокойствием на улицах, особенно в ночное время. Организуя здесь мастерскую, Леонардо планировал вскоре переехать в респектабельные кварталы центра Флоренции, но не сложилось.

С улицы послышалось: — Откройте, мессер! Я принёс вам письмо от моего господина и заверяю вас, что мой господин не имеет никакого отношения к уважаемому Томмазо Альбицини.

Неужели заказчик? Хороший, богатый заказ сейчас мог бы нет, не спасти Леонардо, но позволить ему продержаться на плаву ещё какое-то время расплатившись с самыми жадными кредиторами. Лицо мастера посветлело, а руки сами отодвинули засов распахивая тяжёлую дубовую дверь.

Дождь и ветер снаружи с утроенной силой ворвались в помещение заставив лампу-фонарь в руках качнуться, а пламя свечи внутри него заметаться и задрожать. Тёмная, закутанная в плащ фигура в дверном проёме шагнула внутрь, слегка наклонив голову чтобы не удариться о верхний край дверного проёма.

Первым делом незнакомец снял шляпу с широких полей которой на пол пролилась добрая пригоршня воды. Неровный свет фонаря высветил узкое лицо с короткими усиками и бородкой подстриженными так, как их часто стригли наёмники. Распахнувшийся плащ позволил увидеть на поясе у незнакомца меч в простых, утилитарных, без каких-либо украшений, ножнах. Холодные, внимательные глаза пристально смотрели на Леонардо.

Он вновь испытал приступ внезапного страха. Пусть гость сказал, что его послал не Томмазо, но что, если он соврал? Или же он мог быть наёмником, нанятым уставшими от ожидания ростовщиками.

— Кто вы? Кто вас послал? — резко спросил Леонардо.

— Позвольте представиться, — скупая улыбка пробежала по губам гостям и тут же бесследно пропала, — Моё имя: Джан Батиста делла Вольпе. Я принёс вам письмо.

Письмо? Какое ещё письмо?

Джан Батиста не спешил, явно ожидая пока его пригласят внутрь. Разговаривать на пороге, под завывания разошедшегося дождя и при открытой двери было бы не слишком удобно.

— Проходите, — решил Леонардо.

Старая дубовая дверь захлопнулась, разом отрезая уличную сырость. Оглушающий грохот дождя превратился в относительно громкий перестук по крыше, впрочем, не мешающий вести беседу.

Джан Батиста снял плащ, под ним он оказался облачён в странный тёмный кафтан скроенный по незнакомой, непривычной моде. На поясе у него, как ранее заметил Леонардо, висел меч, а на противоположенном бедре что-то вроде длинного кинжала в необычных кожаных ножнах. Грудь гостя крест на крест пересекали ремни из тёмной, практически чёрной, маслянисто выглядевшей кожи что смотрелось весьма эффектно, пусть и крайне необычно.

Сдержав рвущиеся из горла вопросы, Леонардо повёл нежданного посетителя вглубь мастерской, к единственному, не заваленному чертежами столу. К тому, где горели свечи и за которым он сам недавно читал письмо от отца.

Мастерская располагалась в старом двухэтажном амбаре, причём пол между этажами был убран так как Леонардо требовался простор. Слабый свет фонаря не доставал до потолка, но порой скользил по незаконченным скульптурам — они, словно призраки, выступали из темноты и пропадали в ней по мере их недолгого продвижения. Конечно, чтобы достойно осветить зал такой величины требовалось много больше свечей, по крайней мере несколько десятков, но мастер, последнее время, по понятным причинам, экономил.

Вот дёргающийся свет ручной лампы-фонаря выхватил свисающий откуда-то сверху макет то ли ангела господня, то ли простого человека с крыльями за спиной. Фигура человека сделана поверхностно, основное внимание уделено огромным, вдвое больше его роста, крыльям хитрым образом, закреплённым у него за спиной и прикреплённым к рукам манекена. Судя по сложной конструкции, крылья могли сгибаться и разгибаться в нескольких местах и похоже автор сего творения больше сосредотачивался как раз на механизмах работы крыла. Как будто мастер и правда вздумал летать подобно птахам божьим и напряжённо размышлял над возможностью полёта, стремясь перенести её с птиц на людей.

Бросив короткий взгляд на крылатого человека, подвешенного к потолку, гость улыбнулся, но пока они не подошли к столу и Леонардо не подал Джану Баттисте второй стул, он не произнёс ни слова.

Леонардо принял решение молчать, вынуждая гостя заговорить первым, но его выдержки хватило буквально на несколько секунд, после чего она рассыпалась подобно замку из пересохшего песка.

— Вы сказали, что у вас письмо. От кого оно?

На сей раз Джан Батиста не стал пытаться напустить тумана, ответив сразу: — Сиё письмо написал лично своей рукой мой государь, Иван Васильевич, царь всей Руси.

Это было совсем не то, чего ожидал Леонардо. Русь? Далёкая северная страна? Он почти ничего не знал о ней. Кажется, она почти такая же дикая как дикое поле, которое её окружает и откуда то и дело приходят в набеги степные варвары. Оттуда вроде бы везут великолепные меха, мёд, золото и прочие варварские товары. Их варварские князья одеваются в шкуры, пьют мёд из золотых чаш и спят на печи. Говорят будто по улицам русских городов свободно ходят медведи и горожане не боятся их потому как сами дики, свирепы, волосаты и даже внешне похожи на разгуливающих по улицам их городов ужасных зверей.

Что могло связывать его с этим диким краем?

— Вот письмо, возьмите его, — Джан Батиста протянул запечатанный воском конверт из плотной серой бумаги. Оттиск печати призванный удостоверить что письмо внутри не было подменено или прочитано кем-либо кроме адресата напоминал двухголовую птицу, державшую в лапах шар с крестом и скипетр. Каждая из голов смотрела в противоположенные стороны и была увенчана собственной короной, а над ними, словно подчиняя их и направляя, возвышалась третья корона. Необычный герб.

Сломав печать, Леонардо достал из плотного конверта листы необычно белой и тонкой бумаги, но сейчас его интересовала не бумага, а то, что на ней написано.

Руки неизвестного ему русского царя были тверды выписывая текст на беглой, но грамотной латыни. И начинался текст письма не с перечисления пышных титулов и не с самовосхвалений коими у власть предержащих принято начинать любое обращение к нижестоящим, а с цитаты.

Тот, кто предаётся практике без науки, подобен кормчему, вступающему на корабль без руля или компаса

Молодого мастера бросило в пот, а по спине побежали мурашки. Ведь это была та самая фраза, слово в слово, которую он бросил в лицо своему учителю Андреа дель Верроккьо в их последнем споре полгода назад. Бросил скоропалительно, в присутствии других его учеников, тем самым намертво лишая себя возможности забрать свои слова назад, примириться и принять помощь бывшего учителя. Впрочем, юный мастер не отказался бы от этих слов даже сейчас, зная, что они приведут его в долговую яму без надежды выбраться из неё.

Леонардо был гордецом. Он осознавал этот свой порок, но отказаться от него было выше его сил. Признать собственную неправоту, тогда как на самом деле ты прав. Смириться перед авторитетом, а не перед доказательствами. По чужой воле отказаться от своей мечты? Нет, тысячу раз нет!

Но откуда царь далёкой северной страны мог знать сказанное им слово в слово? Невозможно! Или всё происходящее гигантская мистификация? Искусный и подлый обман? Но зачем?

Немного успокоившись, Леонардо впился глазами в письмо справедливо полагая что только в нём сможет найти ответы если не на все, то на многие свои вопросы.

По крыше продолжал барабанить дождь. За столом, напротив него, сидел незнакомый человек свободно расположившись на старом, потрескивающем под его весом стуле. Но ничего из этого не беспокоило молодого мастера. Он полностью увлечён чтением письма, написанного русским царём.

О, это было со всех сторон необычное письмо.

После точной цитаты его собственных слов брошенных Леонардо в лицо своему бывшему учителю и послуживших причиной глубокой размолвки между ними вынудившей его покинуть мастерскою Верроккьо и попытаться основать собственную шло краткое, но весьма исчерпывающее описание человеческой кровеносной системы. Далее следовали рисунки, наглядно показывающие направление потока крови, раскрывающие функции сердца и работу клапанов — тему, которой сам Леонардо уделял много внимания.

Увы, церковный запрет не позволял вскрывать тела умерших людей и многие свои изыскания Леонардо, как и прочие пытливые медики, скульпторы, живописцы и механики заинтересованные в изучении внутреннего устройства человеческого тела — величайшего из божьих творений, вынуждены были проводить тайно, под постоянным страхом поимки и крупного штрафа, а может быть суровой епитимии или даже казни.

В скупых строках пояснений к сделанным им рисункам русский царь с невозможной уверенностью доказывал, что кровь не производится в печени и не потребляется органами как считало итальянское медицинское сообщество середины пятнадцатого века. Вместо этого он описывал циркуляцию крови по замкнутой системе, где насосом и движителем выступает сердечная мышца. Северный царь писал, что мужская эрекция вызывается притоком крови, а не воздуха, как учил Леонардо его бывший учитель Андреа дель Верроккьо.

Самое удивительное то, что юный мастер много размышлял на эти темы и самостоятельно пришёл к подобным выводам, но в гораздо более смутой, неоформленной, наполовину интуитивной форме. Тогда как точности формулировок в письме мог бы позавидовать даже острейший из клинков способный разрубить падающий на него волос. Рисунки и наброски, сделанные царём, выдавали в нём великого мастера и опытного механика. Ни единой лишней или даже неровной линии. Точность, доведённая до автоматизма. Красота заключённая в простоте. Совершенство.

Но письмо не ограничивалось одним только описанием механизма работы кровеносной системы. Дальше следовали чертежи удивительных механизмов движимых, Леонардо не мог в это поверить, силой пара или ещё более удивительной силой, которую автор письма называл электричеством.

Перед молодым мастером как будто распахнули дверь в неведомое. Ту самую дверь, в которую он стучался и пытался открыть с начала сознательной жизни. За одну возможность заглянуть в замочную скважину этой двери многие учёные бы, не задумываясь, отдали правую руку. И эту дверь перед Леонардо обещал раскрыть варварский царь далёкой серверной страны. Как такое было возможно? Невероятно! Но единственным доказательством служит письмо в руках задумавшегося юноши. Удивительное письмо.

— Кто это написал? — спросил Леонардо.

— Мой государь, — повторил Джан Батиста, не изменившись лицом и никак не показав недовольства из-за того, что приходится снова и снова отвечать на один и тот же вопрос, — Иоан третий Васильевич — великий князь московский. Господарь всея Руси.

— Кто он такой?

— Величайший из людей, — с убеждённостью истово верующего ответил Джан Батиста. — Многие считают его божьим посланником или даже одним из ангелов принявшим человеческий облик и сошедшем на землю. Он знает и умеет то, что не знает и не умеет более никто. Даже будущее частично открыто мою государю.

Мастер автоматически возразил: — Никто не может знать будущего.

— Действительно ли так, мессер Леонардо? — улыбнулся Джан Батиста. — Действительно ли так?

Ничего не ответив, молодой мастер вернулся к чтению загадочного письма. Заканчивалось оно словами:

Мессер Леонардо, знание, которое вы ищете и будете искать всю жизнь, лежит за горизонтом вашего мира. Я построил мастерские, где металл покоряется воле разума, и обсерватории, где звёзды становятся ближе. В моих лабораториях нашли способ заменить плоть металлом, а металл срастить с плотью.

Ваш гений томится в клетке условностей и заблуждений, подкреплённых авторитетом мёртвых учёных.

Я обещаю вам ключ от этой клетки. Обещаю открыть знания, которых вы не найдёте больше нигде.

Если согласны, мой посланник, Джан Батиста делла Вольпе, обеспечит всё остальное. Решайте быстро. Будущее не ждёт. Оно наступает — с нами или без нас.

Леонардо хрипло спросил: — Зачем простой итальянский художник и недоучившийся механик понадобился русскому царю?

— Мой господарь полагает ваш талант критически недооценённым. Он видит за вами большое будущее.

— Он правда может видеть будущее? — поинтересовался Леонардо.

— Да, — просто, но уверенно ответил Джан Батиста. — Его предсказания сбываются. Всегда сбываются. Вы сами убедитесь в этом, мессер, если решитесь последовать за мной.

— Бросить всё? Уехать на чужбину?

— Разве вас здесь что-то держит?

— Se Dio vuole… (если бог захочет), — Леонардо вздохнул. — La volontà di Dio è misteriosa (воля божья непостижима).

Он ещё не мог решиться. Слишком необычное предложение и слишком резкое, буквальным образом переворачивающее его жизнь с ног на голову.

— Dio lo vuole! (так хочет бог!) — парировал Джан Батиста процитировав девиз воинов-крестоносцев. В его голосе звучало искреннее убеждение в том, что непостижимая божья воля, хотя бы в такой малости, но может быть полностью известна ему. Впрочем, если он серьёзно называл русского царя божьим посланником или даже его ангелом, то он и правда мог так думать.

— Решайте сейчас, — поторопил Джан Батиста.

Взгляд Леонардо пробежался по его мастерской, тонущей в темноте, но он слишком хорошо знал, что и где в ней находится. Разум и память дорисовывали невидимые глазом детали. В дальнем углу, накрытый холстиной, незаконченный памятник Фердинанду Первому, правителю Арагона. Увы, но заказчики отказались оплачивать работу из-за того, что он несколько вольно обошёлся с их требованиями. Дальше стоит проект механической лошади. Разумеется незаконченный. С помощью металла, дерева и корабельных канатов Леонардо сумел изготовить точную копию лошадиного скелета с движущимися суставами, но не нашёл того, что могло бы двигать и управлять свитыми из тонких канатов искусственными мышцами. Мастер пытался решить задачу с помощью гидравлики, но пока даже не приблизился к созданию рабочего прототипа. Быть может тот удивительный движитель, что русский царь назвал паровым двигателем сможет ему помочь?

Взгляд сам собой упал на макет крылатого человека. Изначально Леонардо планировал чтобы пилот управлял крылом с помощью своих рук, также как птица правит крылом, но несколько неудачных экспериментов поколебали его уверенность в правильности изначального подхода.

Как можно бросить все плоды его труда, все разработки, даже незаконченные или неудачные?

Взгляд Леонардо вернулся к письму, которое он продолжал держать у себя в руках. Машинально перевернув последний лист, он увидел то, чего не замечал прежде — лёгкий, едва заметный рисунок человека, парящего на странном треугольном крыле и изображённые вокруг него потоки воздуха, как если бы это были водяные потоки.

Дождь наконец прекратился и ритмичный стук по крыше практически стих. Только отдельные крупные капли ещё падали вызывая глухие удары и шорох потрескавшейся черепицы.

Флоренция — великолепная Флоренция! Город, сотканный из контрастов. Море красных черепичных крыш, тянется вдоль изгиба реки Арно. Лабиринт узких, тесных улиц. Массивные дома-крепости состоятельных родов подпирают небо зубцами башен. Это город-мастерская, город-банкир, город-проповедник. И наконец — город, который он перерос.

— Я готов, — ответил Леонардо. — Когда отправляемся?

— Сколько вам потребуется времени чтобы собраться? — задал вопрос Джан Батиста.

Леонардо вытащил из-под бумаг старый кожаный ранец. Вместе с ним он, годы назад, поступал в мастерскую Верроккьо. Ранец, который когда-то давно подарил его отец. Внутрь отправилась кипа чистых бумажных листов, набор карандашей и мелков для рисования на поверхности камня. Малый походный набор инструментов скульптора, а также кисти и краски. Чуть позже к ним присоединились линейка и циркуль. И, разумеется, написанное русским царём письмо.

Мастер повторил: — Я готов.

Больше ему ничего было не нужно. Все знания, которые имели значение, ждали его на севере. В стране, где правил человек знавший о мире больше, чем, возможно, сам Господь.

И Леонардо горел желанием понять кто он такой на самом деле?

— Тогда не будем терять времени, — подвёл итог Джан Батиста. — Выступаем не откладывая, прямо сейчас.

Леонардо накинул походный плащ. Джан Батиста облачился в свой и закрыл голову шляпой.

Дверь распахнулась в ночь. Из открытого проёма оглушительно пахнуло травой, землёй, мокрой черепицей и почему-то дымом. Выглянув, Леонардо заметил толпу людей с факелами, торопливо идущих вниз по улице, по направлению к его жилищу.

— Ваши знакомые? — поинтересовался Джан Батиста.

— Не те знакомые, с которыми я хотел бы разводить долгие прощания, — ответил Леонардо. Не стоило приглядываться слишком внимательно, чтобы различить в свете факелов традиционные одеяния еврейских ростовщиков чьё терпение, по-видимому, окончательно лопнуло именно сегодня.

— Отсюда есть другой путь?

— Да, за мной! — поторопил Леонардо шагая в ночную темноту. — Попытаемся отвязаться от них в нижнем городе. В конце концов это ведь просто ростовщики. Они обнаружат пустую мастерскую и быть может даже не погонятся за нами дальше.

— Простые ростовщики? — переспросил Джан Батиста. — Может быть и так, но не слишком рассчитывайте на это.

— Кто это может быть ещё? — удивился Леонардо.

— Ваша персона могла заинтересовать многих… — туманно отозвался Джан Батиста. — Мой государь предупреждал меня о том, что могут возникнуть проблемы.

За разговором они оба торопливо петляли между старых, частично разрушенных, домов. Выглянувшая из-за начавших расходиться туч луна сильно облегчила беглецам их задачу. Но кроме того она помогла и преследователем заметить их. Раздавшиеся сзади крики подтверждали намерение ростовщиков или кем были преследовавшие их люди, загнать и поймать ускользнувшую из-под самого носа добычу — двух человек в закрытых плащах спешащих, уже почти бегущих, по улицам нижнего города, где обычно селились одни бедняки.

Историческая справка к первой главе

Для большего погружения в текст, я планирую давать исторические справки, описывающие временной промежуток, о котором идёт речь, общий контекст, а также основных задействованных лиц, если они имели своих исторических прототипов. Уважаемый читатель, мой друг, ты волен пропускать такие справки, это никак не повлияет на ход сюжета. Однако я настоятельно рекомендую ознакомится с приводимыми в справках историческими фактами. Реальная история российского государства в частности и мира в целом просто безумно интересна. А знать и хоть как-то ориентироваться в основных вехах истории своего государства, по моему скромному мнению, должен в принципе каждый его гражданин.

Без понимания собственного прошлого у общества нет будущего

Припишем эту цитату Леонардо да Винчи, хотя он ничего подобного не говорил, но наверняка мог бы сказать если бы его спросили.

Что главное в истории?

Правильно — даты. Они одни позволяют выстроить хронологию и соотнести между собой события происходившие в разных частях света.

С дат мы и начнём.

В реальной истории Леонардо да Винчи прожил 67-ь лет с 1452-го года по 1519-ый.

В примерно это время (а, точнее с 1462-го по 1505-ый) в Москве правил Иван Третий Васильевич, достойнейший представитель дистанции Рюриковичей. Между прочим Иван Третий приходится родным дедом другому, гораздо более знаменитому Ивану — Ивану Грозному. Однако, прошу заметить, именно во второй половине 15-го века Иван Третий завершил объединение русских земель вокруг Москвы заложив основание нашей с вами государственности.

Любопытная деталь Иван Третий как раз приглашал в Москву итальянских мастеров, в частности зодчих Аристотеля Фиораванти, построившего Успенский собор, а также Пьетро Антонио Солари и Марко Руффо работавших над Грановитой палатой и других. Другими словами, Иван Третий мог бы пригласить и молодого Леонардо да Винчи, но, увы, в реальной истории не сложилось. Хорошо что я смог исправить это недоразумение в своём романе))

История московского княжества второй половины 15-го века (правление Ивана Третьего Васильевича) в датах

1478-ой год. Присоединение Новгородской земли. Ликвидация Новгородской республики, огромное территориальное расширение.

1480-ый год. Знаменитое «стояние на реке Угре» ознаменовавшее конец ордынского игра и приобретение суверенитета.

1482-ой год. Демонстрация силы на востоке против Казанского ханства вынудившая хана Алегама подтвердить московский суверенитет.

1485-ый год. Присоединение Тверского княжества. Ликвидация главного внутреннего соперника Москвы.

1492 — 1494-ые годы. Русско-литовская война. Первая победа в борьбе за западнорусские земли. Территориальные приобретения.

1495-1497-ые годы. Война со Швецией за контроль над Балтикой. Не принесла территориальных приобретений, но подтвердила статус России как сильной региональной державы.

Уточню, что в мире данного романа большая часть этих событий (и некоторые другие) произошли на несколько десятилетий раньше, то есть до 1474-го года.

Кроме Новгорода и Твери к Москве, при Иване Третьем, были присоединены множество менее значимых городов: Ярославль, Ростов, Псков, Рязань и так далее. Мелкие князья переходили на службу к московскому государю превращаясь в бояр.

Сам Иван Третий стал именоваться «государем всея Руси», а в некоторых документах «царём». Женитьба на Софье Палеолог позволила претендовать на преемственность власти от павшей Византийской империи и принять герб византийских императоров — двуглавого орла.

Семья Ивана Третьего (Великого):

Первая супруга (в браке с 1454 по 1467-ой). Мария Борисовна — княжна Тверская. Мать Ивана Молодого.

Вторая супруга (в браке с 1472-го). Софья Палеолог — племянница последнего византийского императора.

Иван Молодой — сын от первого брака и соправитель отца, великий князь Тверской (с 1485-го года). Его ранняя смерть в 1490-ом году вызвала династический кризис.

Василий Третий — сын от Софьи Палеолог. Стал великим князем и преемником Ивана Третьего после долгой династической борьбы (вот он как раз отец знаменитого Ивана Грозного)

Дмитрий Внук — внук Ивана Третьего и, соответственно, сын Ивана Молодого. Был вначале объявлен наследником, но затем попал в опалу.

Братья: Юрий, Андрей, Борис — владели уделами (то есть были удельными князьям), но Иван Третий последовательно ограничивал их суверенитет укрепляя центральную власть.

История в лицах (только упомянутые в первой главе):

Леонардо ди сер Пьеро да Винчи (что буквально означает: Леонардо, сын Пьеро из Винчи). Годы жизни: с 1452 по 1519

Его отец — уважаемый нотариус и юрист.

Мать — служанка (по некоторым версиям рабыня).

Леонардо был незаконнорождённым, но, несмотря на это, отец признал его и взял в свой дом, когда мальчику было около 5-и лет.

В 1466-о году, когда Леонардо было 14-ь лет. Отец, оценив рисунки сына, отправил его во Флоренцию — культурную столицу Италии того времени. Он поступил в ученики к одному из самых знаменитых художников и скульпторов того времени — Андреа дель Верроккьо.

В рамках событий романа молодой Леонардо ссорится со своим учителем Верроккьо и уходит в самостоятельное плавание. В настоящей истории Леонардо провёл во Флоренции около 12-и лет (до 1482-го года) работая в мастерской Верроккьо после чего перешёл под покровительство правителя Милана Людовико Сфорца в качестве инженера и художника герцога.

Джан Батиста делла Вольпе

Известен на Руси как Иван Фрязин — итальянский авантюрист и дипломат на службе у Ивана Третьего.

1455–1459 (примерно) годы — прибыл в Москву, принял православие и поступил на службу монетным мастером. Перед тем как прибыть в Москву побывал в плену у татар.

В 1469-ом году отправился в Рим чтобы сосватать византийскую царевну Софью Палеолог, племянницу последнего византийского императора (к слову, Константинополь пал ещё в 1453-ем году когда его захватили войска султана Мехмеда Второго. Эта же дата считается датой прекращения существования Византийской империи). Джан Батиста (Иван Фрязин) успешно провел переговоры, а в 1472 году вновь поехал в Рим, где выступал в роли доверенного лица великого князя на церемонии бракосочетания. Он лично сопровождал Софию в ее долгом путешествии из Рима в Москву.

Увы, но параллельно с основной миссией Джан Батиста вёл тайные переговоры с Венецианской республикой за спиной Ивана Третьего, за что был арестован им и сослан в Коломну.

Глава 2. Ночная погоня и долгое путешествие на север

Полная, без нескольких долек, луна то показывалась во всём своём потустороннем великолепии, то снова пряталась за бегущими по небу тучами. Скорость с какой они бежали там, в вышине, явно указывала на скорую смену погоды, но двум беглецам до этого не было никакого дела. В те периоды, когда небесное светило пряталось, становилось настолько темно, что легко можно поломать ноги наступив в канаву или просто в какую-нибудь дыру. Когда же лунный свет снова хоть как-то освещал всё вокруг, то бежать становилось легче. Увы, не только им самим, но и преследователям.

— Кажется Флоренция не хочет, чтобы вы покидали её, мессер, — пошутил Джанн Батиста не прерывая бега.

— В этом нет ничего удивительного, — признал Леонардо также стараясь не отставать, хотя луна как раз в очередной раз скрылась, бежать приходилось больше по памяти, практически не видя ничего вокруг кроме стен окружающих домов, возвышавшихся смутными тенями вокруг. — Ведь я должен ей денег!

Джан Батиста покачал головой: — Не думаю, что дело только в деньгах.

— А в чём ещё?

Вместо ответа его сопровождающий поднял вверх правую руку призывая к молчанию и скрытности. Беглецы остановились, спрятавшись за стеной какого-то богатого, для пригорода, где жили в основном бедняки, дома. По крайней мере тот имел два этажа и даже какой-то двор, окружённый крепким забором, за которым они сейчас и стояли. Возможно, это был постоялый двор или внешняя резиденция одного из правящих домов. Окна дома оставались темны, а повесить снаружи хотя бы лампу со свечой разгоняющей ночной мрак никто не удосужился.

— Слышите? — переспросил Джан Батиста. — Как будто преследователи уже близко.

— Но цепочка факелов осталась далеко позади, — возразил Леонардо. — Мы значительно оторвались от них. Правда, кажется, они разделились и решили запереть нас в квартале, чтобы утром, как посветлеет, тщательно здесь всё прочесать.

— Есть те, кому факелы только помешают, — загадочно ответил Джан Батиста. — Ночь — их время, а ночная тьма — их преимущественно.

Посланник русского царя обеспокоенно оглядывался, положив руку на эфес, впрочем, не торопясь доставать клинок из ножен. Он говорил негромко, старательно прислушиваясь к окружающим звукам.

Леонардо насторожился: — О ком вы говорите, mio misterioso amico (мой таинственный друг)?

— Pazienza (терпение), — ушёл от ответа Джан Батиста. — Надеюсь мне только, кажется, и нам сегодня не придётся столкнуться ни с кем из существ.

— О каких существах вы говорите. Я требую объяснений! — взорвался Леонардо страшно не любивший чего-то не понимать.

— Испанские выродки, нечестивые творения Изабеллы Кастильской, — вынужден был пояснить Джан Батиста.

— Изабеллы Первой Кастильской? — поразился Леонардо. — Королевы Кастилии и Леона?

— Именно её, — подтвердил Джан Батиста. — А теперь помолчите и не отвлекайте меня. Отродья la Católica (Католички) опасны в первую очередь своей способностью нападать исподтишка и первым смертельным ударом.

Леонардо, будучи, может быть, не самым ревностным прихожанином католической церкви, однако всё же изрядно возмутился оскорблением королевы Изабеллы известной своей набожностью и ревностью в попытках отбить занятую маврами часть Испании. Но всё же он смог усмирить себя и промолчать так как его спутник выглядел действительно обеспокоенным.

Преследовавшие их еврейские ростовщики остались далеко позади. Отсветы факелов ещё мелькали по краям квартала, но лезть в центр нижнего города они похоже не собирались, по крайней мере до утра.

Казалось, стало холоднее. Должно быть просто ночная стылая прохлада, но молодому мастеру сделалось не по себе. Словно бы рядом и правда бродили чудовища которых опасался посланник русского царя. Но при чём здесь Изабелла Первая, королева Кастилии и Леона?

Тревожность спутника передалась Леонардо, и он достал из ранца увесистый молоток — инструмент скульптора и механика, однако способный послужить неплохим оружием в уличной драке. Сделал он это как нельзя вовремя, так как спустя мгновение тьма вокруг, точнее малая её часть, ожила и прыгнула на них.

Словно по заказу выглянула луна, осветив творившееся под покровом ночной тьмы беззаконие. Напавшее на них чудовище казалось пародией на человека. Дьявольским творением. Сатирой на совершенное творение всеблагого Господа.

Подделка, вдобавок, не слишком качественная. Разве только со спины или при брошенном вскользь взгляде нападавшего можно принять за обычного человека. Лицо, превратившееся в морду. Волосы практически отсутствуют, сохранившись только на затылке. В несколько раз увеличенные уши и глаза, безошибочно выдают в нём ночное существо. Мощные, распирающие кожу мышцы на руках и ногах показывают, что оно довольно сильно, вероятно гораздо сильнее обычного человека.

Чудовище прыгнуло из темноты метя в Леонардо, но остававшийся настороже Джан Батиста оказался проворней. Он успел оттолкнуть молодого мастера и выхваченным из ножен клинком, единым, слитным движением рубануть прямо по вытянутой вперёд лапе. То было столь же эффектное, сколь и эффективное исполнение фехтовального приёма Strettoio del Falco (Хватка ястреба) когда опытный фехтовальщик одним неразрывным движением выхватывает клинок и тут же наносит им молниеносный удар часто заканчивающий поединок едва тот успел начаться. Часто, но не в этот раз. Не с этим соперником.

Вместо того чтобы разрубить плоть клинок, при соприкосновении, издал звонкий звук, словно сталь столкнулась со сталью. Чудовище отпрянуло, Джан Батиста попытался перейти в атаку, но оказался сметён стремительным натиском и отброшен прочь. Существо медленно повернуло голову в сторону пытавшегося подняться на ноги Леонардо.

— Божья матерь! — воскликнул в ужасе молодой мастер.

Неожиданно существо заговорило. Речь его была хриплой, каркающей, но вполне членораздельной.

— Бог вам не поможет, ибо он не на вашей стороне!

Это было невозможно и отвратительно — ночной демон, упырь, говорящий о том, что Бог отвернулся от них.

— Да что ты такое говоришь, приятель, — Джан Батиста тоже сумел подняться, но во время падения он выпустил клинок из рук и тот лежал в нескольких метрах от него. — Ты себя в зеркале видел? Такие как ты, вместе с чертями, разводят костры под адскими котлами.

— Матерь божья вскормила меня его святой благодатью! — взревело чудовище.

Он собирался броситься на Леонардо. Молодой мастер увидел, как напряглись мышцы на мощных ногах готовясь метнуть сильное тело вперёд подобно выпущенному из пушки ядру, но Джан Батиста успел первым. Раздался громкий хлопок похожий на выстрел из аркебузы и существо отбросило прочь. Оно попыталось встать, но следующий хлопок буквально взорвал его руку в районе плеча кровавыми брызгами. Ещё один хлопок вырвал из бедра здоровенный шмат мяса.

Леонардо оглянулся, увидев Джана Батиста с какой-то небольшой коробочкой в руках совершенно не похожей на массивную аркебузу. Да и характерного, заволакивающего всё вокруг уже после нескольких первых выстрелов из аркебузы, дыма видно не было. Но всё-таки эта маленькая штука в руках у посланника русского царя была именно огнестрельным и, самое удивительно, многозарядным оружием. Сейчас явно не время и не место, но Леонардо ощутил сильную заинтересованность и желание понять как неудобную аркебузу можно было сделать многозарядной и такой маленькой.

Раненое существо ещё шевелилось, но Джан Батиста спрятал своё оружие в кожаную коробочку на поясе и потребовал: — Скорее, уходим!

Уже на ходу, двигаясь быстрым шагом, Леонардо спросил: — Почему вы не добили это, эту…

— Оно пришло не в одиночку, — ответил Джан Батиста. — Если бы я убил его, то другие продолжили бы преследовать нас, а так они останутся заботиться о раненом собрате и временно оставят нас в покое.

— Это существо сможет выжить? — не поверил Леонардо. — С такой дырой в ноге и практически оторванной рукой?

— Вы не поверите, насколько живучи подобные твари, — Джан Батиста сплюнул. — La Católica управляется с живой плотью также ловко как мой господин с металлом и умеет создавать из людей самых разнообразных монстров. Эти были ещё не самые опасные. Так как им приходится маскироваться под нормальных людей, то Изабелла вынуждено ограничена в количестве и качестве вносимых изменений в их тела.

Леонардо поразился: — Значит, когда-то оно было человеком? Che accidente! Мадонна миа!

— Вот-вот, насчёт Мадонны. Насколько мне известно изменённые считают себя кем-то вроде святых, а Изабеллу Кастильскую самой Божьей Матерью! Как по мне, так это самая жуткая ересь, но Ватикан давно уже погряз в грехе.

— Неужели его святейшество Папа Римский в курсе проделок королевы Кастилии и Леона?

— Разве могло быть иначе? Конечно, он в курсе. Как и многие другие. Мир изменился. Свет и тьма снова пришли в него, как на самой заре времён, и они собираются сражаться.

— Изабелла Кастильская, русский царь… неужели есть и другие? — ухватился за смутную мысль Леонардо.

Искоса взглянув на него, Джан Батиста неохотно подтвердил: — Верно, есть и другие. Браво, мессер! Мой господарь не зря называл вас гением.

— Кто они? Сколько их?

— Все вопросы потом, — попытался уйти от ответа спутник.

— Я должен знать!

— И вы узнаете, — пообещал он. — В своё время. Сейчас же могу сказать только одно — вокруг Господа нашего много ангелов, но не все они добрые.

— Ангелы сошли на землю? В том числе павшие? — не поверил Леонардо.

— Какое ещё объяснение можно дать происходящему, — пожал плечами Джан Батиста.

— Но называть себя «божьей матерью»?!

— Дьявол всегда лжёт. По лжи его и узнаете.

Молодому мастеру только и оставалось заключить: — La volontà di Dio è misteriosa (Воля Божья непостижима).

* * *

Стылая ночь сменилась таким же стылым и прохладным утром. Обильно пролитая дождём земля немного подсохла и больше не налипала на сапоги огромными безобразными комьями. Тем более что они вышли из нижнего города, квартала бедняков, и дошли до порта. Дороги в порту закрыты плитами или хотя бы каменной крошкой. Идти по ним гораздо приятнее.

Костёр рассвета только-только отгорел в небесах, а порт уже давно проснулся. Кажется, он и вовсе не засыпал. Река Арно — крупная торговая и транспортная артерия, а Флоренция большой город. Даже те, кто плывёт мимо, предпочитают сделать в порту остановку.

Джану Батисту не составило большого труда договориться о двух местах на корабле плывущим в Венецию. Дальше их путь лежал также морем из Венеции в Дубровник, снова на корабле, но теперь по Адриатическому морю. Из Дубровника сухопутный путь вёл в Белгород, оттуда в Киев и уже оттуда в Москву, где мессера Леонардо с нетерпением ожидал русский царь обещавший поделиться с ним знаниями о природе всех вещей на свете. На всё про всё должно было уйти несколько месяцев. Могло бы уйти в разы больше, но Джан Батиста заверил что он уже отправил весть об их возвращении и их встретят и помогут добраться как можно скорее.

Каюта на корабле была такой крохотной, что едва вмещала двух взрослых мужчин. Впрочем, хорошо уже то, что была хотя бы такая каюта. Наверняка Джан Батиста изрядно переплатил за неё, но Леонардо даже не думал считать деньги далёкого северного царя. Вместо этого его, несмотря на бессонную, полную волнующих событий, ночь сильно интересовало огнестрельное оружие, из которого спутник поразил напавшее на них отродье дьявола.

Уступив настойчивым просьбам Джан Батиста, достал свой удивительный пистоль из кобуры и даже частично разобрал чтобы почистить и заодно показать мастеру внутреннее устройство замечательного механизма.

— Как возможно точно стрелять из такого короткогоствола? — удивлялся Леонардо.

— Посмотрите мессер, внутри нарезы. Двигаясь по ним, пуля закручивается ещё в стволе и от того её полёт гораздо более точен.

— Какая удивительная точность! — поразился мастер, осмотрев ствол. — Как называются такие короткие аркебузы?

— Конкретно эту изготовил лично мой государь Иван Васильевич. Он назвал его револьвером. Видите, вот крутящийся барабан. После каждого выстрела он поворачивается и новый патрон встаёт в ствол.

— Патроны?

— Вот эти цилиндры. Представляют собой совмещённые вместе пулю и гильзу с заранее подготовленным пороховым зарядом. Благодаря этому не нужно тратить время на то, чтобы засыпать в ствол порох, утрамбовать его и только потом вставить пулю.

— Как необыкновенно удобно! Неужели в русской армии каждый солдат вооружён таким ре-револьвером?

— Нет, далеко не каждый, — объяснил Джан Батиста. — Как уже упоминал раньше, сей экземпляр изготовил для меня лично государь в связи с опасностью и важностью моей миссии. Конечно, он не может лично изготавливать оружие для каждого своего воина, ему на то просто не хватит времени даже если забросить все остальные дела. Иван Васильевич проповедует иной подход. Он считает, что машины должны делать другие машины и вот как раз теми механизмами, которые будут создавать другие механизмы он и занимается, тратя на них большую часть своего времени и времени своих учеников.

— Поразительно!

— Друг мой, я ведь могу называть вас, мессер, своим другом? — уточнил Джан Батиста. — Поверь мне, что ты даже на сотую долю процента не представляешь, насколько всё это удивительно и прекрасно. Меньше чем за десять лет Москва совершенно преобразилась, также как начинают преображаться и другие города. Благодаря своим изобретениям, вдохновлённым не иначе как самим всеблагим Господом, мой царь дважды разбил татар и подчинил степь себе. Своенравный Новгород, упрямая Тверь и свободолюбивая Рязань уже склонили голову перед Москвой и во всём внимают ей как дети, слушающие волю мудрого отца. Кичливая Литва заключила вечный мир с Иоанном Третьим Васильевичем отдав за то многие земли, откупившись разными богатствами и поклявшись в вассалитете.

— Не удивительно, как можно противостоять армии солдат, вооружённых такими револьверами.

— Револьверы — штучная работа. Но всё движется к этому, — подтвердил Джан Батиста. — Новый приказ «дивных дел» учреждённый государем работает днём и ночью во всём поддерживая и развивая его идеи. Армия постоянно перевооружается. Жизнь простых людей, даже самого последнего крестьянина, уже кардинально изменилась и продолжает меняться всё сильнее. Хотя не всё так благостно. Ты уже знаешь, что этом мире есть и другие ангелы, кроме моего господаря. Они тоже готовятся и наращивают силы. Время последней битвы приближается, и кто победит в ней знает только один Господь.

— Расскажи мне ещё, — потребовал Леонардо.

И Джан Батиста продолжил рассказывать во время долгого пути по морю, а после во время ещё более долгого пути по суши. Где-то они шли вместе с торговыми караванами, а где-то отдельно, в сопровождении только пары сменных лошадей. Чтобы не терять времени в дороге, Леонардо учил русский язык и к моменту прибытия в русские земли мог довольно сносно общаться на нём.

Златоглавый Киев встретил путешественников не ласково. По итогам год назад завершившейся русско-литовской войны великий князь литовский и король Польши Казимир Четвёртый Ягеллончик передал город Ивану Третьему буквальным образом откупаясь и избегая окончательного поражение. Однако, далеко не все киевские бояре и купцы легко согласились со сменой хозяина.

— Как же так, — практически в открытую возмущались они. — Чтобы древний Киев. Киев — великий. Киев — златоглавый. Мать городов русских, да склонился бы перед московским выскочкой! Не бывать тому!

В Киеве размещался крупный отряд стрельцов как все вокруг начали называть русских солдат, поголовно вооружённых огнестрельным оружием, но обстановка в Киеве всё равно оставалась беспокойной. Город был буквально наводнён шпионами и агентами влияния всех ближних и не слишком ближних соседских государств. Формально он уже больше года входил в состав стремительно расширяющегося русского царства, но де факто оставался источником беспокойства, неизбежно оттягивая на себя значительную часть русского воинства.

— Лучше будет если мы представимся обычными путешественниками, — предупредил Джан Батиста перед въездом в Киев. — Здесь много глаз на которые не стоит попадаться.

Леонардо не оставалось ничего иного как согласится с более опытным товарищем.

Киев — не первый славянский город, который он видел, но первый из принадлежавших русскому царю, пусть и такой беспокойный. Пусть сюда ещё не проникли многие нововведения, активно внедряемые царём Иоанном Третьим и созданным им Приказом Дивных Дел, но кое-что уже можно было увидеть и здесь. По всему городу активно развернулось строительство. Строили, большей частью, из кирпича. Этот необыкновенно прочный и удобный материал легко заменил дерево, камень и византийскую плинфу (керамическую плитку). При тех объёмах возведения новых зданий, которые требовал русский царь альтернативы кирпичу просто не имелось. Джан Батиста рассказал Леонардо, что кирпичи выпускают сразу несколько крупных заводов, созданных царём выпекая их как пирожки в огромных печах. Везде, где требовалось крупное строительство, сначала строился кирпичный завод, а затем уже всё остальное. Один такой был создан и под Киевом сразу после того, как его удалось обратно забрать у Литвы.

День и ночь дымили высокие трубы, тоже сложенные из красного кирпича, предусмотрительно построенные с подветренной стороны от города. Но изредка, когда ветер менялся, половину Киева накрывали дым и смог от сгорающего в топках угля.

— То ещё ничего, — предрекал Джан Батиста. — Подожди пока увидишь Москву. Она — сердце молодой державы царя Иоанна.

На улицах то и дело можно увидеть царских стрельцов из расквартированного в Киеве гарнизона. Вместо красных кафтанов или каких иных блестящих одежд, принятых в то время во всех армиях, стрельцы одеты крайне неброско. Какая-то смесь из тёмно-зелёных и коричневых пятен. Джан Батиста пояснил, что странная расцветка должна помогать скрывать воина в лесу или в поле, а есть ещё зимний вариант одежды, более тёплый и призванный маскировать стрельца в снегу.

— Как можно заставить всех воинов купить себе и носить одинаковые одежды и одинаковое оружие?

— Только в боярских дружинах бойцы сами заботятся о собственном снаряжении, — объяснил спутник. — Стрельцов экипируют за счёт царя: вплоть до ботинок, ложки, походного котелка и так далее. Сами стрельцы — выходцы из крестьян, у них нет ничего своего. Всё что они имеют — дал им царь Иван и поэтому они готовы намертво стоять за него. Их кормят за счёт царя и платят им жалование. Когда один из детей попадает в царские стрельцы это счастье для крестьянской семьи и надежда выбраться из вековой нищеты. За счёт стрелецкого жалования крестьянская семья покупает скотину, чинит разваливающиеся дома и может позволить себе отправить одного-двух других детей в открываемые царём школы в надежде что те выучатся, приобретут профессию, станут уважаемыми людьми и в свою очередь смогут помочь вырастившей их семье, родителям и крестьянской общине в целом.

Поэтому стрельцы всегда за царя, — заверил Джан Батиста. — Они не подведут.

И пусть зелёно-коричневая одёжка царских воинов выглядела в городе довольно нелепо, но выглядывающие из-за плеч длинные стволы огнебоев с примкнутыми к ним штыками для использования в ближнем бою на манер копий заставляли относится к стрельцам крайне серьёзно. Никакая броня не могла противостоять граду тяжёлых пуль. Слаженный залп из хотя бы десятка усовершенствованных мастерами Приказа Дивных Дел огнебоев на раз сносил любое препятствие будь то люди, кони или даже не слишком толстые стены и двери. Каждый огнебой был однозарядным, но время заряжения удалось сократить чуть меньше, чем до двух десятков секунд и, главное, огнебойное оружие имел при себе абсолютно каждый стрелец. Если для подавления неприятеля не хватало залпа из десяти стволов, то стреляла сотня или даже сотня за сотней. Пока стреляли одни, другие заряжались, потом менялись и непрекращающийся град пуль летел в сторону врага сметая того могучим потоком. Последняя война с Литвой показала, что царская армия, вооружённая огнебоями, неудержима в атаке и неприступна в обороне. Выступать против неё в открытом сражении — форменное самоубийство.

Давая передохнуть после долгого пути, Джан Батиста поселил Леонардо на постоялом дворе, а сам отправился узнать насчёт тех, кто должен был их встретить в Киеве и помочь как можно скорее добраться до Москвы. Предвкушение скорой встречи с автором таинственного письма, русским царём, не давало мастеру уснуть, и он вышел на улицу из душного помещения чтобы развеяться.

Леонардо знал: Русь — северная страна. Но сейчас, в самом начале осени, когда ещё лист не успел пожелтеть и опасть, этого совершенно не ощущалось. Дни стояли тёплые, а ночи не холодные, поэтому итальянский мастер чувствовал себя вполне хорошо. Страшные русские морозы, очевидно, ожидали ещё впереди. Но ради обещанных знаний он готов перетерпеть и не такое. А в том, что царь не соврал и он действительно мог открыть многое, очень многое, Леонардо уже убедился. Достаточно просто посмотреть по сторонам.

Раздавшиеся дальше по улице крики и гомон заставили его остановиться. Секунду Леонардо раздумывал не стоит ли ему вернуться в душную безопасность постоялого двора? Разобрав что в голосах, кричащих впереди людей, больше звучало удивление, чем страх, он решился пойти посмотреть, что же там такое происходит.

А посмотреть было на что!

По широкой улице неторопливо, со скоростью идущего быстрым шагом человека, двигался удивительнейший механизм. Похожий на карету, тем более что внутри него сидели люди, он передвигался сам собой, без лошадей или тянущих его бурлаков. Только небольшая труба, расположенная так, чтобы дым от неё не забивал лица пассажиров, но зато его в избытке сносило на зрителей.

Заинтересовавшись, Леонардо попытался пробиться в первые ряды, но куда там! Получив локтем в живот от неизвестного мужика в поношенной мурмолке со слежавшимся от старости мехом, мастер решил что лучше он посмотрит из-за чужих спин.

Между тем собравшийся на улице люд с удовольствием обсуждал увиденное.

— Бесы телегу тащат, как есть бесы! — заблажил противный женский голос. Его владелица, невидимая в толпе, явно любила и умела скандалить.

— Молчи дурында! — оборвал её другой, мужской голос. — Протри глаза! Какие бесы, если сам его преосвященство митрополит Филипп едет?!

— Неужели сам?

— Как есть!

— Ох боже святой и присный, сохрани мя и помилуй.

— Всю Русь сохрани, православную и царя Ивана в особенности, долгих лет жизни ему!

— Ваше преосвященство, благословите!

Удивительный механизм потихоньку ехал по улице. Сверху над ним развивалось хоругвь церковного знамени с изображённым на ней суровым ликом. Вместе с митрополитом сидели ещё трое священников, а впереди, на специальном сидении гордо восседал водитель в новенькой, ещё не обмятой и маслянисто блестящей, кожаной одёжке и с лихо заломленной фуражкой. Именно на него, а не на сидевших сзади священников, глядела бегущая рядом с самодвижущейся каретой детвора и им восхищалась.

Отделяя собравшуюся толпу от митрополита и защищая его, по обеим сторонам от повозки передвигались десяток всадников в блестящих нагрудниках и шлемах.

Когда крики «благословите, ваше святейшество!» достигли апогея, сухой старик бывший, очевидно, самим митрополитом, встал и массово перекрестил всех собравшихся.

— Живите в мире, — отчётливо проговорил он мощным, несмотря на хлипкое тело, хорошо поставленным голосом.

Собравшаяся, внушительная толпа, взорвалась приветственными криками. Количество людей всё пребывало. Самодвигающаяся повозка и конное сопровождение вынуждены остановиться. Командир всадников недовольно нахмурился, положив руку на торчащую за поясом плеть.

Вновь встав, митрополит Филипп попросил своим чудесным голосом: — Позвольте нам пройти добрые люди. Не последний раз с вами встречаемся, ибо сегодня я буду вести вечернюю проповедь. А сейчас дайте нам проехать!

Люди завозились, отступая и расходясь. Всадники посветлели лицами, а управляющий удивительной повозкой водитель ещё более лихо заломил фуражку так, что она, казалось, вот-вот свалится у него с головы.

Неожиданно случилось какое-то шевеление. Леонардо стоял с другой стороны и мало что видел за спинами пролезших вперёд людей.

Резко перекрывая людской гомон над толпой, раздался громкий хлопок — выстрел. Один из всадников падает. Едущие вместе с митрополитом священники закрывают его своими телами. Оставшиеся всадники принялись пробиваться через толпу к месту откуда совершался выстрел, но получалось у них откровенно так себе. Можно сказать — всадники завязли в толпе словно муха в сиропе.

Видимо дожидаясь этого момента, мужчина, недалеко от Леонардо достал железный шар с торчащим из него фитилём и защёлкал кремнем. К счастью, сразу поджечь фитиль у него не получилось, он замешкался буквально на пару секунд. Этого времени Леонардо хватило чтобы опознать ручную бомбу или гранату, о которой рассказывал Джан Батиста и принять решение действовать.

Пока все вокруг голосили и, кажется, ничего, кроме этого, ничего не делал — молодой мастер развернул к себе подрывника и вырвал у него из рук бомбу уже с зажжённым фитилём. Бросить её было совершенно некуда — везде вокруг люди. Тогда Леонардо вырвал фитиль из бомбы, бросил под ноги и растоптал, гася его в дорожной грязи. Тотчас на него сверху кто-то упал.

Леонардо схватили, вырвали из рук бомбу и несколько раз ударили по лицу и по голове. Бил один из спешившихся всадников, охранявших митрополита, а держали мастера сразу десяток людских рук.

Неожиданно кто-то заорал прямо в ухо: — Вот он, окаянный! Хотел его преосвященство погубить, взорвать нашего доброго митрополита! Чёрт иностранный! Бейте его люди, бейте не останавливайтесь!

Леонардо оглянулся. На его удивление кричал настоящий подрывник, у которого он отобрал из рук бомбу. Леонардо хотел сказать об этом, но очередной удар разбил губы в кровь.

— Стойте! — повелел митрополит, прерывая избиение и тем самым спасая молодому мастеру жизнь. — Доставьте его ко мне!

Тотчас Леонардо протащили сквозь толпу и вот он стоит прямо перед митрополитом Филиппом Первым. Сухой старик, но взгляд у него обжигает. Этим обжигающим взглядом, словно лучом, он скользит по избитому лицу Леонардо.

— Ты хотел взорвать меня? По што?

— Нет, — замотал головой мастер. — Я спасал. Увидел бомбу в руках — выдернул шнур.

— Почему просто не отбросил в сторону?

— Людей пожалел.

— Пусть так, — решил старик. — Мы разберёмся. Пока посадите этого молодца в тёмную. Охраняйте как следует, но не бейте. Бог видит! Он поможет нам узнать правду!

Вместо уютной, хотя и душной, комнаты на втором этаже постоялого двора Леонардо очутился в мрачном и сыром погребе со связанными за спиной руками. Даже ранней осенью здесь было холодно. Он почти сразу принялся дрожать.

Перетерев верёвку об выступающую доску, мастер размял ноющие ладони и ощупал пострадавшее лицо. Не красавец, это ясно и без зеркала. Но вроде бы ничего не сломано — стража его преосвященства била осторожно, любовно можно сказать.

— Эй, там! — крикнул Леонардо в крепко подогнанные одна к другой дубовые доски люки. — Дайте воды умыться!

В ответ тишина. То ли не слышат, а может быть им не положено разговаривать с заключёнными. Как бы тут не замёрзнуть в этом погребе или не подхватить какую болезнь вроде воспаления.

Сидеть на месте долго не получалось. Каждые десять или даже пять минут Леонардо вынужден вставать и разминаться чтобы согреться. Сколько раз он так делал — сбился со счёта. Наконец сверху послышался шум и люк открылся.

— Вылезай! — приказали сверху.

Щурясь от света, Леонардо поднялся по лестнице. Проморгавшись он увидел давнишнего старика — митрополита, а также своего друга и сопровождающего Джана Батиста. Других людей, стоявших рядом, он не знал.

— Хреново выглядишь, — констатировал факт Джан Батиста протягивая мастеру миску с водой и отрез чистой ткани чтобы вытереться.

— Вашими стараниями, — проворчал Леонардо в сторону священников, собравшихся за спиной митрополита.

— Не суди сын мой и сам не будешь судим, — звучно проговорил Филипп. — За свою ошибку и ошибку своих людей каюсь. Прошу не держать зла.

— Se Dio vuole (если бог захочет), — отмахнулся Леонардо и тут же живо поинтересовался: — Настоящих разбойников поймали? Чего они хотели добиться?

— Увы, не схватили. Ушли проклятые! Утекли словно вода из рук, — покачал головой Филипп. — А были то явно злоумышленники коим не по нраву что славный город Киев ныне лёг под руку нашего царя. Точнее — нанятые ими тати. Сами они действовать боятся, но деньгу имеют и платить за злодеяния готовы сполна. Впрочем, то не твоя забота.

Умывшись и вытершись, Леонардо вернул пустую чашку Джану Батиста. Тот сказал: — Побудь пока в монастыре, раз так получилось. Завтра вечером его преосвященство возвращается обратно в Москву и готов взять нас с собой.

— Как называется этот монастырь?

— Киево-Печерский. Братья проводят тебя в свободную келью, — пообещал митрополит.

Сам удивляясь собственной храбрости и какой-то мальчишеской безрассудности Леонардо попросил: — Можно меня не в келью?

— А куда?

— К той паровой машине. Хочу посмотреть её и поговорить с водителем, — попросил мастер, смутился под пронзительным взглядом огненных стариковских глаз и добавил: — Если можно, конечно.

— Можно, — кивнул митрополит и обратился к стоящим позади монахам. — Проводите его в монастырский гараж и позовите Алексашку, пусть покажет, что знает.

Когда монахи увели итальянца, а они остались с Джан Батиста вдвоём, Филип заметил: — Крайне живой и увлечённый юноша.

— Таким его и описывал наш государь, — склонил голову Джан Батиста.

Историческая справка к второй главе

Изабелла Первая Кастильская (Католичка). Королева Кастилии и Леона. Королева-консорт Арагона.

Годы жизни с 1451-го по 1504-ый

Правила с 1474-го по 1504-ый год вместе со своим мужем Фердинандом Первым Арагонским

Брак Изабеллы и Фердинанда положил начало династической унии Кастилии и Арагона, что считается началом единой Испании.

В 1478-ом году Изабелла и Фердинанд учреждают испанскую инквизицию. Да-да, ту самую печально известную своей жестокостью инквизицию из мема «никто не ждёт испанскую инквизицию».

В 1492-ом году пал Гранадский эмират — последнее мусульманское государство на Пиренейском полуострове что послужило концом реконкисты.

Любопытно, что в том же 1492-ом году именно Изабелла дала согласие на финансирование экспедиции Христофора Колумба и начала изгнание евреев, когда все евреи не пожелавшие принять крещение должны были покинуть территории Кастилии и Арагона.

Официально титул «Католические Короли» (Los Reyes Católicos) пожалован Изабелле и Фердинанду Папой Александром VI (Родриго Борджиа) в 1494 году буллой «Inter caetera». Этим титулом Папа признавал их огромные заслуги перед католической верой.

В рамках романа Изабелла Первая пришла к власти раньше 1474-го года и, благодаря её армии «изменённых», падение Гранадского эмирата происходит раньше на добрых три десятка лет нежели в реальной истории. Соответственно свой титул она также получает раньше.

Митрополит Филипп Первый.

В эпоху правления Ивана Третьего Московским митрополитом был Филипп Первый (не путать с Филиппом Вторым, жившим во времена Ивана Грозного)

Годы жизни с 1402 по 1473-ий (в рамках романа прожил дольше 1473-его года)

Грек, уроженец Византии. Верный соратник Ивана Третьего в укреплении государства.

Из любопытного: после смерти митрополита Филиппа на его теле были обнаружены железные вериги — свидетельства его тайного аскетизма.

Он был причислен к лику святых аж в 2009-ом году (кажется современным попам просто нечем заняться чем ворошить историю давних лет. Лучше бы вот, как Филипп Первый помогали бы президенту в укреплении государственной власти. Оно никогда лишним не будет — её укрепление, особенно сегодня).

Дополнительные исторические факты

В реальной истории название стрельцы закрепилось за первым постоянным пехотным войском вооружённом пищалями и созданном царём Иваном Грозным в 1550-ом году.

Вольное авторское допущение перенесло их создание на, без малого, сто лет раньше.

Глава 3. Москва. Царская служба

До Москвы добрались за три недели.

Всего пару лет назад, по рассказам Джана Батисты, путь от Киева до Москвы занимал не меньше семи недель. Но построенные между крупными городами по приказу царя Иоана дороги сильно облегчали и ускорили передвижение даже будучи ещё не полностью достроенными. Кроме того, паровая машина хотя и двигалась медленнее бегущей лощади и оказалась дюже прожорливой до дров, но катила и катила с неутомимостью которой не могла бы похвастаться ни одна, самая сильная лошадь.

За время, проведённое в пути синяки, сошли с лица Леонардо, и он мог без стыда предстать перед русским царём. Водитель и, по совместительству, механик, наделённый высокой ответственностью везти самого московского митрополита — звался Алексашкой. Возрасту он был шестнадцати годков. Являлся выходцем из крестьян — как раз одним из тех, кого его семья, на жалование старшего сына, забранного в стрельцы, сумела отправить в царскую (в народе за ними закрепилось название «ивановская») школу. В городской школе крестьянский сын Алексашка сначала робел и дичился, но быстро понял, что к чему и ревностью в постижении учебных таинств сумел обратить на себя внимание, а после получить эту важную должность водителя и полевого механика пародвижущей повозки. И не какое-нибудь там сено или, допустим, кирпичи возит. Нет, он везёт самого его святейшество митрополита московского Филиппа Первого. Понимать надо!

Получив высокую должность, Алексашка страшно зазнался и даже больше не позволял отцу поднимать на себя руку, вколачивая в сына жизненную науку. Теперь он считал себя умнее своего отца, хотя значительную часть жалования по-прежнему отправлял семье и крестьянской общине откуда вышел — понимал, что без их помощи и заступничества ничего бы не добился. Понимать — понимал, а всё равно считал себя выше всех родных что до сих пор хлебают щи одной ложкой на всю семью.

К заморскому гостю Алексашка сначала отнёсся неприязненно и сухо. Приказ митрополита показать и объяснить устройство паровой машины он вовсе посчитал глупым, хотя вслух, естественно, ничего не возразил. Но разговор с итальянцем начал сухо, отвечая на вопросы коротко и только на сам вопрос, без дополнительных объяснений, надеясь, что иностранцу вскоре надоест и он отстанет.

Однако, проклятый Фрязин (старорусское название всех выходцев из Южной Европы романского происхождения), похоже только распалялся и продолжал сыпать вопросами словно их там внутри него черти штамповали. Раз и готовы сто новых вопросов. Ещё раз и ещё сотня новых на подходе.

А самое главное чёрт иноземный похоже всё понимал и по одним только скупым объяснениям Алексашки. Впрочем, дорога длинна, а собеседник попался явно интересный, даром что иностранец. Мало по малу Алексашка оттаивал и к концу пути они уже вместе следили за давлением в котле и меняли кольца на клапанах, когда те изнашивались и переставали прилегать, достаточно плотно выпуская пар вовне тем самым сбрасывая общее давление в системе.

Дрова для пародвижителей заготавливались на специальных промежуточных станциях. Иногда это были действительно хорошо просушенные, аккуратно нарубленные чурочка к чурочке, дрова, иногда пережжённый в ямах дровяной уголь.

Нельзя сказать, чтобы другие пародвижетели постоянно разъезжали туда и сюда по дорогам, но несколько раз, за время пути, таковые встречались. Все они являлись грузовыми моделями, тянущими за собой вереницу повозок.

Иной раз, когда станции не находилось поблизости, приходилось поработать руками заготавливая дрова самостоятельно.

Пока они ехали на север, погода становилась холоднее. Лист прокрасился жёлтой краской, хотя и не весь и не везде. Яркая русская осень постепенно вступала в свои права принося, вместе с дождями и ночной прохладой, самые необыкновенные смешения жёлтых, красных, зелёных и коричневых цветов. Леонардо пришёл в настоящий восторг и часто делал наброски на привалах. В том числе он зарисовал грифелем сам пародвижитель и склонившегося над ним Алексашку придав мальчишке взрослое, озабоченное выражение лица. Этот рисунок Леонардо подарил Алексашке чем окончательно расположил к себе парня.

За время пути мастер продолжал учить русский язык и разбираться в хитром устройстве пародвижущего мотора раздумывая возможно ли приспособить его к летающей машине и если да, то как — ведь он кажется слишком тяжёлым для полёта.

Митрополит время от времени беседовал с Леонардо на общие темы исподволь склоняя юношу к отречению от католичества и принятию православия. Так ничего не добившись, Филипп Первый пожаловался в частной беседе Джану Батиста: — Еретик, как есть еретик. Ставит знание человеческое вровень с божьем и считает, что нет ему границ. Знаешь, что он мне однажды заявил?

Chi disputa allegando l’autorità, non adopra l’ingegno, ma piuttosto la memoria (Кто спорит, ссылаясь на авторитет, тот использует не разум, а лишь память).

Или, вот ещё: Nessuna umana investigazione si può dimandare vera scienza, se essa non passa per le matematiche dimostrazioni (Никакое человеческое исследование не может называться истинной наукой, если оно не прошло через математические доказательства)!

Джан Батиста хорошо знал старика и видел, что его недовольство напускное. Они не были друзьями, но и московского митрополита и дипломата, а заодно специалиста по выполнению деликатных поручений, вполне можно назвать соратниками, сплотившимися вокруг Ивана Третьего и отдавших всех себя ради проведения в жизнь его идей. Поэтому Джан Батиста позволял себе говорить с Филиппом Первым вполне свободно: — Твоё преосвященство, не ворчи — ворчание есть грех, а заодно признак старости.

Митрополит запыхтел, но промолчал.

— Кроме того, я ведь знаю, что тебе нравятся такие как он — любопытные и дерзкие. Способные не просто молча согласиться, но пропустить твои слова через себя, а пропустив найти возражения и высказать их в лицо, не стесняясь разницы в положениях и званиях.

— То верно, — согласился Филипп. — Бог любит любопытных. А дерзость что? Всего лишь признак пытливого ума и горячего сердца. Она не направлена во зло.

— Кроме того, вспомни как говорил наш государь, — добавил Джан Батиста. — Все хорошие инженеры где-то глубоко внутри немного еретики.

— Пусть так, — соглашался старик. — Лишь бы работали на благо государства русского и истиной веры. Если на то будет божья воля, то я сам, лично, отмолю все их грехи какие они только будут.

И это тоже были слова царя Иоана. Главное работай — приноси пользу. Тогда тебе будет простительно весьма многое. И даже твои грехи, в случае надобности, отмолит кто-то другой. А ты — продолжай делать то, что умеешь, работай или служи на благо молодого русского царства.

Жизнь за царя! Для того же Алексашки это совсем не пустой звуком. Всё что имел — он получил из рук Ивана Третьего и по его воле. От того был вернее и преданнее чем кормимый хозяином с руки пёс.

* * *

Москва — сердце державы царя Иоана. Она словно движитель в паровой машине толкает поршни и заставляет весь остальной механизм двигаться дальше. А сердцем и первопричиной всех происходящих изменений являлся, без всяких сомнений, сам царь Иван Третий Васильевич. Кем был этот таинственный человек обещавший Леонардо своё покровительство и помощь в постижении абсолютно всех тайн мироздания? Что за правитель, который одной только своей волей ломал многовековые устои как сухие тростинки и толкал, тянул, рвал жилы, но всё равно тащил молодое русское царство… куда? К ему одной видимой цели.

Действительно ли он ангел господний, или, хотя бы, его посланник? Или, быть может, его отправил на землю и наделил чудодейственными силами и сверхъестественным прозрением никто иной как враг рода человеческого?

С этим таинственным человеком предстояло встретиться Леонардо вскоре по прибытию в Москву.

Москва — город, закованный в камень и сталь. Сотни высоких и низких труб создают постоянную дымовую завесу. И хотя основные производства явно старались расположить с подветренной стороны и в некотором отдалении от самого города, но всё же, в безветренную погоду, серое облако висело над домами подобно одеялу.

Многочисленные новые здания, сложенные из красного кирпича, придают городу торжественный, но вместе с тем и немного мрачный оттенок. Купола церквей и соборов сияют золотом и таже золотом горят боярские гербы на воротах их родовых усадеб. По мощённым камнем мостовым то и дело проезжают пародвижители распугивая обывателей громкими пронзительными гудками. Особенно любят гудеть богатые дворяне в длиннополых кафтанах, купившие себе такой пародвижитель в личное пользование и день и ночь катающиеся по московскому пригороду.

Москва — кипящий котёл, где в одну сторону бегут торопящиеся на уроки школяры, в другую идут маршем стрельцы. Бородатые бояре гнут шапки перед царскими посланниками. А черносошный крестьянин или ремесленник, благодаря своему уму и расторопности, могли взлететь так высоко, как никогда не смогли бы раньше. В духовных семинариях молодых священников учили, что служба царю и служба богу неразделимы и нет высшего блага чем благо родной державы. Боярский и крестьянский сын могли вместе ломать голову над одним чертежом в Приказе Дивных Дел или сидеть за одной школьной скамьёй. Даже девушкам ныне, по велению царя, открыто таинство учения. Их допускали в школы, разумеется отдельные, и готовили из них кочегаров, химиков, животноводов и всех прочих кого не хватало бурно развивающемуся русскому царству.

К тем кто явно противился воле Ивана Третьего приходили стрельцы и либо смутьян раскаивался, жертвуя всё своё имущество на благо государства, либо голова с плеч, а всё имущество забиралось в пользу государства. Тоже с разбойниками и казнокрадами. Царь Иван считал, что тот, кто ворует у его подданых — ворует у него. А наказание за кражу у царя одно — топор палача.

Сотни сотен мануфактур производят тысячи тысяч товаров. Часть идёт на продажу за рубеж, но основной рынок — внутренний. Ёмкость его поистине бездонна. Получившие шанс подняться над вековечной нищетой и угрозой голодной смерти, крестьяне охотно покупают товары у царских и частных ремесленников. Кроме того, стремительно расширяющаяся территория русского царства вводит в оборот всё новые и новые массы людских ресурсов обеспечивая бесперебойное развитие и движение в перёд.

Человек создавший всё это чудо, гений и провидец, ждал встречи с Леонардо в малом тронном зале за массивными дверями по обеим сторонам от которых застыли двое стрельцов с массивными топорами и укороченными огнебоями за широкими красными поясами с золотыми кисточками. Стены в зале декорированы лёгкой красной тканью, словно на них пролили ярко красное итальянское вино сделанное из молодого, только-только перебродившего, винограда. Массивные каменные украшения и барельефы украшают поддерживающие потолок колоны, оплетая их сверху донизу. Позолота на кафтанах стражи и в рисунках барельефов придают зале налёт варварской роскоши.

— Леонардо, сын Пьеро из Винчи! — объявляет гофмейстер и почтительно отступает, позволяя Леонардо пройти внутрь.

Страшно волнуясь, он проходит, едва не задевая за топор стрельца.

Малый тронный зал хорошо освещён. И всё же он не такой уж и малый. Потребовалось несколько секунд чтобы найти глазами людей в нём.

Первым делом мастер впился взглядом в лицо человека на троне. Обычное лицо. Отчётливо видна усталость и, удивительное дело — любопытство по поводу встречи. Неужели русскому царю самому любопытно встретиться с Леонардо? Но почему? Он ведь никто и ничем ещё не заслужил интерес персон калибра Ивана Третьего. Или всё-таки Леонардо чего-то не знает относительно себя самого?

— Ваше высочество, — поприветствовал мастер царя после чего повторно склонил голову уже перед митрополитом. — Ваше преосвященство.

— Как он тебе? — поинтересовался у Филиппа русский царь.

Старик сверкнул огненными глазами и начал перечислять: — Дерзок сверх всякой меры. Вольнодумен. Жаден до новых знаний, но при этом легко делится теми, которые уже имеет. Уверен, он тебе понравится, царь. Чем-то похож на тебя самого.

— Вот как?! — удивился Иван Третий и махнул рукой отсылая митрополита. — Ладно, иди. Договорим позже.

Священник вышел из зала. Всё это время царь рассматривал Леонардо, а после спросил: — Чего ты хочешь?

— Что?

— Чего ты хочешь? — недовольно повторил Иван Третий. Видимо ему, последнее время, редко приходилось повторять свои слова.

Простой вопрос. И при этом неимоверно сложный. Не так много людей на свете смогут ответить, чего они хотят на самом деле. Не конкретно здесь и сейчас, а вообще. Ради чего они живут эту прекраснейшую из жизней?

Задумавшись на секунду, Леонардо сказал: — Знаний. Я хочу знать как всеблагой Господь устроил наш дивный мир, какие принципы и максимы в него вложил, какие аксиомы заложил в его фундамент.

Иван Третий кивнул, принимая такой ответ и задал следующий вопрос: — Во что ты веришь?

Леонардо было вскинулся, но царь успокоил его, внеся важное уточнение: — Разумеется, кроме веры в Господа Бога, великого и нерушимого. Во что ты ещё веришь, мессер?

— Я верю в человека, — произнёс Леонардо. — В человека и в его возможность понять что угодно и разобраться в любой сложной загадке.

Прозвучало, может быть, излишне дерзко и молодой мастер поспешил уточнить: — Верю в человека в целом. Не обязательно в самого себя. Но там, где отступлю я, найдёт путь кто-нибудь другой, и любая загадка будет рано или поздно разрешена. Верю, что Господь создал мир познаваемым и что он желает, чтобы люди разобрались в его творении сполна восхитившись его совершенством и соразмерной красотой. Мир обязательно должен быть познаваем, иначе что это за мир и что за Господь создавший человека не способного разобраться в какой-то, даже самой малой, части его творения?

— Вовремя я отослал Филиппа, старик бы сейчас задал тебе по первое число, — усмехнулся Иван.

Леонардо развёл руками: — Ты спросил — я ответил. Я честен и открыт перед тобой, государь.

— Это хорошо, — кивнул Иван. — Вижу: моё письмо заинтересовало настолько, что ты пересёк половину мира надеясь узнать новое. Истинно обещаю тебе, Леонардо, сын Пьеро — ты не пожалеешь, что приехал ко мне. Но придётся многому научиться. Часть твоих знаний, того, что ты и твои прошлые учителя полагали истиной, придётся пересмотреть. Я приведу тебе неопровержимые доказательства. Но готов ли ты отказаться от привычных суждений если я докажу их неправоту?

— La prova è l'unico criterio di verità (доказательство — единственный критерий истинности), — твёрдо ответил Леонардо.

— Да будет так! — провозгласил русский царь. — Мы начнём твоё обучение прямо сейчас и первым делом я раскрою тебе тайну позволяющую отделять истинные суждения от ложных и путём эксперимента проникать в суть вещей. Имя этой тайне «научный метод познания» и главное в нём то, что опыт или наблюдение не является источником теории, а служат средством для её проверки. Мы не должны ждать пока опыт что-то нам подскажет. Напротив, сначала мы выдвигаем догадку, которую опыт может опровергнуть. И это тоже крайне важно — эксперимент, подтверждающий выдвинутую гипотезу бесполезен. Тогда как эксперимент потенциально способный опровергнуть все наши измышления — бесценен и непременно должен быть проведён. Цель учёного не защищать свою теорию, а активно искать в ней ошибки. Быть самому себе самым дотошным критиком — вот что означает познавать. Те теории, которые не могут быть опровергнуты не имеют отношения к науке и не стоят времени, потраченного на их изучение.

Только научившись правильно мыслить, мой друг, ты сможешь шагнуть дальше и стать не просто подражателем, раз за разом делающим то, что ему кто-то и когда-то показал, а превратиться в настоящего творца, первым торящего путь там, где до него никто не ходил. Вечное сомнение абсолютно во всём, в том числе и в моих словах тоже — вот, чего я хочу добиться от тебя.

Часовая лекция пролетела будто бы за минуту. Но бремя державных обязанностей не позволяет царю уделять слишком много времени только одному человеку. Час наедине с царём уже беспримерная роскошь доступная далеко не каждому из его вернейших соратников. Кроме того: такие их встречи Иван Третий обещал сделать регулярными. Величайшая милость! За что она непонятному итальянцу? Царское окружение не понимало, но привычно выполняло распоряжения зная, что их царь никогда не ошибается. Если он сказал, что этот иноземец важен и вскоре сыграет большую роль, значит он важен и сыграет.

А пока Леонрадо поселили в новом кирпичном здании, одном из тех где размещали вызванных, привлечённых и собранных царём людей, вместе иностранцев и русских — всех тех, кто интересовал Ивана Третьего, но не имел собственного жилья в Москве, а таких набирались многие сотни.

Здание было сложено, как водится, из красного кирпича, насчитывало три этажа и занимало место в ряду точно таких же домов. Чёткие, словно армейские, порядки. За каждым домом закреплён свой управляющий или управляющая командующая истопниками, дворником, горничными, полотёрами, кухарками и так далее. За каждый этаж отвечает отдельная старшая горничная, к которой любой из постояльцев может обратиться по любому, связанному с проживанием, вопросу.

Мастеру подобный порядок в диковину, но вскоре он уяснил, что всё в построенной Иваном Третьим державе похоже на огромный, чётко работающий, механизм. В любом деле есть ответственный человек и строгая иерархия подчинения. Впрочем, иерархическая строгость нисколько не мешала нижним чинам проявлять себя и пробиваться наверх, скорее даже поощряла их к этому.

Царский слуга передал Леонардо на попечении дородной женщине в дорогом цветном платке, Агафье Петровне, и счёл на этом свою задачу полностью исполненной.

Всё ещё не отошедший от разговора с царём, мастер поспешил поклониться по русскому обычаю: — Здрава будь боярыня.

Женщина искренне засмеялась. Её округлые бока затряслись, а платок немного сполз, показывая чёрную смоль волос и то, что его владелица ещё отнюдь не стара.

— Какая я тебе боярыня, иностранец? — отсмеявшись спросила Агафья Петровна. — Сроду была крестьянкой из черносошных, а ты меня боярыней величать. Польстил, так польстил, хитрец ты эдакий!

— Как же мне обращаться к тебе?

— Агафьей Петровной и зови. Как управляющая сим жилым царским домом, прежде чем поставить на постой, должна поговорить с тобой и понять куда лучше определить. Поэтому расскажи о себе.

Снова поклонившись, Леонардо сказал: — Я простой мастер, вызванный царём. Учился во Флоренции и там же подтвердил мастерство став постоянным мастером в гильдии Святого Луки.

— То не диво, — остановила его Агафья Петровна. — Здесь, почти каждый вызван или найден царём-отцом и переведён в Москву ко мне на постой. Раз из Флоренции — значит Фрязин. Вижу, по-нашему ловко говоришь, а потому спрашиваю: куда хочешь — к своим ближе или не важно?

— Не важно, — подумав, решил Леонардо. — Хотел бы быть среди соотечественников — не уезжал бы из Флоренции.

Агафья Петровна снова засмеялась, но смех не помешал ей сделать дополнительную пометку в лежавшей перед ней толстой книге.

— Найдём тебе место, Фрязин. Хорошее местечко, не беспокойся. Идём, познакомлю с Епифашкой — старшей по этажу, где будешь жить. Все вопросы к ней и только если она не сможет решить, тогда ко мне, уяснил? Что-то ты бледноват, может голодный?

Только тут Леонардо ощутил, что он действительно страшно голоден. Когда ел последний раз — похоже, ещё утром, но и тогда кусок не лез в горло, волновался перед встречей с царём Иоанном.

— Голоден, матушка.

— Ха, матушка! Ты, Фрязин, у нас не пропадёшь. Молодой, красивый, по-нашему говоришь и подлизываться умеешь, то боярыней величать станешь, то матушкой называть. Да и царь-отец к тебе благоволит раз уж мне тебя велели поселить и на кош поставить дабы ты забот других не знал кроме как выполнять порученное тебе царское дело. Мне такой «сынок» пригодился бы, считай две дочери ещё незамужними ходят, так что подумай, подумай Фрязин!

Смущение Леонардо не укрылось от управляющей, и женщина снова заулыбалась: — Шуткую так, расслабься, Фрязин. Знаю, что мои дурынды не про тебя. Тем более у одной вроде как со стрельцом что-то получается, а другая на соседского сына всё смотрит, дура такая — не понимает кого любить надо, а за кого замуж выходить. Ну, молодо-зелено, может быть ещё как-нибудь сладится, а не сладится, так и ладно — по любви оно тоже не плохо.

Вывалив этот град совершенно не нужных ему сведений, Агафья Петровна подхватила ошалевшего Леонардо за руку и потащила его вверх по лестнице по пути заглянув на кухню, вкусно пахнувшую свежей выпечкой и поспевающей в котлах кашей.

— Позже спустишься, нормально поешь. Пока вот, держи пирог, — Агафья Петровна сунула мастеру в руки здоровенный, ещё горячий пирог с рыбой и торопливо потащила дальше. Только уже в дверях, оглянувшись на трёх молоденьких девушек, видимо кухарок, выбежавших из внутренних помещений поглазеть на нового постояльца показала им всем свой здоровенный, увенчанный двумя кольцами и одним тяжёлым перстнем, кулак: — Чтобы к мальчишке не приставали, вертихвостки! Смотрите у меня! Это мастер из самой Флоренции — не про вас он и не для вас. Узнаю, что приставали, всех разгоню, вы меня знаете!

Видимо девушки её и правда знали потому как тут же уставили глаза в пол и медленно, шаг за шагом, поспешили скрыться обратно в кухонной зоне поближе к гудящей жаром печи.

Пока поднимались по лестнице, Агафья Петровна поинтересовалась: — Забыласпросить, в какой приказ али двор тебя царь-отец определил? В пушечный, али монетный? А может разрядный или казённый?

— В Приказ Дивных Дел, — вспомнил Леонардо.

Управляющая с на порядок возросшим уважением сказала: — Вот оно как… Ты прости, Фрязин, если я, глупая баба, чего не того наговорила. Коли Епифашка чего стараться не будет или не сможет, то ты не медли, сразу беги ко мне — уж я ей вставлю горячих чтобы впредь порасторопней была. Епифашка! Епифашка, где ты!

— Здесь я, Агафья Петровна, чего кричите, — ответила девушка в простом сарафане появившись из комнаты по левую руку от лестницы.

— Принимай к себе постояльца, — велела управляющая. — Не смотри что иностранец, по-нашему ловко балакает. В самом Приказе Дивных Дел служить будет!

— Дивных Дел? — переспросила она. — Тогда я его рядом с Мишкой и поселю, точнее с Михаилом Игоревичем. Он тоже дивными делами занимается.

— Сама решай, но чтобы мастер доволен был, — попрощалась Агафья Петровна оставляя Леонардо наедине с девушкой в начале коридора откуда в обе стороны отходили длинные ряды одинаковых дверей, только над каждой висел свой собственный номер. Удобно, и не запутаешься. Если только номер не позабудешь.

— Меня Епифанией Фёдоровной зовут, — представилась девушка. — А вас?

— Леонардо ди сер Пьеро да Винчи. То есть Леонардо сын Пьеро. По-вашему получается Леонардо Пьерович, — пояснил мастер.

— Ой как смешно звучит: Леонардо Пьерович! Простите, простите, — рассыпалась в извинениях старшая горничная.

— Ничего страшного, я тоже люблю посмеяться, — заверил её Леонардо.

Епифания открыла дверь под номером сорок пять и протянула ключи Леонардо: — Вот ваши палаты. Правда в конце коридора, но зато здесь потише и за дверью никто лишний ходить не будет. Палаты обычные, однокомнатные, какие всем одиноким даём. Кто с семьёй, тем двухкомнатные или трёхкомнатные полагаются. Вашим соседом будет Михаил Игоревич. Он тоже в Приказе Дивных Дел служит, думаю вы сойдётесь с ним. По любым вопросам обращайтесь ко мне, я всегда на месте так как живу здесь, в первой комнате. Пойдёмте, я покажу вам, где у нас кухня, баня и уборные. Постельные пока вашу палату подготовят, бельё постелют и полы протрут.

Проведя небольшую экскурсию, во время которой Леонардо восхитился как здесь всё разумно, удобно и, главное, просто устроено, Епифания оставила его в палатах отдыхать. В Приказ Дивных Дел он должен будет явиться только завтра с утра. Сегодняшний день отведён на заселение. Но вот он вроде как заселился, а что дальше делать совершенно непонятно. Хотя, может быть стоит ещё раз обдумать всё сказанное Иваном Третьим? За какой-то час тот выдал столько нового, сколько бывшие учителя Леонардо не рассказывали и за неделю. Мастер ощущал сейчас себя туго набитым кошелём, только вместо денег его распирают новые понятия и идеи. Или исписанным листком куда больше невозможно вместить ни единой новой записи, но задумавшийся мастер всё пишет и пишет уже на полях или между строк. Всё это следовало как можно тщательнее обдумать.

Леонардо присел на массивную деревянную кровать, застеленную свежей, чуть ли не хрустящей, приятно пахнувшей какими-то травами, тканью. На секунду он задумался как получилось сделать ткань настолько ровной, но почти сразу выбросил мысль из головы. Пирог с рыбой, врученный Агафьей Петровной, давно упокоился в животе и поддавал оттуда сигналы что ему там скучно, одиноко и неплохо прислать ещё троих — четверых товарищей.

Решено, первым делом он отправится на кухню! После недолгого колебания, мастер оставил сумку с личными вещами на столе. Там же стояли цветы в скромной глиняной вазе с водой. Потрогав пальцем влажные, массивные лепестки Леонардо улыбнулся представив, как их срывают нежные девичьи руки чтобы только донести и оставить у него на столе.

Тщательно изучив ключ и замок, мастер пришёл к выводу о его высоком качестве. Похоже кузнечное дело в русском царстве развито неплохо, даже лучше, чем в родной Флоренции. Изготовить столь точный механизм мог лишь кузнец соответствующей квалификации. А учитывая, что каждая дверь в коридоре запиралась на замок и таких дверей только на его этаже была добрая полусотня, да и в других жилых домах должно быть всё также, то это выходил весьма значительный объём кузнечной работы. И это только одни замки и ключи к ним. Пообещав себе познакомиться с местными кузнецами, Леонардо сбежал вниз по лестнице и вошёл в кухонную зону. Там уже сидели за столом двое мужчин похожие на стрельцов, но без оружия и ели ложками кашу. Один из них кивнул Леонардо и тот кивнул в ответ.

На кухне по-прежнему пахло свежей выпечкой, но теперь запах каши стал гораздо сильнее. Почуяв приятный аромат живот окончательно взбунтовался, даром что уже получил недавно один пирог, тот канул в него словно в бездонную бочку.

— Сударыня, мне бы покушать, — сглатывая слюну попросил мастер у выглянувшей девушки.

— Чем будете трапезничать?

— Давайте кашу!

Девушка уточнила: — С собой или здесь изволите?

— Здесь, прямо сейчас! — поторопился сказать Леонардо и видимо сказал слишком экспрессивно так как кухарка улыбнулась, стрельнула глазами, но тут же потупилась и пообещала, что всё сейчас принесёт.

Леонардо сел за два стола от мужчин чтобы не мешать их беседе. Те покосились на него, но разговор не прекратили. Говорили вроде как о новых пушках которые бьют дальше и сильнее чем старые, а, самое главное, перезарядить их можно всего за пару минут, что просто удивительно в сравнении со старыми орудиями которые опытные пушкари перезаряжали по десять — пятнадцать минут если не дольше.

Долго вслушиваться в чужую беседу ему не дали. Девушка принесла поднос с тарелкой наваристой, исходившей паром каши с утопленными в неё, словно камни в пустыне, кусками мяса. А ещё мастеру досталась большая кружка какого-то напитка и здоровенный ломоть свежего хлеба.

— Спаси тебя Бог, красавица, — обрадовался Леонардо.

Та смутилась, покраснела и торопливо ретировалось.

Вместе с тарелкой каши шла деревянная, красиво разукрашенная, ложка. Ею он и зачерпнул с горкой, осторожно понюхал, попробовал губами, а после отправил в рот целиком — вкусно! Каша была наваристая, настоявшаяся, пропитавшаяся мясным духом от брошенных в неё мясных кусочков.

— Богато здесь кормят, — подумал Леонардо. — Может сегодня праздник какой? Не могут ведь каждый день мясо в кашу добавлять? Хотя такую кашу и без мяса за раз срубаешь. Больно уж хороша, мягка да рассыпчата!

Свежий хлеб тоже не залежался, пошёл в дело. Осторожно пригубив незнакомый напиток, он почувствовал бодрящую кислинку и, вместе с тем, неброскую сладость. Пился настоянный на лесных травах напиток легко и большая, не меньше литра, кружка вскоре опустела.

Пустую тарелку, ложку и кружку Леонардо отнёс на специальный столик подглядев как это сделали то ли командиры стрельцов, то ли служащие пушечного двора закончившие трапезничать раньше него.

Ощущая в животе приятную истому, он поднялся к себе намереваясь поразмышлять над всем увиденным и услышанным сегодня, но стоило голове коснуться подушке, а глазам закрыться буквально на миг, как мастер тут же уснул и проспал до самого вечера проснувшись от стука в дверь.

Изабелла Первая Кастильская. Кастилия. Сеговия. Церковь Иглесия-де-ла-Вера-Крус (церковь святого креста).

Изабелла часто перемещалась между городами предпочитая лично следовать за важнейшими событиями и направлять их. Но когда она приезжала в Сеговию, то обычно останавливалась в церкви Иглесия-де-ла-Вера-Крус ставшей неофициальной резиденцией католической королевы.

Старинные витражи, каждый из которых сам по себе являлся произведением искусства, успокаивающе действовали на раздираемый тысячью мыслей, мечущийся разум королевы. Звук церковных колоколов совсем не мешал думать, напротив, бодрил и помогал находить лучшее из возможных решений в случае неопределённости или неполноты данных. Коме того, с колоколен открывался великолепный вид на средневековую Сеговию с узкими каменными домами, извилистыми улицами и мощёнными камнем площадями.

В конце концов здесь она чествовала себя покойно и безмятежно, в окружении верных соратников. Изабелла очень ценила подобное, редко посещавшее её чувство. А в глубоких церковных подвалах находилось всё необходимое для проведения экспериментов по преображению грешного человеческого тела в святую плоть. Изменённые или преображённые делались безоговорочно верны ей. В каком-то смысле все они становились её сыновьями и дочерями. Их дух получал вечное блаженство в Христе, а плоть, плоть оставалась служить Изабелле.

За годы, прошедшие с момента «ноль», она обучила и лично взрастила множество помощников и помощниц. Помощники значительно облегчили её труд выполняя рутинные подготовительные операции и занимаясь прочими мелочами. Но в главном она никому не посмела бы довериться. Главную часть работы всегда приходилось выполнять самой. Это задерживало и ограничивало, но выхода не было. Местные просто не поняли бы принципов работы с колонией самовоспроизводящихся псевдоорганических нано полимеров. Саморганизующиеся, способные работать сообща, выполняя общую программу частицы проникали в живую плоть создавая и внедряя в тела имплантаты на чисто биологической основе, занимаясь тканевой инженерией, превращая живую плоть в податливый пластилин, из которого можно вылепить практически что угодно.

Нет, даже умнейшие из местных ни за что бы не справились. А если и справились, то Изабелла опасалась раскрывать ключи управления колоний нано плоти кому-либо ещё.

Интересный момент — чему-то она местных всё-таки научила и уровень развития медицины в Кастилии значительно превышал таковой в окружающих странах и государствах. Ещё один способ поднять авторитет католической церкви если её священники могут исцелить болезни, которые не может вылечить больше никто другой. Понятие гигиены, стерилизации, септики и антисептики, а также примитивные антибиотики и анестетики — всё это её дар этому времени. Дар отчасти намеренный, отчасти случайный, но пусть будет так как будет.

Закатное солнце пылало большим красным шаром едва-едва, самым кончиком касаясь горизонта и готических крыш расположенного внизу города. Уже давно стало понятно, что относительно простых изменений, вносимых в человеческие тела недостаточно для её целей. Нужно идти дальше. Сделать следующий шаг, выйти за пределы одного только человеческого тела. Биоинженерные возможности наноплоти позволяли и не такое, а все программные ограничения были сняты заранее, ещё до момента «ноль». Но требовались эксперименты. Требовалась база. А она одна и разорваться ей нет никакой возможности. Подключить местных, доверив им ключи управления, Изабелла никогда не осмелится. Значит и дальше придётся выполнять главную часть работы самой. Всё что угодно, чтобы не повторить один раз уже совершённой ошибки.

Развернувшись, Изабелла Первая Кастильская хотела направиться в подвалы, где её ждало сегодня много работы, но один из святых сыновей задержал духовную «мать».

— Королева, срочные сведения из Московского княжества, — прошептал «сын», мягко и почтительно склонившись к её уху.

— Что произошло? — спросила она.

— Царь Иван Третий принял к себе и дал протекцию некому юноше по имени Леонардо да Винчи. Тому самому, которого мы не успели задержать ещё в Флоренции. Вы просили сообщить, когда таковое случится незамедлительно. Почтовый голубь прилетел только полчаса назад.

Изабелла кивнула. Развёрнутая ею шпионская сеть плотно охватывала ближайшие государства и точечно дотягивалась до иных мест на планете которые были ей интересны. Одно из таких — далёкая Московия, маленькая северная страна. Но Изабелла знала в какого монстра она сможет вырасти если дать ей время. А её правитель, Иван Третий, уже начал превращать Московию в русское царство значительно опережая то, как это происходило в оригинальной мировой линии. Безумный русский! За ним она пыталась следить особенно тщательно, что было отнюдь не просто — очень уж далеко. Но доработанный с помощь колонии нанополимеров голубь летит день и ночь гораздо резвее обычной птицы. О важных событиях в Москве Изабелла узнавала через два — три дня, что просто невозможно быстро в этом времени. Жаль только сжигающая сама себя в быстроходном полёте изменённая птица получалась одноразовой, могла доставить только одно сообщение и затем умирала от истощения. Поэтому таким образом передавались только важнейшие депеши.

— Разреши спросить, моя королева, — прервал её размышления почтительный голос: — Кто такой юный Леонардо и чем он так важен?

— Ты не поймёшь, — отмахнулась Изабелла. — Сейчас это просто юноша с горящими глазами, но потенциально он может стать много большим. Плохо что людям Ивана Третьего удалось вывести его из Флоренции прямо у нас под носом.

— Виновные уже наказаны.

— Но их наказание ни на что не влияет. Русские получили Леонардо, теперь он стал нашим врагом.

— Пусть Господь будет милостив к его заблудшей душе.

— И хорошо бы эту душу отправить к нему поскорее. В конце концов чем раньше молодой мастер покинет скорбный мир, тем меньше он успеет в нём нагрешить…

— Во имя Господа. Но потребуется время на подготовку операции. Наши возможности в Московии весьма ограничены.

— Полагаюсь на тебя, — кивнула Изабелла. — А теперь идём вниз. Пришло время свершить святое таинство и очистить нескольких заблудших возвращая их дух в лоно Христа, а слабую плоть сделать сильной.

Фридрих Третий Габсбург. Священная римская империя германской нации. Вена.

Император с законной гордостью смотрел на свою армию, шагающую по улицам Вены. Это была именно его армия, созданная им самим и такой больше не было во всём мире. Дело не столько в вооружении, хотя оно было лучшим что смогли дать императорские оружейники. Дело в самих людях, в их подготовке.

Всего несколько тысяч человек — не так много даже по меркам средневековой Европы. Плюс восемьнадцать тысяч войск поддержки, но этих можно особенно не считать, они практически не отличаются от обычных средневековых солдат. Разве только вооружены получше, да понятие дисциплины вколочено в них так, что если командир прикажет весь день ходить задом наперёд, то так и будут ходить. Но они воины только по местным меркам. По мнению самого Фридриха в это время ещё не существует настоящих солдат. Кроме пары сотен его элитных бойцов. Единственных бойцов на этом и, вероятно, на всех прочих континентах.

Военная наука она ведь не просто так называется наукой. Кто-то пытается создавать более смертоносное оружие и это полезно, но не главное. Настоящему воину всё равно чем сражаться: импульсным разрядником, ручным пулемётом, мечом или даже головой рукой. Воин побеждает не потому, что он лучше вооружён, а потому, что он воин. Главное не снаружи — главное внутри.

Кастильская сучка играется плотью как с детским конструктором переставляя детальки местами и добавляя новые. Этот путь тоже ведёт в тупик. Правильно обученный и выпестованный дух воина перекрывает несовершенство человеческого тела и делает его непобедимым. С каждым из своих reichsritterschaft Фридрих работал отдельно. Специальные тренировки, гипновнушение, тщательно подобранные стимуляторы. Это не магия — это наука. Военное дело. Он действовал по методикам, оточенным до совершенства за сотни лет непрекращающихся войн и созданных на фундаменте чудовищных жертв среди тех на ком их испытывали, но все жертвы остались там, за эфемерной границей момента «ноль». Они были и при этом их ещё не было. А методика подготовки сверхлюдей однозначно была. Фридрих лично перенёс её через нулевую границу бережно сохраняя как свою величайшую драгоценность. Как своё единственное наследие. Наследие целого мира никогда не существовавшего. Но он приложит все силы чтобы этот мир возник снова ещё лучше, ещё совершенней чем был в его памяти.

Самонадеянные курфюрсты пали один за другим. Из номинального императора чья власть сильно ограничивалась властью князей-курфюрстов он стал подлинным властителем великой державы. На это ушло пятнадцать лет подготовки и меньше года чтобы силой принудить курфюрстов к повиновению. Завоевать каждое княжество в отдельности.

Фридрих мог собой гордиться. По его знаку господам из Гофкрисрата (военная коллегия при императоре) адьютанты принесли пива. Он и сам взял кружку этого отменного напитка. Чтобы изготовить подходящие стимуляторы Фридриху пришлось сильно продвинуть местную алхимию превратив её в полноценную химическую науку и создать соответствующие химические производства. Кроме того, сильный толчок к развитию получили медицина, металлургия и так далее, по мелочи. Удивительным образом следствием этого стало резкое повышение качества и без того отличного германского пива. На вековые традиции пивоварения наложились знания по взаимодействию веществ из области химии и примитивной биохимии и результат получился более чем удовлетворительным.

