Фам фаталь [Валентина Демьянова] (fb2) читать онлайн

Валентина Демьянова Фам фаталь 

Глава 1

– Ну и что тебе от меня нужно? Чего увязался? – Я скосила глаза на зеркало: машина упорно тащилась сзади.

Надо же! За мной следят! Неумело, но очень плотно, ни на минуту не выпуская из виду. Незнакомец катил за мной как пришитый и даже не пытался делать вид, что оказался рядом по чистой случайности. Хотя, если разобраться, изобразить ему это при всем желании было непросто. Движение в городишке такое, что затеряться в потоке машин и мечтать не приходилось. Потому как его и близко не было, того потока. Проедет одна легковушка в час, протарахтит полупустой автобус – вот и все движение. А если вдруг на улице появятся две машины одновременно, можно с чистой совестью утверждать, что наступил час пик.

Я снова бросила взгляд в боковое зеркало: ну не может быть в этом забытом Богом и людьми городке человека, у которого мог возникнуть интерес к моей персоне! Еще вчера утром, выезжая из Владимира, я и сама не предполагала, что уже в полдень буду здесь. Это часом позже, разглядывая карту и прикидывая, куда можно податься, вдруг подумала, что данное место, по большому счету, ничуть не хуже любого другого, а я в нем ни разу не бывала. То, что согласно путеводителю при минимальном количестве жителей в нем насчитывалось аж три монастыря, только укрепило меня в желании в него попасть. Зная нашу действительность, я, конечно, ожидала, что они могут быть или вообще закрыты, или пребывают в плачевном состоянии, но это обстоятельство меня не остановило. Напротив! Пока есть возможность, нужно поехать и посмотреть, а то явишься туда лет через пяток и даже руин не найдешь. У нас с этим просто! Вчера стоял памятник старины, и даже табличка висела, а сегодня и следа ни от того, ни от другого не осталось.

Вот так я оказалась в этом городе, а утром вдруг обнаружила за собой слежку! Всего могла ожидать, только не этого. Топтуна я заметила, едва вышла из номера, направляясь в ресторан завтракать. Он стоял в коридоре у окна и неуклюже делал вид, что поглощен городским пейзажем. Не буду врать, что его присутствие меня насторожило. Я просто машинально отметила, что у парня напряженный вид и он явно кого-то «пасет». Мысль, что этот тип приставлен ко мне, родилась минутой позже, когда филер вдруг сорвался с места и короткими перебежками устремился за мной. Сначала я в это даже не поверила и все списала на свою чрезмерную подозрительность. Однако, выбирая столик, уселась к стеклянной двери лицом. Сделала это скорее по привычке, но уже минутой позже похвалила себя за предусмотрительность. У меня появилась прекрасная возможность понаблюдать, как парень сбежал со второго этажа и закрутился на месте, подобно потерявшей след охотничьей собаке. После короткого замешательства он кинулся ко входу в ресторан и, конечно, тут же заметил мою долговязую фигуру в центре пустого зала. Моментально успокоившись, неторопливой походкой отошел от двери и устроился в кресле неподалеку. Последние сомнения отпали: топтун был приставлен ко мне.

Завтракая, я не забывала время от времени поглядывать на парня в холле. Тот сидел мертво и уходить не собирался. Дождавшись, когда принесут кофе, я расплатилась и покинула ресторан. Холл пересекала с видом человека, довольного жизнью и никуда не спешащего. В сторону «хвоста» даже головой не повела, но, садясь в свой джип, краем глаза видела, как он выскочил следом и бегом кинулся к стоящей поодаль светлой «девятке».

– Давай, малыш, суетись, – усмехнулась я, аккуратно выруливая с гостиничной стоянки.

Называть его малышом я не имела никаких оснований и сделала это исключительно из природной вредности. Ростом он был, конечно, пониже меня, так это неудивительно: во мне насчитывается полных метр восемьдесят! Не женщина, а верста коломенская. Парень же был невысоким, но жилистым и явно не из слабых. Под белой футболкой перекатывались хорошо накачанные мышцы.

По центральной улице я двигалась на малой скорости, не забывая время от времени поглядывать в зеркало. Пустые надежды! «Девятка» шла за мной как приклеенная. Можно, конечно, рвануть с места и унестись, оставив на произвол судьбы и топтуна, и это негостеприимное место, но меня уже разбирало любопытство. Я не понимала причины столь неожиданного внимания к себе, а так как занять себя было совершенно нечем, то и убегать не спешила. Сделать это можно в любой момент, а разобраться в происходящем очень интересно.

Расстояния в городишке небольшие, из конца в конец его можно проехать за полчаса. Что я с успехом и сделала! Не успела покинуть гостиницу, а передо мной уже белели стены монастыря. Согласно путеводителю его постройка датировалась шестнадцатым веком, и повидал он за свою жизнь немало. Был и форпостом в неспокойные времена, и тюрьмой для опальных государевых жен, а теперь в нем располагался музей.

Оставив машину на стоянке перед входом в монастырь, я ленивой походкой пересекла улицу и устроилась на веранде кафе в тени полосатого тента.

«Мне торопиться некуда! Я могу сидеть тут хоть до вечера! А вот тебе, парень, придется попотеть», – мстительно подумала я и закрыла глаза.

«Девятка» действительно стояла на самом солнцепеке, а поблизости не наблюдалось ни единого дерева, так что ее хозяину предстояло не слишком приятное ожидание.

Когда минут через десять я лениво открыла левый глаз и глянула на «девятку», увиденное меня порадовало: дверца со стороны водителя распахнута, а он сам, с пунцовым от жары лицом, угрюмо смотрел в мою сторону. По всему было видно, приходилось ему несладко.

«Что, жарко? Сейчас бы пивка холодненького да в тенечек, да на травку! Ничего не выйдет! Ты при исполнении, так что парься, голубчик! И нечего на меня коситься! Я не приглашала тебя за собой таскаться, так что и ответственности за твои неудобства не несу».

Я снова зажмурилась. Конечно, удовольствие от своей проделки я получила, но уделять ей чересчур много внимания не собиралась. Игры с топтуном были просто разминкой. Забавой для поднятия настроения! А вот чем действительно следовало заняться, так это хорошенько подумать. Откуда взялась слежка? Павел Иванович напал на след? И тогда это его парнишка? Нет, вряд ли! Последний месяц, после того как увела у него из-под носа картину, я непрерывно переезжала с места на место. Останавливалась на пару дней в одном городке, на денек в другом, неожиданно срывалась с места и снова неслась дальше. Представив лицо бывшего шефа, когда он обнаружил, что его обманули, я улыбнулась. По заслугам получил, старый пройдоха! Так меня подставил! Чудом жива осталась! По его милости меня чуть в собственной машине не сожгли! В отместку я утащила полотно кисти Ватто. Теперь мы с ним квиты, хотя он, конечно, так не считает. И все равно топтуна по моему следу он пускать не стал бы. Портрет, конечно, стоит немало, но и погоня за мной обошлась бы ему в копеечку. А хозяин деньги считать умеет. Ему выгоднее плюнуть на уплывшую из рук картину и заняться новым проектом.

Но если не он, то кто? Местные? А этим я чем насолила? Что такого успела сделать, что они в спешном порядке прицепили мне «хвост»?

Вернувшись к событиям прошедшего дня, я принялась скрупулезно, шаг за шагом, вспоминать обстоятельства моего появления в этом в городке.

Глава 2

Приехала вчера ближе к обеду. Из Владимира добиралась не по трассе, а короткой дорогой. Ее преимущество заключалось в том, что на ней, ввиду захудалости, отсутствовали посты ГАИ и можно гнать без опасения быть остановленной за превышение скорости. Но по той же причине отсутствовали и кафе, а я перед отъездом не позавтракала. Естественно, что, увидев на въезде в город ресторан, я тут же к нему свернула.

Стоило толкнуть резную дверь с массивным кольцом, и я оказалась в самых настоящих боярских палатах. Окинув взглядом полупустой зал, приметила свободный столик у окна и направилась прямо к нему. Пока шла, по сторонам не глядела, но кожей чувствовала взгляды окружающих. Подобное мне не в новинку. Своим высоким ростом, непомерной худобой и стрижкой «под ноль» я повсюду привлекаю к себе внимание. Я уже успела к этому привыкнуть и даже научилась не раздражаться, а тут вдруг разозлилась: уж очень голодная была!

Сидя с каменным лицом под пристальными взглядами окружающих, я ждала невесть куда запропастившегося официанта и кипела от раздражения. Я, конечно, понимаю, что появление нового человека не могло пройти незамеченным, но зачем же пялиться так беззастенчиво? Неужели за свои же деньги я должна терпеть навязчивое внимание? Это нарушение моей свободы! И мне за это полагается компенсация! Денег, конечно, с хозяев заведения по такому поводу не стрясешь, поэтому можно устроить небольшое развлечение за счет заведения. Чтобы компенсировать мою моральную травму!

Когда к столу подлетел шустрый молодой человек в наряде стрельца и с меню в руках вместо алебарды, я уже была готова валять дурака.

– Как у нас обстоят дела с шеф-поваром? – глядя ему в переносицу, строго поинтересовалась я.

Такого начала разговора ряженый не ожидал и потому слегка опешил:

– Простите, не понял?

– Я спросила, какова квалификация шеф-повара? Где работал раньше, участвовал ли в профессиональных конкурсах, имеет ли дипломы лауреата? – сурово хмурясь, пробурчала я.

Не подозревающий, что его ждет, официант беззаботно пожал плечами:

– Понятия не имею!

– Плохо, – осудила его я. – Очень плохо, товарищ. Вы лицо своего заведения, должны быть готовы ответить на любой вопрос клиента. Мы вошли в рыночные отношения, а значит, и к работе отношение должно стать иным.

– Как на рынке, что ли?

Мне стало смешно, но я сдержалась и недовольно заметила:

– Шутить изволите? А зря! Между прочим, личность шеф-повар на девяносто процентов определяет успех заведения! Вот на Западе...

– Мы здесь, а не на Западе, – неделикатно оборвал меня официант. – Заказывать что-нибудь будете?

– А как же? Зачем, по-вашему, я сюда пришла?

– Я откуда знаю? – не остался он в долгу. – Может, поговорить захотелось!

Я скорбно покачала головой:

– Не получится из вас образцового официанта, дорогой товарищ!

– Точно, но я не печалюсь. У меня и зарплата далеко не образцовая.

– Говорите, какое у вас фирменное блюдо? – вздохнула я.

– Фирменные мы вечером подаем, а сейчас в наличии только дежурные, – доложил он, не скрывая злорадства.

Наивный! Думал, что огорошил меня своим сообщением. Да если уж я решилась заглянуть в их забегаловку, то шла на этот риск осознанно и отлично представляла, что меня может ждать.

– И что это будет? – с кислым видом поинтересовалась я, хотя в душе веселилась на полную катушку.

– Суп харчо, отбивная с картошкой и салат «Летний».

Суп меня не привлек. Не жалую я супы. А вот жареную картошку обожаю! Еще с тех пор, когда осваивала азы будущей профессии и снимала каморку в огромной коммуналке. Выросшая рядом с матерью, которой до меня никогда дела не было, я не приучена к домашней пище. Мамаша в пьяном угаре о таком пустяке, как еда, обычно не вспоминала. Поселившись отдельно, я привычке не изменила и продолжала питаться всухомятку. По пути домой заходила в магазин и покупала хлеб с колбасой. Это и был мой ужин. Почти каждый вечер на кухне крутился, наливаясь пустым чаем и исподтишка косясь на жующих соседей, долговязый подросток. Я знала, его зовут Герасим, они вместе с матерью занимали две комнаты в конце коридора. Под тоскливым мальчишеским взглядом я чувствовала себя неуютно и потому однажды не выдержала, пригласила к столу. Тянущийся вверх и вечно голодный пацан ломаться не стал, после чего совместные трапезы стали у нас обычным делом. Я приходила с провизией на кухню, а меня там уже поджидал горячий чайник и голодный Герасим.

Мне казалось, все идет как надо, а он вдруг заявил:

– Если одними бутербродами питаться, никаких денег не хватит. Если тебе неохота, давай я кашеварить буду.

Следующие три года я изо дня в день ела жареную картошку, потому что ничего другого, как оказалось, Герасим готовить не умел. Кому-то, более обласканному жизнью, такое однообразие показалось бы утомительным, а я была счастлива. Впервые в жизни меня вечерами ждала горячая еда, причем приготовленная специально для меня.

Одним словом, жареную картошку я обожаю. Неудивительно, стоило официанту ее упомянуть, как перед моим мысленным взором моментально возникла тарелка с огромной горой золотистой картошки. Однако баловать официанта своей покладистостью я не собиралась и потому капризно протянула:

– Ну-у, дорогой товарищ, это не разговор. Слишком скудно... Вот у «Максима»...

– Нашего повара Федей зовут, – прервал меня официант. – И готовит он, как умеет!

Парень явно начал терять терпение. Оно и понятно! За соседними столиками клиенты уже проявляли нетерпение. Так можно запросто и чаевых лишиться. Но! То его проблемы, а я еще не натешилась! Покачав головой, я скорбно заметила:

– Как плохо, что у нашей обслуги напрочь отсутствует выучка.

Официант с неприязнью взглянул на меня, оценил шансы на предмет скандала и благоразумно смолчал. Огорченно подумав, что парень оказался слабоват и настоящего развлечения не получилось, я приказала:

– Хорошо, тащите вашу отбивную.

– Она не моя, ее из говядины делают. И жарю ее, заметьте, тоже не я, – не удержался и огрызнулся-таки официант.

Он надеялся меня задеть! Молод он слишком и беззуб, чтоб по-настоящему вывести меня из себя. После стольких лет жизни бок о бок с дорогой мамой, а потом с Павлом Ивановичем я так закалилась, что по-настоящему разозлить меня, если я сама того не хотела, практически невозможно.

– Ну что ж, раз ничего другого нет, будем кушать отбивную и салат, – покладисто объявила я.

Официант кивнул и собрался отойти, но я его остановила:

– Эй, милейший! Куда это вы так торопитесь? Я еще не закончила!

Он покорно вернулся к столу и хмуро поинтересовался:

– Что-то еще заказывать будете?

– Ничего! – отмахнулась я. – И этого за глаза хватит. Но у меня есть специальные пожелания.

Под его хмурым взглядом я принялась увлеченно описывать свои требования к отбивной, картошке и салату. Инструктаж длился минут пять, и за это время я сама себе успела надоесть. Что касается официанта, то тот совсем скис и только мрачно кивал в ответ на мои претензии. Наконец я выдохлась и в заключение сказала:

– Не медлите, милейший, тащите все сюда и про минералку не забудьте.

Официант облегченно вздохнул и, пока я не пустилась в новые рассуждения, унесся выполнять заказ.

Обедая, между делом поглядывала в окно. Поначалу ничего любопытного там не находила, однако потом мое внимание привлек субтильный мужичок в кроссовках на босу ногу и с мешком в руках. Он переходил от одной машины к другой и показывал содержимое своей торбы. Водителей предлагаемый товар не интересовал, и они, кто вежливо, а кто и грубо, отсылали продавца прочь. Я тоже ничего и никогда не покупаю с рук. Кроме картин. А тот мужик как раз картину и продавал!

Глава 3

– Покажи, чем торгуешь, – спросила я, выскочив на улицу.

Мужичонка окинул меня оценивающим взглядом, остался осмотром доволен и молча извлек из мешковины свернутый в рулон холст.

Стоило его ему развернуть, как перед глазами возник портрет. На широком ложе среди парчовых подушек томно возлежала женщина. Она была молода, прекрасна и нага. Наброшенный на бедра кусок струящегося алого шелка скрыть ничего не мог, напротив, он только подчеркивал линии совершенного тела. Локтем правой руки натурщица опиралась на подушку, а в левой, отведенной в сторону, держала маску. Маска являлась точной копией ее собственного лица. Разница заключалась в том, что у маски глаза были восторженно распахнуты, на губах играла нежная улыбка и вся она сияла счастьем. У женщины, хмуро разглядывающей ее, губы сжаты в злую линию, а взгляд темных глаз под приспущенными веками был холодным и тяжелым.

– Краденая небось? – засомневалась я, изучая полотно.

– Да ты что, дамочка! Семейная реликвия! Сколько себя помню, всегда на стене висела!

– Чего ж продаешь?

– Обстоятельства! Деньги срочно нужны.

– Ну не знаю... – неуверенно протянула я.

– Ты, дамочка, не беспокойся! Чистая картина. Бабке моей принадлежала! – забормотал продавец, с томлением глядя на меня.

– И она же на картине запечатлена! – насмешливо фыркнула я.

– Точно! – закивал мужичонка. – Редкой красоты была женщина! Такую только и рисовать! – Он задумался ненадолго и грустно уточнил: – Жаль, стерва приличная.

– Ну и сколько хочешь за бабушку?

– Три тысячи и ни рублика меньше, – твердо выговорил продавец, отступая на шаг.

– А не много ль за старушку?

– В самый раз, – отрезал он. – Это еще по-божески. Она больше стоит, я знаю. Так мало прошу только потому, что деньги нужны! Так ты, дамочка, берешь или просто время проводишь?

– Не торопись, родной! Дай товар рассмотреть. Запрашиваешь немало, а значит, не гони лошадей, – осадила его я, разглядывая полотно.

Мужик был прав. Картина стоила значительно дороже той смешной суммы, что он хотел получить. Я знала эту гладкую, академическую манеру письма, характерную для русских художников-эмигрантов начала двадцатого века. Некоторые их картины я видела только на репродукциях в эмигрантском журнале «Жар-птица», другие выставлялись в Государственном Русском музее. Я любовалась ими достаточно долго, чтобы запомнить навсегда. Я начала перебирать в памяти имена: Сомов, Серебрякова, Шухаев, Галлер, Гончарова, Яковлев. Трудно было вот так, слету, определить, кисти кого из них принадлежит эта картина, но в том, что она подлинная, сомнений у меня не оставалось. И еще существовал нюанс, который меня интриговал. Лицо на портрете казалось мне смутно знакомым. Причем лицо не натурщицы, а маски. Где-то я уже видела и эту улыбку, и эти сияющие счастьем глаза. Очень примечательное лицо. Такое увидишь и уже не забудешь.

– Дай-ка сюда. Хочу поближе посмотреть.

Продавец отпрянул назад:

– Нечего тут смотреть!

– Это тебе нечего! А мне нужно на обратную сторону глянуть, – рассердилась я. – Чего боишься? Не сбегу я с твоим добром!

Поколебавшись, он с большой неохотой протянул мне картину. Настаивала я не зря! На обороте полотна стояла размашистая подпись: «В. Галлер. 1937». И тут же в памяти всплыла другая картина. Она называлась «Женщина-мечта», тоже принадлежала кисти Валерия Галлера, и на ней также изображена молодая женщина в пестром летнем платье с огромным букетом сирени в руках. Портрет был выполнен в лилово-розовых тонах, а смеющееся лицо с сияющими счастьем глазами очень походило на то, что глядело на меня с продаваемого полотна.

Глава 4

День клонился к вечеру. Я поставила машину с запертой в багажнике картиной у ворот музея, быстрым шагом миновала надвратную часовню и оказалась на мощенном булыжником монастырском дворе. То, что, едва приехав в город, я первым делом отправилась не в гостиницу, а в местный музей, можно объяснить лишь проснувшимся во мне охотничьим азартом. Как только увидела фамилию Галлера и вспомнила его полотно «Женщина-мечта», меня осенило: он ведь жил в этом городе!

Я плохо знала его биографию. Память хранила лишь отдельные факты. Помнила, что в 1910 году Галлер окончил Строгановское училище в Москве и поступил в Петербургскую академию художеств. В 1914-м талантливый выпускник получил стипендию и ухал в Италию для совершенствования мастерства. Уезжал на три года, а задержался за границей на целых двадцать лет. После революции семнадцатого художник не решился возвратиться и остался на чужбине. Из Италии перебрался в Париж и уже через несколько лет стал знаменитостью. Галлер был действительно талантлив, его картины хорошо покупались. Причем не только частными коллекционерами, но и музеями. Точно помню, в одном из номеров «Жар-птицы» читала сообщение, что три картины Валерия Галлера куплены филиалом Лувра. Но главное было не это. В 1934 году художник вернулся из эмиграции и поселился в этом городе. Он здесь родился и вырос, так что нет ничего удивительного, что после долгих скитаний по чужбине, после многолетней ностальгии он обосновался в городе своей юности. Рассудив, что жизнь и творчество столь знаменитого земляка обязательно должны найти отражение в экспозиции местного музея, я туда и отправилась. Мной двигало вовсе не стремление подробнее познакомиться с биографией художника, с этим вполне можно подождать и до следующего дня, меня мучило желание разобраться с картиной. Уверениям мужичонки, что полотно является семейной реликвией, я ни на миг не поверила. Мало того, что он не смог дать вразумительного ответа ни на один вопрос, так невооруженным взглядом было видно: моя любознательность его пугает. А стоило ему получить деньги, как он тут же испарился. Не будь я твердо уверена, что полотно не новодел, точно бы насторожилась. Но сомнений у меня не возникло, покупку я сделала без колебаний и теперь хотела знать историю приобретенной мной картины. Я еще не решила, что буду делать с ней дальше, оставлю себе или продам, однако то, что картина с «историей» стоит значительно дороже просто картины, знает каждый торговец предметами искусства. Неизвестно почему, но коллекционеров очень привлекают произведения, за которыми тянется шлейф приключений. И вот какая странность: чем загадочнее, кровавее и скандальнее история, тем выше продажная цена. Я, конечно, не предполагала отрыть что-то необычное, но упустить возможность разузнать, с кого писался портрет, стало бы с моей стороны непростительным легкомыслием. Я понятия не имела, как долго Галлер прожил в этом городке, но тридцать четвертый и тридцать седьмой годы разделяет не такой уж большой срок.

Я стояла в зале, посвященном местным знаменитостям, и тосковала. Если не считать нескольких отпечатанных на машинке табличек с основными вехами жизни художника него портрета, больше ничего. Ни единой картины, ни единой копии. Представление о творчестве должны были дать репродукции, вырезанные из выставочных каталогов. Экспозиция имела настолько убогий вид, что глаза б на нее не глядели. И самое печальное, что среди всех этих вырезок не нашлось изображения моей картины.

Покрутившись на месте, решила, что второпях что-то пропустила, и еще раз обежала зал. Конечно, ничего не обнаружила и расстроилась еще больше.

Только сдаваться после первой же неудачи не в моих правилах, и я завертела головой в поисках смотрительницы. Она обнаружилась в дальнем углу зала на мягком диванчике. Странно, но дама не дремала, как это принято у ее коллег, а с интересом наблюдала за мной. Она хоть и пребывала уже в весьма преклонных годах, но, судя по взгляду, остроту ума не потеряла. Расплывшись в улыбке, я устремилась к ней:

– Добрый день.

– Добрый, – усмехнулась она в ответ, и в выцветших от времени глазах заплясали смешинки.

Я поняла, что в оценке не ошиблась, и приступила к делу:

– Вы давно здесь работаете?

– Всю жизнь при музее. А в чем дело?

– Да вот приехала в город и хочу ознакомиться с местными достопримечательностями. Не подскажете, что у вас особенно интересно?

– А все! Наш монастырь, к примеру, основан в конце шестнадцатого века. Таким большим влиянием пользовался, что сюда цари на паломничество приезжали. Вклады богатые делали. В середине семнадцатого века он получил значение царской резиденции. Здесь был возведен царский дворец и Троицкая церковь. Уже были в Троицкой?

– Собираюсь, – не моргнув глазом, соврала я.

– Сходите. Очень красивая церковь. На вензеля обязательно обратите внимание. Тот, что над входом, вылеплен после посещения Елизаветы Петровны. Она хоть и была дщерь Петрова, но особой гордыней не страдала, потому и инициалы свои приказала поместить на таком не бросающемся в глаза месте. А на потолке центрального придела другой вензель имеется. Приезд в монастырь Екатерины Второй им отмечен. Эта скромностью не отличалась, место выбрала видное и буквы повелела сделать большие. Еще иконостас там интересный. Пятнадцать метров высота, а ни одна деталь не повторяется.

Я слушала ее, поражалась широте знаний обычной сторожихи, но ни иконостас, ни русские царицы меня в тот момент не интересовали. Все мысли занимала картина.

– Я прошлась по залам и удивилась, какая бедная экспозиция, – попыталась перевести разговор ближе к теме.

– Война тут пронеслась, – вздохнула старушка. – Все, что в залах выставлено, по крохам собиралось. Как немцев выгнали и мы, сотрудники, зашли сюда, так буквально обомлели: все поломано, загажено, собор Рождества Богородицы взорван. Какой красоты был собор! Сказка! Не поверите, но мы плакали. А вошли в Троицкую церковь, увидели иконостас в целости и обмерли: надо же! Уцелел!

Разговор опять сворачивал не в ту сторону, и я попыталась вернуть его в прежнее русло:

– А в этом зале почему так скудно? В вашем городе жил такой известный художник, как Галлер, а ему отведен только один стенд. Неужели ничего, кроме скромных сведений о жизненном пути да нескольких фотографий, найти не смогли?

– Это не ко мне. – Служительница моментально замкнулась. – Научные сотрудники да директор музея решают, что и в каком объеме выставлять, а я просто сторожиха.

– А почему нет ни одной его картины? – не отставала я, игнорируя ее явное нежелание продолжать разговор.

Обычно моя настырность давала желаемые результаты, но только не в этом случае. Она просто встала и ушла.

Глава 5

Я стукнула в дверь с табличкой «Директор музея» и вошла. В бывшей келье ничего не напоминало о прошлых ее обитателях. Каменный пол прикрывал ковер, в углу высился сейф, под небольшим окном, забранным затейливой решеткой, стоял стол с вполне современным компьютером. За ним сидела дама средних лет и приятной наружности. Красавицей назвать ее было трудно, но копна ярко-рыжих волос в сочетании с алебастровой кожей, усыпанной веснушками, придавали ей пикантность. Водрузив на нос очки, она просматривала документы.

– Разрешите?

Ручка прекратила свой бег по бумаге, а хозяйка кабинета удивленно воззрилась на меня поверх очков:

– Пожалуйста.

Я бойко пересекла разделявшее нас пространство и оповестила:

– Я корреспондент. Приехала из Москвы.

На даму мое сообщение впечатления не произвело. Похоже, она не испытывала душевного трепета перед прессой вообще, и столичной в частности. Подобная позиция была мне симпатична, и я моментально прониклась к женщине самыми добрыми чувствами. Однако они не помешали мне помнить, что явилась я в кабинет с вполне конкретной целью и для ее достижения следует продолжать гнуть свою линию. Округлив глаза и вздернув брови, я со значением поведала:

– Я прибыла сюда по заданию главного редактора. Мы готовим серию статей о художниках начала прошлого века, и мне поручено написать о творчестве Валерия Стефановича Галлера.

Дама понимающе кивнула, но я отлично видела, что и это заявление не произвело на нее впечатления. Зато на мою прическу «под ежик» она скептически покосилась.

– Я веду молодежную рубрику, – уточнила я.

Как будто эта фраза объясняла и странную прическу, и кожаные штаны, и вычурные серебряные серьги в ушах!

– Неужели молодые люди интересуются искусством? – с сомнением протянула она.

– Нет, конечно, – фыркнула я.– Но задача прессы в том и заключается, чтобы пробудить у них интерес. Вот решили написать статью о вашем знаменитом земляке. Броские картины, необычная судьба. Это должно увлечь!

Она с сомнением кивнула и поинтересовалась:

– А какой помощи ждете от меня?

Я облегченно перевела дух. Кажется, опасность миновала и меня не собирались выставлять вон. Хотя я сама именно так и поступила бы, явись ко мне стриженная почти наголо девица в кожаных штанах и начни докучать пустыми расспросами. Стараясь закрепить свой маленький успех, я затараторила:

– У меня только общие факты. Ну, вы понимаете... Родился, учился, эмигрировал, вернулся. Но это все сухо, казенно! Хотелось бы интересных подробностей. Если бы поговорить с людьми, которые знали художника лично... Такие вещи очень оживляют материал, потому и приехала в его родной город.

– Понимаю, – задумчиво протянула директриса. – Только, боюсь, помочь не смогу.

– Как же так? Неужели никого не осталось?

– Может, и остались, но мне они неизвестны. Жил-то он здесь до войны. Сколько лет прошло...

– Но вы же его экспозицию готовили! Неужели ничего интересного не выяснили?

– Мы на эту проблему с иной точки зрения смотрели. Музей хотел обозначить основные этапы жизненного пути, дать представление о творчестве. А интересные случаи, взаимоотношения с друзьями и знакомыми... Это не наш профиль.

– А картины? Я ни одной в залах музея не нашла.

– И не могли! Откуда им взяться? Галлер жил в нашем городе с 1934 по 1938 год и все это время активно работал. Да и с собой из Франции много картин привез. Но у нас в городе не выставлялся. Только в Москве и Ленинграде. И, уж конечно, он ничего нам не дарил.

– А после его смерти? Что стало с картинами, после того как Галлер умер?

– Он не умер, а был расстрелян как враг народа. Как же так? Вы собираетесь писать о нем статью, а этого не знаете?

Мысленно чертыхнувшись по поводу такого прокола, я невнятно забубнила о накладках в работе. Директриса пропустила мои оправдания мимо ушей и задумчиво проговорила:

– А куда коллекция делась после его ареста, сказать не могу. Нет у нас таких сведений. Хотя музей этот вопрос интересует и мы пытались по официальным каналам выяснить ее судьбу. К сожалению, у нас ничего не вышло. Архив местного НКВД был уничтожен, когда немцы подошли к городу.

– А его семья? Родственники должны знать, куда делись картины.

– Жену арестовали вместе с ним, и что с ней стало, мы не знаем. Вполне допускаю, что она тоже погибла, – сухо обронила она.

– Чем же вы руководствовались, готовя экспозицию о творчестве Галлера?

– Каталогами его выставок.

– Оттуда и вырезали те картинки, что заменяют работы художника? А копии нельзя было повесить? Было бы солиднее.

– А где их взять? – вспыхнула директриса. – Копирование такого количества работ стоит больших денег, а у нас их нет. Если какие-то суммы нам выделяются, мы тратим их на пополнение коллекций.

– В вашем музее всегда так напряженно с экспонатами?

– До войны у нас было богатейшее собрание. Музей организовывался группой энтузиастов. Все началось с того, что они ездили по окрестным усадьбам, собирали вещи, представляющие художественную или этнографическую ценность, и привозили сюда. Поначалу все умещалось в одном зале, но постепенно количество единиц хранения увеличивалось, и в 1920 году на базе этого монастыря был создан музей.

– И что же случилось со всеми этими экспонатами? Куда все исчезло?

– Когда немцы подошли к городу и стало ясно, что его придется оставить, самое ценное вывезли в Москву. После войны нам это уже не вернули. А что не успели эвакуировать, то пропало, – вздохнула директриса.

– Может, и картины Галлера погибли во время оккупации?

– Вряд ли. – Она с сомнением покачала головой. – В музейных документах тех лет нет упоминания, что его картины поступали в наш фонд. Думаю, коллекция исчезла за несколько лет до войны.

– Как я понимаю, хотя в вашем музее и нет подлинников его полотен, но с творчеством Галлера вы хорошо знакомы. Скажите, вам что-нибудь известно о картине, на которой обнаженная женщина держит в руке улыбающуюся маску.

– Женщина с маской? Первый раз слышу. Вы уверены, что такая картина существовала?

– Она и сейчас существует. Совсем недавно я видела ее собственными глазами.

Вот и все события вчерашнего дня! Ничего необычного, и тем не менее уже сегодня утром ко мне приставлен «хвост».

Хотя нет, ошибаюсь. Не все! Был еще инцидент, которому я в тот момент не придала значения. Выходя из кабинета, я едва не сшибла стоящую за ней женщину. От неожиданности я сначала оторопела, потом принялась бормотать извинения. Женщина слушать меня не стала и, решительно отстранив, скрылась в кабинете. Я хмыкнула, пожала плечами и пошла к выходу. Конечно, не очень приятно, когда тебя едва не сбивают с ног, но ведь ясно же, что это сделано не нарочно. А женщина одарила меня таким взглядом! Очень нехороший взгляд, да и сама она не показалась мне приятной особой. Среднего роста, с топорными чертами лица и клочковатой стрижкой. Мешковатые брюки и вылинявший блузон красоты ей тоже не прибавляли.

– Чучело огородное, – пробормотала я.

День клонился к вечеру, музей с минуты на минуту должен закрыться, и это вынуждало меня прекратить изыскания. Тем более что передо мной стояла более острая проблема: если я не хотела ночевать в машине, следовало срочно озаботиться поисками жилья. С покупкой полотна Галлера я приобрела не только картину, но и головную боль. Зная свой характер, понимала, что теперь не тронусь с места до тех пор, пока не разузнаю о ней всю подноготную. А если уж мне предстояло задержаться в этом городе, необходимо позаботиться о крыше над головой.

Я спустилась с крыльца, сделала пару шагов и оказалась рядом с распахнутым окном.

– И что ей здесь нужно? – спросил низкий женский голос.

– Статью пишет о творчестве Галлера, – ответил другой, принадлежавший директрисе.

– Неужели? С каких это пор бульварные газетенки стали тратить свои полосы на публикацию материалов о творчестве художников, да еще таких, как Галлер?

– Ну почему же бульварная, Нонна? Обычная газета... Эта девушка... не знаю, как ее зовут, сказала, что они хотят пробудить у подрастающего поколения интерес к искусству. По-моему, прекрасная идея.

– И ты ей поверила? Лидия, не будь наивной! Ты же видела ее! Такие, как она, в приличных газетах не работают! И потом, я слышала большую часть вашего разговора...

– И что?

– А то! Она такая же журналистка, как я фотомодель! Статья – всего лишь повод явиться сюда.

– Да? А зачем же она, по-твоему, приехала? – рассеянно протянула директриса, явно занятая чем-то важным.

– Ее интересуют картины, и мне это не нравится!

Глава 6

Покупка картины, директриса музея, сумасшедшая Нонна... и что-то еще, что беспокоило меня, как больной зуб. Произошло это во время разговора со смотрительницей, память данный факт автоматически зафиксировала, вот только вспомнить, что же меня так насторожило, я не могла.

На лицо упала тень, раздалось деликатное покашливание и шарканье ног об асфальт. Я вздохнула и с неохотой разлепила глаза. Рядом с моим столиком стоял парень и весело улыбался.

«Надо же! Такой красавец, а служит в кафе. Лопух! С такими данным мог бы найти себе работу и поприличней», – лениво подумала я, разглядывая его сквозь приспущенные ресницы.

А посмотреть было на что! Хотя и невысокого роста, но стройный. С правильными чертами лица и романтической ямкой на подбородке. С блестящими темными волосами и задумчивыми серыми глазами, опушенными девичьими ресницами. Не парень, а конфетка! Подобные молодые люди обычно глядят на вас с глянцевых обложек журналов. С обаятельной улыбкой, от которой замирают сердца не только юных дев, но и умудренных жизнью матрон, они рекламируют сигареты, мужской одеколон или какую-нибудь другую залежалую дребедень. К счастью, в моем организме выработано противоядие, надежно защищающее от коварных мужских чар. Один представитель этого племени преподал мне очень хороший урок, навсегда отбив охоту иметь с ними дело.

Стоило вспомнить Голубкина, как настроение разом испортилось. Хотя с чего бы? Ну встречались! Ну расстались! Причем я сама его бросила! Так чего переживать? А я все равно переживала! И злилась на себя за это! Понимала, пора бы уже и забыть о неудачном романе! Только сказать легче, чем сделать! С Голубкиным все обстояло непросто. Отношения были давние и запутанные. Познакомились мы с ним потому, что мой ушлый учитель, Павел Иванович, из всех клиентов больше всего любил коллекционеров. Одержимые страстью, они готовы выложить любую сумму, лишь бы получить вожделенную вещь. А Голубкин и был коллекционером! Собирал предметы, имеющие отношение к Наполеону. Когда в руки Павла Ивановича попали дорожные часы Наполеона, он сразу вспомнил о Голубкине, потому что тот идеально подходил на роль покупателя. Мало того что богат и азартен, так еще и молод до неприличия! Именно эта молодость и навела Павла Ивановича на мысль в качестве продавца выставить меня. Старый пройдоха придумал целый план! Я должна как бы «случайно» познакомиться с Голубкиным, очаровать его и под шумок «впарить» ему часы. Идею продажи, пусть даже по тройной цене, я восприняла нормально, в конце концов, именно в этом и заключался наш бизнес, а вот крутить роман с клиентом отказалась наотрез. И от предложения патрона отбивалась, как могла, но все впустую. «Ты должна с ним познакомиться», – приказал Павел Иванович. Сказал, как отрезал, и мне, стиснув зубы, пришлось подчиниться.

Повод для знакомства нашла легко. Известный аукционный дом проводил закрытые торги, и Голубкин был в числе приглашенных. Павел Иванович раздобыл билет и для меня, причем на место рядом с Голубкиным. Понимая, что неудачи шеф не простит, я все утро в день аукциона проторчала перед зеркалом. Поскольку мероприятие обещало быть пафосным, то и выглядеть следовало соответственно. Дорого, но неброско. Оптимальный вариант – костюм с юбкой до колена, туфли-лодочки без каблука и скромные украшения. Скромные, естественно, по размеру, а не по цене. Именно так я сначала и оделась, но стоило глянуть на свое отражение в зеркале, как стало ясно, что все нужно менять, причем кардинально.

«Если явлюсь в таком виде, шеф может навсегда забыть о сделке с часами. Голубкин меня в толпе попросту не заметит», – думала я, сдирая с себя респектабельные тряпки.

То, во что я вырядилась потом, у моего учителя наверняка вызвало бы приступ ярости, но я своим видом осталась довольна. Брюки из мягкой кожи сидели на бедрах как влитые, выгодно подчеркивая длинные ноги. Шелковая блузка агрессивного алого цвета смело расстегнута на груди. Крупные золотые серьги удачно оттеняли копну черных кудрей. Тогда у меня еще была шевелюра, а не эта короткая стрижка. Связка монист при каждом движении мелодично позвякивала на груди, массивные браслеты эффектно подчеркивали тонкие запястья, а если смотреть в целом, то выглядела я чрезвычайно вызывающе. А если учесть, что ко всему этому великолепию прилагались еще плутоватые глаза и чарующая улыбка, то у Голубкина просто не оставалось шансов на спасение.

В зал знаменитого на всю Москву старинного особняка на Пречистенке я вошла одной из последних. Нарочно опоздала, чтобы не теряться в толпе! Овеянная ароматом экзотических духов, я гордо проследовала по проходу, уселась на свое место и уткнулась носом в программку с перечнем выставленных на продажу лотов. Мое появление не оставило Голубкина равнодушным. Краем глаза я видела, что парень, забыв, зачем пришел, не сводил с меня заинтересованного взгляда. Это радовало, поскольку существенно повышало шансы удачно пристроить наши часы. Еще больше радовало то, что он имел приятную внешность. Высокий, с широкими плечами, с не совсем правильными чертами лица и, главное, без показного лоска. Непокорные русые вихры, справиться с которыми был не в силах даже его парикмахер, лежали так, как им нравилось. Льняная рубаха слегка измята. Часы на руке дорогие, но догадаться об этом мог только тот, кто в таких вещах разбирается. В общем, вполне приятный парень, и, если бы не навязанная мне обязанность его охмурить, он бы мне даже понравился.

Голубкин терпел минут сорок, а потом, нарушая принятые в таких местах правила, еле слышно прошептал:

– Я никогда вас прежде не видел. Вы тут впервые?

Я повернула голову, одарила его сияющим взглядом и смущенно пролепетала:

– Я не коллекционер. Пришла понаблюдать. Собираюсь выставить на продажу часы, которые достались мне в наследство.

– Для часов сейчас плохое время. Их на рынке переизбыток.

«А то я это без тебя не знаю, – усмехнулась я про себя. – Если бы они хорошо продавались, меня бы здесь не было». – Вслух, конечно, ничего говорить не стала. Вместо этого обиженно заметила:

– Это не просто старинные часы. Они принадлежали Наполеону.

– Неужели?!

– Конечно! У меня есть заключение экспертизы.

– Потрясающе! – с энтузиазмом прошептал Голубкин, но к чему это относилось, я так и не поняла, потому что именно в тот момент его шаловливые глазки заглядывали в вырез моей смело расстегнутой блузки. – А не перейти ли нам отсюда в более спокойное место?

– А как же торги? – наивно удивилась я.

– Часы меня интересуют больше.

Противиться я не стала, и зал мы покинули. Я ликовала. Казалось, я обвела его вокруг пальца. Только много позже, когда в нашем с ним бурном романе наступил финал, я узнала, как глубоко заблуждалась. Голубкин был тертый калач и мое эффектное появление, да еще с часами Наполеона в придачу, ни на секунду не расценил как случайность. Пока мы с ним приятно проводили время в ресторане, его люди наводили обо мне справки. К концу обеда ему позвонили, и все стало на свои места. Однако он даже виду не подал, что раскусил меня. Провожая к машине, он терпеливо слушал, как я с энтузиазмом расписываю ему достоинства «своих» часов, дотошно выпытывал, каким образом они попали к бабушке, и даже изъявил желание немедленно их приобрести. И ведь действительно купил! Да еще за деньги, которых они не стоили. И все это только для того, как выяснилось, чтобы иметь повод продолжить знакомство со мной.

Продажа давно отошла в прошлое, а Голубкин продолжал меня осаждать. Ухаживал он красиво, спору нет. Голубкин любит женщин и знает, как их очаровать. Он забрасывал меня подарками, осыпал цветами, устраивал приятные сюрпризы. Если поначалу я терпела его ухаживания только потому, что меня мучила совесть из-за часов, то потом его внимание мне стало даже нравиться. А чуть позже я им уже просто наслаждалась. Все шло хорошо до того момента, пока Голубкин не решил на мне жениться. Вот тут я уперлась! Причин для отказа было много. Стремление к независимости, твердое недоверие к мужчинам, страх перед семейной жизнью, к которой я абсолютно не готова, и, главное, характер Голубкина. Непредсказуемый, сумасбродный человек, который имеет поганую привычку из всего устраивать цирк! Жить с подобным типом бок о бок невозможно. Я знала это точно, у самой такой же нрав. Решив, что два клоуна в семье – это перебор, я ему отказала. Выяснение отношений кончилось грандиозным скандалом.

Я ушла, поклявшись никогда больше с ним не встречаться, и полгода жила спокойно. Я не страдала от одиночества. За этовремя у меня случилось несколько скоротечных романов, которые ни радости, ни удовольствия не принесли. Мужчины мне быстро надоедали, мне с ними было скучно. Между мной и партнером должна в первую очередь существовать духовная связь, а там все было не то. И однажды я поняла, что мне не хватает Голубкина. Точно зная, что не люблю его, я рядом с ним чувствовала себя легко, потому что мы оказались одного поля ягоды.

Сначала я новому ощущению удивилась, потом рассердилась и, наконец, решила, что нам стоит помириться. В конце концов, Голубкин страдает без меня, а мне без него скучно! Так что же плохого, если мы снова будем вместе? А что касается его дурацкой затеи пожениться, так, может, стоит попробовать?

Принять такое решение сложно, но еще труднее претворить его в жизнь. Просто поднять трубку и позвонить – дело для меня неприемлемое. Это означало бы добровольно сдаться на милость Голубкину. Имея такой козырь на руках, он, при его характере, потом извел бы меня насмешками. Нет, решила я, инициатором возобновления отношений должен стать он! И встреча должна произойти как бы случайно! Чтобы потом никаких насмешек с его стороны! Напридумывала я немало, вот только выполнить это непросто. Голубкин вращался совсем в другом кругу, чем я. А там, где обычно бывала я, он теперь принципиально не появлялся.

Как это часто случается, решение проблемы нашлось неожиданно. Я узнала, что Голубкин открывает в Москве салон старинных автомобилей и по этому случаю устраивает презентацию. Уговаривать Павла Ивановича достать приглашение не пришлось, тот, преследуя собственные интересы, спал и видел, как бы нас с Голубкиным помирить.

Когда я приехала, праздник уже был в разгаре. Расторопные официанты в униформе ловко сновали между гостями, разнося шампанское. Струнный оркестр услаждал слух гостей музыкой. Нарядные мужчины и женщины неспешно ходили с бокалами между раритетными экспонатами, обсуждая их достоинства, прицениваясь и просто разглядывая. Машины, стоимость которых зашкаливала за несколько сотен тысяч долларов, меня не интересовали. Я выискивала в толпе Голубкина. Сердце билось, как ненормальное, щеки горели, а в голове сам собой складывался сценарий нашей с ним встречи. И надо же, именно в тот момент, когда я мысленно шлифовала свой положительный ответ, я увидела Голубкина. Он стоял на фоне сияющего хромом старинного авто в окружении фотокорреспондентов и позировал. В одной руке он держал бокал, другой обнимал за талию длинноногую блондинку. При виде беззаботной физиономии бывшего возлюбленного меня как холодной водой окатило. Вот дурища! Вообразила, что он сохнет от тоски, и притащилась мириться! А он наслаждается жизнью и обо мне даже не вспоминает! Такого унижения я давно не испытывала. С пылающими от стыда щеками я круто развернулась и, расталкивая встречных, ринулась к выходу.

Утром меня разбудил телефонный звонок.

– Ты куда вчера исчезла? – без всяких предисловий весело поинтересовался Голубкин.

– Разве ты меня видел?

Ляпнув это, я глупо подставилась, но от растерянности я в тот момент соображала плохо.

– Конечно, – удивился Голубкин. – Издали заметил, только подойти не мог. Видела же, у меня была фотосессия. Для рекламных статей снимали. Так чего сбежала?

Я уже взяла себя в руки и потому смогла дать отпор.

– Не сбежала, – строптиво поправила его я. – Ушла. Скучно стало.

– Ага, – промычал Голубкин. – Скучно... А как тебе выставка собак? Тоже скучно?

– Какая выставка? – не поняла я.

– Международная, в Сокольниках, сегодня. Я тебя приглашаю.

Предложи он что-то другое, точно бы отказалась, но хитрый Голубкин все рассчитал правильно. К собакам я испытывала нежную любовь с раннего детства. Всегда мечтала иметь пса, но обстоятельства не позволяли.

– Так идем или как? – нетерпеливо поинтересовался Голубкин.

– Идем, – со вздохом согласилась я.

Тот день мы провели великолепно. Сначала долго любовались собаками, потом гуляли по парку и в заключение обедали на открытой веранде ресторана. И все время или болтали, или хохотали, словно ненормальные. Все было как раньше, будто и не расставались. А потом мы поехали к Голубкину. Целоваться начали от самых дверей. В спальне он спросил:

– Кто первый в ванную? Ты или я?

– Ты, – ответила я, опустив ресницы.

– Я мигом, – пообещал Голубкин и, чмокнув в щеку, рванул в сторону ванной комнаты.

Стоило ему закрыть за собой дверь, как я бросилась вон из квартиры. Вниз по лестнице неслась как ошпаренная, на ходу убеждая себя: «Я все сделала правильно! С ним нужно поквитаться. Только так я смогу навсегда выкинуть его из головы. Он бабник, лгун, предатель, и я больше никогда о нем даже не вспомню!»

Из раздумий меня вывело покашливание. Подняв глаза, увидела, что парень по-прежнему стоит рядом с моим столиком.

– Будьте любезны, стакан минералки и порцию мороженого, – попросила я, лишь бы от него отвязаться.

Лицо официанта вытянулось. Видно, молодой человек рассчитывал на более обширный заказ и, соответственно, на щедрые чаевые.

– Поторопитесь и внакладе не останетесь, – пообещала я и снова закрыла глаза.

Парень понял меня правильно, и через минуту я услышала торопливые шаги и мелодичное позвякивание посуды. Одобрительно улыбнувшись такой расторопности, я подтянула ноги и села поудобнее.

– Сколько с меня? – спросила я, раскрывая кошелек.

– Нисколько. Я угощаю, – расплылся он в широкой улыбке.

Спору нет, улыбка приятная и сам он хорош собой, но это не давало ему повода фамильярничать с клиентками. Я нахмурилась, а он спросил:

– Я могу присесть?

– Вы меня спрашиваете? – изумилась я. – Да я вас вижу впервые в жизни! Откуда же мне знать, способны вы приседать или это дается вам с трудом. И вообще сервис в вашем городе слишком навязчив!

Кинув на стол денежную купюру, я вскочила и решительно покинула кафе.

– Нет, провинция, она и есть провинция. Не умеют здесь обслуживать, – осуждающе бормотала я, шагая в сторону монастыря.

Время приближалось к двенадцати, и музей уже открылся. На лавочках в тени вековых деревьев блаженствовали пенсионеры с газетами. На лужайке перед собором устроился художник с мольбертом. По аллеям с гиканьем носились пацаны.

Миновав прохладные залы с редкими посетителями и скучающими смотрительницами, я вошла в тот, что был посвящен местным знаменитостям. Моя вчерашняя знакомая сидела на прежнем месте и читала газету. Заслышав гулкие шаги, подняла голову, увидела меня и нахмурилась. Такой прием меня не огорошил. Я была к нему готова и даже предприняла некоторые подготовительные шаги.

– Добрый день, Евдокия Васильевна, – пропела я и жизнерадостно улыбнулась.

Имя-отчество загодя выпытала у девушки, сторожившей экспозицию вышивок в соседнем зале, так как считаю уважительное обращение непременным условием работы с клиентом. Незамысловатый ход, но здорово способствует налаживанию контакта. Однако в этом случае он не сработал. Старушка проронила:

– Здравствуйте, – и демонстративно уткнулась в газету. Испытанный прием не сработал, но такое случается, и отчаиваться я не спешила.

– Евдокия Васильевна, а я пришла вас поблагодарить, – как ни в чем не бывало заявила я.

– Это за что ж? – насторожилась она, отрываясь от чтения.

– За вчерашний рассказ. Я журналистка. Начинающая.

Тут я сочла необходимым смущенно улыбнуться и потупить глаза. Хорошо бы, конечно, было еще и покраснеть, но я даже не пыталась это проделать. Точно знала, ничего у меня не получится. Ограничившись тем, на что была способна, я пустилась в объяснения:

– Пишу статью о вашем городе и о музее в частности. Это мое первое задание, и я очень волнуюсь. А вчера послушала вас, вернулась в гостиницу и все записала. Знаете, очень хороший кусок получился.

Я заискивающе заглянула в ее настороженные глаза и попросила:

– Если б вы рассказали еще что-нибудь... Мне бы это так помогло!

Я знала, она ждет вопросов о картинах Галлера, но задавать их не торопилась. Какой смысл, если она не хочет говорить на эту тему? Ничего не добьешься, только настроишь против себя. Более разумно унять нетерпение и постепенно, шаг за шагом, налаживать взаимопонимание.

Я наклонилась и доверительно зашептала:

– У нас главный строгий, просто ужас! Мне обязательно нужно написать приличную статью, иначе он в пять минут выкинет меня из газеты. – Я маетно вздохнула: – Нужен фактический материал. Без него мне – труба.

– Не знаю, чем могу помочь, – с сомнением пожала плечами смотрительница.

Не уловив в ее голосе враждебности, я воскликнула:

– Можете! Еще как можете! Такую длинную жизнь прожить, столько времени в музее проработать и ничего интересного не знать? Да не может такого быть!

– Жизнь действительно длинная, и случилось за нее многое, но что вас может заинтересовать...

– Да все! Вот вы вчера войну упомянули. Может, расскажете поподробнее? Это же такой период в нашей истории! Молодежи будет поучительно узнать, какие чудеса героизма проявляли люди того поколения.

– Ну уж и чудеса, – смущенно отмахнулась она, но видно было, что моя лесть ей приятна. Женщина оттаяла и смотрела уже вполне доброжелательно.

– Не отказывайтесь, а? – Я просительно заглянула ей в лицо.

– Ну если вам это интересно... – Она помолчала, собираясь с мыслями, потом не спеша стала рассказывать: – Немцы неожиданно подошли. Еще накануне далеко были и по местному радио убеждали, что город наши не сдадут, а ночью я проснулась оттого, что канонада где-то совсем рядом грохотала. Спать уже не ложилась, дождалась утра и, чуть рассвело, кинулась в музей. Думала, первой прибегу, но наш директор, Леонид Николаевич Кайсаров, уже здесь был. Чуть позже две другие сотрудницы пришли. Собрались мы в кабинете директора и стали решать, что делать. Вообще-то циркуляр об эвакуации музея мы получили из Москвы еще несколько месяцев назад. За это время успели все экспозиции свернуть, упаковать, приготовить к вывозу. Ждали только приказа, но он так и не пришел. Видно, и в столице никто не предполагал, что фашисты настолько быстро подкатятся. Леонид Николаевич приказал не паниковать, выносить ящики во двор, а сам отправился в горком партии добывать машины.

