Когти Тьмы [Семён Нестеров nestor] (fb2) читать онлайн

Семён Нестеров Когти Тьмы

Глава 1. Страх

А правда велики ль глаза у страха,

Или от ужаса расширены зрачки,

У тех, кто в ожиданье взмаха,

В защите тщетно выставляет кулачки?

Примерно за 30 лет до падения барьера.

Бесконечный, всеобъемлющий, дикий страх гнал вперёд. Мальчишка, не разбирая дороги, мчался сквозь лес, перемахивая через поваленные деревья, продираясь сквозь сучья и перепрыгивая овраги с лёгкостью заправского атлета. Он не обращал внимания на царапины, ушибы и разорванную одежду. Что значат такие мелочи по сравнению с жизнью? Страх прибавлял сил, заставлял заглянуть за пределы возможностей, но несмотря на все усилия, погоня всё равно настигала. Позади слышался лай бешенной своры. Мальчику чудилось, что они уже совсем близко, он практически наяву ощущал, как в него впиваются цепкие зубы гончих, как взъярённые псы рвут его в клочья… Но пока ещё оставалась хоть какая-то надежда, он продолжал бежать.

Остров Хоринис был не велик, но в нём хватало лесов, полей, оврагов и гор, пронизанных пещерами и ущельями. Проблема была в том, что мальчик не имел ни малейшего представления о местности. Он был здесь чужаком и мог рассчитывать лишь на природное чутьё и везение. Впрочем, даже времени подумать у него не было — все его силы отнимала дикая гонка со смертью. Он не мог рассчитывать ни на чью помощь, весь мир сейчас был его врагом. Глядя на бегущего оборванца, трудно было подумать, что ещё пару лет назад, он был единственным сыном и наследником не самого богатого, но и далеко не захудалого лорда-паладина. Было время, когда жизнь казалась лёгкой и беззаботной, а самым страшным было корпеть над книжками, которые строгий отец порой заставлял выучивать чуть ли не наизусть. Светский этикет, гербы знатных родов, история королевства Миртана, астрономия, музыка… Зачем всё это, если никакие из этих знаний не могут спасти от смерти? Даже уроки стрельбы и фехтования никак не помогут безоружному пареньку уйти от погони. Можно было надеяться лишь на чудо.

Беглец уже практически выбился из сил, каждый вдох отдавался щемящей болью в боку, горло пересохло и горело, ноги двигались автоматически, лишь потому что разум во что бы то ни стало запретил останавливаться. Остановиться значило умереть, а этого двенадцатилетний мальчик не мог себе позволить. Ему ещё предстояла долгая жизнь… и долгая месть. Погибнуть сейчас означало предать память матери, а подвиг и жертву отца сделать напрасной. Нет, Герман Вейран, сын знаменитого борца за равенство и справедливость — Гаронда Вейрана, в последние месяцы своей нелёгкой жизни ставшего также известного, как Огненная Борода, не мог позволить себе роскоши сдаться. Кроме Германа, никто больше уже не мог отомстить. Все сторонники отца были мертвы, отправлены на каторгу или же забились в самые глубокие норы, стараясь искоренить всякую память о своём «тёмном» прошлом. Восстание захлебнулось, несмотря на ранний успех. Проклятые маги, как всегда нашли выход. Зазнавшиеся служители Инноса, напыщенные индюки, пухнущие от собственной значимости, получили хорошую трёпку, но смогли быстро зализать раны, перегруппироваться и контратаковать. Их было слишком много, войска слишком хорошо обучены и экипированы. Повстанцам нечего было им противопоставить. Те крохи знаний, что Гаронд успел донести людям, не могли тягаться с умениями настоящих боевых магов и выучкой паладинов. Восставших нашли даже в их последнем пристанище, даже в том дальнем углу, в который они забились после поражения на континенте.

Слишком опасной была ересь, слишком много сердец всколыхнула. Да и покуситься на святую святых Миртаны было ошибкой. Естественно, король бросил все доступные ему силы в Хоринис, как только потерял контроль над поставками руды. Даже граф, сначала обещавший поддержку мятежникам, отвернулся от них, сдался и продал все свои земли за бесценок, лишь только королевские войска показались на пороге. Только поддержка местного ордена Аданоса спасла от мгновенного поражения, но теперь и их крепость лежит в руинах. А отец… отец остался в том ущелье, в котором враги устроили обвал в самый неподходящий момент. Побережье было уже так близко — через ныне заваленный проход в долину рудников до города Хоринис было рукой подать. Быть может, кому-нибудь из отступающих удалось бы пробраться в город или где-то в его окрестностях найти капитана корабля, который помог бы сбежать, скрыться, с проклятого острова… Ещё были места отступления, можно было двинуть на южный архипелаг, затаиться там. Но не судьба.

Из всех пленённых мятежников пощадили лишь Германа, мальчишке тогда ещё не исполнилось одиннадцати. По ходатайству одного из магов его отправили в монастырь Инноса. В монастырь! Что может быть хуже? Сына Гаронда трясло при виде красноризцев, единственным желанием было всадить им нож меж лопаток. А в монастыре он должен был выказывать уважение, слушать, учиться «мудрости», перевоспитываться. Всё его естество вскипало от одной мысли о такой жизни, но он оказался хорошим актёром, и вскоре маги даже поверили, что юнец покорился, принял истинную веру. И теперь они поплатились за свою беспечность. Амулет отца вновь оказался в руках законного наследника, двое магов были убиты во сне, а он свободен. Почти свободен.

Лай собак становился всё ближе. Псы мчались по свежему следу, не задерживаясь. Парень здорово насолил магам своей выходкой, к его поимке подключили даже королевских егерей, отряд которых как раз кружил поблизости. Не повезло, кто же мог это предвидеть? В итоге, беглец даже не успел добраться до города, а его уже настигли преследователи. И это несмотря на то, что он замёл следы, спрыгнув со стены стоящего на отвесной скале монастыря прямо в озеро. Лишь чудом он пережил этот прыжок и не разбился о камни, но риск того стоил, а другого способа сбежать из монастыря попросту не существовало — единственные ворота хорошо охранялись. И вот теперь, когда он так близко подобрался к осуществлению своей мечты, когда практически вновь стал свободен, всё грозило сорваться. На этот раз судьи не будут столь милосердны. Впрочем, какие там судьи? Скорее всего собаки разорвут его на куски ещё до прибытия егерей.

Быть может, пока не поздно, стоило забраться на дерево? Тогда он мог хотя бы рассчитывать на суд. Герман раздумывал недолго — при мысли о том, что убийцы отца вновь заполучат его в свои руки, ему становилось не по себе. Нет, о компромиссе не было и речи — либо свобода, либо смерть. Паренёк, наконец, пересёк полоску леса и упёрся в горный массив. Пути вперёд дальше не было, только сворачивать, а значит, облегчить работу преследователям, укоротить им путь. В отчаянии он сходу налетел на скалу, попытался вскарабкаться наверх, но тщетно — она была практически отвесной. В поисках более удобного подъёма, мальчик кинулся бежать вдоль хребта, глазами жадно выискивая уступы, за которые можно было бы ухватиться. Он сбился с взятого темпа бега, и теперь боль и усталость накинулись на него с удвоенной силой. Беглец уже начал думать, что всё потеряно, уже почти был готов отказаться от задуманного, когда за очередным поворотом скалы, ему вдруг открылся вход в пещеру. Это мог быть тупик, ловушка. Кроме того, в пещере могли таиться дикие звери, могло быть логово медведя или мракориса. Эти хищники расправились бы с пацанёнком в мгновение ока. Но даже горстка кротокрысов или пара гоблинов, несли для него не меньшую угрозу. Однако лай собак заставил его забежать внутрь.

Глаза привыкли к темноте быстро, в лесу тоже было не слишком солнечно. В полумраке пещеры мальчик увидел нечто, напоминающее рукотворное сооружение — не то низенький алтарь, не то постамент или какую-то каменную платформу. Кроме этого в пещере не было заметно ничего примечательного, она была маленькой и пустынной. По какому-то невероятному стечению обстоятельств звери держались подальше от этого места. Назад дороги не было, и потому мальчик бросился к постаменту. Он не успел ни разглядеть, ни ощупать свою находку, как мир вдруг встал с ног на голову, его будто бы подхватила неведомая сила, подкинула в воздух словно пушинку и пережевала, захватив в свою бездонную пасть. Видно, не распробовав свою добычу, неведомый охотник выплюнул мальчика, распластав на полу. На каменном полу, которого ещё какую-то секунду назад нигде поблизости не наблюдалось. Но мальчик не успел толком удивиться, от удара он потерял сознание.

Глава 2. Точка невозврата

Закончиться любому шляху

Придёт черёд.

Дороги нет, поддашься страху

Идти вперёд?

Пока Герман лежал без чувств, разум его терзали видения. Несколько фрагментов из его короткой жизни врезалась в его память настолько прочно, будто её впечатали туда калёным железом. Одно из воспоминаний было о том дне, когда его жизнь безвозвратно переменилась. Мир и беспечность всё ещё витали в воздухе, но незримая угроза уже набирала силу. Именно события того дня стали точкой невозврата, после которой вся жизнь пошла под откос и превратилась в бесконечную гонку со смертью.

— Герми, золотце, подойди ко мне, — слабым голосом произнесла лежащая на кровати женщина, закутанная в одеяло.

— Да, матушка, чего Вам угодно, — Герман сделал несколько шагов вперёд и оказался у самого изголовья кровати.

— Просто хочу поглядеть на тебя, поговорить, — мать слабой рукой коснулась мальчика и улыбнулась. Лицо её было бледным и измождённым, неизлечимая болезнь мучала её уже ни один год, заставляя то и дело исходить ужасающим кашлем с кровью. Сейчас ей было будто бы немножко лучше, но Герман знал, что это лишь временно. Приступы случались по много раз в день.

— Как твоё обучение, сынок? — продолжила мать расспросы.

— Прекрасно, матушка. Мастер Зеран мной доволен, мы как раз закончили очередной трактат по астрономии, написанный… хм… как же зовут этого… философа…

Мать улыбнулась:

— Не важно, милый. А как продвигаются другие занятия?

— В верховой езде и фехтовании мне нет равных, матушка! Сегодня на деревянных мечах я победил троих дворовых, нападавших на меня одновременно. Отец говорит, что такие упражнения куда больше походят на реальный бой, чем схватка один на один. А из лука я сегодня попал в мишень с пятнадцати шагов, — в словах мальчика чувствовался энтузиазм, эти упражнения определённо доставляли ему радости куда больше, чем астрономия.

Увлечённый рассказ мальчика прервал зашедший в комнату мужчина:

— Опять хвастает своими успехами? Победа над тремя крестьянами ничего не стоит. В жизни враги куда более искусны.

— Ну, я же только учусь, — попытался оправдаться мальчик.

— Конечно, сынок. Но не забывай, что изучать искусства, науку и ремёсла не менее важно. Чтобы стать настоящим лидером, нужно иметь представление обо всём, а во многом быть лучшим. Помнишь, что об этом говорил Фома Трелисский?

— Ну… — Герман не знал, что ответить, все цитаты будто бы вывалились из его головы.

— Лишь тот, кто впереди, может вести за собой, — пояснил отец и слегка потрепал сына по волосам, — иди, воробушек, учись дальше. Нам с матерью нужно поговорить.

Конечно, Герман не мог ослушаться отца. Он вышел, и то, о чём говорили его родители осталось для него загадкой. Зато он прекрасно помнил, что происходило позже в этот день. В гости в их родовое имение на днях был приглашён один из магов огня. Это был далеко не первый из гостивших в поместье членов ордена. Гаронд в последние месяцы часто приглашал к себе магов, а к некоторым и сам ездил с визитами. Побывал он и при дворе короля, и даже в Нордмарском монастыре. Поездка на север была длинной и утомительной, отец потратил на неё больше месяца, но судя по всему вернулся ни с чем. В этот раз маг и старший Вейран долго беседовали наедине, но судя по раздосадованному лицу Гаронда после беседы, желаемого он в очередной раз добиться не смог.

Герман не знал наверняка, но догадывался, что нужно отцу от магов. Он хотел получить то, в чём уже ни раз отказал ему орден паладинов — возможность использовать целебную магию, чтобы излечить жену. К сожалению, сам Гаронд не обладал достаточными познаниями, и не имел необходимой руны. Он надеялся, что служители Инноса не откажут ему в помощи и исполнят такую пустяковую на первый взгляд просьбу. Что им стоило хотя бы попытаться исцелить магией? Однако реальность оказалась куда печальней — везде его ждал отказ. Принятый после реформации устав ордена строго запрещал применять подобные заклинания к лицам, не являющимися магами и паладинами. Сами паладины обладали лишь рунами, действие которых было направлено на владельца. Что касается магов огня, те все как один твердили, что колдовство всё равно не поможет, что оно мол излечивает только от травм, ожогов и порезов, но бессильно против внутренних недугов. Так ли это было на самом деле узнать было невозможно — никто не соизволил даже попытаться помочь. «На всё воля Инноса. Всё должно идти своим чередом», — пожимали плечами маги в ответ на мольбы и уговоры Гаронда. Ни магия, ни мощные эликсиры — ничто из этого не было доступно простым смертным.

Вейран был потомственным дворянином, и притом не самым последним в иерархии ордена паладинов. Но всё, чем ему дозволено было пользоваться — это руна святой стрелы и стандартная целебная руна. Как-то раз Герман видел, как отец пытался учить мать пользоваться рунной магией, но из этого ничего не вышло — после первых неудач она отказалась упражняться, сославшись на то, что это очень утомительно и лишь отнимет у неё последние силы. Мать уже смирилась с неизбежностью своей смерти, Гаронд же смириться с этим не мог. Что касается Германа, то тогда для него смерть была чем-то отдалённым, чем-то таким, что, несомненно, имеет место, но точно не с ним и не с его близкими. О здоровье матери он знал немного, на все расспросы она отвечала, чтобы он не волновался, и что всё будет хорошо. Иногда мальчик этому даже верил. По крайней мере, тогда, когда заверения матери не прерывались приступами неудержимого кашля. Он помнил, что, когда был совсем мал, мать была бодрее и веселее, играла с ним, смеялась и радовалась жизни. Как же прекрасны и вместе с тем далеки были эти дни! Болезнь сильно её изменила, как физически, так и эмоционально. Теперь она почти не участвовала в воспитании сына, а была будто бы сторонним наблюдателем.

Заезжий маг огня гостил в небольшом флигеле, и судя по всему, собирался вскоре уезжать. Герман видел, как тот распорядился, чтобы седлали его лошадь. Однако у Гаронда, на этот раз оказались на мага особенные планы. Около флигеля собрался небольшой отряд вооружённых людей. Как у каждого уважающего себя рыцаря, у Вейрана в поместье всегда была малая дружина, с которой он должен был явиться на войну по первому зову. В то время войны не было. Орки в Нордмаре совсем недавно потерпели сокрушительное поражение и были отброшены далеко на север. Восточные орки тоже до поры не давали о себе знать — быть может, копили силы, или же погрязли в собственных междоусобицах. Пустынники из Варранта активно торговали с Миртаной и практически все их вольные города, расположенные в крупных оазисах, всячески выказывали дружелюбие бывшему герцогу Венгардскому, а ныне королю-объединителю Миртаны, наречённого при коронации именем славного героя прошлого — Робаром Первым.

Король был уже стар и тяжело болен, все в любой момент ожидали его смерти, но это нисколько не ослабляло государственной власти, поскольку наследник престола по своей хватке не уступал отцу. Любые мятежи быстро подавлялись королевскими войсками, ведомыми ещё довольно молодым принцем, но уже успевшим показать себя славным воином. Будущий Робар Второй, а никто не сомневался, что он примет это имя при скорой коронации, как-то незаметно остался единственным наследником, когда его братья и даже сестры скоропостижно скончались. Кто-то на охоте, кто-то от переедания, после которого язык внезапно посинел, а глаза вылезли из орбит, а старшая сестра и вовсе случайно выбросилась из башни из-за несчастной любви. Видимо, принц знал толк не только в воинском искусстве, но и в жестоких интригах. Немало самонадеянных лордов погибло лишь оттого, что вовремя не склонились. Непокорные головы попросту отрубали. Гаронд знал об этом не понаслышке, паладины были опорой власти, самыми лояльными и преданными войсками, которые часто подавляли мятежи. Вейраны много поколений являлись вассалами герцогов Венгардских, были с ними с самого начала «великого объединения» континента. Семью Гаронда не коснулись репрессии, наоборот, он зачастую оказывался на острие карающего копья. Много лет он делал свою работу, не задавая вопросов. Но теперь его терзали сомнения. Раньше маги огня и паладины были гарантами мира и безопасности, третейскими судьями, которые разрешали споры между феодалами и просто служили людям, помогали в случае несчастий, болезней, нашествий орков и других бед. Теперь же, после проведённых реформ, кроме войны они не занимались ничем, и даже помощь умирающему, если он не был членом ордена, стала запрещена, в чём Гаронд уже успел убедиться на примере своей жены. И всё это было ради монополизации власти, ради того, чтобы у народа не было средств противостоять королю. Точно так же в строжайшем секрете держался рецепт взрывной смеси, которую использовали для взрыва гор и стрельбы из корабельных и настенных орудий, и ещё многое другое. При новом короле прогресс стал уделом избранных.

Отряд, собранный старшим Вейраном, был совсем невелик и состоял только из самых доверенных людей. Герман сидел у окна в усадьбе и читал книгу очередного философа. Отвлёкшись на мгновение, он увидел происходящее возле флигеля и сразу забыл о книжках. Естественно, буквы были не столь интересны, как творившееся на улице. Неужели поблизости объявились бандиты? Зачем отец созывает солдат? Вскоре мальчик узнал ответ. Дело было вовсе не в разбойниках и не в предстоящей войне. Отец задумал схватить своего гостя. Несколько человек встали у окон и двери, Гаронд же зашёл внутрь. Герман смотрел на это, разинув рот, он не мог понять, что происходит. С каких пор маги огня стали врагами?

Подстраховка у окон оказалась излишней. Буквально через минуту Гаронд вывел связанного чародея. Вместе с ним они направились в крыло поместья, где была комната матери. Только сейчас Германа поразила очевидная, но в то же время невероятная догадка. Неужели отец решил принудить мага вылечить жену? Напуганный происходящим мальчик бросил книжки и выбежал во двор, но один из солдат по приказу Гаронда сопроводил его обратно. Что было дальше, Герман точно не знал. На следующий день матери стало существенно лучше, и она даже смогла встать с кровати. Кашель никуда не делся, но приступы стали мягче и короче. Что касается мага огня, то люди видели, как верховой в красной мантии спешно покинул имение. Казалось, на этом всё и кончится. Но это было только начало. Тогда Герман ещё даже не подозревал, что маг на самом деле заточён в подвале поместья, а вместо него для отвода глаз из имения уехал переодетый слуга отца.

Тогда ещё было несколько месяцев до того, как маги огня узнали, что произошло с их собратом. Это были несколько счастливых месяцев вместе с матерью. Тогда казалось, что жизнь, наконец, может вернуться в её ослабшее тело. Она стала выходить гулять, проводила время с сыном и мужем. Герман уже давно не был таким счастливым. Но безмятежность была недолгой. У всего была своя цена, и это взятое в кредит счастье оказалось Вейранам не по карману. Гаронд допустил в своём плане одну ошибку — не смог покончить с магом огня. И в конце концов пленнику удалось бежать. Расплата ордена была незамедлительной и кровавой. Нападение карательного отряда на поместье Герман вновь и вновь переживал в кошмарах практически каждую ночь.

Королевские войска вошли в поместье Вейранов без приглашения, так, как завоеватель заходит в город, который собрался разграбить. Не было ни предупреждений, ни вызова отца в столицу, ничего. Дворовые оказались не готовы к такому визиту, и никто не оказывал сопротивления, послушно подчиняясь приказам королевских солдат. В особняке успели запереться лишь те, кто находился поблизости — Гаронд с семьёй и ещё несколько человек. Главное здание поместья вовсе не было крепостью, однако прибывшему отряду было бы нелегко захватить его сходу. В отличие от непосвящённых в дело крестьян, Гаронд быстро сообразил, что к чему. Удивительным было то, что король не удосужился провести открытое расследование и сразу же послал карательную экспедицию в имение своего вассала. Впрочем, король мог и вовсе не знать о происходящем, а распоряжение могло исходить от одного из гроссмейстеров паладинов или даже от великого магистра магов огня, который, как говорили, был очень близок с наследником престола. Переговоры были короткими. Гаронду предложили сдаться и вместе с семьей отправиться под конвоем в цитадель паладинов — крепость Готу, где им будет вынесен приговор. Несмотря на кажущуюся безвыходность положения Гаронд отказался. И тогда начался штурм.

Сначала гул голосов за воротами стал громче, перейдя в грубые окрики и какие-то команды, а потом — оглушительный удар, от которого содрогнулись стены особняка. Герман прильнул к щели в ставне, сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Он увидел, как из рядов солдат вперёд вышли двое в багровых мантиях. Их руки взметнулись, и в воздухе вспыхнули сгустки чистого, ревущего пламени. Огненные шары с глухим стуком врезались в дубовую дверь дома, и сразу запахло палёным деревом и гарью. Каждый удар был словно удар молота по наковальне, отзываясь в костях мальчика.

Он видел, как от жара пламени вспыхнули и почернели плетистые розы, что так любила его мать, увитые вокруг крыльца. Лепестки, ещё недавно такие нежные и розовые, обуглились и осыпались за мгновение. Но защитники не сдавались. Раздался сухой щелчок арбалета, и один из магов огня вскрикнул — болт пробил его плечо, алый цвет мантии стал ещё темнее. Колдун, корчась от боли, попятился, и его товарищ, внезапно лишившийся бравады, поспешно отступил за стену щитов, запустив последний огненный плазмоид. На мгновение Герман почувствовал слабый проблеск надежды. Но тут дверь, которую он знал с детства — массивную, с коваными узорами, у которой он всегда ждал возвращения отца, — с треском поддалась и рухнула внутрь. Но и внутри поместья врагов ждал тёплый приём. Внутри завязалась свалка. Крики, лязг стали, хрипы. В узком коридоре штурмующие лишились преимущества численности, после короткого боя потеряли несколько человек и отступили. Среди нападавших не было паладинов, лишь солдаты местного ополчения из гарнизона соседней крепости. Все настоящие воины, как и положено, несли службу у границ.

Германа схватила за руку горничная, Марта, её лицо было белым как мел. Они, вместе с матерью и ещё парой слуг, оставив свой наблюдательный пункт, бросились в дальнюю комнату на втором этаже, ближе к внутреннему двору — маленькую гостиную с вышитыми подушками и его любимым ковром, где он играл в солдатики. Дверь захлопнули, подперли тяжёлым стулом. Мать прижала его к себе. Он чувствовал, как бешено стучит её сердце, а пальцы дрожат, впиваясь в его плечо.

И тут — страшный грохот в заднюю дверь особняка. Удар. Ещё удар. Дерево затрещало, щепки полетели внутрь комнаты. Через несколько мгновений ворвавшиеся с заднего двора враги уже поднялись наверх. Стул, прижимавший дверь в их убежище отлетел в сторону. В проёме возникли чужие, перекошенные яростью лица в потёртых кирасах ополченцев.

— Предатели! Смерть изменникам! — хрипло прокричал кто-то из нападающих.

Старый слуга, бывший солдат Генрих, служивший ещё деду Германа, шагнул вперёд с кочергой в руках. Единственный удар — и он рухнул, обезглавленный. Кровь брызнула на беленую стену, на вышитые голубые незабудки на скатерти. Герман застыл, не в силах отвести взгляд от этой алой, горячей дуги. Он увидел, как горничная Марта, заслонившая собой его мать, беззвучно открыла рот, когда клинок вышел у неё из спины, пройдя насквозь.

Потом всё смешалось. Крики. Звон. Его мать оттолкнула его к задней стене, заслонив своим телом. Он видел, как её красивое, доброе лицо исказилось не страхом, а яростной, материнской решимостью.

— Беги, Герман! Беги! Не оглядывайся! — её крик пронзил гул битвы.

Его охватил слепой, животный ужас. Он рванулся, петляя между сражающимися, падающими телами. Он проскочил в проём, и в ту же секунду позади него материнский крик оборвался. Не крик боли, не вопль ужаса — а короткий, обрывающийся на полуслове звук, словно у неё внезапно вырвали душу. И наступила тишина. Страшная, оглушительная тишина, хуже любого шума. Но Герман был послушным ребёнком, поэтому он не остановился и даже не стал оборачиваться, а продолжил бежать. Лишь это спасло ему жизнь. Он метнулся к лестнице, бросившись под ноги одному из не ожидавших такого манёвра вражеских солдат и сбив его вниз. Перескочив через перила, и не обращая внимание на матерящегося ополченца, сломавшего при падении руку, он побежал дальше. Задняя дверь в сад была распахнута — видимо, оттуда и вошли убийцы. Но он побежал в другую часть дома, в поисках помощи.

В коридоре он наткнулся на отца, который нёсся вглубь особняка, услышав крики в тылу. Штурмующие всё ещё не смогли прорваться через главный вход, оттуда также доносились звуки боя. Гаронд даже не успел облачиться в доспех, а лишь накинул кольчугу. Его меч, руки и одежда были в крови. Герман чуть не врезался в отца, и не успев отдышаться, попытался рассказать о случившемся, но слова застревали в горле. Отец велел ему замолчать — он и так обо всём догадался. Приказав мальчику бежать в кабинет, Гаронд помчался в комнату, откуда только что вырвался его сын. И никто из карателей не смог уйти оттуда живым… Но Герман не видел этого, также как не видел того, как отец склонился над телом своей жены, как его кулаки сжались, зубы заскрежетали, а в глазах блеснула жажда мести. А может быть, просто слеза. Но одно было ясно наверняка — c этого момента прежнего мира быть уже не могло.

Направленный на уничтожение мятежного паладина отряд был небольшим, они рассчитывали на внезапность и помощь магов огня, которые, однако, побоялись сунуться в дом, где оказались бы практически беспомощны. Многие из солдат, брошенных на штурм, погибли, а оставшиеся опасались заходить внутрь — они не ожидали такого яростного сопротивления и теперь их боевой дух был сломлен. Двое выживших дружинников Вейрана остались верны своему сюзерену, не взирая на происходящее. Им удалось удержать узкий коридор у входа и не пропустить захватчиков внутрь. Однако когда на сцену вновь вышли маги огня, и всё же устроили пожар, пришлось отступить. Герман забился в угол в кабинете и ждал возвращения отца. Всё, что он чувствовал в тот момент — это страх и непонимание. За что? Чем его семья прогневила богов? Или же боги здесь ни при чём и всё это дело рук короля и ордена?

В сравнительно узких коридорах и заставленных мебелью комнатах Гаронд стоил сотни осаждающих. Враги не могли его окружить и закалённый боями паладин, который с раннего детства не расставался с мечом, легко расправлялся с солдатами, которые были выходцами из крестьян и ремесленников. В казармах новобранцев научили различать право и лево, да объясняли с какой стороны держаться за меч. Когда фактор внезапного удара был потерян, у них не было шансов. Герман знал, что отец вскоре вернётся с победой, но воскресить мать было не под силу даже ему. Гаронд, действительно, вскоре вошёл в комнату. Он был хмур, одежда забрызгана кровью, будто бы он только вышел со скотобойни, отработав там весь день. Алые капли стекали и с клинка, который паладин не потрудился ни протереть, ни спрятать в ножны. Герман не задавал вопросов, фигура отца в тот момент внушала ему едва ли не больший страх, чем что-либо ещё. Он никогда не видел его таким — для него он был добрым, любящим и заботливым, хотя порой и строгим учителем. Сейчас же перед ним стоял хладнокровный убийца, для которого отнять чужую жизнь было лишь вопросом одного взмаха мечом. Гаронд ничего не сказал и лишь молча и угрюмо кивнул сыну, после чего наклонился над стоящим у стены сундуком и начал выбрасывать из него вещи. Наконец, сундук опустел. Тогда теперь уже бывший паладин нажал какую-то скрытую кнопку, что-то щёлкнуло, и в дне открылась небольшая потайная дверца. Оттуда Вейран извлёк странный талисман, сделанный из красных тряпок и зубов, какого-то монстра. Герман никогда до этого не видел ничего подобного, амулет напоминал орочьи побрякушки, однако было ясно, что он таит в себе нечто большее.

Не раздумывая, Гаронд надел этот дикарский оберег. Послышался топот — нападающие заняли одно крыло особняка. Огненный шар рассёк воздух и врезался в стену, недалеко от входа в кабинет. Послышался крик и звук глухого удара. Один из дружинников вбежал в помещение и, едва ли не задохнувшись, прокричал:

— Милорд, они уже внутри! Маги… Рика убили… Мне их не сдержать.

Гаронд улыбнулся, и было в его совсем не уместной улыбке что-то зловещее и пугающее:

— Не высовывайся, Альберт, присмотри за моим сыном. Я сам со всем разберусь.

— Милорд… — в лице дружинника читалось удивление, но посмотрев на Гаронда, он не решился перечить, — как прикажите, милорд…

Вейран хорошо вышколил своих приближённых, даже в минуту смертельной опасности на них можно было положиться. Жаль, что из всей дружины теперь оставался лишь один. Остальные были либо застигнуты врасплох в деревне, либо убиты во время штурма. И за это тоже они ответят.

Ещё один огненный шар разорвался в непосредственной близости от двери, оставив после себя чёрный след на каменной стене. Лестница наверх уже была охвачена огнём, который вот-вот норовил перекинуться и дальше. Нападавшие, похоже, планировали просто сжечь не желавших сдаваться защитников имения. Альберт отошёл подальше от входа, заслоняя собой Германа, и присматривая то за дверью, то за окном. Впрочем, он практически ничем сейчас не мог помочь ни мальчику, ни своему лорду. Гаронд же, не обращая внимания на разбушевавшийся рядом огонь вышел из комнаты. На мгновение Герману показалось, что пламя то отступает перед его отцом, то, наоборот, бросается на его грудь и беспомощно гаснет.

Гаронд был быстр, но никому в узком помещении не уйти от брошенных практически в упор сразу трёх огненных шаров. И в этом Гаронд не был исключением. Исключительным было то, что, встретив грудью такой удар, мятежный паладин не превратился в запечённый в собственном соку окорок. Вместо этого он настиг обескураженных магов. В ближнем бою у них не оставалось ни единого шанса на спасение. В одно мгновение загнанный зверь превратился в охотника. Никто из вошедших в дом врагов не ушёл живым. А Гаронд с тех пор уже не мог остановиться в своём мщении. А может, и мог, но не хотел.

Глава 3. Ворон

В любом обличье может горе

Ждать за углом.

Но знай, горит шапка на во́ре

Не на любом.

Герман с трудом приподнялся, опираясь на холодные каменные плиты пола. Всё тело ныло, будто его отжимали, как постиранную простыню. Живот крутило, и, если бы он сегодня хоть что-нибудь ел, его наверняка бы вырвало. Во время пребывания в бессознательном состоянии, его опять посещали воспоминания о прошлом. Как всегда, он видел то, чего меньше всего желал вспоминать. Как ни старался, он никогда не мог сосредоточиться на моментах счастливой жизни с семьёй, зато ужас и смерть врезались в его память навсегда и не давали покоя даже ночью. Регулярно он просыпался в поту, после того, как в очередной раз переживал нападение на поместье и смерть матери. Порой сны наполнялись всё новыми и новыми ужасающими подробностями, и чем больше смерти и страданий видел Герман в своей жизни, тем чудовищнее становились и его кошмары. И он уже сам не был уверен, что было на самом деле, а что добавилось в ночных видениях.

Герман пришёл в себя и начал осознавать, что он понятия не имеет, где находится. В пустынном зале с высоким потолком, в котором он очутился, царила тишина и было темно, как в могиле. Мальчик сам не понимал, почему он вообще решил, что находится в огромном зале, ведь он не видел даже собственных вытянутых рук. Возможно, ему об этом подсказал холод, сквозняк и характерное эхо, которое можно было слышать, если постучать по полу. Понемногу, юнец стал двигаться вперёд на четвереньках, нашаривая дорогу руками. У него не было с собой ни огнива, ни трута, ни чего-либо, из чего можно сделать факел или высечь искру. Оставалось надеяться лишь на то, что, добравшись до стены, он сможет вдоль неё дойти до какого-нибудь дверного проёма. В конце концов, в любом помещении должен быть вход, а значит, и выход.

Далеко отползти он не успел. Гудящую тишину разорвал неожиданный стук, который не мог означать ничего, кроме как падение человека с небольшой высоты. Сразу за этим звуком раздалось ворчание, кашель и шуршание, полностью подтверждающее опасения Германа. Без сомнения, кто-то последовал за ним тем же путём, каким и сам мальчик оказался в этом богом забытом месте. Человек пришёл в себя быстрее Германа и закопошился, по-видимому, пытаясь в темноте достать огниво. Воспользовавшись тем, что пришелец создаёт много шума, парнишка пополз назад, пытаясь обойти его со спины. Он понимал, что с появлением света, спрятаться всё равно не сможет, а значит, станет лёгкой добычей. Через полминуты незадачливому преследователю удалось высечь искру и зажечь небольшой факел, который осветил всё вокруг. Герман не мешкал. Доля мгновения потребовалась для того, чтобы глаза смогли сфокусироваться на кинжале, висевшем на поясе у чужака. Мальчик метнулся вперёд, выхватил кинжал и вонзил его между лопаток не успевшего опомниться егеря. А судя по одежде и снаряжению, это был именно один из пустившихся по следу беглеца егерей. Мальчишке повезло. Кинжал оказался достаточно остёр и прочен, одежда охотника лишена серьёзной защиты, а нанесённый в безумном порыве удар, в который он вложил весь свой вес, был такой силы, что даже без ножа сбил бы наклонившегося человека с ног.

Клинок вошёл по самую рукоять… Охотник упал, издав сдавленный короткий крик, который быстро превратился в хрип. Только что занявшийся факел выпал из его рук и закувыркался по каменным плитам, чуть не потухнув — видимо, горючая пропитка его была весьма дурной. Герману уже приходилось видеть смерть, и даже убивать самому, но он ещё не успел к этому привыкнуть. Нож остался в спине жертвы, руки паренька затряслись, и он отступил на пару шагов. Крови из раны практически не шло — кинжал зацепил сердце. Но, несмотря на то, что егерь уже затих и не двигался, Герман слышал чей-то шёпот. Сначала он думал, что от волнения слышит собственный пульс, бьющийся в висках, но шептание не унималось, будто конденсируясь из окружавшей темноты, сливалось в слова, которые были отчётливы, хоть и на непонятном ином языке, трескучем и резком. Голос шёл отовсюду, но было в нём что-то ещё, интуитивно понятное, что нельзя выразить словами. Мальчику не угрожали, а проявляли интерес. Призраки этого злополучного места проснулись от принесённой жертвы и пытались выразить… благодарность?

Прошло ещё какое-то время, прежде чем странные звуки стихли, а малолетний убийца смог вновь совладать с собой и начать здраво рассуждать. И он решил отбросить мысли о странной звуковой галлюцинации, списав её на избыточное волнение. Были у него гораздо более насущные проблемы. Если один из преследователей появился здесь, значит, в любой момент могут показаться и другие. Не мешкая более ни секунды, мальчик, обыскал тело, снял с него походную сумку с различными полезными для охотника мелочами, подобрал обронённые кремни и факел. Кроме кинжала никакого оружия у егеря не было, на удивление он не взял с собой даже лук. Видимо, это был один из псарей. Вытащив нож и обтерев его об одежду жертвы, мальчик пустился бегом на поиск выхода из западни, в которой оказался.

При свете факела задача существенно облегчилась. Мальчик видел картины на стенах, изображающие странные сцены из жизни непонятно одетых людей, любивших украшать себя перьями экзотических птиц. Многие краски выцвели, а местами фрески обвалились вместе со штукатуркой, однако и сейчас было видно, что неизвестными мастерами была проделана потрясающая работа — они украсили каждый дюйм стен, а местами оставили целые тексты, записанные крючковатыми иероглифами. За время своего обучения Герман успел прочесть немало книг, а домашний учитель рассказывал ему много интересных историй, в том числе мифов и легенд о давно ушедших народах. Однако ничего подобного он не слышал ни от кого. В иное время по своей природе весьма любопытный ребенок бы с удовольствием остановился изучить всё подробнее, но сложившаяся ситуация не позволяла ему терять ни секунды. То, что за ним последовал лишь один преследователь было невероятным везением. Возможно, сам Белиар заметил мальчишку и помогает ему бежать. При этой мысли, парнишка невольно улыбнулся. Он всегда хотел быть избранным. Конечно, в детстве он представлял себя паладином и победителем сил тьмы, как отец. Но за последние годы его предпочтения претерпели существенные изменения. Теперь он никого не ненавидел так сильно, как магов огня, короля и стоявших за ним фанатиков паладинов. Это они были теми силами зла, которые нужно низвергнуть в преисподнюю, где им самое место. Сейчас он бы без колебаний отдал хоть всю Миртану в рабство оркам и богу тьмы Белиару, лишь бы знать наверняка, что самозваные служители сил света, прикрывающиеся именем Инноса, будут истреблены до единого. А лучше, чтобы их ждала участь хуже смерти.

Внутренний диалог был так чёток, что Герман не сразу заметил, что он произносит часть фраз. Но ещё страннее было то, что ему вторило эхо. Точнее, это казалось эхом, но слова были не совсем те, что он произносил. Будто бы стены этого загадочного древнего храма отвечали ему всё более и более ясно, будто начиная понимать его язык: «Прими меня, и ты будешь избран». В другое время это бы перепугало молодого исследователя древних катакомб, но сейчас, после долгой гонки и убийства человека, он был в таком смятении, что происходящее уже не могло удивить. Может быть, духи этого места ожили, почувствовав человеческую кровь? Это не имело значения, главное, что они не угрожали, а благоволили ему.

За этими мыслями мальчик не заметил, как набрёл на ещё одну платформу, очень похожую на ту, что он встретил в пустынной пещере. Теперь он не спешил, и тщательно всё обдумал, прежде чем ступить на обманчиво устойчивый камень постамента. Без сомнений, это были древние телепорты. Герман слышал, что на самом крупном из островов Южного архипелага до сих пор есть подобные устройства, позволяющие быстро перемещаться от одного города к другому. То, что такие же платформы есть на Хоринисе, до сих пор было то ли неизвестно, то ли тщательно скрывалось. В любом случае, это играло мальчишке на руку. Чем дальше он окажется от того места, где его ищут, тем в большей безопасности будет. Едва ли трусливые егеря решатся пройти за ним в очередной портал, тем более после того, как найдут труп своего товарища. Нет, королевские холуи испугаются и будут дожидаться прибытия магов. А это даст Герману время. То время, которое он уже считал безвозвратно потерянным.

Проход через второй портал прошёл менее болезненно. В этот раз подросток собрался телом и духом, а потому был готов к падению и побочным эффектам пространственного переноса. Голова закружилась, дыхание перехватило, пульс участился, но всё же он смог приземлиться на ноги, хотя почти сразу завалился на четвереньки. Новое место было жутковатым, но несмотря ни на что более уютным. Можно было решить, что это жилище какого-то отшельника. В сравнительно большом зале была даже кое-какая мебель: пара сундуков, письменный стол, стеллаж с книгами. Впрочем, если даже когда-то здесь кто-то и жил, то сейчас это место было заброшено и уже успело порасти паутиной. Каменный свод зала и вовсе зарос плесенью и каким-то неприхотливым мхом. По полу шныряли мясные жуки — закованные панцирем многоножки размером с кулак, а то и больше. Сами жуки были практически безобидны и питались лишь падалью, однако их присутствие было очень плохим знаком — поблизости мог обитать опасный хищник, а эта заброшенная пещера могла оказаться его логовом. Костей или других свидетельств кровавого пиршества видно не было, но всё равно стоило убираться оттуда поскорее.

В центре помещения стоял уже знакомый постамент. Почти наверняка это был ещё один портал. Герману надоело испытывать судьбу — неизвестно, куда его могло занести в следующий раз. Это место явно было близко к поверхности, он даже видел лучи света, пробивавшиеся с одной стороны из прохода, ведущего наверх. Прежде чем броситься к выходу, мальчик решил всё же обследовать новое место и заглянуть в сундуки. В конце концов в той ситуации, в которой он оказался, любая мелочь могла пригодиться. Так получилось, но на этот раз именно предусмотрительность и дальновидность и загнала паренька в ловушку. Стоило ему приоткрыть крышку сундука, как перед глазами поплыло, он покачнулся и завалился набок. Последнее, что он услышал — как вновь захлопнулась крышка проклятого сундука.

* * *

— Этот гадёныш далеко ушёл. Ещё чуть-чуть и мы бы его потеряли. Интересно, что его вырубило, — пробился сквозь темноту чей-то голос.

— Заклинание-ловушка для защиты от мародёров и любопытных искателей приключений, — ответил другой неприятный, будто каркающий голос, в интонациях которого непостижимым образом сквозило чувство превосходства.

— Никогда не слышал ни о чём подобном.

— Ты много о чём не слышал. Такие вещи выходят за рамки классической программы.

— Вам виднее, магистр. Что будем делать с убийцей?

— Ты имеешь в виду этого мальчика?

— Да, его самого. Этот, как вы выразились, мальчик перед побегом хладнокровно задушил двух спящих магов, включая моего наставника. — Говоривший не мог скрыть недовольство, и даже несмотря на озвученный ранее высокий статус собеседника в его голосе слышались менторские нотки. — А по пути добавил к ним ещё и королевского псаря, который…

— Тихо!

— Простите, я не хотел…

— Тихо — это значит заткнись, — недовольно оборвал его тот, кого называли магистром, — ублюдок пришёл в себя.

Герман понял, что дальше притворяться не имеет смысла, но прежде чем что-либо предпринять, осторожно напряг мышцы рук и ног,проверив, насколько он может на них рассчитывать. Головокружения больше не было, и чувствовал молодой Вейран себя так, будто бы только что очнулся после обыкновенного сна. Разве что поза была неудобная, да от каменных плит пола тело замёрзло и ныло. Однако в остальном он был цел и невредим.

— Вставай, — резко скомандовал магистр таким повелительным тоном, что, наверное, смог бы поднять даже мертвеца.

Медленными и нарочито неловкими движениями, Герман попытался приподняться, при этом прикрывая ту сторону пояса, на которой висел кинжал. Отец часто повторял ему, что заставить противника тебя недооценивать — это уже половина победы. Вторая половина — самому верно оценивать и себя и противника, и выбрать правильную тактику… Ему повезло, что он упал так, что придавил трофейные ножны телом, так что маги не видели оружия. Впрочем, они наверняка догадывались о его существовании. Факел, который Герман при падении выронил, уже успел потухнуть — хорошо ещё, что на полу не оказалось ничего воспламеняющегося. Теперь единственным источником света был равномерно сияющий сгусток плазмы, который удерживался под потолком, словно приклеенный — результат мерзкой магии Инноса. При виде двух магов огня, Герман еле сдержал ярость. Вместо того, чтобы сразу прыгнуть на одного из них, он схватился за живот, сделав вид, что его тошнит. Одна рука неспешно сдвигалась в сторону бока.

— С ним нужно покончить немедленно, пока он не натворил ещё что-нибудь, — сказал младший по званию маг, посмотрев на своего спутника. В этот момент Герман прыгнул, распрямившись, словно сдавленная пружина. Кинжал блеснул в его руке и вонзился в грудь отвлёкшегося мага. Он метил в шею, но маг попытался отшатнуться назад. Рясы служителей Инноса были крепче обычной ткани и хорошо защищали от огня, может быть даже от когтей небольших хищников или тупого проржавевшего меча, но всё же были практически бесполезны в качестве защиты от колющего оружия ближнего боя. Не теряя ни мгновения, Герман попытался покончить и со вторым врагом. Он рассчитывал, что амулет отца защитит от магии огня. Мальчик был быстр, как никогда в жизни. Сегодня он показал всё, на что способен и даже больше. Намного больше. Никто не мог ожидать такой прыти и умения от двенадцатилетнего паренька. Однако этого оказалось недостаточно. Огненной вспышки не последовало, но подчиняясь непреодолимой силе, ноги Германа онемели. Сделав неловкий шаг, он попытался совладать со своим телом и повернуться ко второму противнику, но, несмотря на все попытки, беспомощным тюком свалился на пол. Удар был сильным, так что зазвенело в ушах, ведь Герман даже не смог выставить вперед руки, чтобы защитить голову. Рядом с мальчиком со звоном упал кинжал, а в полуметре распростёрлось тело ещё хрипящего мага.

— Впечатляет, — спокойно произнёс оставшийся в живых чародей, даже не думая помогать своему коллеге по ордену, — однако тебе ещё есть чему поучиться. Твой план был очевиден с того момента, как ты напрягся, проверяя мышцы. Дальнейший спектакль и вовсе мог одурачить лишь такого кретина, как он, — маг показал на своего спутника, который лежал в луже собственной крови.

Герман молчал, он вообще не мог ничего ответить, хотя прекрасно слышал, и даже чувствовал боль в ушибленных местах. Кажется, при падении он сломал нос и из него текла кровь, было невозможно даже дышать, челюсть и язык не двигалась, да и всё остальное тело тоже парализовало. Хотелось кричать, но самое большее, на что он был способен, это слегка шевелить глазами. Впрочем, перед его лицом был пол, и зрение мало чем помогало. Оставалось только слушать неприятный голос колдуна, который по неведомой причине всё ещё не расправился с преступником, убившим за последние сутки теперь уже трёх служителей Инноса.

— Полагаю, тебе интересно, почему ты всё ещё жив.

На самом деле Герману было всё равно. Страх, ненависть, боль — всё вдруг куда-то ушло, сменившись безразличием к происходящему. Если чего-то он и желал, так поскорее покончить со всем этим, однако не в его силах было что-либо изменить.

— Тебе не интересно? — искренне удивился маг, будто бы прочитав мысли мальчика, — что ж, это даже говорит в твою пользу. Возможно я поспешил с выводами и для тебя ещё не всё потеряно. Однако тебе недостаёт терпения. Я потребовал сохранить тебе жизнь и передать на обучение в монастырь не для того, чтобы спустя всего каких-то пару лет ты сбежал, устроив переполох, новости о котором без сомнений дойдут даже до ушей короля. Неужели тебе не хватило ума понять, что, став полноценным магом, ты приобретёшь гораздо больше возможностей? Тех возможностей, которых тебе так не достаёт сейчас. Тех, которые так жаждал твой отец. При желании ты бы мог развалить орден изнутри, а став придворным магом, даже добраться до самого короля. Что же ты сделал вместо этого? Убил трёх магов и одного холопа? Это, конечно, невероятное достижение. Ах да, чуть не забыл, ещё ты вернул обожаемую семейную реликвию. Жаль тебя расстраивать, но её-то как раз я не могу тебе оставить. Слишком сильно она уже отметилась.

С этими словами маг наклонился и снял талисман с шеи мальчика. Он не сильно церемонился, верёвка больно впилась сначала в шею, а потом чуть не оторвала ухо бедняги. Радовало лишь то, что при этом маг перевернул Германа на бок, и теперь к нему вернулось дыхание, а также он краем глаза мог видеть происходящее. Чародей открыл злополучный сундук с ловушкой и положил талисман туда. Закрыв крышку, он какое-то время держал на ней руку, после чего подошёл к трупу своего товарища и что-то делал рядом с ним. Когда неведомый ритуал был окончен, маг произнёс:

— Теперь другое дело, — маг осмотрел амулет. — Не перестаю удивляться, как эти дикари создают столь примитивные и эффективные руны из костей. Нам бы стоило у них поучиться. А ты, запомни, — маг вспомнил о парализованном пареньке, — никогда не пытайся найти талисман, это принесёт лишь смерть. Если судьбе будет угодно, и ваши пути связаны, то этот артефакт сам придёт к тебе в руки. Если ты, конечно, доживёшь до этого момента, в чём я лично сомневаюсь. Ты провалил испытание. Но нарушил равновесие и привлёк интерес иной силы. Значит, и твоя роль теперь будет совсем другой. Да…

Герман всё ещё лежал на каменном полу, не в силах пошевелиться. Происходящее казалось ему нереальным, каким-то сном, новым кошмаром, преследующим его по ночам. Он пытался проснуться, пытался убедить себя в нереальности происходящего, но это ему не удавалось. Сон продолжался, и не во власти мальчика было изменить эту реальность. Тем временем магистр над чем-то раздумывал, а через какое-то время, показавшееся пареньку вечностью, вновь заговорил.

— Мы дадим тебе ещё один шанс, последний. Тёмное начало в тебе сильно, но, несмотря на это, ты всё же можешь с ним жить, оставаясь человеком, а не рабом. Однако для успеха нужно больше. Ты должен научиться контролировать его всегда, никогда не поддаваться ненависти, никогда не действовать импульсивно. Холод и спокойная расчётливость должны стать твоими спутниками на этом пути. Только такая дорога может привести к познанию истинной сущности любого из богов, и Белиар тем более не исключение. — Маг сделал паузу, а затем продолжил уже совсем иным, пробирающим до костей голосом. — Отныне все пути, кроме пути Белиара, для тебя закрыты, никто другой не примет тебя. Куда бы ты не подался, чем бы не решил заняться, тебя будут преследовать, за тобой будут охотиться. Люди будут бояться, избегать тебя и ненавидеть. Если ты умрёшь, никто не будет о тебе сожалеть. Те, кто называет себя друзьями, предадут, как только покажешь слабость. Те, кто называют себя врагами, выберут для тебя самую мучительную смерть. Твоё тело отныне отправится в чертоги Белиара, и лишь найдя замену, вернёшь его. Рука фехтовальщика, сразившая десятки противников, нога охотника, крадущегося без шума к самой чуткой добыче, желудок гурмана, познавший все королевские деликатесы, глаз праведника, видевшего свет Инноса, и сердце слуги, с радостью отдавшего жизнь за господина. Тогда ты получишь себя назад. Да будет так.

Чародей не терял времени даром, и пока говорил, собирал силы для какого-то заклинания-проклятья. В конце концов, он резко свёл руки вместе, и волна прокатилась по телу Германа. Мальчика будто бы сжало и вывернуло наизнанку. Он потерял ощущение тела, а когда приобрёл вновь, уже не был собой, однако к нему вернулась способность двигаться. Неловко он попытался подняться, и для этого ему пришлось расправить крыло… чёрное вороново крыло. Полумрак подземелья больше не казался Герману тёмным, он различал всё в мельчайших деталях, ощущая даже тепло, испускаемое телом мага. Чародей улыбнулся, довольный своей работой:

— Твоя дорога лежит на запад, через Миртанское море. Все эти годы ты был человеком, был Вейраном и мыслил, как дворянин. Так, как учил тебя отец. Теперь он мёртв, и ты последуешь за ним, если не изменишься. Вы хотели изменить мир вокруг себя и мир за это уничтожил вас. Пришло время изменить себя и доказать, что достоин воскреснуть. Забудь имя Вейран. Теперь ты Райвен, то есть Ворон. Лишь когда ты научишься быть им по-настоящему, ты сможешь сохранить его мышление и в облике человека. И лишь тогда, когда ты сам станешь когтем тьмы, ты сможешь разить оружием Белиара, как своим, сможешь повелевать им, а не оно тобой. А теперь, лети, Ворон. Лети и не оглядывайся, ибо знать меня тебе не следует.

Глава 4. Исчадье Белиара

Людские жертвы тьме любезны,

Ей горе — смех.

Так что надежда есть средь бездны,

Но не для всех.

Клюв привычно разрывал плоть. На этот раз добыча была воистину удачной и приятной на вкус. Зазевавшийся кролик, привыкший к тишине и спокойствию столичных лесов, охотясь в которых аристократия уже пренебрегала столь дешёвой для них дичью, зато нещадно истребляла их конкурентов и угрожавших этим мелким травоядным хищников. Действительно, кого можно удивить кроличьей лапкой или шкуркой? Совсем иное — добыть матёрого волка, пушистую лисицу или на худой конец благородного оленя, ветвистые рога которого украсят любой дом. Что и говорить про мракорисов или крупных экзотических рептилий, в этих краях их давно уже не видали! Это сделало местную живность ленной и толстой, ведь простым людям была запрещена охота в этой части королевства. Как-никак, вотчина правителя. Но для лакомившегося дичью ворона это не имело значения. Кровь и плоть — вот были его интересы в этот момент, и он не собирался отвлекаться по пустякам, пока не насытится. Но это не значило, что он был расслаблен. Нет, для этого благородного и считавшегося в Миртане почти вымершим хищника было бы непростительной ошибкой расслабляться. Он знал, чем это заканчивается, и испытал на своей шкуре каково недооценивать врагов. Поэтому боковым зрением он неотрывно следил за происходящим вокруг, его слух и обоняние, насколько это было возможно во время трапезы, также были в полной боевой готовности. Время от времени он, несмотря на нестерпимый дикий голод, подавлял животные инстинкты и отрывался от добычи, внимательно и по-человечески осмысленно озираясь по сторонам, всматриваясь под каждый куст, под каждую травинку. Если бы кто-то пересёкся с этим глубоким пронизывающим взором, то, наверное, не выдержав и нескольких секунд, бросился бежать. Было в нём что-то пугающее, но в то же время гипнотизирующее и завораживающее. Как будто бы смотришь не в глаза птицы, а в бездонную пропасть, на дне которой само царство Белиара. Воистину, ему не требовались ни когти, ни мощный клюв, ни вздыбленные перья, чтобы обратить противника в бегство. Достаточно было одного взгляда.

Вокруг не было слышно ни звука, но ворон оторвался от своего пиршества и, прищурив один глаз, смотрел вдаль, где в сгущающихся сумерках уже трудно было что-либо разглядеть. Большинству птиц нужно взять небольшой разгон перед полётом, но он, слегка присев, а затем, подскочив и резко расправив крылья, исхитрился создать такой воздушный поток, что взлетел с места. Спустя пару взмахов, ворон уже скрылся в кроне ближайшего дерева, а несколько стрел прошили то место, где только что сидел пернатый хищник. Кто осмелился открыть охоту на царя этого леса? Он знал ответ. На него охотились едва ли не все, потому что за голову «Белиарова отродья» егермейстер назначил награду в целый золотой — чеканную монету с гордым профилем короля Робара II, который уже скоро как десять лет железной хваткой правил королевством. Для простолюдинов это были огромные деньги, которые не накопить и за всю жизнь. Золото было в ходу лишь в высших кругах. Но, судя по меткости выстрелов и числу стрел, сейчас его выследил совсем не простолюдин, и притом не один. На этот раз, по меньшей мере, двое опытных лучников, знавших толк в ремесле охоты, вышли на его след. Только чутьё и предусмотрительность спасли его от гибели, но даже натренированные годами чувства, обострённые до почти недостижимого смертным существам идеала, лишь в последний момент предупредили об опасности. Из-за этого бесконечного преследования он и был так голоден. Не проходило и дня, чтобы в него не летели чьи-то стрелы. Вчера целых шесть храбрецов пытались его убить, и четверо из них пали от разящих клювов, когтей, жвал и клыков. Сегодня оставшиеся двое найдут последнее пристанище. Он упивался смертями и не планировал оставлять свои владения. Если Белиару угодно испытать его стойкость и выносливость, он с честью выдержит это испытание. И эти двое, скользящих в тенях охотников, не будут исключением — они посмели бросить вызов избраннику бога тьмы, и их ждёт бесславная кончина. А его последователи с удовольствием доедят их трупы. Ему же не пристало есть эту падаль, осквернённую светом Инноса.

Но кто же был его последователями? Падальщики и ночные хищники не могли противиться его воле. Кто они по сравнению с человеком, отринувшим своё естество, чтобы стать воплощением тьмы? Чёрный от клюва до кончиков когтей, ворон был олицетворением самого владыки. Раньше он считал свой облик проклятием, но со временем осознал, какую силу дала ему судьба и загадочный, маскировавшийся под мага огня мессия Белиара. С тех пор он был не один, но тихий голос Владыки пробивался сквозь мешающие липкие комки мыслей и помогал ему. Это было не много, но достаточно, чтобы повелевать теми, чья воля слабее. Кроме падальщиков, полчища мясных жуков готовы были ответить на его зов и даже ползуны порой выходили из своих пещер, когда он призывал свою паству. Но его любимцами были варги. Лишь несколько этих мощных волкоподобных монстров бродили по окрестностям, но это была сила, с которой никто не мог не считаться. Раньше варгов в этих краях не водилось, но он привёл их сюда лично, отмечая безопасные тропы, вдали от любопытных глаз. Он же нашёл для них и укрытие, такое, что даже опытный следопыт бы сбился с пути. Каменистые кряжи, небольшие ручьи, нора в крутом склоне — такой маршрут нелегко отследить. Многие дневные звери боялись и избегали Райвена, но все, кто жил во тьме, все, кто обитал под землёй и был отмечен тенью ненависти Белиара, все откликались на его клич. И он позвал. Не подобает королю самому казнить холопов — эта работа для слуг. Как бы ни были опытны те двое, они были всего лишь стрелки, может быть, егеря, наёмники или вольные охотники. Ни один маг огня или паладин, не прибегнул бы к стрелам, выйдя на охоту против демона. А значит, сегодня черёд других делать грязную работу. Он уже успел немного утолить свою жажду крови, теперь, можно было дать развлечься вассалам. Мерзкое и пробирающее до костей карканье ворона разнеслось по окрестностям. Новый раунд охоты на охотников начался. И он чувствовал, что сегодня и его когти окрасятся и кровью служителя Инноса. Последний трофей, который он так долго ждал. Долг будет, наконец, возвращён.

* * *

Лес, обычно шепчущий и полный жизни, замер в напряжённом ожидании. Райвен, чёрный ворон с глазами, полными холодного разума, сидел на ветке старого дуба, словно тёмный судия. Он только что наблюдал, как его слуги — три матёрых варга, чьи мускулистые тела были вдвое больше самого крупного волка, а клыки — длиннее человеческого пальца, — в клочья разорвали двух следопытов. Бой был коротким, кровавым и можно сказать односторонним. Один из людей даже успел крикнуть, прежде чем голова его была откушена целиком, с хрустом ломающейся шеи.

Удовлетворение, сладкое и тёплое, разлилось по сознанию Ворона. Он упивался страхом и смертью, которые сеял. Они делали его сильнее, приближали к цели, к свободе. Но тут же его перья взъерошились от чувства внезапной угрозы. Влажный лесной воздух, пропитанный запахом крови и страха, принёс новый, чужеродный и опасный аромат — палёный воздух, озон и… уверенность. То, что давно не испытывали путники в этих местах.

— Чужой. Сильный, — пронеслось в его сознании голосом тёмного наставника, что то и дело звучал в его голове с той поры, как неведомый портал забросил его в тот странный и мрачный храм, и лишь усилился, когда он стал птицей.

Из-за сосны вышел человек в багровой мантии, но его одеяние было не похоже на стандартные рясы служителей Инноса. Оно было укреплено по плечам и предплечьям дублёной кожей, а на груди красовались стальные заклёпки, образующие подобие чешуи. В руках он сжимал посох из тёмного дерева, на вершине которого пульсировал кристалл, излучающий едва заметное марево телекинетической силы.

— Мерзкая нечисть, — как-то буднично произнёс маг, его взгляд скользнул по растерзанным телам следопытов и остановился на варгах. — Иннос очистит этот лес.

Варги, почуяв новую добычу, с рыками бросились вперёд. Их движения были стремительны, как удар кинжала.

Маг не дрогнул. Он резко выбросил вперёд правую руку. Воздух перед ним сгустился и вспыхнул ослепительным шаром пламени. Первый варг, не успев даже взвыть, превратился в пылающий факел, его мех вспыхнул, а плоть с хрустом зажарилась. Вонь палёного мяса ударила в ноздри.

Второго варга маг встретил посохом. Кристалл на его конце вспыхнул красноватым светом, и невидимый кулак силы ударил чудовище в грудь. Раздался тошнотворный хруст ломающихся рёбер и позвоночника. Двухсоткилограммовое тело отбросило, как щепку, и оно с глухим стуком ударилось о ствол векового дуба, обмякло и затихло.

Третий варг оказался хитрее. Он рванул вбок и вниз, подныривая под летящий в него очередной огненный сгусток, и резко распрямился, как сжатая пружина, в прыжке метя в горло мага. Но зубы его вцепились лишь в подол мантии увернувшегося в последний момент чародея. Раздался звук рвущейся ткани и скрежет клыков о кожаную подкладку. Но броня сделала своё дело — смертельной хватки не получилось. Маг, пошатнувшись, с силой обрушил набалдашник посоха на голову твари. Раздался глухой удар, часть шерсти содрало с затылка, будто наждаком. Но череп хищника выдержал. Оглушённый и дезориентированный полившейся на глаза кровью, варг затряс раненной мордой. Этого мгновения хватило. Маг закончил дело — короткая, точная огненная стрела врезалась в голову зверя, и его череп взорвался изнутри, забрызгав траву кипящим мозгом.

С ветки дуба раздалось яростное карканье. Райвен видел, как пали его лучшие охотники. Гнев, холодный и всепоглощающий, затмил всё остальное. Он расправил крылья, и лес ответил ему на зов.

Из кустарника, с противоположной стороны, выскочила стая глорхов, которые уже давно подбирались к полю битвы. Эти рептилии, размером с корову, с жесткой серо-бурой кожей и длинными когтистыми лапами, двигались с умопомрачительной скоростью, рыча и щёлкая тупоносыми зубастыми пастями. Они не были слишком сильны поодиночке, но стая была смертельно опасна даже для человека в броне паладина.

Маг, ещё не оправившийся от предыдущей схватки, развернулся к новой угрозе. Его посох заплясал в руках. Очередной телекинетический удар отшвырнул первого глорха в сторону, тот с писком ударился о камень и затих. Огненный шар испепелил второго, осветив лес алым заревом. Но их было слишком много. Они рвали его мантию, царапали укреплённую кожу на руках, пытаясь добраться до мягкой плоти. Он крутился, вырывался, не давая им схватить за уязвимые места, повалить на землю или сковать руки зубами. Иногда ему удавалось проскочить между телами мешавших друг другу тварей и вырваться из окружения, нанося смертельные раны магией. Но рептилии не сдавались, тут же с разгону бросаясь на него вновь. Во время очередной атаки глорхов Ворон спикировал вниз.

Он летел бесшумно, как тень, целясь клювом в незащищённый затылок мага. Но боевой инстинкт чародея сработал молниеносно. Он резко обернулся, почуяв опасность, и выставил вперёд посох. Кристалл вспыхнул ослепительно.

Райвен ощутил, как его будто ударили молотом по всему телу. Телекинетическая волна отбросила его, а последовавший во след огненный росчерк ещё и опалил кончики крыльев. Боль, острая и жгучая, пронзила его, и он с трудом стабилизировался в воздухе, остановив беспомощные кульбиты.

— Слаб! — пророкотал в его сознании голос демона, и его ярость слилась с яростью Ворона. — Позволь мне показать!

И Райвен позволил. Тёмная, чуждая энергия хлынула по его магические каналы, которых у птицы быть не могло, но которые теперь ощущались совершенно явственно. Его собственное сознание на миг отступило, уступив место древней, хищной силе. До того чёрные глаза загорелись багровым огнём.

Маг, уже едва отбивавшийся от глорхов, тем не менее, почувствовал это изменение. Его глаза расширились от удивления и ужаса. Он снова попытался нанести телекинетический удар, но багровый свет, исходивший теперь от ворона, встретил голубое сияние посоха и нейтрализовал его с шипящим звуком, будто раскалённое железо опустили в воду.

В этот миг глорх вцепился зубами в руку мага, держащую посох. Тот вскрикнул от боли и на мгновение потерял концентрацию.

Этого мгновения хватило.

Чёрная молния метнулась вперёд. Крепкий, как сталь, клюв Ворона сконцентрировал в себе всю ярость тьмы и всю силу падения. Он не целился в шею или глаз — он бил в самое укреплённое место, в символ гордыни и власти — в макушку головы.

Раздался короткий, сухой хруст, похожий на звук раскалывающегося ореха. Удар был точен и сокрушителен. Острый клюв пробил кость, как пергамент, погрузившись в мозг.

Багровая мантия взметнулась, и маг замертво рухнул на землю, в клубок шипящих и рвущих плоть рептилий. Телекинетический щит погас. Посох с выдохшимся кристаллом с глухим стуком упал на хвою.

Райвен тяжело опустился на грудь поверженного врага. Его опалённое крыло дымилось. Он выдернул клюв из черепа, и оттуда медленно вытекла тёмная, густая жидкость. Он испустил победный крик — не карканье птицы, а низкий, гортанный вопль, полный ненависти и торжества, который заставил отступить даже глорхов.

Скоро он, наконец, вернёт своё.

* * *

Подвал егермейстера был хорошо обжит. Стеллажи из заготовок на любой вкус — помимо очевидно имевшихся у человека его профессии залежей вяленного и сушёного мяса разнообразной дичи, в этом складе чревоугодия был целый арсенал из маринованных и сушёных грибов, у стен стояли ящики свеклы, тыкв и лука, бочки квашеной капусты, репы и моркови, чаны мочёных яблок и лесных ягод. Несколько шкафов были заполнены горшками с мёдом, вареньем из серафиса и ежевики. Всё это было собрано из даров местной природы, так что помимо размеров этого резерва, здесь не было ничего примечательного, разве что несколько выделялись привезённая из какой-то приморской деревни бочка солёной сельди. Любой, оказавшийся здесь случайно крестьянин был бы очарован запасами и едва ли бы искал какой-то подвох. Лишь хозяин этого места знал о небольшом тайном лазе, попасть в который можно было, отодвинув как раз бочку с сельдью. Небольшой погреб уходил еще глубже, перерастая в узкий тоннель, в конце которого имелось небольшое расширение, где рослому мужчине едва можно было выпрямиться в полный рост и расправить плечи. Но, хозяину дома не требовалось здесь стоять. Даже наоборот, большую часть времени, что он здесь проводил, он находился на коленях перед статуей рыцаря в мрачной чёрной броне и рогатом шлеме. Вздумай какой-то не в меру любопытный заглянуть под опущенное забрало, подсветив масляной лампой или факелом, он смог бы увидеть лишь покрытый дёгтем человеческий череп с пустыми глазницами и угольно чёрными зубами.

Кустарная статуя Белиара, возможно, и не производила впечатления и даже могла показаться аляповатой и похожей на чучело, однако любой бы изменил мнение, если бы знал, как именно был получен этот злосчастный череп и какие события он повидал. Стоящий на коленях у статуи егермейстер и в этот раз пришёл не с пустыми руками. Если быть точнее, в чаше перед статуей лежали какие-то окровавленные внутренности, отрезанное ухо, вырванный с нервом глаз, язык, нога в кожаном ботинке, какой в ходу у следопытов, и даже окровавленная рука, перегрызенная в районе плеча мощными зубами, но до сих пор оставшаяся облачённой в латную перчатку. Можно было лишь гадать, как эти части тел попали к главному королевскому охотнику. Хотя, если знать последние слухи, то можно было составить некоторое мнение по этому поводу. А слухи гласили, хотя об этом было и запрещено болтать, что в местном лесу поселился демон. Многие пытались загнать его, но лишь пополняли долгий список пропавших без вести. Недавно, даже один из магов огня, будучи в традиционном паломничестве, вызывался помочь местным жителям. Завсегдатаи трактиров, изрядно выпив, частенько покрикивали, что он в итоге сбежал, так и не выполнив обещание. Кто-то и вовсе говорил, что и не маг это был никакой, а ряженый проходимец. Иные же, но гораздо тише, шептались, что местный мельник видел, как маг всё же отправился в чащу. Как бы то ни было, за последние годы егермейстер оставался одним из тех счастливчиков, кто всегда возвращался из леса с добычей живым и здоровым. Все знали, что он не верит в глупые слухи. Чтобы подтвердить это и успокоить окрестных селян, он даже объявил о награде за демона, которого по его словам, конечно, никто не сможет доставить, ибо и нет в лесу никакой нечисти. Однако же, по какой-то причине исчезновения не прекращались, а тел несчастных никто не видел. Глядя на наполненную дарами чашу можно было сказать наверняка, что егермейстер был не вполне честен с окружающими. Но какова была его роль?

Глядя на эту ужасную извращённую гекатомбу, легко было не заметить, что человек был не один — рядом с ним сидел огромный ворон, столь чёрный, что был темнее окружающего мрака подвала. Ворон покровительственно смотрел на егеря, а тот был увлечён проведением неведомого ритуала, его губы шевелились, повторяя одни и те же слова, из уст человека звучащие не менее дико, чем могло бы звучать рычание кротокрыса или шипение змеи, столь неестественны и пугающе были эти звуки. Внезапно ворон будто бы взбесился и впился клювом прямо в шею вошедшего в экстаз безумца. Кровь из разорванной артерии забрызгала пьедестал статуи, а губы сектанта продолжали шевелиться, пытаясь повторять заклинание, если конечно звуки, что он из себя изрыгал, вообще имели какой-то смысл. Казалось, что он не замечает своей смерти. Он так и упал лицом в чашу, выпучив невидящие глаза. А ворон принялся разрывать его дальше, вгрызаясь своим длинным мощным клювом от шеи к самому сердцу. Еще какое-то время слышалось шевеление и подрагивание воздуха, выходящего из разорванной трахеи фанатика, но вскоре и оно затихло, когда ворон вырвал из груди жертвы свой трофей.

Статуя озарилась багрово-фиолетовым сиянием и ворон исчез. На его месте стоял человек. Он был гол, и весь с головы до ног в крови, но это его не беспокоило. Наконец, спустя десятилетие заточения он доказал свою силу и получил право вновь быть человеком. Теперь он сможет исполнить своё предназначение. Белиар вернул ему жизнь, его тело, его почти ставшую сном память… Бесконечный кошмар был окончен!

Триумф длился недолго. Бросив взгляд на ритуальную чашу, он испытал удивление и непонимание, сменившееся рвотным позывом, который невозможно было сдержать. Его стошнило сырым кроличьим мясом прямо на доспехи чучела Белиара… Но какое это уже имело значение? Магия крови сделала своё чёрное дело. Жертва была принята.

* * *

Рассветало. Человек, в окровавленной одежде, в которой узнавалась форма королевского егермейстера, с опущенным взглядом шёл по просёлочной дороге в сторону леса. Случайные путники, то ли загулявшие больше положенного, то ли уже проснувшиеся и бредшие по делам, сначала вопросительно косились, а затем, разглядев знаки различия, отводили глаза и ускоряли шаг, стараясь не пересекаться взглядом со знатным человеком, который имел право потребовать от них безвозмездной помощи. Кому нужны лишние проблемы? Но он даже не пытался никого остановить и вскоре совсем исчез в зарослях. С тех пор никто не видел егермейстера. Не иначе как демон его всё же достал. Впрочем, про демона в этих краях тоже больше не слыхивали. После снятия объявления о награде, новые авантюристы больше не заходили в эти края, а местные и до того почти никогда не пропадали более обычного. Вскоре все разговоры в окрестных питейных только и были о новом разбойничьем атамане, который не боится даже совершать набеги на конвои, везущие поставки в Готу — центральный оплот паладинов. Многие осуждали, другие восхищались, третьи завидовали богатой добыче и подумывали, как бы примкнуть к столь дерзкому вожаку. Всё лучше, чем платить тройной оброк из-за военного положения. Из-за весенних заморозков, погубивших часть урожая, у многих даже до налогов еды не хватало, чтобы прокормить детей. Кто-то от безысходности уходил в солдаты, кто-то попадал на каторгу. Женщины же… Куда им было податься?

Висевшие всюду плакаты обещали скорую победу. Как можно было не верить паладину, железным сапогом впечатывающим в грязь орочью морду? А магу огня, силой Инноса обращающему в пепел неисчислимые орды приспешников Белиара? Впрочем, те, кто побывал хотя бы рядом с линией фронта, уже давно не верили. Однако всегда находились отчаянные, кто не прочь был испытать судьбу в рядах королевских новобранцев. Некоторые из них даже переживали свой первый бой. Таких было немного, но самые отличившиеся порой попадали на плакаты, где с гордым видом показывали свои ордена со священной свечой Инноса. Или же это были лишь фантазии местного художника, которому храм выплатил такую премию, что он купил себе уже целый особняк на окраине купеческого квартала? Кто знает… Ясно было лишь одно, что как только взор паладинов обратится в сторону дерзкого бандита, он закончит свои дни или с мечом в брюхе, или на каторге. Раньше его ещё могли повесить, а то и за особые заслуги посадить на кол или четвертовать, но после недавнего королевского эдикта всё переменилось, и теперь всех подряд, за любые преступления, отправляли в долину рудников Хориниса. У паладинов, конечно, могло быть иное мнение, как следует поступать с мародёрами и убийцами, однако для них тоже не делалось исключений. Стоило нарушить приказ, и даже дворянин, невзирая на заслуги и титул, мог отправиться в печально известную долину рудников. И были даже такие безумцы, которые специально совершали преступления на глазах у стражи, чтобы попасть в колонию, а не на фронт. Видимо, дела на передовой были не так радужны, как изображали листовки и увещевали герольды на площадях. Но эту историю вы наверняка уже слышали.

Глава 5. Совет демиургов

Спасенье или разрушенье мира?

Что обсуждают на обед

Великие, кого воспела лира,

Могучие, не знающие бед?

Мощный дубовый стол, который в иной ситуации мог бы служить крепостными воротами, не ломился от яств и напитков, но трое сидящих на столь же внушительного вида стульях, годящихся быть тронами старейшин какого-нибудь нордмарского клана, не испытывали ни малейшего неудобства от недостатка угощений. Стоило взять кусочек какого-то из угощений, как точно такой же появлялся на тарелке вновь. Стоило отпить из бокала вина, как он вновь наполнялся, а по велению мысли пившего мог поменять и сорт вина, и год сбора урожая, и время выдержки. Края зала, не освещённого ни свечами, ни какими ещё источниками света, терялись даже не во мраке или пустоте, а в полном отсутствии и того и другого. Любой пожелавший бы вглядеться в даль, просто бы не смог осознать, что там находится. Не было в этом удивительном месте ни теней, ни бликов, ни звуков или запахов, помимо тех, которые были угодны гостям и связаны с происходящим за столом. Каждый из сидящих там был одинаков, и столь же различен и ни на кого не похож. Будто бы близнецы, вырядившиеся в мантии разного цвета. Один был в чёрной с кровавыми каплями, которые непрерывно образовывались, будто сочились из самой ткани, а затем падали на каменный пол, разлетаясь в дребезги и растворяясь в воздухе. Второй был в красной, словно пламя мантии с золотым тиснением, светящимся мягким желтоватым светом, будто бы горящая свеча. Третий же был менее притязателен, и его сине-голубая мантия колыхалась как волны тихого моря. Их движущиеся наряды, пожалуй, всё равно были самым постоянным в их облике, потому что лица их были с трудом различимы и как будто бы отражали не внешность, а настроение. Молодой мужественный воин мог через мгновение стать морщинистым старцем для того, чтобы брошенный исподлобья взгляд производил большее впечатление. Тот, что в чёрном, и вовсе иногда становился прозрачным так, что сквозь плоть был виден скелет. Какое-то время все трое сидели молча, обмениваясь многозначительными взглядами, и иногда потягивая вино или пробуя сменявшиеся каким-то неведомым образом на столе закуски.

— До сих пор не могу поверить, что после всего случившегося люди всё равно поклоняются нам, — начал, наконец, гость в красном.

— В этом нет ничего странного, все разумные расы испытывают страх перед грубой силой, а потому стремятся всячески показать своё почтение и покорность, чтобы не быть уничтоженными. Элементарный инстинкт самосохранения. Меня больше удивляет то, что ни один из них до сих пор не осознал божественного единства. Тебя они именуют Инносом, меня Белиаром, при этом считая злейшими врагами. Представь, как бы они удивились, узнай, что мы сейчас мирно беседуем за одним столом.

— Не забывай, брат, что этот стол лишь продукт нашего восприятия, которое мы на время этой встречи сами себе привили, чтобы легче было мыслить, как люди, судьбу которых мы должны решить.

— Да-да, симуляция. Но попробуй это вино, на вкус оно весьма убедительно. Если мы на данный момент боги этого мира, то почему бы не получать удовольствие от этой игры? Разве не приятно на миг ощутить себя простым смертным, отвлечься от серьёзных проблем? Так сказать, тряхнуть стариной, не правда ли, мой дорогой брат?

— Жизнь вовсе не кажется игрой для тех, кто в неё погружён. Даже для нас эта грань едва ощутима, чего же ждать от простых людей, у которых все высшие чувства глубоко спят? А что касается былого… Все мы совершаем ошибки. Я признаю, что в том воплощении был слишком заносчив. Ошибкой было вообще воплощаться в облике человека. Неконтролируемая сила, при заглушённом понимания устройства мироздания, является величайшей опасностью. Наша война чуть не погубила весь этот фрагмент проявленного мира, а порталы, которые ты открыл, могли и вовсе превратить его в агрессивно разрастающийся хаос. Хорошо ещё, что очаг скверны удалось локализовать и отделить Моргард от остального Древа Мира.

— Не спорю, я виноват не меньше твоего. Однако прошу заметить, что порталы мне удалось стабилизировать самому. Но поздно сожалеть о минувшем. Благо, нам дали шанс исправить содеянное. Так что лучше подумаем, как теперь выбираться из сложившейся ситуации. Думаю, наш как обычно сдержанный брат уже заждался, и ему не терпится перейти к делу. Не правда ли, Аданос?

— Я подожду, пока вы наиграетесь. У меня в запасе вечность.

— К сожалению, её нет у людей, которые каждое мгновение умирают сотнями, а то и тысячами, из-за нашей несговорчивости, — возразил тот, кого называли Инносом.

— Не волнуйся, время для людей течёт по-другому. Ты же знаешь, что для нас их времени и вовсе не существует. Здесь мы сами выбираем его течение.

— Я и забыл, какой ты зануда, Аданос, — вмешался Белиар, — раз уж мы примерили вновь на себя человеческие обличья, дай хоть на мгновение отбросить весь этот рационализм.

— Однажды мы уже наступили на эти грабли, так давай не будем повторять тот злосчастный опыт.

— Всё что угодно, лишь бы не выслушивать твоё занудство. Тогда приступим! Моё предложение таково: пусть орки поработят людей. Человечество слишком погрязло в склоках и междоусобицах, чтобы по-настоящему объединиться. Им нужен внешний стимул. Орки не так плохи, как думают о них люди. Я сам создавал их и знаю, о чём говорю. Они дисциплинированны, выносливы, честны и прямолинейны. Они не применяют насилия, если это не предусмотрено их законом, а потому смогут ужиться вместе с людьми, если те им подчинятся. Каждый займёт свою нишу. Орки будут прекрасными военными лидерами, но их культура скупа и слаба, со временем они примут более богатую культуру и религию людей, цивилизуются, и тогда наступит долгожданный мир.

— А вместе с этим произойдёт геноцид человечества, подавление воли моих подопечных, духовный слом. Те, кто выстоит, ожесточатся и наполнятся ненавистью. Они никогда не примут власти инородцев и либо ценой колоссальных жертв и потерь победят, либо погибнут, унеся с собой десятки тысяч твоих любимцев. Нет, Белиар, этому не бывать. Никогда не слышал ничего глупее. Я понимаю, что ты хочешь таким образом возвысить свои творения, вместо того, чтобы признать, что твой первый опыт выведения разумных видов был не так успешен, как тебе хочется. Не забывай, что по объективным показателям, творческий потенциал орков на порядок ниже человеческого. Они почти не чувствуют магических потоков, если не обкачиваются сводящими с ума наркотиками, и не могут стоять во главе справедливого государства. Жестокая тирания — вот их удел.

— Я радею за орков не больше, чем ты за своих людишек. Мы сами воплощались в людей, были ими и чувствовали, как они. Помнишь, к чему это привело? От былого величия цивилизации остались лишь жалкие клочки. Люди деградировали и стали подобны зверям, которые дерутся за лучший кусок добычи. Может быть, орки и не идеальны, но они практически лишены самого опасного порока людей — гордыни. Орки умеют подчиняться, смирить своё эго ради общей цели. Эта черта сформировалась у них постепенно, ввиду суровых условий жизни. На севере и в пустошах не прожить в одиночку. Либо ты с племенем, либо мёртв. Людям тоже недостаёт этого опыта. Они должны пройти через страдание, чтобы сплотиться. И орки им в этом помогут, а заодно уничтожат разрозненные религиозные культы. Не забывайте, что орки не почитают меня в качестве своего бога, они верят в Великого Духа, который повелевает душами и демонами. А любимая магия большинства их племён вовсе не некромантия, а стихия огня! Разве это не твоя вотчина, братец? Да и воду они уважают, ведь вода в их представлении символизирует саму жизнь. Нам дали задание остановить войну, закрыть порталы в иные измерения, создать культ триединого Бога, который стал бы основой нового общества. Я предложил своё решение. Если у тебя есть лучшее, то говори.

— И скажу. Орки должны отступить. Они искусственно созданы тобой для жизни в осквернённых землях, они лишь пародия на человека и потому не имеют права на господство. Люди должны приручить орков, как домашних животных, использовать их силу и выносливость для строительства, сельского хозяйства, и других занятий, требующих физической силы. Постепенно, когда орки привыкнут к совместной жизни с людьми, они смогут стать полноправными членами общества. Этот процесс займёт столетия, лишь тогда они адаптируются.

— Довольно! — Вмешался в разговор молчаливый Аданос, — ваши склоки просто смешны, они уже привели нас к краху. Если бы не моё вмешательство тогда, сейчас нам нечего было бы восстанавливать. Девять десятых планеты было превращено в отравленные пустоши, которые до сих пор не восстановились, а теперь вы обсуждаете планы, что, так или иначе, приведут к очередной глобальной войне. Послушайте же себя со стороны. Видимо, принимать форму людей для этого обсуждения было ошибкой. Так мы не сможем договориться.

Все трое умолкли, и лишь через какое-то время Белиар нарушил давящую, ненатурально пустую, и от того пугающую тишину, налив себе ещё один бокал вина. Ни Аданос, ни Иннос не последовали его примеру. Допив вино, Белиар улыбнулся и произнёс:

— Без сомнения, ты всё уже придумал за нас, братишка. Что ж, посвятишь непутёвых братьев в свой план или, как обычно, возьмёшь всю ответственность на себя? Вновь уничтожишь все достижения разума, чтобы покончить с враждой, как ты выражаешься, раз и навсегда? Зальёшь водой всю планету, устроишь землетрясения и извержения вулканов, а потом на пепелище взрастишь цивилизацию дельфинов? Думаешь, эти симпатяги не повторят человеческих ошибок? Я бы не был в этом столь уверен…

Ни один мускул не дрогнул на лице Аданоса. То ли слова брата на самом деле не произвели на него впечатления, то ли он и не думал проникаться «человечностью» и, несмотря на внешний облик, сохранял своё «божественное» бесстрастие судьи и хранителя равновесия.

— Я уже давно начал претворять план этого эксперимента, — сказал Аданос, отвечая вовсе не на замечания о дельфинах, — мы слишком долго мучали этот мир, управляя им согласно своему видению, при этом сами так и не смогли прийти к тому единству, которое от нас ожидалось. Эта встреча лишь подтверждает сей прискорбный факт. Вы оба знаете, к чему это ведёт. Если до конца текущего цикла очаги хаоса не будут искоренены из мира Моргарда, нас ждёт исключение из иерархии и низвержение в миры хаоса. Возможно тебе, Белиар, будет там и комфортно, но меня не прельщает такая судьба. Мой выбор иной. Согласно плану, необходимо собрать оставшиеся артефакты прошлого и заблокировать все проявления нашего участия в судьбе этого мира. Люди и орки сами найдут выход из сложившейся ситуации, у них просто не будет иного выхода. Без нашей магической поддержки у них не окажется ни ресурсов, ни мотивации для продолжения вражды, и война затихнет сама собой.

— Наивные мечты, — возразил Иннос, — даже если ты окажешься прав насчёт саморегуляции мира, всё равно никому из воплощённых не под силу уничтожить древние артефакты.

— Ошибаешься, это под силу мне, — возразил Аданос.

