Гончие забвения [Дмитрий Миконов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Миконов Гончие забвения

Часть 1

ПРОЛОГ

Вир навалился на стойку, поманил трактирщика.

— Ларс. Китобой, — будто шелуху выплюнул.

Тот почесал щетину, глядел испытывающе.

— Я от сержанта, — пояснил Вир. — Который Бойл. Не томись.

Небритая харя просветлела.

— Наверху, с Лили. Пятый номер.

Вир поднимался, и впереди него по ступеням ползла его же тень — сгорбленная, будто под непомерной ношей. Безмолвные крики выдавливали виски изнутри. Пальцы в перчатке до хруста сжимали набалдашник трости. Серп, примеряясь, вспарывал воздух. Его острие подрагивало.

За нужной дверью — мужские голоса. Натянуты, будто тетива перед выстрелом.

Вир покрутил запястьем, разгоняя кровь.

— Рапорт… отнес в канцелярию. К мистикам! Подделал, как просила баба эта — клянусь морским дьяволом! — первый растерянный, принадлежал Китобою.

— Прислали не того, — скрипел второй голос, будто стекло толкли в ступке. — Криворукий дурак. — И тут тембр неожиданно изменился, став на полтона выше и ядовитее, хотя исходил из той же груди. — Дьявола к ночи помянуть — дурная примета. Безбожник. Тебя надо… очистить.

— Я отдам — все, и сверху!

Вир положил руку на дверь, но вдруг замер.

— Спуск в тюрьму оказался походом в чистилище. Там души вопят, — голос вновь огрубел. — Уходили через катакомбы, по пояс в дерьме. Я устал… — и опять потек патокой. — Антиквар сказал — чтобы понять знаки на руке, мне нужно излиться. Пора начинать, — он вдруг забормотал что-то, похожее на молитву. — И не будет покоя… и не будет сна… и не будет лица…

Первый возразил, но поперхнулся.

Послышалась возня.

Услышав достаточно, Вир плечом рванул дверь.

Ларс Китобой едва доставал пола ногами. Его шею капканом удерживал лысый бугай. Шум не испугал его. Он лишь дернулся, как хищник треплет свою жертву, когда прервали расправу.

В следующий миг раскосые глаза бугая округлились. Не страх — растерянность. Отшвырнув обмякшее тело, он выхватил уродливое распятие, почти огрызок.

— Ты жив… — смятение уступило место чистому ужасу, смешанному с отвращением. — Ты не должен быть жив! Горишь же… до сих пор горишь!

Он шагнул вперед, будто хотел коснуться. Убедиться, что перед ним не призрак.

Вир угрожающе поднял серп.

Лысый будто беса узрел во плоти. Издав визжащий клекот, он отшатнулся к окну и рухнул вниз, во тьму. Брызги стекла и ошметки рамы полетели следом.

Что-то щелкнуло в сознании Вира. Сдвинулось с места, но не встало на свое. Лицо… знакомое до тошноты. И чуждое, будто кошмар. Этот осколок распятия… он был уверен, что видел его раньше.

На лестнице застучали каблуки сапог. Много. Дурак изрядно нашумел. У стены замерла шлюха в меховой накидке — она стояла здесь все время.

Пускай, не помешает.

Вир ухватил рыжего за волосы, рывком оголил шею. Тот открыл глаза, еще не зная, что делает это в последний раз.

Вир процедил.

— Узнаешь.

Китобой вгляделся в его лицо, увидел острую сталь. Неуверенно хихикнул, потом еще, громче и громче. Он смеялся навзрыд, тряс горлом, давился слюной.

И хохотал, как безумец.

Серп взметнулся, вдруг — визг! За спиной, женский, истошный. Вир обернулся — женщина стояла вполоборота, таращилась не на них — в зеркало. И кричала, пока не кончился воздух.

В зеркале — тоже Вир, но другой. Вцепился когтями в раму, высунулся — смотрел. В глазах алчность, нетерпение. Трепетал, ждал, когда упадет лезвие. Перерубит ниточку.

Вир — как держал — швырнул серп. Осколки зеркала разлетелись дождем, острие застряло в стене.

Отшвырнул слюнтяя. Схватился за голову.

— Не так, — прошептал. — Все не так.

Отер лицо, посмотрел на мокрые ладони, спросил:

— Ты кто?

Рыжий смог уловить суть вопроса.

— Никто. Мелкая вошь, — он отерся рукавом. — Ты чего?!

— Лысый с распятием — зачем?

— Я ошибся… то есть нет, — Ларс заморгал. — Он так считает.

— Кто? Антиквар?

— Да.

— Пойдешь со мной.

В дверь сунулось любопытное лицо — и мгновенно исчезло, получив тычок тростью.

— Следующий — лишится глаза, — Вир не крикнул, а прошипел так, что слова обожгли воздух. На лестнице мгновенно стало тихо. — Мы уходим.

ОСКОЛОК РАСПЯТИЯ

Глава 1

Двумя днями ранее.

Хлопок ставни вывел Ларса, по кличке Китобой, из беспокойного сна. Шторм за окном буйствовал, но качки не было. Продрав глаза, Ларс понял, что находится в номере портовой таверны. Обрывки воспоминаний о вчерашней попойке обрели форму жажды. Нашарив на столе кружку, он жадно глотнул — теплая влага показалась божественной эссенцией.

За окном в предрассветном тумане ветер швырял в стекло колючий снег. Через пару часов сапоги прохожих размесят его в кашу, которая грязью стечет в канализационные стоки. В этом году зима ворвалась в приграничный Тальграф раньше обычного, словно чуя в растревоженном городе легкую добычу.

Напившись, Ларс отыскал глазами зеркало. Подкрутил усы, расчесал рыжие волосы и поскреб щеткой бороду. Придирчиво вгляделся в отражение. Увы, но ржавая растительность на лице, вместе с расплывшимся носом, делали его похожим на спившегося трубадура, а не на известного в воровских кругах афериста.

Приведя себя в порядок, Ларс облачился в потертый дуплет. Дополнил образ высокими сапогами, приспустил торчащую из кармана посеребренную цепочку. В зеркале красовался то ли наемный охранник, то ли приказчик гильдии — тех и других в Тальграфе была тьма тьмущая. Необходимость в маскараде объяснялась важным делом, сулившим неплохой барыш.

…Ближе к полудню ветер сменился на южный, принеся со стороны доков запах водорослей и стылый дождь. Видимо, где-то в недрах Брюха, как еще называли район речных причалов за способность без остатка переваривать человеческие судьбы, какой-то чернокнижник решил поиграться со стихией.

Пожелав недоумку скорой встрече с имперскими мистиками, Ларс бродил под навесами стихийного рынка и бросал взгляды в сторону трактира, где подавали горячий грог. Увы, но из питейной не просматривалась калитка во вратах казарм Святого Мартина.

В обитель порядка шли за защитой и справедливостью. Наружу «Конура» — как ее прозвали горожане — выплевывала отряды стражников. В блестевших от влаги серых плащах, они отчего-то напоминали Ларсу злых ос, которых могло спровоцировать одно неосторожное слово.

Нервозность стражи объяснялась просто — война между соседями Кальфарской империи превратила расположенный на стыке трех государств Тальграф в эпицентр событий.

Город наводнили беженцы из воюющих государств. Не имея работы и крова, голодранцы сбивались в общины и подминали под себя окраины. На улицах то и дело вспыхивали схватки. Стражу никто не звал. Победители забирали трофеи, проигравшие — тела товарищей.

Город стал перевалочной базой для отрядов наемников, желающих поучаствовать в сваре соседей. Нарваться на клинок благородного или кого-либо из его свиты стало привычным делом. Преступления расследовались стражей туго из-за титулов обвиняемых и их скоротечного убытия на войну.

Неразбериха стала маяком для проходимцев всех мастей. А потом поползли слухи о ритуальных убийствах, почти в центре города. Очевидцы шептали про нечестивые алтари, которые душегубы сооружали из сожженных тел. Кто и зачем это делал — было неведомо. Но слухи про адептов чернокнижия ходили самые душераздирающие…

— Дядь, а дядь! — рядом с Ларсом возник чумазый малец. — А не найдется ли у вас пенни для больной матушки?..

— Пшел вон! — замахнулся Китобой. Пацана как ветром сдуло.

От криков продавцов закладывало уши; насыщенный влагой воздух пропитывал тяжелый запах рапсового масла; под башмаками хрустели гниющие объедки. Дождь мешал обзору, капюшоны скрывали угрюмые лица.

Ларс рискнул перебрался поближе к воротам. Из них должен был появиться курьер, который относил рапорты стражи в канцелярию Тальграфского университета, к мистикам.

Всего лишь нужно подделать одно из донесений. Плевое дело, хорошая плата — в Брюхе можно месяц кутить без продыху. Одно условие — курьер не должен ничего заподозрить и доставить рапорты без задержки.

Пришлось принять задаток и обязательства тонкой игры.

Аферам он научился еще в юности, когда бороздил моря на грузовой шхуне в составе театральной труппы. Тогда все казалось простым и понятным, а счастье — легко достижимым. Обман приносил деньги, простакам доставались шишки и уроки, которые они все равно не могли усвоить…

Внезапно Ларс узнал мальчишку-курьера. Школяр крепко сжимал плоскую кожаную сумку и держал курс в сторону Тальграфского университета. Надвинул на глаза промокшую шляпу, Китобой пристроился у него в фарватере.

Вопреки скверной погоде, кровь бурлила в жилах — первый акт пьесы шел как по маслу. Ларс часто именовал аферы «пьесами», их невольных участников — актерами, а самого себя скромно определял в драматурги, не гнушаясь отыгрывать и главные роли.

Курьер свернул в переулок — Ларс подал знак. Юношу окликнула миловидная женщина в кокетливой шляпке, отороченной мехом накидке и червонной юбке. Несмотря на слегка потрепанный облик, женщина обладала манерами и статью. Она напоминала бывшую леди, которую судьба загнала в такие жизненные условия, где ради выживания пришлось поступиться частью моральных принципов.

Расчет оправдался, парочка скрылась в доме напротив. Выждав положенное время, Ларс ворвался следом.

— С делами ужо к обеду расквитался, разрази меня гром! — рявкнул он на пороге. — Эк расхлябало же небеса! А ну-ка, жена, плесни стаканчик для сугрева!

Школяр попытался бежать через окно, но мешали спущенные штаны. Взревев белугой, Китобой кинулся наперерез. Удар вышел смачным — кулак врезался в подбородок с глухим хрустом, тело отлетело под стол, как сломанная марионетка.

Ларс стрельнул взглядом в сторону женщины. Подобный «удар плавником» он отрабатывал годами, согласно принципу — «бей и беги».

Но напарница равнодушно поправляла одежду. Ларс раздраженно хлопнул по столу.

— Лили, черт бы тебя побрал! Принеси чернила и перья, которые сказывал купить.

— Получишь тогда, как молодого императора увижу, — хрипло отозвалась Лили, в миг разрушив образ бедствующей леди.

— Жадная стерва, — пробормотал Китобой и швырнул на стол пару монет.

Деньги тут же исчезли в недрах декольте.

— На полке в шкатулке все найдешь, — глаза Лили умаслились. — А ты держишь себя в форме, Ларс. Приходи вечером в Оловянный Горшок — обещаю, только с тобой буду.

— Не откусывай больше, чем сможешь проглотить, — проворчал Китобой.

Переложив из кулака в карман свинцовый брусок, Ларс придвинул свечу и просмотрел донесения.

— Ага…

Развернув документ, он пробежался глазами по строкам, налету запоминая подчерк и стиль писаря. Приготовил чистый бланк с печатью, купленный у сержанта стражи, который любил подзаработать. Зачиркал пером. Без изменений переписал некий адрес лавки антиквара, по которому стража Конуры требовала провести проверку, затем продублировал номер распоряжения и подделал роспись.

Оставалось главное.

Строку:

«Антиквар подозревается в чернокнижие, требуется тщательная проверка мистиком высокого ранга».

Ларс переписал как:

«Антиквар торгует оккультными подделками, требуется практикант или студент для изъятия оных».

Расправив письмо, Ларс дал чернилам просохнуть и вернул корреспонденцию в надлежащий вид. Проще было бы уничтожить рапорт, но ему запретили. Видать, что-то задумали. Что там грозило школяру Ларса не интересовало — за достойную плату он сплясал бы с самим морским дьяволом.

Приближая эпилог, Ларс плеснул водой на лицо курьера.

— Вставай, парень! Обмишурился я — свояченицу за свою русалку принял, снасти дырявые. Иди своей дорогой.

Тот и бровью не пошевелил. Китобой ухватил парня за ухо, но остановился, заметив кровь. Рассечение оказалось несильным, но оклемается ли до вечера, вот в чем вопрос…

Ларс ощутил неприятный холодок в холке. Если университет не получит поддельный рапорт сегодня — труп Китобоя в лучшем случае всплывет где-нибудь в Брюхе… кверху брюхом.

Скрипнула дверь.

— Ты совсем рехнулся?! — отпрянула Лили, увидев кровь. — Ты не говорил про убийство!

— Живой он, дура! — Ларс сжал кулаки, чувствуя, как пот стекает по спине. — В обмороке. На руках Китобоя никогда не было невинной крови. Перевяжи потуже его дурную башку. Я сам отнесу эти чертовы письма.

* * *

…Университетский квартал Тальграфа состоял из комплекса аудиторий с огромными винтажными окнами, мужских и женских дортуаров, библиотек и архивов, квартир администрации и кучи других строений, о предназначении которых Китобой мог только догадывался.

Наступало время обеда, внутренние дворики пестрели от студенческих мантий.

Ларс почесал затылок. И где ему швартоваться?..

Внезапно его внимание привлек высокий сухощавый сеньор в длинном черном сюртуке с блестящими пуговицами. Простые кожаные штаны, удобные сапоги без излишеств — практичный образ дополняла шляпа с широкими полями и значком скарабея на тулье.

Высокий лоб, хищный нос с горбинкой и заостренные скулы выдавали в незнакомце бывшего лейтарского аристократа. Судя по отрешенному взгляду серо-голубых глаз — сеньор был полностью погруженным в свои мысли.

Мужчина шел в одиночестве, помахивая тростью.

Ларс не раздумывая двинулся на абордаж. Незнакомец показался ему беженцем из Лейтарии, которому повезло устроиться в университет. Обедневший дворянчик, бежавший от войны. Такой не станет болтать со стражей, даже если запомнит его усатую физиономию.

Поравнявшись с мужчиной, Ларс осознал, что обманулся в догадках — что случалось нечасто. Пуговицы на сюртуке оказались из настоящего серебра, лоб незнакомца пересекал глубокий шрам от ожога, а нос не единожды страдал в крепкой кулачной драке.

Ощущая себя карасем, нарвавшимся на щуку, Ларс тем не менее не отступил.

— Денечек выдался! Небеса прохудились — что парусина дешевая.

— Это вы мне? — переспросил сеньор с неуловимым лейтарским акцентом, хоть в чем-то подтверждая предположение Ларса.

— Дождливо, не находите?.. — Ларс ткнул пальцем в небо.

— А, вы про погоду, — наконец понял сеньор. Его зрачки внезапно расширились, будто пытаясь рассмотреть за пеленой дождя что-то недоступное человеческому глазу. — Мне нравится, когда дождливо. Вода смывает пепел.

Ларс не стал уточнять, какой пепел имеется ввиду. Он приподнял шляпу и с ходу представился именем одного стражника, которого знал.

— Сержант Девин Бойл, городская стража. Я спешу знаете ли…

— А торопится не надо, — взгляд сеньора сделался осмысленным. — Мистик Вир Талио, в настоящее время — магистр-практик.

— Подскажите, где у вас здесь канцелярия?.. Направьте, так сказать, ветер в мои паруса.

— Это туда, — показал магистр.

Откланявшись, Ларс рысцой проследовал у указанном направлении. Он не оглядывался, но шкурой чувствовал, как странный мистик буравит его спину взглядом.

За столами трудились клерки с черными пальцами. Китобой помахал сумкой.

— Рапорты из Конуры…, э-э-э, то есть из канцелярии городской стражи. Кто примет бумаги?

От него отмахнулись, как от мухи.

— Прямо по коридору, третья дверь налево.

Смахнув с лица пот, Ларс вломился куда было сказано.

— Документы от секретаря стражи! Заберете, наконец?!

Среди стеллажей в одиночестве трудилась симпатичная девица. Ее бровки съехались к переносице.

— Вы еще кто такой? А где…

— Сержант Девин Бойл. Ваш тупоголовый школяр… э-э-э… попал под лошадь. Живой, но слегка помятый. Меня отправили доставить документы до адресата. Будьте любезны, не тратьте мое время!

Девица потянулась к журналу учета, но Ларс резко хлопнул ладонью по столу:

— Некогда! — и добавил. — Мне в патруль через час!

Подействовало. Девица быстро перебрала письма, сверилась с формуляром, заверила росписью какой-то корешок и вручила тот Ларсу. Китобой выскочил из канцелярии вон, будто за ним гнался сам морской дьявол, едва не сбив в дверях какого-то школяра.

Дело сделано — поддельный рапорт доставлен, на проверку антикварной лавки отправят какого-нибудь недотепу. Остальное Ларса уже не заботило.

* * *

Анны думала о пострадавшем, когда ее вновь отвлекли. Белобрысый школяр обвел взглядом пустой кабинет и игриво подмигнул.

Анна потупила взгляд.

— Стефан, я занята! Зайди позже…

Он подскочил к Анне, усадил прямо на стол и расцеловал щеки и губы.

Документы разлетелись по комнате будто сухие осенние листья.

— Блаженный? — пискнула Анна. — Я работаю!

— Гулять пойдешь вечером? — спросил Стефан. — Пара лекций и я свободен как ветер в поле.

— Погоду видел? Вот еще!

— Отец денег прислал. Купим белого вина, козьего сыра и…, — он хитро прищурился. — Настоящий ананас!

Анна задумалась, огляделась с сомнением.

— Работы полно. Да и вечером еще холоднее будет…

Юноша жестом фокусника выудил из кармана связку ключей.

— От флигеля профессора Альриха. Он в экспедиции… и очень просил приглядеть за библиотекой, — Стефан понизил тон. — Видела бы ты, Анна, какой там огромный камин! А ковры! А диваны! Развалишься на таком у огня, вино откупоришь, ноги в ковровый ворс окунешь — благодать охватывает, настоящим герцогом себя ощущаешь. Всю ночь можно просидеть!

— Врешь как дышишь! — засмеялась Анна. — И что мы там будем делать всю ночь-то?.. Наскучит, небось.

Стефан молча схватил ближайший листок, оторвал половину и принялся водить пером. Когда Анна догадалась — прыснула и залилась краской.

— Убери это, наглец! Х-м… камин и вино, говоришь?

— Не забудь! — расправив плечи, школяр вышел вон, не забыв сунуть в карман скабрезный рисунок.

Анна собрала разбросанные документы. В руки попал порванный Стефаном листок — рапорт с адресом антикварной лавки. Но, что требовалось людям Дрейкфорда — осталось загадкой. Именно нижняя половина листа оказалась оторвана.

Чертов Стефан! И что там было?..

Анна решила перестраховаться. Положив перед собой чистый бланк, девушка настрочила внутренний приказ о проверке мастерской антиквара. Указала сегодняшнюю дату — успеют, до вечера еще далеко.

Дойдя до графы с именем проверяющего, девушка решительно вписала имя мистика, заходившего недавно по личному вопросу.

Магистр-практик Вир Талио.

Если там что-то серьезное — этот странный лейтарец быстро разберется. Если потратит вечер в пустую, можно похлопать ресницами и сослаться на досадную ошибку.

Всегда срабатывало.

Анна мимоходом попыталась вспомнить, зачем к ней сегодня заходил сеньор Талио. Ах да, просил сделать запрос в канцелярию стражи об одном наемнике по имени Крешник, получившим кличку «Капеллан» во время службы в имперской гвардии.

Вспомнив глаза лейтарца во время просьбы, девушка поежилась. Чтобы там не натворил этот наемник, дорогу мистику он перешел зря.

Глава 2

«Призыв к бесам через ритуал есть мерзкое чернокнижие. Его неофит подобен молодому хищнику, отведавшему человеческой крови. Сея вокруг себя раздор и порчу, он однажды станет адептом, заключив контракт с обитателями Зерцала — бесами.

Пока чернокнижник не вознесся в гордыне своей до степени ересиарха, он нарекается предателем рода людского и должен быть остановлен любым способом.

— Первый Мистик Яков Адака о сущности чернокнижников.

* * *

На излете дня метель покончила с дневной оттепелью. Заледеневшая грязь создала толчею на мостовых Вороньей Слободы. Извозчик щелкал кнутом, разгоняя нерасторопных. Подвеска университетской кареты стонала на все лады, словно подыгрывая завываниям ветра.

Символичный реквием по планам на вечер — пальцы Вира нервно отстукивали по записной книжке, оставляя вмятины на коже переплета. Очередная бессмысленная проверка. Бесконечная вереница бумажной волокиты, которой, казалось, не будет конца. Проклятая канцелярия. Неужели они действительно считают, что лейтарцы им чем-то обязаны? Тем, что не подохли на улице?

Вир скрипнул зубами. Мыслимое ли дело — чернокнижник в антикварной лавке? Это же нонсенс! Если бы канцелярские крысы потрудились ознакомиться хотя бы с классическими трудами Адака об их повадках.

«…уединенное логовище станет пристанищем оскверненной душе. Ищи чернокнижника там, куда не заглядывает случайный человек, где граница с Зерцалом источена грехом без покаяния…»

Поерзав по жесткой скамье, Вир развернул предписание, едва не порвав его в клочья. Согласно документу, ему надлежало проверить лавку антиквара в ремесленном квартале. Участие одного из студентов поощрялось десятипроцентной надбавкой. Ниже стояла сегодняшняя дата. Документ венчали подпись и печать ректора.

— Почему я, мастер Талио? — вновь заныл белобрысый школяр. — У меня дела на вечер были!

Сложив приказ, Вир убрал его между страниц записной книжки.

— Какие у тебя дела, школяр? За дурака меня держишь, что ли? В трактир или к барышне намылился — дорога одна. Или совместить хотел. Мой тебе совет, Стефан — начинай привыкать к дальним поездкам.

— Отчего это? — скривился школяр.

— Ты же с южных провинций? Больше двух недель пути отсюда, верно?.. Самое время привыкать к тряске. Выгонят за неуспеваемость — помчишься как миленький в родные пенаты.

— Не поеду, — помрачнел Стефан. — Матушка поворчит, но приголубит, а отец… живьем шкуру спустит.

Карета замедлила ход, пропуская отряд стражников. Вир наклонился к заиндевевшему окну — над Брюхом в небо вздымался черный смрадный столб дыма. Где-то опять жгли склад.

Проводив патруль взглядом, Стефан оживился.

— Мастер Талио, а правда, что лейтарцы шпионов к нам засылают под видом беженцев, чтобы смуту устраивать?

Вир сдвинул брови.

— Где подобного бреда нахватался?

— На лекции… нам говорили, будто король Лейтарии хочет втянуть империю в войну с Ворсайскими кланами.

— Ваш преподаватель — идиот, — оборвал Вир. — Тогда, следуя логике, Кальфария на стороне Ворсая выступить должна.

— Профессор толковал, что спорные земли — Пороги Зерцала — для Ворсая слишком сильный козырь. Наш император не допустит их перехода под власть кланов.

— Зачем же лейтарцам портить жизнь возможному союзнику?

— Ну как, — возразил Стефан. — Чтобы спровоцировать к скорейшим действиям! Вы же родом с Порогов, мастер? Что скажете?

— Сказать по правде, — Вир смотрел на снежинки за окном, а видел падающий с неба пепел. — Мне абсолютно плевать, кто кого провоцирует. Но Пороги — особое место. Мир бесов — Зерцало — когда-то соприкасался с ним. Говорят, если дать глупцу факел, он сожжет дом; если факел дать ученому, он воспламенит мир… — мистик неосознанно прикоснулся к шраму на лбу. — Пока глупцы побеждают.

— Так вы бежали от войны, магистр?

— Я прибыл в Тальграф не из-за войны, Стефан, — Вир наклонился к школяру. — У меня здесь… незаконченные дела.

Карета неожиданно просела на правый бок. Вир едва удержал равновесие, ухватившись за поручень.

— В чем дело, Хосе? — крикнул Вир, поправляя съехавшую шляпу.

Дверка распахнулась, впустив холодный ветер и запах горячего масла от фонаря. Морщинистое лицо извозчика было перекошено досадой.

— Рессора подвела, мастер Талио! Давеча говорил им в правлении. Всяка железяка свой срок имеет. А денег-то не дали! В конце недели сказали приходить. А она же на ладан дышала.

— Экая печаль! Ладно, Хосе, уже всем очевидно, что сегодняшний вечер проклят, — Вир выскочил из кареты, разминая ноги. — Как поправишь экипаж, поезжай обратно. Мы поймаем извозчика.

— Как скажите, — отозвался Хосе. Буркнув в бороду что-то нелицеприятное про сквалыжников из университетского правления, возница нырнул под карету.

Бледное солнце висело над шпилем собора Святой Стефании. Значит было около семи вечера.

— Да за четверть часа доберемся! — с неоправданным оптимизмом заявил Стефан, пристроив на край бордюра рабочий саквояж магистра.

— Тогда не будем терять время, — подняв воротник, Вир покрепче ухватил костяной набалдашник трости.

Тени удлинялись быстрее, чем бы этого хотелось. Людей навстречу попадалось мало — стражники Дрейкфорда приучили горожан не слоняться без надобности. В какой-то момент магистр заметил слежку, но подозрительная парочка свернула в подворотню тот час, как поняла, кого преследует. Даже лихие люди уважали мистиков — ценили за их профессиональную непредвзятость.

На входе в лавку антиквара висел амбарный замок, вывеска сообщала о не приемных часах. Вир не стал тарабанить в дверь, а исследовал проулок, где находился вход во внутренний двор. К его удивлению, калитка оказалась не заперта, и легко поддалась нажиму трости.

В центре дворика имелась кривая печь из как попало сложенных камней. Поодаль, под навесом, стояли козлы, рядом — аккуратная стопка дров. Дорожки отсыпаны мелкой галькой, чтобы не пачкать сапоги. Дом двухэтажный — на первом торговая лавка, на втором хозяйские покои. У черного входа приткнулась собачья будка.

Грязный снег с пятнами копоти затягивал пространство рваным саваном.

— С чего начнем, мастер Талио? — шепотом спросил школяр, его заметно потряхивало.

— С того, что ты проверишь нет ли в будке сторожевого пса.

Вир направился к печи. Никакие оккультные обряды не обходились без огня. Ну почти никакие. Связь с Зерцалом через сожжение трав, памятных вещей, собственной плоти — первое, что находили для себя неофиты в запретных книгах.

Потеки воска и характерные отметины от свечей сразу бросились в глаза. Один из камней неестественно торчал — за ним был спрятан холщовый мешочек в неглубокой нише. Развязав тесемки, Вир на глаз определил порошок белладонны.

Никогда не знаешь, чем пропитана зола в таких местах. Вир натянул перчатки и пошерудил в углях кочергой, выудив осколок закопченной кости. Повертев находку в руках, он прикрутил к карманному зеркальцу складную рукоять и напоследок осмотрел печной свод изнутри.

Следивший за ним школяр не выдержал.

— Чую работу неофита!

Вир демонстративно шумно принюхался.

— Это от соседской выгребной ямы несет.

— Я имею ввиду… ритуал, — голос школяра сбился.

— Покажи мне следы деформации кладки или поврежденные скверной камни.

Стефан без энтузиазма сунулся в горнило.

— Я ничего не вижу.

— Потому что их там нет, — подытожил Вир.

— К чему тогда эти оккультные атрибуты?

— Похоже, нам дурят голову, — Вир оттер перчатки снегом. — Какой-то идиот решил привлечь внимание мистиков, — его пальцы непроизвольно сжали набалдашник трости. — Это… необычно. Пойдем, пора поговорить с хозяином.

На стук никто не ответил. Из дома не доносилось ни шороха, щели в ставнях сквозили тьмой. Вир по наитию дернул за ручку и не ошибся — задняя дверь, как и калитка ранее, оказалась не заперта. Хоть спорный, но плюс — дуболомов из стражи ждать не придется. Перехватив трость, Вир на мгновение задержался на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку.

Эта часть антикварной лавки была отведена под склад. Приказав Стефану зажечь масляные лампы, мистик неторопливо прошелся вдоль книжных полок. Пол поскрипывал под ногами, где-то внизу шуршали потревоженные мыши. Запах ладана, воска и кожи смешивался с едва уловимыми нотами чеснока и металла. Белый фосфор? Или ртуть?..

Витрины с безделушками: монеты разных эпох, бронзовые статуэтки, потрепанные книги. Наугад раскрыв одну из них, Вир наткнулся на сто тринадцатое изречение Якова Адака: «Заключив контракт с бесом, помни — придет время платить по счетам». Вир дважды перечитал цитату Первого Мистика и швырнул книгу обратно на полку. Следующей был «Бестиарий Ульгры», пятое дополненное издание.

«Сильфида или та, что поет в ветре, — высшая сущность забвения и утерянных мгновения. Равнодушная, как тень. Мучает боль любви, предательства или потери? Отдай свою память девочке с пустыми глазами, чьи волосы растворяются в вечернем сумраке».

И ниже.

«Ее спутник (младший брат? Прим. автора) — Нерезиэль или Безликий Шут — мастер иллюзии и потерянной идентичности. Не злой, но неумолимо игривый. Считает, что личность ограничивает свободу. Меняет воспоминания, стирает лица, подменяет чужие мысли… Если услышишь его смех — не отвечай. Он уже начал игру».

Под сноской автор бестиария указывал читателю на бесполезность использования общеизвестного (не истинного) имени беса в оккультных ритуалах.

Отложив бестиарий, магистр осмотрел стол оценщика — точнейшие весы с чашами в форме рук, дорогой набор для письма, пачка пожелтевших пергаментов, покрытых ворсайской вязью. Судя по сноскам, он успешно занимался переводами. На стуле висел фартук, рядом стояла единственная пара блестящих туфель. Все говорило о том, что хозяин управлялся в лавке в одиночку.

— Лампы холодные, — доложил Стефан. — Никого нет.

— Под столом смотрел? — съехидничал Вир, потом обвел пространство рукой. — Что думаешь?

Школяр потер пунцовые уши, он тщательно подбирал слова.

— Обычная лавка старины. Книги, правда, ценные. Больше ничего не заметил…

— Если не нашел, не значит, что этого нет. Бери лампу, осмотрим второй этаж.

Крутые ступени вывели в проходную кухню: беленая круглая печь, стопка чистой посуды, пучок сухостоя под балкой. Вопреки ожиданиям, никаких присущих кухне запахов не слышалось. Нагнувшись, мистик заглянул под стол — ни крошек, ни объедков — только выскобленный добела пол.

— Интересно, — пробормотал Вир себе под нос, но школяр услышал.

— Что вы сказали, мастер?

— Поужинать, говорю, не успеваю из-за тебя.

Вир указал на дверь в конце кухни.

— Там должны быть личные покои. Вот что, Стефан…

— Да?

— С этого момента ничего не трогай без моего разрешения, — Вир попытался сделать так, чтобы его голос прозвучал невозмутимо.

Глава 3

Убранство комнаты неуловимо передавало отпечаток личности антиквара. Поражал идеальный, почти маниакальный порядок. Каждый предмет интерьера находился на своем месте, будто его позицию выверяли циркулем.

Массивный дубовый стол соседствовал с книжным шкафом, до которого можно было дотянуться, не вставая с кресла. Возле гардероба — ворсистый ковер и зеркало в человеческий рост. Далее камин, забранный решеткой, в алькове — кровать с балдахином.

Вир уселся в удобное кресло и наугад взял книгу с полки. «Родословная дома Траувен». На верхней полке стоял пятый том справочника по медицине, рядом — «песнь о Роланде-драконоборце». Ничего примечательного, кроме достойного зависти кругозора хозяина библиотеки.

Вир разочарованно вернул книги обратно. Его внимание привлекла висящая над камином картина.

Художник использовал пасторальные краски. Кудрявый юноша в рясе с плотной повязкой на глазах стоял на фоне горящей церкви. В правой руке он сжимал поднятый меч, левой приказывал прихожанам следовать за собой. Выражение его лица было решительным и несло печать неизбежности. Над головой паренька парил в воздухе золотистый нимб.

— Диакон Лель, — произнес Стефан за спиной Вира. — Он первым заметил вражеский отряд, но потерял зрение от стрелы. Когда захватчики прорвались за стены, Лель собрал уцелевших защитников и незрячим повел их в последний бой. Он так истово молился, что его глазами стала сама мученица Стефания.

— Не знал, что ты посещаешь лекции по богословию.

— Матушка часто меня с собой в церковь брала, — смутился Стефан. — Когда отец в разъездах на границе был.

— Брехал ваш проповедник, словно дворовый пес, — голос Вира огрубел. — Лель сам лишил себя зрения, — он провел пальцем по раме. Пыли не было. — Но перед этим убил всех, кто был в церкви. Поджег ее. Потом поднял мертвецов на бой с мистиками, что пришли по его душу. Именно этот момент изображен на картине.

Школяр почти не дышал, магистр продолжил:

— Он занимался чернокнижием не один год. До членовредительства доходят немногие. Оказался способным, хотел стать ересиархом.

— Тогда почему его канонизировали?

— Это сделал один епископ… который, скажем так, разделял его взгляды. Время стирает многое, но история — никогда. Тот, кто забыл уроки истории, обречен их повторять. Как думаешь, зачем здесь эта картина?

— Для вдохновения?

— Ну хоть в чем-то ты способен. Иди-ка проверь ставни.

Школяр подошел к единственному окну.

— Мощные засовы. Видать, воров опасается.

— Оттого и двери нараспашку, — покачал головой Вир. — Поторопился я с выводами. Там должно быть очень пыльно.

Стефан проверил, удивленно присвистнул.

— Полно. Откуда вы узнали?

— Он не открывает окна.

— Я бы тоже не открывал. В такую-то холодину…

— Стефан, ты совсем бестолковый? — рявкнул Вир. — Ты когда-нибудь видел, как мерцает зеркало при свечах? Для некоторых вещей нужна особая темнота, — его взгляд скользил по тяжелым портьерам. — Со временем перестаешь замечать, как это входит в привычку…

— Мне открыть окна?

— Нет, — Вир бегло осмотрел письменный стол, но ничего подозрительного не заметил. — Просмотри бумаги в ящиках.

— В них должно быть что-то важное?

— Где-то между листов вложен контракт антиквара с бесами, — голос Вира стал ледяным. — Записную книжку поищи или дневник.

Пока Стефан шуровал в ящиках, Вир вышел на середину комнаты и неторопливо осмотрелся. Внимание привлек чуть криво лежащий ковер у зеркала. Это выбивалось из общей картины. Опустившись на колени, он откинул его в сторону и провел рукой по полу. Невольно улыбнулся — ни единой соринки, все вымыто начисто.

Но как не старайся, идеально не будет. Главное знать, где искать.

Вир ловким движением вытащил из-за голенища сапога ритуальный серп, воткнул острие в щель между половицами и с силой протолкнул, будто вспарывая кожу. Бережно собрал на ладонь комочки грязи, растер их в пальцах и принюхался.

Над плечом мистика нависла тень Стефана.

— Ничего не нашел. Что это у вас, мастер?

— Соль, — Вир выпрямился и отряхнул руки. — Перемешанная с углем. Могли просыпать, но я не верю в совпадения, — он вгляделся в зеркало. — Место вполне подходящее.

— Соль и пережженный уголь используют для защиты от бесов, — блеснул познаниями Стефан.

— Что-то ты помнишь.

— Но не похоже, чтобы здесь проводили ритуал. Что-то я совсем запутался, мастер.

Заложив руки за спину, Вир прошелся до стола и обратно.

— Задача нетривиальная. Мы будто за кулисами театра, рассматриваем декорации, гадая о сюжете. А должны сидеть в зрительном зале. Что-то у него пошло не так… Только что?

Стефан отер рукавом испарину.

— Это хорошо, что меня одного сюда не отправили.

Вир удивленно взглянул на него, словно пугало заговорило. И тут его осенило.

— Стоп. А если предположить, что тебя отправили на проверку одного. Или другого школяра, неважно. Вход в лавку закрыт. Перед тем, как вызвать стражу, а ждать кому охота, ты обходишь здание…

— Нахожу открытую калитку.

— Как удачно. Попадаешь во двор, видишь печь. Оккультные обряды не обходятся без огня — это азы обучения. А там — как по учебнику — следы свечей, тайник с порошками, сожженные кости в золе… Что дальше будешь делать?

— Составлю опись для изъятия. Дальше по инструкции проведу ритуал обнаружения миазмов Зерцала. Если таковые будут…

Вир громко щелкнул пальцами.

— Вот и оно. Ритуал обнаружения. Уверен, на него и был расчет. Сейчас ты спустишься вниз и приготовишь все к ритуалу. Один не начинай. Я присоединюсь к тебе, как только закончу здесь… кое-какие дела.

Шаги школяра стихли, Вир передвинул кресло к зеркалу. Усевшись поудобнее, он вытянул ноги и положил руки на деревянные подлокотники. Там, где оказались его пальцы, ощущались неглубокие вмятины. Хотелось придумать простое объяснение, но на ум ничего не приходило. Редко сталкиваешься с практикой приковывать себя к креслу в собственном кабинете.

Склонив голову к плечу, Вир с минуту рассматривал себя в зеркале. Внезапно он усмехнулся:

— А на шляпе-то нет значка скарабея.

«Вир» в зеркале сморщил нос. Развалившись, он расставил несуразно длинные ноги, выпустил серповидные когти и стал похож на обиженного богомола.

— Не делай так, — попросил магистр. — Ты выглядишь еще уродливее. В следующий раз повезет.

«Вир» в досаде отшвырнул шляпу, обнажив лысый в ожогах череп. Его мутные зрачки смотрели вопросительно.

— Заканчивай игры, мне нужна помощь, — магистр закинул ногу на ногу.

«Вир» насмешливо раздул ноздри.

— Ты — часть меня. Пускай, не самая лучшая, — магистр задумчиво покрутил на пальце перстень с черным ониксом. — С тобой я всегда откровенен, нам не дозволено лгать друг другу. И заплачу за помощь. Как обычно.

«Вир» в зеркале чуть опустил подбородок.

— Покажи мне, что видел в этом зеркале тот, кто смотрел в него до нашего прихода.

«Вир» выжидающе замер. На мгновение его лицо потеряло форму, будто расплавленный воск. Но через мгновение все черты вернулись обратно.

— Хорошо, — магистр стиснул зубы. — Одно сновидение.

Верхняя губа «Вира» начала подниматься, обнажая желтые клыки.

— Хорошо, на твой выбор, — добавил магистр.

«Вир» хищно облизнулся.

— Хорошо, сегодня ночью, — согласился магистр и закончил. — Если не прекратишь, я вытащу тебя из зеркала и вырежу на лбу лейтарийский крест покаяния. Так что не наглей.

«Вир» подался вперед и медленно кивнул. Поверхность зеркала пошла рябью, как водная гладь после падения камня. Постепенно исчезла фигура в черном сюртуке, комната в зеркале обрела черты гостиной какого-то родового имения. Картинка была смазанной, с проплешинами, будто память стерла второстепенные детали, сохранив лишь суть.

Молодой мужчина ворсайского происхождения бережно обнимал за плечи девчушку лет десяти. Модный новый костюм для верховой езды, который она демонстрировала зеркалу, чрезвычайно шел ей, что отражали счастливые улыбки на лицах обоих. Отца и дочери? Лицо аристократа светилось, будто он сбросил маску, на миг поддавшись редким и неизвестным доселе чувствам.

Вир наблюдал как блекнет изображение, и в зеркале вновь проявляется его сгорбленная, похожая на ворона, фигура. Прием, который должен был пролить свет — еще больше все запутал. Две странности: почему человек, смотревший в зеркало, видел себя в прошлом и зачем было использовать защитный круг?.. Он боялся не бесов, а собственных воспоминаний? Или наоборот — хотел сохранить их в неприкосновенности?

Резко поднявшись, Вир провел ладонью по лицу — пальцы отчего-то подрагивали. Надо собраться. Сначала защитные знаки на всех выходах, потом — хороший глоток из фляжки. Стефана нельзя надолго оставлять — еще спалит лавку ко всем чертям…

Глава 4

Запах рутового масла от свечей висел в воздухе густыми волнами, перебивая книжный дух. Пряно-терпкий, он вызвал приступ ностальгии. Перед глазами Вира всплыла лаборатория в Лейтарии, где он когда-то мог позволить себе роскошь погружаться в исследования с головой.

Жгучий вкус полынной настойки растворил воспоминания. Убрав фляжку, Вир наблюдал, как Стефан возится с ритуальными принадлежностями.

— Итак, школяр, — его голос звучал устало. — Представим, что нелепая печь во дворе завладела твоим вниманием. Но как ты отличишь неофита темного искусства от шарлатана, торгующего бутафорскими амулетами?

По лбу Стефана струился пот.

— Нужно… провести ритуал обнаружения миазмов Зерцала. Если они есть — опечатать помещение и…

— Бежать за стражей, — закончил за него Вир. — Некоторые чернокнижники теряют разум раньше, чем сами это замечают. Но сегодня здесь я, так что можешь начинать.

Школяр вытер потные ладони о штаны и достал потертый метроном — деревянный конус с потрескавшейся шкалой оккультных символов. Маятник с грузиком замер в его подрагивающих пальцах.

— Какие знаки использовать для расчета?

— Может, попробуешь Око Дервиша?.. — подсказал Вир, но через мгновение щелкнул языком — школяр не купился. — Эх, для деревенских знахарок сошло бы. Ладно, сегодня попробуем схему Скорпиона — так определяют скверну в Лейтарии, — Вир оживился, смятение на лице Стефана усилилось. — Ну же! День после равноденствия, позиция Близнецов… что получаем?

— Голову… то есть Начало?

— Ну хоть что-то, — пробормотал Вир. — Настраивай прибор, а то до утра тут проторчим.

Пока Стефан возился с метрономом, Вир взял книгу заказов со стола. Аккуратные строки, выведенные каллиграфическим почерком, свидетельствовали о педантичности хозяина. Каждая строка содержала опись предмета и имена. Одно привлекло внимание. Пару месяцев назад в дом барона Траувена послали в подарок зеркало. Графа «заказчик» — пустовала.

Вир устало потер виски. Фамилия «Траувен» показалась очень знакомой. Совсем недавно он уже сталкивался с ней… но при каких обстоятельствах?

Резкие щелчки метронома заставили вздрогнуть. Пламя свечей взметнулось, отбросив на стены растущие тени. Прибор щелкал неровно, словно захлебываясь ритмом.

— Чтобы тебя! Сломал инструмент?

— Нет, мастер, — школяр побледнел. — Я все сделал, как вы сказали.

— Дай-ка сюда!

Проверка показала, что настройки верны. Но маятник бешено дергался, будто пытаясь вырваться.

— Вот дьявол… — прошептал Вир. К вискам прилила кровь. — Сущность из Зерцала рядом. Но почему так быстро?

— На лекциях вы говорили, что такой ритм называется «поступью беса», — невпопад вспомнил Стефан.

— Да не в одночасье же! — рявкнул Вир, лихорадочно листая блокнот. — Это сложно, нужны дни… если только он заранее…

Мысли путались, цифры расплывались перед глазами. Лишь через мгновение Вир понял — это щелчки метронома сбивают его концентрацию.

— Зафиксируй маятник! Сейчас же!

Школяр не успел. Маятник застыл сам, щелчки слились в единый пронзительный визг.

Вир упал на колено, закрыл уши ладонями.

Порыв ветра погрузил комнату во тьму. Тягучая, будто деготь — она спутала все звуки. Метроном теперь затихал где-то справа. Крик Стефана звучал далеко позади.

Вир ощутил идущее снизу тепло. Доски пола быстро нагревались, будто под ними развели костер. Отчетливо запахло дымом. Загудел ветер, какой бывает в печнойтрубе от сильной тяги.

С потолка упала тлеющая головешка. Вир подхватил ее, вырезал на ней кончиком серпа инициалы последнего лейтарского Пророка. Пламя вспыхнуло ярче, мощнее. Оно осветило пространство впереди.

Проход преграждала обугленная деревянная кабина с решетчатым оконцем, похожая на исповедальню. Ее стенки были расписаны чем-то тягучим, бордовым.

Где-то над головой с противным звуком лопнула струна.

Проклятье, защитная печать не сработала.

— На помощь! — голос принадлежал Стефану.

Спрятав лицо в воротник, Вир поднял факел и пошел в направлении голоса.

Вокруг трещали деревянные стены, кипящая смола слезами разбивалась о пол. Искры впивались в кожу, воздух густел, превращаясь в сироп. Каждый следующий вдох давался тяжелее предыдущего.

Путь преграждали сваленные в кучу церковные скамьи. Их сложили как погребальные костры. На стенах горели иконы. С них таращились лики святых, исказив рты в немом крике.

Внезапно Вир запнулся, обо что-то мягкое. Посветил под ноги. На полу — тело женщины, прижимающей к груди обугленный комок с крошечными ручками. Сердце на секунду замерло, сжавшись в ледяной ком, но ярость тут же растопила его.

Подлый прием.

Нащупав в кармане табакерку, Вир измазал в ее содержимом пальцы и надавил на веки. Глаза обожгло резкой болью, но разум охватило ледяное спокойствие. Посмотрел вниз — теперь под сапогом лежал мертвый священник.

Где-то на колокольне тревожно ударил колокол.

Задрав голову, Вир закричал.

— Лель! Хочешь исповедаться? Тогда покажись!

Шорох под ногами заставил отпрянуть. Священник приподнялся, упираясь руками в пол. Его голова с замотанными тряпкой глазницами, безошибочно повернулась в сторону Вира. Он улыбался неестественно широко, будто рот растягивали крючья.

— Сам-то не хочешь покаяться? Хотя… у меня нет столько времени, чтобы выслушать все твои грехи.

— Зачем ты здесь, падший? — спросил Вир, подготавливая за спиной трость.

— Сами меня призвали, — невозмутимо ответил Лель. — Изгнать не получится.

Совсем близко вскрикнул Стефан. Следом послышалось нечеловеческое рычание, которое может издать только оживший мертвец.

Падший подобрался, словно дикий зверь перед прыжком. Вир не раздумывая перетянул Леля по хребтине. Завизжав, падший прыгнул на него — они покатились и врезались в стену.

Полетели искры, затлела одежда.

— Ритуал обнаружения, — прохрипел Вир, его горло обжигали ладони Леля, пальцы не находили рукояти серпа. — Катализатор для твоего прихода.

— Может и так. Но какого беса приперся ты? — огрызнулся Лель. От смрада горелой плоти перехватывало дыхание. — Антиквар сказал — будет только школяр. Впрочем, неважно. Все равно заберу его…

Сверкнув молнией, лезвие серпа воткнулось в пустую глазницу. Сталь полыхнула и утонула в черепе, будто горячий нож — в воске. Оглушенный визжанием, Вир получил сильный пинок по ребрам и откатился на несколько ярдов.

Вскочили одновременно. Лель зажимал череп руками, будто спасал расколотый горшок. Держась за шею, Вир чертыхнулся — падший оказался прав, развоплощение не удалось.

Из дыма выскочил Стефан. Он опирался на обугленную палку, испуганно оглядывался.

Вир взглядом отправил его за спину.

— Школяр — жертва обстоятельств, не добровольная. Это нарушение Кодекса.

— Твой Кодекс — не более чем архаичный догмат, лейтарский иуда, — Лель говорил невнятно, стараясь поменьше двигать челюстью. — Но я соблюдаю его. Посуди сам — мальчишка завершил свой ритуал, который оказался — кто бы мог подумать — частью другого. Он призвал меня по собственной воле.

Вир отмахнулся.

— Крючкотворство. Антиквар ответит за это. Скажи, за что он платил тебе?

— Не суй нос не в свое дело. Уйди с дороги.

Вир зло сплюнул. Задумался на мгновение.

Дело плохо. Во-первых, падший был прав. Нарушил ли он Кодекс — вопрос спорный. Виноват Антиквар, с него спрос. Во-вторых, забрав душу школяра, Лель сгинет в низовьях Зерцала как отброс — в стоках. Тогда вопросы останутся без ответов.

Убрав серп за голенище, Вир тяжело оперся на трость.

— Падший, я желаю перекупить школяра.

Лель повел глазами.

— Удивляешь, отступник.

— Стефан — слюнтяй и полный бездарь. Намучаешься с ним. И по Кодексу неоднозначно вышло. Его душу будут тянуть наверх. Вряд ли ты сможешь ее удержать.

— Допустим, — падший потрогал тряпку на глазах.

— Тебе нужен кто-то более… подходящий.

Колокол ударил в последний раз. Огонь вокруг них поутих, дым рассеивался. Мертвяки за спиной Леля переминались с ноги на ногу.

Вир отхлебнул из фляжки — будто воды напился. Продолжил.

— Ты не пропускал воскресную службу. Искренне верил в Господа. Хотел стать священником, — он усмехнулся. — Ты предал всех, кто тебе верил.

Огонь заплясал в глазах Леля.

— Мораль читать будешь?

— И не думал. Просто тебе нужен кто-то похожий на тебя. С гнилой душой. Понимающий с полуслова.

Лель пожал плечами.

— Лучше яйцо сегодня, чем курица завтра.

— Согласишься — будет тебе слуга. Отпетый мерзавец, такой же как и ты. Откажешь — я найду способ вытащить тебя из Зерцала, как крысу за хвост. Раздавлю сапогом. Медленно, как умею.

— Хороший слуга в наше время — на вес золота, — глаза Леля блеснули почти человеческой жадностью. — Но в чем твой интерес?

— Подвоха нет. Остальное — не твое дело, — отрезал Вир. — Дай мне лунный месяц.

— Неделя, — прошипел Лель, приглаживая пятерней светлые кудри.

— По рукам.

Иллюзия рассеялась с оглушительный всхлипом и порыв ветра отшвырнул магистра во тьму.

Глава 5

…Мир перестал вертеться перед глазами, головокружение отступило, оставив после себя лишь горький привкус на языке и тяжесть в ногах. В антикварной лавке все так же горели свечи, источая терпкий аромат рута. Шлем эпохи кальфарского Возрождения с пустыми глазницами нависал над Виром. Судя по ценнику, за него просили неоправданно много.

Рядом протяжно, с дрожью в голосе, выдохнул Стефан.

— Я уж думал все, конец. Сожрет тварь и костей не оставит похоронить. Это ведь была настоящая иллюзия, мастер? Тот страшный бес, мертвяки…

— Лель — не бес. Он падший, низшая ступень, — машинально поправил Вир, хмуро оглядываясь на школяра. — Чего за ногу схватился?

— Ее мертвяк чуть не откусил, — тот пятерней взъерошил светлые волосы. — Сию же минуту в кабак рвану. Клянусь, целый бочонок у трактирщика выкуплю! Напьюсь до беспамятства!

— Жаль, что язык, — сквозь зубы пробормотал Вир и прищурился. — Кстати, а много ты слышал? Из нашего с ним разговора?

— Какой там… одно было на уме — лишь бы не догнали… колокол еще этот трезвонил…

— Стефан, — Вир резко встал и встряхнул его за плечи, заставив встрепенуться. — Ты слышал мой разговор с падшим?

Школяр отер лицо грязным рукавом, будто собираясь с мыслями. В его глазах неожиданно мелькнула непривычная твердость.

— Вы и правда считаете меня полным бездарем, мастер?..

Сделав несколько глубоких вдохов, Вир зашагал по комнате. Его каблуки отстукивали нервный ритм. Картина вырисовывалась удручающая.

Получалось, школяр был свидетелем, как магистр-практик Кальфарского университета заключил сделку с каким-то упырем из Зерцала. Пообещал тому привести слугу. Великолепная кульминация вечера. Вы сегодня просто блистательны, мэтр Талио! Извольте подняться на эшафот!

Школяр кусал губы, Вир терял последнюю надежду на благополучный исход. Первый же кабак, пара кружек дешевой браги — и язык у парня сам развяжется. Завсегдатаи подхватят, слухи поползут по городу, обрастая леденящими душу подробностями, пока не долетят до ушей тех, кому знать не следовало.

Разве что припугнуть хорошенько.

— Слушай внимательно, — начал Вир, нагнетая обстановку металлическим голосом. — Падший будет тебя искать. Есть на примете место, о котором никто не знает? Где можно затаиться на несколько дней?

— У меня ключи от флигеля Альриха… профессор просил присмотреть за библиотекой.

— Немедленно поезжай туда. Вот, возьми на еду. И не вздумай пить там! — пригрозил Вир. — А сейчас иди, поймай извозчика.

Школяр замялся, его глаза заметались по сторонам.

— Разрешите сказать, мастер. Мой долг перед вами…

— Пошел вон! — рявкнул Вир и школяра как ветром сдуло.

Глядя ему в след, магистр невольно задумался — чем на самом деле было продиктовано глупое решение спасти Стефана? Оставить Леля на привязи, чтобы иметь возможность получить ответы? Или все же жалкой попыткой сохранить остатки собственной человечности?..

* * *

…Бой часов, пробившийся сквозь метель, возвещал полночь. Отряхнув сапоги от липкого, мокрого снега, Вир тихо постучался в дверь дома, где снимал угловую комнату на втором этаже. Хозяйка — чопорная вдова — давно почивала, дверь отворила служанка. На кухне магистра ожидал куриный суп и поднос лепешек. Все теплое, загодя оставленное в печи, но утратившее аромат. Умяв еду за один присест, он поблагодарил девушку кивком и поднялся к себе по скрипучей лестнице.

Заперев дверь, Вир почистил серп, предварительно сняв с лезвия волосы Леля. Для таких вещей у него имелись скрытые кармашки на поясе. Опыт научил: никогда заранее не знаешь, что может пригодиться в очередной раз.

Глаза слипались, веки наливались свинцом, но он нашел силы плеснуть в бадью ледяной воды и выполнить необходимые гигиенические процедуры, смывая с себя липкий пот и неуловимый налет скверны. Затем рухнул на колючее одеяло и еще долго перебирал в руках фляжку с настойкой, размышляя об отчете для ректора, который по протоколу следовало предоставить до полудня.

Постепенно наступало забытье, мысли теряли упорядоченность, расползались, как тараканы, по самым темным уголкам сознания.

Чертов антиквар выскочил как гвоздь в сапоге. Совсем невпопад. Крешник и его люди не задержатся Тальграфе надолго и опять ищи-свищи. Неделя… потом Лель вернется за Стефаном. Зачем было вмешиваться и где теперь взять замену?.. В лавке антиквара рассчитывали на ученика, а получили магистра. Ошибка канцелярии? Кто-то слишком осведомлен об их работе… Антиквар в любом случае готовил побег, почистил за собой. Он умен, методичен, чертовски опасен. Его планы не нарушены, а это плохо…

Очень плохо.

Погружаясь в забытье, его разум, словно водоворот, вынес на поверхность имя «Траувен». Книга об этом роде стояла на видном месте на полке в личных покоях антиквара. Оно же упоминалось в анонимном заказе с раритетным ворсайским зеркалом — странное, слишком навязчивое совпадение…

Нити начинали сплетаться в узор, но тот пока оставался темным и непонятным.

Проваливаясь в сон, Вир почувствовал, как его рука сама потянулась к карманному зеркальцу. В последний момент перед забытьем он успел заметить в отражении свернувшегося калачиком самого себя. Стены комнаты начали растворяться во тьме. Бесформенные, маслянистые щупальца скверны тянулись к его кровати из каждого угла.

Вир кричал и бил кулаками по холодному, неумолимому стекло, пытаясь предупредить, но не слышал себя — воронка неумолимо засасывала его или его двойника в бездну Зерцала…

Громоподобный голос Якова Адака ехидно декларировал из пустоты:

«Сохранить тождество личности в процессе погружения в скверну, есть главная задача мистика» …

* * *

…Край неба на востоке едва тронули первые, робкие лучи восходящего солнца, когда настойчивый стук в дверь выдернул Вира из цепких, холодных объятий кошмара. Испарина покрывала лицо, а ноги сводила судорога. Он сел на кровати, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце.

— Магистр Талио? — уточнил хриплый голос, не вызывающий ни капли доверия.

— Какого беса вам нужно в такую рань?

— Маркиз Себастиан Ноктурн приглашает магистра Вира Талио разделить с ним поздний ужин. Его светлость прислал за вами экипаж. Извольте привести себя в порядок и спуститься вниз. Не заставляйте себя ждать…

Вир с глухим стоном ударил кулаком по изголовью. Спровадить незваных гостей ко всем чертям не получится. Маркиз слыл человеком чрезвычайно влиятельным, занимавшим какой-то важный тайный пост при дворце императора. Люди его светлости появлялись как раз там, где внезапно обрывались полномочия местной стражи. Между ними и рубаками Дрейкфорда была непримиримая вражда, что подогревало ходившие по Тальграфу слухи о желании императора окончательно покончить с собственным дядей.

Но почему Ноктурн, этот серый кардинал, так внезапно возжелал встречи с простым беженцем из Лейтарии?..

Безусловно, это было как-то связанно со вчерашней историей в антикварной лавке.

Сон мгновенно слетел с Вира, сменяясь леденящей душу ясностью.

— Сочту за честь принять приглашение. Дайте мне пару минут, чтобы привести себя в подобающий вид.

Тяжелые, подбитые железом каблуки непрошенных гостей загрохотали по лестнице. Не составило труда определить, что их было трое. Многовато, для простого приглашение. Логика подсказывала, что четвертый молодчик дежурит во дворе под окном, а пятый — у лошадей… Маркиз явно не желал остаться трапезничать в одиночестве и принял все меры, чтобы его гость не передумал.

Проклятье!

Натянув потертые штаны, Вир облачился в свой поношенный сюртук. Пуговицы никак не желали пролезать в узкие прорехи. Внешний вид не должен выдавать смятения. Легкую помятость нетрудно списать на ранний час, это ерунда. Проверил ритуальное оружие, он повесил на локоть трость.

Надевая шляпу, Вир на пару секунд замешкался, повертел ее в руках. Он точно помнил, что раньше на тулье был значок скарабея. Или не было?.. Или значок был на шляпе двойника?..

С силой тряхнув головой, будто освобождаясь от морока, он спустился вниз.

На первом этаже, возле опочивальни вдовы, царила необычная суматоха. Перепуганная служанка сообщила — хозяйка едва пережила ночь, металась в бреду и кричала. Старухе чудилось, что по комнате ползает саранча. Ждали приезда доктора, который запаздывал.

Скорбно кивнув, Вир в окружении людей маркиза покинул дом. Молниеносные и слаженные действия «свиты» безошибочно выдавали в них профессионалов своего дела. Старшим был тип с обветренным и скуластым лицом, у которого старый шрам пересекал бровь и веко.

Экипаж черным вороном летел по улицам сонного Тальграфа, оглашая округу резким, требовательным звоном колокольчиков. Они предупреждали всех — и запоздалых ловцов удачи, и ночных бродяг — о необходимости убраться с дороги или без сожалений расстаться с жизнью.

На въезде к резиденции маркиза Вир мелком увидел знакомую, примечательную карету, запряженную парой вороных. На такой разъезжал по городу только один человек — сеньор Вальтер Лоренц — ректор Кальфарского университета. Его непосредственный начальник.

Вир нахохлился, сжав в руках трость. Поздний ужин в компании столь благородных сеньоров?.. Стоило надеть свой самый лучший, парадный костюм. Да вот незадача — он сгорел вместе с родовым имением в Порогах Зерцала… И вместо того, чтобы искать и предать виновных возмездию, ему хотят предложить оценить талант местного придворного повара.

Мрачная, кривая улыбка, медленно возникла на лице Вира. Она заставила сопровождающих инстинктивно положить руки на оружие. А за окном приближалась очередная снежная буря.

Глава 6

В близком кругу его звали Крешник, остальных устраивало прозвище — «Капеллан». Костяк его отряда состоял из тройки ветеранов, мастеров своего дела. Услуги Крешника были дороги — он действовал исключительно рационально, без оглядки на мораль и общество, чем и ценился нанимателями.

Воздух убежища где-то в низовьях Брюха был пропитан кислым запахом пота и кожи. Сидя при свече, Крешник брил ножом лысый череп. В зеркале отражались раскосые зеленые глаза, отливающие звериным равнодушием. Он размышлял о поступившем заказе. На первый взгляд ничего сложного, легкие деньги, но Капеллана смущала пара деталей.

Во-первых, при мыслях о заказе начинал зудеть шрам на груди. Память о походе в Пороги Зерцала на стороне Ворсая. Штурм города, действовать приходилось быстро, дробили оборону не жалея сил, с усердием молотобойцев. Дворцовый район пал последним. Роскошный особняк в глубине грабового сада выглядел достойной наградой. Грезы о вине, изысканной пище и чистых женщинах с бархатной кожей затмевали разум.

Господь наказал их за несдержанность.

Хозяин особняка, с виду — жалкий книжный червь — оказался непрост. Заманил в дом, а потом убил сразу двоих. Крешнику повезло, — хвала Господу — острие серпа ударило в нагрудное распятие. Отскочило и распахало грудь близ сердца.

Сразу наказать ловкача не вышло, лейтарец отступил на второй этаж, защищая семью.

Пока боевые братья перевязывали Крешника, авангард варваров клана пошел на штурм. Сперва слышались яростные и глумливые крики, но вскоре они сменились воплями ужаса. Единственный, кому удалось покинуть дом, был ворсайский шаман. Со страшной силой выброшенный из окна, он пролетел через лужайку и остался висеть на суку с раскаянием на лице…

Урок смирения был усвоен, но сомнений в боевой удали не посеял. Сам Господь был свидетель тому, как нечто — похожее на богомола — носилось среди варваров, будучи во всех местах сразу. Как мелькали руки-косы, и летела на пол отсеченная плоть. Как двигались губы беса, и этот шепот заставлял шаманов терзать себя, позабыв о защите…

Нечестивое отродье!

Но все было предрешено. Пока варвары сковывали нечестивца боем, люди Крешника рубили хворост в саду. В тот день было ветрено, огонь разгорелся быстро… Ха! Надо было видеть лицо лейтарца, когда его семейство взвыло от отчаяния.

Чернокнижник не выдержал стенаний. Ринулся прямиком в горнило пожара, тем самым избрав свой путь. Бредущая по огненному аду несуразная фигура иногда возвращалась Крешнику в кошмарах.

И будет нечестивцу вечной тюрьмой гиена огненная.

…Рука дрогнула, на лезвии появилась темная кровь. Внимательно осмотрев каплю будто драгоценность, Крешник попробовал ее на язык. Потом накалил лезвие и прижег ранку. Боль вернула мысли в прежнее русло.

Вторая проблема крылась в посланнике заказчика. Его речи были слащавы и фанатичны. Он был пропитан значимостью своей миссии — точно мясник пропитан запахом крови. Крешнику не нравились подобные личности, он считал их ненадежными и способными на любое предательство ради своего дела, которое попахивало государственной изменой.

Теперь в его голове интуиция сражалась с логикой за право на ошибку. С одной стороны, крайне щедрая оплата позволит покинуть растревоженный Тальграф, где Крешнику стало неуютно. Тянуло отправится в паломничество по святым местам.

С другой стороны — как бы этими деньгами не купить себе место на плахе.

Покончив с бритьем, Крешник намаслил бугристый череп. Закрыл глаза, начал читать молитву, текст которой нельзя было отыскать ни в одном молитвеннике. Слова елеем текли в сознании Капеллана, погружая в водоворот странных образов. Он узрел текст молитвы однажды во сне, а пробудившись — осознал, что может безошибочно воспроизвести каждое ее слово.

Но только задом наперед, от конца в начало.

За неимением других объяснений, он посчитал это даром Господа.

Пересохший язык прилип к небу, глаза метались под веками, под ногтями пульсировала кровь. Что-то неуловимое коснулось щеки Капеллана. Ноздри затрепетали от запаха погасшей свечи. Вкрадчивый шепот звучал в ушах, раскаленное распятие обжигало плоть.

Сомнения рассеивались. Исчезли, как туман после восхода солнца.

Охладив водой полыхающее лицо, Крешник вновь зажег свечу. В дверь осторожно постучали. Мягкая кожа митенок выдала Эмиля. Лучник хоть и присоединился к их группе, но все еще числился на государственной службе, периодически пропадая на целые дни.

— Заходи, Эмиль.

Он и вошел, криво улыбаясь. Как обычно, полируя пальцами железный крюк на левом наруче. Удобно тетиву перерезать. Или чье-нибудь горло.

— К тебе посланник заказчика.

Крешник положил перед собой нож.

— Пускай.

Человек в плаще принес с собой холод и едва уловимый запах… ненавистных лекарств. Его движения были точными и экономичными, как у заводной куклы. Шелковый платок скрывал лицо, лишь глаза угольками сверкали под шляпой.

Троица Крешника вошла следом, от них у него не было секретов.

— Наступил вечер, Капеллан. Я пришел за ответом.

Крешник молитвенно сложил руки — жест был истолкован правильно.

— Прекрасно. Здесь на текущие расходы, — пальцы в перстнях разжались, тяжелый кошель лязгнул монетами звуком упавшей гильотины. — Но планы изменились. Обстоятельства вынудили начать действовать раньше. Встретишь моего человека в полночь у ворот Конуры, поможешь добраться до одного узника.

— Цитадель Дрейкфорда? — рассеченные шрамом губы Кахала, правой руки Крешника, скривились в глумливом оскале. — Мы будем штурмовать внутреннюю тюрьму? Может, стоило нанять не нас, а армию Ворсая?

— Просто выполняй свою работу, наемник, — возразил посланник, насупившись и обхватив себя руками. Стало заметно, что мизинец на его левой руке неестественно короток. — Об остальном позаботиться Антиквар.

Крешник миролюбиво заметил.

— Наверное, сеньору неизвестно, что тюрьма охраняется не хуже городской казны. Как он проникнет внутрь? Этот Антиквар — маленькая мышка?..

Никто не засмеялся. Посланник совладал с собой.

— Не сомневайтесь в его возможностях.

— Посмотрим. Как мы опознаем Антиквара?

Посланник торжествующие сверкнул глазами.

— Ты не ошибешься.

Человек в плаще развернулся на каблуках и вышел.

— Эмиль, добудь планы тюрьмы и стоков под ней, — приказал Крешник. — Мы должны иметь пути отхода. Кахал!

— Да, командир, — ветеран оперся о скрипнувший стол.

— Подготовь людей к штурму. Смажьте повозки и затемните фонари. Пожитки забираем с собой, сюда не вернемся, — Крешник посмотрел под стол, стоявший на крышке подпола и не меняя тона добавил. — После подожжешь дом.

Снизу послышались глухие стенания.

— Езжайте с миром, родненькие, я ничего не слышал, ничего не скажу!

— Меня услышал, — заметил Крешник. — Значит уже солгал. Нет тебе веры… — он вдруг замолчал, почувствовав на груди знакомое жжение. — Маркес!

К нему подошел утонченного вида мужчина в щегольском плаще. Его приятный баритон не соответствовал обстановке.

— Да, сеньор.

— Подвинь-ка стол. Я хочу спуститься в подвал.

* * *

…Луна сквозь прорехи в небе наблюдала как вереница экипажей въехала на площадь близ цитадели стражи. Воровато проследовав до торговых рядов, они растворились в тенях между шатров. Распрямленные рессоры выдавали тяжелую посадку, морды и копыта лошадей были замотаны тряпками. Сгорбленные на козлах возницы напоминали перевозчиков мертвых душ.

Твердыня герцога Кассиана Дрейкфорда неприступным утесом возвышалась над окрестными улицами. Стиснутые камнем ворота, фигуры часовых с факелами на фоне зубчатых стен, пронзающая небо центральная башня — где-то там находились личные покои родного дяди императора Кальфарии…

Крешник вновь поддался сомнениям.

Окупает ли плата риск навек остаться в катакомбах под башней? Почему посланник так уверен, что Антиквару по плечу провести их в тюрьму? Кто он, черт побери, такой? Ангел во плоти, посланный Господом, чтобы вычистить узилище от грешников или мерзкий демон, спешащий заполучить их души?..

Распятие на груди обожгло огнем. Капеллан испытал жгучий стыд. Как только язык повернулся назвать демоном того, о ком вещал глас Господня? Кто он такой, чтобы сомневаться в его возможностях, дарованных силами небесными? Откуда только берутся недостойные сомнения, ввергающие разум в греховные раздумья! Есть только один способ совладать с ними, усмирить слабый дух, вытрясти зерна ереси из сосуда души.

Капеллан выхватил нож и закатал левый рукав. Принялся в исступлении водить острием по предплечью. Плоть хрустела будто кожура. Багровые линии сплетались друг с другом, образуя причудливые знаки. Огрубевшие старые и свежие — они покрывали кожу от кисти до локтя, следуя четкими рядами, будто библейский стих. Капеллан не понимал их значения, но чувствовал, что озарение придет в тот момент, когда будет дописана последняя литера.

Рука с ножом внезапно ослабла, буйство мыслей сменилось полной апатией. Слизав языком капельки крови, Крешник исподтишка взглянул на своих людей. Кахал ковырял шилом ремешок набедренных ножен. Эмиль занимался запасной тетивой, отвернувшись к окну. Маркес вычищал кинжалом грязь из-под холеных ногтей.

И дураку понятно, что они переглядывались. Считали, что Крешник — спятил.

Свербела мысль объясниться — поведать о шепоте Господа в голове и псалмах на собственной плоти, но время для таинства еще не пришло. Когда настанет момент, Капеллан вскроет их скепсис и очистит от гноя ереси.

Стук по перегородке отвлек его мысли.

— Что-то не так!

Крешник выглянул наружу. Где-то с ленцой брехали собаки, воздух пах свежим снегом и конской мочой. Лунный свет играл в витражных окнах и наледи на мостовой. Факела мелькали среди зубцов с прежней неторопливостью. Крешник хотел было обругать паникера, но внезапно заметил странную дымку над стоковыми решетками.

Пелена окутала стены крепости и хлынула вверх, переваливая зубцы будто река — каменные пороги. Часовые замерли, почуяв неладное. Потом часть из них пропала из виду, другие же походкой младенца брели к краю… и срывались вниз.

Растерянные окрики и жалобные стоны разорвали тишину. Суета набирала обороты — внизу, у ворот, возникла россыпь факелов. Стражники выясняли судьбу разбившихся товарищей.

В этот момент всколыхнулась тьма в проулках. С трех сторон хлынула орда оборванцев, будто насекомых, привлеченных светом. Сквозь прорехи в грязных рубищах виднелись старые раны и увечья. Некоторых затаптывали свои же. Стража попыталась отступить, но было поздно.

Протяжный звук горна зародился в недрах цитадели, но оборвался, когда худощавый человек на площади поднял руку. Он шел к воротам уверенно, поток озверевшей черни огибал его, будто зачумленного.

Сердце Крешника екнуло.

— Клянусь Господом, это он! Гони, гони!

Кареты с отпетыми головорезами неслись к воротам. Деревянные ящики разлетались под колесами в щепки, как кости под копытами боевых коней. На пути оказался один из оборванцев с опьяненным разумом. Он не замечал ничего вокруг, брел к своей цели. Пригнувшись на подножке, Крешник вцепился в поручень, когда колеса с чавкающим звуком преодолевали преграду…

…Внутренний двор захватили быстро. Наемники добивали раненных. Выравнивая дыхание, Крешник исподтишка рассматривал своего нанимателя. Он пытался представить какая телесная жидкость преобладает в его теле. По всему выходило что холодная лимфа: незнакомец держался сдержанно. Иногда на его лице возникала отстраненная улыбка, будто чужая.

Крешник решил нарушить молчание.

— Как прикажете обращаться, сеньор?

Серые глаза чуть расширились, будто цепной заговорил.

— Мастер Вектор, — его голос с ворсайским акцентом отдавал теплым бархатом. — Или просто Антиквар, — заметив распятие на груди наемника, добавил. — Цените раритетные вещи? Жаль, что не могу пригласить вас в свою антикварную лавку.

Крешник прочистил горло.

— Какие дальнейшие планы?

Антиквар коснулся шрама, где должна быть мочка правого уха.

— Стража скоро организуется. Пока этого не случилось, нам следует спуститься в подземелье и разыскать одного узника.

— Вы положили на алтарь столько людей, ради одного человека?

— Души праведников имеют разный вес.

— Оценка пороков — прерогатива Господа. Большой грех в стремлении уподобиться Ему, — покачал головой Капеллан.

— Это если помыслами движет корысть, — возразил Антиквар, его лицо цвета слоновой кости слегка оживилось. — А наши потуги сродни ветру в чистом поле, ломающим лишь гнилые колосья. Дурные воспоминания заставляют этих людей поступать также, как поступали с ними. Их не ждут в обители праведников.

— Обитель праведников? — благоговейно переспросил Капеллан.

— Целый город, — эхом повторил мастер Вектор, поправляя темно-зеленый камзол.

Крешник попытался вообразить подобное, но не сумел. Кому нужен город без кабаков, торговцев смертью и уличных шлюх?

От всех этих мыслей ему стало жарко. Он закатал рукава до локтей.

— Тогда не будем терять времени.

— Занимательные письмена! — Антиквара заинтересовали шрамы на руке наемника. — Эта печать может превратиться в защиту, которой нестрашна даже ритуальная сталь. Тебе рассказать об этом?.. Хотя, нет. Дождемся появления Капеллана. Отныне, он будет главным.