Я как глянула, сколько нужно грузить, так и ахнула. Нас ведь только трое, и все женщины. А тут по всем залам ящиков понаставлено! У нас ведь очень богатое собрание было. И бронза, и картины, и мебель, и фарфор, и книги. Такому собранию редкостей мог и более крупный музей позавидовать.

– Откуда ж такое богатство?

– А это все Леонид Николаевич! Необыкновенный человек! Подвижник! Если бы не он да не группа таких же энтузиастов...

Женщина подошла к большой фотографии на стене, осторожно провела сухонькой ладошкой по стеклу и с легкой грустью произнесла:

– Вот он какой в те годы был, Кайсаров Леонид Николаевич. Первый «красный» директор нашего музея.

На портрете запечатлен мужчина импозантной наружности, с пышными темными усами и такой же пышной шевелюрой. Хотя бывшая подчиненная и назвала своего директора «красным», мне Кайсаров больше напоминал вальяжного барина. То, как свободно сидел он в большом кресле, небрежно закинув ногу на ногу, одной рукой придерживая шляпу на колене, а другой сжимая трость, выдавало в нем человека, уверенного в себе и с большим чувством собственного достоинства. Да и одет «красный» директор был совсем не по пролетарской моде: светлый летний костюм, белая рубашка со стоячим воротником, темный галстук. Массивный перстень на руке.

– После Октябрьской революции в округе много усадеб осталось без хозяев, – продолжала рассказывать Евдокия Васильевна. – Кто сбежал за границу, кого арестовали, а кого и к стенке поставили. В результате большие богатства, копившиеся не один век и не одним поколением, остались без пригляду. Все имущество правящего класса, конечно, объявили народным. Да что с того толку? К каждому дому охрану не приставишь. А вокруг Гражданская война бушует, банды мародеров бесчинствуют, да и крестьяне не прочь пограбить. Вот и ездил Леонид Николаевич с единомышленниками по усадьбам, собирая самое ценное. Не простое это дело, скажу я вам! Тут нужно иметь и характер, и огромные организаторские способности! Часто совдепы противились вывозу ценностей, считая, что все должно оставаться в имении. Крестьяне тоже не разрешали забирать вещи из усадеб, у них свои планы имелись касательно господского добра. Нужно было найти подходящие слова, убедить, а иногда и власть употребить.

– И все же, несмотря на все трудности, Кайсарову удалось собрать отличную коллекцию произведений искусства, – заметила я.

– У него был очень сильный характер, – откликнулась Евдокия Васильевна.

– Вы рассказывали, как испугались, глядя на гору ящиков в залах музея, – напомнила я.

– Точно. Испугалась. Чтоб такое количество перетаскать, и десятка человек не хватило бы. В общем, побежала я в слесарные мастерские. Были тут по соседству такие до войны. В то время мужчин почти не осталось, подростки работали. Уговорила директора выделить мне ребят, привела их в музей, стали мы ящики во двор выносить. Полдня прошло, орудия били уже в нескольких километрах от окраины, а директора все нет. Две другие сотрудницы, постарше меня, сильно нервничали. У них дети дома остались, а тут такое творится. Наконец вернулся Кайсаров. С ним машины пришли, всего восемь, на них и половины того, что имелось, не увезти. Леонид Николаевич приказал грузить только самое ценное. Сам ходил среди ящиков и нужные отмечал.

– Трудно, наверное, ему далось такое решение? – участливо заметила я.

– А то нет! Столько лет собирал, а теперь вынужден бросать. Управились мы только к вечеру. Машины ушли, всех, кто помогал грузить, директор по домам отпустил, остались только самые доверенные. Почти всю ночь мы работали, сносили в подвалы собора Рождества Богородицы оставшиеся вещи и там прятали.

– Не боялись, что немцы найдут?

– Нет. Там такие двойные подвалы, один под другим, что постороннему ввек не догадаться.

– Но кто-то из тех, кто принимал участие в этом захоронении, мог потом немцам донести. Во время войны такое случалось.

– Всякое бывало, но тут ему опасаться не приходилось. Те, кто ему помогал, люди надежные и Кайсарову полностью преданные. И прав он оказался. Ничего немцы не узнали, иначе бы собор перед отступлением не взорвали.

– Неужели оккупанты не пытались выяснить, куда делись оставшиеся ценности?

– Никто толком не знал, что происходило в музее перед отступлением наших. Не до того. На окраинах шел бой, все, кто мог, в спешке покидали город.

– И директора потом немцы не беспокоили? Не вызывали на допрос, не задавали вопросов?

– Некого было беспокоить: Кайсаров погиб во время бомбежки.

Женщина оттаяла, говорила свободно, скорее всего, ей приятно вспоминать о тех годах, когда она была молода. Я решила воспользоваться благоприятным моментом и рискнуть спросить о том, что меня интересовало.

– Евдокия Васильевна, как вы думаете, куда могли деться картины Галлера после его ареста?

Женщина моментально замкнулась:

– Почему вы задаете этот вопрос мне? Я откуда знаю?

– Из вашего рассказа я поняла, что Кайсаров пользовался большим авторитетом в городе. Значит, сотрудники НКВД, занимавшиеся делом Галлера, вполне могли привлечь директора музея для решения судьбы оставшихся без хозяина картин. Все-таки Галлер не простой художник, а мастер с мировым именем. Не думаю, что они взяли и просто уничтожили такую коллекцию полотен.

– И зря не думаете! Они и не такое уничтожали! Но если даже с Леонидом Николаевичем и консультировались, мне он об этом не докладывал.

– Да, конечно. Просто я подумала...

– Нечего тут думать! Кайсаров кем был? Директором! А я кем? Рядовым сотрудником! С чего ему со мной откровенничать? А почему вас так интересуют работы Галлера?

– Вообще-то меня интересуют не все его картины, а только одна, на которой изображена обнаженная женщина с маской. Знаете такую?

– Никогда не видела. Почему именно эта? Чем она лучше других?

– Наверное, ничем. Просто я видела ее совсем недавно, вот и заинтересовалась. Есть предположение, что Галлер писал эту картину в вашем городе. На ней стоит дата – 1937 год. Возможно, и женщина, позировавшая ему, тоже жила здесь. Хочу попытаться разыскать натурщицу или на крайний случай просто о ней разузнать. Мог бы получиться интересный материал.

– Подожди, – прервала меня Евдокия Васильевна, неожиданно переходя на «ты». – Ты хочешь сказать, что видела не репродукцию, а само полотно?

– Ну да!

– Где?

– У знакомого. Он его недавно купил и показал мне.

– У кого?! У кого он купил эту картину?!

– У одного человека в этом городе.

– Вот оно как обернулось, – горестно прошептала она, вмиг забыв о моем присутствии.

Миновав гулкие залы с немногочисленными посетителями, я вышла на крыльцо и остановилась между витыми колоннами. Как приятно после сумеречных монастырских залов с их пробирающей до костей сыростью снова оказаться на улице. Я зажмурилась и подставила лицо теплым солнечным лучам. Наш разговор с Евдокией Васильевной неожиданно прервался, однако настроения мне это не испортило. Не один год занимаясь добыванием произведений искусства для Павла Ивановича, я твердо усвоила, что в погоне за раритетом удача редко улыбается с первых мгновений. Обычно, прежде чем получишь результат, приходится затратить немало времени и усилий. В подобного рода делах главное – не отчаиваться и не пороть горячку. Следует набраться терпения и медленно, шаг за шагом, двигаться к поставленной цели. И результат будет! Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Первое, на что наткнулся взгляд, были мужчина и женщина. Парочка стояла на боковой дорожке и оживленно беседовала. Разросшиеся кусты полностью скрывали их от случайных прохожих, но мне с высоты крыльца хорошо была видна и светлая футболка моего преследователя, и пестрый балахон той самой Нонны, которую я чуть не сбила с ног накануне. Мужчина внимательно слушал, что она ему втолковывала, лишь иногда перебивая ее коротким вопросом. К сожалению, говорили они так тихо, что слова расслышать было невозможно. Я уже начала подумывать о том, чтобы спуститься и незаметно подобраться поближе, как парень неожиданно поднял глаза, встретился со мной взглядом и что-то быстро сказал своей собеседнице. Она тоже повернула голову в сторону крыльца, увидела меня и нахмурилась. В следующую минуту, попрощавшись коротким кивком, Нонна заспешила в мою сторону. Я стояла и с интересом ждала, что же будет дальше. Мне почему-то казалось, что она обязательно вступит со мной в разговор, но женщина молча проскочила мимо, правда успев одарить меня неприязненным взглядом. Гулко бухнула тяжелая дверь, и Нонна исчезла. Топтун, расставшись с собеседницей, не оглядываясь, быстрым шагом устремился к воротам. А я еще немного постояла на крыльце и только потом пошла к выходу.

Глава 7

Дорогу к нужному мне учреждению я нашла легко. Мне ее растолковала все та же девушка из музея со стендов с вышивками.

– Адресный стол? Так это просто! От ворот музея берите влево и идите до промтоварного магазина. Следующий за ним дом – милиция. Там же на первом этаже и адресный стол.

– Какой именно магазин мне нужен?

Собеседница засмеялась:

– А он у нас один на весь город. Других пока нет. Да вы не бойтесь, мимо не пройдете. На нем так и написано: «Промтовары».

Здание милиции я действительно нашла без труда, но дверь в адресный стол оказалась закрыта. Я стояла в коридоре и на все лады кляла этот забытый Богом городок. Ну ничего здесь не делается по-людски! Развязные официанты заигрывают с посетительницами. Служащие учреждений в разгар рабочего дня отбывают в неизвестном направлении и даже не соизволят записку к двери приколоть. Мол, напрасно ждете, дорогие товарищи, отлучилась по срочному делу и буду только завтра.

Я в последний раз гневно глянула на запертую дверь и собралась уходить, как неожиданно услышала:

– Меня ждете?

Рядом со мной стояла молодая женщина с перепачканными землей руками. Заметив мой недоуменный взгляд, она, нимало не смущаясь, пояснила:

– Цветы в палисаднике пересаживала.

Я понимающе кивнула. Конечно же! Чем еще заниматься сотруднику адресного стола в рабочее время, как не цветы рассаживать?

Женщина между тем отомкнула дверь и приглашающе взмахнула грязной рукой:

– Входите. Посидите немного.

Садиться я не стала. Что толку, если скоро придется вставать и уходить? В то, что визит даст положительный результат, мне не верилось. Я и завернула-то в это заведение исключительно из добросовестности. Нужно отработать версию родственников художника, и я ее отрабатывала. А то, что затраченные усилия могут себя не оправдать, меня не останавливало. Мой наставник, Павел Иванович, намертво вдолбил мне, что в нашем ремесле отрицательный результат тоже полезен, сужает поле поисков. Конечно, куда больше мне хотелось еще раз поговорить с тем мужичком, что продал мне картину, но то были пустые мечтания. Я понятия не имела, где его искать.

– Ну вот я и готова. Слушаю вас, – жизнерадостно возвестила служащая адресного стола, устраиваясь на рабочем месте.

– Хотелось бы знать, имеются ли в вашем городе люди по фамилии Галлер. Дело в том, что до войны здесь проживал Галлер Валерий Стефанович. Я разыскиваю его родственников. Специально из Москвы для этого приехала.

Имя знаменитого земляка не произвело на женщину никакого впечатления.

«Вот она, бренность земной славы. Художника на руках носили в Европе, а в родном городе даже имени его не помнят», – подумала я.

– А зачем вам они? – с детской непосредственностью поинтересовалась женщина.

Выкладывать ей все как есть я не собиралась, поэтому отговорилась общими фразами:

– У меня к ним дело. Очень важное и сугубо личное.

Получилось туманно, но ей и этого хватило, чтобы додумать остальное:

– Из Москвы, говорите, приехали? И через столько лет родственниками интересуетесь? Наверное, наследство людям привалило.

Объяснение и в самом деле не хуже других, а главное, самой ей нравилось, поэтому я не стала ее разубеждать.

– Счастливые! – вздохнула она. – Вот если бы и мне кто денежек оставил, хоть немного. А то крутишься, крутишься, а все без толку! – Я сочувственно кивнула и приготовилась выслушать пространное повествование о ее загубленной жизни, но ошиблась. У женщины был легкий характер, и долго грустить она не умела. Уже в следующую минуту снова расцвела в улыбке: – Ну ради такого дела грех не постараться. Отыщем мы вам этих наследников, если они здесь живут, конечно. Как, повторите, их фамилия?

– Галлер. Меня интересуют все Галлеры, какие найдутся в городе.

Она покладисто кивнула и, сияя, сообщила:

– За результатом завтра приходите. Во второй половине дня.

Услышав это, я пришла в ужас. Пребывать в неизвестности столько времени! Да на это никаких сил не хватит! Быстро сунув руку в сумку, вытащила заранее припасенный флакон французских духов и поставила перед ней. Привычка ускорять решение проблемы с помощью подношения сохранилась у нас с тех времен, когда абсолютно все было дефицитом. В столице, правда, теперь берут только купюрами, но я надеялась, что до этого патриархального города тлетворное рыночное влияние еще не докатилось и мой скромный дар будет принят с благосклонностью.

– Это что? Взятка?

Щеки женщины вспыхнули таким алым цветом, что я от зависти чуть не умерла. Вот бы и мне так уметь!

– Взятки разве такие? – поспешила я внести ясность в наши отношения. – Небольшой сувенир, и только!

Она недоверчиво покосилась на меня, а я бархатным голосом заворковала:

– Я же все понимаю. У вас в учреждении свои порядки, и ради меня вы не обязаны их нарушать. Но, девушка, милая, не могу я ждать так долго. Мне в Москву возвращаться нужно! Пойдите мне навстречу, выдайте справку побыстрее. А что касается духов, так это всего лишь скромная компенсация за причиненные неудобства.

Женщина с вожделением покосилась на нарядную коробку, мучительно вздохнула и, поколебавшись, решительным жестом смахнула ее в выдвинутый ящик стола. Как только подношение было надежно припрятано, она моментально успокоилась и бойко застучала клавишами компьютера.

– Вот! Имеются Галлеры. Аж два человека! – радостно возвестила она. – Записывайте. Галлер Татьяна Петровна, 1917 года рождения. Проживает по адресу: Дербеневский переулок, дом три. Подходит?

«Если б я знала!» – мысленно откликнулась я.

– И еще! Галлер Вероника Валерьевна, 1936 года рождения. Проживает по тому же адресу.

«А вот это уже лучше!» – скромно подумала я, боясь преждевременной радостью спугнуть капризную удачу.

Проехав по заросшему травой и лопухами переулку в самый его конец, я остановилась у покосившегося и готового в любую минуту рухнуть наземь забора. На звук мотора занавеска на окне колыхнулась, и в нем мелькнуло женское лицо.

Стоило зычно крикнуть от калитки:

– Хозяева! Есть кто дома? – как в следующую минуту на ветхом крыльце появилась та самая пожилая женщина, что смотрела в окно. Одного взгляда на выцветшее от многочисленных стирок платье было достаточно, чтобы понять, что не только дом, но и его хозяйка переживают далеко не лучшие времена.

– Скажите, Галлеры здесь живут?

– А в чем дело? – поинтересовалась она, сверля меня подозрительным взглядом.

– Я журналистка. Мне сказали, что здесь живут родственники Валерия Стефановича Галлера. Я права?

– Зачем вам его родственники? – еще больше насторожилась женщина.

– Я готовлю статью для газеты об этом выдающемся художнике. Хотела бы взять интервью.

– Что за газета? – совсем посуровела она.

– Еженедельник «Вести культурной жизни». Издается в Москве.

– Подождите, – бросила женщина и скрылась в доме.

Отсутствовала она недолго, но когда появилась снова, то выглядела еще мрачнее, чем прежде.

– Уезжайте. Мама не хочет с вами говорить, – потупив взгляд, сообщила она.

Понимая, еще секунда – и она исчезнет за дверью, я сорвалась с места и кинулась к крыльцу:

– Подождите!

Вопреки моим опасениям, женщина не ушла. Не выпуская ручки двери, она стояла и молча смотрела на меня.

– Как же так! Почему вы отказываетесь со мной говорить?

– Мне сказать нечего, я отца не знала. А мама ничего вспоминать не хочет. Заставить ее я не могу, – тусклым голосом пробубнила дочь Галлера и собралась захлопнуть дверь перед моим носом.

– Да подождите же! – в отчаянии завопила я, взлетая на крыльцо и хватая ее за руку. – Подождите! Вы меня, наверное, не поняли? Я не из любопытства спрашиваю. Я из газеты. Собираю материал для статьи о вашем знаменитом отце. Разве вы не хотите, чтобы о нем прочитали тысячи людей?

– Нет.

– Почему?

Я даже немного растерялась от той категоричности, с какой она выпалила этот короткий ответ. А Вероника Валерьевна с усмешкой заметила:

– Ну прочитают. Ну узнают, что был такой художник. А дальше что? Вы за статью гонорар получите, а нам с этого какой прок?

– Газета готова заплатить за интервью, – поспешно заверила я.

Впервые за время разговора в ее глазах мелькнула искра интереса.

– Сколько?

– От материала зависит. Чем интересней информация, тем выше оплата. Но в любом случае минимальные три тысячи я гарантирую.

Она задумалась, что-то прикидывая, потом приказала:

– Идите за мной. Попытаюсь ее уговорить. Хотя ничего не обещаю.

Я с готовностью последовала за хозяйкой. Перед дверью в комнату она приказала:

– Здесь ждите.

Вероника Валерьевна дверь за собой закрыла, но до меня все равно доносился разговор между матерью и дочерью.

– Зачем ты ее привела? Я же ясно сказала: «Гони прочь. Никаких интервью», – недовольно произнес звонкий, совсем не старческий голос.

– Почему? Тебе что, трудно ответить на несколько вопросов? – нервно спросил другой.

– Трудно! Очень трудно! Если б ты пережила то, что довелось пережить мне, и тебе было бы трудно!

– Ну сколько можно меня этим попрекать! Только и слышу от тебя: «Я страдала! Я переживала!» Не спорю, ты прошла через многое, но не я же в этом виновата! И мне, между прочим, тоже пришлось несладко! Ты хоть раз задумалась, что значит быть дочерью врага народа? – моментально взорвалась дочь.

В ее голосе явно звучали слезы, но они не произвели на мать ровно никакого впечатления.

– Ника, прекрати! Я сказала: «Нет», и это не обсуждается!

– Ну почему? Почему ты такая упрямая? Все произошло слишком давно, пора уже и забыть! А она обещала заплатить за интервью.

Тут уж возмутилась мать:

– При чем здесь деньги? Я не торгую своими воспоминаниями! Неужели ты не понимаешь, как больно мне, даже мысленно, возвращаться в прошлое?

– Понимаю. Но боль можно и потерпеть, если за нее обещали заплатить.

– Господи, какой цинизм! В кого ты такая меркантильная? Только не в меня! Пойми, нельзя же все измерять деньгами!

– Можно! Особенно если одна везешь хозяйство на своих плечах. Ты у нас такая бессребреница, потому что живешь за моей спиной и ни о чем не думаешь. Тебя ведь не интересует, где я беру деньги на твой кофе, правда? И на какие шиши я покупаю тебе фрукты, ты тоже никогда не спрашиваешь! А еще нужно платить за свет, за газ, за лекарства. Нужно ремонтировать крышу, а средств, между прочим, нет.

– Прекрати немедленно! Не желаю об этом слышать!

– Конечно, не хочешь! Зачем тебе это?

Почувствовав, что еще немного – и эта парочка окончательно рассорится, я толкнула дверь и вошла в комнату. Первым делом обежала глазами стены и, конечно, ни одной картины не обнаружила. Чего скрывать, вопреки здравому смыслу в душе у меня теплилась робкая надежда, что хоть одно из его полотен сохранилось в доме опального художника. К сожалению, ничего, даже отдаленно напоминающего живопись, я не увидела, но зато заметила следы тщательно скрываемой бедности. Увидев меня, сидящая в кресле хрупкая женщина сердито сверкнула глазами:

– Кто вам разрешал войти? Ника, что это значит?

Несмотря на преклонный возраст, у нее еще хватило бы характера выставить меня вон, и я, стараясь опередить, зачастила:

– Татьяна Петровна! Извините меня за бесцеремонное вторжение, не сердитесь и выслушайте. Всего несколько слов. Я почитательница таланта вашего мужа. Считаю, что он незаслуженно забыт, и хочу написать статью о его трагической судьбе.

– Не нужно было его убивать, тогда и трагической судьбы не было бы, – отрезала она и снова яростно сверкнула глазами.

Я смотрела на жену Галлера и восхищалась. Тяготы жизни и пережитые страдания наложили на ее внешность свою неизгладимую печать, но силу духа сломить не смогли. Она, эта сила, ясно читалась в ярких голубых глазах, молодо глядевших на меня с испещренного морщинами старческого лица.

– Но это же не мы... Да и давно все произошло... А наша газета выходит тысячными тиражами. О вашем супруге и его картинах узнает огромное количество людей. Что в этом плохого?

– Это для вас, молодых, давно, а для меня это страшное событие случилось вчера. Я все помню и ничего не забыла.

– Тем более! – подхватила я. – Значит, нужно все рассказать, чтоб и другие не забывали.

Пожилая женщина хмыкнула:

– Да нет! Я лучше воздержусь. Так спокойнее.

– Вы боитесь! – догадалась я. – Но теперь другие времена.

– Возможно, – равнодушно проронила она, – но я усвоила один очень важный урок: чем меньше о тебе знают, тем лучше. Безопаснее. О моем муже много писали, и кончилось это для всех нас очень печально.

Она опять яростно сверкнула глазами и неожиданно громко крикнула:

– Ничего рассказывать не буду! Убирайтесь!

– Ответьте только на один вопрос, и я уйду.

Я была уверена, что после такой наглости жена Галлера вспылит и запустит в меня чем-нибудь тяжелым, но она настороженно ждала продолжения.

– Куда делись картины вашего мужа?

Неожиданно для меня она тихо рассмеялась;

– Ах картины! Вот в чем дело! А статья, значит, только предлог, чтобы явиться сюда. Надо же! Как всем не дает спокойно жить коллекция моего мужа! Его самого давно уже нет, а стервятники все никак не могут успокоиться. Все рыщут вокруг, все вынюхивают в надежде заполучить то, что им никогда не принадлежало.

Женщина оборвала смех и резко сказала;

– Вопрос не ко мне! Ничего не знаю! Меня забрали ночью вместе с мужем, и после этого я десять лет, с тридцать восьмого по сорок восьмой, провела в лагерях Магадана. А когда вернулась, из всего имущества мне вернули только вот это.

Она жестом указала на стоящую рядом дочь.

– И вы не пытались выяснить, куда все делось?

Она снова усмехнулась:

– Это уже второй вопрос, но я и на него отвечу. Нет, не пыталась.

Я собралась спросить о картине с маской, но она не дала мне открыть рта:

– Я ответила на два вопроса. Это больше, чем вы могли рассчитывать. Теперь уходите. Ника, проводи даму.

Жена Галлера глядела на меня с нескрываемой насмешкой, уверенная, что последнее слово осталось за ней, но я не двинулась с места. Упрямства и наглости мне не занимать, а так как я чувствовала, что другого разговора у нас уже не состоится, то решила идти напролом.

– Еще вопрос. Последний. С кого ваш муж писал картину женщины с маской? Кто ему позировал?

Ее голубые глаза стали похожи на две колючие льдинки.

– Вы плохо знаете творчество моего мужа. Он такой картины никогда не писал!

Глава 8

Дом Галлеров я покидала не в лучшем состоянии духа. Мало того, что визит закончился неудачей, так еще, выйдя на крыльцо, увидела приткнувшуюся прямо рядом с моим джипом нахальную «девятку». Не то чтоб ее появление стало для меня сюрпризом. Отправляясь в Дербеневский переулок, я знала, что тащу за собой «хвост» и воспринимала это со смирением. Неудобно, но раз не отделаться, нужно терпеть. Однако и парень, со своей стороны, должен был соблюдать правила игры и хотя бы делать вид, что ему до меня дела нет. А этот наглец и не думал скромно держаться в сторонке.

– Ну погоди, ты у меня сейчас понервничаешь. Будешь знать, как таскаться по пятам, – цедила я, усаживаясь в машину.

Ударив по газам, я прытко понеслась по переулку, распугивая копошащихся в пыли жирных кур. Мой преследователь, надо отдать ему должное, тоже не дремал. С места тронулся почти одновременно со мной, но пришлось ему несладко. Эти дороги и для моего джипа не подарок, а уж для его драндулета... В боковое зеркало я видела, как подпрыгивала на ухабах его таратайка. Того и гляди, на ходу развалится, но мне нахала абсолютно не жаль. Сам напросился!

Оставив преследователя далеко позади, я вырулила на центральную улицу, благонамеренно сбросила скорость и не спеша покатила к гостинице.

Не успела войти в холл, как навстречу из кресла поднялся молодой человек:

– Ну наконец-то! Где вы так долго ходите?

– Той суммы, что я дала, оказалось недостаточно? Стакан воды и порция мороженого стоят дороже? – холодно полюбопытствовала я.

– При чем здесь это? – возмущенно изогнул смоляные брови красавец.

– Ни при чем? Что же вам от меня в таком случае нужно? Насколько помню, ничего другого я не заказывала.

– За кого вы меня принимаете?!

– За официанта, естественно! За кого еще, если вы служите в кафе?

Услышав такое, он в буквальном смысле слова онемел. А когда немного оправился и обрел способность говорить, обиженно поинтересовался:

– С чего вы взяли, что я там работаю? Я похож на официанта?

– Очень! Даже не сомневайтесь, – заверила я его. – Одного взгляда достаточно, чтобы догадаться, кто вы такой.

– Ошибаетесь. Я не официант. Я турист, как и вы.

– А вы с чего решили, что я туристка? – усмехнулась я. – Может, я работаю официанткой в соседнем кафе?

– Чтоб сообразить, что вы столичная штучка, большого ума не нужно. Молодые женщины с такой внешностью в этом городишке не водятся. Вы для него слишком шикарны.

– Спасибо за комплимент. После таких слов я, по логике вещей, должна сказать, что вы тоже отлично выглядите и совсем не похожи на официанта. Но с логикой у меня плохо, и потому ничего говорить не стану, – объявила я, обошла его и стала подниматься по лестнице.

– Почему вы такая сердитая? Я что-то сделал не так? – крикнул он мне в спину.

– Точно! Слишком часто попадаетесь у меня на пути, – бросила я через плечо.

Молодой человек в два прыжка догнал меня, загородил дорогу и требовательно спросил:

– И что в этом плохого? Я увидел в кафе необыкновенно красивую женщину и решил с ней познакомиться. Возможно, я проделал это не слишком ловко, но это не повод для обиды.

Ответа он не дождался. Я просто обошла его, как столб, и продолжала двигаться дальше. Он опять догнал меня, пристроился рядом и предложил:

– А знаете что? Давайте начнем с начала!

Идея мне понравилась, и я с энтузиазмом воскликнула:

– Давайте! Вы сейчас повернетесь, уйдете, и я забуду о вашем существовании. И все станет для меня, как раньше.

– Вы не в настроении, – смекнул он.

Я согласно кивнула. Настроение действительно было не из лучших, и виной тому он сам. Не люблю я навязчивых мужчин. На моем жизненном пути один такой уже попадался, и ничего, кроме неприятностей, мне это не принесло. Теперь я предпочитала держаться от подобных типов подальше.

– Давайте сходим куда-нибудь! – выдвинул он конструктивную, с его точки зрения, идею.

– Мы уже идем. Я – к себе в номер, а вы – не знаю куда. Хотя нет, я уже пришла. Так что дальше вам придется идти в одиночестве.

– Если на то пошло, то я тоже уже пришел. Я занимаю соседний с вами номер. Будет скучно – зовите!

Дверь моего номера оказалась незапертой. Молоденькая горничная, занимавшаяся уборкой, увидев меня, извинилась:

– Скоро закончу. Не думала, что вы раньше вечера вернетесь.

Я небрежно махнула рукой:

– Вы мне не мешаете, – скинула туфли и блаженно растянулась на диване. Некоторое время молча наблюдала за девушкой, потом поинтересовалась: – Давно здесь трудитесь?

– Не очень. Как школу окончила, так сразу сюда и пришла, – откликнулась она, не прекращая полировать стол.

– Нравится?

Она смущенно пожала плечами:

– В городе работы мало. Мне еще повезло, что горничной устроилась.

– Как вас зовут?

– Лена.

Я одобрительно кивнула:

– Хорошее имя. Так мою маму зовут.

Насчет мамаши я соврала. Мою родительницу зовут Розалия, и я терпеть не могу это имя. Запойную родительницу приплела только ради доверительной атмосферы. А имя Елена мне действительно нравилось, так что в главном я душой не покривила. Хотя у меня и противный характер, но я люблю говорить людям приятные вещи. А почему не сказать, если это ничего не стоит?

Лена закончила вытирать пыль и с застенчивой улыбкой объявила:

– Вот и все. Больше мешать не буду, отдыхайте.

Я вытащила из валявшейся рядом с диваном сумки флакон духов.

– А это вам! Чтоб и впредь, пока буду здесь жить, убирали мой номер с той же старательностью.

Трюк с мелкими подарками стар, как мир. Придумала его не я, но это не мешает мне широко им пользоваться. Флакон был парой тому, что утром я подарила сотруднице адресного стола. Приобрела его просто так, на всякий случай, и к вечеру он уже пригодился.

– А вы у нас долго жить будете? – спросила Лена, смущенно принимая подношение.

– Не знаю еще. Все зависит от того, как дела пойдут.

– Живите подольше, – попросила девушка, – Вы хорошая, не то что некоторые. Тут такие бывают...

Хорошей меня назвать сложно, и я знала это отлично. Та еще штучка! Свои подростковые годы провела на улице, в дворовой компании, в которую сбежала, спасаясь от одиночества и семейного неуюта. Это была стая сбившихся вместе малолеток, шпана, получавшая свои первые криминальные уроки под предводительством урки по кличке Ермолай. Ермолай отсидел несколько лет за злостное хулиганство, из зоны пришел с установившимися понятиями и теперь твердой рукой прививал их нашей малолетней банде. Он требовал беспрекословного подчинения, а проявление любого своеволия жестоко карал. И еще мы все и всегда должны были делать сообща. Драться со шпаной с соседней улицы, отстаивая свою территорию. Шмонать карманы припозднившихся гуляк. Обчищать салоны машин, припаркованных по дворам. Напиваться до тошноты, празднуя свои маленькие, одним нам важные, победы. В той стае все так тесно стали друг с другом повязаны, что трудно было почувствовать себя одинокой и практически невозможно сохранить независимость. Мне это удалось только благодаря сволочному характеру и полному отсутствию страха. Я не боялась первой кидаться в драку, отстаивая свое право поступать по собственному разумению. Это меня и спасло. Я не спилась, наотрез отказавшись «причащаться» на совместных посиделках, и не пошла по рукам, исцарапав в кровь физиономию первому же претенденту, пожелавшему меня пощупать. В результате получила кличку «своего парня» и стала с остальными на равных. Своего добилась, но от одиночества не спаслась. Даже в стае я всегда существовала сама по себе. Трудно сказать, как сложилась бы моя судьба, если б не встреча с Павлом Ивановичем. Она круто повернула мою жизнь, которая потекла совсем по другому руслу.

В общем, на свой счет я не обманывалась, но слышать о себе, пусть и из уст неопытной девчушки, лестный отзыв было приятно.

– Бывают плохие, но наверняка попадаются и хорошие? Вроде того молодого человека, что живет в соседнем номере, – улыбнулась я.

Девушка густо покраснела и, потупив глаза, прошептала:

– Он и правда хороший. Хотя и москвич, а нос не задирает.

– И чем же занимается этот чудесный парень?

Лена подняла на меня глаза и доверчиво поделилась:

– Он художник. Правда, пока неизвестный, но это потому, что талантливому человеку пробиться трудно. Бездари затирают.

– Это он так сказал?

С парнем все ясно. Он принадлежал к той категории мужчин, что любят пускать пыль в глаза молоденьким девушкам, а собственную несостоятельность объясняют происками ополчившейся против них серости. Павлин, одним словом.

– Лена, не могли бы вы оказать мне любезность?

– Конечно!

– Принесите мне из ресторана поесть. Все равно что. Сама бы сходила, да лень спускаться.

Дело было, конечно, не в лени, а в том, что не хотела лишний раз сталкиваться с новоявленным ухажером. Да и опостылевший за день «хвост» желания видеть не было. Беспокоило меня это чересчур пристальное внимание.

Пока девушка отсутствовала, я курила на балконе. Услышав звук открывающейся двери, вернулась в комнату и протянула ей деньги.

– Ой, это много. Я сейчас сдачу принесу.

– Не нужно. Оставьте себе за причиненные хлопоты, – отмахнулась я.

Она смущенно поблагодарила и собралась уходить, но возле двери вдруг задержалась инерешительно посмотрела на меня.

– Что-то не так? – удивилась я.

– А про вас спрашивали! Вчера!

- Да?

Сообщение насторожило. Не люблю, когда ко мне проявляют повышенное внимание.

– Как интересно! И кто же это? – с безразличным видом поинтересовалась я.

– Женщина. Расспрашивала о вас у дежурного администратора. Я видела, как она сунула ему деньги, а он ей из журнала ваши данные на листок выписывал.

– Какой отзывчивый человек, однако, этот ваш администратор! Он и сегодня работает?

– Сменился.

– И на какое имя откликается наш добрый самаритянин?

– Виталий.

– С этим ясно, а что за женщина? Ты ее знаешь?

Лена снова отрицательно помотала головой.

– Описать сможешь?

Она неопределенно пожала плечами и потупилась. Ясно было, без наводящих вопросов не обойтись, и я приступила к расспросам:

– Лет ей сколько?

– Не знаю... Трудно сказать...

Я ободряюще улыбнулась:

– Примерно! Какой она тебе показалась?

– Уж точно не молодой! Тридцать ей есть.

Я мысленно усмехнулась:

«Вот что значит юность! Для этой пигалицы женщина в тридцать лет представляется древней старухой».

Мысль мелькнула и тут же исчезла. Меня в тот момент волновала совсем другая проблема.

– Роста она какого?

– Как я.

– Значит, среднего. А комплекция?

Лена непонимающе уставилась на меня, и я, боясь ее обидеть, мягко пояснила:

– Фигура какая? Худая, полная?

Девушка сообразила, чего я от нее добиваюсь, и с готовностью сообщила:

– Фигура у нее, хоть она и немолодая, стройная.

– А лицо ты разглядела?

– Обыкновенное, только мне не понравилось.

– Почему?

Лена окончательно освоилась и перестала стесняться, потому вдруг с неприязнью выпалила:

– Старуха, а накрасилась, как девчонка. И тени, и румяна, и губы намазала! Смотреть противно!

– На волосы не обратила внимания? Какого цвета волосы?

– Не заметила. У нее на голове была дурацкая шляпа с полями.

Перекусив и немного повалявшись на кровати, я приняла душ, переоделась и выскочила из номера. Пролетая мимо номера «ухажера», бросила взгляд на его дверь. Она была плотно закрыта. Похоже, красавчик или отсутствовал, или был занят более важным делом, чем липнуть ко мне. Довольная, что удалось улизнуть, я вышла на крыльцо гостиницы и огляделась. Взгляд сразу наткнулся на светлую «девятку». Ничего не скажешь, место выбрано удачно. С занятой позиции хорошо просматривался и вход в гостиницу, и выезд с автомобильной стоянки. Мысленно похвалив парня за сообразительность, я заспешила к собственной машине. Времени до вечера оставалось не так много, и нужно было успеть выполнить задуманное. Проезжая мимо «девятки», приветственно махнула рукой:

– Давай за мной! Я уезжаю!

Пролетев мимо, не утерпела и кинула взгляд в боковое зеркало. Непрошеный напарник, уже наученный горьким опытом, несся следом во всю прыть. Довольно кивнув, я прибавила газу.

Возле здания почты остановилась и, не глядя в сторону постылой «девятки», деловито прошагала внутрь, будучи в полной уверенности, что спутник не останется в машине, а обязательно потащится за мной.

Внутри длинного зала скопилось довольно много народу, что для такого маленького города чрезвычайно странно. Продравшись между крикливыми толстыми тетками с огромными сумками, я устроилась в дальнем углу и погрузилась в заполнение бланка телеграммы. Делала это с большим старанием, подолгу мусоля во рту колпачок авторучки и раздумывая над каждым словом. Муки творчества, однако, не мешали время от времени поглядывать в сторону топтуна. Не рискнув подойти слишком близко, он устроился за соседним столом и принялся издали сверлить меня настороженным взглядом.

Помучившись некоторое время, я в конце концов удовлетворилась сочиненным текстом, поставила в заключение на бланке кляксу и отправилась к окошку оператора. Мы с нахалом подошли к нему одновременно, и я, из вредности, даже собиралась пропустить его перед собой, ведь руки у него были пусты, но он сбавил шаг, и в результате я оказалась первой. Пристроившись в хвосте небольшой очереди, замерла в ожидании, стоически стараясь не замечать непрерывных тычков пробирающихся в толпе людей. Что касается прилипалы, он стал за моей спиной и, судя по тяжелому сопению, пребывал в отвратительном настроении. Когда наконец подошла моя очередь, он тут же предпринял попытку глянуть через мое плечо на текст телеграммы. Только я была начеку и наклонилась вперед так, что полностью загородила ему обзор. Не потому, что хотела что-то скрыть, а просто хотела немного его позлить.

– Текст давайте, – устало приказала измученная духотой и потоком людей женщина в окошке.

Я протянула бланк, и она, отчетливо произнося каждое слово, прочитала:

– Успехов по вашему делу пока нет. Поиски продолжаю. Результатах сообщу. Россия, Москва, гостиница «Пекин», господину Рихарду Штольцу.

Следующим местом, куда я заглянула, стало двухэтажное бревенчатое здание в одном из переулков на берегу озера. Мое внимание оно привлекало патриархальным видом и резными наличниками. Никаких других достоинств за ним не наблюдалось, но поскольку мне совершенно без разницы, в какой дом зайти, то на нем и остановилась. Припарковавшись на обочине, я быстрым шагом направилась к подъезду.

– Давно живете в этом доме? – поинтересовалась я у молодой мамаши с коляской.

Женщина на лавке явно скучала. Мое появление она восприняла, как бесплатное развлечение, и потому в разговор вступила охотно.

– Третий год, а что? – ответила женщина, с откровенным любопытством разглядывая меня.

– Я тут одну семью разыскиваю. По моим сведениям, они поселились в этом доме перед войной.

– А фамилия как?

– Никандровы.

Молодая мама энергично мотнула головой:

– Сейчас таких здесь нет. Точно! Если и жили, то давно съехали. Вам нужно спросить у Гоши. Поднимитесь на второй этаж, может, что скажет.

Я находилась уже на верхней площадке, когда внизу сначала бухнула входная дверь, а потом заскрипела расшатанная деревянная лестница. Ясно, мой преследователь не смог усидеть на месте и теперь поднимался следом. Ничего другого я от него и не ожидала, только к чему было так торопиться? Не соображал, что ли, что еще секунда-другая – и он окажется лицом к лицу со мной? Сталкиваться с ним в мои планы не входило, и я поспешно нырнула за дверь. На мое счастье, она там имелась только одна, покосившаяся, обитая драным дерматином и незапертая. Стоило шагнуть через порог, как я оказалась в длинном мрачном коридоре с многочисленными дверями по обе стороны.

– Эй, есть кто живой? – громко крикнула я.

Не дождавшись ответа, осторожно двинулась в глубь квартиры. Шла почти вслепую, ориентируясь на светлое пятно дверного проема, ярко выделявшееся на фоне темных стен. Оказалось, то был вход в кухню. Огромную и неуютную, какие бывают только в коммуналках. За одним из многочисленных столов перед тарелкой дымящихся щей сидел мужик лет шестидесяти. Прямо на замызганной клеенке перед ним громоздилась буханка хлеба, перезрелый огурец и бутылка водки. В тот момент, когда я появилась, мужик был занят переливанием драгоценной жидкости из бутылки в стакан. Это дело настолько его увлекло, что он даже головы не повернул.

– Приятного аппетита.

Мужчина приветствие слышал, но, пока не опрокинул содержимое стакана в рот, реагировать на внешние раздражители отказывался. Только занюхав порцию народного лекарства корочкой хлеба, поднял на меня мутные глаза и неприветливо поинтересовался:

– Тебе чего?

– Никандровых разыскиваю.

– А это кто такие? – изумленно икнул мужчина.

– Жили здесь перед войной.

Собеседник энергично замотал головой:

– Не-е-е, путаешь ты, девонька. Никогда здесь таких не было.

– Может, вы просто не знаете?

– Я?! – возмутился он. – Да я родился в этом клоповнике! Я, если хочешь знать, всех жильцов до единого помню. И точно тебе говорю, никаких Никандровых здесь отродясь не водилось.

– Может, они на первом этаже жили? – засомневалась я.

– Ты мне не веришь? – трагически вопросил он. – Не веришь?! Мне?

– Значит, мне в милиции неправильный адрес дали?

– Милиция?! Эти могут! – патетически воскликнул он и опять икнул. В этот раз обиженно. Похоже, у него с местными органами правопорядка связаны не самые приятные воспоминания. Чтобы их сгладить, ему пришлось налить еще один стакан. Процесс моментально увлек, и он напрочь забыл и о моем присутствии, и о мифических Никандровых. Не желая мешать, я тихо отступила в коридор. В ту же минуту в дальнем его конце раздался металлический грохот падающего таза, торопливые шаги и хлопок входной двери. За то короткое мгновение, пока она была открыта, я успела заметить, что нарушителем тишины являлся мой приятель из «девятки».

Когда я проходила мимо молодой мамаши, она с любопытством спросила:

– Не зря сходили?

– Нет. Все получилось, как я хотела.

Сотрудница адресного стола, посвятив первую половину дня работе на свежем воздухе, теперь занималась умственным трудом. Считала петли на вязании. Завидев меня в дверях, сунула рукоделие в ящик стола и радостно поинтересовалась:

– Другие адреса понадобились?

– Да нет, пока тех хватит, – улыбнулась я в ответ.

– Значит, нашли своих наследников?

– Нашла. Спасибо за помощь.

Она вспомнила о коробке духов и густо зарделась. Не желая вводить ее в смущение, я спросила:

– Мной тут никто не интересовался?

Она так и вскинулась:

– Было! Приходила тут одна. Спрашивала, что за справки вы заказывали.

– Сказали?

– Нет, конечно, – обиделась женщина. – Неужели не понимаю? Это ж наследственные дела, а они сложными бывают.

– Вот именно!

– А та фифа мне сразу не понравилась, – азартно блестя глазами, принялась делиться впечатлениями женщина. – Воображает о себе много! Не успела зайти и прямо с порога стала допытываться, кто тут был, по какому вопросу. А сама даже «здрасте» сказать не удосужилась! Ну я ей объяснила! Сказала, что мы таких справок людям со стороны не даем. Видели бы вы, как она на меня напирала! Только не на ту напала! Я ее быстро на место поставила. Кто она такая, чтоб с меня отчета требовать, верно?

– Абсолютно! У вас такой ответственный пост, что нужна особая осторожность. Тут не каждый справится.

Она покраснела, теперь уже от удовольствия, а я доверительно понизила голос:

– Не нравится мне этот визит. Думаю, моим клиентам грозят неприятности. Кстати, как та женщина выглядела?

– Да никак! Обыкновенная баба! – пожала она плечами. – Постарше меня будет, страшненькая. Такую встретишь на улице и внимания не обратишь. Она это знает и красится нещадно! Только ей это не помогает, она с этой раскраской на шлюху похожа! А может, она такая и есть! Даром, что ли, в шляпу вырядилась? Это ж надо! В нашем городе в шляпе расхаживать!

Посещение адресного стола стало последним пунктом моей программы, все намеченное выполнено, и до позднего вечера делать было нечего. Осталось провернуть еще одно дельце, но его я планировала на вечер.

До назначенного срока я коротала время, лежа на диване. Уставившись в потолок, перебирала в уме и старательно сортировала события двух прошедших дней. Когда за окном окончательно стемнело, я вскочила на ноги. Пришла пора действовать.

Шагнув из номера в ярко освещенный коридор, я огляделась и нашла его абсолютно безлюдным. Даже место дежурной по этажу сиротливо пустовало. Посчитав такое начало удачным, я быстрым шагом двинулась к лестнице. Как оказалось, с ликованием я несколько поторопилась. Не удалось одолеть и половины пути, как за спиной послышался голос:

– Уходите?

Мысленно чертыхнувшись, я сначала застыла на месте, потом медленно оглянулась. Так и есть! Мой знакомец из кафе! Стоит в дверях своего номера и пялится на меня с самым невинным видом.

«И чего ж тебе не спится, родной? – тоскливо подумала я. – Ночь ведь на дворе!»

– Далеко собрались? Может, я составлю вам компанию?

– Компании я не люблю, тем более малознакомых людей. А вам что, занять себя нечем?

– Чем? – обиженно спросил он. – Это же медвежий угол! По вечерам тут буквально погибаешь от тоски.

– Ну так уезжайте, – посоветовала я и повернулась, чтобы уйти.

– Анна, почему вы так бессердечны? – состроив жалобную мину, простонал парень.

Он знал, что красив, и беззастенчиво этим пользовался.

– С чего вы взяли, что меня зовут Анна? – холодно воззрившись на него, поинтересовалась я.

– Администратор сказал, – расплылся он в самодовольной улыбке. – Я спросил, как зовут самую красивую девушку в гостинице. Он ответил, что Анна.

«Господи, ну почему всегда одно и то же? Если красавец, значит – обязательно пошляк! Неужели ничего умнее придумать не способен?» – мрачно подумала я, а вслух объявила: – Вас ввели в заблуждение. Это не мое имя.

– Как? – От удивления он даже моргнул.

– Так! Вас ведь интересовала самая красивая из постоялиц этого заведения? А это точно не я, значит, и имя не мое.

Минуту сосед смотрел на меня с озадаченным видом, потом облегченно улыбнулся:

– Вы опять не в настроении! Скажите, отчего вы все время такая колючая?

– Не все время, – поправила его я. – А только когда мне сильно докучают.

– Хотите сказать, я слишком навязчив?

– Это сказали вы, но я полностью с вами согласна.

Я повернулась к нему спиной и продолжила путь к лестнице. Честно говоря, я очень надеялась, что моя резкость охладит его пыл и он от меня отстанет. Ошиблась! Парень догнал меня, пристроился рядом и занудил:

– Анна, ну не будьте такой суровой! Ведь я не сделал ничего плохого. Встретил красивую девушку и попытался с ней познакомиться. Согласен, получилось не очень ловко, но это от недостатка опыта. Я, знаете ли, очень застенчив.

– Это заметно, – кивнула я.

– Вот видите! Значит, вы должны проявить снисходительность и позволить мне за вами ухаживать. В конце концов, мы оба на отдыхе...

– Это вы на отдыхе, а я тут по долгу службы. Статью пишу.

– Журналистка!

Догадка была на грани гениальности, но я, чтоб особо не баловать, хвалить его не стала.

– И в какой газете трудитесь? Или это журнал?

– Газета. Еженедельник «Вести культурной жизни».

Ответ привел парня в восторг:

– Надо же! Я очень люблю эту газету и регулярно читаю. А теперь довелось познакомиться с ее сотрудником. Да еще таким очаровательным!

Заинтересованная, я покосилась на него. Физиономия парня светилась чистой детской радостью. Действительно удача! Ведь я только вчера на свой страх и риск название газеты выдумала.

– Для какого отдела пишете? – бойко вопросил мой спутник.

– Культура и искусство.

– Чудесно! Сама судьба свела меня с вами! Я ведь художник! Правда, пока мало кому известный... Но, может, вы напишете обо мне статью и я стану знаменитым?

Я бросила на него насмешливый взгляд, он ответил мне лукавой улыбкой. Нахальства парню явно не занимать!

– Над чем сейчас работаете?

Вопрос мне понравился, и я охотно ответила:

– Готовлю материал о творчестве Галлера. Знаете такого художника?

– Обижаете!

– А многие даже не слышали! – назидательно заметила я. – Потому и решила написать статью. Вот приехала собирать материал.

– Откопали что-нибудь интересное? – Он с любопытством заглянул мне в лицо.

– Пока нет, но надеюсь. В жизни Галлера было много загадок, – с важным видом объявила я.

Парень даже с шага сбился:

– Загадок?!

Я многозначительно прикрыла глаза.

– Расскажите! Я так люблю все необычное! – взмолился он, хватая меня за руку.

Я покосилась на его горящие шальным блеском глаза и решила, что пришла пора проявить великодушие:

– Необычное? Пожалуйста! Все работы художника таинственным образом исчезли!

– И вам что-то об этом известно?! – Мой собеседник чуть не задохнулся от восторга. – Не томите, поделитесь!

Я повернула голову и выразительно посмотрела ему в глаза.

Парень смешался и торопливо залопотал:

– Не подумайте, что я хочу выпытать... Простое человеческое любопытство. Хотя... – Он вдруг стал непривычно серьезен. – Эти картины... они ведь являются народным достоянием! Если вы что-то знаете...

– Если я что-то знаю, то сама соображу, как мне этим распорядиться, – высокомерно оборвала его я и отвернулась.

Несколько шагов мы прошли в полном молчании, потом мой собеседник задумчиво произнес:

– Сегодня эти картины, наверное, стоят огромных денег?

Я кивнула в знак согласия, а он придвинулся ко мне и заговорщицки понизил голос:

– Вы потому сюда и приехали?

– А вот это не ваше дело!

Любой другой обиделся бы, но только не этот тип. Беззаботно рассмеявшись, он спросил:

– Что это вы, Анна, так рассердились? Мне дела нет до этих картин. Меня интересуете вы! Должен сказать, вы чертовски привлекательная женщина. Кстати, меня зовут Максим.

Последняя фраза, произнесенная чарующим, с легкой хрипотцой голосом, прозвучала как предложение немедленной близости. Возможно, на других этот прием действовал безотказно, но я его проигнорировала. Неудача, однако, ничуть не смутила Максима, и он с подкупающей непосредственностью спросил:

– И куда же мы идем?

После этого стало ясно, что никакими силами мне от него не отвязаться.

– В ресторан. У меня кончились сигареты, – обреченно сказала я.

Беседуя, мы спустились на первый этаж и направились к ресторану. Я хотя и была озабочена навязчивым вниманием Максима, но по сторонам смотреть не забывала и потому своего филера заметила сразу. Он сидел в кресле рядом со стойкой администратора и, бессильно склонив голову на грудь, дремал. Заслышав голоса, с трудом разлепил тяжелые веки и уставился на нас мутным взглядом, пытаясь сообразить, кто же это идет. Я прошла мимо с безразличным видом, но внутри просто кипела. Что за порядки в этой гостинице! Среди ночи в ней ошиваются посторонние люди, и никого это не интересует.

Покупка ненужных мне сигарет положила конец нашему с Максимом общению. Отметя все его попытки завлечь меня в свой номер, я вернулась к себе и заперлась на ключ.

На новую вылазку решилась только через час. Однако стоило осторожно выглянуть в коридор, как взгляд тут же наткнулся на Максима. Он сидел рядом с дежурной и травил анекдоты.

– Чтоб тебе пусто было, – тихо выругалась я, отступая назад.

Глава 9

Проснулась я внезапно, будто кто в бок толкнул. За окнами темно, часы показывали три часа ночи. Я еще немного полежала, собираясь с мыслями, потом встала и, не зажигая света, принялась одеваться. Натянула брюки, на ощупь застегнула пуговицы на блузке и, стараясь не производить шума, нашла приготовленную с вечера сумку и, подхватив туфли, направилась к балконной двери. Слегка притворенная, она со слабым скрипом отворилась, и я почувствовала под босыми ногами прохладный цемент.

Мой номер располагался на втором этаже. Вроде и не высоко, но вниз запросто не спрыгнешь. А если принять во внимание, что со стороны коридора меня бдительно стерегли, то незаметное исчезновение становилось нереальным. Почти нереальным! Справа от балкона проходила пожарная лестница. По ней я могла бы, не привлекая внимания, спуститься вниз. Проблема состояла в том, как одолеть эти несколько метров. Я сунула туфли в сумку, сумку закинула за плечи и замерла. На то, чтоб собраться с духом, ушло не больше минуты, а потом я влезла на заранее припасенный стул, повернулась лицом к стене и шагнула на карниз.

