Последний вольный [Виктор Волох] (fb2) читать онлайн

Виктор Волох Последний вольный

Глава 1

День казался бесконечным. Я сидел за прилавком, пытаясь скоротать время за томиком Гоголя и краем глаза поглядывая в будущее. Как это возможно, спросите вы? Всё просто, слушайте дальше — скоро сами поймёте.

Моя лавка притаилась в полуподвале одного из кривых переулков Хитровки. Сюда редко заходят случайно. Сейчас в зале переминались всего двое. Первый — бледный студент с красными от бессонницы глазами, похожий на зомби, выжившего на одних энергетиках. Он уже десять минут гипнотизировал полку с «магическими» камнями, судорожно теребя лямку тяжеленного рюкзака. Сессия, судя по всему, у парня горела синим пламенем. Вторым был грузный мужик в кожаной куртке, похожий на прораба или отставного военного. Он вертел в руках тяжелое пресс-папье из оникса, но к кассе не шёл, ждал, пока мы останемся наедине.

«Прораб» приехал на черном внедорожнике, который бросил прямо на тротуаре, перекрыв выезд из арки. Я уже видел, как через пятнадцать минут из-за угла вырулит зеленый «крокодил»-эвакуатор, и шустрые ребята в неоновых жилетах начнут грузить его ласточку на платформу. После этого мне предстоял важный звонок, и лишние свидетели были ни к чему.

Я отложил книгу и посмотрел на студента, который как раз потянулся к аметисту, но тут же одернул руку, словно обжегшись.

— Подсказать? — спросил я, нарушая тишину.

Он вздрогнул, покосился на мужика в коже и подошел к прилавку, понизив голос:

— А у вас есть что-нибудь… ну, для концентрации? Или на удачу? Чтобы наверняка.

— Экзамен? — уточнил я.

— Пересдача, — мрачно выдохнул он. — У «Василиска». Если завтра не сдам — отчислят к чертям. Я всё выучил, честно, но как захожу в аудиторию — белый лист перед глазами. Мне бы какой-нибудь амулет, чтобы… ну, чтобы препод не валил.

— Амулетов от злых преподов не бывает, они сами кого хочешь сглазят, — усмехнулся я. — Но кое-что есть.

Я достал из коробки простой необработанный кусок флюорита. Дешевый камушек, но красивый.

— Вот. Камень ясности. Положишь в левый карман пиджака. Когда вытянешь билет, сожми его в руке и сосчитай до трех, прежде чем отвечать.

— И поможет? — с надеждой спросил студент.

— Если учил — поможет успокоиться. А билет тебе попадется про сопромат, четырнадцатый, кажется. Его повтори особенно внимательно.

Студент уставился на меня, раскрыв рот:

— Вы… вы серьезно? Про билет?

Я даже не смотрел в его будущее насчет билета, просто ляпнул первое, что пришло в голову, чтобы придать ему уверенности. Страх провалиться — вот что его убивало, а не незнание предмета.

— Бери камень. С тебя триста рублей. И иди учи четырнадцатый.

Он поспешно расплатился, сжимая кусок породы как спасательный круг, и вылетел из магазина, бормоча под нос формулы. Я знал, что он сдаст. Не из-за камня, а потому что теперь он всю ночь будет зубрить именно этот чертов четырнадцатый билет, а заодно повторит и всё остальное со страху.

Как только дверь звякнула, мужик в куртке шагнул к прилавку.

— Почем камень? — буркнул он, кивнув на оникс. Голос у него был хриплый, прокуренный.

— Три тысячи.

Он даже не торговался. Ему было плевать на магию, он просто искал тяжелый предмет в подарок начальству или себе на стол. Как только он вышел, прижимая покупку к боку, я встал и перевернул табличку на двери: «ЗАКРЫТО».

Сквозь пыльное окно я наблюдал, как мужик долго возится с ключами, роняя их в снежную кашу. А ровно через пару минут, как по расписанию, в переулок въехал эвакуатор. Будущее наступило.

Мой магазинчик спрятан в самом сердце старой Москвы, там, где Яуза встречается с набережными, а трамвайные пути петляют среди сталинских высоток и купеческих особняков. Это место — настоящий лабиринт, «городской узел», который не развяжешь. Шум Садового кольца здесь глохнет, уступая место гулу проводов и стуку колес редких трамваев.

Иногда я поднимаюсь на крышу, чтобы посмотреть на ржавые скаты соседних домов и антенны, пронзающие серое небо. В сумерках, когда загораются фонари и тени удлиняются, эти дворы-колодцы кажутся порталами. Не в сказку, нет. Скорее в Навь — туда, где время течет иначе, и где долгий день наконец-то сменяется ночью.

На вывеске над входом золотом по черному выведено: «Арканум». Чуть ниже, мелким шрифтом, чтобы не пугать прохожих: «Эзотерическая атрибутика, сувениры, редкие книги». Можно было бы, конечно, написать честно: «Магическая лавка», но тогда меня бы доконали городские сумасшедшие и фанаты «Противостояние экстрасенсов», желающие узнать, как пройти кастинг на телевидение. В итоге я заключил пакт о ненападении с магазином приколов на соседней улице: держу у кассы стопку их визиток. Когда очередной школьник спрашивает, где купить волшебную палочку или колоду крапленых карт, я молча протягиваю ему картонку. Дети уходят довольные, а я получаю благословенную тишину.

Зовут меня Максим Курганов. Имя, конечно, не настоящее — в паспорте у меня написано другое, но это долгая история, а я не люблю рассказывать долгие истории на трезвую голову. Я маг. Видящий. Некоторые умники называют таких, как я, «операторами вероятностей». Мне плевать, лишь бы не называли «гадалкой» или «экстрасенсом».

Я не единственный чародей в России, но, насколько мне известно, единственный идиот, который держит открытую лавку в центре Москвы.

Нас, настоящих, не так много, но и не так мало, как принято думать. Мы выглядим как обычные люди. Столкнувшись со мной в час пик в метро или в очереди на кассу в «Пятерочке», вы бы ничего не заметили. Разве что очень внимательный человек уловил бы странный, расфокусированный взгляд, но пока он соображал бы, что к чему, мой след бы уже простыл. Мы живем на стыке миров — обычной суетливой Москвы и её изнанки, Нави. А обитатели Нави ой как не любят непрошеных гостей.

Те из нас, кто всё-таки вынужден работать с людьми, шифруются как могут. Найти баланс, чтобы найти клиентов и при этом не уехать в желтый дом на улице 8-го Марта — задача не из легких. Большинство работает по сарафанному радио, «для своих». Молодежь, конечно, лезет в интернет, заводит блоги. Слышал я байку про одного чудака в Чикаго, который якобы рекламирует себя в телефонном справочнике прямо под рубрикой «Чародей», но это, скорее всего, просто городской миф.

У меня же есть мой «Арканум». Благо, мода на эзотерику, йогу и всякое «просветление» сейчас такая, что магазинчик с благовониями и странными амулетами никого не удивляет. Люди думают, что я торгую китайскими сувенирами для хипстеров и скучающих домохозяек. И слава богу. Потому что среди груды безобидного барахла очень удобно прятать вещи, обладающие реальной силой.

Например, вон та невзрачная жестяная банка на верхней полке, расписанная под хохлому. С виду — ёмкость для чая. На деле внутри лежит артефакт, способный исполнить любые пять желаний, хоть воскрешение Ленина. Узнай кто-нибудь правду — и визит налоговой или пожарной инспекции показался бы мне детским утренником по сравнению с теми проблемами, которые свалились бы на мою голову.

Линии вероятности сошлись в одну точку. Я знал, что телефон зазвонит ровно через тридцать секунд. Я откинулся в кресле, поудобнее вытянул ноги и, когда аппарат наконец разразился трелью, выждал два гудка — чисто для проформы.

— Слушаю.

— Макс, привет! — голос Леси в трубке звучал запыхавшимся, на фоне гудел ветер. — Ты как, не сильно занят?

— Свободен, как ветер в поле. Что стряслось?

— Слушай, я тут в Раменках, по тем оврагам лазила, ну, где гаражи сносили… И нашла кое-что. Можно к тебе подскочить?

— Прямо сейчас?

— А это проблема? — она напряглась.

— Никаких проблем. Дело срочное?

— Не то слово. Ну… — Леся замялась, подбирая слова. — Жутковатая штуковина, Макс. Руки холодит, даже через перчатки. Мне спокойнее будет, если она у тебя в сейфе полежит.

Я даже не стал раздумывать. День, как я уже говорил, выдался бесконечным, и любое развлечение было кстати.

— Дорогу к скверу у Яузы помнишь?

— Тот, где памятник?

— Там и встретимся. Ты на чем?

— Еще в Раменках. Сейчас велик отстегну.

— Значит, полтора часа. Пробки адские, но дворами проскочишь. Если поднажмешь — успеешь до заката.

— Я, пожалуй, очень поднажму. Честно говоря, мне не по себе… — её голос дрогнул, но тут же стал тверже. — Ладно, скоро буду. До связи.

В трубке пискнуло, и экран погас. Я повертел телефон в руках. Леся подрабатывает у меня — «ищейка» от бога, сталкерша, которая знает подземную Москву лучше, чем свою квартиру. Деньги её интересуют мало, она живет адреналином. Но я впервые слышал, чтобы её голос так дрожал от страха. Стало любопытно, что за дрянь она откопала в раменских оврагах.

Пока было время, я снова погрузился в размышления.

Магический дар — штука несправедливая. Его можно представить в виде пирамиды, вроде той, что рисуют в учебниках по социологии, только жестче.

Фундамент, огромную серую массу внизу, составляют «спящие». Или, как я их называю про себя, «глухари». Если представить магию как музыку, то у этих ребят напрочь отсутствует слух. Им «медведь на ухо наступил» при рождении. Они ничего не знают о скрытом мире и, будем честны, знать не хотят. У них ипотека, отчеты, дача и пробки на МКАДе.

Даже если нос к носу столкнутся с лешим или увидят, как домовой ворует носок, их мозг тут же подсунет рациональное объяснение: «показалось», «давление скачет», «оптическая иллюзия». Таких — процентов девяносто. Это бетон, на котором держится наша скучная реальность.

Чуть выше на ступенях этой пирамиды стоят «чуткие». Эти не глухие, нет. Они просто слышат странный шум там, где другие слышат тишину. Чуткие прокляты (или благословлены, тут как посмотреть) более широким диапазоном восприятия. Они чувствуют «нехорошие квартиры», ежатся, проходя мимо мест, где когда-то лилась кровь, и ощущают силу земли в старых парках вроде Коломенского.

Чаще всего они сами не понимают, что с ними происходит. Слов не хватает. Но два «чутких» в толпе узнают друг друга мгновенно — по глазам, по странной, почти звериной эмпатии. Знаете это чувство, когда встречаешь незнакомца и вдруг понимаешь, что вы с ним «на одной волне», хотя еще ни слова не сказали? Вот это оно и есть.

А над «чуткими» возвышаются адепты. Этих ребят мало, дай бог один процент. В отличие от просто чувствительных, они уже могут, пусть и неосознанно, дергать мироздание за ниточки. Часто они даже не подозревают о своих талантах.

Это везунчики, которые всегда выигрывают в дурака, или бизнесмены, у которых звериная интуиция на сделки. Они списывают всё на удачу или опыт. Но иногда до них доходит. Они начинают прислушиваться, экспериментировать, развивать дар. И вот тогда некоторые из них становятся по-настоящему интересными игроками.

А на вершине этой пищевой цепи находимся мы. Маги.

Леся застряла где-то посередине, между «чуткими» и адептами. Классифицировать её — дохлый номер. Для простого экстрасенса она слишком много умеет, для полноценного мага — слишком хаотична. Да и, честно говоря, она опасна, как обезьяна с гранатой, только вместо гранаты у неё интуиция. Но она одна из немногих, кого я могу назвать другом, поэтому я действительно ждал её. Нервозность в её голосе мне не понравилась. Я снова «прощупал» ближайшее будущее и выдохнул: она будет ровно через полтора часа, живая и здоровая.

Однако, пока я сканировал время, я заметил одну деталь, которая заставила меня поморщиться. Через пару минут дверь моего магазина откроется, несмотря на то, что я ясно перевернул табличку на «ЗАКРЫТО».

В Москве, особенно в пределах Садового, всегда найдется такой тип людей. Хозяева жизни. Для них график работы, красные светофоры и очереди — это условности для плебеев. Им «только спросить» или «мне очень надо». Я не стал вставать, чтобы запереть замок, лень было тащиться через зал. Просто сел поудобнее, положил руки на стол и стал мрачно сверлить взглядом вход.

Ровно по таймеру в моей голове ручка дернулась, дверь подалась, и колокольчик звякнул, впуская внутрь запах бензина и дорогих духов. На пороге возник мужчина. Кашемировое пальто нараспашку, под ним — костюм, который стоит, наверное, как вся моя лавка вместе с содержимым, и идеально выглаженная сорочка.

Он огляделся, встретился со мной взглядом и иронично приподнял бровь:

— Здравствуй, Максим.

Я узнал его с первой секунды, еще по силуэту. Адреналин ударил в кровь. Я мгновенно «раскрылся», раскидывая сенсорную сеть на весь магазин и кусок улицы снаружи, проверяя, нет ли хвоста или ловушек. Моя правая рука незаметно скользнула под прилавок, нащупывая холодную рукоять «Осы» — травматического пистолета, который я держу там на всякий пожарный. На стволе выгравированы руны, так что бьет он не только резиной, но и кинетической волной.

Я не чувствовал угрозы или подготовки к атаке, но с такими людьми это ничего не значит.

Сергей стоял посреди зала, засунув руки в карманы брюк, и разглядывал меня, как музейный экспонат.

— Ну? — усмехнулся он, видя, что я молчу. — Не пригласишь войти по-человечески, или так и будешь держать руку на стволе?

Прошло года четыре с нашей последней встречи, но Сергей не изменился. Всё тот же лоск. Мы ровесники, но если я выгляжу как помятый жизнью библиотекарь, то он — как модель с обложки журнала Форбс. Смуглая кожа, короткая стрижка, черные, как смоль, волосы — след то ли кавказской, то ли греческой крови. Он носил свою дорогую одежду с той небрежной элегантностью потомственного мажора, которая мне никогда не светила. Сергей всегда умел пустить пыль в глаза.

— Кто с тобой? — спросил я, не сводя с него глаз и не вынимая руки из-под прилавка.

Сергей закатил глаза и театрально вздохнул:

— Никого, Макс. Ты совсем одичал в своем подполье? У тебя паранойя, лечиться надо. Машину отпустил, чтобы не светиться, я же неофициально

Я проверил и перепроверил. Сенсорная сеть молчала. Кроме его лощеной, самодовольной ауры, поблизости не было ни души. Сердце чуть замедлило бег. И правда, если бы Совет решил меня прихлопнуть, они бы не стали посылать Сергея. Он переговорщик, бюрократ в дорогом костюме, а не ликвидатор. Для грязной работы у них есть ребята попроще и пострашнее.

Внезапно я действительно почувствовал себя идиотом. Но руку с «Осы» не убрал.

Радости от встречи это осознание не прибавило. Сергей сделал шаг к прилавку, но я рявкнул:

— Стоять.

Он замер, вопросительно вскинув брови.

— Ну? — протянул он, когда я продолжил молчать. — Так и будем играть в «гляделки»? Я чувствую себя идиотом посреди этого… — он брезгливо обвел взглядом полки с китайскими благовониями и ловцами снов. — Винтажа.

— Говори, зачем пришел.

— Я надеялся на более цивилизованный прием. — Сергей чуть наклонил голову, и в его глазах мелькнул холодный расчет. — Может, поднимемся к тебе? Кофе выпьем, поговорим спокойно, без лишних ушей? Я помню, ты варил неплохой кофе.

— Нет.

— Ты занят? Или кофе кончился?

Я с шумом отодвинул стул и встал, загораживая собой обзор на заднюю часть магазина.

— Пойдем прогуляемся. Воздухом подышим.

Как только мы вышли на сырую московскую улицу и дверь за нами захлопнулась, я выдохнул чуть свободнее. Внутри, в дальнем углу за неприметной ширмой, у меня стоял стеллаж с «особым» товаром. Там лежали настоящие артефакты — не безделушки для туристов, а рабочие инструменты, остатки ритуалов, одноразовые амулеты.

С того места, где стоял Сергей, их было не разглядеть, но стоило ему сделать еще пару шагов вглубь зала, и он бы всё понял. Ни один из предметов по отдельности не тянул на статью «незаконный оборот магических средств», но их количество говорило само за себя. Если у меня столько мелочевки, значит, есть и крупный калибр. А мне бы очень не хотелось, чтобы эта информация попала в папочку, которая лежит на столе у кого-то из Совета.

Стоял конец мая. Московская погода наконец сменила гнев на милость: было тепло, но не душно, так что прогулка могла бы сойти за удовольствие, если бы не компания. Москва никогда не спит, но здесь, на набережной Яузы, гул Садового кольца гаснет, разбиваясь о старые кирпичные стены и чугунные ограды.

Я вел Сергея прочь от людских глаз, к спуску у воды. Пока мы шли, я сканировал пространство, и обычное, и теневое — на предмет «хвоста» или ловушек. Чисто. Насколько я мог судить, Сергей пришел один.

Я знаю его больше десяти лет. Когда мы познакомились, он был «зеленым» стажером при Совете — дерганым, амбициозным, жадно ловящим каждое слово своего наставника. Уже тогда было ясно, что он пойдет по головам. Но мы были приятелями, почти друзьями. Ровно до тех пор, пока я не разругался с Аркадием Вороновым.

Не люблю вспоминать тот год. Есть вещи, которые нельзя пережить или забыть — они просто выжигают внутри дыру, и ты учишься жить вокруг этой пустоты. Сергей не был тем, кто нажал на курок в особняке Воронова, но он прекрасно знал, к чему всё идет. Как и весь Совет. Они бы даже «посочувствовали», если бы это не угрожало их креслам. Вместо этого они просто закрыли глаза и ждали, когда я сделаю удобную для всех вещь — исчезну.

Сергей больше мне не друг.

Он остановился у парапета, брезгливо смахнул невидимую пылинку с гранита и только потом облокотился, следя, чтобы рукав его кашемирового пальто не касался ничего грязного. Внизу плескалась темная, маслянистая вода. Небо было затянуто той особенной московской серостью, сквозь которую солнце пробивается лишь бледным пятном.

— Ну, — наконец нарушил молчание Сергей, глядя на воду. — Раз светская беседа у нас не клеится, перейдем к делу?

— А у нас есть о чем беседовать, Сережа? — усмехнулся я.

— Совету нужны твои услуги.

Я даже моргнул от наглости.

— Ты здесь официально? С гербовой бумагой и печатью?

— Не совсем. Возникли некоторые… процедурные сложности. Совет не смог прийти к единому мнению…

— Совет не может прийти к единому мнению даже в вопросе выбора закусок на банкет.

— …к единому мнению о стратегии, — строгим тоном закончил Сергей. — Привлечение стороннего провидца рассматривается как временная, кризисная мера.

— Стороннего провидца? — переспросил я, чувствуя подвох. Мои отношения с Советом, мягко говоря, натянутые. — И выбор пал на меня? Серьезно?

— Ты же знаешь, мы редко обращаемся к фрилансерам…

— А где Вениамин Львович? Я думал, он у вас главный по хрустальным шарам.

— Магистр Вениамин в творческом отпуске. Пишет мемуары в Барвихе.

— Значит, отказал. А Геликаон? Или как там этого грека зовут?

— Занят на объекте в Питере.

— Ну тогда тот эстонец, Яков? Он же вроде на ставке у ваших силовиков.

— Максим, — поморщился Сергей. — Не перебирай всю картотеку. Я знаю список аккредитованных магов не хуже тебя.

Я рассмеялся, хотя веселого было мало.

— Ты просто не нашел никого другого, да? Все штатные прорицатели либо заняты, либо послали тебя к черту. Вот почему ты здесь. — Я прищурился. — И Совет об этом ни сном ни духом. Они бы в жизни не одобрили мою кандидатуру.

— Не люблю угрозы, — жестко отрезал Сергей. — И я бы попросил тебя не лезть мне в голову своими фокусами.

— Думаешь, мне нужна магия, чтобы понять очевидное? У тебя на лбу написано «отчаяние», Сережа. Ладно. Что такого стряслось, что ты, рискуя карьерой, приполз ко мне, изгою?

Сергей поправил безупречный узел галстука, собираясь с мыслями.

— Ты слышал о «Китежском протоколе»?

Я посмотрел на него как на идиота.

— Об этом трепались во всех курилках последние полгода, — процедил он.

— В курилках для кого? Для небожителей из «Москва-Сити»? Я газет не читаю.

Сергей раздраженно выдохнул, выпуская пар.

— Согласно протоколу, все маги обязаны сообщать Совету о находках «нулевого класса». Недавно поступил сигнал. Археологи, черные копатели… неважно. Нашли кое-что.

— Кто-то стуканул?

— Нам сообщили. Следственная группа выехала на место и подтвердила: это наследие Гипербореи. Допотопная технология.

Я резко поднял голову:

— Рабочая?

— Да.

— Что делает?

— Не знаем.

— Она запечатана? Странно, что ваши костоломы просто не вскрыли её ломом, как обычно.

Сергей замялся, отведя взгляд.

— О… — протянул я, всё понимая. — Они попытались. И что случилось? Откат? Кого-то размазало по стенке?

— Детали инцидента засекречены.

— Значит, размазало. Проклятие? Страж? Или автоматическая защита?

— Формируется новая группа, — проигнорировал мой вопрос Сергей. — Было решено, что без грамотного провидца туда соваться нельзя. Нужен кто-то, кто видит вероятности до того, как сработает триггер.

— И ты зовешь меня в команду?

— Нет. — Сергей сделал паузу. — Ты будешь внешним консультантом. Подчиняешься лично мне. Никаких записей в протоколах. Я буду твоим буфером.

Я нахмурился.

— Что за цирк?

— Это единственный вариант. Совет тебя не пропустит через службу безопасности. Но если согласишься работать «в черную», я дам тебе доступ ко всей информации. И заплачу втройне.

Я отвернулся от него, глядя на реку. Где-то вдалеке гулко затарахтел дизель, и из-за поворота показалась ржавая баржа, груженая песком. На корме сидел мужик в тельняшке и курил, не обращая на нас никакого внимания. Сергей молчал, ожидая ответа. Баржа медленно проползла мимо, оставляя за собой шлейф сизого дыма и запах солярки. Ветер с реки ударил в лицо, растрепав волосы, но не принес свежести.

Я молчал, разглядывая мутную воду. Сергей деликатно кашлянул в кулак. Над головой, перекаркиваясь хриплым, простуженным басом, пролетела пара ворон — вечных хозяек московского неба. Они провожали баржу с таким видом, будто надеялись, что с нее что-нибудь упадет.

— Максим? — поторопил Сергей.

— Извини, — я наконец повернулся к нему. — Мне это не интересно.

— Если вопрос в деньгах, я могу согласовать бюджет…

— Нет. Дело не в деньгах. Просто от всей этой истории несет тухлятиной.

— Почему?

— Потому что она воняет, Сережа. За версту. Ты держишь меня за идиота?

— Слушай, будь реалистом. Совет никогда не даст тебе официальный допуск, учитывая твое досье…

— Если Совет не хочет давать допуск, тебе вообще не стоило ко мне приходить. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Каков твой план? Им так припекло, что они закроют глаза на источник информации? Чушь. Как только запахнет жареным — а там обязательно запахнет, — они начнут задавать вопросы. И угадай, кого ты сольешь первым, чтобы прикрыть свою задницу? Я не нанимался быть твоим козлом отпущения.

Сергей тяжело вздохнул, всем видом показывая, как его утомляет моя тупость.

— Почему ты такой упертый? Я даю тебе реальный шанс вернуться в обойму. Закрыть старые долги перед Советом. — Он обвел рукой серый бетон набережной и низкое небо. — Учитывая альтернативу — гнить в том подвале…

— А кто сказал, что я хочу возвращаться? Мне и так неплохо живется. Без ваших интриг.

— Это нелепо. Совет представляет интересы всех магов страны, Максим. Это Система.

— Да, всех. В этом-то и проблема.

— Ты опять про дело Воронова? — Сергей закатил глаза. — Господи, Макс, прошло десять лет. Забудь. Быльем поросло.

— Неважно, сколько прошло, — мой голос стал жестким. — Совет не стал лучше. Он сгнил окончательно.

— У нас было десять лет мира и стабильности. Это ты называешь «сгнил»?

— Причина вашей «стабильности» в том, что вы позволили Темным делать всё, что они хотят, лишь бы не раскачивать лодку. — Я шагнул к нему, заставив его попятиться. — Ты прекрасно знаешь, что творится в их закрытых клубах. Спроси людей, которые пропадают без вести, как им нравится этот ваш «мирный договор». Или спроси тех, кого находят в лесополосе.

— Мы не можем начать новую войну, Максим. Худой мир лучше доброй ссоры. Темные — часть экосистемы, нравится тебе это или нет. Тебе просто придется повзрослеть и принять это.

Я глубоко вдохнул сырой речной воздух. Крики ворон звучали как насмешка.

— Ответ — нет. Ищи другого дурака.

Сергей издал звук, полный отвращения — что-то среднее между рычанием и стоном.

— Я так и знал. Зря только время потратил. — Он брезгливо одернул пальто и посмотрел на меня как на грязь под ногами. — Ты застрял в прошлом, Максим. Живешь старыми обидами, пока мир идет вперед.

Я молча наблюдал, как он уходит — быстрой, уверенной походкой человека, который привык, что перед ним открывают двери. Он ни разу не оглянулся. Когда его фигура скрылась за поворотом кирпичной стены, я снова повернулся к реке.

Пока существует магия, существует и раскол. Светлые и Темные. Иногда они сосуществовали в рамках шаткого перемирия, иногда грызли друг другу глотки в подворотнях. Последний крупный конфликт, который историки называют «Войной Раскола», случился лет за сорок до моего рождения. Это была не красивая битва добра со злом, а кровавая мясорубка. Фракция Темных, или, как они себя называли, «Истинных», решила подмять под себя всю Явь.

Светлые победили. Вроде как. Они остановили прорыв и ликвидировали верхушку Темных. Но победа досталась дорогой ценой — к концу войны большинство боевых магов Светлого круга тоже лежали в сырой земле. Выжившие были слишком измотаны, чтобы добивать врага. А уцелевшие Темные оказались хитрее своих предшественников: они предложили переговоры.

Прошли годы. На смену старым воинам пришли бюрократы и политики. Новое поколение магов выросло с убеждением, что этот гнилой мир — естественный порядок вещей. Темные надели дорогие костюмы, легализовали свои капиталы и заняли кресла в советах директоров, а Совет делал вид, что всё под контролем. Но я знал: волки не становятся вегетарианцами, даже если научились пользоваться вилкой и ножом.

К тому моменту, как я начал что-то понимать в этой жизни, в Совете царила политика «невмешательства». Принцип простой: живи сам и давай воровать другим. Темных терпели. С ними здоровались за руку, пока они не начинали резать Светлых средь бела дня. Существовал свод правил — «Конвенция», — который регламентировал отношения между кланами.

В этой бумажке было много красивых слов о равновесии, и постепенно грань между Светом и Тьмой стерлась. Начали говорить, что это всё устаревшие предрассудки, что магия — это просто инструмент, как автомат Калашникова, и неважно, в чьих он руках. Тогда, зеленым юнцом, я кивал и соглашался. Мой наставник, Аркадий Воронов, был Темным высшего круга, и мне казалось, что мы — живое доказательство того, что старая вражда забыта.

Я пересмотрел свои взгляды, когда сбежал от Воронова. Но было уже поздно.

Именно тогда я выяснил одну маленькую, грязную деталь. В «Конвенции» были расписаны права магов, неприкосновенность жилища, правила дуэлей… Но там не было ни строчки о том, как мастер может обращаться со своим учеником. Ученик в нашем мире — это не студент. Это собственность. Крепостной. И то, что происходит за закрытыми дверями особняка наставника — это, как любят говорить в полиции, «бытовуха».

Когда я, избитый и перепуганный, приполз к Сергею и в Совет, мне просто указали на дверь. Они не хотели мараться. Это было «внутреннее дело клана Воронова». Я остался один на один с разъяренным Темным магов, который считал меня своей беглой вещью.

Даже сейчас, спустя годы, стоит мне закрыть глаза, и я чувствую тот липкий, животный ужас. Если вы никогда не были дичью, на которую охотится хищник, многократно превосходящий вас в силе и жестокости, вы не поймете. Мне едва стукнуло двадцать. Я был нищим, без связей, без жилья, прятался по подвалам и съемным квартирам в Бирюлево, вздрагивая от каждого шороха.

Сейчас я понимаю: Совет просто тянул время. Они ждали, когда Воронов тихо прикопает меня в лесополосе и решит эту «неловкую проблему». Нет человека — нет проблемы.

Но я выжил. Назло им всем. Выжил, заматерел и научился кусаться.

Поэтому, как вы понимаете, в Совете меня не ждут с распростертыми объятиями. Я для них — живое напоминание об их трусости. Кость в горле, которую и выплюнуть нельзя, и проглотить страшно.

Я знал, что Сергей не вернется, но простоял у парапета еще минут двадцать. Смотрел, как темнеет вода в Яузе, и ждал, пока уляжется дрожь в руках. Старые шрамы имеют привычку ныть в сырую погоду. Когда воспоминания наконец отступили, я выбросил Сергея и его предложения из головы.

Работать сегодня уже не было никакого настроения. Я захлопнул лавку, повесил на дверь тяжелый амбарный замок и направился в сквер. Леся должна была скоро подъехать.

Москва — город тяжелый. Даже обычные люди, лишенные дара, чувствуют это — свинцовый вес веков, наслоение миллионов судеб, смертей и надежд. Археологи называют это «культурным слоем», но для Видящего это не просто грязь и черепки в земле. Это гул. Вибрация, впитавшаяся в гранит набережных и кирпич старых особняков.

Но есть в этом городе «карманы», тихие заводи посреди бетона. Место, куда я шел, было одним из них.

Формально это был не совсем парк. Это был классический московский долгострой в десяти минутах ходьбы от моей лавки. Лет пятнадцать назад здесь снесли старые гаражи и обнесли территорию зеленым забором, повесив плакат «Элитный жилой комплекс Заря». Застройщик сбежал с деньгами на Кипр, плакат выцвел и облез, а котлован зарос так, что превратился в настоящие джунгли. Местные жители давно перестали замечать дыру в заборе, а городские власти, кажется, просто забыли, что этот кусок земли вообще существует. Идеальное место, чтобы спрятаться от камер «Безопасного города» и любопытных глаз.

Я расстелил плед под старым раскидистым кленом, который вырос прямо из кучи строительного мусора, и прислонился спиной к стволу.

Через пару минут со стороны проспекта послышался шорох шин и легкое поскрипывание цепи. В дыре забора мелькнуло колесо, и на поляну выбралась Леся. Она вела велосипед, ловко пригибаясь под ветками. Заметив меня, она кивнула и свернула с тропинки.

Если бы вы встретили Лесю в метро, то увидели бы обычную девчонку лет двадцати: бледная кожа, огромные, в пол-лица, серые глаза, каштановые волосы, небрежно стянутые в два пучка. Одета в мешковатые штаны с кучей карманов и поношенную ветровку. Но если присмотреться… Вы бы заметили, что она двигается слишком осторожно, словно идет по минному полю. Она всегда смотрит под ноги. Она никогда не касается перил в транспорте. И взгляд у нее расфокусированный, будто она видит не вас, а то, что стоит у вас за спиной.

Леся, заложница ситуации, из которой нет выхода. Маги, даже самые слабые, могут при желании заглушить свой дар — уйти в запой, заблокировать сознание, стать обычными обывателями. У Леси такого выбора нет.

Триста лет назад, где-то в глухой деревне под Тверью, один из её предков очень неудачно перешел дорогу местной знахарке. В сказках ведьмы варят зелья и летают на метлах. В реальности та бабка была «чернушницей» злобной, мстительной тварью, которая знала слова, способные сгноить человека заживо. Вместо того чтобы просто убить обидчика, она прокляла его род по женской линии.

Я не знаю, как той полуграмотной старухе удалось сплести такую сложную структуру, но работу она сделала на совесть. Её кости давно истлели, а проклятие цветет и пахнет. Леся — «громоотвод». Она притягивает к себе энтропию. Неудачи, мелкие катастрофы, странные сущности из Нави — всё это липнет к ней, как мухи на мёд.

Обычный маг этого даже не заметит, если не знает, куда смотреть. Но если я настрою зрение, то вижу вокруг неё серебристую дымку, похожую на статические помехи старого телевизора. И поверьте, находиться внутри этого поля — удовольствие сомнительное.

— Привет, — тихо сказала Леся.

Она прислонила велосипед к дереву, скинула тяжелый походный рюкзак, но на плед не села. Опустилась на траву в трех метрах от меня. Это у нас неписаное правило: соблюдать дистанцию, чтобы её «фон» не коротил мои амулеты.

— Ты как, Макс? — она внимательно посмотрела на меня своими прозрачными глазами. — Выглядишь паршиво.

— Спасибо на добром слове.

— Я серьезно. Фон тяжелый. Случилось чего?

Я поморщился. Скрывать что-то от Леси бесполезно — она чувствует ложь и тревогу лучше любого детектора.

— Привет из прошлого. Человек из Совета заходил.

Она понимающе кивнула, не став лезть с расспросами.

— Ну что, глянешь?

— Показывай свою находку.

Леся только этого и ждала. Она расстегнула рюкзак и с предельной осторожностью, словно там была бомба, извлекла сверток, замотанный в плотную тряпку. Наклонилась вперед, положила сверток на край моего пледа и тут же отпрянула назад.

Тряпка развернулась. Я подался вперед.

На выцветшей ткани лежал предмет, похожий на куб. Но сделан он был не из камня или стекла. Материал напоминал застывшую, темно-бордовую кровь или густое вино, схваченное морозом. В глубине граней что-то едва заметно пульсировало, и от одного взгляда на эту штуку у меня заныли зубы.

Куб был увесистым, размером с крупный апельсин или, если быть точным, грань была сантиметров семь-восемь. Цвет густой, насыщенный, как у выдержанного гранатового вина или запекшейся крови. На стекло это похоже не было: материал казался слишком плотным, матовым, поглощающим свет. Но если присмотреться, в самой его глубине, в вязкой темноте, медленно дрейфовали крошечные белые искры, словно звезды, пойманные в янтарь.

— Хм, — я сел поудобнее, не решаясь пока коснуться находки. — И где, говоришь, ты это откопала?

— Раменки. Тот квартал, который сейчас расселяют под снос. Старая «сталинка», номенклатурный дом. Я залезла на чердак…

Леся замолчала, покусывая губу.

— Но там какая-то чертовщина, Макс. Я была на этом же чердаке три недели назад. Я помню тот угол — там было пусто, только голубиный помет и старые газеты. Я все там облазила. А сегодня захожу — лежит на полке старого стеллажа. Прямо на уровне глаз. И главное — ни пылинки на нем. Вокруг грязь вековая, а он чистый, будто вчера из магазина.

— А хозяева? Ты говорила, что тебе его отдали.

— Там сторож был, таджик. Он меня спалил, когда я спускалась. Я думала, всё, полицию вызовет. А он увидел эту штуку у меня в руках, побелел весь и машет рукой, мол, забирай и уходи, только унеси это отсюда. Говорит, оно «шептало» ему по ночам.

— «Шептало»? — переспросил я. — Очаровательно. Ты его голыми руками брала?

Леся кивнула.

— И?

— Оно… мигнуло. Буквально на долю секунды. И холодом обдало, как от открытого морозильника. Я его в тряпку замотала и сразу к тебе.

Сейчас куб вел себя смирно. Ни свечения, ни холода. Я прищурился, переключая зрение на другой регистр.

Все маги видят изнанку мира, но прорицатели вроде меня — это как специалисты по работе с данными на фоне обычных пользователей ПК. Для меня магия… Это информационный поток. Обычно я могу считать историю предмета, просто глянув на него: кто сделал, кто держал в руках, с какими мыслями, сколько раз роняли на пол. Если вещь старая, она «фонит» эмоциями бывших владельцев, как старый диван пахнет пылью.

Но сегодня система дала сбой.

Я не то что не мог прочитать историю этого куба, я вообще его не видел в магическом спектре.

И это был нонсенс. Особенно учитывая, что его принесла Леся. Из-за её проклятия она в ментальном диапазоне светится как новогодняя ёлка — клубящийся, серебристо-серый туман, полный статических помех. Этот «серебряный пепел» липнет ко всему, к чему она прикасается. Её рюкзак фонил серебром, плед, на котором она сидела, искрился, даже трава под её кедами была «заражена».

А куб был черным. Абсолютно, идеально пустым.

На нем не было следов Леси, хотя она несла его через полгорода. На нем не было следов сторожа или старых жильцов. Это была дыра в реальности, слепое пятно, «битый пиксель» мироздания, который просто игнорировал законы магической физики.

Любая магическая вещь, будь то амулет или проклятая вилка, фонит. Чем мощнее предмет, тем громче этот фон. В центре Москвы, где эфир и так забит ментальным шумом миллионов людей, разглядеть что-то тонкое — всё равно что пытаться услышать шепот на рок-концерте. Поэтому я и потащил Лесю в этот заброшенный котлован. Здесь, среди ржавой арматуры и бурьяна, образовалась своего рода «тихая зона», мертвая точка, где никто не мешает.

Но этот куб… Он не просто молчал.

Обычно артефакты экранируют, накладывая слои маскировки, как глушитель на пистолет. Но даже самый лучший глушитель оставляет след. Здесь же было другое. Куб активно жрал любое излучение. Он не прятался, он притворялся пустотой. А создать такую маскировку может только мастер высшего пилотажа.

Я перестал буравить предмет взглядом и посмотрел на Лесю.

— Ты нашла не просто «что-то странное». Ты нашла бомбу замедленного действия.

— Ты знаешь, что это? — тихо спросила она.

— Без понятия. И это меня пугает больше всего. — Я помолчал. — Ты говорила, он мигнул, когда ты его взяла?

— Да. Искры внутри… они словно проснулись. А потом погасли.

— А еще что-то было? Ощущения, звуки?

Леся передернула плечами, обхватив колени руками.

— Может, мне показалось, Макс. Нервы и всё такое…

— Говори.

— Мне показалось, что он меня видит. Даже когда я убрала его в рюкзак. Знаешь, такое мерзкое чувство, как будто тебе смотрят в затылок в пустом переходе.

Я откинулся на шершавую кору клена, чувствуя, как внутри нарастает холод. Это совсем плохо.

— Макс? — Леся сразу уловила перемену в моем настроении. — Всё серьезно?

— Хуже некуда.

— Почему?

Я замялся. Я учу Лесю основам защиты уже пару месяцев, но стараюсь не погружать её в политику нашего мира. Она, наивная душа, всё еще надеется найти свое место среди «своих». Я не хотел быть тем, кто объяснит ей, что для большинства магов она — в лучшем случае любопытный экземпляр, а в худшем — расходник.

— Слушай, — начал я, подбирая слова. — В нашем мире нет понятия «частная собственность». Есть понятие «сила». Маги, по своей сути, — хищники. Увидел блестящее — забери, пока не забрали другие. Мелкую побрякушку можно спрятать. Но такая штука… Это как ходить по вокзалу с чемоданом денег, на котором написано «Воруй меня». Любой, кто узнает про этот куб, горло перегрызет, чтобы его получить. И поверь мне, «нежно» они просить не будут.

Леся молчала, глядя в траву.

— Но ты так не делаешь, — наконец сказала она.

— Я — исключение, подтверждающее правило. Или просто идиот.

Она коротко, невесело усмехнулась и отвернулась.

Я смотрел на неё и думал о злой иронии судьбы. Проклятие, которое висело на Лесе, было шедевром той деревенской ведьмы. Это была магия хаоса в чистом виде. По сути, Леся была ходячим генератором невероятности.

То, что случается один раз на миллион, рядом с ней происходит постоянно. Только вот полярность у этого магнита была вывернута наизнанку. Саму Лесю проклятие берегло — она могла пройти по минному полю, и ни один взрыватель не сработал бы. Она была идеально защищена от случайностей.

Зато все окружающие платили за эту удачу двойную цену. Энтропия, отведенная от Леси, била рикошетом по всем, кто оказывался рядом.

Жить с ней в одном доме было невозможно, через неделю у соседей взрывались бойлеры и обрушивались потолки. Домашние животные дохли или сбегали. Дружба с ней была экстремальным видом спорта. Чем больше она привязывалась к человеку, тем сильнее его било мироздание.

Она как-то рассказывала, что парень, с которым она первый раз пошла на свидание, на ровном месте сломал ногу в двух местах, просто выходя из подъезда. С тех пор она ни с кем не сближалась.

Я потратил уйму времени, копаясь в старых гримуарах, пытаясь найти способ снять или хотя бы ослабить эту петлю, но пока глухо. Старая магия — грубая, но вцепляется намертво, как клещ.

— Леся? — позвал я.

— М-м?

— Я тут подум…

Слова застряли в горле. В затылке резко кольнуло, а во рту появился отчетливый привкус меди. Мой внутренний радар взвыл сиреной. Я метнул взгляд в будущее, всего на полминуты вперед, и увидел то, от чего кровь отлила от лица.

Леся уставилась на меня. Она не видела того, что видел я, но мои рефлексы она знала.

— Макс?

Я вскочил на ноги, одним движением сгребая куб и кинул его под плед.

— Вали отсюда!

— Что?

— Нет времени! — рыкнул я. Сценарий уже запустился, счет шел на удары сердца. — В кусты, живо! И сиди тихо, как мышь под веником, что бы ни случилось.

Леся не стала спорить или задавать вопросы — жизнь диггера приучила её к мгновенным реакциям. Она тенью скользнула за широкий ствол бука и растворилась в зелени так, будто её там и не было.

— Не дыши даже, — прошептал я.

Я развернулся ровно в тот момент, когда кусты орешника на краю поляны раздвинулись, и на свет вышел человек.

Он был огромен. Не просто накачанный, шкаф два на два. Черное пальто трещало на плечах, толстая шея переходила в бритого затылка. Типичный «бык» из девяностых, который каким-то чудом дожил до наших дней, только в глазах у этого «быка» светилось не тупое желание набить морду, как это обычно бывает, а расчетливый интеллект. И еще — Тьма. От него фонило так, что у меня заныли зубы.

— Курганов, я полагаю? — голос у него был низкий, рокочущий, как работающий на холостых дизель. Он окинул меня цепким взглядом, проигнорировав спрятавшуюся Лесю, словно точно знал, кто здесь главная цель. — Не имели чести быть представлены.

Глава 2

Мы застыли посреди поляны. Ветер стих, и даже вороны на ветках заткнулись, почуяв, что сейчас здесь станет жарко. Я стоял, стараясь держать лицо кирпичом. Знаете это паскудное чувство, когда понимаешь, что сам загнал себя в ловушку? Вот оно самое.

Я вышел из дома «голым». Ни травмата, ни защитных амулетов, ни даже простейшего накопителя энергии. Месяцы спокойной жизни сыграли со мной злую шутку — я расслабился, потерял хватку. Идиот.

А теперь передо мной стоял Темный, от которого за версту разило силой, и если он решит ударить прямо сейчас, от меня останется только мокрое место и кеды. Я лихорадочно сканировал линии вероятности, прокручивая в голове ближайшие секунды, пытаясь нащупать хоть один сценарий, где меня не размазывают тонким слоем по газону.

— Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, — наконец выдавил я, стараясь, чтобы голос звучал скучающе.

— Зови меня Горелый.

— Изысканно, — я даже бровью не повел. — А чего не «Уголек»? Или «Окурок»? Было бы душевнее.

— Петросянишь? — его лицо осталось каменным, только в глазах полыхнуло недоброе.

— Пытаюсь разрядить обстановку. А ты что, смеяться не умеешь?

Он криво ухмыльнулся, обнажив желтоватые зубы:

— Язвить ты мастер, Курганов. Слышал о тебе.

Я промолчал, но внутри всё сжалось. Принялся сканироватьвеер вариантов будущего, и картина вырисовывалась паршивая. Девять из десяти сценариев этого разговора заканчивались тем, что Горелый без предупреждения превращал меня в кучку пепла.

Я лихорадочно искал причину. Почему? Он не выглядел как психопат, который убивает ради удовольствия. Он был профессионалом, «торпедой». Значит, должен быть триггер.

И тут меня осенило.

Я замер, стараясь не выдать паники. Триггер лежал буквально в полуметре у меня за спиной, на краю пледа. Леся в спешке не успела убрать куб в рюкзак, просто прикрыла краем шарфа, но уголок торчал наружу. Стоит Горелому сделать шаг в сторону или вытянуть шею, он увидит артефакт. И тогда мне конец. Он убьет меня просто чтобы не оставлять свидетелей, заберет приз и уйдет.

Сейчас его внимание было приковано к моему лицу, но это вопрос пары секунд. Глаза у таких ребят бегают быстро.

Нужно было действовать нагло.

Я принял решение мгновенно. Сделав вид, что разговор окончен и мне скучно, я демонстративно повернулся к нему спиной. Жест безумный, поворачиваться затылком к боевому магу, но это был единственный шанс перекрыть ему обзор своим телом.

— Ладно, бывай, — бросил я через плечо, присаживаясь на корточки, якобы чтобы свернуть плед.

Руки сами потянулись к ткани, нащупывая твердые грани куба.

— Я не закончил, — голос Горелого ударил в спину, тяжелый, как могильная плита. — Эй! Ты оглох?

Я не обернулся. Продолжал спокойно, методично сворачивать плед, стараясь как можно надежнее укутать куб в плотную ткань. Руки работали сами, на автомате.

— Ты оглох? — голос Горелого стал ниже. — Я с тобой разговариваю.

— И? — я сунул сверток в свой старый, потертый рюкзак и потянул молнию.

«З-з-з-ип»

За спиной сгустился воздух. Волосы на затылке встали дыбом, а между лопаток нестерпимо зачесалось, верный признак того, что в тебя целятся чем-то убойным. Он накачивал заклинание. Еще секунда, и он ударит, просто от злости, от непонимания моей наглости. Никто в здравом уме не поворачивается спиной к темному боевику, если только он не бессмертный или не камикадзе.

— Гаси, — бросил я через плечо. — Не советую устраивать фейерверк в центре города.

Я почувствовал его замешательство. Он ожидал страха, мольбы, прыжка в кусты, чего угодно, но не рутинных сборов.

— Ты, похоже, не врубаешься, кто перед тобой, — прошипел он, но давление магии чуть ослабло.

Я закинул рюкзак на одно плечо, чувствуя тяжесть куба, бьющего по пояснице, и наконец повернулся.

Школа выживания, которую я прошел в юности, вбила в меня один урок: если боишься — атакуй. Или хотя бы делай вид, что тебе скучно. Страх не ушел, нет. Он сидел в животе, но вместо того, чтобы парализовать, он обострил чувства до предела. Я видел, как напряглись мышцы под его пальто, видел недоумение в его глазах. Моя поза была оскорблением, плевком в лицо его авторитету. Он сейчас решал: я настолько крут, что могу себе это позволить, или просто идиот?

За моей спиной, за толстым стволом старого клена, я чувствовал Лесю. Она вжалась в кору, перестав даже дышать, как мышь, почуявшая ястреба. Мне нужно было увести его внимание от дерева. Любой ценой.

— Плевать я хотел, кто ты, — сказал я, глядя ему прямо в переносицу. — Ты приперся сюда не знакомиться. Тебе что-то нужно. Рожай быстрее, у меня дел невпроворот.

Горелый прищурился. Гнев на его лице сменился холодным расчетом. Он явно переоценивал мои силы, и это играло мне на руку. Он медленно разжал кулаки, гася заклинание.

— Ты встречался с Сергеем, — утвердительно сказал он. — Час назад.

— И? — я смотрел на него исподлобья.

— Он тебя вербовал? — тон Горелого не подразумевал вопроса.

— А тебе какая печаль?

— Ты подписался?

Я замялся. Сканировать будущее сейчас было бесполезно, веер вероятностей дрожал, как осиновый лист. Сказать «нет» — подумает, что я торгуюсь. Сказать «да» — убьет на месте как конкурента. Промолчать — примет за согласие.

— Я на Сергея не батрачу, — наконец отрезал я. — И на Совет тоже. У меня аллергия на начальство.

Горелый хмыкнул, и напряжение вокруг него чуть спало. Убийственное заклинание, висевшее в воздухе, рассеялось.

— Грамотно, — кивнул он. — Умный мальчик.

Он помолчал, разглядывая меня, как лошадь на ярмарке.

— Мы платим щедрее. И без налогов.

Мне потребовалась секунда, чтобы переварить услышанное.

— Ты мне работу предлагаешь? Прямо здесь, в кустах?

— Нам нужен «нюхач». Видящий. Могли бы взять кого-то со стороны, но… лучше ты. Ты хоть и с придурью, но опытный.

— И каков мой интерес?

— Доля. С куша.

— С какого куша?

— А? — он не понял.

— Я спрашиваю, что делить будем? Золото Колчака? Биткоины? Или просто «спасибо» в карман положим?

Горелый криво ухмыльнулся:

— Ты ж провидец. Вот и раскинь мозгами. Сам скажи, что мы ищем.

— Смешно, — процедил я. — Обхохочешься.

Ухмылка сползла с его лица мгновенно. Взгляд снова стал тяжелым, давящим.

— Я не шучу, Курганов. Тема серьезная.

Если я соглашусь, он потащит меня с собой прямо сейчас. Если начну тянуть резину, он воспримет это как слабость или отказ. А отказы такие люди не любят.

— Нет, спасибо. Я не работаю за идею и за обещания светлого будущего. Утром деньги — вечером стулья.

— Доля будет жирная. Хватит, чтобы этот гадюшник, — он кивнул в сторону моей лавки, — купить и сжечь.

— Это ты так думаешь, что она будет, — я покачал головой. — Возвращайся, когда будет конкретика. Или аванс. А воздух сотрясать я и сам умею.

Лицо Горелого потемнело. Воздух вокруг снова стал густым и вязким. Я почувствовал, как линии будущего резко перестроились, окрашиваясь в багровые тона. Мирный исход разговора таял на глазах.

— Это твое последнее слово? — тихо спросил он.

Я заставил себя смотреть ему прямо в глаза, хотя инстинкты вопили: «Беги!».

— Не пытайся меня пугать, Горелый. Не на того напал.

Горелый смерил меня тяжелым, оценивающим взглядом, так мясник смотрит на тушу, прикидывая, с чего начать разделку. Он не стал выплескивать силу напоказ, но я кожей чувствовал, как вокруг него сгущается пространство. Он был на взводе.

— Сдается мне, Курганов, — пророкотал он, — я тебя сейчас в асфальт укатаю. И даже не вспотею.

— Рискни здоровьем, — бросил я небрежно.

На лице покерфейс, а внутри пожар в борделе во время наводнения. Я был пуст. Ни амулетов, ни оружия, куб в рюкзаке тянет плечо, а Леся сидит в кустах всего в пяти метрах за моей спиной. Если начнется замес, нас обоих пустят на фарш. Я видел, как веер вероятностей передо мной дробится и рассыпается, и в большинстве веток будущего я уже был мертв. Всё зависело от того, поверит ли этот амбал в мой блеф.

Горелый помедлил секунду, вглядываясь в мои глаза. А потом его губы растянулись в нехорошей усмешке. Будущее резко схлопнулось в одну кровавую точку.

— Ты пустой, — припечатал он. — Блефуешь, сука.

Черт. Черт. Черт.

Он раскусил меня. Каждая линия вероятности теперь вела к бойне. Я лихорадочно перебирал варианты, стараясь, чтобы голос не дал петуха.

— Плохая идея, Горелый. Очень плохая.

— Да неужели? — он картинно развел руки в стороны, открываясь. — Ну давай. Удиви меня.

Двадцать секунд до удара.

Я нырнул в поток времени, отчаянно ища хоть одну тропинку, где я остаюсь жив. Что я должен сделать? Что сказать?

Ударить первым? Бесполезно. Бежать? Не успею.

Десять секунд.

Воздух вокруг Горелого начал темнеть, наливаясь багровым, как гематома. Солнечный свет в парке померк, сменившись тяжелым маревом Тьмы. Он начал формировать «пресс».

И тут я нашел. Крошечный просвет. Одно слово.

Я даже не успел обдумать это, просто выплюнул имя, которое высветилось в сознании.

— Варламов.

Горелый замер, словно наткнулся на невидимую стену. Тьма вокруг него мгновенно рассеялась, и вечернее солнце снова ударило по глазам.

— Чего? — его голос просел на октаву.

Я стоял молча, не двигаясь и стараясь даже не моргать.

— Ты… — он сглотнул. — Ты под Варламовым ходишь?

Я медленно, очень медленно приподнял бровь.

— А сам как думаешь? Стал бы я тут с тобой лясы точить пустым?

Горелый замялся. Секунды тянулись. В его глазах мелькнул неподдельный страх. Старый Варламов был легендой, страшилкой, которой пугали молодых магов, и, похоже, Горелый в эти сказки верил.

— Почему ты сразу не…?

— Ты не спрашивал.

Лицо Горелого снова окаменело, но агрессия ушла. Осталась только настороженность цепного пса, который понял, что облаял не того прохожего.

— Передай Деду, что мы настроены серьезно, — буркнул он, пытаясь сохранить остатки авторитета. — Он нам не указ, времена нынче не те.

Слова были дерзкими, но я видел, драться он больше не полезет. Слишком велик риск.

— Старик умный, он в этот блудняк не полезет. И тебе не советую.

— Я тебе не курьер и не почта России, — отрезал я. — Хочешь что-то сказать, иди и скажи ему в лицо. Если духу хватит.

Горелый сверлил меня взглядом еще пару секунд, потом сплюнул на траву и начал пятиться к деревьям.

— Еще увидимся, Курганов.

Почувствовал резкий всплеск силы, хлопок телепортации, от которого заложило уши, и он исчез.

Я простоял столбом еще секунд десять, параноидально сканируя будущее, чтобы убедиться, что он не вернется и не ударит в спину. Только когда был уверен на сто, двести процентов, что горизонт чист, ноги превратились в вату. Я сполз спиной по шершавому стволу клена и плюхнулся задницей на землю. Сердце колотилось где-то в горле, отдавая в виски.

— Господи Иисусе, — выдохнул я в пустоту. — Пронесло.

— Макс? — тихо позвала Леся.

— Ушел, — выдавил я.

Попытался встать, но ноги не слушались, будто из них вынули кости. Руки тряслись мелкой, противной дрожью, классический «отходняк» после смертельного риска. Всё, на что меня хватило, так это сидеть на траве и тупо смотреть в одну точку, пока Леся осторожно выбиралась из своего укрытия.

Птицы, заткнувшиеся при появлении Горелого, снова зачирикали, как ни в чем не бывало. Мир вернулся в норму, словно и не было здесь только что машины для убийства. Леся подошла и опустилась на колени, ближе, чем обычно позволяла техника безопасности.

— Ты как?

— Нормально. — Я пятерней зачесал волосы назад, а потом сцепил пальцы в замок, чтобы унять тремор. — Жить буду.

Леся инстинктивно дернулась ко мне, чтобы коснуться плеча, поддержать, но в последний момент одернула руку. Проклятие. Между нами всегда должна быть дистанция. Но я перехватил её взгляд, в огромных серых глазах плескался такой неподдельный страх за меня, что стало немного легче.

— Что это было, Макс?

Я глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Леся «чуткая», она слышит голоса и чувствует фон, но видеть варианты будущего, как я, где нас раз десять за последнюю минуту могли испепелить, она не могла. Для неё это был просто напряженный разговор.

— Это было твое первое знакомство с Темным, — хрипло сказал я. — С почином.

— Они все такие… жуткие?

— Горелый… это еще цветочки. Просто цепной пес. Бывают и похуже.

Я наконец заставил себя подняться. Ноги всё еще были ватными, но держали. Первым делом я хлопнул по рюкзаку, проверяя, на месте ли этот чертов куб. На месте. Тяжелый, как грехи моей юности.

— Я не поняла одного, — спросила Леся, поднимаясь следом. — Кто такой Варламов?

— Вратарь хоккейный. Или блогер кучерявый, не помню, — буркнул я, отряхивая джинсы.

Леся посмотрела на меня как на умалишенного.

— Шучу, — я криво усмехнулся. — Понятия не имею, кто он сейчас. Знаю только, что в девяностые это имя открывало любые двери и закрывало любые рты. Это единственное, что могло остановить Горелого.

— Но почему?

— Потому что Горелый решил, что я, человек Варламова. А связываться со «старой гвардией» ему кишка тонка. Он, может, и отморозок, но жить хочет.

— А на самом деле? — Леся прищурилась. — Ты с ним связан?

— Я этого Варламова в глаза не видел. Может, он вообще уже десять лет как на Ваганьковском лежит.

Глаза Леси округлились.

— Ты… ты блефовал?

— На все сто.

Я быстрым шагом направился к выходу из парка.

— И в этом наша проблема, Леся. Горелый сейчас на измене, он побежит к своим, начнет «пробивать» информацию. И очень скоро выяснит, что я взял его на понт. И вот тогда он вернется. Злой как черт и с подкреплением.

— И что нам делать?

— Валить отсюда, — бросил я, ускоряя шаг. — Быстро и далеко. Пока он не понял, как я его развел.

Моя берлога находится прямо над магазином, на втором этаже. Это типичная для центра «перепланировка»: снесенные перегородки, превратившие трешки в одну большую студию. У окна, то, что я гордо именую кухней (плитка на две конфорки и старый холодильник «ЗиЛ»), посередине, продавленный диван, стол, заваленный книгами, и пара разномастных стульев для гостей, которых у меня почти не бывает.

На стенах висят три выцветшие акварели с видами дореволюционной Москвы, наследство от предыдущего жильца, который, кажется, спился в этих стенах еще в девяностые. Из окон открывается вид на кривые переулки и крыши Хитровки. Солнце уже упало за горизонт, и город начал вспыхивать электричеством. Желтые квадраты окон в сталинских высотках за рекой, красные габариты машин на набережной, мне нравится иногда лежать в темноте и смотреть на эту мозаику, гадая, кто там живет и о чем думает.

Леся забралась с ногами на диван, обхватив колени, а я рухнул в свое любимое кресло, которое скрипнуло, принимая знакомую тяжесть.

— Ну вот, — выдохнул я, ставя на стол стакан с водой (руки всё еще требовали чего-то покрепче, но я сдержался). — Теперь ты понимаешь, почему я не хожу на корпоративы с коллегами.

Леся посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. Я покачал головой, пытаясь убедить в этом скорее себя, чем её:

— Всё обошлось. Мы ушли целыми, а это главное. И ты молодец. Среагировала четко: сказали в кусты — значит, в кусты. Без самодеятельности.

— Не разговаривай со мной как с ребенком, — тихо огрызнулась она. — Я не школьница.

— Не начинай. Ты жива, я жив. Значит, я всё сделал правильно.

Леся слабо, вымученно улыбнулась, но улыбка тут же погасла.

— Макс… Ты был страшным.

— В смысле?

— Твой голос. Он стал… пустым. Я думала, ты его сейчас убьешь. Прямо там, не сходя с места.

— Я блефовал, Леся.

— Нет, — она покачала головой. — Блеф, это когда врут. А ты был готов.

Я промолчал. Она была «чуткой», её не обманешь. В тот момент, когда Горелый начал давить, во мне проснулось то, что я десять лет пытался похоронить. Инстинкт убийцы.

— Он искал слабину, — наконец сказал я, уходя от ответа. — Если бы я дернулся, он бы нас разорвал.

— Я думала, ты никого из них не знаешь.

— Я знаю этот тип людей.

— Он говорил так, будто знает тебя лично, — не унималась Леся. — Назвал тебя по фамилии. Знал, что ты встречался с Сергеем.

Я смотрел в окно, на огни Яузы.

— Макс? — в её голосе появилась настойчивость. — Откуда ты знаешь такие имена? Варламов… Горелый… Это связано с тем временем? До магазина?

— Леся… — в моем голосе прорезалась грубость, которая напугала её в парке.

Она осеклась, но взгляда не отвела. В её серых глазах было только упрямство и желание понять, с кем она вообще связалась.

— Меньше знаешь, крепче спишь, — сказал я наконец, глядя ей прямо в глаза. — Это не поговорка, это инструкция по выживанию. Держись от этого подальше. Просто знание таких фамилий может укоротить тебе жизнь лет на пятьдесят.

Леся чуть наклонила голову, глядя на меня исподлобья:

— Ты же сам сказал, что я уже в беде. Куда уж больше?

Я замялся. В нашем мире есть негласное правило: не выносить сор из избы и не грузить «спящих» внутренней кухней. Совету бы очень не понравилось, что я провожу ликбез для посторонней. Впрочем, плевать я хотел на Совет.

К тому же, я никогда не верил в ложь во спасение. Незнание не освобождает от ответственности, оно просто делает тебя легкой мишенью.

— Ладно, — я потер переносицу. — Что ты вообще знаешь о Темных? Кроме сказок?

Леся подобрала ноги под себя, устроившись в углу дивана. В её руках дымилась большая кружка с чаем, и она грела об неё бледные пальцы.

— Ну… Я думала, это маги, которые, типа, перешли на сторону зла. Как в «Звездных войнах».

— Если бы всё было так просто, — усмехнулся я. — Нет никаких «сторон». Темные, это не фанатики с красными мечами. Это идеология. Они называют это «Право Сильного».

Я попытался подобрать слова, которые были бы ей понятны.

— Смотри. Они считают, что мораль, совесть, законы, «хорошо» и «плохо», это сказки для бедных. Ошейник, который придумали слабые, чтобы сильные их не сожрали. Или, наоборот, инструменты, которыми пастухи управляют стадом.

Темные уверены: если ты соблюдаешь правила — ты овца.

Вот, например, сегодня. Ты спросила у сторожа разрешения забрать куб. Темный бы даже спрашивать не стал. Он бы просто взял.

— То есть украл? — уточнила Леся.

— Для тебя это кража. Для него… естественный отбор. Он бы сказал, что ты не воруешь только потому, что боишься. Боишься, что мама заругает, что Бог накажет или что совесть замучает.

Леся задумалась, глядя в кружку:

— Но сторож мог вызвать ментов.

— В точку! — я щелкнул пальцами. — Вот мы и добрались до сути. Единственное, что реально удерживает людей, это страх наказания. Закон работает, только если за ним стоит сила: полиция, суд, тюрьма.

Для Темного мага единственная реальная власть, это его собственная Сила. Если ты достаточно крут, чтобы прогнуть реальность под себя, значит, ты имеешь на это право.

Для них слабость это не просто недостаток. Это грех. Это клеймо. Если ты не можешь защитить свое, значит, ты этого не достоин. Если тебя ограбили, избили или убили, ты сам виноват, потому что позволил этому случиться.

Леся нахмурилась, переваривая услышанное.

— Жестоко.

— Жизненно, — поправил я. — Это не просто философия, которую обсуждают на кухнях под винишко. Они живут так. Каждую секунду.

Леся подняла на меня глаза, и я увидел в них сомнение. Она всё еще пыталась мерить их человеческими мерками.

— Тот амбал в парке, Горелый, — жестко сказал я. — Как думаешь, что бы он сделал, если бы нашел тебя там, в кустах?

Она поежилась:

— Не знаю. Побил бы?

— Всё, что угодно, Леся. Всё, что взбрело бы ему в голову. Мог бы просто пройти мимо, как мимо тумбочки. Мог бы убить, просто чтобы не оставлять свидетелей. Мог бы развлечься с тобой и бросить истекать кровью в канаве. Или забрать к себе в особняк как живую игрушку.

Леся замерла, кружка в её руках дрогнула.

— И самое страшное не это, — добил я. — Самое страшное то, что он бы даже не задумался. У него бы пульс не участел. Для него ты, не человек. Ты ресурс. Или помеха. И ни один другой Темный его бы не осудил. В их мире, если ты не можешь перегрызть глотку врагу, значит, ты корм. Теперь понимаешь, с кем мы имеем дело?

Глаза Леси расширились. Кажется, до неё наконец дошло. Романтический флер тайного мира развеялся, оставив запах крови и грязи.

— Ты… ты знаешь их, — тихо сказала она. Это был не вопрос.

— Да.

Она открыла рот, чтобы спросить что-то еще, но я покачал головой:

— Не надо. Не сейчас. И не об этом.

Повисла тишина. Слышно было только, как гудит холодильник и как за окном сигналят машины в пробке на набережной.

— Мне пора, — наконец сказала Леся, ставя кружку на стол.

Я кивнул и встал.

Проводил её до двери. Она, как всегда, держалась на расстоянии вытянутой руки, техника безопасности, чтоб её. Но сегодня между нами появилась другая дистанция.

Последние месяцы она понемногу оттаивала, начинала доверять мне. А сегодня я своими руками разбил этот лед, показав ей, какое чудовище может скрываться за маской «опытного мага». Она уходила, и я видел в её сутулой спине немой вопрос: кто же я такой, если так хорошо понимаю психологию монстров?

Глава 3

Едва за ней закрылась дверь, я провернул замок на два оборота и накинул цепочку. Я хотел её напугать, и у меня получилось. Блестящая работа, Максим. Пять баллов. Я понимал, что так для неё безопаснее: пусть посидит в своей норе, пока не уляжется пыль после встречи с Горелым. Но что-то мне подсказывало, что пройдет куда больше пары дней, прежде чем Леся снова позвонит мне. Если вообще позвонит.

От этой мысли стало паскудно на душе. Я тряхнул головой, отгоняя непрошеную тоску. Рефлексия, непозволительная роскошь в моем положении. Сентиментальных у нас не любят, их обычно находят в Яузе с камнем на шее.

Я достал из рюкзака бордовый куб. Он казался теплым и тяжелым, как кусок обогащенного урана. Прятать его в сейф было банально, под матрас — глупо. Я прошел на кухню, с натугой отодвинул старый, дребезжащий холодильник и поддел ножом неприметную кафельную плитку у плинтуса. За ней была ниша, экранированная свинцом и заговоренная так, что ни один сканер, магический или технический, не пробьет. Я сунул куб в темноту, вернул плитку на место и задвинул «ЗиЛ» обратно.

— Ты бы еще под коврик положил, Штирлиц недоделанный, — раздался скрипучий голос сверху.

Я поднял глаза к потолку. На кухонном шкафу, свесив мохнатые ножки в детских сандалиях, сидел Гоша.

Мой домовой выглядел как помесь старого пыльного валенка и сердитого пенсионера. Он достался мне вместе с квартирой от предыдущего жильца-алкоголика, и характер у него был соответствующий: ворчливый, мнительный и язвительный. Сейчас он грыз сушку, кроша прямо мне на голову.

— И тебе добрый вечер, Гоша, — устало сказал я. — Давно подглядываешь?

— Да уж поболе твоего тут сижу, — прошамкал он. — Ну ты и драму развел, хозяин. «Я страшный, я ужасный, беги от меня, глупая женщина!» Тьфу. МХАТ по тебе плачет. Девка к нему со всей душой, а он ей про кишки и кровь. Романтик, блин.

— Это для её же блага.

— Ага, конечно. Для блага. — Гоша прицельно кинул в меня крошкой. — Просто ты, Максимка, сыч. Боишься, что кто-то твою берлогу обживет, занавесочки повесит, борщ сварит. Тебе ж проще одному, сидишь, жалеешь себя, мир спасаешь в грязных носках.

— Носки чистые, — огрызнулся я, подходя к раковине, чтобы набрать воды. — И вообще, не твое дело.

— Мое! — взвизгнул домовой. — Квартира общая! А ты сюда тащишь всякую дрянь. Что это за кирпич красный? От него могилой несет за версту. У меня от него, между прочим, мигрень начинается и шерсть линяет.

— Артефакт. Очень опасный.

