Хозяева океана [Сергей Рудольфович Фомичёв] (fb2) читать онлайн

Хозяева океана

аннотация и примечания

цикл: Тихоокеанская сага

Хозяева океана (вторая трилогия)

Книга первая

Начало 19 века. Эпоха Наполеоновских войн. Европа в огне. Атлантика и Индия стали ареной битв. Но на Тихом океане своя атмосфера. Китайские пираты, корейское сопротивление, независимые государства Юго-восточной Азии. Спор между Британией и Голландией за Зондские острова, начало экспансии Соединенных Штатов на запад, распад испанских колоний.

В этом котле варится небольшая колония русских первопроходцев, коряков, чукчей, индейцев и авантюристов из разных стран, которая обосновалась на Северо-Западе Америки. Их государство никем не признано. Оно, собственно, и не вполне государство. Население не велико, но их корабли властвуют на всём Тихом океане.

Сотни шхун, спускаемых с верфей Виктории, режут волны на гигантском пространстве от Новой Зеландии до Чукотского носа. Они торгуют, перевозят людей, грузы почту, промышляют кита, котика и калана, добывают удобрения и собирают кокосы на отдаленных островах. Их шкиперы себе на уме, в командах служат настоящие сорвиголовы. Когда потребуется они могут стать пиратами, а когда призовет долг — воинами. И пусть они по большей части индивидуалисты, что заботятся прежде всего о собственном достатке, за их спинами стоит тайная организация под названием Складчина и новая родина.

Настоящая книга является сиквелом к романам первой трилогии:

1. «Сибирский фронтир» https://author.today/work/39921

2. «Быстрее империй» https://author.today/work/43483

3. «Начальник Америки» https://author.today/work/55007

Она продолжит историю колоний на Северо-западе Америки и в Тихом океане.

Глава 1 Новый год

Рождество и Новый год в Виктории отмечали с размахом. Люди готовились загодя. Ребятишки писали письма святому Николаю, а родители или учителя готовили подарки. Посреди Поляны ставили рождественское дерево — обычно подбирали не слишком высокую, зато пушистую сосну, ель или пихту. Его венчала вифлеемская звезда, а ветви украшались зеркальными шарами, фигурками из поливной керамики, разноцветного стекла, игрушками из шёлка и атласа, шелковыми же лентами. Фонари на рождественское дерево не вешали, не столько опасаясь пожара, сколько по причине неудобства с заменой масла или свечей. Но небольшими прожекторами (фонарями с зеркалами и линзами Буффона) подсвечивали украшенное дерево со всех сторон.

В рождественскую неделю светился весь город.

Вечерами включалось газовое освещение набережных. Оно стало уже привычным явлением и поражало великолепием только гостей. На праздник же к газовому пламени добавлялась иллюминация всех прочих видов. Лавки, трактиры, большие и малые компании, простые горожане выставляли в окнах и витринах масляные лампы, сальные, восковые и спермацетовые свечи, особые светильники на угольном дистилляте, спиртовки и даже высушенных местных рыбок, которые горели не хуже всего прочего, хотя и источали не слишком приятный запах.

Бумажные и стеклянные фонари разных цветов, форм и размеров вешали на ветви деревьев, под арками, на двери, ворота. На воду спускали, а в воздух запускали фонарики, сделанные на китайский манер. На углах домов горели факелы, на перекрёстках и площадях — большие чаши-светильники. Тут и там, где позволяла местность, горели костры, возле которых при необходимости грелись прохожие. Топовые и боковые огни на шхунах покачивались на небольших волнах, вызванных пароходиком компании Аткинсонов, который бегал по фьорду Камосак со всей иллюминацией и заодно подсвечивал водную гладь прожектором.

Фонари всевозможных типов люди носили с собой, вешали на кареты, повозки; расцвеченная огнями конка катала людей по городу, украшенный светильниками дилижанс стоял возле гостиницы «Императрица», а с главной станции, что на правом берегу у моста через фьорд, отправлялся время от времени в Эскимальт сверкающий иллюминацией паровик. По ночам на Правом берегу, на пустырях запускались сигнальные ракеты, шипели фейерверки, со свистом метались шутихи, гремели петарды, вращались огненные колеса, горели звезды, бенгальские свечи, струились потоки огня разных очертаний и расцветок. Только на набережных возле порта пиротехнику запретили, чтобы случайно не запалить корабли.

Наверное горожане сжигали за эту неделю трехмесячный запас свечей, лампового масла, пороха, угля и дров, но выглядело всё просто здорово. По вечерам иногда выпадало немного снега, который искрился, придавая городу совсем уж сказочный вид. Снег нарочно не убирали, только скользкие дорожки посыпали черным песком. Частенько вместе с снегом или вместо него шёл дождь и сияние города вновь преображалось, а праздничные огни отражались не только в воде фьорда и гаваней, но и на мокрых мостовых.

Для выходца из сонного южного Сосалито зимний праздник в Виктории казался волшебной сказкой. И Гриша Смородин наслаждался каждой минутой этого чуда вот уже четвертое Рождество подряд. Столица есть столица. Тут всё иначе. Иногда жестче, циничнее, иногда веселее, умнее. Всё здесь на пределе — работа, учёба, отдых, отношения между людьми. Всё кипит и бурлит. А тот, кто желает покоя, может поселиться за городом, спокойно пасти овец, выращивать виноград или держать пасеку.

Хотя Рождество происходило от конкретного и однозначного библейского события, во время его празднования смешались традиции многих народов. Плавильный котел, как называл это явление глава правления Складчины, выдавал странный сплав, в котором ещё угадывались первоначальные составляющие. Немногочисленные в Виктории христианские группы славили Спасителя, сами наряжались в волхвов, а детей наряжали ангелочками; устраивали разнообразные вертепы (выставлялись ящики с панорамой, игрались прямо на улицах сценки людьми или с помощью кукол). Дети и подростки ходили от дома к дому со звездой и колядками, наряжаясь в козлов и прочих ряженных. Последователи учения Расстриги ходили по городу в ярких нарядах со своими оригинальными песнопениями. Местные и пришлые индейцы добавляли праздничной симфонии свои оригинальные нотки. Они украшали лентами деревья, а вечерами зажигали костры на Поляне, наряжались в накидки с изображением ворона, курили трубки, надевали маски и устраивали пляски. От них не отставали выходцы с Камчатки и Чукотки, с Алеутских островов и Аляски, чьи обряды походили на индейские. Китайский вклад в общее дело заключался в громких барабанах и разнообразных драконах, которых проносили по городу. Все следующие дни европейцы, азиаты, островитяне Южных морей, природные американцы и городские индейцы дарили друг другу подарки. Это был как бы дополнительный потлач, хотя здесь не возникало той соревновательности в щедрости, что отличает традиционные потлачи. Подарки не дарили прилюдно, напоказ, заворачивая их в бумагу, ткани, укладывая в коробочки, а внимание оказывали прежде всего детям и членам семьи.

* * *

Гриша Смородин получил свой неожиданный подарок незадолго до Рождества.

Варвара Ивановна Емонтаева, директор Университета и преподаватель естествознания, отправила его на собеседование в контору Складчины чуть ли не силой.

— Твоя скромность, Гриша, тебя погубит, — сказала она. — Но я стараюсь не допустить, чтобы ты зарывал в землю таланты.

— Но я ещё не закончил работу и статью не дописал.

— Ничего страшного, — улыбнулась креолка. — Я собрала внеочередной ученый совет и мы присвоили тебе степень бакалавра.

В Университете Виктории, в отличие от школы или того же Морского училища, не требовалось проходить определенный курс и сдавать определенные испытания. Здесь имелся большой выбор дисциплин, а обучение могло продолжаться и четыре года, и пять лет, и больше. Как только преподаватели находили студенту подходящее дело, или такое дело находил он сам, его отпускали. Дирекция очень трепетно относилась к устройству учеников. Тем более лучших учеников.

Несмотря на высокое мнение менторов о его способностях, Гриша и представить не мог, что собеседование будет проводить сам Алексей Петрович Тропинин, председатель правления Складчины и вообще личность легендарная не только в Виктории и на Острове, но и на дальних берегах Тихого океана.

Однако именно к Тропинину дворецкий провел студента, когда тот появился у ворот особняка Ивана Американца, служившего Складчине главной конторой.

Алексей Петрович сидел за столом скромного кабинета в простом сюртуке. Его волосы уже побелила седина, а лоб и уголки глаз покрыли морщины. Во всем остальном он выглядел здоровым и полным сил.

Жестом предложив посетителю устроиться в кресле, Тропинин перешёл сразу к делу.

— Варвара Ивановна говорила, что у вас есть склонность к рефлексии, анализу и синтезу, умение вычленять из текста или лекции главное и вдобавок хорошая память, — сказал он, рассматривая Гришу с умеренным интересом. — Что немаловажно, она так же отметила вашу честность. Добавим к этому знание языков, умение красиво и быстро писать и отличные физические кондиции. Говорят, вы неплохой наездник, хорошо фехтуете и стреляете?

— В Сосалито все умеют ездить на лошадях, а что до фехтования, то некоторое время я подумывал стать офицером и взял несколько уроков. Но думаю, что в конце концов, остановился бы на профессии учителя.

— Офицеров у нас и так хватает, да и с учителями проблема решаема, — сказал Тропинин. — А мне требуется личный секретарь, который знал бы всё о моих делах, держал в голове расписание встреч и помогал бы более эффективно распорядиться временем. У меня есть, разумеется, помощники в правлении Складчины, есть и доверенные люди на каждом из моих предприятий. У них своё поле деятельности, а мне нужен человек, который держал бы в уме всё вместе.

И вот в семнадцать неполных лет вместо работы в одной из компаний, вербовки в качестве агента на пограничный форт или на дальний остров, работы учителем или гувернёром, Григорий Михайлович Смородин стал тенью самого влиятельного человека на половине земного шара, пусть эта половина и была сплошь покрыта водой. Просто дух захватывало от перспектив. Он будет посвящён в самые сокровенные тайны Складчины. Будет держать руку на пульсе городской жизни и наблюдать из первого ряда за развитием обширных колоний Тихого океана.

Так ему по крайней мере казалось.

* * *

По всему городу, а особенно на Поляне днем и ночью работали карусели, со столов и лотков продавали уличную еду и напитки. Особенно расходилась горячая и жирная пища — фаршированные блины, хот-доги, шашлыки, тако, эчпочмаки, корнуэльские пироги, пельмени в берестяных коробочках. Но у штруделей и шарлоток тоже имелись почитатели. Продавались и сладости: леденцовые петушки, пастила, длинные карамельные конфеты в виде тросточки, мармелад, рахат лукум. Прямо под открытым небом стояли самовары и водогрейные котлы. Люди пили горячий шоколад, кофе, чай, травяные и ягодные отвары. Пили глинтвейн, пунш, сбитень и подогретое пиво.

Любители более крепких напитков сидели по кабакам. Злачные заведения работали круглосуточно всю неделю. Многие из них арендовались целиком какой-нибудь компанией. Хотя многие члены высшего общества предпочитали праздновать в клубе «Олимп» на краине города, патио «Императрицы» (самого престижного ресторана в городе, да и во всей стране) собирало свою долю богатых и важных персон. Сквозь застекленную крышу заведения его огни подсвечивали даже хмурое небо. Атриум наполняла атмосфера изысканных блюд, а исполнители на струнных инструментах и пианино меняя друг друга, играли почти без перерыва. Музыка временами добиралась до Поляны. Но здесь играл настоящий оркестр, духовой, и витали запахи более простой еды. А по улицам тут и там звенели колокольчики и играли шарманки.

Разгул чревоугодия сбивал с толку многочисленных русских гостей из Сибири и с Камчатки, у которых Рождество ещё не наступило, а на это время приходился Филиппов пост. Некоторые крепились, но большинство быстро вовлекались в разгул. Сюда, за край земли приезжали люди отчаянные, прагматичные и не особо религиозные. Они приезжали за богатством. А те, кто хранил старую веру, предпочитали более глухие места, а не самый греховный город на обеих берегах океана.

Постепенно и язычники, и христиане вливались в общее светское течение. Программа была насыщенной и не только развлекательной. В один из дней проходил благотворительный футбольный матч между двумя старейшими командами «Арсеналом» и «Гвардией». Все сборы от него шли в госпиталь. Благотворительное представление в пользу сиротского дома давали и в городском театре. Обычно какую-нибудь легкую комедию, вроде «Алхимика» или «Слуги двух господ». В поддержу обитателей богадельни проходил аукцион, куда люди жертвовали различные вещи от украшений до предметов мебели и искусства.

Алексея Петровича Тропинина Гриша увидел возле каруселей, на которых катались и взрослые и дети, несмотря на то, что было уже далеко за полночь.

Начальник гулял со всем своим большим семейством. Его супруга Елена, сноха Лиза, четырехлетняя внучка Виктория. Вместе с ними гулял и шурин Тропинина Дмитрий Чекмазов со своей женой, детьми и внуками. Правда младшего Тропинина в городе не было. Петр Алексеевич служил капитаном «Новой Колумбии» в Северном патруле, а на севере было жарко даже лютой зимой. Индейцы хайда на островах Королевы Шарлотты схлестнулись с европейскими и бостонскими торговцами пушниной, на побережье Аляски лебедевцы воевали с шелеховцами за промыслы и фактории; и те и другие часто сталкивались с местными жителями; а что до тлинкитов, то от них доставалось всем понемногу. Так что у Северного патруля всегда находилась работа.

Но остальное семейство всё было в сборе и гуляло здесь на Поляне. Вместе они составляли один из богатейших и влиятельных кланов Виктории и всего побережья. А ведь даже не подумаешь, глядя на рассевшихся по деревянным лошадкам и слонам весёлых людей.

Заметив Гришу, Тропинин отделился от семейства и направился к секретарю. Для своих пятидесяти пяти лет он выглядел бодрым и полным сил. И лишь немного прихрамывал из-за давней раны, полученной во время битвы в проливе Нутка.

— Я бы предпочел, чтобы зима длилась ровно Рождественскую неделю, — сказал Тропинин молодому человеку. — Чтобы снег выпадал в канун Рождества и исчезал сразу же после Нового года. Порадовать детишек, поиграть в снежки и довольно… А кому нужно, то снега сколько угодно всего в трёх верстах от города.

Рождество и Новый год не уступали по бесшабашному веселью Большому Потлачу, который проходил на полтора-два месяца раньше. А ещё была Масленица и праздник цветения вишни. И единственный летний праздник — День Высадки (город основали летом 1767 года).

Виктория умела гулять. Но умела она и работать. Рождественские святки, которые в других странах продолжались до Крещения, в Виктории укорачивались до недели. Второго января празднования прекращались. Веселье как обрезало и начинались будни.

— Вы все еще живете в кампусе? — спросил Тропинин.

— Да. Варвара Ивановна сказала, что я могу жить в кампусе до конца января, — счёл нужным пояснить Гриша. — Новых студентов всё равно пока нет.

— Тем не менее рекомендую потратить оставшийся выходной на поиски жилья. С началом работы у вас может не остаться времени на такие мелочи. Сходите в трактир, почитайте последнюю «Викторию» с объявлениями.

— Так и сделаю, — пообещал Гриша.

— Я бы рекомендовал снять флигель или квартиру в доходном доме. Обязательно с кабинетом. С вашей зарплаты вы легко сможете платить пять астр в месяц за пару комнат, да еще приплачивать горничной, чтобы наводила порядок. Имейте в виду, времени на ведение хозяйства самому у вас вряд ли будет. Если хотите поселиться в меблирашках, то лучше снимать квартиру у Бочкарева. Скромно, но чисто и главное тихо. У Ясютина проживает много студентов и комнаты слишком маленькие для нормальной работы. У Кривова шумно и суетно, как в порту. Всякий проходящий люд снимает там угол на короткое время.

Легендарные в Виктории имена звучали из уст Тропинина обыденно. Шкиперы и приказчики старой Компании давно уже взяли за привычку вкладывать накопления в доходные дома. По работе они знали, что морская торговля отрасль беспокойная и не отличается постоянством, чтобы надежно обеспечить старость. Комнаты же с квартирами в условиях бурно растущего города имели устойчивый спрос, а управление домами не требовало от стариков особых усилий. Поэтому к выходу на покой многие из ветеранов обзаводились домом или двумя под сдачу жильцам. И только обеспечив таким образом тыл, решались вкладывать средства в более рисковые предприятия.

Новый год длился уже несколько часов. Цифры «1800» на Поляне догорели и погасли. Народ расходился по домам, отсыпаться и готовиться к свершениям. Все поздравляли друг друга с новым годом и новым веком, что вызывало у Алексея Петровича раздражение.

— Я даже статью в газете поместил с разъяснением, что век начинается с концом тысяча восьмисотого года, а не с его началом. Но куда там! Два нолика на конце заворожили их как глаза филина… хотя… быть может, им всем просто захотелось большого праздника.

— Думаю через год они наконец согласятся с вами и отпразднуют новый век ещё раз, — сказал секретарь.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Тропинин.

Смешок заставил Гришу поёжиться. Он старался, чтобы его слова не звучали подобострастно. Молодой человек пока еще не определился, как можно разговаривать с начальством, и не желал выглядеть жополизом. Даже если рядом не имелось никого, кто бы мог ему предъявить подобное обвинение.

— А ведь в этом году мы уйдем от России вперед ещё на одни сутки, — задумчиво произнёс Тропинин. — У нас год будет обычным, не високосным, а Россия проживет лишний день в феврале. Хотя, в некотором смысле, мы ушли вперед уже на добрую сотню лет.

Глава 2 За тех, кто в пути!

Первое января 1800 года. Южная часть Тихого океана. Великое Южное море, как значилось это пространство на европейских картах. Два месяца пути — ни клочка суши, ни клочка паруса. Порывистый ветер, низкие тучи, тёплый тропический дождь. Молодой шкипер Митя Чеснишин стоял за штурвалом в одной рубахе, радуясь и тому, и другому, и третьему. Он сильно рисковал, отправляясь сюда. Зимой здесь, в районе экватора, погода стояла неверная. Мог задуть любой ветер, могло принести бурю, а могло и заштилить на неделю, а то и больше. И это посреди самого большого на Земле пространства без суши.

Однако, никакого иного выхода он не видел. Груза на Нука-Хива им не предложили. Что и не удивительно — колония американцев там пока обитала небольшая, а местные жители из племени те-и-и не производили ничего кроме все тех же продуктов, какие можно встретить на любом тихоокеанском острове. В то же время пища туземцев не была слишком скудной, как на более южных островах, чтобы разносолы пришельцев могли соблазнить их покончить с дикостью. Возможно, лет через пять или десять колонисты смогут подобрать ключик к сердцам туземцев, убедить их заняться заготовкой сандалового дерева, выращиванием индиго, кофе или хотя бы кокосовых пальм. Тогда на остров потянутся торговые корабли, фактория компании Южных морей превратится в городок, а природные жители понемногу приобщатся к цивилизации. Пока же, если не считать доступных женщин, Нука-Хива не мог похвастать ничем.

Доступные женщины несколько оживили команду, которая уже изнывала от жизни на крошечной палубе посреди океана и тяготилась вечным пребыванием на грани нищеты. Бизнес у Мити не шёл, несмотря на все его ухищрения. И времени, чтобы спастись от разорения у него оставалось немного.

Поэтому, пока команда забавлялась с островитянками, шкипер сидел за картой и размышлял. Остров Нука-Хива (вместе с несколькими соседними) считался своеобразным тупиком Южных морей, за которым для торговой шхуны не имелось ничего интересного — огромный пустой океан, а на его краю лишь берег испанской Америки. Не удивительно, что сюда редко кто забирался, если не считать редких пока китобоев. Большинство торговых шхун Виктории предпочитало искать удачи в западной части океана, где и разнообразных островов больше и товаров на них, и к Кантону с Макао ближе.

Все последние месяцы судьба загоняла его шхуну на край света, точно охотничьи псы матёрого зверя. И теперь он не мог просто вернуться пустым на Оаху. В это время года, он почти наверняка надолго завис бы там без контракта. За пару месяцев его средства подошли бы к концу, а команда просто списалась бы на берег.

После долгих раздумий Митя принял решение. Сложное, так как предстояло уйти ещё дальше от цивилизации, туда, где не стоит ждать помощи, а если кого и встретишь, то это будут испанцы, жаждущие всадить тебе ядро в борт или шпагу в грудь. Хорошо, что зимой встречное течение в районе экватора ослабевает, а иногда прекращается вовсе. Это был небольшой плюс. Он потеряет на переход те же самые два месяца, что затратил бы на путь к Оаху, с той лишь разницей, что команде некуда будет уйти. Зато у Мити появлялся шанс выбраться из заколдованного круга неудач.

Решение идти на Галапагос выглядело крайне рискованным. Коварные течения между островами погубили уже не один корабль. К тому же ни на какой коммерческий груз для шхуны рассчитывать не стоило. Архипелаг был необитаем. Разве что случайный китобой из Виктории или с Уналашки мог скинуть добычу для доставки в порт, дабы продолжить промысел налегке. Но такая встреча оказалась бы сродни чуду.

Нет. Митя рассчитывал не на случай. У него имелся план. Худой или нет, но план. Правда команде предстоит поработать заготовителями и ловцами… потому что он собирался наполнить трюмы серой, гуано, наловить больших черепах, игуан и доставить всё это на Остров. Он прикинул, что сможет выручить у ресторана "Императрица"за каждую черепаху по сотне астр. То есть пять черепах принесли бы ему доход равный годовой зарплате шкипера. С игуанами уверенности было меньше. Идея привезти большую ящерицу и продать какому-нибудь богатею в качестве домашнего питомца, давно не являлась оригинальной, и отнюдь не Митя до неё первым додумался. Проблема заключалась в том, что игуаны в отличие от черепах, дохли в дороге. Единственная выжившая особь обитала в Университете в особой комнате, светлой и теплой. Кормили её огурцами, вместо привычных кактусов, регулярно подсыпали в застекленную клетку горячий песок и старались не дышать в её сторону. Живой товар — дело сложное.

С гуано проще. Его охотно покупала и фабрика удобрений в Сосалито и пороховой завод в Виктории. И там и там платили по астре за десятиведерную бочку. За серу платили втрое больше. Оба этих продукта добывали понемногу по всему океану, но везде на раскопках уже сидели хозяева. А Галапагос всё ещё считались ничьими. Плавать туда специально было невыгодно, и Митя рискнул лишь от того, что оказался относительно рядом. Относительно, это почти половина океана. Огромные пространства водной пустыни без единого островка. Ближе никто из тихоокеанцев оказаться просто не мог.

Помимо долгого пути и сложной навигации встали перед шкипером и другие проблемы. Пустых бочек на борту имелось в обрез. Митя подумывал сделать выгородки в трюме, чтобы просто засыпать гуано туда. Он, однако, не знал, как поведет себя материал, если вдруг обнаружится течь, как это скажется на его свойствах, а значит и стоимости? Не попортит ли его морская вода? С серой иная проблема — промысел это опасный, вредный для здоровья, а времени занимает уйму.

Зато вся прибыль достанется команде.

* * *

В шесть часов утра из казёнки выбрался Сарапул. Потянулся, подошел к бочке с дождевой водой, ополоснул лицо. У матроса хватило бы ума выпить из бочки, но он наткнулся на твердый взгляд шкипера и отступил. Поглядев на низкие тучи и глубоко вздохнув, Сарапул взялся за уборку.

Более неприспособленного к морскому делу человека трудно себе представить. Но Мите выбирать не приходилось. Со шкипером-молокососом мало кто желал отправляться в море. «Он нас потопит, как пить дать!» — таково царило единодушное мнение среди опытных моряков. А Сарапул никогда не отказывал, хотя матросом считался никудышным. Не потому, что не желал научиться морскому делу, нет, он любил море, но вот способностей к обучению не имел никаких.

* * *

Выслушав его план, команда возроптала, но подчинилась. Чеснишин был не только шкипером но и владельцем шхуны. Хозяином, с какой стороны не посмотри. Они же работали не за пай, а получали зарплату. Не их дело, куда шхуна идёт и какой груз перевозит. Конечно, при желании любой из команды мог получить расчет в каждом из посещаемых портов. Но на Нука-Хива среди людоедов, разрисованных, как китайские вазы, никто из матросов оставаться не захотел. Корабли туда заходили редко, застрять можно было надолго, а жизнь в фактории не выглядела привлекательной. Если не считать женщин. Но не женщинами едиными… В колонистах моряки впервые, наверное, увидели людей более удалых и отчаянных, чем они сами, покоряющие на утлой посудинке величайший океан Земли.

Митя давно осознал, что море способно разрушить любой самый надежный план. Он рассчитывал к Рождеству оказаться в Виктории, а оказался даже южнее острова Рождества. Дома их ждали друзья, жёны, родственники. В городе обещали устроить большой праздник по встрече нового столетия. Хотя газета «Виктория» утверждала, что сия круглая дата состоится лишь через год, ей, несмотря на авторитет, мало кто верил. Как же? Ведь два нуля на конце года светились как маяки в створе пролива. Куда уж круглее?

Сейчас Мите было не до научных споров. Он поставил на карту не только жизнь, что было в принципе привычным делом, но и карьеру независимого судовладельца и шкипера. И если дело сорвется, то шхуну придется продать, а ему самому предстояло в лучшем случае несколько лет ходить подшкипером, пока подвернется следующий шанс встать у кормила.

* * *

Тем временем, вымыв палубу и начистив корабельную медь, Сарапул взялся за рыбалку. Он отмотал с катушки леску, прикрепил на конец приманку, в виде разлохмаченного куска яркой тряпки со спрятанными крючками, и забросил снасть за корму. В Морском журнале писали, что при удаче в этих водах можно поймать тунца или рыбу-меч, но чаще попадаются акулы. За месяц с лишним пути Сарапул смог вытащить только чудную рыбу с плоской головой. Она походила на обрубок нормальной рыбы, впрочем, оказалась вполне съедобной.

— Не забудь надеть рукавицы, — напомнил Сарапулу Митя. — Не то останешься без пальцев, если вдруг клюнет.

Подумав и взглянув на часы, он легонько пнул Малыша Тека, с которым нёс ночную вахту и которому позволил вздремнуть немного. Малыш поднялся с бухты троса, на котором сидел, прислонившись спиной к казенке, ополоснул лицо в бочке с водой.

— Надо бросить лаг, — сказал Митя.

Молодой индеец кивнул, взял в ящике вьюшку с намотанным лаглинем и отправился на руслень. Митя старался побыстрее натаскать матроса, чтобы тот мог нести вахту. Ни Сарапул, ни Пулька для этого не подходили, а Малыш уже прилично разбирался в навигации, ему лишь не хватало практики и усердия.

За четверть часа до восьми утра из казёнки показался помощник шкипера, или подшкипер, как ещё называли второго человека на корабле. Помощник вышел с двумя кружками кофе. Одну протянул Мите другую оставил себе. Звали его Семён Барахсанов и он ни много ни мало приходился племянником знаменитому Яшке Дальнобойщику. Помощник стал, наверное, лучшим приобретением «Незевая». Он закончил Морское училище и давно мог сам управлять шхуной в компании Рытова или в любой другой, но неожиданно для всех поругался со знаменитым дядей. По какой причине, никто не знал, а он сам не рассказывал. Так или иначе, другие корабельщики отказывали ему в найме то ли опасаясь недовольства Якова Семёновича, то ли предполагая вздорный характер Барахсанова. У Мити же выбора не имелось. Грамотный помощник ему требовался позарез. Он принял Семёна в команду и не прогадал.

Барахсанов раскурил трубку. Осмотрел паруса, взглянул на часы, на компас.

— Ветер зашёл к зюйду на один румб, — сказал Митя. — Даем четыре узла с четвертью. Курс держать прежний. В общем, принимай вахту.

Вахты они поделили по восемь часов, а не по четыре, как полагалось на большинстве флотов. Но на шхуне с маленьким экипажем так получалось проще. Ещё лучше было бы устроить три шестичасовые вахты, тогда дежурства сдвигались бы каждые сутки. Но для лишней вахты требовался ещё один грамотный мореход. Малыш Тек мог таким стать только через несколько месяцев.

Последним на палубе появился Фёдор Пулька. Самый старый матрос на шхуне. Как и Сарапул он родился в России, то есть по ту сторону Уральского хребта. В свое время, а именно десять лет назад, Пулька сбежал с российского парусника «Сокол», когда тот стоял в Виктории. Тогда, после битвы за Нутку, колонии неплохо пополнились свежей кровью с русских, испанских и английских кораблей. Ни на одном флоте мира жизнь простого матроса не считалась легкой. Беглецы долго отсиживались на хуторах в глубине Острова, но понемногу возвращались к привычному морскому делу.

— Эх, сколько ещё нам плавать-то, — заметил Пулька, оглядывая пустой горизонт. — Ни баб, ни еды нормальной.

Консервы давно кончились, солонину он не признавал. Рыбу не любил тоже, предпочитая свежее мясо, зелень и особенно чеснок.

— Остался бы на Нука-Хива, — сказал Барахсанов.

— Среди людоедов-то? — возразил Пулька.

— Ну так и что, что людоедов? — спокойно сказал Барахсанов. — Если, допустим, убьют, тебе всё равно будет, съедят тебя потом или закопают.

— Уж лучше пусть закопают.

— А как закопают, то там съедят черви, а если похоронят в море, то съедят рыбы и раки. Нам суждено быть съеденными так или иначе.

Ровно в восемь сдав вахту Барахсанову,Митя прошелся по шхуне. Заглянув за борт, понаблюдал за течением воды. Осмотрел крепления, натяжение парусов, веревок. Спустился с фонарем в трюм проверил, нет ли течи, затем потыкал и постучал свайкой по шпангоутам. Обычно он проводил тщательный осмотр в порту, но плавание затянулось и следовало держать ухо востро. Особенно в южных широтах, где дерево быстрее, чем огонь на пожаре, съедала всякая тропическая гниль или червь. Повреждений, однако, не обнаружилось, набор всё ещё оставался крепким. Митя ласково провел ладонью по выжженному на бимсе клейму и номеру.

Шестая серия, как назвали этот тип корабелы Эскимальта. Довольно старая по нынешним меркам. На части шпангоутов, на всех крупных деревьях набора значились цифры 06022. На случай кораблекрушения или захвата, да и вообще для порядка. Шестая серия, двадцать второе изделие.

Мальчишкой он бегал из Туземного городка, где проживал с мамой и младшим братом, на Новую набережную или к Торговой гавани, иногда даже дальше на берег пролива. И там, заняв место на холме, рассматривал проходящие, прибывающие и отходящие корабли. Все пацаны их компании разбирались в деталях рангоута и такелажа, легко отличали шхуны различных серий, знали по именам владельцев и шкиперов. Как и все остальные Митя мечтал сам стать когда-нибудь шкипером. Но в отличие от большинства мальцов, которые только мечтали, они с Сашкой Загайновым с малых лет искали путь осуществить мечту.

Прежде всего ему требовалось получить квалификацию. Наиболее верным путем считалось устроиться юнгами на торговую шхуну. Желательно на ту, что ходила к другому берегу океана — в Кантон или даже в Индию. Но такие вакансии отрывались нечасто. А на промысловой шхуне многому не научишься, она чаще стоит на якоре, чем плавает. Сашке в конце концов повезло, а Мите нет. Тем более, что на его попечении оказалась больная мать и младший братишка.

Другой путь лежал через Морское училище. Но обучение там стоило дорого, а собрать нужную сумму предстояло ему одному, у матери лишних средств не имелось. Найти работу, впрочем, не составляло труда. Складчина и городской совет заботились о том, чтобы никто в городе не голодал. Для детей и подростков всегда имелось несколько десятков вакансий от почтового курьера до уборки лошадиного дерьма с мостовых. Митя перепробовал многое из этого списка. Однажды целое лето ему пришлось поработать разносчиком льда в паевом товариществе «Холод». Нужно было засыпать колотый лёд из мешков в особые ящики под окнами домов, чьи хозяева подписались на обслуживание у товарищества. Зимой он чистил котлы от накипи, выгребал из топок золу, поработал и на самой грязной работе — очистке общественных выгребных ям.

Зато Морское училище открывало прямую дорогу к командованию, в то время как обычным путем, начиная с юнги, пришлось бы взбираться по должностной лестнице долгие годы. Тем более, что Митя Чеснишин не хотел работать по найму, он желал обладать собственной шхуной и быть хозяином самому себе.

В шестнадцать лет ему удалось скопить достаточно денег, чтобы стать самым молодым шкипером за штурвалом собственной шхуны за всю историю Виктории. Конечно Митя мог позволить себе только подержанную шхуну. Та, что он в конце концов приобрел, повидала виды, но все ещё годилась для плавания. Шхуну он называл «Незевай» в честь популярного в Виктории виски. Хотя пил молодой шкипер весьма умеренно, очень уж ему нравилось такое название.

Нет ничего прекраснее обладания собственным судном. Особенно таким судном, как «Незевай». Шхуны Эскимальта независимо от серии узнавали на всех берегах Тихого океана. Узнавали и в Индийском океане, и в Атлантике. Покупали охотно. Недорогие, очень быстрые, пусть груза они брали всего ничего, зато и команда требовалась небольшая. То что надо для контрабандистов, зверобоев, китоловов, торговцев Южных морей или аргонавтов, рискующих ходить вокруг Горна.

Так или иначе, он стал членом довольно узкой корпорации шкиперов. И хотя был куда беднее прочих, разницу мог увидеть лишь очень опытный глаз. Митя владел старой подержанной шхуной, которую пришлось долго доводить до ума и которая запросто могла пойти на дрова не купи он её. Митя жил в доме, пусть совсем крохотном и на окраине города, но в своём собственном. Дом этот был обставлен старой мебелью, купленной на распродаже, такой же старой как китайский сервиз, приобретенный в ломбарде на Английской улице — в наборе не хватало одного предмета, а у молочного кувшина прежние владельцы отбили ручку. Но сервиз есть сервиз, не так ли? Он приобрёл готовую фабричную шляпу в Доме моды, а не заказал в мастерской. Это же касалось джинсов, рубах, замшевой куртки и других предметов одежды. Даже газету Митя часто читал на щите на Главной набережной, куда её вывешивали после полудня, а не покупал утром в кофейне или у мальчишек разносчиков.

Все эти мелочи не имели значения. Он стал одним из них. Одним из племени хозяев океана.

* * *

Закончив инспекцию, Митя отправился спать. Каюта шкипера занимала почти четвертую часть казёнки, что позволяло разместиться с относительным комфортом. Койка, стол, несколько рундуков, ряд подвесных полок и шкафчиков. А также привинченный намертво к палубе огромный несгораемый шкаф с оружием, деньгами и документами. Митя достал бутылку виски, налил на два пальца в стакан. Как шкипер и владелец судна он позволял себе выпивать без компании, да и виски использовал скорее в качестве снотворного после долгой вахты.

— За тех кто в пути! — произнес он традиционный тост.

Жители Виктории и всего Северо-Запада Америки не пили за императора, короля, президента или какого-то ещё властителя. Эта страна держалась на моряках, охотниках, погонщиках собак, лошадей или мулов. На первопроходцах, пионерах, как называли их англичане. За них и пили. Так было принято. Так повелось.

Глава 3 На краю света

Из сладких снов, в которых фигурировали одновременно Туземный городок с его злачными заведениями, жена его друга Сашки Загайнова и молодые туземки с Нука-Хива, Митю вырвал громкий голос Сарапула:

— Вижу парус!

При всем своем тугодумстве матрос был глазастым и внимательным. Его зрение не было испорчено чтением учебников при свечах, наблюдением за звёздами, планетами или Солнцем. Занимаясь работой на палубе или следя за леской, он не забывал осматривать горизонт. И всё подмечал.

Митя не без труда выбрался из койки. Из-за того, что шхуна шла круто к ветру, койка далеко отклонялась от вертикали. На другом галсе тело по крайней мере упиралась в перегородку, а теперь висело в пространстве и покачивалось точно маятник башенных часов. Сравнение направило мысль в нужное русло. Ступив босыми ногами на прохладные доски, Митя взглянул на карманные часы, что в такт койке покачивались на гвоздике (это была копия хронометра Арнольда, производимая мастерской господина Соболева). До смены вахты оставалось еще часа три, но он вполне выспался.

Сполоснув лицо Митя набросил куртку на голое тело, взял хронометр, зрительную трубу и вышел на палубу.

Ветер остался прежним, может быть лишь немного стих, зато дождя и туч больше не было. А вышедшее, наконец, солнце позволило провести обсервацию, что пришлось кстати, потому что два предыдущих полдня они пропустили.

— Наше положение? — спросил Чеснишин у помощника.

— Половина градуса южной широты, — ответил Барахсанов. — Долгота примерно двести семьдесят, восточная.

В Виктории традиционно считали все меридианы по единой нумерации к востоку сперва от Петербурга, потом от Гринвича, сколько бы их не вышло. Первопроходцы двигались встречь солнцу и цифры ползли вместе с ними. На некоторых европейских картах местные долготы числилась западными, оно и не мудрено, если плыть вокруг Горна. Но вообще какого-то единого подхода среди мореходов не имелось.

— Идем норд-ост-тень-ост, — закончил доклад Барахсанов. — Думаю Галапагосские острова мы увидим не сегодня, так завтра.

— Отлично.

Митя сверил хронометр с палубными часами и убрал в кармашек. Время, как и меридианы, пришло вместе с первопроходцами, поэтому календарный день начинался в Виктории раньше всех на Земле. И год, кстати, тоже. Митя мимоходом подумал, что совсем рядом лежит огромная страна, в которой новый год ещё даже не наступил.

— В какой стороне парус? — спросил он у Сарапула.

Тот показал рукой на юго-запад. Сколько шкипер не всматривался вдаль, он смог увидеть лишь малое пятнышко на горизонте. Митя уже собрался вытащить зрительную трубу, но передумал, перебросил через голову ремешок футляра и полез по вантам на верхушку грот мачты. Стеньгу они убрали две недели назад, поэтому он обхватил ванту, закрепился, как следует, и только тогда достал трубу.

Да это был парус. Причем знакомый парус. С высоты Митя увидел его целиком, хотя корпус судна всё ещё скрывался в волнах. Будь парусники чуть ближе, шкипер, наверное, смог бы опознать серию шхуны, но то, что она спущена с верфей Эскимальта, он уже сейчас мог сказать наверняка.

Каждые два-три года верфи Эскимальта обновляли проект, изменяя или добавляя иногда незаметные глазу детали, но сохраняя прежнюю основу. От серии к серии шхуны становились лучше, быстрее, ходили круче к ветру, приближаясь к некоему идеалу. Менялся раскрой парусов, высота и наклон мачт, рулевая система, ставились лебедки. Всё больше появлялось стальных элементов, даже киль и шпангоут теперь собирали из пропитанного особыми смолами дерева и стальных полос. Но силуэт оставался прежним, не считая чуть более узкой кормы и всё более острого носа — две почти одинаковые по высоте мачты, гафельная оснастка, граненый корпус, чуть скошенная транцевая корма, длинный бушприт, лежащий почти параллельный воде. И замечательный фока-стаксель. Только у шхун, рожденных на верфях Эскимальта и оснащенных в Виктории, ставили перекрывающий стаксель. То есть, если его развернуть вдоль оси корабля, он своим шкотовым углом заходил на пять-семь, а то и больше футов за фок мачту, тем самым забирая при работе каждую частичку ветра.

Курс незнакомого парусника пересекал курс «Незевая». До встречи по первой прикидке оставалось ещё несколько часов, и Мите не терпелось узнать, откуда здесь появилась шхуна из Виктории? Какой-нибудь китобой?

На китобой судно не походило. Китобои устраивали так называемое воронье гнездо на грот-мачте, чтобы день напролет наблюдать за горизонтом, высматривая стада китов. На убогом пятачке салинга или на вантах, так как сейчас стоял Митя, целый день не выдержать. В вороньем же гнезде, похожем на большую кадку или корзину, можно было расположиться с комфортом. Стенки защищали от ветра, а места имелось достаточно, чтобы иметь под рукой не только зрительную трубу но и кусок мяса с хлебом и баклажку воды, а то и чего покрепче. Многие, как говорят, и нужду справляют не спускаясь на палубу.

Ничего похожего на воронье гнездо на паруснике Митя не увидел, привычного для китобоя дыма не увидел тоже, а значит тот занимался каким-то иным промыслом. Скорее всего был таким же трудягой-торговцем, как «Незевай».

* * *

Митю распирало от счастья, когда он получил из рук Чихотки корабельную крепость. Он пребывал на вершине счастья аж несколько дней, пока не осознал, какие трудности его ожидали. Перед ним встали три серьезные задачи: набор команды при полном отсутствии репутации; ремонт шхуны, требующий дополнительных средств, которых у юного шкипера не имелось; и последнее по очереди, но не по значению — поиск фрахта.

Он не мог нанять одних неучей вроде Сарапула или знакомых индейцев из Туземного городка, вроде Малыша Тека. Шхуна нуждалась в помощнике шкипера, способном нести вахту, в паре умелых матросов, знающих море. Привлечь таких мог только опытный мореход, а как ему набраться опыта, не совершив ни одного рейса? Получался замкнутый круг.

Поначалу приходилось брать кого попало. Случайные люди плохо сбивались в команду и уходили после каждого плавания, некоторые сбегали на первой же стоянке. Постоянно с Чеснишиным оставался только Сарапул — сухопутный неумеха, легендарный человек в Виктории и предмет для постоянных насмешек. Он не понимал навигацию, не читал карту, не помнил созвездия. Он путался в терминологии и боялся лазить на мачту. С другой стороны, он был исполнительным во всем, что удавалось втолковать. Пользуясь природной силушкой Сарапул легко ставил нижние паруса, брал рифы, выбирал шкоты, сидел на веслах в шлюпке. Но такого не оставишь на вахте, не поставишь за штурвал.

«Незевай» сделалнесколько рейсов вдоль Острова, заходил в прибрежные проливы, возил торговцев к квакиутлям в Навитти, к хайда в Киустье; несколько раз сходил по Внутреннему морю, углубляясь в опасные южные фьорды. Плавать вдоль скалистых берегов то ещё развлечение. Риска много, а доход невелик. Это работа для баркасов и барж, для извергающих дым пароходов, которым нипочем ветер. Митя почти ничего не заработал для себя и питался целый год остатками корабельных припасов, но хотя бы оплатил все счета и постепенно доработал оснастку шхуны, поправил корпус, покрасил борта и днища особой краской, что предотвращает обрастание. Понемногу собралась и надежная команда. И только после этого «Незевай» был готов к дальнему переходу.

Оставалась самая малость — найти груз. Некоторые независимые шкиперы сами вкладывались в товар и торговали на дальних берегах, островах, в Кантоне. Но Митя не располагал начальным капиталом для подобных операций. Он мог рассчитывать только на фрахт и в Виктории имелось несколько способов его получить. Выгоднее всего было обзавестись постоянным клиентом, например, сесть на перевозку грузов какой-нибудь небольшой компании (большие предпочитали иметь собственный флот). Правда такой контракт обычно получали по знакомству, а у Мити со связями не сложилось. Более реальным, хотя и хлопотным считалось найти клиента на один рейс. На бирже в Торговом порту ежедневно выставлялось несколько предложений. Однако почти все заявки сопровождались требованиями или оговорками, которые Мите не подходили: владельцы грузов или запрашивали опытную команду или требовали страховку, а молодому шкиперу страховая премия обошлась бы слишком дорого. Репутация и тут играла главную роль.

К счастью страхование грузов ещё не вошло в привычку, тем более не являлось обязательным. Без страховки выходило дешевле, и риск часто оправдывал себя. Кроме обычных заявок проводились аукционы на доставку срочного груза, которые выигрывал любой, кто предложит меньшую цену. Но основную надежду Митя возлагал на пассажиров и небольшие грузы, которые разные люди пытались пристроить в качестве попутных. Чтобы окупить такой рейс приходилось составлять сборную партию, а это вызывало напряжение душевных сил, сильнейшую головную боль, постоянную беготню и хлопоты с согласованием. Одни клиенты требовали быстрой отправки, пока другие раздумывали, не найти ли более дешевый вариант, а третьи вдруг вспоминали, что их груз нужно дополнить или переупаковать, пассажиры роптали, дети плакали, скотина мычала и блеяла.

В сущности Чеснишину приходилось подбирать крошки со стола более удачливых и опытных мореходов.

«Ты не расстраивайся, — утешал его Сашка Загайнов, друг детства, который сразу решил, что лучше пойти в матросы, а голова от тригонометрии и астрономии пусть болит у особо умных. — Вся торговля держится на таких как ты. Вы смазка торгового флота, заполняете мелкие неровности собственным жирком, ставя на кон судьбу. Но такова жизнь. Походишь лет пять, обрастешь клиентурой, тебя будут знать, доверять».

Сам Сашка давно пристроился на корабль Компании южных морей. Обзавелся семейством и, что называется, в ус не дул. Пока Митя учился, зарабатывал на содержание больной матери, младшего брата, на покупку дома и шхуны, Загайнов уже числился среди умелых матросов, которые всегда нарасхват. Хорошо зарабатывал, приторговывал тем, что привозил из плавания. На скромную жизнь хватало, а к звездам он не тянулся.

И вот полгода назад Чеснишину улыбнулась удача. Он получил ордер на доставку партии новых бочек для Гавайской сахарной компании. Хотя бочки и считались пустыми, шхуна осела, как при полном грузе. Дело в том, что бочки, предназначенные под ром, заливали смесью пресной воды и дешевого спирта. Это позволяло выиграть время на подготовку — на Оаху бочки почти сразу пускали в дело, заполняя их ромом. Работа команды заключалась помимо прочего в ежедневном осмотре груза и выявлении протечек. Именно дополнительная работа позволила «Незеваю» обойти конкурентов. Даже дешевый спирт от первой перегонки, причем сильно разбавленный, мог соблазнить иных матросов, а поэтому заказчик выбрал самый непьющий экипаж. Даром, что шхуна называлась в честь виски.

На Оаху найти груз было сложнее, но Мите вновь повезло. Одна из компанейских шхун напоролась на коралловый риф при входе в Жемчужную гавань и потребовала длительного ремонта, а доставку её груза и пассажиров для колоний на островах Рождества и Нука-Хива, местный приказчик выставил на торги. Претендентов оказалось немного, Чеснишин запросил меньшую цену и выиграл. Правда меньшая сумма означала, что хотя команда и получит за рейс зарплату, без обратного груза прибыль опять не появится. А где взять обратный груз?

Вот почему Митя решил идти на Галапагос, вступая в область неизведанного, как в географическом, так и в экономическом смысле.

* * *

Он уже собирался спуститься вниз, как вдруг разглядел то, что с палубы станет видно ещё не скоро. За шхуной, примерно в миле, гнался чуть более крупный корабль с оснасткой брига. В пользу того, что он именно гнался, а не просто плыл в том же направлении (что вообще говоря для этих мест стало бы редчайшим событием), намекало напряжение на обоих кораблях. Движения людей Митя разглядеть бы не смог — паруса закрывали от взора всё, что происходило на палубах, да и дистанция все ещё оставалась большой. Но детали говорили за себя сами. Несмотря на довольно крепкий ветер, обе команды до максимума увеличили парусность и теперь пытались выиграть несколько футов скорости, манипулируя шкотами: то чуть ослабляли, то натягивали их, точно настраивали гитарные струны. Митя представил, как дрожит палуба под ногами, трещит от напряжения дерево, поднимается гул от такелажа.

И шхуна и бриг шли галфвинд, и боковой ветер в некотором смысле уравнивал шансы конструкций. Зайди он в корму, бриг легко бы догнал шхуну, а зайди к носу, шхуна бы оторвалась от преследования. При равенстве навигационных условий на скорость влияли высота мачт и площадь парусов, а также водоизмещение, от которого зависели остойчивость и снос. По всем трём показателям бриг превосходил шхуну и понемногу нагонял её.

Разглядеть кормовые флаги за парусами Митя так же не мог. Не факт, что их вообще поднимали. Шхуна могла быть чьей угодно, включая китайских пиратов. Бриг мог оказаться бостонским, британским или испанским. В принципе даже французским или русским. Расклад мог быть любым.

Пока Митя размышлял бриг выстрелил. Скорее предупреждая, чем стараясь нанести ущерб. Ядро отрикошетило от воды и выпустило пенистый султан в сотне саженей от кормы шхуны.

Тем временем там похоже заметили «Незевая», во всяком случае на гафеле грот мачты вспыхнул синим пламенем флаг с золотыми звездами, образующими знакомое всем (даже Сарапулу) созвездие.

— Наши, — прошептал Митя.

Преследовать их шхуну в этих водах могли только испанцы. У бостонских американцев с англичанами не имелось причин гоняться за кораблями Виктории, а все прочие нации вряд ли отправили бы на край света одинокий бриг ради подобной охоты. Конечно, всякое могло случиться, мало ли какой конфликт мог произойти в море? Промысел не поделили или пиратскую добычу. Но все же Митя был практически уверен, с кем им пришлось столкнуться. В конце концов, именно испанцы считают эти воды своими.

— Сарапул, Пулька, поднимайте орудия! — крикнул он с мачты. — Малыш, готовь Большую Медведицу!

Их сигнальный и салютный полуторадюймовый фальконет не годился для боя. Но внизу вместе с балластом лежали несколько превосходных двенадцатифунтовых карронад. Каждая весила по десять пудов, поэтому для подъёма потребовалось наладить таль.

— Шхуну под нашим флагом преследует бриг, скорее всего испанский, — сказал Митя помощнику, когда спустился на палубу.

— Мы собираемся вступить в бой? — поинтересовался Барахсанов.

— Вот именно.

— Как скажешь, шкипер. Позволю себе только напомнить, что мы не военный корабль.

Митя посмотрел на помощника. И пожал плечами. Его язвительность вероятно и стала причиной разлада с кланом Рытовых. Но Мите было наплевать. Лишь бы подшкипер выполнял свой долг и его приказы.

Сам он даже не сомневался, как поступить. Он помнил речь Тропинина на выпускном вечере Морского училища. Запомнил слово в слово.

«Мы не просто торговцы или шкиперы, мы хозяева Тихого океана! Мы не станем ползать перед азиатскими сатрапами подобно португальцам или голландцам. Мы и перед европейскими сатрапами ползать не будем. Торговля для нас инструмент созидания, процветания общества, а деньги не являются мерилом всего. У нас собственная гордость. И мы своих не бросаем. Это вбили в нас с детства. Об этом знает каждый шкипер или купец, каждый моряк или представитель Острова на чужбине. На преданность мы отвечаем преданностью. На вероломство — ответным ударом. Если кого-то из вас захватят, пленят, мы приложим все усилия для вызволения из плена. А если убьют, мы отомстим. Если надо мы даже начнем войну!»

Эти слова запали Мите в душу. Сейчас они звали его в бой.

На всякий случай он окинул взглядом команду.

До Сарапула, кажется, ещё не дошло. Пулька навидался на своем веку всяких битв и сейчас был спокоен. Малыш Тек волновался, но самую малость. Помощник взирал на все, словно сидел на заборе и схватка его не касалась.

— Корвет небольшой, — сказал Митя. — Вряд ли там серьезное вооружение. Скорее всего испанские шестифунтовки. Паруса прямые. Значит большая часть команды будет при пушках и парусах. На абордаж у них не останется сил. А о наших возможностях они не знают.

— Наши возможности это пять человек команды и пара карронад, — ухмыльнулся Семён.

Чёртово Рытовское семя!

— Не забывай о тех, кому мы идем на выручку, — напомнил Митя. — А у нас есть пушки, дробовики и гранаты. Для одной ошеломляющей атаки более чем достаточно.

Он развернулся и направился в казёнку.

— Для одной атаки? — донеслось в спину. — А дальше-то что?

Митя достал из тайника ключ и открыл несгораемый шкаф. Внутри находились три шестизарядных дробовика, патронташ со снаряженными картонными гильзами. Ещё двадцать зарядов уместилось в коробке. Рядом лежала связка фитилей. В коробке побольше в ячейках помещались девять гранат, размером и формой похожие на бутылки из-под виски. В горлышко требовалось вставить фитиль, а прямоугольная форма не позволяла гранате укатиться по палубе от места падения.

Митя решил использовать весь арсенал без остатка.

— И ещё сигнальные ракеты! — буркнул он под нос. — Не забыть про сигнальные ракеты.

Глава 4 Круче к ветру!

Закончив с оружием Митя решил прилично одеться, чтобы не принимать бой (если тот вдруг произойдет) босым, в исподнем и в куртке на голое тело. Он заменил куртку футболкой патриотического синего цвета, надел штаны, повязал шейный платок. Бриться не стал, в море он не брился, а свою и без того жиденькую бороду укоротил только позавчера.

Митя появился на палубе, обвешенный оружием и лентами с патронами, как манекен в лавке Мемила. В руках он держал две коробки с боеприпасами, а подмышкой несколько сигнальных ракет. Барахсанова за штурвалом не оказалось. Оставив рулевым Малыша Тека, он забрался на салинг, чтобы уяснить обстановку. Не то, чтобы он ставил под сомнения выводы шкипера, но два глаза хорошо, а четыре лучше.