На мое счастье, здание строилось сразу после войны. В те годы теория минимализма еще не получила повсеместного распространения, потому строители не экономили на материалах, а архитекторы не сдерживали полет своей фантазии и со всей широтой души запечатлевали ее в камне. В результате карниз получился достаточно внушительным, чтобы я могла стать на него почти всей ступней. Придерживаясь за шершавые стены раскинутыми в стороны руками, я осторожным приставным шагом медленно подвигалась в сторону лестницы. На улице было прохладно, но по спине между лопатками сбегала противная струйка пота. Я шепотом считала шаги и старалась не думать о том, что подо мной простираются несколько метров пустоты, заканчивающиеся выложенной бетонной плиткой площадкой. Наконец рука коснулась трубы. Я цепко ухватилась за нее и облегченно выпустила воздух сквозь сжатые зубы. Нащупав ногой перекладину, переползла на нее и без сил припала щекой к ржавому металлу.

Минуту спустя я уже стояла внизу и, задрав голову, внимательно оглядывала окна гостиницы. Ни в одном из них свет не горел, и это было плохо. Если кто-то следил за моими акробатическими этюдами, то разглядеть его не представлялось возможным.

К дому, где жила Дарья, я подъехала на рассвете. Дорога до Москвы заняла у меня почти три часа, и только потому, что добираться пришлось окружными путями. Не желая тащить за собой «хвост» и подвергать подругу опасности, серьезность которой я пока и сама толком не могла оценить, я сначала долго петляла по проселочным дорогам и, лишь убедившись, что слежки нет, рванула к Москве.

Дарья обитала в маленькой двухкомнатной квартирке на первом этаже древней пятиэтажки. Подогнав машину прямо под окна, я вышла из нее и сладко потянулась. Несмотря на утомительную дорогу, настроение было отличное. Радовала и скорая встреча с подругой, и возможность без утайки поделиться своей новостью.

Поднявшись на цыпочки, я забарабанила в стекло. Некоторое время ничего не происходило, потом тюлевая штора отъехала в сторону и появилась заспанная физиономия. Разбуженная бесцеремонным стуком, Дарья была настолько ослеплена яростью, что в первый момент не разобрала, кто же ее беспокоит. Навалившись грудью на подоконник, она разразилась потоком брани, призывая все мыслимые и немыслимые кары на головы хулиганов. Дарью можно понять: район пользовался дурной славой. Тот еще был райончик! Богом забытый угол, населенный пьющими работягами и наркоманами. По ночам во дворе гуляли компании, в подъезде то и дело возникали драки с дикими воплями, а прибытие милицейского наряда считалось делом обычным. В общем, жизнь бурлила, и нужно иметь железные нервы, чтобы выдержать и не сорваться.

Чтоб остановить разошедшуюся подругу, пришлось сделать шаг назад, раскинуть руки в стороны и широко улыбнуться. Тут только до Дарьи дошло, кто стоит под ее окном. Секунду-другую она с недоверчивым изумлением глядела на меня, потом прижала руки к груди, наверное, чтобы сердце от волнения не выпрыгнуло, и закричала:

– Анька! Живая! – Голос у подруги был зычный. Мощной волной он вырвался в открытую форточку, докатился до ближайшей помойки и до смерти напугал копошащихся в ней котов. – Ну что ты стоишь? Заходи!

– Не ори, соседей перебудишь. Лучше дверь открой.

Она кивнула и скрылась из виду.

Даша без сомнения была мне искренне рада, но это не помешало ей, встретив меня на пороге, накинуться с упреками:

– Ты что творишь, а? Хочешь меня в могилу свести? Мне что, больше делать нечего, как за тебя переживать?

Я стояла, слушала и не возражала. К чему? Пусть человек отведет душу! У Дарьи, конечно, был повод высказывать мне претензии. А главное, она единственный человек, которого искренне заботит моя судьба. От этой мысли на душе стало тепло, и я невольно расплылась в улыбке.

– Что ты улыбаешься? – возмущенно загудела подруга. – Я чуть не поседела из-за нее, а ей и дела нет! Явилась через месяц невесть откуда и улыбается! И, главное, молчит! Что ты терпение мое испытываешь? Рассказывай быстро, где тебя носило?

– Дай хоть войти, а потом уж нападай.

– За свои выходки тебя в шею гнать нужно! А ты, наглая, в дом просишься! – проворчала подруга и, развернувшись, потопала в комнату.

Рухнув всей массой крепко сбитого тела на кровать, так что она жалобно заскрипела, Даша принялась жаловаться:

– Ты не представляешь, что я по твоей милости пережила! Мыслимое ли дело, уехала девка из города и как в воду канула. Знаешь, как я тут металась? Поехала к тебе – закрыто! Звоню знакомым – никто ничего не знает! Пытаю Павла – результат нулевой!

– Ты спрашивала обо мне Павла Ивановича? И что он? – тут же заинтересовалась я.

– А ничего! – сердито фыркнула Дарья. – Набычился, боров толстый, и сопит.

Я удовлетворенно кивнула:

– Правильно. Больше ему ничего и не остается делать.

Дарья моментально перестала кипеть и насторожилась:

– Это еще почему? Поссорились?

Я уселась в кресло и блаженно вытянула ноги.

– Ну? – подстегнула меня Даша.

– Можно считать, что так. Поссорились, – разглядывая носки туфель, пробормотала я. – Помнишь картину, что я тебе привозила на экспертизу? Самую последнюю?

– Девочка в шляпе?

– Точно. Он хотел ее себе заполучить, а я этот портрет у него увела.

– С ума сошла! Да он тебя теперь уроет!

– Пусть сначала найдет, – отмахнулась я. – И вообще, разве не ты уговаривала меня бросить его? Сама ж твердила, что он обязательно меня подставит.

– Точно! Твердила. Кричала. Говорила. Но это я так, не подумавши! Скорее со злости, чем от большого ума, – покаянно закивала Даша.

Дарья с несчастным видом сидела на кровати, и, глядя на ее массивную фигуру в широченной ночной рубахе, босые ноги и всклокоченную голову, нельзя было и подумать, кем она является на самом деле. А между тем Даша специалист высокого класса! Один из лучших в Москве в своей области. Она заведовала отделом в большом научно-исследовательском институте, и время от времени мой хозяин, Павел Иванович, обращался к ней за помощью. Он щедро платил за работу, а она, постоянно нуждаясь в деньгах, потому как зарплату в ее солидном институте платили мизерную, охотно выполняла его просьбы. В общем, они плодотворно сотрудничали, и тем не менее Дарья его терпеть не могла. Со мной же она сошлась сразу и очень близко, и за те годы, что мы дружили, я ни разу об этом не пожалела. Она всего лишь на несколько лет старше меня, но это не мешало ей чувствовать себя мудрой и при каждой встрече наставлять меня на путь истинный. Причем разговор всегда вертелся вокруг одного: Даша уговаривала меня оставить хозяина. Я и сама не раз об этом думала, но все это было так... несерьезно. По-настоящему расстаться с Павлом Ивановичем для меня было непросто. Конечно, характер у него отвратительный и он законченный тиран, но все хорошее, что случилось в моей жизни, было связано именно с ним. Павел Иванович забрал меня с улицы, заставил учиться, дал в руки профессию. Он вложил в меня немало сил, и я была ему за это благодарна. Именно эта тщательно скрываемая мной благодарность заставляла меня выполнять любой его приказ и совать голову туда, где ее легко было потерять. Своими незрелыми мозгами я понимала, происходит что-то не то, но упрямо не позволяла себе над этим задумываться. За добро нужно платить! Так мало видевшая его на своем коротком веку, я добро ценила и готова была платить. И платила, пока не наступило отрезвление. Пока вдруг не поняла, что к нашему с Павлом Ивановичем партнерству доброта никакого отношения не имеет. Он подобрал меня не из сострадания, а потому что ему на тот момент нужна была помощница. И не какая-нибудь, а именно такая, как я. Безродная и потому полностью от него зависящая. Битая и тертая улицей, а значит, не обремененная моральными принципами и способная вывернуться из любой ситуации. И, главное, до глупости безрассудная.

– Да не переживай ты так, – хмыкнула я. – Ты по всем пунктам права. Павлу Ивановичу действительно было на меня наплевать. Он сознательно мной рисковал ради собственной выгоды. И я действительно никогда точно не знала, сколько же реально он выручает за каждую вещь, которую я для него добыла.

Подруга горестно вздохнула:

– Вот уж не думала, что ты к моим уговорам отнесешься серьезно. Ты же всегда смеялась в ответ! Говорила, что знаешь цену своему хозяину, но это не имеет значения!

– Было такое, но потом все переменилось. Я по его милости чуть не погибла.

– Боюсь я, Аня, – зябко передернула плечами Дарья.

– Не трусь, ему меня не найти.

Дарья подперла щеку кулаком и простонала:

– Да, не найти! Москва хотя и большая, а человека в нем разыскать при определенных связях труда не составит. Если Павел пронюхает, что ты объявилась, он все перевернет, а тебя найдет.

– А с чего ты взяла, что я в Москве буду сидеть? Я сюда на денек заскочила. Проверну пару дел и сегодня же уеду.

– Куда?

– В один очень милый городок. У меня там интересное дельце намечается. Кстати о делах! Тебе имя Галлера что-нибудь говорит?

Стоило Дарье услышать вопрос, как она мигом переменилась. Только что передо мной сидела обычная пригорюнившаяся баба, а тут вдруг она вся подобралась. Вот что значит профессионал!

– Ты имеешь в виду художника Валерия Галлера? Конечно!

– С его творчеством хорошо знакома?

– Не могу так сказать. Знаю только самые известные картины. «Портрет на фоне сирени», «Цыганку», «Женщину- мечту».

– А эту видела?

Я сбегала к машине и принесла холст.

– Ну, что скажешь?

Несколько минут она внимательно смотрела на картину, потом спросила:

– Его работа?

– Надеюсь, что его.

– Хочешь, чтобы я проверила?

Даша была не только подругой, но и неоценимым помощником. Когда нам с Павлом Ивановичем в руки попадало произведение искусства, подлинность которого вызывала сомнение, мы обращались к ней. Она проводила экспертизу и выносила вердикт, которому мы верили безоговорочно.

– Потом, – отмахнулась я. – На сегодняшний день в этом смысла нет. Сначала нужно узнать, писал ли Галлер такую картину в принципе, а уж потом устанавливать подлинность полотна.

– Ради этого и вернулась?

– Да. – Я завозилась в кресле, устраиваясь поудобнее. Дарья терпеливо ждала. Так и не найдя комфортного положения, я снова вытянула ноги и раздраженно выпалила: – Знаешь, с этой картиной что-то нечисто! Стоило мне ее купить, как вокруг меня стали крутиться всякие подозрительные личности. И еще! Представляешь, кого ни спрошу, все в один голос твердят, что такую картину Галлер не писал. Как же не писал? А это что?

Я гневно ткнула пальцем в сторону холста.

– Может, это полотно хорошего художника, но не Галлера? – осторожно заметила Даша. – Подпись, сама знаешь, еще ни о чем не говорит.

– Знаю, – отмахнулась я. – Только чутье подсказывает, что картина принадлежит кисти Галлера. Просто существует причина, по которой все открещиваются от нее. Даже жена!

Дарья отбыла на службу, а я взялась за телефон. Была у меня знакомая, которая в этой непонятной ситуации с картиной Галлера могла оказаться полезной. Зое Ивановне недавно исполнилось семьдесят пять, и как минимум пятьдесят пять из них она собирала материалы о художниках. Кроме обычных альбомов с репродукциями, монографий, мемуаров и воспоминаний в ее обширной коллекции можно было найти пожелтевшие брошюры, посвященные давно забытым событиям в области изобразительного искусства, афиши выставок, каталоги. Вот к ней я и пыталась дозвониться. Делом это было не простым. Зоя Ивановна хотя и была преклонных лет, но общительности с возрастом не потеряла и, затрудняясь выходить из дома, компенсировала недостаток личного общения нескончаемыми разговорами по телефону. В тот день мне необычайно повезло. Уже после третьего звонка хозяйка взяла трубку. Стоило спросить разрешения приехать, как в ответ прозвучало жизнерадостное:

– О чем разговор? Всегда рада вас видеть!

Абсолютной уверенности, что визит внесет ясность в путаницу с картиной Галлера, не было, но робкая надежда все же присутствовала! Старушка не раз помогала, и, если бы судьба была ко мне благосклонна, я могла бы и в этот раз узнать что-либо стоящее.

Квартира Зои Ивановны, расположенная в одном из старинных московских переулков, давно перестала быть жилищем и превратилась в хранилище экспонатов. Они вытеснили почти всю мебель из трех комнат, а ее место заняли шкафы и стеллажи с папками, альбомами, книгами, плакатами. Даже в коридоре не осталось свободного пространства для вешалки, и одежду клали на старый сундук, в котором, как я подозревала, хранились экспонаты коллекции.

– Ну, что хотите посмотреть в этот раз? – воскликнула Зоя Ивановна, азартно сверкая глазами.

Ее всегда радовал интерес к своим сокровищам. Она не только охотно позволяла ими пользоваться, но и при всяком удобном случае пускалась в подробное описание перипетий приобретения того или иного раритета. Обычно я покорно слушала длинные монологи, считая это своеобразной компенсацией за оказанную услугу.

– Сама пока не знаю. Зоя Ивановна, вы Галлера помните?

– Художника Валерия Галлера? Конечно! Старшая сестра, студентка Строгановки, брала меня с собой на его выставку. Дело происходило в тридцать пятом, я тогда еще девочкой была, но помню все отлично. Это была первая персональная выставка Галлера после его возвращения в Россию. – Зоя Ивановна понизила голос: – Между прочим, этот приезд наделал тогда много шума. Многие не понимали, зачем ему это было нужно. Честно говоря, я и сейчас недоумеваю, чего Галлеру не сиделось в Париже! На кой ляд он сюда вернулся?

– Может, тоска по родине замучила?

Она покосилась на меня и уже совсем другим голосом ответила:

– Конечно, русскому человеку трудно жить за границей. Как бы хорошо ни было, а домой тянет.

– И как его тут встретили?

– Прекрасно! В «Правде» напечатали хвалебную статью, а это, знаете ли, показатель. В Москве, Ленинграде и Киеве прошли персональные выставки. Ему предлагали кафедру рисунка и композиции в Институте повышения квалификации архитекторов, но он отказался. Да я вам сейчас покажу материалы по Галлеру! Немного, но кое-что все же есть!

Зоя Ивановна кинулась к ближайшему стеллажу, покопалась на полке и вернулась с тонкой папкой. Развязав старомодные тесемки, она принялась осторожно извлекать из нее одно свое сокровище за другим. Раскладывая их передо мной на столе, она не забывала сопровождать каждый экспонат комментариями:

– Вот статья, о которой я говорила. Вот еще. Это билет на выставку. А это каталоги.

Все, что показывала Зоя Ивановна, я просматривала внимательно, но особенно меня заинтересовали каталоги. Первой я раскрыла брошюру, помеченную 1935 годом. Довольно объемную, с цветным портретом художника на обложке.

– Здесь он похож на Шаляпина, – заметила я.

Зоя Ивановна бросила взгляд на фотографию:

– Действительно! Очень интересный мужчина.

В каталоге за 1935 год разыскиваемой мной картины быть в принципе не могло, ведь тогда она еще не была написана, но я все равно добросовестно пролистала его от начала до конца. И не столько для очистки совести, сколько потому, что мне очень нравились работы Галлера.

– Сколько же у него было картин!

– Все это он привез из Франции. Ходили слухи, ему предлагали подарить собрание государству, но Галлер отказался. Вроде бы сказал, что в них заключен труд всей его жизни и он пока не готов с ним расстаться. Но это всего лишь слухи, за точность ручаться не могу.

Отложив в сторону первый каталог, я взяла в руки второй,уже за 1938 год.

– На этой выставке я не была, – с сожалением заметила Зоя Ивановна. – Болела. Простудилась на катке. А каталог мне подарила сестра.

В этой брошюре шанс найти нужный портрет был выше, ведь на купленном мной полотне стояла дата «1937». Неудивительно, что я с замиранием сердца переворачивала одну страницу за другой. Надежда не оправдалась. Среди множества фотографий самых разных полотен моей картины не было. Огорченно вздохнув, я отложила бесполезную брошюру в сторону.

– Не нашли? – спросила Зоя Ивановна, глядя на мое вытянувшееся лицо.

Я удрученно качнула головой:

– Нет.

– А что искали?

– Портрет обнаженной женщины со смеющейся маской в руках. Знаете такой?

– Никогда не слышала. Уверены, что такая картина существует?

– Да, я ее недавно видела.

– Где, если не секрет?

– У частного лица.

– И она точно принадлежит кисти Галлера?

– На ней стоит его подпись и дата – 1937 год.

– Ну, это еще ничего не значит! Понимаете, эти каталоги очень полные. На персональные выставки художник обычно представляет почти все свои работы. Кроме совсем уж незначительных. Если картина хорошая...

– Отличная!

– Вот видите! Неужели он не выставил бы в Москве свою новую и очень удачную картину? Маловероятно! Думаю, если ее нет в каталоге, значит, Галлер никогда ее и не писал.

Глава 10

Я покидала Москву рано утром и в самом мрачном настроении. За те несколько часов, что я провела в дороге, оно нисколько не улучшилось, а потому, когда вошла в номер и увидела, что в нем творится, планка окончательно упала.

Мрачно оглядев разоренную комнату, я развернулась и, мерно чеканя шаг, отправилась к дежурной по этажу. В другое время я, быть может, и не стала бы связываться, но в тот день настроение очень располагало к скандалу. Я решила себе в нем не отказывать. Проявив ослиное упорство, простояла рядом с пустовавшим постом дежурной до тех пор, пока мимо не пробежала девушка со шваброй. На вопрос, где искать дежурную, она, не замедляя шага, посоветовала заглянуть в бельевую.

Вежливо постучав в дверь с табличкой «Бельевая», подождала ответа, не дождалась и тогда повернула ручку. Дверь оказалась незапертой, и я позволила себе войти. Все стены бельевой были заставлены стеллажами с кипами белья, а возле окна за столом сидели две женщины и мирно пили чай. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы распознать в них заслуженных бойцов сферы обслуживания. Не в смысле возраста, обеим едва ли исполнилось по сорок, а в смысле служебной закалки. При моем появлении обе дамы разом отставили чашки и повернули головы. Неожиданное вторжение нарушило атмосферу покоя, что не могло не вызвать их справедливого раздражения. Дамы были хоть и мелкие, но начальницы и потому свое недовольство скрывать не стали.

– Что это вы врываетесь без стука? – грозно нахмурилась женщина с пергидролевой башней на голове, формой очень напоминающей силосную.

– Я стучала, мне никто не ответил.

– А не ответили, значит, и входить не следовало. Это служебное помещение, и посторонним здесь делать нечего, – подхватила эстафету другая дама, на голове у которой громоздилась пергидрольная тыква.

– Я не посторонняя. Я живу в этой гостинице, и мне нужна дежурная по этажу.

– Господи, ну что за люди! – обратилась Силосная башня к своей товарке. – Так и ходят, так и ходят! И все им что-то нужно! Минуты спокойно посидеть не дадут.

– Спокойно сидеть будете дома, когда на пенсию выйдете, а сейчас будьте добры подняться и пройти со мной в мой номер.

– Это еще зачем? – возмутилась Силосная башня.

– Затем, что в мое отсутствие кто-то проник в комнату и перевернул в ней все вверх дном.

– Глупости! У нас строгие порядки, и чужой войти в номер не может, – отрезала Тыква и, схватив со стола чашку, громко из нее отхлебнула.

– Насчет порядков спорить не буду, но в отношении своей комнаты утверждаю: в ней побывали посторонние. В связи с этим хочу знать, кто вчера дежурил на этаже.

Силосная башня сурово нахмурилась:

– Ну я дежурила. Заступила на сутки. Сегодня утром сменилась.

– Значит, с вами и будем разбираться.

– Делать мне больше нечего, как чужим капризам потакать, – проворчала Силосная башня и, показывая, что разговор окончен, демонстративно повернулась ко мне спиной.

– Если сию минуту не подниметесь и не пойдете со мной, я эту гостиницу на уши поставлю, – тихо пообещала я.

Тыква тяжело вздохнула и посоветовала подруге:

– Да сходи ты с ней. Видишь же, не отвяжется.

Силосная отставила чашку и, громко цокая высоченными каблуками, поковыляла за мной. Не потому, что она испугалась моих угроз, просто я ей надоела и она хотела побыстрее от меня отделаться.

– Вот, полюбуйтесь, – сказала я, распахивая дверь в свой номер.

Дежурная вошла, огляделась и пожала плечами:

– И что?

– Видите беспорядок? Это не я его устроила.

– Это вы так говорите, а я должна верить? Может сами все раскидали, а теперь скандалите! Откуда видно, что в номере были посторонние? Лично я ничего такого не замечаю!

– Меня не было сутки. Уходя, я оставила все в полном порядке. А сегодня возвращаюсь и нахожу номер разоренным.

Она сложила губы куриной гузкой и пробормотала, ни к кому не обращаясь:

– Сначала шляются ночами невесть где, а потом являются и начинают качать права. А дома небось муж ждет. Не знает, бедняга, как его благоверная на свободе развлекается.

– Вы на что намекает?

Женщина окинула меня презрительным взглядом:

– Да что тут намекать? А то по тебе не видно, что ты за штучка!

– Значит, ты утверждаешь, что я шлюха? – сладко улыбнулась я.

Пока Башня соображала, что ответить, я ухватила ее за руку и одним движением завернула за спину. А чтоб эта кукла не упала на своих ходулях, бедром приперла пышное тело к стене.

– За такое оскорбление тебе следовало бы сломать руку, – прошептала я ей на ухо, – но я прощу, если скажешь, кто был в моем номере.

– Я сейчас закричу, – прохрипела она.

– Конечно, закричишь. Когда ломают руку, всегда кричат, потому что очень больно.

– Ты не посмеешь. Я заявлю в милицию.

– Я сама заявлю. Скажу, что меня обворовали в твое дежурство. Если не сядешь на пару лет как подельница, то уж стоимость похищенного ты мне точно выплатишь. Поверь на слово: мало не покажется! Ты со мной вовек не разочтешься. А если беспокоишься насчет перелома, так я скажу, что ты неудачно упала. Вон у тебя какие каблучищи! На таких немудрено и поскользнуться на паркетном-то полу.

Я надеялась, что мои доводы ее проймут, но дама мрачно молчала. Тогда, чтобы немного ее вразумить, я подтянула руку повыше. Она дернулась и пронзительно взвизгнула.

– Видишь, уже больно. А будет еще больней, – назидательно заметила я. – Давай колись. Иначе калекой сделаю.

– Я тебя засужу, – просипела она.

– Размечталась! Свидетелей нашей беседы нет, а следов я не оставлю. Не тяни время, рассказывай.

Признаваться ей не хотелось, но боль была ощутимой, и она все-таки заговорила:

– Она пришла вчера днем. Сказала, что ты крутишь шашни с ее мужем. Задурила голову мужику, и тот совсем от рук отбился. С ним она ничего сделать не может, а тебя хотела бы проучить. Попросила разрешения заглянуть в номер.

– И ты, добрая душа, не отказала. Сколько она тебе дала?

– Двести рублей.

– Продешевила! Нужно было просить четыреста, она бы не отказала. Ну это твоя проблема! Рассказывай дальше.

– Она пообещала серьезно не вредить. Сказала, распотрошу шмотки этой дряни, отведу душу и уйду. Потом она вошла в номер, а я осталась стоять в коридоре.

– На стреме, – уточнила я. – Ключ где взяли? Я свой с собой унесла.

– У меня есть запасной.

– Ясно. Дальше что?

– Вномере она, как и обещала, пробыла недолго. Вышла, отдала деньги и ушла.

– А ты как собиралась выкручиваться? Знала же, что я вернусь и потребую ответа.

– Сказала бы, что постоялица сама все и разбросала. Я и теперь так в случае чего утверждать буду.

– Пожалуйста! Только говорить тебе это придется со сломанной рукой. Перелом будет осколочный. Обещаю.

Для убедительности я еще немного поднажала, и этот довод оказался действеннее всяких слов.

– Что за женщину ты впускала в мой номер?

– Не знаю. Никогда раньше ее не видела. А если даже где и встречала, внимания не обращала. Самая обыкновенная.

– Рост? Черты лица? Прическа? Цвет волос? Ну? Быстро!

– Не помню!

– А если постараться? – поинтересовалась я, слегка надавливая на руку.

Дама скривилась и просипела:

– Страшненькая. Может, потому так сильно и мажется. Хочется ей, бедняжке, себя хотя бы немного приукрасить. А волосы я не разглядела. У нее голова косынкой была повязана.

Глава 11

Только начала раскладывать вещи по местам, как раздался стук в дверь. Сначала я решила, что вернулась дежурная по этажу, и хотела без разговоров послать ее подальше. Потом сообразила, что стук был чересчур деликатным для такой решительной дамы, как она, и крикнула:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель бочком протиснулась пожилая женщина. Увидев царивший в номере беспорядок, она замерла в растерянности.

– Я, кажется, не вовремя, – пробормотала дочь Галлера, испуганно озираясь по сторонам.

– Не обращайте внимания! – воскликнула я, сгребая с кресла одежду и швыряя ее в чемодан.

Вероника Галлер озадаченно проследила за полетом разноцветного вороха, потом перевела взгляд на меня:

– Вот, шла мимо и решила зайти. Вы оставили свой адрес и сказали, что в случае чего...

– Садитесь, пожалуйста, – торопливо пригласила я.

Она опустилась на краешек кресла, поставила сумку на колени и крепко сжала ее руками.

Понимая, что пришла она не просто так, я с надеждой спросила:

– Удалось что-то вспомнить?

Вероника Валерьевна покосилась на меня и с легкой нотой раздражения процедила:

– Я же говорила, нечего вспомнить. Я почти ничего не знаю об отце. Он ушел из жизни, когда я была совсем крохой.

«Вспомнить ничего не можете, рассказать нечего, но зачем-то вы пришли ко мне», – подумала я, задумчиво глядя на нее.

Вероника Валерьевна потеребила застежку сумки и нервно выпалила:

– Может быть, я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, что вас интересует отнюдь не биография отца, а его картины. Вы, как и те, другие, что приходили до вас, хотите знать, куда они делись.

– Ну в этом нет ничего странного, – осторожно промолвила я. – Ваш отец был великим художником, и исчезновение его картин не может не волновать людей, болеющих душой за наше культурное наследие. Если вы можете помочь...

– Я же сказала, что ничего не знаю! – уже не скрывая раздражения, прервала меня она.

– Может, стоит расспросить свою мать?

– Мама ничего вспоминать не хочет. На ее долю выпали такие испытания... И потом... Если даже она и знает, что произошло с картинами, ни слова не скажет. После всего, что случилось с ней и отцом, мама обижена на весь белый свет. Да и как я могу спросить, если после вашего визита она со мной не разговаривает? Сердится, что я ослушалась и впустила вас в дом.

– Я ей не понравилась?

Дочь Галлера слабо махнула рукой:

– Дело не в вас. Просто после возвращения из лагеря мама замкнулась и не хочет никого видеть. Раньше она такой не была. Правда, этого я тоже не помню, но мне тетка-покойница рассказывала.

– Жаль, что ваша матушка заняла такую позицию. Никто лучше нее не знал вашего отца, и она могла бы оказать мне неоценимую помощь....

– Из-за этого я сюда и пришла, – перебила меня Вероника Валерьевна. – У меня есть фотография. Но даром ее я не отдам! Хотите получить – платите!

– Я и не отказываюсь! Что за фото?

Женщина не ответила. Она смотрела в пол остановившимся взглядом и разговаривала сама с собой:

– Когда вы начали расспрашивать маму о той картине, я вспомнила, что видела похожую фотографию. Много лет назад я нашла ее среди старых бумаг отца. В детстве я, знаете ли, была любопытная, любила рыться в шкафах, а там иногда попадались очень интересные вещи. Меня поразило изображение голой женщины. Я забрала его с собой и подолгу рассматривала, ведь ничего подобного я никогда прежде не видела. Честно говоря, если б не вы, я и не вспомнила бы о нем. Все произошло так давно! А тут стою, слушаю ваш с мамой разговор и удивляюсь. Надо же! Какое странное совпадение! Вы интересуетесь этой картиной, а именно ее фотография хранится у меня среди старых писем.

– Поройтесь хорошенько в вещах. Вдруг еще что найдете. Если остались его записи, рисунки, наброски, сможете их продать...

– Искать бесполезно. Больше ничего нет. Мы с матерью живем в доме отцовской двоюродной сестры. Она забрала меня к себе после ареста родителей. А наши вещи все пропали.

Я понимающе кивнула и попросила:

– Покажите фото.

– Сначала деньги!

Вероника Валерьевна сцепила пальцы на сумке и прижала ее к груди. Похоже, она боялась, что я силой отниму у нее ее сокровище.

– Сколько вы хотите?

– Сто долларов, – выпалила она и упрямо набычилась.

Видно было, что в ее представлении эта сумма выглядела фантастически огромной, а мне стало грустно. Какая ирония судьбы! Дочь художника, за картины которого частные коллекционеры и музеи платят огромные суммы, перебивается на мизерную пенсию и мечтает о ста долларах.

– Хорошо, я заплачу.

Конечно, с точки зрения коммерции я поступала абсолютно неправильно, соглашаясь купить кота в мешке. Но на коммерцию мне в тот момент было наплевать. Вид тщательно отутюженного, но готового расползтись по швам платья и стареньких, начищенных до зеркального блеска туфель задел за живое. Эта старательно скрываемая и все равно выпирающая из всех щелей нищета настолько хорошо знакома мне по годам собственной голодной юности, что я готова была дать ей денег даже за чистый лист бумаги.

Без лишних слов вытащила из кошелька сто долларовую бумажку и протянула Веронике Валерьевне. Она выхватила ее у меня из рук и быстро сунула в карман.

«Бедняга! До чего ж наивная! Хотя бы посмотрела, что дают. Может, фантик от конфеты», – с жалостью подумала я.

В обмен на деньги дочь Галлера вручила мне фотографию. Старый, черно-белый снимок. А на нем изображение все той же женщины с маской.

– Это поможет вам?

– Не знаю, – задумчиво проронила я. – То, что это фото хранилось в вашей семье, еще ничего не значит.

Тут я, конечно, лукавила. Фотография являлась хотя и призрачным, но подтверждением того, что картина и художник каким-то образом связаны. Просто я суеверна и, боясь спугнуть удачу, не хотела говорить об этом вслух.

– Почему вас так интересует именно эта картина? Что в ней особенного?

– Загадка.

– Загадка? – с недоверием повторила Вероника Валерьевна.

– У меня есть основания считать, что эту картину писал ваш отец. В то же время все, даже ваша мать, в один голос твердят, что ничего подобного он не делал. Чем не загадка?

Дочь художника смотрела на меня ничего не выражающим взглядом и молчала.

– Если б я могла доказать, что картина действительно принадлежит кисти вашего отца... или хотя бы узнать, кто на ней изображен, – мечтательно проговорила я.

– И что тогда? – неожиданно оживилась моя гостья.

Я улыбнулась:

– Загадка была бы отгадана.

– И на свет появилась бы интересная статья, за которую вы получили бы деньги.

– Получила бы, – согласилась я, не вдаваясь в подробности, о какой сумме и за что идет речь.

Вероника Валерьевна минуту подумала и предложила:

– А если я познакомлю вас с одним человеком? Он близко знал моих родителей в молодости. Вам будет это интересно?

– Конечно!

– Даром ничего делать не буду! Вы должны заплатить!

Женщина так разволновалась, что у нее задрожали руки, а на скулах вспыхнули два алых пятна.

Предложение казалось заманчивым. Появлялась возможность больше разузнать о прошлом семьи Галлеров и, если повезет, откопать необходимые для дальнейшего расследования факты. А кроме того, представлялся благовидный предлог, не задевая чувств двух пожилых женщин, помочь бедствующей семье. Сентиментальность мне несвойственна, и на жизнь я смотрю без розовых очков, но эта явная несправедливость меня тронула.

– Еще сто долларов, – твердо заявила Вероника Галлер и, вздернув подбородок, вызывающе посмотрела мне в глаза.

Я усмехнулась и пожала плечами:

– Ну что ж делать. Сто так сто! За все приходится платить, никто и ничего даром не отдаст.

Вероника Валерьевна густо покраснела:

– Не думайте, я не хапуга. Просто нам нужны деньги. Очень!

Получив очередную купюру, она оживленно затараторила:

– Я отведу вас к бывшей маминой подруге. Она порядочный человек и прекрасно знала отца. Когда родителей арестовали, она, единственная из всех знакомых, не отвернулась от меня. Тетка говорила, что мы с ней здорово бедствовали первые годы. Конечно, мы и потом не жили богато, но тогда приходилось особенно тяжело. Тетке пришлось уйти с работы. Ей, как родственнице врага народа, запретили преподавать в школе. Мы остались без средств, а нужно было не только меня кормить, но и матери в лагерь посылки слать. Только благодаря Ольге Ильиничне, которая и со мной нянчилась, и материально помогала, тетка сумела поставить меня на ноги. Да и позже, когда я выросла, она меня не забывала. А потом вернулась мама и запретила нам видеться. Если отец рисовал ту картину, тетя Ольга обязательно об этом знает. Она человек бесхитростный, таиться не станет и расскажет все, что знает.

Я почти поверила, что судьба решила проявить ко мне благосклонность и подбросила козырную карту, как везение кончилось. Едва мы спустились на первый этаж, как сбоку вынырнул Максим и устремился к нам.

– Чтоб тебе пусто было! – прошептала я. – Шагу ступить нельзя, чтоб на тебя не наткнуться!

– Анна! Где вы были весь вчерашний день? Я к вам несколько раз стучался, хотел пригласить на прогулку, и каждый раз дверь оказывалась запертой. Честно говоря, я начал волноваться.

– С какой это стати? – холодно удивилась я.

– Ну как же! Все выглядело так странно! Никто не видел, чтобы вы выходили из номера, ключ от комнаты не сдавали и на стук не отзывались. Я решил, что с вами приключилась беда. Красивая женщина, ночует одна, мало ли что могло произойти...

– Ровным счетом ничего! Эта женщина привыкла спать одна и способна в случае чего за себя постоять. А отсутствовала она потому, что у нее были дела.

– Ваше журналистское расследование, – понимающе кивнул Максим. – Удалось откопать что-нибудь интересное?

Он перевел задумчивый взгляд на мою молчаливую спутницу. Я сочла такой поворот в разговоре опасним и мысленно чертыхнулась, хотя винить могла только себя. Это ж надо так расслабиться, чтобы самой подставиться под неприятный вопрос. А теперь этот нахал, если его не остановить, пиявкой присосется к Веронике Валерьевне и вытянет из бедняжки всю подноготную. Не скрывая неудовольствия, я пробурчала:

– Об успехах говорить пока рано.

Подхватив дочь Галлера под локоть, я сделала попытку пробиться к выходу, но Максим мне такой возможности не дал. Он расцвел своей самой обаятельной улыбкой и твердо заступил нам дорогу:

– Анна, увидев вас живой и невредимой, я так обрадовался, что забыл все правила хорошего тона. Кто эта очаровательная дама? Познакомьте же нас!

– Моя тетя, – обреченно объявила я, молясь всем святым, чтобы Вероника Валерьевна не вздумала опровергать это смелое заявление. К моему неописуемому удивлению, она приняла мои слова как должное и возражать не спешила. Молча стояла рядом и с легкой улыбкой разглядывала парня.

– Надо же! А я и не знал, что у вас в этом городе имеются родственники!

– Естественно. Мы с вами только вчера познакомились. Подозреваю, вы еще многого обо мне не знаете.

Не дожидаясь ответной реплики, я схватила обалдевшую Веронику Валерьевну за руку и потащила к выходу. Как я и предполагала, Максим растерялся лишь на мгновение, а потом ринулся следом.

Буквально в дверях мы лицом к лицу столкнулись с Леной. Увидев нас, горничная повела себя странно. Покраснела, низко наклонила голову и, забыв поздороваться, поспешно прошмыгнула мимо. Я не стала останавливаться и окликать ее. Времени не было, сзади нас уже настигал Максим, но удивиться мимоходом успела: «Что это с ней?»

Максим догнал нас уже на крыльце и, пристроившись рядом, обиженно заканючил:

– Анна, куда же вы? Не успели мы встретиться, как вы снова убегаете.

– Извините, Максим, но у нас с тетушкой неотложные дела, – бросила я, не замедляя хода, и потащила Веронику Валерьевну дальше.

– Возьмите меня с собой, – с обаятельной мальчишеской улыбкой предложил он. – Мне все равно делать нечего, а вам со мной будет веселее.

– Там, куда мы направляемся, веселье без надобности.

– Да? И куда же вы идете?

– В городскую баню, – отрезала я и поволокла свою спутницу дальше.

– Вы были с ним так неприветливы. Почему? Он производит впечатление очень симпатичного молодого человека, – заметила Вероника Галлер, едва мы свернули за угол гостиницы.

– Именно из-за этого впечатления, – презрительно фыркнула я.

Вероника Валерьевна понимающе хмыкнула:

– Вы не доверяете чересчур красивым молодым людям.

– Точно! – не стала скрывать я.

Дочь Галлера энергично кивнула:

– И правильно делаете. Я им тоже никогда не верила. – Потом она вдруг хихикнула и еле слышно добавила: – Однако это не мешало мне их любить.

Перехватив мой удивленный взгляд, смущенно пожала плечами, как бы извиняясь за слабость собственной натуры.

Я достала из кармана ключи и приглашающе указала на машину:

– Садитесь. Давайте выбросим из головы всех этих навязчивых молодых людей и отправимся к Ольге Ильиничне.

– Мы поедем на этом авто? – восхитилась Вероника Валерьевна.

– Конечно! Не пешком же нам ходить, раз есть средство передвижения. Или вы против?

– Нет, как можно! Такая красавица! Просто Ольга Ильинична живет совсем рядом, тут и двух кварталов не будет... Стоит ли гонять машину, если можно пройти пешком?

Я видела, каким шалым блеском горят ее глаза, и понимала, что отказывается она просто из вежливости. Решительно распахнув дверцу, воскликнула:

– Конечно, стоит!

Вероника Валерьевна уселась рядом со мной и восторженно, почти молитвенно, прошептала:

– Красавица!

Кончиками пальцев она осторожно коснулась сначала руля, потом нежно погладила кожаное сиденье. Неожиданно движение ее руки замедлилось, и уже совсем другим, вполне прагматичным тоном дочь Галлера спросила:

– Дорого стоит?

Вопрос застал меня врасплох.

– Как смотреть... – неопределенно ответила я. – Есть, конечно, и подороже, но эта тоже немало тянет.

Она помолчала, задумчиво глядя перед собой, потом спросила:

– А если б, к примеру, продать картины моего отца... Если бы они уцелели, конечно! Хватило бы вырученных денег на такую машину?

Сдерживая нервную дрожь, я через силу засмеялась:

– Его картины высоко котируются у ценителей. На сегодняшний день несколько работ хранится в Русском музее, еще какое-то количество – в частных коллекциях. Все это крохи, и потому цена на них высока. Если взяться за дело с умом, то можно выручить очень впечатляющую сумму. Уж на такую машину, как моя, ее точно хватило бы.

Вероника Валерьевна слушала меня с горящими глазами, а когда я замолчала, с удовлетворением выдохнула:

– Значит, он действительно был хорошим художником! За плохие картины столько не заплатят!

Я растерянно моргнула, а она пояснила:

– Тетка мне с малых лет твердила, что у отца был великий талант. Я ей не особенно верила. Сама я в живописи не разбираюсь, картин отца никогда не видела. Честно говоря, я всегда думала, что она так говорит потому, что любит его и хочет утешить меня. Должно же быть у ребенка хоть что-то светлое в его беспросветной жизни. Но вы, Анна, приехали из Москвы! Вы образованная! И если вы утверждаете, что на них можно было бы купить такую машину... Я счастлива! Мне есть чем гордиться!

Мы уже довольно долго сидели в машине, нужно было трогаться с места, но я не могла заставить себя повернуть ключ зажигания.

– Вероника Валерьевна, мне очень хочется встретиться с подругой вашей матери...

– Но вам не очень удобно ехать прямо сейчас, – понимающе кивнула она.

– В общем... Да, неудобно!

Вероника Валерьевна подняла на меня глаза и тихо спросила:

– Возникли какие-то сложности?

Сложности действительно возникли. В лице Максима. Возможно, я страдала излишней мнительностью, но ехать к знакомой Галлеров после встречи с ним мне расхотелось. К сожалению, поделиться с Вероникой Валерьевной своими смутными подозрениями я не решалась. Мои откровения могли ее испугать, и она вообще отказалась бы от общения со мной. Осторожно подбирая слова, я пустилась в объяснения:

– Не то чтоб сложности... Все нормально, и в принципе мы можем отправляться хоть сию минуту, однако... если б мы могли бы навестить вашу знакомую в другой день...

– Нет проблем! В любое удобное время, – торопливо перебила меня она, положив таким образом конец моим мучениям.

Облегченно вздохнув, я выпалила:

– Тогда завтра. Во второй половине дня.

– Отлично. Так лучше и для меня. Сегодня я уже долго отсутствую, и мама наверняка волнуется. А мне еще на рынок нужно забежать...

– Я вас отвезу.

Теперь наступила ее очередь пускаться в извинения:

– Не нужно! Рынок я просто так упомянула... без задней мысли... Я и сама справлюсь.

– Все нормально. Отвезу, подожду, пока все купите, и доставлю домой, – объявила я и, не слушая робких протестов, повернула ключ зажигания.

Машина тихо заурчала и мягко тронулась с места. Вероника Валерьевна моментально забыла все сомнения и восторженно воскликнула:

– Ну что за чудо! Была б возможность, я бы тоже такую купила! Получила бы права и целыми днями гоняла по окрестностям.

Услышав это, я не сдержалась и прыснула. Мне нравилось ее жизнелюбие. Этакий неунывающий Оловянный солдатик, стойко выдерживающий удары судьбы и, несмотря ни на что, не теряющий интереса к жизни.

– Думаете, я выжила из ума?

Я не успела возразить, как она поникла и грустно прошептала:

– Наверное, вы правы. Выжила! У меня нет денег на самое необходимое, а я мечтаю о дорогой игрушке.

Утешить мне ее было нечем, и я ограничилась тем, что ободряюще потрепала по плечу. В этот момент мы как раз проезжали мимо гостиницы, и я не преминула поискать глазами Максима. На крыльце никого не было.

Посещение рынка оказалось недолгим. Несмотря на то что Вероника Валерьевна получила от меня деньги, скудные покупки уместились в небольшой тряпичной сумочке. Перехватив мой взгляд, она с кривой усмешкой пояснила:

– Я должна экономить. Конечно, та сумма, что вы мне дали, для нас очень значительна, но, если я буду шиковать, надолго ее не хватит.

Устроившись на сиденье, она поставила сумку у ног и мечтательно продолжала:

– Если б у меня были картины отца... если б они не пропали... я продала бы их и забот не знала. Можно было бы не экономить и жить в свое удовольствие. Маме купила бы новый телевизор! Она смотрит его днями и все время сердится. Он у нас старенький и почти ничего не показывает. А сама бы я поехала в туристическую поездку. Мечтаю побывать за границей. С детства мечтаю!

Неожиданно запал иссяк, и она с тихим сожалением закончила:

– Только картин у меня нет, хотя никто в это и не верит. Все ходят, выспрашивают...

– Кто ходит? – моментально насторожилась я.

– Да так... Разные все люди. Коллекционеры, работники музеев. Вот вы были у нас днем, а вечером сотрудница местного музея приходила, – рассеянно откликнулась она, не отрывая задумчивого взгляда от дороги.

– И что хотела?

– Про картины расспрашивала. Сначала долго распространялась, какую ценность они представляют для нашей культуры, потом начала допытываться, нет ли у нас каких предположений по поводу их судьбы. Но мне показалось, что дело совсем в другом. Она думает, что картины спрятаны у нас в доме. Иначе с чего бы ей призывать нас к осторожности и предостерегать от нечистоплотных охотников за произведениями искусства? В конце концов я не выдержала и прямо сказала: «Девушка! И чего вы все сюда ходите? Сами подумали бы... Разве бы мы с матерью так нищенствовали, будь у нас эти картины? Да мы бы их, не раздумывая, продали!»

– Она предлагала купить у вас картины?

– Нет, конечно! О покупке и речи не было!

– А что за женщина приходила?

– Да самая обычная! Худенькая, рыженькая... А почему вы спрашиваете? Думаете, она не из музея? Аферистка? Только зачем мы ей? У нас ничего ценного нет! – всполошилась Вероника Валерьевна.

– Если рыженькая, значит, точно из музея, – поспешила успокоить ее я. – Рыженькая у них директриса. Большая энтузиастка своего дела!

Это я вслух сказала, а про себя подумала: «Слишком большая энтузиастка! Мне из осторожности и словом не обмолвилась о семье Галлеров, а сама в тот же вечер отправилась к ним домой. Похоже, коллеге по имени Нонна все-таки удалось посеять в ее душе озабоченность по поводу моего появления в городе».

Веронику Валерьевну я довезла только до начала переулка. Дальше она, твердо отклонив мою помощь, отправилась пешком. По всей видимости, ей хотелось скрыть от матери факт нашей встречи. Настаивать я не стала.

Если бы за мной следили, могло показаться, что я бесцельно колесила по городу, знакомясь с окрестностями и убивая время до ужина. На самом деле я внимательно глядела вокруг, запоминая проезды, тупики и укромные, скрытые от постороннего взгляда места. Попутно проверяла, не тащится ли за мной «хвост». «Хвоста» не обнаружила, а вот с городскими улочками и переулками познакомилась основательно, что в будущем могло оказаться совсем не лишним. Я вполне допускала, что мне придется спешно удирать, и тогда хорошее знание города могло оказаться кстати.

В гостиницу вернулась уже затемно. Холл был пуст, а за стойкой дежурного администратора томился от безделья тощий парень в форменном сюртуке.

– Ты-то мне, голубчик, и нужен, – хмыкнула я и направилась в его сторону.

Я ни минуты не сомневалась, что это и есть тот самый Виталий, что без зазрения совести торговал сведениями обо мне. Во-первых, Лена сказала, что он заступает на дежурство в этот вечер, а во-вторых, я и сама отлично помнила эту прыщавую физиономию с беспокойно мечущимися глазками. Именно этот тип оформлял мне документы на заселение. Мое появление он заметил сразу и скучающим взглядом следил, как я пересекала вестибюль. Но когда до стойки оставалось не больше десяти шагов, вдруг демонстративно углубился в изучение гроссбуха внушительной толщины. Несколько минут я терпеливо ждала, что он прервет свое захватывающее занятие и соизволит заметить мое присутствие. Однако чтение настолько его увлекло, что парень не видел ничего вокруг. Сообразив, что могу так простоять до утра, я решила привлечь к себе внимание. Для начала деликатно кашлянула, но, видно, в своей деликатности я переусердствовала, и он меня не услышал. Тогда я стукнула ладонью по стойке. В тишине вестибюля хлопок прозвучал как выстрел. Администратор вздрогнул и нервно вскинул на меня глаза.

– Слушаю, – проронил он, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие.

После общения с местным персоналом у меня возникло стойкое убеждение, что постояльцев гостиницы они рассматривают как противных надоед, беспрестанно пристающих с глупыми просьбами и нарушающих размеренную жизнь обслуги.

Я задушевно улыбнулась и поведала:

– Я живу в двести четвертом номере, и у меня возникла проблема.

Ни один мускул не дрогнул на его костлявом лице. Продолжая сверлить меня презрительным взглядом, он процедил:

– Какая?

– Хотелось бы изложить ее руководству данного заведения. Не подскажете, к кому я могла бы обратиться?

– Директор в отпуске. Будет через месяц.

– А вместо него кто?

– Заместитель, но его сейчас тоже нет.

– Ну что ж, – покладисто улыбнулась я. – Раз начальства нет, тогда дайте мне телефон владельца этой богадельни.

– Такую информацию посторонним не сообщаем!

– А кому же тогда жаловаться? – наивно удивилась я.

– Мне.

– Отлично!

– В письменном виде, – охладил он мой пыл, кисло скривившись. – Я рассмотрю ваше заявление и приму меры. В том случае, конечно, если действительно есть повод для недовольства.

– Повод? – изумилась я. – Есть, конечно, и не один! Я недовольна обслуживанием, недовольна наглостью дежурной по этажу, и еще я недовольна лично вами.

– Вот как? И какие же у вас претензии лично ко мне? – с нескрываемой издевкой поинтересовался он.

На его прыщавом лице читалось явное презрение к заезжей дуре, пытающейся качать права на чужой территории. По большому счету, он имел на то все основания. Ну что ему могла сделать одинокая женщина? Не в рукопашную же с ним вступать!

– Так что вам не нравится? – с брезгливой миной уточнил он.

– Использование вами служебного положения в корыстных целях.

Тут он окончательно развеселился:

– И что это было?

– Вы сообщили постороннему человеку мои паспортные данные. За деньги.

– Вы при этом присутствовали?

– Нет.

– Тогда и говорить нечего.

Он моментально потерял интерес к разговору и собрался повернуться ко мне спиной.

– Ошибаетесь, поговорить есть о чем! Я хочу знать, что это была за женщина и зачем ей понадобились эти сведения.

– Не понимаю, о чем речь. Но хочу предупредить, если не оставите меня в покое, через пять минут будете сидеть в кутузке за хулиганство. До меня уже дошли слухи о ваших сумасбродствах, так что отсидка пойдет на пользу. Когда выйдете через пару суток, будете как шелковая.

Зр он это сказал! До этого я была настроена вполне мирно и готова не только балагурить, но и платить за информацию. Однако после этих слов меня захлестнула волна холодного бешенства.

– Чудненько! – кивнула я, вытаскивая из кармана мобильный телефон.

Он следил за мной с интересом, но без малейшего опасения. Считал, гаденыш, что я в городе человек чужой и сделать ему ничего не смогу.

На звонок немедленно откликнулся юный ломкий голос:

– Але.

– Юрия Юрьевича, пожалуйста.

– Кто спрашивает? – моментально посуровел молодой человек.

– Анна из Москвы.

Юрий Юрьевич Тартыгин, в узком кругу больше известный как Юра-Паровоз, был в этом городе человеком не последним. А если уж все называть своими именами, то он держал этот город за глотку и выкачивал из него деньги всеми известными ему способами. Кличку «Паровоз» он получил потому, что на заре туманной юности, до того как совершил первую ходку, около года трудился помощником машиниста. Будучи родом из этих мест, Юра, помотавшись по стране, в конце концов здесь и осел. Меня с ним свел Павел Иванович, непосредственно дел с Юрой не имевший, но знавший его, как и многих других, очень хорошо. Конечно, с таким знакомым, как Юра, в этом городе можно решить любую проблему, но обращаться к нему с просьбой о помощи было бы опрометчиво. И не потому, что он бы мне отказал, просто тогда пришлось бы рассказать о проводимом расследовании, а этого мне хотелось меньше всего. Юрий Юрьевич и сам имел копеечку с торговли произведениями искусства. Правда, это не было его основным бизнесом. Торговлей антиквариатом заправляла его жена, слывшая женщиной не только хитрой, но и очень жесткой в делах. Специализировалась она на иконах, но думаю, не отказалась бы и от картины Галлера. По-хорошему, звонить Паровозу вообще не стоило. Мое внезапное появление на подотчетной ему территории могло Юре не понравиться, но этому прыщавому нахалу удалось меня разозлить, и мне захотелось его проучить.

– Але, – снова прозвучало в трубке, но голос был уже другой.

Заслышав его, я поманила портье пальцем, а когда он придвинулся ближе, ухватила за галстук и притянула к себе.

– Слушай и мотай на ус, – прошипела я.

– Але, – нетерпеливо повторил голос в трубке.

– Юра, это Анна. Привет тебе от Павла Ивановича.

– Аня, детка! Ты ли это? Все шутишь? Как у тебя язык повогачивается пегедавать мне пгиветы от этого пингвина? Не знаешь газве, что мы с этим пгоходимцем в контгах?

Я понимающе кивнула. Еще бы мне не знать! Конечно, знала! Хоть эта история и случилась уже после моего расставания с шефом и сама я в ней участия не принимала, но Дашка мне все рассказала. Об этой ссоре на Москве уже легенды слагались! Я только потому и решилась позвонить Юре, что знала о разладе. Не будь его, я и носа не посмела бы высунуть! Ведь уже через полчаса Павлу Ивановичу доподлинно стало бы известно мое местонахождение. А так... В общем, что ни делается, все к лучшему.

Юра-Паровоз смолк, переводя дух, а я поспешила удивиться:

– Да что ты говоришь? Не может быть!

Двух коротких реплик хватило, чтобы мой собеседник снова завелся:

– Еще как может! Этот стагый пгохиндей увел у меня из-под носа отличную икону. Пгосто отличную!