— Чтоо? — чуть не поперхнулся вином Белиар, — все нашиаватары погибли, а без магических источников мы не можем напрямую воплощаться в этом мире.

— Полагаю, ты ошибаешься. Я лучше осведомлён о своих проявлениях. Мой аватар никогда не погибал. Он уничтожил вас, возвёл западные горы, оградив осквернённые земли, после чего провёл горстку выживших на восток в земли современной Миртаны. Тогда он стал вечным странником.

— Один из моих слуг убил вечного странника, — усмехнулся Белиар.

— Он убил лишь преемника. Со временем это прозвище стало титулом, который можно было доверить обычному магу. Мой аватар же продолжил свою работу, и благодаря этому я осведомлён о происходящем в Моргарде лучше вас. Уничтожив все артефакты, я подготовлю учеников и верну людей на путь истинной магии. Лишь единицы будут к этому готовы, но именно они станут поводырями в новом мире, когда и мне придётся его покинуть. Мы останемся наблюдать за происходящим со стороны и не будем вмешиваться, что бы ни случилось. Когда всё утрясётся, останется сделать лишь последнюю часть работы и по окончанию карантина присоединить очищенный Моргард к древу жизни. На это, к счастью, наших сил ещё хватит. А когда источники магии вновь наполнятся светом, даже те оставшиеся люди и орки, кто ещё не принял новый порядок, наконец, прозреют. Тогда наша миссия будет завершена, и мы избежим погружения в хаос.

— Как сказал бы один мой знакомец из другой жизни: «это утопия», — резюмировал Белиар. — Но в твоих словах я услышал куда более важную информацию, которую ты неизвестным образом умудрился скрыть от нас. Твой аватар, твоё первое проявление в Моргарде, всё ещё жив. От этого даже мне становится не по себе, памятуя то, на что мы были способны тогда. Если это правда, тогда мы можем просто подчинить себе весь мир, установить любой порядок, какой только пожелаем и ни у кого не будет даже шанса воспротивиться.

— Верно, — подхватил Иннос, — пусть твой аватар возглавит королевство людей и установит всеобщий порядок. Под его руководством паладины и маги огня уничтожат последние два портала и скверна будет остановлена.

— Мне жаль, что вы всё так же глухи, и не слышите моих слов, — вздохнул Аданос, хотя в этом искусственном мирке у него не было даже потребности дышать, — всё, что вы предлагаете, нарушит свободу воли разумных существ. Всё это будет диктатурой и возвратом назад. Мы уже прошли через это и убедились в неэффективности подобных мер. Две великие цивилизации погибли. Третий шанс — наш последний. Уже сейчас рождается всё меньше людей, чувствительных к магии. Скоро они и вовсе потеряют связь с нашим планом бытия, и тогда всё будет потеряно.

Воцарилось долгое молчание. В конце концов, Белиар произнёс:

— Под каким именем и где скрывается твой аватар?

— Этого я не могу сказать. Не для того я прятал его от вас несколько тысяч лет, чтобы теперь подставить под удар. Я и так сказал уже слишком много, рассчитывая на ваше содействие. К сожалению, вы заблуждаетесь по поводу его силы. Когда источники магии иссякли, он стал подобен простым смертным, превосходя их лишь опытом и знанием. Потому ваши надежды на силовое вмешательство напрасны.

— В таком случае, я вынужден всё же пробудить свой последний проект, — ответил Белиар, — он справится с поставленной задачей. Это будет последний случай не санкционированного использования порталов между мирами, а когда мир будет подчинён, в их наличии отпадёт потребность, и мы сделаем вид, что ничего не было.

— Этого нельзя допустить. Значит, мне придётся наделить одного из людей своей силой и закрыть портал, — добавил Иннос, — ради того равновесия, которое ты так ценишь, Аданос, — будто оправдываясь добавил он.

— Мне жаль, что никто из вас не готов к компромиссу. Что ж, в таком случае, полагаю, разговор окончен?

Иннос и Белиар кивнули, а через мгновение их тела испарились. Аданос остался один и лишь теперь, он позволил себе слегка расслабиться:

— Как всегда предсказуемы, — улыбнулся он, — за это я их и люблю.

Аданос прикрыл глаза, а когда открыл их, перед ним появился человек с седыми волосами и аккуратной бородкой. Он был облачён в красную робу высшего мага огня. Гость был окутан дымкой и будто бы находился в другой реальности, которая благодаря неведомому колдовству оказалась так близко, что до мага огня можно было дотянуться рукой. Человек тоже почувствовал присутствие Аданоса, хотя он будто бы не видел его, а лишь ощущал каким-то шестым чувством.

— Есть новости, — проговорил Аданос. — Время пришло. Весы покачнулись. Как можно скорее отправляйся на Хоринис и исполняй подготовленный план. Призови наших выживших жрецов, они нужны будут на острове и после убийства зверя. Отродье Белиара, которое мы смогли обнаружить, ни при каких условиях не должно выбраться наружу на Хоринисе, нужно загнать его на Ирдорат, где мы его уничтожим окончательно. Портал необходимо запечатать навсегда, но не забудь про равновесие. Хотелось бы сразу избавиться и от избранника Инноса, но он нам ещё будет нужен, чтобы собрать артефакты и запечатать второй портал. Замещающая жертва должна быть соответствующей — весь цвет жрецов Инноса и открытое предательство верховного мага, не меньше. Вероятно, даже этого будет мало и избранник Инноса должен будет всё равно лишиться почти всей силы. Поэтому нужно помочь ему стать воистину могущественным, иначе этого может не хватить. Проследи, чтобы он пережил этот этап, иначе равновесие не качнётся в другую сторону, и Белиар не сможет призвать свою армию, а значит, и Иннос не пожертвует оставшиеся артефакты. Тогда нам будет никак до них не дотянуться, и мы не успеем завершить план к сроку. Главное, чтобы и Иннос и Белиар оба считали тебя на своей стороне и не заподозрили — держись у них на виду, ведь они ожидают, что ты будешь прятаться. Что касается человеческого избранника Белиара, которого ты так умело для него создал, то он наверняка поможет охотно, если это будет ему выгодно. Ты уверен в этом Кхардимоне? Он точно нам всё ещё верен? И сможет ли он договориться с проклятым? Ошибка не допустима. Когда придёт время, направь его добыть нам то, что было потеряно в прошлую войну. Помни, что герой Инноса проявится там, где творится несправедливость. Поэтому нам придётся расширить барьер больше необходимого минимума. Любимца Инноса же ты должен сначала обнаружить, а затем использовать хитро, убедить, что ты, как и он действуешь исключительно в интересах общего блага. В конце концов, он тоже станет лишь орудием в твоих руках и будет готов на любое «меньшее зло». И, конечно, начинай подготовку жрецов триединого бога. Без них, твоё божественное вознесение придётся отложить, так что в твоих же интересах, чтобы он овладел истинной магией до того, как все артефакты будут уничтожены. Действуй по обстоятельствам, я знаю, что могу на тебя рассчитывать.

— Как на себя самого, — тихо прошептал в ответ верховный маг огня, известный нынешнему поколению как Ксардас.

Глава 6. Головокружение от успехов

Идут путём опасным

И мудрый, и глупец.

Ждут жизни не напрасной

И праведный конец.

Но тем мудрец отличен

От дерзкого глупца,

Что не спешит он в пекло

Лезть поперёк отца.

День падения барьера над долиной рудников.

Знакомо ли вам чувство глубокого разочарования, чувства болезненной неудовлетворённости, которое на фоне всеобщего ребяческого ликования становится особенно тяжким и невыносимым? Успех был полным, ожидания оправдались, все надежды сбылись, а молодой маг огня Мильтен чувствовал себя опустошенным, тело было пустым футляром, а душа — горсткой пепла, будто в насмешку оставшейся от сожжённой любимой книги. Всеобщая радость была невыносимой, даже тюремщики сменили гнев на милость, осознав, что его смелые предсказания всё же сбылись и это они, а не чудом выживший служитель Инноса, чуть было не погубили если и не всю человеческую цивилизацию, то, по меньшей мере, Миртану. Парень не мог ни разделить их радости, ни принять свалившихся на голову похвал и извинений. Голоса вокруг звучали глухо и отстраненно, будто тонули в вязкой жиже его горечи. Мысли путались, то убегая куда-то вдаль, то возвращаясь к реальности, которая, казалось бы, не могла не радовать, но на деле нагоняла ужас и вызывала страх перед грядущим.

Что породило эти жуткие мысли, от которых холодок пробегал по коже, а волосы становились дыбом? Когда все видели впереди светлое будущее, Мильтену виделась лишь непроглядная тьма, охватывающая землю холодными костистыми крыльями. Что-то неописуемо мрачное рвалось наружу, будто бы пытаясь вылупиться из его естества, прогрызть брешь, чтобы потом захватить целиком. Да, он чувствовал себя опустошенным, но то, что таилось в глубине сознания, обещало пустоту куда большую, абсолютную и необратимую… Вечную тишину небытия…

Маг не сразу понял, что боли душевной вторит боль физическая, которая вполне может оказаться причиной его подавленного состояния. Голова раскалывалась на части, так что он в любой момент рисковал потерять сознание, дыхание и пульс участились, и лишь большим усилием годами закаляемой воли, чародею удалось остаться в сознании и не свалиться с обрыва, стоя у которого он осматривал панораму Нового лагеря. Боль вскоре стихла, оставив после себя лишь досадное давление в висках, которое по сравнению с недавним приступом казалось совершенно не существенным. Что это было? Что за чёрную тень над Миртаной он только что видел так отчётливо, будто уже пережил несколько грядущих лет несчастий и смерти?

За время краткого забытья мало что изменилось. Он всё так же стоял в одиночестве, а снизу вдалеке суматошно носились люди. Алхимик Риордан уже давно был со своими братьями по ордену Аданоса — они вместе с генералом Ли и еще несколькими высокопоставленными людьми лагеря обсуждали планы дальнейших действий. Мильтен не пожелал к ним присоединиться, уже тогда отчётливо понимая, что его ждёт свой, самостоятельный путь, на котором лишь собственная магическая и физическая сила будут подспорьем. Даже на владыку Огня и Света теперь уже бывший ученик покойного магистра Корристо не мог более положиться. Иннос предал своих служителей однажды, мог предать и впредь. Мрачное озарение, посетившие Мильтена подтвердило, что он не сможет уйти из рудниковой долины, не убедившись в ложности или справедливости терзавших предчувствий. До этого не было ясности, куда отправиться, но приступ головной боли дал подсказку. Подобное уже случалось с его другом Лестером, а резкое озарение уж больно походило на видения Юбериона и других гуру секты — так называемого «братства Спящего», последователи которого расположили свой лагерь на болотах. Впрочем, как и любой другой лагерь в колонии, это был скорее небольшой городок, нежели временное обиталище. Лагерями их называли то ли, чтобы сохранить надежду на свободу, то ли из-за строительства на скорую руку. Впрочем, находились пессимисты, которые придерживались точки зрения, что все лагеря в колонии являются временными, потому, что их жители долго не живут. Действительно, тяжёлый труд, антисанитария, внутренние конфликты, болезни, а иногда и голод приводили к тому, что многие отдавали богам душу, еще не успев даже толком обжиться на новом месте. К счастью ли или же к сожалению, поток новых каторжников никогда не иссякал и такие мелочи, как смерть соседа, мало кого волновали — особенно если самому труп до реки не придётся тащить на съедение шныгам. Жизнь в колонии ценилась очень дёшево и с ней можно было легко распрощаться просто случайно оказавшись на пути не у того человека. Впрочем, как и везде, бывали долгожители, к которым, не без гордости, молодой маг мог отнести и себя — всё же он пережил и сотворение, и падение магического барьера, при этом ещё намного подняв своё общественное положение и личную силу. Но он был настолько ярким исключением из правил, что ещё предстояло убедить других в том, что его история не вымысел, а он и в правду смог подняться от простого каторжника до мага третьего круга посвящения. Впрочем, его навыки будут самым надёжным свидетельством. Ни один самозванец не сможет использовать сколь-либо сложную руну.

Долгими вечерами, устав от чтения книг, Мильтен часто мечтал, как с падением магического барьера над долиной рудников, его жизнь мигом наладится. Имея на плечах мантию магов огня, человек мог бы быть обеспечен всем, его положение в обществе приравнивалось к знатным родовитым дворянам, лишь за одним исключением — служители Инноса не имели права передать его по наследству, как и вообще, не имели права заводить детей. Такое нарушение закона грозило изгнанием из ордена. Причину этого жёсткого правила в свое время Корристо растолковывал так: маг не должен алкать власти, не должен стремиться накопить материальных благ и передать их кому-то. Семья мага — его орден, долг мага — равное служение всем честным и законопослушным людям королевства без каких-либо особых привязанностей.

Иногда, устав от безропотного заучивания догм, Мильтен размышлял об этом правиле, но ни разу не смог с ним полностью примириться. Он считал, что для истинно сильного духом, наличие детей не стало бы поводом для несправедливого отношения к остальным людям, а лишь наоборот, лучше помогло бы понять простых обывателей, важная часть жизни которых — забота о детях. А наличие детей у магов могло укрепить орден и всё королевство в целом, ведь было известно, что магический дар часто передаётся потомкам. Поэтому в этом обычае можно было при желании усмотреть некий злой умысел, столетиями подтачивающий орден и ослабляющий цивилизацию людей, постепенно лишая ее одарённых. Впрочем, на самом деле дети у магов конечно были. Бывало, что кто-то приходил послушником в монастырь уже имея детей — в таком случае, принимая постриг он формально отказывался от родства и всего имущества, а дети юридически лишались прав наследовать любое имущество, которое новоиспечённый адепт Инноса может приобрести на службе у ордена. Бывали же конечно во множестве и случаи рождения бастардов. Обычно их старались не афишировать, а чтобы не иметь проблем, достаточно было публично отрицать их наличие, жить большую часть времени в пределах монастыря и избегать делать щедрые подарки возлюбленным и юридически незаконным потомкам.

На мгновение молодой маг предался мыслям о возможном светлом будущем на свободе, но уже через секунду всё это вновь стало неважным и отдаленным. Мрачная решимость охватила его, и никому не сказав ни слова, Мильтен пошёл в дом алхимика и набил сумку первыми попавшимися под руку съестными припасами. К счастью, мастер Риордан имел привычку вести длительные эксперименты и иногда ел в коротких перерывах между работой. Именно поэтому не составило труда найти несколько сухарей, банку местных самодельных консерв из хорошо проваренного мяса в надежно запаянной алхимиком банке, а также небольшой бурдюк воды. Собственные же вещи Мильтена включали лишь старый охотничий нож, мыло, бритву, и несколько рун и свитков, которые ему совсем недавно вернули маги воды после снятия обвинений в предательстве. Лишь переступив через порог, стало ясно, сколь безумный поступок собирается совершить ещё весьма юный по меркам магов адепт, который по меркам простых людей вообще-то уже опытным мужчиной в самом расцвете сил, а по меркам рабов в рудниках мог бы уже считаться даже весьма пожилым человеком. Но иного пути он не видел. Связь с богом тьмы, Белиаром, становилась опасно сильной, он взывал к бывшему служителю Инноса, и тот как будто бы ощущал его присутствие на грани своего разума. Бог тьмы хотел говорить? Что ж, Мильтену было, что ответить.

Глава 7. Лицо со шрамом

В рутине повседневной

Зажата наша мысль,

Но с мукою душевной

Приходит новый смысл.

Идущий пружинистым быстрым шагом человек в красном, видимом за версту, облачении мага огня, казалось, совершенно уверен в том, куда направляется. Едва ли кто-то мог глядя на него догадаться, что этот уверенно идущий к цели человек полон сомнений и тревог. Он не знал, как именно выполнит предначертанное, и даже кем и что было ему предначертано. Просто он был уверен, что не может поступить иначе. Лагерь наёмников уже остался далеко позади, и ни одно живое существо не встало на пути чародея. Все были слишком заняты своими делами и охвачены предвкушением новой вольной жизни. С магами воды Мильтен не простился, лишь оставил записку, в которой сообщил, что доберётся до монастыря самостоятельно.

Было ли стремление узнать судьбу болотного братства продиктовано долгом перед орденом или им попросту двигал страх ступить на земли за пределами колонии, на которых он не был уже добрый десяток лет? Со стороны этот срок может показаться не очень большим, но для бывшего каторжника он был целой эпохой перемен и внутренних изменений, настоящего становления. Становления как чего-то большего, чем простой обыватель, видящий не дальше своего носа. Да, он боялся. Но не земли и травы, не диких зверей, и даже не бандитов на дороге. Он боялся себе подобных — магов. Только до прибытия в распоряжение верховного совета монастыря Хориниса, юный одарённый был по-настоящему свободен. Дальше ему предстояло не только доказать своё право носить мантию, не только выдержать проверки и объяснить, как самый молодой адепт выжил в произошедшей резне, но и после этого на деле подтвердить готовность быть одним из служителей Инноса, а значит и готовность исполнить любую волю ордена, какой бы она ни была, и какую бы участь ни готовила. Другими словами, о свободе можно было забыть навсегда. Свобода мага была лишь приправлена лучше свободы рядового, которого забьют розгами до полусмерти или вовсе повесят, если он вздумает ослушаться приказа офицера. Поэтому, возможно, этот поход был продиктован желанием последний раз вздохнуть полной грудью, вновь почувствовать себя вольным охотником, выслеживающим добычу по своему разумению, а не псом, идущим по следу по указке хозяина.

Мильтен вышел ещё затемно, до того, как войска генерала Ли покинули лагерь. То, что опытный полководец не будет терять ни минуты и выйдет с рассветом, было очевидно. Сейчас наступало время гонки — кто будет быстрее, каторжники, бегущие из колонии, или же королевские войска, которые, несомненно, будут посланы, чтобы восстановить порядок в рудниках. Конечно, за эти годы наёмники стали организованным войском, силой, готовой потягаться даже с регулярной армией. Однако всё же преимущество не было на их стороне, и слишком много неизвестных оставалось в этой игре. Без сомнения, генерал попытается всеми силами сохранить порядок в своём разношёрстном отряде, по крайней мере, до тех пор, пока не выведет всех на безопасные позиции за пределами рудниковой долины, а лучше, и вовсе острова. На Хоринисе был небольшой гарнизон, который не мог противостоять организованным каторжникам, однако мог легко охотиться за небольшими шайками, решившими попробовать свою удачу самостоятельно. Не было и речи о том, чтобы взять контроль над городом, который был окружен каменными стенами и имел неограниченный приток ресурсов с моря. В душе Мильтен симпатизировал генералу Ли, однако понимал, что с этого момента они оказываются по разные стороны баррикад. Ли был мятежником, а он магом огня — законопослушным подданным короля. Все обвинения с новопосвящённого были сняты с того момента, как он надел красную мантию. Корристо об этом позаботился, уведомив магов за барьером о новом адепте ордена. Сейчас это было весьма кстати и чувство признательности покойному учителю за подобную предусмотрительность посетило Мильтена, несмотря на сохранившуюся на наставника обиду. Всё упиралось лишь в доказательство своей личности. Никаких документов в Миртане не водилось, кроме верительных грамот для чиновников, а из магов вне барьера никто по понятным причинам не мог знать, как выглядит новый член ордена.

Путь к болотам лежал через Старый лагерь, и когда его башни показались из-за холма, было уже совсем светло. Путник не планировал сворачивать туда, однако кое-что всё же заставило его передумать. От южных ворот лагеря тянулась целая вереница людей, несущих сотни ящиков с припасами и магической рудой. Шли они в сторону леса, за которым располагалась злосчастная кишащая скелетами башня, в прошлом служившая маяком для прибывающих в ближайшую к замку бухту. Дорога туда давно уже заросла настолько, что от неё осталась лишь узкая тропка, однако это не смущало тянущуюся процессию. Когда последние из грузчиков и охранявших колонну стражников скрылись из виду, Мильтен всё же не выдержал, и решил испытать судьбу. Оставшаяся поднятой решётка словно манила зайти. Что могло грозить владевшему боевой магией человеку в покинутом лагере? Не было сомнений, что если рудный барон Гомез или кто-то из его соратников выжил, то они решили убраться отсюда, не теряя ни минуты. Это было единственным разумным решением, с учётом того, что самое большее через неделю, здесь будет огромный отряд королевских войск, посланный взять под контроль поставки руды. А авангард этой армии, если мэр города Хоринис совсем не дурак, выдвинется ещё раньше, до прибытия основных сил, чтобы взять под контроль узкое ущелье, являющееся единственным удобным проходом в долину. Но удивляло то, что их путь лежал не к площади обмена, через которую шёл основной проход в оставшуюся цивилизованную часть острова, а к восточному побережью. Насколько было известно члену ордена Инноса, там не было судоходных рейсов с тех самых пор, как орки завладели большей частью Восточного архипелага. Не сдавшиеся острова, даже если такие были, находились в практически полной морской блокаде, и даже из самого мощного и богатого города — Архолоса, который дольше всех организованно сопротивлялся орочьей напасти, уже давно не было вестей. Конечно, о ходе войны томившиеся за барьером знали довольно мало, но кое-какая информация из внешнего мира доходила и сюда, особенно вместе с каторжниками, которые были родом из тех краёв королевства.

Внимательно поглядывая на стены, чтобы не получить арбалетный болт в грудь, маг подошёл к вратам и, немного поколебавшись, зашёл в лагерь. Шахтёрский городок выглядел так, будто подвергся недавно вторжению орков, с тем лишь исключением, что трупов было гораздо меньше. Следы грабежа, а кое-где и пожара, разрушенные стены хижин, из которых вырывали доски и столбы для сооружения ящиков и носилок, затоптанные кострища и всюду отпечатки ног, как будто бы тысячи людей носились взад-вперед, соревнуясь в беге. Лагерь было не узнать, но молодому чародею было не до того, чтобы рассматривать окружающий статичный пейзаж, так как отовсюду он ждал возможного нападения, и будто охотящийся мракорис, высматривал любые признаки хоть малейшего движения. Пару раз он заметил какое-то шевеление в хижинах, где прятались напуганные рудокопы. Как только они видели красную мантию, то вжимались в пол, старясь притвориться мёртвыми. Один парень не выдержал, и при приближении чародея дал стрекоча. Даже если бы маг захотел поразить его огненной стрелой, то едва ли бы смог, столь поразительный темп удалось развить напуганному бедолаге. К его несчастью, он нёсся с такой скоростью, что и сам не успевал смотреть под ноги. В результате, он оступился и свалился с откоса на крыши нижестоящих хижин. Наспех сколоченный из гнилых досок кров не выдержал такого вторжения и с треском провалился. Снизу донёсся лишь предсмертный хрип — судя по всему, несчастного проткнуло какой-то надломленной палкой.

Невольно Мильтену вспомнились лекции наставника. Как учил Корристо, человека убивает не опасность, а его собственный страх и невозможность в результате с этой опасностью совладать. Учение Инноса говорило о том, что с божественной помощью можно преодолеть любую опасность, любое препятствие. Человек должен придерживаться своего пути и предназначения, и пока он не свернёт с него, ничто не способно повредить ему. Времени осмыслить и заново обдумать эти положения доктрины у Мильтена было достаточно, пока он восстанавливался в лаборатории Риордана после обморожения. С учётом расправы над всеми магами местного круга огня, напрашивался вывод, что все они, кроме выжившего молодого адепта, пошли против воли Инноса и поплатились за это. А ведь незадолго до этого он, действительно, вступил в прямую конфронтацию с наставником. Остальные маги круга поддержали своего лидера, несмотря на приведённые учеником аргументы. Мильтен старался отгонять эту мысль, потому что она слишком сильно подпитывала гордыню, заставляла думать о себе лучше, чем о других. Это противоречило другой заповеди магов огня, которая призывала жить в смирении и отвергнуть мирские грехи и эгоистические помыслы. Возможно, его час просто ещё не пробил, и у судьбы были другие планы. Кто знает какие? Может, когда придёт его время, то смерть покажется молодому магу избавлением?

С такими тяжёлыми мыслями служитель Инноса зашёл в ворота внутреннего, уже каменного замка, которые также были открыты. Ни стражей, ни мародёров — никого. Крепость будто бы спала глубоким сном, напоминая древнюю покинутую твердыню. Воистину, только люди делают поселения живыми — без них уже за один день даже самый крупный и современный город превратится в некрополис. К счастью, нежити пока тоже не наблюдалось, хотя окружающий пейзаж свидетельствовал в пользу возможного скорого её появления. Облачённый в красное путник осторожно шёл к обители магов, оглядываясь во все стороны. Земля во дворе замка была измазана кровью и как будто бы маскировала мага огня. Около некоторых стен лежали трупы, которые кто-то в спешке туда оттащил. Мильтен уже был рядом с входом в бывшую обитель магов, когда услышал хриплый голос:

— Маг… Подойди…

Голос был со стороны груды трупов, и на мгновение почудилось, что сам Белиар вложил эти слова в уста мертвеца. Однако же всё оказалось проще — один из них был ещё жив. Он потянулся к магу слабой рукой, пытаясь жестом подозвать к себе. Лицо его было бледным, а через всю левую половину тянулся старый уродливый шрам. На нём не было сапог, видимо, кто-то уже присвоил их себе, однако украшенный мехом панцирный доспех всё ещё был надет. Вне всяких сомнений это был один из телохранителей Гомеза по прозвищу Шрам. От него можно было ожидать любой подлости, но чутьё подсказало адепту Инноса, что на этот раз бояться нечего. Он не раз пересекался со Шрамом, но сейчас в привычно холодных глазах этого зачерствевшего воина было что-то иное, будто бы искра человечности озарила их накануне смерти. На всякий случай, взяв в руку руну огненной стрелы — самую быструю в его арсенале, Мильтен подошёл к этой ужасной свалке из мертвецов. От неё уже начинал исходить трупный запах, но всё ещё преобладал железный запах спёкшейся крови. Мурашки невольно поползли по спине молодого мага при виде такого количества убитых. Что же случилось в замке накануне или сразу после падения барьера?

— Не обращай внимание на моих друзей, — сипло прошептал Шрам, попытавшись даже указать рукой на кучу тел, из которой сам едва вылез, — мы тут прилегли отдохнуть, если не возражаешь.

Губы одного из сильнейших людей старого лагеря пересохли, и он явно потерял много крови. Слова ему давались с большим трудом и чтобы расслышать, пришлось подойти ещё ближе. Ещё пару дней назад этот несчастный был одним из рудных баронов. Хотя главой лагеря все признавали Гомеза, но его ближайшие сподвижники пользовались лишь немного меньшим уважением, и потому при разговоре с ними каторжники использовали привычную и понятную всем систему званий. На графа и герцога даже Гомезу не хватило наглости претендовать — это был бы слишком явный фарс, так что все они были баронами. Можно сказать, самозваными баронами-разбойниками. В общем, всё в лучших традициях человеческого социума.

— Презираешь, да? — продолжил барон, — Мильтен, верно? Не смотри на меня так. Лучше просто убей. Или же выслушай.

— Неужели решил исповедаться в своих грехах? Боюсь, у тебя не хватит оставшегося времени жизни на их перечисление, — саркастично ответил маг вместо приветствия. Но даже эти режущие слова дались ему с трудом. Мысль, что рудные бароны убили всех магов круга огня, роилась у него в голове и буквально кричала о том, что он должен немедленно испепелить чудом выжившего.

— И не подумаю. Я ни в чём не повинен. Да, я убивал, но только при необходимости.

— Необходимость — весьма творческое понятие, — скептически ответил Мильтен, пытаясь сохранять надменное спокойствие, но всё же как-то нервно сглотнув. Кое-что в прошлом не позволяло ему быть судьёй. Он знал и что такое злой случай, и что такое убийство по необходимости, и даже из мести. Сам того не зная, Шрам смог задеть за нужную струну. На языке повисла фраза, что в колонию просто так не попадают и такого высокого положения не занимают, но собственный пример опять же говорил об ином. После небольшой паузы, Мильтен добавил:

— Так что ты хотел сказать?

Вместо ответа, Шрам едва слушающейся рукой стал стаскивать с пальца весьма непримечательное кольцо. После нескольких неудачных попыток, он протянул руку магу и прохрипел:

— Помоги…

— Сперва скажи, зачем, — недовольно вздохнув, ответил чародей.

— Пожалуйста, — на мгновение он замолк, переводя дух, каждое следующее слово давалось ему всё тяжелее. Не ясно было вообще, как он столько протянул. Скорее всего, до этого его придавливало чьим-то телом и рана меньше кровоточила. Выбравшись из под трупов, он по иронии судьбы подписал себе приговор. Лужица крови, растекающаяся рядом, с ним подтверждала опасения, что скоро он окончательно потеряет сознание, — передай… другу… воды… ри…дану, — Шрам сощурился от боли, и слова получились не разборчивы.

— Ты бредишь?

— Передай кольцо… — он закашлял, — воды… магу Риордану. И привет… от Марвина. Пообещай, — из последних сил чётко произнёс бывший телохранитель и прикрыл глаза. Всё уже кружилось в его голове, и он с огромным трудом удерживался в сознании. Лишь годами тренируемая воля, крепкое здоровье и врождённое упорство не давали ему уйти в иной мир.

Мильтен сел на корточки рядом с умирающим и снял с его пальца то самое кольцо. В нём не было большой ценности, но вблизи оно оказалось более занятным, чем показалось издали. Оно было сделано из бронзы, и основной интерес представлял не металл, а очень аккуратно выгравированный витиеватый орнамент с растительным мотивом. Не сразу также бросалось в глаза, что в кольце имеется маленький камешек, который почти не выпирал наружу и выглядел так, будто бы капля воды застыла навечно в сделанном для неё мастером углублении. Вероятно, это был аквамарин, но Мильтен слабо разбирался в драгоценных камнях. Никогда не приходилось ни покупать их, ни продавать, ни даже ими владеть.

— Ты хочешь, чтобы я передал это кольцо алхимику магов воды Риордану? — переспросил служитель Инноса.

— Да. Пообещай.

— Сначала ответь на мои вопросы. Ты участвовал в убийстве магов?

— Нет. Быстрее…

— Кто их убил?

— Ворон… один…лично, — Шрам, хотя и полулежал, облокотившись на гору трупов, приподнимал голову, и это ему давалось всё тяжелее.

Мильтен задумался на мгновение. Неужели его видение было достоверным? Невероятно, но Ворон, действительно, в одиночку убил всех магов. Шраму не было смысла врать перед лицом смерти. Но если это видение о гибели магов было правдиво, то можно ли доверять другим подобным грёзам, которые преследовали молодого мага в последнее время? Кто посылал ему эти образы прошлого? Ни в одной книге ему не доводилось встречать упоминаний о такой способности. Хотя, было известно, что можно получить информацию от духов и фантомов, связанных с определёнными местами или событиями. Быть может, в этом и было дело. Эти видения походили на галлюцинации Юбериона, бывшего лидера секты демонопоклонников. Было о чём поразмыслить. А ещё нарастающая головная боль, будто демон пытается выгрызть защиту сознания и поработить… Что-то нужно было немедленно сделать с этим, и Мильтен укрепился в решении продолжить путь на болота и проверить, что случилось с выжившими адептами Спящего. Но сначала нужно было закончить дела в замке.

— Где Гомез, Ворон и остальные?

— Мертвы все… кроме Ворона, хотя… я видел его смерть…

— Что значит видел? Кто вообще устроил эту бойню?

— Новый гонец магов… парень из шахты… истинный гнев Инноса. Неуязвим… Даже сильнее, чем был я… на Архолосе…

— Хочешь сказать, что это он сотворил? — Мильтен указал рукой на гору трупов.

— Да. Пора… обещай… — он прикрыл глаза и будто бы отключился.

— Раз ты не причастен к убийству магов, я помогу, но не уверен, что встречусь ещё с Риорданом.

Приоткрыв глаза и пристально, насколько был способен в таком состоянии, посмотрев на Мильтена, Шрам произнёс:

— Мы не так уж и отличаемся.

Улыбка, чем-то напоминающая оскал, возникла на искажённом рубцом лице воина, после чего он обмяк, и голова его легла на верхний из трупов в той куче, на которую он сидел опершись. Взгляд его был устремлён в небо, а Мильтен, поражённый последними словами, не сразу понял, что низвергнутый рудный барон больше не дышит.

Глава 8. Хватка тьмы

Как в небесах болид

Застыть навек не сможет,

Так мрак, что в нас укрыт,

Огонь не изничтожит.

Всё поменялось внезапно, буквально в миг. Десятилетие относительно спокойной жизни, можно сказать почти беззаботной по меркам предыдущих, подошло к концу. «Идущий» уже начал привыкать к этой сельской размеренности и баронским привилегиям. Все сливки снимал он, и при этом даже не приходилось беспокоиться о всякой ерунде, толкать какие-то заумные речи, вдохновлять стражу или успокаивать гарем. Для всей этой глупости был Гомез. Рудный барон был главным, а они лишь его «пятернёй». Арто, Шрам, Бартолло, давно уже покойный Дранко, и, конечно же, он, Райвен. Однако все знали, кто по-настоящему управляет замком и всеми делами. Стражники бодро и отработанно кричали «За Гомеза!», но, начиная от самых младших рангов, «призраков», и заканчивая тяжеловооружёнными рыцарями, доспехам которых позавидовали бы даже некоторые гвардейцы, бегали перед Вороном, вытянувшись по струнке, и были не то что готовы, а неподдельно счастливы выполнить любое его поручение, даже если он прикажет им лично вычистить выгребную яму. Работать на Ворона — большая удача, и даже не важно, на каких поручениях. Нет, бывали, конечно, и уникумы, которые считали иначе, но для них неподалёку за внешним кольцом лагеря была просторная пещера с уже отъевшимися на человечине кротокрысами. Рудокопы даже не помышляли о том, чтобы заговорить с Райвеном без разрешения, и лишь иногда некоторые выскочки рисковали докучать своими вопросами. Впрочем, таких обычно он сам быстро учил уму-разуму. А некоторые бывали даже забавными. Меч Райвена носил говорящее название «Суд», а приговор у него был лишь один. Все знали об этом, и обнажать меч по делу ему не слишком часто приходилось. Без достойного противника можно и потерять хватку. Но он не забывал тренироваться, и не потерял. Даже самые могущественные маги, совладать с которыми, как полагали, не может никто в Минентале, пали от его руки, как жертвенные ягнята. Он был на вершине своей силы. Точнее, так он думал до недавнего времени, пока не столкнулся со смертью лицом к лицу. В этот миг пришло осознание, что его время наступило. Белиар больше не собирается ждать. И если бы не проклятье связывающего его договора, то сейчас он гнил бы вместе с остальными в той куче во дворе замка, куда в спешке оттащили трупы, чтобы они не мешали опустошать склады. А может быть тот Белиаров меч и вовсе поглотил бы его душу, как знать… Один из когтей тьмы… Ворон почувствовал его касание всем своим нутром, и совсем не в переносном смысле.

То ли по иронии, то ли по велению провидения, жизнь Ворона делилась на принципиально отличающиеся друг от друга периоды лет по десять-пятнадцать. Детство, отрочество, юность… Нет, у него не было практически ничего из этого. Уныние и зависть, гнев и чревоугодие, гордыня и похоть… Скорее можно было сказать так. Другой, на его месте, мог не заметить странностей, но он любил уделять внимание мелочам, без этого он бы просто не выжил. Смена каждого этапа происходила стремительно и беспощадно, не оставляя ему выбора и просто ставя перед фактом. Несмотря на роль пешки в этой игре, Райвен не жаловался на судьбу и даже вполне отдавал себе отчёт в том, насколько ему везло. Вот и сейчас, встретившись со смертью — а как ещё можно было назвать этого беспощадного палача — он каким-то образом всё ещё жил и дышал, оставаясь притом существом из плоти и крови. Он помнил то ощущение беспомощности, когда его проверенный годами меч просто отскочил, будто даже не зацепив доспеха, выкованного из самородков чистой магической руды. Его невозможно было пробить, просто невозможно. Даже если бы на его носителя обрушили все камни замка, то, скорее всего, он, будто черепаха, остался бы жив и, может быть, даже вылез из-под завалов. В таком снаряжении можно было выйти на бой даже против легиона орков и самое большее, что они смогли бы сделать — это оттолкать рыцаря в море и утопить. Был бы это другой доспех, например, как используют паладины, то против него, конечно, нашлись бы средства. В конце концов, паладина можно забить двухпудовыми дубинами или орочьими двуручными топорами, смять доспех тараном или выстрелом из корабельного орудия… Но для той брони, когда забрало опущено, способа пробить её обычным оружием просто не существует. К обычной броне добавлялось отклоняющее поле, создаваемое нанесёнными защитными рунами и подпитываемое энергией руды и души самого владельца. Отец рассказывал ему про эту мифическую броню, но, никто по-настоящему не верил в её существование. Почти наверняка, даже огненные шары и молнии отклонялись или поглощались. Гомез не смог даже коснуться мечом мстителя, хотя от его удара пошатнулся бы даже горный тролль. Этот же рыцарь просто поднял забрало и стоял, мерзко ухмыляясь, прежде чем нанести короткий смертельный удар своим чудовищным мечом, который вызывал ужас одним своим видом даже у человека, который считал, что познал все грани тьмы и безумия. Будто бы мстителю доставляла какое-то особое удовольствие беспомощность того, кто ещё недавно был владыкой. Гомез умер первым, и Ворон ещё помнил, как голова его недавнего сюзерена покатилась по каменному полу, пока тело всё ещё в недоумении стояло, а пальцы до белизны впивались в рукоять меча, силясь его не выронить…

У Ворона был лишь один вопрос — как живой человек мог обладать такой силой и сразу двумя легендарными артефактами, мощь лишь одного из которых была достаточной, чтобы свести с ума любого смертного. Из этого следовал логичный вывод, что нет смысла противостоять богу. Если сам Иннос принял решение отомстить за своих убитых последователей, то разумным решением было лишь бежать. Но в тот момент не было времени думать, и Ворон зачем-то напал, пока убийца был отвлечён Шрамом. Это было глупо, но инстинкты воина и ненависть к Инносу оказались сильнее. Он метил в сочленение доспеха и попал, но это не помогло. Магическая сталь даже в этом месте была не пробиваема. Ответный же удар был такой силы, что разрубил выставленный в блоке меч и броню Ворона, а затем и мягкую, как масло, плоть. Огромный, бурлящий магией двуручный меч врезался в тело в районе ключицы и без сомнения не мог оставить в живых. Райвен не помнил момента удара, только уже позже, разглядывая разрубленный панцирь, осознал, что ни при каких обстоятельствах не мог выжить без вмешательства другой божественной силы — Белиара. Связывавшие их узы не давали о себе знать много лет, с тех самых пор, как над колонией воздвигли магический барьер. Но после того как он отобрал у выжившего мага ту странную чёрную книгу и, воспользовавшись описанным там ритуалом, воззвал к богу Тьмы, всё изменилось. Он вновь почувствовал присутствие владыки. И как же вовремя это произошло! Они заключили новый договор как раз перед тем, как пришла смерть. Точнее, внесли ясность в старый. Раньше Ворон был просто должником. Теперь же он, спустя почти дюжину лет, наконец, знал, как выплатить долг. И посредник, которого Белиар послал для проверки выполнения договора, пришёлся как нельзя кстати. Возможно, он бы и не смог воскресить Ворона, но вокруг было столько жертв, столько боли и крови, что только совсем никудышный демон мог не справиться с настолько простой и необременительной задачей, как подлатать пару порезов. Пусть даже таких порезов, после которых обычно людей хоронят в закрытом гробу, чтобы не пугать женщин и детей. К счастью, он забрал руну высшего исцеления с тела Корристо. Ту самую руну, которую когда-то давно, будто в прошлой жизни, так жаждал получить его отец. С помощью этой руны и силы демона, которую подпитывали души умирающих под неумолимыми ударами чёрного меча стражников, всё было возможно. Да, мёртвые обычно не используют магию, но что значит столь мелкое воскрешение для Избранника Белиара? Это практически обыденность. Рутина. Не стоит впредь даже придавать этому значения. Нужно лишь убедиться, что в случае нового прихода смерти вокруг будет довольно умирающих, а он сам всё ещё будет нужен богу Тьмы. Незаменимых всё же нет, и Ворон это знал. Ворон не был идиотом. Поэтому он и стал тем, кем было суждено. А чтобы умирающие всегда были рядом, а Белиар был благосклонен, Ворон уж позаботится. Много лет он был будто бы слепой личинкой себя самого, блуждал во тьме без маяка. Теперь же он вновь узрел путь. Пора было выполнить предназначение — стать карающей дланью Белиара. А чтобы длань соответствовала Владыке, её должны венчать когти. И он найдет коготь, достойный самого Белиара. Почувствовав на себе мощь одного из таких древних когтей, Ворон понял, что это не было случайностью. Это был знак. И если один коготь уже осквернён Инносом и никогда не сможет служить идущему истинным путём, то значит, он найдёт другой. Его друг и спаситель, Кхардимон, эмиссар Белиара, рассказал ему всё. Рассказал о том, как он сам когда-то ошибся, не осознавая гениальный план Владыки, и как теперь вместе, спустя тысячелетие, они исправят досадную ошибку.

Железный авторитет в замке и в Старом Лагере в целом, который он нарабатывал много лет, пригодился как нельзя кстати. Несколько верных людей из стражи пережили резню, хотя многих и не досчитались. Ворон собрал выживших почти сразу после того, как мститель Инноса покинул лагерь. Один из этих остолопов даже видел, как Ворон«воскрес». Впрочем, разрубленный почти напополам стальной нагрудник и так говорил сам за себя. Конечно, он распорядился сразу найти новый доспех и внести в него некоторые коррективы. Больше никаких утаек — все должны видеть его истинную сущность. Сколько бы лет не прошло, а с тех пор, как он покинул тело Ворона, он каждую ночь во сне вновь и вновь возвращался к тем временам. Он был Вороном не только по имени, но и душой. Конечно, перьев Ворона нигде не нашли, но перья гарпии подошли даже лучше. Новая броня, нагрудник от которой раньше носил Гомез, будет чернена и украшена оперением вместо дурацкого меха. Новый лидер должен вызывать уважение уже одним своим видом. А также указывать на грядущие перемены. Так сказал ему его друг Кхардимон. Перья — это признак элиты, признак военачальника. А слово Кхрадимона, посланника Белиара, было почти словом самого Владыки. А ещё ему нужен был новый меч вместо сломанного. Но достойный длани коготь был далеко, а пока меч Шрама вполне подошёл. Жалкая игрушка, которой так кичился этот выскочка. За какие-то заслуги его отправили в колонию прямо с этим мечом, будто какого-то лорда, хотя он таковым никогда не был. Каторжник, конечно, даже до возведения магического барьера, не мог обладать оружием, и клинок был оставлен на сохранение. А точнее, достался главному надсмотрщику. Впрочем, хвастался им этот остолоп тоже не долго. Помнится, Шрам вернул своё в тот же день, как над долиной засиял магический барьер. Как давно это было? Вечность тому назад. Подумать только, в той, уже теперь прошлой жизни, Ворон боялся напрямую схлестнуться с этим фехтовальщиком. Из-за него он вынужден был мириться с второй ролью, не мог подступиться к Гомезу достаточно близко, чтобы окончательно от него избавиться. Даже несмотря на доказательства связи Шрама с магами воды, Гомез всё равно почему-то доверял ему. Что ж, где теперь все бароны? Были бароны, а стали жертвенные бараны. Остался один, по-настоящему сильный и достойный. Тот, которому хватило терпения ждать и ума, чтобы служить истинному Господину, для которого даже гнев Инноса не опаснее пламени свечи.

Силы не сразу вернулись, и после сращивания разрезанной плоти Ворон оставался без сознания. Его пробудило падение барьера. Выброс такой силы ощутили даже те, кто не имел отношения к тайным искусствам, а человек, деливший одно тело на двоих с демоном, не мог не отреагировать. Энергетический выброс привёл его в чувства и дал сил. Когда казавшийся мёртвым и лежащий в луже крови Ворон внезапно встал и начал давать указания нескольким мародёрствовавшим в тронном зале стражникам, они сперва не поверили своим глазам. Один пытался что-то то ли спросить, то ли возразить… Эта чепуха не волновала нового повелителя. Холопы должны подчиняться, или же они не нужны. Идиот умер быстро — Райвен сломал ему шею одним невероятно сильным ударом в голову, после которого голова стражника запрокинулась, будто у соломенного чучела для тренировок. Лёгкость, с которой это удалось и то удовлетворение, которое получил выживший барон, глядя в угасающие глаза своей жертвы, сперва удивили, но затем стали новой реальностью. Реальностью, в которой магическая тюрьма больше не блокировала его связь с Белиаром.

Спаситель пояснил, что чем больше жертв, тем больше сила и благосклонность Владыки. Жаль, нельзя было убить сразу всех — они были полезнее, чтобы приводить новых жертв. Да и нужны были грузчики, чтобы вывезти остатки руды и ценностей из замка. Руда — это квинтэссенция магии, а магия могла пригодится в будущем, чтобы добраться до когтя. Путь был ясен, как никогда. Почему раньше он этого не ощущал? Потеряв тело символизирующей тьму птицы, он был слаб, потерял связь с Владыкой. Да и проклятый барьер сдерживал, похоже, не только физически — за долгое время под ним он уже почти успел забыть, что он избранный. Воистину, это было испытание терпения не меньшее, чем пережитое в чужом теле. Но и награда была велика — целых пять магов огня, включая магистра, возвращение фамильной реликвии, и, главное, наконец, вновь услышать волю Белиара. Теперь, когда этот ненавистный купол пал, то Владыка смог почувствовать своё выросшее дитя, направить на верный путь. Теперь Идущий во тьме окончательно встал на верную тропу. Если раньше он блуждал во мраке неведения, был ищущим путь, то теперь он ступал уверенно, чувствуя, что каждый шаг приближает его к цели. Все жертвы были не напрасны, все муки стоили того, вся жизнь вела к этому триумфу. Ничто не могло больше остановить его. Никто не мог помешать.

После того, как он убил или покалечил ещё нескольких стражников, задававших глупые вопросы, больше никто не решился оспорить его лидерства, больше никто не переспрашивал, они лишь ждали приказов и их исполняли. Именно это ему и требовалось. Только так холопам следует говорить с господином. Теперь они знали своё место. Старый мир скоро рухнет, и старые порядки больше не имели значения. Он станет новым порядком, его слово новым законом. Даже орки преклонятся перед ним.

Вереница конвоя растянулась на добрую милю. Кто-то тянул телеги, груженные рудой, кто-то корзины и ящики с припасами. Ворон приказал вынести всё, что имело ценность. Вновь ставшие рабами каторжники стонали и выбивались из сил, поредевшая стража не могла контролировать всех, и многим удалось сбежать, однако это не имело значения. Это никак не мешало его цели, потому что он и не собирался брать их всех с собой. Если кто-то не влезет на корабль, когда всё необходимое уже будет погружено, то лишние просто будут принесены в жертву Белиару. Пока же рабочая сила была нужна. Маршрут для конвоя был новым — бухта у полуразрушенного маяка. Раньше никто не решался ходить туда, но ослушаться приказа Райвена было страшнее. Несколько стражников отогнали шныгов, пытавшихся сожрать грузчиков. Эти раздражающие рептилии наводняют окрестности рек и даже в обжитых районах Миртаны не редки случаи, когда какой-нибудь рыбак или зазевавшийся крестьянин попадает им в лапы. Впрочем, больших проблем они не доставляют, так как не отходят далеко от воды и почти не преследуют жертв. Хороший охотник может без особого труда подстрелить их на берегу, сам при этом оставаясь под прикрытием леса. В этот же раз, маршрут шёл совсем близко к речке, так что пришлось преподать урок мечами и арбалетами, укоротив головы этим когтистым ящерам с щучьими мордами.

Проявившие инициативу стражи стали десятниками новой гвардии. Под их руководством дела стали решаться быстрее. Они организовали защиту конвоя, а особо прытким связали ноги веревками, чтобы сложнее было сбежать. Какие-то лесные твари пробовали нарушить план, но пали под мечами гвардейцев. Особо отличился некий Винсент по прозвищу кровавый, его Ворон и поставил сотником своей армии. Человек с такой кличкой подходил как нельзя лучше, тем более что почти никто не знал, что получил её он ещё до колонии, будучи наёмником гильдии торговцев. И не за лютую жестокость, а всего лишь за то, что постоянно разбивал до крови носы наёмным рабочим, которые не хотели платить дополнительную мзду ему в карман. Ворон знал эти нюансы по долгу службы — именно ему приходилось вербовать стражников в Старом лагере и вызнавать всю «подноготную». Однако же для остальных кличка «Блад», за долгие годы сросшаяся с сокращённой формой имени в единый монолит «Бладвин», если и не нагоняла страх, то, по крайней мере, заставляла задуматься об опасности владельца. До этого лидером стражи долгое время был Торус, назначенный ещё Гомезом. Этот прохиндей выжил в той мясорубке, которую затеял Иннос в замке, а потому не вызывал у Ворона доверия. Он был полезен, но не стоило доверять ему руководство всей гвардией. Впрочем, совсем отдалять его тоже было бы глупо, ведь на его стороне был хороший опыт, да и Ворон уже много лет имел с ним дело и знал об образцовой исполнительности этого сержанта, когда-то некстати попавшегося охотникам на дезертиров и угодившего в колонию.

Новая структура армии уже приносила плоды, порядок восторжествовал, но люди всё ещё не понимали, какая честь им выпала, всё ещё не видели его план, не понимали, что всё предначертано. Ропот и шепотки раздавались не только в рядах бывших копателей, которые по понятным причинам вечно были недовольны. Многим удалось под шумок сбежать, пока верхушка Старого шахтёрского городка была не в состоянии обеспечить порядок, а падение барьера создало чувство вседозволенности. Некоторых перехватили на перевале у бывшей площади обмена. Как ни странно, Торус проявил сообразительность, и первым делом при падении барьера отправился туда, лично проконтролировав, чтобы не случилось неорганизованного бегства. Трудно сказать, почему он сам не сбежал. Возможно, из-за небольшого отряда королевских войск, контролировавших перевал. Возможно, из-за кучи ящиков магической руды, остававшихся в замке. Или же из-за боязни повторить неудачный опыт дезертирства? Так или иначе, не всех это останавливало. Многие разбежались по горам, штурмуя ранее неприступные из-за барьера перевальчики и даже порой близкие к отвесным скалы. Желание быстрее покинуть Миненталь оказалось роковым для многих, а особенно порадовало горных троллей, давно не имевших столько лёгкой добычи. Однако желудки троллей были не бездонны, а любые скалы можно было при должной сноровке преодолеть, так что ещё больше каторжников всё же проникли на север Хориниса, где сбивались в банды и терроризировали местных. Тем же бывшим рудокопам, кого ещё не знавшие о гибели Гомеза или не верившие в это и потому не дезертировавшие стражники успели сдержать, теперь приходилось примерить на себя роль вьючных животных и нести груз к бухте, в которую уже несколько десятилетий не заходили корабли. Точнее, не заходили корабли честных торговцев. Контрабантисты же перестали бывать там только десять лет назад, когда появился магический купол.

Разговоры о том, что барон обезумел и ведёт их к гибели, вместо того, чтобы бежать из колонии известным и ясным путём через самый широкий перевал, затихли, когда вышедший к морю авангард с недоумением увидел на горизонте парус. Силуэт корабля становился всё отчётливее и не успели задние ряды конвоя ещё дойти до бухты, как первая шлюпка уже причалила к берегу. Капитан не решился подвести корабль ближе, чем на два кабельтова. К счастью, пары вместительных шлюпок было достаточно, чтобы совершить погрузку всего необходимого. Встречавший их пиратский корабль не мог вывезти всех даже за несколько запланированных рейсов. Но откуда вообще взялся корабль? Кхардимон подсказал Ворону, что он был не единственным, кто заключил договор. Но они были в разной лиге. Капитан Грег задолжал Белиару и даже лично Кхардимону за дарованное убежище и теперь искупал свой долг. Грег конечно не мог говорить с демонами так, как Ворон, но бог тьмы ценил его за алчность и предсказуемую тягу к наживе. Старый пират и контрабандист не мог не воспользоваться случаем и поживиться грузом магической руды, пока королевские войска не восстановили контроль над рудниками. Специально для этого, часть руды, которую тащил конвой, предназначалась в качестве платы за доставку в новое безопасное место. Место, в котором Ворону уже доводилось бывать, самому не зная этого. Именно тогда, Кхардимон впервые увидел его, окропившим кинжал кровью преследователя. То бренное тело как раз и вернуло бывший на грани реальности дух в этот мир. Тогда молодой Вейран помог Кхардимону, сам того не зная, принеся в его владениях жертву. Теперь же была его очередь отблагодарить. Ритуал из книги дал, наконец, ему голос и возможность помочь по-настоящему. И голос его был так отчётлив, что порой заглушал мысли самого Ворона.

Что касается Грега и его команды, то вскоре их пути разойдутся, и Кхардимон обещал Ворону, что он может забрать и души пиратов, когда цель будет достигнута. Они пригодятся, чтобы восстановить силы изголодавшегося когтя Белиара — оружия, которого достоин лишь истинный чемпион Белиара, каковым вскоре станет Райвен. Воскресшего барона манила возможность скорее убить их всех, но лишь один из матросов дал ему повод, сделав замечание. Двое других морских сопляков вскоре отмывали палубу от вывалившихся ошмётков кишок. Больше ни один пират не вставал на его пути. Даже этот напыщенный индюк капитан Грег лишь хмурился и обходил его стороной. Пусть знает своё место. Удел низших — служить и бояться. Впрочем, Грега больше интересовало то, что его доля магической руды только что увеличилась со смертью одного из членов экипажа. Пираты… С ними легко найти общий язык. Язык силы и денег.

Через несколько часов, когда первые несколько десятков человек и несколько тонн груза очутились на корабле, он отчалил, направляясь через усеянную рифами, и практически недоступную для случайного в этих краях мореплавателя лоцию, к уютной небольшой бухточке на самом севере острова, где уже много лет пираты успешно находили убежище от карательных походов королевского флота. Даже орочьи галеры не встречались у этих полных мелями берегов, предпочитая маршруты подальше от берега. Да и что было ловить на этих скалистых берегах? Все ведь знали, что за пустынными песчаными пляжами кроме отвесных скал там ничего больше нет. Но Кхардимон знал лучше. Эти горы скрывали целую долину, способную дать кров и пропитание целому городу и защищающую от любых внешних агрессоров. Впрочем, тысячу лет назад живший там народ погубили не враги, а междоусобная вражда, прогневавшая самих богов. С тех пор единственными жителями этого региона были пираты, которым было удобно оттуда совершать набеги на торговые корабли, идущие в Хоринис. В основном они держались недалеко от берега и не ходили дальше, чем до ближайшего леса за дровами. В диких местах даже такой поход мог стоить жизни, так что большого желания к открытию новых земель пираты не испытывали, предпочитая пить ром в сбитых на скорую руку хижинах небольшого лагеря у берега, где они отдыхали, затаившись после успешного рейда. Там же часть команды отдыхала после очередного дела, пока другая смена вновь бороздила моря. Капитан Грег наладил ротацию команды так, что моряки могли отдохнуть и за это они обожали своего капитана. Он же, наоборот, команду ценил не особо, зная, что у него всегда есть резерв на берегу. В итоге, награбленное постепенно сбывали прямо в город Хоринис, перевозя на небольших лодках контрабандой. Учитывая близость их убежища к городу и сложную лоцию, транспорт на рыбацких плоскодонках был лучшим решением. Кроме того, рыбаки никогда не привлекали внимания стражи, а контрабанду сбывала местная шайка воров, нажившая изрядное состояние на такой торговле и от того пафосно именующая себя гильдией. Едва ли местные ремесленники были рады таким коллегам, но выбирать им, естественно, никто не предлагал. Впрочем, и они не наглели, предпочитая сбывать краденое заезжим негоциантам или в деревнях. Так было легче остаться вне поля зрения стражей порядка.

Не попавшие на первый рейс корабля каторжники разбили в пещере у моря временный лагерь, которым управлял тот самый, успевший выслужиться перед Вороном, Бладвин. В новой тяжелой броне, на нагруднике которой была изображена скалящаяся волчья пасть, с огромным мечом за спиной, он представлял собой впечатляющее зрелище, отбивающее желание спорить не только у рудокопов, но и у его бывших товарищей, а теперь подчинённых, в намного менее внушительной броне. Этих стражников-надсмотрщиков теперь, стоило назвать скорее бандитами и дезертирами, ведь они даже не подумали дождаться королевских войск и сдаться на их милость. Ворон лично отравился проконтролировать первый рейс корабля и организовать новый лагерь для беглых. Временный же вожак не поместившихся на корабль быстро сориентировался, что это его шанс показать себя и возвыситься, и нагонял страху на свою шайку. Впрочем, несмотря на все усилия, несколько рудокопов всё же сбежали ночью через уходящую куда-то в неизвестность пещеру. Странные завывания из темноты говорили о том, что, скорее всего, они не преуспели в своём побеге. Но, Бладвин не собирался сообщать об этой небольшой неприятности Ворону. Он был предусмотрителен, и на случай, если вдруг Райвен заметит, что рабов-грузчиков стало меньше, уже знал, кто из его подчинённых окажется виноват. Не трудно догадаться, что у этого невезучего был слишком длинный язык и завышенные, по мнению Вина, амбиции.

На следующий день весь оставшийся отряд отчалил на вернувшемся за ними и второй частью оплаты пиратском бриге от берегов Миненталя. Пираты вернулись порожними, как и планировалось. Большинство бывших рудокопов разместились в трюме, где едва могли повернуться, а единственным удобством была возможность сесть на ящик или бочку. Было душно, пахло плесенью, рыбой, потом и перегаром, но никому не приходило в голову жаловаться. Переход на другую сторону острова в такую погоду требовал всего-то полдня, и будущая свобода того стоила. Несмотря на то, что они были на положении полурабов, никто не верил, что может быть хуже, чем было в рудниковой долине.

Стражники же остались на палубе присматривать за пиратской командой, чтобы им не пришло в голову нарушить свою часть сделки. Бладвин предпочёл бы проредить экипаж, а остальных заставить подчиняться силой. Однако Ворон по какой-то причине приказал строго следовать сделке. Видимо, у него были другие планы на пиратов, и они были полезнее барону в качестве вольных наёмников. На корабле новый фаворит Ворона чувствовал себя уязвимо. Мысли о том, что железо брони в случае чего утянет на дно, тяготили. Он старался держаться подальше от фальшборта, но морская болезнь то и дело требовала наклониться над водой у края. От мыслей о еде становилось дурно, но к счастью, никто еды и не предлагал. Зато грог пришёлся ему по вкусу и на удивление, даже немного облегчил симптомы болезни. Но что он не смог улучшить, так это настроение. Чего Кровавый Вин никогда не любил, так это морских прогулок. Самым худшим его воспоминанием о каторге было то, когда его везли с Архолоса на Хоринис, чтобы отправить на рудники. Даже то непродолжительное время до восстания, когда ему пришлось самому махать киркой, не было столь отвратительно. Но и тогда, несмотря на качку и штормовую погоду, он был в штанах и рубахе, так что в случае крушения мог хотя бы попытаться спастись. На этот раз, хотя погода и благоволила, но при трагедии он мог рассчитывать лишь на быстрое утопление. Конечно, обычно никто не путешествует на корабле в полном снаряжении, но без брони остаться в такой компании он не рисковал, боясь получить нож под рёбра. Солнце светило, делая его пребывание на палубе ещё более невыносимым, но кают им никто не выделил. Да и не было тут кают, кроме каюты капитана и старпома. Остальные обходились натянутыми в трюме гамаками. Капитана Грега Бладвин также сторонился. Команда пиратов на этом рейсе была всего в два десятка человек, чего хватало, чтобы управляться с парусами брига, разделившись на две вахты. Часть пиратов осталась на суше. В случае стычки каторжники имели явное преимущество в боевой мощи и даже в количестве. Тем не менее, Бладвину было не по себе от пиратского капитана. Было что-то во взгляде этого морского волка, что подсказывало с ним не связываться. Также, как не стоило связываться с Райвеном. Несмотря на то, что никому не хотелось встречаться с чёрным и пернатым начальником, Вин всё же почувствовал облегчение, вновь ступив на твёрдую землю.

Глава 9. Бой с тенью

Святое кто попрал ногами

В надежде в небо воспарить,

Тому уж не помочь словами,

Спасти нельзя, иль убедить.

Будь он хоть прав и прогрессивен,

Решивший бога заменить,

Вердикт всегда императивен —

Еретика остановить.

Привычная дорога к Болотному лагерю оказалась на этот раз полна сюрпризов. Конечно, Мильтен уже не был тем молодым следопытом, как при первом своём знакомстве с этой местностью, но и испытания на этот раз соответствовали его рангу. После падения магического барьера, вся фауна долины рудников будто взбесилась. Если по пути в Старый лагерь он хотя бы шёл проторенной дорогой, то дальше его путь лежал уже по берегу реки вдоль дикого леса, в который и в спокойное время решался зайти не каждый охотник. Первым тревожным знаком было, когда обезумевшие падальщики с выпученными глазами и высунутыми языками, будто поражённые бешенством выскочили из кустов и бросились сломя голову на путника. Такая наглость застала Мильтена врасплох. Он слишком хорошо знал повадки этих птиц, а сейчас они полностью их нарушили. Впрочем, застать врасплох мага, который знал, что отправляется не на расслабленную прогулку — это всё же слишком громко сказано. Скорее, он просто был удивлён, причём удивление это проявилось в основном уже после того, как руна огненной стрелы сделала своё дело. Осматривая обугленные туши, зловонно чадящие жжёнными перьями, он с недоумением обнаружил признаки истощения животных. Даже мясо столь вымотанных бегом птиц уже не взял бы ни один охотник. Оно приобрело зеленоватый оттенок и было несъедобным: жёстким, полным горечи и даже опасным из-за большого количества токсинов. Похоже, они носились по лесу уже не первый час. То ли что-то воздействовало на их слабый разум, не давая покоя, то ли какие-то хищники напугали и загоняли стаю этих быстро бегающих пернатых.

Оба варианта казались равновероятными. Головная боль не давала служителю Инноса покоя, так что менее стойкий к такому воздействию организм мог и вовсе выйти из строя. С другой стороны, это не исключало и второго варианта. Если какое-то ментальное воздействие влияло на птиц, то могло влиять и на более опасных тварей, заставляя их убивать без разбора. Немного подумав, Мильтен пришёл к выводу, что стоит взять в руки руну огненного шара. В случае чего, им можно пробить шкуру даже мракорису, или же распылив шар на несколько огненных стрел можно поразить целую стаю волков или глорхов. С недавнего времени Мильтену покорился и такой трюк. Корристо называл эту уловку малым огненным штормом.

Как оказалось, это было весьма своевременным шагом, потому что не успел маг пройти и пары сотен метров, как услышал хруст ломающихся веток и шум, свидетельствующие о быстром приближении из зарослей чего-то тяжелого. Только лишь успел сфокусироваться в руках огненный шар, как из-за деревьев выскочила огромная стремительная тень. Огромными прыжками нечто неразборчиво клыкастое приближалось к нему, не оставляя сомнений в своих намерениях. У чародея была лишь одна попытка, чтобы попасть. Ещё с первой боевой тренировки он усвоил урок, что упредить движущуюся цель очень сложно. Времени на то, чтобы перенаправить огненный шар у него не было. Зверь был слишком быстр, его скачки были слишком высоки и непредсказуемы. Мильтен медлил, сосредоточенно глядя на надвигающуюся дикую смерть. Без сомнений, это был мракорис. Одного удара его лапы, не говоря уже об укусе острых, как сабля, клыков, было достаточно, чтобы убить, раскромсать, раздавить. Но этот хищник никогда не атаковал на бегу. Его излюбленной тактикой был резкий рывок, удар мощной передней лапой, когти которой могли разорвать любую кожаную броню и даже пробить железный доспех. Затем, этот обычно ночной охотник довершал дело, разрывая оглушённую жертву зубами. Уклониться от удара было крайне сложно, хотя опытные охотники именно так и побеждали, если дело доходило до рукопашной схватки. Впрочем, это удавалось им, как правило, лишь благодаря тому, что днём мракорис был менее ловок. И даже несмотря на это мало кто мог похвастаться такой удачей. И ещё меньше людей были готовы добровольно повторить такой опыт. Всё это пронеслось в голове у Мильтена за те пару секунд, что он ждал приближения монстра.

Когда тварь приблизилась на расстояние в несколько метров, так что ей оставался лишь последний прыжок, маг пустил свой огненный шар в цель. Телекинетическое поле толкнуло сгусток плазмы со всей мощью, на которую он был способен. Ещё довольно неопытный по меркам последователей Инноса адепт едва ли мог продемонстрировать нечто выдающееся, однако сгусток плазмы промчался с невиданной для этого заклинания быстротой, какой мог позавидовать даже опытный боевой маг, приближающийся к званию магистра. Какую бы уловку не использовал Мильтен для достижения этого эффекта, он достиг результата. Огонь обглодал лицо и грудь зверя, остановив готовящуюся атаку, сперва сбив монстра с толку, а затем приведя в неистовство. Оглушительный вой, прерываемый булькающим рычанием и хрипами пылающей глотки разорвал воздух. Мильтен же, воспользовавшись задержкой, не стал повторять атаку, а вместо этого бросился в сторону. И это спасло его, потому что несмотря на секундное замешательство, совершенно потерявший контроль хищник прыгнул. Какая бы мощь не была заключена в огненном шаре, она была не способна мгновенно убить двухтонную гору мышц. Эта особь была особенно огромной, в несколько раз больше молодых сородичей. Его по праву можно было назвать некоронованным царём лесов Миртаны. Рог на его голове был бы лучшим украшением зала трофеев в замке любого герцога. Туша рассвирепевшего мракориса стремительно пронеслась мимо отскочившего с его дороги человека. Не будь зверь ослеплён, он, конечно, развернулся бы для новой атаки, которая, скорее всего, стала бы фатальной. Но, на счастье мага огонь сделал своё дело. Хоть он и не убил, но достаточно покалечил монстра, чтобы тот потерял и зрение, и свой острый нюх. Даже если его нос и мог ещё ощущать какие-то запахи, то это были лишь различные оттенки его собственной горелой плоти. В исступлении монстр сделал ещё пару прыжков вперёд. И это было его ошибкой. Река в этом месте имела очень обрывистый берег, так что последний прыжок оказался роковым. Зверь сорвался в воду буйной горной реки, и бушующий поток понёс его вниз по течению, ударяя о камни. Ещё какое-то время Мильтен смотрел, как зверь пытается совладать со стихией и царапает попадающиеся на пути скалы, силясь выбраться. Быть может, будь он здоров, он даже смог бы, однако потеряв ориентацию в пространстве, он лишь барахтался, как слепой котёнок. Дальше на пути к болоту река обрывалась водопадом, так что участь этого могучего зверя была предрешена. В этот раз он выбрал себе жертву не по зубам и поплатился за это.

Мильтен с трудом восстановил дыхание и успокоился. Короткая стычка измотала — не каждый день смотришь в глаза смерти. По какой-то странной традиции эта часть пути на болота всегда изобиловала приключениями. Здесь он когда-то впервые столкнулся с гоблинами, здесь он сам однажды был в теле хищника, загонявшего жертву. Теперь, почти в том же месте он победил самого опасного хищника в мире. Конечно, победа была несколько омрачена тем, что он не смог взять трофей, однако он уже давно не был охотником, а магу огня рог мракориса мог пригодиться разве что в качестве алхимического ингредиента. Впрочем, он не припоминал таких рецептов, так что расстройство было недолгим. Гораздо больше беспокоила мысль, что мракорисы никогда по своей воле не выходят днём на охоту. Если что-то довело до безумия столь могущественное создание, то это не предвещало ничего хорошего. На мгновение, он задумался о том, чтобы повернуть назад. Маги примут его и без информации о происходящем в секте. А сейчас он мог ещё успеть присоединиться к войску генерала Ли и вместе с ними в безопасности покинуть долину рудников. Что тянуло его в эти мрачные топи, полные гигантских болотных червей? Что он надеялся там увидеть? Однако совесть не позволяла ему повернуть. Если не из чувства долга, если не из-за исходившей от бывшего Братства Спящего угрозы, то хотя бы ради того, чтобы узнать о судьбе двух женщин, не без его участия оказавшихся в своё время у лидера сектантов, он должен был проделать этот путь. Он знал, что ничего им не должен, и что останься они у Гомеза, их судьбы была бы почти наверняка хуже. Они могли умереть ещё до падения барьера, или же их ждала судьба тех девушек из гарема баронов, которых изнасиловали и убили дорвавшиеся до женщин после смерти Гомеза стражники. Их участь была ужасна, и Мильтен сожалел, что вообще решил зайти в особняк рудных баронов. Расправа произошла, по-видимому, уже после падения барьера, так что убрать тела никто уже не озаботился. Увиденное едва ли позволит молодому магу спокойно спать по ночам, даже когда эта чёртова головная боль, усилившаяся после падения барьера, наконец, утихнет. После этого он осознал, какие звери таились среди каторжан, и как важна была дисциплина, которую поддерживали рудные бароны. При всех их недостатках и пороках, при них в лагере был хотя бы какой-то закон и порядок. Даже трупы магов огня, которых тоже оставили гнить прямо в бывшей обители, не произвели на него такого жуткого впечатления. Они были его друзьями и в каком-то смысле даже семьёй, но всё же погибли быстро, и как подобает воинам — от меча.

Молодой священнослужитель всегда отличался упорством, порой переходящим в упрямство, и сейчас, несмотря на все знаки судьбы, просто кричащие о смертельной опасности затеянной вылазки, всё же продолжил начатый путь. Одного мракориса было недостаточно, чтобы заставить его отступить от намеченного. Явись сейчас перед ним сам Иннос и скажи, что он должен повернуть, Мильтен мог и его послать к Белиару. В конце концов, он имел законное право быть в обиде на своего бога, не защитившего своих верных последователей. Но Иннос бы никогда не явился. Он вообще никогда не являлся, присутствуя в жизни людей лишь посредством магии и благословений. Возможно, глас Инноса был доступен избранным, но Мильтен знал, что он никогда не будет достоин стать чемпионом бога огня и света. Слишком темны были его тайны, слишком крива его дорожка в орден. Хотя кто он такой, чтобы решать каков должен быть проводник божественной воли? Может быть, Иннос ничем не лучше своего сводного брата, предпочитающего мерзавцев и негодяев. Может быть, Инносу и вовсе нужен палач, а не праведник.

Оставшийся путь прошёл на удивление спокойно. Несколько остервеневших шершней, стайка падальщиков, заплутавший кротокрыс. В общем, ничего такого, что могло вызывать проблемы. Все животные были напуганы и атаковали бездумно, будто надеясь на избавление от страданий. Ворота Болотного лагеря, от которых начиналась гать, оказались без охраны. Раньше на страже всегда стояла пара матёрых воинов с отполированными до блеска двуручными мечами. Неподалёку от ворот можно было обычно встретить первых послушников и даже гуру, вокруг которых собирались ученики. Сейчас же везде было запустение, а в ближайшем жилище, выдолбленном в стволе огромного дерева, лежал окровавленный труп. Мильтен подошёл поближе и убедился, что послушник погиб недавно. Судя по позе, он убил себя сам, выдавив собственные глаза пальцами. Какую же боль и степень отчаяния должен был ощущать несчастный, если дошёл до такого? Шутки кончились, в секте происходило что-то кошмарное, настолько, что даже все ужасы и горы трупов в Старом лагере, и обезумевший мракорис по дороге могли оказаться лёгкой разминкой перед тем, что ждало в храме Братства. Мильтен никогда не сходился в бою с гуру, кроме небольшой стычки с Юберионом. Но, если остальные лидеры секты были хотя бы вполовину так сильны, как был их предводитель, то у одного мага огня, тем более не владевшего даже всем набором рун третьего круга, не было ни единого шанса в бою с ними. Это, если не считать стражей Братства, мечи которых были, пожалуй, даже опаснее.

Голова вновь стала раскалываться, и Мильтен отогнал от себя боль уже ставшей привычным за последние полдня способом — отсекая внешнее воздействие демона. Несмотря на все старания, мысли всё равно путались, будто он приближался к эпицентру, от которого распространялось тлетворное воздействие. Он попытался удержать фокус на своей миссии, вновь вспомнив события последнего дня, с момента его разговора со Шрамом и до выхода из лагеря. Эта часть суток была самой сложной из-за ментального давления, которое он на себе непрерывно испытывал. И из-за обилия трупов. Ему хотелось забыть всё как страшный сон, но усилием воли он заставил себя вспомнить. Затем, чтобы не забывать для чего он здесь. Чтобы помнить, что будет, если тьма победит.

Ещё будучи в замке Старого лагеря, он подготовился к походу. В арсенале появились новые заклинания, которые достались по наследству от убитых магов круга. Конечно, их тела ограбили до его прихода, вынеся из обители все ценности, но всё же представление о ценном сильно разнилось у простых головорезов-стражников и обученного мага. К счастью алхимическая лаборатория почти не пострадала, хотя было и совсем не до неё. Но, что-то подсказывало, что он ещё вернётся в это место. Почти не было дела грабителям и до блёклых рунных камней, совсем не похожих на магическую руду. Они догадывались, что это что-то магическое и потому большинство рун всё же пропали, но специально их не искали. До того, как Мильтен придал огню тела товарищей, а заодно и сваленные в кучу во дворе тела остальных убитых, он старательно обыскал их на предмет ценностей. От наставника ему досталась малая руна исцеления, зажатая в его окоченевшей руке. На ладони были видны следы ножа, которым кто-то пытался расцепить во всех смыслах мёртвую хватку Корристо, однако приз, по-видимому, был сочтён не стоящим усилий, и руна так и осталась в руке. Вторая рука Корристо была разрублена на куски, и пальцы отсечены напрочь — тот, кто извлекал другую, видимо, гораздо более ценную руну совсем не церемонился. С трудом и отвращением, стараясь не смотреть на искаженное предсмертной болью и трупным окоченением лицо наставника, бывший ученик закончил начатое неизвестным мародёром, в тайне надеясь, что позарившийся на имущество магов негодяй уже тоже валяется в куче трупов. К сожалению, насчёт самого убийцы такой надежды не было. На месте осталась и руна огненного шторма из потайного кармана в рукаве Драго. Другой же руны не было — видимо он использовал её во время нападения на обитель, и, как и почти все остальные руны она оказалась украдена. Полученное заклинание принадлежало к четвёртому кругу, но небольшой эксперимент показал, что в случае нужды Мильтен уже способен ей воспользоваться. Истинный огненный шторм отличался от малого тем, что огонь с помощью этого заклятья мог призываться с разных мест пространства, а не только из рук колдующего. Магистры огня могли призывать огненные потоки хоть прямо из земли или вырывать части построек, превращая окружающее пространство в гигантский плавильный цех, в котором неистово вращались потоки плазмы, магмы и горящих предметов. В исполнении Мильтена пока до настоящего шторма было далеко, но мощь исходящей из задуманного места струи огня сожгла гору трупов за считанные секунды. Недостатком было то, что столь же быстро эта волшба сжигала и запасы его магических сил, так что для постоянного применения пока не подходила. В другой ситуации он всё равно наверняка испытывал бы гордость по этому поводу, но на этот раз в его голове было место лишь печали, скорби, а большую часть времени защищавшему от безумия безразличию. Не потому ли он так рвался в болотное логово сектантов, что просто хотел умереть? Эта мысль не раз приходила ему в голову, но он отгонял её, словно назойливую муху. Он шёл туда, потому что должен, и потому что так велит ему чутьё. А оно ещё ни разу не подводило, раз он до сих пор жив. Впрочем, никаких гарантий на будущее это не давало.

Ещё одна руна завалялась на полу, видимо выпав в суматохе. Ей, на удивление, оказался «кулак ветра» — заклинание, которое было получено от сектантов Спящего. Большая часть ценностей и даже зелий, были украдены, но всё же в спешке грабители нашли не все запасы. Несколько бутылей и свитков перекочевали в сумку чародея, дополнив весьма скудные запасы, которые там были. Будто в тумане, Мильтен осматривал обитель, обыскивал и переносил тела, зажёг погребальный костёр, который он напитал своей магией и горючей смолистой жидкостью, предназначенной для обороны стен замка. Никто не препятствовал ему, а несколько человек, которые видели его вызывающе ярко красную мантию, попросту бежали без оглядки, будто увидели привидение. Времени на создание достойного погребального «ложа» не было. Он и так задержался в замке намного дольше, чем следовало, и в любой момент мог столкнуться с последствиями своей медлительности. Не дожидаясь, как костёр потухнет, он покинул почти опустевший Старый лагерь. Даже не верилось, что ещё вчера здесь жили тысячи каторжан.

Без инцидента совсем уж не обошлось, и на выходе из лагеря его окружили. Несколько оборванцев с дубинами и какими-то длинными ножами неуверенно попытались заградить путь. Один из них, шепелявя сквозь дыры от недостающих зубов, подбадривал других, утверждая, что это не маг, а какой-то самозванец, нацепивший робу. На этот раз Мильтен не испытал никаких эмоций — на сегодня их резерв уже закончился. Стоило этому умнику загореться несбиваемым магическим пламенем и в агонии свалиться на землю, на глазах превращаясь в обугленное полено, как остальные в панике разбежались, едва ли не застревая в дверях близлежащих домов, пытаясь протолкнуться в них одновременно. В другое время, это могло бы сильно взволновать Мильтена. Такая стычка могла бы даже считаться одним из самых невероятных и жестоких приключений за последние годы, но сейчас он, лишь пожав плечами, двинулся дальше, при этом, однако, не упуская из виду окрестностей, опасаясь удара или выстрела в спину. Но обошлось без того — это, действительно, просто была кучка идиотов, а не настоящая засада или отвлекающий манёвр. Редкая удача, но ему было всё равно, лишь бы головная боль хоть немного притупилась. А смерть каторжника, на удивление, ослабила её, будто неведомый мучитель, принял от него жертву… Возможно, стоило, убить и остальных? Зачем он отпустил этих негодяев? Стиснув зубы, маг отогнал эту еретическую мысль, недостойную адепта Инноса. Выйдя из замка и окончательно уверившись, что погони за ним не последовало, он прикрыл глаза и нашёл источник заразы в своём сознании — то незримое щупальце, что буравило его ауру и перетряхивало разум. Лишь когда он волевым усилием отсёк врага, мысли прояснились и частичное оцепенение спало. Мир стал вновь более реальным. Остаток пути до Болотного лагеря, он ещё несколько раз проверял своё состояние, убеждаясь, что всё новые и новые «щупальца» пытаются оплести его и одурманить. Словно мифической гидре, им не было конца и на место рассечённых приходили новые. Но защита не была напрасной — это была битва за жизнь, за свою волю и свободу от древнего демона. Скольких эта тёмная сущность уже поглотила и сделала своими рабами? Спящий был без сомнения повержен, но что-то намного более страшное запустило свои мерзкие лапы в долину рудников…

Так что, Мильтен, был хотя и не полностью, но подготовлен к предстоящей встрече с остатками братства Спящего. Его мысли вновь сосредоточились на настоящем, боль отступила, сменившись бессильной злобой. Он чувствовал себя щепкой, пытающейся оседлать волны моря. Логика говорила отступить, но интуиция подсказывала, что отступив сейчас, он окончательно погибнет. Впустив однажды в свой разум демона, пытаясь помочь своему другу сектанту Лестеру, Мильтен обрёк себя на страдания, которые испытывали сейчас все бывшие последователи Спящего. И несмотря ни на какие техники защиты, полностью победить одержимость молодой маг не мог. Противник оказался слишком силён. Сколько он продержится, если не устранит источник проблемы? День, два, десять? Если не днём, то во сне демон может одолеть его, и тогда это обернётся катастрофой. Без сомнений, убивший себя сектант пытался избавиться от голоса в голове и ужасающей боли, которая даже обученного мага чуть было ни свела с ума. Готов ли Мильтен пойти по его пути, если отступит и не совладает с демоном? Он не хотел знать ответ. Но теперь недостающие звенья сложились в единую цепь событий, и цель его похода в Болотный лагерь стала ясна — он должен найти причину своей одержимости и избавиться от неё. Если придётся, то и убить уже безвозвратно отдавшихся Белиару демонопоклонников. Странно, что до этого он не понимал, зачем идёт сюда. Или понимал, но забыл? Или он шёл не за тем? Кто-то звал его на разговор. Было что-то зловещее и противоестественное во всём происходящем. Никогда ещё маг не был так рассеян и сбит с толку, как в этот день. Как он вообще смог зайти так далеко в таком состоянии? Или ему стало хуже только сейчас? Или сейчас ему наоборот лучше? Встречался ли на его пути мракорис или это было помешательство? Были ли выбегающие на дорогу твари, или он убивал бегущих из лагеря послушников братства? Водоворот лиц и тел промелькнул перед мысленным взором, будто он видел сегодня бесчисленное множество мертвецов. Или это были трупы, которые он сжег в Старом лагере? Скорее всего… Мотнув головой и будто физически скидывая нахлынувшее безумие, Мильтен двинулся дальше. К своей цели, чем бы она ни была.

Пустота и разруха — вот наиболее точные эпитеты для царившей в поселении атмосферы. Чем дальше маг продвигался вглубь, тем страшнее становилось. Солнце уже клонилось к закату, и это было явно не лучшее время, чтобы посетить болота, вероятно наполненные безумными сектантами, готовыми убивать голыми руками и потерявшими разум от головной боли и обволакивающего всё вокруг демонического присутствия. Для полного соответствия страшным сказкам не хватало, пожалуй, лишь тумана и выскакивающих из него мертвецов и монстров…

Приблизившись к площади, которая была единственным достаточно ровным и сухим местом на нижнем ярусе посёлка, и окружала древний храм, построенный ещё в незапамятные времена и лишь позаимствованный и частично отреставрированный сектантами. Именно в нём была резиденция Юбериона — основателя и бессменного лидера секты, незадолго до падения барьера скоропостижно скончавшегося от последствий с ошибкой проведённого ритуала с одним из наполненных остатками мощной магии фокусировочных кристаллов-юниторов. Несмотря на неточность в ритуале призыва Спящего, похоже, что Юберион всё же достиг желаемого и обратил на это место взор демонов, а то и самого Белиара. Последствия этого и надеялся если не устранить, то хотя бы понять Мильтен. И увиденное ему, мягко говоря, не понравилось.

Площадь была полна народа. Похоже, всё население лагеря было перед храмом. Часть бывших послушников валялась на каменных плитах в беспамятстве или в агонии от мучавшей их головной боли. Некоторым связали руки — видимо, они норовили повторить «подвиг» своего собрата, выдавившего себе глаза. Другие же пускали слюни влужах собственных экскрементов и, скорее всего, их разум уже был полностью уничтожен. Однако не все были в столь плачевном состоянии. Среди собравшихся выделялось несколько десятков гуру, стражей и старших послушников, которые явно сохранили способность действовать. Но действия их были направлены совсем не на помощь пострадавшим товарищам. Происходившее больше напоминало какой-то тёмный ритуал, пришедший из полузабытых дней, когда демонопоклонники ещё не были под корень истреблены в землях королевства Миртана. Такими культами до сих пор пугали детей, а порой их следы и на самом деле находили в каких-нибудь пещерах или подземных катакомбах, но о массовых жертвоприношениях речи не было. Сторонники Белиара и младших демонов, служащих богу тьмы, всегда находились, но даже в Варранте жертвоприношения были под запретом после того, как армия Робара Второго разгромила войска владыки ассасинов Зубена, и был заключён мирный и заодно вассальный договор. Культ Белиара был всё ещё разрешён в пустынных регионах Варранта, но в качестве жертв допускались лишь животные. Здесь же то и дело из храма выносили окровавленное тело с дырой в груди на месте сердца, и скидывали на площадь прямо с выступавшего наверху постамента. Несколько стражей уносили изуродованные тела к болоту, бросая в трясину на пожирание болотожорам. Парочку этих жутких гигантских зубастых червей я даже увидел около того места, хотя раньше они никогда не заходили так глубоко в лагерь. Но вкус и запах крови привёл их месту пиршества. Стражи же, будто бы игнорировали этих тварей, занимаясь своей жуткой работой и возвращаясь вдоль кровавой тропы за новым телом. В храм же в это время другие волокли новую обезумевшую жертву. Видимо, жертвенником служил алтарь, который находился внутри древнего святилища.