— Почему шхуна не привелась к ветру? — спросил он, когда вернулся на палубу. — Она оторвалась бы от брига. Может и не сразу.

Митя пристроил коробки рядом со штурвалом, подумав, протянул помощнику один из дробовиков.

— Скорее всего, они идут к островам, как и мы, — ответил он. — Или у шкипера там рандеву, а значит он рассчитывает на помощь, или же он надеется использовать тамошние коварные течения в проливах. Если знать, где и когда пройти, преследователя можно посадить на камни.

Помощник кивнул, неохотно признавая резонность аргументов. Митя принял у него вахту, отправив Малыша Тека за порохом, пыжами и фитилями, что хранились в небольшой кладовке в казенке. Сарапул с Пулькой между тем подняли из трюма обе карронады, связку ядер, банник, прибойник и прочие пушечные приблуды, после чего запечатали люк. Митя передал Пульке ещё один дробовик, а Сарапулу коробку с гранатами.

— Куда ставить пушки? — спросил Пулька.

— Хороший вопрос, — Митя задумался.

Его многое поражало во время учебы. Морское училище славилось тем, что давало всестороннее образование, не ограниченное лишь навигацией и навыками кораблевождения. Митю поразила, например, теория о том, что Земля по сути это расплавленный шар, покрытый тонкой корочкой тверди, вроде той, что появляется на расплавленном свинце или олове. И вот на этой корочке находится всё живое, все горы, все моря и океаны. Причем корочка подвижна, её края опускаются в расплав, в то время как другие возникают из огня, постепенно остывая, затвердевая. Сознавать, что под ногами тысячи верст жидкого камня было поначалу столь же жутко, как ощущать сотни саженей воды под килем при первом выходе в море. К науке, однако, быстро привыкаешь. Бесконечные пространства космоса, эволюция, прочие чудеса понемногу уложились в голове и перестали пугать.

Среди дисциплин, которые им преподавали, не последнее место занимала военная история с упором на стратегию и тактику морского боя. Казалось бы, зачем всё это обычному шкиперу? Но вот пригодилось же. На уроках, помимо прочего, курсантам рассказывали о распространённой хитрости, когда боевой корабль притворялся торговцем и подманивал к себе противника обещанием лёгкой добычи. Сейчас Митя собирался проделать прямо противоположное. Выдать обычную шхуну за вооруженный корвет.

— Нужно набросать на фальшборт мешковину и старую парусину. Набросать нарочито. Пусть выглядит так, будто мы прикрыли орудийные порты.

На само деле шхуна не имела орудийных портов в обычном понимании, так как не имела закрытой палубы. При необходимости часть фальшборта снималась ради стрельбы, а некоторые стойки были усилены, чтобы крепить брюк и выдержать нагрузку при выстреле. Но сходиться с противником борт к борту Митя все равно не собирался.

— На тот случай если обман не пройдёт, я хочу устроить на носу баррикаду, — пояснил он команде. — Поставим пушки там. Сарапул, Пулька, тащите сундуки из моей каюты. Синий окованный и простой не крашенный. Оба стоят у входа.

В двух сундуках Чеснишин хранил различные товары для торговли с туземцами. Всего понемногу: котлы, сковороды, гвозди, ножи, медные монеты, ткани, одежду, шляпу с разноцветными перьями, сладости, а для вождей несколько поделок из нефрита и стекла. Этот набор товаров, рекомендованный преподавателями Морского училища, ему не пришлось пустить в ход ни разу. Так что Митя пожертвовал безделушками без сожаления.

— Вот и пригодились сундуки, — бормотал он под нос.

Баррикаду возвели быстро. К сундукам добавили бухту с толстым тросом, бочку с дождевой водой, несколько бочек с солониной (Пулька с Сарапулом рады были избавиться от ненавистного рациона). Борта завесили мешковиной.

— Теперь мы выглядим как морской старьевщик, — заметил Барахсанов. — Испанцы наверняка поломают головы, гадая, что перед ними. Как ты собираешься их победить мешковиной?

— Нам нужно взять круче к ветру.

— Куда уж круче? — возразил помощник.

— Ещё градусов пять выгадать можно, а если постараться, то и все десять.

Одно из главных правил морского боя заключалось в достижении преимущества в ветре. Кто получает ветер, получает возможность маневрировать и лишает манёвра противника.

— Если сделаем по-моему, то пересечем их курс часа через два, — пояснил Митя. — Примерно в полумиле пред шхуной. И окажемся с наветренной стороны от обоих. Бриг будет в худшем положении относительно нас. Ему придется или самому увалиться под ветер и тем самым отказаться от погони, или сильно рисковать, атакуя нас из неудобного положения и всё равно прервать погоню.

— Как скажешь, шкип, — не стал спорить помощник.

Барахсанов не боялся боя, просто не видел в нём смысла.

— Давай сделаем это, — сказал Митя.

От Нука-Хива шхуна почти всё время шла в бейдевинд. Чаще правым галсом, так как они спускались с юга к экватору. Если не считать отдельных порывов, за два месяца ветер лишь пару раз менялся на боковой, но длилось такое счастье недолго. Бочки, предназначенные для серы и гуано, заранее заполнили водой, чтобы иметь запас и улучшить остойчивость. И всё равно они шли относительно ветра под углом примерно в 45 градусов. Идти круче означало напрягать силы, внимание, а команда и так уже провела в море почти полгода. Но теперь Митя решил выжать всё, на что только была способны его шхуна.

Работа с парусами при крутом бейдевинде и в сильный ветер являлась самой сложной, но и самой интересной из всех. Митя не участвовал в гонках, у него редко возникала необходимость выгадывать лишние мили. Но когда всё же приходилось спешить, он получал удовольствие от работы и всегда сравнивал её с настройкой гитары. На испанской пятиструнной гитаре играл Малыш Тек. Вернее пытался играть. Он часто настраивал и перестраивал гитару, повинуясь какому-то внутреннему ощущению. Потом перебирал струны, то по одной то, несколько разом. Примерно так же команда действовала шкотами, фалами и другими снастями.

Корабелы Эскимальта отдавали должное механизации выпускаемых шхун. Управлять каждым из основных парусов с помощью системы блоков, лебёдок и стопоров мог всего один человек, причём с одного места. Лебедки стояли рядком под мачтой, точно колки гитары на грифе. По небольшой лебедке отводилось под гардель и дирик-фал, которые поднимали и растягивали парус. Хотя ставили и грот, и фок обычно вручную всей командой — так выходило быстрее. Одна лебедка управляла гика-шкотом, и ещё одна была рифовой.

Следовало выставить каждый парус так, чтобы создать наилучший для каждого ветра и курса прогиб полотна, или горб, как его ещё называли. При сильном ветре и в крутой бейдевинд горб следовало расположить ближе к задней шкаторине а прогиб уменьшить.Важно было и подобрать наиболее подходящий случаю поворот полотна. Гафель и гик смотрели в разные стороны, образуя при условном взгляде сверху острый угол, а парус как бы закручивался между ними. Опять же, при выбранном курсе такой изгиб следовало сделать поменьше.

Добиться всего этого было не так-то просто. Огромные паруса словно жили собственной жизнью. Измерить мельчайшую прибавку в скорости (ради чего всё и затевалось) Митя не мог. Бросать лаг в таком деле бессмысленно. Поэтому он подчинялся собственным чувствам. Пока команда, подчиняясь его приказам, манипулировала снастями, сам он прислушивался к ощущениям. Следил за поведением шхуны, смотрел за борт на пену и обтекающую корпус струю воды, на горизонт, на вымпел. И конечно на паруса.

Получить совершенную форму паруса долго не удавалось.

— Сарапул, достань кадило, — распорядился Митя.

Кто впервые додумался до такого простого способа отслеживать набегающий поток воздуха, история умалчивает. В Морском училище среди курсантов ходила басня, будто Расстрига, когда возвращался из Бенгалии, любил тяпнуть, а в подпитии всякий раз забирался на бушприт и размахивал кадилом. То ли задабривая морских богов, то ли проклиная небесных. И вот, внимательный шкипер приметил, как дым огибает парус, и за долгое плавание из Индии, сделал определенные выводы.

Так или иначе, этот способ время от времени использовали, особенно на хлебных или сахарных гонках, когда даже несколько футов скорости складывались за недели пути во вполне весомые мили преимущества. Но в теории идеально настроенный парус мог прибавить и узел, и два.

Разумеется, морское кадило не являлось предметом культа или искусства, его не украшали самоцветами, а заправляли отнюдь не ладаном. Чаще всего использовали пустую консервную банку, а набивали смесью селитры и какого-нибудь топлива — сахара или даже просто ненужной ветоши. Такое приспособление имелось и на «Незевае».

Сарапул запалил содержимое банки и прикрепил её к концу фукштока, каким измеряли глубину в заливах и устьях. Затем он начал как бы окуривать шхуну, то поднимая шест, то опуская его. Митя наблюдал за прядями дыма и отдавал распоряжения, а остальные подтягивали снасти на щелчок-два храповика лебедки.

Достижению совершенства мешал гик. Силой ветра его всё время тянуло вверх, нарушая форму и перекручивая парус. На хлебных гонках капитаны испытывали разные способы борьбы с этой напастью: ставили косую подпорку между мачтой и серединой гика, или напротив трос, который тянул его к основанию мачты; некоторые навешивали на гик большой груз, другие крепили к палубе блоки через которые пропускали от нока особую снасть.

Митя избегал лишних снастей, он и стеньгу-то снял не в последнюю очередь ради того, чтобы убрать вместе с ней четыре веревки, которыми приходилось работать с топселем, а также две пары фордунов. Тем более, что тросов и веревок, как и парусины, оставалось в запасе всё меньше, а топселем пользовались нечасто. Для оттягивания гика он использовал наиболее простую конструкцию — перехватывал дерево веревкой и притягивал вниз, крепя к корме, к борту, крыше казенки там, где имелось достаточно уток или кофель-планок. Решение выглядело не самым рациональным, требовалось перевязывать снасть при малейшем изменении положения, зато при постоянном ветре это позволяло придать парусу нужную форму. Помимо прочего, крепление страховало гик от неожиданного заброса.

Затем они занялись стакселем. С ним было проще.Когда шкипер с помощником добились идеальной настройки, полосы дыма обтекали все три паруса с обеих сторон плотно, словно прилипая к поверхности. То что и было нужно. Сарапул свернул лавочку, выбросив содержимое кадила за борт, а банку убрал до следующего раза.

Кажется они выжали из оснастки все, что могли и теперь шли, как задумано.

— Можем поставить топсель, — предложил Барахсанов.

Митя поморщился. Он только что обдумывал постановку стеньги и решил, что дело того не стоит. Теоретически они могли наладить снасть, пусть это потребует времени, но разрушать хорошо работающую систему не хотелось.

— Слишком много возни, — ответил Митя. — К тому же лишний парус внесет расстройство в только что отлаженные снасти.

— Тогда можно наладить помпу и намочить парус.

Об этой уловке говорили в училище, но Митя её никогда не использовал. Ему не хотелось утяжелять паруса.

— А если их порвет напором?

— Сдаётся у нас в запасе больше не осталось никаких хитростей, — произнес Барахсанов.

— У нас мало опыта, чтобы познать их все, — усмехнулся Митя.

На самом деле, если бы шхуна не обросла за время пути ракушкой и водорослями, они бы выиграли ещё узел. Но хваленая краска с составом против морских тварей, вымылась за полгода почти полностью, а последний раз они чистили днище на Нука-Хива. В теплых же водах твари набросились на дерево, точно акулы на брошенный кусок мяса.

Команда привыкла к постоянному ходу галсами и крену градусов в десять-пятнадцать. Теперь паруса и веревки натянулись, а крен увеличился примерно до двадцати градусов. Хотя волны были пологими, каждая новая заставляла шхуну вздрагивать от удара. Вода пробивалась через шпигаты, заливая почти фут палубы вдоль левого борта, но дальше не расходилась, а так и журчала бесконечным ручьем. Волны давали чуть больше ветра на гребне, чуть больше скорости при скатывании с него и чуть придерживали шхуну при подъеме на следующую волну. На ход это почти не влияло, лишь паруса то напрягались, то ослабевали. Мите даже не приходилось подруливать.

Они шли в полном напряжении точно на хлебной гонке. До пересечения курсов двух шхун оставался около часа.

Сейчас Митя испытывал истинное наслаждение, вроде того момента, когда он приобрел шхуну и получал корабельную крепость. Ощущение полета, открывающихся возможностей, предвкушение приключений, богатства, известности. Противник был уже хорошо виден с палубы. Он поднял красно-желто-красный флаг, так что сомнений не оставалось — испанцы гнались за беднягой торговцем. Они, разумеется, увидели вторую шхуну, но курс не изменили.

И вдруг его мысленный полет закончился ударом о землю. Послышался жуткий треск. Несколько люверсов передней шкаторины грота вырвало с мясом, полотно принялось биться, как только что пойманная рыба. По какой-то причине не выдержал ликтрос. Еще мгновение и разрыв между первой и второй полками рифов начнет расти, парус разорвёт в клочья.

— Два рифа на гроте! Взять! — истошно, срываясь на фальцет, прокричал Митя.

Барахсанов, вот молодец, сообразил быстрее, чем шкипер закончил фразу, и быстро убрал самодельную снасть, что прижимала гик. Тек бросился к веревкам, освободил гардель и начал вращать рифовую лебедку. Дюжина быстрых оборотов и парус опустился до первого ряда рифов, потом до второго, поврежденная часть сложилась, улеглась на гик и более не угрожала разрывом. Пока Малыш Тек подтягивал гардель и закреплял оба риф-шкентеля, Барахсанов уже принялся вязать риф-сезени, а Митя внимательно осматривал паруса, не возникло ли еще какой беды? Парусина выгорела, выветрилась, износилась за полтора года службы из которых последние шесть месяцев пришлись на почти непрерывное плавание. Оснастку пора было менять. А где взять замену? Где взять деньги на новую парусину, канаты? Злость на судьбинушку вытеснила на некоторое время все прочие мысли.

Богатые владельцы обеспечивали корабли полным сортаментом парусов. Несколько стакселей и кливеров, включая штормовые, запасной грот или фок (они на шхунах Эскимальта были одинаковыми), пара топселей, брифок, рингтейл, да вдобавок добрый резерв парусины нескольких номеров, из которого можно было выкроить при нужде что угодно. На «Незевае» весь запас состоял лишь из единственного топселя, второго кливера и штормового стакселя, да небольшого свертка ткани, годной больше на починку одежды.

Митя постарался выглядеть спокойным, как и положено шкиперу. Передал штурвал Теку, а сам неспешно прошелся по шхуне, осматривая снасти и словно размышляя, как действовать дальше? Ему вдруг показалось, что скорость возросла, несмотря на сокращение площади грота. Митя слышал о таком эффекте, но сам не сталкивался с ним ни разу. Он попытался запомнить обстановку — их курс, ветер, высоту и направление движения волн, течение (как он знал по лоциям, оно здесь двигалось ровно на запад). Когда-нибудь новое знание можно будет использовать.

Глава 5 Бой

Порванный и зарифленный грот не давал Мите покоя. Он не только ограничивал маневренность, но мог подвести их в самый опасный момент. Что если ветер ослабнет, что если ситуация изменится и «Незеваю» придется убегать от брига? Новый парус они наладить не успеют, да и нет его, запасного грота. А починка этого займёт целый день. Не меньше. И это если будет чем починять.

— Что у нас с запасной парусиной? — на всякий случай спросил шкипер, хотя ответ знал и сам.

— Через неё муку просеивать можно, — проворчал помощник. — Можем уменьшить грот или пустить на латку топсель.

— Спешить не будем. Посмотрим.

Чеснишин подумал, что на бриге скорее всего даже не заметили их проблемы с гротом. Мало того, их офицеры могут подумать, будто шкипер на «Незевае» достаточно опытен, раз так смело экспериментирует с парусами на остром галсе. Настроение у Мити вновь переменилось, теперь в нём внезапно взыграл исследователь.

— А ну-ка, возьмите два рифа на фоке! — приказал он Пульке и Сарапулу.

Те, уже без особой спешки проделали знакомые манипуляции с фоком.

Скорость ещё чуть-чуть возросла. В чём же причина? Подумав, Митя решил, что скорее всего дело в сносе, который уменьшился вместе с площадью парусов.

— При зарифленых парусах, кливер будет сильно мешать, если ты собираешься сменить галс, — заметил Барахсанов.

— Пожалуй, — согласился Чеснишин. — А я собираюсь?

— Не знаю, но если мы внезапно пойдем прямо на бриг, там утвердятся в мысли, что у нас военный корабль и чертова туча абордажной команды за баррикадой, в казенке и в трюме.

— А у них?

— В любом случае нам придется узнать это. Почему бы не сделать это теперь? Наглость горда берет.

— Потому что сейчас мы с подветра от них.

— Разница не велика, — отмахнулся помощник. — Мы всё одно не сможем вести настоящий бой. Но если сейчас промедлим, начнем маневрировать, бриг успеет нагнать шхуну. А там или расстреляет её из орудий или возьмёт на абордаж. И тогда всё потеряет смысл.

В словах помощника имелся резон. Если их задача просто отогнать преследователя от жертвы, то атака с подветра будет уместной. В конце концов, шхуна предназначена для встречных ветров. Подобный манёвр опять же нарушал тактические принципы, но тактика никогда не являлась догмой.

— И есть ещё одна деталь — добавил Барахсанов. — Если мы пойдем наперерез сейчас, то паруса закроют от брига всё, что происходит на нашей палубе. Пусть думают, что у нас тут целая армия.

— Хорошо, — принял Митя решение. — Готовимся к повороту. Займешься кливером. А после поворота встанешь у штурвала.

Барахсанов пожал плечами и отправился на бак.

Митя раздул фитиль и выпустил в небо ракету. Это было частью задуманный им игры. Тем временем пора было начинать манёвр. Шхуна сперва увалилась под ветер и набрала скорость, потом Барахсанов растравил кливер, обезветрив его, чтобы не мешал другим, а Митя осторожно начал выполнять поворот оверштаг. Линию ветра «Незевай» благополучно прошёл, Тек и Пулька переложили основные паруса, а Барахсанов передние. Постепенно шхуна встала на другой галс и вновь началась кропотливая работа по точной настройке снастей.

Работая с парусами команда бросала опасливые взгляды на бриг и косые на убегающую от него шхуну. Не будут ли земляки любезны, подыграть им, развернуться или хотя бы сбавить ход, выкатить пушку, приготовиться к бою? Всё же из-за них, «Незевай» шёл сейчас на огромный риск.

Но на удирающей шхуне даже не убавили парусов. Она стремительно шла прежним курсом. И теперь удалялась от «Незевая»

— Узнаешь её? — спросил Митя.

— Не-а, — покачал головой помощник.

Теперь они шли прямо на бриг. Митя нацелился на левую скулу противника. Под таким углом корвет не мог дать бортовой залп без серьёзного доворота, и только одно из носовых орудий могло бы стрелять.

— Давайте-ка все на баррикаду, — приказал Митя. — И тащите туда всё что осталось, пока паруса закрывают нас от противника.

Из-за увеличенного крена таскать вещи стало не слишком удобно. Матросы схватили что полегче. Дыры между бочками и сундуками закрыли мешками с ветошью и прочей мелочью. Ядро такая крепость не удержит, но этого и не нужно, массивный нос шхуны примет на себя основной удар. А вот от пуль баррикада защитит, и подойти вплотную с пиками и клинками абордажной команде сразу не даст. Так что поначалу преимущество в перестрелке будет за экипажем шхуны. А затем…

Шансов выиграть настоящий бой у них не имелось почти никаких. На каждого незевайца пришлось бы минимум по десятку человек вражеской команды. Даже многозарядных дробовиков не хватит, чтобы перестрелять всех, вздумай они пойти в атаку. Гранаты давали определенное преимущество. Митя видел, как взорвали одну такую на полигоне. Она могла проделать в палубе дыру в несколько футов, зажечь дерево или подпалить что-нибудь в трюме. Успех выглядел призрачным. Оставалось надеяться, что противник не предпримет массированную атаку при столкновении носами, а будет поджидать более удобного положения. Это даст им время.

Барахсанов передал свой дробовик Малышу Теку, но попросил взамен зарядить сигнальную пушку картечью.

— Если что, я пальну вдоль палубы хотя бы разок.

Помощнику предстояла до последнего стоять за штурвалом и только когда корабли сцепятся намертво, он мог присоединится к остальным. Если к тому времени останется жив.

— Нас не задень, — остерег Митя.

— Ты всё же надеешься их победить? — спросил Барахсанв совершенно без страха.

— Нет, я надеюсь, что они отвернут и уйдут восвояси. Особенно если та шхуна, всё же сбавит ход и присоединится к веселью.

— А если нет?

— Тогда мы должны быть готовы сражаться всерьез.

В Морском училище они разбирали бой между британской «Жемчужиной» и испанской «Санта Моникой» во время одной из последних войн. На этом примере преподаватель объяснял важность манёвра, цель которого поставить противника под продольный огонь. Когда ядра одно за одним летят вдоль палубы, громя оснастку, калеча людей, внося хаос и насаждая страх. Тот же преподаватель (а это был мистер Хобсон, один из старых англичан, пришедших из Ярмута на «Палладе») объяснил, что для эскимальтских шхун всё это не имеет значения.

В отличие от военных кораблей, которые строились в расчете на сражение с применением бортовых батарей крупного калибра, шхуна была больше уязвима именно с борта. Её тонкую обшивку могло легко проломить даже небольшое ядро. С другой стороны, массивный нос эскимальтского проекта даже от серьезного удара сразу не пострадает. Их форпик, детище корабельной школы Виктории, представлял собой не столько помещение, сколько дикое переплетение балок и силовых элементов — своеобразная изнанка кажущейся простоты конструкции. Ядро может сломать один брус или два, и на этом его сила иссякнет.

Что до мачт и команды, уязвимых при продольном огне, то в атаке подобной нынешней всё решалось в единственной стычке, и стало быть рангоут с надстройками не являлись ключевым фактором риска, а небольшая команда укрылась за баррикадой. По-настоящему рисковал при пушечном залпе только Барахсанов. Но и он не особо. Палуба брига находилась вровень с их палубой. А мистер Хобсон утверждал, что испанцы всегда берут прицел выше, предпочитая стрелять по рангоуту, а не по палубе.

Итак, Митя собирался нарушить все тактические принципы, которые только знал.

— Хорошо, — кивнул он, когда команда, за исключением помощника собралась на носу. — После столкновения Малыш выстрелит из первой карронады, следом мы с Пулькой начнём палить из дробовиков. Малыш свой придержит, и станет нас прикрывать, пока мы будем перезаряжать барабаны, а ты, Сарапул, подожжешь фитили и бросишь пару гранат, стараясь попасть под фок-мачту.

— А вторая пушка? — спросил Малыш.

— Из неё шарахнем, когда и если они полезут на нашу палубу.

— Может лучше перезарядить и первую пушку? — спросил Малыш.

— Не успеем. У каждой будет только один выстрел.

Всё их вооружение предназначалось, чтобы отбиваться от индейцев или островных дикарей, которые время от времени пытались атаковать европейские корабли на малых лодках. Выступление с такими силами против испанцев выглядело, как падение капли воды на раскаленную сковородку.

— После столкновения мы сцепимся бушпритами и нас скорее всего развернет, — прикинул вслух Митя и, обозначив корабли ладонями, показал, как будет происходить сближение. — Если так, то они возможно захотят подождать, пока мы не сойдемся бортами, а дым от выстрелов понесёт в нашу сторону. Пусть ждут, это даст нам время опустошить барабаны и перезарядить дробовики вновь. Тогда мы сами перескочим на их корабль и попытаемся наделать в нём дыр с помощью гранат.

— Если они посадят стрелков на марсе, нам ничего не поможет, — подал голос Пулька. — Там мы их из дробовиков не достанем, а нас перестреляют, как зайцев.

— В этом случае нам и баррикада не слишком поможет, верно? — возразил Митя.

Из всей команды только Пулька успел понюхать пороха, да и то в юности, когда был морским служителем в одной из русских кампаний против турок. Но и остальные держались неплохо.

Все моряки в некотором смысле безумцы, а которые не безумцы, те фаталисты. Плавать по огромному пространству соленой воды за счет неверного ветра и опираясь лишь на сомнительную плавучесть судов? Кого и чем это может привлечь? А в городах тепло и сухо, там друзья и женщины, вкусная еда и напитки. Деньги? Нет. В городе возможностей заработать куда больше. Можно, скажем, походить матросом на пароходике Аткинсонов. Отстоял вахту и домой, или сперва в кабак, а уж потом под бок к жене; по выходным на футбол, в ресторан. Милое дело. Но нет. Тянет людей в море. Не просто в море, в океан!

Было ли страшно самому Мите? Ещё как. Он даже пожалел, что решил ввязаться в схватку. Но Митя по жизни следовал правилу, не останавливаться на полпути. Иначе будет только хуже.

Бриг начал поворачиваться к ним левым бортом. Ради этого ему пришлось привестись к ветру, отчего скорость хода резко упала. «Незевай» тоже не спешил, корабли сближались медленно.

— На шхуне бросили плавучий якорь, — крикнул Барахсанов.

— Поздновато, — пробурчал Малыш Тек.

Едва он успел договорить, бриг выдал залп. Тонкие, как и у шхуны, борта позволяли наводить орудия под широким углом, а потому все пушки выстрелили практически одновременно, а звуки слились в единый гул.

Дистанция была ещё велика, около полумили. Большая часть ядер ушла в воду с недолетом, а несколько ядер ударили в правую скулу шхуны. «Незевай» вздрогнул, рыскнул в сторону, раздался треск дерева, звон якорной лебёдки, а одна из бочек с солониной разлетелась, вызвав неподдельную радость Пульки и Сарапула. Рассол с кусками мяса выплеснуло на палубу.

— Ох, ты… — выругался от штурвала Барахсанов — Кого из вас?

Сам он, похоже, не пострадал.

— Все целы! — ответил помощнику Митя.

— Боюсь, у нас в носу течь, — сказал Малыш.

— Ничего страшного.

Трюм был защищен таранной переборкой. И даже если её повредили, вода не скоро сможет полностью затопить трюм.

— Ответим? — предложил Пулька, кивнул на карронаду.

— Далеко, — Митя вздохнул. — Жалко стаксель, порвут ведь в клочья.

Поскольку они шли левым галсом, парус отчасти скрывал баррикаду и всё, происходящее на палубе от взоров с брига, заставляя гадать, как относительно численности команды «Незевая», так и об их намерениях. И хотя стаксель не мог защитить от пуль или ядер, в его тени Митя чувствовал себя как-то спокойнее. Сам он вместе с остальной командой мог наблюдать за бригом через узкую клиновидную щель между нижней шкаториной и баррикадой.

До столкновения оставалось минут пять, что теоретически позволяло корвету выполнить ещё один залп. Вряд ли испанские орудийные расчеты работали быстрее. Зато этот второй залп они смогут произвести практически в упор. Возможно за миг до столкновения и абордажной атаки.

Ожидание вражеского залпа оказалось весьма неприятным делом. Пулька крестился. Сарапул пытался очистить парусиновую куртку от прилипшей солонины. Малыш вроде бы сидел спокойно, но вдруг не выдержал, приподнялся и выстрелил из дробовика.

— Прекрати, — осадил его Митя.

Молодой индеец некоторое время смотрел на шкипера пылающим взглядом, потом кивнул. Провернул барабан до зарядного отверстия, выбил полуистлевшую гильзу, выбросив её за борт, вставил недостающий патрон. Затем уселся спиной к баррикаде и прикрыл глаза. Но не прошло и минуты, как он вскочил вновь и стал наблюдать за противником.

— Не суетись. Лучше запусти ещё одну ракету. С подветра!

Малыш отбежал к свободному пространству между фоком и гротом и оттуда запустил сигнальную ракету. Не слишком яркая при дневном свете оранжевая звезда пошла под углом к горизонту. Возможно, сигнал заставит капитана брига задуматься. Хотя на это особо рассчитывать не приходилось.

Многое зависело от действий неизвестной шхуны, на выручку которой они примчались. Она и правда проявила себя. С кормы выстрелила пушка. Скорее всего трехфунтовая. Зато не короткая, как у них. Ядро ушло в воду, подняв небольшой султанчик в полукабельтове от носа брига. Второго выстрела или каких-то ещё действий не последовало.

— Вот и вся помощь, — с досадой произнёс Малыш. — Зря мы отправились их спасать.

— Может и зря, — согласился Митя. — А только со своими мы потом сами разберемся.

На споры времени не осталось. Бриг неожиданно начал поворачивать на прежний курс. Неужели возобновляет преследование, бросив стычку с атакующей шхуной? Выход из боя выглядел нелепо.

Бриг, однако, не встал на курс преследования, а увалился ещё дальше под ветер.

— Они поворачивают к нам правым бортом! — догадался Пулька.

Он-то такие трюки видел в Средиземном море, пусть и смотрел на врага через орудийный порт гондека.

— Вот, дьявол! — взревел Чеснишин. — Семён, право руля!

Он не столько испугался бортового залпа, сколько того, что не получив полноценный ответ, на корвете поймут, что шхуна вооружена слабо. И тогда пиши пропало. В такой ситуации правильнее было бы продолжать сближение.

Барахсанов всё понял и поворачивал так, чтобы держать противника строго по курсу. Паруса, однако, были набиты слишком туго и при малейшем порыве ветра грозили положить шхуну на борт.

— Надо бы приспустить шкоты, — произнёс Митя.

Малыш Тек кивнул и отправился к парусам. С ним побежал Сарапул. Как раз в этот момент раздался ещё один вражеский залп. На этот раз ядра прошли высоко над головой. Порвало одну пару грот-вант, пострадал стаксель, грот, а из фок-мачты на высоте выше человеческого роста выбило большой кусок дерева. Мачта, однако устояла, а паруса отделались небольшими дырами.

— Может всё же пальнуть? — спросил Пулька.

Митя наскоро оценил положение. Бриг уходил дальше на подветренную сторону. Чтобы вернуться ему потребуется время.

— Пальни, только не забудь зарядить потом, — разрешил он, а сам побежал к штурвалу.

Пулька быстро поправил карронаду и поднес фитиль. Орудие выстрелило.

— Отставить травить шкоты! — крикнул на ходу Митя. — Лево руля. Ложимся на прежний курс.

Выстрелило второе орудие. Митя даже не посмотрел, попал ли Пулька хоть куда-нибудь. Сейчас это не имело значения. Бриг больше не отвечал и продолжал уваливаться под ветер. Опасность на время отступила. Команда переводила дух.

— Готовимся к повороту, — крикнул Митя, добежав, наконец, до помощника.

Он решил воспользоваться передышкой, чтобы оторваться от брига и подойти ближе к шхуне-беглецу. Желают там принимать участие в сражении или нет, пусть хотя бы маячат рядом, сбивая противника с толку.

— Почему испанцы повернули? — спросил Барахсанов, передавая ему штурвал.

— Не знаю. Возможно не успевали перезарядить орудия левого борта, возможно там молодой и неопытный капитан. Причин может быть много.

— Быть может он испугался гипотетического корабля, которому мы сигнализировали ракетами? — предположил Барахсанов.

— Гипотетического корабля? — не понял Митя. — Призрачного чтоли?

Барахсанов прочел раз в десять больше книг, чем Митя и частенько выдавал непонятные слова.

— Вроде того.

— Возможно. Отправляйся к передним парусам. Пойдём на норд.

Бриг не отступил совсем, лишь отошел в сторону и теперь двигался параллельно прежнему курсу. Он словно наблюдал за дальнейшими действиями двух шхун.

Шхуна-беглец, однако, отказалась от рандеву и рванула дальше. Её команда даже не подумала достать плавучий якорь, а просто обрубила канат. Такое расточительство разозлило Митю.

— Давайте-ка догоним земляка и посмотрим, что это за фрукт.

Теперь все три корабля шли одним курсом, точно стая китов. Они шли в галфвинд, строго на север, а где-то за горизонтом скрывались Галапагосы.

Глава 6 Бланка

Догнать шхуну оказалось не так-то просто. «Незевай» требовал срочного ремонта. К счастью течи они не обнаружили, форпик был сух, а спущенный на беседке Сарапул не нашёл в носу никаких пробоин. Но проблем всё равно хватало. В и без того истерзанном гроте теперь зияла дыра, одна пара грот-вант болталась над палубой, словно щупальца гигантского кальмара, о каких рассказывали бывалые моряки. Две дыры, как глаза чудовища, светились в стакселе, а подбитая фок-мачта грозила рухнуть при первом же сильном порыве ветра.

Поврежденная мачта и отсутствие нескольких вант не позволяли увеличить парусность (например, отдать рифы на фоке или поднять второй кливер), поэтому «Незевай» отставал. Бриг, возможно подозревая хитрость, не спешил тоже.

Прежде чем начать ремонт команда убрала палубу от остатков баррикады и следов боя — обломков, разбросанной тут и там солонины и разлитого бурого рассола. Затем поужинали кашей с мясом, открыв стеклянную консерву (на жестяную у Мити не хватило средств). И только потом приступили к ремонту, не забывая посматривать на ушедшую вперёд шхуну и идущий к западу от них бриг.

Начали с мачты. От неё отбило здоровенную щепку трех футов длинны и в полтора-два дюйма толщины. Митя, Барахсанов и Пулька по очереди изучили скол пальцами и потом свайкой. Трещины в месте удара, однако, не обнаружили, что сильно облегчило дело. Пулька подравнял выбоину плоским скобелем, выстрогал из запасного древа накладную дощечку, которая аккуратно ложилась на выбоину. Густо намазав обе поверхности варом, он прикрепил дощечку к мачте, а потом туго обвязал чем-то вроде вулинга. Его он тоже обмазал пахнущей скипидаром смесью. Это походило на то, как в госпитале накладывали шину на перелом, перед тем, как замуровать руку или ногу гипсом.

Единственная проблема заключалась в том, что фок теперь не убирался полностью — усы гафеля не могли пройти вулинг, утолщение просто не пропускало ни его, ни латунные кольца — сегарсы, удерживающие переднюю шкаторину, а значит пятке гафеля предстояло висеть на высоте около трёх футов. Митя решил, что беда не велика, как-нибудь сойдёт, а если уж приспичит, то бейфут можно развязать или перебросить вручную. В любом случае новую мачту им своими силами не поставить, даже если на островах найдётся подходящее дерево. Менять мачту малой командой без портовых кранов — то ещё удовольствие.

Они перешли ко второй важнейшей задаче — заведению вант. Толстого каната достаточной длинны среди запасов «Незевая» не осталось. Последний крупный кусок ушел на новый форштаг ещё на Оаху. Зато леерного троса, который был втрое тоньше нужного, имелась целая бухта. Ладить из него ванты было бы слишком большой наглостью, которую море не простит, разве что свить в более толстый трос. Митя поделился этой идеей с командой.

— Эдак мы провозимся до утра, — заметил Барахсанов. — Уже темнеет, если ты не заметил.

— Без вант мы все паруса не поставим, — возразил Митя. — А если не поставим, то и нашего беглеца не догоним.

— Что если использовать фордуны? — предложил Барахсанов. — Те, что сняли на Нука-Хива.

— А как же стеньга?

— А что стеньга? У нас грот всё равно зарифлен. И до ремонта мы его не поднимем. Если хочешь, можем прикрепить стеньгу прямо к мачте вместе с топселем.

— Не не хочу. Это будет выглядеть отвратительно. Но фордуны доставай.

— Вот и чудно.

Барахсанов полез в трюм за снастями. Между тем стемнело так, что они больше не видели ни брига, ни шхуны. Не было видно и Галапагос.

Уже в темноте команда завела новые ванты, но шкипер не спешил отпускать людей, хотя многие их них были на ногах с восьми утра.

— Давайте понемногу нагрузим мачту, — сказал Митя. — Посмотрим, как она себя поведет? Если сломается, то лучше прямо сейчас. Пока нас не видят. А если выдержит, мы за ночь нагоним шхуну и оторвемся от брига.

В его словах имелся резон и команда подчинилась, ответив всего лишь парой ругательств.

Сперва на фоке отдали все рифы. Парус быстро, с хлопком, забрал ветер, но мачта выдержала. Затем осторожно подняли второй кливер, сперва не выбирая полностью шкоты. Пулька стоял под фок-мачтой, положив ладонь на вулинг. Потом прислонил ухо, пытаясь видимо уловить среди привычного скрипа звуки рвущихся древесных волокон.

— Выдержит, — заверил он.

Несколько минут боя, даже не боя а короткой перестрелки, а с последствиями за остаток дня не управились. Мелкий ремонт, как то разбитый фальшборт и дырявые паруса, команда оставила на утро. Лишь Барахсанов, собираясь уходить, поинтересовался:

— Раз уж мы все равно использовали фордуны, то может быть пустим на латки топсель?

— Вот доберемся до островов, тогда и поговорим.

Из-за стычки и долгого ремонта всё вахтенное расписание пошло прахом. Команда вымоталась и Митя заступая на ночную вахту, оставил при себе только Сарапула.

* * *

Когда рассвело брига на горизонте не оказалось. то ли отстал, то ли прекратил преследование. Зато к шхуне «Незевай» оказался совсем близко. Так близко, что они смогли прочесть название на транце: «Blanca».

Такого имени никто из них припомнить не мог. Да и не писали у них названия латинскими буквами. Барахсанов, который знал куда больше прочих о торговом флоте Виктории, тоже покачал головой.

— Нет у нас такой шхуны.

— Но она нашей постройки, — заметил Митя.

— Определенно, — не стал спорить Барахсанов. — Но мало ли кому их продавали? На Филиппины, в Кантон, на Камчатку, пиратам в Тайваньский пролив, во Вьетнам.

— Э, нет, — возразил Митя. — У неё перекрывающий стаксель, какой ставят только наши мореходы.

— Как скажешь, шкип.

Митино заключение было не бесспорным. Парус есть парус. Его могли продать вместе с шхуной, а могли сладить свой из подражания или ради маскировки. Последняя версия ему не понравилась. Кто может выдавать себя за моряков Виктории? И главное — с какой целью?

Но гадать не имело смысла. Шхуны понемногу сближались и разгадка приближалась вместе с «Бланкой». Приближалась, пока на «Бланке» неожиданно не подняли грота-топсель, а человек в шляпе, что возился с фалами, появился у гакаборта и помахал спасителям рукой.

— Что за чёрт! — воскликнул Барахсанов.

Расстояние ещё некоторое время сокращалось, а потом начало расти. Человек в шляпе ненадолго ушел и вернулся на корму с медным рупором. Он что-то прокричал в него, но слова унесло ветром.

Митя ответить не мог. Его точно такой же красивый медный рупор стащил младший брат, когда единственный раз сходил матросом на «Незевае». Брат посчитал, что ему медь нужнее и приспособил конус на самодельный дистиллятор. А у Мити не хватило тогда денег чтобы купить другой.

Морская сигнализация ещё только входила в обиход торговых шхун, а Митя не смог приобрести книгу и комплект флажков по той же причине, что и рупор. Так что вести переговоры на расстоянии они не могли.

— Кажется я его знаю, — сказал Барахсанов, опуская зрительную трубу.

— Знаешь?

— Ну то есть, тут далековато, конечно, и он шляпу надвинул, но похож он на Монтеро.

— На Кристиана?

— Ну разумеется. Старик Шарль вряд ли надолго высовывает нос из особняка.

— Но ведь Кристиан не моряк.

— То-то и оно, Чеснишин. То-то и оно.

— Кристиан мог купить себе шхуну и назвать в честь какой-нибудь французской бабы, — предположил Малыш Тек. — Я к тому, что название у неё латинскими буквами.

— Да он с Острова почти не выбирался, — возразил Митя. — Где он нашел француженку?

— Вот сейчас он довольно далеко от Острова, — не унимался Малыш. — Мог и на испанку позариться. Разницы-то между ними почти никакой.

— Мы должны разузнать, что случилось.

Он мог бы и не произносить это вслух. И так было понятно, что должны.

— Подмени меня, — сказал Митя помощнику. — Мне нужно вздремнуть хотя бы пару часов.

* * *

Он проспал целых четыре часа. Когда его разбудили, «Бланка» уже приближалась к одному из островов прямо по курсу. Подробных описаний архипелага на «Незевае» не нашлось, а потому различать острова между собой они не могли. Названий у них тоже имелось много. Англичане со времен Дрейка называли их по-своему, а испанцы по-своему. В комплекте карт, приобретенных Митей на распродаже, имелось целых две с изображением Галапагос, но обе не отличались подробностями. Это были географические карты, а не лоции с ориентирами и пеленгами.

— Мы недавно прошли небольшой остров по правому борту, — сообщил Барахсанов, когда Митя попытался сверить карту с береговой чертой и определить положение.

— Если так, то перед нами или Исабела, или Санта-Крус. Хотя наверняка сказать не могу.

Экипаж «Бланки» решил не искать подходящую гавань, а направился к ближайшему заливу. На их счастье это оказалась довольно обширная бухта. Прибрежные воды усеивали рифы, но к южной части бухты имелся удобный подход. Однако дальше команда «Бланки» поступила не слишком разумно. Вместо того, чтобы держаться западного берега, где было бы удобно бросить якорь, они повернули на мелководье к восточному.

Не сбавляя ход, «Бланка» наскочила мель или на риф, затем увязла носом в прибрежном песке. До пляжа оставалось каких-то десять саженей. При такой глубине (фута четыре, не больше) команда и пассажиры могли легко добраться до суши. Если спуститься в воду с бушприта, то будет по грудь, а то и по пояс. Однако двое моряков спустили ялик и перегнали его к правому борту, что оказался скрыт от наблюдателей с «Незевая».

— Может у них течь? — предположил Барахсанов. — Бывает такое, если пробит наветренный борт. Когда идешь полным ходом, то воды набираешь немного, а стоит остановиться и конец.

— Скорее всего, — согласился Митя, разглядывая шхуну и берег.

Дюжина чёрных игуан грелась на солнышке и он (не забывая о главном) прикидывал, как бы заполучить несколько штук. Впрочем, их он нашёл не столь красивыми, как та, что жила в Университете. Завидев лодку, часть животных метнулась в воду, другая часть скрылась в невысоких зарослях кустарника.

Из шлюпки на берег выбралось четверо. То есть сошли двое, а двух других первым пришлось вести под руки. Либо они получили ранения в ходе схватки, либо их одолела болезнь. Пристроив товарищей возле кустов, двое вернулись к лодке, выбросили на берег несколько тюков, бочонок и осторожно перенесли к кустам массивный ларец. Затем они попытались принялись навес из куска парусины.

Митя отвлекся, выбирая место для стоянки.

— Сарапул, готовь якорь, — сказал он.

В этот момент из под палубы «Бланки» показался дым, а вскоре вслед за ним вырвалось пламя.

— Вот чёрт! — выругался Барахсанов.

Хорошо, что они бросили якорь достаточно далеко от горящей «Бланки» на противоположном берегу залива.

— Сделаем так, — сказал Митя, собрав команду. — Мы с Семёном поговорим с этими людьми, Пулька с Малышом Теком займутся нашими парусами, в первую очередь гротом. Топсель не трогайте! А ты, Сарапул, постарайся поймать черепаху. И игуану. А лучше несколько особей. Посадишь всех, сколько поймаешь, в большой синий сундук, а вещи из него переложишь в коричневый.

— У нас одна лодка.

До берега от стоянки было около сотни футов.

— Привяжем к ней линь, вернешь, как только мы высадимся.

Они сняли маленькую лодку (динги) с крыши казёнки, где она хранилась во время сильного ветра или сложных эволюций. Спустили за борт и, привязав линь, перебрались на берег. Сарапул подтянул лодку обратно, а они вдвоем направились в сторону лагеря моряков с «Бланки».

Белый песчаный пляж сменился черными россыпями камней, затем путь перекрыли густые заросли мелких деревьев, которые стол плотно переплелись ветвями, что пройти через них не представлялось возможным. Они росли не только на берегу но и в соленой воде. Незевайцам пришлось зайти вглубь острова и сделать солидный крюк, через каменистую пустошь, мимо болотца с розовыми фламинго, а потом вернуться к берегу возле небольшого ручья, где команда «Бланки» уже разбила лагерь.

Дорогой Митя размышлял, почему Складчина не основала на островах Галапагос станцию? Здесь есть земля, годная если не для посевов, то для огородов; много разных птиц, полно рыбы. Имеются относительно удобные бухты, судя по карте, хотя вообще берега довольно опасные. Кривые и не слишком крупные местные деревья не годились на мачты или даже на доски, это правда, но чтобы соорудить хижину или поддержать огонь их хватало вполне. А главное, на Галапагоссах не имелось ни местного населения, ни европейских колонистов. Не нужно выставлять часовых на случай, если людоеды задумают попробовать мясца белого человека.

Он улыбнулся, вспомнив тревожные ночи на Нука-Хива.

Подойти вплотную к лагерю им не дали. Кристиан поднял пистолет, хотя и не направил прямо на них, а потом крикнул:

— Не приближайтесь!

— Свои, свои, — улыбнулся Барахсанов и миролюбиво развёл в стороны руки.

Барахсанова Кристиан явно узнал, что вовсе не изменило его решительности.

— Мы подцепили лихорадку, — пояснил француз. — Трое наших умерли. Двое в худом состоянии.

— Вы поэтому сожгли шхуну? — спросил Митя.

— Поэтому, — Кристиан обернулся к палатке, потом добавил, показав пистолетом на Семёна. — Вас я знаю. Вы племянник Рытова.

— Точно. Это наш шкипер Чеснишин.

— Южный патруль?

— Нет, — сказал Митя. — Торговая шхуна «Незевай», Виктория.

— Правда? — Кристиан прищурился. — С вашей стороны было смело атаковать бриг.

— Мы своих не бросаем! — произнёс Митя.

— Что есть, то есть, таков уж наш шкипер, — заверил француза Барахсанов. — А что на счёт вас?

— Компания Южных Морей. Шкипер Софрон Нырков. Вон он лежит в палатке. С ним Хавьер Кочими. У обоих сильная горячка. Я остался с матросом-филиппинцем. Поэтому не смог оказать вам поддержку. И решил выброситься на берег.

— Но Нырков ходил на шхуне «Восток», — заявил Митя.

— Так и есть. Мы придумали новое имя, когда отправились к испанцам.

Митя вздрогнул и некоторое время боялся задать следующий вопрос.

— У вас… служит матросом Сашка Загайнов?

— Умер три дня назад.

Митю будто под дых ударило. Друг детства. Как же так? А ему так хотелось сманить Сашку когда-нибудь на «Незевай», пересекать с товарищем океан, вспоминать старые деньки.

Он замолчал. Инициативу взял на себя Барахсанов. Из дальнейшего разговора (который занял довольно много времени из-за того, что приходилось кричать, а значит делать частые перерывы, чтобы перевести дух) выяснилось, что Кристиан возглавлял тайную экспедицию в Новую Гранаду. Так как начальство неохотно тратило деньги на подобные авантюры, финансирование взяла на себя компания Южных морей, хотя Складчина и оказывала всю возможную помощь. А так как испанцы неохотно пускали в свои владения иноверцев, шхуну переименовали, а экспедицию выдали за частное научное предприятие французского дворянина. Почему и обратились к Монтеро. Целью же экспедиции было достать семена и побеги дерева каучо, как называлось оно на языке местных индейцев кечуа, или арбол дель каучо, как говорят испанцы. Господин Тропинин придавал особую важность проекту возделывания растения на территории колоний.

Они выдали себя за последователей Луи Годена, который посещал эти места. Пользуясь его записками, перевалили через горы и сплавлялись по реке Мораньон по глубоким ущельям понго, рассекающим водораздел. Водопады, пороги, джунгли, болезни, хищные звери и дикие племена — всего этого группа Монтеро навидалась довольно. Но задачу выполнила. В ларце находились семена, образцы почвы, побеги, а также несколько фунтов сырого каучука.

— За вами гнались из-за семян?

— Не думаю, — произнёс Монтеро. — Причин могло быть несколько. Нас могли принять за русских. Некоторые матросы, несмотря на запрет, часто переходили на русский язык.

— И что с того? Ах, да, они не католики.

— Нет. Причина в ином. Император Павел недавно объявил войну королю Карлу. Не слышали? Но возможно дело не в войне, а нас заподозрили в контрабанде или заговоре. После восстания трёх Антонов (на самом деле два Антуана и один Антонио), испанцы стали подозрительны даже к французам. Нас также могли посчитать разносчиками желтой лихорадки. Раньше эта болезнь серьезно опустошала устье реки Гуаяс. Но приносили её обычно из глубины страны. Оттуда мы как раз и пришли.

— Что за жёлтая лихорадка? — спросил Барахсанов.

— Довольно прилипчивая болезнь, — Монтеро поморщился. — Неделя, чуть больше, и вы уже покойник. Вызывает желтизну кожи. На кого-то действует сильнее, на кого-то слабее, многие умирают. Но в море новых больных у нас не появилось. Только те, что заболели на берегу.

Он вздохнул.

— Нам повезло, что на бриге тоже оказалось много больных. Однажды мы видели, как на закате они предают тела морю. Много тел. Иначе нас настигли бы гораздо раньше.

— Поэтому они и не приняли бой, — догадался Митя.

— Я рассчитываю на вашу помощь, — сказал Кристиан. — Это большая удача, что мы встретились. Ларец нужно передать компании или Складчине. Можно в Викторию или на Оахо. Но лучше всего доставить в сельскохозяйственный институт Сосалито. Директор знает о нашей операции. И лучше поспешить. Мы не знаем, потеряют ли семена всхожесть из-за ненадлежащих условий или времени.

Монтеро притащил ларец и поставил его на песок. Запалив такое же кадило, какое имелось на «Незевае», он окурил ларец пороховым дымом, а потом, на всякий случай опорожнил на него бутылку бренди. Затем сделал несколько шагов назад.

— Мы давно не заглядывали внутрь, — сказал Кристиан. — Думаю, заразы там нет. Но всё равно будьте осторожны.

— А что будет с вами?

— Останемся здесь, пока не излечимся или не умрем. Если вы сообщите, нам вышлют помощь.

Глава 7 Агент в Лондоне

Глава дипломатической миссии Тимофей Федорович Ясютин вставал поздно, как и та часть Лондона, что предпочитает просиживать вечера в клубах, театрах, борделях, наносить друг другу визиты или гулять по Воксхоллу.

Мария (или Мэри, если на английский лад) уже приготовила яичницу с беконом и кофе. Яйца она поджаривала отдельно от бекона, отчего последний сохранял приятную хрустящую корочку, а не вываривался, как это случалось, когда Ясютин готовил завтрак сам. Лучше него Мэри готовила и кофе. Сперва поджаривала зерна до цвета молодой сосновой коры, затем молола, а потом вновь немного поджаривала, добавив ложку бурого сахара с сильным привкусом мелассы, и только потом заливала кипящей водой и настаивала. У самого Ясютина не хватало терпения следовать по этому пути.

За одним столом с супругами завтракали два помощника Ясютина — Билли Адамс и Сэм Рид. Моряки из Грейт-Ярмута служили матросами на «Палладе», когда фрегат перегоняли через два океана в Викторию. С частью команды они решили вернуться в Британию. И стали первыми кандидатами в сотрудники миссии, когда много лет спустя в Лондоне появился Ясютин. При себе у него имелся ворох рекомендательных писем, адреса, имена полезных для дела людей, но только тем, кто прошёл с Иваном Американцем долгий путь, Тимофей мог полностью доверять.

Он не ошибся. Обоим уже стукнуло под пятьдесят, что никак не сказалось на их отменном здоровье и силе. Оба чтили мистера Эмонтая, как великого человека, сродни их капитану Куку. Впрочем, он таковым и являлся.

Ясютин вдруг поймал себя на мысли, что называет Ивана Американца на местный лад Эмонтаем. И не случайно. Всё здесь несло отпечаток его прежних визитов. Много полезных знакомств достались Ясютину по наследству. Оставалось лишь удивляться, как за столь короткое время Американец обзавелся таким числом связей? Иногда создавалось ощущение, что он жил здесь постоянно. Кстати, и дом на Флит-стрит был тем самым, где во время визитов останавливался Американец. Ясютин на деньги Складчины выкупил его у новых владельца после смерти вдовы.

Завтрак проходил своим чередом. И жена, и оба моряка молчали. Таков у них сложился порядок. Пока глава миссии завтракал, знакомясь с письмами и прессой, строя планы на день, его старались не беспокоить.

