Стародум [Алексей Дроздовский] (fb2) читать онлайн

Стародум

Пролог

1224 год

Восточная часть Новгородских земель

Крепость Стародум

Мужчина чудовищных размеров опирался на дерево посреди ночи.

Стальной шлем, кольчуга, пластинчатые поножи: всё красное от крови. Она покрывала его с ног до головы, стекала по доспехам, капала на землю. На поясе у него висела огромная булава, которую обычный человек не смог бы даже от земли оторвать.

В руках — младенец, завёрнутый в горстку пелёнок.

— Не реви, — приговаривал мужчина, покачивая малыша. — Мужики не ревут.

Но сам он обливался слезами.

Его сердце колотилось, руки тряслись. Он знал, что скоро потеряет сознание, но всё равно не мог оторвать взгляд от беснующейся толпы, идущей на штурм Стародума.

Всю ночь воевода только и делал, что рубил, дробил, крошил и проламывал черепа врагов. Он оборонял стены крепости так долго, как только мог, но атакующих оказалось слишком много. У них не было ни единого шанса защититься.

Крепость основали в начале одиннадцатого века и более двухсот лет Стародум, что в восточной части Новгородских земель, служил домом удельного князя и его людей. Сейчас крепость пылает, и дым поднимается высоко в небо. Врата пали, стены проломлены, внутри галдят налётчики.

И много-много факелов носится в окружающей тьме.

За несколько последних часов воевода убил так много человек, как никогда в своей жизни, хотя уж чего, а битв навидался. Он стоял насмерть на реке Липице, против объединённых сил Владимиро-Суздальских князей, он сбрасывал с коней рыцарей Ливонского ордена, он обращал в бегство литовские и эстонские племена. Это он бежал с поля боя, когда по ним прошлась могучая сила кочевников.

Ему случалось и побеждать, и проигрывать.

Но только сегодня ему выпала нелёгкая доля — наблюдать за падением своего дома. Когда стало ясно, что устоять не получится — князь приказал всем своим людям убираться через тайный ход. Воевода хотел остаться в крепости до самого конца, но Горислав Лютогостович велел ему унести маленького сына — тому едва год стукнул.

«Унеси», — велел ему князь.

И он унесёт. Даже ценой своей жизни.

— Суки… — прошептал воевода.

Сегодня погибло множество хороших людей: его жена, его друзья, его воины.

Но крепость не отдастся врагам просто так — у князя осталось последнее средство обороны. В первых лучах утреннего солнца земля принимается дрожать, опрокидывая налётчиков, сбивая их с ног. Массивные стены Стародума медленно погружаются под землю, тонут в почве будто это вода, а не плотная порода. Целые здания уходят вниз, прячутся от захватчиков, уносят с собой зазевавшихся грабителей и насильников.

Сегодня не будет победителя — проиграют все.

— Назад! — раздаётся в отдалении приказ вражеского полководца. — Отступаем!

— Все назад! — поддерживают приказ сотники, передают приказ десятникам и далее.

Воевода стоял возле дерева, весь в крови. Кровь капала с его бороды, пачкала пелёнки малыша.

Чёрные глаза следили, как Стародум медленно опускается под землю. Пусть враги и смогли взобраться на стены, но они никогда не смогут подчинить себе оплот, хозяйничать в нём. Тяжёлые стены скорее уйдут вниз, подальше от человеческих глаз, чем позволят врагам разгуливать внутри.

Несколько мгновений, и крепость полностью скрывается под холмом, точно и не было здесь никакого Стародума. Одна лишь вытоптанная земля остаётся на поверхности, да уцелевшие захватчики, удивлённо озирающиеся по сторонам. Они собирались захватить удельного князя, а всех его людей повесить на дороге между Новгородом и Владимиром. Но теперь не осталось ничего.

Только воевода с младенцем на руках.

— Их-их, — принимается хныкать малыш.

— Тихо, — произносит мужчина. — Нельзя в лесу кричать, нечисть накликаешь.

Ребёнок на удивление оказался смышлёным: замолчал, глядя на него заинтересованным взглядом.

Воевода двинулся прочь на негнущихся ногах: ему нужно спрятать малыша на долгие годы. Ровно через двадцать два года крепость снова восстанет из земли — выплывет на поверхность и позовёт своего хозяина. Стародум не будет сидеть под холмом вечно. Остаётся лишь надеяться, что безумные князи к тому моменту сгинут в нескончаемой междоусобице, чтобы малышу не пришлось сражаться со старыми врагами отца.

Глава 1

Малыша того нашли в канаве, синего почти.

Обогрели, усыновили, дали любовь и кров.

Сегодня я исполняю главную роль, все взгляды прикованы ко мне.

— Прекрасный день, чтобы сучёныша повесить, а? — спрашивает Митька Седой, и окружающие согласно кивают.

Мы стоим посреди круглой поляны в лесу. Верёвка переброшена через толстую дубовую ветку, петля на моей шее, одно движение и мои ноги соскользнут с колодки. Задёргаются в предсмертных конвульсиях.

Окружающие разбойники радостно предвкушают казнь.

Мы устроили кровавое сражение прямо посреди леса: я против них, они против меня. Пятнадцать человек на одного. Не совсем честно, прямо скажем, но чего ещё ожидать от разбойников? Я успел троих отправить на тот свет, прежде чем меня схватили. Теперь они стоят полукругом возле дерева и лыбятся своими гнилыми зубами.

— Как тебе денёк? — спрашивает Митька.

Зубоскалит.

— Да, прекрасный, — говорю. — Солнышко светит, птички поют, ягоды только поспели. И ветерок, как раз нужной температуры: не горячий, но и не холодный. Очень освежает.

— А знаешь, что мы сделаем, когда повесим тебя?

— Полагаю, спустите портки и начнёте под хвосты друг друга пользовать?

В ответ на моё оскорбление Митька подходит и с размаху бьёт по колодке, но не для того, чтобы она опрокинулась, а чтобы зашаталась, заставляя меня балансировать на грани жизни и смерти. Подумать только, это ничтожество когда-то было холопом самого низкого сословия, из тех, что никогда не получат свободу. А теперь вон как нос задирает.

Всё потому, что лес ему силу дал.

Он всем её дал: кому-то больше, кому-то меньше. Митьке повезло и ему достался кусок пожирнее.

— Нет, — отвечает Седой. — Мы двинем прямо к торгашам на Перепутье, и как следует там напьёмся. Не боись, и за тебя кружку опрокинем.

— Спасибо, не надо. Не хочу, чтобы обрыганы, вроде вас, меня поминали.

Доставлять им удовольствие и просить пощады я не собираюсь. Если они хотели насладиться мольбами, то зря надеялись. Поскрипеть зубами — вот и всё, что у них сегодня получится.

— Толкни уже сучёныша, — произносит Валера Свистун. — Хочу посмотреть, как этот выблядок болтается. Как его рыло вздуется.

— Я из его черепа чашу сделаю! — добавляет Конопатый.

Каждого из разбойников я знаю по именам и прозвищам: когда-то давно уже доводилось пересекаться, да я ещё ребёнком был. Они меня не запомнили, а я их — очень даже.

— Не торопись, — возражает Седой. — Пусть постоит. Чем дольше тянем, тем ему горше умирать будет. Вот, попей.

Протягивает мне бурдюк с яблочным вином. Не таким плохим, как могло бы показаться при взгляде на облезлых и побитых жизнью разбойников. Должно быть, ограбили одного из торговцев на дороге — тут много телег ездит.

Набираю полный рот и выплёвываю его в рожу главаря. Митька Седой лишь ухмыльнулся, вытирая лицо рукавом.

— Ничего, на покойников не сердятся.

— Яйца бы ему оторвать, да в глотку затолкать! — злобно произносит Свистун.

— По крайней мере они у меня есть, — говорю.

Разбойники думают, что всё кончено. Я проиграл, а они победили.

Как бы не так.

У меня в рукаве — старый, ржавый кусок серпа. Маленький и тупой: таким человека не убьёшь, но верёвку перерезать можно. Главное, отвлекать их до тех пор, пока путы на запястьях за спиной не разойдутся. И уж тогда я им устрою заварушку! Уложу столько, сколько смогу.

Ранним утром я вышел из своего села в город. Все прекрасно знают, что на дороге можно встретить грабителей, но это обычно всякие деревенские голодранцы: дай одному поджопника, остальные разбегутся. Мне же на пути попалась старая и организованная группа Митьки Седого. Они уже много лет обирают, убивают, да насилуют людей.

Не повезло.

Постарался от них убежать — не получилось. Они издали меня заметили и устроили засаду.

Обычно путь в город довольно безопасен, если идти налегке и быстро, проторенным маршрутом через лесок. Но не сегодня — бандиты оказались не в том месте и не в то время.

И теперь, пока я стою на колодке с петлёй на шее, эти сукины дети ковыряются в мешке, который был у меня с собой. Лазят в нём, как будто он их собственный. Но самое паскудное, что я нёс в город целую кучу денег. И теперь всё достанется им.

— А это чё? — спрашивает Свистун, доставая кошель.

— Хуй через плечо! — отвечает Федька Лапоть. — Серебро! Слышишь, как гремит?

— Да слышу я. Откуда они у оборванца деревенского — понять не могу. Штук двадцать кунов, если не больше. И гривны тут рублёные, и шкуры…

— Слыш, — обращается ко мне Митька Седой. — Откуда у тебя столько денег?

— Накопил, — говорю. — Копил, копил, и накопил.

— Что ж, спасибо. Заберём их себе, если не против.

— Против, ясный хер. Положите всё обратно в мешок, мне ещё в городе ими расплачиваться.

Папаня послал меня в город с мешочком серебра и шкур куниц, чтобы я раздобыл новый серп для нашего хозяйства. Старый совсем истончился и сломался прямо в начале жатвы. А без него сбор урожая превращается в настоящее мучение.

Пришлось топать в город за новым.

Ну а куски старого серпа я прихватил с собой, чтобы продать городскому кузнецу. Даже ржавые куски железа можно сбыть по неплохой цене — он их перекуёт для другого инструмента. И сейчас одним таким куском я перепиливаю верёвку за спиной. Нужно успеть, пока они не вытолкнули колодку из-под ног.

— Посмотрите на него, — кивает Митька. — В шаге от загробного мира, а всё шутки шутит. Смелый чёрт, уважаю. Ты мне вот, что скажи, поганец, каким раком смог троих моих людей укокошить?

— Палицей по роже заехал, они и легли, — говорю. — От этого любой сляжет.

— Да, но троих! В тебе даже силы нет! Пусто внутри, как у бабы между ног. А троих умертвить смог.

— А мне сила и не нужна, сам видишь.

— Неужто лес обделил?

Когда я был совсем мальцом что-то произошло в глуби сибирских чащ. Грохнулось так, что земля затряслась. Тогда-то и началась эпоха безумия. Люди стали немыслимые вещи творить, обыкновенные крестьяне силу получили.

Что именно грохнулось — никто не знает. Не возвращались оттуда. Только чувствуется, дует нечеловеческим.

Митька, вот, чёрным умеет становиться, как тень. И ни копьё, ни молот его задеть не могут. Остальные разбойники тоже кто чем владеют: и чешуёй покрываются, и слизью поганой плюются, и глазеть могут так, что взгляд не отвести. Один только я оказался не у дел — получил силу, да не знаю какую. Чувствую внутри что-то, а наружу не выходит.

Странно быть единственным человеком, у которого силы нет. Но я смирился. Зато крепкими руками меня природа не обделила.

Пришлось учиться оружием махать.

Пока одни могут воду в целом озере вскипятить, я наловчился так быстро засадить палицей по роже, чтобы ни одного целёхонького зуба не осталось. Чтобы все повыпадали до самого последнего.

Однажды я узнаю, что за сила сидит у меня в груди. Что именно пульсирует рядом с сердцем, раздирает изнутри, заставляет просыпаться по ночам от нестерпимой боли. Если не повесят, конечно же.

А сила эта ой какая могучая! Иногда так сильно вдарит по внутренностям, аж дышать трудно!

— Обделил, как погляжу, — замечает Митька. — Нечасто таких встретишь — вы как домовые. Вроде есть, а своими глазами увидеть — чудо.

— Зато вас лес наградил, и где сейчас три твоих дружка? Червей кормят.

— Я знаю, что у него за сила, — заявляет Валера Свистун. — Он дышать может без воздуха!

— Ну, это мы и проверим.

Разбойники не стали толкать подо мной колодку. Отошли подальше в тенёк, раскинули мешки и принялись ужинать. Знают, что я никуда не денусь — петля на шее, руки стянуты за спиной. Единственный путь — вниз. Только они не могут видеть, что я уже почти развязался, осталось лишь руки напрячь, и верёвки на земле окажутся.

Этим разбойникам нечасто выпадает как следует поразвлекаться, вот и радуются представлению. Ничего. Совсем скоро я его им устрою! Как только пойдут спать — сниму петлю с шеи.

— Подонки, — бормочу себе под нос.

И вот такие уроды повсюду.

Никому нет дела до грабителей на дорогах — у каждого князя свои заботы.

Сейчас на дворе шесть тысяч семьсот пятьдесят четвёртый год от сотворения мира по Византийскому календарю. Сто лет как умер Мстислав Великий и распалось старое царство: вместо единой Киевской Руси наступил период феодальной раздробленности. Но этого нам оказалось мало. Двадцать лет назад в далёких восточных лесах грохнулось Нечто, и началась эпоха безумия, с волшебными силами, тварями и нечистью.

Раньше был один Великий Князь Киевский, что правил всей Русью, а теперь их стало десять штук: в Новгородском княжестве свой, в Галицко-Волынском свой, во Владимиро-Суздальском свой… Черниговский, Смоленский, Рязанский, и все великие. Все сидят на своих престолах, носы задравши, и только и делают, что воюют друг с другом.

Всем плевать, что разбойников развелось как блох на собаке.

И это не говоря о силах тёмных, что по миру расползаются: люди с ума сходят, бросаются на родных. Ветра летом дуют нещадные, пробирающие до костей. Свиней уносит хворь, покрывает их гнойными язвами, истекают жёлтой, как моча, кровью. У рожениц молоко скисает прямо в грудях, куры несут яйца маленькие, как вишнёвая косточка. Мертвецы воют на кладбищах и пытаются отрыть собственные могилы; коли человек при жизни был не крещёный, без оберега похороненный, обязательно встанет. Приходится каждого из них заново умерщвлять.

Два десятка лет уже длится чертовщина, а для меня что ни год, то новый восход. Я и не знал прежних времён, и не скучаю по тому, чего не видел. Так и получилось, что молодое поколение пуще всех рассудок сохранило. Мы и пошутить можем, и по углам не скулим, стоит беде случиться — привыкли уже.

Эпоха безумия для нас — просто эпоха.

— Эй, — кричит Седой. — Как ты там, охотничек? Ноги не устали?

— Всё в порядке, спасибо, — кричу в ответ. — Но если захочешь ступни помассировать, то я буду не против!

Лыбятся, мрази.

Считают, что одолели меня.

Продолжаю стоять на колодке с петлёй на шее, которая уже натёрла кожу докрасна. Чешется. Ноги затекли, но дать слабину нельзя. Их всё ещё двенадцать человек против одного меня — слишком много даже для человека, так искусно обращающегося с палицей. Пусть заснут — вот тогда мы окажемся на равных.

Вечереет уже, а я всё стою. Держу руки за спиной, будто они до сих пор связаны. На самом деле верёвки на запястьях уже полностью разрезаны, но я продолжаю их сжимать кулаками, чтобы создать видимость заключения.

— Водички? — спрашивает Митька. — Мы подумали, что тебе нужны силы. А то в обморок упадёшь, задушишься.

— Давай, — говорю. — Я пойду к вам на пикничок, а ты пока тут на колодке постоишь. Потом обратно поменяемся.

— Забавный ты.

Протягивает бурдюк с водой, но я отворачиваюсь.

— Как пожелаешь.

Разбойники располагаются на своих же мешках. Готовятся ко сну, наблюдают, как я стою на деревяшке в молчаливом сражении за собственную жизнь. Они думали, что ноги у меня откажут быстро, но я человек здоровый, дюжий, всю ночь и весь завтрашний день легко отстою. Вот они и расстроились, что не увидят окончание спектакля сегодня.

— Спокойной ночи! — кричит Митька. — Увидимся утром!

— Нет, если я вас прирежу во сне!

Смеются.

Неужели они и правда оставят меня здесь на всю ночь? Неужели и правда дадут столько свободного времени? Так я же освободился бы даже без куска серпа! За целую ночь я смог бы одними только зубами разгрызть верёвку, уходящую вверх.

Будущие покойники очень сильно поплатятся за неосторожность.

Чем больше опускается ночь, тем тише себя ведут разбойники. Эти люди многие годы живут в лесу и знают, что лес не любит громких звуков. Один раз крикнешь громко — трупоедов привлечёшь, два раза — чудищ уродливых, три — тьму, что сожрёт и даже костей не оставит. Нечисть здесь повсюду, и она очень не любит, когда рядом кто-то громко кричит.

Закончив с ужином, разбойники отправляются спать. Я же совершенно свободно поднимаю руки и снимаю петлю, но продолжаю стоять на колодке даже когда верёвка свободно повисает сбоку от меня. Пусть как следует отрубятся.

Спите, мои дорогие. Сладких снов.

Как же приятно снова двигаться и чувствовать себя свободным!

Где-то в середине ночи спрыгиваю с колодки и присаживаюсь на землю. Как бы мне ни хотелось перебить их сейчас — ночью драться слишком опасно. Звуки сражения могут привлечь чудищ — и тогда уже никто не уйдёт.

Только под самое утро, когда небо начинает светлеть, наступает время действовать.

Поворачиваюсь к разбойникам, мирно дрыхнущим у погасшего костра. Всю ночь они пили и травили байки. А под утро, внезапно, не осталось ни одного дозорного, чтобы следить за лагерем. Ладно я, связан был, но в лесу же не только людей можно встретить. Трупоеды, змеевики, лешие, кого тут только не водится.

Ошибка, ой какая ошибка!

* * *

Валера Свистун проснулся от треска ветки, раздавшегося поблизости. Именно его Митька Седой поставил в дозор до утра, но выпитое вино и всеобщее веселье так его расслабили, что он сам не заметил, как закемарил.

Ночь выдалась спокойная, тёплая, безветренная.

Вот и заснул на минуточку.

Когда он открыл глаза, то увидел мрачное лицо пленника, намного ближе, чем оно должно было быть. Этот тип больше не стоял на колодке в отдалении, и петля не была накинута на его шею. Он нависал над Седым со вскинутой палицей.

Оказалось, что у сопляка и плечи шире, чем казалось, и шея как у быка. Пока тот стоял на колодке, поникший, своим внешним видом он не производил никакого впечатления. Не испугал бы и последнего деревенского труса.

А сейчас… мышцы на руках вздулись, выступили вены, а в глазах — смертоубийство.

Не человек — демон. Обыкновенные люди так пугать не могут.

— Стой! — успел крикнуть Свистун.

Мгновение, и голова Митяя лопнула, как гнилой помидор. И не помогла ему сила становиться тенью. Какой прок от возможности избегать оружия, если она не работает во сне. Двадцать лет Митяй промышлял грабежом и весь этот путь Свистун был рядом с ним.

Они нападали на повозки торговцев и крестьян, похищали баб для потех, и мужей, заставляя их биться между собой. Обещали победителю свободу, а затем отнимали жизнь у всех. Они развешивали кишки на ближайших к сёлам деревьях, как предупреждение. Они нагло стучали в ворота городов — стража тряслась при их виде.

А теперь Митяя нет.

Ухандошил его обыкновенный простак, у которого из оружия дубинка, да крепкие руки.

Кровь и остатки мозгов разлетелись во все стороны, кое-что попало и на Свистуна. Он тут же вскочил, да так засвистел, что у самого уши заложило. Парни из их банды тут же закрутились на месте, оглушённые, а этот хмырь только бровью повёл. Оказалось, перед началом битвы он затолкал в уши глину.

— Не поможет, — произнёс пленник.

Свистун только было набрал новую грудь воздуха, как удар палицы снёс ему нижнюю челюсть, заставив её болтаться на куске кожи, порванную. Не успела дубинка завершить взмах, как тяжёлый кулак угодил Свистуну под дых.

На землю он падал глубоко ошеломлённый происходящим.

Глядя, как недавний пленник уже мчится к следующему из их группы.

Удар, удар, удар, снова удар. Каждый взмах руки этого человека отправлял на тот свет одного из них. Только Федька Лапоть успел пердануть, отчего дымом всю округу заволокло. Но и это не помогло — в дыму голос Федьки превратился в булькающее кряхтение, постепенно затихающее в утреннем тумане.

Только Свистун остался в живых, со свёрнутой челюстью. Замер без движения, притворяясь мёртвым. Так он и спасся: пленник ещё несколько раз прошёл мимо, залез в его карман, достал несколько его собственных монет.

После чего удалился.

Шокированный произошедшим, Свистун поднялся и бесцельно побрёл прочь, гадая, как ему быть дальше. Без Митяя ему не выжить. Он теперь даже поесть нормально не сможет. В город ходу нет, в сёлах его знают. Ситуёвина — хуже не придумаешь. А всё из-за того, что им захотелось поиграть. Не стали убивать паренька сразу.

В глубокой задумчивости Свистун и не заметил, как забрёл в середину незнакомого болота. Неосторожный шаг и он уже по грудь в воде, утопает и барахтается. Нащупал спасительный корень, да не тут-то было: что-то схватило за лодыжку и потянуло вниз. Утопленник. Следом за первым подтянулись другие, и вот уже десяток мертвецов тянет его на дно, рвёт одежду, вырывает волосы. Не в силах сопротивляться, Свистун закричал, набирая в лёгкие затхлой, стоячей воды.

Так и оборвалась его жизнь.

Теперь и он стал таким — утопленником. Будет затягивать тех, кто забредёт в эти воды.

До появления крепости Стародум из земли осталось 46 дней.

Глава 2

Воевода лежал на стылой траве, пока тёплые девичьи руки не перевернули его.

Хотел было сказать про малыша, да в бреду не смог и слова вымолвить.

Дорога ведёт меня в город.

У него нет большого общепринятого названия — все называют его просто городом. Иногда «Перепутьем».

По сути это — большой торговый пост, обнесённый частоколом. Все окружающие деревни приходят в это место, чтобы обменять шкуры, ткани, мясо, молоко, если по какой-то причине не могут это сделать у себя. Город быстро вырос, поскольку располагается между двух рек, прямо на границе Новгородских земель и Владимиро-Суздальского княжества. В самом центре церковь, а вокруг — множество деревянных домишек.

Это место селом не наречь — слишком большое. И до города не дотягивает, но для наших мест Перепутье — самый настоящий город.

Только здесь можно встретить торговцев железными инструментами.

И только здесь можно найти редких мастеров: в деревнях обитают гончары, плотники, ткачи, кожевники, а кузнецов, оружейников, ювелиров и книжников искать нужно здесь. Да и все местные купцы живут именно здесь. Сюда я и иду с деньгами и обломками серпа, чтобы купить новый.

Однако сегодня, стоит мне выйти к Перепутью, тут же останавливаюсь в ступоре.

Возле города расположилась большая армия: тысяч пять человек, не меньше. Они заняли целый луг, выставив обозные повозки по кругу. Многочисленные воины сидят на мешках маленькими группами и чего-то ждут.

— Слыш, это кто такие? — спрашиваю у стражника на входе в город.

— Князь Новгородский, — бурчит тот в ответ. — В военный поход идёт.

— На кого?

— На суздальцев, на кого ж ещё?

— С чего это вдруг?

— А мне почём знать? Юрий Михайлович ко мне с поклоном не приходил, и не рассказывал, чего задумал. Или ты думаешь, что я остановил Великого Князя прямо здесь, на входе в город?

— Я просто спрашиваю, — говорю. — Удивился — вот и всё.

— Ага, все мы тут удивились.

У ног стражника появляется несколько маленьких духов раздражительности: тёмно-жёлтых существ, похожих на яблоки, летающие в воздухе.

С началом эпохи безумия человеческие эмоции обрели форму. Когда кто-то злится, боится или радуется, рядом появляются духи, выражающие эти чувства. Духи любви — красные. Духи печали — серые. Чем сильнее человек переживает, тем большее количество духов призывает. Они появляются рядом, когда тот не может скрыть свои эмоции.

Есть так же духи стихий: вроде духов ветра или огня, но встретить их можно очень редко.

Они ни на что не влияют, никак не контактируют с живыми существами. Просто появляются и летают неподалёку, прежде чем исчезнуть.

— Проходи, — велит мужчина. — Хорош стоять, зенки тут свои пучить.

— Понял, прохожу.

Понимаю раздражительность стражников. Перепутье никогда не было спокойным местом: постоянно кого-то ограбят, изобьют, изнасилуют, а то и прирезать могут. Теперь же ещё и армия мимо проходит.

От всех этих князей — жди беды.

Жители хотят, чтобы он поскорее ушёл, вот и ходят хмурые. Я же, в прекрасном настроении после ночной стычки, иду среди злых людей и громко насвистываю.

— Здрав будь, — говорю, останавливаясь напротив Ерёмы Лба, знакомого кузнеца.

— А, Табемысл, здорово!

Падлюка видит меня в десятый раз, но никак не может запомнить моё имя. Болван, что ещё сказать: сильный, крепкий, но слегка дремучий. Давным-давно ему дали прозвище «Лоб» и это как нельзя хорошо описывает и его внешность, и его разум. Но меня его личные качества не интересуют — не в настольные игры играем. Главное, что с железом обращаться умеет.

— Я — Тимофей.

— Точно, точно. Запомню. В следующий раз точно.

— Сегодня я пришёл за серпом, но прежде, чем купить, посмотри вот на это.

Вываливаю на верстак кузнеца кучу барахла, отобранного у разбойников. Ножи, меха, кожаные боты, луки, стрелы, монеты, пару колец, несколько шапок и большой железный котелок.

Из села я выходил с небольшим количеством денег и меха, чтобы купить инструмент для работы, но судьба свела меня с людьми, которые любезно отдали кучу добра, поэтому помимо серпа наверняка получится раздобыть ещё кое-что полезное.

— Так, ну это я могу взять, — Лоб принимается перекладывать вещи. — Вот это, вот это… Это точно нет.

В основном на Перепутье используют простой обмен: товар на товар, поскольку монеты редки. Но и деньги встречаются: круглая серебряная монета называется «кун», поскольку стоит как одна шкура куницы. Кун, разделённый на две части — резан. И совсем редко можно встретить целковые — куски серебряных слитков, разрубленных на плоские квадраты.

Часть вещей может обменять кузнец, другие придётся ходить на рынке и обменивать другим людям. Либо продать одному из купцов чуть дешевле.

— Мне серп покрепче, — говорю. — И косу хотелось бы.

— Серп — можно, но коса… нет, тут маловато для косы. Металла много, сам понимаешь. Нужно всё это, и наверх ещё столько же.

От подобной наглости я чуть не поперхнулся. Обычно купцы дерут с деревенщин втридорога, а тут простой кузнец. Даже крохотный дух недовольства появился возле моей головы: круглый бордовый пузырь. Облетел вокруг несколько раз и испарился.

— С ума сошёл? Тут один только котелок с ножами на полсотни кун наберётся, и это я не говорю про остальное.

— Мало, — возражает мужчина. — За сотню я бы продал.

— Хуётню! Где ты найдёшь человека, которому нужно косить пшеницу, с сотней кун в кармане?

— Если деревня скинется, купить смогут.

— Я в Вещем у всех соседей монеты и шкуры одалживал, чтобы хватило на один только серп.

— Ну знаешь, — замечает Лоб с видом мудреца. — Деревни и поболее бывают.

— Вещее — это большое село. На сотню нам придётся год скидываться, чтобы пояса не ужать. Либо назови нормальную цену, либо я сейчас уйду. Лучше голыми руками зерно соберу!

На самом деле это всё враньё: моё село не такое уж и бедное. Через нас ходят торговцы между Новгородом и Владимиром, многие покупают у нас яству в дорогу. Так что монеты водятся.

— Ладно, Табемысл, не кипятись.

— Я — Тимофей.

— Как скажешь. За всю эту гору вещей могу отдать косу, но без серпа.

— Всё ещё много.

— Ну а ты решил, что мы железо из земли берём?

— А откуда ж вы его берёте? Из воздуха что ли?

— Из земли, — соглашается Лоб. — Но не так легко, как ты думаешь. Будь железо таким дешёвым, оно бы у каждого было. Семьдесят кун за серп и косу — честно. Именно за столько я потом обменяю все твои вещи. А ещё работа, усилия…

— Давай так. Шкуры, котелок, ножи и лук со стрелами на косу и серп. А ещё я расскажу, как прикончил людей Митьки Седого.

Брови у Лба поползли наверх точно так же, как недавно у Свистуна покойного. Местные очень не любят разбойников на дорогах — они годами портят кровь, не дают свободно путешествовать и торговать. Вымогают, нападают, убивают. И пуще всех люди ненавидели Митьку Седого.

— И сапоги, — в отчаянии произносит Лоб. — Последняя цена, меньше не возьму.

— Нет. Ты и сам знаешь, что это слишком много для твоего инструмента.

— Ладно…

Расплачиваюсь с ним нужными вещами, а наверх покупаю ещё лопату за те серебряные куны и шкуры, что с самого начала нёс из своего села.

Хороший получился поход. Планировал раздобыть серп, а вернусь сразу с тремя инструментами для хозяйства.

Рассказываю Лбу всю историю моих взаимоотношений с Митькой и его бандитами. Как стоял на колодке и пилил верёвку за спиной ржавым куском серпа. И приукрасил, конечно же: хорошую историю грех не приукрасить. В моём рассказе Митька обмочился, когда увидел меня освободившимся.

К вечеру об этом узнает весь город — уж Ерёма-то постарается.

К себе в село я решил направиться, сделав небольшой крюк. Пройти всю торговую улицу и посмотреть, чего на оставшиеся шкуры. В итоге накупил леденцов малышне и немного соли — её как раз с Белого навозили. Море за последние двадцать лет неплохо так обмелело.

И уже когда собирался уходить, глаз зацепился за странную вещь: клетка, стоящая на самом берегу реки. Деревянная, в метр величиной. А внутри сидит чудо — девушка, ростом по колено. Вся красная, рога на голове.

Я даже перекрестился от удивления.

Одета в… даже не могу подобрать название. Что-то лёгкое, наподобие длинной рубахи до пят, но оставляющей открытыми руки, ноги и шею до самой ложбинки между… красотой. Никогда в жизни подобного не видел. Разных тварей навидался: и кикимор болотных, и полевика, даже русалку однажды, всю голую выше пояса — уши заткнул и убежал, пока она заговорить не успела.

А тут такое…

* * *

Девушка почувствовала приближение чего-то знакомого.

Два десятка лет её держат в клетке, возят из княжества в княжество, она побывала в каждом городе и почти в каждой деревне. Но только сейчас, впервые за всё это время, она встретила знакомое лицо: человек, которого она когда-то видела, но позабыла.

К ней приближался парень со стороны рынка. Высокий, крепкий, лицо суровое, взгляд тяжёлый. Они уже определённо встречались, вот бы вспомнить, когда…

* * *

Маленькая краснокожая девушка явно заинтересовалась моим приближением, но по какой-то причине подчёркнуто смотрит в сторону. Игнорирует, но как-то слишком навязчиво игнорирует.

— Кто это? — спрашиваю у стражи, охраняющей клетку.

— Дух, — отвечает здоровяк с бердышом.

— Дух чего?

— А пёс его знает. Дух закрутки мозгов мужиков, поди. Ты только посмотри на неё: разве не красивая?

— Красивая, — говорю.

Красивее любых других живых и неживых существ, что я видал. Даже рога на голове этому не мешают. Хотя нет, была однажды дева ледяная — красивая до ужаса. Повадилась зимой вокруг Вещего ходить, да сельских ребят зазывать. Мы с Волибором её дубинками и матюгами прогнали, ибо нечего с голым задом по лесам шастать. Ничего хорошего это не обещает.

Так и здесь.

Вроде и маленькая дева, пятернёй можно в талии обхватить, но такая красивая, что лучше держаться подальше. Опасная эта красота, нехорошая. Ещё и рога эти: нормальные люди с рогами не ходят.

— Откуда взялась? — спрашиваю.

— Из столицы, — отвечает стражник. — Молвят, возят её повсюду, а для чего — поди ж узнай.

Маленькая девушка, тем временем, поднялась, пролетелась по своей клетке. Оказалось, что ей даже не нужно стоять на ногах, она парит над землёй с лёгкостью, аки из ветра сделана.

Подхожу к ней поближе, опускаюсь на корточки, даже в таком положении мои глаза выше, чем её. На вид — лет двадцать, если бы только не рост с локоть.

— Ты кто такая?

Молчит, смотрит заворожённо, словно из нас двоих — я странный.

Хотел было подойти ещё ближе, чтобы оказаться к странной девушке поближе, но краем глаза заметил неподалёку группу людей в чёрных одеждах — личная дружина князя Новгородского. Кажется, это они возят девушку с собой, и им очень не нравится, что я интересуюсь ею. Сразу видно: таких людей лучше не злить.

— Ну ладно, — говорю. — Бывай.

Отхожу, кивнув на прощание стражнику.

Моя работа в городе сделана: инструмента накупил, пора возвращаться в родное село.

Хотелось бы на князя посмотреть, конечно, но это человек опасный. Лучше быть от него как можно дальше.

Иду к выходу из города, несу за спиной мешок с барахлом. Настроение — прекрасное, погода — замечательная, денёк — лучше всех.

Вдруг позади раздаются какие-то крики, суматоха. Опять кого-то побили наверное: на Перепутье такое сплошь и рядом. Но меня это уже не касается — нужно как можно скорее вернуться в Вещее. Август, пора собирать урожай.

Только ощущения странные появились. Будто бы кто-то постоянно на меня смотрит, будто я больше не один путешествую, а в компании с кем-то. Но это духи земли, наверное: они известные пакостники.

До появления крепости Стародум из земли осталось 45 дней.

Глава 3

Воевода закрыл глаза.

Он был уверен, что больше никогда их не откроет.

До Вещего далеко, но если идти быстро и без перерывов, то к вечеру успею.

Вот и иду.

И разумеется, просто так путь пройти не мог. Не в то время и не в тех краях живём, чтобы путешествовать по лесной дороге без приключений. Не умертвие, так леший обязательно из чащи вылезут.

В этот раз, правда, опасность пришла не со стороны чудищ неведанных: позади послышался топот бегущих ног, и на тропе между деревьев показались два силуэта. Чёрные одежды, чёрные маски. Сразу видно, совсем не дружелюбно настроены.

Люди из княжеской дружины. Говорят, это как стража, но не стража. Целая армия палачей.

Отхожу в сторону, уступая им дорогу, но они останавливаются возле меня.

— Как звать? — спрашивает один, повыше.

Смотрю, а у них не глаза — пузыри кровавые. Там, где должны быть белки, только бурые пятна с крохотными точками зрачков. Теперь понятно, почему они лица скрывают — страшилища ещё те.

— Как звать? — громче повторяет другой.

«Солги! — звучит голос в голове. — Не называй им своё настоящее имя».

От удивления я даже дёрнулся, что очень напрягло людей в чёрных одеждах. Никогда прежде не слышал голосов в голове и не думал, что такое случится со мной. Значит всё, скоро буду голый испражняться посреди деревни, как это случилось со старым Лесьяром. Тот тоже поначалу с воздухом разговаривал.

Впрочем, называть своё настоящее имя я не собирался: не те люди передо мной, с кем хотелось бы присесть и молока с хлебом выпить.

— Никанор, — говорю.

— Что в мешке?

— Да так, ничего особенного.

— Выворачивай.

Повелительный тон мне не понравился.

— Мне могут приказывать всего несколько человек и вы — не из их числа. Так что если под масками не прячутся лица моего папани и нашего попа, что вряд ли, поскольку они покрасивее будут, то можете смело проходить мимо. Ничего я показывать не буду.

— Мешок выворачивай, живо! — рявкает высокий.

— Ещё чего! Разбежались.

Черномасочные переглянулись, словно впервые встретили человека, который им возражает. Это городских они могут напугать своими рожами, а у нас в лесу такие вещи происходят, что на уродов никто и внимания не обратит.

— Послушай, Никанор, — произносит высокий. — Ты нам очень не нравишься.

— Оно и понятно, — говорю. — Я всем не нравлюсь.

— Открывай мешок или это сделаем мы. На твоём трупе.

— У меня встречное предложение. Я открою мешок, но всё, что окажется внутри — я засуну вам в задницы. Чтобы неповадно было простых людей обирать.

Высокий тянется за спину, но ждать, пока он достанет оружие я не собираюсь. Бросаю мешок на землю, после чего со всего размаха бью его в то место, где должна быть борода.

Отреагировали они мгновенно, надо отдать должное.

Высокий полетел на землю, но до неё не дотронулся. Вернулся в изначальное положение, аки неваляшка. Поменьше и вовсе выставил руку вперёд, отчего я почувствовал странное тепло, расходящееся от груди к рукам.

И тут, ни с того, ни с сего, мой собственный кулак бьёт меня по лбу.

— Э, — успел я вымолвить перед новым ударом.

Мой левый кулак угодил в висок, а большой перст правой попытался выдавить глаз. Ноги подкосились, тело задёргалось точно в припадке. Я принялся избивать самого себя, точно малолетка, которого схватили старшаки и принялись его собственными руками стучать по макушке, ухахатываясь со своей шутки.

Только сейчас всё происходит без прямого контакта от других людей.

Левая рука тягает за ухо, правая пытается ударить по шарам.

Невероятным усилием воли заставляю своё тело успокоиться и подняться на ноги. Приходится сжимать зубы до боли, сопротивляясь чужой воле.

Теперь понятно: мелкому лес дал вот такую силу. Заставлять людей причинять самому себе вред. Но работает это только на слабаков и трусов, или застав человека врасплох. Если воля сильнее, чем у обладателя силы — не подействует.

Хорошо, что у него не высокая ступень — вторая или третья. Сопротивляться можно.

Впрочем, черномасочные на это и не особо рассчитывали. Пока я валялся на земле, высокий успел выхватить из-за спины огромную дубинку — не чета моей палице. Замахнулся и уже опускает удар мне на голову, собираясь превратить макушку в кровавую кашу.

Скорее неосознанным движением, чем желанием, моя рука тянется за оружием на поясе. Я столько раз проделывал это, что рука сама тянется к палице, когда появляется опасность.

Однако в этот раз произошло ещё одно чудо.

Уже сбился со счёту, какое именно за сегодня.

Поднимаю руку, чтобы отразить удар огромной дубины и тут же понимаю, что в руке у меня не маленькая дубинка, а красивый, длинный, красный меч, непонятно каким образом оказавшийся в ладони.

И меч этот так легко проходит сквозь дубинку, точно её из соломы сделали, а не из высушенного дерева. Короткий черенок остаётся у человека в руке, пока остальная часть падает на землю.

Непонятно, кто удивился больше: они или я.

— Что? — вздыхает черномасочник пониже.

— Это он, — отвечает второй. — И по возрасту подходит.

— Сука у него!

Не дожидаясь, пока они сделают новый выпад, шагаю вперёд, взмахнув оружием слева-направо, собираясь всадить его как можно глубже в шею высокого, однако оружие прошло его тело насквозь, как по воздуху. Мгновение, и супостат падает на землю: голова и левая рука отдельно от остального тела. Только кровь пульсирующим фонтанчиком выливается на землю.

Черномасочник пониже развернулся и дал дёру. Не потому, что испугался — эти типы выглядят как мертвецы и наверняка ничего не боятся. Ушёл доложить о произошедшем своему хозяину.

Допускать такого нельзя.

Замахиваюсь, чтобы запустить меч ему в спину, как чувствую: оружие меняется. Превращается из меча в копьё. Метаю его в спину убегающему и оно, пройдя навылет через грудь, вонзается в землю и уходит глубоко в почву.

Чудеса!

— Пощады! — булькает кровью мелкий.

Он снял маску, поэтому я как следует смог рассмотреть его лицо: уродливое, всё в чёрных и красных пятнах, гниющее заживо. Если бы не маски, люди шарахались бы от них как от больных чумой.

Решение о пощаде я принять не успел: человек замер без движения с открытыми глазами. Несколько чёрных духов смерти появились рядом с раной на его груди.

Вот и стоило начинать драку? Никогда не знаешь, когда наткнёшься на человека, владеющего оружием лучше тебя. Пусть я и выгляжу как деревенщина в простой рубахе и портках, но никто не может сказать, насколько хорошо я сражаюсь. И это им ещё повезло, а могли наткнуться на кого-то из старой дружины Стародума, что по слухам в этих землях живёт.

Молчун бы от них и мокрого места не оставил. Егерь, Ратибор, Семь Кулаков. Никогда не знаешь, когда перед тобой окажется один из старых легендарных воинов, которые наверняка ещё живы и где-то живут, кому-то служат.

Нападать лучше на того, кого знаешь.

А лучше и этого не делать: даже в самой очевидной битве можно получить дубиной по голове. Хитрость всегда лучше грубой силы.

Мертвецы же передо мной не обладали ни одним, ни другим. Вот и расстались с жизнями. Дураки, что с них взять? Такие всегда лезут куда не надо и задирают тех, с кем не могут справиться. Пытаются что-то доказать, но доказывают только собственный идиотизм.

Опускаюсь рядом с мелким, обыскиваю карманы.

— Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего… урода пятнорылого.

Перекрещиваюсь, после чего закрываю покойникам глаза. Оттаскиваю в сторону и прикрываю травой. К завтрашнему утру от них ничего не останется: не зверьё, так нечисть обязательно съест. Лучше так, чем поднимутся умертвиями.

Что тут можно сказать? Не нужно было нападать на простого сельского парня… с чудодейственным оружием.

— Придурки…

Стоило мне подумать о мече, как он снова появился у меня в руке, будто из воздуха сплёлся.

Рукоять — такое и во сне не приснишь: чёрная, витая, гарда в виде острых рогов. Никогда в жизни не владел мечом, да и видел их всего пару раз со стороны. А этот чудом оказался в ладони.

— Что за херня, дери его за ногу?

Весь тёмно-красный, словно сделан не из железа, а из непойми чего. А ещё очень лёгкий, веса вообще не ощущается.

Прикасаюсь подушечкой большого пальца к лезвию, как кожа тут же лопается, а из пореза появляется капелька крови. Ничего острее в жизни не держал! Я лишь слегка дотронулся, даже не двигал пальцем вдоль острой кромки.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: предмет волшебный. Только такие могут появиться рядом с тобой. Без твоего участия.

Вот только волшебство гораздо чаще приносит беды, нежели пользу. Двадцать лет среди умертвий и всевозможных пакостей тому подтверждение. Стоило бы в это же мгновение выбросить меч, пока он не принёс бед, однако он так удобно лежит в руке, приносит такое приятное ощущение ладони, будто был выкован специально для моей руки.

К тому же я не уверен, что его возможно выбросить. Он как будто обладает собственным разумом и способен по своей воле возвращаться ко мне.

— Эй, — говорю, поднеся губы к лезвию. — Ты меня слышишь?

Молчание.

Если это меч посоветовал мне солгать черномасочникам, то сейчас он ответить не изволил. Стою на месте, заворожённый его красотой.

И несомненной опасностью.

Парень я на самом деле умный — читать и писать у попа обучался. Вот и сейчас я быстро смекнул что к чему: чёрные силуэты перевозили красную девушку из города в город вслед за князем Новгородским, а сейчас она неведомым образом обратилась в меч, висящий у меня на поясе.

По рогам на рукоятке понял.

Случай, прямо скажем, удивительный, но не удивительнее человека, превращающегося в волка, и не удивительнее призрачного корабля, парящего в воздухе. Всяка невидаль происходит.

— Ты — тадевушка из клетки? — спрашиваю. — Ты умеешь превращаться в разное оружие? Или ты и есть оружие? Ожившее с эпохой безумия.

Снова молчание.

— Когда с тобой разговаривают, а ты не отвечаешь, это не очень-то вежливо, знаешь ли. Если не заговоришь, я опущу тебя в медвежье дерьмо. Не думай, что я вру — они у нас водятся, хоть и не много.

Моя угроза не подействовала. Меч как был мечом, мечом и остался.

Мысленно приказываю ему исчезнуть, он тут же испаряется облачком красного дыма. Приказываю ему появиться и он тут же возникает в ладони. Живой он или нет, но совершенно точно умеет чувствовать о чём я думаю, поскольку никаких слов я не произносил.

Следуя моей воле, он тут же превращается сначала в копьё, затем в бердыш, в длинную секиру, в булаву, в саблю, и обратно в меч.

Исчезает когда хочу, появляется, когда нужен.

Не оружие, а диво.

Только непонятно, почему оно пристало именно ко мне. Уйма народу ходила по рынку мимо клетки, девушка могла последовать за любым из них, а выбрала именно меня. Я, конечно, хорош, с какой стороны ни посмотри. Но сомневаюсь, что это именно та причина, по которой она привязалась.

— Хочешь играть в молчанку — пожалуйста. Я захвачу тебя с собой в Вещее. Будем всем селом тобой пшеницу собирать.

По всей видимости, такой исход событий девушку устраивал, поскольку исчезать она не собиралась.

К вечеру на горизонте показался родной дом. Место, в котором я родился и вырос. Вещее. Самое крупное село в округе, с собственной церквушкой, куда приходят христиане из соседних деревень. Настолько большое, что есть даже водная мельница, крутящаяся от реки. Больше нигде такого не видел — только у нас.

А ещё очень живописно: лес, река и большие возделываемые поля. У нас тут и рыбу ловят, и на птиц охотятся, и грибов полно, и ягод. Чего только нет в Вещем. Оно взяло своё название от старого бора, который был когда-то на этом месте. Говорят, до сих пор в шелесте крон деревьев можно услышать предсказания будущего голосами умерших.

Ну и нечисти полно.

Поскольку Вещее настолько большое, возле нас часто всякие твари появляются. Летом ещё ладно, а зимой — что ни день, то новая напасть. Ночью из дома лучше не выходить.

— Стоять! — приказывает девушка с длинной светлой косой на краю села.

Во время моего появления она сидела на пне у дороги, подперев руками подбородок, но стоило приблизиться, как выставила перед собой короткий охотничий нож. Тыкает мне в живот и смотрит очень злобно.

— Ну? — спрашивает.

— Что ну?

— Явился?

— Как видишь.

— Что ты сказал мне в последний раз, как мы виделись?

— Я не помню, — говорю.

— А что тебе сказал Федот, когда ты уходил?

— Тоже не помню.

В наших землях есть примета: если житель надолго уходит из села, то по возвращении его нужно расспросить о прошлом, поскольку вернуться может не он, а тварь, что любым человеком обратиться умеет. Уже бывали такие случаи: оборотень возвращался в семью взамест мертвеца, чтобы потом каждого из них сожрать.

Вот и девушка меня проверяет. Но я, как назло, совсем не помню, что говорил окружающим, когда прощался.

Девушка сильнее давит ножом в живот.

— Маму твою как звали? — спрашивает.

— Не хочу это вспоминать.

— И всё ж?

— Душана.

Клинок, направленный в живот, медленно опускается. Светозара бросается на плечи, и мы с ней долго обнимаемся. Отстранившись, она сильно бьёт меня кулаком в плечо. Больно, между прочим! Пусть она и худая как тростинка, но болевые точки знает.

— Ты какого рожна опаздываешь? Мы тебя вчера ждали!

— Задержался, — говорю.

— Задержался он… я уже собиралась мужиков идти собирать, чтобы за тобой идти, да Мелентий велел не носиться.

— Давно сидишь?

— Со вчерашнего вечера поди — переживала за балбеса.

Давайте я расскажу о своей подруге Светозаре. Мы с ней с самого детства знакомы, дружим ещё с тех времён, когда ходить не умели и агукали вместо речи человеческой. Между нами нет вообще никаких тайн, мы как брат и сестра, только кровь разная… ну, настолько разная, насколько она вообще может быть в одном селе.

Это я хожу за целебными травами, когда она болеет. Это она каждый день приходила ко мне, чтобы плакать вместе, когда моя мама умерла.

У меня много друзей в селе, но она — ближайшая. Умная, понимающая, из тех людей, что не может усидеть на месте: всегда нужно куда-то идти и что-то делать. Если что-то происходит в Вещем, это обязательно случается с её участием.

Светозара получила силу под стать своему имени — огнём управлять. Девушка может костёр зажечь, не прикасаясь к поленьям, и точно так же его унять. Подходящее умение для волхва — она из почитателей старых богов.

— Из-за чего задержался? — спрашивает.

— Это на самом деле забавная история, началась ещё два дня назад.

Принимаюсь рассказывать ей всю историю моего путешествия в город за серпом. Особое внимание уделил тому, как уделал Митьку Седого. И уже в самом конце упомянул про девушку, сидевшую в клетке. И про меч, который у меня появился в руках сам собой.

— Хочешь сказать, что та девушка — и есть меч?

— Вроде того.

— Звучит… странно.

— Видали и страннее, — говорю.

— Это да.

Создаю в руке меч и протягиваю Светозаре, однако девушка рассматривает его со стороны, не притрагиваясь.

Девушка задаёт ещё несколько вопросов, заинтересовавшись более всего людьми в масках. Вроде как она слыхала, что ими управляет сам Юрий Михайлович — Великий Князь Новгородский. Будто бы они исполняют всё, что он попросит, даже задницу после туалета ему подмывают.

— Надеюсь трупоеды их сожрут ночью, — вздыхает Светозара.

— Конечно сожрут. Мертвецы в лесу долго лежать не будут.

Днём трупоедов не сыскать, но ночью они вылазят из пещер и берлог, лазят по лесам и нападают на всех, кто посмел выйти за пределы деревни. Если есть с собой факел — сможешь отогнать. Нет — сам виноват. Трупоеды — звери, умершие и восставшие снова. Едят всё, что встретят, и друг друга.

Девушка в задумчивости уходит к себе.

Я же иду к старейшине — Ратмиру, чтобы отдать серп. Его на месте не оказалось — ушёл в лес по грибы с мужиками, зато оказалась жена. Ей я и передал новый инструмент, наказав не прикасаться к нему.

Наше село — не простое село. Лет двести назад его построила дружина князя Стародума. Это было не просто место для жизни крестьян, а обиталище воинов. Ратной сотни. Никто на нас не нападал, никто не грабил: мы всегда были боевым селом.

Но всё изменилось.

Уже двадцать лет, как нет Стародума и его князя. За последние годы от нашей ратной сотни осталось только тридцать стариков, но сотник Ратмир по-прежнему считается и сотником, и старейшиной Вещего.

Возвращаюсь домой.

Мой папаня Федот — мельник. Я — сын мельника. Поэтому мы живём в небольшом деревянном доме, пристроенном к мельнице у реки. У нас нет ни коров, ни лошади, зато много кур. Тут же на дворе располагается основной деревенский амбар с зерном. Здесь же я пеку хлеб и делаю пиво.

Лучшее место на Новгородской земле.

Обожаю свой дом.

А призвание своё — ещё больше.

У дома меня встречает Ермиония, соседская дочурка-подросток. Вся в крови и зарёванная.

— Ты чего? — спрашиваю, подбегая к девочке. — Неужто бандиты порезали?

— Н… не…

Хнычет, не может собраться.

— Тогда что? Почему ты вся в крови?

— Нашего пса… Жука… на дороге в… волки подрали.

Возле неё появляется несколько метающихся из стороны в сторону коричневых духов отчаяния, похожих на колючие листья осота.

Вот оно как.

Мой батя — известный целитель. Со всех ближайших деревень к нему сходятся хвори лечить. Как началась эпоха безумия, и люди силу получили, батя обнаружил, что может прикосновением раны заживлять, да головную боль убирать. Так и стало это его первым делом: чуть не каждый день к нему приходят сами и домашних зверушек проводят, коли они себя плохо чувствуют.

И пса порванного он тоже вылечит — не впервой.

В итоге мельницей занимаюсь только я. Папаня то людей лечит, то путешественников на подворье кормит.

— Обожди маленько, — говорю. — Вернём тебе твоего Жука.

Вместо того, чтобы обрадоваться и успокоиться, Ермиония ревёт ещё сильнее — бабы, что с них взять.

— Ну всё, хорош реветь. Иди лучше домой и умойся, чтобы людей не пугать.

— Н… не пойду. Жука буду ждать.

— Жди, коли надобно.

Захожу в дом и вижу ужасающее: от соседского пса остались только лоскуты. В нём невозможно опознать, каким животным оно было при жизни: остались лишь кости да кровавая шерсть. Я-то думал, он поцапался с волком, пока коров сторожил; лапу прокусили или за шею цапнули, а тут такое. Жук, должно быть, на целую стаю наткнулся — только так можно объяснить его состояние.

Федот над ним стоит: маленький, худенький и очень хмурый.

Батя мой до этого лечил только живых людей и живых животных. В ком ещё сердце билось, да разум теплился. Любые раны мог соединить так, что даже шрама не останется. Но никогда ему не приносили мертвецов. А Жук — настоящий мертвец.

— А, Тимофей, вернулся, — без какого-либо удивления произносит батя.

Он у меня человек рассеянный. Кажется, он и не заметил, что я отсутствовал на один день дольше. Но это не потому, что в нём мало отцовской любви, просто он очень забывчивый и совсем не умеет следить за временем.

На самом деле он добряк и сына очень любит.

Поэтому лес ему и дал силу исцеляющую. Говорят, каждый получил то, что больше всего хотел. Только мне досталось, а что именно — непонятно.

— Привет, — говорю. — Там Ермиония на улице ревёт.

— Знаю.

— Я велел ей не реветь. Сказал, что мы мигом ей пса вернём, но это было ещё до того, как я увидел, что с ним сделали.

Стоим вдвоём с папаней, смотрим на бедную, мёртвую зверушку.

— Думаю, я справлюсь. Вылечу Жука.

— Шутишь? Он же мертвец.

— Но ещё тёплый, даже окоченеть не успел. Я ещё не лечил полностью мёртвых, но чувствую, что могу это сделать.

— Смотри только, на пол не грохнись.

В первые разы, когда отец только начинал лечить других людей, он постоянно терял сознание и падал на пол, чтобы потом несколько часов проваляться без чувств. Лес каждому человеку силы даёт совсем чуть-чуть: искру из пальца выпустить или над землёй взлететь на пару пальцев. Попробуешь больше — очень быстро устанешь и спать уйдёшь. Но если использовать её каждый день по чуть-чуть, то она к тебе привыкает. Сначала папаня мой царапины лечил, затем на лёгкие раны перешёл, а после и вовсе кости сращивает, да зубам новым вырастать велит.

Это как мускул: каждый день его напрягаешь, вот он и растёт.

И папаня мой — очень силён по своей части. Очень редко кому удаётся двадцать лет подряд каждый день силу свою использовать. А ему за это ещё и еду приносят — в благодарность. Особенно благодарны те, кто из города вернулся с болячкой между ног.

— Если почувствуешь, что не справляешься — остановись, — говорю. — Может так случиться, что ты свою жизнь за пса отдашь. Не надо нам этого.

— А, — Федот лишь рукой махнул.

Это его самый частый жест.

Он из тех людей, что мало о чём-то тревожатся.

Кладёт руки на брюхо Жука, закрывает глаза. Наш поп тоже лечить умеет, но там немного другая сила. Отче Игнатий обычно благословит, что нечисть отпугивает. Исцеление у него слабое.

А отец — это да.

Он в Вещем — настоящий кудесник.

Плюёт на Жука и приговаривает:

— Вернись, окаянный. Не отпускали мы тебя с нашего света.

Тело пса начинает трястись, извивается, шерсть ходуном, кровь идёт брызгами. Можно услышать, как кости становятся на место, раны соединяются, срастаются. Папаня плюёт на него второй раз.

— Вернись и служи своей хозяйке. Ермиония очень без тебя тоскует.

Пёс вздрагивает и замирает. Очень медленно поднимается на лапы, всё такой же заляпанный кровью, но физически — полностью здоровый. Отец плюёт на него в третий раз, и глаза Лютого тут же открываются. Некоторое время животное стоит неподвижно, словно глядя сквозь стену дома далеко-далеко за горизонт, после чего приходит в себя.

Начинает вилять хвостом, высовывает язык и пытается облизать батю.

— Ну всё, всё, довольно. Беги к своей хозяйке.

Пёс ещё некоторое время пытается облизать нас обоих, после чего бежит на улицу обрадовать соседскую дочурку.

— Ты как? — спрашиваю. — Всё нормально?

— Нормально.

— Сознание потерять не хочешь?

— В том-то и дело, — отвечает папаня. — Я даже не устал.

Он выглядит очень задумчивым, даже хмурым.

— Что не так?

— Помнишь, я раньше мог новый ноготь отрастить и на два дня спать ложился — подняться не мог. А теперь я целого пса из остатков соединил… и даже не почувствовал. Посмотри на меня: я всё так же бодр и полон сил.

— Так это же хорошо. Ты двадцать лет животных с людьми лечишь, вот и стал силён.

— Да, наверное, хорошо.

— Даже не сомневайся в этом. Что может быть плохого в том, чтобы лечить людей?

— Ничего плохого.

— Вот видишь.

Однако Федот остался хмурым. Я очень редко вижу его печальным — это самый счастливый человек на свете, его любит всё наше село. Все зовут его в гости, и он с радостью ходит. Очень редко когда он проводит свободное время дома, наедине с собой — всегда либо на подворье, либо у кого-то. Но сейчас он выглядит молчаливым и погружённым в себя.

— Ты какой-то не такой, — говорю. — Что случилось?

— Всё нормально, — вздыхает папаня. — Честно. Как твой поход? Принёс серп?

— И не только серп.

Пока описывал свою историю, свечерело.

День у меня выдался долгий, с самого утра в пути, поэтому и спать я пошёл пораньше. И уже перед самым сном, перед тем как провалиться в беспамятство до самого утра, тоненький нежный голос раздаётся над самым ухом:

«Спокойной ночи, Тимофей».

Так тихо, что даже не понять, показалось или нет. Ответить я не успел — заснул.

До появления крепости Стародум из земли осталось 44 дня.

Глава 4

Воевода укрыл малыша собственным телом, чтобы тот не замёрз.

Если наутро его найдут мёртвым, то хоть ребёнок уцелеет.

Весь следующий день мы с батей и соседями собираем рожь, да не серпом, а настоящей косой-горбушей!

У каждого жителя села свой огород, но рожь всегда общая, на одном большом поле. Всё Вещее приходит, чтобы собрать урожай, посаженный ещё в прошлом году. У нас на Новгородской земле сажают только озимую рожь, что всходит за год, так как яровая, растущая полгода, даёт сильно меньше урожая. Спелость проверяем «на зуб»: если зёрна хрустят, значит готовы.

В начале августа собираем, под конец сажаем на следующий год.

Раньше молились, чтобы холода её не выморозили, и не сгнила от дождей. С эпохой безумия добавилась ещё одна работа: каждый день поп ходит по полю и прогоняет злые силы. Если не делать такого — красная плесень всё съест.

В наше время вообще много всякой скверны происходит: животных освящаем, чтобы двуглавые не родились, волхвы Стрибога просят, чтобы ветра холодные в сторону уводил. Да и сами люди стараются поменьше злиться и ругаться — это привлекает всяких злобных духов, которые пакостят в округе.

— Появись, — шепчу в воздух перед собой. — Я знаю, что ты меня слышишь.

— Кому это ты? — спрашивает неподалёку Светозара.

— Духу меча.

— Духи не умеют разговаривать. И не понимают людей.

— Знаю, но мне кажется, что именно этот дух понимает.

Если и понимает, то не отвечает. Очень своенравный мне попался дух, но они все такие. Нечего жаловаться.

Работаем на жаре, в поту.

Колосья упаковываем в снопы для переноски. Первый сноп украшаем лентами, чтобы затем отнести в дом как символ урожая — такая в наших землях традиция. Получившиеся снопы складываем на крестцы для просушки, чтобы позднее отделить зерно от соломы с помощью цепа. Зерно пойдёт на муку, солома на подстилки для скота, на крыши домов, корзины и обогрев.

Постепенно во время работы ко мне приближается Ратмир, наш старейшина. Он ещё заговорить не успел, а я заранее знаю, о чём пойдёт речь.

— Тимофей, — произносит он величественным тоном. — У нас в конце недели собрание. Придёшь?

— Не, — говорю.

— Ты уже достаточно взрослый, чтобы приходить на наши собрания.

— Спасибо, но у нас работы ещё полно.

— Брось свои отмазки! Каждый взрослый мужчина должен приходить на наши собрания.

Собрания — пустая трата времени.

Раньше в Вещем жили воины, а теперь кучка стариков, что собирается каждую неделю, чтобы почесать языками. Они называют это собранием и делают вид, что участвуют в делах княжества. Но говорят тихо, чтобы о них никто не узнал.

Доспехи и оружие давно продали, ратное дело забросили.

Только и осталось, что на собрания собираться, да бесконечно трепаться о том, какой у нас новый удельный плохой. Я им сразу сказал: захотите кому по шее надавать — позовите, а балабольствовать я не хочу.

Нет, нашего нового удельного и правда все ненавидят, но я привык быть человеком действия. Если за словами не стоит ничего кроме слов — это не для меня. Из всех людей в Вещем только мы с Волибором упражняемся в мастерстве оружия.

— Твой папа когда-то приходил на наши собрания, — не унимается Ратмир. — Мы — ратная сотня, не стоит забывать об этом.

«Балабольная вы сотня, а не ратная».

— Ладно, — говорю. — Если найду время — приду.

— Эй, о чём это вы там болтаете? — кричит папаня с другого конца поля.

— Ни о чём!

— Вот и правильно! Работы ещё — конь не валялся, нужно всё до вечера успеть!

— Короче, ждём тебя в конце недели, — не унимается Ратмир.

— Я не приду, — говорю.

— Но мы всё равно будем тебя ждать.

И уходит, довольный.

Сегодня у нас праздник — день Велеса.

Его всегда устраивают в последний день сбора ржи. Но его нельзя праздновать до того, как будет собран последний колосок. Вот и работаем толпой изо всех сил, чтобы управиться к вечеру.

Всё это время я пытаюсь призвать краснокожую девушку, но появляется только красный меч, который пришёл ко мне на выручку в лесу. Никак не могу выбросить из головы, с какой лёгкостью клинок разрезал тела людей в чёрном. Если моя догадка верна, то он без помех пройдёт и сквозь дерево, и сквозь камень. Такой полезной вещи можно выдумать тысячу применений.

Вытягиваю руку, будто хватаю невидимую рукоять.

Меч тут же появляется в руке. Я держу его достаточно низко, чтобы односельчане не увидели. Делаю короткий взмах, и небольшой камень под ногами разваливается на две части. Действительно чудо!

Мысленно обращаюсь к краснокожей девушке, что сидела в клетке.

Пытаюсь настроиться на оружие.

— Ну же, появись, — говорю едва слышно. — Я знаю, что ты где-то рядом.

Девушка определённо дух. И, как любой дух, она очень своенравна. Она появляется как предмет, но не как живое существо. Это обидно, между прочим. Пусть я и не знаю как, но именно я освободил её из клетки на рынке. Ей стоило быть чуть более благодарной за мою помощь.

— Чего это ты делаешь? — спрашивает папаня. — Рука болит?

— Не, — говорю. — Это я так. Просто.

— Ну ты смотри. У одного моего друга детства тоже рука болела, а потом отнялась.

— Пустяк, ничего лечить не нужно.

Пока я не хочу никому говорить, что у меня появился чудодейственный живой меч, который может появляться и исчезать, когда угодно. Скажу — сразу всем понадобится, а я не хочу ни с кем делиться.

— Значит так, — говорю, отойдя подальше. — Либо ты прямо сейчас появляешься передо мной, либо я больше никогда с тобой не заговорю — заброшу на чердак, где ты проваляешься много лет. Зачем мне меч, который умеет говорить, но который не разговаривает со мной? Это вопрос доверия и уважения.

Похоже, мои слова показались девушке разумными: не прошло и мгновения, как она появилась. Сначала в виде яркого красного свечения, собирающегося в одном месте, затем в форме мерцающего сгустка. Только после этого свет оформился в силуэт маленького человека. Сидит на ближайшем валуне, болтает босыми ножками и очень мило улыбается. Вся красная и в длинной рубахе, развевающейся на ветру. Словом, точно такая же, какой я видел её в Перепутье.

— Привет, — произносит она.

От удивления у меня даже дыхание перехватило! Чтобы духи да разговаривали!

— Ты… говоришь?

— Представь себе, не только люди умеют разговаривать!

У меня скопилось так много вопросов, которые я хотел бы задать, но сейчас, когда она появилась, внезапно они все куда-то пропали.

— Кто ты? — спрашиваю.

— Дух, — отвечает девушка.

— Уж, конечно, дух!

Голос у неё — нежнейший. Приятный и мелодичный.

— Как ты здесь оказалась?

— Ты сам меня позвал, вот я и пришла.

— Не в том смысле. Почему ты увязалась за мной? Гвардейцы говорили, что тебя много лет возили в клетке, но ты решила покинуть её только когда увидела меня.

— Честно говоря, я и сама не знаю. Мне показалось, будто мы с тобой знакомы…

— Поверь, я бы определённо тебя запомнил, если бы мы раньше встречались, — говорю.

Девушка взлетает в воздух и парит вокруг меня аки привидение бестелесное. Рассматривает со всех сторон, словно пытается вспомнить, где мы могли встречаться. Ладно я — обыкновенный человек, которых она могла повидать тысячи за годы странствий. Но уж я бы точно не забыл краснокожее рогатое существо, что выглядит как взрослый человек, но ростом по колено.

— Это странно прозвучит, но я словно бы не существовала, пока тебя не встретила.

— Как это?

— Я ничего не помню до того, как встретила тебя в городе. Только вспышки, обрывки воспоминаний.

— Хочешь сказать, что ты помнишь только последние пару дней?

— Даже меньше. Я уже плохо помню, что было этим утром.

— Впервые вижу духа с такой плохой памятью. Точнее сказать, я вообще впервые вижу духа, который умеет разговаривать. Или думать.

— Представь себе, каково мне!

Девушка ещё несколько раз облетает меня по кругу.

— И всё-таки я тебя откуда-то знаю, больно ты мне знаком. Ты — один из волхвов?

— Нет. Они у нас на окраине села живут, подальше от церквушки. Приверженцам старых богов не нравится колокольный звон, а у некоторых кровь из ушей идёт.

— Общаешься с духами?

— Только с тобой.

— Может, ты во сне вне тела путешествуешь?

— Нет, отрубаюсь так, что гром не разбудит.

Подлетает ближе.

— Я чувствую странное притяжение, будто мне жизненно необходимо быть рядом. Мне кажется, что я только потому и могу думать, что нахожусь поблизости.

Принимается тягать за щёки, трепать по волосам, словно пытается понять каково это: состоять из плоти и крови. В конце концов девушка прижимается к груди в нелепых объятиях. Её коротких ручек не хватает даже чтобы до обоих моих плеч дотянуться.

— Ты очень мягкий и тёплый, — заявляет она.

— Спасибо. Ты дух чего?

— Как это?

— Ну, у каждой человеческой эмоции есть дух. Они появляются, когда кто-то испытывает что-то очень сильное, и не может это скрыть. Может быть, ты дух ярости? Только очень странный. Ты тоже красная, как и те.

— Я — дух оружия.

— Вздор! У вещей не бывает духов.

— А вот тут ты ошибаешься. У каждой вещи есть дух, просто его сложно разбудить. У твоих сандалий есть дух, у твоей косы тоже. Но ты никогда их не увидишь, поскольку они дремлют. А если и просыпаются, то ненадолго.

— Но ты же живая.

— Меня разбудили.

— Кто разбудил?

— Не знаю…

Девушка садится на моё плечо и тяжело вздыхает. Никто из окружающих не видит её: ни батя, работающий неподалёку, ни друзья, ни соседи на своих участках поля. Кажется, она может показывать себя только тем людям, которым хочет. Сейчас только я могу рассмотреть её.

— Если ты — дух оружия, значит чувствуешь, когда я в тебе нуждаюсь?

Девушка тут же исчезает, а на мне в руку падает длинное двуручное копьё. Тёмно-красное, почти невесомое. Размахнувшись, метаю его вдаль. Некоторое время оно летит по прямой, после чего исчезает и снова появляется у меня в руке.

Чудеса!

Мысленно приказываю копью превратиться в короткий кинжал… и он превращается! Непонятно каким образом оружие чувствует, чего я хочу. Оно будто бы является частью меня, пока я держу его в руке.

Отхожу подальше, где у нас лежит тяжеленный валун. Направляю на него клинок и медленно двигаю остриё. На этот раз сопротивление появилось, но совсем лёгкое. Значит этим оружием можно одним движением сразу нескольких человек скосить! В доспехах, со щитами.

— Ты всё на свете можешь вот так легко разрезать?

— Нет, — звучит голос в голове. — Я не смогу пробить особую броню, духовную. И другие такие же оружия.

— Есть и другие?

— Хоть я ничего и не помню, но чувствую, будто у меня есть братья и сёстры — тоже духи оружия. И немало.

Внезапная мысль мелькает в голове.

— А можешь превратиться в косу?

— Ишь чего удумал! Не буду я вместо тебя рожь косить! Я тебе не какой-то грубый топор для работы! И вообще… неприятно, когда ты трогаешь меня грязными руками!

— Прости.

Кинжал снова принимает облик девушки, на этот раз очень недовольной.

— Как тебя зовут? — спрашиваю.

— Я… не знаю.

— Нехорошо. У каждого живого существа должно быть имя. Придумай какое-нибудь.

— Веда… — выдаёт через мгновение.

— Почему это? Веда — означает ведущая. Та, кто всё знает. А ты вчерашний день не помнишь.

— Мне всё равно! Хочу быть Ведой.

— Ладно, — говорю. — Пусть так. Я — Тимофей.

Девушка подлетает к моему лицу, кладёт ладошки на виски и очень серьёзно произносит:

— Очень рада познакомиться!

До самого вечера мы с односельчанами собираем будущий хлеб. Сколько бы я ни старался вытащить из девушки подробности о ней, все попытки оказались тщетными — она попросту не знает, как так получилось, что стала разумным духом.

Мало того, что человекоподобные духи — большая редкость. Мыслящие — ещё бо́льшая. Рядом со мной летает не просто сказочное существо, а настоящее чудо!

К тому же очень красивое.

Пока я кошу, а мои друзья переносят снопы, Веда летает по округе и рассматривает людей. Стражники говорили, что возили её в клетке много лет, но поскольку память к девушке пришла только в последние дни, всё происходящее для неё в новинку.

Мы заканчиваем работу с заходом солнца, как раз в нужный момент, чтобы устроить праздник. Сначала казалось, что придётся всё переносить на следующий день, но нет. Управились.

— Вы как? — спрашивает Светозара. — Устали?

— Уж, конечно, устали, — говорю. — Но праздник отменять не собираемся.

— Это хорошо. Тогда пошли на реку. Может, суздальских встретим, утопим парочку.

Светозара ненавидит суздальских. Всё из-за кавалера одного.

