Стена [Роберто Бракко] (fb2) читать постранично

Роберто Бракко Стена

На самой высоте Старого Неаполя два старинные дома, разделенные на множество маленьких помещений, образовали толстую, кое-где треснувшую стену, которая отделяла две смежные комнатки, делая их в одно и то же время такими близкими и такими далекими. Никогда не было никакого сообщения между этими двумя комнатками. Все было разное: и люди и вещи.

Не одинаковы были даже ночные жучки, вылетавшие из трещин стены, похожих на глубокие морщины; даже не одни и те же пауки затягивали паутиной пыльные перегородки с той и с другой стороны.

Но однажды, в глубоком молчании зимней ночи, постоянный, однообразный, настойчивый и быстрый стук швейной машины как-будто пронизал стену и сквозь ветхие камни, как всегда равнодушные, комнатки дали знать о себе друг другу.

Тот жилец, до которого долетал стук машины, после долгого размышления, решительно постучал пальцами в стену. Постучал и еще раз. Стук машины прекратился и он, вздохнув с облегчением, как будто избавился от кошмара или наваждения, приложил ухо к перегородке, чтобы послушать, не говорят ли что-нибудь. И, в самом деле, он расслышал слабый женский голос:

— Кто там?

— Сударыня, вы меня слышите?

— Кто там? Кто там?

— Не бойтесь, я ваш сосед.

— Что же вам угодно?

— Сударыня, будьте так добры, перестаньте работать на вашей машине до утра.

— Не могу.

— Не можете! А мне какое дело! В этот час я имею право спать.

— Правда, но я прошу вас, как об одолжении, позволить мне работать.

— Нет-ли у вас другой комнаты, сударыня?

— Нет.

— Не можете ли вы пойти в сени или... уж я право не знаю... на лестницу, что ли...

— Сегодня ночь очень холодная... и потом дверь заперта,, а у меня ключа нет.

— Сидите дома и не имеете ключа от двери?

— Нет.

— Почему?

— У меня нет его.

— Так что-ж делать?

— Потерпите немножко — и заснете.

Оба, говоря и слушая, прикладывали к стене то губы, то ухо и жестикулировали, как будто видели друг друга.

Разговор продолжался.

— Нечего мне терпеть. Если хотите знать, так я вам скажу: мне не спать надо, а работать... у меня тоже есть работа.

— А кто же вам мешает работать?

— Стук вашей машины. У меня все мысли путаются, голова идет кругом...Я перестаю видеть бумагу, которая передо мною лежит. Я привык работать, трудиться до изнеможения, писать где угодно, хоть в аду, но в эту проклятую ночь стук вашей машины приводит меня в отчаяние, сводит с ума!

— Подождите до зари, на заре я кончу.

— Подождите вы сами.

— Я уж вам сказала, что не могу.

— И я тоже.

— Ну, так тогда попробуйте работать в другой комнате.

— У меня только одна комната, сударыня, как и у вас. Вход в нее с террасы, но если я буду работать на открытом воздухе, то мне капут. У меня дьявольские боли в спине.

— Бедный! Как мне вас жаль.

— Да!.. жаль, а ничего не хотите сделать, чтобы помочь мне.

— Простите, ради Бога, но если б вы знали!..

— Что такое?

— Через час платье, которое я шью, должно быть готово, иначе...

— Иначе?

— Не спрашивайте у меня ничего и сжальтесь надо мной.

— Что-ж, вы опять пойдете к вашей машине?

— Да, пойду. Простите мне, простите.

— Нет! Нет!.. Нет! Если этот стук опять начнется, то мне невозможно будет окончить работу, а через час, совсем как у вас... совсем как у вас... Вы слышите меня?

— Пожалейте меня, пожалейте!

— А почему же вы не хотите меня пожалеть?

— Я женщина.

— А я больной человек.

— Бедный! О, бедный! Если вы настаиваете, то я вам уступлю, но знайте, помните, что вас будет совесть упрекать.

— Совесть?

— Да, совесть.

— Может быть, вы должны спешно продать вашу работу, чтобы заплатить за лекарство?

— Не спрашивайте у меня ничего.

— У вас больной старик или ребенок?

— Не спрашивайте.

— Это сын ваш? Отец или мать?

— Умоляю вас, не спрашивайте.

Он замолчал и стал ждать, чувствуя тяжесть на сердце от внутреннего волнения и мучительного страха.

Через несколько мгновений снова раздался стук машины. Этот стук опять стал отдаваться у него в мозгу, стук беспрерывный, однообразный, назойливый, настойчивый и быстрый.

— Боже мой, Боже мой! — прошептал он и, почти шатаясь, сел за хромоногий письменный стол, весь заваленный газетами и листами бумаги, среди которых ласково мигало бледное пламя маленького огарка. Перед ним лежало несколько листов бумаги, некоторые исписанные, другие еще чистые. Он посмотрел на них, сделал над собою усилие и взялся за перо, но кончик пера дрожал и ему казалось, что эта дрожь есть отражение звука швейной машины. Слова, которые он прочитывал на уже исписанных листах, колебались в такт швейной машине и он следил взглядом за этим кругообразным движением. Дрожание пера передавалось пальцам, поднималось по руке и переходило в голову.

Однообразный стук носился в воздухе, в пляшущих словах на бумаге, проникал в его нервы, внутренности, череп. Что такое он должен был написать, он не знал, не помнил. Со всех сторон, --">

Пожертвовать