Такое пиво не зазорно отведать и Императору. Тем более, что Фридрих всегда с любовью относился именно пенному напитку, предпочитая его вину, неважно насколько тонким и изящным может быть его вкус.

Удивительное дело — переход через нулевую границу вынудил его отказаться даже от своего имени, а вот любовь к пиву осталась.

— За наших солдат! — провозгласил Император. — За непобедимых reichsritterschaft! До дна!

Пока здоровенные кружки касались губ и умудрённые заботами мужи наслаждались отменным вкусом пенного напитка в ставке царила относительная тишина.

Барон Рамкапроф справился первым и, реализуя своё преимущество, поторопился сказать: — Поздравляю с победой, мой Император! Подобно Карлу Великому вы вернули Священной Римской Империи её первоначальный замысел, но что вы планируете делать дальше?

— Дальше? — Фридрих не раз задумывался об этом. В конце концов уничтожение курфюрстов и концентрация всей полноты власти над империей в своих руках это не цель, а лишь средство. Первый шаг к его настоящей цели. Но чтобы добиться её двух тысяч reichsritterschaft слишком мало. Да, они лучше солдаты в этом мире. Хотя, по стандартам военной науки до момента «ноль» их едва-едва приняли бы в кадеты. Но здесь и сейчас они бесспорно лучшие. Они — сила с которой придётся считаться любому.

И всё-таки двух сотен даже самых лучших воинов на свете слишком мало чтобы перевернуть этот мир. Нужно больше, гораздо больше. Но как он один может успеть подготовить столько воинов? Невозможно. Одному невозможно.

Фридрих Третий Габсбруг с улыбкой сказал: — Дальше мой дорогой барон я хочу, чтобы каждый из доблестных reichsritterschaft стал не просто прекрасным солдатом, но и командиром. Они уже выбрали себя по пять оруженосцев и начали обучать их как в своё время я учил их самих. Те пятеро, даже не закончив до конца обучение, возьмут ещё по пять младших оруженосцев каждый и станут учить уже их и так далее. Таким образом вместо двух тысяч лучших воинов на свете мы получим десять тысяч или даже двадцать тысяч. Все силы моей, теперь уже полностью моей, Империи станут работать на создание армии какой не знали ещё никто и никогда.

— Император, — воскликнул Рамкапроф. — Двое моих сыновей входят в возраст юношества. Я хотел бы просить…

— Приводи их и они получат свой шанс стать настоящими воинами, — пообещал Фридрих. — Стать reichsritterschaft или умереть пытаясь это сделать. Таков путь. Наш общий путь: от солдата до императора — победить или умереть. В этом и заключается предназначение моей Империи.

Историческая справка к третьей главе

Система государственного управления Московского княжества 15-го века

«Дворы» и «приказы» — органы, ведающие определёнными отраслями или территориями.

Отличались друг от друга тем, что «приказы» это скорее формальные аппараты приводящие в жизнь решения царя по всей территории государства, а «дворы» — менее формальные объединения вокруг монарха.

Наиболее известные:

Пушечный двор (время существования 15 век — 18 век) — занимался отливкой пушек и колоколов. Становление в реальной истории связано с именем итальянского инженера Аристотеля Фиораванти.

Дворцовый приказ — управление хозяйством великокняжеского, а затем царского двора. В рамках истории данного романа к нему также относятся общежития для ценных специалистов в одном из которых был поселён Леонардо да Винчи.

Казённый приказ — ведал казной, финансами и прочими ценностями.

Разрядный приказ — предшественник военного ведомства. Занимался учётом служивых людей и назначением их на должности.

Кроме того, в рамках романа был организован

Приказ Дивных Дел — занимавшийся разработкой, адаптацией и внедрением прорывных технологий.

Строительный приказ — занимавшийся строительством, в том числе и дорожным тоже.

Механический приказ — производство сложной техники начиная с пародвижетелей.

Алхимический приказ — химические производства.

Учебный приках — сельские и городские школы.

Здоровый приказ — общее здравоохранение, внедрение принципов элементарной гигиены, а также стерилизации в больничных помещениях, обучение по новой методике врачей и контроль за их деятельностью.

И многие другие.

Фридрих III Габсбург

В реальной истории годы жизни 1415–1493.

Император Священной Римской Империи, основатель династии Габсбургов на троне.

Проводил политику централизации власти и заложил фундамент могущества династии Габсбургов ставшей в последующие века одной из самых влиятельных в Европе.

Империя при Фридрихе переживала период трансформации постепенно переходя от средневековой феодальной системы к новым формам государственности раннего Нового времени.

Реальный Фридрих не смог полностью преодолеть феодальную раздробленность и часто сталкивался с сопротивлением князей.

В рамках данного романа он полностью уничтожил князей став не номинальным, а реальным Императором. Если реальный Фридрих расширял территории, как правило, путём интриг и династических браков, то Фридрих в романе предпочитал путь силы просто завоёвывая провинции своей собственной Империи, возвращая их под свой полный контроль.

Священная Римская империя (лат. Sacrum Romanum Imperium)

Государственное образование, существовавшее с 962 по 1806 год. Это была своеобразная надгосударственная конфедерация, включающая земли Германии, северной и центральной Италии, Нижних земель, части Чехии и некоторых других регионов

Форма правления: выборная монархия с сильной децентрализацией власти

Религия: преимущественно католицизм

Политическая система: сложная иерархия княжеств, герцогств, епископств и вольных городов.

Именно от священной римской империи и пошла пресловутая мечта европейцев о «единой Европе» вылившаяся в наше время в Евросоюз. Впрочем, такой же разобщённый и рыхлый какой была все свои годы его предшественница — священная римская империя.

Только в рамках данного романа, благодаря Фридриху, который совсем не тот Фридрих (и даже не Фридрих вовсе) империя стала таковой не только по названию, но и по сути. Завоевав свою империю обратно, Император Фридрих превратил её в единый кулак распространив немецкий ordung на все её территории.

Дополнительные определения

Курфюрсты — семь наиболее влиятельных князей в Священной Римской Империи, избиравших императора.

Reichsritterschaft — дословно «имперский рыцарь».

Глава 4. Приказ Дивных Дел

В дверь стучали нагло и требовательно. Ещё не полностью проснувшись, Леонардо не сразу сообразил, где он находится и откуда исходит разбудивший его звук.

— Ты там спишь что ли? — недовольно спросили из-за двери.

— Сплю, — честно ответил Леонардо.

— А чего спишь, не ночь вроде?

— Устал сильно. С дороги.

С той стороны замолчали, переваривая ответы, а затем удары возобновились с новой силой: — Вставай, потом всю ночь спать будешь!

Пришлось проснуться. Окунув полотенце в жбан с водой и протерев лицо свежей тканью, Леонардо открыл дверь обнаружив за ней долговязого вьюношу примерно своих лет в картузе набекрень и расстёгнутой ферязе с выглядывающей из-под неё рубахой-однорядкой. Нежданный посетитель, видно, успел уже принять на грудь кружку — другую, лицо его раскраснелось, но стоял твёрдо и настроен был весьма решительно.

— Ты, стало быть, Фрязин-иностранец, поступивший на службу к царю-отцу?

— Стало быть я, — признал Леонардо.

— А почему так ловко по-нашему балакаешь?

— С детства был к языкам способным. Выучил помаленьку.

— Это хорошо, что способный, — заявил гость. — Нам способные тут очень нужны.

— «Нам» это кому?

— Не «кому», а «где», — поправил тот его. — В Приказе Дивных Дел. Я ведь тоже там службу несу. Будем знакомиться: Михаил Игоревич — твой сосед.

— Леонардо, — представился мастер.

— Просто Леонардо? Тогда и ты меня Мишкой зови, — обрадовался сосед. — Мне ведь как девчонки сказали, что рядом со мной иноземца подселили, так я сразу пришёл знакомиться. Думал ты старый будешь и на нашем говоришь еле-еле. А ты даже бороду не носишь!

— Это плохо, что не ношу бороды? — поинтересовался Леонардо.

— Наоборот хорошо, — заверил Михаил. — Пусть боярские сынки кичатся друг перед дружкой жидкими бородёнками. А если в какой раствор едкий окунёшь? Или подождёшь случайно? Нет, нам, дивных дел мастерам, лучше ходить безбородыми. Но знаешь, что, Леонард? Пойдём мы с тобой выпьем!

— Зачем?

— Нет, ты точно ещё не проснулся. За знакомство конечно! Чтобы все дела у нас ладились и замыслы воплощались! Оно ведь всем известно, что если за знакомство не выпить, то и знакомство добрым не будет. Традиция!

— Ну, если традиция, — засомневался мастер. — Только на кухне вроде бы выпивку не дают. В кабак идти у меня денег нет.

— Как нет? Ты ведь на службу к царю-отцу поступил?

— Поступил, — кивнул Леонардо.

— Значит и жалование за первую неделю должны были выплатить.

— Никто ничего не давал.

— Не могло быть такого. Или, подожди, ты сам к казначею не ходил? Вот сейчас и пойдём. Ты держись меня, иноземец. Мишка своих друзей в обиду не даёт.

Получить жалование и правда было неплохо. Быстро собравшись, Леонардо вышел на улицу, и они вместе направились к западным башням кремля, где располагались монетный двор и казённый приказ.

Пока шли, он поинтересовался: — Слушай, почему почти все, кем я тут говорил, царя называют царём-отцом? Это тоже такая традиция?

— Да как тебе объяснить, — задумался Михаил. — С одной стороны вроде как традиция. Что князь раньше, что царь теперь вроде как должны о простых людях заботится словно батька за детьми: где надо — выпорет, где надо — объяснит или как иначе поможет. Только ерунда всё это. Как раньше голод или болезнь какая простой люд косой косила, так никому особенно дела до того не было. Ни князю, ни его приближённым, ни попам — никому. Каждый со своей бедой оставался сам, разве только община немного помогала, но это святое. Сегодня не поможешь ты — завтра не помогут тебе и тогда всё, только в домовину завернуться останется. А кому и домовины не достанется, те голыми валяются по дорогам да полям на потеху зверью. Оно ведь как заведено? Если княжескую долю вовремя не заплатишь или, того хуже, церковную десятину то сам погибнешь и всех родственников за собой потянешь.

В общем плохо людям жилось. Одно хорошо — другой жизни никто не знал и потому не мечтали о ней даже.

Однако нынешний царь всё изменил. Он действительно как отец, каждому даёт шанс, каждого проверяет что тот может и чего не может. Строгий, конечно, но без строгости у нас никуда. Главное, что справедливый и народ эту его справедливость очень хорошо чувствует. Кем бы я был без царя-отца? Да никем! И звали бы меня не Михаил Игоревич, а как-нибудь Мишка-прохиндей или вовсе сгинул бы от голода, холода, какой болезни иль боярского самодурства. Но он всё изменил. Словно Христос. Только мы нашего царя распять не позволим. Грудью за него встанем. Потому что он действительно как отец нам.

За горячей речью не заметили, как дошли до казённого приказа. Полностью положившись на нового знакомого, Леонардо позволил отвести себя к какому-то человеку, сидевшему в большой комнате среди множества таких же серых людей занятых непонятными подсчётами. На руки мастер получил несколько серебряных монет и целую горсть меди (на мелкие расходы, — пояснил Михаил. — Не станешь ты в кабаке серебром платить. Всё равно не выпьешь столько, сколько на серебрянку нальют. А оставлять жалко). Взамен Леонардо расписался в пухлой тетради и по объяснениям служивого человека понял, что ему сюда надо будет регулярно приходить за жалованием, раз в месяц.

Выйдя на улицу и с удовольствием вдохнув свежий воздух после спёртого духа царившего в подземельях казённого приказа, Мишка радостно потёр руки: — Вот теперь можно и в кабак.

— Мне завтра на службу, — попробовал возразить Леонардо.

— Да не волнуйся, — махнул рукой новый знакомы. — Мне тоже. В одном приказе служим, я тебя провожу.

Так как иных отговорок у Леонардо не имелось, да и развеяться, после долгого пути и, особенно, после головокружительной встречи с царём Иваном, в целом хотелось, то ничего против похода в увеселительное заявление он не имел. Разумеется, в меру. Правда настрой Михаила вызывал справедливые опасения. Слишком он был энергичный.

К кабаку дошли, когда уже солнце начало себе место за горизонтом присматривать чтобы на него опуститься. Не ночь ещё, но уже вечер.

Кабак как кабак. Приличный даже. У входа стоит малый пародвижитель со скучающим в нём водителем.

— Работа у мужика не позавидуешь, — поделился Михаил. — С утра до утра какого-нибудь боярского сына по кабакам да по девкам возить. И главное: пока он там наливается ты сидишь при машине, давление поддерживаешь да ворон считаешь.

Кажется, сказал слишком громко потому, что мужчина в кожаной, закрывающей уши шапки на них недовольно покосился. Хорошо, что секунду спустя они уже вошли внутрь. Трактирный зал хорошо освещён множеством свечей из искусственного воска. Благодаря тому, что свечи в русском царстве стоили по одной копейке за полсотни, то позволить их себе мог практически кто угодно.

По вечернему времени в кабаке относительно людно, но его новый товарищ похоже действительно знал что здесь к чему так как сразу потащил Леонардо в дальний угол где нашёлся маленький, кособокий, но хитро спрятанный за всяким хламом столик и, самое главное, абсолютно свободный.

— Погоди, я сейчас, — пообещал Михаил, исчезнув на пару минут и вернувшись с парой кружек, кувшином и тарелкой сухих сухариков, обильно посыпанных солью.

Странно, Леонардо был уверен что новый знакомый хочет лишний раз гульнуть за его счёт, но тот заплатил за заказ сам, а когда Леонардо хотел оплатить хотя бы за себя, твёрдо отвёл его руку.

— Сегодня я угощаю, — объявил Михаил. — И никаких возражений! Давай, первую за царя-отца, долгие ему лета, да и нам заодно, скромным его помощникам.

Леонардо не собирался напиваться, но, знаете, как-то само собой получилось. Тем более Михаил оказался прекрасным собеседником беседовать с которым было легко и приятно.

— Нет, ты скажи, Фрязин, зачем к нам приехал, — в какой-то момент стал допытываться собутыльник.

— За знаниями, — отвечал молодой мастер слегка пошатываясь.

— Эко диво! Всяк другой приезжает учить, а этот приехал учиться, — удивлялся Миша.

Леонардо, в свою очередь, спрашивал: — А правда, что у вас тут зимой медведи по улицам свободно меж людей ходят?

— Конечно правда, — подтвердил собеседник. — Я и хожу. И зимой, и летом.

Потом к ним подсели какие-то девушки, но почему-то не задержались и пропали, он не успел отследить толком куда.

— Пора, пора друг, — Михаил вытащил слабо сопротивляющегося Леонардо из-за стола. — Пора и честь знать. Уходим мы. Нам завтра на службу, помнишь?

Вышли по темноте, но основные улицы столицы прекрасно освещались. Доведя до странноприимного дома, сдал нетвёрдо держащегося на ногах мастера с рук на руки покачавшей головой при его виде Епифании Фёдоровне, старшей горничной. Прежде чем она успела задать хотя бы один вопрос, Михаил Игоревич уже куда-то исчез.

А впрочем, не «куда-то», а по весьма определённому адресу, на ночь глядя, но здесь даже ночью кипела жизнь. Тайный приказ государева надзора работал по ночам как бы не чаще чем ясным днём.

— Мишка! Нехристь! Зачем Фрязина напоил? — привычно ругался старый дружинник, нашедший своё призвание в тайной охране. — Я тебе что говорил? Присмотреться к нему. Понять, чем дышит. Не папский ли выкормыш в доверие к государю втереться пытается. Не тять ли какой против царя и русских людей злоумышляющий. А ты что? Напоил его в кабаке?

— Так для дела, Василий Мстиславович!

— Какого дела?

— Понять не тять ли.

— И что понял?

— Не тять. Те пить умеют и любят, а Фрязин не умеет и особенно не любит.

— Смотри у меня, Мишка, — Василий Мстиславович потряс старым, но ещё крепким, дай бог молодым витязям такой, кулаком. — Ты теперь за ним пригляд держать будешь. Царь-наш-отец сильно в этом иноземце заинтересован. Говорит тот на придумки горазд быть должен. И не спаивай его больше!

— Если он сам в кабак пойдёт? — поинтересовался Михаил.

— Значит не пускай. Ему нужна светлая голова. Не то, что твоя бестолковка. Всё понял, негодник?

— Так точно, Василий Мстиславович, понял всё. Фрязину пить не давать, самолично всё употребить!

— Иди уже, хватит меня злить. Не был бы ты только моим племянником…

— До свидания, дядя.

* * *

Утро, как много в этом слове. Особенно если вставать приходится, по обычаю, рано, а вчера, сверх меры, баловался разными явствами да напитками.

— Проснись, проснись, Фрязин. Вот, квасу холодного хлебни, сразу жить легче станет.

Чьи-то руки настойчиво совали в губы край чаши.

— Что за гадость! — возмутился Леонардо. — Кислый!

— Такой и должен быть, — заверил его сосед каким-то образом, оказавшийся в комнате Леонардо. — Сейчас подействует, подожди минутку.

Кислый, до дрожи в зубах, напиток и правда подействовал самым живительным образом.

— Мишка, ты что тут делаешь, как вошёл?

— Не заперто у тебя было. А что делаю — так не позволяю проспать первый день на службе. Вставай давай, выходить пора!

— Meglio un magro accordo che una grassa sentenza (Лучше худое соглашение, чем жирный приговор), — пробормотал под нос Леонардо.

— И то верно, — согласился сосед.

Леонардо удивился: — Так ты понимаешь?

— Ваших здесь много. Хочешь, не хочешь, а по верхам всего нахватаешься, — ушёл от ответа Мишка. — Да ты вставай скорей, опоздаем!

Приказ Дивных Дел располагался в отдельной крепости, на манер большого Кремля, хотя и поменьше, но со своими башнями и небольшой площадью, на которой уже запарковалось не меньше десятка пародвижителей. Выстроен он был полностью из красного кирпича, прорезанного бойницами окон и разбавленного куполами невысокой церквушки, теряющейся на фоне более высоких башен.

— Сначала к отцу Григорию, — заявил Мишка, потащив мастера в церковь.

— Заутреннюю стоять? — предположил Леонардо.

— Отметиться!

В церкви, вместо душных благовоний и тяжёлой, давящей на плечи тишины стояла самая настоящая рабочая суматоха. Видный мужчина с почти квадратной фигурой, больше подошедшей какому дружиннику, но обряженный в одежду священнослужителя немедля отмечал каждого входящего в бумагах перед собой, осенял крестом, что-то говорил и пропускал дальше.

Досталось и Леонардо только успевшему пискнуть что он, дескать, католик.

— Господь един, — степенно заметил священник. — Что люди на земле напутали, то их грех. А на небе всё просто. Вижу — новичок. Кто таков?

Леонардо представился.

Заглянув в записи и удостоверившись, что там уже есть такой, священник посветлел: — Звать меня можешь отцом Григорием. Если что непонятно будет или не знаешь у кого спросить, то ко мне и подходи. Сам не отвечу, так направлю к кому следует. В бумагах указано пристроить тебя к делу о стрелах огненных, самолетящих, называемых ракетами. Коих вот этот прохиндей ещё с прошлой весны не может нормально сделать. Берёшься ли?

— Посмотреть надо.

— Вот сразу и посмотришь, а я приписываю тебя к делу, — веско закончил отец Григорий.

Мишка ткнул в бок так, что Леонардо немного скривился: — Вместе пропадать будем. Да не бойся, там не так сложно. Стрелы у меня уже летают, только пока мимо.

Потирая бок, мастер спросил: — Если не сложно, то что сам не сделал?

— Да говорю: уже летают. Хорошо летают! Только попадают не куда надо, а куда бог пошлёт.

— Не поминай имя господне, прохиндей, — рассердился отец Григорий.

— Что это я — прохиндей?

— Всё ловчишь и увиливаешь. Прохиндей и есть, — припечатал священник. — Знай же, главным по стрелам назначаю Фрязина. Тебе, Фрязин и ответ после за результат держать, сначала передо мной, а после, быть может, и перед царём-отцом.

— Вот, ты теперь уже и начальство, — обрадовался Мишка снятой с его плеч ответственности. — Пойдём, покажу нашу каморку.

Вход во внутренние помещения приказа проходил через церковь и кроме отца Григория там имелось полно крепких, похожих на дружинников, монахов с непроницаемыми лицами и внимательными глазами. Пройдя мимо них, они вышли во внутренние залы, где Мишка буквально потащил его в сторону, потом по лестнице, снова в сторону и наконец гордо представил: — Мои… точнее теперь похоже, что уже наши хоромы.

Хоромы состояли из пары комнат, заваленных разным хламом, в основном полыми трубками из металла, дерева и даже из плотной бумаги. На столах в дальнем конце помещения разложены какие-то чертежи, но добраться до них из-за разбросанного мусора также непросто как пройти по минному полю.

— Рабочий беспорядок, — нисколько не смущаясь пожал плечами Михаил.

Леонардо предложил: — Давай, немного, приберёмся. — чуть подождал и добавил: — Прямо сейчас.

Спустя несколько часов помещение стало выглядеть гораздо лучше. По крайней мере по нему можно ходить, не опасаясь запнуться или удариться о что-нибудь тяжёлое, а вдобавок ещё и острое. Леонардо прилип к лежавшим на столах чертежам и кривовато сделанным рисункам.

Мастер поинтересовался: — Ты рисовал?

— Ну я, — нахохлился Михаил. — Подумаешь, что криво, главное — всё понятно.

— Точность мыслей должна выражаться в точности линий, — ответил Леонардо. — Без дисциплины тела невозможно достичь дисциплины ума.

— Это может быть там, у вас, а на Руси главное дело. Сделал дело, выполнил царский наказ — считай герой.

— Но ты его пока ещё не выполнил, — прищурился Леонардо.

Мишка вздохнул: — И то верно.

— Рассказывай, что за огненные стрелы. Подожди, вот эти чертежи, их царь Иван рисовал?

— Он, отец наш, когда про трёхклятые стрелы рассказывал и задачу ставил.

— Смотри какая поразительная точность линий, — залюбовался чертежом Леонардо.

— Так это царь рисовал. А здесь я.

— Учись у лучших. Стремись их превзойти.

— Превзойти царя-отца? Да проще взлететь при жизни в рай господень, — возмутился и даже, кажется, рассердился Михаил.

— Что сделал один человек, то сможет и другой. Я в это верю, — ответил Леонардо.

— Если человек! А царь наш не меньше, чем посланник божий. Может и вовсе — один из добрых его ангелов к нам грешным спустившийся ради нашего спасения из тьмы и пороков.

— Меньше теологии, больше практики, — потребовал мастер.

* * *

…сколь сильно огонь и дым извергаются из узкого горла сосуда, столь же сильно он сам устремляется в противоположную сторону. Как отскакивает лодка, когда ты прыгаешь с неё на берег, так и сосуд летит, истекая пламенем. Дабы сила огня не рассеивалась впустую, подобно дыму из очага, его должно направить через сужающийся канал — устье-колокол. Сие устье формирует стремительный поток, придающий снаряду наибольшую мощь.

За прошедшие четыре месяца Леонардо наловчился писать сразу на русском языке, без того чтобы сначала формулировать мысли на привычной латыни, а после переиначивать на придуманную и внедрённую царём Иваном Третьем письменную грамматику. Аккуратный почерк расставлял буквицы-бусинки ровными рядами, словно солдат на поле боя.

За лаконичными предложениями скрывались сотни попыток: успешных, частично успешных или вовсе не успешных и даже опасных. Как на вторую неделю, набивая ракету чёрным порохом кто-то из них ошибся, и та взорвалась прямо в канале пускового устройства, разворотив его полностью и инициировав подрыв соседних товарок. Слава богу никто по-настоящему не пострадал, но оглушило знатно. Леонардо и Михаил потом весь вечер в бане мылись, отмывая пороховую гарь и копоть. А у Леонардо ещё несколько дней в ушах звенело и всё чудилось будто его кто окликает, но оборачивается и никого.

Не прессуй порох в монолит, ибо он вспыхнет мгновенно и разорвёт сосуд. Наполни его зёрнами, оставив ходы для воздуха, дабы горел он ровно и продолжительно, как тлеющее полено. Короткий всполох швырнёт сосуд лишь на малое расстояние. Для дальнего полёта нужен ровный и долгий толчок. Длина заряда внутри сосуда определяет время его пути.

Они экспериментировали с разными материалами. Дерево легче металла и, значит, летит дальше. Проклеенная трубка из плотной бумаги слишком легка, её может сдуть встречный ветер. Да и прочность у неё никакая. Железные ракеты показывали лучшие результаты, но они слишком дороги для одноразового оружия, тем более бьющего по площадям. Дороги не в смысле цены металла, а в смысле работы над одной ракетой. Пара опытных кузнецов, используя специальные инструменты, может изготовить заготовки под несколько десятков таких ракет в день. Но что такое несколько десятков, если за один выстрел выпускаются до полусотни таких огненных стрел компенсирую массовостью низкую точность полёта.

Дабы огненное копьё не кувыркалось в полёте, подобно сорванному листу, его центр тяжести должен пребывать в покое. Для сего помести тяжёлое остриё в голове, а лёгкие перья из железа или дерева — в хвосте. Если заставить сосуд с огнем вращаться вокруг своей оси, подобно веретену, он отвергнет все попытки сбить его с пути. Направь часть огня по касательным каналам,дабы сообщить ему вращение.

Про вращение придумал Леонардо вспомнив объяснения Джана Батиста про то, как пуля из его револьвера закручивалась в стволе проходя по нарезам. Увы, использовать нарезные направляющие для запуска ракет слишком сложно. Тогда мастер предложил, чтобы огненная стрела сама закручивала себя прямо в полёте и это сильно повысило точность и дальность.

Продолжая вести записи, перенося квинтэссенцию из многочисленных опытов на бумагу, Леонардо вспомнил как однажды вышел из приёмного дома, а на земле лежал снег. Было белым бело вокруг. Выпавший за ночь снег накрыл улицы, дома, даже людей — на шапках и плечах у них виделись небольшие холмики мокрого, налипшего снега. Он тогда предложил отменить запланированные на полигоне старте пока эта белая слякоть не растает, но Мишка засмеялся и сказал, что она не растает до самой весны. У мастера мёрзли руки. Запальные шнуры не хотели зажигаться. Тогда Мишка отдал ему свои варежки греться и поджёг шнуры сам. Ракеты с визгом от которого на миг замирало сердце чтобы потом биться с удвоенной, с утроенной частотой взмывали в блеклое зимнее небо расцветая огненными цветами где-то в районе предполагаемой цели. Снег под ногами вскоре стал чёрным от копоти. А затем его накрыл слой нового, белого, только-только выпавшего снежка.

Каждое огненное копьё должно быть как брат-близнец другому: вес, форма, зернение пороха и длина запала — всё должно быть выверено до волоса. Иначе полет их будет столь же различен, как полёт камня и пера.

К начавшейся русской зиме Леонардо вскоре привык. В городе улицы чистились дружинниками, и кто-то догадался приделать к пародвижетелям скребки и чистить дороги уже ими. Но за городскими стенами было не пройти и не проехать. Леонардо крайне поразила такая простая и обычная для местных вещь как лыжи. Всего лишь пара плоских палок, крепящихся на ноги, они позволяли ходить по снегу, где без них или снегоступов человек проваливался бы по пояс. И не просто ходить, а даже гонять, развивая скорость сравнимую со скачущим всадником.

В какой-то момент им отдельно пришлось решать проблему стандартизации. Так как все компоненты огненных стрел изготавливались вручную, то все они немного отличались одна от другой. Чуть легче или чуть тяжелее. Чуть уже или чуточку толще. Более плотный порох или более рыхлый. И в результате общий разброс такой, что впору стрелять лишь по вражеским городам, в меньшую цель ещё попробуй попади.

Михаил, по указанию Леонардо, изготовил шаблоны, по которым без жалости отбраковывалось всё, что в них не укладывалось. Приданные им в помощь мастера роптали, особенно когда доля брака доходила до семидесяти процентов. Брак им не оплачивался, и они сильно потеряли в заработке. Тогда Леонардо придумал систему денежных вознаграждений и выплачивал её из своего кармана. А самое главное он посеял дух конкуренции между мастерами одного профиля, например кузнецами или столярами, точившими стволы для деревянных ракет. Соревнуясь между собой и получая скорее символические, нежели по-настоящему денежные награды, они снизили процент брака до приемлемых значений.

…и приделай к хвосту сосуда четыре пера из тонкого кованого железа, дабы воздух удерживал его на пути.

…для верного направления на цель, первоначальный путь огненной стреле должен задать прямой желоб или стержень, по коему оно скользит, пока не наберёт свою собственную скорость»

Главной причиной неудач самого Михаила было то, что он пытался сделать универсальную ракету. Леонардо пошёл другим путём. Отдельно тяжёлые — железные, мощные, несущие значительный заряд. Отдельно более лёгкие — деревянные. Отдельно короткие, для близкого боя и отдельно длинные — для дальнего поражения. Разные приспособления для перевозки лёгкой, одноразовой пусковой установки силами одного — двух пехотинцев и многоразовой, тяжёлой, которую можно установить на стену или даже на пародвижитель и запускать с него.

Отец Григорий часто приходил посмотреть на их пуски на полигоне и оставался крайне доволен.

Леонардо встречался с царём примерно по два — три часа в неделю и после каждой встречи выходил из царских покоев на подгибающихся ногах. Раз за разом царь Иоанн переворачивал мировоззрение молодого мастера открывая ему очередную тайну как устроена та или иная малая часть всего сущего. Казалось — столько знать не может ни один человек на свете. Но чем больше узнавал Леонардо, тем более понимал сколько вокруг ещё непознанного и неизвестного. Но русский царь раз за разом открывал ему всё новые и новые тайны. Ему и ещё нескольким приближённым удостоенным великой награды учиться лично у царя.

…и помести в головную часть не тяжёлое ядро, но сосуд с «греческим огнём», поражающий врага не ударом, а огнём и смрадом на площади

Закончив писать, Леонардо с гордостью оглядел свои зарисовки разных ракет и приспособлений для их пуска, сопровождаемые комментариями и сравнениями. Это была прекрасная работа. И, что важно, они с Михаилом выполнили её сами, если и руководствуясь подсказками царя Ивана, то лишь в самом начале и в виде общей идеи. Но все частности — бесспорно их собственная заслуга. Путь от умозрительной идеи до практического воплощения на уровне технологических карт, схем производства с подробными инструкциями для того, кто захочет развернуть производство огненных стрел с нуля — крайне долог. И они с гордостью прошли его до конца.

Нет, работы не остановились. Всегда есть куда двигаться дальше, это Леонардо понял твёрдо. Например, можно вместо сосуда греческого огня помещать в ударную часть отдельный заряд регулируя его так, чтобы он взрывался не от удара ракеты о землю, а ещё в воздухе, поражая врага мелким железным ломом словно слаженным залпом пехотного полка. Ещё можно и нужно экспериментировать с различными типами пороха, благо царские алхимики здесь же, в приказе дивных дел, готовы выдавать самые разные порохи, спирты и другие смеси способные пылать огнём создавая момент реактивного движения. Работы ещё непочатый край. Но этим займутся другие. Отец Григорий ясно дал понять, чтобы они готовились передать все наработки и взяться за новую задачу. Предвкушая какую ещё задачу им поручат, у Леонардо сладко ныло в груди словно у влюблённого юноши в преддверии скорой встречи с объектом его страстных воздыханий.

Мишка, напротив, не разделял его настроения, оставался хмур и ворчлив.

— Вот ещё, — в который раз за последние дни поднимал он одну и ту же тему. — Мы всё сделали и отдавай непонятно кому. Здрасьте, пожалуйте на всё готовенькое. Хорошо они придумали, по-другому не скажешь!

Но Леонардо не слушал. Перед глазами у него проплывали изящные обводы летающего корабля, видимого им накануне. Огромный воздушный шар, поднимающий скромную, на фоне его размеров, гондолу с установленным на ней слабосильным пародвижителем. Словно огромный, исполненный достоинства, белый кит он плыл над Москвой в пробном полёте. Может быть царь захочет, чтобы Леонардо переключился на работу с этим чудом? Было бы здоров. В любом случае, мастер оставался уверен, что новая задача будет столь же сложной, сколь и интересной. Другие в Приказ Дивных Дел просто не попадали.

Счастлив тот человек кто использует всего себя без остатка и прожив жизнь, придя к богу, сможет по праву сказать ему: — Я всё сделал как ты хотел. Весь твой дар, данный мне при рождении, использовал сполна. Ни кусочка, ни малую толику не потратил зря.

Леонардо был счастлив.

* * *

Зима, русская зима вступила в свои права. Красная кирпичная крепость Приказа Дивных Дел возвышалась на ледяной земле словно застывший посреди зимы всполох пламени. Дымили многочисленные трубы. Где-то что-то грохотало, но буднично и совсем не опасно.

Так как сам приказ построен в некотором отдалении от остальных зданий просто на всякий случай. Во избежание. Тремя лучами к нему подходили три расчищенных от снега дороги — из Кремля, из города и, отдельно, из кузнечной слободы. По дорогам ходили люди. Ездили лошади. Катались пародвижители.

В одном таком пародвижителе тащившем за собой укрытую от снежной пурги плотной ткань повозку ехал механик и ювелир. Он служил в Приказе Дивных Дел уже много лет и привычно остановился у входа, не выходя. Водитель открыл дверь и переговорил со святым братом, досматривающим всех желавших проехать внутрь крепости.

Святой брат лично знал механика. Бумаги у него тоже были в порядке. Ничего необычного. Всё, как всегда. И только что-то непонятное цепляло, требовало присмотреться повнимательнее.

— Егор Кузьмич, — предложил священник. — Ставь ты свой движитель на стоянку. Давай пройдём к нам в келью, чаю выпьем, горяченького, да с варением, да с пирогами. По такой погоде оно само то будет, немного согреться. Идём?

— Никак не могу, — отказался механик. — Поспешать мне требуется. Давай потом как-нибудь.

— Ты всё же выйди, — настаивал священник. — Тут дел на минутку. Подпишешь одну бумагу и даже движитель глушить не придётся.

— Если только действительно на минутку, — засомневался водитель. Вернее только сделал вид будто засомневался. Свободной рукой нащупав лежащий под шубой на соседнем сиденье огнебой с укороченным стволом он развернул его в сторону священника и выстрелил тому прямо в грудь.

Одновременно с тем, увидев нацеленный на него стол, святой брат, а равно служащий государева надзора наконец догадался что ему показалось неправильным и подозрительным в облике знакомого механика. Тот говорил, двигался, даже улыбался, но глаза у него всё это время оставались пустыми, словно у куклы.

— Басурмане! Тревога! — успел крикнуть охранник. Или ему только показалось что он успел. Близкий выстрел опалил лицо и разворотил грудину. А механик с пустыми глазами уже убрал разряженный огнебой и дав полный ход понёсся к ведущим во внутренний двор крепости воротам. Вообще-то они должны быть всё время закрыты и открываться только для пропуска очередных, тщательно проверенных, гостей. Но сегодня туда и обратно сновали так много лошадиных повозок и движетелей, что кто-то из государевых охранников пренебрёг своим долгом и оставил ворота открытыми.

Неторопливо набирая скорость движитель покатил к воротам. Опомнившиеся охранники попыталась перекрыть их, опустив решётку, но водитель с пустыми глазами выставил вперёд ковш, предназначенный для сбрасывания снега с дороги, и заклинил им решётку. Позади раздавались крики опомнившихся священников.

Из прицепленной сзади повозки выскочили не меньше нескольких десятков человек с оружием в руках. Как они только там помещались — лежали один на другом, не иначе. Часть из них принялась стрелять по священникам из арбалетов и огнебоев задерживая их и перегораживая вход. Другая часть, немедля, побежала внутрь крепости, к одной им ведомой цели.

У каждого из нападавших были пустые, без единой тени мысли, глаза. Глаза кукол.

— Турки! Турки напали на Приказ Дивных Дел. Поднимай всех, кто есть. Да скорее ты, скорее! — надрывался отец Григорий, пытаясь хоть как-то урегулировать воцарившийся вокруг хаос.

В окна полетели гранаты. Их нападавшие тоже принесли с собой. Причём это были свои гранаты, созданные здесь. То есть не прямо здесь, в самом Приказе, но на специальном заводике, относящемся одновременно к алхимическому и военному ведомствам. А разработали их и довели до ума, как раз в самом Приказе, но было это ещё лет десять назад.

И вот сейчас эти гранаты влетали в окна вынуждая святых братьев выбегать из ставших ловушкой залов и выпрыгивать из дверей попадая под прицельный огонь бьющих прямой наводкой «зомби» как называл их царь. Отсутствие собственных мыслей и полностью подавленная басурманскими гипнотехниками воля совсем не мешали им точно целиться и ловко прикрывать друг друга. Прижизненные навыки у жертвы тотального подавления воли почти не страдали. Отсутствие инициативы компенсировалось чёткими и подробными приказами, отдаваемыми контролёром его новой марионетки.

Из «зомби» получались страшные противники, не знающие ни сомнений, ни страха, вдобавок полностью лишённые инстинкта самосохранения. Хуже того, дай контролёру время, и он сможет обработать практически любого. Вчерашний друг сегодня может обернуться послушной куклой в руках врага. Их выдают только глаза. Но чтобы увидеть надо знать куда смотреть.

Мехмед Второй Завоеватель. Османская империя. Стамбул (бывший Константинополь)

Возлежа на расшитых золотой нитью подушках Мехмед Второй, заслуженно прозванный Завоевателем, курил каньян поддерживаемый руками молодой девушки. Другая малолетняя наложница держала наготове тарелку с крупным виноградом готовая, по малейшему знаку, продолжить кормить хозяина виноградом. Ещё одна стояла с полотенцем чтобы вытереть рот повелителя если тот запачкается.

У всех девушек были пустые, стеклянные глаза. Замирая, они стояли неподвижно, как будто куклы. И только слабые движения показывали, что девушки дышат, что они ещё живы. Если, конечно, их состояние можно назвать полноценной жизнью.

Состояние полного подчинения — так это называлось на языке науки управления человеческим разумом которой ещё только предстояло возникнуть когда-нибудь на стыке развитой биохимии, психологии, нейролингвистики, соматики, нейрофизики и нейроинженерии. Тайное знание новой аристократии, возвышающее её над всем прочим быдлом. Псионика. Правленика. Имён много, суть одна. Способ заставить других людей руководствоваться твоими командами и работать на твоё благо забывая о собственном. Настоящая квинтэссенция власти, не требующая ни способности договариваться, ни учитывать интересы подчинённых. И самое главное, что в этом мире один только Мехмед владел этой наполовину наукой, наполовину искусством. Только он один и самые доверенные слуги, коим он раскрыл крохи истинной мудрости, перенесённой им через границу нулевого момента из другого мира и другого времени.

В народе его доверенных слуг называли «контролёрами». Но на самом деле они тоже находились на крючке, только более тонком. Контролировал всех и властвовал над всеми один только Мехмед — единственный по-настоящему свободный человек во всей Османской Империи. Конечно если не считать каких-нибудь крестьян или рабов для контроля которых хватает плетей и цепей и нет смысла влезать им в мозг и управлять течением их простых и примитивных мыслей сводящихся, в основном, к тому что бы пожрать, да как бы избежать плетей надсмотрщиков.

С другой стороны: можно ли назвать полностью свободным человека, у которого есть цель и который готов пожертвовать всем ради своей цели? Вся разница что свои цели Мехмед избрал для себя самостоятельно, а нужные ему цели, стремления и систему жизненных приоритетов он намеренно вложил в головы подчинённых.

Что вообще такое истинное свобода? Если возможность делать всё, что придёт в голову, совершать любые поступки, не иметь никаких ограничений и моральных тормозов то это будет вседозволенность, а не свобода. Впрочем, вопрос определения сущностей — философский вопрос, а Мехмед Второй был практиком.

Псионика давала многое. Как любая монета, она имела две стороны. Первая сторона — управление другими. Обратная сторона — управление собой. Почти полный контроль над своей памятью, эмоциями, вплоть до возможности сознательно управлять выработкой отдельных гормонов или другими «низшими» функциями тела. Здесь псионика несколько пересекалась с «военным искусством» Фридриха Третьего насколько он его понимал по донесениям своих шпионов в Священной Римской Империи. Мехмед не знал всех тонкостей, но основа скорее всего была схожей. Первый шаг — управление собой. Второй шаг — управление окружающими. Разработчики «военного искусства» явно остановились на первом шаге развив и расширив его до предела в попытке создать идеального воина. Тогда как его соотечественники сделали упор на управление другими. Основа одна, но какой разный результат!

Полное подчинение только первый этап. Превращение человека в программируемого робота хорошо, но не всегда полезно и применимо. Такого можно использовать как исполнителя, но и только.

Гораздо интереснее — не полное подчинение. В идеале чтобы цель контроля даже не подозревала о том, что её контролирует. Чтобы считала вложенные ей в голову мысли своими собственными, а чужие желания — своими желаниями. Вот высший пилотаж доступный только по настоящему искушённым в псионике профессионалам.

Невербальный приказ, выраженный через движение ладонью и губ касается свежая виноградина поднесённая девичьей рукой. Мехмед раскусывает её. Сладкий сок стекает в горло.

Время ещё не пришло. Не всё ещё закончено. Не всё подготовлено. Далеко не все его идеи воплощены. Но если чересчур увлечься одной только подготовкой, то рискуешь опоздать и прозевать первый удар. Столкновение османской империи и русского царства неизбежно, как и должно было произойти, но через век или полтора или даже два. Однако влияние нулевого момента изменило всё. Исковеркало? Улучшило? По крайней мере оно предоставило возможности и Мехмед Второй собирался использовать эти возможности сполна, вычерпать их до самого донышка.

Нулевой момент менял сроки и путал даты. Если при нормальном течении событий русское царство должно было как следует повзрослеть, заматереть и лишь тогда закуситься с дряхлеющей османской империей. Но сейчас османы, в том числе благодаря самому Мехмеду, находятся на пике могущества. Тогда как русское царство, не смотря на все усилия Ивана Третьего, ещё мало и слабо. Царю Ивану требуется время.

Мехмеду тоже нужно было время чтобы провести необходимые преобразования, обучить контроллеров и убедиться в их полной и безоговорочной верности и так далее. Отсюда негласный договор — ты не нападаешь на меня, и я не нападаю на тебя. Но всем договорам, тем более негласным, приходит конец. И тогда единственно важный вопрос — кто нанесёт первый удар, захватит инициативу и тем самым сделает первый шаг к полному уничтожению своего соперника.

Время большой игры наконец-то пришло, — решил Мехмед. Подготовленные им войска выступили в поход на Русь. И одновременно с этим он решил нанести удар изнутри ломая инфраструктуру противника, его материально-производственную базу. Покончив с русским царством и поглотив его ресурсы и технологии, он получит тотальное преимущество в будущей войне с остальными.

Время пришло. Игра началась. Посаженные в момент «ноль» семена неизбежно прорастали ростками и цветами. Но аромат тех цветов был тосклив и ужасен, ибо росли они на человеческой крови.

Историческая справка к четвёртой главе

Мехмед Второй Завоеватель

Наиболее выдающийся правитель османской империи, достигшей в 15-ом веке пика своего могущества и ставшей одной из крупнейших мировых держав.

В 1453-ем году захватил Константинополь положив конец Византийской Империи. Позже перенёс в него столицу переименовав город в Стамбул.

Расширил границы на Балканах и в Малой Азии.

Подчинил Сербию, Боснюию и Герцеговину.

Захватил часть Венгрии.

Создал эффективную систему государственного управления и успешно развивал торговлю (особенно морскую).

И это всё в одной только реальной истории. Представляете, что он мог бы натворить если бы умел в псионику как в рамках данного романа?

Глава 5. Самые нетерпеливые птицы — первые вестники

Весь день с утра Леонардо и Михаил работали надо описанием самолетящих огненных стрел, прозванных иностранным словом «ракетами». Точнее Леонардо приводил в порядок записи, а Михаил, в основном, слонялся рядом, жаловался на то, что производство ракет было решено выносить из Приказа Дивных Дел в отдельную, только-только достроенную специально для этого дела, мануфактуру. Михаил вслух мечтал о царской награде, вроде как положенной им за работу над огненными стрелами. Он перебирал имена знакомых девушек мечтая, как одной купит бусы, другой расписной платок, а третьей браслет и как те девушки будут радоваться подаркам и его целовать. В общем всячески мешал и отвлекал Леонардо от бумаг.

Но мастер не обижался. Слушать Михаила было легко и приятно. Да и в целом Леонрадо сейчас чувствовал себя как сытый кот вдоволь наловивший мышей и по той причине временно не обращающий внимание на подозрительные шорохи в погребе и в сенях. Он смаковал удовлетворение от хорошо проделанной работы как иной пьяница, раздобывший по случаю бутылку, смакует и перекатывает на языке первый, самый вкусный и многообещающий глоток.

Конечно, вскоре это чувство пройдёт и захочется нового вызова, новой задачи, но пока, пока можно расслабиться и насладиться ощущением хорошо сделанного дела. Опять же царь Иван, говорят, никогда не скупился на награды тем, кто действительно сделал что-то полезное.

— Подарю Ленке браслет, — вслух мечтал Мишка.

— Так Катьке вроде бы хотел браслет подарить, — поправил Леонардо.

— Нет, Ленке — браслет, а Катьке — бусы, — тут важно не перепутать, я уже обещал.

— Надо было обещать всем браслеты, тогда бы не перепутал. Да и вообще: зачем морочить головы сразу трём девушкам? — спросил Леонардо. — Выбрал бы одну и хорошо.

— Ничего ты не понимаешь!

— Куда уж мне, — усмехнулся мастер.

— Это закон компенсации.

— Какой ещё закон?

— Ну вот смотри: на тебя девушки заглядываются? Заглядываются. А ты проходишь мимо, весь такой погруженный с головой в высокие материи. Потому и приходится мне за тебя отдуваться, сразу троих радовать. Цени мою самоотверженность!

— Ценю. Ты уже всю царскую награду мысленно распределил кому на браслеты, а кому на бусы?

— Браслеты, бусы — ерунда. Только чтобы девиц порадовать. Я ещё матери хочу такую новую штуку купить, которая сама бельё стирать станет, — пообещал Михаил.

Заинтересовавшись, Леонардо оторвался от записей: — Как это?

— Там маленький движетель установлен. Раскочегаришь его и дальше он сам, ты только грязную одёжку туда закидывай и обратно чистую забирай. Настоящее диво, почти как наши ракеты. Но дорогая зараза, только с царской награды и покупать.

— А мать что?

— Не говорил, а то откажется. Скажет не надо ей и лучше сама, но это всё ерунда. Я привезу, без спроса, установлю и пусть пользуется и соседям, за деньгу малую, пользоваться дозволяет. Пусть все соседи знают как сын её, Мишка, в городе хорошо устроился и высоко поднялся раз матери такие подарки дарит. Пародвижители то у нас в деревни уже есть. Два на общинные деньги куплены, а один, маленький, староста лично для себя приобрёл. А таких машин чтобы сами стирали ещё ни у кого в доме нет, я первый буду!

Раздавшийся в отдалении, приглушенный стенами, звук взрыва заставил Михаила прерваться на полуслове. Но мало ли что могло взорваться или просто очень сильно громыхнуть. В конце концов это ведь Приказ Дивных Дел, а не институт благородных девиц, которые даже между собой переговариваются не иначе как полушёпотом.

— Нет в тебе должного смиренья. Правильно говорит отец Григорий, — укорил друга Леонардо. Именно друга потому, как работая над одним и тем же делом в течении длительного времени невозможно оставаться друг к другу равнодушным. Тем более что оба в том возрасте, когда кровь кипит, а душа требует лихих свершений. Или подружишься или разругаешься вдрызг — третьего не дано.

Опять громыхнуло. На этот раз кажется будто ближе или просто громче. И чудится будто кто-то кричит. Что там вообще такое происходит?

— Пойду гляну, — решил Мишка.

— Вот-вот, сходи, а то только меня отвлекаешь, — проворчал Леонардо, но стоило другу уйти и воцариться тишине как сразу сделалось скучно и словно бы сумрачнее, будто сам свет дневной немного померк.

Скорее всего на солнце наползла очередная туча, ничего сверхъестественного. Но это был отличный повод отвлечься от работы и слегка размять затёкшее от долгого сидения тело.

Леонардо подошёл к небольшому окну затянутому, вот диво так диво, мутноватым стеклом. Царские умельцы пока не умели выплавлять большие и чистые, как вода, листы стекла, хотя царь был уверен, что это возможно. На данный момент вершиной их мастерства являлись небольшие, размером чуть больше ладони и толщиной в палец, пластинки, в целом прозрачные, но немного мутноватые. Однако и такие пластины шли в дело, их вставляли в окна закрывая вход в помещение зимней стуже, но пропуская некоторое количество света, что позволяло использовать меньше свечей для освещения или вовсе обходиться без них если работать рядом с окном. У себя на родине Леонардо видел такое только в дворцах-крепостях итальянской аристократии, но и там использовались решётчатые конструкции с совсем небольшими вплетёнными стёклами. Здесь же русский царь, казалось, задался целью вставить стёкла даже в окна простых горожан. Того и гляди, что и крестьяне, со временем, обзаведутся подобной роскошью. По крайней мере наиболее зажиточные из них, старосты деревень и те, чьи отпрыски смогли продвинутся на царской службе.

Вспомнив как пару минут назад, Михаил расписывал машину, самостоятельно стирающую бельё с помощью небольшого парового двигателя. Он собирался подарить её своей матери, обычной крестьянке, как только получит царскую награду. Леонардо оставалось лишь покачать головой. Подобное невозможно ни в одной стране, кроме русского царства. И он, кажется, уже почти привык к тому, что если царь Иван за что-то берётся, то делает это с поистине царским размахом. Нужен кирпич? Ставим завод за заводом пока этого кирпича не станет столько, что все новые дома будут строиться из него одного. У алхимиков получилось сварить стекло? Значит строим мануфактуру за мануфактурой, обучаем сотни подмастерий и варим столько стекла, что его хоть в окна вставляй. Что, впрочем, он и делает.

Несмотря на некоторую мутность, можно разглядеть как за узким окном метёт разыгравшаяся пурга. Ветер швыряет пригоршни снега прямо в стекло суля неприятную дорогу любому путешественнику рискнувшему по такой погоде пуститься в дальний путь. В комнате, напротив, тепло. В подвалах под башнями Приказа Дивных Дел расположены огромные печи. Не только для обогрева, на них кузнецы плавят металл, а алхимики, смешивая одно с другим, пытаются получить что-то третье. Но в зимнее время открывается хитрая система заслонок, пуская их жар внутри стен, обогревая весь Приказ.

Какие-то щелчки, доносящиеся с улицы всё время отвлекали Леонардо от благостных размышлений. Пока он наконец не задумался что же это могло быть и, неожиданно, понял — выстрелы из огнебоев. Похоже там, снаружи, шёл нешуточный бой. Нужно было что-то делать, но понятия не имел что именно.

Оружия при себе он не имел, разве только привычный нож на поясе, но что такое нож против огнебоя? Взгляд Леонардо заметался по помещению пока не остановился на уже заряженных заготовках под мелкие ракеты, которые они приготовили к очередной демонстрации. Ракеты заряжались в сбрую, та уже стояла приготовленная рядом, на одноколёсной тележке для удобства перевозки одним или двумя солдатами ракетного расчёта коих предполагалось выделить из особенно смекалистых стрельцов, предварительно их обучив.

Ни обращая ни на что внимания он принялся торопливо заряжать ракеты в сбрую, вязать кончики их запальных шнуров и подготавливать к пуску. Так как один массивный залп в пределах каменных коридоров вряд ли понадобится, то Леонардо рассортировал ракеты на четыре кластера с возможностью запускать их по отдельности.

Может быть, конечно, зря он переполошился. Вот сейчас вернётся Мишка и скажет, что это просто охрана устроила учения, но дверь оставалась закрытой. Открыл её сам Леонардо, когда закончил заряжать сбрую и осторожно выглянул в коридор. Звуки боя стали сильнее. Теперь и сомнений не возникало в том, что кто-то с кем-то сражается не на жизнь, а на смерть.

В коридоре было пусто, и мастер покатил тележку с тяжёлой сбруей впереди себя. Нужно найти хоть кого-то, понять, что происходит.

Неожиданно из-за угла выскочил незнакомый мужчина с занесённым над головой топором. Своим топором он рубанул переднюю часть тележки едва-едва не задев сбрую со снаряженными и готовыми к боевому применению ракетами. Леонардо что есть сил толкнул тележку перед собой так, что она ударила нападавшего и заставила его упасть на колени. Ещё один точный удар тележным бортиком в висок и тот валится на пол. Заслышав шум с позади себя, Леонардо поторопился развернуться, но увидел только бегущего к нему окровавленного человека с коротким клинком в руках.

Время замедлилось. В узком коридоре тележку развернуть не так просто и её с ходу не перепрыгнешь. Пальцы зашарили по поясу стараясь найти и снять нож. Плохая защита от меча, но хоть что-то. Всё тщетно!

Выстрел и второй нападавший отлетает на стену поймав в грудь тяжёлую пулю. Обернувшись, Леонардо видит Мишку, державшую на вытянутой руке ещё дымящийся огнебой. Причём не простой, а многозарядный, как две капли воды похожий на тот, что он видел у Джана Батиста делла Вольпе. И где только получилось раздобыть такую редкость?

Не успело эхо близкого выстрела ещё уложиться в ушах, как Мишка уже кричал на Леонардо: — Ты что здесь делаешь?! Немедленно возвращайся и запрись на засов!

— Что происходит? — допытывался Леонардо.

— На Приказ диверсанты напали.

— Какие ещё диверсанты?

— Османские, — припечатал Михаил. — Не смотри, что на лицо как наши, они наши и есть. Вон тот и вовсе кузнец и в Приказе служил, пару раз видел его на нижних этажах.

— Предательство? — спросил Леонардо враз пересохшими губами. — Измена?

— Нет, тут хитрее. Османские колдуны могут честных людей в послушных кукол превращать если наедине с жертвой останутся, дай им только время. Душу у православных забирают, а оставшиеся тела используют как послушных рабов. Такие и говорить умеют и всё помнят, что раньше помнили. Разоблачить их можно, но не просто.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Отец Григорий рассказывал, — отговорился Мишка.

Сильный взрыв заставил стены дрогнуть, с потолка посыпался разный мусор.

— Конец воротам! Взорвали!

Михаил дёрнул было Леонардо стремясь куда-то оттащить его, может быть, предлагая прятаться или бежать из штурмуемой османскими прихвостнями башни Приказа Дивных Дел. Но мастер остался на месте взглядом показав на заряженную ракетами сбрую в тележке, где ещё застрял топор того бедолаги.

По глазам видно, что Мишка всё понял, но он ещё колебался. Тогда Леонардо сам начал толкать тележку дальше по коридору, в сторону, где располагалась главная лестница ведущая на их этаж.

— Стой, дурень, погибнешь! — крикнул Мишка уже ему в спину.

— Царь не выдаст, свинья не съест! — ответил Леонардо русской поговоркой.

Мгновение спустя они катили тележку уже вдвоём. Леонардо благодарно улыбнулся недовольно пыхтящему другу.

— Спасибо!

— Эк по-нашему научился балакать итальянская морда! — ругался Мишка. — Подведёшь ты меня под монастырь. Вот как есть подведёшь!

Он ругался, но тележку тащил. Выкатив её на лестничный пролёт, торопливо развернул вниз и установил на упоры.

Вверх по лестнице бежали отступающие силы защитников. Отца Григория, не поймёшь живого или мёртвого, всего в крови тащили двое монахов. Ещё несколько поднимались следом, отстреливаясь и отбиваясь мечами от лезущих следом за ними османских кукол.

Увидев их на лестничном пролёте, монахи замахали руками: — Что вы тут делаете! Уходите, срочно. Запритесь где-нибудь. Помощь уже в пути. Нужно только немного продержаться. Да бегите уже отсюда! Османы сюда пришли чтобы учёный люд вырезать, а вы сами к ним выходите! Прочь!

Не обращая внимания на крики и даже на сильный толчок в плечо, Леонардо целился и готовился в нужный момент подпалить запал.

Момент вскоре настал, когда на лестнице не осталось ни одного живого человека в монастырской рясе. Кто-то рядом зычно крикнул: — Не стрелять!

К его удивлению командирским голосом кричал Мишка. Скорее от удивления, чем от чего-либо ещё отступающие монахи на несколько секунд прекратили стрельбу сгрудившись у них за спинами. Почуяв слабину, нападавшие перестали прятаться и предприняли решительный штурм лестницы, собираясь продавить и пробить хлипкую преграду из раненных и истекающих кровью монахов. С потерями в собственных рядах, лишённые души марионетки турецких колдунов, особенно не считались, хотя совсем зазря на рожон не лезли. Если только можно было забрать с собой хотя бы одного защитника, вот тогда да.

Но не в этот раз.

Их выскочила десятка два, может быть полтора, в суматохе боя время имеет свойство то растягиваться, то сокращаться, а количество плавает в широких пределах.

Леонардо запустил первую партию огненных стрел. Внутри помещения, направленные сверху вниз, на близком расстоянии порядка десяти метров или, может быть, чуть больше короткие ракеты буквально перемололи всех нападавших. За первой партией ракет отправилась вторая и её получили те, кто не успел выбраться на лестницу в первый раз.

У Леонардо дрожали руки. Пороховой дым и всё забивающий душный запах крови лезли в нос, мешали дышать, смотреть, говорить и слышать. Какой-то сумасшедший крикнул: — Вниз!

Уцелевшие монахи нырнули в дымное марево, затянувшее низ разбитой взрывами лестнице с лежавшими там телами.

Выбив упоры, Мишка подхватил тележку с наполовину ещё заряженной сбруей и лихо покатил вниз проезжая иной раз прямо по телам, лишь следя чтобы сбруя не вывалилась при сильном толчке. Леонардо ничего не оставалось как последовать за товарищем.

Внизу послышались выстрелы и звон клинков. Монахи отбивали первый этаж обратно у захвативших его басурман пользуясь их растерянностью и тем, что после бойни на лестнице их там осталось всего несколько человек.

Словно скрывавшийся до самого последнего мгновения в тумане айсберг надвинувшийся на корабль из порохового дыма появилось лицо монаха, а его руки крепко вцепились в бок тележки: — Помогайте, братишки!

Остатки басурман навалили баррикаду и отстреливались из неё как из крепости так, что к ним не подойти и не взять. Были бы гранаты — другое дело, но их давно не осталось ни у нападавших, ни у обороняющихся. Пушки есть, но они смотрят наружу, а их попробуй ещё спусти со стен и прикати.

Леонардо с Михаилом вывезли телегу на позицию. Бушевавшая на улице пурга не думала прекращаться, но сейчас на неё никто не обращал внимание. Разгорячённый идущим боем мастер не обратил внимание на то, что выскочил на мороз без шубы. Сердце колотилось как безумное и ему совсем не было холодно, а налипавший на волосы снег тут же испрялся.

Расстояние полсотни метров. Далековато, но в пределах допустимого для укороченных ракет, которыми сейчас была наполовину снаряжена сбруя.

— Жгите гадов! — попросил монах. — Там османский колдун прячется. Его они и защищают.

— Ora puniamo questi maiali! (накажем свиней!)

Леонардо выпустил сразу все оставшиеся ракеты. Завывая, они полетели в сторону баррикады разрываясь на корпусах перевёрнутых телег и сваленных в кучу брёвен поджигая их. Меньше чем за минуту на площади пылал огромный костёр, а изнутри доносились крики. Османы предприняли последнюю попытку атаковать, желая вырваться из огненной ловушки и, самое главное, вывести контролёра. Точнее это контролёр желал вырваться и окружающие его куклы изо всех сил пытались выполнить его желание. Они выскакивали из огня и тут же ложились под плотным огнём приехавших на пародвижетелях царских стрельцов.

— Леонардо, ты ранен!

— Что? — он обернулся и только при резком движении ощутил дискомфорт в груди, а когда опустил глаза то увидел торчавшую в плече стрелу. — И когда только успели.

Поразительное дело. Пока не знал, то ничего и не болело. Даже сам момент попадания в него стрелы удивительным образом пропустил. Но сейчас увидел и разом всё навалилось. Усталость, боль, страх и холод такой, что зубы принялись выбивать чечётку.

— Царь меня точно в монастырь сошлёт за то, что тебя не уберёг, — сокрушался Мишка. Голос постепенно отдалялся будто говоривший отходил дальше и дальше. Или мастеру только показалось. Сознание стремительно ускользало.

— Эй, кто-нибудь! — надрывался Михаил, стоя над телом потерявшего сознание Леонардо. — Да, ты. Вот ты. Хватай его и понесли. Осторожнее, дубина. Не дрова несёшь, а живого человека. Раз. Два. Взяли!

* * *

— Это меня в монастырь, а тебя на плаху, — «успокоил» племянника Василий Мстиславович.

Сам виновник с покаянной головой стоял в кабинете главы государева надзора и понуро молчал, сознавая свою вину.

— Тебе что было сказано? — продолжал ярится Василий Мстиславович. — Следить и охранять, чтобы с этого итальянца и волос без царского и моего разрешения не упал! А ты? Потащил его под пули. Под стрелы его потащил! Захотелось в войнушку с османами поиграться?! Ракеты свои чёртовы запустить захотелось! А теперь? Если Фрязин погибнет, царь мне этого не простит. А уж я до этого про тебя не забуду! Чучело соломенное. Бревно сухое. Колодец без ворота. Коса без рукояти. Вот кто ты такой!

— Да разве я… Он сам полез… — попробовал оправдаться Михаил.

— Так ты при Фрязине для того и был поставлен чтобы он никуда «сам» не лез! — буквально закричал Василий Мстиславович.

Выкрикнув, он выдохнул и уже спокойнее спросил, настраиваясь на деловой тон: — Как он там кстати? Рана опасная?

Почувствовав, что основная часть грозы прошла мимо, Мишка немного ожил: — Всё хорошо. Стрела на полпальца только вошла, рана пустяковая. Только вот простыл иноземец. По морозу без шапки бегал, ледяным воздухом дышал и простыл. Его сейчас лекари от лихоманки лечат.

— Смотри, если не вылечат, если помрёт Фрязин, — начал снова распаляться глава государева надзора.

— Не извольте беспокоиться! — вытянулся словно на смотре-параде. — Лежит он под присмотром лучших докторов из числа тех, кого царь сам лично докторскому делу учил! Они и полумёртвого на ноги поднять смогут.

— А если…

— Четырёх стрельцов к мастеру приставил, — отчитался Мишка, даже не дослушав вопроса: — Двое на входе в больницу и двое на входе в палату. Ничего не случится. Никакого «если»!

— Смотри у меня, шельмец!

— Смотрю в оба! — пообещал он.

— Эх, не был бы ты моим племянником, уже давно где-нибудь под Киевом бы бегал, вылавливая татей и заговорщиков.

— Осмелюсь спросить, — уточнил он. — Приказ Дивных Дел сильно пострадал?

— Порядочно. И не он один. Егеровская мануфактура сгорела полностью. Ещё на двух с трудом отбились, наполовину там всё развалили. Ключ-Каменский завод в развалинах. Басурмане его захватили, пришлось из пушек свой завод расстреливать и обратно штурмом брать. Мастеров погибли десятки. Подмастерий того больше. Царь Иван Васильевич в ярости. А знаешь кто виноват?

— Османы? — предположил «племянник».

— Мы! Мы с тобой виноваты, что не предусмотрели! Басурманин — подлый враг, с него нечего взять. Всегда был таким и ещё долго будет. Но мы должны были бдить! Обязаны были быть готовы, а оказались не готовы. Если бы ты один был виноват, то как есть в холодную бы посадил на год, а то и на все десять. Но все виноваты и я в том числе. И даже больше остальных потому, что не предусмотрел, не уберёг.

Михаил растерянно молчал не зная, что и сказать в ответ на спонтанную начальственную исповедь. Плохо дело, коли глава государева надзора вдруг перед простым тёмником начинает виниться.

К счастью, Василий Мстиславович взял себя в руки и только кивнул Михаилу на дверь. — Иди, мол. И если с Фрязином ещё хоть что-нибудь случится. Если он хотя бы пальчик себе ударит или слишком горячим чаем губы обожжёт, то держись тогда, Мишка, за всё ответишь!

* * *

Стрельцы, поставленные Михаилом Игоревичем его властью тёмника государева надзора, не слишком ответственно отнеслись к порученной им службе. Само задание привычное — стоять и не пущать они умели. Дело не хитрое. Но как прикажите его исполнять в общественной лечебнице, когда по коридору то и дело бегают доктора да медсёстры и хромают туда-сюда раненные да покалеченные? А если врач хочет в палату к Фрязину зайти, то должны ли они его пускать или нет. Если нет, вдруг иноземцу, без помощи, станет хуже? Но если каждого пускать, тогда зачем они нужны? Вот то-то и оно, что в состоянии не полной определённости, стрельцы, не сговариваясь, решили сделать одно и тоже. А именно: стоять с бравым видом уперев здоровенные огнебои с примкнутыми, для пущей важности, штыками и сверлить взглядом каждого мимо проходящего.

Одна беда — в больнице было тепло, даже жарко натоплено. А со стороны кухни вкусно пахло кашей и варёным мясом. Надо сказать, что Михаил Игоревич реквизировал первых попавшихся ему под руки стрельцов не особенно разбираясь. Волнуясь, он не подумал, что они после боя, уставшие и голодные. Сказал стоять, охранять, а сколько так стоять ни слова не сказал.

Так стоит ли винить охранявших раненного Леонрадро стрельцов что в данный момент они больше думал и о том, как вернутся в казармы, снимут тяжёлые сапоги и тяжёлые, прошитые стальными нитями для пущей прочности кафтаны. Как возьмутся за оставленную товарищами порцию каши в заботливо припасённом котелке. Как будут дуть кружка за кружкой обжигающе горячий напиток из цикория и вполголоса ругать в недобрый час встретившегося им тёмника. О том для чего они тут стоят и кого охраняют стрельцы почти не думали в тот момент.

Подошедший к ним доктор выглядел, как и положено выглядеть доктору. Самому обычному доктору. Из новых, которым благоволил царь Иван Васильевич. В белом халате, с какими-то медицинскими инструментами в руках. Тронутые сединой волосы и печать усталости на умном, располагающем лице.

Честно говоря, большее внимание стражи привлекла молодая медицинская сестричка, следовавшая за доктором с кипой чистого белья в руках.

— На перевязку, — объяснил доктор, терпеливо ожидая пока переглянувшиеся стрельцы раздвинут штыки и позволят ему войти.

— А где другой доктор? — спросил один из стрельцов.

— Я — доктор.

— Нет, тот, который стрелу вытаскивал. Он говорил, что будет лично присматривать за Фрязином.

— Занят на операции. Я вот свои закончил, поэтому меня и прислали

Его товарищ уже отодвинул в сторону свой штык, а подозрительный стрелец всё ещё сомневался.

Медицинская сестра тонким девичьим голоском прощебетала: — Пропустите нас пожалуйста. У нас очень-оченьмного работы.

Тут и подозрительный не выдержал, отодвинул штык и отступил в сторону.

— Спасибо вам большое, — сказала девушка, вызвав на лицах у парней глупые улыбки.

Тем временем, едва войдя в палату, так называемый «доктор» из всех инструментов достал скальпель и решительно шагнул к единственной в помещении кровати, где, укрывшись с головой, лежал итальянский мастер.

— Божья матерь лично помолится за спокойствие твоей мятежной души, — тонкое лезвие скальпеля вонзилось туда, где по всем признакам должно было находиться горло спящего пациента.

Один удар, второй, третий. И только потом приходит ощущение неправильности. Что-то не так. Сброшенное на пол одеяло открыло то, что под ним никого нет. Но где же тогда несостоявшаяся жертва?

Повернув голову лжеврач увидел замершего у стены Леонардо. Тому не здоровилось. Сильно ныла раненная рука не позволяя заснуть. Потому он решил немного походить, надеясь перетерпеть приступ боли. Свет зажигать не стал, хватало того что пробивался снизу по дверью. Когда дверь в палату распахнулась, Леонардо замер словно заяц, увидевший лису. Он думал, что вот сейчас его станут распекать за нарушение постельного режима, но всё оказалось гораздо серьёзнее.

Лжеврач увидел стоявшего у стены Леонардо. Блеск скальпеля в его руках привёл мастера в чувство.

Прыжком, с места, лжеврач бросается на Леонардо и валит его на пол. К счастью, падает тот удачно, тем более получилось с силой ударить ногами набросившегося на него доктора. Любой другой, получив по голове, минимум бы поплыл, но у того кожа как камень, ему хоть бы что. Скальпель падает сверху вниз. В последний миг Леонардо изворачивается и вместо того, чтобы попасть в грудь лезвие медицинского ножа режет плоть многострадальной руки. Он кричит от боли, страха и неожиданности.

Всё это занимает от силы полминуты, скорее даже меньше. Стрельцы только удивлённо поворачиваются, заглядывая в погруженную в полумрак палату. Увидеть что-то со света в полутьме не просто, но и так понятно, что там происходят отнюдь не лечебные процедуры.

Подозрительный стрелец набрал воздуха и открыл рот чтобы по привычке крикнуть «тревога!». Не успел. Задержавшаяся подле бравых солдат милая девушка в форме медицинской сестры мгновенно превратилась в разъярённую фурию. Бельё из рук летит на пол. А сами руки меняются. Из кончиков пальцев выдвигаются то ли когти, то ли лезвия. Один взмах такой «милой» ручки и подозрительный стрелец сползает с разорванным горлом.

Его товарищ успел защититься, приняв предназначенный ему смертельный удар на ствол огнебоя. Когти-лезвия проходят по нему с отчётливым скрипом. На металле остаются от них глубокие рванные царапины.

Девушка, хотя она уже не девушка, а настоящее чудовище, отбрасывает последнего оставшегося стрельца торопясь проникнуть в палату на помощь своему подельнику. Её кожа как камень или даже хуже того, словно броня. Закреплённый под дулом штык лишь бессильно скользит по ней царапая, но не пробивая.

Разворачиваясь, бывшая медсестра с силой пинает оставшегося в живых стрельца ломая тому руку. В этот момент раздаётся сдвоенный выстрел и тяжёлые пули делают то, что не получилось у штыка. Голова и грудь чудовища взрываются. Двое прибежавших снизу на шум стрельцов торопливо перезаряжают огнебои. Появившийся вместе с ними тёмник, не останавливаясь, врывается в палату и очень даже вовремя. Изо всех сил сражающийся за свою жизнь Леонардо практически обессилил. Навалившийся на него лжедоктор нечеловечески силён. Всё на что хватило молодого мастера это несколько секунд борьбы, но силы покидали его, а хватка чужих рук казалась железной.

Выстрел и лжедоктора будто отбрасывает с Леонардо. На самом деле тот сам вскочил.

Держа многозарядный укороченный огнестрел двумя руками, Мишка выпускает в лжедоктора весь барабан. Громко щёлкает боёк показывая, что в нём больше нет патронов. Несмотря на попытки увернутся и какую-то ненормальную скорость, часть пуль попадает, отбрасывая убийцу на противоположенную стену с висящей на ней для украшения картиной. Картина в клочья. Лжедоктор тоже, но он всё ещё жив и опасен.

Отбросив разряженный огнестрел, Мишка вынимает из ножен узкую саблю продолжая внимательно следить за малейшим движением противника.

— Кто ты? Что тебе надо? — хрипит Леонардо успев предусмотрительно отползти за спину так вовремя появившегося защитника.

Зажатое в угол чудовище неожиданно отвечает: — Святая королева желает твоей смерти. Они приговорила тебя, проклятый еретик!

— Но за что? — не понимает Леонардо. — Я не еретик. Я чту Symbolum Apostolorum (символ веры).

— Неважно! Любой, кто идёт против святой королевы — еретик, он будет один раз растерзан на земле и вечно терзаем на том свете за свои грехи.

Мишка в это время настороженно ожидал появления задержавшихся в коридоре, перезаряжающих огнебои стрельцов. Наконец они вбежали в распахнутую дверь. Прекративший разглагольствовать о вере и королеве лжедоктор метнул скальпель в лицо одному из стрельцов. Метил в глаз, но, по счастью, не попал. В последний момент стрелец мотнул головой и острое лезвие вспороло ему щёку. Заливаясь кровью, он упал. Зато второй стрелец, не колеблясь, выстрелил из однозарядного, но здоровенного, огнебоя перешибая лжедоктора пополам. Не останавливаясь, он приколол штыком то, что от него осталось к полу. И очень вовремя, так как получившее уже столько ранений существо не собиралось умирать, стуча и царапая пол и пыталось вытащить из груди прочно вошедший туда штык. Конец его страданиям положил тёмник, аккуратно обойдя дёргающуюся кучу окровавленного мяса и парой точных ударов отделив голову от тела. Только тогда существо, притворявшееся врачом, наконец затихло на полностью изгвазданном и залитом его чёрной кровью полу.

Снаружи кричали и суетились пациенты и врачи, на этот раз настоящие. Покончив с лжедоктором, Михаил первым делом обнял и помог подняться Леонардо: — Ты как, жив? Постой, откуда кровь? Врача! Скорее врача. Он вытащил мастера в коридор и там, к своему удивлению, столкнулся не с кем-нибудь, а с царской свитой. Впереди выступал сам царь Иоанн Васильевич Третий. Вместе с ним шли стрельцы личной охраны, митрополит Филип в окружении высокопоставленных священников, приближенные к царю бояре и так далее. Вся эта толпа полностью заполнила коридор и остановилась возле лежавших на полу у входа в палату стрельцов. Один был безоговорочно мёртв — не живут люди с разорванным горлом, увы. Второй сидел, привалившись спиной к стене, тяжело дышал и баюкал сломанную руку стараясь никак не двигать ею.

— Немедленно оказать всю необходимую помощь, — приказал царь.

Всполошившиеся лекари тотчас увели обоих пострадавших стрельцов: того, кому сломали руку и того, кому разрезал щёку скальпель. Тело пострадавшего стрельца тоже куда-то унесли, а бабки-уборщицы спешно принялись отмывать кровь. Её было много, но она пока ещё была свежей поэтому худо-бедно отмывалась.

Леонардо тоже хотели увести, но царь сделал знак и его оставили в покое, только оказали первую помощь и заново перевязали. Ещё мастера напоили каким-то отваром от чего боль ушла, а в голове появился мерный шум, словно волны накатываются на берег в вечном беге. Они перешли в соседнюю палату куда со всей больницы нанесли стульев, чтобы царь и его окружение могли присесть. Леонардо, разумеется, тоже сидел. А вот Мишка стоял навытяжку, будто новобранец и был настолько напряжён, что даже мастер, несмотря на отвлекающий его шум в голове, заметил это и незаметно сжал другу пальцы показывая что всё будет в порядке и что он полностью на его стороне.

— Ну, герои-бойцы, смотрю вам нигде покоя нет, — грустно улыбнулся царь. — Утром сражались, обороняя Приказ Дивных Дел, а вечером больницу превратили в поле боя? Пожалуй, я ожидал бы подобного от кого угодно, но, Леонардо, ты мой личный ученик и от тебя я хотел бы видеть больше осмотрительности. На Руси покуда ещё хватает лихих парней охочих до батальных дел, а вот тех, кто умеет думать головой, а не только махать шашкой и стрелять из огнебоев — таких гораздо меньше. Потеря каждого из моих учеников — большой удар для меня. Чтобы заменить его надо не только найти подходящего человека, но и обучить его, что занимает время которого больше нет. Не буду просить тебя об осторожности, но подумай: если бы ты погиб сегодня, то сколько ещё тайн мироздания остались бы неизвестными и непознанными тобой, сколько изобретений не сделано, сколько всего не совершенно!

— Простите меня, учитель, — повинился Леонардо. — Я был глуп, неосторожен и думал только о себе пойдя на поводу эмоций, но не разума.

— Ты просто ещё слишком юн, — успокоил его царь Иван. — Но должен сказать, что твои импульсивные, необдуманные действия пошли на благо моей державе. Благодаря своевременной помощи в обороне Приказ Дивных Дел пострадал не так сильно, как мог бы в противном случае. Вполне возможно, что вы, вдвоём, вовремя применив ракеты, спасли несколько десятков жизней. Если бы османские марионетки смогли ворваться в северную башню Приказа, то вырезали бы в ней всех, кого только нашли бы и выбить их оттуда стало на порядок сложнее и тоже не обошлось бы без потерь.

Кроме того, здесь, в больнице, стараясь убить тебя вскрылась подпольная ячейка засланцов Изабеллы Кастильской.

— Так вот кто «святая королева» о которой он говорил, — догадался Леонардо. — Но зачем ей моя жизнь?

— Ошибаешься, — поправил его царь. — Твоя жизнь нужна мне. Изабелла Кастильская хочет твоей смерти полагая что это ослабит меня.

— Но почему?

— Об этом потом. Однако я вижу проблему, — задумался царь. — На твоей спине, Леонардо, враг нарисовал мишень и куда бы я не спрятал тебя, есть риск что он сможет найти и там. Что же нам делать?

— Не хочу прятаться, — вырвалось у Леонардо.

— Значит решено! — хлопнул в ладони царь. — Как только подлечишься поступишь на борт «Перста Судьбы» командиром экспериментальной ракетной батареи.

Стоявший и почти не дышавший всё время их разговора Мишка дёрнулся. Царь заметил его движение и поправился: — Оба поступите. А ты, Михаил, дополнительно получишь особые распоряжения от «дяди».

Какого ещё «дяди»? — мысленно удивился мастер. Его друг никогда не упоминал ни о каких дядюшках. Но вслух он спросил другое.

— Что такое «Перст Судьбы»?

— Уверен, тебе понравится, — хитро улыбнулся царь. — Перст Судьбы это мой пока ещё единственный боевой дирижабль. Османская империя объявила русскому царству полноценную войну и, как бы парадоксально то не звучало, полагаю, что на фронте и среди облаков тебе будет безопаснее чем в тылу на земле. По крайней мере в том, что среди членов команды дирижабля точно нет ничьих засланцев можно быть полностью уверенным.

И без того потративший на беседу с ними непозволительно много времени, царь ушёл, оставив друзей в смешанных чувствах. Врачи хотели выгнуть и Мишку, но тот категорически воспротивился заявив, что один раз отродья королевы Изабеллы пришли за жизнью мастера и могут прийти второй раз. Поэтом он останется с ним и будет лично охранять его как сторожевой пёс.

Леонардо попытался переубедить друга отправив его домой, но Мишка упёрся рогом. Ему поставили рядом вторую кровать. Перезаряженный револьвер он спрятал под подушку, а саблю вытащил из ножен и положил сверху на тумбочку, чтобы она всегда была под рукой.

— Смотри сам себя на заруби или в меня спросонок не выстрели, — посоветовал Леонардо.

— Будь спокоен, — отозвался товарищ весь вечер, после ухода царя, думающий о чём-то своём.

— Представляешь, дирижабль! — не в силах заснуть начал вслух мечтать Леонардо. — Подняться в воздух. Летать, словно птица. Помедленнее, конечно, но всё равно. Вот где истинная свобода, настоящий прорыв. Также как морские ладьи режут гладь волн, воздушные будут рассекать ветра и, не зная преград, парить над этим миром. В высоте. Чуть ближе к Богу чем все те, кто останется внизу, на земле.

— А не свалимся? — уточнил Мишка.

— Ни в коем случае! — заверил мастер. — Царь Иван Васильевич показал мне формулы. Мы с ним вместе делали и запускали воздушные шары, маленькие, конечно. И они летали! Правда ими некому было управлять. Кто бы мог подумать, что царь Иван уже сделал полноценный боевой дирижабль, пусть и всего один!

— Главное, чтобы не свалились, — принялся за своё Михаил.

— Давай я тебе всё расскажу — попытался объяснить Леонардо. — Скажи, почему плавают корабли?

— Так вода их выталкивает.

— Правильно! Воздух тоже жидкость, только очень разряженная и невидимая. Если мы создадим оболочку, которая будет вытеснять воздух, и заполним ее веществом, которое легче этого воздуха, то воздух будет выталкивать нашу оболочку вверх, как вода — лодку. Понимаешь?

— Понимаю, — отозвался Михаил, но уверенности в его голосе не очень много.

— Видел, как дым от костра поднимается вверх? Это потому, что горячий воздух и дым легче холодного воздуха. Есть и другой, ещё более лёгкий дым рождающийся, когда мы льём уксус на железные опилки, он называется «водород» и стремится в небо с огромной силой. Если поймать его в огромный прочный мешок, то он потащит этот мешок в небо.

Чтобы наш "небесный корабль" не улетел в небеса и не разбился о землю, мы должны им управлять. Нужно подняться выше — сбрасываем балласт, мешки с песком, так легкая лодка становится еще легче. Чтобы опуститься, мы выпускаем часть "легкого дыма" через специальные клапаны. А чтобы лететь вперед, мы ставим на корабль паровую машину, которая будет крутить деревянные лопасти-весла. Они будут грести в воздухе, как весла в воде. А рули, как у рыбы или корабля, помогут нам поворачивать. Понимаешь?

В ответ лишь мирное посапывание. Убаюканный нечаянной лекцией о началах воздухоплавания, его товарищ крепко спал.

Сам Леонрадо долго не мог заснуть. Боли в пострадавшей руке почти не чувствовалось. Вместо этого он представлял себе множество огромных, серебристых китов, важно плывущих в высоком синем небе. Может быть даже отдельные дома с живущими в них людьми поднимаемые в воздух и переносимые с места на место.

— Но почему горячий воздух легче холодного, а газ «водород» ещё более лёгок? Чем вообще вода отличается от земли, земля от воздуха, дерево от металла и стекло от камня? В мире существует так много разных веществ, но может ли так быть что внутри у всего на свете одна та же основа? Когда царь Иван объяснял ему про летучие корабли Леонардо задал этот вопрос, однако царь укорил его что он слишком забегает вперёд. Он расскажет, но позже, когда придёт время.

Откуда царь Иван вообще знает всё то, что знает? Не в силах одного человека обладать подобным знанием. Значит ли это, что русский царь больше, чем человек, что он и правда ангел господень, спустившийся на землю дабы помочь людям и одарить их величайшей из милостей — знанием природы вещей?

Сколько уже раз Леонардо задавался вопросом: кто такой на самом деле царь Иван? Он говорил с ним, расспрашивал, учился у него. Но знал о таинственной фигуре русского царя сейчас не многим больше, чем в самом начале, только получив от него то письмо. Кем бы ни был царь Иван хорошо скрывал свои тайны при этом щедро открывая тайны природы своим многочисленным ученикам дабы те применяли их на благо державы.

— Кто ты такой, царь Иван? — размышлял Леонардо засыпая. — Кто ты на самом деле такой? Однажды я узнаю это. Видит господь-бог, я узнаю, я раскрою и эту тайну тоже. С твоей помощью или без неё. Следуя твоему желанию или вопреки ему. Я по доброй воле принял тебя своим учителем и бесконечно благодарен за все те знания, которые ты подарил мне, но… Я всё равно узнаю твою тайну царь Иван. Рано или поздно.

Io continuo, come sempre, a cercare (как и всегда, продолжу искать)

Пообещал себе Леонардо уже засыпая.

Утром его ждала болезненная перевязка. Потом несколько муторных недель пока дотошные врачи не сочли что раны более не опасны. А дальше — небо. Хмурое небо войны с огромной, раскинувшейся на полмира османской империей.

* * *

С высоты птичьего полёта Ахен выглядел словно тёмное пятно разлившееся посреди зелёных лугов и многочисленных полей. Остроконечные крыши домов напоминали утыканную иголками подушку. Два кольца стен заковали старую часть города, но дома городской бедноты густо усеивают склон с внешней стороны стен. Могучими каменными башнями высятся Ахенский собор, дворец Карла Великого и городская ратуша с башней Грануса. Древний город, заложенный ещё римлянами, он видел и короновал множество римско-германских императоров. Когда-то здесь располагался духовный, но к настоящему времени остался лишь административный центр Священной Римской Империи.

Чёрная как смоль крупная птица невидимая на фоне ходивших над городом по-зимнему низких и тёмных туч яростно била крыльями описывая круг за кругом, высматривая одну ей ведомую цель. Но вот похоже она нашла её. Сложив крылья, птица устремилась вниз, прямо в открытое окно, за которым увидела человека, одного из тех, чей образ намертво выжжен у неё в памяти.

Конрад фон Румпенхайм, епископ ахенский, подошёл к окну чтобы закрыть его. В комнате жарко горел камин, но холодный воздух с улицы создавал неприятные сквозняки, заставляющие пожилого епископа, недовольно ёжится. Он сам велел слугам открывать окна и проветривать затхлый воздух. Но сейчас они не успели закрыть окно к его приходу, и он вынужден сделать это самостоятельно.

Однако едва фон Румпенхайм показался возле окна как что-то большое и чёрное снаружи влетело внутрь, распластавшись прямо на полу. Старый епископ испуганно отшатнулся. Тем временем влетевшая внутрь птица запрыгнула на стол и хрипло, но отчётливо, прокричала: — Императора!

Епископ перекрестился.

— Послание! Послание для императора Фридриха! — продолжала кричать дьявольская птица. К её лапе и в самом деле был привязан плотно запечатанный конверт.

— Кто ты, птица? — спросил Конрад.

Но вместо ответа получил всё тоже самое: — Послание для императора Фридриха!

Сам император Фридрих Третий Габсбург в это время находился во дворце Карла Великого. О неожиданном посланце ему донесли уже через полчаса. Снятый с птицы и раскрытый, во избежание неприятных сюрпризов, конверт поднесли императору на подносе вместе с перчатками, которые следовало вначале надеть чтобы после ознакомиться с самим письмом на случай его возможного отравления.

Защитив руки перчатками, Фридрих с интересом взял лежащий на подносе всего один листок и развернул его. По тому, кто и как доставил письмо, он уже знал, что отправила его Изабелла Кастильская прозванная Католичкой и называющая себя Святой Королевой. Только она одна, среди всех прочих, смогла пронесли через границу нулевого момента колонию самовоспроизводящихся медицинских нанороботов видимо по тому, что те уже давно стали неотъемлемой частью её тела. С помощью своих нанороботов так называемая «святая королева» плодила разных чудовищ изменяя людей и животных называя это благословением.

Так, посмотрим, чего же хочет сказать ему мать монстров.

Фридрих замер, вчитываясь в написанные аккуратным, женским почерком строки. На резном столике осталась лежать его личная записная книжке, где Император как раз делал пометки до того, как слуга принёс поднос с письмом. Гудел камин жадно пожирая дрова и источая волны сухого, расслабляющегося тепла. Пара придворных дам, с которыми Фридрих собирался провести этот вечер неподвижными статуями замерли там, где сидели. Они были выдрессированы, что когда Император работает, то его лучше не отвлекать.

Наконец, закончив с письмом, Фридрих швырнул его в огонь, снял перчатки и бросил их на поднос.

— Значит Мехмед решил для начала поточить зубки о русское царство, — задумчиво проговорил Император, глядя на огонь и совершенно не обращая внимание на ожидающих от него хоть какого-то сигнала придворных дам. — Вполне ожидаемый и довольно благоприятный для нас исход. Царь Иван отнюдь не прост и раскусить построенный им орешек будет не так-то просто даже со всеми возможностями Османской Империи. Понятно, что Мехмед хочет завладеть технологиями русских и уже потом повернуть против нас во всеоружии. Вопрос — позволим ли мы ему поступить так? Определённо не позволим.

Королева Изабелла предлагает временное перемирие между ними двумя и совместный удар в тыл Мехмеду сразу, как только тот разгрызёт русский орешек, но ещё не успеет прожевать и проглотить его мягкую сердцевину. Пусть Мехмед разберётся с русским, а они ударят в тыл османам и тогда, на просторах большой игры, в её Европейской части, станет значительно менее людно. И значит шансы каждого из оставшихся заполучить главный приз только лишь возрастут.

Хороший план.

Но Фридрих придумал ещё лучший. Пусть Изабелла сама бьёт в тыл Мехмеду когда тот разберётся с русским царством. А войска священной римской империи только сделают вид, что они заодно с войском Изабеллы Кастильской, пропустят его вперёд и добьют ударом сзади. Изящный финт. Предательство внутри предательства. Минус трое претендентов на главный приз значительно лучше, чем просто минус двое. Оставалось лишь предпринять некоторые меры на случай, если Изабелла сама задумала провернуть нечто подобное уже в отношении его самого.

— Дамы, — вспомнил Фридрих о скучающих прелестницах. — Прошу простить, государственные дела не терпели отлагательств. Но теперь я полностью ваш. Напомните, на чём мы с вами остановились?

* * *

Примерно в это время, когда император Священной Римской Империи удивлял придворных дам показывая им некоторые, ещё неизвестные в этом времени, приёмы любовных утех. Изабелла Первая Кастильская стояла на вершине одной из башен, наблюдая как в темнеющем небе скрывается ещё один её крылатый посланник. На этот раз она отправила его к султану Османской Империи, Мехмеду Второму, прозванному Завоевателем.

Письмо начиналось описанием коварства Фридриха Габсбуркого лелеющего коварный план ударить Мехмеду в спину когда тот отвлечётся на русских. От своего лица королева предупреждала султана об опасности и предлагала помощь чтобы разбить императорское войско, ударив по нему с двух сторон, зажав между молотом и наковальней.

Кто бы из них не согласился на её предложение: султан или император, королева всё равно будет в выигрыше.

Отправив посланника, модифицированную птицу, Изабелла спустилась с башни. У неё ещё полно дел. Её новый проект, когда она решила не ограничиваться только изменением одного единственного организма будь то человек или животное, а перешла к слиянию сразу нескольких, выделению и развитию их лучших черт, давал поразительные результаты. Останавливаемая скоростью воспроизводства медицинский наноботов и не желая никому раскрывать своей тайны, королева Изабелла оставалась сильно ограниченной в количестве проводимых ею вмешательств. Нет, она не могла брать массовостью, как все остальные, бесконечно тиражировать свои творения. Её путь скорее качественное, чем количественное усиление. И боевые химеры отличное подспорье и важная веха на этом пути.

К вящей славе Господней!

И здесь даже нет никакого святотатства. Если всё сущее создано кем-то одним, значит и её творения это его творения. Просто Он творит через неё, пользуясь ею также как она пользуется наоноботами чтобы сращивать плоть, удлинять и наращивать кости, подавлять иммунный ответ на приживление части чужого организма и так далее. Фатализм — дорога без возврата. Раз вступив на неё, можно идти по ней всю свою жизнь.

И если сначала, пока в её сознании ещё гремели отголоски нулевого момента, а перед глазами стояли картины совсем другого мира, Изабелла всего лишь использовала повальную религиозность свойственную для этого времени как хороший и удобный инструмент. Но проходили годы. Даже десятилетия. Картины прошлого отдалялись, тогда как окружающий её мир проникал в Королеву словно насыщенный раствор, медленно фильтрующийся через простейший марлевый фильтр. Что-то задерживалось, а что-то и проходило.

Верила ли она раньше — определённо нет. Верит ли сейчас — сложный вопрос. По крайней мере в свою миссию и в свою цель она точно верит. И если чтобы добиться их придётся переступить через пределы человечности, то пусть будет так. Она их переступит. Может быть, уже переступила.

Глава 6. На борту небесного корабля

Ранняя весна постучалась в московские окна весёлой капелью. Скопившийся за зиму снег активно таял ясными солнечными днями и подмерзал ночами. Сковавший реку лёд трещал, грозился, но пока ещё оставался недвижим и крепок.

Царские доглядчики докладывали Ивану Третьему что султан Османской Империи, Мехмед Второй, готовится к большой войне. Всю зиму царским стрельцам пришлось нести усиленную службу охраняя мануфактуры и заводы, мастеров и их учеников. Заранее наводнивший Русь шпионами и диверсантами, Мехмед пытался изнутри подорвать основу мощи его державы чтобы к концу зимы и началу войны русское царство подошло уже уставшим и обескровленным. И эта тактика приносила свои плоды.

Люди государева надзора сбились с ног. Пришлось даже задействовать отдельные стрелецкие части для охраны наиболее важных объектов и персон, и отлова в край распоясавшихся диверсантов. Обиднее всего что сами османские контролёры попадались редко. Чаще они слали вместо себя одурманенных марионеток продолжая оставаться в тени. Под удар попадали не только мастера, но и талантливые администраторы, на которых царь смог сбросить малую часть непосильной нагрузки по управлению державой. Османы целенаправленно выбивали отличившихся в прошлых войнах военачальников. Они травили городские колодцы, нападали на больницы и школы — делали всё, чтобы только нанести максимальный ущерб как материально-технической базе, так и человеческому капиталу.

Царю Ивану осталось только скрежетать зубами и копить злость дабы после того, как сойдут снега и дороги просохнут чтобы по ним могли проехать колёса тяжёлых паровых танков — посчитаться с османами за все их зимние дела и делишки.

Зимняя война — дело крайне неблагодарное. Поэтому приходилось ждать, планировать, вести счёт обидам и копить, копить злость и ненависть.

Султан Мехмед играл грязно и подло, но в большой политике нет понятий «честно» или «не честно». А вот понятие победивших и проигравших очень даже есть. Каждый пользуется то, что он имеет здесь и сейчас. Играет теми картами, которые у него на руках.

А между тем весна всё ближе. Она в искрящемся на ярком солнце снежке. На плачущих кончиках вытянувшихся с крыш сосулек.

Весна — в словах фетвы, провозглашаемой имамами по всем крупным городам Османской Империи.