— Опасный… — передразнил Гоша. — Всё у тебя опасное. Нет бы колбасы купить нормальной, «Докторской». Он смерть в дом тащит. Если эта штука рванет, я тебе на том свете житья не дам. Буду являться в виде налогового инспектора каждую ночь.

— Не рванет, если не будешь трогать.

— Больно надо, — фыркнул он. — Ладно, герой-любовник. Раз уж ты девку выгнал и ужина не будет, налей хоть молока. И сгущенки плесни, за вредность. У меня нервы, знаешь ли, не железные, с таким соседом жить.

Я вздохнул, доставая из шкафа блюдце. Изначально я планировал аккуратно навести справки об этой находке: закинуть удочку паре знакомых антикваров, может, поискать в закрытых даркнет-форумах. Но истерика Горелого перечеркнула эти планы жирным крестом.

Если этот цепной пес готов был меня прикончить только за то, что я увидел артефакт, значит, вещь не просто дорогая. Любой вопрос на стороне, любой намек, что эта штука у меня, и за мной придут уже не переговорщики, а ликвидаторы.

Так что придется действовать в режиме радиомолчания. Сидеть тише воды, ниже травы и самому разбираться, что это за дрянь.

— Молоко скисло, — меланхолично заметил Гоша, заглядывая в пакет, который я открыл. — Как и твоя жизнь, Максимка.

— Пей, что дают, — буркнул я, ставя блюдце на пол. — Или воду из-под крана налью.

Придется стать экспертом-самоучкой. Благо, времени у меня теперь, судя по всему, будет навалом, гостей я в ближайшее время точно не жду, кроме этого мохнатого критика.

Но прежде чем лезть в пекло, нужно было понять, из-за чего весь сыр-бор. Что это за «наследие Предтеч», ради которого Сергей готов нарушить нейтралитет, а Горелый убить свидетеля? И в этот раз я не собирался выходить на улицу с пустыми карманами. Хватит с меня блефа.

Быть Видящим — это значит быть параноиком. Именно поэтому я так испугался в парке: Горелый поймал меня со спущенными штанами. Мы, провидцы, не умеем кидаться фаерболами, левитировать или превращать врагов в жаб. В честном бою против боевого мага я труп. Мы не сильнее и не быстрее обычных людей. Наше оружие знание и подготовка. Если Видящий вступает в бой, значит, он уже знает, где противник поскользнется.

Прежде чем лезть в пекло, нужно было подготовиться. Я начал сборы. Снял рабочее, натянул плотную фланелевую рубашку и джинсы, в которых не жалко ползать по подвалам. На ноги — черные «треккинги», жесткие и удобные.

Затем я перешел к технике. Большинство магов презирают технологии, считают, что электричество мешает потокам силы. Идиоты. Я использую любое преимущество. На пояс, рядом с мультитулом, сел мощный тактический фонарь. В специальный карман на бедре лег складной нож — хорошая сталь, надежный фиксатор. Не против магии, конечно, но отбиться от гопников или перерезать веревку, самое то.

Я потянулся к нижнему ящику стола, где в кобуре лежала «Оса» — четырехствольный травматический пистолет. Тяжелый, внушительный аргумент в уличных спорах. Рука замерла над рукоятью.

— Не бери, — вдруг серьезно сказал Гоша.

Домовой сидел на холодильнике, свесив мохнатые ноги, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями. Сарказм из его голоса на мгновение исчез.

— Почему? — спросил я, не оборачиваясь.

— Чует мое сердце, хуже будет. Железо кровь любит. А менты — протоколы.

Я подумал секунду и задвинул ящик обратно. Гоша прав. Против Горелого резиновые пули, что слону дробина, он их щитом остановит и мне же обратно в лоб отправит. А лишние проблемы с полицией мне сейчас ни к чему. Если дойдет до стрельбы, значит, я уже проиграл стратегически.

Разобравшись с «железом», я подошел к скрипучему платяному шкафу и потянулся в самую глубину, за вешалки с зимними куртками. Там, в чехле из плотной ткани, висела моя любимая игрушка. «Морок».

Это не самый мощный артефакт в моем арсенале, но, пожалуй, самый надежный. Для обычного человека это выглядит как старый, застиранный плащ-дождевик неопределенного серо-бурого цвета, каким пользуются грибники или бомжи. Ткань на ощупь мягкая, будто маслянистая, и прохладная. Но если смотреть на неё дольше пары секунд, глаза начинают слезиться, а фокус «плыть». Цвета смещаются, тени густеют, и мозг просто отказывается воспринимать объект.

Никаких «лунных лучей» и «паутины снежных пауков» мы в России, здесь магия грубее. Этот плащ соткан из тумана, взятого над Яузой в самое глухое время ночи, и укреплен нитями из Нави. Редкая вещь, штучная работа старых мастеров.

Я накинул его на плечи. Ткань привычно обтекла фигуру, делая силуэт размытым, нечетким.

— Ну чисто пугало огородное, — тут же прокомментировал Гоша, возвращаясь к привычному ехидству. — В таком прикиде только мелочь по карманам тырить у Курского вокзала.

— В этом и смысл, Гошан, — отозвался я, застегивая фибулу под горлом. — В Москве на бомжей никто не смотрит. Их мозг отфильтровывает как фоновый шум. Лучшая маскировка.

— А запах? — уточнил домовой. — Для полноты образа надо бы еще перегаром подышать и в мусорке поваляться.

— Обойдусь магией.

Я подошел к рабочему столу, заваленному тем, что Гоша называет «мусором», а я средствами выживания, и начал распихивать артефакты по бездонным карманам «Морока».

В правый карман отправился мраморный шарик из горного хрусталя, внутри которого клубился пойманный туман. Я проверил, легко ли он выхватывается, пальцы сами легли на холодную сферу. В левый карман скользнул стеклянный стержень-заземлитель. Следом, холщовый мешочек с пылью, собранной на трех перекрестках в полночь. Запасы подходили к концу, надо бы пополнить, но на один раз хватит. Если кинуть эту пыль в глаза магу, его сенсорика вырубается минуты на три.

К подкладке плаща я прикрепил кварцевый жезл, сантиметров двадцать длиной, остро заточенный. В остальные карманы рассовал мелочевку: баночку с регенерирующей мазью (воняет дегтем, зато затягивает порезы на глазах), горсть серебряных оберегов и два флакона с «живой водой».

— Ты бы еще чеснок взял, — фыркнул Гоша, доедая сушку. — И кол осиновый. Куда намылился-то? На шабаш? Опять в поход собрался, Рэмбо комнатный?

— На разведку.

— Смотри, пупок не надорви, разведчик.

— За главного остаешься, — кивнул я ему, игнорируя подколку. — Если кто придет, дома никого нет, мы переехали в Магадан.

— Скатертью дорога, — буркнул Гоша, снова принимаясь за крошки. — Молока купить не забудь, герой.

Я подошел к зеркалу в прихожей. Из зазеркалья на меня смотрела высокая, смазанная тень. Лицо под капюшоном казалось бледным пятном, черты расплывались, будто на плохой фотографии. Только глаза… темные, настороженные, уставшие, были видны четко. Я подмигнул своему отражению, но оно вышло каким-то кривым.

Пора за дело.

Я не стал спускаться на улицу через дверь, там могли быть лишние глаза. Вместо этого я поднялся по шаткой стремянке к чердачному люку, выбил задвижку и выбрался на крышу.

Солнце давно село, и город накрыло душным, светящимся куполом. В Москве настоящей темноты не бывает, небо здесь всегда рыжее от уличного освещения, витрин и фар. Звезд почти не видно, они тонут в этом электрическом смоге.

Вокруг меня простиралось море ломаных линий: коньки крыш, кирпичные трубы, пучки проводов и скелеты антенн. Снизу, из переулков, поднимался гул мегаполиса — ровный, никогда не затихающий шум шин по асфальту, далекие сирены и гудение трансформаторов. Воздух пах нагретым за день железом кровли, выхлопными газами и сыростью старых подвалов. Я глубоко вдохнул этот коктейль, привычно растворяясь в тенях, и двинулся по гребню крыши на север.

Маги обожают корчить из себя небожителей, стоящих над людской суетой. Но если копнуть глубже, они такие же люди, только с гранатой в кармане. И, как все люди, они обожают чесать языками. Сергей может сколько угодно надувать щеки и думать, что его находка, тайна за семью печатями, но в нашей «большой деревне» секреты держатся ровно до тех пор, пока о них знает один человек. А если знают двое, знает и вся Москва.

Нужно было найти того, кто держит руку на пульсе. И я знал, к кому обратиться.

Крыша моего дома, это пятачок десять на десять метров, покрытый ржавым, гремящим железом и гудроном. Вокруг лес телевизионных антенн и черные зевы дымоходов. Если ты не боишься высоты и дружишь с координацией, отсюда можно перебраться на соседние муравейники, чем я часто и пользуюсь, срезая путь.

Я встал в центре, там, где ветер был сильнее всего, и достал из левого кармана стеклянный стержень-заземлитель. Зажал его в кулаке, чувствуя холод, и начал шептать, вплетая слова в поток воздуха:

— Ветряна, дочь Стрибога, хозяйка московских сквозняков. Ты, что гремишь железом на крышах и носишь пыль Садового кольца. Ты, что заглядываешь в окна высоток и гуляешь по переулкам. Я, Максим Курганов, зову тебя. Приди на зов, отдай долг.

Я повторил зов на четыре стороны света, чувствуя, как воздух вокруг уплотняется, становится колючим и холодным. Слабый ветерок превратился в упругий поток, рванувший подол моего плаща. Послание ушло.

Я закрыл глаза и нырнул в будущее, проверяя, услышали ли меня.

Хорошая новость: Ветряна откликнулась. Она прибудет через пару минут, жадная до новостей и блестящих побрякушек.

Плохая новость: тот, кто шел по моему следу, будет здесь раньше.

Застать врасплох опытного провидца, задача практически невыполнимая. Это наш способ выживания в мире, где большинство существ сильнее, быстрее и зубастее нас. Мы не всегда можем победить в драке, но всегда знаем, когда она начнется.

Я «срисовал» этого охотника еще в квартире, когда собирал рюкзак. Ощущение чужого внимания, взгляд в спину сквозь кирпичные стены. Единственный вопрос был: что с этим делать.

Обычно я не геройствую. Если вижу драку в будущем, просто сворачиваю в другой переулок. Любители помахать кулаками долго не живут, проще подождать, пока их прибьет кто-то другой. Но сегодня расклад был иной.

Если я сейчас сбегу по крышам, этот наемник не станет меня преследовать. Он полезет в квартиру. Вломится в мой дом, начнет всё переворачивать вверх дном. А там, под холодильником, лежит то, что ему видеть категорически нельзя.

Так что бегство отменялось. Придется встречать гостя здесь, на продуваемой всеми ветрами крыше, и надеяться, что моих фокусов хватит, чтобы не отправиться в полет до асфальта.

Конечно, биться «честно» в мои планы не входило. Честный бой, это для тех, у кого есть запасные жизни или хорошая медицинская страховка. Я же просто рванул на юг, перемахивая через низкие парапеты и балансируя на скользком от сырости кровельном железе.

Я остановился только через пять домов, на крыше крепкой «сталинки», пережившей недавно евроремонт. Теперь здесь царил архитектурный хаос: старые кирпичные трубы соседствовали с блестящими тушами промышленных кондиционеров и вентиляционных коробов. Идеальная полоса препятствий. Я быстро освежил в памяти геометрию крыши, убедился, что пути отхода не перекрыты свежими замками, прислонился спиной к гудящему коробу вытяжки и закрыл глаза.

Ждать пришлось недолго.

Снизу, из каменных ущелий улиц, поднимался гул. Москва готовилась к пятничному загулу. Грохот машин, спешащих развести офисный планктон по барам и спальным районам, сливался в единый низкий рокот. Ветер приносил запахи дешевого гриля, горелого масла от шаурмы и выхлопных газов, аромат большого города.

Вокруг кипела жизнь, но здесь, наверху, царила ватная тишина. На карнизе напротив ворковали голуби, устраиваясь на ночлег.

Внезапно птицы заткнулись.

Нападавший засел на соседнем скате крыши, прячась за широкой кирпичной трубой. Я «прощупал» будущее и увидел его отчетливо: щуплый, жилистый тип, похожий на наркомана со стажем. Одет во всё темное, лицо замотано шарфом, видны только злые, бегающие глаза. Он щурился, пытаясь выцепить мой силуэт в тенях, а его правая рука была поднята и скрючена, как лапа хищной птицы.

— Вылезай, гадалка, — крикнул он. Голос был скрипучий, с характерным южным говорком. — Чего прячешься?

— А ты подойди поближе, — отозвался я, не высовываясь из-за короба вентиляции. — Автограф дам.

Я почувствовал, как его губы под маской растягиваются в кривой ухмылке.

— А мне не надо ближе. Я тебя и отсюда вижу… прямо сейчас.

На последнем слове он выбросил руку вперед.

Если бы я полагался на глаза, я был бы уже мертв. Из его пальцев сорвался жгут черной, беззвучной энергии.

Это была «мертвая петля» — боевая некромантия. Дрянь редкая и абсолютно незаконная даже по нашим, не самым гуманным понятиям. Это не просто молния. Это концентрированная смерть, смешанная с кинетическим ударом. Она не прожигает плоть — она просто выключает рубильник. Сердце останавливается, мозг превращается в кашу.

Но вся скорость мира бесполезна, если ты стреляешь в пустоту.

— Мимо, — сказал я в темноту, даже не открывая глаз.

И шагнул влево.

Черная молния беззвучно распорола воздух ровно в том месте, где секунду назад была моя голова. Разряд врезался в угол металлического короба. Железо жалобно звякнуло и почернело, словно мгновенно состарилось на сто лет. От места удара потянуло могильным холодом, озоном и мерзким запахом, похожим на тухлятину.

Я закончил поворот, вжимаясь спиной в решетку вентиляционной шахты. Атака захлебнулась.

Убийца выругался — грязно и витиевато.

— Мазила! — крикнул я, стараясь перекрыть шум улицы. — Слушай, я вообще-то Горелого ждал. Он что, занят? В пробке на Садовом застрял? Или зассал лично прийти?

— Трюкач, — прошипел он. — Ненавижу провидцев. Вечно вы ерзаете.

— Профессиональная деформация. Кто заказчик? Горелый? Или инициатива снизу?

— Много вопросов для покойника.

Он вскинул обе руки, и воздух вокруг него пошел рябью. Я снова нырнул в будущее.

Следующие три секунды выглядели паршиво. Поняв, что точечно меня не достать, он собирался накрыть площадь. Ковровая бомбардировка шрапнелью из чистой энтропии. От такого уклониться сложно, зацепит краем.

Я сунул руку в карман плаща и нащупал холщовый мешочек с пылью.

— Лови! — гаркнул я и, выскочив из-за короба, швырнул мешочек ему под ноги.

В момент броска я добавил ментальный импульс. Мешочек не долетел до убийцы пару метров и лопнул в воздухе, словно маленькая граната. Облако серой, тяжелой пыли, собранной на трех перекрестках, накрыло его с головой.

Это не просто грязь. Это концентрированная неопределенность. Для мага, который привык контролировать реальность, попасть в такое облако — все равно что водителю на трассе получить ведро краски в лобовое стекло. Его сенсорика вырубилась мгновенно.

Маг взвыл, хватаясь за лицо. Черное заклинание, которое он готовил, сорвалось с поводка и ударило в антенну рядом с ним, расплавив металл в лужицу.

— Глаза! — заорал он. — Сука!

— Пыль с перекрестков, — прокомментировал я, меняя позицию и заходя ему во фланг. — Старый дедовский способ. Не благодари.

Теперь у меня было минуты три, пока он промаргивается и чистит каналы восприятия. Огнестрела у меня с собой не было — спасибо Гоше, отговорил, — но сейчас и нож сойдет, если действовать с умом. Я щелкнул лезвием складного ножа, чтобы звук был слышен отчетливо.

— У тебя два варианта, — сказал я, держа дистанцию. — Первое: ты сейчас сваливаешь отсюда и передаешь Горелому, что я очень расстроен. Второе: мы продолжаем танцы, но учти — я вижу, куда ты шагнешь, еще до того, как ты сам это решишь. Я перережу тебе сухожилия раньше, чем ты поймешь, что я рядом.

Убийца замер, тяжело дыша. Он ничего не видел магическим зрением, а в обычной темноте я в своем плаще-мороке был почти невидимкой.

— Ты не понимаешь, во что влез, Курганов, — прохрипел он, пытаясь на слух определить мое местоположение. — Это не разборки за территорию. Это…

Договорить он не успел.

Внезапно ветер на крыше переменился. Холодный, пронзительный порыв ударил мне в спину, едва не сбив с ног, и закружился вокруг нас воронкой, поднимая с гудрона мусор и пыль.

Ветряна. Моя «Звездная Танцовщица» наконец-то соизволила явиться. И она была явно не в духе.

Ветер, поднятый моим призывом, разметал остатки магической пыли, но дело было сделано. Убийца тер красные, слезящиеся глаза, часто моргая. С трудом, но зрение к нему возвращалось.

— Горелый, ссыкло, — прохрипел он, сплевывая вязкую слюну на гудрон. — Повелся на твой дешевый понт про Варламова.

Я почувствовал, как он собирается. Щит вокруг него уплотнился, став похожим на маслянистую пленку. Этот парень был не чета Горелому, тот был политиком и бизнесменом, а этот привык марать руки по локоть.

— Горелый хотя бы не лез на рожон, — парировал я, не выходя из тени вентиляционного короба. — Это делает его умнее тебя… Хазад.

Он замер. Даже в темноте я почувствовал, как он напрягся.

— Ты знаешь мое имя? — в голосе прорезалось удивление пополам с угрозой.

— Работа такая, всё знать. Ну что, Хазад, не слишком ли большой кусок ты попытался откусить? Зубы не сломаешь?

Хазад выпрямился во весь рост, окончательно проморгавшись. Вокруг его рук снова начала собираться тьма, неторопливо, уверенно.

— Меня варламовскими байками не напугаешь, — тихо сказал он и сделал первый шаг в мою сторону. — Если бы ты реально ходил под Дедом, я бы уже валялся здесь с перерезанным горлом, пока глаза протирал. А ты просто стоял и трепался. Значит, ты один.

Черт. А он не дурак. Логика у него работала железно: настоящий боевик Варламова не стал бы вести переговоры, имея преимущество. Мой гуманизм сыграл против меня.

— Так это у вас такой метод рекрутинга? — спросил я, отступая за следующий короб. — Приходи к нам работать, у нас дружный коллектив и бесплатные молнии в лицо? Презентация так себе, на троечку.

— Ты можешь быть полезным. Или мертвым, — усмехнулся Хазад. Улыбка у него вышла страшная, кожа натянулась на черепе. — Мне без разницы. Труп тоже можно допросить, просто возни больше.

Он перемахнул через низкий парапет, разделяющий секции крыши, не сводя с моего укрытия тяжелого взгляда. Я воспользовался моментом, чтобы перебежать к старой кирпичной трубе.

Всё, шутки кончились. Магия смерти, которой он пользовался — штука убойная, но капризная. Ей нужен прямой визуальный контакт. Хазад не мог просто взорвать всю крышу по площади, как сделал бы пироман вроде Горелого. Ему нужно было видеть цель, чтобы остановить ей сердце. Поэтому мы играли в кошки-мышки среди антенн и труб.

— Уже бежишь? — насмешливо бросил он, обходя вентилятор.

— Просто пытаюсь понять логику, — крикнул я, смещаясь к левому краю крыши. — Допустим, ты меня пришьешь. И как это поможет тебе найти реликвию?

— А кто сказал, что я тебя убью сразу? — голос Хазада стал ближе. Он был уверен, что загоняет меня в угол, как крысу. — Сломаю ноги, выжгу каналы. Сам приползешь и расскажешь, где спрятал куб.

Я уперся спиной в кирпич. Дальше бежать было некуда, труба стояла у самого края. Я рискнул глянуть вниз: пять этажей пустоты, балконы с бельем и темный, заваленный мусором переулок внизу.

Хазад был метрах в десяти. Он не спешил, наслаждаясь моментом. В его руке пульсировал черный сгусток, готовый сорваться с пальцев.

— Ты не работаешь на Варламова, — повторил он, смакуя свою догадку. — Ты ни на кого не работаешь. Ты ничей. Фрилансер. И если ты сдохнешь здесь, никто даже не почешется.

Он сделал еще шаг, выходя на линию огня. Я видел его торжество. Он думал, что я загнан в тупик.

Но он забыл одну деталь.

Ветер.

Ветряна, внучка Стрибога, которую я призвал, никуда не делась. Она просто ждала, кружа над крышей невидимой воронкой, раздраженная тем, что её побеспокоили, и жадная до развлечений. И теперь мы с ней стояли на самом краю, там, где воздушные потоки ударялись о стену дома и взмывали вверх.

— Может, я и ничей, — сказал я, глядя ему в глаза и чувствуя, как за спиной нарастает гул. — Зато у меня друзья влиятельные.

Хазад вскинул руку, но я уже шептал формулу активации, выпуская стеклянный стержень из левого кармана.

У каждого мага свой «эхолокатор». Пироманты чувствуют тепловой след, воздушники слышат дыхание за сто метров, менталисты просто лезут к тебе в голову. Некроманты вроде Хазада работают иначе. Для них жизнь — это аномалия. Раздражающее яркое пятно на фоне милой ихсердцу мертвечины. Хазад чувствовал меня так же, как человек с больной головой чувствует яркий свет лампы. Он шел на мой пульс, как акула на запах крови в воде.

Нужно было дать ему другую цель.

Я рванул из подкладки плаща, кварцевый жезл. Сейчас это была просто стекляшка, но я сжал его в кулаке и мысленным усилием вогнал в него слепок своей ауры. Накачал кристалл сырой энергией жизни под завязку, до звона. Для обычного глаза ничего не изменилось, но в магическом спектре жезл вспыхнул как новогодняя елка. Теперь это был не кусок кварца, а маяк, орущий на всю крышу: «Я ЗДЕСЬ!».

У самого парапета чернел зев ржавого водостока. Я сунул сияющий (для мага) кристалл туда, чтобы его не было видно визуально, но фонил он знатно.

— Попробуй сначала найди меня! — крикнул я, имитируя панику, и метнулся назад.

Три быстрых шага. Спина вжалась в холодную кладку дымохода. Капюшон на глаза. Замереть. Не дышать.

«Морок», вещь уникальная не только потому, что прячет тебя от глаз прохожих. Его главная фишка, о которой забывают многие умники, это полная магическая изоляция. Как только я перестал двигаться, ткань плаща не просто слилась по цвету с закопченным кирпичом, превратив меня в хамелеона. Она отрезала мой фон.

Для магического зрения я исчез. Просто перестал существовать.

Для Хазада картина почти не изменилась. Он чувствовал яркий источник жизни у края крыши (мой заряженный жезл) и был уверен, что это я, забившийся в угол от страха. Он даже не заметил подмены, слишком был увлечен предвкушением убийства. То, что сигнал сместился на метр вниз и стал статичным, его не смутило.

Он вышел из-за вентилятора, не сбавляя шага. Я видел его профиль, оскал под маской. Он смотрел прямо на водосток, игнорируя кирпичную трубу, частью которой я стал.

— Найти тебя? — в его голосе слышалось торжество палача, занесшего топор. — Я тебя уже нашел, трюкач. И бежать тебе некуда.

Хазад завернул за угол и замер. Впереди была только пустота и край крыши, подсвеченный снизу болезненно-желтым светом уличных фонарей. Я стоял буквально в двух шагах от него, слившись с кирпичной кладкой трубы. С такого расстояния я мог разглядеть его профиль сквозь прорези балаклавы: смуглая, землистая кожа, бисеринки пота на виске и напряженная жилка на шее. Он смотрел вниз, туда, где в ржавом желобе водостока яростно фонил мой «маячок».

Маги, народ высокомерный. Они привыкли полагаться на Силу больше, чем на собственные глаза и здравый смысл. Это профессиональная болезнь: если у тебя есть «радар», который не подводил годами, ты перестаешь смотреть под ноги. Глаза говорили Хазаду, что на краю никого нет. Но его магическое чутьё орало: «Цель здесь! Внизу, за кромкой!». И он поверил чутью.

Он подался вперед, делая резкий, дерганый шаг к парапету. Его движения напоминали птичьи. Защитный щит за его спиной слегка мерцал, искажая воздух, но он был рассчитан на фронтальную атаку, а не на подлость. Хазад свесился над бездной, пытаясь разглядеть источник сигнала.

Идеальный момент.

Я шагнул из тени. Без боевых кличей, без магии. Просто подошел сзади, уперся ладонями ему в поясницу и толкнул.

Сильно. От души.

Его щит огрызнулся, обдав мои руки ледяным ожогом, но против законов Ньютона магия часто пасует. Кинетический барьер может остановить пулю, но он плохо справляется, когда тебя толкают всем весом тела. Центр тяжести сместился, ноги Хазада оторвались от гудрона.

Он даже крикнуть толком не успел, только сдавленно хрипнул. Тело перевалилось через низкий бортик. Секунда тишины, и снизу донесся глухой, влажный удар о железные прутья балкона этажом ниже, а затем, с задержкой, грохот перевернутых мусорных баков на асфальте.

Я поморщился, стряхивая саднящее ощущение с ладоней. Подошел к краю, но смотреть вниз не стал. Выудил из водостока свой жезл, он уже почти погас, отдав всю энергию в ложный сигнал, и сунул обратно в карман. Улика.

Проверять, жив ли Хазад, я не собирался. Если разбился насмерть, дворники утром найдут, спишут на очередного наркомана-руфера. Если выжил, ему сейчас точно не до погони: переломы магией лечатся долго и больно. Главное, что с хвоста он слез.

Я развернулся и двинул обратно, к своей крыше, чувствуя, как отпускает адреналин. Хотелось курить, хотя я бросил три года назад.

Вернувшись на свой пятачок, я прислонился к теплому кирпичу трубы и прикрыл глаза, переводя дух.

Минуты через две что-то холодное и щекотное коснулось моего уха. Порыв ветра, осмысленный и навязчивый.

— Ку-ку, — прошелестело прямо в ушную раковину.

Я открыл глаза и повернул голову. В воздухе, всего в паре сантиметров от моего носа, висело полупрозрачное лицо, сотканное из уличной пыли, сигаретного дыма и тополиного пуха.

Для обычных глаз Ветряна невидима, просто порыв воздуха, поднимающий фантики с асфальта. Для моего зрения она выглядит как набросок сумасшедшего художника, сделанный дымом и паром. Её форма меняется в зависимости от погоды, настроения и того, через какую помойку она недавно пролетела.

Сегодня она выбрала облик, который я называл «беспризорница»: тощая девчонка с растрепанными волосами, похожими на клубы выхлопных газов, в рваном балахоне, сшитом из полиэтиленовых пакетов и тополиного пуха. Уши у неё были неестественно вытянуты, а глаза — огромные, абсолютно белые, без зрачков, в которых крутилась снежная крошка.

— Звал, касатик? — прошелестела Ветряна, расплываясь в улыбке чеширского кота. — А я тут, я всё видела. Жестокий ты, Максимка. Мне нравится.

— Напугала? — она захихикала, и звук этот напомнил шелест сухой листвы по бетону.

Настоящее имя Ветряны произнести человеческим языком невозможно. Это симфония звуков: вой вьюги в проводах ЛЭП, скрежет железа на стройке в Сити, шепот сквозняка в форточке старой «хрущевки». Когда мы только познакомились, я пытался подобрать к ней ключ, пока не понял: она каждый раз разная. Ветряна — элементаль, дух воздуха. Она может просочиться в замочную скважину или снести рекламный щит на МКАДе. Она древняя, как сама земля под асфальтом. Подозреваю, она гоняла пыль над этими холмами еще тогда, когда здесь квакали лягушки, а Юрия Долгорукого не было даже в проекте.

При всей своей мощи и древности, интеллектом она не обезображена. У Ветряны память как у золотой рыбки, только еще короче. В голове у неё, простите за каламбур, ветер.

— Привет, Ветряна, — вздохнул я.

— Ой, ты какой-то другой! — прощебетала она, кружась вокруг меня воронкой. — Мрачный такой, вкусный! А это что? Новая тряпка?

Она вдруг нырнула вниз, превратившись в тугой жгут воздуха, и дернула полу моего плаща-морока, пытаясь стянуть его с плеч.

— А ну брысь! — я перехватил край ткани. — Порвешь.

— Дай! — капризно потребовала она, повиснув вниз головой прямо перед моим лицом. Её волосы, игнорируя гравитацию, торчали вверх. — Дай поносить! Красивое, рябит!

— Нет.

— Жмот!

— Ты его потеряешь через пять минут, — терпеливо объяснил я. — Или забудешь, где оставила.

— Не забу-у-уду! — протянула она обиженно, надувая полупрозрачные щеки.

— Ага, конечно. Где тот «Ловец снов», который я тебе в прошлом месяце подарил?

Ветряна зависла, её лицо приняло озадаченное выражение. Она почесала затылок, и оттуда посыпались мелкие искры статического электричества.

— Какой ловец? — искренне удивилась она. — А! Тот с перышками? Я его… это… облаку подарила. Оно грустило.

Я мысленно закатил глаза. Спорить с ветром, занятие для идиотов. Ветряна видела мой плащ десятки раз и каждый раз реагировала на него как на новинку. Мне везло, что она вообще помнит, кто такой «Максимка».

Нужно было переключать её внимание. Я сунул руку в карман и выудил оттуда мелкую серебряную брошь в виде стрекозы. Дешевка из сувенирной лавки в переходе, но блестела она знатно.

Ветряна ахнула. Её глаза расширились, став похожими на фары дальнего света.

— О-о-о! Блестяшка!

Она метнулась к моей руке, но я сжал кулак и спрятал брошь за спину.

— Нравится?

— Дай-дай-дай! — она заплясала в воздухе, выделывая кульбиты, от которых у нормального человека случился бы приступ морской болезни. — Хочу!

— Получишь, — пообещал я. — Но не просто так. Утром стулья, вечером деньги. Сначала скажи мне кое-что.

— Ну! — она зависла напротив, дрожа от нетерпения. — Спрашивай быстрее, а то улечу! Там на Тверской вывеску плохо прикрутили, надо помочь ей упасть!

Ветряна, идеальный «жучок». Она не спит, не ест и слышит каждое слово, сказанное на ветру в пределах МКАДа. Она могла бы стать самым дорогим шпионом в истории, если бы не одно «но»: информация в её голове держится не дольше, чем снежинка на горячей батарее. Всё, что она слышит, превращается в белый шум, из которого выудить смысл, эх, задача нетривиальная.

— Слушай, — я понизил голос, хотя на крыше мы были одни. — Я ищу одну древнюю штуку. Реликвию. Про неё сейчас многие шепчутся.

— Реликвию? — переспросила Ветряна, кувыркаясь в воздухе. — Это еда?

— Это мощная магическая дрянь. Её нашли неделю-другую назад.

— А что такое «неделя»? — она склонила голову набок, и её глаза-вихри помутнели.

Я мысленно досчитал до трех. Объяснять концепцию линейного времени существу, которое живет в вечном «сейчас», бесполезно.

— Недавно. Там должны были крутиться серьезные дядьки из Совета. Охрана, умные лица, магические сканеры.

— Совет? — она наморщила нос. — Это те скучные, которые ветру летать мешают своими щитами?

— Они самые. Что-нибудь такое было? Всплески магии, ругань, может, взрыв?

— О! — Ветряна вдруг замерла, и её лицо прояснилось. — Было! Дядьки пришли к Старому Месту. Пытались открыть коробочку. — Она хихикнула, и этот звук напомнил звон разбитого стекла. — Пришел Искрящий Человек. Бахнуло смешно! Все попадали!

Я нахмурился. «Искрящий», это могло быть описание кого угодно, от Горелого до электрика из ЖЭКа, но контекст мне нравился.

— Что за дядьки?

Ветряна пожала плечами, и её плечи рассыпались облачком пара.

— Ну, дядьки. В пиджаках. Злые.

— Где это было?

— Там, где Синяя Шапка.

— Синяя Шапка? — я перебрал в уме московские достопримечательности. — Планетарий? Океанариум? Цирк на Вернадского?

— Нет, нет, нет! — она закружилась вокруг моей головы, как назойливая муха. — Синяя! Круглая! Старая! Там водой пахнет, но воды нет!

Газгольдер? Или какая-то из старых водонапорных башен? Или ротонда? Ладно, на месте разберемся.

— Еще где-нибудь такое было?

— Не-а, — она мотнула головой. — Только там. Полетим? Ну полетим!

Я задумался, взвешивая риски. Если Ветряна отнесет меня к этому «Синему месту», я смогу понять, откуда ноги растут у всей этой истории с кубом. С другой стороны, путешествие с элементалем воздуха, это лотерея. Она может увлечься красивым облаком или погоней за голубем, забыть, что несет пассажира, и сбросить меня где-нибудь над Капотней.

В прошлый раз, когда я согласился на такой «трансфер», я очнулся в каком-то глухом СНТ под Рязанью, в теплице с огурцами, и добирался домой на электричках два дня.

Теперь вы понимаете, почему я таскаю с собой столько барахла и одеваюсь так, будто иду в поход на выживание. С Ветряной по-другому нельзя.

— Ладно, — решился я. — Веди. Только, умоляю, не урони меня в Москву-реку.

— Держись за гриву, Максимка! Погнали!

Времени на раздумья не было. Это была единственная ниточка, за которую можно ухватиться, пока меня не придушили конкуренты.

— Ладно, — кивнул я. — Была не была. Погнали, подруга.

Ветряна рванулась ко мне. В следующую секунду мир исчез.

Ощущение от переноса элементалем воздуха, это не романтический полет на дельтаплане, как пишут в фэнтези. Это, скорее, похоже на то, как если бы вас засосало в гигантский промышленный пылесос. Сначала, удар давлением по ушам, потом, холод, пробирающий до костей, и полная дезориентация. Тело перестает ощущаться как материя, ты превращаешься в клочья тумана, размазанные по пространству.

Мы взмыли в небо с перегрузкой, от которой у обычного человека вылезли бы глаза из орбит.

Внизу, сквозь пелену смога и собственной бесплотности, я видел Москву. Садовое кольцо, бесконечная река желтых и красных огней. Небоскребы Сити, светящиеся кристальные зубья. Кремль, темное пятно с рубиновыми искрами. Мы неслись с такой скоростью, что город сливался в единое светящееся полотно. Ветра не было, что довольно логично, мы сами были ветром. Я висел в этой пустоте, чувствуя себя песчинкой в ладони великана.

Насладиться видом я не успел. Полет длился от силы секунд десять.

Я успел заметить впереди огромную изогнутую крышу, бледно-зеленый купол, похожий на врытое в землю яйцо или шлем богатыря, прежде чем Ветряна резко пошла на снижение.

«Посадка» была в её стиле: меня просто выплюнуло из воздуха на твердую поверхность. Я едва устоял на ногах, подошвы кроссовок с хлопком ударились о гранитную плитку.

Меня качнуло. Вестибулярный аппарат пытался понять, где верх, а где низ.

Я стоял в глубокой тени, в углу огромного темного двора. Над головой нависало массивное здание с колоннами, увенчанное тем самым куполом, который я видел сверху. В темноте он казался почти черным, с ядовито-зеленым отливом окислившейся меди.

Напротив, метрах в пятидесяти, виднелся высокий чугунный забор и закрытые ворота. Сквозь прутья просвечивали фары машин, пролетающих по Садовой-Кудринской.

Планетарий. Ну конечно. «Синяя круглая шапка». Ветряна не соврала. Старое здание, памятник конструктивизма, место, где люди десятилетиями смотрели на искусственные звезды. Идеальное место для магии, замешанной на космосе и предтечах.

Внучка Стрибога уже закручивалась спиралью, собираясь рвануть обратно в стратосферу.

— Эй! — я сипло окликнул её, хватаясь за холодный камень стены, чтобы не упасть. — Тормози! А оплата?

Дух замер в воздухе, и передо мной снова сформировалось её удивленное лицо.

— Оплата? — она захлопала белесыми ресницами. Память у неё действительно была как у канарейки.

— Ты брошь хотела или нет? — я сунул руку в карман и вытащил серебряную стрекозу. Металл тускло блеснул в свете далекого фонаря. — Уговор дороже денег.

— О-о-о! Стрекозка! — восторженно выдохнула она.

Порыв ветра выхватил украшение из моей ладони. Ветряна подхватила добычу, кувыркнулась в воздухе от радости и, не сказав больше ни слова, свечкой ушла в ночное небо. Я смотрел, как она поднимается всё выше, перекидывая блестящую безделушку из одного воздушного потока в другой, пока окончательно не растворилась в городском смоге.

Я остался один. В темноте, на закрытой территории, с перспективой наткнуться на охрану или кого похуже.

Я плотнее запахнул свой плащ-морок, проверил, легко ли выходит нож из ножен, и двинулся к зданию. Пора было выяснить, что за «мужчины в пиджаках» тут наследили и при чем тут мой бордовый куб.

Глава 4

Двор, куда меня сбросила Ветряна, был «мертвой зоной» позади основного комплекса. С севера нависала громада самого Планетария с его характерным куполом. С востока и запада территорию подпирали хозяйственные пристройки, а с юга отгораживал высокий забор с пиками, за которым шумела Садовая-Кудринская. Автобусы и дорогие иномарки текли бесконечным потоком по кольцу, разрезая ночь фарами, но здесь царила тишина.

Пока глаза привыкали к темноте, я привычно прощупал будущее. Если я двинусь вперед, огибая здание, то упрусь в стилобат и широкую лестницу, ведущую к главному входу. Если Ветряна не соврала, и это действительно проект Сергея и Совета, то охрана здесь будет не чета музейным бабушкам. Скорее всего, периметр держат боевые маги или, как минимум, элитный ЧОП, натасканный на паранормальщину.

В любом случае, с хлебом-солью меня там не ждут.

Но если у Видящих и есть общий порок, который нас губит, так это любопытство. Это баг в коде нашей натуры. Если вы выроете туннель где-нибудь в тайге, за тысячу километров от людей, и повесите амбарный замок с табличкой: «Внимание! Вход в Храм Лютой Погибели. Не влезать, убьет мучительно», то, вернувшись с обеда, вы обнаружите внутри одного провидца, который уже ковыряет стены, и еще двоих, которые стоят в очереди на вход.

Возможно, именно поэтому нас так мало. Естественный отбор — бессердечная ты сука.

Даже понимая, что это ловушка, я просто физически не мог развернуться и уйти, не сунув нос внутрь.

Я накинул капюшон «Морока» поглубже, скрывая лицо в тени, и скользнул вдоль стены к главному входу.

За массивными опорами пандуса виднелись двойные стеклянные двери. Сквозь тонированное стекло светился холл: рамки металлодетекторов, турникеты и стойка охраны. Внутри дежурили двое. Типичная картина для ночной Москвы: один, постарше, уткнулся в сканворд, второй, молодой бычок в форме, гипнотизировал экран телефона.

Единственный путь внутрь пролегал прямо через их поле зрения. Никаких вентиляционных шахт или черных ходов — только наглость. Я остановился в тени колонны, синхронизируясь с их ритмом.

Обыватели думают, что «видеть будущее» — это как читать сценарий сериала на канале «Россия». Заглянул в конец книги, узнал, кто убийца и с кем останется героиня. Чушь собачья. Такого не бывает.

Будущее — это не рельсы, по которым катится трамвай. Это бесконечная серия развилок.

Вот ты стоишь у подъезда. Пойдешь налево — найдешь сто рублей. Пойдешь направо — получишь по морде от пьяного соседа. Останешься стоять — промокнешь под дождем. И это только твои варианты. А теперь умножьте это на двенадцать миллионов человек, населяющих этот безумный муравейник.

Это фрактал. Бесконечная, пульсирующая паутина вероятностей, разрастающаяся в четырех измерениях.

Если ты, будучи Видящим, хоть на секунду откроешь шлюзы и попытаешься охватить всю картину целиком, твой мозг просто вытечет через уши. Это как попытаться скачать весь интернет на дискету или подключить кипятильник к высоковольтной ЛЭП. Тебя не просто убьет — твою личность сотрёт в порошок, превратит в пускающего слюни овоща. Именно поэтому большинство из нас либо заканчивают в палате № 6 в Кащенко, либо глушат свой дар водкой и таблетками, лишь бы не видеть этот хаос.

Те же, кто умудряется сохранить рассудок, учатся жесткой дисциплине. Мы носим ментальные шоры и придумываем свой код для расшифровки реальности.

Для меня варианты будущего выглядят как светящиеся струны, натянутые в темноте. Чем вероятнее событие, тем ярче и толще нить. Моя работа, не гадать на кофейной гуще, а сортировать эти нити. Я ищу пучок событий, где всё складывается в мою пользу, а потом просто «перематываю» пленку назад, чтобы понять, какой первый шаг нужно сделать.

Я стоял перед стеклянными дверями и сканировал вероятности.

В девяноста девяти случаях из ста, если я просто толкну дверь и войду, меня повяжут. Старый охранник поднимет голову, молодой оторвется от телефона, и начнется: «Гражданин, куда прёте, тут закрыто».

Я искал тот единственный, сотый вариант, где я прохожу незамеченным. И я нашел его — тусклую, едва заметную ниточку. Я зафиксировал её и шагнул вперед.

Я понятия не имел, почему мне нужно сделать шаг именно сейчас, и почему нужно дернуться влево, а потом замереть. Я просто знал: так надо.

Со стороны это выглядело как цепь идиотских совпадений.

В ту секунду, когда я бесшумно приоткрыл тяжелую стеклянную дверь, у старого охранника зазвонил телефон — громко, с мерзкой мелодией «Владимирский централ». Он дернулся от неожиданности, выронил ручку и полез за ней под стол, матерясь сквозь зубы.

Молодой, услышав рингтон, прыснул со смеху и повернулся к напарнику, чтобы отпустить шутку про его музыкальный вкус.

Их взгляды расфокусировались ровно на две секунды.

Этого хватило.

Я скользнул в щель двери, пока она еще не успела сработать доводчиком. Плащ-морок смазал мой силуэт, превратив в невнятное пятно на периферии зрения. Я замер в «мертвой зоне» за колонной, пережидая, пока старый вылезет из-под стола.

— Да ну тебя, Петрович, — гоготнул молодой, снова утыкаясь в экран.

Старый что-то пробурчал, поправляя фуражку, и снова углубился в сканворд. Никто из них не заметил, как сквозняк колыхнул плакат на стене.

Я уже был за линией контроля. Завтра, когда (и если) здесь начнется разбор полетов, оба будут божиться и клясться здоровьем матери, что муха не пролетала. Они будут искренне верить, что не отрывали глаз от входа. Человеческий мозг удивительная штука: он мастерски дорисовывает спокойствие там, где только что прошел невидимый слон.

Оказавшись в пустом холле, я бесшумно двинулся по ковролину к лестнице, прислушиваясь к тишине и отсекая лишние вероятности. Теперь мне нужно было знать только одно: куда пошли те самые «люди в пиджаках», о которых говорила Ветряна.

Внутреннее пространство Планетария впечатляло, даже если ты не фанат астрономии. Я оказался в нижнем уровне музея Урании. Просторный зал с приглушенным светом, уставленный витринами, глобусами и старинными астрономическими приборами. В центре, уходя вверх, закручивался широкий спиральный пандус, ведущий в Большой Звездный зал. Стены были увешаны картами звездного неба, а в витринах тускло поблескивали бока железных метеоритов.

Я двигался бесшумно, ступая по мягкому ковролину. Половина моего внимания контролировала каждый шаг, чтобы не скрипнуть половицей (хотя здесь был бетон, но береженого бог бережет), а вторая половина сканировала будущее.

Нити вероятности подсказали, что патруль, двое скучающих охранников с фонариками, пройдет здесь через три минуты. Времени вагон.

Я прихватил со стойки информации забытый кем-то буклет с картой. Так, что у нас тут? Нижний уровень — история, метеориты. Верхний уровень — обсерватория и выход под купол.

Почему-то я не мог представить, что «наследие Предтеч» валяется среди старых телескопов и глобусов Луны. Если бы какой-нибудь Сихотэ-Алинский метеорит вдруг начал фонить магией, это заметили бы еще в советское время.

Мой палец скользнул по схеме. В задней части комплекса, ближе к техническим помещениям и малой обсерватории, был сектор, отмеченный серым: «Закрыто на реконструкцию».

Звучало многообещающе. В России «реконструкция» — универсальный фиговый листок, которым прикрывают что угодно: от распила бюджета до секретных операций. Я сунул карту в карман и направился к спиральному пандусу.

Пока я поднимался, огибая макет Солнечной системы, в голове крутилась мысль: какого черта магический артефакт вообще делает здесь? Маги, народ ушлый и жадный. Мы не меценаты. Если маг находит что-то ценное, он тащит это к себе в нору, экранирует и никому не показывает. Оставлять мощную вещь в общественном месте — нонсенс.

Если только… они не смогли её забрать.

Это объясняло бы истерику Сергея и его попытки нанять меня. Если Совет нашел что-то, что намертво приколочено к реальности прямо здесь, в центре Москвы, и не может это сдвинуть, у них большие проблемы. А большие проблемы Совета — мои возможности.

Я уже почти добрался до верхней площадки, где начинался переход в техническую зону, когда мой внутренний радар тревожно пискнул.

Впереди была засада.

Я замер за массивным корпусом старого проектора «Цейс», выжидая. Нити будущего показывали двоих мужчин у неприметной двери в конце коридора. Убедившись, что они смотрят в другую сторону, я осторожно выглянул.

Бинго.

Эти двое не имели ничего общего с сонными вахтерами внизу. Никакой формы с нашивками «Охрана». Обычные на вид мужики в неброских, но качественных костюмах, под которыми угадывалась характерная выправка. У одного слегка оттопыривался пиджак в районе подмышки, наплечная кобура.

Но главное не это. Главное, как они «звучали» в магическом спектре.

У них не было дара, они были «спящими». Но экипированы они были по первому разряду: амулеты ментальной защиты, детекторы магии в петлицах, зачарованные бронежилеты скрытого ношения. Это была СБ Совета. Элита.

Сами маги в карауле не стоят, не барское это дело. Слишком ценный ресурс, чтобы тратить его на топтание у двери. Для грязной работы у них есть специально обученные «волкодавы», нашпигованные артефактами и с лицензией на отстрел всего, что движется.

Эти двое были профи. Расслабленные позы обманчивы, реакция у них как у мангустов.

И еще кое-что.

Отсюда, с расстояния в семь метров, я чувствовал легкую вибрацию воздуха перед ними. Барьер.

Проход за их спинами был перекрыт «Паутиной», сложным охранным заклинанием. Любой, кто попытается пересечь черту без специального ключа-токена, будь то человек или бесплотный дух, вызовет тихую тревогу.

Зная паранойю Совета, охранникам ключи не доверили. Их задача — просто стоять и стрелять на поражение. Элементаль воздуха вроде Ветряны мог бы проломить барьер грубой силой, но тогда завоет сирена, и сюда сбежится половина боевых магов Москвы. А мне нужно было пройти тихо.

Тонкий маг, менталист или иллюзионист, мог бы обмануть охранников, отвести глаза. Но обмануть «Паутину»… это уже высшая математика. Барьер не имеет глаз, ему плевать на иллюзии.

Ситуация патовая. Впереди, два вооруженных профи и магическая стена. А у меня из оружия, только наглость и умение видеть на пару минут вперед.

У меня ушло чуть больше пяти минут.

Когда ты видишь будущее, тебе не нужно взламывать код. Тебе нужно просто найти ту единственную последовательность движений, которая не вызовет срабатывания. Это как танцевать под лазерами: шаг влево, наклон, задержка дыхания на три секунды, скольжение.

Я просочился сквозь периметр как дым.

За дверью оказался технический ярус под самым куполом. Здесь пахло пылью, старой смазкой и той особенной затхлостью, которая бывает в помещениях, где годами не открывали окна. Пол был устелен грязным брезентом, повсюду валялись стремянки и мотки кабеля — вечный московский «ремонт», который никогда не заканчивается.

Окон здесь не было, только тусклый свет дежурных ламп выхватывал из полумрака очертания комнаты.

В центре, посреди этого строительного хаоса, стояла статуя.

Тут стоит сделать лирическое отступление. То, что я сейчас делал, по законам нашего мира тянуло на высшую меру. Совет может закрыть глаза на мелкие разборки или даже на труп в канаве, если это «внутреннее дело кланов». Но проникновение на секретный объект Совета — это табу. С моим досье, если меня здесь поймают, даже суда не будет. Просто ликвидируют на месте.

Но, положа руку на сердце, выбора у меня не было. Оставаться дома и ждать, пока следующий «Хазад» придет по мою душу, было еще опаснее. Лучше уж я сам суну голову в пасть льву, чем буду ждать, пока он придет ко мне в спальню.

Быстро осмотрелся. Тупик. Кроме двери, через которую я вошел, выходов нет. Лифтовая шахта в углу обесточена и завалена хламом. Если сработает сигнализация — я в мышеловке. Надо действовать быстро.

Подошел к статуе.

Она изображала мужчину в натуральную величину. Одежда странная — тяжелые, ниспадающие складки, напоминающие церемониальные мантии Светлых, но крой древний, архаичный. Лицо властное, с окладистой бородой, проработано с пугающей детализацией: каждая морщинка, каждый волосок. Скульптор явно использовал магию, чтобы законсервировать камень.

В правой руке мужчина сжимал длинный посох, а левая была вытянута вперед, ладонью вверх. Пальцы слегка согнуты, словно он просил милостыню… или ожидал, что в ладонь что-то положат.

Я обошел изваяние кругом. Это явно было то самое «наследие», из-за которого Сергей поднял на уши весь город.

Поколебавшись секунду, я снял перчатку и коснулся каменного плеча.

Ничего не произошло — как я и ожидал.

На ощупь материал был холоднее льда. Даже без глубокого сканирования я чувствовал, как внутри этой глыбы гудит колоссальная, сжатая пружина силы.

Картинка сложилась.

Совет нашел статую, возможно, при раскопках фундамента или ремонте подвалов. Пригнали экспертов. Те попытались её активировать — не вышло. Попытались сдвинуть с места, чтобы утащить в свои лаборатории и, судя по тому, что она всё еще здесь, тоже облажались. Эта штука приросла к реальности намертво.

И тогда они поняли, что статуя неполная. Ей чего-то не хватает.

Я перевел взгляд на пустую, требовательно протянутую ладонь каменного старца. Форма и размер углубления в ладони были до боли знакомыми.

Идеально подходили под семисантиметровый куб.

Я снова повернулся к статуе, вглядываясь в каменное лицо. Спокойное, но с тем неуловимым оттенком высокомерия, которое бывает у людей, привыкших повелевать стихиями. Присмотревшись, я заметил на каменных щеках следы шрамов, которые скульптор не стал скрывать. Этот старик был боевым магом. И, судя по тому, что дожил до седин, чертовски хорошим магом.

Чем дольше я смотрел, тем отчетливее чувствовал: статуя ждет. Это было напряжение сжатой пружины, замершей за секунду до удара.

Вытянутая левая рука с открытой ладонью выглядела приглашающе.

Я сосредоточился, отсекая лишнее, и заглянул в вероятностную ветку: что будет, если я положу в эту ладонь что-нибудь неподходящее? Например, монету. Или просто коснусь центра ладони.

Видение длилось меньше секунды, но меня прошиб холодный пот.

Я увидел вспышку — чистую аннигиляцию. Того, кто стоял перед статуей, просто стерло из реальности. Разобрало на атомы. Без звука, без боли, мгновенно.

Я резко разорвал контакт с будущим и попятился, пока спина не вжалась в холодную стену.

Теперь пазл сложился.

Я понял, почему Сергей так отчаянно искал Видящего. И я понял, почему эта комната закрыта на реконструкцию. Когда СБ Совета нашла статую, кто-то из их экспертов попытался её активировать. И этого эксперта больше нет. Даже пепла не осталось.

Статуя была не то, что артефактом. Это была система «свой-чужой», и защита у неё работала безупречно, даже спустя тысячи лет. Без правильного ключа, подходить к ней было самоубийством.

Я узнал всё, что хотел. Пора было валить отсюда, пока моя удача не исчерпала лимит.

Я сделал два быстрых шага к двери, когда снизу, с лестничного пролета, донесся звук. Глухой, мягкий удар. Так звучит тело, падающее на ковролин.

Я замер.

Помните, я говорил, что Видящие учатся фокусироваться на конкретных задачах, чтобы не сойти с ума? У этой медали есть обратная сторона. Это называется «туннельное зрение». Когда ты слишком пристально смотришь в одну точку будущего (на статую), ты становишься слеп ко всему остальному.

Первая реакция любого нормального человека на опасность — бежать. Это базовый инстинкт, отшлифованный миллионами лет эволюции. Есть старая поговорка: если за вами гонится медведь, не нужно бежать быстрее медведя, нужно бежать быстрее товарища. Те, кто вместо бегства начинает философствовать или глазеть по сторонам, обычно выбывают из генофонда первыми… их съедают, пристреливают или, в нашем случае, испепеляют.

Моя проблема в том, что инстинкт самосохранения у меня атрофирован профессиональным любопытством. Вернитесь к тому, что я говорил о Видящих: мы лезем туда, куда собака нос не сует. Вместо того чтобы сигануть в окно, я замер и прокрутил пленку будущего на десять секунд вперед.

То, что я увидел, мне категорически не понравилось.

Я увидел лестничную площадку внизу. Двое охранников из СБ Совета — те самые профи, которых я обошел, — теперь лежали на полу. Мертвые. И не просто мертвые, а выпотрошенные магией, как куклы. Над ними стояли три фигуры. В моем видении эти трое поднимали головы, замечали меня на лестнице, и… на этом видение обрывалось кровавой вспышкой.

Одного этого взгляда хватило, чтобы понять: встречаться с ними лицом к лицу я не хочу.

Снизу послышались тяжелые, уверенные шаги. У меня было меньше тридцати секунд. Бежать поздно, драться — самоубийство. Оставалось только одно: раствориться в интерьере.

Я метнулся в дальний угол комнаты, где стояли строительные леса, занавешенные грязным полиэтиленом. Скользнул за штабель гипсокартона — его ломаные линии отлично разбивали силуэт, — и натянул капюшон «Морока» на самый нос, превращаясь в серую тень.

Шаги внизу стихли. Я почувствовал, как завибрировал воздух — они подошли к защитному барьеру. Короткая вспышка зеленого огня, треск разрываемой магии, и «Паутина» лопнула, как гнилая нитка.

Они вошли.

Трое. Двое мужчин и женщина. Двигались они быстро, бесшумно, по-хозяйски осматривая углы. Все в масках и неприметной темной одежде, но даже так я узнал массивную фигуру того, кто шел первым.

Горелый.

Он обвел комнату тяжелым взглядом, задержавшись на моем углу ровно на долю секунды. Мое сердце пропустило удар, но взгляд Горелого скользнул мимо, не зацепившись за пустоту, в которую меня превратил плащ.

— Чисто, — буркнул он.

— Ищи лучше, — прохрипел второй мужчина.

Это был Хазад. И выглядел он паршиво. Он заметно прихрамывал на левую ногу, держался рукой за бок, а амбре от него исходило такое, что пробивало даже мой насморк, смесь прокисших щей, гнили и помойки. Похоже, мое предсказание сбылось, и он действительно приземлился в мусорный бак, когда я скинул его с крыши.

— Я еще не закончил, — прошипел некромант, озираясь с маниакальным блеском в глазах. — Трюкач где-то рядом. Я чую его. Я ему кишки выпущу…

— Хватит, — резко оборвала его женщина.

От звука её голоса я забыл про Хазада и его угрозы. Она была одета в бесформенный плащ, скрывающий фигуру, лицо пряталось под маской, видны были только глаза.

Ярко-голубые, холодные, как лед на Байкале.

Один взгляд в эти глаза заставил меня вжаться в стену. Я не мог вспомнить её голос, он казался чужим, но вот этот взгляд… У меня возникло пугающее чувство дежавю. Я определенно встречал её раньше. Но где?

— Мы здесь не для того, чтобы сводить твои личные счеты, Хазад, — ледяным тоном продолжила она. — У нас график. Горелый, проверяй объект.

Горелый кивнул и повернулся к статуе спиной ко мне. Он сделал сложный жест руками, и в воздухе вокруг изваяния вспыхнули темно-багровые огни — маленькие язычки пламени, которые начали облизывать камень, ища следы магии. Это был не боевой огонь, а поисковый — грубый, но эффективный.

— Сколько у нас времени? — спросил Горелый, не отрываясь от процесса.

— Совет еще только портки натягивает, — зло огрызнулся Хазад, морщась от боли в ушибленном боку. — Пусть только сунутся. Если встанут у нас на пути — тем хуже для них.

— Уймись, — осадила его женщина. Она посмотрела на тонкое запястье, где блеснули часы. — Две минуты. Горелый, что там?

Голос женщины царапнул по нервам, как скрип мела по доске. Было в нем что-то до боли знакомое, какая-то интонация из прошлой жизни, которую я никак не мог ухватить за хвост. Если бы свет был поярче… Но в багровых отсветах магии я видел только глаза — холодные, властные, смотрящие на статую с нетерпением хищника.

— Пытаюсь, — буркнул Горелый.

Он водил руками в воздухе, сплетая вокруг каменного истукана густую сеть из красных нитей. Я узнал эту структуру — поисковое заклинание, но грубое, как работа мясника. Он пытался взломать защиту «методом тыка», прожечь каналы силой. Бесполезно. Предтечи ставили замки на века, их ломом не вскроешь.

Горелый понял это одновременно со мной. Он с досадой опустил руки, и красное марево погасло.

— Глухо, — выплюнул он. — Здесь нужен Видящий. Тонкая работа.

Хазад, стоявший чуть поодаль и вонявший помойкой так, что у меня слезились глаза, злобно зыркнул на пироманта:

— Ты на что намекаешь, факел?

Горелый медленно повернул к нему тяжелую голову:

— Я не намекаю. Я прямым текстом говорю. Ты обещал притащить Курганова. В мешке или в наручниках. И где он?

Хазад оскалился, обнажив желтые зубы. От него волнами исходила черная, липкая ненависть. Я сделал себе мысленную зарубку: держаться от этого упыря подальше. Такие обид не прощают, они их коллекционируют.

— Горелый, — строгим тоном оборвала перепалку женщина. — Хазад. Хватит.

Горелый послушно отвернулся, прерывая зрительный контакт. Я, сидя в своем углу, едва сдержал нервный смешок.

«Эй, парни, не прибедняйтесь. Вы всё-таки привели Видящего. Просто вы, идиоты, забыли включить свет».

Ситуация накалялась. Уничтожение барьера на входе наверняка уже зажгло красную лампочку на пульте дежурного где-то в штабе Совета. Группа захвата уже грузится в броневики. Я знал, что Хазад прав: они опоздают ровно настолько, чтобы не успеть спасти меня, если меня здесь найдут.

Но эта троица нервничала. Женщина бросила быстрый взгляд на запястье и покачала головой.

— У нас нет времени на танцы с бубном.

С неохотой, граничащей с суеверием, Горелый протянул левую руку ладонью вверх. Женщина достала из складок плаща предмет, завернутый в темный бархат, размером с теннисный мяч.

Хазад издал звук, похожий на карканье вороны:

— Что, мастер, теряешь хватку? Решил ломать через колено?

— Заткнись, Хазад, — тихо сказала женщина, но в её голосе прозвучала такая сталь, что некромант поперхнулся смешком и заткнулся на полуслове.

Она обвела взглядом комнату, проверяя периметр. И вдруг её взгляд споткнулся о мой угол.

Я перестал дышать.

Ярко-голубые глаза смотрели прямо в прорезь моего капюшона. В полумраке, под прикрытием «Морока», я был просто тенью среди теней, куском пустоты. Но если у неё есть хоть капля интуиции, если она подойдет на шаг ближе…

Моя рука в кармане до белых костяшек сжала хрустальный шарик с туманом. Если она дернется — я ударю первым.

— Готово, — прорычал Горелый, разворачивая сверток.

Женщина моргнула, разрывая контакт, и повернулась к нему. Я бесшумно выдохнул весь воздух из легких. Пронесло.

— Давай, — скомандовала она. — Делай.

Горелый шагнул к статуе. Он стоял ко мне спиной, закрывая обзор своим широким торсом, и я не видел, что именно он держит в руках. Но это точно был не мой бордовый куб — тот лежал у меня дома под холодильником. Значит, у них была подделка. Копия. Или какой-то универсальный отмычка-артефакт, которым они надеялись обмануть систему.

Инстинкт самосохранения, который сегодня работал у меня за троих, взвыл сиреной.

Я зажмурился и швырнул сознание вперед, в ближайшее будущее.

Я увидел, как Горелый вкладывает предмет в каменную ладонь.

Я увидел, как по статуе пробегает рябь активации.

А потом я увидел ослепительно-белую вспышку. Не открытие портала, не магическое сияние.

Аннигиляцию.

Система защиты статуи не принимала фальшивок. Она собиралась превратить эту комнату, и всех, кто в ней находится, в субатомную пыль.

О, черт.

Я очень надеялся, что эти ребята читали инструкцию. Но судя по тому, с какой уверенностью Горелый тянул руку к камню, они понятия не имели, что сейчас нажмут на кнопку самоуничтожения.

Пока Горелый, сопя от усердия, городил вокруг статуи свой «колхозный» защитный купол, я уже мысленно шнуровал кроссовки. Воздух в комнате стал плотным, как кисель, верный признак того, что локация вот-вот превратится в братскую могилу.

У меня мелькнула шальная мысль: может, выйти и предупредить? «Эй, ребят, вы сейчас взорветесь!». Но я тут же загнал её обратно. Я проверил пару веток будущего: в каждой, где я открывал рот, меня испепеляли на месте просто от испуга, а потом они всё равно взрывались.

Так что план «Б», спасти их души, отменялся. Оставался план «А»: делать ноги. И очень быстро.

Горелый закончил плести заклинание, вложил свой предмет, скорее всего, какую-то зачарованную обманку, в каменную ладонь и поспешно отступил назад. Его широкая спина перекрывала мне обзор, поэтому я не видел деталей, но всем телом чувствовал, как пространство скручивается.

Статуя отозвалась. Сначала — слабое, мертвенно-белое свечение, пробившееся сквозь багровый щит Горелого. Камень загудел, как трансформаторная будка под нагрузкой. Потом свет мигнул, стал красным, словно предупреждающий сигнал светофора, и… погас.

Наступила тишина.

И тут Хазад, этот гений тактики и стратегии, не выдержал.

— И чё, всё? — разочарованно протянул он.

Существует золотое правило для всех, кто работает с древними артефактами: никогда не задавай таких вопросов рядом с активной магией. Вселенная воспринимает это как вызов.

Ответом ему стала вспышка.

Комнату залило ослепительным, хирургически-белым светом, который вымораживал. Жалкая красная магия Горелого была сметена мгновенно. Прямо над статуей, разрывая ткань реальности, начало формироваться Нечто.

Страж. Огромный, сотканный из чистой энергии силуэт, который нависал над тремя ошалевшими Темными магами, как молот над наковальней.

В этот момент время для них остановилось. Горелый, Хазад и женщина застыли, задрав головы и раскрыв рты в немом ужасе.

Я не стал ждать, пока они придут в себя или пока Страж начнет раздачу.

Воспользовавшись тем, что все взгляды прикованы к центру комнаты, я сорвался с места. Пролетел мимо них тенью, едва не задев плечом застывшего Хазада, и рыбкой нырнул в дверной проем.

На лестницу я вылетел уже в полете, перемахивая через ступеньки и молясь, чтобы подошвы не скользили по ковролину. За спиной, в комнате, которую я только что покинул, раздался звук, похожий на удар гигантского хлыста, а затем вопль, полный боли и неверия.

Началось.

В моей биографии было немало драк, и почти все они заканчивались моим тактическим отступлением. Или, называя вещи своими именами… бегством. И мне не стыдно.

Маги могут сотворить с человеческим телом массу занимательных вещей: сжечь, заморозить, вывернуть наизнанку или превратить в овощ. Но для большинства этих фокусов есть одно жесткое условие: они должны тебя видеть. Или хотя бы точно знать, где ты стоишь. Если ты двигаешься быстрее, чем они соображают, и не маячишь перед глазами, попасть в тебя заклинанием сложнее, чем прихлопнуть муху в полете зубочисткой.

Поэтому, если твой образ жизни подразумевает регулярные встречи с агрессивными колдунами, а планы на будущее не включают превращение в горстку радиоактивного пепла, умение быстро бегать становится важнее, чем умение читать мысли. Для этого нужны тренировки, дыхалка и, самое главное, мотивация.

У меня за спиной сейчас были трое Темных магов высшей лиги и одна древняя, разъяренная хтонь. Мотивации у меня было, хоть отбавляй.

Я летел вниз по спиральному пандусу, перепрыгивая через ступеньки. Сзади, из технического зала под куполом, донесся женский визг, тут же оборвавшийся глухим ударом. Следом грохнуло так, что затряслись стены, красно-черная вспышка магии Смерть и Огня ударила в Стража.

Ответ не заставил себя ждать. Лестничный пролет озарился ослепительно-белым светом, и раздался звук, похожий на взрыв бытового газа.

Я незнал, заметили меня или нет, и не собирался останавливаться, чтобы спросить. Я несся к выходу со скоростью, которой позавидовал бы любой уходящий от погони гопник.

В нижнем зале Урании, среди глобусов и метеоритов, следов битвы не было, Горелый и его команда, видимо, прошли порталом или под отводом глаз.

Хорошая новость: трупы охранников Совета всё еще валялись за стойкой, и никто не преграждал мне путь.

Плохая новость: подкрепление только что прибыло.

Их было пятеро. Они входили через главные стеклянные двери, слаженно, веером, перекрывая сектора обстрела.

Боевики Совета. Это не участковые и не ППС. Это, мать их, магический СОБР. «Чистильщики». Элита, упакованная в зачарованные бронежилеты, с артефактами на поясах и с лицензией на убийство. Они пришли не разбираться, кто прав, а кто виноват. Они пришли зачищать территорию.

Но у них был один недостаток: они не знали, что я здесь. А я знал о них за две секунды до того, как они вошли.

Едва достигнув подножия пандуса, я сунул руку в правый карман и выдернул мраморный шарик с пойманным туманом.

— Ловите, мужики! — крикнул я, швыряя сферу об пол.

Хрусталь разлетелся вдребезги.

Сжатый, концентрированный туман, взятый с ночной Яузы, рванул наружу, как пена из огнетушителя. За долю секунды огромный зал заволокло плотной, молочно-белой пеленой. Видимость упала до нуля.

Маги Совета исчезли в этом «молоке», ругаясь и активируя сканеры.

Я не стал ждать, пока они перестроят зрение. Нырнул в туман рыбкой, полагаясь не на глаза, а на нити вероятности, которые светились в моем сознании, указывая путь между колоннами и витринами.

В идеальном мире я бы просто проскользнул мимо них под прикрытием тумана и оставил бы их разбираться с тем адом, что творился наверху. Но мы живем не в идеальном мире, а в Москве.

Командир группы захвата оказался тертым калачом. Он не стал ждать, пока туман рассеется сам. Едва белесая пелена накрыла зал, он рявкнул команду и выставил щит, перекрывая главный выход. Я понял, что к дверям мне не прорваться, меня спеленают раньше, чем я коснусь ручки.

Пришлось импровизировать.

Я резко заложил вираж вправо, уходя с линии огня в боковой коридор, ведущий к гардеробу и входу в «Лунариум». Скользнул в темный проем ровно за секунду до того, как один из бойцов Совета, штатный «воздушник», хлопнул в ладоши.

Резкий порыв магического ветра сдул мой туман, как пыль с полки. Зал снова стал прозрачным.

