21 день [Анн-Кристин Гелдер] (fb2) читать онлайн

Анн-Кристин Гелдер 21 ДЕНЬ

1

Смерть застала Луизу в бледном свете восходящей луны.

Хотя на улице кромешная тьма, эта фраза продолжает крутиться у меня в голове, и мне приходится делать усилие, чтобы сосредоточиться на дороге.

Снова и снова шквалы дождя бьют в лобовое стекло, и мир на несколько секунд исчезает за мокрой пеленой. Трудясь напропалую, стеклоочистители не справляются с потоками воды.

Это была глупая идея — закончить последний проект, задержаться в офисе подольше всех остальных и пропустить занятия йогой. Теперь мне приходится гнать машину сквозь дождь и бурю. Я всего в нескольких милях от своего дома, но кажется, что дальше и быть не может.

Вот встала бы я пораньше этим утром — и справилась бы с проектом до телефонной конференции, не упустив времени. Или могла бы подождать, пока погода улучшится, и тогда бы уже поехала домой. Черт побери мою нетерпеливость. Даже средь бела дня по извилистому маршруту через лес трудно проехать, а в бурную ночь дорога просто ужасна. Что еще хуже, объявленная гроза не собирается уходить, несмотря на мои мольбы, — наоборот! Каждый удар грома громче предыдущего, непогода будто следует за мной. Молнии раз за разом прорезают тьму, заливая все вокруг ярким светом. И чернота после этого кажется еще глубже. Стволы деревьев мокры от дождя и отражают мигающий свет. Темнота позади наполнена извивающимися тенями. Не скажу, сколько раз холодок пробегал у меня по коже, когда мне мерещился одинокий человеческий силуэт на обочине. Глаза болят от частых смен периодов белизны и черноты.

И снова мои мысли возвращаются к письму, которое я получила два дня назад.

Остался двадцать один день.

Смерть застала Луизу в бледном свете восходящей луны.

Она была на кухне, готовила ужин. Готовка — приятное отвлечение. Отвлечение от страха, который был ее постоянным спутником последние несколько часов.

Днем она получила сообщение, от которого у нее похолодела кровь. Из ближайшей психиатрической больницы обежал пациент. Социопат, который любил играть в кошки-мышки со своей добычей. Хладнокровный убийца, помечавший своих предыдущих жертв осколком зеркала, а затем вовлекавший их в свой смертоносный план. Полиция предупредила держать окна и двери закрытыми, а Луиза была послушной девушкой.

Тем не менее чувство холода внутри не исчезало. Она сосредоточилась на ноже в руке. Она кромсала ингредиенты — чеснок, овечий сыр, помидоры.

Вдруг хруст остановил ее.

Нож дрогнул в руке.

Кто там?

Шум из коридора почти не слышен. Такой мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не задувает в дом.

Это… он?

Нет. Смешно и думать.

Зачем ему выбирать ее?

Зачем ему вламываться именно в ее дом?

Зачем обрывать именно ее жизнь?

Нет ответа — нет и причин для беспокойства.

Снова шум. Значительно ближе.

Нет, причины все же есть.

Луиза крепче сжимает рукоять ножа. Открывает дверь.

Слушает тишину.

И вот он приходит. Странный запах в воздухе. И не только запах.

Нерешительные шаги. Тревожное ожидание.

Что-то на земле перед ней.

Озорно поблескивающее. Зазубренное. С острыми краями.

Осколок. Осколок зеркала.

Слишком поздно.

Она не осознает собственной хрупкости.

А теперь все очевидно. Ясно как божий день, как отражение в зеркале.

Ее отражение в стеклянном осколке.

Зеркало трескается.

Он уже здесь.

Мне ведь хорошо знаком этот стиль, эта странная смесь нарочитой литературности с чьими-то судорожными впечатлениями, наскоро облеченными в слова. Я уже видела подобное раньше. Около пятнадцати лет назад. И тогда все закончилось не очень хорошо.

Нет. Не думай об этом. Не сейчас.

Последние три дня я в значительной степени контролировала ситуацию, так что и сегодня вечером никаких неожиданностей.

На мгновение подумываю съехать на обочину, чтобы переждать кульминацию бури, но всё во мне протестует против задержки в этой тьме-тьмущей даже и на минуту дольше, чем требуется. Маршрут я знаю наизусть. Два крутых поворота налево и почти три километра прямо. Еще поворот, а за ним мой дом. Четверть часа. Максимум.

Я включаю радио погромче, чтобы музыка заглушила грохот грома и шум проливного дождя. Нет причин для беспокойства.

Нет, причины все же есть.

Это просто гроза, а по всем фарадеевским законам при грозе в машине безопаснее всего. И все же вот бы сейчас оказаться дома. В постели, в окружении мягких подушек, и чтобы от кружки на тумбочке пахло шалфеем, который я завариваю почти каждый вечер — так, для хороших снов.

Движение на обочине отвлекает меня от моих мыслей. Слишком переменчивое и отрывистое, чтобы принять за тень дерева или куста, пригибаемого бурей.

Может, зверь какой?

Инстинктивно тяну руль в сторону и нажимаю на тормоза. Мой «фиат» кренится, его начинает заносить. На несколько ужасающих мгновений шины теряют сцепление и скользят по мокрому от дождя асфальту. Испускаю сдавленный крик и сжимаю руль обеими руками. Через несколько секунд шины снова возвращаются на асфальт, и машина замирает. Я поворачиваю ключ — двигатель и музыка резко стихают. Хотя капли все еще барабанят по крыше, тишина давящая. Как будто время затаило дыхание. Я почти благодарна за новый раскат грома, который вырывает меня из странного состояния неопределенности.

Делаю глубокий вдох и возвращаю учащенный пульс к нормальному ритму. Ничего не случилось. Это от впечатлительности. Ну да, люди боятся гроз. Поэтому, а не из-за чего-то другого я испугалась.

А из-за чего еще?..

Неприятный холодок сбегает по хребту.

В такую ночь воображение охотно играет злые шутки. И все же я уверена, что видела что-то на обочине дороги — что-то, чему там не место. Уж точно не в густом лесу в нескольких километрах от города.

Фигура в темном. Лыжные очки, поглощающие свет фар.

Это… он?

Нет. Смешно.

Убираю прядь волос со лба, мочалю зубами нижнюю губу и запускаю двигатель. Громкая музыка, внезапно возобновляясь, заставляет меня вздрогнуть, и вновь я ругаю себя за нервозность.

Полуразворот, откат на несколько футов назад — машина снова на дороге.

Спокойствие, только спокойствие.

Но напряжение никуда не делось. Хорошо хоть сердце уже не колотится как бешеное…

И снова сердечный ритм учащается: вижу что-то лежащее впереди. Черт возьми, да что за дичь? Мне хватило той привидевшейся фигуры… сейчас-то что?

Что-то определенно лежит на дороге….

Снова снижаю скорость. На этот раз экстренного торможения не понадобилось, потому что я и так ехала тише некуда. Останавливаюсь метрах в пяти от препятствия и выключаю радио. Фары моей машины резко прорезают темноту, которая вне конусов света выглядит плотной и зловещей. Молнии уже не так часто сверкают, соответственно и гром поутих.

Вытягиваю шею и прищуриваюсь. Когда понимаю, что там, одновременно испытываю облегчение и разочарование. Поперек дороги валяется огромная коряга. Ну, оно и неудивительно в бурю. Ничего опасного, а я-то чуть в панику не ударилась.

Даю машине немного прокатиться вперед, чтобы фары полностью осветили упавший сук толщиной где-то с мою руку. Кора блестит от дождя. И лежит эта хрень конечно же так, что мой мелкий «фиат» не сможет объехать препятствие, а оттащить — сук слишком большой и наверняка тяжелый. Сегодня мне что-то не везет, и разумнее всего развернуться и ехать к Джози.

В какой бы час я к ней ни заявилась, она всегда готова сварить кофе, завернуть в толстое одеяло и усадить у камина. Но до дома всего ничего! Если поднатужиться и убрать корягу с дороги, вмиг домчу.

Роюсь в сумочке в поисках мобильного телефона и вздыхаю с облегчением, когда вижу, что, несмотря на бурю и лес вокруг, у меня хороший сигнал.

Спонтанно звоню Джози, используя кнопку быстрого набора.

— Привет, родная! — отвечает она после второго гудка. — Ты уже дома? Я звонила тебе совсем недавно.

— Нет пока. Тут дурацкий кусок дерева перегородил мне дорогу.

— Погоди-ка, ты все еще едешь?

— На работе засиделась допоздна, — застенчиво объясняю я.

— Лу… — Голос Джози звучит раздраженно. — Этим штормовым предупреждением нам все уши прожужжали, как ты не услышала?

— Решила, что прорвусь, — оправдываюсь я. — Да и проблемы особой нет.

— Ты, значит, работаешь сверхурочно, а остальные норовят улизнуть еще до того, как работа началась? — ворчит Джози. — Ну и что собираешься делать?

— Попробую оттащить эту хренотень на обочину.

Джози скептически хмыкает:

— Лучше вернись в город. Побудешь у меня. Камин уже заждался.

Я невольно улыбаюсь, но внутренний голос укоряет: за то время, что ты с ней говоришь, можно было трижды убрать корягу с дороги.

На мгновение мне снова мерещится фигура в тени деревьев. Да ну, что за бред. Никто не знал, что именно сегодня я буду работать допоздна. Да и кому надо преследовать меня здесь, в лесу.

Зачем ему выбирать ее?

— Ладно, подруга, я выхожу, — говорю в телефон, отстегиваю ремень и распахиваю дверцу.

Тут же шквал дождя бьет мне в лицо, и я натягиваю капюшон на голову, чтобы защитить от воды прижатый к уху телефон. Оставить его в машине выше моих сил — голос Джози так успокаивает. В свете фар иду к препятствию. Вижу свою длинную тень на асфальте.

— Какая же ты смелая, — говорит Джози со спокойствием, резко контрастирующим с бушующей вокруг меня непогодой.

— Да ерунда, раз-раз и управлюсь, — беспечно бросаю я, не задумываясь: она меня хвалит или подначивает?

Оглядываюсь по сторонам — бесполезное действие, все равно ничего не видно в темноте. Пинаю корягу на пробу — вопреки грозному виду сдвигается вообще без труда, прямо как миленькая. Зажав телефон меж плечом и ухом, что не очень-то удобно, оттаскиваю эту дрянь в сторону. Дорога снова свободна. И из-за этого я хотела гнать назад в город? Выпрямив спину, щурюсь в ярких лучах фар.

— Все в порядке? — осведомляется Джози.

— Ага, в полном, — рапортую я, возвращаясь к машине.

— Отправь мне сообщение, когда приедешь, — просит Джози, и я, разумеется, обещаю.

Мы прощаемся, я открываю дверцу, сажусь, вжимаюсь в мягкую обивку и смотрю на дорогу. И… у меня появляется странное чувство. Поспешно врубаю лампочку под потолком и гляжу на заднее сиденье во все глаза.

Никого. Как и следовало ожидать.

Потом до меня доходит, насколько я заметна снаружи, и снова выключаю свет. Чувствую, что крыша едет, и меня еще сильнее тянет домой. Не знаю почему, но я никак не могу отделаться от ощущения, что кто-то тихо преследует меня всю эту гребаную поездку.

Блокирую все двери в машине, пристегиваюсь, поворачиваю ключ в замке зажигания. Равномерный гул двигателя успокаивает мои расшатанные нервы.

Еще несколько километров — и я дома. Дождь, кажется, стихает, и я уменьшаю скорость «дворников». Вдруг чувствую незнакомый запах в машине. Пряный и немного терпкий, с оттенком табака… Не накручивай, говорю себе, наверняка это лесной запах, усиленный дождем. Не о чем беспокоиться.

Странный запах в воздухе. И не только запах.

Испытываю почти навязчивую потребность убедиться, что все в порядке, что я одна в машине. Не отрывая глаз от дороги, протягиваю руку назад…

…и касаюсь кончиками пальцев чего-то мягкого.

Волосы.

Сердце на мгновение останавливается, я почти чувствую, как чьи-то холодные пальцы хватают меня за запястье… и вспоминаю, что накануне купила пушистый коврик для ванной. Там, на заднем сиденье, он и лежит до сих пор.

Совершенно измученная, делаю глубокий вдох, потом выдох.

Если я не попаду домой в ближайшее время, совсем с катушек слечу.

Со вздохом включаю музыку — намного тише, чем раньше, но достаточно громко, чтобы подпевать. Мне это помогает не сходить с ума.

Через три песни лес наконец отступает. У меня закружилась голова от облегчения — только теперь я поняла, в каком была напряжении. В следующий раз, когда будет гроза, останусь с Джози и ее мужем или, если нужно, пересижу в офисе. И то и другое не столь обременительно, как эта ужасная поездка, которую я только что пережила.

Со вздохом облегчения сворачиваю на подъездную дорожку. В такие дни всегда думается, что жить одной не так весело, как с мужем или хотя бы с парнем. Было бы кому излить душу, посмеяться на пару над собой.

В унылых раздумьях паркую «фиат» в гараже и отворяю заднюю дверцу — надо все-таки вытащить коврик, а то опять забуду про него. Краем глаза улавливаю какой-то слабый отблеск.

Озорно поблескивающее. Зазубренное. С острыми краями.

Откладываю коврик в сторону и наклоняюсь вперед. Меня охватывает ледяной холод, который никак не связан с прохладной осенней погодой.

За водительским сиденьем лежит осколок зеркала. При тусклом свете внутреннего освещения заметить его трудно, но он не настолько крошечный, чтобы я не увидела его, когда забирала с заднего сиденья сумку. Я почти уверена, что этого осколка не было в машине, когда я выходила из офиса.

От осознания того, что это значит, меня тошнит.

Кто-то был в моей машине.

Борясь с паникой, закрываю глаза и сосредотачиваюсь на своем дыхании.

Черная фигура на опушке леса…

Огромная коряга на дороге…

Кто-то действительно следит за мной, чтобы… вот так разыграть?

Отступаю на несколько шагов и беру ручную лопату, которую держу в гараже вместе с другими садовыми инструментами. И сразу чувствую себя лучше. Готовая в любой момент стукнуть, внимательно осматриваю салон автомобиля. Но там ничего нет, кроме осколка зеркала; тот сверкает в тусклом свете гаражного фонаря, словно издеваясь надо мной.

Хватаю с полки старую тряпку, заворачиваю в нее осколок и запихиваю в сумочку.

Наконец выхожу из гаража, в одной руке — сумка с продуктами и коврик, в другой — лопата. Несколько метров через двор тянутся вечно. В любую секунду я ожидаю, что кто-то бросится на меня.

Но ничего не происходит.

В доме я запираю дверь на два замка и позволяю себе момент облегчения. Я у себя в логове. В безопасности.

Обхожу все комнаты, осматриваю подвальные помещения и чердак, предварительно устроив иллюминацию. Ну что же, по крайней мере, прямой угрозы нет.

Думаю про осколок. Каким ветром и откуда его принесло на сиденье? Кто его туда положил?

Вспоминаю, как раньше устраивала такие вот невинные розыгрыши друзьям, и невольно чувствую укол совести.

Отправляю обещанное сообщение Джози, кормлю своего кота Моцарта и принимаю душ. Позволяю горячей воде литься на меня не меньше четверти часа, но она не рассеивает озноб, и даже позже, в постели, чувствую дискомфорт. Он засел во мне, как незваный гость незаметно для всех пристраивается в углу комнаты, и никак его не прогнать.

Кладу садовую лопату рядом с собой — иллюзия защиты — и пытаюсь направить мысли в какое-нибудь позитивное русло. К сожалению, без успеха: страх все еще держит меня своими когтями.

Она не осознает собственной хрупкости.

А теперь все очевидно. Ясно как божий день, как отражение в зеркале.

Я была избрана…

2

Осталось восемнадцать дней.

С очень нехорошим предчувствием смотрю на тему письма, которое, если верить уведомлению, пришло в 6:55 утра. После ночных кошмаров с осколками зеркал и злобными черными фигурами моему мозгу требуется несколько секунд, чтобы осознать суть. Адрес отправителя — еще одна «страшилка», случайно сгенерированная из несвязанных цифр и букв.

Собственно, такого рода письмо должно было автоматически улететь в спам, потому что его тема читается как разовое предложение чудо-диеты, которая за пару недель поможет достичь фигуры мечты.

Думаю, не отправить ли его за один клик в «удаленные», но что-то меня все-таки останавливает. Наверное, осознание того, что и эта хрень не дает мне покоя.

Смерть застала Луизу прохладным дождливым вечером.

Хватаю чашку с кофе и заставляю себя читать дальше. Я уже примерно знаю, что меня ждет, но хочу быть уверенной.

Немного наклоняюсь вперед.

Солнце давно скрылось за горизонтом, и ели в саду гнулись на свежем ветру.

Был запланирован веселый вечер о подружками за просмотром кино, но то, что в конечном счете из этого вышло, не имело ничего общего с первоначальным планом.

Комедия о любви. Много еды и напитков.

Натянутые разговоры. Смех.

Фильм был не особо хорош, но атмосфера вроде как спасала.

И вот…

Какой-то шум заставил затаить дыхание. Поставив фильм на паузу, все стали удивленно озираться.

Не о чем беспокоиться. Все путем.

Все путем, да каким-то не таким. Что это там трещит, царапается?

Фильм продолжали смотреть вполглаза, и тут раздался этот громкий ужасный звонок.

Момент на нервах, затем — облегчение.

Телефон. Это всего лишь телефон.

Неизвестный номер.

Она приняла вызов. И это было ошибкой.

У звонившего были плохие намерения. Очень плохие.

«Луиза, выходи. Иди ко мне».

Она положила трубку, засмеялась. Кто-то шутит. Ее смех звучал глухо.

Внимание остальных вернулось к телевизору, пока снова не раздалось странное шуршание. Повод для беспокойства. Для тревоги, переходящей в страх.

Три молодые женщины одни в доме. До соседей далеко. Большой сад, на зависть многим, — теперь повод для беспокойства.

Телевизор молчал.

Кто-то снова царапается. Звук явно от двери патио. Чьи-то ногти бегают по стеклу вверх-вниз? Это тот самый звонивший? Он что, уже здесь?

Голос снаружи. Мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер нем.

«Луиза…»

Недоверчивые взгляды. Ее пульс отучит в ушах.

Ты не одна сегодня вечером. Прилив мужества? Безрассудство?

Она встает, идет к двери. Подружки остаются в комнате.

«Не ходи», — советуют они. Но Луиза не хочет слышать. Она ломает последний барьер, отделяющий ее от тьмы.

«Кто там?»

Звуки чужого дыхания в ночи. Шелест сухих осенних листьев. Что-то черное проносится прямо перед глазами.

Он пришел.

Она кричит, оборачивается, пускается бежать.

Она недостаточно быстра.

Слишком поздно.

Он уже здесь.

Я смотрю на экран, и слова расплываются перед глазами. Ставлю кофейную чашку, не рассчитав силу, и образцы керамической плитки с громким перестуком сыплются на стол.

Фиона, сидящая напротив, отрывает глаза от монитора.

— Ты в порядке, Лу? — окликает она.

— Конечно. — Я расплываюсь в смущенной ухмылке. — Тут просто… этот ужасный клиент, который забраковывает все дизайны, он снова пишет.

Сама не знаю, зачем я ей вру. Наверное, понимаю: признаться в том, что «письмо счастья» в жанре «крипипасту»^[1] так сильно меня зацепило, значит, вызвать слишком много вопросов к своей персоне.

Фиона задумчиво смотрит на меня.

— Ты какая-то бледная, — замечает она.

— Плохо спала, — спокойно говорю я, и это, по крайней мере, не ложь. Из-за вчерашних событий, которые повлекли за собой ночные кошмары, я несколько раз вскакивала вся в поту.

— И только? — не отстает коллега.

— Абсолютно, — отвечаю со всей своей убежденностью, делаю еще один глоток кофе, чтобы доказать — все о’кей, и на этот раз аккуратно опускаю чашку на стол.

Фиона пожимает плечами и снова утыкается в экран. Я тоже притворяюсь, что приступаю к работе. На самом деле не могу выкинуть из головы первые два предложения из двух полученных писем. Сосредоточиться никак не выходит.

Смерть застала Луизу в бледном свете восходящей луны.

Смерть застала Луизу прохладным дождливым вечером.

Эти проклятые электронные письма переключают все внимание на себя.

И все же я беру себя в руки. Работаю без перерывов, провожу запланированную телефонную конференцию, на которой обсуждаю цветовую концепцию заказанного логотипа с VIP-клиентом. Около полудня Карстен, наш управляющий директор и мой непосредственный начальник, заходит и объявляет, что с китайцами получилось прийти к соглашению. Когда он поворачивается ко мне, я чувствую приятное тепло — надеюсь, мой макияж скроет раскрасневшиеся щеки.

— Обычное дело для тебя, Лу? — спрашивает он приятным голосом, который, однако, всегда звучит грубовато. — Плюнуть и растереть, каждый день — по подвигу?

Молча киваю и притворяюсь хладнокровной, хотя прекрасно понимаю: Карстен стоит позади меня и, вероятно, смотрит через мое плечо.

— Хорошо выглядит, — оценивает он мои потуги. Когда он опирается на мой стол, я замечаю тонкое обручальное кольцо на его левой руке. — Может, чуть менее кричащий оттенок розового взять? Вот здесь и здесь. А сюда — немного серого, — добавляет он, и Фиона за его спиной сдавленно хихикает.

— Я так и предлагала, — невозмутимо отвечаю я, — но клиент отказался. «Все должно сиять», вот как он сказал.

— А, ну тогда понятно, — говорит Карстен со своей типичной кривой улыбкой. — Думаю, в черновых набросках у тебя все было тип-топ.

Прежде чем я успеваю поблагодарить его за маленький скрытый комплимент, он выпрямляется и выходит из комнаты. Со спины он выглядит еще увереннее.

— Босс, — с ухмылкой напоминает мне Фиона, — счастлив в браке.

— Знаю, отстань, — огрызаюсь я и возвращаюсь к цветовой схеме логотипа.

Мне удается не думать об этих странных электронных письмах и о разбитом зеркале в моей машине до конца дня, но, когда я оказываюсь перед своим «фиатом», мне снова становится не по себе.

Прежде чем сесть за руль, внимательно осматриваю заднее сиденье, багажник и даже пол. Как и ожидалось, все чисто, но напряжение не отпускает. До сих пор я чувствовала себя в безопасности в собственной машине. Раз — и все двери заблокированы. Тут мне приходит в голову, что неизвестный, должно быть, располагает копией моего ключа, и картина в один миг мрачнеет. Надеюсь, скрытое чувство угрозы скоро утихнет и все это окажется глупой шуткой. Причина моего страха, думаю я, не в цепочке вчерашних неприятных событий, а в воспоминаниях, которые пробудили электронные письма и этот осколок. В воспоминаниях — и в нечистой совести.

К счастью, от офиса до кафе в центре города, где у меня назначена встреча с Джози, всего несколько минут езды. Надеюсь, разговор с ней поможет пролить свет на все это.

— Ясное дело, ты паниковала, — говорит Джози, выслушав мой сбивчивый рассказ о том, что произошло после того, как я приехала домой. — Могла бы позвонить еще раз.

— Не хотела тебя грузить, — отмахиваюсь я. — Это все пустяки. Подумаешь, сама себя накрутила до полусмерти. Но сегодня утром…

Я беру паузу — официант приносит заказанный нами латте макиато.

— Сегодня утром ты снова пообщалась со своим горячим боссом? — спрашивает Джози, делая щедрый глоток.

— А то. На работе этого не избежать, — смеюсь я. — Но на самом деле я хотела рассказать тебе о втором электронном письме…

— О втором письме? — Джози недоуменно приподнимает бровь.

— Первое пришло в понедельник от анонима. Тема — «Остался двадцать один день». А сегодня — «Осталось восемнадцать дней».

Джози отмахивается:

— Очередные горячие предложения? Хватай то, что тебе не нужно, по завышенной цене, пока еще дают, ага. Заколебалась уже от них ящик чистить.

— Если бы… — вздыхаю я.

Она ставит стакан на стол и смотрит на меня во все глаза:

— Тогда что?

Кратко пересказываю ей суть зловещих «писем счастья». Джози слушает молча, и лицо ее заметно мрачнеет, когда я снова упоминаю об осколке зеркала в машине.

— Но вообще что-то такое в этом духе уже было, — неопределенно говорю я и подношу стакан к губам, чтобы сделать короткую передышку. Мои дальнейшие откровения выходят неуклюжими. — Еще в школе… Мне было шестнадцать, и у нас была своя компания. Такая бандочка. Нас было четверо, и вечно мы искали приключений на свою задницу. Ник был моей первой большой любовью, и я просто таяла в его обществе. Что бы он ни предложил, воспринимала с восторгом. Нет, все было довольно невинно — например, однажды мы придумали, как нам свистнуть экзаменационные билеты из учительской.

Джози смеется:

— Да уж, преступление века.

— Астрид, девчонка из нашего класса, подслушала, как мы обсуждали план.

— Астрид, — повторяет Джози. — Нелегко, наверное, жить с таким именем…

— Она была себе на уме, и у нее было мало друзей, ябеда и любимица учителей. Так вот, она нас заложила. Нам всем влепили плохие оценки и недопуск, — рассказываю я. — Теперь-то я понимаю, что за дело, но в те годы все видишь совсем в ином свете. Астрид стала для нас врагом номер один. Мы невероятно злились и решили отомстить — хорошенько ее напугать. И тогда родилась идея поспорить…

— Поспорить? — Джози закатывает глаза. — Чую неприятный поворот в истории. И о чем был спор? Тоже что-то в духе «писем счастья»?

— Ник и раньше любил сочинять истории — стоит сказать, очень даже недурственные. Ты наверняка в детстве слышала байку о психопате, который сбежал из лечебницы и решил навести шороху в округе.

Джози хмурится:

— Кто ж ее не слышал.

— Так вот, Ник сказал, что сможет убедить кого угодно, будто эта чушь — правда. На спор. Жертвой выбрали Астрид — просто потому, что нам хотелось свести с ней счеты. Мы были так злы на нее, что все вместе сочинили историю о маньяке, который якобы сам себя называл Обратный Отсчет. Якобы он отправляет своим жертвам электронные письма со сценариями смерти, а в теме письма указывает, сколько дней им осталось жить.

— Двадцать один день… — бормочет Джози.

— Вот-вот, — подтверждаю я подмеченную ею связь. — Итак, сперва мы втерлись к Астрид в доверие, вроде как пошли на мировую. Но на самом-то деле взялись за нее всерьез. Пустили слух про маньяка, про письма. Потом Ник вскользь упомянул, что этот Обратный Отсчет рассылает письма многим — нервы пощекотать, но если жертва выбрана наверняка, он подбрасывает ей осколок зеркала.

Джози недоверчиво фыркает:

— И Астрид купилась на такую фигню? Уж я бы поставила против твоего дружка… без обид.

— Астрид купилась не сразу, — говорю я. — Встревожиться — встревожилась, но вряд ли поверила. Но потом мы начали претворять в реальность страшилки из писем. Подложили ей в школьный рюкзак осколок стекла, преследовали ее, а чтобы она не узнала нас, устраивали цирк с переодеванием, царапали ночью ее окно и даже проникали в ее дом через террасу, чтобы наследить в комнатах. В какой-то момент придуманный нами Обратный Отсчет зажил своей собственной жизнью, и это больше не было вопросом спора. Наши идеи становились все более экстремальными, мы практически перебивали друг друга, предлагая все новые и новые, а Ник координировал. И каждый раз потом казалось, что Астрид лишь чудом избежала смерти. Чтобы она не смогла привыкнуть к посланиям, не смогла отмахнуться, мы отправляли их через неравные промежутки времени. Однажды между ними прошла почти неделя. Но обратный отсчет до самой последней истории — и, таким образом, до ее предположительной смерти — шел непрерывно.

— А она-то небось надеялась, что вся эта канитель закончилась, когда наступал долгий перерыв… — качает головой Джози. — Да, ребята, вы и впрямь были те еще паршивцы. Но с ней ведь ничего серьезного не произошло… так?

— Слушай дальше, — говорю я, и Джози подается вперед. — Пришел самый последний день нашего розыгрыша — нулевой, как его назвал Ник. В последнем послании мы описали сценарий, согласно которому безумец устраивает засаду на мосту, потому что мы знали, что Астрид должна пересечь мост по дороге домой из школы. Она жила в одном из новых микрорайонов, так что мост, по которому ходили редко, казался идеальным местом преступления. — Рассказывая, я гляжу на молочную пену в стакане передо мной — та медленно опадает. Столько лет прошло, а воспоминания рождали неприятные чувства где-то в животе. Теперь-то было совершенно очевидно, что нам не стоило так далеко заходить. — Двое из нас пошли за ней, двое других ждали на другой стороне моста. Мы были одеты в темное, а на голову напялили лыжные очки. Во-первых, так бы нас никто не узнал, а во-вторых, Астрид должна была подумать, что это Обратный Отсчет пришел за ней. — Я ненадолго закрываю глаза и кусаю губу, а Джози, затаив дыхание, слушает меня. — Ну, она так и подумала. Шла все быстрее… а потом сорвалась на бег. Она была жутко измотана — плакала, кричала. Только тогда мы поняли, что зашли слишком далеко. Мы позвали ее по имени, но она еще больше запаниковала. Побежала на тропинку под мостом — где-то на двадцать футов ниже. Наверное, хотела нарушить тот сценарий, который мы прописали жертве. — Мой голос срывается, и я прокашливаюсь. Я впервые говорю об этом. После всех этих лет нарушаю свое обещание хранить молчание, и мне невероятно тяжело. — Набережная была очень крутой, повсюду гравий с острыми краями. Астрид поскользнулась, потеряла равновесие… упала и приземлилась прямо на рельсы. Да, там, внизу, проходила ветка железной дороги. И самое плохое было то, что почти сразу промчался состав. Знаешь, мы были на все сто процентов уверены, что состав проехался прямо по ней. Но потом увидели Астрид в сторонке. Она была вся в ссадинах, ее обожгло искрами от колес — машинист резко затормозил. Она тряслась и походила на сумасшедшую. Но была жива. Мы убежали до того, как поезд полностью остановился.

— Боже мой! — охает Джози. — Что, так все и было? — Она умолкает, не находя слов. — Скверно все вышло, — наконец удается ей закруглить мысль. — Живешь в страхе почти что месяц, а потом тебя чуть не разрезает пополам… Родители Астрид жутко злились на вашу компашку, — говорит она утвердительно. — Были какие-то последствия?

Я избегаю ее взгляда и проглатываю вставший в горле ком:

— Вообще-то… нет. Никаких. — Джози смотрит на меня с недоумением. — Конечно, ее предки связались с нашими. Но было принято решение оставить все как есть, раз уж все закончилось хорошо. Ну, почти хорошо. Те ожоги долго заживали.

— Вау… — Джози рассеянно водит пальцем по краю своего стакана с латте макиато. — Если бы кто-то так мучил моего ребенка, я бы точно взбесилась. И просто так это дело не оставила бы.

— Думаю, родители Астрид не хотели, чтобы она стала темой для разговоров. Вся их семья вела очень замкнутый образ жизни. Кроме того, отец Ника в то время был очень заметной политической фигурой, собирался баллотироваться в мэры. Это, безусловно, на них оказало влияние. Так или иначе, после надлежащей выволочки нам велели забыть про инцидент и никогда больше о нем не говорить. Что мы и сделали охотно.

— Значит, ее семья действительно не предприняла против вас никаких дальнейших действий? — спрашивает Джози, и, несмотря на ее нейтральный тон, я слышу обвинение в вопросе.

— Нет, — качаю головой. — Но через некоторое время Астрид попала в лечебницу для душевнобольных, а ее семья уехала. Мы потеряли их из виду. Время от времени — да, интересовались, пытались найти какие-то следы… — Сжав губы, я крепче сдавила стакан. — Несколько лет спустя мы узнали, что она покончила с собой. Уверена, ее смерть была связана с тем, через что мы заставили ее пройти. Прошлое наконец настигло ее.

Долго стоит тишина, затем Джози снова наклоняется ко мне:

— Лу, а ты, оказывается, замешана в очень жестоком деле.

— Знаю. И, поверь, мне стыдно, — признаюсь я. — Только когда я уехала на учебу, я смогла как-то об этом забыть. Тем не менее я себя никогда не прощала. Знай мы тогда, до чего доведет тот идиотский спор… Ну да, мы были молодые и тупые, но это не объяснение и не оправдание. Мы не только разрушили жизнь Астрид — мы в итоге отняли ее.

— И теперь ты получила два электронных письма вроде тех, что вы сами посылали в ту пору, — возвращается Джози к актуальной теме.

Я слышу по ее голосу, как трудно ей не осуждать меня за то, что я сделала в молодости.

— Очень похоже на то. — Я беспомощно пожимаю плечами. — Содержание, стиль этот обрывистый… Знаешь, когда больше описываются ощущения, чем обстановка.

— Они совсем такие же, как ваши? — уточняет Джози.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Не могу точно вспомнить, что мы тогда писали. Хотя первое письмо, которое я получила, точно отличается от нашего. Побег психа из лечебницы никогда не фигурировал в наших текстах. Мы только сказали об этом Астрид. Письма отправляли с аккаунта, который Ник создал специально для этой цели. Делились с ним идеями, какой еще ужас описать, а он это все обрабатывал.

— Вообще, есть только одно предположение, — говорит Джози, делая несколько глотков латте. — Исходя из того, что ты мне рассказала, лично мне совпадение не кажется случайным. Две письма, осколок зеркала… Видимо, кто-то очень хочет напомнить тебе о прошлом.

Я грустно киваю:

— Я тоже так думаю, но кто? Мы все были рады оставить это позади. Никто больше об этом не говорил, и когда семья Астрид уехала, у нас будто камень с души свалился. Так почему кто-то должен утруждать себя написанием и отправкой на мой адрес электронных писем, как это было тогда? И почему сейчас?

— Может, в психиатрической больнице Астрид познакомилась с кем-то, — говорит Джози. — Вполне возможно, подружилась.

— Хочешь сказать, кто-то вместо Астрид собирается меня достать?

Джози пожимает плечами:

— Ну, или кто-то из твоих старых знакомых — как вариант.

He знаю почему, но я не рассматривала эту возможность раньше. А ведь точно стоит ее рассмотреть.

— Я так давно о них не слышала. Какой смысл находить меня сейчас и…

— Может, это такой неловкий способ навести мосты, — предполагает Джози. — Будет лучше, если ты просто подождешь. Старайся игнорировать послания, не сильно на них зацикливайся. Пока ведь ничего с тобой не произошло.

Верно. Пока. Не считая подброшенного невесть кем и незнамо как осколка зеркала. И я до сих пор уверена, что тогда, на дороге в лесу, видела чей-то силуэт на обочине.

Чтобы больше не беспокоить Джози, я нерешительно улыбаюсь:

— Да, ты права. Подожду. Наверное, больше ничего не произойдет, так что я потом пожалею, что так сильно напряглась.

В течение следующего часа мы обсуждаем более приятные темы: идеальный подарок на день рождения мужа Джози и подборку фильмов для нашего девичника в следующее воскресенье. Время летит незаметно, и мы спонтанно решаем поужинать в кафе. Когда мы наконец выходим на улицу — много позже, чем планировалось, — уже стемнело. Холодный ветер заставляет дрожать, я кутаюсь в куртку плотнее. Что ж, хотя бы нет дождя.

После того как мы обнялись и попрощались, обследую багажник «фиата»: что-то ищу, а что именно — сама не знаю. И только когда Джози скрывается из виду, отпираю заднюю дверь и внимательно осматриваю салон. Если бы я сделала это при ней, она бы мигом смекнула — я вовсе не такая крутая, какой хочу показаться.

Мне хочется окликнуть ее, попросить остаться на ночь со мной. Часто после смерти родителей я чувствовала себя одиноко. Продать их дом, где я сейчас живу, все еще кажется мне хорошей идеей. Он слишком большой для меня одной, маленькой квартиры недалеко от города было бы вполне достаточно.

Только после того, как я несколько раз убеждаюсь, что в салоне все по-прежнему, сажусь за руль, откидываюсь на спинку кресла и делаю глубокий вдох. Смешно, что меня так легко вывести из равновесия. Кусок стекла и две анонимки. С каких это пор я такая пугливая?

Около восьми часов я глушу двигатель. Одной рукой тянусь к своей сумке, другой — к маленькой лопате, которая была моей постоянной спутницей со вчерашнего вечера. По дороге из гаража в дом приходится брать себя в руки, чтобы не оглядываться на каждом шагу. Только когда я захлопываю за собой дверь, запираю ее на оба замка и на цепочку, меня отпускает. И в то же время досадно как-то: я слишком остро на все реагирую. Да, в прошлом я поступила плохо — любой скажет. Но все кончено, и давно уже нет причин позволять этому влиять на меня сегодняшнюю.

Решительно отодвигаю воспоминания в самый дальний угол своего разума и сосредоточиваюсь на своем коте, который настойчиво мяукает, напоминая, что неплохо бы и поужинать.

Позаботившись о Моцарте, удобно устраиваюсь на диване с чашкой чая и ноутом. Браузер только-только открылся, как тут же звонок в дверь. Нахмурившись, откладываю компьютер в сторону и встаю. Час довольно поздний для незваных гостей в будний день.

Быстро беру ключи от дома из вазочки на комоде в прихожей, отпираю и приоткрываю дверь, убеждаясь попутно, что Моцарт не сбежит.

— Привет, Лу, — говорит Карстен, и при виде его мое сердце бьется вдвое быстрее.

Притворяю дверь, чтобы снять цепочку, и пользуюсь случаем, чтобы причесаться по-быстрому. К счастью, я еще не сняла макияж. Впускаю его с демонстративно беспечным видом:

— Добрый вечер, босс.

Как только за ним захлопывается дверь, он быстрым шагом сокращает пространство между нами, кладет обе руки мне на щеки и целует. Его губы прохладны от вечернего воздуха, но огонь, пронизывающий меня от его прикосновения, чертовски горяч. Все мое тело реагирует на него, и он тихо вздыхает, обнимая меня. Взаимное влечение неоспоримо. Его рука скользит под край моей рубашки, следуя по изгибу моего позвоночника вверх, оставляя на моей коже огненный след. Я погружаю пальцы в его густые каштановые космы, когда он прижимается ко мне всем телом и облизывает губы, которые я охотно открываю для него. В ответ просовываю руку ему под свитер и касаюсь его груди и живота. Он судорожно выдыхает, и в ту же секунду играет мелодия, которую я научилась ненавидеть за последние несколько месяцев, — рингтон на его мобильном телефоне. Наш с Карстеном поцелуй тут же прекращается, и он, кое-как отдышавшись, отвечает на вызов.

— Привет, дорогая, — говорит он в трубку, одаряя меня извиняющимся взглядом.

Я пожимаю плечами и поправляю рубашку. Его жена беспокоит нас не в первый раз, но все равно все так же неприятно.

— Нет, у меня еще есть работа в офисе. — Снова он все спихивает на переработку. — Реально? Да. — Он слушает, склонив голову. — А… это может подождать. Неважно. Давай, скоро буду.

Да неужто?!

Карстен вешает трубку и быстро целует меня.

— Извини, нужно идти, — говорит он с сожалением. — Ноутбук Тани заглючил, а у нее сегодня вечером важные дела в офисе.

Не дожидаясь моего ответа, он исчезает, оставив меня одну, в дико расстроенных чувствах. Я чувствую себя такой использованной и неполноценной, что уже не в первый раз думаю о том, чтобы положить конец нашей неприятной интрижке. Суть в том, что эти украденные моменты просто делают меня несчастной. Я бы все отдала, чтобы заставить его расстаться с ней, а он продолжает говорить о том, как сильно хотел бы быть со мной, но ничего не происходит. Шесть месяцев между нашей первой страстной случкой на кухне для персонала после работы и сегодняшним днем полны обещаний, и ни одно из них он не сдержал.

Потираю лоб и смиренно запрокидываю голову назад. Он никогда не уйдет от нее. Я прекрасно понимаю, насколько наивно надеяться на его разрыв с женой. И все же я зачем-то надеюсь. Я настолько влюблена в этого мужчину, что отчаянно принимаю каждую частичку близости, которую он дарит мне. Хуже всего то, что об этом даже и поговорить не с кем. Джози, моя лучшая подруга, знает только, что у меня слабость к моему привлекательному боссу. Все остальное слишком рискованно. Если бы что-то просочилось о нашем романе, Карстен оказался бы в довольно щекотливой ситуации. Хотя часть меня осознает, что он просто пользуется мной, я не хочу чинить ему проблем.

Остаток вечера провожу на диване с чаем и историческим романом. Снова и снова щурюсь на свой мобильный телефон в надежде, что Карстен ответит. Но этого не происходит, и в районе десяти вечера я принимаю решение лечь спать. Прошлая ночь для меня была какой угодно, только не спокойной, так что не потребовалось много времени, чтобы заснуть.

3

Следующий день — на контрасте — на удивление спокоен. В моем почтовом ящике нет новых писем, а на работе я успешно избегаю Карстена. Когда я возвращаюсь вечером домой, я настолько оптимистично настроена, что возвращаю садовую лопату назад в гараж. Кажется, я расстроилась без причины. Подумаешь, просто розыгрыш с намеком на кое-какое прошлое. Кто-то всерьез решил, что сможет напугать меня разбитым зеркалом и двумя нелепыми электронными письмами? Ха!

Хотя поутру мне никуда бежать не надо, просыпаюсь рано и, как следствие, быстро выматываюсь. Наливаю себе вторую чашку кофе и апатично пялюсь на нее, как вдруг кто-то звонит в дверь.

Со стоном поднимаюсь, шаркаю по коридору и через некоторое время устало моргаю в пасмурную октябрьскую субботу.

— Ага, все еще спишь? — Фил, мой доверенный курьер, проводит рукой по своим светлым волосам с притворным сожалением.

— Ошибаешься, — угрюмо отвечаю я, получая посылку. — Я просто месмеризирую с утра свой кофе, чтобы он работал лучше. Хочешь попробовать, что получается?

Фил притворно морщится:

— Держись от меня подальше со своим месмеризмом! А от простого кофе, знаешь, не откажусь.

— Извини, забыла, что ты суеверный тип. — Смотрю на коробку, и настроение как-то внезапно улучшается. — Как раз вовремя, девчонки рассчитывают на наши любимые соусы завтра. А ты по воскресеньям не работаешь. К несчастью.

Фил награждает меня скромной улыбкой:

— Утренние заказы действуют на нервы. Зато тебе не придется трястись, что какой-то дурацкий соус не поспеет к девичнику. Блага цивилизации!

— Эй! Думаешь, раз постоянно доставляешь мне барахлишко, так уж и дерзить мне можно?

— Вовсе нет, — потупляется он. — Всегда приятно доставлять вам заказы, фрау.

— Радуйся, что я так много заказываю. Без меня ты бы давно остался без работы, — смеясь, отвечаю я, засовываю коробку под мышку и, помахав ему на прощание, снова прячусь в свою раковину.

Он уходит без кофе.

Остаток дня провожу частично на диване с историческим романом, который меня не особо увлекает, частично вполсилы работая над заданиями, которые не успела сделать за неделю. Снова и снова ловлю себя на том, что щурюсь на свой мобильный телефон, но от Карстена до сих пор ни слуху ни духу.

В воскресенье я сплю до полудня, а потом готовлю запланированные суши. Уже стало традицией,что я, Джози и наша общая подруга Сандра каждое второе воскресенье месяца собираемся посмотреть кино по очереди у кого-то из нас. Завернув рис и рыбу в листы водорослей, использую остаток дня для обширных прихорашиваний.

Вскоре после девяти мои подруги звонят в дверь. Когда я отпираю, Сандра, как и всегда, жалуется на удаленность моего дома, умудряясь параллельно хвалить мою старую полуантикварную мебель, — этого ритуала она придерживается со стойкостью, достойной лучшего применения.

Затарившись из буфета, мы садимся на диван, Сандра и я — с бокалом просекко, Джози, которая сегодня за рулем, с кока-колой.

— Итак, Лу, что нового на личном фронте? — спрашивает Сандра.

Как и Джози, она счастлива в браке, что, на мой взгляд, придает ее вопросу второе дно. Порой мне кажется, что мои подруги подозревают, будто я стремлюсь к одиночеству. Но, будь рядом со мной правильный человек, я бы ему не отказала. Но я точно не хочу отчитываться перед кем-то о моих встречах с Карстеном. Я отчетливо представляю, как они отреагируют, — увольте!

— Откушать не желаете? — говорю я, оставляя вопрос Сандры без ответа.

Игнорирую взгляды, которыми обмениваются у меня за спиной подруги, и исчезаю на кухне, чтобы взять суши, соевый соус и немного васаби. Джози хватает пульт и врубает комедию, которую мы договорились смотреть еще на прошлой неделе.

Настроение худо-бедно налаживается, мы много смеемся, хотя фильм не шибко-то и хорош. Мне по душе сама непринужденная атмосфера.

В какой-то момент я слышу странный шум, и поначалу мне сложно поверить в то, что исходит он не от телевизора. Будто где-то что-то скребется, царапается — точно сказать не могу. Сажусь чуть прямее, и Джози смотрит на меня сбоку:

— Все путем?

— Ага, — поспешно заверяю я. — Просто послышалась какая-то фигня.

Лицо Джози — зеркало ее мыслей. Ей известно, что последние несколько дней я нервничаю больше, чем обычно, и она знает, в чем причина. Смотрю на нее умоляюще и надеюсь на ее понимание. Сандре ни к чему знать о моих текущих проблемах. Хотя обе они мои самые близкие подруги, я все-таки ближе к Джози, что и неудивительно: мы с ней знакомы еще со времен учебы.

Однако через несколько секунд я убеждаюсь, что Сандра тоже заметила мою нервозность, потому что, когда звонит стационарный телефон, я вскакиваю, будто меня шандарахнуло током. Разозленным взглядом упираюсь в телефон, который все никак не хочет смолкать.

— Может, ответишь? — смущенно спрашивает Сандра, и я нерешительно беру трубку.

Она приняла вызов. И это было ошибкой.

Раздраженная, я отталкиваю память об электронном письме и впиваюсь взглядом в телефон.

Неизвестный номер.

— Алло. — Мой голос хрипит, я осторожно прокашливаюсь. Просто звонок. Хватит уже шугаться каждой тени.

У звонившего были плохие намерения. Очень плохие.

— Луиза…

Кожу неприятно покалывает, будто на меня смотрят невидимые глаза.

Я повожу плечами.

Луиза, выходи, иди ко мне…

— Слушаю. Кто это?

Моя реакция до того банальна, что впору засмущаться. Но так лишь в первые несколько секунд — ответ с того конца линии демонстрирует, что страх был полностью оправдан.

— Я за тобой слежу. За тобой и двумя твоими подружками. — Это сказано ровным шепотом, делающим голос тревожно нейтральным. Не понять, кто говорит — мужчина или женщина.

Невольно я крепче сжимаю трубку. Надо отключиться. Но я все равно на линии.

— Твоя блузка очень милая. Зеленый тебе идет, — продолжает звенящий шепот, и у меня мурашки бегут по спине. — Хотя мне нравится и та твоя голубая, жаль, ты ее заляпала, пришлось стирать.

Я молча тянусь к бокалу с просекко, стараясь не волноваться.

— Правильно, — одобряет звонящий, — выпей. Но только один глоток. Ты ведь не хочешь, чтобы алкоголь ударил в голову? Почему просекко, могу я спросить? Другие сорта тебя не устраивают?

Собрав все свое самообладание, я встаю и иду к двери во внутренний дворик, все еще держа телефон у уха. Кто-то действительно прячется там, в темноте? Или звонивший просто так хорошо угадывает? Навряд ли.

— Ну что, видишь меня? — спрашивает голос, отметая мои последние сомнения.

Там кто-то есть, и он может заглянуть в мою ярко освещенную гостиную из темноты сада. Пока я пытаюсь осознать, что происходит, снова раздается странное царапанье. Его источник находится не в доме, звучит так, как будто звук идет от двери.

Кусаю нижнюю губу. На том конце линии молчат.

— Лу? — спрашивает Сандра не «телефонным» голосом, отчего я сильно вздрагиваю. — Что-то случилось?

Я качаю головой и прислоняю ладонь к стеклу, словно пытаясь установить контакт с тем, кто наблюдает за нами снаружи.

Повод для беспокойства. Для тревоги, переходящей в страх.

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, смотрю в ночь горящими глазами. Ничего не вижу. Неопределенность сводит меня с ума.