Сразу же после умывания в реке мы идём в лес, где старики уже подготовили всё для празднования. Каждый год, неизменно, с последним днём сбора урожая, мы собираемся в лесу, чтобы почтить Велеса. Именно его благосклонность позволяет нам прожить ещё один год и не умереть от голода.

Почти всё Вещее собирается в глухой чаще. Огромная толпа с факелами и венками на головах. Не пришли только хромые и лежачие, а также поп Игнатий: он никогда не приходит на праздники в честь старых богов, но и нам не препятствует.

Старые боги хоть и старые, но отказаться от них люди не могут. В итоге мы чтим и христианство с триединым Богом, и тех, что с нами издревле.

Мы собираемся у самого широкого пня в этих землях, дубового. Толщиной в полтора аршина и высотой взрослому человеку в пояс.

Обычно мы не рубим дубы — они священны и все принадлежат Перуну. Но один всё-таки срубаем, поскольку именно на дубовом пне нужно воздать почести Велесу. Это олицетворяет вечное соперничество Перуна и Велеса: они старинные соперники, с тех самых пор как Велес похитил жену Перуна и тот без конца пускает молнии, крошит камни, землю и деревья, стараясь найти врага.

На пень кладём свежеиспечённый ржаной хлеб, мёд и творог.

— Велес-батюшка, дары прими, корни рода укрепи, — провозглашает Мелентий, старший из волхвов.

Мужчина, с ног до плеч одетый в волчьи шкуры, несколько раз обходит вокруг пня с зажжённой лучиной. После этого он опускается на колени, как и все остальные жители села.

Он принимается раскачиваться из стороны в сторону и что-то напевать на старом языке. Мы же уткнулись лбами в землю, каждый на свой лад произносит благодарность Велесу. Просим у него покровительства на будущий год.

Постепенно наше бурчание сливается в единый шум, в котором нельзя что-то разобрать.

Поднимается ветер, такой сильный, что способен взрослого человека с ног опрокинуть. В воздух поднимаются ветки, старые листья, мох и сосновые иголки. В какой-то момент даже глаз открыть невозможно от частичек земли, бьющих по векам.

— Явился батюшка! — объявляет Мелентий.

Стоит ветру стихнуть, перед нами появляется старик в жилете из овечьей шкуры, в рубахе, портках, и кривым посохом в руке. Длинные седые волосы, длинная седая борода. Взгляд грозный. Светится так, что и факелы не нужны.

Велес!

Явился!

Не совсем сам, поскольку к нему сейчас взывают в каждом селе и деревне на Руси. Везде, где почитают старых богов. Пусть он и могуч, но он один и не может быть во многих местах одновременно. К нам явился его дух, одна лишь его часть.

Старик этот может чихнуть и наше село сметёт. Скажет слово бранное — все посевы посохнут. Разозлится, и земля дыбом встанет. Но Велес милостив: каждый год он приходит к нам, чтобы убедиться, что все живы, а земля даёт пропитание.

— Спасибо, батюшка! — продолжает Мелентий. — Твоими усилиями мы не голодаем.

— Всего ли было в достатке? — спрашивает Велес.

Голос его доносится сразу отовсюду, словно сам лес заговорил.

— Всего, батюшка.

— Голодали ли люди при мне?

— Не голодали, батюшка.

— Довольны ли вы всем?

— Довольны, батюшка.

— Хорошо. Пусть так и будет.

Велес — Бог плодородия, скота и золота. Он настолько могуч, что может заставить землю цвести, а посевы всходить сами по себе, без руки человека. Но он этого не делает, поскольку не любит лентяев. Человек сам должен вставать с восходом и трудиться до заката: возделывать землю, плести лапти и корзины, следить за домом и домашним скотом. Только так можно заслужить его благосклонность.

Велес медленно проходится между жителей, заглядывая в лица.

Возле меня он останавливается, пристально глядя на Веду, сидящую на моём плече. Кажется, девушка-дух очень удивилась, что её увидел кто-то кроме меня. Пусть она и волшебное создание, но до Велеса ей ой как далеко. Мало кто может тягаться со старыми богами.

— Здравствуйте… — смущённо произносит Веда.

Велес не отвечает. Смотрит на девушку хмуро, отчего та ещё больше краснеет и прячется у меня за спиной. Старик лишь встряхивает бородой, а затем двигается дальше.

Убедившись, что все жители нашего села чисты и здоровы, ни на ком нет печати смерти, он возвращается к пню, забирает принесённые нами дары и исчезает в вихре листьев и сухой травы.

Подношение завершено, но сам праздник ещё не окончен.

Даже после ухода Велеса мы устраиваем игры в знак его почитания. Сначала идёт борьба Морока и Осени: один из взрослых мужчин надевает маску из углей и гоняется за одной из девочек, стараясь её поймать, пока жители села ставят ему подножки и всячески мешают. Затем гонки с камнями в лаптях, а следом поиск очень редкого белого цветка на белой ножке, который, по преданиям, растёт только в эту ночь и дарует нашедшему все тайны мира.

И уже в самом конце неженатые мужчины и женщины разделяются на две группы для гадания. Я, разумеется, оказываюсь в мужской группе. К нам подходит Мелентий и гадает, как скоро мы встретим свою суженую. Геласию нагадали, что он проживёт всю жизнь бобылём, что не удивительно с его-то характером. Никодиму, моему дружбану, что встретит он любовь через несколько лет. Ну а мне… что я встречу её уже в ближайшие дни.

Глупости, конечно. Мелентий умеет гадать, но редко говорит правду. У него шутки такие — издеваться любит.

Домой мы возвращаемся за полночь. Уставшие, но довольные. Папаня сразу же отправляется спать, а я ещё некоторое время сижу на крыльце дома.

Люблю ночь.

Это время отдыха.

— Красиво у вас тут в Вещем, — произносит Веда, отчего я вздрагиваю. — Чего ты?

— Прости, никак не могу привыкнуть, что разговариваю с духом.

— Это ещё ничего, мне вчера ваш домовой целое испытание устроил. Не пущу, говорит, на порог. Докажи, что вреда семье не принесёшь.

— Это да, он у нас такой… уже много поколений дом стережёт: нечисть отпугивает, да и людей некоторых. Уже несколько лет его не видел: сидит в печи, а вылезает только по ночам. Он всё такой же волосатый?

— О да, — присвистывает Веда. — Одни сплошные волосы.

— Его можно увидеть очень редко, только в те моменты, когда он с другими домовыми шушукается. Помнится, чудище лесное в дом залезло к соседке на той стороне. Младенца съесть хотело. Так домовые собрались и так его дубинками отходили, сбежало и три ночи по лесам скулило.

— Но я же не нечисть! — возмущается девушка.

— Для него все нелюди — нечисть. Не обижайся.

— Знаешь, а я ведь вчерашний вечер вспомнила. Чем больше я нахожусь рядом с тобой, тем больше памяти ко мне возвращается.

— Это хорошо.

— Глядишь, припомню, что год назад было.

Посидев ещё некоторое время на улице, иду в дом, чтобы устроиться на своей соломенной кровати. Несмотря на конец августа, ночка выдалась прохладной, поэтому помимо одежды прикрылся зимним тулупом. А ещё Веда легла рядом.

— Чего? — спрашивает. — Духам тоже нужно спать.

— Ладно, — говорю.

Я не против. Будет бок греть. Слыхал о людях, которые с ножом спят, на случай если грабители в дом залезут. У меня то же самое — я сплю с волшебным мечом.

До появления крепости Стародум из земли осталось 43 дня.

Глава 5

Он справился, он донёс ребёнка до села.

Но этого оказалось недостаточно.

Он упал на землю и не смог сдвинуться с места.

Сплю допоздна.

Всего несколько раз в год жители села могут позволить себе не вставать с рассветом. Сегодня — как раз такой день. Вчера мы работали, затем праздновали, а сегодня ещё лежим, хотя солнце уже встало из-за горизонта.

— С пробуждением, Тимофей, — произносит Веда над ухом.

Только глаза открыть успел, а уже чуть не обосрался! Девушка-дух летает над кроватью, и очень любовно смотрит на меня. Никогда не привыкну, что рядом со мной водится волшебное создание.

— И тебя с пробуждением, — бурчу.

— Хорошо спалось?

На самом деле мне спалось лучше, чем когда бы то ни было. От усталости, должно быть. Так всегда: сначала уработаешься, а потом дрыхнешь так, что хрен разбудишь.

— Отлично спалось…

— Я рада, завтра тебе спать будет ещё лучше.

— Это как? Что ты сделала?

— Волшебство!

Веда принимается летать по комнате, показывая, что она на самом деле не человек, а волшебное создание. Будто я когда-то об этом забывал. Среди моих знакомых нет никого с красной кожей и рогами, крохотного роста. И чтобы его два десятка лет держали в клетке на потеху люду.

Только Веда.

Девушка-дух продолжает носиться под потолком, только её длинная рубаха колыхается. Настроение у неё прекраснейшее.

— Я вспомнила позавчерашний день! — заявляет она.

— И что с тобой тогда случилось?

— Сидела в клетке. Но это была на самом деле не клетка, ведь я могу проходить сквозь стены, когда захочу. Я там сидела, потому что у меня не было памяти. А потом я увидела тебя и решила, что ты мне знаком. И полетела за тобой.

— Эту часть я знаю.

— Надеюсь, скоро я вспомню и предыдущие дни. Надо лишь держаться к тебе поближе.

— С кем это ты разговариваешь? — спрашивает Федот, выходя из-за перегородки.

Веда продолжает наматывать круги прямо перед лицом Федота, но тот её не видит. Смотрит лишь на меня, сонный и не выспавшийся. Что странно, поскольку спали мы намного больше, чем обычно.

— Ничего, — говорю. — Сам с собой болтаю.

— Ну… ничего страшного в этом нет.

Папаня направляется на улицу.

— Что делаем? — спрашиваю у него, но тот не слышит.

Весь вчерашний день он был себе на уме, ни с кем не разговаривал. И сегодня такой же.

У нас впереди уйма работы на поле: нужно перекопать всю землю, чтобы трава оказалась под почвой. Бороновать, если понадобится. Собрать овощи, яблоки, выкинуть гнилые. Вычистить курятник, если время останется, но его наверняка не останется. Велес любит трудолюбивых, вот мы и трудимся. Только поздним вечером можно собраться с друзьями и заняться всякой ерундой.

Пока папаня занимается животными, я иду к колодцу, чтобы набрать воды.

Неплохо было бы сходить в лес и подстрелить утку на ужин. Давно не приходилось мяса есть — всё хлеб да каши.

Начинался совершенно обычный, нормальный день в Вещем. Как вдруг рутину разрывает телега, выезжающая из-за леса: двойка мощных, тягловых лошадей, извозчик за поводьями, несколько человек с копьями, следующие за ней пешком. Двигаются в нашу сторону, покачиваясь на дорожных ухабах.

Каждый житель села знает, что означает сия телега.

Оброк.

Пора платить князю пищей.

— Явились, не запылились, — заявляет Федот, уперев руки в бока.

— Ты же знал, что они приедут, — говорю. — Они каждый год приходят.

— Знал.

Сплёвывает на землю при виде приближающихся.

Возглавляет всю эту группу непосредственно наш барин — господин Фома Сивович. Шагает впереди, горделиво задрав голову. Весь в золотом, красивый, причёсанный. Идёт по дороге, пердит и гадит огромными лепёшками…

Звучит по-идиотски, но наш господин — обыкновенный конь.

Четвероногое животное.

С эпохой безумия весь мир перевернулся. Сначала во Владимиро-Суздальском княжестве произошла кровавая стычка, где новым князем стал Мартын Михайлович, а затем он захватил Новгородскую землю, где поставил главой своего младшего брата Юрия Михайловича, более известного как Юрий Безумный. И этот безумец счёл уместным всю землю почти до самого Белозера отдать своему коню Фоме.

Вот и получается, что оброк мы платим даже не человеку.

Положение этого коня так высоко, что что он на ступень выше духовенства. Ладно мы, смерды обыкновенные, кланяться господину должны, так ещё и попа заставляют. Каждый год этого коня до церквушки доводят и ждут, пока отче Игнатий на колени встанет.

— Внимание! — кричит посыльный удельного князя. — На колени перед вашим господином!

Жители Вещего, оказавшиеся в этот момент на пути, опускаются, касаясь бородами земли.

— Ты! — указывает на бабку Томиру. — Целуй копыта господина!

Испуганная женщина принимается причитать и ползти к коню, отчего её длинные юбки пачкаются в дорожной пыли.

— Мы так рады, что вы пришли сегодня! Какая шерсть у вас, а какая грива!

— Повезло вам! — заявляет посыльный. — У господина хорошее настроение!

Словно в подтверждение его слов, конь фыркает.

Стоит людям пройти мимо, как сельские плюют им вслед и грязно бранятся. Ратная сотня Вещего очень любила старого удельного князя, и очень не любит нового с его конём-боярином. К самому коню у нас нет никакого зла — это всего лишь животное, нечего на него сердиться. Это всё Юрий. Если бы его безумства ограничивались конём, никто бы против не был: у нас в селе и более сумасшедшие есть.

Мы его не любим, поскольку он насильно уводит людей прислуживать ему в замке. Уже четверых забрал, не спрашивая. Мы хоть и живём на земле господина, обязаны платить оброк и отрабатывать барщину, но мы не холопы, чтобы нами распоряжаться как собственностью. Мы вполне свободные крестьяне.

Вот люди и ненавидят князя и его посыльного.

А посыльный этого будто не замечает. Идёт по селу: грудь колесом, вид величавый.

Работа в Вещем останавливается. Все следят за передвижением коня и его стражи. До самого вечера группа будет ходить от дома к дому, чтобы собирать оброк. Обычно мы даём еду и немного меха: ничего такого, с чем мы не могли бы справиться. Другое дело, что в последнее время удельный князь Юрий становится всё безумнее и просит странные вещи. В позапрошлом году приказал обрить всех девственниц, сплести из волос верёвку и привезти ему, чтобы он с её помощью залез на небо к Перуну. В прошлом приказал посыльному собрать всех жителей деревни и прокукарекать хором ровно сто раз. Ни больше, ни меньше. А ещё запретил смеяться в четвёртый день месяца.

Всё больше его сводит с ума эпоха безумия.

— На колени! — кричит посыльный, останавливаясь у нашего дома.

Мы с батей опускаемся, как положено. Пусть наш барин и конь, но кланяться в присутствии господина всё равно надо.

— Молодцы. А теперь несите оброк!

— Рановато приехали, — говорю. — Зерно ещё сушится. Через пару недель только мука будет.

— В этом году удельному князю много не надо. Господин уличил рядовичей его замка в предательстве и всех повесил. Так что его погреба не пусты.

Сука какая!

Рядовичи блядь!

Рядовичами называют только людей, у которых договор с господином. Ряд. Но Юрий Безумный ни у кого договора не спрашивал: заграбастал как скотину и заставил работать. Опустил похищенных людей в ряд с закупами, проигравшимися.

А теперь ещё и повесил. Правдивые слухи у торговцев ходили.

Не помогла Юрию Безумному верёвка, не смог на небо влезть. Вот и решил на земле остаться, обыкновенных людей казнить. Разума лишился он, а страдают от этого другие, и нет на него спуску. А попробуй против него слово сказать — кожу заживо сдерёт и как ковёр у входа в замок положит. Ноги будет вытирать и смеяться без удержу.

Мы всегда знали, что суздальские ненавидят новгородских, но не думали, что наших будут казнить вот так открыто. Против закона, морали и людских принципов. Отрубают головы как обыкновенным курам, которых на мясо пускают.

Какая же тварь этот новый удельный!

Стукнуло в голову, что работники его замка предатели — повесил. И верит же, безумец, сам верит в это. А Мартыну плевать, что его младший брат за раз уйму народу повесил. Он и сам не лучше.

Мы с батей выносим посыльному овощей, фруктов, ягод. Всего, чем мы можем поделиться и не изголодать до смерти. Посыльный раскладывает еду в телеге и двигается к следующему дому.

— На колени! — кричит посыльный возле наших соседей.

— Славься господин! — в один голос отвечают Веня Гусь с семьёй.

Все присутствующие на улице люди падают, уткнувшись лбами в землю, только Никодим стоит поодаль, скрестив руки на груди.

— Ты! — посыльный указывает на парня. — На колени!

Никодим продолжает стоять, буравя людей князя взглядом.

— Нет, — отвечает тот.

У меня много друзей, но Никодим — ближайший. Мы втроём с ним и Светозарой — неразлучная компания. Много лет вместе, друг за друга горой.

— На колени! — рявкает стражник, указывая на Никодима оружием.

Гляжу на перепалку и чувствую, как душа в пятки уходит. Отказаться поклониться господину — всё равно, чтоподставить голову на отсечение. Простые крестьяне не могут даже взирать на барина без разрешения, а уж тем более стоять в его присутствии. Но у Никодима насчёт этого помешательство. Он даже в церкви на колени не опускается.

— На колени, мальчик, — повторяет приказ посыльный. — Не заставляй господина ждать.

Парень лишь отрицательно мотает головой.

Давайте я кое-что расскажу о моём друге Никодиме.

Мой дружбан больше всего на свете любит драться, и никогда, никому не уступает. Он скорее умрёт, чем подвинется. Он высокий, худой, с плохим зрением и кривыми ногами. В двенадцать лет его нашли в лесу, голодного и исхудалого. Отдали попу, чтобы тот его приютил, пока родителей ищут. Но родители не нашлись, и поп Никодима усыновил.

Отче Игнатий вырастил его как родного: любил, следил, грамоте обучал, книжки из столицы привозил. Даже с самим архиепископом Новгородским встречался, спрашивал совета как направить приёмного сына на путь истинный.

Никодиму немногим больше двадцати, но он при этом — умнейший человек из всех, что я когда-либо знал. Разбуди его посреди ночи — любую из прочтённых книг процитирует. Богословие, философские трактаты, научные изыскания, не только на русском, но и на греческом языке.

Из Никодима порой премудрость как понос прёт.

При этом данный книжный червь вполне может в трёх соснах заблудиться. И совсем не понимает, когда нужно отступить и подчиниться. Наш премудрый болван скорее умрёт, чем уступит.

Отче Игнатий надеялся его себе на замену воспитать, человеколюбцем и духовником. Но не смотря на свой могучий разум, мой дружбан вырос совсем другим. Подставить другую щёку — это не для Никодима. Малейшее неприятное слово в его сторону — тут же лезет пересчитывать обидчику зубы. И это не говоря о том, что он совсем не контролирует собственный язык: задирается на всех подряд и нередко получает. Если бы не я, ему бы уже сотню раз нос на бок свернули.

Никогда не встречал человека, который бы так любил драться, и при этом совсем не умел этого делать.

Вот и сейчас: самое обыкновенное утро, а он уже проблемы на собственную задницу ищет.

— Простите, дурака, — говорю. — Это наш сельский идиот, его в детстве свиноматка подрала.

Пытаюсь соврать, чтобы моего упёртого друга не казнили прямо сейчас, у нас на глазах. Все последние годы я только этим и занимался: то рассерженных мужиков успокаивал, то заступался перед парнями из окружающих деревень. Сегодня же Никодим устроил немыслимое: отказаться поклониться господину — верх идиотизма. Таких как мы запросто убьют и тут же забудут.

— Он и разговаривать-то научился только в прошлом году, сам ещё не понимает, о чём болтает.

— Кажется, его надо выручить, — вставляет Веда.

Девушка-дух летит в сторону управляющего, после чего со всего размаха влетает ему в ягодицу.

— Уф! — вздрагивает тот. — Ненавижу комаров!

— Не смотрите на болвана! Он даже не понял, что вы сказали. Думает, что вы ему предлагаете еды из телеги попробовать… А он хоть и болван, но господина чтит, никогда к его еде не прикоснётся…

Пока я несу околесицу, несколько наших мужиков уводят Никодима в сторону, чтобы он не нарывался. Мы для знати — всё равно, что грязь.

— Ладно, — вздыхает посыльный. — И не таких видали. Несите уже оброк!

Соседи послушно выносят продовольствие. Группа направляется к следующему дому. Я же, скрипя зубами, иду в другую сторону.

— Ты чего творишь? — спрашиваю у Никодима. — Совсем с ума сошёл?

— Я ни перед кем не кланяюсь. Ни перед господином, ни перед отцом, ни перед Богом. Вообще. Никогда.

— Жить надоело?

В глазах Никодима сверкает злобный блеск. Вообще он добрый парень, никогда не оставит другого в беде, и его даже просить не нужно — всегда сам поможет. Но вот эта его упёртость выводит.

— Пусть лучше они меня повесят, чем я опущу голову.

— Так и произойдёт, можешь не сомневаться.

Хочется заехать по этой умной башке — настолько разозлило его поведение. Ладно, на более крепкого соседа нарываться — получишь по шее и всё. Но на господина… это нужно совсем не ценить себя.

Зла не хватает.

— Иди домой, — говорю. — И чтобы не высовывался, пока Фома Сивович не уйдёт.

— Я уйду, — отвечает Никодим. — Но не потому, что испугался.

Это да, в смелости ему не откажешь. Когда плевать на собственную жизнь, очень легко быть смелым. А всё именно так и выглядит.

Никодим уходит домой, а я возвращаюсь к себе. Перекапываем поле сохой, наводим порядок на участке. Большой работы мало, но мелочи занимают весь день. А ещё мелочи очень сильно выматывают, так что хоть я ничего особого не делал, но под конец для чувствую себя выжатым. Ноги одеревенели, рубаха успела пропитаться потом и высохнуть. Желудок сводит, есть хочется.

— Фух! Как я устала! — произносит Веда.

— Ты же ничего не делала, — говорю.

— Как это не делала? А кто тебе помогал вишню собирать?

— Так это ты их скидывала? Мне казалось, ветром носит.

Девушка всего лишь дух, поэтому не может как следует контактировать с реальными предметами. Даже грушу поднять не сможет, не говоря уже о чём-то более тяжёлом.

— Я вообще-то очень сильная! — заявляет девушка.

Принимается тягать меня за ухо.

— Да, ты на самом деле очень сильная.

— Не надо смеяться, я ведь и укусить могу!

Кусает за ухо. Довольно больно.

— Ай! Не надо так делать.

— А ты не смейся надо мной. Другие духи вообще к человеку прикоснуться не могут, а я легко могу монету поднять и положить тебе в карман.

— Ладно, признаю. Ты очень полезна в домашнем хозяйстве.

— То-то же.

Иду к рукомойнику, чтобы вымыть руки, шею и плечи. Как раз вовремя, чтобы увидеть знать, возвращающуюся с полной телегой продуктов. Сегодня вечером они скинут это в свои знатные погреба, а завтра отправятся за оброком в новую деревню.

Такие телеги к нам приходят четыре раза в год — в начале каждого сезона. Летом ещё и десятину отдаём: те крохи, что у нас имеются. Хорошо хоть барщину отрабатывать не заставляют, но это не от доброты нашего господина. Живём далеко, вот и не припахивают.

— Жители села! — кричит на улице посыльный удельного князя.

Конь в золотой попоне стоит рядом с ним, всё такой же горделивый.

— Спасибо за щедрые дары, которые вы сегодня принесли барину Фоме Сивовичу. Хозяин этих земель очень доволен. Но это ещё не всё! Поскольку удельный князь остался без людей в своём замке, он велел привести по три человека с деревни, чтобы заново заселить его работниками.

— Опять, — вздыхает папаня. — Опять хотят кого-то увести.

— … не волнуйтесь, — продолжает посыльный. — У работников будет еда и кров, а работа будет легче, чем здесь. Есть желающие?

Оглядываюсь по сторонам. Соседи выходят из своих домов, собираются вдоль дороги. Все смотрят на группу людей откровенно враждебно. Они уже уводили людей у нас, что было очень несправедливо. Но по крайней мере мы знали, что с ними всё будет в порядке. Работать в замке удельного князя — для некоторых завидная участь. Так ты сразу поднимаешься над обыкновенными смердами. Становишься на один уровень с ремесленниками.

Но не на Юрия Безумного.

Сегодня он к тебе милостив, а завтра последует за голосами в голове.

— Смелее! — продолжает посыльный. — Работа хорошая, и даже оплата будет!

— Оплата петлёй на шее, как же, — бормочет папаня. — Четверых увели и повесили. А теперь мало, оказывается.

— Работа на удельного князя — очень почётна! А хорошо покажете себя — сможете перейти к самому Мартыну Михайловичу! Всем известно, что Мартын Михайлович очень хорошо относится к ремесленникам и честным работникам.

Врёт, сука, и не краснеет! У Мартына Михайловича, князя Владимиро-Суздальского, тоже прозвище есть — людоед. Как-то не хочется проверять, насколько она близка к правде. Так и живём: в нашем княжестве безумец, а в соседнем людоед. Два брата, блядь, акробата. Один хуй, другой лопата.

Никто не выходит на столь щедрое предложение работы.

Никто не хочет работать на безумца.

Отправиться к Юрию в замок — всё равно, что шагать на краю обрыва. Никогда не знаешь, когда земля поддастся и утащит тебя за собой.

— Как жаль! — вздыхает посыльный. — Раз нет желающих, то нам придётся взять нескольких случайных человек.

Стражники расходятся в стороны, собираясь схватить трёх первых попавшихся людей. Может с ними ничего и не станет: будут работать в тепле и уюте. Но никто точно сказать не может. Слишком большой риск.

Смотрю, а окружающие засунули языки в задницы и молчат. Нет никого, вроде Никодима, что выскажется против слов знати. Обратить на себя внимание — означает вызвать гнев.

— Простите, — говорю. — Но вы не можете нас забирать. Мы не холопы, которыми можно распоряжаться. Мы — свободные крестьяне. Мы обязаны платить оброк и десятину, но вы не можете без позволения увести людей. К тому же Юрий Михайлович — не наш господин. Фома Сивович — наш.

Указываю на коня.

— Ты стоишь на пути своего господина? — спрашивает посыльный.

— Нет, конечно.

— В таком случае с дороги! Проверьте жителей!

Один из стражников достаёт из телеги клетку с обыкновенной болотной жабой и двигается к ближайшему сельчанину. Жабы — очень чувствительные создания. Они меняют цвет, когда оказываются рядом с человеком, которому лес силу дал. И чем больше сила, тем больше цвет меняет.

Разве что носить их с собой неудобно — дохнут в неволе.

Возле каждого из сельчан жаба меняет цвет на красный. Это самый начальный уровень силы, первая ступень: умение выбить искру из пальца или заставить двигаться лист от дерева, поднеся к нему руку на расстояние пяди. То есть, почти бесполезная. Многие жители деревни годами пытаются её развить, но времени нет, да и не выходит. Когда весь день в поле работаешь, трудно заниматься ещё и своей силой, в итоге многие забывают про неё. Только такие люди как мой батя, для которого лечение стало ежедневным трудом, способны развить силу до высокого уровня.

Иногда жаба меняет цвет на оранжевый — вторая ступень. В этот момент она громко квакает и начинает ползать из стороны в сторону.

Оранжевый цвет означает чуть более развитую силу, но всё равно маленькую. Такие люди уже могут зажечь костёр взглядом или наоборот, остудить пламя. Но потратят на это много времени — больше, чем если бы они зажгли его руками.

Затем жабу подносят ко мне. Крупное уродливое существо в клетке совсем не меняет цвет. Как была желтовато-зелёной, так и осталась. В удивлении стражник отходит назад и снова подходит. Тот же результат.

— Ты что, ещё свою силу не открыл? — спрашивает мужчина с копьём, издав издевательский смешок.

— Нет, — говорю.

— Сколько тебе лет?

— Достаточно.

Стражники принимаются заливаться хохотом точно так же, как совсем недавно это делали разбойники в лесу. Очень редко можно встретить человека без силы. Лес дал её каждому, нужно лишь понять, какую именно. Рано или поздно все находят свою, но это случается обычно до шести лет. Очень редко человек не может открыть свою силу к моему возрасту.

В детстве надо мной посмеивались, но только за спиной, поскольку мой кулак очень легко находил дружбу с головами обидчиков. Пусть силу я и не открыл, но Волибор — наш сельский здоровяк — научил меня как причинять боль. Это я умею в совершенстве.

Слыхал, в Новгороде был ремесленник, только через двадцать лет свою силу обнаружил: у него оказалась редкая способность делать свою задницу стальной. Вот такая дурацкая и ненужная сила. Если тебе кто-то захочет дать поджопник — переломаешь обидчику кости на ногах. Бывает и такое.

Я же что только не пробовал: и молнию призывать, подобно грозе, и с животными разговаривать, и летать, и увеличиваться в размерах, даже газы пускать как Федя Лапоть.

Ничего.

Видимо у меня и правда очень редкая идиотская сила, вроде стальной жопы.

— Да, парень, — вздыхает посыльный. — Не повезло тебе. Даже не представляю, каково быть таким неудачником.

— Не слушай его, — вмешивается Веда, никто кроме меня её не слышит. — Ты не неудачник, ты очень замечательный человек!

Прямо в этот момент я мог бы выбить копьё из рук стражника, и проткнуть каждого из присутствующих. Они бы даже удивиться не успели. И мне бы не понадобился чудо-меч, разрубающий людей как сухой камыш.

— Проверь других, — приказывает посыльный.

Стражник с клеткой направляется дальше. Дважды жаба меняет цвет на жёлтый — третья ступень: возле нашего охотника Деяна, который может чуть-чуть управлять погодой, и возле Никодима, который умеет чуть-чуть видеть сквозь стены.

Если люди удельного князя хотели найти кого-то полезного в нашем селе, то им это не удалось. Обыкновенные крестьяне не способны развить силу до нормальных высот — слишком много усилий надо, и обычно очень маленький результат. Говорят, можно это ускорить редкими осколками силы из восточных лесов, но они даже для знати слишком редки.

Лишь один раз жаба меняет цвет на голубой — пятая ступень: возле моего бати. Тот всё это время пятился подальше от стражников в надежде, что до него не дойдут.

— Ничего себе! — заявляет мужчина с копьём. — Она синяя!

Жаба в этот момент отчаянно квакает и пытается вырваться из клетки.

Посыльный тут же выходит посмотреть, кто в нашем селе оказался таким сильным. Это и для города редкое явление, а для захолустья — тем более.

— Что умеешь? — спрашивает посыльный.

— Да так, — отвечает Федот. — Животных лечу…

— А людей умеешь?

Чувствую, как мнётся папаня: он хотел бы соврать, но совсем не умеет этого делать.

— Могу…

— Поедешь с нами. У Юрия Михайловича как раз что-то с ногами, знахари его всё поют, а становится только хуже.

Стражник хватает его за плечо и тянет к телеге. Федот совсем опешил, следует за ними на качающихся ногах. Сельчане смотрят на это, щурятся, злятся, сжимают кулаки, но ничего сказать не могут. Боятся. Это же всё-таки бояре, мы потому и живём, чтобы они счастливы были.

— Поселим тебя в замке, со всех новгородских и суздальских земель к тебе будут приезжать…

— Никуда он не поедет, — вступается за батю Никодим. — Мы Федота никуда не отпустим.

Столько раз были ситуации, когда Никодим пёр напролом, когда это не нужно. Но именно сейчас его упёртость к месту. Единственный раз, когда я рад характеру своего друга.

— Гляньте на него, — говорю. — Он же не хочет ехать!

— Хочет-хочет, все хотят работать при князе Новгородском, — бросает посыльный через плечо.

Стражник продолжает тащить батю к телеге.

Чувствую, как напрягается Веда. Девушка-дух готова в любой момент превратиться в оружие, чтобы остановить людей, которые ей совсем не нравятся. Но мы не можем напасть на них и забрать нашего человека, даже из самозащиты.

— Федот слишком нужен нашему селу, чтобы расстаться с ним.

— Здоровье князя важнее каких-то простолюдинов.

— Повторяю, мы не холопы. Мы не принадлежим Фоме Сивовичу, и нас нельзя убить, похитить или избить без причины. Вы забрали наш оброк, забрали десятину в начале лета. Этого должно быть достаточно.

Эх, слишком много я общался с Никодимом: нахватался его упёртости. Нельзя так со знатью разговаривать, ох как нельзя. Пусть на Руси и есть закон, именуемый Русской Правдой, и палата общин регулирует спорные случаи, но всё же между нами и удельным князем огромная пропасть. Он запросто может подкупить судий, договориться, надавить. А то и вовсе заплатить штраф за смерть смерда. Убийство вольного крестьянина карается всего лишь деньгами, которые должен выплатить убийца.

Безумец может приказать убить меня, а штраф заплатит не кому-то, а старшему брату — Мартыну Михайловичу.

Всё против нас.

Но и отдавать батю просто так в руки человека, который легко повесил предыдущих работников замка, совсем не хочется.

— Посторонись пёс! — приказывает посыльный. — Пока я не приказал избить тебя до полусмерти.

Отхожу в сторону, судорожно пытаясь понять, что делать. Правда и закон на нашей стороне, но трактовать его будут не в нашу пользу. Вот и выходит, что прямо на наших глазах похищают человека, а ответить мы не можем.

Вместе с Федотом в телегу усадили двух маленьких девочек-близняшек — у обоих оказалась оранжевая, вторая ступень. Их мама в истерике кричит в стороне, хочет броситься за своими детьми, но не может — мужские руки односельчан держат её и не дают сдвинуться. Пытаться драться с посыльным князя — только хуже сделать.

— Подожди, — говорит Никодим.

— Они же их сейчас уведут! — выдыхаю, не в силах сдержать ярость в голосе.

— Пусть уходят.

На лице моего друга такое выражение, будто у него всё схвачено. Глядя на его ехидную улыбку, становится ясно, что у него есть некий план. Заставляю себя остыть и подумать, что же такого задумал парень.

Вечер, скоро ночь.

Повозка с оброком скоро поедет в сторону города, чтобы положить продукты в погреба. Напасть на людей князя мы не можем, сопротивляться тоже: заподозрят нашу деревню в кровопролитии — сожгут. Но нам и не нужно нападать на них!

— Ты думаешь о том же, о чём и я? — спрашиваю.

— Мы думаем об одном, — отвечает Никодим.

Повозка с посыльным князя до города не доедет. Некому будет рассказать, что произошло с группой после того, как они покинули Вещее. Как бы мы ни любили животных, этой ночью наш господин-конь умрёт, раскидав внутренности на несколько вёрст.

— Пап, — говорю, подходя к отцу Федоту очень близко. — Ни о чём не переживай, ладно?

— Ладно, — вздыхает.

Папаня настолько ошеломлён, что взирает по сторонам с глазами на выкате.

— Всё будет хорошо, просто поверь.

— Ладно.

Вот и славно. Целую батю в лысую макушку. Он у меня человек маленький, не только в плане роста, но и характера. Никогда никому не перечит, всегда старается всем угодить. Он бы и меня таким воспитал, если бы не Волибор, наш сельский громила. Это он научил меня верить в себя и свои силы.

И сегодня я собираюсь их использовать.

До появления крепости Стародум из земли осталось 42 дня.

Глава 6

Малыш мирно спал.

Воевода улыбался каждый раз, глядя на него.

Хотя сомневался, что сможет сделать следующий шаг.

Солнце почти спряталось за горизонт, передвигаться можно с большим трудом.

Сквозь лес пробираемся вчетвером: я, Никодим, Светозара и Волибор. Точнее впятером, если считать Веду, но девушка-дух невидима для окружающих, так что для других нас четверо. Для того, чтобы освободить отца не нужно много человек. Небольшой, подвижный отряд — самое то.

Я, два близких друга, и Волибор, поскольку он самый крепкий не только в нашем селе, но и вообще во всех окружающих землях.

— Спасибо, что пошёл с нами, — говорю, обращаясь к здоровяку.

— Ерунда! — отвечает Волибор. — Федот мне как брательник!

Очень повезло, что в Вещем есть такой человек как Волибор. Наш сельский великан весит как три человека, ноги такие мощные, что мог бы целую избу перевернуть, а двигается при этом мягко и плавно, будто по воде плывёт.

Хлопает меня ладонью по плечу. Я и сам парень не маленький, но его удар чуть не сбивает с ног.

Точно так же, как и он, бью его по плечу, но моё движение остаётся без реакции, точно по скале ударил. Внешне этот мужчина выглядит очень хмурым и жёстким, но это только до тех пор, пока не напьётся. В этом случае он принимается сначала горлопанить любовные песни, после чего ревёт и пускает слюни. Большего романтика на свете не сыскать.

— Надо поторапливаться, чтобы успеть, — шепчет Никодим. — Или не догоним.

— Расслабьтесь, — отвечает Волибор. — Будете переживать — всё псу под хвост полетит.

Крадёмся по лесу вслед за уезжающей телегой. Мы собираемся убить трёх стражников, посыльного, и коня Фому Сивовича. Но сделать мы это должны так, чтобы никто не заподозрил в убийстве крестьян из окружающих деревень. Если трупы этих людей обнаружат на дороге со следами от ножей на теле, в Вещее явятся дознаватели и будут пытать жителей, пока не выведают правду.

Убить похитителей отца мы должны так, чтобы никто не связал это с нами.

К счастью, у нас есть план. Простой и гениальный по своей природе.

— Слушай, Волибор, — произносит Никодим.

— Да?

— Я тут вот, что подумал. Это ведь ты тренировал нашего Тимофея обращаться с оружием.

— Верно.

— Почему его?

— В каком смысле? — спрашивает здоровяк.

У нашего громилы голос под стать телу: зычный, громогласный. Даже сейчас, когда он пытается говорить тихо, звук разносится далеко.

— Тимофей говорил, что это не он пришёл к тебе с просьбой научить драться. Это ты как-то предложил ему, и с тех пор учишь сражаться.

— Ну да…

— Но ты больше никого в селе не тренировал, только его.

— Ну… как бы…

— Это мне и показалось странным, — продолжает Никодим. — Ты пришёл к Тимофею и предложил ему научиться сражаться. Только ему и никому больше. Отче Игнатий научил Тимофея грамоте, и это он тоже сделал сам. Тимофей не приходил к нему с этим.

— Погоди, — возражает Волибор. — Игнатий же и тебя самого читать научил.

— Это да, но он же мой отец… приёмный. Если не считать меня, то он никого кроме Тимофея этому больше не обучал.

Только сейчас я понял, что это на самом деле странно. Когда мне было лет шесть, отче Игнатий сам подошёл ко мне и предложил научиться читать и писать. Я конечно же согласился, а через некоторое время то же самое предложил Волибор, но только с искусством ломать руки и ноги. Эти два мастера в своих областях передали свои знания только мне со всего села и никому больше.

Я бы понял, если бы в Вещем нашлось ещё с десяток таких же ребят, но нет. Я — единственный, на кого они тратили время.

Даже удивительно, что я сам об этом не подумал. Только Никодим заметил необычное.

— А ведь и правда, — говорю. — Волибор, почему ты никого другого не научил копьё держать?

— Э-э, — отвечает здоровяк.

Наши вопросы поставили его в тупик. Новая мысль мелькает в голове.

— Волибор, это ты попросил отче Игнатия грамоте меня обучить?

— Нет…

Мы знаем этого здоровяка очень много лет: он запросто может одной рукой сломать хребет взрослому человеку, а второй лопать суп. И даже не разольёт его. Но в плане вранья он — полнейший невежда. Дети врут лучше, чем он.

Даже в сумерках видно, как он разволновался.

— Почему ты так дёргаешься? — спрашиваю.

— Да я не дёргаюсь…

— Ещё как дёргаешься, — замечает Светозара. — Помнится, я тоже хотела научиться читать, чтобы с моими лучшими друзьями могла секретными посланиями общаться, к попу подходила с просьбой. А он мне несколько уроков дал и всё, достаточно. Поэтому Никодиму пришлось мне буквы показывать.

— Так ты же из волхвов, — отвечает Волибор. — Православие и старые боги не ладят. Вот поп и не захотел тебя обучать.

— А вот и нет! Отче Игнатий и слова плохого о старых богах не сказал.

— Ну попросил и попросил… чего прицепились? Увидел, что Тимофей молодцом растёт, вот и решил, что у нас в Вещем должен быть хоть один умный человек. Чтобы было кому за нас постоять! Что с того?

— Просто странно, — отвечает Никодим.

— Ничего странного в этом нет!

Волибор резко ускоряет шаг, отчего нам приходится чуть ли не бежать, чтобы нагнать его.

Наш здоровяк не местный — он раньше жил в Стародуме, крепости, что безумец с людоедом взяли в самом начале эпохи безумия. Даже каким-то крутым солдатом был, но всё потерял. И жену, и семью. Всё. Теперь живёт на окраине и почти всё свободное время рыбачит.

— Да погоди ты, — говорю. — Мы же тебя ни в чём не обвиняем.

— А звучит так, будто обвиняете.

— Тебе так показалось.

Двигаемся вдоль тихой лесной тропы: мы должны нагнать уезжающую телегу, но чтобы никто не заметил нашего передвижения. Вот и идём путём, которым ходят только грибники. В вечернее время здесь абсолютно безлюдно: все нормальные люди давно дома сидят.

Идём аккуратно, но быстро. По нашим примерным подсчётам, догнать телегу мы должны ещё до наступления ночи. Стражники с посыльным возвращаются в острог по прямой дороге, а мы петляем и делаем крюк, поэтому медлить нельзя. Наш темп должен быть вдвое выше, чем у них.

Идём, отбиваемся от комаров.

Ветки хлещут по лицу.

Пока ещё можно видеть окружающую местность, но чем темнее становится, тем опаснее.

Лето — не зима. Это зимой ночью ступишь за порог дома — сожрёт нечисть. Летом твари вялые, сонные: будешь вести себя тихо, пройдут мимо. Даже ночью можно путешествовать, если идёшь по большой дороге и есть с собой достаточно огня.

Вот почему люди удельного князя покинули наше село перед наступлением темноты. Их четверо, вооружены, с факелами — можно вполне спокойно добраться до дома, если говорить шёпотом и не привлекать внимания. Зимой бы такое не прошло. Будь их хоть целая ратная сотня на конях и с горящими мечами… наутро бы лишь разорванные трупы нашли.

Но лес коварен.

Даже летом может устроить подарок.

— Кажется, я что-то вижу, — произносит Никодим.

— Я тоже, — отвечает Светозара.

Когда вокруг сумерки, свет огня можно различить с большого расстояния. Кажется, мы всё-таки нагнали телегу с посыльным. Какие же они всё-таки тупицы, что не потребовали ночлега в Вещем. У нас есть подворье — приютили бы на ночь.

Но нет — захотели покинуть село сегодня, боясь гнева крестьян.

И сейчас они очень горько за это поплатятся.

— Молчим, — злобно произносит Волибор, так и не отойдя от нашего разговора. — Нельзя, чтобы они нас услышали.

— Мы не тупицы, Волибор, — отвечает Светозара. — Сами знаем.

— Все вы у нас умные, а как дело доходит — в штаны срёте и старших зовёте.

— Это ты про кого? — уточняет Никодим. — Я — единственный со всего села, кто отказался коню поклониться.

— И ты этим гордишься?

— Уж не тем, что на колени перед животным падал!

— Тише! — говорю.

Чем ближе мы подходим, тем отчётливее слышатся разговоры людей впереди. Сразу видно городских: нет у них страха перед природой. Деревенские никогда не будут повышать голоса среди деревьев, даже днём. А эти болтают несмотря на сгущающуюся тьму.

Вскоре мы выходим к небольшому холму, чья верхушка подкрашена огненными всполохами. Аккуратно взбираемся на самый верх и перед нами предстаёт широкая, утоптанная дорога, по которой двигаются семеро: посыльный удельного князя за поводьями, два стражника с факелом впереди, один сзади, а внутри, рядом с продуктами, сидят наши.

Девочки хнычут и прижимаются друг к другу.

Батя сидит рядом с ними и что-то очень тихо шепчет. Надеюсь, подбадривает малявок.

— Я полечу к малышкам и успокою их, — произносит Веда.

Девушка-дух устремляется к телеге, но через некоторое время возвращается с очень задумчивым выражением на её обаятельном красном лице.

— Как странно, я отлетела от тебя и тут же забыла, что вообще происходит. Оказывается, я не могу отдаляться от тебя достаточно далеко. По крайней мере сейчас.

Пожимаю плечами. Всё это странно, но этого следовало ожидать. Девушка — дух оружия, и она может существовать только пока привязана к владельцу. Она — не самостоятельное живое существо. Может быть, я смогу освободить её, и она сможет летать где угодно, но для этого нужны знания и умения.

— Сукины дети, — шепчет Никодим.

— Делаем, как договаривались, — произносит очень тихо Волибор. — Я вытаскиваю Федота, Тимофей одну из девочек, Светозара — вторую. Всем понятно?

Вопрос, предназначающийся Никодиму.

— Понятно, — бурчит парень.

— Точно понятно?

— Я просто хочу подсобить. Спасти наших из лап этих уродов!

— Ты не можешь бегать так же быстро, как Светозара, и руки у тебя не такие сильные. Так что двигайся на отдалении и не попадайся на глаза.

Во время обсуждения плана Никодим сильно рвался вперёд, чтобы спасти девочек, но Волибор отстранил его от участия, поскольку воин из него — хуже некуда. Если дойдёт до сражения, парень окажется обузой. Да и сражение нам не нужно.

— Светозара, — говорю. — Твоё время.

— Ох…

Девушка вздыхает и пристально всматривается в проезжающую неподалёку телегу. Она концентрируется на факеле заднего стража. Напрягает всю свою волю, отчего пламя на конце деревяшки начинает плясать, вздрагивать, но не погасает.

— Сосредоточься, — говорю.

— Пытаюсь…

— В Вещем это получалось, получится и здесь.

— Знаю.

Хорошо, что Светозары не было среди сельских жителей, когда носили жабу и проверяли местных. Девушка обладает жёлтым уровнем, поэтому её обязательно бы забрали. Сейчас она с нами и её сила как нельзя кстати.

— Устрой им тёмную, — говорю.

Девушка морщится, скалится, глядя на факел заднего стражника. Она легко может погасить огонь, находящийся на расстоянии сажени, но отнеси его подальше, как пламя отказывается слушаться.

Удивлённый мужчина с копьём смотрит на огонь, который держит и не может понять, что происходит. Ветра вроде бы нет, а пламя метается как во время сильных порывов. Светозара так сильно напрягается, что белки её глаз медленно краснеют, в них появляется паутина кровавых прожилок, как если бы она их натёрла.

Наконец, факел вздрагивает последний раз и гаснет.

— Молодец, — говорю. — Остался второй.

— Это что за херня? — удивлённо ворчит стражник в пустоту.

— Что такое? — спрашивает посыльный.

— Факел погас!

— Так зажги его снова, дурень!

Мужчина с деревяшкой, обмотанной промасленной тряпкой, ускоряется чтобы догнать стражников впереди. Хочет зажечь свой факел от уже горящего.

— Быстрее, — говорю.

Мы перебегаем через вершину небольшого холма и спускаемся ниже. Светозара тем временем акцентируется на переднем стражнике. Расстояние между нами сократилось, поэтому огонь гораздо быстрее принимается плясать и метаться. Он пытается закрыть его рукой от несуществующего ветра, но ничего не помогает — сила Светозары побеждает.

Девушка управляет огнём, она умеет зажигать предметы, и гасить их. Причём гасить намного легче. Само по себе это не очень впечатляет: любой человек с огнивом может зажечь костёр, и любой человек с ведром воды мгновенно его погасит. Но она может делать это на расстоянии и незаметно.

Прямо как сейчас.

Факел пляшет в смертельных судорогах, после чего вспыхивает, и огонь пропадает.

Вокруг становится почти непроглядная тьма. Лишь контуры деревьев и повозки выделяются в окружающей местности. Ещё чуть-чуть, и солнце полностью исчезнет, мы останемся в абсолютной мгле. Луна есть над головой, но она убывающая, и света даёт крохи.

— Что такое? — спрашивает посыльный.

Впервые мы слышим испуг в его голосе. Как же всё-таки приятно пугать таких мерзавцев! Но это ничего, скоро мы всех их заставим обгадиться.

— Наш факел тоже погас. Так странно… огонь болтало из стороны в сторону, хотя ветра никакого.

— Это всё Хорсовы проказни: любит над людьми пошутить. Сидит сейчас на небе и ухахатывается.

— Сейчас зажжём, не беда.

Один из стражников наклоняется и высекает сноп искр, ударив кремнем о кресало. Снова и снова он чиркает инструментами, пытаясь зажечь трут, но тот напрочь отказывается загораться. Светозара следит за этим и не даёт огню появиться.

Чем дольше мужчина пытается добыть пламя, тем больше нервничает, тем больше его руки трясутся в окружающей темноте.

А мы с ребятами подходим ближе.

— Не загорается! — чуть, не паникуя произносит стражник.

— Так отдай эти штуки другому. Пусть знающий человек зажжёт!

— Я сам знающий. У меня тут берёзовая кора, она должна была быстро схватиться, но нет. Не хочет.

Чиркает.

Чиркает.

Чиркает.

В какой-то момент он промахивается кремнем по кресалу и ударяет по собственной руке.

— Ай, сука! — вскрикивает и засовывает ладонь в рот.

— Тише! — шипит посыльный. — Хочешь, чтобы нас весь лес услышал?

Вот они и испытали почтение к лесу. Всего лишь надо было остаться без света на ночной дороге. Но они ещё не знают, что это только начало. Страх перед темнотой, который они сейчас испытывают, через несколько мгновений увеличится стократно.

— Давай, — говорю.

— А-а-а-а! — вопит Светозара на всю округу.

Пронзительно и ужасающе громко.

Её крик разносится по лесу на добрые полторы версты. Разговоры между стражниками мигом останавливаются. Мужчины вместе с посыльным стоят на отдалении, разинув рты. Боятся пошевелиться. Только наш конь-господин Фома Сивович фыркает и старается вырваться из хватки посыльного. Его попона блестит последним дневным светом.

Мгла всё больше накрывает нас.

— А-а-а-а! — снова кричит Светозара.

— У-а-у-а-у-а! — орёт Волибор громогласным басом.

Нет, стражники нас не боятся: они совершенно точно определили, что это кричат люди. Страшно другое: то, что придёт за этими криками. В лесу и днём не кричат, а ночью уж тем более! Будешь вопить — проснутся твари, что вылезают только зимой.

И группа людей перед нами отчётливо это осознаёт.

— Быстрее! — командует посыльный. — Зажигай факел!

Один из стражников снова принимается чиркать, но по сосредоточенному сопению Светозары становится ясно, что ничего у него не выйдет. Уехать они не могут — в темноте не видно дороги, а по бездорожью телега не проедет. Бежать некуда — в темноте сам на нечисть наткнёшься. У людей перед нами только и остаётся, что стоять спиной к спине с поднятым оружием.

Чтобы приманить ещё больше тварей, Волибор достаёт из-за пояса огромную булаву и со всего размаха бьёт ею по дереву. Ствол издаёт сдавленный треск, крона трясётся, несколько недовольных птиц взлетает в небо.

— Кто там? — кричит один из стражников. — Покажись!

— У-о-о-о! — орёт Волибор.

Мы с Никодимом присоединяемся к этим крикам. Даже Веда кричит, хотя её голос слышу только я.

Чувствую, как мурашки идут по коже: это происходит со всеми людьми, когда поблизости появляются отродья тьмы. Мы пока их не видим, не слышим, но по какой-то причине можем ощущать их прибытие. А ещё запах… мерзкий, отвратительный. Вонь разложения вперемешку с гарью от обугленной плоти.

— Чувствуете? — шепчет Никодим.

— Вонища, — произносит Светозара.

Вскоре тварей можно не только унюхать, но и услышать. Появляются сразу с нескольких сторон, тёмные силуэты, направляющиеся в нашу сторону.

— Светозара, — говорю. — Телега.

— Попытаюсь…

К этому моменту тьма окончательно накрыло происходящее. Мы больше ничего не видим, только чуть-чуть выделяющееся небо вверху. Вся земля слилась в единую непроглядную кашу.

Я сижу на корточках рядом с девушкой и чувствую, как она напряглась. Она может зажечь гриб-трутовик, ветошь, или сухую траву. Сейчас же ей нужно поджечь телегу. Это трудная задача, поскольку она сделана из толстого и плотного дерева. Но Светозара не сдаётся: глядит в сторону телеги, отчего от неё отлетают крохотные красные искры, как от костра.

— Сгруппируйтесь, — шепчет посыльный. — Защищайте господина.

— Там же твари, — отвечает один из стражников.

— И что ты предлагаешь? Бежать в ночь?

— Не знаю… Но оставаться тут нельзя.

— Коня защищайте, остолопы! Безумец с нас шкуру сдерёт, коли животное потеряем!

Вскоре Светозаре удаётся зажечь крохотный огонёк на борту телеги, постепенно расползающийся всё больше. Света сейчас ровно столько, чтобы твари знали, в какую сторону им идти. Но недостаточно, чтобы защититься от них. Один из стражников тут же пытается поджечь свой факел.

В редком свете видно, как стражники жмутся друг к другу. Посыльный пытается успокоить коня, но тот метается, то и дело становится на дыбы.

Чувствует приближение силы нечистой.

А она всё ближе.

Вскоре в свете разгорающейся телеги появляются три существа: уродливые, облезлые, со светящимися красными глазами. Когда-то это были волки, но смерть изменила их, превратила во что-то непонятное. Один из них размером с медведя, с двумя головами, с пятью ногами, последняя из которых торчит из спины и направлена вверх. От другого остался только скелет, кое-где прикрытый кусками плоти. Третий — передвигается на задних лапах, подобно человеку, пускает пузырящиеся слюни.

Такое происходит со всеми умершими животными: тёмная сила не даёт им просто исчезнуть в земле. Она их оживляет, изменяет, смешивает с другими умершими рядом существами. В итоге восстают не просто умершие, а совершенно новые виды животных, зачастую не похожих ни на кого другого.

Таких тварей в лесу навалом: они всегда приходят первыми. Если же кричать и издавать громкие звуки, обязательно придёт что-нибудь пострашнее.

Надеюсь, Федот догадается не вылезать из телеги. Нужно, чтобы стражники с оружием как можно больше отвлекли внимания. Только тогда у нас появится шанс вызволить своих.

— Спиной к Фоме, — командует посыльный. — Защищайте коня!

— Чёрт с ним, с конём! — отвечает один из стражников.

Его голос даёт петуха. Кажется, он всю жизнь прожил в городе и не встречался дикими тварями. Сейчас на него накатил первозданный ужас, и он может думать только о собственном спасении.

— Что ты сказал? — спрашивает посыльный и даёт ему пощёчину. — Коня защищай, идиот! Или мы все — не жильцы.

Удивительно, но этот удар по лицу даже помог мужчине. Сжимает оружие, поднимает повыше, чтобы в случае чего перебить хребет одной из тварей.

Хватаю с земли небольшой камень и со всех сил швыряю его в борт телеги. Он ударяется с громким стуком. Друзья замирают на некоторое время, после чего принимаются обшаривать землю в поисках других камней.

Нам нужно ещё больше тварей.

Приманить сюда что-то пострашнее обыкновенных трупоедов.

В данный момент у людей есть шанс отбиться, а нам нужна гарантированная смерть каждого из них. Нужно, чтобы от наших звуков проснулось нечто такое, что летом обычно не просыпается. Вот и стучим камнями по борту телеги. Лес очень не любит громкие звуки — и скоро он на это обязательно ответит.

— Р-р! — с рычанием бросается в атаку один из волков.

— Сдохни! — ревёт стражник, нанося удар копьём.

Идиот. Все местные знают, что отбиваться от ночных тварей нужно в молчании, чтобы не позвать новых. Это тебе не с людьми сражаться, где ты своим криком пугаешь врага. Здесь ты никого не напугаешь, кроме самого себя.

Стальное оружие застревает в теле огромного волка, в итоге человек и мёртвый зверь принимаются тягать друг друга за древко. Это продолжается несколько мгновений, пока другой стражник не разделяет животное на две части. Плоть у него настолько гнилая, что волк распадается. Голова и туловище продолжают злобно шипеть и двигаться вперёд на передних лапах. Задняя дёргается, словно пытается убежать.

Волк-скелет нападает на коня Фому Сивовича, но третий стражник мощным взмахом раскалывает ему череп.

Остаётся лишь прямоходящий.

Но это далеко не конец, все мы чувствуем, как к месту битвы стягиваются всё новые твари.

— Приготовьтесь, — шепчет Волибор. — Уже скоро. Берём наших и убегаем, делаем всё в тишине, ни единого звука. Пискнете — чудища на нас попрут.

— Назад отходим вместе, — говорю. — Защищаем друг друга.

Телега с провизией разгорается всё больше. Папаня с девочками пока ещё сидят внутри, не выходят. Двойка лошадей, запряжённых в телегу, паникует, но пока остаётся на месте. Совсем скоро они понесут и люди не смогут их остановить.

— Сейчас, — командует Волибор.

Вчетвером мы двигаемся вперёд, крадёмся, пригибаясь к земле как можно ниже. Фома Сивович не выдерживает напряжения и срывается с места. От резкого рывка посыльный удельного князя падает на землю. Он пытался удержать коня на месте, но не справился.

Золотая попона некоторое время виднеется в темноте, отражая свет горящей телеги, после чего что-то невидимое ударяет в Фому и тот подлетает высоко в воздух. С громким ржанием конь приземляется обратно на землю, после чего попона на наших глазах разрывается на несколько частей, как и сам её хозяин. Вот и оборвалась жизнь нашего господина. Даже жаль немного — хороший был конь, никому зла не сделал.

— Федот, сюда, — командует Волибор, добравшись до задней части телеги.

— Нас приковали, — отвечает папаня и поднимает руки с железяками.

Чертыхнувшись, Волибор хватает цепь и тянет её на себя. Толстый гвоздь, кажется, без усилий выходит из дна телеги, освобождая пленников.

— За мной, — говорю. — Убегаем, пока сюда весь лес не стянулся.

Волибор хватает Федота под мышку, точно тот не человек, а мешок картошки. Наш сельский здоровяк настолько силён, что мой папаня его даже не замедлил. Я в свою очередь хватаю Переславу, Светозара — Любицу. Никодим уже машет нам в сторону, куда нужно убегать.

Пока всё складывается как нельзя лучше: стражники и посыльный стоят впереди телеги, шумят, сражаются, отвлекают на себя всё внимание. Пока что все они живы, но это не надолго: сюда стягивается всё больше уродливых существ, и это уже не обыкновенные трупоеды.

Сбоку уже двигается гигантская тварь, размером с дерево, состоящее из двух десятков мёртвых животных, скреплённых вместе единой волей. И это даже не самое страшное, что можно повстречать. Зимой появляются воистину ужасающие твари.

— Бежим, — говорю.

Со спасёнными пленниками направляемся обратно в лес.

Ударом булавы Волибор направляет в полёт одного из волков, дёрнувшихся в нашу сторону. Светозара опускает на другого цеп для обмолота. Оружие слабое, но гнилой твари хватило и этого.

Мы бежим прочь, почти в полной темноте. Убегаем за холм, через который пришли.

На самой вершине я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на обстановку возле телеги. Один из стражников мёртв, двое других стоят на ногах и отбиваются. Раненый посыльный сидит на земле, держась за ногу. Вокруг собралось по меньшей мере пятнадцать трупоедов, дерущихся с ними, и между собой. Из-за горящей телеги тёмные твари не решаются подойти ближе, но это дело временное — она не будет гореть до самого утра.

Наконец, двойка лошадей не выдерживает.

Срывается с места и уносится по дороге к городу, оставив людей князя наедине в темноте. Ещё несколько мгновений они кричат в предсмертной агонии, после чего позади нас воцаряется абсолютная тишина. Только огонёк, стремящийся прочь в ночи.

«Мы спасены!» — мелькает мысль.

— Уф, — произносит Волибор.

Что-то в темноте сбивает здоровяка с ног. Мы слышим, как он, кувыркаясь, улетает в сторону. Кажется, мы натравили тварей не только на стражников, но и на самих себя.

До появления крепости Стародум из земли осталось 42 дня.

Глава 7

От обилия крови на лице и доспехах его самого приняли за тварь из лесу.

Один из крестьян выстрелил в него из лука и убежал.

Твари, ударившей Волибора, не видно.

Мы бежали с холма вниз по памяти, почти в полной темноте. Рисковали споткнуться, зацепившись за что-то невидимое, или удариться головой о низко висящуюветку. Пробирались почти наощупь, лишь бы не зажигать огонь, и не обратить на себя внимание тварей.

Но это не помогло.

Одно из тёмных существ всё-таки нас настигло, и судя по силе удара, это вовсе не трупоед. Обыкновенное мёртвое животное не смогло бы запросто отправить Волибора в полёт. Мы не можем видеть врага в ночи, но слышим, как оно перемещается. Медленно, грузно. Где-то в шагах двадцати от меня.

— Бежим! — шепчу. — Нельзя останавливаться.

— Я не побегу! — так же тихо отвечает Никодим. — Я убью эту тварь.

Вот же упёртый баран!

Нет в мире силы, которая заставит его бежать.

— Бежим, дери тебя кочергой! Мы не можем драться с ней в ночи!

— Зажжём огонь.

— Мы не можем, твари из-за холма тут же попрут на нас.

— Мне всё равно, — спокойно отвечает Никодим. — Я не побегу, поджав хвост.

Идиот! Грёбаный идиот! Удивительно, как парень дожил до своих лет с таким удивительным желанием бросаться грудью на пики. За все эти годы я так и не понял: у Никодима проблемы с головой, раз он ничего не боится, или же он просто самый смелый человек на свете. Пока что я склоняюсь к проблемам с головой.

Тварь медленно обходит нас по кругу. В отличие от людей, она может видеть в темноте и прекрасно знает, где мы находимся. Нам же приходится ориентироваться по звуку.

— Светозара, — шепчу. — Уводи девочек. Мы с Никодимом и Волибором постараемся уничтожить эту гадину.

— Если вы остаётесь, то и я тоже, — отвечает девушка.

— Какие же вы…

Слышу, как тварь несётся в мою сторону: раздаётся отчётливый стук копыт по земле. Прыгаю в сторону, но что-то всё равно в меня врезается, отчего я кувыркаюсь и падаю на бок. Больно, но хотя бы ничего не сломал.

— Федот, — шепчет Светозара. — Слышишь меня?

— Слышу, — отвечает Федот.

— Забирай девочек и спрячься в том лесу. Прикончим эту нечисть и догоним.

Чуть в стороне раздаются всхлипывания девочек, которых папаня уводит в сторону деревни. Тварь тем временем снова принялась обходить нас. Помимо шагов можно услышать странное шипение, доносящееся с её стороны.

Чуть подальше раздаются шаги Волибора, поднявшегося на ноги.

Мы остались вчетвером против одного монстра, но преимущество на его стороне: мы не можем его увидеть в темноте, и не можем зажечь огонь. Да и разговаривать нормально тоже нельзя — услышат твари, которые недавно разорвали людей удельного князя. Приходится сильно сбавлять голос.

— Пятимся в сторону нашего села, — шепчу. — Чтобы убить эту громадину, нам нужен свет, а зажечь мы его можем только если отойдём подальше.

— Может, кинемся на неё все разом? — предлагает Никодим.

— Нельзя.

Снова грохот копыт по земле, на этот раз в сторону Светозары. Девушка отпрыгивает в сторону, уйдя от удара. Она у нас молодец — ловкая.

— Веда, — говорю очень тихо. — Ты видишь, кто перед нами?

— Нет, — отвечает девушка-дух. — Я тоже ничего не вижу в темноте. Только тебя могу чувствовать.

— Превратись в бердыш. Мне нужно длинное оружие, которым я мог бы разрубить тварь на расстоянии.

Веда послушно превращается в оружие и появляется у меня в руке. Сжимаю рукоять и чувствую уверенность, разливающуюся по телу от прикосновения к волшебной вещи. Если Веда может разрубить камень, то очень просто располовинит порождение тьмы перед нами, нужно только увидеть её.

Пятимся к лесу, подальше от холма и тварей на той стороне. Надеюсь, все они погнались за горящей телегой.

«Только не рань друзей, — произносит Веда в голове. — Обращайся со мной осторожно».

Девушка-дух права. Нужно быть очень аккуратным.

— Ай! — вскрикивает Никодим.

Кажется, тварь его всё-таки задела. Парень отлетает в сторону, падает на землю. Ждём, пока Никодим поднимется, но звуков с его стороны не доносится.

— Никодим! — шепчет Светозара. — Ты в порядке?

— От него кусок откусили, — отвечает Волибор, мрачный.

Вот сука!

— Мы больше не можем сидеть в темноте, — шепчу. — Светозара, подсвети эту нечисть.

Девушка поднимает с земли какую-то ветку и зажигает её. Наш участок местности тут же появляется из окружающей темноты. Но вместе с окружающими деревьями выступает и нечисть: огромная, две сажени ростом.

Тело лося, но там где должна быть голова, находится туловище человека. Этакий получеловек-полулось, но это ещё не всё: человеческое туловище заканчивается большой змеиной головой, украшенной лосиными рогами. Вместо человеческих рук у этого существа тоже змеи. И вся эта чертовщина еле-еле стоит на ногах, стараясь сохранить равновесие. Даже представить трудно, что за тёмная воля двигает этой мерзостью.

В свете так же появляется тело Никодима, валяющееся неподалёку. Кажется, змеиная голова цапнула его за шею и плечо, поскольку парень весь покрылся кровью. Лежит без движения, глядя в небо.

— Сука! — шепчу.

— Окружаем! — командует Волибор.

Втроём со Светозарой мы обходим тварь, отрезая ей пути к отступлению.

Всё, что мне нужно — один точный удар. У моего бердыша довольно длинное лезвие, так что я запросто смогу отделить лосиный круп, от человеческого живота. Разделю гадину обратно на две части, как и должно быть.

Змеиная голова в высоте смотрит точно на меня, будто знает, что моё оружие — волшебное. Идёт в мою сторону, сверля взглядом.

Волибор мчится к существу сзади и чуть со стороны, собираясь опустить свою булаву на заднюю часть твари. Я уже видел силу нашего гиганта: мужчина запросто переломает все кости чудищу. Однако оно каким-то образом смогло увидеть приближение нашего односельчанина: должно быть оно может смотреть не только змеиной головой, но и змеиными руками.

Ударом копыта, тварь снова отправляет Волибора в полёт.

Светозара мчится к чудищу, втыкает ей в бок копьё, но монстр этого будто не замечает. Продолжает идти ко мне. Одна из змеиных рук направляется в мою сторону, собираясь схватить за голову.

Моё тело реагирует быстрее, чем разум: не успел я даже испугаться, как я уже прыгаю вперёд, прямо на тварь. Уклоняюсь от змеиной руки и делаю длинный взмах справа-налево. Рассекаю человеческое туловище в районе солнечного сплетения.

Некоторое время уродина ещё стоит, после чего делает неуверенный шаг вперёд и заваливается на бок.

Змеиная голова и змеиные руки падают в одну сторону, лось и человеческое пузо в другую. Повезло, что у меня оказался при себе волшебный клинок. Без него у нас вряд ли бы получилось одолеть эту погань.

— Никодим! — Светозара бросается к парню.

Мы с Волибором тоже идём к павшему, но там уже сидит мой папаня. Федот положил руки на грудь нашему другу и что-то шепчет, закрыв глаза.

— Не бойтесь, с ним всё будет в порядке, — произносит он. — И не такое вылечивали.

— Ох, — стонет Никодим, приходя в чувство.

— Лежи, мальчуган, лежи. Сейчас я уберу всю боль.

— Ноги не трогай, слышишь? Вылечи, что эта тварюга наделала, а ноги оставь такими.

Мы со Светозарой удивлённо переглядываемся. У Никодима всегда были кривые ноги: выпрямить их для моего бати — делов на пару минут. Но парень всё равно отказывается. Предпочитает хромать по какой-то причине.

— Точно? — спрашивает Федот.

— Это мои ноги. Они такими были, такими и останутся.

— Ладно, как скажешь.

Никодима усыновил наш поп в возрасте двенадцати лет. Что было до того времени парень всегда отказывался говорить. Поведал лишь раз, что лишился родителей в детстве и с тех пор бродяжничал в Новгороде. Воровал, ночевал где придётся, выживал самостоятельно.

— Собирайтесь, — обрывает нас Волибор. — Нужно уходить, пока новые твари не появились.

— Слишком опасно идти сейчас к Вещему, — говорю. — Можем наткнуться на бродячих трупоедов. Лучше спрячемся где-нибудь и подождём до утра.

Так и поступили.

До самого рассвета мы сидим в плотной дерезе, не смыкая глаз. Даже девочки не смогли заснуть посреди леса. И правильно — как тут уснёшь, когда повсюду нечисть шастает, да умертвия завывают голосами нечеловеческими. Однажды даже шаги раздались человеческие неподалёку, некто скулил и причитал, но они прошли мимо. Никакой это был не человек — все люди сейчас дома.

— Как ты это сделал? — спрашивает Волибор. — Как ты разрубил тварь на две части? У тебя же с собой одна палица была.

— Волшебный клинок, — отвечает за меня Светозара. — Духовный.

— И где ты успел его надыбать?

— Это не я его надыбал, а он меня, — говорю. — В городе мимо девушки прошёл, она в оружие обратилась и за мной увязалась.

— Правда? — в задумчивости спрашивает Волибор.

Создаю в руке короткий красный клинок с рогами на рукояти и протягиваю Волибору. Он берёт его очень бережно, будто точно знает, насколько он острый. Будто уже сталкивался с таким оружием прежде.

Пока что я представляю Веду как меч, но если девушка захочет, то появится перед друзьями в своём «живом» облике.

— Видел такие? — спрашиваю.

— Доводилось. Такие есть только у князей и некоторых воевод — они очень редкие. Где ты его нашёл?

— В городе, говорю же.

— А, ну да.

Передаёт клинок Никодиму. Парень восторженно его рассматривает со всех сторон, как клинок вдруг исчезает, растворяется в воздухе прямо у него в руках.

— Что это было? — спрашиваю.

— Я решил посмотреть, что находится у него внутри. Использовал свою силу.

— Понятно, — шепчет Светозара. — Решил духу под одежду заглянуть.

— Нет! — мотает головой Никодим.

Между нами появляется Веда в образе маленькой краснокожей девушки-духа. Она злобно смотрит на Никодима, будто парень нанёс ей самое серьёзное из оскорблений.

— Ещё раз ты вот так посмотришь на меня… срежу с тебя одежду прямо посреди села. Пойдёшь голым домой.

— Да я не собирался…

— И часто ты таким занимаешься? — спрашивает Светозара. — Часто девок сельских раздеваешь? Они ходят вокруг тебя, и даже не догадываются, что ты им сквозь рубахи смотришь. Прелести разглядываешь.

— Я ни разу за всю жизнь не посмотрел на человека под одеждой! — заявляет Никодим. — Ни разу, хотя мог. Я использую её только на неживых предметах. Дерево там, камень…

Всю оставшуюся ночь Светозара подтрунивает над Никодимом. Парень же злится от того, что его принимают за какого-то рукоблуда. Заявляет, что порядочность — его добродетель. Но я-то знаю, что на девок он всё-таки иногда зыркает. Когда у тебя такая сила — соблазн слишком велик.

Только Волибор неожиданно задумчив. Молчит и в темноту смотрит.

* * *

Когда Тимофей с Никодимом и Светозарой заснули, Веда появляется перед Волибором.