Мехмед Второй Фатих, великий султан, объявил джихад против железного идола русского царства. Царь Иван продал душу шайтану и в котлах его машин кипит сера из адских котлов. Пусть услышит каждый правоверный и не говорит будто не слышал. Султан Мехмед начинает священную войну. Ложные железные идолы падут. Их проклятые раскочегаренные сердца треснут, остынут и погаснут. Правда пророка Мухаммеда в очередной раз одолеет врага и воцариться над их домами и шатрами. МашаАллах! (так угодно богу!).

Весна — время обновления. Царь Иван разрывался между необходимостью набрать новых стрельцов и дать возможность крестьянам закончить сев. Увы, насыщенность села паровыми тракторам и тягачами ещё слишком мала. Нет достаточного количества ремонтных и обсуживающих станций, не хватает опытных механиков и водителей. Да что там говорить — лошадей и тех критически не хватает в сёлах и деревнях. Тем более что лошади требуется армии, чтобы перевозить орудия и те же самые паровые танки сберегая для боя их ценный, но не такой большой как хотелось бы, ресурс.

Доглядчики шлют сообщения. Мехмед не собирается тратить свои элитные части стачивая их об русское войско. Он готовит гигантскую орду крымских татар и ногайцев в качестве тарана что своими телами взломает русскую оборону.

Царь Иван знает о грозящей ему опасности и принимает меры. Выпуск паровых танков увеличивается настолько, насколько это возможно. Мануфактуры и фабрики переходят на круглосуточный режим работы. Новые наборы стрельцов активно тренируются, уже практически мечтая наконец попасть в настоящий бой, где они, может быть, смогут немного отдохнуть от изматывающих тренировок.

Весна — воздух постепенно прогревается, становится теплее и вот уже можно без опаски развернуть и надуть гигантский серый шар пока ещё единственного боевого дирижабля русского царства без опаски что клей может потрескаться на морозе или разойтись швы.

Утром москвичи не верят своим глазам. Ещё вчера не было, а значит всего за одну ночь, подле башен Приказа Дивных Дел выросла новая серая гора. Да не простая, а летающая. Так и рвётся в воздух. И улетела бы если не удерживалась корабельными канатами, привязанными к вбитым в землю жердям. Желающие рассмотреть поближе зеваки отгонялись стрельцами из выставленного оцепления.

Несколько раз воздушный шар сдували и надували снова, проверяя и латая обнаруженные прорехи. После дирижабль совершил несколько тренировочных полётов вокруг Москвы восхищая и вместе с тем пугая её жителей. Охранялся он так, как не охранялась ни одна мануфактура. Никто посторонний не мог даже близко подойти к воздушному кораблю, но слухи по городу ходили.

Говорили будто капитаном небесной ладьи царь назначил своего первого сына ещё от бывшей жены, тверской княжны Марии Борисовны — Ивана Ивановича (или Ивана-молодого). Злые языки усматривали в этом назначении происки нынешней жены Ивана Третьего — Софьи Палеолог из рода Византийских императоров. Ей первый царский сын был что кость в горле. У неё и свой сынок имелся, Василий. Дескать византийская царевна отправила первого сына куда подальше, на летающий корабль, чтобы тот на нём и сложил буйную головушку в боях с османами.

Другие слухи утверждали будто этим назначением на должность капитана единственного летающего судна называемого по заморскому «дирижабль» царь даёт первому сыну возможность проявить себя. Дабы, когда тот, увенчанный славой многих побед, вернётся домой то без всяких проволочек назначить его главным наследником, и чтобы никто из завистников не смел бы подать голос против героя войны и храброго капитана.

На самом деле Иван Молодой сам упросил отца назначить его на летающий корабль и никакого иного скрытого подтекста здесь более не существовало. Леонардо знал это совершенно точно потому как царевич сам рассказал ему. Они и сошлись на фоне искренней любви к небу, неодолимому стремлению к высоте и полёту.

Всего команда дирижабля состояла из десяти человек, уже с учётом Леонардо и Михаила. Трое механиков совмещающих должности кочегаров. Капитан корабля — царевич Иван Молодой, он же навигатор чья обязанность прокладывать курс, ориентироваться на местности и по звёздам и так далее. Четверо матросов — для самых разных дел коих и на борту обычного морского судна просто не меряно, а уж на борту судна воздушного и вовсе без счёта. А также Михаил и Леонардо — командиры команды бомбометания и экспериментальной ракетной батареи соответственно. Причём вся «команда» бомбометания состояла из одного Мишки, а ракетная батарея, соответственно, только лишь из Леонардо. Увы, ограничения грузоподъёмности диктовало свои, непререкаемые, правила. И лучше было взять лишний десяток бомб чем ещё одного помощника в их метании. Уже то, что экипаж первого боевого дирижабля составлял целых десять человек было великолепным результатом и серьёзным прорывом в только-только начавшей раскрываться области воздухоплавания.

Епифания Фёдоровная, горничная по этажу в царском доме, где жил Леонардо, узнав о его назначении на воздушный корабль заохала и запричитала.

— Как же вы там, в небесной выси, мастер, ещё замёрзнете, не дай боже.

— Не замёрзнем. У нас шубы на тот случай имеются. Да и паровая машина греть будет.

— А не боитесь упасть с такой высоты? Я вот ужасная трусиха, обязательно бы испугалась.

— Мы привязываемся, — успокоил её Леонардо. — Точнее пристёгиваемся на специальные карабины. Отстегнуть и застегнуть такой дело пары секунд, но сам он держит крепко и не порвётся.

— Ох, какие дела! Какие дела! — качала головой Епифания. — Вы с собой обязательно пирожков возьмите как на корабль пойдёте. С пирогами за пазухой и в чистом небе веселее будет и не так страшно.

— Эй, красавица! — позвал подошедший со спины Мишка. — Я, между прочим, тоже на небесном корабле летаю. Хочешь я тебе про него расскажу?

— Мне мастер уже всё рассказал!

Михаил не унимался: — Так я лучше расскажу, интереснее.

— Ой, мне уже пора бежать, — отговорилась старшая горничная.

— Вот так всегда, — заметил Мишка, проводив взглядом её точёную фигурку. — Тебе пироги предлагают, а мне шиш с маслом. Я, может быть, тоже пирогов хочу!

— Так пойдём вниз, попросим на кухне, — предложил Леонардо.

— Не о тех пирогах я речь веду, друг мой, совсем не о тех, — вздохнул Мишка, но тут же собрался и предложил: — Пойдём уже. Негоже опаздывать в первый день, да ещё на корабль. Команда там крохотная, надо сразу себя хорошо показать, чтобы потом лишних проблем не возникало.

— А кто капитаном будет? — уточнил Леонардо. — До сих пор неизвестно?

— Пока не сказали.

Раннее утро. Растаявший за вчера снег немного подмёрз и идти приходится с осторожностью, иначе кувыркнёшься всей улице на потеху. На площади, где зимой стояла горка и катались городские мальчишки осталась лишь груда мокрого снега, да и тот быстро тает.

— Как думаешь, кто будет капитаном? — поинтересовался Михаил. Тема для обсуждений была благодарная. Сначала вроде бы им должен был стать какой-то боярин, но сломал ногу на зимней охоте и отказался. Потом говорили будто капитаном назначат ДанилаВасильевича Щеня, воеводу. Но он не уберёгся, сложил голову, когда отражал нападение османских диверсантов на завод паровых машин. И кто теперь может возглавить летающее судно ходили самые разные слухи.

К дирижаблю их пока не пустили. Тот возвышался огромным серым айсбергом чуть в отдалении. Мишка ушёл разбираться с документами, получать снаряжение и всё такое, а Леонардо остался рассматривать дирижабль и суету вокруг него. Прогулявшись по длинному балкончику, с которого открывался отличный вид на готовящийся к полёту воздушный корабль мастер наткнулся на занятого наматыванием канатов парня. С помощью простого деревянного держателя он сматывал канаты в аккуратные тюки и крепил им концы, чтобы не размотались. Работы, видимо, имелось в достатке, потому что целая груда сваленных канатов лежала на полу и их все, похоже, требовалось разобрать и аккуратно смотать.

— Бог в помощь, — поздоровался Леонардо.

Парень покосился на него и довольно бойко ответил: — Бог поможет, да и ты столбом не стой!

Почему бы и нет, — подумал мастер. Вытащил кусок каната, поглядел как управляется паренёк и стал также наматывать на соседний держатель.

Заметив, что Леонардо то и дело поглядывает на сам летающий корабль, почти закрытый громадой воздушного шара, парень объяснил: — Сейчас смотаем и на борт отнесём. Там этих канатов — тьма. Половина небесной ладьи из них одних состоит.

— А ты поднимался на борт? — спросил Леонардо.

— Ещё бы! — хвастливо, как ему показалось, ответил юноша.

Подумалось: может он из матросов? Механиков Леонардо знал в лицо, а вот с матросами ещё не был знаком.

— Летал? — поинтересовался Леонардо.

— Летал.

— Страшно?

— Здорово!

Бойкий паренёк. Он чем-то понравился Леонардо, и он спросил: — Капитана ещё нет?

— Как нет? Здесь он, с самого утра.

— А кого назначили?

— Царевича. Ивана Молодого! — парень хитро глянул на мастера не прекращая мотать канаты. Работа в две руки шла ловко и бойко. Скоро они уже должны будут закончить.

Леонардо не поверил: — Не может быть, царь своего сына в небо отправил?

— Ещё как отправил, — продолжил рассказывать бывший в курсе всех местных сплетен паренёк. — Сказал: если я буду на земле, а ты в воздухе, то ни один враг перед нами не устоит.

— Так и сказал? Покрестись!

Тот послушно перекрестился.

— Ну дела, — протянул Леонардо.

— Ты значит заморский мастер по огненным стрелам? — уточнил парень.

Леонардо насторожился: — Откуда знаешь?

— Так только тебя и бомбометателя не хватает. Остальные уже давно здесь, — усмехнулся парень. — Бомбометатель — тот из государева надзора должен быть. А мастер огненных стрел, сказывали, иностранец, но по-русски хорошо говорит. Вот я и понял, что он ты и есть.

— Верно, это я, — согласился Леонардо. — Ты же кто таков будешь?

— Царевич! — это вернувшийся Мишка пошёл искать запропастившегося друга и нашёл его в дальнем конце длинного балкона.

— Царевич? — удивился Леонардо. — Иван Иванович? Иван Молодой?

— Это я и есть, — согласился парень. — По воле отца моего — капитан воздушного судна «Перст Судьбы». Пойдёмте на борт, только канаты с собой захватите.

Втроём они за раз перетащили все мотки.

На борту небесной ладьи их ждали участвовавшие в его постройке мастера и сам царь Иван Третий. Больше для Леонардо и Михаила, так как остальные должны это всё знать как «отче наш» они рассказали об устройстве дирижабля, какая деталь за что отвечает, что и в каких случаях надо делать и чего трогать нельзя ни в коем случае, если не хочешь свалиться с неба камнем. Царь в это время уединился с царевичем давая ему отдельные инструкции и наставления. Затем все лишние сошли с корабля, и царевич скомандовал подготовку к взлёту. Механики ещё сильнее раскочегарили печку. Шар потянул вверх. Обслуживающий персонал развязал причальные узлы.

— Отрыв!

Начался полёт. Пока ещё пробный и невысокий, но видя, как земля торопливо падает вниз, а мягкая, но мощная сила поднимает его и всю небесную ладью вверх, Леонардо испытал небывалое чувство восторга. Он даже засмеялся в голос и не сразу понял, что смеётся не один, на носу стоял Иван Молодой и, никого не стесняясь, смеялся наслаждаясь небывалым ощущением полёта.

Мастер и царевич переглянулись и одновременно улыбнулись друг другу.

Потом Иван Молодой отвлёкся на разные капитанские обязанности. Надо проверить одно, закрепить другое, посмотреть, как ведёт себя в воздухе третье и так далее. Для Леонардо и Михаила этот полёт был первым, поэтому у них никаких дополнительных забот не имелось. Следовало для начала посмотреть, как они перенесут подъём и отсутствие земной тверди под ногами. Как Леонардо и рассказывал старшей горничной Епифании, их привязали к борту корабля прочными канатами, застёгнутые на хитрые карабины. Даже если и выпадешь, то не разобьёшься, поднимут обратно.

Мишка с силой сжимал пальцы на поручне, тогда как Леонардо совсем не было страшно.

Незаметно подошедший к ним царевич потребовал у Михаила: — Отпусти поручень. Как ты будешь бомбы метать если не можешь разомкнуть рук?

— Отпусти, — повторил Иван Молодой. — Или тебе будет не место на борту воздушного корабля.

— Да, царевич, — пробормотал Михаил, медленно разжимая пальцы и отпуская поручень.

— Посмотри вниз, — продолжал допытываться царевич. — Сделай несколько шагов туда и обратно. Не боишься? Точно не боишься? Некоторые храбрые воины не могут преодолеть свои страхи, такие мне не подходят.

— Всё в порядке, — попытался улыбнуться Мишка и у него даже что-то такое получалось, но не очень убедительно.

Иван Молодой разочарованно покачал головой. Но прежде, чем он успел озвучить окончательный вердикт, Леонардо схватил Михаила за плечи, развернул его к себе и глядя в глаза потребовал: — Повторяй за мной!

Я не должен бояться.

Страх — убийца разума.

Страх — это маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение.

Я встречусь лицом к лицу со своим страхом.

Я позволю ему пройти через меня и сквозь меня.

И, когда он уйдет, я обращу свой внутренний взор на его путь.

Там, где был страх, не будет ничего.

Останусь лишь я.

Повторяй!

— … останусь только я, — прошептали Мишкины губы. Словно очнувшись, он огляделся. Посмотрел по сторонам, потом вниз.

Внимательно наблюдавший за ним Иван Молодой удовлетворённо кивнул.

Повернувшись к Леонардо, он спросил: — Что за молитва?

— Не знаю. Услышал от царя Ивана. Он назвал её литанией. Литанией против страха.

— Вот как? Надо будет запомнить, — прищурился царевич.

— Спасибо, — поблагодарил Мишка, когда Иван Молодой отошёл от них.

— Ты справился сам, я лишь немного помог, — улыбнулся Леонардо. — Смотри, мы поднялись всего ничего, но как красиво вокруг!

— Очень красиво.

— В такие минуты я ещё раз убеждаюсь, что творец всеблаг если сотворил настолько прекрасный мир. И долг человека понять и разобраться в его устройстве чтобы сохранить эту потрясающую красоту и приумножить.

— Священники говорят по-другому, — заметил Михаил.

— А разве они поднимались на борту летающего корабля? Разве видели всю эту невыразимую красоту? — жадно спросил Леонардо.

— Приготовиться к повороту! — крикнул царевич.

Гондола качнулась. Мишка схватился было за поручень, но тут же разжал руку и усмехнулся. Медленно и неторопливо, словно самое настоящее облако, воздушный корабль поворачивал, собираясь облететь раскинувшийся под ним город по кругу.

* * *

Не сотни, не тысячи — десятки тысяч степных воинов собиралась близ города-крепости Перекоп, стоящей на перешейке соединяющим крымский полуостров с материком. Не меньшие по количеству орды собирались в Карасубазаре, Кафе и Солхате. Невысокие, худые и жилистые степные воины на таких же невзрачных, неприхотливых лошадках заполнили всё вокруг. Поле шатров протянулось едва ли не до самого горизонта. Вечерами, когда там начинали готовить еду, точек костров вспыхивало едва ли меньше, чем звёзд на небе.

Разумеется, чтобы прокормить и элементарно обогреть такое количество собравшихся в одном месте людей и животных пришлось заранее постараться. Во все города завезли дополнительные продуктовые запасы и заготовили дрова в нужном для содержания подобной орды количестве.

Официально воины крымских татар и ногайцев считались союзниками Османской Империи. Неофициально — боевым мясом, предназначенным своими телами прорвать русскую оборону. Десятки тысяч. Возможно, общее количество, подходило вплотную к одной сотне тысяч. Их купили у их вождей за золото и прочие побрякушки. Выгребли практически подчистую: от стариков, ещё способных держаться всёдлах, до юношей едва-едва научившихся обращаться с луком и копьём. А чтобы мясо не разбежалось и точно исполнило предназначение, Мехмед Второй приказал дополнительно обработать татарские и ногайские орды «ветром покорности».

О, ветер покорности — чудесная новая разработка султана. Незаменимая, если требуется провести массовое воздействие на покорное население.

Татар собирают вместе на общую молитву или, например, на представление — не так важно. Главное собрать и заинтересовать, чтобы они смотрели и слушали. Затем, источники света — факелы, лампы, свечи, начинают мигать с заранее определённой частотой. Или это могут быть источники звука — колокол, бубен, наконец голос читающего молитву имама, на самом деле специально обученного контролёра. Жертвы воздействия может быть даже не замечают этого сознательно. Но аккуратно подобранная частота и порядок воздействия откроют их подсознания для внушения нужных султану мыслей.

Да, точного воздействия таким образом не провести. Только заложить общие установки, но большего и не требуется. Эти установки включатся в момент жаркой битвы превращая невысоких жилистых воинов в яростных берсерков с нечеловеческой силой и упорством рвущихся вперёд, не чувствующих боли и не знающих страха смерти. Мысли о возможном отступлении просто не придут им в головы. Они без раздумий бросятся на русские штыки и пойдут по телам своих павших товарищей выполняя ментальный приказ Мехмеда Второго внушённый им с помощью «ветра покорности».

Ускоренная обработка такого большого количества человек требовала немало труда и тщательной подготовки. С последним никаких проблем. Султан заранее обучил и натренировал тысячи опытных контролёров на базе института исламского духовенства использовав уже сложившуюся религиозную организацию в качестве основы для создания собственной армии контролёров. Частично передав им знания, принесённые из-за нулевой границы, Мехмед Второй не опасался ни заговоров, ни бунтов. Заложенные во время обучения каждого контролёра закладки и установки на личную верность позволяли султану спать спокойно. Отдельно созданные им организации постоянно проверяли и перепроверяли умы подчинённых, носом роя в поисках возможных ростков крамолы и неповиновения. А сознание проверяющих крепко держал в тисках уже сам султан. Выстроенная иерархия подчинения была практически идеальной и равновесной структурой.

При этом, Мехмед весьма лояльно относился к своим ментальным рабам, по крайней мере к самым полезным из них введённых им в своё ближайшее окружение. Всё в обмен на верность — такого принципа он старался придерживаться. Вероятность психологического конфликта между природными склонностями и внушёнными установками сильно уменьшается если желания человека полностью или частично удовлетворены. И как просвещённый деспот, Мехмед отнюдь не стремился третировать подчинённых по пустякам потворствуя им в удовлетворении их скромных желаний. Властолюбие, жажда богатства, славы, признания, секса или дурмана — всё в обмен на верность. Но это касалось только обученных им контролёров. Мясо оно мясо и есть. Нет большой разницы между предназначенной на убой коровой, забитым крестьянином что всю жизнь копался в земле и будет копаться до самой, не такой отдалённой, к слову, смерти. Или обработанным «ветром покорности» ногайским воином всё предназначение которого это умереть на русских штыках прорывая их оборону. И корова, и крестьянин, и ногайский воин — просто функции, инструменты для решения более глобальных задач. У инструмента нет и не должно быть никакой своей воли. Ведь согласитесь, смешно было бы рассуждать со стороны мясника о чувствах предназначенной на убой коровы или каких-то её личных мечтах и стремлений. Она просто функция и ничего более.

Тысячи контролёров в Солхате, Карасубазаре, Кафе и Перекопе трудятся, не покладая рук обрабатывая собираемую Мехмедом орду ветрами покорности. Раз за разом Муфтии созывают татарских воинов на общие молитвы. Муэдзины кричат с башен привлекая собравшихся под стенами ногайцев на проповеди. Имамы следят за общим ритмом настраиваясь на частоту, при которой человеческое сознание открывается, отключая большинство защитных механизмов. И тогда следует внушение: нет страха, нет боли, предназначение воина — смерть.

— Смерть! — повторяет шёпот тысяч губ. Введённые в транс татары безропотно внимают контролёру считая имама за проводника божественной воли Аллаха. И если они ошибаются, то только в той мелочи, что прибывший из Османской Империи имам проводит волю не Аллаха, но своего господина — султана Мехмеда.

— Предназначение воина — смерть, — повторяет контролёр, стремясь заложить эту мысль поглубже в подсознательные слои. — Истинно говорю вам: отриньте всё мирское, воины Аллаха! Забудьте жену, детей и родителей. Их больше не существует для вас, ибо вы — священное воинство вседержателя. Последний пророк Мухаммед сам поведёт вас в битву против железного идола. Огненное сердце поганого стального ифрита будет погашено. Предназначение воина — смерть! Погибший на джихаде будет жить вечно с Аллахом. Истинно говорю вам, что забираю у вас все привязанности, все слабости, всю боль и весь ваш страх. Убивайте! Умирайте! Забудьте мои слова сейчас и вспомните их когда придёт время. Иншаллах! Если Бог пожелает! Предназначение воина — смерть!

— Если Бог пожелает. Смерть! — вторят оратору собравшиеся на молитву степные воины. Негромкий шёпот, произнесённый тысячами ртов, летит над степью подобно могучему урагану. Существует ли такая преграда, которая сможет его удержать?

* * *

«Сад Големов» в подземелье Топкапы — созданная Мехмедом подземная лаборатория, где лично обученные им дервиши-алхимики пытаются воплощать перенесённые султаном через «ноль» идеи и знания в работающие здесь и сейчас методики. Здесь находятся реальные истоки его власти и построенной им иерархической системы тотального контроля.

Именно отсюда, из Сада Големов вышли уникальные разработки вроде того же «ветра покорности» которым прямо сейчас, обученные здесь же, имамы и мулы, обрабатывают орды татар и ногайцев прежде, чем отправить их на русское царство. Здесь обучали диверсантов заранее посланных тревожить царя Ивана и разрушать все его замыслы.

Мехмед Второй Фатих, султан Османской Империи, спустился в подземелья Сада Големов в одиночестве. Если не считать пары безмолвных телохранителей, всегда и везде следующих за своим хозяином словно сторожевые псы. Они и были кем-то вроде псов — сильных, быстрых, не рассуждающее верных. В своё время Мехмед лично поработал над их сознанием убирая оттуда всё лишнее, на его взгляд, и вкладывая на освободившееся место то, что необходимо. Конечно, после произведённых операций назвать его телохранителей людьми можно было только с большой натяжкой, но султана это не сильно беспокоило. Главное, что свои функции по охране его драгоценной персоны обработанные телохранители выполняли просто замечательно и что они в принципе не могли причинить охраняемой персоне никакого вреда. А что ещё требуется от личной охраны приближенной к телу? Только это. Плюс умение молчать, не раскрывая тайны государя. С последним тоже всё отлично. После всех вмешательств в их разум, его телохранители больше не могли говорить.

Встретил великолепного господина мулла Гурани носящий титул шейх-уль-ислам (глава улемов) и доверенный управляющий Сада Големов. Это был бледный, из-за недостатка солнечного света, но ещё крепкий старик. Седые волосы аккуратно подстрижены и уложены. Эту же аккуратность мула Гуани проявлял и в работе.

— Приветствую господина в твоём саду, — сказал он.

Султан кивнул: — Привет и тебе. Образец уже доставили?

— Доставили, разместили и подготовили о мудрейший из мудрых, — снова поклонился Шейх-иль-ислам, после чего жестом попросил следовать за ним.

Богато украшенные залы сменялись один за другим. Мрамор, золото, полудрагоценные и мелкие драгоценные камни. Стены то и дело украшали чудесные мозаики, собранные из мелких камней и подкрашенных стеклянных осколков. Вот, например, во всю стену изображён прекрасный цветок, прорастающий из лба безымянного человека как символ того, чем занимались в этом саду.

Несмотря на недостаток солнечного света подаваемого по световодам с поверхности, в саду полно растений: цветов, кустарников и даже невысоких деревьев. Каждое из них помещено в отдельный горшок или кадку. За всем ухаживают немые садовники — функции. Они скользят бледными тенями вдоль стен не мешая и, кажется, не замечая спускающихся по мраморной лестнице Султана и Шейх-иль-ислама. Единственное, что интересует этих людей с блеклыми, ничего не выражающими глазами — полив и уход за растениями, украшающими подземелье.

Со стороны одного из коридоров слышится звонкий женский смех — там расположены комнаты отдохновения, где уставшие от забот дервиши могут расслабиться в мягких руках девушек-кукол.

Проходя мимо другого коридора, можно услышать стоны, хрипы и приглушённые камнем крики. В комнатах куда он ведёт обработанные образцы проходят испытания пределов чувствительности к внешним болевым воздействиям. По факту это огромная пыточная, точнее десятки мелких пыточных объединённых вместе, где болью, страхом, привязанностями и всем прочим проверяют крепость внешнего воздействия на сознание рукотворных големов и нерушимость полученных ими приказов.

Другие коридоры во множестве отходят в обе стороны от мраморной лестницы. Они ведут к тренировочным аренам, где големы сражаются друг против друга и против хищных животных самым разным оружием или вовсе без оного, голыми руками. Ведут к учебным кельям, где контролёры-неофиты постигают науку контроля. И к тёмным комнатам, где верные слуги султана вкладывают в голову другим его слугам маркера почитания и безусловного подчинения воле верховного правителя Османской Империи.

— Прошу, господин.

Мехмед прекрасно знает куда идти, ведь это он построил «сады». То, что он позволял спутнику вести его — уже не малый знак уважения и признания его заслуг.

Пленник или особый образец расположен в комнате предварительной обработки. Обнажённый молодой мужчина, распят на массивном деревянном столе. Руки, ноги и даже тело и голову его крепко держат кожаные ремни. Во рту — кляп чтобы не откусил себе язык и не захлебнулся кровью. Этот так может. Сегодня большая удача. Им наконец-то удалось пленить и доставить сюда живым одного из reichsritterschaft (имперских рыцарей) Фридриха.

Точнее, не совсем полноценного рыцаря — старшего ученика. Но пока достаточно и этого. Доктрина «военного дела» разработанная императором Священной Римской Империи на основе методик создания «супер-солдат», принесённых им из-за нулевой границы дерева вероятностей позволяет воину выйти за границы доступные обычному человеку. Тщательно выверенная смесь гипновнушения, алхимических стимуляторов, развитой системы подготовки и так далее за несколько лет превращает человека в настоящего монстра способного на равных сражаться с изменёнными тварями королевы Изабеллы.

Мехмед понимал: в его родном мире, навсегда исчезнувшем за нулевой границей, оно называлось псионикой — наукой управления другими людьми. В вероятностной линии Фридриха получило название «военное дело» и использовалось как способ создания «супер-солдат» — наука об управлении самим собой. Вероятно, обе эти науки, выросли из одного общего корня хотя их создатели в разных вероятностных линиях стремились добиться совершенно разных результатов. И всё-так, некоторая общность позволяла надеяться, что он сможет разобраться как устроено «военное дело» Фридриха и использовать какие-то из его приёмов. Для этого он и приложил столько усилий чтобы заполучить подходящий образец. Сейчас перед Мехмедом находился не распятый в позе звезды обнажённый юноша, а настоящая шкатулка с драгоценными знаниями из альтернативной вероятностной линии, которую требовалось лишь аккуратно вскрыть.

— Начинайте, — приказал султан.

Мулла Гурани кивнул, и стоящие у стен дервиши принялись обрабатывать пленника. Тот сопротивлялся. Пытался закрыть глаза чтобы не видеть гипнотическое мельтешение цветов, но опытные дервиши подрезали ему веки. Он пытался не слушать, но отбиваемый дервишем ритм всё равно проникал к нему в голову разбивая воздвигнутые в сознании барьеры.

Мехмед терпеливо ждал, залепив уши воском в соседней комнате. Первая аксиома псионики: единственная возможность избежать внешнего воздействия это прекратить его. Другого способа нет. Как бы ты не сопротивлялся. Даже если ты понимаешь в точности что именно с тобой пытаются сделать. Каким бы волевым человеком ты ни был. Итог один. Может быть чуть раньше. Или чуть позже. Барьеры сознания падут и разум жертвы предстанет перед мастером-псиоником полностью беззащитным.

Конечно, работающие над пленником дервиши не были мастерами по меркам его прошлого мира. Да и мастеру требуется для работы подходящее оборудование. Что-то он смог воссоздать в местных условиях и на текущем уровне развития производственной базы, но мало, крайне мало. Но это ничего не изменит. Разве только немного затормозит процесс.

— Образец пытается умереть, — докладывает на языке жестов руководящий дервишами Шейх-уль-ислам. — Попытка остановки сердечной мышцы. Перехват контроля и запуск сердца снова. Образец пытается перестать дышать — успешно перехватили контроль над дыханием. Образец стабильно удерживается в сознании. Думаю, скоро мы расколем его.

Но планы не всегда сбываются. Reichsritterschaft умудрился преподнести им сюрприз. Внезапно и практически мгновенно температура его тела поднимается до сорока градусов, а сердце начинает биться как сумасшедшее. Мышцы на связанных кожаными ремнями конечностях вздуваются. Видно, как под кожей лопаются капилляры. Почувствовав смертельную угрозу, организм старшего ученика перешёл в режим усиленного форсажа и закончится тот может только его смертью. Но перед этим, какое-то время, он будет нечеловечески силён выдавая триста, четыреста, пятьсот процентов от нормы.

Кожаный ремень лопается. За ним ещё один и ещё. Они оставляют на теле почти освободившегося пленника глубокие кровавые полосы, но тому нет до собственных повреждений никакого дела. Он бьёт бросившегося к нему дервиша ладонью, пробивая ему грудь пустой ладонью словно мечом. Мулла Гурани пытается выскользнуть из комнаты, но имперский рыцарь хватает его свободной рукой и начинает душить.

На этом его удача заканчивается. Вмешиваются телохранители султана отрубая восставшему пленнику руку и сразу следом голову

Упавший на пол Шейх-уль-ислам хрипит и пускает слюни пытаясь разжать мёртвую, уже поистине мёртвую, хватку пальцев у себя на шее. Дервиши помогают ему и тот сначала громко дышит, потом пинает обезглавленное тело, ещё частично привязанное к рабочему столу, и грязно ругается, поминая шайтана.

— Я не доволен вами, — сообщил Мехмед. После его слов тут же воцаряется тишина. Дервиши замирают у стен отчаянно желая в этих самых стенах раствориться. Мулла Гурани замолкает на полуслове и тут же бросается целовать край халата Мехмеда умоляя великолепного султана простить его верного, но непутёвого слугу.

— В следующий раз замените кожаные ремни железными оковами, — отдаёт распоряжение Мехмед. — Коме того, вижу, что вам всем требуется ещё совершенствоваться и совершенствоваться в священной науке управления. Пусть каждый потратит на это не менее тысячи часов из времени отведённого на отдых, не прерывая свои иные обязанности. Это будет хорошим уроком. А пока не исполните — не будете чувствовать вкуса пищи или вина, прикосновения женщины не возбудят вашу плоть. Дым кальяна не отправит ваш разум в волшебное путешествия, а только лишь вызовет нестерпимый кашель. Я сказал.

Словесная формула активировала одну из многочисленных закладок. Теперь они не успокоятся пока не отработают озвученную им тысячу часов ведь его приказ лишал их почти всех радостей жизни. Вообще-то тысяча часов это довольно много, но сейчас Мехмед был очень зол и недоволен. С таким трудом отловленный образец и что? Практически ничего! Это раздражало!

Историческая справка к шестой главе

Иван Молодой

Годы жизни: 1458 — 1490

Сын великого князя Ивана Третьего Васильевича от его первого брака с Тверской княжной Марией Борисовной.

Воспитывался как будущий правитель и в реальной истории стал соправителем отца. Вместе с ним участвовал в военных походах на Казань, Новгород и в знаменитом «стоянии на реке Угре»

Женат на Елене Стефановне, дочери молдавского государя.

Возможно, является прообразом «Ивана-царевича» из русских сказок.

Умер от болезни, хотя некоторые историки считают, что был отравлен Софьей Палеолог, расчищавшей трон для своего ребёнка (Василия Третьего. К слову — отца Ивана Грозного).

Единственный выживший сын Ивана Молодого, Дмитрий (известный как Дмитрий Внук), был венчан на великое княжение Иваном Третьим в 1498 году, но позднее попал в опалу и умер в заточении

Исторические факты:

Литания против страха — взята из фантастического цикла Фрэнка Гербера по вселенной «Дюна». Учитывая какую популярность, она обрела, нет ничего удивительного в том, что в рамках романа Иван Третий вполне мог запомнить её и перенести через нулевую границу, а после процитировать в присутствии Леонардо.

Топкапа — дворцово-парковый комплекс в исторической части Стамбула. В реальной истории построен в 1460–1478 годах по приказу султана Мехмеда Второго.

Шейх-уль-ислам — высший религиозный авторитет, глава улемов (учёных‑богословов)

Глава 7. Тульская крепость. Русский щит

Город Тула, что на стоит на слиянии рек Упы и Тулицы, ранней весной, напоминал кипящий котёл. Деревянный фортпост на краю «дикого поля» прикрывавший Москву от набегов стремительно разрастался и превращался в каменную твердыню. Непрекращающимся потоком сюда шли люди, везли материалы, инструменты и оборонительные машины.

С самого своего основания Тула была городом-солдатом на передовой линии фронта. Но сейчас она также стала гордом-мастерской. Новые оборонительные башни вырастали словно грибы после дождя, но не просто так, не сами по себе, а в рамках тщательно продуманного оборонительного плана. Зная о том, что османы собирают гигантскую орду, царь Иван имел в распоряжении всего лишь несколько месяцев чтобы как следует укрепить город. И он использовал это время до самой последней секунды.

Разрасталась и укреплялась, заковываюсь в камень и сталь, не только сама тульская крепость. Также строились и расширялись многочисленные лесные засеки. Готовились засадные места. Минировались удобные подходы. Благо болотистая местность не позволяла войскам противника разгуляться, вынуждая тех следовать одним из возможных маршрутов на каждом из которых их ожидало немало неприятных сюрпризов.

Всё новые и новые солдатские части переходили из Москвы в Тулу. Стрельцы в тяжёлых, прошитых стальными нитями, кафтанах которых не каждая стрела пробьёт, да и не каждый меч разрубит, вставали на стены. Кто-то из них уходил в леса, устраивался в лесных засеках. Другие, сняв кафтаны и закатав рукава рубашек, отправлялись помогать строителям возводить новые оборонительные рубежи. Части конной разведки прочёсывали местность на расстоянии в несколько дней от крепости, чтобы успеть заранее предупредить о возможном появлении врага.

Для этой же цели над Тулой постоянно висел один из двух попеременно меняющихся воздушных шаров с наблюдателем который должен будет дать сигнал если увидит подходящую к крепости орду. Единственный в русском царстве боевой дирижабль находился здесь же, но оставался спрятан в специально возведённом для него ангаре. Царь не желал заранее светить перед врагом небесную ладью, на которую возлагал большие надежды.

Подле самой крепости возникли жилой городок для всех переброшенных к ней солдат и огромные мастерские чтобы здесь же, не отводя в тыл, чинить повреждённое вооружение. Отдельное место заняли паровые танки — обвешанные бронёй пародвижители с установленными на них орудиями. Ракетные батареи на конной тяге готовились в любой момент выдвинутся куда им только прикажут и там обрушить на врагов весь свой боезапас на короткое время создавая филиал огненного ада на земной поверхности.

Солдаты, между собой, называли выстраиваемую царём оборону «железным поясом». Вечером, у костров полевых кухонь, когда сытный горячий ужин уже был съеден, какой-нибудь старый боец, начинал учить молодёжь словами: — Степняк враг хитрый и потому дюже опасный. Он всегда старается появиться у тебя за спиной, а если согласится выйти на честный бой, то значит его дружок как раз тебе за спину зайти и пытается. Не смотрите что конь у степняка невзрачный да тощий — в скорости и силе нашему уступает. Зато дюже выносливый. Степняк относится к своему коню как к сыну и тот это чувствует и отвечает. Не раз встречалось как степной конь сам нападает на воина, с которым его хозяин бьётся.

Тема животрепещущая в ожидающей нападения крепости и обязательно находился тот, кто её подхватывал: — Степняк враг не простой, но известный. Думаю, братцы, мы с ними уже не раз бились и сейчас побьём. Тем более есть у нас огнебои, а у них что?

— А их, говорят, тьма тьмущая!

— Зато с нами царь Иван и господь святой. Неужто тьму не одолеем?

— Так с ними османские колдуны идут.

— Вот что братцы я думаю, — вставал какой-нибудь седой солдат. — Моему огнебою всё равно кого бить: хоть татарина, хоть османа, да хоть чёрта лысого! Главное, чтобы попасть!

— А я танки видел! — нетерпеливо встревает в разговор юный стрелец. Старики морщатся от подобного неуважения, но вслух не возражают. Всем хотелось послушать про дышащих паром стальных драконов, с которыми носился царь. Танкисты и жили отдельно от остальных и всё у них своё собственное было, как и у ракетчиков — застрельщиков огненными стрелами. Вроде как чтобы враг заранее не узнал про новое оружие, да не сломал бы чего. Но слухи среди стрельцов про них ходили самые разные.

— … стальной короб! Ему на стрелы начихать. Мечом его не прорубишь, да и копьём, пожалуй, тоже, — надувшись от собственной значимости рассказывал молодой. Пушка там, значит, как на стенах. Может ядром плюнуть или картечью врагов косить. Передвигается не быстро, но ему быстро и не надо. Когда такая громада на тебя надвигается — страшно, братцы, душа в пятки уходит.

— Сам что ли видел?

— Брат меньшой рассказывал, он в танкистах служит.

— А правда, что танкисты в два раза больше нас, стрельцов, получают?

— Правда и не в два, а в три раза! Но ты попробуй всё время в коробе железном сидеть. И, кроме того, ещё понимание надо иметь. Если поломается сложная машинерия во время боя, то сам её и чини.

— А застрельщики, застрельщики что? Правду ли бают будто огненные стрелы в самой преисподней для нашего царя делают?

— Балда! Стал бы их тогда митрополит крестить если бы черти делали? Нет, то ангелы с неба гостинцы святому царю Иоанну посылают. Вот видели, как небесный корабль летал? Вот он их с неба и привозит. Точно вам говорю.

Кто-то попытался возмутиться, рассказать, что огненные стрелы делают в Приказе Дивных Дел. Мол там брат жены кузнецом служит и корпуса для этих самых огненных стрел вытачивает. Но ему не поверили. Мал ещё боец, усы не отрастил и возрастом не вышел дабы в разговор старших вмешиваться. Да и что тут рассуждать если и так всё понятно? Небесная лодка вверх-вниз летает. Ясно что не спроста! Вот она и отвозит сделанные ангелами на небе огненные стрелы царю-отцу на землю. Всё тут понятно и спорить больше не о чём.

Возводя укрепления работали от зари до зари. Во избежание неприятностей царь приказал закрыть имевшийся в Тульской крепости кабак, но взамен повелел выдавать нижним чинам по стопке хмельного перед ужином. Стопка та всего ничего, но усталому человеку и того достаточно. Столько здравниц во имя царя как в эти дни никогда ещё не провозглашали и если бы только слова имели обыкновение сбываться, то жить бы Ивану Третьему лет с тысячу, никак не меньше.

Выдвинутые далеко вперёд конные разъезды и наблюдатели на воздушных шарах позволили заранее заметить авангард собранной османами орды. Было их действительно много, даже очень. Такой удар Тула могла и не выдержать, несмотря на все укрепления и собранные в ней войска.

Однако, до Тульской крепости ещё пойди дойди. Маленькие городки между ней и диким полем превращены в опорные пункты. Крепкие орешки, которые пойди ещё разгрызи. Болотистый лес, на многие километры, превращён в защитную полосу со скрытыми засадами, минными полями, пристреленными тупиками и так далее. Обходить его дело долгое.

Но как раз на такой случай они и гонят перед своими элитными частями огромную стотысячную орду. Вдобавок османы ещё нахватали местных, кого смогли поймать по пути, и собирались пустить вначале их на русские засеки.

* * *

Семён — опытный воин, служивший ещё отцу царя Иоанна. Потому и поставлен сотником над молодыми стрельцами, успевшим как следует понюхать пороха в учёбке, но ещё не узнавшими вкуса вражеской крови. Мальчишки, как есть мальчишки: большеголовые, с испуганными глазами, в новеньких кафтанах и в новых хрустящих сапогах. Сотник Степан им всем заместо батьки. Он их учил тому, чему не доучили или не рассказали в учебной части. Он их наказывал, если кто бедокурили. Ел с ними из одного котла. Учил, зажав пальцами нос, пить крепкое хмельное, стопку которого стали выдавать перед ужином для поддержания воинского духа. И он, наконец, вместе со своими ребятами стоял на лесной засеке готовясь принять бой с передовыми отрядами ногайцев, идущих на Тульскую крепость.

Задача стоять насмерть, слава царю-отцу, перед ними не стояла. Их дело прикрыть застрельщиков огненными стрелами да пушкарей и после отойти самим предварительно побив столько степняков, сколько получится. Они здесь не одни, ещё несколько отрядов стрельцов прикрывают возможные направления прохода. А их самих должна будет прикрыть боярская дружина Ильи Игоревича. В ней воины справные, опытные, они и прикрыть отход смогут и сами уйти. Тем более есть у них за спиной пара хитрых минных полей куда хорошо бы завести супостатов. Безопасные пути через минные поля Семён заучил накрепко и заставил выучить ещё пару своих стрельцов на случай, если с ним самим что-нибудь случится.

Вестовой от Ильи Игоревича как раз сообщил что степняки приближаются. И, гады такие, пустили вперёд простой люд, набранный ими по сёлам. То не русские люди — тоже степняки, но мирные и почти привычные. Но всё равно жалко. Чем бедняк-степняк отличается от крестьянской голытьбы которой ещё полно по деревням, особенно тем, что подальше от Москвы находятся? Разве только русский крестьянин копается всю жизнь в земле, а степняк-бедняк всю жизнь скотину обихаживает, заботясь о ней больше, чем о собственных детях так как смерть одного ребёнка — горе, но смерть скотины — беда бедовая и грозит голодом всей семье.

Вот и объясните Семёну почему он, крестьянский сын, должен стрелять в почти такого же бедного степняка? А потому, что тот, может быть и не по своей воле, может быть под плетями, а всё одно пошёл на Русь и значит не может быть у них мира.

В ожидании перед боем мысли скачут будто горные козлы. С одной вершины на другую. Вот и сейчас Семён вспомнил как начал служить ещё отцу царя Иоанна. Армия тогда была совсем не чета нынешней. Главную силу представляли боярские дружины, а княжеские люди были в меньшинстве и гораздо хуже вооружённые. Да и оружие было совсем другое. Никакого огнебоя, только луки, в основном охотничьи, да копья. Добрый меч или плохенький доспех уже являлись признаком статуса и зажиточности. Но как же всё изменилось при царе-отце.

Во-первых, каждый боец получил справную одежонку схожего образца. Причём получил бесплатно, хотя о таком раньше вообще никто никогда не слышал! Во-вторых, сами огнебои и не простые, такие как шведские или германские, а хитрые, умеющие метать тяжёлую пулю далеко и точно. Но как вспомнишь сколько их учили быстро перезаряжаться и метко палить, так до сих вздрогнешь. Дюже жестокие были у них учителя, когда царь только-только создавал новую армию и пытался сделать её как можно скорее.

Но ничего, Семён ту воинскую науку превзошёл, научившись и огненному бою и воевать по-новому. Ходил он вместе с царём-отцом на Новгород, ходил принуждать к миру Тверь и прочие самостийные княжества и города. На Казимира, отбивать у того Киев, правда не ходил, так как лежал тогда раненым, думал помирать пора, а нет, выкарабкался. Точнее вытащили лекари, которых тоже царь Иван заставил учиться лечить по-новому. А кто научиться не смог или не захотел, тех гнал нещадно. Доводилось Семёну и со степняками схватку вести, например, когда войско хана Ахмета на ноль помножили, а его самого к пушке привязали и из этой пушки выстрелили в сторону степи.

Собственно, поэтому его сотником и назначили. Опытных бойцов в царском войске ценили и всячески продвигали, требуя только, чтобы они воинскую науку да ратное дело молодым передавать не забывали. Крестьянское детство откуда его забрали совсем мальчишкой Семён уже и не помнил толком. Было дело, приезжал в родную деревню, но никого там не нашёл — лихоманка всю его семью забрала, никого не оставила. Потому и продолжал служить, хотя за годы службы скопил изрядное состояние откладывая царское жалование, но только на кого его тратить? Единственная его семья это переданные под командование мальчишки. Других судьба не дала.

Или вот, интересный казус. Боярин Илья Игоревич чья дружина должна будет прикрыть отход стрельцов не просто какой-то боярин. Он сын того боярина, который владел родной деревней Семёна. Точнее, не самой деревней, а землёй. Но кто владеет землёй, тот, считай, владеет и людьми на ней, то всем известно. Но какие замысловатые кренделя выписывает судьба. Крестьянский сын Семён стал сотником, и боярский сын Илья советуется и прислушивается к нему планируя совместные действия, наверное, даже не зная, что Семён родился в деревне, принадлежащей его боярскому роду. Он очень уважает старого опытного сотника и не брезгует послушать его совет.

Надо сказать: царь Иван здорово прижал боярскую вольницу. Всё это происходило на глазах Семёна. Если при его отце каждый боярин сам решал пошлёт он свою дружину в помощь княжескому войску или не пошлёт, то сейчас боярские дружины, считай, лишь отдельные воинские подразделения в составе царской армии. Никакого «хочу приеду, а не хочу так не приеду» больше нет. За сознательное невыполнение приказа — голову с плеч. И не важно чей ты там сын, командир или простой солдат.

Первый взрыв грянул как всегда неожиданно. Враг ещё не показался между редких берёзок с гнутыми стволами с трудом выросших на болотистой почве, но взрывы уже звучали. То ещё одна хитрая придумка которых появилось столько, что устанешь считать — мина называется. Страшная, на самом деле, штука. Идёшь, ни о чём таком не думаешь и вдруг как бахнет под ногами и если не покойник, то тяжелораненый. Одно плохо, не может мина долго в земле лежать, порох в ней промокает и уже не взрывается.

Ещё один взрыв и ещё. Не так-то много. Ну десять человек убьёт, ну даже два десятка — капля в море. Её предназначение другое — напугать. Когда супостат не знает будет ли следующий его шаг последним или нет, он вперёд рваться не станет, притормозит. Тут то его и бери в огненный мешок, самое милое дело.

Однако степняки, похоже, не напугались. Как бы не быстрее стали идти. Среди высокой травы показались их остроконечные шапки.

— Подпустим гадов поближе. Терпите ребята. Ждите, — сквозь зубы приговаривал Семён, мысленно отмечая ту черту, при пересечении которой половина его сотни должна будет дать залп.

И время пришло.

— Первая полусотня, огонь!

Пять десятков крупных пуль уносятся в сторону степняков недовольно жужжа. Там крики, стоны, но смотреть времени нет. Семён командует: — Ме-е-еняйсь!

Разрядившие огнебои стрельцы отходят назад быстро, но без лишней спешки, перезаряжаясь. Вторая полусотня выдвигается на их место и очень вовремя так как враг уже мчится на конях пытаясь успеть взять русских стрельцов на клинки пока те не успели перезарядиться.

— Огонь!

Массовый залп сносит большую часть нападавших.

Семён не раз видел на что способен массированный залп огнебоев. Как он выкашивает за один раз десятки и обращает в бегство сотни. Но враг пока не намерен бежать. Пережившие залп всадники нахлёстывают коней и в безумии дикой атаки почти добираются до засеки. К счастью, их ссаживает следующий залп успевшей за это время перезарядиться первой полусотни. После него из оставшихся степняков выжили буквально единицы. Но и эти единицы не останавливаются, посылают лошадей грудью на деревянные колья окружающие засеку. Умные лошади артачатся, не желая идти на верную смерть. Тогда степные всадники спрыгивают с их спин и несутся к стрельцам бегом, пугая своей целеустремлённостью и презрением к собственной смерти.

Кто-то из молодых стрельцов теряется и ногайские сабли собирают первую жатву. Их упокаивают, расстреливая в упор и коля приделанными к огнебоям штыками, но двоих стрельцов уже не вернуть.

А впереди новый враг торопится как можно скорее проскакать открытое пространство до проявившей себя засеки.

По обеим сторонам гулко бухают пушки стреляя сначала ядрами, после картечью. За каких-то несколько минут мирный лес превратился в кровавый балаган, в лавку мясника с лежащими, висящими, воющими от боли и катающимися по земле телами людей и лошадей.

Засада определённо удалась. Враг понёс серьёзные потери. Любой другой, даже знаменитые швейцарские ландскнехты, давно бы отступили и перегруппировались после таких огромных потерь. А более несгибаемых воинов чем эти наёмники не сыскать по всей Европе. Но степняки рвались вперёд как сумасшедшие. Где-то у них получалось. Оставляя тела висеть на кольях и штыках, они волной захлёстывали стрельцов и торопились дальше, надеясь захватить не успевшую отступить в тыл артиллерию.

Трубы командуют отступление. Боярская дружина завязла в боях с прорвавшимся в тыл ногайцами и никому больше помочь не может. Остаётся один выход — выпутываться самим.

Семён даёт команду. Его мальчишки молодцы — бледны как покойники, дрожат так что зуб на зуб не попадает, кафтаны в крови, взгляд безумный, но вбитые в них команды выполняют. Сотня отступает от почти захваченной врагом первой полосы лесных укреплений. Получается эдакий боевой ёж. В сторону наступающего неприятеля смотрят десятки стволов и ещё столько же штыков.

— Кидай гранаты! — кричит Семён и подавая пример снимает с пояса гранату, поджигает фитиль и бросает в сторону готовой вот-вот растоптать их конной лаве. Остальные стрельцы поступают также. Десятки взрывов выкашивают первый ряд, но, самое главное, пугают лошадей и те разворачиваются, падают, сбрасывают всадников. Но даже упав на землю ногайцы вскакивают и бегут в сторону отступающих стрельцов. Кажется, будто они вовсе не знают страха и не берегут своих жизней. Тяжёлые пули отбрасывают их. Следующий ряд натыкается на штыки. Но прежде, чем стрельцы успели освободить штыки от повисших на них тел последующая волна накатывается на них и начинается совершенно безумная сеча, в которой нет времени перезарядить огнебои и остаётся только отбиваться.

Не ожидавшие столь лютого натиска русские войска отходят слишком быстро, ломая строй. А где-то вовсе не успевают отойти и ложатся в жирную, влажную, холодную землю все, до последнего человека. Командиры просят и требуют подмоги. Но пытающиеся прийти на помощь отряды встречает град стрел. Одёжка у стрельцов не простая. Стальная нить вплетённая в плотную, многослойную ткань хорошо держит стрелу, но когда стрел что капель во время дождя, то не одна, так другая, а не другая, так третья находит свою цель. Тем более степняки умудряются стрелять навесом, не видя цели и теперь уже стрельцам приходится идти к врагу под градом стрел чтобы только увидеть его перед собой и суметь вступить в бой.

Грозно бахает артиллерия, внося опустошение в наступающие отряды. Но малоподвижные пушки лакомая цель. Степняки пытаются их захватить первым делом. Пушки тяжелы, и испуганные лошадки тянут их едва-едва по раскисшей болотной земле. Часто не успеваяю отойти. Герои-пушкари, видя, что захват неизбежен, делают последний залп картечью прямо по уже догнавшим их басурманам и взрывают себя вместе с орудиями. Но не у всех хватает на это духу или просто не успевают и налетевший отряд ногайских воинов мигом рубит всякое сопротивление, вяжет пушечную обслугу и захватывает сами орудия.

* * *

В общей зале тульской крепости, на больших бумажных листах нарисованы окрестности Тулы с обозначенными на них линиями обороны начиная с дальних лесов и заканчивая самой крепостью. Царь Иван и его воеводы хмуро следят как специально обученные помощники передвигают по картам фигурки наглядно показывая какую часть лесов уже захватил противник, где, предположительно, находятся сейчас его силы и где стоят русские войска.

Сюда же стекаются доклады о безумной храбрости степняков, совершенно не ценящих собственные жизни и не боящихся ужасных потерь, которые любое другое войско уже давно заставили бы оступиться.

— Колдовство! — вынес вердикт митрополит Филип. — Ничто иное как грязное османское колдовство.

— И нам надо подумать, как это колдовство одолеть, — заметил присутствующий на совете царевич Иван Молодой.

— Нужно отвести пушки в тыл. Мы теряем каждое третье орудие.

— Но при этом именно артиллерия наносит противнику наибольший урон. Убери её и засеки посыпаются одна за другой, а продвижение степняков только ускорится.

— А что же паровые танки?

— Их время придёт позже. В лесу танкам делать нечего.

— Огненные стрелы?

— Не сумели применить из-за слишком быстрого прорыва. Едва-едва успели отвести их с переднего края чтобы не потерять.

Слово снова берёт царевич: — Отец, позволь мне вывести небесную ладью! В небе её не достать. Я же смогу свободно бить басурман и, самое главное, смогу перелететь через орду и напасть на самих проклятых колдунов что, без сомнения, прячутся позади татар и ногайцев.

Предложение было рискованным, но и интересным. Царь Иван берёг боевой дирижабль в качестве козыря способного переломить чашу весов если его выложить в нужный момент. Но, видимо, придётся показать врагу небесную ладью раньше, чем запланировано. Другого способа перебить запал собранной Мехмедом орды степняков он сейчас не видел.

— Дозволяю, — кивнул он царевичу. — Но береги себя и пуще того береги небесную лодку.

— Благословите на ратное дело, — попросил Иван Молодой у митрополита Филипа и тот немедля совершил требуемое.

Торопливо, чуть не бегом, царевич покинул совет.

— Джан Батиста, — приказал царь Иван. — Возьми под своё начало шестой и двенадцатый полки стрельцов. Если у моего сына получится приостановить орду, то ты должен попытаться отбить хотя бы часть захваченных степняками пушек пока они не утащили их к себе. Не получится вывозить — подрывай орудия на месте. Если же орда не остановится, то укрепляйся в последних лесных засеках и дай возможность пушкарям отвести последние пушки. И только после уходи сам. Понял ли ты мой приказ Джан Батиста?

— Исполню в точности! — пообещал итальянец.

— Надеюсь на это, — мрачно кивнул царь.

Все предварительные расчёты военной компании можно было сжигать в печи.

По оценкам доглядчиков на русское царство шла более чем стотысячная орда, собранная из крымских татар и ногайских племён. Сто, с лишним, тысяч — чудовищная цифра! Никогда ещё войско такой численности не выходило в поход из степи. Кроме того, орду сопровождало, а может быть вело, османское войско в сорок тысяч янычар. Вместе, без малого, сто пятьдесят тысяч!

Собранная царём Иваном армия, включая спешно образованные и наспех обученные отряды из молодых стрельцов, составляла около семидесяти тысяч, но в тульской и других крепостях, для отражения угрозы, он смог собрать только пятьдесят тысяч. Это общее число, включая лекарей, мастеров и прочую обслугу. Чистых бойцов и того меньше, примерно сорок — сорок пять тысяч.

Казалось бы, цифры несопоставимы, но здесь нужно учитывать разницу в уровне вооружения, выучки и так далее. Ещё важное преимущество — он будет сражаться от обороны и на своей земле. И теперь уже всё казалось не так печально. Тем более, что весь прошлый опыт войн с дикой степью говорил Ивану: чтобы обратить в бегство сотни порой достаточно убить всего лишь несколько десятков. Дикие степняки до ужаса боялись пушек называя их грохочущими драконами. Минные поля, обстрел ракетами и залповый огонь стрельцов из ручных огнебоев должны были сильно напугать их и заставить развернуться назад.

Но что-то не получилось. Что именно? Ответ прост и уже озвучен митрополитом Филипом в меру его разумения. Колдовство или проклятая техника массового гипноза принесённая Мехмедом из его вероятностной линии и оказавшаяся неожиданно эффективной в условиях средних веков. Самоубийственная храбрость степняков, без всякого сомнения, результат внушения. Они скорее полягут все до единого, чем побегут назад и это представляло проблему. Царь Иван не рассчитывал на противостояние с целой ордой безумных степных берсерков.

Однако, сейчас самое главное было сбить первый наступательный порыв, заставить орду остановиться и получить хотя бы кратковременную передышку.

* * *

Рукотворное серое облако гордо взлетает в небо. Гондола небесной лодки открывается от земли.

Первый боевой вылет, не учебный, не тренировочный — боевой! И страшно, и азартно. Дикая смесь разных чувств. Такая невозможна в обычной жизни как сама мысль что человек может летать по небу, на высоте до которой прежде могли добираться только птицы.

Сосредоточенное лицо Ивана Молодого. Царевич смотрит вниз, на небольшой городок Венёва являющейся следующим укреплённым пунктом между захваченными ордой лесами и Тульской крепостью.

— Выше! Поднимайся ещё выше! — командует он, опасаясь какого-нибудь точного стрелка способного пробить оболочку дирижабля метким выстрелом.

В конце концов, в руки осман попали множество русских огнебоев. Да и свои у них имеются, пусть не такие хорошие, номожет какой умелец соорудил поистине дальнобойное стреляло. Лучше перестраховаться.

Леонардо шёпотом спрашивает бледного Мишку: — Ты как?

— Наконец-то мы им покажем! — яростно отвечает его друг. — За все зимние дела расплату потребуем.

Выше и выше. Так высоко они ещё не летали. Оставшаяся далеко внизу крепость кажется игрушечной. Городок Венёва и вовсе кажется несколькими десятками домов да укреплённой башней малого кремля. Отдельные фигурки людей почти не видны. И как прикажите с такой высоты точно сбрасывать бомбы или запускать ракеты?

— Вперёд!

Открытый всем взглядам и ветрам дирижабль летит к ставке османов расположенной глубоко в тылу наступающей орды. Первое время на них только глазеют, но после начинаются стрелять. Пытаются бить из луков, из огнебоев — тщетно. Пока они находятся здесь, в холодной выси, то остаются недостижимы ни для каких опасностей бренного мира.

Вот уже и походные шатры осман. Янычары вооружены огнебоями. Они массово стреляют вверх, но всё напрасно. Османские огнебои куда хуже русских, а их не достать и из трофейных. Какие-то умельцы сумели задрать пушку и выпалить из неё, но ты ещё попробуй попади из пушки по воздушной цели. Отправленное в полёт ядро падает обратно на пушкарей, вызывая нервный смех у команды воздушного корабля.

— Снижаться не будем, — говорит царевич. — Бросайте бомбы так. Постарайтесь попасть по шатрам колдунов, вон они, в центре.

С помощью матросов Мишка поджигает и сбрасывает бомбы вниз пока корабль скользит над россыпью османских шатров. Наблюдая как выброшенные бомбы достигают земли и расцветают там огненными цветами, Леонардо задумывается — что если приделать бомбам маленькие крылья как у стрелы, будут ли они тогда ложиться точнее? А если приделать большие, можно ли их будет запускать без воздушного корабля, как семена одуванчика, при попутном ветре, просто подув?

От размышлений его отвлекают радостные крики. У бомбометателей получилось попасть точно в большой шатёр. Насколько действительно велики потери с большой высоты непонятно. Вроде лежат на земле чёрточки-фигурки, но попробуй пойми раненные они или убитые? Несколько возникших пожаров османы быстро купируют и тушат.

— Теперь время показать себя огненным стрелам, — радостно командует царевич.

С помощью Михаила Леонардо устанавливает направляющие и запускает первую партию ракет. Полсотни дымных полос устремляются вниз. Заряд в них гораздо меньше, чем в бомбах, но кроме того имеются сосуды с греческим огнём, а значит быть внизу, в османском лагере, пожарам! За первой партией ракет стартует вторая, за ней сразу третья. Хитрая придумка Леонардо о том, чтобы вставлять ракеты заранее в рамки, а после только менять полную рамку на пустую позволяет повысить скорострельность одной установки до умопомрачительных значений. Главное вовремя остановиться, не выпустить весь запас по одной цели.

— Смотри, там у них, кажется, склад, — указывает Мишка.

Следующая порция огненных стрел устремляется в указанном направлении. В вспыхнувшем внизу пожаре слышны разрывы, похоже и правда огонь добрался до пороховых запасов.

На самом деле причинённый бомбардировкой ущерб не так и велик. Скорее тут важен фактор неожиданности. И то, что полагающие себя в полной безопасности в тылу орды османские контролёры-улемы всё-таки получили несколько подарочков себе на головы. И теперь они временно озабочены собственными проблемами вместо того, чтобы гнать татар на русские штыки.

— Эх, была бы у нас не одна небесная ладья, а десять или даже сто. Какой бы переполох мы тогда им устроили! — вслух мечтает Иван Молодой.

— Осторожней, царевич, — предупреждает его Леонардо. — Невозбранно сыпать на головы врагов бомбы оставаясь в небе долго не выйдет. Уже в следующий наш прилёт османы могут придумать какое-нибудь противодействие.

— Что тут можно придумать? — удивился царевич.

— Можно изготовить специальное дальнобойное стреляло, — начал перечислять Леонардо. — Такое, которое достанет. Или изготовить сотни крохотных воздушных шаров и отпустить их в воздух чтобы дирижабль сам нарвался на них — такое воздушное минное поле, наоборот. Вместо маленьких воздушных шариков можно изготовить более крупных воздушных змеев, подвесить под них маленькие бомбочки и подвести их за верёвки прямо под летающую ладью. Можно надрессировать птиц чтобы они нападали на нас. А если у осман получится захватить один из наблюдательных воздушных шаров, то они могут погрузить на него пару метких янычар, подняться в воздух и бить по кораблю пока не попадут. Но самое главное — любой воздушный корабль проще всего уничтожить пока он стоит на земле.

— Ничего себе, — опешил царевич, который за это время успел представить как он в одиночестве выигрывает войну с помощью флотилии неуязвимых воздушных кораблей. — Теперь я понимаю почему отец так заинтересован в твоей судьбе, друг Леонардо.

Ракет оставалось ещё на два залпа, но Иван Молодой приказал разворачиваться и ложиться на обратный курс.

— Выпустим по ордынцам, — сказал он. — Жаль лес нынче влажный, не загорится, но хотя бы напугаем.

Так и сделали. Пролетая над захваченными степняками лесами воздушный корабль сделал остановку, повернулся боком и ещё сотня огненных стрел упала, сверху накрывая какой-то незадачливый отряд в пару сотен всадников. Влажная древесина горела неохотно, больше дымила и чадила. Толстый столб дыма поднимался к небу чёрной, изогнувшейся колонной как зримое подтверждение их удачного налёта.

Глава 8. Битва при Венёве

Первым резким броском степняки, под руководством осман, выбили русское войско из заболоченных лесов. Ценной огромный потерь они открыли себе дорогу на муравский шлях в конце которого высилась грозная тульская крепость. Но это не значило что дальше им предстояла лёгкая прогулка вплоть до самых крепостных стен. Отдельными укреплёнными пунктами между Тулой и ордой стояли меньшие города: Венёва, Крапивна и Одоев. Каждый из них царь Иван успел как следует укрепить, особенно Венёву, преграждающую наикратчайший выход к Туле.

Под его стенами он планировал дать полноценное сражение и сполна использовать козырь паровых танков. Поэтому именно в Венёве концентрировались выбитые из лесных засек и отступающие из лесов боеспособные отряды. Раненных везли дальше в Тулу, а способные сражаться оставались в Венёве пополняя его гарнизон.

Сотник Семён не знал далеко идущих планов царских воевод. Ему повезло выбраться из лесов вместе с остатками своей сотни. Сумели. Отбились. Выжили. Повезло что идущие по следу ногайцы, в какой-то момент, будто решили «хватит преследовать этих русских» и остановились. Благодаря чему они сумели уйти. Всего лишь сорок два человека из полной сотни. Меньше половины. И это ещё был очень хороший результат, иные сотни остались на лесных засеках в полном составе, а из каких-то выходили по десять — пятнадцать человек и всё.

Под Венёвой их всех ждал недолгий отдых чтобы прийти в себя. Затем разбитые отряды комплектовали заново. Так Семён перестал быть сотником, но, как один из самых опытных стрельцов, попал в создаваемую здесь и сейчас «танковую пехоту». Что это было за диво он не знал, но ему и ещё нескольким сотням отобранных стрельцов пояснил царский воевода.

Для начала им всем выдали новые огнебои. Они были покороче уже привычных, зато заряжались сразу пятью выстрелами за раз. Один раз зарядить и можно пять раз стрелять, потом снова заряжаешь. Семён даже подумал: а будут ли когда-нибудь такие обгнебои чтобы можно было по десять выстрелов снаряжать или по двадцать? Эх, чего там, мечтать так мечтать — сто выстрелов! Это зарядил один раз и весь бой стреляешь. Вот было бы здорово!

Но пока только пять выстрелов. Это целых пять врагов можно убить пока они бегут на тебя без перезарядки.

— Так, бойцы, — начал речь воевода. — Все видели пародвижители? Может кто даже ездил?

Рассевшись на поляне, благо тёплое весеннее солнышко позволяло, стрельцы внимательно его слушали и несколько человек подняли руки.

— Вот как? Хорошо! Тогда вам проще будет понять. Если какой пародвижетель помощнее обшить бронёй, то получится стальная коробка, которую ни мечом, ни стрелой и даже огнебоем не пробить. Только если из пушки или связку гранат ловко кинуть. Но в том-то и дело, что бронированный пародвижитель на месте не стоит. Он ездит и попасть в него из пушки целое искусство. Да не просто ездит, а на нём самом пушка имеется, пусть и небольшая. Он из этой пушки по супостатам сам стрелять будет. Называется такой бронированный и вооружённый пародвижитель танком.

— Почему? — спросил смутно знакомый Семёну стрелец.

— Что почему? — опешил воевода.

— Почему называется «танком»?

— Потому, что царь так сказал, — отрезал воевода. — А ты сам как бы его назвал? Может бочкой?

Стрельцы засмеялись.

— Задача танковой пехоты всюду за танком следовать на своих двоих, поэтому и «пехота». Глупых вопросов про названия больше не будет? Хорошо, продолжаю. Танки бьют врага и защищают вас, а вы защищаете их. Отстреливаете басурман чтобы на броню не забирались и под колёса не кидались. Всё понятно? Тогда пойдём, братцы, потренируемся.

Тренировки и правда выдались непростые. Как там говорили воеводы нахватавшись иностранных слов от царя-отца и приближенных им иностранцев: тренировки были недолгими, но интенсивными.

Хорошо показавшего себя Семёна назначили десятником дав ему под начало ещё девятерых опытных стрельцов. Казалось бы, понижение в звании. Был сотником, а стал всего лишь десятником. Но это как ещё посмотреть! Десяток его не простой, особый. Не простые стрельцы, а танковая пехота, понимание иметь надо!

Познакомился Семён с танкистами. Если в стрельцы отбирали парней побольше, что называется «кровь с молоком», чтобы тяжёлый огнебой на себе таскали да запасной порох, да патроны, а кроме того пару гранат, штык, котелок, одеяло и так далее. То танкисты, напротив, все как один маленькие, плюгавенькие, невысокие. Оно и понятно, чтобы в стальной коробке, именуемой танком, сидеть большой рост не требуется, тут напротив станешь выбирать кого поменьше. Волосы у танкистов короткие, а кто-то и вовсе совершенно лыс. Больше того, порой и усов нет и даже бровей. И ожогов много, как старых, зарубцевавшихся, так и ещё недавних. Притом форма у них такая, что всё тело закрывает как у кузнецов, чтобы горячий металл на голое тело не брызнул.

— Ездить на танке всё равно что на огромной раскалённой печи, — шутили танкисты. — Только её, вдобавок, ещё накрыли стальной бадьёй.

Они вообще головастыми были, эти танкисты. Много всего знали. И как пародвижитель устроен и как можно его починить если что. Семён очень их зауважал за то, что в сложной машинерии разбираются. Для него клапана, шестерёнки, передаточные механизмы были тёмным лесом.

Короткая полоса дней промелькнула как не бывало. Орда подошла к городу, под которым уже стояло русское воинство. Городские укрепления, да и сам городок Венёва слишком мал чтобы имело смысл пытаться укрыться за его стенами. Основная битва развернётся в поле, а сам городок лишь часть общих укреплений.

Довелось Семёну увидеть и знаменитый небесный корабль. Не совсем вблизи, тот садился в специальном месте, к которому никого близко не подпускали. Но одного из летунов он видел буквально на расстоянии вытянутой руки. Тот как раз со склада вёз кучу всего, но замученная лошадка артачилась, не хотела тащить телегу. Летун её и так и сяк и даже прикрикнул, а кричать на лошадь самое последнее дело. Понаблюдав со стороны Семён, решился и подошёл. Привычно успокоив животину, скормил ей оставшийся с обеда хлебный ломоть.

— Спаси тебя Бог, добрый человек, — поблагодарил летун.

— Лошадь — животное умное. Может быть даже слишком умное раз и уставать умеет и грустить, — поделился Семён.

Летун неожиданно заинтересовался: — Лошади умеют грустить?

— Ещё больше, чем люди! Человек, если в печали, то стопку хлопнет или песню запоёт, тем и излечится. Коняшки так не могут, поэтому свою лошадиную грусть-печаль переносят тяжелее чем люди.

Так они и шли. Семён вёл взгрустнувшую лошадку под уздцы. Летун сначала сидел на телеге, потом спешился и пошёл рядом. Путь от склада до поля, где небесный корабль привязан за очищенный от лишних веток ствол мощной сосны недолог, но для короткого разговора вполне достаточен.

Семён искоса поглядывал на летуна — молодой парень, на пару лет старше тех мальчишек которых давали ему в обучение. Одет франтовато, но то понятно — чай по небу летает, перед глазами господа-бога кружит. Тут самое лучшее и оденешь, чтобы перед людьми, да небом покрасоваться.

— Как тебя зовут, солдат? — поинтересовался Летун.

— Семён.

— Разреши, Семён, я тебя нарисую?

— Зачем? — опешил старый стрелец и даже остановился.

— Очень ты выразительный.

— Какой-какой?

— Такой… что прямо надо нарисовать. Тебя как по батюшке будет?

— Зови Семёном-стрельцом, не ошибёшься. Ну и рисуй, если хочется.

Летун и правда достал грифель, бумагу, принялся черкать.

— Живопись — один из способов познания мира. Одни говорят, что самый простой, другие что самый сложный. Если бы только существовал способ запечатлеть изображение, не пропуская его через восприятие художника, то каким бы они были: картины, созданные бездушным механизмом? Как отпечаток, оставленный рукой в мягкой глине. Застывший оттиск. Если бог даст мне пережить эту войну, то я хотел бы запечатлеть её. Не просто запомнить, а дать возможность другим посмотреть, как это было.

— Чудно говоришь, — покачал головой Семён. — Но чувствую: от сердца слова идут. Рисуй с богом.

— Так я уже, — обрадовал его летун, показывая набросок: — Похож?

— Да кто его знает! Я на себя со стороны не заглядывался, — усмехнулся стрелец.

За разговором доехали до стражи, преградившей дальнейший путь. Летуна с телегой пропустили. Семён вынужден остаться снаружи. На прощание летун подарил ему монету необычной чеканки. Сказал, что итальянская, с его родины. Как по мнению Семёна — лучше бы золотым рублём наградил. А с этой итальянской монетой что ему делать? Ну ладно, пуска лежит. Чай не сильно большой труд, провести лошадку да языком молоть. Вот только ломтя хлеба жалко, он ведь намеренно его оставил и засушил чтобы после погрызть, а пришлось коняшке скормить. Впрочем, Семён ещё с ужина хлеба отложит, а лошадь такой кусок вряд ли скоро увидит. Пусть порадуется. Животные они ещё ближе к небу чем летуны. Может быть за то, что Семён бессловесную скотину хлебом накормил господь его в следующей битве убережёт. Большего солдату и не надо.

* * *

Джан Батиста делла Вольпе обозревал стрелецкие порядки — ровные коробочки, усеивающие поле боя. Десятки тысяч человек, огромная сила. А если вспомнить что все они, до последнего человека, вооружены как минимум однозарядными огнебоями, то и вовсе становится непонятно на что рассчитывают османы. Одурманенные чёрным колдовством степняки бросаются в бой без раздумий и это помогло им захватить несколько десятков пушечных орудий не успевших уйти из лесных засад. Но и потери они несут просто опустошающие. Собранная османами орда велика, однако отнюдь не бесконечна. И здесь, на подходах к городку Венёва она найдёт свой неизбежный конец.

Утро выдалось холодное и ветреное. Прямо не скажешь, что весна стоит в самом разгаре. Солнце прячется под тучами, еле выглядывает. Дождя бы не пошло. Сражаться в дождь самое последнее дело.

С противоположенной стороны строятся татары и ногайцы. Сколько их осталось? Половина? Три-четверти от начального числа? Всё равно это десятки и десятки тысяч. Плюс видны полки янычар — отборных османских воинов тоже вооружённых огнебоем. Вроде их огнебои похуже чем у русских стрельцов, но кто его на самом деле знает? А если даже и похуже, то трофейных они захватили несколько тысяч, поэтому строит держать в уме, что огневая мощь у янычар не хуже чум у стрельцов.

Приложив к глазу подзорную трубу, Джан Батиста нашёл в небе воздушный корабль. Тот заранее поднялся в небо и цветными флажками передавал всё, что видел. Это должно было помешать османам устроить какой-нибудь поганый сюрприз в их обычном духе. Пока всё оставалось спокойно. С небесного корабля передавали что вражеская армия не предпринимает хитрых манёвров и тоже готовится к сражению. А значит сила против силы, правда против правды и всё в руках Господа и, немного, в человеческих руках тоже.

Османы всё-таки схитрили, подожгли оставшуюся с зимы сухую траву чтобы дым от неё мешал стрельцам целится. Прямо сквозь огненный пал, каким-то образом усмирив своих лошадей, хлынула орда. Степняки на ходу стреляли из луков. И, хотя, ни о какой точности прицельной стрельбы на полном скаку нельзя было говорить, но общее количество выпущенных стрел впечатляло.

Стрельцы закрылись щитами. Чётная и нечётные шеренги привычно менялись. Пока одни целились и стреляли, другие прикрывали их щитами от стрел, перезаряжались сами и, по команде командиров, менялись. С крепостных стен Венёва было хорошо видно, как хлынувшая вперёд орда будто стачивалась после каждого залпа. Но следующие шли по телам упавших. Кони, такие же безумные как люди, перепрыгивали через павших лошадей и не боялись ни дыма, ни горящей под копытами травы.

Вот, сейчас, конная лава ударит в тонкие полоски стрелецких отрядов. Последний залп, практически в упор, и ту же первые ряды принимают врагов на штыки, пока задние ещё успевают перезаряжаться и стрелять.

Воткнутые в землю перед стрелецкими отрядами колья, мины, гранаты и стоящие между их рядов и заряженные картечью пушки — хватит ли всего этого чтобы выдержать напор степных берсерков нисколько не щадящих собственной жизни? Где-то стрельцы отступили. На десять шагов. На двадцать. Но строй держится. Попытки прорыва моментально купируются свободными силами боярских дружинников. Если, где возникает риск серьёзного, большого прорыва. В этом месте тотчас оказываются ракетные конки. Лихо разворачивая лёгкие телеги, они делают залп огненными стрелами и торопливо отступают в тыл, где быстро перезаряжаются. За огненными стрелами, на ошалевшего от множества разрывов, крутящего головами противника, налетают борские дружинники, купируя возможный прорыв строя.

Ярость и безумство орды укрощены прекрасной выучкой и твёрдостью духа русских стрельцов. Штык против сабли или копья. Свинцовая пуля против оперённой стрелы. Клубы дыма от множества выстрелов плывут по полю смешиваясь с дымом от выгоревшей травы. Но радоваться ещё ой как рано!

Увлечённые сечей с бросающейся снова и снова, подобно дикому зверю, ордой, стрельцы упускают приближение янычар. Повинуясь командам выкрикиваемым хриплыми, гортанными голосами, степняки на секунду рассеиваются и на не успевших этому удивиться стрельцов обрушивается залп, выпущенный янычарами с каких-то трёх десятков метров. И снова их смуглые лица степняков превращаются в оскаленные рожи с нечеловеческой злобой в глазах. Очередная команда, степняки рассеиваются. Янычары дают залп практически в упор и следом за ними, без перерыва, налетает орда.

Где-то янычар успевают обстрелять в ответ. В одном месте, удачно заряженная пушка, выстрелила в упор, разбивая их порядки. Но такие случаи единичны.

Ракетные конки спешат к месту прорыва. Они разворачиваются, готовясь выпустить огненные стрелы в оскаленную пасть орды. Но вместо той обнаруживают перед собой линейку уже прицелившихся и готовых к залпу янычар. Свинцовый дождь ломает тонкие доски телег, убивает впряжённых в них коней и ломает в щепки тонкие рамки направляющих для ракет. Ракетчики убиты или ранены. Бежащий по фитилю огонёк достигает запала и уцелевшие ракеты бьют в упор по выстроившимся тесной коробочкой янычарам. Объятые огнём люди мечутся и падают на землю. Раненные лошади, из тех, у кого это получается, разбегаются в стороны волоча за собой обломки телег. Образовавшийся разрыв пытаются закрыть боярские дружинники и не успевают. Янычары первыми входят в него, крепят края, не давая сомкнуться и пропускают вперёд степняков. Их бурный поток сметает спешивших на помощь дружинников и, подобно дыре в плотине, раздвигает стенки превращая мелкую течь в мощную струю.

Получив удар в спину от прорвавшихся степняков, стрелецкие отряды один за другим пытаются бежать и гибнут. Русские воеводы спешно вводят в бой оставленные на чёрный час резервы, но линия столкновения сыпется. Всё ещё имеющие значительный численный перевес степняки грозят вырезать и уничтожить русскую армию.

Самое время ввести в бой последний и главный козырь.

По изначальному плану паровые танки должны были включиться в сражение позже, когда напор врагов уже выдохнется. Одно их появление должно опрокинуть остатки степняков и янычар и гнать по всему полю до стоящих в отдалении чахлых деревьев. Увы! Логика обстоятельств всегда сильнее логике намерений. Чтобы не допустить окончательного разгрома, танки пришлось вводить в бой здесь и сейчас. Оставалось только надеяться, что стальная броня и огненная машинерия способны пересилить самоубийственную ярость степняков и доведённую до автоматизма, чёткую выучку янычар.

* * *

— За святого царя Ивана! Покажем проклятым колдунам!

— Страх — убийца разума. Я встречусь лицом к лицу со своим страхом. Я позволю ему пройти через меня и сквозь меня. Там, где был страх, не будет ничего. Останусь лишь я.

Каждый молился по-своему. Двадцать девять из трёх десятков танков стояли под парами в укрытии в тылу с самого начала сражения. Последний, тридцатый, серьёзно вышел из строя и починить его в поле никак не возможно. По хорошему его должны были отвезти в тыл, но из-за бардака и суеты забыли и только пушку сняли, а саму основу так и оставили, наплевав на все требования секретности. Объяснение одно — тотальный бардак подготовки к большому и, как полагали и воеводы, и простые солдаты, решительному сражению.

Но двадцать девять стальных драконов с тупыми носами готовы. Наконец получен долгожданный приказ и изматывающее ожидание закончено. Тупорылые стальные драконы один за другим окутываются паром, с лязгом и грохотом выезжая из ворот со скоростью неторопливо бегущего человека. Место прорыва степняков хорошо видно издалека, к нему они и направляются. За каждым танком идёт десяток прикрывавшей его танковой пехоты.

Не открывая огонь издалека, танки подобрались поближе. Чтобы выстрелить из пушки танк должен остановиться. Ненадолго, буквально на несколько секунд. Пушки заряжены картечью, поэтому, чтобы нанести наибольший урон, следует подъехать максимально близко.

Любой другой, увидев надвигающееся на него стальное диво, утыканное снаружи шипами и с закреплённой впереди острой косой, скорее всего побежал бы от неведомой опасности подальше. Только не одурманенные османами-колдунами степняки. Они, заметив появление танков, оставили дрогнувших стрельцов чтобы их добили последующие конные лавы. А сами устремились на железных драконов чьи огненные сердца создали, не иначе, как сами ифриты.

Укрывшийся за своим танком Семён видел, как танкисты дали залп по набросившейся на них коннице. Убили, наверное, одним выстрелом несколько десятков. Дальше танк закрутился, стараясь переехать лезущих на него степняков раня их шипами и косами, приделанными к стальным бокам.

Не оставаясь в стороне, десяток Семёна принялся отстреливать наиболее наглых татар, буквально забравшихся на танк и дёргающих за ручку запертый люк. Скорострельные огнебои показали себя отлично. Распределили в отряде роли, чтобы одни заряжались пока другие стреляют и отряд, в целом, не прекращал бы огневой контакт с противником ни на минуту.

Вскоре стало понятно, что степняки ничего не могут сделать стальной громаде. Даже завалить её телами. Один танк опутали верёвками и попытались перевернуть, но прикрывающая его танковая пехота быстро перестреляла смельчаков и разрезала верёвки.

Со степняками понятно, а что янычары? По стальной броне забарабанил свинец оставляя на той заметные сколы, но не пробивая.

Семён вступил в перестрелку с отрядом янычар прячась за танком. Каждое попадание тяжёлой пули в танковую броню вызывало искры и сколы.

— Как же там танкистам, внутри? — задумался десятник. — Живы ли?

Отвечая на его невысказанный вопрос ствол пушки в замершем танке повернулся, чуть помедлил и плюнул в сторону обстреливающего их отряда янычар. Попадание прошло косо, задев только край строя, но и так человек пять легли и не встали. А танкисты, не обращая внимание на продолжающейся обстрел, довернули пушку ещё немного и дали второй, уже гораздо более результативный, залп.

Вскоре стало ясно, что появление на поле боя неуязвимых ни для стрел, ни для пуль танков изменило общую картину.

Янычары попробовали стрелять по танкам из пушек, но не успевали прицеливаться, не умея и не зная, как можно стрелять по движущимся мишеням. Кроме того, на перезарядку орудий уходило непозволительно много времени. Танкисты перезаряжались в разы быстрее. Чуя опасность, танкисты старались первыми выбивать как раз замеченные на переднем крае пушки опасные для них. Быстро сориентировавшись, Семён приказал своему десятку стрелять по османским пушкарям и по тем, кто пытался подбежать к танку со связкой гранат или бочонком пороха.

Вскоре османы сообразили и начали привязывать пороховые бочонки со вставленным в них фитилём к спинам одурманенных степняков. Но стоило такой ораве целеустремлённо побежать в сторону одного из танков как чей-то меткий выстрел воспламенил порох в одном из бочонков вызвав его преждевременную детонацию загустившую серию взрывов выкосившую всех бежавших и тех, кто находился с ними рядом.

Неконтролируемое отступление русской армии прекратилось. Стрельцы группировались за медленно движущимися по полю боя неуязвимыми танками снизу доверху покрытыми сколами и выбоинами, усеивающими броню сплошным потоком так, что на ней едва ли оставалось чистое место. Двигаясь в кильватере, стрельцы плотным огнём осаживали набегающих степняков или пытавшихся оказать сопротивление янычар. Тяжёлые танки, гремя и дыша паром словно настоящие драконы, спокойно переезжали по павшим телам, по кустам, по небольшим холмикам и, казалось, воплощали саму идею непримиримой, неотвратимой, неминуемой кары от которой не убежать и не скрыться.

Четыре танка всё-таки вывели из строя. Точнее, один остановился сам, что-то лопнуло в хрупком и ещё не до конца отлаженном механизме. Один всё же словил в борт ядро и повалился на бок. Ещё два у степняков получилось подорвать, закидав трофейными гранатами и расстреляв пытавшийся выбраться экипаж. Но этого было слишком мало чтобы переломить ход сражения.

* * *

— Русские выпустили стальных чудовищ, о лучезарный! — доложил посыльный группе богато одетых воинов, стоящей на границе леса и поля. Среди них выделялся один, чьи пальцы усеяны перстнями с драгоценными камнями, изогнутая бородка лоснится от масла, а вся одежда, даже сапоги, прострочена золотой нитью. Рукоять сабли сверкает большим драгоценным камнем чистого голубого оттенка и тоже покрыта позолотой. Мурад-паша бин Абдулах имел прозвище Хас, означавшее «особый» или «приближённый» и осуществлял общее командование гигантской армией собранной султаном Мехмедом (да будут дни его долги и безоблачны) для покорения русского царства.

Мурад-паша с большим недовольством поглядывал на продолжающий парить с начала сражения русский воздушный корабль. Именно из-за него ему приходится прятаться в лесу, под прикрытием деревьев, вместо того чтобы с удобством сидеть на парчовых подушках в своём большом шатре, как и полагается столь знатному военачальнику, озарённому доверием самого султана.

Однако, проклятый воздушный корабль придуманный не иначе как самим Иблисом (а кто ещё мог выдумать подобную штуку) уже отметился бросанием бомб и огненных стрел по наибольшим и наикрасивейшим шатрам принадлежавшим самому Хасу и его самым преданным командирам. Бомбы с такой высоты летели неточно, но рисковать своей головой Мурад-паша не имел никакого желания. Собственная голова ему ещё пригодится. Поэтому и приходится скрываться от взора небесного корабля подобно хитрому тигру, спрятавшегося в густой траве от пришедших по его душу крестьян.

Зато сражение развивалось так, как должно было. Едва не сдав свою оборону, русские вынуждены ввести в бой стальных драконов. Они действительно оказались не менее страшны и ужасны чем о них докладывали шпионы. Не неуязвимы — вовсе нет. Но всё же, не будь у них заранее готов ответ против заклёпанных в броню и дышавших раскалённым паром ифритов, танки могли бы стать проблемой и даже вынудить его отступить. Но бесконечная слава уму и предусмотрительности мудрейшего из султанов Мехмеда Второго Фатиха, что он заранее предусмотрел подобный ход и приготовил средство для его отражения.

— Лучезарный, стальные драконы с огненными сердцами неостановимы. Наши воины не могут ничего поделать с ними, — продолжал посыльный пытаясь привлечь внимание, как ему виделось, о чём-то задумавшегося главнокомандующего.

Повелительным жестом Мурад-паша заставил его замолкнуть.

— Пусть имамы начинают готовить «глас Аллаха», — приказал он. — Янычарам приказываю отступить чтобы не попасть под его действие.

— Как же татары и ногайцы? — спросил один из приближённых.

— Пусть удерживают русских на месте, — решил Хаса.

— Но тогда их также накроет «глас».

— Ничего страшного. Обработанный «ветром покорности» человек способен какое-то время сопротивляться воздействию. Ведь так?

Высокопоставленный муфтий, входивший в свиту Мурада-паши, с готовностью кивнул: — Истинно так, о храбрейший. Обработанный «ветром покорности» или просто сильный и волевой человек способен некоторое время противостоять «зову Бога». Этого времени вполне хватит чтобы степняки успели перерезать всех неверных, оказавшихся поблизости, когда «пречистый» и «милостивый» благословит их своим словом. Мои люди уже начали готовить «глас» к работе и выводить его на позиции.

— Возможно ли одну из труб направить вверх, на этот проклятый воздушный корабль?

— Мы сделаем это, о великий.

— Тогда будьте готовы начать сразу, как только полки янычар отступят за пределы воздействия. И помните, что в случае неудачи сначала я спрошу с вас на земле и после сам Аллах спросит на небе. А лично ты будешь сам объяснять причины неудачи великолепнейшему из султанов.

— Неудачи не будет, — пообещал муфтий. — Аллаху достаточно сказать всего одно слово чтобы неверные пали на колени дрожа от страха.

* * *

— Что они делают? — поинтересовался Иван Молодой рассматривая с борта небесной ладьи тылы османской армии.

Выкатив из леса цепочку телег с установленными на них ярко блестящими на солнце медными трубами диаметром в несколько метров, османы принялись соединять их между собой направляя в сторону идущего под стенами Венёва сражения.

Наблюдавший за ходом сражения Михаил радостно воскликнул: — Смотрите, они отступают! Победа будет за нами!

— Скорее похоже на организованный отвод войск, — поправил его царевич. — И выводят из боя только янычар, стоявшие в резерве отряды степняков наоборот брошены в битву. Зачем они посылают их на танки? Разве ещё не поняли, что это бесполезно?

Леонардо больше беспокоили непонятные трубы, устанавливаемые османами. В этом явно имелся какой-то тайный смысл. Вряд ли бы османы принялись делать что-то бесполезное в самый разгар решающего сражения. Тем более, где они взяли такие огромные трубы? Притащили с собой? Но для какой цели?

Если ты не понимаешь действия противника значит тот готовит какую-то каверзу. В этом случае лучше остановиться и обождать, — вспомнил мастер царские слова, услышанные им, когда тот наставлял воевод.

— Царевич! Надо передать на землю чтобы отводили танки. Мне очень не нравятся эти трубы, — попросил Леонардо. — Хуже всего то, что я не понимаю для чего басурмане их выставляют.

— Я тоже не понимаю, — признал Иван Молодой. — Но ослаблять напор сейчас нельзя. Ты же видишь — ещё немного и басурмане побегут. Они уже выводят своих солдат прямо сейчас.

— Остановите танки! — потребовал Леонардо.

— Не вмешивайся в дела военных мужей, мастер. Ты ловок в обращении с механизмами, но чтобы управлять войсками на поля боя нужна иная ловкость.

Леонардо не оставалось другого выхода кроме как смириться. Пока остальные члены команды сосредоточили внимание на наступлении танков выдавливающих степняков всё дальше от городских стен будто неумолимый поршень, движимый силой пара, Леонардо продолжал наблюдать за таинственными приготовлениями осман.

Решивший утешить друга Мишка предложил: — Может быть они так сигналы подавать собрались? В смысле: большие длинные трубы — громче и дальше слышен звук. Или хотят вдохновить своих солдат громогласной молитвой этому их аллаху?

— Громкий звук? — повторил Леонардо. — Пожалуй ты прав. Но как звук может помочь им против паровых танков?

Тем временем крохотные фигурки осман на краю леса закончили устанавливать и соединять между собой фрагменты огромных труб, расположенных на телегах и смотрящих открытыми горловинами в сторону продолжающего сражения. Всего таких конструкций у них получилось четыре. И если три смотрели на город или идущую под его стенами битву, то одна уставилась точно, насколько это возможно, на дирижабль.

— Вот теперь уже и мне это совсем не нравится, — признал Мишка.

С высоты прекрасно видно, как сотни маленьких человеческих фигурок облепили исполинские трубы, горящие огнём на выступившем из туч солнце. Они принялись вращать лебёдки, передающие момент вращения чему-то внутри гигантских конструкций.

— Царевич! — позвал мастер, не скрывая тревоги. — Да посмотри ты сюда!

— Подумаешь, трубы! Ну даже если огромные. Что они нам сделают? Песню сыграют? — отмахнулся Иван Молодой.

* * *

Мурад-паша решил лично поприсутствовать при знаковом моменте. Тем более что в творящемся вокруг столпотворении и множестве людей его должно быть невозможно отличить от них с высоты. Да и последние часы небесный корабль всего лишь наблюдал и больше не бросал бомбы. Похоже они у него закончились, но садиться и набирать новые он не хотел, предпочитая оставаться наверху и наблюдать за каждым шагом османской армии. Чёртов Иблис!

Собранные для обслуживания гигантской армии рабы, под руководством имамов, собирали фрагменты медных труб между собой. Внутрь вставлялся огромный поршень чьё движение регулировалось через хитрую систему шестерёнок и передаточных механизмов. Именно в этом механизме и заключался секрет так как поршень должен двигаться плавно и с заданной скоростью, насколько Мурад-паша понял из объяснений султана Мехмеда и его дервишей, придумавших в знаменитом «саде големов» эту чудесную вещь.

Он прикоснулся рукой к медному боку. Холодная, несмотря на яркое солнце. Насколько утро было прохладным и хмурым, настолько полдень выдался ярким и солнечным. Это хороший знак, предвещающий османам победу. Заметив верховного муфтия, приглядывающего за сборкой «гласа Аллаха», Мурад-паша подозвал его к себе.

— Что хочет верховный от недостойного? — склонился муфтий.

— Расскажи ещё раз как работают эти штуки.

— Гений мудрейшего из султанов (да продлятся его дни до бесконечности) открыл нам, недостойным слугам, тайну что кроме звука, который мы слышим ушами есть ещё другие звуки, не слышимые нами. Те что выше по тональности различимого человеком диапазона называются ультразвуком, а те, что ниже — инфразвуком. Но даже если человек не слышит этот звук, он всё равно есть и действует на него вызывая резкий приступ беспричинного страха. В зависимости от силы и тональности звуковой волны начинают дрожать конечности, оружие валится из рук, в глазах становится темно, лопаются кровеносные сосуды начиная с самых мелких и даже может остановиться сердце.

Инфразвук расходится гораздо лучше ультразвука. От него плохо защищают и стены, и расстояние. Разве одна толстая земляная стена способна ослабить его. Затычки в ушах помогут лишь отчасти даже если кто-то из неверных догадается их использовать.

Уже слышавший данное объяснение, Мурад-паша кивал и, в конце, спросил: — Эти трубы создадут звук, который невозможно услышать?

— Ты полностью прав, умнейший! Усилие сотен рабов, крутящих валы, сольётся в передаточном механизме и передастся поршню что будет сжимать огромные объёмы воздуха внутри трубы создавая неслышимую звуковую волну. Вырвавшись наружу, она будут направлена в сторону неверных и без особых потерь долетев до них возбудит приступ беспричинного страха. Союзные нам степняки тоже попадут под воздействие, но заданный «ветром покорности» приказ на какое-то время пересилит воздействие «гласа». Тогда как неготовые к применению «гласа Аллаха» русские не смогут сражаться и будут перерезаны как свиньи.

— Стальные огненные драконы не защитят сидящих внутри?

— Ни в коем случае, лучезарный. Наоборот, невидимый и неслышимый звук заставит металл дрожать в унисон со своей частотой и сидящие внутри самодвижущихся доспехов получат больше тех, кто находится снаружи.

