Венская рапсодия [Юлия Дростен] (fb2) читать онлайн

Юлия Дростен Венская рапсодия 

Глава первая

Вена, 1889 год

— Мне страшно, — прошептала молодая женщина.

Ее спутница ничего не ответила и презрительно поджала губы. Говорившая этого не увидела: занавески на окнах наемного экипажа, едущего сквозь ледяную венскую ночь, были опущены и внутри царила непроглядная темень.

Женщина закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на приглушенном стуке лошадиных копыт и скрипе колес по снежному насту. Справа раздался пронзительный звон, и она испуганно подскочила. Незнакомый мужской голос грохотал:

— Силы небесные, дубина ты стоеросовая! Как тебе ума хватило перед конкой влезть?!

Дернувшись, экипаж съехал с рельс и тряско пересчитал обледеневшие колеи, оставленные на Шварцшпани-ерштрассе разнообразным транспортом.

— Иисус и Мария! — Женщина прижала ладони к животу.

— Возьмите себя в руки, — прошипела ее спутница из темноты. — Подумай вы об Иисусе и Марии девять месяцев назад, нам не пришлось бы трястись в этом рыдване всю ночь!

— Только бы поскорее добраться до больницы, — задыхаясь, проговорила беременная.

Ее собеседница фыркнула, однако приоткрыла занавеску и постучала костяшками пальцев по стеклу:

— Извозчик, поторопись!

Кучер щелкнул кнутом, и обе лошади рысцой припустили сквозь ночь.

Живот беременной начало сводить спазмом. Чтобы отвлечься, она стала наблюдать за тем, как облачко выдыхаемого ею пара проплывает в луче света и оседает на обледеневшем стекле.

Экипаж повернул направо, затем налево, проехал еще немного и остановился.

— Ротенхаусгассе! Пожалуйте, дамы! — Кучер спрыгнул с козлов и открыл дверцу. Свет озарил внутренность экипажа, стоявшего под газовым фонарем. В желтом сиянии кружился в танце плотный рой снежинок. С начала декабря снег в Вене шел каждый день.

По знаку спутницы первой из экипажа вышла беременная. Спуск давался ей с трудом. Она оперлась на руку кучера, чтобы не поскользнуться. От пронизывающего холода женщину защищали широкая меховая накидка и меховая же шапка. Лицо ее было скрыто под темной шифоновой вуалью, и разглядеть его не мог даже кучер.

Затем вышла вторая женщина. Она была одета точно так же» как первая, и держала в руке дорожную сумку. Дима достала из сумки кошелек и вынула из него купюры.

— Надеюсь, вам понятно, что эта поездка должна остаться в тайне. — Она протянула деньги кучеру.

— Можете на меня положиться, милостивая сударыня. — Возница удовлетворенно осмотрел пачку банкнот и сунул ее в карман. — Честь имею! — извозчик вскарабкался на козлы, взял в руки поводья, и лошади тронулись.

Женщины остались стоять в тупике, образованном двумя переулками. Кроме них на улице никого не было. Даже часовые, которые несли вахту перед воротами казарм Аль-зер, расположенных поблизости, спрятались от холода в караулку.

Слева высились элегантные многоэтажные дома, в которых жили врачи и профессора, работающие в Центральной клинической больнице и на приписанном к ней медицинском факультете. Была полночь, и светились лишь отдельные окна.

Вдоль правой стороны улицы тянулась стена, окружающая больницу. Территория заведения ограничивалась Зензенгассе на севере, Альзерштрассе на юге, хирургической военной академией на западе и Шпитальгассе на востоке. Внутри располагалось в том числе и родильное отделение. Попасть в него можно было через двустворчатые деревянные ворота, едва различимые в темноте.

— Не стойте на свету! — Дама с сумкой подтолкнула беременную к закрытым воротам, взялась за тяжелое бронзовое кольцо, висевшее посередине, и энергично постучала. Чуть погодя раздался скрежет металла, и ворота приоткрылись.

В это мгновение начали звонить церковные колокола, приглашая на рождественскую службу в Вотивкирхе, которая располагалась поблизости.

Женщины стояли в проезде, освещенном фонарем, свисающим со сводчатого потолка. Привратник запер ворота и распахнул дверь, которая вела в родильное отделение. Газовые лампы неровным светом озаряли каменные плиты длинного коридора, двери по обеим его сторонам и голые, беленные известью стены.

— Нас ожидает госпожа Пфайфер, — сказала женщина сдорожной сумкой облаченному в ливрею привратниц. — Где она? Я отправляла посыльного предупредить о нашем приезде.

В это мгновение отворилась последняя дверь по левой стороне коридора- Из нее вышла дородная женщина невысокого роста. Она была одета в черное платье и накрахмаленный белый передник, шуршавший при каждом ее энергичном шаге. Волосы женщины были скрыты под белым чепцом, так что виднелось лишь начало седого пробора. Ее круглые щеки раскраснелись от быстрой ходьбы.

— Бог в помощь^[1], сударыни! Меня зовут Йозефа Пфайфер. Я надзирательница воспитательного дома для сирот, — представилась она и оценивающе посмотрела на обеих дам под вуалью. Затем ее взгляд остановился на беременной. — Я провожу ее в палату. — Надзирательница взяла стоявшую на полу дорожную сумку.

— Мне велено вначале получить плату за прием, — возразил привратник. — До того пропустить даму в платное отделение не могу!

Беременная кивнула и повернулась к своей спутнице, намереваясь что-то сказать, но тут ее скрутила очередная схватка и она закричала. Йозефа подбежала к ней и приобняла.

— Пожалуйста, сударыня, будьте так любезны уладить формальности, — попросила она вторую даму. — Я провожу роженицу в ее палату.

Дама обратилась к беременной:

— Я заберу вас завтра после обеда. Ровно в три часа.

Йозефа взяла стонущую женщину под руку и повела по коридору.

— Тут недалеко, — утешала она страдалицу. Открыв одну из дверей по правую сторону коридора, надзирательница вошла в темную комнату. Раздался громкий щелчок, и под потолком зажглась газовая лампа.

— Пожалуйте, милостивая сударыня.

Беременная вошла, тяжелым шагом направилась к стоящей посреди покоя кровати и с глубоким вздохом опустилась на матрас. Пару секунд она сидела без движения, затем сняла перчатки и меховую шапку. Вещи упали на пол, на что она не обратила никакого внимания. Вуаль она не тронула. Тем, кто поступал в больницу анонимно, дозволялось скрывать лицо и во время родов.

Йозефа поставила дорожную сумку на покрытый линолеумом пол и задернула занавески на окне. После этого она подошла к раковине и проверила, на месте ли мыло, чистые полотенца и бутылка карболки для дезинфекции рук. Бросив взгляд на полку, она удостоверилась, что там лежат полотенца и простыни.

Печка в углу за дверью была натоплена. На ней стояла большая металлическая кастрюля с кипящей водой. Йозефа удовлетворенно кивнула: служанка хорошо подготовила палату для родов.

Женщина жалобно застонала. Йозефа повернулась к ней:

— Вам, очевидно, недолго осталось ждать появления ребенка. Я уже оповестила врача и акушерку, они скоро придут. Позвольте помочь вам раздеться, милостивая сударыня.

Йозефа подняла с пола шапку и перчатки и положила их на тумбочку. Затем она сняла с беременной накидку — соболью, как и шапка, — и повесила ее на крючок на стене. После этого Йозефа расстегнула платье и стянула его с пациентки. Широкое одеяние было сшито из мягкой шерсти и скрывало подсобой батистовое белье, шелковые чулки и элегантные кожаные сапожки на пуговках. Ночная рубашка, которую Йозефа извлекла из дорожной сумки и надела на роженицу, была красивее любого праздничного платья, каким надзирательнице доводилось владеть.

Из двадцати пяти незамужних женщин, поступивших в венский родильный дом накануне Рождества, чтобы произвести на свет нежеланный плод и передать его на попечение в воспитательный дом, только эта незнакомка смогла внести сумму в семьсот двадцать крон, взимаемую государством за анонимные роды в удобной одноместной палате. Большинство женщин, которых Йозефа встречала за тридцать лет службы надзирательницей, были горничными, работницами фабрик или поденщицами. Денег у них не водилось. Они могли рожать бесплатно, но были обязаны указать свои имя и адрес, согласиться с присутствием при родах студентов медицинского факультета, а впоследствии нянчить иногда до четырех подкидышей одновременно.

Йозефа накрыла беременную одеялом.

— Мне нужен конверт с информацией на случай непредвиденных обстоятельств. Он в сумке?

Молодая женщина еле заметно кивнула. Умри она в родах, в запечатанном конверте содержались ее имя и адрес родственников, которые должны были решить судьбу ребенка. Если все проходило гладко, покидая родильный дом, анонимная пациентка получала конверт назад.

«Еще одна крошка никогда не узнает, откуда она родом и кто ее родители», — подумала Йозефа.

Коричневый конверт обнаружился на дне сумки. Йозефа с удивлением посмотрела на скрепляющую его печать. Роженица вновь застонала, надзирательница сунула письмо в нагрудный карман передника и поспешила к кровати.

Пациентка сидела и, насколько можно было различить под вуалью, смотрела на свой живот. Йозефа прикоснулась к её плечу:

— Все в порядке, милостивая сударыня?

— Неуверена!

Йозефа откинула одеяло. На простыне под беременной она увидела мокрое желтоватое пятио, издающее сладковатый запах.

— Околоплодные воды отошли, — заявила надзирательница. — Это нормально. Роды начались.

Через пару минут в покой вошел молодой врач, представившийся доктором Фуксом. Его сопровождала старшая акушерка, пожилая и опытная. Врач пробежал глазами документы пациентки, которые принес с собой, и сообщил:

— Первородящая.

Он посмотрел на беременную, дрожавшую на краю кровати, пока Йозефа меняла простыню. Закончив, та помогла незнакомке лечь и накрыла ее одеялом. Обычно работа надзирательницы заключалась в том, чтобы принять новорожденного, подготовить его и отнести в воспитательный дом, располагавшийся дальше по улице Альзер, в паре минут ходьбы от родильного отделения. Но в случае анонимных родов для соблюдения секретности Йозефа выполняла и другие обязанности.

Акушерка тем временем вымыла руки и приступила к осмотру роженицы.

— Согните ноги в коленях и расставьте стопы на ширину бедер.

Вместо того чтобы выполнить указания, женщина натянула одеяло до подбородка, и акушерке пришлось самой привести ее ноги в правильное положение.

— Все в порядке, — сообщила она врачу, положив одну руку на живот беременной, а другую засунув под одеяло, чтобы проверить родовой канал. — У ребенка большая головка, а у сударыни весьма узкий таз.

Роженица, до сего момента безучастно позволявшая проделывать с собой необходимые манипуляции, приподнялась:

— Я не хочу, чтобы было больно!

— Тут я, к сожалению, ничем помочь не могу. — Доктор Фукс, только что продезинфицировавший руки, подошел к кровати.

— Но я знаю, что есть средство!

— Вы говорите о хлороформе. Его я могу вам дать только на последнем этапе родов. Это небезопасно.

— Дайте сейчас… а-а-а! — Женщину скрутила очередная схватка. — Иисус, Мария и Иосиф, я этого не выдержу! Прерви я проклятую беременность в самом начале, мне не пришлось бы так страдать!

«Гордячка, — зло подумала Йозефа, — все мысли только о себе. До бедного малыша тебе и дела нет! Иначе ты подыскала бы ему дом, вместо того чтобы оставить в приюте».

— Головка показалась! — возвестила акушерка. Левой рукой она отвела в сторону колено роженицы, а правой проверила положение ребенка.

Женщина снова закричала и заметалась на кровати в надежде обрести облегчение.

— Держите ее, госпожа надзирательница, иначе она упадет с кровати! — закричал врач и сам схватил роженицу за руки.

Йозефа всем весом придавила плечи женщины к матрасу. Та сопротивлялась изо всех сил.

— Хлороформ, — прохрипела роженица. — Умоляю вас, доктор!

Врач наморщил лоб. Использование хлороформа считалось опасным как для матери, так и для ребенка. Но, вняв мольбе пациентки, он направился к сумке, стоявшей рядом с раковиной, и достал все необходимое для наркоза. Хлороформ находился в небольшой склянке, снабженной помпой, к которой крепился шланг, соединяющий ее с кожаной маской. Не поднимая вуали, врач накрыл маской рот и нос роженицы, а потом несколько раз надавил на помпу, и пары хлороформа потекли через шланг. Женщина должна была немедленно расслабиться, но ее тело осталось напряженным.

— Еще, — простонала она под маской.

— Разве что самую малость, — вздохнул врач. Дай он слишком много, потуги могли ослабнуть или вовсе прекратиться. В худшем случае женщина, полностью потеряв сознание, не смогла бы содействовать процессу родов.

Однако и после повторного применения хлороформа роженица дала понять, что облегчения не наступило. На этот раз врач решительно отказался повышать дозу. В ответ на это женщина начала с такой яростью метаться по кровати, что акушерка взмолилась:

— Доктор, дайте ей уже это средство, чтобы мы спокойно могли извлечь ребенка!

Через полчаса никаких подвижек в родовом процессе все еще не наблюдалось. Акушерка обследовала роженицу еще раз.

— Мечтатель, — заявила она. Ребенок лежал лицом вверх, а не вниз, как обычно.

Доктор Фукс посмотрел на нее с беспокойством:

— В таком положении голова занимает слишком много места в ее узком тазе.

— От сударыни помощи не дождешься: она вдохнула слишком много хлороформа, — заметила акушерка.

Йозефа, врач и акушерка уставились на женщину, без чувств лежащую на матрасе. Вследствие высокой дозы прекратились и потуги.

— Если мать и ребенок должны выжить, остаются только щипцы, — решил наконец доктор Фукс.

Йозефа испугалась. Она многократно присутствовала при родах с применением щипцов и знала, что это опасно и болезненно для ребенка. Даже при правильном применении инструмента оставались вдавливания, синяки, а иногда случались даже рваные раны или паралич нервов. В ходе процедуры младенец мог и умереть.

— Вам придется заняться наркозом, госпожа надзирательница, — прервал ее размышления врач. — Если пациентка во время операции начнет приходить в себя, трижды нажмите на помпу.

— Я присутствую здесь, чтобы заботиться о ребенке. Кто займется им, если мне придется следить за состоянием сударыни? — возразила Йозефа.

— Послушайтесь врача, — вмешалась акушерка. — Вы и сами знаете, что начнется, если госпожа придет в себя слишком рано. Тогда вам точно придется возиться с мертвым младенцем.

Йозефа знала, что та права, но нехорошее чувство не покинуло ее и после того, как она взяла в руки склянку с помпой.

Доктор Фукс вынул из сумки акушерские щипцы и продезинфицировал их карболкой. Инструмент из блестящей стали был длиной с предплечье Йозефы. Ручки на одном конце позволяли открывать и закрывать слегка вогнутые ложки на другом.

«Будь сильным и борись за первых вдох, малыш», — мысленно умоляла Йозефа, в напряжении наблюдая за тем, как врач осторожно вводит ложки во влагалище. Чтобы правильно ухватить головку ребенка, он мог рассчитывать лишь на свои ощущения. После размещения ложек полагалось ждать следующей потуги. Поскольку таковых у роженицы больше не наблюдалось, а младенец мог умереть, оставайся он слишком долго в родовом канале, врач начал осторожно извлекать плод тянущими вращательными движениями.

— Головка вышла! — с облегчением сообщила акушерка.

Йозефа отложила приспособление для наркоза, бросилась к полке, схватила пару полотенец и встала в ногах кровати. Свой долг по отношению к этой не знающей ответственности женщине она выполнила. Теперь важен только ребенок!

Когда надзирательница увидела головку, сердце у нее сжалось. Из-за вращательных движений щипцов она сбилась на сторону. Глаза не раскрылись. Веки, как и вся головка, были покрыты характерным белым налетом. Отчетливо виднелись оставленные щипцами вмятины с кровоподтеками. Через что пришлось пройти невинному созданию еще до первого вдоха!

Но самое плохое осталось позади. Врач отложил щипцы и руками извлек тельце.

Младенец лежал на матрасе меж расставленных ног матери. Акушерка перетянула пуповину двумя шнурами, обеззараженными в кипятке. Доктор Фукс ножницами перерезал последнюю связь между матерью и ребенком, а потом расстегнул халат и вынул из кармана жилета часы.

— Половина шестого утра, — постановил врач. — Первый ребенок в это Рождество и шесть тысяч пятьсот семьдесят второй в нынешнем году. И это девочка, — добавил он, бросив взгляд между согнутых ножек.

— Она не шевелится. — Йозефа склонилась над мокрым комочком, неподвижно лежащим на окровавленной простыне. Покрасневшая, покрытая налетом кожа была вся в складочках и казалась слишком большой для крошечного тельца. Краешком полотенца Йозефа промокнула нос и рот новорожденной, освободив их от слизи и родовой смазки.

— Лучше хорошенько шлепните ребенка по попе. Тогда и увидите, жив ли он, — посоветовала акушерка.

Йозефа ощутила в горле комок. Она не могла ударить новорожденную после столь тяжелого и болезненного появления на свет. Вместо этого надзирательница стала нежно растирать и массировать маленькое тельце полотенцем, очищая его от налета и крови. Но ребенок так и не пошевелился. Йозефа завернула младенца в чистое полотенце, подняла и прижала к груди. Указательным пальцем она принялась гладить влажные светло-рыжие волосики, лоб и щеки, ушки и кубки девочки.

— Дыши, малышка, — шептала Йозефа. — Дыши.

Губы крошки вздрогнули. Она моргнула, открыла карие глаза, пристально посмотрела на Йозефу и хрипло закричала.

— Ты жива! — Йозефа с улыбкой сунула указательный палец в правый кулачок девочки и счастливо ощутила, как маленькая ручка его сжала.

— Сообщила ли сударыня, как будут звать ее рождественского ангелочка? — поинтересовалась акушерка, вытягивая окровавленные простыни из-под тела роженицы.

Йозефа посмотрела на мать девочки. Та только что пришла в себя; она лежала на кровати, спокойная и утомленная родами.

— У вас здоровая девочка, милостивая госпожа, — сообщила Йозефа. — Как ее назвать?

Женщина не ответила и молча уставилась в потолок.

Глава вторая

Вена, 1890 год

В коридоре раздался топот двух пар детских ног. Они остановились у двери в кабинет Йозефы в восточном крыле воспитательного дома.

— Будешь ябедничать — «получишь в нос! — пригрозил звонкий мальчишеский голос.

— Кишка тонка, — послышалось в ответ.

Последовал яростный крик, немедленно сменившийся громким ревом. Йозефа вздохнула, отодвинула стул от письменного стола, встала и направилась к двери. В коридоре к ней подкатился пыхтящий клубок.

— Немедленно прекратите драку! — Йозефа нагнулась и схватила чье-то ухо, торчавшее между вихров.

— Ай! — вскрикнул его обладатель.

Клубок рассыпался, и второй голос пожаловался:

— Госпожа надзирательница, Пауль…

— Ничего не хочу слышать! — перебила его Йозефа. — ©станьте и помиритесь.

Мальчики нехотя поднялись и уставились друг на друга, упрямо сжав губы. Лишь после слов Йозефы: «Что стоите? Пожмите друг другу руки» — они обменялись кратким рукопожатием.

Надзирательница кивнула:

— Теперь отправляйтесь в спальню и отдохните. Идет тихий час! — Она посмотрела на мальчиков, плетущихся по коридору, и тихо закрыла за собой дверь.

Вернувшись за стол, Йозефа подумала, что этот небольшой перерыв оказался как нельзя кстати. Вносить записи в дела воспитанников она не любила. Ей нравилось заниматься непосредственно детьми: их воспитанием и обеспечением. Всякий раз, когда у нее появлялось время, Йозефа играла и пела с воспитанниками или читала им вслух.

Надзирательница поправила очки и взяла из стопки следующую папку. На обложке значилось: «№ 6572».

«Фанни», — подумала Йозефа, и у нее потеплело на сердце, как и всякий раз, когда она вспоминала о девочке, родившейся в прошлом году рождественским утром.

Йозефа сама дала ребенку имя и выбрала именно Фанни, потому что назвала бы так свою дочь, подари ей дитя милостивый Господь. Родная мать не имела никаких возражений. Она отказалась даже взглянуть на младенца.

Надзирательница посмотрела в окно на стоящее напротив западное крыло приюта. Солнечный свет отражался в окнах зала для грудничков. Со двора доносился неясный гул голосов и детский плач. Как и всякий день, у ворот толпилась пара дюжин женщин, желающих забрать младенцев. Забота о ребенке оплачивалась деньгами из казны, а сверх того выдавались пеленки и подгузники. Обычно такие приемные матери были из семей мастеровых и рабочих из Вены и окрестностей. Их мужья зарабатывали немного, так что выплаты на воспитание детей были кстати и не всегда использовались по назначению. Время от времени семьям наносились контрольные визиты, но, по мнению Йозефы, слишком редко. Она бы с радостью сама растила всех питомцев приюта. Но в заведении было всего сто мест, приберегаемых для больных младенцев, которых нельзя отдать в семьи, и для детей, вернувшихся из-за плохого ухода или побоев.

Три месяца назад, после того как зажили раны от щипцов, отдали в семью и маленькую Фанни. Йозефа часто задавалась вопросом, как поживает девочка. Она сомневалась, что родная мать ребенка хоть раз об этом подумала.

«Иногда Господь дарует дитя не тем людям», — подумала Йозефа, взяла перьевую ручку и открыла дело Фанни.

В него были подшиты свидетельство о крещении и справка о прививке от оспы. Кроме них в папке имелся всего один пустой разграфленный лист. Йозефа вписала в него место и дату рождения, имя малышки и ее приемной матери, а также адрес последней. Фамилией ребенка значилось Шиндлер — как у приемной семьи. Графы сданными родителей остались пустыми, поскольку пациентка предпочла сохранить анонимность.

За долгие годы службы Йозефа неоднократно присутствовала при родах, но ни разу не видела такого равнодушия к собственной кровинушке, как в случае матери Фанни. Покидая родильный дом, та не взяла с собой даже карточку с датой рождения и порядковым номером малышки — единственное свидетельство, с помощью которого впоследствии можно было бы ее найти.

Тем не менее за стенами воспитательного дома существовал человек, кому судьба девочки была небезразлична. Йозефа вспомнила, как испугалась, когда на ее личный счет впервые поступили деньги. Это был анонимный взнос наличными с указанием цели платежа: «Ребенок № 6572».

Сумма была небольшой, но достаточной, чтобы одеть девочку, прокормить ее и обеспечить всем необходимым.

Конечно же, Йозефа бросилась с расспросами в банк. Но говоривший с ней работник клялся, что не помнит человека, сделавшего взнос.

Через месяц, первого числа, деньги поступили вновь, а недавно на счету оказалось уже третье по счету пожертвование. У Йозефы волосы шевелились на затылке, когда она думала о том, кто же мог получить доступ к номеру ее личного счета. Без сомнения, это человек влиятельный и со связями. И он знает о существовании ребенка № 6572.

«Как там дела у малышки?» — гадала Йозефа.

Она постаралась найти для Фанни надежную женщину с безупречной репутацией, уже вырастившую других детей из воспитательного дома. Надзирательница надеялась, что та хорошо позаботится о Фанни и, возможно, даже полюбит ее. И все же отдавала малышку в приемную семью с тяжелым сердцем.

Она знала, что ее чувства неправомерны. Ей следовало заботиться о благополучии всех детей, а не предпочитать одного ребенка другим. Такого не случалось с Йозефой за все тридцать лет службы.

«Но почему-то, — подумала она, закрывая дело Фанни, — эта малышка не отпускает меня с тех пор, как ухватила крошечной ручкой за палец».

Йозефа посмотрела на тощую папку, хранящую всю жизнь Фанни, и подумала о деньгах, которые неизвестный каждый месяц перечислял в пользу девочки.

Если кто-то хочет, чтобы Фанни выросла, не зная нужды, долг Йозефы — исполнить волю этого человека. Поэтому на следующий день она решила навестить приемную мать и проверить, хорошо ли та заботится о малышке. Если да, женщина получит деньги, поступившие на счет Йозефы за последние три месяца, а затем и последующие пожертвования, если они будут.

Внезапно надзирательницу перестали тревожить анонимные взносы. Ей даже захотелось, чтобы деньги поступали и впредь, причем как можно чаще: тогда у нее появится веская причина навещать Фанни.

Назавтра в первой половине дня Йозефа вышла из омнибуса на Таборштрассе в венском районе Лео-польдштадт. Царила чудесная весенняя погода. После долгой холодной зимы — снег растаял лишь незадолго до Пасхи — тепло, свет и солнце побуждали людей выйти на улицу. Домохозяйки делали покупки, няньки катили перед собой коляски, мастеровые стучали молотками и пилили во дворах, а продавцы спешили на ближайшую сельскохозяйственную биржу.

Йозефа зашла в булочную рядом с биржей и за пару геллеров^[2] купила пакетик с обрезками выпечки. Кроме Фанни в семье было двое родных детей. В радостном предвкушении надзирательница поспешила дальше и через несколько минут подошла к зданию, которое занимало предприятие Иоганна Шпиринга, собирающее вагоны для венской конки. Из дела госпожи Шиндлер она знала, что ее муж работает здесь столяром, и с любопытством заглянула во двор. Из сарая доносился звук пилы. Группа рабочих устанавливала новенький пассажирский вагон на ходовую часть. Поскольку Йозефа не знала, как выглядит приемный отец, она поторопилась дальше. Через два дома от предприятия находилась синагога. Рядом с ней ютилось узкое старое здание с эркером. В нижнем этаже располагалась небольшая типография, над ней — квартира. Йозефа поискала на фасаде номер дома и удовлетворенно кивнула. Здесь и жила Фанни — во флигеле во дворе.

Через ворота в арке надзирательница вошла во двор. Внутри играли с волчком двое мальчишек и подметала землю пожилая женщина.

— Бог в помощь! Где я могу найти семью Шиндлер? — обратилась к ней Йозефа.

— Где-где! Там, где шумно, — пробурчала женщина, не прекращая мести. — Дети орут день и ночь. Спать невозможно, — добавила она ворчливо.

Йозефа озадаченно посмотрела на нее, но тут уже услышала отчетливый, хоть и негромкий плач ребенка, доносящийся из флигеля. Она поспешила через двор на звук и распахнула входную дверь двухэтажной постройки с серым облупившимся фасадом. Воздух на лестнице был затхлым и влажным. Крики младенца стали громче. Они доносились из квартиры на первом этаже. Йозефа постучала в деревянную дверь. Реакции не последовало. Она собиралась постучать еще раз, но услышала шаги. Дверь приоткрылась, и оттуда выглянула угрюмая бледная женщина с нечесаными волосами и в грязном платье.

Йозефа только что рот не открыла от удивления: «Что случилось с той опрятной здоровой женщиной, которая забрала Фанни из приюта три месяца назад?»

— Госпожа Шиндлер? — спросила она нерешительно.

— Чего надо? — Голос женщины звучал недобро.

Пока Йозефа собиралась с мыслями, мальчик лет четырех-пяти подбежал к матери и прижался к ее ногам, рассматривая незнакомку одновременно с недоверием и любопытством. Хотя в коридоре было холодно и сквозило, на ребенке не было ни ботинок, ни носков, только деревянные сабо. Колени, которых не закрывали короткие штанишки, выглядели острыми, а ноги — пугающе худыми.

— Бог в помощь, госпожа Шиндлер. — Йозефа справилась с удивлением и вежливо улыбнулась. — Вы, наверное, не узнаёте меня. Я Йозефа Пфайфер, надзирательница воспитательного дома. Хочу увидеть Фанни.

О причине визита она решила пока что не говорить и попробовала заглянуть в коридор, но в узком проходе без окон было слишком темно, чтобы разглядеть обстановку. За прикрытой дверью в конце коридора отчетливо слышался крик ребенка.

— Давайте войдем в квартиру, — предложила Йозефа. — Здесь сложно говорить.

— Сейчас никак не подходящее для этого время, — возразила хозяйка и уже начала закрывать дверь, но Йозефа ее опередила. Оттолкнув женщину и мальчика, она устремилась по коридору и ворвалась в темную маленькую кухню. Там было прохладно, пахло плесенью и человеческими миазмами. Свет едва просачивался сквозь единственное окно. На узком подоконнике стоял горшок с чахлой геранью. Под ним располагался диван, спинку которого украшало вязаное покрывало.

Однако Йозефу интересовал деревянный стол с четырьмя стульями, стоявший посреди комнаты. На столешнице лежала Фанни и орала из последних сил. Шевелиться она не могла, поскольку была туго спелената до самого горла. Рядом валялся сосательный мешочек — льняная сумочка, которую наполняли смоченной самогоном мукой или сахаром и давали ребенку. Йозефа по целому ряду причин считала эту хитрость крайне вредной. В приюте сосательный мешочек не давали никому.

Поставив на стол корзинку, Йозефа первым делом развязала ребенка. Фанни тут же успокоилась. В нос надзирательнице ударил отвратительный запах. Она высвободила девочку из пеленок, подняла ее и обнаружила, что та покрыта экскрементами. На попке виднелось несколько ссадин. Кроме того, для четырехмесячного младенца Фанни весила подозрительно мало. Йозефа сдвинула в сторону распашонку и вновь ужаснулась, увидев впалый животик и торчавшие ребра.

— Проклятье, мерзавка Шиндлер, что вы сделали с малышкой?!

В ответ на звук незнакомого гневного голоса из-под стола раздался громкий плач. Йозефа наклонилась и увидела маленькую девочку примерно года от роду, уставившуюся на чужую тетю широко распахнутыми глазами. Из носа у нее текло, а ручки и ножки были такими же худыми, как у старшего брата.

Йозефа была вне себя.

— Когда дети в последний раз ели?! — взревела она. Шиндлер замерла в дверях, одной рукой обхватив мальчика.

Подавить приступ гнева стоило Йозефе больших усилий.

— Неужели у вас нет совсем ничего съестного?

В углу она заметила чугунную плиту с чаном для воды и ведром, в каком обычно делали заготовки или кипятили белье. За плитой стоял буфет для кастрюль и прочей посуды. На протянутой через всю кухню веревке висело несколько спецовок и рубашек, а на полу высилась корзина с грязным бельем. С Фанни на руках Йозефа подошла к плите и заглянула в ведро. Там была вода. Надзирательница окунула палец: холодная. Пустой ящик для угля говорил о том, что топить семье нечем.

Йозефа распахнула узкую дверцу рядом с плитой. За ней оказалось множество встроенных полок, на которых громоздились пара корзин, банки для заготовок и миски. На полу примостились два деревянных ящика.

В одном нашлась горсть картофеля, в другом — три луковицы. Банки, как и корзины, были пустыми, и лишь в одной из мисок лежала кучка сухих хлебных корочек. Йозефа вынырнула из кладовки и с грохотом захлопнула даерцу.

— Где детское питание?!

За неимением собственного младенца Шиндлер могла кормить Фанни только смесью из кипяченого молока и овсяного отвара. Однако ни того, ни другого на кухне не наблюдалось.

Хозяйка смотрела в пол и молчала.

— Здесь и в самом деле совершенно нечего есть?! — рявкнула Йозефа. — Куда делись деньги, которые вы получаете от государства на Фанни? Почему она выглядит так, будто не первую неделю голодает? Когда вы в последний раз меняли подгузник? Вам должно быть стыдно! Это же надо — довести младенца до такого состояния! Да и ваши родные дети выглядят не лучше!

— Я собиралась перепеленать Фанни, когда вы пришли, — неуверенно пробормотала Шиндлер.

— Не надо мне врать! — перебила ее Йозефа. — Сомневаюсь, что в этом доме остался хоть один чистый подгузник.

Шиндлер покраснела и закусила губу.

— Проклятье! — снова выругалась гостья. — Найдите мне где-нибудь пару чистых тряпок. Живо!

Женщина выбежала в коридор и пропала за одной из дверей. Вернулась она с парой более-менее чистых полотенец и в слезах.

Йозефа вырвала у нее тряпки, подошла к плите и окунула одну из них в ведро. После этого она положила Фанни на стол и обмыла ее, насколько удалось. Вторым полотенцем она вытерла девочку, а третье использовала как подгузник.

— Полагаю, чистых пеленок у вас нет? — спросила надзирательница женщину.

Та помотала головой. Йозефа вздохнула, сняла с себя передник и завернула в него Фанни. После этого она повязала свою шерстяную шаль вокруг груди и уложила девочку внутрь. Малышка крякнула и прижалась к полной груди гостьи.

— О том, что здесь творится, я сделаю пометку в вашем деле, — заявила Йозефа и покрепче обхватила Фанни. — Малышку я, разумеется, забираю, и нового ребенка вы пока что не получите. — Несмотря на гнев в адрес Шиндлер, надзирательница ощущала и свою вину: приди она пораньше, Фанни была бы избавлена от голода и страданий! Конечно, о том, чтобы дать нерадивой мамаше деньги, полученные от анонимного благодетеля, и речи быть не могло. Хорошо, что Йозефа умолчала о взносах!

— Дети плачут постоянно, — тихо сказала Шиндлер. Она выглядела изможденной и потерянной. — Все трое. Но Фанни — громче остальных. Я дала ей сосательный мешочек, чтобы она наконец угомонилась, но даже он не помог.

— Эти мешочки — настоящее зло! Самогон вреден и взрослым, что уж говорить о детях, — упрекнула ее Йозефа, гнев которой еще не улегся. Она схватила мешочек, лежавший на столе рядом с пеленками, подошла к плите и бросила его в холодную топку. — Дети кричат, когда они голодные и тонкие, как тростинки!

Взгляд Йозефы упал на корзинку, в которой лежал пакет с обрезками выпечки. Она открыла его, взяла кусочек пряника и приложила к губам Фанни. Малышка начала жадно причмокивать. Затем надзирательница наклонилась к девочке под столом. Та больше не плакала, а сосала палец. Йозефа сунула ей в руку корочку от пирога и положила еще несколько кусочков на колени. Глаза девочки округлились от удивления, но личико мигом просияло, и она начала жевать. К ней тотчас же подбежал брат и полез под стол, чтобы отнять у сестры еду.

Йозефа поймала ребенка за штаны и потянула назад.

— Хочешь, чтобы я тебе уши надрала, мальчик? — Она показала ему пакет с Остатками выпечки. — Получишь его, если пообещаешь оставить сестру в покое!

Мальчик с готовностью кивнул и, как только Йозефа отдала ему пакет, вытряхнул себе в рот целую пригоршню крошек.

Надзирательница обратилась к Шиндлер:

— Теперь рассказывайте, что случилось.

— Несколько недель назад стряслась беда, — начала женщина, запинаясь. — Муж отхватил себе большой палец на правой руке. Работать он больше не может и не получает ни гроша. Я понимаю, что взять детские деньги было нехорошо, но я не знала, как выкрутиться. А средств все равно не хватило. Тяжек гнев Господень.

Йозефа начала понимать серьезность положения. Столяр без большого пальца не способен заниматься своим делом, да и в другие профессии путь ему заказан. Чтобы семья оказалась в нужде, много времени не потребовалось.

— Где ваш муж? — спросила она, надеясь, что господин Шиндлер пытается получить нехитрую поденную работу на Северо-Западном вокзале или на улице Хан-дельскаи.

Но приемная мать горько бросила:

— В кабаке. Пропивает остатки сбережений. Хотя почти все деньги и так получила больница. За квартиру мы тоже должны с того самого дня. Иногда мне перепадает кое-какая стирка, но на пару геллеров не проживешь, а работать на фабрике я не могу: за малышами некому будет присмотреть. — Шиндлер разрыдалась. — Эта нищета невыносима! Я до сих пор не утопилась только из-за детей!

— Ну-ну-ну, — пробормотала Йозефа. — Что вы такое говорите? Можно ведь перебраться к кому-то из родных, чтобы не платить за квартиру.

— Сестра с мужем готовы нас принять. Но они живут за городом, в Эрдберге, где работу найти еще труднее. А обузой я быть не хочу.

Гостья наморщила лоб. Она не могла уйти, оставив женщину в беде, и стала судорожно соображать. Наконец ей пришла на ум городская служба обеспечения бедных.

— Завтра я пошлю к вам господина Урбана, — заявила надзирательница. — Он отвечает за бедняков Леопольдштадта. Господин Урбан добрый христианин и поможет вам снова встать на ноги.

— Я согласна на все, был бы толк, — тихо произнесла Шиндлер, но Йозефа с облегчением заметила, что в глазах у нее затеплилась надежда.

Надзирательница достала из корзинки кошелек и положила на стол несколько купюр:

— Купите детям еды и свежего молока. И чтобы я больше не слышала про попытки утопиться!

— Никогда, госпожа Пфайфер. Благослови вас Господь! — отозвалась женщина.

Когда Йозефа вышла из кухни, девочка выбралась из-под стола и с любопытством посмотрела ей вслед. Мальчик тем временем ползал по полу и собирал крошки пирога.

Вечером Йозефа стояла в зале для грудничков рядом с кроваткой Фанни. Малышка была вымыта, переодета, перепелената, накормлена и мирно спала. Йозефа протянула руку и кончиками пальцев погладила ее по щеке Эту крошку она никому не отдаст.

Глава третья

Вена, 1904 год

— Какой чудесной девушкой ты стала, крошка моя! — Йозефа с гордостью оглядела свою любимицу, будто та была ее родной дочкой или даже внучкой, ведь надзирательнице воспитательного дома вскоре исполнялось шестьдесят семь.

Тремя месяцами ранее ее воспитанница отпраздновала четырнадцатый день рождения. Это была симпатичная девушка со светло-рыжими локонами, карими глазами и прекрасной фигурой. В длинной синей юбке, жакете и белой блузке она выглядела совершенно взрослой.

«Но ведь почти так оно и есть», — подумала Йозефа и подавила горестный вздох. В конце апреля Фанни оканчивала школу. Оставалось четыре недели.

Директриса народной школы^[3] для девочек Альзер-Фольксшуле лично сообщила надзирательнице, что у Фанни лучший аттестат за 1904 год. Преподаватели предлагали отправить девочку в лицей, но Йозефа отказалась: Фанни была не из тех благородных девиц, у кого до замужества имелось лишнее время на бесполезные занятия. В четырнадцать, считала надзирательница, пора освоить профессию и начать обеспечивать себя.

Переход своей любимицы во взрослую жизнь Йозефа намеревалась скрасить особенным подарком — тканью на платье для выпускного бала. Она хотела поехать за покупками на Мариахильферштрассе, но Фанни просилась на улицу Грабен, где находились самые дорогие магазины.

— Только на витрины посмотреть, — клянчила девочка до тех пор, пока Йозефа не согласилась.

Фанни так обрадовалась, больше ни о чем другом даже думать не могла. Улица Грабен с ее роскошными универмагами и элегантными кафе разительно отличалась от пригорода Альзер и воспитательного дома, в котором девочка провела всю свою жизнь.

Йозефа постаралась привить Фанни скромность и умеренность, поскольку знала, что жизнь у девочки будет не из легких. Она надеялась, что знакомство с миром состоятельных людей не вскружит голову воспитаннице. Деньги, которые неизвестный благодетель продолжал исправно присылать каждый месяц, Йозефа не стала трогать, даже когда Фанни исполнилось десять и государственная поддержка прекратилась. О накопившейся сумме девочка не знала. Надзирательница решила рассказать ей об этом с наступлением совершеннолетня, до которого оставалось еще десять лет^[4].

Йозефа содержала Фанни на собственное жалованье. Она делала это с радостью, ведь девочка полностью завладела ее сердцем. Однако денег не хватало, поэтому работать приходилось и самой подопечной.

Каждый день после уроков и выполнения домашнего задания Фанни помогала в воспитательном доме. Первые попытки в посудомоечной и гладильной пошли прахом. Девочка жаловалось на скучную нехитрую работу. Повариха возмущалась ее постоянными возражениями, а гладильщица выгнала Фанни после того, как та дважды насквозь прожгла постельное белье горячим утюгом.

Не без усилий Йозефе удалось пристроить девочку в пошивочную мастерскую, где дела пошли на удивление хорошо. Фанни быстро научилась шить не только руками, но и на машинке. Ей нравилось делать распашонки, штанишки, рубашонки и передники для питомцев приюта и украшать их ленточками и кружевом.

«Быть может, моя детка станет трудолюбивой портнихой», — думала Йозефа, идя с Фанни под руку.

Она задумчиво поглядела на свою любимицу, которая с восторгом рассматривала пышные фасады магазинов и элегантные композиции в витринах. Белье и корсеты, шелковые чулки и перчатки, хрусталь и фарфор, мыло и духи, игрушки и детские коляски, соблазнительные торты и шоколад — на улице Грабен было все. Фамилии владельцев этих потрясающих магазинов были изысканным шрифтом начертаны на вывесках над входными дверями. Чаще всего их сопровождал герб с двуглавым орлом — знак поставщика королевского двора.

Фанни прилипала почти к каждой витрине, расплющивая об нее нос, и с любопытством глазела на знатных дам и господ, фланирующих от одного магазина к другому.

— Ах, если бы у меня было столько денег, чтобы купить все эти красивые вещи! — воскликнула девушка. — А еще жить в большом доме и есть торт в элегантном кафе всякий раз, когда мне этого захочется.

Йозефа рассмеялась:

— Боюсь, для этого тебе нужно охомутать князя или хотя бы графа. Ты не с золотой ложкой во рту родилась.

— Чтобы знать это наверняка, нужно выяснить, кто мои родители, — возразила Фанни.

Пожилая женщина вздохнула:

— Мы уже столько раз говорили об этом.

Фанни никак не могла смириться с тем, что не знала родителей. Когда девочка подросла, Йозефа рассказала ей, как та появилась на свет. Но Фанни еще долго продолжала спрашивать, когда за ней придет мама. На улице она рассматривала понравившихся ей встречных дам и вслух размышляла, может ли та или иная женщина оказаться ее матерью. Одно время девочка рассказывала, что ее отец — заколдованный принц, а мать — принцесса. Злая ведьма силой удерживает их в заточении, и потому они не могут вернуться за дочерью.

Фанни выросла, но так и не успокоилась. Она подозревала Йозефу в том, что та скрывает от нее правду, и потому сейчас заметила с недоверием:

— Вы наверняка что-то знаете и просто не хотите мне сказать. Вы же присутствовали при родах!

— Что за бессмыслица! Если бы я что-нибудь знала, то непременно рассказала бы тебе. Но твоя мать не захотела взять документ, по которому тебя можно было бы найти, — ответила Йозефа резко.

Увидев, как погрустнела Фанни, она быстро добавила:

— Прости, детка. Давай перестанем ссориться и будем вместе наслаждаться прекрасным вечером.

Фанни кивнула:

— Вы правы, госпожа Пфайфер. Мне очень-очень стыдно. Пожалуйста, не сердитесь.

Они прошли мимо колонны Святой Троицы. Кайзер Леопольд I воздвиг ее пару столетий назад, когда закончилась эпидемия чумы. Половина улицы Грабен осталасьпозади. Тут кое-что полностью отвлекло Фанни от смурных мыслей: перед магазином с охотничьими ружьями стоял автомобиль. Новомодное транспортное средство, выглядевшее как экипаж без лошадей, встречалось в Вене нечасто.

— Когда-нибудь и у меня будет автомобиль, и я буду им управлять! — заявила Фанни, глядя на облаченного в форму шофера, полирующего ветошью и без того блестящий кузов.

Дверь оружейного магазина распахнулась, и на улицу вышла пара. Господин был в возрасте. Лицо с деформированным носом выглядело дружелюбным, но очень бледным. При ходьбе старик опирался на трость. Впечатление немощности скрадывалось, однако, мундиром в галунах и орденах. Господина сопровождала молодая и прелестная дама. На голове у нее красовалась шляпа с широченными полями, а элегантное платье не скрывало интересного положения. Шофер мгновенно спрятал тряпку, распахнул дверцу и помог господам сесть. Затем он с помощью вставленной в капот ручки завел мотор, и автомобиль с треском удалился.

— Иисус и Мария! — воскликнула Йозефа. — Это же был красавчик эрцгерцог с той самой Робинсон! — Еще немного, и она бы перекрестилась.

— Красавчик эрцгерцог? — удивленно повторила Фанни. — Кто это?

— Эрцгерцог Отто, племянник кайзера.

— Но он не красивый, а старый! — заявила Фанни.

— Его просто так называют.

— Почему?

— Ах, детка, ты не поймешь. — Йозефа намеревалась двинуться дальше, но Фанни удержала ее за рукав:

— Почему я не пойму?

— Потому что ты еще мала.

— Не мала. Вот увидите! Хотя бы попробуйте объяснить!

Йозефа вздохнула.

— Его так называют, потому что в молодости он был хоть куда.

— У него было много любовных связей?

— Боже, детка! Что ты вообще об этом знаешь? — Йозефа была потрясена.

— В журналах, лежащих на вашем письменном столе, частенько пишут, что какой-нибудь известный господин снова уличен в любовной связи с какой-нибудь дамой.

— Фанни, довольно! — рявкнула Йозефа и решила больше не оставлять газеты и журналы на виду. Но девушка не закончила.

— Дама с красавчиком эрцгерцогом — это его любовная связь или супруга? — поинтересовалась она.

— Эта? Думаю, она и есть та певичка из театра!

— Поэтому вы назвали ее «та самая Робинсон»?

Терпение у Йозефы лопнуло.

— Святые угодники, Фанни, твои вопросы когда-нибудь кончатся? Пойдем-ка дальше! Или тебе больше не нужна ткань на платье? — Надзирательница потянула девушку за собой.

Вскоре Фанни снова остановилась.

Вот это настоящий шик! — воскликнула она, уставившись на витрину, которая простиралась не только от пола до потолка, но и во всю ширину магазина. Красные с золотом полосатые маркизы были подняты и привлекали внимание прохожих. Перед черной лакированной входной дверью ожидал паж в ливрее. Над дверью вычурными золотыми буквами значилось: «Сара Моро кутюр». Рядом с надписью располагался герб Дунайской монархии, указывавший на придворный статус магазина. От входа до мостовой была расстелена красная ковровая дорожка, чтобы каблуки посетительниц не застревали в брусчатке по пути от экипажа или автомобиля.

Пока Фанни размышляла о том, что же такое «кутюр», ее взгляд упал на композицию в витрине. Девушка невольно раскрыла рот и сразу поняла, что словом «кутюр» обозначаются самые сказочные платья, какие только можно себе вообразить. С благоговением она рассматривала многочисленные манекены в бальных нарядах. Широкие юбки, длинные шлейфы, богатая вышивка — такой красоты Фанни еще не видела. «Интересно, какие эти ткани на ощупь и как себя чувствуешь в таком платье?» — подумалось ей.

— Пойдем дальше, детка, — стала подгонять ее Йозефа. — Так мы никогда не доберемся до Мариахильфер-штрассе.

Фанни медленно повернулась.

— А мы можем сюда заглянуть? — прошептала она.

— Сюда? Ты совсем с ума сошла? — Йозефа потрясла головой.

Фанни оглянулась на черную лакированную дверь. Паж вежливо улыбнулся.

— Ну пожалуйста. Ненадолго. Только посмотреть, — принялась уговаривать свою спутницу Фанни, отступая к двери.

— Ни за что! Это магазин для высокопоставленных, не для нас! — сопротивлялась надзирательница.

— Но мне так хочется! Пожалуйста, милая госпожа Пфайфер! — Фанни сделала еще пару шагов и потянула Йозефу за собой.

В этот момент паж склонился в легком поклоне:

— Честь имею, дамы! Густав к вашим услугам!

Он распахнул дверь, и Йозефа не успела и глазом моргнуть, как Фанни проскользнула в салон мод. Пожилая женщина застыла в изумлении, но быстро оправилась и поспешила вслед за воспитанницей, чтобы вывести ее из магазина. Того, как паж Густав склонился перед ней с фразой: «Вашу руку, милостивая сударыня», она и вовсе не заметила.

Фанни остановилась недалеко от входа, с удивлением разглядывая место, в котором оказалась. Перед ней раскинулся освещенный огромной хрустальной люстрой торговый зал. Невероятно яркий свет электрических ламп отражался от стен, обтянутых белыми шелковыми обоями. Повсюду висели зеркала в золоченых рамах, на полу лежал красный восточный ковер, поглощая шум. В многочисленных витринах выставлялись перья, кайма, кружева и пуговицы. У задней стены находился огромный, до самого потолка, стеллаж, полный тканей разного цвета и фактуры. Перед ним стоял длинный прилавок. Продавщицы в белых блузках и черных юбках поднимались и спускались по стремянкам, снимая со стеллажа рулоны тканей, чтобы показать их покупательницам, ожидающиму прилавка. Другие посетительницы склонялись над витринами или сидели на диванах, расставленных вдоль стен, листая пухлые каталоги и попивая шампанское.

— Я и не представляла себе, что такое существует, — благоговейно прошептала Фанни Йозефе. Девушке довелось одним глазком взглянуть на доселе скрытый от нее мир, и чем дольше она смотрела, тем сильнее ей хотелось стать его частью. Йозефа взяла подопечную под руку и потянула ее к двери.

— Немедленно выйди отсюда, — прошипела она.

Но Фанни стояла как вкопанная.

— Посмотрите туда. Рядом с дверью есть лифт. Он наверняка поднимает людей в швейные мастерские, где делают все эти чудесные платья. А рядом с ним в углу, кажется, телефонный аппарат.

— Мне это не интересно, — разозлилась Йозефа. — Разве ты не видишь, что мы привлекаем внимание? Пойдем немедленно!

Обе посмотрели на приближающуюся к ним худую женщину в простом черном платье. Ее седые волосы были коротко, почти по-мужски подстрижены, а рот накрашен вишнево-красной помадой. Фанни никогда не видела ничего подобного и была в восторге. Женщина, пусть и немолодая, выглядела элегантно и современно. Она остановилась перед Фанни и Йозефой.

— Bonjour, mesdames!^[5] Чем я могу вам помочь? — Голос у нее оказался низким и хриплым. Женщина улыбнулась, и вокруг глаз у нее собрались морщинки. Французский акцент подсказал, что перед Фанни и Йозефой стоит сама владелица салона мод.

Девушка отбросила сомнения и выпалила:

— Я ищу ткань для бального платья. Для выпускного бала в школе.

Йозефа открыла было рот, но мадам Моро ее о пере-дила:

— Конечно же, для такого случая вам, мадемуазель, нужно особенное платье. Уверена, мы подберем что-нибудь подходящее.

— Мы разоримся, — проворчала Йозефа. — Без сомнения.

Сара Моро обратилась к ней:

— Не волнуйтесь, мадам. Я сделаю вам offre accepta-Ые^[6]. Могу ли я для начала предложить вам что-нибудь выпить? Быть может, бокал шампанского?

Фанни было обрадовалась, но, к ее разочарованию, Йозефа ответила:

— Нет, спасибо, для алкоголя девочка еще слишком мала.

— Тогда только для мадам?

— Нет, — помотала головой надзирательница, — я буду не в состоянии считать, когда дело дойдет до стоимости.

Жак пожелаете, — улыбнулась мадам Моро, которую явно забавляло происходящее. — Тогда я покажу вам наши ткани. Пожалуйста, следуйте за мной.

Она развернулась и поплыла к прилавку, окутанная облаком ароматов розы и табака.

Фанни поспешила за ней. Происходящее казалось ей сном. Неужели с посетительницами таких магазинов всегда обращаются как с принцессами?

Йозефа двинулась следом со смешанными чувствами. С одной стороны, восторг Фанни передавался и ей; с другой — она опасалась, что после посещения этого магазина у девушки возникнут ненужные фантазии. Но когда Йозефа увидела сияющие глаза воспитанницы, склонившейся над разложенными перед ней шелком, бархатом, тюлем, шифоном и парчой, которые принесла Сара Моро, радость перевесила все сомнения.

«Жизнь у детки не из легких, — подумала Йозефа. — Пусть хоть раз у нее будет роскошное платье».

Показывая ткани, мадам Моро объясняла Фанни особенности того или иного материала и предлагала подходящие тесьму, пуговицы и кружева. Одновременно она спрашивала мнение девушки и прислушивалась к ее ответам. Время от времени модистка отматывала пару метров от рулона и драпировала плечи, талию и бедра Фанни. После этого она подталкивала девушку к зеркалу и с удовольствием наблюдала за тем, как та вскрикивает от восторга. Наконец Фанни выбрала бледно-голубой шелк для платья и сиреневый тюль для нижней юбки.

Когда мадам начала линейкой длиной в локоть отмерять материал, Фанни повернулась к Йозефе.

— Эти ткани точно дороже тех, что продаются в магазинах на Мариахильферштрассе, — сказала она серьезно.

Наставница была тронута.

— Ну, раз уж они тебе нравятся, детка… Мадам Моро обещала сделать нам выгодное предложение, — добавила она в адрес француженки.

— Спасибо, милая госпожа Пфайфер, огромное спасибо! Это лучший день моей жизни! — Фанни бросилась на шею удивленной Йозефе и расцеловала ее в обе щеки.

Мадам Моро весьма понравился выбор девушки.

— Очень хорошее сочетание. Ткань прекрасно оттеняет вашу кожу и чудесные волосы медного оттенка, — похвалила владелица салона, отматывая несколько метров от первого рулона. — Нужна ли вам выкройка? У нас есть большой выбор фирмы Баттерика^[7].

— Прекрасная… — начала Йозефа, но Фанни ее перебила:

— Я могу сделать выкройку сама и точно знаю, как должно выглядеть платье.

Йозефа в сомнении наморщила лоб.

— В самом деле? Смотри мне, не испорти дорогую ткань!

— Я же делаю выкройки, когда шью для детей в приюте!

— Но это рубашонки и распашонки, а не бальные платья.

— Не волнуйтесь, госпожа Пфайфер, я уже все продумала, — заверила Фанни.

— Ну ладно, — сдалась та. — Тогда возьмем еще несколько красивых пуговиц и лент для отделки.

Через четверть часа они стояли у стола с серебристым кассовым аппаратом, где Йозефа расплачивалась за покупки. Несмотря на обещание мадам предложить хорошую цену, сумма показалась Фанни очень высокой.

— Это же целый месяц моей работы в швейной мастерской, — прошептала она Йозефе испуганно.

— Все в порядке. Не волнуйся. — Надзирательница погладила Фанни по руке. Она знала, что предложение, показавшееся девушке непомерным, на самом деле было очень выгодным, ведь ткани отличались исключительным качеством. Мадам Моро по какой бы то ни было причине и впрямь сделала им значительную скидку.

— Только смотри мне, не порежь ничего, — добавила Йозефа.

— Клянусь, — радостно заверила ее Фанни. Продавщица тщательно завернула ткани в папиросную бумагу и упаковала в оберточную. Йозефа положила сверток в корзинку. Мадам Моро проводила покупательниц до двери.

— Правильно ли я поняла, мадемуазель, что вы оканчиваете школу? — спросила она Фанни.

— Да. Выпускной через четыре недели.

Мадам остановилась.

— Вы хорошо чувствуете моду, мадемуазель. Вы не думали о том, чтобы освоить это rnetier^[8]?

Фанни уставилась на нее:

— Нет. Еще нет.

Сара Моро смерила девушку взглядом:

— И какие же у вас планы, мадемуазель?

Фанни оглянулась на Йозефу. Планы у нее были, но о них она еще ни с кем не говорила.

— Я бы хотела учиться дальше, — начала она неуверенно. — Окончить лицей и получить аттестат зрелости. У меня будет лучший аттестат этого выпуска, — добавила она с гордостью.

— Что ты говоришь? Ты хочешь дальше учиться? В первый раз слышу! — Йозефа была поражена.

Фанни повернулась к ней:

— Госпожа директриса сказала, что я должна попробовать. Она считает, что я достаточно умная для этого.

Йозефа хрюкнула от удивления. Мысленно она пообещала себе разобраться с руководительницей школы. Как только этой женщине пришло в голову внушать Фанни ложные надежды, после того как ей ясно было сказано, что о лицее и речи быть не может!

— Позвольте ей, мадам! — Сара Моро прикоснулась к руке Йозефы. — Мадемуазель Фанни и в самом деле весьма умная девушка. Ваши планы прекрасны, мадемуазель Фанни, но если вы перемените мнение, я буду рада видеть вас вновь.

В воскресенье после обеда Фанни и Йозефа собирались приступить к работе над бальным платьем.

Фанни пришла в швейную мастерскую приюта первой. Сделанный ею эскиз платья лежал на большом столе посреди комнаты. Девушка подошла к стенному шкафу, в котором хранились швейные принадлежности, достала коричневую бумагу и расстелила ее на столе. Йозефа должна снять мерки, после чего можно будет делать выкройку. Фанни развернула эскиз и задумчиво посмотрела на рисунок. С начала работы в швейной мастерской она шила себе одежду сама. Но ей было понятно, что между простой юбкой и бальным платьем есть разница. Поэтому она решила отказаться от изысканных складок и воланов. Вместо этого Фанни выбрала простой фасон с верхом, напоминающим блузку, и двухъярусной юбкой.

«Удивлять должен материал, а не выкройка», — думала Фанни, доставая из шкафа сверток, чтобы положить его на стол. Она осторожно развернула бумагу и стала рассматривать ткань. Девушке до сих пор не верилось, что она владеет чем-то настолько ценным. Голубой, как небо за окном, шелк прекрасно смотрелся в сочетании с сиреневым тюлем. Пока Фанни в благоговении водила по материалу кончиками пальцев, дверь открылась, и в мастерскую вошла Йозефа.

После посещения салона мод мадам Моро обе избегали друг друга и больше не говорили о предложении директрисы. Теплые отношения наставницы и подопечной несколько охладели. Йозефа считала желание девочки получить аттестат зрелости бессмысленной мечтой, а Фанни обижалась, что надзирательница не воспринимает ее всерьез.

— Бог в помощь! — Йозефа прошла мимо девушки к шкафу.

Фанни, казалось, тоже старалась не смотреть на женщину.

— Вы не обязаны мне помогать, если не хотите, — дерзко заявила она. — Я могу сшить платье и сама.

Йозефа достала из шкафа портновскую ленту, блокнот и карандаш, после чего хлопнула дверцей. Тон Фанни разозлил ее, и гнев, копившийся уже несколько дней, вырвался наружу.

— Чтобы испортить дорогую ткань? Дитя неразумное!

— Может, мне вообще нельзя иметь никаких желаний? — возмутилась Фанни.

— Уж точно не таких глупых! — отозвалась Йозефа.

Глаза Фанни яростно сверкнули.

— Восемь лет вы мне талдычили, что нужно стараться и учиться хорошо. А теперь, когда у меня есть возможность продолжить образование благодаря хорошим оценкам, вы мне запрещаете. Что плохого в аттестате зрелости?

— Аттестат зрелости — это роскошь для тех, кто может себе ее позволить! И что ты собираешься с ним делать? Идти в университет? Как ты себе это представляешь? Ты, кажется, забыла, что не в рубашке родилась.

— Да как я могу забыть! Вы постоянно тычете мне этим в нос! — В голосе Фанни послышались слезы. — Но я достаточно умна, чтобы учиться. Госпожа директриса просто так хвалить не станет!

Йозефа злилась. Фанни не знала, что она уже давно обдумала предложение школьной руководительницы и поначалу даже решила отправить девушку в лицей. Но для этого пришлось бы использовать деньги со сберегательного счета Фанни. Учеба и книги обходились дорого, не говоря уже о питании и жилье. Спустить на это все, что имелось у ее малышки, было бы чистым расточительством. Эти деньги предназначались для других, более важных целей. Жалованья Йозефы на оплату лицея не хватило бы, не говоря уже о том, что ей эта мысль и вовсе не нравилась. В четырнадцать лет ее воспитаннице пора вступить во взрослую жизнь. Йозефа готовила ее к этому — во всяком случае, пыталась, но, видимо, неудачно.

«Может быть, я жду от нее слишком много, — подумала надзирательница. — Может, ей просто пока не хватает благоразумия и дальновидности».

— Иди сюда, я сниму мерки, — пробурчала она, смягчившись.

Девушка молча повиновалась. Пока Йозефа измеряла плечи, грудь, спину, талию и бедра и записывала цифры в блокнот, воспитанница упрямо смотрела себе под ноги.

— Вчера господин директор ясно сказал мне, что по окончании школы ты должна съехать из приюта, — объяснила надзирательница. — Что тебе остается, кроме как начать самой о себе заботиться? — Она кряхтя опустилась на колени, чтобы измерить длину ног.

— Но раз у меня такие хорошие оценки… — начала Фанни неуверенно. — Даже по арифметике отлично. А если мы вместе пойдем к директору и спросим, не могу ли я остаться еще на четыре года до получения аттестата зрелости?

Йозефа помотала головой.

— Тут ничего не поделаешь, особенно если речь идет о четырех годах. Ты же знаешь, что обычно детям дозволяется жить в приюте только до десяти лет. Пожалуйста, прижми портновскую ленту к бедру.

Фанни послушно взяла кончик ленты, и Йозефа протянула ее до правой щиколотки девушки.

— Не так длинно, госпожа Пфайфер, — попросила Фанни. — Юбка должна заканчиваться здесь. — Она взяла со стола эскиз, развернула его и сунула Йозефе под нос.

Между бровями надзирательницы собрались вертикальные морщины.

— Ни в коем случае! В таком скачут только балерины. Ты пойдешь на бал одетой прилично!

— Прилично — это скучно, а скучной я смогу быть и в старости!

Только через мой труп ты выйдешь из дома в такой короткой юбке!

— Но она же достает до икры. А сзади экстрадлинный шлейф.

— Экстравагантный, хотела ты сказать. Все это одеяние экстравагантное! — Йозефа со стоном поднялась.

— Но я так хочу. И так выкрою!

— Святые угодники, эти бесконечные возражения! Поэтому тебе и не надо в лицей. Будет еще хуже.

Фанни молча свернула эскиз. Она не собиралась отказываться от своего намерения. После того как мерки были готовы, она взяла из шкафа длинную деревянную линейку и сказала Йозефе:

— Вы называете мерки, а я делаю выкройку.

Несколько минут они работали молча. Потом девушка спросила:

— Если я больше буду работать в швейной мастерской, может, удастся остаться в приюте и платить за обучение в лицее?

«Эх, детка, — подумала Йозефа, — пойми уже: лицея не будет». Вслух же она сказала:

— Если ты пойдешь учиться, на работу времени не останется. Заниматься придется гораздо больше, чем прежде. Посмотри на меня, детка. Я ходила в школу всего шесть лет и начала работать, когда мне было двенадцать! И это мне ничуть не повредило… — Она осеклась. — Барышня, на эскизе вырез выглядел иначе! Этот идет до самого пупа! — Ноготь Йозефы уперся в треугольник, который Фанни нарисовала на выкройке. — Не думай, что я отпущу тебя на бал в голом виде!

Фанни не смогла сдержать улыбки.

— Это же спина! Спереди платье закрыто до самой шеи.

— А сзади должно быть видно попу?

— Ну нет же, госпожа Пфайфер! Вырез заканчивается гораздо выше. Посмотрите! — Девушка руками показала расстояние.

— Это едва ли десять сантиметров!

— Но если вырез будет меньше, пропадет весь эффект.

— Опять ты со своими особенными желаниями, — пробурчала Йозефа. То, что изобразила Фанни, казалось ей чересчур смелым. Но раз ее любимице придется отказаться от лицея, пусть хотя бы получит платье своей мечты.

Девушка почувствовала, что надзирательница колеблется. Она простодушно посмотрела на наставницу:

— Милая госпожа Пфайфер, неужели для меня в самом деле нет никакой возможности продолжить учиться?

Йозефа откашлялась. Ей было трудно отказать своей любимой девочке. Пока она думала о том, не стоит ли все-таки пустить на учебу деньги со сберегательного счета Фанни, ей в голову пришло другое решение.

— Помнишь, в ноябре меня приглашали в приход Брайтензее на открытие новой школы для девочек? — спросила она. — Санкт-Йозефинум, образовательное учреждение, в котором обучают женским профессиям, связанным с домашним хозяйством.

Йозефа вспомнила, как растрогала ее новая школа. Обучение там длилось, правда, три года, зато у выпускниц имелось профессиональное образование, поэтому им не приходилось начинать фабричными работницами или девочками на побегушках. Самое главное — ее любимица попала бы там в хорошие руки: школой занимались сестры милосердия.

— Если уж ты непременно хочешь учиться дальше, то в Санкт-Йозефинуме точно больше смысла, чем в лицее.

— Может быть, вы и правы, — неуверенно откликнулась Фанни. Раньше она не думала о том, чтобы освоить профессию, связанную с домашним хозяйством. Но и в том, что ей это понравится, уверена не была.

— Конечно, я права! — воскликнула Йозефа. — То, чему ты там научишься, позволит тебе получить место экономки в большом доме. Быть может, ты станешь даже компаньонкой или камеристкой хозяйки. На открытии говорили, что такая работа хорошо оплачивается.

Фанни молча кивнула. Правда, она мечтала о другом, но, возможно, выросшему в приюте подкидышу большего не достичь.

Йозефа же, наоборот, радовалась, что будущее ее любимицы вскоре устроится. Помогая Фанни кроить, она рассказывала о красивом современном здании школы и о предметах, среди которых были не только ведение хозяйства, стирка, шитье, вышивание, готовка и выпечка, но и уроки хороших манер и искусства вести беседу. Фанни молча слушала. Лишь когда речь зашла о том, что ученицы сами оплачивают учебу, работая на кухне, в прачечной и швейной мастерской принадлежащего Санкт-Йозефинуму пансиона для девочек, она спросила:

— Я тоже буду жить в пансионе?

Йозефа уставилась на нее. Об этом она совершенно не подумала. Пансион стоил денег, которых у них не было. Поскольку жить в приюте Фанни дальше не могла, оставался всего один вариант.

— Во время учебы будешь жить у меня, — объявила Йозефа. — Спать можешь на диване, а характерами мы сойдемся, правда, детка? Через три года ты съедешь, а я уйду на заслуженный отдых.

«Через три года госпоже Пфайфер будет уже семьдесят», — подумала Фанни с изумлением. Быть может, она оставила бы многолетнюю службу надзирательницы воспитательного дома для сирот уже в этом году, если бы девушка так не просила пойти учиться дальше.

Йозефа ткнула ее в бок, и Фанни вздрогнула.

— Так что ты думаешь о моем предложении?

— Звучит неплохо, — осторожно ответила Фанни. — Предложить поселиться у вас очень великодушно с вашей стороны.

Йозефа пристально посмотрела на нее:

— Так решено?

Девушка закусила губу.

— Может, я все-таки не пойду учиться дальше, а сразу устроюсь на работу? Я слышала, что на окраине, в Кайзермюлен, ищут прачек.

Йозефа сглотнула. Она знала, насколько тяжела работа в прачечной: щелок для стирки разъедает кожу, а воздух в помещениях настолько влажный, что у многих прачек развивается ревматизм. Она ни в коем случае не хотела, чтобы ее любимица гнула спину в таком месте! Йозефа потрепала Фанни по щеке:

— Не волнуйся, детка. Я все рассчитала так, чтобы выйти на пенсию через три года, и ни днем раньше.

После ужина Фанни вернулась в швейную мастерскую и оглядела сколотое булавками платье, надетое на манекен. В мягком свете газовых ламп оно казалось воздушным, как наряд королевы фей. Девушка радовалась, что наденет его на предстоящий бал.

«Интересно, понравлюсь ли я в нем мальчикам из городской школы?» — подумала она.

По традиции две соседние школы устраивали общий выпускной. Мысли об этом сильно волновали Фанни. Она не знала ни одного мальчика своего возраста, не говоря уже о более взрослых юношах вроде выпускников городской школы, которым было никак не меньше шестнадцати. Девушка решила веселиться весь вечер и не пропускать ни одного танца.

Она подошла к столу, над которым сиреневым облачком парила нижняя тюлевая юбка, тоже раскроенная и сколотая. С тюлем в руках Фанни села за швейную машинку у окна. На улице уже почти стемнело, а газовый свет не годился для шитья, но девушку это не остановило. Она насадила катушку на стержень и потянула нитку, чтобы вдеть ее в ушко иглы. Затем из отделения под прижимной лапкой вытянула вторую нитку, после чего протолкнула тюль под иглу и поставила правую ногу на педаль. «Так-так, так-так, так-так», — затарахтела старая швейная машина. Ткань медленно двигалась, бережно влекомая руками Фанни. Разобравшись с тем, как работать с новым для нее материалом, швея увеличила темп. Равномерное тарахтение машинки всегда успокаивало ее, и сомнения по поводу учебы отступили.