Я успел вжаться в нишу за вендинговым аппаратом с кофе, плотнее запахивая «Морок». Ткань плаща мгновенно мимикрировала под серый пластик и темную стену.

Боевики Совета перегруппировались у турникетов.

— Куда он делся? — резко спросил командир.

Это был крепкий мужик лет пятидесяти, с армейской стрижкой и седым ежиком волос. Лицо у него было такое, будто он им гвозди забивал, жесткое, лишенное эмоций.

— Не вижу, — отозвался другой маг, сканируя зал через тактический визор. — Теплового следа нет. Портала не было.

— Он не мог уйти так быстро… — начал третий.

— Не знаем, — отрезал командир. — Может, у него артефакт невидимости. Внимание! Блокировать периметр. Работаем по секторам. Прочесать всё, от туалетов до касс.

При должном усердии и наличии времени опытный поисковик может найти даже человека в плаще-мороке. Я знал, что эти ребята, если дать им минут пять, вычислят меня по косвенным признакам, по движению воздуха, по запаху, по интуиции.

Я также знал, что пяти минут у них нет.

«Воздушник», который развеял мой туман, первым дернулся, поворачивая голову к спиральному пандусу.

— Слышите? — бросил он. — Движение сверху.

Группа реагирования мгновенно развернулась, беря на прицел спуск с верхнего уровня.

Они ожидали увидеть меня. Одинокого беглеца.

Вместо этого на лестнице послышался топот, больше напоминающий бег стада испуганных бизонов. Через секунду из полумрака вылетели трое Темных магов.

Они неслись, спасая свои жизни.

Даже с моего места было видно, что выглядят они паршиво. Пальто Горелого дымилось в нескольких местах, будто его пытались использовать как фитиль. Хазад хромал еще сильнее, подволакивая ногу, но страх гнал его вперед быстрее ветра. Женщина бежала чуть позади, и её аура пульсировала хаосом.

Командир Совета шагнул вперед, поднимая жезл:

— Стоять! Именем Сове…

Договорить он не успел.

Следом за беглецами, буквально наступая им на пятки, на лестницу вывалился элементаль.

В узком пространстве музея он казался огромным, сгусток слепящего белого света, окруженный короной из молний. Он ревел, и этот звук был похож на грохот товарного поезда в туннеле. Бетонные перекрытия задрожали, стекла в витринах с метеоритами лопнули, осыпая пол осколками.

На лице командира Совета на долю секунды отразилось выражение «да вы издеваетесь», а потом началась бойня.

Элементали — это не духи в привычном понимании, а живые кирпичи мироздания. Называть их тупыми неправильно, они просто мыслят другими категориями. Но одно можно сказать точно: они сильные. Ветряна, например, может превратить вас в облако пара за долю секунды, даже не заметив этого. А потом развеять этот пар над МКАДом так, что ваши молекулы окажутся одновременно в Бирюлево и в Химках. Поэтому маги стараются с ними не ссориться.

Тот парень, что парил над лестницей, определенно был из «высшей лиги».

Ростом он был метра три, не меньше. Грубая гуманоидная фигура, сотканная из бело-голубых молний и плазмы. Он плыл, освещая зал мертвенным светом сварки, и его пустые глаза смотрели на магов с интересом ребенка, нашедшего муравейник.

Командир группы Совета что-то проорал, но его голос утонул в грохоте. Пятеро боевых магов, и Светлых, и Темных, забывших о вражде, ударили одновременно. Огонь, лед, кинетические удары слились в один поток. Элементаль ответил. Лестница превратилась в филиал ада: молнии били в щиты, бетон плавился и стекал по стенам.

Я к этому моменту уже бежал. Для Видящего оказаться между молотом и наковальней — плохая примета. А здесь наковален было четыре: Темные, Совет, Элементаль и моя собственная глупость.

Я пролетел мимо макетов ракет-носителей «Восток» и «Протон», свернул за огромный глобус Луны и нырнул в темный угол экспозиции «Покорение космоса», где стоял спускаемый аппарат. Вытащил стеклянный стержень и зашептал в него, срывая голос:

— Ветряна! Дочь Стрибога, хозяйка сквозняков! Да плевать, как тебя там! Это я, Максим! Вытащи меня отсюда, мать твою, прямо сейчас!

Сзади грохнуло так, что зазвенели стекла в витринах. Пол под ногами подпрыгнул.

— Ветряна! Где тебя черти носят?!

С той стороны, откуда я пришел, послышался топот. Я выглянул из-за спускаемого аппарата. Через зал, мимо стенда с космическим питанием, неслись две фигуры: Горелый и женщина. Я отпрянул назад и грязно выругался.

Почему они постоянно бегут именно туда, где прячусь я? У них что, компас на меня настроен?

— Кто? — с любопытством спросил голос прямо у меня над ухом.

Я подпрыгнул, чуть не выронив стержень. Ветряна висела перед моим носом, почти невидимая в полумраке.

— Напугала! — хихикнула она. И ткнула пальцем в сторону взрывов. — Смотри, Искрящий Человек! Красиво бахает!

— Да, очень красиво. Валим отсюда!

— А может, посмотрим? — капризно протянула она.

Топот за углом стих. Я услышал голос Горелого, приглушенный расстоянием:

— …кто-то там есть.

— Хазад? — спросила женщина.

— Нет. Не Хазад. Фон другой.

— Сожги сектор, — строгим тоном приказала она.

— Я не вижу точно, где он.

— Тогда сожги всё.

Мое предвидение взвыло сиреной воздушной тревоги. Я сорвался с места, не раздумывая, и рванул к запасному выходу.

БА-БАХ!

Волна жара ударила в спину, швырнув меня на пол. Сработала пожарная сигнализация, с потолка ударили струи воды, шипя на расплавленном пластике витрин. Я обернулся: угол, где я сидел секунду назад, превратился в облако пепла и дыма. Взрыв прошел в паре метров.

Из дыма вылетела Ветряна.

— Ай! Больно! — её голос дрожал от обиды, а форма стала нестабильной, клочья «тела» смешивались с сажей.

— Валим! — заорал я. — Вытаскивай нас!

Ветряна, обиженная на весь мир, спикировала на меня. Мир смазался. Я успел увидеть, как из дыма выходят Горелый и женщина, а потом меня засосало в воронку.

Мы неслись над ночной Москвой. Купол Планетария превратился в зеленую точку внизу, Садовое кольцо слилось в светящуюся линию. Ветряна, видимо, от испуга врубила форсаж, и мы летели быстрее звука.

Домой я добрался уже глубокой ночью.

Ветряна, всё еще дуясь, выплюнула меня на крышу моего дома и, не попрощавшись, унеслась зализывать раны в стратосферу. Я, шатаясь от усталости, спустился в квартиру.

Ночь выдалась «веселая». Я нажил себе смертельных врагов в лице банды Горелого, подставился перед Советом и дважды чуть не сгорел заживо.

Но это того стоило.

Я кое-что понял. Темные маги готовы были рискнуть всем, чтобы активировать статую, но у них не было ключа. Они пытались взломать её грубой силой и облажались.

Теперь охрану удвоят. Но Темные не отступят. Они придут снова. И они придут за мной, потому что поняли: без Видящего к этой штуке не подойти.

И еще эта женщина. Что-то в ней не давало мне покоя. Я точно встречал её. Этот взгляд, эта манера говорить… Где?

Я зашел в квартиру. Гоша спал на холодильнике, свернувшись клубком, как кот. Я не стал его будить.

Повесил плащ-морок в шкаф, погладил прохладную ткань. Достал из тайника под плиткой бордовый куб и положил его на стол. В свете настольной лампы он казался почти черным, но внутри, в глубине, всё так же плавали белые искры.

Горелый убил бы меня за эту вещь не задумываясь. А значит, мне нужно понять, что она делает.

Предстояла долгая ночь…

Глава 5

Подземелье Нави всегда выглядит одинаково: сырая земля и стоячая вода, в которой давно сгнило все живое. Шаги здесь отдавались недолгим эхом. Посреди грота, высеченного в самой ткани мироздания, возвышался бел-горюч камень Алатырь, превращенный чьей-то злой волей в жертвенник. На нем, раскинув руки, лежала она.

Белая рубаха-долгорукавка, расшитая красными обережными крестами, казалась саваном. Рыжие косы, обычно яркие, как пламя огня в купальскую ночь, разметались по серому камню тусклой медью. Глаза были закрыты.

Я попытался рвануться к ней, но пространство Нави имеет свои законы. Ноги налились стали тяжелыми, будто меня оплели корнями могильной травы. Я открыл рот, чтобы выкрикнуть её имя:

— Ярина! — но голос застрял в горле комом сухой глины.

Боялся? Нет, здесь страх не имеет значения. Я боялся потревожить тех, кто спал в стенах.

Каждое движение давалось с трудом, я плыл через густой кисель времени. Когда наконец добрался до камня, мои руки стали прозрачными, призрачными. Я тянулся к ней, пытаясь нащупать пульс, но не мог понять: её кожа ледяная, как у трупа, или это меня самого уже нет в мире живых?

Вдруг шаги, преследовавшие меня из тьмы, стихли. Я замер, чувствуя, как по хребту пробежал мороз, такое бывает, когда Смерть дышит в затылок. За спиной раздался смех. И в ту же секунду камень подо мной стал Ярым огнем.

Я вынырнул из сна, хватая ртом воздух. Сердце колотилось о ребра, пытаясь проломить грудную клетку. Резкая боль прострелила шею, плата за сон в неудобной позе. Я разлепил глаза, чувствуя себя так, будто мне в них насыпали могильной пыли, и поморщился.

Сидел, сгорбившись, за своим столом в «Аркануме». Серый, стылый свет московского утра сочился сквозь пыльное окно, безжалостно высвечивая бардак в комнате и пульсирующую боль в висках. Голова раскалывалась.

Не сплю нормально с тех пор, как научился видеть изнанку мира, но события в усадьбе боярина Скуратова, чернокнижника, что пытался призвать Чернобога в девяностые, сделали только хуже.

Обычно кошмары — это просто эхо пережитого страха. Но Ярина… Прошло десять лет, а память о ней не тускнеет. Увидеть её снова, пусть даже в мороке сна, было больно. Словно кто-то провернул нож в старой ране.

Видеть смерть… паршиво. Но знать, что человек должен быть мертв, и не иметь этому доказательств, еще хуже. Нас учили: «Нет тела — нет дела». Но когда человека забирает Лес или утягивают в омут русалки, тела не остается. Вместо чистого удара, отсекающего прошлое, ты получаешь отравленную надежду. Она, как медленный яд, разъедает тебя изнутри годами.

Ярина исчезла в пламени ритуала, но я так и не нашел её костей. И это незнание, самая жестокая пытка, какую могли придумать боги.

Я зарылся лицом в ладони, выравнивая дыхание. Раз, два, три. Я строил в голове ментальную плотину, загоняя образы из Нави обратно в темные углы подсознания. Прочь, рыжие косы на сером камне. Прочь, запах гари.

Я едва успел закончить упражнение и вернуть пульс к человеческим показателям, когда телефон на столе зазвонил. На экране высветилось лаконичное «Неизвестный номер». Я смотрел на него, считая гудки. На двенадцатом, когда любой нормальный человек уже сбросил бы вызов, я лениво провел пальцем по экрану и поднес трубку к уху.

— Сергей, у тебя ровно тридцать секунд, чтобы объяснить, какой пожар в борделе заставил тебя разбудить меня в такую рань.

— Максим? Это Сергей.

— Господи, Сережа, спасибо. Я бы ни за что не догадался сам, даже если бы заглянул в Хроники Акаши. У тебя голос как у покойника.

— Нет причин хамить.

— Причина номер один: я тебя ненавижу. Я бы добавил еще пару пунктов, но у тебя осталось пятнадцать секунд. Время пошло.

— Нам нужно, чтобы ты…

— Слышал уже. — Я откинулся на спинку скрипучего стула, глядя в серый потолок.

— Мы готовы пересмотреть…

— Это тоже слышал. Смени пластинку. Пять секунд.

— Подожди! Ситуация критическая, нам нужно…

— Бывай, Сережа. Не перезванивай, а то прокляну на понос.

— Прошлой ночью было совершено нападение на объект «Святилище», — быстро выпалил Сергей. Его голос звучал четко, без обычных бюрократических нот. — Темные пытались взломать защиту Предтеч. Совет собрал экстренное Вече сегодня утром.

Сон как рукой сняло. Адреналин, лучше самого вкусного кофе в мире.

— Продолжай, — сказал я наконец, когда пауза затянулась.

— Совет решил, что режим секретности больше не актуален. Утечка уже произошла.

— Разумно.

— И это подводит нас к тебе. Ты понимаешь расклад?

— Что ты имеешь в виду? — мой голос стал тише.

— Ну вот, наконец-то вежливый тон, — сухо заметил Сергей. — Рад, что до тебя дошло.

«Дошло» это было мягко сказано. Если Совет решил, что я был там прошлой ночью вместе с людьми Горелого, если они считают меня соучастником взлома… то я труп. Меня даже допрашивать не будут, просто пришлют ликвидаторов из дружины Перуна и раскатают в блин вместе с моей лавкой. Я замер.

— Итак, я предлагаю тебе ту же работу, что и вчера на набережной.

Я тупо смотрел на телефон секунд пять.

— Ты… что?

— Воевода следственной дружины хочет воспользоваться твоими услугами, — пояснил Сергей официальным тоном. — Ты нужен нам как консультант. Детали обсудим при личной встрече.

Я прикрыл глаза и бесшумно, медленно выдохнул. Сергей звонил не чтобы обвинить меня. Точнее, он звонил по поводу прошлой ночи, но не так, как я боялся. Они не знают, что я был в Планетарии. Пока не знают.

— Слушай, — сказал я, прочистив горло. — Я тебе уже говорил у реки…

— Твоя проблема была в том, что работа была «в черную», без гарантий, верно?

— …Допустим.

— Сегодня вечером в особняке Морозова, том, что скрыт от глаз людских в Замоскворечье, состоится Большой Прием, — сказал Сергей. — Ты приглашен. Будут все Бояре Совета, включая куратора следственной группы. Он поговорит с тобой лично, при свидетелях. — В его голосе проскользнула ирония. — Это достаточно официально для тебя, Максим?

Во второй раз за утро я потерял дар речи.

— Эм… — выдавил я.

— Вот и славно. Приглашение с гербовой печатью материализуется у твоей двери через минуту. Надеюсь, ты сочтешь это достаточно веским поводом, чтобы оторвать задницу от стула. И да… — он сделал паузу. — Обязательно соблюдай дресс-код. «Блэк тай», никаких джинсов и амулетов поверх рубашки. Было бы крайне неловко, если бы тебя и твою спутницу развернула стража на входе. Я бы предложил одолжить тебе смокинг, но, в отличие от тебя, у меня нет роскоши валяться в постели до обеда. До вечера.

В трубке щелкнуло, и связь оборвалась.

Я слушал короткие гудки, потом медленно опустил телефон на стол. Если на этом балу будут члены Совета, настоящие Бояре, то это не просто пьянка для своих. Это, черт возьми, Событие. Весь свет магической Москвы будет там. Сергей не блефовал, и Совет, похоже, напуган до смерти, раз зовет меня на официальный прием.

Из чистого, немного мазохистского любопытства я поднял запястье и уставился на циферблат старых «Командирских», наблюдая, как дергается секундная стрелка. Сергей повесил трубку ровно в 9:38. Секунда в секунду, едва стрелка перешагнула отметку 9:39, в дубовую дверь моей лавки деликатно, но настойчиво постучали. Ненавижу пижонов.

Я поднялся, морщась от того, как затекли ноги, и побрел вниз по винтовой лестнице. За пыльным стеклом витрины переминался паренек, сжимая в руке плотный конверт цвета слоновой кости. Очередной «отрок» на побегушках из Академии или клановая шестерка; некоторые вещи не меняются веками. Я отпер замок, кивнул на вопрос «Максим Курганов?» и выхватил у него конверт. Едва пацан растворился в утреннем тумане переулка, я вскрыл печать и достал приглашение.

Оно было подлинным. Витиеватым слогом, стилизованным под старославянскую вязь, на карточке сообщалось, что Высокий Совет Магических Родов «почтет за честь», если Максим Курганов и прочая, и прочая, явится на прием со спутницей по своему выбору. Внизу красовалась сноска о дресс-коде, составленная в столь язвительной форме, что я не мог не задаться вопросом, не дописал ли её Сергей лично, чтобы меня уколоть. Словно есть что-то предосудительное в джинсах и уютном свитере грубой вязки.

Я вернулся в свою берлогу и рухнул в кресло, вертя карточку в пальцах. Плотная, шершавая бумага, черная тушь, а сверху: золотое тиснение с гербом Совета: двуглавый орел, держащий в когтях пучок молний и свитков. Даже не приглядываясь, я чувствовал магический оттиск, ауру подлинности, которую не подделает ни один мошенник, если он не Сварог во плоти.

Вопрос был только в одном: какого лешего я собираюсь с этим делать.

Я не люблю Совет. Мне противен их устав, и воротит от их лиц. Эти бояре в дорогих костюмах говорят о Правде, а живут по Кривде, и мораль для них: куда повернешь, туда и вышло. У них нет ни малейших терзаний совести, когда нужно бросить человека в топку своих интриг, словно лишнее полено, даже если этот человек верой и правдой служил им годами.

С другой стороны, пошли я сейчас Сергея к лешему, я бы оказался у разбитого корыта. После плясок с бубном в Планетарии я был уверен: что бы Совет ни задумал с этим идолом Предтеч, теперь они погонят коней галопом. Те, кого они приставили к расследованию, знают куда больше моего. Возможно, достаточно, чтобы я наконец смекнул, какую кашу заварили Горелый и та голубоглазая ведьма.

Я ведь просто поговорю с ними. Послушаю, поем канапе, посмотрю на ряженых. Я всегда смогу уйти, хлопнув дверью.

Ага, конечно. Блажен, кто верует.

Начало шабаша в приглашении было назначено на восемь вечера. У меня оставалось часов десять, чтобы решить, что натянуть на себя, чтобы не выглядеть как леший, вышедший из бурелома, и постараться не сдохнуть до открытия парадных дверей. Приняв это решение (или приговор), я снова взял телефон и набрал номер Леси.

Она ответила на третий гудок. Леся пташка ранняя, встает с петухами, в отличие от меня, она не сидит до рассвета, пытаясь разгадать загадки древних кусков камня.

— Алло?

— Привет, Леся. Это я.

— Привет, Макс. — Голос у неё был спокойный, но перед ответом повисла крохотная, едва заметная пауза.

— Слушай, выручишь? Можешь заскочить ко мне сегодня?

— Эм…

— Знаю, звучит так себе после вчерашнего. Но я раскопал кое-что важное насчет твоего «кирпича». Мне нужно провести один тест. Это безопасно, слово даю.

— Ну… — Леся колебалась, я слышал, как скрипят шестеренки в её голове, взвешивая риски. Затем её голос окреп. — Ладно. Я могу сейчас. Где-то через час буду.

— Добро. Жду.

Я сбросил вызов и повернулся к столу, где лежал бордовый куб. Я просидел над ним четыре часа прошлой ночью, буравя его взглядом, пока глаза не стали красными, как у упыря. И всё еще не до конца понимал, что он делает, но у меня начало складываться довольно четкое представление о том, чем он является.

Создание магических артефактов, дело, противное самому естеству. Магия — это Жива, дыхание Рода, она течет только там, где есть сознание и воля. Пытаться заключить живую силу в мертвый предмет, все равно что заставить сухую ветку цвести вечно или пытаться удержать воду в решете. Мир сопротивляется этому. Но маги, народ упрямый, и за века они придумали, как обмануть природу.

Самый простой способ: взять предмет, который магией и не пахнет, но который может служить руслом для сырой силы. Мы называем их «проводниками». Это как молот или зубило, инструмент, заточенный под одну задачу. Сила течет через них, как вода по прорытой канаве, и со временем такие вещи «прикипают» к владельцу, впитывая отпечаток его личности. Сами по себе они пустые, но в умелых руках работают безотказно..

Другой путь… клепать «одноразовые» безделушки, вроде той хрустальной сферы с туманом, которую я расколотил вчера в музее. Принцип прост: маг шепчет наговор, запечатывает его в предмет, а ты потом просто ломаешь оболочку, чтобы выпустить джинна из бутылки. Обычно это мелкая бытовая волшба, копеечные чары, чтобы простецы или слабые даром могли хоть как-то прикоснуться к силе. Толковый мастер накрутит таких за вечер дюжину, и на черном рынке ими торгуют на развес.

Но бывает, что ни простая железка, ни стекляшка на один раз не годятся. Тебе нужно что-то, что будет служить веками и обладать собственной мощью. Но вот загвоздка: чтобы творить волшбу, нужно быть живым. Магия — это дыхание жизни. И решение, до которого додумался какой-то древний, гениальный и на всю голову отбитый маг, пугает своей простотой: сделать вещь живой.

Такие творения называют Одушевленными. И они могут быть чертовски мощными и смертельно опасными.

Куб, который принесла Леся, был именно таким. Одушевленным. Он был слишком силен для простого проводника и слишком хитро сделан для одноразовой игрушки. Он был умен настолько, что держал вокруг себя «слепое пятно», зону отчуждения, от которой отскакивали любые попытки прощупать его сканером. Я попытался было заглянуть в вероятности, чтобы узнать, что случится, если вскрыть его силой, и меня прошиб холодный пот. Тут же захлопнул эту дверь. В этой штуке дремала такая мощь, что при неумелом обращении она могла разнести половину квартала в щебень.

Пока что договориться с ним не получалось. Одушевленные предметы обычно глухи к мольбам, они сами себе на уме и реагируют только на те раздражители, под которые заточены. Разглядывая его под лупой, я заметил, что внешняя оболочка испещрена сетью микроскопических пор, именно они давали тот эффект глубины и мерцающих искр. У меня возникло чувство, что это своего рода рецепторы. «Глаза». Ему нужен правильный сигнал: сложный световой узор или спектр, чтобы проснуться. Но без ключа или инструкции угадать этот сигнал, все равно что пытаться подобрать пароль к сейфу, перебирая атомы во вселенной.

Однако один человек смог вызвать реакцию у куба: Луна. Я не знал почему, но если она смогла вызвать реакцию однажды, возможно, она сможет сделать это снова. По крайней мере, на это я надеялся.

Я глянул на старые «Командирские». Леся должна была нарисоваться через сорок пять минут. Я ополоснул лицо водой, поскреб щетину бритвой, а потом, по привычке, забросил ментальный крючок в будущее, чтобы проверить, когда именно звякнет колокольчик над дверью.

Я замер. Моргнул. И посмотрел снова.

Леся не придёт.

Это было… неправильно. Нить вероятности была обрублена.

Я перепроверил в третий раз, в четвертый. Расклад не менялся: в ближайший час, да и вообще сегодня, Леся порог «Арканума» не переступит. Нахмурившись, я выудил телефон и набрал её номер, но нарвался лишь на бездушный голос автоответчика. Я снова просканировал будущее, пытаясь нащупать причину, но видел лишь муть. В груди зашевелился мерзкий червяк тревоги.

Авария?

Нет, бред. Единственный плюс её родового проклятия, оно бережет хозяйку как зеницу ока. Лихо обходит её стороной. Кирпич на голову ей не упадет, машина не собьет. Энтропия огибает её, ударяя по тем, кто рядом.

Но проклятие не спасет от того, что сделано намеренно…

В голову полезла другая, грязная мыслишка, от которой во рту стало горько. Может, она просто не захотела? Чем больше я крутил это в голове, тем логичнее оно казалось. Бритва Оккама, чтоб её: самое простое объяснение обычно верное. А что может быть проще? Девчонка испугалась. После того, что я показал ей вчера, после того как я чуть не убил человека… Она решила держаться от меня подальше. Бог свидетель, люди кидали меня и не по таким поводам.

Я вскочил и зашагал по комнате из угла в угол, нервно поглядывая на часы. Двадцать минут. Нужна ли ей моя помощь? Или она просто хочет, чтобы я исчез из её жизни?

Дайте такую задачку аналитику, и он скажет: «недостаточно данных». Но в нашей жизни приходится действовать вслепую, когда из ориентиров, только нюх. Я плюнул на магию и логику. Я прислушался к тому, что на улице называют «чуйкой».

И моя чуйка орала благим матом: Леся бы не кинула. Она обещала быть.

Она в беде.

В два прыжка я оказался у стола. С грохотом выдвинул ящики, распихивая по карманам всё, что попадалось под руку: заговоренную соль, железо, пару амулетов. Сдернул с вешалки плащ-морок, скатился кубарем по винтовой лестнице и вылетел на улицу.

Несясь по кривому переулку Хитровки, я на ходу достал телефон и снова набрал Лесю. Тишина. Связи нет. Я выругался, поминая всех чертей Нави, и нажал повтор.

На этот раз пошел гудок. Один. Два. Три…

— Давай же, — бормотал я, сбивая дыхание и ускоряя шаг. — Возьми чертову трубку…

В трубке щелкнуло.

— Алло?

— Леся, это Макс. Где ты?

— Эм, в пяти минутах. У той новой стекляшки на углу, где поворот на Солянку. А что стряслось?

— Леся, это важно, — я старался, чтобы голос не дрожал, но выходило паршиво. — Мне нужно знать точно.

— Ну… — я услышал, как она остановилась, шурша гравием. — Я не помню названия переулка. Тот, что ведет к бульвару, где сейчас ярмарка выходного дня.

Леся была совсем рядом. Но если мое видение верно и она не дойдет… Я почувствовал, как по спине пробежал могильный холод. Это означало, что то, что должно её остановить, уже там. Дышит ей в затылок.

— Разворачивайся! — рявкнул я. — Иди обратно на бульвар!

— Что?

— На ярмарку! К людям! Туда, где толпа!

— Но твой дом в другой стороне…

— Я знаю! Леся, твою мать, просто верь мне! Живо!

В трубке повисла тишина, секунда показалась вечностью. Я уже бежал, перепрыгивая через лужи, сокращая путь дворами. Наконец, раздался её голос, неуверенный и испуганный:

— Ладно…

— Ты на ярмарке?

— Да, но Макс, тут народу — тьма! Я не могу… я задену кого-нибудь, дистанцию держать нереально…

— Плевать на дистанцию! Я буду через две минуты. Просто двигайся, не стой на месте, и… Леся? Леся!

Связь оборвалась. В трубке повис мертвый гудок. Я грязно выругался, сунул телефон в карман и прибавил ходу.

Ярмарка на Бульварном кольце, отдельный круг ада для социофоба. По выходным здесь не протолкнуться. Аллеи забиты палатками с «авторской» керамикой, медом, антиквариатом сомнительного происхождения и вязаными носками. Сюда стекаются все: туристы с камерами, хипстеры со смузи, городские сумасшедшие, реконструкторы в кольчугах, студенты, карманники и просто зеваки. Найти одного человека в этом бурлящем вареве, всё равно что искать иголку в стоге сена, который к тому же горит и пляшет калинку. Для обычного человека — задача невыполнимая.

Но для мага…

Леся свернула с переулка к рядам с виниловыми пластинками. Для большинства она была просто девчонкой в поношенной куртке и с рюкзаком за плечами, одной из тысяч. Только странная, дерганая пластика выдавала её. Она шарахалась от любого, кто подходил слишком близко.

Она двигалась галсами, прижимая локти к бокам, чтобы не дай бог не коснуться прохожего и не спустить на него свору мелких бед. Время от времени она нервно оглядывалась через плечо, сканируя пеструю толпу огромными, испуганными глазами. Она чувствовала охотника, но не видела его.

Леся свернула в глухой проулок за рядом шаурмичных, где толпа немного редела. Она качнула головой, отмахиваясь от промоутера в костюме коня, который пытался всучить ей флаер, обогнула стойку с палеными кроссовками и шагнула в тень арки.

Я шагнул из густой тени прямо перед ней. Леся подпрыгнула на месте, едва сдержав вскрик, но тут же узнала меня.

— Макс?

— Сюда. Живо!

Одно из лучших качеств Леси, она знает, когда нужно заткнуться и бежать. В обычной жизни она может вынести мозг бесконечными вопросами, но когда я говорю «двигай», она двигает. Леся юркнула за мной вниз по бетонным ступеням служебного входа. Я придержал для неё тяжелую металлическую дверь, а затем с силой захлопнул, провернув задвижку.

Мы оказались в гулком чреве подземного паркинга. Бесконечные ряды дорогих иномарок стояли между опорными столбами. Люминесцентные лампы на потолке гудели, заливая бетонный пол мертвенно-бледным светом. Шум ярмарки и города здесь превратился в далекий, невнятный гул.

— Макс? — эхо подхватило её шепот. — Что случилось?

— Хвост, — бросил я, озираясь. — Двое. Мужик и баба.

Я их еще не видел глазами, но линии вероятности горели красным. Если бы мы не нырнули в эту нору, они бы уже висели у нас на плечах.

Леся посмотрела на меня растерянно, пытаясь отдышаться.

— Они бы взяли тебя в коробочку на выходе из переулка, — пояснил я, кивнув на дверь. — Найди щель и забейся в неё.

Пока Леся семенила к дальней стене, прячась за массивным черным внедорожником, я выудил из кармана холщовый мешочек. Смесь печной золы, сушеной полыни и пыли с трех перекрестков, классическая «оморочка» для следопытов. Я метнулся к противоположному концу гаража, приоткрыл дальнюю дверь, впустив узкий луч света, имитируя побег. Затем двинулся обратно, щедро рассыпая серый порошок веером, налево и направо.

Зола вспыхивала тусклыми искорками, касаясь бетона, и тут же исчезала, стирая наш магический след. Словно мы растворились в воздухе. Закончив «подметать», я быстро вернулся к Лесе, которая жалась к колесу джипа.

— Что ты делаешь? — спросила она беззвучно губами.

Я вытряхнул остатки пыли на то место, где мы стояли, скомкал мешочек и сунул в карман.

— Путаю след. Отвожу глаза. Ты как, цела?

Лицо Леси потемнело, в глазах плескалась паника.

— Макс, я… я задела кого-то там, наверху. Пыталась увернуться, но этот мужик сам подлез, и… — она запнулась. — Макс? Что с лицом?

Я сканировал будущее, и от того, что я увидел, сердце пропустило удар и ухнуло куда-то в пятки.

— Вниз! — прошипел я. — За машину, быстро!

Глаза Леси расширились, но спорить она не стала. Молча нырнула вниз, вжавшись в пол рядом с огромным колесом черного «Гелендвагена». Я выдернул из рюкзака свой плащ-морок, накинул на плечи и шагнул в самую густую тень, натягивая капюшон. Ткань тут же поплыла, мимикрируя под грязный бетон стены. Леся на секунду отвела взгляд, а когда повернулась обратно, ее глаза скользнули сквозь меня, уставившись в пустоту.

— Макс? — одними губами прошептала она.

— Я здесь, — выдохнул я едва слышно. Леся вздрогнула. — Вниз. И ни звука.

Я замолчал, сливаясь с темнотой. Мгновение спустя железная дверь, которую я захлопнул, лязгнула. Леся тоже это услышала и превратилась в статую. Я стоял в углу, перестав дышать, просто еще один сгусток мрака в этом подземелье.

Ручку двери дернули снаружи. С той стороны повисла тишина. А потом металл зашипел. Вспыхнул ядовито-зеленый, мертвенный свет, гнилостная магия разложения. Пыль взвилась в воздух, и там, где секунду назад был замок, образовалась сквозная дыра с оплавленными краями. Дверь со скрежетом подалась внутрь.

Вошли двое. Они сменили одежду после ночного погрома, но я узнал их мгновенно. Первым скользнул Хазад, тощий, жилистый, с дергаными движениями. Теперь, при свете ламп, я разглядел его лицо: смуглое, с прямым носом и бегающими глазами параноика. От него все еще несло той помойкой, в которую я его скинул, смесью гнили и дешевого одеколона.

Второй была она. В отличие от Хазада, она не сняла маску, скрывавшую нижнюю часть лица. Я невольно подался вперед на миллиметр. Хазад сбежал по ступеням, вертя головой как филин. В руке он сжимал какой-то предмет, похожий на костяную иглу, и злобно хмурился.

— Ну? — спросила женщина. Голос ее звучал глухо из-под ткани. Она осталась на площадке, сканируя пространство поверхностным взглядом.

Я видел, как ее голубые глаза скользнули по рядам машин и прошли прямо сквозь меня. Реакции — ноль. Я знал, что с такого расстояния «Морок» не пробить обычным зрением, но тревога в животе не унималась.

— Погоди, — буркнул Хазад.

— Она здесь или нет?

— Эта дрянь глючит, — раздраженно выплюнул некромант, тряхнув рукой. — Тупая кость. Бесполезный кусок…

Он поднял ладонь, и вокруг костяной иглы начала сгущаться черная дымка.

В этот момент я почувствовал колебание эфира. Со стороны Леси. Я скосил глаза вниз. Серебристая, искрящаяся дымка её проклятия, обычно висевшая плотным коконом, вдруг ожила. Тонкая, невидимая для обычного глаза нить энтропии метнулась вперед, растянувшись на добрых двадцать метров, обогнула капот джипа и коснулась предмета в руке Хазада.

— Сука! — взвыл Хазад, отдергивая руку.

— Что?

— Я, блядь, не верю! Оно сдохло! Просто рассыпалось в прах!

— Ясно, — рассеянно бросила женщина.

Она продолжала сканировать гараж, медленно поворачивая голову слева направо. Её взгляд снова прошел мимо того места, где мы прятались, и я превратился в камень.

— К лешему, — злобно прошипел Хазад, сунув костяную крошку в карман. — А след?

— Сбит. Пепел с перекрестков.

Хазад вскинул голову, прищурившись:

— Ты же говорила, она простая? Обыватель?

— Она не ведьма. — Глаза женщины, холодные льдинки, снова ощупывали стену, у которой я стоял. — Но в ней что-то есть…

Я перестал дышать. Взгляд женщины замер. Она смотрела прямо мне в переносицу, сквозь слои магии и ткани. Опять. Откуда она знает? Прошло пять секунд. Десять. Вечность.

— Ну? — поторопил Хазад.

Женщина наконец отвернулась, и я позволил воздуху выйти из легких тонкой струйкой.

— Та дверь, — сказала она, указывая на дальний конец гаража, где я оставил щель света. Голос её снова стал деловым и жестким.

Она двинулась к выходу, исчезая за бетонными столбами. Я напряг слух, пытаясь уловить их разговор. Хазад бубнил что-то неразборчивое, заканчивая фразой: «…а если их там нет?»

— У нас есть её адрес, — донесся до меня голос женщины. — Решим всё по порядку.

Дверь в дальнем конце скрипнула, и их шаги затихли на лестнице.

Леся дернулась было встать, но я жестким жестом приказал ей оставаться на месте. Я выждал целую минуту, прокручивая в голове варианты будущего, не вернутся ли они, не оставили ли ловушку. Чисто.

Я стянул «Морок» с плеч, чувствуя, как ткань становится просто тряпкой.

— Уходим. Быстро.

— Кто это был? — спросила Леся, вскакивая на ноги. В её голосе было больше тревоги, чем страха, она явно не расслышала последнюю часть разговора.

— Мужика зовут Хазад. Некромант, падальщик. Имя бабы не знаю, но встречаться с ней тебе противопоказано по медицинским причинам.

Мы выбрались на улицу тем же путем, что и пришли, петляя дворами, чтобы сбить возможный хвост. Только когда мы отошли на пару кварталов, Леся неуверенно спросила:

— Они все время говорили «она». Они имели в виду…?

— Да. Тебя.

Леся захлопнула рот, побледнела, и остаток пути до Хитровки мы проделали в молчании.

В моей берлоге над магазином было тихо. Гоша куда-то сгинул, наверное, ушел ворчать на голубей. Леся свернулась калачиком на продавленном диване, на том же месте, где сидела вчера, и наблюдала за мной поверх кружки с чаем. Ее бледные пальцы судорожно сжимали горячий фаянс.

Она молчала последние десять минут, пока я запирал двери и проверял защитные контуры. Молчала и слушала. Теперь ей нужны были ответы.

— Вот такой расклад, — подытожил я, глядя в окно на серые крыши Хитровки. — Горелый, Хазад и та баба в маске пытались вскрыть Святилище прошлой ночью. Обломали зубы. Теперь они ищут другой путь.

— Куб? — тихо спросила Леся.

— Горелый охотился за ним еще вчера, а эти двое с ним в одной упряжке. Теперь они охотятся на тебя.

Леся на секунду замолчала, обхватив кружку обеими руками.

— Зачем?

— Скорее всего, они отследили след куба до того подвала в Раменках. Они не знают, что ты отдала его мне, иначе штурмовали бы мою лавку, а не рыскали по ярмаркам. Сейчас ты для них, единственная ниточка. И они не те люди, которые бросают клубок на полпути. — Я замялся, чувствуя, как совесть царапает изнутри. — Прости, что втянул тебя в этот блудняк.

Леся лишь качнула головой, глядя в остывающий чай.

— Как они меня нашли? Ну, там, в гараже?

— У Хазада был заговор на поиск. Или амулет из кости. Способов много, он использовал что-то грубое, на крови. Леся…

— Это было мое Лихо, да? — перебила она. — Оно помешало ему.

Я моргнул.

— Ты это чувствовала?

Леся кивнула.

— Иногда. Когда мне очень страшно. Будто часть меня… темная часть… тянется наружу и касается угрозы. И угроза рассыпается. Как песок.

— Хм. — Я откинулся на спинку скрипучего дивана. Я всегда считал проклятие Леси пассивным полем энтропии, чем-то вроде радиации. Но то, что она сказала, заставило меня пересмотреть теорию. Если она чувствует Навь так ясно, может, это не просто проклятие, а симбиоз?

— Она сказала, что у них есть мой адрес, верно?

Я потянулся за стаканом воды на столе. Когда Леся задала вопрос, рука моя дрогнула. Я сделал вид, что просто хочу пить, и сделал долгий глоток, надеясь скрыть заминку. Это было то, о чем я не хотел говорить вслух.

— Да.

Леся помолчала, разглядывая чаинки на дне кружки.

— Сторож-таджик не знал, где я живу, — наконец рассудила она. — Он знал мой номер, но… А, ну конечно. Имя. Фамилия. Пробить прописку в Москве, дело пяти минут, если есть связи в ментовке. — Она подняла на меня взгляд, в котором не было слез, только усталая обреченность. — Значит, домой мне нельзя?

Я тяжело выдохнул.

— Нет. Там уже наверняка засада. Или ловушка.

— А соседи? — вдруг спросила она. — Баба Валя с первого этажа? Они же не тронут их?

— Леся, очнись! — рявкнул я, может, слишком резко. — Тебе не о соседях надо думать! Эти упыри не знают жалости. Они перешагнут через труп и даже не заметят, что испачкали ботинки. Они опасны.

Леся кивнула, снова уставившись в кружку.

— Я знаю.

Я потер лицо ладонью и вздохнул.

— Извини. Я сорвался. Я не должен был вообще тебя в это впутывать. Если бы я знал, что твоя находка приведет к войне кланов…

— Нет. Это то, чего я хочу.

Я уставился на неё как на умалишенную.

— Леся, — осторожно начал я, подбирая слова. — Если эти трое тебя поймают, они тебя выпотрошат. В прямом и магическом смысле. Ты это понимаешь?

Леся спокойно посмотрела на меня своими прозрачными, серыми глазами. В них не было безумия, только странная, пугающая ясность. Она провела пальцем по краю кружки.

— Когда ты звонил мне утром, ты боялся, что я не приду, да?

— Я… — Я поперхнулся воздухом. — С чего ты взяла?

— Ты всегда твердишь, какой твой мир страшный и жестокий, — сказала она тихо. — Будто пытаешься меня отпугнуть. Будто думаешь, что я сбегу. — Она окунула кончик пальца в чай и посмотрела на каплю. — А меня это не пугает, Макс. Знаешь почему?

— Леся…

Она подняла взгляд и встретилась с моим.

— Если уж за кем-то и должны охотиться монстры, то пусть лучше за мной. Если бы я была обычной девчонкой, они бы меня поймали еще там, на рынке. А я… Я — ходячая беда. Об меня они могут и зубы обломать.

Я смотрел на неё и молчал. В этой хрупкой фигурке вдруг проступил стержень, которого я раньше не замечал. Она приняла свою суть «громоотвода».

— Ладно, — сказала Леся, прерывая затянувшуюся паузу. — Ты говорил про какой-то тест? Пока мы не отвлеклись на погоню.

— Я… — Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Да. Хорошо.

Бордовый куб лежал на журнальном столике между нами, выглядя темным и зловещим в утреннем свете.

— Попробуй взять его.

Леся кивнула и подчинилась. Куб оказался в её тонких пальцах. Она смотрела на него без страха, потом перевела взгляд на меня.

Я схватил огрызок карандаша и клочок бумаги, быстро нацарапал слово, древнюю формулу на глаголице, универсальный ключ активации для примитивных артефактов. Затем толкнул записку через столик, стараясь держаться подальше от зоны поражения.

— Это «Слово-отмычка». Универсальный код. Держи куб на вытянутой руке и произнеси то, что написано. Четко, вслух.

Леся уже потянулась к бумажке с кодовым словом, но вдруг замерла, словно вспомнила о чем-то важном. Она сунула руку в карман своей потрепанной куртки и с виноватым видом выложила на стол какой-то предмет.

— Слушай, Макс, я тут пока шла к тебе, через дворы срезала… Ну, там, где старую часовню сносили. Нашла вот. Споткнулась о него в куче мусора. Думала, железяка ржавая, а оно… странное.

Я скосил глаза. На столе лежал увесистый, потемневший от времени стержень, напоминающий то ли старинное веретено, то ли ключ от очень сложного амбарного замка. Металл был желтоватым, похожим на медь или плохое золото, и покрыт вязью, от которой рябило в глазах.

Я прищурился, сканируя предмет поверхностным взглядом. «Фонило» от него слабо — так, еле слышное гудение, какое бывает от намоленных иконок или вещей, долго лежавших в «хороших» местах. Никакой темной энергии, никакой угрозы. Просто старая, напитанная чьей-то верой побрякушка.

— Любопытная штуковина, — хмыкнул я, не чувствуя особого интереса. Голова была занята другим. — Похоже на оберег, век девятнадцатый, может, раньше. Благодатью от него несет, как от просвирки.

— Ценная? — с надеждой спросила Леся. — Я подумала, может, продать? Деньгисейчас не лишние будут, если мне бегать придется.

— Может и ценная, — я небрежно сдвинул находку на край стола. — Антиквары на Измайловском за такую, может, и отвалят пару тысяч. Или на Сухаревке барыгам скинем, когда пыль уляжется. Но сейчас это не приоритет, Леся. У нас тут бомба замедленного действия под носом, а ты мне цветмет показываешь. Спрячь обратно и не свети.

Леся послушно сгребла «веретено» обратно в карман, явно разочарованная тем, что не принесла «миллион долларов», но и успокоенная моей реакцией.

— Ладно. Спрятала. А теперь что с этим «кирпичом» делать?

Леся снова потянулась вперед и взяла бумажку с кодом. Для моего зрения серебристая дымка её проклятия-оберега тут же окутала листок, «пробуя» его на вкус, изучая структуру чернил. Бордовый куб молча висел в её другой руке. Серебристый туман соскальзывал с его граней, как вода с жирного гуся, не в силах проникнуть внутрь.

Одушевленные предметы, или, как их называли маги, «Живые Вещи», обладают собственной волей. Упрямой и жесткой. Пока они сами не решат проявить силу, для всех остальных это просто дорогое пресс-папье. Есть только один способ заставить такую вещь подчиняться, найти её особую цель. Или угадать хозяина.

Вещь не подчинится никому, кроме того, кого она признает.

Но если у тебя хватит наглости предположить, кто может быть её хозяином…

— Исток, — произнесла Леся.

Куб отозвался мгновенно.

Свет рванул наружу. В одно мгновение моя мрачная берлога озарилась нестерпимым сиянием. Это были цвета сырой магии: багровый, как венозная кровь, и ослепительно-белый, как каленое железо.

Внутри куба, в его темной глубине, вспыхнули руны. Тонкие нити силы вырвались наружу, оплетая пальцы Леси, но не обжигая, а ластясь к ней, как котята к кошке. Они заплясали по стенам, по продавленному дивану, по столу, высвечивая каждую пылинку.

На одно мгновение Леся преобразилась. В этом сиянии она больше не была забитой девчонкой-сталкером в дешевой куртке. Она выглядела как жрица древнего культа, держащая в руке сердце бога. Её глаза, обычно испуганные, сейчас смотрели вверх с изумлением, отражая бурю огня.

Затем свет схлопнулся. Комната вернулась в нормальное состояние, только в глазах плясали разноцветные зайчики.

Леся ойкнула и разжала пальцы. Куб упал, глухо ударился о подушки дивана, отпружинил и замер. Теперь он снова выглядел просто темным, холодным камнем.

Леся повернулась ко мне и уставилась на артефакт. В комнате повисла звенящая тишина.

Я медленно выдохнул, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

— Ну, вот и приехали, — глухо сказал я.

— Что… что это было? — голос у неё дрогнул.

Я встал, рывком отодвигая стул.

— Это было доказательство, Леся. Худшее из возможных. — Я подошел к шкафу и начал выкидывать оттуда вещи. — Тебе нужно исчезнуть. Залечь на дно в таком месте, где даже черти боятся ходить без фонаря. Собирайся. Я объясню всё по дороге.

Глава 6

Я объяснял всё на ходу, сбивая дыхание, пока мы петляли проходными дворами, а потом продолжил в прокуренном салоне пойманного такси, пока не прибыли на место. Леся неустанно расспрашивала меня. Я ожидал, что после первых же подробностей она замкнется в себе, но её вопросы не иссякали. Казалось, теперь, когда плотина молчания прорвана и я наконец вывалил на неё правду, она решила вычерпать этот колодец до дна.

Познание Изнанки, настоящей, гнилой сути нашего мира, где правят чернокнижники и твари Нави, это всегда водораздел. Момент истины для любого неофита. Реакция на грязь говорит о человеке больше, чем его резюме.

Я видел всякое. Одни, осознав, что игры с силой — это прямой путь на кладбище, впадают в панику, пакуют чемоданы и бегут в глушь, надеясь, что там их не найдут. Других бьет такая дрожь, что зубы стучат, и они ломаются, превращаясь в параноиков. Я думал, что изучил весь спектр человеческого страха.

Но Леся…

Она едва не отправилась к прабабке дважды за последние сутки. По её следу идут волкодавы из самых темных кланов, готовые перегрызть глотку за тот камень, что лежит у неё в кармане. Ей только что сказали прямым текстом: «Они не остановятся, пока не найдут тебя».

А она даже бровью не повела. В её глазах я видел лишь, расчетливый интерес. Почему она была, так спокойна? Видимо мне не дано этого понять, по крайней мере сейчас… И кажется, именно в этот момент, глядя на её профиль в мелькании уличных фонарей, я впервые осознал, насколько плохо я знаю Лесю.

Все эти месяцы я смотрел на неё через призму её беды. Для меня она была «пациентом», ходячим казусом, сложной магической задачкой. Я изучал её проклятие, искал способы экранировать её фон, думал, как починить этот сломанный механизм судьбы. Но никогда не задумывался, что за всей её безумностью и неким мужеством, скрывается внутри, этой хрупкой оболочки и что на самом деле заставляет её вставать по утрам.

— А много таких заговоров? — спросила Леся, переступая через поваленную сосну. — Они могут найти меня как-то иначе?

— Вагон и маленькая тележка, — отозвался я.

Мы углублялись в чащу Лосиного Острова, стараясь держаться подальше от протоптанных аллей и асфальта. Слева, на просеке, компания студентов жарила шашлыки, гоняя мяч и пугая белок громкой музыкой.

— Поиск по крови, по следу, по фантому… Но серьезная волшба требует времени и подготовки. Ритуал на коленке не слепишь. Если у Горелого и той ведьмы есть мозги, они пока просто обложили твой дом наблюдением и ждут, когда ты совершишь ошибку.

— А мое Лихо? Оно поможет?

— Твое проклятие, Леся, питается хаосом. Ему нужна случайность, чтобы сработать. Если они применят ритуальную магию, жесткую структуру, где каждый шаг выверен по звездам, твоему Лиху будет негде развернуться. Против лома нет приема, если нет взрывчатки.

Впереди показалась семья с детьми и лабрадором. Собака, почуяв неладное, глухо зарычала в нашу сторону, но хозяин дернул поводок. Мы замолчали, пропуская их и давая Лесе возможность обогнуть их по широкой дуге, чтобы случайно не «наградить» ребенка ветрянкой или сломанным самокатом.

— Я всё равно не догоняю, — снова начала она, когда голоса отдыхающих стихли за спиной. Мы перешли через ручей и углубились в ту часть леса, где бурелом лежал нетронутым годами. — Почему так важно, что я смогла его включить? Ну, зажегся он и зажегся.

— Это не просто «включить», Леся. Это «признать». Я просидел над этой дрянью полночи, вливал в него силу, сканировал, и для меня он оставался куском мертвого камня. Ты его коснулась, назвала Имя, и он лег к тебе в руку, как верный пес.

Я перешагнул через гнилой пень, покрытый мхом.

— Одушевленные предметы, или Живые Вещи, сами выбирают хозяина. Я уверен на сто процентов: для любого другого мага, включая меня и Горелого, этот куб — бесполезный сувенир.

— Ты говорил, они этого не знают…

— Они вероятно не знают деталей. Но они знают природу Предтеч лучше нас. И они наверняка догадываются, что артефакт такого уровня свяжется только с носителем определенной крови. Или определенной сути.

— И что это меняет?

Мы вошли в зону «старого леса». Здесь деревья стояли плотнее, стволы были толще, а шум города, МКАДа и электричек исчез. Здесь пахло прелой листвой, грибницей и древней, тяжелой силой. Птицы здесь пересвистывались короткими, тревожными сигналами.

— Я к тому, что они охотятся за тобой не просто как за воровкой, утащившей ценность, — пояснил я. — Они охотятся за тобой, потому что ты… отмычка. Они думают, что только твоими руками смогут открыть то, что им нужно. В любом случае…

— Это значит, что они не отстанут, — закончила за меня Леся. — Пока либо не поймают меня, либо кто-то их не остановит.

Я промолчал. Врать ей смысла не было.

Мы прошли ещё метров двести в тишине. Лес вокруг стал совсем диким, буреломным, словно мы перенеслись на сотню верст от Москвы, хотя до ближайшего метро было полчаса-час ходу. Это была пограничная зона, стык Яви и Нави, где Леший водит кругами, а компас сходит с ума.

— Ладно, — выдохнула Леся, озираясь на мрачные ели. — А что мы делаем здесь? Я думала, мы ищем бункер.

Мы остановились на небольшой поляне, окруженной кольцом старых, скрипучих осин. Лосиный Остров — уникальное место. Официально это национальный парк в черте мегаполиса. Для людей это место для прогулок и пробежек. Для Видящих… самый большой «дикий карман» в Москве. Здесь, если знать тропы, можно найти существ, которые помнят еще кривичей.

— Мне нужен прикид для приема в Совете, — сказал я, отряхивая плащ от хвои. — А тебе нужно место, где тебя не достанет никакая поисковая магия, даже на крови. Это единственное место в Москве, где можно получить и то, и другое, если знать, к кому постучаться.

— И к кому мы стучимся? — Леся поежилась от внезапного порыва холодного ветра.

— К Бабке, — коротко ответил я, глядя в чащу, где между деревьями начала проступать покосившаяся избушка, которой секунду назад там не было. — К хозяйке этого сухого болота. Только рот не открывай и ничего у неё не ешь.

Даже при том, что в Лосином Острове в выходные яблоку негде упасть, у него есть свои «медвежьи углы». Мы пришли именно к такому.

Пересохший ручей, который местные называли Гнилым, прорезал в глинистой почве глубокий, кривой овраг. Его склоны поросли крапивой в человеческий рост и буреломом. На самом краю обрыва, вцепившись корнями в осыпающийся грунт, стоял огромный, почерневший от времени вяз. Его корни, узловатые и толстые, как удавы, спускались вниз, образуя причудливое сплетение.

Хотя голоса гуляющих и лай собак доносились совсем рядом, здесь, в низине, царила глухая тишина. Склоны и плотный кустарник надежно скрывали нас от любопытных глаз. Впрочем, главная причина безлюдности была иной: место «фонило». Обычные люди подсознательно обходили этот овраг стороной, чувствуя беспричинную тоску и желание уйти.

Леся окинула взглядом грязь и переплетение корней.

— Здесь? — с сомнением спросила она.

Я криво усмехнулся.

— Смотри и учись.

Корни вяза образовали перед нами подобие глухой стены. Я секунду изучал их, вспоминая нужный узел, затем протянул руку и постучал костяшками пальцев по витееватому наросту, похожему на бородавку.

— Изольда? — негромко позвал я, обращаясь к дереву. — Это Максим. Мы войдем?

Леся удивленно посмотрела на меня:

— Изольда? Та самая? Которая вела «Магию Красоты» по первому каналу в девяностых? У моей мамы все кассеты с её шейпингом были записаны. Она же… пропала без вести в девяносто восьмом. Говорили, бандиты или пластика неудачная.

— Бандиты там и рядом не стояли, — буркнул я. — А вот пластика… скажем так, радикальная.

Последовала короткая пауза, а затем Леся подпрыгнула, когда голос раздался словно из-под земли — бархатный, глубокий, с интонациями, которые когда-то гипнотизировали миллионы домохозяек с экранов пузатых телевизоров «Рубин».

— Максимка, радость моя! Заходи, не стесняйся. Устрой девушку в будуаре, пока я закончу с заказом.

Земля под ногами дрогнула. Раздался низкий, утробный гул, и мы оба поспешно отступили назад. Склон оврага зашевелился. Корни вяза, казалось, ожили — они начали извиваться, как клубок разбуженных змей, расползаясь в стороны и вверх. Глина и сухая земля осыпались дождем, открывая зияющий черный проход, уходящий прямо в глубь оврага.

Когда грохот стих, корни замерли, сплетясь в форму высокой стрельчатой арки. Внутри клубилась бархатная, пахнущая дорогими духами и сыростью темнота.

Я жестом пригласил Лесю.

— Прошу. Только не пугайся. Она… специфическая женщина.

Леся колебалась всего секунду, прежде чем шагнуть в темноту. Любопытство пересилило страх. Я последовал за ней, пригнув голову, чтобы не задеть свисающие корешки, и с еще одним тяжелым гулом живая дверь сомкнулась за нашими спинами, отрезая нас от солнечного света.

Как я уже говорил, первый шок для новичка — это осознание того, что магия реальна и смертельно опасна. Второй переломный момент наступает, когда они начинают встречать существ из сказок и легенд.

Проблема в том, что в реальности Баба Яга или Кикимора выглядят совсем не так, как на картинках Билибина. И самое сложное здесь, научиться не судить по внешности. Особенно если эта внешность когда-то была на обложках всех журналов страны.

Люди падки на внешнюю красоту, как сороки на блестяшки. Психологи называют это «эффектом ореола»: если кто-то хорош собой, мы подсознательно кредитуем его доверием, умом и добротой. Это естественный баг человеческой прошивки, от которого трудно избавиться. Но как только ты ступаешь на Изнанку, от этой привычки лучше лечиться. Быстро и радикально. Потому что некоторые из самых злобных тварей выглядят как ангелы с рождественских открыток.

Взять хоть того же Индрик-зверя, которого в «Голубиной книге» всем зверям отцом величают. Не начинайте мне про этих «священных коняшек». Почему-то у всех в голове засел слащавый образ, словно с палехской шкатулки или доброго советского мультика: белая грива, влажные глаза, разве что самоцветами не испражняются. Красивые? Спору нет, загляденье. Невинные? Ага, держи карман шире. Это территориальные отморозки, а их рог — костяная пика. Насаживают на него любого, кто на их заветную поляну сунется, с усердием опричника времен Ивана Грозного. После первой же встречи с таким «светлым чудом» быстро понимаешь, почему наши предки лишний раз в заповедные рощи не совались.

Но это правило работает и в обратную сторону. В темных углах мироздания живут существа, которые выглядят как внебрачные дети Вия и Ктулху. Одного взгляда на них достаточно, чтобы поседеть или намочить штаны. Но если у вас хватит духу (или глупости) не убежать с воплями, а поздороваться, вы с удивлением обнаружите, что с ними вполне можно иметь дело. Они не безопасны, в магическом мире вообще нет ничего безопасного, кроме смерти, но часто они честнее и порядочнее большинства людей, которых вы встретите на Тверской.

Я пытался объяснить это Лесе, сбиваясь и подбирая слова, пока мы брели по темному коридору к логову Изольды.

— Она торгует одеждой? — шепотом спросила Леся, опасливо косясь на земляной свод.

— Лучшей в Москве. Хотя большинство магов к ней не ходит. Брезгуют или боятся.

— У неё слишком дорого?

— Дело не в деньгах. Дело в том… как она выглядит.

— Она уродлива?

— Не совсем. Просто… приготовься. То, что ты увидишь, может не совпасть с твоими ожиданиями.

Туннель, по которому мы шли, казался кротовой норой после залитого солнцем леса. Но чем дальше мы углублялись, тем разительнее менялась обстановка. Земляной пол сменился гладким, отполированным до зеркального блеска камнем — темным лабрадоритом с синими искрами в глубине. Вместо сырости пахнуло дорогими благовониями, сандалом и старой кожей.

Туннель сделал последний изгиб и вывел нас в овальную залу, от вида которой у Леси перехватило дыхание.

Это была не пещера. Это была сокровищница, вырезанная внутри холма. Здесь царил не просто достаток — здесь пахло имперской роскошью, той, что была утеряна в семнадцатом году и теперь сохранилась лишь в музеях Кремля.

Стены были затянуты штофом густого винного цвета с золотым шитьем. Под потолком, игнорируя отсутствие электричества, парили хрустальные люстры, сотни подвесок которых ловили свет магических сфер и рассыпали его мириадами радужных бликов. Пол устилали персидские ковры такой толщины, что в них тонули ноги.

Комната была заставлена мебелью, достойной Эрмитажа: кушетки с гнутыми ножками, обитые бархатом, массивные зеркала в тяжелых золоченых рамах, столики из карельской березы. И повсюду — ткани. Шелк, парча, бархат, кашемир. Они лежали рулонами, свисали водопадами с манекенов, переливались всеми оттенками: от глубокого изумрудного до нежно-жемчужного.

Каждый манекен был одет с иголочки. Здесь висели не просто тряпки, а произведения искусства: вечерние платья, строгие костюмы, мантии, расшитые жемчугом. Это выглядело как тайная гардеробная шальной императрицы, спрятанная от революционных матросов. Я бывал у Изольды десятки раз, но каждый раз мне приходилось щуриться от этого великолепия.

В дальнем конце залы, за массивной ширмой из китайского шелка, расшитой драконами и сакурой, слышалось шуршание. Кто-то перебирал ткани тяжелыми, нечеловеческими движениями.

— Максимка, радость моя! — донеслось из-за китайской ширмы.

Если прислушаться, в её бархатном, поставленном голосе, что когда-то учил женщин страны, как правильно накладывать макияж, можно было уловить сухой, хитиновый щелчок. Еле слышный, как треск ломающейся спички, но если знаешь, что слушать, мороз продирает по коже.

— Где тебя черти носили? Скинь тряпки с оттоманки, садись в ногах… Ты не один?

— Это Леся, — крикнул я в ответ. Я бесцеремонно сгреб ворох бесценной парчи и расшитых золотом шалей с ближайшей кушетки, сваливая всё на ковер, чтобы освободить место. Леся даже не заметила моего вандализма, она стояла, раскрыв рот, как провинциал в Алмазном фонде.

— Леся… Имя-то какое, лесное, весеннее. Здравствуй, деточка, ты меня слышишь?

— Эм, здравствуйте, — отозвалась Леся, не отрывая взгляда от вешалок. Она подошла к высокому псише и робко коснулась пальцем бледно-зеленой ленты. Помяла её, пробуя на ощупь, словно не верила своим пальцам.

— Гадаешь, чья работа? — прострекотал голос Изольды, и в этом звуке скользнуло что-то плотоядное. Леся вздрогнула и выронила ткань. — Все гадают, милая.

— Эм, да. — Леся снова потянулась к ленте, не в силах побороть искушение. Материал манил. — Это шелк? Я никогда такого не видела. Он такой… прочный.

Изольда рассмеялась, и снова этот звук — будто сухие кости перекатываются в бархатном мешочке.

— Почти, деточка. Только пряли его не гусеницы. Это, скажем так… эксклюзивный импорт. Ручная выработка… Ну, Максим, раз ты почтил старуху визитом без звонка, тебе что-то припекло, м?

— Угу. Прием в особняке Морозова. Сегодня.

— Господи Иисусе. Это же через несколько часов.

— Приглашение свалилось как снег на голову. Найдешь что-нибудь, чтобы я не выглядел как швейцар?

— Ох, Максим! — в голосе Изольды прорезалось раздражение примадонны, которой сорвали бенефис. — У тебя совести ни на грош. Вечно всё в последний момент, как у студента перед сессией. Спасибо хоть, что ума хватило прийти ко мне, а не на Черкизовский рынок. Дай-ка поглядеть на вас…

За полупрозрачным шелком ширмы, расшитым журавлями, мелькнула громадная тень. Ткань колыхнулась, отодвигаемая чем-то острым, и Изольда вышла на свет.

Леся впервые увидела хозяйку этого подземелья.

Из-за шелковой ширмы выплыло нечто, чему в здравом уме и твердой памяти названия не подберешь.

Изольда была огромной. Её истинная форма занимала половину зала, возвышаясь над антикварной мебелью, как монумент.

Представьте себе женщину. Статную, с осанкой императрицы и кожей бледной, как слоновая кость. Её торс был безупречен, облачен в корсет из черного бархата, переходящий в собственную хитиновую броню. Лицо, то самое, с кассет, знакомое каждому, кто жил в девяностые: высокие скулы, чувственные губы, волевой подбородок. Красивая? Безусловно. Но красота эта была нечеловеческой.

Там, где у людей должны быть глаза, у Изольды горели восемь темных изумрудов. Два больших, человеческого размера, в центре, и россыпь из шести поменьше, обрамляющая их короной на висках и лбу. Они не моргая, смотрели сразу везде — в душу, в прошлое и в карман.

Ниже талии человеческое тело плавно перетекало в огромное, размером с микроавтобус, брюшко паука. Оно было черным, как антрацит, покрытым густым, лоснящимся мехом, отливающим в синеву. Восемь лап, каждая толщиной с фонарный столб, ступали по коврам абсолютно бесшумно, с грацией балерины.

Она была сестрой Макоши, той, что прядет нити судеб. Только если Светлая сестра прядет жизнь и удачу, Изольда — Недоля. Она распутывает узлы, обрезает лишнее и ткет саваны. Она не была злой, нет.

Леся не закричала. Но я видел, как вся краска разом схлынула с её лица, превратив его в маску из мела. Глаза стали огромными, как блюдца из сервиза.

— Макс? — её голос сорвался на писк.

— Всё в порядке, — сказал я ровно, стараясь излучать уверенность, которой не чувствовал. — Она тебя не тронет. Она не ест гостей. По крайней мере, тех, кого я привел.

— Макс, у неё… у неё восемь глаз.

— Знаю. Чтобы лучше видеть брак на ткани.

— Макс, она паук. До пояса.

— Недоля, — поправил я. — Древняя богиня. Прояви уважение. Она не тронет тебя.

— Макс, она размером с мою кухню.

— Я знаю, Леся. Дыши. Просто дыши.

— Ну? — прошелестела Изольда. Её мандибулы, аккуратно спрятанные за человеческими губами, издали тихий щелчок. — Ты не собираешься нас представить, невежа?

Она склонила голову набок, и свет люстр отразился в восьми изумрудах. В этом жесте было даже что-то кокетливое, если забыть о том, что перед тобой хтоническое чудовище.

Внимательно следя за Лесей, чтобы она не рухнула в обморок, я шагнул вперед.

— Изольда, это Леся. Она… скажем так, не местная. В нашем мире недавно. У тебя найдется уголок, где она могла бы перевести дух и не отсвечивать?

— О, разумеется.

Изольда плавно скользнула в сторону, перебирая лапами. Пол даже не скрипнул под её весом. Леся инстинктивно вжалась в меня. Паучиха изящным жестом одной из человеческой руки указала на боковой проход, занавешенным тяжелым бархатом.

— Ты выглядишь измученной, ягодка моя. Тень на лице, печать беды… Почему бы тебе не отдохнуть в гостевой? Там есть чай, варенье. Не бойся, еда человеческая, не мухи. Я давно заказываю доставку из «Пушкина».

— Макс? — снова позвала Леся. Она стояла как вкопанная, не в силах сделать шаг навстречу этому великолепию.

— Иди, — тихо, но твердо сказал я. — Леся, поверь мне. Здесь ты в большей безопасности, чем в бункере президента. Сюда никто не сунется без приглашения. Даже Смерть вытирает ноги перед входом.

Леся посмотрела на меня безумным взглядом, потом перевела взор на Изольду. Изумрудные глаза смотрели на неё с пугающей материнской теплотой. Леся глубоко вздохнула, словно перед прыжком в прорубь, и осторожно, бочком, двинулась через комнату.

Ей удалось пройти мимо гигантских мохнатых лап, не зажмурившись. Изольда лишь слегка повернула корпус, провожая её взглядом всех восьми глаз. Леся нырнула в спасительную темноту бокового туннеля, бросив на меня последний взгляд, в котором читалось: «Если меня сожрут, я буду приходить к тебе в кошмарах вечно».

— Славная девка, — промурлыкала Изольда, когда штора за Лесей опустилась. — Порченая, правда. Но смелая. Ну, выкладывай, зачем пожаловал, блудный сын?

— Извини за сцену, — выдохнул я, массируя виски. — Как я уже говорил, она… не привыкла к высшему обществу.

Изольда небрежно махнула передней лапой, и этот жест был пугающе человеческим, если не смотреть на когти.

— Ой, брось, Максимка. Я привыкла. А теперь дай-ка я на тебя погляжу. Старухе интересно, как тебя жизнь пожевала.

Для существа таких габаритов и веса Изольда двигалась противоестественно быстро. Я даже моргнуть не успел, а она уже нависла надо мной. Огромная, лоснящаяся туша заполнила собой пространство, одна мохнатая лапа встала слева от дивана, другая — справа, отрезая пути к отступлению. Восемь изумрудных глаз уставились на меня сверху вниз, изучая каждую пору на моем лице.

Именно поэтому я отослал Лесю. Какой бы крепкой ни была её психика, видеть, как я мило беседую, будучи зажатым в мандибулах гигантского паука, это перебор. На самом деле, угрозы не было. Изольда, как и многие древние твари, подслеповата в нашем спектре реальности. Ей комфортнее «видеть» кожей, вибрацией, запахом. Её любимый способ общения, держать собеседника прямо между передними лапами, в зоне поражения ядовитых хелицер.

Я откинулся на спинку дивана и погладил жесткий ворс на её лапе.

— Рад тебя видеть, Изольда. Ты не изменилась.

— А вот ты осунулся, — прошелестела она. — И наконец-то я увидела ту, ради кого ты так суетился. Я всё гадала, почему ты пропал с радаров последние месяцы. Прятал сокровище?

Несмотря на свой жуткий вид, Изольда пахла приятно, смесью дорогого французского парфюма, ладана и сушеной полыни. Сидеть рядом с ней было всё равно что находиться в гримерке старого театра, который стоит на капище.

— Ну, это одна из причин, почему мы здесь.

— У девочки дурное плетение, — заметила она буднично, как говорят о плохой погоде. — Черная нить вплетена в основу. Ты пытался его распутать, верно? Ножницами лез?

— Ты видишь? — удивился я, а потом сам же усмехнулся своей глупости. — Конечно, ты видишь. Ты же Недоля. Да, я пытался. Несколько раз. Резал, жег, перевязывал. Бесполезно.