Сжимаю дверную ручку свободной рукой, до белизны в костяшках пальцев, и несколько раз моргаю.

— Лу? — окликает Джози из-за спины.

Я не отвечаю — слишком уж поглощена воспоминаниями о сценарии из письма. Там такая же угрожающая ситуация.

Приоткрываю дверь и прислушиваюсь к черноте.

Голос снаружи. Мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер нем.

«Луиза…»

Нет. Меня не так просто заставить запаниковать. Не позволю этому случиться со мной. Отбрасываю телефон в сторону, затем полностью открываю дверь и выхожу в сад.

Прилив мужества? Безрассудство?

Изо всех сил пытаюсь выкинуть из головы цитаты, то и дело всплывающие из омута памяти. Я прочла эти письма много раз. Слишком часто возвращалась к ним.

— Лу? — слышу я голос Джози. — Ты что там делаешь?

Она ломает последний барьер, отделяющий ее от тьмы.

Нерешительно делаю несколько шагов. Ясно чувствую, что я не одна в темноте. Меня охватывает такой же ледяной трепет, как в ту бурную ночь. Волосы на затылке встают дыбом, ладони становятся липкими, вдоль хребта пробегает нервное покалывание. Когда где-то рядом со мной ломается ветка, я резко оборачиваюсь. Зрелище настолько пугает меня, что я парализована на несколько секунд.

Он приходит.

Рядом с моим садовым сараем, на краю света, падающего через дверь, из которой я вышла, стоит фигура, почти растворившаяся в чернильном мраке. Пока я борюсь с парализующим страхом, ко мне тянется рука, словно хочет дотронуться до меня.

Движение ломает мой ступор. Со сдавленным криком бросаюсь обратно в дом и захлопываю за собой дверь так сильно, что окна трясутся.

Только сейчас мой мозг снова начинает работать. Я совсем сошла с ума? Как можно быть такой беспечной? Сведения обо мне, которыми располагает звонивший, не оставляют сомнений. Кто-то прячется возле моего дома ночью и наблюдает за мной днем — и что, мне больше нечего делать, как преподнести себя ему на золотом блюдечке?

Джози стоит, а Сандра посадила Моцарта к себе на колени, чтобы он не улучил шанс и не дал деру на улицу. Обе обеспокоенно смотрят на меня.

— Луиза, — я улавливаю намек на нетерпение в тоне Джози, — может, уже скажешь, что с тобой сегодня не так?

— Извините, — оправдываюсь я и выдавливаю смущенную улыбку, хотя сердце мое бьется так быстро, что почти разрывает грудь.

Игнорирую ее вопрос, хожу от окна к окну и опускаю все ставни. Только когда это сделано, чувствую себя чуть менее уязвимой.

— Ты белая, как молоко, — говорит Джози, а я сажусь на диван, избегая взгляда в сторону двери.

Кто это был в моем саду? Или мои расшатанные нервы сыграли со мной злую шутку? Мне что, выпитое ударило в голову сильнее обычного? Да, наверное, мне все привиделось. Ничего не было. Постойте, а откуда тогда звонивший так много знает обо мне?..

— Наверное, еще один кот приблудился, — говорит Сандра, гладя Моцарта по спине, на что тот с готовностью отвечает громким мурлыканьем. — Вот уж не думала, что ты такая пугливая.

— Сама в шоке, — бормочу я, заставляя Джози почти незаметно нахмуриться.

— Кто это тебе звонил? — хочет знать она.

Я делаю глубокий вдох:

— Не знаю… Но этот кто-то, кажется, сейчас наблюдает за нами.

— Прости, что? — восклицает Джози, а Сандра выпрямляется.

— Что за чепуха, — отвергает она мои слова. — Да это какой-то придурок наверняка тебя разыгрывает.

— Он знал цвет моей рубашки, хотя я переоделась до того, как вы пришли, — глухо говорю я. — Он комментировал каждое мое действие, даже назвал вино, которое мы пьем.

На несколько секунд воцаряется изумленная тишина.

— Ты что, серьезно думаешь, что за нами кто-то следит? — со скепсисом уточняет Сандра.

— Я это знаю, — поправляю ее убежденно.

— Позвони в полицию, — предлагает Джози, и я нерешительно смотрю на нее.

Сандра согласно кивает.

— Да, Лу, — говорит она. — В конце концов, нам еще по темноте ехать домой, а мне вот совсем не нравится мысль, что какой-то псих будет караулить нас в саду.

Стоит ли звонить? В принципе ничего не произошло. Но телефонный звонок и тень снаружи, в сочетании с электронными письмами и куском зеркала в моем «фиате», заставляют думать, что у меня есть все основания для беспокойства. Да и раз Джози так считает, и Сандра… пускай.

Хватаюсь за телефон и набираю короткий номер. Поспешно выкладываю принимающему звонок оператору все самое важное, и меня заверяют, что наряд уже в пути.

— Реально стремная фигня, — замечает Сандра; она кажется такой веселой, будто все это ее только забавляет. Ну, с нее-то взятки гладки — как и Джози, она скоро вернется домой, к мужу. А я останусь одна.

Следующие двадцать минут мы сидим как на иголках. Да, я заварила подругам свой любимый чай, и мы пытаемся вернуть прежнюю легкость, но ничего не выходит. Я продолжаю замечать, как Сандра и Джози обмениваются встревоженными взглядами, и притворяюсь, будто мне самой спокойствия не занимать. На деле же мои мысли в хаосе. Сценарий второго письма реализован — глупо и наивно закрывать на это глаза. Кто-то, как встарь, оживляет глупые страшилки.

Когда трезвонит дверной звонок, я спрыгиваю с дивана и через несколько секунд оказываюсь у входной двери. Понятное дело, это полиция, но я все равно снимаю цепочку, только дважды перепроверив, что глаза меня не обманывают.

— Фрау Петерс? — спрашивает один из пары офицеров, пристально глядя на меня, пока его коллега осматривает коридор. — Это от вас поступил звонок на наш коммутатор?

Я киваю и сбивчиво пересказываю события минувшего часа, решительно игнорируя мысль о том, что эти типы могут подумать, будто я чокнулась. Джози и Сандра маячат где-то на заднем плане; они лишь покачивают головами — не то с сожалением, не то с облегчением, — когда их спрашивают, заметили ли они что-либо необычное.

Следующие полчаса полицейские осматривают сад и ничего необычного не находят.

— Это был первый раз, когда вы получили такой звонок? — спрашивает тот из них, который пониже.

— Ага, — подтверждаю я, уже зная, к чему он клонит.

— В таком случае мы воздержимся от запроса к провайдеру, — говорит он почти что извиняющимся тоном, тем самым подтверждая мои подозрения. — Вам не угрожали, и нет никаких доказательств посягательства на вашу собственность. Предположительно, кто-то просто над вами подшучивает. У вас дом на отшибе… сами понимаете, для определенного типа людей это как для быка красная тряпка.

Что-нибудь резкое так и просится на язык, но я лишь фальшиво улыбаюсь.

— Спасибо за беспокойство, — бормочу я, прежде чем они прощаются.

— Мы тоже поедем домой, — говорит Джози после того, как патрульный автомобиль отъехал, и я замечаю, что они с Сандрой уже держат сумки наготове. Видимо, сговорились уйти у меня за спиной. Ничего удивительного, в общем-то. Вместо расслабленного вечерка по плану они угодили в нервотрепку со мной, напряженно пялящейся в темноту, и с полицией в довесок.

— Да не вопрос, — отвечаю нарочито небрежно.

Они уезжают, и вот я снова одна.

Тут же закрываю дверь, несколько раз поворачиваю ключ и завожу в паз тонкую металлическую цепочку. Несмотря на это, ощущения безопасности нет. Я почти ожидаю, что телефон снова зазвонит в любую секунду. Несколько минут неподвижно стою в коридоре. Когда ничего не происходит, набираюсь смелости вернуться в гостиную. Там я убираю тарелки, стараясь не поворачиваться спиной к двери. Быстро помыв посуду на кухне, поднимаюсь наверх и принимаю душ. Гашу весь свет в доме, оставляя только ночник. Перед сном подхожу к окну, чтобы напоследок взглянуть на сад.

Сперва все снаружи кажется безмятежным, но потом меня омывает волной ужаса. Прямо перед садовым домиком я вижу черный силуэт на фоне светлой деревянной стены.

Несколько раз моргаю, чтобы исключить ошибку, ведь после звонка я все еще взвинчена… разумно ожидать, что чувства в какой-то момент меня подведут. Но нет. Фигура двигается, стирая все надежды на иллюзию. Она поворачивает ко мне темную гладь своего лица, будто смотрит, и меня окутывает холод. Незнакомец знает, что я его вижу. Он явно хочет моего внимания.

Я практически отскакиваю назад и бросаюсь к прикроватной лампе, погружая всю комнату в темноту. Хотя я знаю, как все бессмысленно, запираю дверь в спальню и ныряю в кровать. Вся дрожу, на грани слез. Отчаянно цепляюсь за мысль, что через несколько часов снова будет светло — при дневном свете все кажется гораздо менее угрожающим.

Надеюсь, таким оно и будет.

4

Я смотрю в монитор, но, сколько бы раз я ни моргала, тема не меняется. После более чем беспокойной ночи никак не выходило сомкнуть глаза больше чем на пару минут, и я почти не отдаю себе отчета в том, как добралась до работы, да и две чашки кофе, выпитые дома, не дают никакого эффекта. С тех пор как я проснулась, все мысли были о том, что, скорее всего, я найду в своем почтовом ящике, и письмо в 6:50 утра подтвердило мои опасения.

Славненько.

Очень хочется удалить это письмо, не читая, но я, разумеется, не решаюсь на такой шаг. Необходимо узнать, что ждет меня дальше.

Небрежно оглядываюсь через плечо, проверяя, не смотрит ли кто из коллег, затем приступаю к чтению.

Смерть застала Луизу холодной ночью.

Друзья подначили ее доказать свою храбрость. Всего лишь ночь в старой лесной хижине. Всего лишь продержаться в одиночестве до рассвета.

Что может случиться?

Много раз они бывали в этом лесу. Много раз опали в этой хижине.

Ничего такого уж невыполнимого?

В этот раз все сложится иначе.

Знакомые голоса отдаляются.

Она остается одна. Наедине особой.

И вот…

Шум заставил ее подпрыгнуть. Резкий хруст сменяется сухим треском.

Звук снаружи, мимолетный и сухой, как шепот ветра. Вот только ветер не может запирать двери.

Луиза…

Твои крики никто не услышит.

Ползучий холод сменяется неумолимой жарой. Горячий дым застилает глаза.

«Вытащите меня отсюда!»

Так жарко. Слишком жарко.

Она забивается в угол, подальше от огня.

Страх. Испуг. Паника.

Отчаянные слезы в красном свете.

«Спасите меня!»

Пламя жадно разливается, протягивая к ней свои губительные пальцы.

Оно сияет. Оно пожирает все.

Окна заколочены. Выхода нет.

Она здесь заперта. Поймана в огненную ловушку.

О, когда-то ей нравилось играть с огнем.

На сей раз он играет с ней.

Слишком поздно.

Боль все сильнее, крики все тише.

Он смотрит на снедающий ее жар.

Он уже здесь.

Буквы расплываются перед моими глазами, пока я мысленно просчитываю, как кто-то может воплотить эту историю в реальность. Осколок зеркала был оставлен на заднем сиденье моей машины, до этого я видела темную фигуру на обочине дороги… и сценарий в последнем письме прошел вчера точно по описанному. Анонимный звонок и незваный гость в саду. Что было бы, если бы я задержалась снаружи подольше или, набравшись смелости, пошла прочесывать сад всерьез? Напал бы этот кто-то на меня? Спасла ли мне жизнь вчерашняя трусость?

Я напоминаю себе успокоиться. Не слишком остро реагировать. Ведь со мной пока ничего не случилось. Тем не менее в ближайшие дни я уж точно не войду в сад, не говоря уже о какой-то там лесной избушке.

Когда-то ей нравилось играть согнем.

На сей раз он играет с ней.

Слова вызывают у меня оторопь, и я изо всех сил стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица, чтобы Фиона не заметила моего состояния.

От кого эти письма? Опять же, адрес отправителя генерируется случайным образом и не допускает никакой ссылки на автора. Какова его цель? Я действительно в опасности или он просто пытается меня напугать? Если да, то его план работает на сто процентов. А что будет, когда обратный отсчет в теме письма закончится? Что произойдет в мой личный нулевой день?

Чем больше я об этом думаю, тем больше беспокоюсь. Захотелось сказаться больной и забаррикадироваться дома. В четырех стенах я почувствую себя в большей безопасности, чем здесь. Мои нервы были на пределе со вчерашнего вечера, и я начинаю сомневаться в том, что что-нибудь изменится в следующие две недели.

Минут двадцать у меня выходит отсидеть за столом с видом строгой погруженности в работу. На самом деле все это время я бездумно щелкала курсором по пустым местам на экране. Прежде чем Фиона заметит мое тунеядство, решаю прогуляться к кофеварке. Небольшая разминка только на пользу пойдет.

На кухне для персонала в изнеможении прислоняюсь бедрами к столешнице и жду, когда машина запустится. Но тут начинает мигать дисплей — оказывается, нужно досыпать зерен.

Вздохнув, иду в соседнюю конурку, где мы храним запасы кофе и различную чистящую утварь. Когда я на цыпочках тянусь к соответствующей полке, чувствую чье-то прикосновение к своему плечу и вздрагиваю так сильно, что едва не роняю банку.

— Что, напугал? — спрашивает Карстен и закрывает за собой дверь.

Мы с ним стоим в полутьме, единственный скудный свет проникает в маленькую комнату через узкую щель под дверью. Мое сердцебиение сразу ускоряется.

— Мне очень жаль, что я так внезапно ушел в четверг, — говорит он, стоя позади меня и проводя носом по изгибу моей шеи.

На самом деле прямо сейчас стоит указать ему, как унизительно он себя со мной ведет. Как мне больно, что он при каждом удобном случае предпочитает мне свою жену. Что он играет с моими чувствами, всегда оставляя мне надежду. Что пусть катится к черту, если не может принять окончательное решение.

Вместо этого я прижимаюсь к нему и позволяю просунуть обе руки мне под блузку. Его пальцы касаются моей голой кожи, и это так приятно. Я не могу сопротивляться — он прекрасно это знает и нещадно пользуется. Кляну себя за свою слабость.

Пока он ласкает мой живот и одновременно целует в шею, я не могу не позволить своей голове слегка опуститься на его плечо и насладиться нежными касаниями.

Он ловко расстегивает пуговицу на моих джинсах и скользит рукой в мои трусики. Когда он массирует меня круговыми движениями, а затем проникает в меня пальцем, я со стоном трусь о него, что также вызывает сдавленный вздох. В этот момент остатки моего самообладания испаряются, и я буквально бросаюсь на Карстена. С одной стороны, потому что я все равно никогда не могла ему противостоять, а с другой — потому что мне прямо вот сейчас очень нужно это.

Поворачиваюсь к нему, расстегиваю его рубашку и целую каждый дюйм обнаженной кожи. Дойдя до пупка, расстегиваю штаны и стягиваю их вместе с «боксерами». Прежде чем выпрямиться, пользуюсь случаем и немножко дразню его губами.

Карстен хватает меня за волосы одной рукой и судорожно выдыхает.

— Лу, — выпаливает он. — Нет времени.

Затем он хватает меня за плечи и притягивает ближе к себе. После быстрого, но страстного поцелуя Карстен встает передо мной на колени, спускает с меня джинсы и трусики, достает из кармана презерватив, хватает меня за талию и кладет на стол, где лежат чистящие средства. Пока он надевает презерватив, я провожу кончиками пальцев по его волосатому торсу. Вскоре он уже внутри меня.

Следую его ритму, подаюсь к нему и обхватываю ногами талию, дабы ощутить его еще глубже внутри себя. Движения Карстена медленные, почти вялые, и осознание того, что нас могут поймать в любой момент, меня дополнительно возбуждает.

Одной рукой удерживая меня на весу, другой он массирует мой клитор и то же время наращивает темп, так что стол начинает выбивать по стене дробь. Через короткий промежуток времени я вся напрягаюсь — оргазм поражает так сильно, что рвущийся из меня стон не так просто удержать. Карстен тоже в неистовстве — он мощно толкается в меня, безудержно отдаваясь страсти, впивается в чувствительное местечко у меня над ключицей. Боль продлевает бурю внутри, и я молю о том, чтобы не грохнуться со стола. Он точно знает, как свести меня с ума. Сама не знаю, как мне оторваться от него.

— Карстен, — говорю я, едва переведя дыхание.

Он смотрит на меня и нежно гладит по щеке. В его глазах я читаю нежность и сожаление. Я ему нравлюсь, но этого мало. Этого недостаточно и, хоть ты тресни, никогда не будет достаточно.

— Так продолжать нельзя, — шепчу я. — Я больше не могу так. И бегать от тебя тоже не могу. Эта интрижка меня доканывает.

Прощальную речь я репетировала за последние полгода миллион раз, а вышло по итогу все равно серо и пошленько. Карстену, по крайней мере, хватает такта не ловить меня на этом.

— Ох, Лу, — просто говорит он, накручивая прядь моих волос на указательный палец. Жест неподдельно нежный и потому жестокий. Почему бы ему не расстаться с женой? Он что, недостаточно смелый для такого шага?

В почти смущенном молчании мы снова одеваемся. Карстен выходит из кладовой первым. Я остаюсь одна и чувствую себя салфеткой, в которую спустили. Использовали, смяли, бросили в угол.

Лишь по прошествии нескольких минут у меня находятся силы выйти из подсобки. С кофейными зернами, которые и были первопричиной моего визита, иду на кухню для персонала, заправляю машину и наконец готовлю себе кофе. Третий за сегодня. Мои колени неприятно трясутся, я чувствую себя странно опустошенной. По крайней мере, плотский голод отвлекает от странных анонимок — сейчас я слишком эмоционально истощена, чтобы продолжать бояться.

С чашкой кофе в руке вхожу в кабинет и опускаюсь на свое место.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Фиона. — Что-то ты долго.

— Зернышек недосыпали, — неопределенно объясняю я, на что она лишь кивает.

А вдруг у нее какие-то подозрения? Черт, я ведь почти хочу, чтобы наши отношения были разоблачены. Тогда Карстену придется наконец принять решение.

Остаток дня проходит почти без происшествий. Я сопротивляюсь желанию снова открыть почту. Вобрать мозгами каждое слово, обыграть все возможности реализации новой садистской сценки. Однако я осознаю, как это скажется на моем и без того весьма расшатанном самообладании. И наконец, всегда остается шанс, что это просто чья-то злая шутка. Из которой мое воображение раздуло невесть что.

Дома я замираю на пороге. Что-то будто бы не так. Нерешительно вхожу в коридор и закрываю за собой дверь. Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что меня настораживает.

В воздухе витает странный запах. Не неприятный — странный. Пряный, с терпкими нотками. Похоже, табак. Он живо напоминает мне…

Я обнимаю себя за подрагивающие плечи.

…напоминает ту ночь в лесу — так пахло у меня в машине, когда я вернулась после того, как спихнула корягу с дороги. И как раз перед этим я нашла зеркальный осколок на заднем сиденье.

Кладу ключи в вазочку и крепче сжимаю сумку. Жалею, что вернула садовую лопату обратно в гараж.

Осторожно иду по дому, ожидая, что в любой момент на меня набросится фигура в закрывающих пол-лица лыжных очках. Только после того, как я проверяю все комнаты, включая подвал, опускаюсь на диван. Я понимаю, что слишком остро отреагировала… снова. В моем доме пахнет только пряным лесным воздухом, но я бегаю, как испуганная курица, по всем комнатам, таская за собой сумочку. Нет, мне определенно стоит взять себя уже в руки.

5

Следующие два дня проходят приятно и спокойно. Настолько спокойно, что в среду днем я даже чувствую, что готова пойти на занятия йогой, которые решила пропустить.

До половины девятого вечера у меня достаточно времени, чтобы вернуться домой, перекусить, собрать спортивную сумку и выпить чашку чая на дорогу.

Когда вода закипает и я открываю дверцу кухонного шкафа, чтобы достать коробку с чайными пакетиками, запинаюсь. Соответствующее отделение пусто, хотя я уверена, что вернула все на место вчера перед сном. Нервозность поднимает уродливую башку из песка — у меня на кухне кто-то хозяйничал, пока я была на работе?

Ну да, конечно, за здорово живешь вломился в дом, чтобы свистнуть коробку с чайными пакетиками! Моя паранойя постепенно принимает более причудливые черты. В нерешительности позволяю своему взгляду блуждать по кухне, и через несколько секунд он останавливается.

Коробка стоит рядом с микроволновкой. Я не помню, чтобы ставила ее туда, но ведь чем черт не шутит.

Делаю глубокий вдох, достаю пакетик и завариваю чай. На диване так славно сидеть, расслабившись, что я всерьез подумываю: не забить ли на йогу? Но тут в тяжелую схватку с подсознательными страхами и чувством комфорта вступает саднящая гордость. Да, тут, за семью печатями, я в относительной физической безопасности, но тревожным мыслям никакие замки не помешают съесть меня прямо тут живьем. Так что пора переступить через себя и выйти в мир.

Решительно тянусь за своей спортивной сумкой, выключаю весь свет в доме, тщательно запираю двери и иду к машине.

Прихожу в спортзал чуть позже восьми, переодеваюсь и складываю вещи в шкафчик в раздевалке.

Сажусь на свой коврик и слушаю приветственную мантру сэнсэя, затем он ведет нас через различные упражнения. Поначалу мне трудно сдерживать свои дикие мысли, но в конце концов спокойный голос мастера и ненавязчивая музыка делают свое дело. Когда занятие заканчивается, я чувствую себя куда более расслабленной, чем в предыдущие дни. Хорошо, что все-таки пошла.

Пока остальные принимают душ, снимаю одежду, в которой занималась, заворачиваюсь в полотенце и иду в сауну на террасе на крыше. Выходя в ночь, чувствую холод — после душной студии ветер приятно ласкает кожу. Быстрыми шагами прохожу через деревянные шезлонги и мимо двух душевых кабин. Вся оздоровительная зона пуста.

Обычно мне нравится быть здесь одной. Я появляюсь в студии по крайней мере раз в неделю в течение года, и за все это время у меня никогда не было сомнений по поводу хождения в сауну в одиночку — до сегодняшнего дня. Сразу же вернулась знакомая тревога.

С силой отбрасываю воспоминания о последнем письме.

Так жарко. Слишком жарко.

Не лучше ли сегодня отложить обычный ритуал? Так, безопасности ради.

Да нет, полный бред.

С другой стороны, я понимаю, что не могу стряхнуть липкое ощущение дискомфорта. Пойти в сауну только для того, чтобы доказать себе, что я не боюсь, было бы ребячеством. Кроме того, я все равно не смогу расслабиться в данных обстоятельствах.

Решаю спросить Джози, не хочет ли она попариться на выходных.

Внезапно слышу слабый скребущий звук и резко поворачиваюсь. Дверь в сауну открылась прямо передо мной. С чего бы вдруг? Как сотрудники комплекса, так и посетители парилки обычно тщательно следят за ней, чтобы свести к минимуму потери тепла.

Нервно облизываю губы. Пора бы уже сполоснуться и валить отсюда. Одна здесь, на террасе, я просто искушаю судьбу. Надо вернуться в раздевалку.

Нервно оглядываюсь в поисках виновника шума. Нет никого. У меня пересохло в горле, и я несколько раз с трудом сглатываю. Ледяное покалывание пробегает по моему позвоночнику. Я больше не одна здесь? За мной следят? Буквально спиной чувствую чей-то прилипчивый взгляд.

В тот самый момент, когда я вопреки всему решаю бежать сломя голову, меня вдруг резко толкают в плечо.

Я вскрикиваю и отшатываюсь в сторону… и падаю прямо в открытую дверь сауны — должно быть, нападавший все это время прятался за створкой. Со сдавленным вздохом замечаю человека в лыжных очках, затем дверь захлопывается.

Несколько секунд стою неподвижно в полумраке. Во мне поднимается паника. О совпадении не может быть и речи; хотя я подозреваю, что усилия пройдут втуне, кидаюсь всем телом на деревянную дверь с затемненным смотровым окошком. Она не поддается ни на дюйм — похоже, ее заперли снаружи. Я, черт побери, в ловушке.

Жара резко контрастирует с прохладным воздухом на террасе, и уже через несколько минут я обливаюсь потом. По мере того как жар становится невыносим, растет и мое беспокойство.

Я снова подхожу к двери и несколько раз ударяю ладонью по стеклу. Без успеха. Налегаю на нее изо всех сил — напрасно. Меня законопатили в этом инкубаторе. Готова об заклад биться, что и температура у меня уже скакнула выше нормальной, но, возможно, иллюзию нагоняет ужас, мешающий дышать, укутывающий все чувства толстым одеялом.

На ум, как назло, лезут зловещие заголовки различных газетных статей о людях, умерших в похожих условиях: «Адская сковородка», «Сварились заживо»… Как долго тела людей способны выдерживать экстремальные температуры и до какого вообще предела может добежать жар? Разве снаружи нет контроллера — на случай, если посетители сауны вдруг не смогут изменить настройку внутри?

Я отчаянно пытаюсь не паниковать. Не осталось и следа легкой дрожи, которая била меня еще несколько минут назад.

Ползучий холод сменяется неумолимой жарой.

Снова кладу ладони на дверь и толкаю изо всех сил.

Дверь не сдвигается ни на дюйм.

Нет выхода.

Спокойствие, только спокойствие… Если впаду в панику, отключусь быстрее, чем следует, и я даже думать не хочу о том, что произойдет, если я грохнусь в обморок здесь и меня вовремя не найдут. Как-то надо привлечь к себе внимание. Кто-нибудь видел, как я выходила на эту террасу? Кто-то вообще здесь следит за такими вещами? В конце концов, я пошла сюда одна.

В тусклом свете моей тюрьмы нащупываю себе путь вдоль деревянных скамеек. С каждым шагом становится все жарче. Хотя я регулярно хожу в сауну, я уже почти дошла до предела, мне слишком жарко. Словно огонь вливается в мое горло с каждым вдохом.

Постепенно все начинает вращаться вокруг меня. Бросаю полотенце на пол возле двери и сажусь на него. При какой температуре кожа начинает повреждаться? Как долго человек может это терпеть? Как долго я смогу это терпеть?

Страх. Испуг. Паника.

Я больше не могу нормально дышать. Воздух слишком горячий, слишком густой, слишком плотный. Борюсь за каждый вздох. Такое ощущение, что я горю. Как внутри, так и снаружи.

Он смотрит на снедающий ее жар. Он уже здесь.

Я уже не в состоянии осмысленно думать, я все ближе и ближе к обмороку. Мой пульс учащается, волосы прилипают к лицу. Пот заливает глаза, и я не могу его сморгнуть, хоть и пытаюсь. Все размывается — мысли, время, мое окружение. Мое восприятие растворяется — от краев к центру.

Мне, похоже, конец.

В этот момент дверь распахивается, и поток прохладного воздуха обрушивается на мое тело. Фигура стоит передо мной и смотрит на меня сверху вниз. Пот по-прежнему льет на глаза, поэтому я не могу толком разглядеть лица вошедшего.

— Луиза? Это ты?

Несмотря на звон в ушах, узнаю голос Бена, тренера.

— Помоги, — хриплю я, и он мгновенно реагирует: за руки выволакивает меня из ада сауны.

Несмотря на то что Бен полностью одет, меня совершенно не волнует моя нагота. Он спас мне жизнь — это все, о чем я могу думать. Я была на грани обморока. И я бы вряд ли очнулась, если б отключилась.

Холодный воздух террасы бьет по мне, как кувалда. Поскольку я не могу двигаться самостоятельно, позволяю увести себя прочь; я вся в поту и все еще дрожу.

С благодарностью заворачиваюсь в полотенце, которое протягивает Бен.

— Тебе сначала нужно остыть до нормальной температуры, — говорит он и охватывает мою руку манжетой, чтобы проверить кровяное давление.

Следующие несколько минут я терплю разные манипуляции, связанные с проверкой моего состояния, и только потом Бен разрешает мне вернуться в раздевалку и принять холодный душ.

Остудившаяся и одетая, я чувствую себя гораздо лучше.

Со спортивной сумкой через плечо иду к стойке регистрации, чтобы попрощаться.

— Еще раз спасибо, — говорю со слабой улыбкой Бену, и он испытующе смотрит на меня.

— Ты никогда не должна посещать сауну в одиночестве. А я так понял, ты так часто делаешь?

Киваю в ответ.

— Все могло бы сложиться хуже, если бы я забил на обход. Бога ради, почему ты оттуда не вышла вовремя?

— Кто-то запер дверь, — бормочу себе под нос, не поднимая глаз.

Бен недоверчиво фыркает.

— У дверей сауны нет ни замков, ни засовов, — говорит он. — Слишком опасно туда их ставить. Скорее всего, тебе жара так в голову ударила, что ты дергала дверь на себя, а не толкала от себя. Я-то открыл вообще без проблем.

Я не отвечаю, совершенно ошеломленная тем, что он сказал. Бен мне не верит. Как я могла так ошибиться? Что я навоображала себе, угодив в дикую жару?

Нет. Мой преследователь прятался за дверью, а я всем весом толкала ее изнутри. Я абсолютно уверена, что меня заперли.

Бен все еще смотрит на меня со смесью беспокойства и раздражения.

— Да, наверное, все именно так, как ты говоришь, — успокаиваю его, учитывая, что никаких заслуживающих доверия альтернатив на ум не идет.

— Хорошо, но ты, уж пожалуйста, не ходи туда одна больше, уговор?

— Конечно, — отвечаю я, сомневаясь, пойду ли теперь когда-нибудь в сауну вообще.

Я добираюсь до своего «фиата», прежде чем мой шаткий самоконтроль рушится. Хотя температура моего тела теперь нормализовалась, меня снова начинает знобить, и в то же время я чувствую необходимость опустить все окна, чтобы свежий воздух мог заходить в машину.

Вместо того чтобы поддаться желанию, ставлю блок на все двери. На улице сейчас кромешная тьма — если кто-то приблизится ко мне с плохими намерениями, я не замечу, пока не станет слишком поздно. Оглядываюсь. Парковка комплекса пуста. На меня могут напасть незаметно. Меня отсюда могут похитить без следа, заставить просто исчезнуть. И Бен потом будет рассказывать следователям, что на меня «в тот вечер что-то нашло», что я с какого-то перепугу решила, будто меня заперли в помещении без замка на двери. И все-таки, что бы он там ни говорил, меня заперли. В огненной ловушке, как сообщил анонимный отправитель в последнем электронном письме. Итак, третий сценарий был реализован, причем довольно диким образом — я реально могла умереть. До сих пор мой преследователь держался на расстоянии, но теперь впервые напал на меня всерьез. Он, кажется, потихоньку слетает с тормозов, и эта идея вгоняет меня в ужас. Глупо отрицать, что с тех пор, как я нашла осколок зеркала, события неуклонно набирают обороты.

Осколок зеркала…

Я вздрагиваю. Когда я нашла его, он был за водительским сиденьем и машина была заперта. Даже в своем «фиате» я не в безопасности, как мне хотелось бы думать.

Отчаянно оборачиваюсь. Не вижу ничего необычного, и меня чуть ли не тошнит от облегчения. Сердце колотится, и я пытаюсь медленно дышать. Я совершенно измотана, и мысль о возвращении в большой, темный и одинокий родительский дом невыносима.

Дрожащими пальцами роюсь в своей спортивной сумке и вытаскиваю мобильный телефон.

— Привет, — почти сразу отвечает Джози.

— Можно приехать к тебе? — с места в карьер бросаюсь я. — Расскажу все позже. Я ходила на йогу, до сих пор торчу на парковке тут.

— Прости, но сегодня, наверное, не выйдет, — нерешительно отвечает она. — У меня Тим пригласил нескольких коллег по работе, и диван и гостевая комната заняты. Разве тебе завтра не выходить?..

Я молчу несколько секунд.

— Да, выходить, — бормочу я. — Но…

— Лу, — голос Джози звучит взволнованно, — что случилось?

— Я не могу сейчас быть одна, — выдавливаю я, сдерживая слезы.

— Хорошо, тогда я приеду к тебе и останусь на ночь, — решает она, не задавая больше вопросов. — Подожди буквально полчасика.

— Спасибо, — говорю я от всего сердца, после чего мы прощаемся.

Откладываю телефон, делаю глубокий вдох и включаю зажигание.

Поездка — сущая пытка. Поглядывая на обочину, я ожидаю увидеть черную фигуру, и к тому времени, когда возвращаюсь домой, я вся в поту.

Не могу найти в себе силы выйти из машины и сижу в открытом гараже. Через несколько минут раздается внезапный щелчок, и все вокруг меня темнеет. Замерев, я скрючиваюсь в кресле, складываю руки на руле и жду.

По прошествии времени, которое кажется вечностью, на подъездной дорожке, почти вплотную подъехав к гаражу, паркуется Джози. Детектор движения снова врубает свет, заливая гараж желтизной. Снимаю с сиденья спортивную сумку, открываю свою дверь. Джози всего в нескольких шагах от меня, и первым делом мы крепко обнимаемся.

— Лу, — говорит она, — что с тобой? Ты выглядишь ужасно.

Я качаю головой, а сама оглядываясь через ее плечо в поисках лопаты, которую вернула на место в пятницу, наивно полагая, что она мне более не понадобится. Отрываюсь от подруги, хватаю инструмент и сжимаю его так крепко, что костяшки пальцев хрустят.

— Внутри, — выдавливаю я, таща Джози за запястье к дому.

Напряженно вглядываюсь в темноту. Если нападавший покинул комплекс раньше меня, вполне возможно, что он устроил мне засаду здесь, чтобы закончить то, что начал в сауне.

Только когда я захлопываю за нами входную дверь, закрываю ее на все замки и на цепочку, мое дыхание унимается.

— Мне нужно поставить сигнализацию, — бормочу я, в изнеможении потирая лоб.

Джози критически смотрит на меня, потом сопровождает в гостиную и усаживает в кресло.

— Может, успокоишься немного и расскажешь, что случилось? — почти требует она со строгими нотками в голосе. — Но сперва я заварю нам чаю.

Я киваю, скидываю туфли, касаюсь босыми ногами пола. Кладу садовую лопату на кофейный столик рядом с собой. Джози хмурится, возится на моей открытой кухне и менее чем через пять минут возвращается с двумя дымящимися чашками.

— Ну, давай, — говорит она и садится напротив.

Я борюсь с нарастающей паникой и пытаюсь описать переживания последних двух часов как можно более буднично. Однако мне приходится сжать кулаки, чтобы скрыть дрожь.

После того как я заканчиваю рассказ, наступает тишина. Поднимаю голову, чтобы посмотреть на Джози. Выражение ее лица подтверждает мои худшие опасения. Она смотрит на меня с таким же скептицизмом, как и Бен, спасший меня из сауны.

— Ты мне не веришь, — бесцветным голосом заявляю я.

Джози выдыхает через зубы.

— Я понимаю, ты подумала, что тебя заперли, — осторожно говорит она, и я киваю смиренно. — В любом случае, в последнее время ты выглядишь немного… утомленной. И эти электронные письма явно не делают ситуацию лучше… они тебя задевают.

— А ты бы не задевалась, если бы кто-то стал ни с того ни с сего слать тебе дурацкие страшилки, которые потом воплощались бы в жизнь? — огрызаюсь я.

— Конечно, — успокаивает меня Джози. — Тем не менее не было никаких признаков внешнего вмешательства или реальной опасности…

— Но меня толкнули в спину и заперли в сауне! — настаиваю я. — Это не опасно?..

— Но тренер без труда выпустил тебя, так? — уточняет она.

Я подавляю стон:

— Да. Но когда я толкнула ее, она была заперта.

— Допустим, — отвечает Джози, и это звучит ничуть не убежденно.

В этот момент я понимаю, что мои руки связаны. Я не могу заставить хоть кого-то поверить мне.

— Ну да, ну да, у страха глаза велики, — допускаю я, хотя до сих пор на сто процентов была убеждена в обратном. Трудно представить такую панику. И чертова дверь точно была заперта.

В течение следующего получаса мы выпиваем еще по чашке чая и избегаем всех рискованных тем. Компания Джози успокаивает меня, и я более чем благодарна ей за то, что она согласилась остаться на ночь, и это при том, что завтра ей нужно вставать намного раньше, чтобы успеть на свою смену в детском саду.

Около десяти вечера решаем лечь спать. После того как мы отнесли чашки на кухню, я берусь за лопату. Джози поднимает брови, но ничего не говорит. Мы вместе поднимаемся по лестнице, и мой взгляд, как всегда, падает на репродукции любимого художника Франца Марка, которые яркими красками излучают энергию и хорошее настроение. Лошади в синеве. Красочные джунгли. Иссиня-черная лиса.

Я останавливаюсь так резко, что Джози врезается мне в спину.

— Лу, что… — начинает она, но останавливается, увидев выражение моего лица.

— Картина, — выдавливаю я, глядя на репродукцию. Тру глаза, моргаю несколько раз. Без изменений.

— Лиса? — спрашивает Джози, следя за моим взглядом. — А что с ней?

— Смотрит не в ту сторону, — шепчу я, зная, что сейчас веду себя как сумасшедшая. Всего за несколько секунд я делаю следующий вывод: — Это не моя. Кто-то, должно быть, заменил.

Джози сперва молчит, потом кусает нижнюю губу и в нерешительности переводит взгляд с репродукции на меня и обратно.

— Думаешь, кто-то вломился в твой дом, чтобы подменить картину? — с сомнением спрашивает она. — Зачем кому-то так поступать?

Я касаюсь лисы кончиками пальцев и обвожу ее контур.

— Эта картина уже больше года висит здесь, — объясняю я, стараясь сохранять спокойствие. — И морда лисы всегда указывала в сторону лошадей. Направо. Клянусь тебе. Мне казалось забавным, что она смотрит на лошадок…

Автоматически сжимаю лопату чуть крепче.

Джози делает глубокий вдох, словно хочет что-то сказать. О, если она снова начнет талдычить о том, что инцидент в сауне испортил мне настроение и что я все равно кажусь ей всего-навсего перевозбужденной, уверена, я сорвусь на крик.

И она, видимо, чувствует этот мой надвигающийся истерический приступ.

— Хорошо, — успокаивает меня Джози и кивает. — Я верю тебе. Ведь ты сама повесила эту картину, ну а остальные…

Хотя она не заканчивает фразу, я знаю, к чему она ведет. Быстро проверяю оставшиеся репродукции, но не нахожу никаких отклонений.

— С остальными все в порядке. Ну, по-моему… — неуверенно отвечаю я.

Картины все время на глазах, но я редко смотрю на них должным образом. За исключением лисы. Эта картина значительно крупнее остальных и была моей любимой.Задумчиво поглаживаю гладкую поверхность полотна. Или я все-таки ошиблась?

— Пойду в ванную, — решает Джози, а я продолжаю зачарованно смотреть на лису.

Моя подруга права. Почему кто-то должен был поменять ее? Чтобы напугать меня? Чтобы разжечь мою паранойю? Чтобы показать мне, насколько я уязвима в собственном доме?

Раздраженная, я понимаю, что снова начинаю паниковать. После инцидента в сауне я в полном тупике. И я невероятно счастлива, что Джози, пусть она и не верит мне, здесь, со мной.

После того как мы обе приготовились ко сну, Джози исчезает в гостевой комнате, которая находится на первом этаже. Я бы хотела предложить ей поспать со мной, но это, вероятно, полностью убедило бы ее в моем нездоровье.

Вскоре после этого я лежу в своей постели, садовая лопата рядом с моей подушкой. Довольно странно, но это дает мне уверенность и ощущение, что я не совсем беспомощна.

Мне не нужно много времени, чтобы заснуть: чувствую себя вымотанной и опустошенной. Но ночь не очень спокойная. Что я увижу, когда открою утром свой почтовый ящик?..

6

Когда я снова открываю глаза, первое, что я вижу, это ручная лопата, она лежит рядом со мной. Другие просыпаются рядом с мужчиной, я же рядом с садовым инструментом.

Моя циничная улыбка мгновенно исчезает, когда я вспоминаю причину нашего с лопатой соседства в постели. Я бы предпочла сейчас запереться в своем доме, отгородиться от остального мира и, самое главное, не проверять электронный почтовый ящик. Может, сказаться больной и взять небольшой отпуск?

В ванной встречаю Джози, чей испытующий взгляд заставляет меня притвориться, что я в хорошем настроении, что все отлично после вчерашней истерики.

После неторопливого завтрака мы обе готовы ехать на работу. Перекидываю сумку через плечо и, не глядя, тянусь к ключам на комоде у входной двери. Тянусь в пустоту.

Сбитая с толку, озираюсь. Может быть, я вчера оставила связку в замке? Или она до сих пор в моей сумочке? Нет. Я уверена, что заперла входную дверь. На все запоры.

— Лу? — спрашивает Джози, стоя рядом со мной.

— Мои ключи, — бормочу я, и в голове тут же формируется соответствующий ужасный сценарий. Кто-то был в доме, пока мы спали. Кто-нибудь проник сюда — и…

— На столе в кухне, — прерывает мои мысли Джози. — Они там были, когда мы пили кофе.

Я выдыхаю:

— Это ты положила их туда?

— Нет, — возражает Джози. — Но я видела их там.

Мое облегчение резко испаряется.

— То есть это не ты перенесла ключи с комода на кухню? — уточняю я.

— Нет, зачем мне это? — Джози хмурится, понимая мои невысказанные подозрения. — Лу, — настойчиво говорит она, — тебе нужно успокоиться. Ты такая бледная. Уверена, вчера вечером ты сама и положила связку ключей на стол и не можешь вспомнить сейчас, потому что была так взвинчена…

— Конечно, — шепчу я.

Но с тех пор, как шесть месяцев назад я чуть не пропустила важную встречу из-за того, что не смогла найти связку, я скрупулезно кладу ее на комод, в вазочку. Во веки веков и да будет так.

Менее чем через час я сижу за своим столом в офисе и жду, когда загрузится компьютер. К счастью, моих коллег еще нет и не приходится скрывать свою нервозность. Потягиваю второй кофе за сегодняшнее утро и кладу руку на мышь, но не могу заставить себя проверить электронную почту.

Наслаждаюсь неведением еще немного, дарю себе несколько минут иллюзии того, что ужас закончился, прежде чем придется столкнуться с реальностью. Ужасной реальностью того, что за мной увязался какой-то сумасшедший, который, кажется, поставил перед собой задачу расчленить мой разум на составные части. Если с этого момента я буду игнорировать его сообщения, у него будет меньше власти надо мной. С другой стороны, пугает связанный с этим риск. Для отправителя, наверное, все равно, открываю я его письма или нет. Он обязательно осуществит свой план, и знание сценария, по крайней мере, дает мне слабый шанс предвидеть угрозу и, возможно, избежать ее.

Прежде чем я успеваю все обдумать, кликаю на свой почтовый ящик.

Тема сразу бросается в глаза.

Осталось одиннадцать дней.

Я чувствую себя больной. Я не хочу читать содержимое письма, но игнорировать его было бы гораздо хуже. Сжимаю губы, сдерживая растущую панику, и открываю послание.

Смерть застала Луизу в уединении, в темноте.

Ей захотелось посетить пещеру со своими друзьями. Ожидания были велики. Билеты куплены, каски надеты, фонари включены. Последние инструкции по технике безопасности от гида, и вот вся группа нырнула из-под синевы в темноту.

Чем глубже они углублялись в гору, тем прохладнее становилось.

У всех приподнятое настроение.

Но вот…

Стук.

Луиза остановилась. Вслушалась.

В темноте шумы кажутся во много раз громче.

Лучи света прорезают тьму.

Когда свечение коснулось чьей-то фигуры, она резко остановилась.

Некто в черных очках, закрывающих пол-лица.

Она обмирает:

«Кто здесь? Тут кто-то посторонний!»

Подруги подтрунивают над ней. Гид относится к словам скептически.

Пещера регулярно проверяется. Нечего бояться.

Она идет дальше. Темнота может быть пугающей. Все время мерещится то, чего не существует. Всякие плохие вещи.

Через несколько минут все повторяется.

Шепот скользит по стенам. Такой мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не звучит ТАК в глубинах пещерного лабиринта.

Луиза.

Никто не видит его, кроме нее.

Никто даже не смотрит.

Она пытается достучаться до них. Чуть ли не кричит. Опять в ответ недоумение. Снова реакция на все — недоверие.

Группа медленно продолжает свой путь. Луиза не может видеть чужих глаз, но их взгляд на себе отлично чувствует.

Да что это с ней такое?

Она просто истеричка. Переутомилась. Темнота пугает ее.

Но вот он приходит.

Звук в темноте. Совсем близко.

«Кто-то здесь! Помогите мне!»

Никакой реакции. Просто богатое воображение. Безумие. Как прежде.

Слишком поздно.

Железная хватка на запястье тянет ее в темноту.

Твои глаза больше никогда не увидят свет, Луиза.

Ведь он уже здесь.

Сердце колотится так сильно, будто вот-вот вырвется из груди. Как и ожидалось, история хуже предыдущих. И есть еще один аспект этого письма, от которого меня тошнит: друзья, которые отворачиваются от Луизы в этой истории и больше не верят ей, потому что она сходит с ума от страха. Потому что ее поведение уже не понятно. Потому что ее истерика раздражает их.

Сразу вспоминается вчерашний вечер. Взгляд Джози, когда лиса сбила меня с толку на лестнице. Ее притворное беспокойство после того, как я поведала ей о своем опыте в сауне.

В любом случае в последнее время ты выглядишь немного… переутомленной.

— Доброе утро, Лу, — вырывает меня из моих мыслей Фиона, бросая сумочку на стол.

Этот звук чуть не довел меня до сердечного приступа. Я нервничаю, и дело точно не в одном лишь переутомлении.

Когда дисплей моего мобильного телефона загорается около одиннадцати часов, по работе я никуда не продвигаюсь — просто слепо смотрю на первые наброски нового дизайна.

Открываю сообщение от Джози, и мне приходится несколько секунд тупо смотреть на картинку, которую она мне прислала, прежде чем меня озаряет. На ней изображена лиса, и ее морда указывает налево. С плохим предчувствием прокручиваю вниз, чтобы прочитать, что написала Джози.

Привет, дорогая, меня все это беспокоит, так что провела небольшое исследование: на оригинале лиса смотрит влево, как и на твоей репродукции.

Нервно открываю поисковик, чтобы убедиться в этом, хотя и так уже знаю, что выдаст поиск. Через несколько минут откидываюсь на спинку стула. В ушах стучит кровь, в животе поселился липкий холод.

Она права. Джози чертовски права. Лиса Франца Марка смотрит влево. И все же я уверена, что на моей репродукции было не так, во всяком случае до вчерашнего дня.

Устало тру лицо. Все указывает на то, что я начинаю сходить с ума. Если кто-то действительно подменил картину, вышла какая-то двойная подмена. Что, лису заменили вскоре после того, как я ее повесила? Был ли кто-то в моем доме уже тогда, год назад, без моего ведома? Или я купила отзеркаленную копию, которую теперь заменили правильной?

Понятия не имею.

Остаток утра провожу в постоянном страхе перед новым покушением на мою жизнь. Несмотря на то что рядом со мной коллеги, я не чувствую себя в безопасности. Из-за меняющихся временных интервалов между событиями невозможно предсказать, когда придет в действие следующий сценарий. Ясно только то, что некто собирается его осуществить, и это сводит меня с ума. Теперь я понимаю, что мы тогда учинили над Астрид. То, что казалось нам безобидной шуткой, на самом деле было психологическим террором в чистом виде. Террором, способным разрушить жизнь.

В то время предложения Ника становились все более экстремальными. Я думала, что каждое из них великолепно, потому что была по уши влюблена в него. Он мог бы предложить что угодно, и я бы его поддержала. Я поддерживала его во всем. Именно он превращал наши идеи в страшилки в типичном для него стиле. В том же стиле, который теперь отражен в текстах писем, которые падают в мой почтовый ящик.

Я жду, пока Фиона уйдет на обеденный перерыв, затем открываю предыдущие письма, чтобы сравнить их. Отправитель каждый раз разный, адрес всегда сгенерирован случайным образом. Заголовки в строке темы следуют единому шаблону, снова и снова автор писем прибегает к весьма похожим формулировкам.

И вот…

Луиза.

Он приходит.

Слишком поздно.

Он уже здесь.