«Хорошо, что я могу учиться дальше, — думала Фанни. — А своему пути я все равно буду следовать. Куда бы он меня ни завел».

Глава четвертая

Вена, 1909 год

Фанни стояла посреди Флориангассе и, запрокинув голову, смотрела на фасад старого трехэтажного доходного дома. Оба окна квартиры Йозефы на втором этаже были темными, но это еще не означало, что там никого нет. Девушка знала, что пожилая женщина с трудом ходит и редко покидает дом. Скорее всего, она на кухне, выходящей окнами во двор и, в отличие от комнаты, отапливаемой в холода.

Набравшись смелости, Фанни позвонила в дверь. На втором этаже послышался шум. Через некоторое время у нее над головой открылось окно, из которого высунулась Йозефа. Она посмотрела на девушку, стоявшую на тротуаре с вещами, и, не веря своим глазам, спросила:

— Это ты, Фанни?

— Да, — ответила та и встала под фонарь, чтобы наставница смогла ее получше рассмотреть. Был ранний вечер, но в конце октября к этому времени уже темнело.

— Бог в помощь, госпожа Пфайфер!

— Иисус и Мария! — Йозефа покачала головой. — Раз уж ты снова тут со всем барахлом, ничего хорошего ждать не приходится!

— Может быть, вы впустите меня? — попросила Фанни. — Я все объясню.

— И слышать ничего не хочу! — Йозефа захлопнула окно.

Фанни тихо вздохнула. Через несколько минут в коридоре раздались шаркающие шаги. Со скрипом повернулся ключ, открылась задвижка, и Йозефа, распахнув дверь, встала на пороге.

Девушке показалось, что с их последней встречи бывшая наставница стала меньше ростом и начала всем весом опираться на клюку. Жидкие седые волосы Йозефы покрывала тонкая сетка. Поверх ночной рубашки был надет длинный шлафрок и наброшен шерстяной платок для защиты от осеннего холода. Летом надзирательнице исполнилось семьдесят два, и это было заметно. Однако ее темные глаза остались ясными и с неодобрением смотрели на молодую воспитанницу с багажом.

— Значит, ты снова потеряла место!

Фанни подавленно взглянула на нее:

— Госпожа Пфайфер, неужели об этом нужно говорить на улице? Пожалуйста… — Она тихо добавила: — Мне больше некуда пойти.

Йозефа недовольно наморщила лоб. В модной шляпке-цилиндре с дерзким пером, элегантном пальто и темно-красных кожаных сапожках на пуговках Фанни не выглядела бездомной. Пожилая женщин язвительно отметила:

— Выглядишь так, будто могла бы остановиться в «Захере». — Впрочем, хотя Йозефа часто критиковала экстравагантный вкус своей любимицы, она никогда не указала бы малышке на дверь. — Ладно, заходи. — Она отошла в сторону.

С облегчением Фанни подняла чемодан со всеми пожитками и деревянный футляр, в котором находилось ее самое ценное имущество — швейная машинка фирмы «Зингер», купленная два года назад с первого жалованья.

Поставив вещи в коридоре квартиры Йозефы, Фанни вслед за хозяйкой прошла на кухню. Там невыносимо пахло капустой, но зато было тепло.

Кухня представляла собой узкий прямоугольник с бело-серым крапчатым полом-терраццо^[9] и маленьким окошком, выходящим на задний двор. Под потолком горела газовая лампа, освещая скудную обстановку.

У одной стены стояли мойка, деревянный стеллаж для тарелок, чашек и кастрюль со сковородками и плита. В дальнем углу находилась дверь в кладовку. У другой стены расположился стол с двумя стульями. На нем лежали иллюстрированный журнал и очки Йозефы. Рядом теснились чайник, полупустая эмалированная кружка и сахарница.

— Ты голодная? У меня есть капустный суп. — Йозефа подошла к плите и сняла крышку с кастрюли, стоявшей позади чана с водой. Запах капусты усилился, и к горлу Фанни подступила тошнота.

— Нет, спасибо, — помотала она головой.

— Тогда, пожалуйста, поставь на стол еще одну чашку. Я заварю нам свежего чая.

Пока Фанни брала чашку с деревянного стеллажа, Йозефа выудила из раковины ситечко с чайными листьями, положила его в чайник и залила горячей водой из чана. При этом она все время что-то бормотала себе под нос. Девушка разобрала отдельные слова: «неслыханно», «никогда не случалось», «позор».

Она села на свободный стул, сняла шляпку и положила ее на стол.

— Если хотите меня выбранить, можете спокойно сделать это вслух.

Пожилая женщина разгневанно покосилась на нее, прежде чем налить чай.

— Не надо задирать нос. Ты теряешь место в шестой раз за два года. Собираешься продолжать в том же духе, пока не переберешь все приличные дома в Вене?

— Этот дом нельзя было назвать приличным! — взорвалась Фанни. — Как и все предыдущие.

— Вздор! — Йозефа добавила в свою чашку ложку сахара и раздраженно помешала. — В этот раз не прошло и трех месяцев, как тебя выставили!

Глаза Фанни наполнились слезами.

— Вы совсем не хотите знать, что произошло?

— Лучше бы ты рассказала мне что-нибудь другое. Например, что господа тобой довольны.

Фанни провела обеими руками по своим светло-рыжим волосам.

— Я старалась. Честное слово, госпожа Пфайфер. А вы бы позволили кричать на себя только потому, что забыли опустить шторы в спальне?

— В первый раз?

Фанни смущенно помотала головой.

— Пожалуй, раз в пятый.

— В пятый! Удивительно, что госпожа не вышла из себя раньше. И почему только ты вечно забываешь о своих обязанностях?!

— Я же не машина, а человек. А человек может разок что-то и забыть.

— Но не пять раз одно и то же. — Йозефа положила чайную ложку на стол и строго посмотрела на бывшую воспитанницу: — Тебя выгнали из-за штор или потому, что ты опять показала свой гонор?

— Неужели я должна пропускать мимо ушей любые оскорбления? Глупая гусыня назвала меня ведьмой, и тогда я сказала ей, что за то время, которое она меня бранит, она уже десять раз сама могла быть опустить и поднять чертовы шторы!

Пожилая женщина застонала.

— Да когда жы ты, наконец, усвоишь, что нельзя возражать господам?

— Но если я все буду проглатывать молча, то рано или поздно подавлюсь и задохнусь!

Йозефа молча смотрела на Фанни. Перед ее внутренним взором промелькнули последние два года. Ее подопечная окончила Санкт-Йозефинум с хорошим аттестатом. Оценка по кулинарии была средней, зато шитье и вышивку она сдала на отлично. Школа получала множество запросов на хороших выпускниц, и Фанни сразу же попала в дом к состоятельному производителю мыла. Ее будущее, казалось, было устроено.

Но через восемь месяцев Фанни впервые появилась под дверью у Йозефы, взбешенная, рыдающая и без крыши над головой. Хозяин дома выставил ее на улицу, потому что госпожа застала девушку красующейся в ее вечернем платье перед зеркалом в гардеробной. Йозефа сразу заявила, что такое поведение недопустимо, но Фанни считала случившееся несправедливостью.

— Не знаю, почему госпожа устроила такую сцену, — жаловалась девушка. — Она все равно уже забраковала то платье.

Йозефа увещевала Фанни, но тщетно. Со всех последующих мест воспитанницу быстро выгоняли по схожим причинам. Во втором доме она, вместо того чтобы заниматься хозяйством, зачитывалась журналами мод госпожи. В третьем с помощью ножниц и швейной машинки Фанни усовершенствовала форменное платье, а из скромного черного жакета сделала одеяние, в котором не стыдно выйти в свет. Хозяйка четвертого дома, вернувшись с бала за полночь, обнаружила горничную спящей в кресле. Попытки девушки объяснить, что она полночи ждала, чтобы помочь даме совершить вечерний туалет, успехом не увенчались. Пятое место Фанни потеряла, отказавшись купать пекинеса госпожи, после того как он ее укусил во время намыливания.

Каждый раз Йозефа принимала ее назад. У Фанни никогда не было денег на комнату. Вместо того чтобы экономить, все до последнего геллера она тратила на модные мелочи и ткани для платьев.

Сегодня Йозефа впервые пала духом.

— И что только из тебя выйдет? — вздохнула она.

Фанни пожала плечами:

— Я просто не умею исполнять несуразные капризы других людей.

— Господи, Фанни, если ты так говоришь о тех, кто тебя кормит, ничем хорошим все это не кончится.

— Они ведут себя так, будто я их собственность. Но даже выполняя их поручения, я им не принадлежу! — закипела Фанни. — Если бы вы позволили мне получить аттестат зрелости, я могла бы зарабатывать на жизнь чем-нибудь получше.

— Всегда есть тот, кто стоит выше тебя. Кроме того, ты полагаешь, что ошибаются только другие, а это не так, — с грустью заметила Йозефа.

Фанни покраснела. Она перегнулась через стол и взяла пожилую женщину за руку:

— Простите меня, госпожа Пфайфер. Не стоило говорить с вами таким тоном. Вы единственная, кто относится ко мне по-доброму.

Та устало кивнула:

— Хорошо, что хоть это ты понимаешь. Пей чай, пока не остыл.

Фанни молча повиновалась. Медленно делая глоток за глотком, она удрученно думала: «Ах, если бы я только была не такой, какая есть! Тогда я не попадала бы постоянно в неприятности и не огорчала госпожу Пфайфер».

— После очередного отказа от места будет сложно найти в Вене еще один хороший дом, — прервала Йозефа ее размышления. — Рекомендаций у тебя нет, поскольку тебя отовсюду выгнали. Да и вряд ли отзывы были бы хорошими, а о твоей репутации, скорее всего, уже известно всему городу.

Фанни невидящим взором смотрела в чашку. Вот бы найти работу, которая приносила бы ей радость! Но девушка умела лишь вести чужое хозяйство, да и с этим справлялась не лучшим образом. Внезапно ее лицо озарила улыбка.

— Я пойду к мадам Моро! Она предлагала обратиться к ней, если я захочу освоить профессию из мира моды. Разве это не прекрасно — зарабатывать деньги с помощью красивых платьев и тканей?

Йозефа покачала головой:

— К мадам Моро ходят все твои прежние хозяйки. Они не обрадуются, увидев тебя там. Завтра отправишься в Санкт-Йозефинум. Может, у директрисы есть подходящие запросы из других городов.

— Но она еще в прошлый раз пригрозила, что больше не будет меня рекомендовать.

— Все равно нужно попробовать. Если покажешь раскаяние и честно пообещаешь вести себя лучше, может, получишь еще одно место.

— Хорошо, — пробормотала Фанни безрадостно. — Йозефа отодвинула стул и встала.

— Пора спать, детка. Утро вечера мудренее. Простыня и одеяло в сундуке в коридоре, а где стоит диван, ты и сама знаешь.

Двумя днями позже Йозефа и Фанни вышли из наемного экипажа перед Национальным вокзалом Вены. С этого вокзала, находящегося в районе Фаворитен, отправлялись все поезда на восток. Было позднее утро, и по площади перед залом отправления непрерывно сновали экипажи и автомобили, привозившие путешественников, которые ехали в Богемию, Моравию, Венгрию или еще дальше — в Польшу, Румынию и Российскую империю.

Тяжелое свинцовое небо нависало над столицей, напоминая о скорой зиме. Дул ледяной ветер, гоняя по привокзальной площади бурую листву, срывая шляпы с мужских голов и задувая женщинам под юбки. Мелкий моросящий дождь превратил белые нарядные фасады привокзальных зданий в темно-серые. Картина навевала грусть.

Фанни попросила фиакр остановиться у входа в кассовый зал. Она вышла первой и помогла Йозефе.

— Идите в тепло, госпожа Пфайфер. Не хватало вам только простудиться, — подгоняла ее девушка.

Йозефа возразила:

— Сначала надо расплатиться.

Фанни мягко подтолкнула ее:

— Не нужно. На это у меня деньги еще есть.

— Ну хорошо, — согласилась ее спутница. — Тогда поишу нам скамейку прямо на платформе. — Йозефа медленно пошла к вокзалу.

Кучер выгрузил чемодан и чехол со швейной машинкой и поставил их на тротуар. Доставая из сумочки кошелек, Фанни заметила, как дрожат пальцы. Как только впереди забрезжил переезд в Будапешт, девушка забыла о ©не.

Она знала только город, в котором родилась, — Вену. Будапешт, конечно, являлся столицей Венгерского королевства, входящего в империю, но все равно страна была чужая, с чужим языком. Заверения директрисы школы в том, что в Будапеште живет множество австрийцев и практически каждый говорит по-немецки, Фанни не успокоили.

Она отдала кучеру последние оставшиеся у нее банкноты, подхватила багаж и поспешила на вокзал, не обращая внимания на носильщиков, пытавшихся предложить ей свои услуги.

Чтобы попасть на платформы, с которых отправлялись поезда, нужно было миновать шумный кассовый зал. Перед кассами и витринами с расписанием поездов толпились люди. Одни покупали прохладительные напитки или газеты в многочисленных киосках, другие искали родных или нужную платформу.

Фании остановилась недалеко от входа, чтобы перевести дух. Пока она пыталась восстановить дыхание, втайне проклиная узкий лиф платья, рядом раздался голос:

— За десять геллеров я присмотрю за вашим чемоданом, пока вы будете стоять в очереди за билетом, а еще за десять донесу ваши вещи до места в поезде.

Удивленная девушка повернула голову и увидела долговязого юношу, улыбавшегося ей.

Она с удовольствием приняла бы предложение, но вместо этого покачала головой, на которой красовался берет, дерзко заломленный на одно ухо.

— Билет я купила еще вчера и багаж донесу до поезда сама.

Юноша улыбнулся еще шире:

— Такой шикарной даме не пристало тащить чемодан, будто она вьючный осел.

Фанни не смогла сдержать улыбку.

— Верно, но последние геллеры мне придется приберечь для более важного случая. — Она наклонилась за багажом, но юноша быстро сказал:

— Позвольте мне, барышня. Я донесу вещи просто так.

Не успела Фанни возразить, как он взял чемодан и поставил на плечо чехол со швейной машинкой.

— Куда держите путь? — спросил он.

— В Будапешт. Скорым поездом в половине одиннадцатого.

— Он отходит с третьей платформы. К милому дружку едете? — подмигнул юноша.

— Вы всегда задаете клиентам такие вопросы? — поинтересовалась Фанни.

— Только если они мне поправились, — выпалил паренек без раздумий.

Комплимент пришелся Фанни по душе, и она заметила, что впервые за два дня настроение у нее улучшилось.

Руководительница Санкт-Йозефинума очень разозлилась, когда Фанни появилась у нее в кабинете всего через три месяца после предыдущего посещения.

— У меня нет никакого желания рекомендовать вас еще раз, — заявила директриса. — Вы портите репутацию нашей школы!

Лишь после множества извинений и сожалений со стороны Фанни, а также обещаний впредь приложить все усилия директриса открыла папку, в который хранились запросы на экономок. Они поступали уже не только из Вены, но и со всей империи. Вскоре нашлось место в Будапеште, где семье коммерсанта требовалась камеристка для дочери. Договоренность была достигнута в ходе телефонного разговора между директрисой и главным дворецким господ. Поскольку близилась зима, а с ней — и начало сезона балов, Фанни следовало немедленно приступить к выполнению своих обязанностей.

— Барышня! Вы меня совсем не слушаете?

Фанни вздрогнула.

— Простите, что?

— Я вас уже дважды спросил, в каком вагоне вы едете. — Молодой носильщик выглядел немного обиженно.

— Ой, простите! Вагон пять, место двенадцать.

Они уже дошли до платформы, но Фанни настолько погрузилась в свои мысли, что вовсе этого не заметила.

Поезд был подан. Впереди высился большой черный локомотив. Множество рабочих досыпали тормозной песок и уголь, доливали воду и проверяли паровой котел.

Фанни медленно шла за носильщиком, глаза которого скользили вдоль поезда в поисках нужного вагона.

— Номер пять. Вот он, — сообщил юноша и указал подбородком в сторону темно-зеленого вагона, после чего вскарабкался по ступенькам внутрь. Не прошло и минуты, как носильщик показался вновь: — Все на месте, барышня.

— Большое спасибо. — Фанни хотела попрощаться, но юноша уставился на нее. Только она собралась спросить, почему он так бесстыдно глазеет на нее, как парень произнес:

— Поцелуйчик на прощание?

Фанни возмутилась:

— Мы так не договаривались!

Носильщик сдвинул фуражку на затылок.

— Я подумал, за спрос денег не берут.

Фанни посмотрела по сторонам в поисках Йозефы.

Та сидела на скамейке неподалеку. Пожилая наставница, конечно, уже давно заметила девушку и носильщика, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Фанни быстро повернулась назад к юноше и поглядела на него. Только сейчас она заметила взрослый мужской подбородок и нежный светлый пушок на щеках.

«Каково оно — поцеловать этот пушок?» — мелькнула непрошеная мысль.

Отбросив опасения по поводу Йозефы, девушка встала на цыпочки и торопливо коснулась губами левой щеки юноши. Кожа у него была мягкой, как и пушок, и, к удивлению Фанни, носильщик покраснел.

— Откроете ли вы мне ваше имя? — спросил он тихо. Фанни помотала головой:

— Мы больше никогда не увидимся. — Она быстро попрощалась и поспешила к скамейке, на которой сидела наставница.

Та гневно посмотрела на Фанни.

— С каких это пор ты целуешься со всякой образиной мужского полу? — спросила она с осуждением, как только девушка села рядом с ней.

— Он был очень милым. — Фанни украдкой поглядела вслед носильщику, предлагавшему свои услуги другим пассажирам.

— Это называется не милый, а нахальный. Так, как он на тебя таращился, ни один кавалер на даму не посмотрит!

— Это всего лишь поцелуй в щеку!

— Одно за другим, а в итоге появляется ребенок. Подумай о своей матери. Ты же не хочешь закончить как она!

Несколько секунд Фанни пристально смотрела на Йозефу, а потом пробормотала:

— Вы так говорите, будто мое появление на свет — большое несчастье.

Йозефа закусила губу.

— Конечно же нет. Ты знаешь, как я тебя люблю, детка. Но твои отец и мать допустили смертельную глупость. Как бы счастлива я ни была провести с тобой все эти годы, ты бы наверняка хотела вырасти в настоящейсемье, ведь правда? — Она протянула руку, чтобы потрепать Фанни по щеке, но та уклонилась. Слова Йозефы сильно задели воспитанницу.

— Да, я выросла в приюте и не знаю, кто мои родители, но это не делает меня плохим человеком!

— Никто так и не думает, детка!

— Нет, вы именно так и думаете! Называете меня легкомысленной только потому, что считаете такой мою мать. При этом вы не знаете, что произошло на самом деле. Быть может, у нее не было другого выбора, кроме как оставить меня в приюте. — Фанни умолкла, почувствовав комок в горле.

— Ну-ну, будет тебе, детка! Ты не одна. У тебя есть я! — Йозефа снова протянула руку. На этот раз девушка не противилась.

— Я не буду вести себя опрометчиво, — заверила она и пристально посмотрела на Йозефу. — Никогда!

— Успокойся. Что подумают твои новые хозяева, если ты прибудешь в таком взвинченном состоянии. — Йозефа посмотрела на большие круглые часы на стене зала отправлений: — Через четверть часа нам придется попрощаться.

Фанни прижалась к плечу женщины.

— Ах, госпожа Пфайфер, мне в самом деле нужно ехать в Будапешт?

— Соберись и будь храброй. Ты знаешь, что другого варианта нет. Будапешт наверняка прекрасный город. Напомни, как зовут барышню, у которой ты будешь работать?

— Изабелла Кальман. Надеюсь, мы сойдемся характерами. — Фанни вздохнула. — Странно служить у девушки едва ли старше меня самой.

— Не надо так думать. Важно, чтобы ты выполняла свои обязанности вне зависимости от того, как ведет себя барышня Кальман.

— Но я еще ни разу не была камеристкой и не знаю, что нужно делать.

— Ты будешь заботиться о том, чтобы госпожа всегда выглядела хорошо. Это ты умеешь. — Йозефа с улыбкой посмотрела на свою любимицу. В подходящем к пальто бархатном берете и элегантных сапожках на пуговках та выглядела настолько хорошенькой, что молодого носильщика можно было понять.

Раздался резкий свист. Одетый в форму проводник пошел по платформе с криком:

— Пассажиры скорого поезда на Будапешт, займите, пожалуйста, свои места! Отправление через пятнадцать минут!

Йозефа оперлась на клюку и с трудом поднялась.

— Береги себя, детка! И не давай никаким образинам втягивать тебя в болтовню в поезде, слышишь? — Она вынула из сумки плоский сверток. — Это тебе в дорогу, чтобы не оголодала по пути.

Лицо Фании прояснилось.

— Шоколад с орехами! Мой любимый. Огромное спасибо!

С улыбкой Йозефа снова открыла сумку и протянула девушке коричневый конверт:

— Этого хватит на билет домой. Береги себя и не трать деньги попусту.

— Ах, госпожа Пфайфер, ваша доброта делает прощание еще тяжелее! — Фанни со слезами на глазах обняла женщину.

Йозефа потрепала ее по спине.

— Ну, будет тебе, детка.

Она думала о том, что поступления в пользу ребенка № 6572 внезапно прекратились три года назад. В последний раз деньги пришли на счет 1 ноября 1906 года. Йозефа часто задавалась вопросом, почему неизвестный благодетель выбрал такую странную дату, почти за два месяца до семнадцатого дня рождения девушки, но ответа так и не нашла. Подождав еще полгода, женщина перевела всю сумму на счет на имя Фанни. Сберегательную книжку Йозефа собиралась подарить своей любимице на совершеннолетие, то есть на двадцать четвертый день рождения. Умри наставница раньше, в завещании указывалось, что причитается девушке.

Мысли Фанни занимало будущее, она думала о Будапеште и новом месте в семье Кальман, обещая себе на этот раз все сделать правильно.

— Я буду стараться, — заверила Фанни Йозефу. — У барышни Кальман не найдется причин жаловаться.

Наставница откашлялась.

— Мы будем писать друг другу письма, детка. И, может быть, однажды ты приедешь меня навестить.

Фанни закивала в ответ:

— Обязательно, госпожа Пфайфер!

Обе знали, что это маловероятно. У прислуги случалось не больше одного свободного дня в неделю. Камеристка все время должна была находиться подле госпожи и о долгом отпуске могла только мечтать.

Снова раздался пронзительный свист, и локомотив выпустил черное облачко.

— Внимание! Пассажиры, следующие в Будапешт! Отправление через пять минут! — прокричал проводник.

Фанни обняла Йозефу в последний раз и вошла в поезд. Она стояла в дверях и махала пожилой женщине, пока та не исчезла вдали.

Глава пятая

Будапешт, 1909 год

Высадившись через четыре часа с багажом на Западном вокзале Будапешта, Фанни обнаружила, что тут значительно теплее, чем в Вене. Влажная плитка на привокзальной площади говорила о том, что недавно прошел дождь. Но солнце уже вышло, и среди серых туч проглядывало чистое голубое небо.

Директриса Санкт-Йозефинума договорилась с главным дворецким семьи Кальман, что новую камеристку встретят с поезда. Фанни быстро нашла во втором ряду позади припаркованных экипажей небольшую двуколку, кучер которой держал табличку с надписью «Фанни Шиндлер».

Она села рядом с пожилым мужчиной, представившимся Андрашом Паппом, и тот направил лошадей по широкому бульвару. Фанни с любопытством смотрела по сторонам, разглядывая высокие торговые здания, элегантные отели и роскошные дворцы, напоминающие о Вене. Однако прочитать названия улиц или домов не удавалось: она не знала венгерского и впервые видела слова, буквы в которых стояли как попало, так что произнести их было невозможно.

Зато ей посчастливилось взглянуть на другой берег Дуная, когда двуколка проезжала один из перекрестков. За украшенным статуями львов мостом с массивными контрфорсами высился зеленый, поросший лесом холм с огромной крепостью.

— Как странно, — заметила Фанни. — Та сторона холмистая, а эта плоская.

— Тот берег Дуная называться Буда. Этот — Пешт. Мой город как две сестры, прекрасные, но очень разные, — с гордостью ответил Андраш на ломаном немецком.

Кальманы обитали в двухэтажном особняке кремового цвета, стоявшем напротив Национального музея на небольшой, засаженной деревьями площади.

Огромные окна в бельэтаже были украшены богатыми рельефами. Посреди выходящего на улицу фасада находился балкон с роскошной кованой решеткой, а под ним — открытые ворота с колоннами по обеим сторонам.

Андраш направил лошадь в мощенный брусчаткой внутренний двор и остановил двуколку в глубине перед простой дверью, которая, как догадалась Фанни, служила входом для прислуги. Парадные двери для господ она видела, когда двуколка въезжала в ворота.

В северном крыле находились каретный сарай, стойла и гараж, в котором стоял серый лакированный автомобиль с серебристой крылатой женской фигурой на капоте^[10]. Молодой мужчина без верхней одежды, в одной рубашке, мыл губкой лобовое стекло. Увидев Фанни, он прервался и с любопытством оглядел ее.

— Моя сын Иштван. Он шофер, — объяснил Андраш, выгружая багаж девушки. — Слуга нести чемодан в комната. Я сейчас распрягать лошадей, а ты к госпожа Фишер, домоправительница, — он указала на простую дверь. — Первый комната со сторона двора.

Фанни зашла в длинный темный коридор со множеством дверей по обеим сторонам, заканчивающийся черной лестницей. Все двери, кроме последней, были закрыты. Оттуда доносились тихие голоса. Фанни, как велел ей Андраш, постучала в первую дверь.

Женский голос отозвался по-немецки:

— Да, войдите!

Фанни сделала глубокий вдох, вызвала в памяти все свои благие намерения, выдохнула и вошла.

Кабинет домоправительницы был обставлен просто: лишь тем, что требовалось для работы. Кроме полки на стене, комода, пары стульев и письменного стола мебели тут не было. Через небольшое окно падал свет.

Госпожа Фишер оказалась женщиной средних лет с гладко зачесанными, сколотыми на затылке волосами и в закрытом черном платье. С абсолютно прямой спиной она сидела за столом. К комоду прислонился пожилой мужчина в черном костюме дворецкого и белой рубашке. Оба посмотрели на гостью с выражением, которое не сказало Фанни ничего. Неуверенно она начала:

— Бог в помощь! Я новая камеристка Фанни Шиндлер.

— Вы барышня Шиндлер? — Женщина за столом в удивлении приподняла брови. — Я говорила вам, господин Венцель-, что найм прислуги по телефону до добра не доведет, — добавила она, обращаясь к дворецкому. — Местную мы могли бы хотя бы увидеть. Но мое мнение не в счет.

Дворецкий теребил цепочку от часов, свисавшую из кармана жилетки.

— Здесь было множество девушек из Будапешта, интересовавшихся местом. Вы сами знаете, чем дело кончилось. Так что у меня не было другого выбора. Первые выезды в свет вот-вот начнутся, а Роза не может весь сезон заниматься и госпожой, и барышней.

И домоправительница, и дворецкий говорили с отчетливым австрийским акцентом, но звук родной речи Фанни не обрадовал. Она приехала в Будапешт с самыми лучшими намерениями, но прием в доме Кальман никак нельзя было назвать многообещающим.

— Могу ли я поинтересоваться, что именно во мне вас не устраивает? — Фанни злилась, что дворецкий и домоправительница даже не поздоровались и говорили о ней так, будто ее тут вовсе не было.

Госпожа Фишер встала и вышла из-за письменного стола, звеня большой связкой ключей на поясе.

— Вы еще и дерзкая, — строго отметила она. — Хочу сказать сразу: такую фифу, как вы, мы для нашей барышни и представить себе не могли. В этом доме ценятся скромность и незаметность. Вы получили шанс только потому, что времени нет.

Фанни едва сдержалась. Она, правда, обещала Йозефе приложить все усилия, но разве это повод сносить оскорбления?

— Госпожа Фишер, прошу вас! Дайте барышне Шиндлер прийти в себя, — вмешался дворецкий. — Может быть, для начала вы покажете нам ваши рекомендации?

Фанни вскинула подбородок.

— С собой у меня их нет.

Могу себе представить почему, — язвительно заметила домоправительница. Не скажу, что мне это нравится, но придется взять вас на работу. Если барышня захочет, чтобы вы остались, вы будете выполнять все указания, поступающие от меня и от господина Венцеля. Это понятно?

— Так точно, — не менее язвительно ответила Фанни.

— Очень хорошо, — продолжила домоправительница в том же тоне. — Тогда я представлю вам остальную прислугу. После этого камеристка госпожи покажет вашу комнату и представит вас барышне Изабелле. Я ожидаю, что на глаза господам вы будете попадаться исключительно в таком виде, который полагается девушке вашего положения. Платья найдете в своей комнате.

С каменным лицом Фанни последовала за госпожой Фишер в людскую в конце коридора.

«Надеюсь, барышня окажется не такой противной, как эта Фишериха», — думала девушка.

Фанни боялась, что допустила большую ошибку, решив остаться. Чего ждать в доме, где ее приняли настолько недружелюбно? Тоска по Вене и Йозефе одолела ее, и только нежелание снова разочаровать воспитательницу удержало от того, чтобы вернуться домой следующим же поездом.

В людской за длинным деревянным столом, где не только ели, но и работали, сидели почти все, кто служил в этом доме. Было послеобеденное время, и снабженные номерами соответствующих комнат колокольчики, висящие рядом с дверью в два ряда, молчали. Хозяин особняка, как обычно, инспектировал свои магазины, а хозяйка еще не вернулась с чаепития у подруги. Дома была только барышня.

Обе горничные, утром убиравшие жилые комнаты господ, чистили серебряные приборы и тихо разговаривали между собой, камердинер натирал туфли хозяина, а один из слуг правил ножи на точильном ремне. Андраш тоже сидел у стола и чистил сбрую. Только одна темноволосая девушка подвинула стул прямо к окну, где было посветлее, и штопала шелковый дамский чулок.

Когда госпожа Фишер и Фанни вошли в людскую, все внимание обратилось на них. Шикарный вид девушки приковал к себе взгляды обитателей дома.

Домоправительница по очереди представила новенькой всех присутствующих, среди которых оказались как австрийцы, так и венгры. Слуга, точивший ножи, отзывался на имя Франц, горничных звали Река и Эстер, камердинером господина служил Карл, а девушкой у окна оказалась Роза, камеристка госпожи. Затем госпожа Фишер повела Фанни в кухню, где полным ходом шла подготовка к ужину. Богемская повариха Тереза и две ее помощницы были так заняты, что даже не взглянули на вошедших.

— Сколько членов семьи обитает в этом доме? — спросила Фанни чуть позже, поднимаясь вслед за Розой по черной лестнице.

— Господин, его супруга и барышня Изабелла. Молодой господин Максим здесь больше не живет. Он офицер Девятого гусарского полка, стоящего в Пресбурге^[11].

— Они добрые?

Роза пожала плечами:

— До поры до времени. Пока исполняешь все их указания. Но с вашими прежними господами наверняка было то же самое.

— О да, — вздохнула Фанни.

Роза рассмеялась, и Фанни подумала, что ей нравится эта девушка.

— Мы не хотим перейти на «ты»? — спросила она. В доме, которым заведовала строгая госпожа Фишер, подружка ей не помешала бы.

— Идет! Но одно ты должна знать. — Роза остановилась ступенькой выше Фанни и посмотрела ей прямо в глаза: — Карл принадлежит мне. Его не трогай, ясно?

— Не волнуйся, — заверила ее Фанни. В этом доме она хотела все сделать правильно, что с очевидностью исключало любовную связь с бледным и слегка пузатым ухажером Розы.

В отличие от спален слуг, находящихся на втором этаже, комнаты служанок располагались под крышей. Только у госпожи Фишер и господина Венцеля имелось по крошечной квартире на втором этаже.

— Мы заходим на девичий этаж. — Роза подмигнула Фанни и открыла дверь, которая вела с лестницы в коридор. — Нив коем случае на попадайся Фишерихе, если приведешь сюда мужчину. Сразу же вылетишь.

— Пока что я не видела тут мужчин, которых хотела бы пригласить к себе, — отозвалась Фанни. — Кроме твоего Карла, конечно, но он уже занят, — она тоже подмигнула Розе.

— Какая ты дерзкая! — отметила камеристка и слегка ткнула Фанни в бок. — Мне это нравится, но, держу пари, с прежними хозяевами у тебя часто были проблемы.

— Так и есть, — согласилась Фанни. — Но я твердо решила вести себя хорошо.

Девушки бок о бок зашагали по коридору. Наверху было холодно, половицы скрипели при каждом шаге. Наконец Роза открыла одну из дверей:

— Твоя каморка рядом с моей. Ничего особенного, но в прошлом году господин велел провести в комнаты слуг электричество и водопровод. В конце коридора есть даже туалет со сливным бачком.

Фанни вошла в комнату вслед за Розой. В отсутствие отопления внутри было так же холодно, как в коридоре, зато летом под крышей наверняка становилось жарко и душно. Каморка оказалась крошечной. Здесь помещались кровать с тонким матрасом, шкаф, комод и умывальник. Кто-то уже принес сюда чемодан и швейную машинку Фанни. На застеленной кровати лежала ее рабочая форма: два унылых черных платья, по одному виду которых было понятно, что они жесткие, неудобные и совершенно лишены шика. То же самое можно было сказать о стоптанных туфлях, стоявших на полу.

— У тебя есть швейная машинка? — удивилась Роза, с интересом глядя на футляр. Теперь я понимаю, почему ты так модно одета. Ты шьешь себе сама, ведь правда?

Фанни кивнула.

— Мне всегда нравилось шить. Вот это все, — она взяла платье камеристки за рукав, — я приведу в порядок. — Девушка вздохнула. — С белым воротничком и манжетами я хотя бы не буду похожа на грустную старую ворону. А по бокам убавлю.

Пока Фанни снимала бархатный берет и пальто и пристраивала их на крючки на двери, Роза села на кровать и принялась болтать ногами.

— Представляю себе лицо Фишерихи, когда она увидит, что ты перешила платья, — улыбнулась она. — Но поторопись: нельзя заставлять барышню Изабеллу ждать.

Фанни поправила ленту на вороте блузки и разгладила юбку:

— Я готова.

— Ты не будешь переодеваться? — спросила Роза в изумлении.

— Не представляться же барышне в платье, которое не подходит мне ни спереди, ни сзади, — ответила Фанни. — И этот ужас я тоже надевать не буду! — Пинком она загнала туфли, сношенные ее предшественницами, под кровать. Тут девушка вспомнила о том, что она обещала Йозефе, и неуверенно спросила: — Или ты думаешь, что она возьмет меня, только если я буду выглядеть пугалом?

Роза рассмеялась:

— Поверь мне, ей понравится, если ты будешь такой хорошенькой, как сейчас.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Фанни удивленно, однако новая подруга уже вышла в коридор.

— Готова? — Роза обернулась и улыбнулась Фанни. Та молча кивнула, и девушка постучала в дверь.

— Войдите, — откликнулся глубокий мелодичный голос.

Роза открыла дверь и зашла.

Фанни последовала за ней. Она была несколько подавлена мыслями о том, что ее ждет впереди, но в то же время ей было любопытно увидеть обладательницу приятного голоса.

Посреди комнаты стояла широкая кровать под балдахином, заваленная подушками. Перед ней лежал роскошный восточный ковер. Несмотря на наличие центрального отопления, горел камин, от которого шло приятное тепло. На мраморном подоконнике вокруг миниатюрных часов расположились семейные фотографии. Перед одним из двух окон стоял туалетный столик с баночками и флаконами. За ним, накинув шелковый халат, сидела Изабелла Кальман.

С появлением камеристок она повернулась, и Фанни в изумлении увидела, что небрежно запахнутый халат не скрывает не только кружевного бюстгалтера на полной груди, но и обнаженных ляжек Изабеллы. У ее босых ног валялись вышитые домашние туфли.

Роза подтолкнула Фанни вперед и сделала книксен.

— Барышня, позвольте представить вам Фанни Шиндлер.

Изабелла перебросила длинные черные волосы через плечо и оценивающе взглянула на Фанни. Ее голубые глаза медленно рассматривали лицо девушки, блузку, юбку и сапожки на пуговках. Когда Фанни уже обеспокоилась столь пристальным вниманием, Изабелла спросила:

— Фрау Фишер не оставила вам платье? — Она говорила по-немецки, но ее венгерское раскатистое «р» звучало для Фанни чуждо.

— Даже два, — ответила девушка смело. — Но они мне не подходят. Я хотела бы попросить вашего разрешения их немного доработать.

— Можешь делать с этим тряпьем все что угодно, — пренебрежительно отозвалась Изабелла. — Но для начала я хочу посмотреть, что ты умеешь в качестве камеристки.

— Разумеется, милостивая сударыня, — Фанни сделала книксен.

Полные розовые губы Изабеллы сложились в легкую улыбку.

— Хорошо. Тогда помоги мне одеться к ужину. Родители ждут гостей, деловых партнеров отца с женами. Поэтому мой костюм может выглядеть празднично. Ты можешь идти, Роза. Моя матушка тебя наверняка уже ждет:

— С радостью, милостивая сударыня. — Роза сделала книксен. Уходя, она шепнула Фанни: — Удачи.

Изабелла встала.

— Пойди сюда, Фанни. Я покажу тебе мою гардеробную. — Она сунула ноги в домашние туфли, подошла к двери рядом с камином, открыла ее и включила свет. — Интересно, что ты для меня подберешь! — Изабелла пропустила камеристку вперед, и та вошла в помещение, которое было раза в три больше ее каморки под крышей.

По трем стенам тянулись штанги, на которых висели дневные, вечерние и выходные платья, юбки, блузки, жакеты и пальто. У четвертой стены стояли два стеллажа высотой д© самого потолка. Один наполняла разнообразная обувь от бальных туфель до отделанных мехом зимних сапожек; на втором громоздились шляпные коробки и дамские сумочки. Посреди комнаты высился огромный комод со множеством ящиков, в которых, как полагала Фанни, хранились перчатки, веера, белье и чулки.

«Как у одной женщины может быть столько одежды?» — думала она отчасти с удивлением, отчасти с завистью.

Фанни медленно прошла мимо вечерних платьев. Каждое было сказочно красивым и дорогим. Как только ей казалось, что она нашла самое подходящее, рядом обнаруживалось что-нибудь еще более изысканное. О том, что в дверях стоит наблюдающая за ней Изабелла, Фанни почти забыла. Ее взгляд упал на серебристое мерцающее одеяние. Сняв его с вешалки, девушка оглядела узкое платье с длинными рукавами. В отличие от бальных, у него был лишь небольшой вырез, отделанный синим кружевом. Платье выглядело элегантным и необычным, и Фанни сразу поняла, что Изабелле оно невероятно пойдет. Она повернулась к барышне:

— Что вы думаете об этом?

— Совершенно новое платье. Оно выполнено по образцу парижского кутюрье Поля Пуаре, и я его еще ни разу не надевала. Но, думаю, сегодня действительно подходящий момент, — ответила Изабелла задумчиво. — Какие украшения ты мне предложишь?

Фанни неуверенно посмотрела на нее: она не слишком хорошо разбиралась, в украшениях. Потом девушка вспомнила, что хранили в шкатулках ее предыдущие хозяйки, и осторожно сказала:

— Жемчуг?

— Хороший выбор. — Изабелла довольно кивнула. — У меня есть нитка жемчуга, которую я и надену. — Она повернулась к выходу. — Возьми еще чулки. Они в комоде, — бросила барышня через плечо.

Фанни украдкой посмотрела ей вслед, наблюдая, как грациозно та садится на маленькую банкетку в ногах кровати и сбрасывает с ног домашние туфли. Кажется, еще никогда Фанни не видела такой красивой женщины, как Изабелла Кальман.

Она поискала в комоде чулки, наткнулась на длинное синее с отливом перо, лежавшее в ящике с украшениями для волос, и прихватила его с собой.

Изабелла улыбнулась камеристке. Она уже сняла халат и бросила его на кровать. Ее полную грудь сжимал корсет. Талия была тонкой, а бедра — округлыми. Белая кожа сияла.

— Начнем с чулок, — сказала госпожа и протянула Фанни длинную стройную ногу.

Фанни опустилась на колени и осторожно натянула чулок на стопу Изабеллы. Она еще ни разу не оказывалась настолько близко к своим прежним хозяйкам, особенно когда те были раздеты. Кроме того, ей не нравилось вставать на колени перед другими людьми.

«Но это входит в обязанности камеристки», — осадила себя девушка, раскатывая чулок по ноге Изабеллы. Когда она собиралась закрепить его резинкой от пояса, на лицо ей упала тень. Барышня склонилась над Фанни и заглянула ей в глаза.

— Какие у тебя маленькие руки, — сказала она тихо и накрыла ладонью руку камеристки. — И такая нежная кожа.

Фанни потупила взор. Прикосновение нельзя было назвать неприятным, но оно казалось непривычным, неправильным. Девушка осторожно высвободила руку и закрепила чулок. Изабелла ничего не сказала, но продолжала смотреть на Фанни.

Через полчаса барышня была одета и рассматривала себя в большом зеркале на внутренней стороне двери в гардеробную. В серебристом платье с синим кружевом она выглядела экзотической чужеземкой. Черные волосы госпожи Фанни умастила ароматной помадой и уложила на шее в мягкий узел. Прическу украшала узкая налобная повязка, в которую было воткнуто синее перо. На идеальной коже Изабеллы мерцал жемчуг.

— Ты сделала свою работу очень хорошо, — объявила Изабелла, кокетливо улыбаясь своему отражению. — Я желаю оставить тебя в качестве камеристки. Ты согласна?

— Конечно! Большое спасибо! — Фанни была счастлива.

— Я рада. — Взгляд Изабеллы обратился к девушке и остановился на ее губах. — Даже очень рада.

Кровь прилила к щекам Фанни. Она хотела что-нибудь ответить, но не нашла слов.

Изабелла сделала шаг вперед и встала к девушке вплотную.

— Между прочим, сколько тебе лет, моя хорошенькая маленькая Фанни?

— На Рождество будет двадцать, — пробормотала та.

— Тогда мы почти одного возраста, — радостно заключила Изабелла; — Мне исполнилось двадцать в сентябре.

Она медленно подняла руку и нежно прикоснулась указательным пальцем к губам Фанни.

— Как ты думаешь, Фанни, разве не прекрасно, если мы станем подругами?

Девушка молчала, до крайности смущенная и растерянная. Перед тем как ©на устроилась на свое первое место, Йозефа предупредила ее, что нужно быть крайне осмотрительной, если хозяин дома начинает делать комплименты или прикасаться к молоденькой прислуге. «Это означает только одно: он пытается тебя соблазнить. Поддаваться нельзя, если не хочешь попасть в крупные неприятности», — подчеркнула тогда наставница. Но о хозяйках, которые делают комплименты служанкам и прикасаются к ним, не было сказано ни слова.

В этот момент пробили часы на подоконнике.

— Бог ты мой, уже так поздно! — воскликнула Изабелла. — Мне пора спуститься и поприветствовать гостей.

Она поспешила к двери, забыв о Фанни, и выскочила в коридор.

В оцепенении Фанни смотрела на закрывшуюся дверь. Она знала, что должна бы радоваться и ощущать благодарность за полученное место камеристки, но первая встреча с новой хозяйкой прошла до крайности странно.

«Может, все это мне просто кажется», — подумала она беспомощно. В предыдущих местах ее раздражала привычка хозяек указывать, что они занимают гораздо более высокое положение в обществе, чем она. Теперь Фанни ощущала недоверие, потому что барышня Кальман вела себя иначе.

Она наклонилась и подняла с кровати халат Изабеллы. Шелк был гладким и прохладным. Фанни почувствовала запах парфюма барышни, такого же загадочного и завораживающего, как и она сама.

«Наверняка она просто хотела быть приветливой, — решила Фанни, пока несла халат в гардеробную и вешала его на плечики. — Она даже позволила переделать эти ужасные форменные платья, как мне вздумается».

Фанни поставила домашние туфли рядом с кроватью, поправила пуфик у туалетного столика и покинула комнату госпожи.

Вечером в людской было полно народу. Когда господа принимали гостей, прислуга обычно ложилась спать поздно. Только горничные уже отправились в свои каморки под крышей, но их день начинался раньше, чем у остальных, поскольку им нужно было убирать жилые комнаты хозяев.

Из расположенной неподалеку кухни доносились аппетитные запахи, грохот кастрюль и команды Терезы, заботившейся о том, чтобы каждая перемена блюд происходила ровно в тот миг, когда пожелают господа.

Оба шофера гостей сидели за столом вместе с госпожой Фишер, Розой и Карлом, курили и коротали время, хвастаясь техническими особенностями автомобилей своих господ.

Не хватал© только Фанни. Она пропала сразу после ужина.

— Куда подевалась новая камеристка барышни? — спросила госпожа Фишер и в очередной раз озабоченно посмотрела на дверь. Ей нравилось знать, где находятся ее подопечные и чем они заняты.

Роза, сидевшая рядом со своим милым, устал© склонив голову ему на плечо, ответила:

— Она хотела что-то забрать из своей каморки и тотчас вернуться.

— Видимо, «тотчас» для Фанни — понятие растяжимое. Ее нетуже полчаса, — отметила домоправительница. — Надеюсь, ей понятно, что она еще понадобится барышне Изабелле.

— Наверняка понятно, — пробормотала Роза и подавила зевок. — Она не настолько глупа.

— Я запрещаю вам дерзить, — строго сказала госпожа Фишер.

Карл, изучавший отчеты о последних конных скачках в Будапеште в газете «Пештер Ллойд», вмешался:

— Оставьте мою подружку в покое! Она не нянька новой камеристке. — Он демонстративно положил руку Розе на плечо и притянул возлюбленную к себе. Госпожа Фишер фыркнула и хотела что-то сказать, но тут раздался раздраженный окрик Франца, весь вечер бегавшего вверх-вниз по лестнице с подносами, полными то блюд, то грязной посуды.

— Чтоб тебя! Ты что, ослепла? Я едва не уронил тафельшпиц^[12]\

— Прошу прощения! Я тебя не видела! — Фанни, которая как раз хотела войти, увернулась в последний момент. В одной руке она держала футляр со швейной машинкой, в другой — бумажный пакет со швейными принадлежностями и обрезками ткани. Форменные платья она перекинула через руку. У себя в каморке девушка заколола булавками боковые швы и теперь собиралась сесть за машинку.

Все присутствующие обернулись, а один из шоферов немедленно вскочил со своего места.

— Куколка, не перенапрягись! — Он поспешил к Фанни и взял у нее футляр. — Да это слишком тяжелая ноша для такой малышки. Что там у тебя? Золотые слитки? — Он подмигнул девушке.

Фанни со смехом покачала головой:

— Швейная машинка. Не будете так любезны поставить ее на стол, вот туда? — Она указала на свободное место рядом с Розой.

Мужчина посмотрел ей в глаза:

— Может, лучше сядешь рядом со мной?

— Довольно! — Госпожа Фишер стукнула ладонью по столу.

Шофер покорно поставил футляр рядом с Розой, сделав при этом забавную гримасу. Фанни пришлось отвернуться, чтобы домоправительница не заметила ее улыбки. Госпожа Фишер с подозрением уставилась на швейную машину и черные платья:

— Что это такое, Фанни?

Платья мне оказались велики, и барышня позволила их перешить. — Фанни положила униформу на стол, при этом стараясь не уколоться многочисленными булавками.

— Сделай их поуже, чтобы они хорошо сидели на твоей прекрасной фигурке, куколка, — предложил шофер, который помог ей со швейной машинкой.

— j Еще одна вольность — и вы будете ждать своих господ во дворе! — прошипела госпожа Фишер.

— Не надо так горячиться, любезная! — Шофер выставил перед собой ладони, будто защищаясь.

Госпожа Фишер повернулась к Фанни:

— Завтра ранним утром зайдите ко мне в кабинет. Мы просмотрим приглашения, которые барышня Изабелла получила на ближайшие месяцы. Вас ждет множество заданий.

— Слушаюсь, — ответила Фанни спокойно. Получив место камеристки, она испытала такое облегчение, что ее даже перестали раздражать манеры домоправительницы.

Она установила машинку, и вскоре к голосам присутствующих и шумам, доносившимся из кухни, добавилось тарахтение. Фанни быстро закончила строчить и оценивающе осмотрела свою работу.

— Уже гораздо лучше, — отметила она удовлетворенно. — Осталось добавить воротничок и манжеты. — Девушка отложила платья и открыла пакет с лоскутами. — Что ты думаешь об этом? — она передала Розе, с любопытством наблюдавшей за происходящим, кусок белой хлопковой ткани.

— Слишком мягкая, — усомнилась та.

— Но я сделаю воротничок и манжеты воланами, — объяснила Фанни. — Вот так. — Она собрала ткань в складки.

— Это и вправду будет выглядеть шикарно, — кивнула Роза. — Если хочешь, я тебе помогу. — Ее усталость как рукой сняло.

Пока девушки вместе делали замеры и кроили, они вполголоса делились друг с другом историями из домов, где работали раньше. Роза призналась, что часто скучает по семье, оставшейся в Граце, а Фанни поведала ей о своей жизни в Вене. Когда Роза спросила о родителях подруги, та ответила, что их уже давно нет в живых, а ее вырастила старая тетка. О приюте она умолчала, не хотелось говорить, что она не знает родителей, а мать оставила ее сразу после родов. Подобные мысли были настолько болезненными, что Фанни предпочитала от них воздерживаться.

Вскоре речь зашла о новых господах Фанни.

— Тебя не смущает, что Кальманы евреи? — спросила Роза, булавками прикалывая воротничок к вырезу.

— Нет, — удивленно ответила Фанни. — Я даже не знала об этом. Почему ты спрашиваешь? Тебя это беспокоит?

— Тогда я вряд ли бы тут работала, — отозвалась Роза. — Но есть люди, которые считают ниже своего-достоинства служить евреям. Правда, по Кальманам не-сразу скажешь, кто они. Семья редко ходит в синагогу и не соблюдает шаббат. Господин говорит, что верит в трудолюбие и здравый смысл. Госпожа и барышня устанавливают для нас, для прислуги, рождественскую ель и сами ее украшают. Я наблюдала за ними и думаю, что им нравится это делать.

— Найти камеристку для барышни Изабеллы было так сложно, потому что она еврейка? — поинтересовалась Фанни.

— Нет. — Роза хихикнула. — Причина в другом.

— А в чем же? — воскликнула Фанни. — Прошу тебя, не надо тайн!

— Тише, не кричи, — прошипела Роза, к ее удивлению. Она украдкой покосилась на Фишер и Венцеля, но те были заняты своими делами и не обращали на девушек никакого внимания. — Ты не заметила, что барышня Изабелла ведет себя иначе, чем другие хозяйки? — спросила она вполголоса и нагнулась пониже к шитью.

Фанни отложила манжеты, которые прикалывала к рукавам, и с удивлением взглянула на подругу.

— Ладно тебе, — подстегнула ее Роза. — Не надо делать вид, будто ты не знаешь, что я имею в виду. Я видела, как она на тебя смотрела. Ты ей нравишься.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — пробормотала Фанни, хотя в памяти у нее мигом всплыли прикосновения и комплименты барышни Изабеллы.

— Ах, Фанни, милая, — прошептала Роза, — ты в самом деле такая зеленая или просто делаешь вид? Бьюсь об заклад, что барышня Изабелла начала с тобой флиртовать, как только я вышла из комнаты. Поэтому все твои предшественницы быстро отказывались от места. Они не разделяли увлечений барышни Изабеллы. А ты? Тебе она нравится?

— Да ты спятила! — выпалила Фанни.

Все в людской повернулись и посмотрели на нее. Даже Карл оторвался от результатов скачек.

Фанни сжала губы и склонилась над шитьем. Понравилось ли ей то, как с ней обращалась барышня Изабелла? Она не знала, но ей немного льстило, что такая красивая женщина, к тому же богатая и принадлежащая к высшему обществу, делает ей комплименты. Честно говоря, Фанни было даже любопытно, как пройдут их последующие встречи. Она с вызовом обратилась к Розе:

— Скажи лучше, нравится ли она тебе, хотя у тебя есть Карл?

— Меня все это совершенно не трогает. Мне хватает Карла, — ответила та. — К тому же со мной она и не флиртовала. Наверное, боится, что мой дружок пожалуется господину.

Госпожа Фишер захлопнула книгу записи домашних расходов и посмотрела на часы на стене.

— Фанни! Роза! Постели господ можно расстилать. Ужин скоро закончится. А вам, Фанни, еще предстоит убрать весь этот кавардак, перед тем как отправитесь спать.

Фанни кивнула и вышла вслед за Розой. Она была взбудоражена и сбита с толку Барышня Изабелла и впрямь с ней флиртовала?

«Это полная ерунда, — думала она. — Женщина, которая заигрывает с другой женщиной! Да такого не бывает!»

Глава шестая

Будапешт, 1910 год

— Доброе утро, милостивая сударыня! Вы хорошо спали?

Когда Фанни ровно в восемь часов зашла с подносом в комнату Изабеллы Кальман, на ночном столике уже горела лампа. Барышня сидела, опершись на подушки, и читала книгу. Она не была соней, но любила до завтрака выпить кофе в постели.

— Спасибо, очень хорошо. Ты тоже, Фанни? Или снова полночи просидела за машинкой? — Изабелла захлопнула книгу, положила ее на столик и приветливо улыбнулась камеристке.

О любви Фанни к красивой одежде и таланте к шитью знал весь дом. Изабелла уже подарила ей несколько забракованных дневных платьев, которые та перешила под себя. Но она переделывала наряды и для Розы, Реки и Эстер. За неделю до того к ней даже приходила госпожа Фишер с просьбой перешить воротник на блузке.

Несмотря на скомканное знакомство, камеристка и домоправительница относились друг к другу хорошо. Фанни удерживалась от дерзких комментариев, когда ее начинала раздражать строгость госпожи Фишер, а та была рада, что длительные поиски камеристки закончились, хотя она никогда бы не подумала, что маленькая Шиндлер удержится на этом месте.

За три с половиной месяца Фанни прижилась в доме Кальманов. У нее сложились хорошие отношения со всей прислугой, а Изабелла постоянно хвалила новую камеристку. Хозяин дома Шандор Кальман и его супруга Иоганна показались Фанни приветливыми спокойными людьми. Они не имели ничего против того, чтобы праздновать Рождество вместе с теми, кто у них работает, установив для них большую елку в холле. В рождественское утро, на свой день рождения, Фанни получила от господ подарки: теплые домашние туфли, перчатки и шарф, а от Изабеллы — красивую заколку для волос. Прислуга испекла для девушки пирог и спела в ее честь. У Фанни появилось ощущение, что в этом доме она может стать своей.

Не познакомилась она только с братом Изабеллы Максимом. На Рождество он нес службу в полку, а Новый год праздновал с друзьями в Вене. Фанни видела его на семейных фотографиях: на них он красовался верхом на лошади, облаченный в гусарский мундир. Отороченный мехом ментик, переброшенный через плечо, и султан на кивере придавали Максиму лихой вид, и молодой человек выглядел не хуже своей сестры, которая была младше него на пять лет.

Фанни подошла к ночному столику и осторожно поставила на него поднос.

— Вечером я помогала Розе с ее костюмом. Завтра они с Карлом собираются на бал-маскарад в «Редуте».

«Редут», огромный концертный зал на берегу Дуная, располагался на пештской стороне города.

Фанни протянула руку, чтобы взять маленький серебряный кофейник и наполнить чашку, но Изабелла ее остановила:

— Оставь, Фанни. Я очень ценю твою заботу, но нужно знать меру.

— Как пожелаете, сударыня. — Девушка сделала книксен и подошла к окну, чтобы поднять занавески. Ей нравилось, что барышня не заставляла себя обслуживать, как некоторые из прежних хозяек. В хорошем настроении Фанни помахала рукой старику, который, как и каждое утро, обходил улицы квартала в предрассветных сумерках и гасил фонари. Из носа и рта фонарщика вылетали клубы пара: с Рождества лежал снег и стоял лютый мороз.

— Вы уже знаете, что хотите надеть, милостивая сударыня? — спросила Фанни.

Ей было известно, что одежда дамы должна меняться несколько раз в течение дня в соответствии с четкими правилами. Днем носились закрытые платья; утром предпочтение отдавалось нарядам из шерсти или хлопка, просто скроенным и неярким. После обеда, когда наступало время визитов, приходил черед платьев из бархата или атласа, украшенных тесьмой и лентами. Пышные одеяния из шелка или парчи с глубоким вырезом и длинным шлейфом предназначались для балов, званых вечеров и посещения театра.

Изабелла сделала глоток кофе и откинулась на подушки.

— Предложи мне что-нибудь.

У Фанни всегда находились прекрасные идеи, которые делали Изабеллу звездой на многочисленных балах, приемах, чаях с танцами и вечеринках на коньках, которые развлекали будапештское общество в зимние месяцы.

— Новое шерстяное платье в зеленую клетку? — спросила Фанни.

Изабелла отсутствующе кивнула. Мысли у нее были заняты другим.

— Ты тоже пойдешь с кавалером в «Редут»? — небрежно поинтересовалась она.

— Нет. — Фанни открыла дверь в гардеробную. — Я не позаботилась о костюме. Да и кавалера у меня нет.

— Ты лукавишь! Такая хорошенькая девушка без труда найдет партнера для танцев. Разве я не права?

То же самое сказала и Роза. В самом деле, Иштван, шофер, пригласил Фанни в «Редут», но у нее не было настроения.

В субботу, когда у нее выпадал свободный вечер, Фанни пару раз ходила вместе с Иштваном, Розой и Карлом в «Орфеум», танцевальный зал рядом с Народным театром. Там собирался творческий люд, играли цыганские оркестры, народ пил, смеялся и танцевал до самого утра: Все это доставляло Фанни огромное удовольствие. Гораздо меньше ей нравилось то, что к концу вечера Иштван начинал к ней приставать и, дыша на нее пивом, пытался поцеловать.

— На штанге висят два льняных чехла, — заметила Фанни, выйдя из гардеробной с клетчатым платьем Изабеллы. — Это костюм для маскарада в опере сегодня вечером?

— Прежде чем я отвечу на твой вопрос, моя маленькая Фанни, ты должна ответить на мой, — уперлась Изабелла.

Камеристка положила платье на спинку кресла.

— Иштван пригласил меня пойти с ним, но я не хочу.

— То есть ты ему отказала. Честно говоря, меня это радует, потому что я приготовила тебе сюрприз.

Фанни с любопытством посмотрела на госпожу, но та лишь улыбнулась и подлила себе кофе.

После первой встречи с девушкой Изабелла воздерживалась от откровенных прикосновений и двусмысленных замечаний. Ей нужно было доверие Фанни, но еще больше — ее симпатия. Несмотря на красоту и уверенность в себе, в глубине души Изабелла чувствовала себя одинокой. У нее, барышни не только красивой, но и состоятельной, было много поклонников. Но Изабелла искала любви не мужчины, а женщины. Раскрыть свое сердце она решалась редко. Ей часто отказывали, когда она обнаруживала свои чувства; у некоторых женщин они даже вызывали отвращение. Все немногочисленные возлюбленные Изабеллы быстро прекращали отношения из страха огласки.

Теперь барышня решила подойти к вопросу иначе. Она собиралась подружиться с Фанни и со временем показать ей, что две женщины могут любить друг друга не меньше, чем женщина и мужчина. Фанни должна была отдать ей сердце по доброй воле. Тогда, думала Изабелла, подруга ее не покинет.

Она не знала о том, что Фанни рассказала Роза, и не подозревала, что ее камеристка до сих пор думает о том разговоре. Иногда, лежа вечером на узкой кровати в своей каморке и, несмотря на усталость, не в силах уснуть от тоски по дому, Фанни возвращалась мыслями к Изабелле и задавалась вопросом, каково это — поцеловать ее полные розовые губы.

Изабелла поставила кофейную чашку на столик, выскользнула из кровати и подошла к Фанни.

— Показать тебе, что в чехлах? — Не дожидаясь ответа, она взяла камеристку за руку, потянула ее за собой в гардеробную и открыла первый.

— Иисус и Мария! — воскликнула Фанни. — Этот костюм вы хотите надеть сегодня вечером?

Изабелла несколько напряженно кивнула.

— Нравится?

— Даже очень! Но чтобы выйти в нем в люди, нужна определенная смелость.

Изабелла выбрала костюм пирата-корсара. Он состоял из треуголки, широкой белой рубашки, открытой жилетки и коротких пышных красных штанов. Ко всему этому прилагались кожаные сапоги, грубый пояс, на котором висел пугающе реалистичный бутафорский кинжал, и черная маска.

— Я знала, что наряд придется тебе по вкусу! — воскликнула Изабелла с облегчением. — Волосы я спрячу под платком. В треуголке и маске меня никто не узнает. — Барышня хихикнула. — Можешь представить меня переодетой в мужчину?

Фанни пристально посмотрела на госпожу:

— Прекрасно могу.

К ее удивлению, Изабелла покраснела.

— А теперь я хочу показать твой сюрприз, — сказала она и открыла второй чехол.

В нем оказался еще один костюм: платье из блестящей темно-красной парчи с широкой юбкой, узкими рукавами до локтя и украшенным кружевом корсажем. Изабелла наклонилась и открыла одну за другой три коробки. В первой оказалась пара отделанных бархатом сапожек, во второй — парик с длинными серебристыми локонами, а в третьей — маленькая бархатная сумочка, веер и маска из золотистого шелка.

— Это костюм придворной дамы французского двора. Такие носили сто пятьдесят лет назад, — объяснила Изабелла. — Как он тебе?

— Фантастический, — прошептала Фанни, забыв, как дышать. — Но кто же его наденет?

— Ты.

— Я?! Как это?

Изабелла закрыла коробки и выпрямилась.

— Хочешь сопровождать меня на бал-маскарад в опере? — спросила она, сияя.

Фанни лишилась дара речи. Она не понимала, почему барышня хочет отправиться на самый роскошный из карнавальных балов Будапешта с камеристкой.

— Не надо смотреть на меня так испуганно! — засмеялась Изабелла. — Просто скажи «да». Уверена, мы хорошо повеселимся!

При мысли о таком приключении у Фанни захватило дух. Было бы прекрасно. Но как все устроить?

— Мы же не можем просто взять и уйти из дома. А уж вы без сопровождения — и вовсе ни в коем случае, — ответила она задумчиво. — Если ваши родители узнают…

— Об этом я уже подумала, — нетерпеливо перебила ее Изабелла. — Родители завтра вечером приглашены на праздник и собираются вернуться после полуночи. Как только они уйдут, мы переоденемся, а когда прислуга отправится спать, выскользнем из дома и пойдем к Национальному музею. Там стоят экипажи. Мы, правда, не успеем к полонезу, который открывает бал в девять, но впереди будет весь вечер.

— Хорошо придумано! Господин Венцель и госпожа Фишер всегда уходят к себе пораньше, если господ нет дома. Нас никто не заметит, — согласилась Фанни.

— Так тебе нравится мой сюрприз?

— Он совершенно сумасбродный, но очень мне нравится. Мы отлично повеселимся, милостивая сударыня!

Лицо Изабеллы просияло.

— Мы должны еще кое-что прояснить.

— Что? — удивленно посмотрела на нее Фанни.

Изабелла взяла лицо камеристки в ладони и посмотрела ей прямо в глаза.

— В этот вечер ты не будешь называть меня милостивой сударыней! Обещаешь?

— У меня для тебя еще кое-что есть, — сказала Изабелла, когда тем же вечером их фиакр остановился перед королевской оперой на проспекте Андраши. Занавески были подняты, и салон экипажа освещали многочисленные уличные фонари. Изабелла достала из кармана пиратской жилетки книжечку и положила ее Фанни на колени.

— Как красиво! Спасибо! — Девушка осторожно провела пальцами по белой бумаге ручной выделки. Книжечка была перевязана узкой шелковой лентой красного цвета.

На обложке изогнутым шрифтом значилось «Ф. Ш.», а ниже — «Бал-маскарад в Королевской опере Будапешта 17 февраля 1910 г.».

— Открой ее. — Изабелла нагнулась к Фанни и потянула за ленту. В костюме корсара госпожа казалась девушке одновременной чужой и знакомой. Фанни подумала, что мужской наряд подчеркивает красоту хозяйки даже больше, чем платья, и придает ей загадочности.

— Это carnet de bal, твоя бальная книжка, — объяснила Изабелла. — Кавалер дает ее даме при входе в бальный зал. В этот вечер твой кавалер я. Поэтому и carnet de bal ты получаешь от меня. Надеюсь, она тебе нравится.

— Очень, — с умилением ответила Фанни.

— Видишь список танцев? — продолжила Изабелла. — Вечер начинается с полонеза, затем следуют вальс, полька, мазурка, кадриль, снова вальс и так далее. Ты знаешь шаги?

— В последнем классе школы у меня были уроки танцев. Правда, после выпуска я не была ни на одном балу, но уверена, что все вспомню.

— Рядом с каждым танцем ты можешь вписать имя партнера. Вот этим карандашом, — Изабелла показала Фанни карандаш, закрепленный в петле внутри книжечки. — Я не хочу, чтобы с тобой танцевал кто-то из присутствующих на балу мужчин. Поэтому впиши везде меня. Кроме танцев с пометкой «белый». В этом случае ты сама должна меня пригласить.

— Но я же не могу везде написать «Изабелла Кальман», — беспомощно отозвалась Фанни.

Изабелла посмотрела на нее и хлопнула себя ладонью по лбу.

— Я совершенно забыла придумать себе подходящее имя для сегодняшнего вечера! Как глупо!

— Как насчет имени вашего брата? — предложила Фанни. — Или он тоже будет на балу?

Изабелла помотала головой:

— Он собирался остаться в Вене. Но его имя не подходит. Ни один приличный корсар не назовется Максимом. — Она наморщила лоб и задумалась. — Я буду именоваться сэром Джоном в честь английского пирата Джона Хокинса.

— Он в самом деле существовал? — полюбопытствовала Фанни.

Изабелла пожала плечами:

— Понятия не имею. Я знаю о нем из детской книжки брата. Согласна называть меня сэром Джоном?

— Да, милостивая сударыня.

— Фанни! Именно этого ни в коем случае не должно произойти на балу! — Изабелла шутливо погрозила ей пальцем.

— Слушаюсь, сэр Джон! — Фанни невинно захлопала ресницами.

Изабелла расхохоталась. Они надели маски, вышли из фиакра и поднялись по широкой лестнице в оперу.

Когда они вошли в фойе, часы на расположенной неподалеку базилике Святого Стефана пробили половину десятого. В толпе костюмированных гостей, которые шутили, смеялись и чокались бокалами, Изабелла и Фанни погрузились в праздничное настроение.

Чтобы попасть в зрительный зал, в тот вечер превращенный в площадку для танцев, нужно было подняться по широкой мраморной лестнице. Двери были распахнуты. Многочисленные пары под звуки вальса кружились на огромной площади, обычно занятой зрительными рядами.

— Там играют карнавальные песни! Пойдем танцевать! — Изабелла взяла Фанни за руку и вместе с нею вбежала в зал. Перед тем как влиться в ряды танцующих, она остановилась и склонилась перед своей камеристкой в соответствии с требованиями этикета: — Могу ли я пригласить вас?

Фанни возбужденно кивнула, Изабелла подхватила ее, и они завертелись в ритме вальса. За вальсом последовали мазурка, полька и галоп. Казалось, никто не замечал, что танцуют не дама с кавалером, а две дамы. Фанни выяснила, что Изабелла прекрасно справляется с мужской партией. Хозяйка уверенно вела девушку, поддерживая за спину, и Фанни полностью доверилась ей.

«Быть может, она уже не в первый раз отправляется танцевать, переодетая мужчиной», — подумала она. При мысли о том, что среди всех гостей на балу лишь одна она знает тайну Изабеллы, Фанни холодела. Когда закончился вальс и музыка умолкла, ей показалось, что она очнулась ото сна. Голубые глаза Изабеллы обратились к Фанни.

— Сейчас будет небольшой перерыв. Балетная труппа покажет несколько танцев. Хочешь посмотреть, пока я принесу шампанское?