— Естественно, бесполезно, дурачок. Это не порча, которую навели. Это науз, который рос вместе с ней. Заклинание вплетено в её узор судьбы. Это её несущая конструкция.

— Есть способ снять?

— Не убив её? Нет. Выдерни черную нить — рассыплется всё полотно.

Я тяжело вздохнул.

— Примерно так я и думал. Слушай, Изольда, тебе нужно быть осторожной. Не подходи к ней слишком близко. Через комнату — нормально, но вплотную… Её проклятие бьет по вероятностям. У тебя может лапа подломиться или потолок рухнуть.

Изольда издала серию тихих, сухих щелчков — так она смеялась. Вибрация от её смеха отдалась в диван.

— Глупое дитя. Ты учишь рыбу плавать, а меня бояться Неудачи? Я сама пряду неудачи, Максим. Я — хозяйка гнилых нитей. Её маленькое домашнее проклятие мне не повредит, я им питаюсь.

Я удивленно поднял глаза.

— Ты можешь это нейтрализовать?

— Я могу это игнорировать. Но хватит о грустном. Пока наша скромница пьет чай, расскажи, с какой стати тебя позвали на бал Совета? Я не помню, чтобы ты числился у Бояр в любимчиках. Обычно они мечтают увидеть тебя в гробу, а не во фраке.

Я вкратце обрисовал ситуацию. Рассказал про звонок Сергея, про его ультиматум, про ночной визит в Планетарий (опустив детали про кражу) и про то, как за мной гонялся Страж.

— И Сергей не единственный, — закончил я. — Темные тоже хотят моей «консультации», причем в грубой форме. Они ищут Лесю. Я хотел попросить тебя об одолжении, Изольда. Спрячь её. Пусть посидит у тебя в норе, пока я не переговорю с «большими дядями» на балу. Если мне повезёт, я смогу разрулить это дерьмо и выторговать нам обоим неприкосновенность.

Изольда замолчала. Её восемь глаз смотрели на меня немигающим, тяжелым взглядом. Мандибулы замерли.

— Ты заплыл в мутные воды, Максим, — наконец прошелестела она.

Я пожал плечами.

— Маги всегда хотят использовать Видящих. Нас мало, мы ценный ресурс. Просто мне не повезло, что они в таком отчаянии, что пришли ко мне.

— Не повезло? — переспросила она с странной интонацией. — Ты правда думаешь, что дело в везении?

Я с любопытством посмотрел на неё. Читать эмоции на лице паука — задача нетривиальная, но тон мне не понравился.

— Что ты имеешь в виду?

— Это не «невезение» заставило исчезнуть всех остальных толковых провидцев в Москве, Максим. — Изольда опустила массивное тело чуть ниже, и её голос стал тише, почти шепотом. — Моих клиентов стало меньше за последние недели. Ведуны, ворожеи, те, кто смотрит в воду… они пропадают. Один за другим. Тихо, без шума. Что-то грядет, Максимка. И умные маги сейчас сидят по норам и носа не кажут.

Меня передернуло.

— Значит, это зачистка. И я остался последним, просто потому, что был в опале? Отлично. Просто великолепно. Ты знаешь, кто это делает?

Изольда отрицательно повела хелицерами.

— Нет. Но тучи сгущаются. Я чувствую, как дрожит Паутина. Тебе стоит быть очень осторожным на этом балу.

— Я буду.

— Она не моя ученица, Изольда. Но спасибо. Я твой должник.

Изольда склонила массивную голову набок, и её хитиновый корсет скрипнул. Через мгновение послышались неуверенные шаги Леси. Я встал с дивана и проскользнул между мохнатыми лапами хозяйки, чтобы встретить её.

Леся вошла, всё еще бледная, но уже взявшая себя в руки. Её глаза метнулись к Изольде, но паники в них уже не было, только благоговейный трепет.

— Эм. Здрасьте. То есть… Изольда. Извините за то, что я там… ну, в обморок чуть не упала. Непривычно просто.

Изольда небрежно махнула одной из передних лап, на которой сверкнул перстень с огромным сапфиром.

— Пустое, ягодка. Ты держишься молодцом. Иные мужики при виде меня штаны пачкают, а ты ничего, стоишь. — Она перевела взгляд всех восьми глаз на меня, и в них загорелся огонек стилиста. — А теперь, Максимка… Негоже идти к Боярам в таком виде. Ты же похож на побитого жизнью библиотекаря. Давай-ка сделаем из тебя человека.

— Изольда, у меня нет времени на дефиле…

— Цыц! — припечатала она. — Ты идешь в логово волков. Если будешь выглядеть как овца — сожрут. Ты должен выглядеть как охотник. Или как грех, который они не могут себе позволить. Какой фасон предпочитаешь?

— Эм… — я оглядел ряды вешалок. — Знаешь что, решай сама. У тебя вкус лучше.

— Наконец-то проблеск здравого смысла в твоей голове, — довольно прострекотала она.

Изольда метнулась к дальним вешалкам с грацией атакующей кобры. Через секунду передо мной лежал костюм.

Не просто костюм, который можно любить в любом магазине, нет, это была броня для светского раута. Ткань — черная, как самая глухая ночь в Нави, матовая, поглощающая свет.

— Паучья шерсть, — пояснила Изольда, видя мой взгляд. — Смешанная с кашемиром и нитями мрака. Пулю не остановит, но от сглаза прикроет. И сидит идеально. Примерь.

Я зашел за ширму. Брюки сели как влитые, словно я в них родился. Рубашка белая, хрустящая, с жестким воротником контрастировала с моей слегка смуглой кожей. Пиджак скользнул на плечи, и я вдруг почувствовал себя… иначе. Выше. Опаснее. Ткань облегала плечи, подчеркивая ширину спины, и сужалась к талии.

Вышел из-за ширмы, поправляя запонки из черного оникса.

Изольда издала восхищенный клекот.

— Ну вот. Теперь ты не оборванец с Хитровки. Теперь ты — Князь Тьмы.

Я посмотрел на Лесю.

Она сидела на краешке кушетки и просто… застыла. Кружка с чаем, которую она держала, опасно накренилась. Её глаза расширились, зрачки стали огромными. Она смотрела на меня так, словно впервые видела. Рот слегка приоткрылся, и я заметил, как она судорожно сглотнула.

— Макс? — выдохнула она, и голос её звучал хрипло. — Ты… вау.

— Нормально? — я одернул манжеты, чувствуя себя немного неловко под её пристальным взглядом. — Не слишком пафосно?

— Ты выглядишь… — она запнулась, краснея до корней волос. — Ты выглядишь так, будто владеешь этим городом…

Я криво усмехнулся. Комплимент от Леси, которая обычно видела меня в растянутых свитерах и с похмельем, дорогого стоил.

— Ладно, — я повернулся к Изольде. — Спасибо. Это шедевр. Теперь к делу. Мне нужно уйти, навести справки и подготовиться к балу. Изольда согласилась, чтобы ты посидела здесь.

Леся с трудом оторвала взгляд от моего пиджака и моргнула, возвращаясь в реальность.

— Здесь? С ней?

— Я ненадолго. Эти норы экранированы лучше, чем бункер Сталина. Сюда ни магия, ни спецназ не доберутся. Сейчас это самое безопасное место на земле для тебя.

Леся посмотрела на меня, такого непривычно шикарного и уверенного, потом перевела взгляд на гигантскую паучиху. Вдохнула поглубже и кивнула.

— Хорошо. Если ты так говоришь.

— Вот и славно, — весело прощелкала Изольда. — И пока ты здесь, ягодка, почему бы нам не заняться тобой?

Леся с опаской покосилась на хозяйку.

— Мной?

— Конечно. Негоже такой милой девушке ходить в этом… — Изольда брезгливо коснулась когтем Лесиной ветровки из секонд-хенда. — Мешке из-под картошки. У меня есть ткани, которые, кажется, ждали именно твоего оттенка глаз. Идем в примерочную, я хочу посмотреть, как на тебе заиграет лунный бархат.

Леся бросила на меня последний, немного панический взгляд. Я ободряюще кивнул ей. Она слабо, но храбро улыбнулась в ответ.

— Эм, конечно. Спасибо, Изольда.

Когда я повернулся, чтобы уйти, я увидел, как Леся, словно завороженная, следует за гигантским пауком через бархатную занавеску в святая святых — мастерскую.

Переодевшись обратно в свою одежду, я вышел из норы Изольды на солнечный свет и зажмурился. Корни вяза с глухим рокотом сомкнулись за моей спиной, снова превращаясь в обычный склон оврага.

Теперь, когда Леся была внутри, с плеч словно гора свалилась. Может, со стороны это и выглядит как безумие, оставить подругу в логове чудовища, но я знал: Изольда не предаст. Она чтит законы гостеприимства старой школы. За её паутиной Леся в безопасности, по крайней мере, пока я не вернусь.

Поднялся по склону оврага, вышел на просеку и нашел свободную скамейку. Пора было сделать пару звонков и выяснить, в какое именно пекло меня пригласили.

Представление обывателя о провидцах безнадежно испорчено телевизором и бульварной литературой. Люди думают, что это обязательно кто-то в балахоне со звездами, пялящийся в хрустальный шар или с умным видом разглядывающий кофейную гущу. Они были бы жестоко разочарованы, увидев меня за работой.

Я не фанат хрусталя, он бликует и собирает пыль. Гадание на кофейной гуще я презираю, это для скучающих домохозяек. Карты Таро я уважаю, но использую редко, только когда нужно разложить сложную многоходовку. Нет, то, чем занимаются настоящие Видящие, когда хотят поработать, выглядит куда прозаичнее: мы находим тихое место, падаем в кресло (или на скамейку в парке), откидываем голову и закрываем глаза.

Для прохожего это выглядит так, будто мужик просто решил покемарить после бурной ночи или страдает от похмелья. Но лучшие из нас могут, не вставая с этой скамейки, вскрыть любой сейф или узнать подноготную любого чиновника, просто прогулявшись по линиям вероятности.

Намек Изольды на то, что «умные маги попрятались», удачно наложился на одно воспоминание из утреннего разговора с Сергеем. Когда я спросил его про штатных прорицателей Совета, он отмахнулся: мол, Вениамин Львович пишет мемуары, а Герасим, наш «штатный грек», занят на объекте в Питере.

И вот тут пазл не складывался. Герасим — придворная болонка Совета. Он никогда не отказывался от работы, особенно если она сулила премию и благосклонность Бояр. Чтобы он променял экстренный вызов в Москве на какую-то рутину в Питере? Бред.

Это была лишь догадка, тонкая ниточка, но интуиция подсказывала — потяни за неё, и вытащишь слона. Я хотел поговорить с Гера, но времени мотаться по городу и целовать закрытые двери у меня не было. Нужно было срезать угол.

Эта техника называется «Хождение по Тропам».

Ты выбираешь нить своего собственного будущего и следуешь по ней, как Тесей в лабиринте, только вместо клубка у тебя — варианты твоих же решений. Ты проживаешь ситуацию в голове, но с полной отдачей, получая обратную связь от мира.

Моим первым пунктом назначения была квартира Герасим на Остоженке, в «Золотой миле». Элитное жилье, где квадратный метр стоит как почка.

Я закрыл глаза и шагнул в вероятность.

Я увидел, как ловлю такси, как мы стоим в пробке на Садовом. Вот я вхожу в мраморный подъезд, консьерж кивает мне (мы знакомы). Поднимаюсь на лифте. Стучу в массивную дверь из мореного дуба. Тишина. Я нажимаю на звонок, слышу трель внутри, но за дверью — пустота. Ни дыхания, ни скрипа половиц. Квартира была давно пуста. Энергетический след хозяина выветрился, осталась только пыль. Пока я наблюдал, эта ветка будущего истончилась и рассыпалась серым пеплом — тупик. Я так и не вошел внутрь.

Следующей была его «берлога» — загородный дом в старом дачном поселке в Переделкино. Герасим любил строить из себя интеллигента и жил в деревянном срубе, окруженном соснами.

Я снова нырнул в будущее. Увидел себя, идущего по размытой весенней грунтовке к высокому забору. Вокруг шумели сосны, где-то лаяла собака. Дом стоял на пригорке, темный и угрюмый. Ставни закрыты наглухо, на воротах висит тяжелый замок, покрытый ржавчиной, которой там не должно быть.

Но главное, на калитке висела незримая печать. Отвод глаз. Что-то, что мягко, но настойчиво толкало меня в сторону: «Тебе сюда не надо, иди мимо». Я попытался в видении обойти дом, найти лазейку в заборе, но картинка начала мигать и рябить, как старая кинопленка.

Взлом — это не магия, это ремесло. И руки у меня всегда росли из нужного места.

Я закрыл глаза и прокрутил пленку вероятности вперед. Вот я подхожу к парадной двери его сруба, достаю отмычки. Щелчок, второй. Дверь поддается. Мое будущее «я» делает шаг внутрь, в темную прохладу прихожей, и…

Твою ж мать.

Ладно, этого я не ожидал. Герасим, конечно, та еще крыса канцелярская, но минировать собственный коврик? Обычно он ограничивался сигналкой. Но в этом варианте будущего, едва моя нога коснулась паркета, с потолка рухнула невидимая, но тяжелая пелена. «Сеть Мары». Мое фантомное тело скрутило судорогой, и через секунду от меня осталась только кучка дымящихся костей.

Значит, Гера не просто уехал. Он в глухой обороне.

Может, черный ход?

Я перемотал время назад и пустил своего двойника в обход, через кусты сирени, к неприметной двери на веранде. Шаг на скрипучее крыльцо. Поворот ручки.

Господи Иисусе. Это было просто жестоко.

Я даже не знал, что человеческое тело может растворяться с такой скоростью. Это была «Мертвая вода» в концентрации, способной прожечь танковую броню. Я смотрел, как плоть моего двойника стекает с костей серой жижей, и меня едва не вырвало прямо на скамейку в Лосином Острове.

Я резко открыл глаза, разрывая контакт. В ближайшее время я определенно не собирался лезть на частную собственность Герасима. Как только я принял это решение, жуткие варианты будущего схлопнулись и исчезли, так и не став реальностью.

Меня била мелкая дрожь. Наблюдать за собственной смертью, да еще в таких подробностях — опыт паршивый. К этому невозможно привыкнуть.

Успокоившись, я заставил себя сосредоточиться. У меня заканчивались варианты, но оставалось еще одно место. «Схрон», которым мы с Герой пользовались сто лет назад, когда еще не разругались окончательно. О нем знали только двое. И если он хотел забиться в нору, где его не достанет ни Совет, ни черти лысые…

Я нырнул в поиск. Старое Введенское кладбище. Заброшенный склеп одной купеческой семьи, который давно вычеркнули из реестров.

Бинго.

Я не мог с такого расстояния разобрать, о чем мы говорим, но я четко видел: я спускаюсь в склеп, и там горит свет. Герасим там. Живой и трясущийся от страха.

Я открыл глаза и встал. Нужно было заскочить домой за «инструментами», а потом предстояла поездка на другой конец города.

Самый быстрый способ путешествовать для мага — это Врата. Или, как их называют в народе, порталы. Принцип прост: ты сворачиваешь пространство в трубочку, соединяя точку А и точку Б через изнанку мира. Это высший пилотаж, требующий идеальной памяти и знания места назначения до каждого камушка. Ошибка на миллиметр — и ты выйдешь из стены, оставив половину задницы в кирпичной кладке.

К сожалению, я один из немногих магов в Москве, кто не может пользоваться Вратами. Проклятие профессии. Прорицание работает со временем и информацией, мы не можем гнуть физическое пространство. Мой дар позволяет мне видеть дорогу, но идти по ней мне приходится своими ногами.

Так что, пока «белая кость» шагает через зеркала, я топаю к метро.

Следующий вариант — оседлать какую-нибудь тварь. В старых сказках Иванушки-дурачки скакали на Сивках-Бурках или летали на коврах-самолетах. В реальности выбор у нас побогаче, но и поопаснее: воздушные элементали, прирученные виверны или Симарглы. Это медленнее, чем шагнуть через Врата, но у живого транспорта есть жирный плюс: он доставит тебя в такие дыры, где магические координаты не работают.

Плюс, это дает возможность почесать свое эго редким и дорогим зверем. Но есть и минус: полет на крылатом волке над Садовым кольцом средь бела дня привлекает слишком много внимания. ПВО сейчас нервное, могут и ракету вслед пустить, приняв за беспилотник-переросток.

Для тех же, кто, как я, лицом не вышел для создания порталов и не имеет личного зверинца, есть третий путь. Мастера-артефакторы клепают так называемые «Путевые Камни». Это одноразовые или многоразовые ключи, дающие доступ к черновым кротовым норам пространства. Они работают только по маршруту «точка А — точка Б», и жрут уйму энергии, но для такого «пешехода», как я, это часто единственный способ не стоять в московских пробках.

Несмотря на название, это не обязательно камни. Мой выглядел как обломок кости мамонта, пожелтевший от времени, с вырезанными на нем рунами «Путь» и «Ветер». Стоя посреди своей спальни, я проверил снаряжение, сосредоточил волю, прорычал формулу активации на старославянском и толкнул пространство перед собой.

Секунду ничего не происходило, а потом воздух пошел трещинами. Появился рваный, мутный провал. Края его мерцали инеем. Я быстро шагнул внутрь, пока проход не схлопнулся, отрезав мне пятки.

Первое, что ударило в лицо — холод.

Здесь было градусов на двадцать ниже, чем в моей квартире. Я оказался на вершине скалистого пика, парящего где-то в слоях Верхней Нави. Вид слева захватывал дух: внизу расстилалось море густых, ватных облаков, пронзаемое черными иглами скал. Это был не Урал и не Кавказ — это было отражение гор, которых нет на картах, легендарные Рипейские горы.

Солнце здесь светило ярко, но не грело.

Сзади раздался звук, похожий на шелест тяжелого плаща и цокот когтей по граниту. Я обернулся и невольно улыбнулся, чувствуя, как отпускает напряжение.

— Здравствуй, Буран. Давно не виделись, бродяга.

Зверь глухо рыкнул, приветствуя меня, и этот звук прошел вибрацией через подошвы ботинок.

Это был Симаргл — крылатый пес небес. Огромный, в холке мне по грудь, покрытый густой, серебристо-белой шерстью, которая искрилась на солнце. Вместо передних лап у него были мощные, похожие на орлиные, конечности, а от лопаток расходились два гигантских перистых крыла. Хвост, пушистый и длинный, как у лиса, заметал снежную крошку на камнях.

В мифах Симарглы охраняют Древо Жизни. Этот же охранял только мою заначку с едой.

Он подбежал ко мне, смешно подергивая влажным черным носом, и толкнул меня массивной головой в грудь, едва не сбив с ног. Я рассмеялся, доставая из кармана кусок вяленого мяса — специальное угощение, которое я всегда носил для него.

— Голоден? — спросил я, скармливая ему мясо. Симаргл деликатно, одними губами взял угощение, стараясь не задеть мои пальцы клыками, способными перекусить лом. — Поешь, брат. Нам предстоит долгая дорога.

— Эй, странник! — хриплый голос донесся с севера, перекрывая свист ветра. — Хватит слюнявить мою псину. Иди сюда, раз уж приперся.

Глава 7

Я усмехнулся, скармливая Бурану последние кусочки мяса, потрепал его по мощной, покрытой инеем холке и двинулся на голос.

Обогнув скальный выступ, я увидел старую, почерневшую от времени лачугу, сложенную из кривых бревен. Перед ней, на плоском валуне, сидел человек, который выглядел древнее, чем эти горы. Он колдовал над котелком, подвешенным над маленьким, но жарко горящим костерком.

Герасим, или, как он предпочитал, чтобы его звали в узких кругах, Гера, выглядел на крепкие шестьдесят, хотя ему было далеко за восемьдесят. Сильный, жилистый, он сидел в одной льняной рубахе с закатанными рукавами, игнорируя мороз Верхней Нави. Его волосы, когда-то цвета соломы, теперь были белыми как лунь. На поясе висел короткий меч, ксифос, но висел так привычно и небрежно, словно был частью тела.

— Самое паршивое на такой высоте, заставить воду закипеть по-человечески, — проворчал он вместо приветствия, не поднимая головы. — Вечно недовар. Ладно хоть ты вовремя.

Я сел на соседний валун, чувствуя, как холод камня пробивает через брюки.

— Вижу, ты не потерял хватку, старик.

— Цыц! Я забыл о прорицании больше, чем ты когда-либо узнаешь, щенок.

— Вот я и удивлялся, сколько ты еще помнишь.

— О, обхохочешься. — Герасим метнул в меня колючий взгляд из-под кустистых бровей. — Знаешь, в чем беда вашего поколения? Никакого уважения к старшим. Думаете, раз научились видеть на пять минут вперед, так уже бога за бороду ухватили…

Я глянул на котелок, пропуская его ворчание мимо ушей.

— Вода закипит через девяносто пять секунд.

— Это не кипение. Это бульканье. На такой высоте температура кипения ниже, физику учи, двоечник. И кого ты лечишь своими цифрами? Имей терпение хоть раз в жизни.

Я усмехнулся.

— Рад тебя видеть, Гера. Живым.

— Еще бы. Будь добр, подай кружки. Вон там, в сумке.

Я достал две помятые эмалированные кружки и стал ждать. Было что-то успокаивающее в этом ритуале: смотреть, как Герасим с видом алхимика заваривает горные травы, слушать его ворчание. Вид отсюда открывался невероятный — бесконечные пики Рипейских гор, залитые холодным солнцем, дикая, первозданная мощь.

— Я удивлен, что эта халупа еще стоит, — сказал я наконец.

— Простоит, — буркнул он, разливая пахучий отвар. — Подольше, чем ты, возможно.

— Полагаю, ты знаешь, зачем я здесь.

Герасим фыркнул в кружку.

— Еще бы. Ты шумишь, когда идешь сквозь время, Максим. Я весь день покоя не знал, всё ждал, когда ты нарисуешься. Наследил в эфире, как слон в посудной лавке.

— Ладно. — Я обхватил горячую кружку ладонями. — Почему ты отказал Сергею?

— А сам как думаешь? — Он ткнул в меня пальцем. — Я не хочу лезть в ту мясорубку, в которую ты с разбегу прыгаешь. И если у тебя есть хоть капля мозгов, ты тоже свалишь. Возвращайся к Изольде, забейся в самую глубокую щель и сиди там, пока шторм не утихнет.

— Это не так просто.

— Если влезешь — сдохнешь. У Совета нет столько золота, чтобы оплатить твои похороны. — Он сердито зыркнул на меня. — Раньше мне приходилось пинками гнать тебя к этим бюрократам. А теперь ты сам лезешь в пасть?

— Есть кто-то еще. Темные.

— Плюнь и разотри.

— А что насчет твоего дома? Зачем превращать дачу в камеру пыток?

Герасим криво ухмыльнулся, обнажив крепкие желтые зубы.

— Попался, да? Нечего было нос совать.

Его ухмылка тут же погасла.

— Эти ребята играют без правил, Макс. Если хочешь, чтобы они от тебя отстали, говори на их языке. Языке силы и смерти.

Я отвернулся, глядя на облака внизу.

Герасим изучал меня долгим, тяжелым взглядом.

— Было время, когда ты бы душу продал, лишь бы увидеть, как Темный маг подыхает в такой ловушке. Передумал? Стал гуманистом?

— Дело не в этом. — Я снова повернулся к нему. — Слушай, я был не в курсе раскладов. Я сидел в своей лавке, торговал благовониями. Но ты-то в курсе. У тебя уши везде. Что происходит?

Герасим отхлебнул чаю, поморщился, потом пожал плечами.

— Нарывало давно. Темные хотят легализации. Полной. Я знаю, — он поднял руку, пресекая мои возражения, — они и так в шоколаде. Бизнес, власть. Но им мало. Они хотят кресла в Совете. Официально. Чтобы переписать Законы под себя.

Я уставился на него.

— В Совете? Ты серьезно?

— Старые новости, парень. Совет расколот, как гнилой орех. «Голуби» хотят договориться, «ястребы» хотят войны, но боятся. Темные давят. Они вербуют. Агрессивно. Кого-то покупают, кого-то…

— Я знаю, что бывает с теми, кого не купить, — жестко сказал я.

— Но они не едины. В этом вся соль. — Герасим махнул рукой куда-то на юг, в сторону невидимой Москвы. — В этом Святилище лежит артефакт Предтеч. Калибр — планетарный. Тот Темный князь, который его хапнет, станет абсолютным лидером. Он подомнет под себя все кланы. Совет тоже хочет эту игрушку — как ядерный чемоданчик, чтобы диктовать условия. И всем им нужен Видящий, чтобы вскрыть замок. — Он ткнул пальцем мне в грудь. — И все они предпочтут увидеть тебя мертвым, чем работающим на конкурентов. Вот почему я здесь, в этой дыре. И ты должен быть здесь.

Мы помолчали. Только ветер свистел в щелях хижины.

— Что делает эта штука? — спросил я.

— Без понятия. Защита такая, что мозги плавит на подлете. Совет знает больше, но молчит. Я не подхожу близко. Жить охота.

— Так вот что ищут Горелый и Хазад.

Герасим покачал головой.

— Горелый и Хазад — это просто кулаки. Мясо. Кто-то дергает их за ниточки. Кто-то очень умный и очень старый.

Я вспомнил женщину в маске. Холодный взгляд, властный голос. Почему-то я был уверен — это она.

— Так теперь ты знаешь расклад, — прервал мои мысли Гера. — Что будешь делать?

— Не знаю, — честно ответил я.

Герасим фыркнул.

— Чушь собачья. Ты попрешься на этот бал, хоть кол на голове теши. Я скажу тебе, чем это кончится. Светлые и Темные будут рвать друг другу глотки за эту железку. Прольют море крови, разнесут половину Москвы, пока кто-то не победит. А потом всё пойдет по-старому. — Он замолчал, глядя на меня в упор. — Что с тобой, Максим?

Я молчал, крутя пустую кружку в руках.

— Когда ты приполз ко мне после Воронова, — тихо сказал Герасим, — я тебе говорил: «Забудь о мести. Уйди в тень. Живи своей жизнью». Тогда ты послушал. А теперь лезешь в петлю. Ты же умнее этого.

— Может, я просто устал прятаться, — сказал я, поднимая глаза. — Может, мне надоело быть «терпилой». А как насчет друзей? Семьи? У тебя нет ничего, за что ты бы встал и дрался до конца?

— Ты вообще слышишь, что я говорю? — Глаза Герасим стали жесткими, как льдинки. — Помнишь мой первый урок? «Всё, что ты впускаешь в свою жизнь, ты должен быть готов бросить за десять секунд. И уйти, не оглядываясь». Всё остальное — балласт. Якорь, который утянет тебя на дно. Ты спрашиваешь, есть ли у меня что-то, за что я бы сдох? Нет, Максим, ты, идиот, нет! Вот почему мне восемьдесят три, и я всё еще копчу это небо. Думаешь, ты нашел бы меня здесь, если бы я сам не захотел? Как только ты уйдешь, я снимусь с якоря. И ты меня не увидишь, пока всё не уляжется. Или пока я не прочту твой некролог.

— Тяжело так жить, — сказал я наконец.

— А кто обещал, что будет легко?

Я поставил кружку на камень со звонким стуком.

— Спасибо за чай, Гера.

Герасим промолчал, отвернувшись к огню. Я встал и пошел прочь. Симаргл, дремавший у скалы, поднял голову и проводил меня долгим взглядом. Я не стал его гладить на прощание.

— Бывай, Буран.

Я достал из кармана костяной ключ, чтобы вернуться домой.

Всю дорогу обратно меня грызли мысли.

Когда я встретил Герасим, я был разбит. После того, как я сбежал из плена чернокнижника Воронова, я горел желанием вернуться и убить их всех. Герасим, старый циник и мастер прорицания, подобрал меня, вытащил из депрессии и научил главному: управлять собой. Как гасить гнев, как отстраняться. «Холодная голова живет дольше», — говорил он.

Это спасло мне жизнь. Если бы я тогда вернулся мстить, меня бы размазали. Уйти в тень, стать никем, позволить миру забыть о Максиме Курганове — это был единственный выход. И я это сделал.

Но теперь…

При всём моем уважении к сединам, мы с Гером так и не стали настоящим тандемом «Мастер и Ученик». И сейчас, шагая по промерзшим камням Нави к порталу, я вспомнил почему.

В нём была эта мертвая отстраненность. Пустота, которой он гордился и которой я втайне завидовал. Я понимал: именно то, как Герасим отрезал себя от людских страстей, давало ему ту кристальную ясность видения, до которой мне было как до Луны пешком. Его дар был чистым, как водка из морозилки, и таким же обжигающе холодным.

Я не мог заставить себя стать таким. Сбежал в свою лавку на Хитровке, забился в щель подальше от клановых войн, но я не стал отшельником. Оброс связями, странными, кривыми, но живыми. Изольда, ветреная Ветряна, теперь вот Леся… Делало ли это меня худшим Видящим, чем он? Или, может быть, я приобрел что-то, что старый циник давно потерял?

К тому времени, как я вывалился из портала обратно в Лосиный Остров, солнце уже садилось. Западное небо над Москвой полыхало багровым заревом, словно город снова горел, как в двенадцатом году. Верхушки сосен чернели на этом фоне острыми пиками. Земля еще хранила остатки дневного тепла, но лес уже затихал, готовясь к ночной охоте. Люди уходили, уступая место тем, кто прячется в тенях.

Я прислонился к шершавому стволу осины, глядя в небо. Впервые я всерьез взвесил совет Герасима.

Что, если бы я послушал его? Просто развернулся, плюнул на всё и исчез? Спрятался бы в такой дыре, где меня не найдет даже поисковая собака. Я снова был бы в безопасности, как в те годы после побега из подвала Воронова…

А был ли я в безопасности?

Эта мысль ударила меня под дых. Я замер. Откуда она взялась? Я ведь всегда считал, что моя «нора» надежна. Я не лез в политику, не светился на радарах. Я был в безопасности. Если уйду сейчас, сохраню шкуру.

Но даже прокручивая в голове маршруты отхода, я уже знал ответ. Я никуда не пойду.

В самый черный час моей жизни Сергей и весь их хваленый Совет бросили меня подыхать. Они отвернулись, спасая свои кресла. Если я сейчас сбегу, бросив Лесю на растерзание Горелому и той твари в маске, я стану ничем не лучше их. Я стану таким же упырем в дорогом костюме, только без костюма.

Я отбросил сомнения, как пустую пачку сигарет, и потянулся к витиеватым корням вяза, чтобы открыть проход.

Знакомить двух существ из разных миров — это всегда русская рулетка. Никогда не знаешь, когда выстрелит. Особенно если один из них, перепуганная девчонка с проклятием, а вторая — древняя хтоническая сущность, выглядящая как ночной кошмар арахнофоба.

Спускаясь по темному туннелю в будуар Изольды, я нервничал. В голове крутились сценарии катастрофы: Леся впала в истерику, Изольда потеряла терпение и вышвырнула её (или, что хуже, спеленала в кокон). До сих пор Леся держалась молодцом, но у любой психики есть предел прочности. Что, если остаться один на один с гигантской говорящей паучихой было последней каплей?

Погруженный в эти мрачные мысли, я сначала даже не узнал звук, который доносился из глубины зала. Он был настолько неуместен здесь, в подземелье Нави, что мозг отказывался его классифицировать.

Я замедлил шаг, озадаченный. Завернул за последний поворот, отодвинул бархатную портьеру и замер.

Звук был приглушенным, доносился из-за тяжелой парчовой ширмы в дальнем углу, но это был искренний, живой смех. В подземелье Нави, в логове хтонического чудовища, это звучало так же дико, как церковный хор в привокзальной чебуречной.

Изольда царила в центре зала, нависая над огромным дубовым столом.

— Вот, видишь? — прострекотала она.

Она колдовала над платьем цвета утреннего тумана над рекой, что-то меняя в его структуре прямо на ходу. Изольда работала всеми четырьмя передними лапами одновременно. Зрелище было гипнотическим: костяные иглы и ножницы мелькали с такой скоростью, что сливались в размытое пятно. Она вплетала в ткань отблески заклинаний.

— Твои инстинкты не врали, ягодка. Болотная зелень тебя мертвит, а вот жемчужно-серый… это твоё. Я убрала лишнюю тину, так что примерь-ка еще раз.

— Ага, сейчас! — крикнула Леся из-за ширмы. — А то розовое мне тоже понравилось!

— Розовое оставим для похорон врагов, оно их с толку собьет… О, явился, не запылился. Привет, Максим.

— Здравствуй. — Я кивнул на гору шелка и бархата, наваленную на ближайшей оттоманке. — Вижу, времени зря не теряла.

— Макс! — голос Леси звучал глухо, будто она боролась с узкой горловиной. — Ты видел эти вещи? Это отвал башки! Тут такие ткани…

Я криво усмехнулся, глядя на паучиху.

— Женская тяга к шмоткам сильнее инстинкта самосохранения, да? Арахнофобия капитулировала без боя.

— Не будь язвой, — отмахнулась Изольда когтистой лапой и скользнула через комнату, чтобы перекинуть платье через верх ширмы. Тонкие обнаженные руки Леси взметнулись, перехватывая наряд. — Держи, радость моя. Покрутись пока, а я займусь нашим угрюмым рыцарем.

Изольда дернула бархатный шнур, открывая другую примерочную нишу, где на манекене висел мой «костюм Князя Тьмы».

— Теперь слушай сюда, Максим, — её тон резко сменился на стальной. — Прежде чем ты влезешь в этот шедевр, поклянись мне здоровьем, что будешь его беречь.

— Конечно.

— Я серьезно, Курганов. Ты будешь вешать его на плечики, чистить только сухим паром… как это у вас называется?

— Химчистка.

— …и не дашь его порвать, прожечь, заляпать эктоплазмой или растворить в кислоте.

— Да ладно тебе, — я закатил глаза. — Не так уж часто это случалось.

— О, неужели? — Изольда угрожающе щелкнула жвалами. — А как насчет того первого кафтана, который я сплела тебе из лунной пряжи?

— Это было десять лет назад! — возмутился я. — Я тогда бежал из подвалов Воронова! Ты бы вообще заметила разницу, если бы вместо кафтана не вернулся я сам?

— Это был полный гардероб, Максим! И одна из лучших моих работ по вплетению удачи. С небольшой штопкой он бы до сих пор носился…

— Ты прекрасно знаешь, что там была мясорубка. Я не мог вернуться и попросить охрану отдать мне мои вещички.

— А тот зипун, который я сшила тебе для Охоты на Жар-Птицу? — не унималась она. — Ты хоть представляешь, как трудно вывести кровь волшебного существа из бархата? Она же светится в темноте! А парадный мундир для Вече? Ты просил сделать его огнестойким, и я сделала. Я даже дала тебе гарантию на температуру плавления стали. А потом…

— Я просил огнеупорный, а не драконоустойчивый! — огрызнулся я. — И вообще, тот инцидент с младшим Горынычем был не моей виной. Это была самооборона!

— О чем вы там спорите? — крикнула Леся, шурша тканью за ширмой.

— Ни о чем, — хором рявкнули мы с Изольдой и переглянулись.

В её изумрудных глазах мелькнула странная искра.

— Думаю, будет правильно, если она пойдет с тобой на бал, — вдруг сказала паучиха, понизив голос.

Я моргнул. Я сам крутил эту мысль в голове всю дорогу обратно, но услышать это от неё…

— Сборище Совета — не песочница для новичков, Изольда. Там акулы плавают.

— Ей когда-нибудь придется учиться плавать. К тому же, Максим… — Изольда наклонилась ко мне, и её дыхание пахло полынью. — Ты не делаешь ей одолжения, пряча её под юбкой. Судьбу не обманешь, сидя в норе. Ей нужно увидеть тех, кто на неё охотится.

Прежде чем я успел спросить, что она видит своими многогранными глазами в линиях вероятности Леси, Изольда развернулась всем своим массивным телом и скользнула в свои личные покои за дальней портьерой.

— Одевайся, — бросила она через плечо. — И только попробуй помять лацканы.

Я пожал плечами, вошел в нишу и уставился на костюм, разложенный на столе. Черная ткань словно поглощала свет, обещая сделать меня тенью и королем одновременно. Наверное, стоило попросить джинсы и бронежилет, но с Изольдой спорить — себе дороже.

— Что это было? — с любопытством спросила Леся через стенку. Голос её звучал приглушенно. — Про Жар-Птицу и Горыныча? Вы серьезно?

Я начал стягивать свой свитер, чувствуя себя немного глупо за ширмой.

— Изольда вечно ворчит на то, в каком состоянии я возвращаю её шедевры, — крикнул я, расстегивая джинсы. — Будто я специально катаюсь в них по асфальту.

— А это ведь нечасто случается, правда? — голос Леси звучал с надеждой.

— Нет. — Я замялся, мысленно перебирая последние пару лет. Драка с упырями в Люберцах (минус пальто), стычка с огненным элементалем в Капотне (минус пиджак). — Не совсем. — Я снова посчитал. — Ладно, может быть, статистика не в мою пользу. Но я прихожу к ней за «броней» только тогда, когда собираюсь сунуть голову в улей с очень злыми пчелами.

— Ты имеешь в виду, как сейчас?

— Да, как…

Я замолчал, уставившись снова на свой новый прикид. Изольда его слегка усовершенствовала, как я посмотрю, вшила руны под прокладку, их было практически не видно, но я их ощущал.

— Макс?

— М?

— Возьми меня с собой. На бал. Я не буду путаться под ногами, честно.

Я не ответил сразу, и Леся приняла мое молчание за сомнение.

— Ну послушай. Если эти упыри меня ищут, то многолюдный прием в центре — самое безопасное место, так? Там куча магов, охрана, ментальный фон забит под завязку. Им будет труднее что-то выкинуть на виду у всего Совета. И я могу помочь. Услышать что-то, заметить… У меня же чуйка.

Я наконец справился с брюками и взял в руки галстук-бабочку, пропуская шелк сквозь пальцы.

— Изольда надоумила, да?

Леся замолчала. Тишина была красноречивее любых слов. Я покачал головой, накидывая ленту на шею и глядя в зеркало.

— Быстро же она к тебе прикипела. Обычно она гостей пытается либо съесть, либо унизить.

— Так, эм… можно?

— Можно, — выдохнул я. — Собирайся.

— Правда? — в её голосе прорезался щенячий восторг. — Круто!

Я покачал головой, но улыбаться не стал. Мне хотелось спросить, понимает ли она, что просится на казнь, где главным блюдом можем стать мы. Но портить момент не хотелось.

Едва слышный шорох, звук хитина о бархат, предупредил меня, что хозяйка вернулась.

— Ну, как успехи, красавец? — прострекотала Изольда, бесцеремонно отдергивая штору. Понятие личного пространства для древней богини Недоли было чем-то абстрактным.

Она оглядела меня с ног до головы всеми восемью глазами, и я услышал довольное цоканье жвал.

— Хорошо. Даже очень.

Я повернулся к зеркалу.

На вешалке это был просто дорогой черный костюм. На мне… Из зеркала на меня смотрел не уставший владелец лавки с Хитровки, а кто-то другой. Холодный, уверенный, знающий себе цену. Князь, который вышел из тьмы, чтобы собрать дань.

Если бы я встретил этого парня в переулке, я бы перешел на другую сторону улицы. И это мне нравилось.

— Ну?

Я бросил последний взгляд, поправил запонки.

— Годится. Ты волшебница, Изольда.

— Я богиня, дурачок, не путай табель о рангах. — Она протянула мне что-то белое. — На, приколи к лацкану.

Я с любопытством посмотрел на предмет. Это была бутоньерка, но не из цветка. Это был сложный узел, сплетенный из той же мерцающей белой паутины, похожий на стилизованный цветок папоротника. Я почувствовал магию — тонкую, вяжущую, с фирменным почерком Недоли, но она спала.

— Что это?

— О, думаю, ты сам разберешься, провидец.

Изольда скользнула к соседней примерочной, где шуршала Леся.

— Ну что, ягодка, готова поразить свет?

Я вышел в центральную залу, вертя в пальцах белый узел и сканируя его будущее. Структура плетения была знакомой… Это была инверсия. Зеркало. Этот узел не создавал удачу, он поглощал неудачу. Он создавал вакуум вокруг носителя.

Мои глаза расширились. Ох…

Это был щит. Щит от Леси. Изольда сплела эту штуку, чтобы я мог стоять рядом с ней, держать её за руку, танцевать и не получить при этом люстрой по голове или инфаркт. Ювелирно. Чертовски ювелирно.

Я приколол бутоньерку к лацкану. Она тут же словно приросла, став частью костюма.

— Все готовы? — раздался бархатный голос Изольды. — Давай, Максим, не спи, ты должен это видеть.

Я поднял глаза как раз в тот момент, когда бархатная портьера отлетела в сторону.

Из полумрака вышла девушка.

На секунду я забыл, как дышать. Это была Леся, но мозг отказывался соотносить это видение с той девчонкой в кроссовках, которую я знал.

На ней было платье цвета речного тумана и лунного света. Бело-зеленое, словно сотканное из утренней дымки над омутом. Оно оставляло плечи и руки обнаженными, облегало стан и ниспадало вниз сложными, текучими слоями, напоминающими рябь на воде. Ткань мерцала при каждом движении, меняя оттенок от бледного нефрита до снежного серебра.

Вокруг её рук была наброшена прозрачная шаль, тонкая, как паутинка бабьего лета. Каштановые волосы были убраны в высокую, сложную прическу, переплетенную белыми лентами, открывая тонкую, беззащитную шею.

Она выглядела как Мавка, как хозяйка Медной горы, вышедшая к людям на одну ночь. Красивая той пугающей, потусторонней красотой, от которой в старых сказках добры молодцы теряли голову и уходили жить в лес.

Леся неуверенно замерла, теребя край шали, и посмотрела на меня огромными глазами, ожидая вердикта. В этом наряде, в этом свете её бледность казалась аристократичной, а её странность — загадочностью.

— Ну? — спросила Изольда с гордостью Пигмалиона.

— Твою ж мать… — выдохнул я честно.

— Ну, что скажешь? — спросила Леся. В её голосе звенело нервное напряжение, но улыбка была от уха до уха.

Я смотрел на неё несколько долгих секунд, прежде чем ответить. Сказать правду — что она выглядит так, будто сошла с полотна Врубеля, — значило бы выдать слишком много эмоций.

— Недурно, — наконец выдавил я. — Совсем недурно.

Изольда презрительно фыркнула, и этот звук был похож на треск разрываемой ткани.

— Не слушай этого сухаря, ягодка. Ты выглядишь совершенно. Еще пара штрихов, и ты будешь готова затмить их всех.

К тому моменту, как мы наконец раскланялись с хозяйкой подземелья, солнце уже рухнуло за горизонт. Когда корни вяза расступились, выпуская нас обратно в мир, над верхушками сосен Лосиного Острова уже высыпали первые, колючие звезды. Воздух остыл, пахло прелой листвой и надвигающейся ночью. Парк затих, словно прислушиваясь к нашим шагам.

— Тебе понравилось? — спросил я, когда мы выбрались из оврага на твердую почву.

— Очень! — Леся сияла. Трудно было поверить, что всего несколько часов назад она готова была упасть в обморок от одного вида паучьих лап. — Слушай, а Изольда… Она правда та самая? Ну, из древних мифов? Недоля? Ткачиха судеб?

— Если бы мне пришлось делать ставку, я бы сказал, что мифы писали с неё. Ну, или с её сестры. Люди любят упрощать.

Леся затормозила, глядя на меня широко раскрытыми глазами. До неё наконец дошел масштаб.

— Но это же… это сколько ей лет?

— Тысячи три? Четыре? До крещения Руси точно. — Я пожал плечами. — Я никогда не спрашивал. У женщин неприлично спрашивать возраст, особенно у тех, кто может откусить тебе голову за бестактность.

Парк стремительно пустел. Одинокие собачники и спортсмены-энтузиасты разбежались по домам, и здесь, в самой глухой части лесопарка, мы остались одни. Когда последние отсветы заката погасли в небе, мы поднялись на пригорок и вошли в березовую рощу.

Я сунул руку во внутренний карман пиджака и достал стеклянный стержень — заземлитель, который использовал на крыше. Сжал его в кулаке и начал шептать формулу призыва.

— Что ты делаешь? — с любопытством спросила Леся, кутаясь в шаль.

— Вызываю нам «бизнес-класс», — усмехнулся я. — Элементаль воздуха по имени Ветряна. Только, ради бога, будь с ней повежливее. Она дама ветреная, в прямом смысле.

Ветряна, должно быть, крутилась где-то поблизости, подслушивая сплетни сосен. Едва я закончил фразу, как передо мной из ниоткуда возник тугой вихрь из прошлогодней листвы и пыли.

— Привет, Максимка!

Леся подпрыгнула, когда голос раздался прямо из пустоты, а вихрь уплотнился, принимая форму полупрозрачной девицы в сарафане, сотканном из тумана и тополиного пуха. Ветряна ткнула в Лесю призрачным пальцем:

— О! А это кто?

— Это Леся, — представил я. — Можешь уплотниться на секунду? А то девушку пугаешь.

— Ладненько!

Леся снова вздрогнула, когда Ветряна, по её мнению, материализовалась из воздуха в полуметре от её носа. Сегодня внучка Стрибога решила примерить образ русалки-утопленницы: длинные, распущенные волосы, в которых запутались сухие листья, и бледная кожа. Она подплыла ближе, бесцеремонно разглядывая Лесин наряд.

— Красивое! Блестит, как иней!

— Эм, приятно познакомиться, — выдавила Леся, пытаясь вернуть челюсть на место. Она сделала шаг назад, но Ветряна тут же закружилась вокруг неё волчком, быстрее, чем глаз успевал следить.

— Ветряна, тормози! — окликнул я. — Нам нужно в Замоскворечье, в особняк Морозова. Подбросишь?

Ветряна замерла в воздухе, и её глаза-вихри загорелись восторгом.

— О, бал! Танцы! Я хочу туда! Там музыка гремит, там бокалы дзынькают!

И с радостным визгом она растворилась в порыве ветра, оставив нас одних посреди березовой рощи.

— Ветряна! — рявкнул я в пустоту. — Ветряна, твою дивизию!

Хлопок, и элементаль снова возникла перед нами, моргая белесыми ресницами.

— Привет, Максимка! О! — Она снова ткнула пальцем в Лесю, словно видела её впервые. — А это кто?

Я тяжело вздохнул, массируя переносицу. Память у духов воздуха короче, чем у золотой рыбки.

— Можешь отнести нас в особняк? Нас обоих. Сейчас.

— Погнали!

Ветряна налетела на нас, как шквал. Я почувствовал тошнотворное чувство развоплощения, когда тело начинает превращаться в туман… Но вдруг всё резко прекратилось. Меня вышвырнуло из потока, и я больно ударился подошвами о землю, едва устояв на ногах.

Я огляделся, ошарашенный. Такого раньше не случалось. Ветряна отлетела метров на пять и парила там, надув губы. Она указывала на Лесю пальцем.

— Не хочу её брать.

— В чем дело? — спросил я.

— Она кусается. — Ветряна поежилась, и по её призрачному телу прошла рябь. — Больно. Жжется, как молнии.

Леся поникла. Возбуждение и радость от нового платья мгновенно слетели с неё, оставив привычную маску обреченности.

— Это я, — глухо сказала она. — Моё Лихо. Я знаю.

— Всё в порядке, — начал я.

Леся покачала головой.

— Ничего не в порядке, Макс. Я должна была догадаться. Нельзя мне к нормальным… существам. — Она попыталась улыбнуться, но вышла гримаса боли. — Иди один. Я доберусь на метро… или вообще не пойду. Встретимся потом.

— О, я думаю, мы можем придумать кое-что получше. — Я шагнул к ней и протянул руку. — Дай ладонь.

Леся посмотрела на мою протянутую руку, потом мне в глаза. В её взгляде плескался страх.

— Эм, ты что делаешь?

— Изольда очень старая и очень мудрая тётка, — сказал я спокойно. — Твое проклятие ей как слону дробина. И прямо сейчас оно не может навредить и мне тоже.

Я коснулся белой бутоньерки на лацкане своего пиджака.

— Видишь этот узел? Пока он белый, я в «домике». Я заземлен. Так что, — я улыбнулся, — готова лететь?

Леся смотрела на меня долго, пугающе неподвижно. Когда она наконец заговорила, её голос был холодным и злым.

— Ты издеваешься надо мной?

Я опешил.

— Что?

— Я никого не могу касаться. Ты прекрасно это знаешь. Я ломаю судьбы, Макс. Если это такая шутка… то она очень жестокая.

— Леся! — Я постучал пальцем по плетеному цветку. — Изольда сплела это специально для тебя. Это «науз»-перевертыш. То же самое заклинание, что и твое проклятие, только вывернутое наизнанку. Оно жрет неудачу. Пока ты рядом с ним, Ветряна будет в порядке. И я тоже.

Маска холода на лице Леси треснула, и я увидел под ней паническую неуверенность. Она посмотрела на меня, потом на Ветряну, которая всё еще дулась в сторонке. Я не убирал руку.

Леся сделала один нерешительный шаг вперед, почти войдя в зону досягаемости. А потом вздрогнула, как от удара током, и отшатнулась назад, мотая головой.

— Нет. Я не могу.

Я опустил руку, но не отступил.

— Леся, всё будет хорошо.

— Ты не знаешь этого! — выкрикнула она, и в голосе прорвались слезы. — Откуда ты можешь знать наверняка? А если не сработает? А если я тебя убью?

— Я не знаю? Может быть, потому что я, черт возьми, вижу будущее? — Я остановился и глубоко вздохнул, давя в себе раздражение. Сарказм тут не поможет. — Я знаю, ты не видишь, как эта штука работает. Ты привыкла ждать удара. Но поверь мне хоть раз. Просто поверь.

Леся стояла, обхватив себя руками за плечи, и отчаянно мотала головой, борясь с желанием и диким, животным страхом навредить единственному человеку, который пытался ей помочь.

— Слушай, я думал, вы с Изольдой нашли общий язык? — я начал терять терпение. — Эта старая ведьма тебе симпатизирует. Поверь, она бы и когтем не пошевелила ради абы кого. Если она сплела этот узел, значит, он держит удар. Поверь её мастерству.

— Нет.

— Да ё-моё! — я в сердцах пнул кучку прошлогодней листвы. — И что ты собираешься делать? Куковать тут до рассвета, пока лесничий не найдет?

Леся снова покачала головой. Её лицо окаменело, а голос стал пугающе ровным, безжизненным.

— Я доберусь сама. Особняк Морозова в Замоскворечье, так? Я найду дорогу. Метро еще работает.

— Нет, ты не можешь. — Я шагнул к ней, перекрывая путь. — Ты не дойдешь даже до Садового кольца. Горелый, Хазад и та тварь в маске тебя пасут. Твое Лихо, может, и отведет глаза одному пьяному гопнику, но оно не спасет тебя от трех боевых магов, которые идут по следу!

— Значит, придется рискнуть.

— Это не риск! Это суицид! Ты труп, если высунешься отсюда одна!

— А ты труп, если я тебя коснусь!

Я замер, уставившись на неё. Леся тяжело дышала, глядя на меня с яростью загнанного зверя. Потом она осознала, что именно выкрикнула, и сдулась. Закрыла глаза, сделала глубокий, дрожащий вдох и распрямила спину. Когда она снова посмотрела на меня, в её глазах был страх.

— Спасибо, что пытался, Макс. Правда. Но не надо. Лети с Ветряной один. Я доберусь. Или нет.

— Вот оно что, да? — медленно протянул я. — Ты боишься.

Леся застыла, потом нервно дернула плечом.

— Всё в порядке, — бросила она сухо. — Иди.

— Ты боишься того, что случится. — Я коротко, нервно рассмеялся, пытаясь разрядить обстановку. — Слушай, дурочка, тебе не о чем волноваться. Всё будет нор…

Леся уставилась на меня тяжелым взглядом.

— Тебе смешно?

— Нет. — Я тут же стер ухмылку. — Послушай, бояться нечего…

— Ты не можешь этого знать, — в её голосе прорезался металл.

— Знаю. Я видел…

— Ты не знаешь всего!

— Я знаю достаточно об этом узле, чтобы…

— Заткнись!

Я отшатнулся, словно получил пощечину. Леся шагнула ко мне, и её обычно испуганные глаза теперь метали молнии.

— Ты вечно думаешь, что знаешь всё! — выплюнула она мне в лицо. — Что ты самый умный, что видишь всех насквозь! Но ты ни черта не знаешь! Ты не знаешь, каково это — носить это в себе. Ты никогда не чувствовал, как оно жрет всё, к чему прикасается. Перестань строить из себя бога, Максим! Ты не понимаешь, с чем играешь!

Я уставился. Никогда не видел Лесю такой. Эта тихая мышка, которая обычно боялась лишний раз вздохнуть, сейчас орала на меня посреди темного леса.

— Леся…

— Прекрати! Хватит мной командовать! Я не хочу твоих… Я не хочу… — Голос её сорвался, превратившись в сдавленный хрип. Я сделал шаг вперед, но она отскочила, сверля меня безумным взглядом. — Нет! Не подходи!

Я сделал глубокий, медленный вдох, пытаясь погасить вспышку раздражения. Леся смотрела на меня, кусая губы, чтобы не разрыдаться, и я лихорадочно перебирал в голове слова, которые могли бы пробить эту стену паники.

— Слушай, — сказал я наконец, стараясь говорить мягко. — Ты верила мне до сих пор. Поверь еще раз.

— Нет! Я не… Я не могу… — Леся отвернулась, судорожно запустив пальцы в свою идеальную прическу, разрушая работу Изольды. Она дышала так часто, будто пробежала марафон. — Ты не понимаешь, о чем просишь, Макс. Я не могу подойти. Я…

— Если Изольда говорит, что узел держит, значит, он держит. Она богиня, Леся, а не торговка с рынка. Ты не причинишь мне вреда.

Леся судорожно втянула воздух.

— Макс, ты не знаешь, каково это — носить в себе Навь. Я живу только потому, что каждое утро говорю себе: «Так надо. Не смей никого касаться. Ты — проказа». Если я позволю себе поверить… Если я хоть на секунду расслаблюсь… — Она осеклась, осознав, что говорит вслух то, что прятала годами. Прижала ладонь ко рту, и в её глазах плескался животный ужас.

Я смотрел на неё — одинокую, перепуганную фигурку в роскошном платье посреди дикого Лосиного Острова, и наконец понял. Вся моя злость испарилась. Осталась только жалость. Тяжелая, горькая жалость к человеку, который сам себя запер в одиночную камеру.

Я протянул к ней руку, ладонью вверх.

— Леся…

Но она узнала это выражение в моих глазах. И это стало последней каплей.

— Не смотри на меня так! — взвизгнула она, пятясь к деревьям. — Не смей меня жалеть! Я не пойду на этот чертов бал! Я не хочу быть с тобой! Вали отсюда!

Я старался держать голос ровным, хотя внутри всё кипело.

— Всё в порядке, успокойся…

— Заткнись! — заорала она так, что с ближайшей березы сорвалась ворона. — Меня тошнит от тебя! От твоей тупой магии, от твоего высокомерия! Ты строишь из себя всезнайку, а сам такой же слепой, как и все! Я больше не хочу твоих уроков! Оставь меня в покое!

Вы, наверное, уже поняли, что я не святой и уж точно не кандидат в психотерапевты. Мой лимит терпения к чужому дерьму крайне низок, и я органически не перевариваю, когда на меня орут люди, которых я пытаюсь вытащить из петли. Вероятно, поэтому у меня нет ни постоянной девушки, ни нормальных друзей, но это тема для отдельного разговора под бутылку водки.

Разумная часть меня понимала: Леся несет чушь, чтобы вывести меня из себя, чтобы я плюнул и ушел. Это была защитная реакция. Проблема была в том, что это работало.

Я глубоко вдохнул носом вечерний воздух и незаметно сжал левую руку в кулак, вгоняя ногти в ладонь, чтобы болью перебить гнев. Затем медленно разжал пальцы. Когда я заговорил, мой голос звучал спокойно. Почти. Слишком спокойно, как затишье перед бурей.

— Давай проясним одну вещь, — произнес я, чеканя слова. — Я не оставлю тебя здесь одну, когда по лесу рыщут Темные.

— Это не твой выбор!

— Нет, мой, — огрызнулся я, теряя контроль. — Мне плевать, какую истерику ты закатываешь. Я не дам тебе сдохнуть из-за твоей глупости.

— Попробуй останови меня!

Глаза Леси были огромными и черными в сумерках. Она дышала загнанно, стоя вполоборота, напряженная как струна. Еще одно слово, еще одно движение, и она рванет в чащу, в бурелом, в темноту. И у меня было паскудное предчувствие, что в таком состоянии, на адреналине и магии хаоса, она может бежать быстрее меня.

Я замер, просчитывая рывок.

— Знаешь что? — сказал я, чувствуя, как напрягаются мышцы ног, готовые к погоне. — Ладно.

Я настиг Лесю в один прыжок, прежде чем из её горла вырвалось что-то, кроме сдавленного писка. Она попыталась метнуться в сторону, как заяц, но я перехватил её запястье одной рукой, а другой жестко обхватил за плечи, прижимая к себе.

И в ту же секунду я шагнул в зону поражения.

Для моего магического зрения проклятие Леси выглядело как клубящийся серебристо-серый туман, вечный спутник, дышащий ей в затылок могильным холодом. Стоило мне коснуться её кожи, как этот туман ожил. Серебряные щупальца Нави, жадные до чужого тепла, рванулись ко мне, чтобы ударить, сломать, искалечить. Если бы я не доверял мастерству Изольды больше, чем самому себе, у меня бы кишка тонка была сделать этот захват.

Но щупальца так и не коснулись моего тела.

Едва добравшись до лацкана пиджака, смертоносная энергия вдруг изогнулась, словно наткнувшись на невидимую воронку. Поток энтропии закрутило и всосало в белый плетеный узел бутоньерки, как воду в сухую губку. Серебристая муть лилась с Леси непрерывным потоком, стекая по моей одежде, как дождевая вода с промасленного брезента, не причиняя вреда. Я заметил краем глаза, как белоснежные лепестки амулета начали сереть, наливаясь тяжестью, но сейчас мне было не до этого.

Я на голову выше, тяжелее килограммов на двадцать и прошел школу уличных драк в девяностые, поэтому самонадеянно полагал, что удержать хрупкую девчонку, дело плевое.

В тот момент я усвоил важный урок: пытаться удержать здоровую, накачанную адреналином и паникой двадцатилетнюю девушку, которая всерьез решила спасти твою (и свою) жизнь бегством, — это всё равно что пытаться искупать дикую рысь в тазу. Без наркоза.

Всё длилось секунд тридцать, но это были очень долгие секунды, наполненные локтями, коленями и ногтями.

К тому моменту, как возня затихла, я держал Лесю в жестком захвате: её левая рука была заломлена за спину (аккуратно, чтобы не сломать, но надежно), а правым предплечьем я фиксировал её шею, прижимая спиной к своей груди. Вторая рука Леси вцепилась в мой рукав, пытаясь разжать стальные тиски, но тщетно.

Ветряна наблюдала за нами с ветки ближайшей осины, болтая полупрозрачными ногами. Ей, очевидно, было весело. Духи любят драму.

— Ладно, — выдохнул я, когда Леся в очередной раз заехала мне пяткой по голени. — Хватит пытаться оторвать мне руку. Замри и слушай.

Леся дернулась еще раз, всем телом, потом вдруг обмякла, как тряпичная кукла. Её плечи задрожали мелкой дрожью.

— Так-то лучше, — прохрипел я ей в самое ухо, стараясь перекричать шум крови в ушах. — Смотри вокруг. Небо не упало. Молния меня не убила. Твое проклятие меня не касается, Леся. Я держу тебя, и я все еще жив. Дошло?

Повисла долгая, звенящая пауза. Лес молчал. Ни дерево не рухнуло, ни земля не разверзлась.

— Да, — наконец выдавила она приглушенным, ломким голосом.

— Отлично, — я чуть ослабил хватку, но не отпустил. — План такой: мы идем на этот чертов бал. Как только окажемся внутри, за периметром защиты, можешь делать всё, что твоей душеньке угодно. Хоть в туалете прячься, хоть шампанское глуши. Но до тех пор я тебя не отпущу. Ясно?

Она судорожно кивнула, царапнув щекой ткань моего пиджака.

— Ветряна! — рявкнул я. — Тащи нас в особняк!

— Бо-о-ольно, — капризно протянула элементаль, с опаской косясь на серебристую дымку вокруг нас.

— Всё будет нормально. Она тебя не обожжет, я буфер. Работай!

— Ну… ладно! — Ветряна спрыгнула с ветки и закрутилась волчком.

Вихрь налетел на нас, и мир снова потерял очертания. Я почувствовал, как мое тело распадается на молекулы воздуха. Случайные клочья Лесиного проклятия попытались лизнуть Ветряну, но бутоньерка на моей груди сработала как громоотвод, жадно втянув их в себя.

Через секунду мы уже не стояли на земле — мы были ветром, несущимся над ночной Москвой к огням Замоскворечья.

Леся ахнула, но звук растворился в свисте ветра прежде, чем она успела испугаться по-настоящему. Наши тела потеряли плотность, рассыпавшись на миллионы ледяных искр. Я всё ещё держал её за руку, но теперь это ощущалось так, словно я сжимал поток холодного, скользкого дыма. Если бы она захотела вырваться, я бы не удержал — пальцы прошли бы сквозь туман. Но теперь она держалась за меня. Вцепилась обеими руками в мою призрачную сущность, как утопающий в соломинку.

Ветряна взмыла вверх свечкой, и земля под нами смазалась в черно-зеленое пятно, когда мы пробили кроны деревьев и вырвались в открытое небо.

Не думаю, что когда-нибудь забуду этот полет. В нём было что-то первобытное, языческое — дикая смесь ужаса и восторга. Опасность осталась внизу, в тенях леса, и ждала впереди, в особняке Совета, но здесь, мы были свободны. Вся эта грязная возня, интриги, проклятия — всё осталось на грешной земле. Я летал с Ветряной сотни раз, но всегда один. Разделить это чувство с кем-то… это было странно. И пугающе интимно.

Москва ночью — это не город. Это живое, дышащее чудовище, одетое в электричество.

Вместо аккуратной сетки столиц, здесь царил хаос колец и радиальных лучей. Сверху Садовое кольцо выглядело как раскаленная золотая цепь, брошенная на черный бархат. Проспекты разбегались во все стороны светящимися реками лавы. Москва-река, черная, маслянистая змея, извивалась через центр, отражая в своей чешуе огни набережных и рубиновые звезды Кремля.

Сталинские высотки вздымались из тьмы как готические замки злых колдунов, подсвеченные снизу прожекторами, их шпили царапали брюхо неба. А где-то там, на горизонте, пульсировали холодным неоном башни Сити — зубы дракона из стекла и бетона.

Над нами, в редких разрывах городского смога, проглядывали настоящие звезды — холодные и равнодушные глаза предков. Орион и Большая Медведица смотрели на двух маленьких духов, несущихся сквозь ночь. Ветряна поднималась всё выше, в стратосферу, где воздух был тонок и чист, оставляя суету мегаполиса далеко внизу.

В какой-то момент я оторвал взгляд от гипнотической паутины огней и посмотрел на Лесю.

Её фигура была соткана из тумана и лунного света, полупрозрачная, зыбкая. Серебристая дымка её проклятия смешалась с магией воздуха, и теперь она казалась величественной. Она жадно впитывала этот вид. Всё, что я мог четко разглядеть — это её глаза. В них отражалась бездна, и в этот миг в них было что-то вечное, древнее, как сама Навь.

Только отчаянное давление её призрачной руки на моем запястье напоминало мне, что она всё ещё здесь, что она всё ещё человек, а не дух ветра.

Я почувствовал странный укол сожаления, когда Ветряна наконец начала снижение.

Мы миновали центр, перелетели через реку. Внизу поплыли невысокие крыши Замоскворечья — старой купеческой Москвы, где время течет медленнее. Вместо стекла и стали здесь были уютные дворики, купола церквей и особняки за высокими заборами.

Земля стремительно неслась навстречу. Ветряна заложила крутой вираж, гася скорость, и мягко, как падающее перо, опустила нас на брусчатку.

Перед нами, скрытый от посторонних глаз густым парком и мороком отвода глаз, возвышался особняк Морозова. Темный камень, готические башенки и окна, залитые теплым, живым светом свечей и магии.

Мы прибыли на бал.

Глава 8

Официально этот особняк, спрятанный в лабиринте переулков Замоскворечья, числится как «Усадьба купцов Морозовых», объект культурного наследия, вечно закрытый на реставрацию. Но в Теневой Москве его называют просто — Терем. Это не самое высокое здание в городе,сталинские высотки взирают на него свысока своих шпилей, но по концентрации власти, древней магии и кровавого золота на квадратный метр оно даст фору Кремлю.

Для простецов это просто мрачный фасад за высокой чугунной оградой, но для Видящих он сиял, как Китеж-град, поднявшийся из вод. Столп силы, пронзающий небо, символ того, что старые роды всё еще держат эту землю за горло. Официально внутри — пустые залы и леса реставраторов. И поскольку никто из смертных туда не заходит, никто не может сказать обратное.

Ветряна высадила нас в маленьком, заросшем липами сквере, куда не добивал свет уличных фонарей. Глядя вперед, я видел другие пары, выходящие из тонированных «Майбахов» или просто шагающие из воздуха на брусчатку. Они двигались к сияющему зеву парадного входа, как мотыльки на огонь Купальского костра.

Я чувствовал себя бодрым, злым, живым. Адреналин после безумной скачки по небу еще гулял в крови. Работа предстояла грязная, но я был готов.

Рядом со мной Леся не сводила глаз с громады особняка. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется или упадет в обморок, но путешествие сквозь стратосферу выжгло все слезы. Я ждал, скажет ли она что-нибудь, попросится ли назад, но вместо этого она лишь опустила взгляд и начала мелко дрожать, плотнее кутаясь в призрачную шаль, сотканную Изольдой.

Особняк стоял недалеко от Водоотводного канала, и с черной воды тянуло сырым, пронизывающим до костей ветром, в котором слышалось дыхание речных русалок.

— Идем внутрь, — сказал я, беря её под локоть. — Нечего мерзнуть. В аду сейчас теплее.

— Я в норме, — выдавила Леся.

Я мысленно вздохнул, подавив желание закатить глаза, обнял её за плечи, чувствуя через ткань пиджака, как она напряжена, и потянул к парадному входу.

— Там есть гостевые комнаты, — сказал я ей на ухо. — Будуары, курительные салоны. Я найду тебе тихий угол, где можно отсидеться за защитным контуром.

Леся молча покачала головой.

Я остановился и посмотрел на неё в упор.

— Что не так?

— Я иду с тобой.

— Чего?

Леся не подняла глаз, упрямо глядя себе под ноги. Я возвел очи к черному московскому небу, едва сдерживаясь, чтобы не ляпнуть что-то язвительное, от чего ситуация станет только хуже.

Сначала мне пришлось чуть ли не силком тащить её сюда, через небо и страх, а теперь, когда я предлагаю безопасное укрытие, она упирается рогом. Я вижу чертово будущее, я знаю, какой курс доллара будет в следующий вторник, но женская логика для меня всё равно остается темным лесом, слишком много нитей вероятностей.

— Ладно, — выдохнул я наконец, беря себя в руки. — Твой выбор. Но слушай внимательно. Ты входишь в место, где знание — это заточка в рукаве. Рот на замке. Ничего о себе не рассказывай. Даже имя свое, «Леся» называй, только если прижмут к стенке. Полное имя, фамилию, дату рождения, забудь. Для мага Имя — это ключ к душе.

Я сжал её плечо чуть сильнее, чтобы дошло.