На этот раз писем не случилось и Ясютин раскрыл свежую «Лондонскую газету». Третий его помощник — мальчишка Мэтью покупал газеты утром и выкладывал на поднос вместе с почтой. Выпуск пестрил отчётами капитанов королевского флота о стычках и захватах призов, официальными решениями о выплатах призовых. Словно стая касаток корабли Его величества атаковали любую посудину противника в Канале или в открытом море, и тащили её в ближайший британский порт. Самый жирный улов у них вышел в конце прошлого года, когда четыре фрегата («Наяда», «Эталион», «Алкмена» и «Тритон») захватили два испанских корабля, перевозящих почти три миллиона пиастров, не считая такой мелочи как специи, красители и прочий колониальный товар. И вот в январе подоспело решение Адмиралтейского суда.

— Моряки всё же получат свои призовые, — произнес Ясютин и все в комнате без пояснений поняли, о каких моряках и каких призовых идет речь. Лондон не переставал говорить об этом деле весь месяц. — Матросы, наверное, смогут завести собственное дело, купить лавку или даже паб.

— Если их кто-то отпустит со службы, сэр, — заметил Билли. — Но скорее всего парни пропьют всё до последнего пени и вернутся на борт.

Поддержать разговор, начатый хозяином, ритуал не возбранял.

— Как можно пропить несколько сотен фунтов? — удивился Тимофей.

— Пропить можно любую сумму, сэр, — заверил Билли. — Так мне кажется.

Они вновь замолчали.

Следующие страницы заполняли частные и официальные объявления о банкротах, претензиях, наследствах, прекращении дел. Ничего интересного для Ясютина. Ничего полезного для Виктории. Напрасно потраченный шиллинг. О выдаче огромных призовых командам четырех фрегатов он мог бы узнать, едва выйдя на улицу от первой же торговки или соседа.

Тимофей аккуратно сложил газету и положил в коробку, стоящую подле стола. Складчина требовала пересылать в Викторию всю купленную прессу, пусть даже за время пути новости переставали быть новостями. Обычный путь почты через Калькутту или Кантон занимал почти год. Но голодная до печатного слова Виктория потребляла всё, что удавалось переправить. В конце концов, даже на основании старых новостей можно получить представление о том, в какую сторону развиваются события, а также найти информацию для энциклопедии или анализа состояния дел.

* * *

Последние дни Ясютина особенно беспокоила начавшаяся война между Российской Империей и Испанской короной. Он не имел четких инструкций на этот счет и вряд ли инструкции могли дойти до него достаточно быстро. Пока в Виктории узнают о войне, пока примут решение, пока почта дойдет до Лондона, война запросто кончится, а если не кончится, то изменятся двигающие её обстоятельства.

Положение Виктории продолжало оставаться двусмысленным. С одной стороны, Британия воевала с Испанией и значит могла поддержать молодую американскую колонию. С другой стороны, претендующая на ту же колонию Россия, являлась союзником короля Георга. Этот треугольник интересов, который удалось создать несколько лет назад, удерживал страны от окончательного решения, что одновременно снижало опасность вторжения, но и препятствовало развитию тихоокеанцев, как самостоятельной нации.

И хотя Ясютин имел полномочия действовать по своему разумению при изменении политической обстановки, ему пока не пришло в голову, как разыграть эту карту.

— Этот якорь нам с грунта пока не снять, — произнёс вслух Ясютин.

Благо забот и без того хватало. Закупка книг, инструментов, наём и приглашение людей. Реклама меховой ярмарки и продукции Виктории. Разговоры с французскими эмигрантами. Хоть они и являлись по большей части роялистами, открывающиеся в колониях возможности могли привлечь тех, кто потерял надежду на возвращение.

Прошлый год оказался не лучшим для его дипломатических усилий. Российская Империя находилась в фаворе правительства Питта Младшего. Взятие Ушаковым и Кадир-беем Корфу и всех Ионических островов произвела впечатление на англичан, как и итальянская кампания Суворова. А высадка совместного англо-русского экспедиционного корпуса в Голландии хоть и закончилась провалом, сблизила две нации. И значит время каких-либо отношений с русской колонией в Америке для королевства ещё не настало. С другой стороны, теперь-то Российская Империя вышла из коалиции, а значит можно потихоньку прощупывать лёд.

Весь прошлый год Ясютин занимался мелкими делами. Например, пытался найти писательницу Энн Рэдклиф, чтобы заключить контракт на издание её романа «Итальянец» на американском русском, но безуспешно. Ему говорили, будто она умерла или сошла с ума, но другие видели её в опере или в Гайд-парке. В конце концов, в Виктории могли издать книгу без всякого контракта. Никто в Лондоне даже не заметит этого. Но Складчина предпочитала вести дела цивилизовано. Это стало частью образа русских колоний, частью внешней политики, целью которой являлось признание независимости Тихоокеанских Штатов.

Сегодня перед Ясютиным стояли более насущные вопросы. И в первую очередь следовало нанести визит послу Соединенных Штатов Руфусу Кингу, чтобы выразить соболезнование по случаю смерти Джорджа Вашингтона. Тут имелся очень тонкий момент. Ясютин не был признан никем в качестве дипломатического агента. Его визит могли воспринять, как попытку продвинуться в признании колоний, используя смерть американского лидера в качестве повода. Что негативно скажется на репутации. С другой стороны, если подойти к делу деликатно… можно именно это и провернуть. А Соединенные Штаты и сами пока находились в зыбких отношениях с европейскими державами. Испортить дело, однако, не хотелось поэтому, в конце концов, Ясютин решил ограничиться письмом.

Составлением коего они и занялись после завтрака. Ну то есть от моряков в этом смысле пользы не было никакой, разве что следить за камином — проклятый уголь плохо горел и его приходилось все время перемешивать кочергой. А вот Мэри помогла с поиском правильных слов и выражений. Заодно правила грамматику. Она вышла из простой провинциальной семьи, но имея священника-покровителя получила образование в одной из диссентерских школ. Ясютин познакомились с будущей супругой, когда решил улучшить английский, а Мэри как раз потеряла место гувернантки в одной эмигрантской семье, где обучала детей.

Письмо составили в самых любезных, но ненавязчивых выражениях. Ясютин заверил мистера Кинга о стремлении Тихоокеанских Штатов к дружеским отношениям с США и заявил, что готов посетить посла лично, если и когда тому будет угодно.

Работа над письмом заняла всю первую половину дня до ланча. Ланч состоял из собранных на скорую руку сэндвичей и чая.

* * *

Письмо от владельца таверны «Белый лев» в Грейт-Ярмуте им доставили ближе к вечеру. Кеннет Хейл настоятельно просил приехать, чтобы решить кое-какие дела. Просьба была неожиданной. Ясютин предпочитал вести дела в Лондоне. Ему не пришло в голову ни единой причины, почему нужно лично отправляться в Ярмут, да еще посреди зимы. Но хозяин таверны даже не намекнул на суть дела. С другой стороны, Кеннет Хейл числился у Ясютина на хорошем счету. Зря нагонять волну он не станет.

Тимофей редко выбирался за пределы Лондона и теперь размышлял, как лучше поступить? Брать жену с собой в зимнее путешествие он не хотел. Пусть начало этой зимы оказалось куда теплее, чем прошлой, пусть почти не выпадал снег и Белое Рождество пришло лишь в немногие городки. Зима есть зима. В почтовой карете, на постоялых дворах легко подхватить простуду; дорогу внезапно может занести снегом, а ночью ударить мороз, и тогда простудой уже не отделаешься.

Оставлять жену без охраны Ясютин не хотел тоже. Двух охранников, которых вполне хватало на все лондонские дела, теперь оказалось мало. Придется их разделить.

— Билли, мы с тобой отправляемся в Ярмут, — сказал он. — Будь так добр, поищи завтра подходящую компанию и купи два места в почтовой карете. Внутри кареты!

— По какой дороге? — спросил Билли.

В Грейт-Ярмут добирались несколькими путями. Прямые кареты из Лондона отправлялись по вечерам от постоялого двора «Зеленый дракон». Они Ясютина не устраивали, так как шли ночью, а ночное путешествие тем более зимой выглядело опасным. Ему не хотелось повстречать ни разбойников, ни представителей власти. За светлое время суток кареты одолеть такой путь не успевали. Лучше всего было путешествовать днем с ночевкой на половине пути. Таких маршрутов имелось несколько. Дорога, что шла вдоль берега через Ипсвич считалась дурной и кареты по ней ходили реже. К тому же в это время года дыхание моря превращало её в непролазную грязь и пассажирам приходилось часто выбираться наружу, чтобы помогать лошадям. Чего Ясютин вовсе не желал делать без крайней необходимости. Второй путь хоть и получался длиннее на карте, был более оживленным и за ним лучше присматривали — мостили спуски, расчищали завалы, отгоняли разбойников.

— Поедем дорогой, что идет через Бери и Норидж, — решил Ясютин.

— Тогда нам придется заночевать в Норидже, — заявил Билли Адамс. — Карета оттуда в Ярмут уходит в полдень.

Моряку приходилось ездить в родной город гораздо чаще хозяина.

— Вот и отлично, — кивнул Ясютин. — А ты, Сэм, останешься здесь.

— Да, шеф!

Ясютин повернулся к жене.

— Душа моя, надеюсь я обернусь быстро.

Она вздохнула. Дела у мужа всегда находились на первом месте.

* * *

На следующей неделе они с Билли отправился в путь, который ничем не запомнился, кроме сквозняка и холода, проникающего в карету. В Норидж прибыли уже затемно и провели ночь в таверне «Голова Короля». Зато целое утро у них оказалось свободным, чтобы осмотреть город.

Город писался, как Норвич, что ставило Ясютина в тупик. Он понимал, что это древнее название, дошедшее с тех времен, когда в этих местах жили другие народы и другие народы их завоевывали. Но таких городов в Англии хватало, тот же Лондон, к примеру. Однако большей частью их написания со временем изменили, а вот Норидж почему-то писали по-прежнему.

Маркет Плэйс (Рыночная площадь), где располагался их постоялый двор, мало чем походила на лондонские торговые места. Главным зданием здесь являлся величественный старинный собор святого Петра, построенный в готическом стиле. Он конечно уступал одноименному собору в Вестминстере, но всё же тот стоял особняком с огромным пространством вокруг, а здесь здание возвышалось среди обычных провинциальных домов, лавок, среди бурления жизни, что придавало городу особое очарование.

Ничего похожего в Виктории не строили. Там отдавали предпочтение удобству, простоте, а не величию. Что же касается Лондона, то город этот был столь огромен, что растворял в себе любое отдельное здание. К тому же новый собор святого Павла отстроили уже в другой манере.

В тени собора располагались торговые ряды. Наиболее важным среди всех считался нижний ряд или Джентльмен Уок (то есть Господская Прогулка). Этот ряд занимал одну из сторон площади и назывался так не случайно. Он был плотно застроен постоялыми дворами, лавками, пабами и кофейнями, рассчитанными на состоятельную публику. За несколько свободных часов, они с Билли как раз успели заглянуть в каждое из заведений, прикупив разнообразные мелочи, а затем вновь осели в «Голове Короля», откуда отправлялась карета в Грейт-Ярмут. У них осталось около часа, чтобы пообедать перед дорогой.

Хотя рядом имелось еще три постоялых двора, Ясютину захотелось оказаться в центре бурлящей жизни, а именно «Голова Короля» являлась её сосредоточием. Здесь всегда было шумно, часто устраивали кулачные бои на потеху публике, давали представления бродячие актеры, выставляли на показ различные диковинки. А также проходили торги. Об очередной распродаже призов, что состоится через месяц, как раз гласило свежее объявление. Захваченный груз рижской пеньки и зерна, американский корабль, балтийские бриги, французский люгер и даже рыболовное судно. Призы дожидалось покупателей на набережной Ярмута, где до начала торгов товар их мог пощупать руками каждый желающий. Остальное хранилось на флотских складах. Соответственно посетители таверны обсуждали удачу корабля его величества «Андромеда» и делали предположения, за какую цену уйдёт пенька и полторы тысячи четвертей ржи. Учитывая постоянный рост цен на зерно, за этот лот могла произойти настоящая битва.

Поедая горячее мясо и запивая его пивом, Ясютин прислушивался к разговорам и размышлял, по какой срочной надобности его ярмутские друзья попросили о встрече, да ещё посреди зимы? Не в этих ли призах дело? Не соскучились ли они о дальнем морском походе? Из всего списка только американский бриг на двести десять тонн годился для дальнего путешествия. Да и то с большой натяжкой. Возможно его друзья обнаружили что-то любопытное среди груза этих призов.

Размышляя он не заметил, как возле постоялого двора остановилась очередная карета, но сквозь уличный шум и гомон, наполняющий зал, его слух уловил французскую речь. Он едва успел удивиться этому, как к французским словам прибавились русские. Это заставило его совсем забыть о призах.

— Мы пообедаем и поедем дальше, — донеслось от входной двери.

Ясютин повернулся на голос и его удивление достигло наивысшей точки. Можно сказать, он опешил. Потому что на пороге таверны стоял никто иной, как Семен Романович Воронцов, российский полномочный министр в Великобритании.

Следом за ним внутрь вошли камергер, двое слуг и священник Яков Иванович Смирнов.

— Доброго дня, ваше превосходительство, — произнес Ясютин привстав со стула и кивнул священнику. — Мистер, Смирнов.

— Доброго дня, господин Ясютин, — ответил Воронцов скорее машинально.

Дипломат явно смутился, узнав Ясютина. Возможно подумал, не ищет ли молодой человек какого-то покровительства, не затеял ли интригу, и не подстроил ли с этой целью внезапную встречу в таверне? Хотя, как тут подстроишь, если только на Дженльмен Уок Рыночной площади их четыре, а Рыночной площадью Норидж не исчерпывается. Карету Воронцов имел собственную, а значит мог остановиться на отдых в любом месте.

Видимо мысль русского посла совершила путь той же тропой. Он расслабился. Но тут же напрягся вновь, перед ним встала следующая загвоздка. Свободных мест в зале осталось не так уж много. Время приближалось к обеду, на улице было прохладно, вдобавок несколько почтовых карет одна за одной прибыли совсем недавно. Посольские могли подсесть к Ясютину или к совсем незнакомым людям, они могли поискать другой постоялый двор или снять комнату, чтобы пообедать отдельно. И похоже подсаживаться к Ясютину Вронцов не желал.

Их единственная встреча состоялась во время продолжения многолетних переговоров по Нуткинскому кризису. Тогда Ясютин только-только прибыл в Лондон, а российски посол принял его и с интересом слушал целых два часа. Конечно, Воронцов получил от той встречи больше, чем Ясютин. Во всяком случае, представитель Виктории до сих пор не обрел формальный дипломатический статус. С другой стороны, его мысли по ведению переговоров были восприняты дипломатом благожелательно.

Ясютин усмехнулся. Та встреча окрылила его. Он было подумал, что пошел по верному пути и вскоре станет своим в дипломатическом корпусе Лондона. Но потом всё застопорилось. Ему не удалось ни получить аудиенции короля, ни быть принятым в Форин-офисе, ни хотя бы наносить визиты к другим дипломатам. За его плечами не стояла могущественная держава, его страна вообще не была признана, и у него не имелось предшественников, который передали бы ему дела. Ясютину только предстояло обзавестись знакомыми в компаниях, парламенте, среди газетчиков и людей искусства. Всё что у него имелось — некоторые знакомые Ивана Американца и моряки из Ярмута. С них он и начал.

Единственным преимуществом Ясютина было в том, что он отлично знал английский язык, а Воронцов по какой-то прихоти, будучи англофилом, так и не удосужился его выучить. Конечно, у русского министра имелись помощники, но их не позовешь на аудиенцию с кролем. Когда-нибудь это преимущество сыграет свою роль, но пока Ясютину аудиенции не светили. Он лишь мог свободно общаться с буржуазией и низами.

— Какими судьбами, господин Ясютин? — спросил Воронцов, преодолев подозрительность.

— Вот, еду в Грейт-Ярмут, Семен Романович, к старым друзьям, — не стал скрывать Ясютин. — Карета отправляется через час. А вы что же?

Воронцов явно сомневался, продолжать ли неудобный разговор, но всё же ответил:

— Представьте себе, мы едем туда же. В Ярмут. Дела. — Он повернулся к одному из своих спутников и перешел на французский. — Месье Жоли, будьте добры купить мяса и свежего хлеба. Мы поедим в карете.

Вот это новость! Ясютин знал, что после того, как один генерал русского корпуса был ранен, а другой попал в плен, император Павел не придумал ничего лучшего, как назначить командующим действующего дипломата. Это выглядело столь необычно, что многие в Лондоне заподозрили интригу, но суть интриги понять не могли. Так или иначе теперь Воронцову приходилось выполнять две работы, которые во многом противоречили друг другу.

Но зачем он отправился в Ярмут? Проведать российские корабли? Насколько знал Ясютин, там не осталось ни одного из них. На зимовку они встали в Спитхеде и соседних портах, а кто не смог туда пробиться из-за штормов, ушел на север в порты Шотландии. Ярмутский рейд не слишком подходил для зимней стоянки.

Глава 8 Русские в Ярмуте

Моряки с «Паллады», что не пожелали остаться в Виктории, получили от Ивана Американца, помимо платы за полгода плавания, двухмачтовую шхуну и немного мехов. На шхуне они отправились в Кантон. Предполагалось, что парни продадут там шхуну и купят проезд до Британии на каком-нибудь из кораблей Ости-индийской компании. Однако, моряки из Ярмута поступили умнее. Зачем платить за дорогу жадной компании, если опытный моряк и сам может заработать? В Кантоне у европейских кораблей обычно недоставало людей. Кто-то умирал в дороге, кто-то сбегал, кого-то насильно забирал королевский флот, а Китайский император своим подданным наниматься к иностранцам запрещал.

Так что они поступили матросами на самых лучших условиях. А помимо платы получили возможность провезти товар — чай, фарфор, шелк, безделушки. В него и вложили средства от шхуны и мехов.

В Ярмут они вернулись богачами.

Не всем богатство пошло впрок, те же Билли Адамс и Сэм Рид вскоре остались на мели, что и позволило Ясютину нанять обоих на службу. Другие же обзавелись собственным делом или вошли в долю к знакомым. К этому времени Ярмут из второстепенной базы флота стал одной из основных, тем более когда началась кампания против Голландии. Снабжение кораблей, войск, разнообразные услуги морякам и многочисленным проезжим, чиновникам эмигрантам приносили хорошую прибыль.

Поход на «Палладе» сослужил парням ещё одну службу, когда в Ярмут стали заходить корабли эскадр Ханыкова и Макарова. Знание языка (а Иван Эмонтай обучил ему всю команду, независимо от того, собирались они оставаться в Америке или нет) открыло дрогу к русским корабельным казначеям и секретарям. Те были рады вести дела со знающими язык людьми, так что практически все контракты на снабжение оказались в руках палладовцев. Моряки тоже зачастили. Вообще-то нижние чины на берег не отпускали. Но офицеры, как только освоились и узнали, в каких тавернах и лавках говорят по-русски, все чаще стали посылать вестовых. Не бегать же самому за бутылкой кларета? От вестовых и денщиков о необычном английском городе узнала и все остальные.

* * *

К Ярмуту у Ясютина, как и у других русских американцев, было особе отношение. Многие англичане, что осели в Виктории вышли из Ярмута, из Ярмута пришел их единственный фрегат. Город Ясютину нравился и сам по себе. Он находил очаровательными тесную застройку, большое число таверн, постоялых дворов, пабов. Ему нравились людские потоки — множество приезжих со всех концов Британии, толпы моряков с огромного числа кораблей и судов, иностранцы… голландские рыбаки, торговцы, эмигранты, в том числе высокородные беглецы из европейских княжеств и королевств, охваченных Французской революцией. Всё это создавало лоскутное одеяло одежд, мельтешение разнообразных по форме и цвету лиц, вавилонское столпотворение языков. С постоянным населением в пятнадцать тысяч человек, город уже вмещал в себя вдвое больше. И мало того, рос так быстро, что горожане решили сносить старые стены, веками сдерживающие его развитие. Как раз во время нынешнего приезда рабочие разбирали несколько башен, что мешали проезду, не забывая прибрать к рукам древние камни, чтобы использовать их под собственные нужды. Оживлением Ярмут походил на Лондон, но без лондонского угольного смога и преступности, если конечно, не гулять по самым узким и темным роу, где можно найти в изобилии и вонь, и злодеев. И всё же здесь чаще ловили смуглеров, чем душегубов.

Подобно Нельсону и другим важным людям, Ясютин остановился в таверне «Звезда», возле которой останавливалась карета из Нориджа. Так сказать, положение обязывало. Однако на встречу с друзьями палладовцами они с Билли отправились в трактир «Белый Лев», что на Королевской улице.

Дело в том, что прежний хозяин этого заведения господин Нильсон был старым знакомым Слэйтера, большого друга Ивана Американца. И когда часть моряком с «Паллады» вернулась из Виктории, один из них, Кеннет Хейл, выкупил бизнес, а остальные негласно избрали таверну своеобразным «клубом». И неизменно стекались сюда по всякому поводу, несмотря даже, что некоторые вложились в другие подобные заведения.

Именно сюда на имя Хейла приходила часть писем из Виктории. Именно здесь Ясютин иногда встречался со своей лучшей в Англии агентурой. Жаль что они были не министрами и депутатами, а обычнымиморяками.

К их с Билли приходу здесь уже сидело трое палладовцев. Как всегда они занимали стол подальше от входа и в полусумраке узнать их оказалось непросто.

— Что нового парни? — спросил Билли с порога и, получив первую кружку пива, присел к остальным.

— Джошуа забрали на флот, — сообщил парень по имени Рой. — Попался вербовщикам…

— Он всегда был непутевым, — Билли сделал первый глоток и вытер рот рукавом.

— Что за срочное дело? — решил сразу же выяснить Ясютин.

— Подождем Тима Эванса, он расскажет, — уклончиво произнёс Кеннет Хейли.

Хозяин что-то темнил.

— Надеюсь речь не о продаже призов? — забеспокоился Ясютин. — В Норидже мы видели объявление.

— Стоят у набережной, как китайские шкатулки на полке, — усмехнулся Кен. — Американец — вполне годный кораблик. Но… нет, сэр.

Моряки болтали о своем и на Ясютина не обращали внимания, что было даже немного обидно. Всё же он ехал сюда целый день.

— А я вам говорю, что Коротышка Том видел Джона Роджерса с «Лютина», когда того взяли на борт «Арроу». А потом с «Арроу» его отправили на «Изиду», а потом ещё куда-то. И Коротышка успел перекинуться с ним парой слов. И знаете что? Никакой монеты на фрегате не было, а погода стояла отличная.

— Здесь сейчас все только об этом и говорят, сэр, — пояснил Мартин, заметив хмурый взгляд Ясютина.

— Что за история? — спросил тот.

— Фрегат «Лютин» вышел из Ярмута осенью прошлого года в Куксхафен с монетой на более чем миллион фунтов стерлингов. Предназначалась монета то ли для для снабжения англо-русского корпуса, то ли для подкупа европейских политиков, то ли для оплаты займов банкирам Гамбурга. Точно не знает никто, а слухи разные ходят. Так или иначе фрегат потонул где-то на мелях к северу от Текселя. Там сплошные пески и в шторм запросто может разбить любой корабль. Утверждали, что все потонули и капитан, и команда, и джентльмены, что отправились с ним, а там и лягушатники роялисты были, и банкиры. Не простой рейс, доложу я вам.

Так вот. Тела капитана Скиннера и его офицеров выловили и похоронили, хотя свидетелей этому нет. А потом с затонувшего корабля много чего сняли, пока его совсем песком не занесло. Но бочки с деньгами так и не нашли. И пошел слушок, что на самом деле никаких денег там не было, а крушение просто подстроили. И Джон Роджерс, единственный моряк, который выжил, куда-то пропал. Его достали из воды переправили на «Арроу», а потом переводили с корабля на корабль. Но парни-то наши тоже знают друг друга, так что весточку передали. Кое-кто успел перекинуться словом с Роджерсом, передал дальше.

Ясютин вспомнил слухи, статьи в газетах о финансовом крахе этой осенью многочисленных банкирских домов и торговых компаний Гамбурга. Пожар разорений и банкротств быстро перекинулся на другие города и банки. И многие сравнивали нынешний случай со знаменитым крахом Компании Южных морей. Не пришло ли кому-нибудь в голову, что монета уже не поможет спасти положение, а раз так, то не лучше ли её прибрать к рукам?

— Морские крушения удобное средство, чтобы замести следы, — произнес он вслух.

— Вот и я о том же, сэр, — оживился Мартин. — И я о том же. В наших краях надуть казну всегда считалось удалью.

— Вот как?

— Да. Мальчишками, помню, мы зарабатывали на воробьях.

— На воробьях?

— Ха-ха, именно! Фермеры и приходские священники платили по фартингу за каждого убитого воробья, потому что они, знаете ли, поедают урожай. Но воробьев не хватало и мы выдавали за них других птиц. Были среди нас и настоящие мастера, которые подтачивали клювы и красили птичьи головы, делая их похожими на воробьиные. Парням бы банковские бумаги подделывать. Другие, бесталанные, выкапывали по ночам ранее сданных птиц. Эх…

Моряк вспомнил старые времена и чуть слезу не пустил. Пришел Тим.

— Я уже утомился ждать, — сказал Ясютин.

— Дело касается русского госпиталя, что у нас здесь завелся.

— Вот как? Это из-за него сюда направился Воронцов?

— Кто?

— Это русский министр в Лондоне. Мы встретили его по дороге, в Норидже.

— А! Да. Ему было бы неплохо наведаться у своим и снабдить бедолаг деньгами.

— Наверное этим он и собирается заняться. Так что не так с госпиталем?

— Пойдемте, покажу, — предложил Тим.

Ясютин про себя чертыхнулся, но отправился следом. Билли Адамс отправился с ним. Парни интриговали. А Ясютину было не до веселья.

Причин для веселья стало ещё меньше, когда Тим провел его по тесному роу, что начинался от «Якоря», и впустил в крохотный домик. Комната на втором этаже больше напоминала орудийную палубу корабля, чем городское жилище. Большая кровать с балдахином выглядела чуждым элементом обстановки. Узкий из двух досок стол занимал середину, всюду висели морские гамаки, в которых покачивались тела.

— Кто это? — спросил изумленный Ясютин.

— Русские гренадеры, — ответил с Тим и скорчил довольную победную рожу.

С прибытием хозяина и гостей, тела спустились на палубу. То есть, конечно, на пол. Гамаки свернули. Стало просторнее в воздухе и теснее внизу. Обитатели комнаты были одеты в исподнее, парусиновые рубахи и вязанные серые фуфайки, состоящие казалось из одних дыр. Босые ноги, остриженные головы. Две дюжины глаз смотрели на Ясютина отчасти со страхом, отчасти с вызовом, отчасти с надеждой.

— Что ни говорите, мистер Ясютин, а голодный солдат совсем не то, что солдат сытый, — философски заметил Тим. — Вот даже те сухопутные неумехи, которых насильно забрали на королевский флот, не спешат бежать с корабля. А почему?

— Потому что их повесят на рее за дезертирство, — предположил Ясютин, хотя не имел ни малейшего желания рассуждать на отвлеченные темы.

— Есть такое. Но не только это. И не только незнание чужой страны.

— И что же тогда?

— Камбуз! — Тим торжествующе поднял указательный палец. — Камбуз привязывает людей к кораблю куда крепче строгих морских уложений. Ты оторван от дома, но три раза в день получаешь там пищу, а вдобавок тебе дают ром и табак.

— И?

— Однако, в госпитале бедолаг почти не кормят… ну и вот…

— Вы устроили им побег? — догадался Ясютин.

— У офицеров ваших дела обстоят ещё хуже, — сказал Тим. — Им приходилось питаться из солдатского котла не имея ни пенни на личные расходы. Но сманивать офицеров, мы, понятно не могли.

Да, не все желали пережить еще один ужас вроде сражений в Голландии. Многие с удовольствием бы променяли солдатскую жизнь на вольную. Но возможные проблемы со стороны русских или англичан заставили Ясютина похолодеть. И как назло он накануне встретился с Воронцовым. Теперь не откажешься, что посещал Ярмут.

— Назовись, — сказал Кен ткнув пальцем в мужичка, который был ниже ростом и старше годами, чем все остальные.

— Иванов. Фурлейт гренадерского Эмме полка, — ответил тот.

— Эмме? — переспросил Ясютин.

— Павловский гренадерский, но по шефу зовут теперь Эмме, — пояснил один из молодых рослых парней.

— Все кроме одного из госпиталя, — добавил на английском Кен. — Моряк, вон тот, сиганул за борт с «Европы», когда та стояла на рейде. Она чаще других русских кораблей сюда заходила, все лето эти воды крейсировала. И наши, конечно, поставляли на борт продукты и воду. Так что прослышали на корабле о «русских» в городе. Не один этот сбежал, но нас найти смог только он. Второй матрос вместе с армейскими в госпиталь попал. Уже оттуда вместе бежали.

Тут были гренадеры, но больше мушкетеры, один барабанщик, совсем ещё мальчишка и два матроса.

— И что мне прикажете с ними делать? — спросил Ясютин у Кена.

— Думаю, их надо как-то переправить в Викторию.

Предложение имело смысл. Негласно Тропинин отдавал преимущество выходцам из России. Он говорил, что для плавильного котла доля русских должна быть значительной. И хотя сам всегда утверждал, что любого индейца можно сделать русским, воспитывая с младых лет, но также говорил и то, что с индейцем в Европе никто на равных говорить не станет. Да, туземных вождей могут обхаживать и вылизывать, но частью своего мира не сделают. А тихоокеанцам жуть как хотелось стать равными именно европейскому миру.

Самого Ясютина направили дипломатическим агентом в Лондон не в последнюю очередь из-за белой кожи. Хотя этот цвет пока мало ему помог.

Очевидно местные парни подумали, что Складчине люди из России будут интересны. Ясютин и сам был не прочь пристроить беглецов и дать им возможность послужить на благо Виктории.

— Но как? — спросил он вслух.

— Вы же переправляете всяких умельцев, — сказал Тимоти Эванс.

— Да, я покупаю им место на судне ост-индийской компании. И они едут как пассажиры. И проезд стоит денег. Но эти даже не знают английского языка и выглядят как дезертиры. Полагаете, их не разоблачат?

— Чего не знаю, того не знаю, — Тим почесал бакенбарды. — Боюсь, если флотские вербовщики нагрянут на борт, ваших птенчиков мигом оформят матросами его величества. А нагрянуть могут запросто.

— Ну вот.

— Не были бы они такими рослыми и глупыми на вид, — добавил с сомнением в голосе Тим.

— В гренадеры других не берут, — буркнул Ясютин и вздохнул. — Ладно, братцы, — перешел он на русский. — Рассказывайте.

В общем-то, всю историю неудачной высадки в Голландии он и так знал из газет. Знал, пожалуй, даже лучше, чем беглецы. Потому что рядовые газет не читали, офицеры им о ходе кампании не докладывали. Простой люд в основном питался слухами. А Ясютин десантными операциями вообще интересовался особо.

Союзникам в Голландии крепко досталось. Всё пошло не по плану еще до прибытия павловских гренадеров в Тексель. Как и многие десантные операции эта началась с ярких побед. Взятием Бергена, многочисленными трофеями и пленными. Но преимущество первого удара вскоре иссякло, а снабжение войск штабы продумали плохо. Лошадей привезли мало, и вскоре полки остались без оружейного пороха и пушечных зарядов. Уставшие, без провианта, потеряв несколько генералов, полки побежали. Бросив трофеи, пушки, обозы.

Впрочем, свою главную задачу британцы выполнили, пленив остатки голландского (то есть уже батавского) флота. Армия же продолжила воевать за капустные грядки. Павловским гренадерам пришлось всё начитать сначала. Они взялись за дело храбро, вновь взяли Берген и погнали неприятеля дальше. Однако снабжение, вот же незадача, не заладилось и у них. Начались безобразия, за что у некоторых гренадерских рот «отобрали бои» (то есть, как понял Ясютин, лишили заслуг в сражениях). В конце концов, англичане заключили перемирие, выживших солдат погрузили в Текселе на корабли и транспорты и отправили в Англию. Выпускать их на берег не хотели ни англичане, боясь беспорядков, ни русские генералы, боясь дезертирства. В конце концов почти всех отправили на Гернси и Джерси под присмотр французского роялиста на русской службе. А раненных привезли сюда, в Ярмут.

Русский фрегат «Рафаил» выгрузив раненных гренадеров ушел на север, потому что в Нор и Спитхед пробиться уже не мог из-за противных ветров.

В Ярмуте имелся госпиталь только для рыбаков. Он представлял собой богадельню для семей немощных стариков, уже не способных выходить в море. Ярмут вообще был городом рыбаков, сюда свозили сельдь с всей Доггер-банки и даже мэры сплошь были Фишерами.

А для привезенных из Голландии раненных русских военных организовали госпиталь на месте винных складов на северной стороне улицы св. Николая на самой окраине города. Одно время тут размещался какой-то резервный полк, а теперь устроили госпиталь.

И опять начались нелады со снабжением. Город на себя расходы не брал, военный офис, похоже, даже не знал о существовании госпиталя. Рядовых ещё как-то кормили, но офицеры остались совсем без жалования. Это возможно и стало причиной визита Воронцова с компанией.

В общем, местные парни хотели как лучше. Как оказалось бывшие винные склады имели тайные лазейки, которые раньше использовали контрабандисты. А поскольку из моряков «Паллады» каждый второй промышлял контрабандой, они быстро наладили связь с обитателями госпиталя. Сперва подкормили бедолаг, втерлись в доверие, потом расписали им про русских, что живут в Америке как у Христа за пазухой, соблазнили прельстивыми речами, и в конце концов, устроили побег. Тесные роу позволяли на время укрыть беглецов. Особенно если они никому не нужны. Вот только не подумали морячки, что разгребать дерьмо за ними придется Ясютину.

Что же с ними делать? Нет, конечно, палладовцы где-то правы, в Виктории для беглецов нашлось бы занятие. Почти все рядовые в русских войсках были в прошлом крестьянами, поэтому мысль о собственной земле, отсутствию барщины, оброка и даже налогов, многим из них пришлась бы по душе. Тем более, что Северная Калифорния с её плодородными долинами не шла ни в какое сравнение с Поволжьем и северными губерниями, откуда в основном и происходили рекруты. И в любом случае работа на пашне привлекала больше, чем смерть на войне или изнурительная маршировка облическим шагом.

Но как их переправить в Викторию? Его возможности были ограничены, как в финансовом отношении, так и в смысле полезных связей. А единственная возможность добраться до Виктории из Англии заключалась в том, чтобы купить пассажирское место на «индийце». Это стоило недешево и устроить было не так-то просто. Мест продавалось мало. Наверняка было бы проще организовать побег через всю Сибирь.

Но и оставаться здесь надолго бедолаги не могли. Даже по меркам ярмутских роу получалось слишком много людей на небольшой дом. И как объяснил Тим, соседям вовсе не понравится, если он будет и дальше сливать в канаву дерьмо от целой дюжины жильцов. Средневековая канализация справлялась с возросшим населением только во время дождей. Не удивительно, что чума трижды опустошала этот город.

Сами беглецы, хоть и привыкли к тесноте казарм и палуб, долго здесь тоже не протянут. Крохотный задний дворик напоминал колодец. Прямой солнечный свет сюда не попадал никогда. А они едва оправились после ранений и болезней.

— И что с ними делать? — в очередной раз повторил Ясютин.

Тим не ответил.

Пожалуй Иванова можно будет пристроить слугой на первое время. Ему как раз не хватало ещё одного человека. А этот выглядит тертым калачом. Не то что молодые.

— Кто такой фурлейт? — спросил он Иванова.

— Обозник по старому-то, — сказал тот. — Возница то исть. Присматриваю там за телегой, управляю лошадьми.

— Допустим Иванова я возьму с собой. И мальчишку-барабанщика, он подозрений не вызовет. Им только одежду нужно получше найти. Но что с остальными? Как их вообще вытащить из города?

— Стена не проблема, — заверил Тим. — Мы выведем.

— А дальше?

Тим молчал. Парни проявили инициативу, но всех последствий своего человеколюбивого порыва не просчитали. А Ясютин рисковал не только собственной головой, но и всей миссией. Конечно, если переправить их в Лондон, тот любого поглотит. И переварит, не подавится. Только в Лондоне Ясютин мог их где-то пристроить, только из Лондона мог найти способ переправить в Викторию.

— В общем поступим так, — сказал Ясютин. — Ты, Билли, останешься с Тимом. Я забираю двоих. А остальных… как хотите, нарядите в селян, в женщин, в ярмарочных шутов, но проведите в Лондон. Там я уже что-нибудь придумаю. Расходы возьму на себя, но на многое не рассчитывайте.

* * *

«Звезда» на голову превосходила все до сих пор виденные Ясютиным таверны и постоялые дворы. Обставленные мебелью комнаты, обеденный зал с камином и креслами. Столы не общие, за каким собирались все, а рассчитанные на несколько человек. Можно сесть и поговорить, не ловя чужих взглядов.

Воронцов пододвинул кресло к камину и грел ноги. Пойти зимой в Ярмуте особо было некуда. В общественном городском зале проводили иногда балы и концерты, но не в эту неделю. Театр зимой не работал, торговля тоже расцветала ближе к весне. На набережной прохладно, на пляжах тем более. К купанию погода и вовсе не располагала. Хотя имелись особые купальни, где морскую воду подогревали и пускали в ванны, но это развлечение на охотника. Даже война как-то притихла с отступлением из Голландии и большая часть офицеров предпочла Лондон или уютные имения. А знакомцев у Воронцова в Ярмуте, похоже, не оказалось. Не с раненными же русскими сидеть на винных складах?

Камин и тишина располагали к неформальному общению. Тем более, что рядом с Воронцовым не оказалось ни Смирнова, ни слуг.

— Вас так и не приняли в Форин-офисе, — произнёс дипломат. — Не пойму на что вы рассчитывайте?

— Времена меняются, Семен Романович. Идет большая война. Союзы складываются и распадаются. И в какой-то момент карты лягут в нашу пользу. Нам ведь нужно одно-единственное решение любой из крупных держав. А там само пойдет. — Он подумал и добавил, забросив наживку: — Мы даже готовы выкупить наши земли у любой из претендующих на неё корон. И у нас есть что им предложить даже помимо звонкой монеты.

— Например?

— Испания нуждается в кораблях и пушках, а наши верфи и заводы способны выпускать их в больших количествах. Британские меховые компании хотят опередить французов и американцев, чтобы распространить торговлю на северо-западный берег. И мы можем в этом помочь.

— А Россия?

— А Россия по-прежнему нуждается в поставках продовольствия и материалов в Восточную Сибирь.

— Об этом аргументе мне рассказывал господин Колычев, — кивнул Воронцов. — Это ваш единственный козырь?

— Есть ещё один. Контролировать столь удаленные земли империя все равно не сможет. Морские пути от балтийских до аляскинских портов, самые продолжительные из всех существующих окажутся дороги и уязвимы в случае войны. Империя ведь не владеет даже крохотным островком на этом пути, чтобы поправить оснастку, запастись водой и припасами. А союзники — дело неверное.

Ясютин подумал, что две любви Воронцова — Англия и Россия вполне сосуществовали в Виктории. Потому что там говорили хоть и на измененном, но русском языке и потому, что царили порядки близкие английским. На это в свое время Ясютин пытался давить. Но тщетно. Конечно, дипломату, вовлеченному в дела всей Европы (а значит и всего мира), спорные американские колонии казались мелочью, которую он спокойно разменял бы на добрые отношения с Англией. Однако, даже при таком размене Воронцов не собирался продешевить. Только поэтому у Ясютина еще оставались шансы на успех и пространство для маневра. Ясютин решил, что темнить смысла нет:

— Даже Британия не смогла одолеть американские колонии, а между ними всего лишь Атлантический океан. До нас же от Петербурга кроме океана лежит огромная Сибирь. Туда невозможно перебросить достаточно войск, тем более снабжать их. Это первое. Второе. Империя могла бы заручиться поддержкой туземцев, как это делала Британия в Индии. Но и тут незадача. Промышленные Шелехова и камчатские казаки испортили отношения с кем только могли. Чукчи, коряки, алеуты, конягмиуты, тлинкиты — все натерпелись от них. С другой стороны, мы заключили со многими племенами выгодные договора и не нарушаем мир.

Он, разумеется не сказал всего. Туземцы на Оаху являлись союзниками Виктории лишь постольку, поскольку колонисты помогали им отбиться от других туземных князьков. Но они запросто променяют одних европейцев на других, если те предложат большую помощь. Не сказал он и много чего ещё.

Разговор вновь закончился без результата. Но капля камень долбит, не так ли?

Глава 9 Эскимальт

Когда Гриша впервые появился в Виктории, чтобы поступить в Университет, его некоторое время принимали за англичанина. По калифорнийской моде он носил бледно-желтоватые нанковые штаны, рубаху из тонкой бумажной ткани и соломенную шляпу — в подобном одеянии любили ходить английские моряки. Здесь же предпочитали фетровые шляпы с большими полями, замшевые куртки на манер индейских, крашенную индиго или кошенилью местную плотную ткань, которая шла и на штаны и на рубахи. Но даже сменив одежду Гриша выглядел светлее большинства горожан. Даром что прибыл с юга. Всё дело в том, что в жилах местных жителей текла значительная доля индейской или азиатской крови, а здешние европейцы — французы или испанцы сами по себе были смуглыми, в то время как все Гришины предки произошли из центральных губерний Российской Империи.

Оба его деда и обе бабки были русскими крестьянами, которых повелением Сената отправили на Камчатку поднимать хлебопашество. Отец и мать родились уже в дороге, которая заняла у насельников много лет. Вместе со взрослыми они вынесли все тяготы пути из бедных центральных губерний на самую дальнюю границу Империи. Но на краю земли, как оказалось, их путь не закончился. Однажды с Камчатки людей неожиданно забрал корабль легендарного Ивана Американца и переправил всех в Калифорнию, в Лунную Долину или Соному на местном наречии. Земли там было вдосталь, местные индейцы оказались на редкость мирными, а Старая компания выделила каждой семье всё нужно для жизни. Дело сразу пошло в гору. Цены на зерно тогда стояли высокие. И покупали его много. Но Николай Степанович — дед по отцовской линии быстро смекнул, что сказка может в любой момент закончиться, а человеку без учения в этой жизни придется туго. Поэтому (раз уж деньги шальные завелись) всем пятерым сыновьям и двум дочерям своим он нанял учителя, чтобы письму и счету обучил, а старшего — Михаила (отца Гриши) со временем устроил в Аграрный институт (тогда он назывался сельхоз лабораторией).

Михаил Николаевич пользу знаний оценил хотя бы потому, что будучи совсем ещё молодым, без изнурительного крестьянского труда от зари до зари, обзавелся домом в Сосалито и женился на первой в их Каменке красавице.

Так и вышло, что Гриша впитывал науку с младых ногтей. Помимо школы он занимался дополнительно с частными учителями (что самому Грише казалось не менее изнурительным, чем уход за дедовской скотиной и полями), а когда дело подошло к выбору дальнейшего пути, отец предложил отправиться в столицу и выбирать между Университетом Виктории и Техническим институтом Эскимальта. Два других столичных училища Морское и Коммерческое им были отвергнуты. Первое по причине непригодности Гриши к морскому делу, а второе отец посчитал пустой тратой сил.

«Коммерческой жилке никто тебя не научит, — говорил он. — Это в крови должно быть. С рождения. А вот науки хочешь не хочешь вдолбят так, что не забудешь».

Четыре года в учебы в Университете и жизни в Виктории перевернули мир молодого человека с ног на голову. Двенадцати лет от роду он вдруг обрел небывалую свободу. Кампус, как называли его на европейский лад, собрал лучших подростков побережья. И не только парней, но и девушек. Все они умели не только учиться, но и развлекаться. А в Виктории было где развлечься. И этот опыт стал не менее важным для Гриши, чем науки.

Всему на свете, однако,приходит конец, в том числе и беззаботной свободе.

Его день теперь начинался с рассветом, а заканчивался после заката. Ему пришлось работать без продыху. Несмотря на свой возраст и старые раны, Алексей Петрович Тропинин проявлял необычайную активность. Его интересы простирались от острова Эроманга, что недалеко от Австралии до Форта Восточного на Зеленой реке последи дальних пустошей Америки, от поисков пропавшей экспедиции Лаперуза до разборок между российскими пушными компаниями в северных пределах Аляски. Интересовала его и европейская политика, дела в Индии и Китае. Проклиная всякий раз медлительность сообщений он перечитывал доставленные через Кантон европейские газеты, или выпрошенные у бостонских моряков газеты американские. Некоторые заметки переводил и отправлял в местную газету «Виктория».

Алексей Петрович хотя бы по разу в неделю встречался с каждым членом правления Складчины, если тот вообще находился в городе. С многочисленными секретарями, приказчиками, отвечающими за тот или иной участок работы, он встречался почти каждый день. Вопросов возникало много и не во всех ещё Гриша до конца разобрался. Встречалось среди них много рутины — списки, расходы, собрания. Но некоторые вещи открывали перед Гришей новый мир.

Одной Складчиной дело не ограничивалось. Тропинин не случайно считался самым богатым человеком Виктории, да и сам в шутку называл себя магнатом. Различных предприятий за ним числилось не меньше дюжины и столько же принадлежали его родственникам и свойственникам. Верфи, домны, шахты, железноделательный и литейный заводы, химическая фабрика, оружейная, железная дорога. Ну и кроме того он владел долями в нескольких торговых компаниях с почти полусотней шхун.

Ещё больше предприятий хотя и не принадлежали Тропининым или Чекмазовым, частенько нуждались в советах Алексея Петровича. Там стояло оборудование, созданное фабриками Тропинина, воплощались идеи Тропинина, вращались его капиталы. Стекольный завод, кирпичный, городская канализация, газовое освещение, даже прачечная — всюду он приложил свою руку. Иногда казалось, на Алексее Петровиче держался весь их небольшой мир, и Гриша быстро понял, почему тот нуждался в помощнике с хорошей памятью.

Первые дни ему приходилось тяжело. Новые знания не текли ровным потоком, как в книгах, на лекциях в Университете или уроках в школе. Алексей Петрович был воплощением хаоса. Он начинал разговор с какой-нибудь важной технической мелочи, перескакивал на кредит, на финансы, на экономику вообще, затем на общество, на отношение с индейцами, потом вспоминал какую-то историю из жизни или из книг, и вновь возвращался к техническим деталям, а потом вдруг начинал говорить об Англии.

Хорошая память тут помогала мало. Многое Тропинину казалось само собой разумеющимся, так что он даже не задерживался, чтобы объяснить, а Гриша попадал как кур во щи.

— Меня нервирует эта ваша способность всё запоминать с одного раза, — сказал однажды Тропинин. — Всё время кажется, что вы манкируете обязанностями. И если бы не слова Варвары Ивановны… впрочем дело не только в этом. На тот случай если вас придется заменить, лучше чтобы вся информация где-то хранилась.

Гриша кивнул. Он давно понял, что обладал уникальной памятью, недоступной многим. И, конечно, всякое могло случиться, а такое крупное хозяйство не могло позволить себе лишних проволочек.

— Я бы рекомендовал завести три блокнота, — продолжил Тропинин. — Один пусть будет разделен на месяцы и числа. По одному листу на день. Вы будете записывать туда все планируемые дела и события. Встречи, мероприятия, памятные даты. Кроме того, я дам вам список тех, кому обычно дарю подарки на дни рождения или другие даты. Или присылаю поздравления. О них требуется напоминать загодя.

— Да, сэр, — ответил Гриша.

Колонии брали все самое лучшее, удобное и красивое от различных культур. И если в Сосалито предпочитали величать уважаемых людей по имени-отчеству, то в Виктории, с легкой руки британских моряков, вошли в обиход обращения «сэр» и «мэм». Они быстро прижились просто потому, что были короткими. Куда проще выпалить в критической обстановке «да, сэр», нежели произнести фразу «так точно, ваше высокоблагородие», принятую у русских военных. Даже если они и умудрялись проглатывать половину звуков. На войне секунда могла стоить жизни, но и в мирной жизни лишние усилия ни к чему. Короткое обращение оказалось удобным и в тех случаях, когда не следовало сбивать с мысли начальственный разум. Никаких предписаний, однако, в силу отсутствия институтов власти не имелось и наряду с короткими обращениями продолжали существовать все прочие.

— Второй блокнот я бы рекомендовал завести для соображений общего характера, — продолжил Тропинин. — Мне иногда приходят в голову какие-то идеи или я вспоминаю что-то, что подходит для энциклопедии или учебника. Хотя и не так часто как раньше. Все эти мысли нужно фиксировать, а потом, при удобном случае, оформлять в предписание, заметку или статью и передавать по нужному адресу.

— Да, сэр.

— И третий блокнот нужно завести с персоналиями на людей, с которыми мы будем встречаться. Чтобы вовремя освежать память об их предпочтениях, грешках и характере.

Иногда Тропинин желал остаться один, чтобы подумать. Он садился в глубокое кресло в конторе одной из своих компаний или в особняке Складчины (личной конторы для приемов у него не было) и как бы дремал. А Гриша тем временем занимался бумагами. В его задачу входило разбирать десятки записок, что приходили на имя Тропинина, сортировать их и предъявлять начальнику в удобное время. Люди просили о встрече, о помощи, о протекции, иногда предупреждали или жаловались. Под диктовку Тропинина Гриша писал и отправлял ответы.

Он догадался, что его не зря призвали на работу незадолго до Рождества. Несколько зимних недель ушли на что-то вроде ускоренных секретарских курсов. Пока из-за погоды дела шли не так быстро.

Во всяком случае Алексей Петрович пока не требовал от него мгновенной и верной реакции на любой свой запрос. Грише явно давали время освоиться, привыкнуть к привычкам начальства. Обычно рабочий день начинался в главной конторе на Иркутской улице — небольшом доме, где жил Тропинин, пока лет пять назад не перебрался с растущим семейством в роскошный особняк на Межигорную. Старый дом стал Присутствием, как он его называл. Множество принадлежащих семейству компаний находились далеко друг от друга (от Эскимальта до Дельты и Нанаймо) и расположив небольшую канцелярию в Виктории, Алексей Петрович управлял из неё делами. Но всех вопросов решить из конторы всё равно не удавалось, приходилось встречаться с людьми в самых разных местах, посещать другие компании, особняк Складчины, Морское училище, иногда выезжать в пригороды и тогда Тропинин заранее назначал секретарю встречу где-нибудь в городе или утром заезжал за ним на собственном экипаже.

До окончания холодов они почти не выезжали на фабрики и заводы, не посещали другие города. Но как только зазеленела трава в расписании появились дальние поездки, и однажды Грише посоветовали собрать дорожную сумку:

— Возьмите сменную одежду, спальный мешок, блокноты, перья. Имейте в виду, что работать придётся в дороге. Поэтому кроме чернильницы с крышкой, прихватите карандаш или грифель. Об остальном я позабочусь.

* * *

Старожилы, прошедшие некогда Сибирь и Аляску, смеялись над местными зимами, не способными заморозить даже ручьи, но Гриша родился на юге и для него даже такая зима выглядела достаточно холодной. Холодной и вонючей. Весь декабрь и январь над Викторией висел сизый дым. В Сосалито топили дровами. Зимой особенно по ночам хватало разок протопить камин. Пищу готовили тоже на дровах. Приятный дымок костра ни шёл ни в какое сравнение с угольным чадом, что наполнял воздух Виктории. У большинства горожан хватало денег на дрова, но меблированные комнаты, гостиницы, компанейские здания, конторы и лавки предпочитали более дешевый уголь. Как и кампус Университета, где действовало хитрое паровое отопление. За четыре года учёбы Гриша с трудом привык к этому запаху.

В середине февраля потеплело и топить углём перестали. Правда вонючий дым производили паровые машины, маяк и батареи газового освещения, которые работали круглый год, но их высокие трубы отгоняли дым в сторону от города и успешно развеивали среди облаков.

Гриша даже представить не мог, как пахло рядом с фабриками Эскимальта. Теперь, когда он впервые попал сюда, то решил, что так должно быть выглядит ад или во всяком случае его преддверие. Даже стёкла зданий покрывала жирная копоть.

— Так выглядят и пахнут деньги, — заявил ему Тропинин, когда они выбирались из паровика, что ходил теперь вместо конки. — Каменноугольная смола таит в себе массу занимательных веществ. Научиться бы только отделять одно от другого. Собственно и этим мы здесь занимаемся.

Обсаженные деревьями корпуса Технологического института сажа покрывала, как и все прочие здания. Деревца ещё были чахлыми и не могли защитить от пыли.

— Раньше институт был разбросан по сарайчикам и фабрикам. Но постепенно мы привели дела в систему. И система потребовала места, где можно читать лекции, проводить встречи, размещать студентов.

Технологический институт (иногда его называли техническим) располагался среди заводов и фабрик Эскимальта, но его недавно перестроенные корпуса отличались более изящными формами. Главное здание в три этажа имело форму кольца со внутренним двориком, а пристройки отходили от него лучами, словно рукояти штурвала.