Я слегка пожимаю плечами и растираю руки, чтобы прогнать мурашки с кожи. Тогда, как и сейчас, выражения очень специфичны. Куча прилагательных. Обрывки фраз и попытки передать чувственные впечатления. Текст задыхается, торопится и… пугает.

Возможно ли, что Ник сам написал эти электронные письма?

Но зачем ему это делать?

Мысль о том, чтобы связаться с Ником спустя столько времени, сразу же заставляет меня нервничать. Кроме этого, я сомневаюсь, что телефонный звонок что-то сделает. Возрождение идеи маньяка Обратного Отсчета — дело жуткое, но продуманное до мелочей. Если бы Ник был отправителем, он не признался бы в этом лишь по факту высказанных мною подозрений.

Думаю, есть смысл сперва позвонить Патрику или Дэйне. После того случая на мосту наши отношения заметно охладились, и в итоге пути окончательно разошлись. Вероятно, за последние несколько лет они так же мало думали обо мне, как и я о них.

Тем не менее наше общее прошлое — подсказка, которую я не должна игнорировать, пытаясь выяснить, кто стоит за электронными письмами. А так как даже Джози сомневается в моем здравом уме, я обязана взять дело в свои руки. Ведь можно предположить, что не меня одну мучают эти ужасные истории. Может, Ник так шутит и шлет всем эту хрень?

Пора действовать. Наверное, мне следовало сделать этот шаг гораздо раньше. Я бы не пожелала того, через что сейчас прохожу, ни одному из моих бывших друзей, но все же я полна отчаянной надежды, что смогу поделиться своими страхами с кем-то, кто меня поймет и воспримет всерьез.

Под влиянием момента ввожу в поисковик полное имя Дэйны и испускаю смиренный стон, когда вижу результаты — либо неподходящие, либо какое-нибудь старье. Надо думать, она вышла замуж и взяла фамилию мужа. Конечно, можно было бы проследить за Дэйной и найти ее, но это займет довольно много времени.

Больше повезло с Патриком. Я не только наткнулась на его профиль в социальных сетях, но и на сайте агентства по недвижимости, где он работает, накопала номер мобильного телефона. Когда я набираю цифры, мое сердце колотится в горле. Никогда бы не подумала, что будет так трудно соприкоснуться с собственным прошлым.

Пока идут гудки, удаляюсь на, к счастью, пустую кухню для персонала.

— Брокерское агентство «Шрайнер». Что я могу сделать для вас?

— Патрик? — вместо приветствия спрашиваю я, закрывая за собой дверь. — Это Лу… ну, то есть Луиза Петерс. Я по… — Тут я запинаюсь. — По делам из прошлого.

— Привет, Лу. — Он кажется более довольным, чем я ожидала. — Я и не думал, что снова услышу тебя. Как дела?

— Все в норме, — отвечаю я, лихорадочно пытаясь понять, как перевести разговор на электронные письма. Пока не хочу упоминать Ника и связанные с ним подозрения. — Что-то я тут частенько думала о тебе и о нашей компашке в последнее время…

— Хорошее было времечко, — соглашается Патрик. — Ну, до того, как… ты знаешь, — неловко добавляет он, как будто только что вспомнил, что тогда произошло.

— Да, — говорю я, подыскивая подходящий переход.

— Где ты работаешь? — в конце концов прерывает он неловкое молчание.

— Работаю графическим дизайнером, — отвечаю я, решив идти прямыми путями и не затягивать напрасно этот напряженный разговор. Очевидно, что Астрид все еще помеха между нами. И, в конце концов, наша дружба из-за нее закончилась.

— Ты тоже получаешь эти электронные письма? — бесстрастно спрашиваю я, сглатывая ком в горле.

— Электронные письма? — удивленно переспрашивает Патрик. — Какие именно?

— Из прошлого.

Делаю глубокий вдох, затем резюмирую для него все злоключения последних десяти дней. Закончив, с нетерпением жду его реакции.

— Нет, — наконец бросает Патрик. — Извини, Лу, но я не получал никаких электронных писем, и, честно говоря, я не хочу возвращаться к тому, что тогда произошло. Сейчас работа занимает меня полностью, агентство с трудом управляется с заказами. Я всегда винил себя за то дерьмо, которое мы натворили, и даже ходил из-за этого к психотерапевту. И я больше не хочу, чтобы мне об этом напоминали.

— Ладно, — бормочу я, борясь с нахлынувшим разочарованием.

На несколько секунд я искренне предположила, что он находится в том же положении, что и я, или хотя бы понял меня. Как чертовски несправедливо! В ту пору Патрик был так же вовлечен в выдумки Ника, как и я. Имеет ли он право игнорировать прошлое только лишь потому, что, видите ли, ходил к какому-то там вонючему психотерапевту? Имеет ли он, собственно, право вести спокойную жизнь, пока моя находится в чрезвычайном положении? После нашего телефонного разговора этот индюк будет вести себя как ни в чем не бывало, а вот мне продолжат угрожать.

— Еще один вопрос, — быстро говорю я, прежде чем он успевает повесить трубку. — У тебя есть номер Дэйны?

— Да, — нерешительно отвечает он. — Мы порой созваниваемся. Но я не думаю, что…

— Дай мне, — требую я. — Пожалуйста.

— Я отправлю номер на твой сотовый. — На этот раз ему удается завершить звонок до того, как я успеваю что-то сказать.

Подавленная, кладу трубку. Очевидно, что Патрик не получил ни одного письма, и я исключаю его как отправителя. Он звучал слишком пренебрежительно и незаинтересованно для такого. Кроме того, зачем ему это? Но зачем вообще кому-то это делать?

Задумавшись, возвращаюсь к своему столу, не осознавая, что у меня тоже есть обеденный перерыв, и без энтузиазма посвящаю себя разработке логотипа моего клиента. Все идет своим путем ровно до тех пор, пока не приходит обещанное сообщение от Патрика с номером Дэйны.

Прежде чем я успеваю передумать, нажимаю на контакт и снова удаляюсь на кухню для персонала. Без нескольких минут два; если повезет, у Дэйны поздний обеденный перерыв — если, конечно, она вообще работает. Для меня почти непостижимо, что мы потеряли связь, хотя в школе мы были близкими друзьями.

Сняв трубку, она представляется фамилией, совершенно мне неизвестной. Судя по всему, и впрямь вышла замуж.

— Здравствуй, Дэйна, — приветствую я ее, потому что, в отличие от разговора с Патриком, на этот раз я заранее подумала о том, что собираюсь сказать. — Это Луиза. Луиза Петерс. Мы были в одном классе…

Ну, это уже грубое преуменьшение. Мы были лучшими подругами — до инцидента с Астрид! Вскоре после этого отец Дэйны получил предложение о работе, ради которого семье пришлось быстро переехать. Хотя никто никогда не обсуждал нашу выходку публично, напряженность в отношениях наших семейств расцвела буйным цветом, и родители Дэйны были, похоже, счастливы забыть о нашем соседстве. Да и сама она тоже.

— Патрик дал мне твой номер, — говорю я, когда она не отвечает.

— Луиза, — наконец повторяет она мое имя, ее тревога отчетливо слышна.

Она не хочет смотреть в лицо прошлому, и я могу ее понять. Я могу понять даже холод Патрика.

— Есть несколько минут? — спрашиваю я, на что она неохотно отвечает «да» — наверное, потому что не может с ходу придумать никаких оправданий.

Я рассказываю ей об электронных письмах — сжато, сухо, предельно коротко.

Ее реакция похожа на реакцию Патрика. Сперва она молчит, кажется, целую вечность, а когда начинает говорить, ее голос холоден и слаб.

— Ужасно, — равнодушно произносит она. — Гнусные угрозы из наших писулек той поры?

— Это не в точности наши «писульки», — поправляю я. — Письма только похожи на них по стилю, содержание уже другое.

— И угрозы сбываются? — спрашивает она, хотя я уже сказала об этом раньше.

— Да, — отвечаю я, стараясь не показывать своего нетерпения. — По крайней мере, я так думаю.

— А ты уверена, что не воображаешь…

— Уверена, — резко прерываю ее. — Я рассчитывала, что и тебя эти письма донимают.

— Ты… рассчитывала? — недоверчиво переспрашивает Дэйна, и в тот момент я сознаю, насколько безнадежен этот разговор: она намеренно прикидывается дурочкой, ей не хочется влезать в чужие проблемы.

— Не в этом смысле, — уклоняюсь я, хотя, конечно, мне хотелось бы, чтобы я была не единственной из всей честной компании, попавшей под раздачу.

— Тебе точно следует обратиться в полицию, — советует она, и на сей раз я не могу не вздохнуть. Последняя встреча с официальными лицами была далеко не самой успешной.

— Да, наверное, стоит, — уступаю я.

Она права, этого нельзя отрицать.

— Заяви о преследованиях со стороны неизвестного лица, — предлагает Дэйна. — Ну и, само собой, покажи им эти письма. Скажи, они тебя беспокоят. — С каждым словом она отдаляется от меня, и видно, что ей не терпится бросить трубку. Она больше не кажется обеспокоенной, но становится все более отчужденной. — Было очень приятно услышать тебя, Луиза, — наконец заканчивает она наш разговор, — уж прости меня, я занята…

— Все электронные письма написаны в том же стиле, что и тогда, — решаю я брать быка за рога. — Язык почти идентичен.

— И? — Голос Дэйны даже холоднее, чем раньше. — Что ты хочешь этим сказать?

— Что я узнаю Ника в каждом слове, — отвечаю я.

В трубке на несколько мгновений воцаряется тишина.

— Ну, это маловероятно, — бормочет Дэйна, и я озадачена интонацией сказанного.

— Почему?

— Разве ты не слышала? — уклоняется она, словно пытаясь выиграть время.

Она до сих пор с ним общается? Они все еще друзья и Дэйна пытается выгородить его передо мной?

— Что? — раздраженно спрашиваю я. — Что я пропустила?

— Ник покончил с собой, — говорит она после нескольких секунд неловкого молчания. — Он совершил самоубийство два года назад.

Не прощаясь, я вешаю трубку, не понимая, что чувствую.

В ушах все еще стоят нерешительные слова Дэйны.

Ник покончил с собой.

Оптимистичный и уверенный в себе Ник? Ник, который говорил нам, что мы должны оставить прошлое позади? Кто побуждал нас смотреть вперед? Кто, казалось, справлялся с ситуацией лучше всех из нас? Нет ли тут подвоха, инсценировки? Сразу после инцидента у меня часто возникало ощущение, что Ник отказывается признать нашу вину в произошедшем и вместо этого цепляется за безразличную формулировку «несчастного случая».

Мы никогда не хотели, чтобы все обернулось вот так, слышу я в памяти его слегка скрипучий голос. Она сбежала по этому дурацкому склону по собственной воле и споткнулась о рельсы. Помните, мы на самом деле хотели остановить ее. Это не наша вина. За ее травму и за то, что последовало, мы ответственности не несем.

Теперь он мертв, как и Астрид.

С ноткой висельного юмора я понимаю, что круг потенциальных подозреваемых для меня сузился, но при этом еле сдерживаю слезы.

Я стою в маленькой комнате, кажется, целую вечность, сжимая телефон. Смерть Ника ударила по мне сильнее, чем я ожидала. Потому что он был моей первой большой любовью? Но мы не слышали друг о друге много лет. Меня, наверное, смущает, что с его смертью многообещающая лазейка оказалась тупиковой. Ник не может быть автором писем. Кроме того, два моих телефонных звонка оказались угнетающими: Патрик больше не хочет иметь со мной ничего общего, а Дэйна… Дэйна была напуганной. Я не могу ожидать никакой помощи от этих двоих.

Я одна. По-прежнему.

В течение следующих нескольких часов мне удается сконцентрироваться на работе, и тревожные мысли возобновляются только по дороге домой.

Мне хочется с кем-то поговорить о новом послании. Должна ли я снова рискнуть довериться Джози? Но, возможно, я перехожу черту. Совпадение ли то, что вещи, ранее описанные в электронных письмах, в основном происходили, когда никого рядом со мной не было? Значит, у меня нет даже свидетелей? Конечно, свидетелей нет.

Я понимаю, что с каждым криком о помощи, каждым, казалось бы, необоснованным приступом тревоги теряю доверие. Невольно вспоминается басня о пастушке и волке, и по спине бегут мурашки. Когда волк наконец нападает на стадо овец, пастушку некому помочь — он слишком часто тревожил остальных, вот и поплатился. Не хочу оказаться на его месте. Так что надо тщательно подумать о том, сколько трудностей я собираюсь раскрыть внешнему миру.

После визита полицейских в прошлое воскресенье я не могу допустить еще одного ложного вызова. За исключением инцидента в сауне, свидетелей которому нет, не произошло ничего, что могло бы оправдать поиски незнамо кого. Но все же я должна хотя бы показать полиции почту, а уж потом принять какие-либо меры защиты самостоятельно. Эта напасть, возможно, закончится, когда отправитель поймет, что я не отдаюсь покорно судьбе.

Воодушевившись, я захожу в аптеку, чтобы купить перцовый аэрозоль. Положив два баллончика в сумочку, я уже чувствую себя намного лучше. Подобная мера предосторожности не кажется такой странной, как ручная лопата, которую я снова с собой таскаю со вчерашнего дня.

Только когда я оказываюсь у себя в коридоре и тщательно запираю за собой входную дверь, позволяю себе выдохнуть с облегчением. Кладу ключи в вазочку на комоде и иду на кухню осматривать свои припасы. Тянет что-нибудь приготовить — может, хоть так я отделаюсь от скверных мыслей. В холодильнике явно не изобилие, и в итоге мой выбор останавливается на варке риса. Немного риса со специями под бокал любимого сухого вина — не так уж и скучно, как может показаться.

Подготовка ингредиентов на самом деле имеет успокаивающий эффект, и, когда вода наконец закипает, я чувствую приятное расслабление. Вскоре по кухне распространяется манящий запах, и я спонтанно тяну руку к мобильному телефону. Ни за что себе не прощу, если даже не попытаюсь.

— Слушаю? — звучит в ухе голос Карстена.

— Это я, — игриво сообщаю ему. — Сейчас хлопочу на кухне… и подумала тут, а ведь вдвоем есть куда веселее! Может, у тебя есть время… и желание…

Еще до того, как прозвучал ответ Карстена, я уже знаю, чем все обернется. Дерьмо. Давно уже пора смириться.

— У нас с Таней намечен ужин, — говорит он с оттенком сожаления.

— О, — отвечаю односложно.

Мое хорошее настроение испаряется. Я такая идиотка. Как я могла предположить хоть на мгновение, что он спонтанно навестит меня? И кормить его рисом… ну это просто смешно.

— Таня улетает навестить мать с завтрашнего дня до понедельника, — продолжает Карстен, и, хотя это жалко, я чувствую проблеск надежды.

Что ж, воспользуюсь ее отсутствием. Попробую убедить его, что со мной он будет счастливее, чем с ней, и он окончательно уйдет от нее. Если мой план не сработает в обозримом будущем, я брошу Карстена. Ну наконец-то какая-то ясность.

— Хочешь… — нерешительно начинаю я, но он не дает мне договорить.

— Мне пора, — торопливо говорит он. — И пожалуйста, не звони мне больше вот так вот, без предупреждения. Я свяжусь с тобой сам, если что.

Стою на кухне несколько секунд, сжимая пальцы на телефоне, запах переваренного риса забивает нос. Карстен снова заставил меня почувствовать себя неадекватной и тупой. Он делает это не специально, и это, наверное, самое худшее во всем этом. Карстен именно такой. Я не должна была звонить. Наш разговор каждый раз один и тот же, и на ошибках я ничуть не учусь. В моменты, когда мы вместе, он такой нежный, его взгляд — такой любящий. Что-то не так с его браком, если он регулярно изменяет своей жене, верно? Однако со мной тоже что-то не так, раз я позволяю ему так обращаться с собой.

Несу тарелку в гостиную и там зажигаю свечу, бросающую на стены мягковатый свет. Рис превратился в кашу. Ладно, есть можно. В любом случае вино все такое же крутое на вкус. Но получить хоть капельку удовольствия не выходит. Телефонный разговор с Карстеном испортил настроение. Он с женой сейчас в ресторане, Джози смотрит кино с мужем, Сандра два дня назад укатила со своим в спонтанно взятый отпуск, и даже Фиона сообщила мне, что сегодня она собирается встретиться с парнем из Интернета. Я, кажется, единственная женщина в этой стране, которая должна провести вечер в одиночестве. Чувство невероятной неприкаянности переполняет меня.

Чтобы убить время, решаю принять ванну и пораньше лечь спать. Уже вечер, и за окнами черной стеной сгущается тьма. Как это часто бывает в последние несколько недель, думаю о том, что хотела бы жить ближе к городу. Даже сосед в непосредственной близости успокоил бы меня, особенно теперь, когда ничего не остается, кроме как снова думать об электронных письмах.

Смерть застала Луизу в уединении, в темноте.

Понимая, как мало в этом пользы, обхожу дом и зажигаю свет. Потом мне приходит в голову, что так тайный наблюдатель в саду обретет великолепную возможность отслеживать каждый мой шаг.

Большая часть ламп снова потушена. Дважды проверяю все двери и окна, заперты ли они, затем наливаю воду в ванну. Расположив лопату и перцовый баллончик в пределах досягаемости, чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы поддаться теплу воды.

Спустя добрый час я лежу в постели в шортах и топе, изо всех сил пытаясь не думать о самоубийстве Ника и сегодняшнем электронном письме с новой историей. Напрасно. Трепет, ставший теперь таким привычным, овладевает мной с растущей силой. Момент, когда я выключаю прикроватную лампу, стал в последнее время настоящим испытанием для моих нервов. Закрываю глаза и концентрируюсь на спокойном и ровном дыхании. Солнце снова взойдет самое позднее через восемь часов. Жду не дождусь.

7

Я просыпаюсь посреди ночи. Нерешительно открываю глаза, но не вижу ничего, кроме непроглядной тьмы. Несколько секунд неподвижно лежу в постели, пытаясь понять, что могло меня разбудить.

Затем снова дает знать о себе шум. Какой-то стук.

Сажусь и одновременно нащупываю выключатель на прикроватной лампе. Кнопка щелкает, но пространство вокруг меня остается черным-черно. С еле сдерживаемым стоном выпрямляюсь. Не видать и красной подсветки на моих допотопных радиочасах. Явно перебои с электричеством. Когда стук перерастает в более громкий, волосы на затылке встают дыбом. Кто это пришел посреди ночи? Во время отключения электроэнергии? Действительно странное совпадение.

Медленно сползаю с матраса. Секунды до того, как мои ноги коснутся пола, ужасны. Жду, когда ледяная рука вытянется из-под кровати и схватит меня за лодыжки. Но ничего не происходит. Нащупываю свой мобильный телефон, засовываю его в карман шорт, затем тянусь за перцовым баллончиком и, немного подумав, за лопатой.

Это не первое отключение света, и не первый раз я бреду на ощупь к предохранителям на щитке в подвале через кромешный мрак, но уж точно впервые меня будит некий необычный шум.

Крепко сжимая ручку лопаты, проскальзываю по коридору, заполненному извивающимися тенями. Мой дом настолько изолирован, что кругом нет уличных фонарей, и конечно же ночное небо полно облаков.

Звук в темноте.

Нет. Я не могу думать об этом сейчас. Это самое глупое, что я могу сделать.

Стук прекращается.

Внезапное прикосновение к моей лодыжке рождает с большим трудом сдержанный в легких вопль. Поворачиваюсь боком, смотрю в темноту, затаив дыхание… слышу негромкое мяуканье.

Моцарт. Вот я дура. Конечно, мое похмелье составляет мне компанию во время ночных вылазок, как всегда, когда мне нужно в туалет.

Двигайся дальше. Темнота — штука страшная. Вечно в ней мерещится всякое такое, чего и в помине нет. Всякие ужасные вещи.

Когда я ступаю на верхнюю ступеньку лестницы, снова раздается стук. Так громко, что я вздрагиваю и чуть не роняю лопату.

В темноте шумы кажутся во много раз громче.

Я нерешительно спускаюсь по лестнице и подхожу к входной двери.

— Луиза Петерс? — Говорящий — явно мужчина. — Откройте. К вам полиция.

Меня сразу же наполняет облегчение в сочетании с беспокойством. Почему полиция перед моим домом? Посреди ночи? Что-то случилось? И точно ли это полиция?

Открываю дверь настолько широко, насколько позволяет защитная цепочка.

— Можно ваше удостоверение? — спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие.

— Перестань, Лу, — отвечает знакомый голос, который я меньше всего ожидаю услышать.

— Джози?..

— Да открой уже, черт возьми. — Голос подруги скорее раздраженный, чем испуганный, и это успокаивает меня быстрее, чем присутствие стражей порядка.

Притворяю дверь, снимаю цепочку и открываю. Сначала я ничего не вижу, потому что конус света от фонарика ослепляет меня. Я моргаю.

— С тобой все в порядке?

Сужаю глаза и киваю.

Когда фонарь наконец опускают, я вижу двух полицейских в форме, которые пристально смотрят на меня. Тот, кто пониже, уже был здесь в воскресенье вечером. Здорово. Рядом с ними Джози — она явно примчалась в большой спешке; у нее вид не вполне проснувшегося человека, волосы растрепаны, ни следа макияжа, на плечах помятый кардиган.

— В порядке, — уверяю я ее после того, как мое бешено колотящееся сердце несколько унимается. — Что со мной будет-то?

— Зачем вы тогда нас вызвали? — спросил незнакомый мне полицейский.

Я недоверчиво хмурюсь.

— Значит, вы не просили о помощи? — спрашивает он, указывая на лопату, которую я все еще сжимаю в руке.

— Нет, — отвечаю я. — Я спала.

Полицейские обмениваются многозначительными взглядами, пока мой мозг работает сверхурочно, чтобы доскрестись до сути происходящего.

— Лу, — Джози смотрит мне в глаза, — хватит молоть языком. Представляешь, как я волновалась? Ты начинаешь перебарщивать со своей паранойей. И если ты не признаешься сейчас, это не сделает ситуацию… лучше.

— Но я действительно не знаю, в чем де… — начинаю я снова, но она не дает мне вставить ни слова.

— Ну хорошо, а это что? — С раздраженным вздохом она достает из кармана телефон. — «Он в доме, держит меня в плену, — читает она с экрана. — Вызови полицию. Он собирается убить меня».

Я молча качаю головой. Это сообщение не от меня.

— А потом ты позвонила мне, и я проснулась. Увидела сообщение и сразу же набрала полицию.

Совершенно ошеломленная, я открываю рот и снова закрываю его, не издав ни звука.

— Можно взглянуть на ваш мобильник? — спрашивает уже знакомый мне полицейский.

Я киваю. Когда я вытаскиваю телефон из кармана, меня так сильно трясет, что он чуть не выпадает из моих пальцев. Просматриваю папку «Исходящие», и у меня сжимается горло.

Вот оно. Сообщение для Джози. Отправлено в 2:24.

— Но это не я, — хриплю я, понимая, насколько неправдоподобными кажутся сейчас мои протесты.

— Фрау Петерс… — осторожно начинает полицейский, как будто ожидая, что я забьюсь в истерике у него на глазах. «Она на грани срыва. Видать, переутомилась».

Нервно проверяю список вызовов. В 2:28 на мой мобильный позвонила «Жозефина Бейер».

— Но это невозможно, — бормочу я. — Когда я только проснулась, телефон был на моей прикроватной тумбочке. Как и всегда!

— Может, вам сон плохой приснился? И вы набрали и отправили это сообщение как бы в трансе? — предположил полицейский повыше, но я решительно мотаю головой.

— Это была не я, — снова возражаю им, и слезы наворачиваются на глаза.

Следующая мысль, которая навязывается в голову, посылает мурашки по спине. Если не я, то кто?

— Твой мобильник защищен PIN-кодом, так ведь? — напирает Джози.

— Да.

Полицейские снова обмениваются многозначительными взглядами, и я почти слышу их мысли.

Одинокая женщина. Уединенный дом. Богатое воображение.

Что с ней, как думаешь?

Да рехнулась немножко, с кем не бывает.

К счастью, они не говорят об этом вслух.

— Значит, непосредственной опасности нет? Или нам стоит заглянуть к вам домой?

Я чуть не прошу отвезти меня куда-нибудь подальше, чтобы не пришлось оставаться одной в доме, но выражение жалости на лице Джози заставляет меня колебаться.

— Да, пройдите, — шепчу я через несколько секунд и чувствую, как моей подруге прямо-таки усилием воли приходится воздерживаться от резкого комментария.

Не говоря ни слова, полицейские исчезают в доме, а мы с ней остаемся в неловком молчании. Между нами никогда не было такого напряжения, как сейчас.

— Я… — начинаю я, но Джози поднимает руку, будто защищаясь:

— Не надо, Лу. Мы поговорим об этом позже.

Через четверть часа они закончили осмотр дома, включив предохранитель в подвале.

— Все в порядке. Мы не смогли найти ничего необычного.

Я смиренно киваю. Конечно, уже ничего нет.

— Простите, что я вас потревожила зазря, — извиняется Джози, явно смущенная.

— Не стоит. Вы поступили правильно.

Я печально подмечаю, что они относятся к моей подруге гораздо более дружелюбно.

— Подождите, — говорю я, прежде чем полицейские успевают попрощаться, не обращая внимания на сдержанные стоны Джози.

— Что еще? — Они более не могут сохранять терпеливый вид.

— Я получаю электронные письма с угрозами, — выговариваю я, прежде чем пасть духом.

— И вы только сейчас об этом вспомнили? — резко спрашивает полицейский пониже.

— Ну, у меня просто было… — На всякий случай я не заканчиваю фразу. — В общем, я ждала каких-нибудь… более серьезных подтверждений. Думала, вы их сейчас найдете.

— Покажите нам эти письма, — просит полицейский.

— Следуйте за мной, — говорю я, разворачиваюсь и в мертвой тишине направляюсь в гостиную.

Взгляд Джози обжигает мне шею.

Сажусь на диван, беру ноутбук, врубаю его; захожу в свой почтовый ящик и открываю письма в трех отдельных окнах, после чего офицеры полиции немного подаются вперед, чтобы лучше видеть текст.

— Страшилки какие-то, — констатирует низенький через несколько минут и отступает на шаг назад. — Даже если в них фигурирует ваше имя, эти сообщения чертовски далеки от писем с угрозами, о которых стоило бы заявить в полицию.

— Но… — начинаю я, и он останавливает меня взмахом руки:

— В любом случае завести дело сейчас невозможно. Будет лучше, если вы снова свяжетесь с нами завтра утром, и тогда мы позаботимся об этом.

— Но то, что говорится в электронных письмах, на самом деле происходит, — настаиваю я, несмотря на растущее разочарование. — Многое из того, что в них упоминается, правда случается!

— Луиза!

Я замолкаю, потому что Джози обращается ко мне по полному имени.

— Прекрати немедленно, — упрекает она меня.

— Но я только хотела…

— Можешь представить, как страшно мне было? — Моя лучшая подруга скрестила руки на груди. — Посреди ночи меня разбудили такие ужасные новости. Я беспокоилась за тебя! Но после этой сегодняшней встряски… после вызова полиции в воскресенье и предполагаемого нападения на тебя в сауне… мне интересно, а действительно ли угроза исходит извне? Эти почеркушки вообще ни о чем не говорят. Честно говоря, Лу, вместо того чтобы пугать всех вокруг, тебе следует подумать о терапии. В последнее время я тебя просто не узнаю. Жаль, что эти письма тебя донимают, я даже могу понять, почему ты беспокоишься. Но в остальном… — Она качает головой. — Будет лучше, в том числе и самой тебе, если ты поймешь, что ведешь себя… странно. Реально, сходи проверься у врача!

Я кусаю нижнюю губу:

— Но послушай, я…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что кто-то вломился к тебе в дом и написал эту хрень с твоего телефона? — продолжает она сердито. — Зачем кому-то идти на такое?

И вправду — зачем? Выставить меня невротичкой, почти помешанной? Отвратить Джози от меня? А она и без того настроена скептически после моих предыдущих выпадов по поводу осколка зеркала в машине, наблюдателя в саду, запертой сауны и изменившейся картины на стене. Чтобы показать полиции, какая я психичка? Лишить пастушка всякой поддержки, чтобы потом его никто не спас от волков?

Я не отвечаю, потому что знаю, что все равно не могу развеять сомнения Джози. Кроме того, она права. Я веду себя очень странно, и теперь я так сбита с толку, что едва могу отличить реальность от сна. Возможно, я сама написала сообщение. В конце концов, будучи ребенком, я частенько ходила во сне. Не обессудьте.

— Извините, — выдавливаю я и только сейчас понимаю, что полицейские все еще стоят в дверях и, кажется, с интересом следят за нашим спором. Дерьмово.

— Мы, в общем, пойдем, — говорит один из двух офицеров, словно повинуясь какому-то сигналу, в то время как его напарник, козырнув, бредет к патрульному экипажу, припаркованному рядом с машиной Джози на подъездной дорожке. Они даже не спрашивают, что случилось в сауне, и это лишний раз доказывает их ко мне полное равнодушие.

— Я тоже пойду домой, — решает Джози, не глядя на меня. — А завтра утром мы подумаем, куда тебе лучше всего обратиться.

Я сглатываю слюну. Она что, серьезно хочет отправить меня к психиатру?

— Знаешь, не так-то это и приятно слышать — все эти огульные намеки на то, что у меня не все дома, — решаю я сказать то, что чувствую. — И незачем было выставлять меня идиоткой в глазах полиции.

— Лу… — вздыхает Джози. — Поставь себя на мое место. Ты рассказываешь какие-то дикие истории, но никогда нет ни малейшего доказательства того, что они были на самом деле. Мне кажется, твоя нечистая совесть по поводу случая с этой Астрид просто зажила собственной жизнью и заставила тебя увидеть все эти… вещи. Ты знаешь, что я доверяю тебе, и ты доверяешься мне, я это понимаю. Но то, как ты себя ведешь сейчас, настораживает. Ты должна сама это понять. — Она испытующе смотрит на меня. — Или все дело в работе? Ты переутомилась? Ну попроси тогда у своего босса внеплановый отпуск.

Я пожимаю плечами.

— Ты реально связалась с дурной компанией в то время, — добавляет Джози. — Ты мне сказала в кафе, что больше о деле с Астрид никто не знает. Почему бы не выяснить, кто шлет тебе эти дурные письма, и не потолковать с этим человеком по душам? Уверена, все это просто довольно глупая шутка одного из твоих бывших друзей и отправитель понятия не имеет, как на тебя это все влияет.

— Сегодня я разговаривала по телефону с двумя из той компании. Третий мертв, — говорю я намеренно грубо, потому что поражена ее реакцией. Как она может вот так ударить меня в спину? Перед законниками?..

Джози избегает моего взгляда и вместо этого бесцельно осматривает комнату. Ее взгляд задерживается на бокале вина на столе и почти пустой бутылке рядом с ним.

— Ты выпила это одна? — спрашивает она, подняв брови.

Невысказанные намеки Джози на то, что я отправила ей сообщение в пьяном виде и теперь не могу об этом вспомнить, грызут меня.

— Я выпила всего-то два бокала, — говорю я, задаваясь вопросом, не виноват ли тут алкоголь.

— Тебе не нужно оправдываться передо мной, — говорит Джози с натянутой улыбкой. — Но, думаю, полицейские бутылку наверняка заметили, когда осматривали дом. Ничего, если я пойду домой сейчас? Тим… — Она не заканчивает фразу, как будто не знает, что делать. Как будто имя ее мужа — хороший предлог, чтобы уже уйти. — Ты ведь справишься со всем этим самостоятельно?

— Конечно, — говорю я с гораздо большей убежденностью, чем есть на самом деле.

Она заключает меня в быстрое бесчувственное объятие, и вскоре я снова остаюсь одна в своем большом доме. Беру ручную лопату и перцовый баллончик с комода, где их и оставила, и возвращаюсь в постель во всеоружии. Я начинаю понимать стоящую за этим систему. Я должна не только умереть или, по крайней мере, почувствовать страх смерти, но и провалиться в полную социальную изоляцию. Что произойдет, когда все эти жуткие сценарии будут разыграны, а обратный отсчет окончен? Что случится в нулевой день?

И буду ли я в этот день совершенно никому не нужна?

8

Осталось десять дней.

Луиза умерла в сумерках пасмурного дня.

С самого утра она о нетерпением ждала заслуженного перерыва. Книга, чашка кофе, кусочек морковного пирога.

Желаемый отдых от будней. Небольшой побег от стресса и нехватки времени.

Но…

Она открыла книгу. Поднесла чашку к губам и отпила. Откусила от пирога.

Что не так?

Ощущение тяжести в животе. Легкое головокружение.

Шум снаружи.

Такой мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер подобного дискомфорта не доставляет.

Луиза, здесь что-то не так.

Сильная тошнота.

Так он пришел к ней сегодня.

Отрава. Корчи, конвульсии. Боли.

Яд должен выйти из организма. С тошнотой. С рвотой.

Осознание приходит слишком поздно.

Слишком сильна к тому времени слабость.

Слишком поздно.

Она соскальзывает с дивана, ноги подгибаются.

Она сломлена. Бессильная. Беспомощная.

Усталость и тяжесть жутко давят. Если она уснет сейчас, уже не проснется.

Телефон в пределах досягаемости и все же слишком далеко.

Никто не может ей помочь.

Луиза совсем одна.

В смерти все мы одиноки.

Хотя… он уже здесь.

Все утро я откладывала выход вИнтернет и открытие почтового ящика. Из страха перед тем, что меня там ждет. Из-за страха перед новой историей, которая может разрушить мой фасад нормальности, который и так становится трудно поддерживать. Несколько часов между ночным происшествием и звоном будильника вряд ли можно назвать спокойными, потому что, когда я снова легла в постель, мне стала ясна вся картина происходящего. Все эти письма, возможно, довели меня до вполне конкретного психоза, вот я и отправляю сообщения во сне, про которые не могу вспомнить, проснувшись, и придумываю себе на голову всякое. Однако и такой подход не объясняет осколок зеркала в машине — он до сих пор лежит завернутый в старую тряпку в гараже. Про картину вообще умолчу.

Значит, должен быть кто-то неизвестный, кто тайно навещает мой дом. У него, похоже, есть все ключи, и он постепенно заставляет всех окружающих усомниться в моей вменяемости.

Всего через десять минут я прочитала письмо столько раз, что почти выучила историю наизусть. Оно не оставляет простора для интерпретации. В этой истории Луиза умирает от яда, подмешанного в еду. Одной этой мысли достаточно, чтобы разжечь новые кошмары, но одна деталь беспокоит меня больше всего: перед смертью она съела морковный пирог, то есть мой любимый пирог, что делает угрозу еще более личной. Тот, кто отправляет эти сообщения, много знает обо мне. Слишком много.

Последующие часы подобны пытке. Конечно, я не могу сохранять спокойствие. В моей голове прокручивается один ужасный сценарий за другим. Мой разум постоянно подкидывает новые идеи о том, как кто-то может незаметно подсыпать яд мне в еду или в выпивку.

В полицию я, конечно, не обращалась. После вчерашнего позора я не могла заставить себя пойти на этот шаг. Уж слишком хорошо запомнились мне гримасы испанского стыда на лицах двух офицеров. И еще эта неожиданная попытка Джози подорвать то малое доверие, которое у меня осталось… Я была разочарована насмешками, сделанными, когда полиция все еще была внутри, и более поздним предположением, что причиной моего безумия был перебор спиртного. Вместо того чтобы поддержать меня и поверить мне, Джози… предала.

Около полудня Карстен впервые появляется в нашей с Фионой комнате с двумя большими сумками под мышкой. Он так и лоснится от гордости за самого себя.

— Сегодня готовка на мне, — объявляет он, а затем смотрит прямо на меня. — Встречайте — сырная лапша!

Сырная лапша. Мое любимое блюдо. Он делает это специально для меня?

Во мне бушуют противоречивые чувства. С одной стороны, неопределенность, потому что после морковного пирога это второй раз, когда упоминается одно из моих любимых блюд. Простое совпадение? С другой — я рада скрытому выражению привязанности Карстена… хотя в то же время раздражена, потому что, конечно, я бы предпочла, чтобы он расстался со своей женой, а не потчевал меня стряпней.

Менее чем через час вся команда агентства собирается на кухне для персонала. Карстен распределяет порции по тарелкам. Я стараюсь не смотреть в сторону каморки, где мы предавались утехам в прошлую нашу встречу, и внимательно гляжу на тарелки.

Насколько велика вероятность того, что я отравлюсь прямо тут, среди коллег? Луиза в этой новой истории была дома одна. Наверное, менее рискованно есть в чьей-то компании. Преступник вряд ли рискнет убить всех, кто сидит за столом.

— Ты в порядке? — спрашивает Фиона. — Ты что, ищешь трещинки в фарфоре?

— Ерунда, — говорю я, смеясь. — Вчера показалось, что наша посудомоечная машина барахлит, не отдраивает как надо. Но, похоже, я ошиблась…

Мы начинаем есть все вместе. Лапша на вкус как картон, и я боюсь, дело не в кулинарных способностях Карстена. Приходится заставлять себя глотать, и даже минеральная вода обжигает пищевод, будто это кислота. Пока остальные болтают, я блуждаю в своих мыслях. Смогу ли я теперь питаться дома без опасений? Если автор электронных писем действительно имеет доступ в мой дом, ему будет легко отравить меня. Хорошо хоть, что я никогда не запасаюсь впрок. Что купила, то и съела. Относиться к угрозе как можно более буднично — единственное, что может удержать меня сейчас от сползания в безумие.

После работы поеду в супермаркет, накуплю там каких-нибудь вусмерть запаянных консервов или полуфабрикатов, за которыми потом буду внимательно следить.

Чувствую небольшое облегчение — что ж, у меня хотя бы есть план, — но новая мысль заставляет мою тревогу расшалиться. А если неизвестный внесет в свой план коррективы и насыплет мне, скажем, мышьяк на зубную щетку? В любом случае мне нужно заменить замки как можно скорее. Может быть, было бы даже безопаснее оставаться в другом месте, пока не закончится обратный отсчет? В гостинице? С Джози или Сандрой?

— Хьюстон, откликнись.

Я вздрагиваю, когда кто-то щелкает пальцами прямо у меня перед глазами.

— Ой, — смущенно выдаю я. — Задумалась что-то.

— Тогда, может, поедешь выспишься? — предлагает Тони, один из программистов. — Уж я-то точно не хочу подцепить твою сонную болезнь.

Я качаю головой. Вернуться в пустой дом, где маньяк-преследователь, возможно, уже ждет меня? Ни за что на свете.

— Дай мне знать, если захочешь уйти пораньше, — мягко вворачивает Карстен, и я киваю ему с благодарностью.

Согласится ли он остаться со мной на ночь, пока все это не закончится? Конечно же нет. Таня имеет приоритет в его жизни, он неоднократно демонстрировал это чрезвычайно болезненным образом. У меня нет выбора, кроме как пройти через испытание, подброшенное мне, в одиночестве.

Как-то пережить все это.

Остаток дня расплывается в густом тумане мыслей. Я с трудом могу сосредоточиться на своей работе, и когда я выключаю компьютер ближе к вечеру, у меня назревает самый настоящий рабочий завал — так мало я успела сделать.

После покупок в супермаркете сижу в машине с полной сумкой, но не могу заставить себя пойти домой. Вместо этого достаю сотовый и звоню Сандре. Одни гудки. Я и забыла, что она в отъезде. Говорила об этом с таким самодовольством… Чувствую себя покинутой всеми.

Хотя все во мне сопротивляется этому, я нерешительно набираю номер Джози. Просто выдержать звуки на линии стоит мне немалых усилий.

Вчерашний случай ясно показал ее мнение обо мне. Она открыто ставила под сомнение мою способность трезво мыслить — уверена, она выкажет это снова, пока я не смогу предоставить ей веские доказательства, подтверждающие мои утверждения.

Кладу трубку, не дожидаясь ответа. Джози не перезванивает.

Через добрых полчаса мне удается выехать со стоянки. Когда я прихожу домой, крепко обнимаю большую сумку и не спускаю с нее глаз ни на секунду. Даже когда я иду в ванную, а потом переодеваюсь в спальне, держу ее при себе. Знаю, я преувеличиваю, но цепочка событий показала мне, что осторожность оправданна. И было бы слишком рискованно есть то, что какое-то время лежало вне поля моего зрения. От одной этой мысли у меня сжимается горло.

Захожу на кухню только для того, чтобы распихать по пакетам содержимое кладовки и холодильника, позже я вынесу пакеты к мусорным бакам перед домом. Сделав это, я чувствую себя немного лучше и снова волоку купленные запасы обратно в спальню, которая теперь выглядит так, будто я планирую пижамную вечеринку.

Запираю дверь, кладу ключ под подушку, а перцовый баллончик и ручную лопату — на прикроватную тумбочку, как обычно. Тем не менее раньше полуночи я не засыпаю.

На следующий день я все еще нервничаю. Усталость подкралась незаметно. К счастью, сейчас выходные, и мне не нужно выходить из дома, так что я могу следить за своими припасами.

Провожу большую часть субботы на своей кровати в компании ноутбука. Ем консервы, пью воду из бутылочек. Покидаю спальню только в крайнем случае, тщательно закрывая за собой все двери. Конечно, это не может быть долгосрочным решением, но ситуация пробирает. Я напугана не на шутку.

В какой-то момент звонок на мобильный отрывает меня от безуспешных попыток сосредоточиться на макете, который так и не успела закончить вчера в агентстве.

Это Карстен.

Отринув все невзгоды, сердце сладостно сжимается. Хорошо, что кто-то все еще ищет моего общества, пусть даже это просто мой бесхарактерный начальник. Ох, я неисправима.

— Да? — отвечаю я, играя голосом в спокойствие.

— Лу, — говорит он довольным тоном, как будто это было огромным сюрпризом, что я лично отвечаю на его телефонные звонки. — Как же приятно тебя слышать.

— Привет, Карстен, — нейтрально приветствую я. — Что случилось? Как выходные?

— Честно говоря… — он делает паузу, — не очень. Я должен поговорить с тобой. Мы можем сегодня увидеться?

Собственно, сейчас тот момент, когда я должна сказать ему, что я не кукла, которую он может вытащить из ящика стола, когда зачесалось, и бросить в угол, когда она ему больше не нужна. В конце концов, его не было рядом, когда я нуждалась в нем, — с чего бы мне тогда вести себя с ним как-то иначе?

Но что-то совсем другое исходит из моих уст.

— Конечно, с удовольствием, — отвечаю я, сокрушенно качая головой над собственной слабостью. Но уж слишком заманчиво поскорее увидеть Карстена и больше не быть во власти мрачных размышлений. — Ты прямо ко мне домой, да?

— О да, еще как, — тут же отвечает Карстен, слегка невпопад. — Привезти что-нибудь поесть?

Я сразу соглашаюсь. И нет никакой нужды объяснять ему, почему припасы сейчас на минимуме.

Нажав на отбой, впадаю в лихорадочную деятельность. Заправить кровать. Принять душ. Оставить кое-что из еды на кухне, чтобы хоть на первый взгляд не показалось, будто я выбросила все, что имелось. Спрятать перцовый баллончик и лопату. Проверить запас презервативов. Если мне повезет, Карстен даже останется на ночь — впервые за все время! — ведь его ненаглядная Таня пробудет у матери до понедельника.

Как только я выключаю фен, раздается звонок в дверь.

Как вовремя!

Бросаю расческу на полку, брызгаю духами на шею и бегу вниз по лестнице. У самой входной двери слегка сбавляю скорость, чтобы не врезаться запыхавшейся прямо в Карстена.

— Вау, — говорит он вместо приветствия. — Классно выглядишь.

— Спасибо, — просто отвечаю я и веду его в гостиную.

В коридоре он кладет руку мне на поясницу.

— Что-то мне сейчас не есть хочется, а кое-чего другого, — говорит он.

— Ну тогда вперед, раздевай меня, — отвечаю я вызывающе. — Будет обидно, если мы не покончим с формальностями перед тем, как от души вдарить по твоим деликатесам.

В гостиной Карстен небрежно роняет сумку с оттиском азиатской забегаловки и свой рюкзак рядом с диваном, обеими руками хватает меня за ягодицы и так крепко обнимает, что становится более чем понятно, чего он хочет в качестве альтернативы. Когда он целует меня с удивительной силой, я чувствую что-то вроде отчаяния в его прикосновении, но у меня нет сил остановить его и спросить, в чем дело. Вместо этого я полностью отдаюсь тому жару, который воспламеняет во мне его поцелуй. Впервые с тех пор, как полиция вытащила меня из постели позапрошлой ночью, я хоть немного отрешаюсь от проблем… и наслаждаюсь этим в полной мере. Чуть позже наша одежда разбросана по всей гостиной, и Карстен подталкивает меня к дивану. Он тащит меня к себе, одновременно опуская на колени, его руки разминают мне плечи. Только когда я отстраняюсь от его паха, чтобы отдышаться, замечаю презерватив в его руке. Как он выудил эту штуку из кармана за такой короткий промежуток времени? В голове мелькает мысль, что он вовсе не был охвачен чувствами, как я надеялась, а планировал то, что должно было произойти по пути сюда, но тут все мои мысли уносились водоворотом страсти.

Я немного отодвигаюсь и смотрю, как он надевает презерватив, а затем кладет руки мне на талию. Охотно выполняю его невысказанную просьбу, встаю в позу. Когда он полностью во мне, мы синхронно выдыхаем.

— Лу, — его голос хрипит от волнения, — ну давай же.

Больше не нужно слов. Я подталкиваю всю себя так, что он почти выскальзывает из меня, и снова полностью поглощаю его. Мои движения настолько мучительно медленны, что вскоре он начинает корчиться подо мной от желания.

— Хватит пыток, — внезапно выдыхает он, хватая меня за бедра, и через несколько секунд уже я, опершись на спинку дивана, умоляю об освобождении, пока он вытворяет со мной все, чего душа желает.

Лишь вечность спустя нам удается оторваться друг от друга.

— Наш ужин уже давно гарантированно остыл, — заявляет Карстен без тени сожаления.

Я пожимаю плечами и ухмыляюсь:

— Оно того стоило.

Пока он натягивает боксеры, я надеваю рубашку и трусики. Полураздетые, мы посвящаем себя позднему ужину перед телевизором, После того как от его жареной лапши ничего не осталось, Карстен обнимает меня, и я доверчиво прижимаюсь к нему. Хотя в фильме нет ничего особенного, следующие часы идеальны. Каждый вечер может быть таким. Вот как бы я себя чувствовала, будь он только моим.

Словно услышав мои мысли, Карстен обнимает меня еще крепче, и я всерьез рассматриваю возможность обсудить наше с ним совместное будущее. Он ведь тоже должен чувствовать, что между нами растет и крепнет связь!

Но когда я хочу открыть рот, Карстен наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Я никогда не трахал тебя в постели, — шепчет он, выстилая поцелуями мою шею.

И хотя я знаю, что могла бы использовать эту возможность для серьезного разговора, я не могу устоять перед ним. Я — глина в его руках, и он это понимает.

С нежной решимостью он тянет мои запястья к себе, поднимает меня, и я обвиваю его талию ногами. Он несет меня вверх по лестнице, казалось бы, без усилий, и между двумя укравшими дыхание поцелуями я завлекаю его в спальню.

Оказавшись там, он позволяет мне опуститься на матрас и становится на колени между моими раскинутыми ногами. Его дыхание щекочет меня в очень укромных местах, тем самым отгоняя последнюю ясную мысль.

И вот мы лежим в крепких объятиях на моей кровати, ждем, пока наш пульс успокоится. Карстен закрыл глаза и лениво играет с прядью моих волос, а я прижимаюсь лицом к его груди и слушаю быстрое биение его сердца. Он просто чертовски хороший любовник, и от этого только труднее оторваться от него. Но, может быть, это уже не нужно. Может быть, теперь он наконец понял, как хорошо мы гармонируем друг с другом. Этот вечер просто прекрасен, и тот факт, что Карстен не собирается уходить в ближайшее время, делает его еще приятнее.

— Ты останешься… — Я прочищаю горло. — Останешься на ночь?

В ответ он затыкает мне рот глубоким поцелуем. Прежде чем наступит новый раунд наших совместных забав, я принимаю решение.

— Могу я кое-что сказать тебе? — спрашиваю я, приподнимаясь на локте. — Мне отчаянно нужен кто-то, кто выслушает меня и не назовет сумасшедшей. — Не дожидаясь его реакции, я начинаю подбивать счет событий. Будто камень скатывается с сердца. — Понимаешь, я так измотана… я стараюсь не подавать виду, прячу все эти послания в отдельную папку… делаю все, что могу. Иной раз кажется, еще чуть-чуть — и с ума сойду от страха…

Мой рассказ занимает где-то минут пятнадцать, не меньше, из-за того, что приходится постоянно ссылаться на проделки давно минувшей юности.