— Маги делят человечество на два сорта. Есть «Свои», волки. И есть овцы. Просто переступив этот порог, ты заявляешь, что ты не овца. Но доказывать это придется каждую секунду. Они будут судить тебя по тому, как ты стоишь, как смотришь, как держишь бокал. Люди там тебе не враги ну, по большей части, но и друзьями их назвать язык не повернется. Не расслабляйся ни на секунду. Спиной ни к кому не поворачивайся.

Ветер вернулся, взъерошив мои волосы, но на этот раз в нем не было речного холода. Я поднял глаза. Ветряна парила надо мной, снова растворившись в воздухе до состояния легкой ряби.

— Ты остаешься? — спросил я в пустоту.

Ветряна весело хихикнула и указала призрачным пальцем на сияющий особняк.

— Сделаем еще одного Искрящего Человека? Как в музее? Бах!

Леся посмотрела на меня, потом перевела взгляд на пустое место, где, по её мнению, висела элементаль. Она привыкала угадывать присутствие духа по движению воздуха.

— Искрящего Человека?

— Не спрашивай, — буркнул я. — Долгая история с пиротехникой.

Ветряна закружилась над нашими головами, как пьяная бабочка. Леся проследила за ней взглядом.

— Она думает, что ты устроишь веселье?

Вот это комплимент.

— Учитывая, что в её понимании «веселье» обычно включает разрушения и вызов МЧС, надеюсь, что нет.

— Не ты! — прошелестела Ветряна мне в ухо. Она ткнула пальцем в Лесю. — Она. Ох!

Лицо элементали вдруг озарилось детским восторгом. Она задрала голову вверх, увидела что-то в грозовых тучах над Москвой, может, отблеск далекой молнии или другого духа, и свечкой взмыла в ночное небо, исчезнув прежде, чем мы успели сказать хоть слово.

Мы с Лесей переглянулись. Вздохнули синхронно и двинулись к дверям.

Если снаружи особняк выглядел просто мрачным купеческим гнездом, то внутри царила совсем другая эпоха.

Вестибюль был спроектирован с размахом, достойным Екатерины Великой. Никакого модерна или хай-тека. Только тяжелый имперский шик восемнадцатого века. Высокие сводчатые потолки, расписанные нимфами и героями, сияли позолотой. Пол был выложен шахматкой из черного и белого итальянского мрамора, отполированного до зеркального блеска сотнями лет шаркающих подошв.

Огромные хрустальные люстры с настоящими восковыми свечами (магия не давала им оплывать и коптить) заливали пространство теплым, живым светом. Вдоль стен стояли малахитовые вазы в человеческий рост и лакеи в напудренных париках — живые люди или големы, поди разбери.

К нам, скользя по мрамору бесшумной походкой, направился подросток в расшитом золотом кафтане.

— Добрый вечер, сударь, сударыня, — произнес он с поклоном, в котором не было ни капли подобострастия, только вышколенная вежливость. — Вы на Ассамблею?

Я протянул ему плотную карточку с золотым тиснением. Паренек пробежал по ней глазами, на секунду задержав взгляд на гербе, и почтительно вернул.

— Благодарю-с. Кованая клеть в правой нише. Верхний ярус, Золотой зал.

Я кивнул, убирая приглашение во внутренний карман, и двинулся к указанной нише, где за ажурной решеткой скрывался подъемник. Леся с нескрываемым любопытством оглянулась на паренька в кафтане и, когда мы отошли на безопасное расстояние, прошептала:

— Кто это был? Швейцар?

— Ученик. Отрок, — тихо поправил я. — Мальчик на побегушках, мечтающий, что когда-нибудь ему позволят не просто открывать двери, а входить в них. Я сам когда-то начинал так же. Подавал пальто и надеялся, что меня заметят.

Мы вошли в тесную кабину лифта, стилизованную под карету: бархатные сиденья, зеркала в бронзе и никакой панели с кнопками, только рычаг из слоновой кости. Я потянул его вверх, и решетчатые двери с лязгом сомкнулись. Кабину дернуло, и мы плавно поползли вверх, хотя снаружи особняк казался всего в три этажа ростом. Здесь, внутри магического контура, пространство имело свои причуды.

— Слушай внимательно, — сказал я, глядя на свое отражение в зеркале, проверяя узел галстука. — Публика там будет пестрая. Настоящие маги, старые Бояре, их цепные псы, адепты-карьеристы и целая свита приживалок и содержанок, охотниц за магической кровью.

Лифт гудел, набирая скорость, и уши заложило, как в самолете.

— Что бы ты там ни увидела, не удивляйся. Если увидишь, как кто-то прикуривает от пальца или у кого-то змеиные глаза, ноль эмоций. Ты видела вещи и пострашнее. Готова?

Леся глубоко вдохнула, расправляя плечи в своем лунном платье.

— Готова.

— Добро. Надевай маску.

Кабина мягко остановилась, и кованые двери разъехались в стороны.

Нас встретил «предбанник»: шлюзовая камера безопасности, замаскированная под роскошный коридор. Путь преграждали четверо. Это были волкодавы — Гвардия Совета. Огромные мужики в дорогих, но плохо сидящих на грудах мышц костюмах. От них за версту несло чарами поиска и боевой волшбой.

Их глаза, цепкие и профессионально оценивающие, скользили осматривая нас с ног до головы. Старший, с перебитым носом и аурой, тяжелой, как могильная плита, шагнул вперед и молча протянул руку.

На этот раз проверка приглашения была не формальностью. Он провел над карточкой светящимся перстнем, потом так же просканировал нас. Я почувствовал, как чужая магия лизнула кожу, ища скрытое оружие или злой умысел, но «науз» Изольды надежно скрывал Лесино проклятие, выдавая лишь белый шум.

Убедившись, что мы чисты (насколько это вообще возможно в нашем кругу), гвардеец вернул карточку и коротко кивнул.

— Проходите. Приятного вечера на Ассамблее.

За их спинами возвышались массивные двустворчатые двери из мореного дуба, украшенные резьбой. Они медленно, торжественно распахнулись сами собой. Зал, в который мы шагнули, плевал на законы физики и архитектуры Замоскворечья.

Если снаружи это был особняк, то внутри, настоящий дворец, раздутый магией до размеров стадиона. Потолок уходил в бесконечную высь, теряясь в дымке, где вместо электрических ламп сияли сотни парящих сфер, имитирующих созвездия. Вдоль стен тянулся двойной ярус балконов с резными перилами, утопленных в тени так, что наблюдатели оставались невидимыми. В центре зала, подпирая этот невозможный небосвод, возвышалась исполинская колонна из цельного малахита, похожая на окаменевшее Мировое Древо.

Всё здесь кричало о деньгах и власти. Золото, хрусталь, паркет из редких пород дерева, отполированный до состояния катка. Свет отражался от зеркал в пол, множился и дробился, так что в зале было светло, как в полдень на Красной площади. Это слепило, и мы с Лесей на секунду замерли, моргая, пока глаза привыкали к этому великолепию.

Сотни людей. Мужчины во фраках и мундирах, женщины в платьях, стоимость которых могла бы покрыть внешний долг небольшой африканской страны. Они двигались, разговаривали, смеялись, сбивались в стайки по интересам.

Входная группа располагалась на возвышении, и с нашей позиции «галерки» мы видели весь этот террариум как на ладони. Слева, на эстраде, живой оркестр наяривал что-то из классики, и пар пятьдесят кружились в вальсе. Справа была зона для «серьезных людей»: столы с зеленым сукном для преферанса и магического покера, где ставками были не только деньги, но и годы жизни. У центральной колонны ломились столы с икрой и шампанским, а в дальнем конце, полускрытая малахитовым стволом, в воздухе висела, медленно вращаясь, прозрачная сфера, дуэльная арена, внутри которой уже мерцали чьи-то щиты.

Мы простояли там минуту, просто впитывая атмосферу. На нас пока никто не смотрел, мы были свежим мясом, еще не брошенным на сковородку. Но это ненадолго.

— Ну, — выдохнул я. — Погнали.

Я взял Лесю за руку. Она вздрогнула и рефлекторно дернулась, пытаясь вырвать ладонь, привычка одиночки, боящейся навредить. Но я не разжал пальцев, лишь ободряюще улыбнулся ей. Она замерла, глядя на наши сцепленные руки с недоверием.

— Давай немного пошумим.

Мы начали спускаться по широкой мраморной лестнице. Леся шла рядом, стараясь держать спину прямо, как учила Изольда. Пока мы шли, я скосил глаза на свой лацкан, стараясь сделать это незаметно.

Белоснежный узел-бутоньерка, сплетенный паучихой, менял цвет. Четверть его уже налилась чернильной тьмой — чернота медленно ползла по волокнам, всасывая невидимый серебристый туман Лесиного проклятия, как губка впитывает грязь. Защита работала, но счетчик был включен.

Я повел Лесю к оркестру и танцполу, лавируя между гостями. Вокруг нас текли реки шелка и бархата. В моих джинсах и свитере я бы здесь выглядел как сантехник, пришедший чинить унитаз во время коронации, но в «доспехах» от Изольды мы вписывались идеально.

Паучиха, может, и живет в норе под землей, но тренды сечет лучше любого кутюрье. Большинство мужчин были в смокингах или стилизованных мундирах, похожих на мой, а женщины… ну, они были в платьях. Я, честно говоря, не отличу кринолин от ампира, даже если мне приставят пистолет к виску. Я мужик, чего вы от меня хотите? Есть причина, по которой я доверяю свой гардероб древней хтонической сущности, а не собственному вкусу. Главное — на нас смотрели. И во взглядах этих я читал интерес.

Первый раунд остался за нами.

Оркестр на эстраде рвал жилы и струны. Играли Свиридова — вальс из «Метели». Музыка кружила голову, заставляя сердце биться.

— Танцуем? — бросил я Лесе, когда мы подошли к краю паркета.

Она мотнула головой, в глазах мелькнул испуг.

— Нет, спасибо. Я лучше постою…

— Неверный ответ.

Я потянул её на себя, увлекая в круговорот пар.

— Макс! — пискнула она, упираясь каблуками в мрамор. Кто-то из стоящих рядом «бояр» скосил на нас надменный взгляд, и Леся тут же перешла на панический шепот: — Ты с ума сошел? Я не могу… Я не умею… Я же всех тут угроблю!

— Расслабься, — процедил я сквозь зубы, перехватывая её правую руку своей левой и поднимая в позицию. — Узел держит. Изольда свое дело знает.

— Но я не умею танцевать! Я тебе ноги отдавлю!

— Просто следуй за мной. Не думай. — Я жестко, но аккуратно положил её вторую руку себе на плечо. Ладонь у неё была ледяная и влажная. — Вот так. Спину ровно. Начинаем с левой. Раз, два, три…

— Я не могу!

— …раз, два, три. Пошла! — скомандовал я и рванул её в первый поворот.

Леся споткнулась, чуть не повисла на мне мешком, но я удержал её жестким каркасом рук, заставив выпрямиться. Через пару тактов она перестала сопротивляться и начала отчаянно цепляться за меня, как утопающий за бревно, пока мы лавировали между кружащимися парами.

Со стороны я, может, и выгляжу как человек, который танцует только после литра водки на сельской свадьбе, но на деле вальсирую неплохо. Это у меня тяжелое наследие юности, проведенной в «ученичестве» у боярина Волкова. Старый чернокнижник любил повторять, что идеальный слуга (или идеальный убийца) должен уметь не только резать глотки в подворотне, но и кружить голову дамам на приеме. Он вбивал в меня эти «па» палкой, пока я не падал от усталости.

С тех пор я нечасто пользовался этим навыком, но это как езда на велосипеде, или как умение вскрывать замки: руки помнят.

У танцев есть одна приятная особенность: если партнер ведет уверенно и нагло, девушка может вообще не понимать, что происходит, но со стороны это будет выглядеть вполне сносно. Я держал ритм, позволяя Лесе привыкнуть к тому, что пол не уходит из-под ног, а сам сканировал толпу поверх её макушки.

Знакомых лиц было мало. Меня в такие места обычно зовут только в качестве мишени или «того парня, которого надо принести в жертву», а местная публика — это сливки общества. Элита. Те, кто решает судьбы, пока пьет шампанское. И большинство из них с радостью увидели бы мою голову на блюде.

Конечно, не все были магами. Многие были бы только адептами, или, может быть, даже не ими. Некоторые были бы заколдованы, и они проснулись бы завтра утром, вспоминая эту ночь как не более чем сон. А некоторые были бы учениками или даже рабами, здесь только по прихоти своих мастеров. А так же миллионеры с верхушки, знающие о изнанке мира, и поверьте времени они зря не теряли.

В чем главная подстава с магами, по их физиономии хрен поймешь, кто перед тобой. Никаких горящих глаз или искр из ушей, если только они не рисуются. Некоторые любят понты, конечно, но по-настоящему опасные игроки шифруются до последнего. Легко пялиться на женщину в платье из павлиньих перьев, которое больше открывает, чем скрывает, или на пижона в красном кафтане с тростью-змеей. Но бояться надо тех, кого ты не замечаешь. Серых мышек в углу.

Оркестр сменил темп на медленный, тягучий блюз. Леся начала понимать, что пол не уйдет из-под ног, и её судорожная хватка на моих плечах ослабла. Я почувствовал через ткань пиджака, как отпускает напряжение в её спине.

— Ну как, весело? — спросил я ей на ухо.

Вокруг неё всё еще клубилась невидимая для остальных серебряная муть проклятия, но белый узел Изольды на моем лацкане работал как пылесос, отводя энтропию от танцующих пар.

— Я тебе это припомню, — выдохнула Леся. Она всё еще была бледной, но глаза блестели.

— Сочту за «да».

— Все смотрят?

— Ага. Не парься, ты только начала входить во вкус.

Пальцы Леси больно впились мне в предплечье.

— Почему они все пялятся? — прошипела она. — У меня что, рога выросли?

— Наверное, гадают, где ты украла это платье. Или душу.

— Макс! — Леся дернулась, чтобы пихнуть меня, и чуть не сбилась с шага.

— Тс-с. Спокойно. Уронишь нас обоих — вот тогда точно запомнят.

Леся издала звук, похожий на нервный смешок.

— Мы тут свежее мясо, — пояснил я уже серьезно, ведя её в поворот. — Здесь все пасут всех. Сотня глаз уже записала нас в свои досье. Не удивляйся, если к тебе начнут клеиться с расспросами, как только музыка стихнет.

— Ко мне? Зачем?

— Любопытство. Сбор компромата. Кто ты, чья протеже, сколько стоишь.

— И что мне отвечать?

— Что угодно, главное, тумана напусти побольше. Ври, недоговаривай, улыбайся. Пусть сами строят теории, не мешай им ошибаться.

Мы сделали еще круг, пройдя опасно близко к эстраде. Музыканты, квартет бледных девиц. Взгляды у них были стеклянные: морок или легкая некромантия, чтобы не отвлекались. Мы развернулись обратно к центру, и я наконец увидел того, кого искал.

— Глянь через мое плечо, — шепнул я. — Видишь лощеного типа в темно-синем костюме с иголочки? Болтает с тем клоуном в красном.

— Мм… да, вижу. Кто это?

— Сергей. Наша главная заноза в заднице. Голос Совета.

— Тот, что звонил?

— Он самый.

Мы сделали еще один оборот.

— Ты пойдешь к нему? — спросила Леся.

— Пусть помаринуется. — Я заметил, как Сергей бросает на нас раздраженные взгляды. Ему не нравилось ждать.

Музыка стихла. Я с улыбкой отпустил Лесю и отвесил ей легкий, полушутливый поклон. Вокруг раздались вежливые, редкие хлопки.

— Это было… — Леся замялась. Она выглядела иначе, раскрасневшаяся вся. Впервые за всё время, что я её знал, она не казалась жертвой. — Я никогда…

— Знаю.

Я взял её под руку и повел с паркета, пока оркестр не грянул что-то бравурное. Торопиться не стал. Я знал, что Сергей сам нас перехватит.

Он материализовался из толпы, как черт из табакерки, прежде чем мы успели дойти до буфета.

— Максим! — Сергей изобразил радостное удивление, достойное «Оскара». — Какая встреча. Рад, что ты всё-таки выбрался из своей норы.

— Здравствуй, Сергей. Спасибо за приглашение.

— Не стоит. — Его взгляд скользнул по Лесе, цепкий и оценивающий. — Кажется, мы не представлены?

— Надеюсь, ты не пытаешься её увести, Сережа? — усмехнулся я, слегка сжав локоть Леси. — Это Сергей, мой старый… знакомый. Мы с ним много чего пережили.

Сергей поклонился ей с безупречной светской грацией.

— Честь имею. — Он выпрямился, и улыбка стала чуть холоднее. — Максим, если дама позволит, мне нужно украсть тебя на пару слов. Тет-а-тет. Борис, будь добр, развлеки сударыню.

Мужчина, тенью стоявший за спиной Сергея, шагнул вперед. Типичный чинуша из аппарата: серый костюм, серое лицо, глаза-буравчики.

— Прошу прощения, — сказал я Лесе. — Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

— Всё в порядке, — сказала она и улыбнулась Сергею загадочной улыбкой, которой я её учил. — Приятно познакомиться.

Сергей снова поклонился, развернулся на каблуках и двинулся сквозь толпу. Я пошел следом. За спиной я слышал, как Борис начал что-то бубнить про архитектуру зала.

— «Скоро вернусь»? — пробормотал Сергей, не оборачиваясь, когда мы отошли достаточно далеко. — Ты так и не научился не давать обещаний, которые не можешь сдержать, Макс.

— Не будь таким самоуверенным.

Люди расступались перед Сергеем, провожая нас взглядами. Сергей был здесь фигурой, я — темной лошадкой в слишком хорошем костюме.

— Я согласился только послушать, Сережа.

— Думаешь, выторгуешь условия получше?

Я лениво усмехнулся.

— О, ты удивишься, сколько народу нынче интересуется вашим каменным истуканом. Конкуренция на рынке бешеная.

Сергей резко глянул на меня через плечо, его лицо дернулось, но он промолчал.

Мы миновали толпу у столов с икрой, где сновали слуги в белых ливреях и непроницаемых масках (чтобы не подслушивали), и поднялись по винтовой лестнице на галерею "второго" яруса.

Здесь было тише. Музыка и гул голосов остались внизу, приглушенные магией и расстоянием. Коридор был пуст, стены обшиты дубовыми панелями. Слева через арочные окна открывался вид на главный зал — муравейник в золоте и шелке.

Коридор упирался в массивную дверь. Приемная.

Мы вошли. Я сразу же просканировал пространство, проверяя фигуры, ждавшие внутри.

Перед массивными створками внутренней двери, преграждая путь, застыли два истукана.

Это были не люди и не звери. Это были Волоты — гиганты из забытых легенд, выкованные из черненого серебра и золота. Ростом они были сажени в полторы, плечи шириной с дверной проем. Их тела напоминали древние латы, сросшиеся с плотью, а лица были скрыты глухими личинами, стилизованными под лики языческих идолов, безэмоциональные, жестокие маски с прорезями для глаз.

В четырехпалых металлических ручищах они сжимали огромные секиры-бердыши, лезвия которых гудели от напряжения, а за спинами угадывались контуры каких-то сложных механизмов, напоминающих свернутые крылья или орудийные стволы. Их головы медленно повернулись в нашу сторону, и в глазницах вспыхнул холодный, граненый свет топазов.

Присутствие этих стражей означало одно: за дверью сидит Боярин Совета. Сергей не шутил.

— Сергей Воронцов, — бросил мой спутник, даже не замедляя шага. Он небрежно махнул рукой в мою сторону. — Он со мной.

Сергей подошел к двери и остановился, оглянувшись на меня с легким раздражением.

— Шевелись, Максим. У нас мало времени.

Глава 9

Серебряные Волоты не сдвинулись ни на дюйм, но их топазовые глаза следили за каждым моим движением, непроницаемые и мертвые. Сергей стоял в тени их огромных тел с небрежностью хозяина. Я знал, что он рисуется, и понимал, что мне ничего не грозит, пока я с ним. Но я слишком долго выживал благодаря паранойе, чтобы чувствовать себя уютно, проходя под этими занесенными секирами.

От одной мысли, что эта гора зачарованного металла может ожить и превратить меня в фарш, по спине пробежал мороз.

Я глубоко вдохнул и шагнул вперед. Один из идолов чуть склонил голову, провожая меня взглядом. Не видел стыков в его броне; он выглядел как монолит, вырезанный из единого куска руды.

Скользнул взглядом по его будущему. Там не было развилок, не было выбора. Сплошная, прямая линия. Волоты — это куклы без воли, запрограммированные на абсолютное подчинение Совету. Ходили слухи, что их невозможно уничтожить, только расплавить. Я никогда не видел, чтобы этот слух проверяли на практике, и не горел желанием стать испытателем.

Сергей толкнул тяжелую створку, и мы вошли.

Комната внутри была погружена в полумрак. Высокие сводчатые потолки терялись в тени, а пространство было заставлено дюжиной тяжелых кресел, обитых бархатом. Вся левая стена представляла собой гигантское окно — прозрачную панель, выходящую прямо в Золотой зал.

Внизу кипела жизнь: кружились пары, сверкали магические дуэли, слуги разносили подносы. Это была идеальная ложа — видеть всех и оставаться невидимым. Я помнил, что снизу эта стена выглядела как глухая малахитовая кладка или огромное зеркало. Односторонний обзор. Мы видели их грехи, они видели только свое отражение.

В комнате сидели пятеро, но мой взгляд сразу прикипел к мужчине в центре.

Ему было около шестидесяти. Благородная седина, лицо, покрытое морщинами власти, и глаза — глубокие, темные омуты, в которых утонуло немало надежд. Я видел его портреты в хрониках, но вживую встретил впервые. Мне потребовалась секунда, чтобы соотнести лицо с легендой.

Это был Боярин Левашов. Один из столпов Совета, серый кардинал внешней политики.

Он поднял тяжелый взгляд, когда мы вошли.

— Господин Курганов. Рад, что вы нашли время почтить нас своим присутствием.

Он лениво махнул рукой остальным присутствующим, безликим клеркам и адъютантам.

— Оставьте нас.

Они повиновались беспрекословно, тенями скользнув к выходу и бросая на меня косые, любопытные взгляды. Сергей замешкался в дверях.

— Ваше сиятельство?

— Спасибо, Сергей. Ты свободен.

Сергей метнул на меня острый взгляд, полный предупреждения, и вышел, плотно притворив за собой дверь. Раздался мягкий, маслянистый щелчок замка.

Мы с Левашовым остались одни.

Хотя я видел бурлящий зал внизу, в комнате повисла тишина. Абсолютная звукоизоляция. Снаружи нас не могли ни видеть, ни слышать. Мы были в аквариуме, отрезанном от мира.

Я сканировал линии вероятности с той самой секунды, как подошвы моих ботинок коснулись брусчатки во дворе, пытаясь предугадать, что ждет Лесю и меня. И до сих пор горизонт был чист, по крайней мере, от прямой угрозы, вроде снайпера на крыше или проклятия на дверной ручке. Но стоило мне переступить порог этого кабинета, как будущее взбесилось. Оно дробилось, ветвилось на сотни троп, как трещины на льду Байкала, и теперь я понимал почему.

Прорицание — наука точная, но у нее есть предел. Можно предсказать падение камня, потому что у камня нет желаний. Но вы не можете предсказать Игру Костей, когда их бросает сама Судьба. Любая сложная система — это хаос. Но есть кое-что похуже хаоса.

Воля.

Свободная воля — это та скала, о которую разбиваются волны предвидения. Если человек, обладающий Силой, еще не сделал выбор, ни один Видящий не заглянет за этот горизонт. Ты видишь варианты, но это всего лишь призраки, морок, который тает так же быстро, как утренний туман над рекой.

Пытаясь прочесть намерения Боярина Левашова, я получал столько ответов, что голова шла кругом. Десятки сценариев, меняющихся каждую секунду. В одних мы пили чай, в других он приказывал меня убить, в третьих — нанимал. Это был опасный человек. Игрок.

Когда я остался стоять у двери, не двигаясь с места, Левашов ленивым жестом указал на кресло из карельской березы по правую руку от себя.

— Присаживайся, Максим.

— А как насчет неё?

Левашов поднял на меня тяжелый взгляд, в котором плескалась вековая скука.

— Кого?

Я прочистил горло, не сводя глаз с пустой точки пространства.

— Вы приказали всем выйти, ваше сиятельство. — Я кивнул на пустоту за его спиной, метрах в двух от кресла. — А как насчет нее?

Левашов смотрел на меня долго, его лицо оставалось неподвижной маской, вырезанной из мореного дуба. Во второй раз за эти пару минут по моей спине пробежал холодок, который бывает, когда заглядываешь в открытый гроб.

— Машенька, — произнес он наконец, и голос его лязгнул, как затвор. — Явись.

Воздух в том месте, куда я смотрел, подернулся рябью, словно марево над асфальтом в жару, и начал густеть. Секунду назад там было пусто, а в следующее мгновение там стояла призрачная, полупрозрачная фигура.

Это была не Ветряна и не привычный элементаль воздуха. Обычные духи стихий несут в себе что-то дикое, первобытное, чуждое человеческому пониманию. Эта же…

Это была Мавка. Или Навка, как их звали в старину. Неупокоенная душа, вырванная из Нави и закованная в кандалы служения.

Выглядела она как живая женщина, только сотканная из лунного света и речного тумана. Высокая, статная, с распущенными волосами, которые падали на плечи тяжелыми, влажными волнами, похожими на водоросли. Она была абсолютно нага, её тело, безупречное, молочно-белое, с едва заметной синевой вен, просвечивало сквозь дымку. Она была пугающе, порочно красива той красотой, от которой в омутах тонут рыбаки.

Я почувствовал невольный отклик мужского естества, инстинктивную реакцию на нагую красоту, но тут же подавил её, когда встретился с ней взглядом.

Её глаза светились ровным, мертвенным белым светом без зрачков. В них не было ни мысли, ни желания, ни души. Только пустота. Она смотрела на меня с безразличием, абсолютно неподвижная, не дышащая. Идеальное оружие, у которого вырезали всё человеческое, оставив лишь прекрасную оболочку и инстинкт убийцы.

— Любопытно, — произнес Левашов, и в его голосе проскользнула тень интереса. — Как вы её учуяли, Максим?

Я не учуял её. Ни нюхом, ни магическим зрением.

— Профессиональная тайна, ваше сиятельство.

— Хм. — Левашов потерял интерес и отвернулся к окну. — Садитесь. Машенька, в угол. Пошла.

Молча, не касаясь пола, призрачная Мавка скользнула в самый темный угол кабинета. Я заметил, что точка, где она стояла секунду назад, находилась бы аккурат за спинкой того кресла, на которое мне указал боярин.

Кем бы или чем бы она ни была, это существо меня пугало до икоты. Она была абсолютно невидима — как для глаз, так и для моего внутреннего взора. В эфире она не фонила. Единственный способ, которым я узнал о её присутствии, это «дыры» в будущем. В тех вариантах реальности, где я садился в предложенное кресло, моя жизнь внезапно и болезненно обрывалась.

Я демонстративно обошел стол и рухнул в кресло с другой стороны от Левашова то, на которое он не указывал.

Пока я устраивался, мой мозг лихорадочно перебирал досье на человека, сидящего рядом. Хотя Левашов официально еще не входил в ближний круг старейшин, в кулуарах шептались, что он один из самых сильных колдунов Совета. Это ставило его в десятку самых опасных людей страны. Если Сергей его цепной пес, значит, мой бывший друг поднялся по карьерной лестнице куда выше, чем я думал.

Как и про большинство Бояр, про Левашова ходили слухи, что он, Морочник, менталист высшего круга, способный влезть в голову и переставить там мебель по своему вкусу. Но это могли быть и байки для острастки. Его истинные цели оставались загадкой… но ничто из того, что я слышал, не вязалось с идеей нанимать опальных провидцев с Хитровки.

Внизу, за бронированным стеклом, кипела жизнь. Окно выходило прямо на сферу дуэльной арены. Двое магов внутри гоняли «Ярило» — старинная забава, смесь фехтования и перестрелки шаровыми молниями. Один катал сгусток белого пламени, другой — черного. Лица их были искажены напряжением. Вокруг арены на ступенях толпились зрители, делали ставки, смеялись, но до нас не долетало ни звука. Эта немая сцена за стеклом выглядела жутковато, как немое кино про конец света.

— Полагаю, вы можете помочь мне с одной… деликатной проблемой, — наконец прервал молчание Левашов.

Его голос был сухим, отстраненным, лишенным эмоций, как шелест страниц в архиве. Он даже не смотрел на меня, его тяжелый взгляд блуждал по толпе внизу, выискивая кого-то или просто оценивая стадо.

— Надеюсь, Сергей ввел вас в курс дела?

— Кое-что он упомянул, — ответил я.

Краем глаза я все еще фиксировал Машеньку. Эта мертвая красавица в углу не шевелилась, но я чувствовал её внимание кожей, как сквозняк в морге.

— Статуя… это не просто идол, — произнес Левашов, не оборачиваясь. — Это саркофаг. Контейнер. Истинная ценность, артефакт Предтеч — находится внутри. Я хочу, чтобы вы его извлекли.

— Содержит? — мне удалось придать голосу лишь легкий оттенок вежливого любопытства, хотя внутри всё сжалось. Я вспомнил пустую ладонь каменного старца.

— Статуя, это сейф. Замок. Мы перевезли её в спецхранилище. Бункер «Глубина-4» прямо под Кремлем. Там защита такая, что муха не пролетит, но вскрыть истукана наши специалисты не могут.

Внизу, в сфере дуэльной арены, сгустки света столкнулись с беззвучной яростью. Один шар вылетел за пределы круга и погас. Толпа за стеклом беззвучно зааплодировала.

— Я думаю, — медленно произнес я, — если я собираюсь лезть в потроха этой штуке, да еще под Кремлем, я хотел бы знать о ней немного больше.

— Это не ваша забота.

— Прошу прощения, Боярин, — я позволил себе немного грубости в голосе. — Я не мальчик на побегушках и не смертник. Я не возьмусь за эту работу, пока не узнаю точно, что эта дрянь делает. И почему вы так боитесь её открыть.

Левашов наконец соизволил повернуться ко мне. Вблизи его глаза казались выцветшими, бледно-серыми, как зимнее небо перед бураном. В них не было ничего человеческого. Я затаил дыхание, чувствуя, как напрягаются мышцы. Линии будущего вокруг нас задрожали и поплыли.

Левашов открыл рот, и один вариант будущего затмил остальные, став реальностью. Он решил сказать правду. Или ту её часть, которая могла меня мотивировать.

— Артефакт известен как «Рассекатель», или, если верить берестяным грамотам, Клинок Мары, — сухо произнес он. — Внешне это не впечатляющая вещь. Длинный нож, скорее даже серп, из черного металла, который не отражает свет. Но он обладает способностью разрезать не только материю, но и нити вероятности. Кроить судьбу, как портной сукно.

— Звучит как мечта любого хирурга, — хмыкнул я. — Или маньяка.

— Это оружие абсолютного доминирования, Максим. — Левашов проигнорировал мой сарказм. — Тот, кто держит его в руках, может отсечь врага от его удачи. От его силы. От самой жизни. Удар этого клинка нельзя парировать, потому что он происходит до того, как вы подняли щит.

Он сделал паузу, и его лицо помрачнело еще сильнее, проступили глубокие тени.

— Но есть проблема. Клинка нет внутри статуи.

Я поднял бровь.

— То есть как?

— Мы упустили его. Он где-то в городе. Ходит по рукам глупцов, которые режут им колбасу или используют как пресс-папье, не подозревая, что могут распороть реальность. Но это полбеды. Клинок — это лишь инструмент. Главная угроза — сама статуя.

— Вы сказали, она содержит артефакт.

— Я упростил. Статуя — это не сейф, Максим. Это Врата. Пробка, которая затыкает дыру в Изнанку. Если её активировать, она распахнет проход в Навь. Настолько широкий, что мы не сможем его контролировать.

— Прорыв инферно?

— Хуже. Слияние миров. Но чтобы открыть статую, нужен Ключ. Особый предмет, который активирует механизм. Мы не знаем, как он выглядит, но знаем, что Темные начали на него охоту.

Я почувствовал, как бордовый куб, спрятанный дома под холодильником (и его фантомный вес в моем сознании), стал тяжелее тонны.

— Если Темные найдут Ключ раньше нас, — голос Левашова стал жестким, как удар молота, — они откроют Врата. Они выпустят Навь. А если к этому моменту в их руках окажется еще и Клинок Мары… они смогут отсечь любые попытки сопротивления. Даже вмешательство Света.

— А что насчет Прави? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Разве Светлые боги, Перун и вся его дружина, не спустятся навести порядок?

Левашов криво усмехнулся, и в этой усмешке было столько горечи, что мне стало не по себе.

— Привлекать силы Прави… не вариант. У нас с ними сейчас, скажем так, натянутые отношения. Да и не факт, что они выдержат такую битву. Если Темный иерарх будет стоять у открытого источника Нави с Клинком, разрезающим судьбы богов, — даже Сварожичи могут пасть. Тогда Москве конец. И миру тоже.

Он подался вперед, впиваясь в меня выцветшими глазами.

— Нам нужно перехватить Ключ первыми, Максим. И найти Клинок, пока он не попал к Горелому. Это гонка на выживание. И вы нам поможете.

Я медленно кивнул, переваривая услышанное. Войны Раскола, когда брат шел на брата, а волхвы жгли друг друга городами, положили конец старой эпохе. Летописи тех лет писались пеплом, но все знали: оружие тогда использовали жуткое. Если этот Клинок — осколок тех времен, понятно, почему из-за него началась такая грызня.

Внизу, за бронестеклом, снова раздались беззвучные хлопки. На арене один из дуэлянтов поймал другого в ловушку, и теперь черная сфера жадно пожирала остатки белого щита. Красиво и страшно.

— Полагаю, это отвечает на ваш вопрос, — произнес Левашов, не отрывая взгляда от казни на арене.

Ни черта это не отвечало, но было ясно как день: большего я от него не добьюсь. Давить на Боярина, себе дороже, поэтому я решил сменить тему на более приземленную.

— А что насчет оплаты?

Левашов повернул голову. В его серых глазах мелькнуло что-то похожее на удивление, смешанное с презрением.

— Вы получите личное покровительство члена Высшего Совета. Мое слово. В Москве это стоит дороже золота.

— Я ценю предложение, Боярин, — я позволил себе легкую, вежливую улыбку. — Но «крыша», дело эфемерное. Сегодня она есть, завтра протекла. Я бы предпочел что-то более осязаемое. В твердой валюте или артефактах.

Левашов слегка прищурился.

— Неужели перспектива не дать эту вещь в руки Темным вас не привлекает? Разве остановить Горелого и его хозяев, не достаточная награда для человека с вашим… прошлым?

Черт, старый лис был хорош. Он знал моё досье до запятой. Знал про Волкова, про мою ненависть к Темным кланам и бил в больную точку. И он был прав: если эта железка действительно способна резать судьбу, я бы вывернулся наизнанку, но не дал бы ей попасть к таким упырям, как Хазад.

Но это не значило, что я доверял Совету.

Внезапно меня кольнуло ощущение: это тест. Левашов прощупывал меня. Он знал, что я ненавижу Темных. Но он не знал, кто я сейчас: идейный борец за добро, готовый умереть за правое дело, или циничный ублюдок, которому важна только шкура.

От моего ответа зависело, выйду я из этой комнаты или нет. Если я «герой» — я непредсказуем и опасен. Герои задают лишние вопросы о морали. Если я «наемник» — меня можно купить, а значит, контролировать.

Секунды тикали в тишине кабинета.

— Мне плевать, в чьи руки он попадет, — сказал я наконец, глядя ему прямо в переносицу. — Лишь бы не в мои. Я не спаситель отечества, Боярин. Я решаю проблемы за деньги.

Левашов смотрел на меня своими пустыми, бесцветными глазами, сканируя каждое микровыражение лица.

— Значит, наемник? — сухо констатировал он.

— Частник, — поправил я. — Работаю на того, кто платит и не кидает.

— Хм. — Уголок его рта дернулся, обозначая подобие удовлетворения. — Что ж. Это упрощает дело. Пятьдесят тысяч евро. Половина авансом. Плюс — полный доступ к архивам Совета по этому делу.

— Семьдесят, — нагло бросил я. — За вредность. У Горелого тяжелая рука.

— Шестьдесят. И иммунитет от преследования за… ночной инцидент в Планетарии.

Я сделал вид, что раздумываю, хотя согласился бы и на меньшее. Иммунитет был важнее денег.

— По рукам.

Левашов кивнул, принимая сделку, и перевел взгляд на призрачную фигуру в углу.

— Машенька, дай гостю задаток.

Мавка отделилась от стены. Она плыла по воздуху, не касаясь пола, и от её наготы, прикрытой лишь туманом, веяло могильным холодом. Она приблизилась ко мне, и я почувствовал запах стоячей воды и тины. Её белые, пустые глаза были на уровне моих.

Она протянула руку. В бледной ладони материализовался тяжелый бархатный мешочек.

— Ваша цена, — прошелестела она голосом, в котором слышался плеск волн о гнилые доски причала.

Я взял мешочек, стараясь не коснуться её ледяных пальцев.

— Благодарю.

— Теперь, когда мы уладили формальности, — Левашов встал, давая понять, что аудиенция окончена, — у меня есть первая наводка. Клинок видели в районе Патриарших. У одного… коллекционера.

— У кого?

— У человека по кличке Антиквар. Он скупает краденое. Но будьте осторожны, Максим. Антиквар — не просто барыга. Он — бывший жрец Велеса, которого лишили сана за человеческие жертвоприношения.

— Очаровательно, — пробормотал я, пряча деньги. — Просто цвет нации.

— Найдите Клинок. И найдите Ключ. — Левашов подошел к двери, и серебряные Волоты снаружи шевельнулись. — И помните: вы теперь работаете на Совет. Не разочаруйте меня. Второго шанса не будет.

Пауза. Я медленно кивнул. Внизу, на арене, толпа сгустилась у стекла. Внутри сферы черные и белые сгустки пламени сплелись в смертельном танце, и зрители в дорогих костюмах беззвучно аплодировали чьей-то боли.

— И вот главное условие, — голос Левашова стал жестче. — Как только Клинок окажется у вас в руках, вы принесете его мне. Лично.

— Разве за вещдоки не будет отвечать руководитель группы? Официально назначенное лицо?

— Руководитель вас не касается. Я нанимаю вас для извлечения. За это вам и платят.

— Но позвольте, Боярин, разве Соборное Уложение не гласит..?

— Уложение гласит, что находки нулевого класса должны быть представлены Совету, — перебил он ровным тоном, без нажима. — Я — член Совета. Ergo, вы представите его мне. Дальнейшая судьба предмета — государственная тайна. Вы никому не раскроете истинных условий вашего найма. Даже командиру группы. Более того: если кто-либо из магов на месте, будь то Светлый, Темный или сотрудник Гвардии, попытается забрать Клинок себе или помешать вам доставить его мне… вы будете считать их вражескими агентами. И нейтрализуете любыми средствами.

Мое сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле.

То, о чем просил Левашов, было не просто наймом. Это был государственный переворот в миниатюре. Он хотел получить супероружие в обход официальных процедур, используя меня как отмычку и, если придется, как убийцу своих же коллег.

— Команда знает об этом? — хрипло спросил я.

— Как я уже сказал: условия вашего найма касаются только нас двоих. — Левашов смотрел на меня спокойным, немигающим взглядом удава.

Я кивнул.

— Вас встретят. А теперь ступайте. Развлекайтесь. Наслаждайтесь вечером… пока можете.

Он отвернулся к окну, наблюдая за дуэлью внизу. Аудиенция была окончена.

Я вышел из кабинета, стараясь не смотреть на занесенные секиры серебряных Волотов. Сердце колотилось, но я не подавал виду. Когда выбрался на галерею второго яруса, гул толпы внизу показался мне самой сладкой музыкой на свете. Я шел быстро, почти бежал, желая только одного — оказаться как можно дальше от Левашова и его ручной мертвой девочки.

Кто-то окликнул меня по имени. Я проигнорировал.

Тяжелая рука легла мне на плечо, и я развернулся на пятках, натыкаясь на недовольное лицо Сергея.

— Ты оглох? — процедил он. — Мне нужно, чтобы ты…

Большинство магов брезгуют физическим насилием. Они считают, что кулаки, это для плебеев, когда можно ударить заклинанием. Я — не большинство. Школа выживания у Волкова вбила в меня рефлексы уличного бойца раньше, чем я выучил первую руну. Я был на взводе, нервы были на пределе, и прикосновение Сергея стало последней каплей.

Я не стал тратить время на разговоры, поэтому…

Спина Сергея впечаталась в дубовую панель стены с глухим стуком, выбившим из него дух. Я прижал его предплечьем к горлу, и на этот раз не сдерживался.

— Ты, сука, — прошипел я ему в лицо с расстояния в пару сантиметров. — Ты был в курсе? Если бы я сел в то кресло, если бы я не договорился… что бы ты сделал? Перешагнул бы через мой труп?

— О чем ты… — захрипел Сергей, пытаясь ослабить хватку. В его глазах плескался искренний шок и страх.

— Сколько ты знал?

— Ты спятил! Отпусти!

— Что тебе сказал Левашов?! — явдавил руку сильнее. — Про Машеньку? Про Мавку за спиной?

— Я не знаю! — По виску Сергея покатилась капля пота. — Ему нужен был консультант! Видящий! Это всё, что он сказал!

— Ты меня за идиота держишь? — рыкнул я. — Его цепная тварь ждала приказа свернуть мне шею! Что бы ты написал в отчете? Что я поскользнулся на паркете? Что у меня сердце прихватило?

— Что? Там никого не было!

Я смотрел в глаза своего бывшего друга и видел там только ужас. Он был напуган до смерти. И с горьким удивлением я понял: он не врал. Точнее, он врал самому себе. Сергей был трусом. Карьеристом, который предпочитал закрывать глаза на грязь, лишь бы костюмчик сидел. Забавно, как можно знать человека десять лет, а потом одна мелочь вскрывает его суть.

Выдохнув разжал руку, и Сергей отшатнулся, хватаясь за горло и кашляя.

— Ты идиот, Сережа, — тихо сказал я, вытирая ладонь о пиджак. — Ты говоришь, что не знал, на кого работаешь? Я не верю. Ты знал. Ты просто не хотел об этом думать. Как всегда. Прятал голову в песок, пока другие делали грязную работу.

Я покачал головой.

— Ты совсем не изменился.

— Я не понимаю, о чем ты… — начал он, но его глаза бегали. Он знал, что я вижу ложь насквозь.

Я развернулся и пошел прочь. На галерее остановилась пара гостей, наблюдая за сценой с бокалами в руках, но мне было плевать. Пусть шепчутся. К утру вся Москва будет знать, что Курганов чуть не придушил адъютанта Совета. Репутация психа мне сейчас только на руку.

Галерея опоясывала весь зал. Я шел, опираясь рукой на кованые перила, и постепенно ритм шагов успокоил дыхание. Арочные своды над головой давили, но вид внизу, на море огней и людей, завораживал.

Я вернулся мыслями к разговору в кабинете. Теперь я понял, о чем предупреждал Гера. Я никогда не любил Совет, считал их бюрократами и лицемерами. Но я был слеп. Я не понимал масштаба угрозы. Левашов не бюрократ. Это урод, который готов открыть врата в Ад, лишь бы стать королем пепла. И теперь я — между молотом и наковальней.

Почувствовал чужое присутствие слева и резко обернулся, готовый ударить.

В паре шагов от меня стоял неприметный мужчина. Серый костюм, серое лицо, залысины. Типичный бухгалтер или аудитор.

— Господин Курганов? — голос у него был тихий, вежливый, но с твердыми нотками. — Позволите пару слов?

— Зависит от слов, — буркнул я, не расслабляясь.

Я просканировал его будущее. Никакой прямой агрессии. Ножей в рукаве нет. Но линии вокруг него были тугими.

Мужчина позволил себе тень улыбки.

— Полагаю, ваша беседа с боярином Левашовым прошла… насыщенно. Я хотел бы предложить свою помощь. Если вы готовы слушать.

— Да неужели? — Я отвернулся к перилам, снова выискивая в толпе Лесю. — Знаете, я сегодня уже наелся «помощи» досыта. Спасибо, не надо.

— Я понимаю ваш скепсис. Однако, думаю, вам стоит уделить мне минуту. Это вопрос выживания.

Последнее, что мне было нужно — это еще один бюрократ, желающий использовать меня как отмычку. Но этот тип, по крайней мере, не угрожал мне расправой прямо сейчас.

— Валяйте, — бросил я, не глядя на него.

Вот она. Леся стояла чуть в стороне от танцпола, в центре небольшой группы. На ней скрестились взгляды. Платье от Изольды работало — она выглядела неземной, загадочной. Какая-то дама в черном что-то ей говорила, и Леся улыбалась — немного натянуто, но уверенно. Я выдохнул. Цела.

— …заинтересованы? — донесся до меня голос собеседника.

— Простите, что?

— Как я уже сказал, — терпеливо повторил «бухгалтер». — Левашов, не единственный игрок в Совете. И его амбиции… беспокоят многих. Если вас смущают условия вашего контракта с ним, я мог бы предложить альтернативу.

Я вздохнул и повернулся к нему.

— Дайте угадаю. В рамках этой «альтернативы» вы или ваша фракция получаете Клинок и Ключ, а я — похлопывание по плечу и возможность не сдохнуть?

— Мы бы предпочли, чтобы наследие Предтеч оказалось под надежным замком, а не в руках безумца, готового открыть Навь.

— Я уверен, что предпочли бы. — Я смерил его взглядом. — Послушайте, господин…?

— Бельский.

— Господин Бельский. Я уже сбился со счета, сколько кланов и фракций хотят эту железку. Чем вы отличаетесь от остальных?

— Во-первых, — спокойно произнес Бельский, поправив очки, — мы не держим Мавок в качестве секретарей. И не угрожаем убить вас, если вы откажетесь. Я уверен, вам уже пришло в голову, что быть «лишним свидетелем» в планах Левашова — позиция крайне шаткая? Как только вы найдете то, что он ищет, вы станете расходным материалом.

Впервые я посмотрел на него серьезно. В этом невзрачном человечке чувствовалась стальная воля. Он был похож на черного дрозда среди павлинов, но дрозда, который знает, где зарыты все трупы в саду.

— Вы, кажется, много знаете о приватном разговоре в звукоизолированном кабинете.

— У провидцев нет монополии на информацию, господин Курганов. Аналитика и дедукция иногда работают лучше магии.

— Вы из Совета?

— Я представляю… консервативное крыло. Тех, кто считает, что худой мир лучше доброй ссоры с богами. Левашов хочет использовать Клинок как оружие. Мы хотим его уничтожить. Или спрятать так глубоко, что даже память о нем исчезнет.

— И зачем вам я? У вас же большинство.

— К сожалению, большинство Совета хочет не спасти мир, а урвать кусок власти. Нам нужен человек, который сможет найти артефакт раньше Левашова. И раньше Темных.

Я фыркнул.

— Это смешно. Вы хоть знаете, что это за штука?

— У нас есть заботы поважнее, чем выглядеть глупо, — отрезал Бельский. — И, как я уже сказал, мы можем прикрыть вашу спину.

Внезапно мой внутренний радар взвыл сиреной. Чувство опасности кольнуло так остро, что я чуть не перевалился через перила.

Я посмотрел вниз.

Леся всё еще стояла в кругу людей, улыбаясь кому-то. Но угроза исходила не оттуда.

Я начал сканировать толпу, ища источник «холода».

Три фигуры. Они двигались сквозь пеструю толпу гостей. Раздельно, но синхронно.

Твою мать…

Глава 10

Я развернулся на каблуках и рванул к ближайшей лестнице, наплевав на этикет.

— Господин Курганов! — резко окликнул Бельский.

— В очередь! — рявкнул я через плечо, не сбавляя хода. — Это подождет!

Я несся по галерее, едва не сбивая с ног вальяжных гостей. Спринт по мраморным ступеням вниз. Какая-то парочка, интимно шептавшаяся на площадке пролета, шарахнулась в стороны, вжимаясь в перила, когда я пролетел мимо черным вихрем. Двадцать секунд.

Едва коснувшись паркета Золотого зала, я заставил себя сбавить темп, переходя на быстрый, скользящий шаг. Бегущий человек привлекает внимание охраны, а мне нужно было стать невидимкой. Я знал, где стоит Леся, и мне нужно было успеть раньше, чем захлопнется капкан.

Я не успел.

Когда я увидел её, кольцо уже сомкнулось.

Троица окружили её. Те светские дамы и господа, с которыми Леся мило беседовала минуту назад, испарились. Московская элита обладает чутьем на неприятности: едва к ней приблизился Горелый со своей аурой скотобойни, вокруг Леси мгновенно образовалась «зона отчуждения».

Гул сотен голосов и звон бокалов глушили слова, но мне не нужно было включать магическое зрение, чтобы понять: ситуация критическая.

Я на ходу просканировал будущее, выискивая узкую тропку вероятности, где меня не заметят до последнего момента. Нашел. Нырнул в слепую зону за спинами гостей.

Женщина, стоявшая перед Лесей, была хозяйкой ночи из Планетария и подземного гаража. На ней было платье цвета глубокой королевской лазури, расшитое кристаллами, которые вспыхивали под люстрами холодным огнем. Лицо по-прежнему скрывала изящная венецианская маска, закрывающая верхнюю половину лица. Она стояла, положив одну руку на бедро — поза королевы, отчитывающей нерадивую служанку.

Горелый нависал рядом с ней, его смокинг казался тесным для той тьмы, что распирала его изнутри. Хазад маячил чуть поодаль, перекрывая пути отхода.

— Леся, — произнесла женщина.

Я был уже в пяти шагах, скрытый спиной какого-то толстого генерала. Её голос был чистым, мелодичным, с идеальной дикцией. И снова, как удар током: этот тембр, эти интонации… Звон разбитого стекла в моей памяти. Я знал этот голос. Я слышал его в другой жизни.

— У тебя есть кое-что, — продолжила она мягко, но с угрозой, — что по праву принадлежит мне.

Леся перевела взгляд с женщины на массивную тушу Горелого. Если она и узнала в них охотников из подземного гаража, то ни один мускул на её лице не дрогнул. Школа Изольды давала плоды.

— Мы знакомы? — спросила она наконец.

— Нет.

Женщина сделала шаг вперед, нарушая личное пространство. Она была выше Леси, статная, с короткой стрижкой пепельного блонда, которая делала её похожей на холодную снежную королеву.

— Если у тебя есть хоть капля инстинкта самосохранения, мы оставим всё как есть, — тихо произнесла она. — Где куб?

— Простите? — Леся приподняла бровь.

— Не играй со мной, девочка. — Голос женщины стал грубым. — Думаешь, эта толпа тебя защитит? Оглянись. Им плевать. Они будут пить свое шампанское и обсуждать погоду, даже если я начну снимать с тебя кожу прямо здесь. Отдай мне то, что я хочу. Или я заберу это сама.

Леся замерла. Она стояла прямо, не шелохнувшись. Звуки праздника вокруг словно выключили рубильником, оставив их в вакууме противостояния.

Когда Леся наконец заговорила, я едва не споткнулся на ровном месте. В её голосе прорезались нотки, которых я никогда раньше не слышал. Это была не забитая девочка-сталкер. Это говорила женщина, одетая в туман и лунный свет древней богини.

— Знаете, — произнесла она громко и отчетливо, глядя прямо в прорези маски, — мне совершенно не нравится ваш тон. В приличном обществе, если вы чего-то хотите, принято просить вежливо. А не лаять.

Даже стоя под прицелом, я почувствовал гордость.

Леся не сломалась. Даже под прессом, глядя в глаза чудовищам, она раскусила их суть и сделала единственно верную вещь: оскалилась в ответ. Все то время, что я вбивал в нее правила выживания, она слушала. И не просто слушала, а мотала на ус. В этот момент я понял: плевать, что она не маг и что у нас нет официального договора. Я действительно считал ее своей ученицей. И, черт возьми, я гордился ею.

Конечно, ее новообретенная дерзость не помешала бы им скрутить ее и утащить в портал ровно через пятнадцать секунд. Но тут в уравнение вступал я.

— Ты, милочка, только что подписала себе приговор, — произнесла женщина после долгой паузы.

Она сделала едва заметный жест двумя пальцами — команду «фас».

— Давай посмотрим, из чего ты сделана, когда кричишь.

Пока она говорила, отвлекая внимание, Хазад скользнул за спину Леси. Первые три раза, когда я видел этого упыря, он напоминал мне стервятника, но сейчас он двигался с текучей, бесшумной грацией гадюки. В его руке тускло блеснула длинная костяная игла, кончик которой был смазан чем-то темным и вязким. Он занес руку, целясь в обнаженную кожу шеи Леси.

Удар так и не достиг цели.

Когда Хазад начал движение, начал и я. Я знал траекторию его удара еще до того, как его нейроны сформировали импульс. Я шагнул из слепой зоны, материализуясь рядом с ним.

Моя правая рука стальным капканчиком сомкнулась на его тонком, жилистом запястье. Используя инерцию его собственного выпада, я крутанул его руку, перенаправляя вектор атаки.

Игла со свистом вошла в его собственное предплечье.

Раздался сухой треск разряда — сработал парализующий заговор на игле. Голова Хазада дернулась, глаза закатились от шока, когда его собственная магия ударила по нервной системе.

Леся, Горелый и женщина в маске синхронно повернулись ко мне.

Глаза Леси вспыхнули облегчением. Глаза Горелого налились кровью и тьмой.

— Ты! — выдохнул он, и в этом слове было обещание долгой и мучительной смерти.

— Салют, Горелый. Не скучал? — Я перевел взгляд на женщину в маске, позволив себе самую наглую и обаятельную из своих улыбок. — Тебе же русским языком сказали: надо быть вежливее. Девочка предупреждала.

Женщина застыла, потеряв дар речи. Её спокойствие дало трещину, и я увидел, как за маской мелькнула растерянность. Я повернулся к Лесе, галантно предлагая ей свободную левую руку (правая всё еще держала вывернутую кисть некроманта).

— Извини, задержался. Дела государственной важности. Прогуляемся?

Леся метнула быстрый взгляд на Горелого, у которого на бычьей шее вздулись вены от бешенства, потом на женщину, и без малейших колебаний вцепилась в мой локоть.

Двое хищников остались стоять, провожая нас взглядами, полными бессильной злобы, пока мы удалялись, буксируя их третьего подельника.

— Это было… — выдохнула Леся, когда мы отошли на безопасное расстояние и музыка снова стала громче. — Это было охренеть как круто.

Вся её дрожь, вся «забитость» исчезли без следа. Сейчас она сияла, накачанная адреналином, и глаза её горели тем же диким огнем, что и руны на кубе.

— Хвост есть? — деловито спросил я, не сбавляя шага.

— Нет… подожди. Да. Идут наперерез через толпу.

— Добро. — Я на ходу сверялся с линиями вероятности, видя заторы и просветы в людском потоке на пару секунд вперед. — Резко влево… сейчас.

Мы скользнули за спины группы оживленно беседующих стариков в парадных мундирах, используя их как живой щит. С другой стороны малахитовой колонны я услышал торопливые шаги и сдавленное рычание Горелого, который потерял нас из виду в этом море фраков.

Хазад продолжал бесцельно перебирать ногами рядом со мной. Я перехватил его поудобнее, обняв за талию и прижимая к себе, словно лучшего друга, который хватил лишку. Со стороны это выглядело так, будто я помогаю пьяному товарищу добраться до уборной.

Леся наклонила голову, заглядывая в лицо некроманту, и помахала ладонью перед его носом. Реакции — ноль. Глаза стеклянные, как у вареной рыбы, зрачки в точку.

— Что с ним? — шепотом спросила она, с опаской косясь на торчащую из рукава Хазада костяную иглу. — Ты его убил?

— То же самое, что он планировал сделать с тобой.

Я чуть приподнял его правую руку, демонстрируя иглу, все еще зажатую в сведенных судорогой пальцах. Сантиметров двадцать длиной, выточенная из человеческой кости, с посеребренным острием. На кончике выступила бурая капля — кровь самого Хазада смешалась с ядом.

— Это «Навья Дрема». Магический аналог клофелина, только в сто раз мощнее. Тебя бы вырубило, но ты бы продолжала идти и улыбаться. Они бы вывели тебя через парадную дверь под белы рученьки, как перебравшую гостью, и ни одна собака не гавкнула бы.

Глаза Хазада смотрели в никуда; без моей поддержки он бы стек на паркет, как медуза. В расслабленном состоянии его лицо утратило злобный оскал, став просто суровым лицом уставшего убийцы. Леся с опаской заглянула в его остекленевшие глаза, пока я одной рукой держал его вертикально, а второй бесстыдно шмонал по карманам.

Навыки карманника не пропьешь. Я выудил у него вторую такую же иглу (про запас), кастет с рунами тяжести и мешочек с какой-то могильной землей. Но ни записок, ни карты, ни артефакта, который позволил им найти Лесю в гараже. Черт. Видимо, та костяная дрянь была единственной.

— Он нас слышит? — шепотом спросила Леся.

— Вероятно. Он заперт в собственном теле. Слышит, видит, но сделать ничего не может. Адская мука, если честно.

Я оглянулся через плечо. Мы свернули с танцпола в боковую галерею и оказались рядом с фонтаном из серого мрамора. Вода бурлила в чаше, которую держала нимфа с арфой. Над водой играла простенькая иллюзия: брызги превращались в крошечных золотых рыбок, которые падали обратно и растворялись.

— Надо его сбрасывать, — решил я. — Он нас тормозит.

Я усадил Хазада на бортик фонтана, как тряпичную куклу, и, недолго думая, отвесил ему две звонкие пощечины.

Несколько гостей обернулись, брезгливо морщась, но никто не вмешался. В Москве наглость — второе счастье. Если ты ведешь себя так, будто имеешь право бить людей по лицу на светском рауте, окружающие решат, что это воспитательная мера для напившегося в хлам родственника. Я только что обчистил его карманы на глазах у элиты, и единственной реакцией были косые взгляды.

Я наклонился к его уху.

— Хазад, — произнес я четко и зло. — Ты меня слышишь, падаль? Моргни, если да. А, прости, ты же не можешь.

Глаза Хазада все еще плавали в наркотическом тумане, зрачки были точками, но за этой мутью я почувствовал шевеление. Что-то смотрело на меня из глубины его черепа с лютой, черной ненавистью. Это был второй раз, когда я макнул его лицом в грязь, и даже сквозь пелену «Навьей Дремы» я ощущал, как сильно он хочет вырвать мне кадык.

— Ты дважды пытался, — прошипел я, глядя ему прямо в расширенные зрачки и удерживая зрительный контакт, как держат за шкирку нашкодившего кота. — Это твой последний шанс свалить. Ты меня понял, упырь? Один шанс. Если ты еще раз дернешься в нашу сторону, хоть пальцем пошевелишь — я тебя в асфальт закатаю. Лично. И никакой некромант тебя потом не соберет.

Хазад сверлил меня взглядом, не в силах ни моргнуть, ни ответить, но обещание убийства в его глазах читалось без перевода.

Мой внутренний радар пискнул. Я почувствовал, как сзади, приближаются две тяжелые ауры — Горелый и его Снежная Королева. Времени на сантименты не осталось.

Я выпрямился, оставив Хазада пускать слюни на бортике фонтана, подхватил Лесю под локоть, и мы растворились в людском море. Шум разговоров, звон хрусталя и смех сомкнулись над головами, скрывая нас. Музыка оркестра стала тише, когда мы отошли в тень колоннады.

— Они всё еще идут? — спросила Леся, оглядываясь. Она вытягивала шею, пытаясь смотреть во все стороны сразу.

— Идут.

Теперь, когда они потеряли прямой визуальный контакт и не неслись напролом, предсказывать их движения стало сложнее. Линии будущего путались. Но я знал: они не отступят. Гончие взяли след.

— Макс, как? — в её голосе кричало отчаяние. — Я же под защитой Изольды. Как они меня выцепили в этой толпе?

— Они перерыли твою квартиру, — ответил я жестко. — Пока мы бегали по лесам, они пылесосили каждый угол. Могли они найти твой биоматериал? Волосы на расческе? Срезанный ноготь? Каплю крови на ватке?

Леся побледнела.

— Нет… то есть, да. Конечно. Волосы на подушке. В стоке ванной…

Я кивнул.

— Этого достаточно. Это называется симпатическая магия, Леся. «Подобное тянется к подобному». Если у колдуна есть частица тебя, волос, кровь, слюна, он может сплести «поводок». Путеводную нить, которая будет тянуться к тебе через полгорода, сквозь любые стены. Она не порвется сама по себе и не запутается.

— И что делать? — спросила она.

— Обычные методы тут не сработают. Нам нужно что-то посильнее, чем просто прятки. Нам нужно перебить запах крови.

Леся кивнула, стиснув зубы.

— Какой план?

— Идем к игорной зоне. Вон туда, за малахитовые колонны, где катают шары.

Пересекая зал, я вел её галсами. Мы ныряли за спины гостей, огибали столы с закусками, меняли направление. Большинство поисковых чар, особенно тех, что работают «на нюх», векторные. Им нужна прямая линия. Если Горелый или его Снежная Королева пытаются предугадать, куда мы свернем, этот хаотичный маршрут заставит их притормозить и перенастраивать прицел.

Мы просачивались сквозь группы смеющихся людей, мимо журчащих фонтанов и лакеев с непроницаемыми лицами. Сферическая арена затихла — дуэлянты переводили дух перед новым раундом.

В какой-то момент мой взгляд скользнул вверх, к тому участку стены между балконами, который снизу казался глухой малахитовой панелью. Волосы на затылке встали дыбом, как от статического электричества.

Я не видел его, но знал: Левашов там. Сидит в своем звуконепроницаемом аквариуме, поглаживая подлокотник кресла, и смотрит на меня своими рыбьими глазами. И его мертвая Мавка стоит за плечом. Он ждал шоу.

— Макс? — тихо позвала Леся, крепче сжимая мою руку.

— М?

— Ты серьезно говорил?

— Насчет чего?

— Насчет Хазада. Когда сказал, что убьешь его.

Я на секунду сбился с шага, пропуская официанта с подносом, полным бокалов.

— Серьезнее некуда. В нашем мире словами не разбрасываются, Леся. Если пообещал — делай. Иначе тебя сожрут.

Леся какое-то время шла молча, переваривая услышанное. Вокруг гремела музыка, кто-то громко смеялся, но мы были в своем вакууме.

— Спасибо, — сказала она наконец.

Я посмотрел на неё с удивлением. В её голосе не было страха передо мной, только мрачная благодарность.

— Не за что, — я позволил себе легкую, кривую улыбку. — А ты держалась молодцом. Не спасовала. Горжусь.

Леся озадаченно моргнула, а потом густо покраснела, и этот живой румянец сделал её еще красивее в её призрачном наряде. Она открыла рот, чтобы что-то ответить, возможно, спросить, не сошел ли я с ума, но тут путь нам преградили.

— Привет! — раздался звонкий, веселый голос прямо перед нами.

Я поднял глаза и наткнулся на ослепительную улыбку.

Девице было лет девятнадцать, и выглядела она как мечта олигарха или кошмар его жены. Длинные, платиновые волосы, явно знавшие руку лучшего колориста Москвы, водопадом струились по спине. На ней было платье из синего шелка с таким глубоким декольте, что оно больше показывало, чем скрывало, и разрезом до самого бедра. На тонкой шее чернела бархатная лента — чокер с маленьким бриллиантом.

— Вы Максим Курганов, верно?

— Допустим.

— О, наконец-то! — Она остановилась на перерез, преграждая путь. Улыбка демонстрировала зубы, которые стоили дороже, чем моя квартира. — Я Лиза.

— Привет, Лиза. — Я не сбавил шага, просто обошел её, как обходят столб.

Лиза моргнула, её выражение лица на секунду изменилось непониманием, но она тут же восстановила самообладание и поспешила следом, цокая шпильками по паркету.

— Так здорово наконец встретиться с вами! — защебетала она, пытаясь заглянуть мне в лицо и поймать взгляд. От неё пахло чем-то сладким и дурманящим. — Сейчас все только о вас и говорят.

— Потрясающе.

— Я бы очень хотела поговорить с вами. Наедине. — Лиза прижалась плечом к моему рукаву, глядя на меня манящими, широко распахнутыми глазами, в которых читалось обещание всех грехов мира. — Может, отойдем в нишу? Буквально на минутку?

Леся наблюдала за этим цирком сначала с недоумением, а потом её лицо пошло красными пятнами раздражения.

— Алло, гараж! — рявкнула она, дернув меня за руку. — Я вообще-то тоже здесь стою.

Лиза скользнула по ней брезгливым взглядом, как по пустому месту, и снова повернулась ко мне, надув губки.

— Максим? Ну пожалуйста?

— Прости, куколка, — отрезал я холодно. — Мы заняты. У нас свидание с судьбой.

Я крепче перехватил руку Леси и потащил её вправо, огибая стол с закусками и группу «пиджаков», обсуждающих курс магической валюты. Лиза осталась стоять посреди зала, хлопая ресницами.

— Туда, — я кивнул на массивную колонну, возвышающуюся над толпой.

Леся бросила на меня вопросительный и немного злой взгляд.

— Кто это была? Очередная твоя… знакомая?

— Понятия не имею. Честно. Скорее всего, наживка от одного из кланов. Или просто охотница за адреналином.

Я указал на просвет за колонной.

— Мы ищем арку. Белый камень, резьба, высота метра два. Когда увидишь её…

— Постойте! — донесся сзади обиженный крик Лизы. Она пробивалась сквозь толпу, расталкивая гостей локтями и выглядя уже не столько соблазнительно, сколько жалко. Я закатил глаза.

— Ты уверен, что не знаешь её? — переспросила Леся, скептически подняв бровь. — Она так смотрит, будто ты ей алименты должен.

Я тяжело вздохнул.

— Знаешь, еще три дня назад на меня в этом городе даже бродячие собаки не смотрели. А теперь я — главный приз на ярмарке. Этот образ «Мистера Популярность» начинает утомлять.

Толпа расступилась, и я наконец увидел то, что искал: Дуэльный Тракт.

Два тонких, изящных столба из серебристого металла, похожего на лунную сталь, поднимались вверх, напоминая гигантские камертоны. С нашей стороны стояла арка из белого мрамора, покрытая рунами, которые светились мягким голубым светом.

У входа дежурил маг-распорядитель в расшитом золотом кафтане. Он поднял на нас тяжелый, оценивающий взгляд, когда мы приблизились.

— Добрый вечер. Желаете бросить вызов?

— Всё ровно, — бросил я распорядителю. — Нам не нужен бой. Нам нужен только Порог. Сбросить лишнее.

Маг в кафтане равнодушно пожал плечами, звякнув золотыми позументами. Ему было плевать, зачем мы здесь, лишь бы не забрызгали кровью паркет.

— Ваше право. Арка свободна. Прошу.

— Дуэль? — испуганно прошептала Леся, когда он отошел, поправляя пояс.

— Нет, — отрезал я.

Я положил ладонь на испещренный рунами камень арки. По внутреннему контуру проема побежало слабое, серебристое свечение, похожее на морозный иней. Камень под рукой завибрировал, отзываясь на призыв.

— Прикрой меня. Смотри в оба, чтобы никто не подошел со спины.

То, что здесь называли «Фантомными поединками» — это вегетарианская альтернатива старой доброй магической резне. Вместо того чтобы кидаться фаерболами и варить друг другу мозги, дуэлянты используют жезлы-концентраторы. Бьют не по телу, а по ауре. Больно, унизительно, но не смертельно.

Официально Совет на каждом углу кричит, что «Суд Божий» (смертельные дуэли) — это варварство и пережиток темных веков. Но мы-то знаем правду: несмотря на все их лицемерные улыбки, реальный авторитет в Москве по-прежнему добывается кровью, а не очками на табло. Фантомные бои — это спорт, фитнес для магов, чтобы не заплыть жиром.