Фанни едва не напомнила барышне, что заботиться о шампанском — ее обязанность. Она вовремя спохватилась, вспомнив, что этим вечером все иначе. Изабелла исполняла роль ее кавалера и потому должна была ухаживать за ней, своей дамой. Эта идея понравилась Фанни.

— С огромным удовольствием, — сказала она, сияя.

Изабелла предложила ей руку. Пока они шли к креслам и диванам, поставленным около сцены, Фанни думала о том, что этот вечер ей не забыть никогда. Она и мечтать не могла, что она, Фанни Шиндлер, девочка из венского приюта для подкидышей, в один прекрасный день будет танцевать на самом роскошном бале-маскараде во всем Будапеште.

Девушка вспомнила посещение салона мод Сары Моро. Сегодня она вновь испытала пьянящее ощущение принадлежности к избранному обществу.

— Бар с шампанским находится этажом выше, рядом с ложами первого яруса. Будет лучше, если ты подождешь меня здесь. Наверху наверняка ужасная толкучка, — предупредила Изабелла, когда они подошли к группе из дивана, маленького столика и двух кресел. Оттуда открывался хороший вид на расположенную поблизости сцену, но Фанни повернулась к окружающим зрительный зал ложам. За исключением большой королевской ложи посередине почти все места были заняты людьми, которые веселились и бросали конфетти вниз на тех, кто находился в бальном зале.

— Мы не можем сесть там, наверху? — спросила Фанни. — Мне кажется, так здорово сидеть надо всеми остальными.

Изабелла покачала головой:

— У нашей семьи, правда, есть своя ложа, но мы не можем ею воспользоваться, поскольку явились на бал инкогнито. Не надо смотреть на меня так разочарованно, — подмигнула она Фанни, чтобы ее подбодрить. — Разве не забавно, что большинство присутствующих знакомы друг с другом, но никто никого не узнаёт, поскольку все в масках? Только представь себе, на какие поступки решаются люди, когда лица у них скрыты!

— На такие, как мы, сэр Джон? — спросила Фанни, подмигивая в ответ.

— Да! — Изабелла усадила камеристку в одно из кресел и сама присела на подлокотник. Фанни помедлила, но все же прислонилась головой к плечу Изабеллы. Этот жест настолько обрадовал госпожу, что она наклонилась и поцеловала девушку в макушку седого парика.

— Я тотчас вернусь, — пообещала она и встала. — Не позволяй посторонним мужчинам приглашать тебя на танец!

Изабелла пропала в толпе. Фанни, удобно откинувшись в кресле, стала рассматривать костюмы гостей. Среди мужчин было много султанов и махарадж, а также римские императоры и арлекины. Меж дам преобладали цветочницы, греческие богини и ангелы, которые прекрасно вписывались в роскошный интерьер оперы. С куполообразного потолка свисала огромная люстра, окруженная позолоченной лепниной и яркими росписями, на которых были изображены отдыхающие боги и музицирующие грации. Опоры и балюстрады лож покрывало сусальное золото, отчего весь зрительный зал сиял. По краям танцевальной площадки стояли кресла и диваны, перемежающиеся пальмами и роскошными композициями из экзотических цветов.

Фанни вытянула ноги и посмотрела на свои отделанные бархатом сапожки. Она еще никогда не носила такой красивой обуви. К сожалению, в ней было довольно жарко, как и под серебристым париком. Девушка вынула из крошечной сумочки веер и начала обмахиваться. При этом она смотрела на участников балета, только что закончивших хоровод. Танцоры и танцовщицы были облачены в национальные крестьянские костюмы, которые очень понравились Фанни, особенно широкие юбки и ярко вышитые блузки. Когда группа удалилась со сцены, оркестр сделал небольшую паузу. После этого раздались звуки вальса Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае».

Пары ринулись танцевать. Фанни вытянула шею в надежде увидеть Изабеллу, но той нигде не было. Тогда девушка достала из сумочки carnet de bal и открыла ее. Напротив звучавшего вальса стоял пометка «белый танец». Фанни обещала Изабелле пригласить «сэра Джона». Но сейчас «сэра Джона» не было поблизости. Разочарованно она захлопнула carnet de bal.

В этот момент послышался мужской голос, обращавшийся, по-видимому, к ней. Уверена она не была, поскольку человек говорил на венгерском, который Фанни едва понимала.

Она подняла голову и посмотрела на мужчину под маской. На нем была треуголка с пышным страусовым пером; на плечи спадали длинные темные кудри. Одет мужчина был в белую рубашку, штаны до колен и сапоги с отворотами. Костюм дополнял синий плащ. Правая рука мужчины лежала на рукояти сабли, свисающей с пояса, а левую он прижал к груди, будто хотел засвидетельствовать Фанни свое почтение. Глаза внимательно смотрели на нее из-под маски. Девушка почувствовала, что ей становится еще жарче, и решила сделать вид, будто занята укладыванием бальной книжки в сумочку.

Когда она вновь подняла глаза, мужчина все еще стоял подле нее. На его красивых полных губах играла улыбка. Их обрамляли усы со слегка загнутыми вверх кончиками и узкая бородка клинышком.

Фанни откашлялась.

— Простите, сударь, я не поняла, что вы сказали.

Улыбка мужчины стала еще шире.

— Что я пригласил бы вас, не будь это белый танец. Надеюсь, вы выберете меня, прекрасная барышня, — ответил он по-немецки. Фанни заметила, что «р» у него раскатистое, как у Изабеллы: наверняка венгр.

— Простите, — пролепетала она, захваченная врасплох, — но все мои танцы уже обещаны.

— Кому? — Мужчина огляделся. — Я никого не вижу.

— Мой кавалер ушел за напитками и сию минуту вернется.

— Если бы я был кавалером, то не оставил бы столь прелестную даму здесь в одиночестве. Так что, если не хотите пропустить танец… — Мужчина не окончил фразу, но улыбнулся настолько красноречиво, что все было понятно без слов.

Фанни посмотрела по сторонам, но не заметила в толпе ни одного корсара.

— Сожалею, — сказала она, — но мой ответ «нет».

— Вы разбиваете мне сердце! — воскликнул мужчина опечаленно. — Поведайте мне хотя бы, кто вы, прекрасная незнакомка.

Фанни хихикнула и раскрыла веер, прикрыв им лицо так, чтобы видны были только глаза.

— Разве смысл бала-маскарада не в том, чтобы не раскрывать себя?

— Вы играете моими чувствами, — отозвался мужчина. — Как мне найти вас снова, если вы не даете ни единого намека?

— Быть может, я потеряю на лестнице туфельку, покидая бал.

— Которую я после должен примерить всем будапештским дамам? Ваша жестокость не знает границ.

— Что поделать. Если вы и в самом деле хотите меня найти, придется постараться.

— О! — воскликнул мужчина и вскинул брови. — Мне кажется или я слышу очаровательный венский акцент, моя прекрасная незнакомка?

В этот момент заигрывания прервал другой мужской голос:

— Приветствую, д’Артаньян! Вот ты где!

— Надеюсь, ты не собирался скрыть от нас это сокровище, мой друг? — раздался еще один голос, за которым последовал третий:

— Неслыханно: придержать для себя самую очаровательную девушку на балу!

Мужчина, которого другие называли д’Артаньяном, нетерпеливо повернулся к своим приятелям и негодующе рявкнул:

— Вы с очевидностью не знаете, когда нужно испариться!

— Но-но, — возразил первый. — Разве наш девиз не «один за всех и все за одного»?

— Я вынужден вас настоятельно попросить: никаких дерзостей в присутствии дамы! — Д’Артаньян сделал шаг в сторону троицы, но его друзья лишь с усмешкой скрестили руки на груди и не подумали двинуться с места.

Фанни отклонилась в сторону, чтобы д’Артаньян не заслонял ей обзор. Три молодых мужчины, одетые в похожие костюмы, с интересом смотрели на нее.

Д’Артаньян предложил Фанни руку:

— Пойдемте со мной, прекрасная незнакомка! Я избавлю вас от общества этой неотесанной солдатни.

— Простите, но вы же знаете, что я… — начала девушка робко.

— Эта дама со мной! — раздался возглас совсем рядом.

Четверо мужчин повернулись, а Фанни вздрогнула, будто ее застали врасплох.

— Иза… ой, Джон… Откуда?..

— Кажется, я пришел вовремя, резко прервала ее Изабелла и пробилась через группу мушкетеров. Ее глаза метали молнии, и она совсем не обращала внимания, что из обоих бокалов, которые она держала, выплескивается шампанское.

— Наша прекрасная незнакомка — добыча флибустьера, — язвительно заметил один из мушкетеров.

— А флибустьеры свою добычу без боя не отдают, — добавил второй.

— Этот пират встал тебе поперек дороги, не правда ли, любезный д’Артаньян? — подлил масла в огонь третий.

Д’Артаньян не реагировал. Он будто прирос к месту, пристально глядя на корсара. Изабелла поставила оба бокала на столик рядом с креслом, в котором сидела Фанни.

— Исчезните, иначе мне придется поставить в известность охрану! — заявила барышня Кальман, обращаясь ко всем четверым.

— Не горячитесь, сударь! — Один из мушкетеров сделал примирительный жест. — Мы начинаем тактическое отступление. — Он коротко поклонился и отошел. Двое других последовали за ним.

Лишь д’Артаньян не двинулся с места. Изабелла сделала угрожающий шаг в его сторону, но вместо того, чтобы уклониться, он схватил ее за плечо.

— Что вы себе позволяете! — вскрикнула она и безуспешно попробовала высвободиться.

Фанни вскочила с кресла и, потрясая кулаками, бросилась на д’Артаньяна:

— Убирайся, грубиян, а то схлопочешь!

И Изабелла, и ее противник повернулись и уставились на нее. Фанни была настроена воинственно:

— Я не шучу!

Д’Артаньян коротко кивнул. Но перед тем, как отпустить Изабеллу, наклонился к ней и прошептал что-то на ухо. Пару секунд все трое молча смотрели друг на друга. После этого Изабелла взяла Фанни под руку:

— Пойдем!

Д’Артаньян проследил, как пара удаляется. Когда девушки исчезли, он тоже собрался уйти, но тут взгляд его упал на бархатную сумочку Фанни: вскочив, чтобы вступиться за Изабеллу, та не заметила, как сумочка соскользнула с колен. Мужчина нагнулся, поднял изящную вещипу, задумчиво осмотрел со всех сторон, после чего положил во внутренний карман плаща.

— Что такое сказал вам этот незнакомец? — хотела знать Фанни. Внезапное окончание вечера потрясло ее прежде всего тем, что они вылетели из здания оперы, будто два вора, которых застигли на месте преступления

На площади Изабелла втолкнула ее в первый попавшийся фиакр. Пока они тряслись по будапештской булыжной мостовой, Фанни пыталась понять, почему прекрасный вечер так резко оборвался. Но барышня не отвечала на вопросы, к тому же занавески были задернуты и Фанни не видела ее лица. Однако она слышала стесненное дыхание, будто Изабелла пыталась сдержать слезы.

— Чем он вас так напугал? — спросила Фанни настойчиво.

Изабелла тихо вздохнула.

— Пожалуйста, не спрашивай, — хрипло ответила она после короткой паузы. — Я не могу тебе этого объяснить.

Такой ответ еще больше сбил Фанни с толку. Кто же этот незнакомец, назвавшийся д’Артаньяном? Девушка перестала сожалеть о том, что отказала ему в танце. Теперь она мысленно проклинала человека, который испортил чудесный вечер и огорчил ее госпожу. Фанни услышала, как Изабелла тихо всхлипывает, протянула руку и положила свои пальцы поверх ее. Рука Изабеллы дрогнула, но осталась лежать на месте.

Чуть позже фиакр остановился у особняка Кальманов, и девушки вышли. Пока Изабелла расплачивалась с кучером, Фанни изучала фасад. Занавески на окнах квартир главного дворецкого и домоправительницы были опущены, и она надеялась, что оба спят, а не наблюдают за ними в щелку.

Вслед за Изабеллой она быстро прошла через ворота во двор, слабо освещенный несколькими фонарями.

— Мои родители еще не вернулись, но сейчас едва за полночь, — сказала Изабелла, посмотрев на пустой гараж.

Они проскользнули через дверь для прислуги, разулись и на цыпочках вошли в дом. Вскоре обе оказались в комнате Изабеллы.

Барышня вошла первой, подождала Фанни и закрыла защелку. Только после этого девушки сняли маски.

Когда Фанни хотела положить свою маску в сумочку, у нее вырвался возглас досады.

— Проклятье! Я потеряла сумочку! Наверняка выронила, когда мы убегали! А внутри была бальная книжка. Как жалко! Я хотела сохранить ее как напоминание о вечере.

Изабелла повернулась к ней. В падавшем через окно свете луны она казалось бледной, а глаза у нее загадочно мерцали. Госпожа подошла к Фанни и взяла ее лицо в свои ладони.

— Я и хотела, чтобы этот вечер оказался незабываемым. Мне очень жаль.

Слова Изабеллы смутили Фанни.

— Но вечер все равно выдался прекрасный, милостивая сударыня. Без вас мне никогда не посчастливилось бы оказаться на таком чудесном празднике.

— Может, ты просто хочешь меня утешить?

— Нет, я говорю правду, — заверила ее девушка. — Не хотите ли вы наконец рассказать, что вас настолько потрясло? Вы знаете того господина, я права?

На лице Изабеллы появилась грустная улыбка. Ее руки скользнули по лицу Фанни и коснулись серебристого парика. Барышня осторожно стянула его с головы камеристки, бросила на пол и запустила пальцы в примятые париком волосы.

— Ах, моя маленькая Фанни… — пробормотала она, — Понимаешь ли ты, что влетела в мою жизнь, будто яркая бабочка? — Изабелла наклонилась и коснулась губами мочки уха девушки. — Ты права, я знаю д’Артаньяна. Но я совершенно не рассчитывала встретить его на этом балу.

— Он наверняка узнал ваш голос! — воскликнула Фанни. — И пригрозил раскрыть ваше инкогнито, ведь вы были на балу тайно и без сопровождения!

Изабелла покачала головой:

— Он не пригрозил, но дал понять, что узнал. И после этого… — она склонила голову, — после этого захотел выяснить, почему я одета в мужской костюм и со мной женщина.

Фанни внимательно слушала. Она чувствовала, что госпожа собирается поведать ей что-то важное.

Изабелла глубоко вздохнула и сказала всего лишь:

— Надо переодеться и лечь спать.

— Да, конечно, — пробормотала Фанни. Разочарованная, она пошла в гардеробную, чтобы взять свое платье и чехлы для костюмов.

Девушка подумала, что сегодня узнала барышню с новой стороны, увидев ее не только уверенной в себе и снисходительной, но также чувствительной и ранимой. Фанни все еще не знала, что именно потрясло Изабеллу, а также какую роль во всем этом сыграла она сама. Но, если госпожа не хочет говорить о случившемся, следует уважать ее желание. Выходя из гардеробной, Фанни решила больше не упоминать о прошедшем вечере.

Изабелла тем временем сняла костюм и бросила его на кровать. Босая, в одном белье из тончайшего батиста, она смотрела на Фанни.

— Я помогу тебе снять платье. — Барышня протянула руки, взяла у камеристки льняные чехлы и положила их на кровать. Затем она начала ослаблять шнуровку, скреплявшую юбку с корсажем. Прошло немало времени, пока все ленты были развязаны и Фанни освободилась из жесткого одеяния, оставшись в корсете, белье и чулках.

— Ничего себе! Я думала, мне никогда не удастся извлечь тебя из этого платья. Как тебе только удалось надеть это чудовище одной?

— Когда я поняла, как устроена модель, было не слишком и сложно., — хихикнула Фанни. Ей казалось, что мир встал с ног на голову, потому что теперь Изабелла помогала ей раздеться, а не наоборот.

— Сегодня вечером ты приглянулась многим кавалерам, моя прелестная бабочка, — сказала Изабелла и начала расстегивать крючки на ее корсете. При этом кончики ее пальцев скользили по груди Фанни, прикрытой одной лишь хлопковой рубашкой. — Ты бы предпочла посетить бал с одним из них? Например, с д’Артаньяном?

Фании покраснела. На самом деле она настолько погрузилась в атмосферу бала, что вовсе не смотрела на мужчин! — до тех пор, пока не появился д’Артаньян. Думая о нем, она ощутила щекотание в животе, вытеснившее злость, которую девушка испытывала в адрес этого мужчины.

— Но, милостивая сударыня, обычно взгляды гостей обращаются на вас, — ответила она уклончиво. — Бьюсь об заклад, у вас множество обожателей.

Изабелла негромко рассмеялась и продолжила заниматься крючками.

— Это мой третий бальный сезон после окончания школы. Большинство моих подруг замужем, некоторые из них уже родили детей. Мама в смятении и постоянно представляет мне «многообещающих молодых людей». По ее мнению, остаться старой девой — худшая участь на свете. Женщина без мужа и детей в наших кругах становится изгоем. В лучшем случае ее жалеют, в худшем — над ней смеются. Если я хочу сохранить социальное положение, рано или поздно мне придется выйти замуж. Но я буду тянуть как можно дольше и выйду только за такого же мужчину, как я сама. Это единственный способ сохранить свободу.

— Разумный выбор, — кивнула Фанни, хотя совершенно не поняла, что имела в виду барышня, говоря о таком же мужчине, как она сама. Девушка полагала, что Изабелла должна сделать блестящую партию и вести беззаботное существование. Мысли об этом вызвали у Фанни зависть. Все ее имущество помещалось в один чемодан, и вряд ли она когда-нибудь смогла бы заработать достаточно, чтобы выйти замуж, ведь жалованье камеристки невелико. Не говоря уже о том, что до сих пор ей не повстречался ни один мужчина, хотя бы отчасти подходивший на роль мужа. Кто-то вроде Иштвана, имевшего не больше, чем она сама, не годился. Девушка подавила вздох при мысли о том, что ей, как и Йозефе, видимо, придется работать всю жизнь. Только без той преданности профессии, которой отличалась ее старая воспитательница.

— Найти подходящего мужа будет несложно, — прервала ее мысли Изабелла. — Но я хотела бы провести жизнь с человеком, которого по-настоящему люблю, а это не может быть мой супруг.

— И вы знаете это уже сейчас? — пробормотала Фанни озадаченно.

— Любовь означает для меня нечто другое, чем для большинства людей, — открылась ей Изабелла. — Я влюбляюсь по-особенному. Мне это кажется величайшим чудом на свете, но в то же время я знаю, что на взаимность рассчитывать не приходится. — Она расстегнула последний крючок на корсете Фанни, и тот упал на пол. — Иногда я нахожу родственную душу, но всегда ненадолго. Для счастья, которым другие наслаждаются всю жизнь, у меня есть лишь краткий миг. Понимаешь, моя хорошенькая бабочка? — Изабелла положила руки на талию камеристки и внимательно посмотрела на нее. Фанни не поняла ни слова, но ощутила, что хозяйке важна ее реакция, и, помедлив, кивнула.

Изабелла улыбнулась с облегчением. Глядя девушке в глаза, она обхватила ее покрепче и притянула к своей полной груди. Фанни ощутила дыхание Изабеллы, ее теплую и гладкую кожу. Ей было приятно. Она закрыла глаза. Губы у нее дрогнули и разжались. Фанни никогда бы не подумала, что первый поцелуй ей подарит женщина.

Губы Изабеллы оказались сладкими, влажными и очень мягкими. Фанни с удивлением поняла, что ей хочется целоваться и дальше. Но когда Изабелла нежно сжала ее грудь, Фанни отпрянула.

«Что ты творишь, Фанни Шиндлер? — испуганно подумала она. — Милуешься с барышней!»

— Останься! — закричала ей вслед Изабелла. — Пожалуйста!

Но Фанни выбежала из комнаты, не проронив ни единого слова.

Глава седьмая

Будапешт, 1910 год

— Фанни и Роза, пожалуйста, зайдите ко мне в кабинет, — сказала госпожа Фишер после завтрака.

Фанни отодвинула стул и вопросительно посмотрела на Розу, но та только пожала плечами.

Когда они вслед за домоправительницей вошли в кабинет, Фанни озабоченно подумала, не узнала ли та о выходке с оперой, случившейся четыре недели назад.

— Господа ожидают гостей, — сообщила госпожа Фишер, сев за рабочий стол. — Вчера хозяйка оповестила меня о том, что сразу после Пасхи приедет баронесса Батори с дочерью. Я рассчитываю на вашу поддержку. — Она посмотрела на Розу и Фанни, незаметно выдохнувших с облегчением. — Одна из вас, помимо своей обычной работы, должна взять на себя заботу о барышне Хелене.

Роза закатила глаза.

— Молодой баронессе восемнадцать, и она представлена при дворе. Обычно в таком возрасте получают камеристку. Но я полагаю, что у Батори и на это нет денег.

— Высокомерные комментарии вам никоим образом не идут, Роза! Говоря по чести, вы такого даже думать не должны! — фыркнула домоправительница. — Вероятно, будет лучше доверить это дело Фанни. Фанни, вы сможете помимо барышни заняться еще и молодой Батори?

— Не может ли камеристка баронессы взять это на себя? — Фанни почувствовала себя неловко. — Я бы не хотела раздражать барышню Изабеллу тем, что уделяю ей недостаточно времени.

— Похвальное желание, Фанни! — воскликнула Роза. — Баронесса Ба…

— Роза! — бросила госпожа Фишер ледяным тоном. — У вас наверняка есть неотложные дела.

— Как и всякое утро, — парировала Роза, которую такое обращение не впечатлило. — И у Фанни тоже. Не хватало ей заботиться еще и о чужих господах.

Домоправительница строго посмотрела на нее. Роза не отвела взгляда, но потом все же развернулась и вышла.

— Я знаю, что прошу вас взять на себя дополнительную работу, — сказала госпожа Фишер, как только они с Фанни остались вдвоем. — Но молодая баронесса не отличается требовательностью. Полагаю, она даже будет благодарна, если вы с вашим модным чутьем о ней позаботитесь. Могу я на вас рассчитывать?

— Я согласна, — сказала Фанни безо всякого удовольствия, поскольку не знала, как совместить новые обязанности с заботами по обслуживанию Изабеллы.

— Очень хорошо, — обрадовалась госпожа Фишер. — Баронесса с дочерью останутся у нас на месяц, быть может, дольше. Их посещения стали своего рода традицией. Хотя мы знаем предпочтения обеих дам, в ближайшие пять дней перед их прибытием у нас будет много дел.

Фанни посмотрела на часы, стоявшие на комоде у окна.

— Могу я идти? Через четверть часа барышня Изабелла ожидает меня с утренним кофе.

— Еще минутку, Фанни. — Домоправительница откинулась на стуле и молча уставилась на нее. Фанни пребывала в недоумении. Она только что согласилась заботиться о молодой баронессе Батори. Чего еще хочет госпожа Фишер?

Домоправительница откашлялась.

— Вы знаете, что господин Венцель и я до сих пор были весьма довольны вашей работой…

— До сих пор? — раздраженно перебила ее Фанни.

Жестом госпожа Фишер велела ей замолчать.

— Вчера во время завтрака господин Венцель услышал, как барышня Изабелла жаловалась на вас матери. Она сказала, что ее утренний кофе был холодным и что вы, кроме того, стали опаздывать.

Фанни ощутила, как к щекам прилила краска.

— Это не так! — взорвалась она. — Я не опоздала ни разу и, разумеется, слежу за тем, чтобы барышне Изабелле подавался горячий кофе!

— То есть вы работаете с тем же усердием, что и в первый день?

— Конечно!

— Вы должны понимать, что я не могу оставлять такие комментарии без внимания. Мы ведь так и не видели ваших рекомендаций, — напомнила домоправительница спокойно.

— Вы уже достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать: я не даю поводов для жалоб!

— Барышня Изабелла была вами поначалу очень довольна. Я не понимаю, что случилось.

— Не знаю, — ответила Фанни удрученно.

Она и сама заметила недовольство Изабеллы. В последние недели не было и дня, чтобы госпожа не выговаривала своей камеристке. То корсет затянут слишком туго, то расческа дернула волосы, то Фанни ленится, то опаздывает.

Обвинения были беспочвенными и несправедливыми, ведь Фанни постоянно старалась угодить Изабелле. Но поскольку она не знала, чем будет вызвано недовольство в следующий раз, то не понимала, как ей вести себя в присутствии хозяйки.

Госпожа Фишер задумчиво посмотрела на нее.

Я знаю, что вы не опаздываете и хорошо выполняете свои обязанности. Тем не менее барышня вами недовольна. Этому должна быть причина.

Фанни поникла головой. Причиной, конечно, были события ночью после бала-маскарада, но сказать об этом госпоже Фишер она не могла. Она до сих пор ни словом не обмолвилась о том инциденте даже Розе.

Домоправительница подождала пару секунд. Поскольку Фанни упорно молчала, Фишер сказала:

— Я ожидаю от вас выполнения обязанностей в отношении и молодой баронессы Батори, и барышни Изабеллы без нареканий с какой-либо стороны.

Фанни молча кивнула и вышла.

— Ты будешь заниматься еще и барышней Хеленой? — спросила Роза, когда Фанни чуть позже вошла в людскую.

— Да. — Фанни опустилась на стул у стола. Из кухни доносился соблазнительный запах кофе и свежеиспеченного хлеба. Девушка посмотрела на круглые часы над дверью. До подачи утреннего кофе оставалось еще десять минут. Это время требовалось Фанни, чтобы успокоиться. Она никак не ожидала, что барышня будет на нее жаловаться. К тому же безо всяких на то оснований!

Роза продолжала болтать:

— Меня совершенно не удивляет, что Батори до сих пор не наняли камеристку для барышни Хелены. Баронесса ведет себя так, будто лично состоит в родстве с императором. При этом у семьи нет ничего, кроме имени. Батори бедны как церковные мыши. Бьюсь об заклад, что в этот приезд баронесса постарается найти подходящего мужа для барышни Хелены. Думаю, она уже положила глаз на нашего молодого господина Максима. Он красавчик и настолько богат, что на его деньги вся семья Батори безбедно проживет до конца своих дней. Они даже смирятся с тем, что он еврей.

Фанни отсутствующе кивнула.

— Получается, что Изабелла и Хелена подруги? — спросила она, чтобы хоть сделать вид, что слушает.

— Ох, нет! Так их нельзя назвать при всем желании.

Они слишком разные, — пояснила Роза. — Семьи познакомились через благотворительную деятельность баронессы. Много лет назад она создала комитет помощи больным туберкулезом детям Будапешта. Наша хозяйка, точнее, хозяин является одним из главных его финансовых источников. На его деньги содержится целая здравница на Платтензее^[13]! Как по мне, деньги — единственная причина, по которой баронесса связалась с буржуазной еврейской семьей.

— Вот как, — пробормотала Фанни и снова посмотрела на часы.

— Барышня Хелена милая, хотя слегка бесцветная, — продолжила Роза. — Много времени ты на нее не потратишь. Баронесса же, наоборот, придает огромное значение тому, что она происходит из старинного венгерского рода. При всякой возможности упоминает, что до свадьбы была придворной дамой покойной императрицы Елизаветы. Как известно, у той постоянно имелись венгерские придворные, поскольку она обожала венгров. Фанни, почему ты все время смотришь на часы?

— Да так. — Вопрос застал Фанни врасплох. — Не хочу опоздать к барышне Изабелле.

— Но ты же никогда не опаздываешь, — удивилась Роза.

Фанни взглянула на дверь. В коридоре было тихо.

— Барышня Изабелла считает иначе, — призналась она негромко.

Роза подошла к двери, закрыла ее и поставила свой стул рядом с Фанни.

— Что случилось?

Фанни вспомнила о бале-маскараде, который так прекрасно начался и так скверно закончился. Если бы только она отказалась от предложения Изабеллы пойти на бал! Если бы не позволила ей себя поцеловать!

«Все это стряслось только потому, что ты снова не хотела знать своего места!» — прозвучал в голове Фанни голос Йозефы.

Девушка вздохнула. Как бы она ни желала последовать совету своей старой воспитательницы, случившегося той ночью уже не изменишь.

Теперь между ней и барышней все было иначе. Изабелла больше не была ни приветливой, ни любезной. Она вела себя холодно, отстраненно и, как оказалось сегодня, желала отомстить. Фанни полагала, что госпожа не может простить бегства от ее ласк той ночью. Но разве девушка не имела на это права? Положение хозяйки еще не означало, что Фанни должна исполнять все, что приходит Изабелле в голову. Иногда она раздумывала о том, чтобы поговорить о случившемся, но не решалась, да и сама Изабелла не касалась этой темы.

«Бог свидетель: я старалась показать ей, что заслуживаю доверия, а не такого отношения», — думала Фанни. Но что бы они ни говорила и ни делала, Изабелла оставалась неприступной. Иногда девушке казалось, что та намерена ее прогнать.

Фанни так старалась сдержать слезы, что у нее защипало глаза. Она почти отчаялась и готова была собрать вещи и исчезнуть. Уже не один раз она доставала из чемодана конверт с деньгами Йозефы с твердым намерением купить билет в Вену. Но что сказала бы ее воспитательница, останься Фанни вновь без работы после того, как свято обещала не давать хозяевам ни малейшего повода для нареканий? Мысль об этом удерживала девушку от бегства.

Помощница кухарки пришла с подносом для Изабеллы. Фанни хотела встать, но Роза ее удержала.

— Ты помнишь, что я рассказывала о барышне в первый вечер? — прошептала она ей прямо в ухо. — У тебя с ней сложности из-за этого?

Фанни отерла глаза тыльной стороной ладони и грустно посмотрела на Розу. Когда они вновь остались одни, Фанни сказала:

— Мне нравится барышня, но не так, как ей хотелось бы. Ее это очень обижает.

И все же она не теряла надежды, что Изабелла станет прежней: приветливой, великодушной и любезной.

— Франц, не мешкай! Или дамы должны сами открывать себе дверь? — Господин Венцель подтолкнул слугу. Франц, вместе с главным дворецким вышедший в холл на звуки мотора, подбежал к дверце автомобиля и распахнул ее как раз вовремя, чтобы помочь госпоже Кальман, Изабелле, баронессе Батори и ее дочери Хелене выйти. За ними последовал Иштван с башней из коробок и пакетов.

Господин Венцель движением руки поторопил шофера, направив его в сторону черной лестницы, которая начиналась за почти незаметной дверью, оклеенной обоями. После этого дворецкий согнулся в идеальном неглубоком поклоне.

— С возвращением! Надеюсь, вы хорошо провели время!

— Не сомневайтесь! Не зря же мой супруг владеет диумя универсальными магазинами, в которых есть все, что душе угодно, — весело ответила Иоганна Кальман.

Она позволила дворецкому помочь ей с пальто и отдала ему шляпу с перчатками. В то время как Франц занимался тремя другими дамами, хозяйка дома просмотрела почту и визитные карточки, оставленные в ее отсутствие. Как и у большинства состоятельных семей в Будапеште, у Кальманов имелось два телефонных аппарата, но сообщать о визите по телефону, вместо того чтобы оставить карточку, считалось невежливым.

Госпожа Кальман взяла один из конвертов, а остальные передала господину Венцелю:

— Отнесите, пожалуйста, почту в зеленый салон и велите подать чай и выпечку. Освежиться нам не помешает. Хелена! — Она подошла к девушке, молча наблюдавшей за тем, как ее мать поправляет перед зеркалом свою пышную прическу. — Тебе письмо от Макса. Ты наверняка захочешь его немедленно прочесть. — Иоганна протянула ей взятый с подноса конверт.

— Спасибо! — радостно ответила Хелена, однако ее мать оказалась быстрее и схватила письмо.

— Пока вы не помолвлены, я, как твоя мать, должна знать, что тебе пишут молодые люди, Нелли!

Хелена покраснела.

— Это письмо адресовано мне, мама. Пожалуйста, отдай его.

Баронесса лишь рассмеялась:

— О чем ты только думаешь, дитя мое?! До тех пор, пока не окажешься перед алтарем, за твою репутацию отвечаю я! И к этой обязанности отношусь со всей серьезностью. — После этого она обратилась к хозяйке дома: — Моя дорогая госпожа Кальман, надеюсь вы распорядились отправить счета за покупки на мое имя?

— И не думайте, баронесса! — возмутилась Иоганна. — Я счастлива побаловать вас с дочкой парой мелочей из наших магазинов.

— Милый друг, вы ставите меня в неловкое положение! Я соглашаюсь только ради моей Нелли. Вы так порадовали малышку… — Ида Батори взяла хозяйку дома под руку, и они вышли из холла.

Обе барышни не торопясь последовали за ними. Изабелла тихо сказала Хелене:

— Боже мой, Нелли, тебе уже восемнадцать лет! Когда ты наконец перестанешь идти на поводу у матери?

Зеленый салон получил свое название благодаря шелковым обоям фисташкового цвета и большому персидскому ковру с зеленым лиственным узором, устилающему паркетный пол. Когда четыре дамы вошли, Франц как раз ставил чайную посуду на сервировочный столик у стены. Там уже красовалось блюдо с конфетами, пралине и мелкой выпечкой, ежедневно доставлявшейся из придворной кондитерской «Жербо».

Дамы устремились к мраморному камину. Ида и Хелена Батори заняли диван, Иоганна Кальман села в кресло рядом со столиком, на котором лежали почта и визитные карточки; Изабелла опустилась на оставшееся место.

Все четверо провели утро и день вне дома. Сначала они посетили первый магазин Шандора Кальмана на фешенебельной улице Ваци. Оттуда они поехали на проспект Андраши. Новый элегантный трехэтажный универсальный магазин находился неподалеку от оперы. Он был открыт годом ранее и оснащен первым в Будапеште эскалатором, а также лифтом, на котором дамы поднялись на плоскую крышу, чтобы насладиться видом на Замковую гору на другом берегу Дуная.

Конечно же, они провели много времени в разных отделах обоих магазинов. Изабелле было невероятно скучно: ее не интересовали покупки. Если ей чего-то хотелось, ассортимент желаемого доставлялся на дом. Но Иде Батори нравилось, когда ее обслуживали. При этом баронесса отдавала огромное количество команд. Ее дочь Хелена ничего себе не выбрала, хотя Иоганна Кальман неоднократно приветливо предлагала ей сделать это. По большей части барышня Батори молча стояла и с неловкостью наблюдала за тем, как ее мать гоняет туда-сюда служащих магазина.

Изабелла посмотрела на Хелену, которая разглядывала свои руки. «До чего же Нелли скучная», — подумала она в скверном настроении.

На фоне матери-баронессы, элегантной дамы с гордой осанкой и острыми чертами лица, Хелена обычно казалась тихой и незаметной. Однако в тот день в персиковом платье, оттеняющем тон ее кожи и каштановые кудри, а также скрадывающем ее несколько полную фигуру, она выглядела по-настоящему хорошенькой.

«Все это наверняка благодаря Фанни», — подумала Изабелла, и настроение у нее стало еще хуже.

Уже два месяца, с того самого треклятого бал а-маскарада, она чувствовала себя ужасно. Изабелла не рассчитывала, что Фанни настолько решительно оттолкнет ее от себя. Ведь та с радостью приняла приглашение на бал. Они танцевали, а позже, в спальне барышни, Изабелла ясно ощутила, что Фанни ответила на ее поцелуй. Но когда она попыталась пойти дальше, та сбежала. С тех пор Изабелле казалось, что она сделала что-то грязное и неправильное. А ведь ей так нужна была женщина, которой она могла бы открыться, и она очень надеялась, что Фанни разделяет ее чувства. После случившегося Изабелла больше не верила, что когда-нибудь найдет человека, который ответит на ее любовь, и чувствовала себя несчастной и отчаявшейся.

Франц тем временем разлил дымящийся чай по чашкам, выложил выпечку и конфеты на тарелки и начал обслуживать дам. Иоганна Кальман просматривала почту.

— Макс написал и нам! — радостно воскликнула она, вскрыла конверт серебряным ножом для писем и достала сложенные листы бумаги. Читая, она начала улыбаться.

— Его приняли в Императорскую и королевскую военную школу! — объявила Иоганна. — Вступительные экзамены сдавало более четырехсот офицеров, и Макс оказался среди пятидесяти, которые справились с заданиями. С осени он начинает учебу в Вене! Если ему удастся окончить военную школу, его ждет блестящая карьера. Место старшего адъютанта в генеральном штабе, а когда-нибудь, возможно, и командующего офицера. — Она с гордостью посмотрела на присутствовавших.

Баронесса Батори сделала глоток чая.

— Поступление в военную школу — достижение, с которым я хочу поздравить вас от всего сердца. С тех пор, как мой хороший знакомый барон Рор фон Дента был назначен генеральным инспектором этого учебного заведения, школа принимает все больше венгров. Земляк земляку помогает. — Ее реплика прозвучала так, будто поступлением в престижную школу Макс обязан непосредственно баронессе, что привело Изабеллу в бешенство.

— Если Макса приняли, то исключительно благодаря его способностям. Протекция ему не требуется!

Баронесса спокойно посмотрела на нее.

— Я считаю, что мы, венгры, должны поддерживать друг друга. Пользы от этого больше, чем от любых способностей.

Изабелла собиралась возразить, но мать многозначительно посмотрела на нее и обратилась к Хелене:

— А что пишет Макс тебе, Нелли? Скоро ли он приедет в Будапешт? — Хотя вопрос Иоганны был адресован девушке, на него ответила Ида Батори:

— У нас еще не было времени прочесть письмо, но мы это немедленно исправим, правда, Нелли? — Вместо того чтобы передать конверт дочери, она сама пробежала глазами сложенные вдвоелисты.

— Это письмо для Нелли, — ядовито заметила Изабелла. — Она в состоянии прочитать его сама.

— Дитя мое, почему ты ведешь себя так невежливо? — воскликнула уязвленная Иоганна Кальман. — Я должна извиниться за мою дочь. Для меня загадка, почему она уже несколько недель пребывает в таком невыносимом настроении, — добавила она, повернувшись к гостям.

Баронесса сдержанно улыбнулась.

— Изабелле в этом году исполняется двадцать один, не так ли? Для женщины невыносимо так долго ожидать исполнения своего естественного предназначения. Наша покойная императрица вышла замуж, когда ей было шестнадцать лет, а в семнадцать стала матерью.

— Если бы это зависело от меня, Изабелла давно была бы замужем, — вздохнула Иоганна. — В предложениях руки нехватки нет. Но она всем отказывает. Хочет связать свою жизнь лишь с тем, кого по-настоящему полюбит.

— Любовь? Бог ты мой! — Баронесса насмешливо приподняла брови. — Для успешного брака она не имеет никакого значения, Она вернулась к письму. — Максим пишет, что не приедет! — воскликнула она разочарованно. — Он с полком отправляется на маневры в. Галицию и вернется только в начале лета. Какое разочарование для моей бедной маленькой Нелли! Она так надеялась на эту встречу, ведь правда? — Баронесса наклонилась и потрепала дочь по щеке.

Хелена отшатнулась.

— Мама, пожалуйста, не надо.

Та сложила письмо и положила его девушке на колени.

— Раз у Максима сейчас дела, то он проведет лето у нас в поместье Батори! Ты должна ответить ему сегодня же вечером, Нелли. Напиши, как ты разочарована тем, что он не сдержал своего слова. Дай ему понять, что он может загладить вину, лишь приняв наше приглашение. В целом даже неплохо, если Максим посетит нас в Пусте. Если все пойдет хорошо, на твои именины мы сможем отпраздновать вашу помолвку, — продолжила баронесса удовлетворенно. — Вы с вашим достопочтенным супругом, разумеется, также приглашены навестить нас, милый друг, — сказала она Иоганне Кальман и добавила после небольшой паузы: — Как и Изабелла.

— Благодарю вас, — ответила Иоганна. — Провести лето вне города — всегда большая радость, но мы поедем в Хевиз недалеко от Платтензее, чтобы пройти курс водных процедур. Шандору необходимо отдохнуть. Он слишком много работает. Изабелла, конечно же, будет нас сопровождать.

— Какое огорчение, — ответила Ида Батори, лицо которой не выражало ни малейшего сожаления. Она двумя пальцами взяла пралине с нугой и придирчиво оглядела украшавший его засахаренный цветок. — Вам не кажется, что здесь несколько прохладно, милый друг? Не может ли одна из ваших девушек принести из комнаты мою индийскую кашемировую шаль? Я отпустила сегодня мою Софию. — Она положила пралине в рот и стала задумчиво жевать.

Иоганна сделала знак Францу:

— Пожалуйста, найди Фанни и скажи ей, чтобы принесла шаль баронессы.

Слуга тотчас вышел. Вскоре он вернулся, а уже через пару минут раздался стук в дверь и вошла Фанни с шалью.

— Пожалуйста, баронесса. — Фанни сделала книксен.

Ида Батори с коротким кивком взяла шаль и набросила ее на плечи. Для Фанни у нее не нашлось ни единого слова благодарности. Хелена же смущенно улыбнулась:

— Большое спасибо, Фанни, как быстро вы справились!

Камеристка снова сделала книксен.

— Вы слишком любезны, барышня Хелена!

Изабелла молча наблюдала за происходящим. Она злилась, что Фанни ни разу не посмотрела в ее сторону, и с ревностью отметила, что они с Хеленой обменялись приветливой улыбкой. Не сдержавшись, Изабелла прошипела:

— А где мой платок, Фанни?

Иоганна Кальман ошеломленно посмотрела на дочь. Хелена шумно вдохнула, но ничего не сказала, а ее мать помещала ложечкой в чашке, делая вид, что происходящее ее не интересует. Фанни повернулась к Францу, но тот лишь беспомощно пожал плечами.

— Ваш платок, милостивая сударыня? — спросила девушка в смятении. — Я не знала, что вам тоже был нужен платок.

— Конечно же, нужен! — прошипела Изабелла. — Зеленый, с длинной бахромой.

— Изабелла! — воскликнула пораженная Иоганна. — Ты не давала Фанни никаких распоряжений. Полагаю, тебе следует извиниться.

Изабелла сглотнула. Она смотрела Фанни прямо в лицо, видела в нем непонимание и обиду и очень хотела, чтобы все эти слова не сорвались с ее языка. Но было поздно. Более того: чем яснее ей становилось, как жалко она себя вела, тем сложнее было произнести короткое слово «прости». Вместо этого она услышала собственный голос, ледяным тоном говорящий:

— Через пол года службы тебе следует знать, что нужно госпоже. Иначе зачем мне камеристка?

Фанни охватил гнев. Все благие намерения и данные Йозефе обещания были забыты.

— Я всегда хорошо заботилась о вас, милостивая сударыня, и выполняла все ваши приказы. Но читать мысли я не умею! — Она развернулась и выбежала из салона.

— Ты позоришь меня, Изабелла! — воскликнула Иоганна Кальман. — Я не учила тебя грубо обращаться со слугами и требую, чтобы ты извинилась!

Изабелла потупила взгляд. Она не хотела показывать другим, что вот-вот расплачется.

— Прошу прощения, что я вмешиваюсь, милый друг, но вашей камеристке не хватает уважения в адрес господ, — прервала Иоганну Ида Батори. — Если вы не хотите, чтобы вашим великодушием пользовались, Изабелле ни в коем случае не следует извиняться. Этим она покажет допустимость подобного дерзкого поведения. А там уже недалеко до того, что вся прислуга начнет вить из вас веревки.

— Как ты только можешь такое говорить, мама! Никто не должен сносить такое обращение, тем более несправедливо! — заявила пораженная Хелена.

Все, включая мать, в изумлении посмотрели на нее. Никто ни разу не видел, чтобы тихая Хелена говорила с таким напором. Ида Батори несколько неестественно рассмеялась.

— Моя маленькая Нелли, твои демократические идеи совершенно неприменимы к прислуге.

— Я ничего не знаю о демократических идеях, — возразила Хелена, — но с тех пор, как мы приехали, Фанни заботится обо мне и всячески старается мне угодить. Уверена, что и с Изабеллой она поступает так же.

В этот момент дверь открылась, и в салон вошла Фанни. Она услышала последние слова Хелены и в удивлении остановилась. Изабелла видела, что глаза у камеристки покраснели, но теперь лицо ее посветлело, и она улыбнулась Хелене. Затем Фанни подошла к Изабелле:

— Ваш платок, милостивая сударыня.

— Он мне больше не нужен! — Изабелла вскочила и вышла из салона.

— Что ты придумала на этот раз? — спросила сидевшая в халате у туалетного столика Хелена, когда Фанни, через час после случившегося в салоне, вошла в ее комнату со свежим приложением к газете «Пештер Ллойд».

В тот вечер Кальманы пригласили своих гостей в музыкальную академию на вечер, посвященный фортепианным произведениям Ференца Листа. Достать билеты было непросто, поскольку венгры высоко ценили музыку знаменитого композитора. Все с нетерпением ждали этого события. Особенно радовалась Иоганна Кальман, которая до свадьбы была виртуозной пианисткой и брала уроки у самого мастера.

Фанни подошла к Хелене и открыла журнал.

— Если вы согласны, я попробую сделать вот эту прическу. Она называется «Исюшея».

— «Псюшея»? — повторила удивленная Хелена. — Не слыхала про такую.

— Вот она. Вам нравится? — Фанни показала Хелене страницу, на которой была изображена девушка с пышным пучком завитых волос. Прическу украшали декоративные гребни, ленты и обручи.

— Выглядит очень красиво, — похвалила Хелена. — Но не займет ли это слишком много времени?

— Нисколько! — заверила ее Фанни. — Локоны, которые я сделала вам утром, еще держатся. Их нужно только уложить и украсить. До начала концерта я все спокойно успею. — Она заглянула в открытую шкатулку на туалетном столике, где Хелена хранила украшения для волос. — Золотой обруч и гребни с бабочками из цветного стекла отлично подойдут для «Псюшеи».

Хелена едва сдержала улыбку.

— Пожалуйста, не обижайся, что я тебя поправляю, но прическа называется «Психея».

— «Психея»? — смущенно повторила Фанни. — Я не знала.

— Поэтому я тебе и говорю, а вовсе не для того, чтобы поставить тебя на место, — быстро добавила Хелена.

— Зачем давать прическам названия, которые невозможно выговорить, не сломав язык? — пробормотала Фании.

— Прическа названа в честь Психеи, героини античного мифа, — объяснила барышня Батори. — Она была дочерью царя, настолько красивой, что вызывала зависть даже у богини Венеры. Позже Психею взял в жены ее сын Амур, и у пары родилась дочь по имени Волупия, что означает сладострастие. — Хелена хихикнула, но Фанни было не смешно.

— Я ничего не знаю о таких вещах, — сказала она тихо. — Наверное, я совсем дурочка.

— Ну почему же! — Хелена потрепала ее по руке. — Я просто делюсь с тобой школьными знаниями, от которых нет никакой пользы. Лучше бы у меня был такой талант, каку тебя. Ты прекрасно шьешь и делаешь женщин красивыми. Я уже умею только красиво болтать.

— Так я на это никогда не смотрела, — призналась Фанни. Начав укладывать локоны, она уже выглядела повеселевшей.

— Ты успела одеть Изабеллу? — спросила Хелена.

— Да, — ответила Фанни односложно.

Она была приветлива? — Хелена внимательно посмотрела на отражение камеристки.

Та отвела глаза. Три четверти часа, которые она одевала и причесывала Изабеллу, прошли мучительно медленно. Барышня не извинилась, на что Фанни втайне надеялась, и они обменивались лишь самыми необходимыми фразами. Пренебрежительное отношение госпожи сильно ранило Фанни, но жаловаться Хелене она не собиралась.

— Я бы хотела поблагодарить вас, что нашли сегодня для меня такие добрые слова, — сказала она, втыкая один из гребней в прическу.

— Не нужно благодарить меня за правду. — Хелена повернула голову, чтобы лучше видеть себя в зеркале. — Сколько ты уже служишь у Изабеллы?

— Всего лишь пол года.

— И она всегда вела себя с тобой таким образом?

— Ах, нет! Первые три месяца она была очень милой. Мы много разговаривали и смеялись.

— А что случилось потом?

Фанни взяла второй гребень и закрепила его в прическе.

— Простите, милостивая сударыня, но говорить об этом было бы неправильно.

— Ты права. Я проявила любопытство, — немного помолчав, сказала Хелена. — Твоя преданность госпоже вызывает у меня уважение.

Взгляды девушек встретились в зеркале, и они одновременно рассмеялись. После этого Хелена открыла ящик туалетного столика и вынула из него сложенный лист бумаги.

— Это письмо, которое я написала Максу. Мама, разумеется, захочет его прочитать. Но Изабелла говорит, что мне пора стать самостоятельной, а я даже не знаю, с чего начать. Мама все время рядом и без конца проверяет, чем я занимаюсь. Иногда мне кажется, что она может заглянуть мне в голову и прочитать мысли.

— Так напишите второе письмо, скажите в нем молодому господину Максиму то, что вам хочется, и отправьте послание тайно, — предложила Фанни.

Хелена удивленно посмотрела на камеристку и покачала головой:

— Нет, лучше не стоит. Мама узнает об этом и будет возмущена. Мне очень жаль, что Макс не приедет, — добавила она, помолчав. — Я не видела его с тех пор, как он пару лет назад отправился служить.

— Ваша женитьба — дело решенное? — спросила Фании.

В голове у нее тут же зазвучал голос Йозефы: «Сколько раз повторять, что приставать к другим людям с расспросами совершенно недопустимо!»

— Прошу прощения, — осеклась она. — Я проявила неуместное любопытство.

Но Хелена, по всей видимости, только и ждала подобного вопроса. Она затараторила:

— Так далеко дело еще не зашло! Хотя нашим матерям это бы точно понравилось. В отличие от моей семьи, Макс человек весьма состоятельный. И наоборот: посредством этой свадьбы Кальманы повысили бы свое положение в обществе, породнившись с аристократией. В детстве мы втроем часто играли вместе. Занятие обычно выбирала Изабелла. Макс, правда, был старше и мальчик, но уже тогда вел себя как настоящий кавалер и всегда уступал сестре. С тех пор, как он в четырнадцать пошел в кадетскую школу здесь, в Будапеште, я, к сожалению, вижу его редко.

— Тогда это и неплохо, что матушка пытается наладить ваше общение с ним.

— По сути, да, потому что Максим мне симпатичен, — призналась Хелена. — Но мне хотелось бы наконец самой решать, как поступать.

— Прическа готова, милостивая сударыня. Вам нравится? — спросила Фанни с надеждой.

Хелена со всех сторон рассмотрела себя в трельяже.

— Очень красиво. Мне в самом деле нравится.

Фанни обрадовалась.

— Вы уже решили, какое платье наденете?

— Подбери сама.

Как и Изабелла, Хелена охотно полагалась на вкус Фанни, а камеристке нравилось создавать для нее красивые и необычные образы. Она подошла к шкафу и вынула из него вечернее платье из золотого ламе с бархатным шлейфом цвета сливы.

— Это мое самое красивое платье, — заявила Хелена. — Мне в самом деле стоит надеть его на концерт?

Фанни с улыбкой кивнула.

— В нем вы будете самой очаровательной и нарядной дамой на этом вечере.

Хелена протянула руку и погладила блестящую ткань.

— Его прислали осенью, и я надевала его ко двору на новогодний прием. Платье сшито у мадам Моро, француженки, владеющей одним очень известным салоном мод в Вене.

— Я знаю, — тихо сказала Фанни. — Знаю этот салон на улице Грабен.

Она вспомнила, как посещала роскошное ателье с Йо-зефой в один из лучших дней своей жизни. Девушку охватила тоска по родному городу и старой воспитательнице.

Хелена посмотрела на нее с любопытством.

— Так ты из Вены? Я так и подумала, как только услышала твой акцент.

Фанни кивнула.

— Я родилась и выросла там. — Она взяла платье и помогла Хелене надеть его. — До чего вы чудесно выглядите, барышня! Вот бы вас сейчас увидел молодой господин. Он бы нашел вас сногсшибательной.

Хелена радостно оглянулась на нее:

— Правда?

— Я, конечно, с ним еще не знакома, но кто устоит перед такой красавицей?

— Макс настоящий кавалер, всегда вежливый и любезный. И красивый, — добавила Хелена и повернулась, чтобы Фанни могла застегнуть пуговицы на спине. — Кроме того, он превосходный наездник, любящий лошадей и деревенскую жизнь. Поэтому он примет мое приглашение навестить нас в поместье Батори.

— Думаю, приглашение он примет из-за вас, — улыбнулась Фанни.

— Это очень мило с твоей стороны, но я знаю, что не красавица, — грустно сказала Хелена.

— Я решительно возражаю! — Фанни мягко взяла ее за плечи и подвела к трюмо рядом со шкафом. — Ну как?

Хелена пару секунд молча смотрела на свое отражение. Озабоченное выражение лица сменилось улыбкой.

— Бог мой, Фанни! Ты сделала из меня совершенно новую женщину.

— Нет-нет, — не согласилась камеристка, хотя ее порадовала похвала. — Эта женщина всегда была внутри вас.

Хелена повернулась и обняла девушку.

— Ах, как бы я хотела взять тебя с собой на следующей неделе, когда мы уедем! Не представляю, как буду без тебя справляться. — Она замерла, посмотрела Фанни в глаза и выпалила: — Ты могла бы представить себя моей камеристкой?

— Вы это серьезно, барышня Хелена? — спросила пораженная Фанни.

— Конечно! Если только ты не хочешь остаться у Изабеллы.

Фанни опустила голову и задумалась. Хотелось ли ей остаться у Изабеллы? По большому счету нет, особенно после того, что случилось днем. Если бы Изабелла извинилась, возможно, получилось бы начать все заново. Но та выглядела скорее так, будто хотела избавиться от Фанни, и чем быстрее, тем лучше. Потом девушка вспомнила о Йозефе. Пришлось бы написать ей, что она снова сменила место. Одни только мысли об ответе воспитательницы нагоняли на нее тоску.

— Настроение Изабеллы всегда менялось от ангельски любезного до смертельно скверного, — прервала ее мысли Хелена. — Когда она хочет, то своим обаянием и умом может заставить других делать все что угодно. Она была такой уже в наши школьные годы. Тогда у нас еще имелась квартира в Будапеште, и я, как и сама Изабелла, посещала лицей при монастыре урсулинок. Изабелла училась двумя классами старше. Мы все восхищались ею и хотели походить на нее. Однако, если она становилась капризной, каждая из нас опасалась ее острого языка. Честно говоря, не думаю, что она когда-нибудь изменится.

Фанни медленно кивнула. Слова Хелены подтвердили ее мысли. Кроме того, она боялась, что ее снова выгонят. Минувший день показал, что именно этим все и должно было кончиться.

— Я буду рада стать вашей камеристкой, барышня Хелена, — сказала она.

— Прекрасно! — просияла та. — Осталось поговорить с мамой. — Она вздохнула. — Убедить будет нелегко, так что подержи за меня кулаки.

Когда Хелена с колотящимся сердцем вошла в комнату матери, София застегивала на госпоже колье из топазов и бриллиантов. Этой драгоценностью владело уже не первое поколение семьи Батори, а теперь колье передал в пользование отцу Хелены Ласло его старший брат, нынешний глава семьи. Хелена не в первый раз подумала, что ее мать в экстравагантном вечернем одеянии от Сары Моро с высокой прической из густых, блестящих каштановых волос — таких же, как у нее самой, — производит впечатление. Осанка баронессы была безукоризненной, а фиолетовые топазы, окруженные бесчисленными бриллиантами, мерцали на все еще безупречной коже.

— Добрый вечер, мама! — Хелена подошла к матери и поцеловала ее в напудренную щеку.

Ида оценивающе посмотрела на дочь.

— Ты сегодня блистаешь, Нелли. Особенно мне нравится прическа. Как жаль, что Максим тебя не видит. Ты написала ему письмо?

— Да, мама. — Хелена протянула ей сложенные листы бумаги. — Идея укладки принадлежит Фанни. Платье тоже выбрала она. — Девушка напряженно следила, как мать пробегает глазами строки письма. Чуть погодя она сказала: — Мне бы хотелось, чтобы Фанни стала моей камеристкой. Я уже спросила ее, и она согласна.

Баронесса сложила письмо и бросила его на туалетный столик.

— Ты ведь знаешь, что об этом сначала следовало поговорить со мной.

Хелена почувствовала, как в ней начал просыпаться дух противоречия.

— Я взрослая и хочу сама принимать решения.

Ида приподняла брови.

— Оставь нас, пожалуйста, одних, София. — Она подождала, пока камеристка выйдет из комнаты, и сказала: — Раз ты настолько взрослая, то наверняка подумала о том, на какие деньги будешь содержать камеристку. У тебя ведь нет никакого состояния, мое милое дитя.

— Ты ошибаешься, мама. — Хелена увидела, как в глазах матери промелькнуло удивление, и неожиданно ощутила триумф. — Выйдя замуж за Макса, я получу достаточно денег, чтобы нанять хоть дюжину камеристок. Ты сама только что отметила, как красиво меня нарядила Фанни. Макс тоже не останется равнодушным.

— Пока что он не попросил твоей руки.

— Ах, мама, ты уже достаточно постаралась, чтобы это случилось.

Ида взяла флакон с дорогим французским парфюмом, который выбрала в магазине Шандора Кальмана, приподняла ожерелье и нанесла пару капель на шею и декольте.

— Меня удивляет твой тон, Нелли. Но в целом неважно. что ты мне тут рассказываешь. Эта девушка не будет у нас работать. Я видела, какая она дерзкая. Она не знает своего места.

Хелена разозлилась, как никогда в жизни. Ей пришлось плотно сжать губы, чтобы не сказать ничего лишнего. Одновременно она лихорадочно искала возможность переубедить мать.

Между тем Ида Батори встала и взяла с туалетного столика вечернюю сумочку.

— Самое время спуститься в гостиную. Не хочу, чтобы хозяева дома нас ждали.

Она направилась было к двери, но Хелена ее удержала.

— Минутку, мама. — Девушка сделала глубокий вдох, выдохнула и решительно посмотрела баронессе в глаза. — Моя свадьба с Максом принесет семье деньги, очень много денег. Это дает мне право решать, кого я хочу нанять в качестве камеристки. У Фанни огромный талант, и она мне нравится. Поэтому я выбрала ее. И не отступлюсь. Жалованье, которое мы выплатим ей до моего замужества, после свадьбы ты получишь назад.

Неделей позже Ида Батори и ее дочь Хелена уезжали. После завтрака вся семья вышла во двор попрощаться с гостями. Было ясное, почти по-летнему теплое майское утро. На крыше особняка ворковали голуби, с улицы доносились стук копыт и грохот колес.

Иштван вывел автомобиль из гаража и вместе с отцом погрузил чемоданы на расположенный сзади багажник. Камеристка баронессы поставила на заднее сиденье корзину с провизией. Иоганна Кальман стояла рядом с мужем и болтала с матерью и дочерью Батори. Для защиты от солнца дамы раскрыли изящные зонтики, отороченные кружевами.

Шандор Кальман, статный мужчина с седой бородкой клинышком и кустистыми бровями, в недоумении смотрел на входные двери. Гости собирались отъезжать, а его дочь до сих пор не вышла попрощаться. Жена заверила его, что Изабелла здорова, хотя та не явилась к завтраку. Теперь он задавался вопросами о причине подобной невежливости. Гости не могли пропустить свой поезд.

Вся прислуга от главного дворецкого до горничных выстроилась в линейку рядом с парадным входом, чтобы пожелать гостьям счастливого пути. Роза держала в руках прощальный подарок для Фанни — игольницу, которую сама смастерила из красивых обрезков ткани. Но Фанни нигде не было, хотя Андраш уже погрузил ее футляр со швейной машинкой и чемодан.

— Пора. — Шандор Кальман посмотрел на карманные часы. — Не понимаю, где прохлаждается Изабелла.

— Фании тоже еще нет, — забеспокоилась Хелена, глядя на дверь для прислуги.

— Надеюсь, тебе не придется объяснять новой камеристке, что такое точность, — ядовито заметила Ида Батори.

— Уверена, что не придется, мама, — ответила Хелена, почувствовав себя неловко. — Она, без сомнения, сейчас появится.

Стоя посреди своей каморки под крышей, Фанни огляделась по сторонам. Узкий шкаф и комод были пусты. С умывальника пропали гребень, щетка и мыльница. Утром она сняла постельное белье, аккуратно сложила его и оставила на тощем матрасе. Оба форменных платья ей позволили забрать с собой: об этом с хозяйкой договорилась госпожа Фишер.

Без личных вещей Фанни комната выглядела еще более убогой, и девушка задалась вопросом, как ей удалось прожить здесь полгода. По рассказам Хелены, поместье Батори было гораздо больше отнюдь не маленького особняка Кальманов, но Фанни сомневалась, что комнаты для прислуги там просторнее. Где бы она ни работала, комнаты господ и прислуги разительно отличались друг от друга по размеру и комфорту. По большому счету у Фанни не было никакого желания перебираться в очередную каморку.

Не проходило и дня, чтобы девушка не задалась вопросом, правильно ли поступила, перейдя на службу к Хелене Батори. Она ценила молодую баронессу и полагала, что они найдут общий язык, но ведь то же самое она поначалу думала и про Изабеллу. Кроме того, ей не нравилась мать барышни. Она казалась Фанни холодной и высокомерной, к тому же без конца вмешивалась в жизнь дочери. Мысли о Йозефе также не прибавляли девушке уверенности. Вчера она написала старой воспитательнице письмо, в котором призналась, что снова сменила место. Но пути назад уже не было. Кроме того, Фанни не привыкла сдаваться.

Из коридора послышался звук легких шагов. Девушка хотела обернуться, но тут ее обвили руки Изабеллы.

— Пожалуйста, останься, — прошептала та и крепко прижалась к ней.

Фанни замерла. Когда она сообщила прежней госпоже, что отказывается от места камеристки, та лишь холодно бросила: «Делай что хочешь».

С того момента барышня стала воздерживаться от услуг Фанни. Ее обязанности взяла на себя Роза, так что Фанни даже не надеялась на прощание. И вот Изабелла неожиданно оказалась здесь, и сказанные ею слова прозвучали как гром среди ясного неба. Несколько мгновений Фанни пребывала в смятении, но потом мягко разжала руки Изабеллы, решительно высвободившись из ее объятий, и повернулась.

— Я не останусь, — сказала она решительно. — Вы знаете почему.

Во взгляде Изабеллы появилось отчаяние.

— Ты не можешь меня простить? — спросила она с напором. — Все дело в том, что я до сих пор не извинилась перед тобой, ведь так? Тогда я сделаю это сейчас. Фанни Шиндлер, я прошу у тебя прощения! — Изабелла снова схватила девушку в объятия.

Фанни неловко откашлялась, пытаясь найти подходящие слова.

— Вы и вправду сильно задевали меня в последнее время. Но все это в прошлом. — Она попробовала вырваться, но Изабелла лишь крепче сжала ее.

— Тогда почему бы тебе не остаться?

— Я дала слово барышне Хелене и очень хочу получить это место.

— Но что ты собираешься у нее делать? — удивилась Изабелла. — Хелена скучная, и ей все равно, что носить. Кроме того, Пуста — невыносимая глушь.

Фанни сглотнула. Несмотря на имеющиеся у нее сомнения, она не хотела обсуждать свои планы. Служить у Изабеллы после бала-маскарада и без того было очень тяжело. Девушка еще решительнее высвободилась из цепких рук барышни.

— Вы знаете, что я охотно у вас работала, милостивая сударыня, но нашу прежнюю дружбу уже не вернуть. Я не разделяю той любви, которой вы ищете.

— Когда ты отвечала на мои поцелуи, сомнений у тебя, похоже, не было, — горько ответила Изабелла, сверкнув голубыми глазами. — Ты боишься такой любви, да? Но бояться не нужно. И меня тоже не бойся«! — Она порывисто ринулась к Фанни и попыталась ее поцеловать.

— Нет!! — Девушка так резко оттолкнула бывшую го-сложу, что та попятилась.

— Тогда уходи! — закричала Изабелла. — Исчезни! — Она быстро отвернулась и вытерла глаза тыльной стороной руки.

Фанни прерывисто дышала. Ей было больно видеть отчаяние Изабеллы. Она не хотела проститься с ней вот так.

— Если я пробудила в вас ложную надежду, мне искренне жаль, — сказала она. — Я желаю вам от всего сердца найти близкого человека, который вам так нужен, и стать счастливой. Но я вам не подхожу. — Фанни в ожидании посмотрела на Изабеллу, но та не ответила. Девушка развернулась и печально сказала: — Прощайте, милостивая сударыня.

Глава восьмая

Поместье Батори, 1910 год

— Вы уверены, что хотите отправиться на конную прогулку, барышня Хелена? Еще нет десяти часов, а уже жарко. — Фанни стояла в спальне молодой баронессы, поправлявшей перед трюмо цилиндр. Обе девушки были в узких жакетах, длинных юбках поверх облегающих брюк, шляпах и сапогах. Дамы выглядели исключительно элегантно, вот только костюмы для верховой езды из плотного черного полотна были слишком теплыми. Однако Хелену это не волновало. Она была превосходной наездницей и любила долгие прогулки по Пусте, дававшие ей свободу от матери.

Бросив последний взгляд в зеркало, Хелена взяла у камеристки хлыст и жокейские перчатки.

— Дорогая Фанни, — заявила она с улыбкой, — может, ты просто ищешь отговорку, чтобы остаться здесь, потому что не слишком уверенно чувствуешь себя в седле? Не сдавайся. Вскоре ты полюбишь конные прогулки не меньше моего.

— Вам хорошо говорить, — пробурчала Фанни, выхода из комнаты вместе с госпожой. — Вы сели в седло, едва начали ходить, а я — всего пару недель назад. Знала бы, какая пытка мне предстоит, осталась бы в Будапеште.

Хелена посмотрела на нее с удивлением:

— Но вспомни, Фанни! Ты же не хотела и дальше служить у Изабеллы. К тому же мы отлично понимаем друг друга, ведь правда? Мы почти как сестры!

Барышне Батори нравилась деревенская жизнь, она наслаждалась каждым днем, проведенным в Пусте. Фанни же уединенность поместья удручала. «Бог ты мой, да здесь же просто пустыня! Гостей видно за четыре недели до прибытия», — подумала она, когда двумя месяцами ранее вышла из поезда в крошечной деревне, вокруг которой не было решительно ничего. После двух часов дороги по степи до поместья Фанни стало казаться, что она очутилась на краю земли.

Бесконечные поля, в которых не попадалось ничего выше ограждений для пастбищ и колодцев-журавлей, тянулись до самого горизонта. В первые ночи Фанни не могла спать: ей не хватало шума большого города. А тут слышались лишь стрекотание кузнечиков, случайный звон коровьего колокольчика вдали и шелест ветра в травах.

Таланты камеристки оказались в этой местности излишними: ни изысканного общества, ни балов; к тому же, как и предрекла Изабелла, Хелене было все равно, как выглядеть. Похоже, барышня искала не служанку, а подругу, с которой можно выезжать на конные прогулки и болтать.

С отцом Хелены Фанни познакомилась в день приезда. Барон, сердечный простой человек, любил деревенскую жизнь, как и его дочь. Различия в статусе его не занимали. Здороваясь, он поцеловал Фанни руку, будто благородной даме, и в дальнейшем обращался с ней не как с камеристкой, а как с подругой дочери. Каждое утро после завтрака барон уезжал к своим стадам и возвращался лишь под вечер. Рядом с коровами и лошадьми он ощущал себя счастливейшим человеком. Баронесса же, напротив, невыносимо скучала. Соседские поместья располагались слишком далеко, чтобы совершать визиты, поэтому она коротала время в саду под зонтом от солнца за написанием длинных писем с жалобами на нехватку общения.

Фанни не уставала удивляться, почему такая гордая женщина, как баронесса, придающая особую важность положению в обществе, живет в скромном загородном доме. Внешне усадьба мало отличалась от стойл, каретного сарая и хозяйственных построек, окружающих большой пыльный двор: те же беленные известью стены и покрытая соломой крыша. Современных благ цивилизации, таких как электричество, водопровод и центральное отопление, в усадьбе не было. Хелена рассказала Фанни, что поместье принадлежит не ее отцу, а дяде. Как старший сын, тот являлся единоличным наследником всего состояния Батори и жил с семьей в фамильном замке в немецкой Западной Венгрии близ Вены.