Характерный говор Юрия Юрьевича был хорошо известен в городе. Юра-Паровоз занимался не только своим основным бизнесом, но параллельно возглавлял собственный благотворительный фонд «Благовест». Делал это Тартыгин не по доброте душевной, души у него и в помине не было, а потому, что собирался баллотироваться в мэры. По той же причине он и публичности не чурался. Охотно появлялся на людях и при всяком удобном случае говорил речь.

– А тебе та икона очень была нужна? – участливо проворковала я, одновременно с большим удовольствием наблюдая, как бледнеет лицом мой визави.

– Конечно! – По голосу Паровоза чувствовалось, что он обиделся. – Хотел подагить ее сыну на свадьбу.

– Извини, я не знала, – огорченно охнула я, и Юра сразу оттаял.

– Ясное дело, не знала! Это случилось уже после того, как вы с Павлом газбежались. А хогошо ты его обула!

– Да не было ничего! – слабо возразила я, не очень стараясь быть убедительной.

А чего, действительно, силы попусту тратить, если я точно знала, что этот пройдоха все равно мне не поверит? А он и не поверил!

– Ладно, не скгомничай. А то я не знаю твоих талантов! Кстати, откуда звонишь? Из Москвы? – добродушно прогудел Юра.

– Да нет! Я значительно ближе. В местной гостинице.

– По делу пгикатила или так... отдохнуть? – В голосе Паровоза послышались явно различимые нотки настороженности.

– Ни то ни другое, – поспешила успокоить его я. – В ваших местах я проездом.

– Давно здесь кантуешься? – безразлично поинтересовался Юра.

– Второй день и уже собираюсь уезжать. Потому тебе и позвонила.

– A-а... Ну так давай встгетимся. Посидим, побалакаем. Гасскажешь, как ты Пашу обошла. Интересно, знаешь ли, услышать эту истогию из пегвых уст.

Ехать не хотелось, но и отказаться было нельзя. Есть приглашения, отклонять которые не рекомендуется. Поэтому я засмеялась и с энтузиазмом прощебетала:

– Отличная мысль.

– Вот и лады. Я пгишлю машину. Ты в каком но-меге остановилась?

– В двести четвертом.

– Заметано. Жди.

Глава 12

– Ты как? Жив? – поинтересовалась я у администратора, захлопывая крышку мобильника.

Тот смотрел на меня остановившимся взглядом и не мог выдавить из себя ни слова.

– Выглядишь неважно. Бледненький какой-то, – участливо заметила я.

Парень дернулся и машинально провел рукой по лицу.

– Ну ладно... Раз ты в порядке, давай вернемся к нашему разговору. Не против? Так что там за женщина к тебе приходила?

Он с трудом сглотнул и севшим голосом прохрипел:

– Понятия не имею. Никогда ее раньше не видел.

Я скорбно покачала головой:

– Странный ты человек, Виталик. Никогда человека не видел и по первому же его требованию все выложил... Знаешь, не верится что-то!

– Богом клянусь! – встрепенулся Виталий, испуганно прижимая руки к груди.

– Только не нужно громких слов! Господь Бог здесь ни при чем. Это наши с тобой дела.

Он тяжело вздохнул:

– Кто ж знал, что так все обернется...

– Жадничать не нужно было, – попеняла я. – Ладно, не томись, рассказывай.

– Да что рассказывать? Пришла женщина... С улицы... Спросила, не останавливалась ли у нас девушка. Описала внешность, а она у вас, извиняюсь, приметная...

– Что спрашивала?

– Кто такая, откуда приехала...

– И ты ей все выложил!

– Ну так она сначала деньги на стойку, а только потом уж спрашивать начала... А деньги, они никогда не лишние... Хотя, если б знать, что так все обернется...

– Что за женщина?

Он страдальчески сморщился и простонал:

– Да не рассматривал я ее! Помню, была в пестром балахоне... Да еще накрашена сильно.

– Сколько ей лет?

– Тридцатник, наверное, есть... А может, и все сорок...– Виталий поколебался немного и упавшим голосом закончил: – Ох, да не разглядывал я ее! Нужна она мне!

– Фигура, рост? Слушай, что это из тебя слова клещами тянуть нужно?

– Какая фигура?! В том балахоне, что на ней был надет, ничего толком и видно не было! А роста она среднего! Это точно!

– Прическа какая?

Он растерянно переспросил:

– Прическа? Волосы то есть?

Я кивнула.

– Тут ничего сказать не могу! Не видел! Шляпа у нее на голове была. Чудная такая, с цветочками, – Он снова помолчал и вдруг выпалил: – Знаете, она вся какая-то чудная. Вроде как не настоящая.

– Больше добавить нечего?

Виталий отрицательно мотнул головой.

– С этим все ясно, – подвела я итог. – Перейдем ко второму вопросу. Номер двести пятый, что рядом с моим, занимает молодой хмырь. Зовут Максим.

Он слушал, вытянув тонкую шею и впившись в меня темными, глубоко посаженными глазками. Неожиданно для себя я ощутила неудобство от этого пронзительного взгляда и оттого резче, чем намеревалась, спросила:

– Кто таков? Давно здесь живет?

Виталий схватил свою «амбарную» книгу и принялся суетливо листать. Найдя нужную запись, ногтем отчеркнул несколько строк и уважительно положил гроссбух передо мной.

– Что можешь о нем сказать? – спросила я, пробежав глазами запись.

Виталий неопределенно пожал плечами:

– Обычный турист.

Из разговора с администратором ничего существенного, кроме домашнего адреса Максима и даты его заселения в гостиницу, узнать не удалось. И это разочаровывало. Конечно, я попытаюсь выжать из него все до капли... Но это все так, от безысходности! По-настоящему меня интересовала только женщина, а о ней Виталий ничего путного сообщить не смог.

Я сидела в кресле в своем номере и ждала обещанную машину. Время позднее, и немногочисленные постояльцы давно угомонились, и в гостинице стояла тишина. Сидеть в темноте было хорошо. Незаметно для себя я задремала. Разбудил стук в дверь.

– Наконец-то, – сонно пробормотала я, поднимаясь на ноги.

Дальше все покатилось с необычайной скоростью. Я распахнула дверь в коридор, передо мной мелькнуло ярко накрашенное женское лицо, и в следующую минуту мир вспыхнул миллионом ослепительных искр. Вспыхнул и тут же погас. На меня опустилась темнота.

Очнулась я оттого, что стало трудно дышать. В первую секунду показалось, что лежу на постели, уткнувшись лицом в несвежую простыню. Этот противный запах давно не стиранного белья, что забивался в ноздри и вызывал першение в горле, был мне знаком с детства. Именно так пахла постель, на которой я спала до тех пор, пока, потеряв терпение, не сбежала из дома. Я никогда, даже мысленно, не возвращаюсь в ту квартиру, а память все равно продолжает хранить воспоминание о ненавистном запахе.

Иллюзия длилась лишь мгновение, в следующий миг я поняла, что сижу на стуле, со сведенными за спиной руками, спутанными ногами и с вонючей тряпкой на глазах. Я попробовала пошевелиться, но даже от такого незначительного движения в глазах вспыхнул фейерверк, а в виске запульсировала боль. Не сумев сдержаться, я застонала и тут же услышала:

– Кажется, очухалась.

Вслед за этим раздались шаги и меня больно ткнули в плечо:

– Кончай придуриваться! Не так уж сильно тебе и досталось.

– Это тебе так кажется, – зло отозвалась я. – Наверное, у самого башка чугунная, вот и меришь всех на свой аршин. А мне мою голову беречь надо! Ей, бедной, и без тебя месяцем раньше прилично досталось. Только-только я избавилась от головных болей, а тут ты со своими кулачищами! Это ж надо! Бить женщину кулаком в висок! Дебил!

– Смотри, как заливается! А я боялся, что она коньки отбросила.

– Не дождешься!

– Ну все! Повыступала и баста! Теперь закрой пасть и слушай!

Этого он мог бы и не говорить. С тряпкой на лице мне ничего другого и не оставалось, как только чутко прислушиваться ко всему, что творилось вокруг.

– Я тебе задам пару вопросов, и, если твои ответы на них меня удовлетворят, останешься невредимой. Ну а если нет... – Он насмешливо хмыкнул. – Не обессудь! Уяснила?

Я осторожно кивнула. Чего ж тут не понять? Я уже и сама сообразила, что у него имеются ко мне вопросы. В противном случае какой смысл было затруднять себя увязыванием моего бессознательного тела? Если б хотел убить, убил бы сразу.

– Отлично! – обрадовался он неизвестно чему. – Вопрос первый. Зачем ты сюда явилась? Только не ври, что ты журналистка!

– Ни за чем! Ехала мимо, увидела красивый городишко и завернула посмотреть. Думала, поживу здесь недельку и дальше поеду. Считай, у меня отпуск и я его провожу за изучением местных достопримечательностей.

Не успела я закончить фразу, как получила ощутимый тычок в бок:

– Кончай заливать! Туристка! Туристки с фальшивыми паспортами не раскатывают. Все проверено! Липа! И фамилия, и адрес. Не удивлюсь, если тачка тоже на другого записана, а тот человек, что доверенность на машину выдавал, тебя и в глаза не видел.

Я согласно хмыкнула:

– Правильно мыслишь. Все именно так и обстояло!

– Что ты сказала?

– Ничего.

– И зря! Лучше бы тебе быть поразговорчивее. Для здоровья полезнее.

– Про здоровье ты правильно заметил. Оно у меня действительно не очень хорошее. А в остальном ты меня удивляешь. Ну подумай, какая тебе разница, как меня зовут? Для тебя это что-то меняет?

– Да плевать мне на твое имя!

– Ну так и я о том толкую, – одобрительно кивнула я и тут же об этом пожалела. Виски заломило, а перед глазами вспыхнули мириады искр.

– Плевать! Меня другое интересует. Что ты тут вынюхиваешь?

– Я не борзая, чтоб вынюхивать! – всерьез обиделась я. – А с именем все просто! Не хочу, чтобы каждый встречный мою настоящую фамилию знал. Скрытная я! Считай, пунктик у меня такой. Если б не он, я, конечно, ездила бы с настоящим паспортом, а так... В общем, не маленький, сам все понимаешь.

– А картины твой другой пунктик?

– Какие картины?

– Галлера! Думаешь, никто не знает, что ты по городу носишься и кого только можно про его картины расспрашиваешь?

– И что здесь предосудительного? Обычная любознательность.

– Ишь ты! Любознательность! И откуда же она возникла, эта твоя любознательность?

– Да ниоткуда! Зашла в местный музей, а там ни одной картины Галлера. Меня это удивило, ведь он жил в этом городе... Не поверишь, но действительно любопытно стало!

– Не поверю! Такие, как ты, просто так ничего не делают.

Ответить было нечего, и я ограничилась тем, что просто пожала плечами. Странно, но это вызвало у моего инквизитора приступ раздражения. Схватив за плечи, он грубо встряхнул меня:

– Что тебе известно про картины?

Я уж было решила, что пришел мой последний час, но неожиданно его хватка ослабла, а в следующую минуту он и вовсе выпустил меня из рук. Проклиная всеми известными мне словами тряпку на глазах, я настороженно прислушивалась к тому, что происходило в комнате. Скрипнула половица. Шаркнула подошва о пол. Пахнуло терпкими духами. Тихий голос произнес мне прямо в ухо:

– Предупреждаю! Поиски картин Галлера – глупая затея. Ты все равно ничего не найдешь. А будешь суетиться – дух из тебя вышибу.

Я внимательно вслушивалась в негромкий голос. Он напоминал мне сухое шуршание гальки на морском берегу. В нем полностью отсутствовали интонации, не говоря уж об эмоциях. Странный был голос, почти бестелесный, от него веяло жутью. Но я выросла среди дворовой шпаны, и уступать чужому напору было не в моих правилах. Загнав страх поглубже, я прошипела в ответ:

– Зря ты это сказала. Если раньше я и не думала о картинах, то теперь точно займусь поисками. Спасибо.

– Даю на раздумья три дня, – прервал меня голос. – В конце этого срока я хочу знать все, что знаешь ты о судьбе картин Галлера. Абсолютно все!

После этого в глазах снова вспыхнули искры, и я потеряла сознание.

Я чувствовала, что нахожусь в комнате одна. И возникло это ощущение не оттого, что стояла тишина. Тишина сама по себе ничего не значила, особенно если ты только что пришел в себя после очередного удара по голове. Просто то была пустая тишина, в которой не ощущалось постороннего присутствия.

Я беспокойно заерзала на сиденье, заелозила по полу ногами, но результатов это не принесло: мешали заведенные за спинку стула руки. От неудобного положения они затекли и жутко болели. Сев поудобнее, насколько это было в моем положении возможно, я попыталась пошевелить кистями рук. Они были плотно притянуты одна к другой, но, на счастье, в качестве пут использовали не веревку, а кусок тряпки.

Помучившись некоторое время, в конце концов удалось ослабить узлы и высвободить руки. Непослушными пальцами сдернула с лица отвратительную тряпку и огляделась. Свет был выключен, но привыкшие к темноте глаза легко различили, что нахожусь я в совершенно пустом помещении. Из мебели в нем присутствовал только стул в центре комнаты, на котором восседала я. Стремянка у стены не в счет. Посторонних лиц тоже нет, и этот факт меня здорово порадовал: задерживаться на стуле в мои планы не входило. Поспешно освободившись, я на негнущихся ногах заковыляла к двери.

Стоило шагнуть за порог комнаты, как я оказалась в длинном коридоре, и этот коридор был мне хорошо знаком. Это был коридор гостиницы. Моей гостиницы! Даже этаж был мой, на ближайшей двери отчетливо читалась цифра 215.

– Гады, – выругалась я и побрела к себе.

Свой номер нашла в том же виде, в каком и оставила. Верхний свет выключен, на столе лежал мобильник, на диване валялась сумка. Если гости ко мне и заходили, то ограничились беглым осмотром. Трогать ничего не стали. Я бессильно рухнула в кресло и закрыла глаза. Голова гудела. В памяти беспорядочно всплывали обрывки фраз, сумбурно наползая одна на другую и мешая сосредоточиться. А подумать было над чем.

Неожиданно зазвонил городской телефон. Не успела я поднести трубку к уху, как зазвучалраздраженный голос Паровоза:

– Анна! Что за дела? Я посылаю за тобой гебят, а они возвгащаются и докладывают, что тебя в гостинице нет. Как это? Мы же договогились! Может, объяснишь, что пгоисходит?

Ох, не хотелось мне объясняться с Паровозом! Сказать правду значило навлечь на себя подозрения. И врать опасно. А вдруг это нападение его рук дело? Может, он давно знал о моем приезде в город и это его люди следовали за мной по пятам. В этом случае вранье только осложнило бы мое положение. Взвесив все за и против, я нехотя процедила:

– Правду говорят твои ребятишки. Не смогли они меня найти.

– Что так? – насмешливо проронил Юра. – Сгочно отъехать пгишлось? Дела?

Юрина ирония мне не понравилась, и я не стала это скрывать:

– Дела, но не мои. Напали на меня.

– Чего?!

– Напали, говорю, – повторила я и для большей достоверности тягостно вздохнула.

– Сегьезно?

– Куда уж серьезнее! До сих пор голова гудит. Боюсь, как бы не сотрясение!

Чувствовала я себя не так уж и плохо, но Юре об этом знать совсем не обязательно.

– Так это не шутка?

Паровоз так и сыпал вопросами, проявляя живейшую заинтересованность в случившемся. И это здорово настораживало. Не тот человек был Юра, чтобы его волновали чужие проблемы.

– Постучали в дверь, я подумала, твои парни приехали, и открыла...

Я выразительно замолкла на полуслове, делая вид, что не могу справиться с переполнявшими меня эмоциями. Юра не обратил на мои страдания ни малейшего внимания:

– Оггабили?

– Ничего не взяли, – горестно прошептала я, с трудом сдерживая клокотавшее во мне раздражение. Вот ведь привязался!

– Чего хотели?

– Сама не понимаю. Все допытывались, зачем я в город приехала.

– А ты?

– Ну а что я? – кротко переспросила я, окончательно рассвирепев. Ругательства готовы были сорваться с языка, но я быстро его прикусила и мягко проворковала: – Сказала как есть. Проездом! Заглянула на пару деньков местной стариной полюбоваться. Ты, Юра, сам знаешь, как я все старинное люблю.

– Знаю... – неопределенно хмыкнул Паровоз и тяжело замолчал.

Я слушала в трубке его натужное сопение и не знала, что думать. Затянувшееся молчание прервал сам Паровоз, с неожиданным, почти детским удивлением вдруг спросивший:

– Слушай, а чего ж тогда мои гебята тебя не нашли?

– А того, что эти сволочи оглушили меня и отволокли в подсобку на моем же этаже! – потеряв терпение, взвилась я.

– Гляди, какие гады, – без малейшего сожаления пробормотал Паровоз. – Как думаешь, кто такие?

– Понятия не имею!

Юра еще немного поразмышлял и высказал конструктивную идею:

– Может, их твой шеф пгислал?

– Если б их он прислал, спрашивали бы совсем про другое.

– Думаю, ты пгава. Дело здесь совсем в дгугом, – серьезно проговорил Юра.

Глава 13

Утро началось с того, что Лена притащила в номер огромный букет роз.

– Просили передать, – мрачно сообщила она, протягивая вместе с цветами конверт.

Послание было от Юры. Он высказывал сожаления по поводу приключившейся со мной беды и приглашал вечером к себе на ужин. Букет прилагался к письму в качестве утешительного приза.

Пока я разбирала Юрин почерк, Лена принесла из подсобки пластиковое ведро и сунула в него букет. Композиция получилась забавной, и я не сдержала улыбку. Лена заметила и раздраженно выпалила:

– Так некуда ж поставить! Вон какой здоровый!

– Не бери в голову, – отмахнулась я. – Ведро так ведро! Какая разница?

Лена оставила цветы в покое и стала яростно орудовать шваброй. Она мне казалась тихой и уравновешенной, но в то утро девушка была сама не своя. Только я хотела спросить, что случилось, как раздался стук в дверь. Я ответить не успела, а на пороге уже возник Максим. Завидев его, Лена отвернулась и принялась тереть пол с удвоенным усердием. Максим скользнул взглядом по ее согнутой спине, перевел его на меня и расплылся в улыбке:

– Вы сегодня просто ослепительны!

– Если это комплимент, то не слишком удачный. Получается, в остальные дни я выгляжу отвратительно, – скривилась я в кислой улыбке, а сама сердито подумала: «Лгун! Выгляжу я, как чучело. Чтобы скрыть этот чертов синяк на виске, пришлось не только наложить на лицо тонну косметики, но еще и навертеть на голове чалму из платка. У меня вид стареющей кокотки!»

Холодный прием Максима не смутил, и он на всех парах несся дальше:

– Роскошный букет! Мне казалось, вы никого в городе не знаете, и вдруг такой сюрприз. Я ревную!

– Зря.

– У меня есть шанс?

– У вас нет такого права – меня ревновать.

– Ох, строга! – притворно восхитился Максим. – Сходим куда-нибудь вечером? Развлечемся?

– Я занята.

– А я надеялся! Ну что ж! Сегодняшний день я проведу в воспоминаниях о вашей красоте, – возвестил он и со смехом скрылся за дверью.

– Шут гороховый!

– Значит, он вам не нравится? – с надеждой спросила Лена.

– Кто?! Максим?! С ума сошла!

Девушка просветлела лицом и неожиданно выпалила:

– А может быть такое... чтобы молодой человек влюбился в старуху?

– Всякое бывает! – осторожно ответила я. – Может, она только тебе кажется старухой? Ты совсем еще девочка, и все женщины старше двадцати кажутся тебе старыми.

– Ей не двадцать, а больше! Значительно больше! – запальчиво воскликнула Лена. – И она самая настоящая старуха!

– Верочка! А я тебя на днях вспоминала! – рокотала высокая, грузная старуха, нежно обнимая Веронику Валерьевну.

– Я давно собиралась к вам заскочить, да все возможности не было. То дела срочные, то мама заупрямится и откажется оставаться одна, – оправдывалась Вероника Валерьевна.

Ольга Ильинична энергично тряхнула седыми кудряшками тугой химической завивки и осуждающе пробасила:

– Совсем она тебя замучила, старая эгоистка.

Вероника Валерьевна отстранилась и страдальчески произнесла:

– Зачем вы так, тетя Ольга? Знаете ведь, как много она пережила.

Однако Ольга Ильинична была не из тех людей, которые держат свои мысли при себе, и упрямо продолжала гнуть свое:

– Насчет переживаний спорить не буду, Татьяне действительно пришлось несладко, только ее собственная судьба не дает ей права ломать твою. Она ведь своим эгоизмом и обидой на весь мир жизнь тебе поломала. Сама замужем хоть и недолго, а побывала, и мужскую ласку узнала, и ребенка родила, а тебя на что обрекла? На нудную работу по дому да на потакание своим старческим капризам? Вот и правильно я говорю! Эгоистка она! Пользуется тем, что у нее характер сильнее твоего!

Вероника Валерьевна погладила разбушевавшуюся старуху по руке и устало произнесла:

– Не надо! Она моя мать, я обязана помогать ей. И никто не виноват, что наша жизнь так сложилась.

Ольга Ильинична жалостливо глянула на нее, потом отвела глаза и вздохнула:

– Да уж! Виноватых теперь не сыщешь!

По всему видно было, что подобные разговоры происходят не первый раз, и Веронике Валерьевне они неприятны. Стараясь уйти от тягостной темы, она с преувеличенным оживлением выпалила:

– А я ведь пришла к вам не просто так. Мне помощь нужна.

Моментально забыв о разногласиях, Ольга Ильинична тревожно спросила:

– Случилось что?

– Все в порядке, – поспешила успокоить ее Вероника Валерьевна и кивком указала на меня:

– Я к вам столичную журналистку привела. Она собирается писать статью об отце. Ей материал нужен.

– А Татьяна, что ж?

– Ну вы же ее знаете... Наотрез отказалась.

– А может, она права? Зачем прошлое ворошить? – с сомнением спросила Ольга Ильинична.

Теперь настала очередь дочки Галлера проявить характер. Совсем как мать сверкнув глазами, она бросилась в бой:

– А затем, что можно заработать! Тетя Ольга! Вам ли объяснять, как я над каждой копейкой трясусь? А тут такая возможность! Да с теми деньгами, что мне за эти воспоминания заплатили, я крышу починить смогу.

– Так ты вроде нанимала... – протянула Ольга Ильинична.

– Нанимала! Кого подешевле! А он повозился и запил!

С явной неохотой, преодолевая собственные сомнения, хозяйка указала на дом:

– Ну раз так... Заходите.

Вероника Валерьевна благодарно чмокнула старуху в щеку и извиняющимся тоном попросила:

– Тетя Ольга, вы уж обойдитесь без меня. Мне домой нужно. Мама уже заждалась, а я еще в магазин забежать хочу.

Ольга Ильинична спорить не стала, только обреченно спросила:

– И что я должна рассказать?

– Что сочтете нужным. На вас полагаюсь.

– Шустрая ты больно, Верочка, – покачала головой Ольга Ильинична. – Полагаешься на меня... А ты не полагайся! Я уже старуха и соображаю плохо. Вдруг не то скажу? Нет, ты уж останься и послушай. Сама будешь решать, что мне говорить, а что нет. Чтоб потом без обид!

Мы сидели у овального, покрытого зеленой скатертью с кистями стола и беседовали. Ольга Ильинична выглядела потухшей. Воспоминания не доставляли ей радости.

– Вот прошел не один десяток лет, а свою первую встречу с Валерием Галлером помню во всех деталях. Случилось это в доме моей подруги. Лиля единственная из всей нашей молодежной компании была замужем и имела свой дом, потому и Новый год договорились встречать у нее. Лиля была большая затейница! Она предложила устроить костюмированный вечер, благо места в доме достаточно, и мы ее с энтузиазмом поддержали.

– В каком году это было?

Ольга Ильинична грустно усмехнулась:

– В тридцать четвертом... Тридцать первого декабря. Надо же, сколько лет прошло, а кажется, будто вчера... Мы с Татьяной пришли первыми. Нужно было погладить карнавальные костюмы. Помнится, морозы в том году стояли лютые. Пока добежали, продрогли до костей. Влетели в дом и как были, в валенках, платках, так и потопали в комнату. А там за накрытым столом сидели двое мужчин и беседовали. Одного мы хорошо знали, Лилин муж, а вот второго видели впервые. Нужно сказать, что тот, второй, был необыкновенно хорош собой. Не поверите, но я до сих пор вижу, как Валерий Стефанович встряхивает головой, откидывая со лба прядь.

– Вы знали, что он приехал в ваш город?

– Ну что Галлер вернулся, конечно, было известно. Такое событие для нашего тихого городка! И потом, он ведь был родом отсюда. Город гудел от слухов, но представить, что встретим его в доме нашей подруги, мы даже не могли.

– А как он оказался там?

– Он был хорошо знаком с мужем Лили! Они вместе росли, потом вместе учились в Строгановском училище. Только Галлер уехал за границу и стал известным художником, а из Леонида Николаевича художник не получился. Он пошел на государственную службу, заведовал местным музеем.

Услышав о музее, я насторожилась:

– Как его фамилия?

– Кайсаров. Леонид Николаевич Кайсаров.

– «Красный» директор!

– Он самый!

– И что же дальше?

– Ночь пролетела незаметно. Мы плясали и дурачились до самого рассвета, а заводилами были Лиля и Валерий Стефанович. Когда расходились по домам, он пригласил всю компанию к себе на новоселье. Сказал, власти выделили ему дом и он уже обустраивается, так что переезд не за горами.

После первого визита мы стали бывать у Галлера часто. Если память не изменяет, в ту зиму наша компания встречалась почти каждый вечер. Собирались или у Кайсаровых, или у Галлера. Однажды он предложил нам давать уроки рисования. Нужно сказать, Валерий Стефанович относился к этим занятиям очень серьезно и требовал такого же отношения с нашей стороны. Заставлял нас рисовать гипсовые слепки с античных голов, объяснял строение человеческого тела. – Ольга Ильинична тихо засмеялась. – Я сошла с дистанции первой. У меня способностей к рисованию не было вообще. Следом за мной кружок перестали посещать еще несколько таких же бездарных, как я, учеников. А вот Татьяна с Лилей продолжали заниматься. Лиля была натурой одаренной, и ее первые шаги в живописи стали очень успешными. Что касается Татьяны... Она без памяти влюбилась в Валерия Стефановича и готова была заниматься чем угодно, лишь бы быть рядом. Он, нужно сказать, тоже ее выделял. В результате группа распалась, занятия заглохли, а Галлер и Татьяна сочетались браком.

– Вы часто бывали в мастерской и, значит, видели его картины?

– Конечно! Их было множество. Стены ими были увешаны не только в мастерской, но и в комнатах. Большая часть была привезена из Франции, а какие-то писались уже здесь. Галлер ведь был трудяга. Каждый день, в любое время года, вставал в шесть утра и работал до вечера.

– Как думаете, что стало причиной ареста?

– Ума не приложу. Все случилось так неожиданно. Они с Татьяной только вернулись из Москвы, все вроде бы было отлично. Такого трагического конца ничего не предвещало. А через насколько дней – арест!

– Расскажите, как все произошло.

Ольга Ильинична скорбно покачала головой:

– Сама мало что знаю. Накануне днем я была у Галлеров. Валерия Стефановича видела мельком, он, по своему обычаю, работал. Мы с Татьяной сидели в комнате, шили Верочке платье и болтали. Я просидела у них до четырех, потом засобиралась домой. Платье дошить не успели, и я пообещала прийти на следующий день.

– Пришли?

– Конечно! А дом оказался опечатанным! Я начала метаться по соседям, расспрашивать. Все прятали глаза и отмалчивались. С большим трудом удалось узнать, что ночью их обоих увезли.

– А картины?

– Честно говоря, они меня тогда мало интересовали. Меня заботила судьба Татьяны и Валерия. Знаю, часть вещей точно вывезли. Когда в дом вселились другие жильцы, там только мебель стояла. Да и то не вся.

– У Галлеров ведь были родственники. Неужели никто не пытался узнать, что стало с имуществом?

Хозяйка с жалостью посмотрела на меня:

– Деточка моя, какая же ты молодая! Ничего-то не понимаешь! Вопросы в то время задавать боялись. Да и кому их задавать? НКВД? – Она горестно покачала головой: – Как беззаботно все начиналось... Разве думал кто, что конец будет таким печальным? Валерий сгинул в застенках, и даже могилы его не найти, Леонид погиб под бомбежкой, а те, кто выжил...

Ольга Ильинична безнадежно махнула рукой.

– А что говорит Татьяна Петровна?

– Ничего! Да я с ней и разговаривала только один раз, в день ее возвращения из лагерей. На перроне вокзала, когда с Верочкой и кузиной Валерия Стефановича пришла ее встречать.

– Только раз?!

– Прямо у вагона Татьяна заявила, что не хочет меня знать! А самое обидное, она запретила мне видеться с Верочкой.

– Почему?!

– Сама над этим голову ломаю, – тусклым голосом проронила хозяйка.

Ольга Ильинична совсем загрустила. Было видно, разговор ей тягостен, она хочет закончить его как можно быстрее.

– Последний вопрос, и я уйду. Вам знакома эта картина?

Я положила перед ней фотографию, полученную от Вероники Галлер. Ольга Ильинична взяла ее в руки, долго смотрела, потом со вздохом отложила:

– Никогда не видела.

– А кто изображен на ней, можете предположить?

Женщина задумчиво склонила голову набок и задумалась.

– Немного похожа на Лилю...– неуверенно произнесла она.

– Значит, можно допустить, что ваша подруга позировала для этого полотна? – боясь поверить в удачу, спросила я.

– Едва ли! Татьяна обязательно бы мне сказала.

Ответ обескураживающий, но он не мог заставить меня отступить. После долгой неопределенности наконец появился первый реальный персонаж, и я собиралась отработать его до конца.

– Что сталось с Лилей? Она жива?

– Лиля? Конечно! – удивилась хозяйка.

– Можете дать мне ее адрес? А еще лучше написать записку.

Просить пожилую женщину проехать со мной к ее давней подруге я почему-то не решилась.

Ольга Ильинична усмехнулась:

– Адрес дам, а писать ничего не стану. Мы с Лилей уже полвека как не общаемся.

Покинув дом Ольги Ильиничны, мы с Вероникой Валерьевной, не сговариваясь, повернули к центру. Моя спутница молча брела рядом, полностью уйдя в свои мысли. Видимо, заново перебирала в голове недавний разговор. Мне захотелось немного ее отвлечь, и я предложила:

– У меня идея! Давайте закатимся в ресторан! Посидим, выпьем по рюмочке. В общем, кутнем!

Вероника Валерьевна подняла на меня грустные глаза:

– Странный вы человек. Такая напористая, колючая, кажется, ничем вас не прошибешь, и вдруг... столько сочувствия! Хотя мы ведь практически незнакомы. А все потому, что на самом деле вы добрая.

Девица я наглая, выросшая на улице и много чего на своем веку повидавшая. Смутить меня непросто, но тут... Еще немного – и случилось бы чудо. Я бы залилась румянцем. Отвернувшись, чтоб она не видела моего лица, я со смешком объявила:

– Доброта тут ни при чем. Есть очень хочется.

– Вообще-то я ни разу в жизни в ресторане не была...

– И это повод туда заглянуть! – воскликнула я и, подхватив ее под руку, повлекла к гостинице.

В вестибюле царила суета. Приехала большая группа экскурсантов. Осторожно пробираясь между раскиданными по полу сумками, мы добрались уже до середины зала, когда были замечены Виталием. Перегнувшись через стойку, он уважительно поинтересовался:

– Как себя чувствуете после вчерашнего?

– Нормально.

Его шустрые глазки так и шарили по моему лицу. Видно было, он сгорает от любопытства и только из осторожности не лезет с расспросами.

Вероника Валерьевна, с интересом прислушивавшаяся к нашему разговору, спросила:

– Вчера что-то приключилось?

– Пустяки! Говорить не стоит!

– Легкий у вас нрав! Другая бы, при таких друзьях, как ваши, камня на камне здесь не оставила, – влез Виталий.

– У вас в городе есть друзья? – Моя спутница была неприятно удивлена и не скрывала этого.

– Сам Тартыгин! Он вчера сюда людей присылал! – подлил масла в огонь администратор.

По лицу Вероники Валерьевны скользнула тень:

– Надо же, какие у вас знакомые!

– Анна вообще загадочная личность. Общения избегает, ничего о себе не рассказывает и целыми днями где-то пропадает, – раздался за моей спиной насмешливый голос.

Максим! А я и не заметила, как он подошел! Мне очень не нравилось повышенное внимание к моей персоне, да еще в присутствии дочки Галлера. Бог знает куда эти разговоры могли завести! И тут, очень кстати, я заметила пробирающуюся сквозь толпу Лену.

– Лена!

Девушка неуверенно посмотрела в мою сторону. Видно было, останавливаться ей совсем не хочется.

– Не могла бы ты меня выручить? Вещи нужно постирать.

– Свою горничную попросите. Она все сделает.

– А ты разве не наша?

Лена норовисто вздернула подбородок:

– Я теперь на третьем этаже! Мне там больше нравится!

– У девушки переходный возраст. Гормоны бушуют, – усмехнулся Максим.

Под его насмешливым взглядом Лена сникла и горестно прошептала:

– Оставьте меня в покое. Что вы пристали? – и, расталкивая толпу, бросилась прочь.

А Максим, тут же забыв о Лене, пустился в привычные любезности:

– Сегодня удачный день! Мне выпало счастье увидеть вас дважды...

– Максим, мы торопимся.

Он запнулся и уже будничным голосом осведомился:

– Можно узнать куда?

– В ресторан. Очень есть хочется.

– Я с вами!

Сводить за одним столом Максима и дочь Галлера в мои планы не входило. Только я собралась его отшить, как Вероника Валерьевна сказала:

– Как-нибудь в другой раз!

Произнесено это было так жестко, что Максим вдруг сник и, не говоря ни слова, торопливо отошел.

Глава 14

Встреча с Паровозом, похоже, удалась, хотя познакомиться с Юриной женой так и не довелось. У нее неожиданно разболелась голова. Для начала я описала наше с шефом расставание. Красок не жалела, и Паровоз хохотал до слез, чем крайне удивил свое окружение. Легкая напряженность возникла, только когда коснулись происшествия в гостинице. Я боялась этой темы. Не покидало меня подозрение, что нападение организовал сам Паровоз. Хотел узнать истинную причину моего приезда в город. А то, что его ребята чуть не вытрясли душу из Виталия, ничего не значило. Публика вроде Юры способна и не на такие спектакли. Неудивительно, что, рассказывая о тех событиях, я подбирала слова очень осторожно. С одной стороны, старалась придерживаться правды, а с другой – не сообщать ничего лишнего. Под лишним я понимала картины Галлера. На вопрос Паровоза, как сама объясняю случившееся, все списала на местных босяков. Мол, их внимание привлекла мелькающая по городу дорогая машина с женщиной за рулем, и они собрались ее отобрать. А в гостиницу явились выяснить, не грозит ли им это неприятностями. Паровоз вроде бы мне поверил. Если, конечно, как и я, не блефовал.

Обо всем этом я размышляла на ходу, сбегая вниз по гостиничной лестнице. Я находилась уже в самом низу, когда прямо перед собой увидела Максима. Не обращая внимания на снующих вокруг туристов, он увлеченно беседовал с женщиной. Даме было далеко за пятьдесят, и красотой она не блистала. Пухлое лицо с крупным носом и узкими губами трудно было назвать привлекательным. Окинув взглядом добротный костюм, туфли без каблуков и вместительную сумку, я решила, что она похожа на госслужащую. И тут же подивилась, что общего может быть между Максимом и этой основательной особой.

К Максиму я питала стойкую неприязнь, поэтому, будь моя воля, обошла бы его стороной. К сожалению, такой возможности не было. Нас разделяло всего несколько шагов. А тут еще Максим вдруг оторвал взгляд от собеседницы и посмотрел в мою сторону. Мы встретились взглядами, и он, бросив даме короткую фразу, расплылся в улыбке:

– Анна! Вы-то нам и нужны!

Понимая, что в очередной раз влипла, я нехотя подошла.

– Кому «нам»? – хмуро поинтересовалась я.

– Я все объясню, вы только не злитесь! – суетливо затарахтел он. От волнения у него даже капельки пота выступили над верхней губой. – Так нехорошо получилось! Я тут сказал, что вас уже нет в гостинице. Вы ведь обычно исчезаете с раннего утра... Ну я и подумал...

Даме надоело слушать его заполошное лопотание, и она бесцеремонно вклинилась в разговор:

– Я хотела вас видеть, – заявила она, делая ударение на слове «я». – Голос у нее оказался таким же непривлекательным, как и лицо. Тихий и бесцветный. – А вы, Максим, мне больше не нужны.

Он растерянно улыбнулся и затоптался на месте, потом сделал шаг в сторону и тут же оглянулся:

– Лену не видели?

– Нет, она ведь теперь на третьем этаже.

– Был я там! Ее со вчерашнего дня никто не видел, – сообщил Максим и, словно отчитываясь, пояснил: – Извиниться хотел. Кажется, вчера я был с ней груб.

Дама негромко кашлянула. Максим нервно глянул в ее сторону и, не прощаясь, заспешил прочь. Я еще раз подивилась его странной нервозности и, ожидая объяснений, повернулась к незнакомке.

– Моя фамилия Тартыгина, – тусклым голосом объявила дама.

Сердце екнуло. Жена Паровоза? А ей что от меня понадобилось? Да еще так срочно, что она явилась в гостиницу? Мысли, одна тревожнее другой, проносились в голове, а на лице цвела улыбка:

– Рада познакомиться.

– Вы куда-то торопитесь, поэтому буду говорить кратко, – проигнорировав мою улыбку, сказала Тартыгина. – Я слышала, вы расстались с Павлом. У меня к вам предложение. Переходите работать ко мне. Я тоже занимаюсь произведениями искусства. В нашем деле мало иметь товар, нужно иметь канал сбыта. У вашего бывшего шефа все схвачено, и здесь и за границей. А вы считались его близким помощником. Отдайте мне его концы, и ваши гонорары ни в какое сравнение не пойдут с теми, что выплачивал Павел.

Заявление было столь неожиданным, что я замялась. Заметив мои колебания, она многозначительно произнесла:

– Профессия у вас такая, всякое может случиться. А я гарантирую безопасность.

«Да она мне угрожает!» – мысленно ахнула я, и решение было принято.

Улыбнувшись со всей приятностью, на которую только способна, я проворковала:

– Согласна, но у меня есть условие.

Мои слова ее рассмешили.

– Условие? Какое?

– Мне нужна передышка, я устала.

– Не самое трудное условие. И сколько же вам нужно? Месяц?

– Достаточно десяти дней.

– Что ж! Я принимаю ваше условие, но проведете вы эти дни в нашем городе. А потом за работу! Надеюсь, у вас хватит благоразумия не совершать необдуманных поступков.

Глава 15

Надавив в очередной раз кнопку звонка на глухом, выше человеческого роста заборе, я прислушалась. Тишина. Уже добрых пять минут я звонила не переставая, но к калитке так никто и не подошел. Вид у меня был такой разочарованный, что мои новые топтуны потешались от всей души.

Увеличение количества сопровождающих машин я заметила еще около гостиницы. Стоило выехать со стоянки, как ставшая почти родной «девятка» немедленно пристроилась сзади. С ее присутствием я уже свыклась, но следом за ней от обочины отлепился еще и «БМВ» с двумя пассажирами! Если бы не разговор с женой Паровоза, я бы серьезно обеспокоилась. А так ожидала чего-то подобного. К тому же одного из парней в «БМВ» я узнала, видела в Юрином особняке. Я вырулила на улицу Ленина и покатила в сторону Лилиного дома в ожидании дальнейших событий.

Одна поперечная улица сменялась другой, а «девятка» никуда не сворачивала и продолжала тащиться за мной, буквально «наступая на пятки». Такая настырность не могла остаться незамеченной, и сначала занервничал один из пассажиров «БМВ», потом другой. Постепенно их физиономии стали приобретать все более угрожающее выражение, которое заметила не только я, но и водитель «девятки». До него наконец дошло, что «БМВ» попал в нашу компанию не просто так и его машина в качестве попутчика пацанам не нравится. Совершенно неожиданно «девятка» резво свернула в переулок и, прыгая по ухабам, на приличной скорости исчезла из виду. Охламоны восприняли это как должное и моментально успокоились.

А теперь вот они сидели в машине и с наслаждением тянули пиво, а я стояла перед калиткой и, злясь, безрезультатно жала на звонок. Решив, что хватит тешить публику, я собралась уходить, но калитка вдруг распахнулась. Передо мной стояла высокая, сухопарая женщина в темном платье с глухим воротом. На первый взгляд ей было никак не меньше восьмидесяти. Моментально загоревшись, я начала искать в ней сходство с женщиной, изображенной на «моей» картине. К сожалению, время – строптивый художник, оно безжалостно стирает надоевшие ему юные черты и рисует новые, уже не такие привлекательные. Я с грустью подумала, что за этими морщинами мне никогда не разглядеть черты юной музы Галлера. Ну, может, только брови вразлет выглядели как на картине, только ведь на одних бровях далеко не уедешь.

– Кого-то ищете? – неожиданно звонким голосом спросила женщина.

– Мне нужна госпожа Кайсарова.

– О, как торжественно! – улыбнулась женщина. – Она перед вами!

– Я журналистка. Готовлю к печати статью об историко-художественном музее. Не могли бы вы поделиться воспоминаниями о его создателе? Сами понимаете, свидетельство близкого человека...

Я не решилась заявить, что собираю материал о Галлере. После всех предыдущих разговоров создалось впечатление, что между членами той старой компании были очень непростые отношения, хозяйке моя идея могла не понравиться.

Лицо женщины осветилось новой улыбкой.

– Пресса решила написать о провинциальном музее? Похвально! И какое издание представляете?

– Еженедельник «Вести культурной жизни», – привычно соврала я. – А меня зовут Анна.

– Очень приятно, Анна. Проходите в дом. Там и поговорим.

– Спасибо, Лилия Дмитриевна.

Хозяйка махнула рукой:

– Просто Лиля. Не выношу этих дурацких отчеств.

Она отступила в сторону, я сделала шаг вперед и оказалась в парке с вековыми елями и миниатюрным замком в духе раннего французского Возрождения.

– Какое чудо! – выдохнула я, пожирая глазами постройку из красного кирпича с крутыми кровлями и двумя игрушечными угловыми башенками.

– Этому чуду уже более ста лет, – рассмеялась хозяйка. Смех у нее был чарующий. Мелодичный и очень искренний. – Пойдемте, покажу вам его изнутри.

– И вы здесь живете?

Вид у меня в тот момент был глуповатый, но поделать с собой я ничего не могла.

– Приходится, – усмехнулась Лиля. – Этот дом построил мой свекор.

– И после революции вас не выселили?!

– Как видите! – снова рассмеялась хозяйка.

Увидев мое недоверчивое лицо, перестала смеяться и уже серьезно пояснила:

– Мой свекор был дворянином и известным адвокатом, но это не мешало ему сочувствовать большевикам. До семнадцатого года он поддерживал с ними тесные отношения. Многих спас от тюрьмы, бесплатно защищая в судах, и деньгами помогал щедро. После революции пошел на государственную службу, поэтому его не тронули и оставили жить в собственном доме. Потом мой муж стал директором музея и уважаемым человеком. У него даже была благодарность от Луначарского. И нас опять не тронули.

– А оккупация? Как немцы могли оставить такой дом без внимания?

Хозяйка помрачнела:

– Это самый черный период в жизни нашего дома. Во время войны здесь жил какой-то высокий военный чин. Но даже в этом было своего рода везение. Его пребывание спасло дом от разорения, а потом немцы отступили в такой спешке, что не успели ничего уничтожить.

– Действительно, повезло!

Тут Лиля спохватилась, что мы уже давно топчемся на месте, и воскликнула:

– Пойдемте в дом!

Миновав вестибюль с зеркалом до потолка с одной стороны и лестницей с другой, мы попали в огромную комнату, стены и потолок которой обшиты резными деревянными панелями. Судя по шкафам с посудой и обеденному столу, она служила столовой. Не здесь ли Ольга с Татьяной впервые увидели Галлера? Не задерживаясь, хозяйка пересекла зал, толкнула боковую дверь, и мы оказались в длинной комнате с эркером. Здесь стены были затянуты коричневой, с поблекшим от времени золотым тиснением, кожей.

– Бывшая курительная, – пояснила Лиля и движением руки указала на диван. Сама опустилась в кресло напротив и деловито спросила:

– Так что вас интересует?

– Когда пишешь о музее, подобном вашему, невозможно обойти молчанием личность его создателя. Это было бы несправедливо.

Лиля одобрительно кивнула.

– Я знакома с биографией Леонида Николаевича, но хотелось бы услышать ее в вашем изложении. Воспоминания супруги позволили бы разбавить сухие факты лирическими нотками, что придало бы рассказу большую достоверность.

Лиля помолчала, собираясь с мыслями, а когда заговорила, с ее губ стали срываться гладкие фразы, отточенные многократным повторением. И ни в одной не чувствовалось и проблеска эмоций.

– Мой свекор, преуспевающий адвокат, хотел, чтобы единственный сын пошел по его стопам. Леониду было дано прекрасное образование, но его характер абсолютно не соответствовал жесткой профессии юриста. Мечтатель, вечно погруженный в себя, он совершенно не интересовался юриспруденцией и предпочитал проводить время за мольбертом. Получалось у него очень недурно, так что неудивительно, что, поехав в Москву держать экзамен на юридический факультет университета, он в результате оказался студентом Строгановского училища.

– Как отнеслись к этому родители?

– Отец некоторое время гневался, но потом смирился. Он был мудрым человеком и понимал, что против собственной натуры не пойдешь. К тому же Леонид оказался очень талантливым. Писал такие точные портреты, что можно было только удивляться его глубокому пониманию человеческой природы.

– И тем не менее Леонид Николаевич не стал профессиональным художником.

Лиля согласно кивнула:

– Жизнь так сложилась. После революции невозможно было оставаться свободным художником. Чтоб не умереть с голоду, необходимо где-то работать, получать паек. А главное, тонкий ценитель прекрасного не мог спокойно смотреть, как гибнут произведения искусства. Именно поэтому в 1918 году Леонид Николаевич пошел служить в Народный комиссариат просвещения. Он стал сотрудником музейного отдела и начал разъезжать по усадьбам, спасая от разграбления то, что еще можно было спасти.

Слушать рассказ о жизни Кайсарова, конечно, занимательно, но пришла-то я совсем не за этим. Мне не терпелось приблизиться к интересующему меня вопросу, и я пустила пробный шар:

– В таком маленьком городе, как этот, да еще будучи художником, невозможно было не сойтись с другим художником.

Склонив голову к плечу, Лиля внимательно вслушивалась в вопрос.

– Я имею в виду Галлера. Какие отношения сложились между этими двумя выдающимися людьми?

– Самые теплые, конечно, – с еле заметным недоумением ответила Лиля. – Они ведь знакомы с юных лет, вместе учились в Строгановке. Естественно, когда Валерий Стефанович вернулся, знакомство возобновилось.

– Знакомство или дружба?

– Дружба? – медленно, будто пробуя на вкус это слово, переспросила Кайсарова. Подумав мгновение, она твердо объявила: – Они были добрыми приятелями.

– А вы были знакомы с Галлером?

Вопрос ее позабавил, и она рассмеялась:

– Само собой. Ведь он часто бывал у нас в доме.

– Галлер никогда не писал ваших портретов? Ведь в молодости вы были красавицей.

Лесть ее не тронула. Она попросту не обратила на нее внимания.

– Несколько раз такие попытки предпринимались, но ничего не вышло, и в конце концов Галлер отказался от своей затеи. Объявил, что мое лицо хотя и привлекательно, но настолько изменчиво, что ему никак не удается уловить мою суть, а без этого портрет не получится, – без малейшей тени кокетства объяснила Лиля.

Я вытащила фотографию, полученную от дочери Галлера, и протянула ей. Женщина посмотрела на нее и нахмурилась:

– Что это?

– Фотография картины.

– И откуда она у вас?

– Из архива Галлера.

– Этого не может быть! Разве вы не знаете, какая судьба постигла Галлера? Он был расстрелян, и весь его архив уничтожен вместе с ним! – Лиля перевела дух и гневно спросила: – Как можно так жестоко и глупо шутить?!

– Я не шучу! В жизни возможно всякое! Вам ли, умудренной жизнью, не знать этого?

Она долго смотрела на меня остановившимся взглядом, потом медленно кивнула:

– Ваша правда. Иногда случается самое невероятное. – И пожала плечами, показывая, что принимает жизнь такой, как она есть.

– Так вам знаком этот портрет?

– Нет!

Я наблюдала за идущей к калитке хозяйкой и дивилась ее не по годам бодрой походке. С крыльца было видно, как она впустила во двор женщину и та сразу начала что-то горячо говорить. Лиля послушала, потом что-то коротко сказала и кивком указала на дом. Посетительница покорно подчинилась. Поднявшись на крыльцо, Лиля с некоторой торжественностью объявила:

– Моя внучка Римма. – Потом указала на меня: – А это Анна. Журналистка из Москвы. Пишет статью о твоем деде Леониде.

Римма в ответ вяло кивнула. Сообщение ее никак не заинтересовало. Я окинула ее взглядом и поразилась, насколько она не похожа на бабушку. Лиля была высокой и в свои полные восемьдесят сохранила стройность. В ней не чувствовалось стариковской немощи, движения полны энергии, а спину она держала так ровно, что молодая могла позавидовать. А Римма – среднего роста, полная, с простоватым, не очень красивым лицом. На вид лет тридцать пять, но поникшие плечи и тусклый взгляд делали ее старше. Чувствовалась в ней внутренняя тоска, и я решила, что Лилину внучку никак нельзя назвать счастливой. Счастливые молодые женщины не носят на голове черных косынок.

Лиля перехватила мой взгляд, и легкая тень мелькнула на ее удлиненном, породистом лице. Сделав шаг вперед, она твердо заявила:

– Сегодня я больше не смогу уделить вам внимание. Ко мне пришла внучка.

С этими словами Лиля обняла Римму за плечи и легонько подтолкнула к дому. Разочарование, отразившееся на моем лице, от зорких Лилиных глаз не укрылось.

– Если хотите, приходите в другой раз, тогда и поговорим, – милостиво разрешила она.

Уже стоя перед калиткой, я задала Лиле вопрос, который мучил меня в течение всего разговора:

– Из ваших слов выходит, что Леонид Николаевич был человеком мягким, немного не от мира сего. А работа по изъятию художественных ценностей, да еще в условиях Гражданской войны, предполагает наличие характера и организаторских способностей.

Лиля взглянула мне в глаза и заявила:

– Леонид мог быть и энергичным, и решительным, и даже... жестоким. Когда нужно...

Стоило войти в номер, как затрезвонил мобильник. Звонила Даша. Как всегда, она страшно занята и для разговора со мной выкроила только минутку. Большую часть этой минутки она потратила на дотошные расспросы о моем самочувствии и только в конце сообщила то, ради чего, собственно, и звонила:

– Получила сообщение от твоих знакомых. Они, как ты и просила, все проверили. Данные не соответствуют истине.

– А на жизнь чем зарабатывает?

Дарья ответила.

– Ты это серьезно?

– Мне, дорогая, не до шуток. Я, в отличие от тебя, на работе. За что купила, за то и продаю, – строго сказала подруга и отключилась.

– Ха-ха! – сказала я в трубку и «довольная» рухнула на диван.

Тот, обиженный столь неделикатным обхождением, обиженно заскрипел, чем вызвал у меня новый приступ веселья. Я принялась подпрыгивать на пружинах и хохотать, как ненормальная. В самый разгар веселья в комнате материализовался Максим. Озадаченный моим странным поведением, он осторожно осведомился:

– У вас сегодня хорошее настроение?

– Отличное!

– Это так непривычно, – протянул он, внимательно разглядывая меня.

– Со мной это случается, – бесшабашно отозвалась я.

– Может, тогда вы не будете возражать, если я приглашу вас в ресторан? У меня сегодня день рождения.

– Не хочу на люди! – воскликнула я и подпрыгнула на диване. – Давайте проведем вечер вдвоем! Вы и я!

Максим с удивлением взглянул на меня, не понимая, стоит ли воспринимать предложение всерьез.

– Вы – против?

– Нет, конечно! Просто вы сегодня на себя не похожи. Произошло что-то хорошее?

– Да! Очень!

Я видела, любопытному Максиму до смерти хочется узнать, о чем речь, но он боится приставать ко мне с расспросами.

– Тогда жду у себя через полчаса, – поспешно выпалил и, пока я не передумала, исчез.

Отведенное мне время я провела в суете. Сначала наскоро привела себя в порядок, а потом сгоняла вниз и купила в книжном киоске дорогущий том «Сокровищница Московского Кремля».