— Отлично, — одобрил Мурад-паша. — Приступай. Во славу истинного бога, величайшего из султанов и меня, скромного проводника его божественной воли!

* * *

Они явно побеждали. Басурмане отступали, а степняки бессмысленно гибли, бросаясь на стальные колоссы паровых танков и подставляясь под огонь следовавшей за ними пехоты. Конечно, степняков ещё оставалось более чем предостаточно, но если они не отступят, то это только вопрос времени, когда все дети степей лягут в сырую землю.

Пока руки привычно выполняли боевую работу, Семён позволил себе отвлечься, подумав о своих мальчишках доверенных ему, когда он был сотником. Многие ли из них сумели выжить? Где они? Как они? После боя надо будет непременно отыскать их и посмотреть на месте. Всё-таки он до сих пор чувствовал ответственность за них, хотя уже больше, формально, не был их командиром.

Бойцы его десятка, собранного из опытных ветеранов, двигались наравне с командиром. Никто из них не погиб и даже не был серьёзно ранен. Они — надежные боевые товарищи. За них нет смысла волноваться. А вот мальчишки, для которых эта война стала первым и, поистине, ужасным опытом, могли сломаться. Сломанный человек на войне долго не живёт. Или погибнет от рук неприятеля или струсит, попытается сбежать и закончит жизнь под топором палача. Ломаться нельзя. Вот гнуться можно, но только с тем условием, что потом обязательно выпрямишься снова.

Неожиданно стало тихо. Семён даже не понял, как это произошло. Вроде вот только вокруг гремели выстрелы, взрывы, крики, свист, стоны. И вдруг тишина. Мгновение ослепительной тишины. Всего одно мгновение. А после она взрвается ужасающей болью. Выронив огнебой Семён схватился за голову и сам не заметил как упал. Ноги больше не держали его. Нахлынула волна страха, беспросветного ужаса.

Окружающие звуки вернулись, но долетали будто через вату. Семён сжал зубы, но заметил, что те, против воли, выбивают чечётку. Картинка в глазах окрасилась алым, но он всё же увидел, как из остановившегося на месте танка пытаются вылезти окровавленные танкисты. Их движение неточны, дёрганы. Кто-то и вовсе падает, едва сумев выбраться из гудящей, как колокол, брони.

Семёну сейчас не до того, чтобы оглядываться. Но что-то невольно попадает в поле сузившегося зрения. Вот солдат его десятка катится по земле зажав голову руками и совсем забыв про выпавшее из рук оружие. Вот пытается встать танкист, видно крепкий мужик, всё лицо у него в крови, кровь течёт из глаз и ушей.

На непонимающих что происходит людей набрасываются степняки. Видно, что их тоже задело. У кого-то из глаз или рта, без видимой раны, течёт кровь. Однако, в отличии от почти всех стрельцов, степняки способны стоять на ногах и их руки сжимают оружие, а лица искривлены в жажде убийства.

Нащупав лежащий рядом огнебой Семён, не пытаясь встать, с колена, стреляет в набросившееся на него степняка. Тот падает, но за ним следующий. И снова выстрел. Благослови господь многозарядные огнебои.

Пока он действует, а не думает, вроде немного легче и ощущение ужаса уже не такое беспросветное. К Семёну понемногу возвращаются силы. Как будто самое главное преодолеть первый, самый страшный порыв и дальше уже будет немного легче. Опираясь на огнебой он встаёт. Пытается идти. Спотыкается об лежащего на земле солдата из его десятка и не придумав ничего иного пинает его и продолжает пинать пока тот наконец не начинает отмахиваться и не делает попытки встать.

— Возьми свой огнебой! — кричит ему в лицо Семён. Окружающие звуки по-прежнему приглушены, но от собственного крика становится немного легче. — Возьми и стреляй!

К счастью, подчинённый слушается его и вместе они отстреливаются от троих степняков нацелившихся на пытающихся с трудом стоять стрельцов.

Дрожащими пальцами Семён пытается перезарядить огнебой. Патроны падают на землю из неловких рук. Он садится на колени и упорно их собирает. Наконец огнебой перезаряжен. В это время товарищу, которого он поднял пинками, сносит голову подобравшейся со спины степняк. Семён неловко, но сильно, как он делал почти всю свою жизнь, колет штыком насаживая степняка на трёхгранное остриё и затем, привычным движением, сбрасывает тело.

Вокруг побоище. Степняки колют и режут русских солдат. Мало у кого получается встать на ноги и оказать сопротивление. Большая часть лежит на земле скорчившись в позе эмбриона и так принимает свою смерть.

Семён отходит к группе стрельцов пытавшихся держаться на ногах, поддерживать друг друга и даже целенаправленно отходить к Венёву. Городские ворота до сих пор стоят распахнуты и некому закрыть их. Охраняющая ворота стража, пушкари на стенах, оставленные в запасе стрельцы — все лежат оглушённые дьявольским колдовством, убивающим звуки вокруг.

* * *

Поток внезапно нахлынувшего страха похож на пропущенный удар. Стоявший на самом краю и державшийся за поручень матрос внезапно падает, переваливается через поручень и с криком летит вниз, но этого никто не замечает.

Секунду назад Леонардо вглядывался в непонятные приготовления осман, а сейчас едва способен стоять, вцепившись в один из канатов, испытывая безотчётный ужас и чувствуя, как невероятно быстро, словно пойманнаядикая птица в руках, забилось в его груди сердце.

— Что? Что происходит? — кричит внутри черепной коробки его разум пока сам мастер задыхается от нахлынувшего ужаса: — Чего именно я боюсь? Почему мне вдруг стало так сильно страшно?

Губы пытаются шептать слова литании: — Страх — убийца разума. Я встречусь лицом к лицу со своим страхом. Я позволю ему пройти через меня и сквозь меня.

Но страх не проходит! Страх не проходит!

Перехватывая руками, чтобы не упасть, Леонардо хватается за сплетённый из тонкой металлической проволоки канат и чувствует, как сильно тот вибрирует под пальцами.

Вибрация?

Звук?

Мастер открывает рот и, что есть силы, кричит, захлёбывается, но не прерывается и кричит ещё сильнее. Отчасти помогает. По крайней мере хватает сил оглянуться и увидеть всю команду небесного корабля лежащих на палубе и дрожащих крупной дрожью.

— Кричите! — требуется Леонардо пытаясь тормошить их. — Пойте! Или молитесь! Вслух! Громко!

Его потуги увенчиваются успехом. Царевич начинает читать молитву, остальные присоединяются к нему, повторяя слова.

— А теперь песню! — требует Леонардо. Как назло, на ум не приходит ни одной русской песни. А ведь слышал и не раз и даже пел вместе со всеми, но вот так, сходу, пока раскалывается голова, вспомнить не удаётся. Хотя, кажется, вспомнил одну.

— Ох вы гусли, мои гусли! — орёт Леонардо.

Остальные смотрят на него как на умалишённого. Но тиски страха разжимаются ещё маленько и этого хватает чтобы перерезать верёвки удерживающие мешки с песком и заставить дирижабль резко подняться, выходя из фокуса звуковой волны.

— Что это было? — мотает головой царевич.

— Звук!

— Какой звук?

— Неслышимый звук из этих труб вызывает страх и помутнение, — объяснил Леонардо.

Немного придя в себя и подобрав чудом не улетевший за борт клинок, он смотрит на поле боя и увиденное совсем не радует. Ни о каком хоть сколько-то упорядоченном сражении говорить не приходится. Тёмные точки степняков, причём пеших, лошади не выдержали страшного звука и разбежались. Точки степняков полностью поглотили ряды, где раньше стояли стрельцы. Стальные кружки танков стоят и не двигаются. Видно, что некоторые стрельцы пытаются организоваться и дать отпор или, хотя бы, отступить в сторону города, но их мало и получается у них ужасно.

На месте стоянки осман оживление. Вовремя отступившие отряды янычар двигаются обратно к городу, но по широкой дуге, словно обходя что-то невидимое — широким конусом исходящее из направленных на город труб.

— Как остановить звук? — спрашивает сам себя Леонардо. — Тем более если он невидим и, похоже, легко проникает сквозь стены и прочие препятствия? Только с помощью другого звука. Надо бить во все колокола, стрелять из всех пушек. Но как сказать об этом тем, кто внизу?

Он с силой суёт цветные флажки в руки одном уз матросов и требует: — Передавай вниз чтобы били в колокола. Что есть сил били во все колокола.

Матрос слушается. Флажки мелькают, но видимо некому в пострадавшем городе смотреть в это время наверх.

— Нужно спустится, срочно, — требует Леонардо. — Пока янычары не подошли к Венёву, а степняки не захватили открытые ворота.

— Дирижабль не умеет летать быстро. Ты сам прекрасно это знаешь, — огрызается царевич. — И я не могу посадить единственный воздушный корабль у города, который скоро может быть захвачен. Мы возвращаемся в Тулу.

— Город будет захвачен если никто не догадается ударить в колокола, — спорит Леонардо.

— Но как?! Как мне так быстро доставить тебя на землю? — переходит на крик Иван Молодой. — Корабль не может спускаться быстро, а человек не умеет летать самостоятельно!

— Может быть всё же умеет, — говорит Леонардо и достаёт хитро сложенную кипу ткани.

— Что это?

— Крылья!

— Для полёта?

— Не совсем. Чтобы спрыгнуть, но не разбиться.

Леонардо начинает застёгивать на себе десятки ремешков.

— Безумец! — качает головой царевич. — Ты хотя бы уже испытывал его? Уверен, что этой ткани хватит чтобы удержать человека в воздухе?

— Не испытывал, — признаётся Леонардо. — Но я считал и цифры сошлись. Как раз планировал, при случае, привязать к свинье и испытать. Похоже хрюшке не стоит опасаться, на этот раз первым пойду я.

— Стой! Царь голову мне свернёт если ты пропадёшь, — признаётся Мишка.

— Тогда идём вдвоём, — предлагает Леонардо. — У меня этих штук две.

— Ты же хотел одну свинью запустить?

— Сначала мешок с песком, чтобы проверить расчёты. Потом уже свинью.

— Так ты в них не уверен?!

— Уверен! Просто ещё не проверял, — Леонард протягивает второй тюк со свёрнутой тканью Мишке. — Так ты будешь прыгать или нет?

— В город, который вот-вот захватят османы? С борта летающего корабля? С угрозой разбиться в лепёшку? Конечно буду! Черти тебя побери, Леонардо. Если ты где-то ошибся, то я пробью землю и попаду прямо к ним в котёл. С доставкой и прямо на место.

— Уверен, ты там быстро прищемишь хвост самому главному чёрту.

— Запомни, — наставлял Леонардо. — Оказавшись внизу мы снова попадёт под воздействие невидимого звука. Чтобы противостать ему нужно кричать или громко говорить. Поэтому пока будешь летать вспоминай молитвы, песни, бранные слова наконец.

— Я тебе прямо сейчас могу сказать очень много бранных слов, — признался Михаил.

— Отлично, друг! Так держать! Главное, чтобы их не выдуло из тебя ветром. И помни — самое главное это начать бить в колокола. Звук против звука. Только так есть шанс.

Он подошёл к краю гондолы. За краем — пустота.

Леонардо отстегнул крепящий его к страховочному канату карабин. Выпавший за борт матрос, его только сейчас втянули обратно, смотрел на него совершенно круглыми, расширенными от ужаса глазами.

— Ты безумец! — сказал царевич.

Мастеру сейчас показалось или в голосе Ивана Молодого проскальзывали нотки… зависти. Как будто он тоже хотел бы спрыгнуть с летающего корабля, отдавшись на волю ветра, положившись на разворачивающееся куполом полотнище лёгкой ткани за спиной да на господа бога, который, как известно, никогда не выдаст настоящего смельчака даже если тот не слишком-то в него верит. Неужели царевич хотел бы прыгать в осаждаемый османами Венёв и только чувство долга и ответственности за небесный корабль не позволяет ему забрать запасной комплект у дрожащего как осиновый лист Михаила?

— Я всё рассчитал, — произнёс Леонардо. Кого он хотел подбодрить? Может быть мнущегося за спиной друга? Царевича? Судьбу? Или всё-таки самого себя?

Шаг в пустоту. Свист ветра ушах. Сердце в пятках и всё-таки развернувшийся купол из ткани над головой. Сильный рывок вверх, такой что он на мгновение задохнулся. Превратившееся в полёт падение даёт возможность оценить бесконечную красоту и свободу недоступную ни на грешной земле ни, даже, на борту воздушного корабля. Неужели именно так, каждый миг своей жизни, чувствуют себя птицы? Тогда он точно знает, чего хочет. Он хочет быть птицей.

С диким криком «свят-бог, защити меня грешного!» Михаил прыгает следом за мастером.

На секунду Леонардо испугался что тот забыл оцепить карабин от страховочного троса и его полёт сейчас прервётся, а сам смельчак повиснет словно грузило на леске. Но нет, Мишка не забыл. Купол ткани раскрывается у него над головой. И он кричит. Не поймёшь — от страха или от восторга или потому, что вспомнил наставления Леонардо.

Мастер тоже кричит что есть мочи: — Колокола! Надо бить во все колокола!

Может быть его услышат там, внизу? Нет! Тогда он сам. Главное приземлится осторожнее и ничего себе не сломать. Но осторожнее не получается. Перед самой посадкой он попадет в конус излучения. Несмотря на всю моральную подготовку приступ беспросветного ужаса на секунду выбивает его из себя. Пока Леонардо борется со страхом внутри себя, его тело, безвольным мешком, падает на землю и раздуваемый ветром купол ткани ещё какое-то время тащит и волочит его по главной улице Венёва. Хорошо ещё что в направлении ближайшей церкви. Вот только, чтобы ударить в колокола, надо сначала суметь встать.

Историческая справка к восьмой главе

Хас Мурад-паша

Османский военачальник второй половины XV века, фаворит султана Мехмеда Второго, бейлербей Румелии.

В реальной истории погиб в 1473-ем году в сражении.

Любопытно, что будущий Мурад-паша и его брат Месих-паша были сыновьями Гидоса Палеолога, брата последнего византийского императора погибшего при взятии Константинополя войсками султана. Братья попали в османский плен, обратились в ислам и сделали карьеру в системе «девширме» (обращение в ислам христианских мальчиков и последующий их набор на государственную и военную службу). Мурад-паша был отдельно отмечен Мехмедом Вторым и стал его фаворитом. А, со временем, и одним из любым военачальников.

Таким образом Хаса Мурад-паша возглавивший поход на русское царство в рамках романа является родственником жены царя Ивана Третьего Софии Палеолог. Возможно, они даже были знакомы в детском возрасте в Константинополе до его падения.

Венёв (Венёва) — старинный русский город в Тульской области, чья история неразрывно связана с обороной южных границ государства и освоением Дикого Поля.

Судьба Венёва резко изменилась в середине 15-го века. Для защиты от набегов по реке Венёвке была построена новая деревянная крепость — «Городенск на Веневе», ставшая важным звеном в системе Большой Засечной черты.

В отличие от каменного Тульского кремля, деревянные укрепления Венёва не сохранились

Исторические факты:

Название «танк» как раз и переводится как «бочка» (точнее: бак или резервуар). В реальной истории первые танки действительно напоминали металлические ёмкости на гусеничном ходу. Кроме того, первые танки, в целях маскировки, англичане перевозили по железной дороге в контейнерах с надписью «

tank». Так это название и закрепилось.

Научные факты:

На самом деле Леонардо несколько ошибается и колокольный звон не слишком эффективен в гашении инфразвуковых волн из-за критичной разницы между частотами звуковых колебаний. Какой-то результат всё-таки будет, но в большей степени по субъективным, а не объективным причинам. Для русского человека того времени звон церковных колоколов значил очень многое и он, без сомнения, придаст сил и поможет противостоять внешнему воздействию. Тем более что в городе инфразвуковые волны всё же немного ослабляются стенами и расстоянием по сравнению с тем, что творилось на боле боя.

Глава 9. Падение Венёва

Леонардо очнулся от того, что его довольно бесцеремонно трясли и делал это Мишка. Сам он приземлился чуть более удачно, поэтому избежал потери сознания при ударе об землю.

— Слава всем святым, ты жив! — обрадовался Михаил.

— Ненадолго, если не никто не закроет ворота, то османы просто войдут в город. Нужно бить в колокола! — вспомнил мастер.

Помогая друг другу и поддерживая, они похромали в сторону городской церквушки. Венёв довольно маленький городок, но всё же это именно город, а не деревня. Тем более он сильно разросся, готовясь отражать нападение басурман. Имелась в нём и церковь, не слишком высокая, но, как полагается, с куполами и колоколами.

В самой церкви пусто. Оно и понятно — все на стенах. Но где заведующий церковью святой отец и его помощники? Искать их нет времени, поэтому пришлось преодолеть пару узких лестниц чтобы добраться до площадки с колоколами.

— Умеешь звонить? — спросил Леонардо.

Мишка помотал головой: — Нет.

— И я нет. Значит взяли и начали.

Начали с самого большого на вид колокола. Оттянув язычок за привязанную к нему верёвку Леонардо размахнулся и запустил. Колокол звонко загудел. Ему вторил второй, за который взялся Михаил. Так они и били в колокола без всякой системы пока по лестнице не взобрался святой отец со страдальческим и, вместе с нем, грозным видом.

Увидев священника, Михаил стушевался, а Леонардо, наоборот, укорил того: — Где же вы пропадаете, святой отец? Чтобы перебить басурманское колдовство надо бы в колокола бить без перерыва, а здесь пусто. Немедленно беритесь и начинайте звонить.

Ошарашенный священник его послушал и начал звонить уже упорядоченно, как положено.

Серебряный перезвон плыл над стиснутым в тисках беспросветного ужаса городом и тиски эти, казалось, слегка разжимаются, давая место надежде.

Мишка спросил: — Куда дальше?

Леонардо пожал плечами: — Пойдём проверим что хотя бы ворота закрыли.

Дойдя до ворот, они нашли из прикрытыми. Осталась только малая щель, через которую в город втекал ручеёк отступающих с поля боя стрельцов. Стоящие на стенах пушки грохнули, залпом отсекая висевших у них на пятках степняков.

Голова всё ещё болела нещадно. И звуки вокруг казались несколько приглушены. Но всё же, колокольный звон помогал людям не думать об оставшемся где-то глубоко в них страхе, не сосредотачиваться на нём одном, а думать и действовать. И чем больше человек шевелился, чем активнее он двигался, тем в меньшей степени властвовал над ним наведённый внешним воздействием искусственный страх.

* * *

Хас Мурад-паша с довольным видом наблюдал за происходящей на поле боя резнёй. Всё шло по плану. Не готовые ощутить на себе воздействие «гласа» русские стрельцы едва ли могли оказать серьёзное сопротивление, не считая отдельных бойцов, коих было всего ничего. Тогда как изначально превращённые «ветром покорности» в безумных берсеркеров, степняки оставались в целом устойчивы к кратковременному облучению инфразвуковыми волнами. По крайней мере они могли стоять на ногах, держать в руках оружие и применять его по назначению убивая неспособных оказать сопротивление русских.

С чуть меньшим удовольствием Мурад-паша смотрел в сторону спешно удаляющегося небесного корабля. Вопреки его ожиданиям тот не рухнул на землю, не перевернулся, а всего лишь улетал изо-всех сил прочь. Но и такой результат вполне устраивал османского военачальника.

— Мудрость султана Мехмеда Второго Фатиха и дервишей из «Сада Големов» непостижима, — довольно заметил Мурад-паша, поглаживая кончик пропитанной ароматическим маслом бороды как он всегда любил делать в минуты высочайшего довольства. — Не иначе как сам Верховный (Аллах) вкладывает им в головы мысли о новых, чудесных, устройствах подчиняющих неверных и обращающих в бегство и прах все их армии.

— Истинно так, — с поклоном согласился Муфтий. — Но скажи, о великий, как долго нам ещё облучать неверных «гласом»? Его внутренние механизмы перегреваются, а рабы устают и у них не остаётся сил вертеть рычаги.

— Мне нет дела до рабов! Пусть хоть все подохнут прямо на рычагах. В случае необходимости — наловим других.

За разговором Мурад-паша бросил взгляд на русский городок и остолбенел — ранее распахнутые во всю ширь ворота теперь были закрытыми, а на стенах снова появились стрельцы.

— Что происходит? Трубы вышли из строя?

— Прислушайся, величайший, — попросил Муфтий. — Похоже на перезвон колоколов православных церквей. Неверные пытаются бороться колоколами против «гласа».

— У них получится?

— Не знаю, о лучезарный.

— Уже получилось. Ворота закрыты и стража снова на стенах, — отмахнулся Хас. — Пусть будет так. Это всё равно ничего не изменит. Остановите «глас» чтобы мои воины смогли подойти к стенам и начать штурм. Мы сметём их и овладеем городом ещё до заката.

Муфтий низко поклонился: — Да будет так.

* * *

Венёв не такой большой город, а здесь, против него, собралось слишком много мощных орудий. Стены продержались сколько смогли, но ни одна стена не выдержит столь массивного обстрела. Последние защитники, под плотным обстрелом, покинули стены только когда те начали обваливаться у них под ногами. В это время, с другой стороны, из города выходил нескончаемый поток людей. Тех, кто не мог идти — везли, но не хватало ни телег, ни лошадей. Джан Батиста пытался сохранить царю Ивану если не сам город, то, хотя бы, его армию.

Видя исход русских, янычары пытались обойти Венёв и перехватить их, но оставшиеся в городе стрельцы мешали им огнём со стен. А когда стены рухнули, то они отошли в дома и стреляли оттуда. Османам пришлось буквально раскатать большую часть города и когда они это сделали, то оказалось, что беглецы успели уже отойти на достаточное расстояние.

Османский военачальник рвал и метал, но поддался благоразумию и не стал никого посылать в немедленную погоню. Слишком трудная выдалась битва для обоих сторон. Истощённые за день люди уже просто не могли совершать долгих переходов. Только если османы имели возможность разбить походный лагерь на захваченном ими поле боя, то отходящие к Туле русские пока ещё не знали покоя.

От пятидесятитысячной армии стрельцов осталась едва ли десять тысяч. Одна пятая! И это вместе с жителями Венёва, отступающими сейчас вместе с солдатами.

Потери осман количественно больше, но на фоне их изначально огромной армии смотрятся менее значительно.

От стотысячной орды степняков остались пятнадцать — двадцать тысяч сильно деморализованных после применения на них «гласа Аллаха» воинов. К тому же все их лошади разбежались и поймать их будет не такой простой задачей.

Сорокатысячный корпус янычар потерял где-то треть и составлял сейчас чуть меньше тридцати тысяч воинов. Всё ещё грозная сила, но явно недостаточная для полного завоевания русского царства. Однако, великолепный султан Мехмед Второй Фатих уже знал о сомнительных результатах вроде как победного сражения и слал своему верному Хасу подмогу в лице двадцати тысяч янычар и шестидесяти тысяч на скорую руку набранных рабов, бедняков и наёмников из покорённых османской империей народов. Это была не полноценная армия и боевые качества спешно набранного и обработанного «ветрами покорности» мяса не слишком велики. Но цифра в целых шестьдесят тысяч крайне внушает. Кроме того, этих «бойцов» можно особенно не жалеть и первыми бросать на стены русских крепостей сберегая янычар. Итого, после воссоединения с высланными на подмогу силами, численность османской армии будет составлять не менее пятидесяти тысяч янычар и не менее восьмидесяти тысяч одурманенных ветрами покорности.

Учитывая, что русская армия потерпела поражение под стенами Венёва и царь Иван, как бы он ни изворачивался, не сможет собрать больше сорока тысяч стрельцов даже если полностью оголит другие свои границы — исход кажется вполне себе предрешённым. Оставалось только подождать около месяца пока высланное премудрым султаном пополнение сможет соединиться с войсками Мурад-паши чтобы продолжить наступление. Полное уничтожение русского царства и захват Москвы всё ещё планировалось завершить за одну летнюю компанию.

Царь Иван, не хуже прочих, понимал серьёзность сложившегося положения. Он находится в Тульской крепости, можно сказать почти на переднем крае, и лично принимал входящую в Тулу процессию из раненных и оглашённых поражением солдат и мирных жителей разрушенного города Венёва.

К удивлению тульского люда, царь стоял у ворот всё то время пока через них проходили десятки телег с раненными и уставшие, едва находящие в себе силы чтобы идти, выжившие стрельцы. Чуть дальше от входа специальные люди принимали входящих предлагая им первую медицинскую помощь, горячую еду и место, где они могли бы отдохнуть. Но первым, что видели входящие в крепость, стрельцы были царь, его воеводы и ближники встречающие их с непокрытыми головами. Кто-то из приближённых бояр начал было ворчать, что негоже царю склонять голову перед простыми солдатами. На что царь Иван ответил, что свои ошибки требуется признавать и принимать их последствия.

Когда процессия закончилась и последний вышедший из Венёва и дошедший до Тулы стрелец прошёл в ворота, царь сказал: — Ошибки нужно не только признавать, но и исправлять. Этим мы и должны заняться.

Возможно, его слова поняли не все ближники. Но все послушно закивали.

Задержавшийся и вставший рядом с царём Джан Батиста выглядел серым от усталости и долгого пути.

— Прости что потерял твою армию, — повинился Джан Батиста.

— Ты сохранил солдат, — ответил царь. — А значит ты сохранил армию.

— Много достойных людей погибло. Боярских сыновей… и всех прочих.

— От нас зависит чтобы их гибель не оказалась напрасной, — закончил царь.

Леонардо ушёл из Венёва вместе со стрельцами. Сначала шёл сам, но полёт-падение с небесного корабля и ушиб ноги дали о себе знать и ему пришлось присесть на одну из телег везущих раненых бойцов. За время пути несколько раз останавливались чтобы немного передохнуть и выгрузить умерших от ран освобождая место в телегах для ещё живых, но смертельно уставших людей. Первая проведённая в лесу ночь выдалась ужасной. Еды было мало, но зато, за ночь, смогли вдоволь накипятить воды и заново перевязать раны. К утру ушиб у Леонардо посинел и под кожей надулся здоровенный, с кулак размером, желвак. Ходил он по-прежнему с трудом, поэтому снова пришлось ехать и слушать стоны, крики боли или ярости, произносимые ранеными солдатами в забытьи. Снова останавливались чтобы выгрузить умерших от ран. Но зато получилось найти небольшое село и нормальное поесть. Джан Батиста велел не отнимать у селян еду, а заплатить за неё. Но отнимать всё равно пришлось так как те не хотели продавать, а десять тысяч голодных человек способны объесть не одно такое село. У крестьян, по крайней мере, осталась какая-то сумма денег и указание Джана Батисты как можно скорее переселиться куда-нибудь подальше так как вскоре османы начнут отлавливать людей вокруг захваченного Венёва и обязательно наткнутся на это село.

Переночевали в деревне и утром пошли дальше. Так, за несколько дней, вышли к Туле. Всё время ожидали погоню, но её, к счастью, не было. Или разминулись, или османы пожалели своих людей, дали им отдых, а за это время русские ушли так далеко, что преследовать их не имелось уже никого смысла.

Проспав ночь в Тульской крепости, Леонардо впервые почувствовал себя немного отдохнувшим. Простой, но сытный и, главное, горячий завтрак позволил ему снова почувствовать себя не бездомным бродягой, а итальянским мастером на службе у русского царя. Врач осмотрел его ногу, сказал беречь, смазал пахнущей травами мазью и отправил восвояси. Кость целая, а остальное само образуется. Тем более что из Венёва привезли огромное число раненных и им всем требовалось помощь.

Леонардо попытался разыскать царя Ивана, но его к нему не пустили. Царь постоянно пропадал, совещаясь с воеводами и ближниками, стараясь не упускать ни одной мелочи и лично контролировать процесс сбора новой армии, строительства укреплений и подготовки к неизбежному нападению осман на Тульскую крепость.

Четверо рослых стрельцов подметающих концами шапок потолок перегораживали путь в царские покои, не пуская туда никого. Леонардо они не знали и поэтому тоже не пустили, велев ждать вместе остальными просителями пока царь закончит свои дела. К счастью, видимо по вызову отца, мимо проходил Иван Молодой и, заметив Леонардо в толпе ожидающих, выдернул его.

— Живой! — обрадовался царевич.

Мастер развёл руками. Получилось даже как-то немного виновато. Мол, вот, живой пока, так уж вышло.

— Я за тобой сверху смотрел пока ты летел! Чуть не поседел, веришь?!

— Скорее падал, — Леонардо продемонстрировал ушибленную ногу.

— Нет, теперь не отвяжешься. Твои купола из ткани нужно будет на всех летунов сделать. Если, представляешь, десятки небесных кораблей перенесут сотни воинов через крепостные стены, так можно за один день захватить самую укреплённую крепость!

— Десять небесных кораблей? — переспросил Леонардо.

— Строим, строим, — заговорщицки подмигнул Иван Молодой. — Только тс-с-с! Военная тайна!

Разговаривая, они вошли в зал. По краям, вдоль стен, тянулись ряды скамеек, где сидели, потеснившись, бояре, воеводы, купцы и прочие знатные люди ожидая, когда у царя дойдут до них руки. По центру зала стояли несколько сдвинутых вместе столов с разложенной на них большой картой русского царства и, отдельно, ближайших окрестностей Тульской крепости. Кроме того, по залу то и дело пробегали государственные служащие и помощники, неся в руках затребованные царём документы, выписки, донесения или приказы и унося более ненужные. Тут же сидели целых три писаря записывающих раздаваемые царём указания. Одну копию выдавали тому, кто должен был исполнить царский указ. Другая оставалась на месте, до его исполнения. А третья уходила в архив. Безумное расточительство драгоценной бумаги с точки зрения любого европейского правителя. Но то, что русское царство само изготавливало бумагу в огромных количествах делало её поразительно дешёвой.

Царь Иван Третий Васильевич сидел на троне и с уставшим лицом выслушивал докладывающего о чём-то купца. Подле царя, на соседнем троне, восседала царица, Софья. Это была красивая девушка с чёрными как смоль волосами и ещё более чёрными, непроглядными, похожими на бездонные омуты, глазами. В обоих своих руках она держала ладонь Ивана Третьего, словно пытаясь согреть ту, передать супругу каплю душевной теплоты и покоя.

Не дожидаясь своей очереди, царевич прошёл сразу в центр зала и потащил туда Леонардо игнорируя слабые попытки сопротивления.

— Отец, я нашёл его!

Все люди в зале обернулись на них. Леонардо скользнул взглядом по усталому и осунувшемуся лицу царя Ивана, но только чтобы поскользнуться, упасть и утонуть в омутах глаз царицы Софии. Племянница последнего византийского императора смотрела на мастера сурово и бесстрастно.

— Мессер Леонардо, — заметно обрадовался царь. — Мне докладывали, что ты пришёл вместе с людьми которых привёл Джан Батиста. Но, впоследствии, слуги не смогли отыскать тебя среди них.

— Простите, дело в том, что я был ранен и страшно устал, — начал оправдываться мастер.

— Это ты сам придумал и сделал парашют? — спросил царь.

Леонардо сначала не понял, но стоящий рядом царевич подсказал: — Те купола из ткани, превращающие падение в полёт.

— Пара… это от греческого «против», «вопреки»? — догадался мастер. — А шут от французского «шюте», то есть «падение»? Какое удивительно точное определение для моих куполов. То есть да, царь, я придумал их, но не просто так. Я всё посчитал как ты учил меня. Расписал все действующие силы и вывел их результирующую.

Царь Иван улыбнулся. Это было так странно увидеть улыбку на привычно хмуром лице. Сидевшие на лавках бояре зашептались, а продолжающая держать ладонь супруга в своих руках царица Софья слегка изогнула бровь выразив удивление.

— Но зачем ты спрыгнул с летающего корабля? — продолжил допытываться царь.

— Османы применили неслышимый звук, государь. Он пугал самых храбрых и сводил с ума. Противостоять ему можно только другим звуком, более сильным. Требовалось бить в колокола, но никто внизу не понимал это. Мне и моему другу пришлось спрыгнуть чтобы вовремя попасть на колокольню венёвской церкви, раньше, чем османское войско войдёт в открытые ворота города.

— Сын мой, — обрадовался митрополит Филипп. — Значит это ты начал бить в колокола?

— Требовался любой громкий звук, — попытался объяснить Леонардо, но его уже не слушали.

— Перезвон святых колоколов помог преодолеть поганое колдовство, — провозгласил Филипп. — Не под силу дьявольскому колдовству перекричать святой звон!

Сбросив шапки, бояре крестились. Митрополит размашисто, сухой стариковской рукой, перекрестил Леонардо. Взглянув на царский трон, мастер успел уловить усмешку на лице царя как будто он только что услышал шутку понятную ему одному. Но стоило поднять глаза снова, как все следы недавней усмешки пропали.

— Отец, я уже говорил тебе, степняки лезли на стрелецкие штыки словно безумные, — напомнил царевич. — Не иначе это тоже проклятое колдовство.

— Так и есть, — подтвердил царь. — Нам стало известно, что враг придумал средство дурманить сразу большие массы людей. Османы называют это «рияхт ат-такдим», иначе говоря «ветер покорности». Чёрное, чёрное колдовство. Но мастера в Приказе Дивных Дел уже озабочены задачей как можно вернуть обработанному «ветром покорности» человеку обратно его самого. О том же молятся святые отцы. А наше дело как можно скорее убрать людей подальше от захваченного Венёва дабы османы не могли обернуть наших людей против нас.

И ещё — пока не придумано действенное средство против нечестивого колдовства, второму сражению не быть! Пусть осман кусают за пятки десятки мелких отрядов, нападая, болезно жаля и отходя обратно и так раз за разом. Мы будем словно волки, что утаскивают из стада одну овцу за другой при этом скрываясь от отрядов охотников и не принимая серьёзный бой. Пусть османы придут под стены Тульской крепости израненными тысячей царапин и если из каждой царапины вытечет хотя бы по одной капли крови, то это будет уже тысяча капель и враг наш будет слаб и болезнен. Так я решил.

На секунду обернувшись, бросив взгляд на Софию, как будто это она была автором следующей идеи, царь добавил: — Более того! Придя на наши земли, султан Мехмед объявил войну мне, русскому царю! Но использовав нечестивое колдовство он нарушил законы не только земные, но и божественные. Поэтому нет больше никаких правил и никаких запретов. А значит мы усеем путь вражеской армии не только минами пороховыми, но и минами иного рода. Лекари и медики, борясь с болезнями, по моему приказу, сохранили их начала. Эти начала должно напустить на османа чтобы заболевали и вымирали они. Но надо быть осторожным чтобы не заразиться самим, ибо болезни суть изобретение дьявола и им всё равно в кого проникать. Поэтому с завтрашнего дня по всей крепости вводятся карантинные меры. Мойте руки перед едой, пейте только кипячённую воду и, разумеется, молитесь господу нашему, и он не оставит чад своих в трудный час.

Уже отвернувшись, дав боярам всласть обсудить удивительную новость, царь Иван вполголоса добавил: — Будет тебе биологическая война, морда турецкая. Посмотрим, как твоя псионика поможет против бацилл и микробов.

Кажется, никто кроме Леонардо не услышал странных слов царя. Бояре погрязли в обсуждениях. Стоявший подле трона митрополит витал в облаках, думая о божественном и не обращая внимание на земное. Царевич тоже отвлёкся, прислушиваясь к разговору воевод. И только царица Софья едва заметно кивала в такт словам супруга и мечтательно улыбалась.

* * *

Царские слова не расходились с делом. Уже на утренних проповедях священники призывали людей чаще мыть руки, обязательно с мылом. Питьё кипячённой воды и запрет есть сырые овощи приравнивался к импровизированному посту.

… и увидит Господь проявленную нами твёрдость духа и умилится нашей кроткости и дарует победу над проклятыми колдунами посылая на них всякие болезни, а нас от них ограждая, — вещали священники.

Полное омовение — обязательно, не меньше, чем раз в два дня, за исключением воинов, находящихся в походе. Каждодневный осмотр во время утренней и вечерней молитвы. Выпуская чёрта из табакерки, а, вернее, бациллу из пробирки, царь Иван серьёзно озаботился тем, чтобы биологическое оружие не ударило против тех, кто его применил.

Заранее разосланные летучие отряды по всем ближайшим деревням и сёлам сгоняли крестьян с земли и переправляли в тыл, лишая осман возможности на месте набрать «людской ресурс». Они, конечно, найдут кого превратить в живых «зомби» и потом бросить на разминирование дорог или поставить первыми рядами под обстрел русских стрельцов. Но пусть это будут, во-первых, не русские крестьяне, а какие-нибудь чужие. А, во-вторых, пусть османы будут вынуждены вести их с дальних земель и не смогут найти промо на месте.

Сгоняя крестьян, отряды дружинников отравляли в опустевших деревнях колодцы. Позволяя крестьянам забрать с собой деревенскую живность, обязательно оставляли пару коров или коз или с десяток куриц, предварительно вколов им концентрированные возбудители самых разных болезненней выращенные медиками на питательных субстратах по указке царя.

Командующий османским войском вторжения пока действовал вполне шаблонно. Посидев несколько дней на развалинах Венёва и позволив армии прийти в себя, Мурад-паша выдвинулся по направлении к Туле попутно разоряя все населённые пункты, до которых только мог дотянуться. К счастью, большинство из них уже успели посетить дружинники и увезти оттуда страшно сопротивляющихся и отказывающихся покидать родные земли крестьян.

Подойдя к Туле и упёршись в первые, выдвинутые вперёд укрепления, Хас Мурад-паша велел разбить постоянный лагерь не решаясь идти на штурм хорошо укреплённой твердыни прежде, чем получит значительное подкрепление. Вскоре стало понятно, что лагерь придётся укреплять, а фуражирные отряды можно выпускать только под значительной охранной, иначе летучие отряды русских нападали на них, стоило тем только отойти от основного войска подальше. Сил и желания полностью окружить Тульскую крепость османы не имели, ограничившись половинчатым окружением. Попыток серьёзного штурма они не предпринимали, но перестрелки возникали по несколько раз на дню. Или это османы прощупывают русскую оборону на отдельном участке. Или дружинники напали на вышедших из османского лагеря фуражиров и дровосеков. Или, возможно, что-нибудь ещё.

Собрав медные трубы, враги сразу начали облучать инфразвуком русские укрепления. Стрельцы попытались было уничтожить проклятые устройства, но в попытке пробиться к ним, попали в засаду и вынужденно отошли. В самой Туле постоянно звонили колокола. В целом, благодаря расстоянию и рельефу местности, облучению подвергались в основном два первых оборонительных пояса. Поэтому стоящую на них на стражу приходилось ротировать каждые два часа. Больше человек не выдерживал. Оставить позиции без охраны, чтобы их тут же заняли османы, было нельзя. По прямому указанию митрополита на передний край притащили и установили колокола снятые с нескольких тыловых церквей и без перерыва звонили в них, пытаясь справиться с бесовским наваждением. Справляться получалось не очень, но, зато, облучая русских самодельными генераторами инфразвука, османы вынуждены были также день и ночь, без перерыва, слушать звук православных колоколов, что тоже не успокаивало их сон и не улучшало настроение.

Используя вынужденную передышку, царь Иван восстанавливал армию подтягивая стрельцов с других направлений и спешно обучал новое пополнение. Численность русской армии, размещённой в Тульской крепости, восстановилась до двадцати тысяч стрельцов и продолжала медленно расти дальше. Увы, этого совершенно недостаточно чтобы разбить Мурад-пашу до прихода к нему подкреплений.

Терзаемые наскоками отрядов боярских дружинников, османы старались пореже покидать укреплённый и безопасный лагерь и терпеливо ожидали появление дополнительных сил, прежде чем начинать по-настоящему готовиться штурмовать перекрывающую путь на Москву русскую крепость.

Царь Иван продолжал оставаться в Туле тем самым демонстрируя уверенность в том, что город невозможно будет взять. А может быть он просто не желал уезжать в Москву предпочитая управлять сразу на месте, без задержки на доставку новостей и приказов.

Несмотря на занятость, царь продолжил обучение Леонардо. Когда-то он обещал раскрыть любознательному итальянскому мастеру все тайны земли и неба. Как ни крути, а, пожалуй, слишком амбиционное обещание даже для такого удивительного человека сумевшего всего за несколько десятков лет превратить московское княжество в русское царство. Или же он говорил полностью серьёзно, нисколько не преувеличивая? Всего за неполный год Леонардо узнал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, а он, между прочим, учился у лучших итальянских философов и механиков.

Время от времени, в своей постели, раздираемый сотней идей и мыслей, Леонардо задавался вопросом: откуда у русского царя все эти знания? Знания, которые, казалось, не известны более никому в этом мире. Дела обстояли так, будто он и все остальные учёные, механики, философы и все прочие, всю жизнь барахтались на мелководье в тёплой воде пропитанной солнечным светом и вдруг среди них всплывает по настоящему глубоководная рыба — пришелец из тёмных глубин непознанного наделённый удивительными знаниями природы вещей.

Здесь, на службе у русского царя, мастер узнал столько всего, что, он уверен, не знает более никто во всём мире. Царь Иван создаёт удивительные вещи вроде паровых машин или небесных кораблей. Он, как будто, заранее знает, что и как надо делать, двигаясь единственно верным путём, не сворачивая на боковые дорожки ведущие в тупики.

Как будто царь вспоминает все эти удивительные изобретения, — подумал Леонардо.

Внезапная мысль заставила его на мгновение прервать безотчётный бег мыслей. А если царь Иван действительно вспоминает и создаёт свои машины по уже известным лекалам, то, где он мог видеть их? И не просто видеть, а досконально разобраться в их устройстве и принципах работы?

Может быть так что простой люд, буквально молящийся на своего царя прав, и он действительно небесный ангел, спустившийся на землю? Значит ли это что там, на небе, ангелы ездят на пародвижетелях и летают на дирижаблях? Что небесные паровые машины делают грязную и тяжёлую работу оставляя ангелам лишь простые и интересные им дела? Возможно ли, что сам Господь Бог тоже ездит на пародвижителе и летает на дирижабле?

Еретическая мысль. Но… Леонардо не привыкать быть еретиком хотя бы в пределах собственного ума.

Как бы то ни было, царь Иван держал слово и едва выдалось время, продолжил обучение Леонардо и ещё несколько десятков перспективных мастеров, специально приехавших для этого в Тульскую крепость.

Для начала он осмотрел сшитые им парашюты и перепроверил расчёты. Указав на несколько недостатков, подсказал как можно сделать конструкцию лучше. Ставший фанатом воздухоплавания, царевич Иван Молодой не отставал от Леонардо требуя, чтобы тот как можно скорее закончил работу над новым, улучшенным парашютом. Увлечение сына пришлось по вкусу царю Ивану. И если правда то, что где-то под Москвой, в обстановке полной секретности, усиленно строят ещё несколько боевых дирижаблей в помощь пока ещё единственному имевшемуся в распоряжении русского царства. То, может быть, царь Иван и не шутил, когда называл цесаревича будущим адмиралом воздушного флота.

Иван Молодой рассказал отцу идею о бойцах забрасываемых за стены крепостей с воздушных кораблей с помощью парашютов. Радуясь вниманию отца, царевич расписывал многочисленные выгоды своей идеи. И про то, как падающие с неба стрельцы ошеломят неготового ни к чему подобного неприятеля. И про то, что этот способ позволит брать укреплённые крепости без единого пушечного выстрела и даже стены останутся целыми.

Внимательно выслушав, царь рассмеялся, хлопнул сына по плечу и непонятно сказал: — Поздравляю, сын, отличная идея. У меня даже есть подходяще название для твоих «небесных стрельцов». Пусть они называются «ВДВ».

— ВДВ? — не понял Иван Молодой.

— Войска дяди Вани, — расшифровал царь. — Ты придумал, значит тебе и создавать. А значит твоим именем и назовём. Будет, так сказать, историческая преемственность.

Насчёт преемственности царевич ничего не понял, но он давно привык что отец говорит странные, никому не понятные, вещи, поэтому низко поклонился: — Исполню волю твою.

— Отлично! — решил царь. — Значит войскам дяди Васи, прошу прощения, дяди Вани обязательно быть.

Пересказав решение царя мастеру Леонардо, Иван Молодой с новой силой потребовал у него: — Когда сделаешь улучшенный парашют?

— Через две седмицы, — попытался выторговать побольше времени мастер.

— Долго. Не пойдёт. Мне стрельцов тренировать надо чтобы они уже были готовы к тому времени как новые воздушные корабли из Приказа Дивных Дел выйдут. Да и самому сначала хорошо бы прыгнуть иначе как я других учить стану?

— Будешь прыгать? — удивился Леонардо.

— Конечно! Иначе как поведу людей если они — внизу, а я — наверху останусь? — удивился царевич.

— Сделаю за седмицу, — пообещал мастер. — Только ты с дерева прыгать не пытайся и с колокольни тоже. Там высота нужна чтобы воздух раздул купол.

— Не дурак, понимаю, — одёрнул Иван Молодой. — Ты только сделай поскорее.

— Хочешь прыгнуть? — догадался Леонардо.

Цесаревич признался: — Ещё как хочу…

В один из дней царь встретил пришедших к нему на урок мастеров очень приветливо. Обычно нагруженный заботами, сегодня он выглядел довольным и весёлым. Расспрашивать царя никто не посмел, но тот сам объяснил причину хорошего настроения.

— Вернулась посланная два года назад на Урал экспедиция, — объявил он перед классом из неполных двух десятков «учеников» — лучших мастеров поголовно служащих в Приказе Дивных Дел и приехавших в Тульскую крепость только чтобы продолжать учиться у самого царя.

— Запомните мои слова, — серьёзно сказал Иван Третий. — Будущее России лежит на Урале и за Уралом. Те дикие и холодные земли скрывают в себе невообразимое богатство. Железо, медь, уголь, малахит. Много золота, серебра, драгоценных и полудрагоценных камней. Но главное не это, главное вот.

Развернув принесённую с собой тряпицу, он выложил на стол невзрачный камень, примерно с половину кулака размером.

— Кто-нибудь сможет сказать, что это такое?

Двое мужчин, выделявшихся возрастом (большинство мастеров были значительно моложе, эти же выглядели умудрёнными прожитыми годами мужами) и роскошными, правда уже чуть тронутыми сединой, бородами одновременно всполошились, но царь их успокоил: — Разумеется кроме самих мастеров-рудознатцев возглавлявших вернувшуюся экспедицию. Кто-то ещё может узнать этот, пусть будет, камень?

Леонардо поднял руку и вместе с ним в воздух поднялись ещё три руки, однако Иван Третий кивнул именно ему.

Все мастера не первый раз слушали царские уроки и поэтому заведённые им порядки были им известны. Тем более что совершенно таких же порядков старались придерживаться в многочисленных школах, открытых царём во множестве в городах и крупных сёлах дабы обучить юношей и даже девушек грамотности, счёту и также основам разных наук и ремёсел.

Прежде чем отвечать, Леонардо встал.

— Если я прав, то это magnēs lithos («камень Магнеса») по приданию названный так в честь пастуха впервые нашедшего подобный камень. Другие названия magnet или lapis magnetis («магнитныйкамень»). В твоей стране, о царь, его называют «тянущий камень» или «железный камень». Но чтобы быть точно уверенным мне надо испытать его.

— Как же ты хочешь испытать? — заинтересовался царь.

— К сему камню следует приложить железо и если он притянет его, то перед нами действительно камень Магнеса, а если нет, то лишь внешне похожий на него минерал.

Иван Третий довольно кивнул: — Как всегда отлично, Леонардо. Ты прав, это именно он и есть.

Достав кинжал, царь показал, как магнитный камень прилипает к лезвию и не отпадает даже если поднять его и перевернуть.

— Чтобы избежать путаницы назовём его магнитным железняком или же попросту магнетитом. Может ли кто-нибудь сказать, чем так ценен и важен магнетит, что я поставил его впереди золота и драгоценных камней?

Мастера промолчали. Ездившие на Урал рудознатцы тоже не спешили с ответом, переглядываясь и задумчиво поглаживая бороды.

— Магнетит не просто «камень притягивающий железо», — не дождавшись ответа продолжил говорить царь. — В нём заключена сила молнии и наша ближайшая задача высвободить её оттуда. Рукотворная молния, возникающая и исчезающая по нашему желанию — вот что такое этот камень за запасами которого пришлось снаряжать и посылать целую экспедицию. Вот увидите — созданные с помощью магнетита ручные молнии изменят абсолютно всё. Но чтобы суметь извлечь их и приручить — предстоит очень много работы.

Когда царь говорил, его глаза сияли. В них словно отражались отблески иного, совсем, совсем другого мира.

Леонардо ощутил так хорошо знакомое ему тянущее чувство. Оно всегда возникало, когда он был уверен, что скоро поймёт или узнает что-нибудь новое. И сейчас чувство казалось очень сильным. Мастер невольно облизнулся, проведя языком по пересохшим губам.

Исторические факты к девятой главе

Разница между титулами «царевич» и «цесаревич» в том, что первый это просто «сын царя», тогда как второй «сын царя, являющийся официальным наследником». Таким образом Иван Молодой одновременно и «царевич», и «цесаревич».

Леонардо действительно придумал парашют. И это реальная история. В его записях найдены рисунки треугольного парашюта (или планера). Испытывал ли мастер его на самом деле или только лишь придумал и зарисовал — неизвестно. Официальными «изобретателями» парашюта считаются Луи-Себастьян Ленорман (1783 г) и Глеб Евгеньевич Котельников (1912 г) создавший прообраз современного парашюта.

ВДВ официально расшифровывается как воздушно десантные войска. Неофициально как «войска дядя Васи» в честь генерала Василия Филиповича Маргелова фактически их и создавшего. Да-да, это те самые парни, которые на гражданке купаются в фонтанах и ездят с торчащими из машины флагами чтобы все знали кто они такие. Где и в чём будут купаться «небесные стрельцы» создаваемые цесаревичем Иваном Молодым в рамках романа в виду отсутствия в Москве того времени такого обилия фонтанов вопрос остаётся открытым. А может быть царь Иван прикажет Леонардо построить фонтан специально для купания в нём «небесных стрельцов»?

Глава 10. Война не для рыцарей, это рыцари для войны

София Палеолог, племянница последнего византийского императора и жена первого русского царя, вошла в спальню маленького царевича Василия. Следящие за ребёнком няньки, едва увидев царицу, тут же отошли к стенкам, замерли и будто бы перестали дышать. Всем им хорошо помнился недавний разнос, учинённый Софьей, когда та застала одну из нянек за тем, что та села есть, не помыв предварительно руки. Ох как она тогда гневалась!

— Разве ты не знаешь, что Господь, по просьбе моего мужа и митрополита, наслал на османскую армию стоящую под стенами сотню болезней? — кричала она на бедную девушку — Каждое утро святой отец говорит вам, дурам косматым что надо мыть руки перед тем как садиться есть, иначе терзающие осман недуги могут перекинуться и на нас. Мылом мыть! По две минуты тереть!

Схватив нерадивую няньку, София принялась натурально таскать её за волосы: — А ты! Дура косматая! Нарушаешь запрет святого отца? Хочешь сама заболеть и недуг моему сыну передать? Может быть ты шпионка османская, к моему сыну подосланная? Может желаешь весь царский род извести? Ох я тебя!

Терзаемая разъярённой царицей несчастная девушка выла. Остальные слуги не решались вмешаться и только послали за царём, который единственный мог успокоить супругу если та начинала по-настоящему злиться.

Пока искали царя, появился митрополит Филипп и потребовал: — Отпусти ты её, все волосы выдрала.

— Так и надо! — не соглашалась успокаиваться Софья. — Она могла моего Василия заразить! Немедленно отвечай, почему руки не мыла, дура?

— Прошу, — засуетился митрополит, видя, что девушке плохо и она вот-вот потеряет сознание.

К всеобщему облегчению появился царь и при нём Софья сразу стала вести себя значительно спокойнее. Отпустила несчастную, правда потребовала, чтобы «ту — в казематы!». Но вскоре согласилась что её просто уберут из нянек и из крепости вовсе. Пожалуй, Иван Третий единственный кто мог успокоить разошедшуюся царевну.

Войдя в опочивальню малолетнего царевича, София проверила как тот спит, послушала ровное дыхание маленького живого комочка.

Не глядя на боявшихся дышать нянек, спросила: — Просыпался?

— Один раз, госпожа. Поменяли пелёнки и снова уснул. Даже укачивать почти не пришлось.

— Плакал?

— Совсем немного.

— Хорошо.

Царственно кивнув, София пробежала глазами по опочивальне, но там было всё как должно, и она вышла. Стоящие навытяжку, словно стрельцы на плацу, няньки успокаивающе выдохнули.

При этом, не сказать, чтобы София была так ужасна. Гневлива, этого не отнять, но при этом вполне справедлива в отношении прислуги награждая и наказывая соответственно рвенью в исполнении той своих обязанностей. Но кроме того царевна была ещё умна, хитра, подозрительна и дико красива буйной, неистовой, южной красотой. Именно из-за её ума и подозрительности, слуги относились к царевне с большой опаской. С неё станется незаметно подслушать разговоры слуг или притворится что ушла, а на самом деле стоять под дверью и слушать о чём без неё говорят.

Желая наладить контакт с митрополитом Филипом, перед замужеством с Иваном Третьем, Софья перешла обратно в православие. До этого, на то время пока жила в Риме, после падения Константинополя, она перешла из православия в католичество и сменила имя Зоя на Софию. В Риме, она согласилась потворствовать римскому папе в распространении католичества на Руси, чтобы только вырваться из-под его опеки. Но, приехав в Москву, предпочла забыть о старом обещании и вернулась в православие полагая что наладить контакт с её новым нардом важнее чем соблюдать обещания данные понтифику в далёком Риме. Впрочем, имя она оставила прежнее, не желая окончательно рвать со святым престолом и планируя получать определённые преференции со всех возможных сторон.

Далёкая варварская страна и её царь-варвар, считающий будто может встать рядом с византийскими цезарями просто взяв её в жёны первоначально вызвали у Софии лишь неприятие и разрежение. Если бы не захват Константинополя и не падение Византийской империи под безудержным натиском осман, то этому браку никогда бы не быть. Увы, империя пала, династия пересеклась, и она лишь мелкий осколок былого величия. Переходящий приз для молодых и дерзких волков, поднимающих головы после падения великого льва. Будучи разумной девушкой, не питая иллюзий и трезво глядя на мир, София прекрасно понимала всё это и не противилась уготовленной ей судьбе. Наоборот, уезжая из Рима в молодое русское царство она надеялась хотя бы там, на самой окраине цивилизованного мира, занять подобающее ей место и крутить-вертеть варварским царьком так, чтобы тот поступал как она хочет, считая будто это его собственные решения и идеи.

Недаром византийское коварство давно стало причетой во всех языках. Русский царь мог быть хорошим воином, собравшим себе царство из отдельных княжеств. Но искушённый в военном деле муж легко падёт к прекрасным женским ножкам, о чём известно множество примеров. Так рассуждала София, отправляясь в путешествие к суженному из далёкой холодной страны на самом краю мира.

В конце концов, были времени, когда другой русский князь по имени Олег прибил щит к воротам Константинополя победив в войне, но позже проиграл на пиру, не разгадав хитрую интригу, сотканную опытными в политике византийцами. Так и русский царь Иван, каким бы свирепым он не был в битвах, неизбежно покорится и попадёт во власть мягких рук, нежных слов и лукавого блеска глаз.

Ведь именно этому Софью учили всю её жизнь. Византийская царевна — это та, кто правит из-за спины царя управляя как державой, так и своим мужем.

С такими мыслями она когда-то приехала в Москву. Но действительность была гораздо сложней её наивных, девичьих грёз о богатстве, власти и преклонении.

Русский царь оказался совсем не таким, каким она его представляла. Грубый воин, дикарь, варварский царёк — это всё совсем не про него.

Софья прекрасно помнила тот миг, когда впервые увидела его, встречающего её кортеж. Среди золота даров и торжественных песнопении она встретилась взглядом с его ледяными глазами и вздрогнула. Взгляд её будущего мужа пронзил её насквозь, словно клинок. Он как будто видел её всю — её прошлое, настоящее и будущее. Так, словно все поступки, слова, а также мысли и даже чувства, когда-либо испытываемые царевной были внимательно рассмотрены, взвешены и найдены недостойно лёгкими.

Тогда она подавила это странное чувство, но позже оно ещё часто возникало во время встреч и разговоров с Иваном Третьим.

После её прибытия в Москву пришло время пиров, церемоний, празднеств и ещё более роскошных пиров. Первые дни будущая царевна встречалась с царём Иваном лишь изредка, на церемониях и в присутствии множества других людей. Она даже вполне себе вернулась к старым планам о том, как однажды возьмёт власть в свои изящные, царственные пальчики. Но первая длительная встреча с Иваном Третьим полностью разбила нелепые мечты.

Издревле, византийская кровь ведущая начало ещё от времён древней Римской империи, признавала только силу и ей одной покорялась. Не грубую мощь воина, не пошлое богатство купцов, не изворотливость опытного придворного — точнее всё это взятое вместе и дополненное чем-то ещё, что отличает настоящего правителя от случайно усевшегося на трон человека. Далеко не все византийские цезари обладали этой силой. Взять, хотя бы последнего императора. Он происходил из рода львов, но был ли он сам львом? Совсем нет. Скорее истинным львом являлся османский султан Мехмед Фатих в рекордные сроки захвативший земли империи вместе с её столицей и сумевший удержать и преумножить захваченное.

Но здесь, в далёкой Руси, Софья увидела в лице русского царя подлинного льва. Нет, не льва! Здесь она встретила дракона — того, перед кем преклоняются львы.

Софью уже не удивило, когда будущий супруг довольно подробно рассказал ей её прошлое и, самое удивительное, предположительное будущее. Причём он говорил так, будто не выдумывал, не просчитывал, а действительно знал то, что будет.

— Сейчас ты стоишь на краю обрыва, — сказал ей русский царь и предупредил. — Осторожнее. Смотри не оступись.

— Что будет если я… оступлюсь? — спросила Софья.

Царь смотрел на неё, будто раздумывая нужно ли ей знать и всё-таки начал говорить: — У тебя будет двенадцать детей: пять сыновей и семь дочек. Восемь из них выживут, четверо умрут в детском возрасте. Старшего сына назовём Василием. После меня именно он примет престол.

— Как же твой старший сын, Иван Молодой? — удивилась царевна.

— Ты его отравишь, — спокойно сказал царь. — Не скоро, через три десятка лет. Не перебивай, слушай дальше. Наш сын, Василий, будет хорошим правителем. Не выдающимся, но хорошим. Он не растеряет и даже прирастит моё наследство. У него родится двое детей, причём второй его сын родится глухонемым. Первый же, названный в мою честь, Иваном — станет великим правителем. Настолько великим, что потомки и через пять сотен лет будут звать его не иначе как Иван Грозный.

Его уверенный голос заставлял Софью дрожать. Прикрыв рот руками, она шёпотом вопросила: — Откуда ты знаешь будущее?

— Этого будущего больше нет, — ответил царь. — Я уничтожил его. Но возможно другое будущее, в котором у тебя будет иная судьба и она сейчас зависит от твоих слов.

Поражённая царским откровением, византийская царевна молчала не в силах вымолвить ни слова.

— Посмотри на меня, — приказал Иван Третий.

Она неловко подняла взгляд. Тьма столкнулась со льдом. Бездонные провалы её очей с холодной чистотой и прозрачной глубиной его глаз. Древняя, почти выдохнувшаяся кровь правителей Византии с чем-то, чему не было ни названия, ни описания.

— Так что ты скажешь?

Она не могла говорить. Вместо этого Софья опустилась на колени перед будущим мужем и, словно корону на царствование, водрузила его ладонь себе на голову.

Томительные удары сердца — оглушительные, словно колокола.

— Я принимаю твою верность, — признал царь, убирая ладонь с её головы и позволяя выпрямиться.

На этом закончилась их первый длительный разговор наедине. Разве только на прощание, Иван Третий сказал: — Не забывай моих слов. Ты ещё очень молода и перед твоими ногами лежит длинная дорога. Но если однажды оступишься, то второго шанса даже не проси. Его не будет.

— Да, мой царь, — поклонилась Софья.

Она никогда и ничего не боялась так отчаянно как в тот день своего будущего супруга, точнее его странного, невозможного послезнания и пронзительного взгляда. Даже когда пал Константинополь, а вместе с ней вся её прошлая жизнь, маленькая Софья боялась не так сильно, как в день первой длительной беседы наедине с русским царём. И вот какое удивительное дело — византийские правители всегда ценили и любили силу. А царь Иван был не просто силён, он, казалось, воплощал всепобеждающую силу, основанную не только на грубой мощи, но и на уме, на знании и так далее. И Софья влюбилась.

Её супругу требовалась верность, и она стала вернейшим его вассалом.

Когда сражение при Венёве призванное показать всему миру силу русского оружия окончилось если не провалом, то чем-то близком к этому, спокойный и казавшийся всезнающим царь впервые, на памяти Софьи, вспылил. Оставшись наедине с супругой, он вслух проклинал султана Мехмеда грозя засунуть его обратно в ту проклятую линию вероятностей откуда он вылез и навсегда заколотить крышку гвоздями.

Но прежде, чем что-то делать с вероятностными линиями — чем бы они не являлись на самом деле, сначала следовало остановить армию Мурад-паши.

Тульская крепость встанет ему преградой только до подхода пополнения. Дать ещё одно решительное сражение не хватало сил. Тем более, что паровые танки, на которых возлагалась большие надежды, больше не являлись сюрпризом для османской армии. Да и все действующие модели остались там, под Венёвом. Можно попробовать наклепать новых, но сколько успеешь их сделать? Мощное, хорошее оружие, но, отнюдь, не решающее. Разумнее сосредоточиться на производстве так хорошо показавших себя дирижаблей. Вот против небесных кораблей Мурад-паша ещё не придумал действующего средства. Но дирижабль, на данный момент — сверхтехнологичный продукт и создать хотя бы один дополнительный небесный корабль очень не просто. Хотя работы, конечно, ведутся.

— Послушай меня, муж мой, — предложила царевна. — Если не можешь разбить армию в бою, то сделай так чтобы она сама уничтожила себя.

Царь усмехнулся: — И как это сделать в практическом плане?

— Древний византийский полководец, отступая, приказал найти ему больных, но выглядевших здоровыми, животных и воины неприятеля зажарили их и съели. Он отравлял колодцы бросая в них туши мёртвых, предварительно полежавших на солнце, лошадей. Он заставлял больных людей кутаться и тереться о дорогие ткани и носить роскошные одежды, а после оставлял эти одежды в домах, чтобы воины неприятеля непременно нашли их при разграблении. Так он сумел вызвать болезни во вражеском войске и значительно ослабить его.

— Средневековая биологическая война, — прищурился Иван Третий. — Неплохо придумано, любовь моя. Но биологическое оружие это палка о двух концах.

— Ты как всегда прав, муж мой, — склонила голову царевна Софья. — После его действий в империи вспыхнула эпидемия, выкосившая население нескольких провинций. Ущерб был огромен. Но и армия неприятеля была всё же разбита.

Получив пищу для размышлений, царь тут же принялся развивать идею: — Ввести строгие профилактические меры. Лучше всего вводить их от лица церкви. Вероятность распространения эпидемии может быть значительно снижена.

— Всё в руках Господа, — скромно признала Софья.

— Ошибаешься, — неожиданно возразил Иван Третий. — Господь уже давно сделал своё дело создав «penicillium notatum».

— Что это? Не понимаю.

— Гарантия того, что заболеют и умрут наши враги, но не мы. У палки останется всего один конец и надо будет постараться заточить его поострее.

Её царственный супруг часто говорил непонятные вещи. Изредка он объяснял их, если у него имелось на тот момент подходящее настроение. Чаще нет — не хватало времени в потоке иных дел или новая идея захватывала всё его деятельное существо и требовала немедленного воплощения. Но главное, что муж воспрянул духом. Он снова знал, что следует делать, даже если она не до конца понимала весь его план. Софье этого было довольно. Теперь она уверена: непобедимая османская армия будет непременно разбита несмотря на все хитрости и планы султана Мехмеда.

А как может быть иначе?

Если её супругу, русскому царю, равно открыты и прошлое, и будущее.

* * *

Шли дни странной осады Тульской крепости войском Хаса Мурад-паши. Странная осада — когда он словно встал перед первыми серьёзными укреплениями и иногда, не особенно и пытаясь, пробовал их на ощупь. Изредка случались стычки между летучими отрядами дружинников нападающих на фуражирные команды Мурад-паши. Иной раз дружинники полностью вырезали команды фуражиров. Случалось, что попадали в хитро организованные засады и отходили с потерями. Сам Мурад-паша предпочитал сидеть в укреплённом лагере, как можно реже выходить из него и упорно ждать подкрепление прежде, чем переходить к активным действиям.

При этом заблокированная с одной стороны Тульская крепость вполне имела свободный проезд с противоположенной её стороны. Случалось, что там безобразничали уже османские летучие отряды, но хорошее охранение гарантировало что караван доберётся до крепости или из неё без дополнительных приключений.

Конкретно для Леонардо, дни импровизированной осады оказались крайне интересными и насыщенными. Занятия с царём участились и очарование новой тайны, ещё одной грани бесконечного кристалла познания, полностью захватили его. Мастер не особенно запоминал, где спал и что ел в эти дни. Помнил, как Мишка пытался вытащить его на тренировку «позвенеть клинками, но Леонардо только отмахивался от друга продолжая работать над записями в тетради. Запомнилась тревога ночного нападения, когда османе пытались пробраться в крепость тайком, но их заметили и отогнали, правда перебудив при этом всё население крепости.

Ещё в памяти осталась передача нового, улучшенного парашюта Ивану Молодому. Царевич торопился сам и торопил всех вокруг буквально бредя идеей флота летающих кораблей и падающих на голову неприятеля небесных стрельцов — десантников, как их называл царь.

И если прочие события смазались в незапоминающийся калейдоскоп, то каждый проводимый царём урок Леонардо запоминал накрепко и как можно точнее записывал в рабочей тетради.

— У меня в руках алатырь-камень или, попросту, янтарь, — объяснил Иван Третий притихшему классу из лучших русских мастеров.

Он потёр янтарь о шерсть и тот начал притягивать пушинки и кусочки соломы как уральский камень магнетит притягивает железные осколки.

— Камень обретает невидимую силу, — царь снова потёр янтарь и показал, как тот притягивает разную мелочь. — Это живая сила грома, именуемая небесным огнём или же электричеством. Она спит в камне, а наши действия её пробуждают.

Сложное задание для тульских кузнецов и новый удивительный опыт. Две полоски тончайшего олова на металлическом стержне в стеклянной банке. Царь подносит заряженный трением янтарь к такому сосуду и оловянные полоски внутри сами собой расходятся.

— Сила электричества переходит по металлу и заставляет лёгкие вещины отталкиваться друг от друга словно два кота у которых шерсть встала дыбом.

Рядом с янтарём, на стол ложиться кусок магнетита.

— Есть сила земли — магнитная, она железо притягивает. А есть сила небесная — громовая, что в янтаре прячется. Я покажу вам, как силой земли рождать силу небесную, — обещает царь Иван.

Создать первый механизм из числа тех, что русский царь назвал электрогенераторами было адски сложно. Каждому мастеру пришлось потрудиться.

Одни тянули тонкую медную проволоку. Кузнецы ковали её слишком толстой и это уже считалось филигранной работой доступной только самым искусным. Мастерам пришлось ковать проволоку самим. Потом проделать отверстие в железном щитке и тянуть проволоку через неё делая её ровнее и тоньше. Затем ещё меньшее по размерам отверстие и снова тянуть и только тогда царь признал, что полученная проволока достаточно тонка. Но её требовалось не один и не десять, а сотни метров.

Затем проволоку следовало завернуть в пропитанный воском шёлк чтобы добиться «изоляции» дабы небесный огонь тёк только по проложенному для него пути, а не прыгал с нити на нить как ему вдумается. Дальше пришлось наматывать подготовленную проволоку в катушку.

— Сила электричества возникает в движении. Не важно, что двигать — катушку в неподвижном магнитном поле или сам магнит относительно неподвижной катушки.

Поместив очищенные концы намотанной в катушку проволоки в чашку с водой, царь принялся быстро проносить внутри неё кусок сильного магнетита. Сначала он делал это рукой, а позже мастера собрали простое приспособление на основе колеса, вращаемого за ручку.

Двигающийся внутри катушки магнетит рождал в ней «небесный огонь» который царь упорно продолжал именовать «электричеством». В воде, между концов проволоки, отстоящих друг о друга на небольшое расстояние, появлялись едва заметные пузырьки. Их было проще заметить если поставить между ним щепку, тогда она начинала дёргаться в момент введения и выведения магнетита через катушку.

— Что это за пузырьки? — спросил один из мастеров-рудознатцев.

— Электрическая сила разделали воду.

— Неужели вода состоит из газа?

— Именно так, — кивнул царь. — Но наш генератор слаб и бесполезен. Улучшим его!

Вместо того чтобы проносить магнит сквозь катушку, они должны были вращать катушку между двух неподвижных магнетитов, закреплённых на деревянной раме. Под царским приглядом, мастера разместили катушку с проволокой внутрь рамы так, чтобы та могла свободно вращаться на деревянном штыре. Концы проволоки не подключены ни к чему. Эту катушку царь назвал «ротором», то есть «движущейся».

Им пришлось сделать вторую, неподвижную катушку, намотав медную проволоку на деревянную раму внутри которой вращался ротор, но так, чтобы проволока, пошедшая на одну катушку, не касалась бы другой. Большую неподвижную катушку намотанную вокруг маленькой подвижной, царь назвал «статором», то есть «недвижимой». Концы второй, большой катушки, поместили в воду для проверки работы.

Вращение маленькой катушки внутри постоянного магнитного поля, создаваемого природными магнитами, порождало в ней переменный электрический ток. Вращающаяся катушка с током сама по себе порождала вокруг себя переменное магнитное поле, пронизывающее витки неподвижной катушки. Таким образом в неподвижной катушке также рождался переменный электрический ток, ибо важно только движение и нет разницы вращаешь ты катушку внутри магнитного поля или магнитное поле вокруг неподвижной катушки.

Между опущенных в воду контактов пузырьков возникало гораздо больше, чем раньше, а брошенная на воду щепка отчаянно дёргалась, не зная в какую сторону ей следует плыть так быстро менялась полярность переменного тока.

— Осталось только выпрямить его, — устало улыбнулся царь. — Используем для этого железную и свинцовую пластину, а в качестве электролита соляной раствор. Конечно, это будет не чистый постоянный ток, а, скорее, пульсирующий, но он всё же выпрямлен и течёт строго в одном направлении что и докажет наличие пузырьков только у одного конца из опущенных в воду.

— Но не подумайте будто это всё всего лишь безобидная игрушка, — повысил он голос. — Если подключить к сильному генератору совсем мелкую проволоку в запаянной стеклянной колбе из которой, насколько возможно, откачен воздух, то она станет нагреваться и светить. С помощью электричества станет возможным покрывать одни металлы тончайшим слоем других, например тонким слоем серебра или золота. Продажа таких изделий принесёт казне неисчислимые богатства. Силу электричества, в отличии от движущей силы, вырабатываемой паровым двигателем, можно сохранять и переносить с места на место. Электричество — универсальная сила и все прочие будут сведены к ней или выведены из неё. Время для этого пока ещё не пришло, но его контуры уже видны.

Царь приказал снарядить сразу две экспедиции в уральские горы поставим им задачу поиска магнитного железняка которого теперь будет требоваться больше и больше. Остальные мастера вернулись в Приказ Дивных Дел с заданием создать ещё несколько генераторов, как можно более сильных. На это им были даны запасы магнетита, привезённые первой уральской экспедицией. Леонардо хотел поехать с ними, но царь попросил его остаться в крепости чтобы он помог царевичу Ивану Молодому развернуть производство парашютов и заодно обучить будущих «десантников» — небесных стрельцов прыгать с ними с борта пока ещё единственного дирижабля.

И как бы не желал Леонардо, вместе с иными мастерами, в тишине подвалов и башен Приказа Дивных Дел экспериментировать с таинственной силой «электро», что означало «янтарный» или «подобный янтарю», он вынужден был остаться в Тульской крепости, работая вместе с цесаревичем надо созданием воздушной пехоты.

Кроме того, здесь, среди кирпичных стен, собирающихся со всего царства стрельцов и частого звона колоколов призванных противостоять колдовству подлых осман, итальянский мастер попал в собственное приключение. Это приключение состояло из мягких рук, лукавых глаз, медовых губ, а также из блеска заточенной стали и горького запаха сгоревшего пороха. Но об этом подробнее чуть позже.

* * *

С каждым днём положение Мурад-паши становилось всё более и более безнадёжным. Хотя начиналось всё очень даже неплохо. Чудовищные потери в битве под Венёвом заставили Хаса дрожать в ожидании наказания. Но великолепный султан в очередной раз доказал свою бесконечную мудрость тем, что понял, насколько сложно было Мурад-паши добиться хотя бы такой победы и вместо наказания выслал из Крыма ещё одну армию для помощи в покорении русского царства.

Ожидая подмоги, Мурад-паша встал подле Тульской крепости укреплённым лагерем, в котором ему ничего не было страшно. Русские просто не имели достаточно сил чтобы атаковать его армию. С другой стороны, он и сам опасался бездумно бросать солдат грудью на вражеские укрепления. Потому проще дождаться подкрепления и тогда, второй раз разбив царских стрельцов, открыть дорогу на Москву — сердце молодого русского царства.

Царь Иван прибёг к тактике тысячи укусов. Всячески избегая сражений, он послал множество отрядов доставать османские войска тут и там. Нанеся удар, они сразу же отходили. Это было очень неприятно, но, по большому счёту, ничего не решало. Разница в численности армий позволяла османам ещё долго терпеть такие потери. Укрепив оборону лагеря, Хас и вовсе свёл усилия царских волков практически на нет. Под угрозой оставались разве что отряды фуражиров и людоловов вынужденные покидать укрепления. Но это неизбежный риск.

Однако вскоре, в лагере, начались вспышки болезней. В целом это нормально, при подобной скученности. Османе издревле знали способы как можно снизить заболеваемость при длительных стоянках огромных армий. А султан Мехмед, да благословит Аллах каждый его волос по отдельности, превратил разрозненные знания в чёткий кодекс, придерживаясь которого небоевые потери снижались до совсем скромных величин. Увы, но сейчас это почему-то не сработало.

Первый заболевший, потом сразу второй и вот их уже десяток. Завтра будет уже сотня. А послезавтра, быть может, больше тысячи.

Военные лекари сбивались с ног и разводили руками. Стоило купировать вспышку одной болезни жёстко изолируя всех причастных, как в другом мосте возникала иная болезнь. Так, словно бог неверных и правда лично занялся изведением османской армии вставшей под стенами крепости.

Опасаясь за собственное здоровье, Мурад-паша стал обедать в одиночестве и допускать к себе командиров только после того, как их тщательно осмотрят помощники и удостоверят, что те не больны. В сумме армия потеряла не меньше тысячи человек и ещё порядка десяти тысяч были ослаблены из-за болезней.

Хуже того, стоило подкреплениям подойти к границам русского царства, как летучие отряды обрушились уже на них. Нападая и моментально отступая. Летучие отряды, прозванные османами «русскими волками» кусали со всех сторон не давая отдыхать и ночью. Но что самое главное, ещё до того, как армии воссоединились, командующий подкреплением, через посыльных, доложил Мурад-паши — и среди его людей появились первые заболевшие. Медлить дольше означало лишь смотреть как гигантская армия тает на глазах словно кусок льда, забытый на солнце. Мурад-паша приказал начинать штурм. Как и всегда, первыми под пули стрельцов бросили одурманенных степняков и тех немногих кого удалось поймать и привести в лагерь отрядам людоловов.

Трубы с «гласом Аллаха» стихли чтобы не мешать наступать своим солдатам. В этой битве Мурад-паша полагался на подавляющее численное превосходство. Кроме того, у него имелось много трофейного оружия, включая артиллерию. Поэтому технологическое превосходство русских не настолько подавляющее, как они сами могли бы думать об этом.

Да поможет Аллах верным сынам. Русский царь, вне сомнений, слуга шайтана или сам шайтан во плоти если сумел наслать на правоверных сонм ужасных болезней. Война против него и его проклятых машин — священная война.

* * *

Теперь почти каждому стрельцу выдавали многозарядный огнебой. Семён ещё помнил времена, когда только охотники или кто из боярских ратников носили за спиной лук. А теперь у каждого в руках огнебой и не простой, однозарядный, а хитрый, способный делать по несколько выстрелов. И всё это за несколько десятков лет. Иногда он задумывался: а что дальше? Пушки, которые будут настолько лёгкие что их станет возможно носить на руках одному человеку? Маленькие ручные катапульты для бросания гранат на большие расстояния? Огнебои такие крохотные, что их можно будет спрятать в карман? А может быть царь-отец раздаст своим бравым солдатам огненные мечи что смогут рубить стальные также как стальные рубят сухую ветку? Иногда Семён думал, что он уже устал удивляться царским придумкам.

Странные мысли приходят во время боя.

Кто-то думает о девках. А старый стрелец Семён размышляет о том какое оружие можно было бы придумать.

Но краткий перерыв закончился, османе резко усилили беспокоящий обстрел, не позволяя стрельцам высунуться. Верный признак что на очереди новая волна. Пускаемые навесом стрелы отскакивали от широкополых металлических шляп и кольчуг, надетых поверх тяжёлых стрелецких кафтанов. Подобная экипировка бойцов первой очереди позволяла почти не беспокоится о падающих тут и там стрелах. Если такая и стукнет, то пробить никак не сможет. Тем более пущенная навесом. Вот выбивающие кирпичную крошку из стен пули — уже серьёзная опасность. Может пробьёт кольчугу и кафтан вместе, а может и не пробьёт. Тут уж как повезёт. Но получить свинцовый подарочек в шапку, даром что та из металла, не хочется никому. Вырубает человека на раз, проверено не однократно. И хорошо если немного отлежишься и встанешь. А то можно и не встать. Проклятые османе палят из трофейных русских огнебоев. Их собственные послабее бьют, после их попаданий только голова гудит словно колокол, а так, в целом, ничего.

Сразу три пушечных ядра, с небольшим промежутком, ударили в основание опорной башни заставляя стену опасно дрожать. Но нет, выдержала родимая. Пока ещё смогла удержаться, но похоже, что ненадолго. Басурмане явно нацелились на прорыв именно в этом месте.

Выцеливая через бойницы фигуры бегущих врагов, Семён, с другими стрельцами, принялся отстреливать их одного за другим. Всё-таки многозарядные огнебои сильно помогают и на перезарядку тратится гораздо меньше времени.

Ещё один пушечный залп ударил в стену. Красные, словно черти, из-за кирпичной крошки налипшей на лица, руки и одежду, стрельцы снова принялись отстреливать неприятелей, пытающихся как можно скорее миновать простреливаемо место и скапливающихся под башней, ломая внешнюю дверь.

— А вот вам, ребятушки, гранату, — подумал Семён, бросая вниз одну из своих. Половина других стрельцов поступила также. Мощный взрыв убил, или, по крайней мере, раскидал ломающих дверь в башню басурман.

Понимая, что вечно стоять башня не может и если османе подвели пушки так близко, что начали бить по ней прямой наводкой, то самое время бежать прямо сейчас, Семён командует: — Отходим!

Стрельцы один за другим исчезают в скрытом проёме позволяющем отступить в следующий круг обороны. Сам Семён тратит время на то, чтобы оставшиеся гранаты превратить в минную ловушку. Задержка едва не сделалась для него роковой так как следующий пушечный выстрел снёс дверь, разрушил стену и только чудом господним гранаты не взорвались прямо у него в руках.

Не планируя испытывать солдатскую удачу больше необходимого, Семён прыгнул в тайный проход вслед за другими стрельцами, закрыл дверь и обрушил часть прохода заваливая его. Ещё не хватало пустить неприятеля во внутренние коммуникации. Нет уж, пусть штурмует по верху, теряя десятки людей на каждой маленькой башне.

Пока бежал по прорытому под землёй и укреплённому вездесущими кирпичами проходу, Семён на ходу снял с пояса фляжку и выпил из неё половину. На подходе к следующему кругу обороны ему в лицо ткнули стволом огнебоя, но тут же опознали и помогли забраться по крутой приставной лестнице. Саму лестницу тоже втащили следом за ним.

Выигранное Семёном и другими стрельцами время не прошло зря. На башнях и в проходах следующего защитного пояса успели разместить и выверить прицел установок, мечущих огненные стрелы. Стоило османам плотно войти в захваченный пояс, как на них пролился огненный дождь. В узких переходах, разбитых пулями и ядрами, спрятаться некуда и бушевавший там греческий огонь не оставлял шансов спастись. От криков сгорающих людей хотелось бросить огнебой и зажать уши. Вместо этого приходилось стрелять, а расстреляв весь запас, перезаряжаться. Застрелить горящего человека, даже если тот османский янычар, было актом милосердия.

По верхним площадкам башен откуда запускались огненные стрелы ударили османские пушкари. Но куда там! Быстроногие ракетчики почти везде успели отступить и забрать пустые рамы из-под ракет позволяющие запускать их все и сразу и по одной цели.

Тогда, по раскрывшей свои позиции артиллерии осман начали бить русские пушки кладя ядра ровнёхонько, словно по линейке.

Сквозь шум битвы едва слышна труба. Она играет сигнал о помощи. Где-то у басурман получилось прорваться через все защитные укрепления. В то место сейчас стекаются оставленные в резерве бойцы, стараясь как можно быстрее купировать прорыв пока он не обернулся катастрофическими последствиями.

* * *

Царь Иван Третий Васильевич мрачно наблюдал с вершины одной из башен за идущим внизу боем. Подходил к середине третий день непрекращающегося штурма. Мурад-паша, что называется, закусил удила и не желая слушать никаких возражений гробил собранную султаном армию об оборонительные пояса, опоясывающие Тульскую крепость словно луковицу. Но беда в том, что, подвергаясь бесконечным штурмам крепость тоже стачивалась, как и собранные со всех городов царства отряды стрельцов, боярских ратников и городских ополченцев. И главный вопрос что сточится первым — османская армия или русские защитники крепости?

Ночами активность неприятеля уменьшалась, но никогда не замирала полностью. Спать приходилось урывками. Главной задачей воевод стала ротация отрядов чтобы одни успевали хоть как-то отдохнуть пока другие сражались и держали оборону.

Превосходство в количестве людей на начало штурма у осман было более чем шестикратным. Сейчас сложно сказать, но царь рассчитывал, что оно снизилось хотя бы вдвое, до трёхкратного.

Жену с маленьким сыном и всех, чьё пребывание в крепости не повышало её боеспособность, он отправил в Новгород. Сам Иван решил до последнего оставаться в осаждаемой крепости руководя с места событий и одним своим присутствием поднимая боевой дух.

В конце концов небесный корабль парил в небесах над крепостью сигнализируя вниз о любом значимом изменении обстановки. Оружие последнего шанса. Оно же средств к бегству если всё пойдёт по наихудшему сценарию. Но пока до этого не дошло — поднимая головы, защищающие крепость стрельцы видят, что их царь остаётся с ними, что приказы отдаваемые воеводами это его приказы и у смертельно уставших людей открывается второе, третье, чёрт знает какое по счёту, дыхание. Никогда нельзя недооценивать важность морали. Бойцы должны твёрдо знать, за что и почему они сражаются. Защищая родную землю, в живую видя перед собой самого царя и кое-как обученное городское ополчение становится серьёзной военной силой.

Даже здесь, на вершине башни и в некотором отдалении от кипевшего сражения чувствовалась горечь порохового дыма и, что гораздо хуже, гарь и запах сгоревшего мяса. Наблюдаемая Иваном Третьим битва больше походила на побоище, когда смертельно уставшие люди изо всех сил пытаются убить друг друга. Одни стараются захватить очередной, уже предпоследний, оборонительный пояс. А другие, во чтобы-то ни стало, пытаются не допустить этого. Что первых, что вторых гнала вперёд одна только сила воли. Одурманенные человеческие «зомби» у Мурада-паши закончились ещё к концу первого дня штурма. Теперь русским стрельцам противостояли османские янычары — элитные войска султана Мехмеда. Две поистине стальные воли сошлись на поле боя и пока непонятно какая из них пересилит и победит.

Немного снизившись, небесный корабль обстрелял примитивными ракетами замеченную сверху батарею осман. Царю с башни не видно накрыл или нет. В любом случае, выпустив весь запас, цесаревич поторопился отвести дирижабль обратно на недосягаемую высоту. Увлёкшись, он уже один раз чуть было не потерял небесный корабль подставившись под плотный залп и только чудом сумел избежать фатальных повреждений.

Тем временем, на земле, почти выбившие русских из предпоследнего оборонительного пояса османе вышли прямо на заряженные картечью пушки и полегли, разом потеряв не меньше двух сотен человек.

— Сейчас, — прошептал царь. Его не расслышали и пришлось повторить громко, почти крича: — Пора! Скажите боярину Озёрному-младшему, что его время пришло!

Ох и сложно было сохранять самый последний резерв такое продолжительное время. Не перечесть сколько раз возникали ситуации, когда хотелось воспользоваться последним козырем в том или ином моменте казавшимся переломными.

А как сложно было боярским витязям — спокойно сидеть, когда их товарищи, с красными от недосыпа глазами в очередной раз откатываются на следующий оборонительный пояс под бешеным напором осман?

Но выдержали: царь, боярин и его люди — все, каждый на своём уровне разумения. И теперь их время наконец-то пришло.

С большой тревогой царь Иван смотрел как медленно и неторопливо проходят мимо пушек с ещё дымящимся стволами витязи боярина Озёрного-младшего. Их всего чуть меньше двух сотен человек, но каждый настоящий великан. Можно было найти и побольше рослых да сильных, как молодые бычки, парней, но не хватало специально сделанного для них оружия и брони.

Дело в том, что в условиях относительно узких, пусть и изрядно разбитых артиллерий и пулевым огнём оборонительных поясов, царь Иван решил применить ещё не существующий новый род войск — сверхтяжёлую пехоту. Пусть он пока не мог создать даже примитивный экзоскелет, но русские богатыри своими силами тащили на себе тяжёлую броню. Сверхпрочная, для этого времени, сталь, прокованная мощнейшими паровыми молотами, она легко выдерживала выстрел из огнебоя в упор. Такой бронёй были обшиты паровые танки, но все танки остались под Венёвом, да и не пройдут они по заваленным обломками кирпича остаткам оборонительных поясов. А сверхтяжёлая пехота пройдёт.

Особое внимание царь уделил сочленениям доспехов, как наиболее уязвимым местам. Шлем почти глухой, с крохотной щёлочкой, крепился к остальной броне с помощью болтов и гаек. По сути, боец внутри таких доспехов носил не один, а два слоя брони чтобы избежать повреждений от заброневого воздействия при выстреле на близком расстоянии. Вооружены сверхтяжёлые пехотинцы специально сделанными для них многозарядными дробовиками. Понимая, что боец изнутри мало что видит, ему требовалось оружие, из которого не нужно особо целиться по крайней мере на близком расстоянии полуразрушенных укреплений.

В любой другой ситуации сверхтяжёлые пехотинцы казались бы неповоротливыми жуками. Но здесь, в узких проёмах, когда сложно обойти сзади или напасть со стороны — они стали королями боя, неостановимыми машинами смерти. Требовалось только вовремя подгадать момент, когда у осман уже почти закончатся трофейные гранаты и снаряды к пушкам. Или, как вариант, сами пушки закончатся тоже. И вот это время пришло.

Облачённые в непробиваемую броню витязи медленно зачищали один оборонительный пояс за другим. Сколько не стреляли османе, у них не получалось свалить стального гиганта больше похожего на ожившего голема, чем на живого человека. Следомза каждым витязем двигались отряды стрельцов прикрывая его и помогая перезаряжать монструозные дробовики коих у него имелось целых два.

Увы, без потерь не обошлось. Где-то янычаре сумели подорвать бронированного пехотинца сбросив ему под ноги бочку с порохом с уже догорающим фитилём. Где-то обрушили на него остатки опорных башен, не убив, но завалив кирпичами так, что тот не мог встать самостоятельно. Кто-то попал под выстрел устроивших засаду османских пушкарей. Против разогнанного ядра броня не спасала. Но там, где османе стреляли картечью, ещё оставались неплохие шансы.

Наблюдавший сверху царь перевёл дух — его последний козырь сработал. Сверхтяжёлая пехота, применённая в развалинах Тульской крепости, стала той последней каплей, что переполнила чашу возможного. Остатки османской армии коих, численно, было до сих пор больше, чем русских, побежали. Какими бы элитными войсками не были янычары, но в отличии от одурманенного «ветрами покорности» боевого мяса у них всё-таки имелся свой предел прочности, пусть и очень-очень высокий. Фактические неуязвимые стальные големы выпущенные русскими превысили этот предел. Собранная султаном Мехмедом армия перестала существовать как одно целое превратившись в кучу испуганных людей, думающих только о том, как спасти свои жизни.

Но ещё раньше, чем дрогнули и побежали янычары, в бегство пустился сам Мурад-паша со своими телохранителями. Заметивший это с борта дирижабля цесаревич просигналил вниз «Хас бежит. Пытаюсь поймать его». Возражения и даже прямой запрет, переданный царскими сигнальщиками с земли Иван Молодой, предпочёл «не заметить».

Встрепенувшись, медлительный дирижабль повёл носом и устремился в погоню за пытавшемся сбежать османским военачальником.

* * *

Находившийся на борту дирижабля Леонардо попытался остановить царевича: — Какая погоня? Там одних телохранителей больше, чем нас всех вместе взятых в четыре раза. Как ты собираешься с ними сражаться?

Опьянённый общей победой и раскрасневшийся от бьющего в лицо ветра, Иван Молодой только отмахивался от голоса разума, которым в данный момент выступал итальянский мастер.

— Мишка, но хоть ты скажи ему!

— Только попробуй мне что-нибудь сказать! — весело пригрозил цесаревич.

Товарищу оставалось лишь развести руками.

— У нас больше нет огненных стрел. И бомбы тоже закончились, — попытался надавить Леонардо.

— Мы просто проследим чтобы они не ушли и наведём отряд, снаряженный для поимки Мурад-паши, — пообещал Иван Молодой.

Возможно, царевич и хотел бы лично взять в плен сбежавшего Хаса, но благоразумие всё же возобладало.

Посланный из Тульской крепости конный отряд, ориентируясь на висевший в небе дирижабль вышел на них только утром следующего дня. Ночью, пользуясь темнотой, Мурад-паши попытался скрыться от повисшего над ним наблюдателя. Оставив двух телохранителей жечь костёр, он вместе с остальными укрылся в лесу. Царевич предполагал что-то подобное и продолжал висеть над лесом, не позволяя османам высунуться без того, чтобы их тут же заметили. Когда прибыл конный отряд из полутора сотен дружинников, им оставалось только обыскать определённый, не такой уж и большой, квадрат. Дирижабль продолжал висеть в небе внимательно отслеживая всё происходящее внизу и, при необходимости, корректируя поиски с помощью сигнальных флагов.

Спрятавшийся как крыса в нору Мурад-паши был найден, но в плен не попал. Понимая, что выхода для него нет, даже если он сможет сейчас сбежать, то Мехмед Второй не примет его обратно после разгромного поражения — Хас ещё на рассвете принял яд. Его тело вынесли сдавшиеся в плен телохранители.

Опережая дружинников вынужденных, вести взятых в плен телохранителей, дирижабль первым вернулся обратно в Тульскую крепость. С высоты она выглядела огромным чёрно-красным пятном. Там до сих пор убирали тела убитых, и эта печальная работа была ещё далеко не закончена. Часто приходилось раскапывать и разбирать обломки кирпича чтобы добраться до тел.

Выходить из крепости можно только большими отрядами так как округа была полна разбежавшихся осман. С ними требовалось что-то делать, но не прямо сейчас. Ещё оставался находившийся в руках басурман Венёв и некоторые другие города.

Округа разграблена и часть колодцев оставалась отравлена. Их требуется зарыть и вырыть новые. В брошенные деревни и сёла вернуть людей. В общем порушенный и разорённый край требовал вдумчивого и спокойного восстановления. Но было ли время на это? Кто может обещать, что уязвлённый неудачей султан не соберёт ещё одну армию? Что подосланные им диверсанты, доставившие столько проблем зимой, успокоятся и не проявят себя снова? Ситуация всё ещё оставалась крайне тяжёлой. И одними только сверхтяжёлыми пехотинцами в штампованной броне и с дробовиками её решить, увы, не получится. Слишком уж специфический вид войск эти бронированные танки в человеческом обличии и на двух ногах. Далеко не везде их можно применить. В манёвренном сражении в чистом поле или, например, против кусающих исподтишка летучих отрядов, они полностью бесполезны.

Вопреки по настоящему драконовским требованиям по соблюдению личной гигиены и обязательности полных омовений, обилие мёртвых тел, которые едва-едва успели убрать вызывало болезни. Кто-то, чувствуя недуг, сам пришёл к церковникам и его тут же изолировали. Но нашлись и те, что до последнего скрывали собственное недомогание заражая при этом остальных. Над Тулой нависла угроза возникновения эпидемии. К счастью, заранее подумавший об этом царь успел наладить процесс производства самодельного пенициллина, выращенного на хлебном мякише. Ранее не знавшие антибиотиков болезнетворные бактерии послушно мёрли и почти было умерший человек оживал на глазах, являя всему миру божью благодать, как проповедовали святые отцы по указанию митрополита.

Для всех заболевших пришлось создать отдельную медицинскую службу, состоящую преимущественно из женщин. Митрополит Филипп пробовал возмущаться, но царь ему прямо сказал: — У меня мужиков на все работы уже не хватает. Хочешь, выгоним твоих однорясников из церквей, пусть они за болезненными ухаживают и плесень на хлебе растят. Не хочешь? Тогда и не мешай бабам делать посильную для них работу.