— В боковых корпусах у нас размещены факультеты или кафедры, даже не знаю как правильно, мы называем их отделами. К каждому прикреплена лаборатория. Кроме общих дисциплин вроде черчения, иностранных языков, математики. Им лаборатории не нужны. Они, так сказать, осеняют все прочие факультеты. Мы даем студентам общие знания, но быстро приставляем к практике. А иногда сперва приставляем к делу, а потом уж добавляем знаний.

Попав внутрь через один из множества входов, они направились по круговому коридору.

— Чем вы занимались в Университете? — спросил Алексей Петрович. — На чём специализировались?

— Честно говоря там мы занимались сразу всем. Готовили второе издание Энциклопедии. Редактировали старые статьи, писали новые, заказывали гравюры. Вокруг этого собственно и строилось обучение.

— Разумно. Энциклопедией у нас тоже многие заняты, но в основном мы учим молодых людей изобретательству.

— Разве можно научиться изобретательству? — удивился Гриша. — Ведь это нечто, что требует вдохновения, подобно поэзии.

— Можно. Ещё как! Как, по-вашему, учатся воевать армейцы и флотские?

— Не имею понятия.

— Они читают книги по военной истории. Много книг. Битвы, войны, маневры. Тысячи битв, сотни войн, десятки примеров верных или неверных решений. Когда в голове собирается определенное их количество, мозг сам вырабатывает закономерности, находит приемлемый образ действия при учёте различных условий. С изобретательством то же самое. Расскажи человеку историю сотен изобретений, открытий, покажи примеры, заинтересуй хитрым механизмом и он начнет мыслить и действовать.

Как бы подтверждая слова Тропинина стенды на стенах и механизмы на столах демонстрировали примеры различных механических превращений. С поступательного движения на вращательное, со сменой угла, направления, скорости. Зубчатые и гладкие, ременные и цепные, винтовые и реечные. Некоторые механизмы содержали десятки различных элементов, выполняя красивую, но совершенно бесполезную работу. Всё это по мнению Тропинина должно было развивать фантазию и изобретательство.

В отличие от прочих учебных заведений, которые имели платное обучение или финансировались Складчиной, Технологический институт содержался полностью на счёт Алексея Петровича.

— Я выдаю задания, а потом использую разработки для получения прибыли. Выпускники в основном устраиваются на мои фабрики. Кому как не мне и оплачивать всё веселье?

На большом фанерном щите размещалась таблица с различными величинами, выведенными крупными буквами и цифрами.

— Метрическая система. Придумана французами несколько лет назад. Очень удобна для расчетов, поскольку основана на десятичном делении, а различные меры можно легко вывести из других. Сейчас мы используем привычные нам футы и фунты параллельно с метрами и килограммами, но постепенно переходим на последние. Важно вовремя ввести их в оборот. Потом, с развитием технической документации, теории и большого объёма литературы, будет сложнее менять привычки и переписывать книги.

Боковых пристроек имелось в наличии одиннадцать штук, но они расположились не равномерно, места хватало ещё для полудюжины.

— Химия, металлургия, механика, оптика, точные приборы, станки и производственные линии, паровые и гидравлические машины, кораблестроение, вооружения… — перечислял Тропинин показывая на идущие в бок коридоры. — Сельскохозяйственные машины. Здесь их разрабатывают совместно с институтом, где работает ваш родитель.

Они совершили почти полный круг. За это время им встретилось два десятка молодых людей. Женщин же не попалось ни одной, что сразу бросалось в глаза Гриши, привычные к корпусам Университета.

— Нам сюда, — сказал Алексей Петрович, поворачивая в боковой коридор. — Тут мы проектируем дороги, каналы, плотины, мосты, несущие конструкции, мелиорацию и всё в таком роде. По уму этот факультет надо бы в отдельный институт выделить и поставить на баланс Складчины. Дело-то всех касается.

В большой комнате их ожидало с полдюжины человек более зрелого возраста, чем встреченные в коридоре. На нескольких сдвинутых столах располагался макет местности с идущей по ней железной дорогой (её Гриша узнал по характерной решетке из шпал и рельс). Она проходила сквозь выполненные из гипса горы, нарисованные реки, берег моря и леса из крашеных щепок.

— Вот сюда мы сегодня отправимся, — заявил Тропинин. — Это дорога в Нанаймо. Сто семнадцать вёрст. Но участок от моста Виктории до верфи и далее мимо фабрик вокруг залива Эскимальт, мы давно построили. Так что десятая часть дороги считай уже есть.

Глава 10 Железная дорога

— Помнится, вы говорили, что умеете ездить верхом? — спросил Алексей Петрович. — Тогда вам не придётся учиться на ходу.

В Виктории далеко не все держали верховых лошадей. Здесь куда больше людей умели управлять парусами, чем животными, а уж если и ездили, то брали пролетку. Но Гриша вырос в Калифорнии, где верховая лошадь считалась привычным транспортом. И кроме того, одно время он собирался поступить в конные мушкетёры и не хотел выглядеть нежным горожанином.

На выходе из института их уже ждали шесть лошадей под седлом. С ними отправился один из инженеров по имени Хартай, его молодой помощник Андрей и два агента из охранной компании Шелопухина, которые не представились, но Тропинин называл их Миша и Саша.

Нужда в охране возникла лет десять назад, когда несколько курьеров меховых компаний не вернулись с маршрутов. Обычно из отдаленных факторий в глубине страны отправляли человека или двух на байдарке с партией пушнины. Те сплавлялись к устьям рек, где пушнина собиралась и отправлялась в главные конторы в Викторию. И вот курьеры стали пропадать. Конечно, на порожистых реках северо-запада случалось всякое. А кроме бурных вод опасность представляли медведи и пумы. Но вполне могли напасть индейцы, лихие люди или даже конкуренты.

Такое и раньше случалось, когда убивали и грабили охотника или промышленного, а на севере схватки между промысловыми ватагами считались обычным делом. Но одно дело небольшая добыча частника и совсем другое крупная партия меховой компании. Вопрос с безопасностью явно назрел, а к каждой лодке не приставишь конного мушкетера или гвардейца, да и не их дело охранять компанейские грузы.

И тогда Тропинин предложил своему другу Шелопухину создать агентство по охране людей, товаров, зданий, а также для поиска преступников. Он ссудил Шелопухина деньгами, а вдобавок заключил первый контракт. У Алексея Петровича много чего имелось, что нуждалось в охране. И фабрики, и склады с товарами, и шхуны, и особняк, где он жил с семейством. Да и сам Тропинин мог привлечь внимание разбойников. Деньги через его руки проходили немалые.

Скоро и другие предприниматели осознали преимущества охранной службы. Держать собственных бойцов или телохранителей зачастую бывало накладно. Особенно если нужда в них возникала лишь время от времени. Людей с улицы брать боязно, а ну как те и окажутся злодеями. А Шелопухин за своих людей отвечал.

В городе агентов Гриша даже не замечал, они обычно отирались где-то позади. А если ехали с экипажем, то устраивались на запятках. Но в дикой местности скрытность не имела смысла, так что оба агента лишь чуть приотстали, сохраняя почтительную дистанцию, а во время стоянок расходились по сторонам, приглядывая за обстановкой.

Трасса по большей части проходила рядом с тележной дорогой, по какой давно пустили дилижанс, а многочисленные повозки доставляли в столицу продовольствие от фермеров и рыбаков. Время от времени, однако, пути разделялись. Как оказалось, у железной дороги имелась своя логика.

— Вроде бы дело нехитрое, — говорил Алексей Петрович. — Равняй себе землю, клади шпалы, рельсы. Но! Есть и тут своя Сцилла со своей Харибдой. Вся суть в том, чтобы построить путь как можно короче, однако избежать при этом крутых подъемов, спусков, поворотов, тем самым обеспечив паровозу нормальную скорость и тягу. И вдобавок желательно свести к минимуму строительные работы. Чтобы увязать всё вместе как раз и требуется инженерия.

Крупное и шумное строительство шло недалеко от Эскимальта, в устье речушки Голдстрим, известной среди индейцев под именем Савлуктус. Говорили, будто сам Иван Американец когда-то искал здесь золото, да так и не нашёл. Проезжая дорога шла вдоль долины, спускаясь в неё, а потом поднимаясь вновь. Она годилась для людей, всадников и повозок, хотя как раз в феврале низины изрядно подтапливало талыми снегами. Железная дорога не могла повторять рельеф и шла верхом по обрывистому краю.

Однако, возле самогозалива Саанич путь ей преграждало ущелье, по которому протекал небольшой приток. Здесь готовились возвести стальной мост — наверное самое дорогостоящее и сложное в инженерном отношении сооружение на всей дороге.

На чертеже, который развернул Тропинин, мост представлял собой призму из стальных листов и силовых элементов. Чем-то конструкция напоминала баржу с набором из шпангоутов и обшивкой. Только здесь все предполагалось сделать из железа. Поезду предстояло ехать поверх этой баржи. Но сперва мост следовало протянуть над ущельем, а оно оказалось слишком широким для одного пролета. Поэтому от берегов речушки вверх поднимали опоры, собираемые из пересекающихся стальных балок.

Здесь работало с полсотни человек, если считать тех, кто доставлял по готовому участку дороги железные балки, уголь и другие припасы на вагонетках, ведомых лошадьми. Рабочие площадки из толстых досок поднимались вместе с растущими опорами. На каждой площадке в особых переносных горнах накаливали ножки заклепок. Рабочие вставляли их в отверстия балок клещами, после чего один упирался в заклепку поддержкой, другой работал молотом, а третий подставлял под молот обжимку, формирующую ровную круглую шляпку. Звенела сталь, ругались люди, скрипели блоки, переброшенной через ущелье канатной системы. С помощью неё на опоры опускали очередную балку или бочку с углём.

Тропинин и инженер Хартайпереговорили с мастером, отвечающим за участок, спустились вниз и остались довольными.

— Я всё время боюсь, что мост принагрузке завалится на бок, — заметил Тропинин.

— Не думаю, — пожал плечами Хартай. — Но мы можем сделать растяжки по бокам опор.

— Давайте так и сделаем. Мне будет спокойнее.

Обычные земляные работы шли сразу по всей трассе. На время холодов их останавливали, но едва земля оттаяла, сразу возобновили. Дорогу разделили на участки, на каждом за всё отвечал свой мастер. В его подчинении находилось с десяток рабочих. Кайлы заступы, лопаты и носилки — вот и всё чем они располагали. Хартай и Тропинин проверяли ход работ, смотрели через установленный на треноге нивелир на мерную рейку, которую держал Андрей, цепью проверяли радиусы, сравнивали показания с записями. Тропинина в основном интересовало, управятся ли строители до следующей зимы?

И пока вроде никто не отставал от графика. Если не считать большого моста через ущелье и двух поменьше через реки, пока всюду велась только переработка грунта — насыпь, выемки, дренаж.

— Остальное будем делать в следующем году и сразу со строительного поезда, — пояснил Тропинин. — Мелкие мосты, укладку готовых решеток из шпал и рельсов, засыпку балласта и уплотнение. Возможно пустим по одному составу с каждого конца навстречу другу другу. Или даже забросим ещё парочку в устье реки Ковичан и направим в разные стороны. Четыре поезда уложат дорогу за следующее лето.

Гриша уже привык к конке, паровику, что бегал к фабрикам Эскимальта, он знал, что рельсовые пути давно использовали в шахтах и в портах. Но идея связать таким образом города показалась ему слишком смелой. Это же сколько одного только железа на неё уйдёт? Как всё это потом окупать? Тем более, что путь до Нанаймо не представлял особой сложности. Город стоял на берегу Внутреннего моря и кроме дилижанса из Виктории трижды в неделю туда бегал пароход компании Аткинсонов. И это не считая многочисленных барж и баркасов с углём, лесом и железом. Водный путь был дешевле и удобнее, за исключением коротких периодов штормов. Почему Тропинину вздумалось проложить дорогу именно здесь, до сих пор оставалось для Гриши загадкой. Но загадок в работе он не любил, поэтому спросил напрямик.

— Нам нужно отработать технологию, — ответил Алексей Петрович, поглаживая лошадь по холке. — Есть много мелочей, незаметных на первый взгляд, с которыми следует определиться. Нужно выбрать подходящую толщину рельса, угол наклона, лучший материал для балласта, конструкцию дренажа, подобрать мощность паровоза и провести кучу мероприятий начиная с обучения персонала и заканчивая организацией движения.

Но не прокладывать же дорогу в никуда? А многочисленные лесопилки, фермы и рудники на побережье позволят загрузить её людьми и товарами. Когда мы построим железную дорогу, путь от Виктории до Нанаймо займет от силы три часа.

Несмотря на сказочность планов, Гриша не спорил. Он верил человеку, сумевшему поднять столько заводов.

Они двинулись дальше по крутому берегу залива Саанич. Хотя на больше части берега зеленела свежая трава, на склонах гор местами ещё лежал снег. Но работы велись и здесь. Рабочие выбирали грунт и устраивали насыпь на широком уступе склона. Тропинин обещал лучших из них позже определить на строительные поезда, а потом и в постоянные работники железной дороги.

Через некоторое время дороги разделились. Старая проезжая продолжала идти вдоль берега, а железная уходила внутрь Острова в распадок между горами. Там раскинулось небольшое озеро Шониган.

— Ещё одно условие строительства парового сообщения — привязка к станциям для питания водой. Мы возводим их через каждые пятнадцать-двадцать верст. Кроме того, по берегам озера удобно устраивать заготовку леса, а это ещё один груз для железной дороги.

Здесь они заночевали в строительном городке расположенном неподалеку от индейской деревни.

* * *

На следующий день, когда трасса вновь соединилась с проезжей дорогой, им встретился разъезд конных мушкетеров. После нескольких преобразований крохотных вооруженных сил колоний, гвардейцы превратились в морскую пехоту, а конные мушкетеры стали единственным регулярным полком сухопутных сил, выполняя одновременно роль армии, полиции и пограничной службы.

По сути они были драгунами. Каждый имел при себе многозарядный дробовик, винтовку дальнего боя и полдюжины гранат. На случай рукопашного боя бойцы имели нож и клинок с небольшим изгибом, предназначенный скорее для укола, нежели для рубки. Оборонная доктрина острова предусматривала партизанскую борьбу, с привлечением волонтеров — засады, диверсии, нападения на небольшие гарнизоны противника, уничтожение фуражиров, поджог вражеских кораблей. На большую армию Складчине просто не хватало средств.

Гриша уже знал, что одна рота обходилась Складчине в 20 тысяч астр ежегодных расходов, включая сюда и довольствие, и содержание лошадей. Предполагалось, что каждая страна (или штат, если говорить в принятых у соседей терминах) со временем получит по роте мирного времени. Но пока что для бюджета Складчины это выходило накладно, поэтому полных рот полк так и не завёл, а имел по полуроте на Острове, в Калифорнии и на Оаху. Что до прочих земель, то там и вовсе обходились небольшими отрядами под командой лейтенанта или даже сержанта.

Разумеется, все мушкетёры знали Алексея Петровича, многие даже лично. Поэтому, приветствиями дело не ограничилось. Спешились, закурили, разговорились.

Восточный берег Острова войска патрулировали не только из-за разбойников. На севере между племенами часто возникали стычки за благоприятные для проживания земли и богатые промыслы. Это давление племени на племя понемногу продвигалось к югу. Один из северных родов салишей был изгнан со своих угодий свирепыми квакиутлями и осел недалеко от Нанаймо. Ягодный полуостров, где жило племя сноу-ас, также подвергался регулярным набегам.

Опасаясь что войны между индейцами перекинутся на освоенные колонистами земли, полковое командование распорядилось о постоянном патрулировании местных дорог.

Инспекция стройки отнимала довольно много времени. За следующий день они прошли ещё треть пути и остановились на ночлег у Медной горы, где стоял небольшой поселок старателей из двух десятков домов. Самородную медь находили по всему побережью, но приемлемую для разработки руду пока нашли только в двух местах. И только здесь, на Медной горе начали разработку. Второе месторождение на севере оказалось слишком близко к враждебным индейцам.

Страхов с прижитыми на Юконе сыновьями и дочерью взялся за это дело, получив солидную долю в бизнесе. Помня навыки, полученные ещё на Урале, он организовал плавильную печь, и понемногу выдавал металл. Постепенно обзавелся паровой дробилкой, проложил рельсы. Посёлок насчитывал уже две сотни людей. С появлением взрывчатки добывать даже твердые породы стало гораздо легче. А поскольку производил взрывчатку пороховой завод Тропинина, ему нашлось о чём поговорить со стариком.

Будь эта шахта в Европе, Страхов скорее всего прогорел бы, но здесь вся его продукция оказалась расписана на годы вперед.

— Выгодность нашего положения в том, что сколько бы ни стоила добыча и обработка, допустим, меди или свинца, это все равно будет дешевле, чем везти металл из Европы или даже из Азии, — пояснил Грише Тропинин. — Таким образом мы развиваем местную экономику даже на бедных ресурсах. Лишь бы найти их. А невыгодность в том, что мы мало что можем предложить другим рынкам. Нас не пускают с передельным товаром, а сырье везти столь же невыгодно в обе стороны.

Весь вечер хозяин рудника и председатель правления Складчины вспоминали былые деньки. Страхов признался, что хочет побыстрее передать дело детям, а сам мечтает отправиться на Оаху, греть старые кости. Он между прочим рассказал о том, как легендарный Иван Американец выкупил его у промышленников в Нижнем Новгороде, поведал и немало историй о путешествии на Юкон, в котором Тропинин участия не принимал.

— Золотишка там много, — выпив «Капельки» подытожил Страхов. — Но лето уж больно короткое, а земля промерзлая иной раз даже не оттаивает.

— Обустроимся, возьмемся и за золото, — уверенно сказал Алексей Петрович.

* * *

Железная дорога не стала бы идеей фикс Тропинина если бы на побережье не нашлось дешевого железа. Занимаясь в Университете в том числе описанием населенных пунктов Острова, а значит и историей их возникновения, Гриша был посвящен в детали.

Железо долгое время являлось узким местом всех начинаний промышленной зоны Эскимальта, а значит и всех колоний. Без него невозможно было создать массовое производство станков, сельскохозяйственных машин, инструментов, пароходов, оружия и многого другого. Болотное железо добывали в Дельте и ещё в нескольких местах в весьма скромных количествах. Его обработка требовала много времени, сил и угля, а чугун получался не лучшего качества. Дошло до того, что колонии завозили железо из Сибири, покупали всевозможный лом у бостонцев, англичан и других заезжих европейцев. Что выходило дорого, нерегулярно и никак не могло покрыть всех потребностей Виктории.

Спасение пришло с неожиданной стороны. С поисков новых угольных месторождений.

Одним из стимулов поисков стала фактическая монополия на уголь братьев Пирран. А Тропинин не любил зависеть от монополии, тем более в таком важном материале. Паровые машины потребляли его в огромных количествах, уголь шел на выплавку металла и поковку изделий, его требовали коксовые батареи и система городского освещения. Второй вопрос, который задумал закрыть Алексей Петрович, касался сортов угля. Дело в том, что одни его виды оказались более пригодны для получения разнообразных смол, другие содержали много газа для освещения, из третьих получался хороший кокс для выплавки чугуна, а четвертые при горении давали больше жара. В теории. На практике же приходилось довольствоваться тем, что продавали братья Пирран.

Тропинин снарядил масштабную экспедицию вдоль восточного берега Острова, справедливо рассудив, что если там есть одно месторождение угля, то вполне могут быть и другие. Так и вышло. Уголь повсюду буквально лежал под ногами. Впрочем, проблему монополии решили и без Тропинина. Индейцы из племени Снунейму решили начать собственную добычу, тем самым положив начало конкуренции.

Зато поиски привели к другому, куда более важному открытию.

Когда группа горных следопытов обыскивала восточный берег Острова, выявляя всё новые и новые залежи каменного угля, одному из них Корлыханову пришла в голову неожиданная идея обыскать заодно и соседние острова. Ведь чуть ли не главным условием рентабельности добычи считалась близость к водным путям, а острова сами по себе располагались в море.

И вот на острове Святого Феликса, что лежал между Островом и материком (на иных испанских картах он значился как Техада) Корлыханов нашёл железную руду. Да такого отличного качества и так близко к поверхности, что господин Тропинин бросил все свои дела и отправился исследовать остров.

Он назвал его Островом Сокровищ.

Приятной неожиданностью стало и то, что остров не принадлежал никакому из индейских племен, во всяком случае там не имелось постоянных поселений. Поэтому Тропинин объявил его собственностью Складчины и Виктории.

На карте Святой Феликс напоминал маленькую копию их Острова. Та же вытянутая форма, то же расположение относительно сторон света, такой же горный хребет, идущий по центру. Только что берег не был так сильно изрезан фьордами.

Вся добыча бедной руды на болотах тут же прекратилась. Руду начали возить в устье Стольной исключительно с острова Сокровищ. Там на старых доменках выплавляли чугун, в печах переделывали его на железо и сталь и уже в виде чушек и болванок подавали на заводы Эскимальта. Уголь же находился поблизости — на месторождениях Нанаймо. Три крупных города оказались рядом, отчего эта часть Внутреннего моря стала довольно оживленным местом.

Но старые доменки не справлялись, а Тропинин желал убрать лишнее звено. Поэтому он начал возводить домны прямо в Нанаймо, затем построил фабрику по получению кокса, а потом перенес туда и большую часть металлургического производства.

Нанаймо рос очень быстро. Шахтеры, строители, металлурги, ломовые извозчики, грузчики, портовые рабочие, лесорубы. Всех их следовало одевать, снабжать продовольствием, лечить, развлекать, их детей учить, а приезжим предоставлять кров. За последние три года город прибавлял в среднем по сотне жителей каждый месяц и уже перевалил за пять тысяч.

Разумеется, люди не появлялись из воздуха. Приток переселенцев из России и вербовка среди индейцев не могли покрыть потребность в рабочей силе. Нанаймо развивался за счет других городов. Поселение в Дельте сократилось наполовину. Рост самой Виктории замедлился, а в один год даже остановился, так как молодежь вербовали на шахты, рудник и заводы. Туда же подались предприниматели, желающие поднять дело на новом месте.

Нанаймо вскоре стал третьим по величине городом колоний, уступая лишь столице и Сосалито. Не случайно именно сюда Тропинин решил проложить первую железную дорогу.

Глава 11 Нанаймо

Хотя Гриша собирал исторические сведения о городах и поселках, когда работал над энциклопедией, в самом Нанаймо ему бывать не довелось. И теперь город произвел на него удручающее впечатление. Он действительно оказался большим, и это единственное что соответствовало ожиданиям.

Ничего общего с красными линиями Виктории или милыми террасами Сосалито здесь не имелось. Раскиданный на большом пространстве среди входов в шахты, складов, пристаней, домен, печей, заводов, Нанаймо развивался безо всякой системы. Город разделяли пустыри, холмы и отвалы пустой породы, разрезали рельсовые дороги с вагонетками на конной тяге. Хижины из слегка отесанного сырого бревна соседствовали с аккуратными щитовыми домиками, какие часто ставили на починках и торговых постах; встречались кирпичные постройки и даже парусиновые палатки. Дороги здесь никто не мостил, разве что лавки и кабаки соединяли дощатым настилом. Там, где почва недостаточно каменистая дороги развезло от февральских дождей и талого снега, а поскольку такие места все старались объехать, лужи и грязь только распространялись в обе стороны.

С шипением работали паровые машины, скрипели оси, стучали заводские молоты и звенели наковальни. Освещение сводилось к тусклым фонарям на одну свечу и самодельным факелам. Пьяные крики и громкие песни по вечерам дополняли непритязательную картину.

— Хорошо, что дома разбросаны так далеко, — заметил Тропинин. — Когда начнётся пожар, а при таком хаосе это дело времени, его не разнесёт на весь город. — Он подумал и добавил: — Если конечно не будет сильного ветра.

Центра как такового город не имел. Но несколько общественных и коммерческих зданий (гостиница «Бинг», станция дилижанса, конюшня, кабак, скобяная лавка) вполне могли сойти за таковой. В этой гостинице они и остановились, поручив лошадей соседней конюшне. Инженер с помощником должны были вернуть животных в Эскимальт, потому что Тропинин собирался посетить остров Феликса на пароходе и на пароходе же потом вернуться в Викторию.

Гостиница «Бинг», которую содержал бывший шахтер-шотландец, считалась лучшей в городе. В номере за ширмой Гриша обнаружил чугунную ванну и ему сразу же захотелось смыть грязь трёх дней пути. Водопровода город не имел, про водогрейный котел здесь даже не слышали, даром что жители по углю ходят, но молодые служанки быстро натаскали горячей воды с кухни. После чего предложили потереть постояльцу спинку. Гриша покраснел и не сразу нашелся, что ответить. К счастью, как раз в этот момент Алексей Петрович крикнул из-за стенки, чтобы он поторапливался, потому что им ещё предстоит ужин. Так что служанок, как ветром сдуло, а Гриша, быстро смыв с себя грязь заодно с краской от новых джинсов, оделся в свежее и спустился вниз.

Обеденный зал на первом этаже скорее подошел бы для проведения семейного ужина. Всё чинно, чистенько, наверняка вкусно. И ни единой души. Тропинин решил, что ему тишина не подходит, он вдруг захотелось узнать, чем дышит город. Оставив в гостинице Хартая с Андреем, но прихватив охрану, они отправились на поиски подходящего кабака.

Чего-чего, а кабаков в Нанаймо имелось в избытке. Все как один шумны и полны народу, так что Алексей Петрович повернул в ближайший. Не желая быть узнанным, начальник двинул шляпу поглубже и выбрал самый дальний из столиков. Гриша заметил, что такие места не пользовались у завсегдатаев спросом, разве кто-то затевал карточную игру. Большинство толпилось возле длинного бара или вокруг пинбол-машины.

Такие машины начали ставить в кабаках недавно. Для начала игры требовалось сунуть в щель пятак. Свинцовый шарик запускали пружиной и гоняли по наклонной доске с помощью разнообразных клавиш. Если он проваливался в лунку, то игра прекращалась, а если попадал на особенные места, то завоевывал очки. Под действием скрытого механизма на табло менялись цифры. Когда очков набиралось определенное количество, открывалась дверца ларца в котором стояла небольшая бутылка «Незевая». На памяти Гриши никто не смог выбить нужное число. Впрочем, он не так часто просиживал штаны в кабаках.

Молодая девушка принесла им заказ (мясо и выпивку) и сразу исчезла. Быстро утолив голод, гости за стаканчиком виски молча наблюдали за местной жизнью, которая не отличалась разнообразием.

Даже в припортовых кабаках Виктории драки случались нечасто, а тут долго ждать не пришлось. Уже через полчаса возле бара из-за какого-то пустяка сцепились двое рабочих. Гриша не расслышал начала, но вроде бы один парень назвал другого оборванцем, тот ответил грубостью, первый ударил, у обоих нашлись дружки и понеслось…

Саша с Мишей достали дробовики и предложили Алексею Петровичу покинуть заведение через кухню. Но он отказался.

— Досмотрим. Тот парень с моего завода. Я хочу с ним поговорить, когда всё закончится.

Дело оказалось не столь простым, как думалось поначалу. Драка вовлекала все больше людей и вскоре сама вылилась на улицу, где к ней стали присоединяться парни из других заведений. Город явно был разделен на какие-то партии или банды, или концы. И вот, точно кристалл в перенасыщенном растворе, небольшая драка начала расползаться в пространстве.

Они расплатились и вышли на улицу.

— Давайте подождем здесь, — предложил Миша, указав на глухую стену сарая.

Стена могла прикрыть всем спины, если дело примет дурной оборот. Так они и сделали. Агенты Шелопухина стали по обе стороны от Тропинина с Гришей и демонстративно взяли в руки дробовики. К ним, однако, никто не приближался. Казалось, местные знали с кем и за что они дерутся, а на пришлых не обращали внимания. Не то, чтобы это успокаивало охрану.

Всё закончилось, едва появился конный разъезд. Увидев всадников люди, не разбежались и даже не разошлись, а просто прекратили драку. Тем, кто упал, помогли подняться, кулаки засунули в карманы, вот пожалуй и всё. Мушкетеров местные обитатели явно не пасались, но признавали за ними известную силу.

— Всё в порядке, Пётр Алексеевич? — спросил один из всадников, подъехав к сараю.

— Да, спасибо, все целы.

Народ, который только что с упоением метелил друг друга, про драку совсем забыл и с нарастающим интересом принялся рассматривать самого могущественного на Острове человека. Тропинин не растерялся и пользуясь моментом подошел к зачинщику драки.

— Позволь мне угостить тебя выпивкой, — предложил он.

Тот хоть и опешил от неожиданности, отказываться не стал.

Они вернулись в бар, где уже успели прибраться. На сей раз агенты Шелопухина сели за соседний столик, так, чтобы не мешать разговору, но видеть весь зал.

Парня звали Максимом. Он и правда работал в доменном цехе на загрузке шихты. Не самая чистая работа, но и не самая тяжелая.

— Зачем ты назвал его оборванцем? — спросил Алексей Петрович.

— Да мы в футбол-то недавно играли, а они-то даже одинаковых безрукавок не нашли. Нацепили рвань всякую, кто во что горазд. В глазах-то пестрит. Как тут играть с таким сбродом?

— Зимой играли?

— Ну да. Снега-то не было совсем. В общем-то по трезвому размышлению, не стоило мне так говорить. Им-то бедолагам платят такие гроши, что не до цвета. Оделись, как уж смогли. У братьев-то Пирран только земляки из Корнуэлла нормально зарабатывают, а остальные-то едва концы с концами сводят.

— Так вы с углекопами играли?

— С ними самыми.

— И часто играете?

— Летом-то почитай каждую неделю. А зимой иногда только.

Максим ушел, а они решили продолжить ужин, заказав ещё мяса.

— Когда я был в прошлый раз здесь было потише, — произнёс Алексей Петрович.

— Город рос слишком быстро, — предположил Гриша.

— Именно, молодой человек! Открывающиеся здесь возможности вымели из Виктории авантюристов и людей, скажем так, маргинальных, которые в противном случае бузили бы там. Так что бурный рост Нанаймо в некотором смысле отложил кризис Виктории.

— Кризис?

— У нас до сих пор нет настоящих органов власти. Да, гвардия с мушкетерами присматривает за порядком, да, какие-то дела решает городской совет, какие-то Складчина, но все это так сказать кустарщина. И за тридцать лет город не погрузился в хаос только потому, что он слишком мал, а люди его населяющие хорошо обеспечены.

Он подумал, глотнул немного виски и добавил:

— Иван говорил мне однажды, что сорок тысяч человек — оптимальная численность для города. Если меньше, то люди лишены маневра с работой, отношениями, взглядами; они всегда на виду, всегда под давлением общественного мнения. В общем, большая деревня. А если народу больше, то городом становится сложно управлять, требуются обременительные институты власти. Сорок тысяч человек — тот Рубикон, за которым действительное самоуправление перестает работать. И кризис наступит рано или поздно.

* * *

— Сегодня у нас пробный пуск прокатного стана, — сообщил Тропинин.

О том что они посетят завод, Гриша знал заранее, но про испытания услышал впервые.

Здание прокатного цеха чем-то походило на готический собор. Ну, настоящих-то Грише видеть не приходилось, а рисунков он перевидал немало. За высоким западным фасадом с печными трубами вместо башенок размещались печи для разогрева болванок, паровой пресс и другие механизмы, а длинный центральный неф был отдан под линию из десятков прокатных вальцов с паровыми машинами и сотен роликов между ними. Примыкающая с востока пристройка отводилась под обрезку и хранение готовых изделий. Арочная конструкция здания со стрельчатыми окнами подчеркивала схожесть с собором.

— Раньше мы отливали рельсы из чугуна, — пояснил Тропинин, когда они осматривали готовые к запуску механизмы. — Дешево и сердито. Для конки сгодится. Но для тяжелого паровика материал слишком хрупкий, на стыках часто появляются сколы. Стальной рельс гораздо лучше, дольше служит и может поддержать высокую скорость движения. Сталь, однако, дороже и нуждается в обработке. Зато прокат дает не только ровное изделие, но и упрочняет материал.

Они заняли место в застекленном кабинете начальника производства, откуда была хорошо видна вся линия. Стёкла несколько приглушали звуки машин, а вентиляция делала воздух не таким жарким. Зная о приезде начальника, стальные отливки заложили в печь и нагревали с раннего утра и вот теперь цвет накала удовлетворил мастера, а главный инженер дал команду на запуск. Зашипел пар, загремели машины. Огромными, подвешенными на цепи клещами, рабочие вытащили первую из раскаленных болванок и подали её к жому (так здесь называли пресс).

— В Эскимальте на первом этапе стоял паровой молот, — сказал Тропинин Грише. — Он формировал нужную заготовку. Но приходилось дважды нагревать болванку прежде чем подавать на прокатные вальцы, а это лишний расход угля и угар металла. Да и точность обработки меня не устраивала. Жом делает всё быстрее и лучше.

Он едва успел закончить, а болванку уже обжали до нужных размеров и подали на первую пару вальцов. Грише доводилось видеть в Калифорнии зубчатые и гладкие вальцы через которые пропускали стебли конопли или льна. Их тоже приводила в движение паровая машина и справлялась она куда лучше ручного теребления. Но здешние вальцы оказались просто огромны. Вторая и третья пары немногим уступали первой и только начиная с шестой пары вальцы выглядели одинаковыми.

— В Эскимальте у нас стоит реверсивная машина. Можно катать заготовку то туда, то обратно, меняя лишь ручей. Получилось не очень. Слишком толстая болванка в начале и слишком тонкое изделие в конце. Пришлось всё равно разделить прокат на несколько пар вальцов. Кроме того, реверс занимает больше времени, и заготовка успевала остыть. А я поставил целью выкатывать готовый рельс с одного нагрева.

Как уже догадался Гриша, лучшим решением стала линия из семнадцати пар вальцов, которую поставили в Нанаймо. Много машин, большой расход угля на работу, но меньший на нагрев. Зато теперь в разных ручьях можно прокатывать разный фасон, без замены вальцов. Уголок, тавр, двутавр, швеллер. Трёх разных размеров.

— А реверсивный метод хорошо подошел для листового проката, — добавил Тропинин. — Там мы просто уменьшаем зазор между гладкими вальцами после каждого прохода.

Поначалу испытания шли удачно. Рельсы вылетали из прокатного стана, как макаронины из экструдера. Там их разрезали огромным резаком на четыре части, обрезая заодно и концы, где, как пояснил Тропинин, собирался металл худшего качества. Затем в рельсах пробивали отверстия, а некоторые из них изгибали очевидно ради укладки на поворотах пути.

— Для удобства перевозки, укладки и учёта мы используем рельсы в десять метров, или около одиннадцати ярдов, — закончил объяснения Алексей Петрович.

Однако вскоре произошел сбой.

Выпустив не больше дюжины изделий линию остановили. Последняя заготовка, не пройдя и половины предназначенного пути, вдруг загнулась и почти обернулась вокруг верхнего вала.

— Даже не знаю, то ли нагрев вальцов тут виной, то ли мы чего-то недосмотрели, но дальше двух десятков проходов нам продвинутся не удалось, — сообщил начальник производства. — И охлаждение усиливали и ограничители ставили, а он, змей, загибается и всё тут.

Начальник, инженер и мастера, отметив определенные огрехи, отправились совещаться, как доработать и лучше настроить механизмы, а Тропинин с Гришей вышли на свежий воздух.

— Что думаете, молодой человек? — спросил Алексей Петрович.– Ну кроме этой досадной остановки. Думаю, проблему решим со временем. Раньше следующего года нам рельсы не понадобятся.

— Выглядит просто грандиозно, — признал Гриша. — Но я заметил, что линия простаивает между подачей заготовок, а машины всё это время работают вхолостую. Вот если поставить рядом ещё один пресс, то заготовки можно будет подавать по очереди и вальцы не будут зря вращаться в ожидании.

— Верно, верно, молодой человек! Так и сделаем со временем. Когда решим вопрос с нагревом. Главная проблема, однако, заключается в том, что производство таких масштабов требует соответствующего сбыта. А его нет. Всё это нужно использовать, иначе в таком масштабном производстве не будет смысла. То что мы делаем сейчас, это всего лишь опыты, отработка технологии. Пока мы укладываем рельсы куда медленнее, чем можем выпускать. В следующем году дорогу достроим. И что дальше? Допустим, бросим ветку до озера Ковичан, чтобы обеспечить Викторию деревом на долгие годы. Но это верст тридцать не больше. Мне нужен настоящий фронт работ.

Досаду Тропинина можно было понять. Когда-то он создал линию по производству шхун, но она так и не заработала на полную мощность. В лучший год верфи работали пару месяцев, выпуская четыре десятка корпусов. А могли бы выдавать две сотни в год.

— Можно прокатывать эти самые швеллеры, уголки… — предложил Гриша.

— Верно. Но их тоже столько не нужно. Во всяком случае пока мы не начнем строить из стали корабли, паровозы, мосты. А тяжелые мосты с паровозами опять же потребуются в первую очередь железным дорогам. Всё крутится вокруг дорог и когда-нибудь мы ими займемся вплотную.

* * *

На следующий день перед пароходом в Феликс, Тропинин решил навестить угольную компанию братьев Пирран. Местное её отделение размещалось в обычном двухэтажном кирпичном доме. Никаких украшений на фасаде, простенький чугунный забор, во дворе лишь скромная двуколка для разъездов. Братья не любили пускать пыль в глаза, хотя и вышли из простых рудокопов, завербованных Иваном Американцем много лет назад по объявлению в газете.

О прибытии Тропинина в Нанаймо здесь уже знали, слуга без промедления проводил гостей в горницу. Младший из братьев, Бади, сидел за чайным столиком, а рядом уже стояли наготове два свободных кресла.

— Дис да! — поприветствовал хозяина Алексей Петрович.

— Привет, привет, — ответил Бади на русском и жестом пригласил гостей присаживаться.

Они давно знали друг друга, хотя друзьями и не являлись. Но если для Гриши Тропинин был живой легендой, соратником великого Ивана Американца, то Бади сам являлся одним из соратников, то есть мог считать себя равным Алексею Петровичу по месту в истории.

— Выпьешь, чего-нибудь? — предложил Бади Тропинину.

— С утра? Нет, спасибо.

— Чаю?

— Не откажусь.

— Вам, молодой человек?

— Чаю, — кивнул Гриша.

Видимо ответ Бади предугадал заранее, потому что едва он хлопнул в ладоши, как слуга принес большой фарфоровый чайник, сахарницу, молочник и три чашки с блюдцами. Братья Пирран пили чай с молоком, как и многие на Острове.

— Я хотел поговорить о нищете, — начал Тропинин, сделав из вежливости несколько глотков.

— О нищете? — удивился Бади.

— Именно. Здесь можно курить?

— Кури, — позволил хозяин.

Алексей Петрович достал трубку, набил табаком и закурил.

— Массовая нищета не нужна никому, — сказал он после паузы, выпустив к потолку облачко дыма. — Если отдельные нищие ещё могут играть назидательную роль (смотри сынок, будешь плохо учиться, встанешь в очередь за бесплатным супом), то нищета массовая наносит вред нам всем. Общество теряет стабильность, растет преступность, возникает нужда в охране порядка. Торговцам и производителям некому сбывать товар с высокой добавленной стоимостью. Городской транспорт и междугородние сообщения не окупаются. И так далее, и так далее.

— Он может быть выгоден заводчикам, желающим получить дешевую рабочую силу, — заметил Бади.

— Верно, — согласился Тропинин. — Но кому они будут сбывать товар?

Бади улыбнулся.

— Ты сейчас в какой шляпе? Председатель правления Складчины или хозяин горных заводов?

— Я понимаю, уголь имеет иной спрос, — согласился Тропинин с невысказанной мыслью хозяина. — Но не забывай, что значительную часть угля покупают фабрики, которые в свою очередь нуждаются в сбыте продукции. Кроме того есть и моральный фактор. Любой работающий человек должен получать достаточный доход не только для поддержания жизни, но и для развития, развлечений, обеспечения детей. Поэтому вот мое предложение, давай будем платить рабочим нормальные деньги.

— Я и так плачу им столько же, сколько в Корнуоле. А там, поверь, платят больше, чем в Англии.

— И что корнуэльские шахтеры были довольны таким заработком?

— Не жаловались. Была бы работа.

— Но они не ходили в театр, не смотрели футбол, не катались по выходным с семьей в Лондон, чтобы пройтись по магазинам. Верно?

— Куда уж вернее. Ярмарка это все что многие из них видят в жизни. Но если бы здешние парни не оставляли деньги в борделе у индейцев, возможно им хватало бы на другие развлечения.

— Индейцы торгуют рабынями? — уточнил Тропинин. — Мы можем вмешаться.

— Не можем, — отмахнулся хозяин. — Они барыжат на своей территории. И кстати, люди Вун-вуна вообще зарплаты не получают. Как мне прикажешь конкурировать с ними?

— Индейцы работают племенем и вся прибыль идет в общий котел. Как ты только что заметил, мы не можем вмешиваться в их уклад. Но горожане должны получать достойную плату за труд.

— Матросы или солдаты получают сто астр в год. Я плачу столько же.

— Матросы и солдаты питаются и одеваются за счет нанимателя, а живут под казенной крышей. И уж если честно они бездельники в сравнении с шахтерами. Но есть и другая сторона проблемы. Город, как я успел выяснить, на взводе. Не боишься, что парни пустят петуха? Застройка в основном деревянная выгорит дотла.

— Не посмеют. Найму парней, как ты, — он кивнул на окно, за которым прохаживались агенты Шелопухина.

Грише показалось, что аргументы Тропинина иссякли. Пирран, похоже, решил так же и принялся дожимать.

— Пойми, Алекс, я мироедством не занимаюсь. Но, как ни крути, шахтер отбивает кайлом кубический ярд за восьмичасовую смену. А это примерно тонна. А тонна, если продавать у шахты, не может стоить больше половины астры. Она и в Англии стоит десять шиллингов. И если кто-то рассказал вам о Лондонских ценах пусть это вас с толку не сбивает. Перекупщики греют руки, согласен, но британские владельцы шахт не живут в роскоши. А я отдаю десятую долю Складчине, ты не забыл?

Тропинин выкурил ещё одну трубку и выпил ещё чашку чая.

— Слушай, Бади. Я ведь легко могу заняться добычей угля и оставить тебя на бобах. Уж поверь. Я буду платить рабочим по двести-триста астр в год, при двух выходных в неделю. Да ещё дам три недели оплачиваемого отпуска.

— Ты вылетишь в трубу, Алекс, — усмехнулся Бади. — Но! Я понимаю. На самом деле выход есть — поднять отпускные цены на уголь. Но тогда нужно сговариваться всем. В том числе индейцам Вун-вуна.

— Я думал над этим, прикидывал, советовался с людьми, — Тропинин повернул ладонь вверх, словно держа перед собой невидимый череп. — Рост цен на уголь поднимет цены на всё. На выплавку чугуна и железа, на производство, на перевозки, на отопление… для развития экономики нам нужно относительно дешевое топливо.

— Хорошо. Тогда дай мне взрывчатку. Вроде той, какой твои берут железную руду. Мы пытались взрывать порохом но получалось не слишком хорошо. Выламывает не так много, а работа стоит, пока дым не вытянет. В общем, нужно что-то мощнее, чтобы потом неделю выгребать.

— Руду мы добываем открытым способом. А под землей мощная взрывчатка просто обвалит шахту. Думаю, тут могла бы подойти серия небольших зарядов с задержкой в доли секунды. Фитилём такого не сделаешь, можно попробовать гальванический ток, хотя я не уверен. Я, пожалуй, подумаю над механической машиной. В принципе это возможно… но… угольные пласты содержат метан, а в шахтах полно угольной пыли, взорвется всё к чертовой матери… нужно экспериментировать…

Тропинин уже не столько отвечал корнуэльцу, сколько размышлял вслух. Видимо задача захватила его разум. Он выкурил трубку, ещё немного подумал и предложил:

— А что скажешь на счёт машины, которая сможет вырубать десять или даже двадцать кубических ярдов за восемь часов? Пар мы под землю не протянем, а вот сжатый воздух вполне.

Он прошелся по комнате, взял с письменного стола лист бумаги и карандаш.

— Можно?

— Валяй.

Тропинин ловко сделал набросок.

— Вот так она примерно выглядит. Баллон со сжатым воздухом. Ударный механизм, пружины. Она сможет наносить по породе десять ударов каждую секунду. Секунду, Бади! В то время как лучший майнер вряд ли бьет кайлом чаще чем раз в пять секунд. И ему требуется отдых. На вагонетку можно поместить таких инструментов несколько штук. И не нужно тратить время на проветривание шахты, они сами будет выпускать воздух.

— Но есть одна проблема, — сказал с улыбкой Бади. — У меня нет такой машины.

— Я дам задание парням и к концу весны построят первые образцы. Конечно, одна машина не заменит сразу тридцать шахтеров. Уголь нужно грузить, за машиной ухаживать, прокладывать рельсы, возить баллоны на поверхность для заправки. Но пятерых-шестерых заменит наверняка.

— И конечно придётся потратиться, — усмехнулся Бади.

— Это так. Кроме отбойных молотков нужны сменные баллоны высокого давления, паровая машина наверху и компрессор, чтобы сжимать воздух. Но уголь-то у тебя почти дармовой, так что опять же окажешься в выигрыше!

Гриша незаметно прибрал листок с рисунком и добавил его к хранимым бумагам. Разговор иссяк. Алексей Петрович выбил трубку в чугунную пепельницу и убрал в небольшую сумочку на поясе.

— И ещё, Бади, что ты думаешь на счёт футбольной команды? — неожиданно спросил Тропинин, уже поднимаясь с кресла. — Я имею в виду профессиональной. Твои парни играют здесь против моих парней, но это дворовый футбол. Что если мы сольем их в одну городскую команду? Допустим, на паях? Купим им форму нормальную, заведём нормальное поле, построим трибуны. Пусть город получает удовольствие не только от выпивки и драк. Если всё сделаем как надо, то успеем до открытия чемпионата… да ещё и заработаем на этом.

Вскоре они уже отправлялись на небольшом пароходике в Феликс (так назывался городок на одноименном острове, где велась разработка железной руды). Отправлялись имея на руках контракт на поставку машин предприятиям Пирран, уверения Бади, что он завтра же объявит рабочим о грядущем в мае повышении зарплат, а также договор о создании объединенной футбольной команды Нанаймо.

Вот так Тропинин обстряпывал дела.

Глава 12 Конские широты

Тоска отступила не сразу. Митя и раньше не отличался особой разговорчивостью, а теперь вовсе молчал. Смерть Сашки Загайнова не выходила у него из головы. Сперва он даже не хотел верить этому. Мало ли, Кристиан мог напутать. Что для него матросы? Но постепенно пришло осознание, что друга детства среди живых больше нет.

В первые дни Митю одолевали порывы развернуть шхуну, догнать испанский бриг, атаковать его, потопить, сжечь! Он, конечно, понимал бессмысленность такого желания. Новая драка ничего уже изменить не могла. И от этого злость ещё больше кипела в нём, копилась, не находя выхода. Пока однажды, качаясь в койке после вахты, он не наткнулся взглядом на ларец. Его содержимое, вся эта чертова миссия, как бы воплощали в себе причину всего дурного, что произошло в последние дни. Из-за них погиб Сашка, из-за них «Незевай» вступил в бой и потерял кучу оснастки; из-за них Мите пришлось отказаться от плана заработать на гуано, сере или ценных животных.

И тогда злость вдруг превратилась в стремление. Стремление, как можно быстрее доставить ценный груз в Сосалито. Чтобы не зря.

Эта простая мысль заставила его вскочить с койки, словно движение человека могло помочь шхуне. Потом Митя немного успокоился и стал размышлять, как им ускорить ход?

Хода от Галапагос до Сан-Франциско чуть больше месяца. Но это если у вас в порядке оснастка и задувает хотя бы какой-то ветер. «Незеваю» не повезло ни с тем, ни с другим.

Паруса шхуны представляли собой обноски, каким побрезгует нищий. Грот порвался окончательно, на его место поставили фок с искалеченной мачты, на место фока приладили один из кливеров, а на место кливера топсель. Это выглядело нелепо, как если нарядить человека в шляпу с перьями, обуть сапоги, нацепить сбрую с саблей и пистолетами. Но при этом оставить без штанов и исподнего. Лишь стаксель оставался на своем месте и выполнял большую часть работы, с риском окончательно сломать мачту.

Запасной парусины оставалось впритык. Если какой-то парус порвет, они худо-бедно его залатают, а вот если унесет ветром, то нового уже не выкроят. Митя в очередной раз зарекся выходить в море без должных запасов. Как бы не поджимал бюджет, об оснастке следовало заботиться лучше. Он привык плавать вдоль знакомых и отчасти обжитых берегов, где всегда можно было найти помощь или по крайней мере добраться до ближайшего порта на остатках парусов. Но здесь, у испанских берегов, скорее получишь ядро в борт, чем какую-то помощь.

Что до ветра, то сколько Митя себя помнил, в такой продолжительный штиль он попал впервые. Корабельный журнал теперь заполняли однообразные записи. Дата, обсервация, указание прежних широты с долготой, упоминание штиля. На горизонте ни паруса, ни китов, ни суши, ни облачка.

* * *

Игуана сдохла через пару недель. Её пришлось выбросить за борт на радость плывущим рядом дельфинам. Наверное не стоило кормить её рыбой, но кактусами незевайцы не запаслись. Черепаха ещё держалась, хотя целыми днями не высовывала голову из-под панциря. Даже когда перед ней выкладывали тарелку с водой или орехи. К сожалению свежей зелени на борту не осталось тоже. Траву, что Сарапул успел собрать на острове, черепаха сожрала, а что не успела сожрать засохло. Митя запоздало подумал, что им, наверное, следовало заквасить побольше зелени в трюме, как делают в ямах землепашцы, готовя запас кормов на зиму. Но никто из них не был фермером и заранее о корме не позаботился. По крайней мере солнце черепахе не мешало. Она грелась часами, а если слишком пекло переползла в тень.

Шли дни. К Мите пришло если не успокоение, то умиротворение. Он всё равно не мог оказаться в Сосалито или Виктории быстрее, чем позволит ветер и состояние парусов. Все ухищрения уже были задействованы, все молитвы прочитаны, а все суеверные обряды совершены. Постепенно боль от потери друга ушла, Митя начал думать о вещах более отстраненных.

Многие особенно молодые капитаны мечтали найти следы двух кораблей Лаперуза. И не только они. Монархи европейские и те участие в поисках принимали. Многие страны снаряжали экспедиции, а простые купцы и компании, занимаясь привычной торговлей, попутно обшаривали острова Южных морей, мимо которых шли их корабли. В надежде, а вдруг французы спаслись где-то там? Двенадцать лет прошло. Срок небольшой, хотя и не малый. И почти сразу следом случилась та история с мятежом на «Баунти». Корабль вместе с частью команды тоже найти не могли. Но по правде говоря, помимо самих англичан мятежников никто особо и не искал. Невелика честь отправить бедолаг на виселицу. А вот Лаперуза искали.

Митя Чеснишин, когда ещё бегал подростком смотреть на шхуны, мечтал найти Ивана Американца. Действительно, было даже обидно, что столь легендарную личнсть никто даже не пытался искать. Подождали пять лет, вскрыли завещание. Конечно, расспрашивали и в Лондоне, и в Калькутте, и в Кантоне, у всех капитанов, шкиперов. Но специально искать не искали. Океан-то большой, а Иван Американец не только в Тихом океане плавал.

Возле испанских берегов Америки никто тем более не ищет. А ведь тут в основном необитаемые острова. Да и островов-то не слишком много. Позади осталисьГалапагосы, ещё дальше к югу тот островок, на котором жил Робинзон. В смысле, тот другой моряк, но с похожей судьбой. А впереди лежал почти бесплодный Сокорро и ещё несколько подобных клочков суши. Зайти на один из них? Поискать следы человека, кораблекрушения? Если бы не внезапная миссия, Митя возможно так бы и сделал. Ведь не мог такой человек, как Иван Американец, просто взять и пропасть. Про него столько всего рассказывали. И как он Бичевина из пыточного подвала вытащил, с крюка снял, и как коряков пленных с семьями у казаков отбил, и как Беньовскому помогал с Камчатки уйти, и Каха Хану на Оаху помог от претендентов отбиться, и мужиков из самой России в Калифорнию хитростью переправил. И всегда он выходил сухим из воды. А тут пропал.

Митя на миг представил, как шхуна подходит к островку, не обозначенному на картах, как команда спускает лодку, он исследует берег и находит хижину. А там Иван Американец сидит среди своих книг и его молодая жена готовит какую-нибудь снедь.

Чеснишин вздохнул. Учителя остерегали его от пустых мечтаний. Но что, как не мечты приводят людей на край земли?