Глава 7

Гостиная была обставлена громоздкой мебелью из мореного дуба. Окна плотно драпировали тяжелые портьеры, создавая эффект приватности. В полумраке витал запах можжевельника и дорогого парфюма. За длинным столом при свечах трапезничали двое: один был хорошо знаком, а второй, несомненно, и был хозяином дома — маркизом.

Вир склонил голову, согласно кальфарскому этикету.

— Полагаю, сеньор Талио? — маркиз говорил басом и имел привычку растягивать слова. — Ра-а-а-д, что вы приняли мое приглашение!

Себастиан Ноктурн не оправдал ожиданий Вира. Плотный крепыш, фигурой, напоминающей бочонок. Широкие плечи и крепкие руки — явно следствие армейской молодости. Напомаженные волосы разбавляла проседь, почти сросшиеся брови придавали взгляду тяжелую проницательность.

Жилет под неброским бордовым камзолом плохо прятал нательную кольчугу. Клинок на бедре был стилизован под наградной, но потертая кожа на рукояти красноречиво свидетельствовала об ином. Даже его добродушная улыбка не могла скрыть эту деталь.

— Честь для меня, ваша светлость, — Вир не удержался. — Предрассветный Тальграф очень выразителен в это время года.

Маркиз хмыкнул, засчитав претензию.

— Полагаю, сеньоры, вас представлять друг другу не имеет смысла?

По худощавому лицу Вальтера Лоренца пробежала туча. Ректор и так последнее время выглядел неважно, а сейчас и вовсе казался тенью самого себя. Ходили слухи, что его который месяц мучает бессонница. Отложив вилку, которой ковырял кусок жареного мяса, Лоренц вяло кивнул.

— Вот и сла-авно. Присаживайтесь, магистр.

Стул оказался в некотором отдалении от присутствующих. Слуги вынесли яства, которых и так хватало с избытком. На стол поставили густой овощной суп, отваренную в пиве свинину и зажаренные на оливковом масле хлебцы.

Несмотря на соблазнительные ароматы, Вир ограничился глотком вина. Изысканный коллекционный букет оставил во рту терпкое послевкусие, что на миг воскресило в памяти былую жизнь.

Маркиз подкинул в камин можжевеловое полено.

— Вы не голодны? У меня обычно зверский аппетит после хлопотного дня.

— Обычный день, ваша светлость. Вот вечер выдался неурочным, но мне не привыкать. Канцелярия сеньора Лоренца скучать не дает.

— Да, да, так и есть, — зачастил ректор, едва не подавившись вином. — Сейчас в Тальграфе твориться такое… спать по ночам невозможно. Магистр Талио у нас на хорошем счету.

Ноктурн выгнул бровь.

— Скромность для талантливого человека — это добропорядочность, а для великого — скорее лицемерие.

Вир свесил руку с бокалом к голенищу сапога.

— Не понимаю к чему клонит ваша светлость.

Маркиз крутил перстень с печаткой.

— Поясня-яю. Я навел кое-какие справки о вас, — в руках Ноктурна появился блокнот. — По происхождению — коренной лейтарец, проживали в Порогах Зерцала. Занимали мелкую должность при королевской лиге эзотериков. К полевой работе не привлекались.

Маркиз взял паузу, но Вир молчал.

— После вторжения Ворсайских кланов, вы оставили разоренную родину, чтобы обосноваться в Кальфарской империи. Конкретно — в Тальграфе. Подали заявку в Кальфарский университет. Дальше — начинаются странности. За год работы ни одной ошибки! Случай в соборе Святой Стефании не в счет. Сеньор Лоренц, по его словам, ни разу не пожалел, что взял вас на работу.

Ректор утвердительно затряс бородой.

— Магистр Талио обладает глубочайшими познаниями законов Зерцала. Его конек — контракты между чернокнижниками и бесами. С удовольствием присутствовал на нескольких лекциях.

— А вы скро-о-омничаете! — маркиз повернулся к Виру, и в его глазах на миг сверкнул настоящий, неподдельный интерес. — Так в чем ваш секрет?

Вир откинулся на спинку стула. Айда Ноктурн. Выходит, все слухи про него — абсолютная правда. Что ж, придется импровизировать.

— Рецепт прост, ваша светлость. Нужда. Она подстегнула стремление. Людям свойственно хотеть то, чего не имеют. Я прибыл в Тальграф с горстью крон и парой чистых сорочек. Дотемна работал в порту, а ночью штудировал труды борцов с чернокнижием.

— Немно-огим присуще подобное усердие, — заметил маркиз. — Имперской таможней отмечено, что с вами проходил досмотр еще один лейтарец… о котором, к сожалению — сведения утеряны («а виновные — наказаны», досказал про себя Вир). Ваш друг или родственник?

В висках тревожно звякнули молоточки. Или коллекционное вино оказалось слишком крепким?..

— Попутчик? — Вир наморщил лоб, сплетая в уме правду и ложь. — Да, кажется, припоминаю. Мы познакомились в дилижансе по дороге к границе. Он мало говорил, был потрясен гибелью жены и дочери. Наемники сожгли их родовое имение. Держал путь дальше на юг, насколько мне известно.

— Напомните его имя?

— Увы, ваша светлость…

Маркиз грузно прошелся вдоль стола и замер напротив стула ректора.

— Мои сомнения не развеяны и два заблуждения еще не правда.

— Лейтарец уже оказался втянут в это дело, — громкий шепот ректор наверняка слышали даже слуги. — В море корабль не перестраивают. Ручаюсь головой, он справится как никто другой!

Брови мистика сползли к переносице. На что хочет подписать его этот старый дурак?..

Ноктурн что-то ответил Лоренцу — на лице ректора промелькнула тень облегчения. Маркиз подошел, в руках он держал кубок, в который за все время ни разу не подлил.

— Давайте без обиняков, магистр, — он скрестил на груди свои лапища. — Ваше мнение, насколько этот «Антиквар», известный нам под именем Тенебрис Вектор, опасен для города?

— Как известно, человек — не остров, а один в поле не воин, — Вир пытался понять, куда клонит маркиз, но его монолитный взгляд не отражал мыслей. — Мастерство не показатель неуязвимости. Оплошность он уже совершил — привлек к себе внимание.

— Ошибаетесь, — возразил маркиз. — Но об этом — позже. Давайте вначале проясним природу вещей, а то достопочтимый Лоренц нагнал такого тумана, что за деревьями леса не видно, — морщинка проявилась на его лбу. — Вчера вы были в антикварной лавке. Что вы можете сказать нам об этом Тенебрисе Векторе?.. Что он за птица?..

Вир задумался, определяясь с тактикой. Во-первых, эти двое знали об Антикваре больше, чем говорили. И все же его истинная сущность ускользала, будто тень. Словно сведения были получены из третьих рук. Во-вторых, — его поездка в лавку стала сюрпризом. Если бы логово Антиквара было известно заранее, люди Ноктурна при поддержке мистиков Лоренца просто взяли бы его штурмом.

Они опоздали, ересиарха и след простыл. Перевернули антикварную лавку вверх дном, но ничего не нашли. Поэтому притащили его сюда, чтобы выудить зацепки. Маркиз даже сведения из архива успел получить, словно заранее искал козырь в колоде… Если Кальфарская империя — это механизм, то Себастиан Ноктурн его идеально смазанная шестерня.

Пауза затянулась, Вир спохватился.

— По происхождению этот Тенебрис Вектор — коренной ворсаец. Второй или третий сын главы клана равнин, с правом иметь семью. Дар осознал поздно, годам к тридцати — думаю сработало проклятие рода. Черное искусство затянуло, ушел из клана как велит обычай… скорее всего совершил паломничество по нечестивым святыням Ульгры. Что еще?.. Видел мир поболее иных пилигримов, оттого привык не размениваться по мелочам. Думаю, с бесами он на короткой ноге.

Вир пожал плечами.

— Вероятно имеет шрамы на теле. Могут отсутствовать фаланги пальцев, мочки ушей… Однажды ему грозит потеря идентичности. Как итог — безумие и поглощение души Зерцалом.

Об остальном предпочел умолчать.

— Все узнали за несколько часов в его лавке? — маркиз не пытался скрыть изумления. Смяв какой-то листок (протокол осмотра жилища антиквара, — догадался Вир), он швырнул его в камин. Бумага вспыхнула синим пламенем. — Приоткроете тайну?

— У мистиков свои секреты, — Вир старался не показаться заносчивым. — Мы слышим шепот вещей.

— А заранее указать на ересиарха способны?

— Мы гончие, ваша светлость, а не медиумы.

Маркиз сморщил губы.

— А вот мы облажались. Информация об ересиархе поступила неделю назад, — Ноктурн сцепил руки в замок. — Один заключенный в цитадели стражи решил облегчить душу. Но олухи Дрейкфорда не смогли выудить подробностей.

— Уверен, ваши люди преуспели бы лучше.

— Несомненно, — уловил маркиз сарказм или нет, но выглядел польщенным. — Мои заставят немого спеть гимн во славу императора. Увы, глупец Дрейкфорд оставил заключенного себе. Пришлось перетрясти половину города в поисках ересиарха, действуя параллельно со стражей.

— Кто этот заключенный?

— Какой-то ворсайский шаман. Стража взяла его раненным, после стычки с вашими… лейтарскими беженцами.

— Как-то не вяжется. Зачем шаману болтать лишнее — обрекая себя на пытки?

— Отличный вопрос! Но ответ мы узнаем нескоро. Ночью на цитадель Дрейкфорда напали, — маркиз наслаждался произведенным эффектом. — Городская чернь взяла тюрьму штурмом.

Виру показалось, что он ослышался.

Лоренц добавил.

— Один из наших дежурил в караулке — его отравили. Едва ли выкарабкается.

— Кого-то уже допросили?

Ноктурн потер лоб до красных пятен. Стало ясно, что он еще не ложился.

— Мои люди делают все возможное… но у пешек отшибло память. Кукловодом был Антиквар, искал этого шамана. Он должен был оставить следы. У меня есть глаза и уши в Конуре, но прямо войти туда и провести расследование я не могу. А вы, сеньор Талио — можете. Лоренц уже отправил в тюрьму группу мистиков. Мы должны взять Антиквара раньше людей Дрейкфорда.

Слова маркиза стали для Вира громом с ясного неба.

— Уверен, сеньор Лоренц предоставил лучших из наших людей. Я же планировал взять пару выходных. Работа на пределе возможностей чревата ошибками.

Вилка ректора набатом стукнула о тарелку.

— Окажите мне услугу, магистр. Это личная просьба.

Маркиз добавил.

— Вы уже сталкивались с Антикваром, быстрее возьмете след, — Ноктурн жестом фокусника вынул из кармана конверт. — Вот вам морковка, Талио. Здесь вся информация о некоем наемнике, которую вы запрашивали у людей Дрейкфорда через университетскую канцелярию. По-быстрому осмотритесь в тюрьме, якобы по приказу Лоренца, доложите лично мне — и Крешник ваш. И я не стану задавать неудобных вопросов…

Глава 8

Экипаж маркиза подкатил к цитадели Дрейкфорда примерно к десяти утра, когда солнце уже растопило снег на зубцах стен. Неприступный вид Конуры портили бурые лужи у ворот и разгромленный рынок напротив. Смурные плотники с военной выправкой чинили входные ворота.

— Жди здесь, — бросил Вир тощему вознице с крысиными глазами. Тот лишь козырнул, слишком быстро для простого кучера.

Понятно.

С пропуском от Лоренца проблем не возникло. Но провожатого Вир ждал долго — достаточно, чтобы съесть вчерашний мясной пирог с луком, холодное тесто которого неприятно липло к зубам. Слоняясь по двору и прикладываясь к фляжке, он насчитал пятнадцать носилок с мертвыми стражниками. Швы брусчатки чернели от запекшейся крови, но тела нападавших уже убрали — валялись лишь только растоптанные обрывки грязных рубищ.

Бросалась в глаза избирательность разрушений. Канцелярия и казармы не тронуты, как и главные ворота в вотчину герцога Дрейкфорда. Зато двери в тюремный блок — выломаны напрочь, словно кто-то очень спешил попасть в подземелье.

— Магистр Вир Талио?

К нему подошел коренастый сержант с перебитым носом. Его забрызганный грязью дублет трещал по швам на животе.

— Сержант Девин Бойл, — представился стражник. — Буду вашим провожатым.

— Объясните, сержант, — Вир махнул рукой в сторону носилок с трупами. — Зачем эти дураки встали на пути преступников, которые сознательно лезли в тюрьму? Это же нонсенс!

— Умничать изволите, — сержант утер крупные капли пота со лба. — А у меня люди со стен прыгали, словно младенцы несмышленые.

— Запретите им выпивать во время дежурства, — испугавшись, что стражника от злости хватит удар, Вир слегка смягчился. — Ладно, уймись. И долго они в состоянии… младенчества пробыли?

— Едва ли минуту. Одни забыли, как на ногах стоять, другие потеряли страх высоты. Туман еще какой-то был, говорят — разум сожрал. Часовые услышали крики снаружи вот и выскочили на свою беду.

— Точно, в его стиле. Антиквар. Играми с памятью и чернь заморочил. Не толпа, а стая, — поразмышлял Вир вслух, пряча флягу за пазухой. Внимательно всмотрелся в лицо стражника. — Кстати, Бойл, зачем ты избавился от своих отвратных рыжих усов?

— Простите, — тот выпучил глаза. — Никогда не носил.

— Да? Тогда, не бери в голову. Просто недавно встречал человека с таким же именем.

Бойл неожиданно отвел глаза.

— Среди стражников полно Девинов Бойлов. Пойдемте, магистр. Там тот еще ад творится.

— Ведите, но торопиться не надо. Как у вас тут все устроено?

— Как слоеный пирог с ливером, — живот Бойла затрясся от смеха. — Сразу под землей комнаты надзирателей и лазарет. Потом одиночные камеры для тех, кто смог заплатить коменданту. Ниже блок с должниками, там их как селедок в бочке. Четвертый ярус делят душегубы и безумцы, там и часовня для искупления есть. Последний, пятый — для чернокнижников, но там я почти не бывал.

— Где местный экзорцист, который должен за ними присматривать?

— Вызвали куда-то. Умотал вчера еще.

— Как не вовремя… Мои коллеги закончили осмотр?

— Вам не сказали?.. — Бойл остановился и понизил голос. — У нас тут бунт.

— Думал, твоя ремарка про ад внизу — в фигуральномсмысле.

— Какой там. Судя по звукам оттуда — нападающие открыли камеры, выпустили заключенных. Тюрьма сейчас как перевернутый улей. Мы перекрыли проход на второй ярус, ниже пока не совались.

Вир остановился и направил на сержанта трость.

— Постой. Где мистики, которых прислал Лоренц?

— Они будто в кабак опаздывали, — Бойл шагнул назад. — Ушли вниз, за чернокнижником. О бунте тогда еще не было известно. Мы пойдем со второй группой, под руководством гвардейцев герцога Дрейкфорда.

Вир злобно стукнул тростью о пол — эхо гулко пронеслось по каменной кишке. Дураку понятно, что герцог все знал и отправил мистиков на закланье, чтобы не оказаться вторым. В свою очередь, Ноктурну доложили о потерянной группе, и пройдоха использовал одного магистра, который сейчас слушал скрежет собственных зубов.

— Так Бойл. Люди герцога еще немного подождут. Мне нужны сведения о ворсайском шамане, из-за которого весь сыр-бор.

— Так уже спрашивали, — сержант обладал хорошей памятью. — Узник триста семнадцать. Попался за ритуал крови в уличной схватке. Кукует на самом нижнем уровне.

— Что там сейчас происходит?

— Сами послушайте, — уклончиво ответил сержант и указал на вентиляционное отверстие, которое они как раз проходили.

Вир приложил ухо.

Сначала было тихо, потом раздалось тихое шарканье. Кто-то внизу волочил что-то тяжелое, потом раздался влажный хлопок — будто мокрое полено шлепнули о камень.

— Труба ведет на четвертый, предпоследний. Они что-то делают с пленными, — прошептал сержант.

Вир дернул щекой и приказал Бойлу пошевеливаться. По винтовой лестнице спустились на второй уровень, где коридор портили пятна крови. Здесь двери камер были закрыты, внутри слышались осторожные шорохи. Возле одной из них Бойла притормозил шепот.

— Эй, стражник! Что у вас здесь творится?!

— Сидите тихо, сеньор. Поблизости бунтовщики.

— Плевать, буду жалобу писать. Принеси чернила и бумагу.

— Чтоб тебя крысы во сне обгрызли, — сквозь зубы пробормотал сержант.

Вир резко хлопнул по двери ладонью и прогнусавил.

— Он здесь! Тащите веревку и долото!

Шорох забился в дальний угол и смолк.

Бойл забулькал горлом.

— Почти пришли, магистр. За углом спуск на третий ярус, да поможет нам Господь.

* * *

Проход перекрывала решетка. Возле нее — дюжина солдат в серых плащах стражи и…

— Тео? Зачем ты здесь? — удивился Вир.

— А мы уже собирались уходить! — медиум университета привстал на цыпочки, компенсируя невысокий рост и отсалютовал шляпой. Его смешливое лице провоцировало улыбнутся в ответ. Среди школяров за ним закрепилось меткое прозвище — Балагур.

Какой-то тип в кожаной куртке с бляхами вылез вперед.

— Хватит болтать! Полагаю, тот самый мистик, которого все ждут?

— Имя не расслышал, — бросил Вир, нащупывая в кармане зеркальце.

— Дариан Мортен, капитан охраны. По приказу герцога Дрейкфорда — возглавляю экспедицию по наведению порядка.

— Очередной указчик? — едко осведомился Вир, и из него, что называется, полезли бесы. Пробормотав по-лейтарски, он на миг показал капитану его собственное отражение. Зеркало почернело, будто впитало свет. — Тогда будешь держать в узде своих дуболомов, чтобы не путались под ногами, — ощутив гнилое дыхание, с отвращением добавил. — Есть возражения?

Человек Дрейкфорда вначале чмокал губами, будто готовя гневную отповедь. Но шли секунды и на его лице начала проступать маска ужаса. Его руки затряслись, пальцы ухватили кончик собственного языка, будто пытаясь его оживить. Мортен задергался, то ли желая выхватить шпагу, то ли упасть на колени.

Тео выкатился между ними.

— Жестами сложно отдавать приказы, — в ладони медиума сверкнули четки из янтаря. — Будь добр, верни ему голос и пойдем вниз.

Вир нехотя щелкнул пальцами. Потом повернулся к сержанту.

— Открывайте решетку. Бойл и Тео со мной, остальные идут следом. Возражения?..

Капитан Мортен молча с багровым лицом выстраивал позади своих людей.

Оказавшись на узкой лестнице, Балагур пихнул Вира локтем.

— Ты все такой же гаденыш, — коротышка сосредоточенно выбирал куда ставить ногу. — Но этот мерзавец стоил того.

— Ну ты же знал, что так выйдет, — усмехнулся Вир.

— Для этого не нужно быть медиумом. Достаточно знать твой характер.

Вир хмыкнул.

— Что ты чувствуешь?

— Жажду. Я бы выпил пару кружек пива в кабаке при университете.

— Ты в своем репертуаре, Тео.

— Правда — как она есть. Вниз мне совсем не хочется.

Реагируя на слова медиума, Вир проверил серп и покрепче перехватил трость.

Тишину третьего яруса разбавляли далекие шорохи. Уцелевшие фонари оставляли на стенах рваные пятна света. Вонь нечистот смешалась с железным привкусом крови, создавая зловонный шлейф, будто сама Смерть недавно прошлась этими коридорами.

— Как после пьянки школяров в анатомическом театре, — Тео разглядывал следы копоти на потолке.

Эхо шагов сержанта убежало вперед, фонарь выхватил из темноты сапоги подвешенного на цепи человека. Балагур прикусил язык.

— Один из моих, — скрежетнул зубами Бойл. — Вот суки, кишки выпустили! Надо бы снять.

— Брюхо не забудь зашить, новее будет, — Вир тростью прижал труп к стене, освобождая проход. — Мы не похоронная команда.

Сплюнув, сержант протиснулся вперед. Дальше шли осторожно — тела арестантов лежали вповалку, будто их убивали на скорость. Стены пачкали кровавые отпечатки, кто-то, умирая, пытался ползти, цепляясь ногтями за трещины в камне.

— Вот же дерьмо, — Мортен кончиком шпаги ковырял одно из тел. — Раны ровные. Здесь поработали ухоженной сталью.

— Точно не сброд, что штурмовал ворота, — отозвался Бойл. — С ржавыми-то ножичками и палками. О других, если и были, рассказать некому.

— Здесь сидели должники. Добивать свидетелей — заботы наемников…

Внезапно — шорох. Из камеры метнулась тень.

— Там! — заорал один из гвардейцев.

Сразу трое бросились вперед. Визг, хруст — клинки навылет, тело сползло по стене, оставив кровавый след. Напряжение ушло вместе с предсмертным всхлипом.

— Браво, капитан, — Вир хлопнул в ладоши. — Твои олухи блестяще справились с единственным свидетелем.

Мортен помахал кулаком в перчатке. Кому была адресована угроза осталось неясно.

— Стойте! — Тео замер посреди тел, перебирая четки. Прикрыв глаза, он водил подбородком из стороны в сторону, будто охотничья собака. — Вир, кажется, у тебя еще есть шанс.

— Тео? — глаза Вира следили за пальцами медиума.

— Четвертая слева… нет, справа.

Бойл приложил ладонь к решетке указанной камеры, осторожно заглянул внутрь.

— Ничего нет.

Каменный мешок был пуст, не считая тела на соломенном тюфяке с неестественно вывернутой шеей.

— Точно мертвец, — фыркнул гвардеец.

— Все мы носим маски, — философски заявил Тео. — А кто-то уже и не помнит себя настоящего.

Замороченный Мортен потряс головой.

— А ну-ка пощекочите его мечами!

— Не надо! — раздался из угла жалобный вопль.

Тело свалилось вниз, тюфяк пошел волнами, и из-за него выпросталась сначала тощая рука, а потом и тело тщедушного деда. Старик сел, вытер с лица чужую кровь и подслеповато прищурился.

— Ты кто? — Мортен грозно шагнул в камеру.

— Я? — арестант хихикнул. — Я — никто. Меня не было. Меня нет.

— Всех убили наемники?

— Те, что были с лысым, — подтвердил старик, раскачиваясь будто болванчик.

— Лысый?

— Да. Череп буграми, без волос. Без бровей. Глаза как у змеи, зеленые.

Вир угрожающе поднес к его лицу трость.

— Имя слышал?

Голова деда мотнулась из стороны в сторону.

— Распятье на груди?..

Глаза подсказали быстрее слов.

— Он отпускал грехи. А у меня их и нету, — захихикал дед.

Вир выскочил из камеры, едва не сбив Мортена с ног.

— Что с пленным? — донеслось в след.

— Ничего. Он больше не нужен. Мы идем вниз.

Глава 9

Третий ярус теперь казался лишь прелюдией. Железная решетка захлопнулась за спиной Вира с глухим лязгом. Свет здесь отсутствовал вовсе, редкие фонари в руках стражников выхватывали из темноты облупленные стены. Воздух стал гуще, плотнее — пахло чем-то жженым и сладковато-гнилым.

— Мы на посту охраны. Дальше четвертый ярус, — отчего-то шепотом сообщил Бойл. — Для самых отпетых нелюдей.

— Черт меня побери, — в темноте было слышно, как Мортен сглотнул слюну. — Это пахнет томленой рулькой?

— Боюсь, от вида этой рульки ваше чрево вывернется наизнанку, капитан, — отозвался Тео к чему-то прислушиваясь.

Вир молча провел пальцем по стене. Влажная штукатурка осыпалась, обнажив древние царапины в камне, будто здесь что-то методично обтачивали. Их глубина говорила, для неизвестного время измерялось годами или даже десятилетиями. Возможно, здесь трудился отшельник, описывающий события за многие века до становления нынешней империи.

— Нет, вы слышите? — Тео замер, поднеся ладонь к уху. Его четки мелодично звякнули.

Гвардейцы разом прекратили сопеть, наступила тишина. Потом — бульканье или журчание, на грани слышимости.

— Крысы, — буркнул Мортен, но схватился за эфес так, что даже костяшки побелели.

— Крысы не смеются, — холодно отрезал Вир.

Судя по лицам — расслышали многие. Смех действительно был, далекий, прерывистый. Будто несколько человек пытался вспомнить, как это делается.

Глаза пообвыкли — стали заметны тусклые отблески света впереди. Дрожащий, ненадежный, он точно исходил не от фонаря или факела.

Группа вышла в коридор, и Вир увидел свечи. Множество свечей, воткнутых в стены, в пол, в тела…

Молодой гвардеец, шедший с фонарем впереди — вскрикнул и отпрянул.

— Тише, щенок, — Бойл нагнулся над обезображенным трупом. — Посвети-ка!

Мертвец лежал лицом вниз, обнаженный по пояс. Кто-то аккуратно вырезал прямоугольник кожи со спины, обнажив ребра. Бойл потянул труп за волосы и заглянул в лицо.

— Из наших. И те, другие — тоже стражники. Сопровождали мистиков. Группу, что ушла первой.

— Какой… инструмент? — Вир прищурился.

— Сапожный нож. И много терпения, — Бойл отряхнул руки. — Сука, издеваться-то зачем было?..

— А писать здесь на чем? — четки лихорадочно танцевали в руках Тео.

— Зачем…, — начал Мортен.

— Часовня, — перебил его Вир. От догадки свело скулы. — Сержант, ты говорил про часовню. Веди к ней.

За углом коридор превратился в нечто вроде зала. Свет фонарей в руках стражников, сначала ровный, вдруг непроизвольно дрогнул. Часовня искупления грехов, вернее то, что от нее осталось. Скамьи перевернуты, алтарь сдвинули, чтобы добраться до потолочной балки. К ней цепями был привязан крест, на нем — повешенное тело. Распятое вниз головой, руки вывернуты, пальцы сломаны.

Глазницы набиты уже затвердевшей солью, которую носит с собой каждый мистик…

— Первый принял смерть, — прошептал Тео, рассматривая кусок кожи, которую держал казненный в вывернутых пальцах. — Здесь написано — виновен в чернокнижие.

— Заключенные устроили суд, — пробормотал Вир. — Здесь в часовне. Назначили судью. Вынесли вердикт. И казнили.

— Почему не наемники? — Мортен громко икнул, отступил ко входу.

— Открыли камеры и пошли дальше, за шаманом. Остальное сотворили местные. Ловушка в стиле Антиквара, — Вир указал на кровавые следы у двери. — Здесь был и второй мистик, его заставили смотреть.

— Ждал своей очереди, — добавил Тео. — Не дождался, вырвался.

— Дальше камеры начинаются, — вставил Бойл. — Может, успел спрятаться?..

За выломанной решеткой пахло горелой плотью и медью. У стены в углу лежал мешок из тюремных рубищ. Он был перевязан веревкой, но один конец развязался.

Вир присел рядом, отодвинул ткань. Под ней лежал человек. Не мертвый, но и не живой. В расширенных до краев зрачках — пустота. Из приоткрытого рта на подбородок текла слюна. Обугленные пальцы сжимали обломок трости.

— Один из ваших? — спросил Бойл из-за спины. — Жив?

Вир не ответил, он рассматривал камеру, превращенную в мастерскую сумасшедшего.

Стены расписаны оккультными символами. Большая часть искажена, дорисована больной фантазией. Использовали уголь и кровь. На лавке — сломанный ритуальный нож, осколки зеркала, чаша с жутким бульоном, обрывки человеческой кожи. В трещинах камня не мох, а обугленные волосы.

— Второй был опытным. Боролся до конца, — наконец ответил Вир.

— Что с ним? — Тео присел рядом.

— Ушел в Зерцало по собственной воле. Знал, что процесс вспять не обернуть.

— Эти рисунки на стенах, — медиум сморщил нос. — Вызывают у меня мурашки.

— Да так, закорючки сумасшедших, — Мортен брезгливо потянулся стереть угольный след.

— Тронешь — останешься без пальцев, — Вир оттолкнул его руку. — Второй мистик цеплялся за жизнь, начал сильный ритуал. Лишь поняв, что не успеет — решил уйти.

— Они рылись в его записях, — Тео тронул заляпанный кровью блокнот. — Извратили ритуал на свой лад.

— Нам нужно искать этого чернокнижника, — окрысился Мортен. — А не разглядывать мазню безумцев.

Тео задумчиво перебирал четки.

— Безумие здесь — общепринятая нормальность с истоками более древними, чем можно себе представить. Рука безумца чертила лишь то, что годами разъедало его сгнивший разум.

Вир стукнул тростью о пол.

— Хорошее приходит к тому, кто умеет ждать. Оскверненный ритуал — мощный катализатор. Такой пробудит даже то, что не встречал на своем пути Яков Адака.

— После сотен лет в древних штольнях, — Тео пожал плечами. — Мало кто упустит шанс. К тому же, возможно — это не случайность.

— Я понял, — выдохнул Мортен. — Закорючки пробудил нечто, оно сожрало убийц?

— Туго соображаешь. И не обязательно сожрало — есть вещи похуже, — Вир повернулся к сержанту. — Бойл, сколько было мистиков в первой группе?

— Кажись, трое.

— Мортен, прикажи людям обыскать уровень.

Поиски дали результат в тот момент, когда Вир закончил рисовать на плече второго мистика лейтарский крест покаяния. Береженного, как говориться… В тылу не должно остаться сюрпризов. Тео вложил в обожженный кулак янтарную бусинку.

— Хороша награда, — хмыкнул Бойл, снял шлем и сдул с него невидимые пылинки.

Еще на подходе к старому колодцу, который стража приспособила под отхожее место, ноздри скрутил едкий запах человеческих испражнений и… трав? Стиснутый камнями тупик — дальше бежать было некуда. На полу — скинутая впопыхах мантия, вывернутая сумка мистика. Жидкости из склянок и порошок из мешочков смешались с содержимым выгребной ямы, преобразившись в зловонный кисель.

— Рылись в вещах, — зачем-то пояснил Бойл.

Тео покачал головой.

— Нет, это он сам. Третий избавлялся от призвания. От самого себя.

— Чтобы не казнили?

— Все равно бы казнили. Но он сломался раньше.

Прикрыв нос рукавом, Вир вблизи осмотрел отхожее отверстие. На измазанных камнях виднелись следы пальцев.

— Третий прыгнул вниз, — стараясь не поскользнуться Вир заглянул в темноту. — Свет сюда!

Один из гвардейцев соорудил простецкий факел из куска тряпки и фонарного масла. Комок огня с ревом полетел вниз, разбрызгивая искры о выступы, да так и сгинул во тьме.

За спиной кто-то ляпнул.

— Будто глотка Лили из Оловянного Горшка.

Каменные стены вздрогнули от нервного смеха.

— Хорош, стервецы, — прикрикнул Бойл. — Выпустили пар.

— Заткнитесь все, — Тео не улыбался. — Опять! Слышите?

Эхо в колодце забулькало, заклокотало и вернулось им в ответ… тихим влажным смешком. Довольный, многообещающий — будто с маленьким ребенком согласились поиграть в прятки.

Вир тоже не смеялся. Он даже не дышал, просто смотрел на осколки склянок под ногами. Стекло осколков натягивалось, будто живая кожа, под ней плавали десятки, а то и сотни чужих улыбок.

Глава 10

Лестница вела отряд на пятый уровень. Сержант неловко оступился — фонарь вырвался из его рук, ударился о ступени и разлетелся вдребезги.

Пламя янтарной каплей застыло в воздухе…

…И тут теплый воздух ударил в лицо смесью запахов кухни и людского гомона.

— Вот же черт! — Бойл шатаясь слазил под стол и продемонстрировал присутствующим разбитое горлышко. — Сука, вдребезги!

— Эй, хозяин! — Мортен привлек внимание лысого толстяка с железной цепью на груди, следящего за порядком из-за стойки. — Если через три вздоха кувшина передо мной не будет…

Вир откинулся на спинку стула. Было хорошо от выпитого. Капитан, конечно, дурак, но в вине разбирался. Вкусно пахло пережаренной с чесноком рыбой. В углу на кривом стуле монотонно бренчал слепой лютнист, но мелодию заглушали пьяные выкрики гвардейцев. Маленькие закопченные окна едва пропускали свет. Утро? Или вечер?

Чадили лампы — в желтоватой дымке сновали служанки в поношенных платьях, ловко уворачиваясь от нахальных рук.

Вир, позевывая, проверил карманы. Крошки, мелочь. Должно быть что-то еще.

Ухватил за руку пробегающую служанку.

— Принеси зеркало.

И сам удивился собственной просьбе.

— Не держим, — презрительно хмыкнула та и убежала.

— Тише там! — от тяжелого кулака трактирщика на стойке забренчали кружки. — Нечего ставить — убирайся вон!

Вир проследил за его взглядом. Двое гвардейцев спорили возле стола с карточным раскладом. Один приплясывал и хлопал себя по ляжкам. Второй растерянно шарил по карманам. Его лицо постепенно растворялось, будто упавший в воду хлебный мякиш, пока не потеряло человеческий облик. Понурившись, гвардеец открыл двери и пропал в слепящем прямоугольнике.

Вир крепко зажмурился и надавил на веки. Круги перед глазами — будто рябь на воде. На полу вздрогнули лужи эля, покатились мелкие монеты, вспышкой плеснулось масло в фонарях. Через мгновение душный ритм таверны без следа поглотил наваждение.

Что-то было не так. В горле резко пересохло. Рука привычно скользнула за пазуху.

— Фляжку потерял, — пробормотал Вир.

Перед носом возникла полная кружка.

— За счет заведения! — дыхания служанки резануло шею будто скальпелем.

Отражение на поверхности кружки слегка запаздывало. Вир пригубил вино и словно окунулся в прошлое. Молодое, лейтарское, его любимое. Развернувшись, он поймал взгляд трактирщика.

Пьяно сощурившись, Мортен подкинул монетку. Пролетев по дуге, она ударилась о край кружки и со звоном отскочила в сторону. Служанка, сидевшая на его коленях, пошло и визгливо рассмеялась.

— До дна! Уговор!

Капитан надменно хмыкнул и залпом осушил стакан, хлопнув дном о столешницу. Его взгляд завис на уровне ее декольте.

— Вот повезет, тогда — наверх! Кидай, стерва.

— Всю память о себе пропьешь, — зрачки служанки сузились в щелочки, точно у кошки. — Немного осталось.

— Да я крепости брал! — зазвенела пустая тара, капитан подпер кулаком кучерявую голову. — Людей — тьма!

Ловкие девичьи пальцы в каплях вина, будто рубинах. Полет монеты в желтоватой дымке. Гомон, угрозы, заливистый смех. Где-то не останавливаясь, били часы, дольше обычного. Вир устало протер ладонями лицо.

Капитан торжествовал.

— Что, съела? Наверх!

— Везунчик! — служанка улыбнулась слишком широко. Треснули уголки рта, обнажились черные десна. — Правда, забвенный.

Они ушли. Вир отвлекся, ощутив на плече чью-то руку.

— Чего скривился? — спросил Тео. — Воду вином разбавили? — балагур рассмеялся.

Вир задумчиво повертел в руке кружку.

— Мне как-то не по себе.

— Точно, — кивнул Тео. — Твое лицо. Ты перепутал маски. Похороны позже, сейчас веселье.

Вир не ответил, внезапно смолкла музыка. К их столу подошел слепой лютнист, в руках он сжимал свой инструмент. Мутные глаза смотрели прямо на медиума.

— Сеньор не пьет, не играет в карты, не кидает кости. Пусть хотя бы закажет музыку, — жирная муха села на лоб слепца — тот не шелохнулся. — Желаете превратить свою жизнь в комедию или трагедию?

Тео растерянно взглянул на свои пустые ладони, будто не находя в них чего-то привычного. Слепец услужливо протянул монетку. На противоположных сторонах шутовские маски — на одной радость, на другой — грусть.

Зал замер в ожидании. Взгляд Тео скользнул поверх толпы, остановился на ком-то. Смущенная улыбка тронула его лицо. Совершив короткий полет, медяк отскочил от стола, описав неестественную дугу, и застрял ребром в щели.

Вокруг стихло даже дыхание.

— Выбор сделан, — подтвердил слепец, его пальцы взметнулись над струнами, томный завораживающий мотив заполнил пространство. Вместе с ним загомонили люди, захлопали половицы, загремела посуда.

Рыжеволосая взялась ниоткуда, Тео пригласил ее на танец. Ее плавность гипнотизировала, одежда источала аромат мяты и лаванды. Тео улыбался глупее чем обычно, будто встретил ту, о ком боялся даже вспоминать. Они ушли на свободное от столов пространство. Местная публика вороньем кружила вокруг рыжей, но та отвечала равнодушием сытого хищника.

…Протяжно рыгнув, Бойл наполнил стаканы. Подвинув один, Вир хотел отрезать себе буженины… серпа не было.

— С оружием нельзя, — строго сказал трактирщик, шаркая по полу деревянным протезом. В одной руке он держал игральные кости, в другой — конец цепи, к которой был пристегнут монах с шипастым ошейником. — Сыграем?

Бойл оживился и потер руки. Вир указал на два пустых стула. Усаживаясь на место медиума, трактирщик брезгливо смахнул веточку сушеной лаванды.

— Стерва незваная.

Монах затолкал цепь под стол, сел напротив Вира.

Служанка принесла сальную свечу, поставила поднос с закусками.

Вир вышвырнул с него еду и сковырнул ногтем грязь.

— На медном подай. Чтобы блестел.

Трактирщик ловко подбросил кости.

— Я — Хозяин, — он дернул цепь. — Там — Третий. Играем по-простому, на большую зернь.

— Идет, — кивнул Вир. — Один момент…

Вернулась служанка, составила тарелки, брякнув подносом о стол. Натертая медь загудела, будто гонг. Вир выдернул поднос из ее рук и приблизил к свече, рассматривая под разными углами. Удовлетворенно хмыкнув, отложил в сторону.

— Отличное заведение, Хозяин. Правда, прислуга — что доярки в хлеву. Повара стоило выдрать за недосол, — Вир прислушался. — Музыкант хорош, слов нет. Струны трет, что кошке хвост дерет.

Звякнула цепь, плечи монаха затряслись. Хозяин дернул щекой и выронил кость.

— Хорош зубоскалить. Вот моя ставка, — перед трактирщиком появилась шкатулка, украшенная самоцветами. Он осторожно раскрыл ее и придвинул к магистру. — Слеза Сильфиды, чистая пустота.

Бойл присвистнул. Вир подцепил черную каплю, в которой искрились звезды, повертел так и сяк.

— Бусина портовой девки, — пролетев по дуге, слеза ударилась о стену и расплескалась безобразной кляксой.

Трактирщик в замешательстве посмотрел на монаха — того корчил припадок.

Вир постучал пальцами по подносу.

— В серьезной игре подделки не ставят, Третий. Или лучше называть тебя Нерезиэлем? — на матовой поверхности отразилась шапка с бубенчиками.

«Раскусил», — голос Безликого Шута раздавался прямо внутри черепа.

Глаза монаха распахнулись — в них не было зрачков, лишь бесконечный океан ужаса, в котором плавали улыбки.

— Удобно тебе? — спросил Вир. — Хотя… сосуд так себе. Еще и в дерьме измазан.

«Оттого и переодели. Теперь он — монах. Искупает грехи», — отозвался Нерезиэль. — «В отличие от тебя, лейтарский иуда».

Монах внезапно закашлялся — изо рта медленно потекла черная жижа. Шут рассмеялся.

«Ну, что — играем? Вот моя ставка».

Рука монаха медленно выползла из-под стола. На бледной ладони лежал костяной стержень, заостренный с конца и отполированный пальцами владельца.

«Этим пером Отшельника заставили дописывать Кодекс», — голос Шута скользил по извилинам мозга. — «Ростовщик даст за него мешок сребреников… или можешь вскрыть им горло, как предыдущий владелец».

Пальцы Вира сами собой скрючились, кость магнитом притягивала взгляд. Вот чем оставили те зазубрины, на посту охраны. Сознание окончательно прояснилось.

— У дворового пса кость отнял? — Вир делано усмехнулся. — Пожалуй, сыграю. Чего хочешь?

«Одно воспоминание. На десерт. Обглодаю, высосу мякотку и верну… что останется».

Вир посмотрел на костяное перо.

— Убирайся из моей головы, Шут. Сам выберу, ежели проиграю.

«Тогда сержант тоже играет. Сделка заключена», — Вира обдало жаром, череп перестал скрести чужой голос.

Трактирщик ожил, раскрыл кулак над подносом. Из него со звоном посыпались золотые монеты. Много, еще больше, целая куча — у сержанта загорелись глаза.

— Против правой ноги, — трактирщик огладил толстыми пальцами свой протез.

Вир качнул головой, но Бойл выпалил.

— За такое — в придачу с корешком отдам! — он хлопнул себя ниже живота. — Три броска. Ну-ка!

Трактирщик пошептал над кружкой. Усердно потряс, крякнул и перевернул.

На костях — единицы.

Бойл зашелся кудахтаньем.

— Песьи глаза! Правила знаешь? Лакай!

Хозяин плеснул из кружки пива прямо на стол. Наклонив голову, начал слизывать лужицу языком.

— А, ну! — подбадривал Бойл. — Теперь давай кости, мой черед!

— Остановись, дурак, — едва слышно пробормотал Вир. Следующую минуту он провел в пустоте, перебирал в памяти, чем можно пожертвовать. Была одна мысль — тонкая как лезвие серпа, на случай проигрыша. Когда очнулся от раздумий, Бойл уже сидел, опустив голову, будто шея не держала.

Шут перехватил взгляд Вира и кинул кости рукой монаха — будто в бездну.

Четыре и три.

Вир выбросил две тройки.

Улыбка Шута блуждала по лицам людей, застывших вокруг стола. На столе — пятерка и шестерка.

Вир выбросил шестерки.

Звоном цепи Шут начал последний, третий раунд. Шестерки.

Вир потряс кулаком. Один шанс.

Шестерки.

Тишина повисла, как висельник в петле.

— Ничья. Так что же? Остаетесь при своих, или каждый забирает выигрыш? — хрипло спросил трактирщик.

— Каждый забирает, — прошептал Вир.

Протянув руку, он до хруста сжал в ладони костяное перо, представляя в этот момент, как ломаются позвонки Крешника. Самое поганое воспоминание в жизни, пусть подавится.

Шут не подавился, лишь удовлетворенно кивнул всеми головами сразу.

Бутылка вырвалась из ослабевших пальцев сержанта, грохнулась о каменные ступени — и иллюзия разлетелась на тысячи осколков.

Глава 11

Лестница вывела отряд на пятый уровень тюрьмы. Сержант неловко подобрал упавший фонарь, постукивая ножным протезом.

— Где ногу потерял, служивый? — тихо спросил Вир.

— Уж быльем поросло, — махнул рукой Бойл. — Когда герцог Дрейкфорд еще регентом был. Пехотная, славная рубка. Эх-х…

Позади — возня, выкрики, угрозы. Гвардейцы — все пятеро разом — выволокли на свет увальня в куртке с бляхами и шпагой на бедре.

— Ополоумели? Быстро убрали руки, свиньи!

— Что за фрукт? — спросил Бойл.

— Видать, один из заключенных, — ответил солдат. — Пристроился позади, думал — не заметим. Шпагу где-то спер, стерва.

— Ну-ка, в ремни его! — приказал сержант. — Буйный.

Человек от возмущения изошел на визг.

— Я — Дариан Мортен, капитан охраны герцога Дрейкфорда! Всех сгною, суки!

Балансируя на протезе, Бойл наотмашь залепил по холеному лицу железной перчаткой.

Хотел добавить, но Вир удержал.

— Погоди, сержант…

Он с трудом подбирал слова. Затасканные в памяти воспоминания об утрате — плоть и кровь — отчего-то казались чужими. Отстраненными. Но один образ — выжженный сплавом ненависти, страданий и гнева — был четким. Более реальным, чем набалдашник трости в ладони.

Вир собрался, начал медленно, со скрытой угрозой в голосе.

— Недавно мне встречался один человек. Рыжий, подкрученные усы. Хитрый взгляд, повадки бывалого моряка. Ответь, почему он представился твоим именем?

— Пес его знает, — Бойл отвел глаза. — Это Ларс, по прозвищу Китобой. Дела у нас… были.

— Где его найти?

— А зачем надо? Натворил чего?

Вир одним движением приставил острие серпа к шее сержанта.

— Последний раз — где найти главаря наемников, Ларса Китобоя?

Глаза Бойла расширились.

— Каких наемников?! Сбрендили… кх-х, — он поперхнулся, струйка крови сбежала за шиворот. — В Оловянном Горшке ром хлещет. При деньгах. Спроси Лили.

Вир убрал оружие.

— Забирай солдат, возвращайтесь. Дальше — наше дело. Оставь ключи и свет.

Сержант злобно дернуй рукой и заковылял к лестнице. Следом гвардейцы поволокли пленного.

Вир пробормотал, себе под нос.

— Китобой был на расстоянии вытянутой руки, там, в университете, — его пальцы растерянно теребили набалдашник трости. — Почему я не сделал, что должен?..

— Не сделал — что? — Тео подобрал оставленный солдатами фонарь, повесил на пояс связку ключей.

— Не бери в голову. Это личное? — Вир остановил взгляд на бусы в его руках. — Тео, ты ничего странного не заметил?

— Заметил, — покачал головой медиум. — Ты только что едва не отрезал голову нашему провожатому. Не сказать, что я сильно удивлен…

— Ладно, забудь.

— Как скажешь, тогда пойдем. Какая камера?

Камера триста семнадцать оказалась открыта — дверь болталась на одной петле, как сломанная челюсть. Ворсаец лежал на каменном ложе, его стеклянный взгляд обозревал своды темницы. Ни ран, ни следов борьбы — лишь тонкая струйка засохшей пены у рта.

Тео прятал нос в рукаве.

— Изрядно протух, однако.

Вир согласился.

— С неделю лежит. Чертов маркиз…

— Он мог и не знать, — резонно заметил Тео. — Люди Дрейкфорда могли сохранить сей факт в тайне.

— И один паразит прячет кости от другого, а мы тут ползаем в дерьме, — Вир крепко выругался на лейтарском. — Хуже бесов, право слово!

— Погоди, — Тео склонился над телом. — А это уже интересно.

— Что там?

— Еще до смерти, разум шамана был… вспахан, — янтарные четки издали тихий, словно жалостный, звон. — Чужая воля прошлась по извилинам, будто плугом. Кто-то посеял мысль, полил страхом и… она проросла признательным криком в стенах Конуры.

— Хочешь сказать, кто-то… внушил ему донести, рассказать о ересиархе, который обосновался в Тальграфе? — Вир прищурился. — Это объясняет, почему обошлось без подробностей. Чужая воля внедрилась фрагментарно.

— Именно, — Тео вздернул бровь. — Но к чему все это?

— Давай спросим того, кто внушил, — Вир постучал тростью о пол. — На уровне для чернокнижников это мог сделать лишь другой узник. Где бы ты его поискал?

Тео опустил плечи, прикрыл глаза, позволил четкам свободно скользить между пальцев.

— Чувствую, — наконец выдохнул медиум. — Но очень слабо. И странно. Словно дыхание под снегом. Что-то с этим человеком не так.

Тео показал в самый конец коридора. Куда стражники захаживали лишь когда вспоминали, что заключенные тоже едят. Где луч света стоил дороже собственной души.

Когда подошли, Вир увидел темное пятно вместо таблички с номером, ржавые потеки от гвоздей, и расплющенную мертвую крысу под дверью. Кто-то сюда все же иногда захаживал.

— Открывай.

Тео покрутил в руках связку, подобрал ключ, на удивление легко провернул — замок едва скрипнул.

Вир не двинулся. Только поднял фонарь, вглядываясь в щель. Изнутри — ни звука. Ни дыхания. Ни шороха. Только тишина была слишком плотной, чтобы оказаться пустой.

— Это здесь, — подтвердил медиум. — Я не ошибся.

Вир шагнул вперед.

Внутри темнота казалась сильнее света фонаря. Стены испещряли царапины без намека на логику — это был труд во спасения разума. Запах от разбросанной полыни сплетался с духом немытого тела, образуя характерное амбре узилища чернокнижника. В передней части, ближе к дверям, стоял крепкий табурет с потертой подушечкой.

В углу — девчонка, прикованная цепями к стене. Сидела скрючившись, на вид — от двадцати до тридцати лет, слишком исхудала. Длинная грубая рубашка из серого холста и босые ноги. Рот ей закрывала просмоленная тряпка с печатью кальфарских экзорцистов.

Подбородок был опущен, темные волосы обвивали колени. Глаза слегка приоткрыты, в них — почти погасшие угли. Та самая тишина, что давила на разум, исходила отсюда — от этого скрюченного тела, закованного в цепи молчания.

— Антиквар тоже был здесь, — раздался тихий голос позади.

Вир знал это и без Тео. Сухая полынь не пахнет шалфеем — едва уловимым, дразнящим, орехово-пряным. Его взгляд скользил по стенам, искал, что не смог бы скрыть даже ересиарх. И нашел. У самого основания, на камне — клок соломы. Под ней — темный участок, не царапины — проеденный в камне узор, след жаровни, скверны.

Вир покачал головой.

— Всех нас провели. Шаман — не цель. Антиквар знал, куда и зачем шел. Подготовился.

— К чему?

Вир не ответил, шагнул к девушке. Цепи звякнули, но она не пошевелилась. Только угли глаз вспыхнули чуть ярче, как от дуновения ветра. Без капли осмысленности, лишь животное безумие. Из-за просмоленной тряпки послышался низкий, булькающий рык. Не человеческий звук.

— Тише, сестра. Мы не враги, — голос Тео звучал мягко, успокаивающе. Он перебирал четки, янтарь чарующе отражал блики света…

Девчонка рванулась вперед, цепи впились в следы на запястьях. Тело изогнулось в немом, яростном рывке — и тогда Вир увидел. Тряпка на рту закрывала стежки. Но кальфарские экзорцисты рты не зашивают…

Ледяная ярость пробежала по позвоночнику.

— Он заткнул ее. Насовсем. Внутренний голос тоже, — Вир повернулся к Тео, пытаясь придать лицу человеческий облик. — Она что-то знала. Что-то такое, что нельзя было позволить сказать даже под пытками. Чтобы не смогла передать даже внушением.

— Тогда проще было убить.

Вир криво улыбнулся.

— Убитых можно допросить. К тому же это — возмездие. Ересиарх обезопасил себя и наказал за проступок. Расчет выверен, как разрез скальпелем.

— Это… варварство. Даже для ересиарха.

— Он ворсаец по рождению, в его жилах течет кровь шаманов — ты только сделал ему комплимент, — Вир ощутил профессиональную ненависть, отвращение. — Ее нельзя здесь оставлять. Она — ключ. Если Дрейкфорд узнает, его невежество сломает этот ключ.

Он резко развернулся к Тео.

— Вывезешь ее. Тихо. Во флигель Альриха, там отсиживается один школяр. Передашь — пусть стережет как зеницу ока. Не пытается заговорить, даже близко не подходит. Скажи, это мой приказ.

Тео замялся.

— Сделаю… но больше на меня не рассчитывай, — янтарь тлел в его пальцах. — Появилось непреодолимое желание взять отпуск… навестить родню… в общем, я уеду из Тальграфа на некоторое время. Но что будешь делать ты?

— У меня сейчас дело. Неотложное, — в голосе Вира звенела сталь. Перед глазами маячила рыжая шевелюра убийцы.

— Ладно, — Тео вздохнул. — Обещай, что не наделаешь глупостей.

Вир уже не слушал. Все его мысли занимала теперь лишь дорога до Оловянного Горшка.

Часть 2. Глава 12

Часть вторая

НЕПОТРЕБНОЕ СЕМЕЙСТВО

Флигель Альриха — тихое старое здание, отгороженное от университетского квартала, вдалеке от тропинок.

Воздух внутри был густым и неподвижным, словно его тоже запечатали много лет назад. Пахло пылью, сургучом и сухой гнилью бумаги — запах безнадежного академического затворничества.

Узкие фитили ламп отбрасывали жидкие, нерешительные блики. Их не хватало, чтобы разогнать упрямые тени в углах за бесконечными книжными стеллажами. Многие фолианты украшали лаконичные предупреждения — «Не открывать». Другие тома наоборот — лежали раскрытыми, испещренные рукописными пометками на полях — немыми криками на забытом языке.

Вир заперся в кабинете профессора. Ключ оставил торчать в замочной скважине — надежная защита от любопытного глаза. Плотно задернул портьеры и зажег свечу. Ее мерцание отразилось в глубине зеркала в человеческий рост. Единственное незанавешенное — остальные зеркала, все до единого в доме, были укутаны темной тканью и перевязаны, как раны.

Сел в кресло, потянул сведенную напряжением спину. Облизнул сухим языком шершавые губы.

— Покажи мне, — его голос звучал глухо, нарушая давящую тишину. — Наши воспоминания. Лысый, с осколком распятия… Откуда я его знаю?

«Вир» медленно покачал головой. Его фигура была слегка размыта, будто находилась под водой. Сегодня двойник вел себя… беспокойно. Его пальцы упирались в стекло изнутри, будто пытаясь раздвинуть его. Потом скребли по поверхности — с глухим скрежетом, оставляли царапины, которые тут же затягивались уродливыми рубцами.

— Даже не думай, — Вир ухмыльнулся, показав отражению зубы.

«Вир» в зеркале оскалился в ответ, будто принимая правила игры. Он сделал движение, словно нюхает воздух, и его лицо, похожее на человеческую маску — исказила жадность.

Вир потянул на лице кожу — на миг ему показалось, что она превратилась в пергамент и вот-вот порвется. Потер воспаленные веки — он не помнил, когда последний раз высыпался.

— Я заплачу. Одно сновидение… — Вир смотрел, как двойник деловито точит коготь о раму. — Тот рыжий у камина — Ларс Китобой — тоже заплатит. Получишь два. Это не в наших правилах, но мне правда нужно вспомнить.

«Вир» растянул лицо, сощурился, будто того и ждал.

Зеркало потемнело, стало похоже на полированный обсидиан. На его поверхности проступил образ. Раскосые зеленые глаза — то с блеском хищника, то с огнем фанатика. Бугристый череп, искаженное яростью лицо, в руках — огрызок распятия. Заляпанный кровью.

Следом подступила ненависть — обожгла, шрамами въелась в плоть, чтобы зудеть по ночам. Память ударила обухом по голове.

Пороги Зерцала. Пожар. Крики…

Чувство вины придавило плечи. Окутало, будто пары ртути, разъело легкие — полной грудью теперь никогда не вдохнуть.

Он не мог быть дома в роковой час — спасал королевскую лабораторию. Семью должны были вывезти. Но что-то пошло не так. Когда узнал и примчался — было слишком поздно…

Вир отшатнулся, провел рукой по волосам, будто стряхивая паутину. Безликий Шут наплел много ложных нитей, затеял большую потеху. Сколько зрителей ему удалось собрать по ту сторону, чтобы насладиться сценой в Оловянном Горшке?

Вир раздул ноздри, часто задышал.

Сорвать бы бубенцы с его башки и сделать из черепа кубок…

«Вир» в зеркале мотнул головой, выразив то ли сожаление, то ли восхищение. Но тактично свалил — растворился, оставил наедине с прошлым. Мысли Вира лихорадочно крутились, но теперь — в практической плоскости.

Выгнать Ларса? Бесполезный говнюк, ничего ценного не рассказал. Но эта мелкая вошь — добыча, кость — отнятая у другого хищника. Пусть побудет. В будущем его можно использовать как наживку для Крешника. И для мелких поручений тоже сгодится.

Решив для себя этот вопрос, Вир накрыл зеркало тряпкой. Глубоко вздохнув, вышел из комнаты в основное помещение.

Стефан пытался растопить камин, беспомощно тыча щипцами в поленья. Ларс сидел на одном из диванов, вальяжно развалившись, и понукал школяра, сетуя на холод. Он имел подозрительно довольный вид, руки лежали на оттопыренных карманах.

Бывшая узница замерла у стены с картой, которая была не географической, а ментальной — показывала ареалы влияния Зерцала. Она касалась пальцами причудливых линий, и ее лицо, очищенное от грязи тюрьмы, оставалось бесстрастным.

Безгласная оказалась ворсайкой — ее выдали серые с желтым отливом глаза и характерно очерченные скулы под тряпкой. Темно-каштановые волосы были заплетены в косу по обычаю незамужней. Стефан где-то раздобыл для нее черное платье из плотной шерсти с высоким воротником и рукавами до пальцев. Но оно не стройнило девушку, скорее подчеркивало жилистость.

Определив, что его появление осталось незамеченным, Вир громко хлопнул дверью. Вздрогнули все, кроме Безгласной.

— Так, бездари, — он подошел к мужчинам. — Надеюсь, заняты чем-то полезным?

Ларс лениво повернул голову.

— Камин погас минуту назад, будто волной накрыло. Наверное, дрова сырые. Сейчас школяр сбегает…

Вир, не говоря слова, ударил набалдашником трости Китобоя по кисти. Тот ойкнул, вскочил — из кармана выпали песочные часы в серебряном корпусе.

— Быстро вернул все на место, — проскрипел Вир. — Увижу, что воруешь — превращу… в клопа. — Вир подошел к столу, смахнул на пол какие-то рисунки, сделанные чернилами. Видать, школяр развлекался, пока сидел здесь затворником. — С девчонкой контакт наладили?

Голос Стефана запинался.

— Мастер, она… она не говорит.

— Видать, язык отсох. От твоей болтовни, — бросил Вир, скорее по инерции. В его голосе сквозил профессиональный интерес.

Он подошел к девушке, внимательно посмотрел ей в глаза — те сузились, от злости или недоверия. Или того и другого сразу.

— Я сейчас сниму тряпку. Не дергайся.

Секунду поколебавшись, она медленно кивнула.

Вир сосредоточился, поднес карманное зеркало к печати на ее рту, легонько щелкнул пальцем по стеклу. Отражение рассыпалось на крошки, будто кусок земли сжали в кулаке. Голова девушки дернулась, как от пощечины. Печать экзорцистов покрылась сетью трещин и со звуком лопнувшего ремня разлетелась черепками.

Вир сдернул и отшвырнул пыльную тряпку.

— Господи… — ахнул Стефан.

Аккуратные, ровные стежки, запечатавшие губы намертво. Не кальфарская работа. Более тонкая, холодная, с умением.

— Господь? — Вир удивленно вытянул лицо. — Не в его стиле. Наверное, ты хотел сказать — ересиарх. Он не просто зашил ей рот. Он запечатал внутренний голос. Она не может говорить, передать что-либо с помощью письма, внушить мыслью. Никак. Чтобы не могла рассказать, что знает. Даже под пыткой.

Ларс присвистнул.

— Жестко. Видал я, как одному должнику язык отрезали. Но тому повезло — сразу помер, — он хотел потрогать шов, но Безгласная тихо рыкнула — и Китобой резко передумал. — А чего она такого знает?

— Вот и выясняйте, — Вир отвернулся, его взгляд упал на валявшийся у камина плед профессора. — Если что, это была шутка, клопы. Просто выполняйте мои поручения и по очереди присматривайте за ней. Вот первое, — Вир потер руки. — Ларс, срежь нитки, освободи ей рот.

Тот вытащил нож из сапога и нерешительно покрутил его в руках, покосившись на Безгласную.

— Зачем это еще?

— Кашу ей жевать будешь? — Вир заиграл желваками. — Через трубочку поить?

— А-а-а… и говорить сможет? — Ларс подкрутил ус. — Выходит, этот ваш ересиарх не сильно смышленый.

— Нет, — Вир шумно выдохнул, считаяудары сердца. — Зашитый рот — всего лишь ритуал. Главное — заклятье. Она останется запечатанной, пока его не снимут. Теперь умолкни и сделай, что велел.

Вир отошел к окну, встал спиной к Ларсу. Жестом велел школяру подойти.

— Иллюзия Леля. Его слуги гнались за тобой, — он пытливо взглянул в лицо школяра. — Вспоминай.

— Забудешь такое, — школяр выпучил глаза. — Мертвяки чуть ногу…

— Про ногу — потом, — Вир поднял палец. — Иллюзия — это плющ, скрывающий руины настоящего под покрывалом воспоминаний. Но спрятать все невозможно, мелкие детали все равно выплывут. Эти слуги Леля — как думаешь, кем они были при жизни?

Глаза школяра задумчиво забегали.

— Писарь точно был — пальцы черные, щурился. Другой — толстый дядька, холеный. Перстень на пальце — с малым гербом. Мантия инспектора… вином дешевым несло от него. Может, налоги? Или архивариус?

— Ты не совсем пропащий, — кивнул Вир. — Значит, мелкие чинуши. Где в Тальграфе засилье канцелярских крыс?

— Все окраины центрального района забиты ими. Знать обслуживают.

Голос Вира стал сухим, деловитым.

— Поедешь туда. Покрутишься, разузнаешь — не убивали ли кого, необычным способом. Может — тела сожгли…

Стефан внезапно перебил.

— Было же, мастер! Еще прошлой зимой начались — как беженцы к нам повалили. Вы разве…

Вир состроил страшное лицо.

— Тихо, — школяр втянул голову в плечи. — Не слежу за новостями. В общем, поедешь и разузнаешь подробности. На обратном пути купишь кисти и краски.

— Зачем?

— Твои каракули на столе? Сойдет. Придет время — порисуешь вместе с Безгласной. Может… выйдет чего.

— Это я могу, — в голосе школяра впервые за долгое время послышался энтузиазм.

У Вира в голове — буквально на мгновение — промелькнул соблазнительный образ: Стефан в лужи крови, в горле торчит кисть, над ним — Безгласная. Элегантное решение проблемы с Лелем, где поджимали сроки…

— Ай!

Кричал Ларс — рассматривал прокушенный палец.

— За что?! Я же аккуратно!

— Сам виноват, — Вир поманил Китобоя. — Женщина — твой наниматель, кто она?

Ларс насупился.

— Где нам знаться-то? — он опасливо покосился на трость. — Ясно дело — фифа из благородных.

Вир прищурился.

— С чего взял?

Ларс приосанился.

— Ее служанка на карете приехала. И пахло от нее вкусно. Не дрянным грогом…

— Герб на карете был?

— Я, что — пацан, повозки разглядывать?

Вир сжал трость.

— Чем служанка пахла?

Ларс неожиданно выставил кулак.

— Вот такие, оранжевые. На рынке для господ продают.

— Апельсиновой водой пахла?

Ларс пожал плечами.

— Наверное.

Вир отставил трость, от греха подальше. Вытащил из кармана сложенный в четверо листок.

— Так. Забыли про служанку. Район доков хорошо знаешь? Торговцев… разных.

— Обижаешь, мистик.

— Вот тебе ингредие… список покупок. Скоро понадобятся. Вернется Стефан — отправишься в Брюхо, пройдешься по тамошним… аптекам. Держи на расходы. Еще возьми какой-нибудь еды… ворсайской. Для нее.

Ларс со знанием дела убрал кошелек за пазуху. Двумя пальцами подцепил список, будто нечто ядовитое, спрятал в сапог.

— Сделаю. Не в первой.

Вир вышел на середину, обвел взглядом каждого. Потом достал зеркальце, поправил шляпу, отряхнул полы сюртука, протер рукавом пуговицы.

— Вы куда? — поднялся Стефан.

— В гости. К одной знатной семье. Буду поздно.

Глава 13

Вир почти дошел до университетских конюшен, когда его окликнула симпатичная девица. Вроде, она работала в канцелярии. Кажется, ее звали Анна.

— Магистр Талио, простите за бестактность. Я ищу одного студента — Стефана. Видела в отчете, вчера он был на проверке вместе с вами…

Вир наморщил лоб.

— Стефан? Припоминаю. Утром убыл из города. Домой, на собственную свадьбу.

Вир откланялся, оставив девушку в полной растерянности.

…Кучер Хосе уже починил повозку и был свободен, что совпадало с планами.

— Куда изволите, мастер Талио?

— К Траувенам, — Вир оббил с сапог грязь о колесо. — Знаешь таких?

— Отчего же не знать. Сам-то сеньор Траувен — важная шишка в городском совете.

— Отлично. Давай навестим этого ценителя антиквариата.

* * *

Полдень подкрался незаметно, как приступ меланхолии. Где-то над Тальграфом поднималось солнце, но здесь, в каменном мешке улиц, метель прижимала прохожих к обледенелой брусчатке.

Вир трясся в повозке, стиснутый потасканной обивкой из реек и кожи, насквозь провонявшей навозом и копотью фонаря. За занавеской в белой пелене мелькали силуэты домов и людей, как обрывки мыслей в бессонную ночь.

Траувен — это заноза, вросшая в память. Зачем благородному, заседающему в совете Тальграфа, понадобилось ворсайское зеркало? Крайне недальновидно для опытного политика, живущего в эпоху перемен. К тому же, заказ доставили не в канцелярию, а в семейное гнездо. Зеркало? Не ему.

Ей. Женщине. Жене.

В книге заказов графа «заказчик» пустовала — значит, Вектор Тенебрис отправил его сам (и записал — вот они, издержки педантичности), по своей инициативе. Но что связывало ересиарха с женой городского советника?..

Ларс говорил о служанке, которая пользуется каретой и дорогими духами — она действовала от имени хозяйки.

Вир сжал губы.

Пазл сходился с хрустом ломавшейся под колесами наледи.

Карета вдруг замедлила ход, затем вновь рывком тронулась вперед, чтобы через пару ударов сердца снова замереть. Извозчик Хосе ругнулся на своих кляч, прикрикнул на кого-то. Ему грубо ответили.

Вир отдернул занавеску. Улица снаружи кружилась в снежном хороводе.

— Хосе! — щеку обожгло холодом. — Где мы? Опять ось сломал?

— Район Глинта, почти промзона, — голос кучера доносился сквозь ветер, хриплый, усталый. — Стража оцепила. Мертвые тела нашли в старой стеклянной мастерской.

— Объезжай! — потребовал Вир. — Проклятый город, чертовы заторы…

— Да объехать-то можно, — равнодушно отозвался Хосе. — Сейчас только труповозку пропустим. Эх, опять народишко пожгли, ироды…

Вир вновь чертыхнулся, высунулся.

— Что ж ты сразу не сказал, что сожгли? Разворачивай. Едем туда.

Хосе что-то буркнул, щелкнул кнутом. Повозка, скрипя, развернулась и поплелась в сторону промзоны Глинта — района, который город когда-то поглотил, но так и не смог переварить.

Вход на территорию Стеклянной Слободы преграждали прогнившие ворота, которые давно уже не могли никого остановить. За ними — пустыня битого стекла и копоти, над которой вздымались уродливые остовы печей. За ними виднелись низкие бараки, почерневшие от гари и времени. Они жались друг к дружке, как братающиеся пьяницы.

Воздух пах гарью, кислотой и безнадежностью.

У ворот стражник приплясывал у костра из обломков.

— Что у вас тут? — буркнул Вир, потирая озябшие ладони.

Взгляд красных глаз солдата скользнул по карате, перепрыгнул на Вира.

— М-мистик? — выплюнул его замерший рот. — В цеху. Печи. Там… не знаю, что там. Но пахнет не по-людски.

— Посмотреть хочу.

— Иди, если хочешь, — он махнул рукой вглубь территории. — Только будь осторожен. Там… нехорошо. И народ бродит — глаза пустые, будто не живые.

Вир оставил жидкое пламя костра за спиной.

Проходы между отвалами мусора были опасны, как может быть опасно под снегом битое стекло. Его здесь хватало — каждый шаг сопровождался хрустом и звоном, да скрипом железных цепей на ветру.

По пути Виру повстречались несколько фигур. Они не шли, а бродили бесцельно в метели, словно не видя друг друга. Один, с пустыми глазами и обмотками на руках, вдруг заступил дорогу.

— Ты не видел мою дочь? — хрипел он, скрюченные пальцы в коростах вцепились в сюртук. — Она в огне, она горит…

Вир ударил его по рукам, отпихнул тростью — незлобиво, так отгоняют с дороги скотину. Тот медленно осел в снег, обхватил руками босые ступни. Встать не пытался, лишь раскачивался из стороны в сторону, давя коленями стекло будто в этом заключался смысл его жизни.

Вир проверил рукав — заметная, грязная полоса. Еще не хватало пуговицы. Сорванная оборванцем, она сгинула в грудах осколков.

Проклятье.

Нужный цех гудел от голосов стражников и звона ледорубов, которыми они пытались расчистить завалы. Вытянутый зал с дырами в крыше и обугленными арками, напоминал грудную клетку исполина. Все было покрыто толстым слоем жирной, мясистой копоти, ставшей второй кожей.

В центре, в зеве огромной печи, чернело нечто, напоминающее гигантскую каплю смолы. Оно излилось и застыло слезой из стекла и сажи. В ней, будто насекомые в янтаре, оцепенели переплетенные друг с другом тела.

— …давненько дело было, — доносился разговор двух стражников. — Полгода. Не меньше. Печь топили последний раз, наверное, тогда же.

— И живыми, говоришь? — крякнул второй, с размаху опустив ледоруб. — Ну и дела. И никто не донес?

— Ну, даешь. Забывчивых снаружи видал? То-то. Они — все уже, кончились. Хоть и живые.

— Твоя правда. Кроме тех, беспамятных, тут только ворье скрытничает, да алхимики отходы колупают.

— Получается, мы с тобою алхимики сегодня.

Гогот стражников и звон ледорубов эхом метались между копченых арок…

Вир стоял неподвижно, впитывая детали. Здесь велась какая-то работа, за которую одним заплатили забвением, другим — вечной памятью в куске стекла. Перед глазами — лишь верхушка айсберга. Масштабное антикварное действо. Подчерк был знаком. Узнаваемо знаком.

Вир развернулся и вышел, не проронив ни слова. Воздух снаружи, хоть и промозглый, показался кристальным после смрада цеха.

Хосе грелся у костра вместе со стражником.

— В университет, мастер Талио?

— Нет, — Вир зло сплюнул, отчаявшись придать одежде приличный вид. — К Траувенам. Торопись, время потеряли.

Карета успела пересечь пару кварталов, когда Хосе неожиданно свесился к оконцу.

— А за нами, мастер, хвост имеется. Карета черная, с закрытыми шторками. С самого Глинта едет, будто на веревочке.

Вир кивком поблагодарил глазастого извозчика и приказал следовать дальше. Крысы лезли из нор, едва запахло жаренным. Что ж, тем интереснее.

* * *

Престижный район исказил Тальграф. Дома, вытянутые в струну, состязались высотой, как деления на линейке продажного чиновника. Уродливые фасады кричали о деньгах, но молчали о вкусе. Даже снег здесь лежал иначе — не грязным саванном, а белоснежным мрамором с узорами от метлы дворника.

Сад перед особняком Траувенов был ухожен до остервенения. Подстриженные кубы самшита покрывали снежные шапки. Замерзший фонтан представлял собой гротескную скульптурную группу из нимф и дельфинов в ледяной глазури.

Двор кишел жизнью — фальшивой, как улыбка ростовщика. Дорогие экипажи с гербами звенели колокольчиками, холеные кони фыркали облачка пара в морозный воздух. Извозчики в ливреях смотрели надменно, но лишь до того момента, как замечали пошарпанную университетскую повозку, которая выглядела как посетивший свадьбу катафалк.

— Мне подождать, мастер? — Хосе оглядывался и сплевывал, будто съел что-то горькое. — Или сами…

— А куда ты денешься? — бросил Вир, спрыгивая на отсыпанную песком дорожку. — Не одному же мне отдуваться.

Вход в особняк охранял дворецкий, настоящий амбал, ливрея на нем трещала по швам. Его лицо, выточенное из воска, пошло трещинами от вида одежды гостя.

— Вашу карту, сеньор… мистик. Вход исключительно по приглашениям.

— Карту? — Вир фыркнул, поражаясь собственной забывчивости. Вытащил руку из кармана и сунул раскрытую ладонь под нос дворецкому — у того на лице заиграли блики. — Смотри внимательно.

Тот недоуменно вгляделся в стекло, но через мгновение его лицо исказилось в немой гримасе, совершенно неуместной. Губы затряслись, а руки и ноги задвигались сами по себе, будто конечности марионетки.

Вир покачал головой.

— Экая печаль. Кажется, я забыл карту в парадном костюме, — он плечом отодвинул сломавшегося дворецкого с дороги.

Весь первый этаж дома был превращен в огромный банкетный зал — на миг Виру показалось, что он попал в чью-то иллюзию. Нагретый до комфортной температуры воздух благоухал. К аромату пищи, воска и цветов примешивался запах цитрусовых, будто на ковер пролили бочку апельсинового ликера.

Зал сиял. Хрустальные люстры созвездиями отражались в темной мозаике пола. Гости блестели как куски пирита под лампой ювелира. Одни облепили столы с яствами, уписывали устриц и дичь, испуская самодовольный смех. Другие, сбившись в кучки, решали судьбу империи, козыряя именами и суммами контрактов. Третьи, с глазами сластолюбцев, кружились в плавном томном вальсе под заунывные трели струнного квартета.

Вир окинул взглядом толпу, ища знакомые лица. Никого. Почти. Одно — бледное, осунувшееся — маячило за столом и пыталось спрятаться за бокалом белого вина.

Вир прошел напрямик.

— Вальтер Лоренц. Какая неожиданная встреча.

— О! Магистр Талио. Какая… неожиданная встреча. У меня аж дух захватило. Подумал, мои недруги прислали вас за мной, — ректор натужено хохотнул, вцепившись в бокал побелевшими пальцами. — Шучу, конечно! Что вы здесь… делаете?

— То же что и вы — пришел на выставку антиквариата, — Вир взял со стола бокал, поболтал перед носом, впитывая ароматы. — Вальтер, помнится — вы обещали мне услугу.