— Как же так?! — пытался надавить митрополит. — Не по заповедям это.

— Заповеди, при желании, можно и переписать, — прозрачно намекнул Иван Третий. Услышав такое, Филипп сначала побледнел, потом покраснел, но прежде, чем он успел разразиться гневной обличительной триадой, царь поправился: — Ладно, ладно. Переписать, конечно, нельзя. Но объяснить в требуемом в моменте ключе очень даже легко. Ты это лучше меня знаешь. Богу ведь что? Ему главное, чтобы, по правде, было, по справедливости. А как оно там в частностях и мелочах его не волнует. Бог слишком велик, чтобы его волновало могут ли женщины заниматься мужскими делами, а мужчины женскими. Бог о спасении души человеческой думает, а не о том, кто там утку лежачему больному выносит, у токарного станка стоит или даже кто держит приклад огнебоя. Разве не так?

— Истинно так, — согласился Филипп, но тут же осёкся: — Неужто хочешь баб в солдаты набирать?

— Может быть и придётся, — пожал плечами царь. — Постараюсь обойтись бе этого, но сам видишь сколько людей погибло. Поэтому позволять и дальше половине населения оставаться почти полностью исключёнными из экономико-производственных отношений я не могу. Может быть не в солдаты, но в ремесленники, в медики, в купцы наконец им путь должен быть открыт.

— Не по порядку так!

— Я и есть порядок, — объявил царь, прекращая спор. — Новый порядок что принесёт русским землям процветание и изобилие.

— Да будет так, — склонил голову Филипп. Он уже долго шёл следом за русским царём ещё с тех пор как тот был только князем Московским. Он видел много чудес, созданных Иваном Третьих. Почти все они были удивительны. Некоторые пугали. Что-то он не мог даже понять. Но видя укрепление княжества, превращение его в царство и стремительный взлёт, митрополит Филипп поддерживал все начинания сначала князя, а после уже и царя. Учившийся когда-то в Константинополе грек давно и прочно прикипел душой к новой родине. После падения Византийской империи ему уже некуда было возвращаться. Центр православия пал, но его эстафету перехватило молодое русское царство и помогая царю Ивану укреплять своё государство, митрополит Филипп тем самым исполнял божью волю как он её понимал в меру скромного разумения.

Длительное время находясь подле царя, он видел, что тот не был набожным человеком. Он знал и умел многое из того, чего не мог знать или уметь никто в этом мире, но в нём не было подлинной веры в бога. Сначала это смущало митрополита. Но позже он подумал, что, наверное, неправильно требовать показной веры от того, кто, возможно, лично видел Бога и говорил с ним.

Так, по слову царя, появилась отдельная медицинская служба, состоящая в основном из девушек, для ухода за раненными и производства пенициллина. К сожалению, долго храниться живой продукт не мог, да и каждая новая партия отличалась от предыдущей из-за тотального несовершенства методов очистки. Поэтому производить препарат приходилось на месте, рядом с больными, чтобы сразу пустить в дело.

Подхвативших заразу тут же изолировали в отдельных кельях и лечили чудодейственным лекарством под странным и непривычным названием «антибиотик». Так получилось, что Леонардо тоже заразился и попал в мягкие руки медицинских сестёр. Поднявшаяся температура мешала связанно мыслить. Пота вылилось столько, что пришлось трижды менять влажное от него постельное бельё. Но чудо-лекарство поставило его на ноги уже через несколько дней. Разве только немного кружилась голова и ещё подташнивало, но, в целом, уже было терпимо.

Тогда, отлёживаясь в карантине до полного выздоровления, Леонардо и познакомился с Марьей Петровной.

Романы солдат с лечащими их медсёстрами не редкость. Многие после и венчались. Тогда, после венчания, медсестрички уходили с работы занимаясь уже семейными делами, а на их место брали новых девушек охочих и до большого, по тем меркам, жалования и до возможности выйти замуж за бравого солдата обласканного царскими наградами.

Но Марья Петровна была не такой как остальные. Леонардо сознавал что точно так думает каждый влюблённый юноша, но… Она всё-таки была не такой как другие.

Марья была умна. Леонардо раньше не думал, что женщина может быть настолько умной. Беседуя с ней о разных вещах, мастер неоднократно восхищался её умом пока Марья наконец не сказала: — Ваши похвалы совсем не делают мне чести.

— Как же так? — удивился Леонардо. — Вы самая умная женщина из тех, кого я когда-либо знал. Вы настоящая жемчужина, Марья!

— И многие из известных вам дам имели возможность и счастье получить хоть какое-то образование? — насмешливо спросила девушка.

Мастер был вынужден признать, что очень немногие. Практически никто за исключением самых знатных особ.

— Так может быть имеет смысл сначала дать женщинам возможность чему-нибудь научиться, а там, глядишь, многие из них и поумнеют? — уколола Марья.

Собиравшийся возразить Леонардо так и замер с открытым ртом. Почему-то он раньше никогда не думал об этом в таком ключе.

— Возможно дело не во мне, а лишь в том, что мне необыкновенно повезло иметь возможность учиться, — закончила она.

Верно, что она была достаточно образована, что являлось редкостью даже в русском царстве несмотря на то, что царь Иван ещё двадцать лет назад повелел открывать школы и разрешать учиться в них в том числе и девушкам. Повелеть-то он повелел, но инерция на местах сильно тормозила исполнение царского указа. Да и не всякий отец решится отдать дочь в обучение. Мало ли чем ей там задурят голову? Ещё испортят девку.

Марье Петровне повезло. Будучи дочерью врача и помогая отцу в работе она переняла многое из его знаний и умений, а, главное, всё-таки упросила отдать её в одну из царских школ для девочек кои были открыты только в больших городах. В школе учили четыре года и давали самое базовое образование. Но и это было что-то невероятное, разом выделявшее прошедшего науку ученика из общей массы. А уж для женского полу так и подавно.

После смерти отца, Марья по закону не смогла унаследовать его дело и потому принялась искать куда бы приткнуться. В одни места её не брали. В другие она сама не хотела. В общем и целом, для одинокой образованной девушки простого сословия единственным выходом оставалась царская служба. Так она сюда и попала.

Леонардо был очарован.

Глава 11. Война вероятностей

Прекрасный султан Мехмед Второй Фатих, полный и единоличный владыка великолепной Османской Империи был зол и ругался словно портовой грузчик. Его роскошный дворец словно внезапно опустел. Прослышав, что их повелитель не в духе, прятались в своих сералях наложницы. Побросав все дела бежали в другие части дворца слуги. Пришедшие на приём министры и военачальники не решались выйти и заперлись в приёмной. Писари скрывались по архивам, за шкафами и гобеленами. Главный повар спрятался в самом большом котле и для надёжности накрылся сверху крышкой. И только стража оставалась стоять на своих местах не двигаясь и, по возможности, не дыша, когда взгляд недовольного повелителя падал на их неподвижные фигуры.

В тот чёрный день великий султан не собирался держать свой гнев в себе. Замечая в дворцовых коридорах или залах фигуру замешкавшегося слуги, он наставлял на него палец и командовал «круцио!». Вербальный приказ активировал сделанную в разуме слуги закладку и тот падал на пол корчась от боли. И хорошо если султан проходил мимо в поисках новой жертвы своего гнева, а не останавливался, любуясь чужими страданиями и раз за разом повторяя приказ, вызывающий новые порции болевых ощущений.

Превратив Османскую Империю в пирамиду тотальной несвободы и возведя на пьедестал одного себя, Мехмед не делал особых различий между слугами, писарями или министрами. Все они являлись его рабами. И каждый, на кого указывал выставленный палец начинал биться в корчах стоило только бедолаге попасться на глаза разгневанному султану.

Терпения Мехмеду хватало лишь чтобы не трогать замерших недвижимыми статуями стражников. Султан был в гневе и на то имелось несколько причин.

Словно детские кубики, причины его гнева складывались одна к другой. Каждая не такая значительная по отдельности, но собравшись все вместе они представляли уже нешуточную угрозу. И самое обидное — султан не понимал, что он сделал неправильно, с какого момента началось его падение в пропасть.

Может быть с нападения на русское царство? Но это казалось тогда хорошей и правильной идеей. Ударить первым. Быстро вынести самого слабого, как тогда казалось, соперника и за счёт поглощённых у него земель, ресурсов и технологий стать сильнее чтобы потом, по одному, поглотить уже всех остальных. Заранее созданная сеть шпионов и диверсантов должна была изрядно ослабить царя Ивана перед весенним наступлением. А собранная султаном огромная армия под предводительством его любимчика Хаса Мурад-паши должна была закончить дело дойдя, как минимум, до Москвы.

Что здесь неправильно? Всё так, как и должно было быть.

Некоторое технологическое превосходство русского царства не должно было сыграть решающей роли при таком-то численном перевесе в пользу осман. Тем более, что обработанные «ветрами покорности» степняки должны своими телами закидать редуты русских прокладывая дорогу для идущих следом янычар.

Ладно, кое-что он действительно не предусмотрел. Насыщенность многозарядным оружием русской армии оказалась выше ожидаемой. Примитивные, но при этом действующие, ракетные установки тоже всплыли неприятным сюрпризом. Кто бы мог подумать, что царь Иван сумеет воссоздать что-то подобное на такой низкой технологической базе? Однако же как-то сумел, стервец, как-то извернулся.

Однако это всё мелочи. Да, они увеличили число потерь османской армии, но не могли сыграть решающего значения.

По донесениям разведчиков и доглядчиков, султан знал как сильно царь Иван рассчитывает на свои самодельные танки на правом ходу. Поэтому Мехмед послал вместе с Мурад-паши дервишей из «сада големов» с их новой разработкой «гласа», и они отлично показали себя против танков.

Созданный русскими дирижабль был настоящим сюрпризом. Шпионы докладывали лишь о воздушных шарах. Никто не ожидал, что царь Иван успеет создать у себя первый функционирующий образец. Однако он был всего один и потому тоже не мог оказать решающего значения.

Дальше Мурад-паши одерживает победу, но теряет армию. Оставшихся у него сил категорически недостаточно. Тогда Мехмед посылает ему значимое подкрепление. Это тоже правильный и логичный поступок. Начав дело будь готов его всё-таки закончить. Казалось — оставался один последний удар и русская матрёшка треснет и никогда уже не поднимется обратно.

Но что происходит в это время?

Мехмед был уверен, что всё правильно рассчитал. Пока Фридрих усиленно работает над увеличением численности своих «рыцарей» направляя на это все ресурсы объединённой Священной Римской Империи. Пока Изабелла, объединив Испанию, направила своих монстров и чудовищ на Францию медленно подминая её под себя. Пока Китай мучительно пытается собраться, а Япония всячески ему в этом мешает сойдясь в смертельной битве на уничтожение. Самое время решить вопрос с русским царством пока оно не превратилось в действительно серьёзную проблему и забрав себе их технологии завить свою вероятностную линию как основную.

Но в чём-то он всё же ошибся.

Фридрих оказался не так сильно занят внутренними вопросами, как он полагал. Стоило только Мехмеду собрать сильную армию и отослать её в подкрепление Мурад-паши, как германцы высадили десант в порте Дураццо и успешно захватили город. Параллельно с этим Фридрих осадил остров Лесбос, важную османскую базу в эгейском море.

Счёт шёл на дни. Пока Мехмед писал письма королеве Изабелле требуя от неё помощи и выполнение тайных договорённостей, а в ответ получая одни только отписки, Фридрих направил флот через пролив намереваясь мощным ударом обезглавить Османскую Империю отвоевав Стамбул (бывший Константинополь).

Таким образом, вроде бы всё делая правильно и своевременно, султан, однако, оказался в положении стороны ведущей одновременно две войны. И вопрос стоял не о том выйдет или не выйдет додавить русское царство, а о том устоит ли сама Османская империя и её великолепный султан.

Как тут не злиться?

И потому до самого вечера в разных залах дворца звучал грозный топот и выкрики «круцио!» сменяющиеся стонами и воплями. Султан был в ярости не собирался сдерживать свой гнев.

* * *

Мощные бомбарды с бортов тяжёлых кораблей уже четвёртый день обрабатывали стены фортов Килитбахир и Седдюльбахир, но без особого на то успеха. Толстые стены упрямо стояли под огнём мощной, для этого времени, но примитивной артиллерии.

Дважды предпринимались попытки высадить десант, но стоило галерам подойти к берегу, как участвующие в обороне дервиши включали «глас Аллаха» и моряки только и думали, чтобы быстрее развернуть корабли и уплыть подальше, спасаясь от приступов беспричинного страха и ужаса, вызываемого этим ужасным устройством. Пока корабли спешно разворачивалась, порой даже сталкиваясь между собой, по ним стреляли береговые батареи. Тем самым несостоявшийся десант уже нёс потери, хотя ещё даже не ступил на землю.

Поняв, что обычные солдаты здесь ничего не смогут сделать, командующий флотом решился послать в атаку одних только «reichsritterschaft», иначе говоря «имперских рыцарей» — сверхсолдат созданных Фридрихом Третьим по методикам, которые будут или, точнее, могут быть разработаны только через шесть сотен лет. Разумеется постольку, поскольку у него получилось адаптировать свои знания к низкой технологической базе средних веков. А надо сказать, что получилось достаточно неплохо. Один минус — время подготовки. На получение полноценного «reichsritterschaft» уходило не меньше десяти лет, да и смертность во время обучения доходила до восьмидесяти процентов. И если со смертностью можно было мириться, то сейчас император священной римской империи искал способы ускорить время обучения своих рыцарей.

Обычные моряки не способны держаться под воздействием «гласа». Поэтому управлять десантными галерами должны были сами рыцари. Адмирал приказал максимально рассредоточить reichsritterschaft по десантным кораблям так, чтобы потеря одного или нескольких от огня береговых батарей фортов Килитбахир и Седдюльбахир не стала бы критичной. Это очень обидно терять сверхсолдат созданных с помощью знаний и технологий пронесённых через нулевой момент из вероятностной линии мира всеобщей войны просто потому что в везущий их корабль попадёт ядро выпущенное из какой-нибудь средневековой, разве что очень здоровой, пушки.

От флота отделились сразу двенадцать десантный галер и с необычайной скоростью пошли каждая к своей цели. Их высокая скорость объяснялась тем, что на вёслах сидели исключительно reichsritterschaft. Шесть галер к одному форту и шесть к другому.

Бомбардировка на дальних дистанциях не дала ничего. Позволив десантным кораблям подойти поближе, османе включили «глас», однако генерируемые им инфразвуковые волны как будто не действовали на рыцарей. Точнее, действовали, но reichsritterschaft могли успешно игнорировать создаваемые инфразвуком трудности путём использования ментальных техник.

Артиллерия фортов открыла беспорядочный огонь. На близком расстоянии он казался уже опасным.

Наблюдающий за ходом высадки десанта командующий флотом только крепко сжал зубы видя, как выпущенные османами ядра перешибают одну галеру фактически пополам, а другой попадают в нос так, что та, на короткий миг, задирает корму и становится чуть ли не вертикально, а потом задранная корма бьётся об воду и галера начинает тонуть. Из двенадцати галер дошли девять. Немного успокаивало то, что reichsritterschaft с разрушенных галер погибли не полностью. Можно было видеть их крохотные фигурки, упрямо плывущие к берегу.

На берегу их уже ждали. Чтобы только дойти до самих фортов имперским рыцарям пришлось прорубаться через толпу обработанного «ветром покорности» боевого мяса, выставленного османскими военачальниками. И они прошли через них как нож через масло. Вооружённая преимущество холодным оружием толпа мало что могла противопоставить сверхсолдатам империи Габсбургов. Они не просто сильнее, быстрее и живучее обычного человека. Большая сила позволяла носить более тяжёлые доспехи без критичной потери подвижности. Их мечи из лучшей стали длиннее, тяжелее и толще обычных что позволяет буквально перерубать чужие клинки сильными отрывистыми ударами. Резко ускоряясь на две или три секунды, имперский рыцарь успевал нанести по пять — шесть смертельных ударов за то время пока противник успевал ударить всего один раз. Они отбивали стрелы мечами, хотя с тем же успехом могли и ловить их. Под попадания редкого огнестрела старались не подставляться или принимали его на небольшой кулачный щит с остро заточенными краями который также использовали как оружие.

Пройдя включенной на полную мощность мясорубкой через толпу боевого мяса, reichsritterschaft начали нести значимые потери только напоровшись на выстроенных для защиты фортов янычар.

В отличии от собранного на берегу боевого мяса каждый янычар вооружён однозарядным огнебоем. Тысяча человек — тысяча стволов. И пусть в одновременном залпе стреляют только двести — триста стволов, пока другие перезаряжаются, это всё равно сотни тяжёлых пуль. Янычары нисколько не боялись задеть «своих» в толпе мяса. А вот скованным боем рыцарям гораздо сложнее. Будучи окружённым со всех сторон вражескими бойцами, особенно не попрыгаешь и увернутся от роя пуль становится совсем непростой задачей. Плотные доспехи, прекрасно защищающие от стрел, в том числе арбалетных, не всегда спасали против пули. И если одну, или две, или три ещё был отбить щитом, мечом или элементарно увернуться, то против залпа из сотен стволов такой приём уже не работал. Тем более что толпа вражеской пехоты вокруг волей — неволей сковывала движения и заставляла отвлекаться.

На входе в форт reichsritterschaft понесли первые серьёзные потери. Лишь только способность на кратное время выжимать из человеческого тела самый максимум, резко ускоряясь, помогла им прорваться вплотную к янычарам и вырезать тех раньше, чем они успели бы расстрелять имперских рыцарей на расстоянии.

Задача десанта — захватить форты позволив кораблям войти в пролив и подойти к городу. Вот они, шпили, башни и полумесяцы бывшего Константинополя, совсем рядом. Можно рассмотреть отсюда, если бы нашлось время отвлечься и бросить взгляд.

Но каменные громады Килитбахира и Седдюльбахира надёжно перекрывают путь с моря. Эти твердыни не разрушить с воды огнём примитивной артиллерии. Их можно только попробовать захватить, что сейчас и пытались осуществить поредевшие отряды имперских рыцарей.

Попытавшись зайти внутрь reichsritterschaft, через дым и огонь, откатились назад. Хитрые османы устроили засаду подрывая бочки с порохом внутри тесных коридоров, где нет никакой возможности спастись от взрыва будь ты хоть трижды рыцарем, сверхсолдатом и сверхчеловеком.

В отличии от боевого мяса осман, reichsritterschaft мыслили ясно. Их разум кристально чист. Они прекрасно осознавали свою роль и свою ценность для армии священной римской империи. Поняв, что их осталось слишком мало чтобы удержать форты даже если получится их захватить, командир reichsritterschaft принял решение отходить.

Янычаре пытаются помешать, но смертельно раненные рыцари остались прикрывать отход основной группы. Смертельно раненные — значит им больше нет смысла сдерживаться. С помощью заложенных в подсознание гипнотических команд такой рыцарь активирует разом все вложенные в него закладки. На несколько минут каждый из них превращается в настоящую машину смерти, не чувствующую боли и способную сражаться даже будучи разрубленным напополам. Введённый в режим запредельного форсажа организм пылает словно факел сжигая самого себя, но даруя на несколько минут поразительную силу и скоростью.

Оставленные прикрывать отход раненные рыцари перемалывают посланных задержать из янычар и затем, исчерпав все внутренние ресурсы до капли, умирают сами — ложась сухими мумиями поверх горы вражеских тел.

В это время основной отряд reichsritterschaft грузится на корабли и спешно отплывает прочь, торопясь миновать простреливаемую зону.

Дерзкая попытка взять Стамбул с наскока не увенчалась успехом. Однако контроль над эгейским морем утрачен. Все базы и порты там захвачены Фридрихом. Османская и Священная Римская империя стягивают войска и готовятся к долгой сухопутной войне на территории Венгрии.

* * *

Воздух в Лувре был густым как суконное одеяло. Дым свечей, обильно освещавших тронные залы, сменился дымом пожаров и горьким запахом сгоревшего пороха. Ароматы изысканной еды, жаренного мяса и старого вина перебивались запахом крови.

Залы дворца тонули в багрянце и золоте. Огромные гобелены, на которых неуклюжие львы и лилии торжествовали над поверженными врагами обильно забрызганы чёрной кровью так, что их теперь уже не отмыть. Свет факелов в руках идущих по коридорам воинов отбрасывал трепещущие тени на сводчатые потолки. Тени плясали и ухмылялись на ликах святых с фресок. Каменные статуи горгульей вырастали из темноты пустых залов мрачными тенями. Их вытесанные скульпторами морды словно бы скалились и незримо шипели на проходивших мимо людей.

Тела павших защитников главной резиденции французского короля лежали тут и там, вперемешку с телами убитых придворных. Бальные платья изнеженных придворных дам соседствовали с помятыми доспехами солдат. Смятые шлемы, пышные кринолины, выпавшие из мёртвых рук мечи и переломанные пополам декоративные шпаги придворных лизоблюдов, сделанные из посредственной стали, но с богато украшенными эфесами. Совсем недавно вздувавшиеся как паруса, вуали придворных дам опали на их мёртвых, бледных лицах. Исковерканные тела сложены кучей: оторванные руки и ноги, вырванные гортани и обезображенные смертельным страхом лица многочисленных мертвецов.

В залах и коридорах Лувра стояла тишина, прерываемая стуком шагов крупной группы воинов, идущих сейчас по усеянным трупами коридорам в направлении главного зала.

Тишина, она поглотила всё. Замолкли негромкие разговоры съехавшейся на бал французской аристократии. Передаваемые полушёпотом от одной группы к другой слова о сокрушительном поражении маршала Жана де Бодрикура в сражении с испанскими войсками сменились оглушительными криками, когда окна начали взрываться и через них в залы врывались чудовища похожие на оживших горгулий, но обладающие человеческим умом и жестокостью.

Собравшиеся на бал бароны и герцоги в окружении телохранителей и дворцовой стражи пытались организоваться и дать отпор. Но их мечи и пики отскакивали от прочной кожи, нанося лишь глубокие царапины. Великолепнейший боец, второй меч Франции, сеньор Гийом де Монморанси, своим фамильным клинком сумел перерубить одному из чудовищ ногу, но пропустил удар когтистой лапы, полностью сорвавшей ему скальп. Лишившиеся конечности чудовище приставило отрубленную ногу на место и уже через полчаса, пусть и изрядно хромая, спешило следом за ушедшими вперёд товарищами.

Командир королевских аркебузиров Луи де Валуа-Анжу, отвечающий за подразделение внутренней охраны дворца снаряженное новомодными огнебоями, заслышав крики заживо раздираемых людей сумел организовать часть стражи и попытался дать отпор вторгшимся монстрам. Там, где спасовали мечи и шпаги сказал веское слово свинец. Тяжёлые пули не убивали чудовищ наповал, но наносили им глубокие раны, куда более опасные чем след от меча или стрелы.

— Зажигай! Пали! — командовал Луи де Валуа-Анжу, отдалённый родственник короля, но, как мы видим, получивший свою должность отнюдь не по одной только протекции.

Слаженный залп пяти огнебоев в морду выбившего дверь и сунувшего внутрь монстра заставил того отпрянуть назад, тряся окровавленной головой и прикрывая её руками. Чёрная, в свете факелов, кровь чудовища обильно вытекала из ран.

— Заряжай! — повторяет Луи. — Пли!

В этот раз монстр умнее. Он несёт перед собой тяжёлый, такой с трудом поднимут два сильных человека, стол. Впиваясь в дерево, тяжёлые пули выбивают длинные щепы, но само чудовище остаётся невредимым. Бросив стол в стоящих толпой стражников, чудовище бросается на Луи выделив его как командира. Толстые, словно брёвна, руки хватают его за голову, поднимают. Пасть полная острых треугольных зубов распахивается. И Луи разряжает запасной огнебой прямо в надвигающуюся на него утробу.

Затылок монстра взрывается. Луи падает на пол, чудовище выпускает иго. Но он не успевает ничего сделать так как в комнату врываются другие чудовища убивая всех ещё оставшихся в живых стражников.

Их крики быстро вязнут в толстых каменных стенах. Остаётся лишь тишина.

Идущий быстрым шагом отряд воинов входит в главный зал. Руки поднимают факелы выше, чтобы осветить большое пространство.

Король Франции, Карл Восьмой находился на возвышении, под балдахином из парчи. Его трон казался слишком большим для его невысокой, чуть сутулой фигуры. Или дело лишь в том, что Карл Восьмой восседал на своём троне без головы и от того казался ещё ниже ростом чем был в реальности?

Вошедшие в зал воины расходятся, пропуская вперёд фигуру женщины. Это святая королева Изабелла — властительница объединённой Испании, а теперь, похоже, и Франции. В заляпанном кровью и разрушенном из-за происходившей здесь схватки зале она словно призрак в своём белом, без единой чёрточки, платье.

— Вот мы и снова встретились «паучок», — говорит Изабелла, обращаясь к телу на троне. — Всё как я тебе и обещала. Зря ты отверг моё предложение. Потерял корону, но сохранил бы жизнь. Разве это не лучше, чем потерять и жизнь, и корону вместе взятые? Кстати, где же она? Где корона Франции?

— Вот она, госпожа.

Низкий грудной голос заставил воинов с факелами отшатнутся, но Изабелла даже не дрогнула.

То, что казалось кучей хлама и мусора в дальнем углу зала встало с пола превратившись в двухметровое чудовище с серой, будто бы каменной, кожей. Мощные руки и ноги толщиной напоминали стволы деревьев, а грубые пальцы кончались закруглёнными пятисантиметровыми когтями. Рот чудовища выглядел гораздо больше человеческого и хотя оно говорило почти не размыкая губ, там, внутри, шли два ряда прочнейших треугольных зубов с лёгкостью способных перемалывать кости и даже дерево. Изабелла прекрасно знала это так как своими руками создала данное существо, как и многих других улучшая, изменяя и переделывая слабые человеческие тела с помощью ручного управления конструктором наноплоти.

В сузившихся от попавшего на них света факелов глазах блестели и горели искры тёмного огня. Сделав всего лишь пару шагов, монстр оказался вблизи королевы. Припав на одно колено, он протянул раскрытую ладонь, где на серой коже лежал тяжёлый золотой обруч, украшенный драгоценными камнями.

Нисколько не опасаясь сидевшего перед ней, чудовища, Изабелла взяла корону. Её выделявшаяся белизной ладонь выглядела такой крохотной на фоне огромной лапы твари.

— Французская корона, — произнесла Изабелла, рассматривая её в своих руках. Водрузила себе на голову, но рассчитанный на мужчину обруч оказался слишком велик, и корона чуть было не съехала.

— Помпезная и бессмысленная, — заключила королева снимая.

Проведя рукой по морде продолжавшего сидеть перед ней монстра, похвалила его: — Ты молодец. Вы все молодцы. Я очень довольна вами.

— Во имя Господа, — заключило чудовище, бывший священник испанской церкви, добровольно решившийся на благословение и преображение. — Славься святая Мать! Королева Испании и Франции!

Блеск тёмных глаз сфокусировался на стоящих позади Изабеллы воинах. Те поспешили вразнобой рявкнуть: — Славься святая Мать! Королева Испании и Франции!

— То ли ещё будет, — пообещала Изабелла и обращаясь к монстру попросила: — Передай остальным сынам, что сегодня весь Париж: его богатства и его жители в вашем распоряжении. Пусть знают, что Мать умеет быть благодарной и всегда вознаграждает за хорошо сделанную работу.

* * *

Пассажирская карета лихо катила по тракту влекомая полудюжиной лошадей. Выпуклая, похожая снаружи на здоровенную бочку, до сих пор едва заметно пахнущая свежим деревом и лаком, она вмещала до тридцати человек, включая тех, кто ехал во втором ярусе, на крыше. Вдоль дороги располагались постоялые дворы на таком расстоянии чтобы от одного до другого можно было добраться примерно за полдня и, либо остановиться на отдых, либо, поменяв лошадей, продолжить путь.

Пародвижителей пока категорически не хватало. Их старались делать в виде строительной и сельскохозяйственной техники, сильно облегчавшей труд прокладывающих, дороги рабочих и общинных крестьян. Крепкой крестьянской общине вполне было по силам, на общих началах, приобрести паровой трактор если не целиком, то хотя бы в рассрочку. Или его можно временно нанять для сезонных работ вместе с водителем-трактористом.

После победы над приведённой османами ордой получилось поймать множество бесхозных коней. Желая повысить связанность державы, царь приказал во множестве строить такие вот пассажирские дилижансы и постоялые дворы вдоль главных трактов, где всегда можно было бы сменить лошадей. В будущем, по мере замены лошадиного транспорта на паровой, планировалось часть таких дворов закрыть, а часть перепрофилировать в качестве станций и дорожных вокзалов.

Всё это Леонардо увлечённо рассказывал девице Марье Петровне пока за окном мелькали картины лесов и полей.

Ехавшие вместе с ними внутри кареты пассажиры молчали, занимаясь своими делами. Некоторые с интересом слушали читаемую мастером лекцию. По правую руку от Леонардо сидел серьёзный мужчина в летах с поседевшими волосами и намечающейся по центру головы лысиной которую он безуспешно скрывал шапкой с соболиным хвостом, обливаясь потом, но не снимая её внутри кареты. Щуря глаза и ругаясь на тряску, он пытался читать газету из четырёх сложенных вместе листков которую тоже придумал выпускать царь Иван совсем недавно. В газете описывались главные события державы, иногда помещались короткие истории «из жизни» или приводилось мнение какого-нибудь важного человека по какому-нибудь важному поводу. Стоила газета совсем не маленьких денег и потому была доступна, главным образом, боярам, купцам, разбогатевшим на царских заказах ремесленникам и получавшим царскую пенсию ветеранам, то есть людям отнюдь не бедным. Усилия царя по внедрению грамоты в массы приносили свои плоды и худо-бедно читать умел уже каждый десятый, а в городах и вовсе каждый четвёртый мужчина старше двадцати лет.

Когда газету только начали издавать, и она стоила ещё дороже чем сейчас, бояре раскупали все экземпляры, а после кичились ими друг перед другом даже если сами не умели читать. Позже, когда увеличили количество экземпляров, наладили доставку в другие города, кроме Москвы и при этом немного скинули цену — хвастаться друг перед другом возможностью получать газету стали уже местечковые бояре, купцы и богатые ремесленники.

Вот и сейчас, серьёзный мужчина в собольей шапке с большим трудом продирался через отдельные слова. Зато остальные пассажиры, кроме увлечённых беседой Марьи и Леонардо, уважительно на него посматривали. И даже не на него самого, а на газету в его руках.

Но устав от сражения с буквами и слогами, важный господин убрал газетный листок и со значением оглянулся по сторонам. Видимо он последнее время уже не столько читал или пытался читать, сколько незаметно, прикрываясь газетным листком, слушал рассуждения Леонардо о пародвижителях что когда-нибудь полностью заменят лошадей.

— Ха, пародвижители! — воскликнул господин в собольей шапке отчего оная чуть было не упала ему на живот, и он успел её подхватить буквально в самый последний момент сверкнув лысиной в темноте салона. — Вот здесь пишут…

Он сделал паузу и со значением повторил: — Да-да, пишут: царь-наш-отец задумал железную дорогу строить для большого пародвижителя по ней ходящего, что будет поездом называться!

— Вы полностью правы! — обрадовался поддержке, как он думал, Леонардо. — Поезда смогут перевозить не только людей, но и грузы. Сто человек за один раз или даже все двести! Доехать из Москвы в, например, Тверь станет также быстро как из одного конца Москвы до другого.

— Этим вашим пародвижителям ещё и дороги нужны необычные — железные, — фыркнул господин. — Тогда как простая лошадка и через поле может пройти и через лес.

— И много вы на своей лошадке увезёте?

— Так можно не одну, а целый караван! И ни дров, ни угля им не нужно — они сами питаются!

Леонардо попробовал возразить: — Вы не понимаете: скорость, мощь… Куда вы там со своими лошадями.

— Вот-вот, все куда-то бегут, спешат. Из Москвы в Тверь. Из Твери в Москву. Как будто на месте им не сидится.

— Но вы же куда-то и зачем-то едите, — вмешалась в разговор Марья.

Господин посмотрел на неё так, словно увидел перед собой говорящую лошадь, но всё же ответил: — Я — другое дело. У меня важные дела.

— Так и у других тоже.

— Какие там дела. Девиц своих катаете…

— Я бы попросил вас! — заметил Леонардо.

Тот набрал было воздуха чтобы сказать всё, что он думает о таких вот, охамевших холопах взявших моду ездить в дилижансах вместе с приличными людьми, но наткнулся взглядом на плашку приказа дивных дел, выглянувшую из-под расстёгнутого зипуна, и как-то сразу сдулся. Пожевав губами, недовольный господин достал газету и сделал вид будто снова читает. На следующей остановке пересел от них подальше, а через одну и вовсе вышел.

Леонардо накрыл ладонь Марьи своей и когда она подняла глаза одними губами прошептал ей: — Не расстраивайся.

— Думаешь я буду кому-то нужна в Москве? — шёпотом спросила девушка.

— Мне очень нужна, — признался мастер.

Марья замялась. Её щёчки покраснели, но в глазах по-прежнему таилась тревога. Она вся была словно хорошенькая лесная птица, приманенная из леса куском хлеба и занесённая в комнату, где ей всё был ново и тревожно.

— Знаю, — вздохнул Леонардо. — Тебе этого мало. Ты как сжатая пружина — мощный заряд кинетической энергии если не реализовать который, то ты зачахнешь.

— Митрополит Филипп говорил, что в каждом из нас искра и большой грех эту искру тушить или не позволять ей разгораться в пламя если у той хватает на это сил, — призналась девушка. — Но твоё сравнение с пружиной мне понравилось больше.

Помолчав, она вернулась к наболевшей теме: — Что, если меня не возьмут в московский медицинский?

— Если тебя не возьмут, то даже не знаю кто им сгодится, — постарался успокоить мастер.

— Какой-нибудь боярский сын, — предложила Марья. — Заморский доктор. Мужчина.

— Поверь «заморскому мастеру»: ты уже сейчас знаешь и умеешь гораздо больше, чем любой иностранный учёный, — сказал Леонардо. До приезда в русское царство я не знал половины, что там, четверти от того, что знаю сейчас. И я понимаю: это лишь самые начала. Царь Иван — словно солнце. Бесплатный свет для всех. Ты получишь свою порцию тепла и света даже если не хочешь или просто стоишь рядом.

— Тебя это не пугает? — спросила Марья.

Леонардо не понял: — Что именно?

— То, как быстро и неотвратимо всё меняется. Вчера ещё княжество — сегодня царство. Пародвижители сменяют лошадей. Железные дороги кладут поверх обычных. Из хлебной плесени делается лекарство. Крестьянских детей учат читать. А девушка едет поступать в главный медицинский.

— И поступит, — заверил Леонардо. — Обязательно поступит, вот увидишь!

Историческая справка к одиннадцатой главе

Карл Восьмой — сын Людовика Одиннадцатого, получившего прозвище «всемирный паук» за свою любовь к интригам и успешное объединение французских земель.

В реальной истории Карл Восьмой правил с 1483-го по 1498-ой и известен, главным образом тем, что начал итальянские войны вторгшись в Италию в 1494-ом. Итальянские войны это целый период длившийся добрых полвека во время которых трясло и лихорадило всю Европу).

Как видим, в рамках романа, Людовик передал трон сынуна пару лет раньше, чем в реальности и это Испания, ведомая «королевой чудовищ» осуществила успешную военную компанию против Франции, захватила Париж и всю страну.

Глава 12. Возвращение в Москву

Леонардо с Марьей вернулись в столицу в самый разгар летней страды. Конец лета выдался, как всегда, жарким и мало дождливым. Это потом, осенью, дожди зарядят так, что хоть из дома не выходи, а сейчас стояла сухая, жаркая погода. Лучшее время для уборки и переработки выращенного на полях урожая. От того и страда, что в это время крестьяне, не разгибаясь, работают на полях стараясь успеть завершить все дела до осенних дождей. Промедлишь — погубишь урожай. А если погубишь, то что зимой есть станешь?

Охота, рыбалка, торги или иные не слишком важные дела прекращались. Все свободные руки отправлялись работать на поле. Города пустели. Часть их населения, даром что жило ремесленным, торговым или иным трудом, но родственники в деревнях есть почти у всех, а как не помочь родным людям? Сегодня ты им откажешь в помощи, завра они тебе. Так и сгинете по одиночке. Нужду или какую другую беду только вместе одолеть можно. Это давно известно в стране, где четверть года землю сковывает снег, а предсказать хороший ли получится урожай или опять корешки да вершки не может даже всезнающий господь.

Царя Ивана такое положение дел не устраивало. Ему требовались рабочие руки чтобы трудиться на фабриках, мануфактурах и заводах. Много рабочих рук. Но где их взять? Изымешь из сельскохозяйственного процесса, получишь голод и падёж населения. Заменяя забранных из аграрного круговорота мужиков, в деревни и сёла отправились паровые трактора. Там, где раньше по семь дней пахали десятеро и каждый при своей лошади — теперь справлялся один трактор. Где мельник брал с крестьян за помол по копеечке как будто сам лично крутил своё колесо — теперь стояли движимые силой текущей воды или дующего ветра государственные мельницы, мелящие бесплатно. Работающие на таких новых мельницах мельники считались царскими слугами, получали твёрдый оклад и совсем не бедствовали. А кроме того, они считали кто и сколько и чего помолол. Помол бесплатный, тут обмана нет. Но тех хитрецов кто привозил и молол зерно мешками, а потом царским мытарям плакался что земля совсем не родит, и вороватые крестьяне половину зерна в подолах вынесли, с такими боярами-хитрованами дальнейшие разговоры вели уже стрельцы да палачи.

Водитель-механик парового трактора резко стал крайне уважаемой профессией. Попасть туда стремились все, без исключения, деревенские юноши. Оно, конечно, можно и в стрельцы пойти, там даже больше платят, но и убить могут, дело такое. А если не убьют то когда ещё домой обратно вернёшься.

Ещё можно попробовать выучиться в рабочие при каком-нибудь заводе. Но кому в двенадцать — четырнадцать лет не хотелось разъезжать по родному селу на мощной паровой машине, носить чёрную кожаную безрукавку, с которой удобно смывать пролитое масло, здороваться за руку со старостами и другими важными, в деревне, людьми. А самое главное — если трактором управляешь, значит ты уже не простой человек, а государев слуга. Такого и побить просто так нельзя. Мигом прилетят кромешники разбираться, землю рыть да злой умысел против царя-отца искать.

В общем тракторист — первый парень на селе. Девки его любят. Староста за руку здоровается. Взрослые мужики, при встрече, первыми шапки снимают.

Потому крестьянских детей не надо было в царские школы загонять. Они сами в них бежали. А не получится стать трактористом так хотя бы рабочим на завод. Там всего по десять часов работаешь, а не с темна до темна как в родной деревеньке. Обед у рабочего полноценный: суп, а после ещё и каша, а не кусок сухого хлеба как мать на весь день даёт. На заводах ещё и деньги платят! Поменьше, чем стрельцам, но хватает. Тогда как оставшись в деревне будешь получать только батины оплеухи и зуботычины. Ладно если ещё первый сын и хозяйство тебе достанется. Да и хозяйство бывает разное. Порой так, что за душой ничего кроме долгов и порванной рубахи нет, как и не было. Единственный способ выбиться в люди, самый последний выход — учиться. И они учились.

Проезжая мимо полей усеянных сгорбившимся на них фигурками или разъезжаясь с везущем за собой караван телег паровым трактором, Леонардо начинал фантазировать. Как бы придумать такую резалку, чтобы сама пшеницу срезала, укладывала, а может быть ещё и сразу обмолачивала. Если прицепить её к пародвижителю и передать крутящий момент от поршня через ремни, то может быть что-нибудь и получится.

Или такую чтобы сама сажала, землёй присыпала и дальше бы ехала.

Если придумать такие штуковины, то великое бы для крестьян дело сделать бы получилось. Да и в масштабах державы отнюдь не бесполезное.

Дилижанс остановился возле одной станции, сменить лошадей, дать пассажирам отдохнуть и пообедать. Там Леонардо увидел, как крестьяне отвоёвывали у леса место под новые поля. Сами деревья давно срублены так, что от них остались одни пеньки. Трава выжжена пущенным палом, от которого пни прокоптились, почернели, но за землю держались крепко всей мощной корневой системой. Крестьяне, словно трудолюбивые муравьи, обкопали их и перерубили корни там, где нашли. Благо что и железная лопата и стальной топор перестали быть редкостью в деревнях ещё с начала правления Ивана Третьего. Обкопав столько, сколько смогли и вырубив то, до чего докопались, решили вытаскивать пни паровым трактором.

Водитель-механик в неизменной кожаной безрукавки, ставшей отличительным признаком профессии, лихо подогнал агрегат к пню и сбросил верёвки: — Обвязывайте!

Под его строгим взглядом мужики накрепко привязали.

— А ну отойдите! — замах руками тракторист. Подбросил в топку мелко нарубленные сухие чурки и чуть подождал пока они разгорятся.

Мощная машина сдвинулась с места, проехала полтора оборота колеса натягивая привязанные к пню верёвки. Из трубы вырывались клубы дыма окутывая и трактор, и пень и стоящих в отдалении мужиков дымным саванном.

Какой-то особенно суетливый мужик не мог стоять в стороне и бегал с боку от пня покрикивая: — Пошёл! Кажись пошёл! Ещё поднажми!

Вряд ли тракторист его слышал из-за тарахтения пародвижителя и шипения кипящей воды.

Противоборство машины и природы затягивалось. Суетливого мужика уняли его товарищи, оттащив от греха подальше, когда тот сунул голову чуть ли не под звенящие от натуги канаты. И вот, наконец, пень действительно зашевелился, а трактор продвинулся вперёд. Сначала немного, потом ещё чуть-чуть, а дальше основание мощного дерева было выворочено из земли потянув за собой длинные толстые корни и обламывая более мелкие.

Наблюдавшие за этим противостоянием пассажиры дилижанса захлопали в ладоши. Тракторист остановил агрегат и кивнул мужикам чтобы они отвязывали верёвки от пня. Впереди их ожидало ещё много работы.

Небольшое происшествие послужило темой для бесед весь остаток пути вплоть до того, как на горизонте показались дымы многочисленных московских фабрик и заводов, а чуть позже начали появляться здания из красного кирпича — основного строительного материала эпохи царя Ивана, которому надо было очень быстро и очень много строить.

Въезжая в лабиринт кирпичных зданий, дилижанс влился в плотный транспортный поток. Конечно, плотным он казался только обитателям данной эпохи. Но какой-нибудь крестьянин привыкший видеть за день не больше трёх — четырёх телег проезжающих мимо, попав в столицу непременно ошалел бы от множества карет, экипажей, колясок, фургонов и самых разнообразных колымаг для перевозки грузов и людей. Большую их часть катили лошади, но и пародвижителей хватало, отчего воздух на улице пах дымом и избавиться от этого запаха можно было только в садах или ближе к окраинам Москвы.

Прекрасно держащаяся всю дорогу и проявлявшая недюжинное любопытство Марья Петровна разом сникла подавленная размерами и монументальностью столицы русского царства.

Она с испугом смотрела на суету за окном дилижанса, где и телеги, и люди, все куда-то спешили. Так, словно у всех в Москве есть свои собственные дела и только она одна, неприкаянная, осталась без дела и вообще непонятно зачем сюда приехала.

Чувствуя, как сильно её пальцы сжимают его ладонь, в поисках неосознанной поддержки, Леонардо крепко обнял девушку свободной рукой. А когда Марья, в удивлении, повернулась к нему, тихо, но твёрдо сказал: — Всё будет хорошо. Я тебе обещаю.

— Зачем я здесь? — шёпотом спросила Марья. — Почему не осталась в Туле?

— Ты «сжатая пружинка», помнишь? — задал встречный вопрос Леонардо. — Пружинки не знают страха.

— Пружинки не знают страха, — повторила она и мастер почувствовал, как девушка чуть-чуть расслабилась.

Московский пассажирский вокзал — царь всех вокзалов и владыка пересадочных станций. Огромное полукруглое здание из красного кирпича, охватывающее с двух сторон мощённую тёсанным камнем площадь. Сама площадь хитрым образом разделена на секции и в каждой останавливается свой тип маршрута. Городских извозчиков сюда не пускают, но они всё равно проходят под видом пассажиров навязчиво предлагая свои услуги, но скрываются в толпе стоит только рядом появится царской страже, следящей за порядком.

Здание вокзала — высокое, целых три этажа и покрыто черепичной крышей, из-за которой выглядывают золотые купола церквей, и каланча ближайшей пожарной башни откуда сутки напролёт ведётся наблюдение чтобы вовремя заметить пожар или иную беду если та возникнет. Вокзал настолько огромен, что имеет целых четыре выхода на площадь с экипажами и три выхода в город. Со стены, выложенный поверх красного кирпича потемневшими от контакта с воздухом железными полосами, на приехавших в его город строго взирает лик царя Ивана.

Если недавно приехавшему пассажиру казалось, что на московских улицах суетно и все будто бы куда-то спешат, то на вокзальной площади суетно вдвойне или даже втройне. Приехавшие в Москву пассажиры выгружаются, идут задрав головы и разглядывая здание вокзала. Уезжающие вспугнутыми охотниками зайцами скачут от экипажа к экипажу в поисках своего. Самый разный срез людей, настоящее смещение сословий. Здесь могут встретиться и даже ехать в одном диллижансе и решивший сэкономить боярский сын и сильно торопящийся, а потому согласный переплатить за место и билет, купец. Много государевых людей: тех, кто на службе или разово вызванных или отправленных за царский счёт по каким-нибудь надобностям. Для них проезд бесплатный. Ремесленники отправляют поверенных в другие города с образцами предлагаемых ими товаров. Кто-то едет по делу. Кто-то в гости или ради иных развлечений. Настоящее столпотворение.

Не отпуская Марью, чтобы она не затерялась в вокзальной сутолоке, Леонардо получил свою сумку и её сундук. Всё-таки девушка переезжала со всеми вещами и их оказалось достаточно много. К обычному дорожному сундуку Леонардо заранее приделал съёмные колёса и сейчас быстренько прикрутил их к готовым креплениям под удивлёнными взглядами других пассажиров вынужденных договариваться с носильщиками. Попробовал сдвинуть с места — вполне по силам. Подхватив ойкнувшую от такого обращения Марью Петровну, посадил её на сундук сверху и не спеша покатил вперёд, заставляя толу расступаться перед деревянным тараном.

Профессиональные носильщики поклажи, подрабатывающие на вокзальной площади, провожали их двоих нечитаемыми взглядами.

Но не успел мастер отойти далеко от вокзала как услышал за спиной топот. По направлению взгляда сидящей на сундуке Марьи понял, что бегут именно к ним. Успел обернутся и утонул в дружеских объятиях Михаила Игоревича. Вернувшийся в Москву раньше него товарищ радостно заключил Леонардо в крепкие объятия, а после с удивлением осмотрел Марью.

— Чуть было не упустил, — продолжал радоваться Мишка. — А это что ещё за чудо?

— Марья Петровна, — представил девушку Леонардо. — Прекрасный, замечательный лекарь. Я с большим трудом уговорил её приехать в Москву и поступать в недавно учреждённый царём медицинский институт.

— Моё почтение, — поклонился Мишка и с самым заговорщицким видом ткнул Леонардо локтем: — Говоришь так, будто она лично вытащила тебя с того света.

Леонардо смущённо кивнул.

— Не может быть? Серьёзно? Тогда я ваш должник за спасение головы этого гениального мастера и моего, смею сказать, друга.

— Ладно тебе, — отмахнулся смущённый похвалой Леонардо.

Марья, напротив, вполне серьёзно сказала: — Будьте лучше мне не должником, но другом.

— С огромной радостью, — пообещал Михаил и они даже пожали друг другу руки чем ввели мастера в ещё большее смущение.

— Очень рада, — улыбнулась девушка. — У меня в Москве никого нет, кроме Лео.

— Теперь есть, — галантно поклонился Михаил.

Повернувшись к другу и сменив шутливое выражение лица на серьёзное, сказал: — Я зачем тебя искал. Царь приказал привести к нему сразу, как только прибудешь. Он, на самом деле, здорово разозлился, когда ты из Тулы на пассажирском дилижансе уехал, а не дождался спецрейса.

— Сказали: прибыть. Вот я и прибыл, — возразил Леонардо.

— Ничего нового, обычная путаница на местах. Всё как обычно. Ну, у меня экипаж тут рядом. Едем в Приказ?

Леонардо замялся.

— Что ещё?

— Вот, Марья Петровна, куда я её?

Мишка повторно смерил взглядом девушку успевшую, за время разговора, спрыгнуть с сундука и теперь, пряча волосы под расписным новгородским платком, стоять рядом.

— А давай с нами? Марья Петровна, ты ведь не против прокатиться и Приказ посмотреть?

— Разве её пустят? — забеспокоился Леонардо.

— Друг мой, я тебя умоляю. Ты не понимаешь собственный статус. Вот как думаешь, кто ты?

— Кто я? — удивился Леонардо.

— Считай, — Мишка вытянул руку и принялся загибать пальцы: — Царь-отец благоволит тебе. Цесаревич благоволит тебе. Ты определённо царский любимчик. Если скажешь, что она с тобой, то её не просто пропустят, а ещё отрядят кого-нибудь чтобы сундук по лестницам следом носили.

Леонардо хотел что-то сказать, но Михаил не желал слушать возражений. Взявшись за ручку, он покатил сундук к стоящему недалеко пародвижителю так, что им обоим пришлось поспешить следом.

— Откуда у тебя пародвижитель? — удивился Леонардо.

Разводя пары и следя за показателями давления, Мишка весело откликнулся: — Когда царь-отец говорит «срочно»: не то что пародвижетель дали, могли и вовсе небесную ладью за тобой послать если бы только здесь было место куда ей приземлится.

— Марья, не бойся, — успел сказать Леонардо.

— Я не боюсь, — упрямо ответила девушка.

Ловко управляя рычагами, Михаил вывел пародвижитель на дорогу и пустил вперёд, обгоняя большинство бегущих по ней экипажей.

Леонардо взмолился: — Потише!

— Всё-таки ты не русский, Фрязин! — ответил друг. — Нет такого русского чтобы не любил быстрой езды.

К счастью, он всё-таки немного уменьшил скорость вливаясь в общий поток и давая возможность пассажирам облегчённо выдохнуть.

* * *

По приезду в Приказ Дивных Дел их, как всегда, встретили угрюмые священники в просторных рясах под которыми можно было легко спрятать не то что клинок, но даже пару гранат. Пропустили и правда без особых вопросов, разве только попросили открыть сундук, немного поворошили и сказали проезжать.

Марья Петровна сидела с красным, от смущения лицом. Никому не понравится, когда в его вещах копаются посторонние. Леонардо успокаивающе поглаживал ей ладонь и бросал гневные взгляды в сторону Мишки. Тот делал вид будто ничего не замечает. Поставили пародвижитель на предназначенной для них стоянке. Злополучный сундук решили оставить прямо в нём, чтобы не таскаться. А Марью Петровну проводили в столовую, где принесли ей чай, баранки, хлебцы, печенье и прочее.

— Прошу подождать здесь, — предложил Мишка. — Мы только туда и сразу обратно.

Оставив Марью Петровну в столовой, поспешили в «золотую» башню Приказа, где обычно работал царь, когда приезжал сюда. Золотой она называлась из-за того, что была крыта не красной черепицей, а жёлтой. Оставшись ненадолго одни, Михаил деланно укорил Леонардо: — Эх Фрязин, Фрязин, что же ты делаешь? В Москве столько девушек, а ты из-под Тулы везёшь!

— Ты не понимаешь, — попытался возразить мастер. — Она — настоящее сокровище. Прекрасный лекарь, ничуть не уступит врачу-мужчине. Не просто грамотна, но образована. Умеет учиться и хочет приносить пользу. Других таких больше нет.

— Как будто ты хорошенько искал, — хмыкнул Мишка. — Мне в детстве маменька говорила: берегись Мишенька в жизни трёх вещей: злого глаза, лёгких денег и умных девок.

— Вот ты и берегись, а мне мама ничего такого не говорила, — отмахнулся Леонардо.

— Друг мой, ты хотя бы сознаёшь что появление Марьи Петровны разобьёт сердце и планы целой куче девиц, включая нашу добрую Епифанию Фёдоровну?

— Старшую горничную? Она здесь при чём?

— Удивляюсь я тебе, — покачал головой Мишка. — Порой такое придумаешь, что никто другой придумать не сможет, а иногда не замечаешь то, что у тебя буквально под носом.

— Брось свои загадки, говори прямо, — потребовал Леонардо.

Но продолжить разговор не получилось так как стоящие на охране стрельцы, едва увидев их, доложили царю, а тот приказал немедленно вести к нему.

В рабочем кабинете царя Ивана расположенном в золотой башне Приказа Дивных Дел мастер уже бывал и не раз, но всё равно вертел головой так его поражали собранные здесь вещи, тем более что они постоянно менялись сообразно тому, над какими прожектами царь работал в данный момент или следил за их развитием.

Вот сейчас, с прошлого его посещения, ещё до поражения под Венёвом и поставившей точку в войне осаде Тульской крепости, здесь многое изменилось. Если раньше можно было в изобилии увидеть миниатюрные фигурки стрельцов, пушкарей, ракетных расчётов и паровых танков расставленных по макетам местностей, где планировалось принимать бой. То сейчас они все были убраны и их место заняли сразу две динамо-машины из числа собранных мастерами-умельцами. Машины подключены к странной схеме, над которой, видимо, бился царь. На соседнем столе лежала большая карта, изображавшая всю Европу с расставленными по ней фишками и непонятными фигурками. Он только обратил внимание что Франция на карте была перечёркнута и на ней стояла фигурка горгульи как будто попирая целую страну.

На следующем столе Леонардо с изумлением обнаружил свой парашют, уже улучшенный вариант. Похоже царь внимательно изучал его, может быть думая, как ещё можно было бы упростить и улучшить конструкцию.

Два ряда рабочих столов тянулись вдоль стен, занимая пространство, наверное, самой большой комнаты в Приказе. Царский кабинет был настолько большим, что строители были вынуждены поставить в нём поддерживающие потолок столбы для распределения нагрузки. Обогревался он сразу двумя каминами, по летнему времени года пустыми и чёрными от сажи. Окна выходили в небольшой сад разбитый, возможно, как раз для того, чтобы на него было так приятно смотреть.

Не успели они подойти как Иван Третий громко и раздражённо спросил: — Мессер, где же ты пропадал? Почему не дождался посланного специально за тобой экипажа?

— Прошу простить, — склонил голову мастер. — В поученном мною приказе говорилось: прибыть в Москву как можно скорее сразу после выздоровления. Не зная о посланном за мной экипаже, я счёл возможным доехать на пассажирском дилижансе кои начали ходить во множестве.

— Бардак! — покачал головой царь. — Такое простое послание и то сумели переиначить. Мне срочно требуется если не радиосвязь, то хотя бы телеграфная линия. Голубиная почта просто вымораживает.

Леонардо хотел уточнить значение непонятных слов, но вышедший из-за стола царь Иван уже отчески похлопал его по плечу, спросил полностью ли он выздоровел, поинтересовался тем, как его лечили и удобно ли было ехать в дилижансе. Мастеру пришлось пуститься в рассказ.

— Дилижансы — паллиатив, — заявил царь, когда Леонардо закончил рассказывать. — Чтобы перемещать по-настоящему значимые объёмы грузов и людей требуются поезда, но для них нужны железные дороги, локомотивы и прочая инфраструктура. Поэтому пока так. Всё лучше, чем совсем никак. Но иногда мне начинает казаться что всё моё царство это один огромный набор компромиссов между «сделать как надо» и «сделать из того, что есть под рукой».

— Учитель… — напомнил о себе Леонардо.

— Да-да, у меня есть для тебя дело, — вынырнув из размышлений, царь Иван снова стал энергичным и деятельным. — Огненные стрелы, то есть, тьфу, ракеты — очень хорошо, но совсем не точно. Бьёт по площади, а иногда требуется точечное попадание. Значит будем делать оптический прицел.

— Оптический… что?

— Прицел, — поправил царь. — А заодно доведём до ума подзорные трубы. Уже надоело перевёрнутые изображения рассматривать. Нормальный микроскоп нам сразу не сделать, но хотя бы увеличительные стёкла дадим врачам и наладим выпуск очков. Но самое главное — оптический прицел. Сразу говорю: он мне нужен в двух вариантах. Для массового применения, чтобы повысить точность прицельного боя со ста метров хотя бы до ста пятидесяти, а лучше до двухсот. Одно это резко повысит боеспособность армии и сохранит множество стрелецких жизней. И второй вариант — максимальное увеличение, ручная сборка, всего несколько десятков экземпляров для выбивания особенно важных целей с расстояния хотя бы метров в триста.

— Ты уже знаешь кое-что о природе света и его законах, — закончил царь. — Пришло время узнать больше и, самое главное, как и для чего эти знания можно применить в стекле и металле. Согласен, мессер?

Леонардо облизал в раз пересохшие губы: — Готов прямо сейчас!

— Прямо сейчас не требуется. Начнём завтра утром. Будут ювелиры, стеклодувы, оружейники — поэтому начинать придётся с самых основ уже известных тебе. Вот, кстати, ты их и расскажешь, а я послушаю, — решил царь довольно улыбаясь. — Михаил, про тебя я тоже не забыл. Если мессер будет главным над всей собранной братией и отвечать за конечный результат, то на тебе вся административная работа. Помещение вашей рабочей группе уже должно быть выделено, довольствие тоже, но лучше перепроверь. Теперь ты за всё отвечаешь.

Заскучавший было Мишка встрепенулся, когда вспомнили про него, но попробовал возразить: — Царь-отец, не по чину такая забота.

— Вполне по чину. Ты ведь награду за оборону крепости и тот прыжок с небесного корабля так и не получил? Вот, теперь считай и получил. А новый чин — новые заботы. И дядька твой просил к нему зайти, не забудь.

— Служу царю и русскому царству! — браво выдал Михаил словно на параде.

— Знаю. Ценю. Продолжай так же: не выслуживаться, не прислуживаться, а служить честно и по совести, — посоветовал царь. — Всё, ребята, идите. Завтра утром встретимся.

Уже в приёмной, Леонардо поздравил друга с новым назначением. То, что его друг служит в царских тёмниках для него уже не было секретом. Верно, что изначально он взялся присматривать за заморским мастером по приказу. Так не беда. За всеми старшими мастерами из Приказа Дивных Дел ведётся пригляд. Главное, молодые люди по-настоящему сошлись характерами. Дружба, прошедшая проверку, стала только крепче.

Секретарь передал приказ о присвоение нового чина и довольный, но озабоченный свалившимися на него обязанностями Мишка убежал ими заниматься.

* * *

Глава кромешной службы, Василий Мстиславович, был как всегда недоволен, но Михаила Игоревича принял радостно, поздравил с новым чином.

— Растёшь, племянничек, — привычно ворчливым тоном высказывал он, доставая штоф креплёного «царского» вина и две маленькие рюмки.

Плеснув в каждую по половине, одну подвинул Михаилу, другую взял себе.

— Ну, чтобы новый чин был тебе не последним.

— Благодарствую, Василий Мстиславович, — поблагодарил Мишка. Даже пятьдесят грамм креплённого вина провалились в голодный желудок и вызвали там пожар, но не злой, а, наоборот, тёплый и ласковый.

— Что там за девица следом за мастером увязалась?

— Некая Марья Петровна. Удивительно образованная девица. Хочет поступить на работу в медицинский институт, открытый царём-отцом.

— Девица в институте? — удивился главный кромешник. — Неужто поступит?

— Может быть и поступит, — рассудил Мишка. — Она до этого лекарем была в Туле и по царскому указу с пени… пеницила… в общем из плесени лекарства делала. Леонардо от неё без ума.

— Молодец, племянник, держишь нос по ветру, — похвалил Василий Мстиславович. — Предупреждаю тебя: проследи за девицей, этой Марьей Петровной. Чудится мне: не спроста она появилась. Кто-то её послал. Причём, зная итальянца, подобрал такую, на какую он сразу клюнет. Или может быть их там несколько было, на выбор. Знаешь как волка зимой охотники гонят, оставляя ему несколько путей для бегства, но в конце каждого ждёт засада. Куда бы зубастый не повернул — всё одно будет его шкура висеть над камином.

— Вы полагаете будто Марья Петровна могла быть подослана к Фрязину? Но почему? — переспросил Михаил.

— Нет, всё же ты ещё слишком молод, — покачал головой «дядя». -Запомни накрепко: возникновение нового лица в окружении отмеченных царём людей уже есть повод для подозрений. Тем более если ничего вроде как не предвещало и новое лицо появляется само по себе. Тогда подозрительнее вдвойне! Верно говорю тебе: проследи за девицей. Узнай, что она хочет на самом деле. Говоришь: дюже умна? Значит будет себе на уме. За такой больший пригляд нужен.

— Всё исполню, — пообещал Мишка.

— Иди уже, — отослал его «дядя».

Историческая справка к двенадцатой главе

Кромешники (опричники, тёмники)

В реальной истории: кромешники (опричники) — члены опричного войска Ивана Грозного (в рамках романа служба опричников (кромешников, темников) создана Иваном Третьим почти на сто лет раньше, чем в реальной истории).

Иван Грозный позиционировал опричников как «убогих иноков», своего рода монашеский орден, призванный «молиться» и очищать Русь от греха измены.

Символы: метла (вымести из страны грязь, сор, измену) и собачья голова (верность).

Задача: сломить сопротивление старой аристократии и укрепить самодержавную власть царя.

Энтомология:

Опричь — кроме, особо, отдельно. Опричнина — особый земельный удел, выделенный Иваном Грозным лично для себя в отличии от «земщины» — остальной части государства управляемой борской думой. Соответственно «опричник» это человек служащий в особом уделе. Государев слуга, не подчиняющийся никому кроме государя, выполняющий его волю и держащий ответ только перед ним самим и своими старшими товарищами.

Кромешник — более позднее (возможно народное) название опричников. Отсылает к понятию «тьма кромешная» (отсюда и «тёмник») — то есть ночная стража, действующая из тьмы, тени и не подчиняющаяся никому, кроме государя. Кромешник — тот, кто ходит по кромке. Кто защищает закон постоянно балансируя на тонкой грани между законом и преступлением.

Личные измышления автора: в реальной истории с опричниной получилось так-сяк, примерно на три с плюсом. Свою задачу по укреплению государственной власти опричники выполнили, но были сильно замараны в излишней жестокости и, самое главное, показали свою полную несостоятельности при защите Москвы в 1571-ом году против крымского хана Девлета Первого. За что и были упразднены в 1572-ом году.

Однако сама идея некого монашеского ордена стоящего на страже государства и государя остаётся крайне соблазнительной. Она неоднократно обыгрывалась в литературе (см роман «Выбраковка» Олега Дивова и многие другие. Взять хоть тот же орден джедаев из вселенной Лукаса — чем не опричники?). В реальной истории продолжателями дела кромешников можно назвать КГБ (любопытно что комитетчики также жидко обгадились и показали несостоятельность во время контрреволюции и разрушения Советского Союза как и опричники при сожжении Москвы в 1571-ом. Если бы я был на месте высших чинов ФСБ, то я бы явно сделал из этого какие-нибудь выводы) и современной ФСБ.

Лично мне думается, что главная проблема, как и всегда — в людях. В подобную структуру требуется подбирать абсолютно нестяжательных людей, эдаких «рыцарей духа» или «монахов» способных ставить государственные (общие) интересы выше своих собственных. Это должны быть истинные (а не показные) альтруисты. То есть именно тот тип «советского человека» который пытались сделать массовым в Союзе.

Мало набрать нужных людей и предоставить им полное государственное обеспечение чтобы они не думали о том, как прокормить семью. Обязательно также создать механизмы перекрёстного контроля и жёстко вычищать из структуры любые «порченные» элементы, то есть тех, кто начал ставить свои интересы выше общественных, иначе всё кончится как всегда очень плохо.

Такой орган, будучи аналогом иммунной системы для государства должен сам иметь очень сильную иммунную систему для самоочистки от эгоистических и просто вредоносных элементов. Иначе получится так, как уже не раз получалось в реальной истории с опричниками, или комитетчиками, или мало ли с кем ещё.

Глава 13. На земле и в небе

Утро в окрестностях венгерского города Альба-Регия выдалось холодным и туманным. Нехарактерная погода для конца лета, но видимо сказывалась близость осени. Разошедшиеся тучи дали место солнцу. Оно в мгновение ока высушило туман давая возможность увидеть бесконечное поле османских знамён, колышущееся на горизонте. На другом конце поля, под сенью имперского орла и венгерского герба, выстроилась стальная стена объединённой армии Священной Римской Империи и Венгеровского королевства.

На показавшемся из-за горизонта солнце сверкали латы, блестели острия пик и стволы мушкетов. Знаменитая «чёрная армия» венгерских гусар соседствовала с reichsritterschaft Фридриха Третьего. Их отряды перемежали полки и линии обычной пехоты укрепляя её. Это было, необходимо так как ещё не успев толком развернуться, османе выпустили вперёд трубы с «гласом» и принялись обрабатывать объединённую армию волнами ослабленного расстоянием инфразвука. Какими бы храбрецами не были венгерские гусары, но и они чуть было не подались назад, смешивая построение. Только присутствие имперских рыцарей стойко продолжавших держать строй, не показывая признаков волнения удержало объединённую армию от позорного бегства ещё до начала сражения.

Сколько это могли длиться? Не так долго, как могло показаться. Объездные конные отряды уже вступили в сражение между собой. Османам не оставалось ничего иного как отвести трубы «гласа» в тыл войска и наступать на подготовленные порядки.

Верные себе османы пустили вперёд одурманенную ветрами покорности толпу прикрывая их телами выдвинувшуюся следом артиллерию и полки янычар. Технологический уровень противоборствовавших сторон находился примерно на одном уровне, разве только в металлургии германцы заметно опережали осман. Имея лучшую сталь, они сварили более прочные стволы для пушек и огнебоев, что позволило им первыми открыть огонь выбивая бегущих на них безумцев с пустыми, после ветра покорности, глазами.

Чуть позже в дело вступили османские пушкари начав вести встречный обстрел. Волна за волной, легкая турецкая конница обрушивалась на фланги, словно стая голодных волков. Но каждый раз, приблизившись на расстояние выстрела, они натыкались на частокол огненных вспышек — залпы огнебоев, укрытых среди повозок. Дым, запах гари и пороха, визг раненых лошадей — привычные звуки войны сливались в одну нераздельную, омерзительную симфонию.

Следом за брошенными под пули безумцами в бой вступили янычары. Молчаливые, в белых шапках-бёрках, они шли ровным строем, словно железный таран. Залпы из огнебоев сменялись звоном стали, когда воины противоборствующих сторон вынуждены были сходиться накоротке. Пики ломались о щиты, алебарды вздымались и опускались, разя врага. Здесь нет места доблести — лишь только бойня в грязи и крови. Штандарт ландскнехтов качнулся и попятился назад.

Но словно оспины из раскалённого металла протыкающие мягкие тела после близкого выстрела из пушки заряженной картечью, организованные порядки янычар пронзили отряды имперских рыцарей. Казалось, не знающие усталости reichsritterschaft были в своей стихи. Вовсе не бессмертные, то и дело кто-то из элитных воинов Фридриха падал и больше уже не поднимался, но неудержимые в атаке — они разрывали порядки осман в клочья и шли дальше, оставляя добивать тех гусарам и ландскнехтам.

Казалось, reichsritterschaft так и пройдут сквозь янычар увлекая за собой прочих бойцов. Но почему османский военачальник даже не думает свёртывать шатры и отходить? Чего он ждёт? На что надеется?

Конрад Шустер, младший ученик и кандидат в reichsritterschaft занимался тем, что принимал раненных отсылая их в один из трёх развёрнутых госпиталей. Если для венгерских солдат такое внимание к медслужбе было в новинку, то для армии Габсбургов это привычное дело. Император Фридрих, да святится его имя, с самого начала своего правления уделял большое внимание восстановлению раненых бойцов. Оно и не удивительно, если в обучение каждого reichsritterschaft вкладываются огромные средства и время, то любой командир заинтересуется возможностью хоть немного сократить потери ценного человеческого ресурса.

Гусары из чёрной армии венгерского короля Матьяша Корвина только пучили глаза видя, как имперцы обходятся со своими раненными.

Шустер — сын сапожника и для него возможность стать рыцарем значила очень много. Столько, что перевешивала реальную опасность погибнуть во время обучения или остаться на всю жизнь калекой. У его отца семеро детей и ещё трое погибли во младенчестве. Ремесло сапожника не может прокормить всех членов большой семьи и им приходится крутиться как могут. Конраду повезло попасть в набор и пережить первые полтора года, когда отсеивается наибольшее число кандидатов. Ему ещё предстоит долгий путь чтобы достичь звания настоящего reichsritterschaft, но первые шаги на этом пути уже сделаны.

Младших учеников никто не пошлёт в бой. Это всё равно что закидывать пожар золотыми монетами надеясь, что тот погаснет. Но вот на подсобных работах, например в санитарной зоне, их активно используют. Там, куда обычному вояки хода нет, а в присутствии полноценного reichsritterschaft нет необходимости, там применяют труд младших учеников.

Конрад, вместе с товарищами, принимал раненных рыцарей. Он же выполнял первую помощь и сортировал раны по степени тяжести, направляя всех прибывших в один из трёх шатров, где работали медики.

Пригнавший очередную телегу с раненными возница был не знаком Конраду. Само по себе это ничего ещё не значило. Мало ли что могло случиться на передовой. Может быть одного из возниц убили и его заменил другой. Или же просто нашли первую свободную телегу, свалили тела и приказали гнать в тыл.

— Подожди, сейчас позову санитаров, — сказал Конрад собираясь кликнуть в помощь таких же младших учеников, как и он.

Однако раненные, а их было пять человек, остановили его: — Нет нужды малец, мы дойдём сами. Если что, то друг друга поддержим. Скажи только куда нам идти?

Reichsritterschaft значительно крепче простых солдат. Те раны, что выведут обычного человека из строя или даже убьют его лишь только замедлят вошедшего в боевой транс рыцаря. Чтобы вывести рыцаря из строя нужно отрубить ему конечность, а лучше сразу несколько. В редких случаях, неопытный reichsritterschaft может посреди боя упасть без сил, не рассчитав и выжав из своего организма последние капли. Конечно, в бою бывает по-разному. Но чтобы сразу пятеро рыцарей получили ранения, не позволяющие им продолжать бой, но, при этом, имели силы самостоятельно дойти до шатров с медиками — это всё было весьма необычно.

На мгновение Конрада обуяло подозрение. Но тут же рассеялось. Перед ним явно были настоящие reichsritterschaft, он вроде бы даже помнил двоих из них, видел раньше. Рыцарь верен своим собратьям и своему императору. Это даже не обсуждается. Так какие тут могут быть подозрения между ними?

— Первый шатёр сейчас переполнен, поэтому второй или третий, — объяснил Шустер. — Вы точно сможете добраться самостоятельно и без чужой помощи?

— Не бойся, парень, добредём помаленьку, — обнадёжил его старший из раненных. — Кстати, не подскажешь, где сейчас командующий Альбрехт и командующий Отто. У меня есть для них сообщение с передовой.

— Они сейчас во втором шатре, беседуют с ранеными.

— Значит и нам туда, — усмехнулся reichsritterschaft.

Они пошли, поддерживая друг друга. Но что-то цепляло Конрада, не давало ему покоя. Промчавшись несколько минут, он решил всё же доложить старшему ученику о своих неоформленных подозрениях. Не успел Конрад подойти к нему как сначала один шатёр, а затем второй вспухли в облаке огненного взрыва. Взрывная волна подняла младшего ученика разрывая связь ног с поверхностью и мягко толкнула его назад. Он упал спиной довольно удачно, ударившись лишь об утоптанную землю и ни на что не напоровшись. На глазах Конрада Шустера медленно и неторопливо, в клубах густого дыма оседали взлетевшие было в огненном взрыве шатры.

Много позже, когда получится восстановить последовательность событий, станет ясно что османские дервиши всё же нашли способ захватить несколько рыцарей в плен и взболтать им мозги. Отправив их под видом раненных. Хотя они действительно сильно пострадали при захвате. Двигаться измождённые тела заставлял лишь внедрённый дервишами приказ. При себе одурманенные зомби принесли пороховые гранаты, начинённые шрапнелью. Очень не повезло что оба командующих пришли пообщаться с раненными бойцами вместе. Таким образом одним подлым ударом армия Габсбургов оказалась временно обезглавлена и в отсутствии единого руководства фронт постепенно посыпался. Венгерский король Матьяш ничего не мог сделать. Османе захватили Альба-Регию и превратив в мощный опорный пункт теперь продолжали экспансию в соседние регионы. Для Венгерского королевства наступили тёмные времена.

* * *

На киевских улицах собирал толпы самозванный пророк. Он был лыс, грязен, одет разнородно, но хорошо. Видимо одежонку ему давали благодарные слушатели, но каждый по отдельности, кто штаны, кто кафтан.

Происхождения он был неизвестного. Одинаково хорошо говорил на польском и на русском. Когда конкретно появился и откуда пришёл — неизвестно. Речи его были темны, но образны. Каждый находил в них что-то своё, отчего слушателей у самозванного пророка только прибавлялось.

Киевский воевода сначала не обращал на уличного пророка внимания. Но когда тот сделался знаменитым, приказал записать его речи и отправить в Москву. Через какое-то время пришёл царский приказ «Порока задержать и препроводить в столицу. Чрезмерной жестокости не чинить, но охранять строго».

Приказ есть приказ и отряд стрельцов выдвинулся на площадь, где проповедовал предсказатель.

Он прохаживался по деревянным доскам торгового прилавка куда залез чтобы его лучше было видно и слышно.

— Падшие звёзды! — громко произнёс, скорее даже выкрикнул, уличный оратор, повторяя с разными вариациями одну из своих лучших историй. — Звёзды пали на землю! В разные города, в разные страны! Одна упала и к нам, прямо под царский венец. Но каждая звезда — своего цвета. Каждая сорвалась со своего собственного неба и нет больше тех небес и тех цветов. Только звёзды остались! Падшие звёзды!

Выкрикнув «звёзды», уличный пророк развязал на груди шнуровку словно ему не хватало тёплого, вечернего воздуха наполненного городскими запахами сгоревшего угля, свежего хлеба и давленных яблок так как на помосте, где он сейчас ходил, недавно торговали яблоками.

Как будто что-то резко переключилось в паровом механизме, пророк сменил тему и принялся рассказывать слушателям о дивных деревьях, что растут из единого корня, но каждая веточка суть повторение самого дерева и каждая веточка на веточке тоже и так далее. Что деревья эти одновременно и целый лес и всего одно дерево так как восходят к общему корню.

— Мы все живём на таком дереве, — вещал оратор успевший видимо позабыть о звёздах, о которых говорил совсем недавно. — Живём на одной из веточек! А имя дерева — великий фрактал!

Последнее слово никто из собравшихся послушать безумного дурачка не понял, но и не удивился. Он часто вставлял в своей речи странные слова. На то и дурачок. Хорошо ещё что большая часть слов всё же понятна.

Без сомнения, с высоты деревянного прилавка, пророк видел пробивающихся к нему через толпу стрельцов, однако даже не попытался сбежать.

— А ну слезай, балагур! — приказал командир стражи, когда стрельцы наконец прошли сквозь толпу и окружили прилавок с выступающем на нём пророком.

Толпа заволновалась. Послышались крики «произвол», «божьего человека» и совсем уж крамольное «московский нехристь опять правоверных хватает!».

Стрельцы подняли было огнебои с насаженными на них штыками, но пока развернули в сторону толпы прикладами готовые дать по зубам любому, кто посмеет оскорбить царскую власть словом или делом. Но разве поймёшь кто выкрикнул крамолу? Уже несколько лет как царь Иван отвоевал у поляков Киев, а всё одно недобитая шляхта никак не успокоится и пытается взбаламутить народ.

— Если ты пророк, то должен точно знать, что будет дальше, — с улыбкой сказал командир стрельцов уличному оратору. Но ответ его удивил.

Вместо попыток оправдаться, угрожать или попытаться выдать себя за кого-нибудь другого, пророк согласно наклонил голову: — Конечно я знаю.

— Может быть ты и это предвидел? — рассмеялся один из стрельцов отвешивая самозванному пророку крепкий подзатыльник.

— Николай! — одёрнул его командир.

Упавший было пророк поднялся, доставая что-то из кармана. Командир напрягся, предполагая, что это может быть оружие. Но нет, в руке у убогого лишь сложенный в несколько раз клочок бумаги который он сунул в руки командиру стрельцов.

— Уводите его! Расходитесь!

Толпа довольно быстро поредела и исчезла как не было. Городская площадь зажила своей привычной жизнью.

— А ну подойди сюда, Николай, — приказал командир. — За самовольные действия лишаю тебя жалования за день, понятно?

— Понятно, — хмуро кивнул стрелец.

— Вот ещё, посмотри, — командир протянул стрельцу замызганный листок с надорванным краем, где довольно умело нарисовано как стрелец в красном кафтане, в окружениидругих стрельцов, отвешивает оплеуху человеку похожему на взятого ими в плен пророка.

— Так это… — растерянно протянул стрелец. — Он ведь специально сам мне под руку полез! А таких рисунков у него, наверняка, ещё штук десять на все случаи жизни по карманам распихано. У-у-у, шельма!

— Может и так, — согласился командир, рассматривая оторванную пуговицу на кафтане подчинённого, третью сверху. И вот что удивительно: на рисунке у стрельца, распустившего руки, тоже не хватало чёрных точек, изображавших крупные деревянные пуговицы. Пробел имелся как раз на месте третьей с верху. Какое удивительное совпадение.

— На два дня тебя жалования лишаю, — добавил командир. — За то, что своим расхристанным видом порочишь гордое звание стрельца. Пуговицу наконец пришей!

— Сегодня же пришью! — отрапортовал ещё сильнее погрустневший стрелец.

* * *

Великая небесная армада — целых пять боевых дирижаблей готовилась к дальнему боевому походу.

Вести полномасштабную войну с Мехмедом Вторым на земле у царя Ивана не оставалось ни людей, ни сил, ни средств, ни времени. Великое благо что османе сейчас погрязли в войне со Священной Римской Империей и временно вынужденно забыли про Русь. Но Царь Иван ничего не забыл.

Задумка с дирижаблем, единственная что полностью, без всяких оговорок, удалась и прекрасно показала себя, была отмасштабирована и размножена. Единственный опытный образец воспроизвели ещё несколько раз и сейчас, на фоне более крупных собратьев в конструкции которых учтены все выявленные в ходе эксплуатации недостатки, дирижабль-первопроходец смотрелся бедным родственником, которому вечно не хватало каши и потому он вырос самым хилым и маленьким в семье.

Ивану Третьему удалось меньше чем за год, почти на пустом месте, создать новую отдельную отрасль. Центром авиастроения стал ремесленный городок Переславль-Залесский. Почти все городские ремесленники так или иначе работали на создание воздушного флота. Там же открыли училище для небесных стрельцов, где их тренировали прыгать в пустоту имея за плечами лишь ладно сидевший парашют да веру в русского царя и, немного, в господа бога. В Переславль-Залесском тренировались ракетчики, снаряжая и пуская огненные стрелы. Пушки были слишком тяжелы, да и избыточны так как почти с тем же успехом, вместо того чтобы метать ядра, можно был сбрасывать бомбы прямо на вражеские головы. Основным вооружением небесных ладьей решено сделать ракеты. Они относительно лёгкие, не слишком точные, но выпущенные в достаточном количестве не требуют тщательного прицеливания. Предвосхищая что рано или поздно что-то подобное его боевым дирижаблям появится и у других стран, Иван Третий заранее искал оружие пригодное для воздушного боя. Огненные стрелы или ракеты, как следом за царём повторяло его ближайшее окружение, виделись в моменте лучшим из возможных решений и для войны в воздухе и для уничтожения целей на земле.

Пять воздушных кораблей готовились отправляться в поход. Командующим назначен цесаревич Иван Молодой. Он как с самого начала влюбился в летающий корабль, так и не собирался изменять своей всепоглощающей страсти. Новые дирижабли названы по городам: Новгород, Тверь, Киев и, наконец, красавица Москва. Теряющийся на фоне превосходящих его размерами младших братьев, первый экспериментальный дирижабль «Перст Судьбы» продолжал нести службу. Всего, суммарно, небесные корабли вмещали около трёх сотен небесных стрельцов. Вроде бы немного, но неожиданно появившийся из ниоткуда, буквальным образом «упавшие с неба», они могли захватить любой город, где не были размещены дополнительные войска, а надеющаяся на крепкие стены стража не готова к нападению изнутри.

Целью собранной воздушной армады царь объявил Кафу, Солхат, Судак и Ак-Мечеть — важные города Крымского ханства, ставшего вассалом Османской Империи.

Понимая, что без поддержки с земли небесные корабли смогу разве что отбомбиться по чужим городам, по следам воздушной армады вышло наземное войско в три тысячи конных и пять тысяч стрельцов. Чтобы ускорить движение из артиллерии были только ракетные конки для запуска огненных стрел. Пушки с собой взяли только самые лёгкие. Такими серьёзную крепостную стену не разбить. Но их и не планировалось разбивать пушками.

Получив от отца подробные инструкции в зависимости от того, как обернутся дела, Иван Молодой повёл воздушную флотилию на Крым. День их вылета обернулся стихийным праздником. Узнав об этом, царь приказал выкатить на площади городов бочки вина и раздавать всем желающим с условием чтобы перед тем, как пить каждый желал бы цесаревичу удачи или проклинал поганого султана Мехмеда Второго. В тот день, да и почти в каждый последующий, во всех трактирах провозглашались здравницы в честь отважного цесаревича и пожелания ему воинской удачи. Появилось даже устойчивое выражение «пожелать здоровья цесаревичу», что означало выпить за его здравие не менее одной чарки и обаятельно только креплённого вина.

* * *

В день, когда бесконечную синеву осеннего неба разрезали серые громады поднимающихся воздушных шаров, под которыми болтались вытянутые, будто настоящие речные галеры, гондолы небесных кораблей, царица София изволила принимать в личных покоях тайную гостью.

На улицах, вокруг выкаченных из царских запасов бочек дармового вина, ломались кружки от сильных ударов и не утихали здравницы в честь молодого цесаревича. А в женском крыле дворца отведённым под личные покои царицы Софии было покойно и тихо. Горели свечи. Тускло блестело золото на иконах. Слёзы богородицы падали серебряным дождём. Тяжёлое золотое блюдо, дурно сделанное, словно расплющенный горшок с непропорционально толстыми ручками, стояло на столе. На блюде лежали нарезанные фрукты, но царица не смотрела на них. Ожидая гостью, она отдыхала, прикрыв глаза.

Гостья вошла незаметно и тихо. Но всё же приоткрытая на мгновение дверь заставила дёрнуться огни свечей от внезапного, пусть и лёгкого, сквозняка.

Софья спросила: — Тебя кто-нибудь видел?

— Никак нет, я была осторожна, — закутанная в платок так, что видны только глаза, гостья покачала головой.

— Хорошо, садись. Ты голодна?

— Принять еду из рук царицы честь для меня. Но я не голодна, — отказалась гостья.

— Тогда рассказывай, — подобралась София. — Что тебе удалось узнать?

Гостья помедлила, собираясь с мыслями. Затем начала рассказывать. Её речь текла словно горный ручей, бегущий между камней — больших и малых, таких прочных, но вода всегда сумеет найти себе путь.

— Он действительно отличный мастер. Но не единственный. В Приказе Дивных Дел таких несколько десятков, и никто не уступит итальянцу. Царь-отец совершил великое деяние собрав вместе столько удивительных мастеров. Точнее: собрав и обучив. Итальянец молод и умён, но он не один такой. Тебе должно быть известно госпожа, что Джан Батиста постоянно в разъездах и часто привозит новых людей. Число мастеров растёт, также как и растут их знания и умения, передаваемые им царём.

Итальянец работал надо огненными стрелами. И заплечный мешок, распахивающийся в небесный купол тоже его придумка. Сейчас он занят огранкой стекла для труб приближающих удалённое и делающих крохотное большим. Прости, госпожа, но я не смогла понять почему царь-отец выделяет итальянца из остальных и относится к нему с большим трепетом чем к другим мастерам.

Софья сжала пальцы на подлокотниках кресла: — Продолжай искать. Должно быть нечто, что отличает его. Я бы подумала будто этот Леонардо да Винчи его внебрачный сын, но такое совершенно невозможно. И всё же какая-то связь между ним и моим возлюбленным супругом существует. Я обязана понять, что это за связь и в чём она заключается.

— Ваша верная служанка, царица, — низко поклонилась девица Марья Петровна и пообещала: — Я продолжу поиски.

* * *

С какого-то времени Ибрагим, как некоторые старые люди, научился довольно точно предсказывать погоду. Старые кости ныли перед дождём и к смене ветра. Спину ломило если предстоящий день будет жарким. Разрубленная лет двадцать назад казацкой саблей нога саднила и тянула если небо выдалось низким и облачным, словно купол над Кафой. И совсем по-другому нога ныла если облаков не планировалось вообще, а вместо купола над Кафой расстилалась бесконечная синева.

Хочешь узнать погоду? Иди к старому Ибрагиму. Он поворчит, пожалуется на жизнь, расскажет, что раньше было лучше, и степные батыры храбрее и полон они брали больше. А если сумеешь всё это вытерпеть, то в самом конце Ибрагим очень точно расскажет какая погода будет сегодня, завтра или на три дня вперёд.

С приходом старости, любимым занятием Ибрагима стало курение трубки. Его любимая трубка была сделана из жасмина и ещё одна, запасная, из ореха. Каждый день, после утренней молитвы, Ибрагим закуривал трубочку и, поджав ноги, сидел у печи грея старые кости. Потом он долго курил с серьёзным лицом и лишь к обеду выбирался из своего дома на окраине Кафы на улицу. Большой дом опустел. Раньше вместе с Ибрагимом жили его дети со своими жёнами, но тех забрал в войско хан, готовя вместе с османами большой набег на Русь.

О, это должен быть великий набег!

Собранное войско занимало так много места, что заберись на стену вокруг Кафы и не увидишь его конца и края. А ночью — сплошные костры. Их было столько, сколько звёзд на небе и ещё немного больше.

Вот только войско давно ушло и с тех пор о нём нет вестей если не считать глупых грязных слухов о победе руссов. Ибрагим не верил слухам и ждал возвращения сыновей с богатыми трофеями. Он был уверен, что такое великое войско нельзя было победить.

— Эй, старый Ибрагим! — окликнула его Зейнеп, жена старшего сына. Своевольная и вздорная девица с самого начала, не отличавшаяся должным почтением к старшим, а теперь, после ухода сына в поход на руссов, и вовсе ставшая практически несносной. — Посмотри, старик, ты ошибся! Тучи наползают с востока. Того и гляди дождь пойдёт, а я только развесила сушиться бельё!

Пожевав обветренными губами трубку, Ибрагим не спешил оборачиваться или даже отвечать вздорной женщине.

— Старик, это ты виноват! Только и делаешь, что куришь целыми днями! — продолжала возмущаться Зейнеп.

Вкус табака во рту сделался горьким. Всё удовольствие испортила.

Ибрагим посулил неучтивой невестке: — Подожди, вот вернётся мой сын Темир. Привезёт с собой десять русских наложниц с белыми руками и стройным саном. Да и погонит тебя прочь за то что на меня, его отца, голос свой подлый поднимала!

— Не сможет он меня прогнать, — ответила Зейнеп. — Я ему старшего сына родила. Я — первая жена и значит буду старшей. Если привезёт наложниц, то они моими работницами станут. Не придётся мне тогда портить руки развешивая и сразу снимая бельё потому, что глупый старик разучился отличать тучи от ясного неба!

Стерпеть последнее было уже никак не возможно.

— О чём ты говоришь, женщина! — раненным львом взревел Ибрагим разворачиваясь.

Уперев руки в бока Зейнеп нисколько не испугалась его разгневанного взгляда. Она знала, что время, когда Ибрагим ещё мог назвать себя грозным батыром давно прошло. Сейчас он просто вздорный ленивый старик, проедающий остатки когда-то в молодости скопленного богатства. Конечно, будь дома Темир, её муж, она бы не посмела так нагла разговаривать с его отцом. Но где сейчас Темир? Если правда то, о чём говорят на рынке и король руссов разбил великое войско учинив над османами жестокую расправу, то её дорогой муж никогда больше не вернётся домой. И она останется одна, в старом доме, с ребёнком и стариками. Совсем не такого будущего ожидала Зейнеп когда выходила за храброго Темира, старшего сына известного батыра Ибрагима некогда замеченного самим Менгли-ханом.

Но всё-таки она ещё надеялась на возвращение мужа. И чем больше проходило дней, тем слабее становилась надежда и всё более раздражительной и несдержанной на язык становилась Зейнеп.

— Разуй глаза, старик! Тучи идут с востока. Смотри какие они огромные!

Прищурившись, Ибрагим всматривался в сторону куда она указала. Там и правда что-то было. Серые громадины с неторопливой изящностью небесных тел закрывали край неба.

— Неужели мои старые кости в первый раз подвели меня? — удивился Ибрагим. — И правда, как будто грозовые тучи, но такие странные. Подождём пока они подлетят поближе, там и посмотрим.

— Ты подождёшь, а мне бельё снимать которое я только развешала, — продолжала яриться дурная баба.

Чтобы не слушать её, Ибрагим ушёл в дом, где заново набил трубку отменным табаком и закурил.

Мыли его снова текли неспешно, как дни на закате жизненного пути. Он уже было и забыл о необычных облаках надвигающихся на благословенную Кафу, как послышавшиеся с улицы крики заставили старика вынырнуть из дымного мира грёз.

— Что такое?! — ворчал Ибрагим, ковыляя к двери. — Стоило старому Ибрагиму один раз ошибиться и прохлопать дождь, как все тут же начинают кричать и беспокоиться. Как будто никогда не бывали под дождём. Чего они там так раскричались?

У самой двери Ибрагим столкнулся с вбежавшей в дом Зейнеп. В руках дурная невестка тащила кипу одежды, а лицо её выражало крайнюю степень изумления и страха. Едва не сбив старика с ног, она бросила свежепостиранную одежу на пол, а сама побежала вглубь дома, где располагалась детская комната. Извиниться перед Ибрагимом она, конечно, даже не подумала.

— О, дурная женщина! — бросил ей вдогонку старик. — Видно Аллах совсем лишил меня разума, когда я согласился чтобы ты стала женой моего сына!

Крики и шум на улице не стихали, и старик всё же вышел во двор. Вышел, поднял голову, да так и застыл. В небе, отчётливо видимые, плыли пять больших кораблей, прикреплённых к огромным серым шарам, которые он, издалека, сначала принял за тучи. Небесные корабли постепенно снижались над перепуганным городом. То, что в этот момент вдалеке показалась чужая армия и передовые конные отряды во весь опор гнали к городским воротам и уже преодолели половину пути, никто толком и не заметил. Разве только поставленная охранять ворота стража. Но и они, закрыв ворота, со страхом наблюдали за снижающимися над городом небесными кораблями.

Вдруг, словно по волшебству, от кораблей отделились множество чёрных точек.

Страдавший старческой дальнозоркостью, хотя и не знавший название своего недуга, Ибрагим различил, что это не точки, а люди. Какие-то люди спрыгивали с летающих кораблей и словно наказание от всевышнего падали на Кафу.

Не успел старик подумать, что вот сейчас все безумцы разобьются, как над каждым из выпрыгнувших человек вдруг раскрылся купол из ткани замедляя падение и превращая его в управляемый полёт.

Небесные воины старались приземлиться у городских ворот, в порту и у дворца-резиденции османского паши. Послышались звуки боя. Хлопки выстрелов из огнебоев и разрывы гранат. Большой уродливый нос Ибрагима задёргался, уловив знакомый запах жжённого пороха. И в этот момент, отметая последние сомнения, надрывно закричали с башен муэдзины, объявляя тревогу и предупреждая о нападении на город.

В это время небесные стрельцы «дядя Вани», то есть Ивана Молодого, уже захватили и распахнули городские ворота открывая путь в город мчавшимся к ним конным дружинникам. Резиденция османского паши захвачена малой кровью. Сам паша убит, но часть его ближних чиновников и советников получилось захватить в плен. Наиболее сильное сопротивление стрельцы встретили в порту, где стояло много кораблей и имелось множество моряков, в том числе вооружённых. Кто-то из капитанов успел подготовить корабельные пушки к стрельбе и дать залп по пытавшимся ворваться в порт стрельцам. Минутная заминка и промедление грозили повлечь катастрофические последствия, но готовый к чему-то подобному Иван Молодой, наблюдая за захватом Кафы сверху, с борта самого большого дирижабля, названного Москвой, вовремя заметил проблему. Четверо из пяти дирижаблей зависли над портовым районом и выпустили тучу ракет по собравшимся в порту кораблям, не различая и не отличая тех, кто пытался уйти от тех, кто желал сражаться и стоял до последнего. Сухой корабельный такелаж прекрасно горел. Паруса пылали словно гигантские факелы. Из огненного ада сумели спастись лишь те, кто сразу после обстрела, не дожидаясь ничьей команды, спрыгнули в воду и что есть сил погребли к берегу. Захватившие порт стрельцы помогали таким бедолагам вылезти, вязали их и запирали до дальнейшего разбирательства в уцелевших после штурма портовых зданиях.

Огромный город, важнейший порт, Кафа пала захваченная всего лишь тремя сотнями небесных стрельцов. Но влившееся в открытые ворота наземное войско окончательно довершило покорение города и смену власти. Не дожидаясь утра, отряды стрельцов пошли по богатым домам освобождая русских невольников и предлагая им вступить в гарнизон и взять в руки оружие.