* * *

Известие о войне Российской империи с Испанией он воспринимал куда спокойнее, нежели крушение «Бланки» и гибель товарища. На самом деле война не затронула в его душе ни единой струнки. Хотя немало озадачила. Россию Митя воспринимал далёкой страной, находящейся «где-то за Сибирью», откуда скорее всего вышел родом его отец зверобой Чеснишин. Но отца он совсем не знал. Только фамилию унаследовал. Так что с империей его ничего не связывало. А Испанская Америка находилась совсем рядом, можно сказать под боком. Она и сейчас, скрытая горизонтом, бесконечно тянулась по правому борту. Баха Калифорния, Альта Калифорния… вообще весь берег от южных пределов, от Горна до самого Сан-Франциско.

Как испанские, так и российские корабли уже захаживали в Викторию. Они даже устроили битву в проливе Нутка. И тогда флот Острова сражался против испанцев. С другой стороны, империю, хоть та и говорила на одном с тихоокеанцами языке, своей считать Митя тоже не мог. Отношения колоний с российскими чиновниками, ясачными казаками, промысловыми компаниями портились от года к году всё больше. Так что в войне двух претендентов на его родину, Митя не желал победы никому. Он лишь хотел, чтобы эта странная война прошла от них стороной. Однако, война могла прийти в Викторию, даже если её там не ждали и не желали.

В любом случае своих требовалось предупредить своих, как можно быстрее. А ветер как назло опять стих. На этот раз штиль застал их совсем рядом от цели плавания.

Если бы не война, Митя постарался бы подойти поближе к берегу, поймать бриз. Но испанцы воспринимали русские колонии, как занозу в прекрасной испанской заднице. Они могли воспользоваться войной, чтобы решить вопрос с незаконными на их взгляд поселениями. И если они вздумают всё же ударить, то рандеву кораблям почти наверняка назначат у Калифорнийского полуострова, или даже немного севернее, у Сан-Диего или Монтерея. Израненный вражеский корабль они воспримут как отличную цель для практических занятий.

Поэтому Митя держался подальше от берега.

До Золотых ворот оставалось несколько сотен миль и отсутствие хода особенно раздражало. Восемь дней почти полного штиля так близко к родной земле их чуть не добили. Настроение у людей падало с каждым днем. Появилась раздражительность. Когда Малыш Тек попытался вновь настроить гитару его обругали. Впрочем, особой злобы, Митя не заметил. Хорошо, что на шхуне небольшая команда. Как бы не измотало их плавание, они продолжали держаться вместе, даже если подшучивали друг над другом или ругались. Он знал, что на промысловых судах, где в тесноте обитало много случайных людей, нередко случались бунты. Однообразные дни доводили людей до исступления. Иногда убивали шкиперов, передовщиков, приказчиков, а потом и сами тонули, не имея возможности грамотно проложить курс. Или добирались дикого берега, где попадали в рабство к индейцам, чтобы влачить годами жалкое существование.

Лучшим средством от исступления и злобы являлась работа.

Так что Сарапула, пользуясь вынужденной стоянкой, опустили на беседке к ватерлинии, чтобы он почистил борта от наростов. Несмотря на безветренную погоду, волны вокруг ходили порядочные. Какие-то невидимые шторма разгоняли их по всему океану. Матрос то погружался по грудь, то полностью оказывался в воздухе. Прицепленным к футштоку скребком он пытался достать, как можно дальше, доV-образного днища шхуны. Получалось у него не очень. Живность южных широт накрепко цеплялась к обшивке, скрадывая и без того небольшую скорость.

— Твари сожрут кораблик раньше, чем мы выберемся отсюда, — мрачно заметил Барахсанов.

Пулька тем временем прокручивал через мясорубку ненавистную солонину. Консервы кончились ещё на Галапагосах. Солонины, впрочем, тоже осталось немного. Вскоре они перейдут на пустые каши. Благо запасов воды ещё хватало.

— Поэтому широты и называются конскими, — сказал Барахсанов. — Приходится пить воду ведрами и кушать одно зерно.

— Тогда бы их назвали птичьими, — возразил Малыш Тек.

Сарапул дотянулся до края борта и выложил на палубу несколько крупных раковин.

— В Средиземном море такие едят, — сказал Пулька и почесал волосатую грудь.

— Здесь они едят нас, — ответил Барахсанов, и ногой отправил подозрительные ракушки обратно в воду. — Помните как от раковин померли промышленники Лебедева?

— Они сожрали их летом, в месяц без буквы «р», — возразил Пулька.

— Здесь лето круглый год, — сказал Барахсанов.

Митя в разговоры не вмешивался, только вздыхал. После почти годового плавания некоторые владельцы шхун возвращаются богачами. С трюмами полными китайским или индийским товаром, с сундуком серебра или золота. Чеснишин возвращался, если можно так сказать, налегке. Трюмы пусты. Команда злая и голодная. Сквозь паруса можно читать газету, а от дерева легко отколупать ногтем щепку. Шхуна явно доживала свой век. Год-два без капитального ремонта и её придется списать. Тогда уже и на дрова её, пожалуй, никто не купит. Пропитанное смолами и ядовитой краской корабельное дерево и без того брали только для отопления фабрик и паровых машин.

— Лишь бы черепаха не сдохла, — заметил Митя. — Иначе мне нечем будет вам заплатить.

— Мудрые люди не зря разделяют купцов и моряков, — произнес Барахсанов. — Одни должны торговать, другие пересекать моря. У каждого своя работа.

— Твой дядя прекрасно справлялся с обоими.

— Он ещё и промыслами занимался, — осклабился Барахсанов. — Но он не ходил проторенными путями. Поэтому мог получать огромную прибыль.

— А мы что, сильно проторенным пошли? — возмутился Митя. — Много ли судов на Галапагос заходит?

— Достаточно. Всякий бостонец, что через Горн к нам на меховые торги идёт, на Галапагосах остановку делает.

Кажется Барахсанов задался целью вывести шкипера из себя.

— Где же теперь взять непроторенные пути? — спросил его Митя.

— На то они и непроторенные.

В интонациях Барахсанова слышалось, что уж он-то справился бы с задачей легко. Удивительно, что сам до сих пор в помощниках ходит.

— Ветер, кажись, — произнёс Малыш Тек и тем прервал напряженный разговор начальников.

Команда оживилась.

— Доставайте Сарапула! — распорядился Митя.

* * *

Они проскочили Фаралонские камни, где имелась станция Складчины. И в принципе могли передать весточку смотрителю, который передал бы её дальше с заходящими кораблями. Но остановка задержала бы «Незевай» не меньше чем на сутки, так как подобраться к скалистому острову было непросто. А Митя не хотел терять время. В городе он скорее сможет исполнить долг, а заодно и найти попутный груз до Виктории. Так что они повернули прямиком к Золотым Воротам.

Когда шхуна появилась у набережной Сосалито, на неё мало кто обратил внимание. Бедность независимых шкиперов давно стала поводом для острот. Ещё один пополнил ряды неудачников. Только и всего.

Город выглядел необычно. Только вдоль набережной дома выстроились в какое-то подобие линии — фасад к фасаду. С витринами, вывесками, рекламными надписями и рисунками. Здесь стояли капитальные дома из белого камня или побеленного кирпича. На склоне же никаких линий или террас организованно не было. Дома располагались хаотично, тут и там. Что важно, будучи по большей части деревянными, они стояли далеко друг от друга, вразнобой по всему склону. Возникни в каким-то из них пожар, он вряд ли перекинется на соседей. Лестницы всевозможных конструкций спускались по склону от домов к набережной. Всё стальное пространство заполняла зелень. Сосны, кипарисы, кедры, кусты. Березы, ивы, фруктовые деревья тоже начали зеленеть. Начинали цвести вишни и яблоки, готовясь наполнить ароматом весь город. Впрочем для моряков, что недавно парились в тропиках, погода казалась прохладной.

Они попали в Сосалито в самое неудачное время. Когда урожай прежнего сезона уже вывезен без остатка, а новый еще не подошел. Мало того, как раз в это время сюда начинают прибывать шхуны с промышленными товарами из Виктории и Эскимальта, с углем из Нанаймо, а их шкиперы ищут попутный груз на обратный путь. Обветшалый кораблик Чеснишина им конкуренцию составить не мог. Им даже заплатить за место у пирса было нечем, так что якорь бросили посреди залива Онисима.

Первым делом Митя собирался передать весть о войне и крушении «Бланки» какому-либо казенному лицу и тем самым избавить себя хотя бы от одного из двух обязательств. Складчина имела агентов в каждом крупном селении. Они распоряжались выделенными средствами, следили за соблюдением договоров, собирали и распространяли информацию, в общем держали руку на пульсе. В Сосалито агентом служил некто Волков. Его адрес знал в городе каждый и Мите сразу указали на красивый дом из белого камня.

Однако, агента на месте не оказалось. Соседи ничего толком сказать не могли, но заметили, что раз на окнах ставни, то Волков ушел надолго. Не оказалось в городе и капитана местной роты конных мушкетеров, который мог бы подсказать, к кому обратиться. Не нашлось ни офицера гвардии, ни моряков с Берегового Патруля. Ближайший начальник, способный принимать хоть какие-то решения, находился аж в Сан-Франциско.

Остальных горожан и заезжих торговцев новости о войне, казалось, вовсе не волновали. Они отмахивались, говорили, что через неделю-две кто-то да появится, а пока незачем попусту гнать волну. Всё равно война их не касается и сделать они ничего не могут. Сонное царство.

Беспечность людей немного раздражала Митю. Он только что выдержал непростое плавание, потерял друга детства, привез важный груз, а обществу хоть бы что. Никто не бьет в набат, готовясь к возможному нападению; никто не спешит на помощь попавшему в беду кораблю, никто даже не считает нужным подсказать молодому шкиперу, что следует делать?

Единственное что Митя мог выполнить сам, это доставить груз с «Бланки» по назначению. Где находится институт ему уже рассказали, подсказали и кого там нужно спросить. Но так как уже стемнело, визит пришлось отложить.

— Пулька, завтра пойдешь с мной, — сказал шкипер.

Глава 13 Визит на Олимп

Едва потеплело, как ресторанчики и другие подобные заведения принялись выставлять на улицу плетеные столы и кресла. Тропинин стал назначать Грише встречу по утрам за одним из таких столиков у «Лакомки». Начальник заказывал кофе, которое здесь подавали в чашке с испанским блюдцем. Блюдце это имело в центре особый кольцевой бортик или углубление, не дающие чашке скользить. Богатые жители Новой Испании заказывали такие у китайцев и пили из них шоколад, в Виктории придумали употреблять для кофе.

Гриша ещё с Университета пристрастился к бодрящему напитку. С назначением на должность привычка оказалась кстати. Ему часто приходилось вставать в шесть утра, а ложиться спать порой за полночь. Иногда удавалось урвать пару часов на сон днём, или в пути (в дилижансе, на пароходе, баркасе). И, разумеется, никаких выходных его работа не предусматривала. Тропинин спешил жить, а под жизнью он понимал непрерывный процесс созидания.

За чашкой кофе Алексей Петрович обычно читал утреннюю газету. Сам Гриша предпочитал только толстый субботний выпуск «Виктории», где печатали очерки, отчеты мореплавателей и много полезной информации. Ежедневный выпуск в сравнении с субботним выглядел обычным листком с короткими текущими новостями, коммерческими объявлениями, поздравлениями и некрологами. Тропинин наверняка владел обстановкой не хуже газетчиков, но газету читал от и до.

Затем начальник обрисовывал секретарю планы на день, а Гриша, сверяясь с памятью и блокнотом, вносил в график коррективы, а также напоминал о деталях, которые Алексей Петрович по какой-то причине упустил. Впрочем, такое случалось редко. Обычно сразу за оглашением плана на день они садились в карету или брали извозчика и отправлялись выполнять первый пункт.

— Сегодня мы посетим «Олимп», — неожиданно сказал Алексей Петрович. — До обеда вы свободны. Поищите, что-нибудь приличное из одежды, можете взять на прокат фрак или черный сюртук. Я заеду за вами в два часа пополудни.

Клуб «Олимп» считался недоступным не только для простых горожан, но и для многих непростых тоже. Его членами становились только по рекомендации и только имея хороший доход. Один ежегодный взнос в четыре раза превышал нынешнюю зарплату Гриши. А члены клуба кроме того сами оплачивали выпивку, еду за себя и гостей, и вдобавок в клубе нередко проводились дополнительные благотворительные сборы.

Если не считать обслуживающего персонала, то кто-то молодой, не имеющий ни своего прибыльного дела, ни заслуг перед тихоокеанскими колониями, мог попасть сюда только в качестве гостя. А гостей в «Олимпе» принимали редко, обычно во время какого-нибудь мероприятия. Поэтому Гриша даже не помышлял о том, чтобы оказаться среди высшего общества. Поэтому удивился, когда у Алексея Петровича возникла блажь провести его внутрь.

* * *

Старейшая в городе Охотская улица поднималась от гавани к Каменной горке и упиралась в парк. Здесь от улицы отделялась дорога, которая обходила Каменную горку и парк с востока, а затем направлялась к берегу пролива Хуан-де-Фука или Внутреннего моря, как называли всю совокупность проливов и заливов между Островом и материком. Вот уже несколько лет на самом юге между Каменной горкой и Моховыми горами активно застраивался новый городской район. Он не походил ни на старый Центр (или Сити), ни на торговую и портовую Ярмарку, ни на рабочий Правый берег, ни тем более на хаотичный Туземный городок. Это был район дорогих особняков, даже дворцов, спрятанных за красивыми заборами в глубине обширных садов или парков. Высаженные деревья (дубы, клёны, вишни) ещё поднимались, но вскоре обещали скрыть за пышными кронами богатые фасады, ухоженные дворы с фонтанами, беседками, каменными дорожками и скульптурами. Район уже получил название — Межигорье, но ещё не стал признанной частью Виктории. Вымощенная камнем и кирпичом дорога пересекала его наискосок, доходила до морского берега и заканчивалась вытянутым Клеверным мысом.

Когда-то здесь хотели поставить маяк. Под него разровняли место, превратив оконечность мыса в окруженную водой высокую площадку почти двести футов в диаметре. Потом маяк решили перенести на более опасные камни дальше к востоку. А готовое к застройке место выпросила у моряков Галина Ивановна Эмонтай, владелица газеты «Виктория» и одноименного издательства. Она сама разработала проект, вложила в него большую часть средств, полученных в наследство от Ивана Американца, и подписала под идею десяток самых богатых людей побережья.

На площадке возвели круглое в плане здание, отчасти напоминающее замок, отчасти колизей. Первый этаж окон не имел вовсе, а его стены, сложенные из крупного дикого камня, точно являлись продолжением скалистой основы мыса. Если смотреть с плывущей мимо лодки, то казалось, что волны разбиваются прямо о здание.

Помещения второго этажа располагались по кругу и имели узкие стрельчатые окна. Оба этажа и скальная основа мыса вместе визуально давали даже в сизигийный прилив тридцать футов высоты сплошного камня.

Внутри были устроены комнаты для приватных бесед и серьезных встреч, бильярдная, кегельбан, апартаменты и хозяйственные помещения. А в центре располагался небольшой концертный зал или зал заседаний, смотря по обстановке. Застекленный купол над центральным колодцем-атриумом пропускал внутрь достаточно света, чтобы обходиться днём без свечей или ламп. Рядом с главным входом располагался каретный двор, конюшня, а также небольшая комната для сопровождающих лиц, которым вход внутрь был заказан.

Третий этаж состоял, казалось, из одного стекла, закрепленного в узких стальных рамах. Прозрачная стена опоясывала этаж, оставляя несколько ярдов пространства открытому балкону с таким же стеклянным бортиком. Крыша сложной конфигурации имела множество световых окон и купол над центральным колодцем. Просторные залы не имели высокой мебели, даже перегородки были по большей части выполнены из стекла. И только кирпичные трубы, отводящие дым из каминов и печей нижних этажей и такие же колонны, поддерживающие кровлю, пронзали единое пространство.

С балкона и из светлых залов открывались роскошные виды на Внутреннее море, на гору Олимп, расположенную на другом берегу на юге, на покрытый ледником вулкан Кулшан, что лежал глубоко внутри материка на востоке. По утрам над ледяной шапкой вулкана вставало солнце, являя весьма живописную картину. Книжные полки в половину человеческого роста стояли тут и там, ненавязчиво разделяя пространство, а множество низких кресел и банкеток позволяли усесться с книгой, выбрав любой ракурс за окном. Здесь же стояли скульптуры, на небольших подиумах лежали различные артефакты, а на перегородках висели картины.

Всего этого Гриша, понятно, не знал, пока не попал внутрь.

* * *

— На время пребывания в клубе я освобождаю вас от обязанностей секретаря, — сказал Алексей Петрович. — Ведите себя свободно. Покрутитесь среди людей, пообщайтесь, осмотритесь. Вам будет полезно познакомиться с политической и экономической верхушкой нашей страны.

Впрочем, Гришу предоставленная свобода ввести в обман не могла, он отлично понимал сложность в определении грани между обязанностями секретаря, познанием и человеческим любопытством.

Оставив в подсобке кучера и телохранителя Мишу из шелопухинской конторы, они прошли внутрь. Там Алексей Петрович проводил секретаря к одному из небольших помещений, где шла игра в бильярд. Причем играли женщины. Варвара Ивановна, прежний Гришин ментор и директор Университета ловко работала кием, забивая в лузу шар за шаром. Её партнером выступала Галина Ивановна. Гриша удивился не столько их присутствию в Олимпе (или лучше сказать на Олимпе?), сколько внешнему виду. Его-то самого Алексей Петрович заставил надеть строгий костюм (благо с университетских времен сохранился сюртук из зеленого бархата), а вот молодые женщины не слишком следовали протоколу. Обе предпочли джинсы, замшевые сапожки, больше похожие на мокасины, легкие куртки вроде анорака или камлейки, но из воздушной ткани. Капюшоны были откинуты и скорее представляли собой украшение, нежели полезную часть одежды. Обе дамы вели себя расковано, словно гостили у подруги, а не в здании, где собирается высший свет.

— Что, Гриша, как работа? — спросила бывшая наставница, наклоняясь над бильярдным столом так, что грудь едва не касалась сукна.

— Не высыпаюсь, Варвара Ивановна.

— Ну, этого тебе никто не обещал, — усмехнулась она и ударила по шару.

— Партия, — Галина Ивановна отложила так и неиспользованный кий и пару раз хлопнула в ладоши.

Она подхватила с края стола фужер, на четверть наполненный золотистым вином, и сделала глоток.

— Вы к нам поболтать, или как, Алексей Петрович? — спросила Варвара, тоже пригубив вино.

Тёткам не так давно стукнуло по тридцатнику, но вели они себя словно студентки. В уголке бильярдной стоял низкий столик, окруженный с трех сторон диваном. Туда все четверо и направились.

— По делу, — сказал Тропинин.

— Угощайтесь, — Галина Ивановна подвинула к ним вазу с фруктами.

Их явно доставили с Оаху, потому что в местной оранжерее такие крупные не вырастали. И стоили такие немало.

Тропинин взял яблоко и откусил. Гиша решил не наглеть. Обе женщины разглядывали его с любопытством, что заставило его покраснеть.

Варвару Ивановну Емонтаеву и Галину Ивановну Эмонтай считали дочерьми Ивана Американца, хотя ни его дочерьми, ни даже сестрами друг другу они не являлись. Однако обе получили в наследство кроме пары доходных предприятий ещё и отчество с фамилией. Причем Варвара взяла ту, что принята у русских, а Галина решила, что из уст англичан фамилия звучит более интересно.

— Дело вот в чём, — сказал Тропинин. — У меня тут назначена встреча с людьми, которые могут поучаствовать в дельце с азиатским плацдармом.

Про азиатский плацдарм Гриша услышал впервые, хотя думал, что в курсе большинства начальственных дел.

— Это касается нашего присутствия на западе Тихого океана, в том числе на территории Голландской Ост-индии, — пояснил ему Тропинин. — Уже несколько лет Голландии, как таковой не существует. Пришлые революционеры устроили там Батавскую республику. А их осиротевшие колонии уже подвергаются захвату англичанами, как это случилось с французскими территориями в Индии в прежние годы.

— Ипполит Судейкин, наш консул в Макао писал о стычке между англичанами и французско-испанской эскадрой, — припомнил Гриша.

Консулом в Макао служил сын гавайского колониста Спиридона Судейкина, что бежал с Камчатки вместе с Беньовским. Парень закончил Университет, когда Гриша только-только туда поступил, но молодые люди успели познакомиться и теперь Гриша с особым интересом читал отчеты Судейкина младшего.

— Верно, — кивнул Тропинин.

— Кстати, о французах, — встрепенулась Галина Ивановна и, заглянув в пустой бокал, поставила его на столик. — Наши торговцы, что продают оружие вьетнамцам, сообщали, будто французские офицеры, посланные еще Людовиком, под предводительством некоего Пуманеля сейчас служат на стороне принца Нгуэн Фук Аня… И хотя Людовику отрубили голову, Франция в любой момент может вспомнить о забытом отряде. Тогда, возможно, у нас появится ещё одна проблема.

— Не уверен. Пока даже у англичан нет сил, чтобы проглотить сразу всё, — отмахнулся Тропинин. — Что открывает перед нами некоторые возможности.

— Мало того, сейчас разброд не только среди европейских но и среди местных правителей, — добавила Галина Ивановна. — Полагаю, нам следует форсировать экспедицию и создание западного форпоста.

— Западного форпоста? — вырвалось у Гриши.

Как и многие обитатели суши он привык смотреть на восток, где находился водораздел, отделяющий земли на которые претендовали тихоокеанцы, от прочих территорий. На север, где набирали силу российские кампании, на юг, где властвовали испанцы. На западе же лежал океан и он воспринимался Гришей как территория (вернее акватория) общего пользования. Корабль любой нации свободно мог плавать по этим водам.

— Тихий океан заканчивается на крайнем западе Малаккским проливом, — пояснил ему Тропинин. — Установить там форпост наша давняя задумка. На что Складчина даже зарезервировала пятьдесят тысяч астр. И Галина Ивановна намерена их побыстрее использовать.

— С вашего позволения, я намерена отправиться туда лично, — сказала Галина Ивановна.

Её тон подразумевал, что в позволении она вовсе не нуждается. В конце концов, именно она возглавляла в Складчине департамент иностранных дел.

— Вопрос на каком корабле? — задумался вслух Тропинин. — Фрегат уже слишком стар, а все наши патрули… патрулируют. Полагаю, я мог бы одолжить вам свою яхту «Елена». А чтобы это не выглядело как частный визит, вам следует взять с собой взвод гвардии.

— Приемлемо, — Галина Ивановна провела взглядом по полкам и обнаружила подходящую бутылку, до которой могла дотянуться рукой. — Обстановку, как я понимаю, придется уточнять на месте. Наш представитель в Таджунг Пинанге давно ничего не пишет. Кроме того, он всего лишь местный купец и вряд ли вхож во дворец султана.

— Да, Ибрагим, — сказал задумчив Тропинин. — Мы познакомились во время похода в Индию. И вестей от него не поступает вот уже пять лет. С тех пр как мы перестали посылать корабли в Калькутту.

Гриша впитывал новую информацию, как губка воду. Единственное, что его смутило, это выбор посланца. Влиятельные женщины вполне обычны в Виктории, однако в большинстве стран, тем более азиатских, они находились в ином положении. Если только не становились принцессами или императрицами. Как встретят малайцы Галина Ивановну? Впрочем, явно зная о проблеме, она похоже не собиралась уступать место кому-то ещё. Это была её работа, её должность, её честь.

Тропинин ушёл.

— Покажешь своему студенту Олимп? — предложила Галина Ивановна.

— Но ведь хозяйка здесь ты, — с капризными интонациями возразила подруге Варвара. — Вот ты и показывай.

— С удовольствием, — Галина как будто ожидала именно такого ответа. — Пойдёмте, молодой человек.

Она взяла Гришу под локоть и они направились к атриуму.

— В отличие от английских клубов, о каких пишут в книгах и газетах, у нас здесь, как видите, состоят не только джентльмены, но и леди. Хотя по правде, кроме нас с Варварой и Капельки, женщин тут больше нет.

Капелька владела плантациями, сахарным заводом и винокурней на Оаху. Там же она в основном и жила, после того, как отучилась несколько лет в Университете, а в Виктории появлялась лишь время от времени. Как и Варвару с Галиной, в народе её считали внебрачной дочерью Ивана Американца, хотя Гриша, занимаясь Энциклопедией, знал, что это не так. Гораздо правдоподобнее выглядела версия, что отцом Капельки являлся предводитель камчатского восстания Мориц Беньовский.

— Была бы здесь Даша нас было бы четверо, — со вздохом произнесла Галина Ивановна. — Очень грустно терять друзей, а особенно таких Иван с Дашей. Все мы, его друзья и сподвижники словно осиротели. Наверное под влиянием грусти я и придумала клуб. Поначалу здесь собирались только ближайшие друзья, но потом мы решили немного расширить круг.

Гриша в очередной раз убедился, что Американец очень грамотно распорядился имуществом. Его завещание многих сделало богачами. И не только близких друзей, но и приказчиков, управляющих, даже простых работников. Старая компания перестала существовать, распалась на множество предприятий, которые отошли людям, что проявили способности. Это позволило им войти в Складчину, где они быстро заняли место в Правлении. Соратников Американца уважали. Те, что не отличались талантами, получили недвижимость, шхуны, наличные. Даже Сарапул, который всего-то сходил пару раз матросом на яхте «Американская мечта», получил небольшую сумму и участок под застройку. Всё пошло в прок. Теперь его семейство занимало целый переулок. Сарапульский.

* * *

Экскурсия долго не продлилась. Галина Ивановна провела Гришу по залам и комнатам, рассказывая, что для чего предназначено; знакомила со встреченными людьми, которых, впрочем, попадалось не много для столь просторного здания. Однако, следовало учесть, что члены клуба считались людьми не бедными, такие не бродили толпами по коридорам, разинув рот. И даже с учетом этого выходило, что миллионщиков в Виктории развелось довольно много.

Экскурсия закончилась в одном из книжных уголков на третьем этаже.

— Вон там подборка «приключений» Тобайаса Смолетта. Они все на английском. А здесь я выставила наши самые последние переводы, — Галина Ивановна провела ладонью по корешкам книг на ближайшей полке, и протянула Грише одну из них. — Вот, например, «Опасные связи» Пьера Шодерло де Лакло. В магазинах и библиотеках роман появится только через неделю.

Пока Гриша листал пахнущий типографской краской томик, Галина Ивановна исчезла. Третий этаж хотя и выглядел единым светлым пространством, стеклянные перегородки и книжные полки превращали его в лабиринт.

Грише хотелось упасть в мягкое кресло (их стояло немало вокруг) и насладиться чтением. До литературы он по-настоящему дорвался только в Виктории. В Сосалито книг вообще водилось немного, в основном учебники и справочники. Он прочёл «Робинзона Крузо» и «Всеобщую историю пиратов», а также «Путешествия Гулливера», «Гаргантюа и Пантагрюэля» и несколько других книг — главным образом то, что давали школьникам. Виктория же распахнула перед ним врата настоящей литературной сокровищницы. Правда на американском русском за всё время издали романов двадцать или двадцать пять. Переводчики не справлялись с растущими запросами, а приоритет Складчина отдавала научной и технической литературе. Так что Грише пришлось добирать на имперском русском, который хоть и казался поначалу странным, не вызывал проблем с пониманием. Он прочёл «Дон Кишот Ла-Манхский» и несколько других произведений, изданных в Петербурге, а потом взялся за книги на английском. Чтение дополнял театр, где ставились лучшие европейские пьесы. Хотя к пьесам, положа руку на сердце, Гриша за редким исключением был равнодушен.

Полистав свежие страницы, он отложил книгу. Тратить время нахождения на Олимпе на обыкновенное чтение показалось Грише излишней роскошью. Недельку-другую можно и подождать, а потом запросить «Опасные связи» в библиотеке или даже купить. Средства теперь позволяли. А из посещения «Олимпа» следовало извлечь максимум пользы.

* * *

Он гулял заглядывая то в одно, то в другое помещение, выходил на балкон, опять спускался вниз. Прогулка затянулась и голод все чаще напоминал о себе урчанием живота. Несколько стоек с кофе, чаем, спиртными напитками и закусками были разбросаны по всему зданию. Возле каждой имелся небольшой камин для разогрева пищи. Особых столов для приема пищи здесь не поставили. Люди забирали закуски с напитками и отходили с деревянным подносом в один из уютных уголков, каких по всему зданию было устроено большое количество, или садились на высокий стул прямо за стойку. Всякий раз проходя мимо буфетных островков Гриша окунался в ароматы кофе и выпечки. Наконец, он не выдержал и попросил молодого индейца, стоящего за стойкой:

— Можете мне заварить свежего кофе по-турецки? И пару пирожков. С чем они у вас?

На белой сорочке индейца имелась медная табличка с именем «Шивон». Гриша не разбирался в местных языках, тем более не смог бы определить родное племя индейца по внешнему виду.

Пироги выглядели одинаково за исключением дырок, явно нанесенных вилкой. На одних имелось только четыре на других восемь, а на третьих двенадцать — три тычка вилкой.

— Вон те с луком и говядиной, — Шивон показал на закрытый стеклом прилавок. — Эти сладкие с малиной, другие с вишней.

Говорил он на русском почти без акцента. Наверняка ещё в детстве был выкуплен или подарен на Потлаче и определён Складчиной в городскую школу.

— Мне с говядиной. Два.

— Кофе варить с сахаром?

— Да.

Гриша любил сладкое и с детства уверовал, что сахар помогает мозгам.

Индеец засыпал зёрна в меленку с ножным приводом и принялся качать ногой плашку. тем временем руками он подготовил деревянный поднос, фарфоровую чашечку, выложил на тарелочку пирожки.

Всё здесь несло отпечаток технического прогресса, всё было выверено, как на предприятиях Тропинина. Вот и бар технология не обошла стороной. Словно сам Алексей Петрович или кто-то из его инженеров составляли проект заведения.

Хруст смолк. Шивон вытряхнул кофе из меленки в медную джезву, добавил ложку сахара и, залив всё водой, поставил на ящик с горячим песком над камином.

— На чей счёт записать? — спросил он.

— В каком смысле? — не понял Гриша.

— Чей вы гость?

— Меня пригласил Алексей Петрович Тропинин.

— Отлично.

Индеец взял карандаш и сделал отметку в блокноте. Вскоре кофе поднялся. Шивон перелил его в чашку.

— Молока?

— Нет спасибо.

Получив поднос с пирожками и кофе, Гриша отошел к ближайшему уголку с креслами и столиком. Перекусил на скорую руку и продолжил исследование Олимпа.

* * *

В одном из тихих кабинетов второго этажа Гриша случайно наткнулся на Тропинина, который обсуждал что-то с владельцами бумагоделательной и кирпичной фабрик.

— Вот! Хорошо, что вы появились, молодой человек, — воскликнул он. — Я как раз говорил господам о нашей поездке в Нанаймо и о проблеме низких зарплат. И я стою на том, что мы должны держать определенную планку в доходах населения.

— Мы же не можем запретить фабриканту платить меньше? — прищурился Кондратьев.

Игорь Павлович владел бумажным производством и зимой частенько заглядывал в Присутствие, разрабатывая с Тропининым проект производства непрерывной бумажной полосы. Оба планировали потом внедрить непрерывную печать и тем самым вывести издательское дело на новый уровень.

— Не можем, — вздохнул Тропинин. — Чтобы поддержать закупочные цены на зерно и сохранить высокие доходы фермеров, мы учредили Зерновую компанию. Но в остальных отраслях подобная уловка не сработает.

— Тогда давайте завезём китайских рабочих, — предложил Афанасий. — Они согласятся на любую зарплату и уверен не станут бунтовать.

Владельца кирпичной фабрики звали Афанасий Титыч. Производство кирпича и керамики наладили ещё на заре колонизации и в улучшениях оно, кажется, не нуждалось. Поэтому, Афанасий постоянно искал возможность вложить куда-нибудь свободные деньги.

— Вместо решения проблемы, вы предлагаете усугубить её, — Тропинин поморщился. — Капитан Колнетт открыл ящик Пандоры, когда привез сюда крупную партию китайских рабочих.

Гриша эту историю хорошо знал. До прибытия известного английского капитана, китайские поселенцы прибывали в Америку небольшими группами, семьями. Все они сносно знали русский язык и включались в местные дела на общих основаниях. Но Колнетт ради строительства городка в заливе Нутка привез целый корабль рабочих, причем одних только мужчин, готовых работать за гроши. И теперь всякий предприниматель стремится сократить расходы через ввоз трудолюбивых и неприхотливых китайцев.

— Не знаю, что за ящик вы имеете в виду, Алексей Петрович, — возразил Афанасий Титыч. — Но я ничего плохого не вижу.

— Всё просто. Если китайцы не будут получать равную с остальными плату, они обособятся, в стремлении поддержать друг друга, а нас будут воспринимать как враждебную окружающую среду. Это, кстати, не мной замечено, а Иваном. Я-то вообще был против завоза людей из Азии. Наш плавильный котел, это скорее домна и если туда засыпать слишком много руды, можно получить козла.

— Но если китайцам платить столько же сколько нашим парням, то нет смысла вообще завозить, — заметил Кондратьев.

— Вот именно, мой друг, вот именно. Единственное, что можно сделать, это перенести производство ближе к Китаю, — сказал Тропинин. — Тогда мы получим дешевую рабочую силу, но вместе с ней и местный рынок. Это выглядит гораздо перспективнее.

— Предлагаете пойти по пути европейцев? — усмехнулся Афанасий. — И как влезть в на их пажити, ведь они все рынки давно поделили?

— Нет. Мы не будем захватывать или подчинять азиатские государства. Мы не станем их грабить и вытягивать из них ресурсы, — Тропинин поднял палец. — Вот что мы сделаем. Мы выкупим участок земли и создадим на нём колонию. В Азии полно лишнего населения, оно само сбежится туда.

— Землю? Рядом с Китаем?

— Да. Например, какой-нибудь остров.

— Я слышал, там обитают сплошные пираты и разбойники, в лучшем случае инсургенты.

— Именно пираты и послужат нам пропуском в азиатское подбрюшье. Есть на примете пара вариантов. Над одним из них работает Галина Ивановна. Но это дело нужно будет продвигать очень аккуратно.

— Ну, допустим мы получим землю и построим заводы. И что же, возить кирпичи оттуда? — спросил Афанасий. — Да пусть даже бумагу или ткань.

— Все это можно там же и продавать. У нас есть технологии, у нас есть финансы. Не хватает лишь рынка. Мы приблизим производство к рынку, а отчасти создадим его.

— Это не решит вопрос с рабочей силой здесь, — заметил Кондратьев.

— Нет. Это решит вопрос с доходами. Здесь мы будем хорошо платить и дорого продавать, там меньше платить и дешево продавать. Мы будем поставлять туда технологии и машины, а вывозить красивых, умных и ботаых. Тоже своего рода колониализм, но до него ещё никто не додумался.

Гриша подумал, что для любой европейской страны небольшой остров на краю света стал бы лишь головной болью. Свободная торговля даст слабенький ручеёк прибыли, в сравнении с контролем обширных территорий. Но экономика Виктории была сравнительно небольшой и свой городок на маршрутах внутриазиатской торговли мог стать весомым дополнением и усилением влияния.

— Содержание торгового поста в таком отдалении — это огромные затраты, — возразил Кондратьев. — Закупать чай и фарфор мы можем в Кантоне.

— Зато мы сможем продавать там свои товары. Машины, лодки, оружие, химию, — не сдавался Тропинин.

— Кому нужны машины, если полно безработных китайцев? — спорил Кондратьев

— Почему европейцы завозят в Америку рабов из Африки?

— Они утверждают, что индейцы ленивы.

— Нет. Африканцы на вид крепче, но это оттого, что слабые умирают по дороге. Проблема в том, что индейцы находятся у себя дома. Если на них слишком надавить, они могут сбежать, найти родственное племя и устроить восстание. А африканцы на чужбине, бежать им некуда, племени своего в лесах нет. Машина сильнее любого африканца и бежать никуда не будет. Поэтому промышленники понемногу выберут машины. Вопрос лишь во времени и цене. А как раз мы можем выставить низкую цену.

— Топливо, — сказал Афанасий. — На машины, на выделку кирпича и стекла уходит чертова уйма топлива.

— На тростниковых плантациях полно отжатого материала — отличное топливо. На лесопилках — стружка, ветки, прочие отходы. Топливо часто валяется под ногами.

Их беседа продолжалась довольно долго, и Гриша даже утомился запоминать несущественные детали. А не запоминать он не умел. Наконец, старшие ударили по рукам и направились на выход к своим каретам, а Гриша с удовольствием вдохнул свежего воздуха.

— Когда-нибудь вы войдете сюда полноправным членом, — пообещал Тропинин и подал знак тростью кучеру. — Во всяком случае я надеюсь на это.

Карета тронулась.

— Эх, нам бы день простоять, да ночь продержаться, — произнёс Тропинин. — Империям не долго осталось хранить свои колониальные рынки. А там наши технологии завоюют место под солнцем.

Глава 14 Сосалито

Ларец был тяжелым, а сельскохозяйственный институт располагался, в конце длинной набережной между городом и болотом, в которое превращалась северная часть залива Онисима. Так что подойти ближе на шлюпке не получилось и Пульке пришлось тащить тяжелый ларец от пристани по дороге и вверх по склону.

Институт занимал обширное пространство, застроенное длинными складами, скотными дворами и оранжереями. Между ними располагались опытные грядки, а само здание института как бы замыкало городскую улицу. Дальше она превращалась в дорогу, ведущую к долинам и деревням.

К счастью, институтское начальство оказалось на месте. Распоряжался здесь всем Михаил Николаевич Смородин.

— Каучо? — переспросил он, осматривая выставленный на стол ларец. — Да вы садитесь. Хотите кофе?

— С удовольствием, — кивнул Митя.

— Я бы лучше чаю, — сказал Пулька.

— Отлично.

Смородин зажёг спиртовку. И поставил сверху небольшой медный чайник. Кофе и чай он засыпал прям в глиняные чашки.

— Всегда так делаю, — пояснил он. — Господин Монтеро передавал что-нибудь на словах? Состав почвы, температуру, влажность?

— Насколько я знаю внутри есть запечатанная бутылка с образцом почвы. И путевые заметки. Важно взращивать побеги в тепле и влажности, вот что сказал Монтеро.

— Не знаете, как высоко вырастают эти деревья? Боюсь, наши оранжереи не рассчитаны на тропические виды.

— Не имею понятия, Михаил Николаевич.

— Ладно, — махнул тот рукой. — Разберемся. В любом случае, огромное спасибо. Если могу чем-то отплатить…

— На самом деле можете, — чуть покраснев признался Митя. — Мы малость поиздержались в пути. Нет ли у вас какого фрахта в Викторию?

Смородин некоторое время всматривался в лицо шкипера. Тут как раз закипел чайник и он разлил кипяток по чашкам.

— К сожалению, прямо сейчас фрахта у меня нет, — сказал он, выдвигая вперед сахарницу. — Сами мы торговлей не занимаемся, но… я могу замолвить словечко на фабрике кормов и удобрений. В конце мая, начале июня они обычно отправляют грузы на Оаху и в Викторию.

— Вряд ли мы пробудем здесь так долго.

Директор явно почувствовал себя неловко, не имея возможности отплатить добром за добро. Его взгляд метался во кабинету, словно надеясь отыскать кошель с серебром.

— Что ж, — нашелся он, наконец. — Если вы испытываете затруднение с продуктами питания, могу вам помочь.

— Был бы весьма признателен, — вежливо ответил Митя.

Не то, чтобы еда могла спасти его пложение, но во всяком случае она позволяла отложить неизбежное. А там, глядишь, они доберутся до Виктории, продадут черепаху, если проклятая не сдохнет…

— А нет ли у вас корма и для черепахи? — спросил он директора.

— Какая именно у вас черепаха? — оживился Смородин.

— С Галапагос. Большая. Фунтов сто пятьдесят весом. Трава, что мы нарвали на острове, высохла через неделю и с тех пор бедолага ничего не ела.

Он не стал упоминать, что приготовил «бедолагу» на заклание поварам «Императрицы», а Смородин не поинтересовался, что за блажь напала на команду завести столь крупного питомца.

— Ну, полагаю, ей можно давать любые сочные овощи, траву, кактусы, — сказал он. — Понятно, что в море их не достать. Но вы, в таком случае, могли бы кормить её водорослями.

— Черепахи едят водоросли?

— Ещё как!

— Чёрт. Знать бы заранее.

— Не всякие водоросли, — уточнил Смородин. — Некоторыми животное можно запросто отравить.

Митя почесал макушку.

— Хорошо, — Михаил Николаевич хлопнул в ладоши, как бы показывая, что разгвор окончен. — Мне нужно собрать вам еду, а вам… бывали раньше в Сосалито?

— Нет.

— Тогда советую прогуляться и посмотреть на наши гигантские красные сосны. Их называют секвойи, но откуда такоеназвание взялось, я не знаю. Лес расположен совсем рядом, сразу за болотами. Пройти нужно не больше пары вёрст. Главная дорога поворачивает на мост и идет к Лунной долине. А вам поворачивать не нужно, пойдёте дальше по тропе через индейскую деревню. Такое чудо не проглядите, увидите издалека.

— А что индейцы?

— У нас они мирные.

Смородин проводил их через территорию института, вдоль длинных навесов с рядами бочек и надписями: «Удобрение для глинистых почв. Образец 320» или «Зимний корм для дойных коров. Образец 11». По дороге он рассказывал о работе. Сельскохозяйственная лаборатория (как многие называли её до сих пор) выводила новые сорта растений и породы птицы или скотины, разрабатывала составы удобрений, грунтов, кормов. Всё здесь поставили на научную основу. Для каждой почвы требовались свои удобрения, а для каждого животного свой тип корма. Поэтому каждый новый состав долгое время испытывался.

— Производство и разведение посевного материала, племенных животных, удобрений, кормов на продажу у нас происходит на фабрике в Лунной Долине. А здесь мы проводим только исследования.

В сараях лежало в кучах, бочках, корзинах всевозможное сырьё.

— Мы поставили целью использовать как можно больше отходов других производств. В дело идёт меласса, кокосовая мякоть, древесный уголь, дробина от пивного производства, жмых. Пробуем кости с консервных фабрик, мясо пушного зверя, остатки от рыбных заводов. Всё это сушим, перемалываем в муку и пускаем как для кормов, так и на удобрения. Куры охотно едят даже сырые потроха. Растут как на дрожжах. Дрожжи, кстати, тоже добавляем в корма.

Смородин говорил увлеченно всю дорогу, пока провожал их. Они пересекли крупный ручей по мостику и вновь вышли на дорогу, ведущую вдоль залива. Здесь, наконец, расстались. Митя с Пулькой отправились на север и на протяжении пары вёрст до самой индейской деревни не встретили ни единой живой души. Жители долин, как уже понял Митя, предпочитали передвигаться и перевозить грузы на лодках. Болотистые берега и дельты рек делали сухопутные дороги слишком длинными и неудобными, к тому же баркасы и лодки могли перевезти куда больше груза, чем мулы или лошади. Только в ненастье, когда Залив штормило, люди выбирали путь по суше, да и то лишь для срочных дел. Зато дорогой часто пользовались индейцы и все, кто вел с ними торговлю, а также лесорубы, охотники и прочий бродячий люд.

Сойдя с основного пути перед длинным, но низким дощатым мостом, что шел через болота, они увидели лес. Деревья и правда оказались огромными, хотя поначалу высокие горы скрадывали их высоту. Но вблизи подлинные масштабы стали заметнее. Кроны заслоняли небо и внизу царил сумрак.

Наверное они были не первые, кому пришла в голову мысль распилить гигантов на доски и построить корабль.

— А мачта! Если сделать из такого дерева мачту, то она подойдет очень большой шхуне, — заметил Пулька, похлопав ладонью по одному из стволов.

— Вряд ли кто-то сможет построить такую шхуну. И вряд ли такая мачта окажется прочной.

Через пару часов они вернулись к институту.

— Понравился лес? — встретил их Михаил Николаевич.

— Да, на Острове я видел высокие деревья, но таких у нас нет, — отдал должное Митя. — Насколько прочна их древесина?

— Она хороша для строительства, — сказал Смородин. — На счет кораблей не знаю. Но дело в том, что деревья запретили рубить ещё при Иване Американце.

— Вот как?

В колониях мало что запрещали. Однако Складчина, а до неё Компания заключали множество договоров. С индейцами, колонистами, иностранцами, что желали вести торговлю. И вот в договоре об организации Сосалито, оказывается, прописали, что город не просто обязуется не рубить, иначе как для научных целей, но берет на себя обязанность охранять эти красивые гигантские деревья.

— Чем богаты, как говорится, — улыбнулся Смродин и показал на то, что успел собрать.

Две полные корзины с фруктами, зеленью, различными клубнями, мешок муки грубого помола, бутылку масла, большой окорок.

— Большое спасибо! — поблагодарил Митя.

— Ну что вы. Нам это ничего не стоит. Не выбрасывать же готовый продукт.

Как пояснил Смородин, оранжереи круглый год выдавали продукцию, причем она не предназначалась на продажу. Образцы подвергали научным изысканиям. Плоды взвешивали, измеряли, изучалось количество сахара, воды, других веществ, а потом распределялось среди своих.

— Свинок тоже изучаете? — спросил Пулька, намекая на окорок.

— Конечно, — улыбнулся Смородин. — Мы замеряем не только прибавку в весе поросят от использования тех или иных кормов, но и пробуем мясо на вкус, смотрим на качество, на количество сала. Вам повезло, что не пришлось попробовать свинину откормленную на рыбе, она источает весьма неприятный запах.

Пулька пожал плечами. Он кажется готов был съесть и такую, причем целиком.

— А это для черепахи, — протянул Смородин ещё один мешок.

— Спасибо, — поблагодарил Митя. — Вы случаем не знаете, где сейчас агент Складчины? Мы заходили к нему, но дом заперт, а соседи даже не знают, куда он отправился? Ну или хотя бы скажите, где найти капитана мушкетеров?

— Насколько я знаю, господин Волков отправился вверх по Сакраменто на Американскую реку. С ним ушел и капитан.

— Вот как? Это далеко? Когда они могут вернуться?

— Боюсь, до конца лета мы их не увидим. Лучше напишите сразу в Викторию.

— Но ведь письмо будет идти долго… да мы и сами туда скоро отправимся…

— А вы отправьте голубиной почтой.

Они вернулись на шхуну так и не добыв ни астры. Но по крайней мере команде было чем разнообразить рацион. Исполнение долга, однако, требовало расходов. На следующий день Митя открыл несгораемый шкаф и достал последние несколько монет.

Голубятня располагалась на другом берегу узкого залива. Добирались туда или в обход, через болота по деревянному мосту, или на лодке, что получалось раз в десять быстрее. Ну, а поскольку шхуна и так стояла на якоре, выбор был очевиден.

Высокий холм на мысу, откуда открывался вид на город, на залив Сан-Франциско, остров Ангелов и Алькатрас, идеально подходил для устройства голубятни.

— Птицы не любят горы, теряются в них, если выпускать рядом со склонами. Открытое пространство дает им уверенность и они сразу ложатся на курс, — поведал голубятник, провожая посетителя в небольшой домик, где он жил и где принимал послания.

Там он указал Мите на небольшую конторку со стопкой бланков, чернильницей и перьями.

— Пишите так, чтобы в каждой клетке была одна буква. Между словами оставляете пустую клетку. Куда собираетесь отправлять?

— В Викторию.

— По тарифу одна астра за слово. Включая адрес и подпись.

— Одна астра за слово? — ахнул Митя.

— Голуби дело недешевое. А клиентов кот наплакал.

Митя действительно не заметил, чтобы к мысу спешили толпы приказчиков, моряков или военных с почтовыми отправлениями.

— Ближе к зерновой гонке наверное больше бывает?

— Это так. Грех жаловаться. Летом и осенью основной оборот у нас. Но голубя-то весь год кормить нужно и ухаживать за ним. Отсюда он допустим улетит, а обратно его нужно будет везти на почтовой шхуне, а дома еще и выпустить несколько раз, чтобы родные края вспомнил. По дороге может хищник сожрать. Так что мы отправим послание дважды. С ближайшим голубем и со следующим. Поэтому по одной астре за слово.

— Понятно.

У Мити осталось лишь восемь астр. Из них половину придется потратить на адрес «Виктория. Компания Южных Морей». Что можно сообщить в оставшиеся четыре слова? Он прикинул так и эдак. Выходило, что может сообщить либо о Бланке либо о войне. Ему в очередной раз захотелось плюнуть на это дело.

А что если направить послание Складчине? Алексей Петрович Тропинин занимает там пост председателя Правления. Он же владелец компании. так что не велика разница.

Митя прикинул: «Виктория. Складчина. Бланка. Крушение. Галапагос. Испания. Россия. Война». Как раз восемь слов.

Он макнул перо в чернильницу провел пару линий на пробной бумаге и аккуратно вывел слова.

— Подписывать не будете? — спросил голубятник, осторожно помахивая бланком.

Митя ошпарил его взглядом, выложил восемь монет и вышел.

— Завтра придумаем что-нибудь, — попытался успокоить он команду получасом позже.

Однако фрахта не нашлось ни завтра, ни послезавтра, ни через день. Не то, чтобы здесь совсем не имелось товаров, предназначенных для Виктории. Напротив, основной товарный поток колоний не прерывался, а портовые пакгаузы были полны. Но большинство торговцев работали на долгосрочных контрактах. А те из мелких торгвцев, что искали возможность пристроить попутный груз, отказывали, едва взглянув на потрепанную шхуну.

— Она не доберется даже до выхода из Залива, — говорили они.

В друге время он обязательно бы дал команде отдых. Сосалито, вообще располагал к отдыху, но как только полученные в институте продукты закончатся им даже нечего будет есть. Лучше уж добраться пока есть возможность до дома.

— Продам в Виктории шхуну расплачусь со всеми, — пообещал Митя

Он, однако, решил испробовать ещё один вариант. Ведь помимо сонного Сосалито в Заливе имелся форпост колоний — Сан Франциско. А там должны стоять мушкетеры, у которых водились деньги и часто возникала надобность в небольших перевозках. Работа как раз для «Незевая». И повод имелся — предупредить гарнизон о войне.

— Пулька, Сарапул, приготовьте лодку, надо будет сплавать до Сан-Франциско и предупредить ребят о войне. Заодно может быть найдем какой-нибудь груз.

— Почему бы не отправиться туда прямо на шхуне? — спросил Барахсанов.

Помощнику явно не хотелось оставаться на рейде.

— Чтобы они увидели, в каком мы состоянии? — возразил Митя.

— Ну, они могут пожалеть нас.

— Жалостью мы ничего не добьемся.

— Это была шутка, капитан.

* * *

Южный форпост оказался меньше, чем Митя себе представлял. Возле мостков качались на волнах баркас и шлюпка, а выше по склону стояла небольшая бревенчатая крепость. Под её стенами были видны запущенные грядки. Судя по всему на них давно ничего не сажали, а использовали лишь для выпаса скотины. Вокруг стояло несколько сараев, внутри крепости казарма, офицерский дом, конюшня и единственное каменное здание — пороховой склад. Пожалуй, некоторые торговые станции меховой компании выглядели богаче.

В Сан-Франциско всем заправлял лейтенант Егор Кытманов. Был он старше Чеснишина на несколько лет, но Митя хорошо его помнил по мальчишеским ватагам на улицах Виктории. Несмотря на то, что отец Егора слыл богатеем, как-никак служил приказчиком в компании Бичевина, Егорка с детства любил вращаться среди босяков, как он называл выходцев из бедных слоев. Он любил драться, а потому считал улицу более полезной, чем школа.

Возможно, именно такой подход к жизни привел его в конце концов, в мушкетерский полк. Уличные драки закалили в нем бойца, а домашнее обучение добавило задиристому характеру немного ума. Так что Егора быстро произвели в офицеры.

Как ни странно Митю Кытманов признал, хотя Чеснишин в драках участвовал редко и держался портовых мальчишек, которые имели несколько иные интересы. Пока Пулька и Сарапул общались с бойцами, Митя одни на один поведал лейтенанту о войне России с Испанией.

— Спасибо, что предупредил, шкипер, — сказал Егор, доставая из шкафчика бутылку рома «Капелька». — Мы ведь тут фактически сидим в западне. С испанцами у нас граница по суше, и не то, чтобы имелась хоть какая-то определяющая её бумага. А помощи ждать особенно не откуда. И отступить мы не можем, потому что форт запирает путь к береговой батарее, а она защищает Золотые ворота. Благо, что испанцев здесь тоже немного. Однако, раз началась война, могут прислать войска.

Он налил ром по стаканам. Митя ром не любил, но из вежливости сделал маленький глоток.

— Разошлю наших индейцев, чтобы узнали, не умышляют ли испанцы что-то против нас?