Но Карстен в ответ молчит.

— Эй?..

Только сейчас я замечаю, что он дышит глубоко и размеренно. Пока я перед ним душу изливала, он уснул.

Просыпаясь на следующее утро, я загоняю удручающий монолог в самый дальний уголок своего сознания. За ночь одеяло немного сползло, и теперь я могу видеть обнаженную верхнюю часть тела Карстена. Чего бы я только не отдала, чтобы каждый день начинался так! Ласково глажу его щеку в острой щетине. Обычно он бреется каждый день, прежде чем приходит в офис. Лежать рядом с ним — невероятно сокровенное, успокаивающее переживание. Такое ощущение, что мы пара. Так и должно быть.

— Утро доброе, — говорит Карстен, открывает глаза, улыбается и кладет свою руку на мою. — Как поспала, сестричка?

— Давно не было так хорошо, — отвечаю я, и мне хочется предложить провести остаток дня в постели, отвергнув внешний мир, особенно неудобные его аспекты, вроде электронных писем с угрозами или его жены.

— Ты хотела мне что-то сказать вчера, — застенчиво вспоминает он. — А я заснул, да? Мне очень жаль, но я так устал от нашего секс-марафона.

— Нет проблем, — полунебрежно отвечаю я, хотя вчера едва не разрыдалась. — Не имеет большого значения.

Карстена эти слова заметно успокаивают.

— Ты что-нибудь сегодня делаешь? — спрашивает он, и я недоверчиво смотрю на него. Он что, тоже думает о том, чтобы провести воскресенье со мной?

— Ничего, — отвечаю я, пытаясь подавить дрожь надежды в голосе.

Перспектива не быть одной до конца выходных и спастись от страха еще на несколько часов очень уж заманчива. С Карстеном я чувствую себя в безопасности; кроме того, Луиза была одна в очередной страшной истории, когда ее травили.

— Я мог бы остаться до завтрашнего утра, — нерешительно говорит он, и я с энтузиазмом киваю.

Мы проводим идеальный день, претворяя в жизнь мою невысказанную просьбу. Встаем с постели только для того, чтобы открыть дверь службе доставки. Хотя Карстена раздражает, что я настаиваю заказывать еду, вместо того чтобы приготовить ее самой, он быстро отвлекается, когда я демонстрирую ему, как мы можем использовать сэкономленное время с пользой.

Ближе к вечеру мы решаем снова посмотреть фильм, что увеличивает мои надежды. Это просто еще один шаг в верном направлении. Уже второй телевизионный вечер подряд — почти типичная парочка! Я не могу быть для него всего лишь… подстилкой.

Мы сидим вместе на диване, и я наслаждаюсь знакомой атмосферой между нами. Он положил руку на спинку, чтобы я могла прижаться к его груди. На мне рубашка с длинными рукавами и шортики, а на Карстене — удобные спортивные штаны и тонкий свитер. К моему удивлению, у него с собой сменная одежда и зубная щетка, но я благоразумно не задумываюсь об этом слишком дотошно. Не хотелось признавать, что я снова захвачена его обаянием без какого-либо внятного остатка.

Пока на экране мелькают вступительные титры, Карстен печатает текст на своем мобильном телефоне.

— Скажи, я могу отправить электронное письмо с твоего ноутбука? — вдруг спрашивает он. — А то с этой штукой целую вечность приходится возиться.

— Конечно.

Вырываюсь из его объятий с сожалением, иду в спальню и через несколько минут кладу свой ноут на кофейный столик, загружаю его и стоя ввожу пароль. Мое внимание приковано не столько к экрану, сколько к Карстену — тот засовывает руку мне в шорты снизу и сжимает правую ягодицу. Его прикосновение шлет мурашки по спине, и хотя мы выбрали один из моих любимых фильмов, сомневаюсь, что буду смотреть его с интересом.

— Как забавно, — внезапно говорит Карстен, и это резко возвращает меня обратно в здесь и сейчас.

Что такого «забавного» он нашел на моем ноутбуке. Фотки Моцарта?

Сажусь рядом с ним и спрашиваю:

— Что ты имеешь в виду?

— Твой фон рабочего стола, — отвечает он.

Я хмурюсь, не понимая. Чем же удивил его мой стандартный «закат в горах». Взгляд на мир, как известно, у каждого свой, но…

— Кто это фотографировал? — спрашивает он. — Или ты сделала фотку с задержкой и просто притворилась, что спишь?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — отвечаю я.

Карстен бросает на меня раздраженный взгляд и сворачивает окно со своим почтовым аккаунтом, показывая рабочий стол.

И там реально моя фотография.

Я лежу в кровати.

Сплю, похоже.

Безопасное тепло присутствия Карстена тут же рассеивается. Знала ведь, этот момент рано или поздно наступит. Конец моего краткого льготного периода. Реальность пришла.

Я смотрю на экран, застыв, не в силах издать ни звука.

— Лу? — Карстен кажется сбитым с толку, и я не могу винить его за раздражение.

Присматриваюсь к фото. Обычно я сплю в темноте, но на этом снимке прикроватная лампа заливает комнату теплым светом. Лежу на боку, обхватив руками одеяло, оно подо мной, а не сверху; волосы взлохмачены и беспорядочно разбросаны по подушке. Одна нога выпрямлена, а другая согнута так, что ягодицы, прикрытые коротенькими шортиками, обращены к зрителю. Кроме того, топ на тонких бретелях немного задрался, и видна часть моей спины. На снимке я выгляжу уязвимой и беззащитной. Понятия не имею, что Карстен находит в этом забавного; как по мне, это унизительно.

— Должно быть, это шутка Джози, — выдаю первое пришедшее мне в голову объяснение. — Она недавно гостила у меня. — Я определенно не хочу признаваться Карстену, что понятия не имею, как это фото оказалось на моем рабочем столе. Черт возьми, я даже и не знала, что оно существует, до сих пор!

Карстен смеется и возвращается к своей электронной почте, а я делаю вид, что слежу за сюжетом фильма.

На самом деле я кое-что помню. Какого цвета мой топ? Светло-синий? Тогда этой фотографии где-то три дня, потому что я бросила его в стирку в четверг. Фотография и правда от Джози? Ведь она оставалась здесь в среду… А может, и письма — ее проделка? Может, она просто прикидывается лучшей подругой, беспокоящейся о моем психическом здоровье, а сама втайне посмеивается над моей растущей паранойей?

Нет. Я не могу представить, чтобы она могла сделать что-то подобное. Да ведь мы знаем друг друга целую вечность.

Так все-таки… неизвестная тень из прошлого? Но зачем кому-то идти на такие риски? И сколько раз незнакомец входил и выходил из моего дома без моего ведома? Сколько раз он смотрел, как я сплю? У него есть доступ к моему мобильному… к ноутбуку… этот «почтовый террор» — лишь невинная вишенка на торте, ему, вероятно, предшествовала невообразимо дотошная, основательная подготовка, которая, безусловно, заняла месяцы, если не годы. Я бы точно заметила изменившуюся картинку на рабочем столе сразу после за пуска, а это значит, что возможен только один вывод: незнакомец был в доме в какой-то момент за последние двадцать четыре часа. Точнее, в моей спальне, где еще лежат мои съестные припасы.

Пока я размышляю о том, что это значит, ледяной холод проникает в меня еще сильнее.

А что, если Карстен?..

— Готово, — объявляет он, закрывает ноутбук и притягивает меня к себе.

Я сдаюсь в его объятия и изо всех сил стараюсь отогнать любые плохие мысли.

9

Наутро звон будильника безжалостно вырывает нас из сна.

— Во сколько ты хочешь быть сегодня в офисе? — спрашивает Карстен, подавляя зевок.

— Я всегда начинаю около восьми тридцати, — слегка подкалываю его. — И вы бы знали это, если б появлялись на рабочем месте хоть немного раньше десяти, сэр Большой Босс.

Карстен игнорирует мои поддразнивания.

— Тогда у нас еще достаточно времени, чтобы спокойно выпить кофе, — серьезно говорит он. — Мне есть о чем с тобой поговорить.

Я с трепетом вспоминаю, что именно по этой причине он появился у моей двери позавчера, и чувствую смесь волнения и надежды.

Чуть позже мы сидим вместе за моим кухонным столом — я в пижамке, он в одних трусах.

— Что делает кофеварка в твоей спальне? — спрашивает Карстен, сделав глоток из чашки. — И… ультрапастеризованное молоко? Фрукты?

— У меня на кухне поселились мошки-вредители, — на ходу импровизирую я.

— А, ладно, — говорит он. С момента пробуждения Карстен рассеян, будто бы чем-то смущен — совсем не тот любящий и внимательный мужчина последних двух дней.

— Итак, ты хотел со мной поговорить, — решаюсь я, хватая быка за рога.

— Таня знает про нас.

Я замираю, чашка с кофе зависает на полпути ко рту. Это к худу или к добру?

Без паники. Если все совсем плохо, он вряд ли провел бы со мной выходные.

— Разговор не с моей подачи завязался, — продолжает он. — Она нашла твой красный лифчик в моей машине. Почти две недели назад. Но рассказала мне об этом только в среду.

Мои щеки начинают гореть. Ладно, теперь я знаю, куда делся лифчик.

— Ох, — только и говорю я, крепче сжимая чашку обеими руками.

Снова воцаряется тишина.

— Что ж, и как она это восприняла? — небрежно спрашиваю я, стараясь не показывать свою нервозность. Ну наконец-то. Он все-таки признался, пусть даже его заставил лифчик.

— Ну, сперва разбушевалась, понятное дело. Швырялась в меня вещами. — Карстен пожимает плечами. — Говорила, что я пожалею. Что я от нее еще натерплюсь. А потом… ну, у нее наступил период отчаяния, ненависти к себе… а потом она просто смирилась.

От этого хладнокровного перечисления мне становится не по себе. Его прямота поистине беспощадна. Нормально ли это — вот так прохаживаться по собственной жене, пусть и нелюбимой? Содрогаюсь при мысли, что он мог так же откровенно рассказать ей о моем поведении.

— И что дальше? — осмеливаюсь спросить я; мой пульс бьет все рекорды, а ладони вспотели. — Вы пришли к консенсусу?

— Да. Нам с тобой лучше больше не встречаться, — говорит Карстен, не глядя на меня, и я клянусь, что в этот момент слышу, как разбивается мое сердце.

— Что? — слабым шепотом спрашиваю я.

— Только не надо трагедий, Лу. Ты и сама на это намекала в прошлый понедельник. Хватит, наигрались. — Его голос звучит задумчиво, почти меланхолично, будто Карстен прощается со старыми воспоминаниями. Но в сравнении с болью в моем сердце эта его серая эмоция — ничто. — С тобой было здорово. Славно, славно мы резвились…

Он замолкает, как будто осознавая, насколько пусты и обидны его фразы. «Славно резвились»? Пока я каждую секунду надеялась, что он выполнит свои обещания и оставит Таню, он всего-то резвился, получается? Думал, что это ужасно забавно — заставить меня регулярно бегать за ним?

— То есть ты решил расстаться… а потом заявился сюда, чтобы трахать меня почти два дня? И что это было, а? Марафонец пробежал круг почета?

— Я пришел подвести черту, — поправляет он меня. — Но когда ты открыла дверь… этот твой взгляд… я просто не устоял.

А теперь, значит, все гладенько? Да за кого он меня держит? У него при себе была смена белья и пачка презервативов. Боже, ну и мудак!

— Лу, — он снова пытается оправдаться, — ты много значишь для меня. Но я люблю Таню и…

В эту секунду мои предохранители перегорают.

— Уходи, — холодно говорю я.

— Ладно, ладно. — Он успокаивающе поднимает руки. — Я немедленно уйду. Но…

— Живо, — говорю я, поднимаясь и глядя на него. Достаточно!

— Но… моя одежда… — протестует он.

— Убирайся, — повторяю я, залезая в карман. Кто бы мог подумать, что я буду угрожать ему этим?

— Можно я хотя бы возьму джинсы?

Карстен замолкает, и его глаза расширяются, когда он видит перцовый баллончик, который был моим постоянным спутником все эти дни и который я автоматически сунула в карман, как только встала с кровати.

— Еще одно неверное слово, и, клянусь Богом, я брызну этой гадостью тебе в лицо, — бесстрастно объясняю я.

— Я тебя услышал.

Он вскакивает, хватает сотовый, ключи от машины и отступает, пока не натыкается на дверь, ведущую в коридор; все это время он не сводит глаз с маленького баллончика, который я сжимаю так крепко, что немеют пальцы.

Иду за ним по коридору, радуясь, что чувствую больше гнева, чем отчаяния. Что ж, он хотя бы не увидит мои слезы. Его руки слегка дрожат, ему требуется несколько попыток, чтобы открыть входную дверь. Но вместо того, чтобы наконец уйти, он замирает.

— Привет, — небрежно здоровается Фил, в руках у него большой пакет.

Вид человека, одетого только в трусы-боксеры, похоже, его не удивляет. Думаю, по курьерской лавочке он и не такого навидаться успел.

Карстен разевает рот, словно хочет что-то сказать.

— Это ничего не меняет, — опережаю я его. — Уходи, или я позабочусь, чтобы ты не видел, куда идешь.

Он поджимает губы, кивает и идет к своей машине.

— Кажется, он тебя расстроил, — нейтрально замечает Фил, провожая вместе со мной взглядом отъезжающую машину Карстена.

— Он мудак, — рычу я, в изнеможении прислоняясь к дверному косяку.

— Я так и думал, потому что ты пригрозила ему перцовым баллончиком, — с кривой ухмылкой отвечает Фил и со смесью сочувствия и искорками веселья в голубых глазах протягивает мне пакет. — Увы, мне уже пора. Распишись вот здесь. И да, почему бы не признаться себе в том, что у тебя большие проблемы?

Я таращусь на него, вся подобравшись:

— Это ты о чем сейчас?..

— У тебя зависимость. — Фил вздыхает. — Опять ароматические свечи заказала, я смотрю. Из-за них у меня все машина провоняла корицей. Думаешь, я не пойму, чей заказ так благоухает?

— Будешь жаловаться — стану заказывать через тебя только кошачью еду, — парирую со слабой улыбкой, и Фил поднимает руки в притворном испуге.

— Не грусти из-за идиота, Лу, — вдруг серьезно говорит он. — Он не заслуживает такой женщины, как ты.

Прежде чем я успеваю ответить, он отворачивается и идет к своему фургону. Несколько секунд я задумчиво смотрю ему вслед, затем возвращаюсь в дом. Как только за мной закрывается дверь, мой хладнокровный фасад рушится. Внезапно все силы покидают меня, и я падаю, как марионетка с обрезанными ниточками. Я так устала, так истощена этим всем. Я всегда возлагала надежды на Карстена, а он не оставлял от них и камня на камне. И вот эта игра наконец-то подошла к концу.

Теперь еще и работу новую искать… не смогу же я, черт побери, оставаться у этого поганца на виду. Я ему сердце отдала, а он по нему оттоптался по полной. Воспользовался мной. Господи, да почему я так долго его терпела? Как я могла быть настолько наивной и всерьез думать, что он предпочтет меня ей? Да, конечно, Таня останется с ним, а я была просто интрижкой на стороне. Какая бессмыслица с самого начала. Пора взглянуть правде в глаза и принять необходимые меры.

Я одеваюсь, собираю одежду Карстена, запихиваю ее в большой мешок для мусора и тащу в багажник своей машины. Звоню в офис, попадаю на секретаршу, говорю, что буду болеть всю неделю. Начинаю удалять все фотографии Карстена с телефона. После этого наступает очередь истории сообщений и звонков. Я больше не хочу, чтобы хоть что-то напоминало мне о нем.

Остаток утра использую для поездки в город. Там выбрасываю вещи Карстена в мусорный бак и выклянчиваю справку у семейного врача, рассказывая о сплошь надуманных тошноте и болях в желудке.

На обратном пути делаю остановку у банкомата. Частые заказы из службы доставки привели к тому, что моя денежная «подушка» очень быстро продавилась. Вставляю карту в прорезь, ввожу пин-код, потом нужную сумму.

Раздраженная, смотрю на уведомление, согласно которому снятие нужной суммы невозможно. Следующая попытка тоже не удалась, и в итоге приходится довольствоваться лишь частью запланированного. Когда я проверяю баланс своего счета, не могу поверить в то, что вижу. Понятия не имею, почему и как так вышло.

Вернувшись домой, поднимаюсь в спальню и захожу в свой онлайн-банк. Наверняка это был просто сбой в системе, который, возможно, уже устранен. Но вскоре мой оптимизм испаряется. Видимо, кто-то наложил лапу на мой счет в пятницу и уйму денег пожертвовал в какие-то фонды за границей.

И теперь мой счет — абсолютный ноль.

Звоню в банк. Отменить трансферы невозможно — по всем формальным признакам переводы были осуществлены мной. Оператор советует мне обратиться в полицию. Когда после быстрой проверки я также узнаю, что моя кредитная карта заблокирована и поэтому у меня нет шансов получить наличные, у меня на глазах выступают слезы беспомощности.

Что мне теперь делать? Нежданное банкротство сильно ограничивает мои варианты действий. Собрать чемоданы и дать деру — больше не вариант. Все, что у меня осталось, небольшой «стратегический запас» наличных. Рано или поздно придется занимать деньги у знакомых. Уже представляю выражение лица Джози…

Закрыв свой банковский аккаунт, проверяю почтовый ящик. Мимолетным взглядом скольжу по теме письма, нагнавшего на меня столько паники в пятницу. Осталось десять дней. Сегодня понедельник, так что до окончания обратного отсчета всего семь по факту. И что потом? Неопределенность хуже всего на свете. Я опускаю экран ноута на клавиши.

В этот момент все чувства, подавляемые мной еще с позапрошлой ночи, разом накатывают на меня. Напряжение. Стыд из-за двойного конфуза с полицией. Разочарование из-за недоверия Джози. Страх перед обещанным отравлением. Неуверенность, потому что кто-то, кажется, умудряется входить в мой дом незамеченным… и столь же незаметно уходить.

Мои глаза горят, горло сжимается, и я начинаю дрожать. Все это слишком. Слишком много для одной меня. Обхватываю руками колени и опускаю на них голову, слезы текут ручьем по моим щекам.

Меня тянет вцепиться себе в предплечья, дабы дрожь улеглась. Мне не было по-настоящему тепло после той грозы в лесу, если не считать ужасного эпизода в сауне. Во мне поселился холод, который подсознательно присутствовал даже тогда, когда со мной рядом был Карстен. Наверное, было бы лучше, если бы я уехала на две недели и не возвращалась, пока не закончится чертов нулевой день. Но куда же теперь без денег?

Складываю пустые коробки от еды в пакет и отношу его в угол комнаты, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем постоянная угроза сведет меня с ума. Это не жизнь. Как отшельник, я сижу в спальне со своими запасами на крайний случай, выходя только в туалет, и даже это для меня непосильно. Как долго это будет продолжаться? Разве я не должна была предпринять что-то давным-давно, чтобы положить этому конец? Или, может быть, я так усложнила жизнь незнакомцу своей осторожностью, что он сдался-таки?

Качаю головой. Бессмысленно гадать на гуще. Я больше не хочу, чтобы меня терроризировали какие-то глупые электронные письма только потому, что кто-то решил воскресить наши детские шалости и опробовать их на мне. Ну уж нет, никакого больше бездействия. Отныне я буду действовать, а не просто реагировать. Я не дам страху овладеть мной. Я буду сражаться.

Итак, еще раз к прошлому. Патрик и Дэйна отпадают, Ника уже нет в живых. Все-таки где-то здесь и зарыта собака. Каким образом нынешние события связаны с той порой? Ох, если бы я только знала. Мне явно не хватает какого-то кусочка пазла.

Со вздохом складываю бо́льшую часть своих покупок в сумку и несу ее вниз на кухню вместе с посудой из спальни. Там сажусь за стол, раскладываю вокруг себя припасы и задумчиво подпираю подбородок ладонями.

Каковы мои варианты? Сидеть на кровати и бояться — не вариант. Я должна что-то сделать. Вероятно, было бы лучше отдалиться от знакомой мне среды и таким образом уйти от опасности. Оставить дом хотя бы на несколько дней. И снова мой пустой счет заставляет меня колебаться.

Встаю, наливаю воду в чайник, включаю его и беру из коробки чайный пакетик, который помещаю в одну из чашек, принесенных из спальни. Снова открываю свой ноутбук, чтобы найти дешевый пансион, не требующий предоплаты. Мне нужно выбраться из этого дома. Прежде чем я открываю браузер, мой взгляд падает на снимок, где я сплю спиной к неведомому фотографу. В несколько кликов заменяю его старой картинкой с закатом и удаляю фото с жесткого диска. Хоть какое-то облегчение!

Первый глоток чая с шалфеем сразу обжигает мне язык. Проклятие. Ну все у меня в последнее время идет наперекосяк. Мою и чищу морковку, поглядываю на часы. Всего-то полдень, а мне уже кажется, будто я не спала целую вечность.

С чашкой чая в руке начинаю бесцельно слоняться по дому. Когда я прохожу мимо картины на лестнице, меня охватывает неприятная дрожь. Чертов лис смотрит влево, и хотя Джози прислала мне фотку в качестве доказательства, что так и должно быть, ситуация менее неправильной не становится.

В спальне проверяю, на месте ли перцовый баллончик. После секунды-другой колебания хватаю ручную лопату, прежде чем вернуться вниз. Если бы Джози увидела меня в этот момент, все ее опасения подтвердились бы. С чашкой чая, вооружившись перцовым баллончиком и лопатой, крадусь вниз по ступенькам, и со стороны это все наверняка выглядит жуть как ненормально.

Заметив, что послеобеденный спад ударил по мне в полную силу, решаю посмотреть сериал на диване в гостиной. В конце концов, я официально болею, так что отдыхать для меня вполне законно. Выходные и ссора с Карстеном этим утром были чрезвычайно утомительными.

Ставлю пустую чашку на стол, опускаюсь на мягкие подушки и тянусь к пульту на подлокотнике. Чуть не сшибаю на пол торшер — промахиваюсь буквально на пару-тройку сантиметров. Хмурюсь раздраженно — да что это такое, в самом деле? Голова будто ватой набита. Неужто я так мало спала прошлой ночью, что уже с ног валюсь? Или третий бокал вина прошлой ночью был лишним? Но ведь тогда я должна была ощутить последствия сразу по пробуждении, верно?

Я щурюсь и сосредоточиваю взгляд на пульте дистанционного управления, который вижу как расплывчатое черное пятнышко. Сбитая с толку, я несколько раз моргаю, заставляя себя сосредоточиться, но это ничего не меняет. Что не так со мной?

Что-то… что-то не так.

Внезапно становится еще холоднее. Эта ошеломляющая тяжесть не имеет ничего общего с прошлой ночью и не является естественным признаком усталости.

Похоже, я очень быстро теряю силы.

Где мой мобильный?

Я смотрю на маленький столик перед собой, на котором стоит только пустая чашка. Мой телефон остался на кухне. Я сползаю с дивана, силюсь встать, чтобы дотянуться до своего стационарного телефона, но ноги не идут.

Она сломлена. Бессильная. Беспомощная.

Ударяюсь об пол с глухим стуком, слишком ошеломленная, чтобы обращать внимание на жгучую боль, пронзающую колено.

Кто-то отравил меня. Как? Когда? Я ведь была так осторожна! Одними только полуфабрикатами да консервами и питалась. Чашка стояла в моей спальне с вечера пятницы…

Осознание приходит слишком поздно.

Но коробка с чайными пакетиками все это время была на кухне. Черт!

Какой гадостью меня только что напоили?

Я изо всех сил защищаюсь от нарастающего безразличия, но не могу бороться с ним. Мое сопротивление исчезает, затухает.

Я так устала. Просто хочу поспать. Поддаться искушению и смежить веки.

Помощь. Мне нужна помощь. Телефон… Слишком далекий, недоступный.

Каковы шансы, что кто-нибудь найдет меня вовремя? Я сказалась больной для всех, кто на работе. Джози вряд ли выйдет со мной на связь в ближайшее время, и даже курьер сегодня уже у меня был.

Никто не может ей помочь.

Я одна.

В смерти все мы одиноки.

Мне становится все труднее и труднее сосредоточить свои мысли. Все сливается в пластичную массу, мои веки так отяжелели, что я больше не могу держать их открытыми.

Гляжу внутрь себя. И ничего не чувствую, ничего не нахожу.

Даже не боюсь.

Усталость и тяжесть жутко давят. Если она уснет сейчас, уже не проснется.

Я должна успеть сообщить кому-нибудь.

Мне нужно как-то добраться до телефона.

Я должна держать глаза открытыми любой ценой.

Не спать!

Просто нельзя, и все тут.

Не…

10

До меня доносится шум, будто бы откуда-то издалека. Это телевизор? Или дверь так скрипит? Нет, нет. Монотонный звук, но в то же время мелодичный. А, это мой мобильник звонит. Где он сейчас? И самое главное, где я?

Я пытаюсь открыть глаза, но к векам будто привязали по свинцовому грузику. На мне словно лежит одеяло, которое притупляет все чувства, душит их в самой утробе. Руки холодные и покалывающие, меня тошнит, правое колено тупо пульсирует.

Пытаюсь понять, что меня окружает. Подушка под щекой. Пальцы, шаря где-то в пределах досягаемости, поочередно находят мягкую ткань, гладкое дерево, жесткий пластиковый корпус радиочасов.

Итак, я в своей спальне. Что произошло?

Я не помню.

У меня странный привкус во рту, язык кажется ворсистым, и у меня болит голова. Наконец мне удается приоткрыть веки.

Солнечный свет струится в окно. Значит, сейчас позднее утро.

Я встаю, почти теряя равновесие и держась за кровать. Только через несколько минут удается пойти в ванную. Там я пью воду прямо из-под крана, используя кружку, где обычно лежат зубные щетки, «уговариваю» две полных. Затем сажусь на край ванны и пытаюсь вспомнить, что произошло.

Выходные с Карстеном. Его решение: «за» — Тане, «против» — мне.

Отлично, хоть об этом не забыла.

Моя пантомима с перцовым баллончиком. Опустевший банковский счет — крест на планах исчезнуть на несколько дней.

И дальше… дальше все в тумане.

Я встаю и осторожно, шаг за шагом, спускаюсь по лестнице. Мне все еще не по себе, но надеюсь, что чашка кофе поможет моему зрению проясниться.

На кухне я смотрю на свой мобильник — висит пропущенный звонок от Джози, он-то и разбудил меня чуть ранее. А сейчас половина одиннадцатого. Вторник.

Куда-то делось почти восемнадцать часов. Почти целый, мать его, день!

Что со мной было все это время?

Что вообще произошло?

Обхожу весь первый этаж в поисках улик. Проходя мимо зеркала в коридоре, резко торможу. На мне огромная мешковатая рубашка, пестрая от подписей всего моего школьного выпуска. До сей поры она валялась в дальнем углу шкафа, и о том, что она существует, я вспоминаю только сейчас. Едва ли, готовясь ко сну, я могла ее выбрать. Напряженная, перехожу в гостиную, где на кофейном столике нахожу пустую чашку. Какое-то время смотрю на нее в замешательстве. Я чувствую, как мое подсознание изо всех сил пытается мне что-то сказать, потом меня прошибает.

О боже мой…

История из письма была реализована. Я заварила себе чай, взяв пакетик из чайной коробки. Поскольку в течение пары дней ничего не происходило — вероятно, из-за присутствия Карстена, — я стала очень невнимательной… и тут же поплатилась. Поиграла с судьбой. Да, я хотела как-то от этого жуткого состояния неопределенности убежать, но уж точно не таким образом.

Делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь нейтрально оценить ситуацию. Некто, вероятно, пересыпал часть моего запаса чая снотворным или анестетиком. Терпкий аромат шалфея способен как минимум перекрыть слабый собственный вкус, а чайный пакетик дает возможность подобрать идеальную дозировку. Коробка все это время стояла на кухне, так что он мог все подготовить, пока я была в доме, ведь в последние дни я покидала верхний этаж редко.

Беру чашку с журнального столика, иду на кухню и ополаскиваю ее горячей водой. Вздрагиваю, когда тянусь за полотенцем. Вдруг на стенках чашки были остатки снотворного? Я что, только что уничтожила улики?

Хотя, чтобы я гарантированно получила свое, нужно начинить отравой всю коробку с чаем, а не один пакетик наугад. Так что нужно отнести ее в полицию. Анализ в лаборатории укажет на мою правоту, и мне наконец-топоверят.

На несколько счастливых секунд я предаюсь мысли, что у меня есть улики и что полиция на моей стороне. Что они будут следить за электронными письмами. Что Джози извинится за недоверие и не оставит меня до нулевого дня.

Реальность наваливается почти ощутимым весом. Кроме осколка зеркала, сталкер не оставил никаких следов, и крайне маловероятно, что он дал маху в этот раз. Наверняка, пока я валялась в отключке, он набил коробку самым обычным чаем снова. А значит, никаких тебе, Лу, улик, кроме тех, от которых ты, дура, уже отмыла чашку. Если это не сделали за тебя.

Хорошо представляю, как с такими вводными пройдет разговор с полицией. Меня обвинят в том, что я просто лунатичка, что я во сне прошла из гостиной в спальню и легла как ни в чем не бывало. Живое воображение, склонность к истерии — все ясно, нечего тут и расследовать, братцы.

Руки сами сжимаются в кулаки. Достаточно ужасно получать электронные письма с историями, в которых я играю главную роль, но эта беспомощность — сущий ад.

Когда ко мне приходит еще одно осознание, последний остаток тепла улетучивается из моей души. Я ведь заснула на диване. Или на полу? До последнего таращилась на пульт, пытаясь хоть как-то восстановить ясность зрения. А проснулась уже в постели. Значит, кто-то отнес меня в спальню, пока я была без сознания. Кто-то снял с меня шорты и топ и вместо них обрядил меня в мою выпускную рубашку.

И кто знает, что еще этот кто-то со мной сделал…

С грохотом ставлю чашку на раковину, вылетаю из кухни и бегу вверх по лестнице в ванную, перемахивая по две ступеньки разом. Дрожащими пальцами срываю одежду, делаю глубокий вдох и смотрю на себя в зеркало в полный рост. Но не вижу ничего необычного, кроме синяка на колене и синеватого пятна на виске. Кусаю губу, прежде чем немного наклониться вперед и рискнуть заглянуть себе между бедер.

Ничего. Ни покраснения, ни синяков, ни иных следов. Если бы он меня изнасиловал, я бы сейчас чувствовала боль… наверное.

Эта мысль настолько ужасна, что я почти теряю сознание. Делаю несколько шагов по комнате и опускаюсь на пол рядом с унитазом. Мне удается откинуть крышку как раз вовремя, прежде чем горькая желчь поднимется вверх по моему пищеводу.

Не знаю, как долго я голышом простояла на коленях на прохладной плитке; рыдая и выворачиваясь наизнанку. Когда мой желудок успокаивается, буквально падаю навзничь в изнеможении. Только сейчас я замечаю, что вся трясусь. Я достигла своего абсолютного дна — мысль о том, что кто-то мог сделать со мной черт знает что, пока я была без сознания, невыносима. Ощущаю себя грязной и бессильной. Слезы снова наворачиваются на глаза. Как я могу чувствовать себя в безопасности в этом доме хоть на секунду дольше? Как жить дальше тут, зная, что сюда беспрепятственно входил кто-то посторонний? Кто раздевал меня, видел меня без одежды, может, даже изнасиловал… В мозгу мелькает мысль, что надо сходить к врачу на обследование, как только найдутся силы, но она ускользает так же быстро, как и пришла.

Спустя вечность мне удается встать. Оставляю рубашку на полу, не могу заставить себя прикоснуться к ней. Почистив зубы зубной щеткой из «аварийного запаса» и приняв душ, надеваю свежую одежду в спальне и вскоре после этого иду на кухню с мокрыми волосами.

Нет, тут уж ясно как божий день — одной мне это все не вывезти. Мне нужна хоть какая-то поддержка извне. Какие-то близкие люди. Друзья.

Именно это я и сообщаю Джози, когда она отвечает на звонок. Я рассказываю ей о событиях последних дней, и на несколько секунд в трубке тихо.

— Страшные дела, — говорит она, и, несмотря на все усилия по скрытию сомнений, по ее голосу слышно — она не очень-то мне верит. — Слушай, ну, я не знаю, что и сказа…

— Опять думаешь, что я просто истерику закатываю? — спрашиваю я и сама кривлюсь от того, насколько истерично звучу.

— Ты уверена во всем на все сто, так?

— Да, и…

— Лу, — перебивает она меня, — ты показала мне эти электронные письма, рассказала, что за история, по-твоему, за всем этим стоит. Я могу понять, что тебе это не все равно. Но ни в одной ситуации, которую ты описала мне как опасную, не было никаких признаков постороннего воздействия. И прежде всего — никаких свидетелей, хотя и были замешаны другие люди. Фигура в саду, которую ты видела… я не заметила ее. Случай в сауне парень из спортзала тоже все разложил по полкам. А теперь вот… ну, заставку на рабочем столе поменяли, ну, банк что-то напутал, а уж подозревать отравление только из-за того, что ты на диване заснула и схлопотала лунатический приступ…

— Да я… я…

Мне хочется как-то оправдаться, но Джози не дает мне и словечко ввернуть:

— Да ты поставь себя на мое место! Я вообще ни черта не понимаю, что с тобой в последнее время творится! Ты хоть подумала, как долго этот дурацкий осколок зеркала у тебя в машине пролежал? Может, он вообще выпал из мешка с мусором, который ты три недели назад вывозила после расчистки садового сарая. Да, согласна, кто-то развлекается по-черному и шлет тебе эти дурацкие письма, но… но все остальное — это реально будто твоя больная фантазия разыгралась. Ты просто никак себе не можешь простить то, что в школе вытворяла, признайся, это тебя волнует куда больше, чем ты показываешь. Так что мой тебе совет — запишись поскорее к психологу и похорони уже все эти заморочки из прошлого.

Я молча обдумываю ее слова. У меня щиплет глаза, но я стараюсь не обращать на это внимания. Что, если Джози права? Что, если это действительно моя нечистая совесть заставляет меня проходить через такой кошмар? Что, если электронные письма являются этаким психологическим триггером, но в остальном безвредны?

Но нечистая совесть едва ли способна очистить мой банковский счет, и я не могла быть настолько пьяна, чтобы учинить это и забыть потом. Кто-то точно роется в моем прошлом, и это неспроста, и Джози мне, очевидно, в этом деле не помощница.

— Ладно, — слабым голосом отвечаю я, выдержав долгую паузу. — Я подумаю.

— Пожалуйста, не сердись, Лу, — пытается успокоить меня Джози. — Я просто хочу, чтобы ты оставалась на связи с реальностью.

— С реальностью? — сердито повторяю я, чувствуя, как меня переполняет злость. — Я звоню тебе, наполовину сдуревшая от ужаса, и говорю, что пробыла в отключке до хрена времени, и неизвестно, что со мной сделали — пронесли по дому, переодели, кто знает, может, и трахнули до кучи, — и ты на полном серьезе советуешь мне оставаться на связи с реальностью?

— Лу, — снова начинает Джози, но на этот раз я не даю ей договорить:

— И это тебя я считала лучшей подругой! Могла бы и поверить мне без этих тупых придирок! Приехать ко мне на худой конец! А ты? Выставила меня дурой при полиции! Что за удары в спину, мать твою?

— Да просто ты совсем с ума сошла! — не менее агрессивно отвечает Джози. — Твои истории все более странные, но хоть бы раз было совершенно понятно, что ты это все не выдумала! Я так больше не могу, и я ведь, черт возьми, реально за тебя волнуюсь! А мне сейчас нужен отдых, потому что… — Тут она резко осекается.

— Почему? — уточняю я.

— Потому что я беременна, — говорит она после паузы. — Вообще-то я хотела сказать тебе другое, но учитывая обстоятельства…

— Поздравляю, — выдавливаю я, чувствуя, как что-то внутри меня все разрывается на части. — Рада за тебя, правда. И… я подумаю о записи к психологу.

— Спасибо. — Голос Джози звучит так же неловко, как и мой.

Мы обмениваемся пустыми фразами, чтобы не прерывать разговор сразу.

— Кстати, я не смогу заехать к тебе сегодня, — говорит Джози, перед тем как повесить трубку.

— Нет проблем, — отвечаю я, втайне испытывая облегчение от того, что она, похоже, понимает мое тяжелое положение, даже если у нее нет времени навестить меня.

Тем не менее разговор меня расстроил. Моя лучшая подруга ждет ребенка, и я не в состоянии порадоваться за нее. Вместо этого я чувствую себя невероятно одинокой. В последние дни мы заметно отдалились друг от друга. Теперь мне ясно, почему Джози реагировала так оборонительно. Она хотела защититься, и я полностью это понимаю. Она должна быть полностью сосредоточена на беременности, так что с этого момента я буду держать свои проблемы подальше от нее.

Следующие несколько часов я беспокойно брожу по дому в поисках того, что изменилось. Безнадежная задача, которая еще больше сводит с ума. С каждым шагом я понимаю, что не могу оставаться здесь. Дома я не смогу отдохнуть ни секунды, и сама мысль о том, чтобы спать здесь, невыносима. Даже Моцарт не появляется. Наверное, снова играет в обиженную диву, потому что я так давно за ним не ухаживала.

Наполняю его миску и ставлю свежую воду, прежде чем снова открыть ноутбук.

Вскоре нахожу мастера, который обещает сменить все замки в доме в следующий понедельник, и гостевой дом, где можно оставаться сколь угодно долго и где разрешено брать с собой домашних животных. Позабочусь о сопутствующих расходах потом.

В беспорядочных метаниях сперва собираю свою дорожную сумку, затем кладу в рюкзак ноутбук, бумажник, мобильный телефон, кабель для зарядки и — после минуты колебаний — перцовый баллончик. Садовая лопата лежит на комоде в прихожей наготове — на всякий случай!

Как только я защелкиваю застежку сумки, у входной двери заливается звонок. Хотя я знаю, что анонимный отправитель писем никогда не позвонит, меня сразу же тошнит.

Проверяю, на месте ли защитная цепочка, и только потом приоткрываю дверь на несколько дюймов. Передо мной стоит высокая женщина с темно-каштановыми волосами и яркими голубыми глазами.

— Нам нужно кое-что прояснить, — говорит она без прелюдий. — Насчет моего мужа. Карстена.

Дерьмо. Этого еще не хватало.

— Погодите-ка. — Я снимаю цепочку и неохотно открываю дверь. — Вы не хотите войти?

— Вот еще. — Она фыркает. — Много чести. Просто стало интересно, как выглядит та шлюха, на которую запрыгнул с разбега мой муженек. — Она скользит по мне небрежным взглядом. — Средненькая в лучшем случае. Таких обычно в клубе цепляют на одну ночку.

— Хватит, — резко прерываю ее я, расправляя плечи. — Если ты пришла оскорблять меня, лучше закончим сейчас. Если есть дела поважнее, я вся внимание.

— Я хочу высказать тебе все, что о тебе думаю. Ты — полное дерьмо, — спокойно отвечает Таня. — Неужели тебе это так было нужно, что ты даже не побрезговала женатым мужчиной? Это так жалко. Ты… жалкая. И у тебя еще хватило наглости пригласить его сегодня…

Я вся застываю. Это что, шутка? Я серьезно должна объяснять ей, что для интрижки нужно соучастие двоих? Уж Карстен-то точно не был моей бедной жертвой, не способной защитить себя! И с какой стати я должна приглашать его?

— Карстен… — начинаю я.

— Он мне все рассказал, — прерывает она. — Ты продолжала давить на него, завлекать. И ты, вероятно, специально оставила этот безвкусный лифчик в его машине, чтобы я могла найти его и устроить сцену.

Ну, это не было запланировано, но тактика была бы не худшей.

— Это не сработало, — продолжает она. — Мы счастливы, как никогда. Твои интриги только сблизили нас, тупая сука.

— Рада за вас, — отвечаю я, прислоняясь к дверному косяку и скрестив руки на груди, втайне задаваясь вопросом, что Карстен извлек из всей этой некрасивой ситуации. Так он ей все рассказал? Что-то мне подсказывает, что моего перцового баллончика в его истории не было. И его славный выход на улицу в боксерах тоже, вероятнее всего, лег на пол монтажной.

— Избавь меня от этой своей иронии, — снова атакует она. — Держи свои грязные лапы подальше от моего мужа, или я позабочусь о том, чтобы ты пожалела, что родилась на свет.

Она бросает на меня ледяной взгляд, затем разворачивается и уходит. Я неохотно восхищаюсь ее походкой, на диво элегантной, несмотря на высокие каблуки и ухабистую садовую дорожку. В облегающем блейзере и юбке-карандаш она даже со спины выглядит моделью. Боже, я так ее ненавижу!

Закрыв дверь, я в изнеможении приваливаюсь к стене. Ну и сценка.

Позабочусь о том… чтобы ты пожалела, что родилась на свет.

И чему же она, интересно, грозит — моей гордости или моей личной жизни, которая и так уже истрепана дальше некуда? Или Карстен не спал так крепко, когда я изливала ему свою душу? Он ей что-то сказал? Знает ли она, насколько ужасна моя жизнь сейчас? Или это был скрытый намек на то, что она со всем этим как-то связана?

Разве Карстен не упомянул вчера утром, что Таня узнала о нашем романе почти две недели назад? Я получаю загадочные электронные письма столько же времени. Стечение обстоятельств? Возможно, она копалась в моем прошлом, чтобы защитить себя от меня? Это так она пытается держать меня подальше от своего мужа? Может быть, не он угрожает мне, а она?

Я выплываю из омута своих мыслей, когда раздается звонок в дверь. Снова Таня, не выговорилась до конца, не все припасенные ругательства вытрясла? Едва ли, уже почти десять минут пролетело с тех пор, как она побывала здесь.

Нерешительно приоткрываю дверь и выглядываю в щель.

— Лу, — радостно говорит Фиона. — Я уж решила, что никого нет дома.

— Привет… — неуверенно здороваюсь я, лихорадочно пытаясь придумать, как бы спросить, какого черта она здесь делает, не скатываясь в грубость. Я собираюсь покинуть свой дом, и гости сейчас — дело крайне непрактичное. — Я… — Мне хочется как можно быстрее избавиться от нее, и дверь я особо не распахиваю.

— Тебе уже лучше? — перебивает она, проталкиваясь мимо меня в коридор. Здорово! — Кого еще ждешь? Я так удивилась, что ты устраиваешь вечеринку, ты же на больничном! Эй, ты чего такая ошарашенная? — Она прикрывает губы рукой. — Ох, извини. Это было с моей стороны нескромно. Ладно, я тебе кое-что принесла! — С этими словами она сует мне бутылку вина и выжидающе смотрит.

Я так ошеломлена ее словами, что указываю ей путь в гостиную. Она смотрит на ручную лопату, совершенно неуместную на комоде, затем на упакованную сумку.

— Ты уезжаешь? — В ее голосе слышится недоумение.

Прежде чем я успеваю ответить, в дверь снова звонят. Я коротко хмурюсь, но тут же кое-как складываю губы в обаятельную улыбку — для Фионы! Что происходит?

Открываю дверь и смотрю на человека передо мной, совершенно ошеломленная. Карстен… Каким ветром его принесло?

— Привет, Лу, — застенчиво говорит он, протягивая мне небольшой букетик гербер. Я заглядываю ему через плечо. К счастью, его яростной женушки не видно. — Спасибо, что дала мне возможность снова поговорить с тобой, — продолжает он.

Я открываю рот, чтобы спросить у него, какой, черт возьми, шанс он хочет получить после того, как повел себя как законченная свинья, но он в утихомиривающем жесте поднимает руки:

— Я не виню тебя за перцовый баллончик. Ехать домой в одних трусах было не очень приятно, но… я тебя понимаю.

— Хорошо, — нейтрально отвечаю я, решив открыть ему правду. — Я только что имела удовольствие познакомиться с твоей женой. Еще и получаса не прошло, как она отбыла.

— Таня была здесь? — спрашивает мой начальник с плохо скрываемым ужасом, и на лбу у него тут же проступает испарина. — Наверное, она нашла твое сообщение…

И у тебя еще хватило наглости пригласить его сегодня…

Вот дерьмо! Что произошло, пока я спала? Я игнорирую обеспокоенное выражение лица Карстена и трясущимися пальцами достаю из кармана мобильный телефон. Взгляд на историю сообщений подтверждает мое предчувствие: от моего лица он был приглашен «прийти и поговорить спокойно» сегодня в шесть часов. Но это еще цветочки. Ягодки таковы, что я пригласила половину своих друзей и знакомых на вечеринку у себя дома, каждому выслав индивидуальное приглашение.

— Карстен? Это ты? — раздается голос Фионы; одновременно я слышу, как со скрипом открываются садовые ворота и меня окликают другие голоса.

— Интересные дела, — говорит Карстен, чье раздражение очевидно. — Вообще-то я думал, что мы поговорим наедине. Если бы я знал, что ты устраиваешь вечеринку, я бы не пришел.

— Но… — начинаю я, убирая телефон.

В этот момент гости, которых я не приглашала, все в приподнятом настроении, просачиваются мимо меня в дом. Поскольку среди них есть и другие наши коллеги по работе, Карстен немного воодушевляется, разыгрывая роль «я один из многих».

Минут через пятнадцать у меня в гостиной собирается добрая дюжина моих так себе приятелей. Я разливаю вино — из откупоренных только сейчас бутылок, чтобы не рисковать, — и попутно выкладываю скудный запас закусок в заводской упаковке. Изо всех сил стараюсь притвориться, что я спланировала эту встречу, и заодно найти оправдание своему отсутствию в офисе, а сама бьюсь над вопросом: какой толк моему загадочному недоброжелателю собирать под одной крышей столько людей?

Интуиция вскоре подсказывает мне взять ноутбук. Хватаю рюкзак, куда запихнула его, и украдкой отлучаюсь наверх, в спальню. Закрыв дверь, опускаюсь на кровать и делаю несколько глубоких вдохов. Затем вытаскиваю ноутбук, загружаю и проверяю свой почтовый ящик, впервые за сегодняшний день. Хотя я уже знаю, чего ожидать, мое сердце сжимается при виде тревожно знакомых слов.

Осталось шесть дней.

Я моргаю несколько раз, но, к сожалению, письмо никуда не девается. Вот же она, жуткая весточка, отправленная около семи утра, когда снотворное все еще держало меня в своих когтях.

Я тщетно сглатываю ком в горле, немного наклоняюсь вперед и начинаю читать.

Смерть нашла Луизу с наступлением темноты.

Вечер должен быть идеальным. Она заранее спланировала вечеринку, тщательно продумала послания и разослала их своим друзьям. Она почти не спала прошлой ночью, потому что была так взволнована.

И вот напитки охлаждены, закуски готовы…

Кто знал, что враг явится под маской друга?

Они звонят ей в дверь. Один за другим, пока наконец в гостиной не собираются все. Счастливая толпа. Непринужденная атмосфера в знакомой компании. Но…

Слишком большое доверие снижает внимание.

Не все являются теми, за кого себя выдают.

Много друзей, но один из них — враг.

Луиза захотела достать кое-что из холодильника:

«Я сейчас вернусь».

Она вышла из гостиной. В последний раз …

Шум заставляет ее сесть. Такой мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не дует в доме.

«Луиза…»

По ее позвоночнику бежит дрожь. Решительно она тянется к бутылкам. Давно пора вернуться к остальным.

Но он приходит.

Она не одна, кто-то последовал за ней.

Страх необоснован. Ей ничего не угрожает. Ее друзья в доме. Только ее друзья.

Теплое дыхание на ее коже. Если она обернется, то увидит его. Она этого хочет?

Слишком поздно.

Нож в спину. Боль яркая, как лампа накаливания. Ранение смертельно.

Она не видит его лица.

Беззаботный праздник.

Громкий смех заглушает громкие крики.

И он уже здесь.

Достаточно первых нескольких строк, чтобы по коже побежали мурашки. Хотя я уже собрала воедино истоки навязанной вечеринки в моем доме, совсем другое дело, если все подтвердится сейчас. Незнакомец воспользовался моим беззащитным состоянием прошлой ночью, чтобы позвать моих приятелей, воспользовавшись моим мобильным и адресами электронной почты. Нервно пролистываю приглашения, чувствуя, как с каждой секундой в груди усиливается гнетущее чувство. Что мне должно сообщить это электронное письмо? Является ли оно доказательством того, что один из моих гостей и есть отправитель? Будет ли история развиваться так же, как написано? Убийство в кругу друзей, кем-то, кто только притворяется мне другом… а что, вполне подходящая этому кошмару кульминация.