«Новорожденному, как натуре артистической, он должен быть интересен», – решила я.

В назначенное время, с подарком под мышкой, я уже стояла перед дверью соседнего номера. Он оказался точной копией моего. По случаю праздника на журнальном столе красовались торт и шампанское. Оказавшись наедине со мной, Максим испытывал чувство неловкости и не знал, чем себя занять. То хватался за нож в стремлении резать торт, то кидался искать салфетки.

– Давайте выпьем за новорожденного, – предложила я, забавляясь от всей души.

Он кивнул и принялся нервно открывать бутылку. С громким хлопком пробка вылетела, Максим, обливаясь пеной, стал быстро разливать шампанское по стаканам.

– Счастья и удачи во всех начинаниях! – торжественно провозгласила я.

Неожиданно для меня Максим вдруг сказал:

– Удача мне бы не помешала.

– Не хватает?

Он посмотрел мне прямо в глаза и с горечью произнес:

– Совсем нет!

– Больше упорства, и все получится! Идите к цели напролом!

– Вы именно так и живете?

– В общем, да, – усмехнулась я.

– На сегодняшний день, как я понимаю, ваша цель – картины Галлера. Как продвигается расследование? Уже близки к финишу?

Я посмотрела на него поверх стакана и улыбнулась:

– Пока нет, но я верю в удачу.

Максим приглашение к легкому разговору не принял и очень серьезно спросил:

– Что заставило вас приехать сюда и заняться поисками?

– О коллекции говорят давно. Слухи ходят разные. Галлер был загадочным художником. А мне, как и вам, интересно все необычное.

– Но приехали вы именно сейчас! Не раньше и не позже! Почему? – не сдавался Максим.

Я задумчиво посмотрела на него, делая вид, что колеблюсь. Максим следил за мной горящими от любопытства глазами. Вдоволь подразнив его, я туманно проронила:

– Появилась информация. Я приехала ее проверить.

– Что коллекция цела и находится здесь, да?

Я поставила стакан на стол и откинулась на спинку кресла.

– Ну... в общем... да!

– Проверили?

– Пока пусто.

Он хотел спросить что-то еще, но зазвонил его мобильный.

– Да, – недовольно отозвался Максим.

Услышав, кто звонит, он быстро поднялся и вышел в коридор. Видно, звонок был настолько важен для него, что, не боясь показаться невежливым, он без извинений оставил меня одну.

Когда хозяин вернулся, я скучала, глядя в проем распахнутой балконной двери. Максим попытался продолжить беседу, но получалось у него неважно. Звонок, судя по всему, оказался неприятным и настроение Максиму испортил. Я не стала его томить и начала прощаться. Он меня не удерживал. С заметным облегчением проводил до двери и, не успела я покинуть номер, с треском захлопнул ее за моей спиной. Вечер закончился неожиданно, но я этим фактом не была огорчена. То, что входило в мои планы, я сделала.

Глава 16

– И зачем мы сюда пришли? – недовольно спросила я, обводя взглядом гудящую толпу. Относительно небольшое пространство Соборной площади было так плотно запружено людьми, будто на ней собралось абсолютно все население города.

– Веселиться, – с беззаботным видом откликнулся Максим.

Я подозрительно покосилась на него:

– Считаете это весельем?

– Анна, будьте проще! Да, это веселье! Незатейливое народное веселье. Город празднует свое шестисотлетие, и жители пользуются случаем развлечься.

– Я смотрю, вам это нравится!

– Да! Мне нравятся праздники, на которые приходят семьями. С детьми, с женами. Мужики потягивают пиво, жены делают покупки, дети бегают и галдят.

– Бред, – прошипела я, ругая себя за то, что проявила слабость и поддалась на уговоры Максима. Хотя, если подумать, шансов отвертеться у меня практически не было. Максим умел добиваться своего. – А мы что делать будем? – брюзгливо поинтересовалась я.

– Все, что пожелаете! Хотите, угощу пирогами! С грибами, курагой, капустой! С пылу, с жару, сами в рот просятся! – тоном профессионального зазывалы зачастил Максим.

А я вдруг поняла, что хочу пирогов!

– Давайте! С грибами и капустой!

Максим торжествующе захохотал и, схватив за руку, потащил к ларькам. Торговля шла бойко, возле каждого продавца выстроилось по длинной очереди. Только мы стали в хвосте одной из них, как Максим шепнул:

– Смотрите, ваша тетя.

В первый момент я не сообразила, кого он имеет в виду, но, проследив его взгляд, заметила в соседней очереди Веронику Валерьевну. Она стояла далеко впереди, раскрасневшаяся от возбуждения, и оживленно беседовала с Ольгой Ильиничной. Зная экономность дочери Галлера, можно было с уверенностью утверждать, что идея посетить гуляниеполностью принадлежала подруге ее матери. Точно так же я была уверена, что за пирожки будет платить она же.

– Не хотите подойти? – с невинным видом поинтересовался Максим, но глядел при этом очень хитро.

– Зачем? Видите, она не одна. Мы можем помешать.

Есть расхотелось. Теперь я мечтала только о том, как бы увести Максима от Вероники Галлер. На мое счастье, они купили, что хотели, и отошли в сторону. Толпа тут же сомкнулась, и женщины исчезли из виду. А я смогла перевести дух.

Расправившись с пирогами, мы с Максимом, не сговариваясь, повернули на звуки баяна. В центре небольшого пятачка, бойко притопывая, распевали артисты самодеятельного хора в народных костюмах, а вокруг них крутились в лихой пляске наиболее раскрепощенные зрители.

– Ну разве не прелесть? – прокричал мне в ухо Максим, и я, чтоб только отвязался, согласно кивнула.

Ни хор, ни полупьяные плясуны меня не интересовали, но я заметила Лилю. Ее присутствие примирило меня с необходимостью торчать среди орущей толпы. Она стояла как раз напротив, и я хорошо видела, с каким брезгливым выражением Лиля глядела на расходившуюся публику. Рассматривать колоритную Кайсарову было очень интересно, и, когда она вдруг, раздвинув плечом людей, исчезла, я почувствовала разочарование. Мне сразу стало скучно, и я принялась дергать Максима за рукав:

– Пойдемте! Голова раскалывается от этого визга!

Пробираясь сквозь людскую круговерть, мы сами не заметили, как оказались возле торговых рядов. Их буквально за одну ночь выстроили вдоль края площади, и теперь вокруг них толпились те, кто предпочитал совмещать приятное с полезным.

– Обожаю провинциальные рынки, – тут же загорелся Максим.

– Ну уж нет! – уперлась я. – Хотите, можете идти, а я подожду в сторонке.

Не слушая возражений, я развернулась и пошла к книжным прилавкам. Народу здесь было поменьше, но порадоваться я не успела, потому что вдруг обнаружила рядом с собой Тартыгину. Деваться было некуда, и я поздоровалась. Она в ответ лишь кивнула и снова уткнулась в книгу.

«Вот денек выдался! Куда ни шагнешь, обязательно на знакомую личность наткнешься», – раздраженно подумала я и, чтобы не маячить за спиной жены Паровоза, медленно пошла вдоль рядов. Время от времени косила глазом на Максима, который стоял возле изделий из лозы и зачарованно их разглядывал.

– Зачем вам это уродство? – крикнула я, теряя последние капли терпения.

Максим в ответ весело помахал рукой. Понимая, что нужно идти его забирать, иначе мы проторчим на этом майдане до вечера, я двинулась в сторону прилавков. И тут вдруг увидела Лену. Вопреки ожиданиям, она подошла охотно и даже, как мне показалось, обрадовалась встрече.

– Где пропадаешь?

– К тетке в деревню ездила.

– На выходные?

– Какие выходные? Так уехала...

– А работа?

Ее лицо помрачнело:

– Туда я больше не пойду.

– Почему? Обиделась? Кстати, тебя Максим разыскивал. Извиниться хотел.

– Мне его извинения ни к чему! Пусть лучше забудет о моем существовании!

– Значит, все-таки обиделась! Только работу из-за этого бросать нельзя. Максим человек случайный. Сегодня он здесь, завтра укатил, а тебе на жизнь зарабатывать нужно...

– Ничего вы не понимаете, – перебила она меня. – Обиды тут ни при чем. Просто от Максима мне лучше держаться подальше. И вы ему не верьте! Он врун! Делает вид, что влюблен в вас, а у самого есть любовница! Отвратительная, мерзкая старуха! Я собственными глазами видела, как она утром из его номера выходила! Сейчас мне бежать нужно, а завтра заскочу к вам и все расскажу.

Лена взмахнула на прощание рукой и растворилась в толпе, а я вдруг поняла, что хочу вернуться в гостиницу. Притомило меня это гомонящее скопище народа. Я поискала глазами Максима, но возле прилавка с плетеными сувенирами я его не увидела. Минуту назад там стоял, а теперь исчез! Я уже собралась уходить, как неподалеку раздался пронзительный женский крик. Он взмывал и взмывал в высоту и вдруг оборвался так же неожиданно, как и возник. Вокруг меня сразу же образовалось небольшое людское завихрение, и в следующую минуту я оказалась практически единственной, кто не двинулся с места. Большая часть народа резво ринулась в проход между палатками, откуда доносились крики.

– Опять подрались, – равнодушно констатировал кто-то рядом.

Пробегавшая мимо женщина услышала это и возмутилась:

– Там человека зарезали!

Сердце у меня екнуло, и я ринулась на крики.

Пробиться к месту происшествия было не просто, желающих поглазеть нашлось предостаточно, но, когда я наконец оказалась рядом с распростертым на земле телом, мне стало дурно. На утоптанной земле лицом вниз лежала Лена. На ее белой блузке пониже лопатки расплывалось алое пятно, а рядом валялся новенький кухонный нож с длинным узким лезвием.

В гостиницу я возвращалась в одиночестве. Максим так и не объявился. Я, правда, об этом не сожалела, хотелось побыть одной. Нелепая смерть Лены меня потрясла. За что могли убить милую, недалекую девочку? Понимала, что ответа на этот вопрос мне не найти, ведь о Лене я практически ничего не знала, и все равно мучилась. Ясно одно – все произошло внезапно. Преступник убийство не планировал и орудие убийства заранее не припасал. Нож был новый, со следами смазки на лезвии и еще незатертой деревянной ручкой. Как раз такими торговали неподалеку от места трагедии. Стащить его в суматохе было несложно, а выполнить остальное и того проще. В толпе, где все торопятся, толкаются и никто ни на кого не обращает внимания, подойти к человеку вплотную и всадить лезвие под лопатку легко! Наверняка в первый момент никто ничего не понял, потому что жертва почувствовала лишь короткую острую боль и решила, что ее просто сильно толкнули в спину. Возможно, она даже смогла сделать несколько шагов, прежде чем упала. За это время преступник успел «выронить» нож и без спешки раствориться в толпе.

Я так была поглощена своими мыслями, что, когда в сумке зазвенел телефон, не сразу сообразила, что его нужно достать.

– Слушаю! – вздохнула я.

– Почему у вас такой странный голос? Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Зоя Ивановна.

– Все в порядке, – поспешила я успокоить ее. Деликатнейшая Зоя Ивановна могла почувствовать себя виноватой и расстроиться. – Скажите лучше, как у вас дела.

– Неплохо, – засмеялась она. – Кажется, мне удалось кое-что разузнать! Я тут провела маленькое расследование. Обзвонила всех знакомых и поспрашивала о картине. Я имею в виду «Обнаженную с маской».

– Я поняла! И что?

– Не буду обременять вас подробностями и передам только суть. Я вышла на одного человека... знакомого моей старинной подруги... Ладно, это тоже неважно! Дело в другом. Он утверждает, что картина экспонировалась в Москве в 1938 году.

– Такого не может быть! Мы ведь вместе с вами смотрели каталог за 1938! Нет ее там!

– То была персональная выставка, и проходила она в феврале, а та, о которой говорит он, состоялась в июне.

– И что это за выставка?

– Сборная солянка. Региональная выставка художников Подмосковья.

– И среди них была картина Галлера?

– Анна, вы не поняли. Тот человек не утверждает, что полотно написано Галлером. Он представления не имеет, кто автор. На выставке он лично не присутствовал и «Обнаженную с маской» не видел. Он просто знает, что она выставлялась в Москве в 1938 году.

– Как так может быть? Не посещал, не видел, но знает! Откуда?

– Не перебивайте меня, и я все расскажу, – слегка рассердилась Зоя Ивановна. – На выставке вокруг «Обнаженной» разгорелся скандал, который коснулся семьи моего свидетеля. Его отец был председателем комитета, организовывавшего выставку и отбиравшего для нее картины. Ей придавалось большое политическое значение, на открытие прибыл сам секретарь горкома партии. Обходя залы, увидел изображение обнаженной женщины, и оно его шокировало. Партийный функционер посчитал, что ее вид не соответствует образу советской труженицы и добропорядочной матери семейства. Свое мнение он высказал, стоя перед картиной, громогласно и в выражениях не стесняясь. Самым мягким из них было слово «разврат». Картину тут же убрали, но это не помогло, и на следующий день члены комитета в полном составе были вызваны на ковер. За недальновидность, политическую близорукость и пропаганду буржуазного искусства им грозили крупные неприятности. Время-то было какое!

Мой свидетель отлично помнит, в каком состоянии отец вернулся домой. Слышал, как они с матерью обсуждали сложившуюся ситуацию и прикидывали, чем все может кончиться.

– Если у него такая хорошая память, почему он не знает фамилии человека, из-за которого его отец попал в переплет? Неужели родитель не упоминал имени автора?

– Может, и упоминал, но ему оно ничего не говорило, и он не обратил внимания. Но зато в память запало другое! Фамилия женщины, с которой писалась картина! Отец несколько раз повторил, что скандал разгорелся из-за того, что на полотне была изображена обнаженная натура. В те времена это редкость, неудивительно, что фамилия запомнилась.

Значит, Лиля меня обманула. Галлер ее писал, но она решила скрыть этот факт. Почему? В конце концов, любой женщине должно быть лестно стать музой такого известного художника.

Первый порыв – ехать к Кайсаровой. Однако уже в следующую минуту я передумала. Визит ничего бы не дал. Если у нее имелись причины скрывать этот факт, никакие доводы не заставили бы ее сказать правду. Лиля – женщина не простая, и если б разгневалась, то без колебаний выставила меня вон. В результате путь к ней стал бы закрыт навсегда.

Я прошла еще несколько метров, и ход моих мыслей изменился. А чего я, собственно, упираюсь? Изо всех сил пытаюсь доказать, что картину писал Галлер, в то время как все в один голос твердят, что ничего подобного он не делал. Да, она подписана его именем. И что? Мне ли не знать, какие необычные вещи порой происходят с картинами! Маститые художники ставят свои имена на картины собственных учеников. Подмастерья, усвоив манеру мэтра, продают свои творения под его именем. Не говоря ужо всякого рода проходимцах, которые идут на любые ухищрения, лишь бы поднять цену и получить навар. Да мало ли какие еще, самые непредсказуемые, существуют варианты...

Нет, нужно забыть о подписи и посмотреть на проблему с другой стороны. Свидетель, которого раскопала Зоя Ивановна, утверждает, что «Обнаженная» побывала в Москве в 1938 году. Картина экспонировалась на региональной выставке, значит художник жил не в столице. Да и вряд ли Лиля ездила позировать в другой город. Значит, портрет писался здесь. Кем? Не Галлером, но тоже талантливым художником. Например, ее собственным мужем. Такое вполне могло быть, ведь Лиля упомянула, что Леонид Николаевич считался великолепным портретистом. И тут снова возникает проклятый вопрос: почему она врет?

Я сунула в рот сигарету и задумалась. А так ли необходимо мне знать причины ее скрытности? Какое мне дело до местных тайн и интриг? Единственное, что для меня имеет значение, – это имя автора «Обнаженной». В конце концов, я ведь затеяла расследование именно с этой целью! Хотела выяснить, чье полотно купила. Лиля говорить не хочет, значит, нужно найти кого-то, близкого к семье Кайсаровых, кто скажет правду. Людей, к которым я могла бы обратиться за помощью, тут было немного. А если быть совсем точной, так только один. Ольга Ильинична. Давняя подруга Лили.

Мы опять сидели друг против друга у покрытого зеленой скатертью с кистями стола. А между нами лежал старинный альбом с фотографиями.

Ольга Ильинична встретила меня приветливо, напоила малиновым компотом, но, виделась ли я с Лилей, не поинтересовалась. Похоже, давняя обида, приведшая к разрыву, до сих пор не прошла. Учитывая столь сложные отношения двух женщин, я решила не начинать разговор с семьи Кайсаровых. Сказала, что у меня выдалась свободная минута, и я забежала с ней поболтать.

Мы листали страницы альбома, рассматривали фотографии и неторопливо беседовали.

– Это на маевке, – объясняла хозяйка, указывая на группу смеющихся молодых людей с лопатами.

Я мельком глянула и кивнула.

– ...в саду у Кайсаровых.

Эту фотографию я рассматривала уже с большим вниманием. Лиля, молодая и красивая, сидит в плетеном кресле на лужайке. Рядом ее супруг, рука покоится на плече жены, ее голова поднята к нему. У обоих на лицах улыбки.

– Леонид Николаевич любил Лилю?

– Конечно! Он женился, когда ему было за сорок. Взрослый, серьезный человек. Такой не станет совершать необдуманных поступков. А то, что Леонид увлечен Лилей, было видно каждому. И в этом нет ничего удивительного. Вы же видите, как она необыкновенно хороша собой. А если к этому прибавить еще живой характер, непосредственные манеры и умение подать себя... Такая девушка могла вскружить голову любому.

– А она какие чувства к нему питала? Ведь такая разница в возрасте...

– А что разница?! Он ведь не старик был! Мужчина в расцвете сил, красавец, умница. Да по нему не одна девушка в городе сохла. Нет, в том, что Лиля вышла за него, ничего странного не было. А любила ли она его?.. Кто может знать? Внешне Лиля выглядела счастливой, отношения между ними были очень теплыми... особенно первые годы. Потом, конечно, накал спал, наступило некоторое охлаждение. Ну такое в каждой семье случается. Идет время, постепенно копятся недоразумения, обиды... А может, причина крылась в том, что детей долго не было. Леонид уже вступил в тот возраст, когда мужчина хочет иметь потомство. А Лиля еще не созрела для материнства. Ее больше привлекал театр, и она с большим успехом играла в местной самодеятельной труппе. Дочь у них родилась только в сорок первом.

– И когда наступило это охлаждение?

– В тридцать восьмом. А что потом было, сказать не могу. Мыс Лилей разошлись и очень давно отношений не поддерживаем.

Раз уж мы все равно коснулись Кайсаровых, я решила воспользовалась моментом и перевести разговор на интересующую меня тему:

– Наверное, чтобы увековечить красоту любимой жены, Леонид Николаевич не раз писал ее портреты?

– Этого я не знаю. Кайсаров много занимался музеем, рисовал только в свободное время и работ своих никому не демонстрировал.

Глава 17

Расчет на то, что Ольга Ильинична разрешит мои сомнения, не оправдался. Несмотря на близкое знакомство с Кайсаровым, о его картинах она ничего сказать не смогла... или не захотела. Как все обстояло на самом деле, осталось неясным, но расследование в результате так и не сдвинулось с мертвой точки. Факт неприятный, но не смертельный, и заставить меня отказываться от попыток узнать истину он не мог. Не получилось в одном месте – пойдем в другое. В музей. К Евдокии Васильевне. Правда, уверенность, что у нее узнаю необходимое, была минимальная. Она всего лишь сотрудница музея и бывшая подчиненная Кайсарова. Но обращаться больше не к кому, и я, отбросив колебания, отправилась в монастырь.

После того случая возле дома Кайсаровых мой сопровождающий на «девятке» бесследно исчез, и теперь я раскатывала по городу исключительно в обществе парней на «БМВ». Ребятами они оказались слегка придурковатыми, но не злыми. Службу несли, но особо не усердствовали. Сторожить сторожили, но держались в сторонке и близко не подходили. Я их деликатность оценила, вела себя спокойно и нарекла остолопами.

Не успела наша кавалькада затормозить у ворот монастыря, как на площадь вырулила эта самая «девятка» и скромненько пристроилась в сторонке. Мои остолопы, только-только успевшие выгрузиться из машины, при виде ее буквально онемели. Многозначительно переглянувшись, они дружно сорвались с места и бегом кинулись к конкуренту. Тот как раз запирал свой автотранспорт, но при виде двух несущихся в его сторону разъяренных амбалов занервничал и шустро заспешил к воротам. Может быть, его маневр и удался бы, находись он к ним ближе, а так его перехватили на пол пути. Троица моментально сцепилась мертвой хваткой и неуклюже затопталась на месте. Парень из «девятки» был жилистым и, будь у него только один противник, отбился бы. К сожалению, их было двое, и они повисли на нем, как охотничьи псы на крупной дичи. Один остолоп заломил парню руки за спину, а второй для начала ударил под дых. Хозяин «девятки» икнул и сложился пополам, но тот остолоп, у которого руки были свободны, оставлять его в покое не собирался. Ухватил его за волосы и резко вздернул голову вверх:

– Ты глаза не опускай! На меня смотри, падла!

– Спроси его, чего он за нами таскается, – прохрипел напарник, стараясь удержать сползающую вниз жертву.

– Сам знаю, что спрашивать, – огрызнулся первый и тут же покорно повторил: – Чего за нами таскаешься?

– Я... не таскаюсь... По делу сюда приехал... – с трудом переводя дыхание, пробормотал топтун.

Столь явная ложь возмутила спрашивающего, он не сдержался и врезал обманщику под дых. Тот тихо охнул и медленно осел на землю.

– Не таскаешься? А кто за нами все эти дни круги нарезал? Думаешь, если крутился в сторонке, так мы тебя не засекли?! – пылая праведным гневом, выкрикнул остолоп.

Первый опять не выдержал и влез с советом:

– Спроси, откуда он взялся? Кто такой, в натуре?

– Не лезь, сам все знаю! – огрызнулся его напарник, но нужный вопрос задал: – Кто такой? Откуда объявился?

Его противник хотя и пребывал в плачевном состоянии, но кураж не растерял. Вместо ответа злобно процедил:

– Да пошел ты!

И в ту же секунду схлопотал по зубам:

– На кого работаешь, гад?

Я стояла поблизости, в разборку не вмешивалась, но к разговору прислушивалась. Вообще-то мне претят подобные методы, но раз уж так все сложилось, причем не по моей вине, то грешно не воспользоваться моментом. Меня ведь и саму сильно интересовали ответы на те же самые вопросы.

Может, им и удалось бы разговорить упрямца, но в воротах показалась Нонна. Похоже, такими суетными вещами, как наряды, сия энергичная дама интересовалась мало. Во всяком случае, она снова была обряжена все в тот же бесформенный балахон, который был на ней в момент нашей первой встречи, когда она подслушивала под дверями дирекции музея, а я, не подозревая об этом, чуть не врезала ей по лбу. Правда, теперь ее стриженую голову украшала нелепая летняя шляпа, а в руках она тащила объемистую хозяйственную сумку. Стоило Нонне заметить дерущихся, как сумка полетела в одну сторону, шляпа – в другую, а женщина, подобно пушечному ядру, с разбега врезалась в мощную спину того, кто держал владельца «девятки».

– Отпусти его! Слышишь, ты, идиот! Отпусти моего мужа!

Ошарашенный внезапным нападением, остолоп покачнулся, разжал руки и выпустил жертву. Пока мужчина барахтался на земле, пытаясь встать, Нонна сцепилась с его обидчиками. Она вертелась на месте, царапалась и визжала, как дикая кошка. Оплеухи раздавала просто мастерски, а одного из остолопов даже умудрилась укусить. Парням, ошалевшим от такого напора, справиться с разошедшейся женщиной было нелегко, а тут еще ее муж наконец поднялся на ноги и тоже включился в драку. Оставалось только мне влезть в эту кашу, только я ничего подобного делать не стала. Воспользовавшись моментом, боком прокралась мимо дерущихся и открыла дверь «девятки». Ключи от нее я подобрала с земли минутой раньше: они выпали из кармана хозяина, а он в пылу драки не заметил. Документы, как и следовало ожидать, лежали в бардачке, а заглянуть в них и запомнить паспортные данные было делом одной минуты. После этого я швырнула бумажник на сиденье и достала мобильник.

В этот раз Юра поднял трубку лично и – по голосу чувствовалось – был сильно не в духе.

– Юра, чем я перед тобой провинилась, что ты ко мне ребят приставил?

– Ты о чем? – недовольно проворчал Паровоз.

– Двух здоровых парней, которые целыми днями за мной таскаются.

– Не понимаю, о чем течь! Никого к тебе не пгиставлял. Путаешь ты что-то, Анна!

– Ничего я, Юра, не путаю. Ребята точно твои, и они от меня ни на шаг.

– Дай им тгубку, – взвился Тартыгин, даже не стараясь сдержать раздражение.

Я подошла к занятому сражением с Нонной остолопу и хлопнула его по плечу:

– Эй, парень! Тебя шеф требует.

Он недоверчиво взял трубку, правда и визжащую Нонну не выпустил, только крепче обхватил ее рукой и плотнее прижал к груди. Что ему говорил начальник, мне за воплями Нонны слышно не было, но, судя по вытянувшемуся лицу, ничего хорошего. Покорно дослушав речь шефа до конца, парень вернул мне телефон и объявил:

– Шеф вызывает. И тебя тоже!

Последние слова относились ко мне и сказаны были таким тоном, что возражать не хотелось.

– А с этими что делать? – спросил его напарник, обеими руками удерживающий брыкающегося водителя «девятки».

– Да брось его, – посоветовал товарищ

Недолго думая, тот, кто спрашивал совета, с силой толкнул мужчину в сторону. Его напарник моментально проделал то же самое с женщиной, и обе жертвы, столкнувшись, неловко повалились на землю.

Остолопы, воспользовавшись замешательством, резво кинулись к машине.

Юрий Юрьевич пребывал в таком гневе, что не смог усидеть на месте и лично вышел нас встречать. Не успели мы покинуть машину, как он коршуном налетел на парней и, яростно вращая глазами, заорал:

– Это что значит? Я думал, Анна шутки шутит, а вы, оказывается, и пгавда за ней таскаетесь!

Ребята молча топтались на месте, преданно ели начальство глазами, а по щекам у них разливалась синюшная бледность.

Я парней не осуждала. Паровоз славился своим бешеным характером. Под горячую руку ему лучше было не попадаться: он легко мог пристрелить.

– Кто пгиказал?!

Ребята хлопали глазами, отводили их в сторону и молчали. Ясно было, и правду сказать боятся, и хранить молчание опасаются. Мне стало их жаль, и я наябедничала:

– Катерина Ананьевна.

Голоса не повышала, и тем не менее орущий так, что перепонки лопались, Паровоз меня услышал. Он замолк, будто споткнулся на полуслове, и замер с дико выпученными глазами. Пребывал Юра в таком оцепенении лишь несколько мгновений, а потом набрал в легкие воздух и завизжал еще громче:

– Категину сюда! Немедленно-о!

В доме привыкли повиноваться приказам Юрия Юрьевича, потому и жена явилась на его зов без промедления. Наблюдая, как она торопливо ковыляет на полных ногах по дорожке, я с легкой тревогой подумала: «Интересно, чем обернется для меня этот звонок?»

Жене Паровоза хватило всего одного взгляда на нашу троицу и разъяренного мужа, чтобы все понять. Губы ее моментально сурово поджались, а небольшие от природы глаза превратились в сердитые щелочки. Меня она одарила прямо-таки змеиным взглядом.

– Это что значит, а? Почему гаспогяжаешься моими людьми? Хозяйкой себя считаешь? Так я быстго тебе объясню, что место твое в доме – последнее!

– В чем дело, Юра? Почему разоряешься? – тихо спросила женщина.

– Газогяюсь?! Нет, милая! Я пока еще не газогяюсь, а только спгашиваю. Когда газогяться начну, ты это сгазу почувствуешь!

Она кивнула, покорно принимая к сведению слова мужа, и снова повторила:

– Что случилось?

Паровоз бешено округлил глаза и завопил:

– Ты еще спгашиваешь?! Почему взяла гебят без моего ведома? Или им заняться больше нечем, как без цели по гогоду колесить?

– Не думала, что они тебе нужны.

– Я сам гешаю, кто нужен, а кто нет! И если даже пока не нужны, ты ими не гаспогяжайся. Пгава у тебя такого нет! А к Анне зачем их пгиставила?

– Тебя это так задело?

– Меня уже давно ничего не задевает. И дело вовсе не в Анне! Начхать мне на нее! В тебе пгичина! Загуби на носу: без моего позволения шагу сделать не смеешь! Здесь только один хозяин! Я!

Женщина поникла головой, всем своим видом выражая покорность. Паровоз посмотрел на нее, гневно посопел и вдруг совсем мирным голосом поинтересовался:

– Так зачем гебят к ней пгиставила? Чего не поделили?

Жена подняла на него невинные глаза и простодушно пояснила:

– Для охраны. Анна согласилась со мной работать, вот я и дала ей ребят... На всякий случай, чтоб чего не случилось.

– Обалдела? – смешливо хрюкнул Юра. – Какая охгана? Зачем?

– Ну мало ли... Всякое может случиться.

– Глупости! Охгана отменяется! Гебята за габоту получают бабки, и палить их гади ваших бабьих фантазий я не собигаюсь.

Юра сурово погрозил жене пальцем:

– И не вздумай ослушаться! Узнаю – тги шкугы спущу!

Разобравшись с супругой, он повернулся ко мне и с недовольным видом поинтересовался:

– А ты долго еще здесь быть собигаешься?

– Уже уезжаю.

Паровоз одобрительно кивнул:

– И пгавильно! Гогодок у нас маленький, и интегеса в нем для тебя никакого! Езжай себе с Богом!

Евдокия Васильевна оказалась на месте, посетители в музее отсутствовали, так что приступить к расспросам ничего не мешало. Плохо было то, что мое появление обеспокоило пожилую женщину. Как ни старалась она казаться безразличной, справиться с волнением не могла. Завидев меня, помрачнела и даже сделала попытку скрыться в соседнем зале. Однако я была шустрее и успела перехватить ее у выхода.

– Евдокия Васильевна, а я снова к вам!

Ответом мне было красноречивое молчание. Начало для откровенного разговора было не самым лучшим. А сердитый взгляд и сурово поджатые губы и вовсе не оставляли сомнений, что мне тут не рады. Только выбора у меня не было, и я без раздумий ринулась в бой:

– Евдокия Васильевна, я тут узнала, что Кайсаров был не только основателем музея и собирателем художественных ценностей, но и великолепным художником.

– Это правда, – нехотя откликнулась она, глядя в сторону.

– Вы видели его картины?

– Да. До войны в музее висело несколько работ Леонида Николаевича. В основном акварели, которые были сделаны во время разъездов по усадьбам. Он знал, что их эпоха миновала и скоро все они будут разрушены. А так как Леонид Николаевич понимал роль дворянских гнезд в нашей культуре, то хотел сохранить их для потомков хотя бы в виде рисунков. Ведь некоторые из домов являлись шедеврами архитектурного творчества, а большинство из них были неразрывно связаны с российской историей.

Говорить Евдокия Васильевна начала неохотно, но чем больше рассказывала, тем сильнее загоралась. Причем говорила легко и свободно, как может говорить только человек образованный и свободно владеющий литературным языком. Ее речь никак не соответствовала образу малограмотной старухи, годной только на то, чтобы сторожить музейные экспонаты.

– А еще я слышала, что Кайсаров был отличным портретистом. Вам доводилось видеть написанные им портреты?

– Только один раз, перед войной. Когда он отправлял свои работы на выставку в Москву. Мы их здесь, в музее, паковали.

– Что это были за портреты? Чьи?

– Не помню.

– Может быть, портреты его жены? Говорят, Кайсаров ее очень любил.

При этих словах Евдокия Васильевна буквально заледенела и, твердо чеканя каждое слово, произнесла:

– Слышать не хочу об этой женщине.

– Почему? – опешила я.

– Потому, что она его погубила.

– В каком смысле?

– В прямом! Леонид Николаевич действительно любил ее, а она оказалась недостойной этого необыкновенного человека. Вышла замуж из расчета и в конце концов его извела.

– Но ведь вы же сами говорили, что он погиб во время бомбежки...

– Говорила! А что остается делать, раз официальная версия именно такая? Спорить? Себе дороже! Только я точно знаю, что все было не так!

– Не было бомбежки?

– Была! Наша авиация действительно бомбила железнодорожную станцию. А рядом со станцией – там сейчас сквер – располагался рынок. Во время оккупации он оставался единственным местом, где можно было разжиться продуктами. И Леонид Николаевич действительно в тот день был на рынке. Только под бомбежку он не попадал.

– Откуда вам это известно?

– Мы встретились с ним, когда он уже возвращался с рынка домой. Разговорились, и я пошла его проводить. Мы были уже далеко, когда прилетели наши самолеты и начали сбрасывать бомбы на стоящие на железнодорожных путях составы. Я своими глазами видела, как Леонид Николаевич, живой и невредимый, вошел в свою калитку! А на следующий день ко мне прибежала их соседка и сообщила, что Кайсаров погиб на рынке под бомбами. Вранье! Это все сочинила его супруга, чтоб скрыть истинную причину гибели. Когда наши освободили город, я пошла в НКВД и написала заявление. Думала, органы разберутся, что же произошло на самом деле. Ведь Леонид Николаевич был таким уважаемым человеком! Через несколько дней меня вызвали к самому начальнику. И как начал он на меня орать! Полчаса кулаком по столу стучал, грозил посадить за клевету. А в конце приказал сидеть тихо и не болтать, иначе, сказал, тюрьма обеспечена. На работе меня без объяснений перевели из научных сотрудников в смотрители. В этой должности я доработала до пенсии.

Голос Евдокии Васильевны звучал негромко, и говорила она спокойно, но по тому, как подрагивал подбородок да влажнели глаза, чувствовалось: не смотря на годы, она ничего не забыла. Почему-то я была твердо уверена, что осторожность и атавистическое чувство страха перед НКВД не позволяли Евдокии Васильевне пускаться в разговоры с соседями и знакомыми. Со мной же она разоткровенничалась только потому, что я была чужой. Явилась на время, а потом снова исчезну навсегда. Вот пожилая женщина и не удержалась, выплеснула то, что так долго ее мучило.

– Если все, что вы говорили, правда... Почему же вам не поверили?

– Видно, была причина...

– А может, вы ошибаетесь? Все-таки шла война. Мало ли что могло случиться!

– Она его убила.

– Да зачем ей это? – воскликнула я, теряя терпение.– Должна же быть причина!

– Они ругались. Леонид Николаевич мне сам рассказывал. Мы шли с рынка, и он вдруг сказал, что домой возвращаться ему не хочется. Там тягостная обстановка и вообще он устал от бесконечных склок и скандалов.

– Если даже так! Это не повод для убийства.

– Смотря из-за чего ругаться!

– Ложь! Эта женщина все выдумала! Не знаю почему, но она лжет. Лиля, конечно, не ангел, но она не убийца! – Ольга Ильинична просто кипела от возмущения.

– Зачем Евдокии Васильевне врать? Какая ей выгода, да еще через столько лет? Может, в смерти Кайсарова действительно есть странности?

– Если б они были, поползли бы слухи. Город маленький, все на виду, ничего не скроешь. И потом, чтобы сотворить такое, должна была быть очень серьезная причина.

Я и сама это прекрасно понимала, но в отличие от Ольги Ильиничны одну, пусть и безумную причину в голове держала.

– А может, все дело в картине?

Ольга Ильинична опешила:

– Какой картине?

Я выложила на стол фотографию «Обнаженной».

– В этой. Помните, я расспрашивала вас о ней? Тогда мне казалось, ее написал Галлер, но все, в том числе и жена, категорически это отрицали. А потом мне пришла мысль, что автором картины мог быть Лилин муж. Он был прекрасным портретистом, но работы свои не афишировал, и это объясняет, почему о картине никто из посторонних не знает. Правда, Лиля тоже от нее открещивается, но тут причина может быть сугубо семейная.

– Какая?

– Лиле портрет не понравился, она обиделась на мужа и в отместку убила, – грустно отшутилась я.

– Вы сами-то верите в этот бред? – взорвалась Ольга Ильинична. – Разве из-за этого убивают? И потом... когда была нарисована эта картина?

– До войны.

Ольга Ильинична торжествующе засмеялась:

– Вот видите! Ну кто бы стал ждать несколько лет, чтобы потом убить из-за такой глупости.

Я и сама это понимала, просто ничего другого в голову не приходило.

А Ольга Ильинична предложила:

– Нужно сходить к Дине и спросить у нее. Только повторять сплетню про убийство не советую: дело может кончиться скандалом.

Услышав новое имя, я насторожилась:

– Дина? Кто это?

– Сестра Лили. Младшая. Она была очень дружна с Леонидом Николаевичем. Если кто и знает досконально его работы, так это она.

Лилина сестра оказалась очень на нее похожа! Тот же высокий рост, та же стать, те же черты лица. Даже разница в годах стерлась со временем, и теперь Дина Дмитриевна казалась одного возраста с сестрой.

Ольга Ильинична представила меня журналисткой, собирающей материал для статьи о местном музее, и этого оказалось достаточно. Завязался разговор, в результате которого меня обогатили множеством самых разных, но абсолютно бесполезных сведений. Я уже начала опасаться, что так и не узнаю то, ради чего явилась, как Ольга Ильинична спросила:

– Дина, Леонид писал портреты с Лили?

– Конечно! Было три портрета. Один в полный рост и два поменьше, поясные.

– Портрет в полный рост... не этот ли имеется в виду? – Я положила перед Диной Дмитриевной фотографию картины.

Она посмотрела на нее и засмеялась:

– Нет, конечно! Это же картина Галлера!

– Вы уверены?

– Склерозом пока не страдаю! – обиделась она. – Хорошо помню, что портрет писался в 1938 году. Позировать сестра начала сразу после Нового года. Чуть не ежедневно ходила в мастерскую Галлера и проводила там несколько часов, но работа почему-то продвигалась медленно. Лиля с нетерпением ждала завершения, ведь Валерий не разрешал смотреть на незаконченную картину. И еще помню, как она потом бушевала.

– Бушевала?!

– Картина ей не понравилась. Абсолютно! Лиля посчитала ее клеветой на себя. Ей показалось, что художник изобразил ее злобной и непривлекательной. Точно знаю, все это она высказала Галлеру и потребовала уничтожить полотно. А тот мало того что отказался, но даже отослал его на выставку в Москву. Когда сестра узнала об этом, она пришла в бешенство. Хотя характер у нее всегда был взрывной, но такой я ее никогда прежде не видела. Лиля рвала и метала, кричала, что он ее опозорил на всю страну.

– И что потом стало с этой картиной?

– Исчезла. Вы же знаете, какая судьба постигла и самого художника, и его работы.

– Лиля ее не получила?

Это был не вопрос, а скорее утверждение. После всего сказанного трудно было ожидать, что художник передаст свое творение Лиле.

– Нет, хотя поначалу существовала договоренность, что портрет будет принадлежать ей. Но после той ссоры она перестала бывать у Галлеров. Возможно, взаимная обида со временем и утихла, но Галлера арестовали...

Мы еще немного поговорили, но больше ничего интересного Дина Дмитриевна поведать не могла, и мы с Ольгой Ильиничной откланялись.

Практически все время, что мы пробыли в доме Дины Дмитриевны, моя спутница просидела молча, задумчиво глядя в сторону. И в машине она выглядела грустной. Помогая ей выйти, я не удержалась и спросила:

– Вас чем-то огорчил наш визит к Лилиной сестре?

Она качнула головой и с отсутствующим видом спросила:

– Чем он мог меня огорчить? Все было так давно! Казалось, ушло и забылось. А выходит, нет! Послушала Дину, и опять все всколыхнулось. Видно, никогда и ничего не забудется. Все с нами останется. С этим и в могилу уйдем. – Ольга Ильинична глянула мне в глаза: – Хотите знать, почему я не поддерживаю отношения с Лилей?

Вопрос был чисто риторический, потому что она тут же сама на него и ответила:

– Конечно, хотите! Не знаю, кто вы есть на самом деле и зачем вам это нужно, но события тех лет вас очень интересуют.

Я стояла, затаив дыхание и боясь шелохнуться. А Ольга Ильинична, чеканя каждое слово, выпалила:

– Потому, что Лиля поступила подло! И что самое отвратительное, эта подлость была беспричинной. А ведь мы дружили со школы. Лиля, Татьяна и я. Крепко дружили, хотя и были абсолютно разными. Она ведь знала, как Татьяна любит Валерия. Знала и все равно сделала! Зачем? А просто так! От скуки и тщеславия. И еще от зависти. Нравилось ей быть во всем первой. А тут красивый мужчина, известный художник предпочел не ее, а другую. Что эта другая – ближайшая подруга, для нее значения не имело. Главное, не ее выбрал! Не могла Лиля такое перенести! Ну и я, конечно, сильно виновата. Когда наша группа распалась, Лиля одна продолжала брать уроки рисования. Я знала ее характер, видела, как она кокетничает с Валерием, и меня это обеспокоило. У Галлеров только недавно родился ребенок, Татьяна была так им поглощена, что ни до чего больше ей дела не было. И до мужа в том числе. Я имела глупость попросить Лилю оставить Валерия в покое. Она засмеялась и ответила, что не думала об этом, но я подала ей прекрасную идею. В тот день мы поссорились. А через месяц она пришла и со смехом объявила, что стала любовницей Галлера. Тогда мы и рассорились окончательно.

Глава 18

Я медленно катила по главной улице в сторону гостиницы. Торопиться больше некуда, расследование завершено. Все, что хотела, я выяснила.

«Картину написал Галлер! Теперь можно заняться поисками покупателя. Тут проблем не будет. Продать портрет кисти такого известного художника, да еще с приложением в виде романтической истории, труда не составит. Картин Галлера сохранилось не так много, и среди ценителей они котируются высоко. В общем, если взяться с умом и не торопиться, можно заработать хорошие деньги», – рассеянно размышляла я, пребывая в том расслабленном состоянии, которое обычно охватывает меня после удачно проделанной работы.

Неожиданно плавное течение мыслей прервалось появлением высокой сухопарой фигуры. Лиля Кайсарова в своем неизменном темном платье выходила из дверей продуктового магазина.

«Нужно попрощаться. Ведь мы никогда больше с ней не увидимся», – мелькнуло в голове, и руки машинально крутанули руль вправо.

Возможно, эта женщина и не была образцом добродетели, но лично мне она ничего плохого не сделала. То, что Лиля совершила в далеком прошлом, если, конечно, совершила, меня не касалось. А тому, что она повинна в смерти мужа, я не верила. В общем, я не видела причины, почему не могу с ней попрощаться. Остановившись у тротуара, я вышла из машины и объявила:

– А я уезжаю!

– Что так скоро?

– Дела закончены. Все, что нужно, я узнала.

– Материал собран, статью писать будете дома, – понимающе улыбнулась Лиля. – Надеюсь, вы приехали в наш город не зря. Узнали что-нибудь интересное?

– Конечно! Удалось установить автора той картины.

На лице собеседницы отразилось недоумение.

– Я показывала вам фотографию с нее, – напомнила я. – Обнаженная женщина с маской в руке. Так вот, теперь я точно знаю, что ее написал Галлер.

– Это так важно? – с гримаской пренебрежительного недовольства проронила Лиля.

– Конечно! Галлер был талантливым художником, и все, что касается его творчества, имеет значение. Вот соберусь и напишу статью! Согласитесь, в судьбе этой картины есть что-то интригующее. Романтична сама история ее создания. Красивая юная женщина соблазняет знаменитого, но далеко не молодого художника. Между ними развивается бурный роман, и он, под влиянием нахлынувшего чувства, пишет ее полный радости и света портрет. Ведь «Женщину-мечту» Галлер с вас писал, верно? А потом что-то случилось. Не думаю, что вы ему надоели. Не такая вы женщина, Лиля, чтобы позволить подобную вольность мужчине. Нет, произошло что-то серьезное. Такое, что смогло разрушить ваши чары и вызвать отрезвление. Свое разочарование художник выразил во втором портрете. Согласитесь, на «Обнаженной» вы выглядите совсем иначе, чем в «Женщине-мечте». Ну разве не интересная история?

– Чушь! – выпалила Лиля. – Я приняла вас за серьезную журналистку, а вы просто сплетница. Ходите по городу и собираете слухи.

– Ну зачем же так? Это свидетельства ваших знакомых. Людей, которые хорошо знали вас в молодости.

С высокомерным презрением признанной красавицы, привычки которой не изменились даже к старости, Лиля фыркнула:

– Ах знакомых! Догадываюсь, кто сочинил всю эту ложь. Не впервые доводится ее слышать. Неужели эта дуреха до сих пор не успокоилась? Надо же! Его давно нет, а она продолжает жить воспоминаниями. Хотя что тут удивительного? Ольга ведь буквально сохла по Галлеру, вот только он на нее внимания не обращал. Она даже замуж не вышла! И все из-за него! Из-за Галлера!

– Вы меня прервали, а хотелось бы договорить. Ведь тут есть еще один момент. Тоже интересный. Судьба картины! Вы, Лиля, не в курсе, что с ней случилось? Известно, что ее вернули с московской выставки тридцать восьмого года, но потом следы теряются.

– Мне это абсолютно безразлично. Могу сказать одно – у меня ее нет. И вообще этот вопрос не ко мне. Спросите у его жены, что она сделала с работами мужа после его ареста.

– Разве Галлеров забрали не одновременно?

– Нет! И у нее было время спрятать картины! Недаром сейчас сидит и носа из дома не кажет. Небось сторожит припрятанное! Так что все вопросы к ней.

С этими словами Лиля развернулась и, не прощаясь, пошла в противоположную от меня сторону.

А я смотрела ей вслед и недоумевала. Ведь я не испытывала к ней неприязни. И остановилась только потому, что хотела по-доброму попрощаться. Почему же получилось так, что я наговорила ей гадостей, а она на меня обиделась?

– Мама неважно себя чувствует. Вчера днем к нам в дом забрались воры.

– А вы обе где были?

– Я водила маму в поликлинику. Мы отсутствовали почти весь день. Вернулись в шестом часу. А в доме все перевернуто. Мама расстроилась и теперь не в настроении. Думаю, она откажется с вами разговаривать, – с сомнением протянула Вероника Валерьевна, несокрушимой скалой загораживая входную дверь.

– Пропало что-нибудь?

– Нет, конечно! – удивилась Вероника Валерьевна. – Кто позарится на наше старье? Странно, что к нам вообще полезли.

– Понимаю, вам не до гостей, но я ненадолго. Только попрощаюсь перед отъездом и расскажу ей одну новость.

К сообщению о моем отъезде дочь художника отнеслась с полным безразличием, а вот упоминание о новостях заставило ее встрепенуться:

– Узнали что-то важное? О картинах моего отца?

– Ну, может, и не такое важное, но интересное. Во всяком случае, для меня.

– Проходите, – объявила она и отступила в сторону.

Вероника Валерьевна сказала правду. Ее мать действительно выглядела неважно и пребывала в состоянии повышенной раздражительности.

– Мама, тебя хочет видеть журналистка. Та, что приходила в прошлый раз, – объявила Вероника Валерьевна, распахивая дверь в комнату.

– Зачем? Я не встречаюсь с журналистами и не даю интервью.

– Татьяна Петровна, я зашла попрощаться.

– Прощайте, – хмуро буркнула она.

– И еще я хочу поблагодарить вас за помощь.

Стоящая рядом со мной Вероника Валерьевна беспокойно задвигалась. Я понимала, что она опасается, как бы я не проболталась о наших с ней встречах, но то, что я собиралась сказать, вреда дочери Галлера принести не могло.

Что касается ее матери, то она, услышав мои слова, буквально взорвалась:

– Помощь?! Я ничем вам не помогла! У меня принцип – никому и ни в чем не помогать! Каждый должен заботиться о себе сам, как это всю жизнь пришлось делать мне.

–И все же вы оказали мне неоценимую помощь, – заметила я, никак не отреагировав на возмущение Татьяны Петровны.

Похоже, упрямство было второй после раздражительности особенностью характера хозяйки. Она не стала спрашивать, что я имела в виду, и продолжала сверлить меня сердитым взглядом. Однако искра, мимолетно мелькнувшая в глазах, выдала ее с головой. Татьяне Петровне было очень любопытно, что же удалось раскопать этой настырной девице.

– Вы не захотели говорить со мной о картине вашего мужа и тем самым разожгли мой интерес к ней. Мне стало любопытно, почему жена так категорично открещивается от работы своего супруга. Я подумала, что за этим может крыться что-то интригующее, и провела собственное расследование, – скромно пояснила я.

Собственно говоря, мне самой было непонятно, зачем я все это говорю. Ведь я действительно заехала к Галлерам просто попрощаться. Но стоило мне переступить порог комнаты и оказаться лицом к лицу с вдовой Галлера, как в меня словно бес вселился. А может быть, во мне проснулся охотничий азарт ищейки, натасканной на выискивание художественных редкостей и вдруг почувствовавшей, что в истории с этими картинами что-то нечисто. Видно, коварная Лиля своим намеком на причастность Татьяны Петровны к исчезновению коллекции мужа достигла-таки желаемой цели и посеяла в моей душе подозрения.

– Если раньше я сомневалась, то теперь знаю точно – «Обнаженную с маской» написал Галлер, а в качестве натурщицы выступила ваша подруга Лиля Кайсарова. Сейчас, когда мне известна история их взаимоотношений, ваше нежелание говорить о картине не выглядит странным. Ведь вы наверняка знали, что Лиля была любовницей Валерия Стефановича, и вспоминать об этом, даже спустя столько лет, горько и обидно. Я это понимаю.

– Что вы можете понимать? Вы, молодая, благополучная, не подозревающая о тех кругах ада, через которые довелось пройти мне? Да, она была его любовницей, и я знала об этом! Так не она одна! Сколько их было, этих любительниц приключений! Просто эта оказалась хитрей других и задержалась возле него дольше всех. Нет, милая барышня, дело совсем не в этом.

– А в чем?

– А в том! Раз уж мой супруг не имел силы воли противиться собственной натуре и, наплевав на мои чувства, завел постоянную любовницу, то хотя бы удосужился сделать это с умом. Валерий же из всех девиц, что увивались за ним, умудрился спутаться с Лилей! Лилей, которая была агентом НКВД и на пару со своим мужем шпионила за ним! Шпионила с первого дня знакомства и до самого ареста! Эта парочка и дружбу-то с ним свела сразу после его приезда в город исключительно по заданию НКВД. Во всем, что случилось с нашей семьей, виноват один Валерий, – с яростью выпалила Татьяна Петровна.

– Вы уверены? Это серьезное обвинение.

Она горько засмеялась:

– Уверена ли я? Да я собственными глазами видела папку, в которой хранились ее доносы. Мне их зачитывали, когда приводили из одиночки на допрос. Знаете, что такое одиночка? Сырой каменный мешок, затхлый воздух и огромные крысы. Днем мне не давали спать, а ночью вызывали на допрос и требовали подтвердить, что мой муж был французским шпионом и готовил свержение советской власти. А знаете, что такое допрос в подвале НКВД? Сначала с тобой разговаривают спокойно и предлагают дать показания против мужа. Потом начинают кричать, а если и это не помогает, то принимаются избивать. А между побоями тебе зачитывают доносы двух твоих лучших подруг, Лили и Оли.

– Неужели и Ольга Ильинична следила за вашим мужем?

– Куда ей! Эта роль годится для одаренной актрисы вроде Лили! Нет, Ольга не шпионила. Она просто подписала бумагу, в которой говорилось, что мы с мужем пытались завербовать ее во французские агенты.

– Наверное, на нее надавили. Сами говорите, тогда были такие методы, что не каждый выдерживал.

– Для меня это не оправдание! После ее показаний следователь сказал: «Видишь, даже твоя лучшая подруга свидетельствует против тебя. Подтверди, что он шпион, и отделаешься легко. А будешь упрямиться, получишь десять лет лагерей».

– А вы?

– А что я? Что мне оставалось? Только стиснуть зубы и молчать.

– Вы обижаетесь на Лилю?

– Я ее ненавижу! И вовсе не за то, что он предпочел ее мне. Это вы по своей молодости можете так думать. Я же ненавижу Лилю всей душой за то, что, отправив нас на Голгофу, она продолжала спокойно жить. По ее милости мы прошла все муки ада, а она не испытывает ни малейших угрызений совести. Не хочу слышать ни про нее, ни про эти проклятые картины.

– А картины чем виноваты?

– А тем, что были чересчур хороши. Они вызывали зависть у этого неудавшегося художника... Кайсарова... и потому стали еще одной причиной обрушившихся на нас несчастий.

– Как думаете, что с ними произошло после вашего с Валерием Стефановичем ареста?