— В городе никому нет дела до этого, — посетовал Митя.

— Люди привыкли к соседству, — лейтенант пожал плечами. — И пока что обходилось без стычек. Но вообще на той стороне испанцев, солдат я имею в виду, не больше роты. И они знают, что нас здесь тоже не больше. Вряд ли кто-то захочет изменить положение дел. Война не нужна никому.

Последнее замечание Егор сделал с некоторым сожалением.

Они посидели ещё немного, вспомнили старые деньки. Прозвучало имя Сашки Загайнова, который в отличие от Мити уличных драк не избегал и Кытманов его помнил даже лучше чем шкипера. Тогда Митю точно прорвало. Он рассказал о гибели друга, о стычке с испанским корветом, о крушении «Бланки», промолчав лишь о ларце с тайным грузом. А раз уж они настолько сошлись с лейтенантом, то пожаловался на состояние «Незевая» и спросил, нет ли у мушкетеров какого фрахта в Викторию?

— Денег у меня в обрез, — развел Егор руками. — А если, как ты говоришь, пахнет войной, то тем паче поберегу ротную казну. По той же причине и фрахта у меня не будет. Если бы не война, пристроил бы к тебе пару парней пассажирами. Но теперь никаких отпусков!

Он улыбнулся, увидев Митину грусть, добавил в свой стакан пойла.

— Однако, помогу с деревом и парусиной. Пошли.

Ром на лейтенанта кажется совсем не действовал. Шагал он уверенно, говорил много и язык не заплетался при разговоре. Они миновали амбар с воинскими запасами, возле которого стоял часовой, а затем к удивлению Мити и вовсе покинули крепость.

— Есть старая большая палатка из парусины, — пояснил Кытманов. — Если отпороть от неё торцовые стороны, то останется ровный квадрат примерно двадцать на двадцать футов.

Выйдя за пределы крепости ни подошли одному из старых сараев. Покосившемуся, посеревшему от ветров и солнца и никем не охраняемому. Егор с трудом опер ржавый замок и они вошли внутрь. Хотя на них пахнуло затхлостью, сыростью и грибами, снятый с полки сверток оказался чистым. Ни пятнышка плесени, ни истлевших нитей. Палатка явно хранилась в достойных условиях. Большой парус из неё не выкроить, но если пустить на латки или смастерить кливер…

— Палатку просушивали и проветривали каждое лето, но на солнце долго не держали. Так что ткань сохранила прочность и плотность.

— Тебе не дадут по шее за казенное добро? — поинтересовался Митя из вежливости.

— Добро не наше, — отмахнулся Кытманов. — Раньше сюда присылали колонистов для обучения всяким новым методам земледелия. Но теперь от этого отказались. А палатки, в которых обычно размещали переселенцев, лежат без дела. Ещё что-то нужно? Говори, не стесняйся. Мы тут гостей редко видим.

— Мачта у нас треснула. Страшно паруса ставить.

— С деревом помогу, — кивнул Кытманов. — Отсюда и до самых Золотых ворот выбирайте любое, что помечено белой краской. Мы давно уже выкупили у индейцев часть леса, но пока в древесине нет надобности, предпочитаем держать дерево на корню, так оно меньше гниет.

Чуть позже вместе с матросами Митя выбрал небольшое деревце, которое хоть и не являлось идеальным для починки мачты, имело то преимущество, что росло на склоне и его легко можно было скатить к воде. На то, чтобы срубить дерево и очистить от веток, у них ушел весь следующий день. А уже вечером, привязав очищенный ствол к лодке, они отправились к шхуне.

— С долгами дома разберемся, — объявил Митя команде. — А пока нужно привести в порядок шхуну.

Он вздохнул. Шансы на удачное завершение плавания убывали с каждым днем. Даже если они благополучно доберутся до Виктории, ему придется продать шхуну и пойти работать по найму. Причём вряд ли его сразу возьмут шкипером, скорее предложат походить несколько лет помощником. А значит он вылетит из клуба капитанов, его не будут приглашать на ежегодный бал в Адмиралтейство, он потеряет место в Морском совете. Кроме того, лишившись своего дела он также вылетит из Складчины, ибо она состоит из владельцев доходных предприятий, а не из наемных моряков. Потеря важных должностей и мест будет унизительной. И саму его судьбу долгие годы станут приводить, как пример скороспелого выскочки, который не справился с обузой взрослого человека. И все это терзало Митю чуть ли не больше, чем мысль, что придется расстаться с мечтой детства — собственным кораблем.

— Давайте возьмемся за дело, — сказал он.

Наладив тали и используя грот мачту в качестве опоры, они выдернули сломанную фок мачту и поставили на её место добытое в Сан-Франциско дерево. Оно оказалось короче и тоньше прежнего и конечно не имело такой прочности, как стандартные мачты Виктории, выщелоченные в холодной пресной воде. Зато теперь она могла нести весь положенный набор парусов, которые пришлось латать с помощью палатки и скудных запасов.

Всё это занял у них ещё уйму времени. Фрахта так и не нашлось. Им предстояло вернуться в Викторию без нормальной оснастки, без денег и без товара.

Глава 15 Красная папка

«Олимп» произвел на Гришу сильное впечатление. Однако, как оказалось, визит являлся лишь прелюдией к серьезному разговору. На этот раз после утреннего кофе и чтения газеты Тропинин предложил секретарю пройтись пешком.

— Здесь недалеко, — сказал он. — На главной набережной.

Они прошли всего полсотни шагов и Алексей Петрович остановился у парапета, то ли разглядывая корабли, то ли Правый берег с домиками рабочих его фабрик, то ли наслаждаясь свежим воздухом, который в отличие от Торговой гавани здесь оставался свежим даже в безветренную погоду.

Тропинин молчал несколько минут прежде чем задал вопрос.

— Как вы полагаете, господин Смородин, кто и как управляет всеми нашими колониями, поселениями, островами и городами? — спросил начальник.

Гриша и сам часто размышлял об этом, когда писал статьи для Энциклопедии. Получалось, что никакой стройной системы управления в колониях не имелось. Раньше всем управляла Компания и вс1 подчинялось её интересам. А что теперь? Складчина не имела ни четких границ, ни перечня территорий, которые могла назвать своими. Виктория являлась городом, но часто так называли всё пространство, где её жители имели экономический интерес. С другой стороны, даже Остров далеко не полностью находился под контролем Складчины — в его северной части властвовали воинственные квакиутли.

Тихоокеанскими Штатами называли объединение колоний, однако, и этот проект не имел ни конституции, ни законов, ни представительных органов власти, а зона интересов включала весь океан и побережье Америки до самого водораздела. При этом одни острова (вроде Нука-Хива или Кусай) населяли природные жители, а Складчина или какая-то из компаний Виктории имели там торговый пост; другие острова (вроде Рождества) заселялись колонистами, третьи оставались необитаемыми, но на них велись разработки гуано или звероловный промысел. На Алеутских островах вообще царило многовластие: местные племена, независимые колонисты, промышленные, Российская империя, компании Складчины. На Оаху правил местный король Каха Хан, но портом, крепостями и поселениями колонистов заправлял Ипполит Семенович Степанов, бывший ссыльный дворянин Российской Империи. Богатая Сахарная компания владела плантациями и фабриками. Туземные княжества и кланы лавировали между этими тремя центрами силы. Хотя формально природные жители подчинялись королю, они всё больше зависели от колонистов, в руках которых сосредоточились богатства и технологии.

Только Виктория избирала Совет, который решал некоторые вопросы. Другие города даже таких куцых органов не имели. Где-то вопросы решались сходом, собранием, где-то частной инициативой или директивами той или иной компании. Индейские племена жили сами по себе или селились среди русских, перенимая чужие обычаи. Причем даже само понятие племени оказалось размытым. Иногда сообщество индейцев состояло из небольшой семьи, рода, а иногда являлось крупным союзом, где даже языки значительно различались.

Да и сама Складчина имела довольно расплывчатую структуру. Собрание пайщиков выбирал Правление, которое распределяло дела и утверждал расходы. Но одни члены Правления занимались конкретными делами, а другие только голосовали, принимая решения. С другой стороны, существовало много различных структур, не подчиненных Складчине напрямую, таких как Зерновая компания, Морское собрание, Меховая компания, Винокуренный картель.

Единственное, что упорядочивало весь этот хаос и позволяло колониям развиваться в едином замысле это воля некоторых людей, обладающих финансовыми возможностями и определенным авторитетом. Таких людей, как Тропинин и тех кого Гриша видел в «Олимпе».

Последнее предположение он высказал вслух.

— Верно, — согласился Алексей Петрович. — У нас нет государя и государства. Мы Остров не только в географическом смысле, но и в смысле затравки цивилизации посреди океана дикости. И я имею в виду не только побережье Америки и Тихий океан. Мы взращиваем общество, какого ещё не создали нигде в мире. Большинство тех, кто уже прибыл и ещё прибудет в нашу страну — крестьяне, старатели, охотники, лесорубы — в массе своей нищие и необразованные люди. Хаос, океан судеб, стремлений. Местные индейцы и вовсе прозябают в первозданной дикости.

И поскольку у нас пока нет государства, то нет чётких правил, устава, основополагающего закона, ничего формального, что могло бы стать маяком для всех этих людей. Поэтому, да, вы правы, маяком служит активная группа людей, носителей идей, ценностей, стратегии. Людей, способна воспроизводить культуру и выступать, так сказать, ментальным и этическим ориентиром. Потому что доминирующей религии, которая заведовала бы моралью, у нас нет тоже.

Гриша кивнул, не столько соглашаясь, сколько показывая, что понимает, о чём идет речь и следит за ходом мысли начальника.

— Такую группу людей социальная теория называет элитой, — продолжил Тропинин. — Клуб «Олимп» собирает их вместе для свободных дискуссий. Иван Американец сделал ставку на средний класс, как он называл зажиточный и образованный слой горожан и фермеров. Это была его идея фикс. Чем больше средний класс, утверждал он, тем прочнее будет стоять на ногах общество и страна.

— Пожалуй, в этом есть смысл, — согласился Гриша.

— Ничуть не умаляя его главный посыл, мы, его последователи, добавили к первичной системе элиту. Эти два слоя общества призваны дополнять друг друга.

— Как?

— Если взять за аналогию судно, — Трпинин указал на шхуну, стоящую посреди гавани. — То средний класс это как бы корпус корабля, который не позволяет ему утонуть. А элита сродни парусам, что движут его вперед.

— И еще у корабля есть руль, — заметил Гриша, быстро усвоив новый материал.

— Верно, ха-ха. Верно, — Алексей Петрович кивнул. — Элита лишь внешнее облако, если можно так выразиться. Мякоть плода. А есть и ядро, косточка.

— Косточка?

— Пришло время посвятить вас в более тонкие материи нашего существования. Именно этим мы сегодня займемся.

Гришу слова начальника заинтриговали, и это ещё мягко сказано. Он просто сгорал от любопытства. К счастью идти далеко не пришлось. Здесь же на набережной располагалось трехэтажное здание, когда-то служившее главной конторой Старой компании, а теперь принадлежащее отчасти Складчине, отчасти Объединенной меховой компании, отчасти издательству.

Они вошли в холл, свернули в левый коридор и поднялись по лестнице. Секретный отдел расположился в северном крыле здания. Ход туда вел через обычный, ничем не примечательный кабинет, где сидел заурядный с виду переписчик. Вот только его нарукавники не блестели потертостями, на руках не имелось следов чернил, зато сбитые костяшки пальцев намекали на профессию иного рода.

— То что здесь расположено уже не совсем Складчина, — сказал Тропинин, прикрывая дверь. — Это круг ближайших соратников Ивана Американца. Можно назвать нас тайным правительством, но это не будет соответствовать истине. Мы не правим. Мы направляем.

— А в чем разница?

— Мы своего рода хранители первоначальных идей, заложенных Иваном Американцем.

Конечно, Алексей Петрович малость преуменьшал значение секретного крыла. Для идей не требовалось столько кабинетов, комнат, стеллажей с книгами и бумагами. Они прошли сквозь всё это прежде чем попали в просторный зал.

На стене висел синий флаг с золотыми звездами, обозначающими территории Тихоокеанских штатов и одновременно ковш Большой Медведицы. Рядом висела подробная карта побережья от залива Сан-Франциска до Берингова пролива. Суша была тщательно прорисована вглубь континента до водораздела и примерно на пять стен верст дальше.

— Такой подробной карты нет ни у кого во всем мире, — сказал Тропинин. — На ней указаны некоторые вещи, которые мы храним в секрете до лучших времен. Например, месторождения золота.

Начальник показал гостю выдвижные щиты с планами той или иной местности, лоциями и общими картами. Большая карта Тихого океана занимала особое место. И как заметил Гриша вся она была испещрена мелкими дырками.

— Когда-то мы пытались отследить движение кораблей наших колоний, — пояснил Тропинин. — Втыкали в карту булавки с портами отправки и назначения, натягивали между ними нитку, обозначая маршрут. Каждый день бегунок с названием корабля передвигали дальше. Точности никакой, схема движения давала лишь общее представление. В то время в операционном зале всегда находилось с полдюжины операторов. Теперь этим занимается Адмиралтейство, а здесь стало гораздо тише.

Навскидку зал вмещал с полсотни человек, которые могли собраться за большим центральным столом или работать отдельно в закутках, где стояло несколько маленьких конторок и столиков. В одном из таких уголков имелась небольшая кухня со спиртовкой, посудой, банками с кофе, чаем и сахаром. Туда они и направились.

Алексей Петрович бросил в джезву несколько ложек молотого кофе, залил водой из большой стеклянной банки и поставил на спиртовку.

— Иван Американец не любил чиновников, — продолжил он разговор. — Никаких. Ни государевых, ни компанейских, ни церковников, ни общественников. Всякий, кто управляет чужими деньгами, чужой собственностью, с его точки зрения делает это в лучшем случае неэффективно, а в худшем гребёт в свой карман.

Поэтому создавая Складчину он определил, что в Правление будут избирать только владельцев бизнеса из тех кто платит десятину. И получать они будут символическую зарплату. Одну астру в год. Однако, в таком решении скрывается подвох. Угадаете, какой?

— Они будут принимать решения в пользу своих коммерческих интересов?

— Верно, молодой человек. Избежать противоречий невозможно. Чтобы это не зашло слишком далеко проводятся ежегодные съезды. Любого из нас можно переизбрать. Однако, сменяемость и подотчетность лишь второстепенный фактор. Главное, это группа людей, которым не безразлична судьба нашей страны. То что вы метафорически назвали рулем корабля. Сейчас всем этим занимается довольно сплоченный союз последователей Ивана Американца. Его друзья, ученики, соратники. Мы держимся вместе, даже если подчас спорим между собой, мы владеем крупными компаниями и через них контролируем Складчину. Проблема в том, что наше поколение рано или поздно уйдет. Увы. И к этому времени мы хотим получить или работоспособное административное устройство, или сплоченную группу собственных учеников. А лучше и то и другое.

Кофе поднялся и Алексей Петрович снял джезву со спиртовки.

— Пусть отстоится, — сказал начальник, а сам отправился к другому уголку зала.

Он подошел к невзрачному, но видимо очень прочному несгораемому шкафу, и около минуты возился с ключами. Наконец дверца открылась и Тропинин вернулся в кухонную выгородку с папкой в руках. Она выглядела довольно пухлой.

— Это Красная папка, — сказал Грише Тропинин.

Поскольку цвет Гриша и сам мог разглядеть, стало очевидно, что «Красная» — это название.

— Она послужит ориентиром для тех, кто сменит наше поколение, — пояснил Алексей Петрович. — Здесь план развития колоний на ближайшие сто лет.

— На сто лет? — не поверил Гриша.

— Записки начал составлять ещё Иван Американец, а мы позже дополнили собственными соображениями. Мы хоть и придерживаемся общей линии, открыты новым идеям и готовы внести в план поправки.

— Но как можно планировать на сто лет?

— Это не подробный план, а лишь общие наброски. Здесь изложены основные принципы и цели развития колоний. Перечень необходимых дел. Содержится список возможных проблем и способы их решения. Прогнозы, обоснования и всё в таком духе. Мы регулярно проводим мозговые штурмы по той или иной теме, чтобы разработать подходы и выработать базовые принципы.

Гриша кивнул.

— Например вы слышали в «Олимпе» разговоры о форпосте в Южно-Китайском море. Это один из пунктов. В идеале мы собираемся покрыть форпостами весь океан. Конечно, ставить крепости где попало нет смысла. Нужно занимать ключевые места. Но как понять, какое место ключевое, можете вы спросить?

Гриша спрашивать не собирался, однако Тропинина это не остановило.

— Вот тут на помощь приходят соображения из Красной папки. Возьмём, к примеру, Панамский перешеек или Дариенский, как его ещё называют.

— Перешеек?

— Тропинин чуть хромая подошел к стенду и выдвину из ниши общую карту побережья обеих Америк.

— Вот, — показал он почти в самый центр. — Узкая часть материка. И предмет нашего пристального внимания. Когда-нибудь он станет воротами в Тихий океан из Атлантики вместо мыса Горн. Попытки уже предпринимались, а места там гиблые.

В свое время шотландцы задумали установить там власть и сесть на доходный путь между океанами, но все они погибли от болезней и сопротивления индейцев. Предприятие вылетело в трубу, что, как считается, привело к падению независимости Шотландии. Так что играть в эти игры следует осторожно.

Но рано или поздно там построят железную дорогу, или выкопают канал. Возможно не прямо в этом месте, а севернее или южнее. Так или иначе перешеек станет центром притяжения интересов торговли и политики многих держав. Соответственно наша задача держать его под контролем. Когда-нибудь мы попытаемся получить концессию на канал или дорогу, или войти в долю с кем-то ещё, стать друзьями местному правительству…

— А испанцы?

— Испанцы плохо контролируют эти места, слишком уж они гиблые для белого человека. Да и вообще долго им в Америке не продержаться. А нам следует вовремя обрести там друзей. И если не получится войти в долю, то хотя бы занять остров поблизости или кусочек материковой земли. В общем, так или иначе получить присутствие.

Тропинин достал из небольшого шкафчика две чашки и разлил по ним кофе.

— Молока нет, а сахара кладите сколько угодно, — усмехнулся он. — Подходящий остров в архипелаге Риау позволит контролировать Малаккский пролив, а с ним путь в Тихий океан с запада, из Индии. В «Олимпе» мы говорили с промышленниками и я делал акцент на торговле, рабочей силе, но важны, разумеется, не только они.

И таких ключевых мест много. Уналашка, стоящая у выхода к северным водам, Нука-Хива, прикрывающий путь к Южным морям с востока… Нам не нужно захватывать обширные территории суши, мы океанская держава. Наше будущее — флот, а флоту нужны базы. В то же время ресурсы океана недооценивают. Сейчас это калан, котик. киты. Но придет время цениться будет простая рыба, крабы, креветки, устрицы, острова с залежами гуано и красивыми пляжами. И когда это время придет, многие захотят наложить на природные богатства лапу. Об этом тоже не следует забывать. Британия, Франция, Российская империя, Испанская корона, США, Китай, Япония.

— Япония? — удивился Гриша.

— Представьте себе. Сейчас она в изоляции, а несколько веков назад пыталась захватить Корею. И будьте уверены, попытается вновь. И не только Корею.

Тропинин, наконец, взял паузу и сделал несколько глотков из чашки. На вкус Гриши, кофе слишком остыл, но он уже изучил привычки начальника. Тот не любил кофейную муть и всегда давал ей осесть. Сделав глоток, Гриша задумался над услышанным.

В воинственность Японии и других азиатских государств ему верилось слабо, не им противостоять европейским колониям. Как не мог он представить на Тихом океане и Соединенные Штаты. Нет у бостонцев здесь никаких интересов, кроме торговли пушниной и китоловного промысла. Если от кого и следует ожидать нападения, то от европейских империй, и прежде всего от британцев, которые уже теснят конкурентов по всему миру.

Он перевел взгляд на карту.

— Думаю, если британцы захотят властвовать на Тихом океане, они прежде всего решат захватить Оаху.

— Верно, — удовлетворенно кивнул Тропинин и отставил чашку в торону. — Британцы или бостонцы, кто-то из них обязательно захотят. Причем Оаху все еще остается нашим уязвимым местом. Большинство гавайцев не испытывают к Виктории преданности. По большому счету Каха Хан зависит от нашей поддержки только в борьбе с Камеамеа и при первом удобном случае он переметнется на другую сторону, ударив нам в спину. Именно поэтому Ипполит Семенович Степанов прилагает усилия к строительству крепостей и вовлечению туземцев в нашу экономику. Думаю лет двадцать у нас ещё есть. К исходу этого срока мы должны перетянуть на свою сторону значительную часть населения.

Алексей Петрович взглянул на джезву, но передумал и махнул рукой.

— Пока меня больше беспокоит Российская империя, вернее её подданные, — он задумался, а затем показал на карту побережья. — Любопытно, что ковш большой Медведицы, который мы можем видеть на нашем флаге, в общих чертах повторяет наши континентальные территории. Действительно, на юге водораздел отступает далеко на восток, там мы имеем даже внутренние территории, не имеющие выхода к океану — Снежные горы, Плато Змеиной реки или Айдахо, пустынные степи Средней Колумбии, страна Карибу… в то время как на севере водораздел подступает к океану вплотную, образуя своеобразную ручку ковша. И эту ручку собираются отломить шелеховцы. Вернее теперь, наверное, их лучше называть барановцами.

Какой-то опасности от русских промышленников Гриша не видел. Напротив, их работники, их подневольные туземцы при первой возможности сбегали в Викторию, которая могла предложить им лучшие условия жизни.

— Опасность не в зверобоях, а в монополии, которую Российская Американская Компания собирается получить, потому что вместе с монополией она получит поддержку Империи.

— А что мы можем предпринять против них?

— Мы ищем союзников на тот случай, если потеряем торговлю с Камчаткой и через Камчатку с Сибирью.

— Союзников?

— Например, Северо-Западную компанию.

— Монреальскую?

— Да. В ней и французы, и шотландцы, и бостонцы. В прошлом году мы написали Ясютину в Лондон, чтобы прозондировал почву. Посмотрим, чем закончатся переговоры.

Гриша пролистал папку. Любые мысли были изложены на бумаге тезисно. В виде кратких и четких фраз. Некоторые листы были сшиты суровой нитью в блоки, что имели собственное название: «Список островов», «Ключевые технологии», «Демография», «Экономический кризис. Депрессия».

— Что такое депрессия? — спросил Гриша.

— Вы же изучали экономику в Университете?

— Экономию, — поправил Гриша.

— Не важно. В экономике любой страны время от времени случаются спады. Их и называют депрессиями. Чем сложнее экономика, тем большим может произойти спад.

Взять хотя бы наши места. Предположим, все морские промыслы мехов, а это калан, котик, животные на островах — лиса и песец… все вместе приносят при продаже в Китай миллион астр в год. Раньше экономика была примитивной. В промыслах участвовали… ну, пять сотен человек, не больше. Получается по две тысячи пиастров на человека (предположим это артели с равными паями). Причем промышленники меньшую часть времени занимаются собственно промыслами, а большую часть добывают себе еду, чинят корабли, строят хижины, плывут на острова и обратно, пересекают Сибирь. Они и матросы, они и зверобои, и караванщики, и торговцы. Но хлеб, гвозди, прочее железо покупают в десять раз дороже у сибирских купцов, а чай, ткани и даже чернила — в Кяхте. И вся их выручка оседает в Китае или в России. Так что большая часть промышленных остаются в долгах.

Но вот мы обосновались в Америке и практически весь полученный в Китае миллион питает теперь нашу собственную экономику. Потому что промышленные платят за корабли, а не строят их сами, они покупают паруса, хлеб, другие припасы у наших крестьян и ткачей. Они сами не плавают в Китай или в Охотск. Этим заняты торговцы и мореходы. Ещё тысяча человек получает этот миллион в виде платы за продукты, мебель, одежду, дома, за алкоголь, наконец! А еще две тысячи получают этот же миллион продавая первым и вторым зерно, известь, бревна, уголь, железо. И так далее, и так далее. Вместо одного миллиона мы получаем три-четыре миллиона астр, переходящих из рук в руки. И даже больше. В конце концов, получается, что промыслы всего лишь дают толчок этому движению денег, ведь фермер, винокур, строитель, ткач, кузнец спокойно могут продавать изделия друг другу.

Теперь, что такое кризис и депрессия? Представьте, что завтра Китай вдруг перестанет покупать меха. Или вовсе закроет кантонскую торговлю. Может такое произойти? Запросто. Кяхту уже закрывали. Что тогда случится с нашей экономикой?

— Она потеряет миллион астр?

— Не миллион, — ухмыльнулся Алексей Петрович. — Всё что я обрисовал раньше закрутится в обратном порядке. Торговцы мехами перестанут покупать шхуны, платить индейцам и промысловым, все они перестанут покупать одежду, мебель, платить за дома. Никому не будет нужна парусина, гвозди, закроются железные заводы, за ними рудники и угольные шахты. Все эти люди не смогут покупать у фермеров продукты по хорошей цене. Всё полетит к чертям в ад. И хотя, как уже говорилось, люди смогут продавать изделия друг другу, обороты сократятся, а издержки возрастут. Многие останутся без прибыли, многие без работы.

Тропинин сделал паузу.

— И тут, мы достаем Красную папку.

— А что мы можем сделать? — спросил Гриша. — Чем-то заменить меха?

— Это один из путей. Китобойный промысел, добыча золота, глубокая переработка каменноугольной смолы. Однако, рынок Китая заменить не так просто. Нас вряд ли ждут на других рынках, даже если мы сможем предложить уникальный товар.

— И что же делать?

— Ну, в-первых, мы продолжим продавать пушнину через посредников, ведь Кантоном или Кяхтой торговля не ограничена. Есть соседние страны, есть контрабандисты и пираты. И тут форпост в архипелаге Риау как раз пригодился бы. Однако, ключевая стратегия во время кризиса — развитие внутреннего рынка.

— Продавать меха самим себе? — удивился Гриша.

— Продавать внутри всё, что сможем. Но тут возникает следующая проблема — покупательная способность. А мы только что пришли к выводу, что с падением пушной торговли начнет падать и все остальное. Значит нужны усилия на создание рабочих мест. То есть, скажем, сама Складчина затеет какие-то крупные проекты, которые потребуют людской силы. Например строительство дорог. Открытие шахт и приисков в разведанных местах.

Но подобные проекты только полдела, потому что они займут некоторое число людей низкой квалификации и инженеров. А мы должны дать работу образованному слою, выпускникам Университета. Поэтому резервный план предусматривает организацию новых школ, институтов, научные исследования и экспедиции.

К сожалению всё это требует наличия свободных средств. А мы не можем сидеть на мешке с деньгами в ожидании кризиса. Деньги должны работать. Ну, то есть какие-то запасы у нас имеются. В конце концов, у нас есть неплохая коллекция французских и голландских живописцев. Иван завещал её Складчине и особо оговорил возможность продажи, если будет стоять вопрос о выживании. Но резервов хватит от сил на год-два. А что если перезапуска экономики за год-два не случится? И тут мы прибегаем к изъятию средств у населения.

— Введением налогов?

— Нет! Мы запускаем различные проекты вроде национальной лотереи, фондовой биржи, выпускаем бумаги займа с привлекательным процентом. В надежде, что после подъема экономики найдем средства на выкуп. Там на последнем листке содержится примерный перечень мероприятий. — Тропинин потер переносицу. — Это все, конечно, сильно упрощенно. На самом деле основная трудность заключается в том, чтобы угадать, когда именно наступил нужный момент. Потому что и вбрасывать в экономику деньги, и создавать рабочие места просто так довольно опасно. Можно кризис спровоцировать, а не предотвратить. Но всегда лучше иметь в запасе готовые отработанные проекты, чтобы запустить их вовремя. А пока у нас нехватка рабочей силы, все эти наработки должны ждать своего часа.

Неожиданно в коридоре ведущим из тайной комнаты послышался шум быстрых и уверенных шагов. В зал вбежал молодой человек. Гриша узнал своего сверстника и коллегу Андрея Ильичёва, что служил в Складчине по линии департамента иностранных дел.

— Алексей Петрович! Депеша из Сосалито.

Ильичёв протянул Тропинину записку.

— Пришла на имя Складчины, — пояснил он. — Галина Ивановна решила, что вам будет интересно.

Предчувствуя недоброе, Алексей Петрович выдохнул и развернул листок.

— Тот кто это писал явно экономил буквы, — проворчал он и зачитал вслух: — Россия. Испания. Война. Бланка. Крушение. Галапагос. Это можно трактовать, как… ах, чёрт!

Тропинин приподнялся над креслом, потом опустился назад.

— И никакого обратного адреса или имени. Прелестно! Мы получаем почту и не знаем, как ей распорядиться. Ладно несколько дней уже ничего не изменят. А через неделю у нас совещание по морским делам. Чёрт! Нужны хоть какие-то подробности.

— Одну минуту, Андрей, — сказал он и направился к ближайшей конторке. Достал лист бумаги, чернильницу с пером.

— Прошу вас немедленно отправиться на голубиную станцию. Пусть пошлют голубя в Сосалито так быстро, как только смогут. Я оплачу все расходы.

— Да, Алексей Петрович.

Молодой секретарь вышел.

Тропинин, видимо нервничая, принялся ходить взад вперёд. Затем сполоснул джезву и чашки под рукомойником. Поставив посуду на место, огляделся, не сделать ли ещё что-нибудь. Взгляд его упал на Красную папку и он схватил её, точно боясь оставить. Гриша поднялся с кресла, поняв, что пора уходить.

— Проклятая записка напомнила мне ещё кое о чем, что вам следует знать, — произнёс Алексей Петрович похлопав по папке пред тем, как убрать её в несгораемый шкаф. —. Последним средством преодоления депрессии является война. Это средство подобно яду, оно может убить. Не говоря уже о моральной стороне вопроса.

Они направились к выходу.

— Но ведь ведение войны невыгодно. Нам постоянно твердили об этом в Университете. Разве она не подорвет экономику окончательно?

— Всё так. Если вы не совершаете набег на соседей с целью умыкнуть их женщин и драгоценные металлы, то война невыгодна. Однако в период депрессии она точно так же создает рабочие места и стимулирует рост экономики. Если конечно война идет не на вашей территории или приносит врагам больший ущерб нежели вам. Правда импульс от такого вливания денег в экономику быстро погаснет. Потому что если вложение в коммерческую шхуну в дальнейшем приносит прибыль, то покупка военной шхуны потребует лишь продолжения расходов.

Они подошли к потайной двери.

— У нас в узком кругу проходило много дискуссий по этой теме. И мы пришли к единому мнению, что войну следует избегать всеми доступными способами.А знать это следует в первую очередь не для того, чтобы применять на практике, а чтобы быть готовым, когда это захотят применить другие. — Тропинин взялся за ручку. — … Если нападут на нас, тут уж выбирать не приходится.

Глава 16 Фрегат

Не у одного Гриши защемило сердце, когда глава банка Илья Павлович Хомутов объявили начало торгов. Старый фрегат, легендарную «Палладу» отправили на слом и распродавали теперь по частям. У Торговой гавани, где уже без мачт и медной обшивки стоял корпус корабля, собралась половина города. Многие приехали из соседних селений.

Мачты, реи, канаты, дельные вещи, инструменты, мебель, пушки стояли и лежали на набережной в ожидании новых хозяев. Но большая часть людей собралась здесь не с целью купить полезную вещицу. Город провожал фрегат в последний путь. Даже индейцы нутка, которые стали свидетелями единственного боя «Паллады» сочли уместным посетить церемонию.

Для Виктории да и всех колоний флагман олицетворял боевой флот. Настоящий боевой корабль, созданный таковым, не то что вооруженные шхуны, которые в сущности оставались всё теми же трудягами, пусть на них и поставили пушки. Да, на шхуны приходилась большая часть патрульной работы, они давали морякам практику, которую невозможно было получить на «Палладе», ведь большую часть времени фрегат проводил в гавани. Зато он обладал настоящей мощью. И являлся символом. Многие помнили, как на фрегате прибыли в Викторию первые англичане. Многие помнили, как после битвы в заливе Нутка обожжённая огнём «Паллада» стояла на рейде охраняя покой во время большой ярмарки, что открыла их город остальному миру.

Гриша исторических событий не застал, лишь слышал от учителей, читал в старых газетах. Но всё равно чувствовали себя расстроенным. Очередной раз ремонтировать фрегат уже не имело смысла, он стал слишком стар и тимберовка спасти старика уже не могла. Слишком многое сгнило, истончилось, заразилось вредителями. Но и замены флагману не нашлось. Верфи Эскимальта не производили столь больших кораблей, у корабелов фронтира не имелось опыта ни в проектировании, ни в строительстве. Обратная сторона поточного производства. Штучный товар по уникальному проекту обошелся бы на порядок дороже, и колонии позволить такие расходы себе не могли.

Старичка списывали. Часть пушек и все военные припасы убрали в арсенал крепости. С торгов продали рынду, штурвал, нактоуз с компасом, песочными часами и секстантом (всё это приобрёл старый Слэйтер, предложив лучшую цену). Ушли по бросовой цене реи, старые, но прочные, привезенные ещё из Англии, однако, не пригодные ни для одного из местных кораблей. Купил их владелец Старой верфи Кузмич, купил впрок, на тот случай если залетный американский бриг потребует ремонта. По хорошей цене ушли две бухты превосходного пенькового троса, ванты и штаги, корабельные якоря с цепью в сорок саженей. Дошла очередь до дельных вещей, остатков снастей, пушек калибром поменьше, что могли послужить на частных шхунах. Многие даже далекие от морского промысла горожане покупали что-нибудь на память. Капитанский стол, комод, четыре кресла, прочая нехитрая мебель. Не одно поколение люди будут рассказывать гостям, где раньше стоял этот стол и кто сидел в этих креслах. Затем продали шлюпки и баркас. Наконец, последним с молотка пошел корпус. Изъеденную морской водой медь заранее передали Складчине для переплавки в монету. А дерево уходило на починку домов и лодок, а то что похуже на топливо. Жители Виктории из принципа не топили углем, им хватало вонючего чада от фабрик с машинами. Случись такое раньше корпус бы просто сожгли, чтобы изъять из углей гвозди и скобы, но теперь вопрос железа не стоял столь остро.

— Вот и всё, — произнёс старый Слэйтер и побрел с нагруженной тележкой в свой кабак на Английской улице.

Мало кто из его соплавателей дожил до проводов корабля.

* * *

Совместное заседание Правления Складчины и Морского совета, посвящённое текущим делам и развитию флота состоялось в главном холле особняка Ивана Американца. Началось оно всего через час после торгов, на которых продали на слом «Палладу». Не удивительно, что участники ещё не отошли от впечатлений и всё время обменивались хмурыми взглядами. Из флота вынули душу, его перспективы выглядели не радужными. А тут ещё неприятная новость про крушение «Бланки».

Галина Ивановна Эмонтай, Яков Семенович Рытов, Афанасий Титыч, Пег Аткинсон, Кирилл Бичевин. Гриша успел познакомиться с большинством членов Правления, так как Тропинин вёл те или иные дела почти со всеми из них. Из ранее незнакомых здесь появился Родионов, паромщик и перевозчик на вьючных животных с Нижних порогов Колумбии.

С другой стороны явились не все. Анчо Мухоморщик с таянием снегов, как обычно отправился по индейским племенам и жилам, заключая с ними договоры, выкупая земли, рабов. Морские дела, как понял Гриша, его интересовали постольку-поскольку и он в подобных вопросах вполне доверял суждению друзей.

Помимо членов Правления Складчины на дебаты пригласили морское начальство (последний капитан «Паллады» Береснев, адмирал Чихотка, командор берегового патруля Босый) и господ морских офицеров, тех из них, кто не находился прямо сейчас в патрулях или спасательных экспедициях. Присутствовал директор морского училища Ясютин, полковник гвардии Раш (гвардия исполняла функции морской пехоты), а также корабельный мастер Бубнов. Многие привели с собой помощников и секретарей, так что народу получилось изрядно.

Обычно большая часть зала оставалась свободной, хоть бальные танцы устраивай, но теперь всё заполнили мебелью. В центре из небольших столов составили один в форме подковы. Начальство расселось с внешней стороны, чтобы видеть докладчика, для которого поставили кафедру. Рядом стояли стенды и столы поменьше на тот случай если требовалось показать карту, чертеж или макет.

Свернутые в рулоны карты уже лежали здесь вместе с коробками и только что переведенной, но ещё не изданной книгой Ричарда Гауэра «Трактат по теории и практике морского дела». Доверенные слуги и секретари занимали следующие за начальством ряды кресел и стульев. Их помощь пока не требовалась. Обсуждение начали с наиболее срочного вопроса.

— Как все уже знают, на днях мы получили… назовем это… сообщением, — не слишком уверенно произнес Тропинин. — Всего из шести слов. Но суть уловить можно. Наша «Бланка» попала в переплет и по всей видимости разбилась или затонула где-то на Галапагосах. Кроме того, три из этих шести слов, утверждают, что Испания предположительно находится в состоянии войны с Российской Империей.

— Насколько точные сведения? — спросил Босый.

— Ни насколько. Я употребляю слова «предположительно» и «по всей видимости» как раз по причине полной неопределенности. Мы даже не знаем, кто отправитель. Я сразу же написал агенту Складчины в Сосалито Волкову, чтобы он уточнил и отписался подробно о ситуации. В ответ тишина. Второе письмо нами отправлено на форт Сан-Франциско. Возможно оттуда получим ответ позже.

Он прокашлялся.

— Что касается войны, то разумеется, лучше подождать хоть каких-то подробностей. Но «Бланка», возможно требует срочной помощи!

Гриша, как и большинство участников заседания знал, что «Бланку» отправляли с тайным заданием в американские владения Испании. Кристиан Монтеро должен был найти семена или саженцы каучукового дерева, на какое Тропинин имел серьезные виды. Дело касалось изменений в целых отраслях промышленности. А шкипер Софрон Нырков и вовсе многим был другом.

— Крушение как-то связано с миссией? — спросил Ясютин.

— Не знаю. Из сообщения следует, что они потерпели крушение на Галапагосах, но не ясно, когда именно и при каких обстоятельствах. Мы даже не знаем, случилось ли это до того, как «Бланка» достигла Гуаякиля или она уже возвращалась оттуда.

— Испанцы, если бы были чем-то недовольны, просто арестовали бы шхуну, — предположил полковник Раш.

— Но ведь Гумбольт совсем недавно отправился в Испанскую Америку, — возразила ему Галина Ивановна.

— Гумбольт получил разрешение испанского короля, а Кристиан отправился на свой страх и риск, — поправил креолку Тропинин.

— Зато Кристиан католик, в отличие от Гумбольта, — Галина Ивановна пожала плечами.

— Мы можем искать остатки крушения на Галапагосах вечность, — заметил Босый. — Там дюжина островов, не считая всяких камней, а ко многим берегам не так-то просто пристать.

— Но ведь тот, кто прислал сообщение, наверняка снял с островов выживших, если там кто-то выжил? Он же не бросил людей? — спросил Афанасий Титыч.

— А если там никто не выжил? — предположил Чихотка. — И тот, кто узнал об этом, допустим найдя обломки, мог пропустить груз, который нам нужен.

— Откуда он тогда узнал о войне России с Испанией? — возразил Тропинин

— Хороший вопрос, — поддержал его Ясютин.

— Мы можем отправить спасательное судно прямо сейчас, — сказал Береснев. — Пусть его капитан зайдёт в Сосалито, уточнит место крушения, если это возможно, а так же узнает, остались на островах люди или нет?

— Но мы даже не знаем, кто отправил сообщение, — напомнил Бичевин.

— Заодно и это выяснит. А если уточнить не получится, то пусть отправляется на Галапагос и обследует остров за островом. Пусть поищет следы и груз.

— Разумно, — согласился Босый. — Так мы хотя бы не потеряем время.

Остальные одобрительно загудели.

— Может быстрее отправить кого-то прямо из Калифорнии? — предложил Афанасий.

— Патрульных там сейчас нет, — возразил Босый. — Коммерческое судно через голубиную почту нанять будет сложно, тем более объяснить все детали задания. И не забывайте, что миссия была секретной.

— Это должна быть вооруженная шхуна, — заявил Тропинин. — Вы же слышали, назревает война. Не хотелось бы отправлять обычного торговца в пасть к испанцам.

— Логично, — Чихотка кивнул. — Проблема в том, что у нас нет свободных патрульных шхун.

Все замолчали. Положение и в самом деле выглядело безрадостным.

Фрегат списали, да он бы и не пережил ещё одно плавание, а все флотские шхуны находились в разгоне. Южный патруль искал пропавшую экспедицию Лаперуза и беглецов с «Баунти», заодно присматривая за англичанами в Австралии. На Гавайях тоже было неспокойно — война с Камеамеа могла вспыхнуть в любой момент. Северный патруль пытался помешать бывшей компании Шелехова подмять под себя коренных жителей, независимых звероловов и лучшие промыслы. Там мог появиться и российский камчатский флот. Обстановка оставалась тревожной. Поэтому на долю Берегового патруля оставалось всё огромное пространство от Ситки до Сан-Франциско и Гавайских островов. Две шхуны едва успевали обнюхивать протяженный берег со множеством бухт, островов, эстуариев, следить за бостонскими торговцами пушниной и беспокойными индейцами.

— У нас осталась учебная шхуна «Кусай», — напомнил Босый.

— На неё нет капитана.

— Произведем кого-нибудь из флотских лейтенантов.

— Дело слишком важное для новичка, — усомнился Босый. — Лучше уж я сам отправлюсь.

— Лады, — кивнул Чихотка. — Действуй. Надеюсь, Правление одобрит все расходы на спасательную экспедицию?

— Решим в рабочем порядке, — кивнул Тропинин. — Возражений нет?

Возражений не было.

— А что на счёт войны России с Испанией, должны ли мы что-то предпринять? — спросила Галина Ивановна. —

— У нас пока нет точных сведений, — сказал Ясютин. — Давай, подождем подробностей, тогда и обсудим.

— Лишь бы не было слишком поздно, — нахмурился Тропинин.

Решив срочные дела, перешли к делам стратегическим. Ещё накануне участники заседания изучили подборку документов, среди которых был Морской акт США 94 года, записка о состоянии британского флота, присланная младшим Ясютиным, краткое описание военных операций в бывшей Голландской Индии, возле Кантона и на островах пряностей, которые пришли от Судейкина, дипломатического агента в Макао.

По этому вопросу выступила Галина Ивановна Эмонтай. Она рассказала подробнее о ситуации в Южно-Китайском море, а затем выступила с предложением.

— Мы считаем, что настало время воплотить в жизнь наши прежние замыслы. И пользуясь неопределенностью ситуации в бывшей голландской Индии, заполучить факторию на одном из островов архипелага Риау.

В том или ином виде этот проект обсуждался в последние дни не раз. Архипелаг Риау располагался в самом углу Южно-китайского моря, которое, в свою очередь, располагалось на самом западном краю Тихого океана. А генеральная стратегия Виктории заключалась в контроле над океаном. Так что особых возражений предложение не вызвало. Тем более, что деньги на экспедицию выделили давно и ни лишь дожидались своего часа в банке, а дополнительных средств Галина Ивановна не запрашивала.

* * *

Тропинин объявил короткий перерыв. Слуги прикатили столики с бутербродами и напитками. Чтобы не терять время, многие сразу же вернулись с едой на места. Замена «Паллады» стала следующим важным вопросом. Собственно говоря, совещание изначально и приурочили к списанию флагмана.

— В условиях нарастания военных действий в Европе, флоты всех держав усиливаются опережающими темпами, — доложил Ясютин. — Даже Соединенные Штаты возобновили свою программу строительства фрегатов.

— Из-за конфликта с Францией, — добавила Галина Ивановна.

— С Францией? — удивился Чихотка.

Это было неожиданно для многих. Франция и США всю недолгую историю отношений считались союзниками. Их революции хоть и имели различную природу, воспринимались, как части единого процесса.

— Французские каперы давно уже брали американские призы, так как те поставляли товары в Англию. А полтора года назад между флотами состоялось небольшое сражение, или скорее бой. Так что с программы строительства фрегатов сдули пыль.

— Но какая кошка пробежала между ними?

— По сообщениям нашего дипломатического агента в Лондоне, Тимофея Ясютина, причина заключалась якобы в том, что министр Талейран вымогал взятку за приём американских послов.

— Мы могли бы дать ему взятку за признание нашей независимости, — усмехнулся Раш.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказала Галина Ивановна. — Европейские политики стоят дорого, а меняются часто.

— Но не Талейран.

— Когда нибудь закатится и его звезда.

— Боюсь у нас нет столько денег, чтобы купить Талейрана и нет столько времени, чтобы ждать, когда его сменят, — сказал Тропинин.

— Насколько вероятно, что европейские войны перекинутся на Тихий океан? — спросил Афанасий Титыч.

— Весьма вероятно, — ответила Галина Ивановна. — Англия прибирает к рукам голландские колонии. Они могут войти во вкус. Напомню, что кризис вокруг Нутки так и не урегулирован.

— Вроде бы европейские державы согласились, что это испанские владения, — заметил Ясютин.

— Согласились условно. Скорее просто оставили вопрос подвешенным.

— Что нас вполне устраивает, — добавил Афанасий.

— Новый фрегат, вроде этих новомодных американских 44-пушечных, обойдется нам в сто тысяч астр, — заявил Тропинин. — Минимум! Полторы тысячи тонн, это не шутка. А его ведь придется строить отдельно, и даже возводить под него отдельную верфь. Без использования наших стандартных деталей и оборудования. И кроме того, на содержание тяжелого фрегата будет уходить двадцать тысяч астр ежегодно. Американский, к примеру, имеет четыреста пятьдесят человек команды. Мы сможем держать на довольствии такую прорву людей?

Гриша до поры не высовывался, находясь в заднем ряду и делая записки в блокнот. Он знал, что задумал Тропинин и должен был помочь начальнику. Однако, тот не спешил, давая возможность сперва высказаться всем остальным.

Участники совещания обсудили некоторые европейские проекты и быстро отказались от них. Строительство любого из фрегатов, даже самого легкого, стоило бы огромных средств, а технологии не подходили для верфей Эскимальта. Другие породы дерева, другие методы обработки, даже форма гвоздей иная. Покупка корабля во время войны на стороне тем более обошлась бы Виктории в круглую сумму.

— Один вымпел мало поможет хоть против испанцев, хоть против русских, и уж тем более против англичан, — подвел итог Чихотка.

— При том, что в мирное время никаких задач для такого корабля не найдется. Он будет стоять в резерве и гнить, как «Паллада», — с грустью добавил Береснев.

— Наша оборонная доктрина заключается в партизанской войне, — напомнил до сих пор молчащий Родионов.

Его морские сражения вообще не привлекали. Он был пионером, исследовал страну вглубь, используя реки и озёра. И предпочитал водить дружбу со всеми племенами, даже самыми свирепыми.

— Партизанской войне не помешало бы нарушение вражеских коммуникаций, — сказал Тропинин. — Любой европейский противник будет вынужден снабжать свои войска через два океана, ибо их возможности в Тихом весьма ограничены. И тут даже единственный фрегат пришелся бы как нельзя кстати.

— Кроме того, мы не можем вести партизанскую войну на островах, где сто человек население и никаких гор или лесов, — добавил Босый.

Вот теперь пришло время выступить Тропинину. Он подал знак и Гриша выкатил на свободное пространство столик с большой коробкой.

— Господа, дамы, — провозгласил Алексей Петрович. — У меня есть не столь дорогой, но куда более эффективный проект. Шхуна-фрегат.

По его команде, Гриша убрал коробку. Под ней находилась модель нового фрегата. Он выглядел необычно хотя бы потому что имел четыре мачты, косые паруса, необычные пропорции и борта, которые не заваливались внутрь ради остойчивости.

— Я должен был догадаться, — с сарказмом произнес Яков Семенович. — Даже если господин Тропинин будет строить трехпалубный корабль, он и тогда сделает из него шхуну.

— Именно, — улыбнулся Алексей Петрович. — Но сперва послушайте, что я предлагаю.

Рытов пожал плечами. Он вообще всячески демонстрировал равнодушие. В чем тут загадка, Гриша понять не мог, хотя и знал, что будучи старовояжным и даже одним из первых соратников Ивана Американца, Яков Семенович не входил в узкий круг тех, кто определял будущее колоний. Хотя его и выбирали всякий раз в Правление Складчины.

Тропинина, казалось, такое отношение к общему делу ничуть не смущало.

— При разработке проекта мы опирались на теоретические работы английского морского инженера Ричарда Гауэра, — продолжил он. — И на собственный богатый опыт. Если кто посещал мою яхту «Елена», то видел сколь необычны её пропорции.

Да, «Елена» (будучи уже третьей яхтой этого имени) считалась лучшей шхуной на всем побережье. И по скорости, и по роскоши ей не было равных. Вооружением она тоже превосходила любую из патрульных шхун.

— Итак. Марсельная четырёхмачтовая шхуна около пятисот тонн водоизмещения. И соотношением длины к ширине как один к пяти с половиной. Сто сорок футов на двадцать пять по миделю.

— Четыре мачты? — с сомнением произнёс Ясютин.

— Да. Это позволит лучше регулировать их площадь и легче управлять.

— А корпус выдержит при таком соотношении? — спросил Чихотка. — Очень уж узким он у вас получается.

— Если мы усилим набор сталью, то выдержит даже с запасом. Как известно четыре слоя дюймовых досок прочнее, чем два слоя двухдюймовых. А три слоя дюймовых досок с двумя слоями стальных полос толщиной в четверть дюйма, будут ещё прочнее. Такая конструкция и пропорции шесть к одному легко выдержит. Зато, представьте, какая скорость! Фрегат будет резать воду, как тунец, как касатка! Против ветра за ним не угонится ни один военный корабль, фрегат или шлюп.

Участники совещания (те из них, кого заинтересовала конструкция), поднялись со своих мест и сгрудились вокруг модели. Тропинин показывал рукой на детали и пояснял.

— Гафельные паруса, топсели, стаксели, три-четыре кливера. Фок-мачта снабжена прямым марселем и брамселем, с возможностью поставить лисели. На кормовой мачте (кстати как бы её назвать, ха-ха) мы можем добавить рингтейл. Всюду лебедки для работы с парусами, причем топсели поднимаются прямо с палубы. Таким образом для управления парусами потребуется всего тридцать человек команды.

— А что с вооружением? — спросил полковник Раш.

— По вооружению. На опердеке двадцать четыре двенадцатифунтовых или, как мы их называем, 120-миллиметровых орудия. По дюжине на борт. Орудия короткие. Ещё два длинных того же калибра — ретирадные. Всего двадцать шесть стволов. И никаких крупных калибров на полуюте и полубаке, кроме картечниц и сигнальной пушки. Но!.. Те, кто посещали «Елену» могли видеть пушки нашей новой конструкции. Только на яхте они четрехфунтовые, а на фрегат мы поставим двенадцатифунтовые.

— Но это детский калибр по нынешним временам, — заявил Раш. — Да ещё и короткий ствол. Гаубица по сути.

— У французов с корабельными гаубицами вышло неудачно, — поддержал его Ясютин.

— Да! Но вы забываете об ином составе пороха и взрывчатки. Несмотря на относительно короткий ствол, они смогут стрелять по более настильной траектории, чем старые длинные пушки и наносить больший урон, чем чугунные ядра. Ещё одно преимущество большие углы обстрела. Мы сможем стрелять под углом в сорок пять-пятьдесят градусов, тем самым гораздо дольше держать под огнем противника. А носовая пара орудий и вовсе способна развернуться на 90 градусов и осуществлять погонную стрельбу. Добавьте к этому скорострельность и… наш легкий двадцати шести пушечный фрегат сможет на равных сражаться с тяжелым американским.

Он сделал паузу и продолжил:

— Наша система позволит обойтись четырьмя канонирами на каждую пару орудий. Это если использовать в расчетах морских пехотинцев. Таким образом мы будем иметь пятьдесят два канонира, выполняющих заодно палубные работы, тридцать матросов для работы с парусами и некоторое число младших офицеров. Всего не более ста человек. Мы высвободим место для припасов, морской пехоты, понизим центр тяжести, что даст нам лучшие мореходные качества. Небольшая команда, вкупе с большим запасом воды и продовольствия, позволит спокойно рейдировать по всему океану.

— А что на счет мореходных качеств? — спросил Ясютин. — Не будет ли он слишком валким с такими пропорциями?

— Одна из особенностей конструкции — стальная обшивка вместо медной. Вся подводная часть и фут над ватерлинией. Это уменьшит расходы, увеличит водонепроницаемость, защиту от пробития ядром, общую прочность корпуса, а также ещё больше понизит центр тяжести.

— Но сталь в отличие меди быстро ржавеет особенно в морской воде, — возразил Ясютин. — И кроме того, она обрастает ракушкой не худе дерева.