— Я тебя знаю, — произносит девушка.

— И я тебя знаю, — усмехается здоровяк.

— Откуда? Мы где-то встречались?

— Ещё как… почти каждый день виделись. Это было ещё в Стародуме, ты была оружием Акамиры, жены Горислава.

Глаза девушки-духа раскрываются в озарении.

— Точно, Стародум… теперь я вспомнила. Горислав, Акамира… Я была оружием княжны, пока её не убили. Хорошая была женщина, не пощадили её, хотя беременная была вторым ребёнком.

— Это да.

— Жалко их семью. Погоди-ка, ты ведь тоже родных потерял… я ничего не путаю?

— Да, — вздыхает Волибор. — У меня была жена, её убили ещё до начала осады.

— Но сам-то ты жив.

— Целый и невредимый. Посмотри на меня: в конце года мне стукнет пятьдесят, а у меня нет никого. Я уже давно должен был стать дедушкой, а теперь старый, никому не нужный хрен.

— Не говори так! — произносит Веда.

Волибор пожимает плечами. На самом деле он уже так давно потерял семью, что из памяти стёрлось лицо жены. Много лет спустя он помнит только её длинные, светлые волосы. Но ни голоса, ни глаз, ни её прекрасного смеха не сохранилось. Всё потерялось во времени: некогда глубокая рана затянулась, превратившись в один из его шрамов.

— Извини, что напомнила.

— Ничего. Я уже свыкся с этой мыслью.

— Чёртов безумец. И твою семью убил, и семью Горислава. Всех.

— А вот тут ты ошибаешься.

Волибор наклоняется поближе к девушке, чтобы никто не расслышал его слов:

— Не всех. Мелкий княжич выжил: я вынес его через чёрный ход в крепости. Горислав сам приказал мне унести его подальше.

— Я так и знала! — вскрикивает девушка, но тут же сбавляет голос. — Честное слово, так и знала!

Мужчина пожимает плечами.

— Ты, небось, скучаешь по своим братьям? — спрашивает Волибор. — Другим духам оружия?

— Ага, но они же остались там, в крепости. Похоронены глубоко под землёй. И никак не достать.

— Не бойся, скоро ты их увидишь.

— Стародум снова появится? — удивлённо спрашивает Веда.

— А то! Совсем немного осталось. И уж тогда можно будет против безумца выступить. Но не сейчас. Слишком рано.

— Как я скучаю по крепости…

— Я тоже, — вздыхает Волибор. — Нигде так не высыпался как там.

Они ещё некоторое время посидели в молчании: огромный мужчина и миниатюрная девушка-дух. Когда-то они были близкими друзьями. Ещё в те времена, когда Юрий безумец не объединился с Мартыном людоедом, чтобы стереть род Горислава Лютогостовича. Тогда всё казалось проще и намного счастливее. Это была заря эпохи безумия, люди пробовали новоприобретённые силы. Сказочные существа появлялись на свет. И всё казалось возможным. До того, как испорченная человеческая натура вновь всё испортила.

— Я так рада тебя видеть…

— И я тебя, шпилька.

Два десятка лет они жили как попало, но скоро всё изменится. Стародум выйдет из земли, и удача снова повернётся к ним лицом.

* * *

Никогда не думал, что смогу заснуть ночью за пределами деревни.

Но у меня это получилось. Видимо, всё дело в близких друзьях. Я знаю, что они всегда прикроют мою спину, поэтому могу расслабиться даже в такой опасной ситуации.

Спозаранку, когда твари отправились спать в свои берлоги, мы выползаем наружу. С рассветом в лесу снова становится безопасно: можно детишек за ягодами и грибами отправлять, никто их не сожрёт и не похитит. Днём твари спят. По крайней мере летом.

— Не знаю как вы, а я хочу пива! — произносит Никодим.

— Я тоже! — поддерживает Волибор.

— А я бы пошла спать, — отвечает Светозара. — Но раз уж вы идёте на подворье, то я с вами.

— Пап, ты как? С нами?

Федот не отвечает.

— Эй, — толкаю батю в бок. — Ты что?

— А?

— Пиво с нами пить пойдёшь?

— Ты же знаешь, не люблю пиво, — отвечает папаня рассеянно.

Странный у нас мельник в селе — пиво хмельное делать умеет, но пить не любит. Хорошо хоть я унаследовал мельницу и люблю это дело, а то наши жители остались бы без этого напитка.

— Давай тогда медовухи. Тихон вроде несколько бочек заготовил.

— Не, не хочу.

В то время как мы с ребятами обрадованы успешным возвращением в село, батя опять хмурной и немногословный. Все последние дни он такой. Хандра, как говорит наш поп. На всех накатывает.

— Идём пить! — говорю. — Мы заслужили!

— Это да, — подтверждает Никодим.

Федот ведёт девочек домой, а мы с Волибором, Никодимом и Светозарой направляемся на подворье.

Поскольку Вещее находится на очень выгодном пути между Новгородом и Владимиром, мимо нас часто проходят торговцы. Заглядывают в село чуть не каждый день. Места вокруг дикие, трупоеды в лесах завывают, а то и похуже встретишь. Поэтому они останавливаются у нас на ночь — всяко лучше, чем нечисть встретить. Раньше они приходили в церквушку, чтобы ночь переждать, а затем заняли большой заброшенный дом.

Вот мы и решили, раз уж у нас есть путники, которые ходят по домам и пытаются купить еду, почему бы не продавать им эту еду в одном месте? А заодно и пива нашего с медовухой. Превратили заброшенный дом в настоящий кабак, прямо как в городе.

Несколько месяцев работал. Ну, не прям я — у меня руки из задницы, если что-то касается строительства. Рожу кому-то начистить — это да, а плотницкие работы — лучше даже не браться. При строительстве подворья я скорее руководил и организовывал, чтобы не мешать людям, которые на самом деле хорошо обращаются с деревом. Затем договаривался с Тихоном — мастером по части мёда.

Пиво делаю сам.

Папаня — заведует подворьем.

Мы сделали всё возможное, чтобы путникам не приходилось бродить по селу и смущать жителей.

В итоге заведение получилось — загляденье.

Проезжим нравится Вещее, а нам нравится послушать их истории. Всем хорошо.

Наши, сельские жители обычно не заглядывают на подворье. Оно остаётся по большей части местом обитания чужаков. Но сегодня мы с Волибором, Светозарой и Никодимом направляемся именно туда. Этой ночью мы рисковали жизнями, но всё прошло как нельзя лучше: мы вызволили наших жителей из лап безумца, а людей князя умерщвили самым естественным образом.

Никто не догадается, что это было убийство.

Поэтому нам хочется отпраздновать.

— Торчин! — рявкает Волибор, заходя в здание. — Пива нам!

— Это пиво для приезжих, — вздыхает мужчина. — Нечего его задарма пить.

Подворьем заведует Федот, но Торчин подменяет его, когда того нет.

Мой папаня так сильно не любит нашу мельницу, что очень быстро перешёл работать на подворье, как только мы его построили, а всё связанное с зерном и мукой оставил на мне. Продавать еду торговцам и путешественникам стало его основным занятием, поскольку с каждым годом в Вещее захаживает всё больше народу.

Говорят, ни в одной из окружающих сёл больше нет такого места. Только в Вещем. С другой стороны, сквозь другие сёла и не ходят торговцы.

— Наливай, — говорю. — Всё равно я делаю это пиво.

Присаживаемся за один из свободных столов. Торчин тут же наливает нам четыре кружки пива. Причём делает это с таким недовольным видом, будто мы его обворовываем, хотя здание принадлежит мне и друзьям, а пиво — всё моё.

— Как дела? — спрашивает Никодим.

— Бывало и лучше, — отвечает Торчин. — Ладе феник под глазом поставили.

— Как? Кто?

— Чужаки обычные. Хотели её на сеновал затащить, да разве такую затащишь! Одному по шарам дала, другому по шее, вот и отцепились.

— Это да, это она может…

В словах Никодима слышится искреннее любование. Лада у нас баба статная: широкие бёдра, грудь такая, что утонуть можно. Внучка охотника, одним словом. Вот парень по ней и сохнет, тростинки его не интересуют.

— За Тимофея, — произносит Волибор, поднимая бокал.

— Что? Почему за меня?

— Это же ты придумал, как нам Федота с девочками вызволить.

— Мы вдвоём с Никодимом придумали.

— Тогда за Тимофея и Никодима!

— За здоровье наших мужиков! — произносит Светозара.

— А ещё за вас, — говорю. — Благодаря вам мы справились.

В итоге пиво мы пьём за здоровье всех присутствующих за нашим столом.

Веда снова в виде рогатой девушки летает между людьми, всматривается в лица.

Обычно на подворье можно встретить двух-трёх чужаков, что желают переночевать в селе и не связываться с умертвиями по ночам, сегодня же у нас целая орава. Ряженые мужья с бородами, заплетёнными в косы, с перстнями. Глаз у меня намётан, поэтому я сразу определил: не торговцы это, как могло бы показаться. Воины странствующие. Может быть наёмники. Уж слишком крепкие у них плечи и никаких дряблых животов с тонкими ногами.

Помимо этих так же сидят обыкновенные парни из соседских сёл, что в город ходили, странствующий проповедник, несколько купцов и странная парочка с капюшонами на головах.

Повезло нам сегодня с гостями.

Уйма народу.

— Кто это? — спрашивает Светозара, указывая на угловой стол в дальней части подворья. — Тот мужик с нас глаз не сводит.

— Может, ты ему понравилась? — предлагает Никодим.

Мы оборачиваемся и видим ту странную парочку в капюшонах. Громила чудовищных размеров и девушка, прячущие лица. И мужчина очень пристально вглядывается в наш стол.

— Он не на нас смотрит, — говорю. — Только на Волибора.

Переводим взгляд на нашего гиганта, а тот весь побелел, точно привидение увидел.

— Это Егерь, мой старый приятель, — произносит Волибор. — Чёрт, не думал, что ещё раз его встречу.

— Егерь? Тот самый? Который победил в восьми дуэлях, включая самого Казимира Длинное Перо? Воеводу князя Киевского?

Здоровяк встаёт из-за нашего стола и направляется к странным путешественникам. Мужчина тоже поднимается, выходит навстречу. Впервые за всю свою жизнь вижу, чтобы в одном месте встретились два настолько больших человека: Волибор и тот, другой. Оба высокие, крепкие, с широкой грудью. Уж не братья ли?

Двое мужчин стоят друг напротив друга, после чего они бросаются обниматься, точно старинные приятели. Много лет, должно быть, друг друга не видели.

Мой же взгляд падает на девушку за столом, у неё из-за капюшона виднеется белая коса.

Словно почувствовав мой интерес, девушка поднимает голову и наши взгляды встречаются. По мне точно молния ударила, каждый волосок на теле дыбом встал. Никогда не видел никого прекраснее: большие, голубые глаза, гладкая белая кожа. Сразу видно, из благородных. Мы, обыкновенные крестьяне, таких легко определяем.

Короткий взгляд, длящийся всего мгновение. Именно столько мне понадобилось, чтобы прошибло.

— Я должен к ним подойти, — говорю.

— К кому? — спрашивает Никодим.

— К этой паре за столом. Я никогда себя не прощу, если пройду мимо.

— Ладно.

Кажется, никто не догадался о взрыве внутри меня.

Никодим со Светозарой продолжают пить пиво, а я на негнущихся ногах направляюсь к столу. Никогда не чувствовал себя неловко рядом с другими людьми, но сейчас оробел. Девушка следит за моим перемещением своими голубыми глазищами, а я так заворожён её вниманием, что выгляжу как полный идиот.

Никогда подобной красоты не видел.

Каким-то образом я даже смог вызвать духа устремления, которых встречал всего пару раз в жизни: синяя лента, колыхающаяся на ветру. Они появляются рядом с людьми, которые твёрдо что-то решили.

Кажется, мне предстоит поговорить с гостьей нашей деревни. А у меня голова кружится и лыко не вяжет.

До появления крепости Стародум из земли остался 41 день.

Глава 8

Несколько раз он терял сознание, но каждый раз поднимался и шёл дальше.

Девушка глядит на меня, а я на неё. Волибор что-то говорит, но я этого совсем не слышу. Его речи облетают мою голову, не проникая внутрь. Из оцепенения меня выводит его тяжёлая рука.

— Чего застыл? — спрашивает.

— Да так, ничего.

— Я тут встретил моего старого друга, не мог бы ты оставить нас?

Мне на ум приходят слова Мелентия, старейшего из наших волхвов: «Встретишь любовь в ближайшие дни, как пить дать встретишь». Тогда я ещё посмеялся над его словами: это же надо сморозить такую чепуху! Я вообще не верю во все эти любовные шуры-муры. Доводилось встречать всяких девушек, и красивых, и умных, но ни на одну глаз не положил. Всегда обходило меня это стороной. Не встретил родственную душу и не верил, что когда-нибудь встречу. Уж слишком у меня характер неуживчивый.

А сейчас…

Гляжу на эту девушку и понимаю: я не смогу отвернуться от неё, пока кто-то силой не заставит. Но самое главное, у неё на лице видно всё то же самое! Та же искра в глазах, то же заворожённое разглядывание.

Прав был старый хрен! Ох как прав!

— Приятель, — повторяет Волибор. — Уйди, пожалуйста.

— Не могу, — говорю.

— В каком это смысле?

— Во всех.

Здоровяки рядом со мной переглядываются. Видимо, у них есть что-то важное для обсуждения, но при мне они ничего говорить не хотят.

Наконец, девушка опускает голову, отчего капюшон скрывает её лицо. Меня будто холодной водой окатили. Захотелось снова увидеть эти глаза… сердце бьётся так сильно, что вот-вот из груди выскочит.

Только посмотрите на меня! Ничто никогда не могло меня потревожить, ничто не могло вывести из равновесия. Даже когда я стоял на колодке с петлёй на шее, не чувствовал такого жара внутри.

— Ладно, — вздыхает Волибор. — Побудь тут, а мы с друганом поговорим рядом.

— Я не могу подопечную оставить, — возражает другой здоровяк.

— Поверь, с этим парнем ей ничто не угрожает.

После лёгкого замешательства, мужчина соглашается, и они отходят. Я остаюсь наедине с девушкой. Она одаривает меня короткой улыбкой, отчего я сам начинаю улыбаться как баран. Ничего не могу с собой поделать — губы свело.

Меня будто одурманили, только это не волшебство, пришедшее с эпохой безумия, это самая настоящая человеческая притягательность.

Чувствую, будто нужно что-то сказать, а вымолвить и слова не получается.

— Ты — Тимофей, правильно? — спрашивает девушка.

— Да, правильно.

Кажется, речь вернулась ко мне. Удивительно, какое влияние она на меня оказывает. До чего же у неё приятный голос!

— Меня зовут Снежана, — произносит она и зачем-то протягивает руку.

Не знаю, что означает этот жест — у нас в селе таких нет. Беру её руку и слегка сжимаю. Кажется, это её веселит.

Имя ей совсем не подходит — она совсем не снежная и не ледяная. Ей бы больше подошло нечто связанное с весельем и открытостью.

— Мы разве знакомы? Ты назвала меня по имени.

— Это не я, а Евсей, — слегка наклоняет голову в сторону здоровяка, который сидел с ней за столом. — Как только вы вошли сюда, он сказал, что тот мужчина уж очень похож на его старого приятеля…

— Волибор.

— Да, Волибор. А потом смотрит на тебя и говорит, неужели это Тимофей? Удивился, почему ты жив, да ещё вымахал так.

— Уж конечно жив! — говорю. — С чего бы это мне мёртвым быть? Жизнь в этих краях не сладкая, но мы не жалуемся.

— Это да. Представь себе, мне прошлым вечером умертвие платье порвало!

Девушка смеётся, положив руку на мою ладонь, лежащую на столе. Виду я не подаю, но меня будто бы обожгло. Её прикосновение оказалось таким приятным и тёплым. Я бы многое отдал, лишь бы больше никогда её не отпускать. Однако внешне никак это не проявляю: сижу с каменным лицом.

— Как это случилось? — спрашиваю.

— Мы с Евсеем возвращаемся из восточных лесов, где нечисть самая лютая, поэтому слегка расслабились. Вчера вечером приняли человека на дороге за раненого путника. Спросили, нужна ли ему помощь, а он как кинется!

Девушка рассказывает об этом, точно это самая весёлая вещь, которая могла только случиться. Улыбается, и сверкает глазами.

— Смотри, — показывает наспех зашитую ткань на плече. — Починю, как до города доберусь.

— Я этой ночью тоже с нечистью столкнулся, — говорю.

— Да? И что это было?

В голосе Снежаны читается подлинный интерес, а не пустая болтовня.

— Лось-человек-змея, еле отбились.

— Ух, бедолага! Эти твари сильные, хоть и тупые.

— Некоторые в селе так про меня говорят.

Маленькая шутка, чтобы заставить девушку улыбнуться. И она улыбнулась. Никогда не видел никого милее и очаровательнее. Даже сама её манера разговаривать: она очень открытая и дружелюбная, хотя мы видимся в первый раз.

Жизнь в селе сделала меня чёрствым, я всегда осторожно отношусь к незнакомцам, всегда начеку. Она же очень мягкая и мне это нравится.

— Ты здесь работаешь? — спрашивает девушка. — В этом кабаке?

— Мы называем это подворьем.

Девушка думает, что я подошёл спросить, что ей приготовить. Она ещё не знает, что настолько сразила меня своим появлением, что я попросту не смог пройти мимо. Догадывается, но точно не знает. Я же аки комар, ведомый запахом крови. Мне очень хотелось с ней познакомиться. Я бы никогда себя не простил, если бы не спросил хотя бы имя.

— Нет, не работаю, но я подхожу ко всем гостям, чтобы узнать их историю. Это часть оплаты, которую они дают за проживание здесь. Не хочу хвастаться, но именно я построил это место.

— Правда? А выглядит так, будто ты хвастаешься.

— Ладно… — говорю. — Ладно. Я хвастаюсь. Хотел показаться чуточку важнее, чем я есть.

— Не надо. Я повидала много важных людей, но ни про одного из них я не могу сказать, что горжусь знакомством.

— В таком случае я — самый незначительный человек во всём княжестве. Можешь всем рассказывать, что знакома с Тимофеем из Вещего. А когда у тебя будут спрашивать кто это, можешь смело отвечать: никто.

— Ты не никто, — Снежана снова кладёт руку на мою. — Каждый человек — кто-то.

— Приятно слышать.

— И как? Много интересных историй услышал?

— Много, только вашу с Евсеем пока не знаю.

— Наша история совсем не интересная. Нечем поделиться.

— Это не правда. Вы пришли из восточных лесов, а это уже что-то. Говорят, оттуда вообще мало кто возвращается. Ну… с тех пор, как там какая-то хрень грохнулась. И с тех пор как люди силу получили, и твари подниматься из земли стали.

Девушка мечтательно вздыхает. Во время разговора она периодически прикасается к кулону, висящему под одеждой.

— Мой дом там, — поясняет она. — На самом востоке Владимиро-Суздальского княжества.

— Правда? Там же полно нечисти.

— Да, полно, но это всё-таки мой дом.

— Понимаю. Слыхал, люди там живут суровые. Нечисть у вас, должно быть, как домашние питомцы.

— Вроде того, — смеётся Снежана. — Будешь в наших краях, обязательно заходи. Мы — люди гостеприимные.

— Обязательно зайду. Знаешь, ты не похожа на всех этих знатных людей, — говорю. — Ты совсем другая.

— Эх, так и знала, что выдам себя, — вздыхает девушка. — Что тебе подсказало, что я из благородных?

— А ты путешествуешь тайно?

— Да. Стараюсь по крайней мере.

— Ты совсем не похожа на обыкновенных крестьян, которые живут в Вещем и окружающих деревнях.

— Почему?

— Во-первых у тебя лицо не глупое.

Снова смеётся.

— Нет, серьёзно. Тут на подворье в основном торговцы, но если выйдешь на улицу и пройдёшься по селу, то будешь встречать сплошь кривые рожи. Люди любят ходить с открытым ртом, хмуриться, задирать брови, морщить нос. Я и сам так хожу, наверное. У тебя по сравнению с нами очень умное лицо.

— Значит, мне надо сделать вот так?

Снежана вытягивает лицо, принимая наигранно глупое выражение.

— На самом деле да, — говорю. — Именно так, отлично получается. Кожа тоже выдаёт.

— А что кожа?

— Слишком белая и слишком чистая. Тут большинство встаёт с рассветом и работает до заката. Люди загорелые, грязные, не все ходят на реку вечером чтобы помыться, поскольку устают.

— Значит, мне нужно измазаться грязью и постоянно ходить вот так?

Снова делает глупое лицо. Теперь мы оба смеёмся.

— Это потому смешно, что это правда. У нас многие именно так и ходят.

— Хорошая у вас деревня, — замечает Снежана. — Красивая.

Поправлять её, что это село, совсем не хочется. Она из знатных, поэтому её не может удивить ни церквушка, ни это подворье. В городе такого навалом.

Стоило нам слегка отвлечься, как по селу прокатывается колокольный звон — отче Игнатий отбивает начало утренней службы. Он у нас мужчина лихой, пять-шесть раз в день трезвонит. Большинство жителей Вещего приходит в церковь каждый день, но многие делают это в разное время: кто-то утром, кто-то днём, а кто-то и вечером после работы.

Вместе с колокольным звоном Снежана, Евсей, Светозара и ещё несколько человек на подворье хватаются за уши. Девушка передо мной изо всех сил прижимает ладони к голове, защищаясь от проникающего звука.

Когда перезвон заканчивается, она убирает руки, на которых остаётся чуть-чуть крови.

— Придерживаешься старых богов? — спрашиваю.

— На востоке почти все поклоняются Перуну, Дажьбогу, Сварогу… Когда эпоха безумия наступила, мы получили силу, связанную со старыми божествами. Вот и получается, что для церкви христианской мы всё равно, что чёрные колдуны.

— Больно?

— Это чувствуется так, будто поп по макушке молотком стучит.

— Попрошу его трезвонить потише. Всё-таки у нас в селе появилось много приезжих.

Снежана достаёт платок, протирает им пятнышко крови на руке.

— Хочешь, покажу Вещее? У нас тут много красивых мест.

— Я бы очень хотела, — отвечает девушка. — Но мы с Евсеем с самого утра должны были отправиться в путь.

— Эх, жаль.

— Да, жаль.

В глазах девушки читается та же грусть, что овладела мной. Видно, что волшебство между двумя людьми сработало в обе стороны. Ей тоже понравилась моя компания.

Она смотрит на меня, что-то собираясь предложить, но не может. Я же думаю о том, каким образом могу остаться с ней: убедить её ещё немного побыть в селе или пойти следом. Ничто из этого не позволит быть рядом долго.

К нам в село часто заходят благородные люди, я встречал их в городе, со многими разговаривал. Никто из них не вёл себя настолько открыто и дружелюбно, как с ровней. Только она. Знать по большей части высокомерные, самовлюблённые, неприятные мерзавцы. Даже люди, приближённые к знати, становятся такими.

С девушкой же я чувствую себя спокойно и расслабленно. Я мог бы сидеть здесь хоть несколько дней подряд и просто разговаривать.

— Я очень рада, что остановилась здесь на ночь, — произносит Снежана.

— А уж я-то как рад, — говорю.

Пока мы со Снежаной болтали, здоровяки обсудили всё, что хотели. Я даже не успел узнать, как благородную даму занесло в наше село, а они уже возвращаются. Как же всё-таки мало у нас было времени.

— Я держу путь в Новгород, — произносит девушка. — А оттуда пойдём обратно во Владимир, так что на обратном пути мы снова зайдём в Вещее.

— Обязательно заходите, у нас тут рады гостям.

— Это я заметила.

— Я думал, вы путешествуете тайно, а ты просто так рассказала мне, куда направляетесь.

— Это потому… — впервые с момента нашего разговора девушка зарделась. — Ты выглядишь человеком, которому можно доверять.

Одинокий дух застенчивости показался в воздухе рядом с ней.

— Правда? Все остальные говорят, что я слишком хмурый. Прямо как остальные жители Вещего.

— Есть немножко.

Вернувшись, Волибор хлопает меня ладонью по плечу. Это означает конец нашего со Снежаной разговора. Пора возвращаться в серый, унылый мир.

— Тимофей, познакомься с моим другом Егерем, — Волибор представляет другого здоровяка. — Один из моих старейших приятелей. Мы с ним знакомы ещё с тех времён… даже не помню с каких.

— Зови меня Евсей, — поправляет мужчина. — Мы с Волибором оруженосцами были.

— Точно. У этого… Как бишь его…

— У Некраса.

— Точно, у этого болтуна Некраса. Язык без костей.

— Приятно познакомиться, — кланяется Евсей, но тут же выпрямляется, точно ужаленный. — Пойдём, госпожа, нам пора.

На прощание Снежана бросает на меня грустный взгляд своих голубых глазищ. Я выхожу во двор, печальный как никогда. Гляжу, как она залезает на красивую белую кобылу, в то время как Евсей запрыгивает на гнедого тягача.

Удивительно. Я был знаком с ней совсем немного, но глядя как девушка удаляется по дороге прочь от подворья, чувствую внутри невероятную пустоту. Я никогда не считал себя влюбчивым человеком, но сейчас произошло именно это. Не думаю, что когда-нибудь смогу выкинуть её из своего сердца.

Мелентий, сука, нагадал так нагадал. Встречу — так отдубашу, спиной вперёд ходить будет.

Отъехав чуть подальше, Снежана оборачивается и машет рукой, я так же машу в ответ. Она знала, что я смотрю, а я знал, что она обернётся.

Только одно греет душу: на обратном пути она снова заедет к нам.

— Ну как? — спрашивает Волибор. — Понравилась?

— Шутишь? Пока мы сидели за столом, я думал только о том, в какой комнате её поселю.

— Эх, Снежана Ростиславовна не из тех людей, что смогут переехать в деревенский дом — не того полёта птица.

— Это я уже понял.

— Но тебе никто не мешает мечтать об этом.

— Паскуда ты, Волибор.

— Видел бы ты себя со стороны. Будто младенец, у которого мамкину сиську забрали и заставили пить из чаши рядом со взрослыми людьми.

— Хреново потому что. Ты лучше скажи, откуда твой друг Егерь знал меня по имени? Когда вы отошли побеседовать, Снежана сказала, что Евсей узнал меня и удивился, что я жив, да ещё так вымахал. Будто он знал меня ещё ребёнком.

Всё настроение Волибора внезапно пропало.

— Наверное, заезжал в Вещее как-то.

— Нет, — говорю. — Я хорошо запоминаю людей, и если бы встретил его в нашем селе, то не забыл бы. Судя по его удивлению, он видел меня ещё совсем малышом. Ещё в те времена…

— Глупости болтаешь.

Дослушивать меня Волибор не стал — идёт прочь от подворья, пиная лежащие на земле камни. Как бы здоровяк ни старался скрыть волнение, он только что мне соврал. А ещё он не допил своё пиво — он бы никогда себе такого не позволил в нормальной ситуации. Пиво в нашем селе — слишком редкая вещь, чтобы попросту о нём забыть.

Скрывает что-то.

Надо будет его расколоть потом.

В отличие от нашего здоровяка, я иду обратно в кабак, чтобы допить пиво. Никодим со Светозарой уже расправились со своим и жадно поглядывают на моё.

— Руки прочь, — говорю. — Мне сейчас очень нужна лёгкость в голове.

Выпиваю всё содержимое кружки одним махом.

— Плохо? — спрашивает Светозара.

— Плохо, — говорю.

— Понимаю. Прямо как у меня с…

— Только не надо опять про свою змею, — вздыхает Никодим. — Каждый раз про неё вспоминаешь, как кому-то плохо становится. Моя змея то, моя змея это!

— Она была мне очень близка!

— Даже если бы её не переехала телега, она бы всё равно умерла от старости ещё несколько лет назад — змеи столько не живут. Так что ты всё равно бы сейчас сидела и жаловалась.

— Не так я планировал провести этот день, — говорю очень тихо. — Ночью мы прикончили людей удельного князя, вызволили батю. Еле спаслись от чудища. Сегодня я собирался веселиться и праздновать, а не сидеть грустный с самого утра.

Светозара успокаивающе кладёт руку на плечо.

Вскоре мы расходимся по домам. Точнее, я со Светозарой домой, а Никодим на реку — стирать пропитавшуюся кровью рубаху.

— Знаешь, Тимофей, а ведь эта девушка тоже кажется мне знакомой, — произносит Веда. — Я кое-что вспомнила за последнее время. Помню, что была в Стародуме, помню, что была оружием княжны. Снежану я не помню, но мне кажется, что я её встречала.

Девушка-дух сидит у меня на плече с задумчивым видом.

— В каком смысле?

— Точно так же, как с тобой. Мне кажется, что я уже видела тебя однажды, но ничего об этом не помню.

— Если вспомнишь, обязательно дай знать.

— Конечно.

— А теперь извини, пойду домой. Буду мечтать, раз уж только это мне остаётся.

Однако дома меня встретил не Федот, занимающийся делами по хозяйству, и даже не Федот, пребывающий в ужасе после этой ночи. Меня встретила мама. Та самая, что умерла лет пятнадцать назад, жена Федота.

Ожила!

До появления крепости Стародум из земли остался 41 день.

Глава 9

Воевода отбивался и от людей, и от тварей.

Ему во что бы то ни стало требовалось дотянуть до села.

Стою у забора, разинув рот.

— Тимофей, я так рада тебя видеть! — произносит мама. — Какой большой стал, а какой красивый!

Повинуясь моему внутреннему позыву, Веда превращается в меч и падает в руку. Я тут же направляю клинок на умертвие передо мной.

— Так изменился, — продолжает женщина. — Но глаза всё те же — озорные.

— Ты кто? — спрашиваю.

— Разве ты меня не узнаёшь? Это же я — Душана. Твоя мама.

Я был ещё ребёнком, когда её не стало. Я до сих пор помню, как однажды вышел из дома, хотел погулять с соседскими ребятами, но увидел неподалёку от сарая нескольких взрослых человек. Одни из них стояли, другие сидели на корточках и что-то делали. Многие кричали.

Наш сосед Веня Гусь тут же схватил меня за плечо и повёл обратно в дом, но я успел увидеть её: мама лежала на земле с закрытыми глазами, пока папа сидел над ней, положив руки на грудь. Вылечить пытался, но не мог — тогда он ещё только постигал свою силу.

Малокровие — так сказал наш поп, когда её не стало. Многие от этого умирают.

Федот закопал свою жену Душану под яблоней. С тех пор мы стали жить вдвоём.

Но теперь она здесь, живая и здоровая. Совершенно такая, какой я её запомнил: высокая, длинноволосая, с идеально ровной осанкой. А ещё молодая. В день её смерти она была примерно одного возраста с отцом, а сейчас она ближе ко мне, чем к нему — и тридцати нет. Из одежды на ней обноски: мои старые, порванные штаны и такая же рубаха.

— Я не умертвие, — произносит женщина, поняв мои мысли. — Умертвия все страшные, и никто из них не разговаривает.

Это действительно так. К тому же они полны злобы и ненависти ко всему живому, поэтому нападают, как только видят. Душана же стоит, прижав руки к груди, как нормальный человек.

Но меня не проведёшь.

Продолжаю стоять напротив, держа клинок направленным ей в шею.

— Чьей воле ты подчиняешься? — спрашиваю. — Чьё колдовство сделало тебя своим рабом?

— Ничьей, честно.

У меня на верёвочке под рубашкой висит маленький медный крест. Почти все христиане носят его с собой, на случай встречи с нечистью: чудище отступить не заставит, но наваждение убрать способно. Всяка нечисть на него реагирует: кто-то больше, кто-то меньше. Так или иначе, крест всегда заставит оборотня выдать себя. И чем сильнее вера, тем больнее он делает тварям.

Достаю крест и направляю на женщину. Она лишь улыбается и смотрит на меня. Неужели живая?

— Даже не верится, — произносит она. — Ты был вот таким малышом, когда я держала тебя на руках!

Опускает ладонь к поясу, показывая мой рост.

— Мама? — спрашиваю очевидное.

— Это я!

— Как ты? Почему ты?

Хочется спросить, почему ты жива, но задать этот вопрос не получается. Сама же Душана не помогает с ответом. Она лишь подходит ближе, чтобы обнять. Кладёт подбородок на моё плечо, гладит руками по спине.

Наверное, я что-то не понимаю в этом мире. Разве могут мертвецы спустя пятнадцать лет в могиле подниматься как ни в чём ни бывало? Эпоха безумия принесла нам умертвий: некрещёные люди могут восстать, если умирать не хотят. Но это и не жизнь вовсе — труп ходячий да и только.

Пусть мама и не отреагировала на крест, но я смотрю на неё и чувствую: что-то с ней не так. А что именно — понять не могу.

Папины проделки. Сердцем чувствую — его.

— А где папа? — спрашиваю, наконец.

— В доме, ему нездоровится.

Отстранившись от женщины, иду в дом. Федот лежит на кровати без сознания. Красный, горячий, мокрый от пота.

— Не волнуйся, сынок, — произносит мама. — Ему уже лучше, поправляется. Перетрудился немного — с ним такое бывает.

— Вода. Нужно его протереть.

Ухожу в предбанник, чтобы смочить тряпку в холодной воде. Протираю отцу лицо, шею, руки. У него жар — раньше с ним такое часто случалось, но в последние годы он стал слишком силён, чтобы чувствовать недомогание из-за исцеления людей и животных.

— Мой милый Федот, — мама склоняется к кровати отца, гладит его по скудным волосам. — Всё такой же красивый, как и раньше.

Пячусь к выходу, глядя на эту сцену супружеской любви. Мне нужно кое-что срочно проверить. Прямо сейчас.

Иду к яблоне, куда я часто приходил, если был голодным — поесть яблок.

Под яблоней я вижу то, чего больше всего страшился. Раньше за деревом стоял небольшойдеревянный крестик — своего рода надгробие в память о женщине, которую Федот любил больше всего на свете. Теперь креста нет — он валяется неподалёку. А прямо возле яблони — огромная яма.

Значит отец, как только мы вернулись домой после тяжёлой ночи, не отправился спать. Он пришёл прямо сюда, под эту яблоню.

Стоял тут, думал о чём-то своём, а потом наклонился, схватил крест и зашвырнул его подальше. Я знал, что он ненавидит этот крест. Этот кусок деревяшки означал, что у него нет жены, что она умерла много лет назад. Именно я ставил новый, когда старый крест высыхал и трескался, а подножка гнила в земле.

Он выкинул его, и наверняка был очень зол в этот момент.

А потом он стал копать яму, той самой лопатой, что я купил в городе. Впрочем, сути это не меняет. Не будь лопаты — он выкопал бы её голыми руками. Судя по земле, разбросанной как попало вокруг, рыл он быстро и отчаянно.

— Что же ты наделал? — спрашиваю в воздух.

Некоторое время кажется, что Веда мне ответит, но девушка-дух не показывается.

Что же это получается? Пока мы со Светозарой и Никодимом пили пиво в кабаке, Федот раскапывал могилу собственной жены? Пока мы поднимали тосты за наше здоровье, папаня доставал из ямы скелет Душаны? Складывал кости в мешок, чтобы отнести их в дом.

— Ты, наверное, удивлён? — спрашивает мама из-за плеча.

Вздрагиваю от неожиданности. Теперь мы оба стоим рядом с её пустой могилой.

— Вижу, что удивлён.

— Уж конечно! — говорю. — Мы с отцом много лет жили одни, а теперь оказывается, что ты снова жива!

— Извини…

— За что ты извиняешься?

— Не знаю, — вздыхает. — За то, что снова ожила?

— За такое нельзя извиняться. К тому же, от тебя ничего не зависело. Ты ничего не сделала.

— Но ты всё равно злишься.

— Да, злюсь, — говорю. — Потому что… не знаю почему.

— Сынок, иди сюда.

Душана снова меня обнимает. По-доброму, по-матерински. Разум очень хочет поверить в происходящее, но сердце отказывается. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я — простой человек, и не привык к настолько удивительным событиям. Монету найти в грязи — это чудо, от нечисти ночью убежать — это чудо. Есть сотня видов везения, но не это! Человек, пятнадцать лет пролежавший в земле, не может просто встать и продолжить жить как раньше.

Или может?

Я уже ничего не понимаю.

Только одно можно сказать точно: все эти годы отец мечтал именно об этом. Лично мне даже в голову не пришло, что человека можно выкопать из земли после стольких лет и попросту… вылечить. Вернуть к жизни, точно смерть это очередная болезнь, которую можно обратить вспять.

— Это так странно, — говорю.

— Представь, каково мне! Последнее, что я помню — вышла во двор водицы попить, почувствовала слабость и в обморок упала. Прихожу в себя, а Федот полысел и морщинами покрылся. А сынишка мой совсем взрослым стал.

— Я бы удивился.

— Вот-вот.

Душана принялась расспрашивать меня о моей жизни, что поменялось за эти годы. Оказалось, что ничего особо не поменялось: мы всё так же работаем в поле, ходим в церковь к новым богам и приносим подношения старым. Чудищ стало больше, как будто, но точно сказать не могу.

Отдельной темой стало, как у такого красавца до сих пор нет жены. А я и сам не знаю. Вспоминаю Снежану, уехавшую в столицу, и невольно грущу. Снова думаю о том, как бы мне, простому смерду, оказаться с ней на одном уровне.

Мы сидим на небольшой лавочке у сарая. Я вспоминаю жизнь, а глазами посматриваю на улицу. Люди ходят мимо нашего дома, смотрят на нас, и улыбки пропадают с их лиц. Многие крестятся, другие сразу убегают.

Я их понимаю: самому хочется сделать то же самое.

До сих пор не верится, что мама вернулась.

— Посторонись! Дорогу! — раздаётся со стороны.

Вскоре из-за угла соседского дома появляется наш поп, отче Игнатий. Сейчас на нём не длинная рубаха с жилетом, как во время службы, а простая рабочая одежда. Новость о мертвеце в селе до него дошла во время работы в огороде. Он даже умыться не успел — вся борода в пыли.

Останавливается за забором, глядя в нашу сторону удивлёнными глазами. Обычно наш поп спокойный и терпеливый, никогда не злится, всегда разговаривает монотонно, как с маленьким ребёнком. Но не сегодня.

— Сгинь! — кричит мужчина.

Ужас в глазах.

— И тебе привет, — отвечает Душана.

— Сгинь отродье! Оставь мальца в покое! Он тебе ничего не сделал!

Поп принимается креститься, крестить наш дом, наш двор, нас. Приближается к нам, бормоча молитвы об изгнании зла. Его страх ясен: чем больше отродье Сатаны похоже на человека, тем оно сильнее. Чем разумнее — тем большую опасность представляет, и обычным крестным знамением его не прогнать.

— Уйди, сила нечистая! Не звали тебя в этом доме, поди прочь к чудищам тебе подобным!

— К другим женщинам что ли? — спрашивает мама.

Но поп её не слушает, крадётся к нам. В одной руке Игнатий держит деревянное ведро со святой водой, в другой — кропило для освящения. Сиди рядом с нами оборотень — вода расплавит аки кипяток снеговика. Только мокрое место оставит.

— Тимофей, уходи! — командует Игнатий. — Она не тронет тебя, коли бояться не будешь.

— Успокойся, я не умертвие.

В другой ситуации мне стало бы смешно, но не сегодня. Чувство юмора испарилось, как только я увидел пустую разрытую могилу. После такого не то, что смеяться — улыбаться разучишься.

Поднимаюсь с лавки, останавливаюсь рядом с попом, по правую руку от него.

Дождавшись, пока я окажусь в безопасности, поп с размаха выливает на Душану целое ведро святой воды. Он тут же начинает креститься и молится за упокой доброй женщины, но мама даже не думает пропадать. Продолжает сидеть на лавке, зажмурившись.

— Ну вот, — произносит она. — Сначала была в грязной одежде, а теперь ещё и в мокрой.

— Не может быть! — шепчет Игнатий. — Неужто вера меня подвела!

— Я её уже крестом проверил, — говорю. — Не шипит и не визжит как призраки. Похоже, это и правда моя мама.

Игнатий продолжает креститься, глядя на женщину перед ним. Пусть вода и не подействовала, но мы всё равно не можем даже подумать о том, что всё происходит взаправду. Что перед нами настоящий человек. Неужто эпоха безумия настолько обезумела?

— Душана? — спрашивает поп.

— Привет, дружище. Давно не виделись.

— Но… Почему ты здесь? Почему ты жива? Я же сам хоронил тебя с Федотом, отпевал, свечку поставил.

— Папа её вылечил, — говорю.

— Федот? Он вернулся?

— Да… Вроде как нашего господина Фому Сивовича ночью чудища пожрали вместе со стражниками. Папа вместе с сёстрами спаслись и пришли обратно в Вещее.

Поп подозрительно щурится. Он мужик умный, наверняка догадывается, что это моих рук дело.

— И что? — спрашивает. — Вернулся и оживил жену?

Развожу руки в стороны, как бы говоря: «Сам всё видишь».

Переведя взгляд с меня Душану, поп убегает в дом, после чего выходит наружу вместе с Федотом. Папаня всё ещё очень слаб и бледен, но хотя бы уже не лежит без сознания. Когда-то с ним такое каждый день случалось.

Игнатий держит его под мышку, помогает идти. Никогда не видел нашего попа таким рассерженным. Наверное, если бы сельские мальчишки забрались в церквушку и наплевали на каждую икону, он бы так не разозлился. Я даже не знал, что он вообще умеет гневаться. Но он умеет, и выглядит так, будто бросит сейчас папаню на землю и как следует отходит его кропилом по заднице.

— Не хорошо это, ой как не хорошо, — бормочет Игнатий.

— Не мог я по-другому, понимаешь? Не мог и всё. Сам себя не удержал.

— Неправильно всё это. Мертвецы на то и мертвецы, что в земле лежать должны. Не ходят покойники по белу свету, и с людьми не разговаривают. А коли человек поднимает другого человека из мёртвых, то он сим бросает вызов Богу. Заявляет, что равен ему.

— Не суди меня, ты не знаешь, через что я прошёл.

— Мы все теряли близких, Федот.

— Да теряли! Но ни у кого из вас не было сил вернуть их! Ты даже не представляешь, каково это: каждый день жить рядом с могилой собственной жены и думать, что сможешь её воскресить. Это съедало меня, понимаешь? Каждую ночь я только об этом и думал. Несколько раз порывался, да сам себя останавливал. Говорил себе, что могилу только оскверню, а жену не верну.

— Но ты всё-таки сделал это.

— Сделал, хоть и не собирался. Всё потому, что Ермиония свою псину мёртвую принесла. Тогда-то я и понял: коли животное оживить могу, то и человека тоже. Дьявол на ухо нашептал…

— Хотите снова меня в могилу отправить? — спрашивает Душана

Я жду, что поп начнёт возражать, но тот лишь смотрит вдаль.

— Меня только то и останавливало, — продолжает папаня. — Думал, не смогу жену вернуть. Надеялся, что не смогу. Чтобы не стояло передо мной выбора такого. А потом псину мёртвую оживил и всё. Понял: уже не остановлюсь.

Встаю с лавки, помогаю Игнатию усадить батю на моё место. Теперь он сидит на ней рядом со своей женой. Душана кладёт голову ему на плечо и закрывает глаза, Федот кладёт свою на её. Выглядят как малолетки, за сараем обжимающиеся: счастливые, но слегка испуганные. Мама всё ещё молодая и красивая, а отец стоптался и сморщился, но это не мешает им обниматься как в день первого признания в любви.

Выглядят очень мило, но у меня внутри всё сжимается. Мама хоть и вернулась, но выглядит как-то не так. Будто не хватает в ней чего-то, что обязательно должно быть в человеке.

— Так, — произносит Игнатий. — Коли жена твоя святой воды не боится, то и чудищем её назвать нельзя. Но я запрещаю тебе более людей оживлять, ясно?

— Ясно, отче, ясно, — вздыхает Федот.

— Нет, ты не понял. Сейчас к тебе половина деревни придёт с просьбой оживить сыночка, дядюшку, сестрицу и второго кума по маминой линии. А вторая половина… придёт сделать то же самое. Но если ты ещё раз человека оживишь, отлучу от церкви, понятно?

— Понятно, отче.

— Я ещё никогда такого не делал, но тебя отлучу. Нельзя обычному человеку Господу вызов бросать — ничем хорошим это не кончится.

— А животных можно оживлять?

— Нельзя. Ни животных, ни людей, никого. Живых лечить можно, мёртвых нельзя. Пусть Душана и псина Ермионии остаются единственными мертвецами в Вещем, поняли? Тимофей?

— Что? — спрашиваю.

— Ты понял?

— А я-то тут при чём?

— Ты всегда причём. Если что в Вещем происходит, ты всегда оказываешься зачинщиком.

— Поняли мы, отче, — отвечает папаня. — Никаких мертвецов.

В голосе папани читается истинное облегчение. Он и не собирался больше никого оживлять — ему нужна была только его жена. Теперь же, когда к нему будут приходить жители села, он сможет им отказать, сославшись на попа. Мол, это не я против, а церковь. И сразу все вопросы отпадают — против слова священника мирского никто не пойдёт.

— Пока, — произносит мама в спину Игнатия.

Поп даже не обернулся: идёт прочь широкими шагами. Неподалёку появляется Никодим, но Игнатий забирает приёмного сына с собой, не дав даже приблизиться к дому. А жаль, сейчас бы мне не помешала компания нормального человека. Не живого мертвеца.

Ближе к вечеру появляются первые гости. Весь день соседи обходили наш дом стороной, но осмелели только к закату. Первой появляется бабка Хранимира, за ней Мелентий, Веня Гусь, Светозара. Сначала они ведут себя настороженно, держатся на расстоянии, но постепенно лёд тает: Душана оказалась не умертвием, а вполне живой, нормальной женщиной. Именно такой, какой её запомнили старожилы. Мама всех встречает, радуется, обнимается.

Постепенно в нашем дворе собирается большая толпа людей, чтобы посмотреть на произошедшее чудо.

— Волибор, — говорю, завидев здоровяка, направляющегося к нам. — Ты уже слышал, что произошло?

— Ага, — отвечает настороженно. — Поэтому и иду.

— Люди говорят, что Душана — та же самая, что и прежде. Что в ней не чувствуется никакой тьмы. Такое чувство, будто только мне одному она кажется пугающей и отталкивающей. Проверь её своей силой, а?

— Сейчас…

Волибор умеет чувствовать силу других людей и сам, частично, защищён от неё. Например, если человек может вызвать струю кипятка из ладони, Волибор узнает об этом за несколько саженей. Всех других людей она ошпарит, а с него стечёт, как с гуся вода. Вот такой у нас человек живёт: и волшебством не ранить, и мечом тоже.

Мужчина уходит, а я стою поодаль и смотрю, как он разговаривает с Душаной. И не просто разговаривают, а смеются, пихают друг друга по-дружески. Вспоминают какие-то старые времена.

— С ней всё в порядке, — произносит он, возвратившись.

— Точно?

— Самая живая, какой только можно вообразить. Да и будь она чудищем — домовой бы её в дом не пустил. А она ходит и туда, и сюда.

— Ладно, спасибо. Наслаждайтесь весельем, а я в дом.

Иду спать, поскольку чувствую, как сильно вымотался за последние пару дней. Двое суток на ногах, успел подраться с чудищем и побегать по лесу. Устал как физически, так и морально.

Просыпаюсь посреди ночи.

Душана сидит на моей постели, только два глаза сияют в ночи. Молча, как истукан.

— Ты что? — спрашиваю.

— Люблю тебя, — отвечает женщина. — Вот, пришла на сыночка своего посмотреть. Спи, не тревожься.

— С тобой всё в порядке?

— Как никогда, Тимофей. Как никогда.

— Ладно.

Опускаю голову обратно на кровать, однако спать совсем не хочется. Продолжаю лежать, глядя в темноту. Только едва тихое сопение мамы раздаётся в тишине. Не уверен, что я вообще когда-нибудь смогу заснуть в этом доме, зная, что вот так проснусь однажды и увижу её, глядящей на меня.

Мне кажется, или за весь сегодняшний день она ни разу не моргнула?

До появления крепости Стародум из земли остался 41 день.

Глава 10

На подходе к селу на воеводу напала тварь, которую он даже не видел.

Сражаться пришлось в полной темноте, но он победил.

Задушил чудище голыми руками.

С самого утра я встаю пораньше и иду к колодцу набрать воды.

Темно, холодно, роса на траве. Чувствую себя мешком картошки, который палками отходили. Не помню, когда мне в последний раз удавалось нормально поспать. Душана почти всю ночь сидела на моей кровати и даже не шевелилась. Я же лежал на боку и сопел, притворяясь спящим.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, почти всё село ещё дремлет, однако на месте я встречаю Светозару. Девушка выглядит бодрой и полной сил. Вот бы мне её энергию: она всегда носится по селу независимо от того, сколько спала и позавтракала ли. Волхвы, что с них взять? Пламя внутри, пламя снаружи.

— Так и знала, что встречу тебя здесь, — произносит. — Ты вчера был сам не свой.

— Не удивительно. Утром я встретил девушку, которую теперь считаю любовью всей моей жизни, а днём произошло событие, которое заставило меня забыть о ней.

— Ты что, совсем не спал?

— Чуть-чуть удалось, самую малость. Я так устал этой ночью, ты не представляешь! Мама сидела на моей кровати и говорила, как любит меня.

— Ничего себе! Бедняга какой!

— Вот-вот.

— Как ты себя чувствуешь? По поводу её возвращения?

Наклоняюсь поближе к девушке, чтобы никто нас не услышал, хотя сейчас поблизости ни одного любопытного уха. Даже не знаю, кого я опасаюсь.

— Тебе Душана не показалась какой-то… странной? — спрашиваю.

— В каком смысле?

— Ну например, что она ни разу не моргнула?

— Не… моргала вроде бы… Или нет? Я не помню. Обычно я не обращаю внимание на такие вещи. Я вчера поговорила с Душаной — совершенно нормальная, весёлая женщина. Не умертвие.

— Это да, умертвие не уцелело бы после целого ведра святой воды.

— Так почему ты такой подозрительный?

— Сам не понимаю, — вздыхаю. — Чувствую что-то, а понять не могу.

— Вчера половина Вещего поговорила с твоей мамой и никто ничего не заметил. Все говорят, что она такой и была, до того как умерла. Тебе нужно радоваться, а не тревожиться. Если бы поп не запретил, я бы твоего отца на коленях умоляла бабушку мою вернуть.

— Знаю.

У Светозары умерла любимая бабушка когда-то. Таков ход вещей: житие у нас тяжкое, все кого-то теряют. Но повезло только мне. Только у меня вернулся покойный родственник. И не в виде разложившегося трупа на гнилых ногах, а вполне живой, умный, весёлый.

— Только ты у нас такой смурной, — пожимает плечами Светозара. — Детишки все у Душаны на коленях посидели, никто не испугался. Только старшее поколение крестилось на входе — вот и всё.

— Да, — говорю. — Похоже у нас в селе случилось очень редкое чудо.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой и нормально поспал. Не хочу видеть тебя таким.

— Ладно, попробую.

Набираю два ведра воды и коромыслом несу их в дом. Должно быть, во мне разбередилась природная подозрительность, желание найти подвох на пустом месте. Возможно, и правда случилось обыкновенное чудо и не стоит искать в этом что-то плохое.

Всё-таки батя двадцать лет людей с животными лечил. И не просто болезни убирал, а пальцы отращивал, даже целую конечность однажды.

Есть у нас один старичок: ногу потерял ещё до моего рождения. Всю жизнь бедолага ходил с костылём, научился одной ногой обходиться. Несколько раз к Федоту подходил в разные года с просьбой новую ногу отрастить. Первые три раза папаня не справился, а на четвёртый в обморок упал, но часть тела вернул. Сам видел, как это произошло: обрубок стал увеличиваться в размерах, удлиняться, словно его кто-то изнутри надувает. А потом сменился нормальной ногой, разве что слегка розовой и мягкой, поскольку она ещё не привыкла к нашей грубой работе.

Уже тогда я удивился: это не взять два куска плоти и срастить их, это создать что-то новое из ничего.

Так и сейчас. Душана после пятнадцати лет в могиле лишилась кожи, мяса, глаз, языка… ну и остального, что есть у человека. Но всё это вернулось усилиями Федота — вот насколько он стал силён.

Похоже, беспокоиться и правда не о чем.

До самого вечера я тружусь в поле, перекапываю землю. Обрабатываю почву перед посадкой новой ржи. От нашей семьи я занимаюсь этим один, поскольку Федот с Душаной поддались внезапному романтическому порыву и отправились гулять по окрестностям, вспоминая значимые для них места. Папаня аж светится от счастья. Глядя на него, мне и самому становится тепло.

Настроение поднимается.

Работаю навеселе.

Даже хорошо, что Душана вернулась. У остальных семей в нашем селе по три-четыре ребёнка, а ещё есть бабушки, дедушки, многие живут вместе. В таких домах шум и гомон, там не соскучишься. А мы с батей много лет жили вдвоём, что слегка одиноко, особенно для него. Теперь у Федота снова есть жена и он может жить так же, как когда-то. Если мои родители счастливы, то и я.

— Что делаешь? — спрашивает Веда, паря над правым плечом.

— Ты о чём?

— Странные движения у тебя. Сначала землю перекапываешь, а потом замираешь и глазами вокруг дёргаешь.

— А, это старая привычка. Почти всю жизнь так делаю — силу ищу.

— Может, у тебя её нет.

— У всех людей есть сила, просто нужно её найти, — говорю. — Я чувствую её в груди, но не знаю, как именно она выглядит. Костёр на расстоянии зажечь не могу, как Светозара, сквозь твёрдые предметы не вижу, как Никодим. Да и людей лечить не могу. Что уж я только не перепробовал: и кипятком плеваться, и внешний облик менять, и вторую пару рук отращивать — ничего.

— А другие люди почему нашли?

— Что бы ни грохнулось в лесах, это умеет чувствовать людей и знает, чего они больше всего хотят. Христианские священники получили силу воду освящать, да нечисть отпугивать. Почитатели старых богов — силами природы управлять, как Светозара. В общем, сила не просто так появляется. Она от человека зависит.

— Может, она у тебя не та, что можно увидеть. Вроде бы есть, но ты этого даже не знаешь.

— Я думал об этом.

— Бессмертие, например, — принимается перечислять Веда. — Умение упасть с большой высоты и не разбиться, невероятная удача, способность нравиться людям или вдохновлять их.

— Может быть, но прыгать вниз с высоко дерева, чтобы узнать сломаю ли я ноги — не очень хочется. Да и бессмертие можно проверить, но только один раз.

Веда подлетает очень близко и принимается меня обнимать. Гладит по голове, по волосам.

— Бедняжка… — шепчет на ухо.

— Успокойся, — смеюсь. — Не надо меня утешать — я даже рад, что не сразу обнаружил свою силу.

— Почему это?

— Многие люди, обнаружив в себе силу повелевать стихией, перестают заниматься телом. Они тренируют только своё умение и считают, что этого достаточно. Вот почему я так хорошо умею бить по шее. Силой я заниматься не мог, поэтому научился тупой физической схватке. И пока что я не встречал ни одного человека, что мог бы меня победить. Кроме Волибора, разумеется, но он вообще какой-то ненормально могучий. Ну и Егеря, может быть, но я с ним не бился.

— А ещё потому, что ты большой.

— Да, — говорю. — Ещё и поэтому. Даже не знаю, как я таким получился, хотя ни папа, ни мама не великаны.

— Может, ты не их настоящий сын? — предполагает Веда. — Может тебя усыновили?

Неожиданно останавливаюсь.

Мне никогда в голову не приходила подобная мысль, но сейчас, когда прозвучала, она показалась необычно правдоподобной. Я безмерно люблю и папаню, и маму — не чудище, а той, какой она была когда-то. Но я совсем на них не похож: ни цветом волос, ни цветом глаз, ни чертами лица. Вообще ничем.

У нас в селе есть парни, как две капли воды похожие на отцов: с теми же носами, с теми же подбородками. Про таких говорят «ты похож на папу», или «ты похож на маму». Про меня такое не сказали ни разу.

Да и как такое можно было выдать: Федот низкий и сутулый, а я — верзила по сравнению с ним.

Надо будет обдумать это на досуге.

— Кстати, — говорю. — Многие люди получают свою силу по наследству. Она не передаётся напрямую, но многие дети хотят быть похожими на родителей, вот и обнаруживают в себе то же самое.

— Правда? — удивляется Веда. — Тогда попробуй оживить твой серп!

— В каком смысле?

— У каждой вещи же есть дух, вот и оживи его. Преврати его в такое же живое существо, как и я!

— Когда-то я уже пробовал такое, не получилось. Почему ты подумала, что я могу оживлять предметы? Мой отец же — целитель, а мама — водой управляет.

— Ой… Просто показалось, что ты можешь оживлять предметы. Меч, доспех, или даже целую крепость… Не знаю почему.

До появления крепости Стародум из земли остаётся 40 дней…

— Почему ты подумала о крепости? — спрашиваю.

— Просто так.

— Уже много ночей мне снится крепость на холме, и не просто снится, а будто зовёт. В последнее время происходит как-то очень много странных вещей.

— Бывает, — отвечает волшебная краснокожая девушка-дух-меч, паря в воздухе рядом со мной.

Возвращаюсь домой, умываю руки, лицо шею. Одновременно возвращаются и Федот с Душаной, счастливые, словно молодые влюблённые, впервые вернувшиеся с сеновала. Уж не вздумали ли эти двое мне братика или сестру родить?

Мерзость какая!

Не хватало мне ещё братика-чудище. Чтобы малыш по потолку ползал, головой вращал по кругу, да смеялся смехом загробным. Только такое существо может родиться от чудища.

Когда я нахожусь рядом с Душаной у меня даже сердце приостанавливается от страха. Как другие люди могут быть рядом с ней и вести себя совершенно нормально? Неважно, что поп и Волибор её проверили, что вода святая и крест на неё не влияют, ненормально человеку из могилы вылезать. Даже при условии, что целитель очень силён.

Ухожу из дома набрать ещё воды, а когда возвращаюсь, Душана уже приготовила щи на костре. Папаня сидит на скамейке и держит глиняную миску, от которой поднимается пар.

— Тимофей, будешь? — спрашивает мама.

— Нет, спасибо.

Никогда не притронусь к еде, приготовленной ею.

— Попробуй, я всегда хорошо умела готовить щи.

— Я не голоден.

— Ты никогда не пробовал настолько вкусного супа.

— Уверен, так и есть. В следующий раз попробую.

Иду прочь от дома. Подальше от этой счастливой парочки. Уже выйдя за забор я слышу довольный голос папани:

— Щи, хоть муди полощи!

Родители принимаются гоготать. Наверное, их старая шутка, которую они использовали ещё до моего рождения.

По вечерам я стараюсь заглядывать на подворье, чтобы узнать, всё ли нормально у папани, или у Торчина, если тот его подменяет. К нам в Вещее часто заглядывают буйные чужаки — таких нужно успокаивать ещё до того, как они устроят балаган.

Сегодня там оказалось многолюдно: видать, всем нужно в Новгород в начале осени. Здесь и купцы с охраной, и простые крестьяне, путешествующие пешком к Перепутью. Всё тихо, мирно, никто не повышает голоса. Каждый день бы так.

Однако не успел я покинуть подворье, как на основной дороге появляется группа людей в чёрных одеждах. Тех самых, что возили в клетке Веду, двоих из которых я убил неподалёку от Вещего. На этот раз их оказалось аж два десятка.

Люди безумца.

— Гляди-ка, кто пожаловал, — произносит одноглазый купец и сплёвывает на землю. — Варежки пришли.

— Далековато забрались, — отвечает другой.

— Варежки? — спрашиваю. — Почему варежки?

Оба купца переводят взгляд на меня, словно впервые видят человека, который не знает, как называют этих чёрных.

— Так Великий же их контролирует. Ну этот…

Одноглазый делает жест рукой возле макушки, имитируя мозги набекрень.

— Юрий Михайлович, князь Новгородский.

— Они же солдаты, вот и подчиняются, — говорю. — Все вояки слушают командиров.

— Тут другое. Эти люди делают всё, что он скажет, поскольку он глубоко засунул руки в их сраки, посему их и называют варежками. Смекаешь? Сила у него такая.

— Пока нет… не смекаю.

Купец наклоняется, чтобы рассказать секрет. Сила Новгородского князя — тайна, такая же, как и его брата людоеда. Простые крестьяне такого не знают, но купец сегодня выпил, разгорячился, и подружился с несколькими другими путешественниками, так что пребывает в отличном настроении.

— У меня вот, — говорит. — Глаза нет, но я всё равно могу видеть — пустой глазницей. И даже ночью, как кошки. А у Великого вашего другая — он людей подчиняет. Подойдёт к случайному человеку и вставит руку ему в пупок…

Тут купец тыкает указательным пальцем мне в живот.

— По самый локоть руку в живот засовывает и водит там у тебя в кишках, а крови нет.

— И что потом? — спрашиваю.

— Волю твою хватает. Коли достанет её — всё, кончился ты как человек. Теперь каждое его слово выполнять будешь. А не послушаешь — лопнешь как пузырь на воде.

— Бедолаги… — вставляет второй купец. — Совсем без воли живут.

— Не надо их жалеть! Михайлович своих куколок из городских отбросов и преступников собирает. Простые люди в чёрные одежды не попадают.

Получается, безумец не просто собрал отряд преданных ему людей. Он превратил их в послушных рабов, слепо выполняющих волю хозяина. Это не обыкновенные солдаты, которых трудно заставить творить гнусные дела. Любой нормальный гвардеец из городской стражи откажется, если попросить его ребёнка задушить, а эти даже не моргнут — всё выполнят.

Не удивительно, что про них говорят — задницу князю подтирают. Зачем пользоваться собственными руками, когда у тебя есть целая армия рук.

Только странно, что они так поздно заявились: я ждал их ещё прошлым вечером.

— Жители Вещего! — кричит мужчина в сюртуке, выходя вперёд. — Подходим по одному!

На нём яркие цвета, но несмотря на это сразу видно — предводитель чёрных: собранный, уверенный. С седыми волосами и острыми чертами лица. Смотрит с прищуром. Хоть и выглядит как пижон, но очень опасный.

Только он ошибся, выбрав к кому обращаться. Здесь на подворье мало жителей села — в основном путешественники. Крестьяне постарше дома сидят, домашними делами заняты, а молодёжь на речку пошла.

— Ой, Тимофей, я боюсь, — произносит над плечом Веда.

— Они не за тобой.

— Почему ты так думаешь?

— Сейчас узнаешь.

Выйдя ещё чуть дальше, мужчина указывает на одного из путешествующих крестьян:

— Ты! Подойди!

Человек тут же выбегает, ссутулившись в услужливой позе. Теребит руками подол рубахи, глазами в стороны бегает. Переговаривается о чём-то, но даже не слыша их разговора, я примерно представляю, о чём идёт беседа.

Два дня назад к нам пришёл конь Фома Сивович за оброком. Пофыркал, поржал, побил копытом, а на обратном пути в город его разорвали на куски чудища лесные. Это наверняка был любимый конь безумца, раз уж он его боярином сделал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — Великий князь направил сюда людей, чтобы узнать, что стряслось с его любимой животинкой.

— Ты! — командир чёрных указывает на меня. — Подойди!

— Тебе надо, ты и подойди, — отвечаю.

Придумали ещё! Что я, собачка глупая, чтобы хвостиком вилять и бегать на свист? Он не господин, а я не подчинённый. Люди из дружин князя стоят выше свободных крестьян в наших сословиях, но приказывать не могут. Надавить, побить, принудить — пожалуйста. Но не приказывать.

Ладно, если бы он заявил, что говорит от лица удельного князя. Но не так. Не собираюсь трястись при виде любого вооружённого человека. Таких вокруг слишком много, чтобы перед каждым челом бить.

— Не выкобенивайся! — продолжает мужчина издали. — Иди сюда!

— Нет.

Пожевав губы, вожак двигается ко мне. Будь в нём чуть больше энергии, он бы обязательно попробовал бы меня наказать за дерзость, но их отряд целых два дня в пути. Наверняка последние сутки лес прочёсывали в поисках исчезнувших людей и лошадей. Устали до усрачки, вот и нет сил ссориться.

— Местный? — спрашивает.

— Местный.

— Оброк осенний платил?

— Платил.

Пришлось рассказать ему историю, как конь со стражниками ходили от дома к дому, собирая провизию в телегу. Изливаю на него чистую правду до того момента, когда посыльный удельного князя потребовал отдать трёх человек на службу Юрию Безумному. Здесь перехожу на откровенную ложь о том, как люди князя уехали из Вещего, никого не забрав. И что больше никто из нас их не видел.

Чувствую, что мужчина мне не верит.

Смотрит исподлобья, презрительно. И совершенно точно знает, что я его дурю. Может, ложь почувствовал, а может следы какие-то в лесу нашёл. Так или иначе он тупо молчит и слушает, не перебивая.

Уже в самом конце он произносит лишь одно слово:

— Закончил?

— Да, — говорю.

Разворачивается и уходит.

Ох, недобрый это человек. Аж волосы на голове зашевелились — так и веет от него опасностью. Видно, что опытный, и знает, когда его за нос водят. Такого с кондачка не проведёшь.

Всё оказалось хуже, чем я надеялся. Когда конь и его сопровождающие не вернулись в город, безумец должен был направить людей на поиски коня. Они должны были найти его останки, пожать плечами, и вернуться обратно с плохой вестью. Но они пошли дальше и стали разнюхивать. Это совсем не хорошо. Моя ложь на самом деле не имеет под собой прочного основания. Дунь чуть сильнее — развалится и всех нас под собой погребёт.

— Я уж подумала, что они пришли за мной, — вздыхает Веда. — Совсем не хочу возвращаться в клетку — мне с тобой хорошо.

— Лучше бы за тобой: я бы их пустил по ложному следу и всё. А сейчас придётся что-то придумывать. Если этот пень узнает, что мы прикончили нашего господина — всю деревню сжечь могут.

Это правда.

Каждый дом полыхнёт, а безумец будет плясать и смеяться, глядя на зарево в ночи.

Глава 11

Воевода брёл по лесу, его подгоняло желание спасти малыша.

Если бы не мелкий, в нём не нашлось бы столько сил.

Иду на собрание, где поносят господина.

Чуть больше двадцати лет назад Юрий Михайлович по прозвищу «безумец» убил нашего старого удельного Горислава Лютогостовича. Наша вещая ратная сотня очень любила старого князя и до сих пор о нём тепло вспоминает. Говорят, он не только каждого своего воина по имени знал, но и родителей, сестёр, детей. Чуть ли не всё Вещее у него на учёте было.

Но пришёл новый удельный и мужья отказались ему подчиняться. Не дело это: убивать князя вместе со всей его семьёй, а затем ждать, что его солдаты будут тебя слушаться.

А безумец и не заставлял мужиков служить ему — у него для этого есть послушные куклы в виде человека. Верные, упёртые, ни в чём не сомневающиеся. Разве что туповаты слегка, поскольку он их из пойманных бандитов собирает.

С тех пор у нас собрания и проходят.

Каждую неделю сотня собирается, чтобы как следует обложить матюками безумца. Они считают, что делают что-то важное, но единственная польза от таких собраний — общие сельские вопросы.

— Привет, — говорю, появляясь у входа на сеновал Ратмира.

— Тимофей, — отвечает старик. — Проходи, только тебя и ждём.

Воины Вещего для собраний выбрали лучшее место — сеновал Ратмира. В доме у него слишком много детей и внуков, чтобы приводить туда ещё больше людей. К счастью, сарай у него огромный, объединённый с сеновалом, так что места хватает всем. Поскольку сама постройка находится на возвышенности, то через открытую дверцу виден широкий пейзаж на реку и обширный лес, тянущийся до горизонта.

Сотня расселась кто где под потолком в верхней части сеновала. Всего тридцать два человека — столько осталось от сотни в нашем селе, но они до сих пор именуют себя «сотней» и никак иначе. Почти всем присутствующим больше пятидесяти. Я — единственный член из молодого поколения. Все остальные ребята отказались приходить сюда.

— Садись куда хочешь, — указывает Ратмир. — Мы как раз говорили… о чём мы говорили?

— О выблядках этих красноглазых, — отвечает старик Ярополк.

— Точно, да… совсем оборзели. Приходят сюда как к себе домой.

— Дайте мне дубину я им пиздюлей на раздачу устрою! Я им хер на грудь нацеплю — как медаль. Мамки в аду охренеют, как увидят, что я с их сынками сделал. Думали, тут пизда сладкая? Чёрта с два! Всех на хуй навешаю!

— А ведь раньше такие босяки боялись нос в Вещее сунуть, — влезает Третий, лучший друг Волибора. — Знали, что мы им нос на жопу натянем.

Вообще его звать «Третьяк», но так как это имя означает «третий сын», то его так и называют — «Третий».

— Они сейчас будут ходить от дома к дому, — говорю. — Эти чёрные будут подходить к каждому и спрашивать, что произошло два дня назад во время оброка.

— Не тревожься, Тима, — заверяет Ратмир. — Все знают как правильно отвечать. Мы придумали убедительную ложь.

— Какую?

— Два дня назад мы просили людей князя остаться на ночь, чтобы не возвращаться в город в темноте, но нас не послушали.

— А пленные?

— Ничего такого не знаем. У нас никого не забирали.

— Мы всему Вещему велели так отвечать, — подтверждает Третий.

Два дня назад мы с ребятами вышли из села, чтобы догнать коня-господина Фому Сивовича и наших похищенных людей. В этот же день Ратмир выдумал легенду и рассказал её каждому жителю Вещего.

Ложь получилась очень простая: люди пришли, люди собрали оброк, люди уехали. Очень легко запомнить. Если же спросят, пытались ли люди князя забрать троих наших жителей — ответ нет. Не пытались, и даже не просили об этом.

Забрали еду и уехали.

Вот и всё.

Просто и понятно. Но в этом плане есть слабые места: если спрашивать людей более подробно, то жители могут выдать разные версии произошедшего. Здесь-то ложь и раскроется.

— Это всё хорошо, — говорю. — Но у нас же есть сейковы, дмитричи… семейки эти дурные. Никто не знает, что они расскажут, когда черти к ним придут.

— Я этим долбоклюям всё объяснил. Вроде поняли.

— Суки, как же я их ненавижу! — продолжает ругаться старик.

Всё, что мне нужно было знать, я уже выяснил. Поэтому поднимаюсь и ухожу, оставив позади ратную сотню чесать языками.

Нужно быть дома, когда к нам явятся чёрные маски. Папаня мой хоть и умный человек, но очень тревожный: в трудные моменты он сильно потеет и трясёт руками. Лучше я буду разговаривать с дознавателями, чем он. Из меня гораздо лучший лжец.

— А что, если мы их — чик! — произносит Веда, появляясь на плече.

Девушка-дух болтает красными ножками, стучит меня по рёбрам.

— Нельзя, — говорю.

— Почему? У них же нет такого прекрасного оружия, как у тебя. Возьми меня и разруби их всех на две части.