— Папа тут, по сути, ничем не владеет, — объяснила Хелена. — На текущие расходы мы получаем от дяди небольшое содержание. Кроме того, он передал папе пожизненное право пользования поместьем Батори и квартирой в семейном особняке в Будапеште. Но зимой я была представлена при дворе в Вене, и мама убедила дядю заменить будапештское жилье квартирой в Вене. Однако все эти уступки действительны, пока жив папа. Чтобы после его смерти нам с мамой не зависеть от подачек дяди, мне нужно как можно удачнее выйти замуж. Но мама уже этим занимается.

Фанни вспомнила слова госпожи, выходя через сумеречную прихожую дома на улицу. Двор был немощеным, и при каждом шаге из-под сапог вырывалось облачко пыли. С тех пор как девушка приехала сюда, дождя почти не было. Солнце непрерывно сияло посреди бесконечного голубого неба. В степной глуши было не только суше, но и теплее, чем в Вене в то же время года. Хелена полагала, что это примета холодной зимы. Однако после лета они должны были перебраться в Вену, где по осени начинался сезон с балами, оперой и приглашениями ко двору.

Но до того оставалось еще почти три месяца в уединенной усадьбе. Фанни, дитя города, привыкшая покупать продукты в магазине или на рынке, с удивлением обнаружила, что поместье само снабжает себя съестными припасами. Овощи и зелень росли на огороде; яблоки, вишни и абрикосы — во фруктовом саду позади хлева. Молоко, масло, мясо, яйца и сыр давали скот и домашняя птица.

Впервые увидев огромные стада, которые свободно паслись на бесконечных выгонах, Фанни потеряла дар речи. В поместье было около тысячи коров и несколько сотен лошадей. Мускулистых серых коров с мощными рогами длиной в руку девушка опасалась, но ей нравились табуны кобыл с жеребятами. Животных охраняли конные пастухи с собаками. Хелена уверяла, что собаки могут справиться даже с волками, но диких зверей Фанни, к ее огромному облегчению, еще не видела: серые хищники немилосердно преследовались и были редкостью.

Как только обе девушки покинули тень, которую отбрасывали здания, солнце начало нагревать черный цилиндр Фанни.

«Сегодня у меня наверняка снова будет ужасно болеть голова», — подумала она, мечтая вернуться в темный прохладный дом. Но Хелена непременно желала поскакать к табуну и посмотреть, как клеймят родившихся в новом году жеребят. Как хорошо воспитанная барышня из аристократической семьи, разъезжать по округе она могла только в сопровождении компаньонки, поэтому выбора у Фанни не было.

Хелена усиленно обучала ее верховой езде. До приезда в Пусту Фанни ни разу не сидела на лошади, поэтому каждое утро после завтрака конюх помогал ей взобраться на старого пони, еще помнившего, как училась ездить сама барышня. Пони трусил перед усадьбой на длинной корде^[14]. Девушке приходилось сидеть на лошадке боком, как положено даме. По словам Хелены, пони был кротким как овечка, но всякий раз, когда Фанни пыталась на него взобраться, он норовил ущипнуть ее, а иногда просто застывал на месте, никак не реагируя на ее команды, сколько бы она ни старалась сдвинуть его. К тому же в дамском седле управлять лошадью было почти невозможно, ведь дотянуться до бока животного получалось лишь одной пяткой. При попытке использовать хлыст пони принимался прыгать, выгибая спину, отчего наездница падала. Тем не менее по прошествии шести недель Фанни начала себя чувствовать в седле более-менее уверенно, пересела на лошадь и стала сопровождать Хелену во время конных прогулок.

В тот день обеих девушке во дворе, как обычно, ожидали конюхи с лошадьми. Перед тем как взобраться в седло, Хелена бросила озабоченный взгляд на окна усадьбы.

— Мама наверняка стоит у окна и злится, что мы ездим по-мужски.

— Вы жалеете о принятом решении? — спросила Фанни.

— Нет. — Хелена тряхнула головой. — Даже приятно наконец-то пойти наперекор маме. Мне просто не хочется по возвращении снова выслушивать ее тирады.

Идея с мужским седлом исходила от Фанни. Она была убеждена, что смогла бы лучше держаться на лошади, зажав ее корпус обеими ногами. Широкое и глубокое пастушье седло, в котором ездили мужчины, казалось ей гораздо удобнее дамского. Попытки Фанни разожгли любопытство Хелены. Опробовав мужское седло, она тоже решила пользоваться им. Баронесса была в ужасе и запретила дочери сидеть на лошади, неприлично раздвинув ноги. Барон же со смехом разрешил делать что вздумается. Его вовсе не волновало, что Хелена скачет по Пусте по-мужски.

Девушки пустили лошадей шагом и покинули двор, повернув на узкую песчаную дорожку, которая вела на просторы Пусты. Неподалеку от усадьбы работники косили траву. Они шли длинными рядами, дружно взмахивая косами. За ними следовали женщины, ворошившие скошенную траву деревянными граблями, чтобы она лучше сохла. По пути Хелена всегда обращала внимание Фанни на интересные мелочи.

— Это катран, — указала она на невысокое растение с мясистыми листьями. — Его можно отваривать и есть. А вот тот серебристый кустик — вермут.

— Я думала, вермут — это напиток, — отозвалась Фанни, вспомнив, как Йозефа после сытной еды охотно выпивала рюмку вермута для пищеварения.

— Так и есть, — кивнула Хелена. — Напиток настаивается именно на этой траве, которую еще называют полынь. Ой, посмотри туда! — Барышня указала на низину в отдалении, где однообразную зелень нарушали многочисленные вкрапления фиолетового цвета. — Это поле гвоздик. Разве не прекрасно?

Заслонившись от солнца, Фанни взглянула в направлении руки Хелены.

— Если присмотреться, то Пуста не такая уж и пустая.

— Тебе тут все еще не нравится? — расстроилась барышня.

Фанни отмахнулась от комара, нацелившегося ей на нос.

— Все в порядке. Но я буду рада осенью поехать в Вену.

— Ты часто скучаешь по ней?

Фании молча пожала плечами, и Хелена продолжила: — У меня все наоборот. В Вене одно событие громоздится на другое. Нет времени передохнуть. Постоянно нужно думать, что я говорю, с кем веду беседу, как выгляжу. Это так утомляет, что я всегда рада по весне вернуться в деревню. А где именно в Вене ты выросла, Фанни?

— В предместье Альзер, — ответила та односложно. Она надеялась, что Хелене этого хватит, но ошиблась.

— Я там никогда не была, — призналась та. — Как живется в Альзере? Расскажи немного о себе.

— Особенно нечего рассказывать. Я ходила в народную школу, а потом в заведение, где обучают хозяйственным навыкам. Выучившись, работала в разных домах экономкой и камеристкой. — Фанни посмотрела на небо, где кружила пара хищных птиц. — Вы хорошо разбираетесь в породах, барышня: что это за птицы?

Хелена запрокинула голову.

— Ястребы. Их можно узнать по длинному хвосту с закругленным углами. Скажи-ка Фанни, мне почудилось или ты пытаешься уйти от ответа?

Фанни посмотрела на бурую гриву своей лошади и подумала о том, что ей говорила Йозефа, когда она была маленькой и задавала вопросы о родителях: «Когда люди слышат, что ты из приюта, сначала они пристают с расспросами, думая узнать что-нибудь интересное, а после не доверяют, потому что ты выросла не в семье. Будь умницей и не рассказывай о своем происхождении».

Девушка всегда следовала совету наставницы, но сейчас ей очень хотелось поделиться с кем-то своей историей. Вот только подходит ли молодая баронесса на роль наперсницы?

— Вижу, тебя что-то волнует, — услышала она голос Хелены. — Не хочешь рассказать?

Фанни глубоко вздохнула и отринула сомнения.

— Я выросла в приюте. — Она выжидающе посмотрела на Хелену, но на лице у той ничего не отразилось.

— В приюте? Это богадельня?

— Нет. — Фанни грустно улыбнулась. — Это заведение для детей, которых не могут вырастить родители. Похоже на дом сирот, только мои родители не умерли.

— Что же с ними случилось? Почему ты не осталась у них? — спросила Хелена. Она, очевидно, не представляла себе, что такое приют.

— Я не знаю моих родителей, — тихо призналась Фанни. — Родив меня в Центральной клинической больнице, мать заплатила деньги, чтобы сохранить анонимность. Нет никаких документов, в которых значится ее имя или имя моего отца. Об этом мне рассказала старшая надзирательница приюта. Она вырастила меня, став моей приемной матерью или, скорее, бабушкой: ей уже очень много лет.

Хелена долго смотрела на камеристку.

— Теперь я понимаю, почему ты не хотела говорить о том, как прошло твое детство. Это слишком грустно.

— Грустно было не всегда, милостивая сударыня. Госпожа Пфайфер, главная надзирательница, хорошо обо мне заботилась, и я ее очень люблю.

Тем не менее Хелена была потрясена.

— Если бы я не знала своей семьи, мне бы казалось, что у меня отняли руку или ногу.

— Лучше и не скажешь! — воскликнула Фании, испытавшая огромное облегчение. Ей показалось, что молодая баронесса поняла ее страдания.

Некоторое время девушки молча ехали бок о бок. «Лошади время от времени фыркали или отгоняли хвостом мух. Фанни погрузилась в свои мысли. Вопросы собственного происхождения овладели ею с новой силой. Она спрашивала себя, живы ли ее родители, жалеет ли мать о том, что не взяла с собой никаких сведений о ребенке, скучает ли она иногда по дочери так же, как и та по ней.

«Искала ли она меня?» — подумала Фанни и невольно вздохнула.

— Мне кажется, каждый ребенок должен знать, кто его родители. Это его право по рождению, — прервала барышня ее размышления.

— Хорошо бы, конечно, — отозвалась Фанни, — да только ни я не могу их найти, ни они меня. Если они вообще этого хотят, — глухо добавила она.

Девушки снова замолчали. Внезапно Хелену осенило.

— Кажется, я могу тебе помочь.

Фанни остановила лошадь.

— Что вы имеете в виду?

Хелена тоже остановилась.

— У мамы много подруг, занимающихся благотворительностью. Уверена, что одна из них непременно связана с приютом в Вене. Я могла бы попросить маму написать и спросить, не знает ли та чего-нибудь о твоей матери.

Фанни посмотрела на спутницу с сомнением.

— А если баронесса не знакома с дамой, которая занимается приютом?

— Ей достаточно просто расспросить пару человек. Круг аристократии в этой стране невелик, мы все друг друга знаем. Так что стоит попробовать, правда?

Когда Фанни поняла, что Хелена в самом деле от всего сердца желает ей помочь, глаза у девушки увлажнились.

— Я вам очень благодарна. — Она и в самом деле была тронута.

В этот момент ее лошадь подняла голову и заржала. Лошадь Хелены навострила уши и начала нетерпеливо переступать ногами на месте.

— Они чуют табун, — пояснила Хелена. — Как насчет галопа?

— С радостью! — воскликнула Фанни и щелкнула поводьями. Лошади бок о бок помчались по Пусте, а наездницы почувствовали себя настолько легкими и счастливыми, будто могли летать.

Фанни с нетерпением ждала, когда Хелена наконец поговорит с баронессой. Через неделю она не выдержала и спросила об этом госпожу. К ее разочарованию, выяснилось, что беседа еще не состоялась.

— Я не забыла, — заверила ее барышня. — Просто мама все еще зла на тебя. Она считает, будто это ты надоумила меня ездить в мужском седле, что, конечно, не так. Но чтобы попросить ее об одолжении, придется дождаться подходящего момента, иначе все будет напрасно.

Фанни понимала сомнения Хелены, но это не умаляло ее разочарования. Прошла еще неделя, и девушка задалась вопросом, стоит ли вообще на что-то надеяться.

Однажды после обеда Фанни пришла в спальню молодой баронессы, чтобы помочь ей переодеться к ужину. В тот день в поместье собирался приехать брат Изабеллы Максим Кальман. Кучер уже несколько часов назад отбыл на вокзал, так что появление гостя ожидалось в самое ближайшее время.

Работа отвлекла Фанни от грустных мыслей. Она хотела, чтобы Хелена выглядела для своего суженого самой прекрасной, и решила сделать молодую баронессу сказочно красивой. К сожалению, в дело постоянно вмешивалась мать, отвергавшая все предложения камеристки.

— Ты что, не видишь, как бледно выглядит Нелли в зеленом? Синее платье можешь тоже сразу повесить на место: оно полнит, — раскритиковала баронесса оба наряда, которые Фанни вынесла из гардеробной.

Ида Батори стояла позади дочери и затягивала шнуровку ее корсета до тех пор, пока та, задыхаясь, не простонала:

— Перестань, мама, я сейчас упаду в обморок!

— И почему только ты не можешь меньше есть! — огрызнулась баронесса. — У тебя никогда не будет такой тонкой талии, как у нашей покойной императрицы. Фанни! — Коротким движением руки она указала камеристке на гардеробную: — Принеси платье с розами, которое мы купили в Будапеште. Максиму оно понравится. В нем его невеста будет выглядеть юной и невинной.

Пока Фанни искала платье, баронесса объясняла дочери, как той следует вести себя в присутствии Макса:

— Ни в коем случае не хихикай, как глупыйподросток. Будь любезна и проявляй заинтересованность, даже если тебе станет смертельно скучно. Можешь поговорить с ним о лошадях: этой темы охотно касалась наша покойная императрица. Но боже тебя упаси обсуждать коров или кур, точно деревенщина! О том, что ты ездишь в мужском седле, не упоминай ни в коем случае. — Она уничижительно посмотрела на Фанни, вышедшую из гардеробной. — С этим покончено, что бы там ни говорил твой отец. Пока Максу нас в гостях, будешь сидеть на лошади, как положено даме! Силы небесные, Фанни, ты меня вообще не слушала? Это не то платье!

— Не то, милостивая сударыня, — вежливо согласилась Фанни, хотя внутри у нее все кипело. — Но оно больше идет барышне. В нем она будет выглядеть как куколка.

Хелена быстро прикрыла рукой рот, чтобы скрыть смешок. Баронесса в негодовании приподняла брови, но тут раздался быстрый стук копыт и послышался мужской голос:

— Хей-хей! Вперед!

— Это Макс! — воскликнула Хелена. Она отодвинула стул и подбежала к окну.

Баронесса поспешила за ней:

— Нелли! Не смей показываться у окна в халате!

Хелена спряталась за занавеской и выглянула. Баронесса встала подле нее и тоже посмотрела в окно.

Фанни медленно последовала за матерью и дочерью. Пренебрежительное отношение баронессы привело ее в ярость, и девушка изо всех сил пыталась успокоиться, опасаясь ответить колкостью и потерять место.

Она с любопытством выглянула из окна, чтобы увидеть суженого Хелены, и у нее перехватило дыхание. Маленькая дну юшка, утром отправившаяся на вокзал, с головокружительной скоростью летела к усадьбе. Кучер обеими руками вцепился в бортик. На лице у него отражался ужас. Молодой человек, сидевший рядом с ним на козлах, напротив же, хохотал во все горло. Он крепко держал поводья и подгонял лошадей громкими выкриками. Из-под копыт летела пыль. Двуколка остановилась ровнехонько у входной двери.

— Вот же сумасброд! Несется так, будто за ним черти гонятся! — вырвалось у Фанни.

— Или всадники Апокалипсиса, — хихикнула Хелена. Баронесса тут же устроила девушкам выговор:

— Фанни! Еще одно неуважительное высказывание — и можешь паковать вещички! А ты, Нелли, не повторяй, как попугай, тот вздор, который несет твоя прислуга.

Фанни едва сдержалась. Ей стоило огромных усилий промолчать.

Внезапно Хелена прикоснулась к ее руке. Когда Фанни повернулась к хозяйке, та чуть заметно покачала головой и улыбнулась. Камеристка тут же смягчилась: «Барышня такая славная. И почему только ей досталась в матери злобная ведьма?».

Хелена вновь посмотрела в окно.

— Макс стал настоящим мужчиной, не правда ли, мама? — услышала Фанни ее голос.

Она снова выглянула во двор и увидела, как кучер сполз с сиденья, прислонился к колесу двуколки, и его стошнило.

Макс Кальман спрыгнул на землю позади него.

— Ну-ну, будет тебе. Я же обещал, что мы не перевернемся. — Он ободряюще похлопал кашляющего возницу по плечу, а затем подошел к коню и нежно погладил его по черным лоснящимся бокам: — Умница! Настоящий мадьяр с храбрым сердцем.

Он говорил по-венгерски, но Фанни все поняла. Она уже неплохо освоила этот язык.

Хлопнула входная дверь, и на улицу выскочил Адам, единственный слуга в поместье, он же камердинер барона. Он подошел к двуколке и снял с багажника чемодан.

— Добро пожаловать в поместье Батори, господин Кальман! Хорошо добрались?

— Путь из Прессбурга совсем не близкий, — ответил Макс. — Особенно много времени отняла пересадка в Будапеште. Прежде чем я предстану перед дамами, мне совершенно необходима ванна.

— Ваша комната готова, господин Кальман. Насчет ванны я тоже распорядился. Я подумал, что вы наверняка захотите освежиться после долгой дороги. Вы приехали без денщика?

Макс помотал головой:

— Отправил его в летний отпуск. Осенью, когда я пойду в военную школу, он приедет в Вену. Как дела у Нелли? — услышали его вопрос дамы, когда он следом за Адамом направился ко входу. — Последний раз я видел ее еще девочкой, едва распрощавшейся с игрой в куклы.

— Барышня Хелена выросла, — ответил Адам. — Стала настоящей юной дамой.

Макс легонько ткнул его в бок;

— Меня интересует не это. Она хорошенькая?

— Румяная и упругая, как абрикосы на наших деревьях, — заверил его Адам, после чего оба вошли в дом.

— Какой бесстыдник этот слуга! Я поговорю с бароном о его поведении, — пробормотала раздраженная баронесса и поспешила прочь из комнаты.

Фанни медленно отошла от окна. «Так вот он какой, брат Изабеллы», — подумала она.

В синем мундире 9-го гусарского полка, узких рейтузах^[15] с галунами и высоких сапогах он казался молодым, полным сил богатырем. У него были такие же черные волосы, как и у сестры, и заразительная улыбка. Еще больше улыбки Фанни понравился голос Макса. Мелодичный и благозвучный, он поразил ее в самое сердце.

«Будто что-то знакомое, давно потерянное и вдруг обретенное», — с удивлением подумала девушка. Она невольно оглянулась на Хелену, будто хотела убедиться, что та не прочла ее мысли.

Но молодая баронесса продолжала смотреть на опустевший двор. Фанни заметила, как сильно впечатлило хозяйку появление Макса, и легонько коснулась руки Хелены:

— Пойдемте, милостивая сударыня. Я вас так наряжу, что молодой господин влюбится в вас не сходя с места.

Ужин подали в зале, выходящем в сад. Двухстворчатые двери были распахнуты. После жаркого летнего дня дул легкий вечерний ветерок. Посреди зала стоял обеденный стол, торцом обращенный к большому кирпичному камину. Над камином висел герб рода Батори с изображением орла с саблей в когтях. На беленых стенах красовались портреты предков и искусно выкованные доспехи. Дубовые доски пола потемнели от времени.

Хотя поместье было знакомо Максу Кальману с самого детства, его продолжала подавлять семейная история знатных родов, простирающаяся в глубь столетий. Его собственные предки были бедными евреями-ашкенази, перебравшимися в начале прошлого века в тогда еще отделенный от Буды Пешт, после того как император Иосиф II издал указ о веротерпимости. У деда Макса был небольшой магазин в районе Элизабетштадт, а его отец уже владел двумя крупнейшими универсальными магазинами в недавно основанном Будапеште^[16]. Сам же молодой Кальман был в шаге от того, чтобы обручиться с девицей из древнего венгерского рода и пробить семье Кальман дорогу в высшие круги Дунайской монархии.

«После столетий преследований мы, евреи, стали наконец частью Европы», — подумал Макс, положив приборы на пустую десертную тарелку и промокнув рот салфеткой. Он сразу заверил барона и его жену, что в случае помолвки с их дочерью перейдет в католичество. Ему это не составляло труда: Кальманы придерживались современных взглядов, и религия не играла в их жизни важной роли.

Барон поднялся со своего места во главе стола:

— Я проверю еще раз, хорошо ли закрыт птичник. Утром Адам видел рядом с домом лису. Кальман, а позже давайте пропустим по стаканчику в салоне, в погребе есть пара бутылок превосходного местного токайского. И не позволяйте женщинам обвести вас вокруг пальца, а то они вас окольцуют еще до полуночи!

— Папа! — возмутилась Хелена. — Зачем ты такое говоришь?!

— Разве я не прав, малышка? — Прежде чем уйти, Ласло Батори поцеловал дочь в щеку.

Макс с завистью посмотрел ему вслед. С какой охотой он размял бы ноги, улизнул от баронессы, непрерывно расписывавшей достоинства дочери, и выкурил в тишине сигарету.

— Удались ли блинчики, господин Кальман? — Адам подошел к нему забрать тарелку.

— Они превосходны. Похвалите от меня повара, — поневоле рассыпался в любезностях Макс, которому куда больше пришлось по сердцу сытное говяжье филе с перцами и фасолью.

— Могу ли я убедить вас съесть еще одну порцию? — очаровательно улыбнулась баронесса.

— Звучит соблазнительно, но если я буду столько есть, то вскоре придется велеть перешить все мои рубашки, — усмехнулся Макс и хлопнул себя по плоскому животу. — Во избежание этого я бы совершил небольшую прогулку.

— Разумеется! — просияла баронесса. — Нелли покажет вам сад.

— Я только сбегаю за шалью! — Хелена вскочила, но Макс сделал предупреждающий жест рукой:

— Не нужно, Нелли. Я просто хочу немного размять ноги. Сад ты покажешь мне позже.

— Как пожелаешь. — Хелена неуверенно посмотрела на мать, с неестественной улыбкой восседавшую на стуле. Она бы с удовольствием прогулялась с Максом, хотя знала, что после ей придется дать матери подробный отчет об их беседе.

— Если хотите побыть в одиночестве, я не могу этому помешать, — кисло сказала баронесса. — Но не забывайте, что мы ждем вас в салоне.

— Как я могу забыть! — Макс поднялся и поклонился обеим дамам. Выходя через, открытые двери на террасу, он услышал, как Ида Батори шипит на дочь:

— Прояви ты немного обаяния, ему бы не захотелось слоняться по саду в одиночестве. Но ты такой сухарь! Что ему еще остается!

Быстрым шагом Макс пересек сад. Он знал, что калитка в дальнем его конце ведет к лугу и фруктовому саду.

Трава на лугу была некошена. Все цвело. Жужжали пчелы и шмели. В кронах деревьев пели птицы. В детстве Макс бегал здесь босиком вместе с Нелли и Изабеллой. Маленькими сачками дети ловили бабочек. Тогда они чувствовали себя счастливыми.

«Сейчас бедная Нелли едва ли счастлива, — подумал он, срывая малину с куста и отправляя ягоды в рот. — Бьюсь об заклад, мать устроила ей серьезную выволочку».

Гуляя, Макс припомнил, что и его мать в многочисленных письмах подчеркивала преимущества супружеского союза с подругой детства.

«Представляю себе, какое разочарование они обе испытают, если мы с Нелли не поженимся», — подумал он.

Прислонившись к толстому стволу старой яблони, Макс достал из кармана брюк портсигар.

Женитьба принесла бы семье Кальман много пользы. Отцу — новые деловые возможности, матери — упрочение связи с аристократией, а сестре — расширение брачных горизонтов, если бы, конечно, она решилась выйти замуж. В последнем Макс сомневался. С тех пор как он встретил Изабеллу на бале-маскараде в будапештской опере в мужском костюме и в сопровождении восхитительной, но, к сожалению, незнакомой ему дамы, он понял, что сестра предпочитает женщин. Сам же он стремился к военной карьере в генеральном штабе императорской и королевской армии, а для этой цели было полезно обзавестись супругой из аристократического католического рода. Авторитет, влияние и власть в Дунайской монархии приобретали лишь те, кому удавалось пробиться поближе к Габсбургам. Еврейскому буржуа, несмотря на закон о свободе вероисповедания, туда по-прежнему дороги не было. В этом заключалась еще одна причина, по которой Макс хотел креститься.

Он закурил и стал смотреть на ласточек, выделывавших пируэты в безоблачном небе.

За те годы, которые он не видел Нелли, она внешне превратилась во взрослую женщину, но внутри осталась все той же доброй застенчивой девочкой, которой постоянно доставалось от властной матери. Макс очень ценил Нелли, и не в последнюю очередь — за ее покладистый характер. Она не была красавицей, но ведь красота быстро проходит. К тому же сегодня барышня Батори с ее густыми темными локонами и мягким взглядом показалась Максу по-настоящему хорошенькой. Возбуждение от встречи, неуверенность и застенчивость манили и очаровывали. Макс не сомневался, что они станут добрыми супругами. Однако его сердце не покидало сомнение. Достаточно ли холодного расчета, чтобы два человека счастливо провели вместе остаток жизни?

«А как же страсть? — пронеслось у него в голове. — Как же глубокие чувства и увлеченность?»

Изабелла как-то сказала брату, что без страсти ее жизнь лишилась бы смысла. Но сестрица была безнадежно романтичной и безгранично упрямой, что, по мнению Макса, едва ли способствовало счастью.

Во всяком случае, они с Нелли были не чужими и знали друг друга с детства. И все же Максу казалось, будто он пытается выиграть в лотерею. Интересно, чувствует ли Нелли то же самое?

Макс понял, что не имеет ни малейшего понятия о том, что творится в голове у будущей невесты, и решил, что им непременно нужно узнать друг друга получше, прежде чем связывать себя узами брака.

Его мысли прервал тихий шорох. Казалось, по лугу шагает ребенок и ведет руками по траве. «Нелли?» — пронеслось в голове у Макса. Он быстро бросил наполовину выкуренную сигарету и потушил ее носком туфли. Осторожно выглянув из-за яблони, он увидел прелестную девушку, направлявшуюся к дереву, за которым он стоял.

Незнакомка смотрела себе под ноги и не заметила мужчину. К груди она крепко прижимала черного котенка.

— Ах, мурлыка, — услышал Макс, — если бы ты знал, как я скучаю по Вене! Деревенская жизнь совсем не для меня. Тут так скучно, что помереть можно.

Он с удивлением отметил, что девушка говорит не по-венгерски, а на немецком. Для Пусты это было необычно. Тут Макс сообразил, что его могут заметить, и быстро спрятался за дерево.

Жалобы продолжились:

— Хуже скуки только баронесса. Говорю тебе, мурлыка, такой ведьмы я еще не встречала. Я ей не нравлюсь, и она все время находит повод придраться. Но ведь и я ее терпеть не могу. Рано или поздно я выйду из себя и скажу ей все, что думаю! — Девушка глубоко вздохнула.

Макс улыбнулся. Ему нравился венский говор и тембр голоса незнакомки. Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой: он знал немало красавиц из Вены, но не эту. Девушка тем временем дошла до яблони, за которой прятался Макс, и села на траву.

— Нет, милый мурлыка, — вздохнула она подавленно, — об этом не стоит даже и думать. Баронессе не добиться, чтобы я забылась. Нужно доказать госпоже Пфайфер, что я способна на большее. Ее так огорчило мое последнее письмо. Она ответила, что я, видимо, никогда не найду постоянного места и что это ее вина, поскольку она была со мной недостаточно строга. Меня очень ранили ее слова, мурлыка. Госпожу Пфайфер мне хочется разочаровать меньше всех на свете…

Макс услышал тихие всхлипывания и наморщил лоб. Плачущие женщины заставляли его нервничать, поскольку вызывали настоятельную потребность устранить причину слез, даже если это было не в его силах. Настоящий кавалер, он стремился избавить даму от любых сложностей. Если это не представлялось возможным, Макс ощущал себя беспомощным, а такое состояние он ненавидел.

— У меня ведь правда самые благие намерения, — пролепетала девушка за деревом. — Но всякий раз что-нибудь идет не так. Мне кажется, было большой глупостью пойти в школу хозяйственных профессий! Я превратилась в вечно недовольную ворчунью, мурлыка. Так назвала меня в письме госпожа Пфайфер, и она права!

Всхлипывания стали громче.

Макс осторожно выглянул из-за дерева. За стволом, так близко, что он мог коснуться ее спутанных светло-рыжих волос, сидела девушка. Она крепко держала котенка и прижималась лбом к его маленькому тельцу. Плечи незнакомки сотрясались от плача.

Молодой Кальман помедлил, затем достал из кармана брюк носовой платок и осторожно протянул его девушке.

— Вот, возьмите. — Он помахал платком у нее перед лицом.

— Иисус и Мария! — Бедняжка испуганно отпрянула и вскинула руку, защищаясь. Котенок использовал подвернувшуюся возможность сбежать и устремился прочь по лугу.

Макс отдернул руку и вышел из-за дерева.

— Простите меня. Я не собирался вас пугать. Вы так отчаянно рыдали, что мне захотелось вас утешить. — Он присел рядом с ней. — Может быть, возьмете для начала мой платок?

Девушка тыльной стороной ладони отерла глаза.

— Вам следовало сразу себя обнаружить.

— Вы правы, — согласился он. — Нов какой момент было бы уместно прервать вашу исповедь?

Девушка смущенно молчала. Макс украдкой разглядывал ее. Она оказалась очень хорошенькой. Светло-рыжие волосы она собрала в пучок. Нежную кожу шеи и щек покрывал легкий золотистый загар. Длинные темные ресницы обрамляли большие оленьи карие глаза. Пухлые губы красиво изгибались.

«Губы, приглашающие к поцелую», — подумал Кальман и ощутил прилив возбуждения. Чтобы отвлечься, он спросил:

— Вы здесь в гостях, как и я?

Девушка покачала головой:

— Нет, хотя отчасти это и верно.

— Значит, вы здесь живете?

Она улыбнулась:

— Разве вежливость не требует представиться, прежде чем забрасывать меня вопросами? Впрочем, по случайности я знаю, кто вы, господин Кальман.

— О да! Упрек заслуженный, — Макс рассмеялся. — Нелли сказала вам, что я приеду сегодня? Или мы уже виделись? Раньше я частенько бывал здесь.

Девушка отрицательно помотала головой:

— Я впервые в поместье. — В ее больших глазах все еще блестели слезы, а пара прядей выбились из прически.

«Черт побери, какая милашка!» — пронеслось в голове Макса. Больше всего ему хотелось вытереть ее слезы. Или даже осушить их губами.

Он взял руку девушки и вложил в нее платок.

— Высморкайтесь, — сказал он хрипло.

Она удивленно посмотрела на Макса, затем улыбнулась и поднесла платок к носу, заметив:

— В таком виде я не смогу вам его вернуть.

Молодой человек отмахнулся:

— Оставьте себе. Когда вам в следующий раз понадобится платок, вы достанете его и подумаете обо мне.

Девушка покраснела и сжала скомканную ткань.

— Мне пора возвращаться в дом.

— Подождите, — попросил Макс. — Я понимаю, что вы чувствуете.

— Неужели? — с сомнением отозвалась девушка.

— Безусловно, — заверил он собеседницу. — Я, правда, не ропщу на прошлое, однако стою на развилке прямо сейчас и не знаю, какой путь выбрать.

Девушка, склонив голову, посмотрела на него.

— Не знаете, потому что боитесь упустить шанс, который может вас ждать на другом пути?

Макс рассмеялся.

— Вы определенно умны. Видите ли, какое бы решение я ни принял, оно необратимо скажется на моем будущем.

— Однажды я выбрала неверный путь и теперь не знаю, что делать, — ответила девушка задумчиво. — Я будто заблудилась в темноте.

— Не нужно так думать, — возразил Макс, радуясь тому, что может решить хотя бы ее проблему. — Представьте себе, что у вас в руках фонарь, освещающий каждый шаг, который вы делаете. Возможно, вы не знаете, куда приведет вас дорога, но это и необязательно, если известен следующий шаг.

Девушка улыбнулась:

— Думаю, вам тоже нужен такой фонарь.

Макс медленно кивнул.

— Вы и правда умны.

Пару секунд они смотрели друг на друга. Затем девушка отвела взгляд и положила платок в карман платья.

— Я постираю его и завтра верну вам. — Она хотела подняться, но Макс вскочил первым и подал ей руку, чтобы помочь. Девушка пахла свежей луговой травой и ромашками. Ему захотелось ее обнять, но незнакомка выдернула руку из его ладони и сделала шаг назад.

— Прощайте, господин Кальман. — Она устремилась прочь.

— Подождите! — крикнул он. — Как вас зовут?

Она посмотрела на него через плечо и улыбнулась.

— Выясните это сами, господин Кальман!

Макс смотрел, как она уходит, и с каждым ее шагом все сильнее хотел удержать эту девушку.

— Я буду ждать вас завтра! — крикнул он ей вслед. — В то же время на том же месте!

Глава девятая

Поместье Батори, 1910 год

На следующий вечер, пока Батори и Макс ужинали в столовой, Фанни сидела на трехногой табуретке перед раковиной, заплетала волосы и рассматривала себя в маленьком круглом зеркале, висевшем на стене на гвозде. Глаза у нее лихорадочно блестели.

«Вскоре я вновь увижу Макса Кальмана!» — думала она, ощущая сладкую истому.

«Глупая девчонка! Ты вправду думаешь, что такой важный господин имеет серьезные намерения?» — прозвучал в голове Фанни голос Йозефы.

Со злости она больно дернула себя за волосы. Макс не был ни «важным господином», ни зазнайкой! Напротив, он показался ей милым, дал совет и утешил.

«Чтобы потом с тобою позабавиться», — вновь услышала она Йозефу.

«Вы ошибаетесь! — Фанни едва не заговорила вслух. — Вы Макса и в глаза не видели».

«Мне и не требуется, — ответила Йозефа в ее мыслях. — Все мужчины одинаковые».

Фании сжала губы. Она ощущала себя счастливой и не хотела, чтобы сомнения разрушили это чувство.

Девушка посмотрела на себя в зеркало. Вокруг ее головы была уложена толстая коса. Сегодня Фанни надела белую блузку и широкую пеструю юбку. Такой костюм она как-то раз увидела на крестьянке с рынка, когда поехала с Адамом в деревню. Ей так понравился наряд, что она немедленно купила подходящую ткань и приступила к шитью. Не хватало только вышитой жилетки, но вечерами было так тепло, что она все равно бы ее не надела. Фанни посмотрела на часы на тумбочке. Было почти половина девятого.

«Интересно, Макс уже ждет меня под яблоней?» — подумала она, обуваясь.

Днем она его не видела. Сразу после завтрака Макс и Хелена отправились на конную прогулку по Пусте. Присутствие Фанни не требовалось, так что она провела время, вспоминая подробности вечерней встречи. То и дело девушка задавалсь вопросом, не влюбилась ли она в Макса. Такого опыта у нее еще не было, и она не знала, как определить наступление влюбленности.

Когда Роза болтала о Карле, она всегда говорила, что больше всего на свете хочет провести с ним всю жизнь, выйти за него замуж и устроить свой дом. Но при виде Макса таких желаний у Фанни не возникало.

«Нет, — подумала она, подойдя к окну, чтобы открыть ставни, защищавшие комнату от дневной жары, — я не влюблена».

Тем не менее Фанни ощущала в животе щекочущее томление, похожее на голод или жажду.

Она выглянула в сад и увидела Макса. Быстрыми шагами тот прошел через калитку, соединявшую сад с лугом, повернул направо и исчез за хлевом.

Девушку так и тянуло побежать следом, но она сдержалась: Макс Кальман не должен знать, что она не может думать ни о чем другом, кроме их встречи!

Фанни подошла к тумбочке, вынула из ящика выстиранный и выглаженный носовой платок Макса и провела кончиками пальцев по вышитой на нем монограмме. После этого она положила платок на место и вышла.

Макс стоял под яблоней, опершись на ствол, и курил. Увидев Фанни, он бросил сигарету и помахал рукой.

Оба не заметили тень, проскользнувшую мимо хлева и нырнувшую в малинник на краю луга.

— Вы пришли, — сказал Макс, когда Фанни остановилась перед ним. Он снял куртку, положил ее на траву и опустился рядом. — Садитесь. — Молодой человек похлопал ладонью по куртке и улыбнулся.

Фанни просияла и села. Ей нравились его вежливость и галантность.

— Надеюсь, ваша прекрасная куртка не запачкается.

— Еще ни одна девушка об этом не задумывалась, — удивился Макс.

Фанни покосилась на него:

— Значит, на вашей куртке сиживало немало девушек?

— Виноват! — Макс рассмеялся. — Но вы, моя милая, имеете честь быть первой, кто сидит именно на этой: она совсем новая.

Фанни хихикнула, и собеседник внимательно посмотрел на нее.

— А знаете, сегодня вы выглядите счастливой, и вам это очень идет.

Девушка поправила юбку.

— Сегодня у меня есть повод для радости.

— В самом деле? — Макс слегка придвинулся к ней. — И какой же?

— Вы и сами знаете! — несколько смущенно ответила Фанни.

— Скажем так: надеюсь, что знаю. А где, между прочим, мой носовой платок?

— Я его еще не погладила, — соврала девушка.

— Ну тогда нам придется встретиться еще раз! — Макс пристально посмотрел на нее. — Вы этого хотите? Или просто решили оставить платок себе?

— Только не нужно себе ничего воображать, — ответила Фанни с насмешкой, недовольная тем, что ее так быстро раскусили.

Макс растянулся на траве и, опершись на один локоть, уставился на девушку.

— Между прочим, я решил вашу загадку.

— Так вы знаете, как меня зовут? — Фанни вновь ощутила приятную щекотку в животе. Молодой Кальман был хорош собой: голубые глаза, тонкие усы над изящно изогнутой верхней губой, черные волосы. Девушка посмотрела на его руки — сильные, загорелые, с длинными пальцами и короткими квадратными ногтями. «Интересно, как ощущается прикосновение этих рук?» — подумала она.

Макс сорвал колосок и заткнул его за правое ухо.

— Вас зовут Фанни. Фанни Шиндлер. Адам сказал мне по секрету. — Он усмехнулся. — Вы знаете, что это имя вам отлично подходит?

— Как так? — с удивлением спросила девушка.

Макс сел, протянул руку и осторожно заправил прядь, выбившуюся из прически Фанни, ей за ухо.

— Что я получу, если объясню вам? — спросил он тихо.

— А чего вы хотите? — ответила она так же негромко.

— Поцелуй.

Ему было известно, что девушка и сама этого хочет. Несколько мгновений тишину нарушало лишь гудение пчел и шмелей и щебетание птиц в кронах деревьев. Макс мягко приподнял подбородок Фанни, чтобы посмотреть ей в глава.

«Неужели он меня поцелует?» — в возбуждении подумала она.

— Фанни означает «забавная», — пробормотал Кальман. — По-английски.

— То есть вы считаете меня забавной?

— Я считаю тебя удивительно многогранной, — возразил он. — И мне это нравится.

Рука Макса медленно сместилась с подбородка девушки ей на шею. Их губы сблизились. Фанни почувствовала мягкое дыхание, легкий запах табака, а затем и прикосновение. Макс на мгновение застыл, будто ждал ее реакции, но, заметив, что девушка не против, стал целовать ее страстно и напористо.

«Иисус и Мария! Потрясающе», — думала Фанни на гребне чувственной волны. Ей хотелось большего, много большего, хотелось слиться воедино с мужчиной, который ее целовал. Но тот остановился.

— Почему ты перестал? — спросила она разочарованно.

Макс взял ее руку и провел пальцами Фанни по своим губам.

— Я бы хотел… — начал он и умолк.

— Да? — Фанни в напряжении посмотрела на него.

Кальман глубоко вздохнул.

— Я хочу ©шутить тебя в полной мере, Фанни, все твое тело без слоев ткани между тобой и мной. Хочу быть к тебе так близко, как только возможно. Ты тоже хочешь этого?

— Да, — кивнула она, хотя не до конца понимала, что означает «в полной мере». Но если речь шла о том, чтобы ощутить наготу тел друг друга, целоваться и миловаться, то именно этого она и желала.

— Хочешь прийти ко мне в комнату сегодня ночью? — спросила она.

Макс отрицательно покачал головой:

— Это слишком рискованно. Меня могут увидеть. К тому же до ночи я просто не дотерплю.

Фанни поразмыслила.

— Тогда пойдем в каретный сарай. Вечером туда никто не заглядывает. Можем забраться в экипаж. Он большой и удобный, нас никто не побеспокоит.

— Замечательная идея! — Молодой человек поцеловал ее. — Иди первой. Я приду следом.

Фанни на цыпочках прокралась через усадьбу и сквозь входную дверь проскользнула в пустой двор. Прижимаясь к стене, она добежала до сарая и прошмыгнула внутрь. В тусклом свете, падавшем через потолочное окно, виднелся экипаж. Большое ландо с закрытым верхом стояло в дальнем углу рядом с телегой. Девушка посмотрела по сторонам. Кроме нее в помещении не было ни души. Она быстро вскарабкалась в экипаж и закрыла за собой дверцу, после чего задернула занавески, села на мягкую скамейку и стала ждать.

«Что же сейчас произойдет?» Мдумала Фанни в предвкушении.

«Да что еще-то? Соблазнить он тебя хочет, как я и говорила! — раздался в голове голос Йозефы. — А ты и рада, дитя неразумное!»

«А вот и нет! — мысленно огрызнулась Фанни. — Я здесь потому, что мне этого хочется!»

«Но ты же знаешь, что он собирается жениться на барышне Хелене?» — поинтересовался голос Йозефы.

Это на несколько секунд выбило Фанни из колеи. Она и в самом деле забыла о том, что у нее свидание с будущим женихом Хелены.

«Но они пока даже не помолвлены, — подумала девушка в растерянности. — А если помолвка и состоится, то только потому, что это выгодно обеим семьям. Деловое соглашение, не более того».

Фанни совершенно не хотела мешать помолвке. Но поцелуи Макса пробудили в ней желание и любопытство. Ей просто необходимо было узнать, что такое любовь и страсть.

«Боже, — подумала она, — мне почти двадцать один, а у меня нет никакого опыта!»

Ее мысли прервал звук закрывающейся двери сарая. По глинобитному полу прозвучали шаги, а потом Макс проскользнул в ландо и сел рядом с Фанни. Он молча обнял ее и стал целовать.

— Господин Кальман, мне кажется, вы сейчас доставите меня прямиком в рай, — прошептала девушка и прижалась к нему. Он обнял ее и скользнул ладонями по спине к ягодицам.

Они оторвались друг от друга, только чтобы Макс мог скинуть куртку. Пока Фанни расстегивала его жилет, он занимался ее платьем. Губы мужчины спустились по ее шее к округлой груди. Затем он переместился на пол и встал на колени между ног девушки. Пальцами правой руки он нащупал ее рот и мягко зажал его. Левая рука проскользнула под юбки и коснулась бедер. Когда Макс сдвинул в сторону белье и дотронулся до складок между ног, Фанни ощутила, как по телу побежали мурашки. Она застонала, закрыла глаза и всем весом оперлась на плечи Макса.

Но не успели они погрузиться в пучину страсти, как в голове девушки раздался голос Йозефы: «Хочешь закончить как твоя мать?»

Страсть тут же покинула Фанни. Девушку прошиб холодный пот, к горлу подступил комок. Она обеими руками уперлась в грудь Макса и оттолкнула его что было сил.

Удивленный, тот упал назад, едва успев подставить руку. Фанни запахнула расстегнутое платье, и вылетела из экипажа.

Пока Макс поднимался, он слышал ее шаги и грохот захлопнувшейся двери. После этого наступила тишина.

Следующие две недели Фанни избегала Макса. Это было несложно, ведь ее работа заключалась в том, чтобы заботиться о Хелене, и большую часть времени она проводила в комнате барышни. Ночью, однако, сложно было отвлечься от собственных мыслей. Иногда Фанни ходила туда-сюда без сна, и виной тому была не августовская жара, превращавшая комнату в раскаленную духовку, а слова Йозефы, не выходившие из головы. «Одно за другим, а в итоге появляется ребенок. Подумай о своей матери. Ты же не хочешь закончить как она!» — когда-то наставляла ее воспитательница.

Представляя себе, с какой легкостью подобная опасность могла обернуться реальностью, Фанни столбенела. В мыслях она уже видела себя брошенной женщиной с незаконнорожденным ребенком, ведь отдать младенца в приют, как это сделала ее мать, она бы не смогла. О браке с Максом она и не мечтала. Фанни была не настолько глупа, чтобы полагать, будто богатый мужчина, к тому же без пяти минут помолвленный, захочет на ней жениться. Он не стал бы рисковать добрым отношением семьи и друзей, положением в обществе и карьерой военного.

Все эти разумные доводы, однако, никак не отменяли тоски по возлюбленному. Девушка скучала по его голосу, запаху, поцелуям и прикосновениям. Лежа ночами в одинокой постели, она касалась потаенных уголков своего тела, представляя себе, что это делает Макс. Но страсть не угасала, и от того, чтобы броситься в его объятия, Фанни удерживал лишь страх повторить судьбу матери.

С тех пор как Фанни внезапно сбежала из каретного сарая, Макс ощущал себя будто одурманенным. Такого с ним еще не случалось. Вероятно, он что-то сделал не так. Быть может, стоило проявить больше галантности? Или Фанни напугало то, что он захотел всего и сразу? Но, вспоминая детали происшествия, он понимал, что девушка вожделела его не меньше, чем он ее.

Еще неделю Макс каждый вечер ждал под яблоней в надежде на встречу и объяснение, но тщетно. В остальное время он видел Фанни лишь мельком и никогда в одиночестве. Наконец Макс написал ей послание с просьбой о встрече, но в тот момент, когда он пытался подсунуть его под дверь, за спиной у него внезапно возникла камеристка баронессы. — Она так напугала его своим неожиданным появлением, что молодой человек едва успел спрятать записку в рукав куртки. После этого Макс сжег листок и оставил попытки: послание могло слишком легко попасть не в те руки.

Несколькими днями позже он увидел Фанни и Хелену в саду. Камеристка склонилась над шитьем, а барышня — над вышивкой. Макс спрятался за высокими мальвами и стал наблюдать за тем, как девушки общаются между собой, будто подружки, а не как госпожа и служанка.

Внезапно он понял, почему Фанни сбежала тем вечером: она хотела сохранить верность Хелене! Он испытал невероятное облегчение. Странное поведение девушки получило объяснение, к тому же не связанное с ним.

«Мне стоило бы взять с нее пример», — подумал Макс, повернулся и пошел прочь. Он решил оставить все как было. Вместо того чтобы бегать за Фанни, лучше заняться Нелли. В конце концов, он приехал сюда из-за нее.

За день до именин Хелены обе девушки снова сидели после обеда в саду. Баронесса на кухне обсуждала с поварихой праздничное меню, а Макс с бароном объезжал коровьи стада.

— Вы радуетесь предстоящему празднику, милостивая сударыня? — спросила Фанни, пришивая к новой жилетке узкую бархатную кайму. Именины считались важным событием для семьи — куда важнее дня рождения.

Хелена опустила пяльцы на колени.

— В этом году я радуюсь даже больше обычного. И тому есть причина. — Она огляделась по сторонам и прошептала: — Завтра во время праздника папа объявит о нашей с Максом помолвке.

Так господин Кальман сделал вам предложение? Поздравляю! — Несмотря на смятенные чувства, Фанни порадовалась, что у Хелены и Макса все счастливо сложилось.

— Это было так романтично! — стала рассказывать Хелена. — Мы с Максом сидели почти на том самом месте, где с тобой сейчас. Вот там. — Она указала на маленькую чугунную скамейку под увитой розами аркой. — Он взял меня за руку и сказал, что очень меня ценит и уважает. Затем опустился передо мной на колени и спросил, согласна ли я стать его женой. Когда я ответила «да», он обнял меня и поцеловал. Лишь после этого я поверила, что все случилось на самом деле. Мама и папа очень рады, в особенности мама, конечно. Что скажешь, Фанни?

— В самом деле очень романтично, — пробормотала Фанни и склонилась над шитьем. Упоминание поцелуя Макса и Хелены оказалось для нее неожиданно болезненным. Она знала, каковы на вкус губы Макса, и не хотела делить их ни с одной другой женщиной.

— Не похоже, чтобы ты была за нас рада, — с недоумением заметила Хелена.

— Конечно же, я рада! — Фанни постаралась исправить положение, но сама услышала, как сухо прозвучали ее слова.

Однако Хелена удовлетворилась ответом. Она придвинулась поближе к камеристке и прошептала:

— Я не буду против, если Макс снова захочет меня поцеловать. — Барышня сделала паузу и поинтересовалась: — У тебя тоже так было?

Фанни испуганно посмотрела на нее:

— Что вы имеете в виду?

Хелена сделала большие глаза.

— Фанни, умоляю, ты же понимаешь, о чем речь! Тебе тоже показалось, что в животе порхают бабочки?

Фанни бросило сначала в жар, а потом в холод. Молодая баронесса спрашивала о поцелуях вообще или же намекала на кое-что другое? Девушка набрала в грудь воздуха, но так и не нашлась с ответом.

— Не знаю, — с трудом выдавила она. — Мне кажется, каждая из нас ощущает поцелуй по-своему.

— Разве это не зависит от того, насколько сильно человек любит? — настаивала Хелена. — Я, к примеру, не стала бы целовать мужчину, которого не смогла бы полюбить. А ты?

Фанни стало нехорошо. Похоже, по нелепой случайности Хелена увидела, как они с Максом страстно целовались под яблоней, и теперь камеристку ждали серьезные проблемы.

«Что же я за глупая-преглупая овца, — горестно думала Фанни. — Снова вляпалась в совершенно невозможную историю. Другой такой дуры на свете точно нет!»

Она судорожно пыталась придумать, как выйти из сложившегося положения, но в голове у нее было пусто. Готовая к любому развитию событий, девушка посмотрела на Хелену. Если бы та ей велела тотчас же паковать вещи, это было бы заслуженно. Но к безграничному удивлению Фанни, барышня потрепала ее по руке и сказала:

— Прости, что я напала на тебя с расспросами. Просто надеялась, что ты знаешь о любви побольше моего. Я очень боюсь первой брачной ночи. Это важное таинство, но я совершенно не представляю, что меня ожидает. Единственное, что я об этом слышала, — рассказ моей школьной подруги, которая в первую ночь сбежала от супруга. Разразился невероятный скандал!

Фанни незаметно выдохнула. Все ее страхи оказались порождением нечистой совести. Именно поэтому она неверно поняла Хелену.

— Я ничего не могу сказать о первой брачной ночи, но волноваться не стоит, милостивая сударыня, — энергично заверила она. — Господин Кальман хороший человек. Он будет с вами нежным и предупредительным.

Хелена с удивлением посмотрела на камеристку, открыла рот, будто хотела что-то сказать, но тут же снова его захлопнула. Фанни сообразила, что лучше бы сначала думать, а потом говорить, а еще лучше — прикусить язык. Она поспешно добавила:

— Я подумала об этом, когда увидела вас вместе.

Барышня улыбнулась.

— Хотела бы я, чтобы он в меня влюбился. Но никаких иллюзий у меня нет. Существует много веских причин, по которым Макс на мне женится, но любовь к ним не относится.

— Пожалуйста, не говорите такого, милостивая сударыня! — Фанни была готова разрыдаться. — Не умаляйте ваших достоинств.

— Мне кажется, я сама влюбляюсь в Макса, — продолжила Хелена с легкой улыбкой. — Он мне всегда нравился, но я не ожидала, что полюблю по-настоящему. Сердце у меня так и колотится. — Барышня положила пяльцы на стол, наклонилась к Фанни и обняла ее. — Спасибо, что выслушала. Завтра я наконец-то свяжу себя клятвой и поговорю с мамой по поводу твоей матери. Вот увидишь, Фанни, все будет хорошо.

Глава десятая

Поместье Батори и Вена, 1910 год

Когда на следующее утро Хелена в сопровождении Макса и родителей вошла в столовую, ее стул был украшен цветочными гирляндами. Рядом с тарелкой стояла крестильная свеча, а вокруг лежали красиво упакованные подарки и открытки с пожеланиями счастья от крестных, родственников и друзей семьи.

Едва барышня успела сесть, дверь распахнулась и вошла прислуга. Колонну завершала повариха с блюдом, на котором красовался любимый торт Хелены: бисквит с шоколадным кремом и карамелью.

В то время как слуги по очереди поздравляли барышню, Фанни украдкой рассматривала молодую пару. Макс с привычным шармом поднес руку Хелены к губам. Барышня сияла.

После завтрака Хелена собиралась принять ванну и с помощью Фанни вымыть волосы. Во дворе полным ходом шла подготовка к празднику. На именины дочери барон и баронесса Батори каждый год закатывали пир горой, в котором принимали участие все обитатели поместья от пастухов и крестьян до конюхов и служанок.

Адам открыл ворота каретного сарая и вывез экипажи, чтобы крестьяне поставили в помещении столы и скамейки. Затем был устроен очаг и установлен подвес для бограча — большого чугунного казана. Конюхи растянули над воротами гирлянды из березовых веток и воткнули факелы в железные кольца, вмонтированные в стены зданий по периметру двора. Пока поварята носили корзины с посудой и приборами, чтобы накрыть стол, кухарка развела под бограчем огонь, и вскоре в нем закипел пряный суп из говядины, картошки, болгарского перца, помидоров и лука. По двору поплыли аппетитные ароматы, смешиваясь с запахом свежеиспеченных дрожжевых лепешек, которые полагалось есть с козьим сыром и сметаной.

Пили на празднике палинку — самогон из росших в поместье абрикосов — и темно-красное вино из виноградников на юге страны. Первую бутылку палинки барон неизменно разливал прислуге и чокался с нею, произнося тост за веселый праздник.

К полудню явились цыгане: мужчины, женщины и дети, которые летом кочевали в крытых кибитках от деревни к деревне и от двора к двору по всей Пусте, развлекая народ музыкой, танцами и фокусами. Вслед за ними прибыли «шкоши, коневоды барона, чтобы показать на празднике рискованные трюки на лошадях. В ярко-синих штанах и льняных рубахах они вальяжно сидели в широких седлах и, надвинув на самые глаза валяные шапки, щелкали короткими плетками. Пастухи коровьих стад, также прискакавшие на лошадях, привлекли к себе гораздо меньше внимания.

После обеда, когда августовская жара спала, на лестнице, которая вела от дверей усадьбы во двор, появился барон вместе с женой, Хеленой и Максом. В белом платье, отделанном кружевом, барышня казалась почти невестой. Лицо ее светилось счастьем, что ей чрезвычайно шло. Макс, блестящий молодой офицер в гусарском мундире, красных рейтузах и кожаных сапогах до колена, выглядел почти так же, как на фотографии, которую Фанни видела в особняке Кальманов в Будапеште.

Тогда девушка и мечтать не могла, что однажды этот мужчина будет ее целовать и она ему почти что отдастся. Но, глядя на молодую пару, она была рада, что сумела устоять. Хелена и Макс были словно созданы друг для друга.

— У всех налито? — прокричал барон.

— Igen! Так точно! — Смех и болтовня стихли, и воцарилась напряженная тишина, хотя слухи о помолвке барышни и молодого господина Кальмана ходили по поместью уже давно.

Барон окинул взглядом толпу и радостно провозгласил:

— Сегодня особенный день! Моя возлюбленная дочь Хелена обручилась с Максимом Кальманом!

Началось всеобщее ликование. Щеки у Хелены горели. Она не привыкла находиться в центре внимания. Макс взял ее за руку, и они вместе встали посреди лестничной площадки. Жених обнял невесту и поцеловал. Толпа восторженно зашумела.

— Eljen! Ура! — неслось со всех сторон. — Долгой счастливой жизни! Много детей!

Барон поднял стакан.

— За лето, за жизнь и за любовь! Выпьем же! Eljen!

После того как все отведали острого гуляша, выпили вина и палинки, началось представление чикош. Фанни стояла между двумя служанками и наблюдала, как мужчины стремглав скачут по двору. При этом они нагибались к земле и одной рукой пытались схватить лежавшие на ней яркие ленты. Победитель — юноша, который не только собрал больше всех лент, но и гнал коня резвее остальных, — под аплодисменты подъехал к Хелене и с глубоким поклоном вручил ей трофеи.

Гвоздем программы являлась «венгерская почта». Для этого номера были связаны вместе пять лошадей: три в первом ряду и две во втором. Пастух вскарабкался на одну из задних, а потом выпрямился, встав правой ногой на круп одной лошади, а левой — на круп другой. Затем громкими криками он пустил скакунов галопом и под оглушительные аплодисменты сделал несколько кругов подвору.

После чикош начались танцы. Цыганки взялись за руки и завели хоровод, да так, что их широкие юбки полетели по воздуху. Женщины казались жизнерадостными, гордыми и свободными, хотя Фанни понимала, что жизнь у них непростая: тяжело кочевать год загодом в повозке, не имея настоящей родины.

Постепенно все пустились в пляс. Один из чикош пригласил Фанни на чардаш, и дальше девушка танцевала без остановки. За чардашем последовал вербункош, потом снова чардаш и, наконец, общий хоровод. Фанни наслаждалась праздником едва ли не больше, чем тайным посещением бала-маскарада в будапештской опере с Изабеллой.

Натанцевавшись, она без сил опустилась на одну из скамеек. Едва девушка успела сесть, как почувствовала на плече чью-то руку. Она обернулась и увидела камеристку баронессы.

— Милостивая сударыня желает с тобой поговорить, — бросила София и пошла прочь безо всяких объяснений. Изумленная Фанни отправилась следом. Она не могла представить, чего хочет от нее баронесса, и злилась, что София ей ничего не объяснила. За время службы у Батори у Фанни не сложилось теплых отношений с этой пожилой женщиной, всегда одетой в строгое черное платье. Она не доверяла старой камеристке, хранившей верность злобной хозяйке. София со своей стороны тоже держала с Фанни дистанцию.

Она привела девушку в небольшую гостиную, в которой семья обычно собиралась после ужина, постучала в дверь и вошла. Фанни шагнула за ней.

Баронесса Батори стояла посреди комнаты. С каменным лицом она посмотрела на камеристку дочери. Фанни остановилась перед ней и сделала книксен.

— Вы посылали за мной, сударыня?

Крылья носа баронессы едва заметно раздувались.

— Ты немедленно собираешь вещи и покидаешь этот дом. Адам отвезет тебя на вокзал, — сказала она холодно.

— Что, простите?! — переспросила ошеломленная Фании.

Ты меня прекрасно поняла! — ответила Ида Батори с таким нескрываемым отвращением, что девушка испугалась. К неприязни со стороны баронессы она привыкла, но такой откровенной ненависти в свой адрес еще не видела.

Баронесса обратилась к своей камеристке, молча стоявшей у двери:

— Расскажи ей, что ты видела!

София посмотрела на Фанни не менее холодно, чем ее хозяйка.

— Я застала тебя с господином Кальманом в саду за невероятно неприличным занятием. Позже я видела, как вы скрылись в каретном сарае.

Госпожа удовлетворенно кивнула:

— Спасибо, София. Ты можешь идти.

Старуха развернулась и исчезла. Оглушенная Фанни уставилась ей вслед. Ей и в кошмарах не снилось, что за ней кто-то подглядывал. Она была в ужасе, но первым делом подумала о молодой баронессе.

— Хелена знает? — спросила девушка дрожащим голосом.

Ида Батори брезгливо оглядела Фанни, точно насекомое, которое с удовольствием раздавила бы.

— Говоря о моей дочери, называй ее никак иначе, нежели милостивой сударыней! И конечно, она ничего не знает о твоем позоре!

— Это такой же позор и для Макса, — вырвалось у Фанни.

Баронесса на мгновение потеряла дар речи, а затем прошипела:

— Какая же ты бесстыжая дрянь! Предупреждаю: ни слова Хелене, иначе я устрою тебе такие неприятности, что ты их до конца жизни не забудешь!

Фанни ничего не ответила. С одной стороны, она ощущала угрозу и ненависть баронессы почти что физически, с другой — испытывала невероятный стыд за то, что в очередной раз по собственной вине потеряла место и заработок. Сейчас все было еще хуже, чем раньше, ведь она предала дружбу Хелены — человека, милее которого не встречала. С поникшей головой девушка развернулась и пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась:

— Почему вы ждали две недели, прежде чем меня выгнать? Почему не сразу, как София увидела нас с Максом?

— Я не хотела ставить под угрозу помолвку, — холодно ответила Ида Батори. Она посмотрела на часы, стоявшие позади нее на каминной полочке. — Через тридцать минут ты исчезнешь. Покинь дом через кухню. Не хочу, чтобы Хелена тебя видела.

Как в тумане, Фанни пробралась в свою комнату, вынула из-под узкой кровати чемодан, достала из шкафа платья и, вопреки обыкновению, как попало запихнула их внутрь.

«Снова меня выставили», — подумала она подавленно.

Открыв ящик тумбочки, девушка увидела выстиранный и выглаженный платок Макса, лежавший на стопке белья. Она взяла его в руки и вдохнула свежий запах крахмала.

«Представьте себе, что у вас в руках фонарь, освещающий каждый шаг, который вы делаете», — сказал ей Макс во время их первой встречи под яблоней. Тем вечером эти слова ее утешили, но и они оказались ложью.

«Теперь я стою во мраке в полном одиночестве», — со страхом подумала Фанни. Она не знала, что делать дальше. Одно понятно: прислугой ей не быть. Девушка окончательно осознала, что не предназначена для жизни в покорности и подчинении. Но куда же ей податься дальше?

«Быть может, я найду работу на фабрике», — подумала она в отчаянии. Но мысль о том, что придется по десять и больше часов в день стоять за шумной машиной или сидеть у конвейера, бесконечно выполняя одни и те же действия, довела Фанни до слез. Не о такой судьбе она мечтала!

«Кончай киснуть, детка, — прозвучал у нее в голове голос Йозефы. — Возвращайся домой, в Вену, а там видно будет».

Вспомнив о старенькой воспитательнице, Фанни ощутила тоску, а затем внезапно, будто лучик света во мгле, блеснула надежда. Девушка высморкалась в платок Макса и сунула его в карман юбки, затем взяла чемодан и футляр со швейной машинкой и направилась к двери. Ей было жаль, что не удастся попрощаться в Хеленой. Барышня, должно быть, огорчится, что камеристка пропала безо всяких объяснений, но думать об этом Фанни не хотела. Ей требовалось направить все силы и уверенность на мысли о будущем.

Проходя через прихожую, девушка посмотрела на дверь, которая вела в гостиную. Она была закрыта, и за ней раздавались приглушенные голоса. Фанни остановилась. Тридцать минут, отведенные ей на сборы, без сомнения, уже прошли, но Адам не уедет на вокзал без нее. Она на цыпочках подошла к двери.

— В самом деле? Ты пришла ко мне с такой ерундой, Нелли? — Голос баронессы был еле различим. Фанни осторожно поставила вещи на пол и приложила ухо к двери.

— Это не ерунда, мама, — разобрала она ответ Хелены. — Я надеялась, что ты меня поймешь.

— Пойму? Боже ты мой! Иногда мне кажется, что, когда Господь раздавал мудрость, ты стояла в стороне. Ты понимаешь, о чем просишь, дитя?

— Я прошу тебя об одолжении для Фанни. Она очень хочет наконец узнать, кто ее родители. Чтобы помочь ей, тебе понадобится всего лишь немного чернил и бумаги, а для Фанни это значит очень много.

— Будь я проклята, если пошевелю для нее хоть пальцем! Этот плод греха и вовсе не должен был появиться на свет! — Ида Батори только что не визжала.

Фании содрогнулась. Ненависть и непримиримость, звучавшие в голосе госпожи, да и сами слова были для нее как удар плеткой.

На пару секунд в гостиной воцарилась мертвая тишина. Затем раздался дрожащий голос Хелены:

— Я не ожидала от тебя такой жестокости, мама. Раз ты не хочешь помочь Фанни, сделаю это сама! Поспрашивать наших знакомых я могу и без тебя.

Послышался звук отодвигаемого стула, быстрые шаги, пощечина и вскрик Хелены:

— Мама!

— Ничего подобного ты делать не будешь! Хочешь, чтобы в свете перестали нам доверять? Какие слухи пойдут, когда ты начнешь задавать такие вопросы!

— Мне лишь хочется помочь Фанни!

— Я сказала: нет! Эта дрянь не заслуживает того, чтобы ты за нее вступалась!

— Не могу передать словами, насколько я разочарована, мама, — горько сказала барышня.

Последовала очередная пауза, затем Ида Батори взяла себя в руки.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, Нелли. Кроме того, уже поздно. Ее тут больше нет.

— Что это значит? Где Фанни?

— Уехала. Ты ее больше никогда не увидишь.

— Что ты наделала, мама?

— Я отказала ей от места. Она плохая камеристка. Если бы я постоянно не вмешивалась, она превратила бы тебя в пугало. Мы найдем новую служанку, лучше знающую свое дело.

— Ты не имела права ее выгонять, мама. Она работала на меня, а не на тебя! И я не хочу, чтобы ты плохо о ней отзывалось. Она ничего тебе не сделала! Зато меня превращала в красавицу, хотя я вовсе не такова. — В голосе Хелены слышались слезы. — Она была мне подругой. Даже больше: я любила ее как сестру!

У Фанни глаза были на мокром месте. Слова Хелены поразили ее в самое сердце, и она осознала, как сильно барышня любила ее. Неужели и в самом деле придется сбежать, как воровке, без единого слова только потому, что так приказала баронесса? «Ну уж нет», — подумала Фанни и положила руку на дверную ручку. Но тут хлопнула входная дверь, и раздался голос Макса:

— Нелли! Ты тут, Нелли?

Фанни сникла. Она прислушалась к приближавшимся шагам, затем наклонилась, подхватила чемодан и футляр и проскользнула в узкую дверь на кухню как раз вовремя, чтобы не столкнуться с Максом.

— Проклятье! Мне в самом деле уже очень нужно! — раздался разгневанный мужской голос, за которым последовал громкий стук в дверь. — Вы занимаете кабинку целых три четверти часа! Собираетесь там сидеть до самой Вены?

Звякнула открываемая задвижка, дверь распахнулась, и из уборной вышла Фанни.

— Прошу прощения, — она смущенно улыбнулась. — После долгой дороги мне нужно было немного освежиться.

При виде прелестной молодой дамы пожилой господин опешил. На светло-рыжих волосах девушки красовался дерзкий цилиндр, украшенный шляпной лентой из белого кружева. Платье было сшито из фиолетового шелкового тюля; узкий лиф со шнуровкой подчеркивал соблазнительные округлости фигуры, а пышная юбка не скрывала стройных икр.

— Ничего страшного. Если бы я знал, что такая модная…. — Господин запнулся и приподнял шляпу. — Быть может, вам нужна помощь с багажом?

— Вы слишком любезны. — Фанни улыбнулась еще шире. — Большое спасибо за предложение, но я справлюсь и сама.

Мужчина с открытым ртом смотрел ей вслед, пока она, пройдя по узкому коридору поезда с чемоданом в одной руке и футляром со швейной машинкой в другой, не скрылась в одном из купе.

Десятью минутами позже поезд с громким свистом, пуская облака черного дыма, въехал на венский Национальный вокзал.

На платформе уже стояли носильщики.

— Всего за десять геллеров я донесу ваш багаж до извозчика! — прокричал юноша, как только Фанни показалась в дверях вагона.

— Спасибо, но за такие деньги я донесу его и сама. — Девушка стала осторожно спускаться с вещами по ступенькам, но потеряла равновесие и упала бы, не поймай ее носильщик.

— Да будь я проклят! Я же вас знаю! — удивленно воскликнул он. — Вам не понравилось в Будапеште?

— Что, простите? Кто вы, собственно, такой? — Фанни освободилась из объятий юноши, строго посмотрела на него и вдруг улыбнулась: — Ну конечно! Мой кавалер вдень отъезда! — Она окинула взглядом широкоплечего носильщика. — Должна сказать, вы изрядно возмужали!

Тот польщенно улыбнулся и надвинул кепку на лоб.

— А вы снова выглядите сногсшибательно, сударыня! — Он наклонился было за ее багажом, но Фанни его остановила:

— Мои последние геллеры мне еще пригодятся. Юноша с усмешкой покачал головой:

— Вы уехали на заработки почти год назад, а денег у вас по-прежнему нет. Но в порядке исключения я еще раз донесу ваш багаж просто так. — Не дожидаясь ответа, он вскинул футляр со швейной машинкой на плечо, взял чемодан и зашагал вперед. Фанни посмотрела на большие круглые часы, висевшие над платформами: было почти половина четвертого. Если она хочет все успеть, надо поторопиться.