Я закрываю ноутбук, выхожу из спальни и нерешительно спускаюсь по лестнице. Медленно переставляю ноги с одну ступеньки на другую, будто ожидая нападения в любой момент. Несмотря на то что в доме полно людей, чувствую себя одинокой и уязвимой. Конечно, из гостиной доносится беззаботный смех, и я сразу вспоминаю предпоследнюю фразу послания.

Громкий смех заглушает громкие крики.

Совершенно нелепо позволять этому вздору свести меня с ума, но я не выношу этого ужаса. Уже внизу, в коридоре, я слышу шум по диагонали позади себя. Кто вышел из гостиной и зачем? Туалет — совсем в другом месте, с другой стороны.

Я крепко закусываю губу, мое дыхание учащается. Замираю, сжимая лямку рюкзака.

Она не одна, кто-то последовал за ней.

Мой пульс так громко стучит в ушах, что глушит даже гул голосов за дверью.

Я набираюсь смелости, чтобы обернуться. Но, прежде чем делаю это, чувствую что-то между лопатками.

Нож в спину. Боль яркая, как лампа накаливания. Ранение смертельно.

Из моего горла вырывается вопль, когда я разворачиваюсь и бью вслепую. Кулак ударяется о подбородок… Стефана, одного из моих коллег по работе.

Так это он хотел на меня напасть? Значит, я опередила?..

Хватаю из комода садовую лопату и принимаю угрожающую стойку, но в следующий момент пальцы Стефана сжимают мое запястье.

— Лу! — кричит он мне, без усилий удерживая меня. — Ты чего?

Только теперь я понимаю, что у него нет ножа в руке, да и по виду ясно — он меня точно не прикончить сюда шел. Напротив, он глядит на меня со смесью раздраженности и беспокойства. Из нас двоих я сейчас явно опаснее.

— Прости, — смущенно бормочу я.

Стефан опускает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, явно пытаясь оценить, не нападу ли я на него снова. Наконец он отпускает мою руку, но для меня все еще выглядит подозрительным.

— Что это с тобой? — спрашивает он, осторожно ощупывая подбородок. — Ты стала профессиональным боксером? Откуда у тебя такой удар?

Я молча смотрю на него, пытаясь игнорировать адреналин, бурлящий в моих венах. Я слишком остро отреагировала. Слишком остро.

— В холодильнике кончилось пиво, а ты все не спускалась, вот я и подумал, вдруг у тебя кладовая или что-то такое… — оправдывается он, но ни одно из его слов в голове не укладывается.

— Вечеринка окончена, — бесцветным голосом говорю я. — Лучше уйди.

— Но мы ведь только… — возражает он, но я перебиваю его:

— Вечеринка окончена.

Иду по коридору и рывком открываю дверь в гостиную. Я не могу больше терпеть этих людей в моем доме. Ни секундой дольше.

— Вечеринка окончена! — кричу я изо всех сил.

Результат впечатляет. Внезапно наступает гробовая тишина, все взгляды прикованы ко мне. А я оглядываю их. Кто из них присылает мне эти чертовы электронные письма?

Кто из них ждет хорошего шанса ударить в спину?

— Уходите, — выдавливаю дрожащим голосом. — Сейчас. Все.

— Лу, — говорит Карстен своим привычным тоном гуманиста, которым регулярно обводил меня вокруг пальца. — Давай лучше…

— Убирайся! — Я машу в его сторону лопатой. Кажется, нервный срыв близко. — Вы все, вон из моего дома. Уходите! Ну, живо!

Внезапно гости оживают. Ловлю на себе непонимающие взгляды, но никто больше не осмеливается со мной заговорить, и даже разговоры между собой прекратились. Они покидают мой дом в ледяном молчании, явно смущенные и напуганные.

Напряженно наблюдаю, как они уходят, и вздыхаю с облегчением, когда за последним закрылась дверь калитки. Несколько секунд стою в коридоре с закрытыми глазами и только потом понимаю, что только что сделала.

Я позволила своим инстинктам руководить моими действиями, а мозги выбросила на ветер. Снова.

Внезапно чувствую слабость. Медленно сползаю по стене, пока не сажусь, свернувшись калачиком, на пол. Что ж, теперь все мои приятели точно думают обо мне как о ненормальной, и мне не в чем их винить. Что произошло, если посмотреть на все их глазами? Сперва я приглашаю немаленькую компанию потусоваться на вечеринке, к которой совершенно не подготовилась, потом бью коллегу, потом, визжа как резаная свинья, всех выставляю из дому. Так себя нормальные люди не ведут.

Тем не менее какая-то часть меня счастлива быть одной, хотя это именно то, чего я боялась. Ведь есть вероятность, что чокнутый отправитель писем вернется навестить меня тет-а-тет.

Только через несколько минут я обретаю достаточно самообладания, чтобы оценить ситуацию сколько-нибудь объективно. До того как нагрянула Таня, я вообще-то хотела податься в бега. Комната в пансионе все ещё забронирована, и мне, как никогда, нужна удаленность от дома.

С решимостью встаю, чтобы убрать стаканы и бутылки в гостиной. Я так напряжена, что каждое движение отдается болью в спине. Сама мысль о том, что кто-то из гостей остался незамеченным, спрятался и только и ждет, чтобы найти меня и наброситься, невыносима.

Когда с беспорядком худо-бедно покончено, начинаю искать Моцарта. Напрасно. Если раньше он обижался из-за моей невнимательности, то сейчас, наверное, в страхе дал деру от такого дикого скопления людей. Проверяю, чист ли лоток, убеждаюсь, что у него достаточно еды и воды на следующие несколько дней, кладу лопату в сумку и ухожу.

Когда я закрываю за собой дверь, страх, сделавшийся моим постоянным спутником с момента первого письма, ослабляет хватку. Да, это верное решение — временно повернуться спиной к своему дому.

Хотя до гаража всего несколько метров, я вздрагиваю от каждого шороха и нервно сдавливаю пальцами перцовый баллончик в кармане. Сажусь в машину, блокирую все двери, кладу руки на руль и закрываю глаза. Все в порядке. Я буду держать дистанцию между собой и этим сумасшедшим.

Двигатель с гулом оживает, я качу к пансиону.

Чувствую себя лучше с каждым преодоленным километром, и уже через двадцать минут, когда я паркуюсь на небольшой стоянке перед уютным домиком, мое решение ощущается как личный триумф. Как будто я перехитрила его. Как будто выпала из его дьявольского плана. Несмотря на угрозу, я была достаточно сильна, чтобы перестать быть безропотной жертвой и натыкать ему палок в колеса.

Регистрируюсь, уточняю, что мне не придется платить по счету, покуда я не съеду, беру старомодный большой ключ от комнаты и следую за хозяйкой на два этажа вверх, где она сначала указывает на дверь, а затем с улыбкой прощается.

После распаковки у меня остается достаточно энергии, чтобы перекусить и принять душ, затем я падаю на кровать, совершенно обессиленная, и засыпаю мертвым сном.

11

В ту ночь я спала удивительно хорошо. Похоже, удаленность от моего привычного окружения сыграла немалую роль. В пансионе впервые за долгое время у меня появилось ощущение, что я могу спокойно думать, не чувствуя угрозы или преследования.

Незнакомец может свободно передвигаться по моему дому. Он знает, где находится мой блок предохранителей, пароль от моего ноутбука и почтового ящика, данные доступа к моему онлайн-банкингу и даже PIN-код к мобильному телефону. Он мог убить меня уже раз десять… и почему-то не сделал этого. Что наводит на мысль, что мне ничего особо не угрожает — хотя бы пока!

Возможно, куда лучшим решением было бы как-то выстоять и вытерпеть нападки на меня? Задурить его, притвориться, что я сдалась, и дать деру незадолго до нулевого дня, ведь именно тогда петля затягивается?

Просто… что, если я ошибаюсь? У меня чуть меньше недели, чтобы выяснить, кто стоит за этим ужасом. Жизненно необходимо использовать это время с умом.

В пансионе шведский стол, и я собираю себе обильный завтрак, даже нахожу в себе силы полистать журнал, оставленный кем-то на моем столе. К себе я поднимаюсь только через час.

Мое хорошее настроение длится ровно до того момента, пока я не обнаруживаю на столе данные доступа к WLAN^[2], которые, должно быть, проглядела накануне вечером. Моя уверенность внезапно пошатнулась. Последняя пугалка была разыграна вчера, так что я точно знаю, что ждет меня в почтовом ящике. Та легкость, которую я почувствовала, когда проснулась, сменяется гнетущей и мрачной покорностью. Наконец-то перестать быть жертвой и начать действовать — это отличная стратегия в теории. На практике, однако, я должна понимать, что ничего не изменилось. Электронные письма вызывают во мне такой же страх. Я ненавижу это чувство бессилия.

Беру со стола бутылку воды, достаю из рюкзака ноутбук и сажусь, скрестив ноги, на кровать. Мои пальцы зависают над клавишами на несколько секунд. Я не хочу. Не хочу читать, какая новая жестокость меня ждет. Но у меня нет другого выбора, если я не хочу столкнуться со своей судьбой совершенно неподготовленной. Так что подключаю ноутбук к WLAN, открываю ящик…

Осталось всего пять дней.

Мне приходится заставлять себя читать следующие строки.

Смерть застала Луизу в туманной утренней дымке.

Она выпила чашку своего любимого чая, но все еще чувствовала привкус шалфея на языке. Она пропустила завтрак, и это плохо скажется на ее желудке.

Зашнуровала кроссовки и шагнула в тускло-серое ничто.

И пошла. Шаг, еще шаг. Равномерно. Осторожно.

Один спокойный вдох за другим. Скорее медитация, нежели упражнение.

Ветерок приятно холодит кожу. Рассветная тишина такая прекрасная. Ей так хорошо быть здесь одной. Но…

Шелест листьев. Хруст веток где-то за спиной.

Оклик. Такой же мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не охотится на людей.

Она ускоряет шаг.

Кто здесь?

Пульс отучит в ее ушах. Так громко, что заглушает все остальные звуки.

«Луиза».

Она проделывала этот путь так много раз. Это ее любимый маршрут, он известен ей от и до. Она никак не ожидала, что здесь будет в опасности. Никак не ожидала, что здесь ее жизни будет что-то угрожать.

На этот раз все по-другому.

Преследователь?

Просто еще один бегун. Наверняка у него нет злых намерений.

Главное — не срываться. Не реагировать слишком остро, хранить внимательность.

Ускорь шаг. Попробуй оторваться от него.

Но он настигает ее.

Ледяной воздух обжигает легкие.

Покой сменяется дрожью. Испугом. Паникой.

Нарасти темп… но он не отстает.

Ноги тяжелые, как свинец. Она может бегать быстро, но недостаточно быстро.

Слишком медленно. Она слишком медлительная.

Нельзя убежать от смерти.

Слишком поздно.

Он хватает ее за волосы и рывком притягивает к себе.

Ее заносит. Она спотыкается. Падает.

Наваливается темнота.

И он уже здесь.

Наворачивающиеся слезы размывают слова перед моими глазами. Всякий раз, стоит подумать, что хуже уже быть не может, этот незнакомец — или все-таки знакомец? — как бы говорит мне: осади, дорогуша, еще как может. Значит, вскоре мне предстоит спасаться от него бегством? И конечно же жертва в этой истории пьет чай с шалфеем, как и я позавчера.

Что, если он поймает меня? Что произойдет тогда? Какой план стоит за всем этим террором?

Меня хотят свести с ума и погубить, ясное дело. Но действительно ли эти истории предвещали мою смерть? Я еще жива только потому, что вела себя правильно в решающие моменты? Мне просто повезло? Или он вовсе не собирается меня убивать? Намерен ли он дождаться нулевого дня или это просто полномасштабный злонамеренный блеф? Будет ли решение в конце обратного отсчета таким же, какое мы планировали для Астрид? Или все закончится кошмаром, как и тогда? Мои мысли постоянно возвращаются к вопросу о том, была ли моя жизнь в опасности в какой-либо момент за последние две недели.

Внезапно я впадаю в лихорадочную деятельность. Никак не усидеть на месте перед ноутбуком. Мне нужно двигаться.

Когда я снова вытряхиваю всю одежду из шкафа, аккуратно складываю ее и убираю обратно, я вспоминаю, что несколько раз чувствовала угрозу.

Эта коряга на дороге. Разбитое зеркало в моей машине. Анонимный звонок и неизвестная фигура в саду. События были довольно безобидными, но затем последовал инцидент в сауне. Неужели я выжила только потому, что Бен вовремя меня нашел? Или сталкер прятался поблизости, наблюдая за мной, чтобы вмешаться, если я потеряю сознание? Затем ночной визит полиции, снотворное в моем чае и неожиданная вечеринка, сопровождавшаяся переменами в моем доме, иногда почти что незаметными, а иногда царапающими глаз. Все было сделано для того, чтобы показать мне, насколько он, этот незнакомец, близок ко мне и какое влияние способен возыметь на мою жизнь. Раз за разом пугалки и их реализация ухудшаются — возможно, это свидетельствует о том, что все движется к смертоносной кульминации в нулевой день. Каждый шаг до этого момента, кажется, был спланирован заранее и в деталях.

Не разрушит ли тщательно продуманную постановку, если я умру слишком рано?

Позволит ли он мне умереть до окончания обратного отсчета?

Я сижу на маленьком диване, мысленно составляя список потенциальных врагов, стараясь сохранять нейтралитет и не позволять сочувствию руководить мной.

Сандра и Джози. Никто из них не был вчера на дурацкой вечеринке. Делает ли это их более или менее подозрительными? Вертя ситуацией так и сяк, я не могу найти причин для моих лучших подруг играть со мной в такие игры. Тем более что Джози наверняка занята своей беременностью, а Сандра все еще в отпуске.

Карстен. Может быть, он нарочно запугал меня, чтобы я была благодарна ему за его присутствие? Ведь я была более чем счастлива его появлению на выходных. Но зачем ему заходить так далеко, ради чего? До сих пор он без проблем укладывал меня в постель, даже и запугивать не требовалось. С другой стороны, он на удивление быстро простил меня за то, что я выпроводила его из дому в одних трусах. Он безропотно принял мой больничный. Подозрительно? Хотя кто знает, как он теперь будет вести себя со мной.

Его жена Таня. Она определенно на первом месте в моем воображаемом списке. Ее вчерашнее драматическое выступление… Возможно, ей даже не нужно было читать мое якобы послание Карстену, потому что она сама его отправила? Незадолго до того, как весь этот ужас с письмами начался, она и узнала о нашем романе, если верить Карстену, и дала понять, что нам с ним будет очень плохо, если не перестанем валять дурака. Но это все уж слишком в лоб, не соответствует modus operandi автора писем. Незнание того, когда ожидать следующей атаки и от кого, и составляет большую часть моего беспокойства. Поскольку опасность не может быть локализована, мой страх неизмеримо возрастает.

Патрик и Дэйна. Они оба показались крайне удивленными моим звонком, но это еще ничего не значит. Возможно, кто-то из них не смог справиться с событиями того времени и таким образом вымещает гнев? Но почему только сейчас? И, раз уж на то пошло, почему на мне?

Единственное, что можно сказать наверняка: все это как-то связано с трагедией тех времен, ведь параллели с тем, как мы превратили жизнь Астрид в ад, более чем очевидны. Было бы лучше, если бы я обратила внимание на этот момент, а также поискала подсказки в окружении Ника. Возможно, я смогу найти и узнать что-то, что поможет мне.

Снова беру ноутбук и вбиваю в поисковик полное имя Ника. Первое, что бросается в глаза, — это некролог, написанный, видимо, близкими друзьями. Мне становится грустно, когда я его читаю. Когда я училась в школе, Ник был одним из самых важных людей в моей жизни. Последние несколько лет я не особо о нем думала, ну а теперь уже слишком поздно. Он даже не дожил до тридцати.

Результаты следом — некрологи от его команды по плаванию и работодателя. Судя по всему, он был весьма популярен. Это меня не удивляет. Уже тогда он очаровал нас своей харизмой и вящей уверенностью в себе. Нас — о, да, а уж меня отдельно взятую — на все сто.

Копаюсь в поисковике еще минут двадцать, сама не зная точно, что ищу. Раз за разом натыкаюсь на имя женщины, которая на удивление часто отмечала Ника в соцсетях и даже выкладывала в Сеть видео, где они вместе готовят или украшают стены квартиры. Сначала я предполагаю, что это его девушка, но чем больше я читаю и просматриваю посты, тем яснее становится, что Ребекки Сталер была его соседкой. Вплоть до его смерти они делили квартиру в нашем родном городе, который Ник, в отличие от меня, никогда не покидал. Либо он должен был очень хорошо дистанцироваться от событий того времени, либо не отстраняться от них никак; нечто среднее уж точно не допустило бы такой пространственной близости.

Оказалось, что номер мобильного Ребекки легко найти в Сети, поэтому я записываю его на листке бумаги, закрываю ноутбук и решаю спуститься в столовую и выпить еще пару чашек кофе.

И вот я снова на маленьком диванчике, нерешительно двигаю мобильник туда-сюда по столешнице перед собой. Нет смысла откладывать звонок, если я хочу остановить этот ужас до наступления нулевого дня. Я хватаюсь за соломинку, и сейчас моя единственная связь с соседкой Ника — этот номер. Прошло уже два года после самоубийства, и, если, вопреки ожиданиям, у этих двоих не было особо близких отношений, велика вероятность, что предстоящий разговор не будет таким неловким, как ожидалось.

Решительно беру мобильник, набираю номер и в то же время стараюсь сдерживать нервозность.

— Сталер, — произносит женский голос после второго гудка, и я на миг закрываю глаза.

— Ребекки? — спрашиваю я. — Ребекки Сталер?

— Да. А с кем я говорю?

— Меня зовут Луиза Петерс, — начинаю я заранее подготовленный текст, — я старая школьная подруга Ника. Мы с ним давно не общались, поэтому я узнала о его смерти лишь несколько дней назад.

— Понятно, — коротко отвечает Ребекки, и на несколько секунд наступает неловкое молчание.

Но я готова к такому, кажется.

— Значит, он принял окончательное решение, — нейтрально замечаю я, понимая, что этот скрытый намек на его самоубийство звучит ужасно.

Ребекки вздыхает:

— Послушайте, фрау Петерс. Я-то знаю, что самоубийство очаровывает особый сорт людей, и вы — не первый стервятник, кружащий надо мной. В течение последних двух лет постоянно мне кто-то названивает, желая узнать какие-то пикантные подробности. Должна вас разочаровать. Во-первых, мы просто жили вместе и не были парой, хотя, конечно, это добавило бы драматизма. Во-вторых, смерть Ника не была кровавой или зрелищной, всего лишь… очень-очень грустной. Я потеряла друга, и это было чертовски больно. А этот ваш интерес… — Ребекки делает паузу, как будто внезапно вспоминая. — Вы сказали, вас зовут Луиза? — внезапно спрашивает она.

— Да, — отвечаю я, пытаясь не обращать внимания на чувство вины, которое внушают мне ее слова.

— Ник говорил о вас. — Она колеблется. — Как раз перед тем, как покончить с собой.

— И что он говорил? — Мой голос стал очень тонким. Я прижимаю телефон к уху и едва осмеливаюсь дышать.

— Думал позвонить вам, чтобы узнать, знаете ли вы что-нибудь об этих проклятых электронных письмах.

Прилив адреналина, пронизывающий мое тело, настолько огромен, что я не могу усидеть на месте. Я вскакиваю и начинаю ходить по маленькому помещению.

— Он получал какие-то письма? — хрипло спрашиваю я. — Вы знаете, что в них было?

— Сомневаюсь, что есть смысл снова ворошить все это, — уклончиво отвечает Ребекки, и мне приходится сдерживать стон.

Чувствую, что недостающая часть головоломки — где-то в пределах досягаемости. Получал ли Ник электронные письма с теми же историями, что и я? Ему тоже угрожали?

— Ник умер одной холодной ночью, — бормочу я себе под нос для проверки. Странно ставить другое имя вместо собственного.

Ребекки резко вдыхает:

— Так это… это вы писали те письма?

— Боже, нет, — протестую я. — Но я их сейчас получаю. И мне там раз за разом кто-то пророчит смерть при всяких интересных обстоятельствах.

В трубке воцаряется тишина.

— Мы должны встретиться за кофе, — наконец говорит Ребекки, и я чувствую, будто бы тяжелый камень скатывается с моего сердца. — Приезжайте.

— Конечно, — соглашаюсь я, спонтанно решив быть с ней откровенной. — Вы даже не представляете, как мне было необходимо такое предложение. Может, прямо сегодня?..

Я молчу, опасаясь быть слишком навязчивой. Но у меня нет времени. Нет совсем.

— Давайте лучше завтра днем, — говорит Ребекки, и я расстраиваюсь из-за потери еще одного дня до конца отсчета.

Тем не менее, после того как мы прояснили все необходимое и закончили разговор, у меня появляется новая надежда.

Остаток дня провожу за просмотром различных ток-шоу и вяло листаю журнал. Я не покидаю пансион. Не могу просто так отказаться от своей зоны комфорта.

12

На следующее утро я просыпаюсь около семи часов и не могу снова заснуть. Время до полудня тянется вечно, несколько раз я даже порывалась просто уехать и появиться на несколько часов раньше перед входной дверью Ребекки Сталер. Надежда наконец пролить свет на тьму наполняет меня лихорадочной энергией, которой я не могу найти выхода.

Когда я еду в свой родной город, чувствую такое облегчение, связанное с окончанием моего бездействия, что даже включаю радио и подпеваю дурацким популярным песенкам. Даже остановка на заправке, проделывающая заметную дыру в том, что еще осталось от моих денежных сбережений, и неуклонно льющий дождь не портят мне настроения.

Около трех часов звоню в парадную дверь бледно-желтого многоквартирного дома, отстроенного в духе и стиле Федеративной Республики. Стоит мне оказаться в подъезде, как сразу открывается одна из двух дверей на первом этаже.

— Привет, — говорит миниатюрная женщина с вьющимися каштановыми волосами, протягивая мне руку. На ней джинсы и шерстяной свитер ягодного цвета. — Луиза? Приятно познакомиться. Я — Бекки.

— Можно просто Лу, — откликаюсь я и отвечаю на рукопожатие.

Она проводит меня в квартиру, усаживает на удобный диван из светлой кожи. Пока варится кофе, привыкаю к новой обстановке. Может, хоть что-то здесь поможет мне облегчить начало разговора. Стены выкрашены в приглушенный белый цвет, а мебель в основном из светлого дерева с металлическими вставками там и сям. Повсюду вазы с цветами, источающими приятный аромат. Весь интерьер невероятно стильный и в то же время уютный. Нет здесь ничего, что указывало бы на то, что с Ребекки живет другой человек. Похоже, после смерти Ника она решила предаться одиночеству. Когда я вижу красную рабочую куртку с зелеными буквами на крючке рядом с дверью, вздыхаю с облегчением. Вот он, подходящий повод для завязки нашего разговора.

— Ты работаешь в хозяйственном магазине? — спрашиваю я, когда Бекки входит в гостиную с двумя дымящимися чашками на подносе.

— Да. На работе я и встретиласьвпервые с Ником. Он как раз прикалывал к доске объявлений свое, мол, ищу комнату на съем, — говорит она с грустной улыбкой.

— Ты в отпуске? — спрашиваю я, прежде чем наступает неловкое молчание.

— На этой неделе у меня выходной, — откликается она почти сразу.

Мы на мгновение замолкаем и глупо таращимся друг на друга, а затем напряжение растворяется в сдержанном смехе. Бекки водружает поднос на низкий кофейный столик и протягивает мне чашку, которую я благодарно принимаю. Делаю глоток и решаю брать быка за рога, пока не упала духом.

— Значит, Ник говорил обо мне перед смертью, а также получал электронные письма с угрозами, — говорю я, и Бекки кивает.

— Все началось примерно за две недели до того, как он умер, — с готовностью говорит она, как будто ожидая моего толчка. — Они сводили его с ума, эти электронные письма. Сначала он отказался говорить мне что-то более конкретное. Пару раз я видела, как он в экран своего ноутбука глядит так, будто в транс впал. Я поначалу решила, что там порно какое-нибудь, — она хохотнула невесело, — таким напряженным и взволнованным он тогда казался. Но потом он что-то сказал об осколке зеркала, который нашел где-то накануне, пожал плечами, когда я спросила, что в этом такого, и закрыл ноутбук.

Я киваю. Вероятно, Фиона увидела меня в том же состоянии, когда две с половиной недели назад в понедельник пришло первое электронное письмо. Я отчетливо помню тот ее взволнованный взгляд.

— В тот же день впервые дала о себе знать его дикая паранойя. Оглядываясь назад, я не сомневаюсь, что это было вызвано тем проклятым электронным письмом, — продолжает Бекки. — Мы сидели на диване и смотрели фильм. Какую-то дурацкую комедию, которую Ник, как обычно, находил гораздо более смешной, чем я. Внезапно он вскочил, рванул к двери, распахнул ее и что-то прокричал в темноту. Захлопнул ее, потом запер на все замки… и вернулся ко мне, на диван. Он очень старался сделать вид, что ничего не произошло, но в ту ночь больше не смеялся.

Я крепче сжимаю чашку с кофе, пытаясь придумать, как на это отреагировать. Если не брать в расчет анонимный звонок, Ребекки точно описала, что было со мной на встрече с Джози и Сандрой. Ровно тот же сценарий.

— Он показывал электронные письма? — хрипло спрашиваю я. — Ты же знаешь, как… на что они намекают?

— Прежде чем поговорим об этом, я бы хотела узнать, какую роль ты играла во всей той драме. Ник сказал мне, что вы были друзьями в школе. И что ты входила в его банду, что так скверно разыграла одноклассницу.

— Это одна из самых больших ошибок в моей жизни, поверь, — бормочу я, решив не говорить, что мы с Ником пробыли парочкой почти год. Хотя вчера по телефону Бекки мне и сказала, что они были просто друзьями, я не уверена, что она не чувствовала к нему нечто большее. Они уж точно были довольно близки, раз он рассказал ей об электронных письмах и случае с Астрид. — Я тогда не понимала, насколько все это плохо. Понимаю только сейчас, а уже пятнадцать лет прошло, как видишь.

— Ник тоже тяготился этим, — говорит Бекки. — И эти послания тяжело ударили по нему. Сначала я понятия не имела, почему он так странно себя ведет, но за два дня до смерти он мне все рассказал. Дал прочитать эти истории, которые он получал по электронной почте. Все время ему казалось, будто за ним следят и вот-вот убьют. — Она делает паузу и закрывает глаза. — Ник постоянно твердил о том, как сильно он заслужил этот кошмар, что Астрид тоже страдала, а угрозы ей постоянно обострялись. Как будто он уже был уверен, что не выживет… Я поначалу закрывала глаза. Не понимала, какая ситуация серьезная. Думала, это какое-то временное умопомешательство. Расскажи он мне о том, что было в его прошлом, раньше, не уверена, что все обернулось бы именно так. Да что теперь говорить… Нику нужна была помощь, которую я ему не оказала. Те письма его в параноика превратили. Постоянно и везде он видел каких-то призраков и буквально ждал, что что-то произойдет. Кто-то отомстил ему за эту трагедию и очень эффектно разрушил его жизнь. А теперь ты позвонила мне, и все выглядит так, будто дело вот-вот повторится. А я бы такого не хотела, знаешь ли.

Изможденная, я прячу лицо в ладонях. Ник прошел через то же, что и я, но в отличие от меня держал это при себе почти до самого конца.

— Ты сохранила электронные письма? — спрашиваю я Бекки.

— Ник их все распечатал, — отвечает она, беря папку на полке рядом с нами. — Я снова просмотрела их после вчерашнего. Понятия не имею, зачем их сохранила. Думаю, потому, что в последние несколько дней Ник от них не отрывался, снова и снова перечитывал… и часть меня задавалась вопросом, прав ли он в том, что чувствует угрозу.

Я вытаскиваю из рюкзака свой ноут. Через мгновение мы склоняемся над кофейным столиком и сравниваем истории.

— Электронные письма похожи. Очень похожи, — говорю я через несколько минут. — Отправитель просто заменил имена. Ну и порядок отправки немного другой. За первым электронным письмом Нику о разбитом зеркале последовал поход в пещеру… затем пожар, вечер кино и, наконец, погоня. — Я медлю со следующим вопросом, потому что не могу судить загодя о реакции Бекки. — Расскажешь мне, как все протекало для него? Или ты все еще думаешь, что… — Я прикусываю нижнюю губу.

Бекки качает головой:

— Что касается Ника, я сначала была убеждена, что он немного переутомлен. Только представь, какой оборот все это приняло.

Переутомлен. Я чуть вздрагиваю, когда это проклятое слово снова касается слуха.

— Я никак не могла понять, зачем кому-то утруждать себя не только придумыванием и отправкой каких-то страшилок, но и воплощением их в жизнь. Но, как я уже сказала, после его смерти у меня появились большие сомнения в том, что я в свое время верно оценила обстановку. И после твоего звонка вчера утром… Тот, кто угрожал Нику, теперь нацелился и на тебя.

Я задумчиво киваю. Если это действительно один и тот же человек, маловероятно, что за этим стоит Таня или кто-то из близко знакомых мне людей.

— Тебе что-нибудь говорит имя Таня Геринг? — все же уточняю на всякий случай.

— Впервые слышу, — отвечает Бекки, а затем возвращается к предыдущему моему вопросу. — Так вот, поначалу Ника преследовали довольно-таки… безобидно. Безвредно. Ну, мне так тогда показалось. Однажды он вернулся с пробежки весь в поту и поклялся, что за ним кто-то гнался. Что он чудом сбежал. Еще хуже дело было той ночью, когда он несколько раз звонил в полицию, потому что был уверен, что в нашей квартире грабитель. Он совсем сошел с ума. Было и тревожно, и довольно неловко видеть его таким. А взгляды приехавших на вызов патрульных… — Она на мгновение закрывает глаза. — Самой опасной стала ситуация с пожаром. Ник заперся у себя в комнате, захотел отдохнуть, но он забыл выключить плиту на кухне. Лежащее рядом полотенце загорелось. К счастью, в тот день я вернулась домой раньше, чем планировала, потому что плохо себя чувствовала. Все могло плохо кончиться — если бы огонь распространился, он бы отрезал Нику путь к отступлению, ведь дверь из его комнаты открывалась только на кухню, а окно было зарешечено… так, от домушников… Ник сказал мне тогда, что вообще не касался плиты. — Бекки поправляет волосы и вздыхает. — То, что он сказал, показалось таким нереальным. Я была уверена, что он все придумал. Может, не хотел признаваться, что проворонил огонь на плите. Но в конце концов мой скептицизм и его нечистая совесть вкупе с электронными письмами довели его до самоубийства.

Я снова просматриваю распечатки.

— Не хватает импровизированной вечеринки и отравления, — бормочу я.

— Отравления? — встревоженно повторяет Бекки.

Я киваю, открываю соответствующий файл на ноутбуке. Тишина длится несколько минут, гораздо дольше, чем Бекки может понадобиться для чтения.

— Как… как это случилось с тобой? — спрашивает она почти шепотом.

— Снотворное в чае, — коротко отвечаю я. — Это был кошмар. Я вдруг почувствовала, как слабею, как все больше теряю силы. Перед тем как отключилась, почти поверила, что уже не проснусь.

Бекки издает сдавленный звук, закрывает лицо руками и вдруг начинает неудержимо рыдать. И хоть я точно не знаю, что вызвало срыв, обнимаю ее за плечи и нежно глажу по спине.

— Все в порядке, — тихо говорю я. Уж я-то знаю, насколько важным может быть человеческое тепло, когда ты чувствуешь, что все вокруг тебя ломается.

Ребекки требуется много времени, чтобы успокоиться, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не выдать свое нетерпение. Что именно в моих словах вызвало такую бурную реакцию?

— Ник умер от передозировки снотворного, — быстро отвечает она.

— Что-что? — переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, в чем дело. Ледяной холод подкрадывается ко мне.

Бекки поворачивает голову и смотрит прямо на меня.

— Ник умер от передозировки снотворного, — повторяет она отчетливо. — И теперь, после того что ты мне показала, не думаю, что он сам его выпил. Что такое вот было его решение…

За ее словами следует гробовая тишина.

— В свой последний вечер Ник позвал меня в пиццерию, — наконец продолжает Бекки. — Он казался нервным и рассеянным. Надо думать, уже получил это ужасное письмо. Но почему же он мне ничего не сказал?

Я смотрю на нее с сочувствием, воздерживаясь от замечания о том, что она все равно ему не поверила бы. Вероятно, Ник пошел в пиццерию, потому что больше не осмеливался есть дома. Но он должен был рассказать об этом Бекки. В конце концов, они делили квартиру, что также подвергало ее опасности. Он действовал безответственно, но я могла его понять. Я ведь позволила Карстену провести со мной выходные, не предупредив ни о чем. Он успешно предотвратил мою единственную попытку сказать ему правду — взял и заснул.

— За ужином он держался очень немногословно. — Хриплый голос Бекки возвращает меня к реальности. — Заранее осматривал каждый кусочек, который клал в рот. До сих пор я думала, что это был такой способ попрощаться. Провести время со мной… насладиться последней трапезой, что ли. Я понятия не имела… — Слезы снова навернулись на ее глаза. — Если бы я не была так придирчива, Ник мог бы жить.

Я кладу руку ей на плечо.

— Не делай этого, — настойчиво говорю я, — не терзай себя самоупреками. Тот, кто воплощает в жизнь эти чертовы истории, делает все возможное, чтобы друзья и знакомые жертвы усомнились в ее вменяемости.

Бекки никак не реагирует на мои слова. Кажется, она полностью ушла в свои мысли.

— Позже, когда мы вернулись домой, Ник сел на диван. Это был последний раз, когда я видела его живым. Я пожелала ему спокойной ночи, пошла к себе, а на следующее утро нашла его там же. Он лежал на боку, как будто спал. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что он не проснется. Полицейские нашли остатки снотворного в чашке, из которой он пил чай по вечерам, и вскрытие подтвердило подозрение на передозировку. Да если бы я знала, что он это не по своей воле…

Она вскакивает и выходит из комнаты, прежде чем я успеваю что-то сказать. Да я и понятия не имею, как облегчить ее боль. Как стихийное бедствие, я ворвалась в ее жизнь и разрушила ее горестное принятие последних двух лет. Внезапно трагическое самоубийство друга превратилось в преднамеренный отъем жизни. Я даже не могу представить, что сейчас должна чувствовать Бекки. Новость, вероятно, выбила почву у нее из-под ее ног.

Минут через десять она возвращается. Глаза мокрые, щеки красные.

— Для него слишком поздно, — без предисловий говорит она решительно. — Но не для тебя. И я думаю, я могу сделать так, чтобы тебе поверили.

О да, ты можешь.

В ходе следующего часа мы подробно обсуждаем письма и то, что происходило после их получения. Я представляю ей свой список подозреваемых. Становится все более очевидным, что незнакомец должен быть кем-то, кого я раньше не рассматривала. Я чувствую огромное облегчение от того, что наконец-то могу поговорить с кем-то, кто не ставит под сомнение мои слова или мое здравомыслие. В то же время моя тревога выходит на новый уровень, потому что судьба Ника наглядно доказывает, что все может кончиться еще до означенного нулевого дня.

— Итак, наверняка мы его не знаем, — наконец с сожалением констатирует Бекки, и тот факт, что она говорит «мы», а не «ты», делает меня до нелепого счастливой.

— Знаешь, я думала просто подождать, — признаюсь я, и Бекки раздраженно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. — А что еще я могу сделать? Реализация этих угроз непредсказуема. Что бы я ни делала, всегда кажется, что он предусмотрел это заранее. Все идет именно так, как он спланировал… во всяком случае, мне так кажется. Может, лучше всего было бы пережить оставшиеся дни и просто полностью исчезнуть со сцены на неделю, как раз перед окончанием обратного отсчета.

— Почему не прямо сейчас? — спрашивает Бекки.

— Потому что я не думаю, что это принесет пользу, — отвечаю я. — Да, эта мысль мне приходила в голову. Но если я останусь в своей привычной среде, у меня больше шансов узнать, кто за всем этим стоит. И я буду чувствовать себя менее беспомощной и одинокой.

— Ты хоть представляешь, что произойдет в нулевой день? — резко спрашивает она.

— Честно? Я думаю, что он разыграет последнюю историю как кульминацию. И если к тому времени я не придумаю какую-нибудь достойную меру, я умру.

Теперь я почти уверена, что незнакомец не планировал смерть Ника. Частью игр его разума является использование обратного отсчета, чтобы максимизировать страх жертвы. После всего, что я испытала до сих пор, заканчивать сыр-бор заранее было бы не в его стиле. С Ником, скорее всего, была случайная передозировка, план злоумышленника был нарушен, но конец получился не менее ужасающий. А в последний день должно произойти финальное драматическое выяснение отношений, расстановка всех точек над «i». Вероятно, начнется все там же, где закончился наш обратный отсчет более пятнадцати лет назад. Вот где наши истории встретятся.

— Мост, — бормочу я, и Бекки беспокойно кивает, как будто полностью понимает, о чем я думаю.

— Ник упоминал его, — объясняет она. — Он даже пытался уговорить меня пойти туда с ним. Я понятия не имею, чего он от этого ожидал.

Вероятно, он хотел осмотреть местность, потому что, как и я, предполагал, что рано или поздно окажется там.

— Сколько времени это займет у нас? Далеко ли до моста? — спрашиваю я. — Не могу вспомнить, я давно не была здесь. Уехала учиться в колледж и больше не возвращалась. Слишком много плохих воспоминаний.

Ник никогда не покидал наш родной город. В отличие от меня, ему, кажется, удалось сохранить некоторые хорошие воспоминания из прошлого. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не решил вернуть худшие из них.

— Я бы хотела там осмотреться, — добавляю я, и Бекки согласно кивает.

— По моим прикидкам, чуть меньше получаса. Это пешеходный мост, который ведет на Ауссидлерёф, не так ли? Не так уж и далеко.

— Да, мы и выбрали его в качестве места действия из-за расположения. Астрид жила в одном из домов, что стоят недалеко от берега.

Бекки поджимает губы, и я вижу, что она пытается сдержаться и не комментировать наши сумасшедшие действия тогда.

— Если бы я могла, я бы все изменила, — мягко говорю я. — Тогда ни Астрид, ни Ник не были бы мертвы и моей жизни не угрожала бы опасность.

— Все в порядке, — обороняясь, говорит Бекки. — Я… стараюсь не осуждать тебя.

— Я давно об этом жалею, — уверяю я.

— Все в порядке, — повторяет Бекки, вставая. — Нам лучше собираться, если уж мы хотим пройти на мост. Часа через два начнет смеркаться.

— Ты мне взаправду поможешь? — Я смотрю на нее с недоверием.

— Я в отпуске, — отвечает Бекки с полуулыбкой. — И потеряла хорошего друга, потому что не воспринимала его всерьез. А так я хоть смогу вернуть долг. Но перед этим давай-ка подкрепимся.

13

Примерно через полчаса и два наскоро съеденных кусочка пирога мы покидаем квартиру Бекки и отправляемся в путь на моем «фиате». К сожалению, погода до сих пор не улучшилась, все по-прежнему — серое на сером, и легкий моросящий дождь размывает краски мира за пределами машины. Тихое бормотанье радио перекрывает ровный гул мотора — настроение спокойное, почти мирное, но оно меняется, когда справа от нас появляется пустырь, где железнодорожные пути идут параллельно дороге. Вскоре после этого в поле зрения проступает пешеходный мост, и дорога делает крутой поворот.

Я не вполне законно, через сплошную, сворачиваю на грунтовку и останавливаюсь на траве. Когда двигатель и радио глохнут, тишина становится почти невыносимой. Тяжело сглатываю, делаю глубокий вдох, затем отстегиваю ремень безопасности и вылезаю.

Бекки следует моему примеру и поправляет шарф на шее.

— Холодрыга, — бормочет она.

— Настоящая осенняя погода, — соглашаюсь я, глядя на облачное небо.

К счастью, морось, кажется, стихает. Мы пересекаем пустырь и выходим к мощеной тропе с редкими деревьями на краю. Через несколько минут достигаем трех грубых цементных ступенек, ведущих к мосту длиной около пятнадцати метров. Насыпь, сбегающая к путям, круче, чем я помню, и я удивляюсь, как Астрид могла додуматься рвануть по ней вниз. Должно быть, она и впрямь была напугана до смерти.

Поводя плечами, чтобы подавить нервозность, нахлынувшую на меня при этом воспоминании, я поднимаюсь по ступенькам, проводя кончиками пальцев по невысокому бетонному парапету. Мост предназначен только для пешеходов и до того узок, что я почти могу коснуться ограждений с двух сторон, если вытяну руки. Очевидно, что мост не ремонтировали с момента постройки — бетон сплошь в трещинах. Деревья поблизости не растут, и стылому ветру больше ничто не мешает трепать нас.

— Местечко не самое вдохновляющее, — говорит Бекки, скрещивая руки на груди. — Но тут на удивление чисто. Я ожидала, что мы наткнемся хотя бы на пару пивных бутылок.

— Да тут такой ветер, что весь мусор на рельсы сметает, — замечаю я. — Кроме того, уже в мои подростковые годы этим мостом особо никто не пользовался. Все перешли на тот, что пошире и поцелее, двумя километрами выше.

Когда мы спустились с другой стороны, я выдыхаю с облегчением. Перед нами теряется в туманных сумерках грунтовая дорога к Ауссидлерёф, и по моей спине снова пробегает холодок. Оборачиваюсь, смотрю на мост. Не слишком умелые граффити и надписи указывают на то, что здесь все-таки кто-то бывает. Подростки, кто же еще? Вижу большое красное сердце, разделенное посередине неровной черной линией, «Ненавижу тебя, Клементина», — лаконично поясняется драма. Край имени почти замалеван большим кислотно-желтым смайликом. «Наша семерка здесь бывала», «Будущего нет!», «Рисуй, а не голосуй», «Мила + Саймон», «Саша + Нора», «Кристина + Джошуа» и прочие подчас лишенные смысла сообщения, оставленные невесть когда.

И тут мое внимание привлекает одна надпись. Она выглядит более свежей, чем другие. Сделана темно-красной краской поверх довольно-таки талантливо нарисованного грязно-белого кролика с вампирскими клыками во фраке и шляпе.

Смерть застала Луизу в полночь.

Несколько секунд я не дышу и не двигаюсь, как будто это не даст смыслу слов просочиться мне в мозг. Затем все это обрушивается на меня.

— О боже… — выдавливаю я, делаю несколько шагов назад и врезаюсь в Бекки.

— Что такое? — обеспокоенно спрашивает она.

С моих губ срывается сдавленный стон, когда я указываю в направлении граффити.

— Он знал… — бормочу я, изо всех сил пытаясь удержаться от паники. — Он знал, что я приду сюда рано или поздно.

Бекки делает вдох, словно собираясь ответить, но молчит. Кажется, и она потрясена предсказуемостью визита сюда.

— Давай уйдем, — прошу я, когда немного прихожу в себя. Вытаскиваю из кармана мобильник и фотографирую фразу, которая светится кроваво-красным в момент вспышки.

Прежде чем снова подняться на мост, мы с Бекки переглядываемся. На ее лице я вижу понятное беспокойство. Мне не нравится перспектива снова перейти этот мост. Прошло меньше десяти минут с тех пор, как я оказалась здесь впервые за долгое время, и сначала я не чувствовала, что за нами наблюдают. Теперь же, когда я увидела это послание, такое чувство, будто на меня обращены невидимые глаза. И покалывание меж лопатками настолько реально, как будто кто-то действительно прикасается ко мне.

— Было бы круто телепортироваться отсюда прямо в машину, — замечаю я и только потом понимаю, что говорю шепотом.

Бекки вздыхает в знак согласия, и мы нерешительно поднимаемся по ступенькам. Стылый ветер, кажется, усилился. Сопротивляясь желанию оглядеться, я невольно опускаю голову.

И вдруг резко останавливаюсь как раз на середине моста. Снова идет дождь, но монотонный шелест — не единственный звук, который я слышу. Сначала я думаю о громе, но звук уверенный и ровный, и он нарастает. Кажется, сам воздух вокруг нас вибрирует. Ничего не понимая, я таращу глаза в туман, из которого навстречу нам несутся три ярких конуса света.

— Поезд! — кричит Бекки, и я тут же возвращаюсь в реальность, стремительно до того отдалявшуюся. Проклятие… Конечно, всего лишь летящий под мостом состав!

Мост под ногами ходит ходуном, и я, поддаваясь паническому побуждению, бегу намного быстрее, чем прежде, и Бекки за мной едва поспевает. Уже через несколько секунд мы достигаем конца моста. Только когда ступеньки оказываются в нескольких метрах позади нас, мы останавливаемся и смотрим друг на друга, тяжело дыша.

— Извини, — смущенно говорю я. — Возможно, это лучшее доказательство того, что я напряжена куда больше, чем хочу признать.

Бекки гладит меня по плечу. Ее лицо смертельно бледно.

— Не волнуйся, — отвечает она. — Дело и впрямь жуткое. Давай-ка сядем в машину, пора уезжать отсюда.

Я киваю, и мы вместе пересекаем пустырь в обратном направлении. Уже почти стемнело, липкий холод пробирает меня до самого нутра. Я плотнее закутываюсь в куртку и подавляю дрожь.

— Идеальная погода для такого предприятия, — замечает Бекки с кривой улыбкой. — Уж лучше бы солнышко светило.

Она права. Атмосфера тут далеко не благостная.

Когда я поворачиваю ключ и двигатель запускается, меня осеняет осознание, от которого я снова нервно сглатываю сгустившуюся во рту слюну: после того как я подброшу Бекки, мне еще предстоит целый час ехать до моего пансиона, потому что крайне маловероятно, что она предложит мне переночевать. Но она пролила некоторый свет на то, что происходит, и я в большом долгу перед ней за этот совместный поход на роковой мост. Для постороннего человека она сделала для меня поразительно много. Последние несколько часов с ней были для меня утешительными, но вскоре я снова останусь одна. В конце концов, за мной охотится маньяк, который, судя по всему, убил ее соседа и друга. Будь я на ее месте, держалась бы от такой как можно дальше.

— Ты не собираешься пристегнуться? — вдруг спрашивает Бекки в тишине, и я тянусь к ремню безопасности в бездумном порыве.

— Конечно, — бормочу я. — Спасибо за напоминание. И спасибо за твою поддержку. В последние дни я такой параноидной дурой заделалась, что все мои друзья от меня отвернулись.

— Твоя реакция более чем понятна, — отвечает Бекки. — Ник себя так же вел… в свое время. И если бы я… — начинает она, но потом качает головой. — Ладно, неважно. Да и смысл об этом думать сейчас.

— Мы вместе учились в школе, — говорю я вдруг и, наверное, больше всего сама удивляюсь своим словам.

Бекки делает радио потише, чтобы мы его почти не слышали.

— А, ну да, я что-то такое и подумала.

Не могу понять, то ли в ее тоне озадаченность, то ли неодобрение.

— Ник был моим первым парнем, — продолжаю я, не сводя глаз с мокрой блестящей дороги. — Мы были парой почти год. Но после случая с Астрид мы расстались. Из-за этого случая, да. Мы не поддерживали связь…

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — спрашивает Бекки.

— Не знаю, — честно отвечаю я и пожимаю плечами. — Наверное, потому, что я хочу быть с тобой откровенной. Ты первая, кто выслушал меня и поверил мне за последние две недели.

— Значит, вы друг друга любили. — Голос Бекки нейтрален, но я не покупаюсь на ее самообладание. Я почти уверена, что она тоже любила Ника. Даже если не признавалась в этом самой себе. — Ну, это ничего не меняет… так или иначе…

— Наверное, — бормочу я. — Ник…

— Это была его идея? — резко прерывает Бекки, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что она имеет в виду.

— История с обратным отсчетом? — уточняю я, и она кивает. — Честно говоря, я точно не помню… — На самом деле я прекрасно помню, что Ник был первым и главным вдохновителем той безумной затеи. Но было бы излишне жестоко сказать это Бекки сейчас. Кроме того, трусливо возлагать вину на мертвого человека. — Мы все сыграли свои роли. Ник был самым талантливым из нас в вопросе писательства, поэтому и облекал наши идеи в слова.