А эта арка — «Порог Чистоты». Это фильтр. Жесткий и бескомпромиссный. Она создана для того, чтобы хитрожопые дуэлянты не входили в круг, заранее обвешанные невидимыми щитами и усилителями. Проходя сквозь неё, ты теряешь всё наносное: активные заклинания сдираются.

Активировать её вручную для сторонней задачи не опасно, но чертовски муторно. Это требует адской концентрации и вливания силы. Одно неверное движение, один лишний взгляд в сторону, и капризный механизм сбросит настройку, заставив начинать всё с нуля. А времени у нас не было.

Разумеется, именно в этот момент, как черт из табакерки, снова нарисовалась Лиза.

— Вы здесь, — выдохнула она, хватаясь за бок. Дыхание сбито, на лбу испарина. Она заметно прихрамывала, шпильки за пятьдесят тысяч не предназначены для кросса по паркету с препятствиями. — Эм, не могли бы вы…

— Слушай, Лиза, — процедил я сквозь зубы, не отрывая взгляда от рун на арке и не убирая ладони с камня. Поток силы шел туго. — У нас тут технический перерыв. Не до тебя.

— Поверь мне, куколка, — вклинилась Леся, и в её голосе я услышал ту самую ядовитую улыбку, которой обычно улыбаются перед дракой. — Ты не хочешь стоять ко мне так близко. Испортишь карму и прическу.

— Нет, я… — Лиза судорожно вздохнула, в её глазах виднелась паника. — Я не могу уйти.

— Это еще почему? — спросила Леся без тени сочувствия. Она стояла между мной и блондинкой, как цепная овчарка в шелках.

— Мой Хозяин хочет говорить с ним. Он велел привести его.

— Какой еще хозяин? Карабас-Барабас?

— …Михаил.

Имя царапнуло память. Что-то старое, тяжелое, из времен, когда кланы резали друг друга в открытую. Но я был слишком сосредоточен на накачке аннулятора, чтобы рыться в архивах памяти.

Я закончил формулу, влил последний импульс и отдернул руку, отступая на шаг.

Арка отозвалась низким, утробным гулом. Серебристое свечение заполнило проем, похожее на жидкое зеркало или ртуть. Ей нужно было пару минут, чтобы набрать полную мощность.

— Кто? — переспросила Леся, нахмурившись. — Ты его не знаешь? — удивилась Леся, не сводя с блондинки подозрительного взгляда.

— Лично — нет. Бог миловал. — Я повернулся к Лизе, сверля её тяжелым взглядом. — А вот почему ты перед ним на задних лапках скачешь, вопрос интересный.

Лиза уставилась на неё, потом на меня, и в её глазах мелькнула затравленность.

— Всё нормально, — бросил я Лесе, не отпуская визуальный контакт с девицей. — Я и так знаю, чего хочет этот перец. Он хочет того же, что и все в этом зале. Власти. — Я шагнул к Лизе. — Вопрос в том, знаешь ли ты, во что вляпалась.

— Эм…

— Моя подруга задала правильный вопрос. Почему ты выполняешь его приказы? На тебе долг? Клятва крови? Или он просто держит твой паспорт?

— Я… — Лиза облизнула пересохшие губы, и слой дорогой помады не скрыл, как они дрожат. — Послушайте, пожалуйста, вы должны пойти. Он будет… он очень не любит ждать.

— Мы никому ничего не должны, — с раздражением отрезала Леся. — Кроме банка по ипотеке.

Гул от арки за спиной внезапно оборвался. Я оглянулся. Проем заполнился плотным, серебристым туманом, который светился ровным, холодным светом. «Порог» был готов.

— Ладно, время вышло, — сказал я Лесе. — Иди. Не бойся, это просто душ для ауры.

Леся бросила последний, уничтожающий взгляд на блондинку, потом решительно шагнула к арке.

— Пожалуйста, — тихо проскулила Лиза. В её голосе больше не было ни капли флирта, ни грамма той светской львицы, которую она пыталась изображать. Передо мной стояла просто перепуганная насмерть девчонка. — Просто пойдемте. Я слишком долго вожусь. Он будет в ярости.

Это сделало её куда убедительнее любых ужимок. Страх — самая честная валюта в нашем мире.

Я перевел взгляд с удаляющейся спины Леси на девушку передо мной. Впервые я посмотрел на неё не как на помеху, а как на жертву.

— Послушай меня, Лиза. Внимательно послушай. Я не знаю твоего хозяина в лицо, но я прекрасно представляю, что он такое. Чернокнижники вроде него, людей за людей не считают. Мы для них — расходник. Если ты реально хочешь, чтобы я тебе помог, скажи мне, что он задумал. Прямо сейчас.

— Я не могу! — выдохнула она, и в глазах заблестели слезы. — Я не могу сказать…

— Тогда я ничем не могу тебе помочь. Извини.

Сбоку полыхнуло.

Леся прошла сквозь серебристую пелену арки. Раздался сухой, короткий треск. Вспышка белого света озарила колоннаду, на секунду ослепив нас.

Поисковое заклинание, «поводок», который Темные накинули на неё через украденный биоматериал, был сожжен. Аннигилирован.

Арка снова затихла, туман внутри лениво закрутился спиралью.

Леся остановилась по ту сторону, ощупывая себя руками. Она с любопытством оглянулась на арку, потом на свои ладони. Плечи её расправились, словно с них сняли мешок с цементом. Она глубоко вдохнула и направилась ко мне, выглядя легче и свободнее, чем когда-либо.

Я встретился с ней взглядом и едва заметно кивнул. Получилось. Мы отрезали хвост. Теперь мы были невидимками. По крайней мере, пока не наделаем нового шума.

— Пожалуйста, ну пойдемте, а? — заскулила Лиза. В её голосе звучало отчаяние. — Я сделаю всё, что скажете. Всё, что угодно. Только…

Я тяжело вздохнул и посмотрел ей прямо в заплаканные, потекшие от туши глаза.

— Хорошо. Брось его.

— Что? — она моргнула, не понимая.

— Я был там, где ты сейчас, девочка. — Я удерживал её взгляд, не давая отвернуться, гипнотизируя своей уверенностью. — Я знаю, почему ты это делаешь. Знаю, почему ты думаешь, что у тебя нет выбора. Что он — твоя единственная защита. Но поверь мне: ты не хочешь оставаться рядом с такими, как Михаил. Лучше сдохнуть в канаве свободной, чем быть его любимой игрушкой. Беги, пока цела.

Я отвернулся от Лизы, оставляя её переваривать услышанное, и кивнул подошедшей Лесе.

— Ну как? Живая?

— Кажется… — Леся с сомнением осмотрела свои руки, сжимая и разжимая пальцы. — Чувствую себя странно. Будто меня вывернули наизнанку, вытряхнули и надели обратно. Пусто внутри.

— Это «Порог», — пояснил я.

Я прищурился, переходя на магическое зрение. Серебристый, клубящийся туман её родового проклятия исчез на пару секунд, сожженный аркой, но теперь он медленно возвращался, выползая из пор кожи, как дым, и снова впитываясь в мою бутоньерку.

— Арка заземлила каждую магическую связь на тебе. Сбросила «хвосты», как громоотвод разряд молнии. Пару дней будешь чувствовать себя не в своей тарелке, может подташнивать, но это нормально. Отходняк.

— Это помешает им найти меня?

Я кивнул и двинулся прочь от колонны, игнорируя застывшую Лизу.

— Если будем шевелить поршнями. Связь разорвана, но они могут взять след по новой, если увидят нас.

Леся сделала шаг следом, но вдруг застыла, оглядываясь через плечо.

— Эм, Макс?

Я почувствовал, как её рука скользнула по моему рукаву и больно, до синяков, вцепилась в предплечье. Она даже не осознавала, что делает. Её взгляд был прикован к центру зала, к просвету между танцующими парами.

— Кажется, мы недостаточно быстрые.

Я знал, что увижу, еще до того, как обернулся. Мой затылок обожгло холодом.

Горелый шел через зал прямо на нас. Он двигался уверенно, расталкивая возмущенных гостей, и на его лице было написано обещание долгой и мучительной смерти. Рядом с ним, плавно и неотвратимо, скользила женщина в маске.

Они были близко. Меньше двадцати шагов. И они смотрели прямо нам в глаза.

Вы, наверное, спросите: почему я не заорал «Караул, убивают!» и не позвал охрану? Причина проста до банальности. Если эта троица готова пойти на мокрое дело прямо посреди бала, чтобы заполучить Лесю, то и другие игроки не побрезгуют. Разбираться с одной бригадой похитителей было паршиво, но увеличивать их число, привлекая внимание «спасителей» из Совета, в мои планы не входило.

Если Левашов или Бельский поймут, что Леся — это Ключ, они её просто изолируют. В камере-одиночке.

То же самое касалось и моих оппонентов. Я знал, что Горелый, при всей его отмороженности, не хочет устраивать публичную казнь под носом у Бояр.

К сожалению, в зависимости от того, насколько сильно я уязвил его самолюбие, у него оставалась куча способов испортить мне жизнь (и здоровье) даже в толпе. Сканируя будущее, я видел: мы довели его до точки кипения. В опущенной руке он уже формировал плетение — короткий, убойный импульс. Он ударит в Лесю, как только она дернется бежать. Я не видел точно, что это за дрянь, проклятие гниения или паралич сердца, но знал, что будет плохо…

Глава 11

Однако, скользнув взглядом дальше по временной шкале, я увидел кое-что еще. Нечто неумолимо приближающееся с другого конца зала. Помощь? Или новая проблема? Неважно. Это был шанс.

Я выпрямился, закрывая собой Лесю.

— Макс? — едва слышно прошелестела она.

— Тяни время, — шепнул я одними губами, не оборачиваясь. — Мне нужно девяносто секунд.

— Курганов, — прорычал Горелый, подойдя на расстояние удара ножом. — Надо было бежать, пока давали шанс, фраер.

— Кто бежит? — лениво спросил я. — Мы только разогреваемся.

Я встал так, чтобы перекрыть траекторию атаки на Лесю. Лиза жалась к колонне чуть поодаль, нервно переводя взгляд с меня на Горелого, забытая всеми, как ненужный реквизит.

— Нет, — голос Горелого упал до инфразвука, вибрируя угрозой. — На этот раз ты меня не разведешь, фокусник.

Он чуть развернул кисть, наполовину скрытую полой пиджака. Вокруг его пальцев заплясал темный, багрово-черный огонь — пламя Пекла, от которого свет люстр вокруг померк, словно испугавшись конкуренции.

— Дернешься — и я сожгу тебя дотла. Прямо здесь. Посмотрим, как ты выкрутишься из кучки пепла.

Он не шутил. В десятках вариантов будущего, разворачивающихся перед моим внутренним взором, я видел, как он делает выпад, и как моя «броня» от Изольды вспыхивает, не выдержав прямого удара боевой магии. Но сам факт того, что он угрожал, а не бил сразу, был странно обнадеживающим. Это значило, что у него нет козырей в рукаве, только грубая сила. А грубую силу можно остановить.

— Знаешь, Горелый, — сказал я, даже не моргнув, хотя внутри всё перевернулось. — Не хочу быть капитаном Очевидность, но на тебя сейчас пялится добрая сотня человек. Включая вон того генерала СБ.

— Никто и не заметит, как ты исчезнешь, — оскалился он. — Спишут на несчастный случай.

— Ошибаешься, — спокойно парировал я. — Или ты не слышал новости? Я нынче в тренде. Востребованный специалист. Личный консультант боярина Левашова.

Тень неуверенности мелькнула в налитых кровью глазах Горелого. Он быстро, затравленно зыркнул по сторонам.

Люди смотрели. Много людей. Мой новый костюм, наша странная компания и напряжение, висевшее в воздухе, сделали свое дело. Вокруг нас образовалась зона тишины. Дамы с бокалами, важные чиновники, маги — все они наблюдали за сценой с жадным любопытством.

Как только Горелый понял, что он в центре внимания, кровавые варианты будущего схлопнулись и исчезли. Он не мог убить человека Левашова на глазах у всего света. Не сейчас.

— Ты не хочешь иметь меня во врагах, Курганов, — прошипел он, гася темное пламя в кулаке. — Пожалеешь, что на свет родился.

— На самом деле, нет, не хочу, — я скрестил руки на груди, с ленцой наблюдая за Горелым. — Так что давай, рожай свое предложение.

Женщина в маске молчала. Она стояла на полшага позади своего цербера, позволяя ему гавкать. Но она смотрела на меня. Сквозь прорези венецианской маски её глаза сверлили меня. У меня возникло паскудное, тягучее чувство, что она меня узнала. И не просто узнала — она меня ненавидела. Почему — я понятия не имел, но от этого взгляда у меня зачесались старые шрамы.

— Хорошо, — произнес Горелый, и его голос упал до делового тона. — Я куплю девку.

Я почувствовал, как рука Леси в моем локте окаменела.

— Серьезно? — я приподнял бровь.

— Не ломайся, — прорычал он. — Ты же наемник. Продай её. Рыночная цена плюс надбавка за молчание. Или мы заберем её бесплатно. Вместе с твоей шкурой.

Я смотрел на Горелого. Леся всё еще сжимала мою руку так, что, кажется, нарушила кровообращение, и я чувствовал, как её бьет дрожь. Я стоял, не отвечая, отсчитывая секунды в уме.

— Ну? — поторопил Горелый.

— Она не товар, — сказал я спокойно. — И, честно говоря, меня не интересует ни одно предложение, которое может вылезти из твоего рта.

Горелый уставился на меня, не веря ушам.

— Ты же сказал…

— О, я просто тянул время. Развлекался.

Горелый застыл ровно на две секунды, переваривая оскорбление. А потом его глаза вспыхнули безумной яростью. Планка упала. В его зрачках реально занялось пламя — не метафорическое, а настоящее, багровое пламя Пекла. Радужки налились кровью. Воздух вокруг него раскалился, запахло серой. Он шагнул вперед, вскидывая руку для удара, который должен был превратить нас в факелы.

— Добрый вечер, — раздался спокойный, бархатный голос сбоку. — Прошу внимания.

Голос был негромким, но он погасил напряжение. Пламя в руке Горелого дрогнуло.

Мужчина, подошедший к нам, был одет в черный костюм безупречного кроя и белоснежную рубашку с небрежно расстегнутым воротом. Никаких галстуков, никакой вычурности. Темные волосы, гладкое, словно отполированное лицо политика или успешного лоббиста.

На вид ему было не больше тридцати, но в его походке, в том, как он держал голову, сквозила такая тяжелая, давящая уверенность, какая бывает только у существ, разменявших не первую сотню лет. Брюнетка в кроваво-красном платье следовала за ним на почтительном расстоянии в два шага, опустив глаза в пол, как покорная тень.

Я сразу понял, кто это. Тот самый Михаил.

Едва Горелый увидел его, пламя на его руке погасло. Он и женщина в маске выпрямились, как солдаты перед генералом.

— Мастер Варламов, — произнесла женщина.

Снова её голос показался мне до боли знакомым, но сейчас меня поразила внезапная осторожность, которая в нем зазвучала. Горелый даже рефлекторно склонил бычью голову, прежде чем вспомнил, где находится, и одернул себя.

С тех пор как Лиза упомянула имя «Михаил» у арки, оно не давало мне покоя. Увидев реакцию Горелого, я окончательно сложил два и два. Это было то самое имя, которым я прикрылся вчера в парке, чтобы спасти наши шкуры. Мой блеф оказался пророческим. Просто намек на то, что я могу быть человеком Варламова, заставил Горелого поджать хвост. И это вызывало очень тревожные звоночки. Единственные люди, которым отморозки вроде Горелого выказывают такое собачье почтение — это Темные иерархи высшего ранга. Те, кто стоит над законом.

— Горелый, Диана, — произнес Варламов. Его голос был культурным, бархатным, приятным на слух, как музыка на похоронах. — Я вижу, Хазада с вами нет. Возникли трудности?

— Никаких, — осторожно ответила женщина, которую он назвал Дианой. Она стояла совершенно неподвижно, боясь сделать лишний вдох. — Никаких проблем, Мастер.

— Отрадно слышать. Я только что беседовал с боярином Трофимовым о… перспективах нашего членства в Совете. Переговоры продвигаются весьма конструктивно. Было бы… крайне неудобно, если бы в такой деликатный момент случился публичный дебош с применением боевой магии.

Его темные, спокойные глаза остановились на двух убийцах. В этом взгляде не было гнева, только обещание последствий.

После долгой, тяжелой паузы Горелый кивнул.

— Принято, — выдавил он, не в силах полностью скрыть сдавленное рычание в горле.

— Великолепно. У меня есть тема для разговора с господином Кургановым. Вы свободны.

Горелый метнул на меня и Лесю взгляд, полный яда, которым можно было бы отравить водозабор Москвы, а затем, удивительное дело — подчинился. Развернулся на каблуках и вместе с Далией растворился в толпе. Я почувствовал, как пальцы Леси судорожно сжались на моем локте, а потом она, видимо осознав это, резко разжала хватку.

Лиза всё это время жалась к колонне, стараясь слиться с мрамором; теперь Варламов перевел взгляд на неё.

— Лиза. Кажется, я просил тебя передать господину Курганову мое приглашение?

Лиза облизнула губы, и её идеальное лицо исказилось маской ужаса.

— Эм… Я…

Варламов лишь один раз коротко кивнул.

— Мы обсудим твою эффективность позже. Дома.

С лица Лизы схлынула вся краска, она стала белее мела. В её глазах читался приговор, но Варламов уже потерял к ней интерес и повернулся к нам.

— Курганов, я полагаю? А я Варламов. Если у вас найдется минутка, нам нужно кое-что обсудить.

Он скользнул взглядом поверх моего плеча на Лесю.

— Приватно.

Я всё еще не знал наверняка, кто этот человек, но все мои инстинкты орали сиреной, что он — очень плохие новости. Хуже Левашова. Хуже Горелого. Это был кукловод.

— При всем моем… уважении к вашей репутации, господин Варламов, — произнес я, стараясь держать голос ровным, — я не думаю, что это разумно. Прямо сейчас.

Он чуть приподнял бровь.

— И почему же?

Потому что у меня уже было одно приватное интервью сегодня с магом,который держал за моей спиной невидимого убийцу, и на одну ночь этого дерьма с меня достаточно.

— Учитывая обстоятельства и компанию, которую вы держите на поводке, — я кивнул в сторону, куда ушел Горелый, — я не думаю, что для моего здоровья будет полезно, если меня увидят уходящим с вами в темную комнату.

— Действительно, — протянул Варламов.

Он изучал меня, слегка склонив голову. За его спиной Лиза и та вторая, в красном, нервно ловили каждое его движение. Я чувствовал, как линии будущего вокруг нас натягиваются и вибрируют, готовые лопнуть.

Затем внезапно буря в линиях вероятности улеглась. Шторм прошел мимо.

— Что ж, тогда отложим нашу дискуссию до более благоприятного момента, — Варламов улыбнулся одними губами, и от этой улыбки веяло могильным холодом. — Я уверен, наши пути еще пересекутся. И очень скоро.

Он коротко, по-деловому кивнул мне, развернулся и пошел прочь, увлекая за собой свою молчаливую спутницу в красном. Лиза бросила на меня единственный взгляд, смесь ужаса и мольбы, и пошла следом, стараясь не отставать от хозяина.

Я остался стоять, глядя им в спины и чувствуя, как рубашка прилипает к телу.

— Эм… — прошептала Леся, дергая меня за рукав. — Что это сейчас было?

— Понятия не имею. — Я встряхнулся, сбрасывая оцепенение. — Но это был подарок судьбы. Горелый и та ведьма всё еще рыщут в толпе. Уходим.

— Куда теперь? — спросила она, когда я потянул её сквозь людской поток.

— На выход. Кино кончилось.

— Мы уходим? — В её голосе прозвучало что-то странное.

— Я думаю, мы исчерпали лимит удачи на сегодня. — Я притормозил на секунду и посмотрел на Лесю в упор. — Погоди… Ты что, расстроилась?

— Ну… — Леся отвела взгляд, разглядывая хрустальные подвески люстр.

Я только головой покачал. Женщины. Их только что чуть не похитили, им угрожали пытками, за ними охотится половина магической Москвы, а она расстроилась, что не успела допить шампанское и покружиться в платье от кутюр.

Бал был в самом разгаре. За нашими спинами, в сфере дуэльной арены, началась новая схватка — доносились глухие удары и восторженный рев толпы, делающей ставки. Я чувствовал, как Горелый и Далия сканируют пространство, их поисковые заклинания шарили по залу.

Я резко сменил курс, направляясь к дальнему углу, где тень от балконов была гуще всего. Там, скрытый портьерой, находился неприметный лестничный пролет — служебный выход для персонала и тех гостей, кто хотел уйти по-английски.

— Быстрее, — бросил я, крепче сжимая её ладонь и увлекая вверх по ступеням. — Если проскочим сейчас, пока они смотрят на арену, считай, родились в рубашке…

Я почувствовал, как линии будущего дернулись и переплелись в тугой узел.

Оглянулся через плечо. Далия, наплевав на этикет, забралась с ногами на мраморный бортик одного из фонтанов. В своей маске и синем платье она возвышалась над толпой, как статуя богини возмездия, сканируя зал.

Мы заметили друг друга в одну и ту же секунду. Наши взгляды скрестились с физической силой удара. Она тут же развернулась и закричала что-то Горелому, но её голос утонул в грохоте оркестра и шуме толпы.

— Да твою ж дивизию, — пробормотал я. — Неужели у них нет других дел? Хобби там завести, крестиком вышивать?

— Дай угадаю, — голос Леси звучал смиренно, даже с ноткой фатализма. — Нас снова хотят убить?

— Изменение планов. Бегом!

Я потянул Лесю вверх по лестнице, ведущей прочь от главного зала, в пустой вестибюль третьего яруса. На ходу я быстро просканировал вероятности. Коридоры справа вели к парадной лестнице и лифтам — пути вниз, на улицу. Логичный маршрут для беглецов.

Но, глядя на минуту вперед, я увидел, что Горелый уже несется туда, сшибая лакеев, чтобы перерезать нам путь. Он и Диана разделились, пытаясь взять нас в классические «клещи». Это сработало бы с кем угодно, но не с Видящим.

— Сюда!

Я рванул влево, в глубь особняка.

— У тебя все вечеринки так заканчиваются? — выдохнула Леся, едва поспевая за мной; подол её роскошного платья шелестел по паркету.

— Жалобную книгу дам позже, ладно?

Коридор вывел нас в просторную угловую ротонду. Стены здесь были стеклянными, открывая панораму на ночную, дождливую Москву — море огней и черные провалы дворов. А в углу, в ажурной кованой шахте, притулилась стеклянная капсула — старинный пневматический подъемник, явно предназначенный для хозяев, а не для гостей.

Я втолкнул Лесю внутрь и ударил ладонью по руне «Вверх».

Двери с мягким шипением сомкнулись. Капсула дрогнула и плавно пошла на взлет, скользя вдоль внешней стены особняка.

Я прижался лбом к холодному стеклу, глядя вниз. Я чувствовал Горелого и Диану этажом ниже. Они неслись к выходам, уверенные, что загнали дичь в угол. К тому времени, как до них дойдет, что мы ушли на крышу, а не в подвал, будет уже поздно.

Я сполз по стенке лифта и выдохнул, чувствуя, как адреналин начинает отпускать, сменяясь усталостью.

— Ну всё. Выдохни. Мы в безопасности. Минут на пять точно.

— Кстати, вспомнила, — вдруг сказала Леся, нарушая тишину. — Там у танцпола крутился один тип, Бельский. Он, кажется, очень хотел с тобой поговорить.

— Да, мы пересеклись. Но наши друзья с факелами нас прервали.

— Ну, может, найдем его позже.

Я посмотрел на Лесю с недоверием. Она отвернулась к стеклу, разглядывая панораму, и я должен был признать — вид того стоил.

Этот лифт был не для персонала. Стеклянная капсула скользила по внешней стене особняка, поднимаясь выше крыш соседних домов. С нашей позиции Москва была как на ладони. Достопримечательности горели в ночи маяками: рубиновые иглы кремлевских башен вдалеке, мрачные готические силуэты сталинских высоток, подсвеченные желтым, и холодный, чужеродный неон небоскребов «Москва-Сити» на горизонте. Останкинская игла протыкала низкие облака, мигая красными габаритными огнями.

Шум бала остался где-то внизу, отрезанный толстым стеклом и метрами пустоты. Мы были одни в этом сияющем, равнодушном мире.

— Леся? — позвал я наконец. — Зачем тебе это?

Я почувствовал, как она напряглась спиной.

— Не пойми меня неправильно, — продолжил я мягче. — Ты держишься молодцом. Может быть, даже слишком хорошо для человека, за которым гонится смерть. Почему ты не боишься?

Леся долго не отвечала, продолжая смотреть на город, где миллионы людей жили своими скучными, безопасными жизнями.

— Чего мне бояться, Макс? — спросила она наконец. Голос её был легким, но в этой легкости звенела пустота. — Этих людей? Хочешь список моих страхов?

— Ну, начать можно с Горелого.

— Знаешь, почему я вообще пришла в твою лавку в тот первый раз?

Я нахмурился.

— Почему?

— Это было за пару недель до знакомства. — Леся не повернулась. Я видел только её отражение в стекле, призрачное, полупрозрачное на фоне огней ночного города. — Суббота. Я проснулась в своей однушке в Бирюлево. Поздно, уже за полдень. Я тогда спала всё больше и больше. Просто лежала, смотрела в потолок с желтым пятном от протечки и слушала, как за стеной соседи орут друг на друга. И я не могла придумать ни одной причины встать с кровати. Ни одной, Макс. Мне нечего было ждать. Ни в тот день, ни через месяц, ни-ког-да.

Она замолчала на секунду, потом продолжила, и голос её стал отсутствующим, словно она говорила сама с собой:

— Я поняла, что если сейчас не сделаю хоть что-то, то я просто умру. Не от проклятия, не от болезни. Я сдохну от тоски. От серости. От того, что я никому не нужна и ни к чему не пригодна.

Леся наконец оторвала взгляд от города и посмотрела в пол кабины, избегая встречаться со мной глазами.

— У меня больше ничего нет, — тихо, но твердо сказала она. — Твой мир, Макс, со всеми его монстрами и убийцами — это всё, что у меня есть. Это единственный свет в моей жизни. Если это меня убьет — плевать. Зато я почувствую, что жила.

Я смотрел на неё, и на этот раз у меня, вечно знающего, что сказать, не нашлось ни единого слова.

Тишина висела в кабине долгую минуту. Затем Леся тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение, и когда она снова посмотрела на меня, её лицо приняло привычное выражение — смесь любопытства и упрямства.

— Что там происходило? С той блондинкой?

— Я… Что ты имеешь в виду?

— Она была магом? Ведуньей?

Я сбросил с себя тяжесть её недавнего признания, аккуратно упаковал его в дальний ящик сознания с пометкой «обдумать позже». Каким-то шестым чувством я понимал: жалость сейчас — последнее, что ей нужно.

— Нет. Вряд ли. Скорее всего, она «пустышка». Обычный человек.

— Но ты понял, кто она. Или что она.

— Я её не знал. До сегодняшнего вечера.

— Но ты что-то знал, — настаивала Леся. — У тебя лицо изменилось, когда ты с ней говорил.

Я отвернулся к стеклу.

— Не хочешь говорить? — тихо спросила она.

— Дело не в этом.

— А в чем тогда?

— Дело в… Ладно, черт с ним. Дело в этом. — Я потер переносицу, чувствуя, как начинает пульсировать старая мигрень. — Это то, о чем я старался не вспоминать последние десять лет.

— Настолько всё плохо? — с искренним удивлением спросила Леся.

Я не ответил, и она продолжила, пытаясь нащупать дно:

— Почему она так себя вела? Лиза. Она смотрела на него… не как на начальника. И не как на любовника. Она вела себя так, будто она… его вещь. Будто он владеет ей, как этими запонками.

Я замолчал, глядя на ночную Москву, расстилающуюся под ногами. Мы парили над крышами, выше самых высоких шпилей, но я не видел огней. Вместо них перед глазами вставала другая тьма.

Подвалы усадьбы боярина Воронова. Запах сырости, плесени и безнадежности. Я вспомнил Ярину — ту рыжую девчонку из моих кошмаров. Вспомнил тот день, когда свет в её глазах погас, и она перестала быть человеком, превратившись в послушную куклу. Я знал этот взгляд, который был у Лизы. Взгляд существа, чью волю сломали через колено, выпотрошили и заменили слепым обожанием к мучителю.

— Макс?

— Помнишь, я говорил, что маги делят мир на Волков и Овец? — Я смотрел на огни Москвы, расстилающиеся внизу ледяным ковром. — Так вот, есть нюанс. Если все, кто не обладает Силой овцы, то единственная власть, которая котируется в нашем кругу, это власть над себе подобными.

Леся смотрела на меня, и в отражении стекла я видел, что она не догоняет.

— Любой маг может устроиться в мире людей. Стать олигархом, депутатом, звездой эстрады. Но в Совете это не вызывает уважения. Это как обыграть ребенка в шахматы. Настоящий статус здесь — это то, сколько душ ты держишь в кулаке. Связи, долги, клятвы крови… живой товар.

— Ладно… — медленно протянула она. — Тот упырь, Горелый. Почему он говорил о покупке? Почему торговался за меня, как за мешок картошки?

Я знал, что Леся не отстанет, пока не получит ответ. Или пока я не рявкну «хватит». Я глубоко вдохнул спертый воздух кабины, потом выдохнул, гася дрожь в руках.

— Темные кланы чтут традиции, Леся. Очень старые и очень грязные традиции. — Теперь была моя очередь отводить взгляд. Я не хотел, чтобы она увидела в моих глазах отражение того подвала, где ломали меня. — Для них люди — это валюта. Даже те, кто сам не марает руки, держат «свиту», чтобы торговать с теми, кто марает.

Я сделал паузу, подбирая слова, которые не звучали бы как приговор, но других не было.

— Любой новичок, адепт без «крыши», одиночка, который недостаточно силен, чтобы выгрызть себе место под солнцем… у него все шансы закончить вот так. Как Лиза. Иногда это даже добровольный выбор. Они идут в холопы к одному монстру, чтобы их не разорвали другие. Это как тюрьма: ищи пахана или станешь «опущенным». У Варламова таких, наверное, целый гарем. Он держит их в своем особняке, ломает волю, а потом выводит в свет, как породистых борзых.

Я замолчал. В кабине повисла тишина, нарушаемая лишь гулом ветра снаружи.

Леся смотрела на меня не мигая.

— Что они с ними делают? — наконец спросила она шепотом.

Тогда я заставил себя повернуться и встретиться с её взглядом.

— Всё. Абсолютно всё, что захочешь сделать с вещью, которая не может сказать «нет».

Мы были почти на вершине. Лифт пробил низкую облачность, и над нами, в черном небе, горели настоящие звезды. Здесь было темно и тихо, город остался где-то там, внизу, в другой жизни.

— Макс? — голос Леси дрогнул. — Может быть, идея поехать домой была не такой уж плохой?

Я кивнул.

Лифт с мягким толчком остановился в стальной клетке на самом пике одной из башен особняка. Двери разъехались. Мы вышли на ночной воздух, который здесь, на высоте птичьего полета, пронизывал легкие холодом.

Мы стояли на узком техническом мостике, опоясывающем шпиль. Прозрачные перила казались ненадежной преградой от бездны. За ними был вертикальный обрыв — сотни метров вниз, к брусчатке внутреннего двора, которая отсюда казалась далекой и игрушечной. Это не то место, где стоит гулять, если у тебя кружится голова от высоты.

Прямо над нами, на острие шпиля, вспыхнул двойной красный стробоскоп — маяк для самолетов и вертолетов. Вспышка озарила наши лица кровавым светом, а потом снова наступила тьма.

Мы были одни. На вершине мира, и в то же время на краю пропасти.

Леся молча наблюдала, как я выудил из внутреннего кармана стеклянный стержень, которым уже вызывал Ветряну. Я поднес его к губам, и стекло мгновенно запотело на морозе.

— Ветряна, дочь Стрибога, хозяйка небесных сквозняков, — зашептал я древнюю формулу, вплетая слова в свист ветра. — Максим Курганов зовет тебя. Услышь меня, ответь на зов.

Я закончил и спрятал стержень обратно. Теперь оставалось только ждать и гадать, где сейчас носит эту взбалмошную дуру и сколько времени ей понадобится, чтобы долететь сюда из стратосферы.

— Макс, — голос Леси дрогнул. Она указывала пальцем куда-то вниз, за край парапета.

Я проследил за её жестом. К юго-западному углу башни, по самой кромке стены, ползло тусклое, мертвенно-бледное свечение. С нашего ракурса оно казалось маленьким, как светлячок, но я знал, что это такое. Оно преодолело уже треть пути к вершине.

Я тяжело вздохнул, выпуская облачко пара.

— Диана. Неужели у этой суки батарейки никогда не садятся?

Я быстро просканировал будущее, хотя результат был предсказуем.

— Горелый внизу. Сторожит выход из лифтовой шахты, как цепной пес. Ждет, когда мы спустимся к нему в лапы. А его подружка решила срезать путь по стене.

Леся посмотрела на черное небо, где должны были появиться звезды, потом вниз, на ползущее свечение. Я видел, как в её голове крутятся шестеренки.

— Ты гадаешь, кто успеет первым? — спросил я. — Ветряна или Диана?

— Угу.

— Ставлю на Диану. Она ближе и злее.

— Ох… — Леся на секунду задумалась, кутаясь в шаль. — Мы снова бежим?

— План хороший, но нет. — Я покачал головой. — Слишком долго бегать от таких волков — плохая примета. У них вырабатывается рефлекс гончей: если дичь бежит, её надо гнать до разрыва сердца. Пора показать зубы.

Я вытащил стеклянный жезл обратно и вложил его в замерзшую ладонь Леси.

— Спрячься. Вон туда, за стальные балки шпиля, чтобы тебя с края не было видно. Когда появится Ветряна — ори так, чтобы в Кремле услышали. Махай этой штукой, как гаишник.

— А ты?

— А ты будь умницей и просто делай, что я говорю. Не высовывайся.

— Я не пай-девочка, Макс, — огрызнулась она, но я заметил, как уголки её губ дрогнули в попытке улыбнуться.

Она послушалась. Отступила в тень, за массивные опоры конструкции, так, чтобы оказаться вне зоны видимости подъемника и края крыши. Я остался один на продуваемом всеми ветрами мостике, ожидая гостей.

Едва Леся скрылась за стальными опорами шпиля, я прошел чуть дальше по техническому мостику. Несмотря на безумную высоту, воздух здесь был почти неподвижен — защитный купол особняка работал на совесть, отсекая ветер, чтобы гости, вздумавшие полюбоваться видом, не испортили укладку.

Убедившись, что отошел достаточно далеко, я сунул руку в карман и достал пару тяжелых латунных дисков, испещренных охранной вязью. Один я положил у перил, другой — у самой стены башни, создавая невидимую черту поперек мостика. Затем отступил в тень и стал ждать.

Вид был сногсшибательный. С этой точки Москва лежала передо мной как на ладони, расчерченная освещенными дорогами проспектов. Воздух был морозным и, глядя на россыпь огней внизу, я вдруг поймал себя на странной мысли. Я скучал по этому. Чего-то важного не хватало в моей тихой, пыльной жизни на Хитровке. Того самого чувства лезвия бритвы под ногами, которое я заново открыл для себя за последние двое суток.

Мертвенное свечение, ползущее по стене, исчезло на секунду, а затем появилось на моем уровне, просвечивая сквозь ажурные решетки ограждения.

Диана перемахнула через парапет с грацией кошки и ступила на мостик. Она увидела меня сразу. Замерла на долю секунды, оценивая обстановку, а затем двинулась ко мне — плавно, неотвратимо, как сама смерть.

Я подпустил её поближе. Метров на семь.

— Тын, — произнес я короткое командное слово.

Латунные диски на полу полыхнули золотым огнем. Между ними, от перил до стены и вверх, в черное небо, с гудением встала стена. Это был «Щит Сварога» — полупрозрачная, едва заметная рябь воздуха, через которую не пролетит ни пуля, ни заклинание, ни человек. Теперь ни одна физическая сила в этом мире и в соседнем тоже, не могла пересечь эту черту без моего разрешения.

Диана остановилась как вкопанная.

Она подняла руки, красивые, ухоженные руки убийцы, и я увидел, как вокруг её пальцев начинает собираться ядовито-зеленое сияние. Она смотрела на меня сквозь прозрачный барьер, и даже маска не могла скрыть её бешенства.

— Не утруждайся, — лениво бросил я. — Ты могла бы проломить его, будь я по ту сторону города. Но пока я стою здесь и держу контур своей волей, ты скорее надорвешься, чем сделаешь в нем дырку.

Она медленно опустила руки, гася магию.

— Это не вечно, Курганов, — произнесла она. Голос её был мягким, тягучим и смертоносным. Я снова почувствовал этот яд, личный, не профессиональный. — Твоя батарейка сядет раньше, чем мое терпение.

— Так давай скоротаем время за беседой.

Я скрестил руки на груди, небрежно привалившись к ограждению спиной к пропасти.

— Я давно хотел тебя спросить кое о чем.

Диана молчала, сверля меня взглядом.

— Для начала, мне было бы любопытно узнать, что вы, упыри, планировали сделать с Лесей, — продолжил я спокойным тоном. — Но я реалист и знаю, что правды ты мне не скажешь. Поэтому спрошу о том, что, кажется, волнует тебя куда больше служебных обязанностей.

Я склонил голову набок, всматриваясь в её фигуру.

— Откуда столько ненависти, красавица? Ты смотришь на меня так, будто я лично сжег твой дом и убил твою собаку. Мы знакомы? Или у тебя просто аллергия на мое лицо?

Диана сверлила меня взглядом сквозь золотистую рябь барьера. Тишина затянулась. Я только открыл рот, чтобы подтолкнуть её к ответу, когда она наконец заговорила.

— Ты не мог просто сдохнуть тихо, да? — Её голос был низким, вибрирующим от эмоции такой силы, что она почти физически ощущалась. Ненависть? Боль? Гнев? Всё сразу. — Я знала, что ты вернешься. Это всегда был ты, Курганов. Вечная заноза в мироздании.

— Так, — сказал я, приподняв бровь. — Давай попробуем еще раз, только без драмы. Почему…

— Заткнись!

Голос Дианы сорвался на хриплый визг.

— Не смей со мной разговаривать своим менторским тоном! Это была твоя вина. Всё это дерьмо — на твоей совести. И теперь ты пытаешься повторить? — Ядовито-зеленое свечение вокруг её рук вспыхнуло ярче, освещая безумие в её глазах. — Такие, как ты, всегда всё портят. Всегда делают хуже, пытаясь «спасти». Если бы тебя не было… если бы ты просто исчез, я могла бы всё исправить. Спасти тех, кто действительно был важен.

Внезапно она резко повернула голову вправо, глядя в пустоту над пропастью.

— Прекрати! — рявкнула она кому-то невидимому.

Я уставился туда же, проследив за её взглядом. Там было только черное небо и ветер. Я просканировал область магическим зрением — пусто. Ни духов, ни призраков.

— Эм, — протянул я осторожно. — Послушай, если ты ждешь подкрепления с воздуха, то…

— Тебе ведь снятся сны, правда? — спросила Диана, не глядя на меня. Её тон резко сменился на отстраненный, мечтательный, словно она вела два разговора одновременно — со мной и с голосами в своей голове. — Я вижу их, Максим. Огонь, камень, холод. Ты думаешь, ты сбежал из того подвала? Никто не сбегает. Навь всегда возвращается за долгами. Я единственная, кто может разорвать этот круг.

Она склонила голову к плечу, прислушиваясь к шепоту ветра, а потом вдруг оскалилась и прорычала в пустоту:

— Да заткнись ты!

У меня по спине пробежал холодок. Это была клиника.

— Ладно, — сказал я, отступая на шаг от барьера. — Знаешь что? Я передумал спрашивать. Я больше вообще ничего не хочу знать. У тебя, подруга, фляга свистит так, что даже в Кащенко не возьмут — испугаются. Держись от меня подальше.

— Ты не понимаешь.

Глаза Дианы на секунду расфокусировались, глядя сквозь меня, а затем внезапно прояснились. В них вернулся холодный, жесткий расчет. Она снова сфокусировалась на мне.

— Отдай мне девчонку.

— Эм, дай подумать… Как насчет «хрен тебе»?

— Ты думаешь, что сможешь её защитить? Ты? — Она рассмеялась, и этот звук был страшнее её криков. — Ты не защитник, Максим. Ты — магнит для дерьма. Единственный способ для неё выжить — это пойти со мной. Я знаю, что она такое. И я знаю, как это контролировать.

Я заржал. В голос, до слез. Это была лучшая шутка за вечер.

— О, ну это меняет дело! Конечно! Может, мне еще бантик на неё повязать и чек приложить? Чтобы ты её «спасла» по частям?

Одним смазанным движением Диана прижалась всем телом к золотистому мареву барьера. Её левая рука, окутанная ядовитым туманом, впечаталась в «Щит Сварога», пуская по нему концентрические волны искажения.

— Я никому не позволю стоять у меня на пути, — прошептала она. Внезапно истерика в её голосе исчезла, сменившись мертвым, могильным спокойствием. — Ты всегда был слабаком, Максим. Всегда жалел, всегда сомневался. А я знаю, куда бить, чтобы было больно.

Мы смотрели друг другу в глаза с расстояния вытянутой руки, разделенные лишь тонкой пленкой магии. Барьер начал гудеть и вибрировать, золотое сияние пошло черными трещинами — количество разрушительной силы, которую она вливала в него, было чудовищным. Она не ломала щит, она заставляла его гнить изнутри.

Сзади, из-за угла шпиля, донесся отчаянный крик Леси:

— Макс! Максим!

Я отступил на шаг.

— Не советую меня преследовать, Диана.

— Это еще не конец, — бросила она.

Я развернулся и рванул прочь. За спиной я слышал, как магическая стена стонет под напором энтропии, как трещит металл перил. Завернув за угол пирамидальной крыши, я увидел Лесю, перегнувшуюся через ограждение, и Ветряну, парящую чуть поодаль в позе скучающего ожидания.

— Пора валить! — заорал я.

— Куда валить? — с любопытством спросила Ветряна, поправляя прическу из облаков. — В кабак?

— Домой! — Я налетел на Лесю, сгребая её в охапку. — Живо!

— Ладненько!

Ветряна накрыла нас собой. В одно мгновение мир вывернулся наизнанку, плоть стала воздухом, и нас унесло прочь с крыши особняка.

Я успел оглянуться ровно на секунду.

Там, на мостике, золотой щит лопнул с ослепительной сине-зеленой вспышкой, разбрасывая искры. Диана рванулась вперед, в пустоту, где мы только что стояли, но схватила лишь ветер. Башня стремительно уменьшалась, превращаясь в игрушечный светящийся шпиль.

— Скукотища, — пожаловалась Ветряна, её голос звучал гулко внутри воздушного потока. — Даже ничего не взорвали.

— Что случилось? — крикнула Леся, прижимаясь ко мне.

— Ничего не случилось! — обиженно протянула элементаль. — Ни фейерверка, ни молний. Зря летала.

Огни Замоскворечья слились в единую светящуюся реку, когда Ветряна подняла нас выше, в ледяную темноту над городом. Мы были уже достаточно далеко и высоко, чтобы стать невидимыми для любого наблюдателя с земли.

— Поверь мне, подруга, — выдохнул я, когда мы развернулись на север, в сторону Хитровки, и ледяной ветер ударил в лицо. — Нам сегодня хватило приключений. Больше, чем на одну жизнь.

Ветряна выплюнула нас на крышу моего дома. Я сунул ей в призрачную ладонь серебряную монету, плату за страх и скорость, и она, радостно взвизгнув, умчалась в облака пугать ночных птиц.

Моя лавка внизу была темной и тихой. Вокруг снова шумела старая Москва: гул Садового, далекий перестук трамвая, пьяные крики из подворотни. Эти звуки, обычно раздражающие, сейчас казались музыкой небесных сфер. Внезапно мне до чертиков расхотелось иметь дело с магией, интригами Совета и древними богами. Я просто хотел запереть дверь, налить стакан водки и рухнуть лицом в подушку.

— Хочешь выпить? — спросил я, давя зевок, пока мы спускались по скрипучей чердачной лестнице в квартиру. — У меня есть коньяк. Или чай, если нервы позволяют.

Леся покачала головой. Её платье от Изольды было немного потрепано ветром, прическа растрепалась, но в этом хаосе она выглядела даже лучше. Адреналин отпускал её, сменяясь тяжелой усталостью.

— Оставайся тогда, — предложил я. — Диван свободен. Гоша не храпит.

— Мне пора, Макс.

Я посмотрел на неё с недоумением. Леся кивнула на мою грудь.

— Посмотри.

Я опустил глаза и замер. В суматохе погони я совсем забыл про подарок Изольды. Белоснежный плетеный узел на моем лацкане почти исчез. Ткань налилась мертвой чернотой. Остался крошечный, с ноготок, белый уголок, который на глазах серел.

— Кажется, моя карета превращается в тыкву, — тихо сказала Леся.

Я поднял взгляд и увидел на её губах улыбку, редкую, грустную и очень взрослую.

— Всё нормально. Ты же сказал, что через Арку они меня магией не засекут? Значит, я невидимка. Переночую в хостеле или на вокзале, там народу много, затеряюсь.

Она развернулась и двинулась к двери.

— Леся, стой! — Я шагнул следом. — Магией не засекут, но у них есть глаза и уши. Горелый землю носом рыть будет. Уходить сейчас — это безумие…

Леся резко развернулась и шагнула в мои объятия.

Я застыл, боясь пошевелиться. Она положила голову мне на грудь, вцепившись пальцами в лацканы моего пиджака, в миллиметре от умирающего амулета. Её тело было прохладным и дрожащим.

— Спасибо за этот вечер, — прошептала она мне в пиджак. — Это того стоило. Правда. Я почувствовала себя живой.

Я поднял руки, чтобы обнять её в ответ, удержать.

— Леся…

— Полночь, Макс, — выдохнула она и выскользнула из моих рук, пряча лицо.

Прежде чем я успел среагировать, замок щелкнул, дверь распахнулась и захлопнулась. Я остался один в темной прихожей. Я слышал, как её легкие шаги затихли на лестнице, растворяясь в шуме дома.

Я долго стоял столбом, слушая тишину. Потом прошел к столу и тяжело опустился на стул.

Отцепил бутоньерку от лацкана и поднес к глазам. В свете уличного фонаря, бьющего в окно, я увидел, как исчезает последняя белая искра. Узел почернел окончательно, налился тяжестью её проклятия.

Амулет вспыхнул коротким, беззвучным серым пламенем и рассыпался в прах прямо у меня между пальцами.

Через секунду на ладони не осталось ничего, кроме горстки черного, жирного пепла. Лихо сожрало его без остатка.

Я сдул пепел на пол, посмотрел на пустую комнату, где еще витал её запах, и потер лицо руками.

Предстояла долгая ночь.

Глава 12

Я очнулся в темноте, жадно глотая воздух. Грудь болела так, словно по ней прошелся кузнечный молот, а в ушах всё ещё стоял крик — отчаянный, захлебывающийся вопль Ярины, исчезающей в пламени. Я лежал, вцепившись в мокрую от пота простыню, пока сердце колотилось о ребра.

В квартире над «Арканумом» было тихо. Только старый холодильник «ЗиЛ» привычно дребезжал на кухне, напоминая, что я в реальности, а не в бреду. Я полежал несколько минут, заставляя дыхание вернуться в норму, пока глаза не привыкли к серому, пыльному сумраку. Затем встал и босиком прошлепал по холодному паркету к окну.

Всё те же старые кошмары. Они верны мне, как старые псы.

Я с силой распахнул створку, впуская в комнату сырой, загазованный воздух центра. Замкнутые пространства всегда вызывают у меня приступ клаустрофобии — привет из подвалов Воронова. Открытое небо, единственный способ вытравить этот страх, убедить себя, что решеток больше нет.

Мне всегда нравилось смотреть на город в этот час. В этой плотности есть что-то успокаивающее: тысячи желтых квадратов окон, за каждым — чья-то жизнь, семья, бессонница. По звуку города я понял, что было около четырех утра. Хитровка и Садовое никогда не спят по-настоящему, но сейчас их гул был приглушенным, усталым. Где-то далеко, со стороны Китай-города, доносились отголоски басов из ночного клуба и шум уборочной техники, но мой кривой переулок спал.

У меня почти нет шрамов на теле. Темные маги — эстеты и садисты, они предпочитают методы, которые ломают волю, а не кости, и не оставляют следов для судмедэкспертов. Но фантомная боль в груди никуда не делась. Я тер ноющее место, пока жжение не утихло, и тяжело навалился на подоконник.

Ущербная луна висела прямо над шпилем сталинской высотки на Котельнической, заливая мокрые московские крыши мертвенным, бледным светом.

— Чего не спишь, полуночник? — раздался скрипучий, ворчливый голос за спиной.

Гоша сидел на кухонном столе, свесив мохнатые ножки, и макал сушку в блюдце с молоком. В темноте его глаза светились мягким желтым светом, как два маленьких фонарика.

— Кошмары, Гош, — честно признался я, не оборачиваясь. — Опять подвал.

Домовой тяжело вздохнул, спрыгнул на пол и прошлепал ко мне. Я почувствовал, как его маленькая, теплая ладошка, похожая на кошачью лапку, легла мне на ногу.

— Дурак ты, Максимка, — проворчал он, но в голосе было больше заботы, чем укора. — Мертвых не вороши, они и так не спят. Ты здесь. В квартире тепло, холодильник гудит, я вот тут… Живой ты. Слышишь? Живой.

Он сунул мне в руку кружку с чем-то теплым и пахнущим чабрецом и мятой.

— На, испей. Бабка моя так лечила. Отгоняет мороку.

Я сделал глоток. Травяной отвар обжег горло, и холод внутри немного отступил. Гоша был прав. Я здесь. Хитровка, ночь, теплый чай.

— Спасибо, — выдохнул я.

— Пей давай, — буркнул он, возвращаясь на свое место. — И дуй в кровать. Утро вечера мудренее, а с мешками под глазами ты на героя не тянешь.

Я допил чай, чувствуя, как тепло разливается по телу, успокаивая дрожь. Мысли потекли медленнее.

Почему-то вместо Леси я вдруг подумал о женщине, которую мы оставили на балу. О Диане.

Я был уверен, что она — призрак из моего прошлого. Скорее всего, из того времени, которое я провел в «ученичестве» у Воронова. Трудно вспомнить кого-то только по голосу спустя десять лет, но у меня есть доступ к способам видения, которых нет у обычных людей. Я был почти уверен: если я захочу, я смогу распутать этот клубок и выяснить, кто она такая.

Только я не хотел.

Да, Диана охотилась за мной. Да, я, вероятно, мог бы лучше защитить себя, если бы знал врага в лицо. Но даже этого было недостаточно, чтобы заставить меня добровольно вернуться в то место в моей памяти. Моё время у Воронова — это заколоченная дверь в подвале моего сознания. Я не думаю о нём, не подхожу к нему и уж тем более не открываю.

Вместо этого я провел короткое ментальное упражнение, которое когда-то показал мне Гера, чтобы очистить голову от лишнего шума. Голос Гоши и вкус чабреца, вернули меня в реальность.

Сердце успокоилось, я вернулся в постель и, на удивление, быстро провалился в сон без сновидений.

Когда я снова проснулся, скупое московское солнце уже вовсю заливало комнату, высвечивая пыль, танцующую в воздухе. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что меня разбудил звук — характерный металлический лязг латунной заслонки почтовой щели во входной двери внизу.

Я спустился по винтовой лестнице в одних трусах, ежась от утренней прохлады, и обнаружил на коврике у входа небольшой увесистый сверток, перемотанный бечевкой. Я поднял его, на ходу сканируя магическим зрением на предмет проклятий или «сюрпризов» (чисто), и развернул промасленную тряпицу. Внутри лежал «Путевик» — камень-ключ, вырезанный из куска кремлевской брусчатки, с выбитой на нем руной перемещения.

Записки не было, но она и не требовалась. Я прекрасно знал, куда ведет этот булыжник.

Я вернулся наверх, включил чайник и полез в новости с телефона. В бегущей строке «Москвы 24» сухо сообщалось, что Государственный Исторический музей и часть Александровского сада закрыты на «внеплановую проверку коммуникаций» из-за угрозы прорыва теплотрассы. У Совета всегда были отличные связи с мэрией. Для простецов — ремонт труб, для нас — оцепление периметра вокруг входа в бункер.

Сборы на встречу с магами — это всегда хождение по лезвию бритвы. Нужно найти баланс между «я готов к неприятностям» и «я сам и есть неприятность». Явное оружие, разумеется, исключено — на входе в Кремль меня просканируют до костей.

С тоской посмотрел на шкаф, где висел мой плащ-морок от Изольды. Руки чесались надеть его, лучшей защиты не придумаешь. Но я был в нем, когда уходил от погони в Планетарии и когда прыгал с крыши особняка. Слишком приметная вещь. Я был почти уверен, что в суматохе никто из боевиков Совета не успел разглядеть мое лицо, но рисковать не стоило. Если они узнают плащ, эта поездка станет очень короткой и насыщенной насилием.

В конце концов, выбрал максимально неприметный «кэжуал»: джинсы, плотная куртка, удобные ботинки. Распихал по скрытым карманам минимум амулетов и инструментов — ровно столько, чтобы не выглядеть безоружным идиотом, но и не спровоцировать охрану.

Уже у двери я замер, почувствовав спиной тяжелый, осуждающий взгляд.

— Опять порожняком уходишь, кормилец? — раздался ехидный скрип с антресоли.

Я поднял голову. Гоша сидел на краю шкафа, болтая ногами в детских сандалиях, и выразительно гремел пустым блюдцем.

— Гош, я по делу. Важному.

— У тебя все дела важные, — прошамкал домовой, демонстративно заглядывая в пустую кружку. — А молоко кто вчера обещал? «Куплю, Гоша, зуб даю, Гоша». И где? У меня организм растущий, мне кальций нужен, а ты… Сорванец ты, Максимка, вот ты кто. Бессовестный.

Я хлопнул себя по лбу. Точно. Молоко.

— На обратном пути, — пообещал я, приложив руку к сердцу. — Самое жирное возьму. И сгущенку.

— Смотри мне, — погрозил он мохнатым пальцем. — Если опять забудешь, я твои ключи в такое место спрячу, что только с поисковой собакой найдешь. Иди уже, спаситель отечества.

Закончив сборы и получив напутствие от домового, я спустился вниз. Повесил табличку «ЗАКРЫТО» на дверь лавки, проверил защитные контуры (они гудели ровно), и глянул в телефон. От Леси сообщений не было. Пустота. Сердце кольнуло тревогой, но я загнал её поглубже. Сейчас не время.

Я прошел в подсобку, расчистил место на полу и сжал камень-путевик в руке, направляя в него импульс воли.

Воздух перед мной пошел трещинами, как разбитое зеркало, открывая мутный, мерцающий провал портала. Я шагнул сквозь него.

Вообще-то, от Хитровки до Кремля пешком минут двадцать бодрым шагом. Но если бы я приперся через Спасскую башню как турист, мне пришлось бы долго объяснять охране, кто я такой и откуда знаю про бункер. Использование их ключа — это не просто удобство, это демонстрация лояльности и компетентности. Сейчас я был в шатком мире с Советом, просто потому что был им нужен как воздух, но я не питал иллюзий: чтобы этот мир рухнул, достаточно одного косого взгляда.

Ступил на полированный гранитный пол, и эхо моих шагов гулко разнеслось под высокими сводами. Я оказался в одном из закрытых залов Кремлевского Арсенала — месте, куда обычным туристам вход заказан даже за большие деньги. Зона, куда меня выплюнул портал, была оцеплена сигнальными маячками и магической лентой, и воздух здесь едва слышно гудел от напряжения защитных полей.

Зал был почти пуст, если не считать витрин с трофейным оружием вдоль стен и постов охраны. Большинство присутствующих выглядели как бойцы спецназа Совета — «опричники» в глухой тактической броне с рунными вязью на пластинах. Мужчина в полевой форме без знаков различия что-то коротко бросил двум часовым у дверей, закончил инструктаж и направился ко мне.

— Доброе утро, — произнес он, подойдя достаточно близко.

Крепкий, жилистый, лет пятидесяти, с седым ежиком волос и лицом военного — жестким и компетентным. Хотя я видел его всего пару секунд в дыму и хаосе вчерашней стычки в Планетарии, я узнал его мгновенно. Это был тот самый командир, Глеб «Воевода», который пытался остановить Горелого.

Я сохранил на лице выражение вежливой расслабленности, молясь, чтобы мой «Морок» тогда сработал как надо. С облегчением заметил в его глазах только профессиональный интерес, без тени узнавания.

— Максим Курганов, — представился я. — Ищу куратора следственной группы.

Когда я назвал свое имя, мужчина кивнул, словно ставя галочку в невидимом списке.

— Вы его нашли. Глеб. — Он протянул широкую, мозолистую ладонь, и я пожал её. Рукопожатие было крепким. — Рад видеть. Нам уже две недели позарез нужен толковый «нюхач».

Глеб жестом пригласил следовать за ним. Мы прошли через анфиладу залов к неприметной боковой лестнице, ведущей вниз, в служебные помещения. Теперь, когда у меня была возможность осмотреться, я насчитал в зале не меньше дюжины бойцов, занявших позиции у дверей и в слепых зонах.

От вчерашней суеты (если она тут вообще была) не осталось и следа. Пол блестел, стены были идеально чистыми. Маги Земли и Материи в штате Совета умеют затирать следы так, что даже криминалисты не подкопаются.

— Серьезная охрана, — заметил я, когда мы начали спуск.

— Необходимая. Слышали про инцидент?

Я вопросительно посмотрел на Глеба, изображая неведение. Он воспринял это как «нет».

— Диверсионная группа, позавчера ночью. Попытались вскрыть объект еще на старом месте, в Планетарии. Проломили внешний периметр, активировали защиту. Бардак устроили жуткий, пришлось экстренно перевозить статую сюда, в «Глубину-4».

— Сколько их было?

— Трое, может, четверо. Шустрые, ушли порталом до прибытия основных сил. Жаль, мы их толком не разглядели.

Очень рад, что вы их не разглядели, — подумал я, сохраняя покерфейс.

— Гражданских нет? — спросил я вслух.

Глеб отрицательно качнул головой.

— Этот сектор закрыт до особого распоряжения. Здесь только свои. Все проверены службой безопасности до седьмого колена.

Мы вышли из лифта в просторном зале с низкими сводами, который когда-то, вероятно, служил складом боеприпасов, а теперь был превращен во временный штаб. Вместо ящиков со снарядами здесь стояли столы с мониторами, магическими анализаторами и горами папок.

Вокруг суетилась дюжина магов — следственная группа. Все они как по команде замолчали и уставились на нас, когда мы вошли. Я кожей почувствовал, что они знали, кто я, еще до того, как Глеб открыл рот, чтобы меня представить.

У остальных магов к нам, Видящим, отношение специфическое. Смесь брезгливости, жалости и страха.

По меркам стихийников или боевиков, мы — полные слабаки. Недоразумение природы. Мы не можем открыть Врата, не можем метнуть фаербол, не можем держать силовой щит под обстрелом. Когда дело доходит до физической драки, наша магия так же полезна, как зонтик во время цунами. Любой средний боец раскатает меня в блин за три секунды, даже не вспотев. И они это знают.

Но есть нюанс. Мы видим всё. Мы знаем всё. Нет такого сейфа, такой стены и такого секрета, который мы не могли бы вскрыть, если приложим усилия.

Поэтому, когда боевой маг смотрит на Видящего, он понимает, что может сломать ему хребет одной левой. Но он также понимает, что этот хлюпик в очках может знать, где он прячет «левые» деньги, с кем изменяет жене и в каком лесу закопал труп конкурента. И, если захочет, разошлет эти пикантные подробности всем его врагам и друзьям.

Это рождает смесь презрения и паранойи, которая совсем не способствует теплой дружбе. Есть причина, по которой в моей записной книжке почти нет номеров коллег по цеху.

Поэтому, когда Глеб представил меня команде, я не ждал хлеба-соли и ковровой дорожки. И не получил их. Вежливый нейтралитет был лучшим, на что можно было рассчитывать.

Но то, что я не заводил друзей, не означало, что я ворон считал. Я сканировал помещение.

Меня интересовала защита, и, надо отдать должное параноикам из Совета, она была впечатляющей. Стены бункера были прошиты перекрывающимися контурами оберегов — здесь была и сигнализация на движение эфира, и капканы для ментальных щупалец, и жесткие блокираторы телепортации. Та зона, куда меня выплюнул путевой камень наверху, была, вероятно, единственной «форточкой» во всем Кремле, которую оставили открытой.

После того как следственная группа и я закончили изображать вежливость, Глеб повел меня дальше, вглубь бункера, мимо постов вооруженной охраны. Мы подошли к массивной гермодвери, перед которой стояли уже не двое, а четверо «опричников» в полной боевой выкладке.

— Барьер с голосовым ключом и слепком ауры, — пояснил Глеб, прикладывая ладонь к панели. — Пожалуй, единственное, что сработало штатно. Диверсанты в Планетарии не смогли обойти такую же систему тихо, пришлось ломать грубой силой.

— Угу, — кивнул я, изучая структуру плетения на двери.

Код был свежим, сложным, но я сделал мысленную заметку потратить минуту свободного времени, чтобы подобрать к нему ключик перед уходом. Забавно, на самом деле. Даже когда люди специально нанимают взломщика-провидца, они почему-то свято верят, что их собственные замки для него — непреодолимая преграда. Наивные.

Дверь с тяжелым гулом отползла в сторону.

Комната внутри была залита хирургически ярким светом прожекторов. Статуя стояла в центре, на изолирующем постаменте. Каменный старец всё так же властно смотрел вперед, протягивая пустую руку, требующую дани.

Я внимательно посмотрел на него. Если уж вы, ребята, построили штуковину, которая призывает Элементаля-убийцу на любого, кто неправильно на неё чихнет, могли бы хоть табличку повесить: «Не влезай — убьет».

На этот раз, однако, у истукана была компания.

У подножия истукана, стоя на коленях с магическим сканером, возился другой маг — совсем пацан в потертом коричневом свитере, который видел лучшие времена, и джинсах. У него была копна непослушных черных волос, торчащих во все стороны, и очки в роговой оправе, которые он нервным движением поправлял на переносице каждые пять секунд, только вот,они снова сползали на кончик носа.

— Сенька! — рявкнул Глеб.

Парень подпрыгнул, чуть не выронив прибор, и вскочил на ноги с видом нашкодившего школьника.

— Видящий здесь. Введи его в курс дела, покажи протоколы.

Глеб повернулся ко мне, и его лицо снова стало непроницаемым.

— Справитесь?

Я кивнул.

— Я приступлю к работе.

— Арсений даст всё необходимое. Если что-то нащупаешь — дай знать через него. Моим людям нужен перекур.

Глеб круто развернулся на каблуках и зашагал обратно к гермодвери, исчезнув в черном провале коридора без единого лишнего звука.

Сенька переминался с ноги на ногу.

— Эм, здрасьте. О, так вы и есть тот самый Видящий? Про которого говорят?

— Это я, — подтвердил я, оглядываясь по сторонам.

— Я Арсений. Но все зовут меня Сенька. Архивариус младшего звена. — Он дернулся было протянуть руку, потом вспомнил про субординацию, смутился и остановился на полпути. — Вы тоже здесь, чтобы… ну, посмотреть на Него? Ой!

Я сделал шаг к статуе, сокращая дистанцию, и Сенька тревожно завис рядом, явно боясь меня оттаскивать, но готовый в случае чего закрыть амбразуру своим тощим телом.

— Только ради бога, не кладите ничего в левую руку!

— Расслабься, — буркнул я, разглядывая каменные пальцы, сложенные в требовательном жесте. — Я не самоубийца.

— О, слава богам. Системы защиты там… ну, очень реактивные. То есть, я их в действии не видел, только последствия в Планетарии по отчетам читал, но всё же…

Я отключился от его бормотания и быстро прогнал веер вероятностей своего взаимодействия со статуей.

Картина была стабильной и паршивой. Ничего не изменилось со вчерашнего дня. Каждое будущее, в котором я пытался сунуть в эту каменную ладонь что-либо, монету, амулет, просто палец, заканчивалось одинаково. Пространство разрывалось, и посреди комнаты материализовывался Белый Страж — сгусток чистой аннигиляции.

В этих видениях он пытался нас убить. И делал это с эффективностью гильотины.

Немного успокоившись, заметил одну деталь: ни в одном из вероятных вариантов будущего Страж меня не достал. Я успевал уйти в перекат или нырнуть за свинцовые ящики.

Еще я с удивлением отметил, что «будущий» Сенька, несмотря на свой нелепый вид, обладал реакцией мангуста. В тех ветках реальности, где начиналась бойня, этот очкарик успевал исчезнуть в защитной сфере быстрее, чем я успевал моргнуть. Видимо, он был шустрее, чем казался. Выживание в Кремле учит бегать быстро.

Я принялся за работу. Методично, раз за разом, я сканировал будущее, выискивая ту единственную, золотую нить вероятности, в которой я активирую статую без призыва злобного Элементаля-убийцы.

Это была адская, нудная пахота. Время в бункере тянулось невыносимо медленно. Я стоял истуканом, пялился в пустоту и прокручивал в голове тысячи сценариев. Я пробовал в видениях каждый предмет из карманов, каждое известное мне отпирающее заклинание, каждую комбинацию жестов.

Тысяча вариантов. Две тысячи. Три.

Результат всегда был один: белая вспышка, появление Стража, смерть. Ничего не менялось.

Я был так погружен в этот ментальный перебор, что подпрыгнул на месте, когда в кармане ожил телефон. Вибрация вырвала меня из транса так резко, будто меня ударили током.

Глянул на часы. Прошло два часа. Сенька сидел в дальнем углу на ящике из-под оборудования и листал какой-то толстенный гримуар, поправляя очки.

Я встряхнулся, прогоняя муть из глаз, и посмотрел на экран. «Неизвестный номер».

— Бельский, — ответил я, не дожидаясь приветствия.

— Добрый день, Максим, — голос «бухгалтера» звучал так, будто он сидел в соседней комнате, а не звонил через защищенные каналы. — Рад, что вы благополучно добрались домой после бала. И что охрана Кремля пропустила вас без досмотра.

— Я бы спросил, откуда у вас мой номер, но это риторический вопрос.

— А я бы спросил, как вы узнали, что это я, но и здесь ответ очевиден. Вы обдумали мое предложение?

Я оглянулся через плечо. Сенька был далеко и увлечен чтением, но береженого бог бережет. Я быстро просканировал пространство на предмет магических «жучков», затем отвернулся к стене и понизил голос:

— Что именно вы предлагаете, Бельский? Конкретно.

— Помощь. Административный ресурс. Начиная с завтрашнего дня, я буду присутствовать в Арсенале как официальный наблюдатель от Совета. Я смогу обеспечить вас любым оборудованием и допуском, который вам потребуется. И прикрыть от лишних глаз Левашова.

— И какую цену вы выставите за этот аттракцион невиданной щедрости?

В трубке послышался тяжелый вздох.

— Давайте прекратим это фехтование, Максим. У нас общая цель. Мы хотим помешать любым… амбициозным личностям прибрать к рукам Клинок Мары. Если вы сможете найти его и передать Совету для консервации — отлично. Если вы его уничтожите или спрячете так, что никто не найдет, тоже приемлемо. Главное — решить вопрос тихо и с минимальным количеством трупов. Вам это интересно или нет?

Я помолчал, взвешивая риски. Играть на два фронта опасно, но Бельский предлагал реальные ресурсы.