Одежда некоторых из находившихся на площади претерпела изменения. Прямо там несколько послушников в больших ступах, где раньше разминали болотник, готовили из угля и какой-то клейковины чёрный краситель, которым вымазывали балахоны. После каждой жертвы один из сохранивших разум выходил из храма в новом одеянии, в котором кроме чёрного был лишь кровавый красный цвет. И что-то подсказывало, что «кровавый» было не метафорой. Мильтен был так заворожён открывшимся ему жутким зрелищем, что даже не понял, в какой момент и от чего потерял сознание…

Глава 10. Ренегат

Отринувший ученье бога,

Не лучше подлого врага.

Он искушает у порога

Сулит несметные блага.

Но кто поверит ренегату,

Предавшему заветы раз?

Поступки все имеют плату,

Отступника опасен глас.

Воздух в подземном храме орков был густым, как бульон, и состоял из пыли, праха веков и едкого дыма от только что отгремевшей битвы. Своды, веками хранившие мрак и молчание, содрогнулись от чудовищного высвобождения энергии. То, что многие приняли бы за изгнание Спящего в бездну между мирами, на самом деле было его триумфальным освобождением. Древний меч Уризель, один из спрятанных тысячелетие назад когтей Бога Тьмы, заряженный вновь до предела энергией целой горы магической руды, стал не орудием победы, а ключом, повернувшим замок темницы. Демон, веками томившийся в оковах, прорвался сквозь ослабевшую пелену древней магии, питавшейся от самих рудных жил Хориниса. Его бегство вызвало катаклизм, который достиг поверхности — магический барьер, и без того дестабилизированный, схлопнулся, как мыльный пузырь, а под землёй рвануло с силой вулкана.

В эпицентре этого хаоса, под грудой обломков, лежал тот, кого называли Вершителем. Его доспехи, выкованные из чистейшей магической руды, выдержали удар, спасли от мгновенной смерти, превратив её в медленную агонию. Он был в сознании ровно настолько, чтобы чувствовать невыносимую тяжесть, сковывающую каждое движение, и холодный камень, впивающийся в спину. Свет от переживших катаклизм факелов угасал, и, как их мерцание, дыхание воина становилось прерывистым. Он умирал. Не от ран, а от стискивающих его тисков камня, отсутствия кислорода и сжигающего изнутри чувства беспомощности. Последние силы он потратил, пытаясь хотя бы на сантиметр сдвинуться, но ни одно движение не было ему доступно, оставалось лишь в одиночестве умереть под тяжестью собственного триумфа. Сознание его уже готово было покинуть смертную оболочку.

Он не мог видеть другую фигуру в кромешной тьме дальней части пещеры. Ксардас, облачённый в чёрную с лиловыми всполохами мантию, стоял недвижимо, как статуя. Его острые, хищные наплечники — не просто украшение, а сложные магические локаторы, помогающие ему не тратить силы на поддержание более сложных заклинаний прямого видения — беззвучно вибрировали, улавливая остаточные волны демонической силы. На его лице, скрытом в тени капюшона, не было ни ярости, ни разочарования. Лишь холодная, ледяная ясность. Его план провалился. Он рассчитывал поглотить высвобождающуюся силу Спящего, использовать её для своих целей, но воля Белиара, могущественная и неумолимая, сковала его в решающий момент параличом. Он мог лишь наблюдать, как создание тьмы разрывает свои оковы и ускользает, оставляя после себя лишь руины и хаос. В следующий раз он подготовится лучше, не будет приближаться к цели до самого последнего момента.

Паралич прошёл в тот миг, когда демон сбежал в раскрывшийся портал. Это было очень вовремя, так как позволило чародею хотя бы стабилизировать ту часть храма, где он находился, и предотвратить окончательное разрушение подземного храма-темницы. Однако значительная часть других залов была полностью обрушена. Ксардас медленно провёл рукой по воздуху, и несколько бывших стражей братства Спящего, павших в недавней схватке, с неестественным хрустом поднялись на ноги. Их глаза загорелись могильным синим светом. Безмолвно повинуясь его воле, они принялись разгребать завалы, но их усилия были практически тщетны. Тело Вершителя находилось под главной подломившейся опорой зала. Любая попытка подкопать могла вызвать новый, окончательный обвал.

Ксардас подошёл ближе, его мантия едва шелохнулась от неподвижного, тягучего воздуха пещеры. Он смотрел на груду камней, за которой магическим видением угадывался контур пульсирующих магией доспехов. Его взгляд, лишённый эмоций, скользнул по древним стенам, испещрённым оркскими рунами, и остановился на относительно устойчивом участке пола.

Он не стал тратить силы на бесплодные раскопки. Вместо этого он опустился на одно колено и кончиком извлечённого из складок мантии телескопического посоха начертил на каменных плитах пентаграмму. Линии, наполняясь энергией чародея засветились шелковистым фиолетовым светом, впитываясь в камень. Но это был не типичный телепорт, а более сложный якорь — маяк, позволяющий знающему метку ориентироваться в потоках магии.

Вершитель был без сознания, а его жизнь держалась на волоске. Это упрощало задачу. Ксардас произнёс несколько слов на языке, древнем, как сам камень этих оказавшихся такими ненадёжными сводов. Воздух вокруг пентаграммы затрепетал. Он не стал вытаскивать тело сейчас — согласно плану время для этого ещё не пришло. Вместо этого он погрузил умирающего героя в глубокий магический анабиоз, заморозив процессы жизни в самом их зачатке. Теперь время для него практически остановилось. Кого-то другого это бы могло и вовсе убить, но источником энергии для этого сложнейшего ритуала послужили не силы самого некроманта, а доспехи Вершителя. Магическая руда, из которой они были выкованы, отозвалась на призыв Ксардаса, отдавая свои последние запасы силы на поддержание заклятий стазиса и метки.

Закончив, Ксардас поднялся. Он бросил прощальный взгляд на завал, в глубине за которым совсем недавно был портал, в котором скрылась его неудавшаяся добыча, а у самого края томился его бывший и будущий инструмент. Его внимание привлёк слабый остаточный фон магии, источаемый каким-то предметом, лежащим возле выглядывающей из-под завала облачённой в массивные рудные перчатки ладони героя. Он наклонился и в его руках оказался погнутый ударом упавшего валуна меч. Ухмыльнувшись, Ксардас провёл рукой у основания клинка, нащупав выступающий кристалл, ещё недавно пылавший силой. Легким телекинетическим усилием он раздвинул удерживавшие камень скобы и извлёк его. Камень тут же исчез в бездонном кармане его одеяния, а некромант брезгливо отбросил ненужный кусок металла в сторону. Затем он развернулся и исчез в тёмном проходе, ведущему обратно к более стабильному древнему порталу, что послужил ему вратами в этот храм. Всё необходимое было подготовлено. В подходящий момент, когда звёзды сойдутся нужным образом, он сможет телепортировать свою «находку» прямиком в свою башню. Источник энергии для этого невероятного прыжка уже был помечен. Он ждал своего часа, запертый в каменной могиле, окутанный магическим сном. Чем-то бывший верховный магистр магов огня даже завидовал ему, ведь он не мог позволить себе такой отдых. Его работа лишь только начиналась.

* * *

Вокруг невыносимо воняло и это заставило открыть глаза. Почти у лица зловонная лужа источала удушливый запах, что мог привести в чувство даже мертвеца. Очнувшийся был не один, рядом лежали такие же… пленники. Руки были стянуты за спиной и это почти не оставляло шанса отодвинуться от источника смрада. Всё же пришедший в себя человек в красной мантии попытался, сжавшись, словно червяк, отодвинуть лицо ближе к ногам. Ему это почти удалось, но дальнейшее движение пресёк сильный удар ногой в грудь. Дыхание перехватило, и он окончательно согнулся, тщетно пытаясь сделать вдох. Ни комментариев от надсмотрщика, ни продолжения экзекуции не последовало. Через пару минут тишины, слегка придя в себя, маг смог осторожно осмотреться. Он лежал чуть поодаль от порядком поредевшей кучи предназначенных для жертвоприношения пленных. В отличие от рук, ноги не были связаны. Однако стоявший рядом страж в чёрной робе всем своим видом указывал на то, что вскочить и убежать не получится. В прошлый раз даже незначительное движение спровоцировало удар. Но что же тогда делать? А надо ли что-то делать, если можно просто лежать и ждать?

Головная боль не прекращалась, но он как будто бы привык к ней, как к части себя. Она была с ним всегда? Нет, это было неправильным. Но хозяин сказал, что это нормально, что это его присутствие, что оно исцелит его и покажет истинный путь… к Белиару. Сквозь пелену безумия Мильтен из последних сил сообразил, что это ложь, что у него нет хозяина, что он не служит Белиару и никогда не собирался. Когда-то он мог избавиться от этого голоса. Как он это делал? В ответ была лишь пустота — он выдумал это, и конечно, никогда не мог жить без гласа хозяина в голове. Или мог? Кто он вообще, кто учил его? Разве не был он магом чего-то. Красная одежда подсказала ему нужное слово — магом огня… да, определённо! Пред мысленным взором появилось лицо Корристо. Старый чародей смотрел на него с осуждением, а появившийся за его плечом помолодевший и гладко выбритый мастер Дамарок, что-то шепнул магистру на ухо. Он говорил тихо, но Мильтен почему-то слышал каждое слово:

— Не стоит печалиться о неудачнике, друг мой, — говорил мастер Дамарок, — ты же с самого начала знал, что он подведёт нас, что этот каторжник никогда не сможет противиться соблазну Белиара.

— Ты прав, — ответил призрачный Корристо, — он послужил причиной нашей гибели, и сейчас получает по заслугам. Зря учили этот отброс. Если бы не смертная скука в колонии, я бы никогда не взялся работать со столь убогим недоразумением. Пойдём отсюда.

Фигуры исчезли, и хотя Мильтен понимал, что их никогда здесь и не было, не могло быть, но всё же сказанное почему-то ранило его, заставило почувствовать злобу. Злобу столь неудержимую, что она поглотила его целиком, словно огонь Инноса, пожирающий жертву. Что-то незримое противилось этому огню, пыталось сдержать его, и он услышал предсмертный крик. Сотни щупалец, державшие его в объятьях, словно удавы, ждущие, пока жизнь и всякое сопротивление в нём угаснет, в ужасе опалённые этим неудержимым огнём, разлетелись в стороны, пытаясь стряхнуть с себя всполохи. Но это им не удавалось, и они жутко извивались, ударялись обо всё вокруг, крушили окружавших сектантов. Наваждение было столь ярким, что Мильтен видел их даже с открытыми глазами. Каждый, в кого ударяло щупальце, падал, хватаясь за голову. У некоторых потекла кровь из глаз и ушей, кого-то стошнило, кто-то свалился без сознания или даже замертво, у одного и вовсе вскипела и лопнула голова, забрызгав брусчатку. Площадь огласилась криками тех, кто ещё недавно приносил кровавые жертвы.

Одновременно с этим с разума мага словно спала пелена. Боль исчезла, давящий голос пропал, а память вернулась вместе с осознанием ужаса ситуации, в которой он очутился. Всплеск демонической силы, который он спровоцировал своей ментальной огненной атакой на когтистые щупальца тьмы, затронул лишь небольшую область вокруг. Больше десятка сектантов всё ещё были способны сражаться, причём несколько из них уже прошли зловещий ритуал инициации и были облачены в чёрно-кровавые балахоны. Путы удивительным образом сгорели, а кожа в тех местах, где они пережимали руки, покраснела от ожога. Похоже, выброс энергии был не только ментальным, но и вполне материальным тоже. Внезапно возникло понимание, что он может повторить проделанное и вызвать пламя даже без руны. Однако Мильтен успел лишь вскочить на ноги, когда в его сторону полетели первые заклинания от новоявленных тёмных магов.

Инстинктивно он бросился на ближайшего охранника, который ещё недавно пнул его при попытке сдвинуться с места. Этот сектант стоял согнувшись и схватившись за голову. На его плече висела конфискованная сумка Мильтена. Её он и вырвал в первую очередь, сразу же после этого закрывшись телом обескураженного культиста от первой волны магической атаки. Заклинания были совершенно не знакомы. Они напоминали огненную стрелу, но цвет плазмы был иным, малиново-фиолетовым. Сгустки будто бы притягивали к себе живые существа и потому, брошенные даже не очень точно «стрелы» слегка повернули и направились к беглецу, жадно вонзившись в плоть человека, которым он прикрылся, как живым щитом. Обмякшее тело упало на землю и, сообразив, что теперь остаётся полностью беззащитным, Мильтен побежал, на ходу судорожно вытаскивая из сумки руну. Первой попавшейся оказался кулак ветра, и он подходил как нельзя кстати. Не прекращая бежать, вложив всю силу в руну, беглец вскинул руку в сторону преследователей, уже запустивших новую волну магии в его сторону. Пространство содрогнулось, воздух ударил в уши, оставив неприятную пустоту и оглушив на несколько секунд. Однако эффект того стоил. Догонявшие сгустки плазмы развеялись или разлетелись в стороны, а все гнавшиеся за ним оказались опрокинуты. Если бы их было меньше, он бы даже мог добить врагов. Но к нему уже бежали несколько храмовых стражей, до этого скармливавших трупы болотожорам. Их двуручные клинки были обнажены и угрожающе блестели, демонстрируя бритвенную остроту. Редкие латы могли сдержать такое оружие, не говоря уже о робе мага огня. Помнится, не так давно, когда Юберион ещё был жив, и Мильтен посещал его, то ожидая у храма он оценивал возможные результаты схватки с двумя храмовниками. Шансы были не на его стороне. Сейчас лишь расстояние могло спасти, и, не теряя времени, маг кинулся в противоположную от стражей сторону — к храму. Что бы ни ждало его там, но тот десяток метров, что отделял от преследователей, был недостаточен, чтобы успеть убить всех врагов до их приближения. И на этот раз, в отличие от битвы с отрядом орков, у него не было «козыря» в виде амулета, дающего неуязвимость к огню и позволяющему окутать себя непреодолимой стеной огня. Конечно, он мог сделать подобный трюк и сейчас, но только ценой собственной жизни. Его власть над огнём ещё не достигла таких высот, чтобы пламя никогда не причиняло ему вреда.

Подъём по ступеням храма, когда-то казавшийся очень длинным, на этот раз он преодолел как будто бы всего за пару прыжков. Инстинкт самосохранения подгонял лучше любого зелья скорости. Где-то на грани восприятия, Мильтен увидел что-то несущееся с неба. Заподозрив очередную магическую угрозу, он позволил себе бросить беглый взгляд в небо, и с удивлением увидел крупного ворона, размером способного соперничать с настоящим орлом. На этот раз в клюве птицы не было послания, но приземлившись на ступенях перед храмом, едва коснувшись камня, ворон окутался сиянием и превратился в столь же чёрный силуэт человека. Даже торчащие вверх над плечами выступы его одеяния чем-то напоминали птичьи крылья. И молодой маг уже видел эту одежду. Несмотря на происходящее, Мильтен не остановился и по инерции забежал дальше в широкую арку дверей храма. Впереди уже виднелся алтарь, возле которого было несколько человек в балахонах. Пока они не обратили на него внимания, но бежать дальше было глупо, и он прижался спиной к стене входного проёма, чтобы хотя бы никто не подобрался со спины. Пульс колотился в висках, будто в голове была кузня, муть застилала глаза, указывая на то, что он бежал на пределе сил, вот-вот преодолеет этот предел и потеряет сознание. Появившийся архимагистр Ксардас был его последней надеждой на спасение. Лишь бы он был на его стороне. От отступника можно было ждать чего угодно.

Преследователи были уже рядом. Ксардас приподнял руки, раскрыв ладони. На одном из пальцев виднелось кольцо, выточенное из рунного камня. В тот же миг, вокруг будто бы воздух сгустился и вспыхнул фиолетовым пламенем. Мильтен не был до конца уверен, происходит ли это наяву, или лишь его магический дар помогает увидеть невидимые нити заклятья. В нём было и пламя Инноса, и хлад Аданоса и смертельный страх Белиара. Взбежавшие по ступеням бывшие сектанты и новоявленные аколиты Белиара застыли, будто пытаясь двинуться дальше, но будучи не в силах шелохнуться, а через мгновение они как будто бы и вовсе превратились в каменные изваяния. Что-то происходило с самой тканью пространства и времени вокруг, и Мильтен попятился вдоль стены, опасаясь попасть в радиус действия заклятья. Вдруг лица сектантов начали белеть и скукоживаться. Ещё через секунду иссушенные тела осели на каменные плиты, буквально рассыпавшись в пепел. Лишь оставшиеся хламиды, пара мечей, кольчужные юбки, портупеи и наплечники стражей напоминали о том, что недавно под ними были тела из плоти и крови.

Ксардас обернулся к Мильтену и небрежно усмехнулся, как можно было бы усмехнуться шутке, произнесённой у камина за чашкой травяного чая:

— Знаешь, чем некромант отличается от примитивного мага? — он сделал небольшую паузу, хотя было очевидно, что вопрос риторический, — может тратить не только свою энергию, но и чужую. Даже для того, чтобы убить самого обладателя этой энергии. Иронично, не правда ли?

Мильтен всё ещё вжимался в стену и не мог оправиться от увиденного. Комок в горле не давал ответить членораздельно, и он лишь промычал что-то и кивнул, стараясь не пересечься взглядом с магом-ренегатом. Произошедшее казалось дурным сном, чем-то фантастическим и невозможным. Молодой маг видел многие заклятья в исполнении более опытных коллег, но это было за пределами как понимания, так и вообще понятий добра и зла. Как можно было оценивать случившееся? Что вообще произошло? Одним жестом Ксардас развеял жизнь четырёх или пяти человек, и уверяет, что даже не потратил на это сил. Существуют ли вообще границы возможного для этого… человека?.. существа?.. чудовища?

— Да, я чудовище, — невозмутимо продолжил некромант, будто читая мысли, чем привёл Мильтена в ещё большее смятение. — Но ты идёшь тем же путём силы, и к счастью для тебя, ты на моей стороне, ученик.

Последнее слово он произнёс как бы буднично, но жёстко, не давая возможности ни возразить, ни прокомментировать. Тем не менее, спасённый не внял намёку и попытался:

— Я не…

— Что? — неожиданно резко гаркнул маг, выбивая этим из оппонента весь дух, — ты уже сделал свой выбор, и не изображай из себя строптивую барышню, коей, как мы оба знаем, ты не являешься, — голос мага смягчился, как будто бы давая возможность для отступления.

— Да, магистр, — ответил Мильтен, потупив взгляд, после чего, собравшись с силами, взглянул прямо в лицо Ксардасу.

Они смотрели друг на друга не больше пары секунд, показавшихся ученику вечностью. Полностью белые и на вид однозначно слепые глаза архимагистра будто видели всё насквозь. Мильтену казалось, что некромант прозревал не его тело, но душу, сущность, разум. Любые методы защиты были бессильны, хоть он и вознамерился испробовать их все. Наконец, Ксардас, произнёс:

— Вижу, ты, действительно, сам справился со скверной. Это хорошо, иначе бы мне пришлось оставить тебя здесь. А так, я готов помочь тебе, всего лишь в обмен на услугу. Прежде, чем мы отправимся, поклянись Инносом и своей жизнью, что выполнишь то, что я потребую, как бы к этому не отнёсся. Всего лишь одно простое дело.

Мильтен бросил беглый взгляд внутрь храма. Стоявшие у алтаря сектанты уже сообразили, что происходит что-то не то и бежали в их сторону. Их был добрый десяток, что не оставляло ни шанса на победу в одиночку. Ещё немного, и первые заклинания посыплются на чужаков. Пройдя пару шагов к лестнице, молодой адепт убедился, что и с другой стороны ситуация не лучше. Те сектанты, которых он оглушил, уже давно поднялись на ноги, и пара десятков противников двигались в сторону храма. Уйти от них живым самостоятельно не было шансов. Отчаяние поднималось из самых глубин разума и страх, которому Мильтен надеялся никогда больше не поддаваться, охватывал его своими липкими лапами. Выхода не было. Сделка с некромантом или смерть. Ксардас испытующе смотрел на него невидящим и одновременно пронзающим до мурашек взглядом, давая пару секунд на раздумье и осознание положения. Медлить было нельзя, это было ясно без слов.

— Клянусь Инносом и жизнью, я выполню Ваше требование, — тихо, но всё же достаточно громко, чтобы магистр услышал, проронил Мильтен каким-то неестественным, чужим и надломленным голосом.

Через мгновение два чёрных ворона взметнулись в небеса, ускользая из когтей нахлынувших со всех сторон преследователей. Сгустки фиолетовой плазмы пронзали небо, пытаясь догнать наглых птиц, но бессильно развеялись в воздухе, лишь добавив запаха свежести. Остановились птицы только недалеко от площади обмена на выходе из долины рудников, где раньше была граница магического барьера. Немного не долетев до сторожевых ворот, преграждавших как вход, так и выход через узкое ущелье, они приземлились на небольшой площадке рядом с одним из входов в заброшенные штольни. Пока они летели, то обогнали длинный конвой вооружённых людей, судя по обмундированию являвшихся наёмниками магов воды, ранее служившими в Новом лагере под руководством опального генерала Ли. С другой стороны за воротами укрепился совсем другой отряд в снаряжении королевских войск Миртаны. Хотя их и было намного меньше — меньше полусотни, но всё же достаточно, чтобы не дать бывшим каторжникам без потерь прорваться через ущелье. Их присутствие было не удивительным, хотя явно командование не успело мобилизовать никого. Едва ли на Хоринисе был большой гарнизон, но он явно был не меньше нескольких сотен ополченцев. Когда на континенте идёт война с орками, держать в тылу большую армию было неразумно, но и оставлять ключевой стратегический узел без охраны — попросту преступно. Но, видимо, если существенные силы где-то и были, то базировались в портовом городе, откуда до этого места было добираться примерно столько же, как из Нового лагеря. Похоже, генерал Ли оказался расторопнее своих коллег, управляющих гарнизоном Хориниса.

Два ворона вновь обратились людьми вдали от посторонних глаз. Даже если кто-то из каторжников и был в округе, то им было сейчас не до того — все их усилия направлялись на то, чтобы поскорее проскользнуть через возможные кордоны королевских войск. Мильтен приходил в себя, наблюдая как за считанные секунды его крылья удлиняются, превращаясь вновь в человеческие руки, с которых опадают перья и истаивают в воздухе, открывая вид на рукава красной мантии мага огня, материализующейся будто бы из небытия. Когда-то ему уже приходилось проходить через трансформацию, причём даже не единожды, но привыкнуть к такому было очень сложно. В этот раз ему хватило самообладания, чтобы хотя бы частично запомнить момент трансформации. Видимо, сказывался некоторый опыт подобных весьма болезненных как для тела, так и для разума процедур. Всё произошедшее за последний день было столь невероятно и фантастично, что он не был уже уверен, что вовсе не спит. Даже для мага, знавшего, что мало что в этом мире является по-настоящему невозможным, было сложно вынести произошедшее со спокойным сердцем. Но ещё больше его угнетала данная клятва, от мыслей о предстоящем поручении холод пробегал по спине. Если магистр-ренегат сам признал, что предстоящее ему не понравится и потребовал клятву заранее, это говорило о том, что работа будет очень-очень чёрной. Стоила ли его жизнь данной клятвы? Впрочем, расстаться с жизнью он, если что, всегда успеет.

— Если у меня когда-то и был по-настоящему слабоумный последователь, то это ты, — сказал Ксардас, но в его голосе не было слышно привычного недовольства. Даже наоборот, можно было решить, что он доволен. — Не знаю, как тебе удалось сбросить влияние аватара Белиара, явившись в его храм, в самый центр его силы в этом районе, но я больше не вижу на тебе его отметок. Когда я увидел тебя валявшимся там, то уже списал со счетов. Но ты удивил меня и тем заслужил второй шанс. Не хочу знать, в чём был твой безумный план и на что ты рассчитывал, но пути богов неисповедимы. Однако за глупость тебе придётся заплатить.

— Я поклялся, магистр, и сдержу слово, даже если для этого придётся умереть, — ответил молодой маг, кивнув, хотя в его голосе было намного больше грусти и сожаления, чем готовности и смирения.

— Твоя смерть как раз больше не входит в план, — ответил отступник, оставляя недосказанным, когда и в каком качестве она в плане раньше была, — для тебя есть поручение. Это не просьба, а приказ, от которого зависит будущее всего человечества. Всё, что я скажу дальше, останется только между нами, никто и никогда не должен узнать об этом. Не только Корристо, Сатурас, Юберион, ты и твой друг Вершитель допустили ошибки, но и я тоже не без греха. То, что произошло в храме Спящего, оказалось ловушкой — спусковым механизмом для цепи куда более ужасных событий, чем кто-либо мог предполагать. В тот миг, когда я понял ошибку, ловушка уже захлопнулась, и я не смог предупредить избранника Инноса. Магия Спящего превозмогла даже мои силы. Тёмный брат обманул нас всех, делая вид, что его Зверь уничтожен. На самом деле его дух был разделён на части и заточён в нескольких более слабых ипостасях. Спящий был последней и самой сильной из этих частей. Его тюрьма и та безобразная оболочка, которую он взрастил из плоти демонических гомункулов за века, была разрушена избранным, а сущность не только не была уничтожена, но и получила свободу. Зверь уже обрёл новую форму, и поверь мне, по сравнению с ним, я сущий праведник. Вижу, что ты не в восторге от моих методов — молодость требует чести, в то время как лишь с сединой приходит мудрость. Ты не исключение. Поэтому я хочу, чтобы ты не из-за одной лишь клятвы служил нашей общей цели, а понимал, почему это необходимо. Без этого понимания, миссия твоя будет обречена на провал, ведь то, что тебе предстоит, противоречит представлениям о чести и кодексу магов огня. И, тем не менее, ты это сделаешь, потому что без этого малого зла, без этой жертвы весь человеческий мир будет предан огню и мечу. Может быть, я ренегат, может быть некромант, может быть даже чудовище. Но я ещё и человек, Мильтен, такой же, как ты — и я не готов наблюдать за тем, как наша раса будет истреблена. Мне есть до этого дело.

Мильтен не отрывал глаз от некроманта, ловя каждое его слово и пытаясь осмыслить сказанное. Неужели всё было зря? Неужели они вырвались из одной ловушки, чтобы очутиться в другой, ещё более крупной? Вот о чём предупреждало его чутьё… После небольшой паузы, прокашлявшись, старый маг продолжил:

— Я чувствую, что портал, запечатанный в залах острова Ирдорат, открылся. Когда-то я бывал там и поставил на него свою собственную сигнальную печать. Теперь она разрушена. Это означает, что нам необходим ключ, чтобы вновь запечатать его, но сделать это нужно иначе, чем в прошлый раз. По счастливому совпадению, ключ от портала хранится совсем близко, в монастыре Хориниса. Через эти же земли пролегает путь от Ирдората к континенту. Этот остров станет основным местом действия. Либо мы отстоим первый натиск смерти и перейдём в наступление на Ирдорат, или же все погибнем, а Хоринис станет оплотом орков и еще более древних и тупых созданий Белиара — драконидов — для их последнего марша на Миртану. Когда прошлый избранник Инноса запечатал портал Ирдората, он использовал божественный артефакт, напитанный силой всех трёх богов. Он даёт защиту от высших демонов и созданий Белиара, не позволяет им взять носителя под контроль, а вместе с тем существенно ослабляет их самих, лишая возможности подпитываться силой из-за грани. Этот же артефакт был и ключом, запечатавшим когда-то порталы в иные планы бытия. Но служители Инноса сделали его своей реликвией и веками напитывали силой Инноса. Они думали, что он станет сильнее, но жестоко заблуждались. В таком состоянии вместо защиты он принесёт своему носителю лишь погибель. Несбалансированный артефакт убьёт любого, кто рискнёт надеть его. Я несколько раз видел, как сгорают кретины, решившие, что Иннос избрал их и надевавшие медальон. И потому Око должно быть обновлено на основе силы всех трёх магических школ. Без вклада некромантии нельзя остановить Зверя. Но все некроманты вовеки были верны ему. Когда-то давно для восстановления баланса использовались сердца лордов демонов или драконов, но сейчас мы можем обойтись даже без этого. Все некроманты испокон веков были преданы лишь Белиару и не согласились бы помочь, но на этот раз я могу стать проводником нужных энергий.

Ксардас замолчал, как будто бы взяв эпическую паузу и наслаждаясь моментом будущего триумфа.

— В чём же моя роль, магистр? — спросил Мильтен кротко и уважительно, но, всё же избегая называть его учителем.

— Нужно заставить этих самодовольных упёртых баранов из Хоринисского монастыря развеять лишнюю энергию Инноса в артефакте и провести правильный ритуал настройки. Но уговорить их на это также просто, как убедить орды тварей Белиара самим отступить и оставить Миртану в покое. Поэтому нет смысла даже пытаться. В монастыре не найдётся ни одного мага, достаточно разумного, чтобы сделать это. Если же ты получишь доступ к Оку и сам попытаешься разрядить его, то лишь бесславно сгинешь, ведь эти фанатики просто вновь зарядят артефакт. Придётся не только развеять избыток скопившейся в нём магии огня, но и уничтожить оправу глаза Инноса. Восстановить её в одиночку они не смогут, и тогда у них просто не останется другого выбора, как сделать всё по инструкции.

Руки юного адепта опустились, а рот непроизвольно открылся. На миг он забыл, что нужно дышать. Глаз Инноса был величайшей реликвией ордена, амулетом древнего воителя Инноса, наследием эпохи героев. Хотя никто, как оказалось, не знал, или же не раскрывал его истинного предназначения, его хранили пуще жизни где-то в тайной комнате монастыря, о которой знал лишь совет настоятелей. Корристо вскользь рассказывал ученику об этой реликвии — по его мнению, она позволяла опознать истинного избранника Инноса, так как любой другой, надевший амулет сгорел бы в очищающем пламени бога огня и света. По словам Ксардаса же выходило, что это было ошибочным мифом. Тем временем Ксардрас продолжил:

— Глаз Инноса — это ловушка, обман. Пойми это. Я не призываю тебя совершить преступление, а требуют сделать то, что должно. Никто не может его использовать, он несёт лишь гибель надевшему. Разрушив его защиту, мы сможем сплавить его заново и заполнить силой всех трёх богов, благодаря которой станет возможным ослабить и поймать высших демонов, которые вскоре здесь появятся, а затем и закончить эту бессмысленную войну. Только так мы сможем сделать его полезным. Но тот, кто будет носить его не должен об этом узнать. Он должен считать себя избранником Инноса, служить только его воле. В ином случае он начнёт сомневаться. А сомнение — прямой путь к поражению. Меч не должен сомневаться. Именно поэтому я поручаю эту миссию тебе, а не ему.

— Но я не могу сделать это, у меня нет достаточной силы.

— Даже у меня нет. Для этого нужно несколько магов и специальное место, накапливающее магическую силу годами. Но это не твоя забота. Всё сделают за тебя. Ты же, как хороший конферансье, должен вовремя запустить спектакль. Выбери подходящего послушника монастыря, чей разум ослаблен, и используй это заклинание призыва служащего мне демона, — Ксардас протянул свиток, — а затем устрой, чтобы маги были чем-то отвлечены. Сам при этом будь на виду, если не хочешь, чтобы тебя заподозрили. Само собой, о том, что ты со мной как-то связан, магам огня знать тоже не следует, иначе тебя будут подозревать вообще во всех грехах человечества. Но, думаю, не тебя учить двойной игре. Самое главное, разрушение Ока должно случиться строго перед тем, как будущий носитель амулета придёт за ним. Нужно, чтобы слуги Белиара сделали всю грязную работу, уничтожив оправу, однако не успели повредить глубинную суть артефакта. Если дать им слишком много времени, они могут найти способ испортить его безвозвратно. Любая ошибка здесь непростительна.

— Но как я узнаю, когда и кто придёт за ним?

— Ты уже знаешь его, помогал заряжать меч. А сейчас веди себя естественно — пока время не пришло, маги не должны сомневаться в твоей лояльности. Делай всё ими порученное. А если придётся вернуться в долину рудников, то держи эту руну, — отступник протянул невзрачный рунный камень, — когда через пару недель магические потоки стабилизируются, старые заклинания телепортации вновь заработают. Эта руна может из любой точки долины рудников перенести тебя на это самое место. Мы расположили здесь метку незадолго до возведения барьера, чтобы иметь возможность быстро вернуться. Пентаграмма скрыта под землёй от посторонних глаз. Если тебе нужно будет попасть в монастырь, то останется перенестись сюда, к началу перевала, а затем к монастырю. К сожалению, горы полны магической руды и телепортация напрямую через них слишком трудна, поэтому придётся использовать две руны. Если вдруг не хватит сил перенестись прямо отсюда к монастырю, то тогда перейди перевал пешком, а затем на той стороне гор уже не будет помех. Уверен, руну возврата в монастырь, тебе предоставят и без меня, если таковая тебе ещё не досталась по наследству.

Ксардас говорил очень много, план его был слишком продуман для человека, меняющего замыслы на ходу. То ли он уже ранее всё запланировал, то ли появление Мильтена лишь удачно дополнило его изначальный проект действий. Имела ли вообще место ошибка насчёт Спящего, о которой он сказал, или он обо всём догадывался изначально и разыгрывал спектакль? Не было никакой возможности выяснить это, не доведя игру до конца.

— Ты всё понял, ученик? — строго спросил магистр, — не подведёшь ли ты на этот раз? Повтори, что от тебя требуется.

— Дождаться человека, которого я узнаю, и который будет послан за глазом Инноса, после чего перед самым его приходом в монастырь сделать одного из послушников одержимым и отвлечь на себя внимание старших магов монастыря. Должен я дать какие-то указания послушнику, магистр?

— Нет, лучше даже, чтобы он не догадывался о твоей причастности. Служащий мне демон даст ему нужные инструкции напрямую.

— Разрешите задать ещё вопрос, магистр? — Ксардас кивнул, и Мильтен продолжил мысль, — Что всё же случилось с Ве… — он запнулся, чуть не сказав «везунчик», но вовремя вспомнил, что это прозвище сейчас не уместно и поправился, — …Вершителем в храме орков?

— Спросишь у него сам, — уклончиво ответил маг, нахмурившись. — У нас слишком много дел для пустой болтовни. И помни, ты дал клятву некроманту. Даже смерть не является уважительной причиной для нарушения такого обязательства.

С этими словами Ксардас вновь обратился в ворона с такой лёгкостью и непринуждённостью, будто это и вовсе был его истинный облик. Спустя несколько секунд Мильтен остался на плато один. Ещё лишь утром он был свободен и полон надежд, пусть и омрачённых дурными предчувствиями. Сейчас же молодой маг ощущал себя если не рабом, то с грузом столь тяжёлого долга, который он сомневался, что сможет выплатить. Как бы он не возненавидел Инноса за его безучастность, но в душе никогда не был готов предать магов огня. Он словно постарел на десяток лет, лицо его было мрачно и бледно, а зубы нервно сжаты. Вся тяжесть минувшего дня нахлынула разом, и хоть мучавшей раньше головной боли больше не было и следа, а выход из долины рудников близок как никогда, он сел на землю, обхватив голову руками, в отчаянии силясь понять, как дальше жить.

Глава 11. Груз прошлого

Кто в чёрные одежды облачён

И тайны смерти разгадать сумел,

Навеки впасть во тьму не обречён,

Коль дух его соблазн преодолел.

Чёрный маг, падший магистр, ренегат, некромант, отступник, предатель… Список титулов не сложно продолжить, особенно если добавить нецензурных выражений и эпитетов. В эту пору его будут знать так, потому что именно туда привела вечного странника дорога длиной в жизнь. Другими периодами времени не было смысла оперировать, потому что доживший до такого возраста не может не понимать, что кроме текущего момента ничего не имеет значения. Прошлое, будущее — лишь иллюзии, заполняющие пустоту и спасающие ограниченный в своём восприятии разум от окружающей бесконечной бездны времени, пытаясь робко обозначить в нём направления. Для того, для кого годы являются не более чем единицей измерения, позволяющей оценивать, насколько скоро умрут ученики и последователи, измерение времени представляет интерес лишь в социальном контексте, является некой условностью, о которой, как и о хороших манерах, нужно помнить в обществе, чтобы не показаться невежественным. Впрочем, это обстоятельство, как и полученные прозвища, мало бы заботили столь далеко обогнавшего всех конкурентов ведающего, если бы не необходимость порой убеждать кого-то сделать требуемое. Так уж вышло, что люди лучше понимали, что нужно сделать, когда в разговоре с ними сохраняли видимость уважения и человечности. Они почему-то не хотели следовать указаниям ворчливого и невоспитанного старика, превращающего перечащих ему в горстку пепла, ледяную глыбу, или даже в нежить. Последняя угроза, судя по опыту, работала лучше всего, а демонстрация такой возможности на наглядном примере порой развязывала языки лучше пыток, однако этого было мало, чтобы гарантировать верность последователей. Наличие людей делало необходимым поддерживать свою харизму, гордый властный облик, и формировать авторитет не только страхом, но и добрым словом и мудрым напутствием. Потому он и остановился именно на этом образе — умудрённого опытом чародея, повидавшего многое на своём веку, в меру заносчивого и ворчливого, но при ближайшем знакомстве весьма сносного в общении для тех, кто не делает глупостей. Возраст его мало кому приходило в голову уточнять, а выбранный образ и вовсе позволял игнорировать любые неудобные вопросы. В конце концов, он так привык к этому образу, что на самом деле стал им. Эту роль он исполнял столь давно, что уже успел позабыть чаяния молодости. И хотя при нужде он мог вновь начать всё сначала, вернуть зрение, сменить видимый возраст, превратившись едва ли не в подростка, чтобы начать «карьеру» с нуля, как он когда-то проделал, внедряясь в орден Инноса, но сейчас эта партия уже подходила к кульминации, и времени на подобные игры не оставалось. В прошлый раз молодость и так чуть было не подвела его, ведь с юным телом приходят также страсть, удаль и глупость. Хоть дух и был первичен для сущности его масштаба, но тело всё же накладывало свой отпечаток. Всё же он был лишь частью чего-то большего, лишь проекцией, тенью бога. Именно поэтому он не собирался менять «коня на переправе» и, несмотря на то, что его нынешнее тело выглядело уже не лучшим образом, нисколько этим не тяготился. Даже если бы он превратился в иссохший скелет, высшую нежить, он всё равно остался бы собой, просто стало бы ещё одной проблемой меньше — можно было бы перестать есть, пить и дышать. Впрочем, это была прерогатива Белиара. Себя же до таких крайностей он ещё не доводил, если не считать один давний случай, когда ему пришлось пройти через пески около сотни километров без воды под палящим солнцем, да ещё и с отрубленной рукой. Но есть спектакли, которые не хочется повторять даже богу.

Благословление и вместе с тем проклятие не раз уже ставило его в такое положение, которое можно было назвать безвыходным. Порой последователи Белиара и Инноса настигали его и несколько раз даже чуть не преуспели. Иногда они забирали самое дорогое — жизнь близких. Так случилось в Яркендаре, так случилось в Варранте. Это бы повторилось и в Миртане, но, наученный горьким опытом, здесь он уже близких не заводил, оставаясь чудоковатым отшельником, который сам себе на уме и полностью погружен в работу. Даже такой надёжный план давал порой сбои, и кто-то становился ему если не близок, то, по крайней мере, не безразличен, но всё же на этот раз настолько серьёзных просчётов он не допустил. В конце концов, он играл по совсем иным правилам, его настоящего почти никто не искал, ведь мертвецов не ищут. А Владыка равновесия принял единственное верное в сложившейся ситуации решение — убить себя. Конечно, это было выполнено не буквально, но с такой впечатляющей убедительностью, что даже сам Кхараданос, воплощение и проводник воли Вечного, то есть Аданоса, мог бы поверить в этот спектакль, если бы не был его главным актёром и режиссёром.

Но бывали в его труппе и другие актёры. Пусть семья, во всех смыслах пошедшая по пути меча, и подвела его когда-то, послужив причиной катастрофы, погубившей целую цивилизацию, и, обрекая остатки некогда великого народа на скитания, но были и те, кто оставался верен ему до конца, несмотря ни на что, и в жизни, и в смерти. И именно последнее было наибольшим преимуществом, которым в последнее время Кхараданосруководствовался при подборе «персонала». Одним из наиболее старых и верных слуг был высший служитель Кхардимон. Созвучность имён была не случайна, оба они когда-то принадлежали к элите касты жрецов, оба имели Имя, значащее больше, чем просто звук. Кхардимон буквально означало воплощение службы, или, упрощённо, высший жрец. Многие термины языка яров, жителей Яр-кхен-даара, не могли быть в полной мере переведены на более простой и примитивный язык Миртаны. Даже само звучание многих слов за века исказилось настолько, что потомки немногих выживших, сохранившие фрагменты древнего знания и умевшие читать древние тексты, не правильно произносили большинство слов. Даже рунная магия, которая была в ходу у текущей цивилизации, была написана рунами, созданными всего лишь на основе языка касты строителей, или вернее зодчих — самого многочисленного грамотного сословия яров. Конечно, земледельцев было намного больше и как-то они общались и торговали, но кто вообще интересуется записями о количестве собранной репы? Столь примитивную письменность даже не стоило брать в расчёт. Многозначный же и образный язык жрецов практически канул в безвестности. Мысли об этой трагедии, произошедшей по меркам ныне живущих в глубокой древности, до сих пор мучили Кхар-Аданоса, Вечного жреца, ставшего после уничтожения дома Вечным Странником, а последнее столетие известного по сознательно искажённому и сокращённому имени — Ксардас. Некоторое оставшееся в звучании сходство с его истинным титулом забавляло старого мага, так как позволяло буквально издеваться над несведущими, неподозревающими о событиях древности новыми современниками. Впрочем, за долгие годы никто так и не смог оценить его иронию.

Хочешь что-то спрятать — сделай это у всех на виду. Исходя из этого правила, воплощавший Аданоса стал послушником Инноса и тайным сектантом Белиара. Затем, сделав карьеру с самых низов, Ксардас дорос до Великого магистра ордена магов огня, а в еще более узких кругах числился весьма недурным некромантом, специализирующимся на демонах и големах. Каждый из «божественных игроков» считал его своей фигурой, и только пока это было так, он мог выиграть в этой запутанной партии. С кем была его истинная преданность? Столь важную тайну он держал в секрете даже от себя самого, потому что когда ставки столь высоки, а игроки так сильны и вездесущи, то даже собственный разум может быть недостаточно безопасным местом, чтобы доверить ему все тайны. Молитвы, выводящие на новую ступень посвящения, требовали открыться перед божественными покровителями, но был способ обмануть даже их. По крайней мере, тех двоих, которых ему был смысл вводить в заблуждение. Ментальные ограничители такой точности, которые позволяли на время скрыть всё лишнее даже от дознавателя божественного ранга, не были подвластны смертным, но им-то он как раз совсем и не являлся, в чём и была его тайная сила, его преимущество. Иногда, ради эксперимента, он обманывал и себя самого. Со стороны это может казаться бессмысленным, но что может заглушить боль утрат надежнее, чем забвение? К сожалению, воспоминания всегда возвращались, как бы он ни старался. Через месяц, год, десятилетие. Возможно, его божественная суть просто играла с ним или же наоборот, поощряла, давая иногда возможность передохнуть. Можно повредить тело, носитель памяти, но нельзя вычеркнуть факты из ткани пространства и времени, которой был порождён и частью которой оставался сам Аданос.

За свою жизнь он привык к мысли о возможном поражении настолько же, как обычные люди свыкаются с мыслями о неминуемой смерти. Хотя он и был частью древнего демиурга, курировавшего целую планету, но он был младшим, порождением одной из частей. То, что трудно понять на примере животных, вполне отражает растительный мир. Ведь древо миров было названо так не случайно, а как раз по причине того, что дающие целым планетам жизнь растения были наглядным воплощением принципа фрактального подобия. И боги, будучи порождены древом миров, также могли порождать свои копии, сохраняющие связь с оригиналом, как ветвь сохраняет связь со стволом. Однако ветвь может быть отделена и превратиться в черенок, который даст новый побег. Именно это ему было обещано, если он справится с возложенной задачей. Весь мир Моргарда останется под его началом, когда его вечный отец, ныне с ним связанный узами гораздо более крепкими, чем простое родство, отправится на повышение, если так можно назвать безграничное нарастание уровня ответственности. И Ксардас был близок к решению поставленной задачи как никогда. Их план воплощался, хотя и шёл далеко не по самому простому сценарию. Там, в храме Спящего, Белиар на самом деле переиграл его, не дав поглотить сущность своего ослабленного зверя. Тогда это можно было сделать практически без сопротивления, если бы он не оказался обездвижен. Продемонстрированная врагом сила была необычайна, но в следующий раз он учтёт ошибку и появится в тот момент, когда ничего уже нельзя будет изменить, и когда силы врага будут истощены до предела. Тысячи людей и орков заплатят своими жизнями за игру богов, но такова жизнь. Слабые становятся кормом или разменной монетой для тех, кто сильнее. И на каждую рыбку найдётся ловец или крупнее, или хитрее. Единственный способ выжить — не привлекать к себе внимание. Поэтому он будет действовать, где только возможно, чужими руками. И даже левая рука не должна знать, что делает правая. И совсем уже никто не должен догадываться, что «рук» намного больше двух.

Высшее искусство кукловода — это торжество инженерной мысли, создание таких сложных автономных приспособлений, которые живут своей жизнью. Боги — мастера этого искусства, умеющие не только формировать будущее, но и учитывать сопутствующие изменения и процессы сопротивления. Планы внутри планов, запрятанные в более глубокие формы. Идеи, подброшенные как бы случайно правителям и сильным мира сего, которые саморазвиваются, превращаясь в реальность как бы совершенно независимо от истинных творцов. Вся эта паутина причинно-следственных связей, которую нельзя обозреть человеку, не была доступна и Ксардасу. Но он, словно ребёнок, подглядывающий в замочную скважину, кое-что всё же видел, о чём-то догадывался, что-то додумывал. В отличие от большинства, он, по крайней мере, знал, как творится будущее и как малое изменение может порождать большие события, интенсивность и значимость которых нарастает лавинообразно. И сейчас было как раз то время, когда уже спущенная с высоты лавина подходила к своей цели — мирно спящей, и ещё не подозревающей какие потрясения ей уготованы. Этой мишенью стал остров Хоринис, которому, как и когда-то давно, вновь была уготована мученическая роль той кости в горле, после которой подавившийся хищник, хоть и не умрёт, но закашляется и начнёт совершать ошибки, из-за которых окажется уязвим для копий загонщиков и пастей гончих. Хищником этим сейчас был Белиар, который уже клюнул на приманку, заглотил наживку, но ещё недостаточно потянул, и потому не знал о тех сюрпризах, которые были для него припасены любящим братом.

Долина рудников была идеальным плацдармом для орков. Их галеры не были пригодны для долгого плаванья, а флот на данный момент был небольшим, и не мог вместить разом все ударные силы. Потому орки южного и восточного архипелагов путешествовали от острова к острову, а для высадки полноценного десанта нужен был подготовленный плацдарм. Хоринис от континента отделял как раз наиболее короткий морской переход, который можно преодолеть меньше, чем за неделю. Долина рудников при этом сама отгорожена естественной горной грядой от обжитой части острова и может легко обороняться от превосходящих сил, пока подкрепления орков прибывают с восточного архипелага и накапливаются в долине. Захват Миненталя был выгоден и тем, что это полностью лишит Миртану магической руды. В иных частях королевства её запасы всегда были не велики и к сему моменту уже практически исчерпаны. Быстро это не даст эффекта, но в будущем лишит паладинов основного козыря. Без руды не будет ни масштабных боевых заклинаний, способных уничтожать целые батальоны, ни пополнения арсеналов. Мало кто знал, что доспехи паладинов требуют обновления хотя бы раз в несколько лет. Постепенно, магия в них рассеивалась, и они превращались во второсортные железки, которые модифицировались и отдавались в обычные пехотные части. Такими переделками, например, были тяжёлые латы стражников в долине рудников. Даже в таком виде они очень эффективны, но уже не являются чудо бронёй, которую нельзя пробить орочьим топором. Потеряв Хоринис, королевство будет обречено на горизонте в несколько лет даже если орки не будут дальше усиливать натиск. Все это понимали, и потому, Белиар не мог игнорировать такой шанс.

Но не одной лишь геополитической обстановкой обуславливалась ценность Хориниса для Белиара. Один из его артефактов, считавшихся сгинувшими ещё сотни лет назад, тоже был здесь. Ксардас филигранно вёл своего прирученного бунтовщика к этому артефакту, сначала прокляв и «законсервировав» слишком буйного подопытного в более безобидной форме, вместе с тем убедив его в том, что он служит Белиару. Затем, когда пришло время направить его в Хоринис, он дал ему шанс показать себя и задобрить бога тьмы. Пустота, потерянность и бессмысленность существования в колонии под барьером закалили его, вместе с тем, сделав гораздо более опытным лидером, чем он когда-либо мог стать, будучи на свободе главарём какой-нибудь бандитской шайки. Апогеем этого проекта, конечно, было возвращение отцовского амулета. Какое удивительное совпадение! Не иначе, как воля богов. Жертва магов огня не была напрасной — они уравновесили чашу весов, позволив случиться тому, что должно. А «избранный Белиара», руками которого была сделана грязная работа, заодно даже заполучил книгу с заклинанием для призыва нужного демона, который подготовил его для следующего этапа. Этапа, который мог бы и не понадобиться, если бы не тот инцидент в храме Спящего, когда даже защита Ксардаса дала сбой. Впрочем, на то и создаётся многослойный план, чтобы такие мелочи были не существенны. Он никогда всерьёз и не рассчитывал, что Белиар настолько глуп, что его можно будет победить в первой же схватке, однако нельзя было не попробовать. Что же касается той марионетки, что звала себя Вороном, её миссия уже была предопределена и ясна настолько, что Ксардас даже не утруждал себя дальнейшим уточнением. Пусть доберется до меча и затем, он, а точнее, взявший его под контроль Кхардимон, возглавит этот проклятый остров, объединив под своей властью выживших людей и орков. Жемчужиной этого плана было то, что демон, заключенный в мече, не сможет подчинить того, кто уже одержим. Очень простой принцип — выбить клин клином. Но всё гениальное просто, и Ворон уже был готов стать владельцем когтя. Проклятый меч одного из когда-то сильнейших демонов Белиара позволит ему подчинить всех без особых проблем, а новая модель государства на Хоринисе, где орки и люди живут совместно, станет отличным социальным полигоном для испытаний и отработки ошибок. В конце концов, конечно, придётся отобрать у Кхардимона его игрушку, но лишь когда придёт время для уничтожения божественных артефактов. Но сейчас это уже не его ответственность, другие слуги Аданоса проконтролируют ситуацию и, в крайнем случае, свернут этот проект досрочно. Сейчас же основной заботой Ксардаса был глаз Инноса и взятие под контроль культистов, возомнивших о себе невесть что. Оставив Мильтена в одиночестве и сделав широкий круг над горами, Ксардас в своём любимом птичьем обличье вернулся в то место, что каторжники именовали Болотным лагерем. Пора было дать знать самодеятельным и самозваным адептам, кому на самом деле они теперь будут служить.

Спустя несколько минут фигура в иссиня-черном «крылатом» балахоне неспешно вошла в бывший храм болотного братства. Новоявленные адепты Белиара воззрились на своего нового пророка, не решаясь ни подойти, ни заговорить. Несмотря на овладевшее безумие, инстинкт самосохранения оставался не чужд даже одержимым. Когда самые сильные сектанты, бывшие гуру и старшие стражи или послушники, уже успевшие перекрасить свои одеяния, всё же осторожно обступили его, держа наготове руны, Ксардас произнёс:

— Волей Белиара, отныне вы станете его разящим кинжалом, тенью во мраке. Вы — ищущие дорогу во тьме, ждущие его слова, жаждущие силы. Лишь единицы из вас, а может быть, и никто, не сможет стать настоящим адептом. Всё потому, что вы не нашли тьму в себе. Ищите же её, и найдёте, слушайте, да услышите! Для вас у Владыки особое задание — сейчас, вы должны начать готовить форпост для его войска. Через неделю здесь будут первые галеры орков, но почти также быстро в Хоринис прибудут и паладины. Поэтому Вы должны подготовиться к их приходу, укрепить побережье, добыть провизию.

— Владыка дал нам иное задание. Он повелел захватить замок Старого лагеря, я слышал его глас… — решился возразить один из ищущих тьму.

— Ситуация изменилась, — спокойно ответил Ксардас, оседающему на пол трупу.

— Слушаемся, господин, — поклонился стоящим рядом с внезапно скукожившимся товарищем, сектант. Остальные, оценив обстановку, последовали его примеру.

Глава 12. Каменная кровь былой эпохи

Хоть золото струится в жилах

Оно нам не заменит кровь

Металл очистится в горнилах

Но не родит огонь бойцов…

Воздух в долине Яркендар был иным. Непроглядная влажная мгла, пахнущая гнилым тростником и вековой пылью, стелилась по земле, скрывая подножья исполинских руин. Грандиозные арки, опрокинутые колонны и зияющие пустотой оконные проёмы дворцов тысячелетней давности выступали из тумана, как кости давно умершего великана. Выше, на плато, туман редел, и там, среди менее пострадавших зданий из тёмного, почти чёрного камня, кипела жизнь. Новая жизнь, принесённая старым злом.

Лагерь Ворона раскинулся на просторной площади перед полуразрушенным храмом, чьи стены были покрыты выцветшими фресками, изображавшими странных существ и забытые ритуалы. Палатки из шкур и трофейных брезентов теснились вокруг костров, где варили похлёбку бывшие каторжники и стражники. Над всем этим царила дисциплина, жёсткая и безжалостная. Бладвин, получивший за свою рьяность прозвище «Пёс», лично следил за порядком, его новый, трофейный двуручный меч выглядывал из ножен за спиной. Раньше одним из доверенных людей Ворона был некий Шакал. Можно сказать, что кличка «Пёс» была почётнее, чем та, что досталась его предшественнику, сгинувшему в Новой шахте. Ещё один хитрый оппортунист — Торус, более осторожный и методичный, всегда старавшийся занимать непыльные должности, занимался организацией работ — он распределял людей на разведку, на постройку укреплений и на добычу руды. А руды здесь было много. Но не магической, а золотой.

Ворон стоял на каменном парапете бывшей цитадели, взирая на свою зарождающуюся империю. Его чёрный, украшенный перьями гарпий доспех сливался с сумраком каменной кладки. Внутри него, словно вторая душа, шевелился и говорил Кхардимон:

— Смотри, мой ученик. Видишь, как семя прорастает на удобренной кровью почве? Они — инструменты, кайло в твоих руках. Не забывай об истинной цели среди этой суеты.

— Я не забываю, — тихо, одними губами, ответил Ворон. Его взгляд был устремлён вдаль, к зияющему чёрному входу в штольни, где уже трудились первые добровольцы из числа его людей. — Но даже Когтю Белиара нужна рука, что сможет его поднять. И армия, что расчистит ему путь.

— Мудро. Золото купит верность тех, чьи души слишком малы для великих дел. Оно прикует их к тебе цепями алчности. Но помни — их преданность сломается при первом же испытании. Истинную силу дарует лишь наш Владыка. Но не все готовы принять его.

Ворон молчал, впитывая слова. Голос в его голове был не просто наваждением, он был проводником знаний, тысячелетней мудрости и магии. Именно Кхардимон когда-то подсказал выброшенному штормом на берег пирату лоцию через коварные рифы, приведшую затем добытый им корабль в скрытую бухту. Он привёл затем этого капитана к берегам рудниковой долины именно тогда, когда было необходимо, и тем самым дал Ворону возможность исчезнуть с его маленькой армией. Именно этот древний дух указал по прибытию на старые рудники, где были оголены золотые жилы. И он вскоре поможет открыть путь к древней темнице, в которой погребено главное сокровище, владельцем которого все эти годы он, Райвен, готовился стать. Ему вспомнились его ужасные сны, которые годами не давали ему выспаться. Будто он клювом разрывает плоть зверей и людей, будто он повелевает лесными тварями, указывая с высоты им путь. И крылья за его спиной, чёрные как ночь. Почти такие, какова сейчас его броня. Что это были за видения, боль от которых утихла на время лишь за магическим барьером? Прошлое, будущее? В глубине души он знал, что когда-то был маленьким беззащитным мальчишкой, чья фамилия теперь навсегда вычеркнута из всех книг Миртаны и проклята. Он помнил ту боль, которую принесли его семье маги огня, и ту ненависть, которая питала его. Но, испытал ли он радость, когда, наконец, расправился над магами огня, которые, будто в насмешку, столько лет жили бок о бок с ним? Нет, он не испытал тогда ничего, кроме слабого удовлетворения, какое бывает, если избавился от давно созревшего нарыва. Не более. Ненависть его не угасла, а как будто бы выгорела, как будто лишилась топлива в его душе, в которой осталась лишь зола и пепел. Такова судьба орудия Белиара? Такую участь ему уготовил бог тьмы? Но примет ли он этот злой рок? Станет ли безвольной марионеткой или сам будет вершить судьбы мира? Нужен ли ему этот Кхардимон, или стоит избавиться от него, как от назойливого паразита? Пока было не время, пока он был ещё нужен. Но Ворон читал книгу, доставшуюся ему из вещей молодого мага огня, он знал как возвести в своём разуме барьер, неприступный для демона. Когда настанет нужный момент, когда коготь Белиара будет в его руках, он избавится от ненужного попутчика, который, наверняка, так же думает и на его счёт.

Шаги на лестнице заставили разбойничьего барона обернуться. На парапет поднялся Декстер. Бывший «призрак» и барыга из Старого Лагеря преобразился на свободе. Грязь и отчаяние каторги сменились напускной важностью и жестокой уверенностью в себе. Его одежда была по-прежнему как у «призраков» Старого лагеря, но теперь была укреплена кольчугой, явно снятой с кого-то из бывших стражников. На поясе висел не просто нож, а добротный короткий меч.

— Барон, — Декстер склонил голову, но в его глазах читалось не раболепие, а деловое участие сообщника. — Первая партия золота переплавлена в слитки. Бладвин уже присматривается к людям — кто работает, а кто отлынивает. Добровольцев в шахты пока хватает. Обещанная доля их прельщает.

— Это хорошо, — голос Ворона звучал глухо, с лёгкой неестественной скрипотой, которую придавал ему то ли дух Кхардимона, то ли не совсем идеально сросшиеся недавние раны. — Но добровольцы — это временно. Золото нужно армии. Армии, которую мы построим здесь. Нужно оружие, доспехи, провизия. И люди. Как те, что будут сражаться, так и те, кто будет их обслуживать. В том числе рудники должны перестать быть способом обогащения для всех подряд. Золото должно добываться рабами.

Он повернулся к Декстеру, и тот невольно отступил на шаг под давлением гнетущего, пронизывающего взгляда.

— Твоя очередь, Декстер. Ты знаешь тропы. Знаешь людей. Возьми лодку. Вернись в Хоринис. Найди там тех, у кого нет будущего. Обещай им его здесь. Золото, еду, кров. Силу. А тех, кто не захочет слушать добрые слова… — Ворон сделал паузу, и Кхардимон внутри него усмехнулся. — Привези их иначе. Сила тоже является аргументом. Нам нужны рабочие руки. Много крепких мужских рук.

На губах Декстера расползлась гадкая, понимающая улыбка.

— Понял, вождь. Мужские руки для рудников. А насчёт… другого товара? Женские руки тоже могут быть полезны. Для поднятия боевого духа наших воинов, так сказать.

Ворон смотрел на него несколько секунд, и Декстеру стало не по себе. Казалось, этот взгляд видел все его грязные мысли, все прошлые «торговые» операции как в колонии, так и до неё. Как он продавал в Варрант одурманенных людей, не понимающих что с ними происходит, которых везли как контрабандный товар, постоянно поддерживая в беспамятстве всё новыми порциями курительных смесей и других «эликсиров». В Миртане рабство было запрещено, как оно стало запрещено и в Варранте, когда тот стал вассальной полуавтономной областью королевства. Но, на все небольшие рудники и притоны, как известно, ревизоров не хватит, поэтому рабский рынок лишь ушёл в подполье и немного снизил обороты, никуда, впрочем, не исчезнув.

— Делай что хочешь, — наконец отрезал Ворон. — Но помни о главном. Каждый лишний рот должен окупаться. Я строю не бордель, а цитадель. Твои личные развлечения не должны мешать моим планам. Пираты обеспечат тебе связь. Используй их пути. Первая задача — люди для рудников. Вторая — разведка. Узнай, что творится в городе, где стоят королевские войска. Ищи слабые места.

— Будет исполнено, — Декстер кивнул, уже строя в голове планы. Он мысленно перебирал старые связи в портовых тавернах и воровских притонах. Мужчины для рудников… Ну что ж, найдём. А "лишний" товар… он всегда отыщет своего ценителя. Эта мысль грела его подлое сердце куда сильнее, чем ближайший костёр.

После его ухода Ворон снова остался один. Голос в его голове зазвучал вкрадчиво:

— Видишь? Они все одинаковы. Мелочны, алчны, управляемы низменными инстинктами. Они — грязь у твоих ног. Но грязь, из которой мы вылепим орудие мести, закалённое в пламени битв и инкрустированное золотом этих шахт. Теперь… оставь суету в лагере своим псам, этому Бладвину и Торусу. Наше время пришло. Древние храмы Яркендара хранят тайны. И одну из них мы должны найти сегодня. Ту, что откроет тебе путь к истинной силе».

Ворон, раздав указания, направился прочь от шумного лагеря, вглубь мёртвого города. Его фигура растворялась в тумане, как призрак. Он шёл на зов прошлого, ведомый демоном в своей душе, чтобы в итоге разбудить другого, куда более древнего и могучего.

Туман на плато был тоньше, почти прозрачным, но от этого древние руины казались ещё более безжизненными и отчуждёнными. Ворон шёл по мостовой, высеченной из цельных каменных плит, его шаги отдавались гулким эхом в безмолвном каменном мешке улиц. Он оставил позади шум лагеря, копошащегося у подножия плато, и теперь его окружали лишь ветер да призраки мёртвого города. Его цель была одна из наименее повреждённых построек — массивное здание с колоннадой, больше похожее на храм или дворец знаний. Массивные дубово-бронзовые двери давно проиграли битву со временем, и он без труда вошёл внутрь.

Воздух здесь был спёртым и сухим, пахнущим пылью тысячелетий и, почему-то слегка отдававшего озоном, будто в глубине храма разразилась гроза. Но не было слышно ни звука. Лучи света, пробивавшиеся сквозь трещины в куполе, освещали огромный зал. Стены от пола до потолка покрывали барельефы и фрески, изображавшие людей в странных, стилизованных одеждах, совершающих непонятные ритуалы под сенью невиданных построек.

И тут его охватило странное, почти мистическое чувство дежавю. Он подошёл ближе к стене, смахнул толстый слой пыли с одного из орнаментов, обрамлявших дверной проём. Замысловатые спирали, переплетающиеся линии, стилизованные солнца и звёзды… Он видел это раньше. Не здесь, нет. Но где?

Память, затуманенная годами ненависти и боли, выдала обрывок. Пещера. Побег из монастыря. Мальчик Герман бежит, загоняемый егерями и их псами. И каменный постамент с такими же узорами. Телепорт, что забросил его сюда? Нет, не сюда, но в место определённо очень похожее. Сердце его заколотилось чаще. Значит, это была одна культура? Те же строители? Те же маги?

— Они везде оставляли свой след, мой мальчик, — прозвучал в голове менторский голос. — От самых дальних архипелагов до глухих пещер Хориниса. Они…мы были… основателями. До того как возгордились. До того, как решили, что можем подчинить даже воплощение самого Белиара.

Ворон не ответил, увлечённый изучением символов. Он провёл рукой в перчатке по холодному камню, пытаясь ухватить ускользающее воспоминание, чувство, что он на пороге великого открытия, что вот-вот сложит пазл своей искалеченной жизни.

Его внимание привлекли статуи. Они стояли в нишах вдоль стены, плоские, почти двумерные, словно вырезанные из огромного песочного печенья. У них были огромные, непропорционально круглые головы с намеченными чертами лиц и грубо высеченные тела. Смутно напоминали «пряничных человечков» из забытых детских страшилок. Он без задней мысли постучал по каменной груди одной из статуй рукоятью кинжала.

И тогда камень шевельнулся.

Раздался скрежет, будто кто-то перетирал ломоть гранита. Голова статуи повернулась на негнущейся шее, и два углубления, изображавшие глаза, наполнились тусклым багровым светом.

У Ворона не было времени на удивление. Каменная рука, движущаяся с неожиданной скоростью, обрушилась на него, угодив ему прямо в левое плечо. Удар был чудовищной силы. Его отбросило на несколько метров, и он с глухим стуком ударился спиной об одну из колонн. Острая, огненная боль пронзила плечо и ключицу. Мир помутнел на секунду.

Инстинкт заставил его перекатиться в сторону, хоть при этом он чуть и не потерял сознание от боли. Второй удар голема, разбросав осколки камня, пришёлся в колонну, как раз в то место, где только что была голова барона. Ворон, рыча от боли и ярости, наконец, выхватил меч. Сталь со звоном ударила по каменной ноге твари. И отскочила, не оставив и царапины. Ответный же удар монстра, на этот раз пришёлся в грудь, защищённую нагрудником. Панцирь выдержал, но сила удара снова отшвырнула барона, и он ударился спиной о стену. Дыхание остановилось, а тело, как будто бы парализовало. Меч выпал из онемевших пальцев.

Он поднял голову, отчаянно хватая ртом воздух. Мир вокруг неистово вращался, но сквозь навалившуюся пелену он всё же различал силуэты. Из ниш вылезали другие статуи, их плоские тела скрипели и скрежетали, а багровые глаза смотрели на него без мысли, но с безжалостной целью. Одна из тварей наступила на его клинок огромной каменной ступнёй, даже не заметив его. Големы окружили его, зажимая в углу, загораживая выход. Их каменные кулаки, каждый размером с его голову, а то и больше, медленно заносились для решающего удара.

И тут раздался смех. Холодный, беззвучный, леденящий душу смех, который слышал только Ворон. Это был смех Кхардимона.

— Смотри! Только посмотри на него! Повелитель тьмы, будущий владыка Яркендара, поверженный садовыми пугалами! — голос демона звенел ядовитой насмешкой. — Эти големы — пыль у ног настоящих магов! Прах, собранный в куклы, чтобы пугать воров и крестьян! Они даже не могут думать, лишь подчиняются примитивным командам! И ты, с твоим жалким железным кинжалом, не можешь с ними справиться! Где твоя сила? Где твоя воля? Ты слаб, Герман Вейран. Слаб и глуп!

Ворон прижался к стене, чувствуя, как каменные глыбы вот-вот раздавят его. Страх, настоящий, животный страх, которого он не испытывал с детства, сжал его горло. Он вновь будто бы стал тем ребенком, которого загоняли псы.

— Довольно! — голос Кхардимона внезапно сменился с насмешливого на повелительный. — Дай показать, как следует приказывать слугам.

Ворон был готов на всё, чтобы выжить, и его сознание согласилось с предоставленным шансом мгновенно. В тот же миг он почувствовал, как его собственное тело перестаёт ему подчиняться. Его конечности онемели, его голосовые связки сжались сами по себе. Он был лишь пассивным наблюдателем в своей собственной оболочке. Его губы раздвинулись, и из его горла полились странные, гортанные звуки, складывающиеся в слова на языке, который был древнее самого камня вокруг.

— Кхар'тадд-ра! Назгал-мор! Денн-парт!

Звуки вибрировали в воздухе, наполняя зал магической мощью. Багровый свет в глазах големов померк. Их занесённые для удара конечности замерли, затем медленно, скрежеща, опустились. Один за другим, они развернулись и, не глядя на него, потащились обратно к своим нишам. Через мгновение они снова стояли недвижимо, лишь потревоженная пыль на полу вокруг них свидетельствовала о недавнем движении.

Контроль над телом вернулся к Ворону так же внезапно, как и исчез. Он встал на колени, давясь кашлем, держась за пронзённое болью плечо.

— Запомни этот урок, — прозвучал в его голове голос, снова ставший спокойным и менторским. — Сила — не в стали. И даже не в мышечной мощи. Сила — в знании. В том, что я дарую тебе. Не забывай советоваться с наставником. Твоя самодеятельность погубит тебя раньше, чем это сделают враги.

Ворон молча кивнул, всё ещё не в силах вымолвить ни слова. Дрожащей от боли и унижения рукой он достал из поясной сумки руну, и прислонил к вмятине на нагруднике. Сосредоточился, вызывая в памяти сложные мантры и жесты, принципу формирования которых учил его ещё отец, а затем он тайком наблюдал за обучением старших послушников монастыре. Но раньше у него никогда не хватало сил на наполнение силой сложной руны, на удержание её конструкта. Но сейчас, сквозь боль, он почувствовал нечто иное. То же, что спасло его тогда, истекающего кровью на каменных плитах холла замка в долине рудников. Холодный, чуждый поток энергии, исходящий из глубины его же существа — силу Кхардимона. Она смешалась с его собственной, направляя её в руну, усиливая в разы, стабилизируя нужный образ для активации заклинания исцеления. Руна на его груди вспыхнула тёплым золотистым светом, который стал вливаться в тело, выискивая в нём нарушения и заполняя собой. Сломанные ребра встали на место с тихим щелчком, плечевая кость, раздробленная на куски, собралась, будто частички железа, притянутые магнитом, разорванные мышцы и связки срослись за несколько секунд. Боль, сперва усилившись, через миг отступила, сменившись приятным теплом.

Он поднялся на ноги, по-новому глядя на застывших големов и на стены, покрытые письменами. Он был слаб. Но у него был учитель. И он научится. Узнает от него всё, до того, как от него избавится.

Глава 13. Перевал

Стратегии и тактики порой

Могут дать сбой…

Инстинкт же верен до конца.

У старика, и у юнца.

Со стороны города Хориниса в рудниковую долину вело узкое ущелье меж горных хребтов. В конце пути спуск в форме серпантина вёл к площади «обмена», которая ещё недавно находилась за барьером. Сейчас там расположился небольшой отряд, в котором можно было без труда опознать регулярное городское ополчение, считающееся одной из разновидностей королевской армии. Воинов насчитывалось едва ли три дюжины, а среди них лишь двое обладали тяжелым снаряжением, на которое могли претендовать сержанты. Должность эта невысока, но на большее выходцы из крестьян и ремесленников претендовать в Миртане не могли, за редким исключением особенно отличившихся героев, чьим поручителем для произведения в рыцари должен был стать, по меньшей мере, какой-нибудь генерал. Армия Миртаны вообще не отличалась большой терпимостью к низшим сословиям, рассматривая их не более чем ресурс, причём по своей ценности намного уступающий той же магической руде. Званий офицеров, помимо генералитета, в королевской армии как такового не было, должности распределялись временно между рыцарями в зависимости от того, отряд какой силы они снарядили и привели по приказу короля. Те же, кто не входил в орден паладинов, не имел слуг, но обладал дворянским титулом и смог собрать необходимое для боя оружие и снаряжение, командировались к отрядам более удачливых лордов. Впрочем, обычно такой проблемы не было, так как почти все дворяне, даже обедневшие, уже были хотя бы формально чьими-то вассалами. Поэтому неопределенности возникали, только если по какой-то причине при армии не было в данный момент ни их сюзерена, ни сюзерена их сюзерена. Регулярная же армия по сути своей не существовала, хотя последние десятилетия с этим и можно было поспорить, ведь боевые действия не прекращались ни на неделю. Однако же все регулярные военные формирования или принадлежали какому-то лорду, или же являлись стражей независимых городов, во главе которых стояли мэры, избираемые советами лучших граждан города. Отличие городов было в том, что заправляли там всем обычно не дворяне, а купцы, и даже в страже в городах встретить дворян можно было крайне редко, ведь им по статусу не положено быть ниже купцов. Впрочем, лучшие граждане городов были с этим не согласны и даже если и не могли получить дворянский титул, то внутри своих городов кичились своим статусом ничуть не меньше каких-нибудь лордов. Бывали и относительно независимые организации наёмников, которые, впрочем, большой силы представлять не могли по определению и обычно занимались защитой торговых маршрутов, отгоняли бандитов и диких зверей подальше от дорог и деревень, выбивали налоги с крестьян в пользу какого-нибудь мелкого землевладельца, купившего себе вместе с землёй баронский титул, но не озаботившегося содержанием собственного постоянного ополчения. Они редко принимали участие в войне и были скорее легализованными бандитскими шайками, нежели армией. Заставить их по-настоящему воевать можно было разве что в чрезвычайных случаях, когда орки оказывались на пороге места их дислокации. В общем, также как само государство Миртана являлось довольно разнородной конфедерацией из полуавтономных областей, городов, графств, монастырей и баронств, также и армия Миртаны была сущностью весьма рыхлой, с неясной структурой и распределением обязанностей, разнящимся не только от места к месту, но порой и от случая к случаю. Среди этой вольницы обособленно стояли разве что две ветви ордена Инноса — маги и паладины. Именно они были тем клеем, который на самом деле сдерживал швы государства, которое, ещё не успев толком привыкнуть жить под властью одного короля, уже столкнулось с экзистенциальной угрозой вторжения орков, ранее разрозненные племена которых, словно по чьему-то указанию сговорившись, начали теснить Миртану со всех сторон одновременно.

Единство Миртаны можно было наблюдать и на площади обмена, где спорили до хрипоты два сержанта. Один из них был в самом расцвете сил, обладал выдающимся ростом и был вооружён двуручным мечом под стать. Другой спорщик был жилист, даже несколько избыточно худ для воина, а на висках его уже виднелась седина. Помимо вполне обычного на вид меча, довольно характерного для стражей из большинства городских гарнизонов, он мог похвастаться также арбалетом за спиной. В отличие от молодого коллеги, размахивающего своими огромными кулаками, словно он пытается сбить ими кружащую рядом муху, движения ветерана были экономны, а точнее, он вовсе старался не двигаться, держа руки на поясе и стоически выдерживая нападки оппонента, которые, несмотря на экспрессивность, пока еще не перешли той черты, после которой спор перерастает в драку.

— Чего мы здесь стоим! Нужно отправляться дальше и именем короля Робара Второго взять под контроль замок в долине! — возмущался молодой здоровяк.

— Никто из моих людей дальше не двинется. Все, у кого есть луки и арбалеты, будут дежурить у ворот, а остальные будут прикрывать. Если хочешь действия, то отправь свой десяток на разведку в поисках горных троп, по которым противник может выполнить обходной маневр.

— Какой противник? Там жалкие голодные оборванцы, да и только! Их же бросали туда в одних лохмотьях, из оружия разве что те огромные кирки. Такой даже я замахиваться буду так долго, что десять раз успеют прирезать. Нужно действовать, а не топтаться тут, как… как бараны перед воротами, во!

— Вот мы и действуем. Нам было приказано охранять проход в рудниковую долину, это мы и делаем, причем в самом удобном и стратегически важном месте.

— И давно это ты, Мартин, в генералы заделался, а? Снабженец ты тыловой! А вы? Трусы, да и только! — обратился он уже к той группе солдат, которые охраняли ворота, расположенные неподалеку. — Стратегические трусы!

— Говори что хочешь, но готов спорить на месячное жалование против гнутого медяка, что даже здесь нам скоро скучать не придется. Долина большая, барьер меньше суток назад. Каторжники осмыслили это и собрались с силами не раньше рассвета, так что скоро первые из них уже будут поблизости. И хорошо, если они полезут мелкими группами и будут не слишком винить нас в своей незавидной участи! В долине осталась целая куча магов, а ещё эти их, так называемые бароны, для которых мы поставляли столько барахла! Вот пусть они и разбираются. А наше дело малое: занять позицию и дожидаться дальнейших указаний.

Пока руководители спорили, простые солдаты не вмешивались и даже позволили себе расслабиться, явно будучи привычными к подобному зрелищу. Некоторые тихонько переговаривались и как будто даже спорили, кто из сержантов возьмет верх в перепалке. Те же, кого выставили в качестве дозорных на массивных, хоть и деревянных воротах, перегораживающих самый удобный проход в этой части перевала, лениво вглядывались вдаль. Возможно, они и нервничали в связи с тем, что скоро придётся столкнуться лицом к лицу с ордами каторжников, однако гарнизонные привычки брали своё, и иначе как с ленивым безразличием нести вахту они просто не умели.

Несмотря на это, дозорные не пропустили тот момент, когда из-за скал, скрывавших поворот горной дороги, вышли люди. И не просто люди, а, без преувеличения, целый отряд, а точнее, как стало ясно через несколько минут, лишь авангард настоящей, хоть и не очень большой, армии, достойной какого-нибудь маркиза или ландграфа. С учётом того, что обладатели более серьезных титулов редко обитали на островах, предпочитая континент, то на Хоринисе хорошо вооруженная армия, каждый солдат в которой имел усиленные кольчугой или железными пластинами доспехи из крепких шкур глорхов, варгов, а то и мракорисов, длинный меч, выкованный из стали, в составе имевшей магическую руду, пусть и некачественно обработанную и потому лишенную магии, но не своей легендарной прочности, а также оружие дальнего боя — в основном луки, но иногда и легкие арбалеты. Такая пехота могла бы противостоять даже нашествию небольшого клана орков, не говоря уже об ополченцах какого-нибудь провинциального городка. Да, Хоринис из-за своего стратегического расположения, близости к континенту и богатства природными ресурсами нельзя было назвать захудалым. Но на острове из-за обилия скал было маловато пахотных земель, а из-за эманаций магической руды не выживали лошади, что существенно осложняло хозяйственную деятельность. Поэтому кроме портового Хориниса крупных поселений толком и не возникло, несмотря на неоднократные попытки превратить рудниковую долину в процветающее графство. Ну и самое главное, остававшийся до сих пор в тылу от нашествия орков остров почти все свободные военные силы перенаправил в другие части королевства! Поэтому сдержать такую силу, которая весьма стройными рядами двигалась по перевалу, не представлялось возможным.

Город, конечно, был хорошо защищен, и его гарнизон смог бы остановить пару тысяч прекрасно вооруженных воинов, всё преимущество которых было бы нивелировано высокими стенами, но противостоять им в чистом поле или даже на узком перевале, где фланговый или даже тыловой обход по горным тропам сделать было проще простого, не представлялось никакой возможности. По крайней мере, пока из столицы не явятся подкрепления с хотя бы сотней паладинов, чьё мастерство и вооружение даже при невозможности использовать коней будет подавляющим по сравнению с любой другой пехотой, кроме, разве что, каких-нибудь демонических рыцарей смерти, призванных в мир самим Белиаром. Но даже подобным тварям паладины Робара Второго задали бы жару святыми стрелами — уникальным заклинанием ордена, крушащим нежить и демонов с особенной эффективностью. Да и в ближнем бою они, скорее всего, не уступили бы даже самым изощрённым творениям тёмного бога. В конце концов, именно ради снабжения паладинов и добывали десятилетиями руду в шахтах Хориниса. На производство одного комплекта даже лёгких доспехов членов боевой ветви ордена Инноса уходили десятки пудов руды, которая проходила обработку месяцами в руках опытных кузнецов в кузнях Венгарда. Секрет технологии правильной обработки магической руды был одной из самых охраняемых тайн. Нужно было сохранить её магические свойства, продающие снаряжению не только ещё большую, чем при обычной обработке, физическую прочность, но и дарующую защиту от магии.

Возможно, для борьбы с мятежниками последнее было и излишним — служители Инноса или Аданоса вряд ли бы пошли на сговор с каторжниками, однако же даже деревенские самоучки порой бывали способны создать достаточно опасные чары и нанести их на свиток. Одного достаточно опытного ренегата, выжившего чудом культиста Белиара или же обиженного друида было бы достаточно для того, чтобы за несколько лет подготовки снабдить смертоносными магическими свитками хоть целую армию. Паладины были сильны, но был у них один существенный недостаток — их было очень мало, а за последние десятилетия непрерывных войн стало ещё меньше, несмотря на то, что критерии вступления в ряды ордена были существенно снижены, и теперь даже не являющийся дворянином мог претендовать на место оруженосца, заслужить титул боевыми заслугами и в итоге стать рыцарем, получив надел на каком-нибудь далеком острове. Такой возможности возвыситься не было на территории Миртаны и окрестных, ныне вассальных королевств и городских союзов, на протяжении нескольких столетий. Благодаря этому орден паладинов не испытывал недостатка в лёгкой пехоте и мог хотя бы частично компенсировать потери тяжёлых рыцарей. Но всё же даже лучшие оруженосцы редко могли сравниться в мастерстве с потомственными дворянами, чьё обучение с самого детства включало верховую езду, стрельбу и фехтование.

Пока два сержанта продолжали препираться, часовой поднял тревогу.

— К воротам движется отряд неизвестных!

Пожалуй, слово отряд было преуменьшением. К площади двигалось небольшое войско, вполне способное осадить даже сам Хоринис. Учитывая, что через несколько минут из-за скал появились синие мантии магов культа Аданоса, в количестве полудюжины, то им даже мог бы сопутствовать успех при штурме. Шансы же удержать тот небольшой бастион, что перекрывал узкое ущелье и отделял площадь обмена от дальнейшего спуска в долину, были призрачными. Темне менее, молодой сержант отдал приказ готовиться к бою. Ополченцы заняли позиции над воротами и взвели арбалеты. Мартин тоже поднялся и вглядывался вдаль, будто пытаясь разглядеть кого-то среди незваных гостей.

А каторжники не спешили, продвигаясь в своем темпе в весьма похвальном порядке. Многие несли мешки с пожитками — у кого было что. У других, похоже, их немудреный скарб помещался в небольших наплечных сумках, какие часто носят охотники и путешественники. Когда войско вышло примерно на дистанцию выстрела из арбалета, вперед выступили переговорщики. Первый был в доспехе, достойном рыцаря, хотя и украшенном шкурами на странных манер, схожий с тем, какой использовали некоторые воины Нордмара. Не факт, что тупые болты из далеко не самых лучших арбалетов ополченцев смогли бы пробить его нагрудник, даже будучи выпущенными в упор. За плечами его виднелась обоюдоострая секира, чтобы орудовать которой явно требовалась недюжинная сила, зато при хорошем замахе она наверняка могла располовинить даже орка в элитном снаряжении. Оружие это было не характерно для Миртаны и было больше популярно у жителей Южных Островов, которые, как раз, ради уравнивания шансов с орками, его и применяли. Второй переговорщик был из магов — смуглый и почти лысый, с небольшими островками седых волос. Несмотря на возраст, он шел уверенной пружинистой походкой, хоть в его движении и не было спешки. Идущий рядом воин подстраивался под его темп. Метров за десять у ворот маг остановился и, прокашлявшись, крикнул:

— Именем Аданоса, откройте ворота.

— Мы подчиняемся только королю Миртаны! — задиристо крикнул молодой сержант.

— Мы здесь и оказались по просьбе короля. Мы выполнили свою часть сделки и теперь уходим.

— Король не просит, а приказывает! Но маги могут пройти, — на удивление проявил благоразумие, сержант, — однако остальные отбросы должны оставаться в колонии, пока не будет иного указа Робара Второго!

— С благословения Аданоса, мы пройдем все. Эти люди наемники на службе нашего ордена.

— Этот вопрос не обсуждается! Эти каторжники… — хотел было пафосно унизить пришедших сержант, но не успел, упав на полуслове, ударившись о доски бастиона и затихнув без сознания.

Из-за его спины вышел Мартин и произнёс:

— Открыть ворота верным вассалам короля!

Ополченцы оглянулись в замешательстве, не сразу оценив случившееся. В руках Мартина был меч, рукояткой которого только что второй сержант получил по виску.

— Живее! Крутите лебедку, что уставились! Это приказ! Маги воды наши союзники, как и их слуги, — не стал терять инициативу Мартин, — или вам больше хочется тут подохнуть? — Уже тише добавил он, так что услышали лишь рядом стоящие, после чего на их лицах, наконец, отразились проблески понимания. Пара человек бросилась к лебедке и, уже буквально через минуту проход был открыт.