— Не туда! В камеру хранения! — прокричала она вслед носильщику.

— Найти для вас извозчика? — предложил он, когда они сдали вещи.

Фанни отрицательно покачала головой:

— Я поеду на трамвае. Огромное спасибо. — Она повернулась и поспешила к выходу.

Но юноша не собирался отпускать ее так просто.

— Подождите же, барышня! — прокричал он и снова оказался рядом с ней.

— Что еще? — нетерпеливо спросила она.

— Вы не хотите наконец открыть мне ваше имя? — Парень придержал для нее дверь на улицу.

— Для этого у меня, к сожалению, нет времени. Там уже стоит мой трамвай. — Фанни поспешила к остановке, размахивая обеими руками и крича водителю: — Стойте! Подождите! — Ровно перед тем, как состав тронулся, она успела вскочить на ступеньки вагона. — Спасибо еще раз! — улыбнулась она носильщику, все это время бежавшему вместе с ней.

— А настоящего поцелуя я так и не получил! — прокричал он в ответ.

Фанни высунулась с открытой площадки и со смехом помахала ему рукой:

— Быть может, в следующий раз!

В середине августа в Вене было почти так же жарко, как в Пусте. К тому же после бега в тугом корсете у Фанни кружилась голова. Девушка с облегчением опустилась на жесткую деревянную скамейку, место на которой ей уступил какой-то господин. Глядя в окно, она заметила, что движение на улицах стало еще интенсивнее, чем до ее отъезда. По мостовой сновали повозки, экипажи и автомобили, по тротуарам спешили пешеходы, а все столики кофеен занимали посетители. Было пыльно и шумно, пахло бензином. Однако, услышав знакомый венский диалект, Фанни обрадовалась и поняла, как соскучилась по родному городу.

В этот раз девушка не собиралась появляться под дверью у Йозефы в надежде на помощь и поддержку: она явится к старушке-воспитательнице только после того, как устроит свое будущее. По пути в Вену у Фанни было достаточно времени поразмыслить, и она решила, что отныне хочет зарабатывать на хлеб тем, чем любит и умеет заниматься. Осталось только воплотить это намерение.

На Шоттенринг девушка пересела в конку, которая доставила ее на Штефансплац. Оттуда Фанни поспешила прямиком на улицу Грабен, где остановилась у салона Сары Моро. Перед черной лакированной дверью были припаркованы два автомобиля и одно ландо. Из магазина вышла дама и уселась в ландо. Кучер взял у сопровождавшего ее пажа большие коробки с покупками и поставил их под козлы.

Фанни посмотрела на вывеску с роскошными золотыми буквами «Сара Моро кутюр», а затем оглядела выставленные в витринах наряды. После первого посещения этого салона она еще несколько раз с завистью рассматривала в его окнах дорогие платья, но лишь во время долгого пути из Пусты в Вену окончательно поняла, что мечтает научиться создавать из красивых тканей такое волшебство.

Девушка сделала глубокий вдох и мимо привратника Густава, с легким поклоном распахнувшего перед ней дверь, вошла в магазин.

Внутри с ее первого посещения мало что изменилось. В витринах по-прежнему были выставлены всевозможные модные аксессуары, покупательницы любовались собой в пристенных зеркалах в золоченых рамах, а продавщицы беззвучно перемещались туда-сюда по толстым красным восточным коврам или показывали клиенткам ткани и выкройки на прилавке, расположенном в задней части магазина. Искрящаяся хрустальная люстра сияла в центре потолка, хотя был еще день. Новыми оказались только два электрических вентилятора, которые медленно вращались, обеспечивая приемлемую температуру во время летней жары.

Фанни поискала глазами Сару Моро, но француженки нигде не было. К девушке подошла продавщица:

— Чем я могу вам служить, госпожа?

Обращение «госпожа» Фанни невероятно понравилось.

— Мне нужно к мадам Моро, — ответила она с достоинством.

— Разумеется, — вежливо кивнула продавщица. — Как мне вас представить?

— Барышня Фанни Шиндлер.

— Немедленно ей доложу. Могу ли я пока предложить вам бокал шампанского?

Фанни просияла:

— Это было бы прекрасно!

Через несколько мгновений она сидела на крошечном диванчике и попивала шампанское, которое принесла ученица. Во время первого посещения Йозефа запретила своей подопечной пить алкоголь, и тем больше удовольствия та получала теперь от холодного игристого напитка королей и императоров.

Наслаждаясь каждым глотком, Фанни с любопытством рассматривала элегантных посетительниц. Она давно не листала модных журналов и с удивлением обнаружила, что стиль одежды изменился. Лиф теперь настолько свободно спадал на бедра, что при всем желании нельзя было определить, носит ли женщина корсет. Юбки, напротив же, стали очень узкими, и хотя выглядели такие модели шикарно, дама могла в них только семенить.

Украдкой девушка наблюдала за матерью и дочерью, присевшими неподалеку от нее. Продавщица показывала им каталог новых осенних моделей.

— Эта юбка сшита по эскизам великого Поля Пу-арэ, — объясняла она. — В Париже это dernier crie^[17]моды.

— В такой узкой юбке можно разве что ковылять, будто хромоножка. Неужели нельзя сделать пошире, милочка? — проворчала сбитая с толку дама.

— Что вы, эта модель пользуется у нас большим спросом! Вы только посмотрите на крой. Женский силуэт становится в ней изумительно стройным. — Продавщица пальцем указала на рисунок в каталоге.

— Сейчас такое и в самом деле носят все, мама! — вырвалось удочери, и Фанни поняла, что той смертельно хочется заполучить обновку.

Но мать была непреклонна:

— Не знаю, кого ты имеешь в виду. На своих подругах я такого не видела. Кроме того, не представляю, как объяснить твоему отцу, что тебе необходима неприлично дорогая юбка, в которой не ступить и шагу.

Продавщица смущенно рассмеялась.

— Пожалуй, стоит сначала убедить господина.

«Хорошим этот ответ не назовешь, — подумала Фании. — Бьюсь об заклад, они уйдут, ничего не купив».

В самом деле, чуть позже обе дамы поднялись и попрощались. Фании посмотрела им вслед. Тут у нее за спиной раздался низкий прокуренный голос с отчетливым французским акцентом:

— Мадемуазель Шиндлер? Вы хотели со мной поговорить?

Фанни обернулась и увидела Сару Моро с коротко стриженными седыми волосами и вишнево-красным ртом, такую же экстравагантную, как и в ее воспоминаниях. Несмотря на жару, хозяйка салона была в закрытом платье из струящегося черного шелка. Из украшений на ней мерцала одна лишь крупная брошь в форме ящерицы, закрепленная на левой стороне груди. Фанни быстро поставила бокал на столик рядом с диваном и встала.

— Бог в помощь, мадам Моро. Вы меня узнаете? — Она протянула француженке руку.

— Ош, naturellement^[18]. — Мадам пожала руку, но была явно сбита с толку, и Фанни поняла, что та ее не узнала.

— Я купила у вас ткань для первого бального платья, — объяснила она. — Правда, это было довольно давно…

— Bien sür^[19], и чем могу я вам помочь сегодня? — спросила мадам. Она так и не узнала девушку.

Фанни сглотнула.

— Честно говоря, я надеялась, что вы по-прежнему ищете ученицу.

— Вот как? — Мадам вскинула тонкие брови. — Думаю, об этом стоит поговорить не здесь, а у меня в кабинете. Будьте любезны пройти со мной, мадемуазель Шиндлер. — Она повернулась и пошла к лифту в дальнем углу торгового зала.

Фанни с тревогой последовала за хозяйкой ателье. Пока они поднимались в лифте, не прозвучало ни единого слова. Девушка напряженно вглядывалась сквозь решетчатые двери. На втором этаже показался длинный коридор с дорожкой, украшенной восточными узорами. Перед сияющим зеркалом в раме стоял миниатюрный столик с пышным букетом цветов, справа и слева от него на стенах были закреплены два элегантных светильника из латуни и хрусталя. Фанни предположила, что тут проходят примерки и, возможно, детальные обсуждения заказов.

На третьем этаже лифт остановился. Мадам объявила:

— Здесь находятся мастерские. Выше этажом, под крышей, — комнаты, где живут мои ученицы.

Мастерские оказались противоположностью нижних этажей. Все было устроено просто: пол из скобленых досок, лампы с серыми эмалированными плафонами на потолке. Повсюду царила рабочая суета, было жарко и душно, пахло деревом, пылью и кофе. Многочисленные портнихи сновали туда-сюда по коридору с рулонами ткани и полуготовыми платьями, едва обращая внимание на мадам и Фанни. Из помещения рядом с лифтом доносилось равномерное громкое тарахтение. Через открытую дверь девушка увидела примерно два десятка женщин, которые сидели за швейными машинками, стоявшими на длинном столе. В дальнем углу виднелась круглая чугунная печь, где нагревалось множество утюгов, а подле нее — гладильная доска. Из-за жары окно было открыто, и тарахтение машинок смешивалось с уличным шумом. Соседнее помещение было поменьше. В нем за столами сидели женщины, склонясь над пяльцами. Третью комнату загромождали рулоны ткани и манекены, на которых портнихи драпировали материал, а в четвертой Фанни увидела трех женщин, непринужденно болтающих за столом с кофейными чашками и бутербродницами. Заметив мадам и Фанни, они прервали разговор и с любопытством посмотрели на незнакомку.

«Неужели и я скоро буду частью всего этого?» — подумала Фанни и поняла, что ей тут очень нравится.

Наконец мадам открыла дверь в конце коридора, и девушка вслед за ней вошла в кабинет. У одной стены стояли полный книг стеллаж и массивный железный сейф. Вдоль другой тянулся длинный стол, на котором лежали два раскрытых альбома с образцами ткани, бумага для рисования и пестрая смесь из карандашей, пуговиц и лоскутов. В одном углу стоял манекен в полуготовом платье, сколотом иголками, а в другом — четыре стула и небольшой круглый столик с квадратной пепельницей и плоским серебряным портсигаром.

Мадам закрыла за Фанни дверь и указала ей на один из стульев. Когда обе сели, она сказала:

— Я вспомнила вас, мадемуазель Шиндлер. Вы та девушка, которая хотела получить аттестат зрелости, n’est-cepas^[20]? Необычное желание. Полагаю, осуществить его у вас не получилось?

— Откуда вы знаете? — спросила пораженная Фанни.

Сара Моро улыбнулась.

— Разве в противном случае вы пришли бы сюда? — Она потянулась к портсигару. — Расскажите мне немного о себе. Чему вы учились? — Открыв портсигар, француженка вынула зажигалку и сигарету и закурила.

Запинаясь, Фанни поведала ей о школе Санкт-Йозефинум и тех местах, где работала. Она опасалась, что мадам не понравится ее биография, и пыталась быть как можно более краткой. Француженка внимательно слушала и одновременно рассматривала девушку.

— Вы сами сшили это платье? — спросила она.

— И не только сшила, — ответила Фанни, обрадовавшись смене темы. — Я и выкройку сама сделала.

Сара Моро поднялась, попросила девушку встать и медленно обошла ее со всех сторон.

— Pas mal^[21], — пробормотала она. — Откуда вы взяли идею?

— Это просто фантазия. Но иногда я вдохновляюсь тем, что вижу. Живя в Пусте, я сшила костюм в духе традиционной одежды тамошних женщин.

— Интересно.

Сара Моро наклонилась, приподняла подол и оценила качество работы. Затем она проинспектировала швы, кружевные вставки на рукавах и крошечные складочки вдоль выреза.

— Техника превосходная, — заявила она. — А вот выкройка могла бы быть и посовременнее. Такой узкий лиф больше не ä la mode^[22], тем не менее — tres chic^[23]. Сколько вам лет, та chere^[24]?

— Двадцать, — ответила Фанни, сердце у которой отчаянно колотилось. — Я хотела прийти к вам еще год назад, но мне отсоветовали.

Они снова сели. Сара Моро затянулась сигаретой и выпустила дым через рот.

— Я вижу, что вы талантливы, мадемуазель Шиндлер, но ваша слабая сторона в том, что вы еще нигде надолго не задерживались.

— Только потому, что до сих пор не нашла занятия по душе! — воскликнула Фанни.

— А вдруг и здесь вы не найдете занятия по душе? Тогда я впустую потрачу время на ваше обучение. С другой стороны, я вижу ваш энтузиазм. — Она наморщила лоб и задумчиво посмотрела на девушку. — Скажу вам честно, для обучения на портниху вы немного староваты, но я предлагаю вам место продавщицы. Для этого достаточно ввести вас в курс дела. Вы согласны?

— Нет! — Фанни замотала головой. Она была до крайности разочарована. — Я хочу делать платья, научиться всем премудростям. У меня столько идей! Конечно, полезно знать, как продавать модели, которые я придумываю и шью, но в первую очередь я мечтаю шить и работать со всеми этими чудесными тканями. — На глаза ей навернулись слезы, но Фанни постаралась их сдержать. Сделав глубокий вдох, она выпалила: — Как мне добиться, чтобы вы обучили меня шитью модных платьев?

Сара Моро улыбнулась.

— А вы настойчивая. Мне это нравится. Как и то, что вы боретесь за свою passion^[25]. Но учеба у меня длится три года. После этого вы достигнете того возраста, когда большинство женщин выходит замуж и рожает детей.

— Я не собираюсь выходить замуж, — заверила ее Фанни.

— Но у вас есть возлюбленный?

Перед внутренним взором Фанни возник было Макс, но девушка отогнала от себя мысли о нем.

— Нет, — сказала она твердо. — У меня никого нет.

Сара Моро стряхнула пепел с сигареты и задумчиво протянула:

— Ну не знаю.

Фанни разглядывала свои руки. Она понимала: мадам готова ей отказать, и чтобы получить место, нужно срочно действовать. Она подняла голову.

— Ожидая вас, я наблюдала за двумя посетительницами, — начала девушка, после чего поведала о матери и дочери, новой модели юбки и о том, чем кончилось дело. — Я бы не допустила, чтобы они ушли, не сделав заказ.

— Vraiment? ^[26] — с интересом посмотрела на нее Сара Моро. — И что бы вы сделали?

— Я бы предложила внести изменения в модель, почти незаметные, но важные. Например, добавить одну глубокую складку.

— Pas mal! — В голосе Сары Моро читалось уважение. — Вы не сдаетесь, мадемуазель Шиндлер, mais cа те plait^[27]. И вы, кажется, стали бы отличной продавщицей. Может, все-таки согласитесь на мое предложение?

— Нет, — покачала головой Фанни. — Мне потребовалось немало времени, чтобы это понять, но теперь я точно знаю: мое самое большое желание — обучиться у вас искусству шитья. Если вы меня не возьмете, я пойду в другое ателье. Где-нибудь да получится. Но больше всего я мечтаю попасть к вам.

— Погодите, мадемуазель Шиндлер, — сказала Сара Моро, — вы меня убедили. Я возьму вас, но предупреждаю: требования у меня высокие. Не только талант, но также честность, трудолюбие и дисциплина. Вы согласны на мои условия?

— Да! Конечно! — просияла Фанни. У нее камень упал с сердца.

— Tres bon! ^[28]  — кивнула Сара Моро. — Тогда осталось прояснить одну bagatelle^[29]. Вы готовы внести деньги за учебу?

Часом позже Фанни вышла из омнибуса на Флориангассе. На этот раз, в отличие от ее прошлого осеннего визита, переулок был полон жизни. Магазины работали. Домохозяйки с корзинами спешили от пекаря к мяснику и дальше в овощную лавку. Пенсионеры выгуливали собак. В трактирах люди наслаждались вечером за стаканчиком вина и картами, а на тротуаре дети прыгали на скакалках или играли в салочки.

В трехэтажном доходном доме, где жила Йозефа, все окна были открыты. Пахло едой. На ступеньках у входной двери сидели две девочки и укачивали кукол. Фанни задрала голову и посмотрела на окна квартиры своей старенькой воспитательницы.

— Вы не знаете, дома ли госпожа Пфайфер? — спросила она у девочек.

— Наверняка, — ответила одна из них. — Она почти не выходит.

— Потому что почти не может подниматься по лестнице из-за слабых коленок, — добавила вторая.

Фанни кивнула и нажала на звонок. Прошло довольно много времени до того момента, как голова Йозефы показалась из окна. Сначала женщина смотрела на Фанни, не веря своим глазам, а потом воскликнула:

— Иисус и Мария, детка, что ты здесь делаешь?

Девушка тихонько выдохнула. Если Йозефа называла ее деткой, значит, по крайней мере не сердится. Пока не сердится. Но Фанни и не собиралась давать ей повод.

— Госпожа Пфайфер, у вас найдется для меня немного времени? Я столько всего хочу вам рассказать!

Йозефа еще сильнее высунулась из окна.

— Где твои вещи?

— Я охотно объясню, но не посреди улицы.

Йозефа глубоко вздохнула.

— Ну ладно, поднимайся. Внизу открыто. — Она пробурчала еще что-то, чего Фанни не расслышала, и исчезла.

Когда девушка поднялась на второй этаж, ее воспитательница уже стояла у открытой двери, глядя на Фанни отчасти озабоченно, отчасти строго.

— Что ты снова натворила? — приветствовала она воспитанницу.

— На этот раз ничего. Даже наоборот, — ответила Фанни. Она отметила, что Йозефа всем телом тяжело опирается на клюку, но в остальным выглядит неплохо. — Ах, госпожа Пфайфер, до чего же я рада вас видеть! — Девушка обняла наставницу и поцеловала ее в щеку;

— Я тоже рада, — призналась Йозефа и крепко обняла Фанни. — Входи уже. — Она отпустила девушку и похромала на кухню.

После огромных господских домов, в которых Фанни прожила последний год, квартира Йозефы казалась маленькой и даже убогой. Но здесь девушка ощущала себя дома. Ей все было знакомо: кувшин с подсолнухами на кухонном столе, воробьи, клюющие рассыпанные для них на подоконнике хлебные крошки.

— Будь добра, поставь на стол два стакана, возьми со стеллажа графин и налей в него воды. Я рада каждому шагу, который могу не делать. — Пожилая женщина, тяжело дыша, опустилась на стул и прислонила клюку к столу. — Так ты снова в Вене. Что пошло не так с венгерской баронессой?

Фанни разлила волу по стаканам и откашлялась, после чего объяснила Йозефе, что с молодой баронессой все было в порядке — но не с ее матерью. Макса она упоминать не стала. Ей было понятно, что рассчитывать на понимание в этом случае не стоит.

Но пожилая наставница и без того выглядела озабоченной.

— Теперь у тебя снова нет работы и крыши над головой, — вздохнула она. — И где я только ошиблась, воспитывая тебя?

Фанни протянула руку и погладила сморщенные натруженные пальцы Йозефы.

— Вы все сделали правильно, госпожа Пфайфер. Ошиблась я, годами заставляя себя заниматься тем, к чему у меня не лежит сердце.

— К чему у тебя не лежит сердце, — ворчливо повторила старушка. — Что это за новомодные выражения! Ты забыла, что о тебе некому позаботиться? Работа и не должна нравиться: она должна тебя кормить.

— Но я наконец-то нашла то, к чему у меня действительно лежит сердце. У мадам Моро. Вы ее помните? — спросила Фанни.

— Да, несомненно, — кивнула Йозефа. — Ты будешь ее экономкой?

Фанни помотала головой:

— Гораздо лучше! — Она подробно рассказала о том, как побывала в ателье Сары Моро.

— Обучиться ремеслу стоит денег, — сухо постановила Йозефа, когда девушка закончила. — Они у тебя есть?

— Нет, — ответила Фанни. — Но в моем случае мадам Моро в порядке исключения денег не возьмет. За это я буду обязана первые три года после окончания обучения работать за меньшее жалованье.

Йозефа вспомнила о сберегательной книжке, которую много лет назад открыла для Фанни. Пожертвования анонимного благодетеля были положены под проценты еще на ближайшие четыре года, остающиеся до совершеннолетия Фанни. «Проклятье, — подумала надзирательница, — сейчас детке пригодились бы эти деньги». Но ничего было не изменить.

— Твое жалованье сильно урежут? — спросила она, наморщив лоб.

Фанни покачала головой.

— Мадам очень великодушна.

Сумма, которую девушка обязалась вернуть, была и вправду меньше стоимости обучения.

— Видимо, мадам Моро о тебе очень хорошего мнения, — пробормотала Йозефа. — Ладно. Зато теперь тебе уж точно придется довести дело до конца. И быть может, ты даже окажешься в Вене, когда я отдам богу душу.

— Госпожа Пфайфер, зачем вы такое говорите? Вы больны? — Фанни озабоченно посмотрела на женщину.

Йозефа отмахнулась:

— Вовсе нет! Не считая чертовых коленей, я совершенно здорова. Но я старая женщина, и…

— …Останетесь совершенно здоровой еще долго! — перебила ее Фанни. Она вскочила, подбежала к своей старой воспитательнице и обняла ее. Йозефа ответила ей тем же и предложила остаться на ужин.

— Знала бы я, что ты придешь, приготовила бы что-нибудь особенное, — заметила она. — А так у меня найдется только закуска.

— Холодная еда в такую жару даже лучше. — Фанни встала, чтобы накрыть на стол, затем взяла из кладовки хлеб, масло и прочие припасы и вскипятила воду для чая.

Йозефа собственноручно сделала девушке бутерброд с копченой колбасой и еще один с сыром. Та в это время рассказывала о бесконечных равнинах Пусты с огромными стадами, пастухами, колодцами-журавлями и цыганами, которые летом кочуют от одного двора к другому.

— Я никогда не выезжала из Вены и в такой глуши точно почувствовала бы себя неуютно, — заявила Йозефа и подвинула Фанни доску с бутербродами: — Ешь, детка. Не хватало еще, чтобы ты у меня с голоду опухла. Да, ты знаешь, что приют закрылся? Еще в апреле.

— О нет! — Фанни была поражена.

— Да-да, — подтвердила Йозефа. — Анонимного родильного отделения, в котором ты появилась на свет, больше не существует. Теперь роды принимают только с указанием имен родителей. Кто не может остаться в семье, попадает в недавно открытый Нижнеавстрийский земельный центральный детский дом в Герстхофе, неподалеку отсюда. Государственное обеспечение выдается только в том случае, если родители бедны и не могут содержать ребенка. Родился он в браке или нет, роли не играет.

— То есть теперь пытаются помочь бедным, а не спасти мать от позора внебрачной беременности, как раньше, — отметила Фанни.

— Так и есть, — кивнула Йозефа. — Впрочем, правительственные шишки могут говорить что угодно, а внебрачное рождение было, есть и будет позором и для матери, и для ребенка.

— И приемных матерей больше не существует?

— Теперь в детском доме есть воспитательницы. По-моему, так даже лучше. Приемные матери частенько были настолько бедны, что их интересовали лишь деньги, а не ребенок. Тебя я забрала у мамаши Шиндлер полумертвой. — Старуха сделала глоток чая. — Помнишь, как в детстве ты приходила ко мне и просила рассказать, как я спасла тебя от голодной смерти?

Фанни поставила локти на стол и положила подбородок на ладони.

— Я завидую детям, которые рождаются в наше время. Никто не отнимет у них права знать свое происхождение. Я же никогда не выясню, кто мои отец и мать, правда?

Голос у девушки звучал так грустно, что Йозефе стало больно. Она наклонилась над столом и потрепала Фанни по щеке.

— Да, детка, так обстоят дела с анонимными родами. Пора уже с этим примириться. Тебе есть где спать или хочешь заночевать у меня на диване? — попробовала она отвлечь девушку.

— Я могу остаться в одной из каморок под крышей в модном доме мадам Моро. Там есть кровати для учениц.

Думаю, так будет лучше всего. — Фанни откусила бутерброд и продолжила с набитым ртом: — Ах, госпожа Пфайфер, вы совершенно правы. Пора перестать думать о прошлом и заняться будущим. Я очень рада тому, что ждет меня впереди!

Глава одиннадцатая

Вена, 1913 год

— Иисус и. Мария, мадам обязательно ездить так лихо? Меня совершенно растрясло, — кряхтела Йозефа. Одной рукой она придерживала шляпу, другой вцепилась в подлокотник элегантного черного «бугатти», принадлежащего Саре Моро.

Это была первая автомобильная поездка за ее семидесятишестилетнюю жизнь, и старуха с ужасом наблюдала, как фасады домов на улице Тухлаубен с головокружительной скоростью пролетают мимо.

— Не бойтесь. Мадам — опытный водитель, — заверила мастерица Сары Моро Эльфрида Шуберт, а Фанни, сидевшая посередине между двумя женщинами на заднем сиденье, обняла Йозефу за плечи.

— C’est vral!^[30] — прокричала француженка, не отрывая глаз от дороги. — К сожалению, придется поторопиться, чтобы успеть на вручение. Но вы можете на меня положиться: я ни разу не попадала в аварию.

Она резко свернула налево, в узкий переулок, и посигналила паре прохожих, задержавшихся на проезжей части. Автомобиль загрохотал по булыжникам, выехал на Юденплац и затормозил перед строгим белым зданием.

— Успели! — Мадам окинула взглядом элегантно одетых людей перед входом, с интересом оглядывающихся на ее автомобиль, поправила шляпку и вышла. Пока она открывала заднюю дверцу и помогала Йозефе выйти, Фанни рассматривала фасад. На треугольном фронтоне красовался герб артели закройщиков — ножницы и наперсток, а между вторым и третьим этажом тянулись буквы: «Дом городских портных».

«Сегодня я наконец-то получу документ о присвоении звания подмастерья», — думала девушка в предвкушении, выходя из автомобиля следом за Йозефой. Пожилая воспитательница так переживала, что не спала всю ночь, и была очень горда тем, что свою выпускную работу, венский костюм^[31], Фанни сшила на нее. Лучшего наряда у Йозефы еще не было: юбка и жакет тончайшего английского сукна с пуговицами из старых серебряных монет.

Когда четыре женщины подошли к распахнутым входным дверям, послышалось шушуканье. Необычное платье Фанни, сделанное на манер кимоно, и седовласая мадам с вишневыми губами привлекли внимание женщин. Мужчины же дивились элегантному «бугатти» и обсуждали поршни, цилиндры, клапаны и мощность.

Пока дамы медленно поднимались по ступеням на второй этаж в парадный зал, Фанни думала о том, как быстро пронеслось время учебы, хотя прошло целых три года. Она узнала столько всего нового! Мадам Моро показала ей, как применять фантазию и воплощать желания клиенток с помощью необычных тканей, расцветки, скрадывающей недостатки фигуры, и индивидуального подхода. У Эльфриды Шуберт девушка научилась тонкостям шитья. Мастерица была строгой учительницей и поначалу часто ругала Фанни за «халтурную» работу. Той, однако, удавалось воздержаться от привычных возражений. Госпожа Шуберт служила у Сары Моро более двадцати лет, с самого открытия дома мод, и слыла одной из лучших портних во всей Вене. Фанни быстро поняла, что многому может у нее научиться, начиная от создания точных выкроек и правильного кроя и заканчивая разными техниками шитья и вышивки. Кроме того, госпожа Шуберт прекрасно разбиралась в тканях и показала девушке, как за ними ухаживать и придавать им нужную форму с помощью утюга. Она помогла Фанни с выпускной работой и была тронута, что ученица пригласила ее на торжественную церемонию.

В парадном зале уже сидело множество учеников, гордых родителей и мастеров, но Фанни удалось найти четыре свободных места в одном из первых рядов. Она с любопытством огляделась и увидела много знакомых лиц из других мастерских и модных домов: соучениц и соучеников, с которыми она раз в неделю сидела за партой в профессиональном училище. Все они были значительно моложе Фанни, но это ее не тревожило. Напротив, к ней часто обращались за советом как к ученице одного из самых значительных модных домов Вены.

Девушка заняла свое место. Йозефа наклонилась к ней:

— Уже почти одиннадцать. Сейчас начнут. Я так горжусь тобой, детка, — она потрепала свою воспитанницу по щеке.

— Знаете, вы отлично выглядите в моем костюме! — с улыбкой ответила Фанни. — Нужно посадить вас в витрину у мадам, чтобы все смогли полюбоваться.

— У меня никогда в жизни не было такой красивой одежды. — Йозефа провела рукой по сукну. — Спасибо тебе от всего сердца, детка.

— Перестаньте, — отмахнулась Фанни. — Это самое малое, что я могла для вас сделать.

— Ш-ш-ш, — зашипели на них соседи.

На сцену поднялся президент экзаменационной комиссии, одновременно занимающий пост председателя артели закройщиков.

— Дорогие подмастерья, дорогие родители, мастера и друзья нашей артели, — начал он, когда зал стих. — Приветствую вас этим чудесным июньским днем на торжественной церемонии выпуска нынешнего года. Я рад, что все вы сдали экзамен, а некоторые даже с отличием!

За вступлением последовала длинная речь об экономической ситуации в швейной отрасли и об ожидаемом развитии и успехах артели на ниве обучения. После этого началось вручение дипломов подмастерья. Фанни, зная, что ее имя будет названо в самом конце, возбужденно сжала руку Йозефы. Время пришло. Президент пробежал глазами по рядам. Найдя Фанни, он улыбнулся и кивнул ей.

— А теперь, друзья, представляю вам лучшую выпускницу этого года. С превосходными результатами, показанными в практическом, теоретическом и специализированном экзаменах, барышня Фанни Шиндлер получает итоговую оценку отлично!

Раздались аплодисменты. Йозефа обняла воспитанницу, а Эльфрида Шуберт энергично пожала ей руку. Мадам Моро расцеловала девушку в обе щеки.

— Toutes mes felicitations, та chere^[32]. Поздравляю от всего сердца.

Поднимаясь на сцену, чтобы забрать диплом, Фанни чувствовала себя как во сне. Казалось, это один из лучших дней в ее жизни.

Сара Моро дала Фанни выходной. После торжественной церемонии все вместе на «бугатти» отправились на виноградники.

Там они расселись во дворике кабачка «У дорнбахско-го пастора», откуда открывался прекрасный вид на озаренный солнцем город.

Женщины заказали хлеб, свиное жаркое, пряный желтый липтовский сыр^[33] и подняли бокалы рислинга и ротгипфлера за успех Фанни.

Сара Моро произнесла тост:

— Я очень горжусь вами, мадемуазель Шиндлер, и рада, что в моем ателье теперь есть еще одна превосходная портниха. Уверена, что мы и дальше будем прекрасно работать вместе.

— Подтверждаю: барышня Шиндлер превосходная портниха, даже если ее эскизы имеют мало общего с готовыми моделями, — сухо добавила госпожа Шуберт.

Все рассмеялись. Фанни проявляла большую фантазию, придумывая платья, но рисование не входило в число ее талантов, поэтому над ее набросками часто подшучивали.

После того как женщины чокнулись и выпили, мадам вынула из сумочки небольшой сверток и протянула его Фанни:

— В знак моей вам признательности, мадемуазель Шиндлер.

Фанни развернула бумагу, увидела кожаный футляр, открыла его, и у нее перехватило дыхание.

— Но, мадам, это в самом деле… я не знаю, что сказать.

— «Спасибо» для начало подошло бы, — пробурчала Йозефа.

— Конечно же! — Фанни, сияя, повернулась к француженке: — Благодарю вас. У меня еще никогда не было ничего настолько красивого. — Она положила раскрытый футляр на стол, чтобы показать старенькой воспитательнице и мастерице, что внутри.

— Иисус и Мария, — поперхнулась Йозефа, увидев на темно-красной бархатной подушечке позолоченные портновские ножницы.

Фанни осторожно взяла инструмент в руки. На верхнем лезвии была выгравирована дата окончания ее учебы.

— Эти ножницы всегда будут лежать на самом почетном месте, — пробормотала она со слезами на глазах.

— Вы их в полной мере заслужили. — Эльфрида Шуберт сжаларуку Фанни.

Тронутая до глубины души, та обвела взглядом всех трех женщин и подумала: «Пойти к мадам Моро — мое лучшее решение в жизни».

Когда Фанни на следующий день вошла в мастерскую, коллеги смотрели на нее тревогой.

— Госпожа Шуберт уже дважды тебя спрашивала, — сказала Элизабет Николич. — Лучше беги сразу к ней.

— Что я натворила? — спросила Фанни со смехом. Настроение оставалось прекрасным еще с предыдущего дня.

Элизабет глубоко вздохнула.

— Боюсь, наворотила ты дел.

Фанни с удивлением уставилась на нее:

— Ты уверена, что госпожа Шуберт имела в виду меня?

— Да, совершенно уверена!

Другая швея добавила:

— Выше нос, Фанни. Я всегда говорю: стисни зубы и вперед.

— Тогда я лучше прямо сейчас выясню, что случилось, — пробормотала Фанни и пошла к дверям.

— Мастерица внизу на складе! — прокричала ей вслед Элизабет.

Фанни по лестнице сбежала в подвал. Она перебирала в голове последние заказы и не понимала, в чем провинилась. На складе было темно и тихо. Госпожа Шуберт, видимо, поднялась на лифте, пока Фанни спускалась.

— Мастерицы нет на складе, — сказала она, переводи дух, когда через несколько минут вернулась в мастерские. Фанни не хватило терпения дождаться лифта, и она поднялась по лестнице.

— Как только ты ушла, она вернулась, — с сожалением пояснила Элизабет Николич. — Теперь она у вышивальщиц.

Но госпожи Шуберт не оказалось и там. Вышивальщицы работали и тихонько беседовали. Заметив девушку, одна из них сказала:

— Привет, Фанни! Кого ищешь?

— Мастерицу. Мне сказали, она здесь.

Женщина удивленно посмотрела на нее.

— Разве она не в швейной мастерской?

Фанни помотала головой.

— Тут ее тоже нет, — заявила вышивальщица и вернулась к работе.

Фанни развернулась и с опаской подумала: «Надеюсь, сегодня не один из тех дней, когда все идет наперекосяк.

Входя в швейную мастерскую, она едва не столкнулась с Эльфридой Шуберт. Мастерица уперла руки в бока и гневно уставилась на девушку:

— Явилась не запылилась! Где вас носило?

— Вообще-то это я вас ищу уже с четверть часа, — пробурчала Фанни, — ведь вы сами хотели со мной поговорить.

— Неважно. Речь идет о платье, которое вы должны были сделать для госпожи Гольдберг.

— Все идет по плану. Оно уже раскроено и сметано, — в недоумении ответила девушка, не понимая, к чему клонила мастерица.

— По какому плану?! — Эльфрида Шуберт строго посмотрела на нее. — Вы взяли совершенно не те мерки, а в результате испортили несколько метров дорогой ткани! Вы у меня совсем ничему не научились, барышня Шиндлер?

Фанни побледнела.

— Не может быть, — залепетала она. — Я же все проверила…

— И почему же платье тогда в груди узко, а в бедрах широко, да к тому же слишком короткое? — Госпожа Шуберт сделала знак Элизабет. — Принесите мне плачевный результат этой работы! Платье у меня в кабинете.

Элизабет побежала исполнять приказание, а Фанни ошарашенно посмотрела ей вслед.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она. Такого с ней не случалось ни разу за все время учебы. Вчера она получила звание подмастерья, а сегодня выставила себя перед коллегами последней неумехой.

В ожидании Элизабет девушка молча смотрела себе под ноги. Серьезные взгляды коллег и перешептывание были невыносимы. Даже вышивальщицы вышли из своей мастерской, услышав шум в соседнем помещении.

Элизабет наконец вернулась с платьем для госпожи Гольдберг и карточкой клиентки. Фанни бросилась к ней и вырвала карточку из рук, затем развернула платье и положила его на ближайший рабочий стол.

— Мне нужен сантиметр! Она проверила данные в карточке.

Эльфрида Шуберт протянула ей портновскую ленту, которую носила на шее. Фанни измерила крой, затем снова посмотрела в карточку.

— Очень странно, — сказала она в недоумении. — В самом деле все не то. Как это только могло случиться?! Мадам уволит меня, когда узнает. У девушки потекли слезы, и она вытерла их тыльной стороной ладони:

На плечо ей опустилась чья-то рука.

— Дорогая моя барышня Шиндлер, не надо так всерьез воспринимать наш маленький розыгрыш. Карточка госпожи Гольдберг, которую вы сейчас держите, ненастоящая. Мы сделали дубликат с другими мерками, — услышала она голос мастерицы.

Элизабет Николич со смехом добавила:

— Ты в самом деле забыла, что мы всегда разыгрываем свежеиспеченных подмастерьев? Ты же сама участвовала в подобном спектакле два года назад, когда я закончила учебу!

— Иисус, Мария и Иосиф, конечно, я забыла! Как глупо! — воскликнула Фанни с облегчением.

Ее коллеги уже хохотали во весь голос, а потом столпились вокруг нее, и начались объятия и поздравления.

— Я рада видеть такое plaisir^[34], mesdemoiselles^[35], но надеюсь, что вы не забываете о работе! — раздался позади голос мадам Моро. Швеи быстро разбежались по местам, но француженка лишь улыбнулась и подошла к Фанни, щеки у которой горели. — Мадемуазель Шиндлер, позвольте представить вам месье Эдера.

Только тут девушка заметила мужчину в коричневом костюме и фетровой шляпе, который стоял в дверях и с удовольствием наблюдал за происходящим.

— Месье Эдер пишет для специализированной портновской газеты и хотел бы взять у вас интервью, поскольку вы сдали экзамен не просто превосходно, а даже лучше подмастерьев мужского пола.

— Серьезно? — спросила Фанни с недоверием.

— Mais oui!^[36] — улыбнулась француженка. — Это уже не розыгрыш! Потом зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Хочу кое-что с вами обсудить.

Когда Фанни через полчаса вошла в обитель Сары Моро, та стояла, склонившись над рабочим столом.

— Проходите, мадемуазель. Что вы об этом думаете? — спросила француженка, подвинув к девушке лист бумаги.

Фанни посмотрела на рисунок, изображающий платье до щиколотки с широкой летящей юбкой.

— Очень простая выкройка и потому очень элегантная, — сказала она. — Если сделать косой крой, ткань ляжет особенно красиво. Я пробовала кроить по косой, когда шила одну из юбок-хромоножек, и получилось гораздо лучше обычного. К тому же ткань приобретает некоторую эластичность.

— Pas mal! — похвалила Сара Моро. — На это платье меня вдохновило танго. Для танца необходимо, чтобы движения ног дамы ничего не стесняло. — Она с любопытством посмотрела на Фанни: — Вы умеете танцевать танго?

Фанни покачала головой, хотя уже слышала о южноамериканском танце, которым с недавних пор увлекалась вся Вена.

— Для этого у меня нет ни времени, ни партнера.

— Работа — это еще не все, та chere. Вам необходимо уделять время веселью и, конечно, любви. Я, например, каждую пятницу отправляюсь в пальмовую оранжерею на Мариахильферштрассе и…

— У меня прекрасная работа, и мне этого достаточно, — перебила ее Фанни, не имея ни малейшего желания обсуждать с мадам любовь и страсть.

Ей действительно нравилось то, чем она занималась, однако иногда, лежа вечером в постели и перебирая в памяти события прошедшего дня, девушка понимала, что ей не хватает спутника жизни, нежности и страсти. Она не чувствовала себя одинокой, но такие моменты перед отходом ко сну ее угнетали.

Мадам посмотрела на ученицу долгим взглядом, но ничего не сказала и направилась к маленькому столику.

Пожалуйста, та chere! — Она указала Фанни на один из стульев и села сама, после чего достала из лежавшего на столе серебряного портсигара сигарету. — У меня есть для вас предложение: хотите стать преемницей госпожи Шуберт? Через несколько лет она уйдет на пенсию, и мне понадобится новая мастерица. А когда на покой соберусь и я, мне хотелось бы оставить дело способной наследнице. — Мадам затянулась и внимательно посмотрела на Фанни.

Та в изумлении уставилась на нее. О таком предложении на следующий день после сдачи экзамена она и не мечтала. Неужели мадам дает ей еще один невероятный шанс?

— Звучит потрясающе!

Француженка рассмеялась.

— Тогда договорились. Осенью начнете посещать школу мастеров. — Она протянула через стол руку, которую Фанни с готовностью пожала. Будущее никогда еще не представлялось девушке настолько прекрасным, и она уже предвкушала, как расскажет об этом Йозефе.

Разговор прервал стук в дверь. В кабинет заглянула продавщица.

— Клиентка на девять часов уже пришла, мадам. Я проводила ее в салон на втором этаже.

— Merci^[37], — Сара Моро погасила сигарету и встала. — Мы все обсудили, n’est-cepas, мадемуазель Шиндлер?

Фанни кивнула и тоже поднялась.

— Тогда пойдемте со мной, — пригласила мадам. — Я представлю вас клиентке, после чего вы проведете консультацию.

— А как же госпожа Шуберт? — с удивлением спросила Фанни. Обычно в таких случаях мадам сопровождала мастерица.

— Сегодня начинается ваша учеба на мастера, в ходе которой вы должны понять, как слушать клиентов и делать им предложения. Мадам Шуберт знает о моих планах и полностью меня поддерживает. Она о вас очень хорошего мнения.

Возбужденная Фанни вместе с начальницей поспешила в салон.

Во время учебы она работала преимущественно в мастерских и редко общалась с покупательницами, поэтому теперь переживала, удастся ли ей заинтересовать богатую даму своими идеями. Многие из клиенток модного дома отличались крайне высокими запросами, им нелегко было угодить.

Перед дверью Сара Моро остановилась и повернулась к Фанни.

— Courage^[38], мадемуазель, — сказала она, будто прочитав мысли девушки. — Самое прекрасное в нашей профессии — клиент, покидающий магазин счастливым. — Француженка вошла в салон, и Фанни последовала за ней.

Девушка не сразу увидела клиентку из-за спины мадам, но оцепенела, когда та поприветствовала гостью. Ей послышалось или мадам и в самом деле сказала: «Bonjour^[39], мадам Кальман»?

Следующие слова Сары Моро донеслись до нее, будто через толстую стену.

— Я рада, что вы вновь удостоили меня своим вниманием, мадам. Да еще в сопровождении вашей прелестной невестки и ее дочурки! Bonjour, petite Emma^[40]. — Сара Моро наклонилась поздороваться с ребенком, а Фанни уставилась на своих бывших хозяек — Изабеллу и Хелену. Обе почти не изменились. Изабелла была все так же красива, как в воспоминаниях Фанни, а Хелена немного пополнела. Между ними стояла двухлетняя девочка с темно-рыжими кудряшками, которая, стесняясь, протянула маленькую ладошку мадам.

Хелена не заметила Фанни, потому что смотрела на дочь. Изабелла же выглядела озадаченной. Она явно пыталась понять, почему ей кажется знакомой портниха мадам Моро.

— Mesdames^[41], хочу вам представить мадемуазель Шиндлер, мою лучшую молодую couturiere^[42]. Она с радостью о вас позаботится. — Сара Моро повернулась и жестом пригласила Фанни подойти поближе.

Девушка от всей души надеялась, что дамы ее не узнают. В конце концов, она уже не носила форменное платье, да и весь ее внешний вид за последние три года сильно изменился.

Однако Изабелла приподняла брови.

— Да это же моя Фанни! — произнесла она хорошо знакомым девушке низким мелодичным голосом.

Хелена удивленно подняла голову и воскликнула:

— Фанни! Это в самом деле ты! — Она подбежала к бывшей камеристке и обняла ее. — Ох, Фанни, если бы ты знала, как часто я задавалась вопросом, что с тобой стало, как сложилась твоя жизнь… — Она разжала объятия и сделала шаг назад. — Фанни… бог ты мой, что я только говорю — конечно же, барышня Шиндлер, — я очень рада, что мы снова встретились!

У Фанни голова шла кругом. Должно быть, так выглядела безумная шутка Провидения: подсунуть ей сразу двух бывших хозяек в качестве клиенток.

— Tres interessant^[43], так дамы знакомы, — отметила Сара Моро, внимательно наблюдавшая за происходившим.

— Можно сказать и так, — усмехнулась Изабелла.

Хелена же подарила Фанни теплую улыбку:

— Да, мы с барышней Шиндлер подруги.

— Теперь я еще больше уверена в том, что моя протеже вас превосходно обслужит, — заявила мадам и обратилась к Фанни: — Я вас покидаю, мадемуазель. Bonne chance!^[44]

Фанни покосилась на круглый стол, на котором рядом с двумя чашками чая лежал раскрытый каталог:

— Вы уже, кажется, нашли что-то интересное. Вас обеих интересуют платья?

— Я по-прежнему делаю заказы в Будапеште, — возразила Изабелла и насмешливо добавила: — Мадемуазель Шиндлер.

— Как вам угодно, — холодно отозвалась Фанни. — Значит, вы подбираете наряддля себя, госпожа Кальман?

Хелена помотала головой:

— Не сейчас. Я ведь снова в положении. — Она с улыбкой погладила себя по животу.

Только теперь Фанни заметила, что свободный лиф скрывает небольшую округлость в области талии.

Хелена продолжила:

— Мне нужно что-нибудь нарядное для маленькой Эммы. Скоро она впервые выступит в роли хозяйки дома. Гости приглашены на чай.

— Вечернее платье для ребенка? — удивленно спросила Фанни.

— Эмме скоро три, и чем скорее она научится быть хорошей хозяйкой, тем проще ей будет исполнять эту роль в будущем, — ответила Хелена. — Я представляю себе что-то простое, но из хорошей ткани, возможно белой.

— Конечно. — Фанни сняла с шеи портновскую ленту. Она не шила для детей со времен приюта, но если клиентка этого хочет, необходимо исполнить ее желание.

Глава двенадцатая

Вена, 1913 год

Спустя две недели Фанни ехала в экипаже, слушая шум дождя, стучавшего по крыше. Лето выдалось не самое лучшее. То было невыносимо жарко, то лило как из ведра. В тот день и вовсе случилась гроза, поэтому девушка решила добираться до Хелены на фиакре, хотя та и жила неподалеку от модного дома, на Рингштрассе.

На коленях Фанни держала корзинку со швейными принадлежностями. Рядом на сиденье лежала коробка с готовым платьем для Эммы. Как и хотела Хелена, девушка сделала самый простой крой, чтобы ребенку было удобно бегать и играть. Платье она сшила из тонкого белого батиста и добавила шелковый пояс.

Сегодня предстояла вторая и последняя примерка. Обычно клиентки сами являлись в салон мод, поскольку там было проще внести изменения в заказ. Однако утром Хелена позвонила и сообщила, что Эмма простудилась. Мать не хотела выпускать девочку из дома в такую погоду.

— Приходите к нам в три, когда у Эммы закончится тихий час, — попросила она.

Когда экипаж остановился перед недавно построенным элегантным многоквартирным домом, часы на располагающейся неподалеку Карлскирхе пробили три. Фанни расплатилась и вышла.

«Интересно, Макс с Изабеллой тоже там?» — с беспокойством подумала она, глядя на мокрый от дождя фасад. Хелена сказала ей, что у родителей Изабеллы нет своего особняка в Вене, поэтому золовка жила у нее. Неожиданно встретив Изабеллу у мадам, Фанни почувствовала себя крайне неловко и была рада, что той не оказалось на первой примерке. Видеть Макса она и вовсе не хотела, особенно рядом с Хеленой. Но повлиять на это было не в ее силах, так что Фанни просто пообещала себе приложить все усилия, чтобы при необходимости с достоинством выйти из сложившегося положения. Во всяком случае, в квартире уж точно не будет баронессы: Хелена упомянула, что ее мать, как всегда, проводит лето в поместье Батори в Пусте и намерена прибыть в Вену только в сентябре, к началу сезона.

Через вращающуюся дверь Фанни вошла в здание, поприветствовала портье, курившего трубку на скамейке перед своей каморкой, и поднялась на лифте в бельэтаж, где находилась квартира Кальманов: Макс купил ее для своей семьи после свадьбы.

Девушка позвонила; дверь открыл дворецкий. Пока он вел ее по коридору в салон, Фанни разглядывала жилье Хелены. На комодах и столах красовались семейные фотографии и букеты ярких цветов. Через открытые двери виднелись элегантная мебель, картины и зеркала. В одной из комнат стоял блестящий черный рояль, в другой — бильярдный стол. Откуда-то из глубины квартиры раздавался высокий голосок Эммы.

Фанни не пришлось долго ждать: открылась дверь, и в салон вошла Хелена.

— Дорогая Фанни! Простите, я, конечно, хотела сказать: дорогая барышня Шиндлер. Не теряйте надежды — я скоро переучусь! — Она крепко обняла девушку. — Эмма целый день спрашивает, когда вы придете! Она очень радуется вам и, конечно, новому платью.

— Изабелла здесь? — спросила Фанни и посмотрела мимо хозяйки в коридор.

Хелена покачала головой:

— У нее дела.

— Отправилась за покупками?

— Она здесь, в Вене, на лечении.

— Изабелла больна? — встревожилась Фанни.

— Я бы не назвала это болезнью, но она наверняка сама захочет вам рассказать, в чем дело. — Хелена развернулась и вышла из салона. Удивленная Фанни последовала за ней. Она и раньше не могла найти объяснения загадочным жалобам Изабеллы. Ей вспомнилось, что в детстве, когда она пыталась улизнуть от работы в гладильне или на кухне приюта, Йозефа ворчала: «У тебя опять болезнь-нехочуха?» Неужели Изабелле тоже нужны воображаемые болезни, чтобы чего-то не делать, хотя к ее услугам целая армия челяди?

Хелена открыла дверь в детскую. Раздался веселый смех Эммы. Фанни с любопытством вошла в комнату следом за хозяйкой дома. Поначалу ей показалось, что она попала в игрушечный магазин: вокруг было полно кукол и плюшевых зверей, на стеллаже громоздились книжки с картинками и деревянный конструктор, в одном углу разместилась миниатюрная бакалейная лавка, в другом стоял чудесный кукольный дом — именно о таком мечтала Фанни в детстве. Владелица всех этих богатств радостно попискивала на деревянной лошадке, которую нянька покачивала ногой.

— Птенчик, барышня Шиндлер принесла твое новое платье. Будь умницей и поздоровайся, — сказала Хелена.

— Тпру! Тпру! — веселилась Эмма. — Смотри, я могу держаться одной рукой!

Фанни с упреком посмотрела на Хелену:

— Я думала, девочка болеет.

Хелена покраснела.

— С обеда ей стало гораздо лучше.

Нянька сняла брыкающуюся малышку с лошадки и протянула матери, а Фанни тем временем поставила на пол корзинку, достала из коробки платье и вынула из него булавки, чтобы Эмма не укололась. Детали были сметаны грубыми стежками. Во время примерки девочка шалила, порывалась убежать или попрыгать у матери на коленях. Взрослым стоило больших усилий ее успокоить. Фанни окончательно убедилась, что простуду Хелена выдумала.

— Боже мой, мне кажется, что я усмирила не одного ребенка, а целую маленькую банду, — вздохнула она, собирая вещи после примерки. — Платье будет готово на следующей неделе, я его сама занесу.

— Вы заслужили чашку хорошего чая, правда? — улыбнулась Хелена.

Фанни колебалась. В доме мод ее ждала работа, но Хелена явно пыталась ее задержать. Наконец девушка кивнула:

— Хорошо. Только поскорее.

— Конечно. Я знаю, что работа зовет.

Хелена провела ее в симпатичную небольшую гостиную, где уже был накрыт чайный стол, и предложила сесть. Появился дворецкий с чайником и блюдом орехового печенья.

— Вы, конечно, заметили, что Эмма не простужена, но мне нужен был повод встретиться с вами наедине, — призналась Хелена, наливая чай сначала гостье, а потом себе. — Я часто задаюсь вопросом, почему вы тогда так внезапно пропали, безо всяких объяснений, без официального расчета. Зря вы не доверились мне и не сказали, что моя мать усомнилась в ваших способностях и уволила вас. — Она с укором посмотрела на девушку.

Фанни заерзала. Баронесса выгнала ее из-за того, что произошло между камеристкой и будущим женихом хозяйской дочери, но сказать об этом Хелене девушка не могла.

— Мне это не пришло в голову, — ответила она уклончиво. — Кроме того, ваша мать сказала обо мне такое, что я не захотела оставаться ни минутой дольше.

Хелена посмотрела на нее с удивлением.

— Я подслушала ваш разговор в день помолвки, — призналась Фанни. — Но только потому, что случайно оказалась поблизости. Бог свидетель, лучше бы мне не слышать слов баронессы о том, что я вовсе не должна была рождаться.

— Если так, то я могу вас понять, — сказала Хелена подавленно. — Матушка поступила жестоко. Этому нет оправдания. Но я не такая, как она. Все последние годы я надеялась получить от вас весточку. Или есть и другая причина, по которой вы тогда исчезли?

Взгляд Хелены был таким пронзительным, что Фанни испугалась. Ей снова показалось, что та видит ее насквозь, как тогда, в саду в поместье Батори, во время рассказа о помолвке. Дрожащим голосом девушка спросила:

— Что вы имеете в виду?

Взгляд Хелены потяжелел.

— Это только вы можете мне сказать.

Фанни почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки.

— Нет никакой другой причины, — пролепетала она.

Хелена помешала ложечкой в чашке.

— Хорошо, — сказала она после паузы. — Просто не хочу, чтобы между нами оставались недомолвки.

«Я тоже не хочу, — подумала Фанни, — но ничего не поделаешь».

— Я была бы рада возобновить нашу дружбу. Может, мы сблизимся даже сильнее прежнего, — услышала она голос Хелены. — Что вы об этом скажете?

Фанни вспомнилось, что барышня никогда не злоупотребляла своим положением, даже наоборот: всегда с вниманием относилась к мыслям, чувствам и заботам своей камеристки.

— Я тоже была бы рада, — ответила она тихо. Так и было, вот только Фанни очень боялась, что в один прекрасный день ее тайна разрушит их дружбу.

Но Хелена, казалось, не заметила ее сомнений.

— Как прекрасно! — воскликнула она и с облегчением рассмеялась. — Раз мы подруги, давай перейдем на «ты». И называй меня теперь Нелли, как все мои Друзья.

Гостья улыбнулась:

— Ая для тебя снова Фанни!

Они чокнулись чаем за возобновление дружбы, и Хелена рассказала, что не стала нанимать другую камеристку.

— Ты знаешь, что мне не особенно нравится прихорашиваться. Я сама могу одеться и причесаться, а если мы с Максом куда-то приглашены, я вызываю парикмахершу из Бургтеатра^[45], и она помогает мне с прической. Но в ближайшие месяцы и этого не понадобится: врач прописал мне полный покой до самого рождения малыша. — Она положила руку на живот и с грустью сообщила: — Вскоре после рождения Эммы я снова забеременела, но потеряла ребенка. Это случилось в поместье. Как ты знаешь, оно расположено на отшибе, и в округе не сыскалось врача, который оказал бы мне помощь.

Фанни была поражена.

— Сочувствую. Ты, наверное, очень страдала.

Хелена мужественно улыбнулась.

— Именно поэтому Макс настоял на том, чтобы нынешнее лето я провела в городе. Но я и сама не против. — Она помедлила и добавила: — Не могу перестать думать о том, выжил бы малыш, будь я в то время в Вене или хотя бы в Будапеште, где есть хорошие врачи и больницы.

— В этот раз все наверняка будет в порядке, — постаралась Фанни ободрить подругу. — Перестань думать о прошлом, его все равно не изменить.

— Ах, милая, ты совершенно права! — кивнула Хелена с благодарностью. — Я снова надеюсь на мальчика, и Макс тоже. Мужчина всегда мечтает о наследнике, даже если полагает, что будет любить дочь не меньше сына. — Она задумчиво помешала ложкой в чашке. — У нас очень счастливый брак. Правда, иногда мне хочется, чтобы Макс проводил больше времени с Эммой и со мной, но у него скоро выпускной экзамен в военной школе. После этого он самое малое на два года будет приписан к генеральному штабу какого-нибудь полка. Муж может оказаться в Болгарии, Италии или где-нибудь на русской границе, и я буду видеть его только в отпуске, — Хелена гоняла по тарелке ореховое печенье. — Я попросила дядю использовать связи, чтобы Макса распределили в венский полк. Но неизвестно, удастся ли это сделать. — Она посмотрела в окно, по которому стекали дождевые капли. Свинцовое небо пронзали молнии. В отдалении слышались раскаты грома. — Ну да хватит жаловаться! — Хелена с улыбкой взглянула на Фанни: — Расскажи мне о себе. Ты нашла какую-нибудь информацию о матери?

Девушка покачала головой:

— К сожалению, нет. Три года назад приют закрылся, и я оставила надежду.

Во взгляде Хелены появилось сочувствие.

— Быть может, об этом и вправду стоит забыть. Или просто уповать на Бога.

— Что примерно одно и то же. — Фанни поставила чашку на стол: — Мне пора. — Она взяла корзинку и коробку с платьем и встала. — В такую непогоду не хочется идти пешком. Тут поблизости есть стоянка экипажей?

Прежде чем Хелена успела ответить, хлопнула входная дверь и раздался голос:

— Нелли! Ты дома?

— Это Макс! — удивленно воскликнула Хелена.

Дверь в салон распахнулась, и вошел Макс. Хелена поспешила ему навстречу и обняла.

— Я ждала тебя только к вечеру. Почему ты так рано?

— Лекцию по военной географии отменили. Профессор заболел, что неудивительно при такой погоде. — Он нагнулся и поцеловал жену в губы. — Как у вас дела? — Макс положил руку на слегка округлый живот Хелены.

— Прекрасно! — просияла та. — Поздоровайся с Фанни. Она принесла платье для Эммы, и мы возобновили нашу дружбу. Я рассказала Максу, что нашла тебя, — обратилась она к девушке.

Фанни замерла у дивана, прижав коробку с платьем к груди, будто щит. За прошедшие три года она все реже вспоминала Макса. Но теперь, когда он стоял передней, чувства вспыхнули с новой силой. Он прекрасно смотрелся в сшитой на заказ форме и с мокрыми от дождя черными волосами, и она вспомнила, как его губы и руки нежно и страстно касались ее тела.

— Бог в помощь, господин Кальман, — сказала Фанни сухо, чувствуя на себе взгляд Хелены и надеясь ничем себя не выдать.

Макс легко поклонился.

— Рад видеть, барышня Шиндлер. Как ваши дела?

— Превосходно, спасибо.

Хелена смотрела то на Фанни, то на Макса.

— Боже ты мой, вы ведете себя как чужие! Фанни, сядь обратно, а ты, Макс, присоединяйся к нам, и мы еще немного поболтаем.

Фанни покачала головой:

— Мне правда пора.

— Какая ты скучная! Ну ладно, в другой раз. Макс, возьми, пожалуйста, автомобиль и отвези нашу гостью назад в магазин.

— Это в самом деле не… — начала Фанни.

— Никаких возражений, — перебила ее Хелена и повернулась к мужу: — Ты же можешь ее отвезти, дорогой?

Выражение лица Макса не изменилось.

— Конечно, Нелли, раз ты хочешь.

«И почему я только согласилась?» — думала Фанни. Расположившись на переднем сиденье, она через лобовое стекло смотрела, как Макс под проливным дождем, согнувшись, заводит двигатель. Наконец тот ожил, и с барабанной дробью дождя по кузову смешалось тарахтение мотора. Макс распахнул дверь и залез в автомобиль. С волос на форму стекала вода, и Фанни с трудом подавила порыв смахнуть пальцем капли с его щеки. Она сцепила руки на коленях и мысленно приказала себе: «Соберись, бога ради!»

— У американского «кадиллака» есть электрический стартер, который запускается простым нажатием кнопки с водительского места. К сожалению, в Европе до этого дело еще не дошло, — сказал Макс и обеими руками пригладил мокрые волосы.

— Зато машина симпатичная, — ответила Фанни.

Макс ухмыльнулся.

— Только женщине может прийти в голову назвать этот автомобиль симпатичным. Это «Мерседес тридцать восемь», техническое чудо с семьюдесятью лошадиными силами под капотом! Его производят всего три года, а он уже дважды выигрывал кубок Вандербильта, самые значительные американские гонки!

Восхищение Макса было очевидным, но Фанни не позволила себе ему поддаться.

— Мы можем ехать? — холодно спросила она.

Кальман удивленно приподнял брови, но ничего не ответил и поехал. По дороге оба молчали. Лишь когда Макс собрался повернуть на улицу Грабен, Фанни сказала:

— Пожалуйста, высадите меня у черного хода на Гольдшмидгассе.

— Так мы еще и на «вы», — ответил Макс с обидой. — Это как-то связано с вашим неожиданным бегством из каретного сарая, барышня Шиндлер? — Он подчеркнул два последних слова.

Фанни, оцепенев, смотрела сквозь лобовое стекло. Ее спутник добавил более мягко:

— Неужели и правда необходимо соблюдать формальности, когда мы вдвоем? — Он повернул на Гольдшмид-гассе. — Кстати, лекцию никто не отменял. Я ее прогулял, чтобы увидеть тебя. Нелли сказала мне, что ты придешь к Эмме на примерку. — Он повернулся к Фанни, но та по-прежнему не реагировала. Такое поведение разозлило его. — Ты, очевидно, не хочешь со мной говорить, но если тут у кого-то и есть право обижаться, то у меня. Ведь ты сбежала из сарая, будто за тобой кто-то гнался, и выставила меня полным дураком. Я хочу знать, почему ты это сделала, Фанни, — не сдавался Макс, не желая довольствоваться ее молчанием.

Фанни резко повернулась к нему.

— София видела нас под яблоней. Потом она последовала за нами до самого каретного сарая, а потом рассказала об этом баронессе. — Голос у нее дрожал от злости. — Мне это стоило места, а тебе — как с гуся вода! Достаточно объяснений?

Макс затормозил так резко, что Фанни пришлось опереться о приборную панель.

— Я ничего не знал об этом, честное слово! Но теперь многое понятно.

— И что же?

— Теща не переставая делает намеки на тему супружеской добродетели и верности. Я все время задавался вопросом, какие у нее причины меня подозревать. То, что произошло между нами, случилось еще до помолвки. С самой свадьбы я верен Нелли. — Макс надавил на педаль газа, и «мерседес» покатил дальше. — Мне очень жаль, что ты потеряла место.

— В сожалении нет нужды, — дерзко ответила Фанни. — Моя жизнь стала гораздо лучше. Теперь мне никто не указывает, я получаю гораздо больше денег и люблю свою работу. Две недели назад я сдала экзамен на звание подмастерья и стала лучшей ученицей выпуска.

Они подъехали к черному ходу дома мод, и Макс остановил автомобиль. По тротуару под зонтами спешили прохожие. Хозяин расположенной напротив таверны «Куропатка» постоял в дверях, с каменным лицом взирая на серое небо, и вернулся внутрь.

— Поздравляю тебя, — с улыбкой сказал Макс. — Не только со сданным экзаменом, но и с тем, что ты следуешь за фонарем, указывающим тебе путь в жизни.

Его слова вызвали в памяти Фанни теплый вечер трехлетней давности, когда они впервые встретились под яблоней. В тот день девушка была грустной и подавленной, а Макс ее утешил и ободрил.

— Ты тогда дал мне хороший совет, — сказала она тихо.

Макс нерешительно снял одну руку с руля и сделал движение в сторону Фанни, но та быстро спрятала пальцы в складках юбки.

— Ты скучала по мне, Фанни? — услышала она вопрос.

— Нет! — Девушка энергично помотала головой. Максу не следовало знать, что она будто провалилась на три года назад и вновь ощущала вожделение и неутоленное желание, как тогда в его объятиях.

— До свидания, Макс, и спасибо. — Фанни хотела открыть дверцу, но Макс схватил ее за плечо:

— Я тебе не верю! Твоя страсть была так же сильна, как и моя, Фанни. Я это почувствовал!

— Отпусти меня немедленно! — Девушка попробовала освободиться, но он притянул ее к себе и поцеловал. Страсть овладела ею, она прижалась к Максу, забыв, что влажный китель намочит ей блузку, и ответила на горячие поцелуи. Оба не думали о том, что их могут увидеть через окна автомобиля. К счастью, улица была почти пуста и редкие прохожие спешили по домам, не обращая внимания на то, что творится вокруг.

Небо рассекла молния, и тут же раздался гром. Фанни вздрогнула. Макс хотел покрепче прижать ее к себе, но она стала отбиваться.

— Прекрати! — Ей пришлось кричать, чтобы он услышал ее среди грома и шума дождя. Но Макс отпустил ее только после того, как она стала колотить его кулаками по груди. — Ты уже забыл, что две минуты назад говорил о верности Нелли? — закричала Фанни. — То, что мы делаем, неправильно! Даже небеса против!

Она схватила корзинку и коробку, стоявшие на заднем сиденье, распахнула дверцу и выскочила наружу, прямо в глубокую лужу. Вода залила ей обувь и даже юбку, но она не обратила на это внимания. Девушка была потрясена. Она сама оказалась не лучше Макса. Он предавал жену, а она — только что возобновленную дружбу с Нелли. Да что же она за человек? Почему не может держать себя в руках в присутствии Макса? Неужели ей уготована та же судьба, что и ее матери: остаться с ребенком на руках, о котором она не сможет позаботиться?

Фанни добежала до ателье и исчезла. Макс смотрел ей вслед, не в силах поверить, что она снова так страстно с ним целовалась, а потом резко оттолкнула. Его сердце полнилось чувствами, которые пробуждала в нем только эта девушка, но никак не жена.

«Я жалкое ничтожество», — горько подумал он и опустил голову на руль.

Глава тринадцатая

Вена, 1913 год

— Я на обед! Кто со мной? — Фанни заглянула в швейную мастерскую.

Элизабет Николич встала из-за стола.

— Я пойду. Уже за полдень. — Она направилась к выходу.

Еще две женщины последовали ее примеру.

— Чем ты занималась все утро? За шитьем я тебя точно не видела, — заметила Элизабет, входя следом за Фанни в комнату отдыха.

— Я шпионила для мадам в «Каса пиккола»^[46]. — Фанни взяла с полки бутерброднину и термос с кофе.

Элизабет с удивлением посмотрела на подругу.

— Ты была у Флёге? И тебя не вышвырнули?

Фанни с улыбкой покачала головой:

— Самой Эмилии не было на месте, а другие сестры меня не знают.

Муза знаменитого художника Густава Климта и Сара Моро годами соперничали за звание лучшей модистки города. В то время как мадам создавала элегантные французские наряды для сливок венского общества, Эмилия Флёге прославила «реформаторский мешок»^[47]. С помощью тканей, выполненных специально для нее в венских мастерских, она превратила бесформенную хламиду в эксклюзивное платье, любимое художницами, актрисами и самыми эмансипированными женщинами.

Как у Сары Моро, так и у Эмилии Флёге была своя клиентура, но обе ревниво следили за успехами друг друга и по возможности старались переманить заказчиц.

— Платья госпожи Флёге этой осенью снова ужасно широкие и никак не подчеркивают фигуру. Зато они скиты из тканей, в которые вплетено золото и серебро, и смотрятся весьма неплохо, — рассказала Фанни.

— Вряд ли мадам это обрадует, — заметила Элизабет Николич.

— Скорее всего, нет. Но вдохновит на новые идеи. Даже я и сама уже кое-что придумала. — Фанни открыла бутерброднину, но тут в дверь заглянула продавщица:

— Вот ты где, Фанни! Внизу тебя спрашивает дама.

Девушка со вздохом положила бутерброд назад, закрыла коробочку и встала.

— Кто именно?

— Не знаю. Точно не постоянная клиентка. Она не назвалась, но спросила тебя.

Фанни пошла за продавщицей к лифту. Когда они спустились, она увидела элегантно одетую даму, стоявшую неподалеку от входа. Та смотрела через витрину на улицу Грабен. Это была Изабелла Кальман. Фанни поблагодарила продавщицу и подошла к посетительнице.

Фанни и Хелена время от времени встречались поболтать, но с Изабеллой с той самой неожиданной встречи, которая случилась тремя месяцами ранее, девушка виделась лишь однажды, когда принесла готовое платье для Эммы. Тогда они с прежней госпожой всего лишь обменялись приветствиями, поэтому Фанни недоумевала, чем она обязана нынешнему визиту.

Изабелла повернулась, и Фанни напугало, насколько бледной и подавленной та выглядит.