— Ладно, — сказал я наконец. — Ничего не обещаю, но встретимся и обсудим детали. В шесть вечера. Где?

— «Парящий мост» в Зарядье. Удобное место, открытое, просматриваемое. Без сюрпризов.

— Договорились. До встречи.

Я сбросил вызов.

Звонок Бельского сбил концентрацию, но, честно говоря, я был ему даже благодарен. Я повернулся к статуе и попытался снова войти в транс, но тут же покачал головой и остановился.

Это не работало.

Если бы существовал хоть один, даже самый безумный способ открыть эту консервную банку имеющимися средствами, я бы его уже нашел. Я перебрал всё. А раз я не нашел выхода, значит, его здесь нет. С тем, что у меня было в карманах, это было невозможно.

Я посмотрел на статую. Каменные глаза древнего мага смотрели на меня с немым укором. Чем дольше я глядел на него, тем больше мне казалось, что в его лице проступает насмешка. Он выглядел как генерал, который точно знает, что выиграл войну еще до первого выстрела. Интересно, сохранял ли он это выражение лица, когда умирал?

Я вспомнил слова Сондера-Сеньки. Маги, создавшие этот бункер и эту статую, знали, что делали. Предтеч не обманешь.

Возможно, я зашел не с той стороны. Вместо того чтобы биться лбом о стену, стоило подумать, как действуют те, кто знает больше меня.

Левашов нанял меня, потому что верил, что я смогу вскрыть замок. Но он не знал наверняка.

Горелый, Хазад и Диана пытались вскрыть статую в Планетарии, используя подделку или грубую силу. Обломались.

Что они сделали потом?

Потом они пошли за Лесей.

Леся…

И вдруг меня накрыло.

Возможно, вы уже догадались и сейчас сидите, удивляясь, как такому «великому Видящему» понадобилось столько времени, чтобы сложить два плюс два. Если так, то могу сказать в свое оправдание лишь одно: чертовски трудно увидеть общую картину, когда ты занят тем, что смотришь под ноги, стараясь не наступить на противопехотную мину.

Ключом к Вратам был бордовый куб. Но не просто куб как предмет.

Леся.

Она была оператором. Она была неотъемлемой частью механизма.

Всё сошлось в одну жуткую картину. Вот почему Горелый был готов меня убить или покалечить при первой встрече в парке: они с Дианой не смогли найти Ключ сразу, поэтому решили использовать мою способность предвидения как ломик, чтобы вскрыть замок вслепую. Они не знали, что Ключ лежал у них под носом, в рюкзаке у девчонки.

Хазад тоже не знал про Куб, поэтому охотился за мной — чтобы заставить служить или убрать конкурента.

Но после того как их попытка взлома в Планетарии провалилась, они взяли след. Они нашли «фонящий» след Куба, который вел к Лесе. И когда попытка взять её тихо в гараже сорвалась, они пошли ва-банк на балу.

Я вспомнил слова Дианы: «У тебя есть кое-что, что по праву принадлежит мне».

Они знали, что Леся забрала Куб. Но они не знали самого главного: что Леся активировала его. Что она связала себя с ним кровью и словом. Если бы они знали, что она — единственный человек, способный вложить камень в руку статуи и не сгореть заживо, они бы не торговались. Они бы просто отрубили ей руку вместе с Кубом или утащили её в мешке.

А это означало, что прямо сейчас я был единственным человеком в Москве, кто знал полный секрет открытия Врат в Навь.

На секунду меня охватил азарт — чувство превосходства игрока, увидевшего карты противника. Но затем, когда до меня дошел весь ужас ситуации, сердце остановилось.

Они думают, что Куб просто у неё в кармане. Они удвоят усилия, чтобы найти воровку. А когда найдут и поймут, что отобрать игрушку нельзя…

— Мне нужно идти, — бросил я в пустоту и рванул с места.

Сенька что-то пискнул мне в спину, пытаясь остановить, но я уже не слушал. Я летел по коридорам бункера, перепрыгивая через кабели.

Я пронесся мимо Глеба, который в соседнем отсеке отчитывал кого-то из бойцов. Он нахмурился, увидев мою поспешность, и шагнул наперерез, догнав меня уже у лифтов.

— Куда намылились, Максим? Работа не закончена.

— Мне нужно кое-что из дома, — соврал я, не сбавляя шага и долбя кнопку вызова. — Спецоборудование. Анализаторы спектра. Без них я здесь как без рук.

— Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Или мы теряем время.

Глеб выглядел раздраженным. Желваки на его каменном лице заходили ходуном, он явно собирался поспорить о дисциплине, но потом махнул рукой.

— Ладно. Только одна нога здесь, другая там. У нас график.

Выйдя из Кутафьей башни на свежий воздух, я уже строил планы.

Арка Изольды («Порог», через который прошла Леся) сбила с неё все магические метки. Для поисковых чар она сейчас стерильна. По крайней мере, пока.

Но Диана и Горелый видели нас вместе. Они видели, как она прошла через арку. Они знают, что магия её не видит.

Я шагал по брусчатке в сторону Манежной, отбрасывая варианты один за другим. Действительно мощный ритуал на крови теоретически мог бы пробить защиту «Порога», но это долго и дорого. Маловероятно.

Куда более серьезной угрозой было то, что Диана, судя по её методам, не брезговала технологиями.

Если магия слепа, остаются старые добрые методы. Камеры наблюдения. Система распознавания лиц «Безопасный город», которая опутала Москву плотнее любой паутины. Биллинг телефона. Банковские карты.

Хватит ли у Дианы ума (или связей в органах), чтобы переключиться с хрустальных шаров на сервера МВД? Учитывая, кто она такая… я бы поставил на «да».

Мне нужно было найти Антиквара и забрать Клинок. Это приоритет Левашова. Но еще больше мне нужно было найти Лесю, пока её лицо не засветилось на мониторах в дежурке у какого-нибудь продажного мента, работающего на Темных.

Я дошел до угла Моховой. Мимо полз поток машин, и я, недолго думая, махнул рукой желтому такси с «шашечками». Машина вильнула к бордюру.

— Куда? — буркнул водитель, не глядя на меня.

— Хит… — начал я по привычке, но осекся. Домой нельзя. Там могут ждать. А времени в обрез. — На Патриаршие. Малая Бронная. И побыстрее, шеф.

Сначала нужно найти Антиквара. Если Клинок у него, я должен перехватить его до того, как туда доберутся ищейки Варламова.

Водитель кивнул, врубил счетчик и вклинился в поток.

Пока мы толкались в пробке на Тверской, я выудил телефон и снова набрал номер Леси. Длинные гудки тянулись вечность, прежде чем сменились на сброс. Я выругался сквозь зубы, сбросил вызов и набрал снова.

Такси свернуло в переулки, срезая путь к Спиридоновке. Мы были всего в паре кварталов от цели. Я чувствовал нутром, что есть шанс, крошечный шанс, что она возьмет трубку. Пока был так сосредоточен на этой ниточке вероятности, на будущем разговоре с ней, что начисто проигнорировал всё остальное. Я забыл главное правило выживания: не залипать в одну точку.

Поэтому атака застала меня врасплох.

Сначала был всплеск сырой, агрессивной магии Огня — так пахнет горящая проводка. Затем двойной оглушительный хлопок, лопнули передние шины. Такси дернуло влево, водитель инстинктивно крутанул руль, но машину уже несло юзом.

Мы влетели в припаркованный у обочины черный «Гелендваген» на скорости под шестьдесят.

Удар. Скрежет металла. Звон стекла.

Следующее, что я помню — я лежу на заднем сиденье, скорчившись под неестественным углом. Голова кружится, как карусель, во рту соленый, металлический привкус крови. В глазах плывет муть. Я с трудом сел, сплевывая красное на коврик. Водитель лежал грудью на руле, сработавшая подушка безопасности закрывала его лицо.

Мой телефон исчез — вылетел куда-то при ударе. Я слышал шипение пробитого радиатора и сквозь паутину трещин на стеклах видел, как улицу заволакивает густой, белый дым. Слишком густой для обычной аварии. Магический туман.

Помотав головой, чтобы прогнать звон в ушах, я неуклюже потянулся к ручке двери, пытаясь выбраться.

Прежде чем мои пальцы коснулись пластика, дверь рванули снаружи. С мясом. Петли жалобно взвизгнули.

Пара огромных ручищ, похожих на медвежьи лапы, втянулась в салон, сгребла меня за куртку и рывком выволокла наружу, как нашкодившего котенка. Ноги волочились по асфальту.

Слышал крики прохожих где-то вдалеке, вой сигнализаций, но сквозь плотный дым видел только одно: мерцающий, вертикальный овал Врат прямо посреди тротуара. Портал. Прямой прокол пространства.

Кто-то рявкнул приказ, и меня с силой толкнули в эту дрожащую марь.

Я упал на холодный бетон с глухим, болезненным стуком, выбившим из легких остатки воздуха. Перекатился на спину, пытаясь сфокусировать взгляд.

Врата за моей спиной схлопнулись, отрезая шум улицы, и исчезли без следа. Я увидел, что нахожусь в каком-то ангаре или заброшенном цеху: высокие потолки, пыльные окна под самой крышей, запах мазута и сырости.

Рядом со мной материализовались три фигуры.

Мужчина с медвежьими лапами наклонился, рывком вздернул меня на ноги и встряхнул так, что зубы клацнули. Когда муть в голове немного рассеялась, я обнаружил, что смотрю прямо в багровое, перекошенное злобой лицо Горелого.

— Не такой уж ты и умный теперь, да, ублюдок? — прорычал он мне в лицо, обдавая запахом табака и гари.

Я помню, как читал книгу какого-то модного психолога, который утверждал, что нет более страшного момента взросления, чем когда ты понимаешь, что твои родители — просто люди, слабые и смертные.

Лично я считаю это полной чушью. Если ты вырос в девяностые, слушая, как родители орут друг на друга из-за денег или прячутся от кредиторов, понимание их слабости приходит лет в пять.

По моему мнению, самый ужасный момент просветления — это тот, когда ты понимаешь, что тебя переиграли. Что ты больше не охотник и даже не наблюдатель. Ты — дичь. Мясо. Это тошнотворное чувство в животе, когда осознаешь, что тебя превзошли по силе, загнали в угол и сейчас будут свежевать. И это чувство очень легко может стать последним, что ты испытаешь в этой жизни.

Комната, в которой мы оказались, была квадратной бетонной коробкой — то ли заброшенный цех, то ли склад контрабанды где-то в промзоне. Узкие, похожие на бойницы окна под самым потолком пропускали лишь серую муть, а по углам громоздились штабеля гнилых ящиков.

Здесь было пусто, если не считать меня и трех Темных магов. Горелый держал меня на весу, так что носки ботинок едва касались пола, а Хазад стоял рядом, и его черные глазки-бусинки блестели нездоровым азартом. Я был так поглощен попытками дозвониться до Леси в такси, что забыл просканировать будущее на предмет засады. И теперь, глядя в багровое лицо пироманта, я понимал, что эта ошибка может стать последней.

Горелый встряхнул меня так, что зубы клацнули.

— Я сожгу тебя послойно, Курганов. Медленно. С чувством. Ты сам будешь умолять меня поджечь следующую часть, лишь бы предыдущая перестала болеть.

— Нет, — проскрипел Хазад. Выражение его лица было даже хуже, чем у Горелого — смесь предвкушения и мстительной злобы. — Не раньше, чем я закончу. Он заплатит за тот фокус на балу. Я пущу ему кровь и заставлю её кипеть.

— Спрашиваю один раз, — рыкнул Горелый, подтягивая меня ближе, так что я почувствовал запах перегара. — Где девка? Где Ключ?

— Знаешь, — выдавил я, стараясь, чтобы голос звучал легкомысленно, хотя внутри всё сжалось в комок, — мне кажется, ты спросил уже дважды. У тебя проблемы с памятью или с математикой?

Горелый отвел массивный кулак назад и без замаха врезал мне по лицу.

Если бы я не успел дернуть головой в последний момент, смягчая удар, он бы сломал мне нос и вбил осколки в мозг. А так меня просто швырнуло на бетон, и перед глазами взорвалась сверхновая.

К тому времени, как зрение сфокусировалось, Горелый снова вздернул меня вверх, как нашкодившего котенка. Он занес руку для второго удара.

— Стоять, — раздался третий голос.

Диана встала между нами. Она всё еще была в маске, скрывающей лицо, но её голубые глаза смотрели на меня с презрением.

— Дайте ему отдышаться. Он нужен мне в сознании.

Горелый нахмурился, но подчинился, и хватка на моем воротнике чуть ослабла, хотя плечи всё еще ныли.

— Трюк с Аркой Изольды был ловким, — произнесла Диана, когда я перестал хватать ртом воздух. Её голос был пугающе спокойным. — Это действительно помешало нам отследить твою подружку. «Порог» стер её магический след. Поэтому мы решили, что проще будет взять тебя. Мы знали, что ты прибудешь в Кремль. Оставалось только подождать, пока ты высунешь нос из норы.

Она наклонилась ближе. В её глазах за маской полыхнул огонь безумия, который я видел на крыше особняка.

— Я же говорила тебе, Максим: это еще не конец.

Я молча смотрел на неё, сплевывая кровь.

Диана выпрямилась, снова став снежной королевой.

— Ты покинешь этот склад двумя путями. Либо ты ведешь нас туда, где девчонка прячет Куб, либо мы вынесем тебя по частям в мусорных пакетах. Выбирай быстро.

Я колебался, лихорадочно перебирая варианты. Горелый ухмылялся, предвкушая забаву. Хазад смотрел в пол, но его пальцы подергивались.

Диана кивнула.

— Давай, Горелый. Начни с ног.

— Подождите! — выкрикнул я, пытаясь выиграть время. Мне нужна была секунда, чтобы найти лазейку в вероятностях.

Но как только я открыл рот, Хазад дернулся, как от удара током.

— Что-то не так.

Горелый и Диана уставились на него. Некромант вертел головой, принюхиваясь к воздуху, как гончая.

— Что-то… — Его голова резко повернулась к темному углу склада. — Оберег! Здесь стоит «Печать Тишины»!

— Это наша печать, идиот, — проворчал Горелый. Он не отпускал меня и выглядел недовольным тем, что прервали веселье.

— Помимо нашей, кретин! — взвизгнул Хазад. — Кто-то был внутри до нас! Или кто-то пришел!

— Невозможно, — отрезала Диана. — Никто не мог пройти через внешний периметр незамеченным.

— А я говорю вам — здесь чужой! — Хазад попятился, и вокруг его пальцев заструилась черная дымка разложения. — Это ловушка! Кончай Видящего и валим!

Я понял, что мое время вышло. Хазад не станет ждать.

Но прежде чем некромант успел метнуть заклинание, из тени ящиков выступил человек.

— Прошу внимания, дамы и господа.

Горелый от неожиданности разжал пальцы, и я мешком рухнул на бетон, больно ударившись бедром. Я перекатился на спину.

Из полумрака вышел мужчина в черном пальто. Варламов.

Если его и беспокоил вид трех взбешенных боевых магов, готовых к убийству, он этого не показал.

— Доброе утро всем присутствующим, — его голос был бархатным, приятным, руки спокойно сцеплены за спиной. — Горелый, Хазад… я бы настоятельно рекомендовал воздержаться от резких движений.

— Ты сказал, что здесь чисто! — прошипел Горелый, косясь на Хазада.

— Я сказал, что нам надо валить! Если бы ты не тормозил…

Диана сделала резкий жест рукой, и оба боевика заткнулись. Все трое, казалось, напрочь забыли о моем существовании, их внимание приковал к себе Варламов.

— Мастер Варламов, — ровно произнесла Диана, хотя я видел, как напряглась её спина. — Не думаю, что это касается вас.

— О, не принимайте на свой счет, дорогая, — Варламов улыбнулся, как добрый дядюшка. — Вы сработали отлично. Просто великолепно. Но теперь пришло время вам пойти со мной.

— Спасибо за предложение, — голос Дианы был тщательно контролируемым. — Ответ всё еще «нет».

Варламов вздохнул с искренним сожалением.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, Диана. На этот раз выбор не предусмотрен в меню.

Диана замерла. Хазад шагнул вперед, и его голос стал тихим и шипящим. Тьма вокруг его руки сгустилась в лезвие.

— Нас трое, старик. А ты один. И ты на нашей территории.

Я вытянул шею, пытаясь рассмотреть тылы, но Варламов действительно был один. Я хотел отползти, но понимал: любое резкое движение, и меня заденет рикошетом.

— Да, да, — снисходительно протянул Варламов. — Храбрость — это похвально, но, умоляю вас, поймите: вы не в том положении, чтобы торговаться. Хазад, я впечатлен, что ты заметил мой «Якорь», но если бы ты включил мозг хоть на секунду, ты бы понял, что он здесь не один. И, честно говоря, с вашим уровнем подготовки…

— Заткнись! — рявкнул Хазад. — Я вижу твой щит! Это пшик!

Варламов покачал головой.

— Обрати внимание, Хазад. Как я и сказал, за этим якорем стоят другие. И вы все стоите в эпицентре. Я бы предпочел решить всё мирно, но…

— Диана! — рыкнул Горелый, призывая к атаке.

Диана колебалась долю секунды, затем сделала рубящий жест рукой.

Горелый метнулся влево, формируя огненный шар, а Хазад отпрыгнул назад, занося руку для смертельного удара.

Варламов даже не пошевелился. Он просто позволил своей силе выплеснуться наружу.

Мир исчез.

Это была волна абсолютной, вязкой тьмы. Бездна рухнула на склад, высасывая свет, звук и воздух. Импульс чистой гравитации и подавления накрыл нас всех разом.

Меня вжало в бетон так, словно на грудь сел слон. Тошнота подкатила к горлу, в глазах потемнело. Я почувствовал, как сознание уплывает, вымываемое этой черной волной.

Щиты Темных лопнули без звука. Горелый рухнул, как подкошенный дуб. Хазад сложился пополам. Диана упала на колени, пытаясь сопротивляться, но тьма была сильнее.

Наступила мертвая тишина. Затем, словно сквозь толщу воды, я услышал голос Варламова. Он звучал спокойно, даже с ноткой грусти.

— Им всегда приходится учиться на горьком опыте, не так ли? Жаль. — Послышался шорох шагов. — Упакуйте их. И убедитесь, что они живы. Видящего — в первую очередь.

Было что-то еще, но я уже не слышал. Темнота поглотила меня целиком.

Глава 13

Открыл глаза.

Я лежал на мягкой, пуховой перине в небольшой, но уютной комнате. Стены были обшиты панелями из дорогой карельской березы, от которых исходило тепло. Мебель вокруг была антикварной, массивной, явно музейной ценности, а в камине весело потрескивали березовые поленья, разгоняя сырость.

С одной стороны было высокое окно в пол. Хотя в комнате горел мягкий свет торшера, снаружи мир тонул в серых сумерках, и косой подмосковный дождь чертил по стеклу бесконечные дорожки.

Внутренний голос, тот самый параноик, что помог мне дожить до тридцати, шепнул: «Не делай резких движений». Я послушался. Просто лежал, позволяя памяти вернуться, кадр за кадром. На мне была та же одежда, в которой я сел в такс: джинсы, помятая куртка. Всё, что я слышал, это уютный треск огня и далекий, приглушенный шум ветра за окном.

Я понятия не имел, где нахожусь географически, может, на Рублевке, а может, в глухом лесу под Звенигородом. Но я точно знал, что это за место. Ошибиться было невозможно. Это был особняк Темного иерарха. Я чувствовал этот специфический запах — старых денег, воска и скрытой, давящей силы, пропитавшей сами стены.

Когда-то давно, когда мои отношения с боярином Вороновым окончательно испортились, примерно в то время, когда до меня дошло, что «ученичество» было лишь красивым словом для рабства, я жил в точно такой же комнате. Золотая клетка. Меня кормили с фарфора, но я был собственностью. Вещью с полезной функцией.

Иногда Воронов или его приближенные тратили на меня время, сначала пытаясь сломать психологически, убедить в своей правоте, а в последние месяцы — просто от скуки, ради жестокого развлечения. Крайне редко меня выводили в свет под конвоем, когда боярину нужен был мой Дар, и именно во время одной из таких «прогулок» мне чудом удалось сорваться с крючка. Но все остальное время я был пленником.

Как и сейчас.

Странное дело. С тех пор как я сбежал из подвалов Воронова, даже когда узнал, что старый чернокнижник сгинул, больше всего на свете я боялся одной мысли: вернуться обратно. Боялся снова услышать лязг замка.

Теперь, когда это наконец случилось, страха не было. Было странное облегчение. Дамоклов меч наконец упал, и больше не нужно ждать удара. Осталась только старая бдительность. Весь мир сузился до размеров этой комнаты и текущего момента. Прошлое исчезло, будущее стало туманным. Осталась только задача: выжить. Час за часом, день за днем.

Я огляделся, тело не болело. Ни переломов, ни ссадин. Меня исцелили. Скорее всего, влили какой-то регенеративный эликсир или поработал целитель-некромант.

Всё это означало одно: меня не собираются пускать в расход. Пока. Мне собираются предложить сделку. А значит, у меня есть пространство для торга. С этой мыслью я встал, хрустнув шеей и разминая конечности, чтобы разогнать застой крови.

Я похлопал по карманам — пусто. Но на столике красного дерева у изголовья кровати обнаружился сюрприз. Все мои вещи были аккуратно, педантично разложены в рядок. Потрепанный кошелек, ключи от лавки, складной нож, мешочки с солью и травами, даже костяной «путевик» из Кремля.

Любопытно. Варламов настолько уверен в своей силе, что даже не стал меня разоружать? Что это — жест доброй воли, высокомерие или демонстрация того, что для него мои игрушки, мусор? Скорее всего, всё сразу.

Прежде чем делать шаг, я «прощупал» пути отхода. Закрыл глаза и метнул сознание на минуту вперед, в разные ветки реальности.

Вот я пытаюсь разбить окно стулом. Вспышка боли, руны на стекле взрываются, отбрасывая меня к стене с переломанными ребрами. Окно заблокировано боевым контуром.

Вот я хватаю костяной ключ и пытаюсь открыть портал. Ничего. Пустота. Камень мертв.

Ой. «Купол». На особняке стоит мощнейший блокиратор пространства. Здесь не работают телепорты, ни на вход, ни на выход.

Сосредоточился, и тысяча моих фантомных копий разбежалась по комнате в тысяче вариантов будущего, прощупывая каждую щель, каждый плинтус в поисках лазейки. Её не было. Выход был только один — через дверь.

Я отступил от окна и мысленно кивнул самому себе: классическая золотая клетка. Наверное, имея пару часов и инструменты, я бы мог взломать рунную вязь на окне, но сейчас риск того не стоил.

Подошел к двери и толкнул её. Не заперта.

Она вела в просторную гостиную. Здесь царил полумрак, разгоняемый лишь отсветами огромного камина. Пол устилали ковры, а мебель — тяжелые диваны и кресла, обитые темной, кроваво-красной кожей, выглядела так, словно её вынесли из английского клуба джентльменов. Стены украшали полотна в золоченых рамах: мрачные пейзажи и батальные сцены — Куликовская битва, Ледовое побоище, но если приглядеться, на картинах можно было заметить детали, о которых не пишут в учебниках истории. Боевая магия, летящая над полками.

В дальнем конце комнаты виднелись высокие двустворчатые двери, ведущие вглубь особняка. Я был в сердце логова.

В глубоком вольтеровском кресле, так, что отблески камина играли на его иссиня-черных волосах, сидел Варламов. Одна нога небрежно закинута на другую, в руках — тонкая папка с документами. Он читал, не обращая внимания на мой приход, словно я был лакеем, принесшим чай.

— А, Максим, — произнес он наконец, не отрывая взгляда от страницы. Голос его был ровным, бархатным. — Рад, что вы пришли в себя. Присаживайтесь. Не стесняйтесь.

Я подошел к одному из кожаных диванов напротив. Даже не включая «Видение», я понимал: мое будущее сейчас висит на волоске и целиком зависит от прихоти человека, сидящего напротив. Злить его было бы форменным самоубийством.

Варламов читал еще полминуты — ровно столько, чтобы указать мне мое место в пищевой цепочке. Затем кивнул своим мыслям, захлопнул папку и поднял на меня глаза.

— Выглядите бодрее. Надеюсь, головокружение прошло?

Я коротко кивнул.

— Жить буду. Спасибо за заботу.

— Великолепно. Прежде всего, я должен принести извинения за… некоторую грубость доставки. — Он поморщился, словно от зубной боли. — Я надеялся решить вопрос цивилизованно, но мои сотрудники, Горелый и компания, иногда путают энтузиазм со здравым смыслом. Они, скажем так, увлеклись процессом погони. Вы оказались в зоне поражения, чего я не планировал. Я взял на себя смелость проследить, чтобы ваши травмы были исцелены лучшими целителями клана. Надеюсь, без обид?

Я видел Варламова мельком на балу и на складе, но только сейчас смог рассмотреть его вблизи.

Внешне — мужчина в расцвете сил, лет тридцати пяти. Ухоженный, лощеный, с той гладкой, «дорогой» внешностью, которую дают большие деньги и сильная кровь. Но глаза… Глаза выдавали возраст. В них была та вековая тяжесть и усталость от жизни, которая появляется, когда размениваешь вторую или третью сотню лет. Если бы меня спросили, я бы сказал, что он видел, как горела Москва при Наполеоне.

Сейчас он сидел расслабленно, излучая радушие хозяина, принимающего дорогого гостя. Насколько это радушие было искренним, а насколько — маской паука, приглашающего муху, мне предстояло выяснить.

Варламов ждал ответа, вежливо приподняв бровь.

— Никаких обид, — произнес я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Вам не нужно извиняться. Учитывая, что ваши «сотрудники» собирались меня прикончить, я благодарен за вмешательство.

Варламов небрежно махнул рукой, отпуская грехи своим цепным псам.

— Как я уже говорил на балу, у меня было к вам деловое предложение. Так что, по иронии судьбы, эта ситуация сэкономила нам обоим время на организацию встречи.

Я кивнул, хотя слушал его вполуха. С того момента, как я вошел в гостиную, я непрерывно сканировал линии вероятности.

И Варламов, и сам особняк фонили темной, давящей мощью, от которой у обычного человека случился бы приступ паники. Но в ближайшем будущем, на пять, десять минут вперед, я не видел вспышек агрессии. Никаких ножей в спину, никаких заклятий боли. Он не собирался меня пытать или убивать.

По крайней мере, пока мы не договорим.

— Ну что ж, — произнес Варламов, чуть подавшись вперед. — А теперь скажите мне: чего вы хотите?

— Простите?

— Чего вы хотите? — повторил он. У него была особенная манера кривить уголки губ при разговоре. Казалось, он улыбается, даже когда говорит о погоде или о смертном приговоре. — Какова ваша конечная цель во всей этой истории?

— От какой именно истории?

— Полноте, Максим. Не прикидывайтесь дурачком, вам не идет. Я говорю о Наследии Предтеч. О Клинке Мары и Вратах под Кремлем. Вы влезли в это дело по уши, хотя могли пройти мимо. Значит, у вас есть мотив. Что вами движет?

— Ну… прямо сейчас, желание не сдохнуть, — буркнул я. — Весьма достойная цель, как по мне.

Варламов покачал головой.

— О, я уверен, вы способны на большее, чем животные инстинкты.

— Эм, вообще-то инстинкт самосохранения, довольно мощный стимул.

— Если бы выживание было вашим приоритетом, вы бы забились в нору, как остальные московские провидцы. Кстати, как там старина Герасим? Жаль, что он решил отсидеться в стороне. Мне всегда нравилось с ним работать, у него был… масштаб.

Я промолчал, стараясь не выдать удивления. Варламов знал, что я был у Гера. Его разведка работала пугающе эффективно.

— Давайте зайдем с другой стороны, — продолжил Варламов, не дождавшись ответа. — В чьих руках вы хотели бы видеть Клинок?

— Зависит от того, кто больше заплатит.

Варламов снова покачал головой, и его губы тронула та самая «не-улыбка».

— Это тоже не сработает, боюсь. Вы не наемник, Максим. Вы играете эту роль, но фальшивите.

— Если вы так много обо мне знаете, — ровно сказал я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение, — зачем спрашиваете?

— О, я знаю ваши мотивы. Мне просто любопытно, знаете ли вы их сами. Или продолжаете врать себе в зеркало.

Я молчал, сверля его взглядом.

— Вы знали, что мы встречались раньше? — вдруг спросил Варламов. — До бала в особняке Морозова? Полагаю, вы не помните; это было десять лет назад. На зимнем приеме в усадьбе Воронова. Вы тогда были его… любимым учеником. Мальчиком, подающим надежды. Я вас очень хорошо запомнил. Мы даже перекинулись парой фраз, прежде чем боярин отослал вас прочь, как надоевшую собачонку.

— У вас хорошая память.

— Я был разочарован, узнав, что вы и ваш учитель… не сошлись характерами, — деликатно выразился Варламов. — Тем не менее, я не удивился, когда вы снова всплыли на поверхности. Большинство считало вас мертвым — Воронов не прощал беглецов. Но у меня всегда было ощущение, что вы вернетесь. Вы живучи, Максим. Вы находчивы. Это качество я ценю выше родовитости.

Я не ответил. За годы «ученичества» (читай — рабства) через салон Воронова прошли сотни Темных — от мелких бесов до иерархов. Вполне вероятно, что Варламов был одним из них. Что меня напрягало, так это глубина его осведомленности. Темные обычно знают много, но Варламов знал детали. Те, о которых не пишут в светской хронике.

— У нас, в старых Родах, есть слово для таких магов, как вы, — произнес он задумчиво. — Изгой. Тот, кто отверг Традицию, кто вырвал себя из Рода с мясом. Большинство смотрит на таких свысока, как на дворняг. Но история учит, что некоторые из самых могущественных чародеев были именно Изгоями… по обе стороны Баррикад.

Варламов сложил пальцы домиком и посмотрел на меня с вежливым ожиданием, будто предлагал мне самому закончить мысль.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, к чему он клонит.

— Вы… делаете мне предложение?

— Скорее, озвучиваю наблюдение. Компетентные Видящие — товар штучный. Это одна из причин, почему Воронов потратил столько сил, чтобы заполучить вас, и почему он был так раздосадован вашей… неблагодарностью.

Воронов потратил силы? Он всегда вел себя так, будто подобрал меня на помойке из жалости.

— Я думал, вы сказали, что Изгоев не особо ценят.

— Я верю во вторые шансы, — Варламов склонил голову набок. — И от вашего внимания не могло ускользнуть, что вам сейчас не помешали бы сильные друзья. В нынешнем раскладе вы, кость в горле и у Совета, и у вольных стрелков. А одинокие волки в этом лесу долго не живут.

— Я не знал, что у Темных есть что-то вроде профсоюза, куда можно вступить.

— Сейчас? — Варламов улыбнулся, и на этот раз в улыбке мелькнул хищный оскал. — Если мы найдем Клинок и откроем Врата… поверьте, политическая карта Москвы изменится необратимо. И те, кто стоял рядом со мной у истоков, получат больше, чем может предложить любой Совет.

— Да… — протянул я, глядя на огонь в камине. — Послушайте, Варламов. Учитывая ваше детальное знание моего досье, вы должны понимать: мой последний опыт тесного общения с Темным иерархом закончился, мягко говоря, паршиво. Для нас обоих. Воронов сгнил, а я десять лет вздрагиваю от стука в дверь.

Варламов пожал плечами, и дорогой пиджак на нем даже не скрипнул.

— Процесс обучения — это всегда конфликт, Максим. Гранки притирки. Как ковка стали: без огня и ударов молота клинок не закалить.

— Это один из способов описать пытки и рабство.

— Помните, вы так и не завершили свое образование. Разногласия между Мастером и учеником — это норма. Цель Воронова была жесткой, но верной — показать вам Истинный Путь. В вашем случае, хотя методы были… архаичными, а финал — драматичным, конечный результат я бы счел приемлемым. Вы уже Темный, Максим. Во всем, кроме названия.

— Нет, — резко бросил я. Слова вылетели раньше, чем сработал внутренний цензор. — Я не Темный. Не надо меня мазать этой грязью.

— Естественно, вы сопротивляетесь, — спокойно, как психиатр с буйным пациентом, продолжил Варламов. — У вас слово «Темный» ассоциируется с безумием Воронова. С садизмом. Но быть Темным — это не значит резать кошек на кладбище или злодейски хохотать. Мы не верим в «зло ради зла» и прочую чушь, которой Совет кормит неофитов. Мы просто признаем истину: добро и зло — это вопрос точки зрения. А Сила — это факт. Вы считаете Воронова чудовищем. Он считал себя педагогом. Но задумайтесь на секунду: как вы выжили? Как выбрались из той ямы?

— Сам.

— Именно. — Варламов указал на меня бокалом с коньяком. — Вы не тратили время, умоляя богов о помощи. Вы не писали жалобы в Совет. Вы не пытались убедить Воронова, что он неправ с точки зрения этики. Вы вырвались, опираясь только на свою волю и свои зубы.

— Я знаю, что я сделал, — глухо сказал я. Часть меня понимала, что злить Варламова — плохая идея, но старые раны ныли. — Я был там.

Варламов просто наблюдал, давая мне время переварить. Я глубоко вздохнул, загоняя гнев обратно вглубь.

— К чему вы клоните? — спросил я наконец.

— Я констатирую очевидное. Вы выжили, потому что оказались сильнее обстоятельств. Это и есть суть нашего Пути. Если бы вы были слабы, ваши высокие моральные принципы умерли бы вместе с вами в том подвале. Совет, кстати, ваши взгляды не разделяет. — Варламов иронично приподнял бровь. — Я уверен, вы понимаете: они вас никогда не примут. Вы для них — расходный материал, грязная функция. Они наняли вас только потому, что приперло, и выкинут, как использованную салфетку, как только нужда отпадет.

Он сделал паузу, и его голос стал жестче.

— Итак, повторюсь: вы враг Совета. Вы живете своим умом. Вы опираетесь только на свою силу. По сути, вы Темный маг, Максим. Изгой, Вольный — называйте как хотите. Вам не хватает только одного.

Варламов вопросительно поднял брови, приглашая меня спросить. Я промолчал.

— У истинного Темного есть Цель, — продолжил он, когда стало ясно, что я не буду играть в поддавки. — Те, у кого нет Цели, становятся пешками в руках тех, у кого она есть. Это возвращает нас к началу разговора. Чего вы хотите?

— Чего вы хотите, Варламов?

Он улыбнулся — открыто, почти хищно.

— Я хочу Клинок Мары и контроль над Вратами. Это не секрет. Вопрос в другом: в чьих руках, по-вашему, должна оказаться эта сила?

Я открыл рот, чтобы ответить что-то язвительное, и вдруг осекся.

Я не знал.

Я был так занят, лавируя между молотом и наковальней, уворачиваясь от ударов Левашова и атак Горелого, что ни разу не остановился подумать: а кто, собственно, должен победить? И почему я вообще должен это решать? Это не моего ума дело. Мое дело — маленькое.

Но теперь, когда я действительно остановился…

У меня в руках (точнее, в голове) были все части головоломки. Я знал про Клинок. Я знал про Ключ (Лесю), о чем Варламов даже не догадывался. Я был не просто свидетелем. Я был единственным, кто мог качнуть весы.

Варламов был прав, черт бы его побрал. До сих пор я просто реагировал. Меня пинали, а я уворачивался. Если я хочу выбраться из этой мясорубки живым, и вытащить Лесю, мне нужно перестать быть мячом и стать игроком. А для этого нужно решить, чего я хочу.

Я сидел молча минут пять. Варламов не торопил. Он терпеливо цедил коньяк, ожидая, пока до меня дойдет.

— Что вы предлагаете? — наконец спросил я, нарушая тишину.

— Рассмотрите должность начальника разведки в моем клане, — спокойно произнес Варламов. — Думаю, эта роль сидит на вас как влитая.

— И что мне с этого?

— Полноте, Максим. Я знаю, что деньги для вас — не главный мотиватор. Вы не наемник, вы идеолог выживания.

— Я не о деньгах говорил.

— А-а. — Варламов понимающе наклонил голову. — Ну, во-первых, вы останетесь в живых. Вы сами назвали это своей приоритетной целью пять минут назад.

— Вам придется предложить что-то получше, чем просто «не убивать меня».

— Вы осознаете, что я могу щелкнуть пальцами, и ваша жизнь закончится прямо в этом кресле?

— Прекрасно осознаю, — кивнул я, глядя ему в глаза. — Но вы этого не сделали. А значит, у вас есть причина. Вы могли бы приказать мне служить или сдохнуть, и, вероятно, сломали бы меня. Но угрожать Видящему в долгосрочной перспективе — плохая бизнес-стратегия. Особенно если вы планируете опираться на информацию, которую он вам дает. Испуганный провидец видит то, что вы хотите увидеть, а не то, что есть на самом деле.

Варламов изучал меня мгновение. Я знал, заглядывая в ближайшее будущее, что он не собирается выполнять свою угрозу прямо сейчас, но от холода в его глазах по спине все равно бегали мурашки.

Внезапно он улыбнулся. Широко и почти искренне.

— Очень хорошо. Аргумент принят. Тогда я могу предложить вам безопасность. «Крышу», если угодно. Пока вы работаете на меня, ни вы, ни кто-либо из ваших… близких не пострадает ни от Совета, ни от Темных. Поверьте, моя служба безопасности умеет убеждать.

Варламов сделал паузу, весомо глядя мне в глаза.

— Кроме того, вы получите щедрую долю. Всё, что мы найдем в сокровищнице Предтеч, когда откроем Врата, — ваше. Любые знания, свитки, малые артефакты. Мне это без надобности. Мне нужны только две вещи: контроль над Вратами и Клинок Мары.

— Клинок? — переспросил я, делая вид, что слышу об этом впервые (хотя Левашов уже сдал мне расклад).

— Именно. И это наша первоочередная задача, Максим. Клинка нет в Статуе. Он утерян. Он где-то здесь, в Москве, ходит по рукам невежд. Нам нужно найти его до того, как мы спустимся в бункер. Без Клинка открывать Врата — безумие, даже имея Ключ. Нам нужно оружие, способное рассечь ткань миров. И вы, как Видящий, поможете нам его найти.

— А члены команды? — спросил я, чувствуя, как сжимается кольцо.

— К этому мы вернемся. — Варламов откинулся на спинку кресла. — А сейчас скажите мне, Максим: как открыть эти чертовы Врата, когда у нас будут все компоненты?

Я почувствовал, как линии будущего разделились на веер вероятностей. Я смотрел на открывающиеся варианты, взвешивая каждое слово на аптекарских весах. Ошибка смерти подобна.

— С помощью Ключа, — наконец произнес я.

— Как выглядит Ключ?

— Бордовый куб из вырожденной материи. Размером с яблоко. Внутри искры.

— Как он открывает дверь?

— Вкладывается в ладонь статуи. Это активатор.

— Он у вас?

Я сделал паузу. Сердце пропустило удар.

— Да. Был у меня.

Пауза затянулась. Затем Варламов удовлетворенно кивнул, и я почувствовал легкое колебание эфира — сигнал прошел.

Через секунду дальняя дверь бесшумно отворилась, и в гостиную вошел молодой человек.

Ему было не больше двадцати пяти, ноназвать его «мальчиком» язык бы не повернулся. Высокий, жилистый, двигающийся с той экономной пластикой, которая выдает профессионального убийцу или бойца спецназа. Глаза холодные, пустые. Я никогда не встречал его лично, но знал по описаниям. Это был Илья — «Оникс». Избранный ученик Варламова, его цепной волчонок. Он был быстр, безжалостен и смертоносен с магией или без неё.

В одной руке он держал небольшую шкатулку. Он подошел к креслу Варламова, остановился и открыл крышку.

Я увидел его. Тот самый бордовый куб, который я вчера замуровал под плиткой на кухне под старым холодильником.

— Позвольте представить вам Илью, — мягко сказал Варламов. — Он будет присматривать за вами во время нашего сотрудничества. Мой личный адъютант. Не стесняйтесь обращаться к нему, если что-то понадобится.

Посмотрел на Илью, и он ответил мне тяжелым, немигающим взглядом. На его лице читалось: «Дернешься — вскрою горло».

— Учту, — сухо сказал я.

— Отлично. Илья?

Парень шагнул ко мне и протянул Куб. Я рефлекторно подставил ладонь, и тяжелый, холодный камень лег мне в руку. Он был мертв. Без Леси это был просто кусок породы. Но Варламов этого не знал.

Илья коротко кивнул хозяину и, бросив на меня последний предупреждающий взгляд, развернулся и вышел, плотно притворив дверь.

— Жест доброй воли, — улыбнулся Варламов, наблюдая за моей реакцией. — Илья навестил вашу лавку, пока мы беседовали. Боюсь, защита вашего жилища оставляет желать лучшего, Максим. Тайник под холодильником? Серьезно? Нам придется подумать о более надежном жилье для вас, когда всё это закончится.

Я смотрел на Куб, чувствуя его тяжесть. Варламов думал, что держит меня за жабры. Он думал, что у него есть все компоненты: Видящий и Ключ.

Он не знал главного. Ключ не работает без Хозяйки.

Если я сейчас промолчу… Если я позволю ему думать, что всё под контролем… Он не будет искать Лесю. Зачем искать кого-то еще, если «ключ» уже у тебя в кармане?

— Итак, как видите, — подытожил Варламов, — теперь у меня есть всё необходимое. С вашей помощью, конечно. Мы выдвигаемся через день-два, как только подготовим операцию и найдем Антиквара. До тех пор — считайте себя моим гостем.

Он встал и направился к другой двери, ведущей в глубь дома.

— Прошу за мной.

Я сунул Куб в карман куртки, чувствуя, как он оттягивает ткань, встал и пошел за Варламовым по длинному коридору, увешанному гобеленами. Мозг лихорадочно работал. Варламов знал про Куб с самого начала; его вопросы были проверкой на вшивость. Если бы я солгал, меня бы уже пытали.

Но у меня оставался один козырь. Смертельный козырь. Куб сработает только в руках Леси. Когда Варламов попытается открыть им Врата… его ждет очень неприятный сюрприз. И мне нужно сделать всё, чтобы в этот момент оказаться как можно дальше от эпицентра взрыва.

— Вам придется работать в одной упряжке с Ильей, — буднично сообщил Варламов, пока мы шли по коридору. — И еще с тремя специалистами.

— Дайте угадаю, — хмыкнул я. — Это случайно не Горелый, Хазад и та снежная королева?

— Именно так.

— Очаровательно.

— Я уверен, вы сможете преодолеть свои… разногласия. Ради общего дела.

— Мы с ними встретимся?

— Только с Дианой.

— А двое других?

— К сожалению, они оказались… менее сговорчивыми во время воспитательной беседы. И менее крепкими. К утру мои целители приведут их в товарный вид, но сейчас они не в форме. — Варламов тонко улыбнулся, и от этой улыбки повеяло холодком. — Однако, я уверен, вам с Дианой будет о чем поговорить. Но сначала, полагаю, необходимо повторное знакомство. Без масок.

Он толкнул тяжелую дубовую дверь.

Комната внутри была погружена в полумрак. Она показалась мне странно знакомой, и секунду спустя я понял почему: это была копия того кабинета в особняке Морозова, где меня принимал Левашов. Точно так же несколько кресел стояли перед огромным окном во всю стену.

Но мое внимание приковало не окно, а женщина, стоящая в центре комнаты.

Это была Диана. На ней было простое черное платье, но главное — не было маски. И на этот раз, глядя в её лицо, я точно знал, кто стоит передо мной.

Я застыл в дверном проеме, чувствуя, как прошлое, которое я так старательно закапывал, лезет наружу из могилы.

— Полагаю, вы двое знакомы? — мягко спросил Варламов.

Мы молча смотрели друг на друга.

— Что ж, — наконец прервал тишину Хозяин. — У меня есть один дисциплинарный вопрос, требующий внимания. Но перед этим позвольте прояснить: я не потерплю грызни внутри стаи. Вы оба теперь работаете на меня. Если вы окажетесь неспособны сотрудничать, один из вас или оба, будут заменены. И поверьте, замена будет болезненной. Это ясно?

Никто из нас не ответил.

— Я спросил: это ясно? — Варламов повысил тон.

— Да, — выдавил я.

Женщина напротив коротко кивнула.

— Вот и славно. И, пожалуйста, оставайтесь здесь, пока я не вернусь. Скоро поймете зачем.

Дверь за Варламовым щелкнула замком, и в комнате повисла тишина.

— Значит, это была ты, — наконец сказал я. Голос прозвучал хрипло.

Диана, хотя это было не её настоящее имя, заговорила впервые без искажающей магии маски.

— Ты даже не узнал меня, да? — В её голосе была горечь пополам с ядом.

— Если бы ты назвалась Ритой, я бы узнал.

Она резко отвернулась к окну.

— Этого имени больше нет. Рита сдохла в подвале.

Снова повисла тишина. Я смотрел на её спину, на напряженные плечи. Странное, гадкое чувство — видеть призрака спустя столько лет.

Когда я знал Риту, она была подростком — дерзкой, живой, вечно меняющейся. В лице этой женщины я всё еще мог угадать черты той девчонки, но теперь это была застывшая маска. Она была красивой, пугающе красивой, как мраморное надгробие, но слово «живая» к ней больше не подходило.

Нас было четверо тогда, у Воронова. «Вороны», как он нас называл. Я, Ярина, один парень по кличке Вихрь и Рита. Вихрь сгинул первым — не выдержал инициации. Ярина… сгорела. Судьбу Риты я не знал. Я был уверен, что она погибла во время разгрома усадьбы, когда я бежал. Я никогда не слышал о ней, и она не искала меня. Я похоронил её в своей памяти вместе с остальными ужасами.

До сегодняшнего дня.

— Зачем маска? — спросил я.

— Тебе не понять.

— И это так ты себя развлекала все эти годы? Охотой за головами?

— А ты, я слышала, лавочником заделался? — презрительно бросила она, не оборачиваясь. — Торгуешь амулетами для лохов?

Я пожал плечами. Не могу сказать, что мне нравится, когда «боевики» смотрят на меня как на грязь, но я привык.

— Лавочник или охотница… а в итоге мы оба в одной яме, Рита. Работаем на очередного упыря.

Она не ответила.

— Просто из любопытства, — продолжил я, подходя ближе, но соблюдая дистанцию. — Что ты собиралась сделать со мной и Лесей, если бы поймала нас? Реально?

— Всё, что захочу.

— Подражаешь нашему старому учителю? Воронов бы оценил.

Она развернулась так резко, что волосы хлестнули по воздуху. В глазах полыхнула ярость.

— Пошел ты! Мы тебя загнали! Ты никогда не мог меня победить на спаррингах, Курганов!

— Я и не пытался тебя победить, — тихо сказал я. — Я пытался выжить.

Рита издала звук, полный отвращения, и отошла в самый дальний угол комнаты, снова повернувшись спиной. Разговор был окончен, но воздух между нами искрил от напряжения.

Несмотря на агрессию в словах Риты, я не чувствовал никакой опасности. Без маски она казалась другим человеком. Я также понял, что она больше не будет отвечать на вопросы, поэтому я подошёл к одностороннему стеклу и изучил то, что было за ним.

Комната по ту сторону стекла была не просто подвалом — это был профессионально оборудованный застенок. Вдоль дальней стены стояли три узкие клетки-«стакана», обитые изнутри колючей проволокой — слишком низкие, чтобы встать, и слишком узкие, чтобы сесть. В углу притулилась классическая дыба, модернизированная лебедкой, и «стул ведьмы» с шипами. Но центральное место занимал массивный стальной стол с фиксаторами и сложной системой рун, вытравленных прямо на металле. Ремни были кожаными, потертыми, но смазанными. Готовыми к работе.

Хотя оборудование и внушало трепет, я не мог не заметить, что пыточная Варламова выглядела несколько… примитивно по сравнению с лабораториями Воронова. Мой бывший учитель был эстетом и перфекционистом. Он подбирал инструменты так, чтобы причинять максимальную боль, не оставляя физических следов — чтобы «материал» можно было использовать годами без помощи целителей. Варламов же, похоже, был сторонником старой школы: грубо, зримо, доходчиво.

Кстати, если вас коробит то, что я со знанием дела обсуждаю плюсы и минусы пыточных инструментов, я не удивлен. Просто поверьте: если бы вы провели пару лет в таком месте в качестве экспоната, вы бы поняли. Отношение к этому как к рутине — единственный способ не сойти с ума. Конечно, если вы считаете дыбу нормой жизни, это верный знак, что вашу психику пора сдавать в утиль, но сейчас выбирать не приходилось.

— Прямо как в старые добрые, — глухо сказал я, не отрывая взгляда от стола. — Варламов тебя туда сажал? Или только своих цепных псов, Горелого с Хазадом?

Диана (или Рита, как я помнил её) смотрела на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. Я прислонился спиной к стене, наблюдая за ней.

— Тогда, у Воронова, ты никому не подчинялась, — продолжил я после паузы. — Ты была «Белой Вороной», лидером среди учеников. Так ты себя подавала. А теперь? Прошел день, и ты ходишь перед Варламовым на задних лапках? Что изменилось, Рита?

Она снова отвернулась к окну. На секунду я подумал, что она промолчит, но она заговорила — тихо, сквозь зубы:

— Всё изменилось.

— Одно осталось прежним, — я позволил себе кривую, невеселую усмешку. — Мы снова в одной упряжке.

— Нет.

Рита резко повернулась ко мне. В её глазах плескалась такая тьма, что мне стало не по себе.

— Я никогда не хотела тебя видеть, Максим. Я бы и не увидела, если бы Горелый не взял твой след. А потом ты втянул эту девчонку… Почему ты просто не мог сдохнуть или исчезнуть, как остальные? Просто глядя на тебя, я…

Она сжала кулаки так, что побелели костяшки, и сделала глубокий, судорожный вдох.

— Я ненавижу тебя больше, чем когда-либо могла бы ненавидеть Варламова или Воронова. Они — просто мужчины. Просто палачи. А ты…

Она осеклась.

— Я — что?

— Ты — память, — выплюнула она. Голос её дрожал от напряжения. — Каждый раз, глядя на твою рожу, я вспоминаю, кем мы были. И кем стали. Я помню тот день, когда ты сбежал, а нас оставили расплачиваться за твой побег. Держись от меня подальше, Курганов. Я убью тебя, если это потребуется, чтобы перестать видеть прошлое.

Лязг открываемой двери внизу заставил нас обоих вздрогнуть и повернуться к стеклу.

В пыточную вошли трое. Как только я их увидел, я понял, что сейчас будет, и почему Варламов велел нам оставаться зрителями.

Первым шел Хозяин. Спокойный, элегантный, в своем безупречном костюме. За ним следовала та самая брюнетка в красном платье, его безмолвная тень, и она волокла за собой Лизу.

Блондинка упиралась, скользила туфлями по полу, рыдала и умоляла. Слезы размазали тушь по лицу, превратив её в пародию на ту гламурную хищницу, что я видел на балу. Несмотря на одностороннее стекло, звук был включен — мы слышали каждое её слово.

— Нет, Хозяин, пожалуйста! Батюшка, простите! Я сделаю всё, что угодно! Я не хотела! Пожалуйста, не сажайте меня туда! Я отработаю!

Есть в таких зрелищах какое-то жуткое, гипнотическое притяжение. Ты знаешь, что сейчас произойдет что-то ужасное, тебя мутит, но ты не можешь отвести взгляд. Я знал финал, но обнаружил, что стою и смотрю сквозь стекло, как завороженный. Боковым зрением я видел, что Рита тоже замерла, впившись взглядом в сцену внизу.

Когда брюнетка начала профессионально, без эмоций пристегивать Лизу к столу, мольбы прекратились. Лиза просто начала выть, тонко и безнадежно.

— Лиза, — мягко произнес Варламов, поправляя манжету. — Ты понимаешь, почему ты здесь?

Лиза что-то проскулила.

— Громче, милая, — попросил он.

— Не… нелояльность, — всхлипнула она.

— Кому?

— Вам. Пожалуйста, Хозяин, я не…

Варламов поднял руку, и она заткнулась, давясь слезами. Брюнетка затянула последний ремень, распяв девушку на металле.

— Это плата за предательство, — произнес Варламов, обращаясь скорее к нам за стеклом, чем к ней. — За слабость.

Он кивнул брюнетке. Она повернулась к панели управления и активировала руны.

Я не буду описывать, что делает стол, когда в него вливают магию. Вы не хотите этого знать. Скажу лишь, что это похоже на то, как если бы каждый нерв в теле одновременно оголили и полили кислотой.

После первых шестидесяти секунд я больше не мог на это смотреть. Я отвернулся. Голос Лизы сорвался на хрип где-то на второй минуте, но она всё еще пыталась кричать, пока связки не отказали.

Рита не отвернулась. Она стояла у окна. Сине-белые вспышки магии боли, отражаясь от стекла, плясали на её коже, делая её похожей на мертвеца. Она не шелохнулась на протяжении всего процесса. Она пила эту боль, как лекарство.

Когда всё наконец закончилось, Лиза представляла собой скулящий комок окровавленной плоти и порванного шелка. Варламов бросил какую-то короткую фразу своей помощнице, которую я не расслышал, и та, подхватив Лизу под руки, поволокла её к выходу. Блондинка перебирала ногами, но идти сама уже не могла.

Варламов погасил свет в камере, как только они вышли. Он ни разу не взглянул на нас через стекло. После её криков тишина в комнате казалась давящей на уши.

— Варламов любит рассылать сообщения, — наконец произнес я. Голос звучал чужим, хриплым. Я надеялся, Рита не услышала в нем дрожи, но поручиться не мог.

— Ты думаешь, это было сообщение? — она даже не повернула головы.

— А что же еще? Наказание за некомпетентность?

— Это была прелюдия, — отстраненно сказала Рита, глядя в темное стекло, в котором теперь отражались только мы. — Это то, что он делает, если мы его разочаровываем. Если мы его предадим… — она наконец повернулась ко мне. — Он нас просто убьет. Быстро и без сантиментов.

Нас развели по комнатам. Меня вернули в ту же уютную «золотую клетку», где я очнулся.

Снаружи наступила ночь, и дождь превратился в ливень, барабанящий по стеклу. Всё, что я видел за окном — мокрые, черные лапы елей, качающиеся на ветру. В комнате было тепло, камин всё так же горел, создавая иллюзию безопасности, но я знал цену этой иллюзии. Можно замерзнуть насмерть в лесу, но быть в большей безопасности, чем здесь, на шелковых простынях.

Наконец-то у меня появилось время подумать. Я мерил шагами небольшую комнату от стены до стены, собирая мысли в кучу, пока последние отблески дня умирали за окном.

По крайней мере, теперь расклад был ясен. На доске остались два гроссмейстера: Левашов и Варламов.

Левашов контролировал «Сейф» — бункер в Кремле и Статую. Его пешками была следственная группа и Глеб.

У Варламова был (как он думал) «Ключ» — Куб. Его пешками были мы: я, Рита, Горелый и Хазад.

А я? Я умудрился наняться к обоим сразу.

Моя безопасность — фикция. Она продлится ровно до того момента, пока мы не найдем Клинок. В этот момент Варламов потащит нас в Кремль. Левашов увидит меня в компании Темных и подпишет приговор как предателю.

А Варламов… Варламов попробует вставить Куб в статую. И ничего не произойдет. Потому что без Леси этот Куб — пустышка. В этот момент Хозяин поймет, что я его кинул. И тогда меня ждет стол, на котором только что лежала Лиза.

Осознание того, насколько глубоко я вляпался, накрыло меня ледяной волной. В течение пары дней два самых могущественных мага Москвы захотят моей смерти. Личной и мучительной.

Что мне с этим делать?

Лояльность отпадала. Речь Варламова о «пути Силы» оставила меня равнодушным, я уже совершил эту ошибку в юности с Вороновым и повторять её не собирался. Левашов же ясно дал понять, что я для него инструмент, который спишут в утиль при первой поломке.

Побег? Не вариант. Особняк под куполом, блокирующим телепортацию. Охрана на периметре. Я не знаю, где я. Попытка прорыва — это русская рулетка с полным барабаном.

Сила исключена. Союзы исключены. Я перевернул проблему и посмотрел на неё с другой стороны. Что у меня есть в активе?

Знание.

Я — единственный человек в мире, кто знает полный рецепт открытия Врат. Варламов знает про Куб. Левашов знает про Статую. Но только я знаю, что без Леси, без Хозяйки, вся эта конструкция не работает.

Но секреты долго не живут. Варламов не идиот, рано или поздно он начнет копать в сторону Леси.

Как я могу это использовать?

В памяти всплыли обрывки разговоров последних дней. Изольда шептала, что тучи сгущаются и Паутина дрожит. Левашов предупреждал, что Врата открывают проход в Навь, и если их сорвать с петель, Москву затопит хтонический ужас. Варламов говорил о Цели и о том, что победителей не судят.

Мне нужно было действовать на опережение. Леся должна быть готова. Она должна знать, что делать, когда (не если, а когда) этот карточный домик рухнет. Или когда я буду вынужден вытащить её на сцену в качестве своего последнего, отчаянного козыря.

Но я не мог позвонить. Любой сигнал наружу, хоть по телефону, хоть магической «почтой», будет перехвачен куполом особняка. Варламов не идиот, он слушает эфир.

Значит, не телом. И не техникой.

Я посмотрел на угасающие угли в камине.

Тропа Снов.

Это территория Мары. Серая зона, где границы между мирами истончаются и плывут.

И это было мое единственное слепое пятно для тюремщиков. Даже такой менталист, как Варламов, не может отследить сон. Сновидение — это хаос, зыбкая материя, у которой нет координат. Пытаться перехватить послание во сне, все равно что пытаться поймать конкретную каплю в штормовом море. Если действовать тонко, на грани осознанности, не ломая структуру грезы, а вплетаясь в неё… никто ничего не заметит.

Я не смогу передать ей чертежи или точный план. Связь будет зыбкой. Но я могу оставить послание. Ощущение.

Главное — убедить её не высовываться. Я буду водить Варламова и его упырей за нос столько, сколько смогу. Я скормлю им историю про Антиквара, я заставлю их гоняться за Клинком по всей Москве, я уведу их внимание от Леси так далеко, как только возможно. Пусть они думают, что всё зависит только от меня и того мертвого камня, что лежит у меня в кармане.

Леся должна стать невидимкой.

Заглянул в вероятности: чтобы фокус удался, мне нужно попасть в фазу быстрого сна одновременно с ней. Удача (или, возможно, то самое сплетенное Изольдой равновесие) была на моей стороне: окно возможностей открывалось через час.

Лег на кровать, не раздеваясь, закинув руки за голову. Начал расслаблять мышцы — от кончиков пальцев ног до шеи, замедляя сердцебиение до ритма спящего зверя.

Комната погрузилась в темноту, освещаемую лишь багровым мерцанием углей.

Я закрыл глаза и уводил свой разум глубже, проваливаясь сквозь слои обычной, бытовой дремы, туда, где реальность перестает быть твердой. Я нырнул в океан коллективного бессознательного, выискивая в этой черной воде единственный знакомый маяк — серебристый, искрящийся след её проклятия.

Никто не узнает. Никто не проследит.

Я найду её там, на изнанке ночи, и дам знак.

Пришел сон.

Глава 14

Я стоял на ржавой, гремящей под несуществующим ветром крыше своего дома на Хитровке. Железо под ногами не прогибалось и не скрипело, оно казалось монолитным, словно отлитым из могильной плиты. Ржавчина здесь не была рыжей — она выглядела как черная плесень или запекшаяся, старая кровь, въевшаяся в металл.

Передо мной лежал город… или то, что казалось городом, надев его маску. Кривые переулки, облупленные фасады купеческих особняков, пузатые купола церквей — всё было на месте, топографически безупречно, но выглядело неправильно. Искаженно. Словно безумный архитектор скопировал Москву, но забыл добавить в чертежи красок.

Мир был обесцвечен. Вытравлен хлоркой до основания. Здесь не было полутонов, только резкие, болезненные контрасты. Краски… они были убиты, заменены мертвенным, пепельно-серебристым свечением, которое сочилось не от солнца, а из самого камня, из асфальта, из стен. В этом свете всё казалось плоским, как на передержанном фотоснимке.

Воздух был неподвижен. Абсолютно, пугающе статичен. Ни дуновения, ни сквозняка, ни даже теплового дрожания над крышами. Яуза внизу, обычно мутная и живая, застыла черным, маслянистым зеркалом. Она не текла. Это была жидкий обсидиан или гудрон, в котором вязли отражения. Река смотрела вверх, в небо, которого не было. Вместо привычных облаков или звезд над головой нависала сплошная, давящая свинцовая пелена. Она светилась ровным, больничным светом, и казалось, что это не небосвод, а крышка гигантского бетонного саркофага, опускающаяся всё ниже.

И тишина.

Москва так не молчит никогда. Даже в четыре утра первого января, даже в самые глухие часы перед рассветом город наполнен суматохой: гудят трансформаторы, шумят шины на Садовом, перекликаются поезда в метро. Здесь же тишина давила на уши, вызывая фантомный звон. Это было безмолвие склепа, запечатанного века назад.

Если бы где-то на МКАДе проехала машина, я бы услышал рев мотора, как раскат грома. Но машин не было. Пустые глазницы окон в соседних домах смотрели на меня с безразличием. Не было людей. Не было бродячих собак. Не было даже ворон — вечных хозяек московского неба.

Город был мертв, и в этой смерти было что-то выжидающее. Словно миллионы тонн бетона и кирпича затаили дыхание, наблюдая за единственной живой искрой, посмевшей нарушить их покой. За мной.

Это была не Москва. Это был Кром. Пограничье.

Старые волхвы и деревенские шептуны называют это место «Преддверием Нави», серым лимбом, разделяющим мир живых и мир мертвых. Это мир, но вы не найдете его ни на одной карте, даже на тех, что рисуют безумцы своей кровью. Он кажется пустым, вымершим, но это обман. Куда бы ты ни пошел, в какой бы темный угол ни забился, ты всегда, каждую секунду, чувствуешь на затылке чей-то тяжелый, неморгающий взгляд. Взгляд тысяч глаз, которых нет.

Сюда нельзя попасть в плоти — тело, грубый кусок материи, не пройдет через игольное ушко реальности. Сюда входят только духом, через Врата Сна или в момент клинической смерти. Но не дайте слову «дух» себя обмануть. То, что происходит здесь, реальнее, чем удар кастетом по зубам. Боль здесь не имеет физиологического предела, а смерть разума — необратима. Твари, обитающие в этих сумерках, играют по правилам, которые человеческий мозг, заточенный под трехмерную Евклидову геометрию, просто не в силах переварить.

Даже самые матерые колдуны, боевики, что на «ты» с демонами и пьют с чертями на брудершафт, неохотно суются в Кром. Они знают: здесь ты — никто.

В этих серых переулках обитают Мары. Не просто призраки, а съехавшие с катушек мороки, ментальные паразиты. У них нет своего лица, поэтому они воруют чужие. Они любят надевать личины давно умерших друзей, первой любви или заклятых врагов. Они вытаскивают из твоей памяти самое дорогое или самое больное, чтобы заставить тебя остановиться. Обернуться. Поверить. Они водят путников кругами, сбивают с Тропы, нашептывая ложные истины, пока душа, запутавшись в лабиринте собственной вины, не потеряет дорогу назад навсегда.

Одни теоретики от магии говорят, что Кром — это коллективная галлюцинация, свалка подсознания, зеркало твоего собственного безумия. Мол, всё, что ты здесь находишь: монстров, страхи, пейзажи — это лишь то, что ты сам притащил с собой в черепной коробке.

Другие, те, что чтут Старую Веру, утверждают иное. Они говорят, что этот серый бетон под ногами — это и есть берег реки Смородины. Той самой, что смердит смрадом гнилой плоти. Что это перекресток миров, где Явь встречается с Навью, и если знать, куда идти, можно выйти прямо к Калинову мосту, на ту сторону бытия.

Не знаю, кто из них прав. Да мне и плевать на теорию.

Я знаю только практику. Лично видел сильных магов, которые засыпали с самонадеянным намерением «прогуляться по Крому», а просыпались овощами. Тела их продолжали дышать, сердца бились, но глаза были пустыми, как окна заброшенного дома. Или они не просыпались вовсе, умирая во сне от разрыва сердца, пока их душа, пойманная Марой, вечно блуждает в этом сером, бесконечном тумане, забыв, кто она и откуда пришла.

Я и сам был здесь однажды.

Десять лет назад, в ту самую ночь, когда я бежал из подвалов Воронова. Я не искал Врата Сна, я просто подыхал. Я лежал в сугробе где-то в лесу под Звенигородом, истекая кровью, с пробитым боком и выжженными резервами. Боль была такой, что сознание не выдержало и выскользнуло из тела, провалившись сюда. В Серую Зону.

Для врачей скорой, которые меня подобрали, я был в коме три дня. Для меня, блуждающего по этим мертвым улицам, прошли годы. Я помню этот холод, который не берет ни одна одежда. Я помню, как собственные воспоминания начинали выцветать, как старые фотографии. Я забыл боль, забыл страх, забыл даже свое имя. Здесь было спокойно. Здесь никто не бил и не требовал служить. Кром почти уговорил меня остаться, раствориться в этом белесом мареве, стать частью пейзажа.

Я выбрался чудом. Какая-то злость, какая-то заноза в душе не дала мне покоя. Я выцарапал себя обратно в мир живых, но часть меня… часть меня так и осталась здесь, на этих серых камнях. С тех пор я вижу этот туман периферийным зрением, когда очень устаю. И я знаю: второй раз Кром меня так просто не отпустит.

Повернувшись, вошёл в свою спальню. На столе и в шкафу лежали предметы, заманчиво поблёскивая, но я не остановился, чтобы взять их. Спустился по лестнице на первый этаж своей лавки. К тому времени, как достиг входной двери, мир снаружи изменился: вместо улицы Камдена дверь теперь открывалась во двор из потрескавшихся белых плит. Я вышел и услышал, как мои шаги эхом разнеслись по стенам. Окна смотрели вниз с балконов со всех сторон, и арка вела в то, что выглядело как ещё один двор. Оглянулся и увидел, что моя лавка исчезла. Позади была только глухая стена.

Двор перешел в бесконечную анфиладу арок — искаженную, вытянутую копию Гостиного двора или ГУМа, только без витрин и товаров. Сверху лился тот же мертвенный, белесый свет, от которого резало глаза. Он стирал границы, делая перспективу плоской.

По серым плитам бродили птицы. Белые галки-альбиносы. Они не отбрасывали теней и двигались дергано, как механические игрушки. Ближайшая была метрах в ста, но в вакуумной тишине Крома я отчетливо слышал сухой скрежет их когтей по камню.

Я шел вперед, пока бесконечность коридора не уперлась в глухую стену с единственной дверью. Она была деревянной, тяжелой, дубовой — единственное цветное пятно в этом черно-белом мире.

Через Кром можно коснуться чужого разума. Войти в сновидение, как в комнату, и вытянуть спящего на «нейтральную полосу». Для него это безопаснее, чем для тебя, ты здесь гость, а он хозяин своих кошмаров. Эта дверь вела в голову Леси. Войти или нет, зависело от того, насколько прочны её ментальные щиты.

Я толкнул створку.

Звук ударил в меня физической волной. Гул сотен голосов, смех, звон бокалов — шокирующе громко после мертвой тишины Пограничья.

Я оказался в бальном зале. Это была гротескная копия того зала в особняке Морозова, только стены здесь пульсировали, а люстры горели слишком ярко, выжигая сетчатку. Мне пришлось прищуриться, прикрывая лицо ладонью, пока зрение не адаптировалось.

Зал был битком набит людьми. Все они были в вечерних нарядах, но их лица скрывали не венецианские маски, а глухие личины — безглазые, белые, страшные. Все были по парам. Мужчины и женщины, слившиеся в объятиях, танцевали, шептались, смеялись, не размыкая рук. Это был праздник близости, которой Леся была лишена.