— Несомненно, — плечи ректора напряглись. — Как, кстати, продвигается…

— Что вы можете рассказать о хозяйке? — перебил Вир. Подцепив маленький кусочек антрекота из молодого барашка, он отправил его в рот и прикрыл глаза.

— Марта Траувен? — Лоренц нерешительно подал салфетку. — Прекрасная женщина. Благотворительностью занимается, помогает беженцам из Лейтарии. Содержит лепрозорий Святого Лазаря и госпиталь при нем. Я сам иногда наведываюсь туда на процедуры. Кровь пустить, нервы перед сном успокоить, — он внезапно воскрес лицом, будто на ум пришла идея. — Хотите, познакомлю вас?

Вир тщательно промокнул губы салфеткой.

— Буду признателен.

Глава 14

Лоренц вскочил — быстрее, чем следовало — повел к группе дам, стайкой окруживших высокую, стройную женщину. Ее темные волосы были уложенные в сложную прическу. Серые умные глаза защищали мысли не хуже стального забрала. На вид ей было тридцать пять, и она не пыталась это скрывать.

Марта Траувен слушала воркование соседки, кивая с вежливой, отстраненной улыбкой. На ней прекрасно сидело темно-синее платье. Жемчужное колье, единственное украшение, приковывало внимание к бледной изящной шее.

Лоренц заголосил еще на подходе.

— Дорогая Марта, позвольте представить вам коллегу, — он тщетно пытался выпрямить спину. — Магистр Вир Талио, недавно присоединился к университету. Магистр, это наша жемчужина, маркиза Марта Траувен.

Она обернулась, хотя и так следила за их приближением. Рассеянный вежливый взгляд вдруг стал колючим, цепким. Лед в глазах пошел трещинами узнавания. Это длилось лишь миг, как взмах крыла бабочки.

— Магистр, — ее голос был тихим и мелодичным. С едва уловимым акцентом, тщательно скрываемым, который могли опознать лишь те, кто хорошо ее знал. — Как вам Тальграф?

— Предпочел бы Пороги Зерцала в день летнего солнцестояния, — Вир смотрел ей в глаза. Слишком прямо, не по этикету. — Густую тень беседки в королевском саду.

Марта опустила глаза.

— Хотелось бы там побывать, — отчеканила она. Натянуто, неубедительно.

И в этот момент квартет заиграл что-то знакомое. Старую, меланхоличную мелодию, которую знал каждый при королевском дворе Лейтарии. Вир увидел, как пальцы Марты непроизвольно сжали складки платья.

Не давая ее опомниться, Вир сделал шаг вперед и отточенным жестом протянул руку.

— Осмелюсь пригласить вас на танец, маркиза.

Она закусила губу, их взгляды встретились. Ее маска будто сгорела в дьявольском пламени глаз. Едва заметная усмешка тронула губы.

— Вам не отказать, магистр, — прошептала она тоном, каким говорила всегда.

Он повел ее к танцующим, на ее лице вновь застыла личина светской дамы.

…Струны пели минорно и плавно, будто распускался шелковый платок, в котором хранили воспоминания. Рука Вира легла на гибкую талию, отточено, без намека на дрожь. Пальцы Марты коснулись его плеча с давно забытым, но узнаваемым упорством. Мгновение — и они закружились в такт музыке, идеально попадая в ритм, будто делали это тысячу раз.

Ее голос был интимным шепотом в темной комнате.

— Ты убил своего портного? — насмешливый взгляд Марты скользнул по его одежде. — Или наконец осознал, что ты больше не придворный?

— А ты? — шаг вперед, губы почти коснулись ее уха. — Из фаворитки короля в жены провинциального индюка? — парировал он, ведя ее в повороте. — Удачной партией не назовешь.

Она рассмеялась — легкий, искрящийся и абсолютно фальшивый смешок, предназначенный для зрителей.

— О, я устала от дворцовых интриг. Здесь… тише. Просто, — ее пальцы сжали его плечо чуть сильнее. — Содержать больницу — это то, к чему я всегда стремилась. А муж… он обожает меня, — ее голос потерял мягкость. — Мне жаль твою семью… Скажи, ты уехал из-за них? Или все же сбежал, как крыса?

Вир почувствовал, как по лицу пробежала судорога. Он резко развернул ее, заставив на миг потерять равновесие.

— Предпочитаешь ворсайские зеркала, — бросил он вместо ответа. — Сомнительный вкус.

— Мне его подарил один антиквар, — ее глаза блеснули вызовом. — Очень… многогранная личность.

— Твой брак — фикция, — их лица почти соприкоснулись. — Ты по-прежнему служишь королю. Плетешь заговор…

Какой-то надутый тип в наряде павлина улыбнулся миссис Траувен и попытался вклиниться между ними. Вир, не прерывая танца, незаметно поставил наглецу подножку — тот рухнул на пол, не успев ничего понять.

Пространство вокруг них снова очистилось.

— Я исполняю долг во имя страны, — резко ответила Марта. — А ты? Просто трус, который сбежал. Воспользовался чужим именем, чтобы сохранить инкогнито.

— Мои поступки тебя не касаются, королевская наложница, — Вир выдохнул это, как приговор.

Марта вздрогнула, как от удара плети. Маска на ее лице треснула — на долю секунды, но этого хватило.

— Заткнись! — ее губы исказила ненависть. — Зарвавшийся книжный червь, обманувший Высший Совет! Ты подвел своего короля! Клинок, ставший обломком! Ты — ошибка, которую все давно списали!

Они замерли на мгновение, как корабль в центре водоворота, перед гибелью. Музыка лилась вокруг, но уже не вызывала прежних эмоций.

Будто что-то сломалось.

Вир первым овладел собой, вновь повел ее, смешал с фальшивой толпой.

— Ты играешь с огнем, Марта. С тем, что тебе неподконтрольно.

— Это говоришь мне ты, — она рассмеялась горько, по-настоящему. — Или тот, другой? Когда вы, наконец, уже сожрете друг друга?

Страсть схлынула, остался сухой циничный прагматизм. Это был всеобъемлющий пат. Пропасть, одна веревка на двоих, и связь — прочней любовной. Упадет один — второй отправится в бездну следом.

— Зачем ты помогаешь Тенебрису Вектору? — спросил Вир, когда мелодия испустила последний вздох. — Что ты для него делаешь?

Она посмотрела на него прямо. Он помнил этот взгляд.

— Я помогаю ему сделать больно Кальфарской империи. Как можно больнее. А потом сдам его как ворсайского шпиона, — она поджала губы. — Император объявит это актом войны. Кланы получат ультиматум. А Лейтария — передышку. Простая арифметика.

Танцоры благодарили партнеров. Марта протянула руку для поцелуя. Вир коснулся ее губами.

— Мне нужно знать — лысого наемника с распятием наняла ты? Где его искать?

— Какой наемник? — ее бровки съехались к переносице. — Антиквар просил лишь подделать какой-то рапорт. Ты удивишься, но мне это не удалось. А впрочем, неважно…

Если она и врала, то делала это весьма убедительно. Вир сжал ее ускользающую ладонь.

— Ересиарх играет с тобой. Отступись.

Но Марта уже не слушала, сбросила его руку — скрылась в толпе почитательниц. Вир смотрел поверх ее головы на сияющий лживый зал.

Он чувствовал себя опустошенным — будто выслушал исповедь убийцы. Только облегчения это не принесло. Наоборот — хотелось убить.

Но не здесь.

Не сейчас.

* * *

Вир вышел на улицу, будто из могилы выбрался — медленно, с усилием. Постоял посреди вьюги, подставившись ледяному ветру — снежинки таяли мгновенно, едва касаясь лица. Пошатываясь, побрел к университетской повозке. Вцепившись в обледеневший поручень — кое-как втащил себя внутрь.

— В университет, — бросил он Хосе, с трудом узнав собственный голос.

Кучер щелкнул кнутом. Карета дернулась, проползла мимо монументального фонтана из нимф и дельфинов, и выехала на заснеженную улицу. За оном проплывали огни особняков, доносились обрывки музыки, звонкого смеха.

Внутри же было холодно и пусто, как в склепе.

Вир нащупал под сидением замызганный, пропахший конским потом плед. Нахохлился в нем, привалился к холодной стене, как бродячий пес. Пальцы сами нащупали фляжку, отвинтили крышку…

Карета тряхнула на кочке, и едкая полынная влага пролилась на грудь.

Вир чертыхнулся, тихо, на лейтарском. Сделал хороший глоток. Потом еще один — долгий, обжигающий. Жжение прокатилось по горлу и разгорелось в желудке.

Но не согрело.

В голове стоял ее образ. Марта Траувен. Она такая же, как полынная настойка — притягательная, но отвратительная на вкус.

Вир бормотал себе под нос, глядя в темноту.

— Опытный игрок… Да. Но в этой партии ты новичок. Не потому, что глупа. Просто правила здесь другие. Здесь не подкупают слуг, не подкладывают письма в чужие будуары. Здесь сгоревших заживо — хоронят в стеклянных гробах.

Он залпом допил остаток настойки, ощущая растекшийся по жилам яд. Только так пришло тепло. Оттаяли мысли, понеслись дальше, уворачиваясь от боли, цепляясь за профессиональный интерес.

Антиквар.

Чертов ересиарх вскрывает Тальграф, как гурман устрицу — неторопливо, смакуя, используя инструменты настоящего гурмана. Окружил себя наемниками, будто одел слюнявчик — чтобы не испачкаться. И улыбается, глядя на пауков в банке — на Марту, на всех этих советников и герцогов, — которые думают, что смогут приручить его.

Рядом с ним — Безгласная. Она не сидит за тем же столом, но в поле зрения. Не соратница — иначе была бы в свите. Не соперник — иначе была бы мертва. Не жертва…

Мысль оборвалась на полуслове. Карета вдруг дико рванула вперед, затем с оглушительным скрежетом ударилась во что-то мягкое и резко встала. Вира с размаху швырнуло вперед, и он с хрустом влетел лбом в стенку. Перед глазами вспыхнуло, посыпались искры.

А потом снаружи — предсмертный всхлип. Хосе. Он не кричал — просто выдохнул, как человек, которому перерезали горло.

Дверца с треском распахнулась. Сверху навалилось несколько теней. Вир, не целясь, — ударил кулаком в ближайшее лицо. Что-то хрустнуло под ним, кто-то зашипел. Успел пнуть другого в пах, но его уже скрутили. Со знанием дела и силой заломили руки за спину. Набросили на голову вонючий мешок, от которого перехватило дыхание.

Вир отчаянно дернулся, но точный удар под дых вышиб остатки воздуха.

— Трость! Заберите и бросьте здесь, — раздался спокойный, властный голос без тени паники. — Рот завяжите. Руки заверните туже. Он мистик, смотрите в оба.

Его поволокли, снег набился в сапоги. Недалеко. Выла метель, подкованные каблуки стучали по каменным ступеням. Крыльцо. Хлопнула дверь. Промокший, закисший ковер. Запах пыли и затхлости. Эхо — как в пустом доме.

Заброшенный особняк.

Его грубо усадили на стул. В запястья впилась мокрая веревка. Запах полыни от нее слышался даже сквозь вонючую дерюгу, запечатавшую ноздри.

— Обыскать?

— Нет. Полынной воды достаточно. Оставьте нас.

Мешок сдернули. Послышались удаляющиеся шаги.

Вир моргнул, пытаясь привыкнуть к скудному свету одинокого фонаря. Перед глазами — человек в сером, строгом одеянии имперского экзорциста. Кожаный плащ, высокий воротник, скрывающий шею, тонкие перчатки. Широкий пояс с кармашками. Лицо аскетичное, бледное, привычное к подземельям. В глазах — профессиональный интерес.

Человек молча смотрел на Вира несколько секунд, оценивая.

— Где девчонка? — спросил он без особого интереса, будто интересовался погодой.

Вир выплюнул нечто мерзкое, поворочал во рту языком.

— А ты кто? Жених ее?

Глава 15

Экзорцист проявил самообладание, даже чуть ожил. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, но до глаз она не дошла., застыв на полпути. Вир понял, что серый слышал насмешки слишком часто. В подземельях, куда доставляли пойманных чернокнижников, те начинали именно с этого. Глумились, кичились собственным превосходством, пытаясь хоть как-то сохранить лицо перед неминуемым.

Осознание наступало позже, вместе с запахом горелой плоти и привкусом крови.

Серый шарил взглядом по лицу Вира, будто искал трещину, в которую сможет пролезть и вырвать правду. Когда понял, что не найдет такой — навис сверху серым утесом, оглаживая ладонью кулак в перчатке, кожа скрипела от натяжения.

— Лейтарец, ты был там. В моих владениях. Забрал то, что принадлежит мне.

Вир удержаться не смог, выплюнул.

— Да у тебя там проходной двор. Я не первый.

— Стечение обстоятельств, — экзорцист отступил, мягко прошелся по комнате. Его тень, искаженная светом фонаря, напоминала хищную птицу. — Проверка в лепрозории Святого Лазаря отняла больше суток. Тенебрис воспользовался. Но украл не он — ты! Я должен… вернуть ее.

Вир успел заметить блеск в глазах Серого. Не похожий на искру долга. Скорее — личный, одержимый интерес. Какой бывает у алхимиков, одержимых поиском философского камня. Очень знакомое чувство.

— Прикрываешься приказом этого дурака — Дрейкфорда? Замок на ее камере был хорошо смазан. У двери стоял стул. Ты сидел на нем часами. Наблюдал. — Вир подался вперед. — Что ты хотел узнать?

Серый подцепил пальцами пояс — в нем что-то недобро звякнуло. Выбирал, с чего начать.

Вир ощутил, как адреналин прогоняет остатки хмеля и усталости. Насмешливо процедил.

— Ты ничего так и не узнал.

— Элис-ар хранила какую-то тайну, — вырвалось у Серого. Его задело пренебрежение, выдал румянец на щеках. — Она упоминала имя Тенебриса Вектора. И хотела рассказать, — экзорцист потряс пальцем перед лицом Вира. — Сама! Но мешало заклятье. Оковы памяти. Вектор зачем-то использовал их на Элис-ар. Мистик, ты раньше видел, чтобы один чернокнижник накладывал заклятие на другого? Я — нет.

Вир нахмурился.

— Погоди, ты что-то путаешь. Тенебрис запечатал ее максимум сутки назад.

Серый усмехнулся.

— О чем ты? Как это — запечатал? Или ты имеешь ввиду мою печать на тряпке? Так это — всего лишь намордник для чернокнижника. Если Тенебрис обновил заклятье — мне об этом ничего не известно. Кстати, благодаря тебе, — он заложил руки за спину, заходил из угла в угол, о чем-то размышляя.

Вир замер, будто громом пораженный. Головоломка открылась с другой стороны. Так вот почему узница внушила признание шаману. Она не могла говорить — уже была запечатана, только более легкой формой заклятия. Но придумала, как его обойти. И как только Антиквар узнал об этом — исправил свою ошибку…

Чертов экзорцист прервал мысль.

— Знаешь, за что Элис-ар попала в тюрьму? Она пытала мистика, но попалась. Ворсайку привезли ко мне уже под заклятием. Я пытался его снять, как ученый. Дни и ночи, ломая защитные барьеры, подбирая ключик… это была великолепная, сложнейшая работа! Теперь говори — где она?

— Коновал ты, а не ученый, — отрезал Вир, с наслаждением вкладывая в слова всю накопившуюся ярость. — Тебя и слуг Дрейкфорда осудят, а потом четвертуют за нападение.

В руках Серого что-то блеснуло, он встал почти вплотную.

— Победителей не судят. Герцог оценит козырь в лице Тенебриса Вектора. Именно я вытащу его из колоды. Дрейкфорд получит ручного ересиарха. Я же спокойно продолжу исследования, — рука экзорциста дернулась змеиным броском.

Плечо пронзила резкая боль. Острая, жгучая, будто в мышцу вогнали раскаленный гвоздь. Вир попытался отстранится, но веревка не поддалась.

Тогда он бросил, как кость собаке, силясь скрыть гримасу боли за маской безразличия.

— Я скажу. Тогда отпустишь?

Серый не дрогнул лицом.

— Отпущу, даже не сомневайся.

— Она в районе Глинта.

Серый сузил глаза.

— Точно. Там мы сели тебе на хвост. Но Глинт — большой.

Вир скорчил лицо, изображая крайнюю степень беспомощности.

— Сам видишь, я лейтарец. Плохо ориентируюсь в городе… подожди, подожди! С вами поеду.

Серый качнул головой.

— Нет. Больно ты прыткий.

— Ладно, тогда нарисую, как доехать. От Стеклянной Слободы. Там недалеко.

Серый впервые улыбнулся. Губы растянулись, но глаза остались пустыми и холодными.

— Тебе руки развязать?

Вир ощерился.

— Черт с тобой. Сам тогда рисуй, — и показал подбородком. — У меня блокнот в кармане.

Экзорцист медленно, не спуская бдительного взгляда, сунул пальцы в карман Вира. Извлек и раскрыл книжицу, недоуменно повертел в руках обломок пера, который нашел между страниц.

— Говори, как ехать, — он вдруг растерянно огляделся. — Писать — чем?

Вир выдвинул вперед горевшее плечо, насколько позволяла веревка.

— Вот, обмокни.

— Твоя кровь приведет нас к ней, — хмыкнул экзорцист. — Как символично.

Обломок кости ткнулся в рану. Сильнее, чем того ожидал Вир. Чертов садист. Боль скрутила судорогой.

Но не только боль, еще что-то хуже.

— Итак. Глинт… — Серый вдруг замолчал.

Его голова упала на плечо, будто из шеи вырвали позвонки. Он пялил глаза на костяной стержень, будто видел нечто иное. Его пальцы сами перехватили его, как перед ударом перехватывают нож. Он нехотя тащил его ближе и ближе к собственному горлу. Лицо искажали страшные муки, глаза выскакивали из орбит…

— Стой. — скомандовал Вир, вкладывая в голос остатки воли. — Успеешь еще. Бери мой блокнот, пиши про Элис-ар. Про свои наблюдения. Мельчайшие детали. Даже то, о чем боялся думать. Изливайся досуха. Но, прежде чем начнешь — освободи меня.

…Мир начинал потихоньку плыть перед глазами, когда Серый закончил писать. Экзорцист уже мог сопротивляться глазами, в них плескалась бездонная ненависть, но в действиях оставался рабом пера.

Контроль Виру дался нелегко — рукав набух от крови, артефакт напился ее сполна.

Но оставалось еще одно. Вернуть долг Хосе.

Прежде чем уйти через черный ход, Вир поманил экзорциста.

— Приготовь кинжал. Выйдешь к своим слугам — коли, пока не устанет рука. Сколько успеешь, до кого дотянешься — до последнего вздоха.

Не оглядываясь, Вир вышел в метель.

Глава 16

Льдинки впивались в лицо, будто крючья — цепляли сознание, удерживая его от провала в беспамятство. Трость в руке была чужой, обжигающе-холодной — слишком долго пролежала в снегу. Вир брел по кривой улочке, зажатой особняками, считая собственные шаги…

Вдруг спереди — окрик! Обдав ледяной грязью из-под копыт, мимо пронесся лакированный экипаж. В считанных дюймах. Извозчик, с графским носом, в последний момент успел отвернуть. В щели оконца промелькнуло брезгливо-испуганное лицо.

Опять мимо.

Вир пошатнулся, с трудом ухватился за фонарный столб. Выставил трость на проезжую часть. Кровь сочилась, застывала коркой, снег залеплял глаза…

— …куда, спрашиваю? Сеньор?

Вир ожил. Смахнул с лица снег, который уже будто и не таял. Перед ним замерла старая, просевшая на один бок карета. Морда клячи обмерзла сосульками. Возница — в шапке, надвинутой на глаза, — типичный ломовой извозчик. Он смотрел без особой радости, больше — из любопытства.

Вир разлепил губы.

— В Прачечную.

Извозчик быстро глянул по сторонам, чуть свесился с козел.

— В Брюхо? К Костылю, что ли?

— К нему самому.

— Тревожно в порту, — хрипло выдал мужик. — По тройному.

— Вези, — выдохнул Вир и ввалился в повозку.

…Его выдернули из небытия грубые толчки. Чья-то рука трясла за раненное плечо, доставляя адскую боль.

— Эй, проснись!

Вир что-то выкрикнул на лейтарском. Попытался пнуть, но промахнулся.

— Полегче! Приехали… сеньор. Гони по тройному, как договаривались.

Вир пошарил по карманам. Высыпал монеты — больше, чем нужно. Распахнул дверь и выпал наружу — лицом прямо в сугроб.

Он не пытался встать. Слушал, как уезжает повозка. Как стихает стук копыт. Снег обжигал холодом, притуплял боль. Белый и пушистый — он пах пеплом и щелоком, и имел сладковато-металлический привкус. Спрессовав его ладонями, Вир оттолкнулся и поднялся с колен. Очистил лицо перчаткой.

Уже сильно завечерело. Перед ним, из грязного полумрака метели, проступало двухэтажное, приземистое здание из потемневшего от влаги и копоти камня. С вывески, скрипевшей на ветру, на него смотрел нарисованный медный таз. Под ним кривым, но разборчивым шрифтом было начертано углем:

«Прачечная. Заведение Костыля».

Из полуподвальных окон, забранных решетками, валил густой тяжелый пар. Он пах кипящим бельем и тем самым духом, который пропитывал снег вокруг.

Вир добрался к дверям, стукнул железным кольцом. Еще раз, настойчиво — как мертвяк в ворота чистилища. Лязгнул заслонка, в глаза ударил направленный свет.

— Чего ломишься? Закрыто, — рука разогнала пар, в щель просунулся бородач. — Сегодня полнехонько. Заняты по шею.

Вир попытался сказать, но язык заплетался, губы будто налились свинцом. Тогда он молча стянул перчатку и сунул бородачу под нос руку. В тусклом свете блеснул черный перстень с ониксом, стянутым серебряной проволокой, будто когтистой лапой.

Заслонка с грохотом захлопнулась. Щелкнул засов, дверь со скрежетом отъехала в сторону. Бородач выскочил быстрее клубов пара.

— Мастер в цвете, — бросил он кому-то позади. — Заносите, живее!

Вира подхватили под локти, втянули внутрь. Помощь пришлась кстати, сапоги скользили по наледи у порога. Мутные фигуры в фартуках мелькали в густом мареве.

— Костыль! — крикнул один в глубину. — Тут к тебе. Срочно.

Его куда-то повели по лабиринту, между шипящих труб, будто кишок. Между жарких котлов, воздух над которыми плавился, пах скипидаром и был густым, как суп.

Подбежал кто-то еще — под его ногами гремели сливные решетки.

— Чистые тряпки! Живо! — прозвучал приказ, резкий, как скальпель. — Спиртовую настойку зверобоя и мой ящик. В кресло его, ноги укутайте шерстью.

Вира усадили в массивное кресло с высокой спинкой. Кто-то набросил на ноги плед. К губам поднесли глиняную кружку с темным пахучим отваром.

— Пейте, — настойчиво потребовал знакомый голос. — Согреет и даст мне время поработать.

Вир влил в себя жгучую гадость. Она обожгла горло и разлилась по жилам расплавленным железом. Будто живьем в печь сунули. Он откинулся на спинку, сознание стремительно унеслось в небытие, где в пустоте хрустели звезды.

…Очнулся не сразу. Сначала запах — что-то смолистое, пихта или можжевельник. Потом вернулась боль в плече, но уже не грызущая мясо, а поверхностная — тянущая кожу. Сознание прояснилось. Он лежал в том же кресле, но теперь мог видеть желтый свет фонаря, висящего прямо над ним, будто личное солнце.

Комната была длинной, как барак или подвал. Сводчатый потолок терялся в клубящемся пару, сверху изредка глухо шлепались тяжелые капли. Помещение было разделено на отсеки грубыми деревянными перегородками. В каждом закутке — свое маленькое действо при свете коптящей лампы или свечи в банке.

Одни стригли, другие — брили. Где-то, сгорбившись над распростертым телом, с ловкостью мясников что-то резали и зашивали. Клиентура пестрая, разношерстная — бледные школяры с горящими глазами, коренастые грузчики с татуировками на голых торсах, и даже пара хорошо одетых сеньоров с напряженными, уставшими лицами.

Если кто-то кричал, то не долго — здесь было не принято орать. Воздух был пропитан клейким запахом дубового мыла и лекарствами. Срезанные волосы, ногти и остальное сырье сортировали на месте, маркировали. Полученные за них монеты прятали в кулаках.

Угол Вира находился на возвышении и был отделен от остального зала ширмой из потертой кожи. Рабочее место хозяина. Костыля.

Сам Костыль колдовал над его плечом. Это был сухопарый мужчина лет пятидесяти, с лицом, испещренным сетью морщин и шрамов. В переносицу вросло пенсне в тонкой металлической оправе. Его почти безупречный фартук резко контрастировал с передниками подручных.

Костлявые пальцы с обкусанными ногтями работали четко и быстро, словно вязальные спицы в умелых руках. Они разрабатывали кожу вокруг рубца, в который превратилась рана, втирая в нее какую-то едкую и пахучую гадость.

— Ну вот и вернулись к нам, — себе под нос констатировал Костыль, не отрываясь от работы. — Почти закончил. В рану какая-то дрянь попала. Не гной, нет… что-то едкое.

— Это слюна… экзорциста, — с трудом выдавил Вир. — Одичал в подземельях, кусаться начал.

Костыль лишь на секунду замер, затем вытер остатки мази, поправил пальцем пенсне.

— Бешенных псов усмиряют, — он спохватился, поняв, что сболтнул лишнее. — Я закончил, мастер Талио. Буквально пять минут, и боль уйдет. Шрам, увы… тут уже ничем не могу помочь.

Вир понимающе кивнул. Дураку было понятно, что его и так подлатали по высшему разряду. Что-то дорогое, сильнодействующее. Боль уже утихала, сменялась назойливым зудом.

— Сколько должен? — спросил Вир, сев прямо.

Костыль кое-как содрал с носа пенсне, протер стекла краем фартука.

— Это в счет моего долга. За тот случай в соборе Святой Стефании, — он посмотрел своими немигающими глазами. — Я долги помню.

Вир снова кивнул. Помнил и он.

Костыль тогда погорел на кровопускании у епископа. Охрана нашла второе дно в чемоданчике, с кровью Его Преосвященства. Хирург сдал чернокнижника, для которого выполнял заказ — Вир случайно упустил липового «брадобрея».

Пришлось писать кучу объяснительных бумажек.

— Одежду приведут в порядок, — Костыль махнул рукой в сторону бурлящих чанов. — Но чуть дольше обычного, — он запнулся на мгновение. — Полынь. Запах въелся.

— Некоторые верят, — Вир коснулся ободранных запястий. — Что полынь обрывает связи с Зерцалом.

— А вы что скажите?

Вир нехорошо растянул губы.

— А я ее пью… настойку полынную. Давно. Только помогать стала хуже, — Вир хотел по привычке достать зеркало, но карманов в нательной рубахе не было. — Где мои вещи?

— Под замком, держите ключ от личного номера. Воду уже нагрели. Вторая дверь — выход в общую парилку.

— Не кстати, — Вир качнул головой и попытался встать, но закружилась голова.

— Вот видите, — укоризненно покачал головой хирург. — Вода и пар на пользу пойдут. Выгонят хворь из костей.

— Да что с тобой поделать, — не стал спорить Вир.

Мысль погрузиться в горячую, обжигающую воду сейчас казалась крайне притягательной.

Глава 17

Вир полулежал в бочке, вжавшись затылком в теплую древесину, как дитя в утробе матери. Горячая вода обжигала кожу, вытягивала из мышц усталость. Казалось, что еще мгновение — и он растает в ней, раствориться в этой блаженной неге. Он уже несколько раз засыпал и просыпался, когда в бадью подливали горячую воду. Кожа на пальцах сморщилась и покраснела.

Вир плеснул водой в лицо, сбрасывая дрему.

Вновь взял в руки свой блокнот. Остальные вещи лежали в корзине, поперек нее — грязная трость. Рядом оставили ведро и чистую тряпку. С намеком — мистик сам разберется со своими премудростями.

А флягу наполнили, не забыли.

Сервис в стиле Костыля.

Вир перевернул страницу. Экзорцист писал торопливо, убористым подчерком. Излагал мысли сумбурно и скрупулезно, одержимо. Приходилось пробираться сквозь мазню из собственной крови, перечитывать и расшифровывать. Благо, навык давно был отточен на древних текстах.

«…Эксперимент номер девять. Попытка вызвать ассоциации, не затрагивая защиту. Расцарапала лицо. Повторяла фразу — не он… не он… (Примечание. Знак вопроса на полях, подчеркнут дважды). Пришлось использовать вытяжку мака, двойную дозу.»

«…Эксперимент номер тринадцать. Применил магниты и звуковые колебания. Никакого эффекта. Судороги.»

«…Эксперимент номер двадцать пять. Приглашен медиум из Брюха (Примечание: сомнения, шарлатан?). Истошно выла. Разбила голову о стену. Пришлось прервать. (Примечание. Едва не умерла. Приглашен знахарь).»

Вир со вздохом захлопнул блокнот.

Чертов коновал.

Картина постепенно вырисовывалась, отнюдь не радужная. Проклятие медленно переваривало память, цепляясь за новые слои, будто комок колючек репейника. Мощное, многослойное кружево, которое, после обновления Антикваром — стало абсолютно герметичным.

Ну почти.

Вир отшвырнул блокнот обратно в корзину. Зря Ларс бродит по подвальным аптекам и скупает травы. Замок мастера можно открыть лишь профессиональным инструментом.

Вир стукнул кулаком по воде — брызги окатили стены.

— Эй, — его голос, хриплый от пара, глухо отозвался под низким потолком. — Банщик!

В проеме возник широкоплечий детина с выбритым затылком и внимательными глазами.

— Вели позвать скупщика, — распорядился Вир. — Для серьезного дела. Деньги есть.

— Хромой Яша сегодня работает, — уточнил банщик.

— Да хоть кривой, хоть косой. Если дело свое знает — зови.

Банщик молча кивнул и потерялся в клубах пара. Здесь, в Прачечной, лишних пояснений не требовали.

Решив не терять времени, Вир выбрался из бочки, накинул на плечи простыню и, по совету Костыля, отправился в парилку.

Воздух здесь обжигал легкие и был сухим, как в горне. Помещение небольшое, обшитое темным деревом. На печи тлеют раскаленные камни. Дальше дверь с оконцем, за которым виднелся бассейн с черной водой.

Здесь уже парились двое, грелись на верхней полке. Вир сел поодаль, на свободное место. На него посмотрели — не враждебно, не дружелюбно — оценивающе. Но он не лез к ним, поэтому они продолжили свою неторопливую беседу.

— …ну и шнырят, сволочи, будто тараканы, — пробасил мясистый тип, у которого под шрамами было не видно кожи. Перебитый нос, пальцы словно обрубки, которые он постоянно сжимал в кулаки. — Один балакал, что трупы из Стигийских Нор забили канал. Плывут, как карасики на нерест, только кверху брюхом.

Хрюкнул над собственной шуткой и пояснил.

— Видать у черни опять новый король.

Второй — сухой и жилистый, в синих наколках и с деревянным жетоном бригадира артели на шее — проскрипел вответ.

— Да ну? А я думал, в заброшенных квартирах одни принцы живут. В коронах из крысиных костей, — зашелся то ли смехом, то ли хрипом. — Режут друг дружку без устали, а их все больше лезет. Тальграф — как падаль вонючая. Все шакалы из округи сбежались, мать твою.

Вышибала сплюнул на камни.

— Слыхал про Конуру? Распечатали — будто купцову дочку в пост.

Оба заржали. Здоровяк продолжил.

— Говорят, самого главного взяли. Серьезный мужик. Сам сознался — крепости брал раньше.

— Да кто ж его не сознается, если с кнутом в заднице?

Смеялись до икоты.

— Точно. Солдатня дурака себе нашла, лишь бы перед герцогом не позориться. Заплечный мастер на виселице оженит, народу на потеху.

Артельщик расстроился.

— Зато там теперь работать нельзя. Дрейкфорд зверем ходит, стража гребнем чешет.

— Точно. Рыбки хотят словить, а сеть по болоту тянут. Что-то будет.

— Ага. Резня.

Телохранитель неожиданно оживился.

— А, слыхал про императора?

— Как это?

— Напел тут купчик один, — бугай понизил голос. — Император к нам в гости плывет.

— К тебе, штоль? — заржал артельщик. — Где примешь?

— Да иди ты. К дяде едет. К герцогу.

— За тюрьму сломанную спросить хочет?

— Да не, это ему побоку. Дела семейные порешать.

— Или порешить?..

— Или так. А мы — посередке.

Оба опять заржали как кони.

Вир слушал в пол-уха, закрыв глаза. Глубокий бас и хриплый скрежет сливались в отвратительную какофонию злорадства и страха. От этого в парилке становилось невыносимо душно.

Так и не сказав ни слова, он вышел к бассейну. Сбросил простыну.

И не раздумывая прыгнул в черную воду, будто хотел смыть с себя липкие словеса…

* * *

Вода неожиданно забурлила вокруг, закрутилась, набирая силу, пока не образовала воронку. Вир тщетно пытался найти опору, но его мгновенно засосало внутрь водоворота будто винную пробку. Свет померк. Полет остановила поверхность, которая оказалась недостаточно твердой, чтобы переломать ноги.

Ковер.

Длинный ворс, искусный узор, по которому алыми чернилами растеклась кровь. Просторная гостиная, некогда обставленная со вкусом в лаконичном лейтарском стиле. Сейчас здесь было тесно из-за мертвых тел.

Запах — как в ночлежке поутру.

И жуки везде, саранча.

Ближайший мертвец бесстрастно обозревал потолок. Наверное, видел в нем бескрайние степи. Варвар, воин клана. Его лицо было посечено, будто металлическим гребнем распахали. Рядом лежали другие. Вповалку. Сразу и не скажешь, хватало ли на всех рук и ног.

По телам неторопливо ползала саранча.

Вир оглянулся. На стене — огромное зеркало, от потолка до пола. Оно здесь было всегда, только надписи не было. Кровью, на мертвом языке — как девиз.

«Война — единственная правда».

По вычурной раме ползали толпы саранчи.

Ее здесь было слишком много, приходилось выбирать, куда ставить ногу. Вир подошел к полкам — книги сметены, разбросаны по полу. Теперь на их месте — отсеченные головы ворсайских шаманов. Часть успели ободрать и выскоблить до черепов, превратить в кубки для вина.

У дверей, вместо вешалки (ей пригвоздили тело к стене) стояла безобразная стойка для доспехов. Она возвышалась посреди разбитых ваз и горшков словно уродливый сухостой на руинах. По ней лазила саранча.

На стойке — вороной латный доспех, из швов медленно вытекал черный маслянистый дым. Форма брони странная, нечеловеческая — лишние суставы и элементы. Подойдет разве тому, кого упорно растягивали и ломали на дыбе не один день.

Вир глянул в окно — заросший грабовый сад. Он будто застыл во времени. Не дрогнула ни веточка, ни листик. Лишь висевшее на суку тело шамана покачивало взлохмаченной головой, будто сожалея своим мыслям. Под телом — груды костей, разложенные по размеру и форме в аккуратные пирамиды.

Не усадьба — логово.

На стене висела картина. Ее тоже раньше здесь не было.

В чистом поле сошлись две несметные армии. Их предводители замерли друг напротив друга. Уродливый бес-богомол, с руками-косами, в стальной раковине цвета ночи. И девочка с пустыми глазами, чьи волосы развивались на ветру. Она держала за руку карлика в шутовском колпаке.

Подпись к картине гласила:

«Бесконечная война или миг забвения длинною в вечность».

Вир протянул руку, коснулся картины пальцами…

И вынырнул на поверхность бассейна в банях Костыля, судорожно глотая воздух. Добрался до края, ухватился за мокрый скользкий камень.

Парилка молчала. Те двое ушли. Капли с потолка глухо разбивались о воду, загоняя мысли под корку мозга.

Вир сел на краю, обхватил голову руками. Чертовы лекарства Костыля. Дрянь какая-то. Или побочный эффект? Однозначно. Сегодня — больше никаких снадобий. Ну, кроме полынной настойки, конечно.

* * *

Скупщик Яша не только хромал, но и был слегка глуховат.

— Я говорю, — Вир повысил голос. Его пальцы брезгливо сжимали край замызганного платка. — Ты им подтирался, что ли?

Хромой обиделся.

— Вредный ты. Тряпочкой вытирали лица повешенных. Сразу после казни. Помнит их последние мысли.

Вир еще раз оглядел платочек. Не впечатлился.

— Еще есть что?

Яша развернул полоску бархата. В нем блеснул осколок ручного зеркала с острым краем, окрашенным в бордовый. Скупщик отвернул зеркало от себя.

— Из лепрозория Святого Лазаря. Нашли в вещах юродивого. Прятал осколок, смотрелся в него… потом исчез, — Яша ткнул пальцев в зеркало. — Говорят — туда ушел.

— Интересно, — бросил Вир. Завернул осколок обратно, отложил в сторону. Потом взял с лавки страницу, вырванную из церковного гимнария. — В хоре поешь? Ты ж, вроде, тугой на ухо.

Яша не обиделся. Видимо, успел пообвыкнуть.

— Отпевали самоубийцу.

Вир пригляделся к пятнам на листке.

— Ну воск, понятно. А слезы откуда? Хорошим человеком был?

— Нет, это его слезы. Душу не приняли ни те, ни другие.

Вир цыкнул.

— И так бывает. Там — что за стекляшка с куском пальца внутри?

— Кварц из Глинта. Из печи отколупнули.

— Не заливай. В Глинте стекло выплавляли. Вон, гляди — палец-то надкусан у тебя там.

Яша побагровел, спрятал стекляшку за пазуху. Оттуда же достал прозрачный футляр с тонкой косточкой внутри, полой, будто птичьей.

Вир принял из его рук, поднес к свету. Прищурился, будто алмаз разглядывал.

— Куриная? Трапезничал?

— Кость летучей мыши, — сквозь зубы пробормотал Яша. — Нашли в колоколе собора святой Стефании, который много лет не звонил.

— Отчего не звонил?

— Искаженный звук. Епископ считал, что колокол — проклят. Это кость запечатала звон.

— Ясно, — Вир протяжно зевнул. — Уговорил, черт с тобой. Возьму осколок зеркала и кость.

Глава 18

Ранний вечер втиснулся в кабинет профессора Альриха и затаился в углах, куда не дотягивался желтый свет. Раскаленная лампа воняла маслом, но Вира это мало заботило — он лишь отодвинул подальше фляжку с настойкой, на край массивного стола.

Пришлось опять поменять позу, спина одеревенела от много часовой работы. Правая глазница затекла и превратилась в камень — в ней намертво засел холодный ободок монокля. Левую руку оттягивала тяжелая лупа с костяной ручкой. Увы, профессор Альрих тяготел к внушительным, а не изящным инструментам. Приходилось с этим мириться.

Под увеличительным стеклом, в круге резкого света, который фокусировала сфера из горного хрусталя, лежал обломок зеркала, купленный у хромого. Но Вира интересовала не отражающая поверхность, а изнанка. Там, на потрескавшейся амальгаме, заточенным ногтем нацарапали нечто мелкое, что могло уместиться на рыбьей кости.

Символы, не буквы. Южная вязь. Будто следы насекомых или танец песчинок на ветру. Знаки из тех далеких земель, где солнце клеймит кожу, бури душат песком, а люди ездят на горбах неторопливых исполинов.

Вир отложил лупу, потянулся к перу. Он обмакнул его в чернильницу и аккуратно, со скрипом, перенес на чистый лист бумаги несколько значков.

Зашуршал словарем.

— Сар… Эл… — угасающий шепот прорезал тишину. — Родник. Водопад. Или оазис. Кх-м… двусмысленно. И как?

Вир откинулся на спинку стула. Освободил глаз от монокля, надавил на веки, снимая напряжение. Пододвинул лист, на который ранее перенес схему, обрамлявшую южную вязь.

Паутина тончайших линий, дуг и черточек. Они пересекались, сходились под неожиданными углами и образовывали узор, кружево или шараду…

Нет.

Карту созвездий.

Юродивый из лепрозория оказался ох как не прост. Уже в заключении, он где-то раздобыл осколок и методично нацарапывал дверь — месяцами, обломком собственного ногтя. А когда закончил — тихонько ушел, заперев ее за собой.

Но как не старайся, идеально не будет. Главное знать, где искать.

Вир оглядел заваленный стол, в поисках нужного инструмента. Астролябия, угольник… вот он — атлас созвездий. Раскрыл его на разделе Кальфарии, начал сверять…

Пусто. Абсолютный ноль. Совпадений не было.

Вир глотнул из фляжки, прижал ее ко лбу, ощущая холодок и одновременно — запах раскаленного масла от лампы…

Обругал себя последними словами.

Схватил атлас и листал почти до конца — пока не начались диковинные и незнакомые схемы звездного неба, гораздо южнее кальфарской империи.

Вот оно. Скопление Змееносца. Его надвое рассекала комета Песчаного Волка в девятую луну года.

Значит не водопад, не родник — оазис.

Девятый оазис.

Вир чертил линии, переводил знаки. Он вскрывал слои защиты методично, с упорством медоеда, разрывающего когтями дразнящий термитник. Заполучил очередную фразу, он сверялся со справочником, и плел вокруг нее собственный кокон, добавляя слова на лейтарском и оккультные символы.

Щелчок прервал его работу.

Предвестник.

Вир посмотрел на кость летучей мыши на краю стола, на специальной подставке. Рядом гипнотически тикал метроном. Это он сбился секунду назад, будто подавился собственным ритмом.

Щелк… щелк… щелк…

Рука Вира замерла над графиком, находясь в нужной временной точке. Глаза следили за маятником.

Щелк…

Мятник вдруг вздрогнул, завис — будто подхваченный невидимой рукой. Всего мгновение, один нервный такт — и ритм снова восстановился, став монотонным и равнодушным как завывающий на улице ветер.

Вир сузил глаза, молча поставил на графике очередную точку. Пятнадцатый сбой, равные интервалы, четко по дуге. Данных достаточно, теперь не сложно будет предугадать, когда колокол пробудится в следующий раз.

Осколок и кость. Два предмета абсолютно разной судьбы. Один — творение руки человеческой, другой — возник по воле случая. И тем не менее, сегодня им суждено сыграть в унисон.

Вир отложил пер и глотнул настойки. Потом потер ладони, как бы это мог сделать гроссмейстер перед началом захватывающей партии. Медленно обвел взглядом хаос на столе, собираясь с мыслями. Главное, ничего не забыть.

Зеркало в кабинете подойдет идеально — Стефан отполировал его до блеска. С помощью кальки нужно перенести символы на раму и можно начинать…

Ритуал поверх ритуала.

Вир усмехнулся. Обратить творение против создателя. Классика лейтарской школы.

* * *

Кабинет Альриха напоминал запечатанную гробницу. Щели в дверях плотно заткнуты, окна наглухо задернуты. Плотную тишину прорезали сухие щелчки метронома. Ровные, как пульс ожившего мертвеца.

Все жители флигеля собрались здесь.

Вир сидел прямо перед зеркалом. Неподвижно, положив обе руки на набалдашник трости. Его пальцы оглаживали давно изученные трещинки, сохраняя связь с реальностью. Он не поворачивал головы, но видел и контролировал все и сразу. Как паук в центре своей паутины.

По правую руку от него сидела Безгласная. Безжизненная. Кукла, которую кинули на стул и забыли до поры. Глаза открыты, в них — ни огня, ни омута. Только выжженая степь.

В отражении зеркала тревожно танцевали свечи. Расставленные по двойному кругу, по сложной схеме, они подрагивали будто на ветру, которого здесь быть не могло. Раму зеркала испещряли линии — итоговые формулы, переведенные на язык Зерцала. Не слова или слоги в привычном смысле. Скорее — универсальные образы, понятные в том числе и по ту сторону.

За зеркалом, бледный как полотно, замер Стефан. Его скрюченные ногти вцепились в ту самую кость будто зубы дворового пса. Губы беззвучно шевелились, сверяя внутренний счет с щелчками метронома. Глаза, расширенные от напряжения, бегали по листу с отметками о сбоях.

Школяр держался достойно. Должен справиться.

Где-то за спиной, на самом краю кругу, замер Ларс. Свеча в его руке подрагивала, отбрасывая на стену карикатурную тень от усов. Свечу вручили ему специально, заставили держать под страхом. Поймали рыжего как крысу в капкан. Руки заняты, рот на замке. Не сбежит, не сорвет процесс своей глупостью.

Щелк… щелк… щелк…

Вир мысленно вел собственный счет. Он уже чувствовал приближение точки замыкания. Не ушами — кожей. Ноздрями. Ощущал, будто запах озона перед ударом молнии.

Щелк…

Внезапно Стефан поднял взгляд. Его глаза были полны немого ужаса. Он дошел до нужной черты и понял, что теперь должен сделать следующий шаг. Он пошатнулся, будто не ощущая ног.

Вир встретил его взглядом.

Давай.

Лицо Стефана исказила гримаса решимости. Он зажмурился, сжался, как перед прыжком с обрыва. И переломил кость пополам.

Хруста не было.

Был удар колокола вселенской мощи.

Единый, всепоглощающий — десятилетиями копившийся в медном чреве — он разом выдохнул всю свою ярость.

Миг застыл.

Превратился в крошево из щепок, обрывков штор и ошметок книг. Где-то позади сорванная с петель дверь разбивалась о стену. Куски штукатурки парили в воздухе, будто содранная кожа. Доски пола выгнуло волнами, как палубу тонущего корабля.

Мир перевернулся.

Но люди остались невредимы в эпицентре хаоса.

Вир все рассчитал верно.

Он взял Безгласную за руку и подвел к зеркалу. Звуковой удар взбил его поверхность, превратил в мерцающую рваную рану.

Они прошли первыми, им на пятки наступали еще двое.

Холодная гладь поглотила всех четверых.

Глава 19

— Профессор Альрих меня в порошок сотрет, — простонал Стефан, схватившись за голову. — Называется — приглядел за флигелем!

— Да не парься, — отозвался Ларс. — Пыль с ковров хотя бы выбили.

Вир осмотрелся, прикрыв глаза ладонью от яркого солнца. Они стояли на пригорке, прямо на границе дивного сада.

Девятый оазис оказался крошечным, но яростным пятном жизни, стиснутым мертвой пустыней. Плющ цеплялся за стены из песчаника, тяжелые гроздья винограда свисали с резных деревянных пергол, основания которых тонули в мягкой траве.

В тени раскидистых пальм зиял низким сводом колодец. Оттуда несло влажной землей, пыльцой и цветочным ароматом — запахами, которые в сердце пустыни казались кощунством.

Сразу за ним над пальмами поднималась постройка. Не дворец, скорее — изящный павильон в два этажа. На террасе, облокотившись на перила, стоял человек. Его кожа была черна как смола. Он смотрел в их сторону.

Странно, но трава под ногами на самой границе, пожелтела и увяла. Вплотную к оазису подступал песок. Не золотистый и теплый, а мертвенно-серый — как прах. Там, где он наползал, блекли краски, стихали звуки, жизнь обращалась в пыль.

В воздухе висело едва заметное марево. Миазмы Зерцала методично затягивали этот островок памяти, как моллюск обволакивает инородное тело, превращая его в мертвое образование…

Вир ослабил воротник, выплюнул скрипевший на зубах песок и первым зашагал к павильону, ощущая легкое напряжение перед встречей. Стефан с Ларсом старались не отставать. Элис-ар тащилась последней, как тень за хозяином.

Переступая через упавшую ветку, школяр протянул Безгласной руку. Его пальцы лишь на мгновение коснулись ее плеча.

И вдруг — все изменилось.

Девушка вздрогнула. Ее рука взметнулась и неуклюже, будто забыв как это делается — толкнула Стефана в грудь. Не сильно, но тот отшатнулся, и чуть не упал.

— Эй, что за…? — воскликнул он с обидой в голосе.

Ларс сунулся вперед с глупой улыбкой.

— Да, ладно! Проснулась, цыпа? — он попытался перехватить ее локоть.

Это было ошибкой.

Безгласная развернулась на угрозу. В ее пустых серых глазах не было даже намека на злость или страх — лишь слепая, рефлекторная ярость. Реакция дикого зверя на попытку погладить.

Ворсайка перехватила руку Китобоя. Сжалась, как пружина, и в рывке ударила плечом. Ларс, коренастый и грузный — отлетел на пару шагов, споткнулся о корень пальмы и рухнул плашмя, подняв облачко серой пыли.

— Крыса окаянная! — выдохнул он как угрозу.

Впрочем, подниматься не спешил. Шарил по карманам.

Вир хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Потом поднял руку — ладонью вперед, останавливая возню в песочнице.

— Хорошо, — медленно кивнул он девушке. Предупредил Ларса. — Достанешь оружие — пожалеешь.

— А чего она?..

Но Вир уже забыл о рыжем. Он сделал шаг к Безгласной, потом еще один. Остановился в паре ярдов, когда услышал ее участившееся дыхание. Не пытался коснуться, лишь произнес тихим, уверенным голосом.

— Не бойся, так и должно быть. Твое заклятье — это заноза, пригвоздившая сознание. Но здесь, на границе с Зерцалом, ее выталкивает наружу. Против воли, таковы законы. Это больно, тебя это беспокоит. Нужно найти ее, увидеть суть, чтобы придумать — как извлечь. Навсегда.

Вир говорил ровно и спокойно, словно рассказывал сказку на ночь. Плечи Элис-ар медленно опустились, пальцы разжались. Пустой взгляд больше не нес угрозы — в нем было лишь утомление.

Вир кивком подозвал отряхивающихся «клопов».

— Приглядывайте, но не трогайте. Как почетный караул.

— Да мы ее и пальцем…

— Молчать, — отрезал Вир, в его голосе было больше песка, чем во всей пустыне. — Только попробуйте мне все испортить.

Вир повернулся и направился к павильону. Вдоль рощицы пальм, через арку из виноградных лоз. Мимо колодца, где в пряных кустах еще щебетали птахи, а не выл суховей…

Человек, с кожей цвета ночи, уже ждал их. Вблизи он оказался очень старым. Морщины на лице напоминали высохшее русло, но глаза горели живым огнем. Он смотрел без страха, без приветствия, без вопросов.

Вир остановился в пяти шагах.

— Девятый оазис, — сказал он. — Дворец памяти. Неплохо, — выдержал паузу. — Но недолго тебе осталось.

Он не угрожал, лишь констатировал. Как врач сообщает больному диагноз.

Человек улыбнулся. Не насмешливо, с сожалением. Что-то сказал в ответ. Звуки были мелодичными, текучими, полными гортанных ноток и щелчков.

Вир чертыхнулся.

Спросил.

— Но ты ведь понял меня?

Человек качнул головой. Ни да, ни нет. Частично.

Добавил свое слово, длинное, свистящее. Как ветер в трещинах.

Вир сжал челюсти.

— Я не понимаю.

Человек снова кивнул. Улыбнулся с печалью.

— Вот почему тебя упекли в лепрозорий, — пробормотал Вир. — Сочли юродивым.

Раздражение, острое и жгучее — кольнуло самолюбие. Он был так близко, но непонимание грозило обернуться бездонной пропастью.

Вир с силой ткнул пальцем в сторону Безгласной. Ронял слова, будто камни в колодец.

— Ересиарх. Заклятье. Где-то здесь. Твой мир. Я — не могу.

Человек сначала слушал, потом смотрел по сторонам.

Долго.

Сказал одно слово. Короткое, как удар кнута.

Вир напрягся, пытаясь придумать к нему ассоциацию. Не смог.

— Что?

Человек повторил. Громче.

Вир сжал кулаки.

— Ну, джин. По-ихнему, — вдруг буркнул Ларс.

Рыжий что-то рисовал палочкой на песке.

Все обернулись. Даже старик.

Вир говорил медленно, боясь спугнуть.

— Ты что, язык этот знаешь?

Ларс пожал плечами.

— Ну… маленько. Кое-что помню.

— Откуда? — Вир навис над ним, заслонив солнце.

Ларс отряхнул руки от песка. Вздохнул.

— Давно это было. На гастролях еще. Плавали мы тогда на шхуне одной, в порты разные заходили. Далеко на юге — вот у этих, — он ткнул пальцем в старика. — На скалы сели. Долго чинились. Там-то я их язык и подучил, — рыжий подбоченился. — Я же артист! Память — как тряпка. Все впитывает.

— Грогом тряпка твоя провоняла. Чего молчал? — проворчал Вир, указал на старика. — Объясни ему. Заклятье — это джин в его мире. Пусть явит его нам.

Ларс сглотнул, с тоской взглянул на старца, на его непроницаемое лицо. На расхаживающего вокруг Вира старался не смотреть. Откашлялся и, запинаясь, с третьего раза исполнил что-то певучее.

Старик, склонив голову, слушал. Его взгляд скользнул по Ларсу — и остановился на Вире. Он поманил его за собой.

Они обогнули павильон и углубились в заросли, где воздух густел от обилия насекомых. Там, в тени кривых пальм, стоял полуразвалившийся сарай из самана. Его крыша просела, будто брюхо мертвой скотины. Ветер шевелил солому в щелях, выдувая наружу резкий смрад.

Старик дальше не пошел, прочирикал что-то на своем языке.

— Этого здесь… в общем, не стояло, — кое-как перевел Ларс. — До нашего появления.

Вир шагнул внутрь, напрямую — через пролом в стене.

В нос ударил запах закисшей кожи — ей был обшиты стены. Они сочились розоватой жижей и были в шрамах и рубцах — словно изнанка гигантского черепа. Здесь не было звуков, лишь тесная тишина.

У стен громоздились кучи соломенных кукол. Десятки. Сотни. У каждой — знакомый абрис лица, тонкие конечности, словно тень Элис-ар, размноженная в кошмаре.

В центре этого безмолвия, на выцветшем ковре, сидело Существо.

Длинное и худое, как тень призрака. Его пальцы, тонкие и острые, как иглы, мелькали с нечеловеческой скоростью. Оно хватало куклу из груды, и в следующий миг что-то уже было зашито, перетянуто, перевязано — будто невидимая нить впивалась в солому. Готовую куклу Существо отбрасывало без взгляда, и пальцы уже вонзались в следующую.

Бесконечный монотонный повтор, без смысла и паузы — как в бреду или агонии. Лицо Существа было скрыто грязным, туго намотанным платком, но в движениях читалась слепая ярость ремесла…

Камень вылетел из-за спины Вира, описал короткую дугу и ударил Существо в плечо. Сухо и глухо, будто в полый кирпич попал. Цикл не нарушил, лишь включил в него один лишний этап.

Пальцы-иглы застрочили над очередной куклой. В миг укоротили, набили соломы в живот, приделали к голове усы. Перед тем как выкинуть — пронзили на вылет всей пятерней.

— А-а-а! — заорали на улице голосом Ларса.

Вир вышел на солнечный свет. Постоял секунду-другую, прикрыв глаза, наслаждаясь прохладой и благоуханием цветов. Момент наслаждения портили крики и суета.

Пришлось одернуть школяра.

— Оставь его. Впредь наукой будет.

— А кровью не истечет?

Вир неопределенно хмыкнул.

— Не должен. Но мы возвращаемся — я увидел все, что нужно.

Повернулся к старику, сложил перед грудью ладони. Жест — понятный без перевода.

— Спасибо тебе. А теперь — забудь нас и никогда не вспоминай.

Старик улыбнулся, покачал головой. Опять — ни да, ни нет.

Хлопнул в ладоши так, что в полете замерли птицы. В следующий миг и сад, и павильон, и сам человек попятились от них, стираясь, как рисунок на песке.

Глава 20

Несмотря на мертвые свечи, в кабинете профессора Альриха царил полумрак. Лунный свет, бледный и острый, заглядывал сквозь зияющие в крыше прорехи, купался в снежинках, загоняемых вьюгой через выбитые окна.

Воздух потрескивал возле проплешин скверны, раскиданных по потолку и стенам, словно их оросили расплавленным металлом. Их содержимое бурлило, и с шипением выталкивало на поверхность ноздреватые костные наросты, похожие на витые козлиные рога. Пахло чем-то прелым, мускусным.

— Это что за хрень такая? Щетина, штоль из стен растет?

— Тихо. Закрой рот.

Давило виски. Гул от удара колокола все еще метался под черепом беспокойным эхом. Вир медленно прошелся по холодному кабинету, который с трудом узнавал. Под каблуками хрустел снег и стекло. Вышел в библиотеку, через зияющий пролом в стене, где раньше была дверь.

Здесь было не лучше. Кто-то за спиной тихо застонал.

Стеллажи вывернуло наизнанку, книги валялись на полу. Их страницы перелистывались с тихим шелестом — и не всегда ветер был тому причиной. В строках в разнобой вспухали буквы, наливались чернилами, будто жирные червяки. Словно чей-то палец давил на них с обратной стороны, составляя послание.

Вир пинком захлопнул ближайшую книгу.

Глянул в заиндевелый осколок разбитого зеркала — лед треснул под его взглядом, в проталине проступили глаза. Похожие на его, но нет. Точками вспыхнув в клубящийся тьме, они стали стремительно увеличиваться в размере…

Вир наступил на зеркало. Оно лопнуло с хрустом кости, рассыпавшись черепками. Где-то в трубе холодного камина недовольно заворчал ветер.

Перевернутый стол, рядом — разбросанные листы бумаги. Вир поднял один из них, брезгливо стряхнул мелкую, черную саранчу, покрытую инеем. Ее скрюченные лапки судорожно цеплялись за край листа. Развернул его к лунному свету.

Рисунок, сделанный углем и чернилами.

Изящная степная лошадь, вставшая на дыбы. Застывшая на задних ногах в момент испуга, непослушания или боли. Нарисовано красиво. С душой.

— Твое? — спросил Вир, обернувшись к Стефану.

Тот стрельнул глазами в Элис-ар.

— Это она.

Безгласная вошла сюда последней, вслед за всеми. Она куталась в свое черное платье и рассматривала окружающий хаос с детской непосредственностью. Ее серые с желтым отливом глаза были полны недоумения. Они еще не горели, но уже впитывали. Взор ребенка, узнавшего, что за пределами детской есть что-то еще.

Уже неплохо.

— Клопы. Собирайте уцелевшее, — приказал Вир. — Все, что не испорчено и не шевелится.

— Так ведь, ночь на дворе…

— Живо, я сказал.

Пожиток набралось на один скромный узел. В основном — одежда и кое-что из личного.

Вир повернулся к Ларсу. Рыжий ежился и чесался. Видать, беспокоили фантомные раны, полученные в иллюзии.

— Ларс, иди на улицу и найди извозчика. Мы переезжаем.

— А куда, мистик? — спросил Ларс, протяжно зевнув.

— Туда — где шумно, но не слишком грязно, — Вир отряхнул руки. — Где можно затеряться.

— Может, в порт? — с надеждой предложил рыжий. — Оловянный Горшок подойдет.

— Крысиная нора… — Вир осекся, задумался.

Предложенный Ларсом вариант неожиданно устроил. Во-первых, в Горшке публика разношерстная, затеряться не сложно. Во-вторых, возвращение Ларса не останется незамеченным. Крешник рано или поздно объявится там, придет доделать начатое.

— Отвези Элис-ар в Оловянный Горшок, — невозмутимо сказал Вир. — Как разместитесь, выведи ее в общий зал. Усади за стол, закажи ей вина. Пусть посидит среди людей. И ты с ней, присмотришь.

Ларс одобрительно хмыкнул.

— А ну как кто знакомиться начнет? Там народ горячий. А тут — я. Меня — уважают.

— Вот и я о том, — Вир нехорошо улыбнулся. — Если тронут ее, из твоих рыжих усов куклу сделаю.

Ларс опять зачесался, торопясь к выходу.

— А ты, мистик? А школяр?

— Будем позже. Элис-ар за старшую у вас, — добавил Вир с усмешкой. Уже отворачиваясь, крикнул вдогонку. — Не болтай там… хотя, кто тебе поверит.

Дверь захлопнулась, отделив флигель от улицы.

* * *

Вир и Стефан шли по пустынному университетскому кварталу, оставляя цепочку следов, которую тут же переметал снег. Газовые фонари дрожали на ветру, создавая ненадежные островки света.

— Мастер, а куда мы идем? — спросил Стефан, кутаясь в свой поношенный плащ.

— В архивы, — Вир едва слышал собственный голос, метель крепчала. — Университетские.

— Так ночь на дворе. Не пустят.

— Пусть попробуют, — усмехнулся Вир. — Нужно найти хоть какие-то упоминания. Любой намек. Проклятье Элис-ар обрело форму. Оно не могло взяться ниоткуда, должны быть предшественники. Описанные прецеденты.

Сквозь завывание ветра пробился глухой, низкий бой башенных часов.

Полночь.

Вир замедлил шаг, поднял руку в перчатке и начал загибать пальцы, ведя беззвучный счет. Потом обернулся к Стефану.

— Дня три-четыре, не больше. Тебе осталось.

— А?

— Лель придет за тобой. Утащит в Зерцало. Слугой сделает.

Стефан шмыгнул носом.

— Зачем вы взяли меня с собой тогда?

— Надбавка в десять процентов, Стефан, — равнодушно бросил Вир.

Школяр пропустил подколку. Покосился, с надеждой в глазах.

— Но ведь вы обещали ему найти другого слугу…

Вир округлил глаза.

— Неужели? Не припоминаю такого, — он поскреб подбородок. — Меня беспокоит другое. Тенебрис Вектор идеально рассчитал трюк с метрономом, оплатил услуги чужой душой. Идея и реализация — мое почтение.

— Не чужой душой, а моей собственной.

— Это не важно. Ясно одно — Антиквару отлично известен Кодекс. В различных толкованиях — от Ульгры, Эребара, Скорны.

— И что это значит? — школяр стряхнул снег.

— Пока не знаю. Тут есть варианты, — Вир неопределенно покрутил головой. — Кстати, ты был в центральном квартале? Про убийства узнал?

Стефан подышал на пальцы, полез за пазуху. Извлек смятый, испещренный пометками листок. Темнота и снег не помешали ему разобрать записи.

— Десять случаев, мастер. По мертвецу на каждый. Все — мелкие чинуши, как вы и думали. Канцеляристы, архивариусы…

— К черту их жизнь. Меня интересуют подробности смерти. Что-то объединяющее.

— Есть такое, — школяр повертел в руках листок. — Позы, в которых находили сожженные тела.

— Ну?

— Их два типа. Одним вытянули обе руки вперед под острым углом. И усадили на стул. Других раскинули прямо на полу, как звезды. На спине, лицом вверх.

— Иные следы чернокнижия? Почерк Леля?

— Возможно и было что-то. Но подробностей уже не узнать.

Вир нахмурился, мысленно представил схему, вспомнил известные ритуалы.

— Пятеро внутри, в центре. Остальные — на углах. Как звезда. Как пентаграмма…

Вир внезапно умолк. Впереди, в снежной пелене, что-то дрогнуло.

Он замер, всмотрелся.

Нет, не показалось.

Из снежной пелены медленно выплывали темные крепкие фигуры. Пять или шесть человек. Шли слишком целеустремленно. Поздно для ученых, слишком рано для студентов.

Вир молниеносно толкнул Стефана в ближайший сугроб. Благо, фонарь над ними не горел.

— В архивы! — не голос, удар хлыста. — Ищи! Встретимся в Оловянном Горшке!

Школяр уполз, растворился.

Вир развернулся, стряхнул со шляпы снег, оперся на трость.

Ждал.

Они приблизились.

Окружили полукругом.

Темно, лиц не разобрать, но руки на оружии.

Один выступил вперед.

— Сеньор Талио?

Вир сразу узнал голос.

— Именно. А вы, судари, так и шляетесь по ночам.

Старший, если и понял, что его узнали, — не подал вида. Сделал приглашающий жест.

— Вы срочно требуетесь Его Светлости. Извольте, карета у ворот.

— Веди, — приказал Вир, но один момент зацепил его. — Скажи, как нашел меня?

Старший невесело усмехнулся.

— Проще ветер сетью поймать. Раскидал соглядатаев по всему кварталу, авось объявитесь. Недавно доложил один — во флигеле что-то непонятное происходит.

— Ясно. А у вас что стряслось?

— Антиквара видели в трущобах. Туда уже стягиваются наши люди. Нужно опередить дуболомов Дрейкфорда.

— Ноктурн руководит операцией?

— Нет. Его Светлость вызвали неотложно. Тальграфский епископ пару часов назад умер, — человек стер перчаткой снег с лица. — Слуга рассказал — подскочил на кровати, сказал два слова — «колокол ожил» — и представился. Безбожные времена наступают…

— Кто на месте командует?

— Капитан Ренхард строит кордон. Наша задача — прошерстить клоаку и взять чернокнижника живьем, пока стража надувает щеки. Работы — на пару часов.

Вир нахмурился. Обычно самодеятельность — пролог трагедии.

— Трущобы какие?

— Стигийские Норы, — старший мрачно хмыкнул, сплюнув в снег. — Куда ж еще-то, мистик.

Глава 21

Карета тряслась на ухабах. Звенела колокольчиками. Но Вир не слышал их.

Он спал. Ему снился сон.

…Коридор тонул в приятном полумраке, заставлял трепетать. Стены освещали бронзовые светильники, в форме птиц, из клювов которых струился свет. Под ногами мозаичный пол — как ковер, со сценами из истории Лейтарии. Каждый шаг — новое действо. Здесь король-основатель рубит голову дракону, там — его наследник принимает послов…

Воздух пах свежестью и сорванными цветами. Их лепестки вздрагивали от шагов, рядом с малахитовыми вазами. Мимо проплывали стражники в золотистых латах, в черных плащах — личная гвардия. Узнавание, кивок. Почтительный наклон головы. Меч в ножнах, отведенный на дюйм в сторону.

Коридор внезапно кончился, уперся в резную дубовую дверь.

Пальцы Вира сомкнулись на гладкой ручке, холодной, как кость дракона.

И замерли.

Из-за дубовой толщи донеслись голоса. Один — низкий, привыкший дробить слова до самой сути, от которого по спине пробегали мурашки. Другой женский — тихий, но опасный, как шелест змеи в траве.

— …Верховный Магистр. Вир Талио. Его действия беспокоят Внутренний Совет.

Звон хрусталя о металл. Грузные, неторопливые шаги.

— В чем твоя проблема? Он курирует важное исследование.

— Как раз об этом и речь. Патриархи считают, проект «Эребар» должен быть прекращен.

Тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине где-то внутри.

— Вздор! Какие у них основания?

Наложница медлила. Слышался шелковый шорох ее платья.

— Верховные Магистры не доверяют Талио. Считают, что его исследования стали слишком одержимыми. Его невозможно контролировать. Возможно — он начал скрывать информацию.

Громкий, влажный глоток. Кубок с глухим стуком поставили на стол.

— Проект «Эребар» в завершающей стадии. Наши войска перебрасываются к границам Ворсая. Святыня Ульгра будет освобождена. Я сказал.

— Ваше Величество… — ее голос дрогнул, в нем впервые прорвалась тревога.

Вир не стал слушать дальше. Его костяшки решительно, без тени сомнения, застучали по твердому дереву, обрывая ее дальнейшие слова…

Неожиданно коридор поплыл, свернулся витками и резко распрямился, будто высвобожденная струна.

Перед глазами — холодное нутро кареты.

Снаружи звенели колокольчики, внутри было тесно из-за набившихся людей. Пятеро — одного поля ягоды. Обветренные лица, потертые плащи, руки на оружие. Они коротко переговаривались, изредка посматривая сквозь шторку на улицу.

Шестой — другой. Он спал, спрятав голову в воротник сюртука. Его глаза метались под веками, будто видели что-то страшное. По его бледному лицу стекал пот, несмотря на сквозившие холодом щели.

Карета подпрыгнула на кочке, люди ухватились за поручни. Спящий оживился, осмотрелся, не открывая глаз. Смахнул с рукава саранчу. Быстро подался вперед и пальцами-крючьями зафиксировал голову одного из солдат.

Под его пальцами плоть шипела и трескалась.

Он открыл глаза, позволив жертве оценить глубину бездны.

* * *

— Проснитесь, сеньор, — грубый голос вырвал из сна. — Почти приехали. Стигийские Норы.

Вир открыл глаза, помотал головой, разминая затекшую шею. Схватился за поручень, чтобы не упасть.

Карету постоянно швыряло из стороны в сторону, будто она двигалась по груде щебня. Фонарь мотылялся, грозя погаснуть. Снаружи, сквозь вой ветра, доносился глухой гул и отчаянные крики.

— Что за черт? Эй, проснись! Живо, мать твою.

Вир уже собрался рявкнуть, но понял — обращались не к нему.

Старший пытался привести в чувство одного из своих. Хлопал перчаткой по щеке, тряс за плечо. Тот не реагировал. Закатив глаза так, что были видны только белки, он бился затылком о стенку кареты в судорожном ритме, мелко трясся и бормотал что-то бессвязное.

Вир нахмурился, наблюдая за корчей солдата. Он уже видел этот ужас — в доме вдовы, на ее изможденном лице. Тогда он посчитал это случайностью, осколками собственного кошмара, которые зацепили старуху. Сейчас все казалось иначе, глубже, выходящим из-под контроля.

Солдат, следивший за обстановкой через окно, неожиданно привлек внимание Старшего.

— Герд, там что-то…

Вдруг над головой — удар, треск! Из потолка кареты под углом вылез деревянный кол, длиною в локоть. Будто гвоздь в подметку загнали. Его заостренный конец вмял в сидение солдата, которого так и не смогли разбудить. Тот не закричал, только выгнулся, как рыба на крючке, и сразу обмяк.

— На выход! Живо! — рявкнул Старший, его голос сорвался на визгливую ноту.

Окрик, вид крови — подстегнули не хуже кнута. Солдаты вскакивали, спотыкаясь, рвались наружу и сигали в ночь, будто в черный омут. Вир выбрался последним, перехватив трость как копье.

И попал сразу в ад.

Ледяной ветер обжег лицо, но дыхание перехватило не от холода. От вони, гари и пара, свежей крови. Пришлось укрыться за массивным колесом, иначе было не выжить.

Было светло как днем. Горели костры, бочки, баррикады. Карета оказалась в узкой щели между двумя слепыми стенами домов. Сверху, с балконов и крыш, сыпался град снарядов. Кусок черепицы, просвистев у самого уха Вира, смачно ударил одного из солдат в плечо. Тот взвыл, отшатнулся от спасительной стены.

И тут же его облили кипятком или чем-то хуже — бедолага катался по снегу, его окутало зловонное облако. Он кричал — но звук глох в реве битвы.

Обезумевшие лошади пронеслись мимо, волоча за собой перевернутую повозку. На полном ходу они врезались в баррикаду из обломков мебели и бочек. Смяли группу солдат маркиза, которые только что отбили ее у защитников. Там что-то ярко вспыхнуло, баррикаду заволокло черным дымом.

Рядом на мостовую упал оборванец, пронзенный стрелой. Корчился в снегу, как сбитая куропатка. Его подтянул к себе и добил солдат с багром, который взламывал щит на окне. Люди маркиза были повсюду, они цепью рассыпались по улице, прижимаясь к домам. Без устали стреляли из луков — по окнам, по балконам, по любому движению.

Над головой раздался страшный скрежет. Щупальцами рванули перебитые веревки. Один из мостиков, перекинутых между домами, вдруг накренился, осыпался тлеющими головешками и обвалился. Вместе с людьми, чанами с кипятком, заготовленными снарядами. Орущая куча мала в миг достигла земли и с воем сгинула в облаке пара, которое душным облаком прокатилось по улице.

— Пошли! Туда! — заорал Старший, сделал отчаянный жест в сторону ближайших ржавых ворот, край которых был отогнут. Как раз, чтобы пролезть.

Короткий забег в пелене, едкой как пары ртути. Бежали гуськом, спотыкаясь о разбитую мебель. Перепрыгивая через мусор и тела, поскальзываясь на корках розового льда. С хрипами из глоток, отчаянным матом, разрезающим воздух с хрустом, как нож кожу.

Перед тем как нырнуть в спасительную щель, Вир обернулся.

Пелена рассеивалась. С дальнего кольца улицы, выныривая из пламени, пробиваясь сквозь наметенный снег, прибывали новые экипажи с гербом маркиза Ноктурна. Из них высыпало подкрепление, сходу втягиваясь в кровавую мясорубку. Звучали отрывистые команды, звенели тетивы луков.

С другой стороны, горящие баррикады штурмовали солдаты в серых плащах стражи. Люди герцога Дрейкфорда рубились с остервенением, серым катком сминая местный сброд. Там стоял невообразимый гвалт — смесь воплей, звонкого металла и дикого улюлюканья.

Камень вылетел из темноты и ударил в плечо. Повезло, что на излете, но синяк останется. Вир ухватился за холодный металл, пролез в дыру, упираясь каблуками в мерзлую землю. Рывком преодолел загаженный двор по расколотым плиткам, петляя из стороны в сторону, чтобы не подставить спину. Взбежал по обледенелым ступенькам на крыльцо, к обшарпанным дверям особняка, которые уже взламывали солдаты.

— А, ну — навались! — подначивал хриплый голос.

Доски хрустели, постепенно поддавались яростному напору. Кто-то призывно заорал за спиною, за воротами, там, где осталась карета. Во двор полетели куски камня, вывернутые из обветшалой стены. Ударили в крыльцо, стены особняка, выбивая фонтаны острых осколков из облицовки.

Еще не точно. Пристреливались. По теням у стен.

Солдаты мигом расширили проход. Полезли в дом сквозь щель. Не как охотники — как крысы. Вир — следом, едва успел. За ним захлопнули лаз, отсекли от улицы круглым столиком, на котором когда-то стояли вазы.