– Понятия не имею. Они приехали за мужем ночью, но забрали его не сразу. Сначала провели обыск и изъяли все бумаги. Потом его увезли, а меня почему-то не тронули. Как только «черный ворон» отъехал от дома, я схватила дочь и побежала сюда, в Дербеневский. Здесь тогда жила двоюродная сестра Валерия. Я оставила ей девочку и вернулась назад. Надеялась, наивная, что произошла ошибка и мужа уже отпустили. Валерия, конечно, не было, а вот меня поджидали... арестовали прямо на пороге... даже не позволили войти... С тех пор я в том доме не бывала, и что стало с картинами, не знаю. И меня это не интересует. Когда вся жизнь прахом пошла, до картин ли?!

– С вами все понятно... но ведь вокруг жили люди! Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Так не бывает.

Татьяна Петровна ничего не ответила, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Пойдемте! Видите, мама устала, – сердито зашипела Вероника Валерьевна и для большей доходчивости дернула меня за рукав. Мне страшно не хотелось уходить, не получив ответа. Я чувствовала, старой женщине есть что сказать, но ее дочь тянула меня за собой, и мне ничего не оставалось, как подчиниться.

– Должен же быть кто-то, знающий, что же происходило в доме после ареста хозяев! – в порыве отчаяния воскликнула я.

На Татьяну Петровну мой вопль впечатления не произвел, и она как сидела с закрытыми глазами, так продолжала сидеть, а вот Вероника Валерьевна еще настойчивее стала выдворять меня из комнаты.

Я была уже в дверях, когда за спиной прозвучало:

– Антон должен знать.

– Антон?

Может быть, Татьяна Петровна и соизволила бы ответить, но ее дочь резко дернула меня за руку, и в следующую секунду я уже стояла в коридоре, а дверь захлопнулась.

– Не приставайте к маме, вы ее утомили, – зашипела Вероника Валерьевна, но, увидев мое огорченное лицо, досадливо вздохнула: – Антон – это мальчик... Ну теперь-то он, конечно, не мальчик. Пожилой человек. А тогда ему было лет десять – двенадцать. Он был сиротой, воспитывался в доме родителей, а отец учил его рисованию.

– Где я могу его найти?

– Представления не имею! Я вообще о нем знаю только понаслышке.

Я стояла на тротуаре и задумчиво глядела на дом на противоположной стороне улицы. Дом как дом. Ничего особенного. Одноэтажный купеческий особнячок с пестрыми занавесочками на окнах и мирной геранью на подоконниках. Глядя на него, никогда не подумаешь, что под его крышей были сломлены судьбы целой семьи. Сколько раз проезжала мимо и не догадывалась, что Галлер жил именно здесь. На фотографии, что висела в музее, дом выглядел иначе, так как был снят со стороны сада. Адрес, указанный на табличке, мне ничего не сказал, ведь я не знала города. Да и не предполагала я тогда, что мое расследование зайдет так далеко, что придется разыскивать свидетелей последних дней несчастного художника. Однако все сложилось не так, как я рассчитывала, и, когда Татьяна Петровна упомянула о существовании некоего Антона, я пустилась на его поиски.

Начать решила с дома, в котором Галлеры обитали накануне ареста. Конечно, надежда найти следы бывшего воспитанника через столько лет выглядела весьма призрачной, но, когда не располагаешь никакими иными сведениями, кроме имени, выбирать не приходится.

Постояв еще немного, я перешла улицу и толкнула незапертую калитку. Женщина, развешивающая перед домом белье, оставила свое занятие и вопросительно посмотрела на меня.

– Не подскажете, в доме много семей проживает?

– А в чем дело?

– Я журналистка. Пишу статью о вашем знаменитом земляке. Хотелось бы поговорить с теми, кто его знал.

Судя по тому, что в ее глазах не промелькнуло и искры понимания, женщина представления не имела, о ком я веду речь.

– До войны в этом доме жил художник. Галлер Валерий Стефанович. Слышали о таком?

Она отрицательно покачала головой:

– Нас сюда только в шестьдесят первом переселили, а до этого мы квартировались на другом конце города.

– А еще жильцы есть?

– Как не быть? Только они все позже нас въехали. Вам к Михалычу обратиться нужно. Он здесь дольше всех обитает, может, что путное и подскажет.

– Где его найти?

– А чего искать? Он в саду на лавке целыми днями сидит. Идите через двор, а там – за угол.

Женщина сказала правду. Я действительно нашла старика за домом, где он, свесив голову на грудь, дремал в тени развесистого куста.

– Добрый день. Не вы случайно Михалычем будете?

Он поднял голову и хриплым то ли ото сна, то ли от курева голосом отозвался:

– А что надо?

– Я ищу человека, который жил здесь в тридцать восьмом. Мне сказали, что вы поселились в доме раньше остальных семей. Вот я и подумала, может, вам что-то известно о его судьбе?

– И кого ж ты, к примеру, разыскиваешь?

– Ни фамилии, ни отчества я не знаю, а звали его Антон. До войны ему было лет двенадцать, и жил он здесь с семьей художника Галлера.

Старик оказался дотошным и на вопросы отвечать не спешил:

– И зачем он тебе понадобился?

– Мне Татьяна Петровна Галлер посоветовала с ним поговорить. Я журналистка. Пишу статью о ее муже.

– Так ты от Татьяны Петровны! – оживился старик. – Как она поживает?

– Неплохо для ее лет. Здоровье немного подводит, но память по-прежнему ясная. Вот посоветовала разыскать Антона. Сказала, он должен знать, что происходило в доме после их с Валерием Стефановичем ареста.

– Помнит меня, значит, – удовлетворенно пробормотал старик. – А я думал, забыла. Когда она из лагерей вернулась, я к ней заходил. Только она говорить со мной не захотела. Даже из комнаты не показалась. Ну я и не стал больше надоедать.

– Не обижайтесь на нее. Это все лагеря. Десять лет строгого режима на ком угодно оставят свой отпечаток.

Он согласно подхватил:

– Что и говорить, несладко ей пришлось.

– Значит, вы и есть тот самый Антон?

Михалыч молча кивнул.

– Помните, как их забирали?

– Такое разве забудешь? Проснулся от громкого стука во входную дверь. Стояла глубокая ночь, в доме все уже спали, и потому это требовательное буханье меня испугало. Я сел на кровати и прислушался. Сначала было слышно только лязганье отпираемых запоров, но, когда в прихожей раздались чужие голоса, я не выдержал, вскочил с постели и выбежал в коридор. В тот момент мимо проходила Татьяна Петровна в халате, накинутом поверх ночной рубашки. Не замедляя шага, сердито приказала: «Марш в свою комнату и носа не показывай, пока не позову». Я отступил назад, прикрыл за собой дверь и припал глазом к щели. В следующую минуту в коридоре зажегся свет, раздался топот сапог по полу и мимо меня прошли сначала Учитель и Татьяна Петровна, а за ними люди в военной форме. Я испугался, кинулся к окну и как был, босиком и в одних трусах, так и сиганул через подоконник в сад. Первым порывом было убежать подальше, но в следующую минуту я вспомнил, что там, в доме, остались близкие мне люди, и это заставило меня остановиться. На цыпочках, стараясь не шуметь, прокрался вдоль дома и заглянул в окно мастерской. Шторы были задернуты неплотно, и было видно, как ночные гости расхаживают по комнате и вышвыривают вещи из шкафов на пол.

Тогда во дворе все было не так, как сейчас. Перед крыльцом росли деревья, дорожки обсажены сиренью. Я добежал до угла дома, а там упал на пузо и ужом пополз в кусты. Место, где залег, было удобным. С него хорошо просматривалась и улица, и входная дверь. Я решил оставаться в засаде до тех пор, пока чужаки не уйдут.

Обыск тянулся долго. Все это время я лежал в кустах, а перед домом стоял «черный ворон». Наконец парадная дверь открылась, и вывели Валерия Стефановича. Я не успел сообразить, что происходит, как его затолкали в машину и увезли. Только «воронок» отъехал, как из двери выскочила Татьяна Петровна с Вероникой на руках и побежала следом. Мне стало так страшно, что я заплакал.

Я все еще сидел в кустах, когда снова послышался шум мотора. Подумав, что возвращается Валерий Стефанович, я обрадовался и собрался уже бежать навстречу, но из «воронка» вышли только военные и торопливо заспешили к дому, а я остался в кустах. Внутри они пробыли недолго, уже через несколько минут вернулись назад, стали рядом с машиной и, тихо переговариваясь, закурили. Как я понял позднее, сотрудники НКВД приехали за Татьяной Петровной, не нашли ее и остались ждать. Как только она появилась, ее тут же посадили в «воронок» и увезли.

Вот тут мне стало совсем плохо. Я боялся сидеть в темном саду и в дом, хотя во всех комнатах горел свет, идти тоже боялся. Когда машина подъехала в третий раз, я уже ни на что не надеялся, и правильно! Это оказался грузовик с солдатами. Они стали таскать из дома картины и грузить в кузов машины, а я смотрел на это и плакал. Мне же было известно, как Валерий Стефанович дорожит своими работами, и то, что их ночью по-хозяйски увозили чужие люди, окончательно убедило меня, что происходит нечто очень страшное.

Грузовик тронулся с места, а я кинулся следом. Конечно, мне за ним было не угнаться, но стояла глубокая ночь, улицы пусты, а до монастыря тут, сами видите, рукой подать. Как только я понял, что они направляются туда, так со всех ног к нему и припустил.

Когда подбежал к воротам, машина уже давно въехала во двор и тяжелые створки снова были плотно закрыты. Только ведь недаром мы с пацанами шастали по окрестностям. Мне в монастыре знаком каждый камень, каждая щель. И про лаз под западной башней, о котором взрослые не догадывались, тоже было известно. Спотыкаясь в темноте о поросшие бурьяном горы мусора и рискуя сломать ногу, я пробрался вдоль стены до башни и нырнул в скрытый кустами пролом. Все то время, пока я полз на животе по узкому проходу, а потом крался по монастырскому двору, меня колотила такая крупная дрожь, что, казалось, на всю округу было слышно, какую чечетку выбивают мои зубы.

Конечно, так мне только со страху казалось, на самом деле вокруг было тихо и спокойно. Темень стояла такая, хоть глаз коли. Горела только одна лампочка, но ее тусклый свет терялся на огромном пространстве монастырского двора. Машина стояла как раз под фонарем, у крыльца келейного корпуса, и ее уже заканчивали разгружать. Солдаты заносили внутрь последние картины, а поодаль стоял директор музея с тогдашним начальником НКВД и наблюдали за работой.

Короткими перебежками, от дерева к дереву, я подкрался к ним и затаился в тени. В неверном желтоватом свете я хорошо видел их спокойные лица и слышал каждое сказанное слово.

– ...Галлеру конец. Недельку-другую посидит у нас и запоет как канарейка. После пары-тройки допросов от его заморского гонора и следа не останется. А как только подпишет признание, тут его, миленького, можно и к стенке ставить, – мерно попыхивая папиросой, проронил начальник НКВД.

Директор музея, внимательно следивший за разгрузкой картин, не поворачивая головы, молча кивнул.

– Если б не вы, я бы и картинки к праотцам отправил, – продолжал рассуждать его собеседник. – Сложил бы в кучу посреди двора, плеснул бы бензинчиком – и хана!

– Нет-нет, милейший Петр Васильевич! – встрепенулся Кайсаров. – Делать этого ни в коем случае не следует!

– Да кому она нужна, эта мазня? – пренебрежительно фыркнул военный. – У меня директива из Москвы в течение месяца дело Галлера завершить, а картины уничтожить.

При этих словах директор музея нервно дернулся, а говорящий, заметив беспокойство собеседника, добродушно осклабился:

– Не нервничайте, Леонид Николаевич. Я помню наш уговор и не трону эту пачкотню. Отдаю ее, как и обещал, в ваше полное распоряжение. Только и вы уж со своей стороны постарайтесь, спрячьте получше. Не нужно, чтоб она посторонним людишкам на глаза попадалась, ведь в Москву я отпишу, что все ликвидировано согласно распоряжению.

Глава 19

После разговора с бывшим воспитанником Галлеров на душе стало так муторно, что захотелось забиться в угол и никого не видеть. Можно, конечно, вернуться в гостиницу, но меня там наверняка поджидал Максим со своим навязчивым вниманием. От одной мысли о нем во мне начало закипать глухое раздражение, а во рту стало горько.

В результате я сначала бесцельно колесила по окраинам городка, потом выбралась на шоссе, идущее вдоль берега озера, и погнала по нему. Погода, с утра такая солнечная, незаметно испортилась. Небо затянули тучи, с озера подул холодный ветер и принес с собой мелкий и оттого особенно противный дождь. Я отъехала довольно далеко от города и уже собиралась повернуть назад, как вдруг наткнулась на очень милую поляну. Окруженная со всех сторон деревьями, она полого спускалась к самой воде и даже в такую ненастную погоду выглядела уютно. Загнав джип под раскидистый дуб, я накинула на плечи куртку и вышла из машины. Сначала бесцельно бродила по берегу, потом вернулась назад и устроилась на бревне, услужливо положенном кем-то на два чурбачка. Я смотрела на свинцовую поверхность озера, по которому ветер гнал мелкие волны, и думала: «Вот, значит, как все обернулось. Знаменитая коллекция никуда не исчезала. Ее после ареста художника прибрал к рукам его хороший знакомый Леонид Кайсаров. Человека он спасать не стал. Человека ему было не жаль, а вот его картины, как эстет и истинный ценитель прекрасного, пожалел. Их он спас. В то время как по всем документам работы опального Галлера числилась уничтоженными, на самом деле они спокойно хранилась в запасниках музея. Так и долежала коллекция до самой войны, а вот потом... Даже понимая всю ценность картин, Кайсаров не мог эвакуировать их в Москву вместе с другими экспонатами, для него это было сопряжено с огромным риском. Даже ради их сохранности не мог он так подставиться, значит, на момент оккупации работы Галлера оставались в местном музее. Несомненно, «красный» директор должен был позаботиться об их безопасности... И что же он мог предпринять в той критической ситуации?

Мог спрятать вместе с остальными коллекциями в подвале собора. Собор был взорван немцами при отступлении, все погибло, а значит, погибли и картины Галлера. А тогда «Обнаженная с маской» откуда взялась? Конечно, оптимальным вариантом была бы беседа с тем мужичком, что продал мне картину. Уж ему-то доподлинно известно, из какого небытия она появилась. К сожалению, мужик как в воду канул, и где его искать, неизвестно.

Хорошо, рассмотрим другой вариант. Не все погибло. А вернее, вообще ничего не погибло. Кайсаров, опасаясь за судьбу картин в период оккупации, мог перезахоронить их. Отдельно от остальных экспонатов. Здесь же, в монастыре. Думаю, в нем имеется предостаточно укромных мест. Но тут возникает другой вопрос... Проделал он все это в одиночестве или у него был помощник? Если исходить из того, что времени было в обрез, а картин много, без помощника ему не обойтись. Значит, еще один человек должен был быть обязательно. Весь вопрос в том, кто именно? Преданная сотрудница, вроде Евдокии Васильевны? Мог он доверить свою тайну постороннему человеку? Сомнительно! Чужой, он и есть чужой! Всегда может проболтаться. А так как Кайсаров не подозревал о своей близкой кончине и собирался еще пожить, то отдавать собственное благополучие в посторонние руки вряд ли решился бы. А любимую жену, умницу и красавицу, привлечь к этому делу он мог? Думается, что тоже нет. Уж очень люто она ненавидела Галлера и вряд ли согласилась бы принимать участие в спасении его картин.

Стоп! А с чего это я взяла, что Кайсаров вообще перепрятывал картины накануне сдачи города немцам? Наследие Галлера представляло серьезную опасность для Кайсарова. Узнай кто из сотрудников о том, что полотна опального художника хранятся в музее, да сообщи об этом в Москву, не сносить тогда головы «красному» директору! И старые заслуги не помогли бы! Значит, не мог он их открыто держать! Значит, сразу по прибытии картинам был подготовлен укромный уголок, где они и лежали до самой войны! Значит, обращаться в первую очередь следует к Лиле! При всей ее неприязни к Галлеру она не могла не знать, что в руки ее супруга попали картины Галлера. И если даже она не одобряла поступок мужа, местоположение тайника знать должна обязательно».

Я стояла перед калиткой «усадьбы» Кайсаровых, методично, с небольшими интервалами жала на кнопку звонка и ждала, когда же появится хозяйка. Как и в прошлый раз, Лиля на звонок откликаться не спешила, но и я уходить не торопилась. Во-первых, помнила свой предыдущий визит, а во-вторых, и это главное, сгорала от любопытства. Тайна спрятанной коллекции не давала мне покоя, и потому заставить себя повернуться и уйти ни с чем я не могла никаким усилием воли.

Наконец тихо звякнула щеколда, и слабый голос спросил из-за забора:

– Кто?

– Это Анна! Из Москвы! Откройте, пожалуйста.

От радости, что хозяйка оказалась дома и даже соизволила отозваться, я закричала чересчур громко, чем, похоже, и напугала старуху. По ту сторону забора наступила тишина, а калитка так и осталась плотно закрытой.

Я перевела дух и уже тоном пониже и без лишних эмоций окликнула Лилю еще раз:

– Лиля Дмитриевна! Это я, Анна. Вы меня не узнали?

После недолгой паузы калитка слегка приоткрылась, и к образовавшейся щели припала внучка владелицы дома.

Не говоря ни слова, она настороженно смотрела на меня из-под своего темного, надвинутого по самые брови платка.

– Здравствуйте! А Лилию Дмитриевну можно видеть?

– Бабушки нет, – еле слышно прошелестела Римма.

Такого я не ожидала, лицо у меня непроизвольно вытянулось. Однако в следующую минуту решительно подавила в зародыше охватившее меня огорчение и попыталась извлечь из ситуации хоть какую-то пользу:

– Как жаль! А когда вернется?

Я надеялась, что Лиля отлучилась ненадолго и внучка пригласит меня подождать ее прихода или, в крайнем случае, хотя бы ориентировочно сообщит время ее возвращения. Однако в ответ на мой вопрос молодая женщина страдальчески скривилась, а я вдруг заметила, что ее глаза красны от слез.

– Случилось что? – спросила я, а сердце в груди неизвестно почему вдруг тревожно екнуло.

После секундного колебания Римма отступила назад и торопливо пригласила:

– Войдите.

Когда я оказалась в саду, а калитка за моей спиной снова захлопнулась, Лилина внучка с тихим всхлипом сообщила:

– Бабушка исчезла.

От растерянности я не могла сообразить, как вести себя, и оттого глупо спросила:

– Как это?

Римма ничего не ответила, только покосилась на меня и нервно передернула плечами. Я тоже замолчала, осмысливая услышанное. Но долго молчать было выше моих сил, и я попыталась внести ясность в наш странный диалог:

– Хотите сказать, что она неожиданно уехала? Никого не предупредив?

Римма раздраженно мотнула головой и упрямо повторила:

– Она исчезла.

– Когда?!

– Вчера поздно вечером... или ночью. Точно не знаю. Меня здесь не было.

– И тем не менее вы твердо уверены, что Лиля исчезла. Почему? – теряя остатки терпения, допытывалась я.

– Потому что вчера днем мы с ней виделись. Она заходила ко мне около пяти часов и ни словом не обмолвилась об отъезде. Да и куда бы она поехала? У нее никого нет за пределами этого города! И потом, мы же договорились, что я приду сегодня и помогу убрать дом. Ну вот, я пришла, а бабушки нет.

– Может, она просто отлучилась? В магазин пошла или к соседке забежала.

– И оставила дом с открытыми настежь дверями? – презрительно фыркнула молодая женщина. – Да никогда! Вы бабушку не знаете! Она очень осторожный человек! Не уйдет из дома до тех пор, пока запоры на всех окнах и дверях по три раза не проверит. А потом... В столовой стоит стакан молока и тарелка с творогом. Это Лилин ужин, и он не тронут.

– Может, завтрак? Ну собралась позавтракать и не успела...

– Ужин! Бабушка очень педантична. На завтрак – овсянка на воде, на ужин – творог. Так было всегда, и не думаю, что она вдруг поменяла свои привычки.

– Вы обращались в милицию?

– Только что оттуда, – тусклым голосом отозвалась Лилина внучка.

Ее недавний запал исчез без следа так же внезапно, как и появился, и она снова выглядела подавленной и встревоженной. Чего было больше, испуга или беспокойства за исчезнувшую бабушку, сказать я не бралась, потому что Римма упорно отводила глаза в сторону. На мой вопрос о предполагаемых действиях милиции безнадежно махнула рукой:

– Даже заявление принимать не желают. Говорят, не объявится через недельку, тогда и приходите.

– Допустим, вы правы и с Лилей произошло что-то неладное. Как думаете, что именно? Ограбление?

– В доме ничего не тронуто. Я проверяла. Вещи на своих местах, и все выглядит как обычно, только дверь нараспашку.

– Замки целы?

– После девяти вечера Лиля запиралась на засов.

– Выходит, дверь она открыла сама?

– Выходит, что так, – вздохнула Римма. – Такой осторожный человек, как бабушка, постороннего в дом не пустит. Значит, пришел знакомый. Он ее и увел с собой.

– Откуда эта уверенность, что к Лиле кто-то приходил? Может, она сама ушла, второпях забыв и про ужин, и про запоры на дверях.

Римма меня не слышала. Опустившись на ближайшую скамейку, она тихо запричитала:

– Ну что за рок над нашей семьей? Чем мы прогневали Бога, что он нас так жестоко карает? Сначала родители, потом Руслан, а теперь вот бабушка. Мне кажется, я и ее больше не увижу... живой.

Услышав новое имя, я насторожилась:

– Что за Руслан?

– Мой муж.

– А с ним что приключилось?

– Он тоже исчез.

Час от часу не легче! Тут тебе и бабушка, и родители, и муж! И со всеми что-то неладное приключилось! Голова идет кругом!

– Так, давайте разбираться по порядку. Что случилось с вашими родителями?

Вообще-то мое поведение со стороны выглядело довольно нахальным. Мы с Риммой практически не были знакомы, а я собиралась учинить ей допрос. Другая бы на ее месте послала меня куда подальше с моими расспросами, а Римма приняла мой прокурорский тон как должное и стала покорно объяснять:

– Родители погибли. Зимой поехали на озеро... порыбачить... и угодили в полынью. Машина сразу ушла под лед, и они... живые... вместе с ней. Глубина там большая, лед толстый, их даже найти не смогли. Мне тогда десять лет было.

– Вы все вместе жили? Я подразумеваю, вся семья обитала в этом доме?

– Нет, только я с бабушкой. А у родителей была отдельная квартира. Они не очень ладили с Лилей. Особенно мама. Каждый раз, когда она приходила сюда, обязательно вспыхивали ссоры.

– Из-за чего?

– Трудно сказать... Понимаете, у бабушки непростой характер. Она, конечно, человек хороший, но чересчур властный. Привыкла командовать и потому от всех требует, чтобы все по ее было. Возражений не принимает. Например, не понравился ей мой папа с самой первой встречи, так она ему прямо в лицо заявила, что он недостоин ее дочери. А когда мама ее ослушалась и все-таки вышла за него замуж, бабушка от нее отказалась.

– Круто! Чем же ваш отец так прогневал ее?

– Тем, что был обыкновенным инженером и мало зарабатывал. Бабушка считала его охотником за приданым и не уставала повторять это маме. А та злилась и в свою очередь говорила ей гадости.

– Житейская история. Случай не уникален, – понимающе вздохнула я.

– Бабушка рассердилась и не разрешила молодым здесь жить, хотя мама и очень рассчитывала. Она была тепличным растением, совсем не приспособленным к жизни. А им с папой пришлось уйти в коммуналку с удобствами во дворе. Думаю, маме приходилось несладко, и простить это бабушке она не могла. Потом, после моего рождения, они переехали в кооперативную квартиру. Однокомнатную. В ней мы с Русиком теперь живем.

– А росли вы в этом доме, я правильно поняла?

– Да, бабушка забрала меня у мамы в месячном возрасте. Заявила, что я ее кровь и она сама меня воспитает.

– И ваш отец при таких натянутых отношениях пошел ей навстречу?

– При иных обстоятельствах он, быть может, и отказал, но в тот момент все было очень непросто. Отец зарабатывал мало, мама вообще сидела дома и пыталась вести хозяйство. Только получалось это у нее из рук вон плохо, и в результате денег в семье абсолютно не было. А тут еще младенец родился, то есть я. Ситуация аховая, и в этот момент появляется бабушка с предложением не только взять ребенка на полное обеспечение, но и родителям кое-что подбросить.

– Что именно?

– Купила им квартиру и подарила «Москвич».

– Недурно! Непонятно только, зачем она вообще все это затеяла?

– Сама Лиля всегда повторяла, что с такими родителями, как мои, я бы вечно ходила голодная. Она этого допустить не могла и забрала меня к себе.

– А не проще было бы выдавать всей семье ежемесячное пособие? Тогда вы не разлучались бы с родными и бабушка была бы спокойна.

– Вы Лилю плохо знаете! Тот раз был последним, когда она что-то дала родителям.

– Откупила вас и покончила с благотворительностью?

– Вроде того! Но как бы там ни было, у бабушки мне жилось хорошо.

– Выходит, ваша бабушка не так уж и эгоистична. Без колебаний взяла на себя заботу о маленьком ребенке, а ведь она и тогда уже была немолода.

– Сама Лиля мной не занималась, у меня была няня. Она сначала маму нянчила, а потом, когда появилась я, то и меня. Из-за этой няни скандалы в семье в основном и происходили.

Увидев мое недоуменное лицо, пояснила:

– Она была женщиной неплохой, но вздорной... и у нее возникли какие-то претензии к Лиле...

– Она ее не любила?

Римма задумалась, а потом сказала:

– Нет, она к ней была по-своему привязана, но между ними существовали старые обиды... Она рассказывала моей маме странные истории, сплетничала и этим настраивала ее против бабушки. А мама... она нервная была... вспыльчивая. Наслушается этих басен, а потом выкладывает все бабушке, обвиняет ее в каких-то прежних грехах.

– Каких именно?

– Не помню! Давно это было и касалось людей, которых я даже не знала. Они и накануне маминой гибели здорово поссорились. Мама кричала, что теперь знает всю правду и никогда этого бабушке не простит. Потом крикнула: «Я всем расскажу, какая ты двуличная!» – и убежала. Больше я ее не видела.

– Как Лиля пережила смерть дочери?

– Очень тяжело. Она сразу после ссоры слегла: у нее на нервной почве ноги отказали. А на следующий день – известие о маминой гибели! Бабушка больше месяца с постели встать не могла.

– Следствие проводилось?

– Конечно! Очевидность несчастного случая была неоспоримой. На рыбалку поехали во второй половине дня, досидели дотемна. На обратном пути сбились с колеи – вешки неправильно стояли – и заехали в полынью.

– С родителями все ясно. А потом что было?

– До семнадцати лет я жила с бабушкой, а летом, сразу после выпускных, на пляже познакомилась с Русиком. Он тогда только приехал в наш город. Был старше меня почти на десять лет, и я влюбилась в него в первый же день. Через месяц мы поженились и перешли жить в родительскую квартиру.

– А здесь почему не остались? Места много, все привычное.

Она помялась:

– Там нам проще. Бабушка, конечно, к Русику неплохо относится, но жить вместе с ней нам было бы трудно. Она хоть и молчит, но явно не одобряет мой выбор. Ей не нравится, что мой муж не славянин.

– Кто он по национальности?

– Дагестанец, а в Лилином понимании кавказские мужчины – плохие мужья. Сколько я ее ни уговариваю, она остается при своем мнении. И потом, у Русика нет специальности. Бабушке это тоже не нравится.

– Чем же он занимается?

– Подрабатывает, где только может. Кому баню поставит, кому камин сложит, а кому и дом построит. У него золотые руки. Он все умеет и берется за любую работу. А когда совсем заказов нет, бабушка выручает.

– Денег подбрасывает?

– Просто так она никогда ни копейки не даст. Предлагает помочь по хозяйству и за это платит. Вы же видите, какой дом большой, рук требует. Вот Русик и помогает его в порядке поддерживать. То забор подправит, то крышу...

– И когда ваш муж пропал?

– Три недели назад.

– Что говорит милиция?

– Считают, что ему здесь надоело, и он вернулся в Дагестан.

– Такое возможно?

– Нет, конечно! – вспыхнула Римма. – С чего бы ему уезжать, когда он здесь столько лет прожил? Да еще так скрытно, не сказав мне ни слова!

– Ну мало ли какие причины могут быть!

– Нет никаких причин, – отрезала Римма. – Мы очень хорошо живем, он меня любит. Руслан вообще прекрасный человек.

– Да я же не спорю, – примирительно произнесла я. – Но если человек исчез, значит, должна существовать причина. У вас есть догадки?

Римма отрицательно покачала головой.

– Что говорят его друзья?

– Друзей, кроме Игоря, у него нет. Да и Игоря другом назвать нельзя, скорее приятелем. Вместе на рыбалку ездят, иногда Русик заходил к нему поболтать. Только Игорь ничего не знает. Я спрашивала. Говорит, Руслан давно не заходил.

– При каких обстоятельствах исчез ваш муж?

– Ушел из дома вечером. Обещал вернуться через часок. И пропал.

– Ушел по делам?

– Вроде встреча у него была назначена. Деньги ему должны были заплатить, за ними и ушел.

Говорить больше было не о чем, и я начала прощаться. Римма меня не удерживала. Выговорившись, она, похоже, потеряла ко мне интерес и уже хотела, чтобы я поскорее ушла.

Оказавшись по другую сторону забора, я окинула взглядом узкую улочку с неизменными старушками на лавочках и подумала: «Благодать! Тишина! Никогда и не подумаешь, что прошлой ночью здесь, возможно, произошла трагедия».

Обернувшись к Римме, молча застывшей в проеме калитки я, скорее для очистки совести, чем для дела, поинтересовалась:

– У соседей спрашивали?

– Никто ничего не видел, – обреченно проронила она.

Ее апатия начали меня раздражать, и я довольно резко спросила:

– Сад догадались осмотреть?

Римма вздрогнула и испуганно посмотрела на меня:

– Это еще зачем?

– А вдруг Лиля вышла по хозяйственной надобности и неожиданно почувствовала себя плохо?

– Глупости, – заявила Римма и, забыв попрощаться, быстро исчезла за калиткой.

– Странная, – озадаченно хмыкнула я. – Волнуется, что бабка пропала, а осмотреть все вокруг не удосужилась.

Я резко тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. В конце концов, не моя это бабушка, не мне о ней и печалиться. Павел Иванович, не к ночи будет помянут, всегда мне твердил, чтобы я была рассудительнее и не пропускала чужие проблемы через собственное сердце. «Все равно никто не оценит», – поучал меня, бывало, старый прохиндей. Я отмахивалась и не слушала, а, наверное, стоило! Он хоть и сволочь, но знает, что говорит.

– Стоящая тачка, – услышала я за спиной.

Глянув через плечо, увидела худенького паренька в застиранной майке неопределенного цвета. Картинно изогнувшись и с особым босяцким шиком сунув руки в карманы растянутых спортивных штанов, он небрежно подпирал плечом Лилин забор и с ленивой усмешкой щурился мне в лицо. На вид ему было не больше тринадцати, но не по годам острый взгляд выдавал в нем тертого обитателя улицы.

– Нормальная, – рассеянно отозвалась я, прикидывая, стоит ли осматривать окрестности или плюнуть на все и рулить в гостиницу.

– Много отвалила? – не отставал любознательный абориген.

– Все, что было, отдала, – доверительно поделилась я и, перестав обращать на него внимание, двинулась вдоль улицы к озеру.

Любопытство оказалось мальчишке не чуждо, и, оттолкнувшись от забора, он двинулся следом.

– Ты Бабе-яге кем приходишься? – спросил он, поравнявшись со мной.

Не замедляя шага и не поворачивая головы, я уточнила:

– Ты про Лилю Дмитриевну спрашиваешь?

– А про кого ж еще? – изумился моей тупости парень.

– Никем. А почему ты ее Ягой обзываешь?

– Так она и есть Яга! Жутко вредная и богатая. Ее у нас здесь не любят.

Он помолчал немного и другим, взрослым тоном задумчиво спросил:

– Как думаешь, откуда у нее столько денег? Тут крутишься изо дня в день и гроши получаешь, а эти не пашут и не сеют, а денег у них куры не клюют.

– Сам придумал или кто умный подсказал? – покосилась я на него.

– Батя так всегда говорит, когда ее видит. Крепко он на старуху злится. А знаешь почему?

Я вопросительно подняла брови, и парнишка, довольный вниманием, пустился в объяснения:

– Она его выгнала! У бати трубы горели, а грошей не было, вот он и сунулся к старой выдре по-соседски... Деньжат занять на опохмелку.

– Я смотрю, ты Лилю тоже не очень любишь, – рассеянно заметила я, занятая изучением глухого забора.

– Через такой в одиночку не перелезть, – будто читая мои мысли, прокомментировал мальчишка. – Доски пригнаны плотно, и высота будь здоров!

Беседуя, мы дошли до конца улочки. Здесь она обрывалась и начинался поросший кустарником песчаный пляж. А забор сворачивал влево и тянулся дальше вдоль укатанной грунтовки. Места вокруг унылые и довольно глухие. Справа расстилалось озеро, слева тянулся забор. И ни одной живой души вокруг, кроме нас с парнем.

– У тебя полтинник есть? – неожиданно спросил мой спутник.

Я внимательно посмотрела на него, не спросив в чем дело, вытащила из кошелька купюру и показала парню.

– А стольник? – не отставал он.

– Найдется, – кивнула я, возвращая деньги в кошелек.

Он хмыкнул и нахально заявил:

– Отдай его мне! Расскажу, куда старуха делась.

– Отчего ж не отдать? – легко согласилась я. – Отдам, если что толковое расскажешь.

– Деньги вперед, – деловито потребовал вымогатель.

Я извлекла на свет сторублевую бумажку и помахала ею в воздухе:

– Не наглей, родной, и не держи меня за дурочку! Сначала история – потом деньги.

Он сердито засопел, изо всех сил демонстрируя обиду, однако надолго его не хватило. Залихватски сплюнув, выпалил:

– Ладно, пошли!

Пройдя вперед метров двадцать, указал на калитку в заборе:

– Видишь? Через нее вчера ночью старуху и увели.

– Кто?

– А я знаю? – фальшиво удивился мальчишка.

– Не стоит твоя информация стольника, – заявила я и решительным движением сунула деньги в карман.

– Эй, подожди! – встрепенулся он. – Куда лошадей гонишь?

– Еще что-то хочешь рассказать?

– Ну... Видел я тех людей, что бабку умыкнули. Правда, издалека... Я вон в тех кустах сидел.

Мальчишка кивнул на заросли кустарника на берегу.

– И что ты там делал на ночь глядя? – с искренним любопытством спросила я.

– Ждал, пока батя утихомирится и спать заляжет. Он пришел домой крепко поддатый и стал к мамаше вязаться. Ну я знаю, чем это может кончиться, и смылся от греха.

Слушать о его семейных неурядицах я не собиралась. У самой в памяти еще были свежи воспоминания собственного беспризорного детства.

– Что конкретно ты видел? – прервала его я.

Вопрос повис в воздухе. Парню явно не хватало общения, и ограничиваться только ответом на поставленный вопрос он не собирался.

– Я в этих кустах часто отсиживаюсь, – упрямо продолжал он вводить меня в курс дела. – У меня там и чурбачок припасен. Я на нем сижу, если папаша долго колобродит. Вчера, когда я сюда пришел, поначалу все было тихо.

– Во сколько ты явился?

Недовольный, что его прервали, он досадливо глянул на меня:

– Часов двенадцать, наверное. Стемнело уже.

– Дальше что?

– Сижу, курю. Вдруг слышу, калитка скрипнула. Выглянул из кустов и вижу: из калитки выходят двое.

– Кто?!

– Первой топала старуха. Точно! Ее, заразу, я и в темноте узнаю. А за ней шла женщина, кто – не разглядел: темно было. Вместо лиц только белые пятна виднелись.

– Лиля сама шла? Без принуждения? Как тебе показалось?

Мальчишка помолчал, потом задумчиво протянул:

– Тащить ее не тащили, но шла она неохотно. Еле-еле ковыляла.

– И что дальше?

– Как только они за калитку вышли, молодка старуху под руку взяла и туда повела. – Парень махнул рукой вдоль забора.

– Не проследил, куда они делись?

– А мне это надо? – вопросом на вопрос ответил мой собеседник.

Я понимающе кивнула:

– Действительно, с чего тебе лезть в чужие дела?

Мальчишка поразмышлял мгновение, потом неохотно поделился:

– Там подальше машина стояла. Точно тебе говорю! Я слышал, как дверцы хлопали и мотор работал.

– Считаешь, они на ней уехали?

Парнишка дернул плечом, что на его языке означало согласие.

– Женщину, что с Лилей шла, описать сможешь?

Для ускорения мыслительного процесса я выразительно помахала сторублевкой. Он проследил за ней взглядом и с сожалением признался:

– Я мало чего рассмотрел. Темно ж было. Женщина худенькая и ростом невысокая. Вчера я подумал, что это Римка. Внучка старухина. Теперь ясно: обознался. Иначе чего б она сегодня по соседям бегала и спрашивала, куда бабка пропала.

Глава 20

Со сторублевкой я рассталась без сожаления. Может, полученные сведения столько и не стоили, но я отлично помнила свое полуголодное детство и вечно хмельную мамашу... В общем, деньги я отдала! Пускай парень наестся досыта!

После внезапного исчезновения Лили планы пришлось менять на ходу. Побеседовать с женой Кайсарова не удалось, – значит, следовало попробовать поговорить с его бывшей сотрудницей! А по дороге заглянуть к другу Руслана Игорю. Римма без возражений дала мне его адрес и даже рассказала, как проехать. К сожалению, на деле кратчайший путь оказался самым длинным. Пришлось долго плутать переулками, выискивая проезжие дороги, прежде чем я наконец попала в тот самый Колпачный тупик.

Дом Игоря стоял третьим в ряду типовых одноэтажных домиков с малюсенькими верандами. Отличался он от них только запущенным видом. Облупившаяся краска на ставнях и давно не мытые окна ясно демонстрировали полное пренебрежение хозяина к житейским заботам.

«Небогато», – подумала я, проходя через висевшую на одной петле калитку на заросший лопухами двор.

На стук никто не отозвался, и я громко крикнула:

– Эй, есть кто живой?

Окно соседней хатки, стоящей на расстоянии вытянутой руки, с треском распахнулось, и в нем возникла дебелая, пышущая здоровьем молодка.

– Вы чего это по чужим дворам разгуливаете? – поинтересовалась она, и вид у нее при этом был такой, будто она только и ждала неосторожного слова, чтобы затеять склоку. Ссора в мои планы невходила, поэтому я привычно улыбнулась и пояснила:

– Мне бы хозяина повидать.

Обычно доброжелательность срабатывает даже с самыми скандальным особами, но тут она успеха не принесла. Моя приветливость молодку не смягчила. Она еще больше посуровела и требовательно спросила:

– Зачем он вам?

– Дело у меня к нему.

Ответ прозвучал хоть и вежливо, но уклончиво и соседке Игоря не понравился. Она раздраженно запахнула на груди засаленный халат и хмуро процедила:

– Нет его.

После этого, решив, что говорить больше не о чем, взялась за створки окна.

– А когда будет? – поспешила выкрикнуть я, прежде чем она их захлопнет.

Женщина фыркнула:

– Я ему сторож?

Ее непонятная враждебность уже успела меня утомить. Явилась я в этот тупик вовсе не по своим делам, а исключительно из сочувствия к Римме. Она так убивалась по мужу, что мне захотелось ей помочь. Я допускала, что Игорю может быть известно значительно больше, чем он счел нужным поведать жене Руслана, и собиралась поговорить по душам. Вдруг удастся выяснить истинные причины исчезновения его приятеля! Однако после встречи с воинственной соседкой Игоря я уже жалела, что поддалась порыву и ввязалась в чужое дело.

– При чем тут сторож, – пробормотала я. – Я думала, вы знаете, когда сосед бывает дома.

Мои слова так раззадорили молодуху, что она заорала:

– А я за ним не слежу! Своих делов полно! Игорек человек свободный, семьей не обремененный. Мало ли куда мог завеяться! Может, на рыбалку ушел, может, к приятелям закатился. Бес его знает!

Разговор у нас ней не получался, скандалить настроения не было, и я решила плюнуть на все. Однако стоило мне сделать шаг в сторону калитки, как женщина сама меня окликнула. Любопытство оказалось сильнее вздорного характера.

– Что у вас за дело?

У меня тоже характер вздорный, но тут я упрямиться не стала.

– Важное, – очень серьезно произнесла я. – Меня жена Руслана попросила заехать.

– Так вы от Риммочки? Что ж сразу не сказали? – приторным голосом воскликнула молодуха и даже ладошки к груди прижала.

В перемену ее настроения я не поверила и сдержанно проронила:

– К слову не пришлось. Так где мне Игоря найти?

Она закатила глаза и маетно вздохнула:

– Да не знаю я. Ушел, а куда – не сказал. Игорек, он ведь такой... неделями пропадать может. Потом появится, поживет день-другой и снова исчезнет. И все молчком.

Я кивнула:

– Представляю. Жаль, что не удалось его застать. Если вдруг появится, дайте мне знать. Я в гостинице остановилась, в двести четвертом номере.

– Времени нет по гостиницам бегать, – поджала она губы.

– Ясное дело, нет! – согласилась я. – Только ведь я не за так прошу. Заплачу! И за потерянное время, и за беспокойство!

Впервые за время разговора на ее широком лице появилась доброжелательность. Прикрыв веки, чтобы скрыть алчный блеск, женщина с постной миной проронила:

– Да много ль такая услуга стоит. Небось времени потеряешь вагон, а получишь грош.

– Стольник получите! Только за то, что намекнете, как Игоря найти. А если что помимо этого припомните, так и больше.

Минуту она боролась с искушением, потом таинственно округлила глаза и позвала:

– Подите сюда, интересное что скажу.

Я подчинилась. Она перегнулась через подоконник, придвинулась почти вплотную к моему лицу и зашептала:

– Игорь на озере отсиживается. У него там сараюшка. Он в ней лодку держит и сам от дождя прячется, когда на рыбалку выезжает. О той развалюхе мало кто знает, она на отшибе стоит... Вот туда он и рванул после разговора...

– Какого разговора?

– Так я же тебе про то и хочу рассказать! Неделю назад это было. Я днем тут в комнате отдохнуть прилегла и заснула. Вдруг слышу, на веранде у соседа загомонили. Да так громко! Удивилась я. Игорь хоть и любит выпить, но дебошей не устраивает. Пьет всегда в одиночестве или на крайний случай с Русиком....

– Может, это и был Руслан?

– Да нет! Что я, голос Русика не узнаю? Он же часто сюда забегает. Хороший мужик, я тебе скажу, только с родней ему не повезло. Он все жалуется, что жена ему квашня квашней досталась, а бабка ее и того хуже. Вылитая ведьма... Нет, то не Русик был. Он – мужик спокойный и в выпивке меру знает. Кто-то чужой...

– И того человека вы не видели? Как же так? Дверь-то веранды – вот она! Прямо перед окнами! Может, хоть мельком заметили, когда незнакомец уходил?

– Не получилось, – с горьким сожалением вздохнула молодуха. – Мужик мой домой вернулся и сразу потребовал жрать, зараза. Пришлось идти и разогревать, а кухня-то у нас на той стороне. Пока я своим охламоном занималась, чужак и ушел. Проморгала я его. А вот как Игорь огородами удирал, видела! Ровно заяц между грядками петлял. Смехота!

– Откуда же знаете, что он в сарае прячется?

– Так он мне и сказал, когда через пару дней сюда снова заявился. Продукты ему понадобились, а сам он боялся в городе показываться. Вот и попросил меня по-соседски сбегать в магазин. Я, конечно, все купила, а он сумку забрал и опять огородом исчез.

– О чем они с тем незнакомцем говорили?

– Да не поняла я! Они все больше матерились да Руслана вспоминали...

День клонился к вечеру, и, если я хотела застать Евдокию Васильевну на рабочем месте, следовало поторопиться.

Вроде не так и далеко было до монастыря, а добралась я до него в тот момент, когда ворота уже закрывались. Не выходя из машины, поинтересовалась у сторожа:

– Евдокия Васильевна еще здесь?

– Только ушла, – откликнулся тот, навешивая амбарный замок на окованные металлом створки.

– Черт! – выругалась я и со злостью стукнула кулаком по рулю. Машина в ответ обиженно загудела.

Сторож от неожиданности вздрогнул и сердито проворчал:

– Чего с ума сходишь? Езжай по той улице и догонишь ее. Она далеко уйти не успела.

Бросив старику торопливое «спасибо!», я развернулась и понеслась в указанном направлении.

Сторож не соврал, Евдокию Васильевну я действительно догнала. Понуро опустив голову и кренясь на бок под тяжестью туго набитой сумки, она медленно брела по тротуару. Я притормозила у кромки и крикнула:

– Давайте подвезу!

Погруженная в мысли женщина испуганно вскинула голову.

– Не пугайтесь, это всего лишь я. Давайте довезу до дома.

– Спасибо, я сама, – сдержанно отказалась она.

Я выскочила из машины и, не обращая внимания на протесты, выхватила сумку у нее из рук. Та оказалась такой неподъемной, что я едва ее не уронила.

– Чем она у вас набита?! Кирпичами? – ахнула я.

– Книгами, – слабо улыбнулась Евдокия Васильевна. – Старыми книгами. Беру их в музейном хранилище и потихоньку реставрирую. Все равно делать нечего.

– Одна живете?

– С дочкой, но она вечерами работает. Вот я, чтоб не скучать, и коротаю время за починкой старых фолиантов.

– Ясно! Вместо того чтоб отдыхать, вы дома во вторую смену вкалываете.

– Отдыхать буду в могиле. А пока жива, нужно трудиться.

– Говорите, куда ехать.

– Я уже пришла. Вот он, мой дом. – Евдокия Васильевна кивком указала на калитку.

– Жаль! Я хотела помочь.

– Вы меня случайно встретили или специально искали? – неожиданно спросил она.

– Искала! – решив не лукавить, созналась я. – Поговорить хотела.

Евдокия Васильевна моментально насторожилась и замерла, ожидая продолжения.

– Я тут кое с кем побеседовала и узнала интересные вещи.

– Вот как, – неопределенно хмыкнула она.

– Очень интересные, – упрямо продолжала я. – Оказывается, картины Галлера никуда не исчезали. Той же ночью, сразу после ареста художника, их привезли к вам в музей и сдали на руки Кайсарову.

Я смолкла, надеясь, что она как-то на это отреагирует. А Евдокия Васильевна сверлила меня тяжелым взглядом и не говорила ни слова. Так ничего и не дождавшись, я с сожалением вздохнула и принялась рассказывать дальше:

– Уверена, до начала войны коллекция пролежала в стенах монастыря. Конечно, вы можете сказать, что не знали об этом, но я, извините, не поверю. Территория музея невелика, персонал можно по пальцам пересчитать, а вы работали научным сотрудником. Заметьте, единственным научным сотрудником. Так неужели вы, правая рука Кайсарова и его доверенное лицо, не знали, что хранится в запасниках музея?

Я, конечно, блефовала. Если Кайсаров прятал картины не в запасниках, а, допустим, в тайнике, то в этом случае она о них могла и не знать. К сожалению, после исчезновения Лили мне ничего другого не оставалось, как провоцировать Евдокию Васильевну. Авось разоткровенничается. Пусть даже не все скажет, а только намекнет, я и на это согласна. Мне до зарезу нужна была зацепка, чтобы продолжать расследование.

Расчет оказался неверным, блеф не удался. Евдокия Васильевна продолжала упрямо молчать. Понимая, что сейчас она повернется и уйдет, я ринулась напролом:

– Все вы знали, а молчите до сих пор из уважения к памяти бывшего директора! Не хотите чернить светлый образ основателя музея. Как ни крути, а его роль в этой истории выглядит очень и очень неприглядно.

Тут Евдокия Васильевна не выдержала и взорвалась:

– Да что это вы говорите?! Леонид Николаевич жизнью рисковал, выпрашивая эти картины на хранение! Если бы не он, они бы безвозвратно погибли, может, вам неизвестно, но была директива все уничтожить.

– За картины он хлопотал, а за товарища юности и не подумал заступиться. Сдается мне, он и не пытался за Галлера слово замолвить.

– Много вы понимаете! Знаете, какие времена были? Завести речь о спасении Галлера значило подписать себе смертный приговор! Галлер был обречен. Ему уже никто помочь не мог. Его судьбу решали не здесь, а в Москве. У нас только следствие шло да, возможно, приговор привели в исполнение. И хотя у Леонида Николаевича с тогдашним начальником НКВД отношения были хорошие и тот часто бывал у него в доме, выручить Галлера Кайсаров не мог. Думайте, что хотите, но в той ситуации он принял единственно правильное решение: спасти хотя бы работы. И это немало! Ведь душа художника живет в его картинах.

– И как Кайсарову это удалось?

– Благодаря своему авторитету! Его очень уважали в городе за подвижничество. И еще... Леонида Николаевича считали безвредным чудаком, помешанным на собирании произведений искусства, и потому смотрели сквозь пальцы на некоторые его вольности.

Евдокия Васильевна помолчала, потом неохотно добавила:

– И, может быть, благодаря Лиле. Ходили слухи, у нее был роман с начальником НКВД. Никто ничего точно не знал, но все шептались.

– Если все обстояло, как вы рассказываете, отчего же вы до сих пор храните события тех дней в тайне? Теперь-то уж можно рассказать о гражданском подвиге основателя музея.

Закусив губу, женщина потерянно молчала.

– А может, у той истории было продолжение? Что стало с картинами во время оккупации? Как я понимаю, их не могли эвакуировать вместе с другими ценностями, ведь по документам они числились уничтоженными.

– Мы с Леонидом Николаевичем спрятали их в подвале собора, – глухо проронила она.

– Выходит, когда вы говорили о доверенном человеке, помогавшем Кайсарову укрывать оставшиеся ценности, имели в виду себя?

Евдокия Васильевна молча кивнула.

– Хотите сказать, что все картины погибли при взрыве собора?

Она снова кивнула, но уже не так уверенно.

– Неправда! – жестко заявила я. – Недавно одна из картин Галлера попала мне в руки. Она была куплена мной в этом городе и находилась в отличном состоянии. А это означает, что картины в подвал никто не прятал. А если и прятали, то был некто, кто их после этого снова извлек. До того, как взорвали собор. Это случайно были не вы?

Евдокия Васильевна тихо охнула и побледнела.

– Господь с вами, как можно такое говорить? – прошептала она помертвевшими губами.

Мне было ее искренне жаль, но я решила воспользоваться моментом и докопаться до истины.

– Значит, Кайсаров!

Женщина тихо всхлипнула и скорбно качнула головой:

– Позор-то какой на старости лет! В воровстве обвинили! Да я нитки чужой за всю жизнь не взяла...

Я осторожно дотронулась до ее плеча:

– Евдокия Васильевна, извините меня. Я не имела права говорить вам такие жестокие вещи, но меня разозлило, что вы его покрываете. Я ведь догадываюсь, что это дело рук Кайсарова!

Она подняла на меня полные слез глаза:

– Леонид Николаевич был действительно достойным человеком, и объяснить тот его поступок я не могу. Не хочется думать о нем плохо, поэтому я утешаю себя тем, что у него имелись веские причины так поступить... Большую часть картин мы действительно схоронили в тайнике под собором. Но самые лучшие... около десятка... Леонид Николаевич отложил в сторону. Объяснил, что их он намерен спрятать в другом месте.

«Вот оно!» – мысленно возликовала я, но от замечаний вслух благоразумно воздержалась.

Евдокия же Васильевна, не замечая моего волнения, продолжала рассказывать:

– Закончили под утро. Это был тот короткий миг, когда наши уже покинули город, а немцы еще не вошли. Мы с Кайсаровым стояли на монастырском дворе, и он мне сказал:

– Бегите, дорогая, домой и постарайтесь, чтоб вас никто не увидел. Все, что мы должны были сделать, сделано. Теперь главное – сохранить совершенное нами в тайне. Прошу вас, никогда никому не рассказывайте о том, чем мы тут с вами занимались.

– А вы что же? – растерялась я.

– Я задержусь. У меня тут остались еще кое-какие дела, – уклончиво ответил Леонид Николаевич.

– Давайте я помогу. Вдвоем мы быстро закончим, – с жаром предложила я.