— Если бы всё было так просто, люди давно использовали бы железо, — согласился с ним Чихотка.

— Верно. Поэтому мы собираемся применить новый тип краски. Прежний, что наносят на дерево, состоит из медного порошка и каменноугольной смолы. Но теперь мы добавили к чистой меди обработанную патину. Смесь мы нагреваем и получаем красный порошок. Несколько слоев такой краски отлично защищают поверхность. Мы проводили испытания. И готовы гарантировать около года защиты.

Алексей Петрович подал знак и Гриша вывесил на стенд лист с изображением схемы паровой машины. Вряд ли большинство могло разобраться в чертеже. Но как заметил Гриша различные рисунки, схемы и таблицы с цифрами гипнотизируют слушателей, придавая словам докладчика лишний вес…

— И, наконец, ещё одна изюминка нашего проекта — паровая машина нового типа, — продолжил Тропинин. — Главное её преимущество в том, что она будет компактной!

— Компактной?

— Убористой, небольшой. Для неё не потребуется много места на корабле. Кроме того, она не будет слишком прожорливой. Больше четырех узлов хода такой двигатель не даст. И будет нужен скорее для маневра во время боя, прохода в узкостях, или движения в штиль. Иначе запасы топлива займут слишком много места.

— Судя по модели, вы собираетесь обойтись без колес, — предположил Ясютин. — Значит винт. Но ведь и он будет мешать движению под парусом.

— Винт будет складной. То есть при движении под парусами его лопасти складываются под действием набегающего потока, — Тропинин свёл вместе ладони. — А при раскрутке вала лопасти сами раскрываются под действием центробежной силы.

— Машина потребляет много воды, — заметил Родионов. — А в море она соленая.

— Это так. Забортную использовать не хотелось бы. А своего запаса хватит на пятьдесят часов работы. Если заполнить бочками все проходы и свободные места в каютах и трюмах, то можно удвоить запас. Но это вряд ли будет иметь смысл.

— Четыре узла скорости при пятидесяти часах работы, — быстр подсчитал Ясютин. — Это триста семьдесят вёрст хода. Не слишком много.

— Верно. Но и не мало. Это хорошо для плавания в портах, заливах и фьордах; для избежания опасностей в виде рифов и скал, для прохода через полосу штиля в конских широтах, но в основном пригодится для боевых маневров. Дополнительные четыре узла скорости дадут хорошее преимущество.

— Пожалуй.

— Ну и с таким запасом хода корабль сможет без лишнего риска пройти пролив Магеллана и мало того использовать наиболее короткий путь через узкий проход Магдалены.

— Пролив Магеллана? — спросил Яков Семенович. — А позвольте спросить, для какой надобности нам соваться в пролив Магеллана? Мы решили отказаться от доктрины, ограничивающий наши интересы Тихим океаном?

— Есть идея отправить корабль в Европу, чтобы поддержать наши дипломатические усилия. Но обо всем этом мы сможем говорить уже после постройки, а она займет немало времени.

— Время у нас есть, — сказал Чихотка. — А что на счет средств?

— Хороший вопрос, — улыбнулся Тропинин. — По нашим расчетам обойдется такая шхуна втрое дешевле «Соединенных Штатов». За счет меньшего тоннажа, более легкого вооружения и кроме того, мы используем около половины стандартных деталей с производства шхун. Тридцать тысяч астр, включая, прошу заметить, не только оснастку, но вооружение и паровую машину. Полагаю, это вполне разумная сумма. И не забывайте о низких текущих расходах. А чтобы никому обидно не было, мы готовы распределить заказы на многие фабрики. Паруса пусть кроят бенгальцы, рангоут и такелаж возьмет на себя Старая верфь, медные части отливает компания Страхова, и так далее… ну, а Эскимальт займется корпусом.

Это было важным аргументом. Заработать на казенных заказах стремились многие и Тропиин правильно сделал, что решил поделиться пирогом. Так обычно и решались дела в Складчине.

Глава 17 Компания Мактавиша

Спрятать в Лондоне хоть целую армию не составляло труда. Город с миллионом жителей мог поглотить любое число людей. Всё это, однако, стоило денег.

Ясютин вовремя сообразил, что дезертиров нельзя держать вместе. Так они привлекают больше внимания и замыкаются в своем маленьком сообществе. Поскольку многие иностранцы оседали к востоку от Сити, рядом со старыми доками в Ист-Энде, туда и отправились Билли Адамс и Сэм Рид в поисках бедных семей, готовых взять постояльца. Дезертиров пристраивали по-одному, чтобы быстрее обучить местным обычаям и языку. Проблем не возникло ни разу. Бедняки были рады получить здорового помощника, за постой и еду которого к тому же платят монетой. Ясютин лишь поставил условие, чтобы постояльцев не посылали в места, где они могли нарваться на неприятности. Ну а для посещения кабаков подопечные беглецы просто не имели денег.

На некоторое время Ясютин вновь обрел свободу и относительный покой. Он вернулся к прежнему ритму жизни, где новый день начинался с завтрака, свежих газет и почты. Разве что теперь к участникам утренней церемонии добавился русский возница Иванов, а на кухне и в прихожей компанию Мэтью составлял барабанщик Гаврила.

На этот раз пришла всегда долгожданная и всегда неожиданная почта с родины. Её доставили рано утром. Большая часть «индийцев» возвращалась в Британию летом, но некоторым сопутствовали морские божества и они добирались на месяц или два раньше. Чтобы сократить сроки доставки почту снимали с кораблей при первой возможности, где-нибудь в Портсмуте или у мыса Бичи-хэд, когда на борт принимали лоцмана. Письма доставляли в Лондон по суше, в то время как сам корабль мог ещё месяц, а то и дольше добираться до лондонских доков. «Аллигатор» не стал исключением и всё ещё пробирался вверх по Темзе, когда письма из Индии уже разносили по лондонским адресатам.

Обычно несколько копий посылали с разными кораблями. Так получалось надежней. Корабли иногда тонули, захватывались каперами, или просто вставали на долгий ремонт. Важные сведения могли затеряться. Так что работы секретарям и переписчикам хватало. Начальство Ясютина в Виктории не пренебрегало этой системой. Иногда на лондонский адрес приходили одинаковые письма с разницей в несколько месяцев.

Судя по датам, почту из Виктории отправили около года назад. Но это было в порядке вещей. Быстрее добирались только письма переданные в Макао на ост-индийские корабли. Тогда почта могла дойти за девять-десять месяцев. Но корабли компании выходили из Макао в Лондон обычно в начале года. Так что раньше чем в сентябре ждать их не следовало. Почта же через порты Индии шла гораздо дольше.

«Аллигатор» пришел из Калькутты, а стало быть к американским письмам прибавилось небольшое послание от бенгальского агента Храмцова. Его послание не шифровалось и содержало общеизвестные сведения, будучи скорее жестом вежливости, чем частью работы. С него Ясютин и начал.

Храмцов сообщал о неудачном восстании Вазира Али, о гибели Типу Султана и падении королевства Майсур, о передаче достопочтенной компании власти над государством Танджавур. Британцы одерживали в Индии одну победу за другой, постепенно расширяя свое влияние. Все эти сведения уже устарели. Британские газеты узнавали о любых событиях раньше премьер-министра и короля.

Официальные письма из Виктории так же содержали лишь открытую информацию, неспособную повредить делу. Торговля с Кантоном, цены на рынках, промыслы, строительство железноделательного завода, добыча угля и руды. А вот письмо от племянника имело особое назначение и его требовалось прочесть одному.

Не желая, однако, прерывать завтрак, Ясютин отложил почту и развернул «Лондонскую газету».

Корабль Его величества «Флора» захватил испанского приватира с шестнадцатью пушками и девяносто членами команды, а также освободил несколько захваченных испанцами торговых бригов.

В палату пэров внесли закон о переписи запасов иностранных вин и обложении их пошлиной, а также о дополнительных акцизах на ром и другие продукты Вест-Индии. Это означало, что вина подорожают, а контрабандисты увеличат прибыли.

В Парламент внесли и другие законы. О содержании ополчения, о выплате экспортных премий. И…

— Вот это отлично, — произнёс вслух Ясютин. — Закон о продлении закона под названием «закон об облегчении торговли и отношений между Королевством и Соединенными Штатами Америки».

Законы принимали один за другим, парламент недаром ел свой хлеб. Хотя в Виктории большая часть подобных вещей вообще не нуждалась в регулировании, а меньшую часть можно было решить на коротком заседанием Правления.

— А вот решение о возмещении расходов Русской компании на содержание агента и капеллана в Петербурге и Кронштадте.

Затем шли привычные объявления о розыске преступников и вознаграждении за сведения, торги флотской ветошью, погашение векселей казначейства. Распродажи имущества, ликвидации компаний. Ясютин читал их на всякий случай, вдруг да мелькнет что-то любопытное. Кроме того, объявления позволяли получить общее представление о том, в каком направлении движется страна.

Всюду дела шли неважно. Кроме моряков, которым удается взять приз.

— Мистер Адамс, мистер Рид, господин Иванов, Мария, прошу прощения, я должен прочесть это письмо один.

Тимофей зашёл в кабинет.

Никакого племянника у него в Виктории не имелось. И вообще, насколько он знал, его мать и отец не имели других детей. Под видом племянника и прочих вымышленных родственников ему писали Алексей Петрович Тропинин и Галина Ивановна Эмонтай.

Несколько листов, исписанных убористым, но четким почерком, описывали жизнь тетушек, дядюшек, знакомых и малознакомых персонажей. Большинства этих людей не существовало в природе, другие были ему знакомы. Суть заключалась не в именах.

Даже подозревай кто-нибудь о наличии в письме тайного сообщения, ему вряд ли удалось бы взломать шифр. Его разрабатывал сам Тропинин и состоял он из трех каскадов.

Первым делом Тимофей выписал на отдельный лист каждое десятое слово письма (так как датировалось оно десятым числом). Затем по простой таблице, которую держал в памяти, превратил буквы в длинный ряд единиц и нолей. Сняв с полки книгу (14 издание Робинзона Крузо 1772 года) и открыв третью главу (так как на дате значился март), он проделал ту же процедуру с первыми пятью строчками текста, считая и цифры, но пропуская пробелы и знаки, получив ещё один ряд единиц и нулей. Оставалось только сложить первый ряд со вторым (при этом две единицы давали ноль), разбить на группы и преобразовать обратно в текст с помощью еще одной простой запоминающейся таблицы.

Привычная работа заняла не очень много времени.

Прочитав несколько раз послание он сжег в камине как его, так и промежуточные бумаги. Оригинал письма оставил, хотя бы для того, чтобы написать ответ, не путаясь в именах кузин, кузенов, тетушек и дядюшек.

* * *

Важное дело касалось меховой торговли. Пять лет назад в Виктории началась настоящая паника, когда выяснилось, что годом ранее несколько следопытов под предводительством Маккензи перевалили через водораздел и прошлись по территориям, которые Виктория считала своими. Экспедиция добралась до верховьев реки Столо [Фрейзер] и только враждебность индейцев каньона не позволила ей найти короткий путь к Тихому океану. Помимо прочего это событие привело к объединению меховых компаний Виктории, а также усилению разведывательных вылазок агентов Складчины вверх по рекам. Кроме того, Правление занялось поиском союзников, и вот теперь Ясютину предстояло прощупать этот вопрос в Лондоне.

Для визита к торговцу не следовало слишком наряжаться. Ясютин обошелся повседневным синим фраком, светлыми бриджами и белыми чулками. Туфли с бантом, шляпа из бобрового фетра как бы подчеркивали его статус. Ко всему этому Ясютин добавил плащ, так как было довольно прохладно.

— До вечера, душа моя! — попрощался Тимофей с Мэри. — Запри двери и никого не впускай.

Обоих телохранителей он забрал с собой, а от Иванова с Гаврилой и Мэтью пользы, случись чего, вышло бы немного.

Громадный город с населением в миллион душ поражал воображение, даже если прожить в нём долгое время. Тем не менее, население это сконцентрировалось в одном месте и достигнуть любой стороны было несложно даже пешком. Проблему составляли не расстояния, а грязь и преступность. Но путь предстоял по главным улицам, снабженным тротуарами, а что до преступности, то два дюжих, опытных в драках матроса приходились как нельзя кстати.

Полторы версты от дома на Флит-стрит мимо собора святого Павла и почти до самого Монумента(колонны, поставленной в память о Лондонском пожаре) они прошли всего за полчаса и, к счастью, без каких-либо происшествий.

Контора McTavish, Fraser and Company находилась на углу Сафолк-лейн и Кэннон-стрит (или Кэндл-стрит, как её многие называли по-старинке), в двух шагах от знаменитого Лондонского камня, про который люди судили разное. Рассказывали легенду о мече в камне, намекали на языческий жертвенник, считали отправной точкой римских дорог. Все сходились, однако, в том, что камень этот древний и лежит тут с первых дней основания Лондиниума. Правда лежащий камень постоянно передвигали, так как он мешал то строительству, то движению. Последний раз его вновь переместили с одной стороны улицы на другую пару лет назад.

Пусть это место и считалось центром города, но больше напоминало фабричную окраину. Улицу застроили многоэтажными складами с глухими стенами, а окна если и имелись, то выходили во внутренние дворы, куда вели арки. У арок стояли повозки, ожидая погрузки или разгрузки, ругались грузчики, извозчики, клерки. За всем этим наблюдали мальчишки и парни подозрительной наружности. Вряд ли они готовились совершить налёт на какой-то из складов, такое провернуть было непросто — массивные стены, толстые двери, железные замки и засовы, охрана. А вот присмотреть жертву для последующего ограбления злодеи могли вполне. Для уроженца Виктории такой уровень преступности был непривычен и Ясютин в который раз убедился, что совет Ивана Американца обзавестись прежде всего охраной, оказался крайне полезен.

Искомая компания занимала часть трёхэтажного здания из красного кирпича. Очевидно именно здесь хранились предназначенные для местного рынка меха, равно как и товары собираемые для отправки в Америку. Ясютин нашёл нужную дверь (железную, массивную, с толстой клепкой по периметру и оконцем на уровне глаз) и постучал кольцом-колотушкой. Его телохранители внимательно осматривали улицу. Им бы вряд ли открыли, заявись они просто так, но Ясютин предварительно обменялся с хозяином конторы записками, поэтому его ждали.

* * *

Молодой слуга предложил морякам подождать в прихожей, а Ясютина проводил в кабинет хозяина на второй этаж.

— Капитан Ясютин, консул миссии Тихоокеанских штатов, — сообщил хозяину слуга, как взаправдашний дворецкий.

Джон Фрейзер выглядел крупным мужчиной средних лет. Это был не тот Фрейзер, что исследовал запад Америки, и не тот, что ботаник и даже не его сын. Шотландский клан был плодовит на сыновей. Джон Фрейзер не был столь известен, как прочие, зато он являлся партнером и кузеном Мактавиша, который имел значительный вес в Северо-западной компании, а по сути возглавляя её.

В то время как многочисленные партнеры осели в Монреале, Нью-Йорке, на американских торговых станциях, сновали по рекам и озерам севера и запада Нового Света, McTavish, Fraser and Company обеспечивала связь с метрополией, являлась ушами и устами меховых торговцев в Лондоне.

Собственно контора располагалась прямо посреди складов, от которых её оделял барьер в половину человеческого роста. Очевидно через него хозяин присматривал за работой служащих, чтобы те не лодырничали, не воровали. Сейчас склад выглядел безлюдным, лишь тусклый свет от небольших окон падал в проходы между стеллажами.

По эту сторону барьера стоял большой стол с расходными книгами, стопкой бумаг, чернильным прибором, а также массивный шкаф. Ведущее во внутренний двор окно давало достаточно света, тем не менее в массивном канделябре горело несколько свечей.

Как в большинстве лондонских контор здесь имелся чайный столик, за который хозяин предложил гостью сесть. Слуга через минуту принес чайник, а всё остальное — чашки, сахарница и молочный кувшинчик здесь уже стояли.

— Кого на самом деле вы представляете, мистер Ясютин? — спросил Фрейзер, когда гость сделал первый глоток из чашки.

— Я нахожусь здесь сразу в нескольких шляпах, как у вас говорится, — ответил Ясютин. — Во-первых, представляю независимые тихоокеанские колонии с центром в Виктории. Они не признаны ни одним государством, но и не подчиняются ни одному государству. Во-вторых, я представляю крупное сообщество бизнесменов Виктории и всех окрестных земель. Оно называется Складчина. В третьих, я представляю конкретно Объединенную Меховую Компанию, которая имеет значительный вес и контролирует практически всю торговлю пушниной на северо-западном побережье вплоть до водораздела.

— То есть вы представляете конкурентов, — выделил главное Фрейзер.

— Я бы так не сказал, — осторожно поправил его Ясютин. — Наша ОМК (UFC) пока не оперирует за пределами водораздела, хотя и разведала проходы через горы в нескольких местах. С другой стороны, Северо-западная компания, которую вы представляете, пока не переходит на нашу сторону континента, хотя также проводит разведку.

— Пока, — вновь вычленил главное Фрейзер.

— Пока, — согласился Ясютин и сделал еще один глоток из чашки. — Что и составляет основную тему моего визита.

— Хорошо, — Фрейзер немного расслабился. — Готов выслушать вас.

Ясютин сделал паузу, чтобы выпить немного чая.

— Наши зверопромышленники уже вступили в контакт с индейцами пиикане. Они охотятся на диких быков, сами меха не промышляют, но знают о ваших скупщиках. И о вашем торговом форте Огастус, что стоит довольно близко к водоразделу.

Фрейзер кивнул.

— Я уполномочен сделать через вас предложение Северо-западной компании, — продолжил Ясютин. — Нам сейчас трудно сообщаться с Монреалем, с Лондоном куда проще. А вы, как нам известно, имеете большое влияние в этой компании.

— Допустим.

— В настоящее время СЗК (NWC) переносит главную контору в Тандер-бей, в устье Камень-из-тыквы.

— Каминистикию, — поправил Фрейзер.

— Вероятно, вы правы, — согласился Ясютин. — Таким образом, расходы на доставку грузов из Монреаля и в Монреаль вырастут. Это одна из проблем. Вторая — это давление со стороны компании Гудзонова залива.

— Верно, — хозяин решил, что тоже хочет чаю и без церемоний выдул сразу половину чашки.

— Есть и другие, — продолжил Ясютин. — Как то: исчерпание промыслов, граница с Соединенными Штатами, нехватка рабочей силы и уход партнеров в независимую компанию.

Последний пункт он выделил особо. Это был серьезный аргумент. Как раз к этому времени Маккензи разругался с компанией, на которую раньше работал. Так что все результаты исследования северных и западных территорий могли уплыть в рукиконкурентов.

— Вы неплохо изучили вопрос, — признал Фрейзер.

— Меховая торговля — основа экономики наших колоний, — пожал плечами Ясютин. — Во всяком случае была таковой долгое время.

— Итак.

— Наша меховая компания предлагает сотрудничество. Она готова поддержать СЗК в борьбе с конкурентами.

— Каким образом?

— Мы можем обеспечить, как вы понимаете, прямой выход к Тихому океану, а значит короткий путь к кантонской торговле. Кораблям не придется плыть вокруг Горна, теряя два-три лишних месяца. И это не считая времени доставки мехов в Нью-Йорк. Мы сможем покрывать операции СЗК в Кантоне своим флагом, чтобы не возникало проблем с монополией Ост-Индийской компании. Или, если СЗК желает работать под американским флагом, то сможет просто базироваться на наши порты. Ремонт, оснащение, снаряжение, постройка новых кораблей — все это можно получить у нас по ценам Бостона или Галифакса.

Хозяин конторы поморщился, точно съел зеленый лимон.

— В таком случае, мистер Ясютин, вы обратились не по адресу, — произнес он. — Кантон забирает у нас лучших бобров. Людям в Монреале, возможно, всё равно, с кого брать монету, но мне нет. А вы предлагаете лишь усугубить эту проблему.

Ясютин понял, что дал промашку. Действительно, всё что Северо-западная компания отправит в Кантон, пройдет мимо лондонской конторы. Тем более, что она получает не пай с расторжки, а комиссионные. Он сразу же попытался исправить промашку.

— Упомянутый путь работает в обе стороны, мистер Фрейзер. Через него можно поставлять товары на обмен, которые сейчас компания перевозит в лучшем случае из Монреаля, а чаще из Нью-Йорка. И кроме того при продвижении на север СЗК потребуется снабжение. От нас его получить будет легче и быстрее.

— Зато путь лежит по рекам и озерам, а не по высоченным горам, — возразил Фрейзер. — Маккензи нашел его крайне неудобным и опасным, к тому же закрытым в зимнее время.

— На нашей стороне тоже есть реки и озера, — улыбнулся Ясютин.

Хотя шотландец во многом был прав. Расходы на коротком, но сложном пути от Тихого океана, могли превзойти затраты на длинном, но относительно легком озерном маршруте британских и бостонских территорий.

— Есть и ещё один момент. Ко многим северным территориям добраться через океан по фьордам проще, чем по суше. Кроме того, мы лучше изучили нашу территорию и знаем более удобные проходы через горы. Наверное, чугунные ядра и пушки тащить через перевалы не будет смысла, но легкий товар мы вполне сможем поставлять.

— Такой как…

— Одеяла, ткани, медную посуду, оружие, иглы, зеркала, краску, свечи, сахар, табак, виски, чай.

— Индейцы не пью чай. Он слишком дорог.

— Ещё как пьют. У нас есть дешевые сорта, имеющие спрос и у сибирских диких жителей и у американских.

Судя по мелкой придирке, остальную наживку шотландец сцапал. С другой стороны, Ясютин понимал, что и снабжение компании не принесет лондонскому агенту никакой прибыли. Его следовало заинтересовать лично.

— Теперь, что касается пушнины для Лондона, — сказал он и вновь сделал глоток.

— Да, очень интересно было бы услышать, — оживился хозяин.

— Мы могли бы поставлять в Лондон медвежий мех. Ни на британской территории Америки, ни в Соединенных Штатах медведи не встречаются или встречаются крайне редко. И можете учесть, что у нас на тихоокеанском побережье эти животные крупнее на четверть, чем в Северной Европе или Сибири. Они откармливаются жирным лососем, который идет на нерест.

— Медвежий мех имеет ограниченный спрос.

— Мы добавим лису, в том числе чернобурку и песца.

Глаза собеседника блеснули.

— Интересно, — согласился он. — И сколько шкур вы можете поставить?

Чернобурку называли в Европе серебристой лисой и возможно не только потому, что черная шерсть несла красивую седину. Её мех ценился дороже бобра. И хотя зверя промышляли по всей Америке, его удавалось добыть не так много. В Виктории же чернобурку научились разводить на изолированных островках, на свободном выпасе, а меховая компания могла поставить любое количество шкур, лишь бы не уронить цены.

— Думаю, две-три тысячи за сезон. Но лучше уточнить у клерков компании.

Шотландец кивнул.

— Ну и кроме того вы могли бы получать куницу, норку, разнообразные сибирские меха, в том числе соболя, а также шкуры морских животных, китовый ус, моржовую и слоновую кость.

— Слоновую кость? — удивился Фрейзер.

— В наших краях находят бивни мамонта время от времени. Причем СЗК сможет приобретать все это на ярмарке в Виктории самостоятельно, без посредничества. Или наши компании могли бы обмениваться мехами, в зависимости от разницы цен в Кантоне, Монреале, Нью-Йорке и Лондоне.

— Допустим, допустим, — кивнул хозяин уже более жизнерадостно. — А теперь скажите, каков ваш интерес? Все это звучит слишком сладко. Но вы же не благодетели, как я понимаю?

— Взамен мы желаем получить несколько вещей, — Ясютин отодвинул чашку в сторону. — Первое и главное — разграничение угодий. Всё что по тихоокеанскую сторону водораздела наше, остальное берите себе. С этим связано признание водораздела как политической границы. Хотя вы представляете коммерческое предприятие, мы дело друге. У нас есть стремление обрести независимость. И вы будете вести дела с нами как с независимой нацией. Возможно мы даже пустим ваших торговцев на наши пажити, но по особому договору.

Второе важное наше приобретение от сотрудничества — почта. Через британскую территорию в Америке, Виктория могла бы куда быстрее соотноситься с Европой и США, чем отправляя послания через Кантон или Калькутту.

Он оставил за скобками возможность переправлять по этому маршруту людей. Тех же беглецов или завербованных британских ремесленников. В отличие от товаров и припасов людей не нужно переносить через водоразделы и волоки, они отлично могут пройти на своих двоих, да еще и перетащат лодку. Тут сплошная выгода получается. Но сейчас лучше ограничиться почтой. Ведь главное проторить дорогу, а там…

— Кроме того, наша меховая компания стремится распределить поставки. Кантон нередко затоваривается мехами промышленников, что приводит к падению цен. Перенаправляя часть промысла в Европу, компания смогла бы поддерживать приемлемый уровень доходов.

Например, и это касается прежде всего вас, мех морского кота неизвестен здесь, а между тем, это очень хороший мех. У него та же проблема, что у бобра, предназначенного для фетра — длинный и жесткий волос. Избавляются от него тем же путем. Только бобровые шкурки истирают своими телами индейцы, а кота мы затираем на фабрике с помощью машин. Так вот, вы могли бы возглавить продвижение нового меха на европейские рынки. И снять, так сказать, все сливки.

— Хорошо.

— Могут появиться и менее значимые на первый взгляд возможности. Например, наш банк имеет определенные свободные средства, в то время, как американские пушные компании нуждаются в финансировании своих операций. Это могло бы послужить хорошей основой взаимодействия.

Фрейзер прищурился, что-то посчитал в уме и кивнул.

Одной из задач возможной сделки был вывод на американский рынок продуктов, производимых в Виктории, в обход обычных путей. Заключенный не так давно договор Джея позволял перемещать товар через границу между США и британскими территориями в Северной Америке. Виктории требовалось расширение рынков сбыта, а Тропинин всегда утверждал, что североамериканский рынок будет наиболее перспективным в ближайшие века и вовремя выйти на него, приучить к своим изделиям, будет решением многих проблем в будущем.

С Фрейзером Ясютин предпочел об этом не говорить.

— И ещё подумайте вот о чём, — сказал он поднимаясь и беря со стола шляпу. — Нам в любом случае нужен партнер по эту сторону водораздела. И если мы не найдем понимания у СЗК, то обратимся к конкурентам. К Новой компании или Гудзонобейской. К последней особенно не хотелось бы, те ещё жуки. Но что делать, нам нужны союзники… и вот тогда перечисленные преимущества получат уже они.

В целом Ясютин остался доволен разговором. Даже если партнерство не сложится, сам факт переговоров прибавит ему веса при контактах с другими компаниями и не только компаниями. А заинтересованные лица наверняка вскоре всё разузнают. В Лондоне ничего невозможно сохранить в тайне.

Выполнив долг, он вновь задумался о беглецах. Они висели на шее гирями и не давали полностью насладиться работой и лондонской жизнью, к которой он, надо сказать, начал уже привыкать.

Глава 18 Возвращение

Хотя им удалось достать в Сан-Франциско хороший кусок парусины и дерево для мачты, в торговую гавань Виктории «Незевай» вошел точно призрак из сказок про сгинувшие в море корабли. Тёмная латка на выгоревшем гроте напоминала очертаниями укороченный крест с толстыми перекладинами. Митя смутно помнил из лекций, что кресты на парусах рисовали португальцы, когда отправились то ли открывать Америку, то ли искать путь вокруг Африки. Фок стал короче на треть, у кливера пришлось срезать истрепавшийся нижний угол, стаксель тоже уменьшился. Сама шхуна шла с небольшим креном на левый борт. Хуже всего, что Митя не смог ни определить причину этого крена, ни выровнять корпус. Воды поступало в поврежденный форпик (результат попадания испанского ядра) совсем немного, а основной трюм оставался сухим. Груза на борту не имелось, но как команда ни распределяла бочки с водой, ничего не помогало. Шхуна то и дело приводилась к ветру и шла бочком, словно подслеповатый зверь.

Хорошо, что обошлось без сильных штормов — мачта выдержала; хорошо, что ветер позволил идти близко к американскому берегу и на этот раз они не опасались испанцев. «Незевай» благополучно обогнул коварный мыс Флаттери, прошёл Внутренним морем и, наконец, достиг родного дома.

Как раз в это время возвращались суда из Кантона с зимних торгов, другие готовились отправиться на промыслы к северным островам или за зерном в Сосалито, прибыло с целью скупки мехов у индейцев несколько бостонцев. Торговая гавань оказалась переполнена шхунами, бригами, тендерами, яхтами. Набирала ход суета на пирсах, возле пакгаузов, на складах, в лавках.

Только поднявшись на грот Митя смог разглядеть часовую башню, возвышающуюся над частоколом мачт и черепичными крышами. Его собственный хронометр встал, часы Барахсанова начали сильно отставать еще в Калифорнии, так что точного времени они не знали, полагаясь по старинке на обсервацию и песочные часы. Не то, чтобы это имело значение — знакомый берег позволял обходиться без точного определения долготы.

Стрелки на циферблате показывали три после полудня, а значит еще оставалось время, чтобы переговорить с морским начальством и кем-нибудь из Правления Складчины, а так же сделать ещё несколько важных дел. Хотелось бы разделаться с обязательствами ещё до темноты, а завтрашний день посвятить поискам денег.

Пользуясь срочностью и важностью дела, Митя мог бы, наверное, завести шхуну прямо во внутреннюю гавань и встать возле Главной набережной. Но наглости не хватило, и Барахсанов, который именно так и предложил поступить, одарил шкипера насмешливым взглядом. Уж он бы, будь на борту его власть, наверняка отдал бы швартовы прямо напротив Адмиралтейства или особняка Складчины. А так им пришлось встать на рейде, у плавучей бочки, ближе к Правому берегу, чем к Ярмарке. Даже если бы у пирсов оказалось свободное место, Митя не нашел бы чем заплатить за стоянку.

До города шкипер добирался на шлюпке.

— Присмотри пока за шхуной, а я разберусь с делами, — сказал он Барахсанову.

На весла уселся Сарапул. У ног, втянув голову и лапы, лежала черепаха. В последние дни пути она почти не выглядывала из-под панциря. Оставалось надеяться, что животное не сдохнет на оставшихся саженях.

— Выручи за неё сколько сможешь, — напомнил Митя, сходя у Новой набережной, напротив особняка Ивана Американца. — Долго не торгуйся.

Сарапул неспешно погреб к причалу напротив «Императрицы», куда разрешалось приставать посетителям и поставщикам гостиницы и ресторана. Митя проводил его тяжелым взглядом, вздохнул и направился к воротам.

Отправив послание с голубем, он вовсе не посчитал долг исполненным. Спасение выживших требовало обстоятельного рассказа и уточнения места на карте. Люди, которые могли принимать решения, находились в Компании Южных морей, Адмиралтействе и Складчине. Он начал с последней, тем более, что председатель Правления как раз и владел нужной компанией.

Заспанныой ветеран в привратной караулке, заявил, что в особняке никого из набольших нет. Как понял Митя из его путанных объяснений, члены Правления вообще появляются здесь всего лишь несколько раз в неделю, а в остальное время занимаются делами в собственных конторах. Но и там их застать бывает сложно.

— Алексей Петрович, поди, китайским товаром занят, — предположил привратник. — Как раз намедни шхуна пришла с Кантона. На Ярмарке искать его надоть.

В Адмиралтействе история повторилась. Здесь тоже не оказалось никого, кроме старого моряка, что дремал в холле в уютном кресле-качалке. И Складчина и Адмиралтейство пристраивали ветеранов на такие вот нехитрые места, чтобы обеспечивать их небольшим доходом. Те, кто еще пребывал в силах шли в смотрители маяков, лодочных станций, а совсем ветхие сидели дежурными в конторах. Митя на миг подумал, что и он не избежит подобной участи, если, конечно, не потонет раньше, или его не съедят дикари, или не убьют испанцы.

Передавать столь важную информацию через ветеранов он не желал. Сведения имели свойство искажаться, проходя по цепочке случайных или не слишком образованных людей.

В принципе он мог отправить на розыски нужных людей мальчишек с записками. В отличие от особняка, где даже прохожие появлялись редко, здесь, на Главной набережной мальчишек вертелось уйма. Их нанимали за монетку для мелких поручений, могли сбегать хоть на другой конец города. Вот только ни Митя, ни ветеран, ни сами мальчишки не знали, где сейчас найти Чихотку или кого-то из морского начальства. «У пирсов, в Эскимальте, на маяках, в Олимпе» — звучали предположения.

История с Сосалито повторялась. Хотя здешнее начальство не отправилось в абсолютную глушь на несколько месяцев, однако и Виктория — город большой, даже известный человек может легко затеряться. Монеток не напасешься рассылать записки по всем углам.

Подумав немного, Митя отправился к Шарлю де Монтеро, рассудив, что если кто-то и способен ускорить спасательную экспедицию к Галапагосам, то именно он. В конце концов, это его сын там бедовал. И растормошить сильных мира сего у старика выйдет лучше, чем у молодого шкипера. Всё же Шарль являлся личностью легендарной. Французский офицер прибыл сюда из Бенгалии вместе с Рашем лет двадцать назад и приложил немало усилий, чтобы сделать Викторию такой, какой она стала.

Старик оказался дома, впрочем не удивительно, он редко покидал жилище. Даже на свои виноградники выбирался только ближе к осени. В двух словах Митя обрисовал ему всё, что произошло на подходе к Галапагосам.

Шарль вздохнул с видимым облегчением. Его сын выжил, а с остальным Складчина разберется. Мите было приятно видеть, как распрямляются морщины на лице старика, как блеснули слезы в уголках глаз.

— Спасибо, молодой человек, — сказал француз. — Сидел как на иголках, так кажется говорят? О крушении «Бланки» здесь уже знают. Не знают подробностей. В Сосалито ушла патрульная шхуна «Кусай» с Босым в качестве капитана. Оттуда, узнав подробности, она уже отправится на помощь.

Если бы не гибель Сашки, Митя порадовался бы вместе с Шарлем.

— Значит разминулись, — сказал он и поднялся, чтобы уйти.

Старик ещё раз поблагодарил его, заверил, что немедленно свяжется с Тропининым и другими членами Правления, с морским начальством. Потом предложил Мите выпить вина с собственных виноградников. Он словно не хотел отпускать свидетеля того, что доставило ему радость.

Митя отказался. Впереди его ждала неприятная миссия — визит к жене Сашки Загайнова. Распрощавшись со стариком он вышел.

Приходить к Наталье с дурной вестью ему совсем не хотелось. Это был долг, а не веление души. Не удивительно, что разум цеплялся за любой повод не спешить, и раз уж по пути оказалось старое здание меховой компании, где помимо прочего располагалась газета «Виктория», Митя прежде всего заглянул туда.

Заметку для газеты он подготовил ещё в пути. Многие шкиперы отправляли подробные отчеты о плавании в газету, если, конечно, находилось о чём написать. Митя впервые попал в то, что можно назвать приключением и решил тоже попытать счастья. Расписал, как умел, стычку с испанским корветом, гибель «Бланки», лихорадку, которую подхватила её команда. Он не стал упоминать лишь о секретном грузе. Кто знает, какие виды имела на него Складчина?

Незнакомый парень, что дежурил в приемной, быстро пробежал глазами по исписанному листку бумаги.

— Отлично! — произнес он. — Просто отлично! Думаю мы возьмем это в субботний выпуск. Если хотите получить гонорар прямо сейчас, подождите, когда появится Галина Ивановна. Она утверждает все подобные материалы. Не думаю, что будет против, но так положено. В противном случае, вам выдадут плату сразу после публикации.

— В субботу?

— Именно.

— Я лучше подожду.

В глубине души он даже обрадовался лишнему поводу отсрочить тягостное дело.

Народу по холлу бегало много, а быть может ему так показалось после долгого плавания с небольшой командой. Мелькали знакомые и не очень лица, кто-то даже успевал кивнуть Мите. Шкиперы, вроде него, сдавали заметки, один передал письмо от кантонского консула, торговцы приносили отчеты о ценах в Макао, Кантоне, о видах на урожай тростника на Оаху, один из сотрудников издательства выговаривал собеседнику что-то про переводы английских и шведских газет. Холл наполнял гул голосов и шагов, и Митя в каком-то смысле даже наслаждался людской суетой.

Неожиданно из бокового коридора выглянул Чихотка. Митя обрадовался, вскочил, собираясь подойти к флотскому начальнику, чтобы рассказать о «Бланке» и грузе. Но в этот момент адмирала увлекли обратно.

— Пишет книгу, — заметил молодой посетитель, что сидел неподалеку от Чеснишина.

— Не сам пишет, — возразил ему другой ожидающий. — К адмиралу приставили парня, тот расспрашивает и записывает.

Из их дальнейшего разговора, Митя понял, что Складчина решила записать для истории и опубликовать воспоминания первопроходцев. Тех, что отправились в Америку из Охотска вместе с Иваном Американцем. Случилось это сорок лет назад, а то и больше. Для Мити глубокая старина. Из той первой команды до девятнадцатого века дожили лишь трое. Одним был ветхий старик зверобой, который давно выжил из ума и коротал остаток дней при госпитале. Двое других — Яшка Дальнобойщик и Василий Андреевич Чихотка всячески отбивались от записи воспоминаний.

Их нынешний адмирал вообще с трудом научился читать и писать. Насколько знал Митя, на эту должность сперва собирались назначить образованного Ясютина, но решили, что училище важнее. А адмирал, как пишут в подобных случаях в книгах, скорее царствовал, чем правил.

Маленькое происшествие заставило его вспомнить о собственном долге. Митя вздохнул и подошел к дежурному.

— Галина Ивановна не приходила? — спросил он.

— Нет.

— А когда она может быть?

— Никогда нельзя сказать наверняка, — парень улыбнулся.

— Тогда я, пожалуй, пойду.

* * *

Стараясь не спешить, он проследовал по самой длинной улице города, которая раньше называлась Долгой, а теперь Морской и тянулась почти до самого берега Внутреннего моря. Этот конец застроили аккуратными небольшими домиками, с крохотными огородами на заднем дворе и еще более крохотными газонами перед фасадом. Такие жилища были доступны простым рабочим, солдатам или матросам, каковым и являлся Сашка Загайнов.

Подходя к нужному дому Митя увидел выходящего из дверей Барахсанова. Столкнувшись со шкипером, тот ничуть не смутился.

— Я сообщил Наталье обо всём, — сказал помощник.

С одной стороны Митя почувствовал сильное облегчение, что не пришлось говорить с молодой вдовой самому, с другой стороны, в нем неожиданно возникла ревность. Жена товарища ему нравилась, даже снилась иногда по ночам. А тут появляется настырный Барахсанов, который, не успеешь заметить, охмурит вдовушку.

Ему всё же захотелось зайти в дом, утешить Наталью, но и тут Барахсанов предупредил его порыв.

— Лучше не тревожить её сейчас, — сказал он.

— Я же приказал быть на шхуне, — с раздражением напомнил Митя.

— Со шхуной все в порядке, шкип. Сарапул вернулся. Сторговал черепаху за двадцать монет. Парням этого на неделю только и хватит, но по крайней мере сразу не разбегутся. Как только получим фрахт, расплатишься по полной. Так что все ждут своей доли.

— Ну тогда, пойдем…

Они быстрым шагом направились обратно к Торговой гавани. Пока Митя искал начальство и ждал в издательстве, Барахсанов успел выяснить последние новости, которыми теперь делился.

— Слышал, «Палладу» пустили на слом?

— Да ну?

— Месяц назад всю с оснастку с торгов распродали, остальное пошло на дрова.

— Хороший был корабль, — вздохнул Митя.

— Ребята собрались у Слэйтера. Часть вещей с фрегата он купил. И кабаку название поменял. Теперь он не «Якорь» а «Паллада».

— Да ну? — опять удивился Митя.

— Сарапул пока тоже там, так что даже если выпить, поесть не желаешь, с деньгами нужно разобраться.

На Ярмарке по вечерам всегда гуляло много людей. Пьяные, трезвые, с дамами и в больших компаниях, бедные и богатые — все желали развеяться после рабочего дня. Мите жизнь родного города показалась излишне вольной, неорганизованной, не сравнить даже с ограниченной дисциплиной, что царит на торговой шхуне. Напади на Викторию испанцы или кто-то ещё, люди не сразу и узнают об этом, а как узнают, не сообразят, что нужно делать?

* * *

Таверна мистера Слэйтера, которая раньше называлась «Якорь» и правда сменила вывеску. Старый якорь из каменного блока и дерева, как и прежде лежал перед входом. Теперь к нему добавились рында, штурвал и ещё несколько дельных вещей со списанного фрегата. Всё это хозяин развесил внутри заведения, в главном зале.

Ещё до рождения Мити, Слэйтер, с помощью одного знающего земляка, стал варить темное пиво, называемое на английский манер портером.

— Не хуже чем у Артура Гинесса, — гордо утверждал он.

Никто в Виктории не знал, кто такой Артур Гинесс. Но пиво Слэйтера оценили. Оно получалось крепким, сытным и ароматным. Куда лучше, чем быстро пьянеть от виски или бренди. Некоторым портер и вовсе заменял обед. Так что народу в таверне хватало всегда.

Но незевайцы изголодались по настоящей пище. Заняв один из столов, парни предавалась чревоугодию и не обращали внимания на шум. Пулька заказал солянку, к которой приохотился уже здесь в Виктории, оставив в прошлом любовь к кислым щам. Малыш Тек предпочитал мясо с вертела, Сарапул, которого вскоре ждала домашняя еда, ограничился пивом и колбасками.

Барахсанов с Митей уселись за стол, ничего не заказывая. Митя есть не хотел, а Барахсанов похоже успел где-то перехватить. Не исключено, что у Натальи. Выглядела команда мрачно. Сарапул протянул шкиперу двадцать монет. Здесь были и полновесные астры и серебряные полтинники с четвертаками, а также много меди по десять и пять телей (официально индейское слово «теле» не склонялось, но простой народ правила не признавал). Митя быстро разложил монеты на пять кучек и выдал каждому его долю — жалких четыре астры.

— Простите, парни. Дайте мне неделю-две, я найду чем заплатить.

Митя понимал, что если он не достанет денег, то команда просто разбежится. Здесь не Нука-Хива и не Галапагос, и даже не Сосалито. Хорошему моряку найти работу не составит труда. А Мите потом придется собирать новую команду. А кто захочет пойти на такое неудачное судно? И это если он вообще найдёт фрахт.

— Неделю подожду, — сказал Сарапул и, заплатив хозяину за пиво с колбасками, направился к выходу.

Остальные ничего не сказали, но остались за столом.

Тем временем старый Слэйтер (несмотря на возраст он сам стоял за стойкой) допил очередную кружку и, как обычно, его потянул на разговор. Начало Митя пропустил, потому что думал о своём, но как только гул в зале утих, волей неволей прислушался.

— … И вот мы на набережной Яра, готовые выйти в море и поднять паруса, — рассказывал Слэйтер. — И мистер Эмонтай говорит покойному шляпнику: вдохнём, мол, кислорода. И все его, конечно, спрашивают, что мол, за кислород такой? А он говорит это то, чем мы дышим. И если его в воздухе слишком много, то он сущий яд, но Господь в бесконечной своей мудрости разбавил кислород в воздухе точно так же, как британский капитан разбавляет ром перед раздачей матросам! А? Каков шутник!

В истории прозвучало слишком много имен людей, что уже умерли. Вдобавок недавно ушел в небытие и старый фрегат. У Мити вновь защемило сердце, когда он вспомнил о Сашке.

— Говорят, вы перехватили контракт нашей компании на Нука-Хива? — спросил Барахсанова знакомый шкипер из компании Южных Морей.

Спросил с усмешкой. Любой в таверне знал, что заработать на плавании в Нука-Хива дохлый номер. Небось ещё и заподозрили, что компания нарочно подложила молодому шкиперу свинью.

— Взяли, — кивнул тот. — Но знаешь, нам повезло.

А потом Барахсанов без спешки начал рассказ об их плавании. Он начал с дарящих любовь туземок, что конечно же привлекло внимание всех мужчин в зале. Затем упомянул свирепых людоедов, только и ждущих, когда пьяный моряк свернет не на ту тропку в тамошних изумрудных холмах, и, наконец, перешел к стычке с испанцами. А рассказывать Барахсанов умел. Недаром столько книжек прочёл. Все аж рты разинули. Кое-какие слухи о войне и крушении «Бланки» по Виктории уже разошлись, но не то, что подробностей, а даже о самом факте боя «Незевая» с испанским корветом никто не знал.

Не удивительно, что когда Барахсанов закончил, таверна погрузилась в тишину.

— По кружке темного портера каждому незевайцу за мой счет! — произнес кто-то из глубин зала.

И публика взорвалась восторгом. Их поздравляли, хлопали по плечам, угощали, расспрашивали. Из неудачников они неожиданно стали героями.

Насладиться внезапной славой Митя не успел. Его кружка опустела только наполовину, как через мощные моряцкие спины протиснулся мальчишка и протянул ему записку. Ровным почерком на дорогой бумаге с тиснением господина Чеснишина просили, если шкиперу, конечно, будет удобно, как можно скорее посетить особняк Ивана Американца. Подписал записку никто иной, как сам Алексей Петрович Тропинин, председатель Правления Складчины, владелец верфей Эскимальта, компании Южных морей, целого флота судов и дюжины фабрик.

Такому приглашению Митя отказать не мог.

Глава 19 Морской резерв

За неполный день Митя намотал по городу с десяток верст и с непривычки вымотался. На шхуне особенно ходить некуда, разве что во время качки ноги устают от постоянного напряжения. В Сосалито они чаще передвигались на лодке, чем пешком. Однако, несмотря на тяжесть в ногах, он нашёл довольно приятной прогулку по вечернему городу. Особенно после душного кабака.

Уже стемнело, на набережных зажгли оранжевые газовые фонари. И на это раз особняк Ивана Американца встретил Митю оживлением. В прилегающем парке вдоль дорожек горели светильники, перед подъездом стояло несколько экипажей. Возле самых дверей беседовали со слугами охранники из конторы Шелопухина.

— Господин Чеснишин? — угадал мажордом. — Я провожу вас.

В проницательности слуги не было ничего удивительного. Митя, похоже, единственный, кто пришел сюда пешком. Все прочие добирались в личных или наемных каретах.

Долго гулять по особняку не пришлось. Одна из боковых дверей центрального зала вела в уютный кабинет с круглым столом, мягкими креслами, большим глобусом и книжными шкафами вдоль стен.

Здесь собралась большая часть морского начальство. Митя узнал Алексея Петровича Тропинина, Чихотку, полковника гвардии Раша и бывшего капитана «Паллады» Береснева. Начальники сидели за столом, а за их спинами на стульях пристроились помощники. У кого они имелись, конечно.

— Садитесь, молодой человек, — предложил Тропинин и указал на свободное кресло. — Скажите, это вы отправили на моё имя письмо глубиной почтой?

— Про «Бланку» и войну? Да, я.

Митя опустился в кресло, которое оказалось настолько удобным, что он, отбросив неловкость, с удовольствием откинулся на спинку.

— А почему вы не написали о деле подробнее? — спросил Тропинин. — Мы тут, знаете ли, голову сломали, гадая, что там случилось?

— Если честно, у меня не осталось денег, — признался Митя. — А смотритель голубятни брал по астре за слово.

— Я так и подумал, — Тропинин кивнул. — Голубиная почта не дешева, это верно. Но почему вы не обратились к агенту Складчины? К Волкову? Он сам отправил бы нам депешу, не экономя при этом каждую астру.

— А его не оказалось на месте, — Митя развёл руками. — Господин Волков отправился на… Американскую реку, кажется так. Вместе с капитаном мушкетеров.

— Вот как? — Тропинин задумался. — Припоминаю мы и правда поручали ему исследовать несколько перспективных мест на предмет россыпей…

Эти слова он адресовал не Мите, но своим товарищам по заседанию.

— Надо будет доработать статус агентов, — решил Алексей Петрович, подумав с минуту. — Для нас важно, чтобы кто-то всегда находился на месте, в противном случае и дальше будут происходить подобные накладки.

— Это значит увеличить штаты, — напомнил ему помощник.

— Ладно, — отмахнулся Тропинин. — Потом обмозгуем. А сейчас, господин Чеснишин, не могли бы вы рассказать всё с самого начала и показать нам на карте, где происходил бой и где погибла «Бланка». Галина Ивановна дала нам прочесть заметку, что вы передали в газету, но хотелось бы узнать всё из первых уст.

Помощники резво вскочили со стульев, вытащили из кожаного тубуса рулон плотной бумаги и развернули подробную (во весь стол) карту побережья Испанской Америки от мыса Горн, до Алеутской гряды и даже немного севернее её. С прилегающими островами, обозначением глубин и основных течений.

Мите пришлось покинуть уютное кресло. Рассказывая о событиях и стараясь припомнить мельчайшие детали, он показал примерное место встречи с «Бланкой»; используя ладони воспроизвёл продвижение и маневрирование по ходу боя с корветом; прочертил пальцем маршрут, по которому проходила погоня, а затем с большой долей уверенности указал на бухту, где сгорела шхуна младшего Монтеро.

— Вот здесь они и должны ждать, — произнёс Митя и добавил мрачно: — Те, кто выжил.

— Что скажешь, адмирал? — спросил Тропинин у Чихотки.

— Сообщим Серёге координаты, он уже поди в Сосалито.

Митя понял, что Серёга — это Босый, командор Берегового патруля. Значит и правда, он лично отправился на поиски.

— Лишь бы испанцы не выгнали целый флот против нашей учебной шхуны, — заметил Тропинин и повернулся к Мите. — Вы уверены, что корвет погнался за «Бланкой» не из-за каучука?

Митя задумался, пытаясь припомнить подробности того нервного разговора.

— Кажется, Кристиан предположил, что всё дело в лихорадке, которая началась в городе и местные решили, что именно наши парни занесли её из глубины материка. Однако, испанцы не знают, что «Бланка» пришла с Острова. Они считали Кристиана французским монархистом, бежавшим в Португалию от революции.

— Такова была легенда, — кивнул Тропиин. — Но кто-то из матросов мог проболтаться.

— Какой смысл гнаться за больными людьми? — удивился Чихотка.

Ему никто не ответил.

— А война России с Испанией могла быть тому причиной? — спросил полковник Раш. — Если предположить, что кто-то из моряков проболтался. Я имею в виду, что вряд ли в Гуаякиле кто-то различи подданных императора от русских колонистов.

Митя подумал и покачал головой.

— Испанские моряки умирали от лихорадки. Кристиан говорил, что с корвета каждый день выбрасывали за борт умерших, — сказал он. — Вряд ли они отправились воевать. Нет, я думаю испанцы хотели отомстить, поймать, наказать.

— Или надеялись использовать магию, — добавил под нос Раш.

Все остальные уставились на него с недоумением на лицах. Раш не ожидал такого внимания.

— Ну а что? — переспросил он. — Если казнить грешников, виновников заразы, то и зараза пройдет. Могли они так рассудить?

* * *

Начальники некоторое время спорили, решали, какие инструкции отправить в Сосалито. Затем заседание закончилось, карту побережья свернули, убрали в тубус, адмирал и полковник ушли, забрав всех своих. В кабинете остались только Тропинин с молодым помощником и Береснев. Они предложили Мите продолжить разговор.

— Вы побывали на острове Рождества и Нука-ива. Что скажете? — спросил Алексей Петрович. — Мне интересен свежий взгляд на дела в Южных морях.

— Остров Рождества удобное и приятное место для станции, — сказал Митя. — Плантация кокосовых пальм там впечатляющая, оранжереи… крепость небольшая, но пока, как я понимаю, другой и не нужно. Вот гавани хорошей нет. Нам пришлось дожидаться лодки на рейде. Если бы расчистить нормальный проход в лагуну…

— Да, мы занимаемся этим, — кивнул Тропинин. — А Нука Хива?

— Что ж, — Митя вздохнул. — Мне не показалось это место приятным. Хотя гавань там хорошая, но народец уж больно опасный. И толку от него нет никакого. Наши товары туземцам не интересны, своих товаров на продажу у них нет. Но гавань отличная. Для станции то что нужно.

— Это так, — признал Тропинин. — Когда там появятся китобойные корабли это сыграет свою роль. И если нам понемногу удастся вовлечь в экономику туземцев, это будет и рабочая сила и рынок сбыта.

— Почему вы не поставите станцию на архипелаге Галапагос? — спросил Митя. — Туда уже сейчас заходят китобои.

— А так же испанцы. Мы не хотели дразнить гусей попусту. Острова слишком близко к материку. Но теперь, раз уж само провидение забросило туда наших людей, пожалуй, подумаем и о станции.

Тропинин замолчал.

— Каковы ваши издержки? — неожиданно спросил он.