Ополченцы с недоверием разошлись в стороны, готовясь пропускать двинувшуюся в ворота лавину бывших каторжников. Руки некоторых непроизвольно тянулись к оружию. Не все верили, что решение Мартина позволит разойтись с миром.

Первыми, конечно, на площадь обмена вышли два лидера этой небольшой армии.

— Правильное решение, — сказал человек с секирой, поравнявшись со спустившимся встретить гостей Мартином. Он повернулся в сторону гор, и призывно махнул рукой, после чего кивнул, будто подтверждая приглашение. Неожиданно несколько человек, вооруженные длинными руками, появились из-за камней с того места, где вся площадь обмена, да и злосчастные ворота, были для стрелков как на ладони. Дюжина рейнджеров ловко начали спускаться с возвышенности, спеша присоединиться к товарищам, поток которых уже миновал ворота и устремился дальше на серпантин, ведущий в другую, более высокогорную часть ущелья.

Мартин будто бы и не удивился, или же умело сделал вид, что этого ожидал. Улыбнувшись, он протянул руку, сначала как бы невзначай слегка крутнув ей так, что в лучах катящегося к закату ока Инноса голубым светом сверкнул аквамарин, умелым мастером закрепленный в невзрачном на первый взгляд кольце.

— Иного выбора у меня и не было, — сказал сержант, — Генерал Ли, это честь для меня, лично познакомиться с вами. А еще большее удовольствие у меня вызывает тот факт, что мы союзники.

Генерал взглянул в глаза пожилого сержанта, слегка прищурился, будто пытаясь оценить его с одного пристального взгляда, после чего пожал протянутую ладонь.

— Верно. Но союзники временные. Скоро наши пути с магами разойдутся по зову обстоятельств, — стоящий рядом почти лысый смуглый маг воды молча утвердительно кивнул. — Впрочем, некоторые мои боевые товарищи, решили связать свою жизнь с вашей организацией. Пережитое в колонии не может быть просто так забыто. Поэтому, без сомнений, я всегда останусь другом ордену Аданоса, хотя и не могу позволить себе роскоши носить столь дивное кольцо, — генерал улыбнулся, и продолжил. — Теперь, раз между нами не осталось недопонимания, я вынужден удалиться — чем ближе выход из Миненталя, тем сложнее контролировать весь тот сброд, что за нами увязался. Многие уже разбежались, даже не дойдя досюда, несмотря на явную стратегическую глупость такого решения.

— Зато с вами останутся те, у кого есть голова на плечах, — заметил Мартин.

— Верно. Этим я себя и утешаю. Меньше будет проблем в будущем, когда придётся искать пропитание на всю эту армию ртов, разбегающихся по окрестным селениям. Вешать своих же, занявшихся грабежом и мародерством, я так и не привык.

С этими словами, резко помрачневший генерал развернулся, тут же начав выкрикивать какие-то указания своим солдатам, кто-то из которых уже обшаривал местный импровизированный склад в поисках поживы, несмотря на недовольные вялые возражения оставшихся теперь в меньшинстве ополченцев.

Мартин же отдал своим людям приказ следовать в арьергарде и тоже покинуть площадь обмена, так как дальнейшее пребывание их отряда здесь бессмысленно. После этого он начал что-то рассказывать магам воды, все шестеро из которых уже собрались рядом. Положение в Хоринисе, пирамиды, пустыня, какой-то горный хребет — вот лишь некоторые отголоски тем, которые они обсуждали по дороге из долины рудников.

Молодой маг Мильтен шёл за ними на некотором отдалении, будто охотник, следующий за зверем в его логово. Почему он не приблизился? Он и сам не знал точный ответ, лишь чувствовал, что хочет пока побыть один, всё обдумать и избежать лишнего внимания и расспросов. Впрочем, с магами воды он ещё планировал повидаться. Но больше его беспокоило, что скоро придётся предстать перед магистрами ордена Инноса. Какую историю он им поведает? С такими опытными и высокопоставленными особами нельзя позволить себе и тени лжи, иначе он рискует жизнью. А значит, его история будет истинной. Правдивой во всём сказанном до мельчайших деталей, и всего лишь не совсем полной…

Глава 14. Наследник без наследства

Нет худа без добра,

Как нет добра без худа.

Не жди у алтаря

Божественного чуда.

Лишь сам судьбу свою

Ты можешь обрести

И в горе, и в бою

Тебе её нести.

— Ему об этом знать не нужно, — произнёс твердый журчащий голос, разгоняя тишину и пустоту. Был ли на самом деле звук, или лишь его иллюзия? Вряд ли даже говоривший мог однозначно ответить.

— Брат, ты слишком далеко зашёл в своих самовольных планах, — пожурил другой, будто бы светящийся голос. Может ли звук светиться? Нет. Но это в данном случае не имело значения.

— А мне он даже по душе, — разлилась вокруг тьма, заполняя пустоту. — Настоящий боец, не сдался под моим напором, когда другие, даже готовящиеся к этому годами, от моего гласа превращались в безвольных болванчиков.

— Он приносил клятву мне, — недовольно ответил горящий факел, рассекая тьму на сотни тысяч мелких бурлящих теней.

— А ты сам знаешь её текст? — саркастично сгустился мрак, игнорируя сочащийся вокруг свет, который гнался за ускользающими тенями, слово кот за армией муравьев — каждого пойманного ждала гибель, но муравейник от этого практически не уменьшался.

— Клятвы Вам формально не противоречат друг другу, — остудил заигравшихся братьев третий, практически остановив время. Свет в недоумении завис в пространстве, не зная как ему обойтись в таком случае. Он так и остался на месте, слившись с окружающим мраком, после чего оба исчезли без следа. В конце концов, это не свет нарушает законы природы, это законы природы в этом месте определяются волей Троих. — Тем не менее, — продолжил ледяным тоном Аданос, — никому просто не удавалось жить и действовать в интересах всех сразу, когда между вами идёт вечная война. Но сейчас у нас есть общая приоритетная цель, и это стало возможным.

— Твои фантазии меня всегда умиляли, — воспылал Иннос, вновь разбивая ледяную пустоту лучами света, который, казалось, вот-вот сотворит новый мир в этом неведомом месте. Возможно, так бы и случилось, не будь здесь его братьев.

Тьма, вздыбилась, словно непроницаемый щит и лучи света всех спектров вонзились в него, покидая этот мир навсегда. Мрак недовольно ответил:

— Поберегись брат, не сожги то, что тебе не принадлежит. Он служит нам всем, и ты не властен это изменить, я не позволю.

— Успокойтесь оба, — вскинул невидимую руку Аданос, разрывая пространство меж светом и тьмой, так, что они больше не соприкасались, оказавшись будто в разных мирах, граница между которыми как бронированное стекло, вроде бы и позволяла видеть сквозь, но не давала пройти, — мы будем лишь наблюдать. Дайте воплощённым возможность действовать самостоятельно. Мы скоро уйдем из их мира, и они должны быть готовы решать свою судьбу без подсказок и… без привычных помех.

— Когда мы тоже воплотимся, я набью тебе морду, Аданос, — в один голос ответили и тьма, и свет, бессильно впиваясь в разделяющую их пустоту.

— Даже не мечтайте, там не будет такой возможности. Мы будем одним целым.

— Но ублюдок останется твоим, Аданос. И я могу заставить его страдать, — заскворчала тьма, будто масло на сковородке.

— Не моим, а всего лишь моего человеческого аватара, который, как вы сами видели, уже давно не обладает божественной силой.

— Сила ничто по сравнению со знаниями и умением, — возразил Иннос, — а в этом столь давно живущему магу нет равных в Моргарде.

— Не буду спорить, хотя и его смог обмануть и ослепить твой слуга, Иннос. Самый обычный человек.

— Не простой, а один из опытнейших моих последователей. И за это он и был убит.

— Такова цена баланса, я к этому не причастен.

— Как всегда, Аданос, ты никогда ни к чему не причастен, но уничтожаешь походя целые континенты.

— Это сделала ваша глупость.

— Именно об этом и речь, — усмехнулся Белиар, — но я думаю, мы задержались здесь. Я согласен на твой план, брат, и не буду мешать. И даже этот молокососа, так и быть, не буду трогать лично. Но, игра будет идти честно. Победит сильнейший.

— Я тоже не буду уничтожать твоих помощников своей силой, — моргнул вспышкой молнии Иннос, — но и не буду мешать смертным сделать это, если до того дойдёт.

— Они не мои помощники, а наши общие.

— Уж мы-то знаем, что это не совсем так. Точнее, совсем не так. Но пусть всё идёт своим чередом. Ты открыл карты, ещё не видя всех наших. Обычно, это ошибка. Но, почему-то, на этот раз я не верю, что ты поспешил. Так тому и быть. Победу одержит сильнейший, даже если всё уже предрешено, — подытожил Белиар, и тьма развеялась, не оставив о себе и воспоминания. Пространство, будто не выдержало такого дисбаланса, и огонь Инноса поглотил его, сжигая саму суть бытия, чтобы исчезнуть вместе с ним.

— Капканы расставлены, приманки разложены, охота начинается, — равнодушно подумала пустота, когда никого больше не осталось.

…

Мильтен открыл глаза, пытаясь вспомнить тревожный сон. Огонь, тени, журчание ручья и звон пустоты… Они говорили о чём-то важном, о чём-то напрямую его касающемся, но о чём именно? Смысл ускользал, память подводила, быстро стирая ночное наваждение, зато тело напомнило о своих потребностях. Ноги болели, спина ныла, в животе урчало. Вчера был тяжёлый день. Но где же он сейчас?

Он очнулся на кровати, навевавшей воспоминания о юности. Простая деревенская кровать с периной из смеси перьев и пуха неизвестного происхождения. Ему вспомнилось, как он сам ощипывал молодых падальщиков, перья которых еще не успели загрубеть, а пух был отличным сырьем для подушек. Впрочем, на этой кровати перья и пух, похоже, были смешаны с каким-то сеном, единственным достоинством которого был запах луговых трав, в том числе успокаивающий аромат лаванды. Впрочем, даже он не перебивал злачного запаха, тянущегося из-за двери. Если бы воспоминания совсем покинули Мильтена, уже по этому сочетанию он мог бы догадаться, что находится в дорожной корчме. Но ночной морок уходил всё дальше в чертоги то ли памяти, то ли забвения, и маг начинал возвращаться к реальности. Да, конечно, он дошёл до этой таверны на перекрестке ключевых дорог Хориниса. От неё до монастыря было уже рукой подать, всего-то несколько часов пути пешком. Ночь застала его в этом месте, а точнее ещё раньше — последние километры пути он проделал уже под светом звёзд и зеркала Белиара — самого яркого ночного светила, которое, как знали все учёные мужи, лишь отражало свет ока Инноса, но само было мёртвым отродьем Белиара. Иннос же ночью отправлялся к далёким мирам во множестве своих ипостасей, чей далёкий свет доходил до нас в виде небольших огоньков, напоминая о скором возвращении бога с рассветом.

На удивление путь в ночи почти не доставил Мильтену неудобств, ибо всё зверьё было разогнано толпами беглых каторжников, снующих тут и там в поисках убежища или в попытках поскорее достичь порта Хориниса, чтобы покинуть опостылевший остров. Некоторые счастливчики провели на каторге лет по двадцать. Большинство из таких старожилов, впрочем, исчезли в неизвестном направлении вместе с Вороном, потому что простые рудокопы, не ставшие после восстания частью новой элиты, просто не выживали столько лет в шахтах. Мильтен и сам не выжил бы, если бы пришлось гнуть там спину. Для него, быть может для него одного из всех живых, магический барьер оказался благом, ведь после восстания ему удалось закрепиться в иной роли — охотника и добытчика мяса и шкур, ресурсов крайне востребованных в условиях возникшего тогда дефицита, длившегося до заключения договора между новым бароном долины рудников и королём. Воистину, нет худа без добра. Без этого он не повстречал бы Ксардаса, не стал бы магом огня, да и просто бы умер. С другой стороны, если бы не план по созданию магического барьера, он бы и не оказался в колонии. Нити судьбы так плотно переплелись, что не было сомнений в том, что сейчас, когда этот узел событий, повлекших создание купола над Миненталем и затишье с сохранением нового статуса-кво на десятилетие, разорван, а точнее буквально взорван, грядущее таит в себе ещё больше неопределенности, боли, страданий и насилия. И сейчас решается то, какую роль Мильтен займет в этой новой саге, в новом для себя мире, где он больше не простой гражданин провинциального, хоть и крупного города, а настоящий маг огня, далеко не самой низкой степени посвящения, ставящей его по статусу вровень с королевскими паладинами, и даже несколько выше, ведь как у служителя Инноса, у него было право спорить с лордами, и они должны были его выслушать, хотя и не обязаны прислушиваться. Впрочем, если он будет вещать от лица ордена, то прислушаются все. Но это право ещё нужно заслужить. Пока же для своих коллег из местного монастыря Инноса он был никем. Но он твёрдо решил, что скоро это изменится. Скоро маги его примут, как своего.

Утро, действительно, застало Мильтена в трактире «Мёртвая гарпия», где он провёл беспокойную ночь. Сны снова были полны кошмаров, в которых щупальца тьмы пытались дотянуться до его разума, сменяясь голосом Ксардаса, который звучал то повелительно, то насмешливо, а затем всё затмилось невероятной сценой, будто посланной самими богами. Но, скорее всего это был лишь плод воспалившегося воображения и последствия близкой встречи с магией Белиара. Днём его больше не беспокоили головные боли, но глупо было надеяться, что всё пройдёт совсем бесследно. С рассветом кошмары отступили, уступив место тревожной, но твёрдой решимости. Поклявшись некроманту, он связал себя путами долга, но теперь этот долг вёл его уже не в болотную трясину, а к вратам монастыря — месту, куда он когда-то мечтал попасть как ученик, а теперь шёл как надеявшийся стать своим чужак, выживший благодаря милости судьбы.

Уверившись в своих силах, единственный выживший в колонии служитель Инноса надел свою рясу и взял сумку с нехитрым дорожным скарбом — это были все его вещи, и вряд ли в будущем их станет сколь-либо больше, ведь быт магов общинный, и личными предметами является разве что облачение, гребень и бритва. Руны, конечно, тоже маги носят с собой, однако, формально они принадлежат ордену. Ему практически ничего не осталось в наследство от круга магов. Но ему ничего и не было нужно — ни оружие, ни деньги, ни эликсиры. Он был способен сделать всё или обойтись без этого. Даже место для ночлега ему предоставили даром. Трактирщик был, очевидно, довольно умён. Маг огня по своей сути был оружием, был такой силой, с которой лучше не ссориться, и, наоборот, выгодно иметь союзником.

Глава 15. У порога

Кто молится, тому воздастся,

Кто верует — тому дано.

Лишь тем судьба ни с чем остаться,

Кто очерствел душой давно.

Покинув трактир, Мильтен двинулся по дороге, ведущей к монастырю. Утро было прохладным, туман стлался по земле, цепляясь за корни деревьев и камни. Воздух пах влажной землёй и хвоей — запах, который он не ощущал десять долгих лет, потому что в колонии почти не было хвойных, кроме как разве что в некоторых высокогорных районах. Но когда он был учеником, то проводил большую часть времени в замке, где пахло помимо нечистот в основном пылью, потом тренирующихся стражников и страхом забредших на приём посетителей. И ещё раскалённым железом, с которым работали в кузнице по соседству. Здесь же пахло свободой, которая, впрочем, могла в любой момент оборваться. Но это не мешало наслаждаться моментом.

Мысли прервало шуршание в кустах. Мильтен замер, привычно рукой сжимая руну огненного шара. Он стал предпочитать её огненной стреле, которая хоть и могла быть быстрее, часто не наносила противнику достаточного урона. Достигнув большего мастерства и осознав пару ошибок в построении образов заклятья, Мильтен уже после гибели наставника смог продвинуться вперёд, и научился не только направлять полёт огненного шара, но и раздувать его до нужной величины после отправки в свободный полёт. Это откровение пришло к нему после схватки с мракорисом, когда уже после он прокручивал в голове разные варианты действий. Последней каплей стала битва с обезумившими послушниками братства Спящего. Способ поражать нескольких противников был нужен Мильтену как воздух, от этого зависело его выживание. И когда он всё же догнал отряд генерала Ли и магов воды, он отдал удивлённому Риордану таинственное кольцо с аквамарином, и рискнул обратиться за советом. Риордан направил его к Мердариону, и тот буквально за десять минут расставил всё по местам — указал на те мелочи в конструкции, которые Мильтен не замечал, считая просто стабилизирующими. И так оно и было, но ведь достаточно было их дестабилизировать, чтобы огонь увеличился в размерах. Этот эффект в конце концов, молодой маг и научился контролировать, не допуская раньше времени взрыва. К тому же выросший магический резерв, за счёт времени проведённого в медитации, из-за изготовления сложнейшего свитка изгнания нежити, и из-за успешной конфронтации с демоном, позволял не жалеть сил, и напитывать огненный шар за доли секунды, полностью заменяя тем самым огненную стрелу.

На этот раз чутье не подвело бывшего охотника. Из зарослей на поляну у дороги выскочили два падальщика, их перья были взъерошены, глаза дикими от ужаса. За ними, разрывая землю когтями, гналась стая волков. Один из падальщиков, совсем обезумев, рванул прямо на Мильтена, а второй сначала бежал чуть в сторону, но затем, увидев человека, почему-то сменил направление, решив атаковать того, кто казался слабее хищников. Глупость дорого обходится тем, кто не способен вовремя оценить ситуацию. Мильтен не стал ждать, пока клювы и когти вопьются в него. Едва первый падальщик оказался в нескольких шагах, он выпустил огненный шар. Сгусток плазмы, раздувшийся до невероятных размеров, охватил обеих птиц, не оставив от них даже обугленных костей — лишь горящие ошмётки разметало по поляне, даже зацепив ими волков. Взрыв оглушительно прогремел в утренней тишине, эхо покатилось по лесу. Волки, ослеплённые вспышкой, напуганные огнём и грохотом, в панике бросили оставшуюся добычу и скрылись в чаще. В другую сторону сбежали остатки стаи падальщиков, никто из которых больше и не думал бросаться на мага.

Тишина вернулась, нарушаемая лишь треском догорающих веток. Мильтен стоял, глядя на дымящееся пятно на земле. Вспомнились дни юности, когда он, простой парень из пригорода, охотился в этих лесах с самодельным луком. Тогда убийство даже падальщика было достижением, а встреча с волком, не то, что со статей — смертельной опасностью. Теперь же он одним движением руки испепелил двух крупных птиц и обратил в бегство хищников. Силы, о которых он тогда не смел и мечтать, теперь были его частью. Но стала ли жизнь от этого проще? Вряд ли. Страх сменился ответственностью, а наивность — грузом воспоминаний.

Снова двинувшись в путь, он погрузился в раздумья. Дорога вела его вверх, к монастырю, но прежде ему встретилась небольшая часовня, стоявшая на развилке. Она была сложена из серого камня, к входу вёл ряд ступеней. Над крышей возвышался большой купол, который поддерживали четыре колонны с желобками, наверху кончающиеся упирающимися в перекрытия капителями. Место было ухоженным, чувствовалась забота — каменная кладка не имела трещин, рядом с огромной каменной статуей держащего двуручный меч палладина, стояла скамейка, позволявшая путникам перевести дух и помолиться. Очень похожая часовня, только посвящённая Аданосу, была в городе Хоринисе.

Под куполом, но у самых ступеней, молился маг в красной мантии. Невысокий, худощавый, но крепкий, с сединой в волосах и внимательными глазами, которые сразу поднялись на Мильтена, когда тот подошёл и остановился. Взгляд был настороженным, изучающим. Маг явно знал всех своих на острове, а незнакомец в мантии мага вызывал подозрения.

— Мир тебе, брат, — произнёс Мильтен, останавливаясь на почтительном расстоянии.

— И тебе мир, — ответил маг, не опуская рук. — Я Исгарот. Не припоминаю тебя среди братии.

— Я не из местных. Меня зовут Мильтен. Был учеником магистра Корристо в… в колонии.

Исгарот нахмурился, его брови поползли вверх.

— Был учеником? Почему был? — спросил он, и в его голосе прозвучала тревога.

Мильтен опустил взгляд, собираясь с духом. Говорить об этом было всё ещё больно, но скрывать ещё хуже.

— Потому что магистр Корристо мёртв. Все остальные маги огня, бывшие в Минентале мертвы. Их убили… незадолго до падения барьера.

Лицо Исгарота побледнело. Он сделал шаг вперед.

— Убиты? Все?.. Но как?.. А как ты…? — он не находил слов и зачастил с вопросами, не успевая их доформулировать.

— Я выжил чудом. И так долго шёл сюда, потому что должен был сначала… — голос Мильтена дрогнул, но он заставил себя продолжать, — я не мог оставить их тела гнить в том проклятом замке. Я предал их огню. Как положено.

Наступила тяжёлая пауза. Исгарот смотрел на него с новым выражением — прежняя настороженность сменилась скорбью и уважением.

— Ты отдал им последний долг. Это… похвально. — Он тяжело вздохнул. — Тогда мы помолимся не просто так. Помолимся за упокой их душ. Вместе. Иннос примет нашу молитву.

Мильтен молча кивнул, с облегчением принимая предложение. Он встал рядом с Исгаротом перед статуей, символизирующей боевую ипостась Инноса. Они начали молитву. Исгарот вёл её, но порой делал паузы, будто ожидая, что Мильтен продолжит. Вероятно, хотел убедиться, что незнакомец, действительно, из ордена, а не является самозванцем, втирающимся в доверие. Мильтен не подвёл — слова молитв, заученные когда-то под строгим надзором Корристо, сами лились с его уст. Они прошли едва ли не весь молитвенник, от простых обращений до сложных гимнов, посвящённых деяниям Инноса.

С каждой произнесённой строфой Мильтен чувствовал, как тяжесть на душе понемногу ослабевает. Он едва ли не физически ощущал исходящую от часовни силу — тихую и умиротворённую, но явственную, подобную теплому свету, окутывающему душу. Это было иначе, чем грубая и почти хаотичная мощь магической руды, которая будто замороженный в горной породе взрыв только и ждала выхода. Нет, здесь была упорядоченная, чистая энергия благословенного камня — редкого кристалла, в котором сила земли преломлялась и усиливалась верой, превращая часовню в подобие алтаря под открытым небом. В колонии не было ничего подобного — магические барьеры блокировали не только физический выход, но и эту тонкую связь с божественным. Заряженные реликвии теряли силу при пересечении барьера, а новые зарядить было невозможно. Маги жили под куполом в долине рудников в духовной изоляции, и лишь теперь Мильтен по-настоящему понимал, чего был лишён.

Он вспомнил каменный круг в горах — место, где когда-то ощутил проблеск древней силы, скрытой в глубине скал. Тогда это было смутное, почти инстинктивное чувство охватывающей всё существо мощи, будто бы он на мгновения сам становился богом. Здесь же благословление Инноса было мягким, не вызывающим эйфорию, но успокаивающим, структурирующим мысли. Плечи сами расправились, дыхание стало глубже, а муть в голове, оставшаяся после ночных кошмаров и видений, наконец, окончательно рассеялась.

Исгарот, закончив молитву, обернулся к нему. На его лице была лёгкая улыбка — печальная, но искренняя.

— Ты впервые по-настоящему ощутил святое место, верно? — спросил он. — Вижу по твоим глазам. Иннос не оставляет своих детей, даже если они долго были вдали от Его света. Нужно лишь не забывать обращаться к Нему.

Мильтен кивнул, не находя слов. Он всегда считал молитвы формальностью, обязательной частью обучения, но лишённой реальной силы. Теперь же он понимал, что был слеп. Вера была не просто ритуалом — она была источником силы, мостом между магом и богом, который заряжал не только душу, но и сам камень часовен и алтарей. Приобщившись к ней, он уже не понимал, как мог столько времени обходиться без этого. Попрощавшись с Исгаротом, он двинулся дальше. За час, проведённый в молитве, они почти не обменялись мирскими словами, но между ними возникла странная связь, словно они стали ближе, чем иные друзья, годами делящие хлеб и вино.

Дорога к монастырю вновь пошла вверх. Мильтен шёл, переосмысливая всё, что с ним произошло. Он был больше не просто выжившим каторжником, не просто магом, случайно получившим силу. Он был служителем Инноса — и именно это давало ему шанс выстоять против тьмы, что надвигалась на мир.

Окружавшие дорогу заросли внезапно оборвались, уступив место головокружительному творению магического искусства и инженерной мысли древних. Перед Мильтеном открылся вид на озеро, темные воды которого леденили душу своей бездонной глубиной. А посреди него, вздымаясь из самой толщи вод, стояла исполинская скала, на вершине которой покоился монастырь магов огня. Он был выложен из того же камня, что и его основание, словно за один миг вырос по воле неведомых сил — гигантская крепость света, неприступная и вечная. С материком его связывал лишь один-единственный, узкий и невероятно длинный каменный мост, перекинутый через бездну. Почти без опор, без перил, лишь тонкая полоска камня над черной гладью. Если разрушить его — ни одна армия мира не смогла бы достичь врат монастыря. Это было место силы, убежище и твердыня.

Мильтен замер на краю, сердце учащенно забилось в груди. Он видел это место издалека, будучи простым охотником, но никогда не осмеливался подойти так близко. Тогда это было запретное, почти мифическое место, куда путь ему был заказан. Теперь же он стоял на его пороге. Сделать шаг на этот мост означало не просто преодолеть пропасть. Это означало принять свой новый статус, перейти черту, отделяющую прошлое от будущего. Сделав глубокий вдох, он ступил на камень. Ветер, гулявший над озером, рванул навстречу, пытаясь сорвать его вниз, но Мильтен твёрдо шёл вперёд, не глядя под ноги, уставившись на массивные врата монастыря, что росли с каждым его шагом. И перед ними стоял страж.

Это был мужчина средних лет с овальным лицом, украшенным редкой, жидковатой бородкой. Его темные, маленькие глаза смотрели на пришельца с немым недоверием и прищуром. Лысина блестела на утреннем солнце. Несмотря на послушнические одежды — черно-красную робу с золотыми нашивками в виде языков пламени, — его крепкие, сложенные на поясе руки и широкая грудная клетка выдавали в нём физическую силу. За спиной у него висел невзрачный посох с железным набалдашником.

Он молчал, и Мильтен молчал в ответ, чувствуя на себе тяжёлый, оценивающий взгляд. Тишину нарушал лишь вой ветра. Наконец, Мильтен не выдержал:

— Я пришёл с важными вестями для Верховного Совета. Мне необходимо говорить с магистром Пирокаром.

Страж, которого звали Педро, как Мильтен узнал позже, лишь недоверчиво скривился.

— Я не знаю вас. А мой приказ гласит: не впускать никого, кроме магов и послушников сего монастыря, а также новых адептов, принесших положенное подношение.

Мильтен опешил. Он не ожидал, что какой-то послушник будет перечить магу, пусть и ранее незнакомому. Но ведь кто попало не надевает одеяние служителей Инноса — это было бы преступление, за которое, мягко говоря, не погладят по голове. Разве что калёным железом или топором, в руках палача.

— Ты что, не видишь? — он указал на свою красную робу.

— Вижу, — невозмутимо ответил Педро. — Но я не знаю каждого мага в Миртане лично, а то, что Вы не из нашего монастыря знаю наверняка. Проход должен быть согласован или вы должны показать командировочное удостоверение, доказывающее, что вы временно являетесь одним из магов этой обители.

Внутри Мильтена что-то закипело. После всего, через что он прошёл, этот упрямый болван преграждал ему путь из-за какой-то бумажки?

— Я Мильтен, ученик покойного магистра Корристо и маг Третьего круга. Ты и правда будешь перечить мне?

На лице Педро мелькнула тень сомнения, но он лишь выпрямился и повторил, словно заученную мантру:

— Мои предписания чётки. Без разрешения Совета или кого-то из магистров я не могу вас впустить.

Мильтен сжал кулаки. Ему всерьёз захотелось схватить за шиворот этого тупого исполнителя и швырнуть с моста в ледяную воду озера. Он с трудом подавил в себе этот порыв, понимая, что это лишь усугубит и так шаткое положение.

— И что же? Не пойдёшь ли тогда доложить о моём приходе? — с язвительной надеждой спросил он.

— Нет. Моё место — здесь, у ворот. Я не могу оставить пост, — отрезал Педро.

— Может, хотя бы крикнешь кого-нибудь?

— И оставлю врата без присмотра? Никогда. Вы можете оказаться шпионом или врагом. Пока я стою здесь, вы не пройдёте.

Мильтен в изумлении покачал головой. Он поражался этой слепой, идиотской преданности уставу, лишённой всякой гибкости и здравого смысла.

— С таким рвением, — с горькой усмешкой произнёс он, — тебе никогда не стать магом. Магия требует не только силы, но и мудрости. А у тебя, я вижу, проблемы с головой.

На сей раз его слова попали в цель. Глаза Педро вспыхнули обидой.

— Вы ошибаетесь! Именно такое испытание мне и дали — стойкость и верность долгу. Только пройдя его, я могу надеяться на посвящение.

В этот момент Мильтен понял, что слова дальше бессильны. Этот человек был столь же непробиваем, как стены монастыря за его спиной. Отступать было некуда. Идти назад — значит признать поражение.

— Хорошо, сейчас поищу свою бумагу, — сказал он для того, чтобы не вызывая подозрений сунуть руку в свою походную сумку. Его пальцы нащупали гладкую поверхность старого свитка, чудом уцелевшего во всех передрягах. Свиток Сна — очень простое, но эффективное заклинание.

— Ты, наверное, переутомился брат, — тихо произнёс Мильтен. — У меня кое-что есть для тебя.

Педро нахмурился, не понимая.

— Что вы сказа… — он не успел договорить.

Мильтен развернул свиток, направляя в него силу. Древние символы вспыхнули голубоватым светом. Волна магической энергии, невидимая и неслышимая, покатилась к послушнику. Его глаза внезапно стали стеклянными, веки тяжело сомкнулись. Не успев издать ни звука, он рухнул на каменные плиты у входа, погрузившись в глубокий, магический сон. Мильтен едва успел подхватить его падающее тело, чтобы он не стукнулся головой. Не хватало ещё, чтобы он так глупо умер.

Стоя над спящим телом, Мильтен почувствовал укол совести. Но времени на раскаяние не было. Быстро обыскав сумку на поясе Педро, он достал массивный железный ключ. Вложил его в замочную скважину и повернул. Механизм щёлкнул с громким, удовлетворяющим звуком.

Массивные врата монастыря магов не открылись… зато открылась маленькая низенькая калитка в них. Наклонившись, Мильтен, наконец, зашёл в обитель.

Переступив порог, Мильтен замер, ослеплённый не ярким светом, а открывшейся ему неожиданной картиной. Он предполагал увидеть суровый, аскетичный двор крепости — каменные плиты, плацы для построений, может быть, тренировочные манежи для послушников. Вместо этого он попал в цветущий рай.

Просторный внутренний двор монастыря был огромным, ухоженным садом и огородом. Аккуратные грядки с пряными травами и овощами чередовались с рядами виноградных лоз, тянувшихся по деревянным шпалерам. Воздух был густым и сладким от аромата спелых ягод, нагретой солнцем хвои можжевельников и цветущих целебных растений. Послушники в простых рабочих одеяниях, а не в парадных нарядах, какой был у стража ворот, трудились среди зелени — одни пололи грядки, другие собирали урожай в плетёные корзины. Это был не оплот воинствующей магии, а скорее обитель трудолюбия и созерцания. Лишь высокие стены по периметру, сложенные из серого камня, напоминали о том, что это место — неприступная твердыня.

В центре этого зелёного моря возвышалась главная церковь монастыря. Её стрельчатые арки и устремлённые в небо шпили были исполнены в строгом готическом стиле, но свет, исходивший от неё, был тёплым и живым. Огромное круглое окно-роза над главным входом было целиком занято витражом, изображавшим сияющее Око Инноса. Лучи утреннего солнца, падая под нужным углом, пронизывали цветное стекло, заставляя его гореть мириадами огненных бликов и отбрасывать на каменные плиты радужный ковёр из света. А на самой вершине главного шпиля сиял золотой круг с расходящимися в стороны лучами — стилизованное око Инноса, символ верховного бога. Отполированная поверхность ослепительно сверкала, будто и вправду была крошечным светилом, венчающим это место силы. Но если присмотреться, то в центре звезды можно было всё же различить символ бога огня — горящую свечу, напоминающую раскинувшего в стороны руки человека, чьим лицом было пламя.

Жилые и хозяйственные постройки примыкали к стенам, образуя замкнутый прямоугольник, внутри которого и буйствовала вся эта жизнь. Мильтен знал, что мощь монастыря скрыта от глаз — бесчисленные подвальные уровни, библиотеки, лаборатории и обсерватории, где и творилась настоящая магия. Где-то здесь же, под землёй, под усиленной охраной, хранились легендарные артефакты — Огненный щит, Священный молот и сам Глаз Инноса. Мысль о том, что когда-то всем этим управлял Ксардас, ещё до своего заточения в долине рудников, заставила Мильтена снова содрогнуться. Что может быть скрыто в тайниках и подвалах этой крепости? Как давно скрытые от глаз дела отступника расходились с официальными представлениями ордена о допустимом зле?

Его размышления прервала наступившая тишина. Работа в саду замерла. Все — и послушники, и несколько магов в красных мантиях — остановились и уставились на него. На незваного гостя, появившегося из ниоткуда в самом сердце их цитадели. К нему уже шёл один из магов — немолодой, с лицом, испещрённым морщинами, но с прямой осанкой и ясным, властным взглядом. По манере держаться и тому, как другие почтительно расступились перед ним, Мильтен сразу понял — это кто-то из старших, хоть всё же и не магистр — иначе бы его одеяние было иным.

Мильтен поспешил навстречу, почтительно склонив голову.

— Мир и свет вашей обители, брат. Я — Мильтен, маг третьего круга. Прибыл из долины рудников со срочными вестями для Верховного Совета.

— Мир и тебе, брат. Я Парлан, распорядитель этого монастыря, четвёртый круг, — ответил маг, пока его проницательные глаза изучали пришельца с ног до головы. — Говоришь, из-за барьера? — спросил он, и в его голосе прозвучало неподдельное удивление. — Это, действительно, будет интересно магистрам. Совет как раз в храме. Дневная молитва окончена, но они всегда задерживаются, чтобы обсудить дела ордена. Ступай. Они наверняка захотят сейчас же выслушать тебя.

Мильтен кивнул и уже собрался было идти, как Парлан остановил его жестом.

— Постой. А как ты прошёл? У ворот должен был дежурить послушник Педро. Не было… проблем?

Мильтен с наигранной лёгкостью пожал плечами, доставая из кармана мантии тяжёлый ключ.

— Точно, чуть не забыл! Бедняге явно требовался отдых. У него всё в голове перемешалось. Я дал ему возможность уснуть. — С этими словами он протянул ключ Парлану, — хорошо бы, чтобы парня временно подменили и перенесли на кровать, а то продрогнет лежать на камне.

Парлан взял массивный ключ, и на его обычно невозмутимом лице появилось выражение чистого, неподдельного недоумения. Он посмотрел на ключ, потом на Мильтена, потом снова на ключ, словно не веря своим глазам.

— Ты усыпил Педро? — уточнил он, и в его голосе зазвучали нотки чего-то, что могло бы быть и недовольством, и сдержанным восхищением. — Ну что ж… Иди. О твоём… методе входа… мы поговорим позже. О Педро я позабочусь.

Развернувшись, Мильтен направился к величественному входу в храм. За его спиной он чувствовал с десяток колющих взглядов, но не оборачивался.

Глава 16. Вестник

Чем хуже весть несёт посланник,

Сменить нужней тем кнут на пряник.

Он принят лучше должен быть,

И так ведь сложно говорить…

Внутри храма Мильтена ждало новое потрясение. Если внешний вид монастыря был впечатляющим, то интерьер храма был попросту ошеломляющим. Ничего подобного Мильтен не видел ни в своих скитаниях по острову в юности, ни тем более в колонии. Монастырь был закрыт для мирян, и даже сильные мира сего редко допускались внутрь. Богатство и мощь, которые демонстрировали скромные часовни вроде той, где они недавно молились с Исгаротом, здесь были умножены в сто крат. Через центральный витраж во время утренней молитвы цветные лучи должны были попадать на алтарь, но сейчас око Инноса уже сместилось на запад, и свет падал на одну из стен.

Высокие сводчатые потолки терялись в полумраке, где плясали блики от огромных горящих… свечей? Нет, миниатюрных огненных шаров, подпитываемых силой этого места. Стены были расписаны фресками, изображавшими деяния Инноса и его героев. В воздухе висел густой, сладковатый запах ладана и старого камня, пропитанного молитвами вековой давности. Но главное находилось в центре — величественный алтарь из белого мрамора. Нечто подобное, но гораздо более грубое Мильтен видел в храме, оккупированном братством Спящего. Быть может, артефакт былой эпохи? На нём стояли золотые и серебряные кубки, драгоценные чаши и несколько небольших, но невероятно детализированных статуэток, вырезанных из тёмного, мерцающего изнутри камня. Это были те самые малые реликвии, о которых когда-то ему рассказывал Корристо. Статуэтки, сделанные изначально из золота и магической руды, служили сосудами для кристаллизации благословенного камня — редчайшего минерала, способного накапливать и усиливать божественную энергию. Иногда такие камни находили в природе, в местах силы, и они были крупнее искусственных, становясь основой для мощных дорожных или городских алтарей. Но эти, можно сказать рукотворные, были ничуть не слабее. От них исходило почти физическое давление чистой, неразбавленной силы Инноса, подпитываемое десятилетиями молитв и самой энергетикой этого места. В кубках же напитывалась силой святая вода.

Промедление посланника длилось всего мгновение, но его было достаточно, чтобы на него обратили внимание. В конце зала, за алтарным камнем, на трёх возвышающихся тронах, сидели трое мудрецов. Их мантии были алыми, почти как кровь и украшены богатыми золотыми узорами, сразу показывающими статус носивших. Почти в такой же мантии ходил и Корристо. Узоры на этих произведениях портняжного искусства были не просто украшением, а сложной сетью защитных рун, дающих способность развеивать вражескую магию и лучше контролировать огненную стихию. Но, несмотря на то, что это были магистры огня, взгляды, устремившиеся на него, были холоднее льда Нордмара.

Верховный Совет: Пирокар, Ультар и Серпентес. Имя последнего значило по древнемиртански Змей. И говорили, что он оправдывает это прозвище, которое ему дал едва ли не сам Ксардас, когда Серпентес прошёл испытание огнём. Он был первым и последним, кто преуспел на этой стезе, ведь задачи этого испытания делались невыполнимыми специально, чтобы научить послушников терпению. Если же кто-то проходил его, то, скорее всего он был изворотлив и хитёр, как змея. Раздосадованный совет тогда и наградил его этим именем. А спустя годы и сам талантливый маг стал магистром, заняв место тех, кто выносит вердикты. По крайней мере, такую историю Мильтен слышал как-то от одного из магов круга долины рудников, который был выходцем из хоринисского монастыря. Про двух других магистров он ничего практически не знал, но, догадывался, что они не менее хитры, опасны, и проницательны.

Мильтен заставил себя сделать шаг вперёд, затем другой. Шаги гулко отдавались в гробовой тишине огромного зала. Он шёл по длинному ковру к алтарю, чувствуя, как тяжесть взглядов впивается в него всё сильнее с каждым шагом. Разговорбудет не простым. Он шёл не с победой, и не с рядовым посланием. Он шёл с вестью о гибели. И ему предстояло убедить самых могущественных магов Миртаны в том, что тьма, которую они считали давно поверженной, уже у их порога.

— Уважаемый совет, — голос Мильтена, прозвучавший под высокими сводами, показался ему чужим и слишком громким в гробовой тишине храма. Он склонил голову в почтительном поклоне, приближаясь к тронам магистров.

Трое властителей монастыря молча кивнули ему, их лица оставались непроницаемыми масками, но в глубине глаз — холодных, как полированный агат, — вспыхнул искоркой интерес. И тревога.

— Я прибыл с вестями. Меня зовут Мильтен, и я был учеником магистра Корристо в долине рудников. Он, должно быть, упоминал меня в своих донесениях.

— Да, мы слышали о неканоническом посвящении нового адепта, — голос Пирокара был низким и властным, он заполнил собой всё пространство, словно удар колокола. — Продолжай.

Мильтен сделал глубокий вдох, собираясь с духом. Воздух, напоённый ладаном и древней магией, грел ему лёгкие.

— Я вынужден сообщить, что все маги нашего круга, кроме меня, погибли.

Тишина в зале стала ещё гуще, ещё тяжелее. Тень пробежала по лицам магистров, но ни один из них не дрогнул, не прервал его. Они ждали. Как хищники, затаившиеся перед решающим прыжком.

— Они были жестоко и подло убиты. Одним из рудных баронов по кличке Ворон и его людьми.

Здесь не выдержал Ультар. Его пальцы сжали резные подлокотники трона так, что костяшки побелели.

— Зачем? И как это связано с падением барьера? — его вопрос прозвучал как удар хлыста.

Мильтен почтительно склонил голову в его сторону.

— Вы правы, магистр. Связь есть, хотя и косвенная. Незадолго до падения барьера в главной шахте произошла катастрофа. Подземные воды прорвались в штольни и затопили их. Бароны пришли в ярость и панику. Они решили силой захватить другую, уже разработанную шахту, принадлежавшую наёмникам магов воды.

— Но почему нельзя было договориться? — в разговор мягко, почти шёлково, вступил Серпентес. Его прозвище «Змей» вдруг показалось Мильтену как никогда уместным. — Разве раздел добычи не был регламентирован, и не всем было выгодно поддерживать непрерывные поставки?

— Это… сложно объяснить, не зная местных порядков, — попытался как-то покороче сформулировать суть Мильтен. — Что-то вроде местной политики. Три лагеря в колонии жили обособленно и плохо ладили между собой. Вместо переговоров Гомез, формальный глава Старого лагеря, и его советники решили действовать силой.

Он сделал паузу, давая словам улечься и ожидая, не будет ли вопросов. Их не последовало.

— Когда это случилось, я был вне лагеря по тренировочному заданию, поэтому всех деталей не знаю. Насколько я смог понять, магистр Корристо, как и вы, посчитал, что война вредна. Он настаивал на переговорах с магами воды для использования их резервов для поставок королевству. Что послужило триггером нападения можно лишь догадываться, но, похоже, от магов планировали избавиться очень давно, и случившееся просто стало последней каплей. Что-то окончательно вывело баронов из себя… и они обрушили свой гнев на обитель магов.

Он сглотнул, прежде чем продолжить, в его памяти всплыли перекошенные лица трупов, увиденные в замке, а также сцена бойни, которую он видел в видениях. Но видения не были фактами, и, он не мог судить об их истинности. В это время слово вновь взял Ультар:

— Что за вздор! Даже Драго один мог бы выжечь весь замок дотла, не говоря уже о магистрах. И братья всегда ждали возможного удара, Корристо не раз упоминал о своих опасениях и предпринятых мерах. Тем более он не расслабился бы в такой кризисный момент. Как их смогли застать врасплох?

— Я не знаю, как им это удалось, — Мильтен лукавил, но опустил глаза, его голос выражал скорбь, а искренняя горечь утраты скрывала волнение и помогала избегать скользких тем, — похоже, они нашли способ защититься от нашей магии. Возможно, помимо внезапности они использовали какие-то щиты из руды, какие-то орочьи артефакты… или даже помощь сектантов Спящего нельзя полностью исключать. Я возвращался в лагерь после падения барьера, когда основные силы баронов его уже покинули, предал огню тела братьев. Также видел много убитых каторжников, но среди мёртвых тел не было обожжённых. Или от них уже избавились раньше, или же по какой-то причине огненные заклятья оказались почти бессильны, а в ближнем бою маги не имели шансов против головорезов. Меня самого они тоже поймали, как ребенка.

Он опустил взгляд, не в силах больше выдерживать пронзительные взгляды Совета.

— Что было с тобой в это время? — сухо уточнил Пирокар.

— По пути обратно в лагерь меня стукнули по голове, зайдя со спины, когда я этого не ожидал, схватили и взяли в плен. Возможно, хотели как-то использовать. Может быть, тогда ещё остальные были живы, и я мог стать предметом торга. В любом случае, очевидно, что я не представлял для них такой угрозы, как более опытные братья. Но мне повезло — один из… знакомых каторжников помог мне бежать. Он и сказал мне тогда, что всех остальных убили. Не все каторжники отвернулись от веры в Инноса и были согласны с действиями баронов. Он думал, что я буду следующим. Он развязал мои путы и вернул руны. Среди них была руна телепорта за пределы лагеря, и благодаря этому я спасся.

Он снова поднял глаза, в них горела решимость.

— После побега я добрался до лагеря магов воды. И я должен сказать… у них и вправду скопились гигантские залежи руды. Гораздо больше, чем когда-либо накапливали в замке бароны. Возможно, пара лет полноценных поставок. И дальше… — он замолчал, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность. — Дальше вы мне, пожалуй, не поверите, магистры.

Трое мужей на тронах переглянулись. Тишина в зале повисла тяжёлым, звенящим пологом, готовым разорваться от того, что будет сказано дальше.

— Это касается того, как пал барьер, — продолжил Мильтен, чувствуя, как у него пересыхает в горле. — И здесь в деле замешан магистр Ксардас.

— Погоди, — властно перебил его Пирокар, и в его голосе впервые прозвучало нетерпение. — Ты же сказал, что всех магов огня убили. Всех, кроме тебя.

— Да, магистр, это так, — подтвердил Мильтен, кивая. — Но есть одно важное обстоятельство. Неужели вы не знаете, что Ксардас много лет жил в долине рудников отшельником, полностью прервав все связи с Кругом Огня?

На лицах трёх магистров отразилось неподдельное, крайнее изумление. Они переглянулись, и в этом молчаливом диалоге читалось полное неведение.

— Нет, — твёрдо ответил Пирокар. — Корристо в своих донесениях ничего подобного не упоминал. Он лишь писал, что магистр Ксардас «погружён в глубокие исследования» и «не желает ни с кем общаться, дабы не нарушать свои труды».

— В каком-то смысле он не обманул вас, — горько усмехнулся Мильтен. — Но он умолчал главное. Ксардас выстроил себе башню в горах на окраине колонии и жил там в полном одиночестве. Да, он вёл какие-то исследования. И да, он, действительно, почти ни с кем не разговаривал. Но, — Мильтен сделал паузу, чтобы его слова прозвучали с нужным весом, — едва ли его уже можно было считать членом нашего круга… и даже ордена. Перед своим уходом в затвор он… отличился не лучшим образом. Создал огненного голема. Магистр Корристо говорил мне, что эта магия запрещена.

— Это действительно так, — подтвердил Пирокар, и его лицо стало мрачным, как грозовая туча. — Призыв и подчинение элементалей огня — это не просто укрощение духов стихии. Оно требует пленения и пыток души разумного существа, а это путь сродни некромантии, учение, ведущее к гибели души. Оно было предано анафеме столетия назад. Сведения о нём сохранились, но их практическое применение строго запрещено. — Он пристально посмотрел на Мильтена. — Но значит, Ксардас жив?

— Да, магистры. Насколько я могу судить, если с ним, конечно, не случилось ничего в последние дни, — ответил Мильтен. — Более того, добравшись до магов воды, я получил от него послание.

Он видел, как напряглись все трое, услышав это.

— В послании он утверждал, что ритуал поддержания барьера был изначально нестабилен, ибо под развалинами древнего храма орков, что в глубинах долины, обитает некий демон. Именно ему, по словам Ксардаса, и поклонялось Братство Спящего, чьей деятельностью магистр Корристо тоже активно интересовался перед своей смертью. Видимо, он был тоже близок к ответу.

Лица магистров стали задумчивыми. Казалось, их мысли текли в одном направлении.

— Ещё чуть-чуть, — тихо, скорее для себя, произнёс Ультар, — и мы бы тоже разгадали эту тайну. Донесения Корристо становились всё тревожнее и однозначнее… Продолжай.

— Ксардас утверждал, — продолжил Мильтен, — что это зло необходимо уничтожить любой ценой, и для этого я должен был помочь его посланнику — человеку, которого я знал под прозвищем Везунчик, и который до этого работал на магов воды, помогая им собрать юниторы. Хороший наёмник, очень способный. Возможно, вы его даже видели — он доставлял последнее срочное письмо, которое мы получили от вас и он говорил, что получил его лично в руки от одного из магистров, — магистр Пирокар слегка кивнул и сощурился, будто припоминая, а Мильтен продолжил. — Здесь, почтенные магистры, начинается та самая невероятная часть моего рассказа.

Он снова сделал паузу, собираясь с мыслями.

— Я не знал, как поступить. Ксардас всё ещё был, по крайней мере формально, Великим магистром Ордена Инноса. Его письмо было заверено личной магической печатью и не вызывало сомнений в подлинности. Наставник учил меня распознавать подделки. Учитывая произошедшие события, я не решился перечить Ксардасу и… помог его посланнику.

Он замолчал, в памяти всплыл оглушительный гул ритуала, ослепительное сияние руды и фигура в древних доспехах.

— Этот помощник магистра Ксардаса… этот воин… использовал мощь целой горы накопленной в Новом лагере магической руды. Ритуал проводился по свитку, переданному Ксардасом. В итоге его протеже зарядил некий древний артефактный меч, камень в котором засиял фиолетовым светом. Мощь ритуала была подавляющей, а Везунчик должен был лично воткнуть меч в гору руды. Обычный человек бы не выжил, и даже опытный маг. Я стоял в стороне, защищённый сформированным с помощью свитка барьером, но и то, едва не потерял сознание. А на наёмнике были особые доспехи. Очень странные, очень старые, целиком выкованные из магической стали, но по форме и мощи невиданные. Не такие как у паладинов, а как на древних фресках. — Голос Мильтена дрогнул от благоговейного ужаса. — Я готов поклясться, магистры, что они были достойны Великого Робара, проводника воли Инноса и воспетого в сказаниях героя древности! Быть может, это и были его легендарные доспехи… но мне это точно неведомо.

Юный маг выдохнул, готовясь к главному. А магистры не перебивали, внимательно слушая и разглядывая его мимику, словно опытные следователи.

— Этот воин, по моей просьбе или же по велению собственного сердца, отомстил убийцам магов Круга Огня. Я помог ему с телепортом, ведь ему как раз нужно было сбежать от разгневанных служителей Аданоса, чей ресурс мы использовали, — здесь Мильтен, слегка темнил, но описывать откуда у наёмника взялась руна было явно излишним, — Он убил Гомеза и его людей в замке, а затем… он должен был добраться до того демона, что обитал в подземных пещерах орков. Изгнание этого ужасного существа, как я полагаю, и повредило магические потоки, питавшие барьер. Видимо, они были с ним как-то связаны. Заклинание дестабилизировалось, и барьер пал.

Мильтен опустил голову, исчерпав всё, что хотел сказать.

— Вот и всё, магистры. Если я поступил неверно, слепо доверившись авторитету Ксардаса… покарайте меня. Я приму ваш суждение со смирением.

В храме воцарилась тишина, столь же глубокая и бездонная, как воды озера у стен монастыря. Трое магистров сидели неподвижно, только грудь вздымалась от дыхания, напоминая, что это не просто реалистичные статуи. Их лица были обращены к Мильтену, но глаза будто видели что-то далёкое, ужасное и неотвратимое, надвигающееся на их мир.

Тишину, повисшую после слов Мильтена, первым нарушил Ультар. Он говорил тихо, задумчиво, словно размышляя вслух и почти не замечая стоящего перед ними молодого мага.

— Это… многое объясняет, — произнёс он, обращаясь к коллегам. — Тот тёмный зов, что мы ощутили в день падения барьера. Он был похож на крик умирающего, но искажённый, извращённый… будто рваная рана на теле самого мира.

Пирокар медленно кивнул, его пальцы сомкнулись на подлокотнике.

— Версия брата Мильтена, при всей её… сказочности в деталях, сходится с нашими наблюдениями. Мы тоже чувствовали пробуждение чего-то древнего и злого в долине. — Его взгляд стал тяжёлым, как свинец. — Но в наших расчётах не было ни Ксардаса, ни этого… героя в доспехах. Мы полагали, что демона потревожили своими тщетными ритуалами те жалкие культисты из Братства Спящего.

Мильтен молчал, чувствуя, как нарастает напряжение. Он сознательно умолчал о некоторой роли магистра Корристо в нарушении ритуалов братства Спящего. О том, как тот, движимый лучшими побуждениями, подменил данные в альманахе о юниторах, который затем передал сектантам для их рокового ритуала. Этот поступок был слишком спорным, граничил с ересью, и Мильтен не желал порочить светлую память учителя, авторитет которого, помимо прочего был единственным щитом, защищающим Мильтена и дающим ему легитимность в качестве члена ордена. Вместо этого он просто подтвердил:

— Сектанты действительно проводили некий крупный ритуал. Он не удался, но, возможно, послужил последней каплей… тем толчком, который позволил силам тьмы прорвать ослабевшую пелену. Или же, — он осторожно добавил, — дал магистру Ксардасу последний ключ к разгадке. Ведь все неустанно искали причину, почему барьер был возведён с ошибкой и разросся до таких невероятных размеров. Могущественный демон как раз мог быть подходящей причиной.

— Письмо, — внезапно потребовал Пирокар, его голос прозвучал резко, как удар клинка. — Ты говоришь, получил послание от Ксардаса. Оно сохранилось?

Мильтен потянулся в свою сумку. Свиток чудом уцелел, не сгорев от энергии ритуала. Не иначе, как Ксардас специально его создал таким образом, чтобы у Мильтена осталось вещественное свидетельство. Он также пережил тот момент, когда Сатурас в ярости превратил дерзкого мага огня в ледяную глыбу, ведь в это время свиток был в руках магов воды. Тогда в первый раз он спас Мильтена, теперь ему предстояло вновь сослужить ту же службу. В дальнейшем маги воды скопировали для себя интересующие их руны стабилизации магических потоков, а письмо вернули Мильтену вместе с остальными вещами.

— Да, магистр. Он чудом уцелел… — он передал письмо Пирокару, а сам продолжил — маги воды едва не растерзали меня на месте, когда вся их многолетняя добыча, целая гора магической руды, в мгновение ока превратилась в бесполезный, мёртвый камень. Они сочли меня виновным в злонамеренном уничтожении их богатства. Лишь падение барьера и последовавший хаос спасли меня от неминуемой казни. Крушение барьера доказало им, что я не обманывал.

Пирокар осмотрел свиток, направил немного силы в подпись Ксардаса и убедился, в её достоверности, после чего передал послание Ультару, который тоже с интересом осмотрел письмо. Затем, то же проделал Серпентес. Письмо было подлинным. На лицах магистров отразилось жёсткое понимание. История звучала дико, но в ней была пугающая логика и вещественные доказательства.

— Ты поступил опрометчиво, брат Мильтен, — сурово произнёс Пирокар. — Даже следуя указаниям магистра Ксардаса. Ты знал, что убийство сущности такой мощи может иметь непредсказуемые последствия, вплоть до разрушения барьера. Ты должен был найти способ передать эту информацию нам, за барьер. Любой ценой.

Мильтен выпрямился, в его глазах полыхнули искры. Несмотря на всё смирение, которое он демонстрировал, сдерживаться дальше было выше его сил.

— Как бы передал, магистр? — спросил он с вызовом, в котором слышалась усталость и горечь. — После затопления шахты в колонии началась война. Все пути были перекрыты, лагеря готовились к осаде, а бароны Гомеза рыскали повсюду, выискивая шпионов и дезертиров. Я чудом спасся, а любая попытка связаться с внешним миром была бы равносильна самоубийству — единственный перевал был полностью под контролем людей Гомеза. Даже в лучшие времена письма шли порой неделями, не говоря уже о том моменте. А промедление… — он сделал паузу, глядя им прямо в глаза, — промедление могло привести к куда более страшным последствиям. Я же видел своими глазами избранника Инноса, которого фактически благословил Верховный Магистр, пусть и ушедший в изгнание. Культисты тем временем уже потревожили демона. Их ритуал, пусть и провальный, расшатал древние печати. Я позже, после падения барьера, сам посетил их логово на болотах. Выжившие сектанты… они не просто сошли с ума. Проклятый болотник, который они курили, ослабил их разум. У них были тяжёлые, кошмарные видения, с которыми неподготовленному человеку без благословения и защиты Инноса не совладать. Некоторые из убили себя умерли, не вынеся мучений. А те, кто выжил… я уверен, что теперь их разумы полностью подчинены Белиару. Они стали проводниками его воли. Я наблюдал со стороны, как они проводят жуткий ритуал, убивают своих бывших товарищей, вырывают их сердца. В этих… существах не осталось ничего человеческого. Их были сотни, и они владеют магией — один я не мог им противостоять, и вынужден был сбежать. Теперь в рудниковой долине гнездо культистов Белиара, почтенные магистры. Это угроза для всех жителей острова. А если бы не тот удар, что нанёс посланник Ксардаса, их было бы намного больше, они были бы готовы лучше, и, возможно, даже взяли бы под контроль всю рудниковую долину. И кто знает, что за демон бы вырвался на свободу, после того, как тысячи сектантов объединились бы с орками. О поставках руды пришлось бы забыть. Одни лишь маги воды не смогли бы сдержать эту заразу. Даже малый риск такого развития событий заставлял действовать, не теряя даже дня.

Он закончил свою пламенную речь, и вновь в храме воцарилась тишина, на этот раз ещё более напряжённая, полная невысказанных мыслей и тяжёлых предчувствий. Магистры совета молча смотрели на него, и в их взглядах уже не было прежней непримиримости — лишь глубокая, бездонная тревога за будущее их мира. Аргументы Мильтена, если и не убедили их, то по крайней мере были приняты с пониманием.

— Итог подведёт лишь Иннос, — прозвучал вердикт Пирокара, и его слова, холодные и тяжёлые, повисли в готовом воспламениться от напряжения воздухе храма. — Но прежде нам нужно лучше понять, с кем мы имеем дело. Какого круга ты успел достичь?

— Магистр… — Мильтен едва не сказал Ксардас, разрушив всю свою стройную историю, — Корристо говорил мне, что я уже достоин третьего круга.

Ультар и Серпентес обменялись красноречивыми взглядами. Он был невероятно молод для такого высокого уровня мастерства. Многие послушники были старше, но имели право использовать лишь свитки и простейшие руны первого круга.

— Очень хорошо, — произнёс Пирокар, и в его голосе зазвучали нотки холодного любопытства. — Продемонстрируй нам. Разожги огненный шар. Максимальной силы, на какую только способен.

Мильтен с недоумением оглядел богатое убранство храма.

— Прямо… прямо здесь, магистр?

— Именно здесь, — с лёгкой, хитрой улыбкой подтвердил Серпентес. — Под сенью Инноса. Его дом выдержит.

Мильтен кивнул, собрав волю в кулак. Его пальцы сомкнулись на знакомой руне. Он сконцентрировался, призывая огонь… и почувствовал неладное. Обычно послушная магия вдруг стала увёртливой и строптивой. Она изгибалась, выскальзывала из ментальной хватки, отказываясь формировать привычный сгусток плазмы. Вместо ровного шара перед ним закрутился беспорядочный, шипящий вихрь. Мильтен влил в заклинание больше силы, но это лишь усилило хаос. В груди застучало сердце, паника подступала к горлу.

Нет. Только не сейчас. Стиснув зубы, он сделал мощное волевое усилие, отсекая страх. И в голове сами собой родились слова молитвы, той самой, что он первой сегодня читал с Исгаротом. «Иннос, даруй силу своему слуге, да будет воля моя проводником Твоей воли…»

И случилось чудо. Сопротивление рухнуло. Бушующая энергия внезапно успокоилась и послушалась. Конструкция заклинания стабилизировалась, и перед ним возник идеально ровный, ослепительно яркий шар чистого пламени. Опасаясь повредить драгоценные реликвии, Мильтен сжал его до размеров крупного яблока, удерживая всю мощь в плотно сфокусированном ядре.

Серпентес одобрительно улыбнулся. Но Ультар, не дав перевести дух, скомандовал:

— Увеличь его! Вдвое!

Мильтен попытался… и вновь ощутил то же странное сопротивление. Его собственная магия словно бы не слушалась его, будто кто-то другой, невидимый, взял над ней контроль. Вспомнилось ощущение демонического присутствия в болотах, щупальца, сковывающие разум. Инстинктивно, не думая, он выстроил в уме тончайший, невидимый барьер — тот самый, что помог ему когда-то отгородиться от тлетворного влияния Белиара. Барьер отсек постороннее воздействие. И шар послушно вырос, удвоившись в размерах, его жар грел лицо, но оставался под полным контролем.

Ультар лишь едва заметно ухмыльнулся, удовлетворённо кивнув.

— Теперь, — голос Пирокара прозвучал как приговор, — сожми его. В точку. Доведи до аннигиляции. Не развей, а именно поглоти обратно.

Мильтен остолбенел. Он никогда не делал ничего подобного. Развеять силу — да. Но сконцентрировать и заставить исчезнуть, словно её и не было? Его ум лихорадочно работал. Он вспомнил принципы магии воды, которые слышал вскользь от Корристо, обрывки фраз, которые говорили Риордан и Мердарион, когда он обратился к ним за советом. «Всё это — лишь разные стороны одной силы, — пронеслось в голове. — Холод и огнь, расширение и сжатие…»

Рискуя всем, он мысленно пересобрал, развернув в противоположную сторону управляющий контур руны, обратив поток энергии вспять. Он не гасил пламя, а будто бы трансформировал руну огненного шара в заклятие ледяной глыбы, заставлял его схлопнуться, втянуться в самого себя, в ту самую точку, в разлом пространства, из которого появилась энергия.

Огненный шар дрогнул, сжался в ослепительно яркую искру и бесшумно исчез, оставив за собой лишь холодный воздух, которому Мильтен не дал сконцентрироваться в лёд, прекратив вливать силу.

В полной тишине Пирокар медленно, трижды хлопнул в ладоши. Звук был сухим и гулким.

— Скоро ты сможешь претендовать и на четвёртый круг, — произнёс Ультар, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдалённо напоминающее уважение. — Но не торопись. Сила, пришедшая слишком быстро, часто ослепляет. Серпентес же молча улыбался, хотя его улыбка не вызвала ничего, кроме беспокойства.

— Теперь, — Пирокар поднялся с трона, — произнеси клятву огня. Как при посвящении. Но на этот раз здесь, в святом месте, при новых живых свидетелях и под оком Инноса.

Мильтен опустился на колени перед алтарём, чувствуя на себе вес взглядов трёх едва ли не самых могущественных магов Миртаны. Он произнёс знакомые слова, но на этот раз они наполнились новым, глубочайшим смыслом, который он просто не мог понимать, когда произносил впервые.

— Я клянусь мощью богов и силой священного Огня, что дела мои и знания мои с этого дня и навеки будут едины с пламенем Инноса до тех пор, пока тело мое не вернется в чертоги Белиара и не угаснет огонь моей жизни.

Каждое слово отзывалась эхом в благословенных камнях алтаря, будто сам Иннос внимал его обещаниям. Закончив, он поднял глаза. Лица магистров были довольны.

— Отныне, — возвестил Пирокар, — ты будешь носить второе имя, данное тебе Советом. Сальварес, что значит «Спасшийся». Но мы разрешаем тебе сохранить и имя, данное при рождении.

— Мильтен Сальварес, — кивнул Серпентес. — Адепт Хоринисского монастыря. Размещайся среди братьев. Мастер Парлан поможет тебе с кельей, а мастер Горакс обеспечит всем необходимым. Ты вправе свободно ходить по обители.

— Как обустроишься, — добавил Пирокар, — спустись в подвал к алхимику Неорасу. Сообщи ему печальную весть о мастере Дамарке. Знаю, они активно переписывались. Думаю, вы найдете, что обсудить.

Новоиспечённый адепт Огня третьего круга Сальварес склонил голову в знак покорности и, получив кивок в ответ, развернулся и вышел из храма. Он шагал по цветущему двору, и лишь теперь до него стало доходить, по какой тонкой грани он только что прошёл. Он был принят. Он был жив. Но остались и тайны, что он не раскрыл, они отягощали его душу куда сильнее, чем любое испытание. Облегчение было иллюзорным, ничего ещё не было кончено, всё только начиналось.

Глава 17. Стальная длань Короны

Нет, храбрых не любит фортуна.

Она с ними только играет.

Удача опасней тайфуна,

Хлебнёшь через край — убивает.

Смолистый запах старого дерева, разлитого рома и солёного ветра — вот чем дышал бриг «Ведьма». Для её капитана, Грега, это был запах дома. Он стоял на корме, тяжёлыми, потрёпанными сапогами упершись в поскрипывающие доски, и с наслаждением тянул из потертой серебряной фляги. Не то дешёвое разбавленное не пойми чем пойло, что пила его команда, а выдержанный, крепкий ром с Архолоса. Настоящий.

Его взгляд блуждал по пустынному горизонту, но видел не серую хмарь над морем Миртаны, а совсем иные картины.

Воспоминания накатили, как волна во время шторма. Тёплое солнце Южных островов. Десятки, сотни парусов на горизонте! Тяжёлые, неповоротливые торговые коги, гружёные шелками, специями и вином с Южных островов. Быстрые курьерские шхуны, доставлявшие депеши с континента и городов Южного и Восточного архипелагов. И все они плыли в Хоринис или мимо него. Золотая жила, нескончаемый поток, где смелый и удачливый мог зачерпнуть полной горстью.

Он был тогда молод, зелён и полон дурацких романтичных идей о свободе и приключениях. Первая доля добычи, первые тяжёлые золотые монеты в кошеле… Как он их спустил в портовых тавернах Хориниса на ром и улыбки продажных красоток! Тогда это казалось раем.

Он был удачлив. Чертовски удачлив. Старый капитан Джонс заметил его и сделал своим боцманом после того, как предыдущему проломили голову абордажным крюком. А через год… Грег сжал флягу так, что металл прогнулся. Он вошёл в каюту спящего Джонса и перерезал ему глотку, как барану. Быстро, тихо, дрожа от ужаса и восторга. Мерзко? Да. Но он ни о чём не жалел. Такова была цена за капитанский мостик. И такова была цена беспечности прошлого капитана. Сам Грег никогда не оставлял дверь открытой, спал едва ли не с саблей в руках, и никогда не напивался до беспамятства.

И он стал самым молодым капитаном на всём Архипелаге. Неуловимый Грегори! О нём шептались в портах, его имя стало легендой среди отбросов и предостережением для купцов. А всё потому, что у него был козырь — тайная база. Бухта на восточном побережье Хориниса, укрытая со стороны моря частоколом острых, как бритвы, скал. Эта бухта помогла ему найти сторонников для бунта, она же стала затем его талисманом. Ни один капитан королевского флота в здравом уме не сунулся бы в это каменное месиво. Местные и вовсе шептались, что это место проклято богами, наказавшими зазнавшихся смертных, бросивших вызов морю. Бредовая сказка, но очень удобная. Грег не верил в сказки и за то судьба его вознаградила.

Но всё кончилось, когда орки оправились и пошли новой волной на королевство людей. Торговые пути опустели, будто их вымели метлой. Остались лишь жирные, но недоступные военные конвои с магической рудой — несколько кораблей, идущих в кильватерном строю. На такие без целой эскадры не позаришься. Изредка проскальзывали отчаянные одиночки или приходилось рисковать, совершая рейды к самому побережью Миртаны. Последняя добыча — шхуна «Магдалена», красота названия которой совсем не гармонировала с жалкой полугнилой обшивкой, которая и без помощи пиратов норовила развалиться. Да ещё и её сумасшедший капитан — а кто в здравом уме вообще пошёл бы в плавание через Миртанское море, славящееся своими быстрыми течениями, на такой развалюхе — пробил борт, поняв, что от морских разбойников ему не уйти. Они даже не успели взять добычу, сменив курс, когда корабль пошёл ко дну. Золотые дни пиратства миновали. Теперь в море хозяйничали новые игроки — уродливые орочьи галеры. Хлам, но хлам многочисленный, а орки не скупились на жизни гребцов, истощая их до седьмого пота. В итоге, в штиль от этих устаревших по любым меркам корыт не было спасенья, хотя при хорошем ветре можно было чувствовать себя в безопасности. Всё же под парусами бриг Грега был намного быстрее любой галеры, у которой парус был приделан лишь для виду.

— Чёртовы уроды, — хрипло пробурчал Грег, отрываясь от воспоминаний и делая ещё один глоток рома.

Но сейчас был шанс. Магический барьер над долиной рудников пал. Слухи об этом должны были уже дойти до материка. Они уже неплохо заработали на перевозке бандитов. Подумать только — несколько ящиков магической руды за совсем непыльную работёнку. Но это далеко не все богатства долины рудников. Значит, вскоре появятся и первые стервятники с континента, жаждущие поживиться на хаосе. Отчаянные купцы, искатели приключений, наёмники… Кто-то обязательно попробует прорваться на Хоринис.

И его надежды оправдались.

— Паруса на горизонте! — пронзительно крикнул юнга с мачты.

Грег вздрогнул, чуть не выронив флягу. Он рванулся к лееру, выхватывая из складок плаща потертую трофейную подзорную трубу.

— Где? Покажи!

— По правому борту, капитан! Один корабль! Большой транспортный галеон!

Сердце Грега заколотилось с новой силой. В окуляре он увидел его. Трёхмачтовое судно, с полными ветра парусами. Идёт без конвоя. Один. Наивные глупцы! Удача, наконец, повернулась к нему лицом!

— Все на места! — заорал он, и его хриплый рёв моментально взбодрил сонную команду. — Поднять все паруса! Курс на перехват! Готовиться к абордажу! Кто первый вскочит на его палубу — тому двойная доля!

«Ведьма» рванула вперёд, как голодная акула, почуявшая кровь. Грег уже мысленно подсчитывал добычу, представляя, как будет делить товары и золото. Он не заметил, как резко и профессионально легло на новый курс судно-жертва в последний момент. Не придал значения его слишком стройным и свежевыкрашенным бортам. Не увидел замаскированных до поры орудий на батарейной палубе.

Он не мог знать, что это была «Эсмеральда». Новейший корабль паладинов, несколько месяцев назад сошедший со стапелей Венгарда и получивший имя покойной королевы. Быстрый, манёвренный и до зубов вооружённый новейшими пушками, стреляющими на недостижимую для его старого брига дистанцию. У него вообще не было пушек, только баллисты, в которые в основном заряжали абордажные гарпуны.

Когда между кораблями осталось около ста метров, на «Эсмеральде» упали тряпки, прикрывавшие орудийные порты. Грег увидел ряд чёрных, бездушных жерл. Ему уже приходилось сталкиваться с пушками, но даже несколько штук на корабле считались невероятной роскошью. Такого просто не могло быть.

— Нет… — успел выдохнуть он и упал на палубу, закрывая руками голову.

Мир взорвался огнём и грохотом. Залп был ужасающе точным. Ядра не просто проломили борт «Ведьмы» — они разносили её в щепки. Каждое следующее ядро доделывало работу за предыдущими. Значительная часть попаданий была у самой ватерлинии, а часть била связанными между собой цепью ядрами и метила в паруса. Мачты с грохотом рухнули за борт, палуба вздыбилась и раскололась. Крики команды потонули в рёве разрываемой в клочья древесины.

Грег отлетел к противоположному борту накренившегося от ударов корабля, ударился головой и на мгновение потерял сознание. Очнулся он от ледяной солёной воды, заливающей горло. Он ухватился за обломок мачты, единственное, что ещё держалось на плаву поблизости. Его корабль, его дом, его легенда — исчезли. Ушли на дно за считанные минуты. Рядом плавала его треугольная шляпа, которую он инстинктивно схватил — это было, пожалуй, последнее, что напоминало о том, что он был капитаном.

А «Эсмеральда» лишь развернулась и, даже не замедляя хода, пошла своим курсом к Хоринису. Её капитан не собирался вступать в продолжительный бой, и даже не стал добивать или собирать выживших. Он просто ждал момента для идеального залпа. И дождался.

Дрейфуя на обломке по воле волн, капитан Грег, некогда неуловимый король Архипелага, хрипел и плевался солёной водой, проклиная всех демонов Белиара, пославших ему такой адский «подарочек». Кто-то из матросов схватился за тот же обломок, который держал Грега, и, кусок дерева стал погружаться, не выдерживая двоих. Недолго думая, Грег, вытянул из сапога нож, и вскоре, одним выжившим стало меньше, а течение дальше несло бывшего капитана к далеким берегам острова Хоринис. Почуяв кровь, к месту боя уже собирались морские хищники. Но Грег не собирался их ждать, взгромоздившись на обломок всем телом и начав грести и руками и ногами в нужном направлении. Возможно, когда-нибудь, тот прекрасный корабль ещё станет его. Время расставит всё на места.

* * *

За час до этого Лорд Хаген стоял на капитанском мостике «Эсмеральды», его могучие руки, привыкшие сжимать рукоять меча, лежали на полированных деревянных перилах, покоящихся на резных балясинах. Если бы не качка, то можно было подумать, что он не на корабле, а где-то на смотровой площадке дворца, возвышающегося на берегу. Впереди расстилалась бескрайняя свинцовая гладь Миртанского моря, а на горизонте уже угадывался сквозь туман тёмный, зубчатый силуэт острова Хоринис. Сердце старого воина сжималось от дурного предчувствия.

Его мысли были мрачны. Почему пал барьер? Магический купол над долиной рудников был величайшим достижением и одновременно величайшей ошибкой королевства. Инициатива этого безумного проекта всегда пахла серой. Он с самого начала не доверял тому выскочке Ксардасу, который так ловко убедил совет и короля в необходимости этой меры. Запереть самых отъявленных негодяев королевства в одной долине? Что могло пойти не так? Даже если бы барьер не вышел из-под контроля и не накрыл всю долину, отдавать шахты в руки отбросов было не лучшей затеей, ведь они могли выкинуть всё что угодно. Все понимали это, но только его бывший соратник, пусть и не бывший паладином, генерал Ли решился перечить королю. Ничего хорошего из этого не вышло. Хаген надеялся, что хотя бы часть обвинения против Ли сфабрикована, но не мог знать наверняка замешан ли тот был в убийстве королевы. Кому после такого вообще можно доверять? Некоторые, особо смелые придворные даже шептались, что король сам убил жену, когда застал её вместе с Ли. Но это уже были явные домыслы, порождённые воспалённым воображением скучавших по сплетням фрейлин. С другой стороны, бывает ли дым без огня? Силой воли, Хаген отогнал от себя эти мысли. Сейчас нужно было думать совсем о другом.

Результат непродуманных планов «учёных мужей» из магического крыла ордена Инноса был налицо. Экономия на содержании гарнизона, повышение мотивации к труду из-за невозможности получить еду, кроме как в обмен за руду. Все эти красивые выкладки пошли к Белиару в первое же мгновение, как только барьер накрыл всю долину. А ведь как красиво получилось! Хаген провёл много времени над картой и знал её практически наизусть. Все опорные точки, и замок почти в само центре. Даже не знающий так глубоко магию понимал, что с такой расстановкой опорных точек самым удобным местом для разворачивания магического барьера был центр долины, а вовсе не находящиеся у самых гор рудники. Была ли вообще ошибка в расчётах или какой-то якобы непредвиденный фактор? Он очень сомневался в этом, но мало кто разделал его скепсис. «После фокусировки в центре заклинание перенаправлялось в выбранную точку. Это стандартная процедура, позволяющая творящим не оказаться самим за барьером», — все как один, твердили маги огня. Большинство предпочитали не видеть явных нестыковок. И что теперь? Тишина. Никаких точных вестей, лишь ощущения чёртовых магов о какой-то тёмной силе. И однозначное заключение, что барьера больше нет. Хаген мысленно перебирал потенциальных виновников. Орки? Возможно. Они стали невероятно активны в последние годы. Но чтобы свалить творение лучших магов огня и воды? Сомнительно. Сами маги? Уже больше шансов, но они должны были бы предупредить заранее о такой попытке. Даже маги Аданоса держали связь со своими товарищами за барьером, не говоря уже о служителях Инноса. Все знали о готовящемся плане магов воды взорвать барьер, но они обязывались сообщить об этом минимум за месяц до такой попытки. Так что это отпадает. Культисты Белиара? Вот это было куда вероятнее.

Он вспомнил последнее совещание у Робара Второго. Бледный, болезненный от недосыпания уже немолодой монарх, окружённый придворными интриганами. И среди них — верховный маг Каррипто, сухой и надменный, как и все его собратья. Именно он обмолвился, что последнее донесение из-за барьера содержало тревожные намёки на активность некоего демонического культа среди каторжан. Если это так, то из долины уже хлынули толпы одурманенных фанатиков… Тогда его миссия превращается из военной экспедиции в инквизицию. Эту мысль Хаген ненавидел всей душой. Он был военачальником, солдатом, а не ищейкой-следопытом. Хватит с него тех далеких времён молодости, когда за каждым деревом мерещились повстанцы Огненной Бороды, который исказил саму суть учений Инноса, соблазнив людей запретными знаниями, раздающим руны направо и налево. Ещё эти друиды, которые организовывали тайные повстанческие лагеря в лесах, а затем приходилось проводить показательные казни всех, кто помогал им и снабжал продовольствием. Настоящий террор, ввергнувший Миртану на несколько лет в состояние гражданской войны… Нет, он не хотел быть причастным к выяснению отступников от веры. Среди них всегда находились упрямые старики, женщины, и даже дети. А ведь щадить их было нельзя… В вопросах культистов придётся довериться местным магам из монастыря Инноса и тем магам, что выберутся из рудниковой долины. А все они, даже те, кто сидел за барьером, судя по последним донесениям, лишь упивались своим величием за высокими стенами, попивая вино и читая трактаты, пока королевство трещало по швам. Да, он, как и многие паладины, недолюбливал магов. Слишком много власти, слишком мало ответственности. А ведь всё это было их виной, по крайней мере, их собратьев, чтоб их Иннос покарал, особенно Ксардаса, который так удобно пропал под барьером на целых десять лет!

Его мрачные раздумья прервал отрывистый крик дозорного с марса:

— Корабль по левому борту!

Через мгновение на мостик выбежал молодой паладин Андре, помощник капитана «Эсмеральды», а по факту настоящий капитан. Капитаном был лорд Лотар, который ни на йоту не разбирался в морском деле, но зато знал наизусть кодекс и был родом из нужной семьи. Ну, и в целом он с осадной артиллерией неплохо управлялся, за что его и назначили на этот корабль, оборудованный по последнему слову техники — пушками, железо каждой из которых могло пойти на несколько комплектов тяжелых доспехов. Не доспехов паладина, конечно, но для гвардейцев вполне пригодных. Но Лотар даже не появлялся на мостике, поэтому, все знали, что именно приказам его первого помощника, штурмана Андре, на корабле нужно следовать. Хаген сдержанно кивнул. Он был главой экспедиции, но на море слово капитана — закон. И он, Хаген, сухопутный волк, в морских делах тоже предпочитал доверять профессионалам.

— Неопознанное судно, лорд Хаген, — доложил Андре, его взгляд был сосредоточенным и цепким. — Люди, не орки.

Хаген лишь хмыкнул. Он вспомнил, как Андре приказал зачехлить пушки, замаскировав их под грузовые лебёдки. Мол, это собьёт с толку орков и позволит застать их врасплох. Хаген тогда счёл это несусветной глупостью — прятать свою главную мощь. Но не стал вмешиваться.

— Держим курс, — спокойно скомандовал Андре. — Пусть подойдут ближе. Возможно, это союзники. Выжившие с Восточного архипелага или курьер с Хориниса. Но нам лучше не выдавать себя раньше времени, — с этими словами Андре накинул плащ, а оруженосец помог и лорду Хагену облачиться в скрывающую сверкающие доспехи серую мешковатую мантию. Теперь любопытные не смогли бы понять, кто стоит на мостике.

— Рыцарям покинуть палубу! — отдал ещё одну команду Андре.

А вскоре в подзорную трубу стало видно всё. Лица на палубе чужого брига. Грубые, обветренные. Абордажные крюки, обнажённое оружие. И ухмылки. Разбойников, уже предвкушающих лёгкую добычу.

— Пираты, — констатировал Андре, и в его голосе не было ни страха, ни удивления. — Приготовиться к залпу! — дежуривший рядом вестовой без подсказок ринулся передавать приказания на нижнюю палубу, где Лотар и его пушкари, наверняка уже засиделся в предвкушении возможной мишени. План на этот случай отрабатывался давно, и все сейчас понимали происходящее без лишних пояснений.

Через какое-то время, когда дистанция стала подходящей, последовала ещё одна команда.

— Лево на борт! — стоявший неподалёку рулевой, тут же начал вращать неповоротливое колесо руля.

«Эсмеральда» вдруг резко рванулась в сторону, будто её кто-то дёрнул за ниточку. Маневр был выполнен с ювелирной точностью, как на учениях. Теперь к шедшим до этого наперерез пиратам был обращён не нос корабля, а весь его длинный, грозный борт. До противника было каких-то метров сто.

— Залп! — скомандовал Андре, и его голос прозвучал оглушительно громко на внезапно наступившей тишине. Команда была тут же передана вниз.

Чехлы с орудийных портов рухнули. Грохот залпа потряс «Эсмеральду» до самого киля. Даже Хаген, привыкший к грохоту сражений, был впечатлён. До этого он видел корабль в деле лишь со стороны, когда его показывали королю, и он показательно потопил в бухте несколько старых развалин, проходя между ними на полном ходу. Но тем посудинам хватило бы и удара ногой, чтобы потонуть, а сейчас им противостоял вполне добротный бриг, явно вышедший победителем из множества битв. Но для Эсмеральды разница оказалась не велика. Это был не хаотичный обстрел, а точная, выверенная работа. Ядра и книппели одно за другим врезались в пиратский бриг, превращая его в щепу за считанные минуты. Всё было кончено, едва успев начаться.

Хаген молча наблюдал, как последниеобломки вражеского судна уходят под воду. Внутри него боролись чувства. Безжалостная эффективность капитана Андре вызывала у старого воина неподдельное восхищение. Этот юнец знал своё дело. Ещё пригодится, — мысленно отметил Хаген, — вместе с чопорным Лотаром они наведут порядок где угодно.

— Хорошая работа, — произнёс он вслух, обращаясь к Андре, его голос был ровным и суровым. — Возвращайтесь к маршруту. Мы спешим.

Вскоре «Эсмеральда» входила в гавань Хориниса. Хаген, стоя на носу, смотрел на открывающуюся картину, и его сердце сжималось ещё сильнее. Он помнил этот порт годы назад — шумный, полный жизни, с десятками кораблей у причалов, запахами пряностей и свежего дерева с работающих верфей. Теперь же перед ним предстало унылое зрелище. Полупустые причалы, несколько потрёпанных рыбацких лодок да пара небольших торговых шхун. Даже крыши домов казались какими-то выцветшими, будто город медленно угасал. Или это он просто стал слишком стар, и трава в молодости действительно была зеленее?

Нет. Он видел это и в лицах людей, столпившихся на набережной. Угрюмые, озабоченные, потухшие взгляды. Все они ощущали развал, всю тяжесть потерь и неудач королевства. Все знали, к чему привела неуёмная страсть к завоеваниям герцога Георга, ставшего перед смертью королём Робаром Первым, и продолжение экспансии его сыном Робаром Вторым. Они разворошили осиное, а точнее орочье гнездо, считая, что могут с ним совладать. И поначалу казалось, что смогут. Нордмар уже почти весь был под властью людей, на Восточных островах с помощью подкреплений, прибывавших с континента, истребили местные племена орков почти под корень. Варрант был блестяще завоёван чуть ли не одним точным конным марш-броском к столице, после чего признал вассалитет. Но затем, что-то надломилось в этой военной машине, или же орки, оказавшиеся тяжёлыми на подъём, осознали экзистенциальную угрозу и объединились, выступив впервые за десятилетия единым фронтом, проломившим уверенность людей в превосходстве. Человеческое королевство, бывшее на деле уже настоящей империей, состоявшей из разношёрстных колоний, стало слишком неповоротливо. В то время как орки скреплялись под гнётом общего врага, люди расслаблялись, веря в свою неуязвимость. И тогда, в злополучном морском сражении у Восточного архипелага, проиграли. Разгромно, позорно, совершенно неожиданно. Тогда они во время затяжного штиля попали в ловушку — то, чего от орков никто не ожидал. Потеряли почти весь военный флот и остались с голым задом против орочьих галер — отсталых, непригодных для длинного плавания, но многочисленных и легко восполняемых. Торговля оказалась нарушена, колонии захвачены, а будущее теперь виделось в мрачных тонах. Эпоха экспансии была окончена, а вместе с ней начали множиться и мысли выживших вассалов о сепаратизме. И сейчас, задачей лорда Хагена было во что бы то ни стало обратить вспять этот процесс, не дать отколоться жемчужине королевства — Хоринису.