Бекки вздыхает, прислоняется головой к стеклу и смотрит в темноту. Между нами царит неловкое молчание, пока мы не сворачиваем на ее улицу.

— Спасибо, что побыла со мной, — говорю я, паркуя машину перед ее домом.

Она отмахивается, расстегивает ремень безопасности:

— Нет проблем. Хочешь войти?

Я гляжу на нее нерешительно. Все во мне прямо-таки кричит принять приглашение, потому что путешествие в прошлое и та надпись все еще не дают мне покоя.

— Спасибо, но я лучше поеду. У меня снята комната в пансионе. Да и потом, я у тебя и так достаточно времени отняла.

— Уверена? — спрашивает Бекки, но по голосу понятно, что делает она это из простой вежливости. Ситуация беспокоит ее так же сильно, как и меня, но в отличие от меня она не виновата. — Ты можешь остаться здесь и уйти утром. Когда будет светло.

Я колеблюсь несколько секунд, прежде чем снова отклонить ее предложение. С тех пор как мы поговорили о Нике на обратном пути, между нами возникла неловкость, да и я не хочу еще больше втягивать ее в мою личную драму. Это мое испытание. Не ее. Так что я решительно киваю:

— Да. Уверена.

— Как скажешь, — отвечает Бекки, и я улавливаю тень облегчения в ее голосе. — Но ты оставайся на связи, — говорит она, открывая дверцу машины и вылезая. — И если вдруг будет нужно с кем-то поговорить, я всегда к твоим услугам.

Слабо улыбаюсь ей. Это хорошее чувство, когда ты больше не одинока.

— Спасибо за все, — прощаюсь я, делаю радио громче и еду обратно в пансион.

14

Примерно через десять минут я уже на краю жилого района, где стоит дом Бекки. Придерживаюсь средней скорости, потому что дождь ухудшает видимость, а сейчас уже совсем темно. Чем дальше Бекки от меня, тем сильнее во мне поднимается привычный трепет. Да, нервы шалят, от этого никуда не деться, и часть меня жалеет, что я не приняла предложение Бекки, тем более что мне предстоит проехать пару сотен километров.

Чуть глубже устраиваюсь на сиденье и по привычке смотрю в боковое зеркало.

Во мне все сразу напрягается. Что это там, позади?

Это он?

В горле пересыхает. Поверхностно дыша, гляжу в зеркало заднего вида. За мной едет машина без фар, которую я заметила только потому, что свет фонаря скользнул по капоту. Я прищуриваюсь. Да, сомнений нет — меня кто-то преследует.

Инстинктивно тянусь к приборной доске и выключаю радио. Хотя все еще слышны звуки мотора и дождь по-прежнему льет как из ведра, в машине вдруг делается удушающе тихо.

В свете следующего фонаря вижу, что другая машина приблизилась ко мне на несколько метров. Он выглядит намного мощнее, чем мой маленький «фиат».

— Дерьмо, — бормочу я, крепче сжимая руль.

Какова вероятность того, что машина без фар случайно следует за мной?

Исчезающе мала.

На ум приходят слова, которыми сталкер заканчивает каждое письмо:

Он уже здесь.

Нужно сохранять спокойствие. Нельзя терять самообладание, иначе я буду лежать в канаве совершенно беспомощная.

Не преувеличивай. Не слишком остро реагируй. Оставайся сфокусированной.

Изо всех сил пытаюсь вспомнить местность. Раньше, когда я ездила по этой трассе, было светлее и, кроме того, привычнее. Справа от меня — густой лес и аварийный барьер, весь в пробоинах. Слева — всего несколько деревьев и открытое пространство полей. Вроде бы там еще есть эта невесть зачем вырытая ливневка. И куда податься? Что за черт! Как жаль, что я больше обращала внимания на то, что сказать Бекки, чем на окрестности.

Как далеко до следующего населенного пункта? Семь километров? Восемь?

Кажется, из всех маршрутов я выбрала тот, где по минимуму интенсивного трафика. Только теперь понимаю, насколько это была плохая идея. На пустой дороге я, увы, не могу выписать неожиданный поворот, чтобы оторваться от машины преследователя.

Вжимаюсь в спинку и крепко сдавливаю руль обеими руками. Затем делаю вдох и давлю педаль в пол. Двигатель «фиата» раздраженно воет, но машина набирает скорость. Слишком медленно, как по мне.

Слишком медленно. Мой «фиат» слишком медлительный.

К черту! Надо хотя бы попробовать!

В этот момент врубаются фары преследующей меня машины и заливают мой салон галогеновым светом. Я моргаю несколько раз, но настолько ослеплена, что лишь смутно разбираю дорогу впереди. Надо бы притормозить, иначе…

Неохотно сбрасываю газ, чем безжалостно пользуется преследователь — сокращает разрыв между нами настолько, что бампер почти «целует» задок «фиата».

Мне удается продохнуть лишь на долю секунды — перед глазами хотя бы не прыгают пятна лихорадочного света, — а потом я понимаю, что вот-вот произойдет. Понимаю — и во всю глотку кричу, когда «фиат» весь сотрясается от удара и буквально катапультируется вперед. Ремень безопасности натягивается, и ребра поперек пронзает вспышка боли.

Каким-то чудом я удерживаю хватку на руле, хотя все мое существо сжимается в надежде защититься от, казалось бы, неизбежного удара. Мне удается удержать машину на дороге, и этим самым я хоть как-то спасаю свое шаткое положение.

Бросив взгляд в зеркало, вижу, что другая машина немного отстала. Сразу же понимаю зачем, и я снова нажимаю на педаль газа с такой силой, как будто от этого зависит моя жизнь. Да что там «как будто» — так оно и есть!

Мой старый «фиат» набирает скорость, издавая скулящие звуки, словно мобилизуя последние силы, чтобы спасти меня от машины позади нас. Но он недостаточно быстр. Преследователь почти без усилий нагоняет.

Нельзя убежать от смерти.

Его автомобиль жестоко таранит меня слева. Визг мнущегося металла смешивается с моими истерическими криками. Столкновение такое сильное, что я теряю-таки контроль над управлением. Видя, как частокол деревьев мчится ко мне, я в отчаянии выворачиваю руль и одновременно ударяю по тормозам. Ремень безопасности снова перехватывает меня, а шины на несколько секунд теряют сцепление с дорогой.

«Фиат» скользит по мокрому от дождя асфальту, со скрипом царапает защитный барьер и наконец останавливается. Двигатель глохнет, постукивая. Там, на дороге, кто-то неизвестный разгоняет свою чудовищную тачку. Фары гаснут, и вскоре она растворяется во тьме.

И все замолкает. Я одна.

Абсолютную тишину нарушают только мои панические вздохи, смешанные с тихими всхлипами. Ужас опустошил меня изнутри. Я чуть не врезалась в дерево на максимальной скорости. Мне несказанно повезло, что именно в этом месте дорога была-таки ограждена целым отбойником.

Стоит выйти и проверить машину на наличие повреждений, но не хочется терять это ложное чувство безопасности. Хотя преследователь в машине скрылся в темноте, кто знает, что ждет меня снаружи. Делаю быстрый массаж висков, за которыми разлилась мучительная колющая боль, запускаю двигатель и маневрирую, чтобы вывести машину в правый ряд.

Одновременно пытаюсь навести порядок в своем внутреннем хаосе. Одно только знание о смерти Ника от передозировки снотворного должно было доказать мне, что мое предположение о том, что у меня еще есть время, ошибочно. Незнакомец, похоже, готов рискнуть и позволить мне умереть вследствие одной из своих жестоких проделок. Я уже не уверена, что стоит ждать нулевого дня. Нисколько не уверена.

В конце концов, именно эта мысль подталкивает мое следующее решение. Уйдет не один час на то, чтобы добраться до пансиона, а чтобы вернуться в квартиру Бекки, потребуется меньше тридцати минут. Она предложила мне переночевать у нее, и сейчас я понятия не имею, как мне выжить в этом, казалось бы, бесконечном кошмаре, тем более не исключено, что незнакомец нанесет новый удар.

— Луиза?.. — удивляется Бекки, когда через полчаса открывает дверь.

Я отмечаю с облегчением, что она еще не переоделась. Если бы я застала ее в пижаме, мои угрызения совести возросли бы стократ.

— Что случилось? — встревоженно спрашивает она, заглянув мне в лицо.

Все еще дрожа, я рассказываю ей о нападении, после чего она ведет меня в гостиную, усаживает на диван и накидывает мне на плечи одеяло.

— Тебе следовало вызвать полицию, — нерешительно говорит она, сев на стул напротив меня. — Выдвинуть обвинения… и все такое…

— Следовало, — безропотно подтверждаю я. — Но неужто ты думаешь, что это в моей ситуации что-то изменит? Да, машина вся покорежена, но…

— Ладно, не все сразу, — мягко отвечает Бекки, сочувственно глядя на меня. — Утро все-таки мудренее вечера. Давай ты сперва придешь в себя.

Я киваю, измученная. Пока что я не на карандаше у местной полиции, и это увеличивает шанс, что меня не заклеймят сразу как сумасшедшую.

— Позвонишь в страховую? — уточняет Бекки.

— Да плевать, — горько отмахиваюсь я. — Все равно, наверное, через неделю для меня все будет кончено.

— Лу…

Последние мои слова явно прозвучали слишком громко и резко, раз она вздрагивает.

— Извини, — сразу говорю я, хватаясь за голову. — Извини, если кажется, будто я на тебя срываюсь. Просто… — Тут я надолго замолкаю.

— Просто скажи, о чем сейчас думаешь. — Бекки слегка подается вперед.

Я выдыхаю. Рано или поздно мне придется обратить ее внимание на этот непростой факт. Но пусть видит, что я доверяю ей во всем. Даже в таких вопросах.

— Я борюсь со своей нечистой совестью, — признаюсь я. — Мое присутствие здесь для тебя может быть, ну… опасно.

Бекки вздыхает.

— Да, у тебя и так есть связь с этим делом через Ника, — развиваю мысль я, — но это было так давно, и…

— Думаешь, я не понимаю? Не осознаю, что, если я защищаю тебя, этот тип и меня будет считать мишенью? Я не дура. А про «давно» даже не заикайся. Для меня уже давно не существует никаких «давно». Я подвела его. И обязана помочь хотя бы тебе. Обязана, если мне хоть сколько-нибудь дорога его память.

Сжимаю губы и смотрю на маленькую вазу с цветами на кофейном столике. С одной стороны, я нашла поддержку вдали от друзей и мне не нужно беспокоиться об их безопасности. Но с другой — Бекки автоматически становится целью незнакомца из-за ее близости ко мне. Сомнительно, переживет ли она контакт с жертвой, которую маньяк выбрал для своего второго захода.

— Ложись на кресло-кровать в гостиной, — тихо говорит она. — После того как умер Ник, у меня не хватило духу искать нового соседа. Черт с ней, с арендной платой. — Она серьезно смотрит на меня. — Мне не нравится мысль, что ты останешься одна после нападения.

Я тереблю край своей рубашки, и слезы сами наворачиваются на глаза.

— Было бы здорово, — говорю я, зная, насколько опасным может быть для нее мое соседство. Одна надежда, что у нас должна быть передышка хотя бы до завтрашнего утра. Когда придет следующее письмо…

Ладно. Просто не стоит думать об этом.

Не говоря ни слова, Бекки встает и идет на кухню, а я звоню в пансион, чтобы меня сегодня не ждали. Десять минут спустя мы с ней сидим на диване с двумя чашками чая и подносом, полным бутербродов. Едим в молчаливом согласии. Когда больше не осталось еды, Бекки берет слово.

— Нам нужен план, — говорит она с удивительной уверенностью в голосе.

Идея про план, конечно, не совсем новая. Но это «нам» (не «тебе», а «нам»!) звучит так обнадеживающе и ободряюще, что я готова перед ней на колени пасть. Уже второй раз за день, после того как она вызвалась сопроводить меня на тот жуткий мост. Как же мне повезло с ней встретиться!

— У кого могут быть причины так мучить тебя и Ника? — размышляет Бекки вслух.

— У того, кто чувствует, что должен отомстить за Астрид, — отвечаю я. — У кого-то, кто знает, что тогда произошло. Между собой мы договорились не распространяться об этом, но в то время наши родители были на виду у общественности. И Астрид — тоже, даже если никто, казалось, не воспринимал этот случай слишком серьезно. Ну, кроме врачей в той клинике, где она проходила лечение.

Бекки поджимает губы, но не отвечает.

— Ну, возможно, история еще какое-то время была на слуху… через друзей чьих-нибудь друзей, родственников и знакомых… Я не знаю.

— А как насчет самой Астрид?

— Невозможно. Ее уже давно нет в живых.

— Значит, мы мало что знаем, — комментирует Бекки, и я смиренно киваю. — Помню, ты сказала, что Патрик и Дэйна твоей проблемы не поняли. Но я не сомневаюсь, что они — следующие в списке. Нет никаких сомнений в том, что вещи, которые происходят с вами, связаны с прошлым. Может случиться так, что незнакомец захочет свести счеты с каждым членом вашей школьной компашки.

— И он устанавливает порядок в соответствии со степенью нашей вины, — почти неслышно шепчу я и замолкаю, когда Бекки скептически смотрит на меня.

— Извини, — смущенно говорю я, вспоминая, что Ник был первой жертвой.

Прежде чем что-то ответить, она выпрямляется.

— Думаю, вы все в равной степени повинны в том, что произошло, — говорит она. — Вы сделали общее дело. Любой из вас мог положить этому конец, но никто этого не сделал.

Я склоняю голову.

— Ты права, — бормочу я. — Ник виноват не больше, чем все мы. Куда проще было бы собрать нас всех разом и со всеми покончить.

За моими словами следует тревожная тишина, пока Бекки не откидывается назад и громко не выдыхает.

— Да, вы повели себя, мягко говоря, нехорошо. В этом нет никаких сомнений. Но это не является оправданием для преследований и вендетты. — Она поднимает руки. — Ладно, на сегодня хватит этой темы. Согласна?

Еще бы мне быть несогласной. Я киваю, Бекки включает телевизор, и мы на какое-то время замыливаем глаза непритязательной киношкой. У нас передышка, прежде чем мне снова придется столкнуться с ужасом, так живо напомнившим о себе сегодня.

15

На следующее утро я просыпаюсь от звука кофемашины. Хотя шторы не задернуты, в комнате все еще сумеречно — так что, должно быть, еще рано. Смотрю на свой телефон, лежащий на столике рядом со мной: 7:45 утра.

Встав и приведя себя в порядок в маленькой ванной по соседству, иду на кухню на запах кофе. Бекки сидит за столом в джинсах и водолазке, рассеянно помешивая ложкой молочную пену в латте макиато. Я рада видеть, что она приготовила и мне чашечку.

— Доброе утро, — приветствует она меня. — Услышала, как ты пошла в душ, ну и подумала — кофе не помешает.

Я благодарно улыбаюсь и кладу обе руки на горячую чашку.

— Как прошла ночь? — спрашивает она после долгого молчания.

— На удивление хорошо, — признаю я. — Очень мило с твоей стороны позволить мне поспать здесь.

— Нет проблем, — небрежно говорит Бекки, но по ее лицу скользит смутная тень. Она наклоняется вперед. — Лу, — начинает она, и я сразу понимаю, что она собирается мне сказать. — Ты мне очень нравишься, и я знаю, в какой переплет ты угодила. Тем не менее ты не сможешь прятаться у меня вечно.

— Пустяки, — сразу выпаливаю я. — Да просто дать мне вчера переночевать у тебя — уже великодушие! Тем более что мы с тобой едва знакомы. — Хотя, конечно, некая часть меня уже почти поверила в то, что я останусь с Бекки до конца обратного отсчета.

— Я не спала полночи, всё думала, — продолжает она. — Я в самом деле обязана тебя поддержать сейчас, раз уж мне был дорог Ник. Но когда ты вернулась прошлой ночью и рассказала о том, как этот безумный тип просто взял и подстроил тебе аварию… Я поняла, насколько это для меня опасно. Это все… — Она шмыгает носом, прячет лицо в ладонях. — Это все так…

— Безнадежно? — заканчиваю за нее я, и она смотрит на меня с тревогой.

— Почему бы тебе не уехать на пару недель? Не в какой-то пансион неподалеку, а куда-нибудь подальше? Чтобы тебя тут не было в нулевой день.

— Думаешь, такая идея не приходила мне в голову? — понуро отвечаю я. — Вот только в прошлые выходные мой счет обчистили и кредитку заблокировали. У меня не осталось ничего, кроме налички, которую я таскаю с собой.

— Об этом ты не рассказала. — Бекки хмурится.

— Просто потому, что это наименьшая из моих проблем. Каким-то образом я обязана дожить до нулевого дня, после чего смогу позаботиться обо всем остальном и обратиться спокойно в суд.

— Я могу одолжить тебе кой-чего, — предлагает Бекки, и я недоверчиво смотрю на нее:

— Ты… серьезно?

Она безмолвно кивает.

— Это… очень великодушно с твоей стороны, но я не могу принять такую помощь. Попрошу поддержки у друзей. Должна была сделать это давным-давно. — Я вздыхаю. — Вся эта ситуация очень расстраивает. Эти чертовы электронные письма разрушают мою жизнь. Они косвенно заставили весь мой круг отвернуться от меня. Если я не поправлю ситуацию прямо сейчас, надо мной одержат победу.

— Тем интереснее ему будет грохнуть тебя в нулевой день, ведь ты слишком упряма и не побежала в безопасное место, — резко замечает Бекки. Ей требуется несколько секунд, чтобы понять, что она ляпнула. — Ой… прости.

— Да брось. Ты права. И эта безвыходность меня просто убивает. От одной мысли, что этот извращенец еще какую-нибудь пакость придумает, мутит попросту. И ведь как происходит — только, кажется, островок спокойствия подвернулся, передышка какая-то наметилась, а потом — бац, и происходит что-то такое, от чего ситуация делается гораздо хуже. Да даже просто знать, что меня ждет очередное проклятое письмо…

Глаза Бекки расширяются.

— Верно, я совсем забыла об этом.

— Ну, до сего момента он устраивал все так — страшилка из письма воплощена в жизнь, и на следующий же день в моем почтовом ящике что-то новенькое.

Бекки смотрит в свою чашку и массирует виски.

— И так уже больше двух недель, — сухо говорю я и отпиваю глоток уже успевшего остыть кофе. — И почту страшно проверить, и новую пакость проворонить. И никакого тебе просвета.

— Отправляйся в аэропорт и хватай ближайший рейс куда подальше, — дает мне совет Бекки. Да,этот вариант я и сама рассматривала несколько дней назад — до того, как мой случай не стал совсем уж вопиющим. — Если ты и сама не знаешь, к чему все идет, то твой неуловимый мститель — подавно. Он не сможет распланировать все настолько далеко. Так что покамест ты будешь в безопасности, — продолжает она.

— То есть ты советуешь мне не… — нерешительно начинаю я.

— Вот именно. Не читай новое письмо, — перебивает Бекки. — Пока что от этого не было проку, разве что ты чувствовала себя все неуверенней и неуверенней. И, как ты сама мне и сказала, никакого просвета. Эти письма только поощряли тебя делать то, что он от тебя хотел. Это такое нейролингвистическое программирование, разве не понимаешь?..

Я задумчиво киваю. Нет смысла это отрицать.

— Мое предложение в силе. Я буду счастлива одолжить тебе немного денег, одежду и все, что тебе нужно на несколько дней, — настаивает она. — Пожалуйста, Лу… подумай о своей безопасности.

— Хорошо, — коротко соглашаюсь я, и Бекки выдыхает с облегчением.

— С другой стороны, не мешало бы иметь хотя бы намек на возможную реализацию его очередной выходки и не быть совсем неподготовленной, — размышляет она себе под нос, отодвигает стул и идет за мюсли и йогуртом.

Я в замешательстве смотрю ей в спину. Что теперь? Должна ли я бежать как можно быстрее и даже не смотреть на последнее письмо или все равно стоит его прочитать? Одно дело — не знать, как материализуются угрожающие сценарии. Намеренно закрыть глаза — совсем другое. Если быть честной с самой собой, игнорирование электронных писем только усилит мою нервозность.

Украдкой и с угрызениями совести открываю свой почтовый ящик на мобильнике и наполовину прячу экран под столешницу. И снова — в который раз! — я точно знаю, что там увижу, но от знакомой темы в горле встает комок.

Осталось три дня.

— Ты любишь мюсли с изюмом?

Я дергаюсь при звуке голоса Бекки, и выражение моего лица, вероятно, настолько красноречиво, что она сразу понимает, что происходит.

— Это твое решение, — просто говорит она, но стоит передо мной, скрестив руки, и наблюдает. — Может быть, впрямь лучше, когда знаешь, откуда ждать скрытой угрозы.

— Я не против изюма, — слабо откликаюсь я, возвращая взгляд к дисплею. Не могу заставить себя открыть это чертово письмо.

— Может, прочтешь мне вслух, что он пишет? — Бекки первой нарушает гнетущую тишину, и я благодарна, что в ее голосе нет ни намека на неодобрение.

Киваю и нажимаю на конвертик.

— Осталось три дня, — начинаю я, чувствуя, как мурашки бегут по шее сзади.

Луиза погибла во время сильной грозы.

Весь день она чувствовала, что вот-вот что-то произойдет.

Дикое напряжение. Одновременно ужасающее и многообещающее.

Природа тоже вела себя не так, как обычно: щебет птиц казался искаженным и диссонирующим, собаки лаяли без видимой причины, а Моцарт о утра беспокойно шнырял по дому.

Подул холодный ветер, качнул древесные кроны. Вдалеке она услышала грохот.

Луиза вздрогнула. Вообще-то она любила грозы.

Но сегодня…

Сегодня они ей разонравились. И по мере приближения к ней грозового фронта ее тревожное чувство становилось все сильнее.

Нет причин для беспокойства. Просто гроза. Все в порядке. Но…

Что-то произойдет.

Она прошла по дому, закрыла все окна.

Где Моцарт?

Упали первые капли дождя. В воздухе стоял тяжелый запах озона.

Спрятался?

Лихорадочный поиск по всем комнатам. Никакого результата.

Дверь патио была открыта. Но она закрыла ее накануне вечером. Это точно.

Шум. Такой мимолетный и глухой, что он мог бы быть шепотом ветра в старой иве. Но ветер не имеет столь угрожающих интонаций.

Луиза…

Моцарт убежал?

Если так, то кто пришел к ней домой вместо него?

Буря неумолимо приближается.

Он, наверное, испугался. Затаился. Он вернется, когда буря утихнет.

Полоса крови на полу гостиной. Ее не было раньше.

Она следует за каплями, следует за каплями в коридор.

Она больше не одна.

Кое-кто явился к ней.

Ноль бдительности. Никакой осторожности. Никакого недоверия. Злоумышленник остался незамеченным.

Недоверие способно иной раз спасти жизнь.

Рев грозы совсем близко. Небо открывает свои шлюзы. Дождь отучит по стеклам. Сверкает молния.

Кровь. Так много крови.

Она нашла Моцарта.

То, что от него осталось, прямо перед ней.

Тень вырастает позади нее.

Слишком поздно.

Крики заглушает гром.

Едины в смерти.

Смерть уже здесь.

— Скверно, — выдыхает Бекки и качает головой, а я смотрю в свой телефон, окаменев. — У тебя… — Она осекается, завидев мое лицо. — У тебя есть домашнее животное, не так ли?

— Да, кот, — выдавливаю я. — И его зовут Моцарт.

Бекки в шоке смотрит на меня, и я вижу понимание на ее лице.

— Не позволяй ему манипулировать собой, Лу, — твердо говорит она. — Ты играешь ему на руку. Волей-неволей ты сделаешь именно то, что он хочет.

— Я давно скучаю по Моцарту, — говорю я, будто и не слыша ее слов. — В последний раз я видела его в понедельник утром. Подумала, он обиделся, что я так долго не играла с ним. Из-за этой чертовой кутерьмы… Потом решила, что он спрятался где-то, он ведь не любит посторонних, а ко мне набежала уйма народу из-за той липовой вечеринки. В общем, я обыскала дом… нигде не нашла его… насыпала ему побольше еды и подлила воды… и потом поехала в пансион. — Я смотрю Бекки в глаза. — Что, если кто-то забрал его тогда, в понедельник, когда меня опоили снотворным? Я ведь даже не заметила бы! — Теперь я почти что плачу.

— Тем не менее… — начинает Бекки, но я останавливаю ее взмахом руки.

— Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке. Знаешь, хорошо, что я прочла это письмо. Я бы все равно никуда не смогла полететь, не найдя кого-то, кто позаботился бы о нем, пока меня нет.

— Лу…

— Я знаю, что ты хочешь мне только добра, — снова перебиваю я. — Но мне нужно попасть домой. Обещаю, я просто заскочу, соберу кое-какие вещи, поищу Моцарта, а потом отвезу его в пансион. Отнесись к этому положительно: тебе уже не нужно ничего мне одалживать.

Я использую все свои актерские способности, чтобы не дать проявиться панике и выглядеть хотя бы наполовину оптимистично. На самом деле меня тошнит от одной мысли о возвращении домой, в угодья сталкера, хотя есть повод сомневаться, что он там. В конце концов, прошлой ночью он совершил на меня наезд. Вряд ли мой дом — его штаб-квартира для планирования атак. Он всегда приходит откуда-то извне, недаром же эти его рефрены «кто-то явился», «он уже здесь» так важны, кочуют из письма в письмо.

Бекки наполняет две тарелки йогуртом и мюсли; одну ставит передо мной, не говоря ни слова. Она явно видит меня насквозь и догадывается о том, что происходит внутри меня. К счастью, она не пытается меня отговорить.

Пробормотав «спасибо», я отдаюсь трапезе, заставляю себя съесть несколько ложек, но мои мысли заняты Моцартом. Я должна вернуться домой и найти его как можно скорее. Как только моя миска пустеет, я отодвигаю стул.

— Выдвигаюсь, — твердо говорю я, ожидая, что Бекки все-таки пустится в возражения в самый последний момент.

— Будь осторожна, — просто отвечает она, — и оставайся на связи. Я пока покопаюсь в почтовом ящике Ника. Может, смогу найти что-то, что поможет нам в дальнейшем.

Я спонтанно обнимаю ее. Она не пытается отстраниться.

— Не пропаду, — обещаю я. — Спасибо большое за твою поддержку. Ты единственный человек, который слушал меня и был рядом со мной.

— Все в порядке, — говорит она, убирая прядь волос со лба. — Мой номер у тебя есть. Позвони, если я понадоблюсь.

— Спасибо, — говорю я снова и от всего сердца. — Непременно позвоню.

Еще добрых полчаса я набираюсь духу и наконец еду домой. Опускаю окна, чтобы свежий осенний воздух проветрил машину. Радио работает на полную мощность. Но ничто не может рассеять мои мрачные мысли о судьбе Моцарта. Весь следующий час я борюсь с внутренним трепетом, который превращается в панику, когда я вижу название своего района на указателе. Чем ближе я подбираюсь к дому, тем сильнее холодный кулак упирается в мой живот, и к тому моменту, когда я паркую машину в гараже, меня тошнит от напряжения.

Прежде чем выйти, достаю из рюкзака ручную лопату и перцовый баллончик.

С ними и иду ко входной двери.

Когда я оказываюсь в коридоре, мое напряжение не ослабевает ни на йоту. Ведь я ушла из дома одна на целых два дня и знаю, что у незнакомца есть ключ. Хотя он не мог быть здесь прошлой ночью.

Запираю входную дверь и вешаю на нее цепочку. Если преследователь захочет пойти за мной внутрь, это остановит его хотя бы на мгновение.

Начинаю осмотр дома с верхнего этажа и постепенно спускаюсь вниз. Заглядываю под всю мебель, открываю шкафы и даже ныряю в кладовку по пояс — пошарить за стоящей там стремянкой. Впервые я рада, что у меня нет чердака. После нескольких часов поисков ни следа. Ни следов чужого присутствия, ни моего кота. Наливаю себе на кухне стакан воды и опускаюсь на диван. Затем мой взгляд падает на дверь, ведущую на террасу, и я испытываю такой шок, что немного воды проливается на ковер.

Она приоткрыта.

Сначала я отказываюсь принимать самый очевидный вывод, но после нескольких минут пристального взгляда на ситуацию только и остается, что признать факты.

Моцарт исчез, а открытая дверь патио — зловещий намек на то, что в доме я ничего не найду. Раньше она была открыта? Я забыла закрыть ее сама? Или кто-то приотворил ее, пока я осматривала дом?

Упираюсь локтями в колени и вцепляюсь себе в волосы. Что-то внутри меня хочет закричать или что-нибудь сломать. Что я ожидала, в самом-то деле? Что я смогу приехать домой после этого письма, посадить кота в переноску и благополучно отчалить? С моей стороны было безумием даже просто возвращаться сюда. Но у меня не было выбора, как и сейчас. Я делаю именно то, что враг ожидает от меня. Я повинуюсь его воле. Пока что…

Я живу с Моцартом пять лет. Кот многое пережил вместе со мной, а я в последние недели так подвела его. Не может быть и речи о том, чтобы хотя бы не попытаться спасти его сейчас. Когда я два дня назад подъезжала к пансиону, то думала, что он обиделся на меня и спрятался где-нибудь. Теперь у меня есть сомнения по этому поводу.

Я закрываю дверь во внутренний двор, вытаскиваю из рюкзака свой ноутбук, чтобы снова прочитать проклятое письмо. Полоса крови на полу гостиной. Черт, и какой больной мозг такое выдумал? Бедный Моцарт…

Я знаю только одно: если я найду упомянутый кровавый след, сойду с ума. Как кто-то может быть настолько жестоким, чтобы принести в жертву коварному плану невинное животное? Одна только мысль о том, что могло случиться или уже случилось с Моцартом, навлекает дурноту. Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони до крови. Боль выдавливает слезы из глаз, но не дает мне повредиться в рассудке.

Резко встаю и иду на кухню, чтобы ополоснуть лицо холодной водой.

Что теперь?

Опираюсь на раковину и несколько минут тупо смотрю на нее. Начинают сгущаться сумерки, а все, что я сделала за сегодня — позволила отправителю письма терроризировать меня, проехала уйму километров впустую, просадила дорогой бензин, когда каждый цент на счету… и так и не нашла кота при этом.

Как только я отворачиваюсь, чтобы отправиться в пансион после еще одного осмотра, из коридора доносится какой-то дребезжащий звук. У меня появляется краткий проблеск надежды, что Моцарт, возможно, вернулся, пока я не понимаю, что звук слишком протяжный и необычный. Что могло издать его?

Нерешительно делаю несколько шагов по кухне, оглядываясь в поисках чего-то, что можно было бы использовать в свою защиту. И лопата, и перцовый баллончик лежат в гостиной на кофейном столике, поэтому я открываю ящик для столовых приборов и достаю длинный разделочный нож. Когда мои пальцы сжимают прохладную ручку, я внезапно чувствую себя в большей безопасности.

Тихо пересекаю кухню и осторожно открываю дверь в коридор, ожидая, что в любой момент мне придется защищаться от злоумышленника.

Испытующе оглядываюсь по сторонам и уже собираюсь вернуться, когда мой взгляд останавливается на предмете на полу, которому здесь не место. Кухонный таймер. Раньше его здесь не было. Или?..

Несколько секунд я таращусь на эту штуку, затем для проверки толкаю ее носком ноги. Ничего не происходит, так что я наклоняюсь и поднимаю ее, подозрительно щурясь. Просто механический таймер в виде яйца. Судя по маленькому зеленому логотипу внизу, сувенир от сети хозяйственных магазинов. Ничего такого — вот только что он делает у меня на полу? Я сжимаю нож чуть крепче.

Прежде чем я успеваю спланировать дальнейшие действия, таймер снова издает сигнал.

Я стою на месте в раздумьях. Похоже, незнакомец подготовился к моему приезду. Он был здесь, но был до моего прибытия, иначе я бы его точно заметила.

Дребезг таймера наконец-то прерывается. Накатившая тишина удушающая. Я верчу таймер в пальцах в нерешительности, но потом новая мысль заставляет меня вздрогнуть. Этот таймер можно установить максимум на час. Что доказывает: во время обыска я была в доме не одна.

Да и сейчас, скорее всего, тоже.

Бегу в гостиную, кладу таймер и тянусь за сумочкой. Когда звонит мой мобильник, сумочка выскальзывает и все содержимое разлетается по полу.

Падаю на колени, нащупываю телефон и отвечаю на звонок:

— Да? — Мой голос звучит напряженно и затравленно.

Вместо ответа слышно только тяжелое дыхание, от которого по спине бегут мурашки. Моя шея неприятно покалывает.

— Привет?

— Скоро. — Бесцветный шепот, еле различимы на фоне тиканья часов. — Скоро.

Отдергиваю телефон от уха и чуть не визжу от ужаса, когда мой взгляд падает на дисплей. Определяется мой городской номер.

Звонок идет из этого дома.

Дрожащими руками загребаю с пода то, что попадается на глаза. Ключи, пачка салфеток, жвачка… все это кое-как возвращается в сумку. А где мой кошелек?

Из глубины дома доносится какой-то странный звук.

Слезы страха наворачиваются мне на глаза.

Почти ничего не видя, я запихиваю телефон в карман.

Туда же перцовый баллончик. Нож сжимаю в руке, на бегу прихватываю лопату.

Считаные секунды, и я уже во дворе. Входная дверь угрюмо хлопает о косяк, и я оставляю ее открытой. Запирать все равно бесполезно — мой враг уже внутри.

Он уже здесь.

Кое-как умудряюсь взять себя в руки и доехать до пансиона. Хватаюсь за лопату и нож, но потом соображаю, что их лучше спрятать — не с ними же наперевес идти к администратору. Дружелюбно улыбнувшись женщине за стойкой, поднимаюсь в комнату. Мой первый инстинктивный порыв — запереться, но он уменьшит мои шансы на побег, если кто-то уже ждет меня внутри. Снова вытаскиваю нож, осматриваю и комнату, и санузел, заглядываю за шторы, в шкафы и под кровать. Только окончательно уверившись в том, что я одна, выдыхаю с облегчением. Такое ощущение, что я чудом избежала нападения, и мне интересно, что бы случилось, если бы я немедленно не сбежала из дома.

Как ни крути, а день кончается с разгромным счетом не в мою пользу. По итогу — от Моцарта ни слуху ни духу, я дрожу от страха в съемной комнатке в пансионе, а кошелек мой где-то в доме, откуда меня выгнал какой-то незнакомец.

Ложусь спать около полуночи, но, хотя нож, перцовый баллончик и лопата лежат рядом со мной на матрасе, мало-мальски спокойный сон не приходит ко мне до рассвета.

16

Когда я открываю глаза, сквозь шторы просачивается слабый дневной свет. Взгляд на часы показывает, что уже полдвенадцатого. Я сажусь, убеждаюсь, что лопата, перцовка и нож все еще на месте, затем иду в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Вернувшись к комнату, сажусь с ноутбуком. С ходу могу представить тысячу дел, которые могла бы переделать, вместо того чтобы проверять электронные письма.

Как вести себя, если я обнаружу очередную угрозу?

И как быть, если нового письма нет?

Задерживаю дыхание и открываю ящик. Ничего, кроме обычных рекламных рассылок. Но Моцарт все равно в опасности.

Я с шипением выдыхаю, пытаясь оценить ситуацию.

В принципе, вчера ничего страшного не произошло, разве что гребаный таймер напугал меня до смерти, не говоря уже о звонке… но и только. Может, я упустила что-то из виду? Не убежала ли я слишком поспешно, тем самым дав врагу шанс подольше побыть хозяином в моем доме? Что еще он может учинить? Стоит ли вернуться — поискать бумажник и, опять-таки, кота?

Собираю все необходимое и спускаюсь вниз. Выпиваю чашку кофе в столовой, но от обеда отказываюсь. Перспектива сорваться с места портит мне аппетит. Не уверенная до конца, правильно ли я поступаю, я сажусь в машину и еду домой.

Концентрируюсь на дороге и стараюсь игнорировать возможные риски. Это работает до тех пор, пока в поле зрения не появляется дом. Последние метры до подъездной дорожки еду со скоростью пешехода и наконец останавливаюсь на приличном расстоянии перед гаражом.

У меня мурашки по коже при мысли о том, что может ждать меня в собственном доме, и из-за этого я не могу покинуть мой маленький безопасный «фиат». Вместо этого через пассажирское окно смотрю в направлении входной двери. Смотрю — и не могу углядеть решительно ничего необычного.

Сижу без движения целую вечность, а потом мне приходит в голову идея использовать свою нерешительность, чтобы позвонить Джози. Несмотря на все наши разногласия, она — моя лучшая подруга. Мой первый порт захода.

Гудки. Автоответчик. Черт! Оставляю короткое сообщение с просьбой перезвонить.

Даже с этой затеей сплошь невезение.

Что теперь? О том, чтобы выйти и войти в дом, не может быть и речи, как и о побеге. Я понятия не имею, что делать.

Стук в окно заставляет меня подскочить и больно удариться коленом о руль.

Перегнувшись, опускаю окно справа и слабо улыбаюсь.

— Привет, Лу.

— Привет, Фил, — говорю я, сверяясь с часами на приборной панели. — Ты сегодня опоздал.

— А у меня уже почти заказы кончились, представь-ка. — Ухмыляясь, он пожимает плечами и вручает мне пакет. — Дай угадаю: тут сирень? Опять твои ароматические свечи?

— Честно говоря, понятия не имею, что тут, — отвечаю я и рассматриваю пакет, от которого и правда сильно несет сиренью.

— Итак, время пришло, — объявляет Фил в своей игриво-драматической манере. — Ты потеряла счет своим заказам на свечи! — Он протягивает мне бланк заказа, чтобы я в нем расписалась через открытое окно. — Ну вот, все улажено. Класс. До скорой встречи, Лу, — прощается он и поворачивается, чтобы вернуться к своему фургону. Но на полпути оборачивается и смотрит на меня с беспокойством. — Я знаю, это не мое дело, — начинает он, снова приближаясь к моему «фиату», — но с тобой… все в порядке?

— Конечно, — отвечаю я, пожимая плечами. — А что?..

— Ты, ну… Ты выглядишь какой-то… слишком уж напряженной. На тебе лица нет. Еще этот случай с парнем, которого ты вытолкала взашей, а теперь вот сидишь в своей машине, бледная как полотно, еще и вцепилась в руль так, будто боишься, что он от тебя улетит. И, по ходу дела, ты так долго сидишь — у тебя костяшки все белые.

— Ну… — Я чувствую, как краснею. Должна ли я вовлекать в свои проблемы еще и курьера — он-то с какого боку? — Это долгая история. — Идеальный ответ, донельзя уклончивый. — Да и к тому же… мой кот пропал.

Фил смотрит на меня в замешательстве.

— Ясно, — медленно говорит он. — А почему ты его не ищешь?

— Потому что вчера кто-то был в моем доме и угрожал мне, — выпаливаю я. — Вот почему я до сих пор не зашла внутрь. Но и уехать отсюда тоже не могу!

— Кто-то был в твоем доме… — повторяет Фил.

Я молча киваю.

Он наклоняет голову и нервно поджимает нижнюю губу.

— Я закончу менее чем через час и смогу вернуться, — предлагает он, не глядя на меня. — Ты могла бы рассказать мне все, и мы могли бы вместе поискать твоего кота. Если хочешь, конечно. Я не наста…

Я удивленно поднимаю брови.

— Давай, — вылетает у меня спонтанно, слишком уж заманчива перспектива чьей-то компании. Кроме того, четыре глаза видят больше, чем два. — Это было бы замечательно. Спасибо тебе заранее.

Он явно доволен моим ответом, и на его лице расплывается улыбка.

— Я могу быть здесь около четырех тридцати, — отвечает он. — Или чуть позже, если хочешь, чтобы я приготовил нам на двоих ужин.

— Это было бы здорово, — столь же спонтанно соглашаюсь я, потому что, когда он заговаривает об ужине, я понимаю, что ничего не ела со вчерашнего дня. — Захватишь заодно что-нибудь выпить? — спрашиваю я, так как больше не доверяю никакой еде в своем доме.

— Конечно, — кивает Фил и шутливо поднимает руку. — Ну, увидимся. Или… хочешь поехать со мной?

Я качаю головой:

— Увы, у меня тут еще есть дела.

Само собой, я лгу. Когда Фил незадолго до пяти паркует свою «ауди» позади моего «фиата», он застает меня точно в таком же виде (и, боюсь, даже в той же позе), как оставил.

— А вот и я! — Он неуклюже стоит рядом с моей машиной, держа в руках стопку коробок с пиццей, поверх которых балансируют две бутылки.

Я вылезаю и невольно потягиваюсь — ноги и спина как чужие. Меня поражает, как Фил изменился. Вместо грязно-зеленых брюк-карго и рубашки-поло он теперь в выцветших светло-синих джинсах и белой рубашке под коричневой кожаной курткой. То есть выглядит он уже не как мой постоянный курьер, а как очень даже привлекательный мужчина.

— Что ж, Фил, пошли проведаем мой дом, — говорю я неохотно, подхватываю сумку с пассажирского сиденья и запираю машину. Улавливаю запах лосьона после бритья, смешанный с запахом пиццы, который исходит от коробок в его руках.

Пока мы стоим в коридоре, он вопросительно оглядывается:

— С чего начнем?

— Не возражаешь, если мы совершим небольшую экскурсию? — спрашиваю я, четко понимая, как странно звучит мой вопрос. — Просто чтобы убедиться…

— Что мы одни? — подхватывает он мою фразу. — Конечно. Нет проблем.

Следующие четверть часа мы осматриваем каждую комнату, а когда располагаемся в гостиной с пиццей, белым вином и колой, я уже чувствую себя намного лучше.

— Я не знал, какие начинки тебе нравятся, — говорит Фил, ставя коробки и бутылки на кофейный столик. — Так что принес на свой выбор.

Я весело фыркаю и поднимаю крышку верхней коробки.

— «Салями», «Гавайская», «Маргарита» и «Апокалиптика», хотя последнюю я выбрал только из-за дурацкого названия, — признается он.

— Фил… ты же понимаешь, что нас только двое, да? — уточняю я, с трудом сдерживая смех, когда по его лицу расползается смущенное выражение. — Все нормально. Кину излишек в морозилку. Вообще, у тебя крутой вкус. Мне всегда хотелось попробовать эту зловещую «Апокалиптику». Звучит как что-то оч-чень оригинальное, правда же?

— Правда, — с облегчением отвечает он и небрежно бросает рюкзак в угол комнаты.

Молча наблюдаю за ним, чувствуя неуверенный оптимизм: следующие несколько часов я проведу не одна.

После того как я приношу из кухни два стакана и нож для пиццы, мы садимся на пол перед журнальным столиком и принимаемся за ужин.

— Ладно, — наконец начинает он после того, как мы на пару разделались с пиццей. — Хочешь сказать, он не просто убежал?

Мне приходится держать себя в руках, чтобы не вздрогнуть от слов Фила.

Моцарт убежал?

Если так, то кто пришел к ней домой вместо него?

— Кто? — сдавленным голосом уточняю я.

— Твой кот, — отвечает он, отодвигая коробку в центр стола. — Ты сказала мне ранее, что он куда-то запропастился.

— Все так, — говорю я, надеясь, что он не заметил моей неуверенности. Нет, все-таки не стоило столько раз перечитывать то ужасное последнее письмо.

— Когда ты в последний раз видела его?

— До того, как выгнала своего босса, — бормочу я. — Утром понедельника.

— Это был твой босс? — недоверчиво спрашивает Фил и смеется, глядя мне в лицо. — Ладно, о’кей, допустим. Но вел ли себя Моцарт до этого момента нормально? Он ведь у тебя не гулящий, так?

Я киваю:

— Он домашний кот, из тех, кто не проявляет ни малейшего интереса к улице. Однажды он даже сел перед открытой дверью террасы и выглянул в сад, а выходить не стал. Тотальный домосед. Это для него норма, но… в последние несколько недель тут ничего не происходит нормально.

— Что ты имеешь в виду? Это как-то связано с тем человеком, что вломился в дом?

Я медлю с ответом. Должна ли я обременять его этим дерьмом? До сих пор вечер был таким расслабляющим, и я невероятно благодарна Филу за компанию. Если я отвечу ему честно, настроение улетучится одним махом.

— Иногда неплохо довериться незнакомцу. У незнакомцев более нейтральный взгляд на вещи, — мягко говорит Фил.

Его слова сметают остатки моей нерешительности, и в течение следующих тридцати минут я рассказываю ему все, начиная с первого письма и ссылки на прошлое, заканчивая инцидентом с таймером-яйцом и вчерашним звонком с моего стационарного радиотелефона.

— Я пойму, если ты сейчас убежишь с криком, — заканчиваю я свой отчет и тянусь за бутылкой вина, чтобы наполнить свой бокал.

— Никуда я не убегу, — отвечает Фил, — раз у тебя есть перцовый баллончик, садовая лопата и, если я правильно понял, мясницкий нож. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности!

Удивительно, но эта плоская шутка пробивает меня на смех, и за это я тоже ему жутко благодарна.

Фил испытующе смотрит на меня, затем на его лице появляется улыбка.

— Пошли. — Он встает одним плавным движением. — Найдем Моцарта. А потом мы придумаем, как нормально обезопасить тебя на всю неделю.

Следующие полтора часа мы вместе обыскиваем дом, а затем переключаемся на сад, прочесываем также участок леса, начинающийся прямо у моих владений, но сразу же понимаем, что затея бесперспективна. Последние остатки дневного света поглощают густо растущие ели, и, занимая их место, между стволами стекает ночь.

Через несколько метров мы нерешительно останавливаемся. Я инстинктивно тянусь к руке Фила, и только когда его пальцы крепко сжимают мои, я понимаю, что наделала.

— Извини, — бормочу я и хочу снова отстраниться, но он не только держит меня, но даже немного притягивает к себе:

— Нет проблем, Лу.

Повернувшись к нему, я проклинаю темноту, потому что не вижу выражения его лица. Была ли моя реакция неадекватной? Я его прессую, наверное, хотя и в мыслях такого не допускаю.

Он нежно сжимает мои пальцы, обрывая мои размышления:

Мы должны вернуться. Если кто-то из нас двоих вывихнет лодыжку, это точно никуда не приведет. Может быть, поищем завтра при дневном свете.

Я киваю, прежде чем сообразить, что он не может видеть этот жест в темноте.

— Ты прав, — говорю вслух, и вскоре мы возвращаемся к дому, чья приземистая тень едва видна на фоне ночного неба.

Прикосновения Фила на удивление приятны. Его рука теплая, но не влажная и не липкая, а хватка крепкая, мужская. Его большой палец поглаживает мои костяшки, словно убеждая невербальным образом, что волноваться не о чем. Его присутствие реально успокаивает меня.

— Спасибо, — благодарю я, и вовсе не только за его готовность тащиться со мной по ночному лесу. Для меня очень много значит, что Фил, в отличие от той же Джози, ни разу не усомнился в моем здравомыслии.

— Да не за что, — бросает он беспечно.

Отпираю входную дверь, и мы вместе идем по коридору. Еще две недели назад я бы просто вышла и оставила дверь незапертой, если б пришлось искать кота. Я чувствовала себя в безопасности в своем доме и рядом с ним и почти всегда наслаждалась уединением. Теперь же верх моих мечтаний — жить так, чтобы окна соседей выходили прямо на мою гостиную. И еще оживленная дорога под боком не помешала бы.

Как обычно, кладу ключи от дома в вазочку на комоде и тянусь к маленькой лампе. Выключатель щелкает, но свет не загорается.

— Дерьмо, — ругаюсь я себе под нос, смутно понимая, что происходит. — Только не сейчас!

— Пробки вылетели? — спрашивает Фил, и по повторяющимся щелчкам я точно могу сказать, что он пробует включить люстру.

— Или так, или системное отключение, — сердито отвечаю я. — Тук такое не редкость.

Мои мысли возвращаются к ночи около недели назад, когда я на ощупь спускалась по лестнице и в итоге оказалась лицом к лицу с полицейскими. Невольно пробегает дрожь. Маньяк претворяет свой новый замысел? Или заканчивает старый? О, Моцарт…

Облизываю губы. Перегорел предохранитель. Только и всего.

— Где тут щиток? — спрашивает Фил. Он, кажется, и вполовину так не нервничает, как я. Достает из кармана мобильный и включает на нем фонарик.

— В подвале.

— Где именно?