Мгновение спустя я увидел её.

В этом огромном зале, где все были приклеены друг к другу, она была единственной, кто шел один. На ней не было маски. На ней было то самое платье от Изольды, но здесь оно казалось белым саваном.

Куда бы она ни шагнула, толпа расступалась. Пары отшатывались, образуя вокруг неё «мертвую зону», идеальный круг пустоты радиусом в метр. Она шла сквозь этот живой коридор медленно, опустив голову, привыкшая к тому, что мир отторгает её. Проклятие одиночества, возведенное в абсолют её подсознанием.

— Леся, — позвал я тихо. Голос потонул в шуме.

Я набрал в грудь спертого воздуха сна и рявкнул:

— Леся!

Она вскинула голову.

И в ту же секунду всё замерло. Музыка оборвалась на полуноте. Фигуры танцующих застыли манекенами. Единственным звуком в мире остался стук её босых ног по паркету.

Она моргнула, глядя на меня через зал.

— Макс?

— Это я. Иди сюда. Быстро.

Она повиновалась инстинктивно. Двинулась ко мне, продираясь сквозь застывшую толпу. Как только она пересекла порог двери, декорации рухнули. Бальный зал, манекены, свет люстр — всё растворилось серым дымом.

Мгновение спустя она уже стояла рядом со мной в гулкой аркаде Крома.

Леся, казалось, даже не заметила перехода. Её каштановые волосы были распущены, падая на плечи крупной волной. Она зябко обхватила себя руками за плечи. Я опустил взгляд и увидел, что она стоит босиком на ледяных каменных плитах.

В этом странном, выбеленном свете она выглядела потерянной и пугающе уязвимой. Совсем девчонка, которую выгнали на мороз.

— Я думала, это сон, — прошептала она, глядя на свои босые ноги. — Просто очередной дурацкий сон про бал.

— Это Кром, — сказал я.

Аркада растворилась в сером тумане, как и дверь в её сознание. Мы остались одни посреди огромного, вымощенного белым камнем плато. Птицы-альбиносы никуда не делись — они сидели тут и там, нахохлившись, как немые стражи. Рядом из пустоты проступила длинная скамья из холодного мрамора. Я сел. Леся опустилась рядом, озираясь с недоверием.

— Если это сон, то я рада, — прошептала она, щурясь от белесого света, льющегося с небес. — Но это не похоже на сон. Слишком… четко.

Она подняла руку, разглядывая свои пальцы, потом потрогала камень скамьи. Перевела взгляд на меня.

— Это реально?

— Да, — ответил я. — И нет. Я реален. Ты реальна. Когда проснешься, ты всё вспомнишь. Каждое слово.

— А как насчет… — Леся сделала неопределенный жест рукой вокруг себя, подразумевая серебристую дымку проклятия.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять. Я покачал головой.

— Нет. Здесь, в Кроме, законы физики и магии работают иначе. Твое Лихо спит. Тебе не нужно бояться, что ты меня покалечишь. Не здесь.

— Правда?

Я кивнул. Леся судорожно выдохнула, словно сбросила гору с плеч. Она придвинулась вплотную и прижалась ко мне, положив голову на плечо с каким-то жалобным, довольным звуком.

— Леся? — я замер от неожиданности.

— Не уходи, — попросила она, сонно комкая лацкан моего пальто в кулаке. — Сны, единственное место, где я могу это сделать. Просто посидеть рядом с человеком.

Она дрожала.

— У меня был адский день, Макс.

Я колебался долю секунды, потом обнял её одной рукой, прижимая к себе. Какого черта. Здесь нас никто не увидит.

— Рассказывай. Что случилось?

— Они нашли меня. Диана и Хазад.

— Когда?

— Утром. Я пыталась затеряться на Курском вокзале. Они загнали меня в тупик у камер хранения. Я думала, всё, конец. А потом… У Дианы зазвонил телефон. Она послушала, лицо у неё перекосило, и они просто развернулись и ушли. Исчезли.

— Это было около полудня?

Леся кивнула.

Я стиснул зубы. Всё сходилось. Этот звонок был от Горелого. Он сообщил им, что я вышел из Кремля и сел в такси. Они бросили Лесю, чтобы перехватить меня. Я стал более легкой и важной добычей.

— Ты убежала?

— Да. Забилась в какой-то хостел на окраине. Потом увидела пропущенные от тебя. Пыталась перезвонить, но «абонент не абонент». — Её рука крепче вцепилась в мое пальто. — Я не знала, что думать. Я думала, тебя…

— Извини, — глухо сказал я. — Телефон разбили при захвате. Я не хотел, чтобы ты сходила с ума.

— Всё нормально, — пробормотала она в мою куртку. — Главное, ты здесь. Ты же здесь?

— Здесь. А что насчет того типа? Бельского?

— А, этот «бухгалтер»… Он пытался пробиться. Писал, звонил. Предлагал помощь.

— Ты ответила?

Леся покачала головой.

— Я не знала, можно ли ему верить. Побоялась, что это ловушка.

Я невольно улыбнулся.

— Умница.

— Я не умница, — буркнула она, но я почувствовал, как она улыбается в ответ.

Мы посидели так в тишине Крома, слушая скрежет когтей белых птиц по камню.

— Макс? — наконец спросила она.

— Мм?

— Ты когда-нибудь хотел снова стать маленьким? Чтобы не надо было… выживать? Чтобы кто-то другой решал за тебя?

Я вспомнил свое детство. Детдом, потом улицу, потом Воронова и все те ошибки, которые привели меня в тот подвал.

— Нет, — честно ответил я. — Никогда. Детство — это бесправие.

— А я хочу, — тихо сказала Леся. — Когда я была маленькой, проклятие еще спало. Я могла играть с детьми. Мама была жива… — Она замолчала, теснее прижимаясь ко мне. Я чувствовал её тепло, запах её волос — даже здесь, в мире теней.

Когда она заговорила снова, её голос был едва слышен:

— Я почти позволила им себя поймать. Сегодня утром.

— Что?

— Диане. Хазаду. Я почти остановилась.

— Что ты сказала?

— Я просто хотела, чтобы это закончилось, Макс. — Она глубоко, прерывисто вздохнула. — Я подумала… может, быть в плену не так уж и страшно? Может, быть рабой у сильного мага — это выход? Тогда это будет не моя вина. Мне не придется решать, куда бежать и где спать. Не придется бояться, что я кого-то угроблю случайно. Тогда в этом был бы хоть какой-то смысл…

Меня словно ледяной водой окатило. Перед глазами вспыхнула картинка из пыточной: окровавленная Лиза на столе и спокойное лицо Варламова.

— Нет! — Я схватил Лесю за плечи и развернул к себе, заставляя смотреть в глаза. — Леся, послушай меня. Внимательно.

— Макс, мне больно…

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! Ты не знаешь, что Темные делают с людьми, которые попадают им в руки. Ты не видела того, что видел я. Ты никогда, слышишь, никогда не захочешь быть у них в плену. Смерть лучше.

Леся сглотнула, и в её глазах заблестели слезы.

— Зато это будет не моя вина! Мне не придется знать, что я причина всех бед…

— Нет! Ты бредишь.

Внезапно в её голосе прорезалась истерика.

— Да, знаю! — выкрикнула она мне в лицо. — Я ломаю всё, к чему прикасаюсь! Всех! Просто находясь рядом! Это не прекратится, Макс, это никогда не кончится! Чем дольше я живу, тем больше руин оставляю за собой. Разве не… — голос её сорвался. — Разве не было бы лучше, если бы меня просто не стало? Или если бы меня заперли в клетку, где я никому не наврежу? Никто бы даже не заметил пропажи…

Я смотрел в её заплаканные глаза, полные такой черной тоски, что мне стало страшно. Я вспомнил слова Изольды о том, что Леся — «точка равновесия». Вспомнил, как она держала Куб.

— Я бы заметил, — тихо сказал я.

Леся замерла. Она смотрела на меня, не мигая, и слезы катились по её щекам.

— Я бы скучал по тебе, Леся. Мне не все равно.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла.

Я сидел на ледяной мраморной скамье, обнимая её одной рукой. Леся уткнулась лицом мне в плечо и рыдала — горько, навзрыд, так, как плачут только тогда, когда держать лицо уже нет сил. Я гладил её по волосам, здесь, в Кроме, они были мягкими и теплыми, и шептал какую-то успокаивающую чушь. Это было необходимо. Впервые за годы она могла коснуться человека и не ждать катастрофы. Я не торопил её. Пусть выплачет весь этот яд.

Наконец, её плечи перестали вздрагивать.

— Лучше? — спросил я, когда она отстранилась, вытирая лицо рукавом призрачного платья.

Леся кивнула, шмыгая носом.

— Я… я такое ничтожество, Макс.

— Прекрати.

— Нет, правда. Я бесполезна. Я не маг, не боец. Я просто ходячая катастрофа, которая прячется по углам и делает жизнь окружающих невыносимой. — Она посмотрела на меня покрасневшими глазами. — Зачем я тебе? Брось меня здесь.

Я тяжело вздохнул, глядя на белое небо Крома.

— Так, Леся. Отставить истерику. Слушай меня внимательно: ты мне нужна. Ты не бесполезна. Более того: если ты сейчас не соберешься и не докажешь, что ты игрок, а не пешка, меня убьют до конца недели. И очень больно.

Она замерла.

— Что?

И тогда я выложил ей всё. Весь расклад, который сложился у меня в голове. Как Левашов и Варламов дергают за ниточки. Почему Диана и Горелый охотились за Кубом. Где я нахожусь сейчас (в особняке Варламова) и что он планирует.

— Ситуация патовая, — подытожил я. — Варламов уверен, что у него есть всё: Ключ (Куб) и Видящий (я). Он сделает ход через пару дней. Как только мы найдем Клинок, он потащит нас в Кремль, к Вратам. Он вставит Куб в руку статуи… и ничего не произойдет. Потому что без тебя, без Хозяйки, этот камень мертв.

Я посмотрел ей в глаза.

— В этот момент Варламов поймет, что я его кинул. И тогда мне конец.

Леся несколько секунд переваривала информацию. Страх в её глазах сменился пониманием масштаба беды.

— Но что мы можем сделать? Я же не могу ворваться в особняк и всех раскидать.

— Вот тут-то ты и выходишь на сцену. Помнишь того типа, Бельского? «Бухгалтера» из Совета?

— Да. Он оставлял визитку… где-то.

— Найди его.

Леся поникла.

— Макс, я не смогу. Я ничего не умею. Я не знаю их правил, я не умею плести интриги. Я умею только убегать.

— Ты хотела быть полезной? Хотела, чтобы это имело смысл?

— Я думала, что рискую собой! — в отчаянии выкрикнула она. — Я никогда не делала ничего серьезного. Я только создаю проблемы. Что я могу сделать против Совета и Темных кланов? Я не справлюсь…

— Цыц! — рявкнул я. — Слушай сюда. Я сейчас скажу тебе главную вещь, которую большинство магов забывают за своими фаерболами. Самое мощное оружие — это не посох и не заклинание. Это мозг. Магия… это просто инструмент, как молоток. Если ты тупой, ты себе пальцы отшибешь. У тебя, Леся, мозги есть. И у тебя больше нет выбора. Ты уже в игре. Выбор у тебя только один: помочь мне выжить или смотреть, как меня хоронят. Что выбираешь?

Леся долго смотрела на меня. Потом глубоко вздохнула, закрыла глаза и выпрямила спину. Когда она снова посмотрела на меня, в её взгляде появился стержень, который я видел, когда она спорила с Дианой на балу.

— Говори, что делать.

Я объяснил. План был простым и наглым, как удар кирпичом.

К тому времени, как я закончил, брови Леси уползли на лоб.

— Ты уверен, что это сработает? Это же… безумие.

— Нет, не уверен. Это чистой воды авантюра. Но если мы будем сидеть ровно, нас передушат по одиночке. Левашов и Варламов рано или поздно поймут, что ты — единственный ключ к Вратам. И тогда за тобой придут уже всерьез. Это единственный способ стравить их и дать нам шанс выскользнуть в суматохе.

Леся молчала, прокручивая схему в голове.

— Что мне сказать Бельскому? — спросила она деловито.

— Он будет крутиться возле бункера или в своем офисе. Найди способ выйти на связь. Скажи ему, что Варламов готовит штурм. Что у него есть Куб и он ищет Клинок. Скажи, что ты можешь привести его к Варламову в нужный момент.

Я сжал её плечи.

— Но есть одно «но». Главное правило. Ты должна держать в секрете то, что ты — Хозяйка Куба. Ни единой душе, слышишь? Ни Бельскому, ни Глебу, никому. Для них ты, просто связная, моя помощница. Это наш единственный козырь. Если они узнают, что ты можешь открывать Врата, они тебя запрут в сейф навсегда.

— Я поняла. Молчать как рыба. А как же ты?

— Я это уже проходил. Я выкручусь.

— А если нет? — тихо спросила она.

Я выдохнул.

— Тогда всё в конечном итоге замкнется на тебе. И тебе придется решать, открывать Врата или нет.

Леся посмотрела на меня, и в её взгляде было столько боли, что мне стало не по себе.

— Макс…

И вдруг воздух Крома изменился. Стало холодно, но не как зимой, а как в морге. Белесый свет померк, сгустились тени. Птицы-альбиносы исчезли, словно их стерли ластиком.

Волосы на затылке встали дыбом. Иное менялось. Кто-то — или что-то — почувствовало нас. Чужое присутствие, древнее и голодное, приближалось из серой мглы.

— Мы засиделись, — я вскочил, рывком поднимая Лесю. — Уходи. Быстро. В ту дверь.

Леся замешкалась, оглядываясь в темноту.

— Подожди! — начала она.

— Нет времени! Вали отсюда!

Я потащил её к деревянной двери, которая вела обратно в её сон. Распахнул створку — за ней был темный бальный зал, пустой и гулкий.

— Помни: Бельский. Информация про Варламова. И молчание про твою роль. Не забудь!

Я схватил её за плечи, глядя в глаза с бешеный интенсивностью.

— И еще одно, Леся. Самое главное. Я буду тянуть резину. Я буду водить Варламова и его цепных псов за нос столько, сколько смогу. Мы будем искать этот проклятый Клинок в каждой подворотне, в каждой антикварной лавке Москвы. Я придумаю сотню ложных следов, я запутаю их так, что они забудут, как их зовут.

Я встряхнул её.

— Пока мы ищем Клинок — мы не идем в Кремль. Пока мы не у Врат — Варламов не узнает, что Куб в его руках — пустышка. Я буду оттягивать момент открытия до последнего вздоха. Я выиграю тебе время. Неделю, может, две. Используй их, чтобы закрепиться. Поняла?

— Поняла, — выдохнула она.

— Макс! — Леся вдруг уперлась, пытаясь заглянуть мне за спину, где сгущался холодный, голодный мрак Крома. Из тумана проступали очертания чего-то, что не должно существовать. — Что там идет? Давай я…

— Уходи!

Я втолкнул Лесю в проем, в тепло и свет её сна, и с силой захлопнул тяжелую дубовую дверь, отсекая её от Крома и от того, что приближалось ко мне.

Глава 15

Девушке, идущей ко мне по пустым, посеребренным инеем плитам, было девятнадцать. На ней было то же самое белое ритуальное платье, в котором я видел её в последний раз. Ткань на подоле обуглилась и крошилась при каждом шаге, осыпаясь черными хлопьями, которые не долетали до земли, растворяясь в мертвом воздухе. От неё пахло сладковатым, тошнотворным запахом, который стоит в крематории, когда печь остывает.

Десять лет.

Она была ниже Леси. Огненно-рыжие волосы, которые она так любила, были острижены «под мальчика» — грубо, клоками. Воронов не терпел суеты во время обрядов; он говорил, что длинные волосы — это антенны для лишних помех, привязка к земному, которую нужно отсечь. Она всегда напоминала мне лисенка — живого, юркого, даже когда её запирали в клетку и морили голодом, чтобы «очистить сосуд» для принятия Силы.

Она подошла и остановилась в паре шагов. Кожа её была бледной, почти прозрачной, и сквозь неё просвечивала сераяхмарь Крома. Она смотрела на меня с грустной, всепонимающей улыбкой, склонив голову набок.

— Ярина, — наконец произнес я. Я не произносил его вслух целую вечность. — Значит, ты всё-таки умерла.

— Да ладно тебе, Макс, — усмехнулась она. Улыбка тронула губы, но глаза оставались стеклянными. — То, что я не звонила и не писала десять лет, должно было стать жирным намеком. Пепла не собрать, помнишь? Ветер был сильный в ту ночь. Он разнес меня над Москвой-рекой.

Мы стояли, глядя друг на друга. Когда я знал её живой, Ярина была порохом. Она вспыхивала от любого слова, злилась на меня, на Воронова, на проклятую судьбу, приведшую нас в тот подвал. Сейчас в ней не было гнева. В ней была тишина ноября на Введенском кладбище.

— Что теперь? — спросил я, чувствуя, как холодный пот течет по позвоночнику. — Ты пришла забрать меня? Или это просто очередной морок Крома, играющий на моих нервах?

— Зависит от тебя.

Я промолчал, потом пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным, хотя колени дрожали, и прошел мимо неё, в серую пустоту.

Ярина пошла рядом. Её босые ноги ступали бесшумно, но от каждого шага по плитам расходились круги тьмы, как по воде.

— Что, даже не спросишь, настоящая я или нет?

— Мне любопытно, — признал я, глядя вперед, в бесконечное ничто. — Но здесь, в Кроме, любой призрак может надеть твое лицо. Мары любят такие игры. Они питаются надеждой, как опарыши гнилым мясом. Я не дам им этой пищи.

— Я думала, Видящие знают всё, — рассмеялась она, и звук этот был похож на треск сухих веток в костре. — Хочешь доказательств? Давай вспомним… Как насчет того дня, когда мы встретились? Или нет, лучше. Я могу рассказать тебе, в какую именно минуту, с точностью до секунды, ты решил предать Воронова. Я помню этот взгляд, Макс. Я видела, как в тебе что-то щелкнуло, сломалось с хрустом и срослось заново, но уже криво. Ты посмотрел на нож на столе, а потом на его шею.

— Нет, спасибо. Я помню свои грехи без суфлеров.

Ярина вздохнула. Звук был влажным, сиплым — так дышат люди с обожженными легкими, когда альвеолы забиты сажей.

— Когда ты стал таким скучным и серьезным?

— Прямо сейчас я хочу уйти отсюда. Проснуться.

— И куда ты идешь?

Я открыл рот, чтобы ответить, но осекся. Огляделся.

Бесконечная аркада исчезла. Дверь, за которой скрылась Леся, растворилась в тумане, словно её никогда не было. Вместо этого мы шли по узкому, полуразрушенному виадуку, висящему над мертвым городом. Слева и справа истлевшие лестницы уходили вниз, в лабиринт пыльных, серых улиц. Внизу стояли дома с черными провалами окон — безмолвные, пустые коробки. Это была Москва, из которой выкачали жизнь, выпотрошили и залили формалином.

Я повернулся к Ярине.

— Где выход?

— Зависит от тебя.

Я колебался. Спускаться в этот мертвый город не хотелось до тошноты. Там, внизу, в тенях подворотен, чувствовалась затаенная угроза. Тысячи невидимых глаз следили за мной из разбитых форточек. Я продолжил идти вперед по мосту, ведущему в никуда.

Ярина не отставала. Она плыла рядом, как навязчивая мысль, которую невозможно выкинуть из головы перед сном.

— Почему ты здесь? — спросил я, когда молчание стало невыносимым. — Если ты Мара — атакуй. Если память — мучай. Чего ты ждешь?

— Мне нужно поговорить с тобой о Рите. О Диане точнее.

— Ты шутишь. Она даже имя свое забыла, и теперь цепная сука Варламова.

Ярина покачала головой, и рыжие волосы вспыхнули огнем в сером свете.

— Ты не понимаешь. Она — это то, чем ты мог стать. То, чем ты почти стал. Твоё отражение в кривом зеркале.

— Да, ну, я заплатил свою цену, чтобы не стать этим. Я вырвал себя с мясом. Я оставил там кожу, но душу вынес.

— Ты заплатил один раз, Макс. Когда сбежал. А ей приходится платить каждый день. Каждую минуту. Каждый вдох для неё — сделка с совестью. Она дышит только потому, что ненавидит тебя. Ненависть — единственное что, у неё осталось.

Я резко остановился. Мост под ногами чуть качнулся, осыпав вниз крошку бетона.

— К чему ты клонишь, Ярина? Ты хочешь, чтобы я её пожалел? Пожалел ту тварь, которая готова пытать людей на столе, глядя им в глаза с непоколебимым спокойствием? Которая наслаждается чужой болью и страданиями?

— Дело не в жалости.

— А в чем тогда? — Я развернулся к ней всем корпусом. — Если ты не заметила, я сейчас в плену у Темного иерарха, который по сути, реинкарнация Воронова, только вежливая и в дорогом костюме. Он хочет, чтобы я играл в его команде. А мои «коллеги» — три упыря, каждый из которых мечтает выпустить мне кишки и намотать их на люстру. Даже если я умудрюсь не сдохнуть от их рук, Левашов и Совет приговорят меня за измену. Каждый, кого я знаю, хочет меня убить. У меня нет времени на психоанализ и прощение Риты, ясно? Мне нужно выбраться.

Ярина стояла тихо, не отводя взгляда.

— Почему ты здесь, Максим? — спросила она снова, когда я выдохся.

Я отвернулся и пошел дальше, ускоряя шаг.

— Потому что я магнит для дерьма. Потому что боги меня ненавидят. Откуда мне знать?

— Но это был твой выбор.

— О чем ты?

— Ты мог быть в безопасности, — голос Ярины звучал у меня в голове, даже когда я затыкал уши, проникая прямо в мозг, минуя барабанные перепонки. — Герасим предлагал тебе уйти. Спрятаться. Почему ты остался? Почему поперся в этот особняк?

— Потому что я идиот! Оставь меня в покое!

— Ты знал, что делаешь. Ты знал, что это ловушка.

— Если ты такая умная, зачем спрашиваешь?

Ярина не ответила. Я остановился, чувствуя, как внутри всё дрожит от напряжения. Посмотрел на неё.

— Ладно. Я остался из-за Леси.

Как только произнес это имя, мир вокруг дрогнул…

Дорожка под ногами пошла под уклон, круто вниз. Виадука больше не было. Мы стояли на разбитой брусчатке. Тропа уперлась в высокий, копьевидный забор, покрытый патиной и копотью.

Впереди, за чугунными воротами, увитыми кованым плющом, темнел старинный особняк с колоннами. Окна были темны, но из подвальных отдушин тянуло жирным, сладковатым дымом и запахом горелой плоти. Этот запах я узнал бы из тысячи.

Ярина заговорила в тишине:

— Это здесь.

Это была усадьба Воронова. Точно такая, какой я её помнил в ту ночь. Вплоть до трещины на мраморной ступени крыльца, куда я уронил капли своей крови, когда полз к свободе.

Медленно я пошел к дверям. Ноги стали тяжелыми, каждый шаг давался с боем, будто я шел против ураганного ветра, дующего из самого Ада.

— Почему ты останавливаешься? — спросила Ярина у меня за спиной. — Ты боишься?

Я стоял перед массивными створками из мореного дуба, чувствуя, как холод пробирает до костей, просачиваясь сквозь кожу в мозг. Ручка двери была выполнена в форме львиной головы с кольцом в пасти. Я помнил вкус этого металла — Воронов как-то заставил меня мыть языком его на морозе в наказание за ложь.

— Да, — честно ответил я. — Боюсь.

Мы стояли перед входом в мой личный ад. Мертвый город затаил дыхание, ожидая, открою я дверь или нет.

— Я поклялся, что никогда сюда не вернусь, — прошептал я. — Когда выбрался наружу, ползком по грязи, по твоим костям… я поклялся всеми богами.

— Но ты не сбежал, Максим, — тихо сказала Ярина, и я почувствовал её призрачную руку на своем плече. — Не по-настоящему. Ты всё еще здесь. В этой клетке. Твое тело ушло, но душа осталась в подвале.

Я дернул плечом, сбрасывая её руку.

— Нет. Я не пойду туда.

Я развернулся спиной к особняку. Перед глазами лежал серый, вымерший город Крома. Лабиринт улиц, ведущих в никуда.

— Я найду другой путь, — бросил я в пустоту, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Всегда есть черный ход. Окно. Подкоп. Я взломщик, черт возьми, а не гость. Я не обязан входить через парадную.

Ярина не спорила. Она просто стояла и смотрела, как я ухожу.

Я зашагал прочь от ворот. Быстро, почти бегом. Свернул в первый переулок, где стены домов нависали так низко, что закрывали небо. Под ногами хрустело битое стекло и что-то, напоминающее мелкие кости птиц. Я шел, уверенный, что удаляюсь от проклятого дома. Петлял, выбирал самые узкие проходы, перелезал через ржавые заборы, раздирая руки в кровь о невидимые гвозди.

Прошел час. Или год. В Кроме время течет гнилой жижей, его не измерить часами.

Вышел на широкую площадь, надеясь увидеть край города или хотя бы изменение пейзажа. Дыхание сбилось, в боку кололо.

Поднял глаза.

Передо мной, за чугунными воротами, возвышалась усадьба Воронова.

Те же колонны. Те же темные окна. Та же трещина на ступени.

Я выругался грязно и витиевато, развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал.

— Ты ходишь кругами, Макс, — заметила Ярина. Она сидела на каменной тумбе ограды, болтая ногами. На подоле её платья тлели угольки.

— Заткнись!

Бросился в другую сторону. Теперь я выбирал широкие проспекты. Бежал, пока легкие не начали гореть огнем, а вкус крови во рту не стал невыносимым. Серый город менялся: дома становились выше, окна — еще более жуткими, тени — длиннее. Пошел снег: черный пепел, падающий с невидимого неба. Он покрывал плечи, лез в рот, горчил на языке вкусом поражения.

Свернул за угол старой фабрики, перемахнул через бетонный блок и уперся лбом в холодные чугунные прутья.

Усадьба Воронова стояла передо мной. На этот раз я подошел к ней с заднего двора, но это ничего не меняло. Дом ждал. Он был центром этого мира, черной дырой, втягивающей в себя всё пространство и время. Он рос, надуваясь тьмой.

Отчаяние, начало заполнять желудок. Я сполз по прутьям решетки на землю.

— Ты не можешь убежать от собственной головы, — прошептала Ярина мне в самое ухо. Она стояла надо мной, но её ноги не касались земли. — Этот дом — опухоль в твоей памяти. Ты носишь его с собой, как горб. Ты спишь в нем, ешь в нем, живешь в нем.

— Я не войду, — прохрипел я, сжимая голову руками. — Я не буду играть по его правилам. Я свободный человек.

— Тогда ты останешься здесь. Навсегда. Станешь частью пейзажа. Как вон тот покосившийся фонарь. Или как я — тенью без могилы.

Я снова рванул прочь. Встать. Бежать. На этот раз пытался представить себе другое место. Хитровку. Свою лавку. Запах старых книг и ладана. Чай с Гошей. Лесю в светлом платье, смеющуюся. Я строил ментальные стены, прокладывал новые маршруты, сжигал мосты за собой.

Но каждый переулок, каждый поворот, каждая чертова тропинка неизбежно, с издевательской геометрической точностью выводила меня к этому крыльцу. К этой двери с львиной головой.

На пятый раз я просто упал на колени перед воротами. Сил не было. Ноги гудели, но это была фантомная боль души, а не тела. Я был загнан.

— Почему? — выдохнул я в серый бетон, размазывая по лицу черный пепел и злые слезы. — Почему он не отпускает?

— Потому что ты не закрыл дверь, когда уходил, — ответила Ярина. Она присела рядом на корточки, и я почувствовал жар, исходящий от её платья, как от открытой печи. — Ты просто сбежал. А долги остались. Ты оставил нас там.

Я поднял голову. Усадьба нависала надо мной. Казалось, она стала больше, заслонив собой небо. Окна второго этажа, кабинета Воронова, светились тусклым багровым светом, пульсирующим в ритме больного сердца.

Ту-дум. Ту-дум.

Внезапно мир дрогнул. Стены соседних домов, серый асфальт, небо — всё поплыло. Пространство сжалось, смялось в гармошку. Улица исчезла. Ворота исчезли.

Я оказался в узком, бесконечном коридоре. Стены уходили вверх, теряясь в темноте, смыкаясь где-то в бесконечности. И эти стены состояли из дверей. Сотни, тысячи дверей — старых, новых, железных, деревянных, стеклянных. Они громоздились друг на друга, образуя безумную, хаотичную мозаику моей жизни.

Пути назад не было. За спиной — глухая кирпичная кладка, из которой сочилась черная слизь. Путь только вперед, через этот коридор. И каждая дверь на моем пути была приоткрыта, из щелей сочился ядовитый свет и звуки.

— Выбирай, — сказала Ярина. Её голос стал жестче, в нем появились того инструктора, которым она пыталась быть для нас в начале, когда еще верила, что мы выживем все. — Ты не пройдешь, пока не откроешь.

Я поднялся на ватных ногах. Подошел к первой двери. Обычная, фанерная, крашеная белой краской, с облупившейся ручкой. Как в казенных учреждениях.

Толкнул её.

Меня обдало запахом хлорки, вареной капусты. Детдом. Мне семь лет. Я стою в кабинете директора, вжавшись в угол. На столе лежит серебряная ложка с вензелем, которую я украл. Не потому что был голоден, а назло. Просто чтобы иметь что-то свое, что-то блестящее в этом сером мире.

— Кто это сделал? — гремит голос директора.

— Не я, — пищит мой голос, тонкий и жалкий. — Это Сережа. Он мне подкинул. Я видел.

Вижу Сережу — тихого, забитого мальчика с большими глазами. Вижу, как его уводят. Вижу, как его бьют старшие потом, в туалете, за «крысятничество», макая головой в унитаз. А я стою за дверью кабинки и слушаю. И сжимаю в кармане эту чертову ложку. Стыд заливает щеки, но страх получить по шее сильнее. Я — трус. Мелкий, грязный трус, купивший безопасность ценой чужой боли.

— Мелко плаваешь, Курганов, — прокомментировала Ярина, заглядывая мне через плечо. Её лицо было бесстрастным. — Стыдно?

— Заткнись, — прошипел я, с силой захлопывая дверь. Руки тряслись. — Это было выживание. Я был ребенком.

— Ложь — это тоже выживание? Ну, идем дальше. Цена растет.

Стены коридора дрогнули и сдвинулись на полметра ближе. Проход сузился, давя на плечи. Тени в углах стали гуще, из них потянулись длинные, когтистые лапы, пытаясь ухватить меня за одежду.

Следующая дверь была тяжелой, обитой коричневым дерматином, с глазком.

Я открыл её и шагнул в душный летний вечер. Мне пятнадцать. Школьный двор. Первая встреча с Вороновым. Он не заставляет меня. Он не угрожает. Он просто предлагает.

— Сила, Максим. Власть. Ты же хочешь, чтобы они боялись? Чтобы те, кто бил тебя, ползали в ногах?

И я вижу себя — кивающего. Я вижу тот блеск в своих глазах. Это не было принуждение. Я хотел этого. Я жаждал этого больше чем, чего-либо. Я хотел быть монстром, чтобы не быть жертвой. Я продал свою душу за конфету власти, даже не торгуясь, с радостью щенка.

— Ты упивался этим, — шепнула Ярина. Она стояла рядом, и на её белом платье проступили свежие, жирные пятна сажи. — Помнишь, как ты смотрел на простецов потом? С каким высокомерием? Ты считал себя богом.

— Я был идиотом! Я не знал цену!

— Ты был волчонком, который попробовал кровь. И тебе понравился вкус. Ты не жертва, Макс. Ты — соучастник.

Я захлопнул дверь, отсекая этот сладкий, тошнотворный голос Воронова, обещающий всемогущество. Идти становилось труднее.

Третья дверь. Старая, рассохшаяся, с ржавыми петлями.

Я толкнул её ногой.

Подвал. Мы вчетвером. Вихрь избивает какого-то бродягу, которого притащили с улицы для «практики» боевых заклинаний. Воронов смотрит с балкона, попивая вино. Я стою рядом с жертвой. Я не бью. Нет, я выше этого. Но я держу. Я держу этого несчастного, воняющего мочой и перегаром мужика, заламываю ему руки, чтобы он не дергался, пока Вихрь с улыбкой ломает ему пальцы по одному. Я чувствую, как дрожит его тело, слышу хруст костей. Он смотрит на меня с мольбой, его глаза полны слез и непонимания. А я отвожу глаза. Я говорю себе: «Я просто выполняю приказ. Если я не буду держать, на его месте окажусь я. Это тренировка».

— Палач, — припечатала Ярина. Её рука сжала мое запястье, и её пальцы были горячими, как раскаленные угли. Кожа зашипела. — Ты держал его, Макс. Твои руки грязнее, чем у Вихря. Он был бешеным псом, зверем, а ты — человеком, который решил стать ошейником. Ты рационализировал зло.

— Я не мог иначе! — заорал я в пустоту коридора, пытаясь вырваться. — Воронов бы меня убил!

— И поэтому ты помог убить другого? Чтобы спасти свою шкуру? Хорошая арифметика. Выгодная. Сколько стоит жизнь бомжа по курсу твоей совести?

Я вырвался, с грохотом захлопывая видение. Меня мутило, желчь подкатывала к горлу. Стены коридора сжались еще сильнее, теперь мне приходилось идти боком, протискиваясь между дверями, обдирая плечи о ручки и косяки. Тени шептали: «Виновен, виновен, виновен».

Четвертая дверь. Железная, с тяжелым засовом.

Звук. Скрежет ключа, поворачивающегося в замке. С внешней стороны.

Это я. Мои руки. Я запираю дверь. Там, за ней, в каменном мешке карцера, сидит Рита. Она плачет. Она бьется в дверь кулаками, сдирая кожу. Она умоляет меня не уходить, не оставлять её одну с Вороном и Учителем, которые уже идут по коридору.

— Макс, пожалуйста! Открой! Мы же команда! Мы же поклялись! Не оставляй меня!

А я поворачиваю ключ. Два оборота. Щелк. Щелк. Звук предательства. И ухожу. Я бегу по коридору, зажимая уши руками, чтобы не слышать её криков, переходящих в визг. Я выбрал свободу. Я нашел открытое окно. Но чтобы уйти тихо, мне нужно было, чтобы они были заняты кем-то другим. Я оставил её как приманку.

— Ты бросил её, — голос Ярины стал тихим. — Ты сделал из неё Диану. Ты — творец этого чудовища. Каждый шрам на её душе — твой автограф.

Я упал на колени, закрывая голову руками, вжимаясь лбом в грязный пол.

— Хватит! Я не мог вытащить всех! У меня не было сил!

— Ты даже не попытался. Ты спасал свою шкуру.

— Я хотел вернуться! Я клялся, что вернусь!

— Но не вернулся. Десять лет, Макс. Десять лет она гнила в той тьме, ломалась, срасталась неправильно, превращалась в монстра, пока ты пил чай на Хитровке, читал книжки и жалел себя. Ты жил взаймы.

Стены давили. Потолок опускался, готовый раздавить меня, как таракана. Тени хватали меня за одежду, тянули назад, в эти двери, в этот ад вины, предлагая остаться там навсегда, искупить грехи бесконечным повторением.

Осталась последняя дверь. Прямо передо мной.

Она была черной, обугленной, горячей на ощупь. Из-под неё выбивался багровый свет и дым.

Я знал, что там. Каждая клетка моего тела знала. Я не хотел открывать. Я лучше умру здесь, в коридоре.

— Открой, — приказала Ярина.

Я поднял на неё глаза. Сейчас она не была призраком подруги. Она была Судьей. Её лицо было строгим и страшным.

— Открой и смотри.

Я протянул дрожащую руку. Металл ручки был раскален, он обжег ладонь, привариваясь к коже. Я закричал, но толкнул дверь.

За дверью пылал огонь.

Ритуальный зал. Пентаграмма на полу светится адским светом. Воронов стоит в круге, читая заклинание на языке, от которого лопаются барабанные перепонки. В центре, привязанная к алтарю, бьется Ярина.

Пламя уже лижет подол её белого платья.

И я. Я стою у выхода, в тени колонны. У меня в руках ритуальный нож. Я свободен. Охрана отвлеклась. Я мог бы бросить нож. Я мог бы перерезать линию мела, нарушить круг. Я мог бы отвлечь Воронова на секунду. Это дало бы ей шанс. Или мы погибли бы вместе.

Но я стою и смотрю. Я парализован страхом. Я думаю только об открытой двери за спиной. О ночном воздухе. О жизни.

Я вижу, как загораются её рыжие волосы. Я слышу тот самый крик, который будит меня по ночам уже десять лет. Крик боли и абсолютного, тотального неверия.

Она поворачивает голову и смотрит на меня сквозь стену огня. И в её глазах нет мольбы. В них приговор: «Ты позволил этому случиться. Ты выбрал себя».

Я отшатнулся от двери, падая на пол коридора, кашляя от дыма. Запах горелого человеческого мяса заполнил легкие, вытесняя кислород.

Ярина стояла надо мной. Реальная Ярина из Крома. Её платье дымилось. Половина лица была обожжена до кости, кожа свисала лохмотьями, обнажая зубы в вечной улыбке черепа.

— Ты убил меня, Максим, — сказала она просто, без эмоций. — Не Воронов. Он был просто палачом. Ты был другом. Ты убил меня своим бездействием. Своей трусостью. Ты променял мою жизнь на свой побег. Твоя свобода куплена моей жизнью.

— Прости меня, — выл я, размазывая слезы и сопли по лицу, царапая пол ногтями. — Прости, прости, прости… Я не мог… Я испугался…

Она опустилась рядом. Взяла меня за руку своей обожженной, костяной рукой. Боль была адской, пронзающей до плеча, но она отрезвляла. Она выжигала истерику.

— Прощение надо заслужить, — прошептала она мне в лицо. — Слезами мертвых не поднимешь. Вставай. Ты прошел.

— Куда? — прохрипел я. — В Ад?

— К нему. Вставай!

Она рывком подняла меня на ноги.

Поднял голову. Стены с дверями исчезли, растворились в дыму, как дурной сон.

И снова стоял в вестибюле усадьбы. Передо мной была та самая массивная дубовая дверь кабинета Воронова.

Я был раздавлен, выпотрошен, уничтожен. Каждая моя подлость, каждая трусость были вытащены на свет и взвешены. Но я был здесь. Я прошел сквозь свою вину и не умер. Я принял её. Да, я тварь. Да, я трус. Но я живая тварь, и у меня есть дело.

Ярина стояла рядом. Снова целая, в чистом платье, без ожогов. Но в глазах её была бездонная тьма Крома. Она кивнула на дверь.

— Иди. Он ждет. И помни про Ключ и Клинок. Не повторяй ошибок.

Я поднялся, шатаясь, как пьяный. Вытер мокрое лицо рукавом куртки. Страха больше не было. Не может бояться тот, кто уже сгорел изнутри.

Положил руку на ручку.

Толкнул дверь кабинета.

Она открылась бесшумно, на смазанных петлях.

Внутри всё было так, как я помнил, и так, как я видел в видении. Идеальная копия. Камин с беззвучным, холодным огнем, пожирающим поленья, но не дающим тепла. Массивный дубовый стол, заваленный картами. Пустое высокое кресло, повернутое спинкой ко мне, но хранящее отпечаток силы хозяина. Запах старой магии, воска, дорогого табака и запекшейся крови.

На противоположной стене, в десяти шагах через ковер, была еще одна дверь. Приоткрытая. Сквозь щель бил луч чистого, ослепительно белого света — выход из Крома, выход из кошмара, путь обратно в мое тело в особняке Варламова.

Я сделал шаг вперед, ступая на мягкий ковер, и…

Глава 16

Мир моргнул.

Это было не похоже на смену кадра в кино. Это было так, словно веки самой реальности судорожно сжались, выдавливая из глаз слезы, а когда они разомкнулись, декорации кабинета сменились душным, липким маревом.

Школьный двор плавился в зное, типичный московский «колодец» спального района где-то на окраине, в Выхино или Бирюлево. Место, где надежда умирает раньше, чем успевает родиться. Небо цвета выцветшей, пыльной тряпки нависало над типовой панельной пятиэтажкой. Солнца не было видно за смогом, но его присутствие ощущалось как тяжелый утюг, прижатый к затылку. Стены дома, нагретые за день, отдавали жар, швы между панелями казались воспаленными шрамами.

Под ногами поддавался мягкий, поплывший асфальт — московская смесь битума и грязи, в которую влипаешь подошвами. В углах двора, гонимый горячим сквозняком, скатывался в грязные комья тополиный пух. Я почувствовал этот запах — густой, тошнотворный коктейль из раскаленного бетона, выхлопных газов и сладковатой гнили от переполненных мусорных баков, которые на жаре начали бродить.

Несмотря на удушающую духоту, за ржавыми гаражами-ракушками сбилась в стаю местная фауна: подростки. Пацаны в дешевых синтетических майках и шортах, потные и красные, громко ржали, лениво сплевывая шелуху от семечек. Их смех звучал вяло, но агрессивно — как жужжание мух над падалью. Девчонки в слишком коротких юбках и топиках, с потекшей от жары косметикой, обмахивались ладонями и хихикали, жадно затягиваясь сигаретами, дым от которых висел в неподвижном воздухе сизой пеленой.

Я знал этот двор. Я знал каждую трещину в асфальте, из которой пробивалась сухая, пыльная трава.

Один парень стоял в стороне, метрах в десяти от компании, вжимаясь спиной в единственное пятно тени от стены бойлерной. Стена была шершавой и горячей даже здесь. Он был изгоем в этой стае, и он это знал. Руки глубоко засунуты в карманы застиранных джинсов, мокрая от пота футболка прилипла к лопаткам.

Ему было лет пятнадцать. Худой, жилистый, натянутый как струна. Черные вихры слиплись на лбу. Но главное — взгляд. Колючий взгляд исподлобья, направленный на веселящуюся компанию. В этих глазах не было страха жертвы. В них была зависть, смешанная с презрением и жгучим, кислотным желанием: «Чтоб вы все сдохли. Или чтоб вы все ползали у меня в ногах».

Он был знаком. Слишком знаком.

Я смотрел на самого себя. На того мальчика, которым я был за пять минут до того, как продал душу. Я чувствовал, как мокрая от пота футболка прилипла к спине, словно вторая, омертвевшая кожа. Я чувствовал фантомную тяжесть перочинного ножа в его правом кармане — ладонь была влажной и скользкой, дешевый пластик рукояти елозил в пальцах, но он сжимал его с отчаянием утопающего.

Это был не просто подросток. Это была открытая, гноящаяся на жаре рана, пульсирующая на грани отчаяния. Рана, жаждущая, чтобы кто-то насыпал в неё соли, лишь бы заглушить эту тягучую, ноющую боль безысходности, или предложил лекарство — любое лекарство, любой ценой, лишь бы вырваться из этого плавящегося асфальтового ада.

Глядя на него, на себя-в-прошлом, я замер, пригвожденный к месту. Желудок скрутило в тугой узел, и я почувствовал привкус горячей пыли и желчи на языке. Это был не просто образ. Это был я.

Я смотрел на себя. Пятнадцатилетнего. Детдомовского волчонка, который еще не знал, что такое настоящая тьма, но уже был готов продать душу за глоток прохладной силы. Он был голоден, зол и до смерти напуган собственной ничтожностью.

Воспоминание накрыло меня с головой, плотное, как смог лесных пожаров. Я почувствовал ту же духоту, то же кислородное голодание, ту же безысходность, что и он. Я помнил этот день. Помнил, как горячий воздух обжигал легкие. День, когда закончилось мое детство. День, когда я добровольно шагнул в пекло.

Размеренные, тяжелые шаги по мягкому, податливому асфальту заставили моего двойника поднять глаза. Его взгляд был настороженным, из-под слипшихся волос, готовым к бегству или к бессмысленной драке.

К нему приближался мужчина. На фоне раскаленных панелек, ржавых гаражей и потных тел он выглядел пугающе инородным телом.

В это адское пекло, когда даже асфальт тек ручьями, он был одет в длинное, идеально скроенное кашемировое пальто и строгий костюм. Дорогие кожаные перчатки, золотой перстень на пальце, поблескивающий в мареве. Трость с набалдашником из черного дерева стучала по покрытию сухо и четко. Он не потел. На его лбу не было ни испарины, ни тени дискомфорта. Он словно носил свою собственную погоду с собой.

Лицо его было обычным, незапоминающимся. Таким, на кого твои глаза скользят, не задерживаясь. Если бы не этот шлейф дорогого табака, который странным образом не смешивался с вонью помойки, а перекрывал её, я бы принял его за сумасшедшего профессора. Но глаза… Глаза были совсем не обычными. В них не было жары. В них был абсолютный ноль, бездонная тьма, и они буравили насквозь. Не смотрели на мальчика, а смотрели внутрь него. В ту самую воспаленную, гноящуюся рану. И я знал: он видел всё. Каждый страх, каждую надежду, каждую потаенную, грязную мечту.

— Здравствуй, Максим, — произнес он. Голос его был глубоким, бархатным баритоном, который вибрировал в грудной клетке, минуя уши, заложенные от перепада давления и жары. В этом звуке не было угрозы, только спокойная, абсолютная уверенность охотника, который знает, что клетка захлопнулась.

— Тебе чего, дядя? — огрызнулся младший я. Пальцы в кармане скользнули по мокрой от пота рукояти дешевого перочинного ножа. Лезвие было тупым, но сама сталь грела, давала иллюзию защиты. Я чувствовал, как по спине, прилипшей к футболке, течет противная, липкая струйка страха, смешанного с агрессией.

— Чего ты хочешь? — вопрос прозвучал мягко, но он ударил меня под дых сильнее, чем кулак гопника. Воздуха в легких и так не хватало в этом мареве, а теперь его выбило окончательно.

— Я хочу свалить отсюда, — выплюнул подросток, и в его голосе прорвалась истерика, которую он так старательно прятал за маской крутизны. — Из этой дыры, из школы, которую я ненавижу, от этих ублюдков.

Младший я дернул подбородком в сторону ржущей компании за гаражами. В этом жесте было столько детской обиды и бессильной злобы, что мне, взрослому, захотелось отвернуться. Меня тошнило от самого себя. От этой жалкой, скулящей потребности быть кем-то.

— И это всё? — Мужчина чуть скривил губы, словно попробовал теплое, прокисшее вино. — Мелковато для такого потенциала.

— Это для начала.

— А потом? — Он сделал шаг ближе, вторгаясь в личное пространство. От него не пахло потом, как от всех вокруг. От него пахло прохладой, дорогим табаком и озоном. — Что, если бы ты мог получить всё? Не просто билет на поезд из душного Бирюлево. А Всё. Чего ты действительно хочешь, мальчик? Загляни в свою тьму.

В этом плотном кашемировом пальто и перчатках в тридцатиградусную жару он должен был свариться заживо, истечь потом и задохнуться. Но его кожа была сухой и бледной, ни единой бисеринки влаги на лбу. Он стоял посреди пекла, как айсберг.

Мой младший двойник удивленно поднял глаза, щурясь от яркого, режущего солнца. Он привык, что взрослые читают нотации, орут или игнорируют. Но этот… этот слушал. Он смотрел на меня так, словно я был единственным источником прохлады в этом аду.

— Ладно, — сказал мальчик, и его лицо изменилось. Черты заострились, в глазах вспыхнул злой, голодный огонек. — Чего я хочу? Я хочу быть таким сильным, чтобы мне не приходилось оглядываться. Чтобы я мог смотреть на этих идиотов сверху вниз, как на муравьев в пыли. Чтобы никто… слышишь? Никто и никогда больше не смел меня тронуть. Я хочу, чтобы они боялись даже дышать в мою сторону. Ты можешь мне это дать?

Я смотрел на себя и видел момент падения. Я не просил любви, не просил денег, не просил счастья. Я просил кнут. Я хотел стать палачом, чтобы перестать быть жертвой.

Мужчина посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом, как ювелир на неограненный алмаз с трещиной. А затем улыбнулся. Широко, страшно. Его глаза оставались холодными, как прорубь, в которой топили котят, — жуткий контраст с раскаленным воздухом вокруг.

— Да. Могу. Я дам тебе силу, от которой небеса содрогнутся. Но цена будет высокой, Максим. Ты заплатишь всем, что у тебя есть. И тем, чего у тебя нет.

Подросток уставился на него, завороженный этой уверенностью, как мотылек пламенем. Он не слышал про цену. Он слышал только «Сила».

— Кто вы? — прошептал он пересохшими губами, и его влажная ладонь в кармане разжалась, выпуская нож. Нож был больше не нужен. Он нашел оружие пострашнее.

— Зови меня Боярин Воронов. — Он медленно протянул руку, обтянутую тонкой, лайковой перчаткой, игнорируя жару. — Или просто — Учитель.

Мальчик протянул руку в ответ. Грязную, липкую от пота и пыли ладонь.

Их пальцы соприкоснулись. Кожа перчатки была ледяной.

В этот момент мир вокруг них пошел трещинами, как старая эмаль. Раскаленный двор, плавящийся асфальт, ржавые гаражи — всё поплыло, как воск, и осыпалось пылью.

…моя нога утонула в густом, мягком ворсе ковра.

Я пошатнулся, вываливаясь из воспоминания в реальность кошмара, как пьяный из кабака на мороз.

Ощущения сменились мгновенно, до тошноты резко. В нос ударил тяжелый аромат: старая бумага, пчелиный воск паркета и ненавистный дорогой табак с нотками вишни.

Я стоял посреди кабинета. Мое сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание, отдаваясь в висках гулкими, тяжелыми ударами. Тук-тук-тук. Как молоток судьи, забивающего гвозди в крышку гроба. Я сделал это. Я снова пережил момент своей продажи, момент, когда моя душа дала первую трещину.

Комната была пуста и тиха, но эта тишина была обманчивой, звенящей. Камин справа отбрасывал багровые, пляшущие отсветы на золоченые корешки книг. Слева возвышался стол-саркофаг. И пустое кресло, повернутое ко мне спинкой, которое все еще, казалось, хранило тепло того, кто сидел в нем в моих воспоминаниях. Я чувствовал этот фантомный взгляд на своей коже.

Сглотнул вязкую, горькую слюну. Сделал глубокий, судорожный вдох, пытаясь вытеснить из легких фантомный запах сырости московского двора и заменить его спертым воздухом Крома.

Впереди, всего в нескольких шагах, была приоткрытая дверь. Из щели бил луч чистого, белого света. Выход из лабиринта. Путь домой.

Но чтобы дойти до неё, мне нужно было сделать еще один шаг, сквозь собственную память, которая кишела минами.

Занес ногу. Подошва ботинка опустилась на ворс.

Пол под ней скрипнул.

Я пошатнулся, хватаясь рукой за край книжного стеллажа, чтобы не упасть. Пальцы соскользнули по лакированному дереву. Комната поплыла. Огонь в камине лизнул поленья длинным, неестественным языком.

Это был день моей продажи. Но этот день закончился, уступив место годам.

С одной стороны — выход, манящий свободой. С другой — прошлое, которое хватало за лодыжки костлявыми пальцами, умоляя остаться, досмотреть, дожить то, что было убито.

Осторожно, стараясь не дышать, я сделал еще один шаг…

Мир снова вывернулся наизнанку. Стены кабинета растворились в золотистом мареве.

Гостиная была теплой. Невыносимо, уютно теплой. Она была залита мягким, янтарным светом множества свечей и огромной люстры. За окнами (я знал это, хотя шторы были задернуты) выла зимняя вьюга, заметая усадьбу снегом по самые окна, но здесь царил оазис покоя.

Воронов сидел в своем глубоком вольтеровском кресле у камина, держа в тонких пальцах бокал с рубиновым вином. Он не пил, просто смотрел на огонь сквозь стекло, любуясь цветом крови. Он выглядел как патриарх, как добрый отец семейства, собравший детей у очага.

А вокруг него, на пушистом ковре, расположились мы. Четверо. Его «стая». Его лабораторные крысы.

Две девочки сидели на диване, поджав ноги. Ярина — живая, настоящая, с той самой огненной гривой волос, которой она так гордилась до того, как её обрили. Она смеялась, что-то шепча, и заплетала сложную, тугую косу Рите. Рита, тогда еще просто Рита, а не ледяная стерва Диана, сидела смирно, боясь шелохнуться, широко распахнув доверчивые глаза. Она ловила каждое слово, каждое движение в этой комнате, впитывая атмосферу избранности.

У каминной полки, небрежно опираясь на мрамор локтем, стоял парень.

Вихрь.

Тот, кто не переживет инициацию. Тот, чье имя мы потом боялись произносить. Он был красив той наглой, дворовой красотой, которая так нравилась девочкам. Он крутил в ловких пальцах золотую монету, заставляя её бегать по костяшкам, и травил какую-то байку, ухмыляясь широко и хищно. Он чувствовал себя здесь королем, наследным принцем.

А чуть в стороне, в глубоком кресле, в тени торшера, сидел я.

Младший я. Это было через пару месяцев после той встречи во дворе. Я был чистым, сытым, одетым в качественную шерсть, а не в китайский пуховик. Я сидел, поджав ноги под себя, с книгой на коленях, но не читал. Я смотрел. Слушал. В этой позе я выглядел странно — по-детски уютно, но глаза уже были глазами настороженного зверька, который попал в сытое место, но ждет подвоха.

Это была идиллия. Ложь. Сладкий яд. Момент затишья перед тем, как Воронов начнет стравливать нас друг с другом на выживание, как бойцовых псов. Я смотрел на них: на живую Ярину, на еще не сломленную Риту, на самоуверенного Ворона, и чувствовал, как к горлу подкатывает ком невыносимой горечи.

— Истинный Путь — это не фокусы с огнем, — говорил Воронов. Никто, слышавший этот голос, не мог поверить, что этот человек — чудовище. Мы четверо смотрели на него, как кролики на удава, ловя каждое слово.

— Это власть. Власть созидать миры и власть стирать их в порошок. Дар есть у многих, но Дар без Воли — это просто спички в руках ребенка. Истинная сила куется только в одном горниле: внутри вашего «Я». Жесткость, решимость, способность переступить через себя и через других, вот что отличает Волхва, Хозяина Жизни, от ярмарочного колдуна.

Он поднял бокал с вином на просвет, любуясь игрой рубина.

— Быть готовым возвыситься над моралью рабов или пасть ниже зверя, если того требует цель… вот наш Путь. Ваши главные враги — это страх и жалость. И то, и другое — кандалы. А слабость… — он сделал паузу, и воздух в комнате сгустился, — слабость — это смерть.

Глаза Воронова медленно скользнули по нам: от испуганной Риты к нахмуренной Ярине, к ухмыляющемуся Ворону, и, наконец, ко мне.

— Я не жду, что вы все дойдете до конца. Кто-то сломается — телом, разумом или духом. И если у вас есть трещина, я её найду и вгоню туда клин. Но те из вас, кто выживет, кто заслужит право стоять по правую руку от меня… о вас будут говорить шепотом. Вы станете законом.

В комнате повисла тишина. Затем Вихрь пошевелился, подавшись вперед.

— Когда начнем, Учитель?

— Сейчас.

…Я снова был в пустом кабинете. Оглядевшись, я понял, что сделал всего два шага по ковру. Я видел свою жизнь в рабстве, кадр за кадром, и не знал, сколько времени прошло в реальности, но знал одно: нельзя останавливаться.

Стиснул зубы и шагнул вперед…

На этот раз я был готов к рывку. Я видел себя, Вихрь, Ярину и Риту несколько месяцев спустя. Мы снова были в той гостиной, но без Воронова. Мы планировали. Это было наше первое «самостоятельное» задание. Я пытался заткнуть уши, не слушать эти молодые, полные азарта голоса, и заставил тело сделать еще один шаг.

Сцена поплыла и сфокусировалась.

Теперь мы были на улице. Заброшенная промзона где-то в Текстильщиках, ржавые скелеты кранов на фоне кровавого заката. Под ногами хрустел битый кирпич.

— Это была твоя идея, — скучающим тоном произнес Вихрь, вытирая руки платком.

— Но… — Мое лицо в воспоминании было бледным, искаженным сомнением. — Нам не нужно было этого делать. Он уже всё сказал.

Вихрь посмотрел на тело у своих ног.

— И что? Лишний свидетель — лишние проблемы. Привыкай, Макс.

Мой желудок скрутило спазмом. Я помнил, что произошло дальше. Я помнил запах крови и свою беспомощность. Я не хотел смотреть.

Еще шаг…

Снова гостиная. Но теперь в ней не было единства. «Вороны» грызлись. Мы с Вихрем стояли друг напротив друга, готовые вцепиться в глотки. Ярина пыталась встать между нами, кричала что-то злое. Темные глаза Вихря сверкали торжеством — он чувствовал поддержку Воронова. А Рита… Рита жалась в углу, переводя испуганный взгляд с одного на другого, уже тогда выбирая, к кому примкнуть, чтобы выжить.

Дверь распахнулась, прерывая нас, и…

Видения посыпались лавиной, накладываясь друг на друга.

Разногласия переросли в подозрения. Ярина становилась злее, жестче, её огонь превращался в лед. Рита впадала в отчаяние, готовая на любую низость ради одобрения Учителя.

Мои тайные встречи с молодым Сергеем — тогда еще стажером Совета, который обещал помощь, но только собирал компромат.

И над всем этим — тень Воронова. Он наблюдал за нашей грызней с балкона, потягивая вино, и ничего не делал. Он наслаждался селекцией.

Заговоры в темноте. Предательство. Страх.

И, наконец, Открытие. То, что сломало всё.

И вдруг реальность затвердела.

Я снова был там. Подвалы. Только я был моложе — может, на год старше, чем в том первом воспоминании. Я стоял в узком каменном коридоре, где с потолка сочилась грунтовая вода. Рядом со мной, навалившись на мое плечо, стояла девушка. Она была истощена, едва держалась на ногах, её разорванная одежда была в бурых пятнах.

Мы оба смотрели на Воронова. Он стоял чуть впереди, преграждая путь к свободе. За его спиной, в тени арки, застыли Ярина и Рита. А рядом с Учителем, поигрывая боевым амулетом, стоял Вихрь.

— Вы знали? — спросил мой младший двойник. Голос его звучал глухо, оглушенно предательством. — Вы всё это время знали?

— О, Максим, — вздохнул Воронов, поправляя перчатку. — Не путай неведение с безразличием. Я позволял тебе лгать мне ровно до того момента, пока ты не нарушил прямой приказ.

Я увидел, как я-прошлый облизнул пересохшие губы, судорожно ища выход.

— Она вам не нужна, Учитель. Я пересчитал формулу. Есть другой способ, без жертвы…

— Дело не в ней, — мягко перебил Воронов. — И не в ритуале. Дело в тебе. В твоей готовности переступить черту.

Он протянул руку ладонью вверх и поманил пальцем.

— Отдай её мне.

Девушка перевела взгляд с Воронова на меня. Её глаза были огромными, черными от ужаса. Она вцепилась в мою куртку.

Я колебался. Секунда, которая растянулась на вечность.

Воронов разочарованно цокнул языком.

— Жаль. Это был твой последний шанс, мальчик мой. Ты выбрал быть овцой, а не волком.

Он покачал головой и сделал шаг назад.

— Я предупреждал, что не все из вас пройдут инициацию. Вихрь?

Парень шагнул вперед, и на его лице расплылась широкая, хищная ухмылка. Он давно ждал этого момента.

— Ну что, Макс, — протянул он, и в его руке начал сгущаться черный, тяжелый мрак. — Похоже, ты больше не любимчик класса.

Ворон щелкнул пальцами. Сгусток «Мертвой Петли» сорвался с его руки, прыгая вперед, чтобы разорвать меня…

Я вывалился из воспоминания с хриплым вздохом, едва не упав на колени.

Я снова был в кабинете особняка, в Кроме. Но я пересек комнату. Ковер, впитавший мои шаги, остался позади.

Дверь, с полоской белого света — была прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки.

Еще один шаг, и я пройду.

Голос раздался слева.

— Давно не виделись, братишка.

Я знал, кто это, еще до того, как повернул голову.

Вихрь развалился в массивном кресле Воронова, по-хозяйски закинув ноги в грязных армейских ботинках прямо на полированный дубовый стол. Он выглядел точь-в-точь как в день своей смерти — красивый, смуглый, наглый подросток с лицом падшего ангела. Его губы кривились в привычной, издевательской ухмылке. Но глаза оставались холодными и мертвыми.

— Ты не должен быть здесь, — наконец выдавил я. — Это не твое место.

Вихрь оскалился, обнажив зубы.

— Воронов ждет за той дверью, Макс. Не ссы, ты его найдешь. Тебе всего-то и нужно — перешагнуть порог. Сделай шаг.

Оглянулся на спасительную щель света в двери, потом кивнул сам себе.

— Ладно.

Я двинулся вперед, собираясь пройти мимо призрака.

— О, кстати, глянь, что я нашел под столом.

Вихрь убрал ноги со столешницы и рывком поднял что-то с пола, ухватив рукой. За волосы.

Это была Ярина.

Её глаза были закрыты, грудь вздымалась рваными, сиплыми вдохами. Лицо — в крови, в ссадинах и копоти ритуального зала.

Вихрь держал её за огненно-рыжую гриву, как охотник держит подстреленную лису, давая мне время рассмотреть каждую царапину. А потом, потеряв интерес, с силой швырнул её вперед.

Её тело с глухим, влажным стуком ударилось о столешницу, проехало по бумагам и замерло, как сломанная кукла. Рука безвольно свесилась с края.

— Ну? — Вихрь подмигнул мне, поглаживая рукоять ножа на поясе. — Как думаешь, Макс, что мне с ней сделать на этот раз?

Я застыл.

— А может, просто прижечь ей пальцы? — задумчиво протянул Вихрь, разглядывая бессильное тело на столе. — По одному. Чтобы пахло шашлыком.

Он покачалголовой, и в его глазах блеснул безумный огонек, который я видел перед его смертью.

— Не, скучно. Перевод материала. Думаю, сначала стоит её трахнуть. Прямо здесь, на бумагах Учителя. Она всегда была горячей штучкой, наша Ярина. Во всех смыслах, да?

— Хватит, — выдавил я. Во рту пересохло.

Ворон глумливо ухмыльнулся. Он вальяжно откинулся в кресле, широко раскинув руки, словно приглашая меня в объятия.

— А ты заставь меня, Макс. Ну же. Спаси её. Будь героем, как ты любишь.

Мне хотелось броситься на него, вцепиться зубами в глотку, разорвать этот ухмыляющийся рот до ушей. Но я знал: это ловушка. Если я вступлю в бой с фантомом, я приму правила кошмара. И останусь здесь навсегда.

Я сделал глубокий, судорожный вдох, загоняя ярость под плинтус, туда, где живут крысы и холодный расчет.

Когда наконец заговорил, мой голос был ровным и мертвым, как этот проклятый мир.

— Единственное место, куда я иду — это та дверь.

Я шагнул вперед.

— Думаешь, меня это колышет? — Вихрь пожал плечами, не убирая руки с волос Ярины. — Ты все равно вернешься, Макс. Рано или поздно Навь затягивает всех. Честно говоря, я даже хочу посмотреть, как ты снова встретишься со Вороновым лицом к лицу. Будет весело.

Он снова ухмыльнулся.

— Конечно, если ты так спешишь сдохнуть…

Я посмотрел на неподвижное тело Ярины на столе. На копоть, въевшуюся в её кожу.

— Что она тебе сделала? — спросил я тихо.

— Она? Ничего. Она была просто мясом.

Ухмылка сползла с лица Вихря. Он подался вперед, нависая над столом, и в его глазах вдруг вспыхнула черная, концентрированная ненависть.

— Я должен был стать Правой Рукой! Я! Два года я грыз глотки, чтобы быть лучшим в стае! Два года я терпел унижения, резал, убивал… И ради чего? Чтобы ты, детдомовский выродок, ударил мне в спину, как трусливая крыса? Вся моя жизнь, Макс… Вся моя жизнь пошла прахом из-за тебя!

Внезапно фигура Вихря пошла рябью. Его кожа почернела и лопнула, обнажая кости. Он вспыхнул темным, «некротическим» пламенем, которым любил играть при жизни. На секунду передо мной сидел обугленный скелет, объятый могильным огнем.

Это длилось мгновение. Потом наваждение спало, и он снова стал человеком. Только от кресла повалил едкий дым, а на дубовой столешнице, там, где лежали его ладони, остались выжженные до черноты отпечатки рук.

Мы смотрели друг на друга через стол и через десять лет смерти.

— Я много чего натворил в этих стенах, чего не должен был, — наконец сказал я. — О многом я стараюсь не думать, чтобы не пустить пулю в лоб. Но знаешь что, Вихрь?

Я выдержал его взгляд, снимая все ментальные блоки, позволяя ему, или тому, что от него осталось в Кроме, увидеть мою душу до самого дна.

— Убить тебя было единственным поступком за все те годы, о котором я не жалею ни капли. Я сплю спокойно, зная, что ты гниешь в земле.

Вихрь смотрел на меня еще секунду, немигающим взглядом мертвеца. Потом фыркнул, потеряв интерес, и снова вальяжно откинулся в кресле, которое всё еще дымилось.

— Да пошел ты.

Я развернулся и шагнул к двери с полоской света.

— Эй, Макс?

Я замер на пороге, уже взявшись за ручку. Медленно обернулся.

— Воронов найдет тебя, — сказал Вихрь. Он снова улыбался, и в этой улыбке было обещание ада. — Он не сдох, братишка. Он просто спит. И когда он проснется, он пойдет по твоему следу. Он найдет тебя, сломает тебе хребет, а потом ты сдохнешь. И когда это случится, я буду ждать тебя здесь, на пороге.

Он подмигнул мне пустым глазом.

— Так что постарайся выжить в этой заварушке с Варламовым. Я буду очень разочарован, если тебя пришьет какая-то шестерка вроде Горелого. Я хочу сидеть в первом ряду, когда ты встретишься с Учителем.

Он издевательски помахал рукой.

— До скорого.

Он повернулся к Ярине, занося руку.

Я не стал ждать, чтобы увидеть, что он собирается с ней сделать. Я знал, что это всего лишь морок, эхо моей вины, но смотреть на это было выше моих сил.

Толкнул дверь и шагнул в проем.

На мгновение — ослепительная, невыносимая белая вспышка, разрывающая сознание, а затем…

Я вынырнул из сна, как из проруби. Резко сел на кровати, жадно глотая воздух.

В комнате было темно и тихо. Угли в камине давно прогорели, превратившись в серый пепел, но тепло еще держалось. Снаружи дождь кончился, и в разрывах туч мерцали холодные, равнодушные звезды.

Я был снова в особняке Варламова. В реальности.

Сердце колотилось так, что отдавалось в висках. Я быстро, рефлекторно просканировал будущее на минуту вперед — убедиться, что я действительно вернулся, что это не очередной круг кошмара и что в комнате нет никого лишнего.

Чисто.

Я встал, ступая босыми ногами на ковер. Подошел к окну. Лес за стеклом стоял черной стеной.

Слова Вихря звенели в ушах. «Он просто спит». Бред сумасшедшего призрака или предупреждение из Нави? Воронов исчез десять лет назад. Все считали его мертвым. Но тела так и не нашли.

Я постоял у окна еще минуту, глядя в ночь и чувствуя, как холодное стекло холодит лоб. Потом отвернулся.

Завтра мне предстояло найти Антиквара, обмануть Варламова, переиграть Левашова и спасти Лесю. На призраков прошлого времени не было.

Я вернулся в постель и провалился в тяжелый сон без сновидений.

______________________

Первая книга на этом завершается, спасибо, что прочитали до конца, буду рад если оставите комментарий и лайк поставите:)

Вторая часть тут: https://author.today/work/529856#comments

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Пожертвовать