В нос ударил едкий коктейль запахов, как в харчевне на отшибе — дешевый дым, вареная похлебка на костях, немытое тело и затхлость.

— Роскошные квартиры… — голос солдата гулко отразился от стен и затерялся в вышине потолка. Где-то между закопченной лепниной и огромной люстрой с отломанными подвесками, на которой сушилось белье. — А мы не при параде.

Старший прицыкнул.

Вир указал тростью на свисающие с люстры драные штаны.

— Капитана Ренхарда, полагаю? — его голос желчью отравлял воздух. — Кордон построил, лежит где-то, отдыхает. Щеки надувает. Делов-то — на два часа работы!

Старший дернул щекой. Махнул в сторону широкой лестнице, которая полукругом огибала выщербленные колоны и вела на второй этаж.

— Туда, — он говорил приглушенно, будто боялся собственного голоса.

Солдатские каблуки затопали по черновому полу, по островкам уцелевшего паркета, иногда с хрустом проваливаясь в него, сбивая шаг. Отблески уличных пожаров, проникавшие сквозь разбитые витражи, были кроваво-красными и обманчивыми. Они слепили, а не освещали.

Захватить факела никто не догадался…

— Наверх! К стенам! — внезапно заорал Старший. — Занимаем оборону!

На них выскочили. Из темных арок, из невидимых проходов. Молчаливо, яростно. Напали на самых крайних, стараясь отбить, замотать, уволочь во тьму. Кружили вокруг, будто волки, клацая о стены дубинами и железками.

Глава 22

— Стерва! — яростный выкрик, справа, близко.

Резкий выпад, противный скрежет. Визг металла о камень и хруст костей. Росчерк брызг на колонне, потеки. Предсмертные хрипы, свист глоток. Снова шуршание, ближе, со всех сторон.

Подступы к лестнице подсвечены отблесками пожаров из окон. Там солдаты, занимают оборону. Развернулись, разят тьму клинками, ждут остальных. Старший что-то тревожно кричит, но слов не разобрать, их забивают вопли атакующих.

Вир крутанулся, подсек одного тростью, чернобородого, с налитыми кровью глазами. Тот запнулся и покатился по полу, потеряв свою палку.

Рядом мелькнул мундир.

— Допрыгалась, сучка! — солдат екнул с усердием, будто полено разрубал.

Из-под его ног донесся влажный хлюп, и что-то теплое раздалось в стороны, вязко брызнуло на штаны. Вир не стал смотреть, пробирался дальше, прыгнул вперед. Каблук неожиданно попал на что-то склизкое, предательски поехал всторону.

Другой солдат, удерживающий фланг, протянул руку и вцепился в воротник, едва не оторвав то. Но удержал. На его лице на мгновение отразилось нечто большее, чем долг — простая человеческая солидарность в вихре обезличенной бойни.

У стен, в темноте между колоннами — слишком много движения. Простуженные глотки сопят и кряхтят, будто зверь проснулся от запаха крови, заворочался в берлоге. И лез вперед, не взирая на яростный и профессиональный отпор.

Прямо перед лицом туго хлестнула тетива, лицо обдало ветром. Вир отшатнулся. Из темноты возник лучник. Свой, из отряда. Его губы растягивала кривая улыбка, пальцы в митенках нервно теребили железный крюк, торчащий из левого наруча.

— На-ка! Кротом поползай!

Шлепок, будто в мокрое дерево ткнули вилами. Кто-то заверещал, близко — буквально на длине руки. Даже волосы зашевелились на загривке. Этот тоскливый звук, тонкий и раздирающий, взмыл над грохотом битвы.

Вир ударил концом трости, ткнул на голос, добавил еще и еще, пока тот не оборвался. Сделал два шага. Лестница была совсем рядом. Каждая ступенька, ведущая вверх — словно выход из ада.

Слева — визг, хруст. Снова вопль, полный злобы.

— Морду отмой!

Нечто мерзкое пролетело рядом, горячие капли оросили лицо. Крик оглушил, под ноги рухнул мундир, будто заживо срубленный. Заелозил пальцами по сапогам, сжал их медвежьем капканом. Его глаза, полные немого ужаса, смотрели куда-то внутрь себя, на самое дорогое сердцу воспоминание.

Выдохнул, безжизненно.

— Спасите, братцы…

Вир дернулся, но не сумел разорвать захват. Потерял равновесие. Из темноты выпросталась рука, худая, перевитая жилами. Ухватила за волосы, железной хваткой. Дернула так — в темноте звезды загорелись.

Вир извернулся, резанул чужое запястье серпом, как колосья срезают. Вопль над ухом оглушил, ноздри обдало жуткой вонищей. Добавил тростью наотмашь, ее же концом освободил ноги, разорвал капкан. Откинул нападавшего пинком. Тот, корчась, скрылся в тени, истекая кровью.

Вир подобрал шляпу, вскочил. Его сердце выбивало яростный ритм.

Над ухом — хлесткие, как плеть, удары. Выкрики, увещевания.

— Вшей-то вытряси!

— Эдак тебя скрутило!

За спиной всхлип, протяжный, жалобный. Сверкнула сталь, полетели ошметки. Где-то там оборвали очередную жизнь, по-простому, в грязи и темноте.

Тычок тростью. Еще два шага. Кулаком в лицо. Хруст зубов. Смахнул с лица кровь.

Своя? Или чужая?

К черту! Разница давно стерлась. Здесь все давно перемешалось одной большой горячей лужей.

Время ушло больше, чем нужно. Все уже были там, у лестницы. Вир отстал. Замешкался на секунду.

Две тени на полу. Они боролись, одна оседлала другую. Мундира душили, он хрипел, сучил ногами.

— Выкидыш ведьмы…

Вир ухватил грязный рукав. Потянул — раздался громкий треск. Добавил кулаком, не раз и не два. Тело обмякло. Он рывком поднял солдата, встряхнул.

— Пшел!

Бросились вперед, под защиту мечей. Потом по лестнице вверх — организованно. Старший выстроил оборону, лучники били метко. Их стрелы были самым разумным аргументом в этом хаосе.

Вжух!

Прямо над ухом.

— Целься! Под зад свиней!

Стрелы жалили без пощады. Дробили тьму, будто гнилую колоду. Та хрипела, всхлипывала. Обиженно огрызалась камнями, плевалась кусками паркета. Казалось, сам особняк сопротивлялся и стонал от боли.

— Живее! Мешки с костями!

Заскочили в какой-то зал. Двустворчатые двери, на одном шарнире, убогие. Захлопнули, подперли всем, что нашли. Комод без ножек, остов кровати — перекрыли, возвели баррикаду, последний рубеж. Укрытие хлипкое, но дух перевести позволило.

— Не расслаблять кишки!

Передышка. Такая же спокойная, как отдых рядом с растревоженной берлогой. Солдаты переглядывались, тяжело дышали. Подтрунивали друг над дружкой.

Вир поправил одежду, огляделся.

Здесь было светлее — тряпки, закрывающие окна, частично оборвались. Рванина хлопала на ветру, пропускала снег и отблески костров. Стены, когда-то обитые резными панелями, были голы. В проломах торчали остатки обрешетки, будто сломанные ребра. Через них виднелись другие залы. Это место было не просто заброшенно, а будто выпотрошено и выброшено в сугроб.

В черном от копоти камине стоял котел. От него несло чем-то отвратно-закисшим.

Один из солдат подкрался к окну, с хрустом, будто шел по мелким костям. Осторожно выглянул.

— Сюда! — позвал он. — Там, смотрите.

Старший оказался ближе. Вир тоже подошел, выглянул с другой стороны дерюги. Холодный ветер ударил в лицо, принеся с собой запах гари и далекие крики.

Гул битвы едва слышен. Напротив виднелись окна соседнего дома. Совсем близко, можно перепрыгнуть, если духу хватит. За грязными осколками — цепочка факелов. Двигалась хаотично, но целеустремленно. Тоже вверх, но выше — на третий этаж. Отблески отражались в шлемах, играли на обнаженных клинках. Не менее дюжины серый плащей.

Отрядом командовал сержант, с деревяшкой вместо ноги. Он настороженно крутил головой. В какой-то момент заметил, что за ним наблюдают. Усмехнувшись, что-то бросил своим — по губам было не разобрать.

Потом развернулся к окну, отставил деревяшку в сторону и весьма красноречиво поболтал кистью на уровне паха.

Старший хлопнул перчаткой по раме, выбив облачко пыли.

— Стража, мать их! Опережают, — в его голосе была не просто досада, а горечь игрока.

Вир впился пальцами в его плечо, развернул к себе. Прошипел прямо в лицо.

— Откуда взял информацию про Антиквара?

Старший дернулся, скосил глаза на блестящий изгиб у горла. Выдавил из себя, скорчив рот.

— Мистик. Пусти.

Пол за спиной пришел в движение. Опасно скрипнула тетива. Но Вир не ослабил хватки, лишь мышцы спины рефлекторно сжались, до каменного состояния. Он чувствовал на себя взгляды солдат, их напряжение, готовое в любой миг вылиться в удар.

Обернулся, впиваясь взглядом в лица. Каждого отметил, никого не пропустил.

Предупредил, хрипло.

— Полезете — умоетесь. Серпом пожну души. И бесам продам.

В наступившей полной тишине встряхнул Старшего. Рявкнул.

— Ну?!

— Донесли, — сквозь зубы, по капле, выдавливал тот. — Информатор. Капитана Ренхарда.

— Кто такой? Имя говори, — рука Вира напряглась. — Быстро!

— Наемник. Из окружения Антиквара, — Старший с трудом проглотил слюну, боясь шевельнуться. — Имени не знаю, — его взгляд стал злым. — Капитан мне не докладывается.

— Стража откуда здесь? — Вир мотнул головой в сторону окна. Издеваясь, добавил. — Еще один информатор?

— Могли проследить, — Старший отвел глаза. — Или продал кто.

Вир убрал серп от его горла. Неторопливо прошелся по комнате, огибая солдат. Те растерянно переглядывались. Самое время начать диктовать свои правила.

— Нет. Вас всех привели сюда, — он развернулся у камина, обвел рукой воздух. — Это — его замысел.

— Чей?

— Антиквара, кретин. Он использовал это место в своих целях, а когда выпил его досуха — превратил в капкан. Вы купились, как новобранцы, и меня сюда притащили.

— Но все-таки он был здесь, значит информация верна, — гнул свое Старший. — Возьмем след, выйдем на Антиквара.

Вир подошел к нему, почти вплотную, стукнул тростью о пол. Тот не ожидал — вздрогнул.

— После его трапезы не остается объедков, только голые кости, — Вир смотрел Старшему прямо в глаза. — Но даже на них я бы взглянул, авось что найду. Поэтому мы сделаем вот что — объединимся со стражей в один отряд. И прочешем мелким гребнем эту дыру.

Старший усмехнулся. Огляделся по сторонам, будто в поисках поддержки.

— Не бывать такому…

— Будет. Иначе — я ухожу. Попробуешь остановить — умрешь в муках. Пойдешь один — кончишь как капитан Ренхард, — глаза Вира сузились. — Или ты думаешь, он еще бродит, где-то здесь, ищет ересиарха? — он указал на черный котел в камине. — Иди глянь — не его ли череп там плавает?

Старший откинул со лба мокрые волосы, облизал губы. Жилы на его лбу вздулись от раздумий.

— Ладно, мистик, — он посмотрел на подчиненных, повысил голос. — Парни! Дворнягам из Конуры нужен годный псарь. Сгодитесь?

Раздались смешки.

— На поводок их, вся недолга.

— Гавкать будут — зубы выбьем!

— А я — за ушком почешу!

Солдатня загоготала.

Старший развернулся к Виру.

— Что дальше, мистик?

Вир крутил кольцо на пальце. Его черный оникс поглощал свет, словно карманная бездна.

— Третий этаж. Там мостки везде, ты сам видел. Перехватим стражу, осмотримся с высоты. Потом будем решать.

Старший кивнул, отдал приказ. Солдаты зашевелились. Искры веселья в их глазах таяли, сменяясь равнодушной покорностью, граничащей с безразличием.

Глава 23

Лестница была узкая и дряхлая, как старуха, скрипящая костями на каждое движение. Прогнившие, истлевшие ступени обжимали сапоги, норовя подвести, предать. Поднимались по очереди, страхуя друг друга. Каждый шаг — ненадежный, отдавался глухим стуком в пустотах. Цеплялись за балясины, торчащие вкривь и вкось, как зубы бродяги.

Собрались на верхней площадке, отдышались, прижавшись спинами к шершавой штукатурке. Выше — только чердак. Он зиял над головой черным провалом, входом в иное измерение. Оттуда пахло мокрой шерстью, прелой соломой. Шуршали крылья, доносился писк невидимых существ, полноправных хозяев. Рядом в стене торчали ржавые костыли, щедро помеченные пометом — самодельная лестница местных.

— На чердак полезем? — громким шепотом спросил Старший.

— Нет, — едва слышно отозвался Вир, не отрывая взгляда от темного провала. — Верхний путь — он здесь, на третьем этаже. Чердак гнилой, может провалиться.

— Ладно. Тогда пошли, — Старший, с явным облегчением, взмахом руки отправил вперед разведчиков. Тени метнулись вперед, растворяясь в полумраке коридора.

Комнаты здесь имели арочные своды, высокие потолки. Двери были выставлены, проходы расчищены — не залы, а дорога, проложенная для воров и курьеров. И защитников, когда понадобится… Следы чужой, примитивной жизни были повсюду: обглоданные кости, обрывки грязных тканей, зола давно остывших костров.

Раздался тихий всхлип впереди. Следом — второй, такой же короткий и обреченный. Солдаты подхватили тела. Кто умер — не разобрать в полутьме. Не важно. Их молча закинули в угол, как кули с мукой.

Крадучись, по звериному, вошли в темный зал. Напротив — череда окон, затянутых грязными рваными шторами. На их фоне маячили скрюченные фигуры оборванцев, их было немного. Выглядывали наружу, наблюдали за подступами. И не подозревали об угрозе, которая пришла изнутри.

Мерзлые тряпки хлопали на ветру, впуская порции снега. С улицы доносился отдаленный, отраженный от стен, гвалт. Сражение постепенно откатывалось в глубину квартала, оставляя их в зловещем, относительном затишье.

Глухо чавкнула вспоротая плоть. Оборвалось мычание — с зажатым ртом не покричишь. Мертвецов утащили к остальным, только густой след остался на полу, впитываясь в пыль. Солдаты молниеносно рассредоточились, перекрыли выходы. Лучники встали в центре, приготовили стрелы. Их тетивы были словно нервы.

Вир подкрался к окну, выглянул в щель между тряпок. Его глаза, привыкшие к полумраку, быстро оценили обстановку. Веревки и сетки соединяли дома, будто стяжки нитей гигантского паука. Между соседними балконами были переброшены мостки. По ним бродили сгорбленные тени. Другие сидели на краю, нахохлившись, сгорбившись — будто грифы, высматривавшие падаль. Все это был один большой муравейник, и они вторглись в его сердцевину.

Приставные лестницы вели еще выше, к покосившимся трубам. Там, на фоне звездного неба и зарева, маячили дозорные. Их присыпанные снегом силуэты казались скульптурными композициями, каменными горгульями.

Внизу, в узких щелях между домами, копошилась другая жизнь. Людишки крутились вокруг гор отбросов и горящих бочек. Те смердели в небо какой-то дрянью, отравлявшей снег вокруг, делая его блестящим, смолистым и грязно-черным. Мир вывернулся наизнанку.

— Вон они, — отвлек Старший, тыча пальцем в сторону окна напротив. — Стража. И хромой с ними.

Вир подобрал камешек, осторожно высунулся. Кинул его в оконный проем дома напротив. Хлипкий мостик соединял оба окна, будто высунутый язык. Восемь шагов скользкой поверхности, навскидку. Восемь шагов между жизнью и смертью.

Камешек ударил в раму, отскочил внутрь. Пару мгновений ничего не происходило. Потом тряпка дрогнула, в прорехе мелькнул сначала глаз, а потом и лицо сержанта целиком, искаженное гримасой недоумения и злости.

На его лице читался немой вопрос: «Какого черта вам нужно?»

— Иди, — Вир пихнул Старшего в спину, заставляя сделать шаг на зыбкий мостик. Холодный ветер тут же рванул навстречу, пытаясь сорвать его в пропасть. — Решайте меж себя. Если помрешь, придется идти мне. Помни — такое не спущу.

Тот зыркнул глазом, полным немой ненависти. Выбрался наружу, осторожно ступил на шаткую, обледенелую поверхность. Враскорячку, балансируя руками, добрался до соседнего окна. Нырнул внутрь и исчез.

Занавеска тут же вернулась обратно, скрывая происходящее.

Прошла минута. Затем другая. Солдатня начала потихоньку разбредаться, шуршать в углах, осматриваться. Нервы у всех были натянуты до предела, бездействие сводило с ума.

Вир шикнул на них. Глотнул из фляжки ледяного пойла, которое ершиком продрало горло, но не принесло желаемого успокоения. Осторожно выглянул на улицу. Одна из теней, бродивших по верхотуре, направлялась в их сторону. Еще далеко, пока разберется, что к чему… но время истекало.

Наконец, занавеска напротив дрогнула. Из окна вылезла первая тень в сером плаще. За ним вторая, потом еще. Задрожали доски, захрустела наледь, осыпалась вниз хрустальным дождем, тихонько звенящем в тишине

Первый стражник добрался, навис в проеме грузным силуэтом. На секунду замер, подозрительно осматриваясь. Его взгляд скользнул по солдатам маркиза, задержался на Вире.

Вир сдвинулся в сторону, указал на свободный угол.

— Туда… — начал он, но голос заглушил резкий, знакомый звук.

Вжух!

Хлюп!

Щеку Вира будто клеймом ожгли. Стражник дернулся, будто наконец решился войти. И кулем ввалился внутрь, тяжело и безжизненно рухнув на пол.

В его шее дрожала стрела.

Вжух! И еще раз, из-за спины. Вжух! Следующая вонзилась в притолоку, и явно предназначалась…

Вир перекатился через хрипящего мертвеца, резко обернулся. Его мозг, заторможенный на секунду, заработал с бешенной скоростью.

Что за дерьмо?

В дальнем проходе, из которого они пришли, стоял их же лучник.

В боевой стойке. Митенки мелькали, посылая стрелу за стрелой. Прямо в окно, целясь в стражников Дрейкфорда, пересекающих пропасть. Его лицо было искаженно не яростью, а холодной, сосредоточенной целеустремленностью.

— А-а-а… — кто-то сорвался вниз, пронзенный в одном шаге от спасительного окна.

За ним — следующий. Как подкошенные.

Серые плащи замелькали в окне. Они больше не таились. Ломились вперед тараном.

Ревели луженными глотками.

— Измена!

— Маркиз — предатель!

— Смерть его прихвостням!

Вир перекатился к стене. Все происходило как в тумане. Вскочил на ноги, бросился к лучнику. Ярость вскипала в нем, горячая и слепая, хотелось голыми руками разорвать предателя на куски, почувствовать хруст его костей.

Тот отбросил лук, крюком на наруче вспорол горло заступившему дорогу солдату. И скрылся в проеме.

Вир гигантскими скачками преодолел расстояние до дверей, вылетел в коридор. За его спиной звонко схлестнулась сталь, набирал обороты гвалт, закричали первые раненные — звуки сливались в страшную какофонию, истинный гимн мертвецов.

Плащ предателя мелькнул в окне чердака.

Вир уцепился за ржавые костыли, захрипел, подтянулся. Металл холодил ладони, под пальцами крошился голубиный помет. Добравшись до последней скобы, он на миг затаился, прислушался, пытаясь унять бешенную дрожь в руках и отдышаться.

Шорохи гуляли по чердаку, отражаясь эхом и меняя направление. Ветер посвистывал в щелях и печных трубах. Его легко было спутать с дыханием, которое пытаются скрыть. Волнами накатывал запах гнилой соломы. Или кислого пота? Или страха?

Шляпа Вира медленно всплыла над проемом…

Мрак моментально пришел в движение, взвихрился — с резким выдохом, почти рычанием. Мелькнул крюк. Смел шляпу боковым ударом, в который вложил столько силы, что никакие шейные позвонки бы не выдержали.

— Сука! — неподдельный, удивленный возглас вырвался из темноты.

Вир того и ждал. Ткнул коротко, прямо на звук, концом той же трости, на которой поднимал шляпу. Рассчитывал не на силу — на внезапность. Позиция была слишком неудобная, словно на жердочке сидел, но другого шанса могло и не быть.

Попал точно. Крик захлебнулся, захрустел зубами. Лучник с воем откатился в сторону.

Вир забросил трость, ухватился за края проема, выдернул себя наверх.

Темная тень удирала на четвереньках, прижимаясь к полу. Уходила к пролому, к выходу на крышу, к свободе.

Вир вскочил на ноги, побежал, шатаясь, будто пьяный. Ноги вязли в сыпучей трухе, проваливались в гнилой настил, спотыкались о невидимые в темноте балки. Расстояние неумолимо сокращалось. Настигнув жертву, он прыгнул вперед, на миг позабыв обо всем.

Упал коршуном на спину предателя.

Ударил коленями, подмял по себя. То неожиданно ловко вывернулся, крепко засадил по ребрам. Боль, острая и живая, пронзила тело. Они сцепились, покатились по наклонному пандусу, выбивая из него клубы пыли. Вокруг трещал, надрывно ухал прогнивший брус, будто сдерживаясь из последних сил.

И вдруг — под ними все проломилось с глухим рыком, будто старый зверь испустил дух.

Вир выпустил предателя, инстинктивно взмахнул руками. Его пальцы беспомощно пробороздили по склизкой, обледенелой древесине. Ногти забились гнилью, но не нашли опоры.

Он смог задержаться лишь на мгновение, которого хватило, чтобы увидеть, как лучник повис на палке, вцепившись в нее словно паук. В следующую секунду Вир камнем рухнул вниз.

В какую-то каменную кишку, пробивая собственным телом хлипкие перекрытия. Мир превратился в каскад ударов, тряски и летящих навстречу обломков.

Хрясь!

Очередной удар, самый тяжелый, напрочь выбил сознание. Последнее, что он почувствовал, был вкус крови во рту и запах тины.

Глава 24

Монотонно шумела вода. Поток быстрый, торопливый. С перекатами, с глухими всплесками. Он игрался в берегах где-то неподалеку. Но вместо характерного, землисто-плесневелого запаха, Вир ощущал лишь собственный пот и давящую вонь старой шкуры.

Она обволакивала тело, будто тесный саван. Стягивала вместе ноги, прижимала руки к туловищу, плотно прилегала к лицу. Вир не мог шевельнуть даже пальцем, повернуть головы. Тело затекло, мышцы одеревенели. Судя по ощущениям — он пробыл в таком положении не менее половины суток.

Он лежал горизонтально, обливаясь потом. Зажав зубами полую соломинку, которую боялся перекусить. Единственная связь с внешним миром. Ненадежная, как обещание пьяницы. Дарующая воздуха ровно столько, чтобы вовремя очередного вдоха мечтать о следующем, и ни о чем больше.

Вир и не мечтал. Он слушал звуки. Они доносились сквозь толщу шкуры. Глухие, но различимые.

Кто-то бродил вокруг него. Туда-сюда. Щелкая костями, пришаркивая, подволакивая ноги. Неразборчиво бубня себе под нос скрипучим старушечьим голосом. Предваряя пришептыванием каждый новый звук, каждое действие.

Она перемещалась уверенно, по-хозяйски. Ее грузные шаги слышались с разных сторон, но никогда не отдалялись. Будто помещение, в котором они находились, имело небольшие размеры.

Здесь имелось достаточно утвари, которой активно пользовались.

Бабка стучала крышками сундуков, скрипела корзинами. Позвякивала склянками и глиняной посудой. Что-то сыпала и толкла в ступе, мерно отстукивая пестиком монотонный ритм. С треском ломала сухие стебли. Нарезала быстрыми, короткими движениями.

Все ее перемещения неизменно начинались и заканчивались в одной точке — возле очага. Там потрескивал огонь, шипела вода, попадая на раскаленный металл.

Судя по всему — старуха варила в котле вовсе не суп.

Вир слышал, опытных ухом, как отзывался бульон, когда в него забрасывали очередную порцию ингредиентов.

Кухня? Однозначно нет. Скорее — мастерская знахарки.

Вир представил, как лежит в ее центре. На разделочном столе.

Старуха опять что-то забубнила. Ее голос приближался.

Вир смог разобрать окончание фразы.

— …и король возродиться, — прошамкала она. Прямо над ухом.

Внезапно шкуру сорвали с его лица. Успевшая прикипеть, она оторвалась с хрустом и болью — словно шмат сала вырвали.

Вир напряг шею, зарычал. Выплюнул опостылевшую соломинку.

Приоткрыл глаза.

— Чтоб ты сдохла, карга старая! Полегче нельзя?

Головой покрутить не вышло, спеленали на совесть. Перед глазами — шершавые балки, вросшие в потолок пещеры. На них сушились травы, пучки кореньев, похожих на крысиные хвосты.

Внезапно свет заслонило морщинистое, землистое лицо. Его обрамляла седая пакля волос, не знавшая гребня. Выцветшие слезливые глаза будто ввалились в усохший череп.

Смятые губы прошамкали.

— Негодный король. Ушел, оставил след. Не злой, не добрый. Безразличный, — ее белесые зрачки дрогнули. — Обещал обитель праведников. Солгал, отнял память. Использовал нас. Забрал часть стаи. Те, кто остался — болеют. Стали чужими, сами себе.

Вир сдвинул брови, попытался откашляться.

— Ты о ком? — просипел он сдавленно. — Антиквар был вашим королем?

Старая будто не слышала. Смотрела куда-то далеко, словно сквозь время.

— Прогнали его. Пусть идет… к своей девке. Я слишком стара, чтобы прислуживать пустоте. Ее глаза уже над Тальграфом. Скоро и сюда, под землю заглянет, — внезапно ее взгляд стал осмысленным. — Девку нужно отвадить от города. Пусть идет за ветром. К тем, кто хочет забыть. Мы — не хотим…

Вир шикнул на нее, стараясь в потоке бреда ухватиться за нить.

— Погоди, бабка. Ваш король, который негодный. Что он делал здесь? Почему твои люди болеют?

— Серебристый убийца плещется в кувшинах, запечатанных воском. Въедается в грудину, рвется наружу кашлем. Кожа серая, покрывается язвами. Печи, дым, олово брызжет. Отходы стекают в реку, — она пришептывала, облизывая губы. — Ящики, много. Их вывозят на подводах. Лысый с глазами дьявола заправляет делами.

Вир слушал, соображал. Испытывающе смотрел на нее.

— Ты — дикий медиум? — он порылся в памяти. — Сивилла? Глубинная пророчица?

Она его не слышала. Дергала головой, будто под кости черепа загоняли иглы. Произносила слова так, словно читала книгу.

— После ухода того, были другие. Каждый месяц — новый король. Очередной. Но они оказались слабы. Последний уже отрекся, уплыл по реке. Освободил трон, — ее зрачки сузились, уставились на Вира. — Для тебя. Ты займешь его место. Согласно Кодексу, именем крови и земли. По нашим законам.

Вир усмехнулся.

— Прекращай, карга. Я тоже отрекаюсь, заранее. Не подхожу вам.

— Ты упорный, как корень ильма. Роешь землю, разрушаешь преграды, — ноздри старухи раздулись, затрепетали. — Тебе по силам. Прогнать девку, излечить нас, объединить стаю. Мы пойдем за тобой, за королем. Такова воля глубин.

Вир не успел ответить.

Старуха повернула голову, крикнула кому-то, неожиданно властно.

— Начинайте обряд!

Ее скрипучий голос был тут же подхвачен топотом десятков ног.

Вира подняли. Подхватили его закутанное в шкуру тело, вынесли из старушечьей кельи. Держали бережно, как важную особу.

Куда-то понесли, плашмя, не переворачивая.

Топот разносился эхом, шипели факела. Рваные тени метались по низкому потолку пещеры. Над головой пугающе близко проплывали острые камни. Свисающие корни хлестали лицо, волочились по нему, словно пальцы покойника. С них падали мелкие насекомые, личинки, черви, которые шевелились и ерзали.

Это все отвлекло. Шум воды, подземного потока, возник неожиданно.

Его швырнули, под дружный вопль. Вир лишь успел сделать судорожный вдох.

Ледяная вода окатила лицо, ошеломила не хуже смертного приговора. Струйками просочилась глубже, под плотно перевязанную шкуру, парализуя тело и волю. Лишь метроном тикал в уме, анализировал, вел примерный подсчет секунд. Если до сотни не вытащат — будет поздно.

Двадцать пять, двадцать шесть.

Поток увлекал все дальше, пока с ревом не затянул в какую-то щель, бесконечно длинный туннель, каменное горло. Швырял о стены, бросал вперемешку с трухлявой древесиной, опутывал склизкой сетью каких-то водорослей. Вир бился, пытаясь вырваться, но подземная река будто сошла с сума от голода.

Пятьдесят три, пятьдесят четыре.

Шкура смягчала удары, но они выбивали дух. Воздух терялся во тьме, в крутившей его воде, пузырясь, обжигающе ценный. В груди запела боль, сознание поплыло, окрасилось в цвета заката.

Семьдесят один, семьдесят два.

Навязчивая мысль крутилась в голове.

Такая же спокойная, как эпитафия на могиле.

Так и не узнал, что она хотела сказать. Не вернулся, не переспросил. Тогда, в дверях особняка. Просто кивнул и ушел. Сквозь грабовый сад. Думал — будет время. А его больше не было.

Восемьдесят семь, восемьдесят восемь.

Имя. Лицо. Голос. Все стерлось. Будто он умер тогда, в тот день. Все, что было после него — лишь жалкая попытка вернуть утраченное.

Но этого можно было избежать.

Девяносто четыре, девяносто пять.

Не вечная война с самим собой и целым миром — а миг забвения длинною в вечность.

Забвение могло спасти, вытащить занозы прошлых ошибок, принести покой.

Эта странная мысль мимолетно возникла в угасающем сознании Вира, будто занесенная ветром…

Девяносто девять.

Все.

Легкие горели, грозя разорваться в клочья. Когда терпеть уже не оставалось сил, Вир ощутил резкий рывок.

Его подсекли, выдернули из воды, будто огромную рыбину. Он захрипел, выкашливая черную жижу. Мышцы свело судорогой. Перед глазами плыли пятна, голоса звенели где-то издалека, будто сквозь толстую тряпку.

Вир потерял сознание.

Пришел в себя от того, что его снова куда-то потащили.

Глава 25

Мир постепенно собирался по кускам, зрение возвращалось.

Его выставили в центре огромного грота, примотали к столбу, чтобы не падал. Своды пещеры терялись в вышине, стены поднимались ярусами, словно ступени громадного амфитеатра. На них — зрители. Толпа угрюмая и молчаливая, сгорбленная, в рваных плащах и обносках. Будто летучие мыши облепили сталактиты.

Их глаза сверкали в отблесках костров, горящих бочек и факелов, вставленных в расщелины. У многих в руках было оружие. На нем — следы крови. Видать, битва наверху закончилась, и они пришли сюда прямиком с улиц, защитники Стигийских Нор.

В центре арены — костер. Жар доставал до лица. Он потихоньку сушил и стягивал опостылевшую шкуру, обернутую вокруг Вира.

Над огнем, на треножнике, бурлил и клокотал черный, обугленный котел. Из него торчала бедренная кость, которой помешивали варево. Этим занималась та самая старуха.

Сивилла не горбилась, стояла прямо, как клинок. Ее седые волосы были собраны в узел, перевязаны полоской кожи. На шее болтались какие-то амулеты, позвякивали в такт круговым движениям.

— Подведите избранного, — приказала карга.

Позади Вира лязгнул металл, скрипнули петли. В круг костра втолкнули мужчину. Тот двигался как пьяный, загребал ногами, смотрел перед собой стеклянным взглядом. На шее — серебряный свисток на цепочке. Воротник кителя измазан кровью, на нем — герб Ноктурна, вышитый золотой нитью. Сукно хоть и грязное, но дорогое, качественное, с аккуратными строчками.

На бедре — капитанский кортик в ножнах. Но офицер будто позабыл про него. Застыл соляным столпом, где оставили, сжимая кулаками воздух. Не пошевелился, не крикнул, даже когда китель на груди распахнули. Только вырванные с мясом медные пуговицы звонко разлетелись по округе.

Старуха заслонила его, взмахнула серпом…

Вир не выдержал, зарычал. Гаркнул на нее.

— Это лейтарская сталь. Заговоренная. Не для кровопускания. Карга старая…

Сивилла не ответила, занималась своим делом. Из ладони стряхнула в котел россыпь алых капель. Метнулась к Виру, одним быстрым движением взрезала верхний, первый слой шкуры.

По ее красному лицу тек пот, в морщинах вздулись фиолетовые вены. Сморщенная губа вздернулась вверх, обнажая пеньки желтых клыков.

Жрица визгливо крикнула, обращаясь к толпе.

— Подземная река рождает короля!

Ей ответили одобрительным гулом. Пламя костров вздрогнуло.

Вир хотел плюнуть в нее, но промахнулся.

Сивилла возвращалась трижды. Под конец капитан замычал, попытался отодвинутся, но ему не позволили. Котел насыщался кровью, бурлил как жижа в болоте, исходил мясистыми пузырями. Они лопались с надрывным всхлипом, испуская сладковатый, дурманящий запах.

Последний слой шкуры был взрезан, развалился, с громким треском.

Вир выпал наружу под ликующий ор толпы, больно ударился коленями о камни.

Что-то тяжелое плюхнулось в котел, одновременно с ним, с громким тягучим всплеском.

Вира подняли, он обернулся. Бабка яростно мешала костью свое варево. Там, среди жижи, промелькнули выпученные глаза. Моргнули и сгинули в пучине.

Чернь подхватила тело капитана, который стал на голову короче. Его завернули в шкуры, которые валялись у столба, обвязали шпагатом, поволокли к реке. Назад притащили грязный черпак с водой.

Старуха добавила в него варева, медленно вылила содержимое на стенки котла. Ее окутало паром, который она шумно вдыхала, с видом блаженства на лице.

Повернулась к трибунам, воздела руки.

— Река взяла свою дань! Кровь — уплачена! Король — явлен!

Толпа зашуршала, всколыхнулась, преклонила колени в своей массе.

— Король… — прилетел с глубины грота потрясенный возглас.

— Живой… — с другой стороны.

— Дары? — робко произнес третий.

Толпа неуверенно выдохнула.

— Королю?..

— Дары королю! — начала скандировать, топать, биться в экстазе.

Вир поморщился, покрутил шеей, похрустел позвонками. Он не понимал, что с ним происходит. Его корежило, будто кто-то дергал за невидимые нити, привязанные к ногам и рукам.

Земля вздрагивала, не от бесноватой толпы. Там, внизу, ворочалось нечто хтоническое, чуждое его пониманию. Оно слепо искало его, пронзало навылет незримыми корнями, впивалось шипами в кости, врастало в позвоночник.

Сивилла искоса наблюдала за ним, улыбалась уголками рта. Потом взмахнула рукой, сжала в кулак.

Рты мгновенно умолкли, наступила тишина.

— Подношения для короля! Живо!

К костру подвели еще троих. Притащили силой, не как первого. Побитых, растрепанных, обезоруженных. Затянули на веревках, выстроили в ряд как жертвенных баранов.

Кровоподтеки украшали лицо Старшего, подбородок был вздернут, глаза сверкали презрением. Одноногий Бойл, сержант стражи, разбитыми губами шептал проклятия. Лучник-предатель, зажатый между ними, растерянно озирался по сторонам, заискивающе цепляясь за взгляды захватчиков.

Старуха сунула руки в кипящий котел, по самые локти, что-то макнула в него. Подошла к Виру, опустилась на колени, вытянула перед собой раскрытые ладони. На них лежал лейтарский серп.

Его серп. Вир ощутил, как кровь все быстрее пульсирует в висках.

Ритуальное оружие окутывал удушливый дым, едкий, как испарения болота. Языки пламени плясали на матовой поверхности лезвия, между приставшими ошметками, с зазубринами у основания, которых раньше не было. Мелкие трещины на полированной рукояти были забиты какой-то дрянью.

Скрипучий голос пронзил тишину. Он звучал резко, ультимативно.

— Король! Прими дары, стань одним из нас, начни свое правление. Или отвергни и вернись обратно, в лоно реки.

Старуха подняла голову, Вир перехватил ее взгляд. Эти крошечные глаза внутри черепа, блеклые, немигающие, будто земляной гадюки — заставляли кожу покрываться мурашками, выдавливали холодный пот. Нечто древнее плескалось в них, буравило саму душу, подавляло волю первобытной мощью.

Сивилла улыбалась. Она знала, что оскверненный серп не причинит ей вреда.

Вир взял свое оружие, ставшее чужим. Отер рукоять, повертел в руках. Древний ритуал, обращенный к сущностям глубин, придал серпу иную роль, извратил его суть, предназначение.

Вир ощущал буквально, как клинок страдает, сохнет от жажды.

Утолить которую существовал лишь один способ.

Руки Вира задрожали. Он услышал властный шепот в своей голове. Голоса наперебой убеждали пустить оружие в ход. Они приказывали перерезать кому-нибудь горло сейчас же, сию минуту. Окропить жертвенный круг человеческой кровью. Он был обязан насытить те, кто сейчас смотрел на него глазами старухи, удовлетворить их хтонический голод.

Они нарастали, давили лавиной, требовали завершить ритуал, начатый жрицей.

Но Вир возразил голосам.

Он сам начал шептать про себя. Наперекор, вспоминая забытые заговоры на наречии бесов. Их нельзя было найти в книгах, даже в самых редких, единичных экземплярах. Они были известны ему, как Верховному Магистру, привыкшему работать с артефактами сложной природы.

Вир чеканил в голове фразы, будто молотом выпрямлял жесть. Выколачивал лживые голоса, сосредоточившись на технике, с усердием монаха-чтеца. Язык ворочался, совершал непривычные движения. Гортань сводило судорогой. Зубы скрежетали, стиснутые мощнейшим напряжением. Пальцы скрючились, впились в рукоять серпа, будто когти беса.

Слова сплетались в щит против ледяного напора чужой воли. Он выдыхал белесый пар, а с клинка серпа поднималась струйка черного дыма.

И голоса отступились. Начали постепенно стихать. Исчезали в своих расщелинах, выдворенные его волей.

Вир перестал читать. Мотнул головой, прочистил горло, прогоняя остатки транса.

Поудобнее перехватил серп. В нем пульсировала нерастраченная сила, неподвластная, первобытная. Давила мощью, искала выход.

С этим нужно было что-то делать и как можно скорее.

Против бабки его использовать не получится. Серп — часть ее ритуала.

Сивиллы больше не улыбалась, ее голос звучал слегка растерянно.

— Король, ты примешь дары?

Трибуны заметно волновались. Шаркали ногами, охали, вздыхали. Где-то упал факел, покатился по камням, рассыпаясь искрами. Нервозность передавалась по рядам, словно разряд молнии, вместе с отголосками шепота.

— Не поклонился…

— Почему терпит… не бежит за дарами…

— Не такой, как другие…

Вир прошелся вдоль пленных, помахивая серпом.

Арена замерла, перестала дышать.

Вир же неожиданно развернулся к старухе.

— Спрашиваешь, приму ли я дары? Да, я заберу все. И тебя. На правах вашего короля, — он сделал шаг к Сивилле, обвиняюще наставил палец. — Только правят здесь не короли. А ты, старая карга!

Она отшатнулась, будто пощечину получила. Отступила за котел.

Вир сделал к ней шаг, потом другой. Ступал мягко, хищником.

— Вся чехарда только ради крови, жертвоприношений. Может, ты когда-то и была сивиллой. Но ты прожила здесь, под землей, слишком долго. Постоянно слушая песню реки, которая берет свое начало там, в глубинах, неподвластных человеку.

Старуха сорвала с волос ленту, распустила лохмы. Выхватила из чана кость. Потрясла ей, закружилась в пляске. Закричала в исступлении в сторону трибун, разбрызгивая слюну.

— Я — ваша жрица!

Вир шел на нее, помахивая серпом. Мощным пинком опрокинул котел — тот загрохотал по камням, окутался дымом и паром. Варево выплеснулось, растеклось гнилой лужей. Земля застонала под ногами, трибуны выдохнули в едином порыве.

Вир покачал головой.

— Ты — чернокнижница. Первородная, дремучая. Настоящий ересиарх глубин, — Вир повысил голос. — Ты предала свой народ! Предала стаю!

Старуха завизжала, замахнулась костью.

— Забирай дары или уходи в реку. Третьего не дано. Я не вижу. Его нет.

— Не видишь, — прошипел Вир, перебросил серп в левую руку, тот жег ладонь. — Потому что видела так много, что ослепла. Здесь, в подземельях.

— Чего не вижу? — взвизгнула старуха.

Вир угрожающе взмахнул серпом.

— Не надо было осквернять мое оружие, старуха. Ты предложила мне выбор, но предопределила свой. Не спущу такого.

— Ты связан правилами ритуала… — она растерянно наблюдала за Виром. — Ты не можешь использовать свое оружие, пока дары не приняты… пока не завершишь ритуал жертвоприношением… — она нахмурилась. — Стой. Что ты делаешь?

Вир уже вытащил мешочек, вытряхнул из него светлые локоны.

Рассек их лезвием — оно полыхнуло огнем. Старуха отшатнулась.

Вир ехидно ответил.

— Как это что? Завершаю ритуал. Энергии клинка хватит с избытком.

Набрал воздуха в грудь, он закричал.

— Лель! Я желаю исповедаться.

И бросил в костер остатки волос.

Пламя в миг скрутило их и… застыло, будто нарисованное.

Глава 26

В кабинке для исповеди горела лампадка, царил уютный полумрак. Вир сидел на потертой скамье, обивка которой источала стойкий запах ладана. Он склонился к занавеске на входе, раздвинув плотную шерсть, прильнул к щелке.

Снаружи ревело пламя, пожирая деревянные перекрытия. Из-под купола падали горящие головешки. Клочья пепла, черные и бесформенные, растворялся в лужах крови. В дыму хаотично носились людские тени. Они кричали и метались, будто души грешников, на которых устроили охоту владыки адских чертогов.

Мертвяки Леля, с рычанием, леденящим душу, гоняли чернь по горящей церкви. Тех «везунчиков», которые в момент перехода оказались захвачены пузырем иллюзии. Часть уцелевших отчаянно пыталась обороняться за алтарем. Ими руководила Сивилла, ловко размахивающая костью, словно дубиной.

Рядом с ними, на столбах, висели пленники старухи — «дары» для короля. На них в суматохе никто не обращал внимания.

Вир не мог остановить это бессмысленное, варварское кровопролитие. Поэтому, пользуясь случаем, изучал повадки мертвяков, их тактику ведения боя, слабые места.

Его наблюдения прервали осторожные шаги за перегородкой. На другой половине исповедальни скрипнул стул. Шторку на оконце отдернули, в ячейках обрешетки возник безобразный, растянутый рот.

— Исповедаться пришел? — прошипел Лель. — Или Страшный суд здесь устроить?

— А это как пойдет, — отозвался Вир. — Что за суматоха? К празднику готовитесь?

— Будто сам не знаешь, — проворчал падший. — Зачем еретичку с собой притащил? Она мне весь иконостас разворотила.

— Пока щука в озере, рыбы не спят, — подначил Вир — Смотри, низвергнет тебя старуха. Паству твою, мертвяков, с пути истинного собьет, ересь среди них распространит.

— Не богохульствуй мне тут, лейтарский иуда! — взвизгнул падший. — Ведьма хоть и сильна, но сейчас оторвана от своего глубинного источника. Здесь я в своем праве.

— Это может пригодиться, — едва слышно пробормотал Вир.

— Что?

— Со старухой, говорю, что делать будешь?

— С собой заберу, в Зерцало. Там видно будет, — Лель растянул рот еще шире. — Ладно, если мы закончили…

— Погоди, Лель. За мной долг. Забирай вот того, что посередке на столбе висит.

Лель на пару секунд исчез. Когда появился — довольно прицыкнул.

— Этот хорош! Черен душой — как червивое яблоко. Отличный слуга выйдет. Чувствую, что распоряжаться им ты имеешь право.

— Полное. Это дары мне, — кивнул Вир. — Душа предателя, еще теплая. Гораздо интереснее, чем скучная душа школяра. Наслаждайся.

Лель уважительно качнул головой.

— Что ж, тогда по рукам. Бывай…

— Погоди… теперь ты у меня в долгу.

— Что? — голос Леля звучал озадаченно.

— Я предоставил тебе улучшенный товар. Плюс старуху-еретичку. А ты — что?

Падший усмехнулся.

— Хитрый ты. Ладно, так и быть. Прощай…

— Еще одно. Гарантии какие?

— Гарантии? — рассвирепел Лель, его голос зазвенел, как лопнувшая струна. — Ты требуешь гарантий у меня?

— Я должен быть уверен в тебе, — Вир внезапно понизил голос, поманил пальцем. — Послушай…

Лель повернулся, прижался ухом к решетке.

Вир молниеносно просунул руку в окошко, вцепился в прядь спутанных волос. Дернул что было сил, вырвал клок с корнем.

— Ах ты поскудник! — взвыл Лель.

Из решетки повалил черный дым, пахнущий тухлыми яйцами и горелым маслом.

Иллюзия вздрогнула, бурно отреагировала на его боль. Реальность поплыла, раздалась кругами, словно потревоженная водная гладь. Тени исказились, взметнулись, как живые. Крики скомкались, распались на отдельные звуки…

Пламя костра взревело, рассыпалось искрами.

Вир стоял перед ним, держа в одной руке серп, в другой — светлую прядь волос.

Старуха исчезла, лишь перевернутый котел напоминал о ней.

Старший и Бойл крутили головами, ничего не понимая. Лучник провис на веревках, обмяк протухшим овощем. Его плоть обуглилась и почернела.

Толпа на трибунах изрядно поредела. Часть исчезла, захваченная иллюзией. Те, кто остались, дрожали от возбуждения и страха.

— Король принял дары! — выкрикивали одни.

Им выли в ответ.

— Дань — не реке! Он не наш!

Раздался вскрик — кто-то бросился на другого с обломком кости. Вмешался третий. Подбегали еще люди, втягивались в кучу малу. Кулаки, камни, заточки — все полетело в ход. Воздух звенел от злобы и страха. Схватки вспыхивали на ярусах, тут и там.

Стая начала рвать саму себя.

* * *

Сторонники короля быстро отсекли мятежников, окружили Вира плотной толпой. Действовали жестко, смело, чувствовалась выучка. Они были из тех, кто в момент коронации находился ближе к арене, занимал лучшие места. Они не колебались, не спрашивали, лишь выкрикивали свои имена и клички, который Вир не запоминал.

Видать, местная элита стаи имела свои счеты с сивиллой.

Руководил хмурый тип с изъеденным оспой лицом.

— Паланкин, живо! — зычно крикнул он. — Я — Щербец. Садись, король!

На арену выволокли деревянную конструкцию — укрепленное на шестах кресло. Его окружал каркас из палок, обтянутый поперек тяжелыми шкурами. Грубое, но прочное средство передвижения, достойная защита от случайного камня.

Вир не кочевряжился, взгромоздился на «трон», окинул взглядом толпу.

Крикнул хрипло, но уверенно.

— Там! — указал на столбы. — Освободить моих людей!

Щербец тут же продублировал. Веревки вспороли ножами, сдернули пленников, швырнули им оружие. Старший, с окровавленным лицом, подхватил без раздумий, встроился в ряды носильщиков паланкина. Бойл хромал следом, стучал деревяшкой, черти плясали в его глазах.

Вверх взметнулись рваные, черные стяги. Толпа вокругвзревела так, что с потолка посыпался песок. Вир встал во весь рост на качающейся платформе. Его увидели многие, еще колеблющиеся, не участвующие в схватке. Они прониклись моментом, начали стекаться вниз, пополняя ряды сторонников.

Вир нашел взглядом Щербеца.

— Веди! — он взмахнул рукой. — Туда, где работал ваш Негодный король! Где печи дымят и олово брызжет. Где началась болезнь стаи, — и бросил, напоследок, уже тише. — И шляпу с тростью мои разыщите. Немедленно!

Щербец на мгновение запнулся.

— Сделаем, как же без этого. А ну пошли!

Его слова сработали как плеть.

Люди схватились за жерди, за факела, за колья. Паланкин рванул с места, Вир упал в плетенное кресло, вцепился в подлокотники, перевел дух.

Начался головокружительный забег по лабиринту. Его будто снова понесло потоком. Сырые пещеры сменялись кирпичными подвалами, в которых обитатели копошились на грудах мусора, будто навозные жуки. Провалы канализационных коллекторов со зловонными испражнениями, а потом вдруг — оплывшие комнаты заброшенных квартир, где на обоях не было места от оккультных символов, призывающих бесов во спасение.

Мир мелькал, как в дурном сне. Подземелье не помнило дорог, оно их переписывало. Иногда Виру казалось, что они тут уже были. Но где-то горели факела не в тех местах, где-то появлялся раздутый мертвец, которого раньше не было, или в углу стояла раздолбанная детская кроватка.

Вир наблюдал, впитывал, подгонял людей окриками. Старший и Бойл тащили носилки наравне со всеми. Тяжело, стиснув зубы. Один с перекошенным лицом, второй — отстукивая костылем бешенный ритм. Но ни один не отстал. Их яростное сопение передавало острое желание поскорее вырваться из этого ада.

Внезапно что-то изменилось, паланкин замедлил ход.

Запах. Он стал не только гаже, но и опаснее. Едкая, сладковатая вонь, как от гниющего мяса.

Но это было не оно. Вир узнал его, безошибочно.

Ртуть.

Ее пары висели в воздухе, тяжелые, как туман над болотом. Воздухом было трудно дышать, он давил металлической пылью, обжигал горло.

Подвал впереди был выдолблен в сыром грунте, он никогда не знал солнечного света. Только чадящие факелы, воткнутые в глину, обломки кирпича и даже черепа. Их пламя дрожало, отражаясь…

В тысячах глаз.

Это были зеркала.

Вир спешился, прошелся по помещению, осмотрел столы.

Осколки валялись везде. Пластины олова. Куски негодного стекла, покрытые пятнами и царапинами. Прислоненные к стенам, лежащие на грубых столах, вмурованных в пол. В каждом — уродливый, искаженный мир. В одном мелькнула тень сгорбленной спины, в другом — пустота слепого стекла, в третьем — гротескная улыбка кого-то из носильщиков паланкина.

Бракованный продукт. Его бросили здесь, оставили за ненадобностью. Все годное давно вывезли.

Алхимический цех, здесь производили амальгаму. Дьявольскую смесь, что намертво схватывает стекло с серебром или оловом. Судя по наплывам на печах — экспериментировали с медью и цинком.

Продукт на любой вкус, под разные потребности.

Щербец вышел из толпы, словно тень. Учтиво подал знакомые предметы. Шляпа помятая, но целая — Вир сразу водрузил ее на голову. Трость холодная, легла в ладонь как продолжение руки, вернула ощущение контроля.

— Сколько я пробыл здесь?

— Одни сутки, король. Наверху утро.

Вир кивнул, напоследок обвел взглядом подвал. Осколки в пыли, печи с застывшим металлом, прилипшие к плошкам кисти, следы от ящиков. Мертвое место, выпитое досуха.

Одного не хватало — скверны. Значит, не здесь. Где-то еще.

Приказал Щербецу.

— Здесь… ничего больше не трогать. Завалить вход, замуровать наглухо. Ничего не должно выйти отсюда. Понятно?

Щербец кивнул без лишних слов.

— Ты остаешься за главного, — продолжил Вир. — Наведи в Норах порядок. Объедини стаю. Кто против — убеди. Или выкинь в реку. Мне все равно.

Тот поклонился, опять молча. Глаза — холодные, как камень. Принял приказ, как испытание.

Вир взгромоздился в паланкин. Поднял воротник, вжал шляпу по самые брови.

— Живо тащите меня отсюда. В Оловянный Горшок.

Глава 27

Карета ректора университета Вальтера Лоренца плавно катилась по заснеженной мостовой. Утро выдалось на редкость сонным. Даже снег валил ленивыми, густыми хлопьями.

Прикрыв глаза, Лоренц боролся с дремотой, обдумывая свою речь на предстоящем отпевание епископа. Скучная, но необходимая формальность. Мероприятие должно было пройти на днях, в соборе Святой Стефании, после обязательных церковных обрядов.

Нужные слова никак не приходили на ум. Лоренц чувствовал себя разбитым. Виной тому была очередная бессонная ночь. Его опять мучали кошмары.

Еще не давал покоя инцидент во флигеле профессора Альриха. Прорыв миазмов Зерцала, выплеск скверны. Площадь заражения продолжала увеличиваться, несмотря на предпринимаемые Советом действия.

Шутка ли, и это — почти в самом центре университета! Да за такой недосмотр и попросить могут…

Внезапно карета дернулась, дико накренилась и с оглушительным скрежетом заехала колесом на бордюр. Лоренц едва не слетел с сиденья. Снаружи раздался испуганный крик извозчика, потом глухой удар — будто тот спрыгнул с козел.

— Куда это? Зачем?! — вырвалось у ректора.

Он подышал на ладонь, торопливо протер заиндевевшее стекло.

То, что он увидел, заставило его замереть.

Снег на улице вздыбился, как будто его вспахало стадо быков. Мимо, с дикими криками, пронеслась орава оборванцев. С чадящими факелами и длинными жердями. С лицами, искаженными то ли яростью, то ли восторгом. Плащи развивались, и среди них… нет, не может быть.

Лоренц протер глаза, снова вгляделся.

Сержант городской стражи в сером плаще. Хоть и с деревянной ногой, он старался бежать наравне со всеми.

А рядом — мать честная! Тот тип с острыми глазами, из особняка Ноктурна. Там он приказы отдавал — не последний человек, между прочим.

И они… они тащили на своих плечах какой-то диковинный паланкин, обтянутый… постойте, шкурами.

А на этом паланкине, восседая, как некий кочевой владыка, в своей неизменной, хоть и помятой, шляпе, с тростью в руках…

— Талио? — Лоренц аж подпрыгнул на сидение.

Вир Талио. Его подчиненный. Магистр Тальграфского университета. Пронзительный, холодный взгляд был устремлен куда-то вперед, сквозь метель. Ноги расставлены, руки сжимали набалдашник трости. Будто он вел свое дикое войско на штурм цитадели.

Все это промелькнуло за стеклом за пару секунд и исчезло в белой пелене утра.

Как морок.

Карета дернулась, съезжая с бордюра. Извозчик, бледный как полотно, одной рукой держал лошадь под уздцы, другой — истово крестился.

Лоренц откинулся на спинку сидения, провел рукой по лбу. Он был холодным и влажным. Проверил пульс, шевеля губами. Потом оттянул веко, поморгал, крутя зрачками.

— Неужели и днем кошмары начались? — прошептал он в тишину кареты. — Нервы ни к черту. Однозначно — завтра на процедуры. В госпиталь при лепрозории, к Марте Траувен. Кровь пустят, глядишь — и высплюсь там нормально.

* * *

— Сбитню горячего! С медом, с перцем, согреет душу! — распевал хриплый голос.

Из-за угла Оловянного Горшка появился сбитенщик с дымящемся медным котлом за спиной. В следующую секунду он отскочил к забору, в сугроб, едва не опрокинув на себя варево. — Иди ж ты!

Удивленный вопль остался позади. Носильщики сбавили шаг, паланкин поплыл медленнее, будто швартовавшийся корабль, пока не опустился во дворе таверны — утрамбованной снегом площадке, запруженной пустыми бочками и заиндевевшими телегами.

Вир сошел на землю. Огладил сюртук, стряхнул со шляпы снежинки.

— Господи, помилуй! — ахнула старуха, замотанная в десяток платков. Она выставляла у дверей глиняные крынки. — Люди-то, гляди, друг на дружке тепереча ездят! Совсем ошалели!

Здание Оловянного Горшка врослось в землю, будто старый гриб. Оно было не из камня, а из потемневшего от сырости и времени дерева. Второй этаж нависал над первым, угрожающе кренясь к заснеженной мостовой. Его поддерживали подпорки, похожие на костыли.

Хлопнула задняя дверь — мальчишка выплеснул на снег ведро помоев, его окутало облаком пара. К луже мгновенно пристроился рыжий кот, крутившийся поблизости.

Из трубы таверны валил густой, жирный дым, который тут же прибивался к земле низким небом, расползаясь по округе запахом мокрой золы и тления. Узкие окна первого этажа, словно прищуренные глаза, призывно светились тусклым желтым светом.

Вир поманил одного из носильщиков, самого юркого.

— Ты останешься здесь, в Горшке. Будешь моим посыльным.

Потом обвел взглядом остальных, повысил голос.

— Остальные — обратно в Норы! Щербцу доложить, что задание выполнено, — оглядел разношерстную толпу, добавил. — Скажете, чтоб накормили вдоволь.

Наконец, его взгляд остановился на двух фигурах, выделяющихся на фоне оборванцев.

— Герд, Бойл. За мной. Внутрь.

Дверь в Оловянный Горшок отворилась с гулом. Вместе с Виром и его спутниками в предбанник проникли клубы морозного пара. Воздух здесь был сырым и влажным, обволакивал, как отсыревшая тряпка. Стоял ядреный запах прогорклого чеснока, мокрой шерсти и вареной репы.

Отсюда, из короткой прихожей, обставленной лавками для дешевого ночлега, в основной зал можно было спуститься по широкой, помеченной сапогами лестнице.

Вир замер наверху на мгновение, повертел головой, внимательно осмотрелся. В прошлый раз, когда он ворвался сюда в поисках Китобоя — все пронеслось как в тумане. Разглядывать обстановку не было ни времени, ни желания.

Окна-бойницы давали мало света, основным его источником служил гигантский камин в глубине зала. Поленья в нем трещали, но были не в силах разогнать сырость, что посетители тащили на сапогах. Зал разделяли тонкие перегородки, проходы между ними были завешаны мешковиной. Ближе к камину ее сменяли уже настоящие шторы из грубой шерсти, отгораживая тех, кто мог заплатить за комфорт.

— Гляньте, галеоны встали. На шлюпке не пролезть, — ворчливо прозвучало за спиной.

Мимо Вира протиснулся какой-то морячок в суконной куртке, спустился вразвалочку в зал и сразу подсел к своим.

— Слыхали? — заявил он сходу. — Завтра бунтовщика казнят.

— Это которого? — отозвался кто-то из го товарищей, вкусно хлебавших из мисок похлебку, исходившую паром.

— Который тюрьму брал. Говорят, хотел освободить заключенных, чтобы Дрейкфорда свергнуть.

— А что его свергать-то? Герцог наш — как хвост собачий…

Морячки дружно заржали. Рядом с ними, дешевую зону делила шумная компания докеров.

Стоявший рядом сержант ответил на приветствие, едва заметно кивнул какому-то угрюмому типу из середки зала. Там, за столиками покрепче, сидели те, кто посерьезнее — сурового вида наемники, общавшиеся преимущественно жестами. Кучки цеховиков и артельщиков, с уставшими лицами. И другие, что пришли сюда по делу, сидевшие плечом к плечу и поглядывающие поверх голов.

Вир скользнул взглядом дальше, к самому камину… И заметил, что ему машут.

Там, где купцы в меховых накидках начинали день с можжевеловой наливки, а воры с холеными руками подводили итоги ночи — за столом, отделенным ширмой, стоял Ларс Китобой. Он аж подпрыгивал, привлекая внимание Вира. Рядом с ним сидела Элис-ар, держала в руках карточный веер.

Вир дал понять рыжему, что заметил их. Потом спустился по лестнице и двинулся вглубь зала, к свободному столику, рядом с перегородкой из еловых досок. Бойл и Герд следовали за ним, как тени.

— Садитесь, — бросил Вир. Снял перчатки и шляпу. Трость прислонил к краю скамьи.

Подошел сухопарый и угрюмый мужчина, с небритым лицом, застывшим в вечном неодобрении. Трактирщик. Сначала он молча оценил их взглядом, будто прикидывая, сколько поленьев придется израсходовать.

Но потом напрягся.

Узнал.

Вир прихлопнул по столешнице.

— Не томись. В этот раз обойдется, — прищурился. — За зеркало я тогда, вроде, рассчитался?

Тот дернул кадыком, видимо, утвердительно.

— Тогда подай грог с перцем. Чтоб обжигал. И мясо, что есть, — распорядился Вир.

Хозяин быстро кивнул и испарился. Вир откинулся на спинку скамьи, достал свою фляжку и отхлебнул полынной настойки. Его спутники сидели молча, отогревались, потирали руки.

Вскоре на столе появился дымящийся графин с темной жидкостью и миска с чем-то похожим на тушеную баранину. Бойл и Герд набросились на еду с благодарностью изможденных людей. Застучали кружками, забулькали, довольно покрякивая и утирая блестевшие жиром губы.

Вир тоже глотнул из фляжки. Жжение пошло по горлу, скользнуло вниз, в грудь. Мышцы начало приятно покалывать, мозг очистился от шелухи. Завинтил пробку, поставил фляжку на стол с тихим, но отчетливым стуком, который прозвучал громче любого крика в шумном зале.

Вынул серп.

— Ну что, — начал он тихо, а оттого — веско и значимо. — Вы теперь мои. С потрохами. Я выкупил ваши жизни. Трижды.

Они перестали жевать, уставились на него.

Вир вонзил острие серпа в столешницу, с хрустом потянул — осталась глубокая борозда.

— Первый раз, когда отказался пустить вашу кровь на радость карге, — лезвие вновь скрипнуло. — Второй, в горящей церкви. Не продал, не обменял. Хотя мог это сделать, — столешницу вспорола очередная бороздка. Вир проводил взглядом трактирщика, который сделал вид, что ничего не заметил. — И третий раз, когда сказал, что вы — мои люди. Вытащил из Нор.

Бойл опустил взгляд, расстегнул пуговицу дуплета. Герд провел ладонью по обветренному, скуластому лицу, задержавшись на шраме, пересекающим бровь и веко. Оба выглядели угрюмо, словно услышали от ростовщика сумму накапавших процентов.

— Я не ваш благодетель, — продолжил Вир. — Я ваш хозяин. На срок, пока вы мне нужны.

Глава 28

С кухни доносилось шкворчащее масло, покрикивал хозяин, слышался звон посуды. Над головой поскрипывали половицы второго этажа, раздавался приглушенный, простуженный кашель.

Вир отхлебнул настойки, пожевал мясо. Он не торопился, выжидал. Давал истине укорениться в головах собеседников. Те продолжали уничтожать еду, но теперь изредка переглядывались, как люди, связанные порукой. Лишь однажды Бойл попытался что-то буркнуть, но тут же прикусил язык, запнувшись о взгляд мистика.

Вир убрал фляжку за пазуху, сложил руки в замок.

— Итак. Ты, сержант. Вернешься в свою Конуру, добудешь для меня информацию.

Бойл отер рукавом губы, наклонился вперед.

— Что нужно узнать?

— Подробности ареста заключенной Элис-ар. Ворсайской шаманки, она содержалась на пятом уровне.

Бойл скривился.

— Чернокнижница, что ли? — он выглядел растерянно. — Не моя кухня. Да где-же мне…

— Ты покрутишься в тюремной канцелярии, — перебил Вир. — Пошепчешься с писарями. Найдешь того, кто может поднять архивы.

— А чего девка-то натворила?

Вир нехорошо улыбнулся.

— Пытала мистика, — от него не укрылось, как сержант вздрогнул. — Мне нужно знать его имя, хочу разыскать.

Бойл потянулся за куском барашка.

— Попробую, но не обещаю…

Вир схватил его ладонь, прижал к столу рукоятью серпа.

Прошипел сквозь зубы.

— Ешь мясо, но помни про котел. В нем мог плавать твой ливер, Бойл, — отшвырнул от себя руку. — И не вздумай трепаться.

— Понял, не дурак, — Бойл с неожиданным отвращением посмотрел на мясо.

Вир развернулся к подручному маркиза, который молчал, смотрел исподлобья.

— Теперь ты, Герд. Мне нужен один конверт. Тот, что я видел в руках Ноктурна.

Старший неожиданно побледнел, покачал головой

— Шпионить за маркизом? Он такого не спустит. Это смертный приговор, — нервно забарабанил костяшками пальцами по липкой столешнице. — Что в нем такого, в этом конверте?

— Досье, обещанное мне в награду, — Вир ухмыльнулся. — Но я не люблю ждать.

— Нужна сама бумага или сведения из нее?

— Только сведения об одном наемнике. Его имя — Крешник. Узнай. Прочитай. Перепиши.

Герд заметно выдохнул.

— Это меняет дело, — он подобрался. — Сделаю.

Вир посмотрел на них обоих, впился взглядом.

— Это не просьба. Это возврат долга, — он ткнул пальцем в одного, затем во второго. — Поэтому, никакой вражды, — он усмехнулся. — По крайней мере, пока вы работаете на меня. Теперь валите. И не отсвечивайте.

Они поднялись и, не оглядываясь, затерялись в толпе, пробираясь к выходу.

Вир посидел еще немного, допил свою настойку. Сгонял служанку за добавкой.

Все это время он неторопливо крутил в руках свой серп. Стискивал пальцами холодную матовую поверхность лезвия, пытаясь определить направления энергетических потоков. Осторожно касался зазубрин у основания, будто пробовал струны, ощущая едва заметные колебания потустороннего эха.

Потом яростно полировал трещинки на рукояти кусочком шерсти — до блеска, до обжигающего тепла. Старался стереть остатки чужого ритуала, вычистить нечто мерзкое и клейкое, въевшееся в структуру ритуального оружия на ментальном уровне.

Но нечто осталось. Аномалию выдавали завихрения, искажающие потоки. Она пряталось в самой глубине, в энергетической сердцевине, сквозило пурпурными червоточинами.

Сейчас не было возможности с этим разобраться.

Вир убрал оружие. Поднялся и направился к камину, где играли в карты Ларс и Элис-ар.

* * *

…Рыжий как раз сдавал, ловко перемешивая колоду пальцами одной рукой. Безгласная держала карты перед своим носом и шевелила губами, будто повторяя заученный урок.

— И как, выигрываешь у новичка? — спросил Вир, подходя к их столу.

Ларс вздрогнул и неестественно широко улыбнулся.

— А, мистик! Да мы тут… коротаем время.

Он протяжно зевнул, топорща усы. Потом красивым, театральным движением швырнул на стол пару тузов.

Но Вир увидел. Резко дернул Китобоя за рукав рубахи. Оттуда выпала шестерка пик, затем десятка треф.

— Это не мои! — тут же отрекся рыжий шулер. Но, поняв, что бить его никто не собирается, с облегчением пояснил. — Да я это… девчонку научить хотел.

И опять растянул рот в зевке, как пес после драки. Его глаза слипались, веки тряслись.

— Не выспался, — пояснил Ларс. — Приснилась дребедень…

Вир внимательно посмотрел на него.

— Что именно?

— Морской Дьявол за мной гонялся, — нехотя пробормотал Китобой, потирая вески. — В образе того мужика, который хотел меня задушить. Ну, ты помнишь — череп лысый, бугристый такой. Глаза раскосые. Только в кошмаре у него еще рыбий хвост был, сам весь в чешуе. А у меня, представляешь, в место весла — только распятие, да и то сломанное. Грести страсть как неудобно. А он все ближе. Потом, представляешь, ловит меня… и бубнит человеческим голосом: «мне нужно излиться, рыжий. Чтобы понять знаки на руке».

— А ты чего же?

— А я ему: «Какие еще знаки?! Я ж тебя не знаю!». А он — прямо в глаза: «Зато Антиквар тебя знает». Представляешь?

— И все? — осторожно спросил Вир.

— Если бы. Только вроде отстал от меня мужик этот… ну, из кошмара. Думал, засну сейчас. Но, где там, — Ларс дернул себя за усы. — Стучать стали в соседнем номере, подвывать. Жалобно так. Будто кто-то головой в стенку бился.

— Ты ходил туда?

— Шляться по ночам, когда Морской Дьявол сниться? Да ни в жисть, — отрекся Ларс.

Вир молча кивнул, не выразив удивления. Значит, двойник выбрал свою плату, воскресил самое страшное воспоминание Китобоя. Получается, если наемник вновь объявится — Ларс точно узнает его. Главное, оказаться в этот момент поблизости, чтобы пустой поклевки не случилось. Придется держать рыжего под рукой.

— Ладно, с бредом разобрались. Как тут дела? Все ли в порядке? — спросил Вир, переводя взгляд на Элис-ар.

Та сидела неподвижно, уставившись в свои карты.

— Да нормально, — Ларс потянулся, хрустя позвонками. — Сняли номер, самый теплый, рядом с трубой. Две комнаты, четыре кровати — разложились, как в казарме.

— Четыре кровати, — пробормотал Вир. — А где Стефан?

Ларс пожал плечами.

— А хрен его знает. Не появлялся.

— Вообще? — насторожился Вир. — Как и я?

— Не, вчера был, — Ларс, вспоминая, покрутил ус. — Всю ночь храпел, как боров. Пока за мной Морской Дьявол гонялся. Я задремал только под утро, а когда проснулся — его уже и след простыл. Удрал куда-то… — Китобой вдруг взглянул за спину Вира и буркнул. — Да вон он, легок на помине.

Вир обернулся.

К их столу, запыхавшийся и раскрасневшийся с мороза, пробирался школяр. Увидев Вира, он замер на мгновение, глаза растерянно забегали. Попытался улыбнуться — вышло заискивающе.

— Мастер? Вы…

— Где был? — спросил Вир, напрямую, без предисловий.

— В… университете, — запнулся Стефан, отвел глаза, стряхивая иней со щеки. — В архивах, как приказывали. Потом занятия. Учился. Надо же… экзамены. И… Анна была. Мы… говорили.

— О чем?

— О… расписании. И о погоде. И… вообще.

Стефан лгал откровенно плохо. С неким, едва заметным, чувством вины. Каждое его слово было ненастоящим, вымученным. Вот только что такого он мог скрывать? Самое вероятное — что-то сболтнул из их похождений. Той девушке, из канцелярии, Анне. Если дело только в этом — зря переживает. Все равно никто не поверит.

— Садись, — неожиданно мягко сказал Вир. — Сыграем в карты. Раздавай на всех.

Он поймал взгляд хозяина, заказал вина и закуски.

Пока Стефан торопливо разливал по стаканам, а Безгласная грызла яблоко — Ларс распечатал новую колоду. Сдавал красиво, с жонглированием, как умел. Карты четко ложились на стол, прямо перед игроками, одна к одной.

Рыжий подкинул Виру карту.

— Маг тебе, мистик. Береги его. Потратишь в подходящий момент.

Он ловко мешал карты, его пальцы двигались с привычной легкостью шулера. Он чувствовал себя здесь, в тесном и крикливом зале — как рыба в воде, успевая отвечать присказками на приветствия знакомцев, сновавших в толпе.

Значит, успел примелькаться, вновь обжиться. Его появление не останется незамеченным, приманка сработает. Главное — не дать охотнику уйти с добычей. И не допустить, чтобы Безгласная пострадала. Иначе тайны Антиквара не узнать, все усилия насмарку.

— Молиться не надо, все равно проиграешь, девчуля, — по-отечески посоветовал Ларс, глядя как Элис-ар шевелит губами.

Ворсайка смотрела в карты равнодушно. Мяла их, как ребенок треплет наскучившую игрушку. В ее глазах плескалась безмятежность, проклятие продолжало держать ее волю в железных тисках. Снимать его нужно было как можно скорее, пока Антиквар не сделал свой ход. Стефан должен был раздобыть в архивах нужные сведения.

— Смотри-ка, шут к тебе заглянул, — приговаривал Китобой, подтрунивая над школяром. — Берегись, он всегда к беде.

— Кстати, о наших насущных бедах, — негромко начал Вир, делая вид, что изучает свои карты. — Стефан, ты нашел упоминания о проклятии?

Школяр вздрогнул, словно его укололи булавкой. Окунул нос в бокал с вином, так, что оно потекло по подбородку.

— Да… мастер. Узнал. И записи сделал. Они наверху. В комнате.

Вир кивнул, потянулся за картой.

— Интересно, — сказал он, ровно, без эмоций, обращаясь ко всем присутствующим. — Как там поживает флигель профессора Альриха? Расползается зараза по кварталу?

Все пожали плечами. Стефан — одним из первых.

Вир поджал губы, бросил карты на стол. Он увидел все, что хотел.

— Довольно, закругляемся. Показывайте номер.

— Ну и здорово, — обрадовался рыжий, моментально смешивая карты. — А то мне «немой паяц» пришел, — намекая, на комбинацию, когда игрок жертвует свой козырь в пользу других.

Нужный номер оказался в углу второго этажа, у самой трубы. Но Вир не стал заходить, а вернулся немного назад и осторожно постучался в соседний. Подождал, прислушался. Потом заглянул в замочную щель.

Поманил Ларса.

— Мы сейчас зайдем к себе. А ты пойдешь за хозяином.

— Зачем?

— Там покойники. А здесь тепло. Скоро вонять начнут.

Из-под двери выползло насекомое. Саранча. Вир с хрустом раздавил ее сапогом.

Китобой неумело перекрестился.

— Это Морской Дьявол, точно говорю.

Вир не ответил, зашел вслед за Стефаном и Элис-ар в угловой номер. Плотно претворил за собой дверь.

Две сумрачные комнаты: одна — побольше, с четырьмя кроватями, столом и печкой; другая — маленькая, тесная, с одной узкой койкой у стены. Видно, что сюда селили слугу, при хозяине. Теперь здесь обитала Элис-ар. С запыленного окна открывался вид на заснеженные, кривые крыши Брюха.