Когда стрельцы ворвались для проверки в дом Ибрагима, старик замахнулся на них своей старой саблей. Не разобравшись в вечерней темноте, стрелец отмахнулся штыком, а его товарищ разворотил свинцом грудь старика. Громко и пронзительно закричала Зейнеп прижимая к себе маленького ребёнка. Её никто не тронул. Когда стрельцы ушли и всё немного успокоилось, уже в темноте, соседи помогла Зейнеп обмыть тело Ибрагима. После завернули в белую ткань, отнесли на кладбище, где в этот день было много работы и положили в отрытую могилу на правый бок. Так смерть всё-таки нашла и догнала старого разбойника и душегуба когда-то сумевшего сбежать из-под казацкой сабли, но не сумевшего, уйти от доброй пули.

Уже через день, присевшие было на землю небесные корабли снова взлетели, а часть наземного войска покинула город. Впрочем, за крепкими и, что важно, нисколько не пострадавшими стенами остался крупный русский гарнизон готовый успешно обороняться от превосходящей по численности армии. Если бы таковая откуда-то взялась на полуострове у скованных войной в Венгерском королевстве осман или трясущегося и боящегося надолго покидать свой дворец крымского хана.

Историческая справка к тринадцатой главе

Венгерское королевство

В реальной истории Венгерское королевство в XV веке находилось на пике могущества и являлось главным бастионом на пути османской экспансии в Европу.

Король Матьяш (Матвей) Корвин (правил с 1458 по 1490) создал профессиональное войско из наёмников (чёрную армию). В реальной истории король Матьяш успешно бил Фридриха Третьего Габсбурга. Но в рамках романа Фридрих Третий превратил Священную Римскую Империю из аморфного образования в жёстко спаянное государство и, соответственно, в военном плане на голову превосходил короля Матьяша.

Киев

Если в реальной истории Киев перешёл под контроль Москвы только в 1667-ом году, то в рамках романа это случилось во второй половине 15-го века благодаря подавляющему технологическому и военному превосходству армии, созданной Иваном Третьим над армией Великого Княжества Литовского.

Глава 14. Стрелы света

Фёдор Васильевич, уважаемый московский ювелир, аккуратно огляделся. По приказу царя в зале собрались лучшие ювелиры русского царства. Круг мастеров столь тонкого дела довольно узок и все собравшиеся были так или иначе знакомы Фёдору Васильевичу. Раскланявшись с приятелями и прободавшись взглядами с недругами, он нашёл свободное место и принялся ждать. Расторопный слуга предложил ягодный отвар с крохотными сладкими лепёшками, и Фёдор Васильевич степенно согласился. За это время в зал вошли ещё несколько ювелиров. Кажется, что собрались все мастера имевшие собственные мастерские. Интересно, кого ещё они здесь ждут.

Не успел ювелир расправиться с оказавшимся необыкновенно вкусными лепёшками, как в зале появились двое незнакомых ему молодых людей. Их возраст явно выделялся на общем фоне так как все, без исключения, ювелиры были умудрёнными мужами, потратившими много лет на овладевание тонким искусством и вдвое больше времени чтобы заработать себе имя и собственную мастерскую. Сначала Фёдор Васильевич принял этих двоих за обслугу, но нет. Один остался стоять у входа, но второй вышел в центр залы и громко поздоровался: — Уважаемые мастера! Рад приветствовать всех вас. Моё имя — Леонардо и я здесь для того, чтобы поведать вам о великой силе, скрытой в обычном свете. Силе, что позволяет видеть звёзды, недоступные взору, читать письмена с дальних башен и добывать огонь из воздуха.

— Юноша! — с сожалением оставив недоеденные лепёшки Фёдор Васильевич встал и вышел вперёд, желая говорить как бы от лица всех собравшихся по праву выбранного главы, так называемого «золотого мастера» ювелирного дела. — Всем известно, что свет нам дан от бога, дабы мы могли видеть его творения во всём их великолепии. Какую иную силу можно в нём обрести?

Нисколько не смутившись важного вида Фёдора Васильевича, царский мастер ответил: — Ту самую, что управляет линиями, по которым бежит свет. Великий царь Иоанн назвал сии правила «оптической наукой». Они основаны на трёх столпах.

Услышав упоминания царя, ювелиры начали перешёптываться. Всё, что связано с царём-отцом в народе уже давно приобрело оттенок божественного чуда. И можно было только гадать какую новую диковину подарит царь и его мастера. Поэтому стило Леонардо продолжить говорить как все шепотки тут же стихли, а умудрённые, состоятельные ювелиры принялись слушать его со всей внимательностью.

— Первый столп. Представьте, уважаемые, стрелу, пущенную точным лучником. Летит она прямо, пока не вонзится в цель. Так и свет. Каждая его частица словно малая стрела. Она летит от солнца, свечи или горящего угля прямо, пока не ударится в препятствие. Именно поэтому мы видим чёткие тени от предметов. Если бы свет умел огибать углы, тени бы были размытыми.

— Сие понятно, — согласился Фёдор Васильевич, — Но почему же тогда мы видим вокруг себя, а не только то, что прямо перед глазами?

— А это второй столп. Когда световая стрела ударяется в гладкую поверхность, подобную поверхности спокойной воды или отполированного серебра, она отскакивает от неё и делает это по строгому закону. Представь, уважаемый, что ты тычешь мечом в щит. Если тыкнуть прямо, меч отскочит прямо в тебя. Если наискосок — то и отскочит он вбок. Так и свет. Именно поэтому в зеркале мы видим не его поверхность, а то, что перед ним, но отражённое.

— Не слышал я чтобы меч отскакивал прямо в воина, — усмехнулся Фёдор Васильевич.

Царский мастер обернулся к своему товарищу, тот махнул слугам, и они внесли в зал маленький столик, застеленный чёрной тканью. На столе Леонардо установил друг против друга пару хорошо отполированных серебряных зеркала. Фёдор Васильевич привычно прикинул их цену — тонкая работа, сделанная по византийской технологии. Подобные зеркала, тем более парные, довольно дорогая вещичка.

Взяв горящую свечу, Леонардо поставил её между зеркалами создав бесконечный коридор из огней.

Кто-то из толпы собравшихся ювелиров не удержался и выкрикнул: — Детские фокусы!

— Это сила чистого отражения, — объяснил царский мастер: — Каждое зеркало отражает не только свечу, но и отражение в другом зеркале, и так до бесконечности. Доказательство того, что световые стрелы могут путешествовать между ними, не теряя силы. Главный закон второго столпа: угол падения стрелы света всегда равен углу её отражения.

Заинтересовавшийся уверенным видом молодого мастера и его простыми объяснениями, Фёдор Васильевич уточнил: — Значит в зеркале не призрак, а лишь игра этих… световых стрел?

— Истинно так, — подтвердил Леонардо. — Эта игра позволяет нам создавать ловушки для света. Но перейдём скорее к третьему, самому хитрому, столпу.

Что будет, если световая стрела влетит не в зеркало, а, скажем, в воду? Она изменит свой путь! Она чуть сломается! Сиё называется преломление. Проще всего увидеть его, опустив меч в воду. Меч будет казаться сломанным на границе воды и воздуха. Свет обманывает зрение!

Зеркала и свечу на столе сменила глубокая керамическая чаша и кувшин с водой. Достав из кармана серебряную монету Леонардо бросил её на дно чаши и попросил Фёдора Васильевича встать так, чтобы лежавший на дне серебряник был ему виден. Многие ювелиры повыскакивали со своих мест и столпились за спиной выбранного главы.

— Смотрите на монету, уважаемые, — напутствовал Леонардо прежде, чем начать тонкой струйкой переливать в чашу воду из кувшина. В какой-то момент серебряник действительно исчез, вызвав у Фёдора Васильевича удивлённый вздох.

— Это искривление света, — пояснил молодой мастер. — И самое главное, что таким искривлением можно управлять с помощью специального стекла.

— Стекла? — поразились ювелиры.

— Уважаемые мастера, вы ведь умеете гранить алмаз так, чтобы он играл светом?

— Разумеется, — подтвердил Фёдор Васильевич: — Но при чём тут дешёвое стекло?

— Стекло можно огранить так же. Но не для красоты, а для формы. — Леонардо положил на стол стеклянный шарик размером с кулак и обвёл его пальцем. — Представьте… не шар, а две половинки чечевицы. Выпуклые с двух сторон. Или одну сторону плоской, а другую — выпуклой.

В зале воцарилась тишина. Простота идеи была обманчива.

— Зачем? — спросил Григорий Булатович, имевший славу дерзкого мастера осмеливающегося спорить даже со священниками по поводу того, как должно выглядеть заказанное ими обрамление для иконы. Он сухо усмехнулся: — Чтобы любоваться своими кривыми руками?

Царский мастер не смутился и не обиделся. Вместо этого он указал на серебряник продолжавший покоиться на дне чаши: — Видите то появляющуюся то исчезающую монету в воде? Вспомните опущенный в воду меч … он кажется сломанным. Свет ложится криво. Если мы придадим стеклу правильную форму, мы можем заставить свет… собираться. Или расходиться.

Собравшиеся ювелиры недоверчиво загудели.

— Вот пример такой линзы. Я своими руками выточил её и отполировал в меру своего несовершенного умения, — Леонардо достал из кармана толстый стеклянный овал. Форма немного неправильная, несовершенная. Зато его поверхность была отполирована до зеркального блеска.

— Уважаемый, — обратился царский мастер к Фёдору Ивановичу подавая ему пергамент с мелкой вязью. — Попробуйте прочитать это.

— Здесь слишком мелко, — попытался всмотреться ювелир. — Надо выйти на солнце.

— Да ты просто ослеп как старый крот, — нисколько не смущаясь прокомментировал Григорий Булатович.

— А ну цыц, негодник! — прикрикнул «золотой мастер».

— Старый крот!

— Бракодел!

Привычную перебранку мастеров ювелирного дела прервал Леонардо вручив Фёдору Васильевичу стеклянную бляшку и знаком показав посмотреть на мелкий текст через неё.

Золотой мастер, скептически хмыкнув, наклонился. И замер. Его глаза расширились. Буквы, которые с годами стали для него расплывчатым пятном, вдруг проступили чёткими, будто вырезанными на камне. Он отшатнулся, как от удара кинжалом.

— Колдовство! — прошептал Фёдор Васильевич.

— Нет, — твёрдо ответил Леонардо. — Наука. Теперь возможно видеть трещину в сапфире, которую не разглядите невооружённым глазом. Можно считать пробы на монетах, не рискуя оказаться обманутым

Этот аргумент ударил в самую цель. Выгода перевесила суеверный страх.

— Пусть каждый из вас выточит из стекла такую же линзу как моя. Лучше, чем моя. Можете попробовать другие формы: выпуклые, вогнутые. Можете попытаться скомбинировать несколько линз. На седьмой день, все кто справится с этой лёгкой задачей и будет заинтересован познать прочие тайны света, приходите сюда. По воле царя Иоанна, ради блага русского царства — мы продолжим.

Появившиеся в зале слуги мягко подталкивали ещё не отошедших от удивления ювелиров к выходу. Наконец в зале остались только Леонардо и Михаил.

— Отличная речь, — одобрил тёмник. — Они заинтересовались и теперь будут плохо спать, а вместо драгоценных камней и тонкой работы по золоту и серебру примутся с утроенным рвением гранить и точить стекло. Ты поймал их.

— Также как царь Иван когда-то поймал меня самого, — согласился Леонардо. — Знания — слаще мёда. Притягательнее девицы. Знания это крючок, проглотив который вряд ли получится с него соскочить.

* * *

Вечерний Лувр светился и сиял, празднуя окончание завоевания Франции Испанией. Последний французский маршал мёртвого короля пал на днях. Последняя французская армия разбита в пух и прах. Война закончена. Испания победила. Точнее победила её королева — Святая Изабелла. Её второе имя, о котором осмеливались лишь шептаться за закрытыми дверями — мать монстров или чудовищная мать.

Но сегодня празднование победы! Монстры и чудовища, принёсшие её на своих когтях, скрываются во мгле.

Ярко блестящий, точно драгоценное ожерелье на груди придворной красавицы, Лувр светит доброй тысячей огней и разноцветных свечей. Его древние стены отмыты от крови последнего французского короля. Следы недавнего сражения искусно заделаны. Эти стены видели и пережили многое. Переживут они день празднования коронации Святой Изабеллы французской короной. Отныне она королева двух стран. Пока только лишь двух.

Музыканты играли лёгкую и необычную мелодию словно не из этого времени. Это были личные музыканты королевы.

В залах веселились гости: военные чины, духовенство, итальянские аристократы и представители французских аристократических родов, заранее почуявших в какую сторону дует ветер и безропотно перешедшие под власть святой королевы.

Столы ломятся от еды, несмотря на то что в больше части франции царит голод и послевоенная разруха. Положение испанских крестьян немногим лучше. Война выпила из них все соки. Повышенные налоги на войну, на церковь и так далее едва-едва позволяют выживать, балансируя на крае голода при этом снимая великолепные урожаи в богатых и плодородных южных землях. Увы, но вся земля принадлежит дворянам или короне. Крестьяне вынуждены арендовать её чтобы прокормиться при этом отдавая большую часть выращенного урожая владельцу. Но кого здесь, в Лувре, интересуют настолько незначительные подробности?

Испанские вина, тёплые как закат в Ла-Манче, соседствуют на столах с изысканными и благородными, будто старый замок на холме, французскими винами. Жаренное мясо всех сортов: несколько видов птиц, речной и морской рыбы, дикий вепрь и мягчайшие ягнята переживать мясо которых не составит труда даже для стариков с шатающимися зубами.

Танцующие пары сходились и расходились под звуки музыки. В глухих уголках дворцовых переходов слышатся фривольные шепотки и то и дело мелькает блеск лукавых глаз. Элегантные дамы и мужественные господа, ненадолго отлучившись, возвращаются в общие залы поправляя кринолины или висевшую на поясе шпагу. Впрочем, по-настоящему далеко в темноту никто не отходит. Все приглашённые помнят о монстрах, которых церковь обязывает называть «святыми детьми», таящихся где-то в темноте. Все помнят, но никто не говорит об этом вслух.

Официальная часть праздника давно закончена. Королева Изабелла восседала на троне в одиночестве, отпустив мужа Фердинанда пообщаться с друзьями и поданными. Разумеется, дружеское общение неизбежно перетечёт в попойку. Как мудрая женщина Изабелла знала, что любому, даже самому лучшему, мужчине надо давать время расслабится и побыть немного собой. По-настоящему крепок лишь тот поводок, что не натянут в натяг, а провисает, давая призрак иллюзорной свободы. Да и Фердинанд, к его чести, стоит признать, весьма разумен. Прекрасный дипломат, неплохой военачальник. Если бы не момент ноль, он был бы хорошим правителем. Увы, но нулевой момент изменил всё. Груз послезнания и великая миссия давили на Изабеллу сверх всякой меры утяжеляя её. В сравнении с женой, Фердинанд, как и любой житель этого времени, был необычайно лёгок. Он всего лишь её спутник, тогда как она — планета вокруг которой вращается Фердинанд. Больше того — она звезда, затянувшая в свои гравитационные сети целую звёздную систему.

И при этом муж любил её. Изабелла знала это совершенно точно. Это знание вызывало у королевы лёгкую грусть.

Официальная неофициальная часть праздника тоже закончена. Послы священной римской империи вручили королеве письмо, написанное лично императором Фридрихом, в котором тот предупреждал что не потерпит бесконтрольного расширения подвластных ей земель. Он согласился отдать ей Францию, но если Изабелла захочет большего, то ей и её ручным монстрикам придётся иметь дело с reichsritterschaft. Он был настолько твёрд в этом решении, что, при необходимости, был готов заключить невыгодный мир с Османской империей чтобы только направить все силы на её удержание. Фридрих прямо так и писал без каких-либо дипломатических экивоков.

— Он боится, — подумала Изабелла. — Боится, что его хвалённые reichsritterschaft не справятся с моими милашками.

Именно потому, что Фридрих боялся, он не позволит ей набраться сил. Франция являлась первой и последней уступкой. Больше никаких поблажек.

Жестом подозвав слугу и приказав принести вина, Изабелла получила кубок с напитком цвета расплавленной меди. Она обвела взглядом зал. Танцующие пары редки. Большинство аристократов предпочитали собираться в кучки и шушукаться по углам. Изабелла нисколько не опасалась их. Все местные — всего лишь статисты. А игроков всего ничего — они одиноки, как звёзды. Ведь это только кажется, что на ночном небе полно звёзд. На самом деле звёзды бесконечно далеки друг от друга. Между ними огромные расстояния. Также и игроки страшно далеки один от другого. Между ними не расстояние и даже не время — их разделяет бездна вероятностей. И все они словно падшие звёзды сорвавшиеся каждый со своего неба и пролетевшие через границу нулевого момента. Без дома. Без прошлого. Всё что у них есть: только память и великая миссия. Падшие звёзды. Эхо никогда не существовавших миров.

И каждый, каждый жаждет получить чужие технологии, а для этого хочет захватить главного их носителя. Отсюда вытекает негласная договорённость: они могут воевать между собой и уже воют. Но вот убивать друг дружку они не станут, хотя это самое лёгкое решение вопроса первенства. Убить одного человека, даже правителя, всяко легче чем победить все его армии и захватить всю его страну. Но на это никто не пойдёт. Каждый хочет получить чужие технологии — взять лучшее из чужих вероятностных линий и добавить в свою. Негласная договорённость соблюдаемая всеми… кроме Изабеллы.

Она обойдётся без новых знаний. Сознательно пожертвует возможностью их получения. Ведь главное это первенство, утверждение своего пути развития, своей вероятностной линии и именно в этом одном заключается великая миссия. Всё прочее вторично. Приятный бонус, без которого вполне возможно будет обойтись.

Но есть и положительные стороны. Сейчас никто не верит, что она решиться физически устранить конкурентов. А значит право на первый удар за нею. Это огромное преимущество — возможность бить первым. Главное не упустить его и правильным образом реализовать. Изабелла уже знала кого из изменённых «святых детей» отправит на эту важную миссию.

Всё что осталось от её никогда не существовавшего мира сейчас заключено в ней самой. Если умрёт она — память о её родной вероятностной линии навсегда исчезнет. Смерть королевы — смерть целого мира, пусть даже никогда не существовавшего. Поэтому она сделает всё, чтобы не допустить этого. Так требует великая миссия. Так хочет она сама. И значит так будет. Будущее человечества должно находиться в надёжных, женских руках той, которая не только знает «что будет», но и знает «как должно быть, чтобы всё было правильно».

* * *

Сводчатый потолок тонул в сизых сумерках, которые не могли разогнать ни десяток свечей в медном паникадиле, ни тлеющие поленья в камине. Воздух густ и терпок — пахло дымом, лечебными травами, уксусом, им протирали столы, и едкой ноткой карболки, чей рецепт лично изволил передать самодержец всея Руси, государь Иван, прозванный в народе «просветителем».

Именно по его воле в Москве вырос этот диковинный Медицинский Институт — храм новой науки, где кровопускания соседствовали с кипячением бинтов, а заговоры от гангрены — с омовением рук в едком растворе по «Государеву Чину». Царь Иван открыл московским врачам незримого врага — «микробы», невидимые глазу твари, что плодятся в грязи и несут смерть. Он подарил им мощное оружие: гигиену, дезинфекцию, стерилизацию.

И теперь в этой цитадели нового знания, в зале, украшенном картами человеческого тела, утверждёнными самим государем, собралась коллегия светил Института. Во главе дубового стола, покрытым сукном, восседал седовласый Анастасий, прозванный «Львом». Его лицо, испещрённое морщинами, словно старинная карта, было непроницаемо. Рядом — сухопарый и едкий Симеон, знаток «гуморов» и ярый защитник старых устоев. Следом за ним молодой, но уже прославившийся своими операциями Даниил, с интересом разглядывающий стоящую перед коллегией претендентку.

Кандидатка отгорожена от высокочтимой коллегии не одним только лишь столом, но будто целой прописью вековых предрассудков. В простом, темном платье, без единого украшения, она кажется иконописным ликом на фоне грубых мужских фигур.

Её руки спокойно сложены, но сильное внутреннее напряжение выдаёт противоестественная бледность лица.

— Начинаем испытание кандидатки Марьи на вступление в Царский Медицинский Собор, — гулко проговорил Анастасий, и его голос отозвался под сводами. — Государь своим указом повелел принимать в наши ряды всех, кто явит должное познание в науке врачевания. Но знание знанию рознь. Наше ремесло — особое и неумение в нём лишает пациента жизни, а умение — спасает.

Симеон, не дожидаясь очереди, наклонился вперед, и его остроконечная бородка смотрела Марье прямо в лицо.

— Итак, женщина… Объясни мне, почему по «Государевому Учению о невидимых тварях», рану, промытую креплённым вином, надлежит после прижечь раскаленным железом, если невидимцы и так погибают в винной кислоте? Не есть ли это излишество, ослабляющее жизненную силу гумора крови?

Вопрос был капканом.

С одной стороны, царь требовал дезинфекции.

С другой, старые врачи цеплялись за теорию гуморального баланса. Отрицать ее — значило бросить вызов основам. Согласиться — признать методы государя излишними.

Марья подняла глаза: — Господин Симеон, вино губит тварей на поверхности. Но железо, создавая струп, не дает новым тварям из воздуха проникнуть вглубь, в саму кровь. Оно запирает врата. Это не ослабление, это создание крепостной стены. Как государь наш возводит стены вокруг городов, так и мы должны возводить их вокруг плоти больного.

В зале на мгновение воцарилась тишина. Претендентка не пошла на конфликт, но и не отступила, найдя точную и убедительную аналогию. Даниил, сидевший напротив, одобрительно кивнул.

Симеон не сдавался. Его вопросы сыпались как град, становясь все изощреннее и придирчивее. Он требовал назвать точное количество «микробов» в капле болотной воды, спросил, как отличить сыпь от «ангельской огнивки» от сыпи вызванной «невидимцами», и почему, если женщина — сосуд греха и слабости, ее руки могут нести исцеление, а не осквернение?

Марья отвечала твёрдо, без тени сомнения. Она говорила о том, как выхаживала раненных стрельцов в Тульской крепости. Как до этого практиковалась, помогая повитухам и знахаркам в госпитале для бедных, устроенном по указу царя. Она цитировала анатомические атласы, утвержденные государем, и рассказывала о случаях, когда мытье рук и кипячение инструментов спасали роженицу от родильной горячки или раненного воина от инфекции вызванной скученностью и близостью множества мёртвых тел.

Давление нарастало. Мужчины в черных мантиях, словно стая воронов, молчаливо окружали ее своим неодобрением. Их взгляды говорили громче слов: — Твое место у печи, у колыбели, а не у операционного стола.

Наконец, Анастасий поднял руку: — Довольно! Твои познания… обширны. Но врачевание — это не только знание. Это авторитет. Это доверие. Но поверят ли тебе пациенты? Согласится ли боярин, чтобы твоя рука, рука женщины, держала нож у его плоти? Согласится ли его жена?

— Господа доктора, — голос Марьи дрогнул, но не прервался. — Вы говорите о доверии. А я говорю о жизни. Я видела, как умирают женщины в родах от рук грязных повитух, потому что врач-мужчина сочтет ниже своего достоинства принять роды. Я видела, как крестьянские дети гибнут от поноса, потому что знахарь шепчет над ними заговоры, не зная о микробах. Государь открыл вам глаза на истину, а вы прячете эту истину за своим высокомерием! Вы боитесь не за доверие больных… Вы боитесь меня. Боитесь, что я окажусь лучше вас. Что ваша ученость лопнет, как мыльный пузырь, перед простым умением спасать жизни.

Она сделала шаг вперед: Царь велел принимать всех, кто знает. Я знаю. Я доказала это. А если вы, нарушив его указ, откажете мне… то какие же вы хранители его науки? Вы — просто старые гордецы, боящиеся света, который принес вам ваш же государь!

Повисшее в зале молчание было густым и тяжёлым.

Симеон побледнел от ярости. Даниил смотрел на Марью с интересом и даже с лёгким восхищением. А старый Анастасий уставился на пергамент с государевым указом, лежавший перед ним. Его пальцы сжимали резную ручку кресла до боли, до белых костяшек пальцев. «Лев» понимал: она была права. В правоте этой девицы таилась угроза для всего их мира. Принять ее — значит разрушить сложившийся многовековой уклад. Отказать — рискнуть гневом государя, чья воля была законом, а познания — пугающе безграничны.

Мозаика, на красной кирпичной стене, выполненная не из камней, а из кусочков цветного стекла, которое не так давно научились в больших количествах варить московские стекловары изображала необходимость правильного мытья рук врачом. Выложенный на ней молодой врач чем-то, возможно только лишь пытливым блеском глаз, походил на молодого Данила. Колеблющейся из-за сквозняков свет свечей играл на лице стеклянного врача и Анастасию показалось будто тот внимательно наблюдает за ним, также ожидая окончательного решения. Почему-то старому «Льву» сделалось неуютно под взглядом сложенных из мелких стеклянных осколков глаз.

— Кандидатка Марья! Высочайшая коллегия объявляет своё решение. Ты… — старый Анастасий сделал паузу чтобы сглотнуть образовавшийся в горле ком: — Принята! С испытательным сроком в два месяца.

Симеон, не стесняясь, плюнул на пол итряся бородой быстро выше, практически выскочил, прочь из зала. Данил демонстративно несколько раз хлопнул в ладоши, кивнул новой коллеги и помог Анастасию собрать разложенные на столе документы.

Ноги не удержали Марью. Она вынуждена была присесть, переводя дух и не верящим взглядом наблюдала за тем, как двое мужчин собираются и тушат свечи.

— Приходи завтра. Иди сразу в операционное отделение, это третий дом от дороги. Не спутаешь, на стене мозаика в виде рук врача, иссекающего рану, — с лёгкой усмешкой напутствовал её Данил. — Я буду там тебя ждать.

Марья кивнула и, не смотря на слабость ног, вышла, стараясь идти с твёрдой, несгибаемой спиной.

После оглашения вердикта Анастасий не сказал ей ни слова и даже не посмотрел в её сторону. На выходе из зала его остановили двое молодых людей явно спешивших, но, похоже всё-таки опоздавших.

— Здесь будет проходить испытание девицы Марьи? — напористо спросил тот, что был облачён в тёмный кафтан с неброской, но тонкой вышивкой на груди в виде собачьей головы.

Увидев эту вышивку, «Лев» вздрогнул и переглянулся с Данилой. Что могло здесь понадобиться тёмнику и, судя по кафтану, не из простых чинов? В любом случае, при общении с прямыми исполнителями царской воли требовалось соблюдать максимальную осторожность и высказывать наибольшую покорность.

— Оно уже закончилось, — сообщил Данил так как Анастасий молчал.

— И какой вынесли вердикт?

— Пригодна с испытательным сроком.

— Приятно видеть, как исполнение указов царя-отца находит место в обычной жизни, одобрил тёмник и Анастасий смог наконец сглотнуть образовавшийся в горле ком. Всё-таки он всё сделал правильно, когда решил судить согласно указу, а не пойти на поводу у злословца Симеона — ревнителя замшелых традиций.

— Чем ещё можем помочь?

— Мы привезли увеличительные стёкла. Они помогут разглядеть мелкие детали или вовсе увидеть невидимое обычным глазом, — вступил в разговор второй молодой человек.

— Очень интересно, — оживился Данил. — Могу ли я посмотреть? Разумеется с вашего разрешения, мэтр…

Анастасий устало кивнул. Пожалуй, он и правда уже слишком стар. Невидимые поганцы-микробы, от которых, по слову царя, следует мыть руки и не просто ополаскивать, а прямо тереть до красноты. Врачи — девицы. А теперь ещё и увеличительные стёкла, позволяющие видеть невидимое. Как много всего! Старость это когда то, что интересно молодым тебя самого только лишь утомляет.

— Прошу займитесь этим и, если стёкла окажутся полезными, представьте их полной коллегии отдельным докладом, — распорядился «Лев».

— Будет исполнено, — радостно кивнул Данил и увлёк гостей за собой.

Поднявшись в свой кабинет, Анастасий велел заварить себе отвару, но не дождался, уснув в кресле. Поставленная перед ним чашка медленно остывала пока не стала совершенно холодной.

* * *

Фёдор Васильевич и Григорий Булатович, знаменитые московские ювелиры, оба так сильно торопились на встречу с царским мастером обещавшим раскрыть новые тайны чудесной «оптической науки» что буквальным образом столкнулись в дверях и тут же принялись рядиться кто из них должен кого пропустить и кто имеет больше прав пройти в дверь первым.

Фёдор Васильевич кичился что он пока ещё выбранный глава гильдии ювелиров и по праву носит титул «золотого мастера». Григорий Булатович, известный смутьян и вольнодумец, прославившийся неоднократными спорами с заказчиками даже из числа духовенства, настаивал, что очередные выборы главы гильдии не за горами и что «сегодня ты — золотой мастер, а завтра — я».

— Вот когда будет завтра, тогда и станешь проходить первым, а пока пропусти меня! — горячился Фёдор Васильевич.

— Куда ты лезешь, старый хрыч, — экспрессивно отвечал Григорий Булатович. — Куда ты прёшь?!

Формально позиция была сильнее у Фёдора Васильевича. Но положение осложнялось тем, что Григорий Булатович моложе, сильнее и, чего греха таить, наглее. Исход противостояния оставался пока неопределённым.

Кто знает, чем могла бы закончилась их ссора, если бы оба вдруг не замолчали, прислушались и тут же побежали вверх по лестнице уже не обращая внимание на первенство, боясь только лишь одного — опоздать.

Прочие ювелиры уже давно собрались и расселись. Их было значительно меньше, чем в первый раз. Не все смогли справиться с задачей и выточить увеличительные линзы из стеклянных бляшек. А кто-то и вовсе не захотел связываться с таинственными затеями царского мастера рассудив, что проверенное временем дедово мастерство и без того их неплохо кормит чтобы путаться с непонятным колдовством.

Царский мастер уже прибыл и сейчас, вместе с помогающим ему стрельцом, занавешивал окна тёмной тканью. Вставшие у дверей стрельцы, при появлении запыхавшихся ювелиров, примкнули штыки огнебоев, но, узнав Фёдора Васильевича, пропустили обоих внутрь.

Недовольно оглянувшись на заходящих в залу опоздавших ювелиров, Леонардо продолжил объяснения: — Первый столп оптической науки гласит: в одной среде, например в воздухе, стрелы света движутся прямо. Смотрите, мастера, сейчас я поймаю кусок мира снаружи и помещу его на стену.

Тщательно занавесив окна, царский мастер проделал в тяжёлой ткани крохотное отверстие и на противоположенной от окна стене проецировался перевернутый, но невероятно точный и живой образ московской улицы: двигались крошечные фигурки людей, ехала телега и колыхались на ветру ветви деревьев.

— Сиё есть camera obscura, иначе говоря «тёмная комната» и с её помощью можно с точностью переносить на бумагу планы или делать зарисовки.

Успевший за это время сесть на свободное место и отдышаться, Фёдор Васильевич решился взять слово дабы напомнить остальным о том, что именно он заслуженно носит титул «золотого мастера» и является главой ювелирного цеха.

— Юноша, — он пожал губами, но не стал менять обращения. — Показанное тобой для меня не новость. Подобное описывал её древний мудрец Аристотель и арабский учёный Ибн аль-Хайсам упоминал её в своих трудах.

— Отлично! — обрадовался Леонардо: — Тогда, быть может, уважаемый мастер сможет объяснить почему изображение на стене перевёрнуто?

Фёдор Васильевич недовольно засопел. Ему не понравилось, что его заставляют отвечать словно какого-то ученика. Но промолчать сейчас значило полностью дискредитировать своё имя, и он попытался сформулировать ответ: — Из теории зрительных лучей исходящих из объектов и доходящих до наших глаз, отчего мы можем видеть поведанной нам многомудрым Птолемеем…

— Уважаемый мастер, — вежливо, но твёрдо, прервал его Леонардо. — Теория Птолемея о зрительных лучах несостоятельна. Прошу дать мне ответ в терминах «стрел света» о которых мы говорили в прошлый раз. Напомню: стрелы света, падая на предмет, отражаются от него и попадают в наши глаза. Таким образом человеческий глаз, как и любой другой орган зрения, не испускает лучи, а, наоборот, принимает их. Как вот это самое крохотное отверстие в ткани что позволило нам проецировать отражение действительности на стену. Кто сможет ответить? Смелее, уважаемые!

Пока Фёдор Васильевич недовольно кряхтел, слово взял никто иной как Григорий Булатович. Известный вольнодумец, совершенно наглым, даже развязанным, тоном пояснил: — Посмотрите вот на того человека, идущего по улице вверх ногами. Лучи от его головы идут вниз через отверстие и попадают вниз. А лучи от его ног, наоборот, идут вверх и попадают наверх. И так каждая точка его тела отражает свой луч, несущий свою часть картинки.

— Прекрасно! — обрадовался Леонардо.

Одновременно с ним Фёдор Васильевич воскликнул: — Ерунда!

— Почему «ерунда»? — с интересом обратился к нему царский мастер.

Если наш глаз, то же отверстие, то значит и мы видим весь мир перевёрнутым? — ехидно спросил ювелир.

Он ожидал смутить юношу, но тот лишь пожал плечами и подтвердил: — Именно так и есть. Но видя перевёрнутую картинку с самого детства человеческий разум сам переворачивает её ещё раз. Мы так привыкаем к этому, что совершенно не замечаем.

Поражённые мастера удивлённо загудели.

— А Птолемей и Евклид тебе не указ, невежда? — рассердился Фёдор Васильевич. — С древних времён всем известно о зрительных лучах. А о «стрелах света» говоришь только ты. Может быть ты сам их придумал, как и эту твою «охтическую науку»?!

— Chi disputa allegando l’autorità, non adopra l’ingegno, ma piuttosto la memoria. (Кто спорит, ссылаясь на авторитет, тот использует не разум, а лишь память) — воскликнул Леонардо, весьма уязвлённый высказанными обвинениями. — La sapienza è figlia dell'esperienza (мудрость — дочь опыта). Так проведём же опыт и постигнем полученную в его результате мудрость!

Чёрная ткань сорвана с окон.

Царский мастер словно сокол, бросился к Григорию Булатовичу: — Получилось сделать? Ты её принёс?

Вольнодумец молча достал из сумы и протянул отполированный со всех сторон стеклянный клин. Внимательно оглядев его, Леонардо довольно кивнул. Его вполне удовлетворили однородность стекла., чистота полировки и отсутствие внутренних пузырей или мути которые могли бы исказить эффект. Он нетерпеливым жестом махнул стрельцам и те внесли в зал оббитый белой тканью ларец с небольшим отверстием.

— Как вам должно быть известно, уважаемые мастера, Аристотель утверждает, что свет однороден и неизменен и его невозможно разложить на части. Но так ли это? Сейчас я покажу вам не фокус, не дело рук человеческих, но раскрою тайну божьего творения, доселе скрытую от ока людского. Смотрите!

Он поднёс стеклянный клин — призму к лучу солнца, пробивавшемуся сквозь крохотное отверстие в ящике. И случилось чудо. На белой стенке, куда упал луч, вспыхнула и заиграла невиданная красота — узкая, но ослепительно яркая полоска, переливающаяся всеми цветами: от огненно-алого до лилового, что не сыскать даже в самых дорогих тканях.

В зале воцарилась мёртвая тишина. Кто-то перекрестился. Кто-то отшатнулся, словно увидел нечистую силу.

— Что это? — спросил поражённый Григорий Булатович: — Это радуга? Но как? Без дождя и солнца…

— Это не радуга, — ответил успокоившийся царский мастер. — Это и есть сам свет. Тот белый свет, что мы видим — обманчив. Внутри него сокрыты все краски. Стекло лишь разъединяет их, показывая истинную природу вещей.

Мастера смотрели, не отрывая глаз. Для них, всю жизнь работавших с цветом и светом, это было откровением, ломающим все представления. Алхимия? Колдовство? Или… правда?

— Сей разноцветный свет… он опасен? — спросил Фёдор Васильевич, все еще не веря глазам.

Не успел царский мастер ответить, как в залу вошёл сам Государь. Похоже он подошёл раньше, но увлечённые новым опытом ювелиры не заметили его, а стоящим у дверей стрельцам царь дал знак молчать.

— Опасен не свет, а невежество, — строго сказал царь Иван. — Мой мастер показал вам не магию, а знание. Такое же, как знание о том, что земля круглая или что в грязи плодятся невидимые глазу твари причиняющие хворобы. Ваше ремесло — это работа со светом и формой. Отныне вы будете делать не только красоту, но и инструменты для познания мира. Линзы, чтобы разглядеть мельчайшее. Призмы, чтобы изучать природу света. Сии камеры — чтобы точнее запечатлевать божий мир. Но главное: глаза сокола — простейшие оптические прицелы, которые, будучи установленными на огнебои, позволят даже посредственному стрелку бить далеко и точно.

Собравшиеся мастера сорвали шапки и поторопились склониться перед царём глубоко изгибая плохо гнущиеся спины.

— Все, кто справятся, получат обширные заказы от меня, — продолжал говорить государь. — Кроме того я дам позволение продавать излишки некоторых товаров вполне свободно, в том числе иностранным купцам, обогащаясь и богатея на своём искусстве и мастерстве. В накладе никто не останется. Но мне нужен качественный результат, и он нужен мне очень быстро. Сможете ли вы обеспечить мне его?

Под жёстким и требовательным взглядом царя ювелиры отводили глаза и сгибались ещё ниже. Даже стрельцы, хотя они вообще ни при чём, чувствовали себя неуютно и сильнее вцеплялись в ставшие привычными и родными, как объятия матери, огнебои.

— Сделаем, государь! — пообещал Леонардо. — Положись на меня и на этих добрых людей. Они не подведут.

Молча кивнув, Иван Третий вышел из комнаты.

Вытирая лицо расписанной золотой нитью платком, Фёдор Васильевич сунулся к царскому мастеру с извинениями и выражениями глубокого почтения.

— Ничего страшного, — успокоил его Леонардо. — Сомнение суть первый признак настоящего учёного. Я не могу обижаться на то, что кто-то усомнился в моих или любых других словах. Каждый из нас должен всегда и во всём сомневаться и подвергать мудрость авторитетов испытанию, когда ему только это покажется правильным. Сомнения — наши крылья. Без них мы бы ползали, а не летали.

Историческая справка к четырнадцатой главе

В реальной истории сamera obscura была вполне известна Леонардо и использовалась им чтобы передавать реальные пропорции и перспективу в картинах. Более того, он оставил её подробные описания.

Гуморальная теория крови — ведущая медицинская теория с античности аж до 19-го века, связывавшая "гуморы" (жидкости или "соки" тела, а именно: кровь, флегма, жёлтая и чёрная желчь) с темпераментами (сангвиник, флегматик, холерик, меланхолик), органами, временами года и стихиями. Соответственно считалась что все болезни от дисбаланса. В настоящее время признана несостоятельной.

К слову — вы тоже заметили определённое сходство гуморальной теории с "восточными" учениями о балансе в организме какой-нибудь фигни?

Теория зрительных лучшей — античная теория объясняющая способность «видеть» тем, что из глаз исходят невидимые лучи как бы «ощупывающие» предметы. Опровергнута и признана несостоятельной. Любопытно, что ещё в древности некоторые учёные, например Аристотель, также возражали против этой теории предлагая альтернативное объяснение схожее с общепринятым сейчас.

Глава 15. Время менять правила игры

Когда на горизонте появились не тучи, но серебристо-серые шары русских небесных кораблей, командир размещённого в Гезлеве турецкого гарнизона был к этому готов. Конечно, насколько вообще можно быть готовым к плывущим по небу, словно по морю, кораблям, бросающим вниз бомбы, плюющимся огненными стрелами и выбрасывающим из своего чрева стрельцов что не падают, но медленно спускаются на раскрывшихся куполах из ткани.

Как можно быть готовым сражаться с противником, для которого не имеют значения крепостные стены и установленные на них мощные бомбарды. С противником способным видеть всё сверху, поддержать огнём или концентрировать десант именно в том месте, где это необходимо. С противником, у которого каждый солдат вооружён многозарядным огнебоем и десятком гранат.

С тем, кто меньше чем за месяц, по одному, захватил все крупные крымские города за исключением города-порта Гезлева.

Невозможно!

И всё-таки командующий турецким гарнизоном собирался дать бой. Какие бы летающие корабли не придумал проклятый русский царь, но никто не посмеет сказать будто Ахмед Челбаш испугался и сдал город без боя. Во имя султана Мехмеда, да святится его имя во веки веков. Аллах всегда на стороне верных и храбрых. Он поможет и защитит от козней шайтанов, поднявших тяжёлые корабли и несущих их по воздуху.

Но кроме веры в всевышнего и страха перед султаном, у Ахмеда имелись и некоторые другие основания полагать, что всё не так плохо, как может показаться и попытка удержать город может быть успешной.

Во-первых, он предупреждён заранее. Если на другие города русские сваливались как небо на голову, то слухи постепенно расходились, и беженцы смогли предупредить Челбаша и рассказать об обычной тактике русских.

Во-вторых, Ахмед собрал под своим началом крепкий кулак из бежавших или отступивших из других городов частей. И это, в своём большинстве, не местные степняки-татары, а элитные отряды янычар. Прибавить к этому турецкий гарнизон охранявший Гезлев и получится неплохая такая армия. Тогда как русских, на их небесных кораблях, по рассказам беженцев, всего несколько сотен человек. Наземную армию, подходившую к Гезлеву вместе с летящими по небу кораблями можно вовсе не брать в расчёт. Их меньше пяти тысяч человек, и они не имеют тяжёлой артиллерии, без которой невозможно пробить и взять высокие гезлевские стены. Главное, чтобы спрыгнувшие с неба воины не открыли им ворота и не впустили их в город.

Наконец, в-третьих, Ахмед Челбаш очень рассчитывал на помощь кораблей, стоящих сейчас в порту. Он уже связался с их капитанами и многие из них заверили его в своей полной поддержке.

Поднявшись на стены, Ахмед с тяжёлым сердцем всматривался в даль, где уже были видны невиданные прежде серые облака несущие под собой ладьи с русичами. За его спиной лежал притихший в ожидании большого сражения город. Высились тонкие иглы минаретов и каменные холмы монументальных дворцов с узкими, стрельчатыми окнами. Оставшиеся в порту корабли принялись расходиться и маневрировать чтобы не оказаться подпаленными в одной куче. Их белые паруса смягчали вид обезлюдевшего порта, а капитаны старались занять наиболее выгодные позиции.

Это было величественное зрелище — вид наплывающих на город небесных кораблей. Высоко над выгоревшей от солнца степи. Исторгая из себя струи дыма от пылающих внутри их машин иблисовских огненных сердец. Они надвигались неторопливо, но неотвратимо. И никакое земное оружие не могло достать до них пока они не спустятся сами, а этот час, как знал Ахмед из расспросов беженцев, неизбежно придёт.

— Прошу, о храбрейший, пройдите в укрытие, не искушайте судьбу, — взмолился следовавший за ним по пятам помощник.

Бросив на того злой взгляд, Челбаш кивнул. Позорно прослыть трусом. Но ещё более позорно показать себя глупцом погибнув от собственной неосторожности и без всякой пользы.

Тучи надвигались на замерший Гелзлев. Рукотворные тучи, летающие корабли зависли над городом. Вниз посыпались бомбы, раздались первые взрывы. Вынужденные оставаться на значительной высоте, чтобы избежать ответного огня янычаров, русы бросали бомбы не точно и больших разрушений получилось избежать. Горело несколько зданий, но на них уже работали пожарные команды. Похоже, что запас бомб у русов оставался невелик и бомбардировка вскоре прекратилась.

Немного повисев над городом, корабли разошлись в стороны и с них посыпался десант. Проинструктированные Ахмедом отряды янычар попытались сбивать медленно спускающихся парашютистов, но никто из них прежде не тренировался стрелять по летающим целям. А в случае массового огня целыми отрядами, летающие корабли отрабатывали по их местам скопления волной огненных стрел. Число пожаров в городе множилось. Пожарные команды не успевали тушить.

Со стороны порта послышались громкие хлопки. Умельцы из числа моряков сумели переставить самые лёгкие и дальнобойные мортиры на лафеты с регулируемым углом возвышения и сейчас пытались сбить из них небесные суда русов. Похоже, что у них получалось, так как небесные корабли пришли в движение. Трое осталось висеть над городом, а два развернулись в сторону порта принявшись осыпать маневрирующие суда огненными стрелами. Такая стрела, оставляя за собой дымный шлейф и попадая в парусную оснастку тут же поджигала её или растеклась огненной лужей по палубе. Горящее судно было уже не спасти. Команда покидала его.

Но что это? Один из двух гонявшихся за судами небесных корабля неожиданно вздрогнул и вниз от него посыпались разбитые доски. Лёгкое ядро угодило прямо в гондолу оставив в той здоровенную пробоину. Увы, небесный корабль совсем не тоже самое что морской. Сколько бы пробоин не имел корпус, но пока цел удерживающий его в воздухе огромный шар и работает паровая машина — небесный корабль продолжает оставаться в строю.

Перед городскими воротами кипел бой. В чадящем дыму и на горящей под ногами земли из-за множественных обстрелов сосредоточившихся здесь небесных кораблей, стрельцам и янычарам приходилось сражаться чуть ли не вслепую. На расстоянии в десяток шагов уже мало что видно. От дыма пожарищ першит в горле. Отрывистые выстрелы многозарядных огнебоев русских стрельцов уверенно перекрывают неуверенные хлопки однозарядных османских.

С трудом удерживающийся чтобы самому не броситься в лихую рубку возглавив очередной отряд, Ахмед посылает новые и новые подкрепления в район главных городских ворот как в чёрную дыру. Сильный взрыв сотрясает стену. Ворота не открыты — они взорваны. Уже готовые наземные силы русов начинают втягиваться в город через пробоину. И тут же ещё, чуть меньший по силе взрыв гремит в небесах. Подняв глаза, Ахмед Челбаш видит, как один из небесных кораблей, объятый огнём, падает вниз, а с него сыплются во все стороны фигурки экипажа распахивая над головами тканевые купола.

Не успевает он порадоваться что один из неуязвимых небесных кораблей всё-таки сбит, как волна проникших в город русов докатывается до него, и командующий турецким гарнизоном в Гезлеве вынужден лично взяться за саблю и огнебой. Короткая ожесточённая схватка, где не просят и не дают пощады. Выжить возможно только случайно, получив не смертельное ранение и потеряв сознание.

Позже, когда город пал и только в районе порта ещё шли бои, стрельцы принялись растаскивать тела время от времени натыкаясь на раненых. Если это был свой — ему оказывали помощь. Если чужой — смотрели на форму. Татар передавали жителям города если среди них находились родственники или просто желающие выхаживать раненного бойца. Осман и янычар брали в плен выделив под это казармы, забаррикадировав их и превратив во временную тюрьму.

Когда с Ахмеда попытались стащить добрые сапоги, он очнулся и застонал. Лицо залито кровью из рассечённой головы. Его подняли и потащили к лекарю. Тащили грубо, но зато русский врач промыл ему лицо и рану водой и, догадавшись о высоком положении пленного, доложил наверх.

Ахмеда посадили на стул, приставив к нему для верности двух стрельцов. После того как врач плеснул на рану креплёным вином, в ней постоянно жгло, при этом хотелось спать и только не утихающее жжение в ране отвлекало и позволяло оставаться в сознании.

Вошедший в комнату русский спросил: — Кто ты такой?

— Ахмед Челбаш, — произнёс он своё имя. — Командир гарнизона.

— Нет больше гарнизона, — сказал русский. Его лицо плыло перед глазами Челбаша. Сосредоточившись, он сумел разглядеть, что его собеседник достаточно молод и достаточно знатен. На первое указывали лицо и голос, на второе одежда и то, как подтянулись и замерли при его появлении стрельцы.

— Султан пришлёт подкрепление. Огромный флот, — посулил Ахмед.

— Может быть, но не сейчас. Мехмед крепко закусился с немцами в войне за Венгрию.

— Тебе это не поможет, проклятый гуяр!

— Уже помогло, — спокойно заметил цесаревич. — Уведите его.

Ахмед ещё успел почувствовать, как его понимают и тащат по коридору, но дальше сознание покинуло и мир вокруг утонул в благословенной мгле.

* * *

Вена — город, зажатый в тиски крепостных стен, будто каменный цветок. Её улицы как глубокие тёмные ущелья. Верхние этажи домов нависают над мостовой, почти смыкаются крышами, оставляя для света лишь узкую щель. По этим каньонам текут людские реки: грузные бюргеры в бархатных камзолах, монахи в черных и коричневых рясах, спешащие мастеровые и пестрые, как попугаи, итальянские купцы. Здесь слышна не только немецкая речь, но и чешская, венгерская, латынь и звучный итальянский язык. Вена — перекресток империи. Но как же легко затеряться на её тёмных улицах!

Над всем царит шпиль Собора Святого Стефана — Штеффль. Он, как каменная игла, пронзает низкое свинцовое небо, словно взывая к Богу о защите. Резные каменные кружева, горгульи с оскаленными пастями и строгие лики святых наблюдают с высоты за суетой внизу. Строительные леса еще окутывают башни. Редкий день обходится без стука молотков каменотесов — грандиозное творение всё ещё строится, растёт, становится красивее и грандиознее день ото дня. Как и сама империя.

Императора, Фридрих Третий Габсбург — правитель, которому удалось превратить Священную Римскую Империю из аморфного образования в крепко спаянное, военизированное государство. Его reichsritterschaft прошлись по отдельным провинциям огнём и мечом, вырезая мятежных князей, привыкших считать будто они самодостаточные государи, словно гнойные опухоли. Это было словно операция на теле смертельно больного человека. Операция, проведённая мечом.

Сам император сейчас находился в одной из башен святого собора. Давно законченная и украшенная причудливыми скульптурами, она стала формальной резиденцией Императора, когда тот прибывал лично проследить за ходом работ над Собором.

Здесь, в центре его державы, Фридриха сопровождает совсем малая свита. Внизу, у дверей, стоят двое reichsritterschaft, но и только. В это время Император изволит отдыхать. Многочисленные державные дела временно отложены.

Вызванный по указанию Императора барон Рамкапроф смиренно ожидает внизу пока у господина найдётся время его принять. Переминаясь с ногу на ногу, он разглядывает соседние башни строящегося Собора и видит, как группа камнетёсов зачем-то, по верху стен, приближается к императорской башне.

Сначала барон бездумно следит за ними глазами, затем начинает усиленно думать и наконец решает окликнуть их: — Эй, вы! Куда идёте?!

К его удивлению странные камнетёсы не останавливаются. Наоборот, они ускоряются. Двое из них бросают вниз, на стоящих у входа reichsritterschaft, а также барона и его свиту ручные бомбы с зажжёнными фитилями. Другие разбивают окно и вламываются в башню.

У барона мелькает мысль: — Там же Император!

Но затем следуют взрывы. Кажется, кто-то успевает в самый последний момент сильно толкнуть его в сторону и тем самым спасает Рамкапрофу жизнь.

Внутри башни притворявшиеся камнетёсами убийцы, не теряя ни секунды времени, поднимаются на этаж, где расположены императорские покои и ловко установленным небольшим зарядом выбивают дверь.

Император Фридрих уже готов к их появлению. Взрывы во дворе и несколько секунд, потраченных на то, чтобы взбежать на этаж и выбить взрывом дверь дают ему необходимые на подготовку мгновения. Обучая reichsritterschaft он, разумеется, не мог забыть и про себя. Пожалуй, император — сильнейший из имперских рыцарей. Он — носитель знаний «военной науки», родившейся в горниле «войны будущего» и опередившей своё время на многие столетия совсем не такая лёгкая добыча как могло бы показаться.

Выбитые двери ещё не успели упасть, а эхо выбившего их взрыва затеряться в коридорах как из глубины помещения вылетела тяжёлая бронзовая чернильница, брошенная сильной рукой, и разбила голову одному из нападавших. Диверсанты стреляют из огнебоев. Это их ошибка. Пока они не успеют перезарядиться — они лёгкая добыча.

Но, на самом деле, ошибается Фридрих и тут же вынужден платить за ошибку. Диверсанты пришли не с обычными огнебоями, а с многозарядными. По местным меркам величайшее ноу-хау доступное только русскому царю и больше никому. Неужели это царь Иван послал убийц, но разве ему выгодно делать это сейчас? Размышлять времени не остаётся. Решивший было перебить диверсантов пока они перезаряжаются, Император вынужден торопливо отступать вглубь покоев зажимая кровоточащие раны на плече и на бедре.

Понимая, что счёт идёт на секунды, в лучшем случае на десятки секунд, пока не успеет подняться охрана, диверсанты преследуют Императора.

Короткая схватка в полутёмном коридоре, где на миг теряешь зрение переходя из ярко освещённого зала в лишённый окон коридор. Дважды раненный Фридрих умудряется скрыться, слившись со стеной в, казалось бы, пустом коридоре и набрасывается на противников. Перьевая ручка втыкается в шею одному, другого он убивает ударом ребра ладони по горлу. Схватив третьего, прикрывается им от остальных держа взрослого мужчину одной, здоровой, рукой перед собой как щит и ловя его телом все выпущенные в него из многозарядных огнебоев пули.

К счастью, тут в коридор влетают оставленные на страже reichsritterschaft мигом расправляясь с ещё живыми диверсантами. Одного, как и положено, оставляют в живых чтобы можно было его допросить. Но тот только безумно скалится сидя связанным в углу пока императору оказывают первую помощь. Глупец, он не может не понимать, что с ним будет дальше за попытку убить правителя Священной Римской Империи. Но когда Фридрих, с перевязанными и обработанными ранами, подходит чтобы взглянуть на несостоявшегося убийцу, то находит лишь ещё тёплый труп с выступившей на губах пеной.

Концы обрублены. Император в ярости. Тщательный анализ вооружения нападавших позволяет предположить русский след. На это явно намекают многозарядные огнебои произведённые русским оружейниками. Но в политике никогда нельзя судить сгоряча. Предстоит ещё много работы чтобы выяснить: как эти люди проникли в ряды камнетёсов? Как дошли до императорской башни и ими никто не заинтересовался кроме несчастного барона Рамкапрофа получившего контузию после близкого разрыва ручной бомбы? Кто они такие и, самое главное, кто их послал. Действительно ли за спинами убийц стоит воля русского царя или кто-то неизвестный пытается заставить так думать ради своих, пока непонятных, целей?

* * *

Стамбул дышал пылью. Воздух над ним густой и пёстрый, как сам город. Сладковатый дым курительных смесей перебивает острый аромат жареного мяса с площадей, а солёный ветер Босфора несёт свежие нотки смолы и свежеструганного дерева.

Стамбул — шрам и алмаз на теле земли. Несколько десятков лет прошло с того дня, когда османские орлы взлетели на его стены, но он все еще залечивал раны. На месте выгоревших кварталов византийцев, как грибы после дождя, выросли новые дома с нависающими эркерами, а узкие улочки, мощеные грубым булыжником, петляли, словно не зная, куда им вести — в прошлое или в будущее.

Над городом возвышался дворец султана, а под ним, в глубине катакомб, располагался сад Големов — лаборатория и мастерская, где обученные султаном дервиши, по его чертежам, создавали устройства и разрабатывали методики для управления желаниями, мыслями и поступками других людей.

Но сейчас и наверху и внизу царило смятение.

Новость ещё не дошла до жителей города, но облачённые властью уже знали — султан Мехмед Второй Фатих прозванный «Завоевателем» мёртв. Убит в своём рабочем кабинете, вместе с тремя молодыми наложницами. Все четверо заколоты точными, аккуратными ударами. Султан дополнительно поражён в горло и сердце. Он мёртв, мёртв — великий правитель, стоящий во главе грандиозной империи. Человек, который завязал на себе все концы и нити — его больше не было на этом свете.

Высокопоставленные имамы заперлись в мечетях, вознося молитвы всевышнему, прося совета и помощи. Дервиши из сада Големов заперли пути в подземелья и отчаянно спорили, друг с другом выясняя кто из них имеет больше прав, и кто мог бы представлять интересы остальных. Военачальники прыснули прочь от дворца словно блохи с тела мёртвой собаки, каждый торопился как можно скорее оказаться в окружении верных лично ему вооружённых частей. Все понимали: вот-вот разразиться буря. Больше ничего не будет как прежде. Мехемед Второй Фатих, прозванный «Завоевателем» ушёл из числа живых. Но насколько сможет пережить своего правителя древняя империя, где всё было завязано на одного единственного человека, который думал будто он бессмертный и ошибался в этом. Как же сильно он ошибался.

* * *

Киев бурлил и кипел словно перегретый котёл. Рачительные хозяева закрывали ворота и двери. Кто имел такую возможность, старались как можно скорее уехать из города пока «там не началось». Но мало кто успел потому, что началось уже следующей ночью.

Неизвестно кто пустил эти слухи, но уже к вечеру весь город знал, что «османские колдуны» убили русского царя. А может быть не убили, может только смертельно ранили. Или прокляли. Версии отличались одна от другой, но каждая из них заканчивалась словами, что лучше времени чем сейчас уже не будет.

Пока русский воевода пытался узнать подробности и думал, что ему следует делать, а поднятые по тревоге стрельцы забаррикадировались в казармах и ждали — недовольные правлением московского царя киевские бояре начали действовать. Их личные дружины и заранее сколоченные из всякого отребья банды отправлялись по загодя составленным адресам сторонников Москвы чтобы разорять и убивать. Дома и усадьбы превратились в осаждаемые крепости. Запираясь в них, хозяева пытались по одиночке давать отпор окружившим их жилища бандитам. Выстрелы прерывались звоном стали и криками раненных. Пороховой дым затянул улицы словно они стали местом самого настоящего сражения. Да так и было. Столкнувшись с ожесточённым сопротивлением некоторых семей, мятежные бояре приволокли к ним под стены пушки и принялись расстреливать почти в упор. Сразу в нескольких местах вспыхнули маленькие пока ещё, изолированные, пожары.

Управляющий городом русский воевода, в поисках ответов и указаний из столицы наткнулся на ворвавшихся в его резиденцию мятежников и вместо ответов получил удар сабли в живот. Отдать приказ стрельцам выходить в город и прекратить беспорядки он так и не успел.

Стрельцы, сидя в казармах, ждали приказа которого всё не поступало. Их непосредственное начальство сидело и ждало приказа вместе с ними. А более высокопоставленное или сбежало или уже давно вырезано мятежниками. И некому было отдать приказ. Разве только раненный священник, вбежав в казармы, принялся поносить и укорять сидящих в них солдат переполнив чашу их терпения. Взявшись за оружие, стрельцы выходили в уже пылающий город и сталкиваясь с бандитами и мятежниками без жалости их расстреливали.

Вдохновлённые слухами об убийстве или, в крайнем случае, смертельном ранении русского царя, к Киеву потянулись польские и литовские наёмники, привлечённые запахом большой крови ещё больше, чем блеском золота, что сулили мятежные бояре.

Не сумев полностью отбить Киев, стрельцы заняли его часть, опираясь на каменные дома как на крепости. Держась за них, они ушли в глухую оборону, зубами вцепившись в камень и землю. Выбить их оттуда не смогли ни пушенный боярами пожар, ни подошедшие со стороны Литвы отряды наёмников своей дисциплиной и вооружением напоминавшие полноценное войско.

Прищурившись, Семён-стрелец выцеливал литовского командира вот уже полчаса, осматривающего с коня позиции русских. То в одном месте появится, то в другом. Литовец держал безопасную дистанцию по опыту зная, как далеко бьют русские огнебои. И всё же, со временем, он расхрабрился или просто потерял осторожность и зашёл чуточку дальше. Всё ещё слишком далеко для прицельного выстрела, но у Семёна была своя метода. Облизав палец, старый солдат померил направление и силу ветра. И то и другое его вполне устроило. Перебрав патроны, по каким-то одному ему видным признакам, выбрал один и зарядил его. Долго выцеливал, водя стволом за бегающим туда и сюда литовцем. Грянул выстрел. Литовец упал с коня.

Сидевший рядом и старавшийся всё это время не дышать, чтобы не помешать Семёну, молодой стрелец радостно прошептал: — Так его! Точное попадание!

— Не совсем точное, — заметил Семён, наблюдая как охая и держась за плечо литовец встаёт и, прикрываясь конём, торопливо отходит обратно. — Живой остался.

— Будет знать русскую пулю, — посулил вдогонку литовцу молодой стрелец.

Семёну только и оставалось что покачать головой да отвесить молодому звонкий подзатыльник.

— Ай! Дядька, за что?

— Меньше говори, больше делай.

— Так я делаю, дядька, делаю. Ты ведь сам захотел этого литовца снять и велел мне не вмешиваться.

— Ты бы в него не попал, — ответил Семён. — Я, как видишь, тоже не очень. Ладно, меняем позицию.

— Зачем?

— Затем, что после каждого выстрела надо обязательно менять позицию. Иначе тебя быстро вычислят и обходить стороной станут. А может и убьют, чтобы не мешал.

— Это из их пугачей? — презрительно отозвался младший. — Они, считай, вдвое хуже наших стреляют, если не больше.

Семён подумал отвесить ему ещё один подзатыльник для лучшего понимания, но руки были заняты и пришлось объяснить словами: — Вдруг трофейное? Мало ли что ещё бывает?

— Понял, дядька, понял, — шмыгнул носом помощник.

Оба стрельца отползли назад из разрушенного пушечным огнём каменного дома, от которого остались только стены первого этажа и груда камней и горелых досок вместо второго и пристройки. Скрывшись от возможных наблюдателей с той стороны, стрельцы выпрямились и, осторожно перебираясь по бывшей улице, пошли к следующему месту из списка заранее присмотренных Семёном.

Изначально старого и опытного стрельца отправили в Киев наставлять молодёжь. Набранные после османского вторжения из крестьян, молодые стрельцы не прошли полный курс подготовки. Их требовалось продолжать учить и муштровать прямо на службе и для этого ряды молодняка разбавляли опытными стрельцами, прошедшими не одно сражение.

Для опытных ветеранов, назначение в Киев, должно было стать чем-то вроде отдыха. Из всех забот присматривать за молодыми да гонять их выбивая молодецкую дурь и заменяя её солдатской смекалкой. Что-то вроде почётного назначения перед ветеранской пенсией или возможность остаться на не слишком обременительной службе для тех, кому некуда было идти в гражданской жизни. Но вот как оно вышло на самом деле. И на старости лет Семён-стрелец снова должен ползать по развалинам каменных усадеб в обнимку с верным огнебоем и с молодым дурнем под боком которого ещё учить и учить. Но кто его научит солдатскому ремеслу кроме него? Ремесло солдата дюже простое. Всего и делов, чтобы научиться оставаться живым там, где враги умирают.

Молодой стрелец, не выдержав, в который уже раз, спрашивает? — Как думаешь, жив царь-отец?

Его волнение понятно. Этот вопрос интересует абсолютно всех, но никто не знает на него ответа.

— Не были бы у меня заняты руки… — кривится Семён.

— Да я просто спрашиваю, дядька!

— Не то спрашиваешь, — покачал головой старый стрелец.

— А что надо спрашивать?

— Спрашивать надо: видно ли тебя, дурня, с той стороны или нет? Литовцы на нас, бродячих стрелков, особенно злы. Много мы им людей за последние три дня повыбивали и, в большинстве, не обычных мужиков, а важных командиров. Они теперь на какую угодно хитрость пойдут лишь бы нам отомстить. От того и спрашиваю — видно тебя или нет?

Подумав, молодой ещё глубже зарылся в предварительно выкопанную ямку и присыпался сверху каменной крошкой и землёй: — Теперь точно не видно, дядька!

— Если перестанешь ерунду болтать, то ещё и не слышно будет, — советует молодому Семён.

Долгое время они сидят молча. Молодой иногда ворочается, но в меру. Да и далеко, никакой разъездной дозор не увидит. Ближе подходить литовцы побоятся и, видит бог, очень правильно сделают.

На время обеда перекусили честно разделённым пополам куском чёрствого хлеба и довольно неплохим вином. С водой у окопавшихся стрельцов были проблемы, а вот вина в погребах усадеб найдено столько, что не выпить за год. Потому и приходится питаться чем попало, но запивать это элитными винами. Самое главное не переборщить, чтобы не потерять твёрдость руки и зоркость глаза.

— Дядька, думаешь царь жив? А литовец полезет или так и будут нас, как зверей в клетке, тут держать? — не утерпел и задал наболевшие вопросы молодой стрелец.

— Опять не о том спрашиваешь, — вздохнул Семён.

— А о чём надо… смотри, дядька Семён, тучи!

— Что тучи?

— Серебристые шары. Это небесные корабли! Сколько их: раз, два, три, четыре. Целых четыре корабля!

Забыв о необходимости маскировки, Семён встал во весь рост и щуря глаза пытался разглядеть происходящее на горизонте. Через несколько долгих минут он убедился, что молодой полностью прав. Небесные корабли шли на сожжённый и захваченный мятежными боярами и литовскими наёмниками Киев.

Старый солдат облизал пересохшие губы: — Отходим к нашим.

— Чтобы рассказать им?

— Балда! Думаешь у остальных нет глаз? Чтобы узнать, что нужно делать. Приказ бродить по границе квартала и отстреливать зазевавшихся супостатов больше не важен. Нужно получить новые приказы.

Четыре небесных корабля разошлись каждый к своей цели. Один направился к прекрасно видимому сверху лагерю стрельцов, и свесившийся за борт сигнальщик принялся подавать сигналы цветными флажками. Собравшиеся кружком старшие офицеры пытались их разобрать, яростно ища в своих блокнотах значение указанных комбинаций. По их приказу принесли замызганные, но отличающиеся по цвету обрывки ткани и назначенный сигнальщиком стрелец неумело махал то одним отрезом, то другим, неумело пытаясь выполнять неразборчивые команды офицеров.

Ещё два корабля устроили охоту за разбегающейся литовской армией подгоняя их солдат залпами из ракет, накрывающими целые кварталы. Поджечь город они не боялись, что могло то уже сгорело, а что осталось, то уже почти и не жалко. Защёлкали выстрелы. Стрелять с высоты, конечно, легче, но всё равно, огонь небесных стрельцов с бортов летающих кораблей был невероятно точен и убийственен.

В отличии от тех же осман, уже начавших было вырабатывать действенные меры для борьбы с летающими кораблями вроде поставленных на регулируемые лафеты лёгких пушек — литовские наёмники и мятежные бояре совсем не имели подобного опыта и не могли ничего противопоставить кроме разряженного огня из ручных огнебоев, но высота надёжно защищала дирижабли.

Как следует разогнав и обратив в бегство собравшуюся вокруг Киева польско-литовскую армию, небесные корабли, не останавливаясь, пошли дальше.

Осмелевшие стрельцы вышли из каменного квартала, где держали оборону. Следуя указаниям, передаваемым с небесного корабля, сумели захватить продуктовый обоз. Там и захватывать почти ничего не пришло, дольше было собирать рассыпавшиеся по земле припасы из перевернувшихся повозок. В округе ещё полно вражеских солдат, но все они рассеяны и не представляют большой опасности для крепкой сплочённой группы.

Дирижабли полетели дальше, не собираясь прощать литовцам сговор с недовольными боярами и подлое нападение. Подмога и подкрепление должны были подойти к стрельцам по земле уже на следующий день, как передали сигнальщики. Но самая главная новость, не оставившая никого равнодушным: царь жив и с ним всё впорядке!

Узнав об этом, старый солдат Семён присел было на землю от внезапно накатившей слабости. Засуетившийся вокруг наставника и сослуживца молодой стрелец тут же поднёс чарку креплённого вина.

Выпив, Семён сморщился, занюхал кулаком и из глаз у него покатились крупные, словно у лошади, слёзы.

— Что такое? — продолжал беспокоится молодой: — Тебе плохо, дядька?

— Наоборот, — отмахнулся Семён от второй чарки чувствуя, что она точно будет лишней: — Хорошо.

Но выпить всё же пришлось так как тосты говорили офицеры и каждый второй из них звучал «за царя». Отвесив молодому дежурный подзатыльник, Семён велел вылить из чарки креплённое вино и принести что-нибудь совсем лёгкое, чтобы пилось как вода.

* * *

Держа в руке фонарь со вставленной внутрь свечой, русский царь, Иван Третий Васильевич самолично и в одиночестве спускался по каменной лестнице. Может быть не самое лучшее решение ходить одному после недавнего покушения, но гнавший самодержца вопрос был слишком деликатен, касаясь прошлого и будущего. Царь просто не мог раскрыть его кому-то ещё.

Воздух под сводчатым потолком низкого подвала в одной из башен ещё старого кремля был спёрт. Пахло сырым камнем, землёй, чем-то кислым и затхлым. Сюда, в каменный мешок под глухими кремлевскими стенами, сводили тех, чьи голоса не должны были достигнуть чужих ушей.

Иван Третий, в простом темном кафтане, без регалий, стоял перед сидящей на соломе фигурой. Прикованная к стене цепь мягко звенела с каждым движением пленника. Это был не старец, а человек лет сорока, с горящими как угли глазами на исхудавшем и обветренном лице. Его доставили из-под Киева, ещё до восстания, где он на площадях кричал вещи, от которых стыла кровь.

Соседние клетки пустуют. Только в эту бросили свежей соломы и поставили бочку чистой воды.

Царь с интересом оглядел самозванного пророка: — Известно ли тебе почему ты оказался здесь?

Стражи нет. Он удалил её со всего подвального этажа чтобы никто не мог подслушать их разговор. Ведь если царь прав и этот безумец действительно тот, за кого он его принимает, то… Чужим людям совсем не нужно знать вещи, которые станут здесь обсуждать.

— Я знаю зачем здесь ты, Владыко, — усмехнулся пленник, показав покрытые жёлтым налётом зубы.

— Вот значит, как, — спокойно заметил царь и вдруг резко подался вперёд: — Тогда говори, говори зачем я пришёл к тебе если действительно знаешь это! Говори, но помни, что твоя жизнь сейчас заключена в твоих собственных словах. Не играй со мной. Не пытайся разжалобить или, хуже того, обмануть. Скажи мне правду, и я верну тебе свободу!

— Свобода! Что это за штука? Разве может быть свободен мир после прихода в него падших звёзд каждая из которых думает будто знает будущее, но только своё? Хочешь освободить этот мир — убей все звёзды. Убей самого себя. Но даже этим ты сделаешь только хуже!

Иван Третий молчал с непроницаемым лицом слушая откровения сумасшедшего пророка.

Тот продолжал: — Ты пришёл сюда за именами, разве не так? Ищешь подобных себе. Кого-то ты уже знаешь, кого-то ещё нет. Особенно в других частях света. Ты боишься конкуренции?

— Я ничего не боюсь, — царь отмёл возражения властным движением руки.

Закашлявшейся порок вынужден прерваться и попить воды.

— Холодная. Говорю: холодная вода. Ты бы скинул мне сюда одеяло или перевёл куда. А то так и не успеем наговориться, раньше помру.

— Будет тебе одеяло, — пообещал Иван Третий. — Но сначала расскажи то, что знаешь о… других.

— Мы все лишь побеги на ветвях, выросших из одного корня, — усмехнулся пророк. — Можно сказать братья и сёстры. Зеркальные отражения друг друга, но неправильные, а чуточку изменённые. Ты вполне мог бы стать мной, а я тобой. Мы все родственники, совокупность потенциальных возможностей. Близкие линии вероятностей сливаются, но если отличий накапливается слишком много, то при попытке слияния получаются конфликты. А конфликты должны быть разрешены.

— Скажи мне имена! — потребовал царь.

— Имена? Почему бы и нет, изволь.

Мехмед Второй Фатих, султан Османской Империи — вероятностная линия тотального контроля сознания. Возведённое в абсолют и закреплённое достижениями науки и технологии разделение на высшие и низшие касты. Высшие определяют всё. Что низшим думать, чего желать, к чему стремиться, что помнить — всё! Это мир психологического рабства, где миллионы человекоподобных зомби готовы на что угодно по одном лишь слову «новых аристократов». Вместо того чтобы с помощью технологий попытаться стать богами самим, они низвели всех остальных до уровня нпс в компьютерной игре. Но может быть так и надо? Может быть только этот путь позволит дереву человечества пережить грозящую ему катастрофу? Мы никогда не узнаем, ведь султан уже мёртв и все знания, накопленные в его вероятностной линии, умерли вместе с ним. Какое необдуманное расточительство!

— Он мёртв, это точно? — спросил царь. — Откуда ты это знаешь?

— А откуда я знаю всё остальное? — пророк хрипло рассмеялся, и звук разнесся эхом по каменным сводам.

— Фридрих Третий Габсбург, император Священной Римской Империи. Его вероятностная линия это линия вечной войны. Представь себе мир, где каждый, от рождения, солдат. Все воюют со всеми. Самое разрушительное оружие уже было использовано, но… не привело к победе. Из всех прочих видов ресурсов обильно доступен только человеческий, благодаря функции самовозабновления. Линия, где мастерство подготовки новых солдат возведено в абсолют. Где такие понятия как «гражданское лицо» или «небоевые потери» практически забыты словно ненужный хлам.

— Изабелла Кастильская, королева Испании и Франции. Вероятностная линия безудержного изменения. Генетические коррекции, продающиеся в супермаркетах по цене двух чашек кофе. Люди — перестроившие себя настолько, что уже давно перестали быть людьми. Оригинальные, нетронутые цепочки ДНК стоят дороже золота и дороже чистой воды. Скрытые генетические вирусы, оставляющие в порядке фенотип, но взбалтывающие и перемалывающие цепочки генов. Животные и растения — всё изменено настолько, что обычному человеку уже почти невозможно выжить в этом не предназначенном для него мире.

— Скажи мне о тех, про кого я не знаю, — потребовал царь.

— Есть ещё двое. Один в Китае, пьет вино с мандаринами и пишет стихи, зная, что его династию сметут через пару веков. Он играет в утонченное декадентство, пока ты тут пытаешься построить утопию из стали и камня. Другой на чёрном континенте. Вместе со своими поддаными он ест человеческую плоть разрезая её костяными ножами. Он выжигает джунгли под пашни также как раньше, в прежней жизни, выжигал города сбрасывая на них атомные бомбы из чрева стратегического бомбардировщика, парящего на границе стратосферы.

— Всего лишь двое? — удивился Иван Третий.

— Было больше, но кто-то погиб по глупости, а кого-то другого свергли его собственные поданные. Есть и такие, кто отказался от гонки.

— Например ты?

— Например я, — согласился пророк. — Моя вероятностная линия это объединение разумов. Телепатия. Постоянное подключение к планетарному инфополю. Связь всех со всеми и, как следствие, практически полное отсутствие конфликтов — мир и взаимопонимание. Хорошее будущее, но слишком уж пресное. И самое главное — беззубое. Этой вероятностной линии не выжить в том шторме, который вскоре налетит на наше общее дерево. Человечество неизбежно погибнет если оно последует по моему пути. Из-за этого я отказался от борьбы. Чтобы пережить грядущий катаклизм людям будут нужны зубы и когти. У меня же нет для них ни того, ни другого.

— Что за катаклизм ждёт впереди? — жадно спросил царь.

— А ты не знаешь?! Не знаешь?! — расхохотался пророк. В его усталых глазах вспыхнула искорка безумия и замерцала всё ярче.

Царь подождал, но его собеседник похоже не собирался говорить что-то ещё.

— Тебе принесут одеяло и горячую похлёбку, — пообещал он прежде, чем развернуться и пойти к выходу, оставляя безумца с его правдой в подвальной тьме.

Глава 16. Нападение на институт — объявление войны

Воздух в комнате под самой крышей густ и сладок. Там пахнет пылью, воском и пожелтевшей от времени бумагой. Мальчишка склонился над толстенным фолиантом — это «Альмагеста» Птолемея, украденная им из университетской библиотеки не для дерзости, а из-за невозможности оторваться.

За окном гудит средневековый Краков. Слышны крики разносчиков, бой городских часов, церковный звон. Но для мальчишки весь этот шум был лишь далеким гулом, фоном для громкого хора планет и звезд, звучащего в его голове. Его мир заключен в этом каменном мешке, заваленном книгами, свитками и его собственными черновиками. На столе лежат краюха хлеба и кусок сыра, нетронутые с самого утра. Мальчишка чертит циркулем на восковой табличке, сверяясь с древними таблицами. Юношеский максимализм столкнулся с врожденной осторожностью. Он видел нестыковки в великой системе Птолемея. Эти кривые, вычурные эпициклы, которые должны были объяснить попятное движение Марса, казались ему… некрасивыми. А значит: неверными. Бог — совершенный математик, он не мог создать такую сложную и неуклюжую механику.

В его блокноте, спрятанном под кроватью, лежали наброски иной системы. Смелой, безумной, еретической. Иногда он сам пугался своей дерзости. Поместить Солнце в центр? Сделать Землю всего лишь одной из планет, мчащейся в космической пустоте? Возможно ли чтобы это было правдой? Что все люди на земле не более чем букашки, несущиеся на огромной скорости через бездну темнее мрака, через вечную и неизменную космическую ночь?

Дверь скрипнула. В проеме показался старший брат, Анджей, такой же студент, но более приземленный и общительный: — Опять зарылся в книги, Николай? Спускайся! В городе веселье. Гильдия купцов устраивает шествие.

Мальчишка морщится, отрываясь от схемы: — Мне нужно закончить расчёты, Анджей. Кажется, что Птолемей ошибся или, может быть, это снова я сам.

— О, Господи! — Анджей закатил глаза. — Ты говоришь на каком-то варварском наречии. Птолемей, Солнце, Луна. Лучше бы подумал, как нам пополнить кошельки. Деньги, присланные дядей, тают на глазах.

Это была правда. Братья жили скромно, почти в бедности. Деньги, которые их дядя, Лукаш Ваценроде, высылал на образование, уходили в основном на книги, пергамент и свечи, которые Николай жег ночами напролет.

— Деньги это прах, — отмахнулся Николай. — А знание вечно.

— Вот только оно не согреет тебя зимой и не накормит голодным вечером, — вздохнул Анджей.

В ответ лишь упрямая, кривая усмешка. Всё, как всегда.

Покачав головой, Анджей удалился, оставив брата в одиночестве.

Мальчишка по имени Николай подошел к маленькому, запыленному оконцу. Начинало темнеть, и на небе, в разрыве между свинцовыми тучами, загорелась первая звезда. Венера. «Вечерняя звезда». Та самая, чье движение не укладывалось в прокрустово ложе старых догм.

Обычный краковский вечер. И всё же нет. Какой-то шум внизу, у входа.

Анджей зовёт брата, призывая его спуститься. Братья удивлены. Они никого не ждали и всё же этот серьёзный итальянский господин в просторном чёрном плаще и с лёгкой сединой волосах утверждает будто пришёл именно к ним. Более того, он говорит, что пришёл, главным образом, к младшему брату.

— Кто вы такой? — требует ответов Анджей. — Что вам нужно от моего брата?

— Позвольте представиться: Джан Батиста делла Вольпе. Я принёс письмо молодому Николаю Копернику от своего государя.

Запечатанный воском конверт из белой, плотной бумаги переходит из рук в руки. И пока младший из братьев возится с конвертом, старший продолжает наседать, требуя ответов: — Кто такой этот ваш государь?

— Русский царь, Иоанн Третий Васильевич, — отвечает Джан Батиста.

— Тот самый что изобрёл безлошадные повозки? Тот, кто создал летающие корабли? — хором спрашивают братья.

— А также многое другое. Да, это именно он. Прочитайте письмо, — советует гость.

— Что? Что там такое? — пытается заглянуть через плечо Анджей. Узнав, кто автор письма, старший брат сделался удивительно робок и даже не пытается забрать бумагу из рук младшего.

— То, что нам кажется движением Солнца, на самом деле происходит от движения Земли и нашей сферы, вместе с которой мы обращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета… Что это такое? — возмущается старший брат.

Николай молча дочитывает письмо и только тогда поднимает взгляд на почтальона и спрашивает: — Что русский царь хочет от нас, с братом?

— Он хочет вас обоих, но, в первую очередь, тебя, Николай.

— Почему меня?

— Мой господин знает будущее. Ему ведома твоя судьба и то, каких высот ты сможешь достигнуть. Или тех, которые мог бы достичь если бы не был вынужден осторожничать и скрывать свои идеи, — ответил Джан Батиста.

— Бросить университет и переезжать… слишком неожиданно, — продолжает колебаться Николай.

— Куда переезжать? Как? — не понимает Анджей.

— Будущее наступает с ними или без нас, — развёл руками Джан Батиста. — Что выберешь ты, юный мастер?

* * *

В анатомическом отделении московского государева медицинского института люстры заправляли конопляным маслом так как оно горело ярко и, самое главное, чисто, почти не давая гари и выделяя приятный аромат. А чтобы вскипевшее масло, не дай бог, не выплеснулось на врачей или пациентов, его помещали в стеклянные сосуды-лампы хитрой формы.

В центре каменного зала, на дубовом столе, покрытом грубым, но чисто выскобленным холстом, лежит человек в горячечном бреду. Его живот вздут и тверд, как барабан. Перитонит. В обычные времена — приговор.

Но времена не обычные. По воле Государя воздвигнут сей медицинский институт, где десятки талантливых врачей со всех концов державы учились по написанным им учебникам и атласам, пытаясь научиться бороться с самой смертью.

Вокруг стола люди в темных, похожих на монашеские, одеяниях — лекари. Среди них молодой, но уже не раз удачно совершавший сложнейшие операции, врач Даниил. Где-то в толпе затесался остробородый Симеон с глазами фанатика. Во главе — архиврач Анастасий, мужчина с окладистой седой бородой и цепким, жестким взглядом.

Архиврач объявляет: — Сегодняшнюю операцию проведёт девица Марья!

Даниил пытается возражать, указывая на то, что случай слишком сложный, но Анастасий остаётся непреклонен. Где-то позади улыбается в бороду хитрец Симеон.

— Покажи нам своё искусство и подтверди право называться настоящим врачом, — требует архиврач. — Жизнь этого несчастного теперь полностью в твоих руках.

Чей-то голос из-за спины добавляет: — Здесь не помогут высокопоставленные покровители.

Кто это сказал? Даниил с гневным лицом оборачивается, но привыкший говорить из-за спины уже замолчал, желая остаться неузнанным. Повернувшись к Марьи Петровне, Даниил подбадривает девушку бледной улыбкой и шёпотом говорит: — Ты справишься. Это как раз то настоящее дело, которого ты хотела.

Марья едва заметно кивает. Выходя вперёд и становясь между архиврачом и больным на столе, она привычно проговаривает свои будущие действия вслух: — Гной внутри. Его нужно удалить. Искать перфорацию кишки и зашить ее. Иначе пациент умрет.

Анастасий молчит, и Марья моет руки в спиртовом растворе, после чего берётся за скальпель. Серебряные крючки и иглы с вываренной в уксусе кишкой лежат рядом, ожидая своей очереди.

Перед тем как сделать первый разрез она примеривается. Может быть слишком долго. По толпе лекарей пробегает волна шепотков.

Решившись, Марья оставляет все тревожные мысли позади, мысленно выставляя их за дверь до конца операции.

Глубокий разрез делается твёрдой, свободной от сомнений, рукой. Кровь выступила темной струйкой. Пахнет кислым и гнилым. Марья увидела источник заражения — небольшое отверстие в воспалённой кишке.

— Серебряный крючок. Иглу, — командует она, даже не глядя на того, кто принялся ей ассистировать.

Полость промыта спиртовым раствором и аккуратно зашита.

Когда она наложила последний шов на кожу и перевязала рану чистейшим льняным полотном, в зале стояла гробовая тишина. Пациент дышал ровно, на лбу выступили капли пота, но не от жара, а от перенесенного шока. Он был жив.

Архиврач Анастасий медленно подошел, внимательно оглядывая рану. Даниил, а именно он помогал во время операции подавая инструменты и придерживая края раны чтобы Марья могла работать, довольно кивнул.

Кто-то из толпы спросил: — Он выживет?

— Если не случится вторичное заражение. Нужно поддерживать чистоту и давать отвар из коры ивы от боли и воспаления, — ответил за архиврача Даниил.

В тишине зала раздались громкие, торопливые шаги. Одна фигура, отделившись от толпы лекарей, уходила прочь. Это был злословец Симеон не сумевший добиться поставленной цели. Понимая, что если не вышвырнуть эту девицу из института как можно скорее, то вскоре в его стенах появится ещё одна и ещё и тогда этот поток, открытый государевым указом, будет уже не удержать, он делал всё что мог. Но и этого оказывалось слишком мало.

Не найдя явных огрехов, Архиврач сухо кивнул и, ни слова не сказав, развернулся и вышел. Толпа лекарей в тёмных балахонах потянулась за ним. Иногда кто-то из них оглядывался на оставшихся стоять у тела больного Даниила и Марью Петровну.

— Прекрасная работа, — похвалил Даниил, когда они остались одни. — Я и не сомневался в тебе.

— Зато я сама в себе очень даже сомневалась, — отмахнулась Марья.

Молодые врачи сами убрались в операционной оставив больного отдыхать. После, когда он немного отлежится и если не случится второго заражения, его переведут к выздоравливающим. Наблюдать за пациентом осталась сиделка, но уже через несколько часов, Марья вернулась и заменила её.

— Хочу сама проконтролировать что с ним всё будет хорошо, — объяснила она.

Тишина в келье-палате нарушается лишь ровным дыханием уснувшего после операции пациента и поскрипыванием перьев в соседней келье. Вечер, операций уже не проводится. Большая часть лекарей разошлась домой. Остались только такие как она, нанятые сиделки и пара дежурных лекарей.

Неожиданно тишину врачебного покоя нарушил громкий, непривычный треск ломаемого дерева. Запираемая на массивный засов дверь влетела внутрь в клубах известковой пыли. В здание Анатомикума врываются фигуры в темных, поношенных зипунах, с лицами, скрытыми под капюшонами и глухими масками. Их много — не меньше десятка. Они вооружены огнебоями и саблями. От попытавшегося им помешать дежурного санитара отмахиваются клинком и тот падает в брызгах крови.

— Ни с места! — кричит хриплым от ярости голосом один из них, самый крупный.

Выглянувших в приёмный покой дежурных врачей хватают и вяжут, с силой затягивая грубую, режущую кожу, верёвку. Испуганная санитарка пытается сбежать, но ей в спину стреляют. Гулкий звук выстрела долго не утихает в анфиладе потолков и комнат. Бедная женщина неподвижно лежит на животе и под ней расплывается тёмное, почти чёрное, пятно.

— Это ещё кто? — один из бандитов вламывается в келью, где находятся Марья с пациентом. Несмотря на громкие звуки и крики тот продолжает спать беспокойным сном, обильно потея.

Дуло огнебоя смотрит Марье прямо в лицо. Там, в глубине ствола, таится тьма готовая в любой момент взорваться огнём.

— Кто ты такая? — спрашивает бандит. — Лекарь что ли?

— Какой ещё лекарь, разуй глаза, это девица, — поправляет его товарищ.

— И правда, что-то я не заметил, — соглашается первый.

Марью сгоняют к толпе санитарок и сиделок. В отличии от врачей их не стали связывать и особенно не обращают внимание. Марья исподволь оглядывает напавших на институт. У неё в рукаве спрятан скальпель и несколько игл которые она успела схватить, заслышав шум за дверью. Оставалось понять как этим богатством можно воспользоваться в текущей ситуации.

Среди связанных врачей, она замечает Симеона. Он что здесь делает? Ехидный старик тоже видит Марью и даже в такой ужасной ситуации привычно закатывает глаза. Кажется, будто он даже рад, что Марью определили к толпе согнанных вместе санитарок, уборщиц и кухарок. Как будто этим лишний раз подтвердили, что она не является настоящим врачом и никогда им не станет.

— Что вам нужно? — спрашивает нападавших один из лекарей, по правую руку от Симеона.

В ответ прилетает удар прикладом огнебоя в лицо, но всё же командир нападавших соизволяет ответить: — Вы все служите сидящему на престоле дьяволу. Это проклятое место — зримое воплощение его богопротивных идей. Но мы, верные слуги истиной веры, очистим его. В тьме ночи мы зажжём такой яркий маяк, что его увидят даже на небесах и тогда воинство божие придёт с неба и свергнет проклятого государя!

Безумцы! — подумала Марья. — Но что они говорили про маяк? Неужели собираются подпалить весь институт?

— Пожалуйста, не трогайте больных. Для кого-то из них простое перемещение с места на место уже крайне опасно, — попытался вмешаться один из врачей.

— Живые мертвецы, — фыркнул главарь. — Следуя божьему замыслу все они уже давно должны были предстать перед его судом и только богопротивное чародейство продолжает удерживать их на этом свете заключая чистые души в страдающие тела!

Кирпичные корпуса института подпалить было бы не так просто. Но вот построенная во внутреннем дворе деревянная церквушка идеально подходила на роль большого костра. Выломав запертые, по ночному времени, двери, бандиты принялись сносить в церковь деревянную утварь и рубить её в щепы, подготавливая пищу для огня. Марья опасалась, что их всех или, хуже того, больных загонят внутрь и сожгут, но похоже, что разбойникам нужны были живые заложники. Они легко убивали, однако большую часть старались сохранить живыми. Зачем? Кто знает!

Обильно политая маслом куча разрубленной деревянной мебели загорелась так быстро, словно только и ждала этого.

Пользуясь тем, что большая часть бандитов занялась организацией пожара и охранять их остался всего один, Марья достала спрятанный скальпель продолжая скрывать его блеск сжатой в кулак ладонью.

Нужно было как-то подойти к бандиту.

— Я хочу в туалет, — сказала она.

— Что?

— В туалет, — объяснила Марья. — Очень хочется. Можно мне сходить?

— Нельзя.

— А как тогда.

— Ссы здесь, — усмехнулся разбойник. Хуже того, он теперь смотрел на неё, не отрываясь и шанс подойти к нему, не вызвав подозрения, стал ещё более мал и скромен.

Марья сказала: — Я стесняюсь.

— Мне-то что с того, — пожал плечами бандит.

— Будет неприятно пахнуть, — предупредила она.

— Чёрт с тобой, — решил разбойник и подойдя к женской половине выдернул Марью из толпы. — Сейчас кликну Егора, он проводит. И чтобы это последний раз, поняла?

Марья часто-часто закивала, а когда бандит повернулся к двери и раскрыл рот собираясь позвать помощника она ударила его скальпелем в горло. Это был хороший разрез — от края до края. Бандит с силой оттолкнул её так, что Марья налетела на другую женщину. Он попытался что-то сказать, но вместо звука выдавил лишь новую порцию крови обильно залив ею и себя самого и пол под собой.

Может быть и получилось бы всё провернуть тихо, но дуры-бабы, увидев размахивающего руками бандита с двумя ртами, громко закричали и говорить о какой-либо скрытности после этого не представлялось возможным.

Чувствуя всей кожей как счёт оставшегося времени идёт буквально на секунды, Марья успела добежать до двери и захлопнуть её прямо перед носом уже бегущего к ним бандита. Может быть того самого Егора, который должен был её проводить.

Едва она успела накинуть засов, фиксируя дверь, как с той стороны раздался могучий удар. Егор налетел на дверь всем телом, но та, с честью выдержала обрушившееся на неё испытание. Ещё несколько ударов, но уже послабее. Бил рукой, а может быть и ногой. Затем последовал выстрел в дверь из огнебоя, однако та ещё продолжала держаться.

Подняв с пола упавший скальпель, Марья принялась освобождать связанных мужчин. Вооружившись забранным с тела убитого бандита оружием, врачи почувствовал себя немного уверенней несмотря на продолжающие попытки выбить или сломать дверь.

Сильно мешали продолжавшие голосить женщины и на них пришлось прикрикнуть, чтобы замолчали.

— Выводи людей, — сказала Марья дежурному врачу, подобравшему бандитский огнебой.

— А ты сама?

— Я должна собрать пациентов. Хотя бы из этого корпуса. Боюсь бандиты не станут с ними церемониться после того, как мы сбежали.

— Тогда я с тобой, — пообещал врач.

Марья кивнула: — Отлично.

Разделившись на две неравные части, врачи и персонал поспешили в разные стороны: одни на выход, другие, наоборот, вглубь анатомического корпуса. Во внутреннем дворе института языки пламени уже жадно облизывали подожжённую церквушку. В городе заметили это. Значит скоро должна будет подойти помощь. И на что только наделись напавшие на институт разбойники? Неужели и правда на то, что божье воинство якобы спустится с неба?

Вместе с другими врачами и кем-то из персонала, кто оказался покрепче и посмелее, Марья перекладывала больных на носилки и отправляла наружу. В анатомическом корпусе держат только тех, кто слишком слаб после или перед готовящейся операцией, а таковых не слишком много. Она надеялась успеть вытащить всех.

Неожиданно что-то тяжёлое опустилось на крышу, практически упало. Черепица треснула так громко, что это было слышно внутри даже сквозь гул набравшего силу пожара.

— Что это? — дёрнулся санитар.

— Может быть что-то упало? — предположила уборщица и сиделка, женщина крутого нрава, не побоявшаяся остаться внутри и помогать вытаскивать больных.

Опровергая её слова на крышу, обрушились ещё несколько ударов.

Как будто кто-то… приземлился на крышу. Но очень большой и тяжёлый, — подумала Марья.

В окне, где до этого мелькали только ярко-оранжевые отблески пожара, разогнавшего ночную темноту, вдруг показался чей-то тёмный силуэт. Он мгновенное, словно длинным скачком, приблизился. И вот уже в окно смотрит оскаленная пасть чудовища с приплюснутой мордой раза в два большей чем голова обычного человека. Сильный удар выбивает стёкла и ломает решётку. Просунув обе руки, чудовище разгибает самые толстые прутья и разрывает более мелкие освобождая себе проход. Его серая кожа кажется сделанной из камня, словно перед ними ожившая горгулья, чьими уродливыми скульптурами так любят украшать своих храмы западные католики.