— Идея на самом деле ничего. Я мог бы выловить их по одному и каждого лишить головы быстро и тихо. Пока они не ожидают никакого сопротивления. Но что делать, когда сюда явятся другие? Регулярная армия безумца, желающая стереть наше село? Все эти пять тысяч человек, которых мы видели у Перепутья?

— Их тоже разрубить, — уверенно заявляет Веда.

— Боюсь, меня на всех их не хватит. А наша сотня… ты сама их видела — они живут прошлым. Наш единственный путь — враньё. Заливать им в уши помои так упорно, чтобы они забыли, что такое правда.

— В любом случае у тебя есть я. Твой самый близкий друг.

— Спасибо, — говорю. — Это очень мило. И приятно.

Возвращаюсь домой.

Перед самым участком стоит наш сельский пёс Гром. Кличка грозная, но это добрейшее существо. Животное старое, умное, и с очень жалостливыми глазами, благодаря которым мастерски умеет выпрашивать корку хлеба, каши, а то и кишок остатки, когда свинью забьют. Ходит от дома к дому, ни с кем конкретно не живёт. Сторожит тех, к кому прибьётся на ночь, днём помогает пасти коров.

Дети его обожают, а он детей: позволяет тягать себя за уши, за хвост.

По вечерам обычно слоняется, нюхает, где едой пахнет. Однако сейчас он застыл напротив нашего дома, точно истукан. Вытянулся, неотрывно следит за сладкой парочкой на пороге. Там Федот с Душаной любуются. Трутся друг об друга носами, щеками.

А пёс следит без движения.

— Что такое, Гром? — спрашиваю. — Неужто заметил чего странное?

Возле пса летает парочка духов подозрения в виде тёмно-зелёных плоских облачков. Очень редко животные вызывают духов — гораздо реже чем люди. Но сегодня у Грома получилось.

Присаживаюсь возле собаки, он только ухом повёл в ответ на мои слова.

— Хоть кто-то заметил, что Душана не в порядке. Все люди вокруг пляшут, смеются, здороваются, у одного только меня мурашки по коже, когда она близко оказывается.

— Какой красивый, — замечает Веда, подлетая к морде собаки.

Пёс на мгновение отвлекается на девушку-духа, но тут же переводит взгляд обратно на Душану. Уж не знаю, что он видит или чувствует, но его это сильно настораживает. Может, замогильным смрадом от неё тянет, а люди это унюхать не могут. Только собаки на такое способны. Вот бы мне его нос на денёк…

— Пойдём, — говорю. — Посмотришь на неё вблизи.

Беру пса за два бока и толкаю вперёд, чтобы он подошёл поближе, однако животинка упирается. Не хочет подходить к женщине. До ворот двора мы ещё доходим кое-как, но входить Гром отказывается напрочь.

— Ладно, иди гуляй. И постарайся чёрным на глаза не попадаться.

Пёс, постояв ещё чуть-чуть, уходит.

Я же иду к родителям и рассказываю, что произошло. Напоминаю Федоту, что никто его из деревни не увозил. И если кто спросит, то мы просто отдали оброк и больше господина-коня не видели. Родители кивают, Душана пытается погладить меня по руке, но я ловко уклоняюсь.

Отхожу подальше и смотрю, как люди в чёрных одеждах и с факелами ходят по селу, подходят к домам и вызывают жителей на разговор. Казалось бы, чего тут расследовать: коня разорвали чудища в лесу. Такое случается, хоть и не часто. Это деревенские жители привыкли бок о бок с тварями жить, знают как не попасться к ним в лапы. А люди князя — городские, они о правилах поведения ночью знают только со вторых слов, вот и накликали беду.

Но нет, ходят по Вещему, допытываются. Значит, хотят обвинить нас в смерти господина. Скорее всего хотят перевести гнев безумца на нас, отвести его от себя.

Вот и стараются, ищут любой предлог.

Особенно их командир, этот хрен с прищуром. Такой будет рыть, пока кость не отроет. А если и не отроет, то бросит её в яму и скажет, что отрыл. Знаю я таких людей: хочет быть правым настолько, что лучше соврёт, чем окажется неправым.

— Вы! — командует нам один из красноглазых. — Подойдите сюда.

Федот с Душаной подходят к мужчине. Я останавливаюсь у них за спинами.

— Что было два дня назад, рассказывайте.

— Ну… день начался как обычно, — начинает Душана. — Лежала я, значит, в могиле своей…

Принимается смеяться, очень весело и заливисто. Шутка получилась настолько дурацкой, что даже человек в маске усмехнулся. Я даже не думал, что они на такое способны. Прежде мне казалось, что это пустые, мёртвые внутри существа. Ан нет — какие-то остатки человечности сохранили.

Федот рассказывает заготовленную нами ложь. Я с мамой киваем. Враньё простое и складное: главное, чтобы все остальные жители поведали то же самое. Если хоть кто-то проболтается, что люди князя забрали троих человек в повозке — наша сказка рассыпется как старый плетень на ветру.

— Сидите дома и не выходите, — велит на прощание красноглазый.

А мы никуда и не собирались идти — уж точно не ночью. Ночью спать надо, а не бродить по округе.

Уходит и направляется к соседям, чтобы расспросить о произошедшем в селе, а мы с родителями возвращаемся домой. Сколько бы я ни лежал на кровати — сон не приходит. Дело не в красноглазых — они простые люди и нисколько меня не тревожат. Любому существу из плоти и крови можно проломить голову и оно не будет доставлять никаких проблем.

Дело в Душане и этом её мрачном, неживом взгляде.

Всем она нравится, но не мне. Не могу находиться с ней под одной крышей.

В итоге просто смотрю в темноту и слушаю весьма понятные звуки поцелуев, доносящиеся из соседней комнаты.

— Я так тебя люблю…

— Не так сильно, как я тебя…

Едва различимое хихиканье.

Шаги, раздающиеся по деревянным доскам пола.

— Тимофей, спишь? — раздаётся голос Душаны.

Ничего не отвечаю.

— Спокойной ночи, мой любимый барашек.

Так она называла меня в детстве. Наклоняется и чмокает в лоб. Ладно, может она и чудище, но никому зла вроде бы не желает. А может и не чудище вовсе, может это я слишком мнительный. Слишком часто по ночам гулял, вот и привык видеть острые клыки в каждой тени. Если все говорят, что передо мной черника, может так оно и есть. Может это никакой не вороний глаз.

— Спокойной ночи, Душана, — говорю.

— Спокойной ночи, малыш.

Кажется, она почувствовала, что я к ней потеплел.

Дам ей шанс. Если она так нужна отцу, что же я, не примирюсь с собой ради него? Примирюсь. Я человек такой — гибкий и уживчивый. Могу хоть с медведем в берлоге жить, если понадобится. Буду ему рыбу ловить, а он мне пчелиные соты добывать.

Наконец, погружаюсь в сон. Однако поспать мне всё-таки не дали: снова раздаются шаги за окном. Быстрые, уверенные. Так может ходить только человек, много раз бывавший в нашем дворе.

Слышно, топчется кто-то за порогом, но не заходит.

Матерясь, поднимаюсь с кровати и иду к дверям. Там стоит Светозара, мнётся чего-то, не входит. Только смотрит на меня стревогой.

— Ну, — говорю. — Так и будешь до утра стоять? Заходи.

Девушка с облегчением делает шаг через порог.

— Там это… Мелентий нагадал, что Федота утром убьют. Послал меня к тебе, предупредить.

— Как убьют?

Чувствую, как мурашки по телу бегут. Моя лучшая подруга обладает отличным чувством юмора, иногда она переходит на чёрный юмор, но она никогда не стала бы шутить на эту тему, да ещё врываясь к нам во двор посреди ночи.

— На птичьих костях гадал. Увидел отца твоего на костре в центре Вещего.

— А меня он в видении видел?

— Нет, только Федота и этих уродов в масках.

— И отец горел?

— Горел, кричал, стонал. Мелентий давно таким бледным не был. Говорит, видение очень чёткое было.

Это может означать только одно: скоро наша ложь даст трещину. Когда Мелентий гадает на костях, то может видеть обрывки будущего: то, каким оно будет, если не вмешаться. Оно не высечено в камне, а плавает и переливается. Его видения скорее служат предостережением, чем реальным будущим.

Значит нужно действовать.

— Спасибо, — говорю. — Возьму родителей, спрячемся у Ратмира…

— Не у Ратмира, — прерывает Светозара. — А у меня. Мелентий сказал вам явиться к нам, там безопаснее. Да и люди безумца не захотят дом волхвов обыскивать. Старые боги не любят, когда крещёные землю их почитателей топчут.

— У Ратмира зато два больших дома на участке. Нас там никогда не найдут.

— А ещё у него детей и внуков как сорняков в огороде, их семья вообще не умеет штаны на пузе держать. Ты уверен, что хочешь прятаться там, прикрываясь его родственниками?

С точки зрения безопасности — у Ратмира безопаснее. С точки зрения ответственности — нет, не хочется подставлять старика и его многочисленных близких. Пожалуй, лучше остаться у семейства волхвов.

— Ты права, пойдём.

Долго уговаривать папаню не пришлось — он у нас человек умный, сам всё понимает. С мамой и того легче: она везде следует за Федотом, воспринимая его не просто как мужа, а главу семьи, которому нужно подчиняться. Даже у нас в селе, где живут обыкновенные крестьяне, не часто встретишь такую преданность.

Середина ночи.

Втроём мы отправляемся в дом Мелентия. Вслед за Светозарой, ориентируясь по большей части вслепую. Поскольку в Вещем мы живём уже два десятка лет, то можем передвигаться по нему с полностью закрытыми глазами, наощупь. Хватает лишь звуков травы и песка под ногами, да примерного расположения заборов и плетней.

Только факелы людей в масках ходят от дома к дому, допытываются о произошедшем с конём-господином и его людьми.

Идём в самую дальнюю часть села, подальше от церквушки. Волхвы и попы есть в каждой деревне Новгородских земель, и отношения между ними, чего уж тут скрывать, не очень приятные. Одни из них — приверженцы старых богов, другие — новых. А обычные жители почитают и тех, и других. Но только в сёлах, где есть церковь, волхвы живут на отдалении, чтобы колокола не слышать.

Доходим до окраины леса, а затем ещё немного углубляемся в него по кривой колее.

Несколько домиков волхвов разбросаны тут и там на небольшой полянке. В некоторых горит свет, поэтому сразу можно определить, кто из них не спит. Жилище Мелентия — самое дальнее.

Старик встречает нас дымом множества курильниц.

— Проходите, — велит.

И мы заходим.

Большинство людей строят свои дома в чёрную: кладут брёвна стен прямо на землю, а печка не имеет трубы, из-за чего дым выходит наружу через окна. У старого волхва избушка маленькая, зато с полом из камня и утрамбованной глины, с печкой наружу и чистым потолком, без копоти.

— Садитесь, — велит старик, указывая на лавочку.

Кажется, он принял один из своих чудодейственных грибов и сейчас пребывает в полутрансе. Настроенный на гадания, чтобы увидеть будущее. Сам он присаживается у окна и, замерев, следит за дымом, витающим в хате, освещаемым парой догорающих поленьев в печи.

— Вижу, — говорит.

— Что видишь? — вдруг срывается папаня. — Что ты, блядь, видишь там, балда стоеросовая. Давай, рассказывай уже, хорош коня доить.

— Смерть вижу.

— Чью? Мою? Мы же ушли из дома. Хочешь сказать, что и здесь нас достанут?

Глаза Мелентия закатились, дыхание сбилось. Такое ощущение, будто не он говорит, а один из духов в тело вселился.

— Мертвеца вижу, с горлом перерезанным. Лежит на траве в собственной крови. И близкие над ним плачут.

— Ну… это получше, чем сгореть заживо, — усмехается Душана.

Я лишь с удивлением смотрю на неё. Момент для подобной шутки выбран очень неудачно. Да что там говорить, любая шутка сейчас не зайдёт.

— Вижу много крови и лиц, злобой одержимых.

— Присмотрись хорошенько, — говорю. — Кто именно лежит с перерезанным горлом.

— Огонь, очень, очень много огня, — продолжает Мелентий.

Его видения никогда не стоят на месте. Нельзя вернуться к предыдущему и узнать, что конкретно он имел в виду. Иногда они приносят пользу и можно изменить увиденное, а иногда встречаются слишком расплывчатые.

Вот и сейчас мы сидим, внимаем словам, но ничего они нам не говорят.

Светозара оказалась права: за всю ночь люди в масках до нас так и не добрались. Либо побоялись идти к волхвам, либо просто не успели. Уже утром до нас добрались тревожные вести.

— Дядюшка Мелентий, вы здесь? — спрашивает из окна Волк, соседский мальчуган. — Не спите?

— Мы всю ночь не спим, — отвечает старик.

— Там Ратмира к столбу привязали!

Вижу, как Светозара сжимает кулаки, а Мелентий горько щурится. Мелкий посыльный продолжает свой рассказ, но я уже и без того знаю, что произошло. Его слова лишь подтверждают мои догадки.

Кто-то из наших сельских придурков проговорился, что люди князя забрали с собой в повозке троих наших жителей, а мы пошли их выручать. Даже имена назвал. Этого стоило ожидать — нельзя рассчитывать на слаженную работу стольких людей, тем более, что некоторые из них — очень недалёкого ума.

В итоге люди в масках пришли к церквушке в поисках Никодима, но парень сбежал, а Игнатия никто не тронул — духовенство всё-таки. Ещё несколько человек заявились к нам домой в поисках «Тимофея и его отца», но дом оказался пустым. Они бы и за Светозарой пошли, если бы на их пути не встал Ратмир. Старик поведал, что мы пошли вызволять наших по его приказу. Что вся задумка — его идея. Что он главный во всей деревне.

Теперь его привязали к столбу и собираются казнить.

— Гады… — шепчет Светозара.

— Пойдём, — говорю. — Быстрее.

Мы с девушкой срываемся с места, вылетаем из дома Мелентия и мчим со всех ногу в сторону деревни. К тому самому столбу, возле которого обычно устраиваются состязания: залезь на самую вершину и сорви тряпку. Сейчас же там хотят убить одного из наших. Оросить кровью место для гуляний и празднеств.

На месте уже собралось полсела: все хмурые, подавленные, молчаливые. А ещё не выспавшиеся. Никто не чувствует себя спокойно в это утро: мужики зубами скрипят, а женщины тяжело вздыхают.

Чуть поодаль виднеются люди в масках, собравшиеся вокруг привязанного Ратмира. Впереди всех стоит этот пижон в сюртуке.

— И вот как вы поступаете в ответ на доброту Юрия Михайловича, — кричит он, чтобы все присутствующие услышали. — Дерзость! Неблагодарность! Предательство!

Я протискиваюсь сквозь толпу, но меня останавливает рука Волибора. Здоровяк стоит чуть согнувшись, чтобы не выделяться своим ростом.

— Пусти, — говорю. — Они сейчас казнят Ратмира.

— Слишком поздно.

— Ещё нет…

Пытаюсь пройти, но у этого гиганта рука — что ветка дуба. Твёрдая и неподвижная. Он не даёт мне ступить и шага.

— Мы сейчас не вооружены, не подготовлены. Нельзя драться.

— И что?

— Через плечо! — рявкает Волибор. — Я знаю Ратмира намного дольше, чем тебя и всё Вещее. Но я стою — и ты стой. Не время.

Я всё-таки обхожу нашего сельского великана и двигаюсь к месту казни.

— Я, Остромир, говорю от имени Великого Князя Юрия Михайловича…

Пробираюсь сквозь людей к происходящему безобразию.

— … как его вирник и член общественного суда, я приговариваю этого человека…

— Тимофей, я с тобой, — произносит Веда. — Что бы ты ни решил, я с тобой.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Хоть кто-то меня поддержит в любой ситуации. Если уж Волибор не хочет встревать, то хотя бы девушка-дух поможет.

— … к смерти за неимением твёрдых доказательств невиновности.

К тому моменту, когда я оказываюсь в первых рядах людей, княжий щегол достаёт из коротких ножен на поясе длинный кинжал с рукоятью, украшенной цветными камнями. Приставляет его к горлу Ратмира и режет. Обильный поток крови обрушивается на грудь мужчины, а сам он, без какого-либо вскрика или лишнего движения, оседает вниз.

Я же просто останавливаюсь, как вкопанный. Не могу поверить в происходящее: этот ублюдок пришёл к нам в село, убил нашего человека, и ещё ведёт себя как ни в чём ни бывало. Неважно, что он действует от лица князя, неважно, какие у него там полномочия. Никто не смеет приходить к нам и лишать жизни одного из жителей. Никто!

Как же, сука, трясёт!

Несколько красных духов ярости появляется возле меня. Рядом с серыми духами страха окружающих крестьян.

Но нужно держать себя в узде: время расплаты придёт чуть позже. Волибор оказался прав: сейчас слишком поздно.

У нас был бы шанс спасти Ратмира, если бы мы заранее договорились, что делать. Если бы у нас было достаточно времени хорошенько подумать.

Но теперь уже поздно.

Столько лет Ратмир проводил собрания, собирал остатки сотни чтобы обсудить, как сильно они ненавидят нашего князя. А в итоге люди безумца лишили жизни его самого. Чувствую, как ярость вскипает в груди. Жгучая, выедающая до самого основания.

— Этой смертью вы свободу не получили! — кричит убийца. — Мы уйдём как только здесь, на этом месте, предстанут убийцы господина.

Значит, одной смерти им недостаточно. Им нужен я, Никодим, Светозара, Волибор. И папаня с мелкими девочками, возможно. Только тогда они успокоятся и покинут Вещее. Если же мы не явимся, они будут творить разруху — убивать, жечь, грабить, насиловать.

Они хотят, чтобы я явился — и я явлюсь. Но им это очень не понравится.

До появления крепости Стародум из земли осталось 39 дней.

Глава 12

Из него вылилось столько крови, что её хватило бы на десяток упырей.

Во всём оказался виноват этот тип с наглой рожей.

Когда Остромир со своим отрядом только прибыли в эту забытую всеми деревню, он уже знал, что боярина Фому Сивовича убили. И дело даже не в том, что неподалёку от сгоревшей телеги обнаружились странные следы, уходящие в лес, явно принадлежащие местным крестьянам с их лаптями.

Дело в том, какой приказ должен был выполнить глашатай Великого Князя Юрия Михайловича. Выбрать трёх человек и увести в замок на службу: желательно добровольно, но можно и силой. Народной любви с таким подходом не сыщешь, но Остромир был из тех людей, кому плевать, как к нему относится простое отребье.

Пока местные сидят тихо — всё идёт хорошо.

Но тихо всё не прошло.

Коня Фому Сивовича разорвали на множество частей, стражники исчезли. От глашатая остались только обрывки одежды. И всё это оказалось задумкой одного выскочки с раздутым самомнением.

Как только Остромир его увидел, тут же понял — этот человек-проблема. Простые крестьяне боятся поднять на него взгляд, боятся обратить на себя его внимание. А этот мало того, что вёл себя как хозяин деревни, так ещё и наврал ему с три короба. Слишком уж гладко всё излагал — не может быть такой плавной и поставленной речи, когда ведёшь разговор. Только если заранее придумал, что нужно сказать.

Остромир был из тех людей, что легко распознают ложь.

Только такого и могли взять дознавателем при князе.

Он всегда получал ответы, всегда находил правду. А если правда была неугодна, то легко создавал нужную ему правду.

Работа в этой деревне оказалась донельзя простой: не пришлось никого бить, жечь калёным железом, резать носы и уши. Всего лишь опросить каждого жителя, и их враньё растаяло, как первый снег.

Он настолько легко распознавал ложь, что тут же определил — старик Ратмир ему соврал. Это не он приказал трём малолеткам уйти в ночь и натравить чудищ на людей князя. Они сделали это сами, по своей воле. Но раз уж человек перед ним желает расстаться с жизнью — так тому и быть. Остромир собственноручно привязал его к столбу и собственноручно перерезал шею. Короткий взмах лезвия, и вся грудь старика стала красной от крови. Чисто, быстро, аккуратно. Всё равно, что свинью заколоть.

И сейчас он сидит на местном подворье в ожидании убийц господина.

— Они не придут, — произносит справа от него Вадим Плешак, десятник чёрного отряда.

— Придут, — отвечает Остромир. — Или мы вырежем всю деревню.

— Как пить дать сбегут, бросят тут свои пожитки и в лес, хвосты поджавши. Ставлю две гривны рублёных, что струсят.

— Не струсят. По крайней мере не тот сосунок. Знаю я их брата: считают себя сильнее и умнее других, а как кишки выпустишь, так глаза пучат. Понять не могут как такое произошло.

— Это ж деревенщины, — не унимается Плешак. — Такие могут только свиньям хвосты крутить, да бабам под юбки заглядывать. А как пиздюлей почуют, так обсираются. Вот увидишь, до вечера тут просидим — не покажутся. Уже к Перепутью бегут, небось.

— Покажутся.

— А если нет?

— Тогда каждого найдём и повесим. Всё равно не уйдут.

Насчёт успеха Остромир нисколько не сомневался. В этой деревне вряд ли найдётся приличное оружие, и уж тем более человек, который им владеет. К тому же среди крестьян обычно мало людей, обладающих силой на опасном уровне. Пара-тройка жёлтых, может один зелёный, да и тот скорее всего бесполезный. Всё. Сам Остромир синий, к тому же имеет настоящую боевую силу, и может любого обычного человека умерщвить за несколько мгновений. Укажет пальцем, и молния испепелит ублюдка.

Так что успех гарантирован.

Происходящее — лишь вопрос времени.

Сейчас выйдут эти три слюнтяя, расстанутся с жизнями, а он вернётся в Новгород и продолжит заниматься нормальной работой: искать врагов Юрия Михайловича. Всех тех, кто хотел бы скинуть с трона Великого Князя.

— Да не придут они, — Плешак высмаркивается на землю. — Я бы не пришёл.

— Посмотрим.

— Зря только сидим. Я бы уже прямо сейчас начал эту деревню жечь.

— А оброк князю кто платить будет? — злобно шипит Остромир. — Ты?

Плешак что-то неразборчиво бормочет.

— Эти люди — скот. Вот, кто они. Скот нужно доить, а не уничтожать.

Остромиру никогда не нравились эти ублюдки из чёрного отряда. Благодаря силе Юрий Михайлович может подчинять людей. Но не напрямую: они по-прежнему могут делать что хотят, но если поступят против слова хозяина — умрут. Поэтому в свой отряд он набирает только самых павших, беспринципных, тупых, злобных и кровожадных. Тех, кто не упрётся рогом.

Не чета ему. Остромир если и убивает людей, то не из ненависти, а потому, что таков порядок. Окружающие — мясники, а он — мастер с отточенными навыками.

— Идут! — кричит кто-то.

— Хера себе! — восклицает Плешак.

И правда.

Вдалеке, на самом краю деревни появляется человек. Одинокий, но горделивый, с высоко поднятой головой. Тот самый наглец, что посмел соврать ему вчера вечером. Медленно бредёт по главной дороге, разведя руки в стороны, словно молится небу.

Попался, баран.

Теперь уже никуда не денется. Осталось только понять, где остальные: трое или четверо убили господина, если судить по следам в лесу. Но это временная неувязка. Голубчик всё им расскажет, нужно лишь немного его подтолкнуть.

Но что-то есть в его походке… Остромир достаточно часто сталкивался с обречёнными людьми: никто из них не выглядел настолько уверенным в себе. Этот сопляк идёт так, будто это не его последние шаги в жизни, а всех окружающих. Будто даёт им всем время развернуться и уйти из его деревни, пока не поздно.

— Вы посмотрите на него! — кривляет голос Плешак. — Чешет, блядь. Грудь колесом, ноги враскоряку, аки яйцо сейчас снесёт.

— Не могу понять, — задумчиво произносит Остромир. — Неужели местные и правда настолько тупые? Ему бы сейчас на четвереньках ползти, прощение вымаливать, а не шагать как на праздник.

— Тупые-тупые, ясно же.

В голосе Плешака слышится бахвальство, но в позе видно, как он напрягся.

Когда человек ведёт себя так, будто ничего не боится, это непроизвольно заставляет насторожиться. Даже если знаешь, что все кости на твоей стороне.

Взглянув на остальных людей в чёрных масках, Остромир понял, что они испытывают то же самое. Каким-то неведомым образом один человек смог заставить сразу два десятка сжимать рукояти оружия. Но это лишь внешнее впечатление: тяжёлым взглядом многие люди обладают, но он всегда куда-то пропадает, стоит только кровь пустить.

— Веди… веди его сюда! — командует Плешак.

— Осторожнее, — шепчет Остромир, хотя никто его не слышит.

Один из людей чёрного отряда выходит вперёд, чтобы схватить парня за локоть. Другой стоит чуть в стороне с копьём на изготовку, если понадобится быстро ударить.

Остромир даже сам не заметил, как начал притопывать ногой — некуда энергию деть. Чутьё подсказывало ему, что сейчас что-то случится, но он упорно убеждал себя, что всё под контролем. Он уже делал это прежде, и всегда всё заканчивалось хорошо. Деревенщины — не ровня ему. Какой-то сельский пацан сможет разве что ранить одного из них, но он ни за что не уйдёт отсюда живым.

И тем не менее Остромир неотрывно следит за движениями приближающегося человека.

Тимофей… так его зовут? Прямо как того мальца, которого им было приказано убить в Стародуме двадцать два года назад, когда Остромир ещё был обыкновенным пехотинцем. Да, в ту ночь они убили множество детей, но точно сказать, был ли среди них княжий наследник, владелец крепости… трудно сказать. Эх, воспоминания… старые добрые времена.

Протянутая рука…

Ладонь на плече…

Пленник поднимает руки вверх, заводит за голову…

Один из людей чёрного отряда хватает парня за воротник…

Остромир почувствовал опасность за миг до того, как всё произошло. Ни с того, ни с сего, в руках человека появляется длинный красный клинок. Такой широкий, что его движение прочерчивает воздух, оставляя за собой след. Он прятал его за спиной? Почему никто этого не заметил?

Но всё уже произошло, и задавать вопросы больше не имеет смысла.

Короткий взмах — и неудачник, оказавшийся слишком близко, падает на землю, располовиненный. Туловище вправо, ноги влево. Всё случилось так быстро, что случайный свидетель, моргнувший в этот момент, мог ничего не увидеть. Только что один из людей в масках стоял прямо, а сейчас валяется на земле. В двух частях.

К собственному стыду, Остромир отреагировал медленнее, чем все остальные воины из его отряда. Он поднялся на ноги только когда драка уже началась. Даже команду крикнуть не успел, а второй воин из чёрного отряда уже занёс копьё для удара, собираясь проткнуть врага, что убил его друга.

Время кажется вязким и медленно двигающимся.

В неестественном замедлении Остромир смотрит, как парень уводит в сторону нацеленное на него копьё и сокращает дистанцию на расстояние вытянутого меча. Чёрт, как же он двигается… обычный деревенщина не должен владеть воинским искусством!

Ещё один взмах красного клинка. На этот раз по шее человека. Некоторое время тело ещё стоит, а затем падает на землю, но голова остаётся висеть в воздухе, схваченная за волосы этим наглецом.

И тут Остромир понял, что парень смотрит точно на него. Их разделяет полсотни саженей и восемнадцать людей из чёрного отряда — теперь уже два неполных десятка. Но никто из окружающих ему не интересен — только он. Этот молокосос пришёл сюда, чтобы убить именно его! Замахивается, бросается отрубленную голову. Она взлетает высоко в воздух, пролетает по небу, приземляется на землю с глухим звуком и катится, катится, катится…

Остромир останавливает её подошвой сапога.

— Окружай! — ревёт Плешак. — На куски! Разорвите этого ублюдка на части!

— Сукин сын, — шепчет Остромир.

Этот молокосос бросил вызов ему. Ему! Человеку вдвое старше, и в несколько раз умнее. Остромир собственноручно казнил удельных князей, запытал до смерти столько бояр, что не счесть, а уж простых крестьян… в эпоху безумия они умирают как мухи.

Этот говноед пожалеет! Очень сильно пожалеет, что не сдался в плен, как нормальный человек.

Пора уничтожить ублюдка.

Остромир глубоко вдыхает и стягивает к себе всю окружающую силу. Сам воздух темнеет возле него, вся одежда тут же становится мокрой, капли дождя выпадают на землю на расстоянии десятка саженей. Ещё совсем немного, и ублюдка не станет. Превратится в обугленную головешку. Он познает, как выглядит настоящая, боевая сила.

— Мочи сучью свору! — раздаётся в стороне.

Внезапно между домов появляется толпа. Со всех сторон выбегают жители этой деревни: орущие, красные, с искривлёнными лицами и жаждой убивать. Их крики сливаются в единый ужасающий гомон. Полсотни человек, больших и малых, в руках дубины, заточенные деревянные палки, рога, ножи, камни, топоры. Остромиру уже встречалось видеть деревенщин, поднимающихся против врага, но это всегда было скудное, неорганизованное сопротивление. Здесь же, судя по всему, оказалась заранее собранная группа ненавистников людей князя. Только так можно объяснить, что они так скоро объединились для боя.

Но самое поганое: они бегут толпой, а люди из чёрного отряда распределились по территории подворья, совсем не ожидая сопротивления. Как будто численного превосходства простолюдинов было недостаточно.

Но это ничего не значит. Сейчас он превратит в головешки пару человек — остальные разбегутся.

— Разорвать! — раздаются голоса из толпы.

— Топчи их!

— Убью!

Вот оно. Остромир чувствует, как сила собирается в груди. Он не может его видеть, но ощущает возле сердца шар энергии, способный разорвать его изнутри, если он не сможет удержать его под контролем.

Сейчас это случится.

Он выставляет указательный палец, направленный на парнишку вдали. Это он всё затеял — ему и умирать первым. Однако на пути появляется другой человек — воин немыслимых размеров, с такой огромной булавой, что способна стену деревянного дома насквозь пробить. На голове — шлем, оставляющий открытой бороду. Кольчуга, рукавицы, поножи. Всё металлическое, отполированное до блеска.

Ну и ладно. Раз он хочет умереть вместо мальца — пожалуйста.

Остромир посылает на него яркую ветвистую молнию и на короткий миг глохнет от грома. Сам свет в этом месте временно исчезает — его вобрал в себя разряд, попавший в грудь великана.

Когда же в глазах прояснилось, стало ясно, что человек перед ним стоит на месте. Оскалился от боли, но он по-прежнему живой: не превратился в уголь с расплавленными кусочками железа. Только чёрный след на кольчуге остался как напоминание о перенесённом ударе.

Неужели защита от сил? Очень редкий дар в эпоху безумия.

— Больно, — произносит здоровяк. — Но тебе сейчас будет больнее.

Очень медленно к Остромиру приходит осознание: перед ним человек в полных боевых доспехах, на две головы выше, в два раза тяжелее. И судя по его уверенной стойке, обращаться с оружием он не просто умеет, а очень даже любит. В этом бою ему не победить. Последние двадцать лет Остромир только и делал, что практиковал свою силу, а владению стали уделял слишком мало внимания. Поэтому сейчас у него есть только один выход.

Прочь.

Подальше от этого человека. Пусть кто-нибудь другой им займётся, а он будет бить тех, кто подвержен разряду молнии.

Со всей резвостью, на которую только Остромир способен, он разворачивается и бежит. Позади него подворье, но и через него можно выбраться. Он вбегает в помещение, где ещё недавно находились гости этой деревни, желающие остаться на ночь. Большое помещение с кучей столов. Он пробегает его насквозь к дальней стене. Вот он, выход… Достаточно лишь выпрыгнуть в окно…

Чья-то неестественно сильная рука хватает его за пояс и тянет назад. Остромир падает на пол, не дотянув до свободы какие-то три локтя.

— Не успел, — произносит великан.

Бежать.

Как можно быстрее.

Он вернётся к князю и доложит ему о мятеже в этой дурацкой, отвратительной деревушке. Расскажет о людях, что подняли руку на его людей. Все эти деревенщины уже мертвецы, но они пока об этом не знают. Нельзя просто так нападать на служивого — за такое полагается смерть.

Остромир вскакивает и выхватывает из-за пояса кинжал, но удар тяжёлой перчаткой тут же выбивает оружие у него из рук, точно это детская игрушка. Остромир всегда считал себя неплохим воином, но великан перед ним — настоящая смерть. Неостановимый, непоколебимый.

Только булавы с собой нет: должно быть бросил её на улице, чтобы догнать его.

— Ты хоть знаешь, на кого напал? — спрашивает Остромир.

— Я тебя помню, — внезапно отвечает мужчина. — Стародум. Это ты ворвался на кухню и забил нашу повариху. Хорошая была женщина, заботливая.

— Стародум?

— Я всех вас запомнил, выродков. Каждое лицо.

— Погоди, — Остромир отходит на пару шагов, окидывая человека взглядом. — Это же ты тогда стоял на стене! В этих же доспехах! Я тоже тебя помню!

— Это хорошо, — кивает мужчина. — Значит ты понимаешь, какое удовольствие я получу, убивая тебя.

— Но как ты сбежал?

— Через тайный ход, вышел на своих двоих вместе с половиной крепости. Скоро Стародум покажется из земли, но ты этого уже не увидишь.

Здоровяк делает шаг вперёд, протягивая огромную лапищу, но Остромир настолько потерял контроль над собой, настолько им овладело желание выжить, что он, извернувшись как змея, просачивается мимо него просто чудом. Он даже сам не понял, как это произошло: мгновение назад он был загнан в угол, а сейчас бежит к двери, к выходу из этого места.

Он будет бежать без остановки до самого Новгорода. Он выживет. Никто его не догонит.

Но не тут-то было. Тот самый наглец хватает его за шею и приколачивает к стене подворья. Хватка у него такая крепкая, будто Остромира приковали стальными кандалами.

Смотрит, очень недобро смотрит.

Такой взгляд ничего хорошего не предвещает.

Остромир сосредотачивается, собираясь ударить подонка молнией, но на таком расстоянии от силы мало проку: слишком много времени нужно, чтобы собрать её из окружающего воздуха. Пока он будет это делать, его полсотни раз можно тыкнуть ножом в живот.

Кажется, он проиграл. У него не осталось при себе ничего кроме гордости, но её у него точно не отнимут.

До появления крепости Стародум из земли осталось 39 дней.

Глава 13

Силы покидали его, но он продолжал идти.

Меч проносится над головой, в последний момент приседаю, позволяя лезвию пройти мимо. Делаю взмах, затем ещё один, и ещё. Кручусь вокруг своей оси, уклоняюсь от возможного выпада и снова атакую.

Мыслей нет, есть лишь голые чувства: желание убивать, отнимать жизнь, причинять боль, кричать, смеяться, злиться, свирепеть, неистовствовать. Так, должно быть, себя чувствуют дикие животные, загнанные в ловушки хищники. Всё вокруг исчезает, остаются лишь действия, которые тело выполняет само по себе, не задумываясь над каждым из них.

И это происходит повсюду.

— Ты даже не представляешь, на кого вы напали! — орёт мужчина напротив. — Мы — люди Великого Князя. Вся ваша деревня сгорит, как только он узнает, что вы сделали! За каждого убитого сотню повесят на деревьях! Весь лес окажется засеян вашими трупами!

Но я не могу ему ответить — не способен.

В данный момент я — не человек, а пучок чистой ненависти. Человек, превратившийся в оружие, почти как девушка-дух. Даже смысл сказанного доходит до меня с трудом — едва просачивается через пелену ярости.

Сейчас я могу только рубить и кромсать.

Наша ратная сотня, некогда преданная прежнему господину, поднялась чтобы отомстить за убитого сотника Ратмира. Много лет они были простыми крестьянами, но сегодня вспомнили, что Вещее — не простое село. Оно всегда было местом жизни воинов и их семей.

Сражение происходит быстро: мы побеждаем, поскольку застали их врасплох. Но очаги сопротивления ещё стоят.

— Вся деревня в умертвия превратится!

— Сначала это сделаете вы, — говорю сквозь плотно сжатые зубы, и делаю взмах мечом.

Противник отпрыгивает, уже поняв, что Веда в моих руках способна разрезать его одним движением. Подхожу, атакую, защищаюсь.

Я сражаюсь с людьми в масках, но сражение выглядит до нелепости абсурдно и непредсказуемо: раньше я тренировался обращаться с палицей или другим оружием, которое можно выставить перед собой, чтобы заблокировать удар. Сейчас же у меня в руках волшебный клинок, разрезающий любую материю так же легко, как воздух. Выставь я его против меча врага — он разделится на две части и его отрубленный конец угодит по мне, как и собирался.

Приходится учиться прямо на ходу.

И это не говоря о силах, которыми владеют черномасочники. Прошлый мой соперник умел исчезать на мгновение, что превращало поединок в непонятно что. Текущий отрастил ещё две руки: верхние атакуют мечом, а нижние тыкают мелким ножиком, отвлекая внимание. В итоге битва в эпоху безумия превращается в соревнование кто быстрее приспособится к противнику.

«Сосредоточься, — говорю сам себе. — Сосредоточься».

Волибор много раз говорил, что ярость в бою должна идти с тобой бок о бок, а не выходить вперёд. Поэтому я сдерживаю себя, чтобы не бросаться в слепые атаки.

Это не первая моя стычка, но каждый раз, когда происходит сражение, голова тут же теряет рассудительность, уступая место желанию увидеть кровь. Другие люди поддаются ему, теряют над собой контроль, я же использую ярость в своих целях.

Я жив только потому, что держу себя в руках.

«Сосредоточься. Закончи работу. Убей выродка».

Атакую, отступаю, атакую, отступаю. Я силён, но и ублюдок напротив не лыком шит.

А самое мерзкое, что этот говнюк точно знает, как использовать свою дурацкую силу. Совершая выпад, он подходит поближе, заставляя меня отступать, чтобы не попасть под удар второй пары рук.

Если эпоха безумия даровала людям силу, о которой те больше всего мечтали, что за идиотское желание было у этого? Ловить рыбу двумя удочками?

Делаю обманный манёвр, будто собираюсь атаковать сверху, а сам совершаю рывок вперёд, поскольку знаю, что он отпрыгнет. И тут же наношу размашистый удар слева-направо. Он проходит по пояснице мужчины и выходит с другой стороны. Некоторое время он стоит неподвижно, будто пытается понять, задело его или нет. Лезвие волшебного клинка оставляет настолько тонкие и гладкие порезы, что их сначала даже не видно. Только через мгновение его живот выворачивается на землю.

— Сука, — произносит он, падая вниз.

— Сам виноват.

Мчусь к следующему черномасочнику, которого сдерживает Светозара. Воин из неё паршивенький: уже вся в синяках, с разбитой скулой, хромает на одну ногу. Будь у мужчины с собой меч, а не дубина, она бы не выстояла. Один из стариков нашей ратной сотни пытается ей помочь, но он так медленно двигается, что враг легко противостоит их попыткам окружить его.

Прямо на ходу, не снижая скорости, обрушиваю свой клинок ему на спину, рассекая от правого плеча до левого бедра.

Да, некрасиво и не честно бить в спину. Но кто говорил о честности во время сражения на смерть?

— Ух, спасибо, — произносит девушка, тяжело дыша. — Я уже… почти… сама справилась.

— Да, молодец. Иди к Федоту, он тебя вылечит.

На ногах остаётся всё меньше противников. Неподалёку стоит Никодим с луком, пытается кого-то выцелить, но наши и враги двигаются так тесно, что места для стрелы попросту нет.

В одного из врагов я метаю Веду, превратив её в копьё, поскольку в этот момент он поднял меч, чтобы рубануть им старика Ярополка. Как только копьё пролетает его насквозь, я возвращаю его в руку. Этот процесс происходит не быстро: сначала Веде нужно развоплотиться там, в земле, потом вернуться ко мне и снова превратиться в оружие. Такое можно делать только будучи в безопасности, иначе рискую остаться с голыми руками против врага, пока девушка возвращается.

Ещё одному отрубаю ногу — это было единственное доступное место для удара, поскольку он с началом сражения вырос до высоты в полторы сажени. Всё сражение он размахивал длинным мечом, не давая подобраться к себе. Но теперь упал на землю, вопя от боли, уменьшившись до своего нормального, коротышечного размера.

— Назад! — кричу. — Прекратить бой!

Врагов почти не осталось, так что продолжать сражение больше не имеет смысла. Вместо того, чтобы умерщвить их до самого последнего, лучше связать и получить ответы.

— Все назад! — кричу.

Однако сражение не останавливается.

Люди в масках — не простые воины, они не могут сложить оружие. Как сказал купец: они выполняют приказы, поскольку чувствуют сильную боль, если сопротивляются им. Так что они будут сражаться, пока не умрут.

— Веда, я хочу, чтобы ты превратилась в дубину. Надо сломать им ноги, только так они остановятся.

«Не могу, — отвечает голос девушки в голове. — Точнее, от меня тогда не будет проку: я могу быть только лёгким оружием. Дубинка, которая весит как пёрышко, никому вреда не причинит».

— Ладно, тогда будем действовать по старинке.

Неподалёку Третий и ещё пара человек сражаются с мужчиной в маске, который едва стоит на ногах. Его окружили, направили клинки, но сдаваться он не собирается. Бросаю клинок вперёд и смотрю как Веда, описав в воздухе дугу, отрубает ему руку в середине предплечья.

— На колени его! — кричу. — Связать!

К счастью, Третий и остальные ратники из старой сотни тут же подчинились приказу. Сразу видно бывалых вояк. На мужчину накинулись со всех сторон, не дав даже шанса поднять оружие другой рукой.

Ещё одного положили неподалёку.

Но это ещё не всё. Осталось одно незаконченное дельце.

Стоило подумать о подонке, что перерезал горло Ратмиру, глаза сами наткнулись на него. Этот урод сейчас стоит на подворье и смотрит на Волибора, который перегородил ему путь к отступлению. Они о чём-то переговариваются, после чего Остромир, извернувшись как уж, просачивается мимо здоровяка к выходу.

Мне до подворья оставалось совсем немного, поэтому я оказываюсь у окна быстрее, чем он. Стоило мужчине выпрыгнуть в окно, как я хватаю его за шею и со всех сил ударяю его в стену. Его затылок с глухим стуком отскакивает от старых брёвен.

— Что ты с ним сделаешь? — спрашивает Веда, появляясь рядом со мной в виде человека.

Девушка дух рассматривает мужчину, я же просто буравлю его взглядом. Я хочу, чтобы он ощутил ту же обречённость, которую ещё утром испытывал Ратмир. Надвигающуюся смерть. Пусть знает, что у него нет ни малейшего шанса спастись. Ни единого.

Слышу, как позади собираются люди, участвовавшие в сражении.

Каждый из них молчит.

Молчу и я.

Только этот ублюдок смотрит на нас с таким выражением на лице, будто мы ничего ему не сделаем. Абсолютная уверенность в своём превосходстве. Пусть он сейчас один, а нас много. Пусть он безоружен, а у нас мечи, дубины и ножи, но он — человек Великого Князя. Убить его — означает уничтожить всё наше село.

Он не просто думает, он уверен, то мы его не тронем.

Считает, что мы возьмём его в плен, подержим некоторое время, а потом обязательно отпустим. Он же человек такого большого статуса. Где мы, а где он! Простые смерды не могут посягать на жизнь приближённого к князю. С его точки зрения пропасть между нами, как между человеком и домашней скотиной.

Даже следа страха не видно в его глазах.

Что ж, надо это исправить.

Хватаю его за грудки и тяну за собой. К тому самому столбу, которым он сам недавно воспользовался, чтобы убить нашего сотника. Всё это время на лице пленника сохраняется спокойствие, даже вызов. Он будто спрашивает у нас, насколько далеко мы готовы продолжать это дурацкое детское представление.

Он криво улыбается, когда я привязываю его к столбу верёвками.

Он криво улыбается, когда народ подтягивается поближе.

Никто из присутствующих не говорит ни слова. Все следят за происходящим в молчаливой отстранённости, будто не верят, что здесь и правда упокоят такого высокопоставленного человека. Никто из жителей нашего села не видел Великого Князя Юрия Михайловича. Все смеются над ним, все плюются в его сторону, называют безумцем, но когда дело дошло до столкновения — замерли в ужасе.

Они всю жизнь слышали о безумце, но никогда не встречали его, и поэтому воспринимают как одно из божеств, подобных Велесу, Перуну или христианскому Господу.

Но это лишь видимость. Безумец — такой же человек, как остальные. И он точно такой же смертный, как все мы, как наш предыдущий удельный, убитый при осаде вместе с семьёй. Нет никакой божественной ауры вокруг его головы, как на иконах в нашей церквушке. И его приближённые — тоже люди.

Сейчас человек передо мной об этом узнает.

Хватаю Остромира за его короткие волосы и поднимаю голову повыше. Он всё ещё продолжает улыбаться, но уже не так уверенно. Только сейчас он допустил мысль, что всё может оказаться не таким, как он себе представлял.

Удивление.

Вот и всё, что выражают его глаза, когда я провожу коротким красным ножом по его горлу. Кровь тут же ручьём обрушивается на его яркий сюртук. Он смотрит вниз, скорее раздосадованный испачканной одеждой, чем раной. Только когда его ноги подкосились, а сам он рухнул вниз, на его заносчивой харе отразился страх. Сука.

В Вещем повисает мёртвая тишина. Все стоят столбом, никто не двигается, не говорит ни слова. Никто не знает, как правильно реагировать на произошедшее. Вчера днём в нашем селе всё было хорошо, а сейчас у подворья валяется восемнадцать тел, большинство из которых упокоил я. Это совсем не рядовая картина в Вещем.

Молчание ощущается почти физически.

Люди выглядят поражёнными, а мне хорошо. Чувствую полное облегчение, будто груз с плеч свалился: эти мертвецы, когда были ещё живы, хотели казнить меня и ещё нескольких человек. А сейчас лежат рожами в грязи. Что-то мне подсказывает, не такого они ждали, когда оголяли здесь оружие.

Даже несколько прозрачных духов спокойствия в виде размытых пятен появляется возле моей головы.

— Да! — кричит старик Ярополк.

Остальные члены ратной сотни вторят ему победными кличами. Орут, срывая глотки. Извергают ругательства и проклятья в сторону безумца. Кажется, именно об этом мечтали старые воины все последние двадцать лет.

— Тимофей, — произносит Волибор, подходя сзади. — Ты как?

— В каком смысле?

— Как себя чувствуешь?

Гляжу на себя, руки всё ещё слегка подрагивают: это случается со мной каждый раз во время сражения. Невозможно драться с другим человеком и при этом оставаться спокойным — у меня всё-таки крыша на месте.

— Хорошо, — говорю.

— Правда?

— А то!

Игнатий столько раз говорил, что месть не доводит до добра. В книгах своих истории приводил, где месть разрушала человека, не приносила ему желаемого покоя.

Но это явно не про меня: после смерти Остромира даже настроение поднялось. Погода кажется ещё чудеснее, далёкое пение птиц ласкает уши, и ветерок… такой тёплый и приятный. Давно мне не было так легко на душе.

Более того, у меня такое ощущение, будто я всё сделал всё правильно. Будто я впервые нашёл себя там, где должен быть.

— Расходитесь! — кричу жителям села. — Занимайтесь своими делами, ни о чём не беспокойтесь.

Люди медленно разворачиваются и уходят, погрузившись в собственные мысли. Остаётся лишь наша старая, потрёпанная сотня. Кучка стариков, что сегодня доказали — они по-прежнему воины. Число и внезапность были на нашей стороне, но это не стоит ничего без опыта и воинского мышления.

— Раненые? — спрашиваю у Волибора.

— Федот лечит.

— Убитые?

— Только Ратмир.

Это хорошо. Точнее, совсем не хорошо, но я думал, что всё окажется намного хуже. Но нет, наши старики оказались ещё вполне ничего: мало того, что внимание отвлекли и дали мне свободу рубить, так ещё и сами прикончили нескольких человек. Я их недооценивал.

А сам Волибор… я всегда знал, что он хорош в обращении с оружием: всё-таки это он учил меня обращаться с ним, но видеть его в полном доспехе и с огроменной булавой… не хотелось бы оказаться с ним на разных сторонах. И это при том, что ему годов далеко за сорок.

На траве перед мельницей сидят два десятка человек разной потрёпанности: кому по голове попало, кому брюхо порезали, но в целом все живые. Папаня ходит от одного человека к другому, прикладывает руки к ранам, и те срастаются прямо на глазах. Людей от лечения корчит, корёжит, но все терпят, никто и звука не издаёт.

Когда дело доходит до Светозары, Федот кладёт руки на обе стороны её головы. Синяки на её глазах пропадают, губа заживает.

— Ай, как больно! — замечает девушка, даже не вскрикивает, а просто произносит.

Да уж, странная у неё реакция. Другие люди морщатся и зубы сжимают, а у Светозары лицо осталось неподвижным.

— С тобой всё в порядке? — спрашиваю.

— Да, нормально. Только больно очень!

— Ну ладно… а это что?

На задней стороне плеча у Светозары большое красное пятно от запёкшейся крови. Федот, заслышав мои слова, аккуратно натягивает у неё за спиной ворот, и перед нами появляется большая рваная рана. Кривая, уродливая, до сих пор кровоточащая.

— Что там? — спрашивает девушка.

— Ничего, — отвечает папаня, накладывая обе руки.

Проходит совсем немного времени, и от раны остаётся только кровь на гладкой коже. За всё это время девушка не издала не звука. Не могу понять: Светозара настолько хорошо умеет терпеть боль, или она до сих пор не отошла от битвы? Я бы уж точно хотя бы писк издал, если бы мне такую травму исправляли.

Наверное, второе.

Никодим, вон, до сих пор в себя прийти не может. Стоит, о мельницу опершись, и тяжело дышит. Не будь рядом с ним опоры — уже на землю повалился бы. И это он даже в сражении не участвовал, а только из лука стрелял.

— Значит, мы никого не потеряли, — бормочу в пустоту.

— Никого, — подтверждает Волибор.

— Это хорошо. Точнее, совсем не хорошо, но с этим я уже смирился. Волибор, у меня к тебе вот какой вопрос… Почему ты меня не остановил?

— Чего? — спрашивает здоровяк.

— Когда я сегодня пришёл к тебе и сказал, что собираюсь перебить людей князя, почему ты меня не остановил?

— Ну…

— Ты ведь знаешь, что за такое безумец всё село уничтожит. Так почему не отговорил меня рисковать всем Вещим из-за смерти одного человека?

Волибор задумчиво чешет в затылке — он явно что-то не договаривает.

Каждый вечер я хожу на подворье, чтобы поболтать с людьми, путешествующими черезнаше село в Новгород, во Владимир, а некоторые приходят аж из самого Чернигова и Киева. Многих я уже знаю, поскольку они ходят туда и сюда каждый год. И я — единственный человек во всём Вещем, который понимает, что происходит в нашем княжестве.

Никто кроме меня не знает, что безумец не сможет прислать к нам свою рать.

Не сможет и всё тут.

Мы убили людей князя совершенно безнаказанно. Но об этом знаю только я. Для всех других жителей села это была бессмысленная затея. Так почему же Волибор не стал меня переубеждать? Что такого он знает, чего не знаю я?

— Двадцать два года назад безумец и людоед убили нашего прежнего удельного, — говорю.

— Знаю, — отвечает Волибор. — Я был там.

— До эпохи безумия эти два брата были обыкновенными крестьянами, но они получили огромные силы и свергли князей, что вели свой род от самого Рюрика. Безумец стал князем Новгородским, а людоед — Владимирским.

Волибор жуёт свои губы. Он всегда это делает, когда злится.

— Но ты не знаешь, что безумец прямо сейчас находится в военном походе и не может направить людей к нам. Я сам видел его войско, когда ходил в Перепутье, но не знал, куда именно он двигается. Мне об этом чуть позже торговцы рассказали. Прямо сейчас безумец стоит на западном берегу Волги, а людоед на восточном. Братья схлестнулись между собой. Никто из них не атакует, вот и стоят там уже пару дней. Но ты этого не мог знать: ты не ходишь на подворье побеседовать с проезжающими купцами. Значит есть какая-то другая причина, почему ты считаешь, что нам за убийство князя ничего не станет.

— У Волибора чутьё, — отвечает вместо мужчины Веда.

Девушка-дух парит между нами, смешно болтая в воздухе голыми ножками.

— Я знаю, у меня оно тоже есть. Но Волибор чего-то сильно не договаривает.

Но вместо ответа Волибор как обычно разворачивается и уходит.

Он стал каким-то очень загадочным в последнее время. Всю жизнь он был очень рассудительным, продумывал каждое действие на сотню шагов вперёд, никогда не поступал неосмотрительно. Много лет он учил меня сражаться, но сам никогда не поднимал руки на другого человека.

Когда его кто-то задирал — он всегда предпочитал разговор, всегда избегал даже малейшей драки. В его понимании сражение абсолютно бессмысленно, если его можно избежать, даже если придётся пойти на уступки. Но сегодня я сказал ему, что собираюсь убить целую кучу людей князя, рискну обратить его гнев на наше село, а он лишь пожал плечами и сказал: «Ладно».

Это совсем на него не похоже.

Волибор, тем временем, удалялся к себе домой с улыбкой на лице.

«Всё идёт как надо, — мелькнуло у него в голове. — Скоро всё изменится».

Скоро выйдет Стародум, а вместе с ним и вся его сокровищница. Духовные мечи, духовные доспехи, редкие артефакты. Никакой безумец не будет им страшен.

Двадцать два года назад он потерял дом, семью, друзей, призвание. Он никогда не был из тех людей, что годами вынашивают месть, мечтают о том, как разберутся с врагом. За все эти годы он ни разу не пожелал смерти безумцу, но сейчас сама судьба снова сводит их вместе, а ему даже делать ничего не приходится. Если всё так и продолжится, то пройдёт совсем немного времени, и он собственноручно насадит его безумную голову на пику на самой вершине Стародума.

Как удивительно всё складывается…

Месть выполняется сама, без его участия. Будто бы сама жизнь совершила круг и возвращается к изначальному порядку вещей. И ему это очень нравится.

До появления крепости Стародум из земли осталось 39 дней.

Глава 14

Перед его ногами лежала груда тел.

Но и сам он оказался ранен.

В сотый раз за эту ночь.

Спустя две недели после сбора ржи, всё село собирается для продолжения работы.

Целую неделю оно сохло на крестцах. Последние несколько дней рожь перевозили на гумно ближе к селу, там сложили в плотные бабки — округлые скирды. На току земля твёрдая, как камень, без единой травинки, чтобы зерно не смешивалось с сором. В этом деле главное не спешить: если в зерне останется хоть чуть-чуть влаги — оно обязательно заплесневеет или прорастёт.

Обычно, если начинается дождь, собранную рожь накрывают соломенными матами — рогожами, но нам повезло: всё это время стояла ясная погода. Уже в самом конце, чтобы окончательно избавиться от влаги в зёрнах, снопы заносили в овины — особые постройки для хранения урожая перед обмолотом. Широкие, с крышей, и с ямой внизу, где располагается печь без трубы.

«Без огня овина не высушишь», — как говорят у нас в селе.

Это там, на югах, где теплее и больше солнечных дней, сушить снопы можно прямо на воздухе, а здесь приходится делать это в сушильнях.

Сегодня мы собираемся, чтобы выполнить общую работу. Молотить мы будем весь день, от рассвета до заката.

— Тимофей, — произносит Веда. — Вы что, будете просто работать?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы ведёте себя так, будто ничего не произошло. Но вы же убили людей князя! Надо подготовиться к возмездию.

— Мы займёмся этим позже, а пока нам нужно добыть зерно, которое собрали. Голод прикончит нас гораздо раньше, чем безумие князя. К тому же, как любит говорить старик Ярополк, горящая жопа ещё никому пользы не принесла.

— Почему ты такой спокойный? Ты уверен, что сюда не явятся люди безумца прямо сегодня?

— Уверен.

— Почему?

— Я же сказал, войско безумца стоит на Волге.

— И что это значит?

— Когда два удельных князя хотят сразиться, они вступают в битву, но перед этим войска выбирают позицию боя. Возвышенность там какая, лес или болото… чтобы сбоку не обошли, чтобы вражеские всадники свободно не носились, чтобы лучникам вражеским было не удобно. То место, где защищаться хорошо.

— Но при чём тут река?

— Тут всё интереснее. Обычно как бывает? Есть сильный, есть слабый, вот и получается, что один бьёт другого. Но там на Волге силы одинаковые, каждое войско стоит на своём берегу. Кто пойдёт в атаку — тот проиграет. А если уйдёшь — другое войско пойдёт за тобой, так что лучшего места для сражения уже не будет.

— Хочешь сказать, что все последние дни, пока мы занимались своими делами, они там просто стояли и ничего не делали?

— Ну да.

— Глупо как-то.

— Люди вообще глупые существа, — говорю.

— Но они же не будут там целый год стоять?

— Конечно нет, у кого закончится еда — тот проиграл. Все хотят есть. Вот почему мы собрались сегодня на поле, чтобы как следует избить палками рожь.

Хлеб — всему голова.

Прежде, чем начать обмолот, папаня выносит на поле одну из наших куриц. Она трепыхается, пытается вырваться, но не тут-то было. Она — жертва Велесу, дар во имя урожая. Не прям дар, как те дары, что мы ему подносили в лесу: эту курицу мы съедим сами. Там, под овином, Федот забивает её, после чего отдаёт одной из старушек, чтобы сделала нам дневную похлёбку.

Первый сноп из овина по нашей старой традиции выносит многодетная мать. Надежда Предраговна, что живёт на другом конце села, мать семерых детей. Раскладывает его на току, пока мужики разминаются.

Беру в руки цеп, взвешиваю. Работа предстоит сложная, поэтому выполняют её только самые крепкие, но усталость — меньшее, что будет меня сегодня беспокоить.

Закидываю верхнюю палку за спину и бью по стопке ржи, лежащей на земле. С сухим треском колосья разваливаются, зерно просыпается вниз, а в воздух поднимаются мелкие кусочки соломы, смешанной с пылью. Выглядит легко, но это только начало. Бью цепом по зерну ещё раз, и ещё раз, и ещё.

Справа и слева от меня сельские мужики делают то же самое. Женщины собирают солому и уносят, складывают в снопы. Собранное зерно откладывают в сторону для дальнейшей обработки.

Вскоре от напряжения начинают ныть руки. От палящего солнца и движений всё тело покрывается потом, к нему липнет сухая солома, всё тут же начинает чесаться, но делать это нельзя — только хуже сделаешь. Приходится терпеть зуд до вечера, когда можно будет как следует вымыться в реке.

Но жаловаться не на что: урожай получился хороший. Каждый год бы такой.

В прошлом и позапрошлом красная плесень половину поля съела: эта гадость не растёт на диких растениях, только на человеческих культурах. Эпоха безумия и здесь пытается людей вытеснить: не убить, так голодом заморить.

Целое поле ржи в этом году — благодать.

Плевать, что всё чешется и мышцы ноют. Лучше так, чем потом целый год пищу экономить.

К тому же у меня есть пример для подражания: рядом стоит Никодим и тоже лупит цепом по колосьям. Никто никогда не заставлял его участвовать в этой работе, но он всё равно идёт делать именно это. Худой, хромой, быстро выдыхается, но продолжает бить, словно от этого зависит его жизнь.

— Вот, Тимофей, попей, — Душана принесла воду в высоком горшке.

— Спасибо, не хочу, — говорю с улыбкой.

— А я бы с радостью, — отвечает Никодим, принимая воду.

На самом деле я очень хочу пить, но точно не ту воду, которую подала мама. Я обещал самому себе помириться с самим собой ради папани, и я это сделал. Я больше не обхожу её стороной, не кошусь на неё постоянно, даже спиной поворачиваюсь время от времени, но брать от неё еду… даже если бы я захотел, желудок моментально бы её исторг.

У Душаны слишком мёртвые глаза, чтобы я мог по-настоящему расслабиться рядом с ней.

Продолжаю молотить зерно. Чувствую, как деревенеет спина и ноги.

— А нельзя как-то упростить всё это? — спрашивает Веда.

Девушка-дух ходит по соломе, рассматривает зёрнышки, которые мы добываем.

— Как например? — спрашиваю.

Приходится говорить, едва шевеля губами, чтобы никто не подумал, что я разговариваю сам с собой.

— Сделать какое-нибудь колесо. Вы его будете крутить, а оно зерно бить.

— Ну… никто пока такое не сделал. Вот мы и колотим его вручную.

— Говорят, где-то на Руси такое уже есть, — отвечает Никодим. — Как наша мельница, только ещё больше. Она и зерно молотит, и перетирает, и даже сама хлеб печёт. А мельнику только и остаётся, что в носу ковыряться. Она даже сама себя починить может, если сломается.

Никодим только таким и занимается: самые невероятные слухи собирает, а потом их передаёт на всё село. В том году утверждал, что в Смоленске уже сделали пугало, которое само шагает по полю и ворон гоняет. Вообще наш парень обожает сарафанную молву. Я понимаю, что слухи — единственный источник информации, но нужно же уметь отличать правдивые от «одна бабка сказала».

— Никодим, — обращается Веда к парню. — Расскажи, как ты получил свою силу.

— Ну… мне было одиннадцать или двенадцать. Очень хотелось смотреть на небо через крышу дома, и у меня получилось. Теперь я могу видеть… сквозь предметы.

— Да врёт он всё, — говорю. — За девками хотел подглядывать. Прелести их сквозь одежду рассматривать.

— Вообще нет! — возражает Никодим.

— Хочешь сказать, что ни разу не использовал свою силу, чтобы полюбоваться голыми девушками?

— Ни разу, честное слово.

— Веда, поверим ли мы ему?

— Поверим, — отвечает девушка-дух. — Никодим похож на честного парня. Внешне по крайней мере.

Никодим фыркает.

— Я вам вот ещё что скажу, — продолжает парень. — Давеча ночью я вышел отлить… ну вы знаете. Воды много вечером выпил. Встал посреди ночи, сонный как чёрт, даже глаза разлепить не мог. Вышел на улицу, а потом возвращаться домой — дверь закрыта. Изнутри.

— И что это значит? — спрашиваю.

— А то, что я прямо сквозь дверь прошёл!

— Ты шутишь?

— Нет! Кажется, смотреть сквозь стены — только часть моей силы. На самом деле я могу больше. Нужно лишь заниматься ею.

Легко сказать… многие уже заметили, что сила у человека не растёт, даже если ежедневно ею управлять. Светозара поначалу зажигала огонь в руке постоянно, без перерыва. И что в итоге? До сих пор с трудом это делает на расстоянии. Сила растёт только в том случае, если она действительно нужна, и без неё никак. Нужно рисковать жизнью, оказываться в трудных ситуациях, ставить всё на кон. Сражаться с нечистью и другими людьми, причём только тогда, когда тебя могут прибить. Не получится улучшить силу, нападая на беззащитных людей или полудохлых трупоедов. Нужен вызов. Баланс на острие ножа. Жизнь или смерть.

Если бы улучшить силу было так легко, у всех крестьян в нашей деревне уже был бы высокий уровень, а не начальный… спустя двадцать лет. До сих пор воины в армиях по большей части полагаются на оружие, а не на свои способности. Очень редко кто предпочитает силу обыкновенной стали.

Продолжаем молотить зерно.

Бьём палками по собранной ржи. Солому убираем отдельно, упавшие вниз зёрна отдельно. Бить надо сильно, с размаху, но при этом экономить силы, чтобы не вымотаться вусмерть к середине дня.

Несколько жёлтых духов работы медленно перекатывается между крестьянами. Эти малыши всегда появляются, когда кто-то трудится в поте лица.

Обедаем прямо в поле, под открытым небом. Перекусили, посидели, отдохнули, и снова за работу. Как-то раньше мы пытались использовать лошадей, чтобы они выбивали зёрна копытами, но работа получалась плохая, зёрна мятые, плохо выбитые, приходилось доделывать вручную, и всё затягивалось.

Может где-то и есть чудо-мельница, что и рожь молотит, и хлеб сама печёт, а вокруг неё пугало само ходит и песни поёт, но здесь мы всё делаем своими руками. Пока что ничего лучшего у нас нет.

— И всё-таки, — продолжает Веда. — Что мы будем делать с безумцем?

— Пока не знаю, — говорю.

— Он же наверняка захочет наказать Вещее. Нельзя просто так убивать его людей.

— Знаю, но у нас есть время подумать. Сейчас его войско занято людоедом, потом людям нужна будет передышка после военного похода, а там уже и зима. Ни один здравомыслящий воевода не устроит поход зимой, когда всех воинов чудища могут сожрать. Так что если безумец к нам и придёт, то не раньше весны.

— А что весной?

— Не знаю.

— То есть как это, не знаешь? — спрашивает Веда. — Нужно знать.

— До весны всё само собой может разрешиться. Если безумец проиграет людоеду, то некому будет нас наказывать.

— А если не проиграет?

— Что-нибудь придумаем.

Это на самом деле проблема: безумцу уже наверняка доложили, что на самой восточной границе его княжества убили два десятка людей из чёрного отряда. В нашем селе слишком много торговцев и путешественников, чтобы слухи не расползлись очень быстро.

Однажды он явится к нам и приведёт с собой столько воинов, что в глазах рябить будет.

Но время пока есть.

До самого вечера мы молотим рожь. Жители села устали, но довольны проделанной работой. Всей толпой идём на реку, там расходимся в две стороны: мужчины направо, женщины налево. Крохотные частички соломы, кажется, проникли в каждый уголок на теле, превратили волосы в птичье гнездо, забили нос, уши.

Моемся, плещемся.

Мужики травят старые похабные анекдоты, молодняк плавает наперегонки.

Все счастливы, что самая трудная часть работы позади. Осталась лишь мелочь, кропотливая, но физически простая работа.

На следующий день с самого утра всё село снова собирается на току, на этот раз чтобы провеять зерно: отделить зёрна от плевел. Сначала мы берём его деревянными лопатами и подбрасываем в воздух, позволяя ветру унести шелуху. Повторяем это столько раз, чтобы когда берёшь горсть зерна ладонью, в ней не было мусора. Затем просеиваем зерно через решето — круглую раму из ивовых прутьев, туго обтянутую сеткой из конского волоса. Зерно проваливается вниз, а крупные камешки и веточки остаются. От мелкого мусора, которого теперь совсем мало, избавляемся вручную: женщины и дети, зоркие на мелкую работу, рассыпают его на дощечках и водят руками, выискивая посторонние предметы.

Собранное чистое зерно перевозим на хранение в амбары, засыпаем в сусеки — деревянные лари, поднятые над землёй, чтобы сырость не добралась. Наши амбары находятся на отшибе, отдельно друг от друга, чтобы случайный пожар не спалил вместе с домами ещё и провизию. В каждом амбаре — отдельный вход для кота, чтобы мышей гонял. Так как в этом году у нас зерна получилось много, часть его закапываем в зерновые ямы на долгой срок.

— Фух, — вздыхает Светозара. — Наконец-то.

— Ага, — подтверждает Никодим. — Всё, до весны теперь можно не напрягаться.

Мы втроём сидим на лавочке у церквушки и смотрим на горизонт.

— Чего это вы расслабились? — спрашиваю. — Про ячмень забыли?

— Бля-я, — вздыхает Никодим.

Во время упорной работы на общем поле ржи можно забыть, что мы в этом году засадили ячмень поодаль, на нашем собственном участке. Специально для того, чтобы сделать брагу. Так что следующие два дня мы повторяем всё то, что делали, но уже впятером: я, папаня, мама, Никодим и Светозара. Не знаю зачем, но я постоянно посматриваю на Душану, которая работает без устали. Буквально. Не вздыхает, не жалуется, не приостанавливается, чтобы разогнуть спину. Она даже не запыхалась, когда носила и складывала солому.

Чёрт возьми.

Надо переставать следить за ней.

Два дня мы работали на общем поле, чтобы наполнить сельские закрома, и ещё два дня на своём. Четыре дня спустя у нас есть и рожь, и ячмень.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло, словно и не было в нашем селе никакого смертоубийства. Люди живут в своих домах, ходят за водой, здороваются по утрам, плетут корзины и лапти, прядут, шьют… но это обманчивое спокойствие. Веда права: рано или поздно безумец возьмётся за нас. Сейчас у нашего удельного князя слишком много забот, чтобы заниматься ещё и Вещим, но скоро он обратит на нас свой взор.

И к этому нужно быть готовым.

Даже больше, нам нужно что-то предпринять раньше, чем он.

Но что?

Прямо сейчас я ни о чём не жалею. Когда люди удельного князя забрали в телеге двух девочек и папаню, я не мог позволить им просто уехать, и мы с друзьями вызволили своих. Когда сюда пришли люди в масках — я не хотел добровольно идти на смерть вместе со Светозарой и Никодимом, и мы снова дали отпор.

Каждое решение, что мы принимали, было правильным. Но эта цепочка правильных решений привела нас в неудобную ситуацию.

Впрочем, всё решится. Все проблемы в моей жизни исчезали, если сесть и как следует подумать над их решением. Здесь будет точно так же.

На шестой день после начала обмолота в селе устраивают праздник: печётся очень много хлеба. Это самый сытный день в году, когда люди позволяют себе поесть от души. В этот день все ходят друг к другу в гости. К нам в мельницу пришли отче Игнатий с Никодимом, Светозара с Мелентием, и наш сосед Веня Гусь. Даже не знаю, где можно найти другое такое место, чтобы за одним столом сидел священник и волхв, при этом очень весело болтали и не собирались ссориться. Только у нас дома сегодня.

— Как вам хлеб? — спрашивает Душана. — Весь день пекла, по нашему старинному рецепту, с толчёными орехами.

— Это хорошо, — заявляет Мелентий. — Как там у вас, у христиан? Хлеб — молись ему, как Господу?

— Я есмь хлеб жизни, — отвечает Игнатий. — Приходящий ко мне не будет алкать.

— Точно. А у нас всё проще, как сказал Дажьбог: хлеб — это кусочек солнца на земле.

— Как красиво. Это где-то записано?

— О, нет, нигде — мы же читать не умеем. Даждьбог сказал мне это летом, когда захаживал на праздник солнцестояния. Чтите хлеб, говорит. Никогда не кладите его горбушкой вниз, не выбрасывайте — обидится. Хлеб, говорит — это солнце на земле. И эти слова истинно мудры, так как хлеб растёт только под солнцем. И цвет у зёрен как у солнца.

— Эх, как бы я хотел увидеть нашего Господа, — вздыхает Игнатий. — Но наш к нам не приходит…

Душана ставит на тарелки две буханки, только из печи: свежие, хрустящие, а запах… Федот со Светозарой выносят овсяный кисель, варенную репу, капусту, грибы, масло и особо заготовленные на сегодняшний день мочёные ягоды. Я же, в свою очередь, ставлю на стол два жбана:

— Попробуйте напитки. Тут квас, а тут моя особая брага, с дубовой корой. Я назвал её «медвежья лапа», поскольку по башке бьёт — будь здоров. Крепкая, как ругань нашего старика Ярополка.

И священник, и волхв, тут же наливают себе кружку браги. Это у всех людей общее: не важно, какому богу ты поклоняешься, все любят пить и веселиться. Тем более, что все знают, мои напитки — лучшие во всём Вещем. Никто не может сделать брагу лучше меня: никто больше в селе не выращивает ячмень, и никто не уделял этому столько времени, чтобы научиться. Так уж получилось, что папаня всей душой ненавидит нашу мельницу и сбежал заниматься подворьем, как только мы его построили. А я, наоборот, как самый настоящий потомственный мельник, мастер обращаться с зерном.