Он мягко отклонил мое предложение, а настаивать я не решилась, мне показалось, что Кайсарову не терпится отделаться от меня... В те годы я была восторженной дурочкой, и мне вдруг пришла в голову мысль, что наш директор решил пожертвовать собой, но не пустить немцев на территорию музея. Сегодня такая наивность выглядит смешной, но тогда, перед войной, мы были иными... более доверчивыми, более экзальтированными. В общем, домой я не пошла, а спряталась рядом с главными воротами. Решила сидеть там хоть до утра, но своего директора одного не оставлять, и если ему суждено погибнуть, то умереть вместе с ним. К сожалению, долго ждать не пришлось. Кайсаров вышел из музея через пятнадцать минут после меня. В руках он нес свернутые в рулон картины.

После разговора с Евдокией Васильевной ехать в гостиницу не хотелось. Я была так взволнована, что и представить не могла, как буду сидеть в четырех стенах. Загадка возникшей из небытия «Обнаженной» наконец решена. Оказывается, лучшие работы Галлера, воспользовавшись моментом, присвоил директор музея. У меня не оставалось сомнений, что все это время они хранились в его доме, благополучно пережив войну и в отличном состоянии дойдя до настоящего времени. Лучшим тому подтверждением являлась «Обнаженная», неожиданно появившаяся на свет именно в этом городе.

Правда, лучезарное настроение несколько омрачал тот факт, что картина Галлера куплена мною у случайного человека. Я прекрасно понимала, что, реши Лиля расстаться с работами Галлера, она продавала бы их лично и не на автостоянке возле загородного ресторана. Выходило, что картина была у нее украдена, и хорошо, если только она одна... А если все? Об этом даже думать страшно! Ведь если они исчезли из дома Кайсаровых, то могли разойтись по разным рукам, и в этом случае разыскать их будет очень и очень непросто.

По собственному опыту я знала, что мрачные мысли мешают продуктивно думать, поэтому отбросила в сторону самые худшие предположения и попыталась посмотреть на ситуацию с другой стороны. Поиски картин в любом случае предстояло начинать с дома Кайсаровых. Там они пролежали долгие годы, и только там можно было узнать о постигшей их участи. С Лилей вести разговор было бы сложно. Такой крепкий орешек, как она, без убедительных доказательств не расколешь, а у меня, кроме рассказа бывшей сотрудницы Кайсарова, на руках ничего не имелось. В том, что Евдокия Васильевна наверняка откажется свидетельствовать против своего бывшего директора, я ни минуты не сомневалась. На мою удачу, Лиля куда-то исчезла, и если не появится в ближайшие дни, то с ее внучкой я уж как-нибудь бы справилась. У нее характер не бабкин, а уж если сообщить ей какие-нибудь подробности об исчезновения мужа... В общем, нужно немедля пускаться на поиски Игоря.

По центральной улице я доехала до окраины города и сразу за будкой ГАИ свернула на грунтовку. Дорога некоторое время петляла по лесу, а потом вывела меня на берег озера. Как и рассказывала соседка, принадлежавший Игорю сарай стоял на укромной поляне, и я вряд ли бы его нашла, если б не подробное разъяснение. Я толкнула скрипучую дверь и вошла. Сквозь занавешенное тряпкой оконце свет почти не проникал, но даже в том полумраке можно было разглядеть самодельный стол с остатками еды и широкий топчан. На нем лицом вниз лежал человек, причем в такой неловкой позе, что, если бы не храп и запах перегара, я точно решила бы, что передо мной труп. Подойдя ближе, я осторожно тронула спящего за плечо. Он сердито заворчал и зарылся лицом в подушку. Сообразив, что так просто его не добудиться, я ухватила мужчину за шиворот и изо всей силы тряхнула. Он невнятно выругался, неловко перевернулся на спину и уставился на меня покрасневшими глазами. Минуту, не меньше, мы в полном молчании удивленно смотрели друг на друга. Не могу с уверенностью сказать, чем был поражен хозяин сарая, я же просто онемела, узнав в нем того, что продал мне «Обнаженную». Когда до него наконец дошло, кто перед ним стоит, он сделал попытку вскочить с кровати. Но я-то пришла в себя раньше и потому была начеку. Не успел он приподняться, как я с силой толкнула его в грудь. Ослабленный алкоголем мужчина не смог оказать сопротивления и безвольно завалился на спину. Похоже, соседка была права, характеризуя Игоря, если это на самом деле он, как тихого и бесконфликтного человека. Получив тычок, он не разозлился, а обиженно заканючил:

– Ты че делаешь, а?

– Лежи тихо, и все будет в порядке, – заверила я. – Ты Игорь?

Мужик озадаченно мигнул, подумал и с неохотой прокряхтел:

– Ну...

– А я Анна. Меня Римма прислала, жена Руслана.

Эти слова его так озадачили, что он мгновенно пришел в себя.

– Откуда она узнала, что я здесь? – почти трезвым голосом спросил Игорь.

– Понятия не имею.

– И чего ты хочешь?

– Поговорить.

Игорь спустил ноги с топчана и, глядя мимо меня, мрачно процедил:

– Это еще о чем?

– Куда торопишься? – удивилась я. – Давай посидим, выпьем, и я все объясню.

Упоминание о выпивке подействовало на хозяина сараюшки угнетающе.

– Так я ж пустой! – обиженно вскинулся он.

– Зато у меня есть! – Я кивнула в сторону стола, где уже стояла привезенная с собой водка.

Вид полной бутылки преобразил Игоря. Он просветлел лицом и повеселел.

– Из закуси только хлеб! – бодро предупредил он. – У тебя как, под корочку... нормально идет?

– Не беспокойся! Для меня главное не закусь, а компания, – заверила я.

Он понимающе кивнул и, слегка покачиваясь, побрел к столу. Я настороженно следила за ним, готовая кинуться следом, если он вдруг сделает попытку исчезнуть. Беспокоилась я, конечно, зря. Такие, как Игорь, от полной бутылки добровольно не отказываются. У запасливого хозяина нашлась не только краюха хлеба, но и лук, и даже огарок свечи. Вскоре мы очень уютно сидели друг против друга, между нами горела свеча, а каждый из нас держал в одной руке граненый стакан, а в другой бутерброд из черствого хлеба с луком. Игорь опорожнил свой одним махом, я лишь пригубила. Он это заметил и подозрительно поинтересовался:

– А ты что ж?

– Я за рулем.

Он коротко кивнул, принимая объяснение, куснул корку и осведомился:

– О чем хотела поговорить?

– О той картине, что ты мне продал. Откуда она у тебя?

Вопрос моему собеседнику не понравился. Он швырнул недоеденный хлеб на стол и, зло сверкая глазами, выпалил:

– Римка тебя за деньгами прислала? Ну так можешь передать ей, что зря суетится! Свидетелей нет, и, значит, картина моя!

Я миролюбиво похлопала его по руке:

– Ты меня неправильно понял. Никто не оспаривает твое право на картину, меня интересует только одно: откуда она у тебя появилась?

– Моя, – упрямо набычился Игорь. – И всегда была моей. Семейная реликвия.

– Врешь! И мы оба это отлично знаем. Пойми, я ничего не собираюсь менять. Деньги отданы, картину я получила, и кто ее истинный хозяин, мне без разницы. Мне только и нужно, что узнать, где ты ее взял.

– А Римка? – недоверчиво осведомился он.

– Она тут ни при чем, – успокоила я его.

Видя, что мои заверения его до конца не убедили, я вкрадчиво произнесла:

– Я ведь могу и доплатить.

Упоминание о деньгах, как и всегда, сыграло свою положительную роль. Щеки у Игоря порозовели, глаза заблестели, и он моментально пришел в благодушное настроение.

– Русика картина, – коротко объявил Игорь и, чтоб успокоиться, немедля налил себе стакан.

– А он где взял? – осторожно поинтересовалась я.

Хозяин хижины пожал плечами:

– Понятия не имею. Однажды днем притащил ее мне и попросил спрятать. Ну я согласился. Что мне, места жалко?

Он глянул на меня, ища поддержки, и я согласно кивнула.

– А почему он ее дома не держал?

– Так из-за Римки! Не хотел, чтоб она знала.

– Что так?

– Римка бабке бы обязательно растрепалась, а Руслан старую каргу на дух не переносил.

– Ясно! А все же... Может, Руслан упоминал, откуда картина взялась?

– Не-е... Намекнул только, что случайно на нее наткнулся. Их там было много, картин этих, ну он и взял одну, прицениться.

– А хозяева неужели не заметили, что у них картина пропала?

– Я ж тебе толкую... Картины были спрятаны, Русик на них случайно наткнулся. Хозяева небось до сих пор не знают, что у них пропажа. И не хозяева, а хозяйка! Русик еще смеялся, что старуха и не подозревает, как он ее наказал. Он, если окажется, что картина ценная, собирался туда вернуться и все забрать.

– Что за старуха и что за дом, где картины по углам спрятаны?

– Не сказал, – с сожалением вздохнул Игорь. – Побоялся, наверное, чтоб я ему дорогу не перешел.

– Потом что было?

– Картина у меня лежала, а Русик суетился, искал, кому бы ее продать. Сам он в картинах ни фига не понимал и боялся продешевить. Потом вроде с кем-то скорешился... Рассказывал, что нашел человека, который в художествах разбирается, нужные связи имеет и все устроит. А накануне исчезновения пришел веселый и прямо с порога объявил: «Пожелай мне удачи. Завтра у меня решительный день! Получится – в деньгах никогда нуждаться не буду!»

– Картины имел в виду?

– А черт его знает! Русик тот еще темнила! Может, картины, а может, и что другое. Он мне на хранение одну штуку оставил. Сказал беречь как зеницу ока, потому что это его талисман.

Игорь полез в карман и вытащил грязный носовой платок. Торжественно водрузив его на стол, он трясущимися пальцами стал один за другим развязывать тугие узлы. Когда наконец он закончил возиться, я мысленно ахнула: посреди грязного носового платка лежал золотой перстень.

– Видала? – торжествующе спросил Игорь.

– Как это ты его до сих пор не продал?

Он обиделся:

– Интересно, где б я его продавал? В городе меня каждая собака знает, поймают с этой штуковиной – мигом в кутузку заметут. А на трассе туристам предлагать – себе дороже. И вещь заберут, и калекой сделают.

Он прикрыл перстень рукой и мечтательно произнес:

– Я не дурак, торопиться не буду. Подвернется случай, тогда и продам.

– Посмотреть можно?

Он молча убрал руку. Я так же молча взяла перстень и поднесла к пламени свечи. Он был массивный, мужской, с черным, похожим на агат камнем. Простое гладкое кольцо, и ничего примечательного в нем не было.

– Продай его мне, – попросила я.

Игорь быстро выхватил кольцо у меня из рук и прошипел:

– Шустрая! Продай! Может, я его сам носить буду!

– Головы лишишься! Увидит шпана у тебя такую дорогую вещь и вмиг голову оторвет. А я не обману, нормальную цену заплачу.

Он поколебался немного, потом подвинул кольцо ко мне:

– Триста баксов – и вещь твоя.

– Горячишься! Столько оно не стоит. Не брильянт чистой воды продаешь, а простое кольцо, причем паленое.

– С чего ты взяла, что паленое? – возмутился Игорь.

– С того, что твой Русик его точно не покупал! Откуда у него деньги?

– Ладно, давай двести – и разбежимся!

– За двести ты мне еще и на вопросы ответишь, – продолжала торговаться я.

Он подумал и согласно кивнул. В следующую минуту деньги перекочевали в его руки, а я стала обладательницей кольца.

– Вспомни, что еще Руслан говорил в свой последний приход к тебе.

– Да ничего! Все больше про бабки рассуждал. Мечтал, как жить будет, когда их получит.

– А пропал он когда?

– Так на следующий день и пропал!

– И тогда ты решил продать картину!

– Не сразу! Сначала не верилось, что Руслан исчез, не забрав свое добро. Ну а когда время прошло и он так и не появился, тогда, конечно... Решил продать... Что ей лежать, если мне деньги нужны!

– А если Руслан объявится?

– Не-е, не объявится! Я ж все просчитал! Сама прикинь! Это Русик своей Римке наплел, что деньги за работу идет получать, а я-то знаю, что он шел бабки выколачивать. Сам мне сказал, когда последний раз приходил: «Завтра я стану богатым». Раз не вернулся, значит, деньги получил и рванул куда подальше. А что? С деньгами он и получше место, чем наш городок, может найти! Верно?

– Может, твой приятель хоть намекнул, куда за деньгами собирался наведаться?

– Слушай, не знаю я ничего больше!

– Значит, считаешь, его исчезновение связано с получением денег?

– А с чем же еще?

– Может, не поделился с кем и его наказали?

– Руслан человеком был основательным, ни с кем в контры не входил. Он ведь работал время от времени, шабашил понемногу, а это серьезных людей не интересует.

– Римме о начинаниях мужа ты, конечно, не рассказал.

– Нет, ведь я и сам толком ничего не знаю... И потом, она баба заполошная, неизвестно, что выкинет. Или, что еще хуже, начнет охать, а я этого терпеть не могу.

– С этим все ясно. Теперь расскажи, что за мужик к тебе приходил.

– Ты и это знаешь?

– Соседка твоя поделилась.

– Было дело, – вздохнул Игорь. – Явился тут один хмырь и давай допытываться, прямо как ты! Расскажи ему, где Руслан взял картину...

– Что за человек?

– Откуда я знаю? – возмутился Игорь. – Я его первый раз увидел!

– Описать сможешь?

Игорь недовольно засопел:

– Нет! Не присматривался я к нему... выпивши был... крепко. Если честно, я его вообще не помню!

– И что ты ему сказал?

– Послал! Я хоть и пьяный был, а свой интерес помнил! Сама прикинь, это ж и про картину нужно было рассказывать! А я ее продавать собрался! В общем, сказал, что ни про какие картины я слыхом не слыхал. Он не поверил! – Игорь угрюмо набычился, вспоминая разговор. – Сначала уговаривал, а потом грозить стал! Я его, конечно, выпер, а потом от греха подальше и сам смотался.

– Правильно сделал! Мой тебе совет – скройся на время из города.

– Думаешь, все так серьезно?

– Серьезнее не бывает!

За дни, что мне довелось провести в этом городе, я уже неплохо в нем ориентировалась и нужный дом нашла без труда. Панельная пятиэтажка на самой окраине, обшарпанный подъезд, исписанные непристойными надписями стены. Осторожно обходя липкие пятна непонятного происхождения, я взбежала на четвертый этаж. Открыла мне Нонна. Увидев меня на пороге своей квартиры, она смогла только сдавленно выдохнуть:

– Вы?!

– Добрый вечер.

– Как вы нас нашли?

Ее взгляд заметался по площадке. Видно было, что женщина испугана и с минуты на минуту ждет нападения притаившихся на лестнице бандитов.

– Это было нетрудно, – пожала я плечами, вспомнив, как я предусмотрительно изучила паспорт ее мужа. – А бояться не нужно. Я пришла одна.

– Зачем вы явились? – агрессивно выпятила массивную челюсть Нонна.

– Поговорить.

– Вы уже разговаривали! Кулаками! Опять небось привели своих амбалов, чтоб мы покладистее были?

Я усмехнулась:

– Амбалы не мои, чужие. И драку спровоцировала не я, а ваш супруг. Не нужно было ему за мной следить.

Женщина хотела возразить, но тут из глубины квартиры донеслось:

– Нонна, кто там?

Мужу она ничего не ответила, а меня, поколебавшись, неохотно пригласила:

– Входите. Хотя не представляю, о чем нам с вами говорить.

Я улыбнулась:

– Раз в дом зовете, значит, представляете.

Квартирка оказалась под стать хозяйке. Обставленная кое-как и до изумления захламленная. Самые разнообразные вещи валялись в самых неожиданных местах, создавая живописный беспорядок. В комнате, которую Нонна гордо именовала «большой», умещался только диван, сервант и обеденный стол. И даже на эти малочисленные предметы хозяева умудрились навалить огромное количество случайных вещей. На диван, где в момент моего появления лежал хозяин, тоже была небрежно брошена охапка одежды. При виде меня бывший топтун резво вскочил на ноги и ошарашенно посмотрел на жену. Она поняла его немой вопрос и неохотно пояснила:

– Сама пришла. Поговорить хочет.

Схватив с ближайшего стула ворох нижнего белья, она ловко швырнула его на диван и без особой приветливости пробурчала:

– Садитесь.

Поначалу беседа не клеилась. Хозяева держались настороженно и на все вопросы отвечали односложно. Единственное, что удалось узнать без труда, – это имя супруга Нонны. Его звали Жора. В остальном они предпочитали хранить сдержанное молчание, время от времени обмениваясь многозначительными взглядами. Наконец я потеряла всякую надежду наладить отношения и, плюнув на дипломатию, задала вопрос, ради которого и пришла:

– Зачем вы за мной следили?

Нонна протестующе заквохтала, но я не стала ее слушать:

– Я не в претензии. Ваш муж уже сполна за это расплатился. Считаю, мы – квиты, но хочу знать причину столь пристального интереса к своей персоне.

– Зачем?

Голос подала конечно же Нонна. Не нужно быть тонким психологом, чтобы сообразить, что лидером в этой семье является именно она. Я посмотрела на нее и очень серьезно спросила:

– Неужели непонятно? Я только приехала в ваш город – и сразу слежка! Что такого необычного вы нашли в моей персоне, что не пожалели собственного времени?

– Ее идея, – мрачно кивнул в сторону жены Жора.

– Моя, я и не отрицаю, а что было делать? – моментально вскинулась та, яростно уставившись на мужа. Чувствовалось, стычки на эту тему происходили между ними уже не один раз.

– Если появилась идея, значит, и причина должна быть, – заметила я.

– Конечно, – искренне обиделась Нонна. – Вы расспрашивали Лидию, директора нашего музея, о картинах Галлера!

– И что? Почему вас это встревожило?

– Я люблю работы Галлера и горжусь, что он мой земляк! Много лет назад я случайно разговорилась с одним стариком... Как оказалось, в молодости он служил в органах. Забавный старикан, много интересного рассказывал. Так вот, однажды он обмолвился, что арестовывал Галлера. Я тогда мало что о нем знала, и мне стало интересно... Старик говорил охотно, ему приятно было вспомнить то время. Тогда-то я и узнала, что Галлер долго жил за границей, а когда вернулся, его расстреляли как французского шпиона. Оказывается, он оставил после себя большое количество работ, но на вопрос, что с ними стало, старик отвечал уклончиво. Он так разжег мое любопытство, что я его обхаживала несколько дней, прежде чем он сознался.

– Сознался в чем?

– Приказ на арест Галлера пришел из Москвы, и оттуда же поступило предписание все его картины уничтожить. Хотели, чтоб и следа от него не осталось. Художника арестовали, и в столицу полетел рапорт о том, что указания выполнены. Только потом один из сотрудников по секрету сообщил ему, что приказ нарушили. Коллекцию не уничтожили, а спрятали где-то здесь, в городе. С тех пор я и заболела «загадкой Галлера». Все эти годы пытаюсь разыскать следы коллекции, но безрезультатно. Свидетелей тех событий осталось мало, и все словно воды в рот набрали. Отказываются даже говорить на эту тему.

– С тем стариком можно побеседовать?

Нонна подозрительно покосилась на меня и неохотно ответила:

– Он умер.

Я пожала плечами, демонстрируя понимание человеческого бессилия перед законами природы, и мягко поинтересовалась:

– С картинами все ясно, а против меня чего ополчились?

Нонна сердито насупила брови:

– А того! Приезжают сюда всякие! Кто из Москвы, кто из Питера... Да и свои, местные, тоже не дремлют... Жена этого Тартыгина... торгашка без стыда и совести...

– Нонна, – предостерегающе произнес Жора.

– Да ладно тебе! – сердито отмахнулась жена. – Все ездят, вынюхивают. Только и мечтают, как бы найти картины и присвоить их. А я против, чтобы они попали в частные руки! Хочу, чтобы картины остались в родном городе художника. В нашем музее и так ничего нет! Так пусть хоть картины знаменитого земляка висят и радуют людей. К сожалению, его жена этого не понимает и на все расспросы только отмалчивается. А тем временем такие вот искатели ценностей, вроде вас, шарят по городу.

– Нонна, – опять подал голос встревоженный муж.

– Что «Нонна»? Я сто лет уже как Нонна. Не боюсь я ее! Что есть, то и говорю! Не хочу, чтобы картины Галлера попали в руки барыг и перекупщиков!

– Честно говоря, я не совсем понимаю ход ваших рассуждений. Чего вы меня испугались, если сами столько лет занимаетесь поисками – и безрезультатно? Вы ведь живете в этом городе, знаете каждый уголок, а я приехала на несколько дней... Должны же понимать: если вы ничего не нашли, то у меня и вовсе нет шансов!

Нонна пренебрежительно фыркнула:

– Кто это может знать наверняка? Ведь зачем-то вы прикатили сюда! А может, у вас есть информация? Может, вы не точно, но все же знаете, где искать. Вон по всему городу рыщете, разные адреса проверяете! Неспроста все это! Пройдохам вроде вас везет!

– Допустим, это так... И что бы вы стали делать в случае моей удачи? Ну нашла я эти картины! А вы что? Кинулись бы отнимать их у меня силой?

Нонна взглянула мне в глаза и, чеканя слова, заявила:

– Вы только найдите картины, а уж я придумаю способ их у вас отобрать.

Глава 21

После всех этих разговоров с Евдокией Васильевной, Игорем, Нонной я еле дождалась следующего утра. Мне не терпелось приступить к поискам картин, но для этого нужно было найти Римму. Ни ее адреса, ни фамилии я узнать не удосужилась, и теперь единственной надеждой оставался дом бабки. А если бы Риммы там не оказалось, собиралась обойти и расспросить соседей. Я не верила, что в таком маленьком городе никто из соседей не знает, где можно найти Лилину внучку.

Я надавила кнопку звонка без всякой надежды, что мне откроют, но калитка неожиданно распахнулась, и передо мной появилась Римма. За то время, что мы с ней не виделись, она заметно осунулась и еще больше поблекла. При виде меня лицо ее вытянулось, и она разочарованно выдохнула:

– А-а-а... Это вы...

– Доброе утро! Ждали кого-то другого?

Римма отвела глаза в сторону и неохотно проронила:

– Никого из посторонних я не жду... просто подумала... вдруг это бабушка...

– Лиля так и не вернулась? – участливо спросила я.

Молодая женщина качнула головой:

– Нет, а я даже домой не пошла, осталась здесь ночевать. Думала, вдруг появится.

Она зябко передернула плечами:

– Жутко в доме одной. Всю ночь не спала. Все какие-то шорохи мерещатся.

Неожиданно Римма отступила в сторону и пригласила:

– Входите.

Повторять приглашение ей не пришлось. Я ни за что на свете не отказалась бы от возможности побеседовать с ней с глазу на глаз.

Закрыв за мной калитку, Римма подошла к ближайшей скамейке и тусклым голосом спросила:

– Не возражаете, если мы здесь посидим? В доме я чувствую себя неуютно.

– Там все напоминает вам бабушку, – сочувственно поддакнула я.

Римма ничего не ответила, только поникла головой.

– Есть предположения, куда она могла пойти?

Римма опять промолчала и только вяло пожала плечами.

– Может, она у своей сестры? Вы к Дине Дмитриевне не заходили? Не справлялись?

Римма настолько была погружена в собственные мысли, что даже не удивилась тому, что я знаю про Дину. Она приняла этот факт как должное и задумчиво проронила:

– Лили там быть не может. У них с Диной плохие отношения, и они давно не общаются.

Я мимоходом подумала, что, похоже, у Лили со всеми плохие отношения, но сама продолжала внимательно слушать Римму.

– Это именно Дина была моей няней, и они всегда с бабушкой не ладили. А после гибели мамы и вовсе разошлись. Нет, Дина – последний человек, к которому может пойти бабушка. Да и зачем ей исчезать из дома? Это на нее непохоже!

Я подумала, что причин для исчезновения у такой женщины, как Лиля, могло быть множество, но обсуждать этот вопрос с Риммой не стала. Вместо этого спросила:

– Дом осматривали?

– В первый день обошла комнаты. Все на месте.

Только я собралась спросить о картинах, как раздался звонок. Римма встрепенулась, но я ее опередила:

– Не беспокойтесь, я открою.

Всего я могла ожидать, распахивая калитку, но только не встречи с Павлом Ивановичем. Справедливости ради стоит сказать, он тоже на это не рассчитывал. При виде меня жизнерадостная улыбка на его полном лице увяла и превратилась в кислую гримасу.

– Ты? – только и смог вымолвить мой бывший шеф.

Что касается меня, то я и этого выдавить из себя не смогла. Стояла столбом и смотрела на него. Мне показалось, что за то короткое время, что мы с ним не виделись, он стал еще толще. Наверняка сказать не могу, но, по-моему, на момент нашего расставания у него было только два подбородка, а теперь появился третий. В остальном Павел Иванович не изменился. Все тот же лощеный господин в отлично сшитом костюме, с дорогим портфелем в руках.

Мой бывший покровитель, несмотря на сволочной характер, был умнейшим человеком и всегда соображал быстрее меня. Он пришел в себя первым и с кривой ухмылкой произнес:

– Тесен мир. Всегда знал, что когда-нибудь наши с тобой дорожки пересекутся.

Возразить было нечего, и я предпочла промолчать. Павел же Иванович не преминул воспользоваться моим замешательством и тут же учинил допрос:

– Какими судьбами здесь оказалась?

– Случайно.

– А хозяйка в курсе, что за особа затесалась в ее владения? – Ехидно прищурился бывший шеф.

– Если вы о Лиле, то ее нет.

Ответ Павла Ивановича удивил:

– Как нет?! Она же сама назначила мне встречу! Лиля ушла, зная о моем приезде? На нее это непохоже!

Он требовательно оглядел сначала меня, потом Римму, и та, не выдержав его взгляда, смешалась и еле слышно промямлила:

– Бабушка исчезла.

Павел Иванович мирным нравом никогда не отличался, неудивительно, что он моментально побагровел и грозно рыкнул:

– Что здесь происходит, черт возьми?

Я к тому моменту уже окончательно пришла в себя и, естественно, не утерпела, вмешалась:

– Вам русским языком объяснили: она исчезла! Что тут непонятного?

Он уперся в меня гневным взглядом и, еле сдерживая бешенство, спросил:

– Твои проделки? Опять хочешь мне подлянку устроить? Что за пакостный характер! Почему ты никак не можешь успокоиться?

Намек задел меня за живое, и я сердито огрызнулась:

– Ни о какой подлянке я и не помышляла! О том, что у вас с Лилей деловые отношения, первый раз слышу. А насчет пакостного характера... Вы бы лучше помолчали, у самого он не сахар. И далеко, между прочим, за примером ходить не нужно! Вспомните, как своего лучшего друга, Юру-Паровоза кинули. Я вообще удивляюсь, как это вы решились сюда приехать. Юра ведь обязательно узнает о вашем появлении, и кончиться это может очень печально. Для вас!

Павел Иванович вскинул голову и с высокомерным достоинством изрек:

– Во-первых, тебе отлично известно, что интересы клиентов для меня превыше всего. Я обещал приехать и, значит, несмотря ни на что, должен сдержать свое слово. А во-вторых, бояться мне нечего. Перед Паровозом я ни в чем не виноват.

Я ухмыльнулась и злорадно произнесла:

– А то, что увели у него из-под носа дорогущую икону, не считается?

Если Павлу Ивановичу и было что ответить, сделать это он не успел. Под мощными ударами калитка вдруг заходила ходуном, и в какой-то момент даже показалось, что она вот-вот сорвется с петель. Вслед за этим раздался похожий на рев раненого быка голос разгневанного Паровоза:

– Откгывай, иначе газнесу все к ядгеной матеги! Я знаю, что ты там!

Щеколда не выдержала напора, с треском отлетела, и в сад ввалилась толпа бравых молодцов. В мгновение ока они обступили нашу маленькую группу и замерли. Следом в калитку важно вкатился Юра. Приблизившись к Павлу Ивановичу, он задрал голову и с тихой яростью процедил:

– Как это у тебя наглости хватило явиться сюда? Забыл, что за гадость ты мне устгоил?

Выглядела парочка очень забавно и, если бы не серьезность ситуации, я веселилась бы от души. На фоне могучего и тучного Павла Ивановича коротконогий и плотный Юрий Юрьевич казался совсем коротышкой. Разговаривая с бывшим корешем, ему приходилось высоко задирать голову, и со стороны он походил на драчливого петуха. Вопли Паровоза не произвели на Павла Ивановича ровно никакого впечатления. Он слегка наклонился к Юре и спокойно поинтересовался:

– А почему это я не могу сюда приехать? У меня здесь клиент.

Паровоз возмущенно заорал:

– Наглец! Да я тебя сейчас пгистгелю! – и стал нервно шарить в кармане пиджака.

Павел Иванович сокрушенно покачал головой:

– Зря горячишься, Юра, я перед тобой ни в чем не виноват.

Паровоз задохнулся от возмущения и, забыв о пистолете, завопил:

– А икона?! Икона, пгинадлежавшая лично Николаю Втогому?!

– Я ее не брал. Тебя ввели в заблуждение.

– Наглый вгун!

Не обращая внимания на разбушевавшегося коротышку, бывший шеф открыл портфель и достал несколько сколотых вместе листков бумаги.

– У меня есть доказательства. Я прихватил с собой эти документы, потому что перед возвращением в Москву собирался завернуть к тебе. Посмотри – и ты все поймешь.

Паровоз с брезгливым видом взял то, что протягивал ему бывший друг, однако, по мере того как он читал, выражение лица у него постепенно менялось. Сначала на нем проступила растерянность, потом оно стало наливаться гневом.

– Ложь, подлая ложь! Если б все это было пгавдой, ты бы мне сгазу все гассказал! – заорал он, гневно потрясая листами.

– Я пытался, но ты не дал мне такой возможности. Вспомни! Я тебе звонил, но ты отказывался даже трубку брать, – не теряя спокойствия, возразил Павел Иванович.

Учитывая горячий нрав Паровоза, все это могло кончиться очень печально, но тут появилось новое действующее лицо, и ситуация изменилась. В калитку грузно ввалилась жена Паровоза и, растеряв неизвестно где своювсегдашнюю невозмутимость, выпалила:

– Что здесь происходит?

– Ты зачем явилась? – нахмурился Юрий.

– Мне ребята сказали, что объявился Павел, и ты поехал сюда.

– И что? Я поехал по делам, а ты чего примчалась?

– Я беспокоилась...

– За себя или за меня? – вкрадчиво поинтересовался Паровоз и стал похож на маленького хищного зверя.

Опасность почувствовала не только я, но и его жена. Она отступила на шаг и, запинаясь, спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Вот это! – Юра сунул ей в руки бумаги и приказал: – Почитай и объясни!

Женщина бросила короткий взгляд на документы, потом подняла глаза на Павла Ивановича и с ненавистью прошипела:

– Раскопал-таки, толстый боров.

Тот улыбнулся краем рта и флегматично проронил:

– А что мне оставалось делать? Ты ж меня подставила. А я за чужие грехи отвечать не люблю.

– Домой! Там все и объяснишь, – приказал Юра жене и, не прощаясь, выкатился за калитку.

– Теперь мы ее больше не увидим, – с коротким смешком возвестил Павел Иванович. – Юра скор на расправу и предательства не прощает.

– Что все это значит?

Мне, конечно, не следовало спрашивать, но я не могла сдержаться. Павел Иванович внимательно посмотрел на меня и, совсем как в былые времена, поучительно погрозил толстым пальцем:

– В делах нужно быть честным. Насколько это позволяют обстоятельства, конечно. И не поддаваться эмоциям. Она забыла эти золотые правила и теперь горько пожалеет. Помнишь того паренька, что занимался у меня антикварными салонами?

Я кивнула.

– Она его перекупила и послала в «Золотой век», с которым Паровоз как раз вел переговоры о покупке иконы. Тот молодой недотепа, мир праху его, явился в салон и от моего имени перебил цену. Хозяева, естественно, польстились на деньги, и икона перешла в мои руки... якобы мои. Паровоз об этом узнал, очень на меня обиделся и порвал отношения. На мое счастье, икона реализовывалась вполне официально, а поэтому и деньги прошли официальным путем. По документам покупку оплатила никому не известная фирма, но в наше компьютеризированное время нет ничего тайного и проследить прохождение денег при наличии хорошего специалиста большого труда не составляет. И как ни путала Юрина женушка следы, в конце концов я вышел на конечную фирму, откуда те деньги и вышли. Это была ее фирма. Вот эти документы я и показал Юре.

– Не понимаю я что-то... Зачем ей было обманывать собственного мужа? Тем более он хотел приобрести икону для их сына.

– Для своего сына от первого брака, которого его вторая жена люто ненавидит. Потому и решила устроить подлянку, душу свою бабскую потешить. А попутно мне нагадить и, естественно, ценную вещь приобрести. На той иконе со временем можно было бы хорошо заработать. Только теперь ей деньги не понадобятся.

Я облегченно вздохнула и мысленно перекрестилась. Жена Паровоза исчезала из моей жизни, и я была этому несказанно рада. Еще неизвестно, как бы она себя повела, вздумай я вырваться из ее цепких объятий. А я с ней работать не собиралась.

– Но это все дела Паровоза, и нас они больше не касаются, – прервал мои размышления Павел Иванович. – Вы, девушки, лучше расскажите мне, что это за дикая история с исчезновением Лили? Если ее нет, то кто прислал мне вот это?

Он извлек из кармана бланк телеграммы и помахал им в воздухе.

– Я, – тихо проронила Римма.

– Ты?!

Нашему с бывшим боссом изумлению не было границ.

– Да, – подтвердила Римма. – Мне известно, что бабушка всегда вызывала вас, когда ей нужны были деньги. Только при ней разговаривать не стану. Дело у меня деликатное, а я ее совсем не знаю.

Женщина упрямо поджала губы и подозрительно покосилась на меня.

– Так, – неопределенно хмыкнул Павел Иванович.

Некоторое время он размышлял, потом, придя к какому-то решению, заявил:

– А тебе известно, на каких условиях я выдавал эти деньги?

Римма опять кивнула:

– Конечно. Все готово. Можем пройти в дом и посмотреть.

– Ну что ж... отлично! Пойдем!

– Только без нее!

– Извини, милая, но тебя мы с собой не приглашаем, – с нескрываемой издевкой ухмыльнулся шеф.

– А я особо и не напрашиваюсь! – фыркнула я, хотя внутри все кипело от возмущения.

Это ж надо так опростоволоситься! Эта тихоня, которую я посчитала безмозглой овцой и к которой даже начала испытывать жалость, оказалась не так и проста. Появление Павла Ивановича могло означать только одно – она собиралась продать ему картины! Заветные картины, на поиски которых я потратила столько сил! И теперь они уплывали у меня из-под носа! Ну нет, милочка! Решила воспользоваться отсутствием бабки и погреть руки? Не боишься, что старушка появится и потребует с тебя отчет за пропавшее имущество? А может, и бояться нечего? Может, ты на все сто уверена, что она больше никогда не вернется, потому и не справилась с искушением немедленно все распродать? Шустрая! Только этот номер у тебя не пройдет! Картинам ты не хозяйка! Ваш дед их украл самым вульгарным образом, а значит, я имею на них такие же права, как и ты, и тебе от меня так просто не отделаться!

Все это я подумала, но не позволила и тени неудовольствия промелькнуть на своем лице. Безмятежно глянув на наследницу, я с достоинством пояснила:

– Мне дела нет до чужих секретов! Никогда ими не интересовалась, а к вам зашла исключительно по зову сердца. Мне стали известны некоторые подробности исчезновения вашего мужа, и я хотела ими поделиться.

Мое заявление, как я и рассчитывала, Римму заинтриговало.

– Что-то узнали? – вскинулась она.

– В следующий раз забегу, тогда и поговорим, – с небрежным видом обронила я и сделала шаг в сторону калитки.

Римма приняла мои слова за чистую монету и в панике закричала:

– Подождите!

Ее глаза лихорадочно метались между мной и Павлом Ивановичем. Видно было, что она боится и меня упустить, и свои дела с Павлом Ивановичем желает в тайне сохранить. Что касается бывшего шефа, то он слишком хорошо меня знал и потому наблюдал за моими маневрами с легкой улыбкой.

Я решила дожать хитроумную наследницу и со словами: «Занимайтесь своими делами. Не буду мешать!» – сделала еще один шаг к калитке.

– Да стойте же! – в панике вскрикнула Римма.

Суетливо подбежав ко мне, она схватила за руку и затараторила:

– Посидите здесь, на скамейке. Я закончу дела с Павлом Ивановичем, тогда и поговорим! Это недолго.

– Да нет, я уж лучше пойду, – с легко различимой обидой проронила я.

Павлу Ивановичу надоело быть простым наблюдателем, и он решил вмешаться.

– Зря вы ее прогоняете, – заметил он. – Анна девушка злопамятная, такая, если рассердится, ни слова не скажет. Кстати, что это вы так против нее ополчились?

Римма перевела взгляд с меня на него и с обидой заявила:

– Интересный вы человек! Я же ее совсем не знаю! Явилась сюда несколько дней назад, представилась журналисткой... А теперь выясняется, что она ваша хорошая знакомая.... Странно все это...

– Ничего странного, – с самой искренней обидой заметила я. – Действительно, собираюсь писать о музее.

В глазах моего бывшего патрона вспыхнула и тут же исчезла прикрытая набрякшими веками искра интереса:

– Нашла что-то стоящее?

– Меня увлекла история создания местного музея, – небрежно отозвалась я.– Необычайно интересно!

Павел Иванович конечно же мне не поверил и отпускать не захотел.

– Напрасно, Римма, беспокоитесь! – принялся он горячо убеждать наследницу. – Анна кристальной чистоты человек и к тому же очень талантлива. А талантливые люди ранимы. Поэтому советую не обижать ее своим недоверием и пригласить присутствовать при нашей маленькой сделке. Поверьте, никакого вреда от этого не будет.

Римма поколебалась, но потом, не видя выхода, с обреченным вздохом согласилась:

– Хорошо, пойдемте.

Павел Иванович расцвел в улыбке и медовым голосом пропел:

– Вот и умница! Вот и правильно! К чему ссориться? Лучше ладком, ладком. Всем польза будет. Сначала мы с Анной поделимся своими маленькими секретами, потом она нам расскажет, что такого интересного ей удалось тут откопать.

Он обхватил нас Риммой за плечи и повлек к дому. Вид у него был совсем как у доброго дядюшки, привечающего любимых племянниц. Жаль только, глаза при этом недобро щурились. Словно у хищного зверя, почуявшего добычу.

Мы с Павлом Ивановичем стояли возле огромного обеденного стола и молча наблюдали за Риммой. Не успели мы войти в столовую, как она, не предложив даже сесть, направилась к резному буфету. Торопливо выдвинув один из объемистых ящиков, Римма начала в нем копаться. Я смотрела ей в спину и гадала, что это она там ищет. Все мои мысли вертелись вокруг картин, и я была поражена, когда она вдруг положила на стол обтянутую потертой кожей коробочку. Павел Иванович с необычайной для его толстых пальцев ловкостью надавил на кнопку, и крышка откинулась. На темном бархате лежала пара необычайной красоты жемчужных серег.

– Неплохо, – задумчиво промычал он.

Водрузив на нос очки и вооружившись мощной лупой, он принялся придирчиво изучать предложенные ему украшения. Несколько минут в комнате слышалось только его натужное сопение, потом Павел Иванович просипел:

– Предлагаю две тысячи.

– Да вы что? – возмущенно выдохнула Римма. – Жалкие две тысячи за такую вещь?!

– Две тысячи долларов ни при каких обстоятельствах не могут выглядеть жалко, – мягко возразил Павел Иванович.

– В данном случае именно так они и выглядят, – сердито огрызнулась Римма.

– А сколько бы вы хотели?

– Восемь!

Павел Иванович осторожно захлопнул крышку и деликатно придвинул футляр к хозяйке:

– Жаль, но не смогу быть вам полезен. Эта цифра превышает реальную стоимость серег.

На скулах у Риммы загорелось два алых пятна, и она нервно выкрикнула:

– Ну хорошо, хорошо! Тогда шесть, но это последняя цена.

– Четыре.

– Вы пользуетесь моей неопытностью и просто грабите меня! С бабушкой так себя, наверное, не вели.

– Ваша бабушка мне доверяет и никогда не требует больше, чем я могу заплатить. Она очень разумная женщина.

– Хорошо, забирайте! – процедила Римма.

Павел Иванович вытащил из портфеля толстую пачку денег и принялся тщательно отсчитывать купюры. Римма молча следила за его пальцами. А когда он с приятнейшей улыбкой протянул ей деньги, сердито выпалила:

– Прибедняетесь, что денег нет, а у самого вон какая пачка!

– Дитя мое, – мягко прожурчал Павел Иванович, убирая остаток денег. – Вещи я покупаю не только у вас с бабушкой, и если я буду платить больше их реальной стоимости, то скоро от этой пачки ничего не останется. И вы зря сердитесь, я заплатил очень щедро.

Римма сердито поджала губы и, зажав в кулаке доллары, быстро вышла из комнаты.

– Деньги побежала прятать, – заговорщицки прошептал Павел Иванович.

– Откуда у них это? – кивнула я на коробочку.

– Семейные реликвии. Их у Лили немало припасено. Мы с ней знакомы больше двадцати лет, и все это время она с завидной регулярностью продает мне то одно, то другое украшение. Думаю, и до меня делала то же самое. Она ведь никогда не работала, а жить привыкла с комфортом.

– Нужно иметь целую сокровищницу, чтобы столько времени продержаться.

– Думаю, она у нее имеется, – задумчиво проговорил Павел Иванович.

– И все хранит в этом буфете? – хихикнула я.

– Не надейся! Лиля никогда не страдала легкомыслием. У нее в доме наверняка оборудован надежный тайник, добраться до которого очень и очень непросто.

Глава 22

Мне показалось, что, вернувшись в комнату и снова застав в ней Павла Ивановича, Римма огорчилась. Вероятно, она рассчитывала, что гость, выполнив свою миссию, исчезнет так же внезапно, как и появился. Плохо же она знала моего бывшего шефа! Если пахло добычей, отделаться от него было практически невозможно, а он, встретив меня в доме Лили, сразу сообразил, что кручусь я в нем неспроста.

– А не угостит ли нас хозяйка чайком? – с добродушным видом прогудел Павел Иванович.

Римма натянуто улыбнулась, но возражать не стала и снова тихой тенью исчезла за дверью. Когда через некоторое она явилась с подносом, ее гость уже плотно устроился возле стола и всем своим видом давал понять, что никакой силе его с этого места не сдвинуть. Завидев входящую хозяйку, он с довольным видом потер руки и громогласно возвестил:

– Нет ничего лучше чашки свежезаваренного чая. И дружеской беседы под нее. Сейчас посидим, поболтаем. Анна нам расскажет о своих успехах. Уверен, ей удалось узнать немало интересного...

Договорить ему Римма не позволила. Со всего размаху, так что чашки зазвенели, она брякнула поднос на стол и сердито выпалила:

– Извините, Павел Иванович, но сейчас не время для светской беседы. У меня в семье двойное горе! Исчезли муж и бабушка! Анна сказала, что ей удалось что-то узнать, и, поверьте, это единственное, о чем я хочу в данный момент говорить.

Поставив на место навязчивого гостя, она развернулась в мою сторону и потребовала:

– Что вам известно? Рассказывайте! Вы ведь за этим пришли?

Тут она глубоко заблуждалась. Цель моего прихода была совершенной иной, к исчезновению Руслана никакого отношения не имеющей. Другое дело, что у меня были кое-какие догадки по этому поводу, и, когда ситуация повернулась так, что меня вынуждали уйти, в то время как я горела желанием остаться, мне не оставалось ничего другого, как заинтриговать Римму. В результате я своего добилась, меня не выставили, но, после того как было сказано «а», нужно было говорить и остальное. А делать это в присутствии Павла Ивановича ох как не хотелось!

– Что ж вы молчите? Рассказывайте, – потребовала Римма.

– Обязательно расскажу, только сначала ответьте на несколько вопросов.

Она моментально взъерошилась:

– Вопросов? Каких вопросов? При чем здесь вопросы? Вы же о Русике говорить собирались!

Я остановила ее движением руки:

– Подождите! За последнее время ничего странного не случалось?

– О чем это вы?!

– Может, шум какой-нибудь слышали в саду или соседи что-то необычное заметили...

Римма качнула головой:

– Нет, ничего подобного не происходило. Я здесь, конечно, не живу, но бабушка бы мне обязательно рассказала.

– Понимаю, бабушка ничего не говорила... А соседи?

– Мы с ними не общаемся.

– Подвал под домом имеется?

– Нет.

– А что это за крыша за деревьями?

– Сарай... В нем садовый инвентарь хранится.

– Давайте сходим и посмотрим на него поближе.

– Зачем? Какая связь между сараем и исчезновением моего мужа?

– Может, и никакой! Заранее сказать трудно!

Мой туманный ответ не понравился ни Римме, ни Павлу Ивановичу, но заставить меня говорить они не могли и потому, стиснув зубы, подчинились.

Сарай на самом деле оказался вовсе и не сараем, а аккуратным домиком из красного кирпича. Правда, вид он имел, в отличие от особняка, крайне запущенный. Обступавшие его деревья своими разросшимися корнями нарушили фундамент, и, как результат, по стене побежала угрожающая трещина.

– Бабушка говорила, здесь до революции кухарка с семьей жила, – мимоходом пояснила Римма, занятая борьбой с тугим замком.

Внутри дом имел вид такой же неухоженный, как и снаружи. Два окна давали достаточно света, чтобы разглядеть большую русскую печь, мешки с цементом, стопки красного кирпича. Пол был сорван, а доски грудой свалены у стены.

– Здесь собирались делать ремонт? – спросила я.

– Да. Бабушка боялась, что дом развалится, и попросила Руслана укрепить фундамент. Видите, он уже и кирпич завез, только сделать ничего не успел... – Голос Риммы дрогнул от подступивших к горлу рыданий.

Сердито смахнув слезы с ресниц, она скороговоркой выпалила:

– Я дверь не заперла, забыла, что калитка сломана.

Она побежала к дому, а мы с Павлом Ивановичем остались у распахнутой двери.

Я еще раз оглядела разоренное помещение, ничего интересного не увидела и, оставив Павла Ивановича, двинулась в обход вокруг дома.

– Ты куда? – всполошился он.

– Подождите. Сейчас вернусь, – кинула я через плечо.

Бывший патрон совету не внял, немедленно сорвался с места и затрусил следом. Ничего другого от него с его подозрительностью я и не ожидала, но меня его прыть не расстроила. Я точно знала, что он мне не помеха. Я собиралась залезть на чердак, а он ни за какие коврижки по хлипкой лестнице карабкаться не станет.

И лаз, и лестницу я заметила еще на подходе к домику и, честно говоря, возлагала на них определенные надежды. К сожалению, они не сбылись. Чердак оказался абсолютно пуст. Ходить по нему я побоялась, никакой уверенности, что доски не прогнили, у меня не было. Однако и с того места, где стояла, было видно, что ничего, кроме пыли, на чердаке нет.

Когда я спустилась, Павел Иванович подозрительно поинтересовался:

– Что ищешь?

– Сама не знаю, – уклончиво отозвалась я.

Потерпев фиаско на чердаке, я решила более детально обследовать дом. Сначала мое внимание привлекла печь. В голову пришла мысль, что в огромном, закопченном чреве можно спрятать все, что угодно. Я не поленилась, излазила ее вдоль и поперек, с головы до ног вымазалась сажей и ничего не нашла. Осмотр мешков с цементом результата тоже не дал, и я бы совсем пала духом, если бы не лопата. Старая штыковая лопата, испачканная землей. Ничего необычного в ее присутствии в сарае, где хранится садовый инвентарь, конечно, нет, но меня удивило место, где она стояла. Грабли, тяпка, коса – вся эта дребедень громоздилось справа от двери. Вполне понятно: зашел в сарай, протянул руку – и вот он, нужный инструмент! А лопата была прислонена к стене в самом дальнем углу, рядом со штабелем досок. Глядя на нее, в голову приходила мысль, что в том месте что-то копали, а потом лопату отставили и ушли. Плохо только то, что на утрамбованном земляном полу следов копания видно не было. Я оттащила в сторону одну доску, другую и поняла, что эта работа мне не нравится.

– Вы здесь с охранниками? – спросила я Павла Ивановича.

– Конечно!

– Зовите их сюда. Нужно доски на другое место переложить.

Без единого возражения бывший покровитель извлек из кармана мобильный телефон и коротко приказал:

– Оба ко мне! Быстро! Я у сарая.

Ребята явились буквально через две минуты, полные решимости дать отпор каждому, кто станет им поперек дороги. Они готовы были к любой неожиданности, но только не к лицезрению моей перепачканной сажей физиономии. Увидев меня, парни в буквальном смысле окаменели, ведь наш с Павлом Ивановичем конфликт для его окружения не был секретом. К их чести, нужно это признать, от столбняка они оправились быстро и вскоре уже бодро перекидывали доски на новое место

Когда все было расчищено, у самой стены открылся довольно большой участок вскопанной земли. Создавалось впечатление, что сначала там была яма, а потом ее небрежно засыпали и сверху прикрыли досками.

– Копайте, – приказала я.

Парни бросили вопрошающие взгляды на хозяина и, получив в ответ одобрительный кивок, принялись за работу. Долго трудиться им не пришлось, вскоре лопата что-то зацепила. Оказалось, что это кусок мешковины, а через несколько минут мы поняли, что нашли труп.

– Что будем делать? – хмуро спросил охранник.

– Ментов вызывать? – предположил другой.

– При чем здесь милиция? – раздался встревоженный голос от двери.

Оказывается, Римма уже вернулась, услышала последнюю фразу и всполошилась.

– При том, что у вас тут труп, – бесхитростно сообщил один из охранников.

Женщина подбежала к яме, глянула в нее и потрясенно вскрикнула:

– Русик!

Поддержать ее мы не успели, и она без чувств рухнула на землю.

– Вынесите девочку на свежий воздух, это зрелище не для слабонервных, – сердито приказал Павел Иванович, потом повернулся ко мне и разочарованно протянул: – И ради этого ты здесь крутилась? А я-то сначала не поверил, думал, что-то стоящее разыскиваешь.

– А разве помочь найти пропавшего мужа не стоящее дело?

Павел Иванович сердито фыркнул:

– Это оставь ментам. Твой профиль – антиквариат.

– Раньше. А теперь я переквалифицировалась.

Мужчины вышли, а я осталась возле ямы. Вид разлагающегося трупа – не самое приятное зрелище, но мне было интересно узнать причину гибели. На лице и теле видимых повреждений не было, скорее всего, Руслану проломили затылок. Я нашла на полу толстую щепку и принялась аккуратно разгребать землю вокруг присыпанных землей волос. Неожиданно палка опять за что-то зацепилась, но разобрать, что же это такое, мешала голова мертвеца.

Я вышла на улицу и увидела, что Римма уже пришла в себя. Хоть и бледная, но стоит на ногах.

– Там еще что-то есть. Нужно тело сдвинуть.

– Умом тронулась, – возмутился охранник. – Да менты нам за эту самодеятельность головы поснимают. Как мы им наши художества объясним?

– Об этом потом думать будем, а сейчас двигайте к яме.

Если бы не патрон, они бы точно послали меня куда подальше, но он кивнул, и ребята пусть неохотно, но подчинились. Пошла даже Римма, хотя я и отговаривала. Как только тело было осторожно перенесено в сторону, я опустилась на корточки и стала щепкой разгребать землю. Круглый предмет оказался черепом. А потом открылся и весь скелет. Длинный скелет взрослого человека.

– А это кто? – ахнула Римма.

– Думаю, ваш дедушка. Леонид Кайсаров.

– Но Лиля всегда говорила, что он погиб под бомбежкой!

– Ничего другого ей и не оставалось, – пробормотала я.

После всего увиденного Римма опять почувствовала слабость, и мы с Павлом Ивановичем повели ее в дом. Ребятам же было приказано остаться и тщательно прочесать прилегающую к садовому домику территорию.

Расположились мы по уже сложившейся привычке в столовой. Оставив Павла Ивановича с тихо плачущей женщиной, я отправилась на поиски кухни. Найти ее труда не составило, потому что дверь выходила в холл. Пока в электрочайнике закипала вода, я стояла у окна и перебирала в уме события дня. Запутанно все сложилось! Я явилась в дом узнать о судьбе похищенных Леонидом Кайсаровым картин. Появление бывшего патрона заставило меня сделать вид, что я озабочена поисками Руслана. И, будто в насмешку, судьба, в которую я свято верила, подсунула мне его труп. Не могу сказать, что такой разворот событий оказался для меня неожиданным. Нечто подобное я предполагала. Потому и удалось под проницательным взглядом бывшего шефа держаться столь естественно. Голову я этим трупом Павлу Ивановичу прилично задурила. Он вроде поверил, что ничего, кроме поисков пропавшего мужа Риммы, меня не интересует, но надолго ли? Если останусь в городе, он поймет, что дело нечисто, и из виду меня уже не выпустит. Должен же он поквитаться за мою проделку с портретом Ватто! А уехать даже на время я не могла. Как оставить поиск картин?