— Бог в помощь, барышня Кальман, — сказала она и протянула руку. Изабелла коротко пожала ее.

— Бог в помощь, барышня Шиндлер. Мы можем поговорить наедине?

Фанни растерянно кивнула:

— Конечно.

Она провела Изабеллу в салон на втором этаже. Как только дверь закрылась, гостья опустилась на стул, сняла шляпу и провела пальцами по лбу. Фанни села напротив.

Изабелла сказала:

— Нелли сегодня потеряла ребенка. Я подумала, вам стоит об этом знать, раз вы снова хорошие подруги.

— Иисус, Мария и Иосиф, это ужасно! — воскликнула Фанни. — Как она себя чувствует?

— Слаба, но врач говорит, что она справится. — Изабелла помолчала. — Хелене плохо. Она не откликается, когда с ней говорят. Не прикасается ни к еде, ни к напиткам, ни даже к медикаментам, которые ей прописал доктор. Просто лежит и смотрит в потолок.

— Я хочу ее видеть. Это возможно? — Голос у Фанни дрожал.

Во взгляде Изабеллы читалось облегчение.

— Именно поэтому я и пришла. Может быть, она поговорит хотя бы с вами.

Фанни попросила мадам отпустить ее до конца дня и проследовала за Изабеллой к экипажу, который ждал перед магазином. До квартиры Кальманов они ехали в полном молчании. Фанни вспоминала, как была в гостях у Хелены за неделю до этого. Подруга выглядела счастливой и спокойной и рассказывала, что ребенок активно толкается в животе. Врач предполагал роды примерно через две недели, в середине сентября. Фанни была уверена, что на этот раз все пройдет гладко. Она видела готовую детскую со стопками шапочек, штанишек и распашонок. Неужели они теперь никогда не пригодятся?

Войдя несколькими минутами позже в квартиру вслед за Изабеллой, она сразу ощутила гнетущую печаль. Было тихо. Дворецкий приветствовал ее с грустным лицом. Зеркало на стене рядом с входной дверью было завешено. Изабелла пробормотала, что ей нужно прилечь, и исчезла.

— Где Эмма? — спросила Фанни дворецкого, который взял ее шляпу и пальто.

— Ее утром забрала баронесса Батори. Малышка не понимает, что происходит, и все время просится к маме. Могу ли я проводить вас к сударыне, барышня Шиндлер?

Они прошли мимо гостиной, в которой Хелена и Фанни еще на прошлой неделе пили чай. Дверь была открыта, и девушка увидела Макса: он стоял у окна и смотрел на пожелтевшие платаны.

Фанни не виделась с ним с того дня, когда они страстно целовались в автомобиле. Но от Хелены она знала, что Кальман с отличием сдал выпускной экзамен в военной школе и был приписан к генеральному штабу 84-го пехотного полка в Вене в чине обер-лейтенанта.

Девушка жестом показала дворецкому, что хотела бы поговорить с хозяином, и слуга с коротким поклоном удалился.

Фанни тихо вошла в гостиную и позвала:

— Макс…

Он повернулся и уставился на нее, как на привидение. Глаза у него были красные и запавшие; на щеках и подбородке отросла щетина.

— Ты здесь? Откуда ты знаешь про… — Он не закончил фразу.

— Изабелла пришла в модный салон, чтобы сообщить мне. Ох, Макс… — Девушка протянула руку и коснулась его плеча: — Очень сочувствую.

Он молча кивнул и отер глаза тыльной стороной ладони.

— Изабелла сказала, что Нелли плохо.

Кальман снова кивнул.

— Врач говорит, что ее тело справится, но я не знаю, выдержит ли душа. Это уже второй ребенок, которого жена теряет. Ах, Фанни, я бы все отдал, чтобы облегчить ее страдания!

— Нелли прежде всего требуется время, — мягко возразила она.

Макс тихо вздохнул.

— Два дня назад она сказала, что ребенок больше не шевелится. Врач пришел немедленно, но не смог услышать сердцебиение плода. Ты бы видела ее лицо в этот момент, Фанни. Никогда не забуду смертельного ужаса в глазах Нелли.. — Голос у него задрожал, и пришлось остановиться, прежде чем Кальман смог продолжить: — Ночью началось кровотечение, потом схватки, а потом… Ах, Фанни, почему он не выжил? — Макс снова замолчал, пытаясь взять себя в руки. — Я видел его и держал на руках, это был полностью сформировавшийся ребенок! Но Нелли не захотела даже взглянуть на его.

— Для нее это слишком тяжело. — Фанни старалась сохранять спокойствие, но была потрясена.

Макс взял ее за плечи и повернул к себе.

— Хочешь на него посмотреть? Он лежит в своей детской, в колыбели, которую Нелли туда поставила.

Девушка думала отказаться, но, увидев полные боли глаза Кальмана, кивнула.

С колотящимся сердцем она последовала за ним к закрытой двери в конце коридора. Когда Макс распахнул ее, в солнечном свете, падавшем через окно, заплясали пылинки. Фанни на цыпочках подошла к колыбели в центре комнаты и осторожно склонилась над ней. Крошечный мальчик, который лежал спеленатным на матрасике, выглядел так мирно, будто спал. Глаза девушки наполнились слезами. Она протянула руку и погладила малютку по щеке.

— Мы хотели назвать его Ласло, в честь отца Нелли, — услышала она тихий голос Макса. — Завтра его похоронят.

Когда Фанни постучала в дверь Хелены, ее душили слезы. Но мысль о том, что подруге сейчас много хуже, помогла девушке овладеть собой.

— Не могли бы вы оставить нас одних? — попросила она открывшую ей дверь медицинскую сестру.

Фанни поставила стул поближе к кровати подруги и села. По Хелене было не понять, заметила ли она появление гостьи. Как и говорила Изабелла, она неподвижно лежала на спине и смотрела в потолок. Девушка оглядела маленькие склянки коричневого стекла на ночном столике рядом с графином и стаканом для воды, и собралась с мыслями.

— Бог в помощь, Нелли, дорогая. Меня привела Изабелла. Надеюсь, ты не возражаешь. — Она подождала пару секунд, но Хелена никак не реагировала. — Если ты против, пожалуйста, дай мне знак. Но поверь, Нелли, мне совершенно не хочется сейчас оставлять тебя одну.

Фании снова подождала, но по Хелене нельзя было сказать, осознает ли она присутствие подруги.

Девушка проглотила вертевшиеся на языке слова сочувствия: они показались ей пустыми и неуместными перед лицом огромного горя Хелены. Несчастной женщине требовались тепло и близость, поэтому Фанни взяла ее руку и погладила холодные пальцы в надежде, что это принесет подруге хоть какое-то утешение.

Когда спустя полчаса девушка поднялась, Хелена так и не проронила ни слова. Она не плакала, просто лежала — почти такая же тихая, как ее мертвое дитя.

Выйдя в коридор, Фанни подумала, что квартира тоже словно вымерла. Она заглянула в гостиную, где разговаривала с Максом, но там было пусто. Изабеллы тоже и след простыл.

«Пойду домой», — подумала девушка, поскольку желание работать у нее пропало. Но сначала она решила заглянуть к Йозефе: ей было необходимо облегчить сердце, и она знала, что найдет поддержку у старой наставницы. После окончания учебы мадам Моро предложила Фанни снять квартиру в принадлежащем ей доме. Оказалось, что здание находится прямо напротив жилища Йозефы. С годами пожилая женщина стала еще слабее, и девушка заглядывала к ней каждый день утром и вечером, чтобы позаботиться обо всем необходимом.

Дворецкий Кальманов увидел Фанни и вышел из людской, чтобы подать ей шляпу и пальто. Только она хотела с ним попрощаться, как хлопнула дверь и в коридор выбежала Изабелла:

— Барышня Шиндлер! Пожалуйста, подождите! Вы видели Нелли?

Фанни пожалаплечами.

— Как вы и сказали, ей плохо. Боюсь, мой визит ничего не изменил.

Изабелла с сочувствием посмотрела на нее:

— У вас усталый вид. Не хотите чашку кофе?

Гостья покачала головой:

— Очень мило с вашей стороны, но мне пора домой.

— Тогда я спущусь вместе с вами.

— Я рада, что вы меня оповестили, — сказала Фанни, когда они обе оказались в лифте. — Хотя это, конечно, самый тяжелый визит в моей жизни.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — ответила Изабелла. — К счастью, утром я была у доктора Фрейда и смогла выговориться.

Лифт остановился на первом этаже, Изабелла открыла сетчатую дверь и вышла. Сбитая с толку Фанни последовала за ней.

— Нелли сказала, что вы находитесь на лечении. Ничего страшного, я надеюсь?

Изабелла посмотрела по сторонам. В коридоре было пусто, дверь в каморку портье оставалась закрытой.

— Как посмотреть, — ответила она. — Для меня все настолько плохо, что я не хочу с этим жить.

— Неужели? — Голос у Фанни звучал озадаченно. Изабелла грустно улыбнулась.

— Вы понятия не имеете, о чем речь, ведь правда?

Слышали о докторе Фрейде?

— Увы.

— Жительница Вены, не знающая знаменитого доктора Фрейда, — и такое бывает. — Изабелла насмешливо подняла бровь, напомнив Фанни ту юную своевольную госпожу, чьей камеристкой она когда-то была. — Доктор Фрейд — не простой врач, — объяснила Изабелла, еще раз убедившись, что они одни. — Он занимается исцелением не тела, а души. Его исследования знамениты, он считается корифеем в области лечения нервов.

— Неужели? — повторила Фанни. Ее удивило, что такая уверенная в себе женщина страдает нервным заболеванием.

Изабелла посмотрела на девушку долгим взглядом, будто решая, рассказывать ли дальше, но все же продолжила!:

— Помните, что вы сказали мне в ваш последний день в Будапеште? Что вы не годитесь для моей любви. Я часто думала об этих словах. Знаете, я никогда не была счастлива в любви. Меня столько раз отвергали, иногда даже с отвращением, что жизнь мне стала не мила. Ваш отказ, Фанни, оказался особенно болезненным, ведь я твердо верила, что вы… неважно, сейчас это уже не имеет значения. Так или иначе, я убедилась в том, что навечно останусь одна, чего мне совершенно не хотелось. — Изабелла помолчала, посмотрела себе под ноги, на каменные плиты пола и снова заговорила: — Однажды в газете мне попалась статья о работе доктора Фрейда, и я решила отправиться к нему на лечение. Очень надеюсь, что он исцелит меня от смятения чувств.

— Перестаньте! — вырвалось у Фанни. — Вы просто еще не нашли свою настоящую любовь. Это не так просто, ведь людей, которые разделяют вашу страсть, не так много. Но вам следует проявить терпение и довериться судьбе.

Изабелла снова печально улыбнулась.

— Ах, Фанни, ты пытаешься меня утешить. Это очень мило. — Она, кажется, не заметила, что привычно стала называть девушку по имени. — А ты нашла свою любовь, Фанни?

Девушка снова вспомнила Макса и покраснела.

— Я люблю свою работу, — ответила она уклончиво. — А большего мне и не нужно.

— Это уже что-то, — с легкой насмешкой отозвалась Изабелла. — Знаешь, Фанни, мой способ любить делает меня нездоровой и одинокой. Это невыносимо. Я хочу стать нормальной и счастливой!

— А кто определяет, что такое норма? — возразила Фанни. — Я бы не позволила навязывать себе такие представления.

— Нечто подобное сказал мне и доктор Фрейд при первом посещении, — с удивлением заметила Изабелла. — Что мой способ любить, конечно, не облегчает жизни в обществе, но причин стыдиться у меня нет, и болезнью он это тоже не назвал бы.

— Тогда и лечиться тебе не нужно. — Фанни тоже перешла на «ты»: в конце концов, она уже давно не служила у Изабеллы и во многих отношениях была ей ровней.

— Я твердо решила, что больше не желаю быть изгоем, — заявила Изабелла. — Доктору я тоже дала это понять. Он говорит, что шанс обратить мою инверсию есть только в том случае, если я сама захочу.

— Твою инверсию? Это что еще такое?

— Так он называет мою болезнь: инверсия или гомосексуальность.

— Хм-м, — протянула Фанни, все еще сомневаясь в смысле подобной терапии. — И сколько времени должно пройти до твоего выздоровления?

— О, не один год, — махнула рукой Изабелла. — Это же не капли или таблетки, а психоанализ. Я ложусь на кушетку и рассказываю доктору Фрейду о том, что меня занимает. После он излагает свое заключение по поводу моих мыслей. Иногда он просит рассказать о том, что мне снится, и трактует сны.

— Такое мог выдумать только настоящий сумасброд! — вырвалось у Фанни.

Пришел черед Изабеллы удивляться.

— Кто?

— Так моя бывшая наставница называет сумасшедших.

В этот момент входная дверь повернулась и впустила в здание баронессу Батори, за которой следовала ее камеристка София, держа за руку маленькую Эмму.

«Иисус и Мария! Только баронессы с ее шпионкой мне еще не хватало», — всполошилась девушка.

Увидев Фанни, Эмма просияла. Как только дверь закончила вращаться, малышка вырвалась из рук Софии, подбежала к девушке и крепко ее обняла.

— Барышня Шиндлер! Вы снова принесли мне платье?

— На этот раз, к сожалению, нет. — Фанни также обняла девочку и посмотрела поверх ее головы на Софию и баронессу.

Обе замерли у двери, уставившись на нее.

— Кто?.. — начала Ида Батори, очевидно не узнав бывшую камеристку дочери.

Фанни отпустила Эмму и выпрямилась.

— Похоже, баронесса, вы забыли меня? Это же я, плод греха, тот, который вовсе не должен был появляться на свет.

Изабелла разинула рот, а лицо баронессы приняло каменное выражение.

— Я уже слышала от дочери, что ты пытаешься встать вровень с нами. Жизнь так и не научила тебя покорности, мерзавка!

— Для вас я барышня Шиндлер! — не менее холодно парировала Фанни. — И мне срочно нужно на свежий воздух. До свидания, малютка Эмма. Крепко обними от меня маму. — Она поцеловала девочку и с высоко поднятой головой вышла.

— Фанни! Подожди! — Изабелла побежала за ней. — Что произошло между тобой и баронессой?

Фанни остановилась на тротуаре перед домом и в бешенстве обернулась.

— Мне нечасто хочется отвесить кому-то оплеуху, но в случае с баронессой сдержаться было крайне сложно!

Изабелла невольно расхохоталась.

— Ах, Фанни, за эти слова я бы с радостью тебя поцеловала! Не бойся, — добавила она, заметив подозрительный взгляд собеседницы, — я уже поняла, что ты не такая, как я, пусть иногда и сожалею об этом. Но я рада, что размолвка осталась позади и мы снова дружим.

— Я тоже. — Фанни обняла Изабеллу. — Подумай еще раз, нужен ли тебе этот доктор Фрейд.

Три месяца спустя наступило Рождество и Фанни исполнилось двадцать четыре. В сочельник после закрытия салона она отпраздновала рождение Христа с коллегами. Все получили премию от мадам. После этого Фанни отправилась на Ринг, чтобы пожелать веселого праздника Изабелле и Хелене и передать маленькой Эмме тряпичную куклу, которую она для нее сшила. Хелене стало лучше. Во всяком случае, она снова занималась повседневными делами, хоть и казалась отстраненной и погруженной в себя. Безоблачность, которую она всегда излучала, пропала.

Затем Фанни пошла к Йозефе. Они поужинали жареными колбасками с картофельным салатом и вместе посетили мессу.

В рождественский день бывшая надзирательница пришла к своей подопечной на праздничный обед. Йозефа плохо ходила и неохотно покидала свою квартиру, но по такому поводу сделала исключение. Поскольку Фанни не могла оставить томящееся в духовке мясо, соседский мальчик помог старушке спуститься, перейти дорогу и подняться в жилище воспитанницы.

Фанни отлично устроилась в маленькой квартирке. Арендная плата, которую брала мадам, была не слишком высокой. Француженка посоветовала ей купить обстановку в мастерских школы прикладных искусств: там недорого продавались учебные работы. Девушке удалось дешево приобрести самую элегантную и современную мебель, лампы и ковры, какие только можно найти в Вене.

— С днем рождения, детка! — поприветствовала Йозефа свою воспитанницу и протянула ей левую руку, поскольку правой опиралась на клюку. — Теперь ты совершеннолетняя.

— Бог в помощь, госпожа Пфайфер, пожалуйста, проходите! — Фанни обняла старую женщину, помогла ей зайти и сняла с нее пальто, после чего немедленно отметила: — Вы потрясающе выглядите.

— Да уж, постаралась нарядиться к празднику. — Йозефа гордо провела рукой по жакету, служившему верхней частью темно-зеленого твидового костюма: — У меня ведь есть первоклассная портниха.

Фанни польщенно улыбнулась. Этот комплект она в свободное от работы время сшила на своей старой машинке. Ткань была куплена у мадам, когда в конце лета начались первые поставки на осень и зиму.

— Как видите, я все еще не закончила обставлять квартиру, — сказала девушка, провожая Йозефу в гостиную. — У меня просто нет времени заниматься картинами и занавесками. Зато мне поставили телефонный аппарат. — Она с гордостью показала устройство, расположенное на маленьком столике в коридоре.

— Голые стены, во всяком случае, соответствуют твоей мебели, — проворчала Йозефа. Она не скрывала, что выбор Фании кажется ей слишком аскетичным. Комоды, шкафы, столы и стулья, лишенные всяких украшений, выглядели слишком простыми и угловатыми.

Убранная к празднику гостиная Йозефу, наоборот, порадовала.

— Какая красота! — воскликнула она. — Ты очень постаралась.

Ее взгляд переходил от накрытого стола в центре комнаты к небольшой елке на сервировочном столике, украшенной леденцами, позолоченными орехами, стеклянными шарами и свечами. На одном подоконнике расположились резные фигурки из вертепа, купленные девушкой за несколько лет до того на рождественском базаре в Старом городе, на другом — миска с яблоками и пряниками.

— Почти все это я сделала вчера после мессы, — призналась Фанни. — Перед Рождеством в салоне мод так много дел, что совсем не до того. — Она подвела Йозефу к столу и выдвинула стуж — Мне нужно на кухню, иначе телячья рулька подгорит. Но перед этим мы поднимем бокалы! — Фанни вышла и вернулась с бутылкой вина. — Это рислинг, который мы пили летом на виноградниках после моего экзамена. Он оказался таким вкусным, что я прихватила пару бутылок. За здоровье, госпожа Пфайфер!

— Подожди, детка, хочу кое-что тебе предложить. Теперь, когда ты стала совершеннолетней, самое время начать говорить мне «ты». Отныне я для тебя просто Йозефа!

Глаза Фанни наполнились слезами.

— С огромным удовольствием! — Они чокнулись, и девушка поспешила на кухню, из которой уже доносился аппетитный запах запекающегося мяса.

Дожидаясь возвращения хозяйки квартиры, Йозефа медленно потягивала вино. Через окно ей был виден дом, в котором она жила уже много лет. На карнизах и крыше лежал толстый слой снега, из трубы в серое зимнее небо поднимался дым. Старуха думала о сочельнике двадцатичетырехлетней давности, когда появилась на свет ее любимица, и о двух подарках на день рождения, лежавших в сумке. Один был от самой Йозефы, второй она просто должна была передать. Наставница заранее ожидала множества вопросов и уже несколько дней думала над ответами.

В кухне что-то загрохотало, после чего раздался визг.

— Все в порядке, детка?! — прокричала встревоженная Йозефа.

— Да, просто латка очень горячая!

Чуть позже вошла раскрасневшаяся Фанни с блестящими глазами. Она внесла блюдо с запеченной до корочки телячьей рулькой и с гордой улыбкой поставила его на стол.

— Сейчас достану кнедлики и кислую капусту, и можно приступать.

Когда тарелки были наполнены, Йозефа вилкой разделила на части картофельный кнедлик.

— Знаешь, детка, если тебе надоест шить, можешь открыть таверну, — заметила она, попробовав угощение.

— Спасибо! — Фанни обрадовалась похвале: ведь Йозефа и сама была превосходной поварихой. — Но это твоя заслуга. Ты научила меня готовить.

— Если среди мужчин пойдут слухи о том, как ты колдуешь у плиты, скорого замужества не избежать, — заявила воспитательница.

— Так ты хочешь, чтобы я обзавелась семьей? — удивилась Фанни.

Все эти годы Йозефа твердила ей, что надо быть самостоятельной и уметь заработать на жизнь, но на этот раз ответила:

— Иногда я думаю, что это было бы неплохо.

— Мне-то казалось, что тебе важнее моя профессия.

— Конечно, так и есть. Но я ведь тоже знаю, что такое одиночество. Кто составит тебе компанию, когда меня не станет, детка?

Фанни опустила вилку.

— И слышать об этом не хочу! Чтобы ты знала: я буду так хорошо о тебе заботиться, что ты проживешь до ста лет!

— Не стоит вечно думать обо мне. Я уже старая, мне многого не надо. Займись собой!

Фанни нагнулась через стол и взяла Йозефу за руку, у _меня все прекрасно: есть профессия и подруги.

Я современная независимая женщина.

Йозефа серьезно посмотрела на девушку, а потом улыбнулась, и морщины у нее на лице стали глубже.

— Ты права, детка, и я очень тобой горжусь.

На десерт Фанни подала печеные яблоки. Дальше последовал обмен подарками — против правил, не в сочельник, поскольку день рождения приходился именно на Рождество. Йозефа презентовала воспитаннице бонбоньерку от придворного кондитера Демеля. Фанни же смастерила для наставницы пестрое стеганое одеяло из обрезков ткани.

— Сейчас, по холоду, оно мне очень пригодится, — обрадовалась старая женщина. Она набрала побольше воздуха в легкие и начала небольшую речь, подготовленную заранее: — Сегодня ты стала совершеннолетней, детка. Это особенный день, пусть даже у нас, женщин, до сих пор нет права голоса и мы не можем в полной мере свободно выбирать, чему учиться и какую профессию осваивать. — Йозефа сделала паузу, после чего с улыбкой продолжила: — Когда я достигла совершеннолетия, мой покойный отец письменно отказался от права распоряжаться моими действиями. Таким образом он подарил мне свободу, и с тех пор я могла сама принимать решения, не согласовывая их ни с одним мужчиной. Он был прогрессивным человеком, мой дорогой папа, и хотел, чтобы у меня были те же права, что и мужчин. — Воспитательница снова улыбнулась. — Тебе не нужен никакой документ, поскольку ни один мужчина никогда не имел права распоряжаться твоей жизнью… — Йозефа осеклась, подумав, что лучше бы прикусить язык, но было поздно: сказанные слова оказали на Фанни вполне предсказуемое действие.

— Я бы тоже с удовольствием рассказывала семейные истории, — с грустью проронила девушка, — но не могу: вместо них в моей жизни присутствует огромное темное ничто.

— Знаю, детка, — отозвалась Йозефа и посмотрела на Фанни долгим взглядом. — Может быть, это немного скрасит давнюю несправедливость. — Она достала из сумки конверт и протянула девушке через стол: — Сначала посмотри, что внутри, а потом я расскажу тебе, в чем дело.

Фанни с любопытством открыла конверт, вынула из него сберегательную книжку, раскрыла и стала листать. С каждой страницей глаза у нее становились все больше.

— Иисус и Мария, — прошептала она, — это же целая куча денег.

— Со всеми процентами — двадцать семь тысяч девятьсот девятнадцать крон и восемьдесят шесть геллеров, — глухо сказала Йозефа. — На твое содержание я не потратила оттуда ни копейки.

Фанни оторопело посмотрела на старую воспитательницу:

— То есть это не от тебя. Я так и подумала: слишком большая сумма.

Йозефа откашлялась.

— Первый взнос поступил на мою сберегательную книжку вскоре после твоего рождения. После этого деньги приходили каждый месяц. Шестнадцать лет и одиннадцать месяцев подряд, каждый раз с пометкой: «Ребенок номер шесть тысяч пятьсот семьдесят два». Это был твой номер, Фанни: столько детей родилось в том году в приюте.

— Понятно, — прошептала девушка. Она побледнела, нижняя губа у нее дрожала. — Кто переводил эти деньги?

— К сожалению, не знаю, детка. Зачисления были анонимными. Конечно же, я спросила служащего банка, но он не смог или не захотел мне ничего сказать. Последний перевод поступил в ноябре тысяча девятьсот шестого года. Я подождала еще немного, но деньги больше не приходили. Тогда я решила открыть сберегательную книжку на твое имя и положила туда всю сумму под проценты до твоего совершеннолетия.

— Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

Старая женщина беспомощно пожала плечами:

— Ты все время грустишь оттого, что не знаешь своих родителей, детка. Я не хотела добавлять еще один повод.

Фанни понимающе кивнула:

— Наверное, на твоем месте я сделала бы то же самое. Йозефа погладила воспитанницу по щеке.

— Ты уже знаешь, на что потратишь эти деньги? Девушка помотала головой:

— Понятия не имею. Наверное, оставлю их для начала в банке.

— Когда ты сдашь экзамен на мастера, сможешь открыть на них собственное дело, — предложила Йозефа.

Фанни отсутствующе кивнула.

— То есть все эти годы существовал человек, которому было не все равно, что со мной станет, — сказала она тихо и посмотрела на Йозефу. — Где-то там у меня есть семья, родители, дяди, тети, а то и братья и сестры.

— Я думала, что ты считаешь меня своей семьей, — обиженно пробурчала Йозефа. — В конце концов, я тебя вырастила.

— Конечно же! — Фанни вскочила, обогнула стол и обняла старую воспитательницу. — То, что из меня получилось, полностью твоя заслуга. Ты всегда была для меня как мать.

— Скорее уж бабушка. Не забывай, сколько мне лет, — поправила ее почти оттаявшая Йозефа, и Фанни рассмеялась.

Позже она собрала посуду и отнесла ее на кухню. Вернувшись, девушка выглядела возбужденной и даже не стала садиться.

— Скажи, Йозефа, — выпалила она, — как звали того служащего, с которым ты говорила о переводе денег?

— Не помню. — Йозефа упрямо сложила руки на полной груди.

— Перестань! Ты точно не забыла!

— Ну зачем тебе снова бередить старые раны, детка! Если бы тот человек в самом деле тобой интересовался, он забрал бы тебя из приюта и вырастил сам.

Фанни сжала губы. На мгновение она напомнила бывшей надзирательнице ту маленькую девочку, которую ей всегда хотелось обнять и утешить. Йозефа вздохнула.

— Это был некий господин Визингер.

Глава четырнадцатая

Вена, 1914 год

За окном было темно и морозно. Такой холодной зимы Вена не знала уже много лет, однако камин в кабинете Макса не только горел, но и грел. По комнате плыл смолистый аромат горящего дерева.

Молодой Кальман сидел за рабочим столом над письмом к родителям. Его перо медленно скрипело по бумаге; этот звук время от времени прерывался треском поленьев.

Служба в Вене подходила к концу. Уже во время придворного бала в начале января, нанося ежегодный визит кайзеру, Макс получил от вышестоящего офицера неофициальное сообщение о том, что военное министерство планирует его перевод. Четыре недели назад поступил официальный приказ, в соответствии с которым в конце марта Кальману следовало явиться в Перемышль, крепость неподалеку от русской границы. Но до того Макс хотел съездить к родителям: они не виделись с рождения Эммы.

Он положил перьевую ручку на промокательную бумагу, взял бокал с вином и отпил глоток. Золотистое, сладкое как мед токайское напомнило ему о солнечном венгерском лете и пробудило тоску по родине.

Макс взял перо и вновь склонился над столом, но тут из соседней комнаты раздалось глухое ритмичное тарахтение, мешающее собраться с мыслями.

«Опять Хелена». — Макс попробовал прогнать раздражение еще одним глотком вина, но это не помогло. Ему показалось, что звук стал только громче. Кальман закрыл ручку и отодвинул стул.

Тарахтение доносилось из комнаты, которую Хелена когда-то обставила для их сына. Максу хватило нескольких шагов, чтобы достичь двери; он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Детской мебели в комнате больше не было. Хелена сидела спиной к мужу за небольшим столом, на котором располагалась швейная машинка.

Макс закрыл за собой дверь.

— Это обязательно делать сейчас, Нелли? Ты разбудишь Эмму.

Тарахтение прекратилось. Хелена повернулась к мужу и улыбнулась.

— Макс, смотри! Нашему сыну это очень пойдет, ведь правда? — Она вынула из-под прижимной лапки наполовину законченную детскую курточку.

Кальман с трудом подавил гнев, но супруга, казалось, не замечала его раздражения. Она встала и подошла к мужу.

— Макс, любимый! — Она обеими руками обвила его шею и попыталась поцеловать. — Пожалуйста, покажи мне, как ты меня любишь, дорогой.

— Нелли, будь добра, перестань. Что за новости? — Он высвободился из ее объятий.

— Так у семьи Кальман никогда не будет наследника, — зло бросила Хелена. — Изабелла тут точно не поможет!

— Не трогай мою сестру!

Женщина вздрогнула, и ее настроение вновь изменилось.

— Я это заслужила, — сказала она подавленно, и Кальман немедленно пожалел о своей резкости. — Но иногда мне кажется, что ты больше не хочешь сына, Макс.

Он отвел глаза, потому что и в самом деле опасался новой беременности жены. Макс очень горевал по обоим не выжившим детям. Он старался поглубже спрятать эти чувства, но Хелена своим поведением снова и снова воскрешала прежнюю боль.

Вдобавок он тревожился за жену. После недавней потери она стала неуравновешенной. Когда после нескольких недель глубочайшего горя и обращенности в себя Хелена, понукаемая матерью, встала с постели, ею овладела идея новой беременности. Но Макс отвергал все попытки к сближению: он опасался, что очередное мерт-ворождение разрушит Хелену, да и сам не хотел еще раз пережить такое несчастье.

— У нас же есть Эмма, — сказал он. — Здоровый веселый ребенок. Мы должны быть за это благодарны.

— Но нам нужен сын. Семье необходим наследник, — с сомнением ответила Хелена. — Или дело во мне? Ты больше не хочешь детей от меня? — добавила она подозрительно.

— Это вздор, Нелли, ты и сама знаешь, — резко отреагировал Макс. — Ты самая лучшая жена, которую только может пожелать мужчина.

Он и в самом деле так думал, пусть и женился не по любви. Супруги были знакомы с самого детства. Взаимоуважение и понимание, общие интересы и схожее происхождение — вот на чем основывался этот брак, во всяком случае до той судьбоносной ночи, в которую они во второй раз потеряли ребенка. Тогда между ними разверзлась бездна.

Хелена посмотрела на мужа долгим взглядом, молча развернулась и уселась за машинку. Вновь послышалось тарахтение.

«Если бы только Фанни не пришла в голову идея подарить Нелли эту штуку, — с раздражением подумал Макс. — Да еще шумную электрическую модель — только потому, что ей удалось за сходную цену выпросить ее у мадам».

«Шитье — творческая работа, в которой необходима фантазия. Оно поможет Нелли вновь обрести радость жизни», — сказала Фанни, и Макс ей поверил. Сам он уже перепробовал все, что могло бы помочь Хелене.

Поначалу швейная машинка ее совсем не заинтересовала, но Фанни не сдавалась. Она принесла ткань и выкройки, показала подруге, как делать несложные платья и передники для Эммы, и отношение Хелены к делу внезапно поменялось.

С тех пор с почти нездоровым усердием она строчила целыми днями, но не платьица для Эммы, а одни только вещи для младенцев. Курточки, распашонки, подгузники и детские конверты со временем заняли почти весь комод. Одновременно Хелена начала донимать Макса уговорами родить еще одного ребенка. Дело дошло до того, что он уже считал дни до отъезда в Перемышль, хотя делать в скучной крепости на русской границе ему было решительно нечего.

Звонок в дверь отвлек Кальмана от невеселых мыслей.

Хелена перестала строчить и обернулась:

— Мы кого-то ждем?

Макс покачал головой:

— Вроде бы нет.

В коридоре послышались шаги дворецкого. Входная дверь открылась, и слуга сказал:

— Сожалею, господа, но…

Раздались пьяный смех и мужские голоса:

— Не говори ерунды, добрый человек, и дай нам войти! Мы знаем, что он здесь. Где ты прячешься, Макс?

Протесты слуги сменились топотом по коридору. Дверь в комнату распахнулась, и внутрь влетел дворецкий.

— Тысяча извинений, но… — начал он смущенно.

— Так вот где скрывается господин обер-лейтенант!

— Закрылся дома!

— Об этом не может быть и речи. Мы идем праздновать бабий четверг^[48]!

Шесть одетых газетчиками мужчин в картузах, льняных куртках и вельветовых штанах ввалились в маленькую комнату. Это были товарищи Макса по военной школе, уже не первый день тщетно пытавшиеся убедить его отправиться с ними на бал прачек в «Этаблисман Гшванднер».

Макс замахал руками:

— Я же сказал вам, что никуда не пойду!

— Ничего не хотим слышать! Вот твой костюм, — один из мужчин протянул ему сверток с одеждой. — Давай-ка переодевайся. Экипаж ждет внизу. Конечно, если вы не против, милостивая сударыня! — Он повернулся к Хелене и сделал вид, что щелкнул каблуками.

Взгляд хозяйки дома переходил с одного лица на другое.

— Что мне еще остается, — сказала она наконец и вернулась к швейной машинке.

Макс внезапно почувствовал, что задыхается. Он вырвал сверток из рук товарища.

— Вперед! На праздник!

Дерзкий голос молодой женщины на сцене тонул в одобрительном гомоне посетителей, когда Макс с товарищами вошли в большой зал «Этаблисман Гшванднер» в венском пригороде Хернальс.

— Глазам своим не верю, это же Прачка Лили! — выкрикнул один из мужчин.

Другой радостно подхватил:

— Я ее уже видел в «Синей бутылке» в Лерхенфель-де. Она развлекает публику с огоньком, говорю вам!

Мужчины взяли у кельнера, с подносом пробивавшего себе путь через толпу, кружки с пивом и чокнулись:

— Хмель и солод богу дорог!

Они одновременно опустошили кружки. Макс поперхнулся и закашлялся.

— Давно не тренировался, господин обер-лейтенант? — Один из товарищей хлопнул его по спине, а остальные разразились смехом. Макс с ухмылкой отер с губ пивную пену. Отправиться веселиться было хорошей идеей. До женитьбы всякий раз, бывая в Вене, он посещал заведения в пригороде, поскольку нигде нельзя было провести время лучше, чем в царстве див из кабаре и дам полусвета. Шум и теснота, жара и дым в таких местах составляли часть атмосферы.

Мужчины тем временем с интересом рассматривали дам.

— Рехнуться можно, посмотрите только на всех этих красоток! — прокричал один.

Женщины, как и полагалось, были одеты прачками. Их платья без рукавов, с глубокими вырезами и пышными юбками до колена напоминали нижнее белье и прекрасно подчеркивали фигуру. Костюм дополняли красные или черные шелковые чулки и симпатичные лакированные сапожки. Самой же главной частью костюма являлись хитро закрученные на голове платки. Мужчины были в большинстве своем одеты либо газетчиками, как Макс с друзьями, либо чистельщиками обуви. Те, кто хотел произвести на дам особенное впечатление, облачались во фрак с цилиндром и брали с собой трость.

— Посмотри-ка на тех. Говорю тебе, с ними будет весело! — Валериан Бруннер, который принес Максу костюм, толкнул приятеля в бок и указал на группу девушек, стоявших у сцены и не хуже мужчин подзуживавших Прачку Лили, которая приподняла юбку, щеголяя красными подвязками на точеных ногах.

— В самом деле хороши! — согласился Макс.

— В атаку, товарищи! — Друзья стали проталкиваться между деревянных столов и скамеек к сцене. Им пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы заполучить место, с которого было видно и певицу, и веселящихся девушек.

— Ты только посмотри! — воскликнул Бруннер и указал на молоденькую женщину. — Этой в клетчатом платке точно палец в рот не клади.

Макс остолбенел: он узнал Фанни. Та на всю катушку веселилась в кругу подруг и свистела, засунув пальцы в рот, не хуже уличного мальчишки. Узкое платье прачки выгодно подчеркивало ее фигуру, а розово-белый клетчатый платок прекрасно оттенял светло-рыжие волосы.

— Эта будет сегодня моей! — заявил Бруннер и ткнул Макса в бок.

— Нет уж! — рявкнул тот.

— С чего бы? — возмутился Валериан, но тут же ухмыльнулся: — Понимаю: ты сам ее хочешь.

— Я такого не говорил. — Максу стало неловко.

— Не нужно стыдиться, господин обер-лейтенант. Я сам женат, но на время карнавала взять паузу от брака не возбраняется. — Он ободряюще хлопнул друга по плечу, схватил с подноса у пробегавшего мимо кельнера две кружки пива и протянул одну Максу: — Выпьем, товарищ! Я рад, что ты снова подаешь признаки жизни.

Прачка Лили под грохот аплодисментов сошла со сцены, и сопровождавший ее выступление квартет из двух скрипок, кларнета и баяна заиграл вальс «На прекрасном голубом Дунае». На танцевальную площадку перед сценой тотчас же устремились многочисленные пары.

Макс поставил полупустую кружку на стол и пробился к Фанни, оживленно болтавшей с подругами.

— Бог в помощь, Фанни!

Она обернулась.

— Вот это да, Макс! Тебя я тут точно встретить не ожидала!

— Надеюсь, сюрприз приятный. — Кальман с улыбкой взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Подружки девушки обменялись многозначительными взглядами.

— Ну и Фанни! — воскликнула одна. — Тебе не стыдно скрывать от нас такого симпатичного кавалера? Хотя у каждой женщины должна быть маленькая тайна, и я рада, что ты занимаешься не только работой. Веселитесь, господа! — Она потрепала подругу по щеке, улыбнулась Максу и потянула остальных девушек к его товарищам: — Бог в помощь, господа газетчики. Не хотите ли угостить нас парой бокалов вина?

Фанни оценивающе осмотрела Макса с головы до ног. В таком костюме я бы тебя и не узнала. Но смотришься ты шикарно, чего уж скрывать. — Она встала на цыпочки и постучала по козырьку его картуза.

— Раз уж мы здесь встретились, придется тебе со мной потанцевать, — ответил он с улыбкой.

Девушка протестующе подняла руку:

— Не думаю…

Макс быстро перебил ее:

— В одном танце ты мне точно не откажешь.

Прежде чем Фанни успела ответить, он приобнял ее и закружил в вальсе. Девушка ощутила на спине его правую ладонь, пальцы его левой руки переплелись с ее пальцами. Макс притянул ее к себе, наклонился, так что она ощутила его дыхание на шее, и прошептал в самое ухо:

— Ты веришь в совпадения, Фанни?

— Нет, — ответила та с колотящимся сердцем и слегка подняла голову к партнеру. При каждом повороте девушка ощущала прикосновение его тела. Закрыв глаза, она отдалась мелодии. Тихий голос в голове, шептавший: «Ты снова забыла о благих намерениях?» — она решительно заглушила.

Макс вновь склонился к ней.

— Видишь пару справа от нас? Девушка в синем платке и газетчик в желтых вельветовых штанах. Боюсь об заклад, кавалер — переодетая девушка.

Фанни открыла глаза и посмотрела на танцующих.

— Почему ты так думаешь?

— Посмотри на руки. Пальцы маленькие и нежные. Кроме того, усы нарисованы. Они стираются.

Девушка хихикнула и вспомнила о бале-маскараде, на котором она несколько лет назад была в Будапеште. В тот раз кавалером нарядилась Изабелла.

— Тебе нравится, когда девушка переодевается в юношу?

Макс рассмеялся.

— Почему бы и нет? Картуз ей идет, а штаны подчеркивают длинные ноги. Однажды я встретил собственную сестру, переодетую мужчиной. Это было почти ровно четыре года назад на бале-маскараде в будапештской опере. Ой, Фанни, ты сбилась с такта! Да еще и наступила мне на ногу!

— Подожди, Макс! Я должна тебя кое о чем спросить! — Девушка попыталась остановиться, но Кальман повел ее на следующий круг:

— Раз-два-три, раз-два-три…

— Стой, д’Артаньян! — прокричала Фанни ему в самое ухо.

— Как ты меня только что назвала?! — Макс так резко остановился, что в них врезалась соседняя пара.

— Так это был ты! — Фанни уставилась на него. — В парике с длинными волосами и с наклеенной бородой ты выглядел иначе, поэтому я тебя и не узнала. Но ты же был на том бале-маскараде в Будапеште, ведь правда? Мы разговаривали, пока не вернулась Изабелла, которая на тебя сразу же набросилась. Я спрашивала ее, кто ты, но она не захотела мне сказать.

Макс недоверчиво помотал головой.

— Ты была той барышней, одетой в стиле рококо?

Она кивнула, и оба расхохотались.

— Был белый танец, ты собиралась пригласить меня на вальс, но моя сестра все испортила, — продолжил Кальман.

Фанни лукаво улыбнулась:

— Еще неизвестно, пошла бы я с тобой танцевать.

Макс подумал и предложил:

— Как насчет того, чтобы спокойно поболтать за бокалом вина?

Когда девушка кивнула, он приобнял ее и повел к длинному деревянному столу в углу, за которым только что освободились два места.

— Предлагаю выпить за возобновленное знакомство, — сказал Макс, когда передними появились бокалы.

Они чокнулись, и собеседник пристально посмотрел на девушку:

— Из поведения моей сестры я заключил, что на балу ты была не в качестве ее компаньонки.

Фанни покраснела.

— Между нами ничего не было. Мне нравится Изабелла, но я не такая, как она.

— Насколько я знаю сестру, выяснив это, она сделала твою жизнь невыносимой.

— Изабелла хороший человек, и в этом отношении ей непросто, — заметила Фанни с упреком.

Макс сделал большой глоток вина.

— Может быть, я ворчу только потому, что ревную.

Фанни задумчиво посмотрела в бокал. У нее немного кружилась голова: то ли от вина — это уже был не первый бокал, — то ли от осознания, что знакомство с Максом длилось гораздо дольше, чем она полагала, то ли от только что услышанного признания.

«Смотри, — раздался голос у нее в голове, — не упади бездумно в его объятия!»

— «Ф. Ш.», — сказал Кальман и посмотрел ей в глаза. — Это значилось на твоей carnet de bal. Полагаю, ее дала тебе моя сестра.

Глаза у Фанни округлились.

— Ты нашел тогда мою сумочку с бальной книжкой?

Он кивнул:

— Ты ее обронила, когда Изабелла стремительно потащила тебя прочь. Сумочка с книжкой должна лежать в одной из коробок, оставшихся после переезда. Я взял ее в Вену, когда уезжал из гарнизона в Пресбурге. — Он мечтательно улыбнулся. — Поначалу я надеялся найти загадочную барышню, но Изабелла отказалась раскрыть твою личность, а никто другой тебя не знал. А ведь ты все время была поблизости. — Макс покрутил бокал. — Если позволишь, я бы оставил себе твою бальную книжку как напоминание о том необыкновенном вечере.

Фанни колебалась, и он добавил:

— Ты же оставила себе мой носовой платок.

— Как напоминание о том необыкновенном вечере, — пробормотала она.

Макс взял девушку за руку:

— Значит, ты чувствуешь то же самое?

— Не надо, Макс! Куда все это нас приведет? — Она попыталась высвободить пальцы, но Кальман держал их крепко.

— Я всегда надеялся, что не совсем тебе безразличен. Теперь я знаю точно.

— Ничего ты не знаешь! — Фанни резко отдернула руку.

— Ты не думаешь, что многое могло бы пойти иначе, если бы мы познакомились раньше? — спросил Макс с напором.

— Какая ерунда! — Девушка пришла в ярость. — Я навсегда осталась бы для тебя служанкой, которую ты соблазнил безо всяких обязательств. Ты бы все равно женился на Нелли, потому что этого хотели ваши семьи и так было выгодно для твоей карьеры. А я — я бы рано или поздно осталась одна с… — Она замолчала.

Со сцены доносились трели Лили-прачки:

Фанни едва не расхохоталась. Любовь, конечно, прекрасна, но только для мужчин.

Она встала. Желание танцевать и кокетничать прошло.

— Пойду домой. Утром рано вставать.

Макс тоже вскочил.

— Ты же не хочешь идти пешком одна посреди ночи? Где ты вообще живешь?

— В Йозефштадте. И разумеется, я не настолько глупа, чтобы идти пешком. Возьму экипаж.

— Я найду тебе фиакр.

— Как-нибудь и сама справлюсь, — надменно бросила Фанни.

Макс, оторопев, смотрел, как она исчезла в гардеробе, чтобы забрать пальто и шляпу. «В этот раз ты от меня не убежишь», — решил он.

Он догнал девушку на выходе из заведения.

— Давай не будем расставаться на такой ноте, Фанни. Хелена тебе наверняка сказала, что я скоро уезжаю в Галисию. Это очень далеко, и меня, возможно, долго не будет в Вене.

— Мне совершенно наплевать! — Она выскочила на заснеженный тротуар и помахала ждавшему пассажиров кучеру фиакра: — Эй, извозчик!

— Хоть одному мужчине удалось покорить твое сердце? — в ярости прокричал ей вслед Макс. — Должна же быть какая-то причина, почему ты не замужем и, вероятно, никогда не вступишь в брак!

Фанни остановилась так резко, что едва не поскользнулась, и обернулась. Когда Кальман ее догнал, она замахнулась и дала ему звонкую пощечину.

Наблюдавшие за этой сценой кучеры на козлах захлопали и засвистели.

— Эту оплеуху он честно заслужил! — заметил один из них и галантно распахнул перед девушкой дверцу.

Та хотела сесть, но Макс ее удержал. Его лицо было напряжено.

—. Мне не следовало так забываться. Пожалуйста, прости меня.

— Хотите, я наваляю этому господину? — предложил кучер и с готовностью закатал рукава.

— Боже мой, только этого eine не хватало! — остановилась Фании.

Макс взялся за дверцу экипажа.

— Разреши мне отвезти тебя домой, — попросил он. — По какому адресу?

— Флориангассе, семь, — сдалась девушка.

Кальман повернулся к посмотревшему на него с недоверием кучеру и назвал адрес. Затем следом за Фанни забрался в экипаж и закрыл дверцу.

— Я тебя не понимаю, — начал он, как только фиакр тронулся. — Сначала ты меня приманиваешь, а потом отталкиваешь.

— Неправда, — услышал он из темноты голос спутницы. — Это ты раз за разом лишаешь меня покоя!

— Я никогда не перестануть желать, чтобы между нами все было иначе, — признался Макс. — Но в нынешних обстоятельствах все, что я могу тебе предложить, это стать моей любовницей.

— Я еще не дошла до того, чтобы соглашаться на роль любовницы, — возразила Фанни.

— Знаю, — постарался смягчить свои слова Макс, — и ты мне это уже неоднократно доказывала. Но у тебя же все равно есть чувства ко мне, ведь так?

Девушка долго молчала.

— Сначала мне было любопытно узнать, что такое любовь, и я была не против узнать это с тобой, — наконец сказала она. — Но после того как ты обручился с Нелли, а позже она и вовсе стала моей подругой, я решила, что неправильно так поступать, как бы тяжело мне ни было отказаться. Однако самое сильное препятствие — это страх.

— Страх? — повторил Макс. — Переднем?

— Кончить так же, как моя мать.

— Не понимаю, — сказал сбитый с толку Кальман. Фанни ответила не сразу, но Макс терпеливо ждал, пока она подбирала подходящие слова.

— Я выросла в приюте, — начала она. — Об отце я не знаю совсем ничего, а о матери — только то, что она была легкомысленной. Всякий раз, когда я хочу тебе отдаться, меня обуревает страх перед последствиями, и мне кажется, что я такая же легкомысленная и порочная, как моя мать. Мне ни в коем случае не хочется родить ребенка вне брака только потому, что я не способна контролировать собственные чувства!

Макс глубоко вздохнул. Наконец-то он поняла, почему Фанни так себя вела. Среди военных у него были товарищи, у которых имелись не только любовницы, но и общие с ними дети. Между собой мужчины говорили об этом со смесью злорадства и зависти, особенно если любовница была хорошенькой и желанной, а мужчина мог позволить себе роскошь иметь вторую семью. Вот только о том, что эти тайные семьи, в особенности рожденные в них дети, всю жизнь несут на себе отметину, влияющую на положение в обществе, мужчины не думали. Сам Макс до сегодняшнего дня и не помышлял о том, какие далеко идущие последствия для Фанни могло бы иметь решение стать его любовницей. Он был одержим одним лишь желанием: заполучить ее в постель.

— Спасибо за доверие, которым ты меня одарила, — произнес он наконец. — Могу сказать одно: ты умная женщина, Фанни, и тебя никак нельзя назвать легкомысленной или порочной. Ты прямолинейная и сильная. Твоя жизнь началась не самым удачным образом, тем больше ты вправе гордиться тем, чего достигла.

— Я горжусь, — тихо ответила она.

— Тебе так и не удалось узнать что-нибудь про родителей?

— Нет, — отозвалась девушка. — Иногда я очень злюсь на мать. Она ведь просто хотела от меня избавиться, и ей было совершенно все равно, что со мной станет.

— Ты не можешь этого знать. Вдруг у нее просто не было возможности оставить тебя.

— Она даже не взяла с собой документы, по которым меня можно было бы найти!

Макс не знал, что ответить. Они молча ехали сквозь ночь, каждый в своем углу экипажа, и слушали приглушенный стук копыт.

— Пару раз у меня была надежда напасть на след, но дело закончилось ничем, — наконец заговорила Фанни. — Недавно я выяснила, что кто-то много лет переводил деньги на мое содержание. Это были анонимные поступления, но я надеялась узнать хоть что-то о родителях. Однако, когда я собралась поговорить с банковским служащим, принимавшим деньги, оказалось, что он уже давно умер. — Девушка печально вздохнула. — Наверное, пора смириться с тем, что я никогда ничего не узнаю о родителях.

Экипаж остановился, и кучер прокричал:

— Флориангассе, семь!

Фанни осталась сидеть на месте. Макс протянул руку в непроницаемую темноту и нащупал ее пальцы. Девушка не отняла руки, и он придвинулся к ней, приобнял за плечи и притянул к себе.

— Теперь, когда я все знаю, ты стала мне еще ближе Она положила голову ему на плечо.

— И все-таки я рада, что ты уезжаешь и мы не наделаем глупостей.

Макс провел рукой по ее волосам и признался:

— Мне очень тяжело от тебя отказаться.

— Но придется. — Фанни освободилась из его объятий и открыла дверцу. — У нас нет будущего, Макс.

Глава пятнадцатая

Вена, 1914 год

Фанни запрокинула голову и сквозь крону каштана посмотрела на небо. Темно-зеленый купол из листьев давал тень, но в то же время пропускал лучики света. Последнее июньское воскресенье казалось одним из лучших дней того лета, позже получившего в газетах название лета столетия. Небо было голубым и безоблачным; над головой девушки, одетой в новое платье зеленого шелка, щебетали птицы.

«Я еще никогда не была так счастлива, — подумала она. — Моя жизнь близка к совершенству».

Уже год Фанни ходила на занятия в Высшую профессиональную школу для предприятий по пошиву мужской и женской одежды. Следующим летом,после сдачи экзамена, она должна была получить квалификацию мастера-портного и после этого могла открыть собственное дело. Впрочем, девушке нравилось работать в салоне мод: Сара Моро доверяла ей все больше заказов. Кроме того, Фанни копила на автомобиль.

Изабелла легонько ткнула ее в бок:

— Что-то ты затихла. О чем мечтаешь?

— О собственном автомобиле. Это, наверное, так здорово: ездить куда и когда хочется, — ответила Фанни.

Изабелла добродушно сострила:

— Будь у тебя авто, мы бы точно смогли взять с собой покрывала и корзину для пикника.

— Мама, можно мне покататься на пони? — заверещала четырехлетняя Эмма. Она схватила мать за руку и попыталась сдвинуть ее с места.

— Когда мы доберемся до беседки. Там мы будем пить кофе, а ты — кататься на пони, — попробовала успокоить неугомонного ребенка Хелена.

— Нам еще далеко идти? — заныла Эмма.

Фанни наклонилась к девочке:

— Мы уже почти добрались. Видишь домик там впереди? С башенкой на крыше.

Эмма закивала.

— Там пони?

— Да, лошадки рядом, — ответила Фанни.

— Пожалуйста, мама, можно я побегу вперед и посмотрю на них?

Хелена вздохнула:

— Ладно. Только не испачкайся.

— Спасибо, мама! — Сияющая Эмма ускакала вперед.

— Не жалеешь, что не поехала этим летом в Пусту? — спросила Фанни подругу.

— Второе лето подряд в Вене я скучаю по огромным стадам на степных просторах, а еще по папе и людям из поместья, — ответила Хелена. — Но доктор не разрешает мне путешествовать. Он считает, что я еще недостаточно окрепла.

— Но ведь тебе же гораздо лучше, Нелли, — сказала Фанни.

Глена грустно улыбнулась.

— Я всегда буду мечтать о братике или сестричке для Эммы. Но теперь, когда Макс далеко, об этом можно забыть:

— Не отчаивайся, — энергично возразила Изабелла. — В августе он приедет в Вену, заключит женушку в страстные объятия, и на свет появится ребенок.

— Макс перестал искать близости со мной задолго до перевода. Думаю, он больше не хочет детей, потому что боится, что следующий снова не выживет.

Изабелла смущенно замолчала. Она жила у Кальманов и знала, что после мертворождения ее невестка и брат отдалились друг от друга. По ее мнению, причина заключалась в фанатичном желании Хелены родить сына. Та месяцами безостановочно шила одежду для несуществующего ребенка, что вызывало беспокойство у всех домочадцев. Однако вскоре после перевода Макса Хелена убрала швейную машинку в кладовку на чердаке и стала больше заниматься повседневными делами и заботиться об Эмме. Но Изабелла полагала, что Хелена делает это скорее из чувства долга, чем по зову сердца. После потери ребенка она ни минуты не выглядела счастливой.

После обеда шофер семьи Кальман отвез трех женщин и малютку Эмму на площадь Пратерштерн. Оттуда по Хаупталлее они пошли в направлении павильона, излюбленного места воскресных встреч жителей Вены.

Автомобиль должен был забрать пассажирок через несколько часов.

По причине хорошей погоды в парке Пратер царила суета. Хаупталлее была полна прохожих, экипажей и всадников.

— Как хорошо, что сейчас будет кофе с выпечкой, — сказала Фанни, когда они чуть позже добрались до беседки.

Перед павильоном, когда-то служившим императорским охотничьим домиком, небольшой оркестр играл популярные опереточные мелодии. Вокруг стояли столики. Хотя в кофейне было много посетителей, Фанни, Изабелле и Хелене удалось найти места неподалеку от небольшого манежа, в котором дети толпились вокруг пони, за пару геллеров катавшего маленьких всадников по кругу.

— Я, как всегда, возьму гугельхупф^[49]. Вкуснее, чем тут, его нигде не делают. — Изабелла сложила зонтик от солнца и прислонила его к одному из стульев. — А что закажешь ты, Нелли? Эй, Нелли! Ты меня слышишь?

Хелена не ответила. Она смотрела на оркестр, который вдруг перестал играть. Перед музыкантами стоял владелец кафе и что-то говорил им с самым серьезным выражением лица.

— Что там такое? — спросила Изабелла.

— Кажется, владелец кафе попросил музыкантов прекратить играть, — сказала Фании, тоже обратившая внимание на оркестр. — Видите газету у него в руке?

Похоже, он хочет сделать какое-то заявление. Только бы ничего не случилось с кайзером! Все-таки ему уже восемьдесят четыре года.

— Только вчера я читала, что кайзер, как и каждый год, наслаждается летом на горном курорте в Бад-Ишле, — откликнулась Изабелла. — Но что-то там и в самом деле происходит.

Женщины уставились на владельца кафе, который топтался перед оркестром и размахивал газетой в попытке привлечь внимание посетителей. Многие уже заметили, что музыка прекратилась, и с удивлением повернулись посмотреть, в чем дело.

— Глубокоуважаемые гости! — начал владелец кафе, обеими руками подняв газету повыше. — Я только что получил экстренный выпуск «Винер цайтунг»^[50] с трагической и шокирующей новостью: его императорское и королевское высочество эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга герцогиня фон Гогенберг сегодня в Сараево пали жертвами вероломного убийцы!

Раздались потрясенные возгласы, посетители повскакивали со своих мест. Кто-то крикнул:

— Они погибли?

— Оба были смертельно ранены террористом, — подтвердил хозяин кафе.

— Иисус и Мария, — пробормотала Фанни и невольно перекрестилась.

Изабелла и Хелена посмотрели на небольшую толпу, собравшуюся вокруг говорившего. Экстренный выпуск с новостью переходил из рук в руки. Текст зачитывался вслух снова и снова, как будто люди хотели убедиться, что случившееся — правда.

— Бедный кайзер, — полным страсти голосом сказала женщина за соседним столиком. — Он уже столько всего пережил. Сначала застрелился его сын, потом была убита жена, а теперь еще и это. Что еще уготовано несчастному старику?

Фанни повернулась к ней:

— Вам не жаль молодую чету? Или их троих детей?

— Деток жаль, да, конечно, — ответила женщина, — но эрцгерцога и его жену — не знаю… — Она подумала еще немного и покачала головой: — Думаю, нет. Они были мне слишком чужды.

— Хорошо вас понимаю, — вмешалась Хелена. — Меня как-то раз представили им в опере. Герцогиня показалась мне холодной и неприступной. Возможно, дело в том, что я венгерка. Эрцгерцог никогда не делал секрета из своего неприятия нашего народа.

— Быть может, в дело вмешалась судьба, которая уберегла нас от императора Франца Фердинанда, — добавила Изабелла с холодным блеском в голубых глазах. — Он все время пытался ослабить положение нас, венгров, в империи.

— Он и его жена только что были убиты! — воскликнула пораженная Фанни.

Изабелла пожала плечами.

— Это никак не отменяет правдивости моих слов. Вернулся супруг женщины за соседним столиком, среди прочих побежавший к владельцу кафе.

— Узнали еще что-нибудь? — поинтересовалась Фанни.

— Немногое. В экстренном выпуске пишут, что ответственность за теракт возложена на сербскую повстанческую группу «Черная рука».

— При чем тут сербы? — удивилась девушка. — Ведь эрцгерцог был в Боснии.

— Но там живет множество сербов, выступающих против нашего господства, — объяснил мужчина.

И что будет дальше? — озабоченно спросила Фанни. — Неужели дойдет до войны?

Мужчина махнул рукой:

Не беспокойтесь, барышня. Будет много шума, как всегда на Балканах, а когда все всласть накричатся, опять наступит затишье. Сейчас там есть только одна сила: мы, Австро-Венгрия. — Мужчина вернулся к недоеденному торту. — Однако со стороны эрцгерцога было неосмотрительно отправиться на маневры в Боснию. Каждая собака знает, как плохо относятся к кайзеру горячие балканские головы, — добавил он, жуя. — С самого освобождения от османов они мечтают быть отдельной нацией.

Два часа спустя за женщинами приехал «мерседес» и отвез их домой. Трагедия, случившаяся в Сараево, в идиллическом парке Пратер быстро стала казаться далекой и ненастоящей. Как и прочие венцы, подруги наслаждались солнцем за кофе с выпечкой и слушали музыку, которую вскоре вновь начал играть оркестр. Изабелла расспрашивала Фанни об осенней моде, а Хелена смотрела, как Эмма катается на пони. Только газетчики, снующие туда-сюда с экстренным выпуском, напоминали о том, что утром был убит наследник трона с супругой.

Перед тем как сесть в автомобиль, Фанни тоже купила газету и пробежала глазами новости.

— Очевидно, дело было в неудачном стечении обстоятельств, — сказала она подругам. — Утром, когда кортеж эрцгерцога и его супруги направлялся к сараевской ратуше, случился первый теракт. Сербский гимназист по имени… — Фанни заглянула в газету и по слогам прочитала: — Не-дель-ко Ча-бри-но-вич — бог ты мой, что за имя! — бросил бомбу в автомобиль наследника престола и его жены, но…

— Что такое бомба, тетя Фанни? — перебила ее Эмма.

Изабелла рассмеялась. Фанни не знала, что ответить, и беспомощно посмотрела на Хелену.

Та объяснила:

— Бомба — это глупая и опасная штука, с которой тебе никогда не придется иметь дела. — Затем она попросила Фанни: — Пожалуйста, не рассказывай при малышке таких ужасных вещей.

— Этим ты только портишь нам прекрасное воскресенье, — добавила Изабелла.

Фанни склонилась над газетой. В отличие от подруг она хотела знать, что случилось в Сараево. В статье говорилось, что бомба отскочила от автомобиля наследника и взорвалась перед другой машиной. При этом пострадали двое сопровождающих и несколько зевак. Чуть позже наследная чета собралась ехать в больницу навестить раненых из свиты, и судьбу эрцгерцога и его жены решил девятнадцатилетний Гаврило Принцип. Когда автомобиль его высочества остановился перед Латинским мостом, молодой человек вытащил пистолет и дважды выстрелил. Герцогиня Гогенберг скончалась мгновенно, а раненный в шею эрцгерцог — несколькими минутами позже;

Девушка сложила газету. Политика ее не особо интересовала, но трех осиротевших детей было жаль. Думая о том, что те за секунду потеряли и отца, и мать, она ощущала комок в горле.

«Как это, должно быть, ужасно — потерять родителей в результате вероломного убийства», — подумала Фанни и украдкой отерла тыльной стороной ладони навернувшиеся на глаза слезы.

Изабелла изумленно посмотрела на нее.

— Скажи-ка, Фанни, ты плачешь из-за эрцгерцога и его жены?

— Я думаю об их детях, — ответила та. — Они такие маленькие и остались совсем одни.

— И вовсе не одни. У них полно родственников, воспитателей и слуг, которые о них заботятся, — покачала головой Изабелла. — Вот уж не думала, что ты можешь быть такой сентиментальной.

Прошел месяц. В первые дни после убийства газеты взывали к мести, и казалось, что войны не избежать. Но император оставался в летней резиденции в Бад-Ишле, покойного эрцгерцога с супругой без лишнего шума погребли в замке Артштеттен в Нижней Австрии, а его племянника Карла тихо объявили новым наследником престола. Горожане искали прохлады, а крестьяне убирали урожай. Все будто бы успокоилось. Ожидавшегося после убийства объявления войны Сербии не состоялось.

Когда 23 июля австро-венгерское правительство выставило сербскому правительству ультиматум с жесткими требованиями по расследованию убийства, население удивилось.

Обстановка в Вене стала накаляться, чему способствовали и воинственные настроения в прессе.

Через пять дней после выдвижения ультиматума в зал продаж ателье Сары Моро вбежал посыльный мадам, Густав:

— Война! Мы объявили Сербии войну! — Он размахивал специальным выпуском ведомственного бюллетеня. — Тут черным по белому написано. Послание от самого кайзера.

Новость привела клиенток и продавщиц в возбуждение.

— Наконец-то! — воскликнула дама, примерявшая перед зеркалом шляпки. — Нашему правительству пора перестать мешкать!

— Сербы заслужили хороший урок, — решительно подхватил супруг дамы. — Они слишком долго испытывали наше терпение.

К разговору присоединилась клиентка, рассматривавшая ткани на прилавке:

— Эту парочку из Бельведера^[51] мне не жаль, но если ультиматум кайзера не повлечет за собой никаких действий, я буду сильно разочарована.

Господин, строивший глазки продавщице, пока его супруга просматривала каталоги, подмигнул Густаву:

— Прочти-ка нам, что говорит старый император.

Густав встал под люстру и посмотрел по сторонам. Ему, без сомнения, нравилось внимание высокопоставленных дам и господ, обычно но удостаивавших его и взгляда.

— Итак, господа, здесь написано: «Двадцать восьмое июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. Моему народу! Моим пламенным желанием было посвятить срок, отведенный Мне Господом Богом, созиданию мира и сохранению Моего народа от жертв и тягот войны. Но Провидение решило иначе».

— Слова, достойные кайзера! — восторженно выкрикнула дама, примерявшая шляпки. Слушатели зааплодировали.

— Читай дальше, паренек, — нетерпеливо сказал господин. — Это наверняка не все, что имеет сказать нам кайзер.

Густав склонился над газетой:

— «С поразительной неблагодарностью королевство Сербия, с самого получения государственной независимости поддерживаемое Моими действиями и Мною лично, годами демонстрирует открытую враждебности к Австро-Венгрии».

Одобрительный гул сопровождал пассажи о терпеливой работе императора над миром на Балканах и о его снисходительности и понимании в адрес Сербии, ответом на которые стали такие «предательские и неслыханные действия», что кайзеру не осталось ничего иного, как «прибегнуть к оружию, чтобы обеспечить спокойствие внутри страны и мир на ее границах».

— «Я полагаюсь на Мой народ, в любых невзгодах всегда объединяющийся вокруг Моего престола. Я полагаюсь на мужественные и самоотверженные австро-венгерские войска. Я полагаюсь на Всевышнего и верю, что Он дарует победу Моему оружию», — закончил Густав с дрожью в голосе.

Наступила тишина. Затем одна посетительница радостно выкрикнула:

— Да здравствует наш кайзер!

Молоденькая продавщица подхватила:

— Да здравствует монархия!

Присутствующие поддержали эти выкрики и стали громко клясться в верности стране и императору. Никто не услышал шума лифта и скрипа открываемой решетки.

— Qu’est-ce qui се passe?^[52] Густав, почему вы не на своем месте? — Мадам Моро обвела удивленным взглядом собрание под люстрой. Вышедшие из лифта следом за ней Фании и Изабелла тоже были ошеломлены. Все они были на втором этаже, где Изабелла примерила придуманную Фанни юбку-брюки.

Густав нерешительно посмотрел на мадам, но господин, ранее призывавший проучить сербов, воскликнул:

— Велите подать шампанского, мадам! Война! Мы покажем сербскому сброду, почем фунт лиха!

Губы француженки сжались в узкую линию. Лишь потому, что господин являлся супругом ее лучшей клиентки, она удержалась от колкости.

Вместо нее откликнулась Фанни:

— С каких пор война стала поводом для праздника?

— Ого, да передо мной предательница родины? — агрессивно бросил господин.

— S’il vous plait!^[53] — Мадам протянула руку в сторону Густава-: — Дайте мне газету!! — Она быстро пробежала глазами статью. Фанни с Изабеллой смотрели ей через плечо.

— Так это правда, — сказала наконец Изабелла. — Я до последнего надеялась, что граф Тиса предотвратит объявление войны.

Иштван Тиса за год до того во второй раз стал венгерским премьер-министром, и пресса неоднократно сообщала, что он выступает против акции возмездия Сербии.

— Не могу поверить, что дело зашло так далеко, — пробормотала Фанни. Она не следила за статьями о политическом кризисе и не понимала, почему речь все время идет о Сербии, хотя теракт случился в Боснии. Однако австро-венгерское правительство, по всей видимости, полагало, что Сербия тайно поддерживала убийц. Во всяком случае, так утверждала пресса, и все больше жителей Вены придерживались похожего мнения. Возвращаясь вечером домой, Фанни все чаще видела группы с плакатами и рупорами, поносящие «сербских свиней».

Мысли девушки прервал голос Густава:

— Я пойду на фронт добровольцем, мадам!

— Ah, les conneries!^[54] — разозлилась француженка. — И слышать об этом не хочу. Займитесь-ка лучше работой!

Посыльный не сдвинулся с места.

— Тысяча извинений, мадам, но я увольняюсь! Я готов взяться за меч, чтобы защитить честь моего отечества, как того желает кайзер! — Он развернулся и промаршировал к выходу.

Фанни растерянно посмотрела на мадам. Та крикнула:

— Но это же глупо! За что вы хотите отдать вашу юную жизнь?

— Позвольте, но какое ваше дело? Как француженке, вам никоим образом не пристало вмешиваться вдела нашей страны! — с вызовом заявил господин, требовавший шампанского.

— Конрад! Прошу тебя! — Супруга положила руку ему на плечо. — Не стоит ссориться с мадам из-за этой глупой войны. Где я буду брать платья, если ты испортишь отношения с лучшей модисткой?

— Это не единственный салон мод в Вене, — пробормотал сбитый с толку Конрад, однако все же отвесил мадам неглубокий поклон: — Тысяча извинений!