Едим, пьём, веселимся. Никодим рассказывает всякие умные вещи, которые он из книжек почерпнул. Федот с Душаной куда-то исчезли. Наш сосед Веня закемарил. Игнатий с Мелентием напились и пускают сопли: обнимаются, клянутся друг другу в вечной дружбе. Светозара с блеском в глазах наклонилась ко мне и рассказывает, как она обожает лошадей. И что она однажды заведёт себе целый табун, будет их разводить.

Хороший, праздничный вечер: лёгкость, веселье, свобода. Брага неплохо в этом помогает: мозги перекручивает так, что все невзгоды кажутся далёкими и неважными. Сейчас это именно то, что нужно. Расслабиться, выпить, посидеть с друзьями. И конечно же отведать тёплого, румяного хлеба с квасом.

До появления крепости Стародум из земли осталось 25 дней.

Глава 15

Даже уставший и обескровленный он оказался сильнее всех

Наступает моя любимая часть года — конец лета.

В это время самая лучшая погода: жарко, но не чрезмерно. Работы становится меньше, а отдыха больше. Можно чаще собираться с односельчанами и ходить на озеро.

А ещё варить пиво.

О, как я обожаю этот процесс. Без шуток я считаю это моим естественным призванием. Никто в селе не может тягаться со мной в мастерстве изготовления напитков, а может и по всей Новгородской земле — не имел возможности сравнить.

Все знают, как собирать и использовать хмель, но мало кто делает это с такой любовью и преданностью. Уже несколько лет подряд мы с Никодимом и Светозарой изготовляем столько пива, что хватает несколько месяцев гостей на подворье поить. Путешественники и торговцы оставляют у нас монеты, рубли и шкуры в плату, за которые мы могли бы покупать уже готовые мешки с хмелем, но это не для нас. Каждый год мы сами идём в лес и собираем его. Это стало нашей традицией.

— Палицу не забудь, — замечает Светозара.

— Зачем?

— Как это зачем? Медведей гонять.

— А, ну конечно.

Пока Никодим со Светозарой стоят на улице, я раскладываю на дубовых досках мокрые зёрна ячменя толстым слоем — в ладонь. Два дня они замачивались в чистой воде, впитывали влагу. Теперь они будут лежать под льняными тряпками с вышитыми оберегами и дважды в день переворачиваться, чтобы не закисли.

Как только прорастёт — отправим в печь сушиться.

А пока — самая важная часть. Поход за хмелем. Одеваемся поплотнее, чтобы комары по пути не съели, берём с собой коши и дубинки. Медведей по пути мы не встретим, конечно, но оружие всё равно нужно взять. Мало ли.

— Это там не Гром лежит? — спрашивает Никодим, указывая в сторону.

— Кажется, он…

Прямо за нашим участком по пути в лес мы встречаем нашего старенького сельского пса, встретившего смерть. Бедняга в последнее время стал совсем дряхлым: даже хорошо, что он отправился в лучший мир. Пусть его встретит море костей и бесконечное количество палок, за которыми можно бегать.

— Его надо похоронить, — замечает Светозара. — Он же был у нас как один из жителей села.

— Погодите тут, — говорю.

Вернувшись в сарай, хватаю лопату и возвращаюсь на место. Вдвоём с девушкой мы выкапываем яму поглубже, пока Никодим читает посмертную молитву. Вслух произносит, каким хорошим и добрым псом был Гром, как его все любили, и как мы все по нему будем скучать.

Гром прожил достойную жизнь. Не надо грустить по нему — лучше порадоваться за всё хорошее, что с ним произошло.

Никодим выдал несколько дурацких шуток по поводу того, что Гром за свою жизнь имел близость с таким количеством собак женского пола, что любому человеку стоит ему позавидовать. Светозара коротко хохотнула, и мы отправились дальше в лес за хмелем.

В очень хорошем настроении.

Уже когда мы отдалились достаточно далеко от дома, я оборачиваюсь назад и вижу Душану, стоящую на пороге и глядящую в нашу сторону. Знаю, что я собирался относиться к ней нормально, но глядя на неё волосы встают дыбом.

А ещё…

Гром был единственным кроме меня, кто заметил странную неестественность этой женщины.

Пожалуйста, скажите мне кто-нибудь, что она никак не причастна к смерти старенького пса.

«Опять надумываешь, — сморщившись твержу сам себе. — Нечего людей обвинять почём зря».

Встряхиваю головой и силой заставляю улыбку вернуться на лицо. Нельзя позволять дурацкой подозрительности портить настроение в такой замечательный день.

Я с лучшими друзьями иду в лес собирать хмель — это лучшая часть года. День, о котором давно мечтал.

Мы углубляемся далеко в лес. Взбираемся на холм, под которым располагается обрыв и река внизу. Дальше жители Вещего не ходят — там другое княжество, где нас не любят.

Хмель достаточно распространён, но где попало не растёт: он предпочитает хорошую, богатую почву в приречных зонах. Пару веков назад, когда люди только прознали, что можно варить пиво с хмелем, его целиком ободрали вблизи нашего села, да и сейчас не дают нормально распространиться. Как только находят хотя бы небольшое растение — тут же срывают, поэтому нам приходится идти к чёрту на кулички. Но нас это не напрягает — мы любим гулять.

Однако стоит нам прийти на знакомую опушку, как мы встречаем знакомые силуэты людей.

— Смотрите-ка, опять тут, — с усмешкой выдыхает Светозара.

— Походу у них своего хмеля совсем не осталось, раз сюда приходят, — замечает Никодим. — Надо им в этом году так всыпать, чтобы навсегда забыли дорогу сюда.

— Ну, это тоже наша традиция, — говорю. — Каждый год мы ходим за хмелем и каждый год бодаемся с суздальскими.

На нужном нам месте уже стоят четверо человек: два парня и две девушки примерно нашего возраста. Все они собирают шишки хмеля в льняные мешки. Хмеля хватит всем, но мы хотим выбрать самые спелые, душистые. Из таких получается лучшее пиво.

Каждый год у нас происходит одна и та же перепалка, причём именно с этими самыми четырьмя. Кажется, у них это тоже традиция.

— Руки прочь от нашего хмеля! — кричит Никодим.

— А, явились! — кричит в ответ парень с длинными волосами, завязанными в косу.

Мы останавливаемся друг напротив друга: три на четыре.

— Это наш хмель! — властно произносит Никодим.

— Кто сказал?

— Я говорю!

— А ты кто?

— Дед Пихто. Вы на новгородской земле, поэтому должны спрашивать нашего разрешения, чтобы собирать тут.

— Это место ближе к нашей деревне, чем к вашему селу.

— А нам вообще похер.

— Ребята, у нас с вами каждый год один и тот же разговор, — говорю. — И каждый год вы отдаёте нам свой хмель. Так что давайте не будем тратить время друг друга. Высыпайте на землю свои мешки, мы заберём себе самые лучшие шишки, а вы оставшиеся.

— Хера с два, — отвечает одна из девушек. — В этом году мы забираем лучший хмель, а вы уйдёте с остатками.

— Мы же вам сейчас все рожи разукрасим, — продолжает угрозы Никодим.

— Ну попробуйте…

Один из парней замахивается кулаком, чтобы двинуть меня в челюсть, но я ловко ухожу в сторону и бью ему под дых. Второй парень пытается сбить меня с ног, но и это им не удаётся.

Завязывается самая обыкновенная кулачная драка, которая происходит каждый год в одном и том же месте: Светозара борется с одной девушкой, Никодим тягает за волосы другую. Один из парней пытается заехать большим кулаком мне по голове, а второй — борец. Он стоит в стороне и ищет подходящий момент, чтобы броситься в ноги.

Мы взяли с собой дубинки на случай, если нам повстречаются разбойники или того хуже.

Это же обыкновенные деревенские простаки.

Таких даже голыми руками бить жалко.

Проходит совсем немного, прежде чем мой противник со свёрнутым носом и разбитой губой, выставляет руки навстречу, сдаваясь.

— Всё, всё, — кричит. — Забирайте.

— Ну вот, — говорю. — И зачем было вообще начинать драку?

Чувствуется, что они немного позанимались кулачным боем, чтобы одолеть нас, но всё равно проиграли. Нет в них настоящего боевого духа.

— Хана вам в следующем году, — произносит парень, утирая кровь.

— Да-да, так же, как в прошлом и позапрошлом.

Все четверо вываливают шишки из мешков на землю. Мы с Никодимом и Светозарой отбираем себе самые большие, красивые и душистые. Те, что ещё не до конца поспели — оставляем им самим.

Они знали, что мы придём, поэтому старались набрать побольше всяких.

— Приятно с вами работать, — говорю. — Встречаемся на этом же месте через пару дней, когда оставшиеся дозреют. И приносите с собой сразу повязки, чтобы на раны накладывать.

Недовольные суздальские деревенщины уходят, а мы остаёмся, чтобы дособирать полные коши.

В месте, где растёт хмель, царит стойкий, терпкий запах. Если же начать собирать шишки, то он только усиливается. Маленькими костяными ножами мы срезаем добычу с ближайших деревьев. Хмель — лоза привередливая, предпочитает расти на ольхе и иве, но бывает и на других деревьях. Во время работы стараемся не повреждать растения, чтобы и в следующем году прийти сюда же.

— Даже не знаю, что мне нравится больше, — произносит Никодим. — Собирать шишки, или бить рожи суздальским.

— Мне — второе, — отвечает Светозара. — Я бы просто так сюда приходила, чтобы погонять этих недотёп.

Возвращаемся домой с полными кошами и улыбками на лицах.

Через три дня наши зёрна ячменя прорастают — их мы закидываем на печь для просушки. Часть из них кладём на дубовые листья для аромата, часть сушим на дыму, для терпкого, копчёного вкуса. Ещё через семь дней получаем проросшие, высушенные зёрна, которые перемалываем в грубую муку.

Получившийся солод смешиваем с горячей водой, получая «затор» — густую кашу. Выдерживаем несколько часов, полученную жидкость сливаем и кипятим с шишками хмеля в большом котле. Добавляем ржаные хлебные корки для брожения. Полученное пиво заливаем в бочки и запечатываем смолой для дальнейшего настаивания.

Но самое первое пиво мы всегда пробуем сразу.

— Тимофей, это лучшее пиво, что я пробовала, — замечает Светозара. — Даже не представляю, каким оно станет через несколько дней в бочке. Божественным, наверное.

— Я туда тмин добавил, — говорю. — Нравится?

— Намного лучше, чем в прошлом году.

— Ты это каждый год говоришь.

— Так у тебя каждый год всё лучше и получается.

Получилось и правда прекрасно.

Жду не дождусь, когда буду наливать его торговцам на подворье. Хочу видеть лица людей, которые пробуют сей замечательный напиток.

Одолжив у Вени кобылу с телегой, мы перевозим бочки на подворье. Однако стоит нам выехать со двора, как неподалёку происходит странное: Душана за руку уводит в лес соседского мальчугана — Предрага.

— Светозара, скажи, пожалуйста, что видишь то же, что и я.

— Ну да… куда они идут?

— Не знаю.

Время ближе к вечеру, в это время в лес не ходят ни за грибами, ни за ягодами. Какой чёрт потащил этих двоих в лес?

Будь на месте Душаны какая-нибудь другая женщина, я бы на это никакого внимания не обратил, но это вызывает странные, неосознанные подозрения.

Не сговариваясь, мы со Светозарой заводим кобылу с телегой обратно во двор и тихо, незаметно, начинаем следовать за женщиной и ребёнком. Не могу отделаться от ощущения, что чудище уводит из села одного из наших.

— Ты был прав, — произносит девушка. — Теперь я тоже это чувствую. Что-то неправильно с Душаной.

— Что именно?

— Не знаю, но мне это не нравится…

Мы следуем за женщиной, ведущей парнишку по лесу. Предраг весел, указывает на всё пальцем, веселится. Душана же двигается совсем без эмоций: прямо, без оглядки. Глядя на неё, у меня мурашки идут по телу. Кажется, она так и не моргнула ни разу за все эти дни. И я совсем себя не накручивал.

Они заходят далеко в чащу. Мы со Светозарой подходим всё ближе, но они нас не замечают.

— Я не вижу никаких огнептиц, — жалуется Предраг. — Ты говорила, что они будут сразу в лесу.

— Ещё чуть дальше, — отвечает Душана.

«Огнептицы?» — шепчу одними губами.

«Не знаю», — пожимает плечами Светозара.

У нас в селе водилось пару легенд об огнептицах, но каждый последний житель знает, что здесь их нет. Может быть далеко на юге, но не на нашей земле.

Однако Душана вдруг останавливается, поднимает руку вверх и указывает на высокое дерево.

— Вон она, огнептица, — указывает женщина.

— Где? — спрашивает Предраг.

Мальчик смотрит в нужную сторону, а сзади него Душана хватает его за горло и начинает душить. От увиденного у меня внутри всё обрывается: прямо на моих глазах происходит худшее, что можно вообразить. Я всегда знал, что рядом со мной находится чудище, но мне почему-то никто не верил!

Между мной и Светозарой появляется одинокий дух стремительности.

Я выбегаю из-за дерева так быстро, как только могу.

Несусь по лесу, собираясь уничтожить тварь, что предала доверие отца, односельчан, меня. Она ещё пожалеет… ох, сука, как она пожалеет!

— Стой! — кричу на ходу.

Однако происходит нечто совсем другое: Предраг падает на землю и тут же превращается в уродливую тварь с десятком ног и рук. Он широко открывает рот и в демонической пасти появляется множество длинных, заостренных зубов. Злобно пища, он пытается укусить женщину, но та прикладывает ладонь к его затылку, и отродье высыхает прямо у меня на глазах, будто жук, брошенный в печку.

Несколько мгновений, и передо мной лежит скукоженная уродливая оболочка, лишь издали напоминающая человека.

— Что за… — вырывается у меня. — Это что была за блядская чертовщина⁈

— А, Тимофей, — удивляется Душана. — Ты тут?

— Конечно тут! Сука, что я сейчас вообще увидел?

Вздохнув, женщина поднимается на ноги и долго смотрит на дьявольское отродье, скрюченное на земле. Длинный язык существа, совсем недавно выглядевшего как человек, высунулся из пасти и высох.

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь это увидел, — произносит Душана. — Предраг был перевёртышем, и никто кроме меня это не видел.

— Как? Почему?

— Сынок, присядь, пожалуйста.

Присаживаюсь на траву рядом с мамой. Мне трудно её так называть, поскольку внешне она всего на несколько лет старше.

Светозара подходит сзади, удивлённая так же, как и я.

— Помнишь, я говорила, что не помню ничего между моментом моей смерти и тем, как Федот оживил меня?

— Конечно, как тут забудешь…

— Так вот, я помню. Всё это время я была в мире духов — все мертвецы попадают туда, поскольку сами превращаются в духов после смерти. И этот мир…

Лицо Душаны меняется при воспоминании о месте, где она провела много лет. На нём снова появляется та самая тьма, что я ощущал при взгляде на женщину.

— Пока не побываешь в мире духов, ты не сможешь представить что это такое. Он как наш мир, там есть Вещее, крепости, города. Новгород. Но при этом там всегда ночь, и там всё живое… Каждый камень живой, каждая травинка живая, каждая лужа на земле — дух. И там…

Душана запинается, не в силах продолжить. У неё на лице появляется такой ужас, который словами не описать. Что же такого она увидела там, в мире мёртвых, что оставило на ней такой отпечаток?

Теперь понятно, что я чувствовал, находясь рядом с ней. Оказывается, не она сама вызывала во мне неприятные ощущения, а та тьма, что осталась на ней.

— Я видела столько всякого там… теперь я легко отличу человека от твари, что ей притворяется. Предраг был одним из них — уродливым перевёртышем, который возвращается в деревню вместо настоящего человека.

— Значит, родители Предрага теперь не увидят своего сына?

— О, нет, всё будет хорошо. Со смертью твари настоящий Предраг окажется на свободе. Скоро он вернётся домой, можешь не переживать.

— А нашего старенького пса Грома тоже ты убила?

— Я. Под конец жизни его начало поглощать безумие — скверна из мира духов. Ещё несколько дней, и он стал бы нападать на жителей села. Пришлось прекратить его жизнь чуть раньше. Но Гром — не проблема. Пару дней назад возле села леший стал ошиваться — вот где настоящая опасность. Но не бойтесь, я его прогнала.

— Так ты теперь чувствуешь тьму, поскольку провела в мире духов много лет?

— Моя сила изменилась, — отвечает Душана. — Раньше я управляла водой, а теперь у меня нюх на чудищ. Когда рядом появляется тварь, она начинает смердеть для меня за версту.

— Никогда не слышал, чтобы сила могла меняться.

— Может, если с человеком происходит что-то большое. Но так даже лучше, теперь я смогу защищать село от нечисти.

— Спасибо, — говорю. — Что спасла Предрага.

Душана с улыбкой кивает.

— Расскажете ещё что-нибудь о мире духов? — спрашивает Светозара.

— Лучше вам о нём не знать, — отвечает Душана.

Мы втроём возвращаемся в село. Не успеваем мы дойти до нашего двора, как впереди начинается какая-то суматоха: люди бегают, кричат. Это настоящий Предраг вернулся домой: грязный, вонючий, со спутанными длинными волосами и в порванной одежде. С очень удивлённым видом, что сейчас лето, а не зима.

— Перевёртыш спрятал настоящего Предрага в лесу, — поясняет Душана. — Наверняка засунул в лисью нору или того хуже, где мальчик проспал несколько месяцев, невредимый. А теперь ожил и выбрался на поверхность.

— Спасибо, — говорю.

— Да ладно…

— Нет, я серьёзно. Спасибо, что помогла Предрагу. И извини, что я в тебе сомневался.

— Ничего, я тебя понимаю.

В честь примирения в семье хочется открыть пиво, но оно ещё не настоялось. Вместо этого мы ставим на стол брагу, которую я как раз сделал несколько дней назад. В ней нет хмеля, она не такая крепкая, но всё равно вкусная.

Это моё извинение перед матерью за то, что сторонился её и подозревал почём зря. Всё это время она была тем самым человеком, которого я знал. Разве что отпечаток на неё наложил мир, в котором она пробыла много лет.

Но это ничего.

Впервые с момента её возвращения мы садимся за стол как одна большая семья. Едим хлеб, пьём квас и брагу, все довольны. Однако всё очень быстро переворачивается с ног на голову:

— Дядюшка Федот! — кричит с улицы парнишка Волк. — Там какие-то люди идут!

— Какие люди? — спрашивает папаня.

— Не знаю! Люди из лесу идут!

С недовольством опускаю краюху хлеба на стол. Кажется, люди безумца пожаловали раньше, чем я рассчитывал. Но ничего, эти тоже узнают, насколько остр мой духовный клинок.

До появления крепости Стародум из земли осталось 13 дней.

Глава 16

Воевода наносил удар за ударом, пока врагов не осталось.

Он всех победил.

Наша ратная сотня очень быстро оказалась на улице: кто в шлеме, кто с копьём, кто с дубиной. Некоторые босые. Но и мечей несколько нашлось: трофеи, оставленные черномасочниками.

Старики и в полном облачении выглядели не впечатляющее, а сейчас наше воинство представляет собой жалкое зрелище. Только Волибор как всегда стоит в первом ряду, высокий и крепкий, оттягивает взгляды на себя, чтобы остальные не выглядели помятыми. Если предстоит сражение, то мы не сможем оказать хорошего сопротивления.

Тем более, что сотник умер, а десятники пока не выбрали себе главного.

Со стороны леса к нам приближаются какие-то люди. В опускающейся вечерней тьме они выглядят злобными силуэтами, шагающими одной колонной. Человек десять уже вышли, остальные мелькают за деревьями.

— В ряд! — кричит Волибор. — Построиться!

Его голос громом проносится над селом. Сотня тут же бросается выполнять приказ, хотя какое может быть сражение, когда наше войско выглядит вот так? Наша единственная стратегия — быстрая атака на не ожидающего этого противника, с численным перевесом два к одному. Да, мы победили людей князя, но это была по большей части моя заслуга. И Веды, конечно же. С ней в руке битва оказалась гораздо быстрее и смертоноснее.

Сейчас лучше убегать: черномасочные сметут нас как кучку сухой листвы и даже не заметят.

Но почему они заявились так рано? Столько путешественников, проходивших через Вещее, говорили о войске безумца, стоящем на границе княжества, неужели они врали? Или безумец решил отправить к нам небольшой отряд?

— Погодите, — произносит Федот, вглядываясь в темноту. — Это не люди князя.

— Да, — отвечает Збигнев. — Это каролинские.

— Откуда ты знаешь?

— Тот лысый спереди — это Самовлад, мы с ним как-то рыбу ловили на Калюге. Ну да, а вон тот справа — Гремислав, зять нашего Истомы покойного.

Действительно: масок на них нет, и доспехов воинских тоже. Из оружия только рогатины и дубинки, да и то, скорее от трупоедов, чем для нормального сражения. Вскоре и я узнал пару человек из соседней деревни: пересекались как-то в лесу, когда ягоды собирали.

Наша ратная сотня заметно расслабилась: оказалось, что никто сегодня умирать не будет. Если бы сюда и правда пришли люди безумца, никто из стариков сегодня бы не выжил.

Конечно же Ярополк будет утверждать, что сам бы всех одолел, круша врагов направо и налево, гремя стальными шарами на всю новгородскую землю, но все мы знаем, что никакой настоящей силы у нас нет. Мы просто кучка смердов, попавших в трудную ситуацию.

— Здравы будьте, — произносит Самовлад, приближаясь. — Говорят, вы тут людей князя побили.

— Кто говорит? — спрашиваю.

Во время сражения у нас в селе было много путешественников, так что они могли передать вести, но я не рассчитывал, что кого-то кроме безумца это всерьёз заинтересует. Впрочем, чему здесь удивляться? Раз мы знаем, что наш Великий Князь стоит на Волге, то и он узнает о произошедшем в Вещем. Слухи — они такие. Быстро расползаются.

— Люди, кто ж ещё? Говорят, вы этих выродков… всех на тот свет! — Самовлад лыбится гнилыми, щербатыми зубами. — Да и мы не дураки — вона сколько могил свежих!

— Да, это мы! — тут же заявляет Збигнев. — Всем носы на жопы натянули!

Пришедшие из соседней деревни принимаются одобрительно галдеть, пока наши хвастаются содеянным. Всё то же самое, как когда охотники возвращаются с добычей, только в этот раз они подстрелили не птицу, а людей князя. Над нашими стариками появляется множество духов хвастовства в виде светло-коричневых лепестков. Летают туда-сюда, ложатся на плечи людей и падают на землю.

— Кто у вас тут главный? — спрашивает Самовлад.

— Этот, — Третий указывает на Волибора. — Вместо Ратмира у нас.

— Нет, не я, — Волибор указывал пальцем на меня. — Вот этот пацан главный.

От такогозаявления у меня аж мурашки по телу. С чего это меня вдруг главным поставили? Я никто, безродный смерд: не был солдатом, как три десятка стариков в нашем селе, и не пользуюсь таким уважением среди остальных, как Волибор.

— Вы с ума сошли? Почему это я главный?

— Это ты всю кашу заварил, — заявляет Волибор. — К тому же ты у нас самый умный.

— Самый умный у нас Никодим. Спросите у него про любую прочтённую книгу — все процитирует. А ещё он греческий понимает.

— Я имею в виду, — продолжает мужчина. — Что ты самый умный в нормальном смысле.

— Никакой я не главный, — говорю. — Но это сейчас не важно. Зачем вы пришли?

— Как зачем? — переспрашивает Самовлад. — Рожи бить да жопы драть.

— Кому?

Каролинские переглядываются, будто ответ на этот вопрос очевиден.

— Людям князя, кому ж ещё!

Теперь понятно, почему они припёрлись. По соседним деревням прошёл слух, что в Вещем убили людей князя, а ещё коня-барина, поэтому эти люди собрали свои пожитки и отправились к нам, чтобы веселиться вместе. Вот только никто здесь веселиться не собирается.

— Разворачивайтесь и уходите, — говорю. — Мы уже наворотили дел, не хватало ещё, чтобы и вас задело. У вас семьи, дома, долгие годы жизни впереди, не надо от этого отказываться ради какой-то дурацкой мести князю.

— У нас не будет домов! — внезапно с яростью шипит Самовлад. — Их сожгут, когда явится безумец! А он явится!

— Явится-явится, — подтверждает кто-то из толпы впереди.

— А ещё князь забрал наших людей! Эта мошонка плешивая сидит там в Новгороде, жопа в шелках, а друзья наши в петле болтаются!

— Он и у вас увёл? — спрашивает Волибор.

— В том году двое к нему пошли — сейчас все синие, с языками наружу. И в этом троих забрал.

А вот это хреново. Наших троих людей мы отбили, но до этого посыльный князя с конём-барином успели поездить по окружающим землям и увести людей в деревнях, которые побоялись спорить. Значит у каролинских мужиков есть право гневаться на безумца, брать рогатины и пытаться вернуть своих. А заодно и повеселиться по пути. Что может быть прекраснее, чем насолить человеку, которого они всей душой ненавидят? Юрий Михайлович за время правления настроил своим безумием против себя даже мирные деревни.

Что уж говорить о каролинских, которые всегда в первом ряду на раздачу тумаков. Они маленькие, но очень свирепые.

— Сейчас солдатня безумца на Волге стоит, — произносит старичок рядом с Самовладом. — А супротив него — людоед.

— Знаем, — отвечает Третий.

— А знаете ли, что сейчас в Суздальском чёрт-те что творится? Во Владимире закрома княжеские разворовали, а людей его из города выгнали.

Похоже, не только у нас ненавидят своего удельного князя. Братья так хорошо умеют настраивать против себя всех окружающих, что даже друг друга возненавидели. Ни одного преданного человека у них не осталось. Один лишь страх их оружие.

— Пока эти два барана стоят на разных берегах и смотрят друг на друга, мы можем пойти на запад и забрать наших людей, — продолжает старичок.

— И оглобли им в задницы вставить! — добавляет Самовлад. — Людям князя, конечно.

Вернуть похищенных людей, конечно, стоит. Но на мой взгляд мы и так наворотили слишком много дел. Если безумца не свергнет его брат людоед, то князь сполна отплатит нам за всё, что мы натворили.

С другой стороны… я очень, очень хочу отправиться в Ярый острог.

Чувствую, как сердце снова начинает колотиться.

Вот оно.

Моё истинное призвание. Из меня получился отличный сын мельника: я могу испечь такой хлеб, заеденье и загляденье, сделать такую брагу, что любому Великому Князю на стол не стыдно поставить. Но как же я хорош в том, чтобы рожи бить и жопы драть, как выразился Самовлад. У меня это получается лучше, чем что бы то ни было.

Но я не делаю этого только ради самого процесса. Это всегда должно служить какой-то цели. И сейчас цель очень даже стоящая.

Смотрю на Волибора, он спокойно глядит на меня. Сотня выбрала его своим новым сотником, а он, по какой-то причине, решил слушать меня. И это не потому, что я тут самый умный. Волибор что-то скрывает, но что бы это ни было, так тому и быть.

— Значит, вы пришли сюда, чтобы начистить репы людям князя? — спрашиваю.

— Ещё как! — яростно шипит Самовлад. — Шкуры спустить, на собственных кишках повесить…

— И мы спустим! — кричу. — Повесим этих ублюдков в остроге! И будут эти черномасочные болтаться в петлях как наши погибшие родственники и друзья! Со сломанными шеями и с оглоблями в задницах! А если оглобли закончатся — наделаем новых! Чтобы каждому хватило!

Моему крику вторят другие. За этим сюда шли каролинские мужики, и они это получили. Мы разорим Ярый острог, чтобы безумец, когда явится в свою любимую крепость, нашёл там лишь смерть и разруху.

Причём сейчас это не только моё желание. Когда папаню и девочек уводили из Вещего, я выступал основным затейником. Когда сюда пришёл Остромир с чёрными масками, я организовал нападение. Но теперь от меня ничего не зависит: если каролинские не найдут поддержку у нас, они пойдут дальше собирать недовольных. Всех тех, у кого увели родственников. Прямо сейчас окружающая земля — нагретый на огне котелок.

— Добро пожаловать в Вещее, — говорю. — Идите на подворье, там ночлег найдёте.

— Знал, что нас тут настоящие мужики встретят, — заявляет Самовлад. — Не сцыкуны, как в Гребенке.

— Вы уже и в Гребенке побывали? — спрашивает Волибор.

— А то! Деревня большая, а живут одни поносники. Сидят у себя, боятся нос наружу сунуть. Суки тупые. Трёх людей у них увели, а они мямлят что-то, даже ответить толком не могут.

Наша ратная сотня увела гостей на подворье, туда же отправились Федот с Душаной, чтобы позаботиться о гостях. Мест у нас не так много, поэтому многим из них придётся спать вместе. Наедине у дома остались только мы с Никодимом и Светозарой.

— Самовлад прав, — подтверждает Никодим. — В Гребенке одни поносники.

— Не говори так, — возражает Светозара. — Они намного ближе к Ярому острогу, и чаще с безумцем сталкивались.

— Это их не оправдывает. Меня, вон, много лет на улицах Новгорода избивали, и что? Нормальным человеком вырос.

— Неужели мы и правда собираемся напасть на крепость князя? — спрашиваю. — Это больше, чем всё, что мы делали прежде. Это не убийство нескольких человек посреди леса лапами монстров, и не защита своей деревни. Это намного серьёзнее. Скажите мне, я не сошёл с ума?

— Не сошёл, — тут же отвечает Никодим.

— Может и сошёл, — отвечает Светозара. — Но в хорошем смысле. Мелентий говорит, при старом удельном мы просто занимались своими делами и ни о чём не думали. Выращивали хлеб, запасали, ели. А при безумце приходится что-то придумывать, куда-то идти. Промеж ушей у него свербит, а откликается у нас.

— Мы уже натворили слишком много для одного простого села. А сейчас собираемся ещё и на соседей натравить псов безумца. Может так получиться, что в этой части новгородщины сгорят сразу несколько деревень. И всё из-за нас.

— А что ты предлагаешь? Ничего не делать?

— Ну да.

— И плюнуть на всех похищенных безумцем людей?

— Вроде того. Может, они и не умрут, как прошлые работники его крепости. Может, прошлый раз был единственным.

Пытаюсь найти любое оправдание, лишь бы не рисковать другими людьми. Я много раз ставил свою жизнь на весы, поэтому привык. Но я чувствую, что должен действовать осторожнее, когда дело касается окружающих. Если кто-то из них умрёт по моей глупости — никогда себе не прощу. Если однажды удельный придёт к нам в Вещее и полностью его уничтожит, я хочу быть уверенным, что всё сделал правильно.

Умереть с чистой совестью намного лучше, чем с грязной.

— Никто не знает. Может завтра все они станут висельниками, а может будут жить долго и счастливо у безумца под крылом. Сам решай, хочешь ли ты что-то сделать.

— И ещё напоминаю, — встревает Никодим. — Что я пойду на Ярый острог один, если меня никто не поддержит. Уж я-то не сцыкло и не поносник.

— И я пойду, — соглашается Светозара. — Не отпущу же я этого балбеса одного.

Тяжело вздыхаю. Это не то решение, которое очень легко принять, но оно того стоит. Если отбросить всё лишнее, останется только сухой, ясный костяк: никто не имеет права забирать людей без спроса. Уж точно не свободных смердов. И я, как человек, от природы наделённый талантом ломать другим людям кости, должен что-то с этим сделать. Даже если сам окажусь на месте того, кого спасаю.

Эх, вот если бы я открыл свою силу… Всё было бы намного проще.

Чувствую же, есть она в груди. Так почему же не нашёл до сих пор? Что такого я не знаю о себе, что не позволяет мне раскрыть её?

— Веда, — говорю. — А ты что скажешь?

— Я всегда на твоей стороне, — отвечает девушка-дух, появляясь в воздухе между мной, Никодимом и Светозарой. — И чтобы ты знал, я ненавижу безумца намного больше, чем вы все. Я так надеюсь, что именно ты, Тимофей, его прикончишь. Мною. Ух… прямо дождаться не могу.

— Мы не идём сражаться с безумцем, только нападаем на его крепость, пока его нет дома. Самим безумцем пусть занимается его брат людоед.

— Эх, жаль.

Немногим спустя из подворья возвращается Волибор.

— Знаешь Стёпу Картавого? — спрашивает мужчина.

— Ага, купец. Чуть не каждый месяц мимо Вещего ходит.

— Говорит, князь Новгородский рвёт и мечет. Юрий Михайлович узнал, что его любимого коня Фому Сивовича убили. Заметь, не чудища сожрали, а убили.

— Сука…

— Вот-вот. Дошли до безумца слухи.

Удивительно, как быстро расползаются новости по земле.

Мы надеялись, что до безумца весть о смерти его копытного друга дойдёт позже. Теперь он знает о Вещем. Знает, что есть такое село на самой границе его земель, где позволили себе чуть больше, чем разрешено обыкновенным смердам.

— Нужно что-то решать, — произносит Волибор.

— Знаю.

— И как можно быстрее.

— Тоже знаю. Раз уж вся его армия стоит на реке, значит у нас есть время, чтобы освободить уведённых в плен крестьян. А там уже подумаем.

Надо действовать.

Начинать с малого и продолжать большим.

Поболтавшись ещё немного по селу, мы расходимся по домам, чтобы следующим утром встретиться снова. Никодим приходит с луком, Светозара с копьём. А я как раз заливаю перемолотый ячмень чистой, свежей водой из колодца, добавляю остатки старой закваски. Если мы вернёмся через несколько дней, будет нам праздничная брага. А если не вернёмся, то поминальная.

Из Вещего выходим целой группой: я с друзьями, наша ратная сотня из трёх десятков стариков, и пятнадцать каролинских мужиков. Выглядит наш отряд паршивенько, но для дела, которое мы задумали — достаточно.

— Тимофей, — произносит Волибор над ухом. — Не против, если во время битвы я ими буду командовать?

— Как же вы задрали, — говорю. — Не я тут главный, а ты.

— Я был воеводой при старом удельном князе, я умею отдавать приказы и вдохновлять людей. Руководить битвой. Но вне их я ничего не решаю: я никогда не был из тех людей, что умеют врать не краснея, и просчитывают всё на сто шагов вперёд. А ты парень умный. Книги читаешь. Не заставляй нас выбирать главным Никодима.

— О нет, только не его, — смеюсь.

Никодим хоть и умён бесконечно, но он очень большой любитель подраться в любой ситуации. Он считает, что лучше подраться и проиграть, чем вообще не драться. Я с ним не согласен: проигрыш он всегда проигрыш. Если знаешь, что проиграешь, лучше найти другой путь и выиграть.

— Послушай Волибора, — шепчет в голове голос Веды. — Просто прими, что ты — главный.

— Ладно, — так же мысленно отвечаю ей. — Хорош бурчать.

Перед тем как разбрестись по домам собирать вещи в дорогу, я снова подхожу к Волибору:

— Как думаешь, мы справимся? Сможем взять крепость?

— Всё будет зависеть от того, сколько людей там осталось. Если безумец всё воинство увёл на Волгу, а в остроге оставил только гарнизон из десяти инвалидов, то мы без труда сможем отбить похищенных.

— А если там много воинов?

— Развернёмся и уйдём, — просто отвечает Волибор.

Ранним утром мы выступаем, и к вечеру должны прибыть в Ярый острог, чтобы освободить похищенных жителей окружающих деревень и убить всех, кто будет сопротивляться.

До появления крепости Стародум из земли осталось 12 дней.

Глава 17

На него напали целой толпой,

Воеводе приходилось сражаться одной рукой.

Ребёнок хныкал во второй.

Целый день мы идём к Ярому острогу.

Двигаемся по основной дороге между Новгородом и Владимиром на запад. Минуем деревни и отдельные домишки. Многие люди на дороге разбегаются в стороны при нашем появлении. Вроде и не выглядим как разбойники, но кто ж знает. Всяко лучше спрятаться, чем оказаться на пути целого отряда.

Наверное, стоило бы заходить в каждую деревню, спрашивать, кто из местных согласится отправиться с нами за уведёнными людьми. Может, ещё пару десятков человек насобирали бы. Каких-нибудь хмурых отцов, лишившихся дочерей. Но для задуманного нами дела хватит и тех, что у нас есть. Наверное, хватило бы меня одного с волшебным мечом.

Да, я в себе настолько уверен.

Оказалось, побеждать врагов очень просто, когда обладаешь оружием, способным разрубить человека в доспехах.

— Я тут был, — произносит Никодим, проходя мимо каждой деревни. — И тут был, и тут, и тут.

— Ты же из Вещего почти не выходишь, — отвечает Светозара. — Как ты мог тут бывать?

— В каждой из этих деревень я побывал ещё до того, как в Вещем меня приняли. Слонялся тут по лесам, еду воровал, спал в землянках. Чуть лешаки не утащили.

— Ты же говорил, что не помнишь ничего.

— Кое-что, оказывается, помню. Я тогда хворал много, вообще непонятно, как выжил.

Неплохой, конечно, Никодим путь проделал. Родился в Новгороде, скитался там по улицам как беспризорник, а потом пешком дошёл до Вещего. Триста вёрст по лесам, питаясь чем попало и ночуя где повезёт. Под конец пути его, истощавшего и без сознания, нашёл Игнатий.

Несладко ему пришлось, но теперь всё хорошо. Нашёл место для жизни, где все его любят.

По сравнению с Никодимом, Светозара вообще счастливица. Куча родственников, куча друзей, окружена теплом и заботой. При этом свободна как ветер.

— А вон там яйца куриные воровал, — Никодим указывает на далёкую деревушку в стороне от дороги. — Помнится, выпил целую кучу сырых, а потом меня стошнило. Так жалко было.

— Может, нам стоит зайти туда и извиниться? — спрашиваю. — За яйца украденные.

— Не-ет. Стыдно, ужас. Я же не со зла крал, а чтоб не сдохнуть.

— Зачем ты вообще из Новгорода в лес попёрся?

— А ты поживи в городе сиротой — поймёшь.

Топаем на запад.

Путь нам предстоит неблизкий: от Вещего до Ярого острога целый день пути. Утром мы вышли, так что на место прибудем только поздним вечером. Питаемся взятым с собой хлебом, в туалет ходим по расписанию, чтобы не останавливаться каждый раз, когда одному приспичит.

Гляжу на мужиков каролинских, а они всё больше мрачнеют. Оно и понятно. Напиться браги после сбора урожая, громко кричать и трясти рогатинами каждый может, а стоит отправиться на настоящее сражение, весь пыл пропадает. Многие уже наверняка жалеют, что покинули свою деревню.

— Волибор, — шепчу нашему здоровяку. — Может отпустить этих слюнтяев назад? Справимся без них, своими силами.

— Так и будет, Тимофей, — так же тихо отвечает Волибор. — Так и будет. Это же не воины, как наша сотня, только посмотри на них.

Кучка мужиков, молча глядящих себе под ноги. Идут, но очень медленно, всё больше замедляются во время похода, растягивают время. Надеются, что кто-то другой предложит развернуться и пойти домой. Так их гордость пострадает чуть меньше.

Но винить их не стоит: это же обыкновенные люди. Если они и держали в руках оружие, то для того, чтобы пни в лесу избивать. Никто из них не сражался, и даже трупоедов в лесу ночью не гоняли. Выйди на них сейчас лешак в две сажени ростом, половина обделается, а другая даст дёру так быстро, только пятки сверкать будут.

— Ладно, — говорю. — Уйдут как захотят. Ставлю на то, что их хватит до обеда.

— Не, до вечера протянут. Но как только солнце зайдёт, забьются в ближайшую нору и просидят там до утра.

— Это будет смешно.

Знаю, смеяться над таким нельзя, но как же забавно они изменили своё настроение с началом настоящего похода, а не воображаемого!

Продолжаем идти. Все вместе, пока никто не сбежал.

Двадцать два года назад, когда где-то в лесах грохнулось нечто и началась эпоха безумия, по этой же дороге шли войска безумца и людоеда. Говорят, они родились на самом краю Владимиро-Суздальского княжества, как два обыкновенных крестьянина. И ничего им в жизни не светило, пока силу огромную не получили.

Что досталось людоеду не знаю, но безумец, оказывается, смог людей подчинять своей воле. Руки им в пупки засовывать и заставлять слушаться. И вот этот крестьянин, возможно даже холоп или проигравшийся, подчиняя себе одного за другим всех окружающих, собрал войско больше, чем у многих князей. Так и получилось, что древние рода слегли, уступив место тому, кому лес больше силы дал.

Это произошло не только у нас — по всей Руси. В некоторых княжествах до сих пор князья каждый месяц новые. Наши же княжества столько лет князей не меняли только потому, что людоед с безумцем были братьями и горой друг за друга стояли, но сейчас, оказывается, повернулись один против другого. Значит и они скоро исчезнут: в эпоху безумия надо искать друзей, а не врагов. Слишком многие хотят забрать всё, что у тебя есть.

Время к вечеру.

Вскоре мы выходим на открытое место и вдалеке показывается Ярый острог. У меня отпала челюсть, некоторые замерли на полушаге, другие приникли к земле.

— Офигеть, они его отстроили, — вырывается у Жизнобуда, нашего мастера-кожевника.

— И расширили, — подтверждает Волибор. — В последний раз, когда я его видел, он был… поменьше.

Оказалось, что крепость, к которой мы идём, совсем не такая, какой мы её представляли. Широкая, высокая, мощная, это место, где происходят полноценные осады. Битвы, которые увековечивают в летописях. Глядя на неё, в голове всплывают образы, которые рассказывали странствующие барды. Лестницы, осадные башни, катапульты, требушеты, горящие в ночи снаряды, крики, плач, завывания скорбящих, вопли боли, сталь, ненависть.

Наш отряд рядом с Ярым острогом — кучка деревенских придурков, решивших выйти против нерушимой, первозданной силы.

Многие из нас и без того во время пути растеряли уверенность в себе, а сейчас и вовсе замерли, не в силах пошевелиться.

Но шанс на успех у нас всё-таки есть.

Нужно лишь дождаться ночи и всё сделать скрытно: гарнизон не должен быть большим. Основные силы безумец наверняка увёл на войну с людоедом. Малый отряд сможет перелезть через стены и…

Стоит мне только подумать о проникновении в крепость, как вдали появляется конный отряд из полусотни солдат с длинными копьями. Скачут по широкой дороге, поднимая пыль в воздух. При их появлении врата крепости открываются, впуская всадников внутрь. А мы стоим как истуканы, таращимся на крах всех наших ожиданий: слишком большая крепость, слишком много воинов безумца внутри.

Мы не вытащим своих. Это попросту невозможно.

Нам никогда не взять острог. Ни сегодня, ни за сотню лет.

Оборачиваюсь и вижу, что половина нашей группы держится из последних сил. Если сейчас кто-нибудь чихнёт, они побегут прочь не оглядываясь.

— Эй, посмотри на мужиков каролинских… — шепчу Светозаре.

— А? — спрашивает девушка. — Что с ними?

Перевожу взгляд на друзей и вижу, что не только пришедшие к нам мужики поникли: наша сотня вся какая-то кислая, да и Никодим со Светозарой мрачные как тучи. Кажется, один только я сохранил самообладание.

Смотрю на Волибора, он на меня. Нам даже не нужны слова, чтобы понять друг друга: следующие за нами люди не чувствуют себя достаточно сильными, чтобы справиться с задачей. Острог он потому и острог, что окружён стенами, стоит на холме, башни с лучниками со всех сторон. Он может сдерживать осаду целой армии, а мы — жалкая кучка крестьян, возомнившая себя героями легенд.

Хороший военачальник на этом месте произнёс бы речь перед воинами, чтобы поднять их боевой дух.

Но сейчас не та ситуация.

Защищать своё село от пришедших врагов — это одно, а идти маленькой, но всё-таки войной — другое. У нас нет ничего. Всё против нас. Мужики каролинские хотели вызволить уведённых у них троих человек, ими двигала сила справедливости. Но сейчас она уступила страху — гораздо более сильному чувству. Замерли, трясутся, лица белые, кое-кто крестится. Битвы сегодня не случится: не с нашими силами.

Из всех людей, выступивших в поход, только я и Волибор в нормальном состоянии. Ещё Никодим, но этого ничем не прошибёшь.

— Что делаем? — спрашиваю у Волибора. — Возвращаемся?

Кивает.

— Значит так, — говорю, поворачиваясь к остальным. — Поход отменяется.

— Как отменяется? — спрашивает Третий. — Почему?

— Мы с Волибором посовещались и решили, что негоже всей сотне умирать. Нас слишком мало, чтобы брать крепость.

Очевидная мысль, которая наверняка приходила в голову каждому из присутствующих, но никто не осмелился выразить её вслух.

— Сегодня вечером мы переночуем в ближайшей деревне, если нас пустят, а утром пойдём обратно. Это наше последнее слово. Спорить я не собираюсь.

— Ну блядь! — Самовлад со всего размаху бросает о землю камешек, который долгое время теребил в руке. — Так и знал, что не дойдём!

— Эх, а я было обрадовался… — добавляет мужчина с грязной бородой.

Кучка каролинских мужиков принимается недовольно ворчать, но в их голосах и позах чувствуется настоящее облегчение. Никто из них не может признаться себе, что испугался и очень хочет вернуться домой. Они всячески оправдывают недостаток мужественности чем угодно. Хотя, на мой взгляд, никаких оправданий здесь не нужно — не хотеть сражаться нормально. Ненормально, когда ты, наоборот, очень хочешь проливать кровь. Это уже беда с башкой.

Наша сотня выглядит получше, но тоже чувствуется облегчение: никто из них не хотел сегодня драться.

— Как же? — спрашивает Самовлад. — Зря шли, что ли?

— Не зря, — отвечает Волибор. — Было время поразмыслить. И мы решили, что нападать на острог — глупо.

— Чёрт!

Мужики каролинские злятся напоказ. Они счастливы от того, что мы отменили поход, но красуются друг перед другом. А вот если бы поход продолжился… а вот если бы им дали напасть на острог… ух они бы… всю крепость бы раскидали голыми руками.

А у меня такое весёлое настроение при взгляде на этих хорохорящихся людей, что грех не подколоть.

— Нет, ну если вы так хотите, то пойдём дальше, — говорю. — Не стану же я держать столько крепких, сильных мужиков. Раз уж вы сами говорите, как повезло защитникам Ярого острога.

Напыщенность Самовлада и его друзей тут же испарилась, как рукой сняло.

— Нет, ну мы могли бы, — заявляет он. — Коли бы оружия побольше было, да и доспехи там…

— Да и вообще я хромаю на одну ногу, — подтверждает грязная борода.

Когда мы выходили из Вещего, никаких препятствий у нас на пути не было. А сейчас, оказывается, и оружия надо побольше, и ноги здоровые. Но издеваться дальше я не собираюсь.

— Значит переждём ночь и утром идём по домам. Тут рядом находится Сырово. Глядишь, кто-нибудь пустит нас переночевать на сеновал.

Вскоре вся наша толпа сворачивает с дороги к деревне неподалёку. Оказалось, что у Волибора тут есть знакомые, даже несколько, так что нас приютили: кого в доме, кого в хлеву и сеновале. Все полсотни человек смогли разместиться на ночь.

Летом можно было бы переночевать и в лесу: чудища не такие дикие, не нападают, если не шуметь и костёр побольше развести. Но зачем ночевать в лесу на земле, если можно сделать это на мягком настиле?

— Всё-таки хорошо, что мы на острог не пошли, — заявляет Самовлад печально. — Перебили бы нас ещё на подходе.

— Это да, — отвечает Третий. — Крепости не берут такой кучкой оборванцев как мы. Ливонцы Ярый острог не взяли, а их было несколько тысяч человек. С оружием и лестницами.

— Только жаль наших, которых увели. У меня там брательник троюродный. Вот такой рыболов!

Мужики, раздосадованные, что не смогли отбить друзей и родственников, засыпают на сеновале.

— Пойду отойду, — говорю и выхожу на улицу.

Всё правильно сказал Самовлад: перебили бы нас ещё на подходе. Вызволять украденных людей нужно не группой из нескольких десятков человек. Для этого вполне сгодится один.

И этот один — я.

Так что, закончив с увлажнением земли, я не возвращаюсь спать, а иду обратно к дороге, по которой мы шли к нашей цели.

Глядишь, получится освободить жителей окружающих деревень вообще не доставая оружия. Но это вряд ли. Чувствую, пару голов отрубить всё-таки придётся. К тому же тайная вылазка намного лучше открытой тем, что безумец не сможет понять, кто именно проник в его крепость и увёл «добровольных» работников. Не сможет узнать, что за незнакомец с духовным клинком убил его людей.

— Далеко собрался? — спрашивает Веда, появляясь рядом со мной.

Каким-то образом я могу видеть девушку-духа даже в ночной темноте.

— Ты сама знаешь, куда, — говорю.

— Прогуляться к крепости?

— К ней самой. И приглашаю тебя побыть в этот ночной час со мной.

— О, я с большой радостью, — отвечает Веда. — Что может быть прекраснее, чем прогулка под звёздами? Только человек и его верный меч.

В итоге мы продолжаем путь почти в полной темноте, лишь луна светит в небе, создавая ровно столько света, чтобы мы понимали, где вообще находимся. Вокруг жужжат жуки, стрекочут кузнечики. Хорошо летом ночью. Это зимой, когда мелкие твари спят, в ночи раздаётся лишь далёкое завывание мертвецов и треск ломаемых веток от нечисти, бродящей в округе.

— Ты для меня не просто оружие, — говорю шёпотом. — Ты теперь одна из моих лучших друзей. Рядом с Никодимом и Светозарой.

— Ты даже не представляешь, как я рада это слышать, — отвечает Веда. — Ты тоже мой лучший друг. Даже…

— Что даже?

— Ничего.

Некоторое время идём в молчании. Вокруг так спокойно, ничто не говорит о том, что этой ночью прольётся кровь.

— Я знаю, что ты появилась на свет вместе с началом эпохи безумия, как и многие волшебные создания, но как именно это произошло?

— Я как раз недавно об этом вспомнила. Меня оживили.

— Как это, оживили?

— Очень просто. Когда-то я и правда была оружием: самым обыкновенным, из стали. А потом в меня вдохнули жизнь. Теперь я внешне похожа на человека, могу исчезать и появляться когда захочу. И всегда чувствую, когда владелец во мне нуждается.

— И кто тебя оживил?

— Горислав Лютогостович.

— Наш старый удельный? — от удивления я даже останавливаюсь.

— Ну да. В эпоху безумия он получил силу оживлять мёртвые предметы. Точнее… даже не так. У любого предмета уже есть душа, нужно лишь достучаться до неё. Вот он и оживил меня. Как и многие другие клинки.

— То есть, ты знала старого удельного? Лично.

— Знала, это был… очень своеобразный человек. Со странным чувством юмора. Любил голоса кривлять и всех передразнивать. Но не подумай, что он был дураком, это был умнейший человек, что я знала. Правда под конец жизни он сильно изменился…

— В каком смысле?

— Ни один человек не в силах оживить целую крепость. Чтобы выполнить такую большую работу он поглотил три осколка силы. Ну те, что ненадолго позволяют подняться в силе.

— Ага.

— Но никто тогда не знал, что поглотив осколок, тебя начинает тянуть к ним. А Горислав их целых три штуки, поэтому стал одержимым ими. Даже собирался поход организовать в леса, что аж за Владимиро-Суздальским княжеством. Там они прямо на земле валяются, говорят. Только живым оттуда уйти трудно.

Веда задумалась о своём. Видно, что воспоминания о создателе доставляют ей и удовольствие, и горечь, ведь того больше нет в живых.

— Но это пока всё, что я помню. Даже сама осада Стародума ещё не до конца всплыла в памяти.

Вот бы мне увидеть крепость, что ушла под землю… Волибор её видел, Веда тоже, многие крестьяне из нашего села. Красивая была, наверное.

— Тимофей, чего ты хочешь больше всего на свете? — внезапно спрашивает Веда.

— Не знаю. А что?

— Я тут подумала… Раз другие люди получают свою силу благодаря самому большому желанию, значит надо понять, чего ты хочешь. Так мы и найдём твою.

— Это сложно. Я хочу очень многих вещей.

— А какой из них больше всего?

Вздыхаю.

— Трудный вопрос.

— Не такой уж и трудный, — отвечает Веда. — Я вот хочу найти братьев.

— Братьев?

— Других духов. Помимо меня Горислав оживил много оружия, так что у меня есть братья и сёстры. И я очень хочу их встретить. Но сейчас речь не обо мне. Подумай, чего ты хочешь?

— Наверное, — начинаю говорить, но останавливаю себя. — Не, это идиотизм.

— Ну же, продолжай. Если и есть человек, которому ты можешь довериться, то это я.

— Ладно. Я люблю свою жизнь, свою мельницу, свою семью. Хлеб, квас, пиво — это моё призвание. Но это ещё не всё…

Останавливаюсь на мгновение в раздумьях.

— Продолжай, — подбадривает меня Веда.

— Мне нравится бить людей, но я никогда никому об этом не говорил. Люблю состязаться, понимаешь? Обожаю это ощущение, когда находишься близко к смерти и сам несёшь смерть. Это так будоражит… никакое пиво не пьянит так сильно. Но я не хочу бить кого попало, а только тех, кто сам на меня нападает. Чтобы у меня была хорошая причина бить в ответ.

— Это нормальное желание.

— Да, наверное.

— Правда непонятно, какую силу ты должен получить. Исходя из этого.

— Вот и я ломаю голову уже много лет.

Вскоре на нашем пути появляется далёкая оранжевая точка — факел, видимый с большого расстояния. Затем ещё один, и ещё. Мы с Ведой выходим из-за небольшого леса и перед нами предстаёт цель нашего пути. Теперь мы стоим к ней совсем близко и можем рассмотреть как следует. Крепость в форме звезды, расположившаяся на холме. Длинные деревянные стены, башни, крыши внутренних построек, очерченные лунным светом.

Ярый острог.

До появления крепости Стародум из земли осталось 12 дней.

Глава 18

Князь Владимиро-Суздальский неплохо владел оружием.

Но этого оказалось недостаточно.

Воевода выбил ему несколько зубов и сломал руку.

Я собираюсь напасть на крепость князя. Великого Князя, как они все сейчас себя называют.

Проникнуть в его запасной дом и забрать то, что ему не принадлежит.

Именно сюда шёл безумец со своим войском двадцать два года назад. Он пришёл из Владимиро-Суздальского княжества вместе со своим братом и их полчищами, захватили по пути Стародум, который, по преданиям, просто взял и испарился. А затем пришли сюда, в южную крепость, которая стала домом безумца на целое десятилетие. На Новгород он пойдёт только через пару лет, а всё это время он будет оставаться удельным князем Ярого острога и всех окружающих земель, включая Вещее.

— Я здесь когда-то была, — замечает Веда.

— Правда?

— Точно, но это было много лет назад. Припоминаю смутно.

— Похоже, что половина нашего села бывала в остроге когда-то. Ещё до эпохи безумия.

Таких вот крепостей в новгородщине пять штук — все принадлежат удельным князьям, откуда они правят. Когда безумец ушёл на Новгород, то не смог выбрать человека, которому отдать острог, в итоге назначил барином своего коня.

Не хотел ни с кем делиться.

А себя назвал Великим Князем.

Ещё сто лет назад князь Новгородский должен был подчиняться единому Великому князю — Киевскому. Но в период раздробленности, начавшейся аж сто лет назад, каждое княжество стало независимым. Новгород же и вовсе стал подчиняться вечу, перестав быть «княжеством», а став «Новгородской землёй».

Раздробленность очень вредит князьям в плане внешних врагов, но они всё равно предпочитают сражаться друг с другом. Каждому из них нравится свобода, и плевать, что по одиночке они тумаков получают. Чуды за бок кусают, половцы о себе забыть не дают, и кочевники, что разбили князей на Калке, говорят, вернутся ещё большим войском.

Волибор рассказывал о грозных всадниках Субэдэя, полководца татарского хана. Как они прошлись по армии объединённых князей. Разбили их, а затем уши.

И не дай Бог, если кочевники вернутся снова — всем худо станет.

Но нет, князей это не интересует. Они думают только о том, как вонзить друг другу нож в спину. Плевать, что ждёт послезавтра, если завтра тебя из твоего же княжества выгонят.

— Значит, здесь держат людей? — спрашивает Веда.

— Скорее всего. Как говорили купцы, безумец повесил всех обитателей своей крепости в Новгороде. Так что новых рабочих он найти в городе не сможет, пришлось искать в деревнях вокруг Ярого острога. Вдали от столицы. Скорее всего пленные здесь… ждут, пока их отправят дальше.

— Надо было взять с собой Никодима.

— Почему?

— Он же умеет видеть сквозь стены. Сказал бы нам, где находятся люди, которых мы ищем.

— Нам нужно было бы взять и Никодима, и Светозару, чтобы она крепость эту подожгла, и Волибора, чтобы спину прикрывал, и ещё нескольких людей на всякий случай… нет уж. Много народу только помешает. Человек и дух — этого достаточно.

Если у нас всё получится — хорошо, а не получится — что ж, мы пытались. Наша совесть чиста.

Главное не подставиться и убежать, если запахнет жареным.

Я ни разу здесь не бывал и представлял это место только по рассказам путешественников. В моей голове сложилась картинка небольшого укрепления с несколькими постройками внутри. На деле же оказалось, что он занимает вершину огромного холма, а внутри могут постоянно находиться сотни людей. Теперь понятно, как острог смог защититься от Ливонского ордена: он выглядит совершенно неприступным. Скорее всего безумец, пока жил тут, заставил своих кукол расширять крепость.

Знай мы, какой острог сейчас, никогда бы не вышли из Вещего.

С другой стороны, крепость уже двадцать лет стоит никем не тронутая: её защитники даже не подозревают, что на них может кто-то напасть. Большая армия не придёт сюда незамеченной, маленький отряд ничего не сделает, а один человек — просто самоубийца. Напасть на Ярый острог в одиночку может только полный идиот. Абсолютный, непроходимый кретин.

Либо великий умник и стратег.

Надеюсь, что второе — про меня.

— Как ты собираешься это сделать? — спрашивает Веда. — Проникнуть в крепость?

— С твоей помощью, — говорю с усмешкой. — С твоей помощью.

В свете луны и нескольких факелов на стенах виднеются очертания охранных башен. Дозорных на них разглядеть невозможно, но я более чем уверен, что они там есть. И они наверняка не спят: Волибор рассказывал, что спящих дозорных жёстко высекают. Чтобы подойти к стене незамеченным, придётся двигаться очень тихо и очень быстро. При этом надеясь, что в воздухе не прозвучит горн тревоги.

Впрочем, если прозвучит, то я просто исчезну. Никто не узнает, кто был тот самый дурак, что ночью бегал к крепости.

Аккуратно, пригнувшись к земле, мы с Ведой приближаемся к крепости, выбирая место для проникновения. Нам нужен достаточно длинный участок стены, чтобы башни находились подальше. И чтобы неподалёку от одной из башен горел факел на территории крепости. Дозорный, который держит пост рядом с источником света, хуже будет видеть в темноте.

Вскоре мы находим подходящее место.

Вдохнув несколько раз для успокоения, я перебегаю от подлеска к стене крепости. Так быстро, насколько позволяет неровная земля. Прижимаюсь к деревянным брёвнам и слушаю, какие звуки доносятся вокруг.

Тишина.

Никто даже не пикнул.

— Кажется, получилось, — произносит Веда.

— Ч-ш!

— Успокойся, меня же никто не слышит. Только ты.

Иногда я забываю, что девушка, летающая рядом со мной, на самом деле дух. Я протягиваю руку, думая о том, что мне нужен меч, и Веда тут же превращается в красный клинок с рогами на рукоятке.

Одним широким взмахом слева-направо разрубаю деревянную стену передо мной на две половины. Лезвие прошло сквозь толстые, плотные брёвна, точно сквозь пучок соломы. Лишь небольшое сопротивление отдалось в руке. Но стена не рухнула: разрез оказался такой тонкий, что она продолжила стоять как ни в чём ни бывало. К тому же верхушка брёвен сцеплена между собой, так что они подпирают друг друга.

Делаю ещё несколько взмахов и передо мной образовывается аккуратная дыра, куда легко пройдёт человек.

Быстро и просто.

Удивительно, как легко можно проникать в защищённые места, когда тебя не может удержать ни дерево, ни камень.

Захожу внутрь и оказываюсь внутри острога. Теперь понятно, почему в эпоху безумия во всех княжествах так часто убивают князей и занимают их места: обладая силой или волшебными предметами, слишком легко делать вещи, которые раньше были очень трудными. Чтобы защититься от человека, который может прорезать ход в стене, нужно приложить слишком много усилий. Но даже если у тебя это получится, к тебе всё равно проникнет тот, кто умеет рыть землю подобно кроту. Всего не учесть. Удивительно, как безумец продержался так долго.

— Как будешь искать узников? — спрашивает Веда.

— Пока не знаю.

— Предлагаю тебе очень вежливо спросить дорогу у кого-нибудь из стражи. Тут наверняка найдутся добрые люди, которые подскажут, где держат пленников.

— Это можно.

— Только не забудь приставить меня к горлу. Гораздо легче разговаривать с врагом, когда он боится лишиться головы.

— Неплохое предложение, — говорю, осматриваясь вокруг. — Но сначала я попробую найти уведённых жителей деревень самостоятельно.

Внутри территории острога оказалось даже просторнее, чем я себе это представлял. Я вошёл с восточной стороны и оказался возле просторной площадки. Судя по вытоптанной земле, тут когда-то тренировались воины, упражнялись с оружием. Чуть поодаль стоят мишени из соломы. Скорее всего безумец использовал эту часть крепости как место подготовки своей армии, или по крайней мере её части, но сейчас вся она стоит на Волге, так что в Яром остроге не должно быть много человек.

Чуть поодаль — казармы и княжеский терем. Ещё дальше: амбары и зернохранилища, конюшни, ремесленные мастерские. Одинокая церквушка, стоящая у дальней стены. Всё сделано из дерева, но обмазано глиной против пожара.

Где-то тут должна быть и тюрьма, но кучу людей, уведённых в плен, в ней не разместишь.

Поскольку стены Ярого острого достаточно широкие, все постройки находятся далеко друг от друга. Между ними ещё и деревья с кустами растут. Даже небольшой огородик есть. Всё можно рассмотреть в тусклом освещении.

— Смотри! — Веда указывает на большое здание прямо в центре крепости. — Я думаю, крестьян держат там.

— Почему ты так считаешь?

— Его охраняют со всех сторон.

Аккуратно выглядываю из-за угла и вижу около двадцати человек охраны, несущих пост вокруг казарм. Причём это не черномасочные уроды с красными глазами, а вполне обыкновенные воины в доспехах. Таких я тоже рассматриваю как врагов, но не так, как личных прихвостней безумца.

В окнах здания, которое они охраняют, виднеются всполохи огня.

— Они точно там, — повторяет девушка. — Я уверена.

— Можешь слетать и проверить?

— Слишком далеко. Я от тебя могу отдалиться шагов на двадцать, прежде чем потеряю разум и память. Если подойдёшь поближе, я поднимусь к окну и погляжу кто там.

— Слишком опасно — дозорные могут меня заметить.

Впрочем, точно убеждаться и не нужно. Всё моё нутро твердит: люди, за которыми я пришёл, находятся в том здании: оно достаточно большое, чтобы вместить их внутри. И только его стерегут, чтобы пленники не удрали.

Осталось самое простое: вывести их из крепости.

Гляжу на кучу солдат и никак не могу понять: каким образом мне убрать их с дороги, чтобы получить возможность спасти похищенных людей. Я не могу убить их по одному: они стоят слишком близко друг к другу, в прямой видимости. Как только один из них вскрикнет, сюда сбежится вся крепость. Так же я не могу выйти на них в одиночку: даже с волшебным мечом меня очень быстро обезвредят. Отвлечь тоже невозможно: если устроить пожар в стороне, то проснутся те, кто сейчас спит.

Не представляю как поступить.

— Веда, есть какие-нибудь идеи?

— Ну, — начинает девушка. — Мы можем их всех перебить…

— Всю эту толпу?

— Не то, чтобы всю…

— Их держат в казармах для солдат, без замка на двери, с открытыми окнами. Вот почему их так хорошо стерегут снаружи. Скорее всего утром их уведут дальше, в Новгород. К безумцу в лапы.

Это действительно незадача. Я надеялся, что их запрут в каком-нибудь мощном порубе с замками, но без охраны. Или в здании, примыкающем к стене крепости, чтобы я смог вырубить проход прямо на волю. Только надежды не сбылись: теперь и скрытно ничего сделать не получится, и открыто сил не хватит.

Единственный здравый путь — развернуться и уйти прочь из Ярого острога. Вернуться в Вещее и забыть обо всём.

Ждать, пока князь не разберётся со своими делами и не обратит на нас свой взор.

Нет, это мне точно не подходит.

Стою в крепости, пригибаюсь к земле, выглядываю из-за телеги, думаю, как же мне поступить. Ситуация кажется безвыходной. И тут меня как громом ударило! Внезапно всё показалось ясным и понятным. Всё сложилось. Появились ответы на все вопросы. Оказывается, всё это время решение было у меня под носом, но я не хотел его видеть. Но оно здесь, прямо тут.

— Веда, пожалуйста, скажи мне, что я не спятил.

— Ты не спятил, — отвечает девушка-дух.

— Я собираюсь не увести людей из этой крепости, а присоединиться к ним. Я притворюсь одним из пленных и позволю им себя увести.

— Зачем?

Чувствую, как мурашки на коже появляются.

— Смотри, какая у нас сейчас ситуация. Мы убили коня-барина, нашего господина. Об этом прознал отряд дознавателя Остромира, они пришли к нам в село, где мы убили и их. Прямо на глазах многочисленных путешественников, что были в Вещем. Рано или поздно безумец явится чтобы сжечь нас прямо в домах.

— Да, но если людоед одолеет безумца, то нам беспокоиться будет не о чем.

— А если не одолеет? Если победит безумец? Или того хуже — они разойдутся каждый в свою сторону. Князь поведёт свою армию к нам, так что нам есть о чём беспокоиться.

— Да, ты прав, — вздыхает Веда.

— Но у всего этого есть очень хорошее решение, — говорю. — Знаешь какое?

Девушка мотает головой.

— Удельный князь уводит пленных людей в этой крепости в свой замок в Новгороде. И туда же он уведёт меня. Я встречусь с ним лицом к лицу. Понимаешь, к чему я клоню?

— Кажется… кажется понимаю…

— Я снесу его безумную башку. Сделаю так, чтобы безумец больше никого не потревожил. Вместо того, чтобысамостоятельно идти в Новгород, меня отведут туда, будут кормить по пути, устраивать ночлег. Следить, чтобы я добрался в целости. Они собственноручно будут заботиться об убийце, которого пригрели за пазухой.

Веда ненадолго замолчала, обдумывая мои слова. План оказался настолько прост, что удивительно, как он не пришёл мне в голову раньше. Там, в детинце меня проверят на наличие силы, а силы у меня нет. Обыщут, чтобы я не пронёс оружие смертоубийства и не навредил князю. Вот только оружие у меня особенное: никто не сможет найти его, пока оно не появится у меня в руке. Мы с Ведой лишим жизни человека, который убил нашего прошлого удельного, и повесил четверых человек из Вещего, что добровольно пошли к нему в услужение несколько лет назад.

Всё складывается превосходно.

— А что будет, когда мы его убьём? — спрашивает Веда.

— Точно не знаю, но скорее всего людоед станет нашим новым удельным. Ой, простите. Великим Князем — так они все себя называют. Главное, что наше село уцелеет — некому будет точить на него зуб.

— Мне нравится.

— Точно?

— Ты же знаешь, я за любой план, где нужно кого-то убить.

— Одно плохо, — говорю. — Я не успел рассказать о своей задумке Волибору, Светозаре, Никодиму. Они будут гадать, что же со мной случилось. Они решат, что я отправился в острог, чтобы освободить пленников, а меня зарубили на полпути. Сочтут меня мёртвым, папане об этом скажут…

— Да, это беда, — соглашается Веда. — Можно вернуться в Сырово и всё им рассказать.

— Мы шли сюда слишком долго. Не уверен, что я успею дойти до деревни, а затем вернуться до рассвета. Слишком опасно.

— Не оставлять же их так! Твоим друзьям будет очень больно.

— Понимаю, но выхода нет.

Обернувшись по сторонам, я огибаю здание кузницы и двигаюсь поближе к казарме, где держат заключённых. Кажется, незаметно проникнуть внутрь невозможно. Так же, как и сбежать: слишком много человек снаружи.

Придётся действовать иначе.

Разворачиваюсь и, громко топая по земле, бегу в случайную сторону. Выбираю такой путь, чтобы меня увидели как можно больше человек.

— Эй! — кричит кто-то. — Человек сбежал!

— Держите его! — отвечает другой.

Делаю вид, что бегу сломя голову, а сам притормаживаю, когда забегаю за очередной угол. Хочу, чтобы меня поймали, но стражники оказались настолько медлительные, что пришлось поддаваться ещё усерднее.

Над крепостью звучит рог тревоги, куча воинов вываливает на улицу из казарм, дозорные на башнях разворачиваются в мою сторону и удивлённо чешут затылки. Кое-кто направил на меня лук, но стрелять не собираются.

— Окружай! — ревёт сиплый голос одного из воинов.

За очередным поворотом меня встречает удар крепкого мужчины лет сорока. Тяжёлое древо копья плашмя ударяет меня по лбу и я валюсь на землю, на мгновение потеряв ориентацию. В другой ситуации я бы тут же откатился прочь, но сейчас у меня нет нужды убегать, поэтому я просто поднимаю руки в вверх и самым жалобным голосом, на который только способен, произношу:

— Пощадите! Я сам не знал, что делаю!

— Что? К мамочке спешишь? — отвечает ехидный голос, после чего собеседник харкает на землю.

— Простите! Не ведал, что творю. Ноги сами понесли, без моей воли.

Вокруг меня постепенно собирается толпа вооружённых людей. Кто-то из них в кольчуге, кто-то в ночных портках, разбуженный внезапной суматохой. Закрываю головой рукой, хнычу, плачу и пускаю слюни. Веда сидит на земле рядом со мной и с кривым лицом наблюдает за моим представлением.

— Никогда не думал уйти с группой бродячих менестрелей и циркачей? — спрашивает девушка. — Талант, ничего не скажешь. Талант!

Ответить я ей, конечно, не могу.

— Как ты выбрался? — спрашивает молодой парень.

— Через окно, — говорю. — Перепрыгнул на дерево и аккуратно спустился.

— Переставьте людей! — командует кто-то.

Вскоре появляется сотник. Он проснулся с тревогой, поднятой стражей, но не стал выбегать наружу в чём мать родила: сначала надел кафтан с поясом, взял оружие, привёл себя в порядок. И только после этого позволил себе выйти из здания, чтобы никто не увидел его растрёпанным и помятым.

— Ну чего же ты! — произносит он, наклоняясь.