Порт был глубок, и корабль подошёл прямо к причалу. Хаген вышел, чтобы обратиться к своим подчинённым. Лучшим представителям военных Миртаны. Король дал ему карт-бланш выбирать любых бойцов в эту экспедицию, но только сотню рыцарей. Впрочем, кроме них были и другие неплохие воины, оруженосцы и просто солдаты. Они не могли противостоять оркам в прямом бою, но без них невозможна была полноценная армия. Корабль был загружен людьми под завязку, из-за этого был риск даже остаться без нужного фуража по прибытии, если дела в Хоринисе совсем плохи. Паладины выстроились на палубе — сто человек в сияющих латах. Матросы продолжали возиться со снастями, но они были лишь фоном. Главная сила, его стальная длань, была перед ним.

— Слуги Инноса! Паладины Короля! Гордость Миртаны! — его голос, привыкший командовать на поле боя, гремел над притихшей набережной, заставляя местных жителей вздрагивать. — Мы прибыли, чтобы навести порядок! Мы покажем силу и мощь королевства! Мы — свет Инноса на этой земле, опора государства и пример для всех людей! Среди нас нет места гулякам и лентяям! Нас привёл сюда долг! И мы выполним его любой ценой!

Он обвёл их суровым взглядом, встречая каждую пару глаз.

— Помните: отныне мы — власть! Но власть — это в первую очередь ответственность! И власть должна быть примером! Мы сделаем так, что этот город снова расцветёт! Поставки руды будут возобновлены, и они станут нашей главной опорой, которая приведёт к победе над сгущающимся мраком! За Инноса! За Короля! За Миртану!

— За Инноса! За Короля! За Миртану! — ответный рёв больше чем сотни глоток оглушал, ведь его поддержали и простые солдаты. Девиз паладинов прокатился по порту, заставляя содрогнуться даже самые чёрствые сердца.

Как только швартовка была окончена, рыцари и простые воины, кроме группы дежурных, стройным рядом спустились на берег. Стальной кулак Короны вцепился в горло загнивающего Хориниса.

* * *

Спустя сутки, проведенные в Хоринисе, лорд Хаген чувствовал себя так, будто провёл неделю в осаде. Голова гудела от усталости и бесконечных докладов, глаза сами слипались, но тело, привыкшее к лишениям, держалось на честном слове и на горьком, терпком зелье, которое ему вручил перед отправкой придворный алхимик. Алхимия — единственная полезная, как военачальник всегда считал, отрасль магических знаний. Всё остальное — фокусы, пригодные лишь пугать оборванцев. Как показала практика, даже магию вполне неплохо могут заменить пушки. У него были основания так считать, ведь его магические доспехи могли бы сдержать даже огненный шторм, пусть и очень недолго. Но вряд ли бы сдержали всего одно пушечное ядро. В то же время мало какой маг мог уклониться даже от простой стрелы, а пока он творит заклинание в бою, таких стрел в него могли прилететь десятки. Разве что магистры чего-то стоили, но они-то как раз обычно отсиживались за стенами монастырей или замков. Когда-то Хаген предлагал создать крыло боевых магов, которые бы носили хотя бы подобие рыцарской брони, но это предложение потонуло под тяжестью дворцовых интриг.

После осмотра города Хаген провёл большую часть времени в бывшем банкетном зале ратуши, превращённом им в штаб. В центре, сдвинутые к стене, пылились столики для угощений, ныне заполненные какими-то второстепенными донесениями. А посреди комнаты теперь стоял простой, грубый дубовый штабной стол, заваленный картами и донесениями. Его притащили прямо из казарм. Стулья убрали. Все, кто приходил с докладом — от капитанов до гонцов — стояли. Так экономилось время, и подчёркивался их статус просителей, а не советников.

Мысли о местной власти вызывали у него тошнотворную горечь. Мэр… одно упоминание этого толстого, напомаженного дегенерата, получившего должность явно не за ум, заставляло Хагена сжимать кулаки. Человек, щеголяющий в столичных шелках, когда его город медленно умирает! Порт — основа благополучия Хориниса! — превратился в гнездо нищеты и болезней, а верхний район отгородился ещё одной стеной, создав свой уютный мирок. Хаген был уверен: стоило лишь копнуть поглубже — и мэра можно было бы упечь в те самые рудники, которые он так бестолково пытался контролировать. Но не сейчас. Сейчас даже эти ничтожества могли пригодиться для черновой работы. Пока что он ограничился домашним арестом для всего горсовета. Им было над чем поразмыслить. В конце концов, если они ни на что не сгодятся, то хотя бы послужат источником денег. Если потребуется, он оберет их до нитки, но снарядит гарнизон всем необходимым и расширит его до того минимума, который был совершенно необходим, но не был обеспечен экономными градоуправителями, привыкшими к спокойствию. Не удивительно, что банды каторжников терроризировали окрестности практически беспрепятственно. Но скоро этому придёт конец, окончательный и бесповоротный.

Лорд Андре тоже справлялся блестяще. Он взялся за местное ополчение, и Хаген, наблюдая за его методами, был впечатлён, хотя внешне этого не показывал. Такого беспорядка, что творился в местных казармах, он не видел со времён своей юности, когда будущий король Георг-Робар только объединял раздробленные земли. Оборванцы, едва умеющие держать меч, с прогнившей дисциплиной. Андре навёл там железный порядок, поставив своих людей из экипажа «Эсмеральды» инструкторами, оставив только несколько толковых местных при делах. Лотар энергично взялся наводить порядок в нижнем городе, решив что его личное присутствие на площади у ворот будет лучшим источником безопасности. Глупая трата сил, но Хаген не препятствовал. В конце концов, зато теперь ему не приходилось препираться с твердолобым аристократом, который уважал только прямолинейные методы. Надо признать, что судя по донесениям, присутствие Лотара на площади, действительно, приструнило горожан. Его сияющие доспехи высшего члена ордена говорили сами за себя, его обходили стороной, косились с опаской и уважением. Пожалуй, эта площадь стала самым безопасным островком стабильности в городе. Поток каторжников, которые едва ли не беспрепятственно до этого входили в город через центральные ворота, угас моментально. Но Лотар был один, а площадей и улиц, требующих присмотра — десятки. Корабль теперь стоял в порту с минимальной вахтой — несколько паладинов и матросов, достаточно, чтобы никто не позарился на королевское судно. Для надёжности, рядом с кораблём также проводили тренировки личного состава, оставив казармы целиком для новобранцев. Но даже так, Хагену всё равно катастрофически не хватало надёжных людей. Сотня паладинов буквально растворилась в городе и его окрестностях.

Доклады, поступавшие на его стол, рисовали мрачную картину. Город был в панике. Несколько торговых шхун, стоявших в порту, бежали, едва паладины сошли на берег. Слух о потоплении пиратского корабля обернулся неожиданной стороной: люди решили, что начинается большая война, и бросились спасаться, пока путь свободен. Некоторые отдавали последнее, лишь бы уплыть на континент. К счастью, бежать было больше не на чем, и строгие запреты пока не понадобились.

Хаген был вынужден растянуть свои немногочисленные силы. Отряд под командованием лорда Гаронда — одного из его самых надёжных офицеров — уже активно готовился к выступлению в долину рудников. Он назначил его капитаном авангардного корпуса, и с ним уходила почти треть всех паладинов. Ещё четверть держала город в ежовых рукавицах. Оставшиеся, усиленные самыми боеспособными ополченцами, были брошены на прочёсывание окрестностей, чтобы отловить беглых каторжников, парализовавших подвоз провизии. Безобразие! — мысленно рычал Хаген. — За одно это можно было повесить всех местных управителей! Его сдерживало только данное себе слово не казнить без крайней необходимости. Пока что.

Он потёр переносицу, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Ему отчаянно хотелось спать, но сегодня предстояла ещё одна неприятная обязанность — встреча с делегацией магов огня. Они осмелились потребовать его присутствия в монастыре! Вероятно, они воображали, что мир всё ещё крутится вокруг них. Эта дерзость показывала, насколько они оторваны от реальности. Даже если бы это было уместно, у него не было ни времени, ни возможности тащиться через пол-острова пешком. Уж точно не в первые дни по прибытию. Проклятый Хоринис! Отсутствие лошадей, которые не выносили примеси магической руды в воде местных рек, било по мобильности его конных рыцарей сильнее любого врага. Он отправил бывшего в Хоринисе мага обратно в монастырь с требованием прислать подкрепление для похода в долину рудников. И теперь ждал их прибытия.

Размышления прервал тихий, но чёткий голос адъютанта, молодого паладина у входа:

— Лорд Хаген, прибыл маг огня.

Хаген медленно поднял голову.

— Маг? Один? — голос Хагена прозвучал как скрежет камня. Он с трудом верил своим ушам. Вместо делегации — один посыльный. Это было уже откровенным издевательством.

Адъютант кивнул, и в проёме двери появилась фигура в красной мантии. Хаген, ожидавший увидеть старого, надменного мага, с удивлением отметил, что тот был молод. Очень молод для служителя Инноса — лет тридцать, не больше. Для мага это был почти юнец. Даже маги второго круга, чьи волосы еще не поседели, были редкостью. Большинство таких талантов участвовали в построении барьера.

— Лорд Хаген, — молодой человек склонил голову в почтительном, но не рабском поклоне. Его голос был ровным, без подобострастия. — Я прибыл по велению совета монастыря, дабы…

— Имя, круг и цель, — резко оборвал его Хаген, экономя секунды. Любезности он мог позволить себе в королевском дворце, но не здесь, в своём походном штабе. Маг был слегка выбит из колеи этим наскоком и посмотрел на Хагена с некоторым удивлением, но быстро собрался.

— Маг третьего круга Мильтен Сальварес. Направлен в ваше распоряжение в качестве помощника и проводника, — последовал чёткий ответ.

Хаген откинулся на спинку своего единственного стула, смотря на мага с нескрываемым изумлением.

— Третий круг? — переспросил он, брови поползли вверх. — В твои-то годы? Я ослышался?

— Нет, лорд. Меня обучал магистр Корристо. В Долине Рудников. За барьером, — пояснил Мильтен, и в его глазах мелькнула тень боли при упоминании имени наставника. — Моё звание было проверено и подтверждено магистрами монастыря вчера. Оснований для пересмотра они не нашли.

В голове Хагена мгновенно сложилась картинка.

— Значит, ты бывший каторжник, — произнёс он без обиняков, впиваясь в юношу тяжёлым, испытующим взглядом, который заставлял трепетать даже закалённых воинов.

Но Мильтен выдержал этот взгляд, не отводя глаз.

— Я не нарушал законов Миртаны, лорд. Моё единственное «преступление» — попытка предотвратить создание магического барьера, который, как мы видим, обернулся катастрофой. Все обвинения с меня были сняты, а магистр Корристо, признав мои способности и чистоту помыслов, взял в ученики. Годы изоляции я ни на что не отвлекаясь посвятил изучению магии, что и позволило достичь третьего круга.

Он слегка приукрасил и переиначил историю, но в основе его слова были правдой. И Хаген, с его обострённым чувством лжи, почувствовал, что собеседник не врёт. Его интерес, против воли, рос. Этот юнец не был трусом, да и на поприще магии явно подавал надежды.

— Ещё один вопрос, — старый воин скрестил руки на груди. — Мне уже доложили, что все маги огня в долине погибли, почему жив ты?

Мильтен сглотнул, и его лицо на мгновение исказила гримаса отвращения.

— Потому что меня не было в замке, когда на магов подло напали люди рудного барона. Всё, что я смог сделать потом… это предать огню их тела, брошенные на поругание, — его голос дрогнул, и он сделал паузу, чтобы взять себя в руки. Воспоминание о том, как он тащил окоченевшие, полуразложившиеся трупы, было свежо и мучительно. И столько раз за последние дни его заставляли об этом вспоминать.

Хаген кивнул, удовлетворённый ответом. Искренняя боль была лучшим доказательством правды. Он перевёл разговор в практическое русло.

— Объясни тогда, мастер Сальварес, почему совет монастыря прислал тебя одного? Где требуемая помощь? Где подкрепление? Кто будет благословлять нам оружие?

— Я не могу судить о решениях магистров, милорд, — дипломатично ответил Мильтен. — Я лишь исполняю приказ. Возможно, у них есть причины полагать, что монастырь и его ценности нуждаются в защите, и они не могут рисковать своими людьми. Мне выдали флакон слёз Инноса, из которых можно навести святую воду для благословления оружия. Этого хватит на тысячу клинков, не меньше. Также я владею азами алхимии. А ещё магистр Пирокар передал Вам письмо, — Мильтен отдал конверт, но Хаген отложил его в стопку на столе, даже не открыв. Ему и так уже было всё ясно.

Хаген едва сдержал грубую усмешку. Вот оно что. Они показали ему фигу, прислав одного зелёного юнца, но при этом достаточно титулованного и способного. Прикрылись лишним, не своим, и под благовидным предлогом избавились и от него, и от требований надоедающих паладинов. Выдали ему суррогат для благословений. Тьфу… Теперь он не мог сказать, что маги отказались помочь. Очень ловко. Ладно, подумал он, изучая молодое, но твёрдое лицо мага, посмотрим, на что ты годишься.

— Хорошо, маг Мильтен, — сказал он вслух, поднимаясь со стула. — Ты теперь служишь мне. Твои знания долины, эликсиры и… скромные таланты могут пригодиться. Адъютант!

На зов тут же появился молодой паладин. — Проводи мага к капитану авангарда лорду Гаронду. Передай также моё распоряжение, что маг Мильтен поступает под его начало и будет выступать с его отрядом в роли проводника и для обеспечения магической поддержки. Пусть готовятся к выступлению завтра же на рассвете.

Мильтен кивнул и, ещё раз коротко склонив голову перед Хагеном, развернулся и вышел вслед за адъютантом.

Хаген проводил его взглядом. Один маг вместо нормальной поддержки. Ничего, он и не рассчитывал на них. Он всегда полагался только на сталь и волю своих солдат. А этот юнец… посмотрим. Возможно, и пригодится. А если нет… что ж, на войне есть своя статистика потерь.

Глава 18. Воспоминания в пути

Что может лучше быть дороги

Чтоб в голове всё прояснить?

Шагай вперед, оставь тревоги

И сможешь мысли подчинить.

Они шли весь день. И даже в сумерках марш не прекращался. Не то что люди — даже похожие на гору мышц волы в упряжках совсем выбились из сил. Доклад Мильтена о ситуации с культистами в долине рудников имел эффект разорвавшейся бомбы, и капитан авангарда паладинов хотел во что бы то ни стало захватить замок Старого лагеря раньше сектантов. Лорд Гаронд приказал не терять ни минуты, и все, кто всё ещё сохранял способность соображать, были с ним согласны.

Марш был беспрецедентным, авантюрным до безумия и нарушал все мыслимые правила военного искусства. Ведь уставшие бойцы не могли быть эффективны. Но план предусматривал первый привал лишь у площади обмена, почти в сорока милях пути от города, если идти широкими дорогами. По донесениям, там пока сохранялась относительная стабильность. Условия были безвыходными: успеть — или проиграть, даже не успев оказать достойного сопротивления.

Начинать поход со штурма собственного замка было бы безумием. Тем более информации, кто контролирует его сейчас, не было. Разведчики сообщили, что Старый лагерь занят каким-то отрядом, но внутрь попасть им не удалось. И эта сводка уже неделю как устарела.

Даже Мильтену, несшему лишь лёгкую сумку и облачённому в мантию мага, которая была намного легче даже доспехов ополченца, не говоря уже про рыцарей, пришлось нелегко: мозоли на ногах, ноющие суставы и шея, затекшая от бесконечного пути по пересечённой местности. Конечно, в основном они шли по дорогам, но и дороги эти ровными не назовёшь. Где-то в хвосте, всё больше растягиваясь и отставая, медленно тянулась колонна с новыми каторжниками — точнее, со старыми, которых вновь отловили патрули и теперь гнали обратно в колонию как рабочую силу. Их охраной занимались дополнительные силы, большая часть из которых потом должна вернуться в город.

Совещания, военные советы, диспуты, стратегические планы — так себе до этого представлял военную науку Мильтен. Но реальность оказалась иной: короткие приказы, быстрые доклады, минимум разведданных. Ничего больше паладины позволить себе не могли. Сам маг сначала занимался благословением оружия воинов, готовящихся к походу, а затем, едва рассвело, его разбудили. Он, не до конца проснувшись, выдвинулся из Хориниса в сторону рудниковой долины.

Кое-какие слухи Мильтен всё же успел услышать. Когда самый современный и невероятно вооружённый корабль пристал в порту Хориниса, его ждал торжественный приём, насколько это вообще возможно, в случае когда о почетных гостях из столицы узнают лишь, завидев парус на горизонте. «Лучшие» люди города встречали лорда Хагена и других паладинов с почестями, но в ответ получили лишь строгие пренебрежительные взгляды, а мэра и вовсе арестовали прямо в порту. Говорят, Хагену не понравилось, как выглядит город.

Приход подкреплений с континента был ожидаем, хоть корабль и обогнал вести о нём, прибыв всего через каких-то жалких пять дней. Учитывая творящийся вокруг бедлам, конечно, никто не озаботился ремонтом фасадов в порту, выносом мусора и прочими украшательствами, какие обычно наводят в ожидании высокого начальства. Небольшие суда три дня шли до континента, и новости о падении барьера за это время по ожиданиям едва должны были дойти до короля, не говоря уже о столь быстрой реакции.

Впрочем, Мильтен не сомневался, что падение барьера засекли маги — ему даже не требовалось у кого-то это уточнять. Вместо этого он при случае расспрашивал паладинов и их оруженосцев о происходящем на континенте и в других частях королевства. Пока за Миртанским морем было достаточно спокойно, если не считать стычек с орками в Нордмаре. Но напряжение росло, и люди говорили о будущем неохотно. Чуть легче было разговорить угрюмых вояк на темы, касающиеся их искусства. Поведали молодому магу, например, немало о корабле Эсмеральда, флагмане королевского флота. Это был просто замечательный корабль, но, к сожалению, единственный оставшийся военный корабль такого класса. Остальные погибли на Восточном архипелаге, не справившись с задачей переломить хребет орочей орде.

Впрочем, военный галеон был весьма быстр и невероятно вооружён, поэтому мог позволить себе ходить без эскадры. Единственной слабостью этого чуда техники было то, что пушкарское дело было развито слабо: разрывные боезапасы изготавливались вручную, а стрелять отлитыми из ржавого металлолома ядрами было неэффективно, особенно учитывая низкую точность орудий. Куда этим поделкам до огненных шаров магов огня, которые от орочей ладьи могли оставить лишь пылающие головешки, если там не оказывался шаман, способный отвести удар в сторону или усмирить прожорливое магическое пламя, которое водой далеко не сразу затушишь!

На Эсмеральде паруса и палуба были обработаны той же пропиткой, что и мантии магов огня, в результате чего практически не горели. Но столь дорогую обработку не мог позволить себе практически никто, и потому огненный шар всё ещё оставался лучшим оружием против флота в мире Моргарда. Из-за такой разницы в поражающей силе пушки, слабо способные воспламенять корабли и больше подходящие для разнесения их в щепки, не получили широкого распространения, и технический прогресс в их развитии шёл медленно.

Никто в Миртане не мог знать, что они теряют, пренебрегая совершенствованием артиллерии! Мильтену тоже это было неизвестно, хотя он был весьма прогрессивен, и высоко ценил возможности алхимического огня в различных формах, в том числе внутри бомб. Пушки, которыми была в достатке снабжена Эсмеральда, позволяли кораблю обходиться без штатных магов огня, что было важно для престижа паладинов, владеющих рунной магией весьма посредственно.

В обучение рыцарей Инноса почти не входило развитие внутреннего магического резерва: они могли освоить лишь слабые руны света и заживления ран, и то, в основном полагаясь на молитвы как поддержку их слабых дарований. Раньше Мильтен не понимал, как молитва может помочь творить магию, но, покинув барьер и соприкоснувшись с настоящими алтарями, осознал скрытую доселе божественную мощь. Среди воинов порой находились особые таланты, но иерархия в Миртане была такова, что таких обычно отправляли на переобучение к магам огня, где они становились членами иной ветви ордена Инноса. Почему так? Скорее всего, никто из лордов, да и сам король, не желали иметь под боком бронированные магической сталью живые орудия для убийства, раскладывающиеся огненными шарами или способные вызвать настоящий шторм.

Маги имели большую уязвимость — слабую защиту в ближнем бою и от стрел, тогда как паладины были этого недостатка лишены. Но при встрече с огненным шаром превращались в запечённый в собственном панцире стейк. Баланс сил был ясен: никто не мог однозначно взять верх. Король лавировал между ветвями ордена Инноса, умело используя их в государственных интересах. Почему маги сами не надевали броню, наплевав на запреты? Теоретически могли, но мантии магов лучше подходили для колдовства, были устойчивы к высоким температурам и не давали перегреться и загореться. Опыт ношения тяжёлой брони у большинства магов, кроме небольшого процента бывших паладинов, отсутствовал. Чтобы концепция боевого мага-универсала воплотилась, нужно было переосмыслить многое в подготовке членов ордена, разработать новые виды удобного снаряжения, сочетая доспехи с мантиями магов и сохраняя их лучшие свойства. Эти реформы мог инициировать лишь король при полной поддержке глав обоих ветвей ордена. Главным аргументом против этого было, что маги огня по доктрине были мирным крылом ордена, ориентированным на молитвы, исследования и помощь верующим. Тяжёлое военное снаряжение не очень сочеталось с этой миссией.

Уже не первый год прошёл со времени легендарной битвы у Восточного архипелага, после которой Миртана почти лишилась флота и ряда колоний. Второй по значимости торговый остров после Хориниса, Архолос, бывший связующим звеном в морском торговом пути на восток, потерял своё значение, находясь теперь почти под полным контролем орков. Сам Архолос представлял лишь тень былого величия и был почти полностью оккупирован. Ходили слухи, что кто-то из местных лордов присягнул вождю орков и заключил с ним мир. Безумие, в которое мало кто верил, но на эту тему судачили во многих трактирах. Ведь если орки договороспособны, может, удастся избежать войны, найти разумный компромисс? Откупиться? Пожертвовать частью земель? Такие мысли нещадно выкорчёвывались, а идеологи подобного толка до недавнего времени пополняли ряды каторжан. Теперь же отработанная карающая машина, снабжавшая армию магической рудой за счёт устранения несогласных, была уничтожена. И это само по себе было изрядной угрозой.

Если бы король дал слабину, это означало бы конец и падение Миртаны под натиском орков и внутренних противоречий всего за несколько месяцев. Именно поэтому необходимо было немедленно восстановить контроль над рудной долиной и железной рукой взять под контроль Хоринис — город и весь остров. Об этом единодушно говорили все воины, прибывшие с лордом Хагеном. Казалось, они полностью доверяли своему лидеру и не сомневались в его решениях. Возможно, для них он был даже большим авторитетом, чем сам король. Впрочем, генерала Ли тоже любили и превозносили, и где он оказался?

В соответствии с этим льготы вольного города Хориниса были отменены, мэр отстранён, а лорд Хаген — лучший стратег, не раз проявивший себя в битвах с орками и мятежниками — взял управление под личный контроль, объявил мобилизацию и военное положение.

Мильтен, помнящий город десятилетней давности, едва мог его узнать. Причины — не только покосившиеся фасады и крысы на грязных улицах, но и война, нарушившая торговые маршруты. Явившись в город, когда его отправили на помощь готовящейся экспедиции к паладинам, Мильтен был вынужден пройти через весь средний квартал, он видел полупустые торговые ряды, которые раньше ломились от различных товаров со всех концов света. Он видел гостиницу, ставни на окнах которой покосились, давно требуя ремонта. И, наконец, он заглянул в лавку своего воспитателя — мастера Боспера. Дом, который когда-то приютил его, хоть и не пришёл в упадок, но выглядел хуже, чем в былые дни. Луки на полках пылились, давно не находя покупателя. Впрочем, количество охотничьих трофеев на стенах изрядно выросло — видимо, ученики старого мастера неплохо преуспевали в охоте. Мага на входе встретил хмурый взгляд седого старика, щурящегося подслеповатыми глазами, и явно недоумевавшего о причинах визита мага. Молчание затянулось, и, Мильтен понял, что Боспер совершенно не узнаёт его. Не желая ворошить былое, он развернулся и вышел, так и не сказав ни слова, и услышав за спиной лишь облегчённый выдох мастера, который, похоже, не очень был рад посетителю красноризцу. Помнится, он всегда больше почитал Аданоса, считая его последователей ближе к людям, а доктрину умеренности и равновесия более правильной, чем стремление последователей Инноса выжечь инакомыслие.

Несмотря на явные сложности, Хоринис всё ещё держался, а начавшие активно действовать паладины явно способствовали наведению порядка. Тысячи каторжников бежали, а новые патрули отлавливали их всюду, убивая или заставляя сдаваться. Хаос первых дней был взят под контроль, самые ловкие бандиты скрылись в лесах и дальних схронах, затаившись. Лишь один явный оплот бывших каторжников остался — поместье лендлорда Онара. Никогда он не был настоящим лордом, но был ловким дельцом и отличным организатором. За годы он обогатился, поставляя в обход норм припасы рудным баронам, и почти все фермеры острова были ему должны — отдавали львиную долю урожая или становились батраками.

Деньги у Онара были — контрабанда магической руды была прибыльным бизнесом, но важнее было продовольствие — стратегический товар в условиях возможной войны. Осознав, что толпа каторжников сметёт его бизнес, Онар сыграл на опережение. Не дожидаясь ополченцев, которые в первые дни сели в оборону, боясь не дожить до прихода королевских войск с континента, он нанял отряд наёмников. Точнее, в несколько раз расширил существующий, ведь у него уже был десяток прикормленных головорезов.

Когда из долины вышла армия под руководством генерала Ли и магов воды, Онар не растерялся и предложил взаимовыгодное сотрудничество. Те, кто соглашались служить ему, получали провизию и жалование, и им нужно было лишь следить, чтобы никто не беспокоил крестьян на его территориях — ни каторжники, ни дикие хищники, ни сборщики налогов.

Так Онар стал фактически мятежником и сепаратистом, но избежал принудительного изъятия запасов. И даже получил в распоряжение небольшую армию под управлением опытного военачальника. Не все сторонники Ли приняли это предложение, предпочтя покинуть Хоринис собственными силами. Но сам Ли согласился, увидев шанс остаться в большой игре и сохранить преданных воинов. Другого способа обеспечить их продовольствием, не прибегая к грабежам, не было. Также как и не было способа без кровопролития и осады города добраться до порта Хориниса, чтобы сесть на корабль и покинуть остров. Несмотря на нелюбовь к королю, Ли оставался патриотом, если не Миртаны, то человечества в целом. Даже маги воды видели это и обещали посодействовать в его помиловании.

Поэтому, несмотря на желание отомстить королю, идти на открытый мятеж при угрозе орочьего вторжения он не стал. Затаился, ожидая следующий ход королевских миньонов и готовясь, в случае чего, шантажировать город прекращением поставок продовольствия или даже сожжением амбаров. Этот план Мильтен узнал до разделения с магами воды. Когда он добрался до лорда Хагена, тот уже был в курсе ситуации и распорядился сохранять статус-кво, не провоцируя прямой конфликт с наёмниками лендлорда.

Покидая рудниковую долину вместе с магами воды и наёмниками бывшего Нового лагеря, Мильтен переночевал в крестьянском имении у перевала, а на следующий день дошёл до фермы Онара, где отделился, направляясь в монастырь. Однако кое-что задержало его. Ещё до трактира маг посетил ферму зажиточного крестьянина Секоба, где жил ребёнком до семи лет, до того как перебрался с матерью в город, чтобы пойти в школу. Там неподалёку была похоронена его мать…

Он возложил к могиле букет полевых цветов и посидел несколько минут, размышляя о жизненном пути. Быть может, мать гордилась бы, узнав, что сын стал магом огня. Она всегда хорошо отзывалась о них, возможно, даже слишком ими восхищалась, считая магию даром богов, а магов — избранными пророками. Тогда Мильтен мечтал стать магом. Но реальность разбила мечты вдребезги, и лишь невероятное стечение обстоятельств позволило ему стать проводником воли Инноса.

Как же давно это было… Он едва мог вспомнить лицо матери, и даже имя её звучало чуждо. Лишь тёплое ощущение, которое она ему дарила, осталось с ним на всю жизнь. Слишком рано она оставила его, слишком тяжело было воспитывать ребёнка одной, браться за любую работу: она помогала торговцам, стирала и убирала в гостинице, мыла посуду в трактире. Всё ради обучения сына при храме Аданоса. Она верила, что это поможет ему в будущем — и это помогло.

Грамотность ценилась и отличала горожан от крестьян. Мать мечтала, что он устроится писцом или даже пойдёт послушником в монастырь. Но болезнь забрала её, когда Мильтену было около десяти. Он уже три года учился в школе, освоив письмо, чтение, азы арифметики и истории. Это помогло избежать нищеты. Мастер Боспер, занимающийся охотничьим снаряжением, взял его учеником по просьбе послушника Аданоса. Хотя грамотность мало помогала в ремесле, Мильтен стал неплохим продавцом и прижился у мастера. Поначалу, помимо помощи с торговлей, он точил заготовки, чистил и обрабатывал шкуры, но к четырнадцати годам уже самостоятельно ходил на охоту, хоть и не углубляясь в чащу.

Почему могила матери оказалась у родной деревни? Тогда, когда стало совсем плохо, она вернулась туда, где жила травница, берущая за услуги меньше, чем городские алхимики. Увы, было слишком поздно: дорога из города измотала её, начался жар, и она не дошла до целительницы. Осталось лишь похоронить её здесь… Так, по крайней мере, ему говорили. Мильтен остался тогда в городе, мать обещала скоро вернуться, уверяла, что всё в порядке. Но он увидел лишь могилу, спустя несколько лет, когда Боспер разрешил ему выходить из города самостоятельно. Даже камень надгробия принадлежал когда-то кому-то другому. Кому-то, чьё имя забылось, а родственники переехали или сгинули, и местные, не долго думая, использовали камень повторно, стесав с него подпись и нацарапав новую, сейчас еле заметную. Впрочем, имя не имело значения, Мильтен хорошо усвоил этот урок в колонии. Была важна лишь сила, знания, друзья, авторитет, деньги… То, что заставит других с тобой считаться. То, чего у его матери не было, но теперь, во многом благодаря ей, есть у него.

Она так и не рассказала ему, кто был его отец. Всегда говорила, что он был достойным и сильным человеком. Маленький Мильтен верил, не задумываясь, почему отец оставил их. Недосказанность позволяла придумать оправдания: ушёл на войну, погиб, умер от болезни…

Сейчас он понимал, что это были лишь фантазии. Если бы отец имел уважительную причину, мать бы рассказала. Молчание означало, что он просто бросил их. Она не хотела лгать, но и не могла сказать ребёнку правду. И хоть теперь он понимал истину, всё равно надеялся на лучшее. Быть может, мать была права: иногда надежда лучше горькой правды.

Посидев у могилы, Мильтен отправился в путь, не подозревая, что его отец когда-то пробыл на ферме Секоба лишь одну ночь, спрятав там важный предмет. Отец разделил кров с матерью — молодая, глупая, не устояла перед чарующей харизмой незнакомца-мага. Она подслушала разговор этого мага с хозяином фермы о записях с дальнего похода… Когда он, каким-то чудесным образом узнал об этом, то вызвал её на разъяснительный разговор, начавшийся с угроз и закончившийся фривольно…

Мильтен не мог знать, что отец жив, знаком ему, и слишком силён, чтобы считаться с моралью и правилами — слишком “достоин”, чтобы иметь семью или близких. Для всех было безопаснее, чтобы никто не знал про его детей. Но именно он помог мальчику осуществить мечту — не из отцовской любви, а потому что увидел в нём инструмент своих планов, которые давно выше людей, где жизнь — лишь алгоритм, а люди — переменные.

Это незнание было для Мильтена лучше и безопаснее правды. Мысли Мильтена и так метались во время марша в рудниковую долину: слишком много произошло в последние дни, и сознание, истощённое недавней тяжёлой борьбой с демоном, едва справлялось. Он думал, вспоминал, и это отвлекало его от тягостей пути.

После всех событий, потрясших Хоринис, и решения самых острых проблем в городе и окрестностях, паладины отдали приоритет стратегически важному региону — рудниковой долине. Магическая руда была в дефиците, и её добычу требовалось срочно восстановить. Поэтому безумный марафон продолжался. Авангард лорда Гаронда, около четверти от всех профессиональных воинов, и для охраны каторжников ещё сотня ополченцев в придачу, большая часть из которых не выдержала темпа. Они не отстали, а остались на обороне ключевых точек, как говорил Гаронд, упорно не признававший, что оставлял слабаков в тылу. Через эти точки должны были пройти группы пленников, чтобы вернуться в долину как подневольные рудокопы. Большинство каторжников не могли идти вровень с регулярным войском, да и не всех ещё отловили.

Тем не менее, план работал, и Гаронд, двигаясь ударными темпами, взял под контроль всю дорогу от порта Хориниса до Минненталя и на вторые сутки, то есть через десять дней после падения барьера, достиг старого замка. За это время многое там изменилось до неузнаваемости.

Глава 19. Обсидиановая пыль

Здесь пепел в воздухе летает,

А стены шепчут о былом.

Но те, кто ныне обитает,

Не ведают о роке злом.

Полегчавший раза в два отряд авангарда под руководством капитана Гаронда, состоявший теперь почти полностью из рыцарей и их оруженосцев, без бесполезного балласта, подошёл к пепелищу. Всё внешнее кольцо бывшего лагеря превратилось в угли, которые местами всё еще тлели. Однако замок был цел, хоть и не сказать, что невредим. Одна из башен обрушилась еще при магическом взрыве, дестабилизировавшем купол над долиной рудников, и при рассеянии мощных чар, породившем электрические возмущения, самое мощное из которых в виде молнии ударило в старый флагшток на башне, испарив его в пыль, и устроив взрыв, которого не выдержала старая кладка, помнившая ещё те времена, когда о единой Миртане даже не мечтали. Но не это было причиной пожара. Мильтен мог поручиться за это, ведь своими глазами видел покинутый жителями лагерь, который тогда ещё был почти невредим. Не сообщали о разрушениях и разведчики лорда Хагена. Что-то иное вызвало те разрушения, причём совсем недавно, самое большее неделю назад. Не рискуя, Гаронд направил разведчиков, которые прочесали пепелище и окрестности, убедившись в отсутствии засады. Сам Гаронд же, оставив в относительно целой части руин большую часть отряда, направился с небольшой свитой, исключительно паладинами, к воротам замка. На стенах царила удивительная пустота. Мильтен хотел пойти с ними, но Гаронд отказал:

— Твоя красная тряпка маг — лучшая мишень, какую только можно вообразить. А качество такой зашиты от стрел и болтов не стоит и упоминания. Я не готов потерять единственного алхимика и мага у самой цели пути, когда ты сможешь принести в замке максимум пользы.

Сказано это было спокойным и будничным тоном, но чувствовалось в нём что-то вроде скрытой угрозы, намёк, что этот человек не терпит возражений. Наверное, такой голос бывает лишь у людей, привыкших отдавать приказы и распоряжаться чужими судьбами. Мильтен открыл было рот, чтобы сказать, что может за себя постоять, но, не найдя достойного обоснования тому, как он собирается отклонять стрелы, лишь кивнул и хмуро отошёл в сторону. Какое-то предчувствие говорило ему, что его присутствие могло бы помочь, но одного предчувствия мало, чтобы перечить начальнику похода. Да, он маг, но молодой, и по статусу намного ниже одного из магистров ордена паладинов, которого сейчас хоть и именовали «капитаном», то исключительно потому, что таково было формальное звание для командира авангарда. В какой-нибудь иной ситуации, не будь лорд Хаген, генералом всего похода, то и лорд Гаронд мог вполне быть генералом целого войска. Но генерал у армии в походе мог быть только один, так было заведено по странной прихоти короля. Никаких склок, лишь строгая иерархия. Возможно, если бы лорд Хаген погиб, то Гаронд бы и вовсе занял его место в качестве временного руководителя всего Хориниса. И потому Мильтен подчинился и остался за пределами пепелища вместе с основными силами, занявшими оборонную позицию, хотя большинство воинов были измотаны до предела и с трудом держались на ногах. По тому, как они бросали полные надежды взгляды на замок, было видно, что они хотят верить в то, что за воротами союзники, и скоро они смогут перевести дух и отдохнуть, а не будут вынуждены идти на штурм.

И надежда их оправдалась. Через какое-то время после того, как переговорщики во главе с Гарондом добрались до ворот и обменялись с кем-то, едва выглянувшим из бойницы, парой фраз. Что именно они говорили, было не слышно, но решетка ворот поползла вверх. А кроме решетки в этом замке иных ворот ее имелось — вероятно, их уничтожили ещё до того, как замок стал центром тюрьмы, а реальной угрозы осады здесь не было уже пару веков, если не больше, так что восстановлением никто и не озаботился. Кроме того, деревянные ворота были не самым эффективным средством для удержания владеющих магией огня. Если от обычного пламени устойчивость ещё можно было кое-как обеспечить специальной обработкой и железными набивками, то от концентрированного магического огня никакие ухищрения бы не помогли. А вот решетка пропускала сквозь себя огненные заклинания, и расплавить её ими было даже сложнее, чем монолитную стальную дверь. Кроме того, она позволяла расстреливать из арбалетов тех, кто рискнул бы её повредить классическими методами.

Когда решетка со скрипом поднялась, навстречу Гаронду вышел одинокий человек. Издали Мильтен не мог разглядеть его черт, но сразу отметил снаряжение — прочные кожаные доспехи со стальными накладками, такие же, какие носили наемники Нового лагеря. Бывший боец магов воды, без сомнений. Но больше всего поражала его секира — огромная, с широким лезвием, какой не каждый силач сможет орудовать. Значит, один из их командиров… а то и вовсе Горн. Кожа его была смугла, и Мильтен заподозрил, что это, действительно, его друг, бывший родом с южных островов. Но уверенности не было, Горн, конечно, был не единственным широкоплечим южанином среди наёмников. Магу оставалось лишь ждать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и пытаясь расслышать или разглядеть хоть что-то.

Разговор начался спокойно, но уже через несколько фраз напряжение начало явно нарастать. Гаронд скрестил руки на груди, его пальцы сжались в кулаки. Наемник отвечал резко, голос его гремел, как далекий гром. Внезапно один из сопровождавших Гаронда, высокий детина с рубцами на лице, не выдержал ибросился вперед, замахнувшись кулаком.

— Хватит трепаться, каторжник! — рявкнул он.

Но наёмник не дрогнул. Ловким движением он развернул секиру, на которую до этого опирался, словно на трость, и воткнул древко ему прямо в живот. Тот захрипел, согнулся пополам, а следующий удар — уже ребром ладони по шее — отправил его на землю.

— Вяжите его! — проревел Гаронд, и его люди рванулись вперед.

Десять против одного — казалось, исход предрешен. Но Горн, а это всё же был он, развернулся, как медведь, окружённый псами. Секиру он демонстративно отбросил в сторону, и, повинуясь какому-то укоренившемуся глубоко внутри кодексу чести, его противники также не обнажили клинков. Первый нападающий получил локтем в челюсть с хрустом, второй — попытался пнуть Горна в колено, но сам свалился, когда, уклоняясь, бывший наёмник толкнул его под ноги третьему. Неожиданное препятствие в виде падающих тел создало сумятицу, в которой не все успели сориентироваться. Двое столкнулись лбами с громким звоном шлемов, и пока они ругались, пытаясь встать, наемник внезапно стянул у одного из них шлем и швырнул его в другого нападающего — тот едва увернулся.

— Осторожно, он быстрее, чем кажется! — крикнул кто-то сзади.

Но было уже поздно. Горн подхватил ещё один шлем, и, орудуя им словно разозлённая повариха сковородой, проломил строй нападающих. Один на ходу получил в зубы, другой — в солнечное сплетение, так что даже кольчуга не помогла, третий едва прикрылся рукой, и хруст костей разнесся по полю. Звон от ударов металла по броне тех рыцарей, что решили поучаствовать в задержании мятежника, огласил окрестности, словно набатный колокол.

Кровь тоже текла — но не рекой, а тонкими струйками из разбитых носов, рассеченных бровей. Никто не умирал, но синяки и ссадины покрывали бойцов, как клеймо позора.

— Он один! Взяли его! — завопил тот же здоровяк, что и начал схватку, бросаясь на этот раз со спины.

Горн резко присел, и нападающий пролетел над ним, врезаясь в своего же товарища. Еще двое схватили наемника за руки, но он рванулся вперед, волоча их за собой, и головой ударил третьего в переносицу. Тот рухнул, зажав лицо руками. Да, лучше бы он не снимал шлем во время переговоров.

Но силы были не равны. Кто-то ударил Горна сбоку кулаком в ребра, кто-то пнул под колено, заставив оступиться. Шлем, который он использовал в качестве аналога молота, выскользнул из пальцев и с глухим звоном упал на землю.

— Дожимай его!

Четверо навалились, прижимая к земле. Горн выгнулся, как дикий зверь, мышцы напряглись до дрожи. На мгновение казалось, что он вот-вот сбросит их всех — и действительно, двое отлетели, один даже кувыркнулся через голову. Но другие вцепились изо всех сил.

И тут подошел Гаронд, до этого не двигавшийся и наблюдавший за этой странной сценой со стороны. Без слов, с холодным выражением на лице, он выхватил из ножен меч так, что круглое наведшие рукояти со всего размаха ударила Горна в висок. Тот закатил глаза и рухнул, как подкошенный. Он был силён, но, физиологию не обманешь.

На мгновение воцарилась странная тишина, будто все ожидали продолжения. Но когда Горн не сделал больше попыток подняться, звуки вновь вернулись в этот мир — в основном тяжёлое дыхание бойцов и стоны побитых.

Мильтен, до этого стоявший в ошеломлении, наблюдая за боем, наконец, вернулся к реальности и бросился бежать к замку. Вместе с ним поспешили туда и несколько сопровождавших его охранников, телохранителей, которым Гаронд еще в начале похода строго-настрого приказал не сводить глаз с мага. Если что-то с ним случится, если он попадет в засаду, потеряется или по глупости куда-то не туда сунется, то спрос будет с них. Вроде бы они и не были его конвоирами, но Мильтен не сильно обольщался на этот счет. Просто они не имели полномочий запретить ему что-либо приказом. Однако, будь у них такая возможность, обязательно бы это сделали.

Спустя некоторое время Мильтен подбежал к воротам и увидел окровавленного Горна. К счастью, худшего удалось избежать. Он был жив и уже связан. Ещё несколько человек, похоже, бывших с Горном заодно, уже были арестованы, добровольно сдав оружие. А парочка особенно пострадавших в бою из свиты Гаронда явно нуждались в срочной медицинской помощи. Один сжимая зубы, держался за сломанную кисть, у другого кровь из разбитой брови залила уже всё лицо. Был ещё один без сознания, но, судя по равномерно вздымавшейся груди, он мог подождать — скорее всего, простое сотрясение мозга, отлежится недельку и будет как новенький.

Гаронд бросил беглый взгляд на мага и недовольно сказал:

— Что ты здесь делаешь? Я не отдавал приказа прибыть.

Мильтен не растерялся и ответил:

— Я заметил, что бойцам нужна медицинская помощь. — С этими словами он вытянул пару склянок с мазями из своей сумки и направился к пострадавшим.

Его переполняло желание броситься к Горну, но он понимал, что выставит себя в дурном свете, показав связь с вероятным мятежником, который, судя по всему, не подчинился приказу паладина. С другой стороны, Горн открыл ворота замка, явно будучи здесь временным руководителем и не желая войны. Но что тогда послужило причиной драки? В этой ситуации невозможно было разобраться сходу. Как его друг вообще мог оказаться в замке? Что он там делал? Почему не отправился вместе с Ли и другими наёмниками? — все эти вопросы роились в голове Мильтена. Уходя из долины рудников он даже не заметил, что Горна нет среди остальных. Как, впрочем, не подумал он и о Лестере с Диего. И если последний, скорее всего, мог выкрутиться из любой заварушки, то вот Лестер, как бывший послушник секты Спящего, был крайне уязвим. Хорошим же другом оказался Мильтен. Правы были те, кто говорил, что маги — напыщенные индюки, ставящие себя выше обычных людей. Когда он успел стать таким, в какой момент? Это всё происки Белиара, не иначе! Нет, это не оправдание… лишь жалкий лепет эгоиста. Думая об этом, мастер Сальварес, как теперь его многие звали, продолжал обработывать раны паладинов. Тому, что со сломанной рукой, пришлось даже дать зелье, улучшающее регенерацию. Разобравшись, как можно быстрее с ними, Мильтен подошел и к Горну, намереваясь также оказать ему медицинскую помощь.

— Даже не думай тратить медикаменты на этого мятежника. Мы всё равно казним его, — возразил Гаронд, до этого занятый другими пленниками.

Остальной отряд, кстати, уже заходил в замок. Солдаты, выполняя предписания, разделялись на отряды, чтобы прочесать все комнаты до единой и выкурить всех, кто там затаился. Пленников как раз допрашивали о количестве и расположении солдат гарнизона. Всё это происходило где-то там, на заднем плане, пока маг занимался раненными. Мильтен думал, что Гаронд даже не обратит внимания на его действия, но он ошибся. И всё же терпение последователя Инноса тоже было не безграничным. Он не выдержал и весьма резко ответил:

— Казнить его было бы непростительной ошибкой.

Гаронд удивлённо прищурился и хмыкнул:

— С чего бы вдруг?

Молодой маг понял, что от его ответа будет зависеть дальнейшая судьба как его друга, так, возможно, отчасти и его собственная.

— Я видел, как всё было, хоть и издали, — начал Мильтен. — Он не нападал первым, не убил ни одного из наших людей. Видите их раны? Все они не смертельны. Больше похоже на пьяную драку в таверне, чем серьёзный бой насмерть. И это при том, что его секира могла разрубить даже такой доспех, как у вас. Более того, он добровольно открыл ворота замка, а не прятался за стенами. В чём же его вина перед нами? Зачем вообще было их арестовывать? — Мильтен махнул в сторону пленных.

— Это каторжники, — ответил Гаронд. — А он пытался торговаться со мной, чтобы дали амнистию его шайке. И я щедро согласился на это после того, как они отработают свой срок в рудниках. После чего, именем короля Робара Второго, потребовал сдать оружие. Он посмел отказаться, а значит, он мятежник. Он, и вся его банда.

— Возможно, вы хотели от него слишком многого? — спросил Мильтен. — Я бы тоже не хотел отдавать оружие и направляться в рудники в такой ситуации, когда вокруг неизвестность. Лагерь сожжен, и мы даже не понимаем кем. Эта угроза наверняка слишком напугала местных. А власть короля здесь, до прихода нас… — Мильтен слегка задумался, подбирая такой оборот, чтобы не вызывать гнев лорда, — была здесь плохо представлена.

— Это не имеет значения, — жестко прервал дискуссию Гаронд. — Он ослушался приказа представителя короля. Во время военного положения за это положена смертная казнь.

— И всё же я уверен, что такого крепкого воина, который не имел желания быть бандитом, и не убил никого из наших, даже когда мог это сделать, можно использовать лучше, — предпринял последнюю попытку Мильтен, изо всех сил, пытаясь не сорваться и всё не испортить, назвав Гаронда кретином.

— Не знаю, зачем ты так за него заступаешься, но пусть будет по-твоему. Но ему нельзя доверять! Выделите для них где-нибудь камеру. Пусть посидят, подумают о жизни, — ответил Гаронд.

Мильтен вздохнул с облегчением. Если бы лорд не отступился от своего намерения казнить Горна, даже трудно представить, что бы он вынужден был делать в такой ситуации.

Замок, некогда бывший цитаделью власти королевского наместника, затем полем боя, а затем оплотом рудных баронов, а после вновь ареной кровавой резни, теперь снова был занят гарнизоном. Но на сей раз не самозваными бандитскими баронами, а железной пятой паладинов Короля.

Мильтен кивнул, наскоро намазав уже вспухнувший шишкой висок Горна заживляющей мазью, после чего, двое амбалов из числа оруженосцев подхватили и уволокли бессознательного пленника. Это была не победа, но на большее прогнуть упрямого паладина Мильтен и не мог рассчитывать. Пока он хотя бы купил этим людям немного времени. Но совесть его всё равно была не спокойна. Мог ли он сделать больше? Испугался ли он гнева лорда, или, наоборот, поступил мудро, что не лез на рожон? Время покажет.

Пока другие занимались исследованием так легко доставшегося неблагодарным паладинам замка, Мильтен подошёл к обрушившемуся участку стены, заделанному на скорую руку брёвнами и камнями, с дальней от ворот стороны. Отсюда, с высоты, был виден весь Старый Лагерь, вернее, то, что от него осталось. Чёрные, обугленные скелеты бараков. Местами какие-то ямы и провалы, похожие на пустые глазницы. И пепел. Песчаный ветер с гор смешивался с серой пылью и нёс её по бывшим улицам, забиваясь в доспехи королевских солдат.

Он чувствовал себя чужим среди этих людей в сияющих латах с гербом Инноса. Его собственная красная роба выделялась, как кровавое пятно. Он был одним из них, магом огня, но его прошлое, его жизнь за барьером, навсегда отделяла его от этих благородных воинов, и даже от простых рядовых вояк. Они смотрели на него с вежливым подозрением. Мастер Сальварес — спасшийся ученик погибшего круга. Удобно, не правда ли? Впрочем, мало кто из них знал, что его новое имя значит, не было среди них книгочеев, знавших сгинувший давно язык, интересный лишь тем, кто копается в старых рукописях. Было в этом имени что-то отталкивающее, раздражающее. При возможности, он просил всех называть его просто Мильтеном. Так было привычнее, так меньше ныла совесть. Ведь если вдуматься, то все его товарищи погибли из-за него? А теперь ещё и Горн лежит без сознания, а он лишь может мямлить что-то, пытаясь найти формальные причины, почему Гаронд не должен его казнить. Почему он просто не может спасти его, выпустить, наплевав на всех? Стать тоже мятежником? Потому что, это не разумно — вот был ответ. Рациональный, холодный. Вот каким он стал? Ещё недавно он сам бы был себе противен. Но теперь мог лишь смириться и ждать, ведь это было самое разумное, ведь так он всегда поступал? Или нет?

Его взгляд скользнул через двор к зданию обители магов. Массивная каменная постройка устояла, в отличие от деревянных бараков на другой стороне двора и одной из башен, которая теперь лежала грудой обломков, черных от копоти. Там, во дворе он сжёг тела своих наставников. Теперь это место было просто чёрным пустырём. Ничто не напоминало о годах учёбы, споров с Корристо, тихих беседах с Дамароком, шутках Торреза и Родригеса, всегда остававшихся оптимистами, верящими, что их заключение в колонии рано или поздно окончится. Даже всегда отстранённый Драго, многому научил его, и всегда относился к Мильтену, если не как к равному, то, по крайней мере, как к достойному ученику. А теперь от всех них ничего не осталось. Ничто, кроме памяти, что жгла изнутри.

— Мастер Сальварес! Лорд Гаронд требует вашего присутствия! — голос молодого оруженосца заставил мага вздрогнуть. Сколько он стоял глядя вдаль? Уже час? Больше?

Он кивнул и медленно направился вместе с посланником. Сердце бешено колотилось. Было ясно, зачем его зовут. Будет допрос сдавшегося отряда наёмников. Около бывшего склада посланник откланялся, а Мильтен двинулся внутрь. Душная атмосфера весьма небольшого помещения возле бывшего стрельбища, приспособленного под временную темницу, была густой от запаха пота, страха и старой крови. Мильтен порадовался, что хотя бы не пришлось идти в казематы под замком. Те должны были быть вскоре заняты сотней каторжников, которых успели отловить по лесам и отправить вместе с отрядом Гаронда обратно в рудники. Кто-то же должен восстанавливать добычу руды. Тем не менее, окон и в этой импровизированной тюрьме не было. Мильтен остановился перед дверью камеры, где уже шёл допрос и прислушался, пытаясь понять, что его ждёт.

— … и я повторяю в последний раз, отбросы! — гремел голос Гаронда. — Где остальные? Ваши сказки о драконах меня не интересуют. Я вижу перед собой банду мародёров, посмевших занять королевскую собственность!

— Мы не мародёры, милорд, — хрипло, но твёрдо ответил кто-то. — Мы выживали. После того как всё рухнуло… замок был единственным укрытием.

— Укрытием? — Гаронд фыркнул. — Для кого? Для воров и убийц? Вы посмели торговаться с короной! Вы требовали амнистии!

— Мы просили справедливости! — в голосе пленника послышалась угроза, несмотря на его положение, и Мильтен узнал говорившего, это был Горн. — Мы не проливали кровь стражников. Мы охраняли опустевший замок от орков и сектантов, и защищались, когда пришли чудовища!

Мильтен прокашлялся и, стараясь сделать своё лицо невозмутимой маской, зашёл в камеру. Каждая клеточка его тела кричала, чтобы он заступился за друга. Но разум твердил об осторожности.

— Чудовища, — паладин с презрением повторил это слово.

Факелы, вставленные в железные скобы на стенах, отбрасывали тревожные, пляшущие тени на лица собравшихся. Лорд Гаронд — могучего телосложения мужчина лет сорока с пронзительным взглядом и тёмными подглазинами на гордом, но уставшем лице — и несколько его проверенных офицеров стояли перед пленными. Горн, самый главный из допрашиваемых, в данный момент, сидел на грубом табурете, его руки были связаны за спиной. Он выглядел измождённым и избитым, форма наёмника была порвана и закопчена сажей, а в глазах читалась глубокая подавленность, но точно не смирение. Он явно ещё не до конца отошёл от недавнего избиения, но уже вполне соображал.

— О каких чудовищах идёт речь? — спросил Мильтен.

— Повтори ещё раз для мастера Сальвареса, — спокойно, но твёрдо произнёс один из паладинов. — С самого начала и по порядку.

Горн сглотнул и кивнул паладину, лишь искоса взглянув на Мильтена. Было темно, но он не мог не узнать голоса старого знакомого. Однако Горн ничем не выдал своего удивления. А может, всё же не узнал? После такого удара голова могла ещё не слабо кружиться.

— Мы с Диего были на охоте, когда барьера не стало. Но где-то к полудню мы нагнали отряд генерала Ли…

— Каторжника Ли, — поправил один из паладинов, на что Горн лишь нахмурился, но продолжил.

— Он поручил капитану Орику занять замок. Сказал, что нельзя оставлять такой ключевой пункт без присмотра, пока основные силы уходят в центральные земли Хориниса через перевал. Что ещё одного Гомеза Миртана не переживёт. Нам оставили приказ — держать оборону и ждать дальнейших указаний, с королевскими войсками конфликтов избегать, а если придёт большой отряд, то сдать им замок и уйти к остальным. Нас осталось немного, всего дюжины три добровольцев, кому долина ещё не успела наскучить или у кого были иные причины не торопиться.

— Какие ещё причины? — удивился один из присутствовавших офицеров.

— Большинство просто хотели выкроить время, чтобы достать свои захоронки, прежде чем исчезнуть раз и навсегда в большом мире. А кто-то не верил, что каторжникам дадут спокойно покинуть колонию, и хотели подождать развития событий. Некоторые даже надеялись, что сдав королевским войскам замок, выменяют свободу, — с этими словами Горн угрюмо и осуждающе взглянул на Гаронда, — впрочем, большинство, как и я, не сильно в это верили, и хотели свалить ещё до этого.

— И что же вам помешало? — спросил Гаронд, его низкий, охрипший от постоянных команд голос заполнил маленькую комнату.

— Первые дни… всё было тихо. Мы разбирали завалы, искали там ценности, которые не успели унести. Ну и по другим местам всякие тайники, конечно, тоже не брезговали разворошить. Кроме того, несли караул, избавлялись от оставшихся трупов. Часть из них кто-то уже сжёг до нашего прихода, но это были далеко не все. Особенно много осталось жмуриков во внешнем кольце, похоже, делили руду перед тем, как смыться, и не всем досталось… Сам я не из этого лагеря, но несколько прибившихся к нам рудокопов рассказывали какая тут творилась х…

— Давай короче, что случилось с лагерем дальше! — перебил тот же паладин, что начинал допрос.

— Сначала всё было тихо. Несколько дней мы жили как короли, кое-что понаходили из оставленных ценностей. Продовольствие тоже люди Гомеза забрали не всё. Но потом разведчики, которые ходили на охоту, стали докладывать… — Горн замолчал, сглотнув комок в пересохшем горле.

— Что именно? — нетерпеливо подался вперёд Гаронд.

— Водички не найдётся? — спросил Горн.

— Попьёшь, когда закончишь рассказ, — грубо ответил паладин, на лице которого был синяк. Похоже, это был один из тех, что участвовали в «героическом» захвате Горна у ворот.

Горн поморщился и пожал плечами, но всё же продолжил, хотя, такое чувство, что говорил он теперь нарочито медленно, совсем не так, как раньше.

— Орки. На побережье. Их было много, и вели они себя странно — не грабили, не охотились, а словно что-то строили. А ещё… были другие. Люди в чёрных, длинных балахонах. Они приходили к оркам, и те их… слушались. Я этого не видел, но ребята говорили.

Культисты Братства Спящего. Их след проявлялся вновь. Мильтен нахмурился и спросил:

— Кто-то из этих разведчиков выжил?

— Боюсь, что нет. Они ошивались во внешнем кольце почти всё время, а там… Никто из вас ведь не ходил к болотам, — уточнил Горн, повернув голову к другим пленникам, сидевшим связанными в стороне. Они отрицательно закивали.

— Мы решили меньше высовываться, — продолжил Горн. — Заперли ворота внешнего кольца, усилили дозоры. Но это не помогло. Не от них.

Он замолк, его взгляд уставился в пустоту, словно он вновь видел прожитый ужас.

— Они пришли с неба. С рёвом, от которого кровь стыла в жилах. Огромные… ящерицы. Из сказок, которыми в детстве пугали. Дракены. — Он произнёс это слово через е, с акцентом южанина. — Первый плевался огнём. Всё тут же загорелось и заволокло дымом. Деревянные постройки вспыхивали, как и солома на крышах. Крылья их раздували пламя, как кузнецкие меха. А ещё двое дракенов действовали иначе. Били хвостом, сносили крыши, хватали людей когтями и… — он снова сглотнул, — разрывали на части прямо в воздухе, откусывали им головы и кидали в стороны. Одна такая прилетела к нам за стену замка… Как будто бы играли… — Видя смятение на лице могучего наёмника, даже бывалые офицеры Гаронда невольно поёжились. — Несколько десятков человек погибли в первые же минуты. Кроме нашего отряда были и другие беженцы, собиравшиеся в лагерь, но все они оказались обречены. К своему стыду, мы сразу закрыли решетку ворот. Так что никто не отступил в каменную цитадель, но некоторые спрятались в каменных сооружениях внешнего кольца. Конечно, от дыма это не спасло, они задохнулись… Те же, кто побежал в другую сторону, тоже не спаслись. Дракены ловили их как мышей. То и дело я видел, как они проносятся по небу с новой игрушкой в лапах. Но замком они почему-то почти не заинтересовались, как будто уже считали его своим. Всё, что внутри стен почти не пострадало, а вот внешний лагерь… от него ничего не осталось. Одно пепелище. Все кто здесь, — Горн махнул на дюжину пленников, — это дежурная смена, я был среди них за старшего. Капитан Орик же был во внешнем кольце, и больше мы его не видели.

— А что орки? После этого пошли на штурм? — спросил Гаронд.

— Нет, милорд. Пожар бушевал почти целый день. В таком аду штурмовать было невозможно. Мы видели потом их разведчиков на холмах, наблюдающих за нами. Но уже не покидали замок. Сидели в осаде без осаждающих. Как только угли немного остыли, мы решили не ждать слишком долго прихода ещё одной беды и отправили двух самых опытных и незаметных следопытов за помощью и с дурными вестями — Диего и Лареса. Ларес должен был попытаться найти основные силы генерала Ли или магов воды, где бы они ни были. А Диего… он раньше жил в Хоринисе, отлично знал туда короткую дорогу. Какая-то тропинка контрабандистов, как он говорил… Он и пошёл по ней в город, предупредить, что их тоже может ждать такой налёт. Больше мы их не видели. А потом пришли вы, через три дня.

В комнате повисло тяжёлое молчание, нарушаемое лишь потрескиванием факелов. Картина прояснялась, и она была хуже, чем можно было предположить. Драконы, орки под руководством культистов… Угроза была не слепой и хаотичной, а управляемой и страшной в своей целеустремлённости. Тем не менее, Гаронд не спешил верить рассказанному.

— Огненные ящеры с неба, да? Удобная сказка. Где доказательства? Где хоть один свидетель, кроме вашей шайки? — пробасил лорд.

— Свидетели были! — вспыхнул один из каторжников. — Диего и Ларес же ушли!

Гаронд медленно повернулся к говорящему.

— Ах, да… Диего. Тот самый болтун, которого мы взяли под стражу ещё до отбытия. Он твердил Лотару те же сказки. Сейчас он ждёт отправки с одной из групп в рудники, чтобы отработать свою наглость. И ваша участь будет такой же. Врать королевским паладинам нельзя без последствий. А за пожар в лагере с вас будет отдельный спрос. Все эти владения королевская собственность, и никто не имеет права распоряжаться ей без мандата!

Пока Гаронд отыгрывался на пленных, рассказывая им об их участи согласно законам Миртаны, Мильтен думал совсем о другом. Диего ждёт отправки в рудники? Ещё один его старый друг, тот, кто спас его от плена и, возможно, смерти, теперь сам в цепях? Вряд ли это мог быть кто-то другой, это варрантское имя было здесь не очень популярным. Да и Горн мог быть на охоте только с одним Диего. Но Мильтен же вёл авангард паладинов сюда, он шёл с ними всю дорогу и не заметил, что среди конвоя был его друг. Какие-то каторжники плелись в хвосте колонны, да. Но он даже не взглянул на них, когда они выходили из города. Неужели мантия мага настолько изменила его, что он перестал замечать простых каторжников, отбросов, с которыми не стоит и говорить настоящему человеку? Ещё одно свидетельство того, что он стал одним из этих гордецов магов. Сначала Горн, теперь Диего. Он не просто подвёл их, он даже о них не подумал! Во время похода он говорил лишь иногда с лордом Гарондом и его рыцарями, а за спиной видел лишь черствые лица бывалых воинов, идущих к назначенной цели. Он не смотрел на обоз с пленными, который тащился позади. А всё это время Диего был среди арестантов!

— Лорд Гаронд, — голос Мильтена прозвучал тише, чем он хотел. Он заставил себя выпрямиться, поняв, что под тяжестью возникших мыслей сгорбился. — Прошу прощения, что вмешиваюсь.

Гаронд, который ещё продолжал распинаться, повторяя в очередной раз, что для таких, как они, преступников, это большая честь — махать киркой в шахтах во славу Миртаны, смерил мага взглядом. Он был не из тех, кто легко терпел возражения.

— Мильтен, что ты можешь добавить к этому? Может, ты знаешь этих людей? — то, что Гаронд не назвал мага мастером, и обратился по мирскому имени, говорило о его изрядном раздражении. Видимо, чародей сорвал его вдохновенную речь.

— Нет, хотя и слышал некоторые имена до этого, — соврал Мильтен, глядя куда-то поверх головы Горна. — Но их слова… не лишены смысла. Я осматривал окрестности. Позвольте показать. — Он указал рукой в сторону выхода и Гаронд, приказав остальным подождать, согласился выйти с магом. Они дошли до места в середине двора, где раньше тренировались стражники Гомеза. — Посмотрите, милорд. Эти камни не просто почернели от огня. Здесь раньше был песок. Он оплавлен, превратился в обсидиан. А вон там, на песке сбоку — видите эти вытянутые зелёные стекловидные образования? Это железистый кварц. Только железу тут было взяться неоткуда, кроме как от расплавленного клинка. Такой след оставляет не обычный пожар, а жар, сравнимый даже не с пламенем кузнечного горна, а с внутренним огнём ока Инноса. Кроме как реальностью рассказанной истории я не могу это объяснить.

Мильтен заметил эти следы ещё, когда они зашли в замок. Слишком хорошо он знал двор, чтобы пропустить такие изменения. И сейчас он сделал ставку на холодный расчёт, на логику паладина.

— Кроме того, — продолжил он, видя, что Гаронд повернулся и, хмурясь, смотрит на указанные следы, — если они лгут, то зачем им придумывать столь нелепую историю? Проще было сказать, что их захватили бандиты или на лагерь напали орки и подожгли. Слухи об орках уже ходят. История с драконами лишь привлекает к ним ненужное внимание, если это ложь. Что, согласитесь, нерационально. И тем более глупо было бы этому Диего приходить в Хоринис, признавая, что он беглый каторжник. Если он не совсем псих, конечно.

Гаронд хмуро водил взглядом от оплавленных камней к лицу мага. Его пальцы барабанили по рукояти меча.

— Предлагаешь мне поверить в сказки, маг? В драконов?

— Я предлагаю не спешить с выводами, милорд, — мягко парировал Мильтен. — Мы находимся в аномальной зоне, после крушения заклятия невероятной мощи. Кто знает, что могло здесь прятаться или быть привлечено магическим выбросом. Отправить бывших каторжников в рудники мы всегда успеем. Но если они говорят правду… их опыт выживания и знание местности могут быть полезны. Особенно если угроза реальна. Если их рассказ правдив, то они проявили мужество, не сбежав, и не оставив замок оркам и культистам Белиара, чем сильно облегчили нашу задачу. Кроме того, кто-то из них даже, рискуя свободой, намеревался предупредить горожан. Эти люди точно могут быть полезны и заслуживают снисхождения.

Несколько секунд тяжёлого молчания нарушал лишь вой ветра.

— Хорошо, снисхождение. Но рисковать я не имею права, — проскрежетал, наконец, Гаронд и махнул рукой, приглашая вернуться в помещение. Когда они вновь зашли в камеру, он сказал:

— Вы получите свой шанс, отбросы. На жизнь и даже амнистию, но не на мгновенную свободу. Вы и ваши люди будете работать, как я и сказал с самого начала. У меня есть три отряда, которые завтра отправятся на разведку к ближайшим шахтам. Вы присоединитесь к ним в качестве проводников и рабочих. Кроме здоровяка, в его благоразумие я не верю. Руда нужна Короне. Проявите себя — возможно, я пересмотрю ваше дело. Попытаетесь бежать — будете повешены или убиты на месте. Всё ясно?

Горн молча кивнул, его глаза на мгновение встретились с взглядом Мильтена. В них не было благодарности. Лишь холодное понимание.

— Отведите их к остальным, — бросил Гаронд стражам и, повернувшись к Мильтену, добавил уже тише, — а ты, маг, займись своими обязанностями. Помоги бойцам с выявлением слабых мест у замка, которые тебе известны, поддержи добрым словом, благословляй оружие, готовь зелья — выбирай по обстоятельствам, не буду тебя ограничивать. Только не бездельничай и не стой столбом как прошлый час. Я, конечно, верю в силу молитвы, но, сейчас нужно кое-что большее. И, главное, будь готов. Нам могут понадобиться все огненные шары, что ты можешь призвать, и даже они нас не спасут, если «дракены», — он сделал акцент на этом слове, будто смеясь, — решат, что мы красивая игрушка.

Мильтен снова кивнул, чувствуя, как с него сходит седьмой пот. Теперь ему по настоящему удалось дать глоток надежды отряду Горна, и выиграть время, чтобы придумать, как освободить друга. Теперь их не казнят за сопротивление, и даже не просто отведут к остальным беглым, а всё же дадут шанс на последующую амнистию, чего не обещали остальным каторжанам. Этот раунд словесного противостояния остался за ним. Может, он был и не так уж бесполезен? Может, ещё есть шанс заслужить прощение в глазах друзей?

Маг пропустил уходящих после допроса паладинов вперед, повернулся к Горну и тихо сказал:

— Я сделаю, что смогу, вытащу тебя отсюда, — повернулся, и, не дожидаясь ответа, да и будучи не в силах выдержать взгляда друга, вышел из камеры.

Возможно, смертный приговор подписан уже всем им, и тем, кто отправится искать новые рудные жилы, в краях, где вовсю хозяйничали орки, и тем, кто останется в замке под адским пламенем драконов… Холодный ветер снова понёс пепел по двору. Пепел прошлого. И в этом пепле, казалось, уже слышался тяжёлый, мерный топот оркских ног и далёкий, пронзительный рык с небес, от которого стыла кровь в жилах.

Глава 20. Наследие

Хоть старый мастер нас покинул

Наследие его живо́

Его труд жизни с ним не сгинул

Вот только не понять его…

В подземных казематах старого замка стоял спёртый, сырой воздух. Свет проникал внутрь только через широкую железную решётку, выходящую во двор: по ней можно было ходить, наблюдая за коридором внизу, из которого двери вели к камерам с заключёнными, но во время дождя вода через неё стекала внутрь и направлялась дальше вдоль желобов, служащих неким аналогом канализации, помогая вычищать казематы от нечистот, вытекавших наружу через небольшие отверстия в стенах. Строго говоря, камеры даже не были под землёй, а внутренний двор замка был на самом деле крышей темницы. Впрочем, однозначного ответа на этот вопрос не было, так как замок был встроен в естественный рельеф, и теперь уже нельзя было разобрать, где заканчивался естественный холм, а где начинались искусственные достройки. Да и мало кого из томящихся там каторжников волновал этот вопрос — ещё недавно они праздновали своё чудесное освобождение, а теперь вновь вернулись к тому, с чего всё начиналось: к тюрьме.

Разговоры паладинов эхом отражались от каменных стен, покрытых каплями влаги. Внутри было тускло — на факелах экономили, запах плесени проскальзывал сквозь гнилое сено, которое не меняли, кажется, уже лет десять, и через готовую развалиться в пыль ветошь. Тут же сновали крысы, оскалом прогоняя чужаков. Даже мясным жукам тут не нашлось места — сожрут.

Заключённым “предложили” разместиться здесь — в полумраке, среди мха и мусора, без надежды даже на свежий воздух. Надзиратели — главным образом оруженосцы паладинов и ополченцы — следили за порядком без особого энтузиазма: паладины то и дело проходили вдоль решётки, оглядывая заключённых с презрением, задавали вопросы, не особенно надеясь услышать что-либо полезное. Но капитан Гаронд приказал найти тех, кто лучше знает долину, а также смыслит в горном деле. Мильтен вместе с несколькими рыцарями должен был выбрать самых смышлёных, чтобы те помогли найти новые места добычи магической руды. Но маг взялся за это не самое приятное поручение не по доброте душевной, а потому, что надеялся разыскать тут вполне конкретного человека.

Он пробирался сквозь толпу каторжан, прислушиваясь к разговорам, ища взглядом знакомое лицо. Большинство заключённых молчали или бросали на Мильтена злые, усталые взгляды; кто-то тихонько ругался, кто-то скалился, кто-то кутался в грязные тряпки, в надежде спастись от могильного холода каменной темницы. А над всеми слышались скрипы решёток и шорох крыс по соломе. Один парень даже попытался то ли схватить, то ли ударить через прутья подошедшего паладина, но не преуспел. Кажется, удар железной перчаткой переломал ему пальцы, после чего других желающих выделываться не нашлось.

Наконец он заметил Диего, сидевшего почти незаметно, сутулившись среди прочих, в потрёпанной одежде следопыта Старого лагеря, а точнее — в её верхней части: под ней уже не было кольчуги, да и ткань местами изодрана. Видимо, новую форму для каторжников никто не предусмотрел, и их погнали в колонию в чём пришлось.

Мильтен осторожно приблизился к камере, где держали его друга, и спросил:

— Есть здесь следопыт по имени Диего?

Конечно, он знал ответ, но звать товарища напрямую не хотел, чтобы не вызывать лишнего удивления, особенно у паладинов поблизости. В его планы не входило, чтобы Гаронд заподозрил, что он пытается выгораживать приятеля. Стало бы от этого хуже? Кто знает, что придёт в голову строптивому лорду. Мильтен ещё недостаточно проникся порядками аристократии, чтобы предсказать реакцию капитана авангарда. Поэтому он решил действовать аккуратнее.

Каторжники в камере переглянулись, а через несколько секунд Диего уже подошёл к решётке, молча глядя на Мильтена недоверчивым взглядом. Маг поднёс палец к губам, намекая, что не стоит говорить лишнего, после чего заговорил первым:

— Я помню тебя, Диего, и слышал, что ты был лучшим следопытом в Старом лагере. Твоя помощь сейчас очень пригодилась бы королевству. Амнистия, свобода. В обмен лишь на небольшую услугу. Нужно поработать на орден.

Диего вскинул голову — в неверии и удивлении, мгновение смотрел на друга, после чего хрипло ответил:

— Вот уж радость — работать на этих напыщенных индюков… Впрочем, выбирать всё равно не из чего. Что от меня требуется?

Диего быстро взял себя в руки, его взгляд стал настороженным. Он ещё не понимал, что за игру затеял Мильтен.

— То же, что и всегда делают следопыты, — Мильтен пожал плечами, будто это его мало касалось. — Показывать, куда нужно идти, а куда — нет. Да, и посоветуй ещё пару человек — лорд Гаронд просил привести самых полезных. Из рудокопов и разведчиков.

Паладины тем временем продолжали методично расспрашивать всех подряд, ведя себя с заключёнными пренебрежительно. Отбросы и отбросы — кто здесь будет слушать их жалобы? Мильтен попросил выпустить Диего.

— Это же тот шут, что твердил в городе про драконов, — удивился один из рыцарей. — Уверен, что он нам подходит?

— Более чем, — сухо ответил Мильтен, не желая вступать в дискуссию.

— Ну, дело твоё, — пожал плечами воин. — Если что, сам будешь объяснять Гаронду, зачем его привёл.

Ответом на эту реплику был лишь пренебрежительный взгляд Мильтена. Кажется, примерно так на окружающих смотрел Корристо, в том числе и на самого Мильтена, когда тот задавал глупые вопросы во время обучения. Похоже, молодому адепту Инноса удалось скопировать нужное выражение лица, потому что паладин поспешил отвернуться и дал указание оруженосцу открыть камеру. В конце концов, не снимать же латные перчатки, чтобы возиться с ключом? Для этого есть слуги.

Всё это было в новинку для Мильтена, выросшего в вольном городе Хоринисе. Да, граждане города тоже кичились своим положением, но разница в статусе между людьми была не столь заметна, а главное — преодолима: даже бывший крестьянин мог стать мастером или торговцем, заняв почётное положение среди горожан. На континенте же значительная часть земель управлялась аристократией, и чтобы стать паладином, нужно было либо родиться в правильной семье, либо получить титул непосредственно от короля. В редких случаях, во время военного положения, генералы тоже обладали правом принимать в орден — чтобы передать снаряжение павшего и быстро восстановить боеспособность. Но такие назначения всё равно требовали утверждения королём, да и повышение получали только опытные ветераны, давно доказавшие преданность королевству потом и кровью.

Когда Диего вышел из камеры, он указал Мильтену среди толпы каторжников ещё двоих — оба, судя по уверенным ответам на несколько проверочных вопросов, хорошо знали местные шахты. Сам Мильтен их раньше не встречал, но паладины, уже уставшие от своей «важной» миссии, на этот раз даже не пытались спорить, согласившись взять этих двоих в качестве «знатоков». Все вместе они двинулись в штаб. Предстояло непростое дело — спланировать малые экспедиции для добычи руды.

Карта долины, разложенная на бывшем обеденном столе в тронном зале, где ещё недавно устраивал пиры Гомез, пестрела пометками. Одни места были перечёркнуты крестом — шахты обрушены или затоплены, возле других стояли вопросительные знаки. Паладины провели над картой уже не один час, но всё ещё были в тупике. Подоспевший Мильтен с отобранными каторжниками должен был исправить положение, но по неприязненному взгляду Гаронда можно было понять, что он в это не верит. Командир паладинов осмотрел каторжников, особенно задержав взгляд на Диего, однако никак не прокомментировал его появление.

— Вы хотя бы умеете читать карту? — вместо этого спросил он. Диего кивнул утвердительно, а двое других — немного растерянно повторили этот жест. Вероятно, они не были уверены, что карта будет им до конца понятна.

— Хорошо, — продолжил Гаронд. — От вас требуется указать места, где лучше всего возобновить добычу магической руды. В идеале — как можно ближе к замку и с богатыми жилами.

Незнакомые Мильтену каторжники переглянулись, а затем уставились на Диего, очевидно намекая, что говорить должен он.

— Здесь, — Диего ткнул пальцем в точку к юго-западу от замка, недалеко от места, где когда-то стояла башня отшельника Ксардаса. — Старые штольни. Небогатые, заброшенные ещё до возведения барьера. Их не затапливало и не заваливало. Возможно, стоит попробовать.

Лорд Гаронд хмуро посмотрел на карту. Его люди — меньше сотни оруженосцев и ополченцев и пара десятков паладинов — казались жалкой горсткой на фоне огромной, враждебной долины. Им бы этот замок удержать, а нужно ещё как-то восстановить добычу руды. И ещё толпа каторжников, которых нужно контролировать и кормить, получая взамен весьма сомнительную рабочую силу.

— А бывший главный рудник? — спросил Гаронд.

— Он затоплен.

— Может, есть способы попасть внутрь? Откачать воду? — громко спросил Мильтен.

Диего печально улыбнулся и негромко ответил:

— В шахте теперь опасно как никогда. Обвалы, гниющие трупы… и не только. Там остались ползуны, пережившие наводнение. Лучше искать новые выработки или восстанавливать те, что не пошли под воду.

— А вы что скажете? — обратился Гаронд к остальным каторжникам.

— Нет, — сипло ответил один из старых шахтёров. — Всё залито по самые квершлаги. Я тогда спасся лишь потому, что вышел покурить, когда всё случилось.

— А что насчёт заброшенной шахты возле площади обмена? — уточнил один из паладинов.

— Нет, там недаром бросили добычу. Месторождение почти полностью истощилось, — сказал каторжник. — Я был там как-то с ребятами, думали нарубить самородков без отстёгивания мзды стражникам. Только зря потратили время. По сравнению со старой шахтой — полный голяк. Если что и осталось, то глубоко под завалами. Но нет гарантий, что всё снова не рухнет.

— Говорят, двадцать лет назад там завалило человек триста, — подхватил второй. — Не смогли даже тела достать, как ни старались. Будто гора внутрь просела.

Так, обсуждая то одно место, то другое, выслушивая все за и против, они провели не меньше часа. Свободную шахту отбросили из-за удалённости, а также потому, что Диего утверждал, что один из драконов устроил логово недалеко от Нового лагеря. Гаронд на это лишь хмурился, но, поглядывая на мага, спорить не стал, сказав, что это направление нужно сначала разведать, а закрепляться сейчас лучше как можно ближе к замку и выходу из рудниковой долины. Наконец план был утверждён, и Мильтен, выторговав для Диего и других полезных каторжников более сносные условия жизни и право на амнистию, наконец, смог остаться один.

Он направился ночевать в обитель магов. Войдя внутрь, чародей облегчённо выдохнул. Грабители, обшарившие замок, явно не были алхимиками или учёными. Лаборатория, к его удивлению, почти уцелела. Стекло колб и реторт не разбито, пыльные полки ломились от склянок с непонятными жидкостями, пучков засушенных трав и странных минералов, бесполезных для обычного мародёра. Конечно, многое валялось на полу, а часть утвари всё же пострадала. Но с этим можно было работать, он опасался, что ситуация будет гораздо хуже.

Здесь, среди тишины и хаоса, всё ещё витал дух прошлого. Привычно пахло обителью: едким дымом, горькими травами и старой, пожелтевшей бумагой. Воздух был густым и неподвижным, словно время застыло в момент гибели хозяев. Сердце Мильтена сжалось от острой, знакомой боли. Это место, несмотря на всё случившееся, оставалось его единственным настоящим домом. На мгновение он позволил себе закрыть глаза, и перед внутренним взором возник совсем иной образ — прохладные своды лаборатории монастыря Хориниса, а перед ним взволнованное лицо алхимика Неораса.

«Ты должен найти их, Мильтен! — голос Неораса звучал почти отчаянно, его пальцы нервно перебирали край красной мантии. — Все его записи, все черновики! Дамарок был гением, его исследования об омоложении, о стабилизации магических потоков… Это бесценно! Мы не можем позволить этому кануть в небытие. Он был моим другом и учителем… хоть и по переписке».

Мильтен тогда кивнул, чувствуя тяжесть этой просьбы. Желание Неораса совпадало с его собственным — вернуть наследие мастера, понять масштаб его открытий. Но в тот краткий, суматошный визит в замок после падения барьера не было и намёка на возможность спокойных поисков. Тогда он лишь успел предать тела огню и бежать, спасая жизнь.

Теперь же, вернувшись с силой и полномочиями, он наконец мог выполнить данное самому себе и Неорасу обещание.

Он принялся наводить порядок, сметая липкую пыль со столов, расставляя опрокинутые склянки по полкам. Рутинная, почти механическая работа успокаивала, отгоняя мрачные мысли. И среди этого хлама, в груде выброшенных из шкафа бумаг, его взгляд уловил толстый, потрёпанный кожаный переплёт. На корешке угадывались стёртые от времени, но всё ещё различимые буквы: «Наблюдения и расчёты. Д.».

Д. значило Дамарок.

Сердце Мильтенаучащённо забилось. Он с благоговением, словно святыню, поднял фолиант. Книга была тяжёлой, от неё пахло стариной и химическими реактивами. С трепетом он открыл её… и через мгновение разочарованно вздохнул. Страницы были испещрены изящными, но абсолютно непонятными значками, сложными схемами и математическими формулами, написанными на совершенно нечитаемом языке. Это был не просто другой язык — это был гениальный, сложнейший шифр.

Он просидел над книгой несколько часов, вглядываясь в причудливые завитки, пытаясь найти ключ, логику, систему. Ничего не выходило. Знаки упрямо не складывались ни в какие знакомые слова. Отчаяние, холодное и липкое, начало подбираться к его сознанию. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза, пытаясь прогнать усталость.

И вдруг перед внутренним взором возникло не призрачное, осуждающее лицо мастера, как в кошмарах, а живое, спокойное, каким он запомнил Дамарока при жизни. И вместе с образом всплыл обрывок сна, почти стёртый из памяти. Сон, в котором Дамарок говорил ему найти свои записи. «Почаще смотри в зеркало — и многое откроется…» — кажется, так он сказал. Но ведь и в жизни говорил ему нечто похожее: «…и всегда помни, мальчик мой, истина часто является нам в отражённом свете. Прямой взгляд не всегда видит суть».

В этом весь Дамарок — старался избегать грубых, прямых методов.

Мильтен резко открыл глаза. Его взгляд упал на пыльное зеркало, висевшее в углу лаборатории. Он помнил его ещё по тому ритуалу, после которого был принят в орден. Сердце забилось чаще. Неужели?..

Схватив книгу, он подбежал к зеркалу. Руки дрожали, когда он поднёс открытую страницу почти вплотную к холодной поверхности и замер, вглядываясь в отражение. И увидел чудо.

Причудливые, казавшиеся бессмысленными знаки и линии, отражённые в зеркале, складывались в стилизованные, но вполне узнаваемые буквы алфавита Миртаны. Это был гениальный, до безумия простой и одновременно изощрённый шифр — читаемый только в отражении. Конечно, будь это просто зеркальное письмо, он бы догадался раньше. Но Дамарок усложнил символы, видоизменил их, так что сходство не сразу угадывалось даже в зеркале.