Державший огнебой врач профессиональным движением поднимает его и стреляет прямо в морду пытающемуся пролезть внутрь монстру. Чудовище закрывается от выстрела рукой. Распахнутой ладонью размером со сковородку, где каждый палец как дубина. Выстрел оставляет на его теле рану. Один палец оторвало, да и другой как-то болезненно перекручен. Из широкой ладони дополнительно вырвало знатный шмат мяса. Но в целом ущерб совсем не критичен. Монстр обиженно орёт, видимо чувствуя боль, и ещё яростнее беснуется, разваливая и расширяя оконный пролёт под собственные немалые габариты.

* * *

Спешившие на пожар в московском медицинском институте пожарные команды вынуждено отступали, столкнувшись с пикирующими на институтские крыши горгульями. Растерянные люди, нацеленные на борьбу с огнём, не готовились встретиться с чудовищами и не имели средств для борьбы с ними.

Чудовищно живучие. Нечеловечески сильные. С каменной кожей, которую может пробить сильным ударом разе что опытный мечник. Вдобавок видевшие в темноте. И, самое главное — при всей своей массе способные если не к полноценному полёту, то, как минимум, к высоким прыжкам и затяжному планированию — напавшие на институт чудовища оказались страшными противниками. Хорошо ещё что их было относительно немного.

Пожар в церкви при институте послужил для них одновременно сигналом и маяком.

Когда поднялись по тревоге стрельцы, монстры и разбойники уже захватили корпуса института. Часть оставшихся там на ночь врачей успела сбежать, но не все. Часть пациентов получилось вывести, но опять же далеко не всех. Ночь, как на зло, выдалась практически безлунная. Хмурое небо затянуто тучами. Факелы в руках у людей освещают сами себя и почти ничего вокруг. А там, во тьме, прячутся настоящие чудовища.

Церковь во дворе института ещё пылает. Хорошо, что она стоит в некотором отдалении от прочих построек и почти нет риска что пожар перекинется на соседние здания. Если, конечно, кто-то не разожжёт его намеренно и специально.

Собравшиеся стрельцы предпринимают попытку ночного штурма. Многозарядные огнебои позволяют даже небольшим группам выдавать нужную плотность огня. Прикрывая друг друга, они проходят внутрь одновременно через два корпуса, собираясь зажать разбойников в клещи.

Михаилу стоит большого труда удержать Леонардо от того, чтобы лезть следом за солдатами, а то и впереди них. Друг пытается вырваться, не слушает приводимых аргументов. Ведь там — Марья. Она оставалась сегодня в ночь. И только крепкая оплеуха приводит мастера в чувство заставляя включить голову.

С каждой минутой прибывает всё больше стрельцов. Те, что вошли внутрь завязли в перестрелках с разбойниками. Бандитов туда набилось сотни полторы, не меньше. Плюс монстры. Обладая чудовищной силой и человеческим разумом, они защищаются от выстрелов из огнебоев держа перед собой тяжёлые столы, словно щиты. В лабиринте кельей и коридоров монстры особенно опасны так как могут оказаться за углом, за стеной или спрятаться и напасть со спины. И весь вопрос в том успевают ли стрельцы выстрелить первыми или нет.

Но всё новые стрелецкие части идут на помощь завязшим товарищам. Снаружи территория института блокирована, чтобы никто не вырвался. Кажется, что нападавшие просчитались и вскоре будут уничтожены.

Одновременно, как по команде, чудовища с каменной кожей выбираются на крыши корпусов. Они подпрыгивают вверх и в верхней точке распахивают широкие крылья до этого момента, плотно прижатые к телу и образующие защитный горб на спине. Увы, они убегают не просто так. Почти каждый из монстров несёт какого-то человека. В одном из пленников Леонардо с ужасом узнаёт Марью.

Гремят редкие выстрелы. Движения чудовищ настолько быстры и неожиданны, что на них мало кто успевает среагировать. Некоторые, увидев пленников, опускают стволы опасаясь стрелять. Бросив разбойников на произвол судьбы, монстры разлетаются по городу. Они движутся большими прыжками с крыши на крышу помогая себе крыльями видимо не способными обеспечить полноценный полёт, но зато превращающие неуправляемый прыжок в хорошо управляемое планирование.

— Там Марья! За ней! — требует Леонардо бросаясь к пародвижетелю на котором они приехали.

— Ты уверен? — Мишка чуть замешкался, но успел заскочить в машину. Та стояла под парами, готовая к движению, правда мастер рванул так резко, что чуть было не заглушил двигатель. Жалобно скрипнув, пародвижитель покатил по улице постепенно ускоряя ход. Слишком медленно по мнению мастера, не отрывающего взгляд от карнизов крыш.

— Как ты их видишь? — попытался спросить Михаил.

— Никак!

— А куда едешь?

— За ними!

Новых вопросов не последовало. Разогнавшийся пародвижитель подскакивал на каждой кочке и тот, кто открывал в нём рот неиллюзорно рисковал сам себе откусить язык.

Безумная гонка по улицам ночной Москвы набирала обороты. В темноте, практически ничего не видя, скорее угадывая. Редкие фонари больше слепили, чем помогали. Взволнованные выстрелами и суетой, значительная часть горожан высыпала на улицы и их приходилось объезжать. Только чудом у них пока получалось до сих пор никуда не врезаться. О том на верном ли они пути и действительно ли догоняют прыгающее по крышам чудовище, Мишка даже и не думал. Тут все силы направляешь на то, чтобы держаться и не выпасть. Как Леонардо успевал смотреть одновременно вверх и вперёд и вовремя корректировать путь — настоящая загадка.

Мимо промчался конный отряд стрельцов. Сложно разобрать: они его обогнали или он их? В любому случае это несколько обнадёживало. Встречаться с серокожим монстром один на один, Михаил Игоревич не имел ни малейшего желания. Что до Леонардо, то тот, казалось, вовсе не думал об этом.

Дома разошлись, открывая выход на площадь. Чудовищу пришлось спрыгнуть на землю и дальше уже бежать. Девушка у него в руках висела безвольным кулем. Но если до сих пор не бросил, значит, скорее всего, она ещё жива.

Площадь довольно широка — это окраина, здесь все площади и улицы шире, нет той скученности что в центре города.

— Что ты делаешь?! — успел крикнуть Мишка.

Не останавливаясь, а разогнавшись ещё сильнее, если только такое вообще возможно, Леонардо направил пародвижитель прямо на замершего посреди площади монстра. Тот, видимо, оказался застигнут врасплох и потерял драгоценные секунды оценивая ситуацию и пытаясь разглядеть кто там ещё пытается его преследовать кроме громыхающей и исходящей паром машины. Ведь не могли эти дурни на пародвижители преследовать его в одиночку? Не настолько они глупы?

Хотя тут скорее подойдёт другое слово: безумны.

Перед самым столкновением чудовище отбросил свой груз в сторону. Видимо ему было важно сохранить пленницу живой или она просто мешала приготовиться к удару.

Что есть силы, разогнанный до максимальных, для себя, скоростей, с кипящим котлом и раскалённой до красна топкой пародвижитель влетел в могучую двухметровую фигуру снося её как пушинку. Инерция движения проволокла упавшую тушу несколько метров перемалывая ей кости продолжавшими крутиться колёсами. Столкнувшись с каменной кожей заклёпки не выдержали. Раскалённый пар прыснул в морду чудовищу. Оно заорало. Попыталось сбросить с себя тяжёлый пародвижитель, но, в таком состоянии, не смогло.

Оба пассажира вылетели в момент столкновения и благодаря этому выжили, водительское кресло полностью смялось, руль проткнул обшивку сидения. Впрочем, вылететь из врезавшегося на скорости пародвижителя — приятного мало. Тут можно спокойно переломать себе кости или разбить голову. Мишке повезло, приземлился успешно. Несколько раз перекатился, гася скорость и тут же поднялся на руках. Как раз в этот момент раскалённый пар брызнул в лицо чудовищу, и оно издало оглушительный крик.

— Да как ты, сволочь, ещё живой-то остаёшься? — возмутился Мишка.

Кое-как поднявшись, он дохромал до продолжающего слабо ворочаться под наехавшим на него пародвижителем чудовища. Один глаз у того выбит, зато второй злобно уставился на Михаила. В этот глаз он и выстрелил. После падения шатало или чудовище успело отвернуть голову, но попал не в глаз, а в щёку. Ещё один выстрел, ещё и ещё. Чтобы на этот раз точно наверняка. Хорошо бы для верности ещё и отпилить голову, но под рукой нет ничего достаточно острого.

Развернувшись, Михаил вернулся к продолжающему лежать Леонардо. Сердце кольнуло плохое предчувствие.

Мастер упал хуже него, ободрался, но, вроде бы, ничего серьёзного. Руки-ноги целы, голова тоже, а новая кожа нарастёт. Раз хлопнул по щекам, два. Леонардо открыл глаза.

— Марья!

Оттолкнув Михаила, мастер встал, зашипев от боли в ободранных руках. Свой груз монстр отбросил перед самым столкновением в сторону. Связанная худощавая фигура в знакомом тёмном кафтане лежит в стороне от них. Ёрзает, пытаясь развязаться, но только напрасно извивается. И сказать ничего не может, видно рот заткнут.

— Марья! — торопится Леонардо. Он режет верёвки ножом из набора инструментов, который обычно везде возил с собой. Мишка отвлекается на влетевших на площадь дружинников сейчас затормозивших и с удивлением разглядывающих мёртвое тело чудовища под наехавшими на него остатками пародвижителя.

— Марья? — в третий раз восклицает Леонардо и это уже не похоже на радость влюблённого юноши удостоверившегося что его милая в порядке и с ней ничего не случилось. Мишка делает шаг к нему и видит остроконечную жёсткую бородку. На руках у мастера лежит худосочный мужик в тёмном кафтане лекаря.

— Ты кто такой? — спрашивает Михаил, но остающейся во рту кляп мешает ему говорить.

Леонардо вытаскивает кляп и спасённый ими пленник представляется: — Симеон. Врач. Спаси вас господь за то, что не дали меня утащить этому чудищу!

— А где Марья? Марья Петровна. Она тоже лекарь, сегодня должна была остаться в ночную.

— Я не знаю. Монстры расхватали нас по одному, причём брали только лекарей. Наверное, её взяло какое-то другое чудовище.

— Нужно найти Марью! — потребовал Леонардо.

— Как ты её теперь найдёшь?

— Не знаю, — покачал головой мастер. — Не знаю.

Историческая справка к шестнадцатой главе

Николай Коперник (годы жизни 1473–1543)

Выдающийся польский астроном, математик и экономист.

Создатель гелиоцентрической системы мира, где планеты вращаются вокруг солнца описанной в труде «О вращении небесных сфер». Любопытно, что Коперник (в отличии от своих последователей — Джордано Бруно (1600) и Галилео Галилея (1633)) официально не настаивал на своей системе. Более того, его труд был опубликован уже после его смерти. Таким образом, когда Церковь наконец поняла идеологическую опасность его работ, автор уже находился вне пределов достигаемой её загребущих рук.

Кроме астрономии, учёный внёс вклад в развитие тригонометрии и экономики.

Возможно, внимательный читатель уже заметил некоторую нестыковку по датам. В частности, в реальной истории, обучение в Краковском университете Николай Коперник начал в 1491-ом году, тогда как сейчас в романе идёт примерно 1480-ь какой-то (признаюсь, я тут уже немного запутался) год. Однако, после того как у меня в тексте русский царь строит паровые танки и дирижабли, а королева Испании вовсе плодит самых разнообразных мутантов, я считаю себя вправе передвинуть год поступления Николая Коперника в Краковский университет пораньше на пять — семь лет. Почему и для чего? Мне просто хочется, чтобы Николай Коперник встретился с Леонардо.

Ещё один интересный факт: при всей революционности гелиоцентрической системы Коперник считал вселенную конечной, с неподвижной сферой звёзд на границе. Движения всей солнечной системы сквозь пространство он не предполагал. Этот факт открыли гораздо позже него. То, что Николай размышляет о движении солнечной системы — это полностью моё фантастическое допущение.

Анджей Коперник

Брат Николая Коперника.

Братья вместе учились в Краковском университете и оба стали канониками Вармийского капитула.

Анджей умер в 1518-ом году от проказы.

Альмагест (Великое математическое построение по астрономии в 13 книгах)

Слово «Альмагест» происходит от арабского аль-Маджисти означающее «величайшее сочинение». Так его назвали арабские учёные, переводившие труд в 8-ом веке.

Описывает геоцентрическую систему Птолемея, а также основы простой и сферической тригонометрии. В труде приводятся доказательства шарообразности земли (мой пламенный привет «сторонникам плоской земли». Вы отстаёте на, без малого, две тысячи лет цивилизационного развития, придурки!). Первый (из известных) систематизированный каталог разбиения звёзд на созвездия. Расчёты расстояний до луны и до солнца. Расписание лунных затмений и так далее. То есть это действительно было «величайшее сочинение» своего времени

Глава 17. Ярость металла

Ночное нападение на московский медицинский институт показало, насколько слабо защищён город перед подобной атакой. Отдельные объекты вроде Кремля или Приказа Дивных Дел имеющие особую охрану могли спать спокойно, но вот все остальные находились под угрозой. Заводы, мануфактуры, стоянки пародвижителей — всё сразу не защитишь. И непонятно что со всем этим делать. Ясно, что охрана будет усилена, будет введена ночная стража, но хватит ли этого? Никто не знал.

После смерти султана Мехмеда погибшего от рук прекрасно сработавшей команды неизвестных диверсантов ситуация на мировой карте сильно изменилась. Погрузившаяся в пучины внутреннего раздора Османская империя больше не помышляла о новых завоеваниях. Всё шло к тому, что османское государство распадётся на части. Крым окончательно и бесповоротно отошёл к России. Этот значимый кусок предстояло ещё долгое время переваривать, подтягивая новые города до стандартов уже развитых территорий. Разрушенный восстанием и вторжением литовцев, Киев активно восстанавливался. Пойманная на горячем Литва откупилась от показавшего клыки северного соседа новыми территориями. Точнее старыми русскими территориями, в своё время, перешедшими к ней вместе с Киевом. Таким образом граница русского царства изрядно отодвинулась на запад позволяя создать защитный пояс. А создавать его явно было надо и как можно скорее.

Лишившись угрозы в лице османской империи, Фридрих Третий Габсбург с чего-то решил, что покушение на его императорское величество организовал русский царь и явно целился на войну не желая слушать ни о каких переговорах. Королева Испании и Франции, Изабелла, вступила с ним в союз и уже вместе они собирались наказать русское царство за подлое убийство султана Мехмеда. Возражать или пытаться оправдываться здесь явно было бессмысленно. Всё должно будет решиться на полях сражений.

Одно хорошо — вот так просто взять и направить войска Фридрих не мог. Требовалась вдумчивая подготовка, организация логистики и снабжения и много других дел прежде, чем просто двинуть войска вперёд. Скорее всего это займёт у него время до зимы, значит воевать будут следующей весной, не раньше. Не так велика отсрочка, как того бы хотелось, однако немного пространства для манёвра она оставляет. Правда никто не может дать обещание, что всё это время чудовища la catolica или имперские рыцари Фридриха не попытаются нанести ещё несколько чувствительных ударов выводя из строя производственные мощности и убивая или похищая учёных также как они похитили несколько десятков медиков.

На самом деле похищенных лекарей особенно жалко. И дело тут не в обычны человеческих чувствах, а в том, что обученные по новым методикам люди сейчас, для царя Ивана, на вес золота, а может быть и ещё дороже. Пострадавшие корпуса медицинского института быстро восстановили. Наловчившихся работать с кирпичом строители у него имеются. А вот где взять новых медиков — проблема. Только обучать заново и привлекать к обучению сохранившиеся, уцелевшие кадры. Это ресурсы и время. Время сейчас для негосамый главный ресурс.

Понимая, что его главным преимуществом является дирижабли — царь Иван бросил все силы на строительство и укрепление воздушного флота. Часть других программ свёрнута или вовсе отменена в угоду создания летучего флота. Строительство крепостей на Урале приостановлено. Планирующиеся экспедиции в Сибирь отменены. Сейчас не до этого. Распыляться нельзя. Но всё-таки есть долгоиграющие проекты, которые нельзя отменить, критически важные проекты — их приходится тащить параллельно, разрываясь сразу по нескольким направлениям.

Небесные стрельцы выделены в отдельный род войск. Сначала их были десятки, потом сотни, теперь будут тысячи. У воздушного флота много преимуществ, но главное среди них — мобильность. Пока враг тащит свои армии по земле, воздушный флот может успеть отбомбиться по его городам или даже высадить десант там, где их никто не ждал и захватить плацдарм. Когда вражеское войско наконец-то подойдёт к воротам твоих городов может выясниться что города врага уже захвачены. Если бы только всё было бы так просто. Но это тот идеал, к которому нужно стремиться.

Цесаревич Иван Молодой заматерел словно матёрый секач. То, что раньше казалось игрушкой, может быть даже ссылкой для молодого и деятельного царевича — сначала командир одной-единственной небесной ладьи. Позже адмирал небольшого флота из пяти кораблей, с которым он, не в одиночку, конечно, завоевал Крым для русского царства. А теперь, когда счёт боевых дирижаблей должен будет перевалить за десяток и конструкторы уже начинают думать о гражданских версиях этих замечательных аппаратов, фигура Ивана Молодого становится очень значимой. Фактически второй, после царя-отца, для всего русского царства.

Удивительное дело, царевич Василий — старший сын Софьи Палеолог, когда немного подрос, хвостиком ходил за цесаревичем Иваном Молодым. Если в оригинальной версии истории, не искажённой нулевым моментом, между царевичами, пролегала пропасть. Стремящаяся оставить на троне именно своё потомство, Софья будет всячески вредить семье Ивана Молодого и очернять их перед царём. Отравит или не отравит — бог весть. Но мира между сыном отставной царевны и нынешней явно никогда не было. Но это там, во времени которого уже никогда не будет.

А здесь и сейчас Софья полностью укрощена царём Иоанном чья могучая фигура довлеет над царством, но не по принципу Людовика Четырнадцатого, «короля солнца» в своё время заявившего, что «государство это я». Вовсе нет. Царь для царства, а не царство для царя — этого принципа старается придерживаться Иван Третий и его же вколачивает в детей, в жену, в бояр, воевод и всех прочих вплоть до последнего крестьянина без каких либо исключений. Ты для царства, а не царство для тебя. Принцип большого общего дома, общины. По-другому здесь, на северной земле, жить нельзя.

Не ведая о своём возможном, но уже не состоявшемся, будущем, Иван Молодой полюбил возиться с братом. Даже когда у него родился собственный сын, Дмитрий, он не перестал уделять время и вниманию Василию. Возможно потому, что его сын ещё только учился ходить, тогда как Василий уже размахивал деревянной саблей, прыгал с самой высокой ступеньки крыльца и всем, от присматривающих за ним нянек, до занятых своими делами кухарок он хвастался тем как с братом летал на воздушном корабле вокруг Москвы.

— А ещё он меня обещал научить с парашютом прыгать как небесные стрельцы, как только мне двенадцать лет исполнится, — с гордостью заявлял маленький царевич. И был ясно, что он не забудет этого обещания и обязательно потребует, как только дорастёт.

На всех смотрах и парадах, связанных с небесным флотом — юный царевич самый первый участник. Он стоит рядом с Иваном Молодым с таким важным видом будто сам проводит смотр или освящает первый полёт нового дирижабля. Если что-то не понимает, то не стесняется спрашивать, и цесаревич ему с охотой объясняет.

Так и сейчас, на общем смотре, когда мастера из Приказа Дивных Дел показывают царевичам и друг другу свои наработки по небесным кораблям и стрельцам.

Первую половину дня занимают демонстрация опытных, а иногда уже и серийных, образцов в лабораториях Приказа. Вторая будет отведена под полевые испытания. Царевна Софья уговаривала юного Василия пойти только на полевые испытания упирая на то, что в лабораториях ему будет муторно и скучно, а ещё он устанет ходить, уснёт и рискует пропустить всё самое интересное. Однако уже несколько недель ждавший этого события царевич натуральным образом взбунтовался. Под угрозой навсегда отказаться есть кашу, Софии пришлось уступить. А чтобы его младший брат действительно не утомился от постоянно хождения по лабораториям, Иван Молодой пообещал царевне при необходимости носить царевича на руках.

— Царевич верхом на цесаревиче! — обрадовался Василий.

— Будешь мешать — выгоню, — посулил Иван Молодой и Василий тут же замолчал. Нрав у старшего брата крутой. Если чем пригрозил — так и знай, обязательно выполнит. А пропустить показ мастерами своих придумок он не хотел. Это должно было быть очень интересно.

Сначала делегация в лице двух царевичей посетила оружейные палаты. Вместо свиты их окружали занимавшиеся обучением небесных стрельцов воеводы и бояре-заводчики из числа тех, кто вовремя уловил куда подуют ветра, не сплоховал, предвосхитил царскую волю и получил в управление или даже открыл самостоятельно заводы и мастерские участвующие в технологической цепочке создания боевых дирижаблей. Часть бояр-заводчиков при этих палатах и состояла и потому собиралась демонстрировать остальным собственные достижения, вернее достижения работавших на них мастеров.

Первым показали особый огнебой разработанный специально для небесных стрельцов. Так как стрелять предполагалось с борта небесного корабля, сверху вниз и на гораздо большие, чем обычным стрельцам, расстояния, то мастерам пришлось учесть все эти факторы. Огнебой получился тяжелее и длиннее обычного, с необходимостью ручной перезарядки, зато вышло переиспользовать уже существующий патрон — на что отдельно напирал раздувшийся от важности боярин, перебивая мастера проводящего демонстрацию изделия.

— Больше можно не бояться, что пуля начнёт вывалиться из ствола если стрелять вертикально вниз. Дальность прицельной стрельбы увеличена до трёх сотен метров благодаря удлинённому стволу и прицелу, — продолжал мастер.

Отдельный экземпляр оптического прицела пошёл по рукам пока не попал к царевичу Василию который вцепился в новую игрушку двумя руками и никому больше не захотел её отдавать. Это ведь так здорово смотреть через неё на разные далёкие предметы и видеть их прямо перед собой, будто протяни руку и можешь дотронутся.

Кроме огнебоя для дальней прицельной стрельбы с борта небесной ладьи, мастера показали укороченный вариант многозарядного огнебоя для вооружения десанта. Так как десантникам предполагалось сражаться на земле, в чужих городах или прямо посередине чужого войска, то царь предложил мастерам придумать для них многозарядный огнебой с увеличенным магазином и высочайшей безотказностью так как отказавшее во время боя оружие суть гарантированная гибель десантника. Да и времени перезаряжаться у них там, внизу, может совсем не быть. Кроме того, десантников предполагалось вооружать усиленными гранатами и в большом количестве.

Дальше высокой комиссии показали улучшенный вариант парашюта способный выдержать и бережно спустить на землю втрое больший вес чем обычный.

Иван Молодой поинтересовался: — Зачем так много?

— Покажем дальше, на полевых испытаниях, — вмешался один из заводчиков.

Мастера показали «чудо-бомбу», которая должна будет не просто взорваться, а сначала исторгать из себя горючий газ, а после поджигать его отчего взрыв получается в несколько раз сильнее обычного. Правда, с бомбой пока ещё не всё ладилось и мастера представляли комиссии пока только лишь саму идею. Концепт, а не реально работающий образец. И сколько предстоит идти от голой идеи до её материального воплощения пока не очень понятно и самим мастерам.

Осмотрев все заявленные образцы внутри лабораторий, комиссия прервалась на обед, во время которого царевич Василий и правда заснул. Ивану Молодому пришлось после нести его до пародвижителя с прицепленными к нему вагончиками, в которых они и поехали на полевые испытания.

В пути царевич хорошо выспался и ничего из самого интересного не пропустил.

А посмотреть там было на что.

К полевым испытаниям привлекли самый маленький из воздушных кораблей, но и это была та ещё громадина, вздымающая гигантский серый шар выше окружающих их деревьев и выше причальной мачты, к которой он был привязан.

Первыми на борт летающего корабля взошли стройные ряды небесных стрельцов. Всего пять десятков. По десятку лучших из каждой сотни последнего выпуска. Сам дирижабль поднялся в небо, тогда как члены комиссии остались на земле, где могли с комфортом наблюдать за демонстрационными прыжками. Представляющие свои сотни десятки прыгали отдельно, оставляя высоким зрителям самим определить кто из них сумеет показать себя лучше прочих.

Прыжки совершались в полной выкладке. Переживавшие за своих выпускников перед лицом цесаревича воеводы стояли с напряжёнными, бледными лицами. Тогда как уже, в основном, «отстрелявшиеся» бояре-заводчики баловали себя холодными закусками под горячий травяной сбитень. У них всё прошло хорошо, цесаревич вроде бы остался всем доволен, так почему бы не порадовать немного свой живот, а то, не дай бог, ещё перестанет быть таким круглым и обстоятельным. А если у тебя нет круглого, словно глобус, живота чтобы на нём кафтан трещал пуговицами, то какой же ты к чертям собачим русский боярин и как иначе будешь демонстрировать окружающим свой достаток и свою важность?

Зато юный Василий, не отрывая от глаза подаренный оптический прицел, с увлечением наблюдал за спускающимися волна за волной небесными стрельцами.

Наконец сапоги последнего небесного стрельца твёрдо уткнулись в землю-матушку, и лихой парень не только сумел удержаться на ногах, но даже взял в руки укороченный огнебой показывая, что готов сражаться сразу с момента высадки. Казалось, намеченная на сегодня программа показа выполнена полностью, но поднявшийся в воздух небесный корабль отнюдь не спешил спускаться.

Наклонившись к уху Ивана Молодого, один из бояр предупредил: — Сейчас будет нечто необычное. Особый проект лучших мастеров Приказа Дивных Дел при консультации самого царя!

— Вот как? — заинтересовался цесаревич. — Если отец что-то придумывает, то это должно быть нечто грандиозное. Давайте посмотрим.

— Прошу прощения, но это придумал один мастер и заинтересовал своей идеей нескольких других. Царь-отец только лишь помогал и исправлял очевидные «ляпы». Это его собственные слова, — уточнил боярин.

— Тем интереснее, — решил Иван.

Одна единственная фигура отделилась от громады воздушного корабля и стремительно понеслась вниз.

— Они там что, приняли в небесные стрельцы какого-то толстяка? — не понял сначала цесаревич. Но вскоре стало видно, что падает не толстяк, а железный рыцарь с ног до головы заклёпанный в сверкающий в мягких лучах вечернего солнца металл.

В нужный момент над головой стального исполина раскрылся купол парашюта в разы больший чем обычно.

— Так вот зачем нужна была усиленная грузоподъёмность, чтобы спустить с неба такую вот дуру, — подумал цесаревич. — Но какой смысл заковываться в доспехи в наше время? Пуля легко пробьёт обычную броню. А если сделать доспех из такой толстой брони чтобы она не пробила, то воин под такой грудой железа не сможет двигаться и едва ли будет способен сделать хотя бы пару шагов.

Приземлился железный рыцарь тяжело. Чтобы не перевернуться он вынужден был опуститься на одно колено и упереть обе руки в землю. Опавший за спиной парашют отстегнулся каким-то хитрым устройством и его едва было не унёс прочь ветер, спешившие на поле помощники едва-едва успели поймать собравшуюся улететь ткань.

Медленно выпрямившись, стальной гигант встал, сделал несколько пробных шагов и всё ещё неторопливо, но уже довольно бодро зашагал в направлении расположения высокой комиссии со скоростью спокойно идущего вперёд человека. Да, все его движения выглядели флегматично неторопливыми, но шёл он вполне уверенно и даже не скажешь, что человеку внутри приходится нести на плечах огромный груз. Может там какой-то богатырь? Или броня не так толста, как кажется снаружи?

Необычный воин подошёл достаточно близко чтобы его можно было в подробностях разглядеть.

Царевич Василий глядел на стального великана открыв рот, удивляясь какой тот: огромный, железный и скрипучий.

Нагрудная пластина усилена рёбрами жёсткости. Шлем глухой, тоже с рёбрами жёсткости. На месте лица узкая полоска прочного стекла. Самые уязвимые места — сочленения прикрыты сдвигающимися при движении пластинками брони. Сам гигант выше обычного человека и гораздо массивнее. Третья рука, расположенная на груди, крепко держит здоровенный, в разы больше обычного, огнебой. За спиной расположен горб и на плечах установлены какие-то короба — непонятно для чего их там разместили, если только ради дополнительной защиты головы, но всё равно очень странное решение.

При каждом движении гигант издавал необычный тонкий звук совсем не похожий на скрип плохо подогнанных деталей. Нет, его источником однозначно являлось что-то иное.

И всё-таки, зачем ему третья рука? Как он вообще собирается ею управляться?

— Кто ты, воин? — задал вопрос цесаревич.

Гигант перед ним стоял молча и неподвижно.

Тот же боярин, что и прошлый раз, видимо находившийся в курсе дела и даже участвовавший в создании этой, этого… богатыря из стали, наклонился и снова принялся шептать: — Перед тобой не воин, цесаревич, а главный мастер, вот уже больше полугода занимающийся работой над сим дивным самодвижущимся доспехом. Он пожелал сам испытать собственное творение спрыгнув с небесного корабля. Мы пытались отговорить его рисковать головой, но не смогли.

— Значит мастер, а не воин, — задумчиво проговорил Иван Молодой. — Только не говорите мне… Мессер Леонардо это ты там, под шлемом?

Похоже, что он угадал так как стальной гигант сделал шаг назад снова издав тот тихий, на грани слышимости, писк. В этом его движении сквозило такое смущение, что цесаревич тут же полностью утвердился в сделанной догадке.

— Фрязин, какого чёрта?! Отец запретил тебе рисковать ещё, тогда как ты пытался привязать себе к спине ракету и врезался в дерево, слава господу хоть не взорвался! А сейчас снова? Оделся в железно и прыгаешь вниз головой? Убиться хочешь?!

Гигант сконфуженно молчал. А может быть просто молчал. За этой стальной болванкой не разберёшь. Но если бы Иван Молодой мог сейчас увидеть лицо мастера Леонардо, то он узрел бы плотно сжатые губы и твёрдый взгляд, на самом дне которого, за всей его твёрдостью, пряталось непролитое озеро боли и слёз. С тех пор как чудовища Изабеллы унесли Марью и у Леонардо не получилось спасти любимую по горячим следам, мастер осунулся и с головой погрузился в работу. Он стал замкнутым и нелюдимым. Создание нового вида совершенного оружия сделалось его основной идеей занимая всё время и все мысли. Леонардо продолжал учиться у царя перенимая у того знания которых не имел никто более в этом времени и в этом мире. Но выдаваемые им идеи порой удивляли даже царя Ивана. Удивляли и немного пугали. Имя под рукой несовершенные инструменты и несовершенные материалы, мастер замахивался на такое, о чём и в гораздо более поздние времена, владея гораздо более разнообразной элементарно-технической базой, можно было только мечтать.

Но Леонардо, закусил удила.

Он словно раненный зверь, упорно идущий по следу несчастного охотника, который додумался ранить, но не догадался убить.

Иван Третий пытался осторожно разговорить мастера, но не получилось. И, честно говоря, у правителя державы, зависшей посередине технологического рывка невиданной силы и на пороге большой войны чуть ли не со всей Европой разом и без того, имелось достаточно дел, чтобы быть ещё и личным психоаналитиком для изводящего себя чувством вины мастера. Очень сложно заставить человека не разрушать себя, особенно если он так сильно этого хочет. Тем более, что фиксация мастера на идее создания совершенного оружия идеально укладывалась в планы Ивана Третьего. И в один момент царь просто отступил прочь, позволяя Леонардо самому решить сожжёт ли тот себя чувством несправедливой вины или сумеет просить и жить дальше. И мастер ярко пылал, перековывая сжигающее его изнутри пламя в металл брони и хитрую систему приводов, распределяющую вес брони и позволяющую даже не очень сильному человеку передвигаться в тяжеленых доспехах.

Боярин снова зашептал на уху цесаревичу. Иван Молодой недовольно махнул рукой: — Ладно, продолжайте показывать. Но с тобой, мессер, мы потом ещё отдельно поговорим о твоём безрассудном поведении…

Продолжа демонстрацию, Леонардо заставил доспех пройтись туда и обратно. Поднимал и опускал руки. По знаку боярина помощники принесли пару деревянных щитов, сколоченных из крепкого дерева, и установили их друг напротив друга. Неожиданно, к удивлению цесаревича и всех остальных членов комиссии третья рука на груди у доспеха зашевелилась будто настоящая. Тихий писк усилился, сделался громче. А нацелив здоровенный огнебой на один из щитов, третья рука выстрелила зарядом дроби какого хватило бы для пушечного орудия не слишком больших размеров. Прочный щит разорвало пополам. Половина от него отлетела в сторону, а другая половина, подпрыгнув, перевернулась.

Резкий звук близкого выстрела заставил бояр и воевод сделать шаг назад, а юного царевича сначала замереть разинув рот, а затем запрыгать и попросить: — Ещё! Ещё грома!

Мастер перезарядил огнебой, показывая, что это возможно сделать изнутри доспехов, тогда как у стальных рук отсутствовали пальцы, которые слишком сложно защитить и они кончались одна молотом, другая четырёхгранным шипом. Но второй щит он разломал, не пользуясь зажатым в третьей руке огнебоем. Причём показал, что двигаться могут все три руки одновременно, а не по очереди, как можно было подумать. К удивлению продолжающего жадно смотреть Ивана Молодого доспех вдруг резко ускорился на несколько секунд. Совсем не похожий на скрип писк сделался ещё громче. Теперь он почти оглушал. А ускорившаяся фигура стального воина одним ударом сломала боковую опору щита и, когда тот стал падать на него сверху, ударила по нему свободной рукой разбивая в щепки.

Писк сделался тише и движения стального воина сразу замедлились, снова став неторопливыми и чуточку замедленными.

Развернувшись в сторону, Леонардо выпустил из наплечных ящиков-горбов по шесть небольших ракет из каждого. Те со свистом унеслись, вдаль ударившись о землю и взорвавшись метрах в пятидесяти.

— А теперь проверим дивный доспех на прочность, — объявил боярин и на поляну вышел десяток небесных стрельцов вооружённый огнебоями.

Беспокоясь за судьбу мастера внутри, Иван Молодой потребовал: — Нет, мы не будем проверять его на прочность!

— Не беспокойтесь, — зашептал боярин. — Это не первая проверка, мы уже не раз проводили такую. Всё будет хорошо. Без неё испытание не будет завершено полностью.

— Ладно, давайте, — разрешил помрачневший Иван Молодой.

По стальной броне застучали выстрели. Стрельцы палили сначала с сотни метров. Потом подошли на пятьдесят. И, наконец, на пятнадцать. Если под градом прилетевших издалека пуль доспех стоял спокойно, то, когда стрельцы подошли чуть ли не в упор, мастеру пришлось переопределять вес и менять позу упираясь ногой назад в землю. Иначе плотной обстрел рисковал его повалить, а если стальной колос упадёт в окружении врагов, то подняться обратно ему точно не позволят.

Иван Молодой заметил, что места сочленений доспех всё же старается прикрывать. Видимо попадания туда для него более опасны. Он жестом подозвал стоящего за спиной боярина и уточнил: — Что будет если пуля попадёт прямо в полоску из стекла в шлеме?

Он ожидал услышать ответ, но вместо этого боярин махнул рукой одному из стрелков приказывая: — Разбей стекло!

Не успел цесаревич испугаться за жизнь мастера внутри, как стеклянная полоска прыснула осколками, но доспех не то, что не пошатнулся, а, наоборот, сделал несколько шагов пока не дошёл до обидчика и обозначил удар рукой показывая, что и без стеклянной полоски всё видит.

— В шлеме установлена система зеркал так, что её невозможно разбить выстрелом снаружи, — объяснил боярин, а витязя прикрывает стальная пластина.

— Как снять и как облачиться в эти доспехи? — поинтересовался цесаревич.

— То не просто и требует особого умения. Но как любая воинская тренировка требует многократной практики и повторения, — пожевал губами боярин.

— А что за писк и как двигается третья рука?

— То мастер расскажет лично, — уклонился видимо и сам не слишком хорошо знающий ответ боярин.

Тем временем сразу трое помощников помогали Леонардо разоблачиться прямо на поле и вылезти из доспехов. На это у них ушло несколько минут пока раскрытый как кожура доспех не отпустил вспотевшего и раскрасневшегося мастера.

Один из помощников выглядевший особенно молодым, совсем мальчишкой, принёс холодного кваса. Леонардо выпил его полностью и рукой смахнул выступивший на лбу пот.

— Малой, — остановил цесаревич собравшегося убегать мальчишку. — Как зовут?

— Николай, — поклонился тот в пояс. — Николай Коперник.

— Ты помогал месссеру строить доспех?

— Мы с братом только учимся у мастера перенимая его разумение, — покачал головой мальчишка. — Но есть в этом чуде и мой скромный труд.

— Где же он? — поинтересовался Иван Молодой.

— Там внутри сеть гибких шлангов, — поведал Николай радостный от того, что с ним разговаривает сам цесаревич. — Не только мы одни плели их, но и мы тоже. И ещё ремни, их пришлось делать из прочной кожи вымачивая в пяти разных маслах, чтобы и прочно было и гнуться могли.

— То диво, — согласился Иван Молодой поднял глаза ожидая, когда освобождённый от доспеха мастер сам подойдёт к нему. — Пока беги, малой.

— Фрязин! — рявкнул он на подошедшего Леонардо. — Так-то ты исполняешь приказ отца поберечь свою светлую голову?!

— Мне ничего не угрожало, — спокойно ответил тот. — Расчёты проверены множество раз и каждый элемент программы был проверен по отдельности.

— И с небесного корабля в доспехах уже кто-то раньше прыгал?

— Не совсем. Но мы сбрасывали груз схожей массы и всё проверили.

— Опять свинью бросали? — улыбнулся цесаревич.

Леонардо подтвердил: — И не одну.

— Садись пока, — разрешил цесаревич. — Рассказывай. Смотрю там жарко внутри?

— Жарковато, — признал мастер. — Но это решаемая задача.

— А как третьей рукой двигал? По очереди с другими двумя?

— Нет, всё честно. Да ты и сам видел, что все три двигались одновременно.

— Потому и спрашиваю.

— Я двигал её… воздухом, — признался Леонардо.

— Смеёшься, Фрязин?

— То проще показать.

Подведя цесаревича к замершему на поле в раскрытом виде доспеху, мастер попросил того прикинуть примерный вес металла.

Схватившись двумя руками за одну стальную конечность, Иван Молодой с трудом приподнял её, отпустил и в непомерном удивлении задал вопрос: — Как ты вообще двигался в этой груде железа?

— Хитрая система рычагов и противовесов, распределяющая общий вес так, чтобы он не давил на плечи оператора, а в каждый момент времени держал себя сам. Может быть ты заметил, цесаревич, что доспех никогда не отрывал от земли обе ноги одновременно? Хотя бы одна должна стоять твёрдо и общий вес всего доспеха по ней упирается в землю. Наш государь назвал такую систему «пассивным экзоскелетом» где «экзо» означает «внешний» в противовес нашим внутренним костям, позволяющим нам стоять прямо или ходить с минимальным напряжением мышц.

Иван Молодой не позволил себя отвлечь от самого главного: — Но как же третья рука?

Вместо ответа Леонардо забрался внутрь доспеха, не закрывая его и что-то там сделал как снова раздался тот странный писк, только намного громче так как источник звука сейчас находился прямо перед ними. К удивлению Ивана Молодого, третья рука, до этого плотно сживавшая огнебой прижимая его к груди, вдруг выпрямилась и нацелилась куда-то в небо.

— Как это?! — ему стоило большого труда сдержать изумление. И цесаревич не был уверен, что у него это вообще получилось.

— Сила воздуха.

— Не понимаю!

— Вот здесь стоят меха куда с большой силой накачан воздух, — начал объяснять Леонардо. — Он буквально утрамбован там и стремится вырваться отчего тут же устремится по любому пути стоит только приоткрыть соответствующий клапан. Пути это шланги, которые ты видишь. Управляя клапанами, я пускаю сжатый воздух по разным путям и могу поднять или опустить третью руку. Могу усилить и ускорить собственные движения, когда, допустим, наношу сильный удар и сжатый воздух помогает моим движениям внутри доспеха. Рука или нога доспеха движутся благодаря силе воздуха, а всё что остаётся витязю внутри это не противится такому движению и ловко управлять клапанами пуская через них силу воздуха по нужному пути сгибая и разгибая стальные суставы.

— Как же отец назвал это чудо? — поинтересовался Иван, нисколько не сомневаясь, что и для этой тайны у его великого отца есть своё слово.

— Пневма, — поведал Леонардо. — От слова «дыхание» или «дух» — сжатый воздух, дающий движение и оживляющий мёртвую груду металла. Пневматика — так назвал Государь сиё чудо когда я пришёл к нему со смутными идеями и жалкими набросками мнясь будто открыл новое и неизведанное, но он уже знал про всё и растолковал мне до мелочей те тайны которые я только сумел было ухватить за самый хвост.

— Отец — великий человек, — подтвердил цесаревич.

— Человек ли? — усмехнулся мастер. — Если бы он сказал, что ангел божий, то я бы без сомнений поверил ему. Если бы назвался богом, то клянусь, что я стал бы самым истовым и верным его поклонником. Но он упрямо называет себя человеком и мне остаётся только склонить голову и согласиться с этим его решением.

— Расскажи мне больше про доспех, — попросил Иван Молодой. — Надолго ли хватает сжатого воздуха? Что будет если он закончится?

— Увы ненадолго, — признал Леонардо. — Я не смог подобрать материал, в котором можно было бы хранить больше воздуха. Чем сильнее он сжат, тем больше стремится освободиться и при каком-то пределе разрывает даже самые прочные хранилища. Поэтому его объём невелик и мастерство витязя будет во многом определяться его умением грамотно и в нужный момент использовать невеликие запасы. Когда же пневма закончится, доспех всё ещё останется боеспособен, но уже не будет иметь возможности ускорять движения с помощью пневмы, усиливать ею удары или двигать дополнительными конечностями иначе чем в ручном режиме и по очереди.

— Неужели ты сам придумал? — восхитился цесаревич.

— Что-то придумал. Что-то подсказал Государь. Те же доспехи уже применялись им в битве за Тульскую крепость, я лишь перераспределил их вес чтобы он упирался в землю, а не давили на плечи витязя. Доспехи стали более мобильны, но всё ещё не могут действовать самостоятельно, в отдалении от баз поддержки. А небесные ладьи и есть прекрасные базы поддержки, где техники смогут чинить доспехи между битвами и сжимать воздух перед боем так как хранить его долгое время сжатым пока не получается. Мы, мастера, даём тебе, цесаревич, могучее оружие, но использовать его нужно будет правильно, там и тогда, когда это возможно и необходимо.

— Я понимаю, — кивнул Иван Молодой. — Это единственный опытный экземпляр или есть ещё?

— Есть и ещё. Мы доведём их до ума в самое скорое время и начнём делать новые, — пообещал Леонардо. — Также я подготовлю мастеров и помощников чтобы они могли прямо на борту воздушных судов чинить броню и обслуживать её. Тебя прошу найти храбрецов готовых заключить своё тело в железо и научиться управлять доспехами. Это не просто. Учиться придётся много.

— Мнится, что науку управления дивным доспехом воины будут постигать с удовольствием. Я и сам бы хотел, — попросил цесаревич.

Леонардо хотел было возразить, но Иван Молодой предвосхитил возможные возражения: — С отцом поговорю сам. Уверен, он даст добро.

* * *

Марья Петровна открыла глаза и сладко потянулась как после долгого-долгого сна.

Как же она так уснула? — задумалась девушка.

Что-то беспокоило. Может быть тот страшный сон когда её схватило какое-то чудовище и прыгало с ней с крыши на крышу убегая из Москвы, а потом её долго везли прочь сначала в повозке, потом на корабле постоянно давая вместе с едой какое-то сонное зелье от которого она и другие пленники спали по пятнадцать — двадцать часов в сутки. Удивительно муторный и неприятный сон. Но почему-то на редкость подробный. И, в отличии от обычного сна, который забываешь в течении нескольких минут после пробуждения, этот, наоборот, обрастал дополнительными деталями и совсем не хотел забываться.

А где она, собственно говоря, находится?

Марья оглянулась поняв, что очнулась в какой-то нише, выдолбленной в камне. На дне плескалась густая жидкость. Не много, где-то два или три сантиметра. Кроме того, жидкость была тёплой и, почему-то, создавала ощущение покоя и безопасности. Лежать в ней было весьма приятно.

Подняв глаза, девушка ожидал увидеть потолок пещеры, но вместо этого вид сверху ограничивал сложенный из крупных, плохо обтёсанных камней свод. Она села и только тогда обнаружила что полностью обнажена. Впрочем, это уже не пугало. Почему-то очнувшись в таком странном месте, Марья не испытывала того страха, какой, по её мнению, должна была бы испытывать. Она чувствовала сильное недоумение и лёгкое любопытство, а вот страха, как такового, не было. Разве только создавалось странное ощущение будто ей нужно встать и куда-то идти. Как будто её кто-то позвал, но она забыла об этом и осталось только подсознательное чувство что её кто-то ждёт и что нет необходимости оставаться здесь излишне долго.

Марья встала, выпрямившись во весь рост. Подвальное помещение, где она очнулась оказалось не таким большим, каким могло показаться с положения лёжа. Небольшая келья с выдолбленной в полу ямой, где она до этого лежала. Пол — утрамбованная до каменной твёрдости земля. Потолок — каменный, грубо сложенный. Стены тоже каменные. Из всей мебели одна только старая деревянная дверь.

— Почему я вижу? — поразилась Марья, вертя головой. Никаких источников освещения вокруг не имелось, но она была полностью уверена, что вокруг неё пустое пространство, ограниченное кольцом стен и дверь.

Безошибочно протянув руку, коснулась крепких досок. Толкнула, открывая незапертую дверь и вышла в коридор. Здесь тоже не имелось никакого освещения, но она каким-то образом поняла, что коридор идёт прямо на полсотни метров и в обе стороны от него расходятся двери ведущие в такие же кельи как у неё. Некоторые из них заперты, но парочка открыта и в каждой открытой тоже выкопана в полу яма в человеческий рост. Это месть могло бы быть тюрьмой, но не имелось решёток, да и стражники отсутствовали. Пустые ямы напоминали могилы, но думать об этом было неприятно, и она приказала себе не думать про них.

Ей следовало идти дальше по коридору и вверх по лестнице из выщербленных ступеней. Откуда-то Марья знала, что именно там её ожидает… кто? Неизвестно. Но то, что её ждут она была полностью уверена. Да и что ещё оставалось делать? Она пошла к выходу из каменного мешка. Босые ступни касались холодного камня, казалось, никогда не видевшего солнца. Наверное, он был холодным. Как и воздух в подземелье. Но Марье не было холодно.

Большие двери из той же крепкой, окаменевшей от времени древесины с вставленным в неё кольцом. Потянув за кольцо, Марья открыла их и тут впервые увидела свет и смогла разглядеть новое помещение. Как она видела в темноте за закрытыми дверями оставалось непонятно.

Свет издавали две масляные лампы на полу, у ног тех, кто явно ожидал её пробуждения, встречая. Дёрганный, неровный свет скорее мешал, чем помогал. Он отбрасывал двигающиеся и, словно бы живущие сами по себе, тени путая их с реально существующими объектами.

Впереди стояла красивая женщина в дорогих одеждах. Её голову венчала корона, а сама она с лёгким интересом наблюдала за разглядывающей её Марьей.

По обе стороны от женщины стояли двое мужчин. И если стоящий слева, в целом, похож на человека с хмурым, недовольным лицом. То справа и чуть за спиной особы в короне находилось настоящее чудовище — огромное, серое, с руками толщиной с дерево, пальцами длинной с кинжал и зубами, не помещающимися в пасти такого размера что в ней легко поместилась бы чья-нибудь голова. Кроме того, у серого чудовища за спиной виднелся объёмный горб, но оно не казалось ссутулившимся или больным. Напротив: эта мощь заключённая в камнеподобном теле, эти блестящие в неровном свете клыки, зубы и когти казались чем-то удивительно соразмерным и даже, в каком-то смысле, красивым.

Марья вспомнила что подобные чудовища похитили и несли её во сне. Получается это был не сон?

— Наконец ты пришла в себя, — заговорила женщина в короне. — Это прекрасно. Я было начала опасаться, что процесс трансформации мог сбиться.

— Кто ты? — задала вопрос Марья.

— Та, что дала тебе новую и лучшую жизнь, — улыбнулась женщина. — Можешь считать меня своей матерью.

Серокожее чудовище у неё за плечом довольно оскалилось. Стоящий слева мужчина закатил глаза как будто ему уже приходилось слышать такие разговоры не раз и не два, настолько что он успел устать от них.

— А кто тогда я? — робко спросила девушка.

— Моё лучшее и совершеннейшее творение, — ответила женщина. Немного подумала и добавила ещё одно слово: — Возможно.

Историческая справка к семнадцатой главе

Людовик Четырнадцатый — король Франции и Наварры (годы правления с 1643 по 1715)

Семьдесят два года правил мужик и знать не знал про «обязательную сменяемость власти, без которой фокуса, якобы, и не будет».

Прозвище «Король-солнце» получил, когда в 15-ь лет в придворном балете исполнил роль Аполлона — бога Солнца. Этот образ стал символом его власти: как солнце — центр вселенной (больше ста лет прошло с момента, когда Коперник предложил обществу свою гелиоцентрическую модель), так и король — центр государства, вокруг которого всё вращается.

Термин «абсолютная монархия» это как раз про четырнадцатого Людовика.

Эпоху его правления называют «великим веком» так как именно тогда Франция стала центром европейской культуры. С другой стороны, он так всех достал войнами и налогами, что его похоронную процессию освистал разочарованный народ.

Экзоскелеты парового века

Вы будете удивлены, но что-то такое существовало и в реальной истории:

Например, прототип Николоса Ягучи (1890-ый год) — работал за счёт сжатого воздуха и пружин. Был получен патент, но в массовое производство изделие не пошло.

Проект «пешеходного увеличителя» Джона Ларри в 1917-ом году на шестиметровых ногах для пересечения сложной местности.

Более успешная попытка, работающая на гидравлике и электричестве, вышла в 1960-ом году в компании Hardiman. С одной стороны мог поднимать почти семь сотен килограмм, с другой сам весил немногим меньше. Из-за нестабильности работы проект был закрыт как непрактичный.

Конечно, срок между 1890-ым и 1480-каким-то добрых четыре сотни лет. Но мы тут фантастику пишем или технический проект? А продвинутая технология почти неотличима от магии. Это ещё Артур Кларк сказал.

Глава 18. Перед большой войной

Чего не ожидал Леонардо так это получить приглашение на царский пир в качестве гостя. Золотые короны надменно и важно смотрели с прямоугольного листка плотной бумаги. Мастеру вспомнилось как в Приказе Дивных Дел мучались с тем, чтобы научиться наносить золотое тиснение. Мастера пробовали раскатывать металл в тончайшие полоски и перемалывать его в порошок. В качестве связывающего материала лучше всего подошли яичный желток и льняное масло. В итоге получилось очень красиво и торжественно, пример чего он сейчас держал в руках.

Перевернув приглашение, Леонардо увидел надпись, сделанную от руки: «Отказ не принимается». И подпись, окружённая таким количеством изящных вязелей, что сама подпись едва читалась «царица Софья».

— Что значит «отказ не принимается»? — не понял мастер.

Михаил Игоревич, его верный друг и товарищ, помогающий со сборкой очередного дивного доспеха, сначала вытер руки условно чистой тряпицей, потом ею же протёр лоб от пота и объяснил: — Отказ не принимается значит, что он… не принимается. Неожиданно, правда?

— Но у меня дела! — запротестовал мастер.

— У тебя всегда дела. Целая куча дел. Бесконечная куча дел. А бесконечность минус один день всё равно останется бесконечность, поэтому можешь не беспокоится, никуда твои дела от тебя не убегут, — продемонстрировал Мишка какое-то странное знание математики.

— Если что, то загрузишь твоих оболтусов — им как раз полезно начать что-нибудь делать без твоего непосредственного пригляда.

Леонардо взглянул на братьев Коперников, забравшихся в полуразобранный доспех с головой и устанавливающих внутри него сложную систему противовесов и пружин, да так чтобы они нигде не зажимали воздухоносную систему гибких шлагов и воздушных клапанов — сложная задачка.

— Но почему приглашение лично от царицы? Где я и где она? Что ей может быть от меня надо?

— На самом деле вы рядом, — возразил друг. — Что она, что ты — вы оба подле одной и той же персоны — Государя всея Руси. Только с разных э-э-э сторон. А что ей нужно она как раз на пиру и скажет. Это ведь не обычный пир.

— А какой? — не понял мастер.

— Серьёзно? Ты ничего не слышал? Уже несколько недель как никаких других разговоров кроме как о пире, где царь-отец обещает показать некое новое чудо. Не может быть чтобы ты ничего не слышал!

— Да я как-то больше здесь, делаю обещанные доспехи для царевича и параллельно пытаюсь их улучшить, — оправдался Леонардо. — Что-то вроде бы слышал…

— Значит решено! Царь велел пировать, так выполним сей приказ с честью, — провозгласил Мишка.

— Постой, тебя тоже пригласили?

— Увы, моё приглашение никто отдельно не подписывал. Но оно есть и это очень хорошо!

Царский пир.

В Европе короли устраивают для своих поданных балы, а в русском царстве — пиры. Но также как на балах не только танцуют, так на пирах не только и даже не столько едят. Ещё завязывают новые знакомства, прощупывают почву на предмет взаимных интересов или антипатий. Там заключаются и расторгаются союзы. Образовываются и распадаются коалиции. На пирах начинаются настоящие войны между боярами и там же они завершаются. Когда столько важных для государства людей собирается в одном месте, даже за простым разговором может скрываться какая-то хитрая интрига. Люди такого калибра не говорят просто так, например, о погоде. Или говорят, но совсем не друг с другом.

Леонардо раньше не доводилось бывать на роскошных пирах. По крайней мере в статусе праздного гостя, а не мастера что помогает царю продемонстрировать поданным очередное чудо.

Вкинуть идею в массы, — как говорил царь Иван Третий.

Почему именно в «массы», почему «кинуть» — непонятно. У царя много таких присказок со смыслом которых не сразу и разберёшься. Некоторые становятся понятны после долгого общения с царём. Смысл других остаётся навечно скрыт. Если спросить, то царь, может быть, объяснит. А возможно скажет, что это не важно и заговорит о чём-нибудь другом.

От Приказа к Кремлю они доехали с большим комфортом. Как следовало предполагать: пригласили не только их двоих, всего набралось два десятка человек. Рыча и посвистывая паром на морозе пародвижитель довёз небольшой поезд из трёх вагонов где они все с комфортом разместились. Спереди у пародвижителя имелся опускающийся и поднимающийся скребок-отвал для чистки дороги от недавно выпавшего снега. Собственно снег продолжал идти, медленно отпуская снежинку за снежинкой. Через вагоны были пропущены ведущие от котла трубы с горячей водой потому ехать внутри тепло и уютно.

Пародвижитель привёз их к главным воротам, где уже собралась некоторая толпа. К счастью большая часть москвичей просто пришла поглазеть, поэтому ждать пока очередь дойдёт до них оставалось недолго. Порядок на площади охраняли стрельцы и от того всё было легко и быстро.

— Ваше приглашение, — попросил один из проверяющих.

Леонардо протянул ему.

Тот внимательно рассмотрел лист бумаги, потом сунул в глаз увеличительное стекло и осмотрел ещё раз.

— Проходите.

Мастер подождал пока приглашение предъявит Михаил Игоревич и уже вместе они отправились дальше.

Вход в Кремль охраняла пара доспехов. Поставленные не для безопасности, но для антуража, воины внутри них то и дело переступали с ноги на ногу, шевелили руками, делали несколько шагов в одну сторону и, затем, другую. Словом — веселили и развлекали народ как могли.

Мгновенно узнав номер пятый и номер седьмой, Леонардо смог даже вспомнить имена витязей учившихся управлять этими доспехами. Он поздоровался, и витязи в ответ взяли «на караул» чем вызвали вздохи удивления у собравшейся толпы.

Пройдя внутрь, мастер окунулся в тепло и жар. Он тут же снял шубу передавая её слуге. Насколько знал Леонардо: во всём Кремле царь Иван уже давно провёл обогревательные трубы, идущие к установленной в подвале могучей паровой машине. Кроме того, воздух в залах грели сотни свечей расставленные тут и там. По коридорам прогуливались парочками и в одиночку бояре, высшие государственные служащие, крупные заводчики, заслуженные воеводы, богатейшие купцы с супругами или без оных и прочие сливки общества. От блеска золотых украшений коими обильно увешивались как женщины, так и мужчины слепило глаза. Приятно пахло ароматными травами, кои, в засушенном виде, то и дело бросали в камины для запаха специальные слуги.

Но стоило пройти первую залу, как за ней открывалась вторая. Там не имелось свечей, зато весь потолок увешен стеклянными шарами. В каждом шаре неестественно ярко горит, можно даже сказать, что пылает, раскалившаяся до красна ниточка, освещая всё вокруг. И этот свет,гораздо более яркий чем от десятков свечей, заливал зал, целиком не давая тьме спрятаться в самом укромном уголке, в самой малой трещинке. Свет бил. Он наносил удар и побеждал и по праву победителя безжалостно перебивал свечение свечей играя на контрасте.

На всех находящихся в зале искусственный свет стеклянных шаров производил глубокое впечатление яркостью и чистотой.

— Где дым? Где копоть? — восклицал какой-то толстый купец. — Только не говорите мне будто оно светит без копоти и дыма? Нужно ли заливать в неё масло? Волшебная лампа! Уникальный товар!

— Тебе лишь бы что продать, ловчила, — обвинил его молодой боярин, держащий за руку ухоженную спутницу.

— Волка кормят ноги, — отбрехался купец.

— Это ты волк?

— Давайте договоримся что я лиса и на этом закончим, — поторопился он уладить конфликт, чуть было не вспыхнувший на ровном месте.

— Какое чудо! — восхищались дамы сияющими стеклянными шарами.

Высокопоставленные священники натренированные митрополитом смотреть сугубо в нужную сторону почти не крестились и всякому, кто спрашивал не бесовское ли это колдовство — свет без свечей среди ночи — отвечали что свет есть любовь, свет есть благо и вообще: всё что выходит из царских рук по определению является божественным промыслом. А кто не согласен, тот еретик.

Еретиком быть никому не хотелось и все соглашались.

Командиры простых стрельцов и небесных с видимым раздражением посматривали друг на друга из противоположенных концов зала из двух разных, почти не пересекающихся, компаний. Если первые считали вторых позёрами, то вторые ими и были. Всё-таки нужная особая лихость чтобы регулярно сигать с небесного корабля имея за спиной лишь плотно упакованный тюк с парашютом. Чтобы готовиться сражаться в окружении врагов зная, что если битва будет проиграна, то тебе некуда отступать и никто не заберёт тебя обратно. Вот уж действительно — победа или смерть. И третий выход обычно не предусмотрен.

В мирное время эта лихость и готовность побеждать или умирать выливалась в круговую поруку и хулиганские выходки на грани фола.

Леонардо засмотрелся на сияющие шары под потолком. В лаборатории такой же эффект выглядел далеко не так грандиозно. Здесь же: как будто ночь стала днём. Зримое могущество науки и той силы имя которой «янтарь».

Мастер задумался: что будет если виновник всех этих изменений, его таинственный учитель, проникший в природу вещей на недостижимую простому смертному глубину вдруг… исчезнет. Смогут ли тогда его личные ученики и прочие мастера удержать поднятую царём Иваном планку? Во главе государства наверняка встанет Иван Молодой. Но чтобы тот уже не сделал, ему не выйти из тени великого отца.

Или всё же он не прав?

Мастера знают своё дело. В школах по всему царству, кроме того, что учат читать, писать и считать, также ведётся поиск и отбор особенно способных учеников, которых будут обучать углублённо. А среди них искать и выделять самых смышлёных открывая им путь в подмастерья к настоящим мастерам.

Иван Молодой показал себя успешным воеводой, его руки не дрогнут. Вместо штурвала воздушного судна возьмёт нити управления державой. Другой вопрос: хватит ли опыта? Но он ведь будет не один, при нём останутся советники, борская дума, да и его мачеха, мудрая царица Софья не останется в стороне. Как-нибудь вырулят.

Но с чего он подумал будто царь Иван может куда-то уйти? — задал себе вопрос Леонардо. — Создатель русского царства, построивший на основе московского княжества могучую державу. Бесконечный колодец самых удивительных знаний и таких практичных, будто их применение уже обкатано веками прогресса и использования, идей.

Могучий титан.

Великий утёс.

Невозможно представить, чтобы он мог куда-то пропасть. Скорее весь остальной мир полетит в тартар, чем русский царь хотя бы пошатнётся.

Занятый размышлениями, Леонардо не заметил подошедшую к нему служанку пока она не привлекла его внимание коснувшись рукой.

— Мессер, с вами хочет поговорить царица, — прошептала служанка.

Леонардо вскинул голову: — Ведите!

И она повела его за собой сквозь веселящуюся толпу. Мимо уставленных едой столов, но основное блюдо на них опять же представляли светящиеся стеклянные шары. В центре одного из залов стоял помост с двумя штырями, накрытыми стеклянным колпаком чтобы никакой умник не решил потрогать их руками. Между штырями то и дело потрескивало и разряжалась короткими, но видимыми молниями таинственная сила электричества.

Для молодых и удалых, чья должность или положение при дворе ещё допускали участие в бравых молодецких забавах установлен целый ряд динамо-машин, где надо быстро-быстро крутить на скорость ручку вырабатывая и накапливая силу молнии чтобы та зажгла стеклянный столб или разрядилась вспышкой между двумя железными штырями. Соревнуясь друг с другом, смеясь и охая, молодцы крутили педали и вращали ручки стараясь опередить один другого.

— Похоже царь выгреб всё из Приказа подчистую ради этого пира. Все электромашины от самых первых до самых последних, — подумал Леонардо следуя мимо за служанкой. — Видимо ему очень важно показать людям укрощение молний и те выгоды, которые можно из этого получить. Приучить подданых использовать силу янтаря в быту также как кошку приручают к теплу и дому, чтобы та грела хозяйский бок и ловила в подполе мышей, а не сбегала при первой возможности.

— Пожалуйста, мессер, — попросила служанка, открывая неприметную дверь ведущую из шумных и светлых коридоров в мягкий полумрак

Здесь снова пахло горящими свечами, а создаваемый ими свет был мягок и не слишком силён.

Мастер остановился на пороге, моргая.

— Проходите, мессер, — позвал его женский голос из глубины комнаты.

Он поклонился в пояс царице: — Ваше Величество.

— Садитесь, мастер, — пригласила она. — Вы голодны? Хотите есть? Пить? Обидно было бы побывать на пиру и уйти с него голодным.

Царица София, в окружении всего лишь двух доверенных служанок, смотрела на него ожидая ответа.

— Благодарю. Ничего не надо, — пересохшее горло отозвалось болью уже после первого слова.

— Выпей хотя бы отвара, — предложила царица, а служанка тут же налила и подала чашку из жёлтого стекла с серебряным ободком. — Заваренные в нём травы успокаивают и лечат. И ещё помогают защититься от холода. Мы оба родились на Юге. Северные зимы сложное испытания для меня и тебя.

Леонардо подумал, что он как-то уже и привык. Главное тело одеваться. А когда сыт, одет и перед выходом на улицу хорошо выспался, то никакая зима не страшна, наоборот, только в радость.

Но возражать царице он, разумеется, не стал. Глоток отвара пробежался от горла к желудку тёплой ароматной волной.

— Я беспокоюсь, мастер, — произнесла она. — С тех пор как подлые твари напали на институт и среди прочих лекарей похитили твою возлюбленную, ты с головой ушёл в работу, добился многого создав тот удивительный доспех. Но если так продолжать, то ты погубишь себя. Нельзя скорбеть всю жизнь. Нельзя вечно наказывать себя за ошибку, которую ты не совершил.

— Благодарю за то, что беспокоитесь обо мне, — склонил голову Леонардо.

— В моей свите много разных девиц, — продолжила царица. — Не скрою что я также слежу за судьбой и иногда помогаю тем девушкам, кто осмеливается попробовать себя в исконно мужских профессиях и пробуют стать лекарями, купцами, даже солдатами! Есть и такие, кто пытается идти по пути мастерства, возможно тебе было бы интересно познакомиться с ними?

— Не надо мучить…

— Тебя? — уточнила царица.

— Этих великолепных девушек, — поправил мастер. — Пусть они живут свою судьбу.

— И всё-таки мой царственный супруг особенно выделяет тебя среди всех прочих мастеров, — заметила царица.

— Я ежедневно благодарю бога за эту милость.

— Если выделяет он, то выделяю и я.

— Благодарю, госпожа!

— И всё-таки ты непреклонен, — заметила царица. Леонардо опасался, что рассердил её, но Софья не казалось рассерженной, скорее опечаленной.

— Прошу простить меня, госпожа.

— Допивай отвар, мастер и возвращайся на пир. Прошу не уходить сразу и попытаться повеселиться. Это всё-таки праздник какой бывает не каждый день и даже не каждый год.

— Я постараюсь повеселиться, — пообещал Леонардо возвращая чашку на столик.

Его проводила обратно та же служанка что и привела сюда.

Пока он стоял, раздумывая куда ему пойти, мастера нашёл Мишка. Друг ухватил его за руку и увлёк за собой, дыша хорошим вином и жаренным мясом.

— Где тебя черти носят? Царь-отец распорядился сыскать тебя и доставить перед его царские очи!

И он потащил его, но почему-то не вглубь Кремля, а наружу. Вручив Леонардо его шубу, с трудом дождавшись пока он её наденет, вытолкнул на улицу в снег и ночь. Впрочем, ночь исключительно по времени суток. Снаружи людно как бы не больше, чем внутри. Множество стационарных и переносных фонарей с пылающим в закрученных колбах, чтобы не плескалось, маслом. Сам Государь стоит в окружении первых лиц. Среди них митрополит Филипп — уже совсем дряхлый старик, но всё ещё продолжающий поддерживать царя во всех его начинаниях. Когда-то доставивший Леонардо письмо в далёкую Италию, переговорщик, дипломат и специалист по деликатным поручениям Джан Батиста делла Вольпе, увидев Леонардо, приветственно кивает. Несколько знакомых мастеров, приехавших с ним из Приказа что-то обсуждают, собравшись тесной группой. Цесаревич Иван Молодой, вместе с женой и маленьким сыном у неё на руках стоят позади царя похоже ожидая чего-то. Вместе с ними царевич Василий, сын Софьи, прибился к старшему брату и не отходит от него ни на шаг. Жена цесаревича, Елена Стефановна, на Василия и не смотрит. Уже привыкла что муж таскается с малым сводным братом как с собственным сыном.

Мишка проталкивается через толпу и кланяется: — Вот Государь. Нашёл и доставил!

— Мессер Леонардо, — искренне радуется Иван Третий. — Где же ты ходишь? Тебя одного и ждём!

Собравшиеся вокруг первые лица государства в знак подтверждения закивали головами: — Как есть ждём. Уже устали.

— Государь, — повинился Леонардо.

— Держи, поджигай, — ему вручили горящий жарким пламенем факел.

— Что поджигать? Зачем?

— Фитили поджигай. Огненные стрелы запускать.

— Куда?

— Да никуда. В небо! Фейерверк делать будем. Поджигай уже, все замёрзли пока тебя тут ожидали.

Огонь с факела перекидывается на связанные вместе фитили, бежит по ним, разветвляется, ныряет в запальные отверстия. Секунда тишины.

Слышно, как Василий спрашивает у кого-то, наверное, у Ивана Молодого: — А небесные огни сейчас будут?

Цесаревич не успевает ответить или его ответ заглушает визг вылетающих из прицельной рамки ракет. Они взмывают в небо настоящими огненными стрелами пронзая сгустившуюся над освещённой площадью темноту ночного неба. И, наконец, первый красочный взрыв. В ночном небе расцветают огненные цветы. Вся Москва с восторгом наблюдает за диковинным зрелищем. Столпившиеся на небольшой внутренней площади важнейшие люди русского царства ничем не отличались от прочих радуясь и удивляясь

Митрополит Филипп крестился дрожащей рукой приговаривая: — Спасибо тебе Господь, что показал мне небесную красоту ещё здесь, на земле!

— Сии огненные стрелы изобретения мессера Леонардо, — объявляет царь. — Ими вооружены наши войска наравне с артиллерией, только не такими красочными и безобидными. И они, вместе с бомбами, представляют основное вооружение небесных кораблей.

Присутствующие аплодируют растерявшемуся мастера.

— Но то дела минувших дней, — продолжает Иван Третий. — Сегодня мы чествуем мастера Леонардо за созданные им дивные доспехи, которые вы все видели у входа. Сверхтяжёлая небесная пехота — это казалось невозможным даже мне, но мессер сумел воплотить разрозненные идеи в едином работоспособном образце. Слава мастеру Леонардо, что родился в городке Винчи, но пригодился тут, в русском царстве!

И Леонардо хлопали по плечу. Жали ему руку. Заверяли в вечной дружбе и преданности. Он не заметил, как в руке оказался бокал и отказаться пить не было никакой возможности. Потом ещё один. Затем он вдруг осознал, что находится внутри, переместившись с холодной улицы в тёплые палаты и застрявшие в волосах снежинки уже таяли и стекали холодными каплями.

Столкнувшись лицом с Мишкой, Леонардо, одними губами, задал вопрос: — Зачем?

— Тебе это нужно, — ответил тот.

— Нет, не нужно, — помотал головой мастер. Но уже поздно. Водоворот разухабистого веселья захватил его и втянул в себя чтобы выплюнуть завтра утром пережёванного и обессилившего. Пытаясь внешним жаром расплавить и вытопить внутренний холод поселившийся под сердцем. Яд выжечь ядом. Но не всегда получается. Иногда становится только хуже.

* * *

Земля в снегу. Замок на скале. В его жилой части день и ночь жарко гудят камины и всё равно на подоконниках по утрам образуется тонкий слой наледи, трескающийся от одного касания. Жилая часть составляет примерно треть от общей площади замка чтобы легче было обогревать и сохранять тепло. Зима во Франции мягка и снежна, но тому, кто не видел других мест она кажется суровой.

Возможно, просто Марья Петровна слишком привыкла к рождённой технологией роскоши вроде горячей воды без необходимости отдельно кипятить её долгие часы или центральному теплоснабжению здания от расположенной в подвале паровой машины. Она вообще слишком цеплялась за прошлое. Здесь так не принято.

— Забудь старое. Мы рождены по воле Материи лучшими, совершенными, — твердили ей подруги по несчастью, её сёстры, прошедшие изменение.

— Этот мужской мир и он создан для мужчин, но Мать дала нам возможность всё изменить, мы стали сильнее, гораздо сильнее, — твердили они.

Было время, Марья пыталась рассказать, как продираясь через придирки и недоверие, но всё же сама, своими знаниями и трудом завоёвывала себе место благодаря эдикту русского государя, разрешившего женщинам учиться и заниматься мужскими делами.

Ей не верили. Или смеялись. И здесь не принято было говорить хорошее о русском царе ведь он будет их следующим врагом по воле Матери.

Но знания, приобретённые Марьей знания о природе человеческого тела, здесь ценили очень и очень высоко. Ведь тот, кто знает, как складываются в человеческом скелете кости, по каким путям течёт кровь и как работают внутренние органы — тот имеет гораздо больший шанс успешно пройти изменение и помочь товарищам если у тех что-то пойдёт не так. Мать занята. Она вряд ли успеет к каждому вовремя. В таких случаях только грамотный лекарь сам проходящий или уже прошедший таинство изменения может спасти, помочь и выправить недостатки прямо в процессе.

У Матери не имелось времени их обучать, но ей нужны грамотные лекари чтобы в разы повысить процент успешных инициаций. Отсюда и то нападение на медицинский институт.

— Мать дала силу!

— Мать дала жизнь!

Никто не заставлял их скандировать, но когда произносишь эти слова то чувствуешь, что это хорошо и правильно.

— Физиология определяет психологию, — сказала когда-то мать монстров и, кажется, теперь Марья начинала понимать смысл её слов.

Сёстры и братья не разделяли её колебаний. Ведь Мать действительно дала им силу, здоровье, жизнь, смысл — она дала им всё.

И хотя Марья ничего из этого не просила, но платить за полученные дары ей придётся сполна, наравне со всеми остальными.

* * *

Подвальные казематы под стенами Кремля. Жарко пылает огонь в печи выгоняя из камня стужу и хлад. Десяток масляных фонарей непривычно ярко освещает обычно погруженную в полутьму и мрак камеру. Да и запахи здесь сегодня царят совсем не обычные для этого скорбного места. Ароматы жаренного мяса, вина и свежего хлеба перебивают дух немытого тела и прелой соломы. Прикованный к стене узник с видимым наслаждением пробует принесённые прямо с царского пира яства обсасывая мясо с костей и не стесняясь хлебает вино из большой кружки.

Рядом с ним стоит самодержавный правитель русского царства спокойно ожидая пока тот утолит первый голод. Никого больше нет. Стражи нет. Да ей и запрещено появляться здесь и, тем более, общаться с безумным пленником. Есть тайны, которые не должен знать никто посторонний.

Наевшись мяса и хлеба, пророк чуть осоловевшими глазами, но вполне доброжелательно, смотрит на царя: — Накормил. Уважил. О чём будешь спрашивать? Сколько полноправных рыцарей успеет подготовить к грядущей войне Фридрих? Сколько новых чудовищ вырастила Изабелла? Сколько у них замков вдоль границы и сколько на каждом замке пушек на стенах?

— Какой же ты прорицатель, если не знаешь, о чём тебя пришли спросить? — усмехнулся царь.

— Не прорицатель, — возмутился и замах руками узник. — Я не вижу грядущего. Планетарная инфосфера отражает только настоящее и то не в полном объёме. Но у меня есть разум. Я умею предполагать развитие событий. Невежественным людям, со стороны, кажется будто я предсказываю.

— Нет, я пришёл поговорить с тобой о другом, — произнёс царь.

— Надо же, как интересно. Слушаю и внимаю.

Господарь всея Руси помедлил, но всё же спросил: — Кто я?

— Неужели ты начинаешь что-то понимать? Не ожидал.

— Ответь!

— Отвечу, — успокоил царя пророк. — Но сначала задай правильный вопрос.

— Кто я… кто мы такие?

— Вот это уже почти правильный вопрос, — одобрил пленник. — Но что тебя вывело на него?

В каменной клетке, будто это он был в ней заперт, а прикованный к стене пророк свободен, царь ходил из угла угол. Ходил и рассказывал: — Однажды… я понял, что слишком много знаю. Самые разнообразные вещи из отдалённых областей. Как варить стекло и как усовершенствовать паровой двигатель чтобы он давал максимальный коэффициент полезного действия. Я досконально разбираюсь в медицине. Откуда? Разве я был… там… медиком? Нет, не был. Я и сталевар, и плотник, и швея и бог весь знает кто ещё. Невозможно чтобы один человек знал всё настолько подробно. Чтобы разбирался во всём, от тонкостей кораблестроения до атомной физики. Никто не может знать всего. Ведь не может?

— Не может, — подтвердил пленник. В отличии от расхаживающего из угла в угол царя он излучал само спокойствие. И даже привычные безумные огоньки на дне глаз словно бы временно погасли, притушились.

— У меня очень хорошая память, — царь продолжал свою исповедь. — Как это было почти у всех там. Обязательные корректирующие процедуры перед зачатием ребёнка. Совсем небольшие, в основном исправление накопившихся в родительских геномах ошибок и только. Плюс элементарные медитативные практики по развитию памяти и мышления, даваемые ещё в детском саду и начальных классах школы. Память не абсолютная, но очень хорошая. Особенно по меркам этого времени. И всё же: как я могу знать то, что никогда не читал и чем не интересовался? Кому «там» нужен точный рецепт изготовления бездымного пороха? Или технология производства примитивного кирпича? Правильной сушки досок? Примитивное сельское хозяйство? И так во всём! Почему я вспоминаю то, чего не знал никогда и в таких подробностях, в которых это может знать только узкий специалист, но только абсолютно во всех областях?

— Что ты помнишь о себе? О своей собственной жизни до нулевого момента? — спросил пророк.

— Я… помню свою жизнь, — царь остановился на месте перестав мотаться туда и сюда, от стены до стены. — Проблема в том, начиная усиленно вспоминать, из глубин памяти всплывают другие эпизоды, которые совершенно точно со мной не происходили. Как будто, кроме своей собственной, вспоминаешь и чужую… чужие жизни. Их много. Точно больше одной.

— И ты пришёл с этим ко мне?

— Мне не к кому больше идти, — признал очевидное царь. — Ты ведь такой же как я. Расскажи, у тебя было что-то похожее?

— Было или не было — какая разница? Я это я, а ты это ты. Мы представители двух разных вероятностных линий и как те две прямые мы не должны были пересечься если бы не нулевой момент. Точнее, наше пересечение было неизбежно, но по законам более высокого порядка.

Царь не повелел, но попросил: — Говори так, чтобы я понял.

— Если говорить по-простому, то ты это не только ты. В том смысле что человек, который жил и занимался своими делами в уже несуществующем будущем исчез вместе со всеми остальными его обитателями. Нулевой момент потому и назван так, из-за того, что он обнуляет все вероятностные линии выше себя по дереву. Это как срезать побеги, оставляя лишь ствол. Садоводы так иногда делают, когда молодых побегов становится слишком много и они начинают тянуть соки из дерева, иссушая и убивая его своей многочисленностью. Уж не знаю есть ли тот «садовод» на самом деле или он лишь зримое выражение законов природы, которая, как известно, с одной стороны не терпит пустоты, а, с другой всегда и во всём стремится к устранению лишней избыточности, к упрощению. Один ровный ствол проще, красивее и энергоэффективнее целого пучка разномастных побегов торчащих во все стороны разом. И значит рано или поздно этот пучок будет срезан. Во имя и в следствии принципа минимализма — всё лишнее должно быть уничтожено. Кстати, в твоей линии успели открыть хронодинамику?

— Темпоральную физику?

— О чём я говорю, конечно, успели! Иначе ветка просто схлопнулась бы, не оставив после себя ничего, — перебил пророк. — И вы серьёзно назвали её просто «темпоральной»? У нас ей дали не в пример более поэтичное название «наука о миге и вечности». И разве не удивительно, что нулевой момент во всех линиях так и назвали «нулевым»? Какая потрясающая солидарность! Но возвращаясь к твоей, или к моей, персоне. Ты думаешь, что мы люди?

— А кто если нет?

— Мы — вероятностные линии, но сжатые в миллиард миллиардов раз. Мы — чёрные дыры в облике людей. Сжатые настолько сильно, что наша внутренняя тьма превратилась в свет и мы сияем. Сияем как звёзды. Падшие звёзды!

Похоже минуты просветления самозванного пророка заканчивались и следовало поторопиться узнать у него что-то ещё пока он снова не погрузился в бездну безумия.

— Как же память, личность? — торопливо спросил царь.

— То, что ты называешь своей личностью всего лишь песчинка, лежащая на самом верху, на песочной горе состоящий из бесчисленного числа подобных «личностей». Просто твоя самая верхняя — она лежит на самом верху песчаной горы, — казавшийся до этого вполне адекватным пророк мерзко захихикал.

— Ты помнишь то, что не никогда не знал потому, что это знал кто-то другой, — пророк встал и кричал на царя. Эхо его голоса металось и билось между каменными стенами. — В каждом из нас сокрыты знания целого мира! А вы сражаетесь друг с другом, безумцы! Убиваете друг друга вместе с тем убивая целый отдельный мир со всеми его знаниями и открытиями. Вместо того чтобы попробовать объединиться перед лицом общей угрозы и стать перед ней единой стеной. Каждый из вас — камень, но отдельный камень бесполезен само по себе если не является частью мощной стены.

Давайте — делите пирог на куски перед лицом урагана. Сражайтесь! Убивайте и уничтожайте друг друга! Чтобы в конце, тот кто останется один, победитель, наконец осознал свои ошибки перед лицом неизбежной катастрофы, которой он ничего не сможет противопоставить. Тогда он раскается. Тогда познает смирение. Но будет поздно. Поздно! И поверженное древо человеческого рода послужит удобрением для других деревьев. Мы превратимся в прах, в пепел. Из нас вырастут другие цветы. Но они уже будут чужие, совсем чужие.

— О чём ты говоришь? Какая катастрофа ждёт впереди? — попытался найти ответы русский царь.

Он резко подошёл к безногому пророку, поднял его за плечи и заглянул в закатившиеся глаза увидев в них одну пустоту.

— Чтоб тебя! — государь, в раздражении, сплюнул и отпустил безвольно завалившееся тело. — Отключился, словно по графику. «Абонент вне зоны доступа» — по-другому и не скажешь. Если он прав, и мы действительно заархивированные вероятностные линии в облике людей, то его собственная вероятность, наверное, была ещё тем сумасшедший дом. Ох не зря у нас все эксперименты по распараллеливанию человеческого сознания и созданию имплантов прямой связи для синтетической телепатии были под жёстким запретом. Рано или объекты экспериментов сходили с ума. Причём скорее рано, чем поздно. А у них там целая планета «телепатов». Жуть какая.

Развернувшись, царь быстрым шагом покинул подвальные казематы оставив масляные фонари догорать пока не погас последний из них и помещение погрузилось в душную тьму.

Глава 19. Небесные исполины

Весна. Капель. Сосульки на крышах.

Ноздреватый снег проседает, проваливается сам в себя. Он ещё лежит на полях и в лесах, особенно в тени, делая их плохо проходимыми для крупных отрядов. Совсем скоро, через месяц или, максимум, два дороги очистятся достаточно чтобы по ним можно было послать армию.

Но армия уже выступила в поход, только не по земле, а по небу.

По полученным Иваном Третьим сведениям литовцы полностью прогнулись под Священную Римскую Империю и передовые отряды рыцарей Фридриха уже занимали их замки и крепости, концентрируясь вдоль границы с русским царством. Все попытки наладить отношения с Фридрихом и Изабеллой провалились. Император упрямо считал Ивана Третьего виновным в покушении на него, а мать монстров только поддерживала того в этом убеждении.

Остатки Османской Империи, после гибели султана, пережили целый ряд тяжелейших кризисов, сильно потеряли в территориях и явно не собирались иметь никаких внешних амбиций ещё лет десять, а может быть и больше. Главное их желание это чтобы все остальные оставили осман в покое с теми остатками былого величия, что им до сих пор удавалось удерживать в сфере своего влияния. Впрочем, осталось у них не так чтобы сильно много. Крым вошёл в русское царство. Хотя это всё ещё оставалась отдельная территория, сильно отстающая по уровню развития. Всего лишь за один неполный год много не сделаешь. Тем более если параллельно приходится готовиться к большой войне.

А война, казалось, была неизбежна. Забрав себе ранее подконтрольные османам земли в восточной Европе, империя подобралась критически близко к границам царства. В моменте значительно превосходя в размерах и населении, а также имея поддержку союзника в лице Изабеллы и, самое главное, зная из истории какой силой сможет стать Россия в будущем если позволить ей развернуться на просторах Сибири и Дальнего Востока — император Фридрих был однозначно нацелен на военное решение создавшегося вопроса.

— Большие паровозы надо давить пока они ещё маленькие чайники, — твёрдо, со всей европейской практичностью, решил глава династии Габсбургов.

Это ведь только русские такие дураки, что сначала позволяют вырасти дракону и только потом идут с ним ратиться. Разумные европейцы предпочитают воевать с детьми, в идеале и вовсе с ещё не родившимся. Так оно проще выходит и эффективней.

А этот чайник по имени русское царство уже начал отращивать себе колёса и паровозный гудок. Давно уже было пора с ним разобраться, да всё руки не доходили. А теперь вот — дошли.

Лучшие в мире воины, имперские рыцари — reichsritterschaft, стекались в литовские пограничные замки ожидая там, когда сойдёт снег и дороги достаточно просохнут. Попадающие на стол Ивана Третьего донесения вполне наглядно показывали планируемое Фридрихом направление главного удара. Средневековые армии непозволительно тихоходны и слишком сильно зависят от снабжения чтобы факт их сбора и концентрации можно было бы утаить на сколько-то продолжительное время.

Увы, это работало и в противоположенную сторону. Наверняка император прекрасно осознавал, что царь попытается ударить по местам наибольшей концентрации его рыцарей заранее выжигая и уничтожая укреплённые пункты из которых могло осуществляться снабжение направленной в его сторону армии.

Он знал, что он знает, что он знает и так далее. Сложившуюся ситуацию прекрасно описывала популярная песня из несуществующего будущего «я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть не оглянулся ли я».

Именно поэтому, когда ночная температура ещё опускалась до минусовой, несмотря на ласково греющее днями солнце, воздушный флот под командованием цесаревича Ивана Молодого уже выступил в поход открывая первое крупное сражение грядущей войны.

В операции предупреждающего удара задействована половина от общего числа дирижаблей, точнее ровно шестнадцать штук. Существовал небольшой риск при полётах в минусовые температуры, но Иван Третий счёл его приемлемым ради возможности нанести удар по неподготовленному противнику. Действительно, во время перелёта, на одном из небесных кораблей возникли технические неполадки и его пришлось оставить возвращаться в Москву своим ходом. К укреплённому литовскому замку подлетали ровно полтора десятка дирижаблей. На них суммарно находилась почти тысяча небесных стрельцов и два десятка дивов — так стали называть операторов дивных доспехов, созданных в мастерских Приказа Дивных Дел. Кроме того, корабли несли большой запас бомб и ракет так как планировался не захват плацдарма, который невозможно будет удержать, а тотальное разрушение укрепленного пункта, который мог бы служить для армии вторжения близком к фронту тылом.

Насколько смогли разузнать доглядчики и разведчики Ивана Третьего, имперцы серьёзно подошли к созданию противовоздушной защиты. Опыт применения небесных кораблей в Крыму сильно впечатлил всех главных игроков. Поэтому все более-менее серьёзные правители тут же принялись искать средства противодействия парящим в недостижимой вышине небесным ладьям. На вооружение брались лёгкие пушечные орудия с регулируемыми лафетами способные стрелять с любым требуемом углом возвышения. Одни пытались повторить и произвести у себя огненные стрелы. Другие делали попытки создания дирижаблей, не имея в наличии ни паровых двигателей, ни какой-либо вменяемой теории — их попытки были обречены на провал.

Но Фридрих и Изабелла это особая песня. Они оба обладали «технологическим послезнанием» в той же мере, что и русский царь. Более того, в их вероятностных линиях вполне могли найтись какие-то особые технологические решения, которые были упущены или не реализованы в его собственной линии. Радовало только то, что эти двое сосредоточились каждый на своём преимуществе уделяя мало внимания общему технологическому развитию своих территорий. Верно, что уровень металлургической и химической промышленности в Империи значительно выше того который был в истории, не испорченной нулевым моментом. Верно, что Изабелла, возможно даже не желая этого, сильно подтолкнула развитие медицины в Испании. Но этого всё равно недостаточно. Технологическая база русского царства значительно выше. И как ни старайся, ни Фридрих, ни Изабелла не смогут за год создать ни действующий аналог его дирижаблей, ни даже нормально работающий прототип парового двигателя пригодного для массового производства. В крайнем случае у них получатся штучные образцы, собранные ими лично. Для массового производства этого совсем недостаточно.

В том числе поэтому Иван Третий отправил старшего сына в набег. Ему отчаянно требовалось понять какими средствами располагает противник чтобы, уже отталкиваясь от этого, выстроить концепцию долговременной обороны. При такой разнице в размере территорий и количестве населения мечтать об абсолютной победе не приходится. Но вот выдержать чужой натиск. Укрепить линию фронта при этом продолжая развиваться в тылу, в том числе осваивая Сибирь и совершенствуя технологическую базу — это уже вполне себе рабочий план.

Но всё должен будет показать результат первого крупного сражения.

Обе стороны приготовили друг другу множество неприятных сюрпризов и важно понять какие из них окажутся пустышками, а какие покажут себя настоящими «ноу хау».

* * *

Закутавшись в просторный тёмный плащ, словно скорбящая вдова, Марья Петровна стояла на вершине башни вместе с барном Рамкапрофом — доверенным лицом Императора Фридриха поставленного им командовать оборой замка. То, что сама крепость, по факту, принадлежала Литве, императора нисколько не смущало. Да и чего смущаться, здесь и сейчас находилось столько имперских рыцарей что их с лихвой бы хватило чтобы завоевать всю Литву возникни у Фридриха желание включить её в свою империю.

Барон Рамкапроф выглядел несколько тучным. Такой жизнерадостный, весёлый толстячок если не знать его близко. Вынужденная какое-то время плотно работать с ним, по велению Матери обеспечивая поддержку, Марья успела узнать и другую его сторону. Охочий до простых житейских радостей барон открылся ей с новой стороны как жёсткий, до жестокости, руководитель готовый любыми способами обеспечить выполнение поставленного императором плана подготовки вторжения в русское царство. Причём «любыми способами» то и означало. Если бы можно было ускорить строительство укреплений или подготовку солдат, например, принося в жертву малых детей, то барон, без сомнений, пошёл бы на это. Ведь империя прежде всего. То есть — вообще всего.

Но сейчас они оба, каждый ставленник своего господина, с вершины открытой башни наблюдали за разворачивающимся и строящимся в боевой порядок русским небесным флотом.

Это было тревожное и внушительное зрелище. Полтора десятка огромных серых шаров и узких блестящих ладьей удерживаемых ими в воздухе. Небесные исполины двигались медленно, отчего создавалось ощущение их общей неторопливости. Синхронно, как будто перевшие пончиков, но не потерявшие грации, балерины размера овер-сайз — дирижабли разошлись в стороны и сошлись снова, но уже выстроившись в боевой порядок. Разбившись на три пятёрки они с трёх сторон принялись заходить на крепость.

Удостоверившись, что это не обманный манёвр и русские действительно начали атаку, Рамкапроф приказал почтительно стоящему за спиной адьютанту: — Поднимайте шары!

Затем он повернулся к Марье.

— Ваши э-э-э люди, готовы?

— Мы всегда готовы, — подтвердила она, разглядывая его побелевшее от внутреннего напряжения лицо с проступившей на нём красной сеткой кровеносных сосудов.

— Прикажи пушкарям не открывать огня без команды. Пусть гибнут под бомбами — мне плевать. Но если хоть одна сволочь выстрелит без команды, то после боя весь десяток окажется на плахе, — жёстко приказал барон, отсылая адьютантов одного за другим. По мере донесения приказов адьютанты возвращались, образуя нескончаемый круговорот.

Марья сказала: — Я выпускаю птиц.

— Русские ничего не заподозрят?

— Не должны. Это ведь просто птицы. По крайней мере с виду. Вполне нормально что вспугнутые приготовлениями к бою птицы поднимутся с земли и станут носиться между крышами, — пожала плечами девушка. — Им нужно заранее набрать высоту чтобы стрельцы не успели расстрелять их ещё на подлёте.

— Делай как считаешь нужным, — кивнул Рамкапроф. — Я не очень разбираюсь в вашем проклятом колдовстве.

— Это божественная благодать, — без особого убеждения возразила Марья.

— Ну да, конечно! — сплюнул барон.

Не обращая внимание на спутника, Марья достала из-под плаща белую словно снег голубку. Птица в её руках выглядела как настоящая, только сидела смирно и лишь чуть заметно вздрогнула, когда она погладила её кончиками пальцев.

— Лети! — повинуясь взмаху руки голубка вспорхнула вверх и минуту спустя, по всей крепости, стали взлетать другие птицы, для которых полёт белой голубки послужил сигналом.

Когда-то, в прошлой жизни, влюблённый в неё молодой мастер рассказывал Марье про огненные стрелы. Он называл их ракетами. С каждым новым днём прошлые воспоминания до момента перерождения становились всё суше. Она словно бы отдалялась от них или они от неё всё дальше и дальше. Воспоминания о том, что она чувствовала, что ощущала — пропадали практически полностью. Оставалась только картинка и память о сказанных или услышанных словах. Сухая, словно мёртвое дерево, память без ощущений, без звуков, без запахов — без всего. Максимально обезличенное знание. С каждым днём всё больше и больше.

Почему она вообще вспомнила сейчас о молодом мастере и его ракетах? Ах да, он тогда ещё жаловался, что, после запуска в цель, ракетой нельзя управлять. Она не сможет обойти внезапно возникшее препятствие или погнаться за успевшей отвернуть целью.

А вот благословлённые Матерью птицы умели преследовать свою цель. Они, как тогда сказала Мать — самонаводящиеся. Да, такое любопытное слово — самонаводящиеся. Обычные птицы, несущие в себе благословение Господне дарованное Матерью неразумным пернатым тварям.

Заранее приготовленные, наполненные горячим воздухом из печей, в крепости один за другим прорастали и взлетали шары. Фридрих всё же смог создать лёгкую и прочную ткань годную для оболочки воздушного шара. На паровую машину позволяющую идти в нужную сторону против ветра он даже не замахивался. Всего лишь воздушный шар способный подняться на двести или триста метров вверх и там зависнуть на тонкой нитке. Хочешь подняться выше — нужно обрезать удерживающую нить так как её суммарный вес съедает значительную часть общей подъёмной силы шара.

Увидев поднимающуюся в воздух шары, русские занервничали, но не отвернули и пошли в атаку. Поднятые вверх, в корзинах под воздушными шарами имперские стрелки и небесные стрельцы с царских дирижаблей обменялись выстрелами. Попасть в огромный надутый шар не так сложно, но пуля оставляет лишь крохотную дырочку. Нужно много подобных отверстий и много времени чтобы расход тёплого воздуха вынудил небесное судно совершить незапланированную посадку. Попасть в болтающуюся под шаром гондолу уже сложнее, а в человека в ней и того труднее. Здесь решающее слово сказало то, что все небесные стрельцы вооружены многозарядными огнебоями или дальнобойными однозарядными, но зато с оптическими прицелами. И качественный и количественный перевес в огневой мощи сразу же сказался в пользу русских стрельцов.