Мужчина поднимает меня на ноги, отряхивает. Улыбается, но лицо поганое, противное. У таких людей виднеется дерьмо в голове даже когда они пытаются выглядеть дружелюбно. Будто образ жизни каким-то образом отпечатывается во внешних чертах.

— Не надо полошиться! У Юрия Михайловича в замке любо и уютно. Ты о своей деревне даже не вспомнишь!

— Правда? — разыгрываю дурачка.

— Конечно! Ничего не пугайся, всё будет хорошо. Обещаю, тебе понравится Великий князь. Каких-то восемь-девять дней в дороге, и ты сам убедишься, какой он добрый и понимающий.

— Великий князь сейчас в Новгороде? Разве его войско не стоит на Волге?

— Слыхали, братцы? — сотник поворачивается к стражникам. — Слухи по земле разлетаются быстрее птиц! Уже все знают, что Юрий Михайлович с братом воюет. Нет, он сейчас не на Волге — дома у себя, в детинце Новгородском поди.

Повернувшись к своим людям, сотник коротко кивает в мою сторону:

— Отведите его обратно в казарму и дайте ещё еды. Нельзя, чтобы работники князя голодали.

Несколько рук поднимают меня на ноги и ведут в сторону пленников. В последний момент перед тем, как зайти за угол, я оборачиваюсь на мужчину. Тот с улыбкой на лице машет рукой: хочет выглядеть добродушным и дружелюбным, но это искренность крестьянина перед коровой, которую собирается забить на мясо. Спокойствие мышеловки, готовой раздавить грызуна.

Он сегодня был со мной добр только потому, что уверен, ничего хорошего меня не ждёт.

Солдаты ведут меня в здание и я оказываюсь среди пленников. Единственный из всех, кто оказался здесь по своей воле.

До появления крепости Стародум из земли осталось 12 дней.

Глава 19

Воевода поднял булаву в защитной стойке.

Никто не побеждал его в сражении прежде.

Но ему и не приходилось сражаться с таким количеством ран.

Просторное помещение, в котором сидят двадцать два человека, включая меня.

— Садись за стол, — приказывает один из воинов. — Сейчас тебе принесут еду.

Я послушно сажусь.

Солдаты уходят, а я остаюсь наедине с людьми, сидящими внутри. Глядя на них, можно точно сказать, со скольки деревень их собрали: семь штук. Именно столько внутри групп, держащихся порознь. Семь групп по три человека. Все молчат, скрытничают, делают вид, что их тут нет. Словно если они будут вести себя тихо, то их не заметят. Они настолько напуганы происходящим, что их страх можно унюхать.

Кажется, они уже распрощались с жизнями.

Целая орава духов отчаяния в виде в виде грязно-белых лепёшек летает между людьми.

Это немного странно: всё-таки их не на убой ведут. Всего лишь на работу к князю. Да, безумец может всех их повесить в первый же день, если решит, что они черти в обличье человека. Но это вовсе не факт. Вполне возможно, что они будут много лет работать в тепле, как и обещали.

Рано трястись и молиться.

Но я их понимаю: когда тебя выдёргивают из жизни и заставляют ехать в другое место, это кого хочешь выбьет из колеи.

— Какие несчастные, — замечает Веда. — Смотри, там совсем мелкий мальчик.

— Действительно, — шепчу в пустоту.

Делаю вид, что разговариваю сам с собой.

Неподалёку и правда сидит, уткнувшись в колени, мелкий пацан. Рядом с ним девушка моего возраста и женщина постарше. Все из одной деревни, но не общаются, не поддерживают друг друга, хотя это сейчас очень важно. В помещении сейчас стоит такая мощная гнетущая атмосфера, что немного тёплых слов не помешало бы.

— Как думаешь, зачем безумцу такой мелкий ребёнок? — спрашивает Веда. — Какую работу он может выполнять?

— Судя по тому, как посыльные князя отбирали наших, им нужны не просто работники, а люди с силой. Как-то их использовать.

— Должно быть, челядь с хорошим даром намного ценнее.

— Может и так.

Вскоре появляется стражник с миской похлёбки отвратительного вида. Что-то жидкое, с кусочками не пойми чего. Я никогда не был из привередливых людей, но даже меня замутило от вида этих яств. Что-то я погорячился, когда представлял, что меня будут везти убивать безумца, и ещё кормить при этом. Такую блевотину можно есть только очень сильно проголодавшись.

— Что это? — спрашиваю.

— Черпанина, — отвечает стражник, осклабившись. — Пальчики оближешь.

Серая слизь из ячменной муки, сильно разбавленная водой. В ней плавают куски неопознанного мяса: может крыса, а может старая конина. Всё сварено в бульоне с кореньями, больше напоминающими червей.

Впрочем, на вкус оказалось не так уж и плохо. Нужно лишь есть, не смотря в миску.

Когда стражник уходит, я поднимаюсь со своего места и двигаюсь к мелкому пацану, сжавшемуся в углу. Немного доброты в этом месте не повредит.

— Эй, мальчик. Хочешь немного?

Мелкий находится в таком глубоком полуобмороке от страха, что смог лишь один раз отрицательно мотнуть головой, при этом глядя на меня широко раскрытыми глазами. Ничего, ему просто нужно немножко времени успокоиться.

Отправляюсь с миской дальше, но кому бы я её ни предлагал, все отказываются. Мало того, что люди напуганы стражниками, они ещё и друг друга опасаются. Словно общение с другими несчастными уведёнными сделает их судьбу ещё хуже.

Надо их подбодрить.

— Слушайте, — говорю, встав в центре помещения. — Да, нас забрали из деревень, не все из нас хотели оказаться здесь. Мы бы лучше остались со своими семьями и друзьями, в знакомой обстановке. Но поверьте мне, на этом ваша жизнь не заканчивается. У б… у Юрия Михайловича большой, просторный дом в Новгороде. Он даст нам кров, еду. Никто из нас больше не будет нуждаться.

Не скажу же я окружающим, что собираюсь убить безумца. И как только они приедут в Новгород, то почти сразу развернутся и поедут обратно в свои деревни.

Лучше успокоить их лёгкой ложью.

Не хочу путешествовать бок о бок с людьми, находящимися на грани истерики. Да и вообще, папаня, Волибор, Игнатий, все воспитывали меня сильным и уверенным в себе. И я, как самый смелый из присутствующих, просто обязан поделиться своим спокойствием с окружающими. От меня не убудет, а им станет легче.

— Однажды вы ещё поблагодарите Господа, что перевернул вашу жизнь в лучшую сторону. Будете с ухмылкой вспоминать старую жизнь и надеяться, что больше никогда не придётся проходить те же испытания.

— Ты вообще кто такой? — внезапно взрывается мужчина с маленькими чёрными глазками, что до этого подпирал стену. — Хочешь безумцу боты целовать — иди и целуй!

— Тихо! — шепчу, приложив палец к губам.

Мало кому понравится, если его будут называть безумцем. Даже если он настоящий безумец.

— У меня четверо детей осталось в Каролине, и теперь я их больше никогда не увижу. Вот уж, блядь, спасибо! Кров он мне даст, сука!

— Всё правильно, — говорю, подойдя к нему вплотную, чтобы никто нас больше не слышал. — Всё верно говоришь. Но ты посмотри на окружающих: они в панике, они едва держатся. Хочешь сидеть здесь посреди ревущей и хнычущей толпы?

Мужчина скрежещет зубами, злится, но выпускать злость на меня не хочет: настоящий источник его неприятностей совсем в другом месте. Сидит где-то там и занимается своими безумными вещами. Но мои аргументы на него подействовали: он отходит обратно и садится в угол, глядя на окружающее из-под бровей.

Я же продолжаю свою речь. Неимоверно долго хожу между людьми, спрашивая их имена и убеждая, что всё с ними будет хорошо. Мои слова, вкупе с уверенным тоном, подействовали даже лучше, чем я думал. Пара человек даже заулыбалась.

А ещё они начали общаться между собой, а не сидеть отдельными группами.

— Ого, Тимофей, да у тебя призвание успокаивать людей, — с усмешкой замечает Веда.

— Это да, я тренировался на братьях и сёстрах Светозары. Наши волхвы не нянчатся с детьми: они считают, что ребёнок должен быть с рождения самостоятельным. И никак не реагируют, когда те ревут по пустякам.

— Да… Светозаре не позавидуешь.

— Всё у неё нормально, не надо, — говорю. — Ну да, не утешали её, когда она коленку побьёт, но любить не переставали. Зато посмотри, какая сильная она выросла — никто ей не указ. Прямо как сам Мелентий.

Из всех людей, запертых в казарме, лишь мне удалось чуть-чуть кемарнуть до рассвета. Все остальные были слишком заведены, чтобы хотя бы глаза прикрыть. Так и продолжали болтать, обмениваясь своими историями.

Наутро нас вывели из казармы и построили в две шеренги, чтобы выдвигаться в Новгород — на наше новое место работы. До него целых четыреста вёрст, так что идти придётся несколько дней. Далеко же забрались люди безумца, чтобы набрать работников в его крепость. Неужели в ближайших к столице деревнях не оказалось подходящих людей?

Удивительно, что нас даже не связали между собой: стражи настолько уверены, что никто из нас не побежит, что довольствовались одной только охраной. Это глупо. Уверен, по пути будут такие места, где всадник на коне не сможет догнать бегущего человека. Да и спешившись, в полных доспехах это сделать трудно. Должно быть, уповают на страх, который они создают своим присутствием. Подавляют волю оружием и тяжёлыми копытами.

Выдвигаемся из крепости.

Идём на северо-запад по основной дороге между Новгородом и Владимиром.

— Тимофей, у нас всё ещё есть возможность перебить всю охрану, — произносит Веда, сидя у меня на плече.

— Знаю.

Пара человек оборачивается на мой ответ, хотя я говорил совсем тихо.

— Там в крепости их было слишком много, а теперь — в самый раз. Думаю, ты мог бы всем им головы посрубать. Одному за другим.

— А тебе лишь бы головы порубить, да? — спрашиваю с улыбкой.

— Что поделать? — Веда разводит руками. — Я же оружие. Если бы я была духом деревянной ложки, то уговаривала бы тебя почаще есть суп. Так что я чувствую себя нужной и полезной, когда меня держат в руках направленной на врага.

— Нет, мы сейчас никого трогать не будем. Я решил, что освободить пленников — хуже, чем отправиться вместе с ними к безумцу. Лучше сразу сделать трудную работу.

— Я только за, Тимофей. Я всегда за, если дело касается славного сражения. Я за любой кипеж кроме переговоров.

Мы перемещаемся по тому самому пути, по которому ходят торговцы и путешественники, захаживающие в Вещее на ночь. То есть вместо того, чтобы слушать их истории, я сам иду по дороге, о которой они столько говорили. Вот и посмотрим, правдивы ли были их рассказы.

Однако стоит нам немного отдалиться от крепости, происходит странное: мы проходим мимо кучки крестьян, кланяющихся стражникам. Они дружной толпой идут на поле с вилами, чтобы собрать высушенную солому. И среди них как ни в чём ни бывало идут Светозара и Никодим.

Я встречаюсь взглядом со своими друзьями и пытаюсь понять, что вообще происходит.

— Эй! — внезапно выкрикивает Светозара, направляясь к нам. — Кто здесь главный?

— Чего тебе, девочка? — спрашивает сотник с поганым лицом.

— Вы ведь искали людей, которые хотят работать у Великого князя Юрия Михайловича? Я доброволец, возьмите меня с собой!

— И меня! — тут же заявляет Никодим рядом с ней.

В недоумении сотник оборачивается на своих людей. Посыльный князя с нашим конём-господином и правда ходили по деревням, набирая добровольцев, но вряд ли где-то они были. Всех людей вокруг меня увели из своих домов силой. Так что наши конвоиры очень удивились, завидев настоящих добровольцев.

— А сила у вас есть? — спрашивает сотник.

— Конечно.

Светозара тут же зажигает маленький огонёк на указательном пальце.

— А я могу видеть сквозь стены и непрозрачные вещи, — отвечает Никодим.

— Правда? Сквозь твёрдые предметы? Что я показываю?

Мужчина прячет кулак под подолом плаща. Никодим смотрит на него побелевшими глазами.

— Большой палец… оттопыренный вверх.

— Ничего себе. Никогда не слышал о человеке с такой силой.

Сотник объезжает Никодима и Светозару по кругу, осматривая со всех сторон. Оружия у них с собой нет, опасности не представляют. Подумав немного, он делает приглашающий жест в колонну людей, направляющихся в Новгород.

— Добро пожаловать, — произносит он с той же мерзкой улыбкой. — Великий Князь с радостью примет на работу таких замечательных людей.

Светозара с Никодимом приближаются, становясь спереди и сбоку от меня. Остальные пленники посматривают на них как на полнейших идиотов. Ну какой человек в здравом уме добровольно решит пойти на работу к господину, повесившему предыдущих работников?

Я в свою очередь смотрю на них и пытаюсь понять, что они задумали. Однако ответ на этот вопрос долго в воздухе не провисел.

— Думал слинять в Новгород без нас? — спрашивает Светозара.

— Не получится, — подтверждает Никодим.

— Ты либо пойдёшь вместе с нами, либо не пойдёшь вовсе.

Смотрю на них и до сих пор не могу прийти в себя. Моё путешествие в город задумывалось как одиночное. Пусть я и рад видеть друзей, но втроём намного опаснее.

— Что вы вообще здесь делаете?

— Тебя ищем, ясное дело. Ночью мы с Никодимом сидели у пуни и видели, как ты уходишь в лес. Сначала подумали, дела сделаешь и вернёшься. А ты не вернулся.

— Сука ты, Тимофей, — вновь подтверждает Никодим. — Ни слова нам не сказал.

— Я хотел прорубить проход в стене и выпустить пленников, — говорю. — Но план провалился. Там было слишком много стражи, я не смог бы их всех освободить.

Светозара с Никодимом переглядываются, после чего парень подставляет ладонь и девушка недовольно бьёт по ней. Кажется, они о чём-то поспорили, и Никодим выиграл.

— Я говорил, что ты идёшь освобождать пленников. А Светозара с чего-то решила, что ты собираешься стражников отравить.

— Стражников отравить? В каком это смысле?

— У деда моего, Мелентия, целая куча болиголова пропала. Он им боль убирал, когда к нему приходили зубы рвать. Вот я и решила, что это ты забрал, чтобы стражников в остроге отравить.

— Не, я такого не делал, — говорю. — А если бы и решил их отравить, то спросил бы у Мелентия разрешения. Хера с два я бы что-то у волхва украл. Чтобы мне потом ещё Перун молнию в задницу засадил.

— Короче, мы тебя просчитали, — Никодим щёлкает пальцами. — Поняли, что ты решил вместе с пленниками в Новгород отправиться. Чтобы…

— Тише. Стражники услышат.

— Да куда уж тише…

— Нам всем твой план понравился, — произносит Светозара. — Зачем сидеть в селе и ждать безумца, когда можно отправиться прямо к нему.

— Хитро, — соглашается Никодим. — Безумец сам приведёт нас к нему. Нам останется лишь повесить его на той же стене, где он повесил наших.

— Тише…

Несмотря на свой великий ум, Никодим часто ведёт себя так, будто вокруг него одни глухие и слепые идиоты. И у него очень дурацкая привычка говорить слишком громко. Да, окружающие по-гречески не понимают, как он. Но по-русски очень даже. И если он ещё больше повысит голос, все окружающие узнают, что мы замышляем.

Светозаре даже приходится закрыть рот ему рукой, чтобы этот великоразумный балбес не выдал нас.

— Волибор велел нам быть осторожными, — произносит Светозара. — Он с остальными уже возвращаются в Вещее.

— Понятно… Кстати, времени у нас меньше, чем я думал: безумец вернулся в Новгород, он уже не стоит на Волге. Очень хорошо, что мы отправляемся прямо к нему.

Пусть это и не то, что я планировал, но всё сложилось хорошо. Не придётся идти в Новгород среди толпы мрачных незнакомцев: друзья составят мне компанию.

Всё идёт прекрасно.

Мы столько раз говорили о том, чтобы отправиться в столицу нашего княжества, посмотреть как живут большие люди. Мечтали узнать как там, да времени не было, и опасно слишком: если мертвецы не сожрут, так грабители обязательно выпотрошат. А теперь получается, что нас и кормят, и охраняют, и следят, чтобы мы не заблудились.

Никодим родился в Новгороде, но он был там так давно, что ничего уже и не помнит. Только описывает дома, целиком сделанные из камня. Но никто ему, конечно же, не верит: зачем делать дома из камня, если из дерева намного проще. И зимой теплее. Впрочем, скоро мы всё увидим воочию. Убедимся, столько ли там чудес.

Судя по рассказам путешественников, ходящих мимо Вещего. Путь нам предстоит неблизкий: несколько дней на своих двоих по проторённой, но всё равно трудной дороге. И в конце этой дороги нас ждёт убийство.

Смерть удельного князя до того, как он сам нападёт на нас.

До появления крепости Стародум из земли осталось 11 дней.

Глава 20

Воевода обладал силой сопротивляться силам других.

Но он на своей шкуре почувствовал мощь Мартына Михайловича.

От навеваемого всадником ужаса сознание застывало.

Первые два дня пути были ничем не примечательными.

Мы шли весь день, пока стражники вели нас по дороге. Никто не стегал нас розгами, никто не кричал, и не заставлял силой. Наоборот: каждый раз, когда кому-то из крестьян становилось плохо от жары, усталости или страха, их садили в обоз и везли в телеге в конце колонны.

Сотник, несмотря на своё мерзкое лицо, всех нас подбадривал и даже позволял посидеть подольше на отдыхе, чтобы восстановить силы. Один раз даже прокатил на своей лошади мальчишку, который больше всех хныкал. Дал ему подержать настоящее боевое копьё и нацепил на голову стальной шлем.

Всеми силами пытались показать, что мы никакие не пленники.

Пытались нас убедить, что мы идём в работники добровольно.

Только к вечеру второго дня произошло что-то, выбивающееся из обыкновенной рутины путешествия: впереди показалась сгоревшая деревня, находящаяся прямо на пути. Чёрные остовы домов, провалившиеся крыши, повсюду обугленные доски и куски устоявшего забора. Глядя на это, можно почувствовать запах дыма, хотя деревня наверняка сгорела очень давно.

Солнце быстро приближалось к горизонту, поэтому сотник приказал ускорить шаг, чтобы миновать это место до заката.

— Я помню эту деревню, — внезапно произносит Никодим. — Как же… я проходил мимо неё. Хотел было яблок нарвать, как выбежали две бабы с клюками и прогнали меня. Даже по спине одна заехала.

— Эта деревня называется Погорелое, — отвечает Веда, появляясь между нами. — Я случайно подслушала разговор одного из торговцев в Вещем.

— Серьёзно? — спрашиваю. — Сгоревшая деревня называется Погорелое?

— Нет, конечно. Когда она ещё была целой, она называлась Веретье, а когда сгорела, все стали звать его Погорелым. Восемь лет назад это произошло.

— Если она сгорела так давно, почему ещё не заросла травой и зеленью?

— А пёс его знает!

Несмотря на то, что просторная и широкая дорога ведёт прямо сквозь деревню, разрезая её на две части, сотник приказал съезжать в сторону, чтобы обогнуть её. Оно и понятно: в вечерних сумерках даже нормальное место выглядит страшным, а сгоревшее поселение — и вовсе царством смерти и проклятым место.

— Пожалуйста, скажите, что тоже это видите, — произносит Светозара, глядя в сторону деревни.

— Что именно? — уточняет Никодим.

Но ответ не нужен.

В дверях одного из домов стоит мужчина. Высокий крепкий… а ещё очень бледный и абсолютно голый. Призрак — не иначе. Такие обычно появляются, коли человека убить так быстро, чтобы он этого даже не понял. У нас в Вещем тоже такой был — дед Мормагон, того лошадь лягнула до смерти, так он ещё несколько дней ходил по селу, белый и с выпученными глазами. Сквозь стены проходил и вечно спрашивал, почему ему так холодно. Пришлось его успокаивать и убеждать, что его время пришло, только тогда он успокоился и исчез.

Но то был обыкновенный призрак. Смотришь на него — душе больно становится.

А этот — злобный.

Глядя на голого мужика, стоящего в одном из домов Погорелого, чувствуешь кипящую ярость, съедающую его изнутри.

Судя по повёрнутым головам крестьян, идущих спереди и сзади от нас, все видят призрака. И все, неосознанно, стараются побыстрее миновать деревню. Теперь понятно, почему трава там не растёт, и путешественники обходят его стороной. Мёртвое место. И живой человек мертвецом станет, если заночует там.

— Чего вылупились? — рявкает сотник. — Ноги в руки и вперёд!

Люди послушно двигаются дальше, но продолжают смотреть в сторону деревни.

Лошади стражников нервничают, вырываются, фыркают.

В самом же Погорелом будто почувствовали наш страх: всё больше белых фигур возникает в чёрных окнах. Некоторые призраки ходят из стороны в сторону, другие призывно машут руками, зазывая нас остановиться у них. Как будто среди нас найдутся такие идиоты — уж лучше на сырой земле, чем заходить к призракам в гости.

За несколько лет, что путешественники обходят эту деревню, они протоптали новую, окружную дорогу через лес. Но она всё равно выглядит убогой. Вся косая, кривая, а ещё утром прошёл дождь, поэтому мы идём по мягкой земле, тут и там попадаются лужи, всё в грязи.

— Вы чего там застряли? — кричит сотник отстающим.

Один из обозников застрял колесом в яме. Бедная лошадь гогочет и старается унестись прочь. Несколько стражников спешиваются, чтобы подтолкнуть телегу.

Пожилая женщина-крестьянка вцепилась мне в руку, с ужасом оглядываясь по сторонам. Мужики шарахаются от каждой тени. Светозара пригнулась и передвигается в полуприседе. Даже я чувствую, как сердце трясётся: путь вроде и безопасный, но мы слишком близко к деревне, полной призраков. Рядом с нами находятся духи, наполовину шагнувшие в загробный мир. Даже находясь поблизости ощущаешь дуновение смерти.

Хочется бросить всё и бежать.

Не оглядываясь.

К тому моменту, когда мы миновали деревню, ночь полностью опустилась на окружающую местность, но мы всё равно продолжаем идти дальше, чтобы удалиться от Погорелого. У каждого стражника по факелу, в их свете изредка мелькают очертания трупоедов: пока мы идём молча, не привлекаем внимания, они стараются не приближаться к огню.

— Двадцать три, — произносит сотник, проезжая мимо нас. — Где ещё один?

Никто ему не отвечает.

— Перед Погорелым вас было двадцать четыре, где одного потеряли? Сбежал?

— Должно быть, один из рабочих ушмыгнул, когда телегу из ямы доставали.

— Суки блядь…

Объехав нас по кругу, сотник вновь останавливается.

— А где Татимир? — спрашивает. — Он последним шёл.

Постепенно мы сходим на обочину возле дороги. Стражники собирают нас в группу, причём непонятно, кто из всех присутствующих больше всех напуган: пленники или стражники. Никто не чувствует себя в безопасности посреди леса, особенно поблизости от деревни, полной призраков.

— Всем сидеть! — командует сотник. — Я узнаю, куда подевался Татимир.

Мужчина на лошади уезжает, после чего возвращается мрачный и немногословный. Кажется, я уже знаю, что произошло. Мы слишком близко подошли к Погорелому, слишком спешили, плохо рассчитали время и оказались рядом в сумерках, вот призраки и утащили двоих из нас: одного стражника и одного пленника. Причём сделали это так тихо и незаметно, что никто и ухом не повёл.

Идти их освобождать — добровольно распрощаться с жизнью. Все знают, что нечисть особо свирепствует по ночам, это их время, их власть. Сунешься на их территорию — вернёшься покойником. Буквально.

Есть небольшой шанс, что исчезнувших можно будет забрать утром, но к тому времени призраки почти наверняка прикончат обоих. Нет у нас никакого выбора: раньше надо было думать.

— Кого утащили? — спрашиваю шёпотом.

— Женщины не хватает, — отвечает Никодим.

— Что крестилась постоянно?

— Нет, эту не тронули. Забрали ту, что причитала.

На ночёвку мы останавливаемся прямо возле дороги. Погода ясная, поэтому спать можно под открытым небом. Слегка холодновато, но если постелить на землю немного хвороста, и накрыть всё это войлоком — вполне сгодится. К тому же стражники разожгли большой костёр. Укрываешься плащом и спишь как убитый.

Вот мы и спим. Уставшие от целого дня ходьбы.

— Слышите? — доносится голос Никодима посреди ночи.

— Что такое? — Светозара спросонья вертит головой и не понимает, где находится.

— Завывает кто-то.

Прислушавшись к окружающей тьме, которую лишь слегка разгоняют наши костры, мы замечаем отчётливый скулёж. Не то человеческий, не то животный. Вскоре появляется и сам источник шума: со стороны Погорелого к нам приближаются два умертвия. Побитые, окровавленные, кожа серая, а глаза навыкате. Тяжёлой, шаркающей походкой идут в нашу сторону, стонут и ворчат. К огню приближаются: продолжают стоять на отдалении, будто бы завидуя теплу, в котором мы находимся.

Совсем недавно это были мужчина и женщина: один стражник и одна уведённая из своей деревни крестьянка.

Теперь же это восставшие мертвяки.

Не стали призраки их до утра мучить: прикончили по-быстрому и отпустили восвояси. Бродить по окружающим лесам, да будить путников завываниями.

Превратившись после смерти в нечисть, мертвяки опасны для живых. Они не могут быстро двигаться как трупоеды и другие чудища из лесу. Не могут переломать все кости ударом лапы, но если подпустить слишком близко — обязательно накинутся. Умертвия всем своим уродливым существом ненавидят тех, кто ещё не умер. Защититься от них легко, обмануть легко, убежать легко, но если забудешься ненадолго, сам превратишься в такого. Если не крещёный, конечно.

— Почему та деревня сгорела? — спрашивает Светозара. — Почему там столько призраков, и все злые?

— А каким ещё ты будешь призраком, если ты вместе со всей деревней сгорел? — отвечает Никодим.

— Об этом я не слышала, — вздыхает Веда. — Тут могла быть одна из битв или кто-то очень могущественный жахнул по домам своей силой. Это земля безумца и ему одному известно, что здесь происходит.

Как ни в чём не бывало на ноги поднимается один из стражников. Идёт в сторону мертвецов с оголённым мечом. Два быстрых взмаха клинка — и оба покойника падают на землю, на этот раз умерщвлённые как следует.

За последние двадцать лет люди повидали столько умертвий, что это перестало быть чем-то необычным. Тем не менее они до сих пор продолжают пугать своей неестественной природой. Невозможно сохранять здравый рассудок, когда рядом с тобой находится человек… но уже не человек. Любой храбрец рядом с таким чувствует себя паскудно. Их присутствие наводит на размышления, о которых совсем не хочется размышлять.

Так ночь и закончилась.

Никто больше спать не захотел.

Весь следующий день мы бредём по дороге, а под вечер заходим в одну из деревень для ночлега. Я предполагал, что сотник спросит у людей, можно ли нам остановиться на сеновале, но тот попросту выгнал из своих домов несколько семей, и заставил их самих ночевать в сараях. Под утро же стражники забрали то немногочисленное продовольствие, что смогли найти.

— Суки какие, — скрипит зубами Никодим.

— Не то слово, — говорю.

— Я тоже воровал еду, но хотя бы делал это скрытно. А вот так внаглую отбирать пищу — надо быть полнейшим уродом.

Не знаю почему, но местных жителей ограбили стражники, а стыдно мне.

Эта процедура повторилась ещё дважды: в течение следующей недели мы два раза останавливались в деревнях и оба раза сотник выгонял из домов их жителей, после чего мы там спали, а под утро он забирал всё съестное.

Пять раз мы спали под открытым небом. Один раз шёл дождь, из-за чего прятаться пришлось под большими деревьями и телегами обоза. Один раз из лесу вышла старушка, босая и с волосами до пят, сотник в неё из лука выстрелил — она и исчезла. Мы люди хоть и простые, но далеко не глупцы. Только нечисть может вот так по лесу ходить.

А ещё устали все. Никому не хочется шутить и подпускать всяких тварей вблизь.

— Не думал, что нам придётся идти так далеко, — говорю. — Мне казалось, Новгород поближе.

— Шутишь? — спрашивает Никодим. — Тут три с половиной сотни вёрст. Ты хотел их за день пройти?

— Так какого хера безумец набрал работников так далеко от столицы? Лучше бы поискал в ближайших деревнях, а не заставлял нас топать через полмира.

— Вот его об этом и спросишь.

Когда до Новгорода остаётся один день пути мы даже останавливаемся на небольшом озерце искупнуться и слегка сполоснуть грязную одежду, чтобы Великий князь Юрий Михайлович не увидел нас как кучку вонючих оборванцев. Стражники следят, чтобы никто из «добровольных» работников не исчез во время отдыха.

— Наконец-то, — произносит Светозара. — Я уже порядком подустала за эти дни.

Мальчишка, сидевший заплаканным в казармах острога, внезапно повеселел и даже отплыл подальше от берега, чтобы оказаться подальше от стражников, которые олицетворяют в его глазах всё самое нехорошее.

— Балбес, — произносит Никодим. — Все же знают, что нельзя далеко от берега уплывать — утопцы утянут.

— Но сейчас середина дня, — говорю. — Сейчас утянуть не должны… Не должны ведь?

— Не знаю…

Смотрим на пацана, бултыхающегося так далеко в воде, что едва голову рассмотреть можно. Чувствую, как сердце бьётся через раз: хватит с нас тех покойников, что призраки в Погорелом забрали. Не нужно ещё и сопляка добавлять к их числу.

Вечером и ранним утром его бы обязательно утянули под воду, а сейчас… сейчас вроде плавает.

Утопцы водятся во всех водоёмах: в больших, в маленьких, но особенно их много в болотах. Там их так много, что можно увидеть с берега. И чем дольше длится эпоха безумия, тем больше их становится. Где-то там, на дне, лежат несколько тел лицом вниз. Покрылись слизью и водорослями, отчего сливаются с дном. Спят. Проснуться не должны, но кто знает этих чёртовых тварей? Бывает и днём дичь творится.

В какой-то момент голова мальчишки скрывается под водой и я отчётливо представляю себе крепкую, холодную руку, которая схватила его за лодыжку. Тянет вниз, не позволяя вынырнуть и сделать спасительный вдох… Вскоре пацан снова появляется над водой, значит пронесло. Утопцы и правда не утягивают людей в середине дня — это не их время. Сейчас на земле правят живые.

Мы все втроём выдыхаем.

Перед нами чуть не случилась трагедия.

Иногда лучше быть чрезмерно осторожным, даже когда что-то кажется безопасным.

— Ты уже решил, что мы делаем в столице? — спрашивает Никодим.

— Ты чего? С дуба рухнул? Мы уже больше недели в пути для того, чтобы прикончить безумца.

— Я в другом смысле. Как именно мы это сделаем? Прокрадёмся к нему в спальню и задушим? Или наденем петлю на шею и скинем со стены крепости, как он сделал с нашими?

— Пока о таком рано думать. Решим на месте.

Ночуем как всегда возле большого костра. В последнюю ночь перед Новгородом, как оказалось, из нас троих нервничаю только я. Никодима как всегда ничем не прошибёшь, а Светозара скорее воодушевлена, чем напугана. Она выглядит так, будто скоро исполнит свою давнюю мечту.

Я же лежу с открытыми глазами под плащом и смотрю на небо. Я всегда считал себя смелым человеком, но задуманное убийство не даёт покоя.

Прежде я лишал жизни людей действуя по обстоятельствам. Бил, когда били меня. Дробил палицей черепа, когда хотели убить меня. Первого человека я убил в четырнадцать, это была маленькая, жалкая шайка разбойников у Перепутья. Пятеро человек напали на меня и Волибора с дубинками и ножами: выскочили из лесу с воплями и безумными глазами. Волибор, как опытный воин, действовал быстро, чётко и даже красиво. Забрал четверых, пока я катался по земле с последним, как два диких зверя, у которых в арсенале остались лишь зубы и когти. Сначала выдавил ему глаза, откусил половину щеки, а потом задушил голыми руками.

В тот раз у меня долго тряслись руки, а дыхание не могло прийти в норму.

Теперь я ощущаю почти то же самое.

Каждый раз сражение насмерть происходило вынужденно, в силу обстоятельств. А теперь я целую неделю путешествую ради того, чтобы убить одного человека. Не совсем по своему желанию, но и не из чистой обороны. Это намеренное и подготовленное действие, требующее много времени для исполнения.

Это совсем другое.

Тут большая разница.

Я ещё не успел обрасти слоем брони, который присущ старым воинам из нашего села. Меня задевает человекоубийство, особенно намеренное, и я не могу решить: хорошо это или плохо.

Стоит ли задушить в себе слабака или оставить его, чтобы не превратиться в чёрствый кусок человека, для которого вырванное сердце врага — такое же рядовое событие, как завтрак, обед и ужин.

— Не спишь? — спрашивает Веда.

— Нет, — мотаю головой.

— Говорят, можно легко заснуть, если дышать правильно. Но я этого не пробовала — я же всё-таки дух, а духи не дышат.

— Спасибо за совет.

Заснул я лишь под утро. По ощущениям, только глаза успел закрыть, как сотник орёт на всю округу о подъёме.

Люди одеваются, приводят себя в порядок, после чего мы выступаем и двигаемся прямо в Новгород. В место, где мы собираемся убить князя. Чувствую, это будет немного труднее, чем с конём Фомой Сивовичем.

До появления крепости Стародум из земли осталось 2 дня.

Глава 21

Сам Мартын Михайлович догнал воеводу на своём коне.

Новый князь Владимиро-Суздальский потребовал отдать ребёнка.

Глупец.

Нечем угрожать человеку, который уже давно распрощался с жизнью.

Стоит нам выйти на открытую местность, каждый из крестьян замирает в трепете.

Светозара что-то беззвучно шепчет, Никодим смотрит со скептическим молчанием, я же просто стою с каменным лицом, чтобы не выдать крайнего изумления. Все мы слышали об этом месте и все представляли себе как выглядит столица княжества, но никто не мог предсказать, каким Новгород окажется на самом деле.

В наших головах строилась картина большой деревни, как если бы рядом с Вещим появилось ещё несколько таких же сёл, объединённых вместе. Но даже такой образ был слишком невообразимым по сравнению с тем, что мы увидели.

— Совсем не скучал, — произносит Никодим, глядя на столицу. — Вот нисколечки!

— Ты не говорил, что он такой большой, — замечает Светозара.

— Говорил, но никто мне не верил.

Мой друг прав, это надо увидеть, чтобы поверить.

Для деревенского жителя город — всё равно, что дом в небесах. Слишком необычно, слишком сказочно. Мало того, что он огромен и вмещает в себя целую уйму народу, так ещё и выглядит так, словно его строили не люди, а какие-то сверхразумные духи с тысячей конечностей.

По всему периметру Новгорода располагается деревянный частокол с земляными валами, над стенами возвышаются деревянные башни с дозорными. Куча домов самых разных форм и размеров. Ровно по центру его разрезает река — Волхов, через который ведёт один единственный, но очень широкий мост — Великий мост.

На обоих сторонах реки виднеются храмы, притягивающие взор издалека. И это не церквушки, как у нас в Вещем, а большие соборы с крышами-луковицами, массивные, серьёзные. Софийский и Никольский. Один их вид заставляет замереть без слов. Как два дуба, стоящих над низким кустарником.

Много-много лодок на реке.

Жизнь здесь бурлит.

На западной стороне виднеется детинец — ещё более укреплённая часть города, в основе стен уже располагаются камни, а не дерево. Место, где находится правление всей Новгородской земли. До эпохи безумия детинец контролировался архиепископом и боярскими вельможами, в то время как князь ютился на торговой стороне — в отдельном поместье. Он считался «приглашённым» правителем, поэтому не имел права размещать дружину в цитадели города. С приходом эпохи безумия всё везде изменилось, теперь удельный князь, назвав себя Великим, вобрал в себя всю власть окружающих земель, а вече больше не принимало никаких важных решений.

Оказалось, что единоличная сила важнее всех прочих обстоятельств. Когда ты можешь в одиночку уничтожить небольшую армию, никто тебе не указ.

Безумец обосновался в детинце, сместив оттуда других бояр.

И вот теперь мы втроём направляемся в город, чтобы уничтожить такого человека. Того, кто двадцать лет назад получил от леса огромную силу и смог перевернуть историю целого княжества. Но одолеть его мы всё-таки сможем. Пусть безумец и подчиняет себе людей, засовывая им руку в живот, но я сильно сомневаюсь, что он сможет продолжить жить без головы.

Всё, что мне надо — подобраться достаточно близко.

— Добро пожаловать домой, — произносит сотник со своей обыкновенной паскудной ухмылкой. — Это самое лучшее место на всей Руси, здесь всегда можно встретить новых людей, новые языки, новые товары и еду. Вы полюбите это место.

— Вот уж сомневаюсь, — тихо шепчет Никодим. — Худшего места для жизни — не сыскать.

— Ты преувеличиваешь, — возражает Светозара. — Только посмотри, какой он большой.

А город и правда большой. Прокормить его — целая задача. Теперь понятно, почему между городом и деревнями ходит столько торговцев, обменивая еду на произведённые ремесленниками товары.

— Как давно я хотела тут побывать, — продолжает Светозара. — Мне надо тут всё-всё-всё посмотреть.

— Не забывай, что мы вроде как пленники.

— Ай, не надо. Мы можем сбежать как только захотим.

— Да и вообще, мы сюда не отдыхать пришли. Сначала работа, потом развлечения, всё как у нас в селе.

Глядя на разговоры моих друзей, трудно поверить, что они осознают всю сложность задуманного нами. Неужели только я один понимаю, какая это чертовски трудная задача?

Во время эпохи безумия все друг друга стараются убить. Стоит одному человеку получить мало-мальски полезную силу, он тут же старается применить её, чтобы получить что-то для себя. Многие стали разбойниками, грабителями, убийцами. Уверен, безумца за долгие годы множество раз пытались прирезать, отравить, подстеречь в переулке. Но он до сих пор жив, значит и нам не удастся сделать всё так просто.

Но отвлекать друзей не хочется: раз уж они оказались в городе, пусть сполна почувствуют здешнюю жизнь.

Постараюсь всё сделать сам.

— Ну всё, посмотрели и хватит, — сотник обрывает разговоры среди добровольных рабочих. — Пора идти к Юрию Михайловичу.

Одной большой колонной мы направляемся в Новгород, и городские дозорные открывают врата перед нами. Долгое время жители Вещего считали Перепутье городом, но это была лишь кучка домишек, где ничего не происходит, по сравнению с этим местом.

Мы вошли с торговой стороны в разгар дня, поэтому город выглядит как один огромный базар, что отчасти так и есть.

Народу… тьма.

Никогда и представить не мог, что в одном месте может собраться такая толпа. У нас в селе даже во время праздника столько человек не было, а здесь обыкновенный день. Повсюду лица, лица, лица… кто-то в мехах, не смотря на август, кто-то весь бисером увешан.

Все говорят, кричат, спорят.

Столько шума…

Если пробыть здесь несколько дней, можно с ума сойтиот обилия людей. Теперь понятно, почему безумец такой безумный: он попросту свихнулся наблюдая за суматохой, где каждый человек что-то делает, куда-то спешит. Каждый — живая душа, теряющаяся в общем гаме.

— Смотри какие волосы, — Светозара указывает на мужчину в стороне. — Чудо какое-то!

— Действительно, — говорю.

Мы с девушкой не отрываясь смотрим на человека, пусть это и не совсем прилично — глазеть вот так открыто. Но это же невообразимо! У него волосы цвета огня, тёмных, догорающих углей.

— Это называется «рыжий», — произносит Веда, сидя у меня на плече. — Припоминаю, что много таких видела.

— Рыжий, — подтверждает Никодим. — У меня друг в детстве был такой.

— И почему у него волосы такого цвета? — спрашивает Светозара.

— Родился таким. Бывает. Что его, из дома теперь выгонять?

Чем дальше мы идём, тем больше теряемся от обилия шума и мелькающих людей. Если бы не стража, направляющая нас, мы очень быстро разбрелись бы по сторонам и потерялись. Так мы доходим до реки и поворачиваем вдоль. Весь берег Волхова — одна большая пристань, возле которой покачивается множество всевозможных судов: и небольшие рыбацкие лодки, и плоскодонные ладьи с низкими бортами, и морские кнорры, картинки которых мы видели в книгах, даже несколько плотов. Повсюду снуют моряки, разгружают и загружают бочки, тюки, ящики.

Дорога усеяна конским навозом, никто его не убирает. Только соломой сверху накрывают, чтобы не испачкаться, но это не очень-то помогает. Воздух гудит как растревоженный улей: крики разносчиков, ругань торговцев, лязг цепей. Над головами сплошные вывески: горшки, доски, рыба, меха. Пахнет дымом, квашеной капустой и чем-то едким, это дубильщики кожу обрабатывают.

И почти все, сука, одеты лучше нас.

Одежда такая же льняная, но ни заплатки, ни порванных промежностей.

Понятно, почему Никодим так не любит этот город. У нас в селе намного спокойнее: не приходится каждый день толкаться и ругаться, когда на ногу наступают. А наступают здесь наверняка очень часто.

Чуть дальше виднеется мост через реку на Софийскую сторону, но мы почему-то проходим мимо. И двигаемся ещё дальше.

Вскоре мы останавливаемся у большого поместья на берегу — Ярославово дворище. Когда-то это было место, где жил князь Новгородский, теперь же обыкновенный постоялый двор для важных гостей.

— Разве… разве нас не должны были отвести вон туда, — Никодим указывает на другую сторону реки. Я… я думал…

— Мне тоже… — говорю. — Казалось…

По какой-то причине стало трудно дышать. Даже говорить получается с трудом.

Мы с остальными похищенными крестьянами внезапно начинаем ослабевать, точно из нас выкачали всю жизненную силу. Ноги подгибаются, люди хватаются друг за друга, чтобы устоять, но самое странное происходит не с телом, а внутри.

Чувствую страх.

Настоящий, первобытный страх.

То самое ощущение, которое испытываешь, когда хватает судорога за ногу посреди реки, и едва выплываешь на поверхность, чтобы вдохнуть. Когда залез на высокое дерево, и резкий порыв ветра раскачивает крону, заставляя тебя хвататься за тонкий ствол, когда ночью выходишь помочиться и видишь в двух шагах от себя наполовину разложившееся умертвие, скалящее зубы.

Не могу понять, чего именно я так испугался, но это чувство целиком овладело всем естеством. Думается очень трудно.

— Что это? — шепчет Никодим. — Я не могу голову поднять…

Парень цепляется за моё плечо, Светозара делает то же самое с другой стороны. Мне приходится идти за нас троих, только я сохраняю достаточно воли, чтобы передвигаться.

— Я уже встречала такое прежде, — проносит Веда, летая возле нас. — Много лет назад.

— Что это? — спрашиваю. — Что это такое?

— Мартын Михайлович, князь Владимиро-Суздальский. Это его сила: безумец заставляет людей служить ему, а людоед делает так, чтобы его боялись все окружающие.

— Как? Что…

Приходится собрать весь свой рассудок в кулак, чтобы продолжать говорить.

— Разве они с безумцем не должны стоять на Волге? Воевать друг с другом?

— Должны. Но раз Мартын Михайлович тут, значит братья уладили свои разногласия. И теперь два Великих князя в Новгороде.

— Тимофей, — шепчет Светозара. — Может, сбежим? Я не хочу идти дальше…

— Я тоже не хочу, но нам нужно. Стражники должны привести нас прямо к безумцу, чтобы нам не пришлось пробиваться к нему своими силами. Это наш шанс оказаться к нему на расстоянии вытянутой руки.

Чем ближе мы подходим к дворищу, тем сильнее ощущается давление ужаса. Крестьяне, стражники, случайные прохожие, все кривятся и трясутся. Самые слабые попадали на землю и лежат на боку, закрыв голову руками. Даже сотник спешился, почти слышно как он стучит зубами.

Удивительно, но сила людоеда не влияет на животных: лошади продолжают идти вперёд как ни в чём не бывало.

Вскоре мы выходим к нужному поместью, где уже собралось больше сотни крестьян и стражи. Как оказалось, мы — не единственные похищенные люди. Люди безумца прошлись ещё и по другим деревням, собрав рабочих для своей крепости по всей Новгородской земле. Всего нас получилось около пятидесяти пленных, которых собрали в дрожащую кучку посреди двора. Их охраняет такая же испуганная городская гвардия, а на отдалении стоит сам князь Владимиро-Суздальский.

Мартын Михайлович.

Людоед.

Одно его присутствие заставляет людей чувствовать смертельный страх, сводящий мышцы, мешающий думать и дышать. Но посмотреть на него кажется совсем невыполнимым. Стоит только подумать, чтобы поднять глаза в его направлении, как всё тело замирает в панике.

Но я человек сильный, как считал всю жизнь.

Сжимаю кулаки, напрягаюсь, кричу у себя в голове… и поднимаю взор на хозяина ужаса.

Людоед оказался пятидесятилетним мужчиной, с большим животом, с лысой макушкой и длинными, висящими до плеч волосами с затылка и боков головы. Ряженый как самый последний щёголь, в пёстрые цвета и необыкновенно узкие штаны, только подчёркивающие его каплевидную фигуру.

Но даже быстрого взгляда в его сторону хватило, чтобы сознание застила чёрная пелена.

Чувствую, как ноги слабеют, а я падаю без сознания на землю.

Просыпаюсь от того, что Никодим бьёт меня по щекам, чтобы я очнулся. Прошло всего несколько мгновений. К счастью, никто не заметил моего падения, поскольку все остальные люди вокруг ведут себя точно так же.

— Не должно быть таких сильных людей, — произносит Светозара. — Просто не должно быть.

— Я уверен, что это не вся его сила, — отвечает Никодим. — Думаю, это лишь её часть, которую он носит с собой постоянно. Он в любой момент может её усилить. Но мне всё равно, я его не боюсь.

— О чём ты? Ты же точно так же трясёшься, как и мы.

— Да, но это не мой разум боится, а тело. В отличие от других людей я понимаю, что это страх извне, а не изнутри. Даже если не получается встать и посмотреть на него, всё равно не боюсь.

Теперь понятно, как братья взяли когда-то и Владимиро-Суздальское княжество, и Новгородскую землю с Ярым острогом и Стародумом. Раньше победу в войне одерживали армии: чем у тебя больше солдат, чем лучше они обучены и вооружены, тем ты сильнее. Сейчас же встречаются люди вроде людоеда, перед которыми даже сотня опытных копейщиков упадёт на колени, не в силах сделать и шага.

Даже не знаю, какая у него ступень… восьмая или девятая. Та самая, от которой дохнут все жабы в округе.

Двадцать лет назад такой человек просто вышел к крепости, держа перед собой щит, и все защитники замка бежали со своих постов, лишь бы не оказаться рядом с ним.

А сопротивляться такой силе сможет только человек такой же ступени, как и он. И только с неимоверно сильной волей. Если у людоеда девятая ступень, то все обладатели седьмой и ниже даже посмотреть на него не смогут, чтобы не потерять сознание. А такой же девятый будет трястись от страха, но хотя бы стоя на ногах.

По всей Руси таких всего несколько человек, и каждый из них с эпохой безумия очень возвысился. Но многие и умерли. Когда ты настолько силён, очень трудно остаться в живых: все завидуют либо тебе, либо твоему положению.

— В последний раз, когда я его видела, он был возле Стародума, — произносит Веда. — Людоед сидел на коне и взирал как его армия штурмует стены. Только тогда он ещё не был людоедом. А безумец не был безумцем.

— Почему нас привели сюда? — спрашиваю. — А не к князю в детинец?

— Скоро мы это узнаем.

Скоро оказалось не таким уж и скоро.

Сотник заставил нас сидеть прямо на земле под горячим августовским солнцем, а сам отправился к людоеду доложить о приведённых людях. Только непонятно, причём тут людоед, если нас вели к безумцу.

Неужели эти двое договорились? Мы так надеялись, что братья перебьют друг друга, или хотя бы отвлекутся на какое-то время, чтобы мы в Вещем поняли, как выбраться из неудобной ситуации. А теперь, оказывается, они не стоят на Волге. Они оба здесь, и скоро займутся проблемами, что есть в их княжествах.

Со дня на день Юрий Михайлович должен направить войско прямо на Вещее.

Так что у нас совсем мало времени.

— Фух, чувствуешь, пропадает? — спрашивает Никодим.

— Точно, — говорю. — Уже не такая слабость в коленях.

Оказалось, что Мартын Михайлович уже уезжает из города. Он и его свита взбираются на коней и строятся в дальнюю дорогу во Владимиро-Суздальское княжество. И чем дальше он от нас находится, тем легче думать и передвигаться.

— Стройся! — командует сотник. — Сейчас вам дадут мешки с едой и в дорогу!

— Какую дорогу? — кричит Никодим. — Мы ведь уже на месте.

— Юрий Михайлович передаёт вас своему брату. Вы будете служить у него.

Ясно, почему у этого сотника была такая паскудная улыбка всё это время. С самого начала нас собирали не для службы в замке безумца. Мы — дань. Люди со всего княжества, отобранные гвардейцами, чтобы направить их к людоеду. Рабы, откупное. Скорее всего безумец проиграл битву и вынужден заплатить за своё поражение вот таким ужасным способом. Передать во владение соседнему правителю горстку своих людей в дополнение к деньгам, землям и чёрт знает чему ещё.

А монетой мне быть ой как не хочется!

Не хочу, чтобы мной расплачивались точно так же, как мы на рынке платим шкурами куниц.

— Пора сбегать, — говорю. — Раз уж нас не доставят к безумцу в покои, придётся пробираться к нему самостоятельно.

— Значит князь Новгородский не повесил своих работников? — спрашивает Светозара.

— Скорее всего повесил, но новых набрал из рядовичей прямо в Новгороде. А нас с вами никогда и не везли ему в услужение. Нас с самого начала хотели передать людоеду.

— Думаешь, Мартын Михайлович собирается нас съесть?

— Не мели чепухи. Скорее всего он однажды съел сердце своего врага, чтобы получить его силу, как это сделал Перун с Поревитом. А его за это навсегда окрестили людоедом. Ты же знаешь какие у нас люди живут: всё приукрашивают, всё додумывают, любые байки сочиняют.

— Я знаю, как нам сбежать, — произносит Никодим. — Доверьтесь мне.

Никодим аккуратно ползёт вбок, между толпы, едва стоящей на ногах. Людоед от нас удалился недостаточно далеко, поэтому его влияние до сих пор ощущается. Соображается туго, взгляд поднять выше уровня земли страшно. К счастью, эта сила направлена не только на пленников, но на всех людей вокруг, даже на стражников.

Сбоку от нас находится один из людей безумца в чёрной маске, преграждает нам путь на свободу.

Создаю в руке красный кинжал, Веда послушно принимает нужную форму.

Однако пускать его в ход даже не потребовалось: стражник с копьём сидит на корточках и смотрит себе под ноги, совсем не обращая внимания на окружающее. У этого типа оказалась совсем слабая воля по сравнению с остальными, поэтому мы без труда обошли его стороной и не прибили по пути.

Остальные стражники оцепления, что должны были охранять пленников, тоже либо сидят на корточках, либо на коленях, никто не смотрит поверх голов. Все борются с внутренними демонами. Удивительное дело: людоед пришёл сюда, чтобы взыскать долги с безумца и увести с собой людей. Но он же послужил причиной, по которой нам удалось так легко улизнуть.

С другой стороны, даже если бы нам не удалось сбежать сегодня, мы ушли бы в одну из ночей по пути во Владимиро-Суздальское княжество. Никто не смог бы нас удержать.

Никодим направил нас прямо в заросли кустарника, после чего мы без труда вышли из Ярославого дворища и оказались на свободе.

— Это место — что-то вроде нашего подворья, — горделиво замечает Никодим. — Когда-то это был дом князя Новгородского, а теперь место, где останавливаются богатые люди. Мы с друзьями сюда почти каждый день пробирались, чтобы в отходах покопаться. Огрызки яблочные доесть, кости высосать. Эх, старые добрые времена!

— Что делаем теперь? — спрашивает Светозара.

— То, ради чего пришли. Нашего удельного князя Фому Сивовича мы уже убили, так что на очереди следующий удельный. Великий князь Новгородский, как он сам себя кличет. В простонародии безумец.

— Но у нас же будет время походить по городу и всё здесь посмотреть?

— Конечно. Перед убийством нужно как следует к нему подготовиться.

Мы выходим на открытую улицу и двигаемся вдоль реки, не переставая удивляться, какой же это большой и густонаселённый город. Жизнь здесь бурлит и мы вместе с ней. Приятно снова чувствовать себя свободным.

До появления крепости Стародум из земли осталось 2 дня.

Глава 22

Воеводу окружили, когда он укрылся в одинокой избушке посреди леса.

Преследователи кричали и угрожали, требовали выйти.

На их голоса явились ночные твари, позволившие ему сбежать.

Мы хотим проникнуть в детинец — самое укреплённое место на всей Новгородской земле.

На первый взгляд это кажется невозможным. Сам Новгород окружён стеной, а внутри города ещё одна крепостная стена. Там располагаются княжеские хоромы, палаты архиепископа, кладовые, амбары, скрипторий, тюрьма и избы дружинников, не считая Софийского собора. Внутрь даже целая армия не сможет проникнуть, что уж говорить про трёх человек.

Однако у нас как раз оказался меч, который может резать и дерево, и камень так же легко, как крапиву. Нужно лишь понять, с какой стороны лучше зайти.

— Жаль никто из нас не умеет летать как птица, — с грустью произносит Светозара. — Можно было бы взлететь повыше и посмотреть, как внутри стоят дома, где нет стражи, а где она есть.

— Если бы люди умели летать, никто бы не строил высоких стен, — замечает Никодим.

— Это да, но я так, просто мечтаю.

— Думаю, где-то есть человек, который может отращивать крылья на спине и летать в небе, — говорю. — Звучит довольно просто.

— Так может это твоя сила?

— Нет, — вздыхаю. — Пробовал — не получилось. И крылья отращивать, и самому в птицу превращаться.

— Прости, Тимофей, но ты неудачник, — усмехается Никодим.

— Ошибаешься. Из-за того, что у меня нет силы, я очень хорошо научился сражаться: кому угодно череп проломаю. К тому же рано или поздно сила найдётся — я чувствую её в груди.

Мы двигаемся вдоль Волхова, глядя на приплывающие и уплывающие суда. Именно вокруг этого места и возник целый город. Река связывает варягов и Византию, поэтому через Новгород проходят все товары и все моряки между двумя частями света.

Двигаемся всё дальше по торговой стороне, осматривая стену детинца. Повсюду стоят башни с лучниками, так что даже приблизиться к ней без внимания не получится. Одни врата выходят к реке, другие, по словам Никодима, на обратную сторону.

— Говорят, есть тайный путь в детинец, — шёпотом произносит парень. — Будто бы он ведёт прямо на склад с провизией, запасённой на случай осады. И если туда попасть, можно будет до конца жизни есть еду, и никто об этом не узнает, потому что там её очень много.

— Байки, — возражает Светозара. — Никто не станет делать тайный ход прямо на склад.

— А я говорю, что никакие это не байки! В детинец можно забраться по тайному туннелю. Нужно только его найти.

— Если бы в детинец был другой путь кроме двух врат, местная голодная детвора уже давно бы его нашла, — говорю. — Думаю, вы в детстве выдумали эту историю, чтобы было о чём помечтать.

— В Стародуме был тайный ход, — внезапно замечает Веда. — Когда крепость пала, половина людей смогла сбежать.

— Кстати насчёт этого, — Светозара наклоняется поближе к летающей между нами девушке-духу. — А это правда, что в крепости остались сокровища?

— Правда.

— И что они прямо сейчас где-то под землёй?

— Тоже правда, но откопать их не получится — Стародум ушёл слишком глубоко.

Пока день, мы обходим детинец по кругу, осматриваем его со всех сторон, ищем слабые места, но их конечно же нет. Нет никакой прорехи, через которую можно было бы незаметно проникнуть внутрь. Более того, нет ни одного участка стены, который не просматривался бы со всех сторон. Земляной вал, каменное основание, толстые дубовые стены. На вид очень прочно и надёжно.

Нужно подождать ночи и посмотреть, как меняется караул, и как освещается крепость.

Вполне вероятно, что мы сможем проникнуть в детинец в темноте.

А пока просто гуляем, смотрим на город, в котором так давно хотели побывать. Мы прибыли сюда как похищенные крестьяне, но оказались единственными, кто смог сбежать. Жаль тех, что увели к людоеду, но мы там ничего не могли сделать. Мы — люди маленькие, а против нас куча стражников и человек, который подавляет разум одним своим присутствием. Хорошо, что мы сами смогли уйти.

Надеюсь, однажды подвернётся случай, и все похищенные люди окажутся на свободе, но это явно случится не сегодня, не с нашими силами.

— Эй, ребята, вашим мамам нужны льняные полотна? — зазывает нас один из торгашей.

Даже не знаю, почему он решил, что мы можем что-то купить. Выглядим мы хоть и довольно уверенными в себе, но при этом помятыми и бедными.

— Нет, спасибо, — говорю.

Мы идём вдоль рядов торговых навесов, под которыми выставлены шкуры и рога, ткани, мёд, воск, рыба, зерно, ягоды, железо, медные и бронзовые изделия, специи, дерево, дёготь, глина, посуда. Тут же можно встретить торговцев скотом, лошадьми и птицей. Все кричат, зазывают прохожих. У нас в Вещем все друг друга знают, поэтому за сандалиями идут к Казимиру, а за квасом ко мне. Не приходится выставлять товар на полках. Здесь же сплошь незнакомцы, поэтому без громких речей ничего не продашь.

Повсюду летают пёстрые духи торговли в виде маленьких меховых тряпок. Таких я встречал только на Перепутье, но гораздо меньше.

Чуть дальше находятся пекарни, откуда идёт запах, заставляющий исходиться слюной.

Ещё дальше таверны, где отдыхают моряки. Там они пьют, гуляют, веселятся. Как наше подворье, только больше. Мимо Новгорода проходит намного больше торговцев, чем мимо нашего села.

Чувствую, как кто-то прижимается сбоку.

Оборачиваюсь и вижу мелкого пацана. Судя по виду, он пытается меня обокрасть, но паренёк явно ошибся в своём выборе: у нас со Светозарой и Никодимом нет ничего, кроме пары корок хлеба, которые мы сэкономили во время путешествия. Единственная моя ценность — Веда, волшебный клинок, но ни продать, ни отдать её невозможно. Она — живое существо, и сама решает, кому будет служить.

— Не на того напал, шкет, — произносит Никодим. — Если хочешь залезть к кому-нибудь в карман — посмотри у того в шкурах. У него наверняка пара старых монет найдётся.

— Тот меня уже знает, — недовольно выдыхает мальчик. — Побил меня вчера. А я со вчера ничего не ел.

— В таком случае предлагаю тебе уйти из Новгорода и поискать судьбу в какой-нибудь деревне.

— Погоди, — вмешивается Светозара. — Вот тебе чуть-чуть хлеба.

Девушка отламывает пацану половину своего куска. Тот, довольный, убегает.

— Зря ты так, — говорю. — Теперь нам самим есть нечего.

— Такому мелкому ребёнку нужно меньше еды, чем нам. К тому же нам добыть еду легче, чем ему. Мы-то взрослые и сильные.

Вечереет.

Вдоволь побродив по торговой зоне и посмотрев на товары, мы направляемся дальше вдоль города, осматривая стены крепости. Мы могли бы обойти весь детинец очень быстро, но поскольку мы в Новгороде ходим как зеваки, то времени на всё уходит очень много.

Уже когда солнце почти село за горизонт, Никодим внезапно останавливается. Замирает с видом полнейшего изумления.

— Это… это тут?

— Что тут? — спрашиваю.

— Это место. Я думал оно дальше…

Мы стоим на самой северной границе города, где живут обыкновенные крестьяне, что с рассветом поднимаются и идут трудиться в поле. В этой части Новгорода дома стоят как попало, далеко друг от друга. Каждый отделён от других огородами и зарослями деревьев. Никодим как раз смотрит на один из таких домов.

— Ты здесь жил когда-то?

В молчании Никодим направляется к дому. Большой, широкий, с длинным чердаком, явно на две семьи. Разве что заброшен уже много лет: стены сгорели, настила на крыше нет совсем, повсюду дыры и сквозняк. Такое случается в деревнях — неаккуратное обращение с огнём никого не щадит. Кто бы тут ни жил когда-то, им пришлось строить новый дом. Большое несчастье, о котором гласят пустые окна.

Мы со Светозарой идём за парнем, пытаясь понять, что он чувствует. Никодим весь день был полон энергии, показывал всякие места, рассказывал истории, а теперь с мрачной отстранённостью движется к старому дому.

— Тут жили твои друзья? — спрашивает Светозара.

На этот раз Никодим даже головой мотать не стал.

Очень-очень медленно он входит в дом, двигается осторожно, словно на него нападёт сразу сотня грабителей.

Внутри пусто, только кучка старых углей, оставшихся от сгоревшей мебели. Обыкновенная картина, я видел такое уже много раз: даже у нас в Вещем есть пара сгоревших домов. Все они похожи друг на друга в своём угольном посмертии.

Никодим проходит вдоль одной из комнат, останавливается в дальней части дома, у противоположного выхода. Там он так же молча принимается оттаскивать в сторону кучу сгоревших брёвен. Мы со Светозарой точно так же, в молчании, помогаем ему. Если он это делает, значит так нужно.

Когда брёвна оказались в стороне, Никодим поднимает несколько досок с пола и перед нами открывается вполне целая деревянная лестница вниз, под землю. Не могу понять: её построили после пожара, или она уцелела во время его. Так или иначе, Никодим спускается вниз, а мы за ним.

Приходится некоторое время постоять в темноте, чтобы глаза привыкли и выцепили очертания окружающего. Первоначально я думал, что это обыкновенный погреб, где люди хранят продукты на зиму, но тут оказалось на удивление свободно. Под большим домом оказался такой же большой и просторный подвал. Более того, он оказался разделён на две части стеной с дверью, за которой оказалась ещё одна дверь. Три отсека под землёй. Должно быть, его выкопали ещё до того, как сам дом построили.

— Что это такое? — спрашивает Светозара, не выдержав.

— Я был тут когда-то, — отвечает Никодим после заминки. — Тут должна быть свеча где-то.

Полазив по углам, Никодим поднимает с пола настоящую свечу из пчелиного воска. Довольно дорогая вещь — такие есть только в церквях и боярских домах. У обыкновенных крестьян они не водятся.

Тут же нашлось и огниво.

Никодим зажёг немного старых древесных опилок, от которых занял свечу. Света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть первую из комнат подвала. Бардак, сваленный в кучу мусор, ничего примечательного.

— Я был тут когда-то, — произносит Никодим. — Нельзя сказать, что я здесь жил — просто был.

— В каком смысле? — спрашивает Светозара.

— С десяти до двенадцати лет я провёл в этом подвале, ни разу не выйдя на поверхность. Взаперти. Был один плохой человек, который держал меня здесь в клетке, кормил костями и заставлял лаять как собаку.

Никодим открывает дверь в следующее помещение, оставляя нас со Светозарой в изумлении. Мы смотрим друг на друга, не в силах понять, правду говорит Никодим или нет. Всё, что мы о нём знаем — он был беспризорником в Новгороде, никогда не знал своих настоящих родителей, сбежал из города и осел в Вещем, где его приняли как своего. Всё это время он говорил, что ему пришлось уйти, поскольку выживать стало очень трудно. Ни разу парень даже не заикнулся, что его кто-то держал взаперти.

— Но вы не переживайте, — продолжает Никодим. — Я проломил этому уроду голову. Слепил из глины шар, высушил его и размозжил череп ублюдку. Его тело лежит там, дальше.

— Ты серьёзно?

— Как никогда.

Никодим переходит в следующую, последнюю комнату подвала, самую большую среди всех. Две предыдущие показались всего лишь маленьким тамбуром по сравнению с третьей. Свечи оказалось едва достаточно, чтобы показать стены.

* * *

Дубовые доски вокруг.

Земляной пол, старая кровать. И одна одинокая свеча, которую ему всегда оставляет Стихарь, потому что даже собакам нужен свет, чтобы жить.

Двенадцатилетний Никодим сидит в углу и прячет за спиной собственноручно сделанное оружие. Сегодня его не посадили в клетку, поскольку в последнее время он вёл себя хорошо. Ему даже оставили тарелку, чтобы он ел из посуды.

— Тихо, — шепчет Боря. — Идёт, слышишь?

— Слышу, — так же тихо отвечает Никодим.

— Готов?

— Не знаю…

Целых два года Никодим сидел взаперти, в подвале заброшенного дома. Стихарь посадил его сюда и ужасно избивал, если видел, как он ходит на двух ногах или слышал, как он разговаривает. Он настолько свыкся с одиночеством, что был уверен, что никогда не увидит другого человеческого лица, если не считать пленителя, конечно же, но Стихарь — не человек. Никодим отказывался воспринимать его таким.

Ему было десять, когда этот человек подошёл к нему и предложил еды.

«У меня тут дом недалеко сгорел, — сказал он. — Там в погребе полно еды осталось. Поможешь поднять — сможешь забрать сколько унесёшь».

Никодим повёлся.

Многие годы он ел впроголодь, поэтому обещание пира вскружило ему голову.

Это оказалось очень большой ошибкой: с тех пор Стихарь, без перерыва цитирующий Библейские тексты, заставлял его сидеть в клетке и лаять.

Но несколько дней назад у него в подвале появился новый человек — Боря. Такой же мальчуган, как и он сам, но сильный и пока ещё не сломанный. Именно Боря надоумил его напасть на мучителя. Если бы не он, сам Никодим никогда бы не осмелился на что-то подобное.

— Хорош сопли жевать! Либо вмажешь этому уроду по башке, либо я сам тебе вмажу!

— Ладно…

Сначала они с Борей хотели выкопать туннель наружу, но потом передумали: вдруг Стихарь окажется поблизости в момент, когда они будут вылезать. Это станет их концом.

Нет.

Лучше прибить его прямо на месте, чтобы он больше не смог причинить зла. И для этого они придумали план, как найти оружие там, где его. Выкопали яму вниз и добрались до глины. Много дней ушло, чтобы превратить его в крепкий кусок камня, обернули его в одеяло и сделали что-то вроде кистеня. Пусть Стихарь и взрослый, суровый мужчина за пятьдесят, но даже ему хватит сильного удара по голове.

— Я готов, — шепчет Никодим. — Честно, готов.

— Хорошо. Я рассчитываю на тебя, помнишь?

— Да. Я не дрогну.

Скрежет отодвигаемых брёвен с люка в полу.

Скрип тяжёлых шагов по деревянной лестнице.

Каждый раз, когда Никодим слышал эти звуки, его начинало сильно трясти. Сегодня же он не просто в ужасе, он в панике из-за того, что собирается сделать. Но он всё равно благодарен, что рядом с ним оказался Боря. Без него у Никодима не хватило бы духу даже подумать о побеге.

Дверь открывается, и перед ними предстаёт человек, которого они так сильно ненавидят. Высокий, крепкий, не смотря на возраст, и как всегда со злобным выражением лица, словно он недоволен каждой частичкой окружающего мира.

— Как поживают мои любимые собачки? — спрашивает с порога. — Господь был к вам сегодня милостив. Я принёс немного мяса.

— Гав, — тут же отвечает Никодим.

— Никакие мы не собаки, вонючее ты отродье, — рявкает Боря согласно задуманному. — Мы — люди. Ничего ты с этим не сделаешь.

На Стихаре медленно меняется выражение лица. Никодим хорошо знает, к чему это приводит. Несколько мгновений, и он примется избивать Борю до полусмерти. Но это именно то, чего они и хотят.

— Ах ты мелкий сукин сын! — шипит Стихарь.

Он лупит Борю сначала кулаками, а затем пинает ногами. Никодим тем временем встаёт в полный рост: он и сам забыл, когда делал это в последний раз. Чтобы не навлечь на себя новые избиения, он предпочитал перемещаться на четвереньках даже в отсутствие своего пленителя.

Сейчас же он твёрдо стоит на ногах, а кулак так сильно сжимает сделанное им оружие, что ногти больно врезаются в кожу.

Он заносит руку за голову и в последний момент Стихарь оборачивается на него. Глаза красные от гнева, зубы сжаты в оскале. Но сделать уже ничего не может — слишком поздно. Даже такой страшный человек не обладает достаточной реакцией, чтобы уклониться.

Шар из глины, опускается ему прямо на лоб с хрустом и чавканьем.

Человек, который так долго его истязал, превратился в мертвеца быстрее, чем успел это осознать.

Далее произошло то, чего Никодим сам от себя не ожидал. Ноги понесли его к выходу, он слышал, как за ним бежит Боря. Они выскочили из подвала и дёрнули в разные стороны, как два напуганных зайца. Никодим бежал так долго, как только помог. Прочь от этого места как можно дальше. Чтобы даже призрак Стихаря его не нашёл.

Больше Никодим не видел ни Борю, который его выручил, ни место своего заключения.

* * *

* * *

— Веда, помнишь ты спрашивала, как я получил свою силу?

— Да, — отвечает девушка-дух, появляясь между нами.

— Так вот, я сидел здесь два года и очень хотел увидеть голубое небо. Так я и получил свою силу.

Мы со Светозарой снова переглядываемся, пытаясь понять, как так получилось, что Никодим ни разу не обмолвился о своём заключении в подвале под присмотром помешанного любителя собак.

— Он должен быть где-то здесь, — шепчет Никодим, подносят свечу к полу. — Тут должен быть труп. Там, где я проломил ему голову.

Он ходит вдоль помещения, осматривая пол, но никакого тела здесь нет. Даже скелета не осталось. Пусто. В помещении лишь мы трое, Веда, пара старых кроватей, и небольшая деревянная клетка.

— Да где же он? — не унимается Никодим. — Я отчётливо помню, как он упал прямо у выхода, и как кровь сочилась у него из головы, создавая лужу на полу.

— Послушай… — начинает Светозара.

Она хочет сказать то, до чего мы все уже догадались, но Никодим ничего не хочет слышать.

— Может его муравьи съели? — спрашивает парень.

— Муравьи?

— Ну такие… прожорливые муравьи, которые могут человека вместе с костями и зубами съесть.

— Не существует таких муравьёв, — говорю. — Даже если бы они его сожрали, тут должен был остаться скелет.

— Тогда его крысы утащили, или червяки, или трупоеды забрались сюда… Потому что он должен быть здесь. Обязан. Я своими глазами видел его тело, его бездыханный труп.

Трупоеды не заходят в дома, и крысы не съедают человека целиком, до самого основания. У всего этого может быть лишь одно объяснение — именно то, которое Никодим так боится принять.

— Если тут нет тела, значит он не умер, — тихо, будто извиняясь шепчет Светозара.

— Этого не может быть.

У нас на глазах Никодима начинает трясти. Мы знаем этого парня уже много лет и ни разу за всю нашу жизнь он ничего не испугался. Он всегда был самым храбрым из всех, кого я знал, но это лишь потому, что ни один человек на свете не мог сравниться с мучителем, которому он когда-то проломил голову.