— Справа от лестницы, в дальнем левом углу, — автоматически отвечаю я, прежде чем до меня доходит, что он задумал. — Нет, Фил, — говорю я, крепче сжимая его руку. — Не спускайся туда. Ведь…

— Ты собираешься сидеть в темноте всю ночь? Холодильник и морозильник тебе этого не простят!

— Тогда пойду с тобой, — решаюсь я, скорее чувствуя кивок, чем видя его.

Медленно мы идем по коридору к лестнице в подвал. Спускаемся шаг за шагом. Голубоватое свечение телефона делает черноту вокруг нас осязаемо плотной.

— Жутковато тут у тебя, — признается Фил.

Его голос звучит чуть тоньше прежнего, но это может быть связано с особой акустикой подвала. У подножия лестницы он притягивает меня поближе к себе, будто зная, что моя паника растет с каждым шагом.

— Направо, да? — уточняет он.

— Ага, туда, — подтверждаю я.

Мое сердце бешено колотится, а в горле так сухо и саднит, что кажется, будто его почистили наждачной бумагой.

Взявшись за руки, мы входим в подвальное помещение и нащупываем путь сквозь полную темноту к блоку предохранителей. Мой страх еще больше возрос.

Что-то вот-вот случится.

Кончики его пальцев с глухим стуком ударяются о пластик дверцы. Раздается слабый скрип, за ним вновь тишина.

— Да, пробки вылетели, — замечает Фил, придирчиво осматривая нутро щитка в свете телефонного фонарика. — Причем все сразу, — нерешительно добавляет он. — По-моему, их целенаправленно вырубили. Это ведь не ты сделала?

Заданный негромким голосом вопрос для меня подобен грому средь ясного неба.

— Я? Фил, черт побери. Я все это время была рядом с тобой. И зачем мне это, скажи?

— Лу…

— Думаешь, я…

Мне больно заканчивать эту фразу. Стоило только подумать, что хоть кто-то не будет вести себя, как Джози, подозревая не пойми в чем, и вот тебе на…

— Сейчас попробую все снова включить, — наконец сообщает Фил, после того как мы проводим в напряженном молчании, кажется, целую вечность.

Я равнодушно пожимаю плечами, и у меня снова возникает плохое предчувствие. Что-то произойдет, когда свет вернется. Что-то ужасное.

Слышу несколько щелчков, потом — тишина. Словно время замерло. Потом мы с Филом синхронно выдыхаем. Наверху со звуковым сигналом оживает холодильник.

Мы поднимаемся из подвала, и я первым делом включаю маленькую лампу, чтобы по коридору распространился хоть какой-то, пусть даже тусклый свет. Вконец измученная, вытираю лоб и прислоняюсь бедром к низкой полке.

— Если это не ты вырубила электричество, значит, это сделал кто-то другой.

После слов Фила все мое облегчение растворяется в воздухе.

— Значит, кто-то был в доме, — продолжает он. — Возможно, он все еще здесь.

В этот момент я ненавижу его. Как он может говорить так невозмутимо, когда я в плену у этого кошмара наяву? Ему что, нравится вот так распалять мой страх?

— Для тебя это просто страшная игра, из которой ты можешь выйти в любой момент, верно? — огрызаюсь я.

— Лу, — в ужасе выдыхает он. — С чего ты взяла? Нет!

— Естественно! В конце концов ты покинешь мой дом, вернешься в свою безопасную квартиру, и никто не будет преследовать тебя. Ведь никто не собирается тебя убивать или сводить с ума. Ты закроешь за собой дверь и с приятной дрожью вспомнишь жуткий опыт с полоумной клиенткой. Но для меня этот ужас продолжается. До нулевого дня. После этого дня я уже больше никогда не открою тебе дверь, Фил. Никакой больше сирени. Никаких глупых ароматических свеч. — Горло сдавливает, я еле борюсь со слезами.

Фил ничего не говорит, вместо этого он крепко обнимает меня. Я опускаю голову на его грудь, чувствую мягкую ткань его рубашки под своей щекой и слышу ровный стук его сердца. Он вдыхает, словно собираясь что-то сказать, но вдруг замирает.

— Что это за звук? — недоумевающе спрашивает он.

Я отстраняюсь от него и внимательно прислушиваюсь. Все скрипы и постукивания моего дома до того привычны, что я уже почти не замечаю их. Но сейчас звук и впрямь настораживает. Сначала я не могу сказать, откуда он исходит, но в конце концов я понимаю, что это гудение микроволновки. У Фила очень хороший слух.

— Да это всего-навсего… — начинаю я, и тут же осознаю кое-что.

Мой преследователь был в доме, пока мы искали Моцарта в лесу. Он подстроил все так, чтобы микроволновка заработала, как только электричество вернется. И я не хочу знать, что там внутри…

Чувствую, как вся кровь отливает от моего лица. Ужасное подозрение буквально лишает воздуха.

— …микроволновка, — глухо выдавливаю я.

Фил сразу понимает. Наши взгляды встречаются, и я вижу тот же ужас на его лице, что и у меня. Не могу шевельнуться — меня парализовал страх. Только когда Фил касается моего плеча, оцепенение спадает и удается пройти на кухню.

Я не включаю света — горит только лампочка позади нас. И лампочка внутри микроволновки, превращающая окошко на дверце в лист желтоватой бумаги. Останавливаюсь на пороге и боюсь посмотреть, что там, а Фил тем временем быстро зажигает люстру.

В ту же секунду устройство издает продолжительный звуковой сигнал.

Жужжание стихает. Бац — и мертвая тишина.

Слишком поздно.

Я вцепляюсь в руку Фила, судорожно сдавливаю ее.

Не хочу думать о том, что лежит в микроволновке, не хочу знать…

Но посмотреть все равно придется.

Мучительно медленно мы подходим, и каждый шаг стоит мне больше усилий, чем предыдущий.

Перед микроволновкой я протягиваю руку, пальцы дрожат. Через окошко ничего не разглядеть, и никакого неприятного запаха не витает в воздухе, но само по себе это еще ничего не значит.

Фил кладет руку мне на спину, как раз между лопаток. Его прикосновение придает мне немного сил, я делаю глубокий вдох и рывком открываю дверцу.

Зажмуриваюсь…

Слышу, как Фил тяжело дышит, пока я набираюсь смелости открыть глаза, чтобы увидеть…

— Лу, — осторожно начинает он, — все в порядке. Взгляни, не бойся.

Несмотря на его слова, мне нужно все самообладание, чтобы послушаться.

Ничего такого.

Реально — ничего! Проклятая микроволновка пуста.

И тут же из моего горла вырываются рыдания.

— Я думала, будет… как в письме… — выдавливаю я, и слезы текут по моим щекам. — Ведь там… там… — Горло сжимает, и я больше не могу говорить. Одна только мысль о том, что Моцарта… ужасна.

Отворачиваюсь от микроволновки и опускаюсь на стул, прячу лицо в ладонях. Плачу и никак не могу остановиться.

Где Моцарт? Что с ним сделал сталкер? В чем виновато бедное животное?

Я так больше не могу.

Ножки стула царапают пол — я скорее чувствую, чем вижу, как Фил садится рядом со мной. Он снова кладет мне руку на спину и начинает медленно поглаживать. Его прикосновения утешают меня, я сосредоточиваюсь на своем дыхании, и слезы начинают высыхать.

— Спасибо, — говорю я, спохватившись. — И… все в порядке на самом деле. Мой кот, должно быть, просто убежал. Пробки вылетели, а микроволновка сама собой включилась… причин для беспокойства нет.

— Эй, Лу… тебе вовсе не нужно разыгрывать передо мной сильную, независимую женщину. — Фил серьезно смотрит на меня. — То, что происходит, и странно и страшно. — Он делает паузу, будто в голову ему пришла какая-то новая мысль. — Как думаешь, Лу, история из последнего письма уже сбылась?

Голос, которым он задает вопрос, мягок, но меня с головой захлестывает новая волна ужаса. Где, черт возьми, Моцарт? И я по-прежнему в опасности.

Лицо Фила мрачнеет.

— О боже, прости. Я не хотел…

— Все в порядке, — резко прерываю я. — А что до твоего вопроса, так я понятия не имею. Узнаю, когда придет новое послание. Или не узнаю. Обратный отсчет уже близится к завершению. Завтра — последний день перед обнулением. — Произношу эти слова, и рука рвется потереть слипающиеся глаза. Я устала и измучена.

— Хочешь, чтобы я остался на ночь? — спрашивает Фил так внезапно, что я бросаю на него взгляд. Его щеки слегка алеют, и он успокаивающе поднимает руки: — Не подумай чего дурного. Просто…

Я не могу не улыбнуться от его слов.

— Все в порядке, я поняла тебя, — уверяю Фила, и он облегченно выдыхает. — Но… твое предложение, оно такое неожиданное. Вечер у нас, мягко говоря, не романтический…

— Мне нравится быть с тобой, — отвечает он. — Конечно, не романтический. Но я ведь обещал тебе свою поддержку. Я не в кавалеры набиваюсь, Лу, я должен тебе помочь, и только.

— Конечно, — быстро отвечаю я, как если бы любой другой ответ был бы неприемлем. — Я была бы счастлива, если бы ты остался, — чуть тише добавляю я. — Лучше провести ночь в компании дома, чем одной в пансионе.

— У тебя, случаем, не найдется неиспользованная зубная щетка? — спрашивает Фил с извиняющейся улыбкой. — Я в этом плане несколько щепетильный…

— Еще как найдется, — говорю я, вспомнив восемь зубных щеток в герметичных футлярах, которые приобрела после письма, в котором преследователь пообещал отравить меня. Филу лучше, наверное, не видеть мой стратегический запас.

Позвонив в пансион и предупредив, что я переночую в другом месте, иду в гостиную и сажусь на диван рядом с Филом. Мы болтаем о его работе — у него, кажется, в запасе полно анекдотов из курьерской практики. Фил изо всех сил пытается отвлечь меня, и я очень ценю это. Мы прервали наш разговор только один раз, когда я вот уже в который раз попыталась дозвониться до Джози. И снова безуспешно.

Около полуночи мы решаем лечь спать, потому что, хотя у нас обоих выходной, напряжение последних нескольких часов берет свое.

— У тебя есть надувной матрас или раскладушка? — спрашивает Фил, когда я берусь раздвигать диван. — Просто на случай, если ты не захочешь спать одна в комнате…

— Ты бы согласился поспать у меня? — спрашиваю я и киваю, прежде чем он успевает ответить. — Отлично!

Пока он принимает душ, готовлю ему постель; заканчиваю, но Фил что-то не торопится выходить, и я сажусь проверить телефон. Обнаруживаю несколько сообщений от Бекки. Моя нечистоплотная совесть пробуждается, едва я вспоминаю, что прошлой ночью хотела сообщить ей, что со мной все в порядке. Хотела, но не сообщила. Спонтанно посылаю ей запоздалый привет:

Ты еще не спишь?

Не прошло и тридцати секунд, как она перезванивает.

— Почему ты вышла на связь только сейчас? — спрашивает Бекки. — Все в порядке у тебя? Ты нашла Моцарта?

— Привет! Да, я в порядке, но он до сих пор не появился. Мы обыскали весь дом и даже сад, но…

— Мы? — повторяет Бекки. — Кто это «мы»? Ты что, помирилась со своим начальником? Или Джози таки сменила гнев на милость?

Я коротко прислушиваюсь к звукам в ванной. Фил, кажется, все еще стоит под душем.

— У меня тут знакомый… — неопределенно начинаю я, а затем объясняю подробно, как так вышло, что из всех, кого я знаю, лишь курьер оказался подходящей кандидатурой на роль спасителя моей души. — Фил понял, что со мной что-то не так, — наконец заканчиваю я свой рассказ. — Он предложил прийти после работы и поискать со мной Моцарта. — Я опускаюсь на край кровати, ощущая внезапную слабость в ногах.

— А я как раз хотела сказать, что сама к тебе приеду, — говорит Бекки.

— Да не стоит, — говорю я. — Знаю, это звучит странно, но Фил приносит мне заказы уже два года, и мы каждый раз разговариваем. За это время мы стали чем-то вроде друзей, он мне очень нравится как человек и…

— Ничего странного, — возражает мне Бекки после короткой паузы. — Я-то могу тебя понять. Когда-то точно так же Ник перестал быть для меня просто очередным компаньоном по съему квартиры. Твой Фил — молодец, раз остался поддержать тебя. А Моцарт что, с концами пропал?

— Никаких следов, — горько вздыхаю я.

— Звучит ужасно… Мне точно не стоит к тебе приехать? Я поспею как раз к утру. Чем смогу — помогу…

— Пока что у меня есть компания, — заверяю я. — Фил сейчас в душе.

— Вот как?

— Он остается на ночь…

— Во-о-от как.

— …и я этому более чем рада. Я только что постелила ему в своей комнате. На раскладушке, если тебе интересно.

— Ну, тут ты сама себе хозяйка, — отвечает Бекки с отчетливо слышимой усмешкой в голосе. — Кстати, вчера я просмотрела папку с почтой Ника. Похоже, он сохранил несколько оригинальных страшилок из тех, что вы присылали Астрид. Хочешь взглянуть?

— Давай завтра, — говорю я, подавляя зевок. Не могу представить, как эти истории помогут мне в нынешней ситуации. Но, возможно, они дадут ключ к тому, что ждет дальше.

— Я позвоню тебе после семи, — решает Бекки.

— По рукам, — соглашаюсь я. — И вот еще что… — Тут я слышу шаги за дверью. — Ох, Фил уже идет. Завтра созвонимся!

Бекки прощается, и я даю отбой как раз в тот момент, когда входит Фил. На нем только трусы-боксеры, остальную одежду он складывает, как само собой разумеющееся, на пол у своей импровизированной постели. В отличие от меня, он кажется расслабленным, как будто войти полуголым в спальню незнакомки — нечто вполне естественное.

Ну, после всего, через что мы сегодня прошли, нас уж точно нельзя считать незнакомцами, одергиваю я себя.

— Устраивайся поудобнее, — бормочу я и проскальзываю в ванную в пижаме, не глядя на него.

Когда я возвращаюсь, он улыбается мне:

— Не трясись, Лу. Я вовсе не собираюсь давать тебе повод поливать меня из перцового баллончика.

— А я и не жду с твоей стороны ничего такого, — уверяю его, радуясь, что мою тревогу он принимает за сугубо женский скептицизм.

Собственно, что тут такого? Не будет же он спать в джинсах и рубашке.

Ложусь в свою кровать безоружной, хоть мне и хотелось бы взять из гостиной перцовый баллончик, который он только что упомянул, лопату и нож. Натянув одеяло до подбородка, смотрю на Фила, а тот смотрит на меня.

— Я могу пойти домой, если мое присутствие слишком коробиттебя, — предлагает он без тени недовольства. — С этим никаких проблем не будет, Лу.

— Ну уж нет, — упираюсь я. — Я так рада, что ты здесь. Ситуация, конечно, странная…

— Понимаю. — Он переворачивается на спину, скрещивает руки за головой и закрывает глаза. — Ну что ж, тогда спокойных снов тебе.

— Тебе тоже, — отвечаю я, выключая свет. — Спокойной ночи.

17

Когда я просыпаюсь на следующее утро, первое, что я вижу, это раскладушку. Фил, кажется, все еще у Морфея в гостях. Он лежит на боку, спиной ко мне. Тьму прорезает только зеленоватый свет радиочасов, но я отчетливо вижу его руки, обхватившие подушку. Тянусь к телефону, лежащему на тумбочке. Ни звонков, ни сообщений. Сейчас только половина седьмого, но я чувствую себя на диво отдохнувшей. Присутствие Фила внушило мне больше покоя, чем я ожидала.

Сажусь и пальцами распутываю кудри, затем откидываю одеяло, встаю и тихонько пробираюсь в ванную. Когда двадцать минут спустя я возвращаюсь в спальню в джинсах и рубашке, только что из душа, Фил уже не спит.

— Доброе утро, — говорит он мне с кривой улыбкой, и я с облегчением замечаю, что он тоже успел одеться. — Как спалось?

— Прекрасно, — отвечаю я и беру с прикроватной тумбочки телефон.

Фил запихивает свой мобильник в карман и идет ванную, что дает мне возможность заправить постель и сложить раскладушку. По возвращении он окидывает меня таким серьезным взглядом, что мне сразу становится не по себе. Мы молча спускаемся на кухню, где я готовлю себе кофе, а Фил заваривает чай.

— Что будешь на завтрак? — спрашиваю я, и вопрос поначалу озадачивает его.

— Ох, Лу, я никогда не завтракаю. Обычно у меня нет на это времени. — Он смотрит на часы. — Обычно в это время я уже еду на работу. Как же хорошо, что сегодня у нас воскресенье…

— Я тоже обычно не завтракаю. Только когда у меня гости, — отвечаю я, пожимая плечами и отпивая кофе.

— Ты уже проверила свой почтовый ящик?

Я чуть не выплевываю кофе обратно в чашку. Если бы я не рассказала ему вчера обо всех своих злоключениях, то прожила бы чуть дольше в хрупком мире грез, где Фил — просто хороший друг, припозднившийся и оставшийся на ночлег. Но вопрос заставляет меня взглянуть правде в глаза, и теперь я понимаю, почему он так странно смотрел на меня: слишком уж беспечной на фоне недавних кошмаров я ему показалась. Слишком уж… оторванной от реальности.

— Нет, я… — Останавливаюсь. — На улице еще темно. Письма обычно не приходят так рано… — Обман дает мне немного времени, прежде чем столкнуться с очередным сценарием моей смерти.

Фил сочувственно улыбается мне — он легко раскусил мою ложь.

— Но тебе же придется проверить, не так ли? Нужно убедиться, можно ли считать вчерашний переполох закрытием темы предыдущего послания. — Он проводит пальцем по краю чашки. — Чем раньше все проясним, тем лучше, так?

Я на мгновение закрываю глаза.

— Ты прав, — коротко отвечаю ему и плетусь наверх за ноутбуком, оставленным в спальне.

И ведь действительно он прав, да так прав, что даже не позлишься на него за это толком. К тому же Бекки хотела связаться со мной с утра пораньше, и если я к тому времени успею получить очередную порцию угроз, смогу и с ней обсудить подробности.

Вернувшись на кухню, ставлю ноутбук на стол. Пока он загружается, я не могу выкинуть слова Фила из головы.

Нужно убедиться, можно ли считать вчерашний переполох закрытием темы предыдущего послания.

Что, если это не так и мне еще предстоит увидеть… Моцарта до сих пор нет. Я не знаю, на что надеяться. Наверное, лучше новая электронная пугалка, чем Моцарт, ставший безвинной жертвой этого психопата.

Когда я открываю почту и вижу непрочитанное письмо со знакомой темой, то против воли вздыхаю с облегчением.

Остался один день.

Ужас продолжается, но хотя бы есть возможность, что перепуганный Моцарт где-то прячется. Если б я только знала, где…

— Ну так что? — спрашивает Фил, о чьем присутствии я почти успела забыть.

— Новое письмо с новой историей, — говорю я, заставляя его смиренно, но с явным сожалением вздохнуть.

— Будешь читать?

— Конечно. — Я даже не раздумываю в этот раз. Все равно от этого не уйти. С Филом под боком мне будет хотя бы спокойнее, я уже не одна. — «Луиза умерла в липкой прохладе приближающегося утра», — начинаю я чтение, и мне приходится несколько раз откашляться. Когда произносишь такие слова вслух, они делаются пугающе реальными.

Спонтанно поворачиваю ноутбук, чтобы Фил тоже мог читать. Сделав несколько шагов, он оказывается позади меня и смотрит через мое плечо на экран.

Смерть застала Луизу в липкой прохладе приближающегося утра.

Она ждала гостей и была этому рада. Ей не нравилось быть одной.

Она провела день, одеваясь и обустраивая все так, чтобы ничто не помешало спокойному вечеру. У нее слишком долго не было компании.

Когда наконец прозвенел звонок, надежда расцвела в ее сердце.

Она открыла дверь. Добровольно. Сама. Ничего не подозревая.

И поначалу все было прекрасно.

Приятные разговоры. Хорошая еда. Легкое вино. Но…

Почти незаметно атмосфера изменилась.

Она думала, ей ничто не грозит.

Но НИКОГДА не следует чувствовать себя в полной безопасности.

Вечер продолжался. Свинцово-серое небо превратилось в темно-черное.

Наступила ночь.

Расслабленное настроение сменилось скрытым напряжением. Едва ощутимым, но таким реальным. Громкий смех сменился глухим молчанием.

Тени удлинились. Долой гостей!

Вдруг ей захотелось одиночества, которого она так жаждала избежать прежде.

«Отвали. Уходи».

Но он не уйдет.

Он только-только пришел.

И все только начинается.

Утро не за горами.

Она это подозревала, но признаваться не хотела.

Грубая ткань на лице.

Она не должна вдыхать. Но придется.

Слишком поздно.

Ошеломленная, беззащитная, в ловушке.

Последние слова перед тем, как она погрузится во тьму:

«ЗА ТОБОЙ БОЛЬШОЙ ГРЕХ, И Я ТАК МЩУ».

Шепот. Такой мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не умеет злиться.

«Ты заплатишь за все, что сделала».

«Ты будешь страдать. Ты это заслужила».

СМЕРТЬ ПРИШЛА.

Дочитывая последнее предложение, я еле осмеливаюсь дышать. Трепетная, хрупкая тишина опустилась на гостиную, словно с тревогой ожидая раската грома после того, как молния уже пронзила небо.

Остро ощущаю близость Фила. Его руки лежат на спинке моего стула, его теплое дыхание ласкает мою шею, что резко контрастирует с ледяным холодом внутри меня.

— Лу, — тихо говорит он, и я вздрагиваю. Он читал каждое слово. Возможно, он эти слова и адресовал мне? — Ты же не думаешь, что я… Лу! Это просто несерьезно…

Со всей доступной силой воли мне удается усидеть на стуле. Моя инстинктивная реакция — то, чего добивается враг. Он хочет, чтобы я перепугалась и выгнала Фила.

Тем не менее я не могу заглушить голос сомнений внутри себя. Что, если это Фил мучает меня страшилками и точечными атаками? Является ли этот сценарий новым уровнем жестокости? Вот он стоит позади меня, злобно улыбаясь, ожидая озарения с моей стороны, чтобы в следующий же момент вырубить меня, как и предсказано в его истории? Или, что хуже, он притворится невинным агнцем, злорадствуя над моей неуверенностью в душе? Не поэтому ли он предложил мне помощь в поисках Моцарта? Не поэтому ли он был рядом со мной сейчас, несмотря на то что мы едва-едва знакомы?

Никогда не следует чувствовать себя в полной безопасности.

Я смотрю на него.

Фил поднимает обе руки и отступает, пока не упирается в стену.

— Я не имею к этому никакого отношения, — настаивает он. — Я здесь, чтобы помочь тебе. Боже, Лу! У тебя есть хоть одна причина сомневаться во мне?

В этот момент мой ноутбук издает тихую трель.

Бекки. Я совсем забыла про нее.

Стараясь сделать нейтральное выражение лица, отвечаю на видеозвонок. Пожалуй, он очень кстати. Уверена, Фил не атакует меня перед Бекки.

— Привет, Лу, — говорит Бекки. — Все в порядке? Как-то ты плохо выглядишь.

И она права. Взгляд на маленькую картинку, которую безжалостно показывает веб-камера, подтверждает мое отчаянное состояние. Лицо смертельно бледно, губы — две линии серого цвета. Но что больше всего беспокоит, так это пульсирующая паника в моих глазах.

— Я только что прочла новое письмо, — отрываюсь я от собственного образа. — Историю о знакомом, который оказывается врагом. — И тут до меня доходит, что я не вижу Бекки, — на месте входящего изображения черное окошко. — У тебя что, камера выключена?

— Нет, включена, — проверяет она. — Как же так? Разве ты не видишь меня?

— Нет.

— Дерьмо, — бормочет Бекки, и я слышу, как она щелкает мышью. — Ладно, я тебя прекрасно вижу, уже что-то. Твой друг-курьер все еще там?

Я немного отодвигаюсь, чтобы дать ей хороший обзор — она должна заметить Фила.

— Кажется, он стесняется камеры, — ядовито говорю я, глядя на него.

Фил закатывает глаза и нерешительно машет Бекки.

— Это делает его более интересным, — весело отвечает Бекки. — Подождите минутку, ребята, я тут пытаюсь заставить свою камеру работать…

Вздохнув, снова смотрю на экран. В своем окошке я вижу, как Фил подходит ко мне, и от его близости у меня стынет кровь в жилах.

— Кевин? — внезапно выдает Бекки через несколько секунд. — Что ты делаешь у Лу? Только не говори, что это ты — этот ее загадочный курьер-спаситель. Где ты пропадал? В наших краях тебя больше не видать…

Тревожное чувство сразу усиливается. Насколько вероятно, что они знают друг друга? Выходит, Фил, которого раньше почему-то звали Кевин, связан с Ником и…

— Кевин доставлял и нам тоже, когда Ник был жив. Какое совпадение, — добавляет Бекки, и до меня медленно начинает доходить…

Я сжимаю губы и не чувствую ничего, кроме страха.

Это не случайность. Конечно же нет…

— Лу? — обращается ко мне Бекки, но мне не до нее — я оборачиваюсь и смотрю на Фила уничтожающим взглядом.

Она это подозревала, но признаваться не хотела.

О да. Я игнорировала очевидное, и теперь правда нещадно бьет по мне. Прочти я письмо наедине, у меня бы осталась возможность сбежать. Как жаль, что я понимаю это с таким запозданием.

Филу без особых усилий удалось завоевать мое доверие — достаточно было просто оказаться рядом в нужный момент. Я была так рада его предложению побыть со мной, потому что мне никогда не приходило в голову, что у него могут быть злые намерения.

Она ждала гостей и была этому рада. Ей не нравилось быть одной.

Отпугнув всех своих друзей, я охотно впустила в свою жизнь чужака.

Момент колебания заканчивается, и адреналин наполняет мое тело.

— Он писал эти письма! — выдавливаю я, ожидая, что Фил нападет в любой момент. — Помоги, Бекки!

Не сводя с него глаз, встаю и иду к двери. Он не делает никаких попыток напасть на меня, вероятно потому, что осознает свое превосходство.

— Понятия не имею, кто этот Кевин, — говорит он, казалось бы, беспомощным тоном.

— Оставь меня в покое! — Мой голос скорее умоляющий, чем гневный.

Я бы все отдала за перцовый баллончик, нож или хотя бы ручную лопату — прямо сейчас! Куда я их вчера положила? На кофейный столик? Едва ли — в какое-то более недоступное место. Но я точно не таскалась с ними в обнимку вчера — я ведь решила, что с Филом мне ничего не грозит. Я доверилась ему. Вот дура.

— Лу? Луиза! — Голос Бекки настойчив и полон беспокойства.

— Прекратите нести чушь. Вы обе! — Фил пораженно поднимает руки.

Я отступаю и вздрагиваю, когда ударяюсь о дверной косяк.

— Это смешно. Зачем мне сторожить тебя, имей я намерение взаправду навредить тебе — убить, похитить? Лу, подумай! И с чего бы мне отправлять письмо, разоблачающее себя же?

И правда, зачем? Он мог легко одолеть меня прошлой ночью. Зачем же ждать до последнего момента, чтобы сделать это?

Но прежде чем Фил успевает сделать шаг в мою сторону, я понимаю зачем. Потому что ему небезразличен страх, который поселился у меня в душе. Это то, о чем он думал с самого начала. Мучения — вот что движет всей этой игрой. Он хочет сполна насладиться последствиями своей жестокой игры. До последней секунды… И, вероятно, он продолжал бы и дальше в том духе, если бы Бекки случайно не разоблачила его. Возможно, ему даже понравился этот поворот, потому что теперь, когда все карты на столе, он может погнаться за мной — точно так же, как мы когда-то гнались за Астрид.

Я протягиваю руку и слепо хватаюсь за первый попавшийся предмет. И изо всех сил швыряю подвернувшуюся фарфоровую вазу в Фила.

— Держись подальше! — кричу я, выбегая в коридор.

У меня хватает духу искать туфли, потому что даже в панике я осознаю, что не получится улепетнуть от него в одних носках.

Несколько секунд я смотрю прямо перед собой, не в силах понять, что вижу. Черт побери! Место, где обычно стоят мои туфли, пустует, и я не успею достать из шкафа еще одну пару — Фил появится в коридоре в любой момент.

Бросаюсь к входной двери и вздрагиваю. Ключ исчез. Дерьмо. Тяну защелку, потом цепочку, и так сильно, что металл впивается в пальцы. Без толку. Я заперта вместе с врагом, который явно планировал такой сценарий.

Когда я слышу шаги, меня накрывает новая волна страха. Нужно действовать. Любой ценой спастись отсюда!

Хватаюсь за оконную ручку, поворачиваю ее в сторону и вздыхаю с облегчением, когда она легко открывается. Забираюсь на подоконник, наплевав на флаконы с духами — они бьются, полетев на пол. Протискиваюсь в узкий проем и через короткое время оказываюсь снаружи. Без куртки, без ключей и, главное, без обуви, но невредимая, если не считать нескольких царапин. И наполовину обезумевшая от страха.

18

Я бегу, куда глаза глядят. Главное, уйти от него и от угрозы. Всего через несколько шагов наступаю на что-то острое, и жгучая боль пронзает ступню. Стискиваю плотно зубы и поддаю хода. Мчусь через двор и перелезаю через забор, потому что бежать к калитке — непозволительная трата времени. Промедление в моем случае буквально подобно смерти.

За забором я осмеливаюсь на мгновение остановиться. Мое сердце бьется так, будто вот-вот разорвется, подошвы ног горят. Тонкие носки порвались, и несколько небольших порезов сочатся кровью.

Со страхом оглядываюсь на двор. Фила не видно, но это ничего не значит. Еще рано, все в серой дымке, и Фил легко мог спрятаться в тени. Где он сейчас? Все во мне кричит, чтобы я убегала, но я пытаюсь справиться с паникой. В лесу, без обуви, я только облегчу ему задачу, тем более что я уверена — Фил все это предусмотрел. С тех пор как он отправил первое электронное письмо, он, вероятно, с нетерпением ждал момента, когда я переживу свой самый большой кошмар, узнав преследователя в предполагаемом защитнике и осознав, насколько я была глупа и наивна. Не хочу даже думать о том, как бы он открылся мне, если бы Бекки случайно не оборвала раньше времени его фарс.

Потираю виски и пытаюсь объективно оценить ситуацию. Лучше всего было бы добраться до дороги, спрятаться и остановить первую попавшуюся машину. Сколько времени? Черт, у меня даже нет с собой часов. Небо постепенно светлеет, значит, чуть больше семи. По утрам в будние дни здесь проезжает не так много машин, но сегодня, в воскресенье… не уверена, но надо попробовать.

Быстро бросаю взгляд на «ауди» Фила, запоминаю номерной знак на случай, если нужно будет опознать его машину. Потом поворачиваюсь и бегу в лес. Если повезет, Фил решит, что я буду продираться через подлесок. Однако мой план в том, чтобы все-таки спрятаться у дороги, дождаться проезжающей машины и попросить подбросить меня до ближайшего отделения полиции.

Как же темно, чертыхаюсь я. Каждый шорох в подлеске заставляет меня подпрыгивать, и приходится держать себя в руках, чтобы не рвануть вслепую.

Мое самообладание держится ровно до тех пор, пока в тишине пробуждающегося леса не раздается громкий выстрел.

У Фила есть пистолет. Он преследует меня не с пустыми руками!

Я рефлекторно прыгаю вперед, спотыкаюсь о корягу и со сдавленным криком валюсь на землю. Хоть и удается смягчить падение, вытянув руки перед собой, правая ладонь опирается на острый камень, и тот распарывает кожу между указательным и средним пальцами. Слезы наворачиваются на глаза, и впервые с тех пор, как я покинула дом, я представляю, как сворачиваюсь калачиком под кустом и жду, пока он меня догонит. Отгоняю эту мысль. Я так устала все время бояться, но все же что-то внутри меня еще сопротивляется смирению с судьбой.

Лезу в карманах джинсов в поисках носового платка… и внезапно касаюсь жесткого пластика. О боже мой… Телефон… Внезапный прилив надежды на спасение кружит голову. У меня есть шанс. Шанс вырваться из моего безнадежного положения. Все, что нужно сделать, — позвонить в полицию и добраться до дороги, где меня легко найдут и спасут.

Разблокировав телефон, набираю номер и несколько раз лихорадочно оглядываюсь по сторонам. Кругом только темный лес. Почему сегодня небо такое пасмурное? Будь светло, я бы смогла заметить преследователя до того, как он сам заметит меня.

На звонок отвечают после первого гудка, я кратко описываю, что произошло за последний час, и называю приблизительное место, где буду ждать. Когда я кладу телефон обратно в карман, чувствую себя значительно лучше. Надежда стала реальной. По словам дежурной, патрульная машина прибудет самое большее через двадцать минут.

Стиснув зубы, с трудом поднимаюсь на ноги и иду. Осенние сумерки все никак не хотят отступить, а мои глаза, слезящиеся от холода и боли, еще больше затрудняют обзор, поэтому я без конца спотыкаюсь. Через несколько минут царапин становится больше, ноги горят, будто я иду по битому стеклу. Несмотря на напряжение, мне ужасно холодно. Как же быстро все изменилось… Каких-то полчаса назад я сидела за кухонным столом, уверенная, что Фил поможет мне пережить время до нулевого дня. А теперь вот бегу по лесу, как загнанная косуля.

Я замедляю шаг, крадусь меж деревьев, выстраивая свой путь так, чтобы по широкой петле выйти к дороге. Когда деревья редеют, выдыхаю с облегчением. Подхожу к обочине и прячусь за большой елью, чьи ветви свисают почти до самого асфальта. Прижавшись спину к стволу, вдыхаю пряный запах смолы хвои и пытаюсь собрать последние остатки самообладания. Я должна держаться.

Все, что я слышу вокруг себя, — тихие стоны деревьев на усиливающемся ветру. В лесу я несколько раз замирала и прислушивалась к каждому шороху, но ничего настораживающего не улавливала. Про выстрел стараюсь не думать. Крайне маловероятно, что Фил где-то рядом.

Мои джинсы все в пятнах и частично в крови. Рубашка превратилась в лохмотья. Какая-то ветка оставила на щеке довольно глубокую царапину, и щека теперь адски горит. Я даже не хочу смотреть, что там с моими пятками. Если Фил выскочит из-за деревьев прямо сейчас, не думаю, что у меня есть шанс спастись.

Хотя мой телефон утверждает, что с момента экстренного вызова прошло всего пятнадцать минут, кажется, миновала целая вечность, прежде чем я наконец слышу звук двигателя. Раздвигая ветки, осматриваюсь, прежде чем выйти на дорогу. Чувствую себя беззащитной и уязвимой, как будто добровольно сдаюсь нападающему. Но у меня нет выбора. По телефону я описала место встречи в общих чертах, и если я не хочу, чтобы патрульная машина меня пропустила, мне нужно привлечь внимание.

Дрожа от холода, но больше от страха, занимаю позицию на краю дороги. В этот момент за поворотом справа от меня вижу свет фар. Конечно, вряд ли первая же машина будет полицейской, но мне плевать. Главное, чтобы между мной и Филом было как можно больше километров. Если водитель подвезет меня, я смогу снова связаться с полицией, не выходя из безопасного салона.

Делаю глубокий вдох и выхожу на дорогу с поднятыми руками.

— Стоп! — кричу я изо всех сил, хотя человек за рулем меня не слышит.

Машина тормозит, и я отступаю к обочине. Это мини-вэн, слава богу, не «ауди» Фила.

Иду к машине, и пассажирская дверь открывается. Я автоматически ускоряю шаг. Сначала хочу подойти со стороны водителя и хотя бы вкратце объяснить свою ситуацию, но потом решаю сделать это, когда буду в безопасности.

Свет фар бьет в глаза, и я моргаю. Хватаюсь за ручку и сажусь. Закрываю за собой дверь и поворачиваюсь к своему спасителю.

Слишком поздно.

Непростительная ошибка. В тот момент, когда я замечаю черную одежду и лыжные очки, раздается слабый щелчок. Моя рука тянется к двери, но я понимаю, что это бесполезное усилие — все замки все разом активированы. Я в ловушке.

Прижимаюсь к двери. Мысли скачут галопом. Как Фил узнал, что я жду помощи именно здесь? С тем же успехом я могла пройти через лес к соседнему поселку — тогда бы он меня не нашел.

Ах черт, все дело в телефоне! Я же не выключила его, не вынула батарею. Думаю, ему не составило труда разыскать меня — он давно уже располагает всеми данными. А я-то, идиотка, думала, что мне повезло иметь при себе мобильник!

Широко раскрыв глаза, смотрю на лыжные очки, закрывающие лицо.

Преследователь наклоняется ко мне.

Нужно кричать, отбиваться, защищаться. Но я не могу — меня парализовал ужас. Глупо было надеяться. Что бы я ни делала, он всегда на шаг впереди. Я не могу дать адекватный отпор. Бороться бесполезно.

Грубая ткань на лице.

Фил закрывает мне рот и нос вонючей тряпкой. Разум велит задержать дыхание, не поддаваться опьяняющему запаху, но я слишком слаба, чтобы сопротивляться.

Она не должна вдыхать. Но придется.

— Ты заплатишь за все, что сделала, — ровно шепчет он, и жгучая боль наполняет мои легкие. — Заплатишь сполна. Будешь страдать… ты это заслужила.

И я делаю вдох, смиряясь с судьбой.

Никаких шансов…

Последние олова перед тем, как она погрузится во тьму.

— Смерть пришла, — шепчет человек в очках, и я с головокружительной скоростью соскальзываю в темноту.

19

Первое, что я замечаю, когда просыпаюсь, — странный рокот, источник которого не могу определить. Веки настолько отяжелели, что невозможно открыть глаза, а во рту до того сухо, будто я наелась песка. Отчаянно пытаюсь прийти в себя. Тут опасно. Я в опасности. Мысль ускользает, прежде чем я успеваю ее уловить. Знаю, что нельзя терять контроль над собой, но беспамятство тянет за собой, давит тяжелым грузом. Я слишком устала, слишком измучена, слишком бессильна, чтобы дать отпор.

Бесконечно устала…

Я охотно погружаюсь назад в черноту.

Когда я в следующий раз прихожу в себя, чувствую себя немного лучше. Я все еще слышу рокот, который через несколько минут опознаю как звук двигателя. Щека упирается в твердую поверхность, которая слегка вибрирует. С огромным усилием открываю глаза, но вокруг все та же темнота. Я в грузовом отсеке? Опираюсь ладонями о пол и пытаюсь встать. Тут же меня охватывает волна тошноты.

Не так быстро, Лу, дорогуша.

Мучительная боль пульсирует в висках, горло першит, во рту мерзкий привкус. Лихорадочно вспоминаю, что произошло.

Письмо… Видеозвонок от Бекки. Кевин — он же Фил. Побег через лес. Звонок в полицию. Машина на дороге. Вонючая тряпка. Будешь страдать. Чернота.

Медленно, словно из вязкой мглы, ко мне возвращаются воспоминания. Делаю несколько глубоких вдохов и осторожно сажусь. Борюсь с тошнотой, медленно поворачиваю голову. Тут не совсем темно. Дневной свет пробивается через узкую щель в дверях, и если я встану, то смогу разглядеть хотя бы очертания окрестностей.

Моя тюрьма размером примерно четыре на три фута, со стенами из голого металла и дощатым полом. В углу валяется бесформенная куча, и я, присмотревшись, понимаю, что это одеяла, в другом — небольшой походный туалет. Хоть какой-то призрак комфорта… Что, Фил планирует запереть меня здесь на длительный период времени?

На длительный период? Нулевой день наступил? Или нет? Сколько я провалялась без сознания?

Я тяжело сглатываю, убираю со лба спутанные пряди и худо-бедно концентрируюсь.

Ясное дело, я в машине. Возможно, это рабочий фургон Фила. На свою беду, я ни разу толком не обращала внимания, на чем он приезжает. Мини-вэн? Идиотка, знала бы, ни за что не забралась бы в эту чертову мышеловку добровольно. А Фил… Он, возможно, предвидел мой побег и бросил свою личную «ауди» у меня перед домом, притупив мою бдительность.

Упираюсь в стену руками и с трудом принимаю стоячее положение. Я настолько слаба, что на очередном ухабе, когда машина подпрыгивает вверх, падаю на пол и ударяюсь затылком. Подавляю стон и на ощупь пробираюсь к задней части кузова — к двери, где есть щель. Нужно хотя бы попробовать понять, где сейчас едет этот чертов фургон.

Какой-то скрежет заставляет меня замереть и прислушаться. В течение следующих нескольких минут я ничего не слышу, кроме ровного рокотания двигателя. Продолжаю ползком продвигаться к двери. Что-то скрежещет снова. Я тут не одна? — приходит в голову пугающая мысль. В панике осматриваюсь. Да нет, кому тут быть кроме меня!

Новый подскок на ухабе. Меня ведет в сторону, и я сильно ударяюсь локтем. Боль пронзает мою голень, когда я приземляюсь на разбитое колено. Слезы наворачиваются на глаза, и стон на этот раз не получается сдержать. Все шишки, ссадины и синяки, заработанные мною в лесу, напоминают о себе с новой силой, и мне требуются некоторое время и усилие для того, чтобы просто нормально вдохнуть.

После того как первая волна боли стихает, я наклоняюсь, чтобы осмотреть свою лодыжку. Только сейчас замечаю металлическую скобу на щиколотке. Напрягший меня скрежет издавала цепь, тянущаяся от моей ноги к вмонтированному в пол звену. Бессмысленно пытаюсь сдернуть цепь. Увы, она прочна, а замок, скрепляющий скобу на мне, выглядит на все сто гребаных процентов добротно.

Все напрасно… Мое похищение было спланировано заранее, это становится все более очевидным. Единственное, чего Фил не сумел рассчитать, так это времени.

Интересно, как долго он собирался притворяться добрым самаритянином, не разоблачи его Бекки? И я даже позволила ему спать в своей комнате! Надо ж быть такой наивной и доверчивой дурой. Уверена, Фил и сам был в шоке от моей беспечности.

Проползаю в угол, где свалены одеяла, яростно раскидываю их. Под ними ничего. В биотуалете тоже ничего особенного углядеть не могу — ну, кроме того, что само его присутствие здесь настораживает.

Прощупываю переборку, за которой сидит водитель, затем боковые стенки. Вскоре мне кажется, что я изучила здесь каждую щель. Но до дверей в торце я не могу добраться — не пускает цепь. Стараюсь запрещать себе негативные мысли — конечно, положеньице у меня безвыходное, но стоит признаться себе в этом, и неминуема паническая атака. Так что стараюсь дышать спокойно и мыслить по возможности последовательно.

Дверь… Все, что я могу, — коснуться кончиками пальцев холодного металла, и только. То есть внезапно наброситься на Фила, когда он распахнет створки, у меня не получится. Да и какое там наброситься — с цепью на ноге!

Отползая назад в угол, где я сидела, испытываю кратковременное озарение. Мобильник! Ощупываю карманы и издаю разочарованный стон. Конечно же мобильник он забрал. Было бы слишком хорошо оставить его мне. Он выключил его? Будет ли полиция отслеживать устройство после того, как они не найдут меня, несмотря на мой экстренный вызов? Черт, я должна была позвонить кому-то другому и объяснить, что я задумала. Хоть бы Бекки догадалась что к чему…

До смерти Ника Фил, он же Кевин, был у них постоянным курьером. Он так же втерся в их доверие, как и в мое, за последние несколько месяцев. Фил мог находиться в непосредственной близости от моего дома почти каждый день, ничуть не вызывая подозрений. Я с моей фанатичной любовью к ароматическим свечам и Ник с его еще школьным увлечением моделированием — Бекки рассказывала мне об этом. Ник, вероятно, делал заказы так же часто, как и я… За последние два года у Фила было достаточно времени, чтобы составить точную картину моей жизни, познакомиться с моим распорядком дня и моими привычками. В какой-то момент он гарантированно увидел, где я храню ключи, и сумел незаметно сделать дубликат. Сколько раз он заходил в мой дом? Сколько раз стоял рядом со мной, пока я спала? Наверняка он проделывал что-то подобное в доме Ника и Бекки. Фил постепенно завоевывал их доверие, а потом ему удалось спровоцировать смерть Ника от передозировки снотворного. Кажется, я вторая в его списке, и если он успешно разделается со мной, неизбежно придет очередь Патрика и Дэйны.

Но почему? Зачем все эти усилия? Был ли он другом Астрид? Родственником? Или они познакомились, скажем, в психиатрической клинике? Влюбились друг в друга? Какая связь между Филом и тем, что тогда произошло? Какой у этого парня мотив для того, чтобы оживить прошлое таким вот ужасным образом? В чем причина его мести?

Я понятия не имею, и нет способа узнать.

Все, что я могу сделать, — это надеяться, что полиция или Бекки сделают правильные выводы. Почему, черт возьми, я не вела себя бдительнее? Вся эта накручивавшаяся с момента получения самого первого письма паранойя рассеялась, как назло, накануне нулевого дня.

Я меняю позу. Я ничего не могу сделать, кроме как ждать, что он приготовил для меня.

Чем дольше я таращусь перед собой, тем сильнее теряю ощущение времени. Но хотя бы пульсация в моей голове ушла — наркоз отпустил. В коробчонке на колесах становится все холоднее и холоднее, и света через щель в дверях уже почти не видать. Видимо, на улице сгустились сумерки. Как долго я пробыла в отключке? — снова задаюсь вопросом. И когда закончился долбаный обратный отсчет?

Облизываю потрескавшиеся губы. Мое горло все еще першит, и жажда становится невыносимой. Почему здесь есть туалет, но нет воды? Фил забыл об этом или я должна медленно умереть от жажды? Подтягиваю ноги, обхватываю их руками и кладу подбородок на колени. Пытаюсь согреться, но не могу заставить себя завернуться в одно из одеял. Ну уж нет.

Погружаюсь в какое-то сонное безразличие, которое испаряется, как только фургон останавливается. Через несколько секунд звук двигателя глохнет. В наступившей тишине понимаю, сколь успокаивающе действовали на меня звук мотора и монотонная вибрация стенок. Пока Фил был за рулем, мне с его стороны ничего не грозило. Но теперь все иначе.

Может, мы остановились у заправки и кругом полно людей? Я начинаю бешено стучать по стенкам и кричать во все горло о помощи.

Ничего не происходит.

В какой-то момент я снова погружусь в себя. Руки болят, горло горит, но я ничего не добилась. Измученная, по-прежнему напряженная, прислушиваюсь и смотрю на двухстворчатую дверь в торце.

Когда хлопает дверь со стороны водителя, я вздрагиваю — Фил вышел. Слышу, как он ходит вокруг машины. Под его ботинками хрустят камни, так что мы не на асфальтированной дороге и не на гравийной подъездной дорожке, а, скорее всего, на грунтовке где-то за городом. Я сплетаю пальцы и нервно кусаю костяшки. Шаги замирают у торца, раздается приглушенный щелчок. Через пару мгновений дверь с грохотом распахивается, и я вжимаюсь в стену. Смотрю в темноту, беспомощная перед тем, что вот-вот произойдет.

Что-то вылетает из проема и ударяет меня по лодыжке. Я сдавленно всхлипываю от неожиданности. Затем двери с грохотом смыкаются, и я снова одна.

Пока шаги удаляются, храню неподвижность. Остывающий двигатель издает несколько немелодичных тресков. Тихо. Но не так, как в пустом доме, где, если прислушаться, можно уловить тихий гул от, скажем, работающих электроприборов. И не как на лоне природы, когда за тобой никто не гонится: в лесу шелестят деревья и переговариваются птицы. Здесь абсолютная тишина, как в могиле.

Я борюсь с растущей паникой, прижимаю кончики пальцев к вискам, концентрируюсь на дыхании. В моей тюрьме почти кромешная тьма, но достаточно воздуха. Непосредственной опасности в сию минуту нет, нет и причин волноваться.

Моя довольно глупая мантра работает до тех пор, пока я не вспоминаю, что он бросил что-то внутрь. И снова накатывает волна страха. Стиснув зубы, я обшариваю все вокруг себя в поисках того, что ударило по лодыжке. Чувство незнания, чего я собираюсь коснуться, почти невыносимо.

Когда моя рука что-то нащупывает, я инстинктивно вздрагиваю. Судорожно выдыхаю и заставляю себя снова вытянуть руку. Пальцы скользят по чуть скругленной поверхности — гладкой, прохладной, продолговатой. Предмет твердый, но продавливается при нажиме.

Кажется, это пластиковая бутылка.