Чайник закипел, и я потащила его в столовую. Там за время моего отсутствия ничего не изменилось. Римма по-прежнему сидела в уголке и тихо плакала. Павел Иванович, заложив руки за спину, стоял у окна.

– Чай готов! – жизнерадостно возвестила я, стараясь хоть немного разрядить тягостную обстановку.

Фраза повисла в воздухе. И Римма, и Павел Иванович остались к моему появлению безучастны. Потерпев фиаско, я пожала плечами, бухнула чайник на стол, а сама устроилась в кресле. Не хотят – и не надо! Я, что могла, сделала, а дальше пусть поступают, как им заблагорассудится. Я в клоуны не подписывалась!

Наверное, мы так бы и сидели в полном молчании, ожидая, пока ребята шефа обыщут участок, но тут гулко хлопнула входная дверь.

– Лиля! Лиля! Ты где? – донесся из вестибюля требовательный голос.

Следом раздались торопливые шаги, и в комнату буквально ворвалась пожилая женщина. В первый момент в полутьме огромной столовой я ее лица не разглядела, но, когда она прошла вперед, узнала в ней Дину, Лилину сестру.

– Лиля! – нетерпеливо позвала Дина, и тут ее глаза наткнулись на массивную фигуру Павла Ивановича. – А Лиля где? – растерялась она.

Тот до ответа не снизошел. Как стоял с руками за спину, так и продолжал стоять, лишь слегка пожал плечами. Дина отпрянула и сурово спросила:

– Кто вы такой?

Поскольку остальные молчали, пришлось мне подать голос:

– Это мой хороший знакомый, московский искусствовед.

Дина резко развернулась в мою сторону и недоуменно нахмурилась:

– И вы здесь, Анна?

Я скорбно качнула головой.

– А Лиля? – явно начиная нервничать, спросила Дина. – Она где?

Ответить я не успела. Динины глаза тревожно заметались между мной и Павлом Ивановичем.

– Что здесь происходит? – нервно выпалила она. – Что вы оба тут делаете? И где Лиля, наконец?! Почему вы молчите? Скажет мне кто-нибудь, в конце концов, где моя сестра?

– Успокойся, Дина, – раздался усталый голос из темного угла, где притаилась Римма.

Дина вздрогнула, потом кинулась к ней и с негодованием воскликнула:

– Римма! Ты здесь? Что же ты молчишь? Объясни, что случилось?! Почему выбита калитка?

Римма недоуменно нахмурилась. Похоже, у нее из головы вылетело все, что происходило до того, как было найдено тело ее мужа.

– Калитка?

Ей потребовалось не меньше минуты, чтобы сообразить, о чем идет речь, только потом она отозвалась со слабым вздохом:

– Ах калитка... Не обращай внимания. Это так... небольшое недоразумение.

– Лиля где? – в сотый раз повторила Дина.

– Нет ее... исчезла

– Так это правда?.. – потрясенно прошептала тетка.

– Что «правда»? – вмешалась я.

– Что она пропала. Я соседку встретила, и она мне сказала... – Дина с укором посмотрела на племянницу. – Почему ты ко мне не пришла? Стыд-то какой! Об исчезновении сестры узнаю от посторонних людей!

– Что я должна была тебе сказать? – огрызнулась Римма. – Сама ничего не знаю! Сижу тут и жду, вдруг она появится.

– Одна? А Русик где?

При упоминании имени мужа Римма страдальчески скривилась и, уткнувшись лицом в сомкнутые ладони, заплакала.

– Римма, Руслан где? – настойчиво повторила тетка.

– Руслан погиб, – снова вмешалась я, потому что Римма не могла говорить, давясь слезами.

Дина перевела на меня округлившиеся от удивления глаза и не поверила:

– Как это, «погиб»?!

– Убит.

– Как? Где? – выдохнула Дина. Лицо ее осунулось.

– Судя по состоянию тела, это случилось не сегодня. А так как закопали его в сарае, где хранятся вилы с тяпками, значит, убили здесь.

– Это... шутка? – неожиданно севшим голосом прохрипела Дина.

– Какая там шутка! – потеряв терпение, огрызнулась я.

Дина прикрыла глаза и в ужасе прошептала:

– Господи, значит, правда!

Мне казалось, что после такого известия она долго не сможет прийти в себя, но я ее недооценила. Все-таки крепкой породы были эти сестры, Лиля с Диной. Минуты не прошло, как женщина сумела взять себя в руки и хотя и дрожащим голосом, но спросила:

– Выходит, вы его нашли? Но... как?

– Да уж нашли....

– И... кто его?

– А вы как думаете? – грустно усмехнулась я.

Дина зажала рот ладонью и уставилась на меня испуганными глазами.

– Вы намекаете... на Лилю?.. – через силу выдавила она из себя.

– Дина, что ты городишь? – раненой птицей вскинулась Римма. – Бабушка убила Руслана? Чушь!

Дина подошла к племяннице, обхватила ее за плечи и крепко прижала к себе.

– Ш-ш-ш, успокойся. Не кричи. Криками тут не поможешь... – горестно прошептала Дина, нежно гладя ее по голове. Римма припала к ней и затихла, обретя опору и защиту. А Дина повернулась ко мне и бросилась в бой: – Не знаю, почему убили Руслана и как его тело оказалось на Лилином участке, но, я уверена, моя сестра его не убивала! – сердито сверкая глазами, заявила она. – Зачем? У них с Русланом сложились нормальные, ровные отношения. Он ей помогал по хозяйству, а она была ему за это благодарна. С чего б это вдруг сестра кинулась его убивать? Она же не маньячка! Для такого поступка должна быть причина, причем очень веская, а...

– С причиной все просто! Была причина! – перебила ее я. – Он пытался шантажировать вашу сестру.

Договорить мне Дина не дала.

– Вы с ума сошли! – возмущенно перебила она меня. – Моя сестра честно прожила свою жизнь! Чем Руслан мог ее шантажировать?

– Трупом Леонида Кайсарова. Лиля на протяжении многих лет твердила, что ее муж погиб под бомбежкой, а все это время его тело лежало под полом сторожки. Руслан об этом узнал и захотел получить с Лили деньги. За молчание!

– Лиля убила Леонида?! – изумленно ахнула Дина. – Да с чего вы взяли?!

– Они скелет нашли. Там... в сарае, – подала голос Римма.

Не выпуская племянницу из объятий, Дина с недоумением взглянула на нее.

– Скелет? – хмурясь, спросила она. – Какой еще скелет?

– Мужской! – с издевкой ответила я.

Динино замешательство длилось не больше секунды, а потом она снова кинулась на защиту сестры:

– И что? Это не доказательство! Он мог лежать там с незапамятных времен и принадлежать бог знает кому.

Я вытащила из кармана перстень и помахала им в воздухе.

– Это было у Руслана. Видимо, он все-таки начал ремонтные работы. Сорвал пол и стал рыть траншею вдоль стены, пытаясь укрепить фундамент. В результате наткнулся на останки Кайсарова. Ваш родственник был не промах и моральными принципами отягощен тоже не был, потому, найдя скелет с кольцом на пальце, сразу решил, что ему подфартило. Мне-то, чтобы убедиться, что эта вещь точно принадлежала Леониду Николаевичу, пришлось специально заезжать в музей и сверяться с фото, а Руслан мгновенно узнал перстень, ведь на том портрете, что висит у вас за спиной, он виден очень хорошо. Руслан взял кольцо как доказательство, чтобы проще и наверняка договариваться с Лилей.

Все-таки я оказалась права, утверждая, что характеры сестер ковались из стали высочайшей пробы. Удар был силен, но Дина его выдержала и даже сумела найти в себе силы дать отпор. Закаменев лицом и нервно сцепив руки у груди, она заявила:

– Хорошо, допустим, что кольцо действительно принадлежало Леониду. Только это еще ничего не доказывает! Шла война, мало ли что могло произойти. В те годы случались самые невероятные вещи.

– Здесь вы абсолютно правы. Чего уж невероятнее! Известного в городе человека убивают, тело закапывают под его собственным домом, а всем окружающим сообщают, что он погиб при бомбежке.

Дина поджала губы и язвительно усмехнулась:

– У вас богатая фантазия. Сначала обвинили Лилю в убийстве Руслана, теперь заявляете, что она и собственного мужа убила. С Русланом она покончила, потому что он ее шантажировал, а Леонида за что?

– Для его убийства тоже имелась причина, – уклончиво ответила я, мысленно ругая себя последними словами. Это ж надо так опростоволоситься! За этими бабскими истериками я и не заметила, как разговор приблизился к опасной черте. Еще одно неосторожное слово – и упоминания о картинах Галлера будет не избежать.

– Ну что же вы замолчали? – злорадно наступала на меня Дина. – Сказать нечего? Оболгали достойную женщину, а доказательств нет?

Нужно было срочно отыгрывать назад. Краем глаза я видела, как настороженно следил за разговором Павел Иванович. И я взорвалась:

– Да что вы ко мне пристали? А то сами не знаете?!

Дина отступила:

– А я здесь при чем?

– Хотите сказать, что труп под полом для вас новость? – язвительно улыбнулась я.

– С чего вы взяли, что я об этом знаю? – побледнела Дина.

– С того, что вы жили здесь во время войны вместе с сестрой и зятем! Продолжать или остальное сами додумаете?

– Нет! Это все ложь! Ложь! Вы не имеете права! – зашлась в яростном крике Римма.

На глазах постаревшая Дина сделала шаг в ее сторону и нежно взяла за руку:

– Не кричи. Она права. Все так и было.

Римма вывернулась, отскочила в сторону и, гневно сверкая глазами, закричала:

– Что было?! Что было? Ты соображаешь, что говоришь? Бабушка – серийная убийца?

– Про убийство Руслана ничего наверняка сказать не могу, а вот насчет Леонида... Римма, это правда! Лиля не поделила с мужем картины Галлера. Те, что во время войны Леонид забрал из местного музея.

Услышав ее откровения, я мысленно застонала. Ну вот и все! Теперь можно ставить большой жирный крест на своих планах. До картин мне не добраться! Павел Иванович сделает все, чтобы прибрать их к рукам, а он по этой части большой умелец, да и возможности его несравнимы с моими...

– Ты в своем уме?! Дед... Дед, на которого вы обе молились, оказывается вором?!

– Леонид сам сказал нам с Лилей об этом. Во время оккупации мы все жили в бывшем кухаркином доме. Этот занял немецкий офицер, а нас выселили туда. Не выгнали на улицу только потому, что Лиля знала немецкий, и ее заставили убирать в доме. Однажды мы сидели за ужином... На столе из еды только картошка, вместо электричества тлеет лучина. Тоска... Как-то незаметно для себя мы стали вспоминать довоенную жизнь, знакомых... Тут Леонид и обмолвился о картинах, но сказать, где именно он их схоронил, не захотел. Намекнул только, что картины в надежном месте. У них с Лилей из-за этого тогда разгорелся грандиозный скандал. Он отказывался говорить, а она бесилась и требовала сказать, где картины.

– Да зачем они ей были нужны? Она же ненавидела Галлера! – воскликнула Римма.

– Даже ты про эту ненависть знаешь, – грустно вздохнула Дина. – Действительно, отношения у них с Валерием Стефановичем были сложные... Сначала Галлер Лилей сильно увлекся. Буквально голову от страсти терял, и в результате появился портрет «Женщина-мечта». А потом наступило охлаждение...

– Это когда Галлер узнал, что Лиля строчит на него доносы в НКВД? – уточнила я.

Дина вздрогнула и посмотрела на меня диким взглядом.

– Какие доносы?! Откуда вы это взяли? – закричала она.

– Жена Галлера рассказала, она своими глазами их видела. Когда сидела в тюрьме, ей, пытаясь сломить, демонстрировали эти бумаги.

Удар оказался сильным, и крыть было нечем, но Дина не собиралась сдаваться. Поджав губы, она скорбно покачала головой:

– Я вижу, вы осуждаете мою сестру. Но это потому, что молоды и живете в другое время, а в той истории не все однозначно, и смотреть на нее можно по-разному. Вам это кажется подлостью, а она поступала в соответствии с собственными убеждениями. Лиля искренне считала Галлера врагом, французским шпионом и боролась с ним, как могла. Ей сказали, что она, советская гражданка и комсомолка, должна выполнить свой долг перед Родиной и помочь разоблачить врага народа. Поверьте, Лиля была убеждена, что делает благое дело. Ничего личного в ее поступке не было. Он ей даже немного нравился...

– Если поначалу неприязни не было, откуда же она взялась потом? Я б еще поняла чувство вины, но ненависть... – с искренним недоумением спросила я.

– Он ее оскорбил! Сначала написал отвратительный портрет с маской в руке, а когда она возмутилась, грубо высмеял. Заявил, что обижаться она должна на саму себя, а он, художник, просто перенес на полотно ее двуличную сущность.

– Все равно неясно. Если Лиля люто ненавидела Галлера, зачем ей тогда его картины? – раздался голос от окна.

Это Павел Иванович, упорно хранивший молчание, вдруг решил высказаться.

Дина обреченно пожала плечами;

– У нее гибкий ум, и она прекрасно разбирается в живописи. Лиля сразу сообразила, что война все покроет, а спустя время картины можно будет продать через черных маклеров и хорошо заработать.

– Ее муж, наверное, тоже так рассуждал, когда прихватывал их из музея. Только он просчет допустил. С женой делиться не захотел, – с ехидством заметила я.

Дина поникла головой и тихо, будто самой себе, прошептала:

– Не знаю я, что они там думали. Только мне до сих пор по ночам снится, как Лиля хватает с полки тяжелый каменный пестик и, не помня себя от ярости, бьет Леонида в висок. Столько лет прошло, а не забывается... А теперь вот еще Руслан...

– Я смотрю, вы больше не доказываете, что сестра не могла убить человека, – усмехнулась я.

Дина посмотрела на меня полными боли глазами:

– Конечно, для постороннего человека это звучит дико... только Лиля на самом деле не виновата. Она всегда была подвержена вспышкам беспричинной ярости и в тот момент себя не контролировала... – Дина сложила руки у груди и, переводя умоляющие глаза с меня на Павла Ивановича, попросила: – Не судите ее строго! Она сама не ведает, что творит. Поверьте, я говорю это вовсе не потому, что она моя сестра... если б вы знали ее так же хорошо, как я, то пожалели бы...

– Но ты сама Лилю не пожалела, рассказала об убийстве отца ее дочери. Теперь я понимаю, что моя мать имела в виду, когда кричала, что узнала все. Для нее твой рассказ стал шоком. Она возненавидела Лилю и с этим чувством отправилась на тот свет, – с мрачным видом заметила Римма.

Дина повернулась к ней и горячо воскликнула:

– Если б ты знала, как я жалею о том своем поступке! Не нужно мне было говорить! Не нужно! Пусть бы все так и оставалось в тайне. В конце концов, то было непреднамеренное убийство. Все произошло в порыве гнева, Лиля в тот момент себя не контролировала.

– Выходит, это сделала я!

Все головы разом повернулись на звук голоса. В дверях стояла бледная, с лихорадочно блестящими глазами Лиля.

Глава 23

– Лиля?! – вскинулась Дина. – Откуда ты взялась?

– Из погреба! Спасибо молодым людям, не поленились, обыскали сад.

– Из погреба?! – удивленно воскликнула Римма. – Так им же давно уже не пользуются, сама говорила: погреб старый и лазить туда опасно, в любую минуту может обвалиться.

– Так и есть, милая, только Дину такие мелочи никогда не смущали, – зло усмехнулась Лиля. Пройдя вперед, она опустилась на ближайший стул и насмешливо спросила у сестры: – Ну так что ты там рассказывала об убийстве Леонида? Интересная тема! Все рассказала? Сообщить, что была его любовницей, не забыла?

– Бабушка! – пискнула Римма.

– Что, милая? – Лиля с жалостью посмотрела на внучку.

– Это ведь неправда?

Лиля сделала вид, что не поняла Римму:

– Ты про Дину? Правда, родная! Она действительно была любовницей твоего деда Леонида и ужасно ревновала его ко мне. Никак не могла понять, почему ради нее, молодой и красивой, он не разводится со мной. – Лиля повернулась к сестре и с улыбкой спросила: – Тебе ведь так хотелось стать хозяйкой этого дома и фамильных драгоценностей Кайсаровых, верно, Дина? Ты им этого не сказала? Что ж ты так? А за что его убила, поделилась? Созналась, что как только услышала о картинах, так сразу возмечтала прибрать их к рукам? – Лиля насмешливо вздернула брови и с наигранным удивлением проронила: – Об этом тоже не сказала? Отчего?! Постеснялась? Напрасно, сестричка! Нечего тут стесняться! Это ведь я вышла замуж за состоятельного человека и смотрела в будущее спокойно. Знала, что мой ребенок нуждаться не будет, а ты-то была нищая! Ни профессии, ни мужа, ни желания работать... Это я так ненавидела Галлера, что до его паршивой мазни мне дела не было, а тебе его картины представлялись одновременно и компенсацией за не оправдавшую надежды любовную связь, и гарантией материального достатка. Потому ты так и добивалась от Леонида правды, потому так и бесновалась, когда он в ответ отмалчивался. А однажды во время очередного скандала ты сорвалась и запустила в него пестиком. В запале себя не помнила, а когда охолонула, то сообразила, что кончилось для тебя беззаботное существование. – Лиля разгладила складку на пыльной юбке и с мечтательным видом протянула: – Пришлось тебе соглашаться быть нянькой... Сначала у моей дочери, потом у внучки. – Она бросила косой взгляд в сторону застывшей Дины. – Знаю, сильно ты на меня злобилась, а отказаться не могла. Понимала, в тюрьме еще хуже будет. Одним утешалась: у тебя имелась возможность обыскивать дом в мое отсутствие. Думаешь, я не догадывалась, что ты при каждом удобном случае все обшаривала, разыскивая тайник? Ничего, в конце концов не нашла, но так и не поверила, что в доме картин нет. Потому и кипела злостью всю жизнь. – Лиля переменила позу, устраиваясь поудобнее, и задумчиво проронила: – Да, много пакостей ты мне, сестра, сделала... Мужа моего убила. Пусть нелюбимого, но все-таки уважаемого. Кстати, в его смерти не тебя, а меня обвинила та ненормальная, его бывшая сотрудница. – Лиля скорчила забавную гримаску. – Надо же! Донос на меня настрочила! Пришлось объясняться... Дочь мою настраивала против меня. После ее гибели я запретила тебе здесь появляться, и ты наконец исчезла из моей жизни.

– Ну зачем же ты так?.. Я тебя не забывала и всегда была рядом, – вымученно усмехнулась Дина.

– К сожалению, так оно и есть. Я-то думала, что ты успокоилась, но, как оказалось, ошиблась... Труп Руслана...

Дина не дала ей договорить. Она с жалостью посмотрела на сестру и проникновенным голосом произнесла:

– Лиля! Перестань! Мы обе отлично знаем твой нрав! Если Руслан действительно нашел останки Леонида и решил тебя шантажировать, то его гибель – точно твоих рук дело. Ты, такая гордая и вспыльчивая, снести этого не могла.

– Бабушка! Дина! Вы сошли с ума! Что вы наговариваете друг на друга? Руслана убил кто-то чужой! – в панике закричала Римма.

– К сожалению, Римма, ваша бабушка права. Руслана убила именно Дина, – подала голос я.

Терять мне уже было нечего, а потому и молчать не имело смысла.

– Дина... Убила Руслана?! Да зачем? Они же дружили... Руслан ее очень уважал, советовался... – с потерянным видом залепетал Римма.

– Как интересно! Ты мне этого не рассказывала, – заметила Лиля.

– Как я могла? – тут же вспылила Римма. – Ты бы меня запилила! Спинной мозг достала бы, требуя прекратить отношения с Диной.

– Естественно, – не обратив внимания на вспышку, спокойно кивнула бабка. – Ты этого по простоте душевной не понимала, но Дина сблизилась с Русланом только для того, чтобы через него узнавать, что делается в доме.

– Неправда! Дина любит меня, ведь я же выросла у нее на руках!

– Вы ошибаетесь, Римма, а Лиля права, – мягко заметила я. – Теплыми чувствами там и не пахло. Дина просто использовала Руслана. Несмотря на прошедшие годы, она так и не рассталась с надеждой найти картины. Она всегда была уверена, что Леонид Кайсаров спрятал их здесь. А где же еще можно хранить ценности, как не в собственном доме? А когда к ней явился Руслан и по дружбе рассказал о случайно обнаруженном тайнике, в качестве доказательства предъявил картину, Дина окончательно уверилась в своей правоте. Конечно, ей хотелось бы услышать из уст Руслана точное указание на местонахождение картин, но тот не был склонен откровенничать. О своей находке рассказал только потому, что намеревался картины украсть и продать, а нужных связей не было. Дина, с его точки зрения, в подобных делах разбиралась больше, ведь недаром же являлась родственницей самого Кайсарова. Думаю, она пообещала помочь, но это так... только для видимости. На самом деле она собиралась найти способ отобрать картины. Правда, убивать Руслана на тот момент она не планировала. Всеизменилось, когда он объявил о своем намерении шантажировать Лилю.

– Дине-то какое до этого дело? – удивилась Римма. – Не настолько она предана Лиле, чтоб идти ради нее на убийство.

– Да она меня ненавидит, – усмехнулась Лиля.

– Думаю, дело было не в Лиле. Она испугалась.

– Мне бояться нечего! – не выдержала мертво молчавшая все это время Дина. – Меня возмутила несправедливость! Этому пройдохе, явившемуся неизвестно откуда, сказочно повезло. Он случайно нашел то, на что никаких прав не имел.

Я мысленно умилилась:

«Надо же! Несправедливость ее обидела! Вор хотел присвоить картины, припрятанные другим вором! Если уж говорить о справедливости, то из всей нашей компании прав на эти картины не имеет никто. Живы прямые наследницы, но их в расчет никто не принимает...»

Дина между тем горячилась:

– Он имел наглость предложить мне деньги за посредничество и торговался при этом, ничтожество, как цыган на ярмарке. А ты тоже хороша! – развернулась она в сторону сестры. – Затеяла ремонт этого никому не нужного сарая! Дался он тебе! Знала же, что там под полом лежит!

Лиля на вспышку сестры отреагировала спокойно. Спорить не стала и лишь равнодушно пожала плечами:

– Кто же мог предположить, что он внутри копать начнет? Мне и в голову не пришло, что он туда сунется. Думала, пророет канаву снаружи, укрепит фундамент, стянет стену... По уму так оно и должно было бы быть... Соваться в дом – смысла никакого.

– Ты от кого смысла ждала? – взъярилась Дина. – От этого недоумка? Да он только вчера узнал, за какой конец лопаты держаться нужно, когда землю копаешь!

– Замолчи! Слышишь? Замолчи немедленно! – истерично вскрикнула Римма. – Ты не смеешь так говорить о Руслане!

Она кинулась к Дине и неминуемо вцепилась бы в нее, если бы не Лиля. Римму остановил ее окрик:

– Римма, прекрати!

Властный голос бабки подействовал на внучку магически. Она дернулась и замерла на месте, словно Лиля натянула невидимые поводья. Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась.

– Извините, что вмешиваюсь, – непринужденным светским тоном, будто только что и не случилось тягостной сцены, произнес Павел Иванович, – но странно, что вы труп под полом спрятали.

– А куда ж нам его было девать? – искренне изумилась Лиля.

Смешно, но мой бывший шеф растерялся:

– Ну можно, к примеру, захоронить на кладбище, по-людски.

– И как вы себе это представляете? Откуда бы он взялся, этот труп, если я всем сказала, что мужа разорвало на куски?

– Можно было бы свои действия не афишировать, – пожал плечами Павел Иванович.

– Тайком хоронить, что ли? – фыркнула Лиля. – Не обижайтесь, друг мой, но это вы странно рассуждаете. Как бы я его на то кладбище доставила? На себе бы потащила?! И вообще, не болтайте глупостей! Не все ли равно где лежать, когда переступишь роковую черту? По моему мнению, для тех, кто ушел из жизни, это уже никакого значения не имеет.

– И все равно я не понимаю... Зачем ты Руслана... – неожиданно пробормотала Римма, все это время сосредоточенно обдумывавшая что-то свое.

– Что тут непонятного? – снова взорвалась Дина. – Я знаю Лилю! На шантаж она бы не поддалась, а Руслан грозил милицией! И он действительно бы на нее донес! А если бы сестру, несмотря ни на что, посадили? Кто стал бы хозяином всему? Ты, Римма? Нет, все тот же Руслан!

– Почему ты так говоришь? – нахмурилась Римма.

– Да потому что и месяца бы не прошло, как он у тебя, дурочки, наследство бы и выманил. Ты ведь в него как кошка была влюблена и все бы ему отдала, лишь бы этот кобель был тобой доволен, – не глядя на нее, огрызнулась Дина и, обращаясь уже к остальным, в сердцах воскликнула: – Выходит, заезжий молодец получил бы не только картины, но и все добро, нажитое семьей Леонида. А это справедливо? Какие у него права на это? Никаких!

– И вы решили, что от него нужно избавиться. А как же картины? Со смертью Руслана исчезала надежда их найти, – заметила я.

Дина окинула меня высокомерным взглядом:

– Ничего подобного! Руслан стал мне не нужен. Я уже точно знала, что все спрятано здесь. Он проговорился, что тайник обнаружил случайно, во время ремонта, а последнее время он работал именно в этом доме. Тайник здесь! И ваши частые визиты сюда, Анна, тому лучшее подтверждение. Ведь вы тоже разыскиваете эти картины, верно?

Я неохотно кивнула. Теперь отрицать это было бы глупо.

– Тебе, Дина, все равно до них не добраться. Лиля тебя на порог не пустит, – запальчиво выкрикнула Римма.

Та «любимой» воспитаннице ничего не ответила, только презрительно усмехнулась. Вместо нее заговорила я:

– Дина все рассчитала. Она увязалась сопровождать Руслана на встречу с сестрой и, когда они оказались на участке, предложила сначала заглянуть в сарай. Наверно, объяснила это желанием посмотреть на останки дорогого ей человека. Судя по тому, как у Руслана пробит затылок, Дина улучила момент, подкралась сзади и неожиданно ударила его лопатой по голове. После этого сбросила труп в яму, присыпала землей и спокойно отправилась восвояси.

Лицо Риммы болезненно скривилось, но, вопреки ожиданиям, она не заплакала и не впала в истерику.

– Почему она сделала это здесь, в нашем саду? – тусклым от горя голосом спросила она.

– А это было частью ее плана. Труп Дине стал нужен как козырная карта в разговоре с сестрой. Если бы им не удалось договориться и Дина картины бы не получила, вот тогда в милицию поступило бы сообщение о теле. Материальной пользы, конечно, никакой, но ее чувство мести было бы удовлетворено.

– Никогда ничего не докажете, – с непоколебимой уверенностью объявила Дина. – Если дело дойдет до суда, я от всего отопрусь, а свидетелей нет.

Я посмотрела на нее с легким сожалением:

– Не хочется вас огорчать, Дина, но как раз со свидетелем все в порядке. Соседский мальчишка, имеющий привычку во время родительских разборок коротать время в кустах на задах Лилиной усадьбы, вас видел.

– Это ничего не доказывает!

– Парень точно помнит дату, потому что его отец в тот день сильно избил мать, и пришлось вызывать «скорую». Это был день исчезновения Руслана.

Мое сообщение стало для Дины неприятным сюрпризом. Она закусила губы, обдумывая, насколько ему можно верить. Остальные, каждый со своими чувствами, молча наблюдали за ней.

– Как же ты меня ненавидишь! – вдруг раздался задумчивый голос Лили.

Дина встрепенулась и с раздражением глянула на сестру:

– А за что мне тебя любить? Ты родила Леониду дочь и всю жизнь живешь без забот. Я тоже родила ему дочь! И ничего за это не получила!

Лиля ответила ей высокомерным взглядом и с издевкой заметила:

– Думать нужно было, дорогая! Но ты всегда сначала делала, а потом уж соображала. Сколько глупостей натворила – вспомнить страшно, но я, как ни странно, всегда тебя жалела и потому покрывала.

Слова сестры задели Дину за живое:

– Ха! Жалела она! Ты меня боялась! Боялась, что я расскажу компетентным органам о твоей связи с тем немцем, что квартировал в вашем доме. Это ты другим повествуй, как тебя унижали и принуждали делать черную работу! А я-то знаю, как было на самом деле.

Лиля спокойно согласилась:

– Конечно, знаешь! Я убирала, стирала и, как могла, ублажала того немца. За это получала от него консервы, ветчину, шоколад и приносила тебе, а ты их с удовольствием ела.

Дина сделала шаг вперед и ехидно спросила:

– Хочешь сказать, что мучилась ради меня? А про портфель с драгоценностями забыла? Тот, что присмотрела во время своих ежедневных визитов в дом? Теперь ты их выдаешь за фамильные, а ведь на самом деле они краденые! Помнишь ту ночь, когда наши вдруг начали наступление? Сначала налетели бомбардировщики, потом начали бить зенитки, потом заполыхали составы с горючим на железнодорожной станции... Ад кромешный! Все немцы, находящиеся в доме, похватали оружие и в спешке понеслись в город. А ты, воспользовавшись суматохой, заскочила в кабинет, благо у тебя был запасной ключ от дома, о котором твой постоялец не подозревал, и утащила портфель. Рисковала ты здорово! Если бы они вернулись и твой фриц обнаружил пропажу, нас бы всех, включая ребенка, поставили к стенке. Но ты всегда была везучая, повезло тебе и в тот раз. Немцы не вернулись, и все досталось тебе.

Динины откровения Лиле не понравились. Мигом растеряв свое спокойное высокомерие, она огрызнулась:

– А вот это тебя не касается! Я за них никого не убивала. А на тебе два убийства.

Если Дина и собиралась достойно ответить, то не успела. За дверью послышался топот, шумная возня и яростная матерщина. Створка с треском распахнулась, и запыхавшиеся охранники Павла Ивановича волоком втащили в комнату человека. Он сопротивлялся, но жестко заломленные за спину руки не давали ему возможности вырваться.

– Вот, под дверью подслушивал, – отрапортовал один из парней.

– Ты зачем в дом залез, паскуда? – сердито спросил другой и для большей доходчивости ощутимо встряхнул пленника.

– Вы что делаете?! Это же Максим, внук Дины! – вскрикнула Римма.

– Добро пожаловать, родственничек, – насмешливо обронила Лиля.

А Дина сорвалась с места, подскочила к парням и сердито потребовала:

– Отпустите его! Он со мной.

– С ней, с ней, – охотно поддержала ее Лиля. – Они, наверное, пришли меня допрашивать, но им, бедолагам, не повезло. Натолкнулись тут на целую компанию.

– Скорей уж Дина услышала о сломанной калитке, переполошилась и прибежала узнать, в чем тут дело, – не согласилась я.

Ответить Лиля не успела, в разговор вмешалась Римма:

– Бабушка, ты о чем? Как это «допрашивать»?!

– Очень просто, милая, – с равнодушным видом откликнулась Лиля. – С применением угроз. Анна все верно сказала. Моя дорогая сестренка действительно пугала меня трупом Руслана, принуждая сказать, где спрятаны картины.

– Вы сказали? – моментально заинтересовался Павел Иванович.

– Говорить нечего! Картин у меня нет, – отрезала Лиля, даже не повернув головы в его сторону.

Римма заметалась по комнате, нервно заламывая руки:

– Ах, да забудьте вы про эти картины! Дались они вам! Бабушка, что ты говоришь о допросах? Какие допросы? Где?

– Успокойся, милая, и держи себя в руках, – строго осадила ее Лиля. – А что касается допросов... Как думаешь, куда я исчезла?

Римма смотрела на бабку остановившимся, непонимающим взглядом. Та чуть слышно вздохнула и, как малому ребенку, принялась неспешно объяснять:

– Поздно вечером пришла Дина. Не одна, с внучком. Я открыла Дине, а то, что рядом стояла молодая женщина, меня в тот момент не насторожило.

– Какая женщина, ты же сказала, Дина с Максимом пришла, – нервно воскликнула Римма.

– Так и было, – устало кивнула Лиля. – Только одет он был в женское платье. И, предваряя очередной вопрос внучки, поспешно пояснила: – Для маскировки, хотели врасплох меня застать и не прогадали. Когда они на меня набросились, достойного сопротивления я не оказала. В результате меня скрутили и отволокли в погреб. Спрашивали, само собой, о картинах. Когда поняли, что ничего не добьются, заявили, что, пока не скажу правды, оттуда не выйду. Заперли дверь и ушли.

– Через заднюю калитку, – услужливо подсказала я. – Соседский паренек в очередной раз отсиживался в кустах и видел, как Дина с Максимом выходили.

– Вы не ладите с Диной... Это я еще понять могу. Но Максим... Он зачем в эту историю ввязался? – пробубнила Римма.

Лиля покосилась на внучку. В ее взгляде ясно читалось сожаление, что та не пошла в нее ни хваткой, ни умом.

– Ради денег, милая! На кон поставлено много, а бабушка Дина одна бы не справилась. Возраст и силы уже не те! Вот и вызвала внука на помощь, – с серьезным видом пояснила Лиля.

– А тут еще я неожиданно появилась и добавила им хлопот, – вмешалась в разговор я. – Пришлось Максиму оставить все дела и заняться мной.

– Как он вообще о тебе узнал? – с недовольным видом осведомился Павел Иванович.

Я вполне могла бы ему не отвечать. Он теперь мне был никто и не имел никакого права требовать с меня отчета, но я все-таки ответила. Самой хотелось.

– Случайно. В день приезда я отправилась в музей разведать обстановку. Во время разговора с бывшей сотрудницей Леонида Кайсарова в дверях зала мелькал чей-то силуэт. Тогда, занятая беседой, я на сей факт внимания не обратила. В памяти, однако, он отложился, и потом, когда началась слежка и я пыталась понять, что же стало ее причиной, это воспоминание меня беспокоило. В конкретную мысль долго не оформлялось, но щемило, как заноза.

– Квалификацию теряешь, – сердито засопел бывший шеф. – Расслабилась. Всегда говорил, нужно быть собраннее.

– Учту, – мимоходом ответила я. – Максим, очевидно, подслушал, что меня интересуют картины Галлера. Его это насторожило, и он принялся за мной следить.

– Плохо работать стала, – проворчал Павел Иванович. – Как можно вести себя с такой прискорбной беззаботностью!

Я на его воркотню внимания не обратила. Он мне больше не хозяин, и за свои промахи я отвечала только перед собой.

– Максим проводил меня до гостиницы, убедился, что я собираюсь там остановиться, и уехал. Правда, не насовсем. Через некоторое время он вернулся и за скромную мзду без труда получил у портье все известные тому сведения обо мне. Очевидно, они его заинтересовали, раз поздно вечером того же дня он заселился в соседний номер.

– И не побоялся, что дежурный его узнает?

– Нет, потому что справляться обо мне он явился под видом женщины.

– Что?! – просто обалдел один из охранников. – Бабой вырядился?

– Он что, с голубизной? – брезгливо осведомился второй.

Их реплики вызвали у Максима приступ бешенства, и он яростно забился в руках державших его парней. Опасаясь, что может возникнуть потасовка, я крикнула:

– Тихо, вы! Он не гей, а актер – и гримироваться для него дело обычное. А одежду, вероятно, позаимствовал из гардероба бабушки. Недаром все в один голос твердили, что вид у женщины был странноватый.

Максим хотел возразить, но я его перебила:

– Оставь! Я обыскала твой номер. Помнишь, мы праздновали твой день рождения и ты вышел в коридор? Пока ты разговаривал по телефону, я пошарила в шкафу и нашла там и бабушкины платья, и знаменитую шляпку, которая всем так запомнилась. Косметический набор тоже там лежал, на верхней полке.

– А зачем Максим поселился в гостинице? – оглядывая всех по очереди, с недоумением спросила Римма.

Я с раздражением подумала, что Дина права, уверяя, что ее внучка умом не блещет.

– Хотел быть в курсе моих дел, – сквозь зубы пояснила я. – Например, на следующее утро он уже ехал следом.

– И ты не заметила? – тут же возмутился патрон. – В таком маленьком городе? Да здесь же почти нет движения!

– Не заметила, – огрызнулась я. – Все мое внимание занимал другой преследователь.

Павел Иванович тут же заинтересовался:

– Еще один?

– Да, но, как выяснилось позже, безобидный. Два энтузиаста, сотрудница местного музея и ее муж, заподозрили меня в желании завладеть картинами Галлера. Движимые патриотическими чувствами, они решили помешать мне в этом неправедном деле. Потому и следили.

– Это неинтересно! – перебил меня Павел Иванович и нетерпеливо кивнул в сторону Максима: – Про этого шустрика рассказывай!

– Максим проводил меня до музея и в кафе сделал попытку познакомиться. Она не удалась, тогда он прилепился ко мне и принялся следовать за мной по всем адресам, что я посещала.

– И ты это допустила?! – ужаснулся патрон.

– Говорю же, все внимание было сосредоточено на первом филере!

Павел Иванович скорбно покачал головой. В былые времена он, конечно, повел бы себя иначе. От его воплей и топота дым бы стоял коромыслом, но то раньше, а теперь ему ничего не оставалось, как осуждающе вздыхать. Довольная, что хоть чем-то могу ему досадить, я с удовольствием продолжала:

– Ничего страшного, первый адрес оказался пустышкой. Когда мы подъехали к гостинице, я свернула на стоянку, а Максим, пользуясь моментом, подрулил прямо к крыльцу. В результате ему удалось перехватить меня в холле и все-таки познакомиться.

Мне казалось, я объясняю вполне доходчиво, но Римма упрямо ничего не хотела понимать.

– Зачем? Зачем ему с вами знакомиться? – в недоумении свела она брови.

– Знакомство предполагает личный контакт и дает возможность даже из самого невинного разговора почерпнуть информацию, – менторским тоном пояснил Павел Иванович, хотя его никто не спрашивал.

– Проводив меня до номера и убедившись, что я не собираюсь никуда выходить, Максим побежал к себе. Нацепив бабушкин наряд, он отправился в адресный стол.

– С какой целью? – строго спросил патрон.

– Несколькими часами раньше я туда заглядывала, и его, естественно, заинтриговало, чьи же адреса я разыскиваю. Тогда зайти следом за мной, да еще в собственном обличье, он не рискнул. Вот потом и кинулся наверстывать упущенное.

– Ему удалось узнать что-то стоящее? – занервничал Павел Иванович.

– Служащая меня уверяла, что говорить с явившейся к ней с расспросами женщиной отказалась. В любом случае назад Максим вернулся как раз в тот момент, когда я выходила из гостиницы. Видя, что я собираюсь уезжать, двинулся следом. Как иначе он мог узнать, что я отправляла телеграмму в Москву?

– Кому была телеграмма? Зачем? – немедленно потребовал уточнения бывший патрон.

Конечно, можно было и не отвечать, но я не стала вредничать:

– Легенду лепила. Телеграмму послала вымышленному лицу, надеясь спровоцировать преследователей на более активные действия и заставить раскрыть свои планы. С той же целью заглянула в коммуналку. Короче, вызывала огонь на себя.

– Дилетантство, – презрительно фыркнул Павел Иванович.

– Возможно, но ничего другого мне в голову в тот момент не пришло.

– Потому что думать ленишься, – ехидно прищурился бывший шеф.

Твердо решив не обращать внимания на его подначки, я упрямо продолжала:

– Определенные результаты это принесло! Телеграмма их заинтриговала, и вечером они с Диной явились ко мне в номер. Максим, снова обряженный в женское платье, постучал в дверь и, когда я открыла, ударил меня в висок. – Я повернулась к нему и заметила: – Не выливай на себя одеколон в таком количестве. Тебя по нему даже с закрытыми глазами можно распознать. И голос нужно менять, когда разговариваешь с жертвой!

– Ты меня узнала? – спросил Максим и выглядел при этом страшно глупо.

– Тебя узнать большого ума не требовалось, – отмахнулась я. – Твоя напарница ввела меня в заблуждение. Кстати, Дина, убивать Лену необходимости не было.

– Что за Лена? – тут же влез в разговор дотошный Павел Иванович.

– Молоденькая горничная, влюбленная в Максима.

– И за это ее убили?

– Нет, конечно! Убили ее за то, что она случайно увидела Дину, ранним утром выходящую из номера внука. Видно, бабушка побоялась покидать гостиницу сразу после допроса. Коридоры были уже пусты, и ночная дежурная обязательно бы ее заприметила. Вот она и рассудила, что безопаснее провести ночь в номере внука, а утром спокойно уйти. Все бы обошлось, но, на беду, как раз в тот момент, когда Максим выпускал бабушку в коридор, мимо с букетом шла Лена. Увидев Дину, влюбленная глупышка решила, что Максим провожает любовницу, и мгновенно расстроилась. Конечно, никаких прав на Максима она не имела. Многозначительные взгляды и улыбки, что он ей отпускал, ровным счетом ничего не значили. Парень видел, что нравится девушке, и забавлялся со скуки. А она им увлеклась всерьез. Именно поэтому вид выходящей из его номера женщины так ее задел. А поскольку Лена была девушкой импульсивной и не слишком далекой, то с нахлынувшими чувствами не справилась. Максиму в такой ситуации следовало бы приложить все усилия, чтобы умаслить ее, а он, застигнутый врасплох, сначала нагрубил, а потом еще и пригрозил, посоветовав держать язык за зубами. Угрозы девушка не восприняла, а вот на Максима обиделась еще больше. Желая его уязвить, она сначала перешла работать на другой этаж, а потом и вовсе уехала в деревню. Жаль, не навсегда.

Когда мы с ней случайно встретились на празднике города, она все еще пылала обидой на Максима и горела желанием открыть мне глаза на его непорядочность. К сожалению, нас заметила Дина и, возможно, даже услышала, как Лена пообещала прийти в гостиницу и все мне рассказать...

Я повернулась к Дине и укоризненно сказала:

– Зря грех на душу взяли. Лена была настолько недалекой, что истинное значение увиденного не поняла. И ее смерть ничего не изменила, я вас все равно вычислила. После того злополучного вечера, когда вы с Максимом напали на меня, я уже точно знала, что он работает в паре с женщиной. После туманных намеков Лены на пожилую любовницу, тайком покидающую номер Максима ранним утром, поняла, что его подельница должна быть дамой в возрасте. Сознаюсь честно, долгое время я не принимала вас во внимание и на эту роль примеряла совсем других женщин. Первые туманные подозрения зародились после встречи с единственным другом Руслана, Игорем. Из разговора я получила некоторое представление о характере Римминого супруга. Такой осторожный и скрытный человек, какой, чужому бы не доверился. Руслан был приезжий, кровной родни в городе у него не было. Значит, оставались родственницы жены, а их у нее имелось всего две. Лиля отпала сразу, и тогда на первый план выступили вы. Очень кстати позвонили из Москвы мои знакомые. Они занимались проверкой биографии Максима и выяснили: его мать родом из этого города и фамилия ее Самойлова. Вы ведь тоже Самойлова, Дина?

– И что будем делать? – недовольно спросил один из охранников.

– Никто ничего делать не будет, – властно заявила Лиля. – Это наши с Диной дела, сами и разберемся. А вы все уходите и забудьте обо всем, что здесь произошло.

– Бабушка, – попыталась возразить Римма, но под ее ледяным взглядом сникла.

– Римма, отправляйся домой! – приказала Лиля, и внучка покорно покинула комнату. – Максим, тебе тут тоже делать нечего, – продолжала раздавать указания Лиля, – отправляйся в гостиницу, собирай вещи, и чтоб духу твоего в городе не было. Ясно?

– Отличная мысль, – одобрительно пророкотал Павел Иванович.

Охранников заявление Лили тоже обрадовало, и они этого не скрывали. Выпустив из рук Максима, застыли у двери, ожидая только знака хозяина, чтобы уйти.

– Максим останется со мной! – заявила Дина.

Лиля усмехнулась и, демонстративно игнорируя сестру, обратилась к моему патрону:

– Павел Иванович, окажите любезность, заберите этого молодого человека с собой. Доставьте его в гостиницу и проследите, чтобы он уехал в Москву. Я в долгу не останусь.

Дверь в столовую приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Риммы:

– Бабушка, можно я во дворе посижу?

– Нет, дорогая. Иди домой и не волнуйся. Все будет хорошо!

Я ехала в машине, когда зазвонил мобильник.

– Анна? Здравствуйте! Вероника Галлер беспокоит. Вы оставляли свой номер...

– У вас что-то стряслось?

– Это не телефонный разговор, но мне нужна помощь. Можете со мной встретиться?

– Не в ближайшие дни. До среды я занята, а в четверг обязательно приеду. Время терпит?

– Никуда приезжать не нужно, я сейчас в Москве. Звоню из универмага «Московский». Если не трудно, подъезжайте немедля, у меня мало времени.

– Еду!

– Отлично, буду ждать на ступенях магазина.

Всю дорогу до трех вокзалов я ломала голову, что же могло стрястись у Вероники Галлер. После нашего с Павлом Ивановичем возвращения в Москву прошла неделя, и все это время я старалась избавиться от жестокого разочарования. Я отлично понимала, что картины Галлера потеряны для меня навсегда, но смириться с этим оказалось чертовски трудно. Я убеждала себя, что неудачи в моей профессии неизбежны, что будут еще другие картины, которые я смогу добыть, и потому расстраиваться не стоит. Мне почти удалось уговорить себя, но тут раздался звонок дочери Галлера, и мое хрупкое спокойствие пошло прахом.

Веронику Галлер я нашла у центрального входа в магазин. За то короткое время, что мы не виделись, она абсолютно не изменилась. Все то же старенькое платье, те же стоптанные, но начищенные до блеска туфли...

– Рада видеть вас снова, Вероника Валерьевна. Как поживаете? Какие новости?

– Мы с мамой живем по-прежнему. Плохо. Что касается остальных жителей нашего захолустного городка, то все от мала до велика обсуждают исчезновение Дины.

Заметив на моем лице изумление, Вероника Галлер поспешно кивнула:

– Точно! В городе ее нет!

– Куда она могла деться? – насторожилась я. Вероника равнодушно пожала плечами:

– Кто знает? Сбежала! Испугалась и сбежала.

– Чего испугалась?

– Тюрьмы! Римма обвинила ее в убийстве своего мужа! И даже заявление в милицию подала! А Дина вечером того же дня исчезла! Город гудит. Никто ничего толком не знает, но сплетен полно. Мама говорит, если Дина действительно совершила убийство, то ее сей факт не удивляет. Эти сестрички всегда была взбалмошными!

– А Лиля? Она что говорит?

Вероника Галлер с насмешкой глянула на меня:

– Вы Лилю не знаете? Молчит!

Лилю я узнала достаточно хорошо и иной реакции от нее не ожидала. Другое дело, что скрывалось за этим молчанием. Я не исключала, что еще одно убийство. Римма, без сомнения, отправилась в милицию, не поставив бабку в известность. Та никогда бы ей этого не позволила. Лиля собиралась разобраться с сестрой по-тихому, не вынося семейный сор из избы. Однако Римма проявила самостоятельность, и ситуация вышла из-под контроля. Необдуманный поступок внучки грозил Лиле неприятностями. Она знала, Дина не станет молчать. Она обязательно попытается напакостить сестре, обвинив ее в убийстве Кайсарова. Если даже Лиля сумеет оправдаться, это ничего не изменит. В городе ее в любом случае будут считать соучастницей, ведь она столько лет покрывала убийцу. Для Лили это стало бы катастрофой. Она привыкла быть уважаемой вдовой заслуженного человека. Этакой королевой маленького городка. Пусть нелюбимой, но всеми почитаемой. Расстаться с этим статусом было выше ее сил. Ей проще убить Дину. В конце концов, Лиля с Диной друг друга стоили!

– Анна, мне нужны деньги! – прервала мои размышления Вероника Галлер.

Поскольку я так и думала, то без лишних слов спросила:

– Сколько?

Дочь Галлера с достоинством покачала головой:

– Я не прошу в долг.

– Тогда что?

– У меня к вам предложение.

Вероника Валерьевна помолчала, собираясь с мыслями, потом сообщила:

– Я знаю, что вас интересуют картины моего отца. Из-за них вы и приезжали в наш город.

– Допустим, – осторожно проронила я.

– Да что теперь-то скрытничать? – усмехнулась она и деловым тоном сообщила: – Картины у меня, и я хочу их продать. Срочно. Нужных связей не имею, поэтому предлагаю вам стать моим агентом. За труды хорошо заплачу.

– Вы знаете, где находятся картины?!

– Конечно. В банковском сейфе. Здесь, в Москве. Я сама их туда и положила, – усмехнулась дочь Галлера, явно забавляясь моей оторопью.

– Откуда они у вас?

– Их принес к нам в дом Леонид Кайсаров. Это случилось на рассвете того дня, как немцы вошли в город. Тетке сверток отдал и сказал, что это мое наследство.

– Объяснил, откуда их взял?

– Она не успела спросить. Кайсаров тут же ушел, только попросил никому и никогда о них не говорить. Мог бы и не предупреждать, тетка и сама это понимала.

– Ваша матушка знает о них?

– Нет, конечно! Она ненавидит все, связанное с творчеством отца. Считает картины главной из причин той беды, что свалилась на нашу семью. Попади они к ней в руки, мама, не задумываясь, их бы уничтожила.

– Как я догадываюсь, в Москву вы их перевезли не так давно. А до этого где хранили?

– На чердаке, в старом сундуке. В банк поместила после того, как недосчиталась одной. Я точно знаю, ее украл тот рабочий, что ремонтировал у нас кровлю. Он потому и исчез, ничего не закончив.

– Как вы могли такое допустить?

– Выхода не было. В комнату принести не решилась, мама бы обязательно заметила. Вот и понадеялась, что шарить среди старых вещей, кучей наваленных на чердаке, человек поленится. Ошиблась, что ж поделаешь... Однако это все в прошлом, а меня интересует настоящее. Согласны мне помочь?

– Вы столько лет таились, а теперь вдруг решили раскрыться. Почему?

Вероника Галлер задумчиво посмотрела на меня и с легкой грустью произнесла:

– «Почему»... Короткое слово, а ответить на него трудно. Сначала было не до картин... Какие картины, когда мы с теткой пытались элементарно выжить? Тряслись от страха и делали вид, что мы вовсе не те Галлеры, один из которых был расстрелян как французский шпион, а другая отбывает срок в лагере. Тетка, из опасения, что я случайно проговорюсь, даже не намекнула мне, что нам вернули работы отца. Потом отпустили маму... Она приехала худая, колючая. Тетка опять промолчала о картинах, потому что одно упоминание о них приводило маму в ярость. Правда, когда мама уж чересчур сильно нападала на отца, тетка, нежно его любящая, не выдерживала и становилась на защиту. Вот тогда я и узнала, что отец раньше жил во Франции, потом вернулся...

– Вы не знали, что ваш отец был очень известным художником? – не поверила я.

– Нет, – спокойно подтвердила Вероника Валерьевна. – А откуда бы я могла это узнать? О нем нигде и никогда не упоминалось, он был просто вычеркнут из жизни. Тетка, напуганная случившимся на все оставшиеся годы, на мои вопросы отговаривалась туманными фразами. А позже, когда я все узнала... Как можно было мне, далекой от искусства, определить, насколько хорошим художником он был? Высказывания и мамы, и тетки слишком пристрастны. Это я отлично понимала и ни одной, ни другой не верила.

– Но ведь существовала экспозиция в местном музее, к вам приезжали журналисты, коллекционеры.

– Это все произошло значительно позже.

– И неужели после этого у вас не появился соблазн продать картины и наконец зажить по-человечески? Ведь вы так бедствуете.

– Возникали! И не раз! Но ведь страшно! Очень страшно! Мы с мамой всего лишь две старые женщины, и за нами никого нет. Нас можно обмануть, ограбить. Да просто убить и все забрать! Защитить нас некому. И потом... сколько стоят эти картины? Я в этом ничего не понимаю и, признаюсь честно, боюсь продешевить.

– Можно было съездить в Москву, в тот же Пушкинский музей, проконсультироваться.

– Конечно, можно. Только в музее тоже люди работают! Поймите, я всех боюсь и никому не верю!

Мне страшно признаться, что я вообще владею этими картинами!

– И тем не менее откровенничаете со мной. Почему? Вы ведь меня почти не знаете. А вдруг я вас обману?

Вероника Галлер улыбнулась:

– Не обманете! Я очень внимательно присматривалась к вам. Вы добрая!

При этих словах я почувствовала себя неуютно, а она озабоченно нахмурилась:

– Предлагаю за работу третью часть от продажной стоимости картин. Не мало?

– Нормально, особенно если постараться и продать по хорошей цене.

Оглавление

Валентина Демьянова Фам фаталь 

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Пожертвовать