Тепло, но пыльно.

Вир вернулся в горницу, бегло огляделся. Две низкие кровати расправлены. На первой вещи в беспорядке, смятые простыни, будто после больного горячкой. На второй — аккуратно сложенное одеяло, на нем — перевязанные бечевкой книги, чтобы нести было удобнее.

Вир жестом отправил Безгласную на ее половину, сам присел на свободную кровать. Развернулся к Стефану, который нервно теребил край своего плаща.

— Ну, что, школяр, — тихо произнес. — Рассказывай.

— Что нашел в архивах?

— Нет. Сначала про то, что тебя так взволновало. Так сильно, что, дважды бегая в университет, ты напрочь забыл разузнать про разрушенный флигель. За который Альрих, между прочим, тебя в землю живьем зароет.

Губы Стефана предательски затряслись.

Глава 29

Безгласная затихла на своей половине. Треск поленьев в печке смешивался с тяжелым дыханием школяра. Он молча кусал губы, сжав кулаки, глядя в пол. Потом слова прорвались сквозь стиснутые зубы, сдавленно и горько.

— Я уезжаю. Домой, на юг. Билеты покупал на вечерний дилижанс.

Вир сидел, откинувшись на спинку, наблюдая за танцем теней на потолке. Медленно перевел на него взгляд, нахмурился.

— Отчего так? В тепло потянуло?

— Она сказала… — голос Стефана дрогнул. — Анна. Назвала вруном. С чего-то взяла, что я женился, на другой, — он горько усмехнулся. — Но у меня даже в мыслях не было…

Вир кивнул, медленно. Недовольно цыкнул губой.

Н-да, неловко вышло. Ложь о свадьбе, которую он придумал, чтобы отвадить настырную девицу, пожалуй, была излишней. Школяр и так хорошо держался, кремнем. А вот теперь, брошенные тогда слова, казавшиеся гениальным средством — вернулись бумерангом, ударили по живому.

— И с Альрихом… вы правы, — продолжал Стефан, все больше распаляясь. — Он меня живьем в землю зароет за этот флигель. Придется отца просить, деньги занимать. Замордует до смерти.

Вир достал фляжку, открутил пробку. Понюхал содержимое и, со вздохом, отставил на тумбочку, ощущая странную тяжесть на душе.

Профессор Альрих — упертый баран. Нудный тип, старой закалки. Трясется над своими фолиантами, словно бес над порабощенными душами. Хотя, пара стоящих экземпляров у него безусловно имелась… то есть — была.

Стефан бросил горько, вдогонку.

— Все равно отчислят меня.

Вир спохватился, откашлялся.

— Не отчислят, — попытался сделать так, чтобы его голос звучал твердо. — Я поговорю с этим… Альрихом. Устрою все.

Он задумался, почесал подбородок, прикидывая необходимую сумму. С деньгами дела обстояли не так радужно. Покупка информации, взятки аптекарям, пополнение запасов… этот проклятый город высасывал золото быстрее, чем Зерцало — души. Сбережения из Лейтарии таяли с непредвиденной скоростью.

Вир покрутил перстень, мысленно перебирая уже опустошенные тайники. В нем боролись противоречивые чувства…

— У меня последний курс! — вдруг выкрикнул Стефан. Его ноздри раздулись, в глазах блеснули слезы ярости и бессилия. — Я… смотрю на это вот все. На зашитые рты. На мертвяков. На людей, которых пожирает скверна. Не хочу этого! Не хочу быть мистиком!

Вир медленно поднялся с кровати, сгорбившись, глядя на собственную тень, которая взметнулась на стене гротескной и уродливой сущностью.

— Не хочешь быть мистиком? — его голос резал как лезвие. Он обернулся к Стефану. — А кем ты тогда будешь? Кормом? Я недавно видел, что стало с тем, кто отрекся от себя, — слова звучали глухо, будто из-под земли. — Его пустоту использовали, превратили в сосуд, — он сделал паузу. — Готовый принять любую волю… бесов.

Стефан вскочил.

— За мной и так падший попятам идет! — выкрикнул он. — А я даже до дома не успею доехать! Матушку не увижу!

Вир прищурился, посмотрел на школяра, будто впервые видел его. В его сознании щелкнул какой-то выключатель, задвинувший на задний план нелепое чувство вины.

— Стоп. То есть ты знаешь, что доехать не успеешь… но билеты на дилижанс все равно приобрел?

Он будто не выспрашивал детали, а пытался констатировал абсурдность ситуации. Смотрел на школяра, как на любопытное, но нелогичное природное явление.

Стефан замер. Потом рухнул на стул, будто потерял опору.

— А что мне остается делать? — прошептал он. — Я хочу уехать. Забыть все. Просто… забыть.

Вир медленно подошел к окну. За стеклом шел снег, медленно кружились хлопья. Тучи низко висели над Тальграфом. Прорехи в них были узкие и рваные — будто глаза неведомой твари.

— Сильфида может услышать твои слова, — произнес он, не оборачиваясь.

Стефан фыркнул.

— Да мне уже плевать, — сказал он то ли с горечью, то ли с вызовом.

Внезапно скрипнула дверь. Та, что вела в соседнюю комнату. В проеме возникла Элис-ар, в своем черном облегающем платье. Она стояла неподвижно, смотрела на Стефана. Не с жалостью или осуждением. А как на равного. Словно чувствовала, что в нем тоже что-то сломалось.

Как и в ней самой.

И Стефан почувствовал ее взгляд, обернулся. Они походили на людей, которые стояли на краю обрыва, взявшись за руки…

Вир взмахнул рукой, отсылая Безгласную обратно.

Дождался, пока она скроется в своей комнате. За это время взвесил все.

Правда об уже оплаченном долге обездвижит школяра. Страх как мотив — инструмент сомнительный, ненадежный. А вот если щедро приправить его ложной надеждой…

— Так и быть. Обещаю тебе. Я найду, чем откупиться от Леля, — ложь далась неожиданно легко. Ведь он уже откупился, а значит — сдержал свое слово. — А пока, не думай уезжать. Ты пригод… без тебя нам не обойтись.

Стефан поднял глаза, будто не веря ушам.

— Без меня?

— Так и есть, — Вир взял одну из книг, повертел в руках. Заметив, что держит ее вверх ногами — отложил в сторону. — Помощь твоя нужна… Элис-ар, — он оживился, отыскав подходящую причину. — Показывай все, что нарыл в архивах. Я изучу и… мы проведем ритуал, снимем проклятие.

За стеной, которая разделала номера, кто-то громко вскрикнул. Послышались тяжелые шаги, взволнованные голоса. Кто-то пробежал по коридору, по направлению к их двери.

Она распахнулась, на пороге стоял бледный Ларс.

— Мистик, там… в соседнем номере… — он был явно напуган.

— Не сейчас! — рявкнул Вир, стукнул тростью о кровать.

— Но там мертвые! Двое! И, знаешь… у одного та-акое лицо…

Подсвечник глухо ударился о косяк, Китобой тут же ретировался.

Вир посмотрел на Стефана. Тот сидел на кровати, плечи школяра были чуть приподняты, а в глазах появились едва заметные искры интереса.

Стефан перебирал записи. Среди них мелькали и рисунки. То самое существо, которое они видели в Девятом Оазисе.

— Ну? — нетерпеливо проворчал Вир. — Поделишься со мной?

* * *

Вир полулежал на кровати у окна, облокотившись на изголовье и обложившись заметками. Рядом на тумбочке стояла отрытая фляжка, источая едкий запах полыни, но он почти не вспоминал о ней. Изучив очередной листок, он делал пометки, откладывал его в сторону и переходил к следующему.

Ему никто не мешал — Стефан и Элис-ар ушли обедать и забрали с собой Ларса.

Подчерк школяра был образцовым, почти без помарок. Рисунки отличались точностью, вниманием к мелким деталям.

В руки попал отрывок из Бестиария Скорны, автор-ворсаец, но доподлинно не установлен, страница пятьдесят три:

«…не агрессивна в привычном понимании шаманства. Не питается плотью или страхом своих врагов. Явилась в образе долговязой ремесленницы с неестественно длинными конечностями, пальцы коей уподоблены шилу или веретену. Предпочитает тенистые, болотистые места. Лик всегда сокрыт, именована мной «Швеей» (лат. Sarcinator).»

Следующим был отчет мистика Кэрба Наэды, третий год правления Императора Элиаса:

«…столкнулся с феноменом в деревне Усть-Ярвен. Местная знахарка (ведьма?), уличенная в чернокнижие, навела порчу на должностное лицо. Войт округа онемел, не мог издать ни звука, хотя язык и гортань были целы. Осмотр жилища показал… место ритуала… (не разборчиво. Прим. Стефана) для призыва… окуривала цветками чертополоха. Попытка снятия… появилась на краткий миг тенью… в руках — иглы.»

Под текстом была изображена горящая жаровня и исходящий от нее густой дым.

Вир взял следующий листок.

Выписка из дневника чернокнижника, алхимика-адепта, известного под именем «Трещина», листы не нумерованы:

«…не нитью шьет, а самой бесовской жилой. На деле оплетает волю жертвы, прирастает паразитом. Обращает вспять приобретенные навыки. При грубом воздействии отзывается (проверил, получил порез). В худшем варианте калечит и ломает свою жертву (проверил, использовал серебро. Слова — жертва еще жива — зачеркнуты). Но как добыть знание о прерывании цикла? (вопрос на полях). Купить на ярмарке часы, да пряников, привезти еще угля, заманить какого-нибудь мальчишку (коряво нумерованный список дел).»

Под ним лежал схематический рисунок, оставленный в деле «Красное сито». Заверенный печатью лейтарского корректора первой степени, сеньора Гилье Виеро, тюрьма близ Бранджа (ниже, описание рисунка):

Угловатый, сделанный чернилами набросок. Долговязая, исхудалая фигура раба, сидящая на корточках. Вместо головы — песочные часы, перечеркнутые крест-накрест жирными линиями. Вместо пальцев — длинные иглы, которыми он пронзал что-то человекоподобное, бесформенное, лежащее у его ног и помеченное множеством точек (проколов?). Внизу была нарисована шкала со штрихами из схематичного изображения кукол, в разной стадии готовности.

Подпись к рисунку гласила:

«Барон прошит. Рисунок составлен по ощущениям королевского скрибентария. Но в описаниях упускается главное — ярость процесса. Это не механический труд. Это одержимость. Возможно, это и есть истинная природа сущности — не страж тайны, а ее раб. Время для него циклично — это бич его и проклятие.»

Оставалась последняя не просмотренная заметка, буквально клочок, с неустановленным источником:

«Искала в архивах дело по «Немой невесте» из Реджиса. Тот же почерк. Там жертву нашли с куклой в руках. Ее подруга отделалась порезами. Думаю, причина — серебряная брошь. Тело привезут в пятницу, буду вскрывать. Да поможет мне Господь.»

…Подброшенный в воздух ворох листков, разлетелся по комнате. Вир с наслаждением выпрямился, до хруста потянул позвоночник. Потом промочил горло настойкой, убрал фляжку в карман. Подушечки пальцев слегка покалывало от напряжения.

Осталось отправить «клопов» на рынок за покупками.

И можно снимать проклятие.

Глава 30

Вир прислонился ухом к дверям соседнего номера. Там стояла тишина. Удовлетворенно цыкнув, он бросил через плечо.

— Ларс, твой выход. Вскрывай.

— Да ни в жисть! — рыжий отпрянул к стене. — Ты бы видел их лица! Я… не буду.

Вир не двинулся, только поднял кулак.

— Еще как будешь, — прошипел он. — Сейчас твое лицо таким же будет. Живо!

Вир быстро огляделся — перепалка могла привлечь внимание. К счастью, на этаже кроме его троицы никого не было. Элис-ар по правую руку прислонилась к стене, рассматривала щели в полу. Стефан стоял у лестницы, нервно сжимал сверток с покупками. Вытягивая шею, он наблюдал за подступами, готовый подать знак, если кто-то надумает подняться.

На лице Ларса металась гамма чувств — от брезгливости до животного страха.

— Там же трупы, мистик! Другого места не нашлось, что ли?!

Вир криво усмехнулся.

— Думаешь — не выселили еще горемык? По-твоему, раз уплачено…

— Какие-то непростые постояльцы были, — торопливо перебил Ларс громким шепотом. — Хозяин мандражирует, отказывается тела на мороз выносить.

Вир холодно окинул его взглядом.

— Значит, трупы еще в номере? — он прищурился. — Так даже лучше.

Трость с глухим стуком опустилась на половицы, заставив Ларса дернуться. Китобой, чертыхаясь, поплелся к двери, крутя в пальцах связку отмычек.

— Артист я, а не вор, — бурчал он, орудуя крючками. — Это ниже моего достоинства…

Щелк. Скрип. Дверь поддалась.

Отодвинув рыжего, Вир первым переступил порог, высоко подняв подсвечник. Слышал, как как ним, толпясь, вжались остальные.

Воздух здесь был спертым и уже отдавал сладковатой тяжестью. Свет свечи выхватил из мрака аскетичную обстановку унылого склепа. Окна были затянуты плотным рубищем, но в одном углу шторку заботливо приткнули обломком стрелы, оставив идеальную щель.

Из нее отлично просматривалась улица и парадное крыльцо самой таверны. Кусок стекла был расколот и легко вынимался при необходимости.

Ларс оказался прав, номер снимали не простые постояльцы.

На сундуке, боком, лежал табурет, упертый ножками в стену. Сидение исколото, в нем торчали метательные ножи с костяными рукоятками, украшенных затейливой резьбой. На одном висела перчатка без пальцев, вышарканная до медного отлива.

На столе, среди мутных стаканов, лежал настоящий пехотный арбалет. Мощный, тяжелый. Тетива была снята, рядом — россыпь болтов с загнутыми наконечниками, такие сразу из раны не вытащить. Между ними склянка в мешочке, бережно перевязанная бечевкой, с желтыми потеками, застывшими на горлышке.

Ларс осторожно принюхался к склянке.

— Отрава… как пить дать.

Вир не ответил — рассматривал тела.

Их переложили на кровати, задернули простынями, на них проступали влажные пятна. Две неподвижные фигуры — одна повыше и шире, другая — помельче, изящнее. Мужчина и женщина. Позы вывернутые, неестественные. Оба умерли в мучениях, но не сопротивлялись.

Во сне.

Вир медленно провел языком по пересохшим губам. Идеально. Смерть, насилие и страдания — лучший катализатор для того, что ему предстояло сделать. Он повернулся к спутникам.

— Стефан, тащи жаровню и выкладывай манатки на стол. Ларс, мне понадобится стул и веревка. Элис-ар… просто стой там, где стоишь.

* * *

— Под локтем пропусти, дубина! — бросил Вир, продолжая отсыпать защитный круг. В его руках был кулек, в нем — смесь из крупной соли и древесного толченого угля.

Ларс, с красной шеей, послушно обматывал веревкой Элис-ар, привязывал ее к тяжелому дубовому стулу. Паковал под присмотром, будто хрупкую вазу. Безгласная сидела неподвижно, с вялым любопытством следя за его руками.

— Ничего, ничего, красавица, — фальшиво приговаривал Китобой. — Все будет хорошо. Мистик знает, как тебе помочь… — и добавил, себе в усы. — Наверное.

Вир внимательно посмотрел на него — рыжий отодвинулся за Безгласную.

Повернулся к Стефану.

— Живее там. Огонь сам не разгорится!

Школяр лихорадочно раздувал жаровню, изо всех сил махал над нею тетрадью. Угли розовели неохотно. Сначала робко, потом все увереннее — наконец, вспыхнули алым, жадным пламенем.

Вир выпрямился, удовлетворенно отряхнул ладони.

Неожиданно со стороны двери послышался скрежет. В замочную скважину просунули ключ, попытались открыть.

Вир поморщился.

Подойдя, откинул засов и распахнул дверь.

— Чего надо?

В коридоре стоял трактирщик, за его плечами переминались двое подсобных работяг. Хозяин озадаченно взглянул на Вира, потом — на связку ключей в своих руках.

Вир требовательно повторил.

— Оглох?

Трактирщик глянул через его плечо. Его лицо вытянулось, правый глаз задергался. Голос звучал умоляюще.

— Вы же обещали…

— Я говорил, что все обойдется, — Вир обернулся. Рыжий вязал узлы, школяр раздувал огонь, Элис-ар вяло трепыхалась, мертвецы лежали тихо под своими простынями. Он снова посмотрел на трактирщика. — Пока слово свое держу.

— Мне бы тела забрать, сеньор мистик. За ними скоро приедут…

— Кто?

Тот неожиданно замялся.

— Не могу. Инкогнито, они-с…

Вир наставил на него палец.

— Заберешь — когда я разрешу. Понял? А теперь — убирайтесь. И больше не тревожь нас.

Вир захлопнул дверь, задвинул засов. Постоял, слушая шаги, потом приложил ухо. В коридоре стояла тишина, приглушенно гудели голоса в зале. Подергал за ручку — засов отозвался жалобным скрипом. Не удовлетворившись этим, Вир подобрал табурет и подсунул его под ручку.

Так надежнее. Ритуал не должен быть прерван.

Обернулся, оценивающе оглядел комнату.

Школяр поймал его взгляд.

— Пора?

Вир кивнул. Коротко, без слов.

Стефан вынул из мешочка горсть сухой травы и щедро посыпал тлеющие в жаровне угли. От них взвился дымок, густой, чуть зеленоватый. По комнате разнесся запах чертополоха — терпкий, как сухая колючая степь, с оттенком пыльной земли. Так пахнут забытые дороги, взбитые неуемными копытами. Где-то в крае вольницы, не знающем узды.

Дым набрал силу, загустел, потянулся вверх пушистыми клубами.

Вир подошел к Элис-ар. Коснулся жилки на шее — пульс неровный, учащенный. Нахмурился, требовательно посмотрел на Ларса.

— Купил?

Тот будто ждал этого — театрально кривляясь, поднял и разжал кулак. В мозолистой ладони лежала серебряная брошка. Лошадь, вставшая на дыбы, с гривой, превращенной мастером в языки пламени.

Вир взял ее в руки, поцокал языком. Лейтарская работа. Старое, доброе серебро. Найти подобную вещь в сжатые сроки казалось невероятно сложной задачей, но Китобой справился. Оставалось надеяться, что он ее не украл где-то.

Вир сдержанно кивнул рыжему.

— Годится.

Он показал брошь Элис-ар, потом аккуратно прицепил ее к платью, разместив у самого сердца. Сначала лицо Безгласной разгладилось, будто она сделала глубокий, полный вдох. Но почти сразу же мышцы вновь напряглись. Ее пальцы затряслись, а затем все тело начало содрогаться мелкими, резкими судорогами. Безучастная плавность сменилась угловатой, животной тревогой.

— Китобой, проверь узлы! — напряженно скомандовал Вир.

Ларс дернул веревки.

— Морские! — с напускной гордостью отрапортовал он. — Сам черт не развяжет.

Вир быстро подошел к окну, задернул последнюю щель. Потом погасил свечу в подсвечнике. Комната погрузилась в полумрак, освещенная лишь зловещим багровым светом жаровни. Тени на стенах, длинные и кривые — будто не принадлежащие никому из присутствующих — начали расплываться и ощутимо запаздывать.

В почти полной тишине раздался сдавленный звук, будто горло передавили. Вир скользнул взглядом по лицамподручных. Те смотрели на Безгласную.

Она вдруг начала дрожать. Мелкая тряска, как от озноба, перешла в резкую, судорожную. Веревки скрипнули, натянулись до предела, врезались в кожу. Она будто этого не заметила. Ее рот вновь отрылся, издал тот самый звук, слышимый ранее. На этот раз сильнее, громче. Гортанный, нечеловеческий — будто нечто училось говорить ее устами.

Вир крикнул Стефану.

— Пошел! Круг!

Школяр сделал два шага на запад, как было обговорено. Он держал жаровню на вытянутых руках, щурился от дыма и шумно дышал. Начал двигаться в обход, по часовой стрелке, окуривая комнату. Шагая будто на деревянных ногах, он неожиданно для себя наткнулся на одну из кроватей, стоящих в номере.

Вир сделал страшное лицо и начал тыкать пальцем в сторону Безгласной, пытаясь указать правильных обход. Но Стефан, нервничая, понял иначе — он обошел кровать по большему кругу, вовлекая лежащее на ней тело в ритуал.

— Редкостный балбес, — прошипел Вир по-лейтарски. Но что-то править было поздно. Оставалось надеяться, что риски не возрастут из-за этой оплошности. Включить непогребенных мертвецов в круг — верный путь к одержимости.

Стефан совершал обход, упрямо переставляя ноги, будто цапля, бредущая по болоту. Какие-то сгустки, состоящие из множества точек, носились вокруг с едва слышным комариным писком, выныривая из дыма. Тот тоже изменился, перестал подниматься вверх, начал стелиться по полу густой пеленой, обжигая щиколотки ледяным холодом.

Запах чертополоха сменился на резкий, тошнотворный дух гнилой травы и влажной земли, с примесью тухлого мяса и ржавчины.

Тени на стенах ожили. Они плясали, вытягивались, принимая не принадлежащие никому из присутствующих уродливые очертания. Из-за них начала трескаться штукатурка. Стены стонали, вязкая влага сочилась из них, зеленоватым гноем.

Неожиданно капли брызнули ядовитой струйкой, оросили жаровню — угли яростно зашипели, грозя потухнуть.

Вир дернулся, но Стефан не растерялся. Школяр сыпанул на них что-то, щедро, из ладони. Пламя вновь взметнулось вверх, обретя желтоватый отсвет. Остро пахнуло серой. Стефан испуганно оглянулся — Вир тут успокаивающе махнул рукой, давая понять, что тот справился на отлично.

С крыши раздался дробный, чеканный звук. Он постоянно смещался, будто жесть поливали из гигантской лейки. Или там кто-то бегал, на четвереньках, отстукивая иглами барабанную дробь. Звук спустился ниже, шорохами зазвучал в углах комнаты, перерос в мышиную возню в соломе.

Элис-ар вдруг выгнулась в дугу так, что захрустели кости. Веревки натянулись до предела, скрипели как канаты в шторм, но узлы Ларса и впрямь держались. Из горла Безгласной вырвался хриплый, гортанный рев, нечеловеческий, полный такой муки, что Стефан сбился с шага.

— Не останавливайся! — рявкнул Вир. — Если хочешь спасти ее, школяр!

Глава 31

— Не сбивай ритм! — Вир едва расслышал собственный голос.

Плотная атмосфера поглощала звуки. Фигура Стефана колыхалась в тумане, медленно брела со светочем в руках, как потерянная душа. Элис-ар рвалась на волю, рыча как раненный зверь. Где-то за ней, на заднем плане, мелькали рыжие усы Ларса.

— Готовь иглы! — крикнул ему Вир.

Заставив себя дышать ровно, он достал из кармана платочек. Развернув его, вынул маленькие песочные часы. Всего лишь две соединенные колбочки из тонкого стекла, наполненные отборными песчинками и заключенные в серебряную оправу. Но для него они являлись сейчас бесценным сокровищем.

Ключом, катализатором ритуала.

Переложив часы в левую руку, Вир взял на изготовку осколок пера Отшельника. Сжав зубы и контролируя артефакт, он ткнул его кончиком в собственную ладонь, выдавив капельку крови.

Твердой рукой нанес на колбу первый значок. Литеру на бесовском наречии, характеризующую Существо.

Болотный Кукольник.

Следом за ним появился второй, состоящий из нескольких, целая группа. В вольном переводе — черви, истончающие волю, жрущие разум. Им не было придумано имени в человеческих языках.

Третьим изобразил прозвище слуги, который подменял своего господина, пока полностью не высосал личность. Паучий раб. Вир интуитивно чувствовал некое родство между ним и Швеей.

Вир убрал перо, оглядел свою работу, проверяя — не оставил ли на стекле трещин…

Внезапно Ларс, стоявший поодаль с зажатыми в руке стальными иглами, — с диким воплем отскочил в сторону. Шипы с мелодичным звоном раскатились по полу.

— Кретин! — Вир обернулся, готовый придушить его голыми руками.

— Мистик! — захлебываясь, просипел Ларс, тыча пальцем не на Элис-ар, а на одну из кроватей. — Под простыней! Шевелится!

Вир посмотрел туда. Так и есть. Та самая лежанка, которую Стефан по глупости включил в круг. Простынь на ней ходила ходуном, не просто колыхалась — под ней что-то ворочалось.

Вир со злостью убрал песочные часы в карман. Подошел к кровати, держа наготове серп, резким движением откинул край простыни.

Женщина. Лицо — перекошено, будто его сдавливали тисками. Кожа землисто-серая, глаза запавшие, растрескавшиеся губы в засохших каплях черной крови. Челюсть — выдвинута вперед, кожа натянута зубами, будто те хотели прорезать ее.

Она точно не была такой еще пару часов назад.

Неожиданно ее рот приоткрылся. Между губ скользнул распухший язык. Она хотела что-то сказать.

Вир наклонился. Ухом к ее рту.

— Тенебрис Вектор? — будто песок на ветру скрипнул.

Вир покачал головой.

— Нет. Но зачем он тебе?

Труп забился сильнее, рванул когтями собственную грудь.

— Должны были… убить…

— Кто приказал? — спросил Вир с холодным любопытством.

Челюсть задергалась. Не от слов. От злобы.

От желания укусить.

Остатки разума покинули ее.

Вир резко отдернул руку, набросил простыню обратно. Труп зашипел, будто из его груди выходил воздух, забарахтался.

За спиной завыла Элис-ар, отчаянно задергалась, пытаясь освободиться. Ей в унисон подвывал Ларс, ползающий вокруг ее стула и собирая рассыпанные иглы.

В дверь яростно забарабанили.

— Убирайтесь к дьяволу! — проревел Вир.

В ответ дверь затряслась от мощных ударов. Табурет дрогнул, поехал…

И в этот момент Стефан привлек его внимание, подняв жаровню высоко над головой. Его палец указывал на стену, прямо за Элис-ар.

Там, кроме тени девушки, появилась еще одна, нависающая над первой. Долгая и тощая, с бесформенными лохмотьями вместо головы. Ее руки были везде и всюду, за ними было не уследить, а от того казалось, что их — тысячи. Они лезли в голову Элис-ар. Что-то шили там, зашивали, перетягивали — от них во все стороны летела болотная трава, похожая на выдранные с корнем волосы.

Вир не раздумывал ни секунды. Он размахнулся и изо всех сил швырнул в центр тени песочные часы, исписанные кровавыми знаками.

Они полетели, кувыркаясь в густом воздухе, и их полет казался ничтожно медленным, на фоне сумасшедшей скорости тени-Швеи. Стекло ударилось о стену с едва заметным звоном, рассыпавшись облаком блестящей пыли. Песок из часов, черный и белый, стал одним целым и осыпал тень, очертив ее контур.

И мир замер.

Стефан запнулся, с плотно сжатыми губами, окутанный черным дымом. Выроненная жаровня не долетела до пола и осталась висеть в воздухе, осыпаясь причудливым фонтаном искр и углей.

Ларс застыл на четвереньках, с горстью подобранных игл на раскрытой ладони. В его сторону смотрел сползший с кровати мертвяк. В выломанную дверь за его спиной ломились какие-то люди, успевшие сделать шаг внутрь, но отпрявшие назад, с искаженными ужасом лицами.

А Элис-ар… она уже успела освободить одну руку из хваленых узлов и вонзила зубы в веревку на другой. Ее глаза горели диким, нечеловеческим огнем.

Вир стоял в центре этого хаоса, один на один с тишиной, которая выдавливала барабанные перепонки.

Оставалось сделать последний шаг. Главное, чтобы разум девчонки выдержал.

* * *

Вир сделал шаг, потом еще один. По застывшим половицам, не прогибающимся ни на волосок. Старался ступать мягко, но скрип собственных сапог звучал странно, будто ножом по стеклу водили. Его оглушало собственное дыхание, короткое, свистящее, хриплое. Воздух оказался слишком густым, чтобы беззаботно стекать в легкие.

Он подошел к Ларсу, двигаясь будто в толще воды, протянул руку к иглам. Ладонь рыжего оказалась холодной и неподатливой, как гранитный валун. Иглы будто впитали этот могильный холод, их касание обжигало пальцы, оставляя на них белесые следы.

Шаг к стене. Другой. Тень Существа была все ближе.

По ногами что-то чавкнуло — вязко, мерзко. Сапоги проваливались в пол, увязая в нем на целую ладонь. Оттуда, снизу поднимался тяжелый, трупный смрад. Словно вскрылось нечто, пролежавшее в трясине не одну сотню лет.

Вир подавил позыв посмотреть вниз. Не сейчас. Он мог двигаться, остальное могло лишь отвлечь.

Его цель была все ближе. На стене. Две тени: корчащаяся фигура Элис-ар, и над ней — вторая. Та, что не принадлежала никому. Долговязая, с лохмотьями вместо головы. Выпрямившаяся во весть рост.

Вир подобрался, поднял первую иглу.

Вонзил ее точным, выверенным движением. Потом — следующую. Сначала в места, соответствующие суставам рук — чтобы обездвижить. Затем в ноги, в сухожилия, чтобы не дать сорваться, если решиться…

Каждый удар был насилием над восприятием — сталь с хрустом входила в камень, будто в прогорклую кожу. И тень вздрагивала, издавая беззвучный стон.

Вир чувствовал прилив холодного удовлетворения. Логика ритуала работала на отлично. Он пригвождал неуловимое Существо, делая его уязвимым. Оставалось лишь закончить начатое.

Он всадил последние иглы в то место, где у тени должны быть глаза. Отступил, потирая окоченевшие пальцы. Чувствовал, как дрожит от напряжения.

Все.

Вдруг — звон!

Высокий, тонкий и хрупкий.

Одна из игл, вонзенная в запястье, вылетела из стены и упала на пол. Из дырки медленно потекла жидкость. Не кровь, не вода. Что-то серое, переваренное, с вкраплениями черных хлопьев. Пузырящаяся, зловонная субстанция.

Вир замер.

Еще одна игла, на этот раз из бедра. Выскочила и отскочила в сторону, пропев свою песню. Стена под тенью заходила ходуном, запульсировал, как гигантский кровеносный сосуд. Из новой дыры хлынула дрянь, сильнее и дальше — достигла защитного круга из соли и угля, частично размыла его.

Вонь ударила в нос, вышибая слезу.

Вир почувствовал, как по его виску катиться капля пота. Она медленно, мучительно долго ползла вниз по щеке.

Он вгляделся в тень, пытаясь понять, что упустил. Качнул головой. Ничего.

Со звоном вылетела третья игла — оставила след на щеке, болезненный и влажный. Стена вздулась, отверстия на ней соединились расщелиной, из нее хлынул настоящий поток…

И тут что-то сдвинулось, вокруг. Не время, не тени — сама реальность вздрогнула.

Она начала оживать, но неправильно, со страшным смещением.

Детали обстановки — спинка кровати, силуэт Стефана, клубы дыма — начали наползать друг на друга, как кошмарный пазл, собираемый рукой безумца. Дерево стула сплеталось с тканью платья Элис-ар, часть игл срослась с плотью Ларса.

Воздух застонал, заухал, заскрипел, будто где-то пытался провернуться гигантский шнек, грозя превратить часть таверны в кошмарную мясорубку.

Вир титаническим усилием воли остановил зарождающуюся дрожь в коленях.

Ловушка. Настолько изощренная, что могла быть оставлена только существом, не уступающим, а может даже — превосходящим его в силе.

Но паника сейчас — хуже смерти.

Вир подошел к стене, игнорируя чавкающую под ногами жижу. Он перестал доверять глазам, которые показывали ему лишь хаос. Закрыв веки, он начал водить по стене ладонями, отсекая из восприятия все, что не имело отношения к тончайшим энергетическим вибрациям.

Стена дышала под его пальцами. Она была живой и враждебной. Из щелей сочилась липкая дрянь, которая тут же застывала на коже. Трещины хлопали краями, будто голодные рты, хватая за пальцы. Вир рычал сквозь стиснутые зубы, терпел боль и отвращение, погружаясь в самый эпицентр искажения.

Он искал изъян. Аномалию. Ключ.

И нашел не слабость, а связь.

Его пальцы вдруг ощутили невидимый, туго натянутый жгут. Его выдала едва заметная вибрация, в такт движениям теней. Он шел от Швеи и впивался в тень Элис-ар. Эфирный поводок, скрученный из жил спрессованной воли. Он связывал ошейники. Они были не охотником и жертвой, а двумя рабынями, прикованными друг к дружке.

Из-за этого его расчеты оказались искажены. Следовало учитывать энергию двоих, а не одной Швеи. Существо использовало резерв Безгласной, который оказался неучтенным.

По сути, он только что едва не убил обоих…

Вир отступил на шаг. Хладнокровно, почти машинально вынул из-за пояса серп. Холодная матовая поверхность вселила уверенность. Он поднес зазубренный клинок к энергетическому поводку, планируя разрубить его одним движением.

И замер.

Здесь, в самом центре остановленного ритуала, где дыхание Зерцала было густым и осязаемым, ядовитые червоточины на его оружии проявились с пугающей ясностью. Те самые, которые он так и не смог вычистить. Они будто прожигали лезвие, пульсировали, откликаясь на энергию поводка.

Их источники имели родство, состояли из схожей скверны.

В голове Вира мелькнула мысль. Короткая, как удар молнии. Если он перережет эту связь зараженным серпом может произойти не освобождение.

Слияние. Или замыкание.

Непредсказуемый выброс.

Он может не разорвать оковы, а переполнить их энергией. Это уничтожит не только всех присутствующих, но и таверну целиком.

Чертов Тенебрис мог рассчитывать и на это. Ловушка в ловушке. Как ядовитый шип на рукояти оружия, чтобы враг подавился победой.

Вир опустил серп. Он буквально слышал, как истекают секунды, как трещит само время, грозя отравиться в бездну.

Ему нужен был другой инструмент. Противоположной сущности. Но такого не было.

Кроме одного.

Глава 32

Времени было в обрез. Сунув руку в карман, Вир вынул карманное зеркальце, стараясь не заляпать стекло липкими пальцами. От него исходило тепло, как приглашение. Дополнительных действий не понадобилось — комната и так кишела энергией Зерцала, вывернутой наизнанку.

Через отражение на него смотрел «Вир».

Обожженное лицо, череп в ожогах и мутные глаза, будто их приделали к голове не по надобности, а потому, что так было положено.

Вир заявил, без всяких экивоков.

— Перережь поводок. Рассчитаюсь как обычно. Два… нет, три сновидения.

Выжидающе посмотрел на двойника, ожидая обычных гримас.

«Ты. В дерьме. Опять», — неожиданно прозвучало в голове Вира. Голос не обладал звучность, шкрябал по ржавому железу, крючками цеплялся за мысли.

Вир едва заметно вздрогнул.

— Говорить научился?

«Был во снах. Все чаще», — отозвался двойник. — «Речь человеческую. Запоминаю. Доволен?»

Вир не отвел взгляда, зло прищурился.

— Мне-то что. Да хоть песни пой, — он развернул зеркало, показал отражению энергетические оковы. — Видишь связь? Уничтожь ее.

Двойник лениво потянулся. В отражении он казался больше, чем должен был быть.

«А зачем?» — усмехнулся он. — «Не твой слуга. Я — часть тебя, Вир. Заметь, не самая лучшая. Предпочитаю не резать нити. Лучше — тянуть».

— Мои фразы, — вырвалось у Вира. — Я сам так когда-то говорил.

«Ты хороший учитель», — прозвучало в его голове, с налетом одобрения. — «Хочешь услугу? Плати. Сны больше не подходят. Впусти мой эгрегор в бой. Дай насладиться битвой… хоть на миг… глазами воина».

Вир фыркнул, ощущая некий сюрреализм происходящего.

— Ты не можешь существовать в моем мире без иллюзии, — он старался оперировать фактами. Потом холодно подытожил. — Здесь нет сосуда для тебя.

«Так создай», — прозвучало коротко и сухо. — «Как… в тот раз».

— Тогда у меня не было выбора, — отрезал Вир. — А ты не справился. Лишь залил все кровью. Моя семья погибла.

«Я — Война. Не спасение, не забвение. Мы всегда… будем помнить, что славно отомстили. Почти всем. Так что?»

Вир качнул головой.

— Мои люди не примут тебя.

«Заставь. Подчини. Сломай», — скрипел голос. — «Как делал это всегда».

Вир обернулся, тяжело, будто шея заржавела.

Стефан в падении, на лице застыла злая решимость. В глазах, следящих за выпавшей жаровней, читалось презрение к собственной неуклюжести. Знакомый взгляд, Вир уже видел его, когда-то очень давно, много лет назад.

Ларс на четвереньках — у самых ног Безгласной, вид которой испугал бы даже матерого экзорциста. Взгляд шальной, усы топорщились. Но не забился в угол, делал что сказано, до последнего.

Элис-ар. Которая вынесла столько, что не каждому ересиарху по силам. Девчонка заслуживала лучшей доли.

— Нет, — ответил Вир без колебаний. — Даже пытаться не буду.

На лице двойник промелькнуло нечто, похожее на удивление.

«Мог получить эгрегор Войны. В союзники. Отказался, дурак», — голос начал таять. — «Прощай».

— Погоди, — бросил Вир. — Есть одна мысль.

Двойник замер. Глаза — уже не мутные. Острые. Жадные.

«Передумал?»

— Сам знаешь, я не меняю принятых решений, — жестко ответил Вир. — Но, если я рубану серпом по поводку — энергии всплеска хватит, чтобы заключить часть твоей воли в перстень. Вот этот, с черным ониксом.

Двойник уставился на Вира.

«Пахнет скверной. Не больше суток — потом все. Зерцало вытянет обратно. Сделка — пустышка».

— Я найду сосуд под твой эгрегор. Подходящий, согласный. Тогда у тебя будет дня… три.

Двойник закатил глаза.

«В тот раз… было славно», — его шепот стал отстраненным. — «Огонь… крики… я — резал. Не боишься? Выпустить в город».

Вир сделал свое лицо маской полного безразличия.

— Тальграф и так скоро высосет Сильфида. Твои похождения — как пляска на костях. Про них никто не вспомнит.

Двойник взревел — не звуком, а болью в черепе.

«Не поминай. Стерва».

— Так используй время с умом, — поддел Вир. — Разберись с ней.

«Как? Будучи эгрегором? Без иллюзии?» — бес сжал когти. — «Нет. Шансов».

— Хотя бы подручного ее устрани.

«Кто такой?»

— Тенебрис Вектор. Антиквар.

Двойник замер. В его глазах — расчет. Жажда поквитаться.

«За сутки. Найдешь сосуд?».

— По Кодексу, — подтвердил Вир. — Уговор.

Двойник кивнул один раз. Резко, будто косой взмахнул.

«Режь».

Вир больше и не ждал. Поднял серп. Лезвие, испещренное пурпурными червоточинами, замерло над туго натянутым эфирным жгутом. Он с силой опустил его вниз.

Раздался звук, которого не существовало в природе, будто распалась плоть вселенной. Ослепительная вспышка ударила по глазам. Комната потрескалась как разбитое зеркало. Застывшие угли из жаровни брызгами рванули в стороны. Тени на стенах забились в агонии.

Перерезанный сгусток энергии обрывками хлестнул по потолку, взорвался фиолетовым штормом, который подхватил Вира и швырнул его на пол. Он на мгновение потерял сознание, оглушенный, дезориентированный.

Когда зрение вернулось, Вир увидел, что тень-Швея исчезла. В том месте, где она находилась, на полу лежала одна-единственная, грубо сшитая соломенная кукла. Вся комната была перевернута с ног на голову. Стефан и Ларс лежали без движения, лишь Элис-ар тихо шевелилась на своем стуле.

Из-за двери доносились панические крики.

Вир, шатаясь, поднялся. Первым делом он посмотрел на свою руку. На мизинце сверкал перстень с черным ониксом. Камень, прежде матовый и холодный, теперь был теплым и в его глубине пульсировала тусклая, багровая искра.

Все получилось. Сделка была заключена.

* * *

Стефан лежал на спине, руки раскинуты, глаза мутные, будто только что вынырнул из болота. Ларс сидел на корточках, держался за ухо и что-то бормотал про болотников и их дикие пляски.

— Вставайте, — хрипло скомандовал Вир. Его голос будто всколыхнул тягучую пелену, окутавшую разоренный номер. — Перенесите Элис-ар в ее комнату. Напоите, если попросит. И не спускайте с нее глаз. Неизвестно, как поведет себя после… всего этого.

Рыжий и школяр зашевелились, поначалу неуверенно, как пьяные. Подхватили под руки все еще слабую Безгласную. Она не сопротивлялась. Смотрела мутно, но уже более осмысленно.

Вир тяжелым взглядом проводил их, прикидывая, сколько времени уйдет на восстановление. Потом его внимание привлекла кукла, оставленная Швеей. Грубо сшитая из соломы. Он наклонился и поднял ее.

Поделка оказалась невесомо хрупкой. Едва пальцы Вира сомкнулись на ней, солома с тихим шелестом расползлась и осыпалась на пол. В его ладони остался лежать тонкий коготь, будто птичий. Полый внутри, он имел изогнутую форму хирургической иглы.

Самое удивительное, что он был холодным и… живым. Заостренный кончик подрагивал, словно ожидая прикоснуться к чему-то. Жаждал продолжать свою привычную работу — перетянуть, перевязать или зашить. Касаясь его, Вир чувствовал, как пальцы едва уловимо покалывало.

Занятная вещица. Одноразовая, но достаточно мощная. Она оторвалась при разрыве поводка, либо — была оставлена нарочно, как некое… подношение.

Вир хмыкнул, достал платок и аккуратно завернул артефакт.

Пригодится.

В коридоре изрядно шумели, но заходить не спешили. Вир поправил шляпу, взял трость и вышел туда.

Картина была занимательной. Трактирщик, с унылым лицом — будто мышьяка по ошибке глотнул, стоял с подручными. Не рыпались, ждали у стеночки. Рядом, поинтереснее — трое кряжистых мужиков, краснощеких, видно только с мороза. Но Вир сразу выделил одного, главного — высокого, плечистого, с лицом, вырубленным из куска мяса.

Дворецкий семейства Траувенов. Тот самый, что охранял вход на их званый ужин.

Бугай тоже узнал Вира. Расширив глаза, он невольно отступил на шаг, на лице мелькнуло неподдельное опасение.

Трактирщик, который явно считал себя здесь лишним, между тем отчаянно маячил глазами — мол, за телами приехали вот эти ребята.

Вир смерил дворецкого взглядом.

— Кто послал убийц?

— Не знаю, мистик, — голос бугая звучал растерянно. — Мне не сказывали.

Поросячьи глазки бегали из стороны в сторону. Вир шумно вздохнул, демонстративно вынул зеркальце. Повертел в пальцах. Стекло проглотило свет — лицо дворецкого перекосило, будто лимон проглотил.

— Вспомнил, — выдавил он, глядя в пол. — Сеньор Траувен приказал.

Вир прищурился.

— О, как! Сам Траувен? Не его… очаровательная женушка?

— Нет! — дворецкий замотал головой. — Маркиза ничего не знает. Клянусь!

— И чем почтенному советнику помешал Антиквар? — издевательски спросил Вир.

Тот моргнул. Растерянно.

— Какой еще Антиквар?.. Хозяин велел убрать некоего Тенебриса Вектора. Мол, тот… впутал госпожу во что-то нехорошее.

— Ага, — кивнул Вир.

Выходит, старик Траувен что-то пронюхал о связях молодой жены с ересиархом, подозрительным для него типом. Взревновал? Возможно. В любом случае, всей заварившейся каши он скорее всего не знает. Просто решил отвадить лиходея, действуя в лоб, по-солдатски.

— А почему именно здесь засаду устроили? В Горшке?

Дворецкий нервно покосился на трактирщика, который старательно делал вид, что находится где угодно, только не здесь.

— Подсказал… один человечек, — амбал неожиданно взмолился. — Правда, мистик! Больше ничего не знаю!

— И кто же, интересно, этот таинственный осведомитель? — Вир смерил хозяина Горшка долгим, многообещающим взглядом. Бросил дворецкому. — Так и быть, вали. Забирай свое протухшее мясо. Только о нашей беседе Траувенам — ни слова!

Тот торопливо кивнул. Поторопил своих, жестом приказывая им зайти в номер.

Вир поманил пальцем трактирщика. Тот подошел, не пытаясь увиливать — был слишком напуган.

— Ты, — сказал Вир так, что хозяин втянул голову в плечи. — Тенебрис Вектор действительно бывал здесь?

— Да, — выдохнул тот. — У них склад. Недалеко от порта, — он наморщил лоб. — Складское товарищество «Ольховые Сараи».

Неожиданно из номера донесся душераздирающий вопль, смешанный с рычанием. Вир, не оборачиваясь, громко бросил через плечо.

— Ах, да… забыл предупредить. Там, поаккуратнее, с покойничками. Оживились малость, — и добавил, уже трактирщику. — За бардак рассчитаюсь… немного позже. А пока — жди здесь.

Открыв дверь в собственный номер, Вир позвал.

— Ларс! — дождался, когда рыжий подойдет. — Узнай у трактирщика адрес товарищества и поймай извозчика.

— Надолго? Пожрать взять? — деловито уточнил Ларс.

— Нет. Пока только осмотримся.

Глава 33

Карета подпрыгивала на ухабах, вгрызаясь колесами в грунт, унавоженный отбросами с ближайших скотобоен. Вир, придерживаясь за поручень, смотрел в заиндевевшее стекло. За ним уныло тянулся зловонный канал, похожий на выпотрошенную кишку, затянутый пеной — отходами с ближайших мыловарен. От него тянуло щелочной вонью и запахом гниющих жиров.

Над ним висело небо, плотное, как свинцовая плита. С другой стороны зрелище было не лучше — сплошная стена мастерских, изрытая ржавыми трубами, из которых сочился синюшный дым.

— Ты куда меня притащил? — хрипло спросил Вир, отрывая взгляд от окна. — В канализационный отстойник?

Ларс, сидевший напротив с мешком в руках, окрысился.

— Сам просил — «Ольховые Сараи»! А что думал — здесь склады с гербовыми печатями стражи? С флагами и барабанами?

— Товарищество ведь? — с наигранным недоумением протянул Вир. — Имперское?

— Да только товарищи здесь все расписные, прямехонько с каторги, — фыркнул Ларс. — Через эту дыру вся контрабанда идет, чтоб ты знал. И не только. Людей в клетках держат, продают на… — он покрутил ус. — Тебе самому виднее, на что.

Объехав остов судна, они выехали к тупику. Впереди возвышались ворота — два массивных щита из почерневшего, обожженного ольхового горбыля, скрепленных корабельной цепью. Над ними — вывеска, заляпанная снегом и грязью.

Прочитать можно было лишь окончание «… Сараи». Возле калитки трамбовала снег пара коренастых типов с клеймами на лбу, державших за поясами мясницкие крюки.

— Мистик, — неожиданно сказал Ларс, когда до ворот оставалось совсем недалеко. — Давай сделаем по-моему.

— Что ты задумал?

— Ты, конечно — калач характерный, серьезный. Но тут другие законы. Пером ткнут в бок — серп вынуть не успеешь.

Он вытащил из мешка робу. Серую, пропахшую дегтем и плесенью.

— Надевайте.

Вир брезгливо поддел балахон пальцами.

— Это зачем?

— По-другому никак, — со знанием дела пояснил Ларс. — Тут просто так не ходят. Лицо — не главное. А вот по одежке сразу признают, человек за товаром пришел.

Поразмыслив пару секунд, Вир кинул шляпу и трость на сидение. Натянул балахон, низко накинул капюшон. Повесил на шею какое-то ожерелье из мелких костей, обнаруженное в кармане. Поймал свое отражение в стекле и увидел одного из тех, кого был призван ловить, вынужденно подвизаясь в Тальграфе в качестве мистика.

Ларс тем временем преобразился в наемного охранника, но физиономию прятать не стал.

Они спрыгнули на землю. Расплавленный химией снег жидкой грязью плюхнул под сапогами. Один из охранников, с заячьей губой, кивнул Ларсу.

— Здорова, Китобой. Какими судьбами? — его взгляд с подозрением скользнул по Виру.

— Клиента привез, — сухо бросил Ларс. — Дай дорогу.

— Тебе здесь, богадельня, что ли? — вылез второй. — Императора яви нам. Да чтоб по звонче!

Оба заржали.

Усы Ларса угрожающе встопорщились, но Вир остановил его жестом. Снял с пальца перстень с черным ониксом, протянул охраннику.

— На.

Тот недоверчиво взял. Покрутил в руках, всмотрелся. И вдруг — взвыл, рухнул на снег и засучил ногами.

Второй испуганно отпрыгнул, схватился за нож.

— Ты «черный» что ли?

Вир поднял перстень, отряхнул, вернул на палец. Обернулся к Ларсу.

— А что, ходить далеко? — указал на воющего в снегу. — Давай этого куплю. Сгодиться… для дел.

Лицо охранника побелело.

— Поняли мы, господин… Иди так, — торопливо распахнул калитку.

Ларс, стараясь держаться важно, шагнул внутрь. Пригнув голову, Вир последовал за ним. Ворота захлопнулись, оставив снаружи лишь тихие стоны.

* * *

— Зеркал нет, — отрезал управляющий, поправив на переносице мелкие очки с мутными стеклами. — Никаких.

Вир сплюнул под ноги. Воздух здесь оставлял на языке кислое послевкусие дешевой солонины. У стены барака ворчали псы на привязи, их беспокоил едкий дымок от очага, где в черном котле варилось месиво для обслуги.

— Что есть?

— Ничего нет… сеньор, — он посторонился, пропуская грузчика с тюком на плече. — Мы закрываемся. Временно.

Батрак, отдуваясь, свалил свою ношу на дно телеги, устланное такими же тюками. Их тут же накрыли шкурами, спрятали. Сверху взгромоздили открытые ящики с мороженной репой.

Вир попытался поймать взгляд управляющего, но не вышло — у того сильно косили глаза.

— Слышь, дядя, — спросил он, теряя терпение. — Мне сказали я найду, что мне нужно.

— Вчера приходи, — насмешливо ответил тот. — А сегодня никак. В порту — крысы с собаками за объедки дерутся.

Вир напрягся.

— Что? Ты мне голову морочишь…

Рядом громко откашлялся Ларс.

— Говоришь, стража в порту? И сыскари маркиза Ноктурна?

— О, деловой! — обрадовался управляющий. — Так и сказал.

— А чего набежали? Падаль почуяли или так, прогуляться до кладовой? — рыжий покрутил ус, подбирая слова. — В смысле, убили кого важного или контрабанду нашли?

— Не-а, — обрадовался косой. — Шишка важная прибыть должна.

Ларс хитро прищурился.

— Император, поди?

— А ты думал, — с улыбочкой поддержал тот. — Глаза с лодок поют, что так и есть. В устье, на рейде военный корабль стоит, с павлиньим окрасом. Как про него шорох пошел — так и разъехались все.

Ларс не нашелся что сказать, выжидающе посмотрел на Вира.

— И те, с зеркалами, тоже съехали?

— Как санки с горки, — подтвердил управляющий, указал. — Во-он тот склад за ними был. Пятые ворота.

Вир посмотрел на длинный сарай, с проседающей крышей. Окна заколочены досками. Ряд дверей, без пометок или табличек. Все закрыты на тяжелые висячие замки. Если считать слева — возле нужной были свалены в гору какие-то пустые ящики.

— Осмотрюсь? Может найду, хоть осколочек. На память, — и вложил в ладонь косого тяжелую монетку.

— Вали, осмотрись. Только шибко не задерживайся, — заулыбался тот и крикнул кому-то. — Эй! Пусти сеньора в пятый.

Вир поймал его за рукав.

— Постой. В накладные бы взглянуть…

— Бумажки? — тот посмотрел с грустью. — Собачки давно доедают…

…Пятый склад встретил их скрипом ворот и холодом, гнездящимся по углам. Свет лился в него только из распахнутых дверей, дальше — только сумрак. Внутри гулял ветер, потихоньку наметая сугробы.

— Как к теще на чай заглянули, — проворчал Ларс.

Вир молча шагнул внутрь, побродил среди разломанных ящиков. Поднял один обломок, повертел в руках. Потом — другой. Маркировку не разобрать. Выжжена раскаленным железом, расколота клещами. Оттиски затерты. Клейма разрубленный топором.

— Ничего? — Ларс присел рядом, потер ладони. — А вот, мистик, гляди.

Показал щепку. На боковине — выжженная половина шестерни, едва заметная.

— Ну? — потребовал Вир. — Видел такую раньше?

— А я откуда, — рыжий пожал плечами. — Может, из верфи? Там всякие приблуды штампуют…

Вир отрицательно качнул головой. Отложил дощечку. Обратил внимание на то, что ящики имели разную форму. В одном из самых маленьких нашел стеклянную висюльку с крючком.

— А такие видел, — обрадовался Ларс. — На люстру вешают.

— Сам знаю, — огрызнулся Вир.

Поднес ящик к носу. Едва уловимый запах — травы. Сухие, горькие. Не определить, выветрилось почти до нуля.

Тем временем, Ларс, отойдя в самый дальний, относительно защищенный от сквозняка угол, развернул ногой скомканные лежаки. Под ними обнаружились остатки табака, кости от еды, обрывки бумаги.

— Смотри-ка, мистик. Здесь сторожа ночевали. Двое не меньше. Зачем, интересно? Тут вокруг и так псари шастают.

— От любопытных, — бросил Вир.

Ларс встряхнул один из мешков — на свет выпал оплывший огарок сальной свечи.

— Дрянь какая-то, — он было хотел раздавить огрызок каблуком.

— Дай сюда, — ворчливо потребовал Вир.

Свеча была дешевой, обычной. Но его пальцы нащупали на основание неровности. Вир вышел на свет и поднес огарок к глазам. Там, тонким шилом, были нацарапаны знаки.

Он сразу узнал наречие мертвых. Повелительный язык, с помощью которого адепты-чернокнижники внушают свою волю умершим. Такие свечи всегда горят в количестве тринадцати. Не меньше и не больше.

— Где остальные? — спросил он вслух. — Наверху?

Ларс обшарил балки. Ничего. Только следы остались, выскребли. А про огарок забыли. Скорее всего его умыкнули сторожа. При свете играли в карты.

— Дуракам везет, — заметил рыжий.

— Ритуал… странный, — отозвался Вир, скорее — собственным мыслям. — Слишком простой для Антиквара. Зеркала и поднятие мертвых — не связаны в сути. По канонам не совместимы.

— Может, он это… развлекался, — хмыкнул Ларс.

Вир не ответил. Достал карманное зеркальце, начал медленно водить им вдоль стен, всматриваясь в отражение, недоступное обычному глазу.

— Чего там? — не утерпел Ларс.

— Следы, — коротко ответил Вир. — Аура свечей. Они горели здесь. Но круг… он захватывал не все, лишь часть ящиков. Те, которые совсем небольшие, судя по отпечаткам на полу. И скверны нет, — он убрал зеркало. — Здесь хранили стекло для разных целей.

— Те висюльки? На люстру?

— Да. Ритуал поднятия мертвых — для них.

— А остальные тогда зачем? И где люстру наладить собирались?

Внезапно Вир швырнул огарок о стену — тот разлетелся восковыми брызгами.

— К бесам все! Опять он намудрил! — он сжал кулаки. — Это многоходовка. В его стиле. Зеркала уехали дальше. Люстра где-то украсит чей-то зал. А мы… опять в хвосте.

Он развернулся к Ларсу.

— В Горшок, немедленно. Нужно выжать правду из Элис-ар.

Глава 34

С наступлением вечера в Горшке кипела жизнь. Зал гудел от вязкого гомона, будто сотни ртов обгладывали слова, которые не могли проглотить. У дверей стучали окоченевшими ногами, сбивая каблуками подтаявший снег. Ближе к камину, в дыму, мелькали довольные рожи с выпученными глазами.

Вир пробирался сквозь толпу, прокладывал дорогу к лестнице, расталкивая локтями завсегдатаев. Костяшки на дрянном ожерелье подрагивали в такт резким движениям, словно надсмехаясь над его паршивым настроением.

Он уже почти добрался до лестницы, как заметил, что чертов Ларс опять отстал. Рыжего задержал у стойки трактирщик. Со смурным лицом что-то ему горячо и тихо говорил, жестикулируя.

Вир выцепил в толпе служанку и, чтобы не терять время, потребовал.

— В номер. Еды и вина, — сунул ей пару монет, понизил голос. — Куда нести, знаешь?

Та фыркнула.

— Еще бы. Тряпье нацепили, думали не узнаю? — она выдернула руку. — Поднос у дверей оставлю.

И убежала.

Вир оперся на край соседнего столика. За ним сидели трое монахов, в потертых рясах, с кружками эля. Оживленно спорили, перебивая друг друга.

— … нашли в заброшенном особняке, — говорил один, молодой, с лихорадочным блеском в глазах. — В прихожей все случилось. Натуральная живодерня.

— А чего еще ожидать, ежели под землей сидеть безвылазно? — поддержал второй, седобородый. — Там Господа не услышишь.

— Говорят, экзорцист Дрейкфорда и при жизни не особо в уме был, — вмешался третий, самый толстый. — Своих же людей порешил. Истыкал, как скотину.

— А чего они там, в особняке-то, делали? — спросил молодой, подавшись вперед.

Седобородый понизил голос до доверительного шепота.

— Беса ловили. Сильного.

Толстяк вдруг ударил по столу кулаком, аж кружки подпрыгнули.

— Кладбище при соборе Святой Стефании — нельзя! Ясно? Пусть в Глинт везут. Или в богомерзкий лепрозорий.

— А кто заставляет-то? — взъерошил волосы молодой.

— Ну, как заставляет… заставлял. Покойничек наш, Его Преосвященство, епископ Тальграфский.

— Завтра его отпевать будут. В соборе.

— Да, всю ночь. Давайте помолимся за братьев…

Они дружно крякнули, затянули нечто заунывное. Под аккомпанемент их голосов вернулся Ларс, шаркая сапогами.

— Ну? — спросил Вир, начиная подъем по скрипучим ступеням.

— Да так, ерунда, — беззаботно ответил Ларс. — Один тип меня спрашивал.

Вир замедлил шаг.

— Что за тип?

— Да не парься, мистик, — тот захрустел орешком. — Не лысый бугай — того тут помнят. Хозяин сказал, этот — рубака, с рассеченными губами. Шрам давний, солдат, наверное.

— Знакомец твой?

— Нет. Может, работу хотел предложить.

— Сейчас ты работаешь на меня, — резко напомнил Вир, останавливаясь на площадке.

Ларс выплюнул шелуху.

— Работникам обычно платят, — буркнул он. — А не горло серпом режут… Из-за тебя, между прочим, Лили уехала…

Они уже поднимались на последний пролет, как вдруг впереди раздался отчетливый грохот. Что-то тяжелое упало, покатилось по полу. Будто кружку в стену швырнули.

— Кажись, у нас… — пробормотал Ларс.

Вир бросился вперед, распахнул дверь.

Стефан сидел за столом, перемазанный чем-то темно-красным. Руки, лицо, одежда — все было в пятнах. Школяр пытался возить по ним тряпкой. Увидев их, подскочил, глаза его были полны ужаса.

Рыжий выдохнул первым.

— Мать твою… да это краска.

Вир шагнул вперед.

— Какого беса? — прогремел он, окидывая взглядом комнату. На полу валялась опрокинутая банка, на стене — пятно с вмятиной и густые потеки от него.

— Она… она очнулась! — он дрожал не от страха, а от негодования. — Вышла… я в это время рисовал…

— Почему так сделала? — сощурился Вир. — Ты ей что-то сказал?

— Нет! — отрицательно мотнул Стефан. — Огляделась и сразу… на!

Вир уже не слушал. Быстрыми шагами он пересек комнату, направляясь к двери Элис-ар. Из-за его спины донесся громкий шепот Ларса.

— Мистик! Постой! У меня тут, на тумбочке, ножичка одного не хватает. Метательного.

— Подожди, а ты сам их где взял?

— Я-то? Из соседнего номера умыкнул. Трупакам-то они теперь без надобности.

Вир подошел к двери, на секунду замер, прислушиваясь. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Он решительно нажал на скобу и распахнул дверь.

Помедлил, не входя, буквально секунду. Этого хватило.

Дзинь!

Стальной звон, острый, как жало пчелы, врезался в дверной косяк на расстоянии ладони от головы. В дереве задрожала резная рукоять метательного ножа.

Вир вздохнул, выдернул его одним движением. Лезвие было теплым, но не от руки. От того, что оно жаждало крови. Ворсайское шаманство, наложенное впопыхах.

Шагнул в комнату.

Элис-ар сидела на своей кровати, забравшись на нее с ногами и обхватив колени руками. Подбородок опущен, но глаза, распахнутые, горели на бледном лице двумя углями необузданной, звериной ярости.

Вир помнил этот взгляд. Видел его тогда, в камере на пятом уровне.

Она медленно, почти ритмично покачивалась.

— Ты. Один из них? — ее речь была резкой, со свистящим придыханием. — Пытать будешь? Говори!

Он замер. Понял, как выглядит: в балахоне, с костяными бусами на шее, с ножом в руке. Настоящий палач.

Вир отшвырнул нож на постель — рядом с ней. Затем, не торопясь, отодвинул единственный в комнате стул и уселся напротив. Сделал лицо каменной маской полного равнодушия.

— Слышал, по пыткам — это ты у нас мастерица, — сказал он, не отводя взгляда. — Мистик-то, хоть жив остался?

Она сначала удивилась. Потом — невесело усмехнулась.

— Да вроде того. Бестолковым оказался. Разозлил меня, — она приложила пальцы к вискам, будто от внезапной боли. Потом спросила вымученно, словно задавала этот вопрос уже десятки раз, разным людям. — Ну, а ты тогда кто такой?

Вир вгляделся в нее. По-настоящему он делал это впервые. Смотрел не как на объект исследования или ключ к тайне. А как на человека.

Ей было не больше двадцати пяти. Грубоватые, типично ворсайские черты лица только начали проступать из-за округлости щек. Глаза серые, с желтым отливом, как у хищника. Тугая коса, она заплела ее сразу после освобождения из тюрьмы, на рефлексах. Признак незамужней, не покоренной.

Черное платье, в притирку. Оно подчеркивало худощавость, жилистость, привычку стойко сносить лишения. Отросшие ногти были обгрызены, закатанные рукава обнажали тонкие руки, покрыты старыми белыми шрамами. Ее пальцы нервно скользили по ним, будто перебирая четки, было заметно, что это ее успокаивает.

Вир проигнорировал ее вопрос. Вместо этого, он произнес мягко, почти задумчиво.

— Тебя назвали Элис-ар. В честь первой жрицы Ульгры. «Элис» на древнем наречии означает «свет», «ар» — это суффикс знатности, его использует один из кланов седых равнин. Имя… его дал тебе отец. Наверное, не хотел, чтобы дочь пошла по стопам шаманок крови, — добавил, качнув головой. — Вижу, не преуспел.

На лице девушки промелькнула целая гамма чувств — от оглушенного удивления до горького презрения.

— Ты кто? — выдохнула она. — Откуда ты знаешь… про кланы? Про отца? — ее рука зашарила по постели, неосознанно, в поисках ножа.

Но резкое движение вызвало новый приступ боли — она тихо застонала, схватилась за голову, ее лицо исказилось.

Всплеск эмоций едва не вырубил ее снова.

Вир покачал головой. Слаба. Еще слишком слаба. Ее разум, только что освобожденный из плена, был хрупким сосудом.

Он наклонился к ней. Его голос стал низким и жестким.

— Скоро ночь. Отдыхай. Тебе здесь ничего не угрожает. Но если попытаешься сбежать — тебя свяжут по рукам и ногам, — она наклонился еще ближе, к самому ее уху, и его шепотом можно было резать сталь. — Если все-таки сбежишь… тебя найдет он. Тенебрис Вектор.

Ему не нужен был ее ответ. Он видел, как на звучание имени Антиквара ее зрачки расширились до предела, затмив ястребиную радужку черным ужасом.

Добавил, чуть мягче.

— Поговорим завтра. Еду и питье принесут.

Он уже почти вышел, но задержался на пороге, не оборачиваясь.

— Белобрысого школяра зовут Стефаном. Рыжего — Ларсом, — и добавил, с плохо скрываемой угрозой. — Я очень расстроюсь, если они пострадают от твоих рук.

Дверь захлопнулась за его спиной, оставив девчонку наедине с ее страхами.

А может и надеждой, кто знает.

* * *

Вир шагал по комнате, как зверь по клетке. Слишком тесно. Слишком много мыслей. Разговор с Элис-ар отдавался в голове тревожным эхом.

Она не просто жертва, не просто пленница. В первую очередь —она адепт чернокнижия. Не столько по уму — возраст слишком юный — сколько по ярости, что вкладывает в свои заклятия.

Тот самый нож, который она бросила. Держала его в руках меньше пары минут. А он уже пылал заклятием крови. Ворсайское шаманство, пусть и наложенное впопыхах, но оттого не менее опасное.

А шаман в тюрьме? Она выжгла ему мозги. Просто для того, чтобы тот сказал пару слов своим палачам…

Если не держать девчонку в ежовых рукавицах, когда очухается окончательно — проблем не оберешься.

И у него самого эти проблемы тоже будут. Служака Лоренц всех собак спустит, если узнает, что его подчиненный притащил в город и укрывает в трактире шаманку крови…

Да к черту Лоренца! Это дело попахивает университетским трибуналом…

За дверью послышались шаги, стукнул поднос.

Вир кивнул Ларсу.

— Забирай. И ей тоже отнеси. Оставишь у дверей. Не лезь с разговорами.

— Да оно мне и не надо. Пусть вести себя научится… и ножи мои не ворует.

Пока рыжий возился с подносом, Вир повернулся к Стефану.

— Сгоняй на рынок, до чертежника. Купи карту центрального района. Непременно подробную.

— Зачем? — удивился школяр, который, кое-как оттерся от краски.

Вир нахмурился, вспоминал.

— Пятеро внутри, в центре. Остальные на углах. Пентаграмма выходит… Ты про убитых забыл, дела которых расследовал?

— Точно!

— Вот. Возьмешь свои краски, будешь наносить на карту каждое из убийств. С привязкой к местности. Да, угольник еще купи. Пригодиться. Посмотрим, что в центре пентаграммы окажется.

В этот момент Ларс прервал их.

— Мистик, к тебе пришли.

Вир выглянул в коридор. Там, в тени, стоял молодой стражник. Запыхавшийся, выравнивал дыхание.

— Я от сержанта, — доложил он, собравшись. — Девина Бойла.

— Говори.

— Сержант просил передать. Дословно: «Тот мистик — в лепрозории Святого Лазаря». В конверте — имя, — он робко протянул бумажку. — Больше… ничего.

Парень пожал плечами, явно не понимая сути послания.

— Передай — услышал, — Вир взял листок, жестом отправил его восвояси.

Вернувшись в комнату, он завалился на кровать, натянув одеяло с головой.

Пытался отгородиться от мира.

Сон накатывал туманом, но сознание еще барахталось в нем, цепляясь за острые края прошедшего дня. Раскладывало обрывки по полочкам, будто пазл.

Половина шестерни… Это клеймо цеха. Не торгового, иначе бы висело на каждом углу. Нечто специфическое, имперское. Казенное предприятие.

Подвесы от люстры… Их пропитали заклятием, связанном с мертвецами. Работа топорная, не уровень Антиквара. Он что, выполнял чей-то заказ? Смешно. Хотя… нет. Один заказ у него точно был. От Марты Траувен.

Экзорцист. Серый. Про него говорили монахи. Не хотели хоронить при соборе. А завтра там — отпевание. Епископа.

Что, если это и есть план Марты? Воскресить лицо, высшего священного сана? Осквернить ворсайским ритуалом, такое аукнется на всю Кальфарскую империю.

Но зачем Антиквару так подставляться?

Надо будет предупредить Ноктурна.

Бес в перстне… Лепрозорий…

Мысли путались, поплыли, и Вир наконец провалился в тяжелый, беспокойны сон, где серый экзорцист плясал в ночи на крыше собора Святой Стефании в полном безмолвии. А над ним всходили две луны, похожие на огромные глаза…

Глава 35

Вир проснулся не от шума или кошмара, а от странной, почти неприличной тишины. Все еще спали. Стараясь не скрипеть половицами, он подошел к окну, отодвинул занавеску. Там — бледно-голубое небо, чистое, как вымытое стекло. В далеком куполе собора Святой Стефании, словно в гигантской линзе, отражались первые лучи восходящего солнца.

Идеальная картина.

В памяти всплыл вчерашний разговор морячков в зале.

«Завтра бунтовщика казнят. Который тюрьму брал. Говорят, хотел освободить заключенных, чтобы Дрейкфорда свергнуть».

Выходит, это прекрасное утро — последнее, для Дариана Мортена, капитана охраны герцога. Который проиграл память о себе в таверне Безликого Шута.

Казнь будет сегодня. На площади у Конуры.

Вир отошел от окна, принялся наводить порядок. Снял с крючка трость, очистил от грязи. Протер куском овчины лезвие серпа, потом — дотронулся пальцами, на ощупь проверяя каждую зазубрину. Червоточины почти угасли, растратив энергию при замыкании с поводком.

В последнюю очередь привел в относительный порядок походный сюртук. Пришлось подшить надорванный воротник.

Его «клопы» безмятежно спали. Над кроватью Стефана красовалась карта, на которую школяр уже начал наносить отметки: красные крестики, стрелки с пояснениями, цифры, похожие на даты.

На тумбочке у Ларса аккуратным веером лежали метательные ножи. Каждый заботливо начищен до блеска, как и прежним, безымянным хозяином. Рядом лежала кожаная заготовка с кармашками — видимо, рыжий решил смастерить себе портупею.

На подносе стояла вчерашняя, холодная еда. Вир подбросил в печь полено, поставил на решетку глиняную миску с остатками вчерашней похлебки — густой, с кусками баранины и репой. Пока грелась, нашел сравнительно чистую салфетку. Достал из потайного кармана и выложил на нее складной нож и вилку с потускневшим серебряным черенком.

Сел за чистый стол, выпрямив спину, и принялся завтракать. С той размеренностью, которую мог позволить себе лишь в моменты, пока никто не видит.

«Чтобы не происходило с тобой — ешь как человек, а не как голодный пес» — сам собою всплыл дребезжащий голос старого гувернера в его голове.

Пока он ел, из соседней комнаты не доносилось ни звука. Но Вир чувствовал — девчонка не спала. Она слушала, делала догадки, строила выводы. Он постарался сделать все, чтобы они оказались правильными.

Для всех.

Вилка звякнула о дно тарелки. Вир промокнул губы, тщательно вытер столовые приборы.

— Вставайте, — бросил, не повышая голоса.

Когда Стефан и Ларс, наконец, поднялись, лениво потягиваясь и громыхая мисками, Вир уже был окончательно готов.

— Быстро перемалывайте, — бросил он. — Сейчас поедем в лепрозорий Святого Лазаря.

— А с дикаркой кто останется? — поинтересовался Ларс, пряча за поясом ножи.

— Возьмем ее с собой.

Стефан замер с ложкой в руке.

— А это… не навредит ей?

— Или нам, — хохотнул Ларс.

Вир пожал плечами.

— Вот и увидим. Пять минут вам на сборы.

Ларс быстро нахлобучил вязанную шапочку, до самых бровей.

— Чур — я извозчика ловить. Школяр — на тебе наша недотрога.

— Поедем через Конуру, — добавил Вир. — Хочу успеть на казнь.

Рыжий остановился у дверей.

— Серьезно, мистик? Зачем тебе это?

— Хочу задать один вопрос осужденному, — улыбнулся Вир.

«Клопы» заметно напряглись.

* * *

Они подъехали к площади у Конуры, когда до начала казни оставалось примерно полчаса. Снег на брусчатке уже утрамбовали сотни ног, превратили его в серую кашу, перемешанную с соломой и конским навозом.

Толпа шумела, как море в ненастье. Воздух пах дымом, подгоревшим хлебом и свежей свиной требухой.

— Ждите меня здесь, — бросил Вир, выбираясь из повозки наружу.

По ушам ударили крики.

— Коржи горячие! С изюмом и корицей! С зубцами края, остры как пила!

Взобравшись на колесо и защитив глаза от солнца ладонью, он посмотрел поверх людского моря, оценивая обстановку с холодной ясностью.

В центре площади, на подмостках, возвышалась массивная гранитная тумба, обитая по бокам почерневшими от времени досками. Последнее ложе приговоренного. К ней была прислонена зазубренная двуручная пила — орудие, обычно используемое для разделки туш на бойне.

Худощавый палач в фартуке неторопливо правил зубцы.

Прямо напротив эшафота, под бархатным балдахином, стояли пустые кресла — для Дрейкфорда и его свиты. Их окружали резные скамьи, на которых уже разместилась знать в мехах и шелках. Некоторых из них Вир мельком видел на балу Траувенов, — здесь они сидели с теми же лицами, попивали дышащее паром вино из фарфоровых чашечек.

Там были еще какие-то чины из стражи, но Вир уже не смотрел. Он спрыгнул с колеса, расплескав грязь, начал протискиваться сквозь толпу. Перед глазами мелькали грузчики с ободранными рукавами, яркие уличные шлюхи. Ремесленники и докеры, служанки и мелкие торговцы. Мальчишки, воробьями облепившие столбы.

Какой-то дед, с боцманской повязкой на глазу, хрипло кричал во весь беззубый рот.

— Свистульки на память! Свисти как бунтовщик! Стерву Дрейкфорда — на рею!