Его пальцы дрожали уже не от усталости, а от возбуждения, пока он водил страницами перед зеркалом, пытаясь уловить смысл первых расшифрованных строк на последней странице дневника. Через некоторое время глаз привык, и смог читать уже без зеркала, хотя и медленно. Один из отрывков на последней странице гласил:

«…предварительные испытания показывают, что экстракт болотника, подвергнутый дистилляции с сублиматом жвал ползунов, даёт нестабильную, но магически мощную субстанцию, чья энергетическая сигнатура совпадает с аномалией в месте ритуала Братства Спящего…»

Он нашёл это. Наследие Дамарока было спасено, хотя предстояло потратить ещё много дней, чтобы разобраться в записях. Мильтен так утомился за день, что даже не заметил, как уснул прямо за столом, прижимая книгу к груди.

Глава 21. Кара небесная

Не тот угроза, людям кто знаком,

А тот страшнее, что во тьме таится.

Не знаешь, если даже о таком,

То не поймёшь как от него и защититься.

Мильтену снилось, что он работал в лаборатории с мастером Дамароком. Мастер в его сновидении был стар, каким был до того, как создал свой «венец творения» — зелье молодости. Алхимик хвалил его за сообразительность, напоминал, что не все тайны можно доверить перу, ведь они могут быть слишком опасны. Говорил, что есть книги, которые лучше даже не открывать и смотрел на Мильтена так, будто подозревал его в чём-то. Затем, сон постепенно становился всё тревожнее. Реторты начали закипать, а Дамарок всё не убавлял огонь и твердил про запретные знания. Мильтен пытался доказать, что надо снизить давление, но старый мастер будто бы оглох и был безучастен к любым доводам. Наконец, одна из колб взорвалась, брызнув в него кипящей кислотой и осколками стекла. Это и оборвало сон.

Очнулся Мильтен, само собой, всё в той же лаборатории, которая к тому же была весьма разгромлена. Будто бы после последствий взрыва из его сна. Поэтому он не сразу сообразил, что происходит. Потрогал лицо, которое должно было быть изуродовано взрывом, но с ним, конечно, всё было в порядке. Он вспомнил события последний дней, и это окончательно привело его в чувства. На столе лежала книга. На той же странице, которую он читал. Нет, это была реальность. Первые дни в замке в долине рудников были полны хлопот, у Мильтена не хватало времени погрузиться в чтение трудов Дамарока, и он уже не первый раз засыпал за его книгой. Днём же он наводил порядок в лаборатории, адаптируя остатки оборудования под основные рецепты зелий, которые могут понадобиться воинам. Первую партию бодрящих микстур он успел приготовить ещё до отправления малых экспедиционных групп, вышедших для разведки намеченных мест добычи руды как раз сегодня, нет, пожалуй, уже вчера, на рассвете.

Прокрутив в голове воспоминания, и скинув окончательно сонливость, Мильтен понял, что тревожность всё равно не оставляет его, и она вызвана не сном. Причина волнения была и не в лаборатории. Нарастающий шум исходил снаружи. Отголоски криков. Беспорядочный топот. Тревожный гул голосов. Будто из одного сна он попал в другой, с новым сценарием для кошмара. Потом крики стали громче. В них послышались отчётливые нотки ужаса. Сердце Мильтена замерло — что-то точно было не так.

Он бросился к выходу. Но вместо двора, словно оказался в царстве Белиара.

Было уже раннее утро, но небо над замком почернело от дыма и копоти. По двору метались люди, паладины пытались построить растерянных ополченцев в оборону. И высоко в небе, описывая широкий, неторопливый круг над замком, парил… дракон.

Огромный, чешуйчатый, с перепончатыми крыльями, от которых на землю падала зловещая тень. Дракон издал пронзительный, раздирающий уши крик, похожий на скрежет железа по стеклу. В нём не было ничего и близко похожего на рычание, какое часто приписывают этим существам. Затем тварь сложила крылья и ринулась вниз.

Из разверстой пасти вырвался поток ослепительно-белого пламени. Он прочертил пылающую линию сквозь двор, сметая на своём пути любые заграждения и навесы, сдирая черепицу с крыш. Двое ополченцев, не успевших отскочить, исчезли в этом огненном смерче, их душераздирающие крики на мгновение заглушили все остальные звуки, прежде чем голодное магическое пламя сожрало их тела, оставив лишь обугленные головешки. Воздух наполнился запахом гари и жареного мяса. Летающий ящер выхватил в качестве добычи мечущегося в ужасе вола — одного из тех, которые несли во время похода в долину провиант и инструменты. Дракон снова взмыл в небо, оставив после себя полосу бушующего огня и всепоглощающую панику.

Мильтен застыл на пороге бывшей обители магов, не в силах оторвать взгляд от чудовища. Все его доводы, все рациональные объяснения рассыпались в прах перед лицом этой древней, абсолютной стихии разрушения. Ещё вчера он сам с недоверием относился к рассказам Диего и Горна, хоть и не подавал виду. Слишком сложно было в это поверить, не увидев своими глазами. Но сказка оказалась правдой. И она пришла за ними.

У главных ворот творилось невообразимое: толпа орков яростно рубила массивную решётку топорами. Именно там собрались большинство защитников. Увлеченные боем и дезориентированные воздушной атакой, они не замечали, что к и так частично обвалившейся восточной стене орки уже подкатывали тяжёлое, увенчанное заостренным бревном, осадное орудие, напоминавшее смесь гигантского тарана с примитивной осадной башней. С треском и грохотом от первого же удара обрушился участок стены пострадавший ещё давно при обрушении одной из башен замка. В образовавшемся проломе показалось длинное, грубо обтесанное бревно. Оно застряло среди камней, но зато, словно мост перекинулось через пролом, и по нему как муравьи, уже карабкались вверх десятки бурокожих воинов. Немногочисленные защитники вели обстрел и отчаянно звали подкрепления. Но услышал их в этой неразберихе лишь Мильтен. Орки атаковали с одной из самых высоких точек, с тыла, где оборона была наименее подготовленной. Столь продуманная тактика была не характерна для дикарей. Но люди уже далеко не первый раз их недооценивали. Были среди орков как дикие племена, так и весьма продвинутые технически. В конце концов, дикари не строят корабли и осадные орудия. Нет, это была настоящая цивилизация, к которой люди по привычке относились слишком пренебрежительно.

Мильтен увидел, как несколько лучников на стене были сражены оркскими болтами из арбалетов, больше напоминавших переносные баллисты. По крайней мере, человеческой силы точно не хватило бы, чтобы натянуть такой арбалет. Не удивительно, что болты пробили оруженосцев навылет, не оставляя шансов… Первые из захватчиков, вскарабкавшись на парапет, с яростными криками обрушились на защитников. Оборона трещала по швам. Солдаты не успевали перебросить силы — тушение очагов пожара и штурм у ворот оттягивали все резервы. Да и людей было очень, очень мало. Орки как будто бы специально ждали дня, когда часть сил покинет замок. Оставалось надеяться, что хотя бы экспедиции успели проскочить, а не были уничтожены. Но это сейчас мало кого заботило — все мысли были лишь о том, чтобы выжить и удержать замок. Ещё вчера лишь отряды разведчиков орков попадались на глаза, а сейчас, совершенно неожиданно, они подтянули основные силы и начали с ходу штурм. Без сомнений, они планировали закончить всё одной атакой. Но люди не собирались опускать руки.

Один из паладинов схлестнулся с ворвавшимся в крепость в первых рядах орком. Превосходивший в мускульной силе дикарь размахивал секирой, способной запросто перерубить человека с одного удара. Грубая, но эффективная тактика его боя как раз и заключалась в том, чтобы просто попасть по противнику. Едва ли такой удар можно было блокировать. Но он выбрал не удачную цель. Уже седой, но от того не менее расторопный паладин даже не думал отступать. В своей броне, в которой он воевал едва ли не всю жизнь, он не чувствовал ни малейшего стеснения. Первый выпад орка пролетел мимо, даже не зацепив отскочившего вбок ветерана. Несмотря на инерцию, заставившую его наклониться вперёд, и не позволявшую тут же вновь поднять топор, орк тоже оказался не так прост, и смог спастись от контратаки, приняв удар меча на свой массивный наплечник, после чего отскочил, разрывая дистанцию. Двое противников застыли, глядя друг на друга. Это длилось лишь мгновение, но, Мильтену, в чью кровь от увиденного тут же выбросилась ударная доза адреналина, оно показалось вечностью.

Сердце Мильтена бешено заколотилось, но в голове, вопреки окружающему хаосу, воцарилась странная, ледяная ясность. Вознеся мысленную и краткую молитву Инносу, он больше не думал и не созерцал, он действовал. Рука будто сама рванулась к сумке и выхватила увесистую тёплую руну Огненного шторма. На ходу, почти не глядя, он нащупал на поясе склянку с зельем усиления концентрации, которое некоторые адепты называли зельем увеличения магической силы, и осушил её одним глотком. Горьковатая жидкость обожгла горло, а по жилам разлилась волна жгучей, почти болезненной энергии, после чего мысли потекли как будто немного иначе. Разум извлекал из своих самых потаённых глубин всё, что могло помочь в текущей ситуации.

В голове пронеслись воспоминания — суровые уроки Драго, пожалуй, самого опытного боевого мага огня в долине рудников, уступавшего по силам лишь магистрам. «Огню не нужно приказывать, ему нужно позволить быть, — звучал в памяти его голос. — Стань его проводником, а не хозяином. Позволь ему пожирать, и он отплатит тебе верностью. Останется лишь указать нужный путь». Пришло время проверить эти слова.

Орки, заметив одинокую фигуру в красной мантии, бросились на него с рёвом. Они были уже в десятке шагов. Но мастер Сальварес, выживший из Минненталя, собирался в очередной раз оправдать своё новое имя. Он не видел их оскаленных рож. Он видел лишь потоки энергии, танцующие в воздухе. Огонь, даже тот, что пожирал крыши, грозя перерасти в настоящий пожар, был другом, был светлым и ярким, своим. Орки же были, словно пятно на фоне чистой простыни, их переполняли более тёмные, густые эманации Белиара, которому они поклонялись. Губы мага шептали молитву Инносу, не прося о помощи и пытаясь приказывать, а утверждая свою волю как часть воли божества, как волю самой стихии.

— Да сгорит всё, что рождено тьмой! — выкрикнул чародей не своим голосом, словно находясь в трансе. И наполнил руну огненного шторма своей и божественной силой.

Мир взорвался. Не один сгусток плазмы, а десятки, сотни огненных потоков рванулись со всех сторон, вовсе не из его руки или руны, а будто бы отовсюду, сливаясь в единую, всепожирающую лавину. Но это было не всё. Пламя, уже пылавшее на крышах, отозвалось на его зов. Оно сорвалось с балок и черепицы, примкнув к заклинанию, умножив его мощь втрое. Огненный шторм, подкреплённый взрывной волной, обрушился на орков. Первых он испепелил за мгновение, с других содрал кожу и плоть, третьих, объятых пламенем, просто отшвырнул назад, через стену, в бездну. Несколько защитников, бежавших на помощь, оказались среди бушующего шторма, но огонь обходил их, словно они были ему не интересны. Люди не были порождениями тьмы, люди не были сейчас его целью. Сейчас он был отбеливателем, который устраняет все пятна с полотна мира, утверждает волю Инноса, несёт свет истинного пламени. И этот свет двигался всё ближе к пролому в стене.

Заклятье вырвалось наружу замка и сконцентрировалось на таране, разорвав его в клочья. Пылающие остатки не позволяли новым нападающим продолжить штурм в этом месте. Но защитникам не дали перевести дух. На пытавшихся наскоро залатать брешь какими-то ящиками оруженосцев, понукаемых рыцарем, пикируя с пронзительным визгом, обрушился дракон. Его пасть распахнулась, и из глотки повалила сгущающаяся, раскалённая плазма, готовая вырваться всеуничтожающим потоком.

И снова сработал инстинкт. Вдохновлённый испытаниями магистров, которые ему устроили в монастыре, Мильтен, почти не осознавая, что он будет делать, протянул вперёд руку. Он не пытался создать щит. Он возглавлял огонь, даже тот, что исторгал дракон. Он перехватывал контроль, но не над своим заклинанием, а над чужим, он управлял самой идеей огня. Руна, сжимаемая в руке, была ориентиром, проводником, подсказывающим управляющий контур конструкции. Огненный шторм мог черпать силу из любого источника. Чем дыхание дракона хуже?

И ему удалось. Пламя, готовое извергнуться из драконьей пасти, разошлось в стороны, будто встретило невидимую преграду. Оно не погасло, но рассеялось, как вода, ударившаяся о скалу, опалив башни и песок во дворе, но не тронув замерших в ужасе солдат. Однако Мильтен не остановился на достигнутом, развернув огонь назад, в глотку зверя. В последнее мгновение перед тем, как темнота заполнила его превысившее все доступные пределы сознание, Мильтен успел увидеть — огромная, змеиная голова дракона резко дёрнулась вверх. Один его глаз, мерцающий, как расплавленное золото, на миг встретился с его взглядом. В нём читался не просто звериный гнев, но холодная, осмысленная злоба и… удивление.

А потом силы окончательно оставили чародея. Мильтен рухнул на камни двора, погружаясь в пустоту, а над ним, озаряя его побледневшее лицо алым заревом, продолжал бушевать огненный ад.

Глава 22. Фигуры

Кто ищет, тот всегда найдёт.

Хоть может он искал не это.

Кто ж не искал, не обретёт

Ни тьмы, ни сумрака, ни света.

Новая башня Ксардаса вонзалась в хмурое небо Хориниса подобно гигантскому, окаменевшему когтю тёмного бога. Её остов, черный и неровный, больше напоминал магматическую породу, внезапно выросшую из-под земли, нежели творение рук человеческих. Так оно и было — башню возвел огненный голем, слепой и бездушный исполнитель воли некроманта. Подобно стеклодуву, ваяющему форму из раскалённой массы, голем выплавлял блоки из скальной породы соседнего утёса, спекая их магическим пламенем в единое, угрожающее целое. Устрашающий вид был необходим — он отлично отгонял любопытных путников и суеверных селян.

Неслыханная скорость постройки — всего пара дней — могла бы считаться чудом. Со стороны действительно могло показаться, что мрачное сооружение возникло за ночь. Именно так и думал Лестер — спрятавшийся в долине между скал бывший послушник братства Спящего. Каркас, монолитный и прочный, был возведён за считанные часы неустанной работой голема. Остальное время заняла кропотливая работа по переносу самого ценного: древних фолиантов, свитков, алхимических инструментов и минимального набора мебели из старой башни. В этом Ксардасу помогали его верные, безмолвные слуги — оживлённые магией нежити и юркие, похожие на искажённых карликов, гомункулы, чьими кукловодами были низшие демоны. Но этого не знал Лестер, он знал лишь, что вчера, когда он спустился в долину, башни не было, а теперь она появилась, и стояла практически на обратном пути. Другого же выхода из горной лощины не было, и теперь, загнанный в угол послушник не знал, стоит ли ему покидать это место, рискуя встретиться с владельцем таинственной башни, или же лучше остаться здесь навсегда.

В этом месте головные боли Лестера слегка ослабли, будто бы окружающие горы защищали его от вредного воздействия. Но даже так они были на грани его выносливости. Даже насчёт этой башни он не был до конца уверен, не является ли она его галлюцинацией, признаком ухудшения его состояния. К счастью, Лестер хорошо разбирался в травах и мог даже приготовить на костре простенький лечебный и обезболивающий отвар из местной флоры. Без этого, наверное, он бы даже не зашёл так далеко. То, что он преодолел путь от старого форта на самом юге долины рудников почти до самого города Хориниса, в нескольких часах пути до которого и была расположена эта забытая богами лощина, поистине было чудом. Он блуждал, будто в тумане, интуитивно двигаясь в ту сторону, где головная боль ослабевала. Боль была его компасом. А то, что он добрался до обитаемых мест сильно позже других каторжников, сыграло ему даже на руку. Он не попался патрулям паладинов, и в то же время, разошёлся с готовыми поживиться чем угодно бывшими уголовниками. Но он даже не вполне осознавал своё везение, не прекращающаяся мигрень затмевала всё. Он даже не знал, на сколько дней ещё хватит его воли. Быть может, если бы его друг Мильтен тогда не провёл какой-то странный ритуал, существенно ослабивший боль, то он уже давно умер бы от кровоизлияния в мозг или от того, что не смог бы даже найти пропитание. А быть может, даже сам бы покончил собой. А теперь ещё эта башня. Пожалуй, если станет совсем невыносимо, то он поднимется к ней и выяснит, кто же там поселился. Но не сегодня. Сегодня он наловит мясных жуков и сделает из них рагу. Благо, он разжился небольшим котелком ещё в начале пути.

Владельцу же башни не было дела до какого-то случайного свидетеля его могущества. Несмотря на то, что стройку остова башни вел голем, каждое новое строительство неизмеримо истощало некроманта, отнимая не столько физические, сколько ментальные силы. Ведь помимо каменной кладки нужно было обустроить башню и внутренним убранством. Перенести готовую мебель, или заставить других слуг сделать новую. А нежить, плохо соображает самостоятельно, да и в магазин её не отправишь. В общем, приходилось искать иные пути. Его силы позволяли использовать демонов и даже приказывать разумным, чья воля не слишком крепка, но любые подобные манипуляции требовали прорву энергии. А этот ресурс был очень ценен, так что обстановка в башне оставалась весьма аскетичной. Сейчас бывший великий магистра ордена Инноса, а ныне ренегат и некромант, сидел в своём высоком кресле, вырезанном из дуба, в только что достроенном кабинете. Его пальцы медленно барабанили по подлокотнику. Период необходимого отвлечения и восстановления подходил к концу. Приближалась пора вновь погрузиться в пучину действий.

Ксардас подошёл к массивному окну своей новой башни, взглянув магическим зрением на потемневший от туч лес. Но свет ока Инноса его мало беспокоил. Его тип зрения сильно отличался от привычного. Он видел потоки энергии — магической силы и тепла, которые как бы накладывались друг на друга, позволяя оценивать и размеры, и форму, и внутреннее содержание. Живые существа сияли в магическом зрении светом, который был тем сильнее, чем могущественнее был организм. Кролик, кабан или пожилой крестьянин имели рыхлую структуру магических каналов, а вот могучие звери, вроде мракориса, уже могли посоперничать с опытным магом. Именно из-за этого, эти звери даже после смерти иногда восставали в качестве нежити — их энергетическая мощь порой превалировала над физической.

Пальцы ренегата, тонкие и бледные, медленно ощупывали холодный камень подоконника. А внутри него кипела невидимая работа, расчеты и планы складывались в единую, грандиозную картину.

Находясь в башне, он мог узнавать всё необходимое, при этом гораздо быстрее восстанавливая силы. Его дополнительные магические «глаза» — подчинённые им с помощью вселённых демонов вороны — уже доложили обстановку. Паладины, эти сверкающие жуки в своих латных панцирях, наконец-то свернули бесполезные поиски в окрестностях и двинулись в сторону рудниковой долины. Именно это и послужило последним толчком к немедленному переезду из рудниковой долины, которая стала очень недружелюбным местом. Зато старая, давно забытая дорога, ведущая к заваленному в результате оползня много лет назад перевалу, словно сама привела его к этому месту. Она была одновременно и указателем, и ширмой — база была идеально спрятана от любопытных глаз. Высокие, древние сосны густым частоколом прикрывали её со всех сторон, а с дороги виднелась лишь верхушка, которую издали и вовсе можно было принять за странный скальный выступ.

Но главным была не скрытность и красивый вид, а то, что таилось глубоко внизу. В толще скал, подобно артериям мёртвого исполина, тянулись рудные жилы, берущие своё начало в самой долине рудников. Они были слишком глубоки, чтобы их разрабатывать, но их магическая энергия, пульсирующая в самом сердце мира, была идеальным проводником и источником силы для великих заклинаний. На этом месте вполне можно было построить круг Инноса — один из древних способов аккумуляции энергии. Такой кстати, был неподалёку, но ближе к побережью, почти у самого города. Он стоял на тех же жилах, но они выходили там ближе к поверхности.

Ксардас видел все ходы противников, оставаясь в тени. Белиар, всегда прямой и грубый, сделал свою ставку — драконы и орки, грубая сила, призванная смести всё на своём пути. А паладины, эти сверкающие «жуки», брошенные Инносом, уже маршировали по долине, неся с собой свой порядок, свой закон, своё пламя. Предсказуемо. Аданос, как всегда, уравновешивал — его тихая работа ощущалась в каждом дуновении ветра, в каждой неудаче обеих сторон. Бывшие наёмники магов воды, теперь предоставленные сами себе, станут идеальным противовесом рвению паладинов. Они усложнят им логистику, перережут пути снабжения, не дадут установить полный контроль над островом. Хаос будет работать на Аданоса. А тем временем, маги воды займутся поиском чего-то гораздо более ценного. Но не они одни, есть ещё одна личность, которую выпестовал сам Ксардас, принёс на блюдечке в руки Белиара, заставив поверить, в то, что эта фигура принадлежит ему.

Райвен. Мысль о бывшем бароне вызвала лёгкую усмешку. Ещё одна пешка, мнящая себя ферзём. Он найдёт утерянный Коготь. Жажда мести и власти ослепят его. Но доверять ему нельзя. Как и Кхардимону. Этот старый слуга, столетиями бывший безропотным инструментом, теперь, почуяв настоящую силу, неизбежно захочет предать. Коготь Белиара искушает всех. Он сломал волю даже потомков самого Кхар-Аданоса, носителей божественной крови, что уж говорить о таком ничтожестве.

Пусть попробует — холодная решимость заструилась по магическим каналам древнего мага, будто даже делая его моложе и сильнее. Если он выйдет из-под контроля, маги воды будут уже готовы. Их силы достаточно велики, чтобы удерживать его ровно столько, сколько потребуется, пока не прибудет его собственный, уже настоящий ферзь.

Главная фигура — Вершитель. Тот, кто должен вскоре вернуть себе силу. Ослабленный, как и требовал Аданос, и даже лишённый возможности стать истинным аватаром Инноса. Эту возможность навсегда пресечёт для него один из магов огня — Мильтен. В этом была красивая ирония — обыгрывать противников их собственными ресурсами. Впрочем, этот мальчишка не мог считаться полноценным слугой Инноса. Как и Райвен, он был подготовлен заранее, внедрён, как двойной агент. Интересно, как бы он отреагировал, узнай правду о своем происхождении и причинах, по которым Ксардас не убил дерзкого охотника, вздумавшего следить за ним? Нет, пожалуй, некоторые тайны должны оставаться таковыми навсегда, иначе из соратника он вполне может превратиться в обозлённого и обиженного врага. Конечно, он не доставит много хлопот, пока не тот уровень силы, но зачем портить то, что сейчас хорошо работает?

Талисман, Глаз Инноса… Мысль Ксардаса коснулась этого артефакта. Он сослужит свою службу. Но не в своём нынешнем виде. Его нужно было трансформировать, переплавить, как переплавляют старый сломанный меч в новый. Ошибка прошлого, однобокий взгляд избранников Инноса, больше не должна повториться. Та диктатура света, что чуть не погубила мир, не должна возродиться.

Грядёт время истинного баланса — виделась чародею картина будущего. Мир, где будет место и оркам, и людям. Даже другим низшим расам, таким как гоблины, огры и рептилоиды, если они сами не выберут путь самоуничтожения. Его взгляд, обращённый внутрь себя, увидел драконов. Даже у них будет шанс. Обновлённый амулет… он позволит им говорить, ослабит подавляющую печать Белиара. Даст на время возможность вещать не рёвом и пламенем, а словами. Какой выбор они сделают — будет зависеть только от них. Белиар не давал им выбора, а Аданос даст.

Ксардас, глядя вдаль думал и о многих других вещах. Но это уже были детали. Роли всех основных участников постепенно прояснялись, нити их судеб переплетались. Для некоторых из них, таких как Мильтен, даже найдётся место в том новом, дивном мире, который он видел. В мире… где не останется богов. Лишь равновесие.

Он развернулся от окна. «Пришло время, — пронеслось в его сознании, холодное и ясное понимание, какое появлялось, когда к нему обращался сам Аданос. — Последняя фигура должна занять своё место на доске».

Его тёмная мантия при движении беззвучно скользила вдоль каменного пола. В центре комнаты, на свободном от свитков и книг пространстве слепой отшельник начал чертить. Кончик его посоха, источающий красное сияние, выжигал на камне сложную, идеально выверенную пентаграмму. Каждая линия, каждый символ были частью грандиозного уравнения, целью которого было одно — пронзить пространство и время, чтобы вернуть то, что было утрачено. Вершителя, томящегося в каменной ловушке под руинами тюрьмы Спящего, которая стала для него незапланированной могилой. Для него незапланированной, но не для тех, кто играл эту партию.

Столько лет Иннос прятал от него этого потомка своей древней крови, так искусно держал его на удалении от всех, на самых рубежах Миртаны, на каком-то мелком островке. Столько сил пришлось приложить, чтобы выманить его, а затем, приручить. Теперь, стоило сделать поводок ещё короче. Этот человек, чьи магические каналы не уступают таковым у самого Ксардаса, позволяя стать истинным аватаром бога, должен знать, кому обязан всем. Он должен знать, что ни шагу не смог бы ступить без помощи наставника, что не смог бы сохранить даже саму жизнь. И сейчас все обстоятельства складывались именно так, как и задумывалось. Когда в будущем он освободится, то сам будет искать его, потому что клинок ничто без руки, которая его держит.

Тишину в башне нарушало лишь шипение магической энергии, исходящей от растущего на полу рисунка. Ксардас погрузился в работу, его сознание уже скользило по невидимым нитям магии, протянутым к далёкому якорю, оставленному в подземелье. Пришло время воскресить не просто тело, но ценный инструмент.

Глава 23. Люди гибнут за металл

Пусть в тиглях тревоги и боли сгорят,

Не время для тихой беседы.

Когда мир войною и дымом объят,

Без жертв не добиться победы.

Воздух в лаборатории замка в долине рудников был густым и едким, пахнущим дымом, кипящими травами и горькой пылью распылённых алхимических компонентов. Мильтен стирал со лба пот, оставляя грязный размазанный след. Его глаза горели от недосыпа и испарений различных органических кислот, а пальцы, исцарапанные и местами обожжённые, с трудом повиновались ему. Последние дни слились в один бесконечный, изматывающий кошмар. Даже правила техники безопасности на этом фоне отступали на второй план. Он уже нарушил практически все писаные и неписаные правила, начиная с того, что нельзя работать при таком сильном утомлении. Иногда его глаза попросту закрывались, и он отключался на несколько секунд, а может, даже минут, стоя облокотившись на стол.

Лорд Гаронд требовал невозможного. Бодрящие настойки для часовых, чтобы те не засыпали на постах. Зелья, ускоряющие реакцию — одна капля такого может быть ценою в жизнь в ближней схватке. Отвары, затягивающие быстрее раны, и густые, обжигающие припарки для ожогов от оркских зажигательных снарядов. И ничего, абсолютно ничего не удавалось запасти впрок. Проклятые волосатые варвары, этот бич Миртаны, не давали передышки ни на день. Постоянные наскоки, ночные попытки штурма, обстрелы огненными шарами их шаманов. Несколько отрядов разведчиков смогли вернуться, добыв ещё немного требуемых ингредиентов. К счастью, Мильтен знал места произрастания основных используемых в алхимии растений в Миннентале. Но далеко не все из них сейчас были доступны, а запасы, взятые с собой, и найденные в сохранившихся складах мастера Дамарока, подходили к концу. Скоро работа в лаборатории прекратится сама собой из-за отсутствия нужных компонент зелий. Но не сегодня.

Но работа без отдыха и в условиях дефицита, когда даже спирт приходилось делать самому, смастерив ещё один перегонный аппарат — ведь тот, что был, нужно было приберечь для более чистой работы, для финальных стадий перегонки, когда работа идёт уже с более качественным сырьём, не загрязнённым сивушными маслами. Это всё были небольшие сложности, которые он смог преодолеть. А самым страшным испытанием была попытка орков собрать метательную машину.

Орки даже не скрывали своих намерений, под прикрытием шаманов и арбалетчиков организовав на пределе полёта стрел осадный лагерь, в котором начали из привезённых частей собирать что-то вроде требушета. И это привело к тому, что до сих пор не давало покоя молодому, и никогда не участвовавшему до того в крупных сражениях магу. Картины той ночной вылазки, в которой ему пришлось стать центральным звеном, до сих пор стояли перед глазами Мильтена. Яркие и болезненные напоминания об ужасе войны, затмили даже ужас атаки драконов. При первом штурме всё произошло слишком быстро, не осталось времени на страх, он просто действовал, а затем, потеряв сознание, и вовсе забыл остроту случившегося — воспоминания сгладились, пережитое казалось дурным сном. Перед вылазкой же было время на подготовку. Время на то, чтобы осознать всё безумие их затеи, чтобы взглянуть со всем пониманием в лицо смерти. Юный чародей не был солдатом, не привык к такому. Уходя на охоту, он мог стать добычей зверя, живя в окружении каторжников он рисковал получить нож в спину, но это… это было совсем иным опытом. Ждать неминуемой битвы с превосходящим во всем противником, понимать, что собирающиеся рядом товарищи по оружию, в большинстве, скорее всего не вернутся, и что такая же участь вероятна и для тебя — это не то, с чем можно спокойно смириться. Но все добровольцы понимали, что выбора у них нет. Если бы гигантская катапульта была достроена, каменные ядра и зажигательные снаряды рано или поздно сравняли бы стены и здания внутри замка с землёй, а участь защитников была бы предрешена. Они могли пережить осаду, но не бомбёжку.

Драконы тоже могли бы поджарить защитников, но, по какой-то причине, после первой атаки они предпочли затаиться. Паладины думали, что они испугались или им нужно восстановить силы, но у Мильтена было совсем другое мнение на этот счёт. В одной из лекций о былых временах Корристо рассказывал своему ученику, что согласно сохранившимся древним свиткам драконы могли откладывать яйца. Из оплодотворённых и поддерживаемых при нужной температуре яиц могли родиться новые драконы, среди которых, как правило, выживал только один, самый сильный, сожравший конкурентов. Говорят, что для полноценного потомства драконам ещё нужно было золото, хотя точных причин, и как именно они его используют, никто не знал. Когда-то давно по этому поводу наверняка спорили до хрипоты, но со временем, когда драконы пропали из поля зрения людей, и, как думали, вовсе вымерли, интерес к этой теме угас, как и пропала возможность экспериментальной проверки смелых гипотез о высоком содержании золота в скорлупе, или золотом «радиаторе», отводящем избыток тепла от драконьей кладки или наоборот, подводящем. Среди основных версий как раз было то, что для появления дракона нужна очень высокая, или, наоборот, очень низкая температура. Бытовала однако также версия о том, что у драконов большинство представителей самки, но есть и самцы, которые не сидят на одном месте, а всегда мигрируют, и которых самки приманивают наиболее блестящим гнездом, для чего и сгребают в него все виды драгоценностей. Однако Корристо упоминал о ней с усмешкой, считая, что нельзя напрямую сравнивать драконов с примитивными птицами. По его мнению, их логика не может быть столь простой, а у действий должна быть более глубокая логика, продиктованная необходимостью. Драконы без сомнения, обладали разумом, и по легенде, обладавший глазом Инноса Вершитель, избранник бога Огня и Света, мог с ними говорить, понимая их язык благодаря божественной помощи. К сожалению, он не додумался спросить у драконов о способе их размножения, чем поставил всех последующих учёных в очень неприятное положение, при котором они вынуждены были строить непроверяемые гипотезы.

В любом случае, все учёные мужи древности, заставшие драконов или хотя бы живых свидетелей борьбы с ними, сходились во мнении, что из большинства яиц драконов, то ли неоплодотворённых, то ли хранящихся при неподходящей температуре, рождались совсем не драконы, а иные существа — похожие по габаритам и телосложению на орков, но покрытые плотной чешуёй гуманоидные ящеры. В отличие от новых драконов, их могло появляться на свет гораздо больше, росли они очень быстро, питаясь сырым мясом или падалью, и выполняли функции защитников гнезда дракона, этаких прислужников для примитивных поручений и подготовки выбранного драконом логова к появлению уже настоящего потомства. И, как опасался Мильтен, именно откладкой яиц и «штамповкой» людоящеров могли быть сейчас заняты наевшиеся драконы. Одному Белиару было известно, к чему это могло привести, если никто не уничтожит или не изгонит этих огнедышащих тварей раньше. С каждым днём добраться до их гнезда будет всё сложнее и сложнее.

Так или иначе, но не драконы оказались экзистенциальной угрозой для защитников замка, хоть их возвращения и ждали с ужасом. Но готовящийся орками требушет был прямо под стенами замка и мог смять оборону, как только будет запущен. Даже если орки смогут запускать всего один многопудовый валун или горящий снаряд в час, и даже если первые из них пролетят мимо, то очень скоро они пристреляются и неспешно уничтожат защитников за считанные дни. Именно поэтому капитан Гаронд начал собирать добровольцев ещё до того, как орудие было достроено. План был простой и прямолинейный, так как выбора особо не было. Сначала думали, что Мильтен сможет просто уничтожить катапульту, но шаманы орков ловко отклоняли все огненные шары — даже магистр огня вряд ли справился бы с их сопротивлением. Поэтому оставалась только вылазка. Спуститься планировали в темноте по остаткам таранной башни, торчавшим из стены после первого штурма. Поначалу лорд Гаронд хотел приказать разрубить бревно топорами и заделать брешь, но затем решил отложить эту идею. Не только потому, что первых же каторжников, из числа оставленных в замке для грязной работы, проткнуло орочьими стрелами, чуть не пригвоздив к камням стены, но и потому что это бревно оказалось удобным и для незаметного спуска защитников в ночи и, главное — затем быстрого возвращения. Поднимать ворота незаметно было нельзя, уж больно они скрипели, спускаться со стен было можно, но тяжело быстро подниматься назад — в случае погони отряд был бы обречён. Поэтому использовать бревно решили как чёрный ход. Возле него всегда дежурили арбалетчики, не позволявшие оркам приближаться слишком близко. Штурмовать по нему замок было бы откровенным безумием, на которое не решились бы даже орки. Первый раз на их стороне был эффект неожиданности, а теперь шансов на успех такой лобовой атаки не было никаких. Несколько молодых орков попробовали, но их тела остались под стенами.

Лагерь с катапультой был как раз с той стороны, так что бревно стало ключевой частью плана ночной вылазки. Мильтен должен был идти вместе с добровольцами. Только он мог быстро и эффективно уничтожить осадную машину с помощью огненного шторма. Когда маг понял тщетность попыток уничтожить её издалека, он сам предложил Гаронду отправиться наружу. Тот лишь пожал плечами, изучающе посмотрел несколько мгновений и кивнул, не сказав ни слова. Каждое слово нужно было экономить, защитники учились понимать друг друга по возможности молча. Конечно, основной причиной такого странного поведения была накопившаяся усталость. Лишь чуть позже Мильтен узнал, что готовится вылазка, когда его позвали на брифинг.

Среди добровольцев были лучшие арбалетчики, в глаза которых Мильтен закапал самодельное зелье, улучшающее ночное зрение. Рецепт он подсмотрел в книге Дамарока — ночные чтения не прошли даром. Воспроизвести нужный состав без всех указанных ингредиентов было той ещё задачей, поэтому эффект вышел нестабильным и кратковременным. Выжившие на следующий день не смогли бы смотреть на дневной свет, а возможно, даже частично ослепли на несколько дней. Мильтен не был уверен во всех побочных эффектах до конца, но результаты эксперимента обнадёживали. В качестве подопытного Гаронд приказал использовать Горна — мол, пусть отрабатывает харчи. Руки Мильтена немного тряслись, когда он капал другу в глаза свою модификацию капель ночного зрения, но, Горн лишь улыбнулся, сказав, что вполне доверяет другу, а если прикинется потом слепым, то его точно не отправят на принудительные работы. К огромному облегчению Мильтена здоровяк наёмник не ослеп, и даже смог прочесть книгу в своей тёмной камере, когда погасили факел. Времени на более подробный тест не было, но последствия были второстепенны на тот момент. Главное, что с этим средством арбалетчики были способны в темноте увидеть и пристрелить оркских часовых, большинство из которых не использовали факелы, чтобы не быть лёгкой мишенью и при этом хорошо видеть возможных диверсантов. Но в ту ночь это им не помогло. Штурмовой отряд людей вошёл в сонный лагерь орков, как нож в масло — мягко, тихо, и режа всё на своём пути.

Пока орки пытались понять, что происходит и начали орать тревогу, Мильтен десятком огненных стрел быстро зажёг палатки, внеся ещё большую сумятицу в действия врага и отвлекая шаманов на борьбу с этим огнём. Основная задача была лишь одна — сжечь катапульту. Именно потому лорд Гаронд отправил его с этой штурмовой группой самоубийц, осознавая, что может потерять один из ценнейших инструментов, способствовавших выживанию в осаде, сдерживающий возможность пожаров, помогающий раненым. Но, ничего другого не оставалось, ведь никаких запасов зажигательной смеси у них не было, да и самогонного спирта было бы явно недостаточно, его попросту не из чего было бы произвести, да и не успеть в нужном количестве… Гарнизон и так уже сидел на урезанном на треть пайке.

Именно момент, когда началась суета, и запечатлелся сильнее всего в памяти Мильтена. Крики. Вопли умирающих. Яростные гортанные возгласы орков и тяжёлые взмахи их топоров. Паладины, зажатые со всех сторон напирающими орками, практически закрывавшие волшебника собой и своими зазубренными щитами, пока он, стоя почти вплотную к громадным деревянным конструкциям, творил самый сильный огненный шторм, на какой был способен. Вокруг был хаос, а от него требовалась высочайшая концентрация — то состояние, когда время будто замедляется и каждая мельчайшая деталь становится более отчётливой. Он видел танец жизни и смерти. Люди, то успешно уклоняющиеся от атак, то заживо сваренные прямо в доспехах, или с обожжённой, вздувающейся волдырями и облезающей кожей — результатами ответных чар шаманов, их огненными шарами или даже перехваченными потоками пламени, контроль над которыми терял Мильтен. Вот, двое ополченцев бросаются вперёд на офицера орков — его топор чёрен, доспехи украшены какими-то узорами. Один из ополченцев блокирует палашом удар и не удержавшись от мощи орка падает наземь. Второй с выставленным вперёд клинком прыгает на орка и меч, чудом найдя брешь в довольно неплохой броне, втыкается в плечо врага. Кажется, что победа близка, но через мгновение мощный удар кулака чуть ли не вбивает удачливого человека в землю — когти на металлических перчатках орка обагряются кровью, пронзая лицо и шею наглеца. Второй ополченец уже почти поднялся, но тут же верхняя его половина повалилась вновь, пока ноги ещё делали последний шаг вперёд. Перекошенное ужасом и предсмертной агонией лицо молодого воина с удивлением ударилось в грязь… И всё это в каких-то паре метров от творящего заклинание мага. Не лучшее место для концентрации. Но другого быть не могло. Это была не тренировка — это была настоящая война. Та, на которой маги огня бывали в первых рядах крайне редко.

Паладины держались лучше. Броня выдерживала даже прямые удары, острые стальные мечипорой разрубали толстые древки грубых орочьих секир и палиц. Но даже этим тяжёлым орудиям войны не было просто. На одного наскочили сразу несколько полуголых орков. Казалось бы — ерунда, но его просто завалили. Пока товарищи спешили на помощь, его били шлемом о камень. Когда подмога подоспела от головы бедняги остались одни воспоминания… и вытекающая из шлема кровавая жижа. Особенно чародею запомнилось лицо молодого оруженосца. Ещё практически мальчишка, его лицо было перекошено ужасом и нестерпимой болью, униформа дымилась, кожа слезала с живого мяса. Он рухнул перед ногами Мильтена, его глаза, полные слёз и недоумения, смотрели на мага, словно спрашивая: «Почему?» Мильтен уже ничем не мог ему помочь. Лишь прошептать сквозь стиснутые зубы молитву за его душу, пока вокруг бушевала бойня. И вдруг стало легче, будто бы Иннос услышал своего служителя.

На смену хаосу пришёл всепоглощающий жар. Огненный шторм, рождённый и усиленный больше не сдерживаемым гневом, наконец, обрёл полную силу, превратившись из небольшого вихря в настоящий ураган. Он разметал уже и так горящий остов требушета в щепки, и раскидал бревна и доски, будто спички, которые разлетевшись по окрестностям поджигали всё вокруг. Вот, всё ещё сопротивляющегося под натиском паладинов офицера орков пробило насквозь горящей жердью. Вот, удивлённого такой мощью шамана орков откинуло куда-то в овраг пролетающим полыхающим бревном. Вот мощный взрыв сотряс обтянутую шкурами палатку, будто бы в ней был пороховой склад. Но сила не даётся даром. Мильтен закачался, пытаясь нащупать в кармане спасительный эликсир, который приведёт его в хотя бы некоторое подобие нормы, после такого выброса энергии. Туман адского пламени и хаоса, впрочем, почти не затронул группу диверсантов, бывших будто в глазе бури — тихой части, где нет ветра. Выжившие добровольцы схватили под руки Мильтена и потащили прочь. Всё шло согласно плану. Опытные воины, которых было среди выживших большинство, были не впервые в подобной мясорубке и не теряли самообладания. Маг бессильно перебирал ногами, спотыкался, и его буквально несли, пока сознание его плавало где-то между болью, истощением и шоком, и пока он заливал в себя с трудом откупоренную бутылку, проливая жгучую жидкость себе на лицо, вместо открытого рта.

Из тридцати добровольцев назад тогда вернулись лишь десять, трое из которых были едва живы и умерли бы, если бы Мильтен не отпоил их своими зельями, в которые добавил экспериментальный ингредиент, последние остатки высушенного порошка алоэ, использованного когда-то мастером Дамароком для омолаживающего зелья. Это был буквально ингридиент последнего шанса — если он бы не помог, значит, спасти человека могло только божественное вмешательство. Но и цена этого вида алоэ была невероятной. Оно, в прямом смысле было просто бесценно — слишком мало его экземпляров было в мире, чтобы его кто-то продавал. Но Мильтену было всё равно на ценность, он собирался сделать всё возможное, чтобы спасти хотя бы немногих из тех, кто пожертвовал собой ради остальных.

Жертва храбрецов не была напрасной. У орков не осталось ни материалов, ни, что важнее, мастеров для постройки новых машин. Конечно, с галерами могли подвезти и то, и другое. Но та вылазка стала невидимой чертой, после которой орки стали намного, намного осторожнее. Они значительно отступили от стен, и перешли к глубокой осаде, оградив свой основной лагерь сделанным на скорую руку частоколом. Теперь они не чувствовали себя полными хозяевами положения, теперь они тоже боялись. У самых стен замка они оставили лишь постоянно сменяемые патрули. Вдали, на одном из холмов расположились шаманы. Они наблюдали и как будто чего-то ждали.

И можно было догадаться чего. Новой атаки драконов. Все в замке, от последнего каторжника до лорда Гаронда, понимали — это ненадолго. И когда эти отродья Белиара вернутся и возьмутся за осаждённых всерьёз, то никакие стены, никакие зелья и никакие молитвы уже не спасут их. Оркам, действительно, не было нужды спешить со штурмом и попусту терять воинов. Ослабленные и измождённые защитники не вынесут второй атаки, подобной той, что была недавно. Если до этого вообще дойдёт — если они не умрут с голоду раньше.

Ещё одной не столь очевидной пользой ночной вылазки было то, что орки стали гораздо осмотрительнее и в других частях долины рудников. Их патрули не уходили далеко от лагеря и это давало надежду, что ушедшие на разработку новых месторождений руды экспедиции смогут выжить и не будут обнаружены и уничтожены орками. Впрочем, даже без орков было много других угроз. Зверьё в долине так и не пришло до конца в норму, хищники и разные твари, прятавшиеся раньше по пещерам, стали часто выходить из своих нор даже днём. Рудниковая долина, которая и раньше была очень опасным местом, превратилась в воистину гиблое место.

Отгоняя воспоминания, Мильтен пытался сосредоточиться на работе без остатка. Лаборатория больше походила на пещеру алхимика-отшельника, чем на часть форпоста ордена Инноса. Терпкие пары кипящих отваров, сладковатая пыльца, аромат сушёных трав и едкий дым от недавно погасшей горелки — всё смешалось в неописуемый букет запахов, который делал воздух будто бы жидким и осязаемым. На столах в живописном беспорядке громоздились реторты, колбы и ступки. Только один стол был в относительно порядке — тот, за которым маг работал в данный момент. В углу тлели угли в печи, на которой булькал небольшой котёл с тёмной, почти чёрной жидкостью, издававшей при кипении запах гари и металла — похоже, кислота в нём частично растворяла ёмкость, но другой тары просто не было. И Мильтен, перемешивая очередное зелье в своей дымящейся колбе, чувствовал, что и сам никогда не будет прежним, будто эта война растворила и часть его прежней сущности.

Он и так был давно уже не простым человеком, и даже не простым магом. Он был тем, кто выжил, когда другие погибли. Но теперь он был тем, кому предстояло выживать снова и снова, день за днём. Он уже давно не думал, зачем всё это, для чего такие страдания и столько боли. Ответ был прост — они просто делали, что должно. Орки и другие отродья Белиара были врагами, они не знали пощады, и когда они разгрызут крепкий орешек замка рудниковой долины, то их армия пойдёт дальше, осадит город Хоринис и монастырь, попутно уничтожив все фермы и поселения в окрестностях. Именно поэтому он дал себе слово не отступать, пока это не потребует долг — пока он вновь не увидит Вершителя, и не будет вынужден отправиться в монастырь для исполнения обещания, данного то ли некроманту, то ли всё ещё великому магистру ордена. Скорее всего, Ксардас, конечно, не был в полной мере ни тем не другим. И чем больше Мильтен об этом думал, тем меньше понимал, кем же является этот странный и могущественный маг на самом деле, и какие цели преследует.

Мильтен ненадолго приостановил работу, опираясь обеими руками о край стола. Его голова гудела от усталости, веки наливались свинцом. Казалось, ещё немного — и он рухнет лицом в груду размолотых кореньев. Последние дни слились в один бесконечный кошмарный день, наполненный болью, страхом и этой изматывающей, монотонной работой. Каждое зелье, каждая мазь давались ценой невероятных усилий. Руки дрожали от перенапряжения и недосыпа, а в висках стучало, до сих пор напоминая о череде недавних битв и испытаний, навалившихся на него после падения барьера — похороны магов огня, бой с мракорисом, когтистые щупальца тьмы, насылавшие кошмары наяву и во сне и норовящие взорвать голову нестерпимой болью, затем бой с культистами Белиара, бегство из долины, противостояние с магистрами огня, испытывавшими его способности, сумасшедший марш обратно в долину рудников, оборона замка от орков и драконов, ночная вылазка к требушету, и, теперь, работа в лаборатории почти без отдыха. Он был на грани.

Шум за дверью, скрип петель и шаги заставили его вздрогнуть и с трудом выпрямиться. В проёме возникла знакомая массивная фигура в сияющих и тщательно начищенных, несмотря на военное положение, доспехах. Это был Сенграт — один из тех, кто использовал его капли ночного зрения, а затем практически на себе вынес молодого чародея из той бойни возле катапульты. Лицо довольно молодого рыцаря, едва ли бывшего старше Мильтена, «украшенное» несколькими небольшими рубцами, было серьёзно. Распахнув дверь, он принес с собой частицу свежего ночного воздуха снаружи.

— Здравствуй, Мильтен, — голос паладина был глуховатым, будто бы охрипшим.

— И тебе здоровья, Сенграт. Как твои глаза?

— Слава Инносу, всё также остры. Резь в глазах была только полдня, теперь уже всё в порядке.

— Рад это слышать. Я бы никогда не простил себе, если бы из-за меня орден лишился такого мастера стрельбы из арбалета.

— Видимо, у Инноса у меня ещё есть планы, — улыбнулся паладин. — Но я пришёл не за этим. Всё ли у тебя есть? Ну, то есть необходимое, для этого. — Он кивнул в сторону котлов.

Мильтен медленно сменил позу и потянулся, чувствуя, как каждый мускул ноет от усталости.

— Припасы на исходе. Особенно сушёного серафиса и лугового горца. Может быть, группа, что уйдёт с докладом в Хоринис, сможет что-то выторговать у городских аптекарей? Хотя бы мешок стандартных трав. Для отваров и базовых эликсиров. Без этого скоро будем заливать раны уксусом или прижигать калёным железом, как в старые добрые времена.

Паладин кивнул, его взгляд скользнул по закопчённым стенам и заставленным столам, будто оценивая масштабы бедствия.

— Передам. Лорд Хаген не оставит своих людей без поддержки. Он прикажет, и алхимики выложат все запасы — и травы, и готовые зелья. Может даже кого-то пришлёт сюда в помощь. Хотя бы подмастерье. Да и твои братья из монастыря тоже наверняка имеют немало заготовок. Они хоть и скупятся, но приказ есть приказ. Да и делаем мы одно дело, как бы то ни было. Если не выстоим, то и им несдобровать…

Он помолчал, его взгляд задержался на большом котле, где варилось что-то особо чадящее.

— Драконы, Мильтен, — вдруг произнёс Сенграт, и в его голосе прозвучала несвойственная ему задумчивость. — Мы видели ещё одного кружившегося на юге. Старые легенды ожили. Если они и вправду вернутся сюда… Нет ли у тебя в этих склянках чего-то, что могло бы остановить такую тварь?

Мильтен с горькой усмешкой взглянул на свои колбы.

— Уповать остаётся лишь на Инноса да на стальную хватку таких как ты, Сенграт. Мои зелья против чешуи древнего ящера — что комариный укус против кольчуги. — А огненными заклятьями пытаться пробить повелителя огня, это всё равно, что пытаться огненным шаром потушить костёр. Чудо, что тогда мне удалось слегка отвести его пламя в сторону. Даже это может больше не выйти. Что же до борьбы с ними… Вряд ли вообще что-либо может их пробить. — Он вздохнул и провёл рукой по лицу, смахивая налипшую сажу. — Хотя… Пушки. С кораблей. Если основные силы смогут доставить сюда хотя бы пару орудий… Можно попробовать устроить засаду, заманить во внутренний двор. Но это лишь предположения, игры разума уставшего человека.

Сенграт хмыкнул, скрестив руки на могучей груди. Доспехи тихо заскрипели.

— Мысли о пушках давно витают в воздухе. Не ты первый про них вспомнил. Хотя, конечно, дракон это не пиратский бриг. Но тащить их через перевал без лошадей… Да и попасть в летящего змея ядром — задача не из простых. Куда надёжнее старый добрый арбалет. Меткий выстрел в глаз — и тварь повержена.

— Третье веко, — безразличным тоном возразил Мильтен. — У дракона есть третье веко. Оно очень быстрое и почти прозрачное, но по прочности не уступит твоему нагруднику, Сенграт. Магия… Пробить его арбалетным болтом… Едва ли. Это сказки для юных оруженосцев, мечтающих о славе, не для нас.

Чародей пошатнулся и едва не уронил со стола пустую колбу. Он поймал себя на том, что почти засыпает стоя. Сенграт тоже заметил это. Его суровый взгляд смягчился на мгновение.

— Ты едва держишься на ногах. Делаешь больше, чем может вынести человек. Иди отдохни. Хотя бы пару часов. Часовым я сам отнесу последнюю партию твоих отваров. — Он указал подбородком на аккуратно поставленный у двери деревянный ящик с пузырьками микстур.

Не дожидаясь ответа, паладин развернулся и вышел, взяв ящик. Тяжёлые шаги его быстро затихли в коридоре. Мильтен остался один в густом, дурманящем воздухе лаборатории. Он посмотрел на свой тлеющий очаг, на булькающий котёл, на груды трав и кореньев. Мир поплыл перед глазами. Добраться до кровати, которая была в соседней комнате, казалась невыполнимой задачей. Проще было прилечь тут же, на голом каменном полу, и провалиться в пустоту беспамятного, тяжёлого сна. Но собрав последние силы, он всё же потушил все горелки и дошёл до соседней комнаты.

Глава 24. Возвращение

Оставить за спиной друзей и пламя,

Когда звук битвы даже не умолк…

Нелёгкий выбор, затаив дыханье,

Себя предать, но выполнить свой долг.

Первый раунд телепортации прошёл гладко, хотя начерченные ещё до сотворения барьера опорные руны и вызывали беспокойство чародея, несмотря на заверения отступника в их надёжности. Но, Ксардас оказался, как всегда, прав, и Мильтена не разорвало на куски, не выбросило где-то в океане или внутри горной породы. Нет, он оказался именно там, где рассчитывал. Небольшое каменное плато у старой заброшенной шахты продувалось сильным ветром, порывами бьющим вдоль ущелья с такой целеустремлённостью, будто сам Белиар приказал ему никого не выпускать из долины рудников. Мильтен вжался в тень скального выступа и наблюдал за орочьим патрулем, который преодолевая недружелюбную стихию, бредущим по ущелью внизу. Их гортанные крики, смешанные с лязгом оружия, эхом отдавались в скалах, заменяя собой привычный гул торговой площади. Здесь, где когда-то кипела жизнь — грохот телег с припасами, торг каторжников и надсмотрщиков, звон монет — теперь царили чужая речь и чуждые порядки. Дорога в портовый город была перерезана намертво разбитым неподалёку лагерем орков. Что бы ни говорили об этих «дикарях», но, как и у людей, у них были разные кланы-государства, которые могли очень сильно отличаться друг от друга по степени развития технологий, некоторым обрядам и традициям.

Обрушившие свою мощь на Хоринис орки отнюдь не были недоразвитыми. Именно этот восточный клан сплотил под собой разрозненные силы бурокожих и зеленокожих воителей, спаяв их в могучий военный союз, не гнушавшийся использовать самые передовые военные машины и высококачественную сталь. Конечно, как и в Миртане, качественного снаряжения на всех воинов не хватало, и многие низшие чины обходились весьма примитивными образчиками топоров, ржавыми и кривыми, но от того не менее смертоносными из-за своих огромных размеров. Далеко не каждый человек даже мог просто поднять над собой оружие рядового бойца орков, не говоря уже о том, чтобы им сражаться. К счастью для людей, элитных бойцов орков на Хоринисе было не много, по крайней мере, не больше одной десятой от всей армии вторжения. Но даже это было очень опасным, ведь по своей дисциплине эти орки намного превосходили то дикое племя, которое здесь обитало до этого. Мильтен и паладины уже успели оценить и их тактические навыки и боевые качества. Будь паладинов хоть в два раза больше, они всё равно были бы вынуждены сидеть в глухой обороне в замке, но сейчас, ситуация была вообще на гране катастрофы. Орки, будто бы понимали это, и почти оставили попытки штурма, довольствуясь тем, что люди заперты внутри крепости и скоро ослабнут от голода, после чего можно будет брать их «голыми руками». Это была одна из причин, почему Мильтен покинул замок. Но далеко не главная.

Ледяная тяжесть рунного камня забирала последнее тепло продрогших пальцев. Мильтен сжал его до хруста в суставах, заставляя волю сфокусироваться сквозь густой туман магических помех, что исходили от залежей руды глубоко под землей. Раз дорога пешком была недоступна, ему оставалось лишь уповать на магию. Ксардас предупреждал, что горы создают помехи, но молодой адепт Инноса надеялся, что всё же сможет их преодолеть — этот план оставлял больше шансов на успех, чем прорыв в одиночку через укрепленный лагерь противника. Конечно, были и другие пути — горные тропы, подземные тоннели… Но на это не было времени — Мильтен и так боялся опоздать. Но потокам магии было безразлична его мотивация. Казалось, сама гора сопротивлялась, не желая отпускать добычу из своих цепких когтей-утёсов. Заклинание телепортации требовало колоссальных усилий, энергия утекала, будто в бездонную дыру, не давая ожидаемого отклика. Как бы ни силён был маг, он не мог своей энергией напитать всю гору. В висках застучало, заныла переносица — верные признаки мощного противодействия и скорого истощения.

Мысленно Мильтен ругал Ксардаса с его дурацким планом, себя и весь этот проклятый остров, обезумевший и не сулящий своим жителями ничего, кроме боли и страданий. Он не был дезертиром. Он сделал для паладинов всё, что мог и даже чуть больше. Его лаборатория в замке опустела, все склянки, все травы, все порошки были переработаны в зелья и мази для раненых. От него не осталось толку, кроме как в качестве ещё одного защитника на стене — а это было расточительством для обученного мага. Но он бы выполнял свой долг и так, если бы не, наконец, пришедший посланник из города. Лорд Хаген обещал поддерживать связь с авангардом, но гонцы перестали приходить уже в первые дни. Отправленные с донесениями группы из замка также пропадали без вести. Ни для кого это не было сюрпризом в условиях осады. Но появившийся через пару недель осады посланник стал тем знаком, которого ждал Мильтен.

Вершитель, этот дерзкий выскочка, действовавший с поразительной удачливостью и эффективностью, вернулся словно с того света и взял на себя роль главного нарушителя орочьих планов. Появившись в осаждённом замке, словно призрак среди ясного дня, он переполошил всех. Лорд Гаронд, быстро почуявший в новичке талантливого бойца и разведчика, к тому же полного самоуверенности и амбиций, дал ему почти невыполнимое поручение — собрать донесения от разбросанных по всей долине экспедиционных групп, в выживание которых уже большинство осаждённых даже не верили. Но Везунчика это даже не смутило — будто бы такое задание для него было само собой разумеющимся. Как ни в чём ни бывало, он спускался по торчащему остатку тарана к стенам замка и каждый раз успешно прорывался сквозь изумлённых такой наглостью орков, находя брешь в их лагере. От его руки полегли все шаманы, застигнутые ночью врасплох. Его рейды, хоть и безумные, давали невероятные результаты. Когда интендант в шутку попросил его принести пару центнеров мяса в осаждённую крепость, он просто кивнул и на следующий день приволок несколько свежих туш варгов, отбившихся от орочьего лагеря, которых отловил прямо под стенами. Мясо их было жёстким, но оголодавшим защитникам показалось деликатесом.

После этого боевой дух начал расти, обозначив перелом настроений. В глазах появилась надежда. Люди стали шептаться, что пора и им действовать решительнее, что орки, видимо, дали слабину, и скоро осаду удастся снять. В итоге такая самоуверенность стоила жизни ещё нескольким воинам. Но, в целом, вылазки стали предприниматься активнее, добровольцев стало больше, а когда появились первые сведения о выживших экспедициях, с ними быстро наладили сообщение. Как оказалось, орки всё же, действительно, сильно сдали позиции после неудачных штурмов и, особенно, после потери шаманов. Они затаились за окончательно достроенными деревянными стенами своего лагеря у побережья, оставив лишь патрульные отряды. Как выяснили разведчики, даже стоящие у стен палатки были бутафорией, большая их часть была пуста, и лишь несколько дежурных каждую ночь жгли у них костры и создавали эффект присутствия большой армии. Впрочем, даже эти малые силы были больше, чем те, что остались у паладинов. Однако, это уже не было такое подавляющее преимущество дикарей, а бреши в их осаде открывали множество новых возможностей, например, для охотничьих вылазок или для ротации кадров в экспедиционных группах. Впрочем, что творилось за стенами главного лагеря орков, узнать не было никакой возможности. Быть может, они готовили новые осадные машины или ещё что похуже. Да и достоверно было известно, что значительная часть войска орков заняла позиции на перевале, отсекая тем самым рудниковую долину от подкреплений из центральной части острова. Какой-то неведомый дирижёр управлял ордой захватчиков, а его запутанные, совсем не характерные для прямолинейных и вечно рвущихся вперёд орков, планы были недоступны для понимания паладинам, что не добавляло оптимизма и вызывало гнетущую тревогу, словно зависший над шеей топор палача. На одном из совещаний лорд Гаронд отметил эту странность — будто орки уже считали остров полностью своим, а паладинов лишь небольшой досадной помехой, не стоящей особого внимания. Мильтен подозревал, что за этим могут стоять культисты Белиара и голос демона, быть может, даже самого Белиара, в их полностью потерявших здравый смысл головах.

Но, несмотря на все угрозы, появление Вершителя стало глотком свежего воздуха. Помимо его успехов в долине, теперь оборонявшиеся знали, что центральная часть острова в безопасности, что орки так и не начали дальнейшее наступление. До этого ведь были опасения, что ослабление натиска орков может быть связано с их атакой на город Хоринис. Если бы это было так, то надежда на подкрепления бы рассеялась. Теперь же это виделось скорее лишь вопросом времени, а значит, можно было продолжать бороться во имя Инноса и короля, при этом, не теряя шансов сохранить жизнь. Если для паладинов вопрос дезертирства не стоял, то для обычных солдат, которых было в гарнизоне большинство, новость эта была крайне важна.

Мильтена же больше всего радовало то, что Везунчик не забыл своих друзей. Вместе они смогли уговорить Гаронда выпустить под выкуп Горна. Конечно, командующий обороной заломил за него высокую цену в тысячу монет, даже трети из которой у Мильтена не было, хоть он и отдал все имеющиеся деньги. Деньги, к слову, и были-то не его, а были извлечены им из одного из схронов, которые, скорее всего, сделал кто-то из отряда Горна, неудачно спрятав сбережения как раз в Обители, где поселился обыскавший каждый уголок дотошный маг. Но Вершитель не пожалел добавить своих средств и вскоре Горн смог отправиться в путь. На самом деле Гаронд давно хотел от него избавиться, ведь кормить пленника было слишком расточительно, а доверять он здоровяку не мог после всего, что произошло. Возможно, паладин бы даже казнил наёмника, но из-за Мильтена не решался отдавать такой приказ. Так или иначе, выкуп удалось собрать и Горн, восстановив свои силы — что в его случае подразумевало хорошо поесть мяса, добытого Везунчиком, и несколько дней поспать на кровати в обители, вместо сырого и жёсткого пола — отправился на выход из рудниковой долины. Он собирался пройти тем же путём, что Везунчик — дойти почти до площади обмена, минуя редкие патрули бурокожих, а затем обогнуть их лагерь в ущелье, пройдя через недра полу-обрушенной штольни. Это был и резервный план Мильтена на случай, если руна телепортации в монастырь с этой стороны перевала всё же не сработает.

Но ещё более невероятно было, что Везунчик нашёл и спас Диего, разминувшегося со смертью буквально в паре шагов. Диего, как и было договорено, помогал одной из экспедиционных групп. Историю эту Мильтен услышал со слов Везунчика, и лишь гораздо позже, от самого Диего, с большим количеством подробностей и эпитетов о твердолобости паладинов. Несмотря на то, что советы следопыта часто игнорировались, эта экспедиция всё же оказалась довольно продуктивной. Они разрабатывали старую неглубокую штольню, заброшенную уже явно не одно десятилетие. Там им удалось найти довольно неплохую жилу и они быстро добыли несколько ящиков руды, которые намеревались немедленно доставить в замок, так как снующие вокруг патрули орков могли потребовать экстренную передислокацию группы, так командир отряда мягко называл отступление, при которой руду вынести уже будет некогда. И, конечно, Диего сопровождал отряд, вышедший с грузом. Он тогда не знал, но через несколько часов все оставшиеся в шахте погибли, наткнувшись во время добычи на тоннель ползунов. Но и дальше злоключения не закончились — на пути на отряд напала стая глорхов. Диего, знавший местность, как свои пять пальцев, а также отлично разбиравшийся в повадках этих тварей, смог быстро сориентировать и залезть на уступ ближайшей скалы, куда глорхи залезть не могли.

Однако двое паладинов и пара каторжников-грузчиков, не были столь сноровисты и погибли. Каторжники в панике кинулись в лес, где у них не было шансов уйти от быстроногих рептилий. Паладины же приняли бой. Диего сказал Везунчику, что кричал этим упрямым баранам, что нужно отступать, но они заладили, что во имя Инноса уничтожат любых отродий Белиара, а его обозвали жалким трусом. То, чего они не учли — так это присутствие в стае драконьего снеппера — редкой породы глорхов, как правило, собирающих крупные стаи из своих менее опасных сородичей. Драконьи глорхи отличавшейся невероятно прочной кожей и наличием рога, способного пробить даже стальной нагрудник. Говорят даже, что это и вовсе не другой вид рептилий, а просто самцы, которые у глорхов почему-то встречаются намного реже безрогих самок. Впрочем, научных трудов по этому поводу почти не было, а в бестиариях писали лишь о том, как их убить и какие трофеи ценны. Было ли всё, действительно, так, как сказал следопыт, оставалось лишь догадываться.

Тем не менее, ящики с рудой Диего не оставил, а смог, после того как глорхи доели свою добычу и покинули место расправы над несчастным отрядом, потом перенести в своё укрытие. А спрятался он в тайном месте, где последние разы проходили встречи четверых товарищей — Лестера, Мильтена, Горна и самого Диего. Там он и оставался до встречи с Везунчиком, не решаясь в одиночку продолжать путь, да и сомневаясь в необходимости такого риска. Скорее всего, если бы не состоялась эта чудесная встреча, Диего бы в ходе последовательных вылазок разведал обстановку в окрестностях, выяснил бы, что остальная часть экспедиции погибла, дождался удачного момента и сбежал из долины рудников. Однако так всё вышло для него даже намного лучше — лорд Гаронд, не без намёков Мильтена, конечно, вынужден был признать, что Диего заслужил амнистию. А за ящиками с рудой отправили небольшой отряд из замка. Как и подмогу другим экспедициям, которые, несмотря на тяжёлое положение, смогли выжить и хоть что-то добыть. Однако радоваться успехам не приходилось — результаты были ниже необходимого минимума.

Лорд Гаронд, конечно, нахмурился, когда Мильтен попросил официальное разрешение на уход для доклада в монастырь. В его глазах читалось не столько недовольство, сколько досада — словно он терял последнюю связь с цивилизованным миром, с орденом, который, казалось, уже забыл о них. Но маг был убедителен, ссылаясь на прямой приказ магистров: доложить обстановку, как только станет ясно, какова ситуация с добычей руды и в целом каково положение в долине рудников. А ясно стало как раз сейчас, после вылазок, проведённых Вершителем. Пока долина кишит орками, а в небесах парят драконы, ни о какой регулярной добыче не может быть и речи. Их миссия зашла в тупик, и требовалось иное решение. Гаронд, солдат до мозга костей, понимал это. Его кивок был тяжёл, как камень. Единственное, что он спросил у Мильтена, было, есть ли у мага возможность безопасно покинуть долину или потребуется помощь. Когда чародей показал ему руну, он лишь бросил на неё беглый взгляд, сказал:

— Ты хорошо послужил здесь королю и Инносу, мастер Сальварес. Позволь, попросить тебя о последней услуге — если посланник не доберётся до лорда Хагена, то сделай это за него. А теперь, данной мне эмиссаром Его Величества Робара Второго, лордом Хагеном, властью, я освобождаю тебя от обязанностей мага при авангарде. Ступай. Я надеюсь, мы ещё встретимся в более приятных обстоятельствах.

Мильтен, конечно, согласился продублировать при необходимости послание, но не мгновения не сомневался, что Вершитель справится. После того, что он видел своими глазами, он был уверен в том, что этот человек избран самим Инносом. Если с чем-то не справится он, то значит, это было в принципе невозможно.

Воспоминания о прошедших событиях невольно проносились в голове Мильтена, сконцентрировавшегося на насыщении руны своей магической силой. В другой момент они бы отвлекли его, но сейчас задача была довольно простой — заклинание не требовало от него ничего, кроме вливания магической силы, всё остальное было заложено в самой руне. Любой другой бы уже отступил, признав тщетность попыток, но какое-то детское желание доказать свою силу не давало молодому мастеру отступить. «Лишь бы всё не напрасно», — промелькнула последняя мысль перед тем, как магия где-то с десятой попытки наконец-то нашла слабину в сопротивлении горного массива, и руна телепортации в руках Мильтена стала формировать устойчивую конструкцию. Чародей надеялся, что задание Ксардаса — этот долг, вырванный клятвой в самый отчаянный момент, — действительно поможет, а не станет последней ошибкой в цепи роковых решений. Энергия вырвалась на свободу, найдя среди помех дорогу до опорной точки заклинания, и мир сжался, превратившись в ураган из искрящегося синего света. Его вырвало из реальности, вывернуло наизнанку. Каменное плато, орочьи крики внизу, свист ветра — всё спуталось, исчезло в оглушительном вихре. Осталось лишь ощущение падения в никуда, пронизанное ледяным холодом и горьким послевкусием предательства, которое предательством не было, но, несмотря на все доводы разума, чувствовалось именно так. Он оставил своих братьев по ордену Инноса в окружении орков, сам направляясь в безопасное пристанище монастыря.

Мир уплывал из-под ног, переворачивался и сжимался в одну оглушающую, тошнотворную точку. Каменистая почва плато сменилась ровными плитами перед монументальными монастырскими воротами, но ощущение падения не прекращалось. Мильтен рухнул на четвереньки, его тело выгнулось в судорожном спазме. Горло сжалось, из глаз брызнули слезы. Изнутри выворачивало пустоту — тот скудный паек из черствого хлеба и вяленой рыбы, что он сунул в себя на рассвете, давно перегорел в топке магии и стресса.

Перед глазами плясали черные пятна, но сквозь них он увидел знакомые, начищенные до блеска сапоги и подол короткой красной робы послушника. Медленно, с трудом подняв голову, он встретился взглядом с Педро. Тот стоял, сложив руки на груди, и на его лице расцветала ядовитая, самодовольная ухмылка. Та самая, что Мильтен запомнил с первого дня своего унизительного появления здесь, когда послушник имел наглость перечить мастеру третьей ступени посвящения.

«Ну что, маг огня? — словно говорила эта ухмылка. — Опять в грязи?»

Ярость, горячая и мгновенная, ударила в виски. Рука сама потянулась к руне огненного шторма, как-то незаметно ставшей его любимой. Сжечь. Сжечь нахального щенка дотла, чтобы даже пепла не осталось. Но, к счастью, пальцы, нащупавшие в потайном кармане широкого рукава руну, смогли дать лишь слабый, едва теплящийся отклик магии, оставшейся в его истощенной сложнейшим телепортом душе. Он был пуст, как высохший колодец. Даже высечь искру магии сейчас было ему не по силам.

Стиснув зубы, сквозь которые с напором выходил выдыхаемый воздух, наполнивший его лёгкие ещё в долине рудников, Мильтен прошипел короткую молитву Инносу. Не искренний порыв веры, а отчаянную команду самому себе, попытку зацепиться за что-то твёрдое, что вернёт ему уверенность и рассудок. Краем сознания он понимал, что сейчас в нём говорит не его истинная злоба, а измождение и озлобленность, какая бывает у загнанного зверя. Ему срочно нужно было прийти в себя и вернуть человечность. И здесь, в тени священных стен, где воздух был густ от древней магии, это сработало. Молитва стала якорем. Медленно, с хрустом в суставах, он поднялся, отряхивая пыль запачканной мантии. Каждый мускул кричал от боли, но всеми силами Мильтен держался.

— Открой дверь, — голос его прозвучал хрипло, но уже твердо.

Педро даже бровью не повел. Его ухмылка лишь стала шире.

— У каждого мага и послушника, имеющего право выхода, есть личный ключ, выданный мастером Гораксом. Мои обязанности не включают в себя услуги привратника для всех подряд. Особенно для тех, кто является в таком… сомнительном и неподобающем виде.

В этот миг Мильтен понял две вещи. Во-первых, ключ, массивный и увесистый, он сознательно оставил в своей келье, не желая таскать с собой лишний груз в долгом и опасном пути. Глупость, за которую теперь приходилось платить унижением. Во-вторых, он больше не может этого терпеть. Ни насмешек, ни проволочек, ни этой затхлой монастырской бюрократии, стоящей на пути куда более важных вещей.

— Ты сам выбрал свою участь. У меня есть кое-что получше, — ответил Мильтен, и засунул руку в походную сумку. Его пальцы нащупывали не ключ, и даже не края рунных камней, а шершавую поверхность старого пергамента. Свиток, данный Ксардасом.

Момент настал. Не колеблясь больше, Мильтен, уже твёрже стоявший на ногах и чувствующий восстанавливающуюся циркуляцию магической силы в своём измождённом теле, развернул свиток. Знаки на нём загорелись тусклым багровым светом. Мильтен прошептал активирующее слово, и свиток рассыпался в прах у него в пальцах, разлетаясь на ветру. Никаких следов не осталось. Педро успел лишь бросить удивлённый взгляд на чародея.

Струйка энергии, невидимая глазу, но ощутимая кожей как леденящий сквозняк, рванулась к Педро. Послушник вздрогнул, словно от удара током. Его глаза закатились, оставив видимыми лишь белки, а все мышцы лица затрепетали в немой судороге. Он застыл, вытянувшись в струнку, слюна тонкой ниткой потекла из уголка рта.

Мильтен наблюдал, и в его душе не было ни радости, ни торжества. Лишь пустота и холодная, тяжелая горечь. Ему не было жалко Педро — завистливого, ограниченного глупца. Но цена этого действия отравляла саму его сущность. Найдёт ли он когда-нибудь оправдание своему поступку?

Спустя несколько секунд скрытой борьбы судороги прекратились. Педро медленно опустил голову. Его глаза моргнули и вновь открылись. Они были прежнего цвета, но взгляд в них был чужим — плоским, холодным, словно у глубоководной рыбы, каких иногда удаётся случайно добыть рыбакам. На его губы наползла улыбка. Широкая, неестественная, обнажавшая все зубы. Мильтен никогда не видел на его лице ничего подобного. Это была вовсе не ухмылка самодовольного глупца, а зловещая, безжизненная маска, за которой скрывалось нечто абсолютно иное.

— Открой дверь, — тихо, без эмоций повторил Мильтен. — А затем, когда я пойду с докладом к магистрам, выжди немного и действуй… как велено.

Педро медленно и скупо, будто марионетка на шарнирах, кивнул. Его движения были плавными и чуть замедленными. Он повернулся, достал из-за пояса ключ — большой, железный — и беззвучно вставил его в массивный замок. Скрипнули ригели, с глухим стуком отъехала тяжелая дубовая створка.

Мильтен переступил порог, ощутив на затылке этот стеклянный, нечеловеческий взгляд. Лишь когда дверь закрылась, он смог почувствовать себя спокойнее. Чародей стоял посреди тихого двора, а холод свиткового заклятья медленно отпускал его душу, которая будто была испачкана содеянным. Тишина монастырского двора была оглушительной. Она давила на уши после постоянного гула ветра в ущельях, звона стали и гортанных криков орков. Воздух, густой и сладкий от аромата цветущего винограда и подстриженных трав, казался неправильным, приторным, почти ядовитым. Сделав несколько вдохов и выдохов, он, наконец, пришёл в себя и заметил, что стал предметом внимания всех обитателей монастыря. Но вместо радости от встречи с товарищами по ордену, он ощутил лишь разочарование и даже злость.

Каждый аккуратно подвязанный куст, каждый ровный ряд репы на огороде вызывал у Мильтена приступ глухой, бессильной ярости. Он пошёл по вымощенной камнем дорожке, а ему хотелось растоптать эти идеальные грядки, разворошить муравейник этого лицемерного, сытого спокойствия. Теперь он понимал паладинов. Понимал их сдержанную неприязнь, их усмешки, их взгляды, полные презрения к «монастырским крысам». Они сражались и умирали в грязи, в крови, под стрелами и топорами, в то время как здесь, в нескольких днях пути, другие «служители Инноса» вели дискуссии о сортах винограда и точности молитвенных ритуалов. Его собственная, недавняя мечта остаться здесь, забыться в изучении фолиантов, теперь казалась ему слабостью, почти преступлением.

Шаги его были медленными и тяжёлыми. Истощение валило с ног, земля уплывала из-под ступней. Он не сразу заметил приближающуюся фигуру в алых одеждах мастера огня.

— Брат Мильтен, — голос Горакса был спокоен и бесстрастен, как всегда. Его пальцы легли на локоть мага, придерживая, поддерживая. Касание было прохладным и безличным. — Добро пожаловать. Выглядишь ты… измотанным. Позволь, я провожу тебя в келью.

— Новости… — прохрипел Мильтен, пытаясь выстоять под этим взглядом, полным ложной, как ему казалось, заботы. — Из долины. Нужно немедленно к магистрам. Орки, драконы… Добыча руды невозможна. Лорд Гаронд…

— Магистры сейчас не в церкви, — мягко, но не допуская возражений, перебил его Горакс. — И дневная молитва ещё не началась. Я передам им, что ты прибыл. Они выслушают твой доклад после. А тебе сейчас нужны пища и отдых. Иди, подкрепись и поспи. Ты едва стоишь. Ты не ранен?

Мильтен хотел возразить, сказать, что каждая минута промедления может стоить жизней тех, кто остался в долине. Но силы окончательно оставили его. Ноги подкосились, и лишь рука Горакса удержала от падения. Он беспомощно помотал головой, отвечая на последний вопрос. Быть может, в словах брата по ордену был резон.

Столовая встретила его тем же благополучным, сонным молчанием. Пахло свежим хлебом и луковым супом. Несколько послушников, сидевших за длинными столами, подняли на него глаза, но тут же опустили, испуганно углубившись в трапезу. Он был для них чужим, пахнущим пылью дорог, дымом и чем-то опасным. Выживший не первый раз там, где других ждала смерть.

Он машинально, почти залпом выпил поданную ему миску густой похлебки, не почувствовав ни вкуса, ни температуры. Еда ударила в желудок тяжёлым тёплым комком. Облокотившись на грубую деревянную столешницу, он закрыл глаза. И провалился. Не в сон, а в беспамятство — чёрную бездну, где не было ни орков, ни драконов, ни магистров, лишь блаженная пустота.

Его разбудил робкий толчок в плечо. Он вздрогнул, едва не рухнув со скамьи. Перед ним стоял юный послушник, испуганно таращась.

— Мастер Сальварес… молитва скоро начнётся… Магистры будут там…

— Да… хорошо… — рассеянно ответил Мильтен, после чего послушник тут же убежал.

Сознание возвращалось медленно. Тело ломило, голова была тяжёлой, ватной. Но острой, раздирающей боли и тошноты не было. Обычная человеческая усталость, с которой можно было бороться. Он глубоко вздохнул, провёл рукой по лицу и поднялся. В другой ситуации он мог бы выпить одно из подходящих по случаю зелий, но сейчас он рисковал бы получить передозировку. В последние дни он и так ими слишком злоупотреблял.

Церковь ждала. Магистры ждали. И он пошёл навстречу своей судьбе, чувствуя, как тяжесть поручения Ксардаса ложится на плечи вновь, теперь уже отягощая горечью предательства покой этих стен.

Величественный зал монастырской церкви встретил его гробовой тишиной, нарушаемой лишь шелестом тканей да мерным дыханием собравшейся братии. Воздух, густой от запаха ладана и воска, казалось, вибрировал в такт беззвучному напряжению. Алые, с почти чёрными кожаными вставками мантии магов, словно капли крови, темнели на передних скамьях, в то время как более светлые красные одеяния послушников сливались в бледное, почти призрачное пятно на задних рядах. Все взоры были устремлены вперед, к алтарю, где под сенью золотого символа Инноса стояли магистры.

Сердце Мильтена учащенно забилось. Он сделал шаг вперед, намереваясь пройти к алтарю и прервать этот торжественный покой безотлагательными вестями. Каждое мгновение промедления казалось предательством по отношению к оставшимся в долине.

— Достопочтенные магистры, — его голос, хриплый от усталости, гулко прозвучал под сводами, — я прибыл из долины рудников. У меня важнейшие известия о…

Магистр Пирокар, первый среди равных членов совета монастыря, являвшийся не просто магистром, но и настоятелем, мягко, но непререкаемо поднял руку, останавливая его. Жест был исполнен такой спокойной власти, что слова застряли у Мильтена в горле.

— Всему свое время, брат Мильтен, — тихо произнес Пирокар, и его голос, казалось, заполнил собой всё пространство. — Сначала помолись со всеми. Иннос ждет твоего сердца, а уши наши не разбегутся.

Внутренне Мильтен взбунтовался. Молиться? Теперь? Когда там, за стенами, льется кровь? Гнев и отчаяние подступили к горлу едким комом. Но он видел неподвижные мантии магов, ощущал на себе тяжелый, ожидающий взгляд Пирокара. Спорить здесь и сейчас значило перечеркнуть всё, ради чего он пришел. В этом месте были свои законы, и ему было их не изменить.

Опустив голову в формальном, но лишенном смирения поклоне, он стиснул зубы и отступил, ища свободное место на скамьях. Его взгляд упал на знакомое лицо монастырского алхимика, сидевшего во втором ряду. Тот встретил его взгляд и едва заметно, приветливо улыбнулся, молча указав взглядом на свободное место рядом с собой. Мильтен подошёл и опустился на жесткую деревянную скамью.

Церемония началась. Никто не произносил слов вслух. Молитва была безмолвной, коллективным погружением в себя, под сенью могущества Инноса. Это было похоже на одну долгую, тягучую минуту молчания, наполненную не скорбью, но неким недоступным, всепоглощающим трауром по чему-то безвозвратно утраченному. Свет от священного пламени мерцал на суровых лицах магов, делая их похожими на изваяния.

Поначалу каждая клеточка Мильтена противилась этому вынужденному бездействию. Мысли метались, возвращаясь к задымленным руинам возле замка Минненталя, к лицам паладинов, к зловещему заданию Ксардаса. Он ловил себя на том, что его пальцы бессознательно сжимаются в кулаки, а челюсти напрягаются до боли в скулах.

Но постепенно мирная тишина, тёплый свет и монотонное дыхание сотен людей сделали своё дело. Напряжение стало спадать, уступая место глухой, всепоглощающей усталости.Сопротивление сменилось вынужденным принятием. Он закрыл глаза, пытаясь хотя бы имитировать погружение в молитву. И странным образом, спустя несколько минут, ему стало легче. Неприязнь к этому месту, ярость и нетерпение отступили, растворившись в густом, насыщенном магией воздухе. Он смог, наконец, просто сидеть. Не думать. Не анализировать. Просто быть. Впервые за долгие недели его разум не искал лихорадочно решений, не прокручивал худшие сценарии. Атмосфера общей молитвы, была густой от магии и буквально целительной. Мильтен сидел с опущенной головой, ощущая, как остатки нервного напряжения покидают его тело, уступая место непривычному, мистически неестественному спокойствию. Острый, режущий срочностью страх за тех, кто остался в долине, притупился, отодвинулся, словно затянутый туманом божественного благословения. Слова, которые ещё час назад рвались наружу с силой вырвавшегося из берегов потока, теперь покорно ждали своей очереди, уложенные в стройные, логичные цепочки.

Но искренней молитвы так и не вышло. Слова обращений к Инносу казались пустыми и чужими. Он смог расслабить тело и даже разум, но не душу. Где-то в глубине, за стеной нахлынувшего спокойствия, все так же тлела тревога, и ждало своего исполнения тёмное обещание, данное Ксардасу. С минуты на минуту что-то случится, одержимый начнёт действовать. Мильтен, хоть и чувствовал себя намного лучше, всё же лишь имитировал покой, как опытный актер на сцене, в то время как за кулисами уже готовятся к следующему, решающему действию.

Магистр Пирокар, закончив финальную, особенно мощную часть молитвы, почти дословно повторявшую древнюю Клятву Огня, жестом отпустил братию. Белые и алые одежды зашелестели, заполняя зал мягким гулом шагов. Но трое магистров на своих каменных тронах за алтарем не двинулись с места. Их взгляды, тяжёлые и проницательные, были прикованы к Мильтену.

И когда зал опустел, Пирокар кивнул ему.

— Подойди, брат Мильтен. Мы готовы слушать.

И он начал рассказ. Спокойно, размеренно, подавляя остатки внутренней дрожи. Он говорил о том, как до конца исполнял свой долг, как помог паладинам добраться до замка, как их худшие опасения подтвердились. Он описывал пробудившиеся силы Белиара, упомянул о личной встрече с древним злом — драконами, чьи тени нависали над долиной. Голос его не дрогнул, когда он сообщил о тяжелых потерях среди паладинов, об осаде орков, о перекрытом орками пути в Минненталь и о полной невозможности возобновить добычу магической руды в нужных королю объёмах.