Никодим когда-то победил свой самый большой страх и это сделало его абсолютно неуязвимым перед всеми другими страхами.

Но теперь, осознав, что самый большой враг его жизни до сих пор жив, парень потерял контроль над собой. Не в силах устоять на ногах, Никодим опускается на пыльную кровать, хватает ртом воздух. Даже в свете свечи видно, какой он белый, как встали волосы у него на голове.

— Тихо, — шепчет он. — Тихо. Слышите?

Мы все вместе прислушиваемся. Ветер завывает на улице.

— Пойдём отсюда, — говорю.

— Я только за, — соглашается Светозара.

Мы вылезаем на поверхность, где Никодим принимается оглядываться в поисках невидимого врага. Весь путь обратно в центр города он то и дело оборачивается, будто ожидая слежки. Будто человек, которого он так сильно боится, окажется у него за спиной.

— Как ты вообще там оказался? — спрашивает Светозара.

— Я не хочу сейчас об этом говорить, — отвечает Никодим с отсутствующим видом. — Мне надо всё обдумать.

— Ладно.

Когда мы доходим до таверны, где до сих пор гуляют моряки, я останавливаю бледного парня и заставляю его посмотреть мне в глаза.

— Послушай. Ты больше не жертва, ты теперь хищник. Я тебе обещаю, мы найдём этого типа и надаём ему по горбу. Идёт?

— Ладно.

— Согласен?

— Согласен.

— Молодец. Помни, твои проблемы — теперь и наши проблемы. Ты не один, у тебя всегда есть на кого положиться. А теперь улыбнись. Мы со Светозарой хотим увидеть нашего старого доброго забияку, который отказался поклониться Фоме Сивовичу. Парня со стальным стержнем вместо позвоночника.

Глубоко вздохнув, Никодим чуть-чуть улыбнулся.

— Так держать!

Мы обязательно найдём этого таинственного мучителя, если он ещё не сдох своей смертью. Но сейчас у нас другая задача.

Втроём мы направляемся в таверну, чтобы узнать, можно ли у них где-нибудь поспать. Таких мест не нашлось, поэтому ночевать пришлось в сарае одного из дворов на западном берегу без спроса хозяев. Неудобно, зато не на ветру.

Наше путешествие в город проходит не совсем так, как мы рассчитывали, но в целом ничего не изменилось. На завтра у нас назначена очень важная встреча с безумцем. И мы постараемся, чтобы она ему совсем не понравилась.

До появления крепости Стародум из земли остался один день.

Глава 23

Одна из собак напала на него сзади, стараясь прокусить поножи.

Ударом ногой воевода переломал псу половину костей.

Ранним утром, настолько ранним, что даже солнце не успело встать, мы просыпаемся и двигаемся к крепости.

Даже не уверен, можно ли это назвать утром — скорее концом ночи.

Разум подсказывает, что стража детинца, которая круглосуточно ведёт дозор на стенах, уменьшит свою бдительность и не будет обращать слишком уж много внимания на происходящее. Предрассветный час — лучшее время для трёх простых гуляк проникнуть в княжеские покои незамеченными.

В целом так и получилось.

Мы двигаемся почти в полной темноте, даже друг друга не видим. Ориентируемся скорее по звёздам, чем по земле. Стараемся как можно меньше шуметь, поскольку слух — единственное средство защиты детинца у караульных.

— За мной, — шепчу друзьям. — Туда.

Я иду первым, Никодим со Светозарой держатся за мою одежду, чтобы не потеряться в ночи. Мы с девушкой предлагали парню остаться в городе, поскольку он вчера пережил слишком сильное потрясение, связанное с прошлым. Но он наотрез отказался остаться в одиночестве хоть на мгновение. Сказал, что нам без него не обойтись, и это правда.

Некоторое время мы взбираемся на земляной вал. Деревянные стены крепости стоят на тяжёлом каменном фундаменте, поэтому резать придётся ещё и его.

Приказываю Веде превратиться в длинный меч и аккуратными взмахами разрезаю стену перед собой. Если наколоть слишком крупные куски, они начнут катиться вниз и создадут слишком много шума. Вместо этого мы аккуратно отделяем камешек за камешком и складываем их в сторону. Сначала фундамент, а потом то же самое с частями дубовых брёвен. В ночи трудно ориентироваться, поэтому всё приходится делать наощупь.

Духовный клинок оставляет на камне и дереве очень гладкие срезы. Сразу понятно, что он не крошит, а именно режет.

Вскоре проход в стене оказывается достаточно большим, чтобы забраться внутрь.

— Аккуратно, — говорю. — Не порежьтесь.

— Я всё, — отвечает Светозара.

— Никодим?

Парень не отвечает.

— Никодим.

— Что?

— Почему молчишь?

— Да так, задумался…

— Соберись. Нам сейчас нужна твоя сила, так что полезай внутрь и осмотрись.

В детинец мы забираемся со стороны палат Новгородского князя. Мы оказываемся внутри крепости и сразу же за небольшой дорожкой стоят огромные хоромы, где располагается не только безумец, но и вся его дружина черномасочных уродов. Мало того, что он находится в окружении многочисленной охраны, преданной ему до гроба, так ещё и не знаем, где именно находятся его покои, чтобы забраться в них.

Никто из нас даже не представляет, как он выглядит.

Веда когда-то видела безумца издали, но не сможет его опознать, тем более, за два десятка лет он мог неплохо состариться.

Если прямо сейчас мимо нас пройдёт князь в ночнушке, решивший помочиться на ближайший куст, мы вполне можем принять его за одного из бояр.

Придётся ориентироваться по ситуации и искать самые большие покои в его доме, самые богато украшенные. Искать самого властного человека. На первый взгляд это кажется невыполнимым: даже обладая духовным оружием нельзя беспрепятственно ходить по большим хоромам и заглядывать в каждую комнату. К счастью, с нами есть человек, который видит сквозь стены.

— Я вижу, — шепчет Никодим. — Столько комнат, но свет горит всего в нескольких. Ох, я чувствую, как моя сила растёт!

— В каком смысле? — спрашиваю.

— Сила же растёт не когда её используешь каждый день, а только тогда, когда тебе грозит опасность. Мы пробрались в Новгородскую крепость, самое защищённое место во всём княжестве. И здесь, глядя сквозь стены княжеских хором, сила в груди растёт. Я грудью чувствую, как она крепнет. Какое приятное ощущение… даже немного пьянит. Теперь я могу видеть сквозь более толстые стены, чем раньше.

Хотел бы я тоже на денёк получить его силу. Не для того, чтобы за девками подглядывать, но и не без этого. Узнать, каково это: видеть не внешний слой предметов, а все его слои. Знать, сколько помещений в доме, и видеть всех спящих людей. Конечно, если там есть свет — в ночи Никодим видит точно так же, как все остальные люди.

— Вон там, — парень указывает куда-то вверх. — Стоят штук двадцать людей в масках. Никто из них не разговаривает, они просто стоят молча, столбом. И вон там тоже. А между ними тёмное помещение. Думаю, безумец там.

— Уверен? — спрашивает Светозара.

— Не уверен, но очень на это похоже. Кого ещё будут охранять эти марионетки таким числом?

— Каким путём туда лучше всего забраться?

— Даже не знаю. Там полсотни человек, один малейший звук и они ворвутся в комнату, чтобы порезать нас на куски.

— Стража окружает его со всех сторон, или рядом есть свободные помещения?

Некоторое время Никодим смотрит вверх, после чего кивает.

— Я знаю, как к нему попасть. Идите сюда.

Мы следуем за ним к стене здания, где он указывает на кусок стены.

— Вырежь здесь дыру.

Я поступаю как велено, прорезая небольшой квадратный ход у основания здания. Внутри дворец князя встречает нас лестницей. Взбираемся наверх, молясь, чтобы ступени не скрипели под ногами.

На четвёртом этаже Никодим ведёт нас в сторону. Вместо того, чтобы открыть деревянную дверь, прорезаем в ней ход ножом, не оставив старым петлям даже шанса нас выдать. Вскоре мы оказываемся в полумраке бокового прохода.

— Тут, — едва слышно произносит Никодим. — Безумец прямо за стеной.

— Готовы? — спрашиваю.

Светозара кивает, сжимая острый кусок камня. Никодим держит свой в вытянутой руке. У нас не было возможности раздобыть нормального оружия, но нам оно и не нужно: Веды достаточно. Я сделаю всю работу, а Никодим со Светозарой на подстраховке.

Нам предстоит не просто убить человека, который хочет сжечь всё наше село, но сделать это тихо и незаметно, чтобы стражники по обоим сторонам от спальни князя нас не услышали.

Плавно вонзаю Веду в стену между нами и безумцем. Остриё клинка входит мягко, бесшумно. Неспешно опускаю его вниз, разрезая брёвна. Моё сердце стучит так сильно, что кажется, сейчас соберёт стражу со всего детинца. Всё-таки я не хладнокровный убийца, что умеет отнимать жизнь с каменным лицом, а вполне горячекровный.

Я убиваю, но делаю это с чувствами.

С яростью, страхом, болью и решительностью.

— Стой, — так же тихо одёргивает меня Никодим.

Оружие замирает в стене.

— Там… там не безумец.

— А кто?

Мы стоим в молчании и слышим шаги, доносящиеся с другой стороны стены. Там ходит кто-то босой. Приближается к наполовину прорезанной стене, останавливается прямо напротив нас.

Чувствую, как Никодим наклоняется прямо к моему уху, чтобы никто, кроме меня и Светозары больше нас не услышал.

— Там та девушка, с нашего подворья.

— Какая?

— С которой ты болтал за столом. А потом ходил неприкаянный несколько дней, не мог её забыть. Я её не видел снизу, а сейчас вижу.

Никодим со Светозарой смотрят на меня, будто чего-то ожидая.

— Почему вы на меня так смотрите?

— Это же ты на неё щенячьими глазами смотрел. Может, хочешь снова с ней поболтать?

Даже не знаю, как на это реагировать. Я знал, что мимо нас проходила знатная особа, и что она направлялась в Новгород, но я даже не думал, что она остановится у безумца. Кто она? Его дочь? Его невеста? Пленница?

С нашей встречи не проходило и дня, чтобы я её не вспомнил. Постоянно представлял себе нашу встречу, придумывал наш разговор. Мелентий, сука, нагадал, что я найду свою любовь, и оказался совершенно прав. Эта девушка запала в мои мысли прочно и надолго.

Но встретить её здесь, разговаривать — нет. У нас слишком важная задача, чтобы отвлекаться на постороннее. Вот убьём безумца, тогда можно будет подумать, что с ней делать.

— Кто там? — доносится едва слышный шёпот с другой стороны стены.

Узнаю её голос. Тот самый, который так сильно меня очаровал.

Но мы не отвечаем.

Пятимся назад, подальше отсюда, пока стражники нас не услышали. Безумец обязательно должен быть здесь: если не в этих покоях, то где-то в другом месте. Нужно лишь его найти. Если повезёт, мы с ней ещё встретимся, но сейчас совсем не время.

— Так, — внезапно шепчет Никодим, останавливаясь. — Я знаю, где он!

— Где?

— За мной, быстрее!

Так быстро, насколько только позволяет скрытное перемещение, мы спускаемся обратно на первый этаж и вылезаем обратно на улицу через тот же ход, которым проникли внутрь. Там Никодим ведёт нас в сторону, глядя куда-то вглубь здания.

— Доверьтесь мне, сейчас мы получим безумца прямо на блюдечке. Тимофей, разрежь брёвна тут и тут.

Ничего не понимая, я поступаю так, как говорит Никодим. Я не могу видеть сквозь стены, поэтому не знаю, что именно он задумал.

Вскоре в зданиислышится какой-то шум, перерастающий в стук десятков сапог по полу. Скрип, скрежет, стук, после чего раздаётся недовольное ворчание, проклинающее всех подряд. Оказывается, прямо за стеной находится княжеский туалет — выгребная яма, доступ к которой осуществляется прямо от того места, где мы стоим. С той стороны гадят, а с этой убирают.

Не знаю, как именно Никодим это просчитал, но мы оказались точно там, где должны были: в полусажени от человека, за которым мы пришли.

Безумец.

Тот человек, что получил от леса огромную силу и вдвоём с людоедом захватил сначала Владимиро-Суздальское, а затем и Новгородское княжество. Мы столько лет слышали об этом человеке, но никогда не думали, что однажды окажемся вот так, рядом с ним. Всего лишь несколько брёвен отделяют меня, Светозару и Никодима от Юрия Михайловича.

И мы его сейчас убьём.

Не то, чтобы я злопамятный…

Я не мщу за односельчан, которые несколько лет назад ушли работать к князю, и которых он повесил на стенах детинца. Я не испытываю к нему ненависти. Моя цель — очень простая. Ударить его до того, как Вещее превратится в пепелище. Оградить нас от его безумия.

Никодим кивает мне, я киваю Светозаре. Мы готовы.

Быстрым, но плавным движением откидываю назад стену, которая отделяла нас об безумца. Светозара хватает мужчину за голову, закрывая рот. Я приставляю клинок к его горлу. Никодим прижимает правую руку Юрия Михайловича к земле. Отбрасывает в сторону кинжал в ножнах, висевший на поясе.

Он может превратить любого из нас в такую же марионетку, как его черномасочные куклы. Чтобы избежать этого, нельзя дать ему дотянуться до наших пупков.

— Попался, — шепчет Никодим.

Удивительно, но мы всё проделали так быстро и слаженно, что стража, оставшаяся сторожить коридор чуть дальше в здании, не заподозрила ничего неладного. Всего лишь обыкновенные звуки, с которыми князь постоянно кряхтит, ругается и хлопает дверью. Это очень глупо с их стороны, не заходить вместе с ним в туалет: вдруг убийца решит прыгнуть в выгребную яму, чтобы подсторожить князя там? Да, придётся запачкаться в нечистотах, зато можно будет уколоть князя прямо в задницу отравленной иглой. Слишком хитро, чтобы быть глупым.

Нам же не пришлось делать и этого: мы смогли достать его прямо сквозь толстую дубовую стену.

Он у нас в руках. Мы можем убить его в любой момент. Но не убили только потому, что слегка удивились его внешности.

— Это точно он? — спрашивает Светозара. — Почему он такой молодой? Ему и сорока нет. Разве ему не должно быть под шестьдесят?

— Это точно безумец, — тихо произносит Никодим. — Он попытался мне в живот руку засунуть, но я его остановил.

— Но если ему под сорок, то сколько ему должно было быть в начале эпохи безумия, когда он Стародум штурмовал?

— Шестнадцать или семнадцать, — шепчу. — Мы все представляли его стариком, но эпоха безумия работает иначе. Здесь силу получают самые страстные, самые эмоциональные. И этот паренёк получил больше других. Вот, почему он такой молодой.

Перед нами лежит вполне обыкновенный мужчина. Худой, сутулый, и совсем без бороды, что является признаком богатого человека. Только бояре могут позволить себе каждодневное бритьё и частую стрижку волос. Да и лицо его оказалось не таким злобным, как мы представляли: никаких сдвинутых бровей, опущенных уголков губ. У него очень удивлённый и испуганный вид, как у обычного человека.

Из одежды на нём только тонкий кафтан и сапоги до колена.

Мы ожидали увидеть человека сильного и решительного, а перед нами предстал самый обыкновенный крестьянин, напуганный до усрачки. Даже несколько чёрных духов ужаса появилось рядом с ним, но они тут же исчезли, когда его маленькие глазки сфокусировались на нас.

Скривившись, Светозара убирает руку. Видимо, безумец её укусил.

— Вы кто такие? — спрашивает он.

— Только пикни, — говорю. — Позовёшь стражу, и твоя башка покатится до самой крепости людоеда.

— Кто вы такие, блядь, как вы тут оказались?

Безумец злится, но говорит тихо. Видимо, немного разума в его голове осталось, и он понимает, что расстанется с жизнью, если привлечёт внимание стражи.

— Мы из одного места, где тебя сильно не любят, — говорю. — И мы пришли для того, чтобы убить тебя.

— Вещее, — внезапно произносит он. — Так это вы убили моего любимого коня, выблядки. Бедняга Фома… Он никому не навредил за всю свою жизнь. Это было добрейшее на свете существо. Убит горсткой каких-то оборванцев.

Странно, что он догадался так быстро. Разве безумцы не должны быть тупицами? И почему он говорит как хозяин положения, хотя таковым не является. Это наш меч у его горла, а не наоборот.

— Я запытаю вас до смерти, выблядки. Обещаю. Я вам это обещаю… вы пожалеете, что родились. Ох, как я вам это обещаю.

— Ты что-то перепутал, — говорю. — Мы прибыли из самого Киева по твою голову.

— Вы не похожи на убийц, посланных Черногором. Они бы прикончили меня сразу же, а не болтали как сейчас, да и говор у вас совсем не южный. Нет, вы — обыкновенные крестьяне из той деревни.

— Вещее — это село, ублюдок, — встревает Никодим.

— Не важно, село это или деревня. Я распорядился, чтобы моя армия по пути домой сделала крюк и прошла мимо вас. Прямо в этот момент мои люди, должно быть, вытаскивают жителей из домов.

Мы с Никодимом и Светозарой смотрим на князя в молчании, пытаясь осмыслить, что он сказал. Он оказался совсем не таким безумным, как мы представляли. В нём даже чувствуется разум человека, который умеет читать и писать.

Мы собирались прикончить его, пока он не выслал карательный отряд к Вещему, но мы опоздали. Пока мы двигались в Новгород, его армия скорее всего уже шла к Вещему. Мы на них не наткнулись только потому, что они шли не из города, а с севера, с берега Волги.

Чувствую, как всё внутри вскипает.

Кажется, мы немного заболтались.

Пора заканчивать дело, ради которого мы сюда явились.

— Мы можем договориться, — произносит Светозара. — Мы оставляем тебе жизнь, а ты оставляешь Вещее.

— Идёт, — мгновенно соглашается безумец. — Моя жизнь в обмен на жалкие жизни всех ваших друзей. Не совсем честная сделка: всё-таки я стою больше, чем все вы. Но я согласен.

— Я ему не верю, — говорит Никодим. — Он не оставит нас в покое.

— Я тоже ему не верю, — говорю. — Бояре никогда не будут держать слово, данное простолюдину. Как только мы уйдём, князь тут же отправит за нами погоню.

— Да и я не верю, — соглашается Светозара. — Не знаю, на что я рассчитывала, предлагая это.

Кажется дело всё-таки будет завершено.

Поднимаю клинок и одним быстрым движением отсекаю нашему врагу голову. Безумец даже моргнуть не успел, как его голова завалилась на бок, откатившись в сторону от шеи.

— Дело сделано, — говорю. — Пора убираться.

— Нужно мчать в Вещее, мы ещё можем успеть…

Однако мы не успели даже отойти от трупа, как произошло что-то странное: абсолютно безжизненное тело безумца дёрнулось, после чего его рука согнулась в локте и коснулась чего-то под рубашкой.

Перед нами что-то вспыхнуло так ярко, что мы ненадолго потеряли зрение. Невидимая сила ударила в грудь, отбрасывая назад. Мгновение невесомости, и я приземляюсь на траву, качусь по ней как камень, брошенный сильной рукой. Кажется, ничего не повредил, но эффект был такой неожиданный, что несколько мгновений лежу на земле и пытаюсь понять, что же произошло.

Кажется, на груди у безумца висел защитный амулет, который позволяет отбросить врагов. Только непонятно, каким образом он его коснулся, будучи мертвецом.

— Сука, — бормочет Никодим в стороне. — Меня об стену ударило.

— Бежим, — говорю. — Быстрее!

Светозара останавливается возле меня, помогая подняться на ноги. Мы мчим к выходу из крепости и уже перед тем, как выбраться наружу, я оглядываюсь назад и вижу совсем невероятное: безголовое тело безумца встаёт на ноги, поднимает свою собственную голову и ставит её на плечи.

Тут мы и уходим из детинца. Бежим в ночи, пока над крепостью раздаются горны тревоги и крики черномасочников.

Но все эти звуки мы едва слышим из-за грохота собственных сердец, вырывающихся наружу от бега и ужаса. Чувствую себя лисой, за которой отправили в погоню целую свору охотничьих псов. И они не остановятся, пока не укусят за хвост.

Руки и ноги онемели, но мы всё бежим.

И бежим.

И бежим.

Уносим ноги от собственной смерти. Всё должно было случиться не так… совсем-совсем не так. Не должны люди продолжать жить с отрубленной головой! Это перечит всему, что я знаю об этой жизни!

Сука!

Не знаю, как именно это произошло, но догадаться можно: он человек богатый и наверняка имеет множество фокусов в рукаве. Может быть у него на теле была волшебная наколка, которая позволяет оставаться в живых, пока сердце не тронуто. Или магический питомец, который умрёт вместо человека — заберёт смерть на себя. Или у него сделка со старыми богами, которая позволяет один раз вернуться с того света.

Так или иначе, наш план провалился.

Сначала он показался выполненным.

Но затем провалился.

Мало того, что безумец уцелел, так ещё и знает, что убийцы к нему пришли из Вещего. Нужно как можно скорее возвращаться в село и надеяться, что армия князя ещё не добралась до нашего дома. Мы оказались в яме, полной отчаяния и разрушенных надежд. Даже не знаю, что вообще нас может спасти!

Момент настал. И Стародум поднялся из земли…

Глава 24

Собаки лаяли в ночи, крики раздавались со всех сторон.

Он продолжал бежать.

Момент, которого Волибор ждал много лет, настал.

Двадцать два года назад его родная крепость ушла под землю. Воевода стоял на холме и смотрел, как армия безумца и людоеда атакует Стародум. Несметные полчища врагов с факелами бесновались в его стенах, убивая жителей и поджигая соломенные крыши домов. Волибор потерял много крови в тот день, чудом выжил, но это не было самым страшным. Многие его друзья расстались с жизнями, его жена, которую он любил больше всего на свете… он оплакивает её до сих пор. Это было не сражение, а кровавая баня, похожая на конец всего.

Но теперь всё изменилось.

Двадцать два года назад он стоял и смотрел, как Стародум уходит под землю, словно рыба под воду. Теряется где-то на глубине. Теперь Волибор стоит на том же самом холме, держится за то же самое дерево. И смотрит, как трясётся земля.

Почва под ногами ходит ходуном. Деревья трясутся, птицы взлетают в небо. Животные бегут, даже черви вылезают на поверхность, испугавшись внезапно ожившей почвы. Сама природа в ужасе, но не Волибор.

Мужчина стоит на холме, стараясь удержаться на ногах, и смеётся.

Никогда за всю его жизнь ему не было так смешно и весело.

— Поднимись! — кричит он, вскинув руки. — Выйди, красавец! Дай на себя посмотреть!

Земля вдали бурлит, словно вода в котелке. Деревья, камни, трава, всё исчезает в её пучине. Почва поглощает каждый предмет, которому не посчастливилось оказаться на месте появления Стародума.

Сначала над поверхностью появляется тонкий серый шпиль, перетекающий в крышу одной из башен. Затем стены этой самой башни, а рядом с ней и другие, такие же высокие. Они поднимаются вверх медленно, но упорно. Земля сыпется с крыш подобно дождю.

— Ой, позёр! Ой, красавец!

Крепость поднимается всё выше.

Двадцать два года назад, когда началась эпоха безумия, что-то грохнулось в лесу. Оно же разбросало вокруг осколки силы: особые таинственные предметы, позволяющие ненадолго стать невероятно могущественным. Людоед и безумец благодаря таким смогли вдвоём захватить два из десяти больших княжеств, в том числе Владимиро-Суздальское, самое сильное на тот момент.

Горислав Лютогостович же, хоть и был человеком умным, не смог предсказать как обернётся эпоха безумия. У него тоже был осколок, но он потратил его на то, чтобы оживить Стародум. Сделать крепость полностью живым организмом подобно Веде и другим духам оружия.

Горислав сгинул из-за этого решения, но сейчас происходит то, на что он потратил всю свою невиданную мощь.

Много лет Стародум сидел под землёй. Он не просто спал, а восстанавливал пробитые стены, разрушенные здания, и рос, рос, рос…

В момент осады Стародум был небольшим местом, почти вдвое меньше Ярого острога. Теперь же над землёй всплывает совершенно новая крепость, никто из прежних обитателей никогда бы не узнал её в прежнем Стародуме.

— Ну давай уже, давай, — произносит Волибор, хохоча. — Красуйся!

Над землёй всплывает крепость в тысячу раз выше, чем была, и раз в двести шире. Самая высокая из башен тянется так высоко в небо, что её верхушка теряется где-то в облаках. Если забраться на крышу, наверняка можно увидеть звёзды даже в середине дня. Она выше, чем любая постройка, которую когда-либо строил, или мечтал построить человек. Даже в мифах не существовало настолько высоких зданий. Обыкновенный человек вряд ли сможет физически подняться на самый верх по лестнице — никаких сил не хватит.

Замок легко вместил бы в себя не только всех жителей Вещего, но и весь Новгород, заняв всего несколько первых этажей.

А стены…

Мощные, полностью каменные, способные выдержать десятилетия осады. Волибор сомневался, что на такую вообще можно закинуть лестницу. Существо без крыльев сможет перебраться через неё только чудом.

К тому же стены настолько далеко стоят от замка, что на внутренней территории можно засеять огромные поля ржи.

Не зря Стародум столько лет сидел под землёй. Ой, не зря. Тот, кто будет жить здесь, больше никогда не будет бояться вражеских армий. Крепость теперь полностью неприступна: кроме как через врата в неё не проникнуть.

Более того, Стародум даже выстроил дороги возле себя: мощёные, длинные, тянущиеся во все стороны.

— Какой жених! — вздыхает Волибор. — Глаз не отвести!

Только когда самый последний камень крепости всплыл на поверхность, земля перестала трястись.

Мужчина двинулся с холма вниз. Столько лет он скучал по этому месту и надеялся сюда вернуться. Столько ночей он засыпал в кровати, мечтая снова оказаться дома. И вот он здесь.

Идёт вниз с холма, счастливый.

Двадцать два года назад он плакал на этом месте, а теперь улыбка не сползает с его лица.

Волибор приближается к западным вратам: широкий проход в стене, который закрывается не деревянными вратами, а круглым камнем в несколько саженей в высоту и ширину, который укатывается в сторону. Ни один таран такой не пробьёт, ни один снаряд из требушета не повредит его.

Сейчас проход открыт и одинокий силуэт стоит на проходе.

Старичок.

Мелкий, весь сгорбленный, морщины покрывают лицо. Щёлки глаз настолько узкие, что непонятно, спит он или смотрит. Одет в длинную рубаху, перевязанную верёвкой. В руках — трость, на которую он опирается.

Волибор подходит к старичку, они смотрят друг на друга.

Волибор сверху вниз, а старичок снизу вверх.

По-доброму, как старые, любящие друг друга друзья. Слезы счастья стоят в глазах у Волибора. Наконец, мужчина опускается на четвереньки, кланяется лбом в землю и стоит перед ступнями старичка.

— Ну хватит тебе. Что ж мы, не родные что ли?

— Спасибо, дядюшка Стародум, — произносит Волибор, поднимаясь. — Знал бы ты, как я скучал.

— Знаю, Волиборик, знаю. Жаль только, что Горислава больше нет, и жены его. И Гориславовича, чтобы домой вернуться.

— А вот тут ты ошибаешься. Малыш на самом деле жив.

— Правда? — спрашивает старичок, удивлённо. — Разве он не…

— Жив, конечно. Я унёс мелкого во время осады через тайный ход.

— Странно. Мне казалось, что его копьём проткнули.

— Это меня копьём проткнули, батюшка. А мелкий выжил, слово тебе своё даю. Скоро твой хозяин явится, вот увидишь.

На этот раз старичок широко улыбнулся и они с Волибором обнялись как два разлучённых брата. Человек и дух крепости. В обнимку они отправились через врата на внутреннюю территорию. Одному не терпелось посмотреть, что же там настроил Стародум за два десятка лет под землёй, а второму не терпелось всё показать.

Круглый камень врат сам по себе закрылся за их спинами.

Глава 25

Преследователи догнали его на переходе через реку.

Одному из них воевода проломил голову булавой.

Второму свернул шею голыми руками.

Но это была лишь пара самых расторопных, другие следовали за ними по пятам.

Как мы и ожидали, безумец устроил за нами погоню.

Стоило нам выйти из детинца, мы бросились со всех ног на север вдоль Волхва, а затем, когда солнце чуть поднялось над горизонтом, переплыли реку вплавь, рискуя нарваться на утопцев. И на одного всё-таки нарвались: что-то схватило Светозару за лодыжку, но я быстро отрубил руку твари.

В итоге мы бежим через лес куда-то на восток.

По нашему следу наверняка пустят собак и лучших следопытов, так что двигаться нужно очень быстро. Чем дальше мы оторвёмся от погони, тем больше времени получим.

— Я что-то не понял, — в десятый раз повторяет Никодим. — Мы же снесли ему голову. Почему он не умер?

— В эпоху безумия отрубить голову недостаточно, — отвечает Светозара тоже в десятый раз.

— Но… почему?

— По кочану.

В наше время ни в чём нельзя быть уверенным. Даже смерть — не постоянное явление. Папа же поднял из могилы жену, значит и князь вполне мог остаться жив даже после такого удара. Я более чем уверен, что рядом с безумцем был человек со странной силой, не позволившей князю умереть.

— И что теперь делать?

— Возвращаемся в Вещее, — говорю. — Нужно будет всем жителям села бросать свои дома и уходить куда-нибудь.

— Куда?

— Не знаю, но точно уверен, что оставаться на месте больше нельзя. Если армия ещё к нам не явилась, то скоро явится. Он всех нас размазать может за убитого коня.

Кажется, это конец истории Вещего как села. Людям придётся идти куда глаза глядят, разойдутся по другим деревням, будут строить новые дома. А всё потому, что мы когда-то не дали увезти у нас троих человек.

Хотя нет, я отказываюсь брать вину на себя.

Как много раз повторял Волибор, а он был воеводой при старом удельном, никогда не жалей о принятых решениях, иначе это сожрёт тебя изнутри. Мы спасли троих человек, и в тот момент это казалось разумным.

Это решение не стало глупым оттого, что мы не были способны увидеть всей картины происходящего. Задним числом всегда удобно быть умным, а в моменте приходится работать с тем, что есть.

Однако проблема Вещего пока остаётся открытой. Сначала нужно убежать самим.

Во время переправы через Волхов мы не просто пересекли реку, но пропыли вдоль неё, позволяя течению отнести нас подальше. Это ненадолго собьёт преследователей, но они всё равно нас настигнут.

— Мы проиграли, — жалуется Никодим. — Сыграли и проиграли.

— Нет, — говорю. — Проиграть можно только когда наступает конец. Полный и окончательный.

— Посмотри на нас, мы бежим через лес. Домой, который уже может быть разрушен. От погони, которая разорвёт нас на куски.

— Да, всё так. Но мы до сих пор бежим.

— Почему ты вечно такой неунывающий?

Когда дыхание совсем сбивается, мы ненадолго переходим на быстрый шаг.

— А мы с тобой разве не одни и те же книги читали? Самсона, вон, остригли, ослепили, и в темницу бросили, но он восстал и обрушил дом на врагов. Всегда можно что-то придумать. Всегда. До тех пор, пока жив, ты не проиграл. А с эпохой безумия и мертвец не всегда проигрывает.

— Сука ты, Тимофей, — бормочет Никодим. — Знаешь это? С тобой нельзя даже пожаловаться нормально.

— Если ты хотел просто пожаловаться, то нужно было предупредить. А то я не отличаю просьбы о помощи от жалобы ради жалоб.

Мы бежим по какой-то тропинке, скорее всего вытоптанной местными деревенщинами во время походов за грибами. Когда тропинка уходит севернее, мы сворачиваем и двигаемся по мху, буграм и корням. Наше село на востоке, поэтому выбираем этот маршрут.

Сдаём немного в сторону, поскольку целую неделю пути по лесу мы не осилим. Нужно возвращаться на основной тракт.

Миновав очередной участок леса, мы оказываемся на опушке, густо заросшей малиной. Кусты настолько плотные, что приходится пробиваться насквозь, пока ветки царапают руки и голову.

Пульс стучит в ушах, лёгкие отчаянно требуют воздуха. Из-за собственного тяжёлого дыхания ничего не слышно, но мы всё равно вслушиваемся в окружающее, чтобы понять, когда позади покажутся звуки преследования. Мы видели людей, вываливающих из детинца на конях. Там было несколько сотен человек: несомненно, все они двинутся за нами. Никто не может безнаказанно проникнуть на укреплённую территорию и попытаться убить князя. Нас просто так не отпустят.

Однако стоит нам выйти на середину поляны, как перед нами предстаёт горстка грязных мужиков в обносках и со спутанными бородами. У каждого в руке по ножу или дубинке.

Разбойники.

— Оп-па, — произносит один из них. — Кто это к нам забрёл?

Мы с Никодимом и Светозарой стоим напротив них, пытаемся прийти в себя от долгого и тяжёлого бега.

— Камыш, тебе когда-нибудь в руки дичь сама приходила? — спрашивает другой.

— Никогда. Обычно я за ней бегаю, а не она за мной.

Судя по виду этих балбесов, они — совсем не банда Митьки Седого. Скорее всего нападают на одиноких торговцев, грабят крестьян, обирают простых людей. И мы совершенно случайно зашли на их территорию, где они обосновали себе ночлежку. Место на самом деле хорошее: куча ягод, не просматривается, никто не подкрадётся незамеченным. Местные наверняка знают, что сюда лучше не соваться, вот только мы не местные и попали туда, куда не стоило.

Семь человек.

Я мог бы разобраться со всеми в одиночку: с духовным клинком в руке, они мне не смогут оказать никакого сопротивления. Только времени вообще нет. Не хочу отвлекаться на каких-то обрыганов, когда за нами идёт вся княжеская дружина.

— У нас с собой ничего нет, — говорю. — Пропустите нас, или все сдохнете.

— Сдохнем? И что же вы сделаете? — спрашивает Камыш, тип совсем не похожий на растение. — Перебьёте нас? Втроём?

— Не втроём. Я один вас всех разрежу на куски.

Разбойники смеются, словно услышали самый уморительный анекдот на свете.

— Почему вы смеётесь? — спрашиваю. — Я не шучу. Каждому из вас я отрублю голову, всем семерым, если не дадите пройти.

Должно быть, уверенность в моём голосе заставила их заткнуться: пусть они пошли по наклонной, но это всё такие же крестьяне, какими родились. Если говорить с ними достаточно грубо и уверенно, они начинают сомневаться в себе. Дело даже не в силе, которая у меня может оказаться. В самом разговоре: властный тон заставляет многих людей подчиняться.

Уверенность-то они потеряли, но отступать не собираются.

— Кое-что у вас есть, — продолжает Камыш. — А нам кое-что нужно.

Указывает на нож, висящий на поясе у Никодима. Кажется, парень свиснул кинжал безумца, когда мы отрубили его голову.

— Отдавайте железо и валите куда шли.

— Ничего я вам не отдам, — тут же отвечает Никодим. — Нож мне самому нужен.

— Отдай им, — говорю. — У нас нет времени спорить.

С недовольным лицом парень бросает оружие на землю, это же делает Светозара со своим острым куском камня. Однако стоит нам пройти мимо, как одноглазый мужчина хватает девушку за локоть.

— Девчулю тоже оставьте. Мы её попозже отпустим.

Знал же, что просто так эти люди нам пройти не дадут — обязательно попытаются устроить какую-нибудь подлянку. В этом лесу они короли, нет никого выше их. Здесь они чувствуют свою власть и сполна ею пользуются. Жаль, совсем нет времени проучить их: каждое мгновение промедления уменьшает расстояние, которое мы пройдём, прежде чем нас догонит погоня.

Поэтому я делаю единственное, что позволит нам пройти беспрепятственно и не задержит ещё дольше.

Так быстро, насколько могу, поднимаю пустую ладонь и делаю взмах сверху. Веда появляется в моей руке в форме клинка прямо в момент удара, отсекая плечо одноглазого. Отрубленная рука повисает на локте Светозары, продолжая её сжимать. Удивлённые разбойники делают шаг назад, тянутся за оружием.

Камыш, местный предводитель, прибегает к своей силе: его глаза становятся чёрными, а окружающие кусты малины внезапно оживают и принимаются хватать нас за руки, ноги, одежду…

— Бежим! — кричу.

Никодим со Светозарой разворачиваются, чтобы броситься прочь. Парень, однако, хватает брошенный на землю кинжал. Мы бежим дальше в лес, пока кусты стараются остановить наше продвижение. Птицы со всей округи слетаются в нашу сторону, чтобы спикировать нам на головы. Даже сам воздух становится неприятным, трудно дышать.

С разбойниками всегда трудно иметь дело: они потому и уходят из деревень, становятся бандитами, что силу имеют большую, чем обыкновенные крестьяне.

— Из-за этих птиц сраных княжеская погоня быстрее нас догонит, — жалуется Никодим, закрывая голову руками.

— Отрубленная рука меня не отпускает, — произносит Светозара.

Девушка пытается стряхнуть с себя конечность, но та мёртвой хваткой продолжает сжимать её локоть. Во время бега она болтается во все стороны, бьёт по ногам, пачкает рубаху Светозары сочащейся кровью. Позже мы отцепим её, но не сейчас. Нельзя тратить на это время.

Надо бежать.

Бежать так быстро, как только можем.

На кону не только наши жизни, но всего Вещего. Если мы доберёмся до села раньше, чем армия князя, люди могут уцелеть. Мы бежим так долго, насколько позволяет дыхание. Переходим на шаг только когда кажется, что прямо сейчас упадём на землю и не поднимемся.

— Ненавижу разбойников, — бормочет Никодим. — Если бы они оказались честными людьми и не стали с нас ничего требовать, я бы им сказал, что в эту сторону идёт дружина безумца. Спаслись бы. А теперь они все окажутся под копытами всадников.

— А ещё они скажут, в какую сторону мы пошли, — добавляет Светозара.

Весь день мы бредём по лесу, пытаясь выйти на дорогу между Новгородом и Владимиром. Оборачиваясь назад, мы то дело видим птиц, стайками взлетающих в небо. Погоня следует за нами вдали, но не приближается. Когда идёшь по чужому следу, высматриваешь отпечатки ног в земле, позволяешь собакам искать запах, это существенно замедляет передвижение. Даже всадники на лошадях не могут нас догнать, пока мы в лесу.

Однако весь путь до Вещего мы так вряд ли преодолеем — скорее заблудимся. Да и вообще, можем забрести в такую чащу, где люди не ходят — там нас может встретить что-то пострашнее обыкновенных ночных чудищ, наткнёмся на тварей, которых и в кошмарах не увидишь. О глубоком лесу разные истории ходят… не хотелось бы самолично убедиться, правдивы они или нет.

На второй день начинается ужасающая гроза.

Молнии бьют с неба, оглушают; ветер дует такой, что деревья ломаются с леденящим душу хрустом. Тучи настолько плотные, что даже среди дня мало что видно. В такие дни люди обычно дома сидят, нос за порог не показывают, а мы с Никодимом и Светозарой пробиваемся через густой лес. Промокшие до нитки, замёрзшие, уставшие.

— Смотрите! — кричит Светозара, указывая вверх.

— Это же… — удивлённо произносит Никодим.

Точно, он самый.

— Перун, — говорю. — Громовержец, Бог войны.

Мы втроём тут же падаем на землю, позабыв и о погоне, и о холоде. Стоим на коленях, воздав почести великому существу.

Высоко в небе висит силуэт, кажущийся едва различимой точкой с большого расстояния. Но это совершенно точно он: парит в воздухе, как это делает Веда. Земное притяжение ничего не значит для главнейшего из старых богов. В кольчуге, в шлеме, со щитом и топором. Молнии бьют в него, и исходят из него. Даже смотреть на него страшно, не то, что оказаться поблизости.

Перун всегда появляется во время великих гроз, но увидеть его можно только там, где кто-то погибает. Или готовится погибнуть… Говорят, он смеётся только глядя на сражающихся людей.

— Слышите? — спрашивает Светозара.

Мы поворачиваем головы на запад, откуда доносятся крики и матерщина.

Кажется, преследователи нас всё-таки догнали. Удивительно, что они не сделали этого ещё в первый день. Должно быть, разбойники, которые задержали нас вчера, задержали их ещё больше. Людям князя пришлось каждого из них догнать и допросить, чтобы выведать, попадались ли им три беглеца. Так или иначе, Перун появился над нами не спроста: грядёт стычка, и что-то мне подсказывает, что она будет не в нашу пользу.

Верховный Бог войны сегодня вдоволь посмеётся.

— Бежим! — говорю. — У нас ещё есть шанс оторваться.

Мы подрываемся и мчим куда глаза глядят, но голоса преследователей уже близко. Всадники видят свежие следы на земле, которые ещё не успел наполнить дождь. Они чуют кровь, их подгоняет желание убивать.

Вскоре помимо голосов начинает раздаваться стук копыт по земле.

Нас всё-таки догнали: из лесу выезжает около двадцати всадников, все с копьями, в доспехах, мрачные тени в окружающей тьме. У нас же только один нормальный воин, если быть совсем честным — я. Ни Никодим, ни Светозара не смогут дать нормальный бой.

За спинами всадников слышен лай — пешие солдаты с собаками на поводке. Они отстали, но тоже скоро появятся.

— Пизда нам… — в ярости шипит Никодим.

— Пятимся назад, — говорю. — Используем деревья. Лошадям трудно передвигаться в таких условиях.

Светозара выставляет вперёд руку, будто собираясь поджечь одного из преследователей, но всё, что у неё выходит — маленький огонёк, будто от свечки, на груди одного из мужчин. Да и тот мгновенно погас под дождём.

Люди перед нами два дня шли через лес, чтобы убить нас. Они промокли, устали, и очень-очень рассержены. Это видно по тому, как они передвигаются: стоило их группе заметить нас, как они тут же направили коней в нашу сторону.

— Держитесь позади меня! — кричу. — Не дайте им ударить вас!

— Тимофей, — произносит Светозара. — Можно мне у тебя Веду взять?

Мы со Светозарой переглядываемся и я тут же понимаю, что она хочет сказать: боец из неё посредственный, с обыкновенным ножом она ничего не сделает, а обладая духовным клинком сможет убить нескольких человек. Я же всю жизнь тренировался обращаться с оружием, поэтому смогу использовать и обычный нож.

Пожалуй, разумное предложение.

В моих руках появляется Веда в виде длинного двуручного меча. Такого лёгкого, что даже Светозара сможет его использовать. Я же беру у неё нож.

— Прячьтесь за деревьями, — говорю. — Не дайте им бить вас.

Я стою первым, позади небольшого дерева. Светозара за мной и чуть в стороне. Самый последний — Никодим. Он у нас на подстраховке. О победе в этом сражении даже думать смешно, но так просто отдавать наши жизни мы не собираемся. Пусть заплатят за это своей кровью.

Первый из всадников бежит в нашу сторону, выставив вперёд копьё. Второй сразу за ним. От первого я прячусь за деревом, позволяя ему проехать мимо, и бью его ножом по ноге. Слабая рана, но хоть что-то. Однако Светозара оказалась намного более эффективнее: широким взмахом она снесла половину дерева, за которым пряталась, половину лошади, и половину всадника. Ошмётки тел тут же рухнули на землю позади неё.

Второй всадник попытался объехать дерево и проткнуть меня, но я снова спрятался, не дав ему нанести удар. Его копьё ударяет в ствол. В это же время Светозара сносит ему всю верхнюю часть тела. Лишь ноги и поясница остались на лошади, скачущей вдаль.

— Двое есть! — радостно и даже с неким безумием кричит Никодим.

Кажется, он уже распрощался с жизнью, но искренне рад, что вместе с ним в загробный мир отправятся и другие.

— Ах-ха! — раздаётся с неба. — Ещё! Ещё!

Громоподобный смех Перуна разносится на весь лес. Во время сражения он спускается всё ниже, и теперь в небе можно увидеть молнии, метающиеся по его телу, и горящие голубым пламенем глаза.

Оставшиеся всадники надвигаются на нас одной большой группой. От одного я уклоняюсь, позволяя копью пролететь мимо. Второго бью сначала по ноге, а затем вонзаю нож лошади в заднюю часть живота, создавая длинный разрез. Животное с диким ржанием переворачивается, придавив под собой седока. Мужчина пытается выбраться, но мой нож вонзается ему в шею быстрее, чем он успевает хотя бы перевернуться на спину.

Третий всадник сбивает меня с ног.

Качусь по земле, кровь течёт из головы, ничего не понимаю.

Где-то там Светозара рубит направо и налево, но её удары не достигают цели. Никодим подобрал чьё-то копьё и держит его перед собой.

— Подходите, сукины дети! — орёт он, срывая голос. — По одному, ублюдки!

Его едва слышно за гневными криками всадников, но всех нас перекрывает Бог грома, следящий с неба за происходящим безумием. Ему нравится, что происходит. Если же быть совсем честным, то нравится и мне…

Лежу на земле с пробитой головой, ощущаю вкус крови во рту, и улыбаюсь. Это именно то, что я всегда любил, но никому не признавался. Близость смерти пьянит, заставляет все чувства обостряться. Позволяет слышать и видеть то, что в обычной ситуации никогда не увидишь и не услышишь.

Поднимаюсь на ноги. Промокший до костей, почти оглушённый ударами молний, пятна плавают перед глазами, но я всё равно очень доволен. Щурюсь в кровавом оскале и хочу, чтобы это мгновение длилось подольше.

С ножом в руке, против полутора десятков врагов.

И мне не терпится пустить его в ход.

Прошедшие мимо всадники, решившие было, что я умер, разворачивают лошадей в мою сторону. Готовятся пройтись по мне ещё раз всей своей оравой, раздавить под копытами, растерзать, превратить в кровавую кашу, издали напоминающую человека. А я очень, очень хочу, чтобы они это сделали. Это будет последний поединок насмерть. Я даже снимаю с себя рубаху, оставшись в портках и с голым торсом.

Дождь хлещет с неба, яркие вспышки озаряют ближайшие деревья.

— Ну же, — бормочу, в пустоту. — Сделайте что хотели.

Одна половина всадников остаётся со Светозарой и Никодимом, а другая скачет ко мне. В их глазах — желание убивать, они уже видят меня мертвецом. Что ж, наши мысли сходятся: я тоже вижу себя мертвецом, но не прямо сейчас.

Мои пальцы так сильно сжимают рукоять оружия, что аж рука трясётся.

Всадники двигаются ко мне, ожидая, что я начну убегать, прятаться, падать к земле, уклоняясь от оружия. Но я в последний момент резко делаю рывок в их сторону, подпрыгиваю, оттолкнувшись от старого бревна, лежащего на боку. Подлетаю в воздух.

Во мне столько буйства, столько кровожадности, что само время будто замедляется, позволяет мне рассмотреть моего врага и его брови, в удивлении поднятые вверх. Но лишь на мгновение. Мой нож вонзается ему в шею, прямо между ключицами. Я сбиваю его с лошади и мы оба падаем на землю, пока животное продолжает скакать уже без хозяина.

Я кричу и сам не знаю что именно. Левая рука сжимает горло ублюдка, а правая наносит удары ножом в голову. Остриё вонзается в глаз мужчины, в щёку, в нос, в лоб, в шею, в рот. Я тыкаю ножом в его рожу до тех пор, пока лезвие не сгибается в середине. Но и после этого я продолжаю душить мерзавца, всем своим весом наваливаясь на его горло. Большими пальцами чувствую угасающее дыхание. Во мне столько ярости, что я не могу остановиться. Я откусываю подонку кончик носа, отгрызаю бровь. Заканчиваю только когда другой всадник вонзает мне копьё в плечо.

Но его удар получился плохим: прошёл вскользь, оставив лишь царапину.

Я всё ещё на ногах и могу сражаться.

Этого достаточно.

Плевать сколько их, и сколько нас. Это не имеет значения. Важен процесс, а не результат. Я буду очень счастлив, если все мы до единого окажемся покойниками на этой земле. Ох, как я буду счастлив!

— Сдохни! — кричит ещё один всадник, скача в мою сторону с вытянутым копьём.

— Сдохну, — шепчу себе под нос, улыбаясь.

Как же я доволен!

Несколько духов предвкушения в виде качающихся голубых пятен появляются под проливным дождём.

Поднимаю копьё павшего подо мной воина и метаю его в грудь приближающегося всадника. Кольчуга блокирует удар, не давая острому концу пробить кожу, но этого достаточно, чтобы тот потерял концентрацию. Его собственное копьё проносится мимо, а сам он отклоняется в сторону, застигнутый силой броска.

В этот же миг он ударяется головой и верхней частью туловища о дерево, и сваливается в низ, но с лошади не падает из-за застрявшей в стремени ноги. Животное уносится прочь, стуча своим же всадником о каждую кочку на земле.

— Больше крови! — кричит Перун с небес. — Ещё больше!

Молнии теперь бьют так часто, что окружающие деревья начинают гореть, не смотря на проливной дождь.

— Хочешь крови? — кричу в ответ, задрав голову. — Будет тебе кровь!

Оставшиеся всадники приближаются слева. Они смогли перегруппироваться после первой атаки и теперь снова скачут строем, а у меня даже оружия больше нет. Лишь кулаки да зубы. Но мне этого достаточно… клянусь всем на свете, мне этого ой как достаточно! Большего и желать нельзя!

Отступаю за дерево, чтобы разрезать нападающих на две части.

Всадники проезжают мимо.

Ближайшие бьют копьями. Одно из них вонзается мне между лопаток со жгучей болью, второе стучит по голове, но череп не пробивает, лишь заставляет покачнуться, на миг потеряв ориентацию. Но в самый последний момент я всё же смог схватить седока за кожаный пояс правой рукой, а левой зацепился за дерево.

Мужчина падает на землю лицом вниз, тут же собирается подняться, но слишком поздно. Я хватаю его за волосы и одной рукой подтягиваю поближе к дереву. Я бью его лицом о ствол до тех пор, пока он не перестаёт шевелиться и ещё некоторое время после. Но и этого мало. Я поднимаю с земли большой камень и опускаю его на голову неудачливого бойца, превращая и без того бесформенное месиво в расплющенную квашню.

Кровь медленно покидает тело, но сил ещё предостаточно.

Во время короткой передышки я бросаю взгляд на друзей: Светозара лежит на земле без движения, Никодим держит в руке духовный клинок, сражаясь с оставшимися всадниками. Кажется, дела у него обстоят лучше, чем у меня: всего двое противников, да и те ранены.

— Хорошо! — кричит громовержец.

Он теперь висит в небе так низко, что почти касается верхушек деревьев.

Лай собак и пеших преследователей слышится ближе.

Шестеро моих противников на этот раз приближаются со всех сторон, поскольку решили, что скакать вместе среди деревьев неудобно. Так у меня для них новость — на лошадях в лесу вообще не удобно!

Подбираю копьё последнего павшего врага.

Пора устроить последнее представление для Бога войны.

Пусть вдоволь посмеётся сегодня.

Не дожидаясь атаки очередного всадника, я мчусь к одному из них. Тот выставляет навстречу копьё, собираясь ударить в ответ, но я бью не его, а в грудь лошади, на которой он сидит. Животное поднимается на дыбы, сбрасывая седока на землю.

Другой всадник заходит со спины, но я поворачиваюсь вовремя, чтобы отбить его удар. Острым концом я увожу его оружие в сторону, а тупую сторону копья опускаю прямо ему в зубы. Если этот выродок останется в живых, то до конца жизни будет рвать хлеб руками: ничего откусить он больше не сможет.

Третий пытается сбить меня с ног телом лошади, но я укатываюсь в сторону.

Мир превращается в мешанину из ударов: моих и вражеских. Я тыкаю копьём одного врага, но другой бьёт меня. Ещё один пытается заехать дубинкой, непонятно как оказавшейся в руке. Четвёртого я сбрасываю на землю и со всего размаху пинаю его голову ногой: так сильно, что ломаю собственные пальцы, но даже не чувствую боли.

Это последние мгновения моей жизни, поэтому я смеюсь в унисон с Перуном.

Как же я счастлив!

С пятым всадником мы боремся врукопашную до тех пор, пока я не выкручиваю ему голову в обратную сторону. Шестой ранит меня в ногу, но я так сильно ударяю его копьём, что оно входит ему в живот чуть пониже пупка и выходит с обратной стороны.

Оставшихся в живых я добиваю тем самым ножом, что взял у Светозары. Кривым, тупым, но по-прежнему несущим смерть.

— Суки, — шепчу на последнем издыхании.

Мир плывёт перед глазами. Я потерял очень много крови, ранен в нескольких местах. Ещё чуть-чуть и отправлюсь в забытье. Но пока что стою на своих ногах, покачиваюсь из стороны в сторону. Никодим со своими тоже разобрался: больше всадников не осталось.

Но со стороны уже приближаются собаки и сотня пеших воинов.

Вот и настал конец.

Поднимаю копьё, собираясь забрать с собой ещё хоть кого-нибудь. Падаю на колени, поскольку ноги больше не держат… ничего, на коленях тоже можно сражаться.

— Ты хорошо бился смертный, — раздаётся оглушительный голос сбоку. — Тебе удалось как следует меня повеселить.

Большая ладонь ложится на плечо: от прикосновения Перуна кожу начинает печь и щипать.

Старец выше меня на две головы, шире в плечах, у него настолько толстая шея, что кажется, туловище сразу переходит в голову. Даже под кольчугой видны толстые узлы мышц. Он смотрит на меня и улыбается уголками сияющих глаз, словно старый добрый дедушка.

— В награду я дарю тебе жизнь…

Из сумки на поясе Перун достаёт подкову и бросает её на землю. В тот же миг, как кусок железа касается земли, в это место ударяет молния, ненадолго оглушив и ослепив всех вокруг. Как только зрение приходит в норму, передо мной оказывается конь, сделанный из молний. Из тысяч и тысяч молний, сплетённых вместе в форму высокого, длинноногого скакуна. Раза в полтора больше любого другого коня, виденного мной в жизни. Он искрится и переливается яркими цветами. Гарцует, словно не может устоять на месте от избытка энергии.

— Это Вихробой, — произносит Перун, похлопывая по крупу коня. — Один из моих самых верных друзей. Он отнесёт тебя куда скажешь, если вежливо попросить.

— Спасибо, батюшка Перун, — говорю. — Я очень ценю твою помощь.

Из последних сил, опираясь о копьё, поднимаюсь на ноги. Стоять удаётся с трудом.

— Вихробой, отнеси меня с друзьями домой, пожалуйста. Мы будем тебе очень благодарны.

Фыркнув, конь опускает голову вниз.

Чуть в стороне сидит Никодим, держа на коленях голову Светозары. Девушка совсем бледная, кровь сочится из раны у неё в боку.

— Никодим, помоги закинуть её на Вихробоя.

— Она умирает, — безжизненным голосом отвечает парень.

— Знаю, но мы ещё можем её спасти.

Медленно, словно сквозь сон, Никодим помогает мне поднять Светозару и перекинуть её через коня Перуна. Преследователи стараются приблизиться к нам, но из-за встречного ветра им приходится прилагать вдвое больше усилий. Мы с Никодимом взбираемся на скакуна, и тот мгновенно взмывает в воздух.

Люди, так сильно хотевшие нашей крови, остаются внизу

— Опоздали! — смеётся Перун в небе. — Ах-ха! Слишком медленно!

Земля остаётся внизу, мы летим на восток, прямо в Вещее.

Глава 26

Воевода бежал в ночи, проваливаясь в ямы ицепляясь за ветки.

Несколько раз он упал, чуть не раздавив малыша.

Несмотря на стремительность Вихробоя, до нашего села всё равно слишком большое расстояние, чтобы проделать его в одно мгновение.

Конь скачет по воздуху, опираясь о невидимую дорогу, высекает копытами искры. Мы несёмся над верхушками деревьев: я самый первый, последний — Никодим. Между нами сидит Светозара без сознания. Парень держит её голову, чтобы она не болталась во время движения. Вихробой оказался умным скакуном, поэтому старается двигаться как можно более плавно, чтобы не навредить раненой девушке у него на спине. Но это всё равно конь — он не может двигаться как лодка на воде.

Держусь во время движения за гриву, состоящую из молний. В руках и ногах щиплет, когда касаешься Вихробоя, но щиплет приятно, тепло.

— Я не знаю, дотянет ли она, — шепчет Никодим отстранённо.

Из-за ветра его почти не слышно.

— Дотянет, — говорю. — Не сомневайся.

— А вдруг нет?

— Светозара на самом деле очень сильная. Нужно лишь добраться до Вещего — там папаня её мигом на ноги поставит.

Даже не знаю, как такое получилось: Никодим — худший воин из нас троих, но именно он в этой битве не получил даже царапины. Меня ранили несколько раз, я потерял много крови и усилием воли заставляю себя оставаться в сознании. Светозара и того хуже. А Никодим — хоть бы хны.

Из-за облаков совсем не видно направление, в котором мы движемся, но я всецело доверяю Вихробою. Если Перун сказал, что он доставит нас куда надо, значит так и будет.

После долгого времени в пути мы останавливаемся на ночлег возле небольшого озерца — даже такое волшебное создание, как скакун Перуна, не может двигаться в темноте.

Разжигаем костёр посреди леса, устраиваем небольшой навес против ветра. У нас с собой нет никакой еды, поэтому Никодим с Вихробоем уходят искать грибы и ягоды. Если повезёт, то и ручей найдут, чтобы воды попить.

Я же остаюсь присматривать за Светозарой.

Мои раны постепенно затягиваются, кровь больше не идёт, силы возвращаются. Девушке же всё хуже: она стала совсем горячая, бормочет что-то нечленораздельно. И постоянно зовёт какую-то Ягмилу.

— Тише, — говорю. — Лежи, отдыхай.

— Ягмила, позови её…

— Про кого она? — спрашивает Веда. — Это её мама?

— Нет, ни мамы, ни бабушки с таким именем. Я вообще его впервые слышу.

— Бедная…

Протираю ей лоб и руки тряпкой, смоченной в воде. Насколько получается, обрабатываю рану в боку: вычищаю грязь с краёв, собираю поблизости сосновую смолу и наношу её прямо на повреждённый участок. Свежая живица закупоривает кровь, не даёт ей вытекать наружу, убирает гной, если он появляется. Но это лишь вторая мера: она замедляет болезнь, но не останавливает.

Чтобы излечиться девушке нужны настои, покой, и присмотр опытного травника — её деда Мелентия.

Мы здесь мало что сделаем. Чем дольше мы находимся вдали от дома — тем хуже ей будет становиться. Так что немного передохнём и отправляемся в путь с первыми лучами солнца.

Никодим возвращается с выдранными из земли кустами черники, охапкой рыжиков, и даже раздобыл лещины — ореха. Ягоды отдаём Светозаре: Веда мелкими ручками их перетирает и закидывает в рот девушке, заставляет её глотать, а остальное съедаем мы.

Веда — дух, поэтому поднимать может только маленькие и лёгкие предметы, вроде ягод.

Спать не удаётся ни мне, ни Никодиму. Мы лишь лежим под небом, затянутым тучами. Как тут уснёшь, когда нашей подруге так плохо? В итоге я просто лежу на спине, сжимая в руке подкову, одолженную Перуном. Утром она снова превратится в Вихробоя. Таких даров у людей на самом деле очень много: старые боги любят давать вещички смертным, если те это по какой-то причине заслужили. Кажется, у Мелентия есть сапоги Семаргла, позволяющие ногам не уставать, но он ими не пользуется из уважения к хозяину. Кузнец Еремей из Перепутья как-то напился и рассказал, что у него есть молот Сварога, мнущий холодное железо так легко, как горячее.

Старые боги не скупятся на дары людям, не то, что христианский. Этот только через попов свою силу проявляет: нечисть из ребёнка изгнать, воду освятить. А поговорить — хера с два. Мордой не вышел. Хорошо хоть крест тварей всяких коробит. Хоть какой-то признак, что он следит за нами.

Всю ночь стоит холодная, пасмурная погода. Но хотя бы дождя не было.

Наутро мы, не выспавшиеся и уставшие, садимся на спину молниевого скакуна и мчимся дальше на восток.

Светозаре стало настолько плохо, что она даже бормотать в бреду перестала. Теперь она болтается между нами как кукла, а Никодим следит, чтобы она не упала на землю.

— Смотрите, острог! — вскрикивает Веда, когда мы проносимся в стороне от крепости.

— Точно, — отвечает Никодим с удивлением.

Оказалось, что восемь дней пути, которые мы шли в сторону Новгорода, обратно заняли всего два. Когда скачешь по воздуху на волшебном скакуне, время в пути сильно сокращается.

Возле Ярого Острога Вихробой сменил направление, обходя тяжёлое дождевое облако, поливающее землю. Скакун принялся лавировать между ливнями, чтобы доставить нас к дому сухими. Ближе к вечеру второго дня под нами оказалось само село.

Вещее.

Как же я по нему скучал.

— Вон туда, — говорю Вихробою. — К мельнице. Там мой папаня, он вылечит Светозару.

— К церквушке тоже можно, — замечает Никодим. — Думаю, Игнатий с таким тоже справится.

— Нет, лучше к нам. Прости, но Федот гораздо лучше людей лечит.

В преддождевую погоду на улице Вещего — ни одного человека. Пусто, будто под нами село-призрак. Это немного странно, поскольку перед дождём люди часто выходят на улицу, закрывают кур в курятниках, лошадей заводят в стойла, собак в сени. Иногда репу ветками закрывают, чтобы не побило.

Подготавливают двор перед ливнем.

Сегодня же — пусто.

Никого.

Вихробой останавливается возле мельницы. Я, замёрзший без рубахи, слажу со скакуна и заношу Светозару в наш дом. Никодим заботливо открывает перед нами дверь, но папани дома нет.

— На подворье, наверное… — говорю. — Но он к вечеру обычно домой возвращается.

Матюгаясь, мы выносим Светозару обратно на улицу, где ждёт Вихробой. Мы грузим девушку и на этот раз скачем на подворье: все двери и ставни закрыты, даже с высоты видно, что там нет ни одного человека.

— В церквушку! — кричит Никодим.

Мы несёмся к месту службы отче Игнатия, но и там никого нет.

Во всём Вещем ни одного человека.

В недоумении мы продолжаем ходить взад-вперёд, не понимая, что происходит. Вокруг нет ни следов сражения, ни сожжённых домов, как если бы сюда добралась армия безумца. Такое чувство, будто жители взяли и ушли…

— Бессмыслица какая-то, — говорю.

— Может, наши в Каролине? — спрашивает Никодим? — Спрятались там от князя…

— Не, бред какой-то. Каролина — маленькая деревня, она никогда бы не вместила всех наших жителей. Да и глупость прятаться от безумца в соседней деревне.

— Простите, — вмешивается Веда. — Кажется, я знаю, где все жители села.

Мы с Никодимом смотрим на девушку-духа, что висит в воздухе с тревожным видом.

— И где?

— Там.

Веда указывает в сторону, где ничего нет. Одни лишь поля, леса и ничего более.

— Где это — там?

— В той стороне. Просто поверьте мне.

Я смотрю девушке в глаза. У неё на лице мольба, просьба поверить и не задавать вопросов. Так и быть: она была верным другом всё недолгое время нашего знакомства, так что нет никаких причин ей не верить. Даже наоборот. Думаю, на неё можно положиться.

Пожав плечами, я снова приближаюсь к Вихробою.

— Последняя просьба, дружище. Отнеси нас, пожалуйста, куда скажет Веда.

Вихробой склоняет голову в знак согласия. Он понимает всё, что мы ему говорим. Поистине умнейшее создание.

Скакун взлетает в небо и несёт нас на север, но не успеваем мы преодолеть и небольшого холмистого участка сразу за нашими полями, как вдали вырисовывается что-то невообразимое: странное, высокое сооружение, тянущееся от земли до туч и скрывающееся в вышине. Мы заметили бы его раньше, не будь вокруг такой пасмурной погоды и дождя, поливающего половину земли вокруг.

— Это… — шепчет Никодим в благоговейном трепете. — Это Стародум?

— Так и есть, — отвечает Веда. — Он поднялся из земли.

У нас в селе давно ходила легенда, что крепость старого удельного князя ушла под землю во время сражения с армией безумца, и что однажды она поднимется на поверхность, но никто из молодого поколения в такое не верил. Это уж слишком походило на байку наших родителей. Старики вечно любят всё сочинять и приукрашивать.

Я много раз бывал на этом месте и видел лишь голую землю. Ни следа крепости, а теперь…

Величественное, исполинское строение, от которого дух захватывает.

Никто не говорил, что Стародум был таким большим. Его описывали как маленькую крепость, вдвое меньше Ярого острога, с более тонкими стенами, с меньшим количеством внутренних сооружений.

Сейчас же перед нами возвышается строение полностью из камня. Основание замка шириной с сучий Новгород, тянется вверх, выше облаков. Вокруг него множество строений поменьше, а ещё дальше — неровный круг крепостных стен. То есть осаждающим не только нужно пробраться за стены, но ещё и сам замок атаковать, что выглядит той ещё задачей. Две линии обороны.

Жду не дождусь, когда настанет ясная погода, чтобы увидеть это великолепие во всей красе.

— Э… — тянет Никодим, вглядываясь на внутреннюю территорию крепости. — Это люди безумца?

— Похоже, на то, — говорю. — Если только глаза не подводят нас обоих.

Оказалось, что все врата крепости открыты, а внутри ходят черномасочные уроды и регулярные воины со всей Новгородской земли. Тысяч пять человек из армии безумца. Все жители Вещего сидят на земле, окружённые вооружённой охраной со всех сторон как пленники. Кажется, мы всё-таки опоздали.

Более того, сам безумец тоже здесь!

С высоты, на которой мы летим, виден его сутулый силуэт, двигающийся возле входа в замок. Похоже, у него тоже есть волшебный способ перемещения, из-за которого он прибыл в Стародум одновременно с нами.

— Приземлись, пожалуйста, — начинаю я, но договорить не успеваю.

Что-то очень тяжёлое бьёт по нам, и Вихробой, сделав дугу над землёй, исчезает как дым. Мы с Никодимом и Светозарой, балансирующей на грани смерти, падаем на одну из открытых площадок замка.

Кажется, у нас назревает последнее столкновение с безумцем.

Глава 27

Атакующие нашли чёрный ход, поэтому вслед за ними отправили погоню.

Воевода бежал как мог, но раны давали о себе знать.

Из нас троих только Светозара была без сознания, поэтому она приземлилась хуже всех.

Я отбил колени и локти, Никодим повредил лодыжку, а девушка ударилась головой: свежее пятно крови набухает у неё в волосах. Как будто мало ей было и без этого.

— Что это было? — спрашивает Никодим, прижимая руку к свежей ране на голове Светозары.

— Княжеский защитник, — говорю. — Я видел, как он поднимает руку в нашу сторону, но думал, что он просто указывает. А оказалось, что это сила такая. Меня будто гигантским молотом сшибло — до сих пор в голове звенит.

— Что будем делать? Спрячемся в этой… цитадели?

— Нельзя прятаться — нам нужно найти Федота, чтобы вылечить Светозару.

— Но если мы спустимся вниз к остальным пленникам, безумец нам сразу же головы снимет.

Случайно или нет, но Вихробой исчез ровно в том месте, чтобы мы упали не на землю, где сейчас сидят жители Вещего, а на широкий балкон замка. Только это позволило нам остаться в живых, не быть растерзанными сразу же после приземления.

Отсюда Стародум выглядит ещё больше.

Огроменный, крепкий. Мы сейчас в относительной безопасности, но это ненадолго.

Стоит нам подойти к ограждению балкона, как несколько стрел врезаются в каменные перила и стену замка. Сейчас вся армия князя стоит внизу, задрав головы. Лучники целятся в нас, кто-то уже бежит к замку, чтобы подняться сюда.

А чуть в стороне жители Вещего: испуганные, жмущиеся друг к другу.

Даже не знаю, как поступить. Если спустимся вниз к остальным, то Федот вылечит Светозару, но её тут же казнят вместе со мной и Никодимом. Если останемся в замке, то выживем, но некому будет помочь Светозаре.

Ни одно из решений нам не подходит.

— Давай быть разумными, — говорю.

— Давай, — соглашается Никодим.

— Если мы прямо сейчас спустимся вниз к безумцу, то он тут же нас прикончит.

— Я тоже так думаю. Такие люди не прощают, когда их пытаются убить. Особенно какие-то вонючие крестьяне вроде нас.

— Если же не спускаться, то можно попытаться спрятаться в замке — он большой, наверняка найдётся хороший укромный уголок.

— Но нас всё равно найдут, — возражает Никодим. — Посмотри, какая большая толпа внизу. Эти тысячи людей в каждую мышиную дырку нос засунут. И у них на это не уйдёт много времени.

— Тогда какой у нас ещё остаётся выбор?

— Вы можете поискать сокровищницу, — предлагает Веда. — Там полно чудодейственных вещей, которые принадлежали князю Гориславу. Там точно есть спящие духи оружия вроде меня.

— Ты знаешь, где она?

— Под землёй, но где именно — не представляю. У нас могут уйти дни, чтобы отыскать её.

— Светозара столько не протянет.

Сидим с Никодимом и Ведой на балконе, молчим. Пытаемся понять, какой из всего этого есть выход. Эх, будь у нас чуть больше времени…

Светозара лежит на холодном камне, белая и беспомощная. Мы не можем просто так позволить ей умереть: если есть шанс её спасти, то нужно его использовать. Спустимся вниз, Федот её излечит. А с безумцем как-нибудь разберёмся.

Внезапно Никодим оживляется и смотрит куда-то вниз.

— Эй, а это разве не…

— Это же Снежана! — через чур бодро вскрикивает Веда.

— Она делает какие-то странные жесты рукой.

Выглянув одним глазом между каменными перилами, я гляжу на девушку, от которой у меня дыхание перехватывает. Она такая же, какой я её запомнил: своим присутствием затмевает всех остальных людей вокруг. На ней снова длинный плащ с капюшоном, но уже другой. Сегодня Снежана выглядит более печальной. Оно и понятно… как тут будешь радоваться, находясь рядом с безумцем?

Она стоит позади князя, рядом с каким-то парнишкой наших лет.

Её левая рука повёрнута ладонью вперёд, она без перерыва машет пальцами, будто делает приглашающий жест спуститься к ним. Но из-за того, что окружающие либо носятся, следуя приказам безумца, либо глядят вверх, никто этого жеста не замечает. Только мы.

Даже с большого расстояния я могу видеть, что она смотрит точно на меня. Пристальным, немигающим взглядом, будто хочет что-то сказать, но не может.

— Я принял решение, — говорю.

— Что? — удивлённо спрашивает Никодим.

— Мы со Светозарой спускаемся вниз, где я передам её Федоту, а ты с Ведой пойдёшь вниз и попытаешься найти сокровищницу.

— Скажи мне, ты идиот? Как только ты выйдешь наружу, то всё, конец тебе!

— Сомневаюсь, что это будет так скоро. Безумец наверняка захочет позлорадствовать, поиздеваться. Немного времени у меня есть. К тому же Снежана явно что-то хочет сделать, иначе она не звала бы нас таким способом.

— Ты готов спуститься из-за какого-то дурацкого жеста?