— Так уж случилось, что я ярая сторонница дипломатии, — с достоинством ответила мадам. — К сожалению, в этом конфликте она comptätement^[55] не сработала.

— Непременно нужно говорить друг с другом, — подтвердила Фанни.

— Но мы же не можем спускать все подряд! Речь идет о вероломном двойном убийстве — высказалась одна из продавщиц.

Мадам повернулась было к ней, но один из мужчин до-бавил:

— У Сербии было достаточно времени, чтобы ответить на наш ультиматум и внести лепту в расследование убийства. Теперь ей придется ощутить всю тяжесть нашего гнева. Вы увидите, как быстро мы поставим сербов на колени!

Мадам молча посмотрела на него, а потом сказала:

— Салон закрывается. Утром посмотрим, что будет дальше.

После этого она подошла к дверям и попрощалась с каждой выходящей посетительницей. Продавщицы отправились на третий этаж забрать свои сумочки, а чуть позже вместе со швеями покинули магазин через черный ход.

В удручающе пустом торговом зале остались лишь мадам, Фанни и Изабелла. Фанни повернулась к подруге:

— Тебе не кажется, что мир сошел с ума?

— Я думаю о Максе, — тихо ответила та. — Хорошо, что он не на Балканах, а далеко оттуда, на русской границе.

Фанни прошиб холодный пот.

Изабелла наклонилась и поцеловала ее в щеку.

— Пойду домой. Поговорим утром.

Фанни молча кивнула, попрощалась и вместе с мадам тоже вышла из ателье. Француженка закрыла за ней дверь на ключ. Какое-то время они смотрели на то место, где обычно стоял Густав.

— Странно, что его тут больше нет, правда, мадам? — спросила Фанни.

Сара Моро повернулась к ней:

— Надеюсь, он передумает. Записываться добровольцем — сущее безумие.

— Так вы не думаете, что война закончится за пару недель? — озабоченно поинтересовалась Фанни.

— Не будьте такой наивной, мадемуазель. Во-первых, даже короткая война — источник множества смертей, а во-вторых, известно ли вам, что за Сербией стоит Россия? Во что превратится короткая война, если в нее вмешается русский царь?

Фанни сглотнула. Победить могучую русскую империю было далеко не так просто, как маленькую Сербию. Ей вспомнился Макс, несший службу в Перемышле на границе с Россией.

— В долгую войну, — ответила она с ужасом. — Да помилует нас Господь.

Мадам горько рассмеялась:

— Надейтесь, что он вас услышит. Ведь Австрия со-юзничает с Германией, а Россия — с Великобританией и моей родной Францией. Вы понимаете, что это означает?

— Что война охватит всю Европу, — прошептала Фанни.

Получасом позже девушка сидела в омнибусе, едущем в Йозефштадт. Она решила зайти к Йозефе. Как и она сама, ее бывшая воспитательница и помыслить не могла, что убийство наследника престола с супругой окончится войной.

«В нашей стране дела еще никогда не обстояли так хорошо, — уверяла Йозефа. — У нас есть электричество и водопровод, достаточно еды, все дети ходят в школу и не должны начинать работать уже в двенадцать лет, как бывало раньше. И все это благодаря мируайг которого никто не захочет лишиться из-за дурацкой войны».

Теперь, глядя в окно омнибуса, Фанни сомневалась в этом. Большинство магазинов были закрыты. Только перед дверями лавок, торгующих военным обмундированием, стояли очереди. На улицах и площадях толпились люди. Лица у всех были радостными, они праздновали и пели:

— Бог, сохрани, Бог, защити и кайзера, и нашу землю^[56]…

Юноши обнимались с девушками. Повсюду реяли черно-желтые флаги дома Габсбургов. Переезжая Ринг за Бургтеатром, омнибус застрял в кортеже из экипажей, чествовавших императора. На площади перед ратушей группа людей скандировала в рупоры:

— Смерть Сербии!

Когда Фанни высадилась на Флориангассе, мимо маршировал военный оркестр, игравший марш принца Евгения. За оркестром следовала колонна добровольцев. Они несли флаги и махали руками людям, которые приветствовали их с тротуара или из открытых окон домов.

Внезапно от колонны отделился юноша. Он подошел к Фанни и, прежде чем та успела понять, что происходит, обнял ее и страстно поцеловал в губы. Зеваки засмеялись и стали аплодировать.

— Что вы творите? — закричала девушка, придя в себя.

— Получаю давно обещанный мне вами поцелуй! — ухмыльнулся юноша. — Скажите еще; что вы меня снова не узнаёте!

Фанни ошарашенно посмотрела на парня и наконец, поняла, кто это: носильщик, дважды помогавший ей с багажом на венском Национальном вокзале.

— Только не говорите, что вы записались добровольцем!

— Ясное дело, я так и сделал, — кивнул тот с воодушевлением. — Хочу лично присутствовать при том, как мы наваляем сербам.

— Неужели вам совсем нечего делать, кроме как воевать?

Юноша удивленно посмотрел на нее:

— Что может быть лучше, чем снискать для родины славу и защитить ее честь? — Он помахал девушке рукой и побежал вслед за товарищами.

Фанни оглянулась на дом Йозефы. Старая женщина стояла у открытого окна и наблюдала за тем, что творилось на улице. Она увидела девушку и сделала приглашающий жест.

— Ты сегодня рано, детка, — сказала Йозефа, когда Фанни поднялась к ней.

Мадам закрыла магазин после новостей об объявлении войны. Только представь себе: наш посыльный Густав уволился и записался добровольцем.

— Это он тебя только что обслюнявил?

Девушка покраснела и помотала головой. Она думала, что за вопросом последуют нравоучения, но вместе этого Йозефа задумчиво сказала:

— Стало быть, теперь у нас в самом деле война.

— Я сегодня не узнаю наш город, — пожаловалась Фанни. — Люди будто с ума посходили, радуются войне.

По улице прошел еще один оркестр, играющий марш Радецкого. Йозефа закрыла окно.

Фанни вспомнила слова мадам.

— Ты тоже не веришь, что война скоро закончится? — спросила она с беспокойством.

— Разве я оракул и могу заглянуть в будущее? — резко ответила старая женщина и, заметив испуганный взгляд Фанни, добавила уже мягче: — Не волнуйся, детка, наш кайзер знает, что нужно делать.

Воодушевление жителей Вены, вызванное объявлением войны, вскоре поутихло. Всеобщая мобилизация повлияла на повседневную жизнь. Многим мужчинам пришлось уйти в армию, и заменить их на фабриках, в бюро и мастерских было некому, а министерство военных дел почти ежедневно требовало от граждан сдавать одежду, обувь, старые газеты и металл на военные нужды. День и ночь из столицы отправлялись поезда, которые везли на фронт солдат и лошадей. Сахара, хлеба, мяса и масла не хватало, цены на продукты за ночь вырастали вдвое.

Перемены ощущались и в салоне мод мадам Моро. Многие ткацкие фабрики приостановили поставки, а некоторые из постоянных клиенток отменили заказы на бальные платья.

Не проходило и дня без очередного объявления войны. Сначала Германия объявила войну России, Франции и Бельгии, затем Великобритания — Германии. Пятого августа последовало объявление войны Австро-Венгрии Черногорией, а шестого — России Австро-Венгрией. В тот день Фанни впервые задалась вопросом, точно ли старый император знает, что делать, ведь Россия, в отличие от Сербии, была серьезным противником с огромной армией.

Мадам пострадала от настроений жителей города: выйдя как-то вечером из магазина, она обнаружила, что кто-то проколол колеса ее любимого «бугатти». В первый раз Фанни видела, что француженка готова разрыдаться. По пути в квартиру Кальманов на Ринге — ужин с Хеленой и Изабеллой был запланирован за несколько дней до того — девушка погрузилась в невеселые мысли.

Когда дворецкий открыл дверь, Фанни сразу же ощутила аппетитный аромат запекаемого мяса. Хелена и Изабелла в праздничных нарядах сидели за красиво на крытым столом.

— До чего же у вас хорошо! — воскликнула девушка, после того как обняла подруг. — Как раньше, когда в нашей жизни еще не было войны.

— Очень тебя понимаю, — кивнула Изабелла. — Мне хочется кричать всякий раз, когда какой-нибудь газетчик сует мне под нос очередной экстренный выпуск с военными новостями.

— Мадам Моро это предвидела. Не прошло и нескольких дней, как война охватила всю Европу, — заявила Фанни.

— Может, хоть на пару часов сделаем вид, будто никакой войны нет? — предложила Хелена.

Изабелла почувствовала себя задетой.

— Серьезно, Нелли? Твой муж и мой брат с сегодняшнего дня тоже на войне. В Перемышле он у русских прямо под носом!

— Он офицер. Сражаться — его работа, — пожала плечами Хелена.

Тут возмутилась и Фанни:

— Понятное дело, он должен служить родине, но ведь Макс может получить ранение или вовсе погибнуть! Такое ощущение, что тебе все равно!

Изабелла с удивлением посмотрела на нее, а Хелена вынужденно возразила:

— Почему же мне все равно? Он отец Эммы.

Фанни задумчиво уставилась на скатерть. К счастью, тут же вошел дворецкий с благоухающим петрушкой бульоном с печеночными кнедликами. Однако, как только дверь за ним закрылась, Хелена отложила ложку и сказала:

— Макс написал, что Перемышль — очень большая и обороноспособная крепость. Он говорит, что взять ее практически невозможно.

— Он написал тебе? Когда? — Фанни наклонилась к Хелене через стол. — Почему ты ничего не сказала? Как он?

— Последнее письмо пришло две недели назад. Макс пишет, что у него все в порядке, — ответила Хелена, помолчав. — Хочешь, я тебе прочитаю?

— Разумеется, нет, — пробормотала Фанни и с остервенением помешала ложкой в тарелке.

Изабелла сказала:

— Прости, Нелли, но мне тоже кажется, что ты не особо беспокоишься о муже.

На губах Хелены появилась усмешка.

— Это уже делает Фанни.

Фанни покраснела. У нее вновь возникло подозрение, что Хелена невесть откуда знает о запретном чувстве между ней и Максом. Нечистая совесть заставила девушку объясниться:

— Извини, конечно, но в том, чтобы беспокоиться о ком-то из знакомых, воюющих на фронте, нет ничего предосудительного.

— Макс — офицер в штабе командующего крепостью. Ему не придется самому воевать. Я гораздо больше беспокоюсь о родителях. Они в Пусте безо всякой защиты.

— Твои родители могут перебраться в Вену, в отличие от Макса, которому придется остаться на русской границе, — возразила Фанни.

— В Вену моим родителям никак не попасть. Из-за переброски солдат гражданских в поезда не пускают. — Теперь голос Хелены тоже звучал раздраженно.

— Мы хотели провести вместе приятный вечер, а теперь цапаемся из-за этой глупой войны, — примирительно сказала Изабелла. — Не волнуйся о родителях, Нелли. Боевые действия идут далеко от Венгрии. Мой папа тоже хочет остаться в Будапеште со своими магазинами. Правда, в том, что касается нынешней ситуации, он настроен оптимистично и охотнее всех прочих дельцов города готов вкладываться в войну.

— Папа написал, что армия забрала всех наших коров и лошадей, — подавленно сказала Хелена.

Разговор прервал стук в дверь. Вошел дворецкий с жарким из говядины с маринованными огурцами и кнедликами. Пока он разносил тарелки, пришла няня с Эммой. Малютка была одета в ночную рубашку и прижимала к груди медвежонка, которого для нее сшила Фанни. Она пожелала доброй ночи Фанни и Изабелле, после чего подошла к матери. Хелена наклонилась и поцеловала девочку.

— Мама, — произнесла Эмма и прижалась к ней.

— Да, дитя мое?

— Когда папа вернется домой?

— Скоро. — Хелена погладила дочь по голове.

Та озабоченно посмотрела на мать:

— Завтра?

— Нет, Эмма, не завтра. Но ты можешь каждый вечер перед сном просить милого Боженьку поскорее вернуть папу домой. А теперь спокойной ночи, — она подтолкнула девочку к няне.

— Все, больше ни слова о войне, — заявила Изабелла, когда подруги вновь остались втроем. — Я вам уже рассказывала, что достала билеты на премьеру «Королевы чардаша»^[57]? Вот удача!

Остаток вечера прошел в возбужденной болтовне, и о войне речь и впрямь больше не заходила.

Когда Фанни поднялась и попрощалась, Изабелла сказала:

— Сиди, Нелли. Я провожу Фанни.

У дверей она, однако, не стала желать девушке доброй ночи, а вместо этого вытолкнула ее в коридор, вышла следом и закрыла за собой дверь.

— Что имела в виду Нелли, когда сказала, что ты беспокоишься о моем брате? — спросила она напрямую.

— Ничего. — Фанни отвела глаза.

Но Изабеллу было так просто не провести.

— Не знаю, могу ли я тебе верить.

Как и после реплики Хелены, Фанни отреагировала раздраженно:

— Почему? Потому что еще тогда, на бале-маскараде, ты заметила, что твой брат со мной заигрывает?

Изабелла так изумилась, что на несколькосекунд потеряла дар речи.

— Откуда ты знаешь?.. Поэтому ты не захотела тогда со мной?.. — Она закусила губу и покачала головой. — Ты его любовница! Всевышний, ну и незадача!

— Иисус и Мария! Неужели ты и вправду думаешь, что я любовница Макса! — воскликнула Фанни.

Изабелла пожала плечами:

— Что думаю я, не играет никакой роли. А вот Нелли, похоже, в это верит. Как ей только в голову пришло?

Фанни покраснела.

— Не знаю.

— Так это неправда?

— Нет!

Изабелла пристально посмотрела на нее:

— Мой брат тебя любит?

Фанни подумала о последней встрече с Максом, о том, как он провожал ее домой после бала прачек. Слово «любовь» тогда не прозвучало, но они были близки друг другу как никогда.

— Любовь — слишком красивое слово, — ответила она уклончиво и невольно бросила взгляд на закрытую дверь. — К тому же он женат на Нелли.

— Это ни о чем не говорит, в особенности в свете того, что у Нелли, похоже, душа к нему больше не лежит.

Фанни глубоко вздохнула.

— У нас с Максом нет будущего, — сказала она. — Но я волнуюсь за него и молюсь о том, чтобы он вернулся с войны невредимым.

Тринадцатого августа Франция объявила войну Австро-Венгерской империи. Мадам Моро сама официально огласила эту новость подчиненным. Выступление она закончила словами:

— Я хочу продолжать жить и работать по-прежнему, пусть для всех нас и настали сложные времена. Обещаю сделать все, чтобы сохранить ваши рабочие места.

Женщины с облегчением выдохнули. Многим из них приходилось самим содержать семьи, потому что мужчины ушли на войну.

На третий день после объявления войны незадолго до закрытия магазина перед модным салоном раздался крик:

— Покончим с французским отребьем! Раскроим всем проклятым французам черепа!

Раздался оглушительный звон, витрина рассыпалась, и в магазин влетели два камня размером с кулак. Один из них едва не задел Фанни, как раз менявшую композицию в окне. Девушка закричала и бросилась на пол, прикрыв голову руками. Осколок стекла воткнулся ей в тыльную сторону ладони.

В салоне началась паника. Посетительницы и продавщицы спрятались за прилавок, но камни больше не летели. Фании осторожно поднялась и осмотрелась. Прохожие на улице Грабен замерли, отчасти с любопытством, отчасти в ужасе глядя на магазин.

— Вы видели, кто это был? И куда он побежал? — спросила Фанни, колени у которой дрожали. Но зеваки лишь пожимали плечами и спешили дальше по своим делам.

— Ну что же вы за люди такие! — кричала девушка им вслед. На плечо ей опустилась чья-то ладонь.

— Не стоит, мадемуазель Шиндлер, — сказала мадам. Покажите лучше вашу руку. Мне кажется, вы ранены.

Только после ее слов Фанни ощутила сильную боль. Она посмотрела на правую руку и увидела, как по пальцам струится кровь.

— Иисус и Мария, я этого вовсе не заметила!

— Выглядит страшно, но, думаю, рана неглубокая, — заявила мадам. — Пойдемте наверх. Я продезинфицирую и перевяжу вам руку.

— Позже. — Фанни достала из кармана юбки платок и обернула вокруг руки. — Сначала нужно сообщить о случившемся полиции!

— Вы же не думаете, что венскую полицию заинтересует разбитая витрина в магазине представительницы вражеской страны? — с иронией спросила мадам.

— Тогда я пойду в полицию одна, — сказала Фанни. — Вы можете описать преступника?

Француженка покачала головой:

— К сожалению, нет. Когда это произошло, я убирала рулон ткани и стояла спиной к окну.

— Тогда давайте опросим остальных, — предложила Фанни. Однако быстро выяснилось, что всех присутствующих преступление застало врасплох и никто ничего толком не видел.

После случившегося покупательницы поспешили покинуть магазин. Больше в тот день никто не приходил. Разбитая витрина с остатками стекол в раме отпугивала людей.

Сотрудницы вместе с мадам убрали товары из витрин и со стеллажа в подвал за железную дверь, чтобы уберечь имущество от кражи. После этого Сара Моро сердечно поблагодарила всех и попросила на следующий день явиться на работу как обычно. Подавленные и обеспокоенные женщины разошлись по домам.

Когда утром Фанни вошла в торговый зал, двое мастеровых вынимали из рамы остатки стекол, чтобы забить витрину досками. Покупательниц в магазине не было. Продавщицы возвращали на место убранные накануне вещи. Поднимаясь на лифте на последний этаж, Фанни думала о том, в самом ли деле мадам удастся держать салон мод открытым, как она планировала. По пути к швейной мастерской ее остановила мастерица Эльфри-да Шуберт:

— Мы обе должны немедленно явиться в кабинет мадам.

— Вы знаете, в чем дело? — спросила Фанни, когда женщина постучала в дверь.

— Она не сказала, но, кажется, что-то важное, — ответила Эльфрида.

Фанни следом за мастерицей вошла в бюро. Мадам с пожилым господином в черном костюме сидела за столиком. В правой руке она держала сигарету и, как всегда, выглядела безупречно с вишневыми губами и аккуратной короткой стрижкой.

«Как будто бы вчера ничего не произошло», — с удивлением подумала Фании.

Мадам поприветствовала обеих сотрудниц и попросила их сесть. Затем она указала на пожилого господина:

— Хочу представить вам моего поверенного, доктора Штрассера. Я пригласила вас, потому что вчерашний день принес мне очередные неприятности. — Сара Моро потушила сигарету в пепельнице и продолжила: — Придя домой, я узнала еще одну новость. Сегодня ровно в полдень мне приказано явиться в полицию.

— Приказано? — Фанни наморщила лоб.

— Это из-за вчерашнего преступления? — спросила Эльфрида Шуберт.

Мадам покачала головой и посмотрела на доктора Штрассера. Адвокат поправил очки и откашлялся.

— Речь идет о статусе мадам Моро как гражданки враждебного государства и ее дальнейшем пребывании в нашей стране.

— Мадам хотят выгнать? — спросила потрясенная Фанни.

— Скорее наоборот, — ответил доктор Штрас-сер. — Наше правительство начало интернировать так называемых граждан враждебных государств. С самого объявления войны Сербии правительство реквизирует пустующие здания, в первую очередь в регионе Вальд-фиртель. Многие сербы уже интернированы и находятся в приемнике в Дрозендорфе. Теперь пришла очередь англичан и французов. Их должны отправить в замок Карл-штейн на реке Тайя.

— Вас хотят посадить в тюрьму, как беглого вора? — возмутилась Фанни.

Эльфрида Шуберт озабоченно спросила:

— Что с вами станется, мадам?

— Жилищные условия там, конечно, не роскошные, но лучше, чем в тюрьме, — сказал доктор Штрассер Фании. — Кроме того, я немедленно буду хлопотать о замене интернирования на ограничение местопребывания Веной. В таком случае мадам сможет и дальше заниматься салоном. Приведут ли мои усилия к результату, к сожалению, неизвестно.

— Что такое ограничение местопребывания? — спросила Эльфрида Шуберт.

— В подобном случае человек имеет право жить в частной квартире и свободно перемещаться по выбранной территории. Конечно, эта привилегия доступна только тем, кого не подозревают в возможном бегстве и у кого достаточно денег на жилье. — Доктор Штрассер вынул из жилетного кармана часы и посмотрел на них. — Нам пора перейти к делу. — Он достал из стоявшего на стуле портфеля кожаную папку и раскрыл ее.

— Monsieur, ип instant, s’il vous plait!^[58] — Мадам посмотрела на Фанни и мастерицу. — Я обращаюсь к вам обеим с особенной просьбой, поскольку верю в то, что вы справитесь с такой сложной задачей в нынешнее непростое время.

Фанни и госпожа Шуберт кивнули, и француженка продолжила:

— На время моего отсутствия я доверяю вам дом мод и всех моих подчиненных. Я знаю, что прошу многого, но мне бы хотелось, чтобы салон «Сара Моро кутюр» оставался открытым при любых обстоятельствах. Пока что у нас достаточно заказов, но так будет недолго. Оплаченные поставки не приходят, сделанные заказы отменяются. Вам придется тщательно планировать работу и задествовать опыт и фантазию, чтобы находить средства к существованию.

— Разумеется! — воскликнула Фанни. Эльфрида Шуберт с готовностью кивнула.

Мадам коротко улыбнулась и пожала руку сначала мастерице, а потом Фанни.

— Merci. Merci beaucoup!^[59] У меня гора свалилась с плеч. — С видимым облегчением она обратилась к адвокату: — Пожалуйста, продолжайте, доктор Штрассер.

Адвокат достал из папки бумаги и протянул их Фанни:

— По желанию мадам Моро я составил документ, согласно которому вы, барышня Шиндлер, получаете доверенность на салон мод. Это означает, что отныне вы уполномочены вести дела от имени и за счет мадам.

«Почему я? — подумала удивленная Фанни. — Почему она возлагает ответственность на меня, а не на госпожу Шуберт?» Мастерица служила у мадам дольше всех и обладала колоссальным опытом.

Будто почувствовав сомнения Фанни, мадам обратилась к ней:

— Вы помните наш разговор на следующий день после вашего экзамена? — Девушка кивнула, и француженка продолжила: — В силу обстоятельств все происходит несколько быстрее и не совсем так, как я планировала, но я знаю, что вы справитесь, а госпожа Шуберт вам поможет, n’est-ce pas? — Она посмотрела на мастерицу, которая энергично закивала.

Доктор Штрассер объяснил Фанни, что по доверенности она может не только закупать товары, нанимать людей на работу и увольнять их, но также выступать поручителем и заключать любые сделки от имени и за счет мадам — практически как владелица дома мод. Наконец он спросил, согласна ли девушка. Та молча кивнула, все еще пораженная предложением, и адвокат протянул ей перьевую ручку с просьбой подписать документ.

— Благодарю вас за доверие, мадам, — торжественно сказала Фанни. — Я приложу все усилия, чтобы руководить домом мод в вашем духе. — Она расписалась, и адвокат убрал документ в папку.

— Чтобы все было в порядке, я уже сегодня передам доверенность в суд.

— Позволят ли нам навещать мадам Моро в замке Карлштейн? — спросила Эльфрида Шуберт.

— Боюсь, что такой возможности не будет, — ответил адвокат. — Но вы можете ей писать. С вашего позволения, мадам, если вы хотите лично поставить в известность подчиненных, то пора это сделать.

Француженка кивнула, и все четверо поднялись. Мадам на прощание пожала руку Фанни и Эльфриде Шуберт.

— Au revoir, mesdames^[60]. Я знаю, что вы достойно меня замените.

Глава шестнадцатая

Крепость Перемышль и Вена, 1915 год

Голод не давал Максу заснуть. Мысли постоянно крутились вокруг еды. В мечтах он видел вкуснейшие блюда, ощущал их запах и вкус, они казались почти настоящими — но, увы, лишь почти…

С тех пор как русская армия во главе с генералом Селивановым взяла крепость в осаду, поставки провизии в Перемышль прекратились. Только самолеты императорских и королевских воздушных сил по-прежнему сбрасывали почту.

В двойном кольце крепостных стен жило сто тридцать тысяч человек, включая коменданта и гражданских. Уже четыре месяца и шестнадцать дней им не хватало продовольствия. Дело дошло до того, что в день люди получали 250 граммов хлеба с березовой корой.

У Макса болел желудок. Во рту ощущался неприятный металлический привкус. Кальман стал раздражительным и беспокойным. Одним движением он откинул грубое шерстяное одеяло и сел на тонком соломенном матрасе. Ему было холодно, хотя он не снимал формы. Макс нащупал портупею, лежавшую вместе с фуражкой и шинелью в ногах кровати, и надел ее. Затем он скользнул ногами в сапоги, набросил шинель, надвинул на лоб фуражку и вышел из бетонного сооружения, служившего спальней ему и еще пяти штабным офицерам.

На улице было невыносимо холодно, но буря, которая еще днем неслась с Карпат, прекратилась. Максу показалось, что температура ниже минус двадцати, хотя он стоял во внутреннем дворе первого форта, расположенного в восточной части крепости. Фортов было более сорока, и вместе они составляли укрепление, образовавшее кольцо вокруг городка Перемышля.

Кальман поднял воротник шинели и направился в угол двора. Снег скрипел под сапогами, переливаясь в лунном свете. Макс прислонился к бетонной стене между казематом и уборной и достал из кармана кисет с табаком. С трудом развязав его окоченевшими пальцами, он вынул наполовину выкуренную самокрутку и зажигалку, зажег окурок и глубоко затянулся. Его тут же затошнило: смесь из травы, листвы, мелко порубленной коры и остатков табака пришлась не по вкусу пустому желудку. Но Макс продолжил курить. Тошнота была лучше голода.

С рассвета до сумерек в форте велась лихорадочная деятельность, сопровождающая любые военные действия. Но с наступлением темноты безнадежные и бессмысленные попытки прорыва совершенно истощенной 23-й венгерской дивизией гонведа^[61] гораздо более сильной русской осадыпрекращались. Крепость погружалась в атмосферу свинцовой тяжести.

Думая о том, что в тот день тысячи его венгерских соотечественников снова пали по ту сторону валов, Макс испытывал почти что стыд. Как штабной офицер коменданта, он был обязан готовить приказы и оценивать результаты проведенных военных операций; ему не было необходимости покидать безопасную крепость.

Дверь уборной открылась, и оттуда вышел солдат. Увидев Макса, он отдал ему честь, блеснув глазами в слабом свете луны. Макс заметил, что парень с завистью посмотрел на его окурок. Поколебавшись, он протянул солдату остаток самокрутки и отмахнулся, когда тот начал его преувеличенно благодарить. Внезапно раздался пронзительный долгий вой.

— Волки, — сказал Макс. Голоса этих тварей вызывали у него еще большее отвращение, чем стальной грохот минометов и прочих орудий.

— Они следуют за барабанами, — мрачно ответил солдат. — Завтра в бинокль мы снова увидим кости и обрывки мундиров.

Макс знал, что тот имеет в виду. После каждой битвы из лесов выходили хищники, чтобы растерзать павших и добить раненых. Этой немилосердной зимой у подножия Карпат защитники крепости не могли предать земле погибших товарищей из-за риска быть застреленными вражескими снайперами.

Солдат сделал последнюю затяжку и бросил крошечный окурок в снег. Снова отдав честь, он исчез в казарме.

Вновь раздался ненавистный вой. Макс нащупал рукоять пистолета и посмотрел в сторону пункта наблюдения, высившегося между двумя орудийными башнями на крыше каземата. На куполе виднелась глубокая выбоина, оставленная гранатой. Однако сталь толщиной восемь сантиметров выдержала. Во время боя двое наблюдателей стояли под защитой купола близ амбразур и корректировали огонь артиллерии, расположенной в орудийных башнях. Возможно, при определенной удаче Максу удалось бы точным выстрелом уложить через амбразуру пару кровожадных хищников под стенами крепости.

Он добрался до пункта наблюдения и начал через амбразуру высматривать цель в подзорную трубу. Ему удалось разглядеть волков. Семеро зверей бежали по равнине. Они остановились у темной неподвижной тени на снегу и набросились на жертву со всех сторон. Урча и поскуливая, волки вырывали из трупа куски мяса. Макса охватила ярость, он вынул пистолет и прицелился. Однако выстрела не последовало. Тратить пули не имело смысла: было темно, и звери находились далеко.

Когда за спиной у Макса хлопнула дверь, он резко повернулся и мигом взял под козырек. Вышедший на улицу человек с мерцающей масляной лампой был не кем иным, как главнокомандующим крепости, генералом инфантерии Германом Кусманеком фон Бургнойштедте-иом, который за упорное противостояние русским получил прозвище «перемышльский лев».

Уже более четырех месяцев русской армии не удавалось занять крепость. Однако недавно у врага появилась тяжелая артиллерия, длинноствольные орудия с большой дальнобойностью, мощные минометы и гаубицы, способные поражать цели, находящиеся вне прямой видимости. К тому же в крепости наступил голод. Макс знал, что главнокомандующему вскоре придется сдать рубежи.

Кусманек подошел к металлическому столу между двумя амбразурами и поставил лампу рядом с телефоном, по которому наблюдающие во время битвы корректировали защитников. После этого генерал сел на стоявший рядом стул и вытянул ноги. Тень от лампы делала его лицо еще более выразительным. Паек коменданта был ровно таким же, как у солдата, за что подчиненные особенно уважали его. Макс знал, что-он наблюдал за последним боем именно с этого пункта, но думал, что генерал уже вернулся в квартиру в городе.

— Голод и вас выгнал из кровати, господин обер-лейтенант? — спросил Кусманек. — Не отрицайте. Я знаю, что так и есть. — Он достал из кармана брюк серебряный портсигар, открыл его и протянул Максу: — Угощайтесь.

Настоящие турецкие сигареты! Макс не верил своему счастью. От одного только запаха табака у него закружилась голова. Он нагнулся над огнем протянутой ему Кусманеком зажигалки и, зажмурившись, затянулся. Генерал тихо рассмеялся.

— Так даже голод забывается, правда?

Макс открыл глаза.

— Сколько мы еще продержимся, господин генерал?

Кусманек спрятал зажигалку в карман брюк.

— Два дня. К тому моменту у нас не останется и горсти муки.

— А потом?

— Потом у меня есть дозволение кайзера на капитуляцию.

— То есть все мы попадем в плен к русским?

Кусманек кивнул.

— Но перед этим взорвем крепость. Пусть русским не достанется укрепление, которое они могут использовать против нашей доблестной карпатской армии.

Макс посмотрел на огонек сигареты.

— Если позволите, господин генерал, хочу сказать, что знаю о приказе главнокомандующего удерживать Перемышль, но теперь, когда капитуляция неизбежна, мне кажется, что все наши усилия были тщетны. Я говорю не только о Перемышле, но и о наших товарищах в Карпатах, которые пытались освободить гарнизон. В секретных донесениях говорится, что они оказались в нечеловеческих условиях: в снегу, жутком холоде, без зимней одежды, укрытия и теплой еды. Не было ли в данных обстоятельствах человечнее сдать крепость с самого начала?

— Мы удерживали горные перевалы — с большими жертвами, это правда, — но иначе русским был бы уже открыт путь в Венгрию, — спокойно ответил Кусманек. — В одном вы правы, Кальман: наша императорско-королевская армия сгинула в карпатских снегах, и теперь мы полностью зависим от поддержки немецких союзников. Что бы мы о них ни думали.

Макс наморщил лоб. Откровенность Кусманека граничила с государственной изменой, и он задался вопросом, какую цель преследует собеседник. До сей поры комендант казался ему человеком долга, строгим как к себе, так и к солдатам, и верным монархии. Единственным разумным объяснением была проверка. Но зачем?

Макс вздохнул и спросил напрямую:

— К чему этот разговор, господин генерал?

— Вообще-то я хотел сообщить вам это утром после обсуждения положения, но зачем ждать. Поедем ко мне, господин обер-лейтенант. У меня для вас кое-что есть. — Кусманек бросил окурок на землю, взял лампу и встал.

Они прошли через ворота крепости, перед которым стоял автомобиль коменданта. Водителя не было видно. Кусманек сам сел за руль и поехал к дому, который снимал в центре Перемышля недалеко от штаба и вокзала. Макс никогда не был у генерала. Тот сразу повел его в кабинет на втором этаже. Когда загорелся газовый свет, Кальман увидел узкую комнату, в которой помещались только письменный стол со стулом и стеллаж с папками. Единственное окно было крошечным, к тому же царил такой холод, что изо рта шел пар. Макс молча наблюдал, как комендант подошел к столу, открыл один из ящиков, вынул из него запечатанный конверт и сделал обер-лейтенанту знак приблизиться.

— Вы не попадете в плен, Кальман, — заявил Кусманек и передал Максу конверт. — Для вас у меня есть особое задание. Завтра утром в последний раз прибудет почтовый самолет, и на нем вы покинете Перемышль. Приземлившись в Кракове, сядете в самолет до Вены. Конверт, который я вам доверяю, берегите как зеницу ока. Он предназначен наследнику трона эрцгерцогу Карлу — и только ему. Об этом поручении вы не должны говорить никому. Конверт передайте эрцгерцогу сразу же по прибытии в Вену. Вы меня поняли?

— Так точно, господин генерал! — Макс отдал честь. Кусманек выглядел довольным.

— Я знал, что могу на вас положиться, Кальман. — Он вынул из стола еще два конверта и протянул их Максу: — Вот ваше командировочное предписание и увольнительная. Когда выполните задание, возьмите четырнадцать дней отпуска — никаких возражений, вы заслужили отдых! После этого получите приказ о новом назначении от штаба армии.

— Так точно, господин генерал! — повторил Макс и положил все три конверта в нагрудный карман. Это задание освобождало его от длительного плена в тяжелейших условиях, хотя ему казалось, что он обязан разделить судьбу товарищей.

Кусманек коротко кивнул:

— Хорошо, господин обер-лейтенант. Сейчас я отвезу вас назад. Постарайтесь немного поспать.

Обратная дорога прошла в молчании. Когда генерал затормозил перед воротами первого форта, он вновь обратился к Максу:

— Вам интересно знать, что в конверте, Кальман?

— Если сочтете нужным, господин генерал, — с удивлением ответил Макс.

Комендант серьезно посмотрел на него:

— Я наблюдаю за вами с самого начала осады и уверен, что вы, как и я, считаете, что жертвы, которые наши солдаты и гражданское население приносят в этой войне, слишком велики в сравнении со скромными успехами. Я знаю, что в крепости многие называют войну кровавой баней, и они правы. В документе, который я вам доверил, содержатся мои предложения по скорейшему прекращению бессмысленной бойни. Самое важное из них — тайные переговоры с Россией на предмет заключения сепаратного мира. Вы согласны со мной, господин обер-лейтенант?

— Кто же откажется от мира? — осторожно ответил Макс. — Но если наши немецкие союзники узнают об этом, начнется конец света. Они ведь обвинят нас в измене.

Непременно обвинят, поскольку так оно и есть. Но разве предательство союзника, позволяющее избежать ненужного кровопролития, не оправданно? — задумчиво спросил генерал.

— Иногда стоит следовать здравому смыслу, а не приказам, — тихо ответил Макс.

Комендант кивнул:

— Я знал, что не ошибся в вас.

— Думаете, ваши предложения примут во внимание? — поинтересовался Макс. Возможность скорого мира неожиданно пробудила в нем надежду.

Но слова Кусманека погасили его оптимизм.

— Скажем так: я на это уповаю. Эрцгерцог молод, он представляет новое поколение и будущее страны. Кроме того, его любит народ. И самое главное: его отношение к войне нельзя назвать однозначным. К тому же он ярый противник начальника генерального штаба Конрада, виноватого в нынешнем кошмаре. Именно Конрад летом четырнадцатого года настоял на карательной акции против Сербии и открыл врата в преисподнюю.

Через три дня Макс высадился из экипажа перед входом в свой дом в Вене. Он смертельно устал, поскольку почти не спал, но несказанно радовался предстоящей встрече с семьей, особенно с дочуркой, которую не видел уже год. Почти так же он радовался вкусной и, как он надеялся, обильной еде.

«После обеда я приму ванну, а потом просто лягу спать», — решил Макс и размечтался о мягкой постели и толстом теплом пуховом одеяле.

В соответствии с приказом коменданта крепости, утром, немедленно после прибытия, он явился с докладом в императорскую резиденцию Хофбург и передал конверт с секретными документами лично в руки эрцгерцогу Карлу. Наследник престола принял Макса весьма приветливо и подробно расспросил об осаде Перемышля. Он знал крепость, поскольку посещал ее летом 1914 года. Ему удалось даже вспомнить Кальмана. Послание коменданта крепости эрцгерцог, напротив, лишь коротко пробежал глазами.

— Полагаю, вам известно, что здесь написано? — спросил он.

— Так точно, ваше императорское высочество, — ответил Макс.

Эрцгерцш приказал ему немедленно забыть содержание послания. На этом аудиенция была окончена.

После этого Макса ждал отпуск. Четырнадцать дней прежде чем ему надлежало явиться в штаб армии располагавшийся на востоке в богемском Тешине, он мог чувствовать себя свободным человеком.

— Бог в помощь! Это же один из наших героев из Перемышля!

Погруженный в свои мысли Макс с удивлением уставился на привратника, который стоял рядом со скамейкой у входа в дом и неловко отдавал ему честь.

— Многократно честь имею, господин обер-лейтенант! Вы выглядите изголодавшимся. Я вас еле узнал.

Привратник тоже похудел: форменная куртка, раньше сидевшая на нем как влитая, висела свободно, а полные щеки впали.

— Именно поэтому я надеюсь, что у кухарки найдется в кладовке что-нибудь для меня, — ответил Макс и собрался войти.

Однако ответ привратника заставил его остановиться.

— Кухарки нет дома. У вас дома вообще никого нет.

Макс резко обернулся:

— Как это?

— Дворецкого забрали в армию, няня вернулась к родителям, после того как ее брат погиб в Буковине. Горничные теперь работают на фабриках. Кухарка осталась, но каждое утро она вместе с вашей семьей уходит готовить для сброда с востока, который сжирает в Вене все, что…

— Подождите! — воскликнул Макс. — Что, говорите, делает моя семья вместе с кухаркой?

— Готовит для еврейского сброда с Карпат, который уже несколько месяцев как наводнил наш город. Мерзкие людишки, скажу я вам. Притащили с собой грязь, вшей и еще что похуже, а работать не хотят. Живут при том припеваючи в гостинице, которую великодушно сняла для них ваша сестра. С вашего позволения, господин обер-лейтенант, вас послали нам небеса. Вы сумеете приструнить женщин!

— Этот сброд, как вы пренебрежительно выразились, — ваши соотечественники и такие же граждане нашей страны, как и вы, — с отвращением ответил Макс. — Они прошли через невероятные страдания только потому, что их деревни и города оказались на линии фронта! Если они и проделали столь долгий путь в Вену, то только от большой нужды!

Пусть Макс сам и не воевал на фронте, он знал, что война опустошила города и деревни на русско-австрийской границе. В особенности от грабежей, насилия, расправ и погромов, которые учиняли как австро-венгерская, так и русская армии, пострадало еврейское население. Что же удивительного в том, что люди в поисках убежища двинулись в глубь страны? Но, очевидно, не все были им рады.

— Раз вы так хорошо осведомлены о делах моей семьи, вы наверняка можете дать мне адрес приюта для беженцев, — холодно сказал Макс.

Привратник обиженно посмотрел на него и пробормотал:

— Гостиница находится на Пратерштрассе недалеко от Северного вокзала.

Макс хотел поехать на автомобиле, но тот не заводился. Проверив бак, Кальман обнаружил, что тот пуст.

С тех пор как французский флот заблокировал австрийские порты на Средиземном море, не хватало не только продуктов, но и сырья. Макс поехал на трамвае. Его вела женщина. Билет ему тоже продала женщина, а по пути к остановке он встретил женщину-почтальона. Поскольку мужчины ушли на фронт, женщины заменили их на рабочих местах, таким образом поддерживая жизнь в Вене.

Выйдя на Пратерштрассе, Макс сразу же увидел гостиницу — скромное трехэтажное здание, скрытое строительными лесами. Множество мужчин карабкались по ним туда-сюда, соскабливая со стен и оконных рам осыпающуюся краску. Все они были в темных шляпах и с длинными бородами. У некоторых вдоль лица свисали спирально закрученные пейсы.

Над входом в здание висела большая вывеска «Гостиница у Северного вокзала». Рядом с ней к фасаду была прислонена лестница. Какой-то мужчина кистью обновлял буквы. На тротуаре рядом со входом стояли две скамейки. На одной из них сидели двое стариков и разговаривали. Как и те, кто работал на лесах, они носили шляпы, бороды и пейсы. На второй скамейке расположилась пара женщин. Волосы у них были полностью скрыты платками, а темные платья выглядели бесформенными. Перед тем как войти, Макс поздоровался. Женщины быстро опустили глаза, а мужчины кивнули ему в ответ. Лица у них были худыми и изголодавшимися, а глаза с недоверием оглядывали его форму.

В холле толпились люди. Слышались идиш, венгерская и польская речь, а также русинский язык, на котором говорили на западных отрогах Карпатов. В спертом воздухе витали запахи пота и горохового супа. Рот Макса тут же наполнился слюной, а в животе заурчало. Он привлек к себе внимание и тут: люди украдкой рассматривали его. Беженцы сидели в креслах, на диванах и стульях. Кое-кто из стариков спал, другие устало смотрели перед собой, не воспринимая происходившего вокруг. Некоторые женщины держали на руках младенцев. К ногам других жались маленькие дети. Ни сестры, ни жены Макс, однако, не увидел, как и дочери. Медленно пробираясь через холл, он с удивлением обнаружил, что большинство женщин шьют серые армейские рукавицы.

Дойдя до стойки в конце зала, Макс увидел справа от нее лестницу наверх, а слева — коридор, который вел в помещения задней части здания. Пока он размышлял, куда свернуть, из-за стойки со смехом выбежали две девочки. Одна из них оказалась его дочерью. Щечки раскраснелись, а каштановые кудряшки подпрыгивали в такт движению. По сравнению с бледной худой подружкой девочка выглядела здоровой и упитанной.

— Эмма! — позвал ее Макс.

Дети остановились и уставились на него. Макс опустился на корточки перед дочерью и распахнул объятия. Однако она недоверчиво увернулась от него.

«Она меня не узнает», — подумал потрясенный отец. Он попробовал как можно более дружелюбно улыбнуться:

— Это я, Эмма. Папа.

Глаза у девочки округлились. Она открыла рот и закричала:

— Мама! Иди сюда скорее!

Макс поспешно выпрямился. По коридору ему навстречу бежала Хелена в жестком белом чепце, скрывающем волосы, в белом платье и переднике; на левой руке у нее красовалась повязка с красным крестом. Она остановилась и неуверенно спросила;

— Макс?

Эмма подбежала к матери и прижалась к ее ногам.

— Бог в помощь, Нелли! Я правда так сильно изменился?

Она помедлила, но потом все же подошла к мужу и поцеловала в щеку.

— Что ты! Я просто удивлена. В газетах пишут, что Перемышль капитулировал. Я думала, что ты, как и другие, попал в плен.

Макс испытал такое разочарование, что не нашел слов. Встреча с семьей после долгой разлуки оказалась совсем не такой, как он себе представлял.

Хелена оценивающе посмотрела на него:

— Ты отощал.

— Кухня в Перемышле была не особенно питательной, — попробовал пошутить Кальман. — Чаще всего приходилось довольствоваться черствым хлебом. А ты теперь, стало быть, сестра милосердия?

Хелена кивнула.

— Когда в начале зимы в Вене появились первые беженцы, я окончила курсы по уходу за больными и ранеными при Красном Кресте. Теперь забочусь о беженцах вместе с Изабеллой. — Она задумчиво посмотрела на людей в холле. — Мы их уже немножко откормили, но ты не представляешь себе, в каком состоянии они сюда добрались. Оголодавшие, полные паразитов и инфекций, они босиком шли до Вены сотни километров.

— Кажется, эти люди тебе дороги. — Максу не удалось скрыть горечь.

— Я делаю что-то осмысленное, возможно в первый раз в жизни, — сказала Хелена тихо и погладила Эмму по голове. — Откуда ты узнал, что мы здесь?

— Привратник сказал. — Макс подмигнул дочери, которая рассматривала его, прижавшись к ноге матери: — Теперь-то ты поздороваешься с отцом, Эмма?

— Иди же. — Женщина подтолкнула малышку к отцу. Тот с улыбкой протянул ей руку. Подумав, Эмма дала ему свою. Макс готов был разрыдаться от счастья и не заключил дочь в объятия лишь потому, что боялся напугать.

— Она выглядит сильной и здоровой.

— Мы из тех счастливчиков, кто может позволить себе продукты по абсурдно высоким ценам. При необходимости приходится покупать у спекулянтов, — вздохнула Хелена.

Макс отпустил Эмму и выпрямился.

— Что касается продуктов… Здесь вкусно пахнет.

Его супруга отвела глаза.

— Того, что у нас есть, едва хватает для беженцев.

Макс сглотнул.

— Конечно.

— Макс! — По лестнице сбежала Изабелла и бросилась брату на шею. — Это в самом деле ты? Боже мой! Когда ты приехал в Вену и как долго останешься?

По лицу у нее бежали слезы. От радости она перешла на венгерский. Закончив обниматься с братом, Изабелла сделала шаг назад и критически осмотрела его:

— Ты такой худой, что даже форма стала велика. Тебе обязательно нужно что-нибудь съесть! — Она схватила Макса за руку и потянула за собой прочь из холла.

Вместе они пошли по коридору. На дверях висели листы бумаги, на которых на разных языках значилось: «уборная», «процедурная», «столовая», «школьный класс», «приемная». Вдоль стен стояли стулья, на которых сидели люди. Все они поглядывали на дверь в конце коридора, перед которой стояла очередь.

— Здесь находятся комнаты общего пользования, — объяснила Изабелла. — Наверху в номерах живут беженцы. Их так много, что приходится размещать в одной комнате целую семью. Но до сих пор нам как-то удавалось справиться.

— И ты все это организуешь? — Макс сделал широкое движение рукой.

Его сестра кивнула.

— Возможность заполучить гостиницу была счастливой случайностью. Я увидела пустующее здание и подумала, что в нем можно разместить беженцев. Найти владельца оказалось несложно, а вот убедить его удалось не сразу. Гостиницу закрыли, потому что планировался ремонт. Но владелец не мог найти ни материалов, ни строителей, так что дело встало. Он согласился лишь после того, как я предложила ему задействовать для ремонта беженцев.

Позади них открылась дверь. Обернувшись, Макс увидел группу из пары десятков детей, которые, смеясь и болтая, выходили в коридор. За ними следовала хорошенькая молодая кудрявая женщина с темными глазами. Проходя мимо брата с сестрой, она застенчиво покосилась на Макса и поспешила дальше.

— Кто это? — спросил он.

К его удивлению, Изабелла покраснела.

— Расскажу за обедом. — Она устремилась к двери в конце коридора, на которой висел лист бумаги со словом «кухня», написанным на разных языках.

Очередь расступилась, и Макс заметил, что все с улыбкой приветствуют его сестру.

Изабелла вошла на кухню, втянула за собой брата и закрыла дверь. Едой запахло так сильно, что у Кальмана закружилась голова. Он не мог оторвать взгляда от больших кастрюль на чугунной плите. Две беженки в передниках собирали на большом столе посреди кухни металлические миски и ложки, еще одна резала хлеб. Кухарка стояла у плиты, помешивая содержимое кастрюль.

— Опять не можете дождаться полудня? — заворчала она и повернулась. — Боже мой! Это вы, милостивый сударь? — воскликнула кухарка и перекрестилась.

— Да, это он, — подтвердила Изабелла. — И полумертвый от голода. Ему срочно требуется порция похлебки.

— Сию минуту, милостивый сударь! Сию минуту! — Кухарка сняла с крючка над плитой поварешку.

Чуть позже брат с сестрой сидели у заваленного бумагами стола в кабинете Изабеллы. Она смотрела, как брат с жадностью глотает густой гороховый суп. Закончив, он вычистил миску кусочком хлеба.

— Вкуснее ничего в жизни не ел! — Макс с глубоким вздохом отодвинул от себя миску.

— Хочешь еще?

Он покачал головой, хоть и был уверен, что у него в животе достаточно места для целой кастрюли супа и минимум одной буханки хлеба.

— А ты не голодна?

— Я ем достаточно. То, что готовится здесь, идет беженцам. Они получают только самое необходимое, но наш прекрасный бургомистр Вейскирхнер все равно не оставляет попыток избавиться от бедолаг, ищущих у нас защиты. Сегодня почта принесла вот это, — она протянула Максу лист бумаги.

— «Официальное требование к беженцам из Западной Галиции вернуться по месту проживания, — прочитал он вслух. — После отражения вражеского вторжения положение в настоящий момент настолько улучшилось, что…» Это просто смешно! — Макс разозлился. — Положение на Восточном фронте никоим образом не улучшилось, в особенности для людей в приграничных областях. По ним, как пожар, проходят то русская, то наша армии. Послать туда людей можно только на смерть! — Он подавленно добавил: — Евреям приходится хуже всего. В приграничных областях они становятся жертвами чудовищных погромов и массовых расправ. Казаки гонят их перед собой на австрийские войска, будто скот. А наши солдаты довершают дело.

— Я слышала об этом, — тихо сказала Изабелла. — Беженцы рассказывали. До войны я считала себя не еврейкой., а гражданкой Австро-Венгрии. Сейчас же, зная о том, каким лишениям и гонениям подвергаются евреи, я чувствую себя одной из них.

Оба помолчали. Затем Изабелла продолжила:

— Кстати, Нелли мне сильно помогает. Она здесь каждый день, самоотверженно заботится о медицинском обеспечении беженцев. Когда приходит врач, она не отстает от него ни на шаг и наблюдает за всеми его действиями. Еще она пожертвовала приюту всю детскую одежду, которую сшила после… Извини, — осеклась она, — я не хотела об этом напоминать.

— Во всяком случае, все это шитье оказалось не напрасным, — пожал плечами Макс.

Изабелла пристально посмотрела на него.

— Фанни тоже нам помогает. Ты, наверное, видел, что женщины в холле шьют. Это армейский заказ, который она нам обеспечила.

Услышав имя Фанни, Макс почувствовал, как сердце забилось быстрее. Ему сразу же захотелось задать множество вопросов, но, заметив испытующий взгляд сестры, он сменил тему:

— Кто оплачивает жилье и обеспечение? Вряд ли расходы покрываются армейскими заказами от Фанни.

— К сожалению, нет, — подтвердила Изабелла. — Медикаменты мы получаем в Центральном ведомстве обеспечения беженцев, но в небольших количествах, да и то приходится клянчить. Проживание бесплатное, потому что мужчины делают ремонт. Ну а еду… еду я по большей части оплачиваю сама. — Она смущенно улыбнулась, а потом озабоченно посмотрела на брата: — С продуктами дела обстоят все хуже, цены растут не по дням, а по часам. Если в апреле введут хлебные карточки, положение станет еще более тяжелым. Беженцам по норме полагается меньше, чем жителям Вены.

Макс наклонился вперед и взял Изабеллу за руку.

— Я хочу тебя поддержать и сегодня же выпишу чек на твое имя.

— Это будет серьезной подмогой. Спасибо тебе, — ответила Изабелла со слезами на глазах.

— От родителей что-нибудь слышно? — спросил Макс.

Сестра кивнула:

— Вчера впервые за долгое время пришло письмо от мамы. Она пишет, что большинство служащих отца призваны на фронт или работают на оборонно-промышленных предприятиях, так что он подумывает закрыть магазины. Обязательно пошли маме телеграмму. Она ведь тоже уверена, что после сдачи Перемышля ты попал в плен.

— Меня волнует, что папа вложил крупную сумму в военный заем, — сказал Макс. — Когда мы проиграем, он понесет серьезные убытки.

— Ты думаешь, что мы проиграем войну? — испугалась Изабелла.

Брат пожал плечами:

— Наша армия плохо оснащена. Оружие устарело. Не хватает продуктов и сырья. Без немцев мы бы давно уже сдулись. — Он подумал о бумагах, доставленных утром наследнику престола. — Не теряй мужества, сестрица. Быть может, война скоро окончится.

— В любом случае она уже изменила мою жизнь во всех отношениях, — ответила Изабелла. — Например, я больше не хожу к доктору Фрейду.

— Потому что поправилась?

— Потому что поняла, что никогда не была больна. — Она помолчала, а потом посмотрела брату прямо в глаза: — Я встретила женщину, которая ответила на мои чувства. Я влюбилась, Макс.

— От души рад за тебя, — мужчина обняла сестру. — Расскажешь о ней?

Изабелла просияла.

— Ее зовут Рахиль Мендельсон. Ты уже видел ее — вместе с детьми, которые выходили из класса. Она учительница родом из Лемберга^[62]. Мы познакомилась, когда она украла хлеб. — Женщина хихикнула и рассказала Максу, как в начале января в буквальном смысле столкнулась с Рахилью перед прилавком булочной. Та упала, но прежде чем успела подняться, на нее набросилась бежавшая следом продавщица. Она хотела вызвать полицию, но, когда Изабелла предложила оплатить украденный хлеб, пошла на попятную.

— Рахиль воровала хлеб не для себя, а для детей беженцев, которые не ели уже несколько дней, — пояснила Изабелла. — Она привела меня в синагогу в Темпельгассе. Там люди разбили лагерь во дворе, прямо под открытым небом. Посреди зимы, Макс! Среди них были и старики, и беременные, и младенцы! Мне стало ясно, что просто так уйти и сделать вид, что меня не заботят эти люди и их судьба, я не могу. Мне хотелось помочь — и хотелось быть рядом с Рахилью. — Она застенчиво улыбнулась.

— Я вижу, что ты счастлива, — отозвался Макс. — А от этого счастлив и я.

Пять дней спустя молодой военный стоял на улице Грабен и смотрел на фасад дома мод Моро. Над черной лакированной дверью по-прежнему красовались золотые буквы «Сара Моро кутюр», но витрины были заколочены досками, как и в большинстве магазинов вдоль венской мили роскоши. Повернув дверную ручку, Макс обнаружил, что замок заперт.

Он решил попытать счастья с черного хода. Утром ему предстояло покинуть Вену — почти на неделю раньше запланированного. Мысль уехать, не повидавшись с Фанни, была невыносима.

Командование вызвало его из отпуска так рано, потому что — как полагал сам Кальман — ожидалось вступление в войну королевства Италия. Вообще-то по договору Италия была обязана поддерживать Германию и Австро-Венгрию, но поскольку Антанта пообещала ей в случае победы обширные земли в Тироле и Фриули, итальянское правительство решило сменить сторону.

Из тайных донесений, которые Макс регулярно получал с курьером и во время отпуска, ему было известно, что старый император счел маневр союзника предательством и заявил, что лучше «с честью пасть», нежели «договариваться с разбойниками». О мире, которым грезил генерал Кусманек, в донесениях не было ни слова.

Макс дошел до задней двери салона мод и выяснил, что она тоже заперта. Поразмыслив, он нажал на кнопку звонка. В тот же момент позади него раздался голос:

— Кальман! Что ты здесь делаешь, бродяга?

Он обернулся и испуганно отступил, увидев чудовищно изуродованное лицо окликнувшего его мужчины. Правый глаз закрывала черная повязка, нос представлял собой бесформенный комок, а лоб пересекал вздувшийся багровый шрам. Человек был одет в темно-зеленый мундир офицера генерального штаба. На груди блестела бронзовая медаль за военные заслуги. Три звездочки на воротнике указывали, что это гауптман, и Макс отдал честь, хотя все еще не понимал, кто перед ним.

Мужчина сложил губы в подобие ухмылки.

— Это я, твой старый товарищ Бруннер. Не узнаешь меня с новым лицом? Спасибо битве при Колубаре. Осколок гранаты.

— Бог мой, Бруннер, тебя я тут встретить никак не ожидал! — Макс хлопнул по плечу товарища, с которым вместе учился в военной школе.

Валериан Бруннер добродушно рассмеялся.

— Доктора неплохо меня подлатали, а? Когда они закончили, кайзер вручил мне награду, — он ткнул пальцем в грудь. — После этого меня повысили до гауптмана и перевели в военную разведку, в группу «Россия».

— Так ты работаешь в осведомительном бюро? — уточнил пораженный Макс и добавил в шутку. — Мне теперь стоит тебя опасаться, господин агент?

— Тебе есть что скрывать? — ответил Бруннер в том же духе.

Он посмотрел в сторону таверны «Куропатка»:

— Не хочешь пообедать? Выбор у них, конечно, невелик, зато можно поговорить в тишине.

Макс собирался согласиться, но тут задняя дверь ателье открылась. Он быстро повернулся и увидел Фанни. Она выглядела усталой, под глазами залегли тени, а волосы были растрепаны, но сердце Кальмана готово было выпрыгнуть из груди. Он понял, как сильно по ней соскучился.

— Макс! — воскликнула Фанни. — Тебя-то уж я никак не ждала. Как же замечательно! — Она обняла его прямо на улице.

Бруннер коснулся плеча Макса:

— Пойду займу для нас столик.

Он ушел, а Фанни посмотрела ему вслед:

— Ох, как ему досталось! Таких бедолаг становится все больше. А ты? Приехал в отпуск?

— Сегодня последний день. Я в Вене уже почти неделю. Ты не знала?

Девушка помотала головой.

— Я сейчас не так часто вижусь с Изабеллой и Нелли. У нас у всех полно дел.

Макс внимательно посмотрел на нее.

— Ты выглядишь изможденной.

— Сна мне в последнее время в самом деле не хватает, — призналась она. — К сожалению, сейчас у меня тоже нет времени. Мне пора к Йозефе, чтобы покормить ее обедом. Она, увы, уже почти ничего не может делать сама. — Фанни подумала немного и добавила: — Хочешь прийти попозже? Мы закрываемся в пять. Потом у меня будет время до занятий в школе мастеров.

— Магазин открыт? — с удивлением спросил Макс.

— Магазин нет, а вот пошивочная мастерская работает. — Фанни посмотрела на маленькие наручные часики. — Мне пора. Пока, Макс!

— До встречи, — сказал тот. — Я приду в пять.

— Это не та малышка, которую ты переманил у меня на балу прачек? У вас таки вышло что-то серьезное? — полюбопытствовал Бруннер, когда Макс сел за стол напротив него.

Вместо ответа Кальман уставился в меню:

— Что тут есть из еды?

— Овощной бульон с яичной заправкой и картошка с колбасками и квашеной капустой. Я уже заказал и для тебя. Если ты не хочешь о ней говорить, то дело точно серьезное. Да и неудивительно: такая сладкая девочка.

— Пожалуйста, не говори о ней так, будто она моя любовница, — поморщился Макс.

— Прости, друг, не хотел тебя задеть! — Бруннер замахал руками. — Поверь мне, я тебя понимаю. Выжить на фронте тяжело, но, вернувшись домой в надежде на тепло и нежность жены, выясняешь, что ты ей опостылел, особенно с таким-то лицом. Моя пугается всякий раз, как меня видит. Я и думать забыл о том, чтобы к ней прикоснуться.

Макс молча кивнул. С Хеленой между ее сменами в приюте для беженцев он до сих пор толком не обменялся и словом.

Чаще всего она приходила домой усталой и сразу же после ужина отправлялась спать. Максу казалось, что он больше ее не интересует, ведь она даже ни разу не спросила, что он пережил во время осады Перемышля. С Эммой дела обстояли не лучше: она видела в нем не отца, а чужака и всеми силами старалась избегать его. Война изменила всех, но особенно женщин, и Макс задавался вопросом, нужен ли им он, да и любой другой мужчина.

Официант принес еду. В овощном бульоне плавала пара кусков репы, а «яичная заправка» была сделана из картофельной муки. Второе блюдо было не лучше: колбаски оказались размером с палец ребенка, и в них было больше каши, чем мяса, но к ним, во всяком случае, подали достаточно квашеной капусты. Макс набросился на еду. Он все время был голодным, хотя в Вене ел достаточно, поскольку соглашался платить чудовищную спекулятивную цену.

Бруннер тем временем рассказывал о боях, в которых принимал участие в Сербии. Тяжелое ранение он получил от гранаты, упавшей в окоп поблизости от укрытия, в котором находились офицеры. Он также знал, кто из товарищей по военной школе пал на фронте, числился без вести пропавшим или оказался ранен.

— Я в самом деле был рад снова тебя увидеть, Кальман, — заявил Бруннер, прощаясь с ним после обеда. — Дай бог, чтобы ты и в следующий раз вернулся невредимым.

Макс остался в одиночестве. До назначенной встречи было еще два часа. Он заказал чашку суррогатного кофе и взял одну из газет, лежавших на стойке рядом со входом. Но вместо того чтобы читать, он думал о Фанни.

«У нас нет будущего», — сказала она во время их последней встречи; Может, она изменила мнение? — спрашивал себя Макс.

Но с чего бы? Даже если Фанни ему ближе, чем жена, он все равно состоит в браке с Нелли, и этого не изменить. Католикам — в том числе недавно обращенным — предписывалось идти за разводом в церковный суд. Поскольку брак в католичестве считался таинством, получить разрешение на его расторжение было практически невозможно. Особенно при наличии детей.

«Наверное, лучше оставаться вместе с Нелли и делать вид, что мы обычные супруги. В том числе и ради Эммы», — подумал Макс. Но сердце стремилось к Фанни, и доводы рассудка тут были бессильны.

Кальман увидел, как к черному ходу салона мод подъехал трехколесный грузовой автомобиль. Из кабины выскочила женщина в комбинезоне и кепке. Она вскарабкалась на край кузова и вынула из него тележку. После этого женщина позвонила в дверь и вошла. Чуть позже она вышла с тележкой, полной ящиков. За ней последовало еще несколько женщин, каждая из которых тоже везла тачку с ящиками. Вместе они загрузили поклажу в кузов.

«Женщинам и года не понадобилось, чтобы сбросить оковы, ограничивавшие их жизнь», — поразился Макс. Невольно он подумал о том, пользуются ли они теперь и в любви той же свободой, которая всегда отличала мужчин. Для предохранения от нежелательной беременности уже существовали презервативы, пусть они оставались дорогими и продавались только по предписанию врача.

Макс украдкой пощупал куртку. Во внутреннем кармане лежал новенький презерватив: в армии их щедро раздавали солдатам, чтобы предотвратить распространение сифилиса и других венерических болезней.

Фанни вышла из омнибуса на Флориангассе, поднялась по лестнице к квартире Йозефы и отперла дверь.

— Фанни? Это ты? — услышала она голос старушки.

— Конечно, я! Кто же еще? — прокричала она в ответ и вошла в комнату.

Йозефа сидела в кресле у окна, укутав колени шерстяным одеялом. Рядом с ней на столике стоял полупустой стакан с водой и лежали очки. Фанни бросила рядом газету, которую по пути достала из почтового ящика.

С некоторых пор утром, перед тем как отправиться на работу, она помогала старенькой воспитательнице умыться и одеться. В обед она приходила, чтобы разогреть ей еду, а вечером помогала лечь и готовила еду на следующий день. В этот раз Фанни сварила картофельный суп с репой и кусочком сала, которое достала на черном рынке на Эрцгерцог-Карл плац. За крошечный ошметок свиной кожи она заплатила столько, что в довоенные времена хватило бы на целую свинью. Думать об этом не хотелось. Она пообещала себе и в тяжелые времена заботиться о Йозефе как можно лучше.

Когда суп разогрелся, Фанни наполнила две миски, взяла ложки и салфетки и на подносе поставила все это на столик рядом с креслом старушки. После этого она принесла стул, и женщины вместе принялись за еду.

— Налей себе еще, детка. Ты такая худенькая, — сказала Йозефа озабоченно.

— Я стойкий оловянный солдатик, — пошутила Фанни и подула на ложку.

— Хватит того, что ты жертвуешь ради меня, дурной старухи, своим обеденным перерывом.

Фанни энергично замотала головой:

— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты перестала такое говорить? Раньше ты заботилась обо мне, теперь я забочусь о тебе.

После еды она сполоснула посуду и убрала на кухне.

Йозефа в это время листала газету.

— Боже, что за огромный некролог! Наверняка умер кто-то важный, — воскликнула она и поднесла газету поближе к носу. Несмотря на очки, ей не удалось разобрать буквы. — Тут герб. Детка, будь добра, принеси мне лупу со стеллажа на кухне!

Фанни вернулась с лупой и дала ее Йозефе. Старушка склонилась над объявлением.

— Странно, — пробормотала она. — Мне знаком этот герб.

— Разумеется, — Фанни заглянула в газету, — он же повсюду.

Герб двуединой монархии с австрийской императорской короной и венгерской короной святого Стефана красовался на всех казенных зданиях, особняках и магазинах, снабжавших двор.

— Нет, этот особенный, — сказала Йозефа и согнулась так сильно, что коснулась носом бумаги. — Белое изображение на черном фоне не каждый день встретишь. Но я так и не могу прочитать, что тут написано. Попробуй-ка ты. Старость — это проклятие, говорю тебе.

— Покажи. — Фанни взяла газету. — Может быть, изображение черно-белое только потому, что в газете не бывает цветных чернил. С другой стороны, контраст такой сильный, что этот герб и в самом деле может быть белым на черном фоне. — Она внимательно изучила страницу. — Объявление дано осведомительным бюро императорского и королевского генерального штаба. Речь идет об оберете^[63] Эдмунде фон Остенштейне, бывшем руководителе бюро. Эта организация — что-то вроде тайной службы, которая занимается шпионажем?

— Никогда не слышала об этом оберете фон Остенштейне, — озадаченно пробормотала Йозефа и положила лупу на стол. — Но герб я точно где-то видела, клянусь тебе.

Фанни аккуратно свернула газету и положила ее рядом с лупой.

— Мне пора. В кладовке есть холодный ужин. Ты знаешь, что мне сегодня еще в школу, но после этого я зайду и помогу тебе лечь.

— Только не переутомись, детка!

— Да ну что ты! Пока, Йозефа! — Фанни наклонилась и расцеловала старушку в обе щеки.

Внезапно та схватила ее за руку:

— Я вспомнила, где видела этот черно-белый герб! На печати на конверте, который отдала мне в роддоме твоя мать!

— Печать осведомительного бюро на конверте на случай непредвиденных обстоятельств? Боже ты мой! — воскликнула Фанни.

— Не знаю, было ли это осведомительное бюро, — возразила Йозефа. — Печать я видела лишь мельком и буквы на ней не разобрала. Глаза у меня уже тогда были так себе, детка. В любом случае за все годы работы старшей надзирательницей в приюте такую печать я видела только однажды, когда на свет появилась ты.

— Быть может, этот след приведет к тому человеку, который столько лет анонимно переводил деньги на мое содержание! — Возбужденная Фанни ходила кругами вокруг кресла, в котором сидела старушка.

— Да брось, детка, что за ерунда! С чего бы осведомительному бюро перечислять тебе деньги? Какое отношение младец имеет к шпионажу? — возразила Йозефа.

Но Фанни не сдавалась.

— Младенец, может, и никакого, а вот его родители… Нужно просто написать в это осведомительное бюро и спросить.

— Детка, не мучай себя! Дело опять кончится разочарованием! — Старушка покачала головой.

Но Фанни решительно ответила:

— Попытка не пытка!

— У тебя свидание? — с любопытством спросила Элизабет Николич, застав Фанни за тем, как та поправляла прическу и платье перед зеркалом.

Девушка смущенно остановилась.

— Просто встречаюсь со старым другом, приехавшим в отпуск с фронта. Ничего такого.

— Ничего такого? Как же! — Элизабет подошла к подруге и поправила пару прядей, выбившихся из собранных в пучок волос. — Именно поэтому твои глаза сияют, как люстра мадам.

Фанни покраснела.

— Тебе кажется.

Элизабет улыбнулась:

— Наслаждайся, Фанни. Сейчас нужно использовать все возможности, которые тебе представляются. Я пошла домой. Все остальные уже ушли. — Она помахала рукой и исчезла.

Фанни бросила последний взгляд в зеркало. В простой одежде — белой блузке и темной юбке — она выглядела скромно, почти строго. «Я еще и бледная», — подумала она и с силой ущипнула себя за обе щеки.

С тех пор как она начала замещать мадам и ухаживать за Йозефой, ее жизнь состояла только из работы, забот и ответственности. Все время приходилось что-то организовывать или доставать, и речь шла далеко не только о продуктах для обеда.