— Мы смогли добыть лишь несколько ящиков, — заключил он, констатируя горький факт. — Это меньше самых пессимистичных прогнозов. И даже это невозможно доставить не то что в порт, но даже сложно пронести в сам замок. Осада продолжается. Первоначальный план провалился, достопочтенные магистры. Его необходимо срочно менять. Нужны значительные подкрепления. Именно поэтому я вернулся.

Пирокар приоткрыл рот, чтобы задать вопрос, его брови сдвинулись в глубокой задумчивости. Но в этот миг оглушительный грохот разорвал монастырскую тишину.

Звук был похож на удар гигантского молота по наковальне, но при этом сопровождался яростным шипением и свистом раскаленного воздуха — этот звук легко узнавал любой маг огня. Своды церкви как будто бы даже дрогнули, с люстр посыпалась пыль. Магистры, нарушив вековое спокойствие, разом вскочили со своих тронов.

Прежде чем кто-либо успел что-то понять, в распахнутые двери зала ворвалась фигура, появление которой здесь было столь же немыслимо, как явление призрака средь бела дня. Это был магистр Таламон. Старый, седой, как лунь, хранитель артефактов и библиотеки, которого последний раз видели на поверхности земли многие месяцы назад. Его лицо, обычно бледное и безмятежное, было багровым от ужаса и нечеловеческого усилия. Он бежал, спотыкаясь, его глаза были выпучены.

— Украден! — его голос, обычно тихий и мерный, вырвался хриплым, надорванным визгом, от которого кровь стыла в жилах. Он вбежал в центр зала и, задыхаясь, выкрикнул слова, повергшие всех в оцепенение: — Глаз Инноса! Украден!

Величественный зал поглотила абсолютная, зловещая тишина. Спокойствие, которое всего минуту назад казалось незыблемым, было взорвано, как хрупкое стекло. Мильтен почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Его доклад, драконы, орки, руда — всё это в одно мгновение стало мелочью, детским лепетом на фоне катастрофы, которая только что обрушилась на них. Только увидев реакцию умудрённого опытом старого магистра можно было в полной мере осознать, что значит эта реликвия для ордена.

Хаос во дворе монастыря был оглушающим, но, как ни странно после такого взрыва, локальным. Мощный магический выброс, устроенный магистром Таламоном в праведном гневе, вывернул наружу лишь массивные въездные ворота, оставив стены почти нетронутыми. Каменная пыль медленно оседала на аккуратные грядки, припорошив розы и виноград серой пеплом. Несколько магов уже были за пределами монастыря, вглядываясь в даль с пылающими руками. Один из них, самый молодой, швырнул в пустоту озера последний огненный шар, который, пролетев над водой, бессильно погас, подняв облако пара. Остальные уже опустили руки, понимая тщетность этого обстрела.

Сам Таламон, держась за грудь и с трудом переводя дух, стоял перед Пирокаром. Его обычно невозмутимое лицо было искажено гримасой ужаса и отчаяния, совершенно неподобающей его возрасту и статусу.

— Око… Глаз Инноса… Похищен! — слова вырывались у него снова и снова, прерывисто и сбивчиво. — Послушник… Педро… Прокрался в библиотеку… во время молитвы! Я… я заметил его, когда он уже убегал. Бросился к тайнику… книга на полу… пусто! Пусто, Пирокар! — его голос сорвался на визгливую ноту, и он схватил магистра Пирокара за плечо, и даже немного потряс. — Я кинулся за ним, но… возраст… эти проклятые секунды… Увидел, как он захлопнул за собой калитку! В отчаянии… я пытался ударить его телекинезом… но он успел отскочить за ворота… Я бросился к вам, когда остальные погнались за ним.

Тут к ним подошёл мастер Горакс и продолжил:

— Мы не смогли его достать. Он прыгнул в озеро! Как демон, проплыл под водой метров сто и исчез из виду за скалой! Братья видели его силуэт под водой, но ничего из наших заклинаний до него не дотянулось.

Мильтен стоял в стороне, ощущая себя оглушённым, будто по голове ему действительно ударили тем самым пресловутым пыльным мешком. В ушах звенело, а внутри бушевала буря. Он поступил верно? Этот вопрос гвоздем засел в его мозгу, повторяясь, будто зацикленный. Как сквозь сон, он слышал обрывки распоряжений: магистры отправляли самых быстрых и ловких послушников в погоню по длинному пути, с наказом не прикасаться к артефакту голыми руками, когда отберут его у предателя. Никто не последовал за беглецом напрямую в ледяную воду. Такой прыжок считался самоубийственным. Шансы выжить, конечно, имелись, но потерять создание, ударившись о водную гладь, а затем утонуть было более вероятным исходом. Мастер Горакс уже организовывал ремонт ворот, его голос, обычно спокойный, теперь был резок и сух.

Больше всех ярился магистр Серпентес. Он лично отбирал группу преследователей, и его наказ был краток и жесток:

— Убить. Не слушать, не вести переговоров. Только смерть предателю. Никакой пощады.

Никто не возразил. Лица остальных магов были как окаменевшие. Другие магистры высказывали опасения, что кража Ока — лишь отвлекающий маневр, и приказали готовиться к обороне монастыря. Ни одному магу не разрешили присоединиться к погоне — они были недостаточно быстры в силу возраста, да и их магические силы могли понадобиться здесь, если это ловушка. Если же это диверсия одиночки, то с послушником должны были справиться другие послушники.

Именно тогда Мильтен вызвался дежурить у ворот. Ему отчаянно не хотелось ни с кем говорить, ни отвечать на вопросы, и этот пост стал идеальным убежищем. Магистр Пирокар даже поблагодарил его — ставить послушника на стражу после случившегося было бы безумием. Для всех было очевидно: Педро пал жертвой влияния Белиара. Вспомнились доклады Мильтена о болотных культистах, и все кусочки сложились в одну ужасную картину. Но главной загадкой оставалось одно: откуда послушник, не имевший доступа к тайнам, узнал о местонахождении тайника?

Магистры удалились на срочное совещание, чтобы выяснить, кто мог проговориться или как Педро мог подглядеть. Сам Мильтен был вне подозрений — как выходец извне, он просто ещё не мог знать, где хранится Око. Даже Корристо, будучи выходцем из Нордмарского монастыря, не мог рассказать своему ученику об этом. Всё складывалось для него лучшим образом, но вместо облегчения он чувствовал лишь тяжкий камень на душе.

Ворота, у которых всего лишь погнуло петли, быстро починили, и Мильтен остался один в прохладной вечерней тишине. Словно в дурном дежавю, он вернулся к дням своего ученичества, когда Корристо в качестве то ли испытания, то ли наказания, сам Мильтен так до конца и не понял, заставлял его дежурить у обители, опасаясь людей Гомеза. Тогда это казалось ему паранойей старика, унизительным наказанием и поводом для того, чтобы прекратить настоящие уроки. Теперь же он понимал — старый маг во многом был прав. Терпение и смирение были важны для мага огня, по крайней мере, для того, чтобы не переоценивать свои силы и не предпринимать поспешных действий, которые могут стоить жизни. А что, если бы тогда, в те дни сомнений и гнева, и до того, как из учебника, написанного Ксардасом, он узнал о способах ментальной защиты, демон попытался искусить его самого? Смог бы он устоять? Или пал бы жертвой превосходящей силы, как и Педро?

Он простоял так несколько часов, погруженный в мучительную рефлексию, пока тишину не прервал до боли знакомый голос. Нет, не голос в его голове, не вернувшееся эхо Белиара, а нечто совершенно иное, живое и реальное.

— Мильтен? Что ты здесь делаешь?

Везунчик стоял перед ним, его лицо выражало чистейшее недоумение. Он смотрел на мага в красной мантии, одиноко стоявшего на посту у ворот, и в его глазах читался немой вопрос: «Какого чёрта?»

Глава 25. Пучина тьмы

Нектара слаще нет, чем взгляда увяданье,

Агонию людскую как будто пиво пьёт

Отрада для него — других живых страданье,

И скоро тьма внутри последний свет убьёт.

Прах тысячелетий кружился в лучах слабого света, пробивавшегося сквозь разломы в сводах древнего храма. Райвен стоял на пороге, за его спиной теснилась горстка бывших каторжников — крепких, испуганных и алчных до обещанной доли золота. Он снова привел их сюда, в этот зал с плоскими, «пряничными» статуями, что однажды едва не размозжили ему череп.

— Не бойся их, — успокаивал Кхардимон. — Они узнали хозяина. Теперь они как послушные псы. Но храм хранит и другие сюрпризы, не все из которых ведомы даже мне.

Работа закипела. Люди, подгоняемые окриками барона, принялись разбирать каменные завалы, некогда перекрывавшие проход вглубь святилища. Вскоре раздался первый предсмертный крик — один из рудокопов, сдвинув с места массивную плиту, провалился в скрытую яму, на дне которой торчали покрытые ржавчиной шипы. Агония была недолгой, но Ворон, стоя на краю ловушки, вслушивался в каждый стон, в каждый хрип. И сквозь привычную холодную расчетливость он почувствовал нечто новое — слабый, едва уловимый привкус наслаждения, будто глоток прохладной воды в знойный день.

— Чувствуешь? — прошептал Кхардимон. — Искра. Но это ничто. Смерть впустую, как выплеснутая на землю кровь. Чтобы обратить на себя взор Владыки, нужно больше. Белиар, в отличие от скупого Инноса и безразличного Аданоса, щедр к тем, кто служит ему верой и правдой. Но дар его требует дани. Высшей дани — жизни разумного существа, способного осознать весь ужас своего конца. Чем явственнее это осознание и чем дольше тянется борьба надежды и отчаяния, тем сильнее становится поток силы. Для лучшего эффекта оружие тоже должно быть не простым железом, но магическим проводником, посвященным Ему.

Ведомый указаниями духа, Ворон нашел скрытый механизм. С громким скрежетом часть стены отъехала в сторону, открывая потайную келью — убежище, где ещё в эпоху Яркендара, когда верховным богом был Аданос, укрывались первые тайные почитатели Белиара.

— Тысячелетие я был призраком в этих стенах, — шептал он, и в его голосе звучала старая, незаживающая боль. — Пленённый собственным народом, чей развитый культ духов предков с помощью священных ритуалов не давал душам вождей и жрецов уйти в чертоги Белиара, обрекая нас на вечное блуждание меж мирами. Я понял лишь на собственном опыте, как мы ошибались, нарушая естественный порядок вещей. Лишь слияние с Белиаром дарует истинный покой, — он сделал паузу, будто задумавшись, — и истинную мощь. Возможно, если бы народ не покинул Яркендар, то моё вечное посмертие не превратилось в заточение — я мог бы общаться с жрецами, и даже с другими духами. Но случилось то, что случилось… За эти годы почти все духи предков истлели, за исключением лишь немногих избранных, самых высокопоставленных, чьи гробницы содержали очень много энергии из-за близости жил магической руды… Я был одним из них. И я многое осознал за это время. Благословение превратилось в проклятие. Теперь мы должны завершить то, что начал Радемес — вернуть «Коготь Тьмы», священный меч Белиара, в этот мир.

— Кто такой Радемес, учитель? — прервал Ворон монолог Кхардимона.

— Радемес… Так сразу не объяснишь. Он и величайший предатель, и одновременно герой, и, возможно, даже пророк Белиара. Но теперь он лишь тень, которая если и выжила, то стала частью меча, ещё одной поглощённой им сущностью. Отец Радемеса был величайшим героем. Таким же легендарным, как для Миртаны Робар — не тот король, что воспользовался его именем, а мифический герой, запечатавший один из Храмов Белиара. Так вот, Куарходрон, отец Радемеса, был первым, кто поверг в войне одного из могущественных демонов, не просто изгнав его в другой план бытия, а не дав ему возродиться вновь. Он вставил часть его подобного камню сердца в основание, в пяту клинка. Дело в том, что могущественному порождению бездны не составило бы труда сбежать, если бы его тело было уничтожено. Сохранение же части, в форме меча, и, конечно, наложение могущественных печатей подчинения, не позволило сущности демона сбежать. Насколько я знаю, хоть это и было сильно позже, ваш Робар поступил также, но использовал для этой цели не только меч, но и некий амулет, тем самым разделив сущность демона надвое, и практически лишив его тем самым рассудка. Мудрый ход, говорящий о том, что, несмотря на уничтожение Яркендара, люди усвоили ошибки прошлого. Но об этом я знаю очень мало, ведь информация приходилось собирать по клочкам. До тебя никто не мог долго переносить моё общество… Но вернёмся к Радемесу. Клинок стал вечной темницей демона, а его мощь частично передалась оружию. Однако он сохранял подобие разума и мог влиять на тех, кто держал его в руках. Для имевших сильную волю воинов этот меч был всего лишь могучим оружием и не мог оказывать на их поступки существенного влияния. Радемес тоже был умелым бойцом и хорошим лидером. Но над ним довлел груз того, что он был сыном слишком великого человека, а время было спокойным, не давая повода серьёзно отличиться. Орки, драконы и демоны отступили собираться с силами и вряд ли бы высунули нос из своих укрытий в ближайшие десятилетия. Трудно было даже представить, как Радемес сможет превзойти славу отца или хотя бы приблизиться к тому уровню уважения, которое имел в обществе его родитель. Но отец верил в него и когда стал стар, передал ему Коготь. Скрытый в клинке демон умело разжёг его скрытые желания, превратив в настоящую одержимость идею, что Яркендару нужны реформы, а культ предков, вместе со жрецами Аданоса мешает развитию. В итоге сын героя открыто пошёл против жрецов, за что и был объявлен еретиком и жестоко наказан. Я лично захлопнул за ним двери ловушки. Но ненадолго пережил его, будучи убит заговорщиками, которые скрывались как раз в этой комнате, куда мы заходим. Всех предателей я убил, и спасти Радемеса из западни им не удалось. Но полученные в бою раны оказались смертельны… Пришёл в себя, если можно так выразиться, я уже бесплотным духом, не способным повлиять на дальнейшие события напрямую.

В центре кельи, на грубом каменном алтаре, лежал длинный кинжал из черного обсидиана. Его лезвие, отполированное до зеркального блеска, казалось, впитывало в себя весь скудный свет. Когда Ворон взял его в руку, холодок прошел по его жилам, обещая нечто большее, чем смерть. На самом деле это был даже не обсидиан, а очень похожий на него внешне материал — благословенный камень, наполненный эманациями тьмы и смерти.

Из всей команды рудокопов в пять человек до конца, преодолев все ловушки, добрался лишь один рудокоп — коренастый, молчаливый детина, имени которого барон даже не помнил. Он смотрел на Ворона с надеждой, вытирая пот с лица. Конечно, внутренний диалог Райвена с Кхардимоном был для него неведом.

— Командир… мы это сделали. Проход очищен.

Ворон медленно повернулся к бывшему рудокопу, и в его глазах вспыхнули отголоски багрового света, казавшиеся лишь бликами от факела.

— Да, ты хорошо поработал. Теперь, пришло время награды. Высшей награды, какую только можно заслужить.

Он двинулся к нему, и в его движениях была звериная грация. Подчинённый не успел даже удивиться, когда обсидиановый клинок вошел ему под ребра. Боль была острой и обжигающей. Ворон, глядя в широко раскрытые, полные непонимания и ужаса глаза умирающего, тихо прошептал:

— Ты стал ступенью на моем пути к возвышению. Камнем в основании новой эпохи. Белиар вознаградит тебя за эту жертву лучше, чем любые земные богатства.

Он вытащил клинок и толкнул обессилевшее тело на алтарь. Кровь, алая и горячая, хлынула на черный камень, и в тот же миг Ворон почувствовал будто бы удар по голове — дезориентирующую волну силы, которая нахлынув, вызвала переходящую в эйфорию боль, а затем вспышку в памяти.

Полет. Ветер бьет в крылья, черные, как сама ночь. Внизу — лес, а в нем — страх, такой вкусный и насыщенный. Чужой разум, примитивный и яростный, сливается с его собственным, но он сохраняет контроль и отдаёт приказы стае варгов, указывая им на двуногую добычу. Он — вестник, пророк, пернатая длань Владыки…

Видение длилось мгновение, оставив после себя лишь призрачное ощущение свободы и мощи, давно забытое за годы заточения в человеческом обличье под магическим барьером. Ворон глубоко вздохнул, и на его лице застыло выражение торжествующей уверенности. Это было не случайное видение — это было благословение, знак от тёмного бога. Напоминание о том, кем он был, и обещание того, кем он станет.

* * *

Воздух в палатке Ворона был густым и тяжёлым, пахнущим дымом, кожей и едва уловимым, сладковатым душком тления, который, казалось, исходил от самого хозяина. Сегодня был знаменательный день — прибыло первое подкрепление, собранное Декстером. Небольшая ватага разбойников, частью состоявшая из беглых каторжников, частью из давно обживших чащи Хориниса лесных разбойников. Декстер не мелочился, и, привлекал всех, до кого мог дотянуться. Кого-то соблазнял посулами богатства, власти и титулов в новом королевстве, которое возникнет на Хоринисе под властью Ворона. Кого-то силой и угрозами, а то и просто тащил волоком — с будущими рабами не миндальничали. В этот раз прибыли как рабы для шахт, так и потенциальные надсмотрщики. И лидер последних, некий Эстебан, жаждал аудиенции. Ворон не спешил, заставив новичка почувствовать своё место. Простые разбойники были оборванцами по сравнению с его гвардией, достойной настоящего именитого лорда. Всё же, в замке долины рудников было множество образцов прекрасного снаряжения, самое лучшее из которого, конечно, теперь было в распоряжении людей бывшего рудного барона. Поэтому он мог позволить себе смотреть на новобранцев свысока. Это он был здесь главарём, он мог дать им всё. Они же были просто не в меру наглым расходным материалом, который, впрочем, можно было применить с пользой.

Эстебан вошёл с развязной улыбкой, которую не скрывала его всклокоченная борода. Его глаза, быстрые и жадные, мгновенно оценили убранство походного шатра, надолго задержавшись на массивном, окованном железом сундуке в углу.

— Лорд Райвен, — голос его звучал подобно скрипу не смазанной телеги. — Декстер передаёт тебе привет и новые, как он выразился, руки. Меня зовут Эстебан. Я привёл новых рабочих и отряд крепких парней, чтобы держать холопов в узде. Надеюсь, что Декстер не соврал про хорошую оплату?

Ворон, неподвижный, как идол в своём чёрном, убранном перьями гарпий доспехе, медленно перевёл на гостя взгляд, в котором не было ничего, кроме ледяного безразличия.

— Золото — это топливо, Эштебан, — глухо прозвучал его исказивший на западный манер имя прибывшего голос, будто доносящийся из глубины колодца. — Без него не выжить, без него не построить новый порядок. И у нас его вдоволь, его хватит всем верным людям. Говори, чего ты хочешь на самом деле. И что можешь предложить. Только хорошо подумай. Второго шанса не будет. Чем ты можешь быть полезнее, чем раб в шахте?

«Взгляд шакала, чует лёгкую добычу, но инстинктивно боится большего хищника. Шумная, полезная игрушка. Он рвётся к власти. Дай ему иллюзию, и он сам приведёт стадо к алтарю», — прошипел из глубин его разума знакомый, шелестящий голос Кхардимона.

Эстебан принялся расхаживать по палатке, его пальцы нервно перебирали рукоять кинжала на поясе. Бандит не мог себе позволить даже нормального оружия, но гордость его была задета. Такого приёма он явно не ожидал. А ведь большая часть его «крепких парней» были вооружены если не мотыгами, то не далеко от них ушедшими образчиками самодельных дубин. Даже если среди трофеев бандитов и попадались порой мечи, то умению ими пользоваться всё равно было взяться неоткуда. Доспехи тоже были не лучше — лишь единицы могли похвастать трофейными кольчужками или кустарно прикрепленными к кожаным доспехам железными пластинами. Более-менее сносными были лишь луки, ведь в основном с их помощью они и устраивали налёты на телеги проезжих крестьян и купцов, а также охотились, выживая в лесах, где хоронились от местного ополчения, слишком ленивого, чтобы сходить с дороги дальше, чем на пару десятков метров.

«Этот самозваный барон опасен, но он почти один, — лихорадочно соображал Эстебан. — Ему нужны сильные помощники. Я стану его правой рукой, а потом… этот сундук с золотом, этот лагерь, власть… всё будет моим. Эти выскочки, что сейчас всем заправляют, Торус и Бладвин, слишком зазнались, я стану полезнее, чем они. Главное, не спешить, не хватать сразу больше, чем смогу проглотить». Наконец, Эстебан решился, и дал ответ:

— Лагерь растёт, лорд Райвен. А вместе с ним и усиливается хаос. Пока я ждал встречи, то успел оценить беспорядок. Шахта — это хорошо, но половина людей болтается без дела, пьёт, дерётся. Нужен порядок. Настоящая, железная власть. Я могу это обеспечить. Дай мне снаряжение и карт-бланш действовать, и я их утихомирю, заставлю приносить пользу. А недовольные будут отрабатывать смены в шахтах, вместо виселицы. Золото тогда пойдёт настоящей рекой!

— Ты прав, — неожиданно согласился Ворон, заставив Эстебана замереть. — Порядок нужен. Пришло время более чётко расписать обязанности. Поэтому Бладвин станет старшим в шахте. Торус ответит за охрану и дисциплину в сердце лагеря. И я спрошу с них за каждое происшествие. А тебе пока рано влезать в это. Думаешь, кто-то оценит внезапно появившегося наглого слабака? Хаос лишь усилится. Но, ты мыслил в правильном направлении, а значит, не совсем безнадёжен. Для тебя найдётся дело, в котором ты и твои парни смогут доказать свою полезность, а заодно постепенно влиться в коллектив, доказать, что чего-то стоите. Вы займётесь разведкой и охотой. И даже сможете привлекать свободных добровольцев. Так ты сможешь доказать, что способен повести за собой хоть кого-то, помимо той шайки бездомных, что ты с собой притащил.

— Охотой? Но это… — хотел было возразить Эстебан, но Райвен даже не обратил на него внимания, продолжив говорить.

— Наш лагерь — лишь маленькое грязное пятно на карте этого острова. Вокруг — дикие земли, схроны пиратов, древние храмы, полные богатств погибшей цивилизации, и, конечно, опасные твари, с которых, впрочем, тоже можно взять ценные трофеи, не говоря уже о мясе, которого в лагере вечно не хватает. Ты возьмёшь своих «амбициозных» парней и будешь расширять наши владения. Исследуй. Находи новые тропы, новые точки для добычи, новые сокровища. Проявляй инициативу, и тогда не останешься без награды — мне даже не придётся ничего тебе давать, ведь ты сам заработаешь её, если достоин. Трофеи и мясо будешь сбывать в лагере, став незаменимым поставщиком продовольствия. Докажите, что вы нужны здесь, и тогда, быть может, этот наш разговор будет не последним.

«Иди, веди их вглубь джунглей, подальше от глаз, — мысленно ухмыльнулся Ворон. — Стань моим пастухом для будущих жертв. Их исчезновение будут списывать на опасности острова. Идеально».

Эстебан сверкнул глазами, оценивая сказанное. Злость, которую он испытал вначале, схлынула, и на его лице расплылась ухмылка. — Инициатива… это я понимаю. Не подведу. Увидишь, я принесу тебе такие богатства, что понадобится новая мануфактура по производству сундуков, чтобы всё сложить!

Эстебан вышел, полный самомнения и новых планов. Ворон остался один. Тень в углу палатки сгустилась, будто силясь обрести физическую форму, и вместе с тем зазвучал в сознании барона ядовитый шёпот.

— Умно. Ты учишься, мой мальчик. Он будет гнать их на убой, свято веря, что строит империю. Его тщеславие — наш лучший союзник. Готовься. Первый большой ритуал не за горами. Ты почувствуешь истинную мощь Владыки. Мы подготовимся — и я стану достаточно силён, чтобы усмирить волю меча, а ты достаточно крепок, чтобы стать разящей рукой Белиара. А затем, вместе мы подчиним весь мир.

Ворон закрыл глаза, и на его измождённом лице застыла не улыбка, а оскал голодного хищника, почуявшего кровь.

* * *

Первая охота началась вскоре после того. Ворон взял с собой троих — угрюмых братьев-каторжников, известных в лагере своей тупой жестокостью. Формально это была разведка местности к западу от лагеря. Неофициально — первая проба сил, первое спланированное подношение. Кхардимон по-настоящему боялся этого меча, как и возможно выжившего Радемеса. Поэтому, он не позволял Ворону спешить, требуя тщательной подготовки.

— Я всё рассчитал, ученик. Сначала мы соберем достаточно сил, чтобы умилостивить Белиара, и лишь когда он признает тебя достойным, чтобы владеть Когтем, мы спустимся в склеп, где был замурован последний владелец этого артефакта. Если же мы поспешим, то рискуем повторить судьбу Радемеса, который сам стал безвольным орудием в руках меча, а не наоборот.

Жертвой стал одинокий пират, забредший слишком далеко от берега в поисках дичи. Оглушили его быстро, ударом дубины по затылку. Когда несчастный пришёл в себя, он уже был прикован ржавыми цепями к холодному, покрытому мхом камню в полуразрушенном храме — месте, которое Кхардимон указал как очередное «место силы», которая поможет подготовиться к встрече с хранителем Когтя. Воздух здесь был густым и спёртым, пахнущим сырой землёй, гнилью и дымом тлеющей болотной травы.

Ворон читал слова, которые диктовал наставник. Нужные фразы словно всплывали из глубин памяти, ему не принадлежавшей. Чужой, гортанный язык лился с его губ легко и свободно, будто он знал его всегда. Он не молился — он приказывал, его голос был твёрд и полон властной силы. Братья каторжники, молчаливые помощники и соучастники, стояли поодаль, у входа, смотря на происходящее с животным страхом. Но золото и новое снаряжение, щедро обещанное за работу и молчание, удерживало их на месте.

Когда длинный кинжал из чёрного «обсидиана» коснулся груди пирата, Ворон почувствовал это. Не просто предсмертный хрип жертвы и не брызги тёплой крови. Это был… восторг. Тонкая, ледяная струйка чистой энергии, входящая в него через ритуальный клинок, наполняющая каждую клетку его тела. Мир вокруг померк, окрасившись в багровые, пульсирующие тона. Он уже не слышал крика пирата — лишь ликующий, многоголосый шёпот из иного мира, зовущий и манящий. Сила пульсировала в его жилах, пьяня и дурманя, она была слаще самого выдержанного вина, желаннее самой красивой женщины.

«Мало, — прошипел Кхардимон, и в его голосе слышалось то же опьянение. — Капля в море. Нужно больше. Сильнее. Их страх — наша пища. Их агония — лучший проводник силы, лучший подарок Белиару».

* * *

Люди из отряда Эстебана начали пропадать. Сначала поодиночке. «Съела тварь», «сорвался в ущелье», «утонул в болоте» — рапорты сыпались как из рога изобилия. Потом пропала целая группа, отправленная на разведку в каньон. Эстебан бушевал, обвиняя в нерадивости Торуса и его соратников, требуя больше людей, лучше снаряжение, больше власти для наведения порядка. Торусу и Бладвину было плевать. Они отправляли на подкрепление разведчикам только тех, кого считали бесполезными или слишком наглыми и неудобными. Райвен же больше не удостоил Эстебана своим вниманием, большую часть времени проводя в древних руинах, беря с собой только трёх неизменных телохранителей.

А потом один из тех самых троих избранных в пьяном угаре проболтался в таверне о «криках жертв» и «чёрном колдуне, что пьёт души». Слухи, обрастая невероятными подробностями, дошли до Торуса. Старый стражник, педантичный и осторожный, пришёл к Ворону с донесением о грязных сплетнях, подрывающих авторитет начальства.

Медлить было нельзя. Ворон действовал с холодной, выверенной жестокостью. Он вызвал всех троих братьев «на секретное задание» высшей важности, суля тройную долю золота. В том же зловещем храме, где пролилась кровь пирата, под сводами, помнящими древние шёпоты, пришло время и им расстаться с жизнью.

— Алтарь нужно очистить, сбросить избыток энергии. Пусть живой человек выступит в качестве «тряпки». — Голос Ворона прозвучал металлически ровно, без единой ноты волнения. — Это не опасно. Возьмите его, уложите на алтарь на минуту. — Он кивнул на самого крупного из троицы, Гарта.

Двое других, Ланс и Могр, недоумённо переглянулись, но алчность и привычка подчиняться заставили их поторопить брата. Гарт выругался, но не сопротивлялся и сам полез на камень, думая, что это какая-то странная часть подготовки ритуала.

В этот миг, когда они были отвлечены, Ворон двинулся. Это был не просто шаг, а стремительный, бесшумный бросок, при котором тело словно размылось в сплошную тень, еле видимую в полумраке пещеры. Меч, когда-то бывший грозой орков и служивший Шраму, одному из самых раздражающих Ворона рудных баронов, сверкнул не широким убийственным взмахом, а двумя короткими, точными ударами — молниеносные тычки, будто жалящие укусы змеи. Лезвие со свистом рассекло плоть и сухожилия выше коленей.

Сначала братья не поняли. Они просто рухнули на колени, их мозгу потребовалась секунда, чтобы осознать, что ноги больше не держат их. Только когда хлынула кровь и хрустнули колени от удара о каменный пол, раздались их первые вопли ужаса и боли.

Гарт, вырвавшись из ослабевших рук, мгновение назад помогавших ему забраться на алтарь, перескочил на другую сторону жертвенного камня и, увидев в руках Райвена окровавленный меч, с рёвом ярости побежал на него, размахнувшись своей тяжелой дубиной. Барон и не думал убегать, сделав шаг навстречу. Удар, способный раздробить череп, со свистом пронесся в сантиметре от его головы — он лишь чуть отклонил корпус, грациозно и насмешливо, будто уворачиваясь от надоедливой мухи. Гарт, потеряв равновесие, налетел на одного из своих пытающихся подняться, опираясь на алтарь, братьев, и они оба, спотыкаясь об окровавленные ноги третьего, грузно рухнули, превратившись в мешанину из тел, боли и ярости.

И тут началась потеха. Ворон не спешил добивать недавних подельников. Он стал воплощением наевшегося неумолимого хищника, который уже не голоден, но играет с добычей. Его меч не рубил, а слегка резал, нанося мелкие, но болезненные раны — глубокий порез на предплечье, когда Ланс попытался подняться; точный укол в плечо Могру, потянувшемуся за брошенным в барона, но отскочившим от стены ножом; пинок по лицу Гарта, выбивший один, а то и два передних зуба… Он использовал само помещение подземного храма, за века ставшее больше похожим на естественную пещеру, чем сделанное людьми сооружение, как оружие — отскакивал за узкую сталагмитовую колонну, заставляя Гарта в ярости бить по ней дубиной, осыпая себя осколками известняка. Братья мешали друг другу, ползая в лужах собственной крови, их крики и проклятья сливались в оглушительный хаос, который, казалось, лишь питал Ворона силой.

Он чувствовал каждую каплю их страха, каждую волну отчаяния. Они были для него как густой, терпкий дым, наполнявший его лёгкие, как опьяняющий нектар. Сила Белиара струилась в его жилах, делая его движения не просто быстрыми, а неестественно плавными, предвосхищающими. Он видел мир в багровых тонах, где его противники были всего лишь медлительными, кричащими, сделанными из мяса и костей куклами.

Когда Гарт, собрав последние силы, попытался встать во весь рост для решающего удара, Ворон наконец воспользовался магией. Он резко выбросил вперёд левую руку, не сжимая её в кулак, как обычно делают маги, а наоборот, распахнув пальцы. Руна, выжженная кровью и энергией жертв, на его латной перчатке, вспыхнула фиолетовым светом.

Невидимый кулак сжатого, и будто горящего фиолетовым пламенем воздуха, со свистом вырвавшись из его ладони, ударил Гарта в грудь. Тот не упал — его отбросило, как пушинку. Он пролетел несколько метров и с глухим, костоломным стуком врезался в стену пещеры, застыв на мгновение в гротескно кривой позе, прежде чем бесформенной массой сползти на пол. Дубинка с грохотом откатилась в сторону.

С последними двумя было ещё проще. Ослеплённые болью и ужасом, они уже не могли координировать действия. Один последний, отчаянный выпад ползающего по полу Ланса Ворон парировал с такой силой, что меч выпал из ослабевших пальцев раненого, а ответный удар эфесом в висок окончательно погрузил в болезненную дрёму посмевшую сопротивляться жертву. Могр, пытавшийся доползти до выхода, получил точный удар ногой в основание черепа, после чего тюфяком свалился на пол.

Тишина, наступившая после скоротечного, но интенсивного боя, а точнее, избиения, была оглушительной. Победитель оттащил тела полумёртвых последователей на алтарь. Конечности их свешивались в стороны, не помещаясь на недостаточно большой для троих поверхности. Он перерезал им сухожилия и на руках тоже, после чего привёл в чувство. Это были крепкие воины, которые не могли умереть слишком быстро. Их организмы, привыкшие к регулярной кровопотере, синякам и травмам, отчаянно сопротивлялись смерти. Но Ворон уже превратил их в мешки с костями. Испытавший силу магии Гарт едва мог выговорить хоть слово, лишь ненавидяще пуча глаза на Райвена. Двое других злобно ругались, проклиная безумного колдуна. И тогда, он, наконец, обратился к ним:

— Я могу оставить вас здесь на съедение мясным жукам, беспомощных, без капли надежды и возможности уйти. Или же я могу убить вас быстро, если вы попросите. Что вы выберете?

— Да чтобы ты сдох, подлый ублюдок! — начал один из братьев, зашедшись кровавым кашлем.

— Добей, — прохрипел Гарт, так что еле-еле можно было разобрать.

Ворон не заставил себя ждать, и жертвенный нож тут же оборвал страдания громилы. И тогда он вновь ощутил шквал энергии. Волна чистой, нефильтрованной мощи, хлынувшая в него через ритуальный клинок и древний алтарь, впитавший на этот раз не просто кровь жертвы, а кровь «добровольца». Кожа Райвена будто загорелась изнутри, сухожилия натянулись струнами, зрение обострилось до немыслимых пределов. Он почувствовал, как срастаются старые шрамы, как наполняется силой каждая мышца. Вскоре двое других последовали к Белиару вслед за братом, проклиная своего убийцу, но, предпочтя быструю смерть на алтаре обещанным пыткам и продолжению страданий.

Райвен не сдержал низкий, гортанный стон наслаждения, упиваясь этим почти болезненным экстазом. Это была не просто сила. Это было обещание. Обещание власти, против которой все остальные правители — жалкая бутафория. Волна энергии сбила его с ног. Он лежал на холодном каменном полу, вслушиваясь в нарастающий гул, стучащего в висках пульса, в вибрацию, пронизывающую каждую кость. Факелы задуло резким потоком воздуха, но он теперь мог видеть в кромешной тьме без единого лучика света, слышал шёпот ветра за версту, чувствовал каждую песчинку под пальцами. А его видение будущего было столь ярким, будто оно уже наступило. Он будет королём этого мира, будет вести армии Владыки за собой. Драконы, ящеры, орки, тролли, и, конечно, люди — все будут служить лишь ему одному в этом мире. Ему, как проводнику воли Белиара.

— Видишь? — голос Кхардимона был насыщен гордым удовлетворением. — Они были твоим стадом. И их добровольная, — как же лицемерно звучало это слово, — жертва вознесла тебя. Ты больше не пешка, не раб судьбы. Ты её кузнец. Защитные чары древних, что сковывают истинную мощь этого места, слабеют с каждой принесённой душой. Скоро, очень скоро путь к Когтю будет открыт.

Ворон поднялся. Он смотрел на свои руки, на которых не осталось и капли крови — теперь не только ритуальный кинжал, но и его броня поглощали её. Белиар благословил его доспехи, сделав прочнее, чем у жалких последователей Инноса. Чувство вины? Сожаления? Им не было места. Их вымела, выжгла всепоглощающая жажда. Жажда снова и снова ощутить эту вселенскую мощь, эту абсолютную власть над жизнью и смертью, это блаженство, по сравнению с которым вся обычная земная власть была жалкой пародией.

— Может быть, — подумал он, глядя в гнетущую темноту пещеры, где таился незримый дух его наставника, — ты мне и не враг. Может быть… ты — самый большой дар, что преподнесла мне судьба.

В этот день рудный барон Ворон, служивший Белиару по необходимости или по договору, умер. Он стал плотью Владыки, его волей, его алчущим воплощением. Добровольно…

Глава 26. Очи слепца

Коль очи богу решил разбить,

Тревогу поздно тогда трубить.

И как подняться могла рука

На артефакты у дурака?

Возвращение Вершителя, отправившегося в погоню за похитителем глаза Инноса, не было триумфальным. Он шёл по мосту к монастырю, покрытый пылью и засохшими брызгами явно не своей крови разных оттенков, с лицом, застывшим в маске усталости и отрешённости. В руке он сжимал не сияющий артефакт, а свёрток из грубой ткани, от которого исходила слабая, болезненная магическая эманация, словно неумелый послушник пытался активировать руну света, но всё время путался и сбивался.

Мильтен, всё ещё дежуривший у ворот, стал первым, кто его встретил. Без вопросов было понятно — всё пошло по плану. Но не по тому, которому, как думал, следует Вершитель, а по настоящему плану магистра ренегата. Точнее, той его части, которую знал Мильтен. А он не строил иллюзий по поводу того, что Ксардас рассказал ему всё. Нет, он был уверен в обратном.

— Они были там, у камней, — голос Везунчика был хриплым и пустым. Он развязал свёрток. На ткани лежал крупный, потускневший красный кристалл и погнутая оправа — всё, что осталось от Ока Инноса. — Не этот ваш Педро. Другие. В чёрных балахонах. Тёмные маги, от разговоров с которыми потом болит голова. Один из них… до этого назвался «Ищущим». Я прибыл, когда они уже начали ритуал. Артефакт был на алтаре, и уже повреждён. Осквернён.

Мильтен сглотнул и сухо кивнул, задав другой волновавший его вопрос:

— Убил ли ты Педро? И где послушники, что погнались за ним? — спросил Мильтен с плохим предчувствием.

— Послушников нашёл, — Везунчик мрачно кивнул. — Трое. Мёртвые. Педро среди них не было. А у камней были только эти «ищущие». Кто они, Мильтен? Что за гнездо у них тут на Хоринисе? Откуда взялось?

Мильтен с горечью вздохнул:

— Оттуда же, откуда все остальные наши проблемы. Из Миненталя. Большинство из них — бывшие последователи Спящего. После неудачного ритуала призыва демона многие стали одержимы. А после падения барьера обезумели даже те, кто раньше держался. Некоторым удалось вырваться из долины, и, возможно, даже как-то сговориться с орками. Они очень опасны. Мне довелось столкнуться с несколькими… Больше не хочется.

— Понимаю… Но кто ими руководит? — в глазах Везунчика загорелся холодный, аналитический огонёк. — И сколько их? Могут ли они быть связаны с другими каторжниками? Многие ведь пропали без вести.

— Не пропали, — возразил Мильтен, не видя смысла скрывать. — Они уплыли. С пиратами. И их лидер Райвен, один из рудных баронов, который, судя по всему, выжил и здравствует.

Впервые за весь разговор лицо Везунчика выразило нечто большее, чем усталость — острое, живое любопытство. Он помолчал, и Мильтен даже не думал его прерывать или торопить. Затем, он едва заметно покивал каким-то собственным мыслям, как будто пазл, наконец, сложился в голове:

— Теперь мне многое становится ясно, — он достал из сумки пару сложенных в несколько раз потрёпанных и измятых листов бумаги. — Взгляни.

На одном листе был грубый, но узнаваемый рисунок — портрет самого Везунчика, а под ним — объявление о награде за его голову. Но самое главное было на втором — письмо для некого Декстера, причём вместо подписи была нарисована схематичная, но зловещая и легко узнаваемая метка в виде ворона.

— Это объясняет, почему за мной так упорно охотились наёмники в последнее время. И почему люди в окрестных деревнях стали пропадать, — пояснил Везунчик, — говорят, их похищали. Если всё это связано с пиратами и этим пресловутым Вороном, тогда картина складывается. Я-то думал, что убил их всех, этих самозванцев, решивших, что они имеют право распоряжаться чужими жизнями. Им было многое позволено, но резня в Свободной шахте, убийство магов огня — это уже переполнило чашу терпения. Однако если он выжил после моего меча, то он не просто опасен. Он — сама квитэссенция угрозы. Обычный бандит бы точно сдох.

— Обычный бандит, — мрачно добавил Мильтен, — не смог бы убить пятерых магов огня во главе с магистром.

Везунчик пристально посмотрел на него.

— Думаешь, он сам это сотворил? Кстати, как это вообщемогло выйти? В прошлый раз ты толком ничего не объяснил.

Мильтен сжался внутри, чувствуя груз старой вины.

— Я никому не говорил, но у меня есть подозрение. Тот амулет… из склепа с юнитором. Он скорее всего сыграл роковую роль. Ворон завладел им, когда стражники оглушили меня, застав врасплох и притащили к нему связанным.

— Значит, ты считаешь, что он использовал силу амулета, чтобы защититься от огня — Везунчик помолчал, обдумывая информацию. — Но этот амулет, скорее всего, был разрублен Уризелем вместе с его грудной клеткой. Так что этой проблемы, скорее всего, больше нет. Но на всякий случай запомню, что сжечь его живьём может не выйти и в бою лучше использовать другие свитки. Но, надеюсь, что всё же хватит и хорошего клинка. — Он сжал кулак, и его взгляд стал твёрдым, как сталь. — Но раз Ворон ускользнул и теперь строит свою империю из тени, то это может скоро стать серьёзной проблемой. Нам хватает одних только орков с драконами, а тут ещё и люди никак не поймут, что нужно объединяться против общей угрозы. Разбойники, пираты, ещё эти одержимые… Нет. С этой заразой нужно разобраться раз и навсегда. Вырвать её с корнем. Я найду гнездо этого Ворона. И на этот раз лично прослежу, чтобы он не пережил встречу с клинком. Даже если он заодно с этими ищущими тварями, это его не спасёт.

После этого диалога Везунчик отправился внутрь монастыря, чтобы сообщить прискорбную новость остальным магам и попросить совета, что делать дальше. Несмотря на то, что он оказался вестником скорби, всё же быстро стал в ордене Инноса своим человеком. Паладины, прежде относившиеся к нему с недоверием, после его дерзкой вылазки в полную орков долину рудников, сбора новостей от высланных разведывательных групп и оказанной помощи во множестве мелких проблем видели в нём собрата и героя. Оказалось, что сам лорд Хаген выдал ему письмо, в котором просил магистра Пирокара разрешить ему попытаться надеть глаз Инноса, так как по многим признакам он может быть избранником бога огня и света.

Магистры огня после возвращения похищенной реликвии, пусть и осквернённой, тоже взирали на него с редкой благосклонностью. Возможно, изначально они и не отдали бы ему Око — святыню, оправа которой была частично разрушена, а камень словно потускнел — но обстоятельства изменились. Мильтену предстояло ещё несколько разговоров с магистром Серпентесом, который, будто бы был неофициальным тайным распорядителем монастыря. По крайней мере, именно в его кабинете поднимались все самые неудобные темы. Естественно, не мог он не расспросить Мильтена и об этом неожиданном помощнике и претенденте на роль Вершителя — избранника Инноса. Мильтен в очередной раз пересказал всё, что знал о нём, но то и дело, Серпентес вновь вызывал Мильтена, чем заставлял молодого мага изрядно понервничать.

Везунчик же с невероятным, почти одержимым усердием, взялся за восстановление артефакта. Он нашёл какого-то искусного кузнеца в окрестностях, а затем вёл долгие и таинственные переговоры с магистрами. Мильтен не знал подробностей, но в процессе лорд Хаген пожаловал Везунчику лёгкие доспехи паладина и, используя свою власть, данную мандатом короля, принял в орден, что было величайшей честью, даже по меркам военного времени. Магистр Пирокар не отставал, и дал Вершителю, а всё больше магов шепталось, что это, действительно, избранник Инноса, руну телепортации к монастырю — знак высочайшего доверия, хотя круг телепортации и был в целях безопасности не внутри, а лишь у ворот монастыря.

Именно в те дни имя Ксардаса вновь зазвучало под сводами монастырских залов. Однажды Мильтена в очередной раз вызвал к себе магистр Серпентес. Его кабинет был аскетичен, а сам маг сидел за грубым столом, нервно барабаня пальцами по столешнице.

— Брат Мильтен, — начал он без предисловий, — твой отчёт о событиях в долине был исчерпывающим. Но кое-что снова требует уточнений. Магистр Ксардас. При каких именно обстоятельствах он покинул круг огня? Было ли его… отступничество… спровоцировано кем-то из магистров? Конфликтом?

Мильтен почувствовал, как под мантией выступает холодный пот. Он собрался с мыслями, стараясь говорить ровно.

— Отчасти это так, магистр. Тогда я ещё не был учеником Корристо, но кое-что видел и слышал. Сначала он ушёл по своей воле, почти сразу после создания барьера. Все говорили, что он отправился искать причину, нарушившую ход заклинания. Его не было больше недели, но затем он всё же вернулся, причём не один. С ним был огненный голем. Из-за этого поднялся переполох, настоящая тревога. Тогда ещё все остальные маги жили в замке, и они вышли ему навстречу. Между Ксардасом и другими магистрами, Корристо и Сатурасом, произошёл конфликт. Корристо открыто обвинил его в изучении некромантии. Кажется, он даже сказал, что Ксардас лично написал пособие по этой запрещённой науке. Но он отверг обвинения, сказав, что это единственный путь выбраться из-под барьера. Кто-то из магов первым напал на него, и даже смог уничтожить голема. Правда, Ксардаса никто даже не поцарапал. Разозлившись, он раскидал в стороны всех магов, кроме магистров, но добивать даже не пытался. Вместо этого он попрощался и ушёл. Больше он не появлялся в окрестностях лагеря. Такое событие я точно бы не пропустил.

Серпентес пристально посмотрел на него, его взгляд был подобен буравчику.

— И после этого конфликта он ни с кем из магистров не виделся? Никто не пытался с ним связаться?

Мильтен почувствовал, как земля уходит из-под ног. Лгать такому опытному магу было самоубийственно, а правда могла обернуться непредсказуемыми последствиями. Но страх перед принудительным разоблачением пересилил. Ведь Серпентес мог что-то знать из других источников, например, сам Корристо мог упоминать о чём-то в письмах. Это могла быть очередная проверка, Мильтен словно ступал по лезвию бритвы.

— Я не хотел поднимать эту тему, пока это не относилось к делу… Магистр Корристо, послал меня к Ксардасу с некой книгой. В качестве посыльного. И я успешно донёс её. Ксардас отозвал своих прислужников, которые до этого убивали всех посыльных. Видимо, он не хотел убивать мага огня, которым я тогда уже стал. Корристо не предупредил меня, но книга в итоге оказалась ловушкой. Когда я понял, что происходит что-то не ладное, то испугался и сбежал, активировал руну телепортации. В замке другие маги уже ждали меня в боевой готовности. Похоже, я был единственным, кто не знал о готовящемся покушении на Ксардаса. Они ждали, что он мог убить меня и явиться к ним.

Мильтен опустил голову, ожидая гнева магистра. Но Серпентес лишь тяжело вздохнул.

— Почему ты умолчал об этом раньше?

— Я… сомневался в честности поступка магистра Корристо. Не хотел порочить его имя после смерти рассказами о сомнительных делах.

Серпентес кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение.

— Благодарю за искренность, брат Мильтен. Это останется в тайне, только другие магистры узнают о том, что ты мне рассказал. И твой рассказ сильно проясняет картину. Он поможет нам принять верное решение. Ты поступил мудро, рассказав об этом. Но у меня есть ещё один вопрос.

Магистр Серпентес открыл ящик своего стола и извлёк оттуда массивную книгу в тёмном кожаном переплёте, на обложке которой красовалось несколько рун, напоминающих орочью письменность, которая, как считалось, была ими заимствована у какой-то древней цивилизации людей. С тяжёлым гулом книга легла на стол. После чего, подвинув её к Мильтену, Серпентес, наконец, спросил:

— Это не та книга?

Мильтен взял протянутый манускрипт, который оказался, действительно тяжёлым. Было видно, что часть его листов совсем древние и пожелтевшие, в то время как последние гораздо новее. Он попробовал приоткрыть обложку, но она будто приклеилась, ни один лист не удавалось разлепить, как он ни старался. Внимательно осмотрев со всех сторон, Мильтен вынес заключение:

— Почти наверняка это не она. Я не помню, чтобы на неё были какие-то письмена, и та книга была существенно легче. Я довольно долго её нёс, и в этом могу быть уверен. Что касается содержания, то тогда магистр Корристо запретил мне её открывать. Впрочем, эту книгу я и вовсе не могу открыть. Похоже на какую-то защиту, с какой я никогда не встречался — рука как будто бессильно соскальзывает, даже не касаясь застёжки. Магистр Корристо даже не упоминал о таких зачарованиях во время своих лекций.

Ответ Мильтена как будто бы обрадовал Серпентеса, и, ещё раз поблагодарив, он отпустил молодого мага и вновь спрятал книгу в стол.

В тот же день случилось невероятное. Везунчик, чья харизма казалась едва ли не каким-то магическим даром, сумел уговорить самого Пирокара отправиться к древнему каменному кругу Инноса для окончательного восстановления артефакта, оправу которого уже перековали. Вместе с ними должны были пойти Ксардас и магистр воды Ватрас — его не было в долине рудников, последние годы он был руководителем местного храма Аданоса в городе. Оставалось уговорить как раз его, но дело это оказалось на удивление не простым. Вершитель пропал где-то дней на десять. Мильтен уже даже начал волноваться, не случилось ли беды. Впрочем, в конце концов, он появился, телепортировавшись к самому монастырю. Лёгкость, с которой он переносил последствия пространственного переноса, поражала. Мильтену оставалось лишь молча завидовать. Впрочем, если вспомнить какие магические потоки он пережил, нося рудные доспехи, заряжая Уризель, и, конечно, в битве со Спящим при открытии портала в другой план бытия и взрыве магического барьера, то удивляться не приходилось. Не тратя времени на разговоры, Пирокар и Везунчик тут же выдвинулись в путь. Ксардас и Ватрас должны были сами добраться до места ритуала.

Экспедиция вернулась через несколько часов. Мильтен, продолжавший дежурить у входа большую часть дня, будто бы его мучала совесть за постигшую Педро участь, первым встретил их. Сначала пространство словно разорвалось, и среди голубого сияния перед воротами монастыря появился магистр Пирокар. Обычно невозмутимый и строгий, в этот раз он был совсем иным — на лице сияла непривычно мягкая, светлая улыбка.

— Брат Мильтен, — произнёс он, и в его голосе звучала редкая теплота. — Артефакт восстановлен. Око Инноса вновь обрело силу и… признало своего избранника. — Он кивнул в сторону Везунчика, который как раз в тот момент также появился в свете портала и тут же с невозмутимым выражением лица начал осматривать снаряжение, будто бы что-то могло пропасть при телепортации. — Теперь у нас есть надежда. Настоящая надежда победить силы тьмы и вернуть долину рудников и другие потерянные территории в лоно королевства!

Мильтен смотрел на сияющее лицо магистра и на спокойную фигуру Везунчика. Камень, лежавший на его душе все эти дни, наконец, сдвинулся. Ксардас не обманул, сдержал обещание, и безумный план с разрушением глаза Инноса сработал. Пусть ненамного, но впервые за долгое время он почувствовал, что хаос, возможно, не вечен. Что даже в этом мире, полном предательств и теней, может существовать нечто, способное дать отпор тьме. И это «нечто» стояло прямо перед ним, пахнущее пылью дорог и холодной сталью. Избранный. Как банально это звучало, но даже магистр Пирокар поверил в это. Конечно, поверил и Мильтен. Хотя, небольшой червячок сомнения грыз его — что мог сделать Ксардас с глазом Инноса? Какие дополнительные свойства ему придал? Впрочем, когда Пирокар распорядился готовиться к празднеству, эти мысли отпустили молодого мага огня.

* * *

Несколько часов назад. Круг камней.

Ксардас стоял, облокотившись на огромный валун, который был одной из опор для не уступавшего размерами камня, аккуратно лежащего наверху. Каменные круги, или, как их ещё называли, круги Инноса, были одним из тех реликтов, что пережили тысячелетия. Конечно, мало кто знал об их тайниках и предназначении алтарей, которые сохранились во многих из этих сооружений. Маги огня пользовались ими для своих ритуалов, не подозревая о том, что изначально их построили ещё до того, как о трёх богах вообще заговорили на этих землях. Даже для Ксардаса это были реликты древности, однако реликты, изученные вдоль и поперёк, которые он полностью понимал. И потому здесь он чувствовал себя вольготно, почти как в своей башне. Магические накопители соединялись с этим сооружением почти как в его собственной конструкции, невидимые корни которой уходили глубоко в землю. Ищущие, эти жалкие недоучки, не достойные вообще называться магами, лишь безвольными орудиями — не могли истощить и сотой доли хранилища. Настоящий резервуар энергии был гораздо глубже, и большинство могли дотянуться лишь до самой верхней «чаши», думая, что обретают истинную мощь. Такими же слепцами были и собравшиеся здесь магистры огня и воды. Но, к счастью, тут был он, и мог направить их потуги в нужную сторону.

Ватрас, старый брюзга, которого во времена бытности Кхар-Аданосом, настоящим аватаром бога, Ксардас бы взял разве что писарем в свой храм, и то, если бы он смог освоить древнюю письменность жрецов, которая была не в пример сложнее современного алфавита или языков низших каст, например, зодчих. Или Пирокар, мудрейший из глупцов. Да, пожалуй, только такого титула он мог бы быть достоин, и, вместе с тем, должности придворного шута. Фокусы с огнём во все времена были популярны. Но, тем не менее, сейчас эти двое были ему по-настоящему нужны. И даже не для вида или легитимации задуманного. Нет, просто сейчас Ксардас не сильно от них отличался. Любой них мог бросить ему вызов в бою, и даже иметь шансы победить, хотя, откровенно говоря, и мизерные. Но, всё же они были! Вдвоём же против него их шансы уже были совсем не смешными. По крайней мере, люди, играющие в азартные игры, ставят всё своё состояние зачастую и с куда меньшей надеждой на успех. Ксардас уже долгие годы был далеко не в лучшей форме.

Фактически, он умирал. Да, этот процесс мог затянуться ещё на пару сотен лет, но тенденция была удручающей. Магия покидала этот мир, а вместе с ней и жизнь того, чья сущность была квинтэссенцией магии. Примитивные источники энергии, такие как магическая руда, были лишь отсрочкой, попыткой утолить жажду в пустыне, копая колодцы всё глубже и глубже, когда внизу уже не осталось водоносных слоёв. К счастью, скоро всё должно было измениться. Когда план Аданоса реализуется, ошибка Белиара будет, наконец, исправлена, карантин завершится, а мир вновь наполнится живительной энергией. И он, Ксардас, будет его новым полновластным владельцем. Единственным, кто знает, как распоряжаться всей этой мощью, как черпать силы из древа миров. Станет новым богом. Но это всё будет потом, сильно позже. Сейчас же, пока ещё было время грязной работы. Нужно было сделать то, что требуется.

Отбросив мысли о будущем, Ксардас отошёл от камня и поприветствовал подошедших — Пирокара и Инноса. Он никогда не понимал, зачем стирать память своим воплощениям, но бог огня почему-то был очень щепетилен в этом вопросе, считая, что нужно играть «честно». Насмешил. Впрочем, понятия о честности у него были весьма специфические. Однако свои собственные правила он соблюдал каждый раз беспрекословно. Вершители, как называли его аватаров, обладали свободой воли, и, хоть и слабели с каждым разом из-за всё того же истощения магических потоков, но, на фоне общих проблем, показывали себя крайне эффективно. И как может быть иначе, когда обладаешь врождённым даром предвидения ближайшего будущего, пусть даже он и срабатывает только во время выброса адреналина? Так и этот «Везунчик» умудрялся преподносить сюрпризы. Чего только стоило это «я отдал меч Сатурасу и маги воды его уничтожили». Идиот! Хорошо хоть, что Аданос смог утрясти эту проблему. А что было бы делать, если бы он вздумал принести Коготь магам огня или паладинам? А если бы выкинул в пучину моря, разрушив всякую надежду на то, чтобы собрать все божественные артефакты? А до этого в долине рудников, кто потянул его броситься на Спящего раньше времени и уничтожать сердца его пленителей, выпуская на волю? Нет, контролировать Инноса — это всё равно, что призвать демона без круга защиты — неизвестно, кто кем в итоге воспользуется. Но здесь и сейчас, не осознающий себя Иннос во плоти всё же действовал по плану Аданоса, тщательно выверенному и скорректированному.

Пока Иннос размещал свой подслеповатый глаз на алтаре, Ксардас и магистры отошли обсудить план заклинания. Общий смысл уже был согласован раньше — просто нужно было воззвать к глубинной силе, таящейся под кругом камней, не давая ей вырваться во всей неудержимой мощи, и по капле наполнить ей артефакт. Точнее, не просто наполнить, а насытить ей глубинные повреждённые слои артефакта, обеспечивающие связь накопителя с его оправой — фактически воссоздать рунную структуру заново на уровне отдельных молекул. В дальнейшем, перезарядка «глаза» будет намного легче — всего-то несколько лет каждодневных молитв или в экстренном варианте — использование мощного магического источника, вроде горы руды, как в случае Уризеля в долине рудников. Ещё одним вариантом было сердце могущественного демона или схожего создания магической природы. Конечно, эти практики праведные маги отнесли бы к некромантии или даже демонологии, поэтому это и была сегодня задача Ксардаса. А вот магистры помощники, почти филигранно умеющие контролировать обе стороны силы отлично подходили, чтобы извлекать мощь из рудных жил под кругом камней и передавать её мастеру. Ксардас, как ему не было прискорбно это признавать, на этот раз не смог бы сделать всё сам — слишком велик был бы риск в процессе потерять контроль и превратиться в горстку пепла.

То, чего магистрам знать было не положено, это, что работа будет идти не только с глазом Инноса, но и со второй древней печатью, извлечённой им недавно из Уризеля. Сейчас она была вставлена в оправу ремня на мантии Ксардаса и требовала такой же процедуры восстановления. И сейчас, воспользовавшись помощью этих двоих, которые будут дозировать для него силу, он спокойно наполнит мощью, прогоняемой через глаз Инноса, и свою пряжку, создав при этом между двумя артефактами нерушимую связь, которая будет надёжнее любого маяка — даже божественное вмешательство едва ли сможет разорвать её. И когда придёт время, она послужит ему путеводной нитью, ведущей к могуществу Белиара. Больше не будет никаких сюрпризов с потерей сознания в самый последний момент.

Глава 27. Обломленный коготь

Кто руки протянул свои к чужому,

Надеясь власть и силу получить —

Тому готовому к уделу роковому

Необходимо постоянно быть.

Недели, проведенные в тени руин Яркендара, слились для Ворона в череду кровавых ночей и пьянящих, всё более мощных приливов силы. Ритуалы следовали один за другим. Жертвами становились то заблудившиеся пираты, то слишком любопытные разведчики из лагеря, то специально подкупленные наемники, приведенные Эстебаном под предлогом «выгодных работ». Стены подземного святилища, казалось, впитывали стоны и начинали слабо пульсировать багровым светом, когда Ворон заканчивал свои чёрные литургии. Каждая душа, вырванная «обсидиановым» клинком с добровольного согласия, конечно, полученного после избиений до полусмерти и даже пыток, и принесенная в качестве дара Белиару, делала Ворона сильнее, быстрее, чувствительнее к магии. А голос Кхардимона в его сознании — всё более ясным и властным. Порой казалось, что его дух уже не нуждается в смертной оболочке и может сам разгуливать среди руин, словно призрак. Иногда Ворон даже видел его среди теней… Впрочем, порой он видел и других призраков прошлого, но «жить», если так можно назвать их прозябание, им оставалось после таких встреч недолго. Большинство из них Кхардимон поглотил, словно хищная рыба, которая видит добычу даже в особях своего вида, если они слабее. Кажется, это тоже делало его сильнее, хоть и не так, как ритуалы — после этого он был довольным, словно сытый тигр.

Храм, в тайном подземном зале которого проводили жертвоприношения, как выяснил Ворон, после того, как научился хотя бы немного читать руны древних, был вообще-то гробницей самого Кхардимона — тем местом, в котором должен был обитать его дух после смерти, разговаривая лишь со «стражами мёртвых» — группой жрецов, специализирующихся на общении с предками. Почему-то сам его наставник не счёл нужным упомянуть эту мелочь. Быть может, боялся, что Ворон может узнать что-то лишнее? В любом случае, в одну из ночей, когда после очередной жертвы воздух стал густым, как кровавый кисель, а от самих камней храма исходил низкий, почти неслышный гул, Кхардимон произнёс долгожданное:

— Довольно. Сила моего духа достигла достаточной плотности, будто я жив, — в подтверждение этих слов воздух сгустился, и рядом с Райвеном появился человек в иссиня-чёрном балахоне. Он был худ, а его лицо за капюшоном почти невидимо. При попытке всмотреться в его черты, они будто бы расплывались дымкой. Но одежда была смутно знакома, и, Ворон без труда опознал в ней одеяние высших магов воды. Почти такое же, только гораздо более светлое, носил магистр Сатурас, которого Ворону доводилось видеть в колонии, еще до того, как маги воды основали отдельное поселение. Но, было в нём и что-то ещё, некая большая роскошь, чем у ныне живущих магов. Рунические знаки украшали рукава и ворот мантии, от них исходило угрожающее свечение. Ворон, уже перенявший от своего наставника основы древнего языка, смог понять, что это защитная вязь. Невзрачное на вид облачение, скорее всего, когда-то могло выдержать выстрел вплотную из пушки и, ядро, скорее всего бы просто превратилось в блин, не сумев пробить магический барьер, защищавший высшего жреца. Как же тогда его вообще смогли убить? Какой силой обладали нападавшие? Наверное, как раз такой, какую сейчас получил и Райвен. Впрочем, магическая защита Кхардимона в его нынешнем облике была лишь бутафорией, ибо сам древний маг был призраком, как и его одеяние, хоть и бывшее на вид почти осязаемым.

— Теперь мы можем ступить туда, куда не ступала нога смертного со времён падения империи, — продолжил Кхардимон, насладившись произведённым эффектом от появления, — В храм Аданоса, где ждёт Коготь Тьмы.

Ворон, когда-то вынашивавший планы о том, как избавиться от незваного наставника, с сожалением понял, что сейчас всё ещё не подходящий момент. Мало того, что мёртвый жрец находится на пике своего могущества, так ещё и главная его роль проводника к Когтю не завершена. Поэтому он почтительно склонил голову:

— Я готов, учитель.

Кхрадимон вновь растворился — видимо призрачный облик требовал излишне много магических сил — и в голове Ворона зазвучал его голос, как прежде. Они двинулись к другому храмовому комплексу, когда-то бывшему центральным святилищем Аданоса. Дорога была знакомой.

Добравшись до храма, Ворон в очередной раз осмотрелся — что-то вокруг казалось подозрительным, будто с его прошлого посещения кто-то ещё побывал здесь. Но понять, что именно изменилось, было невозможно. Стены здесь были гладкими, без фресок, лишь испещрены трещинами, которые, впрочем, носили косметический характер. Выточенные из камня огромные блоки, составлявшие массивную многотонную конструкцию, могли быть уничтожены временем едва ли быстрее, чем окружающие долину горы. Наконец, они дошли до центральных врат — того места, попасть в которое Ворон мечтал с самого прибытия в долину. Эта цель всегда была так близка — столько раз он был совсем близко, смотрел на узоры, видимые под слоем пыли на воротах, даже ощупывал вырезанные на них руны, магия которых не только не угасла, но была свежа, будто врата зачаровали лишь вчера. Кхардимон тогда скупо прокомментировал это — «этот узник сам куёт свои цепи и потому никогда не сможет их разорвать».

Воздух перед Вратами вибрировал от сконцентрированной мощи, древней и непоколебимой. Заметить это мог, пожалуй, даже человек без магического дара. Ворон же, наполненный дарованной Белиаром силой, чувствовал вибрацию всем нутром. Ведомый указаниями духа, он встал на колени, разрезал руку, жертвуя немного крови. Предстояло активировать личную печать Кхардимона — бывшего как раз одним из тех, кто запечатывал эту превратившуюся в гробницу святыню. Райвен наполнил руны врат силой Белиара и произнёс: «Кхардимон фатагн шатар фатагн Белиар». Серебряные руны на створках вспыхнули ослепительно-фиолетовым светом, болезненным для глаз, и тут же погасли, вновь став блёклыми. Желтоватый гранит ворот с глухим и недовольным стоном, будто ругая потревожившего его сон человека, расступился, расколовшись на две открывающиеся половины. За ним открылась ещё более густая тьма и поток леденящего, древнего воздуха.

Несмотря на то, что руны были наполнены мощью тёмного бога, а не его брата — бога равновесия, древний храм всё равно не смог противиться своему верховному жрецу. Ворон, встал, намереваясь сделать шаг вперёд, как вдруг кожу между лопаток обожгло знакомое, ненавистное чувство. Чувство, будто его прожигают концентрированным светом, как букашку, на которую играющиеся дети наводят собранные в украденную у взрослых линзу лучи ока Инноса.

Он обернулся.

В дальнем конце колоннады, в обрамлении арки, откуда он только что сам пришёл, стоял человек. И не простой, а тот, чьё лицо Ворон видел в кошмарах. Тот, чью ухмыляющуюся рожу он изобразил сам на гончих листах, пообещав награду за любую информацию. Облик врага немного изменился — не было тех проклятых доспехов, лишь броня паладина младшего ранга. Но та же хищная улыбка, уверенная осанка, сжатый в руке меч. Нет, не один из когтей Тьмы, режущий сталь, словно масло: самый обычный, выкованный пусть и умелым кузнецом полуторник, популярный у служителей Инноса. От него исходило тёплое, золотистое сияние, растекавшееся по стенам и заставлявшее тени сжиматься в ужасе — благословение бога Света. Вот она — причина, по которой Ворон почувствовал угрозу. Их разделял длинный коридор, но даже так Ворон видел глаза своего визави, или же ему просто казалось, что он различает в них ту же праведную ярость и убеждённость, как и в момент того удара, что должен был стать для барона смертельным. Избранник Инноса вернулся с того света, когда люди Ворона уже обыскали, казалось бы весь Хоринис, и не нашли и следа. Ворон уже считал его погибшим после крушения барьера. Но, очевидно, ошибся. Неужели, Иннос послал его лишь затем, чтобы довершить начатое?

Их взгляды встретились сквозь полусотню шагов каменного коридора. В ужасной тишине слышалось только шипение факела в руке Ворона и его собственное учащённое дыхание. Но на смену старому страху пришла волна такого сладкого, такого всепоглощающего предвкушения, что Ворон не смог сдержать улыбку. Оскал, полный торжествующей ненависти, исказил его лицо.

— Сам пришёл, — пронеслось в его голове. — Как любезно. Не придётся за ним бегать.

Паладин что-то крикнул, его голос, чистый и гневный, отдался эхом в колоннаде. Он сделал стремительный рывок вперёд, доспехи зазвенели. Но расстояние было слишком велико.

— В храм! — проревел Кхардимон, и Ворон ощутил, как его собственное тело на миг перестаёт ему подчиняться. Он заскочил внутрь и развернулся, разводя руки в стороны.

Паладин был уже на середине пути, его лицо, искажённое яростью и решимостью, хорошо освещалось сиянием меча. Ворон, а точнее уже завладевший его телом древний жрец, усмехнулся и свёл руки, сделав хлопок. И створки ворот, до этого тяжёлые и неповоротливые, будто бы забыв законы гравитации и свой преклонный возраст, захлопнулись быстро и резко, словно ворота деревенской калитки. С тяжелым, окончательным ударом, от которого содрогнулся пол, и посыпалась пыль. Свет меча паладина исчез, осталась лишь тьма, нарушаемая дрожащим пламенем факела, брошенного под ногами Ворона. С той стороны почти сразу донёсся глухой, яростный удар металла о камень, затем ещё один. Ворон прислушался, и усмешка снова тронула его губы. Пусть бьётся. Пусть ломает клинок о гранит и древние чары. Умрёт уставшим, так и не добравшись до своей цели. Удача любимчика Инноса наконец-то оставила его.

Он оказался в совершенной, пугающей тишине. Воздух был сухим и мёртвым, без намёка на сквозняк или жизнь. Факел выхватывал из мрака не разрушенные, а законсервированные временем интерьеры. Пол под ногами был устлан идеально подогнанными плитами без единой трещины. Стены, высокие и величественные, были покрыты фресками невиданной красоты и сложности, изображавшими целые саги из жизни Яркендара. Здесь не было ни пыли, ни паутины, ни следов влаги. Магия, запечатавшая это место, остановила здесь само время.

— Добро пожаловать в прошлое, — прошептал Кхардимон, и в его голосе слышалась странная смесь торжества и старой боли. — Здесь не ступала нога человека с тех пор, как я… как мы запечатали Радемеса и артефакт, что должен был принести ему победу. Двигайся осторожно. Защитные механизмы, которые охраняют храм, всё ещё активны. Они не различают друга и врага.

Ворон медленно двинулся вперёд, и каждый его шаг отдавался гулким эхом в безмолвном зале. Кхардимон же стал его глазами и ушами.

— На три плиты вперёд, затем только на ту, что с трещиной в виде молнии… Не прикасайся к сосудам у стены, в них до сих пор дремлет энергия стражей… Видишь барельеф с воином, поднимающим меч? Нажми на его щит, но только после того, как перешагнёшь плиту с изображением облака и сосчитаешь до семи.

Это был медленный, выматывающий нервный танец со смертью. Иногда Ворон слышал едва уловимый щелчок или чувствовал, как воздух над какой-то плитой слегка дрожит от скрытой мощи. Однажды, по недосмотру, край его плаща задел выступ стены. Мгновенно из потолка с шипением выстрелила струя прозрачной жидкости, которая, попав на камень, растворила его, оставив дымящуюся воронку. Запах озона и серы повис в воздухе.

Шли они долго, спускаясь всё ниже по скрытым лестницам и проходя через залы, где в нишах стояли идеально сохранившиеся, застывшие в магическом сне статуи. Их каменные взгляды, казалось, следили за Вороном, наполненные немым укором.

Наконец, тоннель вывел их к ещё одной двери. Не столь грандиозной, но сделанной из цельного куска тёмного, почти чёрного металла, испещрённого витиеватыми письменами. Перед ней на полу лежали два скелета в истлевшей, но всё ещё узнаваемой одежде древних воинов. Они не были разбросаны — лежали в неестественных, скрюченных позах, будто жизнь покинула их в одно мгновение. Под ними в полу были видны небольшие отверстия. Видимо, какая-то хитрая ловушка.

— Стой в центре и не двигайся ни в коем случае. Я тебе помогу, — сказал Кхрадимон, выйдя вновь из тела своего ученика, и двинувшись к одной из стен. Только сейчас Ворон заметил, что на стенах этой комнаты полно кнопок, покрытых рунами. Когда Кхардимон нажал на одну из них, из пола выскочили тонкие копья, которые бы проткнули любого живого человека. Вместе с тем, дверь соседнего зала резко открылась. Призрак Кхардимона одним рывком вновь ввинтился в тело Райвена и, не говоря ни слова, грубо взял его под контроль, заставив броситься к проходу в ту же секунду, как шипы исчезли в полу. Стоило им оказаться в другом зале, как дверь назад снова закрылась.

Там, Кхардимон вновь вышел из тела своего «ученика».

Ворон, преодолевая внезапно нахлынувшую усталость и странное чувство тяжести, взглянул на открывшийся его взору зал. В центре его на каменном постаменте лежал тот, ради чего всё затевалось. Коготь Белиара.

Это был не просто меч. Это был символ демонической ярости, воплощённый в металле. Его клинок, длинный и замысловато изогнутый, едва ли не как пила, был выкован из чёрного металла, а по центральной части клинка бежали прожилки тёмно-багрового цвета, словно по мечу текла остывшая лава. Эфес был обвит стилизованными изображениями шипов и когтей, гарда и вовсе была клыками черепа, который украшал рукоять. Через глазницы этой маленькой черепушки, которая могла принадлежать разве что гоблину или оркскому ребенку, проглядывал сгусток абсолютной тьмы. От всего оружия веяло такой древней, такой бесконечной и безразличной к миру смертной мощью, что у Ворона перехватило дыхание. Он даже не сразу заметил, что на алтаре вместе с мечом покоится скелет, рука которого всё ещё держит артефакт.

Путь был пройден. Цель — перед глазами. Но Ворон вдруг с абсолютной ясностью понял, что самое трудное — и самое опасное — начинается только сейчас.

Борясь с нахлынувшим вдруг трепетом, он сделал несколько шагов вперёд. Алтарь вспыхнул холодным голубым сиянием, и магическое пламя, будто живая жидкость, окутало лежащие кости. Они затрещали, заскрипели, сцепились вновь воедино — и скелет, неестественно покачиваясь, поднялся, словно внезапно оживший пациент на столе патологоанатома. Вокруг костяка засветился прозрачный, мерцающий призрачный облик: воин в доспехах из чернёной стали, украшенных острыми, как перья, пластинами и стилизованными крыльями на плечах. Ворон замер, узнавая черты. Эти доспехи — те самые, что он видел на фресках. Те самые, что носили лидеры воинского сословия Яркендара. И те самые, чьи черты Кхардимон заставил его перенять, меняя свой облик. Маскарад обрёл жуткую логику.

Призрачный воин — Радемес — медленно повертел головой, скрипя шейными позвонками, и оценивающе взглянул на Коготь Тьмы, всё ещё зажатый в его костлявой ладони. Потом взгляд, полный холодного презрения и древней усталости, упал на Ворона.

— Тот, что притворяется одним из наследников… Зачем ты явился в моё узилище? — Голос был подобен скрипу камня по камню, но в нём слышалась власть. Конечно, он говорил на одном из наречий древнего языка, но Ворон уже научился ухватывать его суть, хотя некоторые образные сравнения и многозначности всё ещё были выше его понимания.

Впрочем, долгий диалог от него не требовался. Прежде чем Ворон смог открыть рот, он почувствовал, как внутри него что-то закручивается и выплёскивается из центра его груди, словно через воронку, как уже бывало неоднократно. Кхардимон покинул его тело, материализовавшись рядом, и два призрака уставились друг на друга в гробовой тишине зала. Радемес нарушил молчание первым.

— Дядя? — в его голосе прозвучало нечто, отдалённо напоминающее иронию. — Неужели явился завершить начатое? Тогда у меня для тебя плохие новости. Коготь нисколько не ослабел за прошедшие дни.

— Дни? — Кхардимон словно выплюнул это слово и едва заметно вскинул бровь, его дымчатые черты его лица исказила усмешка. — Ты хотел сказать — столетия?

— Для таких, как мы, это не имеет значения, — пожал призрачными плечами бывший глава культистов Белиара. Его прозрачный доспех слабо мерцал, повторяя движение. Остатки настоящей брони уже давно истлели, и лишь груда истлевших обломков на алтаре и рядом с ним напоминала, что скелет когда-то был настоящим воином. Только кости почему-то выдержали испытание временем.

— Отдай меч моему ученику, — голос Кхардимона стал стальным, лишённым всяких оттенков. — И можешь катиться на все четыре стороны. Твоя служба окончена. Тюремщик больше не нужен.

— Ты хотел сказать заключённый? — Кхардимон никак не прокомментировал это возражение, и Радемес, не дождавшись реакции, продолжил, — Но даже если ты прав, то меч — не единственное, что меня удерживает, — Радемес медленно поднял Коготь, и тёмно-багровые прожилки на клинке вспыхнули, как раскалённые угли. — Есть ещё ваша с отцом волшба. Вы предали меня, запечатали здесь вместе с этим… символом нашей самонадеянности. И хотя мне уже нет до этого дела, помощи не дождётесь. Я — лишь половина дуэта. И если я хотя бы готов был говорить… — он кивнул на клинок, — …то Он уже весь извёлся.

Коготь Белиара дрогнул в его руке, и вокруг оружия с сухим треском завихрились тонкие, ядовито-фиолетовые молнии. Воздух насытился озоном и гарью от сгорающей пыли.

Атака была внезапной и абсолютно неестественной. Расслабленный, почти меланхоличный облик Радемеса внезапно исчез, а костяк в его центре рванулся вперёд с такой скоростью, что превратился в смазанный серый силуэт. Казалось, истлевшим костям не пристало двигаться быстрее хищной кошки, но здесь действовали иные законы — только чистые потоки магии, управляющие останками. Коготь Тьмы, свистя, устремился прямо в дымчатое сердце Кхардимона.

Древний жрец даже не попытался уклониться. Он просто растворился, втянувшись обратно в Ворона, будто капля чернил в лист бумаги. Но импульс атаки не иссякал. Костяной воин, не сбавляя темпа, перенаправил удар на опешившего ученика.

— Руку! Отруби ему руку с мечом! — Голос Кхардимона прогремел в сознании Ворона, как набат, сметая оцепенение.

Инстинкт, отточенный в сотнях схваток, сработал быстрее мысли. Ворон рванулся в сторону, чувствуя, как леденящее дуновение смерти проносится в сантиметре от его шеи. Его собственный клинок, обычный, но смертоносный, мгновенно выскользнул из промасленных ножен, не испытывая ни малейшего сопротивления. В следующее мгновение он нанёс молниеносный диагональный взмах, целясь в костлявое запястье Радемеса, слегка потерявшего равновесие после промаха. И на этом битва могла бы завершиться.

Но демон в Когте Белиара считал иначе.

Из тёмного, прячущегося в странном маленьком черепе, сердца клинка вырвался сноп сконцентрированной молнии. Она не ударила в Ворона, но впиталась в его собственный меч, превратив сталь в проводник чудовищной энергии. Удар был не физическим, к которому он был готов, а подлым и магическим, всесокрушающим. Ворон ощутил, как адская судорога пронзает его руку, плечо, заполняет грудную клетку. Пальцы свело так, что кости затрещали, а кожа вспузырилась, но выпустить наэлектризованное оружие он не мог — оно будто приросло к ладони. Даже заизолированная кожей мракориса рукоять не спасла. Боль, острая и беспощадная, выжгла все мысли.

Его отбросило к стене, как щепку после удара дровосека. Спина с глухим стуком ударилась о камень, и на миг мир погас, растворившись в белой, звенящей пустоте. Он увидел себя со стороны — скомканное тело у стены, дымящуюся руку, беспомощно сжатую на рукояти меча. Его дух, вышибленный ударом, парил под потолком, безучастно наблюдая за разворачивающейся ниже драмой.

Скелет Радемеса не спешил. Он двигался к поверженному противнику медленно, почти церемонно, глазницы черепа источали фиолетовое пламя, а Коготь Тьмы в его руке тихо гудел, испуская такое же пробирающее дух свечение. Казалось, враг ждал подвоха, оружия последнего шанса или скрытой ловушки.

И не ошибся.

Тело Ворона — его тело — ещё лежало в неестественной позе, но пальцы вдруг дёрнулись. Потом согнулась в колене нога. И прежде чем призрак Радемеса успел сократить дистанцию, оно резко вскочило, игнорируя все полученные переломы. Движения были резкими, угловатыми, лишёнными привычной Ворону плавности — будто куклой управлял невидимый и нетерпеливый кукловод. Будто его тело стало таким же вместилищем духа, как и противостоящий ему скелет.

Но это было не начало нового раунда рукопашной схватки. Руки тела Ворона взметнулись в сложном, неестественном жесте, пальцы сплелись в древнюю, забытую всеми жившими форму. Из груди вырвался хриплый, нечеловеческий звук, скрежещущий на языке, которого сам Ворон не знал, но созвучные тем, которые сам произносил, активируя печать на вратах храма. Воздух в зале сгустился, задрожал, и между ладонями забился, рождаясь, сгусток иссиня-чёрного пламени.

Кхардимон не просто контролировал тело. Он творил магию. Самую настоящую, древнюю и смертоносную. И Ворон, беспомощный дух-наблюдатель, мог лишь смотреть, как его собственная плоть готовится выпустить в мир ту силу, которую он не мог даже осознать, не то, что контролировать.

Силясь прервать заклинание, Радемес, как будто ещё сильнее ускорился, выставил вперед меч, словно надеясь на его помощь, но повторной молнии не возникло. Словно мчащийся разъярённый носорог он вложил в свой отчаянный выпад всю силу. Никакого сложного фехтовального мастерства, никакой изысканности — самый простой колющий удар, который должен был или пронзить овладевшего чужим телом жреца насквозь, или же…

Случилось второе. Радемес не успел. Собранная Кхардимоном мощь резко разошлась волной в стороны, словно разрывая саму суть пространства. Только что несущийся вперёд скелет, рассыпался в пыль, а агонизирующий дух Радемеса вышибло из тела с такой силой, что Ворон едва успел заметить его тень, впечатавшуюся в стену и, через мгновение преодолевшую это физическое препятствие и вылетевшую сквозь неё в другой зал. То ли магического барьера от призраков тут не было, то ли импульс был такой мощи, что проломил защиту. Потерявший носителя меч по инерции продолжил лететь к Кхардимону, рассекая его магию, но даже он потерял свою скорость и, бессильно звякнув, упал у самых ног чародея, который, хоть и был вымотан, улыбнулся.

В этот момент Ворон понял, что его не постигла судьба Радемеса лишь потому, что он парил над потолком зала, в то время как магический выброс шёл параллельно полу. Думал ли об этом учитель, или Райвену просто повезло? Но в любом случае, что-то шло не так. Ворон, собрал все остатки воли, и направил свой дух в сторону тела. Кхардимон, будто бы тоже вспомнил о своём ученике, и, бросив на него какой-то нервный взгляд, резко наклонился, схватив Коготь Белиара. Ворон опоздал — его учитель завладел артефактом на мгновение раньше, чем дух рудного барона успел вернуть себе контроль над своим вместилищем. И вместо того, чтобы вернуться в тело, он будто бы ударился в каменную стену. Пока он пытался прийти в себя, Кхардимон свободной рукой схватил его за призрачную шею.

— А вот и последняя жертва, — улыбнулся жрец такой знакомой улыбкой, которую Ворон столько раз видел в зеркале, — прими же её, Белиар!

В этот момент челюсти черепа в мече хищно распахнулись, открывая врата в бездну. Мощнейшая хватка сжала дух Ворона тисками и, сжимая, потащила его внутрь меча. Он пытался сопротивляться, беззвучно орал и выкрикивал проклятия, молился и умолял, но всё бесполезно. Ничто не могло превозмочь эту силу, и в какой-то момент, он просто не выдержал и сдался.

— Ты же знал, что этим закончится, «ученик», — будто оправдываясь прохрипел Кхардимон, которого, похоже, тоже утомило противостояние.

Последнее, что различил на краю угасающего сознания, то ли сгорая в небытии, то ли отправляясь в чертоги Белиара, Герман Вейран, бывший рудный барон Ворон, «избранник» Белиара, это был смех собственного тела.

* * *

Торжество в монастыре в честь восстановления глазаИнноса и признания им Вершителя, было событием из ряда вон. Из глубин подвала, где обычно пылились бутылки для особых церемоний, извлекли вино лучших урожаев — густое, выдержанное, с терпким ароматом, которое даже не выставляли на продажу. Воздух в трапезной наполнился непривычным гулом голосов, звоном кубков и запахом жареного мяса с травами.

Везунчик, любимчик Инноса, или Вершитель, как его теперь официально величали, в целом выглядел скорее терпеливым, чем восторженным участником этого магического застолья. Он сторонился многословных дискуссий с магами, но быстро нашёл общий язык с паладином, который в это время гостил в монастыре, дожидаясь освящения очередной партии оружия для своего отряда. Его оруженосцы расположились в корчме в паре часов ходьбы, предпочитая вечно царящее там шумное веселье аскетичному покою святых стен. А вот сам рыцарь, человек немногословный и привыкший к уединённым молитвам, в итоге тоже оказался в центре празднества. И на удивление он оказался прекрасным собеседником. С Везунчиком они будто преобразились друг благодаря другу, находя общие темы — от тактики боя до положения дел в рудниковой долине. И не удивительно, ведь они были оба членами боевого крыла ордена Инноса.

