Матрешка [Владимир Исаакович Соловьев] (fb2) читать постранично, страница - 2

несколько человек, но самые въедливые вопросы задавала мамзель. Меньше тридцати, наверное. Выглядит чуть шлюховато. Небольшая, смазливая, черноглазая, в больших очках, недоверчивая, самоуверенная, занозистая. Почему именно она меня пытает? Я здесь чтобы получить помощь, а не по подозрению в убийстве. Пока что по крайней мере. Да и кто такая, чтобы задавать вопросы, не имеющие отношения к поискам Лены?

— Следующий вопрос, — сказал я, не вступая в пререкания, да и какой смысл? Я, конечно, догадывался, что своим умолчанием разжигаю не только любопытство. А попробуй определи, что стоит говорить, а что — не стоит. Нет, пускаться во все тяжкие нашей семейной жизни по второму заходу, в прилюдных воспоминаниях — да на хрен! Из головы все не шли двое русских, что повстречали мы с Танюшей, так и не найдя Лену.

Француженка устало глянула на меня — ей, конечно, не впервой такие семейные сокрытия. Если только она та, за кого ее принимаю. А кем она может быть еще — откуда такая дотошность? Или это ее личная черта, а не профессиональная? И с чего вдруг возник вопрос о наших ссорах?

— На всякий случай спрашиваю, — объяснила француженка. — Дело в том, что сегодня утром от кемперов поступили две жалобы. Одна — на ночной лай собаки, другая — на шум в соседней палатке. Эта палатка на тридцать седьмом участке. Ваша?

— Наша.

— Соседи утверждают, что из палатки ночью слышались голоса, похоже на выяснение отношений, доходило до крика, но о чем был спор — не разобрали: говорили не по-английски.

— По-русски. Только что с того? Уж не думаете ли вы, что я сбросил жену со скалы в океан?

— Пока нет. — Француженка расплылась в улыбке, которая ей очень шла. — Просто не могу понять, почему вы решили пойти раздельно.

— Утром мы ходили все вместе. И что из этого вышло. — вырвалось у меня.

— Опять поссорились? Промолчал.

— Вот развилка трех троп, до которой вы дошли по окружной дороге, когда искали жену, — пояснил парковый смотритель и показал на разложенную на столе карту, которая была ему знакома, конечно же, лучше, чем мне. — А дальше? Одна дорога карабкается по краю скалы на север, другая — уходит в гору, третья — поворачивает к стоянке. Вы возвратились?

— Нет. От развилки — с полмили, наверное, шел по прибрежной тропе.

— Ваша жена могла повернуть на горную тропу.

— Могла, — согласился я. — Но возраст у меня не тот, карабкаться в гору дыхания не хватает, а тропа забирает довольно круто.

— Ваша жена могла догадаться, что вы скорее всего не пойдете в гору, — вмешалась француженка.

— С чего ей от меня прятаться? Но выбрал я прибрежную тропу, ничего теперь не поделаешь.

— Дальше.

— Что «дальше»? Вернулся к машине. Еще с полчаса поколесил с одной стоянки на другую. Как в воду канула. Потом вернулся в кемпграунд, сунулся в трейлер к Танюше, а оттуда к вам.

Не слишком ли часто ссылаюсь на Танюшу? Да хоть из суеверия не следовало втягивать ее в эту историю. Такая травма — на всю жизнь, и неизвестно, как, где и когда откликнется. И без того чего только она за свои пять лет не насмотрелась в нашей семейной жизни — не одни лишь интимные сцены, которых было не так уж много, учитывая нашу с Леной разницу в возрасте да и ее некоторую заторможен-ность, если не равнодушие к сексу. Не исключено, Танюши-но знание некоторых сторон жизни Лены превышает мое. В семейных склоках Танюша всегда брала мою сторону, что меня умиляло и утешало, а Лену — бесило. После одной из таких вспышек Лена с Танюшей подмышкой (против ее воли) сбежала в неизвестном направлении, хоть я и догадывался в каком, но виду не подал, чтобы не распалять себя еще больше. Да, я себя берегу, а что мне остается в мои 56 годков и начальном накате хворей? Старость можно определить не только психологически — как повышенный интерес к некрологам, муку памяти, навязчивые перебросы между нынешним и бывшим, зацикленность на десятилетии, с которым связана канувшая неведомо куда молодость, Лаев комплекс наконец (что куда хуже Эдипова), но и по лингвистической шкале — как обогащение словаря за счет медицинских терминов. Кто знает, старость может оказаться еще хуже, чем мы боимся. Хотя вот-вот, но разговоры о здоровье полагаю нездоровыми. Пока что.

Чего боялся пуще всего, так это разрыва — потерять жену, а тем более Танюшу! Ведь Лена могла запросто улизнуть к себе на родину, чем грозилась неоднократно, пока угроза не превратилась в ultima ratio; проще говоря — в шантаж. Моя тогдашняя мысль сводилась к тому, что измена мужу — это повторная и на этот раз окончательная потеря девственности. Я и сейчас недалеко ушел, хотя жизнь поимела меня с тех пор дай Бог, и что мне не грозит, так это стать на старости моралистом. А тогда адюльтер, даже случайный и единичный, я приравнивал к блядству. К тому ж еще, возможно, и инцест, если только мои подозрения отражали реальность, а не игру ложного воображения.

В своем мормонском детстве я получил довольно строгое воспитание, а потом религию заменила литература.