«Элизабет права, — подумала Фанни. — Надо наслаждаться жизнью, пока есть такая возможность!»

Она сбежала вниз по лестнице, с колотящимся сердцем распахнула дверь и тут же увидела Макса. Тот стоял на другой стороне улицы перед таверной «Куропатка». Заметив девушку, он поспешил к ней.

— Бог в помощь, Макс! — Фанни протянула емуруку, но Кальман тут же притянул девушку к себе и прижал к груди.

— Как я рад тебя видеть, Фанни!

Оба они замерли. Фанни наслаждалась чудесным ощущением близости Макса. Она прислонилась щекой к его шинели, закрыла глаза и постаралась запомнить этот момент навсегда.

Услышав неодобрительное цоканье языком, они разомкнули объятия. Мимо прошла пожилая пара.

— Пойдем внутрь, — предложила Фанни. Она взяла Макса за руку и потянула за собой. Сразу за дверью салона мод громоздились деревянные ящики.

— Это портянки для солдат. — Девушка постучала по одному из ящиков. — Бальные платья и придворные туалеты сейчас не в моде, так что мы зарабатываем на жизнь армейскими заказами. Ты еще больше удивишься, когда увидишь торговый зал. — Она вынула из кармана юбки связку ключей и пошла к двери в конце коридора.

Кальман последовал за ней.

— А где ваша мадам Моро? Вернулась во Францию?

— Не успела. — Фанни вставила ключ в замочную скважину. — Сразу же после объявления войны Франции ее вместе с другими иностранцами интернировали в крепость в Нижней Австрии. Перед этим ей удалось официально оформить меня заместительницей. Но я веду дела дома мод вместе с госпожой Шуберт. Без ее осмотрительности и опыта мне бы не удалось обеспечить всех работниц. Мадам по возможности пишет нам письма, в которых дает советы. Навещать ее мы, к сожалению, не можем.

Она толкнула дверь и щелкнула выключателем. Зажглась люстра.

— Ничего себе, — пробормотал Макс. — Это уже не модный салон.

Из-за забитого досками и фанерными щитами окна элегантное в прошлом помещение напоминало склад. Восточный ковер, свернутый и упакованный, стоял прислоненным к стене. Витрины, кресла, диваны и столики, также укрытые, громоздились у другой стены. На полу стопками высились воротнички, погоны и картузы для инфантерии. Огромный стеллаж, в котором раньше хранились рулоны дорогих тканей, теперь ломился от бандажей и грубых нижних рубах.

— Мы снабжаем большие фабрики и шьем детали, — объяснила Фанни. — Например, сегодня после обеда отгрузили партию полевых рюкзаков. Швеи строчат, а продавщицы упаковывают и грузят товар. Небольшие заказы, которые можно сшить на руках, я отдаю беженцам Изабеллы.

— Рукавицы, — кивнул Макс. — Я их видел. Вы, женщины, такие трудолюбивые и поддерживаете город на плаву, пока мы, мужчины, убиваем друг друга.

— Многие уже потеряли мужей или возлюбленных, — сказала Фанни с грустью. — Посыльный Густав тоже погиб. На той неделе к нам приходила его мать. Он был ее единственным сыном.

Макс обнял девушку. Та прижалась лбом к его плечу, и он погладил ее по голове, с трудом представляя, как покинет ее, снова отправится на фронт и продолжит участвовать в войне, на победу в которой с падения Пере-мышля он не надеялся.

Фанни подняла голову и посмотрела на него:

— Хочешь увидеть кое-что красивое? И никак не связанное с войной.

Кальман кивнул. Они поднялись на лифте на второй этаж, и Фанни провела Макса в салон, где почти два года назад встретила Изабеллу и Хелену.

— Моя секретная мастерская, — заявила она с улыбкой и включила свет. — Не могу строчить только форму: слишком угнетает. Тут я делаю наброски платьев, которые сошью после войны. Так мне удается хоть чему-то радоваться и не терять надежду.

Макс увидел круглый стол, на котором стояла старая швейная машинка Фании. На одном из стульев лежали образцы ткани, на другом — раскрытый блокнот с эскизами бальных туалетов и вечерних платьев.

Девушка подвела его к манекену в центре комнаты, на котором красовалось платье из тяжелого шелка цвета слоновой кости. Оно было обшито блестящей каймой и серебристыми пайетками и выглядело очень дорого.

— Это я сшила к экзамену на звание мастера. Материалы мне дала мадам из довоенных запасов, — сказала Фанни и осторожно провела рукой по ткани. — Если хочешь, я его надену. Только для тебя.

— Это была бы большая честь, сказал Макс и слегка поклонился.

Девушка осторожно сняла платье с портновской куклы.

— Ты первый, кто меня в нем увидит, — сказала она, перед тем как скрыться за ширмой.

Макс слушал шорохи за ширмой и представлял себе, как Фанни снимает юбку и блузку. Ему вспомнились страстные поцелуи в поместье Батори и здесь, в Вене, а также тайное свидание в каретном сарае барона. Возбуждение неуклонно росло, и чтобы успокоиться, Макс начал ходить по мастерской. Случайно он бросил взгляд в большое зеркало, стоявшее напротив ширмы. Через щель у стены в нем отражалось то, что было скрыто от глаз.

Фанни, нагнувшись, отстегивала чулки от пояса. Несколько светло-рыжих прядей выбились из пучка и лежали на груди и обнаженных плечах. Она поставила одну ногу на низенькую скамеечку и скатала шелковый чулок. Когда Макс увидел нежную кожу ее ног, его обдало волной жара. Закончив с чулками, девушка начала снимать пояс. Тут Кальман заставил себя отвернуться и отойти в дальний угол.

Чуть позже Фанни босиком в бальном платье вышла из-за ширмы. Она встала на цыпочки и покрутилась:

— Тебе нравится?

Доходивший до щиколоток подол развевался. Лиф плотно прилегал к телу, а серебристые пайетки мерцали в электрическом свете. Когда она повернулась к Максу спиной, он увидел вырез, спускающийся гораздо ниже талии. Надеть под такое платье пояс для чулок или нижнюю рубашку было невозможно.

— Я создала нечто совершенно новое, — похвастала Фанни. — Современную модель, соответствующую женщине нашей эпохи. Это платье не для куколок, которые умеют только сидеть и красиво выглядеть, а для женщин, взявших жизнь в свои руки и не знающих ограничений. В нем можно двигаться совершенно свободно. При желании получится даже заниматься спортом.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — задохнулся от восторга Макс. Он подошел к ней, взял за плечи, прижал спиной к своей груди, обнял руками за талию и начал целовать в шею и плечи. — Какая у тебя нежная кожа, — пробормотал он. — Невероятно мягкая и нежная. И ты так сладко пахнешь.

Фанни запрокинула голову, и мужчина провел рукой по ее груди, прикрытой тонкой тканью платья.

— Ты хочешь большего? — страстно прошептал он ей на ухо.

— Не знаю, — пробормотала она с закрытыми глазами. — С одной стороны, хочу, но с другой…

— Не бойся, — сказал он. — Я позабочусь о том, чтобы ты не забеременела.

Она открыла глаза и улыбнулась:

— Так вот что у тебя в голове… Ты с самого начала собирался меня соблазнить?

— Я всегда тебя хотел… Ты ведь тоже желаешь этого?

Фанни повернулась к Максу и обвила руками его шею.

— Не спрашивай, — прошептала она. — Просто сделай это.

Он страстно поцеловал ее и скользнул ладонями по ее спине. От этих прикосновений тонкие волоски у него на коже встали дыбом, и Максом овладело вожделение, которому он не мог, да и не хотел противостоять. Обеими руками он подхватил Фанни чуть ниже ягодиц, приподнял ее и посадил на край столика. Потом откинул подол платья, снял с партнерши белье и ненадолго остановился, чтобы избавиться от мундира и брюк и надеть презерватив. После этого он вошел в нее. Фанни обвила ногами его бедра, и пара предалась любви — жадно, бурно и безудержно.

Позже они оказались в кресле в углу комнаты. Макс посадил Фанни себе на колени. Она прижалась к нему и запустила пальцы правой руки в его густые темные волосы, а он гладил ее по бедру.

— Сколько ты еще пробудешь в Вене? — спросила она тихо.

— Сегодня последний день, — ответил он. — Завтра утром я отправляюсь в ставку главного командования и там узнаю, куда меня назначат.

— Так скоро, — вздохнула Фанни. — Ненавижу эту войну!

Кальман поцеловал ее в мочку уха.

— Я снова приеду в отпуск. Мы увидимся?

— Конечно, увидимся.

— Ты знаешь, о чем я.

Она перестала гладить его по голове и выпрямилась.

— Наше сегодняшнее свидание получилось чудесным, и я никогда его не забуду. Но ничего не изменилось, Макс. У нас нет будущего.

Кальману не понравился ответ, но возразить было нечего: он по-прежнему женат, пусть между ним и супругой и разверзлась непреодолимая бездна. Его сердце принадлежало Фанни, это он знал точно, но все еще не мог предложить ей ничего иного, кроме как сделаться его тайной любовницей. Он нежно заправил прядь волос ей за ухо.

— Если ты считаешь, что у нас нет будущего, почему ты сегодня согласилась?

Фанни поцеловала Макса в лоб.

— Потому что не смогла устоять.

Глава семнадцатая

Вена, 1917 год

Фанни сидела в кабинете мадам у маленького столика, за которым обычно велись переговоры, и задумчиво смотрела в окно. Был конец ноября. Шел дояодь, опадали последние листья. На столике лежало письмо от Сары Моро, которое принесли с утренней почтой.

Раздался стук в дверь, и Фанни сжалась. Вошла Хелена и поздоровалась:

— Бог в помощь, Фанни! — Она сложила мокрый зонт и сунула его в металлическую стойку. — Входная дверь была открыта: продавщицы грузят ящики.

— Очередной армейский заказ, — ответила Фанни. — Наверное, далеко не последний.

После трех лет войны о мире по-прежнему не было и речи, хотя мужчины сотнями тысяч гибли на фронте, а женщины и дети страдали от нужды.

— Я так мечтаю снова шить красивые платья из прекрасных тканей! — Фанни отодвинула стул и поднялась навстречу Хелене. — Последнее было моей экзаменационной работой. Но мне хотя бы не пришлось уволить ни одной подчиненной мадам. Чем я обязана твоему визиту?

Женщины обнялись. Фанни чувствовала себя неловко. После страстного свидания с Максом она сторонилась Хелены и радовалась тому, что занятость их обеих позволяла лишь редкие встречи.

Хелена расстегнула пальто.

— Предложишь мне сесть или я не вовремя?

Фанни покраснела.

— Прости. Садись, пожалуйста, — она указала на место рядом со столиком.

Хелена опустилась на стул.

— Прошлой ночью воры попытались вломиться на кухню приюта, — сказала она, снимая перчатки. — К счастью, кто-то из мужчин это заметил и взломщиков прогнали, но ситуация в Вене становится хуже день ото дня. Перед молочной лавкой за собором Святого Стефана теперь стоят два охранника. Люди в очереди ругаются и плюют в них.

— Иногда я невыносимо скучаю по беззаботному довоенному времени, — призналась Фанни, севшая на свое место. — Ты тоже?

— Да, — отозвалась Хелена, — и нет. Раньше я была пустышкой и вела бессмысленную и бесцельную жизнь. Теперь я забочусь о людях, которым нужна моя помощь.

— И получается у тебя превосходно, Нелли!

— Рада это слышать. — Хелена посмотрела на лежавшее на столе письмо. — У тебя найдется минутка или ты сейчас занята?

Фанни сложила исписанные листы и убрала их в карман юбки.

— Это письмо от мадам, но оно может подождать.

— Сара все еще в крепости Карлштейн? Как у нее дела?

— Боюсь, плохо. Сейчас она в госпитале с тифом. Пишет, что потихоньку поправляется, но все еще очень слаба. — Фанни помолчала. — Мадам опасается, что ей не хватит сил и дальше заниматься домом мод, и предлагает мне его выкупить. Если соглашусь, надо будет обратиться к ее адвокату. Он все оформит.

— Вот это новости! — воскликнула Хелена. — Ты готова стать владелицей модного салона?

— Думаю об этом все утро, — ответила Фанни. — В целом я уже решилась. Экзамен на звание мастера я сдала два года назад. Покупка салона — следующий шаг. Я была бы рада иметь собственное дело — конечно, если придется шить не только детали для военной формы.

— Но есть ли у тебя деньги? Мадам же не подарит тебе магазин, имевший такой успех.

— Я могу внести большую часть стоимости, а остальное выплатить в рассрочку, — отозвалась Фанни. Она рассказала Хелене о деньгах, которые анонимный благодетель много лет переводил на сберегательную книжку Йозефы.

— Ничего себе! — удивилась Хелена. — И ты до сих пор не знаешь, кто это был?

— Не имею ни малейшего понятия, — грустно ответила Фанни. — Не выпить ли нам по чашке чая? Согласна, Нелли?

Хелена кивнула. Фанни встала и вышла. Пять минут спустя она вернулась с подносом, на котором стояли две дымящиеся чашки.

— Надеюсь, ты любишь ромашку. Настоящего чая нет уже давно, да и сахара я тебе предложить не могу. — Она поставила поднос на стол и протянула чашку подруге.

Хелена сделала маленький глоток.

— Знаешь, Фанни, я, вообще-то, пришла к тебе совсем по другому поводу. Макс пострадал в бою.

— Иисус и Мария! И ты говоришь мне об этом только сейчас?! — От потрясения Фанни чуть не выронила чашку.

Она мало что слышала о Максе с тех пор, как в конце мая 1915 года Италия объявила войну Австро-Венгрии и его послали в Альпы. Время от времени он присылал ей короткие записки о том, как скучает по ней и мирной жизни. О войне в письмах не было ни слова. Фанни даже не представляла, чем именно он занимается.

Со слов Хелены и сотрудниц, мужья которых воевали в Италии, Фанни знала, что бои в горах проходят в очень тяжелых условиях. Обе стороны окопались в ледниках и скалах, и линия фронта не двигалась с места, хотя полегли уже десятки тысяч человек.

Хелена поставила чашку на стол и серьезно посмотрела на Фанни:

— Макс попал в газовую атаку.

— Боже мой! Хуже и быть не могло! — Фанни охватил ужас.

О ядовитых облаках, которые незаметно приносил ветер, в Вене рассказывали чудовищные истории. Одни заставляли солдат снимать противогазы, вызывая рвоту и кашель, а другие разъедали легкие и обрекали на медленную мучительную смерть.

От одной мысли об этом Фанни содрогалась. Она никак не могла себе представить, что творилось в головах у тех, кто придумал подобные смертоносные средства. Йозефа говорила, что это больные, ненормальные люди, и Фанни была с ней полностью согласна.

Дрожащим голосом она спросила:

— Как он?

— Не слишком хорошо, — ответила Хелена. — Я вчера была у него.

Фанни ошеломленно уставилась на подругу:

— Он здесь?

— Всего пару дней как. Лежит в отделении для офицеров в Центральной клинической больнице. — Хелена поболтала бледно-желтую жидкость в чашке. — Мы обо всем поговорили, Фанни. О нем, обо мне, о тебе. И о нашем будущем.

У молодой женщины перехватило дыхание. Она уронила голову на руки, спрятав глаза. Ее мысли смешались.

— Почему ты мне ничего не рассказала? — услышала она голос Хелены.

— А что было рассказывать? — ответила Фанни тихо. — Долгое время ничего и не было.

— Долгое время, — повторила Хелена. — Макс тоже так сказал. Но ведь вы уже давно испытываете глубокие чувства друг к другу?

Фанни подняла голову.

— Да. Не буду отпираться. Я много лет люблю Макса и ничего не могу с этим поделать.

Глаза Хелены блеснули.

— С тех пор, как мы знакомы, ты для меня как подруга, даже как сестра, и теперь я узнаю, что ты не была со мной честна.

— Я же не могла тебе сказать, что влюблена в твоего мужа!

— Могла! Именно так тебе и следовало поступить. И мы бы вместе подумали, как жить дальше. Быть может, мы с Максом и не поженились бы.

— Какая ерунда! Ваш союз был делом решенным. — Фанни покачала головой. — И давно ты знаешь о нас, Нелли?

Хелена провела пальцем по ручке чашки.

— Помнишь ужин в самом начале войны, когда ты так тревожилась о делах Макса в Перемышле? С тех пору меня появились подозрения. Но знаю я только со вчерашнего дня, после того как Макс обо всем рассказал мне в больнице. Мы оба выложили все карты на стол, и это хорошо.

— Тебе рассказал Макс? — удивилась Фанни. — А я уж думала, твоя мать.

— Моя мать? — Хелена была сбита с толку. — При чем тут она? Что она знает о вас?

Лицо у Фанни стало пунцового цвета.

— Ее камеристка подглядывала за нами в поместье. Это было еще до вашей помолвки. София сообщила твоей матери, и та меня выгнала. Именно по этой причине я тогда пропала.

— И я узнаю об этом только сейчас? Просто неслыханно! А после нашей свадьбы вы продолжали встречаться?

Фании поникла головой.

— Когда он был в Вене в отпуске, мы встретились и за — вились любовью. Это было в первый и последний раз, — прошептала она, запинаясь. — Ты в ярости. Я понимаю.

— Нет, — ответила Хелена. — Я не в ярости. Я разочарована. Ты повела себя не по-дружески и обманула меня.

Фанни решила, что Хелена готова встать и уйти, но та спокойно продолжила:

— Наш брак умер вместе со вторым мертворожденным ребенком, но вряд ли этот союз вообще был жизнеспособен. Меня никто не спрашивал, хочу ли я выйти за Макса. Так уж было принято, и не только в моей семье. — Хелена задумчиво посмотрела на свои руки. — Прошло немало времени, пока я поняла, что мы с Максом не созданы друг для друга. Но теперь жизнь в моих руках. Я буду изучать медицину и стану врачом.

— А Макс? Теперь, попав в больницу, он нуждается в тебе!

Хелена холодно посмотрела на Фанни:

— Он нуждается не во мне. Я же тебе сказала, что мы обо всем поговорили. Ему нужна ты.

Фанни не верила своим ушам.

— О чем ты говоришь?

— Именно об этом. Развестись мы не можем, но оформим через суд раздельное проживание. Я прошу только об одном: соблюдайте секретность, пока процедура не будет завершена официально. Ради Эммы. — Хелена допила чай и встала.

Фанни тоже поднялась.

— Ты навестишь Макса? — спросила Хелена.

— Конечно, — пробормотала Фании. Думая о страданиях любимого, она ощущала сильный страх.

Хелена подошла к ней и быстро поцеловала в щеку.

— Пока, Фанни!

Молодая женщина молча посмотрела ей вслед. У двери Хелена обернулась:

— Только не думай, что я быстро прошу тебе предательство.

Отделение для офицеров находилось на улице Зен-зенгассе, неподалеку от того корпуса больницы, в котором почти двадцать восемь лет назад появилась на свет Фанни.

Привратник даже не поднял глаз от газеты, когда женщина спросила его, где лежит обер-лейтенант Кальман.

— Третья палата на последнем этаже, — пробурчал он недружелюбно.

Фанни прошла через прямоугольный двор. Вдоль дорожек стояли пустые скамейки. Газон с пожелтевшей травой обрамляли голые деревья. Кроме нее самой на улице никого не было.

При входе двое мужчин на складной стремянке прикрепляли к потолку венок из еловых лап. До первого воскресенья адвента оставалось два дня.

Справа на стене висел портрет императора Карла I. Старый повелитель умер осенью после почти шестидесяти восьми лет непрерывного правления. Хотя тысячи людей, в том числе Фанни и Йозефа, вышли на улицы, чтобы почтить траурную процессию, потрясение для населения было невеликим. Большинство жителей Вены при виде черного катафалка, влекомого восемью вороными, говорили, подобно Йозефе: «Со старым императором в могилу отправляется и старый мир».

Фанни медленно поднималась по широким ступеням, подавленно гадая, как выглядит Макс. Хелена ничего толком не сказала о том, насколько он пострадал. В Вене часто попадались инвалиды войны — молодые мужчины без руки или ноги, которые сидели на площадях и перекрестках и просили милостыню или хотя бы кусок хлеба.

В коридорах и на лестничных площадках толпились пациенты. Одни были в форме, другие — в халатах поверх пижамы. Некоторые сидели в каталке, кое-кто — в кресле, прислонив к нему костыли или клюку. Больные курили, тихо разговаривали или просто смотрели перед собой в пустоту. Один мужчина дрожал всем телом и что-то бормотал. Испуганная Фанни поспешила дальше. В коридоре ей повстречалась медсестра.

— Бог в помощь! Могу ли я вам помочь? — дружелюбно спросила она.

Фанни судорожно вцепилась в сумочку.

— Меня зовут Фанни Шиндлер. Я хотела бы видеть господина обер-лейтенанта Кальмана. — Заметив оценивающий взгляд медсестры, она добавила: — Я подруга семьи.

Медсестра колебалась.

— Ладно, — сказала она наконец. — Но не позволяйте ему волноваться. Сейчас покой — его главное лекарство.

Она повела Фанни по коридору с белым потолком и стенами и остановилась у одной из стеклянных дверей по правой стороне.

— Он там. — Медсестра посмотрела в палату через стекло.

Фанни проследила за ее взглядом.

— Иисус и Мария! — Она прикрыла рот рукой. В маленькой комнате с плетеным гарнитуром и заваленным газетами столом ее взору предстал Макс: неподвижно, с прямой спиной, он сидел на плетеном диване. На глазах у него была повязка.

— Господин обер-лейтенант каждое утро надевает форму, — тихо пояснила медсестра, — просит побрить и причесать его. Никто здесь так не борется за выздоровление, как он.

— Он ослеп? — прошептала Фанни.

Лицо медсестры выразило сочувствие.

— Глаза пострадали от газа. Врачи только через пару недель смогут сказать, сохранится ли зрение. Гораздо хуже дело обстоит с легкими. Они, скорее всего, никогда не восстановятся в полной мере.

Она не договорила: Макс закашлялся. Его скручивали рвотные спазмы, воздуха не хватало.

— Сделайте же что-нибудь, он задыхается! — закричала Фанни и хотела распахнуть дверь, но медсестра ее удержала.

— У него отек легких, поэтому ему тяжело дышать. Приступы уже не такие сильные, как раньше, но ему необходим покой.

— Отек легких? — со страхом повторила Фанни. — Что это означает?

— У него в легких вода. В этом виноват яд, который он вдохнул, зеленый крест^[64]. Сердце тоже пострадало. Но, в отличие от большинства своих товарищей, он успел надеть противогаз — к сожалению, уже после того, как вдохнул дьявольскую смесь.

Приступ кашля прекратился. Фанни наблюдала, как Макс достал из кармана брюк платок и вытер рот.

— Он умрет? — спросила она бесцветным голосом.

— Скорее всего, поправится, — постаралась утешить ее медсестра. — Большинство умирает через два-три дня после газовой атаки. Если, этого не случилось, медленно наступает улучшение. Господин Кальман пострадал почти четыре недели назад. Сначала его лечили в полевом госпитале. Здесь, в Вене, врачи прилагают все усилия, чтобы поставить его на ноги. Ему дают морфин от боли и кислород, чтобы легче было дышать. Или пускают кровь, снижая нагрузку на сердце. — Она повернулась к Фанни: — Когда зайдете, не позволяйте больному почувствовать ваш страх. Постарайтесь его подбодрить.

Фанни кивнула. Она положила руку надверную ручку, сделала глубокий вдох, выдохнула и вошла. Макс повернул голову в ее направлении:

— Вы снова хотите взять у меня кровь, сестра?

Фанни сглотнула и постаралась ответить как можно веселее:

— Привет, Макс! Это я, Фанни!

Его губы сложились в улыбку.

— Привет, Фанни! Решила навестить меня на Зензенгассе^[65], где живет старуха с косой?

— Боже ты мой, тебя не покинуло чувство юмора! — Молодой женщине хотелось плакать, но она рассмеялась.

— Где ты? — Кальман протянул руки вперед.

Фанни подвинула одно из кресел, но Макс попросил:

— Сядь рядом со мной. Пожалуйста. — Он похлопал ладонью по свободному месту на диване. — Хочу чувствовать, что ты тут, совсем близко. Ты хорошо пахнешь, — добавил он, когда она села. — Сладко и тепло.

Макс нашел ее руку, и их пальцы переплелись. Фанни посмотрела на дверь и удостоверилась, что медсестра ушла. Она положила голову возлюбленному на плечо и почувствовала, с каким усилием поднимается и опускается его грудь, внутри которой слышались хрипы.

— Как ты? — спросила она.

— Хорошо, — ответил он, не раздумывая. — Только глаза слегка жжет. Я хочу тебе кое-что показать. — Из внутреннего кармана мундира он достал книжечку из тонкой белой бумаги ручной выделки и протянул женщине: — Она была со мной в Альпах и придавала сил, особенно после того, как я попал в госпиталь.

Фанни взяла книжечку. На обложке изогнутыми буквами было написано: «Ф. Ш. Бал-маскарад в королевской опере Будапешта 17 февраля 1910 года».

— Это же моя бальная книжка! — Она покрутила вещицу в руках и осторожно положила обратно во внутренний карман мундира. — Пусть она придает тебе сил и дальше.

Ты все еще хранишь мой носовой платок? — спросил Макс.

Она кивнула. Потом сообразила, что он ничего не видит, и сказала:

— С тех пор как ты отбыл в Италию, он лежит у меня под подушкой.

Кальман улыбнулся и погладил ее по руке. Какое-то время они сидели молча. Фанни прислушивалась к хрипам в груди Макса, сопровождавшим каждый его вдох. «Пусть бы только он поправился», — заклинала она про себя.

— Нелли была у тебя? — спросил наконец Макс.

— Да. Вчера.

Мужчина крепче сжал ее руку.

— И сказала тебе, что мы все обсудили?

— Да, — повторила Фанни.

— Вашей дружбе конец?

— Не знаю. — При мысле о последней встрече с Хеленой у Фанни стало тяжело на душе.

— Я хотел сначала поговорить с тобой, — признался Макс. — Но о моем ранении, разумеется, оповестили только Нелли.

Он судорожно вдохнул, и в груди у него снова что-то захрипело. Молодой женщине пришлось собраться, чтобы не поддаться панике.

— Настало время быть честным, — продолжил Кальман, — с самим собой, с тобой, со всеми остальными. — Он отпустил ладонь Фанни, протянул руку и провел пальцами по ее щеке. — Ты говорила, что у нас нет будущего, Фанни. Возможно, теперь его в самом деле нет. Я чувствую себя так, будто опять стою в начале пути и должен заново учиться всему, что, как мне казалось, я знал. Хочу сказать, что люблю тебя, но это тебя ни к чему не обязывает. — Он помедлил и добавил: — Но я буду очень рад, если мы останемся друзьями. Что такое, Фанни? — Макс вновь прикоснулся к ее щеке. — Ты плачешь?

— Да, плачу, — всхлипнула она. — Прости, сестра сказала, что тебя нельзя волновать. Но в моих слезах виноват ты. — Она отерла глаза. — Ты всегда можешь рассчитывать на мою искреннюю дружбу и любовь. — Фанни взяла лицо Макса в ладони и нежно поцеловала его.

Он осторожно обхватил ее запястья и высвободился.

— Ты говоришь так потому, что мой вид вызывает у тебя сострадание. В нынешнем состоянии я буду для тебя только обузой. Хуже ничего и быть не может. Пойми, мне нужно заново устроить свою жизнь. А там уже время покажет. — Он взял ее правую руку и по очереди поцеловал каждый палец. — Теперь расскажи мне о себе. Как твои дела?

К смене темы разговора Фанни оказалась не готова. Поначалу она не знала, что сказать. Запинаясь, она поведала Максу, что подумывает о покупке салона мод мадам Моро. Как и Хелена, Кальман счел идею замечательной и предложил выступить поручителем по кредиту.

— Это очень великодушно с твоей стороны. — Фанни была тронута. — Мне и в самом деле необходим кредит, но небольшой. Мадам сделала очень выгодное предложение, а деньги, которые много лет переводил на мое содержание неизвестный благотворитель, покроют основную часть суммы. — Она нахмурилась. — Кстати, я предприняла еще одну безуспешную попытку найти родителей.

Она рассказала Максу о том, что Йозефа узнала печать с конверта, предъявленного перед родами ее матерью, а также поведала о письме, которое отправила в осведомительное бюро.

— Но эти господа даже не сочли нужным мне ответить, — закончила она с грустью. — Наверное, решили, что у меня не все дома.

Макс наморщил лоб.

— Когда ты туда писала?

— Уже больше двух лет назад. Вскоре после нашей последней встречи. — Фанни покраснела и была рада, что возлюбленный этого не видит.

— А кому именно ты писала?

— Никому конкретному, — ответила она. — Я там никого не знаю, поэтому адресовала письмо руководителю бюро.

— Хм. — Макс почесал подбородок. — Я знаю кое-кого, кто там работает, Это мой товарищ по военной школе. Если хочешь, я напишу ему — не сам, конечно, но я могу продиктовать тебе письмо, а потом с твоей помощью его подпишу.

— Боже, Макс!! — От радости Фанни захлопала в ладоши. — Это было бы чудесно!

Глава восемнадцатая

Вена, 1918–1919 годы

Фанни нажала на кнопку звонка рядом с дверью в квартиру Кальманов. Послышались шаги, и ей открыл Макс. На нем уже были шляпа, пальто и перчатки. Он улыбнулся.

— Бог в помощь, Фанни!

— Бог в помощь, Макс! Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Мне лучше с каждым днем. — Он закрыл за собой дверь и пошел к лифту. Макс всегда так говорил, но Фанни было понятно, что он просто не хочет ей жаловаться. Тяжесть повреждений не бросалась в глаза, однако Фанни знала, как обстоят дела на самом деле.

Она была с любимым, когда врачи незадолго до Рождества сняли повязку и оказалось, что зрение сохранилось. И все же на роговице остались шрамы, поэтому многое Макс видел размытым, будто за серой вуалью. Для легких газовая атака также не прошла бесследно. При физической нагрузке, например поднимаясь по лестнице, Кальман начинал задыхаться и кашлять. По этим причинам врачи отделения для офицеров признали его непригодным к строевой службе. В начале января Макса выписали из больницы, а затем уволили из армии по состоянию здоровья. Наступил февраль. Кальман уединенно жил вместе с сестрой в квартире на Ринге. Хелена с Эммой переехала в маленькую квартиру в особняке Батори. Суд признал раздельное проживание.

Фанни часто навещала Макса. С каждым днем они становились все ближе друг другу. Граница между дружбой и любовью стиралась. Оба значили друг для друга все больше, но при этом не торопили события. Максу по-прежнему требовалось время, чтобы устроить свою жизнь. Он думал о дипломатической или политической карьере, но речь пока не шла ни о чем конкретном.

Лифт остановился, и они вышли.

— Волнуешься? — спросил Макс.

— Ужасно, — призналась Фанни. — Всю ночь не сомкнула глаз.

Ее спутник рассмеялся.

— Да, сегодня важный для тебя день.

— Может быть, — сказала Фанни, и он услышал в ее голосе сомнение. — А может, меня ждет очередное разочарование.

— Бруннер говорит, что напал на след твоих родителей, — подбодрил ее Макс.

— Вот бы узнать, что это за след. Он в самом деле больше ничего не сказал? — спросила она возбужденно.

— Фанни, я бы ничего от тебя не утаил. Я же понимаю, насколько тебе важно выяснить наконец хоть что-то. Именно поэтому мы с ним и встречаемся.

Встреча была назначена в «Захере», а не в ведомстве секретной службы, где по-прежнему работал Бруннер.

Они кивнули привратнику, удивленно приподнявшему брови, и вышли из дома. На тротуаре лежал снег, было так холодно, что изо рта шел пар. Фанни вспомнила, как за два дня до Нового года навестила Макса в больнице и он сказал, что получил письмо от Бруннера. К сожалению, ничего конкретного там не было: Валериан только предлагал товарищу встретиться лично. Кафе «Захер» также выбрал он. С тех пор ночами Фанни часто лежала без сна, думая о том, чего хочет от них бывший однокашник Макса.

Йозефа была возбуждена не меньше воспитанницы.

— Только бы все выяснилось, детка! — повторяла она. — Надеюсь, связь твоих родителей с осведомительным бюро не испортит тебе жизнь. Не дай бог, начнутся проблемы с власть имущими!

Кафе «Захер» находилось в паре сотен метров от квартиры Макса. После короткой прогулки пара оказалась у стойки знаменитой на весь мир роскошной гостиницы с тем же названием. Фанни с волнением наблюдала, как Анна Захер, владелица заведения, просматривает тетрадь с бронированиями.

— Вот: гауптман Валериан Бруннер, отдельный кабинет номер два. Господин гауптман уже ожидает вас. Позвольте проводить. — Она пошла вперед, взяв под мышку маленького французского бульдога, который сидел на стойке рядом с тетрадью и с подозрением разглядывал посетителей.

Фанни знала, что до войны мадам Моро частенько посещала это заведение, но сама ни разу тут не была. Хотя она так волновалась, что не могла ясно думать, ее поразила роскошь интерьеров. Казалось, война с ее нуждой и ужасами обошла «Захер» стороной. Здесь мир роскоши остался нетронутым. Стены покрывали шелковые обои, на мраморных полах лежали персидские ковры. Продуктовые карточки тут не принимали: платить следовало наличными. На стол подавались настоящие деликатесы, а не блюда из суррогатов.

После того как Фанни поприветствовали две постоянные клиентки мадам, она прошептала Максу на ухо:

— Бьюсь об заклад: самое позднее завтра все будут судачить о нашем визите.

Анна Захер повернула в небольшой коридорчик и постучала в темную дверь, обрамленную красными бархатными шторами.

— Отдельный кабинет номер два, прошу вас, господа. — Она подождала секунду и открыла дверь: — Ваши гости, господин гауптман.

Бруннер поднялся из-за стоявшего посреди кабинета стола. Он поприветствовал Макса крепким рукопожатием и склонился к руке Фанни с поцелуем.

— Могу ли я прислать официанта принять заказ? — спросила Анна Захер и после утвердительного ответа Бруннера вышла.

Бруннер помог Фанни устроиться на стуле и сел сам.

— Рекомендую торт «Захер» со взбитыми сливками. Его нигде не делают так вкусно, как здесь, где он был изобретен. А к нему — чудесный, несравненный настоящий кофе. Кальман, ты платишь: это мой гонорар за помощь в ваших поисках.

Фанни так нервничала, что едва не рассмеялась. Товарищ Макса оказался обаятельным кавалером, и она почти сразу перестала обращать внимание на его обезображенное лицо.

Когда торт и кофе были поданы и молодая женщина ощутила давно забытые ароматы, она почти забыла о том, зачем пришла.

— Отец небесный, — вздохнула она после первого кусочка. — Я уже позабыла чудесный вкус настоящей еды!

Бруннер согласился с тем, что настоящим тортом и кофе в такие времена нужно наслаждаться с особенным благоговением, и принялся есть, никуда не торопясь. Когда на тарелках не осталось ни кусочка, официант убрал посуду.

— Итак, барышня Шиндлер, — сказал гауптман, когда они снова остались втроем. — Одно я скажу вам сразу: никто не должен знать, откуда вы получили информацию. Я могу на вас положиться?

— Разумеется, — серьезно ответила Фанни.

— Хорошо, тогда я пойду выкурю сигару с госпожой Захер, а то и не одну.

Женщина разочарованно посмотрела на него, и Бруннер рассмеялся. Он наклонился, взял кожаную папку, прислоненную к ножке кресла, и положил ее на стол.

— Иногда я бываю немного рассеянным и забываю, что у меня с собой секретные документы, — заявил он и подмигнул Фанни. — Поэтому случается, что кто-то, для кого они не предназначены, может их случайно прочесть. Но я ничего не видел и не знаю. — Он поклонился и вышел.

— Что все это значит? — растерялась Фанни.

— Он работает в секретной службе, — пояснил Макс. — И у него будут большие неприятности, если станет известно, что он намеренно передал кому-то секретные документы. — Кальман открыл папку, вынул документы и придвинул к возлюбленной: — В этом секретном отчете содержится история твоего происхождения, Фанни.

Дрожащими пальцами она перевернула первую страницу и пораженно воскликнула:

— Ой, это же письмо, которое я отправила в осведомительное бюро! А это, наверное, конверт с информацией на случай непредвиденных обстоятельств, о котором говорила Йозефа. — Она взяла в руки коричневый конверт, перевернула его и посмотрела на белую печать на черном фоне. — И в самом деле точь-в-точь такая, как в том объявлении в газете, — пробормотала Фанни. Отложив конверт в сторону, она принялась за чтение. Дойдя до последней страницы, молодая женщина замерла на несколько секунд, затем сложила документы и посмотрела на Макса: — То, что здесь написано, настолько невероятно, что я едва могу в это поверить.

Наступила пятая военная осень. Потери на фронтах по-прежнему были огромными, и все больше солдат дезертировало. Целые полки складывали оружие и возвращались домой, и командиры ничего не могли поделать.

В Вене многие страдали от сильной нужды. Продуктов не хватало уже давно, но теперь тем, кто не мог покупать их по непомерным спекулятивным ценам, грозила голодная смерть. Армейских заказов стало меньше, и Фанни не спала ночами, ломая голову над тем, как прокормить сотрудниц дома мод. Кроме того, она заботилась о Йозефе. И все же, несмотря на заботы, мысли каждый день крутились вокруг того, что она прочитала в документах, с которыми ей позволил ознакомиться Бруннер, товарищ Макса. С тех пор прошло уже почти пол года, но Фанни все еще не могла поверить в прочитанное. Солнечным октябрьским утром, едучи в омнибусе от Йозефы в модный салон, она тоже думала об этом.

— Проклятье! Проваливайте и оставьте лошадей в покое! — взревел кучер.

Молодая женщина сжалась и через переднее окно посмотрела на улицу. Прямо рядом с лошадьми множество людей размахивали красными флагами, скандируя:

— Долой кайзера! Долой монархию!

Напуганные животные раздували ноздри и перебирали копытами. Когда кто-то из толпы попытался схватить их за сбрую, лошади рванулись на дыбы.

Фанни нетерпеливо забарабанила пальцами по лежащей на коленях сумочке. Ей срочно нужно было назад в магазин, но омнибус застрял между ратушей и университетом. Демонстрация, маршировавшая по Рингу в направлении Бургтеатра, казалась бесконечной. Тысячи мужчин и женщин с красными коммунистическими или красно-бело-красными республиканскими флагами шагали по улице, выкрикивали лозунги и распевали во всю глотку:

— А что с господами? С них нечего взять! Улицы будут у нас подметать!

Фанни почувствовала запах гари. Мужчина, сидевший передней, воскликнул:

— Ну и ну, совсем с ума сошли! Они жгут кайзера!

Пассажиры с ужасом посмотрели в указанном мужчиной направлении. Площадь перед университетом была полна студентов. Одни махали транспарантами, другие срывали черно-желтые флаги монархии. Посреди площади клубился дым. Студенты притаскивали портреты кайзера, висевшие в актовом зале и аудиториях, и с улюлюканьем бросали их в огонь. Все больше голосов в омнибусе призывали полицию, но блюстителей порядка нигде не было видно.

— Боже мой! Вы только посмотрите! Там молодая де-вица! Этот сброд ее просто затопчет! — Старуха с корзинкой на коленях ткнула Фанни в бок.

В толпе рядом с омнибусом оказалась зажата молодая женщина. Она нерешительно пыталась проложить себе дорогу, но ей не удавалось сдвинуться с места. В конце концов кто-то ее толкнул, она споткнулась и упала на колени. Катившаяся поверх толпа не позволяла ей подняться, и бедняжка кричала от ужаса.

— Иисус и Мария, да это же Нелли! — Фанни вскочила, ринулась к задней площадке омнибуса и выпрыгнула на улицу. Хелена была всего в нескольких метрах от нее. Она скорчилась на дороге, закрыв руками голову.

— Расступитесь! Немедленно расступитесь! — кричала Фанни изо всех сил, угрожая людям кулаками.

Ей удалось пробиться к Хелене, взять ее за руку и поднять. От страха та ее не узнала и начала отбиваться, но подруга вцепилась в нее железной хваткой и закричала прямо в ухо:

— Нелли, это я, Фанни! Я вытащу тебя отсюда! — Она приобняла Хелену и потянула за собой.

Наконец женщины остановились в узком переулке позади университета. Там было не так много народу и относительно тихо.

Хелена всхлипывала и цеплялась за Фанни.

— Все хорошо, — успокаивала ее подруга, — тут с тобой ничего не случится.

— Не знаю, чем кончилось бы дело, если бы не ты, — выдавила Хелена между всхлипываниями. Плечи у нее тряслись от рыданий.

Фанни подумала и объявила:

— Пойдешь со мной в салон мод. Там мы обе сможем немного успокоиться.

Чтобы избежать толпы, Фанни повела подругу в обход мимо парка Фольксгартен и миноритской церкви через Герренгассе на улицу Грабен. Примерно через десять минут они добрались до черного хода салона. Фанни провела Хелену в бывший кабинет мадам и усадила на стул.

— Для начала я принесу нам чай. — Она хотела выйти, но Хелена схватила ее за руку.

— Спасибо, что спасла меня, — сказала она тихо. Фании молча обняла ее. После этого она вышла и чуть позже вернулась с подносом с двумя чашками.

— Это пойдет нам на пользу, — сказала она и поставила одну из чашек перед Хеленой. — Что ты вообще делала в университете?

— Я была на лекции, — сказала Хелена. — С этого семестра я студентка медицинского факультета. — Она обеими руками пригладила волосы. — Мы давно не виделись.

— Почти год. — Фанни вспомнила их последнюю встречу. Они не рассорились, но дружба дала трещину, которую никто не пытался залатать.

Хелена сообщила:

— Две недели назад из Венгрии приехала мама. Она живет в особняке Батори.

— Твоя мать приехала из Венгрии одна? — удивилась Фанни. — Отец остался в поместье?

— Папа умер, — выдавила из себя Хелена и заплакала.

Фанни замерла от ужаса. Придя в себя, она взяла подругу за руку и попросила:

— Расскажи мне, что произошло!

Всхлипывая, Хелена сжала ее пальцы. Сначала Фанни не могла разобрать ни слова, но потом услышала чудовищное: барона Батори убили. Дезертиры, сбежавшие из отечественной армии, напали на поместье. Угрожая поварихе, они заставили ее открыть кладовку и принялись истреблять запасы. Барон, кучер и верный слуга Адам были застрелены при попытке сопротивления. Баронессе и Софии удалось спрятаться в каморке камеристки. После кровавой бани убийцы перевернули дом вверх дном в поисках ценных вещей и денег. Заодно они обнаружили винный погреб, перебили множество ценных бутылок выдержанного вина и напились палин-ки. Пока они спали пьяным сном, женщины бежали.

Пешком они направились к железной дороге, непрестанно боясь попасть в руки к дезертирам и мародерам. Они ничего не ели и не пили, прятались по ночам в кустах и через три дня добрались до станции. София обменяла жемчужные серьги баронессы на билеты до Будапешта и продукты. В Будапеште пришлось отдать за билеты до Вены обручальное кольцо Иды Батори.

— У меня больше нет родного дома, — тихо закончила Хелена. — Но самое ужасное, что погиб папа. Он никому не сделал ничего плохого и никому не желал дурного. Я уверена, что он поделился бы с дезертирами последним куском хлеба. — Она снова заплакала.

Фанни погладила дрожавшие пальцы подруги.

— Ты еще не знаешь, что я выкупила дом мод, — начала она, чтобы отвлечь Хелену. — Мадам все еще на положении интернированной. Но уже не в крепости Кар-лштейн, а в частной квартире. Адвокат сказал мне, что со дня на день ждет ее освобождения.

— После этого она вернется в Вену?

— Сначала да, — кивнула Фании. — Но когда война закончится, мадам хочет уехать на родину, во Францию. — Она помолчала. — Осталось недолго. Говорят, что солдаты массово слагают оружие и отказываются воевать дальше. Многие просто возвращаются домой.

— Им следовало сделать это раньше, — вздохнула Хелена.

Йозефа тоже так говорит, — ответила Фанни с улыбкой и осторожно добавила: — Как хорошо, что мы сидим здесь и разговариваем.

Хелена кивнула.

— Я тоже так думаю.

Фанни вспомнила тот день, когда они с Максом встречались с Бруннером. О содержании секретных бумаг она не сказала никому, кроме Макса и Йозефы, хотя не сталасообщать наставнице, какую роль в этом деле сыграл Бруннер. Но Фанни уже давно хотела поговорить обо всем с Хеленой.

— Нелли, — сказала она тихо и проникновенно, — ты должна кое о чем знать. Можешь мне не верить, но тем не менее это правда. — Фанни снова взяла Хелену за руку: — Мы сестры — ты и я, Нелли. — Она напряженно посмотрела на подругу, во взгляде которой отразилось непонимание.

По окончании паузы, которая показалась Фанни вечностью, Хелена покачала головой.

— Прошу тебя, Фанни. Я часто мечтала, чтобы мы оказались сестрами, но…

— Это в самом деле так, Нелли! У нас разные отцы, но одна мать. Через полгода после моего рождения наша мать вышла замуж за твоего отца. Брак был устроен двором.

Хелена посмотрела на Фанни с еще большим недоумением. Та отпустила ее руку и достала из сумочки помятый коричневый конверт.

Это был тот самый документ на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. С молчаливого согласия Макса Фанни забрала его из папки, которую Бруннер дал ей в «Захере».

— Этот конверт я всегда ношу с собой, потому что в нем находится единственный документ, удостоверяющий личность моей матери. Она принесла его на роды. Тут значится ее имя и адрес для связи. Умри она в родах, больница должна была известить семью. — Она протянула конверт Хелене.

Та достала из него пожелтевший лист бумаги и развернула его.

— Здесь стоит девичья фамилия моей матери — Ида Мольнар! — воскликнула она, начав читать. — Адрес мне не знаком.

— Это адрес осведомительного бюро. Полагаю, там знали, как связаться с вашей семьей в случае смерти в родах, — сказала Фанни.

— Но как ты выяснила, что Ида Мольнар — это Ида Батори? Откуда тебе известна девичья фамилия моей матери?

— Она значилась в документах, которые я видела. Как и то, что позже она вышла за твоего отца и стала баронессой Батори. — Фанни забрала у Хелены бумагу и рассказала, как Макс помог ей связаться с осведомительным бюро и раскрыть тайну ее рождения. Имя Бруннера она снова не упомянула.

Когда она закончила рассказывать, Хелена встала и подошла к ней.

— Я рада, что мы в самом деле сестры, Фанни.

— Так между нами снова мир? Ты меня простила? — спросила та напряженно.

Вместо ответа Хелена обняла ее.

— А твой отец? — спросила она, когда они разомкнули объятия. — Кто твой отец?

— Он уже давно умер… — начала Фанни. Внезапно она замолчала и улыбнулась: — Нам стоит спросить о нем нашу мать.

Особняк Батори находился неподалеку от Хофбурга между церквями Святого Михаила и Святого Петра. Он напоминал венецианский дворец, феодальная роскошь которого ничуть не поблекла, несмотря на военное время. Над воротами блистал родовой герб, который Фанни уже видела в поместье Батори. Дядя Хелены, как глава клана, занимал с семьей бельэтаж. На третьем этаже находились апартаменты, в том числе небольшая квартира, где жили Хелена и Эмма. У отца Хелены имелось право на несколько большие апартаменты на том же этаже.

— Со смертью папы срок действия прав на вторую квартиру истек, — объяснила Хелена, когда они с Фанни поднимались на лифте на третий этаж. — Мама должна была въехать к нам с Эммой, но я воспротивилась. — Она улыбнулась сестре. — Так что мой дядя пока что разрешил ей остаться в квартире папы.

Они вышли из лифта и остановились перед красивой резной дверью. Хелена постучала. Им открыла София. Узнав Фанни, старая камеристка вытаращила глаза.

— Бог в помощь, София! Мы хотим увидеть маму. — Хелена взяла Фанни за руку и прошла мимо камеристки в небольшую прихожую. Энергично цокая каблуками по мраморному полу, она потянула сестру дальше, к двери слева, постучала и вошла в маленькую гостиную.

Ида Батори сидела в кресле у горящего камина. Закрытое черное траурное платье и темные волосы делали ее лицо таким бледным, что она казалась привидением. В руках вдова держала Библию, и Фанни услышала тихое бормотание:

— Ты говоришь: «Я богат, я много приобрел, и мне уже ничего не надо». Но ты не осознаешь, что ты несчастен, жалок, нищ, слеп и гол…^[66] — Женщина прервалась и посмотрела сначала на Хелену, а потом на Фанни. Ее глаза сузились. — Что тебе здесь нужно, маленькая дрянь? Разве я не запретила тебе общаться с моей дочерью?

Фанни трясло — отчасти от напряжения, отчасти от ярости. Она хотела было обрушить на баронессу весь свой гнев, но тут Хелена крепче сжала ее руку.

— Мама! — Она сделала шаг вперед. — Я хочу представить тебе мою сестру Фанни. Она появилась на свет в Рождество восемьдесят девятого года от анонимной матери в родильном отделении Центральной больницы Вены. Но это тебе и так известно.

Несколько секунд Ида Батори, онемев, смотрела на Фанни. Затем она швырнула Библию на столик и поднялась.

— Это наглая ложь!

— Вовсе нет! — закричала Фанни и выхватила из сумочки конверт. — Здесь все написано!

— Это подделка!. Покажи сейчас же! — Баронесса протянула руку и сделала шаг в сторону Фанни, но та быстро отскочила.

— Вы же не думаете, что я настолько глупа и отдам вам этот конверт?! — Она повернула его так, чтобы Ида Батори увидела печать. — Никаких подделок!

— Мама, признай, что Фанни твоя дочь! — вмешалась Хелена.

— Будь я проклята, если назову этого подкидыша дочерью! — разъярилась Ида Батори. — Ты принесла мне одни несчастья, — зашипела она на Фанни. — Я была придворной дамой императрицы, и не уступи я минутной слабости, не отдайся этому негоднику эрцгерцогу Отто, осталась бы при своем высоком положении. Отто разрушил мое будущее. Мне пришлось оставить двор и выйти замуж за твоего отца, ничтожного младшего сына барона!

— Племянник старого кайзера — твой отец, Фанни? — воскликнула ошеломленная Нелли. — Бог ты мой.!

— Пусть не воображает! — возмутилась Ида Батори. — Он произвел на свет десятки бастардов, которых не признал до самой своей сифилитической смерти. У тебя, — она ткнула в сторону Фанни пальцем, — нет права претендовать на что бы то ни было!

— Да я и не собираюсь! — гневно ответила Фанни. — Я знаю, кто я, и знаю, что добилась всего вопреки родителям! Но для отца я что-то значила, ведь он до самой своей смерти ежемесячно переводил деньги на мое содержание через осведомительное бюро.

— Это был не он, а старый кайзер, — холодно возразила Ида Батори. — Он тратил личные средства на внебрачных отпрысков родни. И посылал деньги через осведомительное бюро, чтобы скрыть источник поступлений. — Она смерила Фанни ледяным взглядом. — Ты мне с самого начала не понравилась. Не следовало пускать тебя в мою семью.

— Мама! — воскликнула Хелена. — Ты и есть семья Фанни.

— Никоим образом, — возразила Ида Батори с откровенным отвращением. — Лучше бы ты вовсе не появилась на свет, но этот путь был мне заказан. После того как мое положение стало очевидным, во избежание скандала при дворе меня держали как заключенную, поэтому мне пришлось тебя выносить.

— Я не ожидала от вас ничего иного, кроме черствости и бессердечия. Вы мне не мать, потому что звание матери нужно заслужить! — Голос у Фанни дрожал, но подбородок был гордо поднят, и она смотрела Иде Батори прямо в глаза.

Потом Фанни развернулась и пошла к выходу. В глазах у нее стояли слезы, но она ни за что не хотела показать Иде Батори, как сильно задета ее поведением.

Хелена посмотрела на мать. На лице у нее читались недоумение и неприятие.

— Ты мне отвратительна, мама. Я никогда не прощу тебе того, как ты поступила с Фанни. Она моя сестра. Я люблю ее и всегда буду на ее стороне. — Она повернулась и поспешила следом за Фанни.

Не прошло и двух недель, как 3 ноября 1918 года австро-венгерское правительство заключило перемирие с Антантой. Страшная война, длившаяся четыре года три месяца и семь дней, подошла к концу. Но перемирие уже не могло предотвратить падения монархии. Одиннадцатого ноября император Карл I сложил с себя полномочия и отправился с семьей в замок Экартзау в ожидании того, как решат его судьбу победители. Его империя — вторая по размеру в Европе, объединявшая бесчисленное количество разных народов, — распалась на многочисленные маленькие государства. В Вене провозгласили республику Германская Австрия, границы которой были определены не сразу.

По окончании войны Фанни немедленно вставила новое стекло в витрину дома мод. После этого она дала во все газеты объявления о том, что является новой владелицей салона. Старую вывеску «Сара Моро кутюр» она решила сохранить из уважения к мадам — та вернулась в Вену, очень худая и бледная, и готовилась к отъезду во Францию.

Фанни переполнял энтузиазм. Сначала она повесила в торговом зале диплом мастерицы, потом вернула на место не потерявшие своей роскоши дорогие ткани. Все еще энергичная, несмотря на возраст, Эльфрида Шуберт сделала по эскизам Фанни выкройки, и вскоре в пошивочной мастерской затарахтели машинки, а в витрине появились первые манекены в новых платьях. Швей и продавщицы пребывали в отличном настроении. С окончанием войны вернулись надежда и уверенность в завтрашнем дне, пусть мужья некоторых женщин по-прежнему числились пропавшими без вести или находились в плену.

Постепенно возвращались и старые покупательницы. Те, чьи мужья обогатились на военных действиях, сразу делали заказы на платья, не скрывая радости от возможности снова красиво одеваться. Другим повезло меньше: они потеряли семейные владения в Богемии, Венгрии, Галиции, Буковине или Хорватии. Такие приходили просто посмотреть на новинки, но Фанни не сомневалась, что финансовая ситуация давних клиенток улучшится, и открывала им кредиты на хороших условиях.

Двадцать пятого декабря она праздновала с Йозефой первое мирное Рождество и одновременно — свой двадцать девятый день рождения. Двумя днями позже, когда магазины снова открылись, она устроила праздник для друзей и клиенток в торговом зале модного салона.

На прилавке перед стеллажом с тканями стояла маленькая рождественская елка. Под люстрой с помощью Макса Фанни соорудила деревянный подиум, вокруг которого размещались столы и стулья.

Кухарка семьи Кальман отправилась за город к крестьянам, привезла курицу, яйца, капусту и картошку и приготовила еду. Блюда были простыми, но гости набросились на них, будто им подали устриц и икру. Пили вино из довоенных запасов, сохранившихся в подвале мадам. В это время самые хорошенькие продавщицы магазина устроили на подиуме показ мод.

Новые модели сильно отличались от довоенной моды.

Лишенные излишней декоративности и пышности, они выглядели простыми и элегантными и напоминали короткие, до колен, юбки для тенниса и танцев. Фурор произвели придуманные Фанни брюки. Широкие и прямые, на манер мужских, они дополнялись сидящими по фигуре жакетами, которые подчеркивали грудь и тонкую талию.

Мадам расхвалила первую коллекцию Фанни.

— Я вижу, что вы excellente^[67] продолжаете дело всей моей жизни, мадемуазель Шиндлер, — сказала она после показа и с грустной улыбкой на неизменно вишневых губах обняла Фании.

Пока гости поглощали поданный на десерт кайзер-шмаррн ^[68], приготовленный хоть без изюма и ванили, но с достаточным количеством яиц, Фанни переходила от столика к столику.

Изабелла сидела между Рахилью и родителями, приехавшими незадолго до Рождества. Супруги Кальман выглядели несчастными и удрученными. Отец Изабеллы и Макса лишился почти всего состояния, потому что военный заем после капитуляции потерял всякую ценность. Только благодаря поддержке сына пара могла по-прежнему жить в своем особняке в Будапеште. Макс пытался уговорить родителей переехать в Вену, но они упорно отказывались надолго покидать родной город.

Изабелла потянула Фанни за руку, и та наклонилась к ней.

— Сегодня мы с Рахилью купили билеты на корабль до Палестины. Уезжаем в конце января.

Идея отправиться в Землю обетованную, где британцы пообещали евреям вернуть родину, исходила от Рахили. После бегства из Лемберга, пережитых ужасов и краха монархии она решила покинуть Европу. Ей хотелось жить в кибуце на берегу Тивериадского озера, отказаться от частной собственности и заниматься сельским хозяйством вместе с другими поселенцами. Она заразила идеей еврейского рабочего бесклассового государства не только Изабеллу, но и многих беженцев, которые решили последовать за ней. Те, кто не хотел перебираться в Палестину, планировали начать новую жизнь в Вене. Лишь немногие решили вернуться назад в свои деревни.

— Я буду очень скучать по тебе, — сказала Фанни. — Макс все еще надеется, что вы останетесь.

Изабелла покачала головой:

— Решение принято. Рахиль хочет уехать. А я хочу быть рядом с ней, — женщина с нежностью посмотрела на любимую.

Фанни взглянула на Макса. На коленях у него сидела Эмма, гладя по волосам куклу, подаренную отцом на Рождество. Макс разговаривал с Хеленой. С тех пор, как они официально оформили раздельное проживание и каждый смог устроить свою жизнь, между бывшими супругами сложились дружеские отношения.

У Макса появились планы на будущее. По состоянию здоровья он не мог вступить в новую немецко-австрийскую народную армию, но ему предложили консультировать недавно избранное правительство под руководством канцлера Реннера по вопросам установления дипломатических отношений с Венгрией. Фанни знала, что он радуется предстоящей работе.

Будто почувствовав, что любимая думает о нем, Макс посмотрел на Фанни, и они улыбнулись друг другу.

— Теперь у нас есть будущее? — спросил он Фанни в вечер дня ее рождения.

— Я люблю тебя, — ответила она. — И всегда буду на твоей стороне.

— Значит ли это, что ты переедешь ко мне после отъезда Изабеллы?

— А Йозефа? — возразила Фанни. — Я ведь о ней забочусь.

— У меня большая квартира. Найдется место и для твоей воспитательницы.

— Хорошо, — ответила Фанни. — Я спрошу ее.

Она сделала это на следующий же день. Но старушка колебалась и не хотела покидать квартиру, в которой прожила много десятков лет. Кроме того, ей не нравилась идея жить под одной крышей с возлюбленным своей подопечной.

Однако не явиться на праздник Йозефа не могла. Она сидела в удобном кресле, которое Фанни поставила рядом с подиумом, и выглядела утомленной, но довольной. Фанни подошла и села рядом на свободный стул.

— Ты устала, Йозефа? Хочешь домой?

— Спасибо, детка. Все хорошо. Дома мне все равно нечего делать, кроме как сидеть в кресле и есть. — Помолчав, она добавила: — Знаешь, я только что вспоминала, как мы были здесь в первый раз. А теперь салон принадлежит тебе. Я в самом деле очень горжусь тобой. Хорошо, что ты не всегда меня слушаешь, а идешь своей дорогой.

— Если бы я тебя слушала, то сейчас у меня, скорее всего, не было бы работы, — улыбнулась Фанни. — Прислугу теперь почти никто не может себе позволить. Кроме того, это занятие мне все равно не нравилось.

— В тебе говорит благородная кровь, — пробормотала Йозефа. — Надо же было такому случиться, что кутила красавчик эрцгерцог оказался твоим отцом, а эта зазнайка баронесса — матерью. Знаешь, детка, иногда я думаю, лучше было тебе и не знать, что за люди твои родители.

Фанни наклонилась и взяла старушку за руку.

— Это не мои родители, — заявила она, — это люди, благодаря которым я появилась на свет. Родителей мне заменила ты, Йозефа. Ты стала мне и бабушкой, и отцом, и матерью. И так будет всегда!

Послесловие

Двуединая Австро-Венгерская монархия просуществовала с 1867 года до конца Первой мировой войны в 1918 году и стала последним этапом господства Габсбургов.

К началу XX века в многочисленных странах, которые объединяло это государство, наблюдался расцвет новых технологий и культуры — музыки, живописи, литературы — и одновременный рост конфликтов на национальной и социальной почве. Армия считалась безнадежно устаревшей, на внешнеполитической арене Австро-Венгрия потеряла ведущее положение в Европе, уступив его Германской империи. Символом старого традиционного мира остался император Франц Иосиф, служивший для подданных гарантом порядка и стабильности.

Венский приют, в котором выросла Фанни, был открыт в 1784 году сыном Марии Терезии императором Иосифом II и просуществовал до 1910 года. За это время он принял три четверти миллиона детей одиноких матерей. Задача заведения состояла в том, чтобы снизить количество подкидышей, абортов и детоубийств. Женщины могли анонимно произвести ребенка на свет в родильном доме, расположенном поблизости, и сразу же передать в приют. От этого правила, однако, постоянно отступали, что в итоге сделало подобную возможность доступной только для состоятельных женщин. Детей вскоре после рождения отдавали на попечение «кормилиц». Детская смертность в таких семьях составляла более девяноста процентов и была невероятно высокой по сравнению с другими аналогичными заведениями.

Действие романа по большей части разворачивается в Вене, поэтому мы позволили себе включить в речь героев типичные венские и австрийские выражения. Если вы найдете в них ошибки, просим нас за это извинить.

Мы также позволили себе скорректировать некоторые исторические даты и факты так, чтобы они соответствовали сюжету. В нашем романе Фанни растет в приюте вместе с другими детьми, чего на самом деле быть не могло. Только в исключительных случаях, например, когда детям требовался особый уход или их на какое-то время приходилось забирать из приемной семьи, они могли жить в приюте.

Так называемые переносные швейные машинки фирма «Зингер» стала выпускать только в 1921 году. Швейная машинка Фанни обладала ручным приводом и не была вмонтирована в швейный стол, поэтому ее можно было перевозить в чемодане. Хотя такая машинка оставалась достаточно тяжелой, мы сочли ее переносной.

Бал-карнавал в будапештской опере мы выдумали. Наши исследования показали, что подобных балов там не проводилось

Дамские моды из Вены перед Первой мировой войной отличались высочайшим качеством, были весьма любимы и ценимы. «Венским костюмом» (который Фанни сшила для Йозефы в качестве экзаменационной работы) называли наряд, отличавшийся хорошей выкройкой и качеством шитья.

Комендант Перемышльской крепости Герман Кусманек фон Бургнойштедтен после капитуляции попал в русский плен. На самом деле он не пытался тайно склонить кронпринца Карла к мирным переговорам.

Премьера оперетты «Сильва» состоялась 17 ноября 1915 года.

Газовая атака, жертвой которой стал Макс, олицетворяет все подобные военные операции в ходе Первой мировой войны, унесшие жизни порядка 100000 человек и оставившие инвалидами 1,2 миллиона. В Альпах имели место две газовые атаки. Первая произошла 29 июня 1916 года при Сан-Микеле-дель-Карсо. Ее жертвами пали от 5000 до 8000 человек. Вторая случилась 24 октября 1917 года во время двенадцатой битвы при Изонцо. Погибло примерно 5600 человек.

Использование химического оружия было запрещено Гаагской конвенцией еще до Первой мировой, но лишь ужасы газовых атак этой войны привели к тому, что в 1925 году Женевской конвенцией был введен жесткий запрет. Германия ратифицировала этот договор в 1929 году.

Благодарности

Созданию этого романа способствовали профессиональные знания множества людей. Всем им мы хотим выразить нашу огромную благодарность.

Спасибо сотрудникам Венского музея, Военно-исторического музея Вены, будапештской оперы и синагоги на улице Казинчи. Отдельная благодарность Герхарду Мурауэру и сотрудникам венской библиотеки, а также Рейнфриду Фергейнеру и Томашу Иджковски из Австрийского общества изучения крепостей. И наконец, благодарим нашего редактора Бернадетт Линдербахер.

Примечания

1

Типичное венское приветствие. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Мелкая монета, 1/100 австро-венгерской кроны

(обратно)

3

Восьмилетняя школа для детей из народа.

(обратно)

4

С 1812 по 1919 год совершеннолетие в Австрии наступало в 24 года

(обратно)

5

Добрый день, дамы! (фр.)

(обратно)

6

Выгодное предложение (фр.).

(обратно)

7

Компания, основанная изобретателем выкроек из папиросной бумаги Эбенезером Баттериком.

(обратно)

8

Ремесло (фр.).

(обратно)

9

Бесшовный мозаичный пол на основе стяжки с вкраплениями различных материалов.

(обратно)

10

Описывается модель Rolls-Royce 40/50НР Silver Gliosi.

(обратно)

11

Ныне Братислава.

(обратно)

12

Традиционное блюдо венской кухни: ломтики отварного говяжьего огузка с яблочным пюре и хреном.

(обратно)

13

Немецкое название озера Балатон.

(обратно)

14

Веревка, используемая для выездки лошадей

(обратно)

15

Здесь: брюки для верховой езды.

(обратно)

16

Будапешт был основан в 1873 году в результате слияния трех городов на Дунае.

(обратно)

17

Последний крик (фр.).

(обратно)

18

Да, естественно (фр.).

(обратно)

19

Конечно (фр.).

(обратно)

20

Не так ли (фр.).

(обратно)

21

Неплохо (фр.).

(обратно)

22

В моде (фр.).

(обратно)

23

Очень элегантно (фр.).

(обратно)

24

Моя дорогая (фр.).

(обратно)

25

Страсть (фр.).

(обратно)

26

Правда? (фр.)

(обратно)

27

Но это мне нравится (фр.).

(обратно)

28

Очень хорошо! (фр.)

(обратно)

29

Мелочь (фр.).

(обратно)

30

Это правда! (фр.)

(обратно)

31

Так называли костюмы лучших ателье Вены, славившихся точностью выкроек, кроя и пошива.

(обратно)

32

Мои поздравления, дорогая (фр.).

(обратно)

33

Традиционное блюдо: паста из брынзы с маслом, красным сладким перцем и специями, которую намазывают на хлеб.

(обратно)

34

Веселье (фр.).

(обратно)

35

Барышни (фр.).

(обратно)

36

Конечно! (фр.)

(обратно)

37

Спасибо (фр.)

(обратно)

38

Смелее (фр.).

(обратно)

39

Добрый день (фр,).

(обратно)

40

Добрый день, малютка Эмма (фр-).

(обратно)

41

Дамы (фр.).

(обратно)

42

Портниха (фр.).

(обратно)

43

Очень интересно (фр.)

(обратно)

44

Успеха! (фр,)

(обратно)

45

Венский придворный театр.

(обратно)

46

Дом на Мариахильферштрассе, где находился салон высокой моды «Шмстерн Флёге» («Сестры Флёге»), называли ио расположенному в нем кафе.

(обратно)

47

Так называли платье «реформ», имевшее мешковатую форму и не подразумевавшее ношение корсета.

(обратно)

48

Один из дней карнавальной недели перед Великим постом, в который женщины получают власть над мужчинами.

(обратно)

49

Немецкая пасхальная ромовая баба.

(обратно)

50

«Венская газета».

(обратно)

51

Речь идет об убитом эрцгерцоге с супругой, которые занимали в Вене дворец Верхний Бельведер.

(обратно)

52

Что происходит? (фр.)

(обратно)

53

Пожалуйста! (фр.)

(обратно)

54

Ах, какая ерунда! (фр.)

(обратно)

55

Совершенно (фр.).

(обратно)

56

Гимн Австро-Венгрии.

(обратно)

57

Оперетта Кальмана, в России часто называется «Сильва»

(обратно)

58

Месье. минутку, пожалуйста! (фр.)

(обратно)

59

Спасибо. Спасибо большое! (фр.)

(обратно)

60

До свидания, дамы (фр.).

(обратно)

61

Венгерская армия.

(обратно)

62

Ныне «Львов».

(обратно)

63

Звание, соответствовавшее чину полковника в российской армии.

(обратно)

64

Так маркировались снаряды с химическим оружием, которые использовала Германия.

(обратно)

65

Дословный перевод названия: переулок Косцов.

(обратно)

66

Откр. 3:17.

(обратно)

67

Превосходно (фр.).

(обратно)

68

Сладкое мучное блюдо венской кухни.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Послесловие

Благодарности

*** Примечания ***

Пожертвовать