Его быстро затянули в толпу. С другой стороны сюда лезли серые плащи стражи, отчаянно работая дубинками…

Наконец, орда выплюнула Вира у самого оцепления. Солдаты признали в нем мистика, пропустили дальше, где стоял бледный клирик в черных ризах собора Святой Стефании. Он не молился, а нервно теребил на груди крест, бросая тревожные взгляды на трибуны. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Мистик? Все формальности соблюдены, — из ниоткуда появился герольд, в парадном мундире с вензелями. В руках он держал свиток. Нетрудно было догадаться, что в нем отражен приговор, который будет зачитан с леденящими душу подробностями преступлений.

Вир внезапно развеселился.

— Хорош рулон. Подготовились. А имя-то обвиняемого хоть известно?

Тот стушевался, заглянул в бумагу.

— Назвался Дарианом Мортеном. Но каких-либо записей, о его существовании, найти не удалось, — герольд сузил глаза. — Постойте, вы что-то знаете?..

— Именно так, — важно подтвердил Вир. — Этот ваш Дариан Мортен — вовсе не человек. В нем сидит бес. Распилив сосуд — вы выпустите его наружу.

— Ваши утверждения ошибочны, — вмешался клирик, который прислушивался к беседе. — Я лично исповедовал бунтовщика. Заблудшая душа, но не по вашей части, мистик.

— Позвольте с вами не согласиться, — Вир обвиняюще наставил трость. — Вы укрываете беса!

— Говорите потише, пожалуйста, — разволновался распорядитель, оглядываясь на трибуны. — Герцог Дрейкфорд вот-вот появится.

— Так доложите ему! — гаркнул Вир.

Герольд требовательно посмотрел на клирика.

— Пойдемте со мной, — торопливо пригласил тот. — Сами убедитесь, что здесь нет никаких бесов.

Вир взбежал на эшафот, вслед за ними.

Из толпы выкрикнули.

— Смотрите, зерцальный!

— Пришел забрать душу!

На подмостках палач прилаживал к тумбе черноволосого узника в окровавленной белой рубахе, продевая его руки и ноги в специальные петли на тумбе.

— Видите? Он полностью раскаялся и готов к искуплению.

Вир выразил на лице сомнение.

— Действительно, — повернулся к герольду. — Можете нас оставить на минутку. Задам пару вопросов… по своей части.

— Хорошо, — терпеливо согласился тот. — Только минутка.

Дождавшись, когда они сойдут вниз, Вир тихонько позвал.

— Дариан, — коснулся синего заплывшего лица. — Ты здесь?

— Кто… — едва слышно просипел тот.

— Кто я — неважно. Зато я знаю тебя. Ты — Дариан Мортен, капитан охраны. По приказу герцога Дрейкфорда — возглавлял экспедицию по наведению порядка в тюрьме.

Мортен открыл целый глаз, совершив поистине титаническое усилие.

— Ты… помнишь.

— Мортен, ответь. Один вопрос, — Вир не говорил, а забивал гвозди. — Ты будешь служить мне?

Тот медленно облизал губы.

— Да.

— Готов принять любую мою волю?

— Да…

— Тогда, до встречи.

Вир театральным жестом положил ладонь на лоб заключенного, плотно прижав перстень с черным ониксом к его выбитой глазнице. Зашипел плоть, кожа вокруг глаза пошла едва заметными трещинами, вспухла черной жижей.

Что-то застонало, пронеслось в воздухе, дробно пересчитав доски эшафота. Но вряд ли это кто-то заметил. Когда все закончилось, Вир едва смог подняться. Его потряхивало. Камень в перстне, еще пару минут назад теплый, с багровой искрой внутри — теперь был матовым, холодным и безжизненным.

Пошатываясь, Вир спустился вниз. Где его уже ждали.

— Я ошибся, — бросил, не глядя.

И скрылся в толпе.

* * *

— Гони! В лепрозорий! — Вир стукнул кулаком по перегородке. Извозчик на козлах щелкнул кнутом, переливчато засвистел, разгоняя зевак.

Карета резко дернулась, качнулась. Стефан не удержался на своем месте, толкнул Элис-ар. Та отшатнулась, как ошпаренная, занесла кулак с намотанным на него ожерельем с костяшками. Тем самым, которое, как считал Вир — он куда-то выкинул.

— А, ну — прекратить, — прикрикнул он.

— Простите! — вспыхнул Стефан. — Я нечаянно…

Элис-ар, тяжело дыша, медленно опустила руку.

— Да он просто обнять хотел, — заржал Ларс. — Парень-то у нас теперь без невесты.

— Заткнись, рыжий. Лучше дай кусочек.

Китобой, все это время жевавший сушеную грушу, отхватил ножом половину, кинул школяру.

Но тот сам есть не стал, протянул Элис-ар.

— Будешь? Южная!

Та неуверенно взяла, осторожно понюхала, откусила немного.

— Ты из университета? — неожиданно спросила.

Школяр вздрогнул.

— Да. Старший курс.

— Мистик?

— Нет! — он покраснел. — Просто… помощник.

— Не мистик он, — поддел Ларс. — Пытать нельзя.

— Заткнись.

Сказано было женским голосом. Похоже, девчонка осваивалась. Вир достал фляжку, подержал в руках, ожидая, когда тряска прекратится хоть на мгновение.

— Мастер, ваш перстень больше не светиться.

Вир, будто громом пораженный, повернулся к Стефану.

— Ты… видел? Искру?

— Да… — ответил тот, слегка неуверенно. — Утром. Сейчас не вижу.

— Жаровней по лбу ему прилетело, — не унимался Ларс. — Вот искры и привиделись.

— Помолчи, — рявкнул Вир и потом, школяру. — Последние события, ритуалы. Они что-то пробудили в тебе. Поговорим об этом позже.

Стефан отвернулся к окну. Было не ясно, доволен ли он этим обстоятельством.

Глава 36

— Вон там, по левую руку.

Вир отдернул шторку. Карета ползла вверх по извилистому серпантину, под колесами шуршал толченый камень, перемешанный с ледяной крошкой. Из низины, от самых запруженных хламом отстойников, клубами тумана поднимались волны холода, а вместе с ними — едва уловимый запах болота, гниющей растительности и осадков гари от печей крематория.

Лепрозорий Святого Лазаря возвышался на скалистом выступе, с трех сторон окруженный водой. Здесь река делала изгиб и замедлялась, образуя стоячие заводи, покрытые тонкой коркой льда с черными полыньями.

— Глядите. Во-он там, внизу… рядом с крематорием. Не труп вмерз? — раздался голос Ларса.

— Наверное, хотел канал переплыть, — предположил Стефан.

— Отсюда не сбежишь…

Колеса кареты загрохотали по доскам подъемного моста, перекинутого через обрыв и опущенного в дневные часы. Они подъезжали к воротам во внешней стене, за которой виднелись крыши, совершенно непохожей архитектуры. От романских башенок до островерхих готических флигелей.

Комплекс лепрозория представлял собой эклектичный конгломерат зданий. Будто не люди, а сами века наращивали постройки друг на друга, как кора наслаивается над пораженной сердцевиной. Он не походил на лечебное учреждение, скорее — на застывший во времени монастырь, где боль не лечили, а загоняли поглубже, пока она сама не замолчит.

Карета почти остановилась. На подножку запрыгнул коренастый охранник в шерстяном пончо. Его дремучее лицо не соответствовало вежливому тону.

— Добрый день, сеньоры… и сеньорита. Вам назначено?

Вир сухо представился.

— Вир Талио, магистр-практик университета. Прибыл за консультацией. Так и доложи начальству.

Охранник сдержанно кивнул.

— Проезжайте за ворота и ожидайте в карете. Если будет возможность — вас примут.

Вир скрипнул зубами.

— Поторопись.

Решетка загудела, поползла вверх. Карета въехала во двор.

— Живописно, — произнес школяр, разглядывая в окошко крыши Тальграфа и лес корабельных мачт в порту. — Жаль, нет времени нарисовать.

— Какие проблемы, — проворчал Ларс. — Брякни местным сестричкам, что голоса слышишь. И его у тебя будет достаточно.

— Здесь не рисуют, — неожиданно вмешалась Элис-ар. — Это место обреченных.

Вир открыл дверцу и выбрался наружу. Воздух здесь был влажный, пахло перекипевшим бульоном из трав, с примесью извести и йода.

Внутренний двор был неуютным, вымощенным крупным, скользким булыжником, в щелях между камнями скопились блестевшие проплешины мха. С трех сторон его теснили мрачные корпуса, их зарешеченные окна казались слепыми, равнодушными глазами. Вдоль стен — ржавые цепи и кольца для привязи лошадей, да и не только их.

У дальней стены стоял ряд карет, ближайшая — без опознавательных знаков, но с окном, забранными свинцовой плитой.

— Слышите? — Стефан вытянул шею.

Где-то в глубине, за толстыми стенами, раздался короткий, приглушенный вой. Начавшись утробно, он резко оборвался и тут же воцарилась давящая тишина, нарушаемая лишь звуком падающих откуда-то капель воды.

— Сеньор, вернитесь обратно в карету! — послышался властный окрик. К ним уже спешил охранник в стоячей как колпак шапке и с черной бородой.

Вир уже готов был ответить, послать ко всем чертям, но в этот момент из калитки административного корпуса вышел человек в темном пальто и с котелком на голове.

Он направлялся к карете с гербом университета, которую как раз выгонял кучер из ряда других.

Ректор Вальтер Лоренц.

Он натягивал перчатки, его осунувшееся лицо выглядело хуже обычного. Их взгляды пересеклись, Лоренц вздрогнул. Его впавшие глаза, с красными прожилками, заметно расширились.

— Талио? Вы меня напугали, — он попытался улыбнуться, но вышло жалко, или даже заискивающе. — У вас такой грозный вид, будто по мою душу явились.

— Добрый день, сеньор Лоренц, — поприветствовал Вир начальника. — Не ожидал вас здесь увидеть.

— Увы, здоровье подводит, — уголки его рта опустились. — Лечусь. Бессонница одолела.

— И как, помогает?

— Мне говорят — есть улучшения, — он попытался улыбнуться. — Но госпожа Траувен уверена, что я приезжаю сюда лишь для того, чтобы распить в ее компании горячего вина со специями.

— Маркиза… она здесь? — у Вира в голосе дрогнула едва заметная струнка.

— Да, в своем кабинете. Как всегда, много работает, — Лоренц жестом указал куда-то за спину, нахмурился. — А вы, Талио, здесь какими судьбами? Что-то давно не видел вас на лекциях.

— Со студентами, на практике, — парировал Вир, показав на сбившихся в кучку «клопов».

И наклонился ближе.

— Антиквара ловлю, — и добавил, многозначительно. — Маркиз Ноктурн. Припоминаете?

Приподняв котелок, ректор стер со лба выступившую испарину.

— Ну конечно! Проклятая бессонница. Память ни к черту стала, — он слегка оживился. — И как продвигается?..

— Подбираюсь к нему, — Вир посмотрел на Лоренца. — Вальтер, а вы случайно не знаете, кому в Тальграфе принадлежит клеймо в виде половины шестерни?

Тот задумчиво почесал нос, потом посмотрел на Вира со странным выражением лица.

— Мистик — и не знает? Ах, да… вы же лейтарец. Откуда вам… про закрытые имперские гильдии, — поправил он сам себя и тут же пояснил. — Вы описали клеймо цеха Стеллитариев.

— Они занимаются зеркалами? — Вир сделал стойку. — Зачаровывают? Какого рода ритуалы?

Лоренц неожиданно смешался.

— Смогу ответить на ваш вопрос только в присутствии маркиза Ноктурна, — он выглядел слегка виновато, пожал плечами. — Времена такие. Неохота, знаете ли, под трибунал за разглашение.

— Вальтер, дело не терпит отлагательств.

Ректор нахмурился, потеребил пальцы.

— Давайте сделаем так. Завтра, ближе к вечеру, в доме епископа будет проходить прощальный ужин. Все шишки соберутся. И Ноктурн непременно. Приезжайте, похлопочу за вас.

— Хорошо, буду. И вот еще, — Вир посмотрел на мявшегося неподалеку охранника. — Можете сказать этим дуболомам, что мне нужно поговорить с Мартой?

— Д-да… конечно. Если вам так хочется…

Лоренц засуетился, подозвал бородатого. Отошел с ним в сторону, начал что-то быстро и властно говорить, кивая в сторону Вира.

— Нашел, где бессонницу лечить! — тихо фыркнул Ларс. — После Лили сутки бы дрых без задних ног, — он закатил глаза. — Какая женщина! Из-за тебя, между прочим, съехала из Горшка.

— Почему так? — машинально спросил Вир.

— Больно страшный ты был, — рыжий помрачнел. — Там, в зеркале.

Вернулся Лоренц, на прощание подал руку. Скользнул взглядом по лицам, сопровождающих Вира.

— Вас проводят. И вот еще что, — он чуть понизил голос. — Послушайте, Талио. И простите меня заранее. Вы случайно… на паланкине не разъезжали?.. В окружении каких-то оборванцев…

Вир сделал самые удивленные глаза, на какие был способен.

— Нет. Точно не я.

Ректор выдохнул, с явным облегчением.

— Я так и думал. Опять кошмары, — он сокрушенно вздохнул и, словно оправдываясь, добавил сам себе под нос. — А все отчего? Слишком много работаю.

И, словно на радостях, тут же признался, понизив голос до заговорщицкого шепота.

— Знаете, Талио, сегодня ночью меня посетила одна идея. До сих пор удивляюсь, как это раньше не пришло в голову никому из профессуры. Что ж, — он потер руки. — Видимо, мне суждено стать первым.

Вир смерил его взглядом.

— И что за идея?

— Как раз завтра, на похоронах, с удовольствием сообщу вам подробности, — Лоренц таинственно поднял палец. — Скажу одно, без ложно скромности — она гениальна! Если я прав, что предстоит доказать экспериментом, — мы сможем предсказывать места ритуалов чернокнижников. Только представьте — сеть особо настроенных приборов, которая опутывает весь Тальграф… — он внезапно осекся, замолчал. — Завтра, мой дорогой, все завтра! Больше не смею задерживать.

Он с силой потряс руку ошеломленного Вира, развернулся и почти побежал к карете, будто боясь, что его гениальная мысль улетучится.

Вир посмотрел ему вслед, лицо его выражало едва заметное презрение.

— Ну что, — бросил он своим спутникам. — Пора увидеться с хозяйкой.

— Слушайте, мастер, — Стефан тряхнул волосами. — А если господин ректор прав? Предсказывать ритуалы — это же прорыв…

— Это чушь, — оборвал его Вир. — Лоренц — не мистик. Он администратор.

— Но бывают же озарения, — не унимался школяр.

— Они не посещают тех, кто просиживает время в кабинетах.

Их провожал уже совсем другой, почтительно угодливый охранник. Ведомые им в недра лечебницы, они миновали калитку и шагнули под низкие, давящие своды административного корпуса.

Коридор здесь был выложен плиткой цвета высохшей крови. Здесь чрезмерно пахло нагретым воском и ладаном, но не по церковному умиротворяюще, а будто из него хотели сделать ширму. И под ним ощущался другой, тоскливо-безнадежный, дух заточения и каких-то трав, сопровождающих процедуры.

Стены были выкрашены в тусклый зеленый свет. Где-то вдалеке, возможно — в соседнем корпусе, слышался мерный, методичный стук, будто кто-то обмолачивал цепом зерно. В одном из проемов мелькнула фигура в черной рясе, с лицом, закрытым железной маской.

— Церковники? — шепотом спросил Ларс.

— Санитары, — в тон ему ответил Стефан. — Из бывших пациентов. Те, кого не удалось излечить, но вышло стабилизировать. Теперь — прислуга.

— Что-то не похожи, — усомнился Ларс. — Не врешь, часом?

— Видел их, когда в банях подрабатывал, — ответил школяр. — Мы у них тюки с грязной одеждой забирали. Помните крематорий, внизу, под скалой? Рядом с ним котельная есть. Они там, на черных работах.

— Молчальники, — неожиданно добавила Элис-ар. — Так их здесь называют.

— Почем знаешь?

— Меня привозил сюда… — она сбилась на мгновение. — Один экзорцист.

Элис-ар шла, глядя прямо перед собой, но Вир заметил, как ее плечи слегка подрагивают.

Наконец, охранник остановился у двери из темного дерева, на которой была прибита латунная табличка с гравировкой: «Приемная Марты Траувен».

— Прошу, сеньор мистик, — он распахнул дверь, почтительно посторонился. — Здесь приемная. Прямо — кабинет хозяйки. Обязательно постучите и назовитесь.

Вир кивнул своей команде, указал на обшарпанный диванчик.

— Располагайтесь. И не вздумайте разбредаться.

Сам прошел дальше, на миг задержавшись у двери кабинета. Здесь пахло жасмином и цитрусом.

Улыбнувшись своим мыслям, он вошел без стука.

Глава 37

Комната, служившая кабинетом, была просторной, но уют создавался искусственно, словно декорация. Воздух был пропитан дорогой туалетной водой, маскирующей запах лечебницы, с легким налетом табачной терпкости. Темные дубовые панели на стенах, толстый ковер, поглощающий шаги, и треск поленьев из камина, утопленного в дальний скошенный угол.

На полках стояли свитки в футлярах, стеклянные колбы с высушенными травами, медицинские справочники с едва заметным слоем пыли. На стене висела гравюра — половина человеческого тела с анатомическими подробностями, будто рассеченная куском стекла. Вир бы не удивился, если бы вторая половина обнаружилась подвешенной на крюке где-то в местных подвалах.

За столом сидела Марта Траувен. Выпрямив спину, сложив руки перед собой и чуть склонив голову к плечу. Ее темные волосы были уложены в объемную прическу, удерживаемую серебряной шпилькой в виде змеи. Серые глаза, умные и острые, смотрели без страха, но и без доверия, так хороший дрессировщик наблюдает за приручаемым зверем.

Перед бывшей фавориткой короля стояли две дымящиеся фарфоровые чашки с почти прозрачным золотистым отваром.

— Вир, — ее мелодичный голос прозвучал тихо и ровно. — Мне доложили. Присаживайся. Чай только что заварили, мне доставляют его из Лейтарии.

Вир молча опустился в кожаное кресло по другую сторону стола. Он скользнул взглядом по чашкам, потом достал из внутреннего кармана свою фляжку. Открутил пробку и сделал пробный глоток. Едкая горечь полыни заполнила рот.

— Спасибо, Марта. Но я предпочитаю свое.

Уголок ее губ дрогнул в подобие улыбки.

— Все еще не доверяешь мне? После всех этих лет?

— Опыт — лучший учитель, Марта, — парировал Вир, завинчивая пробку. — Как, кстати, поживает почтенный сеньор Траувен? Не надоело ему коротать вечера в одиночестве пока ты занята планами спасения страны?

Она не дрогнула.

— Он доверяет мне, в отличие от некоторых, — ее взгляд скользнул по поношенному сюртуку. — А ты, Вир, так и не обзавелся портным? Аристократические привычки, видимо, не включают в себя заботу о гардеробе, когда кошелек… пуст.

— Кошелек — да. Но память всегда со мной.

Он резким движением швырнул на полированную столешницу конверт, тот скользнул и замер, перехваченный ее холеными пальцами.

— Этот мистик у тебя в лечебнице? Хочу с ним встретиться.

Марта развернула бумагу, пробежала глазами. Ее лицо не изменилось.

— Сейчас уточню. Если да — встречу устрою, — она посмотрела на Вира с немым укором. — Земляки должны помогать друг другу.

Позвонила в маленький колокольчик. Пока ждала, взяла перо и дописала несколько строк, ниже имени мистика.

В кабинет вошел энергичный молодой человек в безупречно белом халате. Его лицо было лишено какого-либо выражения, а движения — точными и экономичными, как у автоматона. За его спиной, на перевязи, болталась птичья маска с длинным носом, которую надевали чумные доктора во время эпидемии.

— Найдите этого пациента и проводите в зеленую гостиную, — Марта протянула ему конверт.

Помощник молча взял его, кивнул и удалился, позвякивая какими-то инструментами в карманах халата. У него отсутствовала фаланга мизинца на левой руке.

Вир снова отпил из фляжки, не сводя глаз с Марты. Что-то в ней неуловимо изменилось. Ее пальчики, едва заметно постукивающие по столешнице, смахнули серые крупинки пепла.

— Сюда зачастил Лоренц, — произнес он утвердительно, и в его голосе зазвучала насмешка. — Не староват любовник для тебя?

Тень раздражения мелькнула в ее серых глазах. Вопрос о ректоре явно задел ее.

— Беднягу мучает бессонница. Я всего лишь пытаюсь ему помочь.

— Ты же не лечишь его? Выпытываешь что-то, как обычно.

Она рассмеялась — легко, почти искренне.

— Ты делаешь из меня какого-то монстра. Вообще, наши с ним отношения — это врачебная тайна. Но могу поделиться… он рассказывает мне свои кошмары, — она смотрела на него прямо, играя в откровенность. — Представляешь, он видел, как тебя несут на паланкине, в окружении каких-то оборванцев.

Вир подыграл, подняв бровь.

— И ты веришь этому старому дураку?

— Зная тебя, — ответила она, глядя прямо в глаза. — Да. Верю. Ты вполне способен учудить подобное. Именно поэтому ты — в изгнании.

— Мою семью убили, — голос вира стал тише, но тверже. — Я уехал, чтобы отомстить.

— Просто на тот момент никто не знал, как тебя остановить… — она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе. — …после того, что случилось в твоем поместье, — она смотрела на него почти с сожалением. — Знаешь, почему ты все еще жив? Только потому, что на фронтах патовая ситуация.

Она неожиданно подалась вперед, наклонилась к нему.

— У тебя еще есть шанс… Верховный Магистр, — ее шепот был горячим, как огонь. — Вернись, преклони колени, проси милости Его Величества.

Вир медленно покачал головой.

— Нет. Я жив лишь потому, что все данные по проекту «Эребар» до сих пор здесь, — он указал пальцем на свой висок.

Марта так же медленно кивнула, признавая этот факт.

— Да. Никто не подозревал, но ты довел его до конца. И ярко продемонстрировал результаты. Эгрегор беса Войны… это впечатлило всех. Но у всего есть цена, Вир. Бес поработит тебя…

— Именно поэтому проект «Эребар» не должен был существовать изначально, — зло выпалил Вир. — Попытка контролировать Зерцало была ошибкой. Мы лишь открыли дверь в неизведанное. Заражение миазмами… связь с двойником… Все это — неизлечимая болезнь, при которой возможна лишь краткая ремиссия.

— Тебе грозит потеря идентичности. Верховные Магистры ждут твоей лояльности. Они могут помочь тебе…

— Внутренний Совет пусть катиться к черту со своей помощью! — резко оборвал он, и его голос, впервые за весь разговор, прозвучал с настоящей, неконтролируемой яростью. — Если бы они могли залезть ко мне в голову, они бы давно сделали это. Даже если бы пришлось вывернуть наизнанку мой череп.

— Не будь идиотом, Вир, — ее голос звучал вкрадчиво, почти по-матерински. — Ты был всего лишь первопроходцем. Ошибкой, бракованным клинком… но исследования продолжаются. Сейчас твои знания исключительны, но кто знает, что будет позже? Только представь, что будет, если кто-то в Кальфарии узнает, какими знаниями ты обладаешь.

— Ты лучше меня это знаешь, — холодно констатировал Вир.

— Знаю, — она не стала отводить взгляд. — Тебя сразу устранят.

— Ты сделаешь это?

— Не уверенна, что получится, — честно ответила она. — Но после меня придут другие… В любом случае, тебе не справиться в одиночку. Ты жив, пока представляешь ценность для Лейтарии. Для своей родины…

В дверь робко поскреблись. С разрешения Марты, вошла служанка с небольшим серебряным подносом. Она молча заменила остывшие чашки на свежие и так же тихо вышла.

* * *

Следом за ней, робко выглянув из-за двери, появилась юная помощница в белом переднике.

— Госпожа… простите за беспокойство. Завтра в доме епископа прощальный ужин. Перенести дела?

— Да, конечно, — ответила Марта. — Освободите мне вторую половину дня.

Когда дверь закрылась, и они снова остались одни, Вир перевел дух. Стены кабинета давили на него.

— Я знаю, что вы задумали, — сказал он, закидывая ногу на ногу. — Сегодня ночью будут отпевать епископа. Антиквар готовит обряд поднятия мертвых, оживит его, осквернит собор Святой Стефании. Великое святотатство, замешанное на ворсайском язычестве, ритуале крови, — он покачал головой. — Это прогремит на всю империю. Такое кланам не спустят.

Марта не выразила ни малейшего удивления.

— Другого я от тебя и не ожидала.

— Одного не могу понять, — продолжил Вир. — Как ты собираешься сделать из Антиквара козла отпущения?

Она улыбнулась одними уголками рта.

— Его убьют при поимке. Сразу после акта осквернения. Я знаю, где он скрывается. Улики найдут при нем же.

— Не сомневаюсь… наверное, ты уже подготовила переписку с главой ворсайского клана, которую найдут в кармане его мантии, — с ерничал Вир. — И как же умрет этот разнузданный шаман, покусившийся на святое?

— Его подстрелят люди моего мужа. Его охрана состоит из бывших егерей, — она улыбнулась с ледяной уверенностью. — Старик давно ревнует меня к Тенебрису. Разыграю небольшой спектакль, сознаюсь, что чернокнижник меня шантажирует. Все останутся довольны: разразится скандал с Ворсаем, муж получит политические очки. Надеюсь, его назначат на должность в столицу.

— Ты действительно считаешь, что Тенебрис Вектор ни о чем не догадывается?

Марта встала и, обойдя стол, остановилась напротив Вира.

— Ну мы же с тобой не первый год знакомы. Ты должен помнить мои методы, — ее голос стал тише. — Антиквар считает, что выполняет для меня ответную услугу. Я выставила все, как борьбу городского Совета, который контролирует муж, за земли Церкви. По нашему с ним плану, ритуал будет скрытым. Мои люди подменили люстры. В нужный момент епископ оживет сам по себе. Все посчитают его чернокнижником.

— Хорош план, в котором Тенебрис «помогает» твоему мужу, — закончил за нее Вир. — Одного не могу понять, — он покрутил на пальце перстень. — Как вы подгадали смерть епископа?

— Его должен был отравить один викарий, подкупленный мной. Но Тенебрис просил подождать, был уверен — тот вскоре скончается сам. Так и случилось, — она оперлась о стол бедром. — Люди говорят — из-за какого-то колокола.

Вир на миг задумался. Как Антиквар мог предвидеть кончину епископа? Может, что-то знал о его болезнях?

— Ты говорила об ответной услуге, — сказал он, меняя тему. — А в чем ты помогала Тенебрису?

— Это уже неважно, — насмешливо заявила Марта, скрестив на груди руки. — Он не переживет следующую ночь.

Она давала понять, что разговор окончен.

Но Вир не сдавался. Откинулся на спинку, заглянул ей в лицо.

— Никогда не поверю, что ты не пыталась сунуть нос в его дела. А клеймо, половина шестерни? — он пытался сыграть на ее самолюбии. — Неужели ты не в курсе?

Марта на миг задумалась. Взгляд стал острым, почти охотничьим.

— Ты прав, я пыталась. Но он закрыт для меня. Про шестерню… не знаю. Но однажды мой муж обсуждал некие поставки для нужд университета. Так вот, на бумагах стоял этот знак. Вместе с печатью куратора.

— Чья именно? — Вир почувствовал жжение в горле.

— Канцелярии герцога Дрейкфорда, — она пожала плечами.

В этот момент дверь снова открылась и вошел тот же помощник в белом халате с маской.

— Госпожа, все готово. Пациент ожидает в зеленой гостиной.

— Спасибо, Нильс, — Марта перевела взгляд на Вира, сдержанно улыбнулась. — Кажется, твоя встреча состоится. Удачи.

Глава 38

Вир шагал за спиной Нильса, впитывая атмосферу нового места. Короткий переход между корпусами вывел их в просторное здание, залитое тусклым солнечным светом. Свежевыбеленные стены кричали о том, что его предназначение несколько иное, нежели основная мрачная громада лепрозория.

Госпиталь.

Здесь было холодно. По стенам тянулись медные трубы парового отопления, но тепла от них было мало. Вокруг витал запах дезинфекции. От развешанных тряпок несло сырым паром и резковатыми лекарствами. Все это смешивалось в привычный больничный дух добровольного заточения.

Коридор был широк, окна закрывали решетки, оставляющие на дверях палат скрещенные тени. Оттуда доносились приглушенные голоса: кто-то бубнил молитву, кто-то монотонно стонал или бредил, другие спорили о погоде.

— Тебе что, тут в башку лезли, что ли? — громко прошептал Ларс, тыча пальцем в одну из дверей, за которой громко всхлипывали. — Иголками всякими?

— Ты кретин, рыжий? — резко огрызнулся Стефан, заслоняя Элис-ар своим худым телом. — Здесь с ранениями лежат! С лихорадкой!

Вир заметил, как школяр, еще не осознавая того сам, осторожно взял руку девушки в свою ладонь. Та не ответила на прикосновение, но и не вырвалась. Просто позволила — как будто жест заботы вызвал в ней какие-то новые, доселе неизвестные чувства, которые она хотела проанализировать.

Навстречу им попалась пожилая сиделка в белом переднике, которая провожала мужчину с перебинтованным торсом. Несмотря на проступившую на тряпке кровь, тот старался держаться прямо, с достоинством раненного солдата. Вир отметил: ни цепей, ни засовов на дверях. Только грифельные дощечки с именами.

Мимо прошли двое врачей в халатах, о чем-то спокойно беседуя. Все выглядело… почти нормально.

— Мы проходим по корпусу Соматической Медицины, — без эмоций, с казенной важностью пояснил Нильс, не оборачиваясь. — Здесь лечат обычные болезни и ранения различного характера. В следующем отделении доктора занимаются последствиями контакта с низкоуровневой скверной. Сыпи, язвы и галлюцинации.

Вир мысленно усмехнулся.

«Витрина».

Место для благотворителей, для церковных проверок. Для тех, кто, сморщив нос от запаха уксуса для обработки ран, благосклонно кивнет и отсчитает монеты. Для тех, которые поверят, что лепрозорий — не тюрьма, а милосердие. Здесь не было Молчальников, не было железных масок и глоток, кричащих о только что услышанном пророчестве. Здесь пациенты умели кланяться и говорить спасибо.

…Идиллию нарушили приглушенные крики. На небольшом пяточке возле окна, в подобии рекреации, где у железной печурки курили и яростно спорили два офицера. Один, с замотанной рукой, тыча здоровой ладонью в грудь другого, хрипел:

— …а вы, дурачье серое — даже порт оцепить нормально не можете! Вот и позорьтесь тогда сами!

Второй, с бинтом на голове, огрызался.

— Это ваша привилегия — императора встречать! Вы и позорьтесь!

— Какого императора? Голову отморозило тебе, что ли?

— Натурального, с корабля! — отмахнулся второй. — Отморозился бы, если сам через Стигийские Норы прогулялся. Крыса ты! У нас казармы раненными забиты! Вы на хрена в эти трущобы поперлись?

— А вы чего за нами тогда? Пусть Дрейкфорд ухо свое вытащит из… — добавил что-то, неразборчиво.

— Откуда?! — взвился второй. — Ну-ка, повтори сюда!

Началась вялая, неуклюжая драка, которую быстро разняли доктора. Один из них, заметив пустую кружку на подоконнике, принюхался к содержимому и с раздражением швырнул о печь.

Звон разнесся по коридору как сигнал тревоги. Помощник Марты, не меняя выражения лица, ускорил шаг, увлекая их в соседний коридор.

Здесь воздух стал плотнее из-за резкого запаха мазей. Попадающиеся навстречу люди имели на коже характерные пятна, шелушащиеся язвы, неестественные наросты. Скверна оставила на их телах свои следы, но, судя по осознанному, хоть и потухшему взгляду — разум пощадила.

Из-за боковой двери вышла девушка в простом платке. Вир равнодушно скользнул взглядом по ее рукам и лицу, покрытым неглубокими, но отталкивающими язвами. Скорее всего — излечимо, но шрамы все равно останутся.

Стефан внезапно замер, уставившись на нее.

— Анна? — кое-как выдавил из себя школяр. — И… давно ты здесь?

Теперь и Вир узнал ее — та самая, из канцелярии.

Подружка школяра смерила его взглядом, полным ярости и боли.

— Только первые сутки, — прошипела она. — Флигель профессора Альриха заражен. Многих зацепило.

Ее взгляд скользнул дальше, по Элис-ар, по их сплетенным пальцам. Лицо исказилось гримасой презрения. Внезапно она с размаху отвесила школяру звонкую пощечину, развернулась на каблуках и убежала в палату, хлопнув дверью так, что посыпалась известка.

— Во, дает! — Ларс лихо подкрутил ус и сочувственно подмигнул школяру.

— Срежем здесь, — вмешался Нильс, видя, что «экскурсия» идет не по плану.

Он свернул к неприметной, обитой железом двери.

Они вышли на улицу. Резкий холодный воздух ударил в лицо после спертой больничной атмосферы. Прямо перед ними, перед часовней Святого Лазаря, стоял отдельный одноэтажный барак, обнесенный собственной высокой стеной.

К нему вела протоптанная в снегу тропинка. В конце нее, у калитки, сновали бородачи в толстых шубах и высоких меховых шапках, больше похожие на лесных разбойников, чем на местный обслуживающий персонал.

Помощник Марты, высоко вздергивая ноги, будто на параде, провел их чередой ворот и переходов куда-то в недра барака.

Здесь было все иначе.

Вир успел мельком заметить его внутреннее устройство. Не палаты, а ряд каменных келий с массивными зарешеченными дверями. В каждой — маленькое окошко с заслонкой. На полу — булыжник, покрытый тонким слоем извести.

Здесь не хотелось находиться, главным образом — из-за воздуха, пахнущего гноем, мочой и дымом горьких трав. Персонал не показывал лиц, носил кожаные маски с клювами, как у Нильса, с отсеком для сушеных полыни и мирры. От их перчаток за версту воняло уксусом, на поясах позвякивали цепи с колокольчиками, неясного предназначения.

Звуки здесь тоже были другие. Не голоса, а бесконечный шепот, исходящий прямо из стен. Однообразный и неразборчивый, он впивался в уши и прошивал мозг плотными стежками. Поковырявшись пальцем в ухе, словно пытаясь вытряхнуть засевшее в мозгу нехорошее предчувствие, Вир внезапно догадался, зачем санитары здесь носили бренчащую амуницию.

Наконец, Нильс остановился у подозрительно мощной двери с двумя створками, оббитыми листовой медью. Уперся руками и распахнул ее настежь.

— Вот ваш мистик, — сказал он. — Ответит на все вопросы.

Внутри комнаты с облупленной зеленой штукатуркой, на стуле в центре, сидел человек в толстой смирительной рубахе, с длинными рукавами, заведенными за спину. Его голова бессильно свисала на грудь. За ним, неподвижно, как изваяния, стояли двое молчальников в черных рясах и железных масках. В их руках горели фонари.

Вир бегло окинул комнату взглядом. Каменный мешок без окон. Обшарпанный стол, прикрученный к полу железными угольниками. Рядом — две такие же недвижимые лавки. Возле них ржавая медицинская тележка на деревянных колесах, закрытая тряпкой. В стене напротив — проем, завешанный грязной ширмой.

Нильс кивнул подручным, развернулся. Те молча вышли вслед за ним, оставив свет на столе. Дверь закрылась. Виру почудился щелчок с обратной стороны.

Предвосхищая его догадку, Ларс первым подскочил к выходу.

— Заперли, сволочи! — рыжий дергал за ручку, та не поддавалась. — Мы в ловушке!

Стефан, побледнев, подошел с сидящему на стуле человеку. Осторожноподнял его голову за подбородок. На школяра смотрели пустые, совершенно не замутненные разумом глаза. Лицо было обезображено не язвами, а полным, абсолютным распадом личности.

Стефан с отвращением отшатнулся.

Вир поджал губы, шарахнул концом трости о пол. Был зол на самого себя — хорош! Доверился королевской наложнице. Марта ловко провела их, подсунув какого-то бедолагу с навсегда выжженым мозгом. Наверное, этот остаток человека держали здесь специально, не утилизировали, чтобы изредка показывать городским комиссиям, выбивая деньги на очередные исследования.

Из-за двери донесся голос Нильса, слегка виноватый, но твердый.

— Распоряжение сеньоры Траувен. Прошу прощения, но велено задержать вас на сутки. Клозет в соседней комнате… осторожнее там, пол дряхлый. Еда на тележке, под сукном.

Послышались тяжелые, удаляющиеся шаги.

Ларс тем временем заглянул в тележку, сунул нос за ширму, сморщился. Прошелся вокруг стула.

— Эй! Что-то ты не похож на мистика.

— Его нет, — ответил Вир. — Давно мертв. А может, и вовсе никогда не существовал. Этот конверт — приманка. Марта Траувен помогает беженцам, ее люди везде. Они обманули моего человека в Конуре.

— Бойла, что ли? — рыжий почесал затылок. — Да это и не мудрено. Сержант будет поглупее, чем выглядит.

Глава 39

Вир сидел за столом, привалившись к холодной стене. Его пальцы лениво катали пробку от фляжки по дряблой поверхности столешницы. Туда, сюда. Слова, которые он готовился сказать, были тяжелыми и не хотели складываться в нужный порядок.

Где-то за толщей камня, на улице, завывал ветер, втягивая город в новую метель. Окон здесь не было, только вентиляционная решетка под потолком, размером с ладонь. По его внутренним ощущениям прошел уже не один час, наступил поздний вечер. Часы, проведенные в заточении, тянулись как смола.

Напротив него сидела Элис-ар. Отодвинутся она не могла, даже если бы и хотела — лавка была прикручена к полу. В ее тонких пальцах был зажат кусок сушеной груши — подачка от Ларса. Рыжий, к его удивлению, оказался запасливым хомяком и, после того как Вир запретил прикасаться к оставленной Мартой еде, снабдил всех сушеными фруктами.

Элис-ар отрезала ножом крошечные ломтики, аккуратно клала их в рот. Метательный клинок явно не подходил для подобной задачи, но у нее получалось. Она жевала вяло, апатично, время от времени выплевывая на пол жесткие волокна. Взгляд — отстраненный, будто она была погружена в глубокую медитацию.

Но Вир знал: это обман. Слегка переигрывала.

Она была слишком молода, чтобы контролировать все микродвижения, а он — слишком опытен, чтобы не видеть разницы. Ее выдавали глаза. В них бушевала буря — стремительная, яркая работа мысли. Ворсайка окончательно пришла в себя и теперь решала единственную задачу.

Как сбежать.

Не отсюда, а от него. От всех них.

Наивная дурочка.

У двери, возле массивной створки, копошились Ларс и Стефан. Они пытались разговорить Нильса. Оказалось, тот не ушел вместе с молчальниками. Получив приказ контролировать заточение, он воспринял его с идиотской буквальностью и теперь сидел снаружи, как цепной пес на привязи, готовый провести так всю ночь.

— Вот смотри, Нильс, — горячился Ларс, пытаясь спровадить помощника Марты, чтобы получить доступ к замку. — Допустим, сеньоре Траувен внезапно понадобится… ну, не знаю… апельсин. Круглый такой, оранжевый.

— Она любит их, — донесся из-за двери приглушенный голос.

— Вот именно, — обрадовался Ларс. — А тебя рядом нет. Кого она на рынок пошлет? Какого-нибудь увальня, который и апельсин от репы не отличит!

— Не могу уйти, — уперся Нильс. — Время позднее. Молчальники уже покинули бойлерную. Они сняли маски.

Стефан жестом остановил Ларса.

— А если эти твои молчальники решат проверить гостей? Не боишься сидеть там один?

— Нет, им нельзя в это крыло. Ночью они охраняют внешний периметр. Ну и по крематорию шастают.

Стефан ударил кулаком по ладони, что-то быстро зашептал Ларсу на ухо.

Тот кивнул.

— Слушай, Нильс. А сам-то ты как бы вышел отсюда, если бы хозяйке срочно понадобилось твое присутствие?

— Я бы воспользовался проходом в часовню Святого Лазаря, — почти сразу ответил тот, явно гордый своим знанием. — Спустился бы в «Пепельную Крипту». Потом по служебному туннелю…

Вир перестал слушать. Он сделал глоток из фляжки, но, перед тем как проглотить, покатал обжигающую горечь по языку, будто вытравливая последние сомнения. Затем с силой завинтил крышку и с глухим стуком поставил фляжку на стол, между собой и Элис-ар.

Сцепив руки в замок, не мигая уставился на нее.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, — начал он хрипло, следя за плавными движениями ножа в ее руках. — Про одну девочку. Она была из знатного клана, владеющего бескрайними пастбищами. Дочь младшего сына вождя, предки которого были жрецами Скорны. Ее отец не мог унаследовать власть, его ждал путь шамана крови.

Нож в ее руках дернулся, срезав толстый, неаккуратный ломоть.

Вир продолжил, не меняя тона.

— Так вот, эта девочка… больше всего на свете она любила лошадей. Сильных, диких, не знающих узды. Она могла часами смотреть, как их объезжают. Иногда в седле был ее отец. По понятным причинам, он редко виделся с дочерью. И, как это часто бывает, в памяти обоих остались лишь самые яркие вспышки этих моментов.

Нож замер, не дорезав сморщенную мякоть.

Вир повертел фляжку в пальцах.

— Одно из таких воспоминаний — целый день, проведенный вместе. Отец тогда подарил девочке прекрасный, сшитый на заказ, костюм для верховой езды… — он крепко сжал фляжку, костяшки его пальцев побелели. — Кстати. Мое личное мнение — он тебе отлично подошел.

Она ударила с такой скоростью, что он едва успел среагировать. Лезвие с хрустом пробило металл фляжки насквозь, но не достало до его кожи. Едкая полынная настойка хлынула на стол, расплываясь темным пятном.

Растекшийся резкий запах стал его ответным ударом — подлым, бьющим точно в больное место.

Он знал, что сейчас она видит перед собой лишь черствого мистика, вскрывающего ее душу. А запах полыни для нее — это запах тюрьмы.

Его расчет оказался верен. Элис-ар не выдержала, отшатнулась, с грохотом свалившись с лавки. Но тут же вскочила на ноги, как пантера. Дикий, гортанный крик вырвался из ее глотки.

— Что ты знаешь про моего отца?!

«Клопы» у дверей замерли. Вир резким движением остановил их, сам оставаясь сидеть. Его руки лежали на набалдашнике трости. Он говорил ровно и спокойно, будто вел семинар в университете.

— Позволь, я продолжу. Но сокращу историю, до известных нам фактов, — он с сожалением отставил в сторону пробитую фляжку. — После того, как сработало родовое проклятие, твой отец покинул клан, уже будучи сильным чернокнижником. Он оттачивал мастерство на чужбине, пока не достиг уровня ересиарха.

Она ловила каждое его слово, дыхание ее сбилось. И Вир кинул ей ту правду, которую она так отчаянно искала и так боялась услышать.

— Он переоценил свои силы. Заигрался с духами Скорны — так вы называете Зерцало. И ты поняла это, когда нашла его здесь, в Тальграфе. Под именем Тенебриса Вектора.

— С чего ты взял? — ее ярость была бутафорской, голос предательски дрожал.

Вир нахмурился.

— Я был в его антикварной лавке. Видел круг из соли и угля. Вокруг зеркала, в котором лишь одно воспоминание, — он тяжело вздохнул. — Ваше. Общее. Почти стертое.

— Я тоже нашла его, — вдруг выпалила она, и слова понеслись сами, словно прорвал плотину. — Но он… он был не отцом. Лишь раз он был собой, когда кричал во сне, в своей комнате. Чужим словом, именем…

На ее глазах выступили слезы. Нож в ее руке дрожал.

Вир положил руки на мокрую от настойки столешницу.

— Знаю. Я догадался, как и ты. И скажу — твой отец до сих пор борется. Именно поэтому вселившийся в него эгрегор не может просто… стереть тебя. Как живого свидетеля.

Элис-ар не могла отдышаться. Годы молчания и одиночества давили на нее.

— Я нашла его здесь… прошлой зимой, — ее взгляд уставился в стену, видя что-то за ее пределами. — Сразу поняла — с ним твориться что-то неладное. Хоть мы и мало общались… Думала, он повредился рассудком, из-за неправильно проведенного ритуала … а не что он — буквально не тот, кого я знала…

— Он раскусил тебя. Наложил первичное заклятие и упек в тюрьму.

Она качнула головой.

— Не сразу. Сначала я не подала вида. Пыталась понять… выкрала одного из ваших мистиков, чтобы он объяснил… но того интересовал лишь эгрегор. Я не сдержалась.

— И Тенебрис узнал.

— Да. Он заткнул мне рот проклятием и оставил в том месте… где я допрашивала мистика. А потом сообщил страже.

Вир кивнул.

— Элегантно, в его стиле. Обезопасил себя, использовав твой поступок против тебя же.

Он поднялся и подошел к ней вплотную, игнорируя нож.

— Чей эгрегор управляет твоим отцом?

— Я уже раз доверилась мистику, — ее губы исказила гримаса. — Не повторю этой ошибки.

Вир не стал торговаться.

— Думаю, узнав имя, я смогу помочь твоему отцу, — прозвучала отточенная ложь из его уст. — Вспомни. Что именно он кричал во сне?

Элис-ар сжала нож так, что на пол упала капелька крови.

— Имя беса… Нерезиэль.

Вир почувствовал, как у него дернулся висок. Он отшатнулся, прошелся по гостиной.

— Безликий Шут, — прошипел он. — Что ж… теперь многое понятно.

Глава 40

Стефан стоял, будто его окатили ледяной водой. Его лицо выражало отвращение, смешанное с ужасом.

— Но так же нельзя, — прошептал он, глядя, как Элис-ар уверенным движением проводила острием по руке безвольного мистика. Темная кровь медленно сочилась из разреза. — Это… варварское шаманство.

Вир молча наблюдал. Нож в руках ворсайки был не оружием, а хирургическим инструментом. Ее движения, хоть и слегка сбивчивые после долгого заточения, сохраняли глубинную, отточенную уверенность.

Она собирала кровь в ладонь и наносила на медную дверь резкие, узловатые знаки. Потом брала масляную лампу, с которой рыжий снял колпак, и прижигала кровавые линии раскаленным фитилем.

Воздух наполнился запахом свернувшейся крови и нагретой меди.

— Ему все равно, — посчитал нужным ответить Вир, не отрывая взгляда от работы Элис-ар. — А нам нужно выйти отсюда. Не вижу другого способа, как заставить дурака за дверью помочь нам.

Ларс, отодвинувшийся к дальней стене, прикрыл уши ладонями.

— Только в мою башку не лезь, — пробормотал он. — У меня там и так бардак.

Элис-ар, не отвлекаясь, тихо прошипела.

— Пустое. Мало кого интересует.

— Она что, собирается влезть в мозги Нильса? — с новым приступом отвращения спросил Стефан.

Вир кивнул, его лицо оставалось каменной маской.

— Она уже проделывала такое, находясь в тюрьме. Даже будучи запечатанной первым заклятием Антиквара. Отчаялась и внушила одному шаману мысль об ересиархе, пытаясь привлечь внимание сильных мира сего.

— И что с ним стало? С ее земляком?

— Он сделал то, что от него требовалось, — голос Вира был плоским, как поверхность гроба. — И умер.

— Нильс… тоже умрет?

Вир пожал плечами.

— Этот — послушный. Идеальный кандидат в условиях, ограниченных ресурсами для подобного ритуала. Возможно, ему повезет.

— Это магия крови… противоречит всему… что нам говорили в университете.

Вир тяжело посмотрел на него.

— Считай, что твоя учеба закончилась, Стефан. Теперь начинается практика.

Тем временем Элис-ар закончила подготовку. Она подошла вплотную к двери, прижала ладони к начертанным знакам. Те вспыхнули тусклым багрянцем, будто под кожей двери вздулись вены.

По зеленой гостиной, где не было ни одной щели, кроме вытяжки — пронесся порыв горячего ветра. Ларс вовремя прикрыл ладонью фитиль, иначе пламя погасло бы. Воздух сгустился, стал таким душным, что захотелось ослабить воротник.

Тени на стенах забились в судорожной пляске, из углов донеслись настойчивые, шелестящие шорохи. Тело мистика на столе задрожало, заметно выгнулось. Голова запрокинулась силнее, чем могли позволить шейные позвонки. Рот приоткрылся в беззвучном крике.

И вдруг — скрежет замка.

Дверь распахнулась.

На пороге, застыв в нелепой позе, стоял Нильс. В его руках висели ключи. Зрачки были расширены до предела, из уголка рта ползла тонкая ниточка слюны.

Элис-ар резко дернулась назад, ее лицо побелело, как мел, носом пошла кровь. Она бы упала, но Стефан подхватил ее, с гримасой, полной сомнений. Ларс уже толкал каталку — ту самую, на которой им услужливо оставили «пайки» на ночь. Шаманку почти силой усадили на нее, укутали покрывалом.

Вир одобрительно следил за их слаженными действиями. Потом подошел к Нильсу, изображавшему статую, и без лишних церемоний ткнул его в лоб набалдашником трости.

— А? — его челюсть медленно отъехала вниз.

— Марта Траувен вызывает тебя, — произнес Вир скрипучим голосом, не терпящим возражений. — Немедленно. Иди безопасным проходом. Через часовню Святого Лазаря.

Нильс будто ожил, но его движения остались деревянными, еще более механическими. Он развернулся и, не глядя по сторонам, подошел к неприметной, обитой рогожей дверце в дальнем углу коридора.

Не говоря ни слова, скрылся за ней.

Вир вооружился фонарем, постучал тростью по полу — сигнал «клопам» — и пошел следом. Позади послышался скрип колес и яростный шепот.

— Морской дьявол с ним, — убеждал Ларс. — Ни сват, ни брат тебе.

— Мистики так не поступают, — огрызался Стефан. — Это бесчестное шаманство.

— Главное, чтобы нас не задело…

Коридор был сложен из старого клейменного кирпича, прошлого века. Своды теснились низко, с них сочилась влага. Над головой, оплетая паутиной, тянулись медные трубы, с которых опускались ржавые следы. Воздух едва уловимо пах смолой, спиртом и другими природными консервантами.

Вскоре туннель раздвоился. Нильс, не замедляя шага, уверенно свернул влево, в проход, уходящий вниз.

Вир резко схватил его за плечо.

— Куда?

— В Пепельную Крипту, — его голос звучал отрешенно. — Наверх нельзя. Молчальники.

Вир отпустил, пошел следом. По влажному винтовому пандусу, уходящему в толщу земли. Приходилось ступать аккуратно, чтобы не поскользнуться и съехать вниз, в неизвестность. Позади раздавалось натуженное пыхтение и скрип каталки.

Они вышли в просторное подземелье. Свет фонаря не доставал до стен — только выщербленные колонны выступали из тьмы, как ребра гигантского скелета. Низкий потолок будто сжимал воздух, который обжигал морозом. Но холод здесь шел не от камня — он сочился вместе с туманом из саркофагов, покрытых сетью труб и устройств, издающих мерных гул.

Вир раньше слышал об этом месте, но никогда здесь не бывал.

Это был морг лепрозория — не для умерших от лихорадки, а для тех, кого использовали не до конца. Вдоль стен стояли холодильные шкафы из оцинкованного железа, с медными ручками и вентиляционными решетками. Рядом — консервационные ванны, наполненные мутной жидкостью. В них плавали трупы целиком, части тел или отдельные фрагменты.

Скрюченные руки, с чернокнижными печатями, вырезанными еще при жизни. Головы с глазами, которые удерживали в открытом состоянии специальные скобы. Органы в прозрачных колбах: черные сердца, пронзенные иглами. Сморщенные легкие, спаянные скверной.

Здесь хранили материал для университета. Тела жертв ритуальных обрядов, со следами проникновения миазмов Зерцала. Неудачливых чернокнижников, дотянувшихся в своем алчном стремлении до чего-то нового, еще неизученного. Собственных мистиков, чья смерть казалась слишком «подозрительной».

Особняком здесь стояли каталки, со специальными защелками для рук и ног, на которых тела перемещали для исследований в другие отделения.

Вир провел фонарем над рядом чанов. Один, в дальнем углу, явно выделялся. Он был старым, покрытым паутиной трещин. Из-под него на полу растекалась лужица мутной жидкости. Казалось, он простоял здесь целую вечность.

На его боку, едва держась, висела пожелтевшая бирка:

«Объект идентифицирован. Имперский мистик, магистр второго круга, Кэрб Наэда. Найден близ устья реки Серебряный Ярвен. Причина смерти — попытка зашить смертельную рану неустановленным артефактом. Внутренние органы поражены точечными проколами.»

В памяти Вира мелькнул отрывок из записей Стефана. Отчет мистика, столкнувшегося с феноменом в деревне Усть-Ярвен. Значит, он что-то смог сделать, если не победить, то хотя бы изгнать Швею. И это стоило ему жизни в дальнейшем. Артефакт… возможно, та самая изогнутая игла, что лежала в платке за пазухой…

— Да не буду я смотреть на мертвеца! — отнекивался Ларс. — И так, будто на похоронном параде.

— Нет, ты глянь. Тот самый. Вон, смотри, и волосы короткие, — горячился Стефан.

Школяр прильнул к стеклу одной из ванн. Ларс стоял поодаль нахмурившись, наблюдал за ним.

Элис-ар сидела в кресле-каталке, прислонившись к спинке. Платок у ее носа был снова окрашен алым.

— Нильс, жди здесь, — бросил Вир с раздражением, направляясь к спорщикам. — Идиоты. Нашли время для дискуссий.

Он заглянул в ванну. В мутном растворе плавало тело. Кожа была темной, но не от скверны или гнили, а будто выжженной беспощадным солнцем далеких южных стран. Лицо — иссохшее и знакомое. Вир мгновенно узнал его — старик из Девятого Оазиса.

Он перевел свет на бирку.

«Объект неизвестен. Не говорит по-кальфарски. Находился в экспериментальном отделении, пока не нашел способ сбежать в Зерцало с помощью осколка ручного зеркала. Под гипнозом был прочитан мотив появления в Тальграфе — преследовал злого демона-дива, осквернившего реликвию падишаха.»

— Замолчите, — бросил Вир, кивнул Стефану. — Да, тот самый. Ты прав.

— Выходит… он тоже был мистиком? — тихо спросил школяр, смотря на темное лицо за стеклом. — А не нашего ли Антиквара он преследовал? Того самого «демона-дива»?

— Возможно, — буркнул Вир. — Но город пережевал его и выплюнул. Как и многих. Шевелитесь.

Он махнул рукой, и процессия тронулась дальше, вдоль бесконечного ряда ванн. Нильс двигался медленно, будто преодолевая сопротивление невидимой воды. Ему велели не торопиться — и он исполнял приказ с мертвенной точностью.

В одной из ванн темнели обгорелые, почерневшие останки. Бирка сообщала лаконично и без эмоций:

«Объекты неизвестны. Найдены в Брюхе, в одном из подвалов сожженного дома. Поджогом хотели скрыть ритуальное убийство. На телах вырезаны псалмы, задом наперед. Автор неизвестен. Медленный распад, тип скверны не установлен.

Они прошли мимо, не останавливаясь. В гробовой тишине Крипты оглушительно скрипели колеса тележки. Прыгающий свет фонаря выхватывал из мрака жуткие детали. Чьи-то глаза без век, без зрачков, только мутные белки, остекленевшие и неподвижные. Скрюченную кисть, зажавшую клочок полуистлевшей ткани, которую так и не смогли вынуть. Оскал на распухшем лице, от улыбки которого стягивалась кожа на затылке.

Кто-то начал подвывать, на одной ноте. Тихо и жалобно, будто пес под виселицей.

Вир погрозил, не оборачиваясь.

— Заткнись, рыжий.

Внезапно он замер, резко подняв руку. Подошел к одному из чанов, вглядываясь в его содержимое.

В нем плавал худой, аскетичного вида мужчина с бледным, привыкшим к подземельям лицом. Его глаза были распахнуты, и в них застыл не ужас, а нечто иное — остатки холодного, профессионального интереса. Будто и после смерти этот экзорцист продолжал изучать воздействие скверны, используя в качестве материала собственное тело.

Элис-ар вдруг резко наклонилась вперед и ударила по стеклу кулаком.

— Вот ты и подох, серая тварь, — прошипела она с ледяным удовлетворением, которое было во сто крат холоднее здешней атмосферы.

Сощурившись, она наклонилась к бирке, которая была совсем новой, с отливом.

— Так, посмотрим, отчего ты помер… — пробормотала она. — Значит, зарезан… хорошо. А перед этим подвергся воздействию неизвестного артефакта, — она удовлетворенно потерла ладони. — Отлично.

Внезапно Вир замер, где стоял. В его мыслях поднялся настоящий вихрь. Он начал осторожно ощупывать сюртук в районе сердца.

— Вам плохо, мастер? — встревожился Стефан.

— Не видишь, мистика удар хватил! — всполошился Ларс. — Как выбираться будем?

— Цыц! — приказал Вир. — Оба!

Пальцы плохо слушались от нахлынувшего волнения. Наконец, он вынул свой блокнот, раскрыл.

Между страниц лежал костяной стержень, заостренный с конца и отполированный пальцами предыдущего владельца.

В его голове сами собой всплыли беззвучные слова Безликого Шута:

«Этим пером Отшельника заставили дописывать Кодекс. Ростовщик даст за него мешок сребреников… или можешь вскрыть им горло, как предыдущий владелец».

— Я же сам выбрал его в качестве награды… — пробормотал Вир глухим, безжизненным голосом. В его голове сходился пазл. С хрустом и болью, будто в теле смещались кости. — После ничьи с Нерезиэлем…

Он закрыл глаза, не в силах примерится с отрывшейся страшной правдой.

Откуда-то со стороны ворсайки раздался ехидный женский голос.

— Плохие новости для тебя, мистик. Значит, ты тоже часть его плана. Как и мой неудачливый папаша.

Глава 41

На смену жесткому, опустошительному осознанию пришла ледяная ярость. Вир зарычал, схватился за край ванны и одним рывком опрокинул ее. Металл взвыл, застонал. Зеленая жижа хлынула во все стороны. Тело экзорциста с мокрым шлепком распласталось на каменных плитах.

— Мастер! — вскрикнул Стефан.

Ларс молча, с испуганными глазами, откатил каталку с Элис-ар в сторону.

Вир ухмыльнулся. Вышло безрадостно, будто приговоренному заменили топор на веревку. Он наклонился над распростертым телом и вложил тому в вялую ладонь перо Отшельника.

— Вот тебе подарок от меня, — процедил он сквозь зубы. — Помниться, ты хотел им воспользоваться. Можешь себе ни в чем не отказывать. На здоровье.

Пальцы Серого внезапно сжались на артефакте мертвой хваткой. Тело дернулось, забилось в немой агонии, как пойманная рыбина, судорожно подпрыгивая на мокром полу.

— Морской дьявол! — ахнул Ларс, отскакивая еще дальше. — Не к добру это.

— Он же сбежит! — воскликнул Стефан. — Как же так?!

— Никуда не денется, — со злобой пробормотал Вир. — Сущностям и оживленным нет выхода из Пепельной Крипты.

Не оглядываясь на конвульсии, он с отвращением вытер руки о сюртук. Выпрямился. Он слышал свое дыхание — хриплое и тяжелое.

— Нильс! — рявкнул он. — Дальше. Пшел!

Сам подошел к каталке, взялся за ручки. Стефана, который тянул к ней руки — остановил одним взглядом — тяжелым, как гробовая плита.

Помощник повинно кивнул и зашагал вперед. Они снова двинулись в путь, под желтым, прыгающим светом единственного фонаря. Скрип колес каталки раздавался в проходе визгливым, насмешливым эхом. Где-то позади, во тьме, что-то ворочалось: глухо стучало о трубы, билось о чаны, пыталось подняться на ноги…

Элис-ар обернулась, ее глаза горели жадным, безумным интересом.

— Значит, это ты убил экзорциста?

— Нет, — бросил устало Вир, глядя в спину Нильса. — Его погубила тяга к знаниям. Всех нас губит именно она.

— Ты часто использовал перо? — проникновенно спросила она.

— Тебя это не касается, — отрезал Вир, но мысленно он уже проваливался в эту бездну, будто вскрывал рану наживую, чтобы понять, насколько она загноилась.

Цепочка выстраивалась сама, звено за звеном, и от осознания собственной вопиющей глупости ему становилось физически дурно. Он вспомнил, как предложил Серому использовать собственную кровь вместо чернил, посчитав это отличным решением. Как потом, едва не умер на улице. Как Костыль в Прачечной бормотал: «В рану какая-то дрянь попала. Не гной, нет… что-то едкое».

Тогда он списал все на отраву с клинка экзорциста. Теперь же понимал — нет. Его отравило перо. Оно вцепилось в него своими невидимыми крючьями, как паразит. Дергало за ниточки, передавало волю Безликого Шута.

Формировало его решения.

Он был марионеткой, которая радовалась своей ловкости…

Что было дальше? Прыжок в бассейн. Искаженная иллюзия собственного дома, осажденный особняк. Такого не могло случится просто так, без мощного ритуала, без высвобожденной энергии или…

Прямого вторжения беса в реальность.

Отражение в воде. Его двойник пытался предупредить, чувствовал чужое влияние. А он, ослепленный яростью и самоуверенностью, не понял послания.

Вир с силой дернул каталку, едва не наехав на нерасторопного Нильса.

Потом был выбор артефактов для снятия проклятия с Элис-ар. После бочки с горячей водой, расслабленный и уязвимый, он выбрал именно то, на что ему указали.

Осколок зеркала и…

В голове сам собою всплыл голос Хромого Яши:

«Кость летучей мыши. Нашли в колоколе собора Святой Стефании, который много лет не звонил.»

Слова Марты, сказанные с легкой улыбкой, наложились поверх него, как финальный приговор:

«Но Тенебрис просил подождать, был уверен — епископ вскоре скончается сам.»

— Вот дерьмо, — выдохнул Вир, и стены поплыли перед его глазами. — Я мог придумать десяток способов, чтобы визуализировать проклятие… Но выбрал именно тот, что был нужен… ему.

— Просто ты — часть его ритуала, — отчужденно произнесла Элис-ар. — Где учтены ходы всех пешек.

Вир помолчал, раздумывая. Затем едко рассмеялся. Вышло неожиданно, даже зловеще. Все разом обернулись на него.

— Шут хитер. Как все личности, которые он поглотил. Он меняет воспоминания, стирает лица, использует чужие мысли, — начал Вир, постепенно обретая контроль над собой. — Но как не старайся, идеально не будет. Главное знать, где искать. Как минимум один просчет он допустил.

— И какой же? — спросила Элис-ар.

Вир посмотрел на нее.

— Ты должна была умереть. При избавлении от проклятия, вместе со швеей. Это была ловушка в ловушке. Он знал, что я докопаюсь до истины, увижу связь и использую серп. Затея Шута решала сразу две проблемы: сохраняло его инкогнито и окончательно ломало сопротивление куклы.

— Не называй так моего отца, мистик, — резко выкрикнула Элис-ар.

Вир наклонился к ее уху.

— Твой отец поддался Нерезиэлю, — его слова лились расплавленным свинцом. — Возможно, проигрался в кости, по-крупному. В погоне за чем-то большим. Будучи ересиархом и прекрасно осознавая угрозу. Согласился стать сосудом для эгрегора Шута. Добровольно.

Он набрал воздуха в грудь, затем процитировал.

— Тенебрис Вектор нарекается предателем рода людского и должен быть остановлен любым способом.

— Ты обещал помочь! — взвизгнула Элис-ар, и в ее голосе впервые прозвучал не звериный рык, а почти детская обида.

Вир навис над ней, поднял фонарь, всмотрелся в искаженное яростью лицо.

— Я солгал, — произнес он твердо, не отводя взгляда. И неожиданно для нее добавил. — Но я сделаю все, чтобы он остался жив. Лишь для того, чтобы он всегда помнил, что не сумел защитить тебя, — он замер, будто пытался рассмотреть что-то за пределами тьмы. — Это самое страшное наказание.

После его слов повисло тяжелое молчание. Вир медленно обводил взглядом лица, безжалостно фиксируя их отклик.

Ларс отступил на шаг, на его физиономии застыла гримаса смятения. Похоже, он слабо вник в смысл сказанного, но его шкурное чутье безошибочно уловило главное — пахнет большой кровью. Это напугало его больше любых слов. Он ощущал себя лишним в кругу этих странных «зерцальных». Он нервно потер ладонь о бедро, будто пытаясь избавиться от налипшей оккультной «мерзости».

Стефан же, напротив, держался напряженно, его лицо осунулось и стало резким. Он понял слишком много и его «человечность» сыграла с ним злую шутку. Школяр уже примерял на себя эту чудовищную формулу — «жить, чтобы помнить о своем провале». И ему становилось дурно. Он будто видел в этой жестокости отражение собственных, еще не случившихся, трагедий.

И наконец, Элис-ар, застывшая в полуобороте. Он смотрела широко раскрытыми глазами и в них бушевала гражданская война. Обида на ложь сгорела без следа, испепеленная леденящим откровением. Ведь он предложил ей не спасение, а роль пожизненной тюремщицы для собственного отца. Ее молчание было красноречивее любого крика — в нем была ярость, растерянность и страшная, невыносимая мука выбора…

Позади вновь раздался неуклюжий грохот.

— Чего встали, как на похоронах, — бросил Вир. — Двигаемся дальше.

Не успели сделать и пары шагов, как шедший впереди Нильс вдруг беззвучно осел на пол бесформенным мешком. Глаза закатились, руки распластались.

— Не могу больше его держать, — пожала плечами Элис-ар.

— Сами доберемся, — отрезал Вир, хватая каталку за ручки.

Скрип колес снова заполнит давящую тишину подземелья. В его голове метнулась короткая мысль — целенаправленный саботаж? Или просто ответная, почти детская пакость со стороны ворсайки?

Вир почувствовал, как дергается его правый глаз. А может, просто паранойя разыгралась?.. Разбираться было некогда. Он катил тележку, находя в труде спасение для воспаленного разума.

Стены сжимались все теснее, морг остался позади. Коридор шел с легким уклоном вниз. Начались узкие подвальные переходы — низкие, сырые, с развилками на каждом повороте. Вир выбирал направление наугад, с той злой уверенностью, что бывает у тех, кто уже понял:

Они заблудились.

Глава 42

Внезапно идти стало некуда, коридор уперся в простую деревянную дверь. На ней, мелом, было криво выведено лишь одно слово: «АРХИВЫ». Видимо, это был служебный проход, который пометила для себя обслуга. Она была чуть приоткрыта, для тяги воздуха, закрыться не давала воткнутая в щель щепка.

Из-за двери доносились приглушенные, молодые голоса.

Стефан, насторожившись, шепотом произнес.

— Это практиканты. Из университета. Те, кто выбрал путь служения Лазарю.

— Узнаешь кого? — так же спросил Вир.

Школяр прислушался, потом отрицательно качнул головой.

В голове Вира мгновенно выстроился план. Он поправил шляпу, сжал трость. Кивнул Ларсу, который робко жался у стенки.

— Кати тележку, как санитар.

— П-попробую…

— Ты, — он посмотрел на Элис-ар. — Изображай одержимую.

Мелком подумав, что ворсайке и играть-то ничего не нужно, Вир смело распахнул дверь. Не таясь, вошел внутрь, громко стуча каблуками и тростью по каменному полу.

Комната напоминала библиотеку, которую превратили в склад. Между ровных картотечных рядов — низкие стеллажи, древние сундуки, грубые ящики с надписями. На полках — восковые слепки лиц, с участками, помеченными краской. Запечатанные зеркала в разных оправах, от резных до свинцовых. Какие-то схемы, приколотые к стенам, изображающие схемы ритуалов.

Рядом валялись самодельные приборы из бронзы и кости, напоминающие орудия пыток. Мешки с нашивками: «Инкунабулы, сектор 3-Б», «Атрибутика низшего круга», «Конфискат, 17-й год».

Пахло пылью, старым пергаментом и… кислым винным уксусом.

Вир все понял с первого взгляда. Это была гигантская помойка, свалка всего, что было изъято у чернокнижников. Отбракованное, не представляющее особой ценности для университета. Вещи, несущие в себе отголоски воли, боли и следы безумия своих создателей.

У картотеки, под светом фонаря, копошились двое парней в черных рясах лепрозория. Отреагировав на вторжение, они замерли с немым вопросом на лицах.

— А? — разинул рот конопатый, с пером за ухом.

— Продолжайте, — сухо бросил Вир тоном преподавателя, застигшего студентов за бездельем.

Сзади вдруг взвыла Элис-ар — низко, гортанно, с надрывом.

Ларс визгливо прикрикнул.

— Заткнись, дура!

Вышло неубедительно. Будто в гнетущей атмосфере лепрозория рыжий разучился играть свои роли. Но думать об этом было некогда.

Вир неторопливо прошелся по помещению, как ревизор, осматривающий запущенное хозяйство. Цепким взглядом скользнул по полкам, ища, к чему бы придраться. Смахнув со стола пачку грязных листков, заглянул под стеллажи. И тут заметил, что искал — полупустую бутылку дешевого вина и рядом, на книжке, горку нарезанного лука и черствого хлеба.

— Школяр, подойди, — позвал он Стефана. — Видишь? Опять пьют. Немедленно найди Нильса и доложи о нарушении.

Кудрявый практикант всполошился не на шутку.

— Подождите! Мы же почти все закончили!

Вир медленно повернулся к нему, окинув с ног до головы взглядом, полным ледяного призрения.

— И вы, молодой человек, считаете, что этого достаточно?

Конопатый слетел с лесенки, схватил какой-то листок и подбежал к Виру.

— Вот, мастер! Все дела на «К» разложили!

Вир выхватил бумажку, сделал вид что читает. Его взгляд скользил по строчкам, не задерживаясь, пока вдруг…

Кровь ударила в виски.

Один из списка: «Сотник Второго легиона — Крешник (Прим. Из Ларгии).

Сердце на мгновение замерло, потом забилось вновь. Лицо осталось каменной маской, палец ткнул на строку.

— Вот это дело. Найди. Живо!

Студент, почуяв неладное, метнулся к стеллажу, вернулся с толстой амбарной книгой. Быстро пролистав ее, слюнявя большой палец, раскрыл на нужной странице.

Вир с сухим шелестом вырвал ее.

— Ладно, — буркнул он, нетерпеливо разминая листок в кулаке. — Сидите тут тихо. Кстати, где тут ближайший выход?

— Прямо до конца, потом вниз по лестнице, — затараторил кудрявый. — Через бойлерную и крематорий. Окажетесь на пирсе. Но нужно иметь разрешение…

Вир развернулся и пошел вдоль бесконечных книжных шкафов, подсвечивая себе дорогу фонарем. Его сознание было полностью поглощено чтением. Позади скрипели колеса каталки, слышались торопливые шаги, кто-то шепотом спросил.

— Ларс! С тобой все в порядке?..

Запись была короткой. Всего несколько строк. Вир перечитал каждую несколько раз, словно обгрызал кость, стараясь добраться до сути.

«Сотник второго легиона «Стальные Ястребы». Отмечен в реестре как «Капеллан». Получил тяжелое ранение в голову неустановленным артефактом (Прим. Судя по характеру ранения — осколком кости?) в стычке с отрядом ворсайских пилигримов, произошедшей на южной границе. После госпиталя неожиданно добился перевода в военные капелланы.

Спустя три года поступил в лечебницу святого Лазаря с диагнозом «помутнение рассудка, религиозные экстаз». Обнаружены нехарактерные признаки прогрессирующего распада личности (прим. Замещение? Подготовка сосуда?). Связи с сущностью Зерцала на данном этапе не выявлено.

Лечение эффекта не возымело. Окончательно было прекращено в связи с выкупом пациента из лепрозория для частного ухода от…»

Далее стала дата. Имя и печать были тщательно вымараны черными чернилами.

Вир медленно сложил листок. Его пальцы будто потеряли чувствительность. В ушах стоял звон, а в груди разливалось ледяное, безрадостное удовлетворение. Дата была слишком символичной — наемника забрали отсюда прямо перед его ворсайской кампанией.

Это не могло быть случайным совпадением.

Значит, он не просто отброс. Кто-то достаточно могущественный сделал его своим личным орудием.

* * *

Архивы давно остались позади, съеденные мраком подземелий. Коридор уперся в лестничный спуск — крутой, узкий, вырубленный прямо в скале. Стефан и Ларс, придерживая каталку с Элис-ар, замерли у края. Вытянув шеи, они пытались угадать, что ждет их там, внизу.

Вир поднял фонарь, заглянул в узкую щель между лестничными маршами. Парой пролетов ниже во тьме что-то бурлило и клокотало. Оттуда поднимался легкий, едкий пар, оставляющий во рту горечь. Стены там были влажными, покрытыми слизью и черной плесенью. А в самой глубине мерцало тусклое зарево — не огонь, а скорее преддверье какого-то подземного ада, откуда тянуло смрадом жженых костей и расплавленного жира.

— Придется ее тащить, — Стефан показал на Элис-ар, неподвижно сидящую в каталке. — Через крематорий, до выхода.

— Не хочу туда, — заныл Ларс, в ужасе глядя на лестницу. — Обойдем как-нибудь, а?

— Другого пути нет, — отрезал Вир. — Пока будем блуждать по этим коридорам, нас найдет охрана. Мы не успеем попасть в собор, — он указал на девушку. — Поднимите ее.