— Я ей доверяю.

— Ты видел её один раз… пьяным…

— Никодим, когда я впервые её увидел, меня будто молнией прошибло. Всё сразу стало понятно, обрело смысл. Причём не только меня, но и её саму — я видел это. Для кого-то другого это может ничего не значить, но не для меня. Я привык доверять своим внутренним позывам и ощущению, что правильно, а что нет. И сейчас я собираюсь сделать то, к чему меня ведёт всё внутреннее естество — потому что так нужно сделать.

Не говоря больше ни слова, я поднимаюсь на ноги, подхватываю Светозару и направляюсь к выходу с балкона.

— Веда, скажи ему, — велит Никодим. — Это же самоубийство! Он идёт прямо в лапы к безумцу!

— Пусть идёт, — отвечает девушка-дух. — Если он чувствует, что так надо, значит так и должно быть.

— Тупицы вы… долбанные тупицы!

Во время пути я открываю металлическую дверь внутрь замка… подумать только, целая дверь из металла! Даже представить не могу, сколько она может стоить. Таких даже у князей нет.

Мы оказываемся в просторной комнате с высоким потолком. Внутри стоят столы, стулья, кресла, полки, шкафы… будто дом, подготовленный к въезду гостей. Откуда всё это взялось? Чудеса творятся в этом мире!

Не задерживаясь, иду дальше.

В коридор и на лестницу, ведущую вниз.

У нас сейчас две задачи. Всего две: найти Федота, чтобы вылечить Светозару, и защититься от безумца. Хотя нет, есть ещё третья задача: узнать, какого чёрта здесь вообще происходит. И желательно как можно скорее.

Никодим со злобным сопением следует за мной: это его манера материться, не говоря ни слова. Он не поддерживает моё решение спуститься вниз, но правильного хода сейчас нет — Светозара умирает, и её нужно спасти. Я за любого из друзей готов жизнь отдать. Пусть меня заживо сварит безумец, если это будет означать, что Никодим со Светозарой будут в порядке.

— Всё тут выглядит знакомым, — произносит девушка-дух. — И одновременно другим. Стародум стал намного больше.

— Как ты узнала, что мои односельчане будут здесь?

— Это сложно…

Мы говорим прямо во время ходьбы, двигаясь по ступеням круглой лестницы.

— Я знала, что Стародум ушёл под землю, потому что была там и сама всё видела. И знала, что он поднимется где-то в ближайшие дни. Так что, когда увидела пустое село, сразу поняла — Волибор всех увёл сюда. Тут должно быть безопасно.

— Не так уж и безопасно, с открытыми-то вратами.

— Может, люди просто не успели их закрыть? Или не смогли понять, как это делается?

Светозаре совсем плохо. Сердцебиение на её шее прощупывается с трудом, будто сердце бьётся через раз. Честное слово, если она покинет нас… хотя нет. Не хочу думать об этом.

Вскоре мы выходим на нужный этаж.

— Вот наши пути и расходятся, — говорю.

— Пока, — мрачно произносит Никодим. — Было приятно с тобой дружить.

— Это не последний раз, когда мы видимся.

— А я уверен, что последний.

Покачав головой, я улыбаюсь и направляюсь к выходу.

Наверное, стоило бы взять с собой Веду, чтобы попытаться убить безумца ещё раз, но она сейчас нужна Никодиму как проводник. Я спасу Светозару и узнаю, что именно хотела Снежана. Никодим найдёт сокровищницу и, если повезёт, полезные волшебные предметы.

Я бы тоже хотел отправиться с ними — это менее опасно. Но Светозаре осталось совсем немного — я не могу бросить её такой.

Сдвигаю вбок массивный металлический засов центральных врат замка и выхожу на улицу.

За то время, пока мы блуждали внутри этой титанической цитадели, успело совсем стемнеть. Ветер на улице успокоился, тучи ушли. Теперь снаружи обыкновенная ночная благодать — даже тепло вернулось.

Я стою прямо напротив входа в замок с девушкой на руках, а в меня со всех сторон направлены копья гвардейцев безумца. Странно, но на их лицах замер испуг. Кажется, величественный замок, подпирающий небеса, напугал их до усрачки.

Приятно видеть.

Двигаюсь к толпе крестьян, сидящих на земле, враги расступаются передо мной, пропуская. Они даже слово вымолвить бояться, только оружие нацелили в молчаливой настороженности. До тех пор, пока не явился князь, воины ведут себя как стая испуганных мышей.

Добравшись до группы пленников, я останавливаюсь со внезапным изнеможением. Волибор, Третий и ещё несколько человек подбегают к нам. Они все что-то говорят, но из-за этого ни одного конкретного слова не разобрать.

— Где Федот? — спрашиваю. — Светозаре очень плохо.

— А, это… — задумчиво тянет Волибор. — Твоего папани здесь нет, он не пришёл.

Стою на месте, пытаясь понять, что только что услышал.

— Что это значит?

— Он сказал, что не хочет бежать ни в какой Стародум, а лучше спрячется с Душаной в лесу неподалёку отсела. Но ты не беспокойся. Думаю, он бродит где-то возле Вещего, целый и невредимый, в отличие от нас…

— Ладно… А Игнатий здесь?

Наш сельский священник обнаружился чуть в стороне, крепко прижимающим ладони друг к другу.

— Как там Никодим? С ним всё в порядке?

— Да, — говорю. — Он внутри замка.

Несмотря на то, что мой друг — приёмный сын, между ним и Игнатием — самая настоящая любовь родителя и ребёнка. На лице мужчины проступает искреннее облегчение. Он делает жест положить Светозару на траву.

Поп не умеет лечить так же хорошо, как Федот, но это всё равно лучше, чем ничего.

Я опускаю Светозару, после чего мужчина закрывает глаза, возведя руки к небу. Я стою напротив с тяжело трясущимся сердцем. Не уверен, что поп сможет помочь Светозаре — всё-таки она из волхвов, что чтят старых богов. У Светозары кровь из ушей идёт, когда Игнатий в колокола бьёт, а сейчас ему нужно её исцелить. Нет никаких сомнений, что поп очень хочет помочь, но неизвестно, как подействует святая сила на язычника.

— Благослови, душа, Господа, и не забывай всех благодеяний Его. Воздаёт он тебе всё исцеление и венчает тебя милосердием и щедротами.

Игнатий прикладывает руки к шее и пояснице Светозары.

— Дух Господень на мне, ибо помазал меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушённых сердцем.

Его ладони загораются свечением, но не таким ярким, как когда он лечил других людей. На волхва христианская сила работает хуже.

— Исцели её, Господи, и исцелится. Спаси её, и спасена будет. Ибо ты — хвала её.

Некоторое время мы стоим над Светозарой, но никаких внешних признаков исцеления не видно: раны не зажили, силы не вернулись, она по-прежнему без сознания и никак не реагирует на происходящее.

— Я сделал всё, что мог, — вздыхает Игнатий. — Будь она христианкой, уже встала бы на ноги. А так будем надеяться, что моих сил оказалось достаточно.

— Она справится, — говорю. — Светозара всех нас за пояс заткнёт, если что-то касается упёртости.

Теперь остаётся только надеяться, что она выкарабкается — всё зависит от того, насколько близко она подошла к миру мёртвых, сможет ли отыскать дорогу домой. Но и хуже всё ещё может стать: раны исцелены, но вред уже нанесён.

— Меня тоже исцели. Получил слишком много ран во время сражения со всадниками безумца.

Игнатий накладывает руки мне на спину, на голову. Особенно долго занимается правой ступнёй со сломанными пальцами. Я — крещёный, поэтому на мне его лечение отражается лучше.

Наконец-то наше длинное путешествие окончено.

Я позволяю себе опуститься на землю рядом с девушкой и немного расслабиться. Но ненадолго, поскольку скоро сюда явится сам князь. Много дней назад мы выступили к Ярому острогу, чтобы спасти пленников, которых должны были увести к безумцу, но вместо этого сами отправились в Новгород, чтобы убить его. План провалился и теперь мы здесь, проиграли почти со всех сторон.

Чувствую смертельную усталость, давящую на плечи.

Даже не помню, когда я последний раз спал.

— Что это вообще за место? — спрашиваю у Волибора. — Как оно тут оказалось?

— Очень просто, дружище…

Кажется, у мужчины превосходное настроение, несмотря на то, что мы все — пленники.

— Много лет назад бывший удельный князь оживил Стародум. Он ушёл под землю и всё это время рос, вбирая в себя камни и дерево. А теперь посмотри на него! Большой, красивый!

— Как они вообще пробрались в крепость? Почему все врата открыты?

— Мы с вещинцами не успели добраться до ворот раньше армии безумца. Они проникли сюда вместе с нами. Но ты не думай, что они победили.

Волибор наклоняется поближе с ехидной улыбкой.

— Стародум — на самом деле живое существо. Примерно как Веда. Горислав Лютогостович оживил его, используя редчайший осколок силы. Замок и окружающие стены могут открывать и закрывать двери самостоятельно, превращать лестницы в гладкие спуски, путать коридоры, заставляя незваных гостей бродить по кругу. Понимаешь, к чему я?

— Пока нет…

— Армия безумца сейчас заперта в стенах крепости. Если они прикончат всех нас — Стародум превратит это место в тюрьму. Они никак не смогут выйти наружу и все умрут тут от голода!

— Но мы ведь тоже здесь. Значит мы все умрём вместе.

— Я уверен, что всё закончится хорошо, — заверяет Волибор. — Я уверен, что мы покромсаем всю армию безумца на куски.

— Ты шутишь? Ты на самом деле говоришь о сражении? Их тут несколько тысяч человек, а нас сколько? Тридцать старых воинов?

— Не спеши оценивать кого больше. Знаешь, почему много лет назад Стародум пал?

— Конечно знаю, — говорю. — Наступила эпоха безумия, Юрий и Мартын захватили и суздальское, и новгородское. Не будь они такими болванами, Смоленск с Полоцком тоже оказались бы под ними. Чёрт, да они бы до Чернигова дошли, если бы не схлестнулись на Волге, как идиоты.

— Это не всё. Они захватили Стародум, поскольку смогли отрезать нас от арсенала. Куклы безумца проникли в крепость ещё до начала осады, и отрезали защитников от кладовых. Они сожгли несколько зданий и не дали нам добраться до сокровищницы. Если бы у нас был к ней доступ, эти придурки никогда бы не захватили крепость. Но она всё ещё цела и ждёт нас.

— Это я знаю, — говорю. — Веда рассказала, что где-то под землёй есть сокровищница.

— Если мы доберёмся до неё — то всё, мы победили. Горислав двадцать лет назад проиграл, поскольку защитники не смогли пробраться в неё.

— Что в ней? В этой сокровищнице?

— Оружие, дружище, — с удовольствием покачивая головой, отвечает Волибор. — Такое же, как Веда, но больше. Сотни. И духовные доспехи, которые не пробить никаким оружием, кроме духовного. И всякие вещи, о которых даже я не знаю.

Сотни духовных клинков? Это же оружие, способное победить любую армию! Если бы мы в лесу сражались со всадниками не одним духовным мечом, а тремя, от противников осталась бы только куча тел, порубленных на куски.

— Ну да, осталось только подняться на ноги и дойти до сокровищницы, — говорю. — Уверен, люди безумца нас пропустят…

— Посмотрим, как они поведут себя через несколько дней, когда их желудки начнут урчать от голода.

Только мы упомянули безумца, как появляется он сам. Худой силуэт князя Новгородского появляется между копейщиками. Второй раз мы с ним видимся и второй раз это происходит ночью.

Сегодня он выглядит намного более величественно: на нём больше не тонкий кафтан для похода в туалет, а богато украшенный сюртук, пояс, шапка. Только смотрится всё это по-прежнему нелепо на его сутулом теле. Довольная улыбка озаряет его лицо, но она не вяжется с маленькими, беспокойными глазками.

Даже сейчас, в окружении тысяч подчинённых, он постоянно озирается по сторонам, словно ищет врагов. Не может расслабиться, что-то подозревает, ожидает предательства и удара в спину.

Позади него стоит личный воитель и защитник — здоровенный мужчина с вытянутым лицом и шрамами, прорезающими русые волосы. Этот человек неотрывно глядит на Волибора, а Волибор на него. Эти двое знакомы? Почему я не удивлён?

— Снова ты! — заявляет безумец, сплюнув на землю. — И живой…

— Живой, — говорю.

— Ну, это не надолго. Взять этого скота.

Несколько людей в чёрных масках тут же меня хватают, выводят вперёд и опускают на колени. Светозару волокут за ноги по земле.

— Да, неплохо вас поколотила погоня, — произносит безумец, удовлетворённый несчастным видом девушки. — Но я немного удивлён, что вы вообще ушли. Что это был за конь, на котором вы сюда прилетели?

— Вихробой. Перун дал нам его за хорошую битву.

— Неплохо для каких-то выродков. Но вы всё равно не смогли обогнать мою колымагу, запряжённую призрачными лошадями.

Безумец подходит очень близко, заглядывает в глаза, от него воняет гнилой капустой.

— Хочешь знать, почему я выжил после нашей встречи?

Никодим бы на моём месте ответил что-то вроде «потому что ты — коровья лепёшка, она не сдохнет даже если её разделить на две части». Я же не собираюсь злить человека, который может отнять мою жизнь по щелчку пальца. Когда нужно, я вполне могу вести себя подобострастно, и даже ползать на коленях. Удар надо наносить тогда, когда знаешь, что он будет смертельным.

— Почему? — спрашиваю.

— Потому что ты — всего лишь человек, а я — высшее существо. Такой как ты не может убить меня. Это невозможно. Понимаешь?

Киваю в согласии.

Если спросить меня, то высшее существо — тот здоровяк за спиной безумца. Среди присутствующих не найдётся никого, кто мог бы сравниться с ним в росте. Но раз безумец хочет потешить своё самолюбие — пожалуйста. У каждого человека есть на это право. Кто я такой, чтобы ему мешать.

— Вздёрнуть его! — командует князь.

— Если ты убьёшь нас, Стародум не выпустит тебя наружу. Спроси у своих людей, они уже наверняка заметили, что все врата крепости закрыты и нет ни одной лестницы, чтобы перебраться через стену.

— Вздор!

Огроменный воитель с вытянутым лицом подходит к безумцу и делает несколько жестов руками. Уж не Молчун ли это, о котором столько слышал? Они переговариваются некоторое время, после чего безумец подходит ко мне с задумчивым выражением лица.

— Мне советуют оставить тебя в живых, но я этого не сделаю, — шипит он, чуть ли не плюясь слюной. — Ни одно ничтожество не уйдёт, попытавшись меня убить, понятно? Вы все сдохнете! Вздёрнуть его!

Несколько человек хватают меня за плечи и ведут к ближайшему дереву. Кажется, история повторяется: совсем недавно то же самое пытались сделать разбойники в лесу, а теперь люди самого князя. Да я расту!

Один перекидывает верёвку через ветку, другой ставит внизу пустую деревянную бочку.

Надевают мне петлю на шею.

Безумец стоит рядом, следит за всеми действиями, почёсывает затылок. Я же смотрю на Снежану, которая сжимает в кулаке кулон, прежде висевший не шее. Она явно что-то собирается сделать, но ждёт подходящего момента. Решается.

— Ты мою корову не видел? — спрашивает князь.

— Что? — выдавливаю из себя.

— Я где-то тут корову потерял. Вот, хожу ищу.

Окружающие люди в чёрных масках слышат наш разговор, но никак на него не реагируют.

— Какую ещё корову? — спрашиваю.

— Я каждый день прихожу сюда пасти нашу корову — Молюту. Она не любит ходить с пастухом, поэтому я привязываю её здесь, к колышку. Но сегодня её нет — сбежала, наверное.

Князь принимается ходить из стороны в сторону, заглядывает за дерево, словно там может обнаружиться таинственная корова. Я же стою на бочке, с петлёй на шее, и совсем не понимаю, что за херня происходит.

— Мне нужно найти её до темна, — продолжает Юрий Михайлович. — Она у нас добрая, но глупая совсем. Её же волки сожрут, а она этого и не поймёт. Примет их за своих маленьких серых телят.

— Я… я не видел никаких коров.

— Жаль. Придётся поискать в другом месте.

Как ни в чём ни бывало князь направляется прочь от дерева, под которым я стою. Окружающие люди не шевелятся и ничего не делают. Безумец ходит между воинами и всех спрашивает о пропавшей корове, но никто не отвечает.

В конце концов он идёт к вратам крепости, запертым. Осматривает их, направляется к замку, потом обратно ко мне.

— Ничего не понимаю, — говорит. — Её нигде нет, куда же она могла уйти?

— Может, улетела? — спрашиваю.

— Ты что, совсем спятил? Это же не стрекоза, чтобы по воздуху летать.

— Значит, ты пастух?

— Нет, не пастух, — отвечает князь. — Так, по хозяйству помогаю. Меня Юрой звать — мы с родителями тут живём неподалёку. Переехали как старая деревня сгорела. Дом тут восстанавливаю, корову пастись вывожу…

Кажется, я начинаю что-то понимать.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Какое интересное число. Именно столько лет было князю, когда началась эпоха безумия. Мы все знаем, что он был обыкновенным простолюдином до того, как обрёл силу. Именно она позволила ему возвыситься. Значит, вот, кем он был.

За два десятка лет с ним многое произошло, но каким-то образом в его голове сохранился тот самый человек, каким он был до начала эпохи: простаком без претензий на что-либо. Периодически эта версия Юрия Михайловича выходит на поверхность и князь на некоторое время превращается в простого деревенского простофилю.

Теперь понятно, почему его называют безумцем.

По всей видимости, часть его разума не смогла пережить всё, что наделала другая часть. Вот таким образом защитилась от всех ужасов, сотворённых собственными руками. Слабак не готов был получить большую власть, поэтому раскололся прямо у себя в голове.

— Почему этого скота ещё не повесили? — кричит князь в ярости. — Я хочу услышать, как хрустит его шея!

— Слушаюсь! — отвечает ближайший черномасочник.

Ну вот, к нам вернулся старый добрый кровожадный убийца. Я уже начинал скучать.

Человек в маске подбегает, чтобы вытолкнуть бочку из-под ног, но выполнить приказ не успевает.

— Ловите! — кричит Снежана, бросая что-то маленькое в толпу пленных крестьян.

Предмет подлетает в воздух, светясь в ночи как маленькая звёздочка. Осколок силы! Именно таким его описывали путешественники, проходящие через наше подворье. Предмет, проглотив который, можно ненадолго стать всемогущим.

Люди из армии безумца подпрыгивают в воздух, чтобы дотянуться до летящего осколка, но тот слишком высоко. Он приземляется на плечо Ярополка, отскакивает в сторону, ударяется о пузо Игнатия и падает точно на шею бессознательной Светозары.

Маленький камешек впитывается в кожу девушки, как капля воды в сухую почву. Мгновение, и его больше нет.

Светозара широко открывает глаза.

Глава 28

Воевода стоял на холме и смотрел, как горит Стародум.

Тысячи захватчиков носились вокруг крепости.

Он держал маленького ребёнка на руках.

Все взоры устремляются к девушке.

Светозара некоторое время лежит неподвижно, после чего принимается истошно визжать и кататься по земле. Переворачивается с бока на бок, выгибается, будто боль пронизывает каждую частичку её тела.

Игнатий пытается схватить девушку, успокоить, но тут же отдёргивает руки. Он смотрит на свои ладони, удивлённый. Будто прикоснулся к котелку, до красна разогретому над костром.

В окружающей тьме на секунду повисает молчание, которое пронизывают только крики Светозары, извивающейся на земле. Окружающие расступаются, испуганные, не знают, как реагировать. Даже воины безумца пятятся в удивлении.

— Убить её! — орёт князь. — Сейчас же!

Один из людей в масках направляется к девушке, чтобы проткнуть её копьём, но Волибор в последний момент хватает его оружие левой, а правой наносит такой мощный удар в челюсть, что мужчина мгновенно падает и остаётся лежать без движения.

Ещё несколько воинов бросаются к Светозаре, но останавливаются, когда под ней загорается трава. Воздух вокруг девушки раскаляется, даже находиться рядом с ней становится трудно, поэтому пленные крестьяне отходят всё дальше, оставляя свободный круг. Люди в чёрных масках, что собирались атаковать её копьями, останавливаются на полушаге, застигнутые сильным жаром.

— Застрелите её! — продолжает командовать безумец.

— Лучники вперёд! — подхватывают приказ сотники.

Армия приходит в движение, задние воины шагают на указанные позиции, но идут слишком медленно.

Крики постепенно затихают.

Светозара поднимается на ноги, её глаза пылают как два огненных шара в ночи. Волосы девушки превращаются в огонь, одежда загорается. Она делает несколько неуверенных шагов, оставляя на земле горящие следы.

Один из наименее удивлённых воинов метает в неё своё копьё, но она выставляет вперёд руку и направляет навстречу огонь. Целая буря пламени устремляется к воинам безумца, сметает на своём пути всё, пока не ударяется о стену крепости, после чего взлетает вверх, к небу. Жар от огня такой, что даже смотреть в эту сторону невозможно. Чувствую, как мои собственные волосы и брови опалились от огромной температуры, хотя я стою на отдалении.

В мгновение ока несколько десятков воинов безумца испаряются: превращаются в угли, только горящие головешки остаются на их месте. Вся многотысячная армия оказывается разделена на две части горящей полосой.

На какое-то мгновение повисает полная, оглушительная тишина.

Только сотни духов огня в виде маленьких огоньков разлетаются во все стороны и принимаются кружить вокруг.

Совсем недавно в Стародуме было две силы: армия безумца, и пленные крестьяне. Пять тысяч вооружённых людей против нескольких сотен безоружных, включая стариков и детей. Одна из них полностью превосходила другую. Теперь же одна из крестьянок получила нечто, о чём многие не могли даже вообразить. Баланс качнулся обратно так быстро, что трудно осознать.

До сего момента никто даже подумать не мог, что все пять тысяч человек могут прямо здесь умереть.

Сейчас каждый об этом думает.

Их словно щёлкнули по носу.

Светозара делает ещё шаг вперёд, но её нога не касается земли.

Она взлетает в воздух и парит над головами. Её одежда окончательно догорела, теперь она висит в воздухе почти нагая, вся чёрная от пепла и копоти. Чёрный силуэт с горящими глазами и волосами. Девушка осматривает окружающих, и люди, на которых она устремляет свой взор, отворачиваются, закрывают голову руками, припадают к земле в ужасе.

— Стреляйте в неё! — кричит князь. — Застрелите её, пока можете!

Лучники безумца выходят из оцепенения и выпускают в сторону девушки целый залп из стрел, но ни одна не долетает: все снаряды сгорают в ярких вспышках, превращаясь в пепел прямо в воздухе. Один её взгляд, и огненный ветер сметает целый отряд лучников. Они принимаются носиться вокруг, горящие, испуганные, визжащие. Катаются по земле, но земля тоже горит, поэтому пламя сбить не могут.

Следом за стрелами в Светозару летит всё, что есть в наличии у воинов безумца. Каждый человек, обладающий хоть какой-то силой, направляет на неё свои способности. В девушку летят какие-то зелёные брызги, сияющие кинжалы, иглы, странные кровавые кнуты. Её пытаются околдовать всеми возможными способами, но всё это теряется в огне.

Вокруг Светозары крутится целый шар пламени, сжигающий всё, что пытается дотянуться до девушки. Даже с моего расстояния чувствую, как кожу печёт от жара.

Я бы побежал прочь, не будь петли на моей шее.

Именно это делают односельчане: жители Вещего несутся прочь, только пятки сверкают. Армия безумца пока стоит, но судя по их лицам, они вот-вот дрогнут.

Вот она — настоящая сила. Именно так выглядят её последние ступени.

Каждый человек владеет силой, но она обычно на таком низком уровне, что её даже использовать негде. Очень малое количество людей имеют достаточный уровень, чтобы применять её в повседневных делах, и лишь единицы достигают подобного могущества, которое прямо сейчас есть у Светозары.

Кажется, именно так людоед с безумцем захватили власть в двух княжествах: перед такой мощью трудно устоять. Всего лишь два осколка помогли им пройтись по земле, захватывая крепости и города.

— Ты! — кричит князь одному из своих воителей. — Сбей её!

Тот самый худой мужчина с кривым носом, что ударил по нам во время полёта на Вихробое, указывает рукой в сторону Светозары, и воздух начинает вибрировать. Он устремляет к девушке ударную волну, несущуюся подобно гигантской кувалде.

— Уйди, — шепчу сам себе. — Ну же, увернись.

Светозара сейчас умеет летать, так что должна отлететь в сторону. Но она не заметила приближающейся угрозы: должно быть слишком сильно была поглощена своими новыми ощущениями.

Удар пришёлся ей в бок, сбросив на землю, но ожидаемого эффекта безумец не добился. С отсутствующим выражением лица девушка вновь поднимается в воздух и указывает на воителя раскрытой ладонью. Целый фонтан пламени устремляется в небо, мгновенно превращая незадачливого нападающего в пепел.

Вспышка такая яркая, что все вокруг отворачиваются.

Безумец тоже попал в огонь, но каким-то образом уцелел. Выбежал, сбрасывая с себя горящую одежду.

Светозара начинает кружиться в воздухе, создавая вокруг себя один огненный смерч за другим. Пламенные воронки принимаются неторопливо ползать по земле между крепостью и замком, заставляя армию безумца бегать из стороны в сторону, спасаясь от мучительной смерти. Уже несколько сотен человек остались лежать на земле, и их количество всё увеличивается.

— Держись! — раздаётся голос в стороне. — Сейчас я тебя освобожу.

Снежана приближается сбоку, держа в правой руке короткий кинжал. Она разрезает путы у меня на руках, после чего я снимаю петлю с шеи и спрыгиваю вниз с бочки, оказавшись с ней лицом к лицу.

— Вот мы и встретились вновь, — выдаёт мой глупый разум, совершенно невпопад происходящей ситуации.

— Да… иди за мной.

Девушка хватает меня за руку и бежит в сторону замка. Вокруг происходит какая-то вакханалия: повсюду пламя, молнии, испускаемые людьми, светящаяся пена, руны, висящие прямо в воздухе, какие-то прозрачные животные, призванные непонятно кем, кто-то прячется за магическим щитом, земля дрожит, во все стороны летят чёрные шипы, вспышки звука, заставляющие уши стенать от боли.

В армии безумца оказалось множество людей, обладающих неплохим уровнем силы. Но никто из них даже близко не может стоять со Светозарой, что летает над землёй и поливает огнём всех, кто окажется у неё на пути.

Мы со Снежаной забегаем в замок, прячась от безумия снаружи. Внутри целая толпа, в основном состоящая из армии князя. Никто из них не обращает на нас внимания, но они по-прежнему наши враги, поэтому мы проскальзываем в боковое помещение — подальше от остальных. Они всё-ещё могут напасть на нас, но по крайней мере у нас будет время среагировать.

Никогда за всю свою жизнь я не видел столько испуганных людей.

Они не просто переживают за свою жизнь — они находятся на грани истерики. Вояки, прошедшие через битвы, выглядят безумными. Кажется, никто из них не сталкивался с такой угрозой. Бравые воины в своих мечтах представляют, как умрут стоя лицом к лицу с врагом, но оказаться рядом с человеком, который многократно превосходит их силы — совсем другое.

Армия безумца сама находится на грани безумия.

Воины в замке думают лишь о том, как спастись. Как выбраться из этого ужасного места невредимыми.

Здорово же изменился их настрой.

— Твоя подруга легко может сжечь своих, если они подойдут слишком близко, — произносит девушка, запыхавшись. — Ей сейчас трудно контролировать свою силу, поэтому лучше не приближаться.

— Почему ты отдала осколок силы нам, а не воспользовалась сама?

— Осколки — коварная вещь. Лучше ими вообще не пользоваться.

— Но один ты всё-таки отдала нам.

— Чем больше ты впитываешь осколков, тем сильнее тебя к ним тянет. Один я однажды уже использовала —второй не хочу. Иначе каждый день буду думать о том, чтобы уйти далеко в лес и искать новые.

Мы стоим друг напротив друга.

— Я очень рада тебя видеть, — произносит девушка, улыбнувшись. — Ты даже не представляешь насколько.

— Представляю, — говорю. — Очень даже представляю.

Мы стоим неподалёку огромной толпы, собравшейся в первом зале замка и смотрим друг на друга, завороженные. Рядом с нами воины князя, жители Вещего. Но никто друг на друга не нападает: все в шоке от происходящего снаружи.

— Почему ты нам помогла?

— Я ненавижу обоих Михайловичей до самой глубины души.

— Понимаю тебя…

— Юрий и Мартын почти уничтожили нашу семью: они отобрали наш старый замок и заставили скитаться по свету, ища ночлег где придётся. Я даже ехала в Новгород, чтобы встретиться там с Чеславом. Знаешь его?

— Нет.

— Чеслав — четвёртый сын Великого Князя Киевского. Он пленник безумца. Я хотела его освободить и заключить союз с его семьёй, хотя и Черногор — тот ещё урод. Но, как говорится, союзников не выбирают. С кем получается, с тем и дружишь.

— Почему ты тогда ездишь с безумцем?

— Я тоже стала его пленницей. Он поймал меня во время попытки освобождения Чеслава. Теперь он возит нас повсюду с собой, как трофеи. Я оставляла осколок силы на крайний случай, но так и не нашла подходящего момента, чтобы его использовать, а как увидела тебя здесь, сразу поняла — надо отдать его тебе. Ты похож на человека, который смог бы использовать его лучшим образом. К тому же мне не придётся второй раз прибегать к его возможностям.

— Во мне нет силы, — говорю со вздохом.

— Это я уже поняла. Сила Чеслава — чувствовать и определять её вид в других людях. Как только ты вышел из замка, он сразу сказал, что у тебя даже первой ступени нет.

— Она есть, просто… просто я её не открыл.

— Редкий ты жук, Тимофей. Знаешь? Сейчас очень мало людей, которые не находят свою силу.

— Знаю.

Снежана скидывает с себя тяжёлый плащ. Теперь на ней две длинных рубахи: верхняя и нижняя, подпоясанные двумя поясами. Я заворожённо смотрю на её талию, не в силах отвернуться.

— Я собиралась отдать осколок тебе, чтобы ты тут устроил потасовку, но в итоге пришлось отдать его твоим друзьям.

— Мы очень тебе за это благодарны.

Чем дольше мы стоим в зале замка, тем больше людей сюда набивается. Вскоре появляется и сам безумец… лёгок на помине! Бешеный, скрипящий зубами, взирающий на прячущихся в здании воинов с гневом и презрением.

— Чего стали, выродки? Все наружу! Убейте эту суку летающую!

Воины в нерешительности стали выходить наружу, будто пытаясь понять, что лучше: заживо сгореть на улице, или взбесить удельного князя. Многие выбрали первое, поэтому зал стал постепенно пустеть.

В этот момент взгляд князя наткнулся на меня: это оказалось достаточно легко, поскольку я уже третий день без рубахи. С тех самых пор, как сражался в лесу против всадников.

— Взять! — кричит он. — Взять этого холопа!

— Я — смерд, — злобно бормочу, сжимая зубы.

Две сотни воинов дружно поворачиваются в нашу сторону.

Целая толпа в каменном зале и все смотрят только на меня. Присутствующие слишком ошеломлены происходящими сегодня событиями, поэтому выполняют приказы с задержкой. Бледные, напуганные, не способные отдышаться, вздрагивающие от каждого громкого звука с улицы.

Воины безумца двигаются, чтобы схватить меня, но всё это невероятно медленно, точно под водой. Я и сам себя так чувствую.

Трудно сохранять самоконтроль, оказавшись на самой границе гибели. Даже черномасочники в замешательстве.

— Схватить его! — повторяет князь.

На этот раз люди действуют решительнее: один из них входит к нам в боковое помещение и тянет ко мне руку, стараясь схватить за локоть.

Я сжимаю кулак, собираясь отправить неудачника на пол, но Снежана действует быстрее: она бьёт недотёпу в грудь раскрытой ладонью, и тот падает, прямо в воздухе превращаясь в замороженную ледяную скульптуру. К тому моменту, когда его тело касается каменной поверхности пола, он целиком превращается в сосульку, и мужчина разбивается на несколько крупных кусков.

Только мелкие кровавые ледышки разлетаются во все стороны.

Она тут же закрывает дверь между нами и армией, но этого недостаточно: в помещении есть второй выход, поэтому нас очень быстро окружат, если мы не будем шевелиться.

— Бежим! — кричит она и тянет меня в сторону.

Мне приходится позволить себя увести, поскольку я настолько зол, что готов с голыми руками броситься на князя.

Этот подонок никак не может оставить нас в покое. Даже сейчас, когда его люди сгорают в огне на улице, он думает лишь о том, как бы нас убить, похитить, подчинить и превратить в рабов.

Сука.

Он не ценит жизни даже собственных людей. Да и зачем? Он в любой момент подчинит своей воле столько, сколько потребуется.

Девушка уводит меня в боковой зал, где мы закрываем двери на засов и бежим дальше.

Светозара бушует снаружи, сражаясь с половиной армии безумца. Её силуэт на фоне огня мелькает в окнах подобно смертоносной тени. Другая половина армии в замке, гонится за нами, перетекая живой волной из одного помещения в другое.

Оказалось, что Стародум такой огромный, что пара тысяч человек легко размещается даже на первом этаже, не говоря о всех последующих.

Чувствую себя дичью, которую выслеживает целая толпа охотников. Позволю себе промедление — разорвут на куски. Как бы я не любил вот такие столкновения, когда твоя жизнь зависит от твоего мастерства, начинаю скучать по мирной жизни в Вещем. Печь хлеб, делать квас, собирать хмель…

— К лестнице! — командует Снежана.

Сразу видно человека, с рождения привыкшего отдавать приказы. Среди деревенщин очень мало настолько уверенных в себе людей.

— Веди, — говорю.

Мне даже нравится, когда мной командуют.

И вновь всё меняется в один момент.

Мгновение назад мы были дичью, преследуемой охотниками, а теперь сами охотники превратились в дичь: из подвала выбегают Волибор, Третий и другие старые воины из нашего села. Каждый из них держит в руках по длинному, красивому мечу. Каждый снаряжён в чёрные доспехи. На вид как металлические, только состоящие из множества отдельных частей, дающих двигаться свободно. На голове каждого из стариков надет шлем с полностью закрытым лицом: даже щёлок для глаз нет. По всей видимости волшебный доспех позволяет дышать и видеть даже без забрала, через плотную оболочку шлема.

Узнать их можно только по голосам.

Кажется, Никодим с Ведой всё-таки нашли сокровищницу…

Теперь наши старики вооружены духовными клинками и духовными доспехами. Всё их тело абсолютно неуязвимо для обыкновенного оружия.

— Вперёд! — кричит Волибор. — Режь этих тварей!

— Отомстим за Горислава! — кричит Третий.

Наша вещая сотня вгрызается в толпу воинов безумца и принимается рубить вторженцев. Черномасочники и регулярные воины стараются дать отпор, но их копья и палицы разваливаются под ударами духовных клинков. Люди падают на землю разрубленные на части.

Теперь и вторая половина армии безумца оказывается под угрозой.

Испуганные люди выбегают обратно на улицу, прямо под огонь Светозары.

— Охренеть, — говорю, разинув рот. — Мы побеждаем!

— Духовные доспехи? — вздыхает Снежана. — Я не знала, что такие существуют!

Девушка смотрит как наши бронированные пехотинцы раскидывают взрослых воинов аки детей малых. Это похоже на кровавую жатву, где сенокосцы идут в ряд, кладя под ногами свежую траву с каждым взмахом. Только вместо травы на землю падают враги, устилают пол отрубленными руками и ногами.

Пугающее зрелище.

Армия безумца сокращается с каждым мгновением, у них нет никакого способа остановить это.

Если так всё продолжится, из крепости не выйдет ни один враг.

Но это ещё далеко не конец: врагов так много, что с ума сойти можно. Мы со Снежаной поднимаемся выше по лестнице, чтобы не мешать Светозаре и нашим воинам жечь, рубить и кромсать врагов. Всё идёт как надо — не стоит этому мешать. Лучше подняться повыше и посмотреть, как идёт сражение, чтобы сразу понять, где необходима поддержка.

Странное дело: мы поднимаемся по лестнице вверх, а за нами сами по себе закрываются двери.

— Что это? — спрашивает девушка.

— Стародум, — говорю. — Замок на самом деле живой и может помогать людям, которые в нём обитают.

— Тогда почему он помогает нам, а не Юрию Михайловичу?

— Вряд ли Стародум станет помогать человеку, который чуть не сжёг крепость двадцать лет назад.

— Погоди… Хочешь сказать, что это тот самый замок, который все эти годы сидел под землёй, а теперь всплыл на поверхность? Как кусок льда в воде?

— Всё так. Я тоже не верил в эту легенду, пока не увидел всю эту громадину.

Снежана осматривает каменные стены, будто впервые их увидела. Ни в одном княжестве нет таких мощных сооружений. Повсеместно крепости делают из дерева, и лишь изредка укрепляют камнями. К тому же нужно постараться, чтобы найти постройку выше десяти саженей. Здесь же целый каменный замок высотой до неба и ещё выше.

— Кажется, сражение прекратилось, — задумчиво произносит Снежана у окна.

— И точно…

Снаружи почти все воины безумца стоят на четвереньках, склонив головы к земле.

Все до единого сдались.

Светозара летает над ними и огонь вырывается из её босых ступней. Даже мне не по себе находиться рядом с такой силой, чего уж врагам.

У входа в замок ещё идёт стычка, но наши старики теснят остатки воинов, заставляя их отступать. С духовными клинками и духовными доспехами они могут одолеть кого угодно, поэтому армия безумца потеряла весь боевой задор.

Лишь куклы в чёрных масках продолжают сражаться, но и их выводят из строя.

— Это похоже на победу, — говорю. — Поверить не могу!

— Почему же?

— Мы ведь никто. Маленькие люди. Такие как мы не должны побеждать многотысячные армии.

— Осколки силы и не на такое способны. Хорошо, что их было очень мало, и почти все уже закончились. Иначе всё происходившее сегодня творилось бы постоянно.

— Спасибо, — вздыхаю. — Спасибо за всё.

Сажусь на каменный подоконник и позволяю себе задумчиво посмотреть в ночную темноту.

— Пожалуйста, — отвечает Снежана, опираясь о стену с другой стороны окна.

Всё обернулось так быстро, что трудно поверить. Совсем недавно в этой крепости была пятитысячная армия Новгородского князя, а сейчас от неё осталось чуть больше половины. Понадобился всего лишь один осколок силы, чтобы полностью изменить расклад на поле боя. Снежана могла сама сотворить подобное, но она хотела застать обоих братьев в одном месте, чтобы избавиться сразу от двух врагов.

Вместо этого она отдала осколок нам, чтобы спасти каких-то деревенщин.

У меня внутри разливается приятное тепло облегчения. Только что Вещее избавилось от петли, накинутой на шею целого села. Мы снова свободны. Безумец пока жив, но он получил такой сильный удар, от которого очень трудно оправиться.

Я смотрю на девушку перед собой и вижу на ней то же самое выражение.

Расслабление после долгой нагрузки.

Кажется, она очень давно хотела сделать что-то подобное. Наверняка представляла себе как пустит в ход своё секретное оружие против безумца и людоеда. Это не совсем то, что планировалось, но получилось как получилось, и никто из нас не жалеет об этом.

Во мне столько радости, что хочется с кем-то её разделить.

Чёрт, как же она красива! Глаз не отвести!

Я никогда не считал себя романтиком. Тем самым человеком, который теряет голову при виде другого человека, но оказывается, я всегда был таким, просто нужно было встретить подходящего.

— Снежана, — говорю. — Надеюсь, ты мне это простишь…

Я подхожу очень близко и прикасаюсь своими губами к её. Никогда прежде я не чувствовал, чтобы кровь так сильно грохотала в голове. Будто само время замедлилось, перестало существовать в ожидании её реакции.

Все последние дни, прошедшие с нашего знакомства, я представлял себе благоприятную ситуацию, которая позволит вот так прикоснуться к ней. И она наступила.

Как же это приятно!

Я мог бы хоть целый день стоять напротив девушки, держать её за руки и смотреть в огромные голубые глаза. Смотреть на её улыбку и улыбаться в ответ. По моему телу прокатывается тепло от макушки до самых пят от одного только осознания, что я нахожусь к ней так близко.

Всегда, всю свою жизнь я умел скрывать свои чувства и был превосходным лжецом, но сейчас, впервые, совсем не контролирую своё лицо, жесты, поступки. Целый ворох духов влюблённости вихром взмывает в воздух, среди них кружатся и духи страсти, и нежности, и пылкости, и заботы. Всё то, что я хотел бы выразить словами, но не могу, поскольку дыхание перехватило.

Снежана отвечает.

Её губы обвиваются вокруг моих. Ладони касаются моих щёк, искрами отдаются на коже.

Я уже с трудом стою на ногах, лицо горит. Хочется отдать ей всё, что у меня есть, и даже больше. Мы прижимаемся друг к другу так тесно, что я чувствую её собственное сердцебиение, лихорадочно стучащее в ответ моему.

Отрывается на мгновение, чтобы посмотреть на меня. В её глазах не просто голубизна, а целые звёзды. В них мерцает всё то невысказанное, что летало между нами.

Кажется, мы оба мечтали об этом.

Это наша обоюдная сила. Только наша и ничья больше.

Я обнимаю её за талию, притягиваю к себе. Это всего лишь обычный поцелуй, но за ним скрыто всё то, что невозможно описать словами. Голые чувства, чистые эмоции. Это общение прикосновениями, ласками.

Я глажу её бёдра, талию, шею. Не могу остановиться — это выше обыкновенного желания. Это сама суть, внутреннее состояние человека, вырывающееся наружу.

Мы словно летим посреди ничего.

Всё окружающее исчезло.

Есть только мы, сгораемые во внутреннем огне. Ещё немного и сами превратимся в угли. Стоим на месте, но при этом эмоционально проходим целое сумасшедшее путешествие. Только для нас одних.

И посреди всего этого жара, бушующей страсти, она отталкивает меня сильным толчком, от которого у меня на груди остаётся обожжённый льдом отпечаток в виде ладони девушки.

Глава 29

Воевода с князем стояли на смерть в последнем оплоте.

Они были дружны с самого детства,

Но только один из них смог выжить.

Землю выбили из-под ног.

— Чего ты? — спрашиваю.

— Прости, я тебе кое-что не сказала. Мы не сможем быть вместе…

Меня будто холодной водой облили.

— Всё дело в твоём положении? Из-за того, что я простолюдин?

— Нет, дело совсем не в этом, — произносит девушка. — Несколько месяцев назад я вела переписку с Черногором, Великим Князем Киевским. Я обещала ему, что вызволю его сына из заточения безумца, он в ответ обещал выгодный моей семье брак. Я ещё не невеста Чеслава, но скоро ей стану.

— Ты шутишь…

— Нет…

Ситуация хуже не представить! Казалось, у меня в руках теперь есть всё, о чём можно мечтать, но оно исчезло. Мир потерял краски, стал тусклым и ничего не значащим. Всё, что я делал до этого, больше не имеет смысла.

Какой прок от всех моих стремлений, если они не приведут к тому, что мне так сильно нужно?

Такую проблему не решить: Снежана потеряла дом и нуждается в сильном союзнике, ей нужен брак с одним из Великих Князей. Ей нужна сила, чтобы противостоять людоеду, который остаётся её господином во Владимиро-Суздальском княжестве.

— Стародум теперь на нашей стороне, — говорю. — Мы можем использовать эту крепость как защиту. Брак с четвёртым сыном Киевского князя больше не обязателен.

Пытаюсь её убедить, что она может остаться с нами, но какой в этом прок? Стародум — всего лишь удел с несколькими деревнями в подчинении, а Киев — целое княжество. Заполучить такого союзника — ценнее любого золота.

— Я дала слово, — безжизненным голосом отвечает Снежана. — Я не могу его нарушить.

— Ладно…

Улыбаюсь самой искренней улыбкой. Надеваю на лицо маску, которая скрывает всё, что пылает, бушует, переворачивается внутри.

Размечтался, идиот!

Между мной просто не могли исчезнуть преграды. Обязательно должна была найтись какая-нибудь стена, не позволяющая нам остаться вместе. Будто сам мир настроился против нас. Это не честно, не справедливо, это против всего того, что собой представляет человек. Это олицетворение жестокого мира, которому плевать, что ты хочешь.

Разумеется, я не сдаюсь. Чуть позже я постараюсь решить проблему, ставшую между нами, а пока что улыбаюсь и до боли сжимаю кулаки.

— Пойдём наружу, — говорю.

Как бы нам ни было хорошо вместе, впереди много дел. Пора заниматься теми вещами, ради которых мы вообще пришли в Стародум.

— Мы победили, — говорю. — Но битва не закончена — нам надо найти безумца.

— Ты прав, — вздыхает Снежана. — У него девятая ступень, он может подчинять себе тысячи людей. Про такого человека никогда нельзя забывать.

Мы с девушкой спускаемся вниз.

В главном зале крепости целая куча человеческих тел. Такое же количество снаружи. Повсюду угли и обгоревшая трава. Из пяти тысяч человек в армии безумца погибла почти тысяча, а остальным очень сильно повезло. Если бы Светозара захотела, то сожгла бы каждого из присутствующих, но она била только по тем, кто нападал.

Это действительно победа.

Значит, вот как себя чувствовали люди в самом начале эпохи безумия: что-то грохнулось в лесу, и они получили силу, позволяющую менять привычный уклад вещей.

Теперь, чтобы победить врага, недостаточно насобирать людей, вооружить их, и направить в нужную сторону. Нужно учитывать силу. Она влияет на всё. Для начала нужно нанять убийц, которые прикончат людей, владеющих силой, и только после этого направлять войска. Чтобы всю твою армию не превратил в угли один единственный человек девятой ступени.

Должно быть, искусные убийцы сейчас очень ценятся.

— Ты как? — спрашивает Никодим, подбегая сзади. — Не пострадал?

— Нормально.

— Лады. Безумца не видел?

— Нет, сами вот ищем.

— Этот ублюдок наверняка спрятался где-то в замке.

Никодим уходит, чтобы проверить как дела у остальных. Я же в удивлении смотрю на две тысячи пленников, стоящих на четвереньках и коленях, а наши старики в доспехах ходят между ними и оттаскивают в сторону раненых. Заботятся о тех, кто ещё остался в живых.

Как сказал Волибор, никто не мог покинуть крепость — стены слишком высокие, врата заперты. Значит, безумец ещё здесь.

Нужно как можно скорее его найти, пока он не подчинил себе ещё кого-нибудь.

Долгое время мы с Никодимом и Снежаной ходим между пленными людьми и заглядываем им в лица, но знакомой бледной рожи с маленькими глазками нигде нет. Продолжаем выискивать его до самого рассвета, пока солнце не поднимается над горизонтом.

— Он совершенно точно в замке, — говорю. — И думаю, где-то высоко.

— Я тоже так считаю, — соглашается Снежана.

С восходом солнца перед нами предстаёт весь Стародум целиком: он оказался даже выше, чем я себе его представлял. Замок тянется так высоко в небе, что с подножия не видно его вершины. Не уверен, что смогу подняться на последний этаж — ноги не выдержат.

— Большой, правда? — спрашивает Волибор, подходя с довольной улыбкой.

— Ага…

— Я знаю о чём ты думаешь.

— Правда?

— Я тоже об этом подумал, как только увидел его впервые. Если хочешь подняться на самый верх — не обязательно проходить каждый этаж на своих двоих. Просто скажи вслух «на самый верх» и поднимайся по лестнице. Пройдёшь чуть-чуть и окажешься на вершине.

— Как это работает?

— Замок же живой, забыл? Он сам поднимет тебя куда нужно.

— Нам нужно спешить, — добавляет Снежана. — Скоро действие осколка закончится, и твоя подруга потеряет почти все силы.

— У неё снова будет третья ступень?

— Нет, не третья. Она много сражалась сегодня, поэтому наверняка поднялась в силе. Но это всё равно будет слишком мало по сравнению с тем, что она делала этой ночью.

Мы со Снежаной и Никодимом направляемся к одной из лестниц в центральной части Стародума.

— На самый верх, — говорю вслух, зажмурившись.

— Глаза закрывать не обязательно, — замечает Никодим.

— Знаю, просто подумал, что замку будет легче поднять нас, если мы ничего не будем видеть.

— Бессмыслица какая-то…

Пройдя всего пару десятков ступеней, мы странным образом оказываемся на самом последнем этаже Стародума. Перед нами предстаёт картина, которую наверняка не видел ни один живой человек: мы находимся намного выше уровня облаков. Так высоко, что даже звёзды светят, хотя снизу было только голубое небо. Земля выглядит такой далёкой, что если выпасть наружу, то падать будешь очень-очень долго. Отсюда даже людей не видно — сливаются с окружающей землёй.

Если же посмотреть вдаль, то можно увидеть вообще всю Русь, теряющуюся в мутной синеве воздуха.

От головокружения и я, и Снежана, и Никодим падаем на пол, не в силах выпрямиться. Страх высоты… мы — первые люди, которые его испытывают.

— Всё правильно, — доносится голос сбоку. — Таким как вы нельзя поднимать головы в присутствии великих особ.

На большом, деревянном, резном троне сидит безумец.

— Так и знал, что однажды это случится, — говорит он.

Сейчас он выглядит иначе, чем внизу: больше не нервничает, не бросает глазками по сторонам, выискивая убийц среди людей. Спокоен, расслаблен, и как будто рад своему поражению. Будто бы наша победа его освободила.

Сбоку от него стоит тот самый верзила-воитель с вытянутым лицом.

— Знал он, блядь, — со злобой произносит Никодим. — Конечно знал. Когда людей на стенах вешаешь, тебя самого тоже кто-нибудь повесит.

— Я не об этом, — отвечает безумец. — Я не родился князем, меня не воспитывали князем, никто меня не учил, как им быть.

— Хочешь сказать, что ты паршивый князь? Мы это знаем и без тебя.

— Я — обычный пастух, который оказался среди слишком сильных людей. Лес дал мне силу, но не научил быть сильным. Забавно, правда?

— Не очень, — говорю.

— А я считаю, что это забавно.

Сзади меня по ступеням поднимается Волибор. Мужчина выпрямляется во весь рост и долго смотрит сначала на безумца, потом на его воина.

— Молчун, вы проиграли. Переходи на нашу сторону.

Воитель молча мотает головой.

— Он тебя подчинил?

Снова отрицательный ответ.

— Тогда что?

Несколько быстрых жестов руками.

— Молчун говорит, что поклялся служить князю, так что будет его защищать даже ценой жизни. Паскуда всегда чтил своё слово.

— Сдавайся, — говорю. — И мы пощадим твою жизнь.

— У меня другое предложение, — отвечает князь.

Он прикасается к чему-то под сюртуком, и всех нас четверых швыряет в разные стороны: Волибор чуть-чуть покачнулся, Никодима ударяет о стену, Снежану вышвыривает в окно, но она создаёт ледяной барьер, не дающий улететь вниз. Меня же прикладывает головой о каменную колонну прямо рядом с князем.

Свет в глазах на мгновение темнеет, но когда я прихожу в себя, вижу перед собой лицо безумца.

— Я бы и не прочь проиграть — но я ещё не проиграл.

Он с размаха вонзает свою ладонь мне в пупок. Я чувствую, как его рука водит у меня в животе, но не в кишках, как можно было ожидать, а будто в моём сознании. Он хватает мою волю и выдёргивает её наружу. Чувствую, что теряю самоконтроль и больше не могу считаться хозяином самому себе.

С этого момента я должен подчиняться господину.

— Возьми свой чудо меч и прикончи им своих друзей, — велит князь.

Чувствую как всё моё естество стремится выполнить приказ.

Глава 30

Безумец возвращается на деревянный трон и с интересом взирает на происходящее.

Я же приказываю Веде появиться у меня в руке в виде кинжала. Девушка послушно превращается в оружие, хотя и чувствуется её нежелание. По какой-то причине она вынуждена выполнять мой приказ, даже если этого не хочет.

Разум отказывается подчиняться безумцу, но есть внутри что-то, заставляющее исполнять приказ. Князь велел прикончить друзей, поэтому рука сама сжимает клинок, а ноги сами идут в нужную сторону. Я останавливаюсь напротив лежащего на каменном полу Никодима. Заношу руку для удара.

«Нет», — твержу сам себе.

Рука замирает на месте, но теперь вместо желания выполнить приказ приходит боль, но не физическая. Весь мой разум бьётся в агонии. Каждое мгновение сопротивления приказу причиняет страдания.

— Никодим, — говорю, сквозь сжатые зубы. — Уходи.

— Сопротивляйся, — отвечает Волибор, отходя подальше. — Сила, порабощающая разум, не может заставить что-то сделать, если ты будешь сражаться.

— У Юрия Михайловича девятая ступень, — возражает Снежана. — А у Тимофея нулевая. Он не сможет сопротивляться.

— Всё зависит не только от ступени, но и от воли, и у нашего парня она очень сильна.

Пусть Никодим и верит в меня, но всё же поднялся и отошёл подальше. Молодец.

Мне уже не раз приходилось сталкиваться с силой, действующей не на тело, а на сознание. Когда я возвращался с Перепутья в Вещее, один из черномасочников заставлял меня наносить удары самому себе. С тем типом я справился, но безумец оказался намного сильнее. Сопротивляться ему — всё равно, что бороться с самым здоровенным быком в округе. Некоторое время постоишь, но всё равно сломаешься.

Человек с четвёртой ступенью своей силы может сопротивляться поработителю четвёртой, если у него крепкая воля. Пятая сила — пятой. Шестая — шестой. Четвёртый тоже может противостоять шестому, но для этого воля должна быть невероятно крепкой. Человек всю жизнь должен жить как лидер, принимать решения, командовать, брать ответственность, считать себя главным.

Я всегда считал свою волю сильной, но с моей нулевой ступенью бороться с девятой — бессмысленно. Я могу лишь замедлить воздействие безумца, но не полностью прекратить это.

— Я отдал тебе приказ, — повторяет безумец. — Убей их всех.

Новый удар приходит по сознанию, я валюсь на пол, в попытке сопротивляться. Но даже на четвереньках моё тело ползёт к остальным. Каждое мгновение сопротивления — жгучая боль, и она лишь нарастает.

— А если прикончить князя? — спрашивает Никодим. — Это его остановит?

— Нет, — отвечает Снежана. — Вред уже нанесён, и его сила будет работать даже после смерти.

— Но я бы всё равно попробовал.

— Молчун, — произносит Волибор. — Уйди в сторону.

«Нет», — мотает головой княжеский воитель.

Снежана направляет на Молчуна обе руки, и вокруг мужчины образуется увеличивающаяся ледяная корка, которую тот без труда разбивает.

— Не получится, — замечает Волибор. — У него защита от сил, как и у меня. Люди нашего типа все служат защитниками при князях.

Моя воля пока держится, но я чувствую, как быстро она слабеет. Ещё немного, и я брошусь на своих друзей с оружием. Почти физически ощущаю, как мои глаза краснеют в попытках сопротивляться приказу, а кожа чернеет и покрывается сухими трещинами.

Плохо ещё и то, что мы в последнее время сожгли и порубили на куски множество людей в чёрных масках, поэтому сила князя не распределяется на всех, а сосредоточена на тех немногих, кто ещё остался под его контролем. Если бы внизу была жива вся тысяча кукол, я смог бы сопротивляться дольше.

— Вспомни о всём хорошем, что произошло в твоей жизни, — произносит Снежана. — Это поможет, отвлечёт.

— Вспомни, как мы на озеро ходили, — добавляет Никодим. — Помнишь? Босиком по лесной дороге, по шишкам…

Да счастливые были времена… вся молодёжь Вещего собиралась, чтобы искупаться в жаркую погоду. Плескались, пили сваренное мной пиво, оставались допоздна и смотрели на звёзды. А потом возвращались домой и боялись каждого звука, доносящегося из лесу.

Это помогает, но не сильно.

— Я отдал тебе приказ, — добавляет князь. — Выполняй.

Приходится до боли сжать зубы, чтобы оставаться на месте. Волибор, Никодим и Снежана стоят в дальнем конце зала, возле спуска на лестницу. Они знают, что я с духовным клинком могу порубить их всех, но и сражаться не хотят, поэтому готовятся убегать, если это понадобится.

— Подойди ко мне, — велит князь. — Ты оказался сильнее, чем я думал. Для твоей-то ступени.

Я послушно подхожу к господину, он хватает меня за подбородок, и двигает в разные стороны.

Даже сейчас я не могу ему навредить: безумец не отдавал чёткого приказа не трогать его, но это подразумевается само собой. Рука отказывается подниматься на господина.

— Знаешь, у тебя знакомое лицо…

— Мы пытались тебя убить в Новгороде, забыл?

— Нет, я будто бы встречал тебя раньше.

Он задумчиво смотрит со всех сторон, после чего его брови ползут вверх, будто в озарении.

— Точно! Это всё зал — он подействовал на меня, заставил вспомнить. Я ведь уже бывал здесь прежде. Двадцать два года назад, как только началась эпоха безумия, и все князья сцепились друг с другом. Я был здесь, в этом замке, в Стародуме, прямо в этом зале. Стоял над телом мёртвого князя, захлёбывающегося кровью… Я видел как тот здоровяк выносит тебя в коридор.

Он смотрит на меня с восхищением.

— Мои люди говорили, что мелкий выжил. Будто бы воевода выбрался с ним из крепости через чёрный ход.

Безумец переводит взгляд на Волибора.

— Крестьяне болтали, что когда поднимется Стародум, он будет подчиняться только Гориславовичу. Я всегда считал тебя мёртвым, но мои советники настояли, чтобы тот единственный уцелевший духовный клинок, который отказался мне подчиняться, возили по всей Руси и искали пацана. А тебя спрятали прямо тут, в ближайшей деревне.

Князь заливается истошным, каркающим смехом.

— Прямо тут!

— О чём ты говоришь? — спрашиваю сквозь стиснутые зубы.

Мне по-прежнему хочется броситься на друзей с оружием.

— Я ведь не только людей подчинять умею. Я могу управлять всем, что находится у них внутри. И сейчас я сделаю так, что ты всё вспомнишь.

Он снова вонзает руку мне в пупок, но на этот раз мир тут же исчезает.

* * *

Мне чуть больше года.

Я ребёнок.

Вокруг шум и гам, сражающиеся люди. Крики, смерть, вопли боли и отчаяния. Языка я ещё не понимаю, но прекрасно улавливаю эмоции и читаю лица. Реву во всю глотку, но никто не обращает на это внимания.

Я нахожусь в воспоминаниях, которые никогда не появились бы у меня в голове без постороннего вмешательства. Безумец сделал так, чтобы самые потаённые уголки моего сознания всплыли наружу, и теперь я могу видеть то, что давно позабыл.

Я нахожусь в Стародуме, в зале с троном.

По какой-то причине.

Что я тут делаю? Разве я не родился в доме Федота и Душаны?

В зале помимо меня несколько женщин, несколько детей, а также Волибор, Егерь, и удельный князь Стародума — Горислав Лютогостович. Мужчины обороняются от целой ватаги атакующих: сражаются неистово, но они целиком уже покрыты кровью. Сколь умел бы воин ни был, ему никогда не устоять против бессчётного количества врагов.

Так и сейчас.

На двух защитников зала приходится слишком много врагов: их окружают, бьют со всех сторон. Часть ударов уходит в доспехи, причиняя боль, другие попадают по открытым частям тела, вызывая мелкие рассечения. Борода Волибора вся в крови, он рычит и орёт. Князь стонет, стискивая зубы.

Это сражение не может длиться долго.

И оно не длится.

Князя протыкаются сбоку, он опускается на колено и тут же получает удар копьём в шею. Но не успевает он упасть на пол, как его собственный меч взрывается подобно речному камню, оставленному на огне. Тысячи осколков устремляются во все стороны, пронзая всех врагов в комнате, минуя друзей.

Все атакующие пали, но скоро сюда наведаются новые.

— Унеси, — велит князь, указывая в мою сторону. — Это твой долг.

Положив руку на плечо князя, Волибор тяжело вздыхает в знак прощания. Друг отдаёт последнюю дань уважения другу. Короткое прикосновение — вот и всё, на что есть время.

Мужчина хватает меня на руки и бежит в боковой коридор. Женщины — следом за ним.

В этот момент появляется сам безумец в окружении людей с красными глазами. Тогда он ещё не был безумцем, а обыкновенным парнишкой шестнадцати лет: худым, нескладным, но уже с огромной силой в груди.

— Взять! — кричит он уже знакомым истеричным голосом.

— Живее! — орёт Волибор, подгоняя женщин с детьми.

Егерь остался прикрывать наш отход. В тот момент он считал, что расстаётся с жизнью, но это не так — много лет спустя я встречу его в Вещем. Значит ему удалось каким-то образом спастись.

Мы мчимся по длинному подземному тоннелю почти в полной темноте, лишь небольшой факел освещает наш путь. Выйти через этот чёрный ход нельзя было раньше: его отрезали атакующие, поэтому князь выйти не смог. Только победив лазутчиков, люди смогли добраться до спасительного выхода.

Но слишком поздно — сам князь погиб.

Вскоре мы выбираемся на поверхность и со стороны глядим, как опускается под землю Стародум. Маленький, хлипкий, деревянный, но бесспорно живой и дышащий.

* * *

Меня словно по голове ударили.

От тяжести воспоминаний я падаю на пол и долго не могу отдышаться.

Вся моя жизнь внезапно перевернулась. Всё, что раньше казалось странным, вдруг обрело смысл. Оказывается, я — княжий сын, а мои сельские родители мне не родные. Волибор унёс меня из покоев князя и спрятал в Вещем подальше от безумца и его людей. Но он не растил меня как обыкновенного крестьянина: бывший воевода научил меня сражаться, и велел Игнатию научить читать. Он знал, что однажды Стародум восстанет из земли и будет подчиняться только наследнику того человека, что его оживил.

Это не меняет моей любви к Федоту: пусть он и приёмный отец, но связь между нами не ослабнет даже без кровного родства. Однако это объясняет, почему я вырос выше и крупнее обоих родителей.

— Мелкий ты засранец, — с ухмылкой произносит безумец. — Всё это время ты прятался, чтобы вернуться сюда? Стать новым князем Стародума?

— Он не знал, — отвечает Волибор, поскольку я сам не в силах и слова вымолвить. — Я вынес его из крепости и отдал приёмной семье. Ты сын старого удельного, Тимофей, твоё отчество — Гориславович.

Никогда я не хотел себе власти, никогда не хотел быть благородным или иметь людей в подчинении. Мне всегда было достаточно того, что есть. У меня есть преданные друзья, которые меня любят, родня, дом. А теперь, оказывается, у меня есть целая крепость. Такое трудно принять с наскока.

Воздуха не хватает.

— Неплохую вы себе крепость отгрохали. Когда я её атаковал, она была совсем другая.

— Стародум не будет подчиняться ни тебе, ни мне, — замечает Волибор. — Только родня Горислава имеет над ним контроль, и никто больше. Только человек, в котором крепость опознает наследника. Он и меня впустил внутрь только когда узнал, что сын жив и скоро явится.

— Что ж, это объясняет почему мне пришлось топать по лестнице пешком почти всю ночь, а вы поднялись не запыхавшись.

Безумец снова наклоняется ко мне, осматривает со всех сторон.

— Я сегодня добрый, — произносит он. — Даже несмотря на то, что вы сожгли половину моей армии. Я разрешаю тебя стать князем Стародума, если ты поклянёшься мне в верности. Такой форпост очень пригодится на границе с моим братом.

С моей души словно камень свалился.

Влияние безумца пропало.

Он отпустил меня.

— Стань на колени, скажи нужные слова, и займёшь место своего отца. Как тебе моё предложение?

Князь считает, что делает мне выгодное предложение, но это не так.

В этот момент я почувствовал такую ярость, которую не испытывал никогда в своей жизни. Захотелось уничтожить весь этот мир, стереть с лица земли всё, что существует, лишь бы не дать человеку передо чувствовать себя так вольготно.

А ещё я понял о себе одну важную вещь, которую все эти годы тщательно гнал прочь: я не могу решить все проблемы. С самых ранних лет я считал себя достаточно сильным, чтобы справиться с чем угодно. Ум, где это необходимо, хитрость, где одного лишь ума недостаточно, грубая сила, когда других способов не существует. Я считал, что не существует такой беды, с которой я бы не справился.

Федот растил меня в любви и заботе, Волибор учил обращаться с оружием, Игнатий — читать старые книжки мудрых людей. Мне дали всё в этой жизни, и я считал, что стал полноценным человеком, которому всё по плечу.

И все эти годы я, сам того не сознавая, считал, что мне не нужна никакая сила. Я и без неё всегда прекрасно справлялся.

Но теперь впервые почувствовал, как энергия в груди подчиняется мне. Как она выходит наружу, доходит до кончиков пальцев. Я получил первую ступень, о которой так давно грезил, и которую всегда отталкивал.

Отец пытался сделать меня целителем, а я ему подражал, втайне желая не быть им. Светозара учила обращаться с огнём, а мне это не нужно было. Всё это — лишь лёгкие пути для слабаков, но я же не слабак…

Теперь всё изменилось.

Я осознал, что одного человека может быть недостаточно. Нужно что-то ещё.

И я это получил.

Со всего размаха я засовываю руку в пупок безумца. Засовываю по самый локоть. У него внутри пусто: ни сердца, ни костей, никаких внутренних органов. Одни лишь чувства и эмоции, которыми я могу управлять.

Недавно он сломал мою волю, а я ломаю его.

Но это не значит, что моя сила — подчинять себе людей, как князь. Моя сила — не иметь её. Когда вокруг нет людей — у меня нет и силы. Но когда рядом оказывается кто-то, я получаю точно такую же, как у него. В данный момент возле меня безумец, значит я могу управлять другими людьми так же, как он.

Завтра я буду стоять рядом со Светозарой и поливать врагов огнём вместе, а послезавтра видеть сквозь стены с Никодимом. Я умею обращать силу людей против их самих.

— Что? — вырывается у Снежаны.

— Нашёл всё-таки, — удивлённо произносит Волибор.

Безумец смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— На колени, — говорю.

— Уф, — отвечает князь. — Так вот, как это работает. Не думал, что почувствую это на себе. Что-то внутри меня говорит, что я должен опуститься на колени. Тоненький голосок в голове, но я легко могу это игнорировать, я же намного сильнее тебя.

— Да, действительно, я не могу тебе приказывать. Но ты забыл кое-что другое. Не только сила что-то решает.

Со всего размаха я загоняю кинжал князю в пузо и веду вверх, к горлу. Разрезаю и тело, и все предметы, которые висят у него на шее как амулеты.

Тяжёлый удар Молчуна сбивает меня с ног, но слишком поздно: безжизненный князь падает на пол с перебитым хребтом. Все его охранные вещи разрезаны вместе с его телом. Он больше не встанет.

Я, Снежана, Никодим, Волибор, Молчун: все смотрим на лужу крови, растекающуюся под мёртвым телом.

— Сдох, сучий потрох? — спрашиваю. — Или тебя убить ещё раз?

— М-м, — рычит Молчун, приподнимая голову князя.

Здоровенный воитель осматривает тело своего хозяина, после чего поворачивается в нашу сторону.

— Не надо, — говорит Волибор. — Твой господин умер, поэтому тебе больше не нужно быть на его стороне. Ты выполнил свою клятву, тебя никто не обвинит в её нарушении.

Молчун достаёт из ножен за спиной длинный, тяжёлый топор. Волибор напротив него сжимает булаву.

— Не надо.

Но вместо того, чтобы броситься на нас с оружием, Молчун опускается на одно колено и кладёт топор к моим ногам.

— Кажется, он клянётся тебе в верности, — замечает Волибор. — Он не может этого сказать — бедолаге ещё в детстве язык отрезали.

Смотрю на эту немую сцену и не могу понять, что мне делать. Пусть я и сын известного человека, но я не чувствую себя князем. Не чувствую, будто могу принять клятву кого-либо.

Я — обычный крестьянин, сын мельника. Я не умею заниматься всем тем, чем занимаются высокие люди. Печь лепёшки из муки — это да, проращивать зёрна для браги — лучше всех. Но не сидеть на троне с важным видом.

— Нет, — говорю. — Я… вы что-то путаете.

— Стародум будет подчиняться только тебе, — отвечает Волибор. — Это твоё наследие. Ни мне, ни Никодиму, ни Игнатию.

— Нет-нет-нет. Нам пора возвращаться в Вещее.

Голова кружится, воздуха снова не хватает. Опускаюсь на пол и сижу, стараясь унять трясущиеся руки.

Наверное, такое известие должно было меня порадовать: я всегда хотел участвовать в чём-то большом, и вот это случилось. Но теперь я чувствую, будто на меня возложили слишком большой груз.

Но где-то в глубине души расплывается что-то тёплое. Осознание, что я оказался именно там, где и должен быть. Сразу две противоборствующие эмоции находятся в голове, и каким-то образом я уживаюсь сразу с обоими.

— Тимофей… — начинает Никодим.

— Погоди, — обрывает его Снежана. — Ему нужно побыть одному, чтобы всё обдумать. Да и нам тоже.

В словах девушки есть истина: трудно принять такие крупные изменения в жизни. Хочу ли я жить как крестьянин или принять новое положение и распрощаться со всем, что мне нравилось в прошлом?

И вообще, точно ли здесь нет никакой ошибки?

Я ведь совсем не чувствую себя властным человеком. Я вполне умею отдавать приказы, но во мне нет столько уверенности в себе, как в Снежане и других людях её уровня. Не об этом ли говорил безумец? Не стану ли я слабаком среди сильных? Слабаком…

Глупость какая…

Тут и думать не о чем…

Слабак — противоположность того, кем я был все эти годы. Если и есть в наших землях сильный человек — то это я. Сильный не только физически, но и внутренне.

Поднимаюсь на ноги и смотрю на Молчуна, по-прежнему стоящего на одном колене.

— Я принимаю твою клятву. И сам клянусь заботиться о тебе и твоих близких.

Раз уж это мой дом — здесь я и останусь. Больше никто меня отсюда не прогонит. Более того, всем остальным придётся считаться с истинным князем Стародума. Безумец уже познал на себе мой гнев, теперь на очереди людоед.

Воеводе велели унести княжеского сына . Мальчишка со временем станет ему как родным, взамен ребёнка, которого у него никогда не было. Но чего он не знал, так это о втором наследнике. Прямо во время сражения беременная княжна родила на свет ещё одного малыша.

Послесловие:

Огромное спасибо, что читаешь. Для меня, как для автора, нет ничего лучше, чем осознание ценности произведения. Создавать собственную историю и делиться ею — лучшая работа на свете. Ты, читатель, делаешь меня счастливым от того, что ждёшь продолжение. Большего и пожелать трудно.

Надеюсь, следующая часть тебе так же понравится.

p.s. Эта книга открыта для скачивания друзьям и подписчикам, так что добавляйся, если предпочитаешь читалки.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.

У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по rel="nofollow noopener noreferrer">ссылке и 3) сделать его админом с правом на «Анонимность».

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Стародум

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Nota bene

Пожертвовать