Внезапно моя жажда возвращается с удвоенной силой. Я беру бутылку и взвешиваю ее в руке. Кажется, вмещает литр или полтора. Нерешительно отвинчиваю пробку. Какая бы жидкость ни была внутри, она не имеет запаха.

Без дальнейших колебаний подношу бутылку к губам и делаю несколько глотков. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее — настоящее благословение моему засохшему горлу. Закрутив крышку, делаю паузу и прислушиваюсь к себе. Я чувствую себя хорошо в данных обстоятельствах — ни внезапной усталости, ни какого-либо другого беспокоящего воздействия.

Ставлю бутылку рядом с собой и наконец тянусь за одеялом. Липкий холод объял меня. Оборачиваю себя грубой тканью, ложусь, свернувшись в клубок, и закрываю глаза. До недавнего времени я не могла представить, что отсутствие света заставит меня чувствовать себя настолько дезориентированной и потерянной. В моем доме, в лесу ночью — везде хоть слабый отблеск света. Здесь с наступлением ночи полная тьма грозит раздавить меня.

Проходит много времени, прежде чем я проваливаюсь в беспокойный сон, из которого меня то и дело вырывают кошмары и внезапные приступы тревоги. Это самые долгие часы в моей жизни. В какой-то момент я, шатаясь, встаю на ноги и бреду к туалету, затем снова сажусь в угол. Несмотря на одеяло, обернутое вокруг плеч, я продрогла до костей. Небольшая зарядка, вероятно, улучшила бы мое кровообращение, но я не могу заставить себя напрячь силы, так и сижу парализованная, прислонившись спиной к холодной металлической стене, и жду.

Даже когда снаружи что-то шевелится, я не двигаюсь. Я слишком измучена, чтобы чувствовать ужас, соответствующий ситуации. Я полностью истощена.

В какой-то момент бесстрастно замечаю свет фонарика, проникающего в щель между створками. Что-то проталкивается в нее и с глухим стуком падает на пол.

Чуть позже водительская дверь с грохотом закрывается, оживает двигатель, машина трогается с места. Хотя я не знаю цели нашего путешествия, вдруг чувствую себя лучше, потому что хоть что-то происходит.

Позволяю себе несколько минут передышки.

Пока Фил за рулем, он не нападет на меня.

Что он просунул в щель? Какая-то штука упала совсем рядом со мной, но из-за мрака ее не видать. Конечно, рано или поздно я узнаю, что это. Но пока медлю. Пока я могу хотя бы на короткий миг вообразить, что сама решаю, буду ли выполнять его невысказанное повеление.

Сижу смирно, кажется, целую вечность, прощупывая глазами тьму, но по прошествии нескольких минут понимаю, что колеблюсь больше из страха, чем из желания ощутить над ситуацией призрачный контроль. Набираюсь храбрости, ползу вперед на коленках и руках. Вот… Скомканная бумажка, в которую что-то завернуто. Какой-то совсем небольшой предметик, с щелчком ударяющийся об пол, когда я разворачиваю сверток. Нащупываю и поднимаю его.

Зажигалка.

Мои пальцы так сильно дрожат, что мне требуется аж три попытки, чтобы высечь пламя. Щурюсь и неохотно читаю написанное на бумажке.

НУЛЕВОЙ ДЕНЬ.

О, черт! Только не здесь. Не сейчас.

Фил держит меня в своей власти. Зачем он продолжает мучить меня?

Ты это заслужила.

Слезы катятся по моим щекам, когда я пытаюсь сосредоточиться на тексте.

Смерть застала Луизу в полночь.

Я вздрагиваю. Такая же фраза была написана на мосту. Точно такая же. Неприятное покалывание ползет по моему позвоночнику, заставляя сгорбиться и закутаться в одеяло еще плотнее.

Прошло три недели с тех пор, как она получила первое электронное письмо.

Трех недель хватило, чтобы превратить ее, беспечную обывательницу, в бледную тень самой себя.

Три недели, на протяжении которых она почти не могла спать от страха.

Три недели неверия и отчуждения.

Три недели сущего ада.

Ее преследователь так и остался неизвестным. Тень хорошо скрывает его.

Но кто способен на подобную жестокость?

У нее не было даже возможности защититься. Она даже не узнала, за что ей все это. Не узнала, какой смысл избирать целью именно ее.

В свой последний день она была, как никогда, близка к срыву. Утром ей пришло еще одно электронное письмо с извещением о ее смерти. Такое — не впервой, но она понимала, что больше писем не будет. И жизни не будет тоже.

После нулевого дня все кончится.

Страх запретил ей доверяться кому-либо. Страх неприятия, насмешек, сомнений в ее здравомыслии — страх быть отвергнутой. Так что она терпела все это одна.

И вот ее час пробил. Она, еще живая, пытается делать хорошую мину при плохой игре. Она гуляет, общается, играет всю ту же роль довольной всем обывательницы. Ходит в школу. Пытается удержать остатки самообладания.

Но…

Вот она идет домой. Дом ее родителей в отдаленном районе. Чтобы до него добраться, нужно перейти мост. Мост над оживленной железнодорожной веткой, переход через который никогда ее не пугал.

На этот раз все будет по-другому.

Она знала, что-то будет ждать ее там.

Она знала, что на мосту должно произойти что-то ужасное.

История в электронном письме предсказала такой исход.

В ста метрах от моста она заметила преследователя.

Он называет ее имя. Его голос такой неясный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не может знать ее имени.

Она ускоряет шаги, оглядывается через плечо. Не одна, а две фигуры в черных очках и с фонарями в руках приближаются. Слепящий луч бьет по глазам: она не разбирает их лиц.

Они все зовут ее по имени.

И она бежит. Да только куда бежать? Зачем?

Впереди железнодорожная насыпь, исчезающая в грязно-сером вечернем свете, и мост. Остается лишь один вариант. Единственный шанс на опасение — стать быстрее преследователей. Так что она бежит так быстро, как никогда в жизни не бегала.

Всего несколько метров до моста, но и там ее уже ждут в темноте. Еще пара фигур в черном. Безликая пара.

В ушах звенит пульс, она так часто и громко дышит, что не разбирает лязг приближающегося состава.

Вниз по насыпи. Или так, или смерть.

Она рывком бросается влево, не обращая внимания на крики позади нее, скользя по крутому склону. Гравий острый, он рвет на ней одежду, царапает. Она не чувствует боли. Ничего уже не чувствует. Такая же омертвевшая, как серый камень, на который брызжет алая кровь.

Земля начинает дрожать. Рельсы вибрируют. Наплевать.

Смерть идет по пятам.

Она должна убежать, спастись. С обеих сторон крутой склон.

Она прыгает. Но очень неловко, неудачно. И прыжок становится падением.

Ее руки сжимают вибрирующий металл, ее лицо рядом о рельсами.

Рельсы! Надо отползти, пока поезд не подоспел.

Но ее нога застряла. Она стреножена. Не может двигаться.

Поезд приближается. Неудержимый. Она должна отползти раньше…

Оглушительный лязг. Вопль стали. Финал неизбежен. Его не остановить.

Последняя попытка спасти себя.

Боль сокрушительна.

Колеса высекают искры. Они впиваются ей в тело. Жгут. Больно. Очень больно.

А потом все пропадает.

Смерть.

Мое сердце колотится так громко, что мне кажется, я слышу эхо, отскакивающее от стенок фургона.

Этот текст — самый длинный. И кое-что отличает его от всех предыдущих. Все, что я получала до этого момента, было так или иначе подправлено. Подстроено и выдумано специально под меня. Под те ситуации, в которых я вполне могла оказаться.

Но этот текст — в точности такой, как мы когда-то послали Астрид.

Не убрано упоминание школы, написано о неосведомленности жертвы — она не знает, за какие же грехи на нее свалилось все это.

Слово в слово. Точь-в-точь.

В этот момент ко мне приходит озарение, каким может быть мой личный сценарий нулевого дня, и я забываю глотать.

Когда я снова просматриваю эти жуткие строки, слезы наворачиваются на глаза и капают на бумагу. Но на этот раз слезы не страха, а сочувствия и стыда. За последние несколько недель я не только поняла, я действительно прожила все то, через что мы когда-то прогнали Астрид. Этот текст заставил меня впервые задуматься о том, что я, возможно, заслужила наказание. Впервые я чувствую не только сожаление, но и глубокое раскаяние. И жгучее чувство вины.

20

Проходит много времени, прежде чем ко мне возвращается способность двигаться.

Встаю, разминаю затекшие конечности и снова возвращаюсь на свое лежбище. Сделав глоток воды, скрючиваюсь на одеялах. По мере того как адреналин покидает тело, освободившееся место занимают трепет и смирение.

Пришло время столкнуться с реальностью. Даже если я до сих пор не знаю, почему именно Фил мне мстит, предельно ясно, что история Астрид — последняя. Электронных писем больше не будет.

Я еще не сломлена полностью, но близка к этому. Я ничего не могу предпринять, не смогу защититься. Я обречена ждать, когда Фил решит претворить в жизнь свой больной план. И я больше ни на минуту не сомневаюсь, что мой последний путь приведет меня к тому мосту, где все закончилось… и началось одновременно.

При мысли об этом меня накрывает новая волна страха.

Но с ней же приходит какая-то отчаянная решимость.

Разве я не хотела дать отпор вынужденному бездействию? Что случилось с этим моим решением? Сижу и дрожу в своей тюрьме, вместо того чтобы защищаться до последнего вздоха.

Нужно вернуть свою прежнюю уверенность и попытаться сбежать, каким бы малым ни был шанс.

Конечно, крайне маловероятно, что меня кто-нибудь найдет, поездка длится уже не первый час, неизвестно в каком направлении. И тем не менее в моей голове начинает вырисовываться план.

В следующий раз, когда Фил откроет двери фургона…

Но как насчет проклятой цепи на ноге? — обрываю я себя.

В слабом свете зажигалки тщательно осматриваю каждый дюйм стен. Провожу кончиками пальцев по каждой неровности, по каждой трещинке, но не могу найти ничего, что могло бы мне помочь. Ни кусочка проволоки, ни щепки… Вполне соответствует подходу Фила: все было спланировано до мельчайших деталей; единственное, чего он не мог предвидеть, так это видеозвонка Бекки.

Когда в зажигалке кончается бензин и снова на меня обрушивается темнота, я в отчаянии падаю на одеяла и тянусь к бутылке с водой, там уже осталось немного. Пить ужасно хочется, но я дозирую воду, позволяя себе лишь два маленьких глотка.

Все больше дает о себе знать ноющее чувство голода. Понятия не имею, когда я последний раз ела, думаю, прошел день или около того после пиццы с Филом. Я не удивляюсь тому, что она не была отравлена, — мне уготована другая участь. Есть ли шанс спастись? Сделала ли Бекки правильные выводы? Сообразит ли она позвать полицейских, чтобы те нашли меня вовремя?

Попив, я снова ощупываю кольцо на щиколотке, но убеждаюсь, что тут полная безнадега. В любом случае у меня нет опыта с кандалами. Будь в моем распоряжении знаменитая шпилька или канцелярская скрепка из боевиков, я бы все равно не придумала, как освободиться. Тем не менее, ощупывая каждое звено цепи, подбираюсь к кольцу в полу, просовываю пальцы и дергаю. Без успеха.

Разочарованно стискиваю зубы и пытаюсь выломать его, резко крутанув вбок.

И замираю от неожиданности…

Кольцо поддалось? Да неужели?..

Низко склоняюсь над ним, напрягаю зрение и замечаю, что один из болтов вроде бы немного ослаб.

Так это или не так, меня переполняет надежда. Расшатываю кольцо в разные стороны, отмечая каждое маленькое изменение, пусть даже не существующее.

В какой-то момент я почти сдаюсь — кольцо накрепко вросло в пол. Но тут один из болтов вылетает, и я на несколько секунд закрываю глаза.

Возможно, не все потеряно. Если освобожусь от цепи, смогу подкараулить Фила прямо у двери. Меткий удар ногой в пах или локтем в висок даст мне время, чтобы сбежать.

Но для этого нужно открутить еще три болта.

Снова принимаюсь за работу, отвлекаясь только на то, чтобы сделать полглотка воды; пальцы сбиты в кровь. Когда последний болт с грохотом летит в сторону, я всхлипываю от облегчения. Неужели я сделала это?

Я больше не в его власти. Могу дать отпор. У меня есть реальный шанс.

Но этот шанс — единственный.

Цепь волочится за мной как хвост. Ну и что с ней делать? Дрожащими руками подтягиваю ее и обматываю вокруг талии, чтобы не мешала движениям. Если сорвется и я споткнусь о нее — мне конец.

Теперь я могу осмотреть те части фургона, куда раньше не дотягивалась. Прежде всего иду к двери. То, что я вижу, отрезвляет. Через узкую щель невозможно понять, где я. Со вздохом начинаю искать оптимальную позицию для нападения. В конце концов решаю встать в полуметре от левой створки. Когда Фил бросил бутылку с водой, он открыл правую створку. Если я неожиданно брошусь на него с другой стороны, возможно, сумею одолеть его.

Со временем адреналин, высвобожденный надеждой, угасает. Торчать за дверью нет смысла. Если я не поберегу силы, то засну или упаду в обморок.

Хотя все во мне сопротивляется, возвращаюсь в свой угол. Головная боль снова дает о себе знать, глаза саднят. Мне нужно довериться своим инстинктам: когда придет момент действовать — я пойму, а пока нужно отдохнуть.

Спустя еще какое-то время до моих ушей доносится хлопанье водительской двери. Я вздрагиваю и внимательно слушаю. Что-то изменилось? Да, зануда двигатель перестал гудеть. Фургон остановился.

Шатаясь, поднимаюсь на ноги, вытягивая и разгибая затекшие конечности, дыхание учащается. Убедившись, что цепь держится на талии, подкрадываюсь к двери и встаю на выбранное место. Слышу, как Фил ходит вокруг машины, и начинаю дрожать от волнения. Я должна сохранять спокойствие любой ценой. Малейшая ошибка отнимет последний шанс на выживание.

Шаги затихают, раздается металлический лязг замка. Я напрягаю все мышцы и сгибаю ногу, чтоб в нужный момент оттолкнуться от стены. Все мое тело, кажется, вибрирует от напряжения.

Скоро. Уже скоро.

Правая створка открывается, царапая деревянный пол. Не раздумывая, я катапультируюсь вперед и со всей силы ударяю преследователя; на нем все та же черная куртка и лыжные очки. Фил приглушенно кричит, отшатывается и падает на землю.

Бежать! Не теряя времени!

Проявляю совершенно не свойственную мне прыть, но в последний момент он хватает меня за щиколотку. Каким-то чудом я вырываюсь, пинаю его от всей души, и он вскрикивает от боли.

Бежать!

Останавливаюсь на долю секунды, когда вижу слабое свечение на земле. Мобильник… Скорее всего, выпал у Фила из кармана, когда я неожиданно напала. Быстро наклоняюсь, хватаю его и несусь в темноту. Неважно куда — куда подальше!

Пульс учащается, кровь стучит в ушах, мне кажется, что я бегу так быстро, как никогда в жизни.

Через несколько метров я понимаю, что бегу по узкой грунтовой дороге, обсаженной редким кустарником. Было бы разумнее свернуть и бежать по пустырю… или что там в темноте? Тогда он не сможет преследовать меня в фургоне. То, что в покое он меня не оставит, гарантировано. Не так уж и сильно я ему вломила. Но почему так тихо?.. Где он?

У меня нет возможности остановиться и оглянуться. Малейшее сомнение может стоить мне жизни. Только сейчас я вспоминаю, что бегу босой — подошвы пронзает боль. К боли все настойчивей добавляется страх, ничуть не подхлестывающий к действию — скорее парализующий. Если я снова попаду в его лапы, уже не выберусь…

Когда позади меня в ночной тишине слышится треск, я подавляю крик. Мысль о том, что Фил вот-вот нагонит меня, вызывает такой выброс адреналина, что я, забыв о боли, прибавляю скорости и спонтанно забираю вправо. Кусты ежевики тут же вонзают шипы в одежду, земля под ногами мокрая и скользкая после дождя. Вскоре я влетаю в канавку и подворачиваю лодыжку. Острая боль пронзает всю ногу. Вот же дерьмо… Растерзанные ступни, вывихнутая нога — мои шансы спастись бегством, кажется, растаяли.

Ослепленная темнотой и слезами, я возвращаюсь на тропу… и вздрагиваю, когда слышу рев двигателя. Это Фил…

Каждый шаг вызывает у меня тошноту и боль, но я продолжаю идти, идти, идти.

Внезапно позади меня загораются фары, заливая все вокруг дневным светом. Я вижу свою гротескно длинную чернильную тень на дороге. Поврежденная нога сопротивляется каждому моему шагу, подгибаясь под моим весом. Я все еще пытаюсь… иду, не разбирая дороги. Поднимаю голову — и открывшийся вид поражает меня, точно безжалостно обрушенный молот… Почему этого я не предусмотрела? Стоило догадаться!

Я не где-то в глуши, и уж лучше бы была там.

Смерть застала Луизу в полночь…

Метрах в пятидесяти передо мной три ступеньки, ведущие к мосту.

Туда, где мои кошмары закончатся.

Продолжаю идти, затем снова останавливаюсь и смотрю на кривые буквы граффити. Глянцево-черной краской поверх хорошо знакомой мне фразы напылены два слова:

НУЛЕВОЙ ДЕНЬ.

Мост — прямо передо мной.

Мой преследователь — позади.

Как тогда, с Астрид. Как в истории, которую я прочла несколько часов назад.

Смерть застала Луизу в полночь.

Когда я понимаю, что моя многообещающая попытка побега не более чем фарс, ноги угрожают подвести. Еще одно маленькое шоу от безумца Фила, чтобы приукрасить последнюю историю, сделать ее еще более реалистичной. С самого начала он играл со мной в кошки-мышки, и я ничего не могла с этим поделать, потому что всегда слишком поздно понимала, что вообще происходит. Теперь он подстроил все так, что я ненадолго ускользнула от него и вышла к проклятому мосту, пусть и с другой стороны. Все по плану. А я, наивная, решила, что могу его перехитрить.

Вздыхаю, преодолевая панику, спустившуюся до самых кишок.

Ну, и что теперь?

У меня выбора. Ничего не остается, кроме как скатиться по насыпи, как сделала Астрид, или пересечь этот чертов мост. Боюсь, Фил готов к любому исходу.

Я все еще неподвижно стою на грунтовой дороге, глядя на граффити. Почему он медлит? Догнать меня ему ничего не стоит.

Ответы на ворох вопросов не имеют значения. Важно принять решение. Сейчас.

В нескольких метрах передо мной три ступеньки ведут на мост через железнодорожные пути. Я ни за что не пойду туда, потому что сценарий слишком очевиден: это ловушка. Поворачиваю налево в кусты. Шипы и ветки цепляются за мои джинсы, словно пытаясь удержать. Я с силой прорываюсь, еще больше царапая руки и неприкрытые участки тела. Шатаюсь, пытаясь удержать равновесие. Я слишком неуклюжа, да еще эта дурацкая цепь мешает… Глухой гул двигателя по-прежнему съедает все остальные звуки вокруг, яркий свет фар ослепляет, стоит оглянуться через плечо. Каждую секунду я ожидаю, что меня схватят за одежду или за волосы и потянут назад.

Не знаю, где я сбилась… Чувствую под ногами гравий и понимаю, что передо мной почти шестиметровый обрыв.

Что-то во мне выходит из строя. Я опускаюсь на колени и зарываюсь руками в острые камни.

Ничего уже не чувствует. Такая же омертвевшая, как серый камень, на который брызжет алая кровь.

Я настолько захвачена происходящим, что почти не обращаю внимания на новый звук — заливистый, громкий. С большим запозданием мой мозг классифицирует его: звонит мобильник. Телефон, который я подобрала у фургона и убрала в карман. И это мой телефон. Как Фил мог быть таким неосторожным и уронить его? Почему он оставил его включенным? Сигнал-то можно отследить! Он стал неосторожным из-за того, что до чертиков уверен в себе?

Дрожащей рукой достаю телефон и вздыхаю с облегчением.

Бекки…

Я снова оборачиваюсь, чтобы избежать неприятных сюрпризов, и тут звонок обрывается.

Смотрю на дисплей и заостряю внимание на отметке зарядки аккумулятора. Почти полный. Это сколько же времени я провела в фургоне? Часов пять — семь, если не больше? Или телефон был выключен и только недавно снова включен? Но зачем?

Пригибаюсь в нерешительности. Мог ли Фил расслышать трель звонка, находясь в машине? Вдруг он набросится на меня в ближайшие несколько секунд?

Но нет, вроде бы все спокойно. Фил не бежит ко мне от машины. Я могу успеть…

Только я собралась набрать номер, пришел повторный вызов, и я сразу отвечаю:

— Бекки!

— Лу! — На контрасте с моим боязливым шепотом голос Бекки звучит оглушающе громко. — Черт, ты где? Я пыталась связаться с тобой с утра. Почему твой телефон был выключен?

Итак, я была права в своем предположении — телефон включили как раз перед тем, как я сбежала из фургона. Но почему? Черт побери, почему?

— Я у моста Ауссидлерёф, — тихо говорю я, вглядываясь в окружающую темноту, готовая броситься вниз по крутому склону, как сделала когда-то Астрид. Все лучше, чем снова оказаться во власти злобного психа.

— Слава богу! — Бекки выдыхает с таким облегчением, что мне становится легче.

— Чему ты радуешься? — недоумевающе спрашиваю я.

— Тому, — отвечает она с удивительной легкостью, — что я уже подхожу к мосту.

Мне начинает казаться, что слышу машину Бекки, хотя ее и заглушает рев двигателя Фила. Слабый отзвук, но такой обнадеживающий.

Но это невозможно… Бекки не может быть здесь. Это абсолютно невозможно.

— Откуда ты знаешь?

Я замолкаю, предпочитая отдаться надежде. Уж если Бекки действительно близко, у меня есть минимальный шанс избежать катастрофы, которая только что казалась неотвратимой на все сто процентов.

— Я почти там. Уже на том месте, где мы припарковались в прошлый четверг. Где ты именно?

— Иди через мост, — говорю я, вскакиваю на ноги и оборачиваюсь.

На одно ужасное мгновение я теряю равновесие, но в последний момент хватаюсь за куст на краю насыпи. Шипы впиваются в ладонь, и я вскрикиваю от боли.

— Подойди к моей стороне моста, — говорит мне Бекки. — Я буду ждать тебя здесь, не бросай трубку.

— Хорошо, — хрипло отвечаю я и иду к мосту.

— Когда я узнала Кевина и ты запаниковала, я все поняла, — говорит Бекки тем временем. — Должно быть, он проскользнул в твою жизнь точно так же, как и в нашу с Ником. Я пыталась связаться с тобой позже, но твой телефон был выключен. Я чуть с ума не сошла от беспокойства…

На мгновение в голове промелькнула мысль, что тут что-то не сходится. Телефон определенно был включен во время моего броска через лес, я же смогла позвонить в полицию. Но следующие слова Бекки отвлекают меня.

— Почти полночь, Лу. Затем начинается нулевой день. Твой последний день, — говорит она, как будто это само собой разумеющееся, и, хотя я тоже это понимаю, тошнота внезапно усиливается. Зачем наступать на такие мозоли? — Ник в то время был убежден, что мост играет ключевую роль, — продолжает она. — Где же еще должен был состояться финал, как не в том же месте, где закончилась трагедия пятнадцать лет назад?

Ну да, где же еще?

Я стою на грунтовой дороге, которая все еще залита ярким светом фар.

У меня нет выбора, кроме как вернуться в конус света.

Где Фил? Сидит в машине и ждет? Но чего?

— Я у ступенек. Рядом с граффити, — бормочу я в трубку и вздрагиваю, когда взгляд цепляется за буквы, такие отчетливые на серой стене.

Смерть застала Луизу в полночь.

— Иди через мост, — говорит мне Бекки. — Давай. Буду ждать тебя на другой стороне. Как встретимся, все это закончится.

Я делаю несколько нерешительных шагов, дрожа на холодном ветру. Тут у меня за спиной раздается какой-то хруст. Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить движение в тени рядом с дорогой.

— Он идет, — бормочу я.

— Быстрее, — подгоняет меня Бекки. — Давай, Лу! Всего несколько метров.

Я бегу, почти ослепшая от боли.

— Стоп! — внезапно говорит Бекки, и ее тон столь резок, что я бездумно подчиняюсь.

Замираю посреди моста и оглядываюсь, тяжело дыша. Хотя я уже не на дороге, все равно ничего не вижу из-за этих поганых фар фургона, они преследуют меня.

Внезапно вызов сбрасывается, и позади меня снова раздается шум. На этот раз я могу различить шаги. Я снова оборачиваюсь, все еще крепко сжимая телефон. Из темноты у моста выходит одетая в черное фигура моего похитителя и медленно поднимается по ступеням. Самообладание безумца резко контрастирует с моим страхом — он кажется мне странно спокойным, и только сейчас я понимаю…

…что ни рост, ни телосложение не подходят Филу.

Человек в черном приближается ко мне на пару метров, и я замечаю пистолет в его руке. Пистолет в ее руке. Почему она идет с этой стороны? И зачем ей пистолет?..

— Бекки? — спрашиваю я в замешательстве.

— Астрид, — спокойно говорит она, направляя ствол прямо мне в лицо.

21

— Стой, где стоишь. Не приближайся. Но и убегать не думай, — говорит она как ни в чем не бывало. — Не будешь слушаться — прострелю тебе сперва коленные чашечки, а потом голову. Я давно тренируюсь, и меткости мне не занимать.

Я отчаянно пытаюсь понять, что все это значит. Так Фил — не злоумышленник?

Выходит, я убежала совсем не от того, от кого стоило, по глупому подозрению.

И спасительница, которой я была так благодарна, оказалась моим врагом.

Я понимаю лишь часть того, что происходит, мои мысли настолько спутанны, что невозможно их разобрать. Несколько дней она дурачила меня. Дурачила так успешно, что я ничегошеньки не заподозрила.

— Как?.. — начинаю я, загипнотизированно глядя в дуло пистолета, который все еще направлен на меня. Значит, финал этой истории — прозаический расстрел на мосту? — Ты… почему? — начинаю я снова и останавливаюсь, когда — с безнадежным опозданием! — все понимаю. — Так ты… Астрид? — ошеломленно спрашиваю я. — И это… твоя месть за то, что было тогда?

— Верно, — кивает она.

Ее голос спокоен, но в глазах лихорадочный блеск. Блеск глубоко запрятанной, подавленной ненависти. Как же я прежде его не замечала? Она такая хорошая актриса или я просто не обращала должного внимания?..

Перед моим внутренним взором появляется девушка из прошлого. Прямые темно-русые волосы. Светлая кожа. Я не помню цвет её глаз, но помню очки, которые она носила. Она совсем не похожа на женщину, стоящую сейчас передо мной.

— Теперь ты хоть представляешь, каково мне тогда было в вашей чертовой игре? — вырывает она меня из моих мыслей. — Знаешь, каково это, когда страх не проходит ни на секунду, когда он мало-помалу разъедает тебя, пока ты почти ничего не чувствуешь? Когда страх определяет жизнь? Хуже всего разочарование, следующее за все более редкими беззаботными моментами, когда приходится сталкиваться с осознанием того, что ситуация не изменилась, не так ли? Я была напугана до чертиков, Луиза. Каждую секунду каждого дня с тех пор, как мне приходили те письма. Ночами меня мучили кошмары. Даже сегодня, спустя более чем пятнадцать лет, я помню все в подробностях. Помню, как родители меня заставляли есть, когда я слишком уж зачастила с отказами, а я тогда ничего в себе не могла удержать, меня от всего тошнило, потому что все тело было в постоянном напряжении. И когда все это закончилось… это закончилось для вас, но не для меня. Это напряжение… не ушло.

— Прости, Ас…

— Прибереги свои извинения, — резко прерывает она. — Сначала я винила себя за то, что годами пряталась в своей скорлупе. Что желала смириться с кошмарами и с теми воспоминаниями. Я думала, что сделала что-то, чтобы заслужить все это. Я и представить не могла, что кто-то может быть настолько жестоким без причины. Потом в какой-то момент я поняла свою ошибку. Я была жертвой. Жертвой, которую вы выбрали наугад. Потому что я не была такой крутой, как вы, ребята? Потому что я когда-то не дала списать? — Она качает головой. — Да без разницы. Уже без разницы. Ты была виновата, и это все, что имеет значение. Ты и еще три придурка, наверное, думавшие, что они такие веселые и находчивые ребята, раз такую крутую забаву придумали. Которых ждало безоблачное будущее… после превращения моей жизни в гребаный ад!

— То, что мы делали, было неправильно, — признаю я, и, хотя это признание в первую очередь предназначено для того, чтобы успокоить Астрид, я говорю искренне. — Мы не думали о последствиях. Мы были слишком молоды, чтобы понять, насколько масштабную подлянку затеяли. Будто игра зажила собственной жизнью, бездумной и глупой. Ты ничем такого не заслуживала. И никто не заслуживает, и неважно, что он там совершил!

Хотя доселе Астрид казалась уязвимой, теперь она снова агрессивна и неумолима.

— Ты винишь во всем свой возраст? Серьезно? — сердито вопрошает она. — Всем вам было по шестнадцать, а не по шесть.

Если я снова скажу что-то не то, это может стоить мне жизни.

— Знаю, что тому, что мы сделали, нет оправдания, — пытаюсь успокоить ее. Только бы не спровоцировать ее. Не дать ей сорваться. — И мне по-настоящему жаль.

Астрид молчит. Только теперь я замечаю легкую морось, которая тонкой пленкой оседает на мою кожу и впитывается в одежду.

— Ты не поняла меня, да? — Ее голос звучит раздраженно. — Меня вообще не волнует, жаль тебе или не жаль. Сейчас уже слишком поздно для такой фигни. Да и потом, ты же не вспоминала обо мне все это время? Не вспомнила, пока тебя не стали преследовать и травить. Ты забыла обо всем, совсем как Ник. Признайся, ты пыталась когда-нибудь узнать, как мне жилось после ваших шуточек? Конечно нет. Держу пари, ты даже обрадовалась, когда узнала, что я якобы покончила с собой.

Порываюсь возразить ей, убедить ее в обратном… и проглатываю все слова, что могли бы сойти с языка. Астрид превратила свою жизнь в орудие мести. Отговорить ее от убийства я едва ли смогу. Лихорадочно ищу выход, но в голове пусто. По крайней мере, она не стреляет в меня, пока говорит. По крайней мере, это чуть-чуть обнадеживает.

Астрид смотрит на меня, склонив голову, и от ее взгляда у меня стынет кровь в жилах.

— Неловко осознавать, насколько ты предсказуема, правда же? — язвительно замечает она. — К сожалению, у меня не было возможности снять маску перед Ником. К счастью, с тобой у нас все по-другому!

Надо ответить ей что-то, но я только и могу, что терзаться попытками осознать масштабы своих недавних неверных решений. Астрид по-прежнему держит все нити под контролем. Все шло по ее плану с самого начала и идет до сих пор. У нее есть все основания праздновать победу.

Не сдвинув пистолет ни на дюйм, она поднимает свободную руку и смотрит на часы.

— Ты купилась на удивление быстро, — констатирует она. — Я планировала затратить больше сил и времени, чтобы притащить тебя на мостик. Хорошо, что ты слепо доверилась своей новой подруге Бекки. Так что мы можем немного поболтать до прибытия поезда. Последний пассажирский проходит здесь ровно в полночь — аккурат в начале нулевого дня. Красиво, правда?

Я сглатываю. Хоть я и ожидала финала, похожего на финал оригинальной истории, знать, как всё произойдет, это немного другое. Каковы мои шансы спастись?

Есть ли еще надежда?

Сомневаюсь, потому что никто не имеет ни малейшего представления, где я. Крайне маловероятно, что полиция станет отслеживать сигнал мобильного после того, как тот был выключен в течение длительного периода времени.

— Встань спиной ко мне и положи руки на парапет так, чтобы я могла их видеть, — прерывает мои размышления Астрид.

Я немедленно подчиняюсь. Бетон кажется шероховатым под ладонями, я дрожу под дождем, холодный ветер рвет мою тонкую рубашку. Так стыло и промозгло. Смотрю вниз и вижу очертания рельсов. Затем — в сторону. Где-то в паре километров черноту ночи то и дело прорезают лучи фар автомобилей, проезжающих по железнодорожному переезду на шоссе. Слишком далеко, чтобы прийти мне на помощь.

— Ты даже не представляешь, как тебе везло последние несколько недель, — говорит Астрид, и я еле сдерживаю истерический смех. Я понимаю, что она имеет в виду, но после всего, что я испытала, звучит это чересчур абсурдно. — С Ником вышло так глупо — он увидел мои шрамы от ожогов и заподозрил неладное. Вот ему и пришлось чуть раньше срока отойти в мир иной. Но первый блин всегда комом. Теперь я куда осторожнее и предусмотрительнее. Представь, я даже напомнила тебе пристегнуться — повысила тебе шансы, и ты не погибла, когда скатилась с дороги. Ты даже не представляешь, сколько раз я стояла ночью над твоей кроватью, смотрела, как ты мирно спишь. Если бы ты проснулась хоть раз, у меня не было бы выбора. Два года я тайком пробиралась к тебе домой, готовила все, тщательно планировала каждый шаг. Ты тогда еще и не знала, какая опасность тебе грозит.

Она делает паузу, и когда я хочу повернуться к ней — чувствую холодную сталь дула, прижатого к затылку.

— Тебе лучше не двигаться, — говорит Астрид. Ее голос прямо-таки на зависть ровен. — Будет обидно, если ты испортишь финал, когда все почти уже кончено.

Я закрываю глаза на несколько секунд и борюсь с нарастающей паникой.

— Ты жива только потому, что до сих пор все делала правильно, — продолжает она так бесстрастно, как если бы говорила о погоде. — Если бы ты не побежала к дороге через лес, я бы тебя застрелила. Если бы ты не села со мной в машину — тоже. И если бы ты не была достаточно внимательна, чтобы поднять телефон, — тоже. Если бы ты не ответила на звонок или не последовала моему совету, я бы нашпиговала тебя пулями.

Мурашки покрывают всё мое тело. У нее была заготовлена правильная реакция на каждое мое действие. В плане был только один недостаток.

— Но Фил спутал тебе карты, — решаюсь я на маленькую провокацию.

— Да, верно, — признается она, и это еще один признак того, насколько она уверена в себе. — Все шло гладко, но тут появился этот придурок курьер. Чуть не испортил всю задумку. Я, конечно, решила с ним вопрос — пусть и наобум, сгоряча. Ты поверила мне сразу, будто я его знала когда-то в прошлом, даже не выслушала его оправдания. Повезло все-таки, что я довела тебя до такой степени паранойи.

Я стискиваю зубы, осознавая, что на самом деле произошло утром. Астрид манипулировала мной в том проклятом письме. До сих пор в каждой из ее историй была доля правды, и это именно то, на чем зиждился их успех. Ее слов и моей реакции на них хватило, чтобы настроить меня против единственного человека, в тот момент способного помочь. Вот почему ее камера якобы не работала — она была не дома, а уже поблизости, где-то в окрестностях, ожидая, когда я сама брошусь навстречу ей.

И снова я отреагировала именно так, как ей хотелось. Как в случае с самым первым письмом. Моя собственная предсказуемость приводит меня в бешенство до такой степени, что я забываю об осторожности.

— Ты ведешь себя так, будто мы все еще гордимся этим дерьмом, — защищаюсь я. — Это не оправдание, но мы никогда не собирались разрушать твою жизнь. Я очень сожалею о том, что мы тогда сделали, уверена, все мы, и Ник не был исключением. И раз ты сама взялась за то, чем мы занимались, чем ты тогда лучше нас? Может, завяжешь с прошлым?

— Завязать? — угрожающе вкрадчиво повторяет Астрид. — Только та, кто не имеет ни малейшего понятия о том, что я пережила, может такую чушь ляпнуть. Вы изуродовали меня тогда не только психически, но и физически. Даже сейчас каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, эти проклятые шрамы напоминают мне о жестокости ублюдков вроде тебя с Ником.

— А твое самоубийство? Твои родители…

— Они заслужили потерять ребенка и почувствовать горе, — заканчивает Астрид за меня. — Вместо того чтобы защищать меня, поддерживать и требовать наказания для вашей четверки, они дали мне понять, что стоит просто… смириться. Сидеть тише воды ниже травы и не высовываться! Я валялась в больнице, израненная, сломленная, а они твердили мне, что не хотят лишней огласки. «Нам повезет, если не окажемся в центре внимания» — вот какую чушь я от них слышала. Для них репутация оказалась важнее меня, но повезло-то в итоге мне. Я выжила.

Я не могу не сочувствовать Астрид. Она психически больна. Хотя внешне и кажется спокойной, внутри вся поглощена жаждой мести. Желание поквитаться стало для нее жизненной целью — первой и, похоже, единственной. На большее места нет — видимо, на долгие годы вперед, так как она разочаровалась в родителях и окружающих. Что бы я ни говорила, сколько бы я ни выражала раскаяние и сожаление, это не изменит ее плана. Мы должны были остановиться тогда, а сейчас, как ни крути, Астрид права: слишком уж поздно.

Когда тишину нарушает далекий перестук колес поезда, мне становится дурно.

— Смотри-ка, прибывает с точностью до минуты, — удовлетворенно отмечает Астрид позади меня.

Я пристально смотрю в ночь, но ничего не разбираю.

— Встань на парапет, — приказывает она.

И теперь уже последние надежды и сомнения угасают. Она столкнет меня с моста, и я попаду под поезд. Так было и с ней. Однако, в отличие от нее, я не смогу спастись в последний момент, откатившись в сторону.

Кладу обе руки на ограждение высотой по пояс, подтягиваюсь, упираюсь сначала одним коленом в грубый камень, затем другим. Выпрямляюсь. Опасно покачиваюсь, пока не нахожу равновесие. Парапет довольно широкий, но вряд ли это спасет меня. Может, притвориться, что и правда потеряла равновесие, спрыгнуть и перекатиться при приземлении? Сколько метров до земли? Пять? Шесть?

— Не двигайся, пока я не скажу, — приказывает Астрид, словно услышав мои мысли, и я чувствую, как дуло пистолета упирается мне в ногу.

Если она сейчас нажмет на курок… Я на мгновение закрываю глаза, и ветер запускает свои ледяные пальцы под лохмотья рубашки. Меня всю трясет, я боюсь. Зубы бесконтрольно стучат. Я-то думала, что за эти последние несколько недель хорошо узнала, что такое страх смерти. Оказалось, не имела и малейшего представления.

— Спрыгнешь раньше времени — обещаю, пристрелю тебя в полете, — говорит Астрид с каким-то пугающим добродушием в голосе. — А станешь мешкать — умрешь до того, как грохнешься наземь или на крышу поезда. Понятно объясняю?

— Понятно, — шепчу я, и порыв ветра срывает слова с моих губ.

Дождь усилился, я промокла до нитки. Внезапно впереди я вижу три круглых глаза поезда. Они приближаются. Как долго я протяну? Три минуты, пять?

На ум приходят образы из прошлого четверга, когда мы с Астрид стояли бок о бок на этом месте, а внизу приближался поезд. Похожая ситуация — и в то же время совсем другая.

Парапет вибрирует под моими ногами, и на мгновение мне кажется, что я теряю равновесие и лечу в темноту.

Земля начинает дрожать. Рельсы вибрируют.

Я сосредоточиваюсь на своем дыхании, когда три конуса света, прорезающие тьму, становятся все больше.

Полночь. Время почти пришло.

Он уже здесь.

Грохот катящегося по рельсам пассажирского состава уже почти оглушает, когда я понимаю, что должна действовать, что я впустую потеряла столько времени. Я не буду добровольно прыгать и не буду ждать, пока Астрид выстрелит в меня. Какая же я дура, что даже не попыталась сопротивляться. И в то же время я понимаю, что Астрид отвлекла меня. Она говорила так много не только ради того, чтобы все разложить по полочкам, но и чтобы дождаться поезда. Она рассчитала все до конца, до последней секунды.

Поезд совсем близко, и я не знаю, что предпринять, жить осталось всего чуть-чуть.

Краем глаза я замечаю какое-то движение в темноте справа, там, где начинается мост, и хотя я стараюсь ничем не выдать это, Астрид тоже не упускает из виду помеху.

— Еще чего! — шипит она, когда из тени появляются Фил, а за ним Джози.

Воспользовавшись ее замешательством, я осторожно поворачиваюсь. Поезд близок, план Астрид почти осуществился, но у меня реально появился последний шанс, и я должна его использовать.

Астрид впервые за все время кажется подавленной. Пистолет дрожит в ее руке. Она колеблется, явно не в силах решить, в кого нужно целиться — в меня или в них.

— Стоило убедиться, что ты подох! — выплевывает она в Фила. Очевидно, она о том выстреле, который я услышала, когда бежала через лес.

— Астрид, — говорит Фил, толкая Джози себе за спину и успокаивающе поднимая обе руки. — Да хватит уже. Бросай пистолет. Так дела не делаются.

— Еще как делаются, — отвечает она, и ее едва слышно в реве приближающегося поезда. — Это единственный возможный конец!

Сейчас или никогда.

Со всей возможной силой я ударяю Астрид ногой по руке с пистолетом. Тот вылетает и катится по мосту. Грохот нарастает, осталось несколько секунд. Фил бежит ко мне, но тут Астрид запрыгивает на парапет, цепляясь за меня.

— Нет! — кричит она.

Я с ужасом понимаю, что это значит. Ее не волнует собственная судьба. Она столкнет меня под поезд, даже если полетит следом. Возмездие будет совершено.

Я хочу стряхнуть ее и окончательно теряю равновесие.

В этот момент стальная хватка сжимает мою лодыжку, вырывая из смертоносных объятий Астрид. Она царапает воздух руками, чтобы схватиться за меня, но у нее не получается.

Слишком поздно.

Астрид падает как раз в тот момент, когда поезд въезжает под мост.

Оглушительный лязг. Вопль стали. Финал неизбежен. Его не остановить.

Все мельтешит перед глазами. Слышен чей-то душераздирающий крик. Ее ли, мой — не пойму. Нестерпимо громко скрежещут тормоза.

Колеса высекают искры.

А потом все пропадает.

Смерть.

ЭПИЛОГ

Острая боль пронзает бедро, когда я падаю на мост. Я почти плачу, но это не мешает мне испытывать невероятную благодарность Филу за то, что он успел. Я бы упала под поезд — одна или вместе с Астрид, — не вмешайся он вовремя.

Несколько секунд лежу неподвижно, чувствуя дождинки на голых руках, камешки под щекой и свербёж во всем теле. Ощущений целый ворох, и я так рада, что испытываю их. Я жива.

— Она упала на рельсы прямо перед поездом, — говорит Фил, возвращая меня с небес на землю.

Упираясь ладонями, перекладываю вес на колени и кое-как поднимаюсь. Последние несколько часов израсходовали все мои запасы энергии. Не уверена, что ноги выдержат мой вес.

Фил смотрит в темноту под мостом, в которой лишь смутно угадываются вагоны. Он судорожно выдыхает, затем переходит на другую сторону моста и смотрит в том направлении, где встал локомотив.

— Боже мой, — бормочет Джози, и только сейчас я вспоминаю о ее присутствии.

Сделав несколько шагов, она оказывается рядом со мной и заключает меня в крепкие объятия.

— Прости, Лу, — шепчет она.

Хотя я рада, что она здесь, в памяти тут же всплывают обидные слова, сказанные в разное время до того, как она сообщила мне о своей беременности.

Ты начинаешь перебарщивать со своей паранойей. Рассказываешь какие-то дикие истории, но никогда нет ни малейшего доказательства того, что они были на самом деле.

Я сжимаю губы и борюсь с растущей горечью. Неважно, что было раньше. Она здесь, со мной. Только это имеет значение.

— Всё… — Голос не слушается меня, и я несколько раз прокашливаюсь. — Всё хорошо.

Джози отстраняется и с беспокойством смотрит на меня:

— Ты ранена?

Я качаю головой. Невредима в целом, а частности заживут. Мне невероятно повезло.

— Я так… — Она делает паузу, затем тянется к моей руке. — Лу, мне так жаль, что я тебе не послушала. Прости, что думала, будто у тебя… ну… не все дома.

Смотрю на нее, не в силах ответить.

— Я только сегодня утром прослушала твое сообщение на голосовой почте. Твой голос звучал так устало… Стоило мне отнестись ко всему этому серьезнее. Но я была совершенно сбита с толку, вот и вместо того, чтобы помочь тебе, закрыла на всё глаза…

— Все хорошо, — повторяю я тихо, слишком тронутая ее извинениями, чтобы отвечать.

Джози все равно не выпускает моей руки.

— Когда ты не ответила на мой звонок, я поняла, что у тебя проблемы, — продолжает она. — Вот почему я пошла к тебе домой. И там…

— Там она застала меня, — заканчивает Фил, подходя к нам.

— Астрид стреляла в тебя, — упавшим голосом замечаю я.

— И промазала, — успокаивает меня Фил, — хотя я долго лежал на земле, потому что хотел убедиться, что она действительно ушла. Потом я вернулся в дом. Когда я звонил тебе, твой телефон был выключен, но вскоре объявилась Джози. Нам потребовались несколько часов и пара клубков нервов, чтобы правильно сложить кусочки мозаики и найти этот мост. Мы помчались сюда…

Я молча киваю, снова понимая, как мне повезло. Гораздо больше, чем Астрид.

Несколько автомобилей сворачивают к мосту с шоссе. Синие мигалки вспыхивают в темноте. Ну вот и кавалерия прибыла. Поздновато, но хоть как-то.

Я нерешительно подхожу к парапету, кладу ладони на мокрый бетон и смотрю вниз.

Астрид не заслужила такого конца.

Она забрала жизнь у Ника и превратила мою в ад. Она была поглощена ненавистью и жаждой мести. Но это мы создали из тихой девушки такого жуткого монстра.

Мы тоже в ответе. Все мы.

БЛАГОДАРНОСТИ

В соответствии с названием было бы оригинально перечислить здесь двадцать одно имя. К счастью, это слишком мало — замечательных людей, которые поддерживали меня и помогали на протяжении всего процесса создания этого романа, гораздо больше.

Итак, моя самая искренняя благодарность…

Мартину, лучшему мужу в мире, другу, товарищу по заговору и соучастнику всех моих преступных замыслов;

Майре, Яне и Дариану, любимым детям и лучшим в мире;

моим родителям — за терпение, признательность и бесконечную поддержку;

Тоби и Еве — за конструктивную критику, заботу и нужную дозу перфекционизма;

Кристине и Петеру — за поддержку, понимание и неустанную помощь;

Бернхарду, любимому зятю и заядлому спорщику;

Ясмин — за уйму потраченных на меня часов, леденцов и зефирок;

сестрам Чай, Драме-Ламе и Меланзани, — за создание пиццы «Апокалиптика»;

Штеффи и Свену, которые неизменно щедро делятся со мной своими шутками и радуют меня смешными картинками и голосовыми сообщениями;

Люси — за тусклый свет утреннего солнца и слова поддержки;

Леа — за телефонную болтовню посреди ночи (с горячим приветом от Итана);

моим любимцам из бренда RSH;

моим бета-ридерам Еве, Хильке, Джози, Сандре, Стефану, Тоби и Ясмин;

Имке и Карин, моим замечательным музыкальным подругам;

Анне-Лене, самой порядочной и уступчивой соседке по парте в мире;

Бьянке, у которой всегда есть позитивный настрой и ароматические свечи для создания подходящего настроения;

Яну, моему консультанту из полиции, чьим знаниям я доверяю;

Томасу Монтассеру, моей ходячей гуманитарной организации;

Сюзанн Бартел, Анн-Катрин Шиллер и всем сотрудникам издательства Goldmann — за плодотворное сотрудничество;

Феликсу, Имке и Неле — за чудесные репетиции и еще более чудесные выступления;

гимназии Лейбница, которая, как и прежде, остается лучшей школой в мире. Вы же не думаете, что сможете избавиться от меня, не так ли?;) вам, дорогие читатели, без которых история не может быть воплощена в жизнь.

Более подробная информация о моих книгах и обо мне — на сайте www.akgelder.de

Примечания

1

Крипипаста — жанр интернет-фольклора, представляющий собой небольшие рассказы, цель которых — напугать читателя.

(обратно)

2

Беспроводная локальная сеть (от англ. wireless local area network; wireless LAN; WLAN) — то же, что и вайфай.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

ЭПИЛОГ

БЛАГОДАРНОСТИ

*** Примечания ***

Пожертвовать