Ворсайка безвольно повисла на их плечах, лишь слабо перебирая ногами. Вир пошел первым, сжимая в руках трость, настороженно прислушиваясь. В гуле, идущим снизу, ему чудилось пение — низкое, горловое, похожее на церковный хор, но лишенное всяких слов и мелодий. Просто звук, повторяющийся по кругу, каждые полминуты. Будто сами скалы стонали здесь от давящей, непомерной нагрузки.

Сзади натужено пыхтели «клопы». Спуск был неудобным, почти вертикальным. Он дался бы проще, если бы девчонка была чуть живее. Странно, что за время, проведенное в каталке, ворсайка не восстановила силы. Шаманка крови, прошедшая тюрьму и ритуал. Могла бы идти сама. Сколько ярости было в ее глазах, когда он обвинил Тенебриса…

Вир почувствовал, как снова начало дергаться веко. Пришлось сжать трость так, что заболели пальцы. Это была не логика — настоящая паранойя. Последние откровения выбили почту из-под ног. Он чувствовал, как теряет контроль — его стальную волю, выкованную во времена, когда он был Великим Магистром при дворце — медленно разъедала нервозность, будто едкая кислота.

Теперь же, каждый шаг, каждое решение, приходилось пропускать через сито подозрения. Его гордыня и самоуверенность оказались слепотой. От мыслей о пляске под дудочку Шута становилось дурно. От этого его распирало. Не болью — стыдом.

Надо взять себя в руки. Иначе добром не кончится. Но, как обычно, проще сказать, чем сделать…

Спуск окончился, рефлексировать стало некогда. Вир оставил фонарь на ступени — здесь уже было светло от зарева. Вытер пот со лба — воздух был удушающим, густым, его не хватало. Теперь он слышал пение совершенно отчетливо. Горловое, без слов, в унисон. Оно не успокаивало, а будто гипнотизировало.

Предупреждающе махнув рукой, он осторожно прокрался вперед. Оказался на узком балкончике, своего рода — галерке, нависшей над огромным помещением.

Это был крематорий, к которому пристроили гигантскую бойлерную.

Потолок терялся в клубах пара. На первой уровне, вдоль стен стоял ряд печей с массивными чугунными дверцами, раскаленными докрасна. Рядом — пустые каталки, готовые принять очередную порцию «топлива». На измазанном сажей полу валялись тюки с вещами, кучки рассортированной одежды, а межу ними — горы угля и ржавые лопаты.

Посреди зала дрожали циклопические котлы, оплетенные сетью толстых труб, уходивших наверх, в недра лепрозория. Сбоку в помещение заходил подземный канал. В него окунались лопасти огромного составного колеса, которое медленно и со скрипом подавало воду по латунным желобам.

Поверх котлов, словно паутина, были перекинуты деревянные мостки, соединяющие все уголки этого индустриального ада. В дальнем конце виднелись амбарные ворота с калиткой. Выход на речной пирс. Тот самый, про который говорил кудрявый практикант.

Но добраться до него было невозможно.

Внизу, в гуле кипящей воды, треске угля, клубов шипящего пара и едкого дыма — всюду сновали молчальники. Десятки человек трудились меж котлов и печей, словно покорные черти, глумливо облаченные своим люцифером в монашеские рясы.

Они без устали швыряли уголь в ненасытные жерла печей. Подвозили на тележках замотанные тела. Сортировали и складывали вещи в мешки. Регулировали давление в котлах.

Они были без своих железных масок. Монотонный напев шел из их глоток, сопровождал слаженный труд.

Вир сжал губы. Вот она — кухня благотворительного лепрозория. И пройти к воротам, не будучи замеченным этим слаженным муравейником — было нельзя.

* * *

— Может, и правда, поищем другой путь? — Стефан с тоской смотрел вниз, на кипящее пекло.

Вир молчал. Взвешивал. Время — не вода, не потечет обратно. Каждая секунда отсрочки отзывалась в нем фантомной болью.

— Тогда у нас не останется шансов, — наконец сказал он. — Остановить Траувенов. Тенебрис проведет ритуал, затем они прирежут его. Чисто, тихо, с политическим эффектом.

— Тогда мы пройдем здесь! Сейчас! — Элис-ар рванулась вперед, ее глаза горели лихорадочным блеском. Казалось, одно упоминание об отце вернуло ей часть сил.

— Давайте уже решать, — Ларс вытер рукавом пот с лица, оставив грязную полосу. — Я тут задыхаюсь. Хочется на воздух, а не в эту парилку.

Вир с раздражением почувствовал, почти буквально, как в голове хаотично плетутся его собственные мысли. Он грубо отшвырнул их прочь, заставив себя сосредоточиться на задаче.

— Выйдем через те ворота, — от ткнул тростью в сторону выхода. — Уверен, молчальникам запрещено покидать внутренние помещения. Это их клетка.

— Но зачем они поют? — не унимался Стефан, вглядываясь в ритмично покачивающиеся фигуры внизу.

Вир долго не раздумывал, боясь вновь окунуться в омут сомнений.

— Это ведь пациенты на стадии ремиссии, — пробормотал он, вспомнил про колокольчики на поясах санитаров. — Наверное, делают так, чтобы не слышать себя. Чужой шепот в своей голове.

Про себя же он невесело усмехнулся. Захотелось тоже запеть, вместе с молчальниками. Ведь тогда, он бы не поддался чужой воле, не вел бы себя как марионетка.

Мысль была настолько дурацкой, что вновь сбила с толку. Вир тряхнул головой, заставляя шестерни в мозгу провернуться. Его взгляд выхватил возможный путь, из паутины балок и труб — шаткие мостики над котлами и цистернами.

— Нечего рассуждать! Идемте! — Элис-ар уже стояла у края галерки. В ее руке блестел метательный нож.

— Не видишь, что внизу творится? — Стефан схватил ее за запястье. — Как ты себе это представляешь? Просто спустимся и скажем «разрешите пройти»?

— Я могу их отвлечь — прошипела она. — Но мне нужна кровь.

— Нет!

— Тогда дай рыжего поцарапаю… немного.

Ларс, услышав это, отскочил к стене, будто увидел гадюку.

— Убери руки, — Стефан встал между ними, и в его голосе впервые прозвучала не робость, а твердость. — И его кровь не получишь. Не видишь, мастер думает. Какой-то ритуал сейчас проведем…

— Замолчите! Все! — ярость, копившаяся в Вире все это время, прорвалась наружу. Он сжал кулаки так, что кости затрещали.

Борясь с приступом, он смежил веки. Кровь пульсировала в висках, грозя разорвать череп. Пришлось приложить титаническое усилие, чтобы хоть немного собрать мысли в единую цепь.

Так.

Был еще пандус, по которому можно было спуститься вниз. Под ним — ящики, где можно спрятаться. Потом, улучив момент, поджечь тюк с одеждой. Пока будут тушить — пробраться квыходу.

Он снова перевел взгляд на мостики. Прямо над головами молчальников. Быстро. Опасно. Но это был самый короткий путь…

Большего его измотанный разум придумать не мог.

— Пошли! — бросил он, не оставляя места для возражений.

И первым ступил на шаткие мостики.

* * *

Они двигались как призраки. Дерево скрипело под ногами, будто жаловалось на тяжелую долю. Стефан поддерживал Элис-ар за локоть. Ларс отставал на шаг от них, будто до сих пор боялся получить обещанный порез.

Воздух, плотный как облако, хорошо скрывал их. Он был белым, густым и обжигающе влажным. Одежда за считанные секунды отсырела и тряпкой прилипла к телу, сковывая движения.

Одна беда — дышать было нечем и идти приходилось почти на ощупь.

Вир старался ступать аккуратно, каждым нервом ощущая шаткость конструкции под ногами. Где-то внизу монотонно шелестел хор голосов — без слов, без пауз. Секунды тянулись как столетия, проведенные в могиле.

Добравшись до массивной, горячей на ощупь крышки цистерны, Вир присел на корточки, давая ногам отдых. Полпути пройдено. Он обернулся, чтобы проверить своих «клопов».

И в этот момент все пошло наперекосяк.

Элис-ар, сделав торопливый шаг, всем своим весом внезапно навалилась на Стефана. Старая, прогнившая веревка, служившая перилами — лопнула, с гнилым хлюпаньем.

Школяр, не удержавшись, полетел вниз — и увлек за собой ворсайку.

Короткий полет. Глухой шлепок — они приземлились на кучу тюков с одеждой.

И, может, — обошлось бы. Но падение услышал один из молчальников — здоровенный бородатый кочегар с торсом, покрытым сажей и потом. Он как раз закидывал уголь в топку.

Застыл, где стоял, не донеся полной лопаты.

Один. Всего один.

Мысль Вира метнулась клинком.

Можно успеть. Сверху. Оглушить, заткнуть…

И в этот момент он понял.

Сбилась монотонная песня.

Будто из общего хора вырвали один-единственный голос. Тот самый, что принадлежал кочегару.

И мир будто замер.

Вир увидел сверху, в жутком замедленном действии, как весь этот слаженный муравейник разом прекратил работу. Никто не кричал, не суетился. Они просто сделали один точный, единовременный шаг по направлению к месту происшествия.

Будто сюда их звал тревожный набат, слышимый только им.

Ледяное прозрение стиснуло разум Вира.

Молчальники пели не для того, чтобы заглушить собственных бесов. Они делали это, чтобы слышать каждого из своих. Чтобы малейший сбой в этом ритме, малейшая пауза — становилась сигналом тревоги. Дьявольская паутина одного цельного организма. Идеальная система пресечения побегов, придуманная местными докторами.

Ржавые лопаты взметнулись вверх. Крючья-руки потянулись вперед. Лязгнули зубы, передавая заглушенное, но истинное желание своих хозяев. Они еще не видели причину, но чувствовали — что-то нарушило порядок.

Они шли устранить это.

Внизу Стефан и Элис-ар медленно, как в кошмарном сне, выбрались из кучи тряпья. Школяр рванул ее к воротам, к калитке, которую удерживала толстая цепь, пригвожденная штырем.

В этот момент кочегар заметил их.

Аналитический ум Вира за долю секунды перебрал все варианты и вынес вердикт.

Конец. Они не успеют.

Даже если он сам победит одного, нет способа остановить эту безмолвную, сплоченную толпу, которая обрушится на них через считанные секунды.

Вир вскочил на ноги, перехватывая трость. Оставалось два только два пути.

Бежать поверху, используя хаос, и спастись. Это был привычный, прагматичный вариант.

Или…

Спрыгнуть вниз и биться до конца, даже если это бессмысленно. Абсолютно дурацкий поступок, скорее всего — последний.

Вир коротко огляделся, куда падать, не сломав ноги…

Но тут страшный грохот и шипение заставили его пригнуться.

От соседней цистерны отделилось плотное облако пара. Ряды молчальников окатила струя обжигающей горячей воды.

На мостках возле нее как сумасшедший метался Ларс. Рыжий беспорядочно крутил задвижки и рвал вентили.

Кричал хрипло, с надрывом.

— Эй, уроды! Гляньте сюда! У меня тут для вас припасено!

Он вытащил одной рукой карты, в пальцах другой — крутил метательные ножи.

— Дама треф на месте! — он метнул карту. — К печальной вести!

Рукоять ножа задрожала в чьей-то глазнице.

— На-ка, шестерочку приложи! — лезвие пробило шею. — Выбыл из игры!

— А вот кому туза червей! — клинок пробил трубу, пар резанул по лицам. — Тот вмиг лишится своих бровей!

Ларс плясал как паяц. Кричал во всю глотку. Ножи и карты летели во все стороны.

— А ну, подходи! Я — Китобой, слышали про такого? Морского дьявола вам в глотки!

И это сработало.

Толпа, видя единственный источник хаоса и шума — посчитала Ларса главной угрозой. Они меняли траекторию, как единый организм, устремляясь к нему, карабкаясь по веревкам, лестницам, медным скобам.

Но все так же — в жутком, безмолвном порядке.

Вир снова посмотрел вниз.

Кочегар почти настиг Стефана и Элис-ар. Те дергали цепь, но штырь не поддавался.

Вир больше не раздумывал. В его голове вообще не осталось никаких мыслей.

Он побежал по зыбким мостикам, не таясь, набирая скорость. И с разберу прыгнул на спину кочегару. Обрушился на него всем весом, сломав о голову трость. Рубанул локтем по загривку, что было мочи, вдогонку.

Молчальник, оглушенный, попятился. Неожиданно, с невиданной резвостью сдернул его с себя огромной ручищей, как котенка. Но Вир, издав хриплый, звериный рык, вцепился ему в бороду, впился пальцами в глазницы, пытаясь свались с ног этого гиганта.

Где-то вдалеке — вскрик.

Короткий. Резкий. Прощальный.

Ларс.

Закончил свое последнее выступление.

Следом звякнула цепь — Вир понял, эти двое уйдут.

Он попытался достать серп, чтобы разорвать смертельные объятья.

Но кочегар считал иначе, не давал этого сделать.

Он пятился, пока не достиг края канала…

Пролетев вдоль серой стены, они рухнули в ледяную воду, только тогда расцепились. Вир загребал руками стараясь увернуться от огромной лопасти, уйти на глубину.

Он успел заметить, как огромная махина на секунду замедлила ход, размазывая тело кочегара по стенке канала.

Здесь не было лестницы наверх.

Широко раскрыв глаза, Вир плыл вперед, в сторону реки, считая секунды до того, как в груди закончится воздух.

Часть 3. Глава 43

ТА, ЧТО ПОЕТ В ВЕТРЕ

Вир приходил в себя медленно, будто формировал сознание из куска расплавленного стекла. Голова раскалывалась так, что казалось — череп вот-вот треснет по швам. Мысли путались, последних воспоминаний не было. Только туман, боль и ощущение, что его вывернули наизнанку, а потом бросили умирать в канаву.

Он лежал на узкой койке, под грубым одеялом. Над ним — низкий потолок, закопченный, знакомый.

Оловянный Горшок.

Комнатушка для слуг, куда поселили Элис-ар. Но ни ее самой, ни каких-либо ее следов здесь не было. Комната была вымыта до стерильной чистоты. На единственной вешалке у кровати висел его сюртук, выглаженный так, будто его готовили к параду. Под ним стояли сапоги, начищенные до ослепительного блеска.

Вир откинул одеяло, попытался сесть, что далось нелегко. Он оказался в одном исподнем. Кожа на руках, особенно на костяшках пальцев, была красной и жгуче-болезненной, будто ее ободрали напильником. Грудь давила невидимая тяжесть, легкие, с каждым вздохом, отзывались тупой болью. Все тело ломило, словно его прокатили между жерновов.

Убийственно хотелось выпить. Ядреной полынной настойки.

Эта мысль была единственно ясной и неотступной.

Вир оглядел столик. Фляги не было, однако там лежали его вещи. Серп с холодной, матовой поверхностью, заботливо укрытый куском ткани. Несколько мешочков с травами и порошками. Карманное зеркало в серебряной лейтарской оправе. На блокноте — перстень с ониксом и локон Леля, завернутый в кусок пергамента.

Тревога, смутная и липкая, зашевелилась в нем. Если ему обеспечили такой покой, если его уложили в комнате Элис-ар…

Значит, что-то не так.

И где фляга, черт побери?!

Вир с трудом, со стариковской неуклюжестью, стал одеваться. Натянул рубашку, застегнул пуговицы сюртука, всунул ноги в сапоги. Пошатываясь, вышел в основную комнату.

Взгляд скользнул по номеру, отмечая детали. Стол, заваленный бумагами и заметками Стефана — это они снимали проклятие с ворсайки. Рядом, приколотая к стене — карта Тальграфа. Ее наполняли пометки, сделанные рукой школяра. Один из домов в центре был густо обведен тревожными красными чернилами.

Кровать рыжего — заправлена. Как-то слишком идеально, ни складочки. На подушке — невскрытая колода карт. На изголовье висела законченная портупея, но без клинков…

И тут — как удар топором между глаз.

Память вернулась. Прокатилось катком, сокрушая все на своем пути.

Вир ухватился за косяк, чтобы не упасть, мир потемнел на мгновение.

Ларс.

Мелкий пройдоха, вор и хвастун. Тот, кто едва не погиб от его руки. Кого он поначалу считал балластом. Потом — отличной наживкой. А позже — вполне годным для мелкий поручений.

Но умер рыжий не как шулер, не как приманка. Не как его «клоп»…

Его последние выступление на шатких подмостках… впечатляло.

Он единственный, кто понял: чтобы спасти остальных, нужно стать мишенью, громкой и крикливой. Отчаянная, истеричная храбрость, рожденная страхом. Он вышел на сцену и сыграл свою лучшую роль, заплатив за аншлаг жизнью.

С улыбкой. С картами и ножами в руках. С последним словами на устах:

«Я — Китобой, слышали про такого?»

Ларс купил им секунды. Запредельной ценой.

Каков глупец…

* * *

Вир стоял в дверях, сжав зубы и пытаясь сосредоточиться. Его отвлекал раздававшийся снизу шум. Из главного зала таверны доносился оглушительный гам. Не привычный гул пьяной толпы, а что-то иное — хаотичное, дикое, будто в Горшке расположился на постой целый табор вместе с лошадьми и ручными медведями.

В этот момент дверь номера скрипнула и открылась. Первым вошел Стефан. Его лицо было бледным и осунувшимся. А за ним, опираясь на палку, но двигаясь с привычной уверенностью, проследовал…

Костыль.

Держа плащ в руках, он был в своем безупречно чистом фартуке. Пенсне, казалось, еще сильнее вросло в переносицу. В одной руке он держал кружку, а другой, разминая костлявые пальцы, уже тянулся к Виру, будто знал, где болит.

— Ты здесь какими судьбами? — хрипло спросил Вир.

— Это я… — Стефан опустил глаза. — Нашел упоминание Прачечной в вашем дневнике. После замерзшей реки… по-другому было нельзя.

Костыль фыркнул, поставил кружку на табурет. Заставил Вира прилечь на свободную кровать. Осмотрел, как мясник — тушу.

— Сотрясение, — перечислил без эмоций. — Три ребра треснуты. Ушибы по всему телу. Легкие подморожены, отсюда хрипы. Общее переохлаждение. Повезло, вовремя извлекли из канала — заключил он, будто поставил клеймо.

— Вытащили? — повторил Вир, повернулся к школяру. — А где ворсайка?

Стефан отвел глаза.

— Мы кое-как выловили вас багром из канала. Вон он… у дверей. Не знаю, зачем притащил. Уже была ночь. А Элис-ар… она ушла стразу, как поняла, что вы не сможете пойти в собор Святой Стефании. Сказала, что ей нужно добраться до отца…

Его слова заглушил грохот снизу — будто опрокинули бочку.

— Скорее всего, она не успела, — Вир прикинул в уме, рассчитал время. — А что за шум внизу?

— Командует какой-то человек, с изъеденным оспой лицом, — ответил Стефан. — Привел своих людей. Говорит, должен защищать Короля. Их никто не посмел выгнать. Хозяин Горшка в панике.

Щербец.

Мысль Вира пронеслась с ясностью молнии. Значит, часть стаи тоже здесь. Они явились сюда неспроста.

— Сколько я провалялся? — спросил он, пытаясь прикинуть масштаб катастрофы.

— Вторые сутки пошли, — проворчал Костыль, вручая кружку с отваром. — Пей.

— Ты меня разорить решил? — ядовито спросил Вир.

Костыль усмехнулся. Уголки его глаз собрались в паутину морщин.

— Какая-то ерунда в Тальграфе творится. Клиентов мало, все по домам, да по подвалам сидят. Поможете городу — сделаю скидку.

Вир, скрипя зубами, отпил. Отвар был горьким, терпким, с неприятным вкусом кореньев и спирта. Не его полынная настойка, но горло продрало знатно. Почти мгновенно по телу разлилась волна тепла, дышать стало гораздо легче.

Стефан тем временем возился с портупеей Ларса. Это он успел закончить ее неумелыми швами. Теперь медленно, неуклюже, заправлял в ячейки метательные ножи.

— Епископ ожил, — тихо сказал он. — Убил всех, кто его отпевал. Собор осквернен.

Костыль, тем временем, достал из кармана фартука баночку с густой мазью и начал втирать ее в кожу на руках Вира. Пахло дегтем и чем-то химически едким.

— Две луны взошли над городом в ту ночь, и не уходят, — мрачно добавил он, работая пальцами. — Епископ забрался на крышу собора, пляшет там под лунами, пугает горожан. Монахи не могут войти внутрь, там чертовщина творится.

— Помните ту антикварную лавку, мастер? — Стефан застегнул последнюю пряжку. — После акта вандализма Тенебрис Вектор направился туда. Вместе с наемниками.

Костыль подхватил.

— Егеря советника Траувена быстро осадили их. Будто знали, где искать, — он втирал мазь так, что Виру хотелось шипеть от боли. — Была страшная сеча между ними и наемниками. Егеря бы победили… но, говорят, вмешался какой-то тип. Его опознали. Тот самый, что сбежал с казни. Убил палача голыми руками, когда тот взялся за пилу.

— В заварухе погиб старик Траувен, — Стефан посмотрел на Вира, и в его глазах читался ужас. — Куча егерей, прорва наемников. Настоящая бойня.

— Среди них был лысый? С распятием на шее? — Вир сжал кружку.

— Да кто ж его знает, — пожал плечами Костыль. — Море трупов. Мои там сторонкой рыщут. Если найдут — сообщим.

— На место первой прибыла стража, — закончил школяр. — Тенебриса Вектора захватили люди герцога Дрейкфорда. Его держат в Конуре.

Вир откинулся на подушку, смежил веки. В его голове, прочищенной отваром и болью, с безупречной ясностью выстраивалась картина.

План Марты исполнен, но лишь частично.

Епископ осквернил собор и это прогремит на всю империю.

Но Тенебрис остался жив. И теперь он очень опасен для Марты. Если его смогут допросить — правда всплывет наружу. А это — смертельный приговор для лейтарской шпионки.

Ее муж, городской советник Траувен — мертв. Его смерть — явная случайность, но Марта непременно воспользуется ситуацией. Она что-то предпримет вскорости, это однозначно.

Крешник может быть жив. Его роль во всем этом осталась неясна.

Эгрегор Войны постарался. Дариан Мортен выполнил свою миссию хаоса. Но почему он не убил Тенебриса, которым управляет эгрегор Безликого Шуту? Не мог же бес пощадить своего заклятого врага!

Значит, что-то произошло…

Вир лежал с закрытыми глазами, слушая дикий гул из зала и жгучую ломоту в теле. Ларс был мертв. Элис-ар сбежала. Тенебрис Вектор в тюрьме. Анна затаилась перед решающим броском…

А над городом тем временем взошли две луны.

Осталось только найти в себе силы, чтобы встать.

И разобраться со всем этим бардаком.

Глава 44

Хлопнула дверь — Костыль ушел. Молча, не назвав цены. Хотя она должна была быть немалой. Полтора дня, чтобы поставить на ноги человека, которого вытащили из ледяной воды — это не шутка. Но подпольный врачеватель знал, за кого берется, что долг будет оплачен.

Вир действительно ощущал себя гораздо лучше. Боль в груди притупилась, дыхание выровнялось, даже голова перестала раскалываться. Он встал, подошел к мутному зеркалу, висевшему на стене. Расчесал волосы карманной расческой, привел в порядок одежду, застегнул сюртук.

Потом сходил в соседнюю комнату, рассовал по карманам вещи. Отражение в карманной зеркале было обычным — двойник не отозвался. Отсутствие фляги, которую насквозь пробила ворсайка — неимоверно печалило. Но не так сильно, как потеря трости. Ее отсутствие было физическим, рука привычно искала опору…

Он с сомнением повертел в руках багор, оставленный школяром у дверей. Заостренная палка с крюком на конце, скользкая и неудобная. Вир взял ее, приноравливаясь — сделал несколько пробных шагов. На первое время сгодится.

Мимолетом представил, как его самого вытаскивали этой штукой из канала. Будто рыбину из полыньи, мертвую, обледенелую.

Заулыбался своим мыслям.

Стефан отреагировал на эту улыбку по-своему. Вжал голову в плечи, отступил к окну.

— Мастер… кого вы этой штукой тыкать собираетесь?

Вир сделал зловещее лицо.

— Хочу порыбачить. Может, удастся поймать какого-нибудь… герцога.

Школяр застыл, будто его окатили ледяной водой. Вир надел шляпу, поправил ее, стукнул багром о пол.

— Поехали. К Дрейкфорду.

— Думал, вы шутите…

Вир уже спускался вниз. Не доходя до конца лестницы, он остановился и осмотрел зал с высоты.

«Оловянный Горшок» было не узнать. Щербец и его люди превратили портовую таверну в подобие полевого штаба окопной армии.

Воздух был густым и едким, но теперь не только от перегара и пота, а еще и от запаха немытого тела, дешевой бражки и звериной напряженности. Чернь, которую привел с собой Щербец, отдыхала на грани приличия, а чаще — далеко за этой гранью. Они выгнали или ассимилировали прежних посетителей, заняв всю территорию.

Кто-то храпел, свернувшись калачиком на залитых пивом половицах. Кто-то тихо дурел от непривычной жары, покачиваясь в бреду у огня. Другие точили ножи или жевали сушенную рыбу, украденную с кухни. Третьи вяло швырялись черепками разбитой посуды.

Ни хозяина, ни служанок видно не было, таверна уверенно перешла на самообслуживание. Только какой-то древний дед, которого явно притащили с улицы и крепко напоили, на последнем издыхании дул в деревянную флейту, безбожно фальшивя.

Возле камина, на высоком стуле, как на троне, расположился сам Щербец. Его лицо, изъеденное оспой — было непроницаемо. Он резался в карты с кучкой адьютантов, которые пили с ним пойло из одного котелка.

Вир поднял руку, привлекая его внимание…

И в этот момент, с другой стороны зала, с грохотом распахнулась дверь таверны.

Внутрь, вместе с клубами морозного пара, ввалилась толпа. Пара десятков крепких бойцов в потертой, но исправной амуниции. Они не двусмысленно сжимали в руках оружие. Краснощекие молодцы лихо рассредоточились на площадке у входа, пинками и ударами эфесов буквально втоптав в пол ближайших оборванцев.

За ними, не спеша, вошли двое. Первый — коренастый, с телом, будто выкованным из цельного куска чугуна. Со шрамом на лице, рассекающим губы, сковавшем их в вечном глумливом, полупьяном оскале. За его плечом маячила рукоять двуручного меча. Второй — его полная противоположность. Статный, ухоженный, с щегольскими усиками и двумя кинжалами в руках. Движения плавные, как у танцора.

Наемники начали двигаться клином, безжалостно оттесняя толпу.

Гул в зале мгновенно стих. Все взгляды, полные ненависти, страха и любопытства, устремились на пришельцев.

В полной тишине Щербец с грохотом вспрыгнул на стол. Вниз полетели черепки и кружки.

— Кто такие?! — зычно спросил он на весь зал.

— Я — Кахал! — сиплый голос ветерана прокатился в ответ, как удар бича. — Продолжайте веселиться, славные жители Тальграфа. Мне нет до вас дела. Я пришел сюда за чернокнижником…

Он еще что-то говорит — про гиену огненную, про беса в человеческой плоти…

Но Вир замер, вцепившись одной рукой в перила. Лицо наемника было ему не знакомо. А вот этот лающий голос, с характерной хрипотцой, будто горло было пропорото — он узнал его мгновенно.

Этот голос кричал в его доме, в Лейтарии, когда пламя пожирало стены.

Это был подручный Крешника.

— Щербец! — рявкнул Вир. — Вяжи их!

Щербец в ответ дико затопал ногами, заливисто засвистел.

И «Горшок» взорвался.

Вся таверна поднялась разом, на пол с грохотом полетели опрокинутые столы и стулья, остатки посуды. Из-под лохмотьев, из обмоток, из-за пазух появилось оружие — ржавые ножи, кривые заточки-когти, острые спицы и цепи-удавки. Весь зал, будто еж, мгновенно ощетинился иглами.

Наемники оторопели. Если они и ожидали сопротивления, то точно не от этой толпы, которую посчитали посетителями. Но отступать было поздно, они уже прошли половину пути. Сбившись в тесное боевое построение посреди зала, они выставили вперед мечи и топоры.

— Остановитесь, вы служите бесу! — закричал Кахал, пытаясь перекричать нарастающий гвалт.

— За Короля! — прохрипел Щербец в ответ, и это был не лозунг, а боевой клич.

Чернь покатилась вперед, единым многоруким существом, без плана, только с яростью. Стараясь вцепиться, выбить оружие, утащить вглубь толпы. Наемники с дружным ревом приняли их на мечи, но здесь не поле боя. Городская, подлая драка, где каждый угол — засада, каждый стол — укрытие.

Кахал взмахнул двуручником, словно косой. Щербец уже лез по головам, пробиваясь к центру сражения. Шум и гвалт поднялся такой, что мыслей было неслышно.

Вир приказал школяру вернуться наверх и уходить через окно. Сам ухватил багор, сбежал по ступеням и бросился вперед, в самую гущу, расталкивая своих же.

Он разыскивал взглядом Кахала.

Какое-то перекошенное лицо заметило его, завопило во всю глотку.

— Король с нами! Опять вышел из реки!

Толпа ликующе, с каким-то исступлением, подхватила, взревела, заулюлюкала, заплясала в припадке экстаза и бросилась вперед с утроенной силой. Закачались фонари на цепях, задергались кривые, рваные тени. Тугая струя крови хлестнула по потолку.

Рядом с Виром протащили на цепи наемника с крюком в боку. Тот упирался и сучил ногами, пока его не затоптали. Кто-то рядом оглушил криком, завизжал пронзительно, будто свинья на бойне. Человек впереди, только что был перед глазами — внезапно забулькал и рухнул вниз, поскользнувшись на собственных выпавших кишках.

Багор в руках Вира стал дубиной. Он отмахнулся от раненного наемника, выскочившего поперек дороги. Ударил его по плечу, сбивая с ног. Тот, потеряв равновесие, на согнутых ногах побежал куда-то вдоль лавок. Пока с глухим звоном не врезался головой в перевернутый котел. Забарахтался в разлившимся на полу жидким месиве…

Взметнувшаяся над головой цепь, будто кобра в броске, хлестко ударила концом по одному из фонарей. Дождем полетело стекло, оцарапывая кожу шеи. Вир щучкой нырнул под ближайший стол. Вплеснувшееся следом масло, окатило одного из оборванцев. Пламя взревело, и живой факел заметался в толпе, сея панику.

Его тут же определили к делу собственные товарищи, пинками погнав на кучку наемников, державших оборону у лестницы на выход. Воющим снарядом он врезался в их строй, взломал его, и в брешь хлынула подмога. Воздух наполнился удушливым дымом и тошнотворным запахом паленой шерсти и щетины.

Вир выбрался из-под стола, мимоходом оттянул за ворот какого-то грязного пацана, лезшего вперед с ржавым гвоздем наперевес. Отшвырнул его в задние ряды. Сам подцепил багром чью-то ногу ниже колена, в военном сапоге, дернул на себя. Наемник плашмя рухнул вниз, в лужу из пива и крови, где его и настигла волна дружных тычков.

Пламя ревело уже за спиной, облизывая деревянные перекрытия и закопченные балки.

Вир попытался подняться к выходу, но его отпихнул трубочист, его лицо было перемазано сажей и кровью, а ноздри отсутствовали, выдернутые на каторге. Ругаясь на чем свет стоит, он охаживал куском шомпола нечто, еще недавно бывшее человеком. Рядом бугай, сидевший в собственной луже с вывернутой ногой, непрерывно и монотонно звал матушку…

Последние фрагменты обороны наемников не выдержали, распались на отдельные схватки. Все перемешалось, закрутилось в смертельной свистопляске, втягивая в свой оборот новых бойцов, обломки мебели и битую посуду. Сталь стонала, глотки хрипели, дерево трещало. Искры летели повсюду. Все чаще раздавался раздирающий кашель, будто кто-то пытался выплюнуть собственные легкие.

Вир вскочил на лестницу из зала, оглянулся и понял — таверна горела по-настоящему. Второй этаж уже был охвачен огнем, потолок гудел, с балок сыпались угли. Он рванулся к выходу. Там, на площадке, Щербец, залитый кровью, отбивал топором меч Кахала, пуская вскользь свирепые удары ветерана, которому мешали размахнуться тесные стены.

Вир попытался подойти ближе…

Но в этот момент — страшный треск, грохот.

Подпорки с внешней стороны не выдержали. Часть второго этажа, нависавшее червивой грибной шляпкой — обрушилась внутрь, и массивные бревна погребли под собой и Щербеца, и Кахала, и еще с десяток дерущихся…

Раздался оглушительный гул, и все здание содрогнулось, как в предсмертной агонии. Вир, не раздумывая, нырнул в ближайшее окно, вслед за другими уцелевшими. Тяга усилилась, и нутро «Оловянного Горшка» превратилось в единый огненный ад, пожирающий все — и живых, и мертвых.

* * *

Вир сидел на колоде, на которой рубили дрова, и смотрел на пляшущее пламя. Он крутил на пальце перстень с черным ониксом, и его отражение пульсировало в камне багровыми бликами. Он будто оцепенел, ловя взглядом падающий с неба пепел…

Его отвлекли, подвели одного из наемников, в рваной одежде, всего в саже.

Вир с трудом узнал в нем того щеголя, что был с Кахалом. Пленного бросили на талый от пожара снег, прямо перед Виром. Тот, рыдая, размазывал по лицу грязь, смешанную со слезами.

— Милосердия! — прохрипел тот, пуская слюни. — Меня зовут Маркес! Я был с главным… знаю, где остальные!

Вир поднял бровь.

— Были еще? Да сколько же вас, чертей!

— Самых ненужных… отправили в антикварную лавку, — сбивчиво и угодливо объяснил Маркес. — Я и Кахал… мы должны были убить в «Горшке» какого-то чернокнижника. Остальные… рассредоточились по городу. В нужных местах!

Вир наклонился к нему.

— В каких еще местах? Чего врешь мне? Кто приказал?

— Клянусь, не знаю в каких! — Маркес ползал у его ног, как червь. — Про засады только старшим из каждой группы известно. А приказал… приказал Крешник!

Вир медленно выпрямился над ним.

— Где он?

— Знаю! Я подслушал! — заискивающе закивал Маркес. — Вроде как… в собор Святой Стефании… что-то намечается. Он будет там!

Вир прищурился.

Наемник неожиданно добавил.

— Он совсем помешался! Про шепот Господа в голове… и про псалмы на собственной плоти… таинство будет!

Вир, не меняясь в лице, махнул рукой.

— Уберите.

Он мгновенно забыл про пленного, будто того и не было. Мысли метнулись, анализируя новую информацию.

Засады по городу…. На кого?

Получается, у Крешника, что — есть свой план? Ведь Антиквар в тюрьме.

Или он продолжает замысел? Это укладывается в логику Тенебриса, который явно не собирался подыгрывать Марте Траувен.

Игра стала сложнее, Безликий Шут постоянно повышал ставки…

В этот момент во двор въехала наемная карета. Из нее выглядывал школяр. Ни говоря ни слова, Вир вскочил на подножку и крикнул извозчику.

— В Конуру! Гони!

Глава 45

Время близилось к полудню. Погода менялась, с востока надвигались тучи, небо из бледно-голубого, постепенно превращалось в грязно-серое, низкое, давящее. Поднявшийся шквалистый ветер выл в трубах, крутил поземку и швырял мусор, будто пытаясь унести с собой то, что не могло убежать само.

Карета ползла медленно, увязая в колее. Улица была запружена: повозка с высокими бортами, груженая тюками по маковку, застряла колесом в сугробе и перегородила проезд. Возница, красный от натуги, рвал вожжи, орал на кобылу, но та упиралась, будто чуяла беду.

Позади на них напирали другие экипажи — наемные кареты, дормезы с горами чемоданов на крыше, даже телеги, на которых, сгорбившись, сидели закутанные в одеяла и платки люди…

Вир с силой задернул шторку, отсекая тревожную картину. Потянулся за фляжкой — и вспомнил. Выругался, сквозь зубы. Стефан выглядывал в окно со своей стороны.

— Жители покидают город, — тихо произнес он. В его голосе слышалась растерянность и даже какая-то обида на происходящее.

Вир, не глядя на него, принялся барабанить костяшками пальцев по колену. Ритм был нервным, сбивчивым.

— Это те, кто посметливее. Остальные будут сидеть в своих норах, сторожа нажитое добро. А когда поймут, что пора бежать — станет слишком поздно.

— Но ведь у многих квартиры, имущество… — пожал плечами школяр.

— Только когда теряешь, начинаешь ценить жизнь, — отрезал Вир. — У мертвеца одно жилье — собственная могила. И ценности ему там без надобности… Кстати, — он вдруг оживился, прекратив стучать пальцами. — Видел, ты дорисовал карту в номере. Удалось выяснить, чей дом в центре этой чертовой пентаграммы?

Стефан вдохнул перед тем, как ответить. И в этот миг Вир понял: ответ ему вряд ли понравится.

— Если я не ошибся… это особняк ректора нашего университета, сеньора Вальтера Лоренца.

Пальцы Вира вновь задергались, быстрее прежнего.

— Та-ак. Становится интереснее.

— Тенебрис Вектор… точнее, Нерезиэль, пытался воздействовать на Лоренца? — Стефан нахмурил лоб.

— Верно, — кивнул Вир, прищурившись. Он начал загибать пальцы, перечисляя. — И этот сложный, многослойный ритуал занял у него не день и не два, а несколько месяцев. Это не спонтанный удар, а тонкая хирургия.

— Но зачем?

В этот момент карета дернулась и, наконец, поехала ощутимо быстрее. Вир подхватил багор, упавший от тряски, и снова упер его в пол. Его тон стал лекторским.

— Школяр, запомни: чем дольше и сложнее ритуал — тем изощреннее его последствия. Первое и главное из них — сокрытие самого факта воздействия. И это им удалось, черт побери, блестяще. Не думаю, что наш многоуважаемый ректор вообще что-то подозревает…

Вир вдруг громко щелкнул пальцами.

— Кошмары! — воскликнул он, испытывая озарение. — Он постоянно жаловался на кошмары! Весь бледный, замученный, с трясущимися руками… Он не спит, Стефан! Вот оно! Бессонница не причина, а следствие!

— Но зачем? — не унимался школяр. — Что ему внушили?

— В последний раз мы видели его в лепрозории, — Вир лихорадочно перебирал воспоминания. — Он что-то нес… околесицу… дьявол, я ведь почти не слушал старого дурака!

— Он говорил, что сможет предсказывать места ритуалов чернокнижников, — опасливо напомнил Стефан. — Хотел доказать это экспериментально. Обещал рассказать вам подробности… на прощальном ужине, в доме епископа.

Улыбка тронула губы Вира — кривая, безрадостная.

— На который я не попал. Точно. Молодец, что запомнил, — он вдруг осекся. — Выходит, его «гениальная идея» — это часть плана Нерезиэля. Нам нужно выяснить, какую именно роль он должен сыграть.

— И… как это сделать? — спросил Стефан.

— А бес его знает! — в сердцах выругался Вир. — Весь город на ушах стоит, Лоренца еще найти бы. Попробуем завернуть в университет после визита к герцогу. Может, кто-то из правления что-то знает…

Карета вновь замедлила ход, содрогнулась всеми частями и встала как вкопанная.

Вир сжал зубы до хруста. Его терпение было исчерпано.

— Мы и так никуда не успеваем, — он врезал кулаком по колену. — Что там еще?!

Он рванул ручку, высунулся наружу, готовый обрушить на кого угодно всю накопившуюся ярость. Но слова застряли у него в горле.

По улице, в полном обмундировании, с каменными лицами, маршировали егеря. Не горстка, не дозор. Целая река. Строевым шагом, плечом к плечу, они выплывали из одного проулка и исчезали в другом. Их шинели отливали вороной сталью, на штыках играли полуденные блики.

Десятки и сотни обветренных лиц. Река солдат, текущая по городу.

Вир свистнул, подзывая какого-то малого в одежде приказчика, который с глуповатым видом наблюдал за шествием.

— Эй, ты! Что происходит?

— А вы что, не знаете? Вдова Траувен встала во главе городского совета. По ее решению и в связи с последними событиями, в Тальграфе вводится военное положение. Вон, егеря заходят в кварталы.

Вир недоуменно смотрел на него.

— И чего им здесь нужно?

— Слышал, будто их стягивают к казармам Святого Мартина, — равнодушно бросил приказчик и, потеряв интерес, отвернулся.

Вира все понял. Он захлопнул дверцу, рухнул на сидение.

— Проклятье, — тихо выдохнул он, глядя на осунувшегося школяра. — Марта не ждет. Она планирует брать Конуру штурмом. Прямо сейчас.

— Цитадель Дрейкфорда? Но зачем?.. — у Стефана перехватило дух.

— Ей нужен Антиквар. Точнее — его труп.

— Иначе — разоблачение.

— Именно.

Вир ударил кулаком по перегородке.

— Гони в объезд! Лезь по дворам, по черным переулкам! В казармы стражи! Тройная оплата!

* * *

В казармах стражи царил если не порядок, то хотя бы его видимость. Ветер здесь завывал в бойницах, гулял по длинным, выметенным до скрипа каменным коридорам. Воздух пах остывшим железом, жирной похлебкой и влажной шерстью мундиров. Тем самым запахом казарменного уюта, который Вир откровенно ненавидел.

Их путь к герцогу напоминал сложный ритуал с бесконечными паролями, которыми шепотом обменивались часовые. Каждый пост — новая пара пустых, недоверчивых глаз, новый барьер из алебард, новый досмотр. Стефан нервно ежился под этими взглядами, и шарил руками в поисках отсутствующей портупеи. Вир лишь сожалел о потере очередной опоры, пусть и неудобной.

Метательные ножи школяра, как и его палку с крюком — конфисковали сразу при входе в башню Дрейкфорда. Надо было видеть глаза стражников — видимо, он стал первым, кто заявился на аудиенцию к герцогу с багром.

Тем не менее, ритуальный серп оставили, как атрибут мистика. Охрана вела себя с подчеркнутой грубоватостью, но без лишней агрессии — как с потенциально опасными, но пока терпимыми «зерцальными».

— Мастер, они нас точно не в подвалы ведут? — прошептал Стефан, когда их в очередной раз пропустили через решетчатую дверь с громким лязгом.

— Нет, школяр. В одну из присутственных комнат, — отозвался Вир. — Надеюсь, нам не придется сидеть там в предвкушении, — и добавил, шепотом. — Герцоги, они такие. Любят дать прочувствовать вес его милости.

Вир оказался прав. Их действительно затолкали в небольшое, неуютное помещение без окон, больше похожее на караульное. Пара каких-то допотопных гобеленов на каменных стенах и длинный стол, на котором ярко горели свечи в подсвечнике.

Дверь закрылась, но замок не щелкнул. Лишь каблуки одного из провожатых замерли сразу за ней.

Воздух здесь был спертым, нежилым.

Вир, потирая руки, принялся методично прохаживаться из угла в угол, отмеряя шагами тесное пространство. Стефан сел на краешек лавки, сгорбившись, и уставился в грязный пол.

— Он не станет нас слушать, — наконец, выдавил школяр. — Зачем ему это? У него есть Антиквар. Главный свидетель.

— Если не ошибаюсь, — ответил Вир, не прекращая ходьбы. — Свидетель, который не заговорит. Этот приз — дохлая лошадь. Взяв его, Дрейкфорд лишь загнал сам себя в угол. Думаю, старый лис это уже осознал. Нам лишь нужно… помочь ему найти выход.

Он говорил больше для себя, выстраивая в голове аргументы, примеряя слабые места. Первое, наемников отсеяли, самых ненужных отправили в антикварную лавку — так сказал пленный. Второе, эгрегор Войны расправился со всеми, кроме Тенебриса. Все это могло означать лишь одно — Шут опять провел их.

Вир был готов биться об заклад, что люди герцога взяли не того. Им подсунули пустышку, ряженого. Тем самым, по сути, стравив егерей и стражу. Противостояние Марты и Дрейкфорда — идеальное прикрытие для чего-то большего.

Но Вир интуитивно чувствовал, в его размышлениях, казалось бы — стройных и выверенных, имелся один изъян. А именно — Эгрегор Войны, как элемент чистого хаоса, который Безликий Шут никак не мог предусмотреть. Именно он, по сути, спас Антиквара от старика Траувена, чтобы того, после всех событий, захватил Дрейкфорд.

Или маркиз Ноктурн, если бы оказался немного расторопнее.

И в этом случае, картина выходила вовсе безрадостная.

Выходит Вир, хоть и непреднамеренно — опять подыграл шуту?

Проверить догадку можно было лишь одним способом. Увидеть этого «Антиквара» собственными глазами…

…Время тянулось мучительно медленно. Вир уже начал подумывать, не стоит ли застращать караульного за дверью, чтобы придать переговорам необходимую срочность, когда снаружи наконец раздались твердые, размеренные шаги.

Дверь распахнулась. В проеме, заливаемые светом из коридора, выросли тени телохранителей — двое здоровенных гренадеров в кирасах, с алебардами наготове. Они вошли первыми, оценивающе окинули комнату взглядом и встали по обе стороны от входа, замерши, как изваяния.

И лишь затем появился он.

Герцог Кассиан Дрейкфорд оказался стариком. Он горбился под невидимым грузом былого величия и казался живым памятником самому себе. Его лицо, испещренное морщинами, напоминало старую, пожелтевшую пергаментную карту имперских владений. Пальцы, длинные и бледные, с нервным подергиванием, теребили тяжелую, потускневшую от времени цепь с гербом Кальфарии на груди.

Одет он был в бархатный камзол устаревшего покроя, от которого несло затхлостью закрытых комнат. Его острый, птичий взгляд мгновенно нашел Вира и впился в него с холодной, лишенной всякого интереса надменностью.

— Магистр Талио, — его голос был сухим, скрипучим, как ржавые петли. — Вы являетесь ко мне без приглашения. В мой дом. В час смятения. Объяснитесь быстро. Мое время дорого.

Вир слегка склонил голову, на грани учтивости.

— Ваша светлость. Я здесь, чтобы предложить вам выход из той ловушки, в которую вы сами себя загнали.

Глаза Дрейкфорда сузились. Пальцы сжали цепь так, что костяшки побелели.

— Вы позволяете себе слишком много, лейтарец.

— Я позволяю себе ровно столько, сколько требуется, чтобы спасти остатки вашей власти, — парировал Вир. — У вас в камере сидит Антиквар. Ересиарх чернокнижия, устроивший погром в соборе. Вы захватили его первым, опередив маркиза Ноктурна. Поздравляю. Главный приз ваш.

Он сделал паузу, давая словам достигнуть цели.

— Но этот приз — подкоп под стены вашей цитадели. Егеря пойдут на штурм, и ваша стража, сколько бы ее ни было, не устоит против всего города, взбудораженного святотатством.

Вир прошелся вдоль стола, продолжил.

— И вы не можете выдать ересиарха — ибо тогда окончательно потеряете лицо. Особенно — в свете последних провалов. Не можете оставить — тогда вас сомнут. А сам пленник, я подозреваю, хранит гордое молчание.

По лицу Дрейкфорда пробежала судорога.

— Он ни слова не говорит, — свистящим хрипом признал герцог. — Ни угрозы, ни посулы на него не действуют. Здесь нужно время.

— А его у вас нет, — мягко сказал Вир. — Поэтому, его либо убьют егеря госпожи Траувен, сделав мучеником и развязав ей руки…, либо, по-моему мнению, он станет частью ритуала, — соврал Вир на голубом глазу. — Прямо в вашей башне. В любом случае, вы проигрываете.

— Что вам нужно? — отрезал Дрейкфорд, его терпение было на исходе.

— Две вещи. Во-первых, официальное разрешение на посещение цеха Стеллитариев. Мне нужно выяснить их роль в этой игре.

Герцог мотнул головой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

— Гильдия зеркал? Пустяки. Хорошо, вам дадут адрес и пропуск. Но он должен быть завизирован вашим непосредственным начальником. Ректором Вальтером Лоренцом.

— Во-вторых, — Вир сделал шаг вперед. Оба телохранителя инстинктивно напряглись. — Вы отдадите Тенебриса Вектора университету. Мистикам. Мне.

— Бесполезно! — вспыхнул старик. — Какой мне с этого прок!

— Так вы сохраните лицо. Прекратите торговаться, — стальным голосом произнес Вир. — Дайте нам уйти через потайной ход, — он обвел рукой пространство перед собой. — Уверен, он здесь есть и не один. А потом играйте в дипломатию с госпожой Траувен.

Вир поймал взгляд герцога, весомо добавил.

— Вы не убедите ее, что Антиквара здесь нет. Поддайтесь, пусть егеря пробьются в тюрьму. Преодолевая сопротивление, с легкой кровью… Тогда в последствии, вы сможете обвинить совет города в превышении полномочий.

Дрейкфорд замер. Его взгляд метался между гобеленами, взвешивая и оценивая риски. Он был параноиком, но не дураком.

— Вы будете под наблюдением, — просипел он наконец. — Отряд стражи пойдет с вами под видом частных охранников. Если ваша затея выгорит — мой вклад будет неоспорим. Если нет — я никого не отправлял. Это понятно?

— Как божий день, — ядовито улыбнулся Вир. — С вами приятно иметь дело.

— Что ж, — герцог резко развернулся, его плащ взметнулся. — Тогда не будем терять времени. Проводите магистра к заключенному.

Глава 46

Ветер гулял по внутреннему двору Конуры, сдувая снег с покатых крыш. Тяжелые, свинцовые тучи неслись по небу с неестественной, зловещей скоростью. Каменные стены кишели стражниками — серые плащи бегали, кричали, таскали по лестницам башенные щиты и рундуки с арбалетными болтами.

Снаружи, со стороны городских кварталов, словно отдаленный гул прибоя, доносилась строевая песня егерей. Ритмичная, жесткая, поднимающая боевой дух.

Вир, широко шагая, пересекал внутренний двор, опираясь на багор. Рядом семенил Стефан, нервно поправляя на себе портупею.

Вир не выдержал.

— И зачем ты это прицепил? — буркнул он. — Кидать ножи все равно не умеешь.

— Это… память, — упрямо ответил школяр. — А кидать… я тренируюсь, — он помедлил, скосил глаза. — Мастер, вы считаете, что Антиквар заговорит?

— Думаю, у них под замком ряженный, — ответил Вир. — И хочу убедиться в этом лично.

— То есть, вы не планируете вытаскивать его из тюрьмы?

— А зачем? Проверим теорию и отправимся в цех Стеллитариев.

— Но герцог же поймет, что вы его обманули.

— Это пустяк. Дрейкфорду будет не до нас, ему не дадут скучать егеря Марты.

У массивных, обновленных листовым железом, ворот тюремного блока их уже ждал провожатый. Одноногий сержант, опиравшийся на деревяшку. Прислушиваясь, он беспокойно переминался с ноги на протез, заставляя тот мерно поскрипывать. На его объемистом животе висела связка ключей — таких огромных и древних, что, казалось, ими можно было отпирать врата в иные миры.

Вир насмешливо окинул его взглядом.

— Смотрю — ворота поменяли и замки. Ну что, Бойл, опять вниз? На пятый уровень?

Девин сплюнул, его одутловатое лицо покрылось испариной.

— Типун тебе на язык, мистик. В этот раз только до второго. Провожу вас до заключенного, потом передам отряду сопровождения. Они… э… скоро будут, переодеваются в штатское.

Вир наклонился к нему, понизил голос.

— Ты мне должен, сержант. И сегодня — отличныйдень для расплаты.

Бойл сжал губы, кивнул — коротко, обреченно. Повел за собой.

Их путь пролегал через лабиринт сырых коридоров, затем — по узкой винтовой лестнице. Сразу на второй уровень, где, как помнил Вир, содержались «платные» заключенные.

У одной из дверей стоял караул из двух стражников с фонарями. Бойл, громыхая, подобрал ключ. Скрип железа прозвучал оглушительно громко. Охранники вошли первыми, освещая путь.

Вир переступил порог. Он был готов ко всему. Но не к тому, что увидел.

Все его теории, все догадки о «ряженном» разбились в прах в одно мгновение. Ему не понадобились ритуалы или сложные заклятья. Чутье, отточенное годами, и опыт Верховного Магистра кричали одно — перед ним настоящий ересиарх.

Тот самый Антиквар, державший в страхе целый город.

Тенебрис Вектор выглядел неважно. Облаченный в потрепанный темно-зеленый камзол, он сидел на узкой койке, прислонившись к стене. И в этой позе читалась надломленность, перенапряжение. Лицо бледное, высушенное, будто из него выкачали не только кровь, но и саму жизнь. Тонкие губы были искусаны, обескровлены. Глаза, предположительно серого оттенка, теперь будто выцвели, потускнели, но в их глубине еще горел нездоровый, лихорадочный блеск. Темно-русые волосы превратились в седые, будто присыпанные снегом.

Он был на грани. Не смерти — растворения. Его личность расплылась лужей воска под пламенем чужой воли. Остался лишь огарок, готовый потухнуть в любой момент.

Желая подтвердить предположение, Вир поманил школяра.

— Стефан, помнишь, ты видел искру в моем перстне?

— Да, мастер. Потом она исчезла.

— Посмотри на этого человека, — Вир указал на Антиквара. — Видишь в нем, нечто подобное?

Школяр наклонил голову, всмотрелся.

— Нет, — уверенно ответил он.

Вир досадливо дернул щекой. Значит, эгрегор Шута опустошил и покинул этот сосуд.

И в этот момент земля вздрогнула. Раздался отдаленный гул, сверху, сквозь толщу камня. Глухой мощный грохот, от которого пыль и крошки посыпались с потолка. Затем последовал другой, третий. Словно гигантский таран начал свою работу, методично взламывая ворота цитадели.

Егеря пошли на штурм.

Вир шагнул вперед, его пальцы впились в подбородок Тенебриса, заставляя того поднять голову.

— Ты будешь говорить?

Антиквар молчал. Его выцветшие глаза, полные мрачной, загнанной решимости, смотрели без страха. В них было лишь упрямство старого волка.

— В ремни его, — бросил Вир сержанту. — Сам поведу. А ты — показывай дорогу. Уходим.

Бойл ловко стянул кисти Тенебриса за спиной полоской грубой сыромятной кожи. Вир ухватил ее как поводок, и рывком заставил Антиквара подняться на ноги.

— За нами, в арьергард, — приказал Вир охране.

Те недоуменно оглянулись на сержанта — тот скупо кивнул. Стефан ухватил у одного из стражников фонарь, и они двинулись вслед за Бойлом. Позади — торопливый стук каблуков конвойных.

Из камеры напротив раздался высокий голос.

— Эй, стражник! Что у вас здесь опять творится?!

— Не волнуйтесь, сеньор, — бросил Бойл, не замедляя шаг. — Тюрьму штурмуют солдаты.

Сверху, сквозь толщу перекрытий, донеслись новые крики — уже ближе, яростнее. Словно егеря уже прорвались за первые ворота и теперь выбивали двери в тюремный блок.

— Шевели колотушкой, — рявкнул Вир, оскалившись на Бойла. — Твой герцог сопротивляется только для вида. Вашей кровью оплачивают политические очки. Егеря с минуты на минуту будут здесь, обыщут каждую крысиную нору.

Бойл, тяжело и нервно дыша, пробормотал.

— Надо вернуться на первый уровень. Проскочим казармы надзирателей, выйдем через лазарет. Там есть лаз для подвоза угля.

Они побежали. Свет фонаря в руках сержанта плясал по стенам, выхватывая из мрака потрескавшуюся кладку и покрытые ржавчиной двери. Сверху доносился нарастающий гул, с потолка за шиворот сыпалась каменная пыль.

Где-то наверху рухнула очередная преграда, когда они уперлись в решетку. Бойл начал судорожно перебирать свою связку. Пальцы плохо слушались его, ключи скрежетали, не хотели вставляться в замок.

Пользуясь вынужденной остановкой, Вир дернул за ремень, резко наклонившись к самому уху Тенебриса.

— Тебе привет, папаша, — его шепот был ядовит. — От той, что должна была нести свет.

Антиквар вздрогнул всем телом, будто его хлестнули плетью. Впервые, он по-настоящему всмотрелся в Вира, болезненно щуря глаза.

— Что с Элис-ар? — его голос был шершавым, с ворсайским акцентом, в нем — живая боль.

— Отвечу, но сначала ты, — встряхнул его Вир. — На чем Нерезиэль поймал тебя?

Тенебрис горько усмехнулся, и в этой усмешке была вся глубина его падения.

— Досадно вышло. Я выиграл у него в кости. Артефакт. Слезу Сильфиды… чистую пустоту. После этого… начал забывать. Сначала мелочи, потом — важное.

Бойл, наконец, смог провернуть замок. Решетка открылась.

— Я снял с девчонки проклятие Швеи, — бросил ему Вир, таща за собой в следующий коридор. — Она сама догадалась про Шута. Искала тебя.

В глазах Тенебриса, вспыхнули искры неподдельного, жгучего прозрения, а следом — навернулись слезы бессильной горечи и ярости. Он позволил тащить себя дальше, к первому перекрестку.

И тут — двое! Навстречу!

В рваных плащах, с обнаженными клинками. Лица — в крови. Кто такие — не разобрать.

Вир не раздумывал, всадил наконечник багра в плечо первому, разворачивая его к солдатам. Бойл, крякнув от усилия, проскользнул под ударом второго, перехватил его запястье и вогнал клинок в горло — плавным, отработанным движением.

— Живо! — крикнул Вир, слыша, как охранники лихорадочно добивают первого.

Дальше начались казармы надзирателей — вереница маленьких, вонючих комнатушек с двухъярусными кроватями. Здесь царил бардак, всех подняли впопыхах, постели были смяты, валялись личные вещи.

На входе в караулку лязгнуло смотровое окно.

— Назовитесь! Пароль!

Бойл скороговоркой выдал тарабарщину. Их пропустили. Внутри — десяток бойцов, одетых в потертые куртки и плащи — те самые «гражданские» из обещанного отряда сопровождения.

— Ждем капитана, — доложил один из них. — Должен подойти с адъютантом.

— Принимай командование! — бросил Вир растерянному Бойлу.

Сержант тут же собрался, выправка давала о себе знать. Собрал людей, его знали. Через минуту отряд уже бежал дальше.

С поверхности почти не доносилось шума, и от этой внезапной, обманчивой тишины становилось еще страшнее. Значит, началась зачистка, методичный обыск тюремных блоков…

Двери госпиталя оказались заперты, сержант безуспешно дергал ручку. Снова начался адский перезвон ключей.

Вир потянул Тенебриса.

— Как сопротивлялся Шуту? Что помнишь?

— Мало, — хрипло ответил Антиквар. — Слеза Сильфиды растворила воспоминания, как кислота. Помню, как падший… помогал создавать печати пентаграммы. Чтобы проникнуть в сны одного управляющего…

— Зачем? — перебил Вир.

— Вроде… он должен был разослать своих людей по городу, в нужные точки. Это должно было выглядеть естественно, — ересиарх морщил лоб, вытягивая обрывки воспоминаний.

— Что еще помнишь?

— Плавили стекло в Глинте. Для зеркал. Потом подземелья, цех амальгамы… здесь я почти прекратил сопротивление, замкнулся на себе, чтобы сохранить остатки разума.

Вир кивнул, и в этом кивке был намек на понимание.

Тенебрис неожиданно сам дернул поводок.

— Мистик, где Элис-ар?

— Сбежала, — отрезал Вир.

Антиквар усмехнулся. Через силу, через боль, через отчаяние.

Бойл, поняв, что ключа нет — приказал выбить дверь. Солдатня рванулась вперед, затрещало дерево…

И в этот миг из противоположного конца коридора, бесшумно, как тени, вынырнул авангард егерей. Человек пять, в темных мундирах, с арбалетами и короткими мечами. С лицами, обезумевшими от азарта погони.

Сухо щелкнула тетива из воловьих жил. Стражник упал, схватившись за торчащий из живота болт.

— Налетай, сукины дети! — заорал сержант, бросаясь вперед, чтобы не дать разрядиться остальным.

Стражники ринулись в бой, благо расстояние было небольшим.

— Наподдай! Держи строй!

Началась резня в тесной норе, где приходилось орудовать в упор. Кинжал в плечо, тычок мечом, пинок в пах.

— Кажись, помираю… — всхлипнул кто-то.

Прокатившись под ногами, егерь вывалился за строем. Вир подцепил его крюком, потянул к себе, не давая подняться. Стефан неловко бросил нож, угодив рукоятью в лицо. Меч стражника прикончил бедолагу, расколол шлем как кочан капусты.

— Экий, раззява!

Другого «черного» взяли в оборот сразу двое — один, здоровый, держал за горло, второй безостановочно разил клинком в мягкий живот.

— Ну-ка, охолонись!

…Они ввалились в лазарет, захлопнули сломанную дверь, подперли ее койкой. Бежали дальше, проскакивая мимо медицинских палат. Здесь лежали стражники, обмотанные, обвязанные, шедшие на выздоровление. Они смотрели испуганными, непонимающими глазами, никто их не предупредил.

Бойл лишь кричал, проносясь мимо на своей деревяшке.

— Тихо лежите, братушки. Авось, обойдется…

Дальше — череда служебным помещений, заваленных углем и дровами, бочками и ящиками. Наконец, вывалились наружу, в закрытый двор, утоптанный черным снегом, где стояли наковальни и тлели угли в горне, распространяя запах нагретого железа.

Вир понял — они выбрались, за пределы Конуры.

— Бойл! — крикнул он. — Кареты! Любые. Отбери или конфискуй. Что угодно — лишь бы быстро.

Сам оттащил Тенебриса под навес.

— Что произошло в соборе Святой Стефании?

Тот замер, кусая губы. Внутри него шла борьба.

— Ты расскажешь мне про Элис-ар?

— Да, — без колебаний ответил Вир. — Позже. По пути в цех Стеллитариев.

Ересиарх зашептал.

— Безликий Шут отворяет ворота для своей старшей сестры. Сильфиды. Той, что поет в ветре. Оживление епископа — ядро ритуала. Теперь должен сработать катализатор. Это случится сегодня в полночь.

Вир насторожился.

— Что за катализатор?

— Не помню… — Тенебрис напряг руки, кожа побелела. — Но это связанно с тем человеком и его снами.

— Почему Шут отбросил тебя?

— Мой труп, вывешенный на флагштоке, должен был отвлечь внимание, — горькая усмешка вновь исказила его лицо. — Да только не случилось. Когда меня утащили в лавку, пришел… другой эгрегор. Настоящий хаос. Разнес всех в клочья. Издевательски оставил меня жить…

Ересиарх вдруг всмотрелся в Вира.

— Подожди… он был послан тобой. Ты… не имперский мистик.

— Как Нерезиэль собирается закончить ритуал? — холодно парировал Вир, игнорируя его догадку.

— Сделает, не сомневайся, — неохотно выдохнул Тенебрис. — Найдется запасной… сосуд.

И тут в памяти Вира, словно вспышка молнии, всплыли слова пленного Маркеса:

«Он совсем помешался! Про шепот Господа в голове… и про псалмы на собственной плоти… таинство будет!»

Следом, поверх них, возникла аккуратная запись из архивов лепрозория:

«…обнаружены нехарактерные признаки прогрессирующего распада личности (прим. Замещение? Подготовка сосуда?)…»

Шестеренки идеально подошли одна к другой, завертелись, поднимая занавес.

— Эгрегор Шута — это теперь Капеллан, — мрачно произнес Вир вслух, глядя на бегущие над головой тучи. — Вторая личность Крешника.

Глава 47

— …Элис-ар выкрала мистика, чтобы он объяснил, как спасти тебя, — закончил Вир свой короткий, обезжиренный рассказ, пустив шпильку лишь напоследок. — Да только без толку. В итоге ты запечатал ее волю и упрятал в тюрьму, как ненужный мусор.

Тенебрис внимал жадно и молча, прислонившись к деревянной стенке кареты. Иногда, на ухабе, его голова с глухим стуком билась о вышарканные грязные рейки, но ересиарх, казалось, не замечал ни толчков, ни боли. Лишь пальцы слабо шевелились, будто перебирали невидимые нити.

— Не я, Шут… — прошептал он наконец, почти беззвучно.

Карета, подпрыгнув на последней колдобине, со скрипом остановилась. Вир отодвинул занавеску на окне.

Ворота цеха Стеллитариев были массивными — чугунные створки с гравировкой в виде половины шестерни на каждой. Над ними был начертан девиз — «Videre, non videri» — видеть, но не быть виденным.

На въезде трудилась охрана — четверо в добротных кольчугах поверх дублетов, с алебардами на изготовку. Они досматривали повозку: заглядывали под сидение, ощупывали тюки, обыскивали возницу, листали какие-то бумаги.

Рядом стояли еще двое, в длинных плащах, с надвинутыми на лица меховыми капюшонами. Один держал треногу с призмой из черного стекла в серебряном корпусе; другой, склонившись, внимательно рассматривал через нее груз.

Где-то за высокой стеной лениво брехали собаки.

— И как мы попадем внутрь? — спросил Стефан, вертя в руках пропуск, выписанный герцогским секретарем, на тонкой дорогой бумаге. — Без печати и подписи ректора Лоренца?

Вир скользнул взглядом по Бойлу, засевшему в углу.

— Сержант, сколько солдат во второй карете?

— Восемь, — мрачно, отрывисто бросил тот. — Больше не наскребли.

— Не густо, — хмыкнул Вир, оценивая шансы на лобовой прорыв.

Тенебрис вдруг поднял голову. Его взгляд — расчет, спаянный с отчаянием.

— Я могу помочь.

Вир медленно повернулся к нему, прищурился.

— Интересная мысль, — протянул он. — Эгрегор Шута был здесь в твоем обличие, имел какие-то дела с управляющим. Могут вспомнить лицо. Пропустить по старой памяти.

— Именно, — согласился Тенебрис, и в его голосе впервые прозвучала уверенность. — Только придется меня развязать.

— Нет! — неожиданно взорвался Стефан, набычившись. Лицо его покраснело. — Мы не можем полагаться на ересиарха! У нас есть стража, — он ткнул пальцем в сторону Бойла. — И официальный пропуск. Мы можем попробовать войти без печати ректора. Мы — мистики, в конце концов! Университет!

— Девин — простой сержант, а не офицер стражи, — холодно парировал Вир. — А нам нужно преодолеть не пару караульных, а охрану целого цеха. Неполный десяток солдат против них — это избиение. Ты хочешь крови, Стефан?

Вир замолчал, перехватил взгляд Тенебриса, заметил в нем язвительную насмешку.

— Твой ученик, видимо, не в курсе, какой из тебя мистик? — Тенебрис постарался, чтобы его не услышали другие, но в тесной карете это было невозможно.

— Закрой рот, — беззлобно бросил ему Вир и приказал Бойлу. — Режь ремень.

Сержант достал нож, одним движением перерезал сыромятную полосу.

Стефан смотрел на это в отчаянии, его кулаки сжимались.

— Этот — ворсайский шаман! Ересиарх! Кровь и так будет, гораздо больше!

Вир сделал вид, что не слышит, его мозг лихорадочно обдумывал детали плана. Через мгновение приказ был отдан.

— Бойл, Стефан — ждите нас здесь, — кивнут Антиквару. — Пошли!

Вир рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на утоптанный лошадьми снег. Резкий, колючий холод ударил его в лицо. Изо рта вырвалось облачко пара. Подняв воротник сюртука, он заметил, что небо наполовину очистилось от туч, и низкое солнце, уходящее на запад, бросало на снег длинные сизые тени.

Вечерело.

Тенебрис тяжело выбрался следом, встал рядом. Сделал глубокий шумный вдох, будто пробовал воздух на вкус. Верхние пуговицы его камзола были расстегнуты, обнажая впалую грудь, но холод, казалось, его не беспокоил. В глазах — не слабость, а последний всплеск перед угасанием, словно ворсаец бросил в топку последние резервы, чтобы достойно отомстить за свое унижение и позор.

В руках он разминал отрезанный ремень, сжимая и разжимая его, как удавку. На его исхудавшем лице застыл оскал.

— Ты ведь изначально знал, что меня здесь быть не могло, — начал он, кивнув в сторону типов в плащах. — Вот те, с линзой Адака, — не пропустили бы эгрегор Шута. Слишком чистое место для его скверны.

— Казенное предприятие, — подтвердил Вил. — Впервые вижу, в Тальграфе, хоть какой-то порядок, — он помолчал немного. — Не ты же ящики с клеймом возил, — и следом выплюнул имя. — Крешник.

От Тенебриса не укрылся тот специфический тон, с которым оно было произнесено.

— И что сделаешь, когда найдешь его?

— Кишки выпущу.

Антиквар пристально всмотрелся в его лицо, словно по вздувшимся венам определял стадию недуга. Потом медленно, почти с сожалением, покачал головой.

— Тебе нельзя. Будет тоже, что и со мной. Только хуже…

— Знаю, — оборвал его Вир. — Придумаю что-нибудь.

Тенебрис лишь кивнул, принимая ответ как данность. Указал взглядом на группу у ворот.

— С этими — что?

— Оставим в живых. — Вир оперся на багор, вогнав его острие в мерзлую землю. — Пошли.

* * *

— Ну, живее, червяк! — Вир ткнул острием багра в поясницу сутулого лысого деда в белом балахоне. — Мастер-хранитель ты или пес шелудивый? Хватит нюни разводить!

Тот вздрогнул, оглянулся с испугом и, не говоря ни слова, заковылял быстрее по узкой, чисто выметенной алее.

Они шли по внутреннему двору цеха, меж уснувших на зиму деревьев, чьи голые ветви скрипели на ветру, словно кости. Везде царил стерильный, пугающий порядок: тропинки посыпаны желтым песком, корпуса строений побелены до ослепительной белизны. От мощных печных труб, со стороны производств, ветер доносил химически-сладкую вонь, перебивающую все остальные запахи.

На противоположном конце аллеи показался отряд охраны: те, что в кольчугах — держали на перевес алебарды. Другие, в капюшонах — перемалывали в пальцах воздух. Лица напряженные, взгляды нацелены.

— Дай сюда! — Тенебрис забрал призму Адака у балахона, который вышагивал следом за ним, будто ишак на привязи.

Ересиарх, не сбавляя хода, укусил себя за ладонь до крови. Темная, почти черная в сумеречном свете жидкость брызнула на призму. Он что-то прошептал над ней, на ворсайском, и та вспыхнула коротким, ядовито-рубиновым светом.

Он направил ее на людей впереди.

Те заорали, будто их облили кипятком. С визгом начали срывать с себя все, с исступленным ужасом в глазах, царапая кожу. Валились в снег, бились в судорогах, будто их собственная кровь разъедала внутренности.

Антиквар, не глядя, перебросил призму Виру.

— Скверно откалибрована, — сказал он спокойно, как коллеге-ученому, переступая через воющего человека. — В центре фокуса — каверна. Справа поглощение выше.

Вир поймал призму одной рукой, всмотрелся.

— Трещина перебила одну из силовых линий, — согласился и добавил. — Уронили, скорее всего.

Из окон соседних корпусов начали высовываться испуганные лица работников. Кто-то кричал, кто-то крестился.

Вир не стал разбираться. Бросил призму под ноги, с силой наступил на нее каблуком. Раздался не хруст, а словно вздох, из-под сапога вырвался клубок теней — зубастых, визжащих, как души в аду. Они разлетелись по двору, царапая стены, впиваясь в двери.

Люди в ужасе захлопывали ставни, прятались.

Тенебрис визгливо, ненормально рассмеялся. Снова выжал кровь из кулака, швырнул ее на песок под ногами.

Тот вспучился, разлетелся острыми брызгами — посеченные ветки попадали с деревьев. Стены домов на глазах покрывались трещинами и бороздами. Выбитые окна рассыпались дождем осколков. В воздухе запахло озоном и кислым железом…

Впереди, в конце аллеи, возвышались огромные, герметичные ворота из полированной стали. Мастер-хранитель дрожащими руками принялся сноровисто вращать массивное колесо штурвала. Зубчатые створки с глухим скрежетом поползли в стороны.

Охраны не было — если и стояла, то уже разбежалась.

— Здесь? — спросил Вир, оглядываясь.

— Да, — прохрипел старик, отступая в сторону. — «Чистые палаты». Склад готовой продукции.

Антиквар вытер испарину со лба, тяжело дышал. В его глазах плясала не ярость — а безумие, чистое как стекло.

— Сейчас тебе ревизию устроим! — прохрипел он, и в этом посыле слышалась не угроза, а жажда.

Глава 48

— Сколько тебе заплатили? — высокий голос Антиквара взметнулся вверх, прорезав гулкую тишину склада.

Послышался звук пощечины — резкий, звонкий. А за ним — резкое шипение и вопль, будто раскаленным до красна железом прикоснулись к голой плоти.

— Десять слитков! Десять слитков серебра! — завыл мастер-хранитель, и в этом крике слышалась не только боль, но и отчаяние человека, осознавшего, что пришло время расплаты.

Вир постарался отсечь эти звуки, сосредоточившись на том, что было перед ним. Стеллаж, указанным стариком. Нужная ячейка. Пара ничем не примечательных ящиков из темного дерева, на которых красовалась аккуратно выжженная эмблема университета и символ цеха — половина шестерни.

Остатки, которые не забрали. Или не успели, а скорее — изготовленные с запасом, как всегда, с расчетом на непредусмотренные потери, производственный брак.

Он упер багор в крышку первого ящика и с глухим треском сорвал ее. Дерево расщепилось, и Вир замер, вглядываясь в содержимое.

Ручные зеркала мистиков, сложенные ровными рядами, проложенные хрустящим пергаментом. Стекло — то самое, что плавили в Глинте. Спаивали которые и наносили Амальгаму в подземном цехе Стигийских Нор.