На отдельных воздушных шарах имперцы попытались поднять в воздух пушки. Однако стрелять из пушки находясь при этом в корзине, привязанной за верёвки к воздушному шару то ещё развлечение для полных извращенцев. В лучшем случае получается сделать один, самый первый, неприцельный выстрел. После которого корзину ещё долго мотает в воздухе, а иногда она даже отрывается и пушка, вместе с расчётом, благополучно падает вниз.

Но где-то шары поднимали не пушки и не стрелков, а здоровенных, похожий на горгулий существ со сложенными в виде горба за спиной крыльями. Полноценно летать они не могли, но планировали неплохо. Падение с высоты им ничем особым не грозило. Отдельные пули их тоже не брали лишь вырывая куски мяса, но, чтобы гарантированно убить такую тушу её следовало очень плотно набить качественным свинцом. Десяток или лучше несколько десятков попаданий пока концентрация свинца в организме твари не превышала летальную для неё норму.

Поднимаясь на воздушных шарах как можно выше, горгульи прыгали с них пытаясь спланировать прямо на борт русских небесных кораблей. И это работало. Пусть монстров было не так чтобы много — больше сотни, но точно меньше двух сотен. Часть из них получилось сбить в полёте. Часть вынуждена была спрыгивать, спасаясь, с падающего воздушного шара до того, как тот успевал набрать необходимую высоту. Но некоторые всё же достигли своей цели спланировав, спрыгнув или хоть как-то зацепившись за воздушные корабли.

Небесных стрельцов готовили к тому, что они сами должны будут десантироваться и отбивать занятую противником территорию. Никто не планировал что это противник сумеет прямо во время полёта высадить десант на борт воздушного корабля.

Никаких средств воздушной обороны, кроме находящихся на них стрельцов, дирижабли не имели. А стрельцы тоже люди. Где-то они растерялись, узрев перед собой громадное серокожее чудовище с когтями-бритвами и оскаленной пастью. Где-то сумели организоваться и плотным огнём расстрелять монстра или хотя бы сбросить его за борт.

На одном из дирижаблей высадившаяся на него пара тварей наткнулась на облачившегося в доспехи и готового к битве дива. Сложно сказать кто всё же удивился больше — оператор доспехов узрев перед собой серых гигантов с растопыренными крыльями или чудовищные «дети» Изабеллы неожиданно для себя наткнувшиеся на «железного человека». Короткое сражение развернулось на открытой верхней палубе под обстрелом разбежавшихся по углам стрельцов пытающихся помочь диву в битве против пары чудовищ.

Счёт шёл на секунды. Не время экономить давление в системе. Третья рука с щелчком занимает боевое положение уставив дуло здоровенного огнебоя прямо в грудь первой твари. Выстрел! Монстр уклоняется, но не полностью. Заряд дроби попадает в крыло вместо туловища. Чудовище разворачивает и едва не опрокидывает за борт, оно удерживается только воткнув когти в палубу.

Второй монстр, игнорируя несколько попаданий из обычных огнебоев, хватает дива за третью руку и рывком выворачивает её. Див бьёт его правой рукой, заканчивающейся трёхгранным шипом. Усиленная пневматикой сила удара такова, что шип пробивает прочную кожу горгульи насквозь высовываясь из спины на добрую ладонь.

Чудовище оглушительно ревёт, но не умирает, по крайней мере мгновенно. Оно заваливается, увлекая доспех за собой. Див с большим трудом успевает упереться ногой и выдернуть руку у неё из живота.

Он получает сильный удар по шлему свой собственной выломанной третьей рукой от первого чудовище с оторванным выстрелом крылом. Следующий удар принимает уже на поднятую вверх руку. В свою очередь бьёт чудовище рукой, заканчивающейся шипом, но монстр перехватывает её и отводит в сторону. Тогда див, уже на остатках спрессованного воздуха, наносит мощный пинок в то место куда не принято бить у мужчин, но в схватке насмерть все приёмы хороши.

Похоже у горгульи там осталось ещё что-то человеческое. Монстр скрючивается в позе эмбриона и див добивает его точным ударом в голову.

Он оглядывается в поисках второго недобитка, но не успевает. Второй, со сквозной дырой в животе, всё ещё остаётся жив и, не вставая, сбивает доспех с ног подбив ему опорную конечность. Доспех падает. Оператор в панике. Для дивного доспеха, тем более с израсходованным запасом сжатого воздуха, падение на поле боя всё равно что смерть. Он уже не сможет подняться самостоятельно без чужой помощи. К счастью успевшие прийти в себя стрельцы находят смелость подойти к ещё живому чудовищу ирасстрелять его практически в упор. После чего, цепляя туши баграми, сбрасывают их за борт. Битва за этот небесный корабль успешно выиграна.

Но всё же целых два дирижабля передают с помощью флажков сообщения что сильно пострадали и не могут продолжать сражение. Они разворачиваются, стремясь выйти из боя. Один успешно уходит, но другой теряет высоту, он должен будет рухнуть недалеко от крепостных стен. Ему не дотянуть.

Тогда капитан пострадавшего дирижабля принимает решение развернуть падающий дирижабль и упасть не за стенами, а внутри стен, высаживая оставшийся на борту десант пусть и ценой жизни воздушного корабля.

Пока не верхней открытой палубе идёт сражение с чудовищами, нижние палубы заняты бомбардировкой. Груды бомб обрушиваются на укрепления внутри крепости с неба сметая и поджигая.

Рамкапроф отдаёт приказ замаскированным пушкарям открыть огонь по снизившимся дирижаблям. Они уже залетели слишком далеко внутрь крепости и опасно снизились чтобы повысить точность бомбометания. Русским уже не уйти из расставленной им ловушки. Нерешённым пока остаётся только один вопрос: это охотник поймал медведя или всё же медведь держит и не отпускает охотника?

Плотный пушечный огонь с земли, эдакое своеобразное, средневековое ПВО, очень не понравился цесаревичу. Он приказал как можно скорее подниматься вверх, чтобы сократить потери. Но время! Время! Небесные корабли величественны, но неторопливы. Любой манёвр у них занимает минуты, иногда даже десятки минут.

Обдумывая план атаки крепости, цесаревич не собирался высаживать в неё десант. Даже если получится захватить, то удержать всё равно не удастся. Только лишние потери. Но все планы, с начала боя, пошли по… кхм-м-м, как говорил батюшка, когда был сильно чем-то расстроен. К счастью, он заранее, на всякий случай, приказал стрельцам быть готовыми к высадке и, самое главное, операторам дивных доспехов заранее облачиться и подготовить свою броню к бою. И сейчас это сильно пригодилось. По приказу цесаревича дивы первыми спрыгнули вниз, а за ними последовала примерно половина стрельцов. Остальные должны были оставаться на кораблях отбиваясь от пытавшихся прорваться к ним птиц.

Да-да, птиц!

Божьи неразумные создания вдруг обернулись дьявольскими тварями. Не заботясь о собственных жизнях, они бросались грудью на дирижабли. Если им удавалось подлететь на близкое расстояние, то птицы взрывались от переполнявших их тела газов, подожжённых биоэлектрическим взрывателем. Попадая в людей или взрываясь прямо перед лицом, такие гады причиняли тяжёлые раны выводя человека из строя.

К великому счастью им не хватило ума всем сразу наброситься на воздушный баллон разрывая его и поджигая. Вместо этого взбесившиеся птицы норовили атаковать людей выгнав стрельцов с верхней палубы и вынудив запереть её.

Спрыгнувший десант удачно опустился прямо на головы палящем вверх как в копеечку пушкарям. Сбить множество спускающихся целей те никак не смогли.

Вооружённые укороченными, для боя на стеснённых улицах, многозарядными, огнебоями, небесные стрельцы легко давили сопротивление пушкарей и почти на равных сражались с reichsritterschaft. Расширенные под большее число патронов магазины и большое количество гранат, используемое ими по любому, самому малому, подозрению уравнивали силы с нечеловечески быстрыми и сильными, но вооружёнными холодным оружием, бойцами.

Дивы и вовсе творили настоящее опустошение в местах своего приземления. Действуя не в одиночку, но при поддержке прикрывающих их небесных стрельцов, они на раз выносили любое сопротивление. Почти неуязвимые ни для попаданий из ручных огнебоев, ни для холодного оружия, даже если держит рука имперского рыцаря, операторы дивных доспехов постепенно зачищали территории рядом с местом своей высадки. Выступая в роли шагающего танка или передвижного опорного пункта, дивы принимали на себя всю ярость врага рассеивая её словно волноломы, неизбежно стоящие на пути у накатывающих на пристань волн.

Ослабленный и испуганный противник, добивался и уничтожался свежими силами стрельцов. Выбив врага и освободив здание, стрельцы шли дальше под прикрытием доспеха.

Впрочем, столкнувшись с новым для себя противником, имперские рыцари постепенно его изучали.

Где-то у них получилось опрокинуть один из доспехов и после добить его уже на земле, предварительно вырезав сопровождающий отряд стрельцов.

В другом месте стрельцы оказались отрезаны от оторвавшегося вперёд дива, после чего и отряд прикрытия и доспех были уничтожены по одиночке.

Но главное дело сделано — основная часть пушечно-средневекового ПВО уничтожена и степень угрозы для зависших над пылающей крепостью дирижаблей значительно снизилась. Их осталось всего восемь штук, потрёпанных, но сохранивших строй и управление воздушных корабля.

Вывалив на крепость оставшийся запас бомб и ракет, пара небесных кораблей рискнула спуститься в центре уже зачищенной территории, принимая на борт уцелевших десантников. Поднявшись в воздух, русские дирижабли потянулись обратно на восток. Под ними горела и пылала больше не существующая ни как место сбора, ни как опорный пункт, литовская крепость. Имперские рыцари, сохранившие до трети изначальной численности, организованно отходили на всякий случай стараясь не собираться особенно крупными группами.

Те из горгулий кому получилось выжить, как-то залечить раны и не погибнуть под пылающими развалинами, постепенно собирались вокруг Марьи.

Совсем скоро что Фридрих, что Изабелла, что русский царь получат описание произошедшего сражения и сделают свои выводы. Показавшими себя эффективными приёмы получат дальнейшее развитие, неэффективные заменятся чем-нибудь другим. Формально первую большую битву выиграл русский воздушный флот. Ведь крепость лежит в руинах и по этим руинам сейчас гуляет огонь. Но понесённые потери не позволяют говорить о безоговорочной победе. Безвозвратно потеряны пять кораблей и ещё два пострадали настолько сильно, что на обратном пути их пришлось брать «на воздушный буксир». Потери в элитных войсках небесных стрельцов крайне значительны. Несколько дивов погибло. Обстоятельно, насколько это возможно, разобрав каждый случай потери дивного доспеха, Иван Молодой пришёл к выводу что ни один из них не мог быть захвачен противником. Все они остались там, под сгоревшими развалинами и это была одна светлая мысль. Прекрасно показавшие себя в реальной битве дивные доспехи не должны достаться врагам ни в каком виде. Это было очень важно.

* * *

Коростень и Овруч. Житомир и Чернобыль — все немногие уцелевшие города к западу от Киева полученные русским царством по результатам короткой войны после попытки Литвы воспользоваться смутой и вернуть себе Киев были превращены за зиму в укреплённые пункты. Каждый обзавёлся несколькими линиями обороны на подобии тех, что были созданы в Тульской крепости против осман. Впрочем, здесь был другой враг и другая специфика.

Старому стрельцу Семёну не привыкать воевать в окопах. Он один из тех, кто прошёл и битву за Венёв и оборону Тулы.

Собственно, если так посмотреть, Семён всю свою жизнь был солдатом. Военное ремесло, при царе Иване свет Третьем Васильевиче оплачивалось более чем хорошо. Для семьи какого-нибудь крестьянина или городской бедноты пропихнуть сына в стрельцы означало хорошее такое подспорье и надежду выбраться из вековой нищеты если только глава семьи сам не станет глупить. Пока один или два старших сына служат стрельцами, другие дети, на присылаемые ими деньги, имеют возможность получить образование вместо того, чтобы ежедневно убиваться на хозяйстве. Всякому известно, что образованному человеку живётся легче и проще. Он может стать ремесленником — углублённо изучить какое-нибудь ремесло, которое будет кормить его и его семью всю жизнь. Может попробовать пойти в помощники к купцу и, со временем, выслужиться у него в приказчики, а то и самому открыть собственное дело. Может пополнить ряды «государев людей» и вовсе как сыр в масле кататься. Но почти для всех подобных семей самым первым шагом из круговорота вековой нищеты, когда весь день работаешь в поле, а всё равно частенько вынужден укладывать своих детей спать голодными стала как раз возможность пойти стрельцом в царскую армию. Попасть туда не так просто. Мало быть молодым, так нужно быть ещё и здоровым. Других требований нет, но и эти выполнить не так просто. Много вы видели богатырей при регулярном недороде, голоде и необходимости выживать зимой в землянке накрытой деревянной крышей — скатом? Но всё же, всё же…

Семён за свою жизнь в сначала княжеской, а после в царской армии скопил неплохое состояние и мог считаться относительно богатым человеком. В сравнении с каким-нибудь крестьянином из глубинки он и правда богат как Крез. В сравнении с купцом средней руки — примерно так-сяк, до средней планки худо-бедно дотягивает. Семьёй он не обзавёлся. Родни у него не было. Сгинула родня в бурном круговороте событий пока царь Иван перековывал Московское княжество, словно мягкий металл, требующий неоднократной закалки чтобы превратиться в твёрдую сталь, чтобы стать русским царством. Так и вышло, что тратить особенно некуда. Деньга копится. А единственной семьёй для Семёна, его матерью, женой и сестрой стала армия. Молодые стрельцы коих часто отдавали в обучение старому солдату воспринимались им как собственные дети. Он учил их военной науке, а они, со временем, уходили или погибали, но взамен приходили другие и всё по новой.

— Германец совсем другой враг, — поучал Семён молодёжь в свободное время. — Не такой как турок.

— А в чём разница, дядька Семён? — поспешил спросить молодой смуглый стрелец, похоже откуда-то с юга, может быть даже из недавно вошедшего в состав царства крымского полуострова.

Старый стрелец огладил свою гордость — небольшие, но аккуратные усы и выждав несколько секунд, как бы без слов укоряя прервавшего его рассказ торопыгу, степенно продолжил: — Разница в том, что германец шибко ловок, прыгуч и силён. Если он до твоего редута добежал, то дело плохо. Разве только многозарядный десантный огнебой поможет против него, да и то не факт, что выйдет. Мне лично доводилось видеть, как этот их «рысарь» кувыркался, прыгая выше своей головы да так быстро, что ствол за ним не успеваешь поворачивать. Или ещё, у них фокус есть — отбивать пули мечом. Мечи они носят широкие, тяжёлые. Такой с трудом поднять можно, а этим гадам всё ни по чём. Махают ими словно соломинками.

Углубившись в воспоминания, Семён осуждающе качал головой и цокал языком.

Переглянувшись, молодые стрельцы ткнули в бок самого молодого, им снова оказался тот смуглый юноша что сидел ближе к старому стрельцу и именно ему пришлось осторожно выводить старика из воспоминаний.

— Дядька Семён?

— Чего тебе?

— Расскажи, как германцы пули мечом отбивают!

— Да, отбивают, — согласился Семён. — Ты в него порой выстрелишь, а он хоп, меч подставит под пулю, и та летит в сторону. Не успеешь оглянуться как этим же мечом тебе голову и срубит.

— А что тогда с германцами делать если они пули отбивать умеют?

— Ты стреляй шибче— все не отобьёт. Для этого многозарядные десантные огнебои и нужны. Ну или отряд стрельца в три, а лучше всё же сразу в пять, чтобы одним залпом снести наглеца и сразу его упокоить. Ещё лучше: связку гранат ему под ноги бросай. Он тогда подпрыгнет, а ты его в полёте и подстрелишь. В прыжке они пока ещё мечами пули отбивать не научились. По крайней мере я не видел такого.

— Дядька, скажи, что делать если германцы всю линию заняли и кишат там в окопах как саранча? Как отбивать её у них обратно?

— Об этом даже не думайте! — предупредил Семён. — Сколько людей поначалу потеряли, пытаясь по горячим следам отбить обратно свои редуты — не счесть! С германцем ведь как: издалека по нему пострелять через «охтический» прицел самое милое дело. Или, когда несколько сотен стволов одновременно бьют, попробуй ещё увернись. Но если пришлось сойтись с германцем накоротке, то считай, что смерть уже дышит тебе в затылок и примеривается как половчее твою душеньку на небо забрать. Коли германцы заняли оборонительную линию, то туда пускают пару дивов и уже за ними стрельцы идут. Иначе никак. Видели, небось, дивов?

— Железных людей?

— Правда, что из нельзя убить?

— А чем их кормят, тоже железом?

Семён поднял руку призывая спорщиков мгновенно замолчать: — Во-первых убить можно кого угодно, главное создать нужную плотность огня. Во-вторых, там внутри, под доспехами, живой человек. Называется — оператор. И ест он не железо, а суп и кашу, такие же как ты пихаешь в свою бестолковку. При этом дивная броня не боится ни выстрела из ручного огнебоя, ни сильного удара мечом. А если германцы какую пакость затеют, то идущие за спиной дивов стрельцы мигом вмешаются. Только так захваченные редуты и можно отбить обратно.

Один из стрельцов возразил: — Видел я германских стрелков! Обычные люди. Огнебои у них попроще и стреляют похуже.

— Не путай тех, что с тяжёлыми мечами и остальных, — наставительно ответил Семён. — Те, что с мечами и прыгучие как черти — те у них «рысари» называются. А остальные простые солдаты, как мы, похуже только.

— Почему похуже?

— Потому, что за нас сам царь Иван Васильевич боженьку просит, а за них просить некому и некого. Разве только диавола какой их генерал уговаривать станет. Но много ли пользы от дьявольской помощи? — Семён с грозным видом расправил усы показывая, что дополнительные вопросы здесь не уместны.

Погода уже стоит тёплая, но земля ещё холодная. Поэтому в редуте сидели на деревянных чурбачках или кто на чём получится, лишь бы не на земле. Семён за этим следил строго и нещадно гонял если замечал сидевшего на земле стрельца даже не из своей полусотни.

Дежурный наблюдатель подал сигнал тревоги: — Пушки! Пушки на позиции!

— Ну, Иван свет Васильевич, не подведи, — попросил Семён, убирая трубку. — Твоими молитвами за нас, грешных. Сохрани. Защити. Не дай погибнуть вот так, не видя лица врага твоего. А коль помирать придётся, то дай возможность забрать врага на тот свет вместе с собой.

Уже приученные Семёном к регулярным обстрелам, стрельцы рассредоточились чтобы, случись попадание, оно бы накрыло двоих — троих, а остальные бы выжили. Специальные бортики должны были защитить бойцов от осколков, а прочные плащи натянутые на голову от комьев земли поднятых в воздух близкими попаданиями.

Раньше, в самом начале, педантичные германцы даже обстрелы из пушек пытались сделать регулярными, в одно и тоже время. Но пару раз подловив их и жестоко наказав, защитники отучили нападавших от совершения легко предугадываемых действий.

Вот и сейчас, едва с позиции германцев начался обстрел, как висевший в воздухе как раз на такой случай небесный корабль подошёл ближе, развернулся и накрыл позиции пушкарей ракетным залпом. Видимо те не успели оперативно отвести демаскировавшие себя пушки в тыл потому, что после первого ракетного залпа последовал ещё и второй. Воздушный корабль, для безопасности, висел высоко, не спускался и поэтому обстрел с него был не таким точным как хотелось бы. Но главное дело сделано — беспокоящий обстрел ядрами позиций русских стрельцов прекратился едва начавшись.

— Как там супостаты, пойдут в атаку? — поинтересовался Семён у наблюдателей.

— Пока всё тихо. Видимо на этот раз не пойдут.

— Ну и хорошо. Мы пока докурим да чайку спокойно попьём, — мудро решил старый солдат.

Историческая справка к девятнадцатой главе

На самом деле фрагмент песни «я оглянулся посмотреть не оглянулась ли она…» использован здесь совершенно не по назначению.

За простыми словами скрывается глубокий смысл. В популярной песни Максима Леонидова тысяча девятьсот девяносто седьмого года простым языком рифмованных строк описывается фундаментальная теорема квантовой механики, указывающая приоритет наблюдателя при формировании наблюдаемого в разрезе множественных реальностей сущего.

Итак, вашему вниманию:

Был обычный серый питерский вечер,

Я пошёл бродить в дурном настроении,

Только вижу вдруг идёт мне навстречу

То ли девочка, а то ли видение.

И как будто мы знакомы с ней даже,

Помню чей-то был тогда день рождения.

И по-моему зовут её Даша,

То ли девочку, а то ли видение.

Она прошла как каравелла по зелёным волнам,

Прохладным ливнем после жаркого дня.

Я оглянулся посмотреть не оглянулась ли она,

Чтоб посмотреть не оглянулся ли я.

…

Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,

Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.

Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.

Глава 20. Позиционные тупики и политические выходы из них

К середине лета стало окончательно понятно, что война империи и царства зашла в позиционный тупик. Воздушный флот под командованием цесаревича размолотил в щебень и сжег всё что горело на месте трёх самых крупных литовских крепостей откуда планировалось снабжать наступающие на русское царство войска. Это удлинило логистическое плечо, затрудняя снабжение и концентрацию войск.

Один раз воздушный флот попытался прорвать вглубь, видимо планируя лихой удар и захват тыловых городов как это получилось в Крыму. Но заранее озаботившийся созданием мощного ПВО, вместе с предоставленными королевой Изабеллой монстрами, император Фридрих крепко потрепал небесные корабли и второй попытки русские не предпринимали, опасаясь ни за что потерять оставшиеся в строю дирижабли.

С другой стороны Фридрих тоже просчитался, планируя взять с наскоку русские города и уж к началу лета сидеть в Киеве, а к концу принимать парад своих войск в Москве. Не получилось дойти даже до Киева, споткнулся на превращённых в крепости мелких городках.

Многозарядные огнебои. Обильный ассортимент наступательных и оборонительных гранат. Неповоротливые, зато почти неуязвимые операторы в крепкой броне — это же надо было додуматься, боевые экзоскелеты на основе средневековой технологической базы! А кроме того: оставшиеся дирижабли и залпы неуправляемых ракет, которыми оказалось самое мило дело накрывать артиллерию сверху вниз, оставаясь на своей стороне линии фронта в относительной безопасности. Всего этого вполне достаточно чтобы его бравые reichsritterschaft — лучшие воины человечества (по крайней мере из тех, кто остаётся человеком. Чудовищных изменённых создаваемых матерью монстров Изабеллой в расчёт тут не берём) разбивались словно волны о волнолом построенной царём Иваном обороны и вязли ней словно мухи в меду.

Пожалуй, собери Фридрих своих имперских рыцарей в единый кулак и попытайся давить в одном месте невзирая на потери, то он бы смог прорвать оборону, дойти до Киева… Но что тогда делать дальше? Тут ключевое слово «не взирая на потери». А обучение полноценного reichsritterschaft занимает годы и годы. И отсев там такой, что убыль мужского населения начинает бить по экономике без всякой войны. Нет, позволить себе потерять критически значимое число имперских рыцарей Фридрих никак не мог.

Вот и выходил классический позиционный тупик. Ни туда и ни сюда. Только солдаты продолжают умирать за пару сотен метров переходящей из рук в руки земли. И ладно бы только солдаты — reichsritterschaft тоже несли потери. Не такие чтобы прямо о-го-го, но там десять человек, здесь полсотни и вот уже набегает. И каких-либо идей позволяющих резко склонить чаши весов в свою пользу пока не имелось.

В общем сложившаяся ситуация императора Фридриха не устраивала категорически.

А русскому царю вроде ничего. После некоторого перерыва он снова начал посылать в Сибирь очередные экспедиции. Ставить там новые остроги и крепости. Проводя классическую русскую политику, когда не пытаешься под корень вырезать местное население или загнать их под сапог, и чтобы не пикнули. Наоборот — сибирским северным племенам предлагается русская культура, русская медицина и всё прочее что, в целом и в общем, называется одним словом — цивилизация. Дружа с одними против других, потом с другими против одних, хитрый царь и тех и этих втягивает в орбиту своих интересов. Уничтожаются только совсем отбитые разбойничьи племена, которые уже всех местных достали и сидят у них в печёнках. Часто уничтожаются они или при помощи или вовсе руками местных которых обучили и вооружили русские стрельцы.

Такая себе экспансия, когда встреченные дикари рассматриваются не как плесень под ногами бравых колонизаторов, а либо как будущие поданные, либо как деловые партнёры, с которыми можно и нужно иметь совместные дела к всеобщей пользе и процветанию. Причём право решать кем они хотят быть: подданными или партнёрами часто отдаётся самим дикарям. Секрет здесь в том, что если есть целое море воды и маленькое озеро, то, когда они соединяются, море поглощает озеро, а не наоборот.

Между тем, на восточноевропейском театре сложилась такая ситуация, что:

Император священной римской империи ищет выход из позиционного тупика в пошедшей не по плану войне.

Русский царь думает о том как бы ему скорее, опередив при этом события из оригинальной исторической линии лет на сто пятьдесят — двести, прибрать к рукам и включить в пределы царства красавицу-сибирь.

А братья Коперники в мастерской Приказа Дивных Дел пытаются сообразить: как им в свободную руку дивного доспеха засунуть ещё и огнемёт.

Не обязательно, впрочем, конкретно огнемёт. Можно и ещё что полезное. Мастер Леонардо хочет установить на двух главных руках доспеха съёмные крепления чтобы можно было менять насадки под конкретную оперативную задачу. Разумеется, все насадки должны быть полностью универсальны чтобы одна такая подходила на любую руку любого доспеха. Вот эта самая «универсальность» на сама деле прорывная идея. Она восхитила младшего из братьев Николая и полностью его захватила. Тогда как сельские кузнецы куют гвозди кто какой хочет длины и ширины, а работающим на государевых мануфактурах рабочим приходится долго втолковывать чтобы они не точили гайку под конкретный болт, а делали бы взаимозаменяемые детали — идеи стандартизации, универсальности и взаимозаменяемых компонентных блоков казались чем-то невероятно волшебным. Настоящим божественным откровением.

Но вернёмся к доспехам. Взявший братьев Коперников под своё покровительство мастер Леонардо очень трепетно относился к любым приходящим с фронта новостям. Особенно внимательно он изучал отзывы операторов о придуманных им дивных доспехах.

Анджей даже как-то удивлённо поинтересовался у мастера почему тот проглядывает мельком или даже вовсе пропускает множество хвалебных отзывов, но сосредоточенно изучает каждый, где описывается какая-нибудь неполадка или неудобство, испытанное оператором.

— Хвалебные отзывы тешат, но не учат, — ответил тогда мастер старшему из братьев. — Тогда как критика именно учит, пусть и не тешит.

Братья потом долго размышляли над его словами.

Собрав все дошедшие до него мнения, не только самих операторов, но и командующих ими воевод и даже самого цесаревича Ивана Ивановича Молодого, мессер Леонардо принялся за работу по усовершенствованию дивного доспеха.

Первым пунктом как раз шли сменные крепления на двух главных руках. Насадка в виде трёхгранного шипа из прочнейшей стали показала себя очень полезной, тогда как установленный на другой руке молот оказался не очень-то нужным. Что можно установить вместо него: топор, меч, встроенный в руку ещё один огнебой? Каждый из вариантов имел свои преимущества при выполнении разных задач. Отсюда и родилась концепция сменных насадок.

Сначала нужно было решить вопрос прочности крепления. Чтобы было не слишком сложно в полевых условиях заменять одну насадку на другую, но чтобы при этом в бою та случайно не открутилась и не отпала и чтобы в броне не появилось из-за этого слабое место.

Устроив то, что мессер назвал «мозговым штурмом» когда каждый высказывал любые приходящие ему в голову идеи и никто не смотрел на статус говорившего — полноправный мастер это, или простой подмастерье, сколько ему лет или сколько у него заслуг — любые высказанные мнения записывались, чтобы после быть тщательно рассмотренными. Таким образом появились идеи насадки со стреляющими шипами. Которыми можно сражаться как раньше, а можно с силой выстрелить шипом, причём на его место тут же встанет второй, а за ним и третий. Больше трёх шипов в одной насадке никак не получалось.

Насадка с огнемётом или с раскручиваемым силой сжатого воздуха острым сверлом. Главная проблема как раз заключалась в недостаточном количестве сжимаемого воздуха. Наверняка оператор доспеха предпочтёт потратить его на что-нибудь более полезное чем несколько секунд сверления на высоких скоростях.

В частности, поэтому огнемётная насадка выглядела достаточно эффективной. Возможность несколько раз облить стоящую перед тобой толпу стеной огня, не тратя при этом сжатый воздух благодаря системе взводимых пружин и сменным баллонном с горючей жидкостью, дорого стоила.

Сам огнемёт уже был сконструирован мастерами Приказа и даже использовался в войсках, пусть и не слишком активно. Всё же это оружие близкого боя, далеко из него не выстрелишь.

Главная задача уместить конструкцию огнемёта в сменяемой насадке да так, чтобы его было удобно перезаряжать меняя баллоны и заново взводя пружины. Вот над этим и работали уже который месяц братья Коперники, выпросив у мастера заинтересовавшую и восхитившую их обоих задачу.

Их труд, в тишине просторной мастерской, где на специально сколоченных из досок рабочих стендах стояли разобранные или, наоборот, ещё не до конца законеченные доспехи, прервало появление Михаила Игоревича.

— Эй, труженики! — позвал темник пробираясь по погруженному в полутень залу к его единственной освещённой части, где работали ребята. — Так и знал, что найду вас здесь. Все остальные уже по домам давно разошлись. Кто-то, может быть, уже второй сон смотрит, а вы тут до сих пор гайки крутите?

— Дядька Михаил, мы вообще-то живём здесь. Ты забыл разве? — подал голос Анджей.

— Но не прямо вот тут, на столах с инструментами — усмехнулся Михаил Игоревич.

Он был молодой, весёлый и совсем не похож на страшного темника какими их представлял Николай Коперник до переезда в русское царство. Сначала, узнав кем служит этот весёлый дядька, братья пытались избегать его. Но как тут будешь избегать если он заходит к мастеру Леонардо по три раза на дню, а частенько и сам закатывает рукава и включается в работу. Поэтому они понемногу привыкли и перестали дичиться. Кроме того, дядька Михаил часто приносил ребятам разные вкусности. Свободного времени у них после работе в мастерской и усвоения преподаваемой мастером Леонардо науки оставалось не так чтобы много. Кроме того, ещё после прошлой войны с османами, Приказ Дивных Дел стал «городом в городе». Вход и выход из него были ограничены. Царь опасался повторного нападения на Приказ и предпринимал меры для сохранения самого ценного своего актива — мастеров. На этом фоне дружелюбный и лёгкий в общении темник быстро сделался другом обоим братьям.

— Держите, вот поснедать вам принёс, — Михаил Игоревич протянул ещё тёплые пироги, завёрнутые в полотенце.

— Спаси тебя царь-отец, как ты спас нас, дядька! — поклонился обрадованный Анджей.

— Буде. Столовая давно закрылась, а вы опять голодными спать ляжете. Не дело. Пожалуй, скажу я Фрязину чтобы вас пораньше отпускал, а то он себя загнал и вас заодно, — пообещал темник.

— Не говори мастеру, — попросили чуть ли не хором Анджей и Николай. Причём старший брат уже успел сунуть в рот первый пирог и, судя по распространившемуся аромату, тот оказался с разнорыбицей.

— Мы сами остались. Думали на чуть-чуть, но потеряли счёт времени и вот. Сильно хочется закончить работу чтобы потом наши воины могли огнём жечь врагов, — заголосили мальчишки.

Михаил Игоревич улыбнулся: — Договорились, не буду вас сдавать. Только одно условие.

— Какое?

— Дуйте оба за чаем, чтобы не жевать пироги в сухомятку. И ещё две лишних кружки захватите для меня и для вашего мастера. Он, кстати, у себя? Так я и думал. Пойду его тоже растормошу, иначе до утра просидит. И тоже, наверняка, голодный. Все пироги не съедайте, оглоеды! Оставьте мастеру пару корочек.

— Да тут на пятерых хватит, — подивился Анджей.

Николай пообещал: — Мы сейчас, быстро. Одна нога там, другая уже тут!

Пока парни наперегонки побежали к выведенному от паровой машины кранику с горячей водой, Михаил Игоревич прошёл дальше, вглубь зала и там, через неприметную дверцу, вошёл в личный кабинет мастера.

— Опять в работе как в болоте? — поприветствовал он друга.

— Тебя только тут не хватало, — ворчливо ответил Леонардо. За последние полгода его манеры испортились также сильно, как и его настроение. Некогда молодой и открытый мастер сделался едким, ворчливым и при любом удобном случае сразу нырял с головой в работу как будто не хотел больше видеть белый свет и боялся, что тот станет отвлекать его от дела.

— Не хватало, так вот я здесь! — бодро ответил Мишка, нисколько не обидевшись на холодный приём. К испортившемуся характеру друга он успел привыкнуть и как мог старался того растолкать.

Оторвавшись от незаконченного чертежа, Леонардо поинтересовался: — А где девица?

— Не будет больше девиц, — укоризненно взглянул на друга Михаил. — Ты всех разогнал.

— И хорошо. Они только мешались. Не понимаю, зачем царица их ко мне посылала.

— Ну ты так высоко не взлетай, — прервал его темник. — Чтобы сама царица-матушка тебе в свахи набивалась!

— Но ведь с её ведома они приходили? Одна чертежи залила, видишь пятно до сих пор осталось? Другая доспех со стенда уронила, мы потом его полдня всей ватагой собирали обратно. Таких помощниц мне тут не надо!

— Так не в помощницы они к тебе приходили…

— А этого тем более не надо! — отрезал Леонардо. Он надулся и сидел словно сыч на ветке.

— Ну и чёрт с тобой! — разозлился Мишка. Всё-таки не выдержал. — Теперь к тебе вместо девицы я пришёл. Доволен?

— Ещё как доволен!

— Тогда пошли чай пить с пирогами!

Стороннему наблюдателю могло показаться, что они друг на друга кричат. Фактически так оно и было.

Леонардо принюхался и примирительно улыбнулся: — Пироги говоришь?

— Говорю: пошли скорее, пока твои оглоеды их там без нас все не съели.

Угроза остаться без пирогов подняла мастера с места и вскоре, в единственном освещённом углу большой тёмной лаборатории, собравшись тесным кружком, они вчетвером пили обжигающе горячий чай из больших дутых кружек заедая его успевшими остыть пирогами.

Одна из ламп потухла у них на глазах. В ней закончилось масло. Глядя на это, Леонардо стал рассказывать о таинственной силе «электро» с помощью которой можно легко осветить весь этот зал на что требуется десятки фонарей или сотни свечей. Иной раз путая, точнее не разделяя, свои собственные мысли и услышанное из речей Государя, мастер пересказывал восторженно глядящем на него мальчишкам о городах будущего, где в каждой стеклянной свече будет жить укрощённая сила молнии и таких свечей будут миллионы миллионов. И в городах ночь станет ярче дня.

Младший из братьев Коперников, в свою очередь, пересказал что запомнил из личных разговоров, которыми удостоил его Государь. Про то, что мир гораздо больше и сложнее, чем принято думать. Про тихо плывущие в пустоте звёзды — словно костры в ночи. И каждая из них бесконечно далека от любой другой, но способ переплыть эту чёрную бездну есть, пусть он крайне непрост и очень долог. Постепенно очередь рассказывать естественным образом перешла к Михаилу Игоревичу. Он вспомнил про тот случай, когда, вместе с мастером, совершили первый прыжок с паршютом ещё не будучи уверенными что тот по-настоящему работает. Потом они трезвонили и били в церковные колокола пытаясь перебить проклятый дурман османских колдунов, создаваемый ими с помощью звука, который нельзя расслышать.

Глаза у мальчишек горели.

Когда пироги были съедены, чай допит, а братья Коперники принудительно отправлены отдыхать под страхом что завтра их не допустят к работе над доспехом, если они придут не выспавшиеся, Мишка начал тот разговор, ради которого и пришёл сегодня.

— Слушай, — сказал он, поймав момент пока мастер находился в сытом и довольном состоянии. — Скажи мне честно: сколько ты ещё собираешься убиваться по Марье Петровне? Случившегося не изменить. И мне тоже очень жаль её, веришь?

Мастер отвернулся: — Не верю.

— Ну и зря не веришь. Я уважал её как человека, ценил как друга и радовался, глядя на то, как у вас двоих всё потихоньку складывается. Но нельзя вечно жить прошлым!

Леонардо сделал слабую попытку выйти из неприятного дня него разговора: — Со мной всё хорошо, прекрати уже.

— Не хорошо. Я же вижу, — возразил Мишка.

И он прав. С Леонардо было не хорошо. Вот только мастер не знал, не хотел, не мог это исправить. А чужие советы, пусть даже правильные, а таком возрасте и в таком состоянии никто никогда не слушает. Чужие советы делают всё только хуже.

* * *

Воздух пропах солью. Глаза щурятся от лазури неба и бирюзы воды. Что небо, что вода — практически бесконечны. Две плоскости идущие параллельно и всё-таки смыкающиеся в двух концах, далеко впереди и далеко позади. Между небом и водой тысячи необычных кораблей. Вернее: тысячи тысяч.

Такого флота ещё не видала земля. Он словно пришёл из грядущих веков опередив своё время на два века или на три.

Пользуясь движущей силой экваториального противотечения. Их путь пролегал от Гвинейского залива до южного залива Пиренейского полуострова, который пока ещё лежал далеко впереди. Чёрное солнце взошло над африканским континентом по воле одного человека. И сейчас этот человек пытался перенести его лучи через океан обращая ещё не успевшую начаться эпоху великих географических открытий вспять.

Великий вождь объединённой Африки начинал свой большой поход в Европу.

Однотонно и мерно бьют барабаны. Также однотонно и мерно толкают вёсла чёрные руки. Чёрные спины сгорблены. В белых глазах на чёрных лицах нет тени мысли. Двигающиеся мертвецы, созданные из живых людей с помощью знаний перенесённых через нулевой момент из одной очень специфической вероятностной линии. Люди превращённые в биомеханизмы. Они не знают усталости. Подчиняясь ритму барабанов день и ночь, без устали, двигаются вёсла неся тяжёлые корабли с недостижимыми другими средствами скоростью. Пропитанная специальными составами плоть не гибнет и продолжает оставаться функциональной пока живые клетки получают питание. Так отрезанные, но ещё живые руки служат частями механизма управляющего кораблём. Отрезанные головы, развешаны вдоль борта. Они — никогда не спящие дозорные и криком предупреждают о появлении противника в поле зрения или если один корабль подходит опасно близко к другому и возникает опасность столкновения.

Отдельные суставы пальцев сгибаются и разгибаются, служа крохотными моторчиками для натягивания канатов. Эти канаты, сплетённые из волос, на разрыв прочнее чем сделанные из стальных нитей. Знания из уже никогда не существующего будущего помогают изменять характеристики любой плоти придавая ей твёрдость стали, гибкость резины или хрупкость стекла. Под видом кошмарных кровавых ритуалов, практикуемых жрецами вуду из его личного культа, великий вождь поставил на поток переработку живой плоти в материалы с заданными уникальными характеристиками. Лучше всего для этого подходит, конечно, человеческая плоть. А также кости, связки, зубы и требуха — всё идёт в дело, ничего не пропадает. Чем добывать металлы, создавать технологию их переработки, гораздо удобнее получать уже готовый, а порой даже лучший по характеристикам, материал. Корабли, на которых они плывут, на тридцать процентов состоят из частей человеческих тел. И большая их часть до сих пор остаётся живой. Выполняющие функции отдельных узлов суставы сгибаются и разгибаются. Отделённые от тела руки хватают и тянут, подчиняясь ритму барабанов. Развешанные вдоль бортов головы наблюдают. А гребцы, от которых, ради удобства, оставлен только приколоченный к скамье торс с руками, но без головы (потому что зачем гребцам голова?), раз за разом поднимают и опускают вёсла работая двигателями чудовищных кораблей.

Впрочем, рамки того, что чудовищно, а что нет очень — сильно отличаются в разных вероятностных линиях. Разные пути развития. Разные технологии. И, соответственно, разный экономический уклад и вытекающие из всего этого нормы морали.

Он — как крысиный король сожрал всех в Африке и теперь плывёт в Европу.

Его путь единственно верен, это уже подтверждено тем, что чёрный континент покорился ему и объединился под его властью.

Тысячи кораблей. Тысячи тысяч воинов. И ещё мёртвые, но живые животные. Слоны — танки. Львы и тигры — машины для убийства уничтожить которые можно только расчленив их на части. Гигантские змеи — душители и маленькие, но смертельно ядовитые, с прекрасно-нежным узором на коже, змейки. Всё это тоже часть его армии. Гулко звучат барабаны управляя движением полуживых кораблей.

Это колониальное завоевание, наоборот. Чёрное солнце взойдёт над Европой. Там не воины — трусы с кожей цвета увядшего папируса. Их замки и крепости всего лишь грубые каменные коробки. Их солдаты прячутся за железными щитами, не подозревая что плоть может быть прочнее металла. Их короли — владыки жалких кусков земли грызутся друг с другом из-за каждой отдельной рощицы, каждого холмика.

Они не подозревают что совсем скоро чёрное солнце взойдёт над всеми ними. Солнце с его лицом.

Корабли плывут под бой барабанов.

* * *

Император Фридрих тяжёлым взглядом смотрел на королеву Изабеллу.

То, что они двое, без опаски, встречаются лицом к лицу есть показатель великого доверия. Впрочем, оба прекрасно понимают, что пока ещё существует угроза от остальных, время разбираться между собой пока не пришло. В первую очередь речь, конечно, о безумном русском царе — технократе. Царь Иван сделал ставку на развитие технологий и, как видится сегодня, не прогадал. Предпринимаемых им в течении более чем трёх десятков лет усилий хватило чтобы втащить за волосы своё царство сначала в эпоху пара. А теперь, как докладывают шпионы, он готовится начинать масштабную электрификацию страны. Пусть не целого царства а, для начала, московского княжества. Даже не всего княжества, а одной только столицы. И не всей столицы, а только важных производственных и культурных объектов. Но лиха ли беда начало? А русский царь уже не раз показал, что не боится масштабных революционных проектов и умеет с успехом их завершать.

— Ты предлагаешь мне лично встретиться с тем, кто подсылал ко мне убийц? — мрачно переспросил император.

Вина русских в организации того покушения на него не была доказана полностью, но косвенные улики свидетельствовали против них. Смерть султана Мехмеда только уверила императора в его выводах.

Изабелла принялась в который уже раз убеждать несговорчивого императора: — Царь Иван согласится лично прибыть для разговора только если там будем мы оба. В противном случае он заподозрит ловушку и так и останется сидеть в своей Москве как в берлоге.

— Но мы ведь и хотим поймать его в ловушку? — переспросил Фридрих.

— И именно поэтому всё должно выглядеть настолько прозрачно и достоверно, насколько это возможно, — закончила Изабелла.

Разговор происходил в небольшой комнате одного из императорских замков недалеко от Вены. Не большая зала для приёмов, скорее рабочий кабинет. Сюда допускались только самые близкие. В данный момент королева Изабелла входила в их число. Сопровождавшие её святые (эти изменённые твари некогда бывшие людьми) остались за дверью. Также как и все его слуги. Разговор наедине — жест вежливости и доверия. Прибывая сюда, Изабелла доверялась Фридриху, и он ценил эту её преданность. Хотя и не обольщался на её счёт.

— Ты ведь понимаешь, что если Иван согласится лично встретится в нейтральном месте, то он предпримет все мыслимые меры предосторожности? — уточнил Император.

— Это ничего не изменит, — пообещала Изабелла. — Главное выманить его подальше от Москвы.

— Если он не согласится?

— Надо чтобы согласился. Поверь, война истощает русское царство. Может быть не так сильно, как Империю, но всё же истощает, оттягивая значительную часть ресурсов. Иван согласится встретится и захочет говорить о мире если мы предоставим ему гарантии безопасности.

— А может быть действительно разделить этот мир на троих? — предложил Фридрих испытующе глядя на Изабеллу. — Пусть каждый останется при своём и дальше пытается идти по своему пути. Даже интересно чтобы из этого могло получиться в перспективе?

— Ты шутишь? — растерялась Королева.

Император сощурился: — Представь будто я говорю серьёзно.

— Но тогда… Столкновение всё равно будет неизбежно. Цивилизационные противоречия. Каждый захочет построить свою собственную версию будущего, а остальные будут ему только мешать. Мы всё равно вернёмся к войне, только позже и на ещё менее выгодных для нас условиях. Надеюсь, что ты всё-таки шутишь и не рассматриваешь эту мысль серьёзно.

— Мы могли бы попытаться построить нечто новое вместе, втроём или даже вчетвером, считая ещё и того китайца. Или ещё большим числом если кто-то неожиданно объявится из Африки или обоих Америк. Попробовать взять лучшее от каждого. Совместить плюсы разных вероятностных линий и попытаться избавиться от минусов. Совместно разрешать взаимные вопросы и договариваться друг с другом…

Фридрих помолчал, разглядывая кусок предгрозового неба за окном и наконец сказал не изменившимся тоном: — Конечно же я шучу.

— Хорошо. Ты казался таким убедительным, когда говорил. Вот тоже самое скажи русскому царю, чтобы он поверил, расслабился и перестал ждать подвоха.

— Ты хитра как лиса.

— Тебе повезло, что я на твоей стороне, — улыбнулась Изабелла.

— А тебе ещё больше повезло что на твоей стороне — я, — без тени улыбки произнес Император.

Это была почти неприкрытая угроза и она кивнула, показывая, что поняла, но не отвела взгляда, настаивая, что у них здесь почти равное партнёрство, а не отношение хозяина и вассала.

— Так что с тем китайцем? Он такой же как мы или просто местная аномалия, рябь на воде, вызванная чьим-то неосторожнымдвижением, отозвавшимся изменениями от реальной истории в совсем далёкой части света?

— Сначала я сомневалась, — начала Изабелла. — Для одного из нас он был слишком легкомыслен. Целыми днями бренчал на мандолине, пил вино, любил женщин и писал стихи. Он даже не завершил объединение Китая бросив дело где-то на двух-третях, как будто решил, что ему и этого достаточно.

— И всё же?

— Думаю, что он был такой же как мы, — сказала Изабелла. — Просто феноменальный лентяй или идейный сибарит. Возможно, он решил, что не сможет победить и поэтому принял решение вовсе не сопротивляться, оттягивая неизбежное и просто наслаждался жизнью как мог и сколько мог.

— Чем кончилось дело?

— Конечно же он мёртв, — казалось Изабелла даже удивилась риторическому, с её точки зрения, вопросу. — В большой игре и без того слишком много переменных. Зачем добавлять к ним ещё одну?

— Но все его знания умерли вместе с ним, — напомнил Фридрих недовольно морщась.

— И к лучшему, — отмахнулась Королева. — Исключить фактор возможной нестабильности сейчас важнее чем заполучить какие-то мифические знания его вероятностной линии. Если бы там было что-то интересное, то китаец сделал бы что-то большее и не позволил бы убить себя так просто.

— Его смерить и смерть Мехмеда… — начал было Император.

— Султана убрали русские, — резко оборвала его Изабелла. — Царь Иван приказал убить его. Также как организовал покушение на тебя. Ты ведь прояснял этот момент и знаешь правду?

— Знаю. Прояснял. Но всё же это смерть уже двоих из нас.

— Тем ближе наша цель, — парировала Изабелла.

Император согласно наклонил голову.

* * *

Лес стоял стеной. Темный. Непроницаемый. Вечный

Деревья-великаны, облепленные снегом, не хотели пускать чужаков в свои владения. Но люди в доспехах и зипунах, пришедшие с далекой Московии, были упрямы. Они выбрали мыс при слиянии двух рек, высокий, обрывистый, и с осени рубили здесь лес, чтобы к весне поставить острог.

Сперва лишь частокол — заостренные бревна, врытые в мерзлую землю с нечеловеческим трудом. Потом срубили избу-казарму, амбар да крошечную часовенку, которую освятили во имя Николая Угодника, покровителя всех страждущих на пути. Дым из единственной походной печи стелился по земле, смешиваясь с паром от дыхания и запахом мокрых кожух.

Во главе стоял атаман Гурий, с проседью в бороде и шрамом через бровь. Его слово здесь было законом, но и он сам подчинялся другому закону — закону выживания. Зима выдалась лютой. Вой волков за частоколом был привычнее человеческой речи. Вторым человеком после атамана был мастер из Дивного Приказа. Он изучал камни. Ходил вдоль русла рек. Что-то записывал на жёлтых листах толстой книги, которую всегда держал при себе в непромокаемом мешке из шкур.

Жизнь в остроге текла медленно и сурово. День начинался с пробития льда на реке за водой. Потом — проверка оружия, дежурство, починка сбруи. Охотники уходили в тайгу на лыжах-«подволоках», обтянутых мехом, возвращаясь с добычей. Добычей была не только дичь, не только соболя, но и найденные ими в дальних походах необычные камни, которые они сдавали суровому мастеру вместе с тщательным рассказом куда ходили и где их нашли. Кроме того, охотники рассказывали иногда о свежих следах невиданного зверя или о дымках вдали — признаках стойбищ.

Царский мастер перебирал их слова тщательно, словно свои любимые камни, отсеивая шелуху и находя самоцветы достойные быть отражёнными на страницах его записей.

Местные, тунгусы, поначалу держались в стороне, наблюдая из-за деревьев. Но любопытство и нужда в железных изделиях — ножах, котлах, наконечниках — пересилили страх. Сначала пришел седой старик и принес в дар шкурку соболя. Гурий принял его с почетом, угостил хлебом — диковинкой для таежного жителя. Говорили знаками, но понимали больше, чем могли сказать. Старик показал на север, сморщив лицо, и изобразил, как много там «людей лука», враждебных и жестоких. Гурий кивал, понимающе хмурясь. Союзники в этой незнакомой земле были дороже золота.

Весна пришла внезапно. Реки взломали лед грохотом, будто рушились небеса. За частоколом зацвела черемуха, и ее горьковатый запах смешался с запахом смолы и сырой земли. Жизнь в остроге ожила.

Первым прилетел небесный корабль, доставил самое необходимое. Капитан корабля, запершись в каюте, долго говорил с мастером и атаманом. На борт подняли двоих раненных — одного пострадавшего от волков и одного простудившегося, после того как он провалился под лёд, в холодную воду. С корабля в острог сошёл десяток стрельцов.

После отлёта небесного корабля стали приходить по земле подмоги и обозы с припасами. Кто-то из первопроходцев отправлялся домой вместе с уходящими обозами. На их место прибывали другие. Но очень многие оставались ещё на год и потом ещё и затем сразу на десять лет, хотя, на самом деле, навсегда. Связывая судьбу и жизнь с этим первобытным, жестоким, но справедливым, краем, где всё зависело только от тебя и, совсем немножко, от бога.

Крохотный острог рос, мужал, полнился новыми людьми что строили новые дома, распахивали новые поля и возводили новые стены. Всего через несколько лет небольшое поселение превратилось в маленький, но настоящий город. И вскоре уже из него стали выходить обозы, идущие к вынесенным ещё дальше новым острогам и поселениям.

В лесу, под охапистыми ветвями походных шалашей, дымились костры, разведённые углежогами и лесорубами. Темнела и хмурилась бескрайняя тайга. Ясной ночью первая звезда взошла над вершиной древнего кедра. Могучее дерево видело и пережило много веков, но все они походили один на другой словно близнецы. И только последние десятилетия разительно отличались от прочих.

Крошечные островки русской воли, затерянные в сибирской мощи, казались такими хрупкими. Здесь, в пропахших дымом, дегтем и хвоей деревянных крепостях, рождалась новая, неведомая земля. Здесь решалась судьба бескрайних пространств, которые предстояло пройти, понять и сделать своими.

И люди знали главное — они удержатся. Потому что в спину их гнала и подталкивала непреклонная царская воля. Впереди, под бескрайними звёздами, лежала великая земля, названная Сибирью. Почти такая же бескрайняя как звёздное небо над головой.

Историческая справка к двадцатой главе

А ты знал, самый лучший на свете человек — мой читатель, что сибирские кедры живут порядка пяти сотен лет, а некоторые доживают и до восьми сотен?

Вот прямо сейчас иди на рынок, купи кедровых орехов из мешка, положи на пару месяцев в холодильник предварительно обернув влажной тканью, а потом достань и посади в землю.

Если всё сделаешь правильно, то у тебя в обрезанной пластиковой бутылке из-под молока на подоконнике вырастет настоящий сибирский кедр. На второй или третий год можешь высаживать его в открытую землю и наблюдать как он сначала лет пять будет сидеть практически не меняясь, а потом станет расти по чуть-чуть, в год по чайной ложке.

Но кедр же!

Вот ты, мой дорогой человек, умрёшь, я умру, наши дети умрут и даже наши внуки, а этот кедр всё ещё останется. Круто, правда?

Конечно, если какой-нибудь придурок не спилит твой кедр ради сиюминутных надобностей. Но это заставляет задуматься о хрупкости цивилизации и бренности бытия в целом.

Короче, читатель, посадить кедр — очень хорошая мысль. Так можно стать на самую капельку ближе к вечности.

Глава 21. Встреча на границе

Электрификация Приказа Дивных Дел проходила ударными темпами. Корпус за корпусом. Масляные фонари остались доминирующим средством освещения, хотя кое-где и появились стеклянные шары с укрощённой внутри них молнией. Но основное применение янтарной силы заключалось в ином.

Сегодня знаменательне событие, сам Государь будет показывать и читать общую лекцию перед мастерами Приказа. Самая большая зала не вмещала всех мастеров, хотя набились так, что сидели практически на коленях друг у друга. Подмастерья и ученики вынуждены давиться в коридоре или под окнами надеясь что-то увидеть и расслышать. Самые умные облепили деревья, с которых можно попробовать разглядеть открытые окна и запаслись подзорными трубами. За козырные места прошёл ряд коротких потасовок, но контингент на них практически не изменился. Пинать ногами сверху и толкать всяко легче чем пытаться забраться, одновременно отбиваясь от попытки тебя столкнуть.

Братья Коперники в честном «бою» отстояли своё место на ветвях старой рябины. У них была с собой всего одна подзорная труба на двоих, поэтом братья договорились пересказывать один другому то, что увидит.

Первым воспользовался подзорной трубой, по праву старшинства, выпало Анджею.

— Царь входит в зал, — начал перечислять он всё, что видит. — Приветствует собравшихся. Мастера приветствуют государя. О чём-то говорят.

— Ты ведь умеешь читать по губам, — напомнил Николай.

— Что толку если царь стоит к окну спиной, — в сердцах бросил Анджей.

Собравшиеся внизу мальчишки кому не хватило места на деревьях или прямо под окнами, потребовали: — Говори громче, не слышно!

— А зачем это мне говорить громче? — поинтересовался Анджей.

— Мы тебе яблок дадим, сладкие, — призвал один голос из толпы.

— Или по шее, — пообещал другой голос

— Ладно-ладно, слушайте, — сдался Анджей перед множеством самых разнообразных предложений.

— Царь-отец подходит к столу. На столе моток медной проволоки, стальная игла и динамо-машина.

— Врёшь! — сказали один парень. — Динамо-машины здоровенные, на столе ни за что не поместятся. Мой мастер их как раз делает чтобы течение реки их крутило, ну или паровик какой крутил вырабатывая янтарную силу.

— Ничего не врёт, — вмешалась конопатая девчонка, редкий гость среди толпы мальчишек-подмастерьев. — У меня папа как раз такие маленькие делает, чтобы можно было рукой крутить и молнии создавать. Небольшие, конечно, но долбануть может так, что святые сами к тебе с неба спускаются чтобы с собой обратно забрать.

Толстый мальчишка презрительно спросил: — Это тебя янтарной силой било что ты святых лично видела?

Девчонка с достоинством ответила: — Я не дура руки куда попало совать. А вот тётку Ингрид ударило. Папа как раз накрутил посильнее, а она подумала, что это часовой механизм и захотела рассмотреть поподробнее. Её прямо в нос и ударило. Она полежала, а когда принесли воду и стали на лицо брызгать открыла глаза и про святых рассказала. Дескать спустился трое святых и стояли у её головы, рядили, взять рабу божию на небо или пока повременить.

— Повременили значит? — уточнил Николай Коперник которого эта история сильно заинтересовала.

— На самом деле тётка Ингрид вредная и противная, — признала девчонка. — Вряд ли её на небо возьмут. Скорее черти за стол посадят, выложат перед ней разные пироженные и прочие вкусности. А как только она потянется взять, так черти станут ей по рукам раскалённой линейкой лупить

Девчонка потёрла одной ладонью тыльную сторону другой и печально вздохнула.

Тем временем в зале, судя по всему, разворачивались интересные события. Анджей перечислял.

— Говорят про то, как камни в воду бросать. Стараюсь читать по губам. Что-то вроде кругов от брошенного в воду камня. Царь говорит, что море вокруг нас, только невидимое. Если силу «электро» заставить пульсировать, то вокруг пойдут волны как от брошенного камня. Эти волны можно поймать, уловить на расстоянии. Медная проволока словно леска — она чует колебания. Чем длиннее растянута, тем лучше их чует.

Царь отвернулся. Не вижу, что говорит. Он берёт со стола камень и показывает его мастерам. Вот, снова повернулся…

…называемый «галанит». Сей камень обладает способностью «слышать» колебания невидимого моря и превращать их обратно в слабые электрические. Этот крошечный ток заставляет плясать якорёк телеграфного аппарата…

Больше не в силах сдерживать собственное нетерпение, Николай попытался отнять подзорную трубу у Анджея чтобы посмотреть самому. Братья затеяли потасовку, ствол рябины угрожающе зашатался. Анджей первым понял опасность обоюдного падения и разжал пальцы. Младший брат торжествовал победу прикладывая трубку к глазу.

— Ты-то не умеешь читать по губам, — озвучил очевидное Анджей.

— Верни ему подзорную трубу! — потребовали мальчишки внизу. — Сильно хочется узнать, что ещё говорит Государь!

Николай немного помедлил, но когда крики снизу приобрели отчётливо угрожающий характер со вздохом протянул трубу Анджею. Старший брат выглядел довольным как слон.

Приложив наблюдательный прибор к глазу, он театрально откашлялся и продолжил: — Вижу какое-то смятение. Многие мастера вскочили на ноги. Государь предлагает одному из них пройти на подиум, а второго куда-то уводят. Первый мастер склоняется над столом.

Он говорит: — Оно движется само по себе.

Государь поправляет: — Не само по себе, а в полном согласии с породившим колебания устройством.

Они обсуждают передачу сообщений на расстояние. Государь рассказывает, что через колебания невидимого моря можно передавать музыку, голос, даже изображение. Если сначала превратить их в колебания, а на месте приёма восстановить из колебаний.

Разволновавшись, Анджей принялся размахивать руками. Бедное дерево не выдержало последнего надругательства и обломилось. Братья Коперники полетели вниз, а толпа внизу бросилась в стороны. Не успели они прийти в себя после удара о землю, как прибежавший садовник крепко схватил их обоих. Никак не вырваться.

— Деревья в саду ломать задумал? Ужо я вам наглецы!

Он рывком поставил их на ноги, и Николай вдруг вскрикнул от боли. Среди прочих заноз и ушибов огнём горела левая рука и любое её движение причиняло сильную боль.

— Ужо я вам! — грозился уязвлённый в самое сердце порчей старой рябины садовник.

— Да погодите! — воскликнула конопатая девчонка нашедшая в себе храбрость остаться на месте, когда большинство мальчишек-подмастерьев убегали без оглядки. — У него рука вывернута! Его к доктору надо!

Садовник недоверчиво посмотрел на Николая, потом, более внимательно, на его руку.

— Ладно, сначала к дохтору, — решил он.

— Найди подзорную трубу, я её где-то потерял пока падал! — успел крикнуть Анджей девчонке пока садовник тащил их обоих в небольшую больницу при Приказе.

— Хорошо, найду! — пообещала она.

— Потом отдашь, — напомнил Анджей, но тащивший их садовник держал парня за воротник и тряхнул его так, что у того только зубы лязгнули. Всё-таки ему было очень жалко рябину. Главный ствол поломан — дереву, считай, конец. Только новое сажать, но пока ещё оно вырастит и войдёт в силу. Плохая эта примета — ломать растущую возле человеческого жилья рябину.

* * *

Предложение мирных переговоров, полученное от императора Фридриха, ввергло русского царя в небольшое смятение. Совсем недавно все его попытки начать диалог упорно игнорировались и вот вам пожалуйста. Предложение провести личную встречу для заключения мира между державами и подготовки договора о дальнейшем разделе зон влияния.

Иван Третий даже перепроверил последние донесения с фронта. Может быть там имперские войска потерпели сокрушительнее поражение, а он и не знает? Может быть разверзлась земля и поглотила священный Рим, отчего у его царственного брата по всей империи идут волнения и мятежи?

Тоже нет.

Так с чего он торопится и настаивает на встрече хотя мир, да и остальные вопросы, вполне возможно решить в рамках дипломатической переписки. Это будет дольше. Но зато гораздо безопаснее. Встречаться с другими свёртками своих вероятностных линий, он отнюдь не желал. На расстоянии оно будет и спокойнее, и безопаснее.

Размышляя, Иван Третий пришёл к выводу, что его оппоненты могут знать подробности о надвигающемся на древо реальностей шторме которым его пугал сидящий в подвалах безумец. Той самой неведомой катастрофе, которая вроде, как и привела к тому, что древо реальностей начала экстренный сброс ставшей слишком тяжёлой для него лиственной массы, то есть начавших переплетаться и пересекаться, вероятностных линий. Сбросить всё лишнее, оставить только что-то одно — прямой и непреложный путь развития событий без всяких вероятностных петель и разветвлений. Пока для «дерева» человеческой цивилизации стояли благоприятные времена — оно могло позволить себе поддерживать все отдельные линии вероятностного развития. Но когда приходит беда — от всего лишнего приходится избавляться. И тогда масса разросшихся ветвей была сброшена вплоть до нулевого момента.

Иван Третий не мог быть до конца уверен насколько правдивым было полученное из уст безумного телепата описание мироустройства в виде ветвей, листьев и деревьев. Вернее, одного-единственного дерева — древа человеческой цивилизации.

Кажется, в его собственной линии, хотя и открыли темпоральную физику, но никто толком не понимал, как она всё же работает. По крайней мере сам Иван, являясь, по словам того же безумца, сжатым архивом со всеми знаниями своей вероятностной линии, понимал, что не понимает, как работает физика времени. А значит вообще никто из его линии этого, как следует, не понимал. Будь иначе — он бы получил знание такого гения, но, увы. Да и открыли чёртову хронодинамику совсем незадолго перед концом. То есть теперь он знает, что это был не конец, а нулевая граница. Но, что толку.

Желая успокоить разбегающиеся мысли, царь выпил воды из стоящего на столе кувшина. Тихо звякнуло серебро столкнувшись с серебром стакана.

Значит примем за рабочую гипотезу что те двое оценили опасность надвигающегося на дерево шторма и решили прекратить наши детские игры в царя горы и договориться о совместных действиях по преодолению опасности. Из этого и вытекает необходимость личной встречи — чтобы обсудить совместные приготовления по противодействию внешней угрозе. Такие тайны действительно не доверишь ни одной дипломатической миссии. Есть вещи, которые возможно обсуждать только лично.

Значит всё-таки придётся согласиться на встречу, — решил Иван Третий.

Где они предлагают провести её? На границе? В недавно взятом имперскими рыцарями замке? Значит хотят быть на своей территории. Подходит ли ему это? Пожалуй подходит. Если что-то случится, то у него, в прямом смысле, будет под рукой целая армия. Выглядит достаточно безопасно. Точнее недостаточно опасно. Но они все трое будут в одинаковом положении, разве не так?

* * *

Боевые действия приостановлены. Обе армии, как два гигантских зверя, возятся каждый на своей территории, зализывая раны, подтягивая обозы и возводя новые укрепления взамен пострадавших. Ведь никто не обещает, что это уже «мир». Пока объявлено всего лишь «перемирие».

Захваченный рыцарями замок похож на развалины. Он не раз переходил из рук в руки пока reichsritterschaft наконец не утвердили над ним своё господство. Размолотые в крупный щебень стены. Следы неоднократных пожаров оставили на камнях несмываемую копоть и въевшийся запах гари. Куда не посмотри — сколы и щербины, следы попадания крупных пуль.

И много, много мертвецов, лежащих в земле вокруг. Солдатские могилы — все в одной куче и часто вовсе без креста над головой.

Готовя замок к высокой встрече, его более-менее уцелевшие помещения привели в порядок. Проёмы и дыры заделали камнем, а камень закрыли свежим деревом. На полах расстелили ковры, а под потолки подвесили огромные люстры, в которых пламя сотни свечей играло и отражалось в тысячах стеклянных бусинок.

Иван Третий прибыл с поистине царской свитой. Дюжина дирижаблей гигантским клином прошила небеса. Это были почти все, какие оставались ещё в строю воздушные корабли, не считая пары штук, несущих посменное дежурство на важнейших рубежах. Небесный клин, с кажущейся неторопливостью, достиг замка, после чего дирижабли разошлись в стороны беря его в кольцо.

С борта зависших над замком кораблей просигналили о начале высадки. Чтобы демонстрация возможностей не была воспринята как нападение, следовало сначала предупредить о её начале. И не так важно: поняли ли имперцы переданное с помощью флажковой азбуки сообщение или нет, но факт предупреждения имел место быть и ни у одного имперского параноика не дрогнул лежащий на спусковом крючке палец. Перемирие не было нарушено.

Первыми с небесных кораблей спрыгнули дивы — операторы дивных доспехов. Усиленные парашюты мягко опустили стальные фигуры. Коснувшись земли, железные големы застывали на одни секунду, а после расходились в стороны окружая выбранный для переговоров замок снаружи. Вместе с дивами спрыгнули небесные стрельцы. От четырёх до шести стрельцов на каждого дива — его личная группа поддержки, закрывающая уязвимости прочного, но неповоротливого доспеха.

Оказавшись на земле, они все взяли «на караул» демонстративно не обращая внимание на столпившихся вокруг вражеских солдат и злобно глядящих на двигающиеся доспехи reichsritterschaft. О, какой острой костью, встали дивы в горле пытавшихся лихим штурмом, в своём привычном стиле, разом обрушить всю оборону противника имперских рыцарей. Сколько раз они умыли reichsritterschaft их собственной кровью наказывая за лихую дерзость, за тактические ошибки, за системную недооценку их возможностей.

Последним, прямо на площадь перед замком, приземлился самый маленький дирижабль. Спрыгнувшие на землю, когда до той оставалось не больше метра, матросы ловко закрепили причальные канаты вбивая длинные костыли в землю. Наполненный тёплым воздухом баллон тянувший небесный корабль вверх слегка приспустился и опал, оставаясь, впрочем, в полунадутом состоянии чтобы, при необходимости, можно было вернуть его в прежнее положение в течении нескольких минут и экстренно взлететь. Так как внутри баллон не однороден, а служит чем-то вроде мешка для отдельных баллонов меньшего размера, то его приспущенная форма приобрела странные, необычные очертания.

Первыми на закованную в камень площадь вышли четыре десятка стрельцов выстроившись двумя шеренгами. Хищно блеснули примкнутые к огнебоям штыки и немного рвано, но всё равно крайне торжественно, трубы заиграли походный марш. И под звуки марша, хрипло вылетающих из натёртых до медного блеска труб, на камень площади ступил с небесного корабля господарь русского царства — самодержавец Иван третий Васильевич.

Он прошёл через шеренгу стрельцов поправ ногами роскошный ковёр, постеленный прямо на камень и уходящий в темноту парадного входа. Стоящие в почётном карауле у входа двое reichsritterschaft постарались замереть неподвижно, пока русский царь, а следом его свита и часть стрельцов проходила мимо них внутрь.

Внутри горят сотни свечей, но всё равно, после яркого сияния дня, глазам вошедших требуются секунды чтобы привыкнуть к изменившемуся освещению.

Их встречают несколько десятков человек. В основном это многочисленные писари и несколько воевод. Последние выделяются среди суетящихся писак словно утёсы среди волн. Но видно, что прибытие русской делегации с показным десантированием боевых частей и окружении выбранного для переговоров замка произвело соответствующее впечатление и на них. Кроме людей, в зале несколько чудовищ. Они стоят отдельно, окружая красивую женину в короне из белого золота. Она с большим интересом рассматривает русского царя едва скользнув взглядом по лицам его сопровождающих.

Фридриха Габсбурга тоже ни с кем не спутаешь. Он единственный кто сидит. И единственный кто пьёт чай, не прерывая своего действия несмотря на эффективное появление русской делегации. Видимо это показательный жест. Но всё же, когда самодержец входит, император встаёт чтобы поприветствовать его.

Представители трёх вероятностных линий впервые встретились лицом к лицу. Они жадно рассматривают друг друга словно стараясь увидеть в чужих глазах отблеск иного, отрицающего их собственное существование, будущего. Их троих, несмотря на все различия в средствах и подходах, объединяет общая тайна. Они словно члены тайного ордена, обладающие тайным знанием недоступным окружающим их людям.

— Рада приветствовать, — говорит Изабелла на чистом русском языке, разве с небольшим акцентом из-за того, что этому горлу непривычно произносить слова незнакомого языка.

— Зачем это позёрство! — резко машет рукой Фридрих разрубая перед собой воздух. — Демонстрация силы? Честно сказать я не впечатлён. Признаться был не в курсе что мы решили подготовить мини спектакли в честь нашей встречи. Иначе бы я обрядил своих рыцарей в пачки и приказал им разучить балет! Может быть даже русский балет! В вашей линии Россия также славилась своим искусством балета, как и в моей?

— Вы меня звали, и я прибыл, — говорит царь. — Может быть удалим лишние уши и обсудим животрепещущие вопросы предметно?

— Все вон! — император хлопает в ладоши.

Изабелла согласно наклоняет голову подтверждая приказ для своей свиты.

Царь Иван ловит взгляд сопровождающего его командира стрельцов и согласно наклоняет голову.

Царские стрельцы, имперские reichsritterschaft и чудовищные монстры королевы Изабеллы слаженно выходят. Включённые в свиты гражданские лица мешкают, проявляют лишнюю суету, наводят беспорядок, но наконец просто следуют за солдатами. Властители мира остаются, наедине готовясь в узком кругу решать какой вариант будущего их всех ждёт.

Варианты разветвления вероятностей. Различия и сходства. Что является магистральным направлением истории, а что всего лишь случайной флюктуацией — результатом броска кубиков, следствием невовремя раздавленной бабочки или какой другой эфемерной величины?

Как бы не были важны вопросы, для обсуждения которых они здесь и собрались, но невозможно удержаться чтобы не поинтересоваться кое чем посторонним. Не имеющим прямого отношения к делу, но когда ещё выдастся такой шанс поговорить лицом к лицу и без лишних глаз?

— Сядем за стол, — предложил Фридрих. — Как там у вас говорят: в ногах правды нет?

Хмыкнув, царь отодвинул стул от стола, развернул его и сел задом наперёд, лицом к спинке, прикрыв её руками и опёршись о сложенные вместе руки подбородком.

Изабелла села обычным образом, разве только стул выбрала не на стороне Фридриха, а равноудалённый от них обоих. Показывает, что она здесь в качестве самостоятельного игрока, а не просто второй голос за спиной императора.

— Прежде чем перейдём к делу, просто не могу удержаться, чтобы не спросить, — предупредил царь Иван. — Вторая мировая война?

— Была, — кивнул император.

Королева согласно кивнула: — Была.

— Третья мировая?

— Тоже была.

— К сожалению да.

Иван Третий хотел было кивнуть, принимая ответ, как Фридрих вдруг поинтересовался: — Почему ты не спрашиваешь о четвёртой мировой?

— У вас была ещё и четвертая? Как вы там вообще выжили?

— У вас не было четвёртой мировой? Как вы сумели её избежать?

— Ладно, — поднимает руку царь. — Давайте пока бе подробностей. Пробежимся по темам. Искусственный интеллект?

— Не было, — мотает головой Фридрих.

— Мне кажется мы понимаем под этим термином разные вещи, — говорит Изабелла. — Ты спрашиваешь про классический на электронной базе?

— А какой может быть ещё?

— На биологической основе. Объединение десятков или даже сотен мозговых компонентов живых существ в биовычислительные кластера или изменение генома нерождённых детей чтобы их мозг рос безостановочно, в ущерб всему остальному телу…

— Пожалуйста, не надо подробностей, — попросил побледневший царь.

Фридрих спросил: — Космос?

— Луна, Марс, пояс астероидов, автономные города-корабли, путешествующие по солнечной системе, — перечислил Иван.

— Луна и ту забросили, — ответила Изабелла.

— У нас едва-едва добрались до Марса, но четвёртая мировая война откатила все достижения, — пояснил император.

— Единое общее планетарное правительство?

— В каком-то роде, — кивнула королева. — Всем заправляло сообщество крупнейших корпораций по разработке биомодификаций.

— Ничего такого, — сказал Фридрих. — А у тебя?

— У нас планетой правил искусственный интеллект, — улыбнулся Иван.

— Как вы это допустили?

— Да он, нас, особо не спрашивал. Но это были скорее симбиотические отношения. Мы развиваем и распространяем инфраструктуру, а ИИ живёт внутри неё. Люди генерируют в сети смыслы. ИИ на них обучает свои отдельные автономные модули. Симбиоз.

— Что насчёт длительности жизни?

— Биологическое бессмертие с постепенной заменой всех выходящих из строя органов включая мозг — его заменяли по частям. Но это было доступно только для топ-менеджеров корпораций.

— Протезы, импланты и в самом конце возможность оцифровки, но при этом ты становишься частью глобального ИИ. Не все хотели. Да и он не всех брал к себе.

— Лучшие воины, при ранении, могли использовать части тел поверженных врагов. А в целом — такой проблемы у нас не стояло. Для настоящего воина вся жизнь это растянутое ожидание смерти.

— Хронодинамика. Темпоральная физика?

— Имеешь в виду физику времени? — уточнил Фридрих. — В ней видели совершенное оружие. Возможность победить врага в прошлом, когда он ещё слаб и беспомощен. Но первый большой эксперимент породил сверхмощную самоподдерживающую волну и закончился нулевым моментом.

Изабелла сказала: — В моей линии хронодинамику открыл биовычислительный кластер одной из корпораций. Были успешно произведены несколько проколов в близкие линии. Но когда попытались открыть дальний прокол то получилось тоже самое — волна сметающая реальность и рождение момента-ноль.

— Похоже в твоей линии смогли развить хронодинамику дальше, чем в наших двух, — Иван повернулся к Изабелле. — Что ты знаешь о шторме?

— Не понимаю о чём ты говоришь.

— Шторм. Катастрофа. Предел. Некое событие в ближайшем будущем вызвавшее тотальное схлопывание вероятностных линий? Дерево готовится к сезону бурь и сбрасывает лишние ветки.

Изабелла покачала головой: — Первый раз слышу об этом твоём шторме.

— Я тоже, — признал Фридрих.

— Если вы хотели поговорить не о грядущем шторме, тогда о чём? — удивился Иван.

Император поднял тяжёлый взгляд: — Может быть о том, что не следует подсылать наёмных убийц к таким же как ты? Конечно, ты, можешь считать, что все средства хороши. Но тех кто играет нечестно никто не любит. Им дают по рукам и выгоняют из-за стола.

— Я не посылал к тебе убийц. Вообще ни к кому не посылал. И если на то пошло, то на меня тоже было совершенно покушение.

— Слова против слов, — подвела итог Изабелла. — Патовая ситуация.

— Царству не выстоять против объединённой Европы.

Иван пожал плечами: — До сих пор получается стоять. Каждая сотня метров нашей земли будет с лихвой оплачена кровью твоих рыцарей.

— Мы ещё не начинали как следует давить, — пригрозил Император. Но кажется он даже сам понимал, что это пустые угрозы и они выглядят жалко.

— Нас осталось всего трое. Мы можем договориться, — поторопилась снизить накалившуюся обстановку Изабелла.

— Ты уверена, что всего трое?

— Остальные сошли с дистанции. Кто-то слишком резко гнал на поворотах и его зарезали собственные поданные. Кто-то любил лично участвовать в битвах и закономерно получил стальной палкой по голове. Причин много. Выживших всего трое.

— А как же северная и южная Америки? Африка? Да хотя бы даже и Австралия? Целые континенты представляют собой терру инкогниту и никто не знает что там творится и какие страсти кипят внутри них. Быть может, прямо сейчас, к берегам подплывает грозная армада, например, кровожадных инков из южной Америки во главе с представителем какой-нибудь особенно отдалённой от наших вероятностной линии?

— Никого больше нет, — твердо сказала Изабелла.

— Откуда такая уверенность?

— Если бы кто-то был в Африке или любой из Америк, то он бы уже проявил себя, и мы знали бы о нём. А раз нет, значит нет. Что и требовалось доказать, — скупо улыбнулась королева

— Давайте подведём итог, — предложил Иван. — О возможно приближающемся шторме вы ничего не знаете. Никакой угрозы со стороны других частей света для себя не ощущаете. Так для чего же требовалась непременно личная встреча? Вопросы войны и мира можно было прекрасно решить с помощью дипломатических институтов. Так зачем?

— Может быть нам проще устранить тебя здесь и уже потом, спокойно и не торопясь, разобраться с твоим царством? — предположила Изабелла.

Иван вдруг заметил, что передние зубы у неё во рту чуть более длинные и чуть более острые чем это положено у нормального человека. Интересно, так всё время было, и он заметил только сейчас или изменения начали происходить совсем недавно?

— У меня здесь, под боком, целая армия, — напомнил царь.

— У нас тоже, — возразил Фридрих.

— И что? Нагло нарушите перемирие? Разве не ты сам, император, рассуждал недавно о том, что нечестным игрокам надо бить по рукам и выгонять их из-за стола?

Фридрих отвёл глаза: — Я ещё не принял окончательного решения.

— Зато я приняла его ещё давно и прекрасно всё подготовила, — неожиданно призналась Изабелла.

— Что?

— Что?!

— Газ, мальчики. Без цвета. Без запаха. Вы двое уже мертвы, просто ещё не знаете об этом. Попробуйте встать. Не получается? Первыми отключаются двигательные функции. Способность к речи ещё останется какое-то время, хотя советую вам говорить тихо потому, что попытка громко крикнуть может привести к немедленной остановки вашего сердечка. Предлагаю ещё немного посидеть и закончить нашу беседу. Она была такой насыщенной и интересной.

— Ты ведь сидишь рядом с нами, — указал царь.

— Думаете я не знаю, что меня за глаза называют матерью монстров и прародительницей чудовищ? Угадайте, кто был первым изменённым и чьё тело я постоянно совершенствовала год от года добавляя в него только проверенные на других решения — это было моё собственное тело. И ядовитый газ не действует на меня, ведь я давно уже больше чем просто обычный человек.

— …-выругался Фридрих.

— Как некультурно, — скривила идеальный носик королева. — Император обязан оставаться куртуазным до самого конца. В конце концов здесь с вами дама!

Фридрих попытался что-то сказать, он открывал и закрывал рот, но беззвучно, как рыба. Его глаза остекленели. Мгновение спустя мёртвое тело бессильно упала лицом на стол.

— Ох уж эти reichsritterschaft с их разогнанным втрое против обычного обменом веществ, — Изабелла весело подмигнула царю.

— Думаешь, что победила? — спросил Иван Третий.

Тело каменело и всё хуже подчинялось ему. Чтобы складывать слова приходилось прилагать определённые усилия. При этом мысли текли вполне свободно. Похоже на высшую нервную деятельность отрава воздействовала в последнюю очередь предоставляя жертвам возможность в полной мере испытать всю гамму переживаний и отчаяния.

— Уже победила, — ответила Изабелла. — Теперь я одна буду решать, что хорошо и что плохо. Что правильно, а что неправильно. Я построю идеальное будущее заранее зная о всех его возможных ошибках и подводных камнях.

— Сначала переживи шторм, — посулил царь.

— Что? Никакого шторма не существует! Это всего лишь одна из умозрительных гипотез, даже не самая вероятная.

— Значит ты всё-таки знаешь о шторме, — царь улыбнулся одними глазами. Губы уже плохо слушались его. Слова теряли чёткость и превращались в неразборчивое бормотание.

— Веришь, — Изабелла взглянула на него с неожиданной ненавистью и злостью, как будто умирающий крепко её чем-то достал: — Вы, русские, в каждой реальности становитесь занозой в заднице. Знаешь, что в моей вероятностной линии находится на месте России? Огромное ядовитое болото! Клоака с самыми мощными и злобными вирусами какие только были использованы как биологическое оружие. Там нет ничего живого. Только гниль и отрава. Это мёртвая земля и лишь по границам стоят кордоны, не давая отраве из смрадной ямы расползаться на чистые земли. Там, в глубине, гниют остатки ваших атомных ракет, которыми вы пытались напугать весь мир. Но крохотные вирусы, созданные лучшими умами цивилизации, оказались сильнее.

Хочешь что-то сказать напоследок? Говори, я слушаю.

Она приблизилась к нему.

— Поэтому… твоя… линия… такая отстойная?

— Я уничтожу. Я растопчу всё твоё царство, — пообещала королева умирающему. — Сотру всё, что ты сделал и уже потом начну строить идеальное будущее.

Он был ещё жив, но уже не мог говорить.

И хорошо. Последнее слово должно оставаться за победительницей. Она резко встала. Следовало как можно скорее покинуть это место. Скоро здесь станет очень жарко.

Глава 22. Без штурвала и парусов

Сначала мало кто понял, что происходит, когда солдаты начали падать один за другим, словно куклы, у которых обрезали ниточки.

Падали без разбора: имперские стрелки и reichsritterschaft, царские стрельцы и дивы в доспех которые, увы, не были полностью герметичными. Первыми упали те, кто стоял ближе замку, выбранному как место переговоров, потом те, что дальше. С высоты небесных кораблей ужасающая картина открывалась во всём своём неприглядном великолепии. Цесаревич первым забил тревогу. После подключились имперские воеводы и вот уже две армии, по обеим сторонам фронта, приходили в движение.

— Отец! — выкрикнул Иван Молодой. Его взгляд впился в стоящий на земле дирижабль. На борту у того не находилось проявления признаков тревоги. Паутина тросов, провязанных к вбитым в землю якорям, надёжно удерживала его на месте. Увы, это была мёртвая тишина и мёртвая неподвижность. Судя по отсутствию движения и реакции, никого живого на борту больше не было.

— Мы должны садиться! — потребовал цесаревич.

— Слишком опасно, — возразил капитан небесного судна своему адмиралу. — Видите какие силы пришли в движение? А там внизу — там смерть. Смотрите как падают и больше не поднимаются те, кто попытался приблизиться к замку по земле.

— Возможно это ядовитый газ. Достаточно тяжёлый чтобы стелиться по земле и не разлетаться при слабом дуновении ветра, — заметил приписанный к кораблю мастер-механик.

— Но там отец!

— И он не желал бы вашей напрасной смерти, — твёрдо стоял на своём капитан. — Помните, что он сказал, когда вы попросили его взять вас с собой?

— Нельзя позволить обезглавить Русь одним ударом устранив царя и цесаревича, — процитировал цесаревич.

— Командуйте, — потребовал капитан. — Небесный флот ждёт ваших приказов, адмирал!

Цесаревич сжал кулаки обещая в пространство: — Они пожалеют!

Он на миг закрыл глаза, а когда открыл, то произнёс уже совсем другим голосом, твёрдым и решительным: — Передайте на другие корабли. Приказываю нанести массовый ракетно-бомбовый удар. Цели выбирать в свободном режиме. И пусть не жалеют боеприпасов.

Зависшие в небе исполины принялись расходиться. Дымные шлейфы неуправляемых ракет воткнулись в землю расцветая колтунами взрывов и огнём пожарищ. Бомбы сыпались как горох выкашивая целые шеренги пехоты.

Обезумевшие от злобы reichsritterschaft, несмотря ни на что, рвались вперёд и только вперёд стремясь отомстить за подлое убийство их великого императора.

Стрельцы ни в чём не отставали от них. Часто стрелец, с одной гранатой, поджидая ворвавшегося в редут имперского рыцаря бросался на него инициируя взрыв, убивая на месте их обоих.

Апофеоз ненависти и взаимного истребления втянул в себя обе армии. А горькая весть о кончине двух великих правителей разлеталась в разные стороны.

Сумевшая убраться подальше от эпицентра до тех пор как всё началось, Изабелла с опаской оглядывалась с седла лошади назад. Масштаб приведённых в действие сил впечатлил даже её. Королева успокаивающе похлопывала белую лошадку, испуганно дёрнувшуюся от эха далёких взрывов.

Не в силах дальше сдерживать распирающее её чувства, Изабелла в голос расхохоталась и никого не стесняясь закричала: — Я победила! Этот мир теперь мой! Он принадлежит мне!

Она смотрела на идущий вдалеке бой и смеялась, смеялась, смеялась не в силах остановиться. Сопровождающие её изменённые в молчании слушали смех матери монстров, никак не выражая своего отношения.

* * *

В одной из удобных гаваней на южно-испанском побережье всматривался в море старый рыбак. Его глаза уже были не так хороши, как в молодости, но всё же достаточно зорки. Брошенный случайно взгляд в синюю бесконечность заметил то, чего там вроде бы не должно было быть.

Что-то чёрное надвигалось из-за горизонта.

— Неужели непогода? — удивился рыбак. — Мои старые кости сегодня ночью не предупреждали о резкой смене ветров.

Он продолжил сидеть на нагретом солнцем камне время от времени поглядывая на множество чёрных точек, постепенно приближающихся к берегу. В какой-то момент старик внезапно осознал, что это не низкие, касающиеся воды, тучи, не туман, а огромное множество корабли. Просто их было очень уж много. Нереально много. Он никогда не видел столько.

Взволновано качая головой, старик поспешил в свою деревню, предупредить односельчан о нашествии. Но как он ни спешил, как ни напрягал усталые ноги, а времени чтобы подняться в гору ушло не мало. В деревне уже знали о приближении невиданного по размерам флота. Всё население не такой большой деревушки сгрудилось на холме с тревогой наблюдая как необычные корабли бросают якоря на входе в гавань. Как от них отделяются шлюпки и везут моряков на сушу.

— Господи, да они чёрные! — воскликнула одна из женщин.

Её муж принялся в голос читать молитву проглатывая окончания слов.

Тем временем лодки уткнулись в берег и чернокожие люди выбрались на сушу. Они держались настороженно, но уверено. Ведомые величайшим вождём. Под знаком чёрного солнца. Они приехали сюда захватить эти земли и поработить их обитателей. Убить мужчин. Забрать женщин. Разрушить каменные крепости и установить порядок.

Порядок вождя-колдуна по имение Чёрное Солнце.

* * *

Он смеялся и плакал. В тайных казематах спрятанных в толщине стен. Там, где холод камня окружает со всех сторон. Там, где тьма царит двадцать три часа в сутки за исключением времени, когда глухонемой тюремщик приносит дневной запас еды, воды и забирает пустую посуду.

То хохотал, то рыдал навзрыд. Коснись его сторонний взгляд и можно было бы подумать — безумец, форменный безумец!

Он знал, что происходит в мире и был уверен будто знает и то, что только произойдёт. Ещё одна падшая звезда. Житель совсем иного времени. Он добровольно отказался от борьбы и вот итог: когда почтивсе остальные звёзды уже погасли, он всё ещё жив и освещает этот мир своей великолепной улыбкой.

Трое. Осталось всего лишь трое включая его самого.

А когда останется только один: вселенная, или садовник, или закон природы — не имеет значения кто именно — решит, что оставшаяся вероятностная линия готова стать основным стволом. Решат будто дерево готово к шторму. К межпространственной буре сметающей миры.

Как одному дереву сложно и тяжело держать избыточно много ветвей.

Так и лесу плохо и тесно, когда в нём слишком много деревьев.

И кто виноват, что люди, вместо того чтобы объединить знания из разных вероятностных линий, принялись сражаться и убивать друг-друга за право самому стать единственным главным стволом — магистральной ветвью развития человеческой цивилизации. Ну вот ты победил всех конкурентов, отправив в небытие их вероятностные линии со всеми накопленными ими знаниями и что будешь делать с надвигающимся штормом?

Это было ужасно смешно.

И при этом страшно грустно.

Поэтому он смеялся и плакал. И бежал от реальности в пучину уютного безумия.

Быть пророком, даже ненастоящим, всё равно слишком больно.

Авторское послесловие на конец первого тома цикла

«Avendo offeso Dio e li omini, per non avere operato nell'arte come si conveniva.»

(Я оскорбил Бога и человечество, тем, что мой труд не достиг того качества, каким он должен был быть.)

@Леонардо ди сер Пьеро да Винчи

А вроде ничего так получилось)

@Автор

Сим заканчиваю первую книгу цикла «принцип минимализма» о приключениях Леонардо да Винчи на службе у царя-технократа. Как видим, попытка построить русское царство по примеру крепости в чём-то удалась, а в чём-то провалилась. Между тем шторм реальностей надвигается ближе и ближе. И пережить его будет совсем не просто. Тем более, что дальше, похоже, придётся справляться своими силами, без твёрдой направляющей руки погибшего царя-попаданца и без его «послезнания».

Насколько силён надвигающийся шторм?

Как он будет выглядеть?

Сможет ли дерево человечества выдержать его напор или сломается, будет вырвано с корнем?

Никто не знает. И если только дерево будет вырвано ужаснейшим ураганом. В божественном саду ещё много других деревьев. Прекрасных деревьев, быть может выше и пышнее нашего. Но чужих, совсем чужих. На их ветвях не найдётся места для людей. Опавшие листья вырванного с корнем дерева сгниют, превращаясь в прах и в почву, на которой, позже, вырастут совсем другие цветы. Они будут цвести на нашем прахе радуясь жизни и солнцу.

…если только наше дерево, дерево человечества, сумеет удержаться под напором яростных ветров межреальности.

…если оно устоит. Побитое, потрёпанное, лишившееся множества ветвей. Может быть даже надломленное, но всё-таки сможет выстоять и пустить новые ветви, которые расцветут новыми цветами, чуть-чуть отличающимися и всё же похожими на те, что уже были раньше.

Может быть наше дерево всё-таки устоит, когда придёт шторм?

Никогда не платите за книги

Никогда не платите за книги!

Во-первых это отвратительно и пошло — платить за слова и мысли презренным металлом.

Оно того не стоит, понимаете? Есть такие слова что отдай за них всё золото мира и всё равно будет мало. А есть такие что и копейки слишком много за целый воз.

Поэтому не платите. Не вскармливайте в писателях жабу!

Пришла уже пора этим ребятам определиться — творцы они или ремесленники? Если творцы, то пусть творят чтобы дарить людям чудо. Какие ещё деньги в этом случае?

Если ремесленники, то пусть тогда работают по прейскуранту в точности выполняя читательские заказы.

Может быть вы скажите мне, что если авторам не платить, то авторов и не будет?

Поправка — не будет жадных авторов. И это отлично. Их место займут не жадные.

Вы скажите что труд писателя должен быть оплачен?

Во-первых с чего вы это взяли? Данное утверждение не аксиома, а требующая доказательств теорема.

И кем конкретно должен быть оплачен этот "труд"?

Возьмём, для примера, яблоко. Его можно купить и съесть. Тогда яблока не будет.

Но электронный текст не исчезает после покупки. Он копируется. И значит может быть продан бесконечное число раз в настоящем и сколь угодно отдалённом будущем. Понимаете? Если даже отдавать за толстый (как жаба автора) роман всего одну копейку, то бесконечное число копеек это всё равно бесконечность!

Никогда не платите за книги. Ведь искусство должно принадлежать народу, а знания — общее наследие всей нашей цивилизации. Или, может быть, вы считаете будо разбираетесь в этом вопросе лучше Владимира нашего Ильича?

Не платите авторам.

Нет преступления в том, чтобы прочесть скаченную книгу. Каждый кто хочет ограничить вашу возможность читать — ваш враг. Не слушайте его. Поступайте ему наперекор.

Читайте больше.

Читайте свободно!

Благородным литературным пиратам пою я оду. Спасибо за ваш бессмертный труд, ребята!

Оглавление

Глава 1. Зов с севера

Историческая справка к первой главе

Глава 2. Ночная погоня и долгое путешествие на север

Историческая справка к второй главе

Глава 3. Москва. Царская служба

Историческая справка к третьей главе

Глава 4. Приказ Дивных Дел

Историческая справка к четвёртой главе

Глава 5. Самые нетерпеливые птицы — первые вестники

Глава 6. На борту небесного корабля

Историческая справка к шестой главе

Глава 7. Тульская крепость. Русский щит

Глава 8. Битва при Венёве

Историческая справка к восьмой главе

Глава 9. Падение Венёва

Исторические факты к девятой главе

Глава 10. Война не для рыцарей, это рыцари для войны

Глава 11. Война вероятностей

Историческая справка к одиннадцатой главе

Глава 12. Возвращение в Москву

Историческая справка к двенадцатой главе

Глава 13. На земле и в небе

Историческая справка к тринадцатой главе

Глава 14. Стрелы света

Историческая справка к четырнадцатой главе

Глава 15. Время менять правила игры

Глава 16. Нападение на институт — объявление войны

Историческая справка к шестнадцатой главе

Глава 17. Ярость металла

Историческая справка к семнадцатой главе

Глава 18. Перед большой войной

Глава 19. Небесные исполины

Историческая справка к девятнадцатой главе

Глава 20. Позиционные тупики и политические выходы из них

Историческая справка к двадцатой главе

Глава 21. Встреча на границе

Глава 22. Без штурвала и парусов

Авторское послесловие на конец первого тома цикла

Никогда не платите за книги

Пожертвовать