Мильтен и сам не заметил, как оказался тоже втянут в их компанию. Отогретый редким вином и непринуждённой атмосферой, он позволил себе расслабиться. В какой-то момент, вспоминая прошлые приключения, Везунчик повернулся к нему:

— А ведь этот проклятый Райвен тоже оказался крепким орешком, я еле добрался до него.

Мильтен весь обратился в слух. Увидев разыгравшееся любопытство в его взгляде, Везунчик не стал тянуть и продолжил:

— Представляешь, пираты нашли тайную бухту прямо у северных берегов острова. Если бы не маги воды, нашедшие другой путь через древний портал, будь он неладен, чуть не сдох в нём, то туда разве что вплавь добираться или баркас у рыбаков воровать. Сами-то они туда плыть наотрез отказывались. Но зато теперь с похищениями покончено. Как и с твоим визави — Вороном. Он думал, что эта треклятая ковырялка Белиара ему поможет. Говорил, что на этот раз роли поменялись, ха! Может быть, декорации были другие, но вот роль трупа снова осталась за ним. Всё-таки, у него уже большой опыт в этом деле, куда мне до него! А там даже настоящая гробница была. Теперь у него, наконец, опочивальня достойная барона! Может покоиться с миром. Правда, тело его я на всякий случай сжёг, а то мало ли… Но в виде праха на полу ему тоже должно быть неплохо. А то даже и не знаю, где он научился такой изощрённой магии — такой может и в форме высшей нежити восстать. В какой-то момент я даже думал, что не совладаю с его напором. Благо что он, похоже, тоже был не в лучшей форме — только добыл свой проклятый артефакт и, похоже, не успел до конца приручить его силу.

— Я твой должник, — заверил Мильтен, не находя, что ещё можно сказать, — если тебе когда-то понадобится помощь, то ты знай, что всегда можешь на меня положиться.

— Я и так это знал, друг мой, — ответил Вершитель, усмехнувшись. — В конце концов, это уже не первые связывающие нас приключения — чего только стоит тот склеп, да осаждённый замок в долине рудников! Предлагаю тост! — он встал и поднял кубок, после чего все замолкли, приготовившись слушать, — Быть может, это прозвучит кощунственно в этих стенах, но я никогда глубоко не почитал богов, не верил, что им до нас есть дело. Однако сегодня мы убедились в том, что боги точно верят в нас, в людей! Сегодня случилось невероятное — глаз Инноса был восстановлен с благословения всех Троих! А значит, даже сам Белиар уже сомневается, что его твари нас победят, ведь часть его силы помогла нам сегодня в надежде присоединиться к победителю! Ещё одним орудием тьмы он даже хотел подкупить меня, но с помощью последователей Аданоса мы уничтожили мерзкий артефакт, забив ещё один гвоздь в крышку гроба Белиара! Так пусть же отродья тьмы устрашатся вслед за своим владыкой и вернутся в бездну, из которой выползли. А если они не сделают это сами, то затолкаем их туда силой! Победа будет за нами! За Инноса!

Напрягшиеся в начале провокационной речи маги огня, под её конец всё же заулыбались и поддержали тост. Остаток вечера прошёл в воспоминаниях и рассказах. Они говорили о том, как изменился мир, о Диего, который, по словам Везунчика, снова ушёл в свои тёмные делишки, но теперь «работал» уже на благо новой власти Хориниса. О Горне, чьё ненасытное брюхо наконец-то нашло применение на кухне у лендлорда Онара, где обосновался генерал Ли со своими наёмниками. О самом генерале, который, как выяснилось, установил контроль над плодородными землями и теперь в хрупком, но прочном равновесии сосуществовал с паладинами и даже планировал снарядить небольшие диверсионные группы, чтобы пощипать орков и других белиаровых отродий в долине рудников.

— Молиться, конечно, за генерала не стану, — усмехнулся Везунчик, — но пока его штыки смотрят в сторону орков, а не Хориниса — я спокоен.

На следующее утро Мильтен проснулся с тяжёлой, гудевшей головой и смутным чувством, будто праздник был лишь короткой передышкой в надвигающейся буре. Он вышел во двор, надеясь застать Везунчика, но того уже и след простыл.

Глава 28. Ирдорат

Секрет врага, что отыскал —

Угрюмый мрачный остров…

Он в цепкой хватке своих скал,

Готов сдавить корвета остов

И все, кого к себе не звал,

Умрут в чертогах мрачных зал.

Скалистые берега Ирдората, будто бы застывшего в окружающем тумане появились неожиданно. Военный галеон Эсмеральда едва ли смог бы найти этот затерянный в океане одинокий остров, торчащий среди водной глади, будто острый шип, воткнувшийся в кожу морского гиганта, если бы не карта с точными координатами. Впрочем, даже сведения, добытые каким-то чудом, в роли которого, конечно, в очередной раз выступил всё подготовивший ещё много лет назад Ксардас, не гарантировали удачную высадку. Если бы у Вершителя не было лоции, то можно было бы до конца времён кружить вокруг этого небольшого клочка скал, так и не найдя среди отвесных уступов места, пригодного для высадки. Разве что отправляться в шлюпке и, используя альпинистское снаряжение пытаться штурмом взять эту гору. Но, к счастью для участников экспедиции, этого не потребовалось. Тщательно составленная каким-то неизвестным картографом лоция береговой линии указывала однозначную дорогу в глубину этого каменистого массива. Незаметное со стороны, петляющее ущелье, причём на удивление глубокое, позволяющее во время прилива пройти даже такому совсем не маленькому кораблю, как Эсмеральда. Капитан Джек долго хмурился, когда уже недалеко от острова, Везунчик передал ему эту лоцию. Как он тогда сказал? «Если бы я знал во что впутываюсь, лучше бы бросился со скалы у своего маяка. Хотя бы останки бы остались на родине, а не на дне возле неведомой демонической цитадели. Никто в здравом уме не пойдет этим маршрутом, разве что орочья галера — но про здравомыслие орков вообще ходят легенды.»

И, наверное, этим бы всё и закончилось, ибо Джек, как настоящий моряк, привыкший перечить даже самой стихии, был непреклонен в своих решениях. Но в дело вмешался магистр Ватрас — верховный жрец Аданоса на Хоринисе. Он заявил, что поможет провести корабль по нужному форватеру, взяв под контроль течения и, заодно, контролируя достоверность имеющейся карты. Джек, хоть и продолжил ворчать, но смирился — куда простому неодарённому магическим талантом старику перечить высшему адепту бога покровителя моряков.

Сам Ватрас по одному ему ведомым причинам, изъявил желание примкнуть к тому отряду сорвиголов, что собрал вокруг себя избранник Инноса. Мильтен до этой поездки не был знаком с этим чародеем, в его юности храмом заведовал совсем другой человек, не достигнувший больших вершин на поприще магии — какой смысл торчать кому-то могущественному в такой дыре, как Хоринис. Но ситуация изменилась, когда была потеряна связь с восточными островами, бывшими основным оплотом служителей бога равновесия. Примерно тогда же последовал призыв короля на помощь в создании магического барьера, а затем, и вовсе заточение значительной части самых могучих магов в рудниковой долине. Так Хоринис, неожиданно стал едва ли не временным центром силы последователей Аданоса. Это не могло остаться без внимания, и, как Ватрас сам говорил, он прибыл на остров, чтобы с другой стороны барьера попробовать найти причины, приведшие к его дестабилизации — этим крайне мягким термином он именовал ту гигантскую неудачу, что потерпели запершие себя за барьером маги. И Ватрас даже преуспел в разгадке той тайны над которой безуспешно бились изнутри барьера Сатурас и Корристо вместе со своими товарищами по магическим школам. Именно Ватрас был первым, кто нашел древний портал в столицу погибшей империи Яркендар, а также установил, что там есть какая-то магическая аномалия. Конечно, не это было причиной деформации барьера, но, как оказалось, он был едва ли не ближе всех к истине — ведь очень похожее сооружение и магическая аномалия имелись в долине рудников. Впрочем, в одиночку на этом его успехи и закончились, а разгадать тайны Яркендара смогли маги воды уже только после падения барьера, сосредоточив силы всех служителей Аданоса на этой задаче.

В истории с Яркендаром Мильтена удивила лишь одна странность, делиться которой с Ватрасом он посчитал излишним — из рассказов магистра, а также Вершителя, выходило, что для восстановления телепортационных сооружений древнего народа идеально подошли юниторы — те самые злополучные камни, которые использовались при создании магического барьера. Мильтен даже уточнил у Ватраса, удалось ли найти еще такие кристаллы в самой долине, но, оказалось что их там не было, зато открылись подробности о том, что юниторы для ритуала возведения барьера предоставил Ксардас, сославшись на какие-то древние архивы ордена Инноса. Не мог ли Ксардас раздобыть юниторы в Яркендаре? Но если это так, то, значит, он бывал там и знал о существовании этого места? Или кто-то из других магов, более древних, вывез их оттуда, а Ксардас лишь на самом деле нашёл их на складе артефактов? Эти вопросы мучали Мильтена, но не имели никакого определенного ответа.

То, что Ксардас хранил множество секретов, было ясно и без того, так же как и то, что он не собирался ими делиться. Ватрас же, как будто бы не придавал значения этой нестыковке с юниторами, или же он тоже знал больше, чем показывал? В конце концов, от магистра можно было ждать любого подвоха, и потому Мильтен хоть и поддерживал с ним уважительное общение, и даже каждый день беседовал, пытаясь узнать что-то новое о магии, но, относился к старику весьма настороженно. Впрочем, стариком Ватраса можно было назвать лишь с натяжкой. Несмотря на почти седую бороду и характерную для многих уроженцев южных островов лысину, он был весьма крепок телом. Его руки были крепки, и хотя через широкую мантию мага нельзя было оценить мышцы, хваткие жилистые ладони, и уверенные движения говорили о том, что он может дать фору многим молодым. Учитывая же его непревзойдённое магическое мастерство, невероятную эрудицию и острый ум, то Ватрас был явно не тем человеком, с которым стоило ссориться. Уроки этого немного загадочного мага воды приносили Мильтену настоящее удовольствие и, несомненно, были полезны и поучительны. По какой-то причине, он не отказывался отвечать практически ни на какие вопросы, хотя и мог быть крайне расплывчат в ответах, если не хотел о чём-то распространяться. Ему каждый раз удавалось вывести беседу в нужное лишь ему русло, и даже если Мильтен прямо задавал какой-то вопрос, то через четверть часа мог с удивлением отметить, что они обсуждают уже давно что-то совсем иное, причём молодой маг огня даже не мог понять, в какой момент разговор свернул в другую сторону. Но даже так Мильтен не жаловался.

Общение с магистром было одним из тех действий на корабле, которые делали его времяпрепровождение там не бесполезным. Кроме того, Ватрас умел делать превосходное зелье от морской болезни, что сделало его совершенно незаменимым уже на вторые сутки после отплытия. И, конечно, Мильтен сразу раздобыл у него рецепт этого отвара, которым снабжал своих друзей, не все из которых горели желанием общаться с магистром. Впрочем, некоторые участники наскоро собранного похода, наоборот, держались мага воды, в том числе выходцы из бывшего Нового лагеря долины рудников. Видимо, многолетняя привычка брала своё, хотя Ватрас и был не из магов, живших в долине. Особо благоприятное воздействие имело присутствие служителя Аданоса на моральный дух простых моряков. Несмотря на то, что все они, конечно, почитали Инноса, и вообще были на службе у паладинов, но традиционно все моряки, особенно в море, на первое место ставили именно Аданоса. И их можно было понять — всё-таки корабли движутся не по огненному морю и не по велению света, а полностью зависят от стихии воды.

Но были в собравшейся компании и другие лица, которые могли помочь скрасить время. Среди прочих, конечно, больше всего Мильтена радовало присутствие старых друзей. Везунчик позвал с собой Горна, Диего, и даже где-то «откопал» живого и почти здорового Лестера. Мильтен уже думал, что бывший послушник спящего сгинул или стал одной из одержимых кукол Белиара, но реальность оказалась гораздо лучше. Лестер не только смог, превозмогая голоса в голове, покинуть рудниковую долину, но и нашел убежище неподалёку от башни Ксардаса. О самой башне рассказывал ещё Везунчик, но рассказ Лестера был более эмоционален — он сначала принял её за галлюцинацию, так как она появилась всего за одну ночь, а выглядела, будто жилище какого-то демона, что его очень напугало. Как выяснилось, Вершитель, случайно во время странствий увидел дым от костра, поднимающийся из глубокой горной лощины и решил заглянуть на огонёк к неизвестному охотнику. Какого же было его удивление, когда этим «охотником» оказался Лестер, причём находящийся в крайне тяжёлом положении — фактически питающийся кореньями и ягодами и ночующий под открытым небом, не будучи способным на большее из-за изматывающей головной боли. Тогда Везнучик попросил некроманта помочь бывшему сектанту и тот, на удивление согласился. Благодаря его помощи Лестер сохранил рассудок, пусть и ценой того, что постоянно принимал отвар из каких-то седативных трав. Большую часть времени он спал, и был не очень разговорчив. Но была надежда, что когда с источником демонической заразы будет покончено, то его состояние полностью вернётся в норму.

На удивление, в отряде был и еще один знакомый Мильтену выходец из болотного лагеря Миненталя — Кор Ангар, который впрочем сразу после бегства от обезумевших бывших братьев по вере, отбросил из своего имени приставку Кор. Такой же могучий, как и Горн воин южанин, он был могучим подспорьем в бою, даже несмотря на то, что его, как и Лестера мучали головные боли. Спасло его от участи большинства последователей Спящего то, что он не увлекался болотной травой, выкуривая для поддержания необходимого образа лишь самый слабый вид самокруток, а также он не пил отвар из жвал ползунов во время сорвавшейся церемонии призыва Спящего. Тогда он выступал в роли ближайшего телохранителя и защитника пророка Юбериона, и потому его ролью было сохранять здравый рассудок. Конечно, ритуал оставил след и на нём, ведь он был в самой близи от использовавшегося юнитора, но, защитные барьеры его разума всё же выстояли под напором демонической скверны. Мильтен решился поговорить с Ангаром лишь один раз и их диалог получился очень тяжёлым. Молодой маг спросил у бывшего второго человека в братстве Спящего о судьбе девушек, которые когда-то его стараниями были спасены от Гомеза и переданы Юбериону. Ангар сначала молчал, молча буравя служителя Инноса взглядом, будто бы надеясь, что тот смутится и уйдёт. Когда же это не сработало, то он, сглотнув, подступивший к горлу ком, произнёс: «Я плохо Но кое-что я всё же помню, хотя предпочёл бы и забыть. Они очень страдали, а вокруг была даже не смерть, а что-то гораздо хуже. Мерзость, скверна… Я пытался забрать их с собой, увести из лагеря, хотя бы Чани… Пытался тащить на себе, но она сопротивлялась, билась в истерике. Когда девушки начали рвать волосы и выдавливать себе глаза, я оборвал из мучения. Прости, я не смог защитить их и после этого сам бежал без оглядки, не разбирая дороги. Только спустя несколько дней, и лишь через несколько недель голодных скитаний по долине рудников я наткнулся на какой-то склеп с большими валунами вокруг, в котором головная боль была не так сильна. В основном был без сознания, а когда приходил в себя, то ел в основном мясных жуков. Выбрался к людям, только когда восстановился достаточно, чтобы ходить и держать меч. Теперь я уже привык к этой вечной мигрени и могу быть полезен. Поверь, я как никто другой хочу отомстить Белиару и его отродьям». После этого откровения Мильтен предпочитал держаться от него подальше и опасался, что Ангар может в какой-то момент обезуметь, не совладав с зовом тёмного бога в своей голове. Но Везунчик почему-то доверял ему. Впрочем, он вообще был то ли очень доверчивым, то ли очень самоуверенным, потому как в отряд попали несколько человек, которых не знал не только Мильтен, но и сам избранник Инноса. "Они сами попросились. Лишние бойцы не помешают," — лишь развёл он руками на вопрос Мильтена.

Самым странным из таких внезапных попутчиков был, как ни удивительно, паладин. Некто Гирион, бывший вахтовым офицером на Эсмиральде в момент, когда собравшиеся участники экспедиции пришли на корабль с разрешением от лорда Хагена. Казалось бы, все бумаги в порядке, да и сам лорд Хаген соизволил выйти в порт, чтобы проводить корабль в путь, но Гириону этого было мало. Преградив путь облаченному на тот момент уже в генеральскую броню Вершителю, этот паладин заявил, что не отдаст в руки незнакомца собственность короля, даже если ему удалось задурить голову всем вокруг. Вместо этого он достал меч и сказал, что для истинного избранника Инноса не составит труда доказать своё умение. Ухмыльнувшись, Везунчик, на удивление, даже не стал спорить. Схватка была недолгой, но зрелищной. Гирион, и в правду был хорош — меч словно служил продолжением его руки. Это банальное сравнение Мильтен слышал часто, но только в этот раз смог понять, что это по-настоящему значит. До этого ему доводилось видеть рубку, резню, тренировки стражников, но никогда настоящую дуэль двух мастеров фехтования, не сдерживающихся и примерно равных в искусстве. Удары сыпались не переставая, отбитый клинок никогда не останавливался, не застревал, а скользил дальше, делая новый выпад, словно так и было задумано. Никаких жёстких блоков и ударов с размаха — лишь парирование, чёткие выверенные уколы и элегантные взмахи — настоящий танец клинков. Гирион не давал оппоненту ни секунды передышки, ловко держа дистанцию и крутясь вокруг более бронированного противника, на полную используя преимущество в скорости. В какой-то момент казалось, что Вершителю так и суждено лишь обороняться. Чудом было уже то, что ни один удар не достиг даже его брони — звон клинков наполнил воздух, будто столкнулись в бою не двое фехтовальщиков, а целый взвод. Схватка закончилась также быстро, как и началась, и даже ещё более неожиданно. В какой-то миг Гирион, увлекшись атакой слегка раскрылся. Его нельзя было достать мечом, он надежно контролировал пространство вокруг, парируя любой контрудар мечом, но Везунчик и не стал использовать оружие. Вместо этого он ударил закованным в железо кулаком левой руки прямо в лицо оппонента, который не надел шлема. Встать нокаутированный Гирион смог лишь когда уже завершалась погрузка. Он подошёл к Вершителю, и уже не красуясь, а с явным пиететом подчинённого, хотя и с присущим ему упрямством заявил, что присоединяется к экспедиции. Для всех это было полной неожиданностью, но Везунчик, как оказалось, не таил обиды и даже похлопал рыцаря по плечу, сказав ему что-то одобрительное и, кажется, намекнув, что в следующем бою шлем нужно обязательно надеть.

Но если с незнакомым паладином в команде смириться было нетрудно — всё-таки случайных людей среди них не бывает, и нож в спину ждать не приходилось — то вот подозрительно молчаливый ветеран, бывший сержант ополчения какого-то из восточных островов, вызывал большее беспокойство. Были и другие сомнительные помощники — к таким Мильтен относил бывших каторжников, в мотивации которых он видел лишь стремление к наживе. Прохиндей Ларс явно имел какой-то свой интерес, и Мильтен бы заподозрил подвох, если бы этот прожжённый махинатор, ухитрявшийся как-то держать в узде ту часть Нового лагеря в Минентале, где крутились самые отбросы, не оказался вхож к магистру Ватрасу. Сначала это удивило служителя Инноса, но потом он случайно заметил на пальце Ларса такое же кольцо с аквамарином, какое по просьбе покойного Шрама передавал Риордану. Хотя маги воды не распространялись об этом, но стало очевидным наличие у них какой-то сети доверенных людей, имеющих такие кольца в качестве опознавательного знака. Мильтен смутно припоминал даже, что когда-то краем уха слышал о подобной «гильдии» — Корристо, кажется, говорил, что маги воды всегда используют наёмников и тайных осведомителей, а не постоянных служителей, и что организация Нового лагеря вполне в их стиле. Но если с Ларсом ситуация стала яснее, то меланхоличный наемник Вульф, и постоянно грезящий о сокровищах Биф не вызывали у мага никакого доверия.

Но самым большим шоком было встретить на причале генерала Ли. Более того, пришел он туда вместе с лордом Хагеном. Поначалу, Мильтен решил, что он прибыл, чтобы, наконец, заключить договор о судьбе своих людей, и что Вершитель, вероятно, договорился напоследок об этой встрече. Но всё оказалось немного сложнее. Когда двое генералов пожали друг другу руки, после чего Ли поднялся на борт Эсмеральды, Мильтен решил, что глава наёмников хочет просто попрощаться с Везунчиком, который уже был на палубе. Но вместо этого Ли, не имевший с собой даже никакого походного скарба, кроме небольшой дорожной сумки через плечо, просто встал у фальшборта, всматриваясь в море и ожидая отплытия. Мильтен тогда не выдержал и подошел к нему:

— Неужели и вы с нами, генерал?

На это Ли только усмехнулся:

— На этом корабле только один генерал, — указал он на Везунчика, — я же всего лишь один из членов команды, зови меня просто Ли.

— А как же ваши люди, что будет с оставшимися?

— Они не мои, а вольные. И уже не маленькие. Я сделал, что смог — договорился с Хагеном, что нужно действовать сообща. Он знает, с кем нужно будет договариваться, а кого убить. Под рукой лендлорда собралось полно упёртых баранов, которые готовы продаться хоть оркам, но не иметь дел с паладинами. Но это их выбор. Торлоф, например, уже за него поплатился.

Мильтен с трудом, но вспомнил это имя, одного из довольно известных наемников магов воды и, как ему всегда казалось, ближайших соратников генерала Ли.

— И что с ним случилось? — удивился чародей.

— Наш общий друг укоротил его на длину головы, когда Торлоф предложил в обмен на участие в экспедиции открыть ворота замка в долине рудников. Хотел, чтобы орки расправились с местным гарнизоном.

— Что? — Мильтен, потерявший самообладание, с трудом смог переспросить, не веря своим ушам. Неужели существуют столь подлые ублюдки, скрывающиеся так долго под маской порядочных? Впрочем, порядочным каторжникам, если подумать, полагается как раз ненавидеть людей короля.

— Вот и я был поражен, — подтвердил Ли, — правда не тем, что он это предложил, а тем, кому он это решился предложить. Ну и даже не стал наказывать новоиспечённого королевского паладина за убийство, благо, нашёлся свидетель, который подтвердил, что такое предложение Торлоф на самом деле озвучил. Но переполох был знатный. В процессе даже поднялось что-то вроде восстания. Выяснилось, что и на меня готовили покушение за то, что слишком лоялен к королевским псам.

— Неужели они не понимают, что сейчас не время для склок и на кону судьба человечества?

— Некоторых людей жизнь ничему не учит, Мильтен. В том числе поэтому я здесь, а не остался на Хоринисе. Пришло время забыть былые обиды и двигаться дальше.

— Рад это слышать, — кивнул маг, наслышанный о том, что Ли мечтал отомстить тем, кто его предал и обвинил в убийстве королевы.

— Впрочем, предателей всё равно ждёт незавидная участь. Но не раньше, чем, мы окончательно решим вопрос с угрозой драконов, — развеял Ли иллюзии Мильтена о всепрощении бывшего генерала.

Были в команде и другие, даже кузнец, который, как оказалось, восстанавливал оправу глаза Инноса. По его словам, он давно уже мечтал покинуть остров, а экспедиция была единственной возможностью. Мильтен думал поначалу, что они должны вернуться на Хоринис после миссии по уничтожению врат в царство Белиара, но оказалось, что их путь будет пролегать прямиком в Венгард на доклад к королю. Лорд Хаген попросил прислать Эсмеральду сразу же с необходимыми подкреплениями. Конечно, в Венгард большинство присутствовавших не собирались, поэтому было решено, что участники экспедиции высадится в каком-нибудь небольшом портовом поселении неподалёку от столицы, но в дали от гарнизонов. Но, пока вопрос выбора места даже не стоял на повестке — это было бы равносильно дележу шкуры неубитого мракориса. Ещё было даже неизвестно, суждено ли им вообще вернуться из мрачных чертогов острова Ирдорат, где их ждала квинтэссенция сил зла. Радовало лишь то, что большой гарнизон этот клочок суши вместить точно не мог, иначе бы вся затея вообще была бы обречена на провал. Даже Вершитель едва ли бы смог устоять под натиском многотысячных орд орков.

Ну и конечно, матросы Эсмеральды были те же, что и раньше обслуживали корабль, сменился лишь капитан. Некоторые правда, то ли застряли в кабаках, то ли сбежали, узнав о планируемом опасном плавании, но минимальный экипаж собрать всё же удалось. Матросы старались не смотреть на разношерстную компанию, ставшую неожиданно ударным кулаком королевства, который должен положить конец силам тьмы. Была бы их воля, они бы может и сбежали, но приказ к отплытию был подан так спешно, что большинство даже не знали, куда собираются.

Почему же паладины или другие маги огня, помимо Мильтена, сами не присоединились к походу? На это было много причин, в том числе усилившаяся активность чёрных магов, которые не ограничились похищением глаза Инноса, но ещё и открыли охоту на паладинов. Они вырезали часовых на аванпосту, охранявшем проход в рудниковую долину, охотились на конвои. А одного из самых высокопоставленных воинов — лорда Лотара — убили едва ли не прямо к городе, выманив лишь к пригородной деревне, на которую якобы напади разбойники. Взяв с собой пару ополченцев, он немедленно двинулся туда и попал в ловушку. С тех пор, Хаген запретил выходить воинам из города группой меньше десяти человек. Не удивительно, что предложение Ли о перемирии хотя бы с той частью его людей, кто сохранил здравомыслие, было для Хагена как глоток свежего воздуха. Без этого не было ни малейшего шанса выслать помощь в долину рудников, в которой ситуация хоть и улучшилась после уничтожения трёх драконов Вершителем, но оставалась всё ещё критической, ведь лагерь орков не только не был уничтожен, но по данным разведки с восточного моря приходили все новые галеры с подкреплениями. То, что замок в Минентале ещё держался, означало лишь, что враги копят силы для внезапного решительного удара. Одному Белиару ведомо, почему орки всё ещё не обрушили свою мощь на центральную часть Хориниса, высылая лишь небольшие разведывательные группы. Вероятно, не позволяла логистика — решись они на такую атаку и засевшие в долине рудников паладины если и не полноценно ударили бы в тыл, то, по крайней мере, нарушили бы снабжение армии вторжения. Все сходились на том, что орки планируют что-то гнусное, а бездействием усыпляют бдительность людей. Хаген считал, что они как раз ждут, когда паладины разделят силы или вышлют подкрепление в Миненталь, где орки смогут разбить их на подходе к замку. В связи с такой напряжённой обстановкой, готовой разразиться крупномасштабной войной со дня на день, лорд Хаген категорически запретил участие в походе своим воинам. Гирион, получается, нарушил этот приказ. Мильтен решил как-то спросить его, почему он так поступил, на что получил необычное оправдание:

— Понимаешь, в том глупом поединке я должен был погибнуть. Всё ведь было по-настоящему. Но избранный сохранил мне жизнь, а значит, сам Иннос возложил на меня новую миссию. Гирион, бывший подчиненным лорда Хагена погиб в том бою. Спасённый же Инносом Гирион выполняет его волю, которая стоит выше любых других приказов.

Мильтен был так поражён столь истово религиозной логикой, что не нашёл, что возразить. В его жизни тоже был момент, когда он считал, что бог Огня и Света напрямую к нему обратился. Перед самым посвящением в маги огня. Но, когда память к нему вернулась, то он узнал, что за этим стоит могущественная ментальная магия Ксардаса, а вовсе не божественное вмешательство. Разве что Ксардас был орудием в руках бога… Такой вариант Мильтен не исключал, но предпочитал о нём не думать, так не мог решить интересы какого бога волнуют старого колдуна — Инноса или Белиара? А может, и вовсе Аданоса, как бы это ни было странно? Казаться совсем не тем, кто он на самом деле, было бы вполне в духе отшельника.

Как бы Мильтен не относился к другим участникам экспедиции, за время плавания до острова, он к ним успел привыкнуть и даже к большинству проникся если не симпатией, то хотя бы уважением. Вечера в кают-компании сблизили даже самых непохожих людей, которые, как ни странно, быстро нашли общие темы. Кузнец Беннет, например, как оказалось, был увлечён алхимией, причём это было не праздное любопытство, а жизненная необходимость для получения новых сплавов и материалов. Одним из его последних открытий был огнеупорный многосоставный материал, из которого он смастерил защитные пластины для брони так называемых "охотников на драконов" — группы наемников, которые рискнули испытать на себе это изобретение и с его помощью попытать счастья в рудниковой долине. Они оказались неплохим подспорьем для Везунчика в его охоте.

Горн владел улучшенной версией этой брони, которая была закалена в крови убитых драконов и укреплена их чешуей, доводящей защиту от огня до идеала. Устрашающий облик броне придавали мощные когти, наподобие тех, какие бывали у орочьих офицеров, только сделанные из заточенных костей дракона. Воистину, облик этой буро-чёрной брони был устрашающим. Горн даже удовлетворил любопытство Мильтена, позволив бросить в его доспех огненную стрелу. Огонь лишь бессильно облизал броню, а её пластины после этого оказались на удивление холодными, что говорило о необычайном таланте кузнеца Беннета и правильном выборе материалов. С такой защитой, возможно, действительно можно было пережить и драконье пламя, если, конечно, не давать твари поджаривать себя слишком долго. Пожалуй, эти разработки вовсе не стоило афишировать, потому что ради такой технологии могут и убить, о чём Мильтен осторожно и намекнул изобретателю, упомянув историю с восстанием Гаронда Огненной Бороды. Каких дел могла бы наделать целая армия в доспехах, нивелирующих основное преимущество магов огня, и говорить не стоит. Тот лишь отмахнулся, сказав, что за его головой и так охотятся, иначе бы он не прятался в такой глухой дыре и не отправился в эту опасную экспедицию, где ему, пожалуй, гораздо безопаснее, чем оставаться у лендлорда Онара. Тем более после того, как оттуда уехал Ли, бывший единственным, кто мог удержать ту свору бандитов, которые по какой-то случайности зовутся наёмниками, в узде. Впрочем, Беннет был уже привыкшим к такой жизни и сам изначально прибился к Ли вместе с одним из отрядов авантюристов, который застрял на острове аккурат перед крушением барьера, и не смог его уже покинуть по приезду паладинов, с которыми почти всем членам этого отряда искателей сокровищ сталкиваться было противопоказано. Сам Беннет, приехал на Хоринис, конечно, в поиске контрабандной магической руды для своих изделий. Теперь же, впрочем, он решил, что ему будет выгоднее впредь держаться рядом с Ли или Везунчиком, а не с бывшими временными попутчиками. В общем, человеком Беннет был явно неплохим, а мастером так вообще гениальным, но и у него явно были "скелеты в шкафу". Не настолько, конечно, буквально, как у Ксардаса…

Когда корабль шел через узкий проход меж скал, вся команда собралась на верхней палубе. Зрелище было неописуемым. Даже капитан Джек, сам вставший за штурвал, не доверяя эту миссию матросу, то и дело бросал восхищенные взгляды на чёрные, таящиеся в низко стелящемся тумане громады. Корабль, будто бы плыл в облаках среди горного хребта, и лишь всхлипы бьющих о борт волн, напоминали, что они в море. Составитель лоции не обманул, судно не село на мель и не напоролось на какие-нибудь обломки обвалившихся скальных выступов. Можно было подумать, что эта дорога специально проделана каким-то разумным существом для того, чтобы создать на острове безопасный и тайный порт. Самым удивительным было то, что в итоге они попали в небольшую бухту, позволявшую кораблю развернуться, а также оборудованную хоть и заброшенным, но самым настоящим причалом, как и в Хоринисе достаточно глубоким, чтобы Эсмиральда подошла прямо к берегу. Джек сначала упирался и настаивал, что нужно спустить шлюпки, однако магистр Ватрас, чувствовавший глубину моря, убедил его в безопасности маневра. Наконец, с корабля сбросили трап и Везунчик, уже облачившийся в броню и надевший глаз Инноса, первым ступил на незнакомый и полный опасностей берег, с которого начиналась новая дорога к логову врага рода человеческого. Отбросив сомнения, Мильтен, Лестер, Горн и Диего, первыми последовали за ним. Матросы же, призывая на помощь Инноса и Аданоса, попрятались в кубрике, опасаясь, что скоро орки, или иные таящиеся в тумане твари, нападут на корабль. И они были правы.

Стоило исследователям ступить на берег, как на них накинулись орки. С мощным боевым кличем, потрясая огромными топорами, они кинулись в бой, не ведая страха. Около двух десятков огромных воинов, каждый из которых был на пару голов выше Горна, видимо надеялись внезапным ударом сокрушить оглядывавшихся по сторонам чужаков, пока они не успели организовать грамотную оборону. Однако для победы им нужны были аргументы посерьёзнее. Мильтен успел накрыть лишь двоих огненным шаром до того, как дозорные тёмной твердыни сошлись в рукопашную с его товарищами. Мильтен был не единственным, кто успел убавить прыти оркам — ещё двоих меткими выстрелами в голову подкосил Диего, один принял удар святой стрелы Везунчика — того самого не лучшего, но очень простого и быстрого атакующего заклятия паладинов. Это конечно не убило орка, но ударившая по ногам магия опрокинула его, заставив рухнуть и прокатиться вперед, будто марионетка, чьи нити резко обрезали. Еще результативнее был магистр Ватрас, который не сходя с корабля, накрыл группу нападавших ледяными глыбами, вморозившими их ноги в землю, а у некоторых попавших в эпицентр и вовсе сразу остановив сердца от переохлаждения. Оставшиеся счастливчики, сумевшие добежать до высадившихся, радовались недолго. Короткая рубка закончилась тем, что Везунчик с Горном, а также прикрывавший им спину Лестер, вооружённый шестопером, остались в окружении груды окровавленного мяса. Особенно отличилась секира Горна, натурально разрубающая орков надвое. Меч Вершителя тоже легко отрубал конечности и головы, а Лестеру, в основном доставалась добивающая роль. Не прошло и минуты, как всё было кончено. Первый бой на Ирдорате закончился несомненной победой экспедиции.

Везунчик был лидером похода не только потому, что лорд Хаген доверил ему корабль, но и из-за всеобщего понимания его роли — все знали, что именно ему покорился легендарный глаз Инноса, что именно он очистил долину рудников от драконов, а также вместе с магами воды обезопасил Яркендар от угрозы пиратов, бандитов и древнего демона. И это если не считать его роль в крушении магического барьера. Даже те, кто не участвовали в этих свершениях, за время плавания успели послушать рассказы героя и тех его спутников, кто как-то отметился в помощи в тех или иных частях его нелегкой миссии. Оспаривать право на лидерство такого человека было бы попросту глупо.

И вот Вершитель распорядился всем остаться охранять корабль и соорудить хотя бы какое-то подобие баррикад перед ним, во избежание повторения внезапной атаки. Сам же он отправился на разведку, взяв с собой только одного помощника прикрывать тыл. Пойти с ним вызывались все четверо друзей, а также ещё несколько человек, но он сказал, что защита корабля важнее — если Эсмиральду потопят, то с острова им будет не уйти, а это омрачит любую победу — в конечном счёте, они все просто умрут с голоду, так как никакой подмоги к ним не будет. Трудно было спорить с этим доводом.

Дальнейшие события слиплись в одну сплошную мясорубку. Везунчик, то и дело возвращался и менял спутника. Оставшиеся на корабле постоянно несли дружество и отбивали контратаки орков, неведомо как прокрадывавшихся к кораблю. Как-то раз они даже послали впереди себя огненных ящеров. Мильтен впервые тогда ощутил себя бесполезным — его заклинание просто соскользнуло с кожи этой рептилии, фактически не нанеся никакого вреда. Зато стрелы Диего показали себя отлично, и ни одна ящерица не смогла поджечь корабль. Самым неожиданным было, когда из одной вылазки Везунчик вернулся вместе с Педро — тем самым похитителем глаза Инноса! Его встретить здесь все ожидали меньше всего. Особую тревогу его появление вызвало у Мильтена, но вскоре он убедился, что несчастный почти лишился рассудка и едва что-то помнит. Его обыскали и заперли в одной из кают, приставив охрану. В дальнейшем магистр Ватрас изъявил желание его допросить, хотя Мильтен настаивал на немедленной казни. На вопрос, почему Вершителю вообще привёл его, а не убил на месте, он ответил, что Педро поделился полезными сведениями о тайном ходе вглубь острова.

Мильтену довелось поучаствовать и в вылазке на территорию противника, когда путь преградили люди-ящеры. До этого, он видел их только в книгах, но на деле они оказались не сильно отвратительнее орков или обычных ящериц. Они были, в отличие от огнедышащих родственников, вполне уязвимы к магии огня и чародей не жалел на них заклятий. Жареные рептилии пахли отвратительно, и скоро Мильтена стало мутить. Везунчик же, как будто, уже привык к такому. А вот что впечатлило молодого мага по настоящему — это труп дракона, которого перед этим Везунчик сразил вместе с Горном — вот и пригодились защищающие от огня доспехи производства Беннета — впечатлял намного больше. Впрочем, дальше путь преграждала пропасть, на другой стороне которой, зажатая между сводов огромной пещеры стояла настоящая подземная цитадель. Через казавшуюся бездонной расщелину можно было пройти только по подъёмному мосту. Но вот незадача — мост был поднят. Осмотрев всё кругом, товарищи не нашли никаких потайных рычагов. К счастью, им никто не мешал — похоже твердыня была давно заброшена. Когда уже Везунчик хотел вернуться назад, чтобы посоветоваться с остальной командой о дальнейших действиях, Мильтен заметил странные рычаги на мостовой башне. От безысходности, он решил потянуть их телекинезом, и, неожиданно, это сработало — когда оба рычага повернулись, мост упал! Воодушевлённый успехом Везунчик поспешил дальше. Мильтен, согласно обсуждённой тактике боя держался на несколько шагов позади.

На этой стороне враг был другим. Это были люди. Когда-то. Сейчас в них едва угадывались одеяния королевской армии, довольно устаревшего образца. Скелеты и живые мертвецы с бугрящейся волдырями кожей — вот какое воинство несло дозор в проклятой цитадели. Быть может, были бы это разумные живые люди, то Везунчику с Мильтеном никогда было бы не пересечь эту расщелину. Достаточно было бы десятка арбалетчиков на стене, чтобы потребовалось проводить полноценную осаду по всем правилам военного искусства. А на это у экспедиции не было ни сил, ни средств, ни времени.

Нежить, накинулась на людей, ведомая лишь одними инстинктами. Магия Белиара, подпитывавшая их существование, требовала уничтожить живых, тем более последователей Инноса. Впрочем, эта битва не была двоим друзьям в новинку. Точно также вместе они крушили мертвецов в подземном склепе. Здесь не потребовалось ничего более сложного — Мильтен сосредоточился на том, чтобы своими заклятьями разбить строй тварей и не дать им навалиться разом на Везунчика. Для этого подходили огненные шары, имеющие заметный кинетический импульс, а в особо тяжёлых случаях и вовсе кулак ветра. Несколько скелетов не выдержали такого воздействия на свои хрупкие кости и рассыпались. Большинство же просто теряли инициативу и становились лёгкой добычей для Вершителя. Тот не терял времени даром, круша своим благословлённым «слезами Инноса» клинком мертвых воинов. Удары оружия паладина были неумолимы и каждый из них повергал наземь по врагу. Между делом он успевал иногда также запускать святую стрелу, вырывающую из созданий Белиара целые куски, лишая рук, ног, а иногда и головы. Мильтену даже не пришлось прибегать к своему самому мощному заклинанию, заготовленному на такой случай — во время плавания он подготовил ещё несколько свитков изгнания нежити, пользуясь опытом, приобретённым из наставления Ксардаса. Принцип этого заклятия был очень прост — нужно было лишь обрезать доступ внешней энергии в тело нежити, замкнув на самих себя энергоканалы. Впрочем, когда весь двор цитадели оказался завален, свиток всё же пригодился. Везунчик пошёл проверить одну из комнат во внутренних постройках крепости. Вдруг оттуда послышался шум, треск, звон стали — будто бы Везунчик решил раскидать кастрюли на местной кухне. Однако через несколько секунд двери распахнулись, а во двор выкатился Везунчик, будто бы его выкинул из трактира вышибала. Конечно, он тут же вновь вскочил на ноги и выставил перед собой меч, но к этому моменту появился и виновник всей этой суеты — ещё один паладин, облачённый в генеральскую броню, не уступающую той, что была на Вершителе, но только посеревшую от времени и пыли. Видимо, владелец не утруждал себя заботой о снаряжении. Впрочем, это было не удивительно, так как даже через забрало шлема можно было видеть фиолетовое пламя, горящее в его глазницах — это был лич, высшая форма нежити, получающаяся только из людей, обладающих заметным магическим даром.

Сам посебе он не был большой проблемой — его можно было сокрушить почти также легко, как обычного скелета, но вот его броня сильно осложняла дело. Кроме того, воспользовавшись возможностью, паладин-лич раскинул руки в стороны, после чего всё поле битвы стало наполняться фиолетовым сиянием. Мерзко смеясь, словно несмазанное колесо, он произнёс: «Это моя крепость. Никто не пройдёт!». Некоторые костяки зашевелились, пытаясь собраться и вновь встать на защиту крепости. Из-за спины предводителя выскочили ещё несколько неживых воинов в доспехах рыцарей. Это окончательно сбросило с Мильтена оцепенение, и, больше не теряя времени, он схватился за свиток изгнания нежити, лежащий наготове в сумке, в которой всё необходимое было в разных отсеках — такую систематизацию Мильтен заимствовал у Корристо, о чём ни разу не пожалел. Лежали бы вещи в беспорядке, и сейчас драгоценные секунды были бы упущены. Через пару мгновений он уже активировал кодовую фразу, наполняя свиток дополнительно своей силой. Потоки магии завихрились вокруг, лорд тьмы затрясся мелкой дрожью, а фиолетовый туман тут же угас. Однако, вместо того, чтобы рухнуть, лич обратил внимание на мага огня и громко крикнул: «Ты умрёшь, еретик!». И, наверное, Мильтен бы даже испугался — какой же силы должна быть магия этого тёмного паладина, что его главный козырь не сработал — но вы этот момент Везунчик как раз расправился с оруженосцами тёмного паладина, и добрался до главного врага — вонзил меч прямо сквозь забрало его шлема, разрезав и смяв потерявшую от времени часть своей крепости сталь. Удар прорубил череп мертвеца и опрокинул его на землю. Везунчик тут же наступил ногой на руку оппонента, держащую меч, чтобы не дать ему возможность для контрудара. Несколько секунд слуга Белиара ещё извивался, пытаясь преодолеть нанесённое увечье, но магия Инноса, всё ещё оставшаяся на клинке Вершителя, а также несколько святых стрел, брошенных в грудь и голову темного паладина, наконец, упокоили этого противоестественного монстра. Один из оруженосцев ещё пытался подняться и наброситься сзади на Везунчика, но огненный шар Мильтена поставил точку в этой скоротечном бою, разбросав останки нежити по двору.

Только когда бой кончился, Мильтен понял, что не только устал, но и чувствует всё нарастающую головную боль — почти такую же как тогда, когда он отправился в болотное братство после падения барьера. Он укрепил свои ментальные барьеры и вознёс молитву Инносу. Это помогло, но всё равно неприятные ощущения сохранились. Он посмотрел на Вершителя, но тот не выказывал никаких признаков дезориентации или иных проблем. Возможно, его защищал глаз Инноса, который используя инструкции Ксардаса и сердце убитого дракона вновь наполнили силой как раз когда Везунчик вернулся на корабль и взял на следующую вылазку с собой Мильтена вместо утомлённого Горна. Конечно, Везунчик тоже отдыхал, но совсем немного. Глядя на него, Мильтен ощущал себя слабым смертным на фоне полубога. Наверняка, он смог бы и в одиночку очистить от скверны весь Ирдорат. Когда Мильтен читал мифы о деяниях легендарного Робара, он всегда подразумевал, что его подвиги преувеличены. Теперь же он начинал думать, что, возможно, и древние хронисты не врали. Если у него ещё и оставались до похода сомнения, что именно это избранник Инноса, то теперь они окончательно испарились.

В комнате паладина-лича они нашли много интересного, начиная от оружия, до древних манускриптов. В одном из таких томов, лежащих прямо у вполне рабочего на вид алхимического стола, хоть и весьма запылившегося, Мильтен нашёл весьма любопытный рецепт зелья, эффекты которого обещали сделать из человека практически машину смерти — сделать сильным или ловким, как самые лучшие атлеты. Единственной проблемой были ингредиенты — нужно было сделать вытяжку аж из десятка драконьих яиц. В былые времена, он бы лишь посмеялся над таким составом, но сейчас, вместо этого спросил:

— А вы с Горном случаем не находили драконью кладку?

— Да, там было где-то с дюжину здоровенных яиц, — подтвердил Везунчик. Мы притащили часть из них на корабль, а часть не поместилась в мешок, и так и лежит неподалёку от трупа мамаши. Или папаши. Я так и не разобрался. Говорят о себе они вроде в мужском роде, но может, это особенности перевода — благодаря глазу Инноса я понимаю лишь смыл того, что они говорят, а не отдельные слова.

— Ты болтаешь с драконами, прежде чем их убить? — удивился Мильтен.

— Да скорее это они сами любители пожаловаться на жизнь, я лишь слушаю и советую им лекарство от всех проблем — немедленную смерть, — отшутился паладин, — но ещё ни один добровольно не согласился подставить шею под мой меч.

— Ясно. Ну, в любом случае, думаю, тебя заинтересует этот рецепт. Я или Ватрас можем сварить этот эликсир.

Везунчик посмотрел на указанную страницу и ухмыльнулся.

— Знаешь, такому добру, конечно, пропадать нельзя. Захватим с собой оставшиеся драконьи яйца и пойдем на корабль. Как раз пора сделать передышку. Надеюсь, что этот Белиаров мост никто снова не поднимет, пока нас не будет. Но мне кажется, что цель экспедиции уже очень близка. Нужно быть во всеоружии. А то вон этот говнюк меня хорошенько приложил своей магией. Может быть, будь я немного половчей, смог бы и уклониться. Кстати, спасибо, что его отвлёк, это было весьма уместно.

— Не за что. Для этого я с тобой и пошёл, — улыбнулся Мильтен, — тут кстати тоже есть ещё много чего полезного.

С этими словами Мильтен взял со стола свиток, явно хранящий какое-то заклятье. Развернув свиток, он убедился, что ему в руки попало настоящее сокровище — заклинание дыхания смерти. Это была одна из самых мощных практик некромантии. Рядом лежал ещё один такой же, и Мильтен передал ему Везунчику, пояснив, что это такое, и спросив, сможет ли тот его использовать в случае необходимости.

— Приходилось и не такую магию применять, — пожал он плечами, — наверняка справлюсь. Как-то мне попался вообще свиток уменьшения существа. Представляешь, сжал горного тролля до размера мелкого гоблина! Тоже та ещё мощь.

— Дыхание смерти намного сложнее и опаснее, — возразил Мильтен, — то, что ты говоришь, хотя и тоже имеет общее с некромантией, но всего лишь скручивает энергетические потоки в существе. Так как магия есть во всех творениях богов и именно магия первична, то уменьшенная аура приводит и к уменьшению физического тела. Но эффект никогда не держится долго, да и к тому же редко когда работает против разумных, способных силой воли восстановить свои энергопотоки. Разве что приправить это ещё каким-нибудь оглушением, тогда может сработать. А вот дыхание смерти — совсем другое дело — оно буквально стирает из бытия всё, что вокруг, подчистую уничтожает до мельчайших деталей даже намёки на то, что на месте воздействия когда-то была жизнь. Сходства есть, это ты верно подметил, но глубина воздействия принципиально иная. Руну такого заклинания сможет использовать только магистр. Но, со свитком, сделанным мастером, конечно, всё гораздо проще. Так что это настоящее сокровище. Сохрани его на случай, когда все иные средства окажутся бесполезны.

— Друг мой, ты говоришь так, будто бы Ксардас лично учил тебя некромантии. Вот уж не ожидал, что маги огня имеют такие познания.

— Мой учитель говорил, что надо знать оружие врага не хуже своего собственного, — с трудом нашёлся Мильтен, поняв, что, действительно, слишком разоткровенничался.

Везунчик лишь кивнул, приняв свиток из рук Мильтена, и, потратив ещё немного времени на поиски ценностей в жилище упокоенного лича, они двинулись на корабль.

Глава 29. Подведение итогов

Пусть враг повержен, и удача

Стоит на нашей стороне,

Но неожиданно отдача

Всегда возможна на войне.

Солнце щедро заливало светом гавань Хориниса, играя бликами на спокойной воде. Воздух был наполнен привычным гулом портового города: крики торговцев, скрип канатов, плеск волн о причалы и мерный стук молотков в доке. Казалось, ничто не могло нарушить это размеренное благоденствие. На улицах кипела жизнь, купцы сновали между лавок, а у входа в один из трактиров собралась небольшая, но шумная толпа. Четверо зевак с любопытством наблюдали, как здоровяк Мо, не теряя времени на разговоры, укладывал на мостовую какого-то несчастного бродягу, явно переоценившего свои силы. Жизнь, казалось, текла своим чередом, отчаянно цепляясь за видимость нормальности перед лицом надвигающейся бури.

Но стоило пройти под массивной каменной аркой, ведущей к главному военному причалу, как картина резко менялась. Там, где ещё недавно гордо покачивался на волнах мощный корпус «Эсмеральды», флагмана и последней надежды королевского флота, теперь зияла пустота. Лишь мутная вода лениво лизала опоры пристани.

На берегу, выстроившись в безупречный строй, замерли паладины — всё, что осталось от усиленного гарнизона Хориниса. Впереди, с непокрытой головой, стоял лорд Хаген. Его лицо, испещрённое шрамами и морщинами, было сурово, а взгляд устремлён туда, где исчез корабль.

— Мы готовились слишком долго! — его голос, низкий и хриплый от лет и сражений, прорезал тишину, заставляя каждого выпрямиться. — За это время нашлись те, кто решительнее и смелее нас! Те, кто не стал дожидаться приказов из столицы, пока наша страна полыхает в огне!

Он сделал паузу, обводя строя тяжёлым взглядом.

— Я сделал сложный выбор. Доверился страннику. Выскочке без рода и племени! И теперь наш корабль, гордость и последняя опора королевского флота, в руках бывших каторжников! Предательство ли это? Возможно, история так и рассудит…

В строю кто-то негромко, но нервно кашлянул. Хаген услышал.

— Однако вспомним, что для нас сделал этот человек! Почему мы приняли его в свои ряды? Потому что сам Иннос указал на него! Возможно, не всем это по душе, но не нам оспаривать волю Повелителя Огня!

Его голос зазвучал твёрже, увереннее.

— Я знаю, он не бежал! Не струсил! Он отплыл прямиком в самое сердце вражеской армии! Его успех больше не зависит от нас, но это не значит, что мы будем сидеть сложа руки, словно перепуганные дети! Отплытие корабля — это знак! Знак того, что нет больше пути назад! Зов чести зовёт нас вперёд!

Он выхватил из ножен тяжёлый боевой меч, и сталь с грозным звоном взметнулась в солнечное небо.

— Орки в долине рудников слабы как никогда! Они лишились поддержки драконов, их военачальники и шаманы мертвы! Армия врага обезглавлена, а её резервы отвлечены — сейчас все они устремятся в погоню за «Эсмеральдой»! Больше нельзя терять ни мгновения! Сегодня же мы собираем все силы, включая наёмников с соседних ферм, и выступаем на Миненталь! За Инноса! За Миртану! За короля!

Его клич подхватили десятки глоток. Обнажённые клинки сверкнули на солнце, и воздух содрогнулся от мощного рёва: «За короля!»

* * *

Вершитель стоял над грудой костей, несколько мгновений назад еще бывших невероятной мощи аватаром Белиара. Адреналин в его крови не успел схлынуть, а тело врага уже осунулось и опало бесполезной кучей мусора. Грация, сила, угроза и аура подчинения — от всего этого не осталось и следа. Как не ощущалось вокруг и толики смердящей скверны Белиара. Ни в теле бывшей нежити, ни рядом, в этом центральном зале чертогов Ирдората — места, в которое с таким трудом удалось пробиться, в последнем рывке использовав совместные силы сразу нескольких участников экспедиции. Здесь должен был быть портал в царство Тьмы, подпитывающий демоническую армию силой, источник энергии для драконов и бесчисленных орд людоящеров и нежити, причем не только действующих на этом острове, но и, вероятно, во всей Миртане. Но теперь можно было подумать, что это самая обычная комната, пусть и очень большая. Везунчик глянул на своих друзей, пытавшихся подняться с земли — кажется, все были живы, а значит целительная магия без труда устранит их ушибы и перпломы, если таковые имеются. Он вновь перевёл взгляд на тушу дракона, пнул его закованной в сталь ногой. Ничего, никакой реакции. Пожав плечами, он развернулся и направился к единственному выходу из этого помещения, к своим товарищам, пытавшимся помочь ему столь же отчаянно и героически, сколь и бесполезно. В самом начале битвы рык дракона, сопровождавшийся выбросом какой-то магии, отбросил всех в сторону, ударив о стену, а затем и вовсе появился небольшой непроницаемый с обеих сторон магический барьер. Только магия глаза Инноса смогла сдержать напор, и Вершитель учтоял на ногах, оказавшись в ловушке, запертый в одиночку с могучим Зверем, порождением будто бы самой бездны. Белиар говорил через костлявую клыкастую пасть своего детища. И он был уверен, что контролирует ситуацию, что поймал избранника Инноса.

Битва же показала, что даже боги могут недооценивать врага. Впрочем, всё могло закончиться и иначе. Когда удачный удар разрубил шейный позвонок костяного дракона и гигант упал, потеряв контроль над телом, Вершитель ощутил, что в этом месте тварь сможет зарастить любые повреждения. Он занес меч, чтобы пронзить пустой череп твари, в надежде, что это перерубит ещё какой-нибудь важный энергетический канал и помешает монстру подняться. Но, всё случилось иначе. Глаз Инноса запульсировал и погас, и будто из ниоткуда появился тот, кого здесь совершенно точно быть не должно — Ксардас. Престарелый маг, не раз помогавший избраннику Инноса на его полном препятствий и неизвестности пути — человек уже почти ставший ему наставником, но оставшийся на Хоринисе. Ксардас действовал быстро и уверенно, словно репетировал этот момент каждый день по несколько раз. Энергопотоки скверны Белиара, только что наполняющие регенерирующего дракона, задрожали, и порвались. Вся их энергия, вся первобытная мощь стихии тьмы устремилась к новой цели — к самому Ксардасу. Несколько мгновений, он, словно никогда не знавший воды кит, выкачивал эту силу, пока портал в царство тьмы не захлопнулся. Вершитель, чувствовавший энергетические процессы лишь смутно, не мог оценить сколько магической энергии поглотил некромант, осталось ли хоть что-то у Белиара, или жадный старик иссушил даже бога? Ксардас же, чьи ослепшие глаза окутала тьма, заполненная фиолетовыми всполохами, хищно улыбнулся, посмотрев на Вершителя, поднял руки и, окутавшись голубым сиянием, какое создаёт заклинание телепортации, вновь исчез, оставив уже открывшего рот для вопроса героя в полнейшем недоумении. Победил он, или оказался обманут одним из тех, кому доверял больше всего?

Глава 30. Протокол допроса

Пусть бюрократия нещадно

Сжимает меч над головой,

Зато всем будет неповадно

Нарушить государев строй.

Дело №: 2-М-В

Дата: 17-й день месяца Леса, 42-й год от коронации Короля Робара I.

Место проведения: Каюта капитана, корабль «Эсмиральда», стоящий на якоре у острова Ирдорат.

Допрашивающие:

Магистр Ватрас, представитель Совета Магов Воды.

Мастер Огня 3-го Круга Сальварес (он же известный как Мильтен), представитель Монастыря Инноса на Хоринисе.

Обвиняемый: Педро (бывший послушник Монастыря Хориниса)

Присутствующие свидетели: Джек — исполняющий обязанности капитана корабля «Эсмиральда», паладин Гирион, член экспедиции Ларес, вестовой матрос, два караульных за дверью.

Обвинение: Кража священного артефакта «Глаз Инноса» из Монастыря Хоринис; подозрение в добровольном сотрудничестве с силами Белиара; нахождение на острове Ирдорат при подозрительных обстоятельствах.

(Начало протокола)

Ватрас: Педро, ты находишься на борту корабля, принадлежащего силам Света, защищающим всё королевство от угрозы уничтожения. Ты был извлечен нами из клетки орков на острове Ирдорат. Объясни, как служитель Белиара, каковым без сомнения ты являешься, и каковыми являются орки, оказался их пленником, а не союзником?

Педро: Я… я не служу Белиару! Клянусь Аданосом! Клянусь Инносом! Я не знаю, как я там оказался. Мои воспоминания… они обрывочны. Последнее, что я четко помню из монастыря… я стоял на посту у ворот. Говорил с… с кем-то… и меня парализовало. Точно, я говорил с ним (указал на Мильтена).

Сальварес: Возможно. Я вернулся в монастырь незадолго до похищения глаза. Но, ты выглядел вполне живым и даже открыл мне дверь. А до этого? Ты видел кого-то еще? Может быть, в последние дни вокруг монастыря кто-то рыскал?

Педро: Да… да, точно. В последние дни я замечал тени у кромки леса. Думал, дикие звери… но нет. Кто-то следил. И ещё, был странный человек за мостом. Несколько раз он подходил ко мне, говорил, что ему негде жить, нечего есть, и он хотел бы стать послушником. Но привезти жертвенную овцу отказывался.

Ватрас: А поле разговора с Мильтеном кто-то ещё подходил к тебе?

Педро: Нет… не знаю. Я уже был не в себе, всё как в тумане.

Ватрас: Хорошо, вернёмся к моменту у ворот. Что ты почувствовал, когда к тебе подошел мастер Мильтен? Перед тем, как тебя парализовало.

Педро: Я… не помню.

Сальварес: Не ври, Педро. Ты помнишь. Я видел это в твоих глазах тогда, и вижу сейчас.

Педро: Я не хочу говорить об этом. Какая разница?

Ватрас: От твоей честности зависит наш вердикт и твоя жизнь, не забывай.

Педро: (опуская голову) Зависть… Он моложе меня! А уже признали магом. Третьего круга! Какой нонсенс! Какая несправедливость! Он пришел из грязи, каторжник, а его вознесли, а меня… меня топтали, издевались, давали самые неприятные поручения.

Сальварес: (обращаясь к Ватрасу) Чувствуете, Магистр? Горечь и зависть. Идеальная почва для одержимости. Сущность, служащая Белиару, уже витала рядом, выискивая слабину. А его обида стала тем ключом, который открыл ему дверь.

Ватрас: Согласен. Слабая воля, отравленная завистью — лучший проводник для тьмы. Продолжай, Педро. Что было после того, как ты потерял контроль?

Педро: Потом была темнота, и пришёл Голос… Он был тихим, спокойным. Он сказал: «Не бойся. Я с тобой». И страх отступил. Какое-то время мы разговаривали, он так понимал меня… Потом я почувствовал холодную уверенность, решимость всё изменить. Тогда я снова ощутил тело и пошел. Я знал, куда идти. Голос вёл меня, будто он сам когда-то был одним из магистров, живших здесь веками. Это знание было чужим, но абсолютным. Я проскочил за спиной старого мага, молившегося у молота избранника Инноса, и юркнул в библиотеку.

Сальварес: Глаз был спрятан. Магистры так и не смогли понять, как ты так легко нашёл тайник. Что скажешь?

Педро: Артефакта, действительно, нигде не было видно. Но Голос указал. Мой взгляд упал на массивный каменный пюпитр с огромным фолиантом. «Тайник», — прошептал Голос. Я сдвинул тяжелую книгу, нашёл едва заметную вмятину в камне. Нажал — и с тихим скрипом часть плиты выдвинулась. И там он был. Амулет в форме Ока. Прекрасный и ужасный. Я протянул руку, но пальцы одеревенели, будто уткнулись в невидимую стену.

Ватрас: Защита артефакта?

Педро: Нет, Голос приказал не прикасаться и вновь взял контроль над моим телом! Это было страшно. Но затем, вновь полегчало. Я открыл сумку и столкнул амулет внутрь посохом. В тот же миг в пальцы, сжимавшие древко, впились тысячи невидимых игл, а затем пошло разъедающее жжение, будто руку окунули в кислоту. Почти также было, когда я разбил те колбы, помогая мастеру Неорасу…

Сальварес: Как ты перенёс это?

Педро: как только амулет скрылся в сумке, то стало легче. Как будто бы он не причинял вреда, если меня не видел.

Сальварес: Интересно. Такие детали про око Инноса даже мне не известны. Но как же ты выбрался из монастыря?

Педро: Я рванул назад, но в спешке был неосторожен. Молящийся магистр Таламон услышал меня! Я бежал по коридорам, выскочил во внутренний двор… а там как раз уже закончилась молитва. Братия расходилась, я мчался сквозь толпу, толкая послушников, слышал их возгласы… Протолкнулся к воротам. Едва я выскочил за них, в створки сзади меня ударил огненный шар! Взрывная волна окатила жаром, чуть не опалила, а сами ворота… их сорвало с петель и вышвырнуло наружу! Кричали: «Держи вора!». Я понял, что мне не уйти.

Сальварес: Поэтому ты прыгнул в озеро?

Педро: Голос приказал! «Забудь правила. От их огня спасет только вода. Прыгай. Ты не первый, кто так бежит». И я прыгнул. Это была… эйфория. Свобода. Но удар о воду был страшным, я едва не потерял сознание. Я нырнул глубже, плыл из последних сил. Над головой вода шипела от ваших огненных шаров… они были как теплые струи. Я очень хотел вдохнуть, но не мог, вновь потерял контроль, и, наверное, это спасло меня. Мной будто управлял кто-то другой. Я вынырнул только у дальнего берега, всё плыло перед глазами, еле смог сделать вдох. Но… меня уже ждали.

Сальварес: Кто?

Педро: Трое. В темно-багровых балахонах, с закрытыми лицами. Молчаливые. Один помог мне подняться, двое других повели. Они были моим спасением. И… новым началом, как я тогда подумал. Мне казалось, что они примут меня, оценят. Голос водил меня за нос, обманывал. Потом я осознал всю глубину ошибки.

Ватрас: Они забрали артефакт?

Педро: Да. Мы разделились у круга камней, глаз остался там. И там было ещё больше людей в тёмных мантиях.

Сальварес: За тобой отправили послушников в погоню. Ты убил их?

Педро: Я? Что? Нет, я ничего такого не знаю. Не помню. Я бы не смог! Это наверняка они, люди в чёрном!

Ватрас: значит, ты отрицаешь обвинения в убийстве?

Педро: Да! Я клянусь, я никого не убивал! Ни тогда, ни потом! Хотя они требовали, даже угрожали!

Сальварес: Факты говорят скорее об обратном. Магистр Ватрас, для протокола должен добавить, что на найденных телах послушников была кровь. Черепа двоих были разбиты, такие раны оставляет посох. В то же время чёрные маги не носили посохов, используя лишь заклинания. Я склоняюсь к версии, что он действовал один и встретился с сообщниками лишь у самого круга камней или где-то на дороге, но не в начале пути. Кроме того, он караулил преследователей, нападая на них из засады. Скорее всего, убивая из личной мести. Все отправленные за ним были среди лучших, и всегда обходили его во всём.

Педро: Нет-нет-нет! Не может быть, это не так! Я не помню ничего подобного.

Сальварес: вышедший в погоню значительно позже Вершитель пришёл к самому началу ритуала. За это время Педро мог давно добраться до круга камней. Но он задержался, убивая послушников. Последнее тело было ещё тёплым. Его версия событий не совпадает ни в чём с фактами. Да и случайный свидетель у озера не видел людей в чёрном, только его одного.

Педро: Нет! Я бы никогда так не поступил!

Ватрас: Тихо! Разберёмся с этим позже. Продолжай, что было потом.

Педро: Потом… после того, как они довели меня до каменного круга Инноса, всё стало мутным. Они куда-то вели меня дальше, делали обряды, заставляли курить какую-то болотную траву. Мы постоянно шли. После травки начинались адские головные боли, я терял сознание. Помню, что как-то очнулся уже в Долине Рудников. Они… они предложили мне черную мантию. Но для этого нужно было убить пленного солдата из замка. Я не смог! Я… я даже попытался помочь ему сбежать. Но того убили. Вырезали его сердце… Я не могу. Нет…

Сальварес: То есть там ты, внезапно, проявил своеволие? Отказался принести клятву? Сначала хладнокровно убил своих братьев, с которыми делил годами кров и пищу, вместе молился, а затем пожалел незнакомца?

Педро: Всё не так! Я никого не убивал! Я же вам говорил, почему вы мне не верите? Я не мог никого убить, просто не мог. Я не такой!

Ватрас: Не дави на него слишком, Мильтен, он и так еле держится. Педро, расскажи, что было дальше. Как ты оказался на этом острове?

Педро: Потом был поход… мы плыли с орками и этими ужасными магами в чёрном. Я думал, что хуже уже не будет, но ошибся. Голова болела всё сильнее, временами я хотел выдавить себе глаза, но меня связали. А затем, мы причалили, и здесь встретили людей-ящеров… страшных, диких. А потом… я снова не послушался. Они давали мне курить траву, но теперь от неё становилось легче, а не хуже. Мне приказали тащить какие-то ящики с корабля. Они ужасно воняли. Я заглянул в один, там были расчленённые трупы… И людей, и животных. Еда для ящеров. Я отказался их нести. Думал, меня скормят ящерам самого, но… меня бросили в тюрьму и стали допрашивать. Какой-то безумный орк в чёрных доспехах. Главарь. Он что-то у меня требовал на своём языке, обзывал, избивал. Но бывало и хуже. Пару раз водил меня в глубину острова, через тоннели, кучу дверей… В пыточную комнату. Меня пытали. Смотрите (показывает раны под одеждой и окровавленные ногти) — куча игл, он втыкал в меня, и смеялся, когда я кричал. Я думал, что это никогда не кончится, но ему как будто бы это нравилось, и он не убил меня, оставив на потом для развлечения. А затем пришел паладин. Со знакомым лицом… и я подумал, что это шанс. Он не убил меня сразу и притащил на корабль. Я помог ему, чем смог, подсказал, как открыть одну из дверей, через которые тащил меня тот садист орк.

Сальварес: Ясно одно. Он — марионетка. В нем сидит сущность, служащая Белиару, которая может в любой момент перехватить контроль. Он — угроза. Его показания путаны, он не помнит ключевых моментов, выдумывает события, и готов на всё, чтобы его не убили. Это подтверждает мою теорию. Он — бомба замедленного действия, Магистр Ватрас. У меня есть полномочия представлять совет монастыря. Магистр Серпентес повелел убить предателя без вступления в переговоры. Мы и так уже нарушили его приказ. И не узнали ничего ценного.

Ватрас: Магистр Серпентес, несмотря на возраст, горяч и поспешен в выводах. Пока что Педро — наш пленник и единственный свидетель, который может рассказать что-то ценное об обороне врага. Его история, сколь бы фрагментарна она ни была, содержит зерно правды. Мы должны быть терпеливы. Опрометчивость — враг равновесия, коему учит нас Аданос.

Педро: Я… я ничего больше не помню! Но спрашивайте, вдруг чем-то смогу ещё помочь! Я хочу жить! Я не хотел всего этого! Этот Голос… он вселил в меня эту силу… а потом бросил! Я не просил об этом, ничего злого не планировал, я не ваш враг!

Сальварес: Вот в этом-то ты и ошибаешься, Педро. Возможно, ты — самый страшный враг из всех, ибо даже не знаешь, что служишь Белиару, не страдаешь от угрызений совести, а значит, способен на что угодно. Допрос окончен. Охрана, уведите его.

(Конец протокола)

Примечание 1 следователя (Магистр Ватрас): Показания обвиняемого носят хаотичный характер, однако вырисовывается четкая картина постороннего ментального воздействия. Версия Мильтена об умышленном саботаже выглядит надуманной; ситуация скорее указывает на использование Педро как слепого орудия более могущественным противником. Необходимо выяснить природу «Голоса» и его связь с людьми в багровых балахонах. Требуется дальнейшее наблюдение. Возможно, со временем к нему вернётся часть потерянных воспоминаний, что позволит выйти на след настоящего организатора похищения глаза Инноса, знакомого с внутренностью монастыря. Не исключено внутреннее предательство кого-то из высокопоставленных членов ордена Инноса.

Примечание 2 следователя (Магистр Ватрас): В первый же день после отплытия с Ирдората, подсудимый сбежал из каюты, когда охранник уснул, и выпрыгнул за борт, не освобождаясь от веревок. Вахтенный подтвердил, что он сразу пошёл ко дну. Причины этого действия не известны. Предположительно, новый приступ одержимости. Перед этим объект не выказывал никакой агрессии. Однако в этот же день были зафиксированы два мощных магических выброса, напоминающих возмущения при телепортации. Шанс выйти на кукловода потерян.

Примечание 3 следователя (Магистр Ватрас): Выяснилось, что глаз Инноса был утерян при неизвестных обстоятельствах. Вершитель отказался мне дать его для проверки, не комментирует потерю и не хочет говорить по поводу наблюдавшихся магических возмущений. Предположительно, смерть Педро как-то с этим связана. Учитывая, что корабль на море является невозможной целью для простой телепортации, я предполагаю, что кто-то использовал глаз Инноса в качестве переносной опорной точки для пространственного переноса. В таком случае, кроме меня, это могли быть только два человека — магистры Пирокар и Ксардас, принимавшие участие в восстановлении артефакта. Участие Пирокара считаю, маловероятным. В таком случае основным подозреваемым остаётся магистр Ксардас. К сожалению, без показаний Вершителя у меня недостаточно информации для выяснения его мотивации. Он также не комментирует и произошедшее в битве с драконом нежитью, ограничиваясь заверениями, что враг был повержен и больше не восстанет.

Эпилог 1

Ксардас стоял перед алтарём в своей башне. Незримое, но от того не менее пронизывающее внимание Белиара, было направлено на него, а образы сплетались в сознании, будто бы пытаясь заместить его собственные мысли. Но темные щупальца Белиара, углубляясь внутрь сознания чародея, который посмел сам назначить себя избранником, проводником силы бога, натыкались на непреодолимую стену. Стену, от которой отдавало до боли знакомой силой, столь же интенсивной и чистой, как его собственная, хоть и иного спектра. Белиар, впервые за долгое время своего пребывания в Моргарде был удивлён.

— Брат? — послал он мысль, на которую в ответ получил лишь усмешку, — Как тебе это удалось? Один человек не может быть одновременно носителем энергии сразу двух частот с такой интенсивностью, он просто не выдержит.

— Ты забываешь о том, что не только сердце аватара может фокусировать силу, но и сделанные из него кристаллы, Брат, — раздался после небольшой паузы ответ Аданоса, продирающийся через непреодолимую для Белиара завесу.

— Хочешь сказать, что добыл сердце моего Зверя? Но ты не мог успеть так быстро! И оно было еще не сбалансировано, он даже не мог покинуть Ирдорат, будучи вынужден стоять у самых ворот в мои владения. Иначе бы не потребовался весь этот спектакль с ослабленным гарнизоном.

— Не его, Брат, а первой версии, хоть и слегка перекованной.

— Мечи! Значит, ты всё же соединил их?

— Хватило бы и одного Когтя, но второй стал приятным подарком. К счастью, мой человек из числа магов воды доставил его почти без задержки.

— Похоже, у меня не остаётся выбора, кроме как последовательность твоему плану, так Аданос?

— Да, ты как всегда проницателен.

— А что насчёт Инноса, он в деле? Почему ты не убил его аватара?

— Он ещё может пригодится, а всё, что нужно, я забрал у него после, прямо с корабля. Теперь он снова ослаблен.

— Кристаллизованное сердце первого аватара Инноса, или, как его теперь называют глаз Инноса, — догадался Белиар.

— Браво, брат, ты делаешь успехи. Не ожидал от тебя такой догадливости.

Если бы у Белиара было тело, он бы наверняка стиснул зубы, но вместо этого Ксардаса пробила мелкая дрожь, вызванная интенсивным выбросом магической силы, идущим сквозь него и берущим начало в кристалле на его поясе. Но дрожь тут же ушла. Сила Белиара в этом мире могла с достаточной мощью просачиваться только через резонаторы, главный из которых подчинил себе Ксардас, и потому, эта злость бога лишь сделала его лишь ещё чуточку сильнее. Белиар быстро понял свою ошибку, и сбавил напор.

— Хорошо, Брат. Ты, и твой чудом выживший аватар переиграли меня. Я умею признавать поражение. Посмотрим же, что за игру ты затеял, и к чему это приведёт.

— Как бы то ни было, это теперь моя забота. Ты нужен мне лишь как дополнительная батарейка. Справишься?

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Белиар, после чего связь ослабла, а истощённый таким способом общения двух богов Ксардас припал на одно колено.

Голос Аданаса в его голове завершил этот мучительный сеанс связи:

— Привыкнешь. Чтобы получить от него силы, достаточно хорошенько разозлить. А теперь, пора двигаться на континент. Ты и так слишком задержался на этом израненном островке. Больше тебе не придётся притворяться и бередить прошлые раны. Пришло время избавить Моргард от остатков влияния богов. Скоро ты будешь свободен даже от меня. Приступай к финальной части плана. И будь осторожен с Инносом, он будет пытаться создавать проблемы даже больше, чем Белиар. Как бы ни хотелось, но жертвы неизбежны — придётся разбить его силы, Миртана должна пасть под натиском орков. Так у тебя будет гораздо меньше проблем. Альтернатива — это судьба Яркендара.

— Я помню план, повелитель, и его причины, — проскрипел Ксардас, сжимая кулаки, — всё выполню в точности.

* * *

В долине рудников царило зыбкое затишье. Замок, некогда цитадель рудных баронов, теперь был островком отчаяния, со всех сторон окружённым брутальными укреплениями орков. На его стенах, за грубыми каменными, а местами деревянными зубцами, теснились уставшие защитники. Солдат в потёртой кольчуге, едва удерживая тяжёлый арбалет, высунулся из-за укрытия, поймал в цель матёрого орка-дозорного и спустил тетиву. Стальная болванка с противным свистом пролетела в сантиметре от орочьей башки, с глухим стуком вонзившись в брёвна частокола.

Орк, больше удивлённый, чем испуганный, грозно потряс своим топором и издал хриплый боевой клич. Рядом со стрелком стоявший рыцарь, не говоря ни слова, плавно поднял свой арбалет. Его выстрел был точен — орк рухнул за частокол, сражённый в глаз.

— Не переводи даром боеприпасы, — спокойно, без упрёка, сказал рыцарь, перезаряжая оружие, надеясь подстрелить орка, который придёт оттащить в лагерь тело товарища. — Смерть одного орка ничего не решит. А при следующем штурме нам пригодится каждая стрела. И когда они будут ближе, все они полетят в цель. Пока же должны стрелять лишь самые опытные.

— Да я чего… просто он… — солдат виновато потупился, но его оправдания утонули в оглушительном взрыве. Огненный шар, запущенный орочьим шаманом, врезался в парапет чуть поодаль, осыпав их градом камней и щепок. Они едва успели пригнуться.

— Чёртовы отродья, — прошипел солдат, отряхивая пыль с плеча. — Хоть бы они все подохли или вернулись в ту щель, откуда вылезли.

Но в орочьем стане творилось нечто странное. Вместо того чтобы готовиться к новому штурму, воины вразнобой собирались вокруг своих вожаков. Один из элитных бойцов, украшенный ожерельями со зловещими тотемами, созывал отряды, яростно указывая рукой в сторону побережья. Орки, ворча и споря, начинали лениво сниматься с мест, сворачивать палатки и грузить ящики на повозки.

— Что с ними? — удивлённо пробормотал старший, всматриваясь в суматоху внизу. — Неужели, наконец, поняли, что осада бесполезна?

— Похоже, Иннос всё же услышал нас! — радостно воскликнул оруженосец.

* * *

В огромной походной палатке вождя орков, больше похожей на звериный шатёр, уставленный трофейным оружием и грубыми идолами, была непривычная для этого места суета и толчея. Внутри, в дымном мареве от жаровен, собралась вся орочья верхушка: могучие вожди в пропитанных кровью доспехах, вновь прибывшие со свежими подкреплениями шаманы в перьях и костяных украшениях. В центре этого круга, окружённый недоверчивыми и злыми взглядами, стоял «ищущий» — темный маг-одержимый. Его фигура мерцала знакомым фиолетовым сиянием, а голос звучал отрешённо и утробно.

— Морра! Зачем ты звать нас все? — прогремел один из вождей, сжимая рукоять своего топора.

— Мне поручено поторопить вас, — безразлично ответил ищущий.

— Мы не подчинять себя морра! — рявкнул другой, самый крупный из них, подходя вплотную. — Войско уже выдвинуть!

— Я эмиссар Владыки. Слышу его голос и довожу его волю.

Вожак уже собрался было обрушить топор на наглого посланца, как у входа в палатку внезапно вспыхнуло холодное голубое пламя. В его центре, словно из ниоткуда, возникла высокая худая фигура в чёрной мантии с оттопыренными вверх, словно уши лисицы, наплечниками. Все замерли.

— Ещё один морра! — проревел вожак, но в его голосе уже слышалась неуверенность.

— Планы изменились, — спокойно произнёс маг. Его белые, когда-то выжженные глаза будто смотрели сквозь собравшихся.

Не дав никому опомниться, он резким жестом выбросил вперёд руку. Ищущий, словно кукла, взмыл в воздух и застыл там, беспомощно дёргаясь в немом крике. Ксардас опустил руку и обратился к ошеломлённым оркам на их собственном языке, его голос прозвучал как скрежет камня:

— Алгх Беджар каллах. Морра дистар Ирдорат. Беджар дистракт алгх. Мучач апехар нах заданг.(«Я несу волю Владыки. Люди плывут к Ирдорату. Владыка сам их прикончит. Для вас же новая миссия»).

Орки в замешательстве переглянулись. Старый шаман, косясь на висящего в воздухе Ищущего, пробормотал:

— Морра апехар. Нехар труредж («Ещё человек! Нет вам доверия»).

На губах Ксардаса дрогнула едва заметная улыбка.

— Я не говорю о доверии. Вы просто подчинитесь.

Вожак, не в силах снести такого унижения, с рёвом выхватил топор и бросился на мага. Шаман в тот же миг сгустил в руке огненный шар. Но сфера пламени взорвалась, не успев покинуть его ладонь, опалив его самого и стоявших рядом воинов. Ксардас не пошевелился.

Вожак уже занёс топор для удара, как вдруг другой орк, помоложе и до сих пор стоявший в тени, резким движением вонзил свой клинок ему в спину. Вожак рухнул замертво. Убийца, не глядя на тело бывшего командира, опустился на колени перед Ксардасом.

— Теперь ты по праву главнокомандующий. Встань, — произнёс маг. — Остальные, склонитесь.

Некоторые орки, после недолгого колебания, опустились на колени. Несколько самых ярых приверженцев старого вожака с рёвом выхватили оружие. Ксардас даже не взглянул на них — лишь слегка повёл пальцем. Один из самых прытких мятежников вспыхнул ярким факелом, испустив короткий вопль, и рухнул, превратившись в груду обугленного мяса и металла. После этого сомнений не осталось ни у кого. Оружие с грохотом полетело на землю, а за ним на колени пали и сами орки, склонив головы до самой земли.

— Сегодня ночью замок будет в ваших руках, — безразлично констатировал Ксардас. — А завтра — и весь Хоринис. А затем, вся Миртана. Другие вожди тоже присоединятся к походу.

— Как, повелитель? — спросил новый вожак, всё ещё стоя на коленях.

Ксардас лишь улыбнулся. В этот момент Ищущий бесшумно рухнул на ковёр, лежа без сознания, но живой. Маг подошёл к нему, сорвал с лица маску, после чего приложил руку. Татуировки, испещрявшие лицо бывшего сектанта заполыхали, краска в них будто бы испарилась. Вместо этого на лице остались шрамы, как ожогов или оспы. Ксардас удовлетворённо улыбнулся.

— Этот человек поможет вам в этом. Переоденьте его во что-нибудь из трофейных обносков. Когда он очнётся, то проникнет в замок и откроет ворота изнутри. Они примут его за одного из выживших рудокопов. А я покину вас через час. Мне нужна самая быстрая галера и три смены гребцов, чтобы добраться до континента без остановок. Вы, — он обвёл взглядом остальных орков, — готовьте всё к предстоящему штурму и походу к перевалу — там будет генеральное сражение. А ты, — его слепой взор упёрся в нового командующего, — слушай меня внимательно и запоминай свою роль.

— Как прикажете, господин. Беджар каллах — алгх каллах.

Орки бросились выполнять приказы, а тьма снаружи шатра сгущалась, предвещая долгую и кровавую ночь.

Эпилог 2

Остров Аргаан, пятьдесят лет спустя, учебный класс.

Магистр Сальварес, но что было дальше? — спросил один из послушников, — почему вы никогда не рассказываете о битве Робара Третьего с воплощением Белиара, драконом нежитью? Вы не были рядом в тот момент?

— Я был, меня там не было. Разве это что-то меняет? Тот бой был не для простых смертных, и не нам судить о нём. В тот момент решалась судьба даже не Миртаны, а всего мира, а мы были как слепые котята. Даже воплощённый Иннос, а в тот момент Робар временно был именно им, при всей его силе и интуиции, оказался в неведении. Тогда это нас всех сильно поразило. Но спустя годы я осознал, что это был единственный выход. И даже последующие жертвы и катастрофы были неизбежны. То, что кажется небывалым провалом, на самом деле было лишь меньшим злом. Альтернтивой был конец. Полный и окончательный, с уходом мира Моргарда в абсолютное ничто, — уже поседевший, но всё ещё полный энергии магистр Мильтен задумался, будто погрузившись в события тех дней и, спустя минуту раздумий добавил, будто бы уговаривая сам себя, — да, иначе было никак. Без этого мы бы не познали единство магии. Другой возможности не было.

— Верховный магистр, так вы не расскажете, как всё было? Правда ли, что в конце боя кто-то поглотил силу Белиара?

— Мне нечего добавить, всё описано в Хрониках. Вершитель сразил Зверя одним точным ударом, как и в древности. История замкнулась.

— Некоторые говорят, что ваша роль там была куда больше, чем записано.

— Да? Интересно, и кто же эти некоторые?

Послушник замялся, явно не ожидавший контр-вопроса, но всё же решился ответить:

— Верховный магистр Мердарион намекал на это на одном из семинаров.

— Вот как? Значит, намекал? Вы же знаете, что его даже не было на Ирдорате? Нужно верить не намёкам, а фактам. Вот и прочтёте факты в списках рукописи почтенного магистра Ватраса, он, в отличие от меня, вёл подробные записи всех событий! И на следующей лекции расскажите мне, что выяснили! А с Мердарионом я поговорю сам о его домыслах. Вы свободны. Эта глава окончена, я рассказал вам всё, что мог, пора сделать перерыв. Остальное уже совсем другая история.

Оглавление

Глава 1. Страх

Глава 2. Точка невозврата

Глава 3. Ворон

Глава 4. Исчадье Белиара

Глава 5. Совет демиургов

Глава 6. Головокружение от успехов

Глава 7. Лицо со шрамом

Глава 8. Хватка тьмы

Глава 9. Бой с тенью

Глава 10. Ренегат

Глава 11. Груз прошлого

Глава 12. Каменная кровь былой эпохи

Глава 13. Перевал

Глава 14. Наследник без наследства

Глава 15. У порога

Глава 16. Вестник

Глава 17. Стальная длань Короны

Глава 18. Воспоминания в пути

Глава 19. Обсидиановая пыль

Глава 20. Наследие

Глава 21. Кара небесная

Глава 22. Фигуры

Глава 23. Люди гибнут за металл

Глава 24. Возвращение

Глава 25. Пучина тьмы

Глава 26. Очи слепца

Глава 27. Обломленный коготь

Глава 28. Ирдорат

Глава 29. Подведение итогов

Глава 30. Протокол допроса

Эпилог 1

Эпилог 2

Пожертвовать