Поддельные. Несущие в себе помимо чистого отблеска реальности — чужой, враждебный отпечаток, размером с булавочную головку. Незаметный, искусно зашитый в подложке и оправе. Мелкий недочет, способный скрыть от владельца какие-то детали, заложенные теневым создателем.

Вир рывком вскрыл второй ящик. Там, в углублениях из мягкой стружки, лежали выпуклые линзы. Предназначенные для окуляров астральных приборов, чтобы изучать миазмы Зерцала, измерять вибрации скверны.

Он схватил одно, провел пальцем по краю. Холодное отполированное стекло, но не пустое. Внутри — тугое завихрение, клубок энергетических линий, странно сплетенный. Не так, как должно быть. Не для анализа, а для передачи.

Для усиления.

— Эй, как тебя там! — донесся голос Тенебриса, в котором почти не осталось ничего человеческого, лишь звенящее безумие. — Старикашка сознался! Раскололся, как гнилой орех!

Вир медленно обернулся. Его взгляд скользнул по распростертому на каменном полу телу мастера-хранителя, у которого изо рта сочилась черная жижа, а затем поднялся на Антиквара. Тот стоял, перемазанный кровью, кривя губы, будто только что насладился изысканным десертом.

— Сказал, что они осуществляли поставки прямиком в университет, по личному распоряжению ректора! — Тенебрис визгливо рассмеялся, и этот звук резанул по нервам острым осколком. На его лице одеревенела маска чистого, не разбавленного безумия. — Понимаешь, ты? Нет? Мистики сами станут медиаторами Шута! Катализаторами ритуала! Какого, а? Браво, Нерезиэль! Безупречный ход!

Его хохот, громкий и истеричный, эхом отражался от каменных стен, обшитых свинцовыми пластинами, прыгал под арочными сводами гигантского склада, наполненного ящиками и железными бочками.

Вир медленно шагнул к нему. Он слышал скрип собственных сапог на идеально выскобленном полу.

Шаг. Еще один.

Ноготь большого пальца его правой руки с силой впивался в гниловатую, просмоленную древесину багра, оставляя на ней глубокие, извилистые борозды.

Мысли в его голове выстраивались в единую, скверную картину. Антиквар прав. Все сходится. Безупречный план, как и всегда.

Еще одни шаг вперед… Под ногой хрустнула щепка, отлетевшая от крышки ящика.

— Ты кто такой? — Тенебрис смотрел на него исподлобья, вцепившись окровавленными пальцами в свои виски. Из сжатых кулаков по запястьям стекали бурые струйки — кровь, которая уже давно должна была остановиться, свернуться, подчиняясь законам природы. — Не подходи! Убью!

Шаг. За ним еще один. Без лишних движений, без суеты. Оставалось всего несколько.

Ноготь продолжал свою работу, вырезая на древке узор, вплетая в него лейтарские символы. Древесина под пальцами ощутимо твердела, наливаясь неестественной тяжестью, словно глина обжигалась в пламени.

В мыслях, все складывалось на свои места. Ректор Лоренц. Его «гениальная идея» по предсказанию действий чернокнижников. Мистики, по его прямому распоряжению — прямо сейчас движутся в нужные точки города. Добровольно. Имея при себе те самые инструменты, откалиброванные прихвостнями Нерезиэля.

Там их уже ждут наемники, как сказал пленный Маркес. Для контроля. Или для чего-то похуже…

Все сходится. Ядро — это собор Святой Стефании с ожившим епископом. Катализаторы — это мистики с их зараженными артефактами. Площадь ритуала — не поддается разумению…

Это целиком, до последнего закоулка, весь Тальграф.

«Безликий Шут отворяет ворота для своей старшей сестры. Сильфиды. Той, что поет в ветре.»

Запланированное действо начнется сегодня, через несколько часов.

Шаг. За ним — еще один. С пятки на носок. Мягкий, почти не слышный скрип подошвы о каменный пол.

Ноготь сделал последний, завершающий росчерк.

Лицо Тенебриса вдруг почернело, покрылось густой сетью черных, пульсирующих прожилок, будто кровь в его жилах протухла и свернулась за одно мгновение. Этот червивый клубок сполз вниз по шее, проскользнул по его открытой впалой груди…

Ересиарх резко, с щелчком сустава, выбросил вперед руку. Вир успел увидеть, как жилы из его ладони вырвались вперед, понеслись в его сторону, подрагивающими шипящими иглами.

Вир швырнул перед собой багор. Древко рассекло пространство, вспыхнуло пламенем, распалось на части. Воздух задрожал, лопнул звенящей тетивой, свернулся и разошелся двумя искаженными, волнообразными барьерами. Черные шипы, столкнувшись с ними, сбились в стороны, рассекая все на своем пути. Стеллажи и ящики взорвались ошметками и крошками. Металл зашипел и потек, как расплавленный воск, дерево сгорало в нем крошевом из опилок.

С рычанием, Вир бросился на ересиарха. Тот на мгновение завис в ступоре, измотанный этими выплесками нефильтрованной энергии, сейчас, и тогда, во дворе. Он еще не научился контролировать хаос в собственном теле, перейдя на стадию безумия и потерю идентичности.

Вир повалил его на пол, оседлал всем своим весом, сунул под нос маленькое карманное зеркальце в серебряной оправе.

— Смотри сюда!

В туманной, дрожащей поверхности плавал образ. Не взрослой, ожесточенной Элис-ар, а девочки. Лет десяти. С большими, серьезными глазами и темными, как у отца, волосами. Образ, подсмотренный Виром тогда, в лавке. Воспоминание самого Тенебриса, найденное двойником в недрах зеркала.

Антиквар внезапно перестал корчиться и вырываться. Он замер, впившись взглядом в стекло. Его уродливое, почерневшее лицо застыло, превратившись в маску из переплетенных корней, из которой смотрели лишь два полных боли и смятения глаза.

— Дочери нужна твоя помощь, — прошептал Вир, перейдя на ворсайский диалект, прямо в ухо, будто иглой вводя в вену яд. Он вкладывал в слова силу, воздействуя прямо на подсознание. — Она в плену, у Нерезиэля. Он нашел ее. Шут превратит ее в ядро ритуала. Сотрет, как стер тебя.

— Что… — голос Тенебриса был глухим, исходящим не из глотки, а из самой глубины его существа. — Что нужно сделать?

— Влей свою волю в те зеркала и линзы, которые оставил здесь Крешник. Растворись в них. Найди через них подобные, в руках мистиков. Повреди их. Как можно больше. До каких сможешь дотянуться… — Вир поднялся, его голос звучал как приговор. — Выполняй!

* * *

…Из последних сил он провернул массивное колесо штурвала, затягивая его, пока мышцы на свело судорогой. Мощные двери «Чистых палат» сошлись с глухим, окончательным стуком. Ни единой щели. Но даже сквозь свинцовую и стальную броню доносился звук — нечеловеческий, протяжный вой Антиквара, исполнявший свой последний, отчаянный ритуал.

Искупления и мести.

Вир намертво заблокировал колесо, прошептал над локоном Леля короткое заклятье и туго обмотал волосы вокруг смазанной оси. Теперь его будет невозможно провернуть в обратную сторону, не повредив эту хрупкую нить. Для активации будет достаточно и отголосков того, что сейчас творил потерявший рассудок ересиарх.

Сгорбившись, он побрел прочь по изуродованной, выкорчеванной аллее, в сторону выхода. Он не оглядывался, спиной чувствуя содрогание, исходящее из «Чистых палат».

Там, в герметичной темноте, гасла последняя искра того, кто когда-то был Тенебрисом Вектором.

Глава 49

— Будто перст Антихриста, прости Господи, — прошептал Бойл, закатывая глаза, и судорожно осенил себя двойным знаком имперского креста. Он выглядывал в окно кареты, его лицо было серым. — Неужто самый что ни на есть конец света наступает?

Вдалеке, над заснеженными крышами старого района, вздымался к небу ломанный, лоснящийся черный столб. Он не был однородным, а словно свит из десятка отдельных, извивающихся жгутов дыма, движущихся с разной скоростью. Не достигая облаков, столб изгибался в нескольких местах, будто в суставах, и скользил обратно вниз, вытягиваясь и истончаясь, словно щупальце, выискивающее что-то на земле.

Стефан смотрел на это с брезгливым отвращением.

— Это шаманство, замешанное на крови, — бросил он и резко повернулся к Виру. В его глазах плескалось недоверие, граничащее с вызовом. — Мастер, почему вы оставили ересиарха одного? Что он там творит?

Вир не хотел вдаваться в подробности. Он смотрел на дым и крутил на пальце перстень.

— Тенебрис на последней стадии распада. Его воля сломлена, внутренние барьеры пали. Плотину смел поток хаоса, я лишь перенаправил его в нужную сторону.

— Очередной ваш «инструмент»? — Стефан фыркнул, в его голосе звучала язвительная нотка, прежде ему не свойственная. — Вы ему солгали, да? Что-то про Элис-ар. Наверняка, что она в опасности.

Вир медленно перевел на него взгляд. Школяр находился на грани. На той самой черте, которую можно переступить — и уже не вернуться назад. Либо отступить, либо закалиться сталью. Пока школяр балансировал на лезвии.

— «Ересиарх должен быть остановлен любым способом», — ровно процитировал он Адака. И добавил, уже своим голосом, тихо и холодно. — А найти решение превратить угрозу в инструмент — это мастерство. Оно приходит с годами.

Стефан наклонился вперед. Глаза его горели мрачным огнем.

— «Кто верит бесу, для тех он часто бывает пророком, а кто презирает его, пред теми всегда оказывается лжецом», — отчеканил он в ответ.

Вир нахмурился. Церковная цитата, не из учебников мистиков.

— О чем это ты?

Внезапно Вира отвлек звук. Тонкий, мелодичный перезвон колокольчиков, будто бубенцы с почтовой тройки. Он не успел обдумать это, как их карету резко, со скрежетом по дереву и железу, прижало к обочине. Вир инстинктивно ухватился за поручень, мельком увидел лицо кучера на облучке соседнего экипажа — то самое, крысиное, с бегающими глазками, что подвозило его от особняка Ноктурна…

Не дожидаясь остановки, Вир вышиб дверцу плечом и выпрыгнул на снег. За ним, кряхтя и ругаясь, вывалились сержант и школяр. Карету позади покинули стражники Бойла, мгновенно формируя за их спинами тесный, но грозный полукруг.

Напротив, загородив узкую улицу, стояли три темные, быстрые повозки с гербами маркиза. Из них, словно горох, посыпались крепкие, бородатые рубаки в стеганных дублетах, с топорами и тяжелыми мечами. Во главе стоял Герд, его лицо было каменным. Они двинулись вперед, встали стеной напротив, не доходя нескольких шагов.

Следом, поспешно появились трое в мантиях, с университетскими нашивками. Лицо одного, пожилого, Вир узнал — профессор с кафедры эзотерики. Другие двое — совсем юнцы, он бы не удивился, если они пару раз присутствовали на его лекциях. Дурак-Лоренц, видимо, отрядил на свое «гениальное исследование» наиболее опытный, полевой состав, оставив на дежурстве наименее способных.

И, наконец, из центральной кареты плавно спустился на снег сам маркиз Себастиан Ноктурн. Его суровое лицо не сулило ничего хорошего. Дорогой плащ, отороченный соболем, был распахнут на груди, открывая сверкающую кольчугу. В правой руке он сжимал эфес короткого изогнутого клинка, а в левой… держал за запястье Элис-ар.

Девчонка выглядела испуганной и растерянной, держалась чуть позади, но Вир на мгновение поймал ее настоящий взгляд — острый, колючий и абсолютно решительный.

Ноктурн сделал шаг вперед, встал напротив Вира.

— Вир Талио! — он словно голосом резал воздух. — Время игр окончено. Ты обвиняешься в чернокнижии и сговоре с ересиархом Тенебрисом Вектором. Освободив оного из Конуры, ты не потрудился доставить его в университет. Вместо этого устроил побег — выпустил хищника прямо в город. И я арестую тебя здесь и сейчас.

Вир все понял. Элис-ар втерлась в доверие. Продала его. Рассказала маркизу все, что видела и слышала в лепрозории. Ценой этой информации, ворсайка купила себе временного покровителя.

— Где Лоренц? — спросил Вир, чтобы потянуть время. — Он мог бы все объяснить.

— Ректор университете в лепрозории. Он недееспособен, — отрезал Ноктурн. — Придется мне навести порядок. Разобраться с тем, что, черт побери, здесь происходит!

— Если хочешь узнать правду — поезжай с нами в собор Святой Стефании, — предложил Вир. — Прямо сейчас. Увидишь все своими глазами.

Ноктурн усмехнулся, и в этой усмешке не было ни капли веселья.

— Нет. Сначала — в подвалы. Там дознаватели выкрутят из тебя правду. Потом я планирую арестовать Дрейкфорда. Он тоже в сговоре, раз отдал Антиквара лейтарцу. А там и до Марты Траувен очередь дойдет. Я очищу этот город от грязи.

— А не подавишься? — хищно улыбнулся Вир. — Сводить старые счеты сейчас — верх идиотизма. Ты просто пользуешься, что твои оппоненты сцепились друг с другом. Играешь в политику, когда город на краю гибели.

— Хватит! — Ноктурн махнул мистикам. — Арестовать Вира Талио!

Вир перевел взгляд на Элис-ар. В его голове сформировался план.

— Антиквар там, — он кивнул в сторону чернеющего в закатном небе столба над цехом Стеллитариев. — Ты же хотел взять его? Можешь не успеть, — он нарочито равнодушно пожал плечами. — Ему недолго осталось.

Ноктурн прищурился, оценивая.

— Это какая-то примитивная ловушка? Здесь нет дураков. Мы сунемся туда, когда ты расскажешь про ваш заговор моим палачам.

Элис-ар внезапно дернула маркиза за рукав, настойчиво, без церемоний.

— Нам нужно туда! Сейчас же!

Ноктурн с силой вырвал руку.

— Девчонку — тоже в кандалы! — бросил он через плечо Герду. — Сдается мне, что это — одна шайка-лейка. Водят меня за нос.

Первым движением Элис-ар выхватила из косы нож.

Вторым — плавно отступила за спину Ноктурна и провела лезвием по его горлу.

Третьим — прошептала что-то над кровью и направила алый фонтан на спины ничего не подозревающих мистиков…

Те завыли, упали в снег, корчась. Их мантии вспыхнули и задымились, будто облитые кислотой. Повалил удушливый, резкий пар.

Вир отступил на шаг, поднял руки ладонями наружу.

— Я не угрожаю тебе, — он старался перекричать вопли мистиков. — Беги! Спасай отца.

Элис-ар сверкнула на него глазами, полными ненависти и торжества. Она ловко вскочила на лошадь одного из ошеломленных солдат маркиза, дернула поводья и унеслась по улице прочь, по направлению к цехам.

Вир проводил ее взглядом. Рядом послышался ехидный шепот Стефана.

— Она же не сможет спасти его? Правда?

Вир не ответил. Лишь коротко, почти незаметно, покачал головой. Он отстраненно наблюдал, как мистики корчатся у его ног, истязаемые шаманской карой.

— Обсыпьте их снегом! — наконец, приказал он солдатам.

Те бросились исполнять приказ — и стражники, и люди Герда — действуя сообща. Пар пошел на убыль, но…

Внезапно раздался смех. Сначала тихий, сдавленный. Потом громче. И вот уже все трое мистиков, обугленные и умирающие, хохотали во всю глотку, корчась на снегу, разрывая себе рты окровавленными пальцами.

Солдаты в ужасе отпрянули.

— Смотрите! Там! — кто-то закричал, указывая куда-то наверх.

Вир обернулся.

Небо над городом, еще секунду назад вечернее, бледновато-розовое — в одно мгновение потемнело, стало пустым и бездонным, будто облака испарились, открыв путь к мигающим звездам.

Поднялся ветер, завыл в трубах звуками лютни, на десятки разных игривых ладов.

Тени на стенах отделились от хозяев, стали осязаемыми. Они пустились в пляс по стенам, тряся шутовскими колпаками на головах. Дыры на месте их ртов изображали попеременно, то радость, то — грусть.

Окна домов замигали светом. В них разгорались и гасли разноцветные огоньки, будто фонари накрывали разноцветными тряпками. В квартирах что-то происходило, там как на сцене метались люди. Хватались за голову смеясь и рыдая одновременно.

Зашуршало и заскрежетало под камнями мостовой, будто гигантские кости катились по канализационным стокам, расширяя их своим гранями.

Испуганные лошади встали на дыбы, мощным порывом порвали упряжь и поскакали вдоль улицы, взвихряя копытами снег.

— Там, на небе! Опять две луны! Но теперь — как глаза! Они смотрят прямо мне в душу! — завопил другой солдат, в ужасе падая на колени.

— А не сыграть ли нам в карты? — предложил другой, с остекленевшим взглядом.

Стефан, бледный как полотно, спросил.

— Что происходит?!

— Иллюзия, — коротко бросил Вир, глядя на захваченную паникой улицу. — Безликий Шут примеряется к реальности. Он начал ритуал.

Он резко развернулся к Бойлу и Герду.

— Выстраивайте солдат, зажигайте факела! В собор! Все, кто хочет выжить!

Глава 50

Отряд сгрудился под сводами старой арки. Они боязливо переглядывались, слушая, как снаружи призывно поет и переливается ветер, будто дергая струны невидимого инструмента.

Бойл держал в руках охапку незажженных факелов, подавая по одному Стефану. Тот вырезал на древках инициалы последнего лейтарского Пророка, чье имя когда-то стало символом надежды.

— Глубже прорезай, — проворчал Вир, кончиком серпа подправляя извилистую линию. — Вот так, и с завитком.

— И зачем эти загогулины? — поинтересовался Бойл, неловко пристраивая свою ношу на живот. — Церковная молитва, что ли?

— Это вряд ли, — отозвался Вир. — Как раз за ересь Пророка и сожгли. Но воля его с теми, кто верит.

Заметив полное непонимание на лице сержанта, он раздраженно пояснил, тыча пальцем в небо.

— От взгляда Сильфиды. От тех самых лун, остолоп. Чтобы они тебе черепушку в дребезги не разнесли.

— А-а-а…

Герд молча зачиркал огнивом, поджег первый факел. От него загорелись другие. Яркие, ровные языки пламени запылали под сводами. Солдаты подходили по одному, спешно разбирали их…

И вдруг — грохот. С улицы.

— Смотрите, обвал! — закричал кто-то из стражников.

Трехэтажный дом позади арки на глазах раскалывался пополам. Одна половина, с леденящим душу скрежетом, погружалась в мерзлую землю, будто отсеченная острым мечом. Обнажались срезы комнат, лестничных пролетов, балок и перекрытий.

Жильцы кричали оттуда, но звук был странным — будто доносился из-под воды.

— Это не обвал, — констатировал Вир. — Иллюзия Шута нестабильна. Тенебрис постарался. Часть катализаторов уничтожена.

— Тогда нам стоит поспешить, — в глазах Стефана плясали отблески пламени. — Иначе останемся на руинах.

— Думаю, Нерезиэль удержит ее, — ответит Вир. — Но теперь ему придется тратить на поддержание иллюзии куда больше сил. Это нам на руку.

— Если напрямки, отсюда до собора рукой подать, — вмешался Герд, указывая на пустынную улицу.

— Под открытым небом больше нельзя, — покачал головой Вир. — Нужно найти другой путь.

Герд ударил кулаком по стене арки.

— Мистик, а давай как тогда, в Стигийских Норах! Через квартиры.

Вир задумался на секунду, его взгляд скользнул по разрушенному дому.

— Прикроемся стенами? Неплохая идея. Веди!

Как-то само собой получилось, что Герд принял командование всеми солдатами, а Бойл стал его правой рукой. Старший быстро и четко разделил отряд на авангард и прикрытие. Сержант привычно костерил солдат, не давая им времени на страх и сомнения.

Перебежав улицу, в начисто срезанную прихожую заскочили с наскока, со стороны переулка. Вир прошел за солдатами в глубь дома, оказавшись в богатой гостиной. Здесь стояли цветы, пахло чайной заваркой. За обеденным столом сидели две нарядные барышни и сеньор в домашнем бархатном халате.

Они играли в карты.

Но был и четвертый игрок, который отражался в большом настенном зеркале, стоявшем напротив стола. Его лица было не разобрать, оно постоянно оплывало, стекая на грудь вязкой, полупрозрачной массой. В ней мелькали обрывчатые картинки — будто чужие воспоминания.

Игроки не обратили на вторжение ни малейшего внимания. Они лишь беззвучно пришептывали над картами, иногда снимая с собственных лиц что-то невидимое, тонкое, как паутина, и бросали это на стол в качестве ставки.

Выигрывал всегда четвертый. Он хватал эти невидимые клочки и надевал на свое «лицо», будто пытаясь остановить его сползание. Но это не помогало, и все повторялось заново.

Солдаты замерли, сгрудились вокруг стола, завороженные леденящим душу представлением. Вир тем временем подошел к входной двери, положил руку на бронзовую ручку.

Но вдруг замер.

— Слышишь? — тихо спросил он, не оборачиваясь.

Стефан отозвался спустя секунду.

— Будто переминается кто-то… с ноги на ногу. Прямо за дверью. Их много.

Вир резко отдернул руку.

— На второй этаж, — приказал он Герду. — Живо!

Сам концом серпа быстро начертил на двери символы единения, свел их вместе, обернув в схему Близнецов. Здесь, в иллюзии, подобные вещи давались легко, в одно касание.

Дерево на срезах вспыхнуло багровыми линиями, обуглилось по краям, намертво спаиваясь с дверной коробкой. В ту же секунду ручка затряслась, задергалась, будто с другой стороны ее рванули десятки рук.

Взбежав по лестнице наверх, Вир оглянулся. Заметил, что Бойл отстал. Сержант тряс за плечи одного из солдат, который с остекленевшим взглядом уже подсаживался к столу картежников.

— Чего церемонишься? — шикнул Вир. — За шкирку и догоняй!

Наверху, в просторном холле второго этажа, собралась целая толпа местных. Но играли здесь не в карты, а в «лису и гусей». Правила, впрочем, разительно отличались от обычных.

Игровая доска была точной, пугающе детализированной миниатюрой здешних прилегающих улиц. Вир без труда нашел тот дом, где они сейчас находились. На карте он тоже был рассечен и возвышался буквально через улицу от собора Святой Стефании.

Игроки, расположившись прямо на полу, над игровой доской, поочередно двигали деревянные фигурки — уродливые копии самих себя. Здесь тоже был безликий игрок, он управлял из зеркала одной большойфигурой — гигантом, обмотанным железной цепью. На ее конце был прикован то ли пес, то ли тщедушный человек на четвереньках.

Как бы безликий не кидал кость — она всегда уверенно ложилась шестеркой вверх. Его гигант разгуливал преимущественно по соборной площади, будто патрулировал территорию. Настигнув очередную фигурку-горожанина, он сбивал ее своей, оставляя на деревяшке вмятины и сколы.

И в тот же миг на живом человеке, сидевшем за столом, появлялись синяки, ссадины и рваные раны. Проигравшего, истерзанного и окровавленного, сноровисто выкидывали в ближайшее окно. Его место тут же занимал следующий, из толпы, точно также пытаясь прорваться в собор, будто в этом была цель всей игры.

Растолкав одержимых, Вир протиснулся к окну. На улице, в мерцающих, неестественно ярких праздничных огнях, сновали быстрые, угловатые тени. Женские, в поношенных, когда-то нарядных платьях. Вир мгновенно узнал их — служанки Шута, с черными, потрескавшимися губами, которых он уже видел в самую первую встречу с Нерезиэлем, в его трактире, когда попал туда вместе с Тео, Бойлом и Мортеном.

Служанки метались словно фурии, врываясь в квартиры горожан. Они выволакивали жильцов на улицы, ставили на колени, с силой задирали им головы и заставляли смотреть на луны, горящие в черной пустоте неба.

За спиной Вира, у стола с игроками, кто-то строго и бесстрастно сказал, отказывая одному из солдат.

— Играть могут только грешники. Если хочешь попасть в обитель праведников — иди на улицу, под очи Сильфиды. Забвение принесет тебе покой.

Тихо подошел Стефан, встал рядом.

— Что они делают?

— Забирают воспоминания, — пояснил Вир. — О боли, о потере, о предательстве… Все, что делает человека собой. Исцеляют город от бремени прошлого.

— Это же… все равно, что хирургически удалить часть мозга! — выдохнул школяр.

— Верно, — согласился Вир, сжимая в руке серп. — Но им приходится выгонять жителей в ручную. А это отнимает время. Нерезиэль расходует больше сил, чем планировал.

— Благодаря… Тенебрису? — нехотя выдавил из себя школяр.

— Теперь ты понял, — сухо подтвердил Вир. — А примешь или нет — решать тебе.

В этот момент за спиной раздались крики.

Одна из служанок, словно тень, просочилась в комнату вместе с потоком новых игроков. Она вцепилась длинными, костлявыми пальцами в плечо одного из солдат. С силой, против которой он не мог устоять, на четвереньках поволокла его к окну.

Его товарищи пытались рубить ее, но лезвия мечей вязли в бледной плоти, словно в мокром гнилом дереве. Служанка шипела, огрызалась, но добычу не выпускала.

Вир настиг ее в два прыжка. Швырнул в ее потрескавшееся лицо горсть сушеных, едких специй из своей походной табакерки. Та замерла, вся сморщилась, будто ей перекрыли горло, и выпустила солдата. Вир провел серпом над ее головой, отсекая нити, а затем вонзил острие ей в затылок. Фурия с коротким вздохом растворилась на полу, оставив после себя лишь жирное, темное пятно.

— Развоплощение, — буркнул Вир, отвечая на немые взгляды. — Теперь он знает, что мы здесь.

Он достал из внутреннего кармана маленький пузырек с мутной жидкостью. Открутив зубами тугую крышку, окропил содержимым остатки фурии.

— Добавь углей, — приказал он Стефану. — И пусть солдаты обмажут этим лезвия мечей. Тогда клинки смогут навредить слугам Нерезиэля.

* * *

На чердаке в свете факелов плавали частички пыли. Били крыльями потревоженные птицы. В дальнем конце зиял огромных срез, будто крышу перепилили пополам.

Герд, тяжело дыша, прислонился к стропилам.

— Что дальше, мистик?

Вир подошел к чердачному окну, выбил ногой гнилой щит. Взглянул на пылающий ярмарочными огнями Тальграф с высоты.

— Вон, здание суда, — он указал на массивное строение через улицу. — Спустимся, проскочим через него, выйдем прямо на площади перед собором.

Бойл почесал затылок.

— Значит, все-таки на улицу? Многовато там этих… девок.

— По-другому никак, — отрезал Вир.

В этот момент Стефан тронул его за рукав.

— Мастер, смотрите, — он показал на редкие, но яркие вспышки света в разных районах города. Они выбивались из общей праздничной иллюминации. — Что это?

Вир сузил глаза.

— Мистики, экзорцисты и… другие, по иную сторону. Те, кто остался в живых и сохранил рассудок. Они пытаются обороняться.

В подтверждении своих слов, Вир нашел глазами Прачечную. Едва видимая отсюда, она была окутана облаком белого пара. Костыль и его подручные что-то усердно пережигали там, в котлах.

Лепрозорий тоже выглядел крепостью на скале.

— А вон, глядите. В заливе! — крикнул Герд, показывая туда же, в сторону Брюха. — Корабль! Но какой огромный!

В лунной дорожке на волнах покачивался имперский галеон.

Оттуда же, со стороны речных причалов, медленно, но неумолимо двигался вперед золотистый, мерцающий купол. Некто, достаточно сильный, создал защитное поле, изолирующее иллюзию.

— Наверное, с корабля, — определил Стефан. В его голосе звучала надежда. — Они движутся суда.

— Кто бы там ни был — слишком долго запрягали. Пока доберутся, спасать будет уже некого, — безжалостно разбил ее Вир. — Нам придется рассчитывать только на себя.

Глава 51

Приоткрыв дверь на волосок, Вир окинул улицу цепким, быстрым взглядом. Лунный свет, отраженный от снега, смешивался с ядовитым сиянием гирлянд. Они мигали без всякого ритма, выдергивая из тени то бледное, потерянное лицо, то искаженную гримасу ужаса.

Люди бродили взад-вперед, сталкивались плечами и расходились, словно муравьи, чей муравейник разворошили палкой. Потоки живых тел текли вразнобой, бесцельно, утратив саму память о дороге домой.

Где-то рядом раздался короткий, обрывающийся вопль. Еще одного бедолагу выволокли на улицу. Служанки. Их было много. Они мелькали по краям толпы, их выдают резкие, отрывистые движения. Они сновали в тени у стен, действуя как пастушьи псы, управляющие стадом.

Вир сжал рукоять серпа, считая секунды в такт безумным вспышкам, приноравливаясь к просветам в толпе.

— Сейчас, — крикнул он назад, в темному прихожей, и распахнул двери.

Они вывалились на улицу, в гущу смятения. Быстро пошли вперед, через улицу, под аккомпанемент призрачной музыки ветра. Толпа сходилась и расходилась, пытаясь поглотить, увлечь за собой в этом бессмысленном хороводе. Пламя факелов, оказавшись под светом двух лун, вдруг заревело и загудело, как от сильного ветра, хотя его здесь не было и в помине.

Вир оглянулся, проверяя строй. В этот момент кого-то выбросили из окна, и тело разбилось о мостовую, рядом с солдатом. Тот неловко дернулся, поскользнулся и выронил свой факел. Пламя с шипением утонуло в снегу, а упавший — он просто сел на окровавленный снег и застыл, глядя в никуда.

— Стефан, факелы! На замену! — рявкнул Вир, расталкивая локтями каких-то увальней в засаленных камзолах.

Школяр, бледный, но собранный, лихорадочно заработал. У него за поясом болталась их целая связка, запасных. Он выхватывал факела по одному, прижимал к горящему и через мгновение новый огонь, яростный и неестественно золотой, разливался над головами солдат.

Вперед вырвался Герд, он работал плечами, как тараном, прокладывая дорогу. Внезапно из толпы на него вынырнула первая тень — бледное лицо с потрескавшимися черными губами. Длинные крючковатые пальцы уже тянулись к Старшему.

Герд, не сбавляя хода, коротко и мощно ткнул вперед клинок. Фурия, насаженная на сталь, дико зашипела, затрепыхалась и бессильно рухнула под ноги. Клинок, смазанный едкой дрянью, дымился, прожигая плоть.

— Так-то, ребятушки! — проревел Герд, озираясь на солдат. — Видали? Работает зелье мистика!

Здесь, в центре улицы, стало слишком тесно. Брошенные повозки стояли поперек пути, став непреодолимой баррикадой. Взволнованная толпа, подхваченная невидимым вихрем, начала закручиваться вокруг них, увлекать в сторону, прочь от цели. Фонари замигали с удвоенной силой, ослепляя, сбивая с толку, пытаясь выжечь глаза.

Вир, стиснув зубы, с трудом отыскал взглядом темный силуэт здания суда.

— Туда! — он коротко ткнул рукой в нужном направлении.

Бойл тут же подхватил, обрушивая на солдат град пинков.

— В строй, сволочи! Неужто сгинуть хотите?

Солдаты, взбудораженные криком сержанта и примером Герда, ответили хриплым ревом. Выстроившись клином, они сомкнули щиты, приняв на себя новый натиск. Служанки выскакивали из толпы, как призраки, цеплялись, пытались прорвать строй. Стефан, оказавшись в центре клина, работал как живая кузница: в его руках полыхали сразу два факела, и как только у кого-то из бойцов огонь слабел или гас, школяр тут же подсовывал ему новый.

Вир встретил серпом прыжок одной фурии, отпихнул на солдатские штыки другую. Третью, уже вцепившуюся в плечо бойца, он наскоро обездвижил, проведя лезвием по воздуху и оборвав нить ее существования. Но теперь, словно почуяв добычу, все тени с улицы начали стекаться к ним.

— Они пойдут за нами, — Герд тяжело дышал, но паники в голосе не было. — В здание. Всех задавят.

Вир отвлекся, оценивая обстановку. Старший был прав, узкие коридоры — это отличные места для засады. К тому же, лишний шум и давка сейчас совсем ни к чему. Решение созрело молниеносно, оно лежало на поверхности.

Он сунул свой факел Бойлу.

— Сержант! — его голос резанул воздух, заглушая гвалт. — Возвращайтесь на чердак! Продержитесь, сколько сможете!

Он поймал взгляд Бойла, увидел в налитых кровью глазах обреченную ярость. Старый солдат отлично понимал цену подобным маневрам. Кивнул коротко, почти не заметно. Развернулся на своей деревяшке.

— Перестроились, черти! — заорал Бойл, сипя от натуги. — Отходим назад! За мной!

Вир, не оглядываясь, рванулся на крыльцо. Дверь в здание суда поддалась не сразу. Он уперся плечом, дернул. С другой стороны треском вылетела щеколда. Он втянул внутрь Стефана и Герда и сам проскочил следом.

* * *

Вир медленно шел между бесконечными столами, за которыми скрючились десятки клерков. Канцелярия суда представляла собой лабиринт, утопающий в сумраке. Ядовитый лунный свет был здесь единственным источником освещения. Он сочился из высоких окон и отбрасывал на пол призрачные, вытянутые прямоугольники.

В его мертвенном сиянии виднелись лишь согнутые спины и макушки, склонившиеся над кипами бумаг. Если их вторжение и заметили, то никто не подал и вида. Воздух был спертым и густым, пропахшим кисловатыми чернилами, пылью и едким, разогретым сургучом.

Тишину здесь нарушали лишь три звука: бесконечный и монотонный скрип гусиных перьев, сухие щелчки переворачиваемых листков и глухие, финальные удары печати о столешницу. Каждый такой хлопок отзывался троекратным эхом, будто судья подтверждал свой вердикт ударами молотка.

— Что они делают? — прошептал Стефан.

— Переписывают метрические книги, — едва слышно ответил Вир, его глаза с интересом скользили за действиями писарей. — Пока та, что поет в ветре, поглощает воспоминания на улицах, эти… вымарывают их из архивов. Стирают имена, переправляют даты. Чтобы свести воедино все оставшиеся жизненные нити.

— Но зачем? — в голосе школяра слышалось недоумение.

— Даже высшие сущности Зерцала вынуждены подчиняться правилам, — Вир не удержался, хмыкнул. — Говорят, бюрократию изобрели именно бесы. Как самое совершенное оружие для уничтожения душ.

Внезапно он отвлекся, замедлил шаг, зацепившись взглядом за один из листков на краю стола. Он лежал там особняком, будто ждал своего часа. Бумага была плотной и желтоватой, пахла не чернилами, а старым пергаментом.

Он поднес ее к глазам, ловя лунный свет.

И замер.

Это был договор. Составленный в витиеватом, архаичном стиле, изобилующий канцелярскими завитушками и двусмысленными оборотами.

«Сей договор заключен меж нижеподписавшихся сторон: с одной стороны, Лейтарский Иуда, Верховный Магистр, муж скорби и напрасной мести, Вир Талио. И с другой стороны, Бес Иллюзии и Потерянной Идентичности, Властитель Забвенных Троп, Нерезиэль Младший, в миру же именуемый Безликий Шут.

О вышеозначенном предмете договорились они о нижеследующем:

Магистр Талио обязуется волей своею либо неволею, не чинить никаких умышленных либо неумышленных попыток к разрушению благородной иллюзии, воздвигнутой Нерезиэлем, ни посредством уничтожения ядра оной, ни через повреждение либо ниспровержение катализаторов, кои суть опоры мироздания здешнего.

Взамен же того, Безликий Шут, движимый великой милостью, обязуется принять в свои чертоги и навеки сокрыть в бездне небытия все воспоминания Вира Талио, касающиеся его безвинно утраченного семейства, дабы избавить его от сей мучительной ноши. А ровно, свершить правосудие и собственноручно самым страдательным образом лишить жизни наемника, известного под прозвищем Крешник, сразу после завершения ритуала. Дабы утолить жажду мести, снедающую душу магистра.

Да скрепится сие взаимными обязательствами, нерушимыми до скончания времен.»

На месте, отведенном для подписи Шута, уже красовался аккуратный, но зловещий росчерк. Поле же для Вира Талио оставалось девственно пустым, ожидающим пера…

Вир медленно, стараясь не привлекать внимания спутников, сложил листок вчетверо. Бумага была на удивление теплой, почти живой. Он сунул ее во внутренний карман сюртука, ощутив, как по спине пробежал холодок.

Обещание покоя и излечения души. Плюс месть, исполненная изощренным палачом, занимающимся своим делом не один десяток веков…

…Покинув зал с писарями, они оказались в узкой галерее, ведущую к дверям, что выходили прямо на соборную площадь.

— Чувствуете? — тревожно прошептал Герд, сжимая рукоять меча. — Земля дрожит!

И правда, под ногами ощущалась мелкая, но непрерывная вибрация. Она исходила не из глубин, а совсем рядом, со стороны площади. Это было похоже на тяжелую поступь, будто кто-то тяжелый непрерывно разгуливал по каменным плитам. Вдобавок, бряцая по ним и волоча тяжелую железную цепь.

— Это страж Шута, — пояснил Вир, прислонившись к косяку. — Он охраняет вход в собор.

— И какой план? — шумно выдохнул Стефан, в его голосе слышалась истеричная собранность.

Внимательно посмотрев на него, Вир посчитал момент подходящим для последнего инструктажа. Он достал из кармана платок, развернул его. На ткани лежал артефакт — игла-кость Швеи. Она слегка подрагивала в скупом свете, будто стремилась приняться за работу.

— Нерезиэль — это не одна личность, — хмуро пояснил он, показывая на артефакт. — Это тысячи личин, множество обрывков сознаний, которыми он управляет, как кукловод. Подобравшись к нему, я сошью их этой иглой воедино.

— Тогда он потеряет возможность управлять фуриями! — догадался Стефан, в его глазах вспыхнула искра понимания.

Убрав артефакт обратно за пазуху, Вир коснулся пальцами лезвия серпа.

— Именно. Без управления иллюзия станет неустойчивой. И схлопнется, как мыльный пузырь.

Герд отлип от двери ухом, мрачно заявил.

— Это уже вам решать, мистики. Шить беса… или штопать. Но вначале — надо пройти стража. А он, похоже, там без дела не сидит.

— Этим, — холодно кивнул ему Вир. — Мы сейчас и займемся.

Глава 52

Площадь перед собором Святой Стефании купалась в сочном свете цветных фонарей, будто здесь расположился цирковой балаган. Лунный свет сюда не дотягивался, мешали низкие тучи, пришпиленные куполом главной башни — почерневшей и расколотой надвое. Главный вход зиял рваной дырой. Вырванный из ворот клок древесины мелкими ошметками покрывал лестницу.

Площадь была запружена брошенными повозками. Перевернутыми, с торчащими осями и развороченными боками. Присыпанные снегом, покрытые наледью, они напоминали захваченный врасплох обоз, попавший под удар противника. По всей видимости, они стояли здесь с ночи отпевания, когда произошло осквернение собора.

Между ними, на подложках из красноватого льда, лежали исковерканные тела. Подсвеченные мигающими гирляндами — они казались частью гаерского представления. Статистами, изображающими разбитую дружину, поверженную злым… цирковым силачом.

Его мясистая туша была заметна издали. Лысый толстяк, в полтора человеческих роста, с железной цепью, обмотанной вокруг голого торса. Он бродил среди повозок, с громким скрежетом волоча за собой тяжелые звенья и выдыхая в морозный воздух клубы зеленоватого дыма. Словно им его и надули на потеху толпе, используя какое-то алхимическое снадобье.

Вир сразу узнал его — трактирщик, из первой иллюзии Шута. Хозяин, державший на цепи Третьего. Именно ему Девин Бойл тогда проиграл в кости свою ногу. Только выглядел трактирщик в тот раз как обычный человек. А теперь — уродливая пародия на живого, раздутый мешок плоти с глазами.

— Что будем делать? — спросил Стефан.

Он осторожно выглядывал из-за колеса перевернутой повозки и морщил нос от смрадного духа, разливающегося по округе. Смеси гнили, алхимического дыма и чего-то еще, с налетом праха, будто могила здесь дышала через рот мертвеца.

— Попробую отвлечь его, — предложил Герд, разминая пальцы на эфесе. — А вы, мистики, проскользнете в собор.

— Хорошо, — согласился Вир, крепко сжимая серп. — Пошли!

Герд выпрямился во весь рост, вышел из укрытия и громко свистнул.

— Эй, боров! Слышал, твою мамку на сало пустили!

Гигант медленно повернул голову. Его маленькие, заплывшие жиром глазки блеснули в свете фонарей. Он глухо рявкнул, и зеленый дым повалил из пасти еще гуще. С оглушительным лязгом он поволок за собой цепь, надвигаясь на Герда.

Но Старший не собирался его дожидаться — он уже бежал дальше, увлекая его к краю площади, продолжая выкрикивать оскорбления.

Рев и лязг начали удаляться.

— Давай, — бросил Вир Стефану, и они, пригнувшись, рванули в другую сторону.

Лабиринт повозок казался бесконечным. Они петляли между замерзшими колесами, перелезали через дышла, пробирались под накренившимися кузовами. Стефан рвался вперед, его движения были дерганными, дыхание постоянно сбивалось.

— Полегче, школяр, — бросил ему Вир, хватая за плечо. — Не лезь!

Тот послушался, но хватило ненадолго. Адреналин и близость развязки сделали его одержимым. Глядя на него, Вир сжимал зубы. Несмотря на шарканье Стефана и грохот, что учинял гигант за их спинами, его слух улавливал и другие звуки.

Тихие, предательские.

То хрустнет ледок где-то справа, то с шорохом осыплется снег с крыши повозки слева, то едва слышно скрипнет рессора. Но ничего не происходило. Только от этого было очень неспокойно на душе…

Он снова осадил Стефана, на этот раз рявкнув.

— Тише, черт тебя дери!

Вир присел на корточки, у очередного тела, лежащего лицом вниз. Он, наконец, понял, что привлекло его внимание. Остальные были изувечены ударами кулаков или цепи — переломы, вмятины, раздавленные черепа. А этот, как и некоторые, встреченные по пути… обкусан до костей так, что ребра торчали из клочьев мяса. Внутренности были выдраны и частично съедены еще при жизни, до трупного окоченения. Следы от зубов были мелкими и частыми и точно не принадлежали гиганту.

Стефан в который раз вытащил из портупеи метательный нож. Нервно закрутил его в руках. Он озирался по сторонам, обходя тело полукругом, выискивая взглядом противника.

— Это фурии… но они, наверное, уже ушли.

Вир не успел ответить, заметил, как округлились глаза школяра. Палец Стефана вытянулся вперед, указывая на сгорбленную фигуру, сидящую на облучке брошенной кареты, буквально в пяти шагах от них.

— Т-там…

Вир всмотрелся. Прежде, он принимал эту фигуру за труп — замерзшего извозчика, склонившегося в вечном сне. Но сейчас, в свете мигающих гирлянд, он тоже заметил движение. Фигура снова пошевелилась, едва заметно. Она была худой и длинной, сгорбленной, в лохмотьях монашеской робы. Она будто сжималась в комок, становясь меньше и меньше, сжимаясь пружиной…

Ее очень беспокоили быстрые и нервные движения Стефана.

И Вир мгновенно догадался. Все наблюдения сложились в единую, мрачную картину. Этот бесформенный монах — тот самый Третий. Бывший мистик, ставший сосудом для одной из личностей Шута. Его съели изнутри, выскребли дочиста и набили чужими, отвратительными инстинктами. Не человек, не зверь. Просто инструмент. Живая ловушка.

Вот он — настоящий охранник. А не тот бутафорский гигант.

Вир, оставаясь на корточках, почти незаметно, поднял руку. Давал Стефану знак — отходи, медленно, назад.

Но школяр, не видевший в этом сжавшемся комке угрозы, поступил вопреки — его пальцы сжали нож, рука с напряжением занеслась для броска.

И тогда время для Вира распалось на отдельные, застывшие кадры.

Тень сорвалась с облучка, даже не вставая во весь рост, а просто распрямив свои несуразно длинные, скрюченные ноги. Мгновение — и она уже висела на Стефане. Тот открыл рот в немом крике, от него полетели клочки одежды, капли алой крови разлетались в стороны, будто кто-то невидимый выжимал ударами о камень мокрую тряпку.

Вир подлетел, вцепился в костлявые лохмотья и с силой оттащил извивающееся существо. Оно шипело, царапалось, пытаясь впиться в него длинными, почерневшими ногтями. Вир, не разбираясь, наносил удары серпом — короткие, рубящие — пока тварь не перестала трепыхаться. Но оно не умерло, вывернулось, уползло под карету, утягивая за собой длинные скребущие по льду ноги.

Вир шагнул следом, чтобы добить — но в тот же миг остановился. Обернулся.

Стефан хрипел, захлебываясь кровью. Его пальцы скользили по рваной ране на животе, не способные зажать ее. Он пытался что-то сказать, но изо рта вырывались лишь булькающие звуки. Глаза школяра были полны ужаса и непонимания.

Вир, перемазанный кровью и снегом, опустился рядом на колени. Оценил состояние. Его лицо было каменной маской.

Секунд десять протянет. Не больше.

Нежилец.

Он отшвырнул свой серп, судорожно обыскал карманы сюртука. Пальцы наткнулись на сверток в платке. Он развернул его. Тонкий, костяной коготь иглы подрагивал в его руке, жаждая работы. Вир на мгновение замер, глядя на него.

Это был ключ к победе над Нерезиэлем. Редчайшее оружие, доставшееся огромной ценой. Настоящий клинок убийцы, о котором Шут даже не подозревал…

Потом его взгляд упал на побелевшие губы Стефана. На глаза, в которых угасал свет.

Так и не сказав ни слова, Вир с силой вонзил иглу в края раны.

Соломенная нить, невидимая глазу, потянулась сама собой, стягивая плоть с хрустящим, влажным звуком. Лицо Вира не дрогнуло, лишь кожа на нем будто отяжелела, прорезавшись новыми морщинами. Он шил. Аккуратно, методично, как сапожник, занятый своим привычным делом. Игла делала все сама, он лишь вливал в нее свою волю мистика, словно пришивал душу к телу.

С каждым стежком он чувствовал, как уникальный артефакт теряет свою силу, растрачивая ее на эту бессмысленную — с его прежней точки зрения — работу. Милосердие никогда не входило в его арсенал. Но разве теперь это имело значение?

* * *

Вир подложил под голову Стефана скрученную в валик тряпку, найденную здесь же, в развороченной повозке. Присел рядом на оторванное колесо, вглядываясь в лицо школяра. Тот был бледен как полотно, под глазами залегли синюшные тени, все тело мелко и часто вздрагивало.

Рана, сшитая костяной иглой, не сочилась, лишь алела багровым швом на мертвенно-бледной коже.

Сбоку послышались шаги — тяжелые, уверенные. Это был Герд. Его лицо выражало легкую степень недоумения.

— Толстяк ни с того ни с сего обмяк и протух. Будто воздух из него вышел.

— Значит, они были связаны, — коротко бросил Вир, думая о своем. — Мелкий и здоровяк. Приманка и кнут.

Герд нахмурился, но виду не подал. Оглянулся на кровавый след у кареты, перевел взгляд на школяра.

— Что случилось?

— Жить будет, — бросил Вир, поднимаясь. — А теперь — помолчи. Присмотри за ним.

Вир обошел карету кругом, нашел место, куда уползла тварь. На снегу чернела полоса подтаявшей слизи и длинные, волочащиеся следы. Они вели к чугунной решетке ливневого стока, сорванной с креплений, и уходили в зияющую черноту под площадью. Бесполезно гнаться.

Вир обернулся, проверив, не следует ли за ним Герд. Нет, Старший остался возле школяра, сняв плащ, чтобы укрыть его. Тогда Вир достал из внутреннего кармана маленькое лейтарское зеркальце в серебряной оправе. Всмотрелся в него.

Ничего.

Лишь мутная глубина, по которой медленно прошла волна — будто крупная рыба скользнула подо льдом. Двойника не было. Вир понял: здесь, в сердце иллюзии Нерезиэля, бес Войны не имел власти.

Он медленно покачал головой. Значит, будет по-другому.

Тогда Вир поднял голову к небу, к низким, рваным тучам, к ядовитому свету двух лун, что пробивался сквозь пелену и ложился на город. В его голове медленно созревал новый, отчаянный план.

Лейтарское зеркало со звоном упало на лед из его разжатых пальцев. Вир посмотрел на него с секунду, будто собираясь с духом, а потом решительно наступил каблуком. Хруст был негромким, даже мелодичным. Стекло треснуло, раздавшись на неровные осколки.

Он наклонился, подобрал пару из них. Один, поровнее, ловким движением заправил в манжет сюртука. Второй, побольше, покрутил в пальцах и пошел обратно.

— Держи, — он протянул осколок Герду. — Вынесешь школяра в здание суда. Потом поднимешься на крышу и положишь вот это под прямой лунный свет. Под взор Сильфиды, — его голос стал стальным. — Как можно быстрее. Понял?

Старший молча козырнул, не задав ни единого вопроса.

Вир развернулся и медленно пошел к собору. Он поднимался по ступеням, усыпанным щепками от вырванных ворот, к зияющему пролому. Его пальцы сами нашли в кармане сюртука теплый на ощупь листок.

Он не вытаскивал его, лишь проводил подушечками пальцев по сгибам, ощущая шепот соблазна, исходящего от договора.

Глава 53

Вир шагнул внутрь, и волна звука и вони ударила ему навстречу. Не гимны, а пьяные выкрики, дикий хохот и визгливая, безумная музыка. В плотном воздухе можно было вешать топор, он пропах потом, перегаром и другими человеческими жидкостями, словно в самой отвратительной ночлежке на окраине.

Притвор был забит до отказа. Толпа «благородных праведников» — с пустыми глазами и безмятежными улыбками — толкалась у входа как стадо овец перед стрижкой. Они ждали своей очереди, переминались с ноги на ногу, будто пред вратами чистилища. Ни один не помнил, зачем сюда пришел. Их скорбь, боль, вина — все уже было поглощено бездушной Сильфидой, осталась лишь оболочка — жесткая обмусоленная кожура.

Вир грубо расталкивал их плечом, прокладывая путь. Они поддавались без особого сопротивления, лишь возмущенно, по-рыбьи, раскрывая рты. У входа в неф его попытался остановить какой-то тип в ливрее с обвисшими щеками.

— Только по спискам! — он выставил вперед ладонь.

Вир коротко, с разворота, врезал ему кулаком в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам и рухнул на колени, хватая ртом воздух. Перешагнув через него, Вир вошел в главный зал собора.

Неф был превращен в пьяный балаган. Между колоннами, будто в таверне, стояли столы, заваленные объедками, разбитой посудой и опрокинутыми кружками. Люди здесь пили, ели, опорожнялись и спали, в разной последовательности. Горланили песни, швыряли кости под стол. Среди них сновали слуги — монахи в рваных рясах, с лицами, измазанными сажей и ярким шутовским гримом.

Один из них, заметив Вира, остановился, карикатурно поклонился и протянул стакан.

— Извольте, Ваше Величество! — прошептал он с издевкой.

Вир машинально взял его, поднес к носу. Резкий, знакомый до боли аромат врезался в сознание — полынная настойка. Искушение? Насмешка? Или подношение?

Он не стал раздумывать, залпом опрокинул стакан в горло. Огонь прокатился по горлу, растекся по груди каждой клеточкой. Аккуратно отставив пустую емкость на край ближайшего стола, он медленно пошел дальше, шаря взглядом по этому безумному карнавалу.

На возвышении перед алтарем, как на театральных подмостках, перед зрителями разыгрывалась комическая постановка. Там кривлялось тело маркиза Ноктурна. Его дергали за веревки, привязанные к рукам и ногам. Управлял марионеткой человек в мантии и блестящей короне, расположившийся на верхнем балкончике.

Перерезанное горло марионетки хлопало в такт музыке, словно второй немой рот. Он будто что-то выговаривал второму актеру, роль которого исполнял герцог Дрейкфорд. Тощий и полуголый, он сидел на полу согнувшись, под тяжестью цепи, висевшей на шее. Она состояла из толстых чугунных звеньев, венчалась гербом Кальфарии и не давала старику сдвинуться с места. Пользуясь этим, Ноктурн с омертвевшей ухмылкой на лице, отвешивал ему задорные пинки, что приводило зал в неописуемый восторг.

На клиросе, по бокам алтаря, певчие с округленными от ужаса глазами орали похабные песни, которых бы постеснялась даже публика «Оловянного Горшка». Руководил этим адским хором сам оживший епископ Тальграфский. Повешенный за шею на прочной веревке, он покачивался под огромной блестящей люстрой и яростно бренчал по струнам лютни сбитыми до костей пальцами.

Алтарь был расколот. Вместо святых реликвий — пузатые бочки с пивом, выбитыми крышками. Оттуда его черпали половниками, без устали наливая всем желающим. Пена стекала по плитам, ее размазывали башмаками, превращая пол в липкое болото. Под ногами ползали пьяные тела, зеленых мух с хохотом отгоняли кропилом.

И на троне для архиерея — он.

Лысый бугай с раскосыми глазами, отливавшими болотной тиной. Митра съехала набекрень на его бугристом черепе, напоминая шутовской колпак. В одной руке он сжимал кружку, пальцами другой лениво крутил обломок распятия, висевший на шее.

Их взгляды встретились.

Рот Крешника растянулся в неестественно широкой улыбке — такой, что почти коснулся ушей. В тот же миг эта улыбка расползлась по лицам людей вокруг, будто свечи поджигали одну от другой. И вот уже скалился весь собор. Он вскочил с трона, отшвырнул кружку, которая разлетелась со звоном, оборвав музыку — и, боком, припрыжку, как шут на ярмарке, весело поскакал к Виру.

Из толпы, будто по сигналу, выскользнули служанки Нерезиэля. Их было много. Десятки. Они вышвырнули из-за ближайшего стола едоков, и одним движением, накрыли заляпанную столешницу белоснежной, накрахмаленной скатертью. Словно из воздуха возникли два стула, с высокими спинками, поставленные друг напротив друга.

Вир сел. Крешник — напротив.

Служанки сомкнулись вокруг плотным, недвусмысленным кольцом, отсекая остальной мир.

* * *

Вир, не размышляя ни секунды, резко рванулся вперед. Рубанул внешним лезвием серпа по наглой харе Крешника — коротко, точно, с расчетом на разруб. Зачарованная лейтарская сталь на мгновение вспыхнула синеватым отсветом, будто преодолевая невидимую преграду, но так и не смогла пробить ее до конца. На скуле наемника остался лишь жалкий тонкий порез, из которого проступила капля черной крови.

Крешник фыркнул, криво усмехнулся, размазав ее по щеке тыльной стороной ладони. Жестом он остановил фурий, уже бросившихся на защиту.

Вир медленно опустился обратно на стул.

— Стоило попытаться, — бросил он, не скрывая раздражения.

«Понимаю и всем сердцем одобряю», — прозвучал в его голове гладкий, маслянистый голос Нерезиэля. — «На твоем месте я поступил бы точно так же».

Служанки притащили кувшин вина, пару стаканов и закуску — кусок заплесневелого сыра. Вир, пользуясь моментом, внимательно оглядывал руки наемника, обнаженные по локоть. Багровые, вплетенные в плоть линии охватывали предплечья, соединялись в причудливые, оккультные письмена. Они шли четкими рядами, как строки искаженного библейского стиха.

«Правильно понимаешь» — перехватил его взгляд Нерезиэль. — «Эта печать — почти совершенная защита. Благочестивый Капеллан создавал ее годами, сам не ведая того, что творит. Теперь он защищен ей, как стальной корой. А я… я — сердцевина этого полена».

В голове Вира прозвучал визгливый, безумный хохот. Он поморщился, эти звуки будто грызли череп изнутри.

— Любое бревно можно источить, — сказал он вслух.

«Понадобилось бы слишком много короедов», — мысленно парировал Шут, а Крешник уныло покачал головой.

— Насколько много? — растянул губы Вир, прищурившись. — Пары десятков хватит?

Шут вновь хохотнул — на этот раз дольше, с наслаждением.

Вир молча схватил стакан и выплеснул содержимое прямо в лицо наемнику.

— Заткнись. Давай ближе к делу.

Он бросил на стол договор. Бумага развернулась сама собой, будто живая.

Крешник утерся, в его глазах плясала насмешка.

«Вижу, созрел», — прозвучало в его голове. — «А от того и бесишься».

— Да, — кивнул Вир. — Но подпишем как полагается. На нейтральной территории и при свидетеле. И ты подпишешь его при мне. Эта закорючка, — он небрежно ткнул пальцем в уже стоявший на документе росчерк. — Не в счет. Сделаем все согласно положениям Кодекса.

На лице Крешника расплылась глупая улыбка.

«Ну ты и крючкотвор! Настоящий книжный червь», — восхитился Нерезиэль. — «Но знай: если это ложь, то примитивная. Ты ведь понимаешь, что я не могу покинуть свою иллюзию».

— Организуй простое смещение, — отмахнулся Вир. — Это совсем рядом, тоже в Зерцале. Девятый Оазис, я выдам его координаты.

«Это какая-то хитрая ловушка?» — голос Шута звучал с неподдельным интересом.

— Сам проверь, — устало бросил Вир. — Я открою воспоминания о нем.

Лицо Крешника внезапно окаменело. Вир на миг ощутил, как по вытолкнутому на поверхность образу быстро и бесцеремонно проползло что-то липкое и холодное.

«Да… действительно», — удовлетворенно констатировал Шут. — «Хозяин занятный, вы даже не говорите на одном языке. Кстати, как тебе моя задумка со Швеей?»

— Доставила хлопот, — скрипя зубами, ответил Вир. — Не будем отвлекаться. Я хочу покончить со своими… воспоминаниями.

Крешник забарабанил пальцами по столу, потом — положил руку на серп Вира.

«Это ты оставишь здесь. И вытряхивай остальной свой арсенал».

Вир позволил фуриям забрать серп. Вывернул карманы, вытряхивая на идеально чистую скатерть мешочки с травами, порошки и прочую мелочь.

Крешник снял с шеи осколок распятия, распрямил засаленный шнурок. Крепко стянул им руки Вира спереди, оставив возможность держать перо для подписи.

У Вира на мгновение потемнело перед глазами. Собор, хохот, вонь — все исчезло.

Они оказались в Девятом Оазисе.

Глава 54

Вир стоял на пригорке, позади замер Крешник. Солнце жгло так, будто хотело выжечь из мира все лишнее. Дивный сад, некогда отвоевавший у пустыни приличный клочок, едва угадывался под пылью и песком. На его месте остались лишь обломки, былого великолепия.

Они шли мимо засохших, ломких побегов плюща, мертвой клеткой опутавшей стены из песчаника. Мимо остатков виноградника, лозы которого безжизненно свисали с почерневших пергол. Мимо засыпанного колодца, откуда, потревоженные их появлением, с тихим шуршанием расползались в стороны пестрые змеи.

Изящный двухэтажный павильон покосился, его белоснежная штукатурка облупилась, обнажив глиняные кирпичи. На террасе, как и в тот раз, облокотившись на перила, стоял человек. Он молча смотрел в их сторону, в его позе читалась глубокая, бездонная усталость.

Они встретились с ним на первом этаже, в прохладной полутени, среди выцветших диванных подушек и ковров. Посреди комнаты стоял невысокий столик из темного дерева, а на нем, среди прочего, лежали листы бумаги и письменные принадлежности.

Крешник театральным жестом вытащил из-за пазухи новый лист, с текстом договора, но без подписей. Бросил его на столешницу.

«Славное место», — голос Нерезиэля был скользким и довольным. — «Жаль, что ему недолго осталось».

Черный человек медленно взял в руки договор. Он сделал вид, что читает, но его мудрые, печальные глаза были устремлены прямо на Вира. В них плавало сожаление, смешанное с горьким пониманием.

С пониманием того, ради чего его покой был нарушен вновь.

Он знал. Он догадался обо всем. О том, что сейчас произойдет. О том, что Вир уже все рассчитал.

Крешник тем временем нетерпеливо выхватил бумагу и одним росчерком поставил свою подпись — четкую, резную, будто клеймо.

«Давай, твоя очередь», — подстегнул Шут. — «По Кодексу. При свидетеле».

Вир подошел к столу. Его взгляд на секунду встретился со взглядом старика.

— Прости, — тихо, но четко сказал Вир. — Не держи на меня зла.

И в тот же миг сунул ему под нос осколок лейтарского зеркала, что был заправлен в его манжет. В этот момент он мысленно молился всем темным сущностям, до которых ему когда-либо было дело, чтобы Герд не подвел.

Черный человек не моргнул. Его взгляд упал в стекло — и там, в глубине отражения, медленно плыли две холодные луны. Не в небе. В душе. В памяти.

И пространство Девятого Оазиса дрогнуло.

Оно поплыло, завертелось, начало сворачиваться, как лист бумаги в огне. Шорох песка стоял в ушах — даже не звуком, а ощущением надвигающегося слома. Все нарастало с чудовищной скоростью, как сход лавины, погребая под собой и павильон, и сад, и даже солнце.

Крешник отпрыгнул, поднял руки перед собой, будто пытаясь удержать реальность.

Но Вир не оставил ему шансов. Неимоверным усилием, он рванул шнур на связанных запястьях, порвал его. Высвобожденный жгут набросил на жилистую шею наемника, повалил на пол, начал душить, не давая сбежать и переместиться обратно.

И мир рухнул.

* * *

Их выбросило как обломки из торнадо. Они оказались в просторном, сыром подземелье, где массивные колонны выступали из тьмы, словно ребра гигантского скелета. Воздух был густым и холодным, от него першило в горле. Туман сочился из ряда саркофагов, чанов и прозрачных ванн, покрытых паутиной медных труб и устройств, издававших мерный гул.

Прямо напротив них находилось матовое стекло одной из ванн. За ним, в мутной, зеленоватой жиже, старик из Девятого Оазиса — его настоящая, физическая оболочка — судорожно вздохнул, приходя в себя после долгого забытия. Его глаза на миг открылись, он отчаянно моргнул в последний раз, испустив ртом медленную цепочку пузырей.

Освобождение.

«Что за дела?!» — завопил в голове Вира панический, истеричный голос Нерезиэля. — «Где мы?!»

— В лепрозории Святого Лазаря, — злобно выдохнул Вир, поднимаясь и оттаскивая за шиворот Крешника. — В морге. В «Пепельной Крипте».

Его взгляд упал на одну из пустых каталок, на которых перевозили тела для изучения. С рычанием, он втащил на нее тяжелое тело наемника и с силой щелкнул застежками, пристегнув его руки и ноги к поручням.

— Заткнись, — бросил он вслух. — Раскудахтался в моей голове… все очень просто. Твоя старшая сестренка, Сильфида, — он схватился за ручки, быстро покатил каталку по темным коридорам. — Выпила память хозяина Оазиса. И он забыл собственный дворец памяти, в который когда-то сбежал. Соответственно — проснулся здесь, в своем настоящем, умирающем теле.

Не прекращая движения, он наклонился к уху Крешника, прошептал с садистским удовлетворением.

— Хоть лепрозорий — и часть твоей иллюзии, но здесь мне нравиться куда больше, чем в соборе. Ни переместиться отсюда, ни выйти из этого гнилого сосуда ты не можешь. Здесь, — Вир обвел пространство рукой. — Полная, абсолютная защита. Свинцовые перекрытия, серебряные печати. Эти стены не просто блокируют путь — они запирают любую сущность, попавшую сюда во плоти. Все для таких клиентов… как ты.

Крешник издал гортанный, полный бессильной ярости вой. Вир, не теряя времени, покатил каталку еще быстрее. Он прекрасно помнил дорогу. Мрачные коридоры сменяли друг друга, оси каталки скрипели и пели, Нерезиэль верещал не своим голосом, будто пытался звуком просверлить череп…

…Они порывом ветра пронеслись через архивы и вот уже колеса каталки запрыгали по крутым, узким ступеням лестницы, ведущий вниз. Но Виру было плевать на комфорт «пациента».

«Ты не сможешь пробить мою защиту», — на миг успокоился Шут. — «Ритуал все равно завершится. Ты ничего не сможешь изменить».

Вир молча выкатил каталку на небольшой балкончик, огражденный ржавой железной проволокой. Внизу ничего не изменилось, там открывалась адская панорама. Все те же печи с раскаленными до красна дверцами, окутанные паром котлы, а главное — молчальники, трудившиеся не покладая рук.

Вир громко и протяжно свистнул, выдыхая воздух из легких до хрипоты.

Молчальники замерли. Затем, как по команде — разом прекратили свою песню, повернули головы вверх.

Вир наклонился к уху Крешника, хотя мог этого и не делать. Нерезиэль все равно слышал его. И истово выл, будучи не в силах изменить то, что должно было произойти.

— Помнишь, я говорил, что любое бревно можно источить? — прошептал Вир с ледяным спокойствием.

Он сделал паузу, взглянул вниз — на десятки безмолвных глаз, на щели-рты, освобожденные от железных масок.

— Думаю, сотни короедов будет достаточно.

И одним мощным движением — швырнул каталку вниз.

ЭПИЛОГ

Тупичок близ университетского парка был тихим. Здесь пахло талым снегом и грязью. Вир сидел на подножке дилижанса и щурился от низкого, слепящего солнца. Внезапная оттепель превратила улицы в месиво, и брызги засохшей грязи покрывали сапоги коркой.

Рядом, кутаясь в расшитый плащ, стоял медиум Тео. Маленький, коренастый, с лицом, на котором появилось несколько новых морщин.

— Мог бы вообще не приезжать, — буркнул Вир, не глядя на него.

Тео фыркнул, его палец нервно теребил оловянную пуговицу.

— Да это мы еще спешили. Хотели спасти Сильфиду от твоей гнусной компании. В порту вышло недопонимание с людьми герцога. Дрейкфорд приказал оцепить верфи, думал — император убийц к нему подослал.

Уголок рта Вира дернулся в подобие улыбки.

— А пел-то! «Взять отпуск… навестить родню…». А сам целый корабль экзорцистов из столицы притащил.

— Так надо было, — Тео шмыгнул носом. — После той игры в кости, с Нерезиэлем… тебя будто подменили.

Щека Вира нервно задергалась.

— Что верно, то верно. Обвел Безликий Шут вокруг пальца, — он помолчал, и голос его стал стальным. — Ну, ничего. У него было время подумать над своим поведением. Там, в крематории.

— Экзорцисты наводят порядок в городе, — сказал Тео, глядя куда-то в сторону. — Много разрушений, после того как иллюзия схлопнулась. Другим память уже не вернуть. Будут виноватых искать.

— Кто сейчас управляет городом? —спросил Вир, разглядывая весело журчащий ручеек, сочившийся из-под колеса.

— Герцог Кассиан Дрейкфорд, — ответил Тео, понизив голос до шепота. — Поговаривают, в оскверненном соборе его сильно унизили. Многим придется притворяться, что потеряли память. Но слухи-то пойдут…

Вир тяжело поднялся, хлопнул коротышку по плечу.

— Спасибо, Тео. Что прикрыл. Через час, меня уже не будет в Тальграфе, — он сделал паузу. — Кстати, что с Мартой Траувен?

Тео пожал плечами.

— Она исчезла.

— Сбежала?

— Не совсем… — медиум помялся. — Когда началась иллюзия Шута, она забаррикадировалась с охраной в особняке. Но… теперь он пуст, — он наклонился ближе, его шепот стал едва слышен. — Имперские экзорцисты побывали там. Утверждают — причина в зеркале, которое стояло в гостиной.

Вир щелкнул пальцами.

— Ручаюсь, то самое — что подарил семейству Тенебрис Вектор.

— Тебе виднее, — неуверенно ответил Тео. — Что там случилось, еще предстоит разобраться. Как раз направляюсь туда.

Он вдруг демонстративно хлопнул себя по лбу, будто что-то забыл. Полез в свою бездонную сумку. Извлек из нее предмет, размером с небольшую книгу, замотанный в грубую бумагу.

— Вот. Подарок тебе из столицы привез. Прощай.

Они пожали руки, на мгновение обнялись, похлопав друг друга по спинам с той неловкой грубоватостью, за которой скрывалось больше, чем могли выразить словами. Вир смотрел вслед коротышке, пока тот не растворился в толпе. Затем развернул сверток.

Новая фляжка. Черная, матовая, с гравировкой в виде веточек полыни.

Вир по мимо воли расплылся в улыбке.

— Черт побери… Откуда он узнал?!

Взболтал — полнехонька. С наслаждением сделал несколько глотков. Жгучая, горькая, с привкусом степного дыма.

Убрав ее в карман, он подозвал Стефана, который все это время сидел неподалеку, на низенькой оградке, нахохлившись как воробей.

Школяр подошел, придерживаясь за бок.

— Как самочувствие? — поинтересовался Вир.

— Погано. Но, благодаря вам — жить буду, — Стефан низко поклонился. — Кстати, мастер, слышали новость?

— Ты сессию завалил?

— Нет, — Стефан улыбнулся. — Про нашего ректора, Вальтера Лоренца, — его голос стал таинственным. — Сошел с ума. Его поместили в лепрозорий.

Вир прищурился.

— А ты откуда знаешь?

— Я Анну навещал, — смущенно потупился школяр.

Вир замолчал, подбирая слова. Несколько секунд тишины повисли между ними.

— Стефан, слушай. Тут такое дело… Подумал я, и пришел к выводу… пора подыскать ученика…

— Я сделал Анне предложение, — выпалил Стефан, будто не слыша его. — Сыграем свадьбу, как только ее выпишут из больницы.

Вир удивленно взглянул на него.

— А как же твоя учеба?

— Закончу. Повезло еще, что разрушение флигеля Альриха на иллюзию Шута списали. Так бы несдобровать мне. Но хочу перевестись на факультет медиумов. Как магистр Тео.

— От чего так решил? — спросил Вир, и в его голосе прозвучала неподдельная нотка сожаления.

— Не обижайтесь, мастер. Но из-за вас, — Стефан смотрел прямо и честно. — Не смогу так цинично людьми манипулировать. Использовать в своих целях.

Вир деланно вскинул бровь.

— Это когда это я?..

— Да, бросьте, — отмахнулся Стефан. — Вот мне, в Горшке, тогда пообещали, что откупитесь от Леля. Соврали, лишь бы я остался, помог провести ритуал. Хотя падшему еще до этого, уже кого-то отдали.

— Ты откуда узнал? — голос Вира стал резким и сердитым.

— Когда вы в горячке после купания в канале валялись, я в ваших вещах локон Леля видел. А срок то мне вышел, как не считай. Ну я взял один волосок и сжег, задал падшему вопрос. Он обругал меня, ответил — с ним был произведен расчет. По Кодексу.

Вир нехотя кивнул, отводя взгляд.

— Ладно. Ты прав. Но обещай, что доучишься обязательно.

— Клянусь! — Стефан выпрямился, насколько позволяла рана.

— Еще поручение к тебе будет, — Вир снял с пальца перстень с черным ониксом. — Вот, отвезешь Костылю. Плата с меня, за то, что на ноги поставил.

Он сунул руку в другой карман и достал серебряную брошь в виде лошади, вставшей на дыбы. Покрутил ее в пальцах.

— Помню, — тихо отозвался Стефан. — Это украшение для Элис-ар, защита от ее проклятия. Его Ларс где-то украл.

— Верно. Найдешь некую Лили, это подруга рыжего. Отдашь ей, скажешь — от него. На память.

Стефан молча убрал перстень и брошь в карман. Затем, в свою очередь, передал Виру вложенный в четверо листок.

— Чуть опять не забыл. От Герда.

— Как он там?

— Живой, нарвался на фурий, когда меня вытаскивал. В госпитале лежит.

— Про Бойла и его отряд не слышал ничего?

— Кто-то из солдат выжил, вроде. А от сержанта только деревяшку его нашли.

Вир невольно посмотрел в сторону собора, чей шпиль торчал на фоне голубого неба.

— Ладно, Стефан. Прощай.

Школяр еще раз низко поклонился и пошел в сторону университетских корпусов.

Вир уже хотел развернуть конверт, но его отвлек писклявый детский голосок.

— Слышь, дядя!

Какой-то щегол, в порванных штанах, топтался поодаль.

— Чего тебе?

— Вам тетя с черной косой просила передать!

Вир наморщил лоб.

— Элис-ар, что ли? И чего хотела?

Малец, не сходя с места, выпалил:

— Она найдет вас и убьет. За отца.

И тут же, не дожидаясь ответа, дал деру.

Вир лишь хмыкнул. Наконец, развернул листок. Там всего пара строк, написанных торопливой рукой.

«Мистик, тебе нужны были сведения об одном наемнике. Какой-то конверт, который ты видел в руках Шефа. Так вот — он был пуст. Единственное, что мне удалось узнать, — этот наемник, Крешник, когда-то состоял на службе Шефа, маркиза Ноктурна. Его выкупили из лечебницы, чтобы отправить в Лейтарию. К остальному я доступа не имею.»

Записка была датирована днем, когда Вир валялся в Оловянном Горшке, отходя от ледяного купания. Школяр, видимо, в той суматохе попросту забыл ее отдать.

Вир сидел с отрешенным взглядом, сжимая бумажку в пальцах. Потом резким движением кинул ее в ближайшую лужу. Он поднял голову и перевел взгляд на кучера — крепкого, черноволосого мужчину, у которого шрамов на лице было больше, чем целой кожи.

— Мортен, трогай! — бросил он, забираясь в дилижанс.

Человек в шрамах молча кивнул и коротко подстегнул лошадей.

Впереди была дорога. И фляжка полна.

Оглавление

Часть 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Часть 2. Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Часть 3. Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

ЭПИЛОГ

Пожертвовать