Сперва Митя не понял. Затем у него возникло желание преувеличить потери, показать, что ему нелегко пришлось. Так сказать, набить себе цену. Но ещё работая мальчишкой то тут, то там, он взял за правило вести дела честно. Неважно, с кем и какие. Честность оказалась отличным вложением в будущее, она позволяла быстро найти работу, когда он лишался прежней. Репутация человека слова облегчила его поступление в Морское училище, когда он еще не собрал нужную сумму на обучение. Митя знал многих людей, что пытались жить обманом, а в результате остались ни с чем. Он решил не повторять их ошибок. Однако вопрос Тропинина поставил его в тупик. Как вычленить действительные издержки из череды собственных глупостей, приведших его в пустынные области океана?

Пауза затянулась.

— Галина Ивановна говорила, что вы потеряли мачту и паруса? — решил уточнить Тропинин.

— Потрепало нас основательно, — признал Митя. — Фок мачту поломало, мы её поправили в Сосалито, спасибо Егору Кытманову. Он же нам старую палатку подарил на заплатки. Хватило, чтобы вернуться домой. Но сейчас и правда, от снастей одни клочья остались. И корпус налево кренит, а причину я так и не узнал…

— Понятно.

На столе перед Тропининым появилась папка и письменный набор. Тропинин достал из папки лист бумаги с водяными знаками и тиснением. Обмакнул перо в чернильницу, задумался. Потом быстро написал что-то и приложил к листу пресс-бювар.

— Вот записка на Старую Верфь, — сказал он, передвинув лист по полированной столешнице в сторону Мити. — Заведете завтра вашу шхуну в сухой док. У них, я знаю, есть свободное место. Вам сделают полный ремонт. Поставят новую мачту, снабдят парусами, исправят такелаж. Корпус тоже осмотрят, почистят. Всё за счёт Компании Южных морей. Если возникнут вопросы, сошлитесь на меня.

У Мити сразу поднялось настроение. Всё же не зря он верил в справедливость. И вот оно вознаграждение за труды. С обновленной шхуной он скорее получит фрахт, а там…

— Вы вернулись без груза, — сказал Тропинин. — Зачем вы вообще отправились в эту дыру?

— Ну, мы собирались наловить на Галапагосах ящериц и черепах, а также набрать серы и гуано. Однако поспешили обратно, а в Сосалито попутного груза не нашли. Да… вернулись пустые.

Алексей Петрович достал еще один лист. На этом имелись не только водяные знаки и тиснение, но и нечто вроде бледного цветного рисунка.

— Вот вексель от Складчины на Банк Виктории или любое его отделение. — Тропинин поставил подпись и вновь промокнул чернила прессом. — Получите по нему тысячу астр компенсации. Надеюсь это возместит все издержки.

У Мити захватило дух. Складчина и правда платит по счетам и своих не бросает. Сразу же исчезла тревога за будущее. Он вновь остался на плаву. Вернее останется, как только поправят его кораблик.

Однако чудеса на этом не закончились.

— Есть ещё один вопрос, господин Чеснишин. — сказал Тропинин с улыбкой. — Мы маленькая страна, мы не можем себе позволить содержать большой флот и армию. Но зато мы страна первопроходцев и каждый из нас способен при необходимости встать в строй. А вы и ваша команда очень достойно повели себя в сложной ситуации. Атаковать испанский корвет, имя на борту пару карронад и пять человек, на такое не каждый решится. И даже если принять, что это была всего лишь короткая перестрелка, у нас мало кто имеет даже такой опыт боя с настоящим противником. Поэтому задам вопрос прямо. Не желаете ли вы, господин Чеснишин, поступить в Морской Резерв?

В третий раз Тропинину удалось застать его врасплох. Всё что Митя знал о Морском Резерве сводилось к синему с желтой звездой вымпелу на грот мачте. Предполагалось, что резервисты в случае войны пополнят со своими кораблями и командами флот Виктории. Станут каперами, вспомогательными судами или военными транспортами. А в мирное время это было всего лишь почетное звание, хотя… Ходили слухи, что иногда торговцы отправлялись в плавание, не желая говорить, ни о цели, ни о грузе, который взяли на борт.

Не исключено, что услуга, оказанная «Незеваем» большим начальникам станет началом взлета. Ибо Складчина ничего не забывает. И как только в очередной раз возникнет нужда в молодом, смелом и верном шкипере, о нём непременно вспомнят, призовут. А тогда… было бы неплохо отправиться В Кантон или в Калькутту. Или выполнить какую-нибудь секретную миссию, вроде той, что выпала «Бланке». Это был другой мир, и перед Митей теперь если не распахнулись двери в него, то приоткрылась широкая щель.

— Можете не спешить с ответом, — добавил Тропинин. — Господин Береснев расскажет подробности и ответит на вопросы. После списания фрегата, он как раз и возглавил резерв. А мне, извините, пора.

Тропинин пожал Чеснишину руку и вместе с секретарем покинул кабинет.

— Если хотите, можем переговорить завтра, — предложил Береснев.

— Боюсь завтра будет много дел, — ответил Митя. — К тому же мне бы хотелось рассказать команде, что нас ждет? А я сам ничего толком не знаю.

— Отлично, — сказал командор и начал рассказ.

Стратегия обороны Острова предполагала, что патрули и морской резерв начнут действия против вражеского флота пользуясь своими знаниями местных вод. Моряки патруля и резерва изучали коварные проливы, фьорды, каналы, устья рек. Тысяча верст того, что называлось Внутренним морем и прилегающими водами от Олимпии до Ситки, представляла собой сложный лабиринт, зная который можно было пройти почти все расстояние так и не появляясь в открытом океане. Это давал возможность скрываться от противника, неожиданно его атаковать, перебрасывать войска по всему побережью.

Без знания местных условий соваться в проливы и фьорды не рискнул бы ни один капитан. Даже имея на руках подробные лоции местные шкиперы то и дело терпели бедствие. Когда судно между островками внезапно подхватывает сильное течение и тащит на камни, предпринять уже ничего невозможно. Офицеры патрулей и резерва изучили каждый канал и залив на зубок. Его норов с учетом погоды, времени года, приливов и ветров.

Помимо обороны предполагалось наносить и удары по наиболее уязвимым местам противника. А они на Тихом океане имелись у каждой нации. Никто не мог надежно защитить столь протяженные пути. И если вооруженной шхуне не по зубам были манильские галеоны или хорошо вооруженные караваны «индийцев», то множество мелких судов, занимающихся местной торговлей или промыслами могли стать легкой добычей каперов.

Помимо шхун и их команд, в резерв записывали волонтеров из горожан и целые индейские отряды. Часть из них составляла абордажные и десантные партии, часть артиллерийскую обслугу. Добровольцы резерва как и моряки продолжали жить обычной жизнью, а по выходным тренировались недалеко от Виктории на пустыре. В случае необходимости их предполагалось придавать вооруженным шхунам, вместе с оружием и боеприпасами. И тогда шкипер превращался в настоящего флотского офицера.

— После определенных испытаний вы тоже получите офицерский патент Виктории, — заверил Береснев. — Само собой, наши патенты пока вряд ли где-то признают. Тем не менее, это повысит ваш статус, как в случае переговоров с европейскими кораблями, так и в случае плена.

Для получения лейтенанта вам следует изучить некоторые предметы. Мы снабжаем резервистов нужной литературой, а также проводим специальные курсы на базе Морского училища, чтобы обучить навыкам боя и десантных операций. А до сдачи испытаний вы будете числиться мичманом резерва.

— Ясно, — Митя кивнул.

Всё это следовало обдумать, посоветоваться с товарищами.

— Вот собственно и всё, — улыбнулся Береснев. — Имейте в виду, с этих пор вам будет проще получать фрахт и нанимать людей. Складчина помогает тем, кто служит стране.

Возможно это последнее перевесило всё остальное. Мите надоело побираться крохами со стола более удачливых шкиперов. Пара хороших контрактов обеспечит его средствами. Можно будет подумать… да много о чем можно будет подумать.

Он покинул особняк Ивана Американца глубоко за полночь. К счастью, жизнь в Виктории не прекращалась и ночью.

* * *

На верфях Кузьмы когда-то построили первые корабли Виктории. Сейчас там занимались все больше корабельным ремонтом, строительством небольших судов — баркасов и лодок, выпуском мебели, оконных и дверных блоков, производством всяких пиломатериалов. Время от временигородские богатеи предлагали Кузьмичу (старшему сыну покойного мастера) продать верфи, чтобы на их месте построить роскошное жильё, возвести ещё одну набережную с гостиницами и ресторанами на первой линии, с газовыми фонарями, променадом и мостовой. С точки зрения развития города идея выглядела неплохо. Корабельная набережная, в соединении с двумя другими, обрамляла Главную гавань. Застройка придала бы Старому городу законченный вид, вид европейский, буржуазный.

Но Кузьмич упирался. А поскольку верфи приносили хорошую прибыль, просто так согнать с земли владельца никто не мог. Складчина же блюла интересы всех предпринимателей. И даже шхуны Тропининской компании часто ремонтировались у конкурента, так как в Эскимальте не всегда имелись возможности. В общем оплата Складчиной ремонта шхуны на Старой верфи Митю не удивила.

На следующий день на пике прилива «Незевай» загнали в док. Пожелав друг другу удачи, команда разошлась по домам. А Митя задержался ещё на несколько часов. Он наблюдал, как рабочие затворили ворота дока и вместе с отливом начали откачивать воду. Со стороны казалось, будто шхуна погружается в пучину. Некоторое время оставались видны лишь её мачты, но корабелы вскоре приступили к работе и первым делом выдернули мачты краном.

Итак, будущее вероятно обещало удачу. Однако не зря говорится, что удача покоряется смелым. Смелым и предприимчивым. Шкиперу предстояло за время ремонта успеть найти новый груз. Деньги, что он получил от Тропинина, позволили сохранить команду, но после раздачи долгов, на руках почти ничего не осталось.

Митя вздохнул и отправился к брату в Туземный городок.

Глава 20 Частная война

Что именно в рассказе Чеснишина задело Алексея Петровича, Гриша так и не понял, но начальник его стал сам не свой. Грише приходилось видеть людей, что намеренно ищут ссоры. Среди мальчишеских ватаг, матросов в припортовых кабаках это обычное дело. Так ведут себя и молодые индейцы, стремящиеся показать другим удаль. И тогда они готовы придраться к любому слову, неосторожному жесту, чтобы начать драку.

В отличие от уличных забияк, Алексей Петрович захотел учинить драку не с каким-то прохожим, а с целым народом, даже с империей. А Гриша не мог понять, в чём причина? То ли начальник разозлился из-за нападения испанского корвета на «Бланку», то ли припомнил какие-то старые счёты, а нападение лишь стало поводом поквитаться, то ли его как-то задела война между Испанией и Россией.

Колонии русских промышленников с самого начала граничили с испанскими владениями, даже сам Остров формально считался испанским. Но до сих пор ни у кого не возникал желания ввязываться в масштабный конфликт. Стычка в заливе Нутка показала, что каждая сторона может только потерять от войны. Да и сам Алексей Петрович еще вчера считал точно так же.

И вдруг все изменилось. Первым делом начальник решил созвать Правление. Его предложение, однако, не поддержали. Никто из коллег не желал бросать дела ради единственного вопроса. А возглавляли Складчину как правило люди занятые. Многим пришлось бы ехать в Викторию из отдаленных мест.

Существовал другой, более сложный путь принятия решений. Для этого Алексею Петровичу следовало лично нанести визиты и опросить каждого члена Правления. И с тех, кого удалось убедить, взять расписку. И вот если бы его поддержало большинство, то вопрос мог считаться решенным.

Этот путь потребовал бы много времени, которое Тропинин терять не желал, поэтому он воспользовался концертом в «Олимпе», куда собиралась прийти большая часть интересующих его людей.

На настоящий оркестр в Виктории всё ещё не находилось достаточно приличных музыкантов, но струнный квартет достойного уровня собрать все же удалось и первое его появление на публике как раз намечался на ближайшие выходные. Исполнять предполагалось русские квартеты Гайдна. И разумеется, важные люди пропустить такое событие не могли, даже если не слишком разбирались в музыке.

В другое время и Алексей Петрович и его жена Елена получили бы удовольствие от вечера. Но желание переговорить с коллегами вынудило Тропинина отступить от клубных традиций. Не посвящая подробно в планы, он попросил Галину Ивановну устроить встречу с членами Правления, что называется «за кулисами», и она нехотя согласилась помочь.

Клуб «Олимп» имел большой зал под атриумом и несколько небольших залов с хорошей акустикой по сторонам. Большой зал мог вместить сотню-полторы зрителей, а смежные помещения не больше двадцати-тридцати.

До сих пор под стеклянной крышей исполняли песни а капелла, читали стихи, главы из романов, играли на отдельных инструментах. Квартет исполнялся впервые, что придавало особое торжество вечеру. Может быть в Виктории обитали не самые лучшие исполнители, может быть, играли они не на самых лучших инструментах, однако, для столь удаленной от центра Европы территории даже такое музицирование выглядело настоящим чудом.

Гриша хотя и не умел играть ни на чём, обладал превосходным слухом. Духовой оркестр, что часто исполнял на Поляне или в парках вальсы и марши он слышал как набор инструментов, многие из которых фальшивили, играли невпопад. Сейчас же четыре партии сливались в единый поток и это звучало сказочно. Молодые люди (трое парней и одна девушка), отыграли первую часть просто отлично.

После этого Галина Ивановна объявила перерыв (или антракт, говоря концертным языком). Зрителей пригласили в соседнее помещение с напитками и легкими закусками, где они делились впечатлениями и поздравляли с дебютом учителя музыки Якоба Рауха. И вот слуги стали по одному, вежливо отзывать нужных людей в соседнюю комнату. Где их уже поджидал Тропинин.

— Прошу прощения, господа и дамы, — сообщил он. — Но дело важное. С прибытием шхуны «Незевай» мы уточнили обстановку и теперь можем быть уверены, что Российская Империя и Испания находятся в состоянии войны. Вопрос, что мы предпримем со своей стороны?

— Мы? — удивился Яков Семенович Рытов. — Российская империя воюет с Испанской, что нам до этого?

Гриша знал, что Яшка Дальнобойщик, как прозвали его в Виктории, родился в Сибири, в семье купца и охотника за пушниной. Однако в отличие от Алексея Петровича никакой тоски по прежней родине он не испытывал.

— Мы могли бы воспользоваться случаем, чтобы поддержать Россию, а заодно заявить о независимости. Ведь формально наши земли пока считают испанскими. Вот вам хороший повод.

— Хороший повод, чтобы наши земли стали считать российскими, — возразила Галина Ивановна.

— Мы могли бы отодвинуть испанцев хотя бы от залива Сан-Франциско, — предложил Тропинин. — Пусть мы контролируем пролив, хуаны умудрились выйти к Заливу по суше и теперь торчат, как заноза в заднице.

— Не преувеличивайте, — отмахнулась Галина Ивановна. — Нашей заднице ничего не угрожает. От испанского поселения и пары крепостей никакого урона.

Пег Аткинсон пожал плечами. Обычно он поддерживал любое предложение Тропинина, но тут засомневался.

Заседание пошло явно не так, как рассчитывал Алексей Петрович. Во всяком случае Гриша впервые имел возможность наблюдать, как довольный, если не сказать самодовольный, вид улетучивается с лица его начальника.

— Как сказать, — произнёс Тропинин уже без прежнего задора. — Было бы спокойнее, если бы Залив стал нашим Внутренним морем.

— В любом случае, это не повод ввергать нас в войну, — сказала Галина Ивановна. — Война пожирает деньги и людей. А у нас нет избытка ни того, ни другого. Ещё Иван завещал не ввязываться ни в какие войны, исключая лишь оборонительные.

— Но это и будет оборонительная, — заметил Тропинин.

В его глазах вновь блеснул огонек.

— Это еще почему? — Галина Ивановна уперла руки в бока.

— Они напали на наш корабль! Даже на два корабля! На «Бланку», и на «Незевай»

— Оба они, однако, ушли невредимыми, — сказала Галина Ивановна. — Насколько мы помним, все погибшие на «Бланке» скончались от желтой лихорадки.

— Это так, но огонь открыли испанцы!

— Мы так и не разобрались, что послужило причиной, — напомнил Афанасий Титыч. — Лихорадка, каучо, нарушение законов и уложений…

— Причина не отменяет факт нападения! — отстаивал точку зрения Тропинин.

— Не вы ли, Алексей Петрович, говорили, что только оставаясь в стороне от войн европейских держав, Америка сможет развиваться? — нажала на него Галина Ивановна.

— Говорил.

— Ну вот. К тому же мы как бы смирились с тем, что испанцы считают наши земли своими. Такой мы разработали стратегию, если вы помните. И её придерживается наш дипломатический агент в Лондоне. И если мы сейчас вступив в неизведанные воды, то можем пустить пузыри.

— Наша стратегия предполагает, что мы будем отвечать ударом на удар, чтобы не вводить другие страны в искушение легкой добычи. Складчина своих не бросает!

— «Незевай» вполне справился с этим, — парировала Галина Ивановна.

Во всем мире, во всяком случае во всем известном Грише мире, нашлось бы, наверное, не более полудюжины людей, которые могли спорить с Алексеем Петровичем до хрипоты, отстаивая своё видение проблемы. Несогласных имелось, конечно же, куда больше, но обычно они уклонялись от прямого столкновения, хотя и оставались при своём мнении. Они могли запросто проголосовать против предложений Тропинина. Особенно при тайном голосовании. А вот тех, кто мог драться за каждое слово, нашлось бы не больше полудюжины. И среди них Галина Ивановна Эмонтай занимала особое место.

Во-первых, она была воспитанницей Ивана Американца, а значит переняла от него понимание того, как должна развиваться молодая страна. Имея за плечами такого учителя, она не боялась, что её слова воспримут, как отсебятину или блажь. Во-вторых, она воспитывалась в довольно свободных нравах, авторитетов не признавала. Да и сама по себе, уродилась не промах. Если сравнить с Варварой, которая росла в тех же самых условиях, Галина отличалась характером бойца.

Гриша сомневался, что в какой-либо ещё стране обычная женщина, то есть если она не являлась царицей или любовницей монарха, могла иметь такое влияния на общество. Во всяком случае ничего похожего он не встречал ни в европейских газетах, ни в книгах.

— Однако, данная стратегия подразумевает также выжидание удобного момента, — не сдавался Тропинин. — И на мой взгляд этот момент настал. Войны Европы с революционной Францией ввергнут Испанию в хаос, колонии потеряют поддержку метрополии и станут легкой добычей.

— Так давайте дождемся, когда они потеряют поддержку! Зачем же бежать впереди лошади?

Одобрительный гул показал, что Правление встало на сторону Галины Ивановны. Войны не хотел никто. Все хотели торговать и получать прибыль, слушать струнный квартет, а не нести напрасные расходы. А грядущий кризис испанских колоний пока оставался лишь предположением, во многом продвигаемым всё тем же Тропининым.

— Я предлагаю голосовать, — сказала Галина Ивановна. — Нас ждёт вторая часть опуса.

— Тайно? — слегка охрипшим голосом спросил Тропинин.

— Мне всё равно. Ни к чему скрывать свое мнение.

Правление проголосовало. Тропиинна поддержал один человек. Кирилл Бичевин. Остальные отвергли любые действия против испанцев, исключая чисто оборонительные.

Алексей Петрович понял что проиграл. Он ещё мог выловить тех, кто на вечере не присутствовал, но даже если бы все они поддержали его точку зрения, голоса разделились бы пополам. Хотя Гриша сомневался, что Анчо Мухоморщик поддержит войну, как и паромщик Родионов.

Народ отправился слушать вторую часть, а Тропинин в сердцах покинул «Олимп». Разумеется, Грише пришлось отправится с начальником, так как членом клуба он не являлся, а спорить с работодателем не желал.

* * *

Несколько дней после заседания Тропинин ходил сам не свой. Забросил дела, даже вроде как постарел и хромота стала заметнее. Кафе и рестораны больше не посещал, целый день сидел в своем Присутствии и раскачивался в кресле положив ноги на журнальный столик. Гриша так и не понял из-за чего начальник переживал больше — из-за невозможности выступить против испанцев или из-за того, что получил отлуп от других членов Правления. Проигрывать споры и оставаться в меньшинстве он явно не привык.

Однако, Алексей Петрович не стал бы тем, кем стал, если бы долго находился в плену хандры и расстроенных чувств. В какой-то момент его покачивания приобрели опасную амплитуду, так что передние ножки кресла стали отрываться от пола. Работа мозга явно требовала какого-то выхода.

Как уже понял Гриша из отдельных замечаний и мыслей вслух, главный вопрос для Алексея Петровича заключался в том, от чего можно получить больше пользы, от участия в разгорающейся войне или от соблюдения нейтралитета? С одной стороны Тропинин отчего-то верил, будто Испания из-за европейских войн потеряет контроль над американскими колониями. Используя момент, Тихоокеанские штаты могли продвинуться южнее залива Сан-Франциско, присоединить почти необитаемую Верхнюю Калифорнию. «Пока на эти земли не заявили права мексиканские бродяги, которые всё равно в конце концов, уступят их Штатам» — вот так непонятно формулировал мысль Алексей Петрович.

С другой стороны, начальник с радостью обменял бы любое из возможных приобретений за признание независимости. А вступление в войну на любой стороне подвергало эту стратегическую цель немалому риску.

Виктория существовала в состоянии неопределенности. Вроде Вермонта до присоединения к США, или пресловутого Берега Москитов. В банке Виктории, насколько знал Гриша, лежали отдельным фондом одиннадцать миллионов триста шестьдесят две тысячи четыреста восемьдесят один рубль и девяносто четыре копейки серебром. Почему-то именно эту сумму Тропинин считал достойной платой за независимость. И собирался при случае всучить российским властям. Или испанским. Или британским.

— Никто не может запретить мне провести частную военную операцию, — неожиданно произнёс Тропинин, перестав раскачиваться.

— Частную?

В представлении Гриши частная военная операция означала разбой, пусть его и называют иначе. С другой стороны, Ост-Индийские компании ровно тем самым и занимались. Но они действовали с разрешения своих правительств и действовали против тех, кого обычно называли дикарями.

Тропинин же разрешения не получил даже от Складчины, а испанцы при всех их причудах, дикарями не являлись.

— Манильские галеоны! — с торжеством провозгласил Тропинин, подняв указательный палец.

Гриша вздохнул. Разбой обернулся всего навсего пиратством. Манильские галеоны являлись давним бзиком начальника. Его детской мечтой, как он утверждал. Но до сих пор это оставалось в рамках досужих размышлений и мечтаний.

— Надо выпить кофе, — сказал Алексей Петрович, поднялся и потянулся за шляпой.

Они прошли по Иркутской улице почти до самого конца и устроились в небольшой кофейне, единственным преимуществом которой являлось отсутствие в такой ранний час посетителей.

Тропиин сделал несколько глотков кофе из большой чашки и раскрыл карманный географический атлас. Этот атлас считался школьным, его издали солидным по местным меркам тиражом в пару стен экземпляров, и пользовались книжицей не только в школах, но и в обиходе. Вряд ли кто-то решился бы плавать или воевать по таким картам, зато прикинуть, показать нужное место было куда проще на развороте книжечки, чем возиться с тубусами, большими листами карт или лоций. Атлас годился для разговора в кафе, в карете, просто на улице.

— Манильские галеоны! — повторил Тропинин и что-то пробурчал под нос.

Манильские галеоны считались неуловимыми. Про них все знали, знали даже случаях захвата английскими пиратами. Но никто из шкиперов Виктории не натыкался на них в море, хотя сотни шхун единовременно резали океанские волны. Конечно, Тихий океан огромен, и даже полоса преимущественных ветров, излюбленного маршрута торговцев, простиралась на сотни миль в ширину. Достоверно известно только, что галеоны выходили к берегам Америки где-то в виду устья Колумбии. Несколько кораблей в старые времена даже разбились на камнях Орегона, их обломки время от времени ещё выбрасывало на берег, а среди индейцев гуляла легенда о небольшом испанском отряде, что прошел вверх по Колумбии, где и погиб в стычке со свирепым горным племенем.

Затем корабли спускались на юг и делали остановку в заливе Монтерей. Со временем там построили крепость. Стоянка считалась относительно удобной, хотя её преимущества первооткрыватели сильно преувеличили. Тем не менее, именно в заливе Монтерей находились последние по пути в Акапулько достойные упоминания гавани, где можно набрать воды и переждать непогоду. Далее к югу, моряки вынуждены были даже раскапывать пляжи, добираясь до подземных вод, потому что вода на поверхности если и имелась, то непригодная для питья.

— Подловить манильский галеон на стоянке в Монтерей — давняя идея Ивана Американца, — сообщил Тропинин.

Гриша кивнул. Про эту историю он уже слышал. Упомянув её, Алексей Петрович как бы разделил ответственность с легендарной личностью. Хотя как это поможет ему избежать проблем, Гриша даже не представлял.

— У нас помнится был моряк-филиппинец, — подумал начальник вслух. — Мне бы хотелось с ним встретиться.

— Осито, — припомнил Гриша. Хотя секретарем он стал недавно, все прежние, а тем более незаконченные проекты изучил досконально. — Вряд ли с ним можно поговорить, так как парень числится в команде «Бланки» и сейчас скорее всего бедует на Галапагосах.

— Чёрт, верно! Но, помнится, был ещё один парень. Галка иногда расспрашивала его о делах на Филиппинах.

— Пабло, — выудил из памяти Гриша. — Но он не моряк. Работает в кожевенной мастерской, если не ошибаюсь.

— Не важно. Поехали, навестим Пабло. Хотя нет, лучше отправлю ему записку. Найдите мне кого-нибудь.

Гриша высунул голову за дверь и жестом подозвал ближайшего мальчишку, скучающего без дела. Тем временем Тропинин уже раздобыл чернильницу и перо (письменные наборы имелись практически в каждом заведении Виктории) и написал несколько слов на клочке бумаги.

Всего через полчаса к ним присоединился смуглый филиппинец, который сбежал от испанцев лет десять назад, во время заварушки в заливе Нутка. Его лицо выглядело довольно молодым, даже юным, хотя Гриша точно знал, что Пабло никак не меньше сорока.

Алексей Петрович угостил его чаем, шарлоткой и пирожным, и сразу же приступил к расспросам.

— Я правильно понимаю, что галеон выходит из Манилы где-то в июле?

— Не из Манилы, — поправил Пабло, дожевывая кусок яблочного пирога. — Китайские корабли, как у нас их называют, выходят из Кабите. И раньше они действительно выходили в конце июня, середине июля. И шли до Акапулько около шести месяцев. Лучший товар предназначен для Рождественской ярмарки. Так что за несколько недель до Рождества галеон обычно и прибывал. Часть груза, конечно, перевозили в Веракрус и дальше, в Испанию, но главное — это ярмарка.

— Значит отплывали с запасом, чтобы не опоздать?

— Так и есть.

— Хорошо. И что изменилось?

— Ну, давайте прикинем, — обстоятельно начал Пабло, растопырив пальца для счета. — Раньше у лоцманов уходило полтора-два месяца только на то, чтобы выйти через пролив Бернардино в открытое море. Требовалось дождаться нужного ветра и довольно долго маневрировать.

Но моряки нашли другой путь, попроще, и теперь выходят при любом ветре, а добираются до открытых вод за неделю. Кроме того капитаны перестали заходить так далеко к северу, чтобы поймать ветер.

— То есть теперь они выходит к американскому берегу южнее устья Колумбии?

— Гораздо южнее. Полагаю, где-то на широте Золотых ворот.

— Но ведь галеоны всё равно везут товар к Рождественской ярмарке? — уточнил Тропинин.

— Да, примерно в конце ноября они прибывают в Акапулько.

— Значит на нашей стороне океана ничего не изменилось, — подвел итог Тропинин. — Если в конце ноября они прибывают в Акапулько, то стало быть к верхней Калифорнии подходят примерно в конце октября, ведь ходу до Акапулько месяц, не считая забора воды в Монтеррей.

— Всё зависит от того, как быстро корабль пересекает океан, — счел нужным уточнить Пабло. — Они могут прибыть и раньше, и позже.

— Это понятно. Последний вопрос. Они всегда идут через океан в одиночку?

— Всегда! — заверил Пабло. — Такова была воля кроля. Один корабль в год, не больше.

Разговор с филиппинцем воодушевил Тропинина.

— Итак, — подвел он итог. — Нам нужно быть в Верхней Калифорнии к середине октября. Или чуть раньше. Лучше перестраховаться на случай если испанцы поймают хороший ветер. Плюс нам требуется время на подготовку. Скажем в августе мы могли бы выйти из Виктории. Слишком рано выступить тоже плохо. Если слухи о нас дойдут до южных гарнизонов, в Монтерей может нагрянуть целая армия.

— Вы хотите перехватить галеон возле берега?

— Нет. В море его атаковать бессмысленно. Не с нашими шхунами. Сперва захватим сам Монтеррей. Устроим ловушку и будем ждать, когда галеон бросит якорь.

* * *

План верстался прямо на ходу. Вернее никакого плана пока не имелось вовсе, а Тропинин лишь отзывался на ту или иную посетившую его мысль. Первоначально он собирался задействовать свою яхту «Елена», но в какой-то момент решил, что этого недостаточно. Он собирался взять как можно больше людей, потому что галеоны обладали серьезной силой и большой командой.

На следующий день Тропинин встретился с несколькими шкиперами в Торговой гавани и зафрахтовал одну из шхун до конца года. Затем они посетили издательство, чтобы переговорить с владелицей.

— Ну вот что, Галина Ивановна, пулемет я вам не дам… — сообщил ей Тропинин

— Какой еще пулемет? — устало спросила креолка, оторванная от вычитки гранок.

— Это цитата или скорее метафора, — пояснил Алексей Петрович. — А вам я не дам яхту. Раз Складчина не желает участвовать в войне, мне придется действовать самостоятельно. И значит мне понадобится боевой корабль, не связанный с Складчиной. А у меня под рукой только яхта.

— Но вы обещали! — возмутилась креолка.

— Обещал, — не стал спорить Тропинин. — И предоставлю вам обещанное в следующем году. Отложите экспедицию. Как мне кажется, дело терпит.

— Может быть вы отложите на следующий год войну с испанцами? — возмутилась Галина Ивановна. — Тем более, что они даже не с нами воюют. Вы сами знаете, что ситуация в юго-восточной Азии меняется чуть ли не каждый день. Мы можем пропустить удачный момент.

— Думаю лет десять у нас еще есть. А война между Россией и Испанией не может длиться долго. Им попросту нечего делить. Вообще не понимаю, какого беса ни сцепились…

— Им есть что делить, — с большой долей яда в голосе произнесла Галина Ивановна. — Например залив Нутка и все остальные наши территории.

— Тем более я не могу упустить шанс.

— Чёрт возьми, Алексей Петрович! Архипелаг Риау — один из ключевых пунктов нашей стратегии. Вы сами горячо поддерживали проект, а теперь увлеклись какой-то книжной ерундой про испанские сокровища и пиастры.

— Это мечта детства.

— Седина в бороду, бес в ребро!

— У вас же, Галина Ивановна, казенное дело, так сказать, вот пусть казна и решает

— Чёрт с вами! Я найму «Ворон». Кажется он достаточно быстр и в хорошем состоянии. И как раз простаивает без дела.

— Извините, Галина Ивановна, но «Ворон» я уже ангажировал.

— Вам мало собственных шхун? — возмутилась та.

— Они все в разгоне. Можете нанять «Оаху».

— «Оаху» годится только возить гуано и кокосовые орехи с островов.

— Кук обошел вокруг света на угольщике.

— «Оаху» медленная и толстая шхуна, которая будет идти до Азии полгода.

— Перенесите миссию на следующий год.

И спор пошел на второй круг.

В конце концов, креолка махнула рукой, но предупредила:

— Никто не может запретить вам вести частную войну, Алексей Петрович. Однако, я полагаю, что вы не поднимете наш флаг и не станете прикрывать свою авантюру именем Виктории. И уж тем более не возьмете с сбой ни мушкетеров, ни гвардейцев, ни военных моряков.

Тропинин нахмурился. Кажется, мысль о войсках его ещё не посетила.

— Ладно. Я наберу частную армию.

— Стоит ли игра свеч? — попыталась образумить председателя креолка.

Куда там.

— Может и нет, но я так хочу.

Разговор иссяк. Они покинули здание и вышли на набережную.

— Что скажете, молодой человек? — спросил Гришу начальник.

— Честно говоря аргументы Галины Ивановны кажутся мне более убедительными.

— Да. Но Манильский галеон мечта моего детства. Это сложно учитывать при анализе.

Глава 21 Первая Миссия

За то время, пока шхуна стоит в ремонте, Мите следовало найти новый фрахт. Компенсация от Складчины дело хорошее, но она всего лишь возвращала его к началу. Большая часть средств ушла на оплату команде, а он опять остался с небольшой суммой на руках, которую следовало тратить осторожно. Разве что опыта у незевайцев прибавилось, а рассказ Барахсанова создал из них среди морского сообщества образ смелой и удачливой команды. Ну и нахождение в резерве добавляло вес.

Не то, чтобы это открыло перед Митей все двери. Он целыми днями торчал в портовых кабаках, на бирже, слонялся по торговым рядам. Но фрахта не находил. И хотя ему не пришлось тратиться на ремонт, стал ясно, что без нового фрахта долго не протянуть.

Уже привычно просматривая свежий выпуск газеты на щите (на покупку он денег тратить не желал) Митя увидел свою заметку в хронике. Щит с газетой стоял перед входом в издательство, так что он сразу зашёл туда, чтобы забрать обещанное вознаграждение. Всё тот же дежурный парень без разговоров выдал ему несколько астр, заставив расписаться в ведомости. По сравнению с компенсацией от Складчины немного. Но курочка по зёрнышку клюёт. Сейчас лишними не будет и пара астр.

Митя уже направился к выходу, когда его нагнал женский, но властный голос.

— Господин Чеснишин!

Он развернулся. Красивая креолка чем-то похожая на его мать, какой та была в молодости, ещё до болезни, не спеша, но уверенно шагала к нему. Митя сразу догадался, что перед ним Галина Ивановна Эмонтай, член правления Складчины, владелица клуба «Олимп», издательства и кто знает, чего еще, но главное — хозяйка газеты «Виктория». Любая другая женщина вряд ли могла вести себя здесь так свободно.

С хищной улыбкой она медленно приближалась к нему. Такую улыбку Митя однажды видел у человека, что пытался продать ему сгнившую шхуну, которая больше года стояла полузатопленная в глубине фьорда. И потом встречал ещё несколько раз у торговцев тухлой солониной, прелой парусиной и гнилым деревом. Но Галина Ивановна совсем не походила на жуликоватую торговку. Она походила на того, кто ест жуликоватых торговцев на завтрак, обед и ужин.

— Хочу уточнить пару деталей, — сказала, почти пропела, креолка. — Ваша шхуна шестого проекта?

— Шестой серии, — уточнил Митя, потому что проектов-то на верфях Эскимальта придумали больше, но не все они шли в серию.

— Говорят, эта серия одна из наиболее удачных, — задумчиво произнесла Галина Ивановна.

— Если вас интересуют мореходные качества, — кивнул Митя. — Груза она не слишком много берет. Шхуна следующей седьмой серии сможет взять примерно на двадцать тонн больше.

— Мореходные качества в море важнее, не так ли? — она улыбнулась.

— Если вы везёте шкуры калана, то именно так, — согласился Митя. — Эту серию и делали под кантонскую торговлю. А вот если нужно перевезти уголь, гуано, известь или, скажем, зерно, то лучше иметь трюмы побольше.

— Логично, — кивнула креолка. — Насколько я понимаю, вы не собираетесь в ближайшее время никуда отплывать?

— Увы, нет, — вздохнул Митя. — У нас пока нет фрахта. А в чем дело?

— Ничего. Несколько деталей к будущей статье. Митя это Дмитрий?

— Нет. Просто Митя.

Этот короткий разговор имел неожиданное продолжение всего день спустя. Галина Ивановна нашла Чеснишина в Туземном городке, когда он помогал брату наладить самогонный аппарат. Несколько дополнительных медных тарелок, образующих закрытые полости, позволяли обогатить жидкость на выходе. В теории. Так сделать посоветовал Мите Барахсанов. На практике, однако, такого ещё никто в Виктории не предпринимал. Дистилляторы крупных компаний имели слишком сложную конструкцию, чтобы воплотить её на небольшом агрегате. Предложенное помощником решение выглядело приемлемым компромиссом.

Они как раз соединяли тарелки попарно и спаивали их, когда в дверь постучала и сразу же заглянула Галина Ивановна. Она оделась на городской манер — джинсы, легкая куртка — и явилась в индейские трущобы одна. Причем вела себя довольно свободно, как будто родилась здесь. Хотя возможно так оно и было на самом деле. Индийской крови в её жилах явно текло побольше чем у Мити, хотя и поменьше, чем у его единоутробного брата (отец которого был индейцем).

Её считали ученицей самого Ивана Американца, а по слухам она даже была его дочерью. Это привлекало повышенное внимание к женщине. На первый взгляд Галина Ивановна выглядела обыкновенной хоть и напористой барышней, каких много проживало в Виктории, в других поселениях русской Америки. Только узнав её ближе люди подмечали образованность, буйный темперамент, любопытство и приверженность к простым отношениям.

— У меня есть для вас дело, господин Чеснишин, — с порога заявила креолка. — Для вас, как офицера морского резерва, и для вашей шхуны.

— Садитесь!

Митя смахнул рукой пыль с табурета и предложил место даме. Брат молча собрал тарелки, взял медную проволоку, паяльник на подставке и вышел в соседнюю комнату.

— Мы, конечно, могли бы провести этот рейс, как коммерческий фрахт, — пояснила Галина Ивановна, присаживаясь. — Однако, учитывая некоторые нюансы, лучше будет придать ему официальный статус.

— Нюансы? — слово было ему смутно знакомо.

— Детали, — пояснила она. — И помимо прочего плавание потребует некоторого переустройства шхуны.

— Зачем? — удивился Митя.

— Мы собирались отправиться в Голландскую Индию по делам Складчины. И даже получили под эту миссию яхту «Елена» господина Тропинина. Однако, из-за войны России с Испанией планы… немного изменились. Алексей Петрович собирается на «Елене» в Калифорнию, чтобы… скажем, присмотреть за обстановкой. А мы остались без корабля. И я полагаю, «Незевай» вполне подойдёт на замену.

Неожиданное предложение сбило Митю с толку. В торговой гавани стояло как минимум два десятка шхун, готовых прямо сейчас пересечь Тихий океан. Наверняка некоторые из них состоят в морском резерве. И за штурвалом там стоят опытные моряки.

— Ну… «Елена» это ведь практически боевой корабль, — прикинул вслух Митя. — Там пушки и команда побольше. Вряд ли «Незевай» сможет её полностью заменить.

— Мы с вами постараемся, — Галина Ивановна улыбнулась. — В моём распоряжении имеются некоторые средства. Поставим дополнительное оборудование, вооружение, кое-что улучшим. Шхуна сейчас не слишком удобна для размещения людей, верно? А нам нужна полноценная экспедиция. Предварительные распоряжения я уже отдала. Осталось получить согласие владельца. То есть ваше согласие, Митя. Но ответ нужен прямо сейчас. Время не ждёт!

Эта женщина умела брать быка за рога. Митя, однако, пока что не услышал главного, о чем красноречиво намекнул потерев друг о друга пальцы. Он не знал, полагается ли какая-то плата резервистам при подобных особых рейсах и даже испугался, не попал ли случайно в своеобразную зависимость от сильных мира сего? Что если теперь его, как резервиста, будут гонять по разным делам Складчины за одну только кормежку? Не поспешил ли он приняв лестное предложение о вступлении в морской резерв?

Галина Ивановна улыбалась, наблюдая за меняющимися эмоциями на его лице.

— Верно, — кивнула она. — По расходам картина такая. Мы оплатим зарплату команды. Возьмём на себя затраты по снабжению и ремонту в пути. И сверх того положим по двести монет за каждый месяц экспедиции, сколько бы она не продлилась.

Митя выдохнул с облегчением и быстро прикинул, что только путь в Голландскую Индию и обратно займёт около полугода. К чему следует прибавить время, проведенное на месте. Вряд ли такие важные люди отправляются за покупками на рынок Батавии или на короткую беседу с каким-нибудь местным вождём. В любом случае сумма выходила приличная, дающая возможность ему поправить дела.

Такие предложения на дороге не валяются и Митя, разумеется, согласился.

— Вот бумага от адмирала, — не стала медлить Галина Ивановна. — В ней сказано, что вас отзывают из резерва на действительную службу. Правда в команду придется нанять ещё одного человека или взять юнгу, — добавила Галина Ивановна. — На двухмачтовой шхуне морского резерва должно быть шесть человек команды.

Условие не вызвало протеста. Малыш Тек уже достаточно поднаторел, чтобы стоять вахту. Придется взять себе в напарники Сарапула, Малышу отдать Пульку, а новичка пусть воспитывает Барахсанов. Три шестичасовые вахты позволят отдыхать каждому по двенадцать часов. Можно и выспаться, и делами заняться. Если позволит погода.

— Хорошо, будет вам юнга.

— И вот ещё что, — она поднялась. — Держите цель нашего предстоящего плавания в тайне. Пусть все знают о плавании на ту сторону океана, но без подробностей.

Галина Ивановна вышла. Что интересно, сообщить эту самую цель ему она не посчитала нужным.

* * *

Мальчишки, точно стайка воробышков, мельтешили возле портового управления. Место козырное. Тут можно узнать новости и перехватить монетку, если кому-то понадобится срочно передать записку или донести вещи до таверны. Но собрались мальчишки не из-за случайного заработка. Все они мечтали со временем заделаться моряками и даже стать шкиперами, как Митя. Его они, кстати, сразу узнали. Он и сам, когда был на их месте, знал почти каждого шкипера и владельца шхун.

— Мне нужен юнга,– объявил он пацанам. — Плавание долгое, в Китай и дальше.

По установившейся традиции юнги в первый год службы могли вовсе не получать жалования, только еду и одежду. Хотя многие шкиперы добавляли к этому какую-нибудь мелочь на мелкие расходы в порту. Считалось, что мальчишки приобретали опыт за который платили службой, зачастую отнимая у опытных моряков больше времени, чем высвобождая его своей работой. Зато после первого года плавания их следовало нанимать уже на общих основаниях, не менее чем за сто астр в год. Не то, чтобы шкиперы горели желанием брать в команды сосунков, ведь даже за год его всему не обучишь. Поэтому для юнги важно было закрепиться на том судне, куда его всё же взяли. А это становилось возможным лишь через упорный труд и послушание.

Мальчишки всё это прекрасно осознавали. Сомневающихся среди них не оказалось, все разом вскочили на ноги и подступили к молодому шкиперу.

— В первую очередь мне нужен парень грамотный… — сообщил им Митя.

Двое с досадой отступили обратно. Хотя Складчина отдавала должное развитию доступного образования, больше половины детей в Виктории не владели чтением и арифметикой, разве что умели считать деньги. Но Митя не желал нагружать себя и команду ещё и этой обузой. С юнгами и без того беспокойства хватало.

Осталось пятеро.

— Кто умеет вязать булинь? — задал Митя следующий вопрос.

По правде говоря сам он перед первым плаванием ни одного узла связать не мог. Но опять же, зачем брать неумеху, если есть те, кто умеют?

Осталось трое. Митя ещё некоторое время расспрашивал претендентов об узлах, потом перешел к румбам и оснастке. В конце концов, осталось двое. Долговязый прыщавый парень ему не особо понравился. Второй — малыш года на два младше — выглядел более способным, хотя и знал меньше. Но раз уж шкипер устроил экзамен, то брать следовало победителя.

— Вши есть? — спросил Митя у долговязого.

— Нет, — парень подставил голову, предлагаю убедиться.

В принципе это не являлось проблемой. Юнгу всё равно следовало остричь, вымыть, выдать новую одежду и постель с койкой.

— Пошли, — сказал Митя. — Как зовут?

— Васятка.

Они двинулись в сторону Английской улицы, а мальчишки вернулись к ожиданию мелкой работы, лишь изредка бросая взгляды в спину счастливчику.

— Родители живы? — спросил Митя.

— Живы оба, — ответил долговязый. — Батя на кузнечной фабрике работает. На правом берегу наш дом-то.

— Напишешь родителям записку, что уходишь на «Незевае».

— Они и читать-то не умеют.

— Соседи прочтут. Хотя… на словах передашь тоже.

Согласия родителей при найме подростков в Виктории не требовали. А в порту он всё равно оформит юнгу, как полагается. И хотя обычно ребята сбегали в море не предупреждая родителей, Митя решил, что от него не убудет.

— Но ведь «Незевай»-то сейчас на ремонте, — припомнил Васятка.

— Верно. Но Пулька, мой матрос, живет сейчас в таверне Слэйтера. Вот он тобой и займется, у него и погостишь пока. А мне не нужно будет тебя искать, когда придет время.

* * *

Время пришло довольно скоро. Выпуск шхуны из сухого дока назначили на воскресение после обеда, когда будет пик прилива. И как намекнули Мите, ремонтные работы продолжались даже в субботу. Галина Ивановна спешила, а Складчина согласилась оплатить сверхурочные работы.

Втроем с Барахсановым и Галиной Ивановной они стояли на Главной набережной, пока заполнялся док. Отсюда они могли видеть только мачты, растущие от прибывающей воды ввысь, точно какой-нибудь бамбук. Затем ворота дока открылись и рабочие с помощью канатов вывели шхуну в гавань.

Митя многое готов был увидеть. Тропинин обещал полный ремонт, а он слов на ветер не бросал. Галина Ивановна намекала на кое-какие переделки. Митя, однако, большого значения её словам не придал, он надеялся, что кораблик как следует поправят, кое-что заменят, подкрасят. Но то что он увидел его просто ошарашило.

— Что это? — произнёс он. — И где моя шхуна?

— Это она и есть, господин Чеснишин, — улыбнулась Галина Ивановна. — Она и есть.

Мачты поставили ровненькие, выше прежних на пять футов, как минимум. Борта до ватерлинии покрывала новенькая медь (поскольку шхуна была без груза полоса меди оказалась выше воды на добрых два фута). На носу, сразу за фок мачтой появилась невысокая надстройка с медными иллюминаторами, а казёнка и вовсе превратилась в настоящий полуют с чем-то вроде квартердека (при двух мачтах этот военный термин, конечно, не мг быть использован), с трапами, с балясинами и перилами на ограждении.

Но больше всего Митю поразила кормовая галерея. Галерея! На шхуне! Пусть небольшая, одноярусная, но, как и положено, украшенная резными столбиками, барельефами, фигурками. Хотя большая часть декоративных изделий, как он знал, изготавливалась массово, на токарно-копировальных станках, выглядело всё вместе роскошно, особенно покрытое золотой и бронзовой краской.

Медные буквы «НЕЗЕВАЙ» на корме не оставляли сомнений, что этот пряничный кораблик принадлежит ему.

— Мы теперь ходим на яхте? — спросил с ухмылкой Барахсанов.

Кажется он едва сдерживал смех. Хотя в случае с помощником, Митя всякий раз затруднялся понять, что у того на уме. Вполне возможно, сказочный кораблик Барахсанову понравился, но признаваться в этом он не пожелал.

— Да, капитан. Из твоего кораблика сделали собачку с завитушками, — сообщил он сквозь смех. — Я видел таких на европейских картинках с разными дамами.

Митя пожал плечами, не собираясь показывать помощнику, что уязвлен.

— Жаль не догадались приладить носовую фигуру, — продолжил тот.

— Какая фигура подойдет шхуне с названием «Незевай»? — поинтересовалась у него Галина Ивановна.

— Бахуса, — предположил Барахсанов. — Такого толстого греческого божка.

— Бахуса? — Митя пожал плечами.

О Бахусе он впервые слышал. Его образование зияло прорехами.

— Одно из имен Вакха, — пояснила ему Галина Ивановна. — От чего произошел древний праздник под названием Вакханалии.

Митя вздохнул и кивнул. Понятнее не стало.

Он вновь переключил внимание на шхуну. Она стала больше. Не основными размерами корпуса, конечно. Но казёнка теперь занимала больше трети длинны, а её высоту подняли на пару футов.

Едва взойдя на борт он отметил, что теперь внутри можно было не сгибаться, стало гораздо просторнее. Чего нельзя сказать о капитанской каюте. Заглянув внутрь, Митя решил, что она стала даже меньше прежнего, хотя, возможно, ему так просто показалось в сравнении с общими изменениями.

— Нам пришлось нарезать больше помещений для посольства и офицеров, — пояснила Галина Ивановна. — Наверху будут жить шестеро. Кроме того, кладовку под казёнкой на верфи переоборудовали под жилое помещение. Там разместим ещё восьмерых. Народу будет много. После плавания, если захотите, сможете убрать некоторые перегородки и получите роскошный кабинет со спальней.

Митя так не думал. После плавания вся его команда просто переберется в казенку. Они люди простые, но не чуждые роскоши.

— По крайней мере ваша каюта имеет выход на кормовую галерею, как и моя, — добавила Галина Ивановна и жестом предложила пройти туда.

Галерея оказалась всего два фута шириной, но имела широкие светлые окна и позволяла ощутить себя точно на фрегате. Если бы не вода, что плескалась почти под самыми ногами.

— Её сорвет первым же штормом, — предположил Митя.

— Не думаю. Ваша шхуна не первая, которую переделали по этому проекту. Кажется, мы продали пару таких в Охотск или на Камчатку. А штормы в Охотском море не слабее океанских.

Через галерею они прошли в соседнюю с капитанской кормовую каюту, которую креолка объявила своей. Там уже стоял стол и она развернула на нём лист бумаги. Митя с удивлением увидел чертеж.

— На самом деле большая часть конструкций стандартные, предназначенные для шхун этого проекта, — сказала Галина Ивановна. — Тем они и хороши, что можно быстро поставить почти без примерки.

Митя кивнул.

— На баке устроен матросский кубрик, — показала на чертеже Галина Ивановна. — Там же разместятся гвардейцы. А для припасов, парусов и канатов выделили место в основном трюме.

Митя подумал, что это оставляет немного объема для основного груза, но кажется их плавание не предусматривало перевозку товара.

На палубе тоже места поубавилось. Помимо собственной шлюпки, шхуна получила баркас, или скорее полубаркас или катер (с названиями лодок в Виктории всегда была путаница). Он выглядел сравнительно небольшим, зато мог ходить под парусом и имел выдвижной бушприт. К счастью, мачта и банки баркаса складывались таким образом,чтобы меньшая шлюпка укладывалась внутрь него.

С небольшим запозданием к шхуне подтянулась остальная команда. Первыми пришли Пулька с юнгой, затем Малыш Тек, последним пришел Сарапул, провожаемый старшей дочерью. Впервые их корабль стоял у Главной набережной, а это само по себе прибавляло ему блеска.

После верфи обычно приходилось убирать разный мусор, подправлять снасти, перенастраивать такелаж. Кроме того, людям предстояло устроиться на новых местах, пусть хлопоты и ограничивались лишь подвешиванием койки и установкой рундука.

Митя занялся оснасткой. Его беспокоило, что подросшая казёнка и носовой кубрик могли «съесть» часть полезной площади парусов, так как гики из-за надстроек располагались теперь гораздо выше прежнего. Он изучил чертежи. Оказалось, что прибавка в высоте к мачтам компенсировала потерю. Митя мог бы даже использовать старые паруса, если бы они не истрепались до дыр. На верфи поставили стандартный комплект, а запасными предстояло купить ему самому.

Складчина платила, так что экономить Митя не стал, а отправился на Бенгальскую улицу. Брали там дорого, но паруса того стоили. Ушлые бенгальцы придумали замачивать парусину в воде, что оставалась после вымачивания желудей местными индейцами (так желуди становились пригодными в пищу). Бенгальцы добавляли к этому желудиному настою собственную мочу и мочу лошадиную, а потом погружали в смесь парусину на несколько дней. Затем ткань сушили и обрабатывали варом, отчего она приобретала бурый с красноватым оттенком цвет и становилась заметно тяжелее. Зато такие паруса медленно изнашивались, долго не выгорали и могли выдержать несколько лет работы. Митя смотрел с прицелом на будущее. Казенное плавание закончится, а паруса останутся шхуне.

Глава 22 Пушки Виктории

Митя не желал пускаться в дальнее плавание без испытаний и хотел посмотреть, как повлиял на шхуну ремонт, а в особенности кормовые постройки. Поэтому для начала «Незевай» совершил кроткий выход во Внутреннее море. Они прошли до мыса Флэттери и вернулись обратно. Его опасения развеялись. Несмотря на неприятную погоду (течения и ветры создавали в проливе хаотичное волнение), шхуна показала себя неплохо. Шла быстро, во многом благодаря чистой обшивке, не уваливалась, не кренилась. За почти полные сутки плавания Митя постарался изучить новый норов «Незевая». Команда по его слову меняла паруса, переливала воду из одних балластных бочек, в другие, а он определял на глазок лучший дифферент. Тяжелая корма вызывала у Мити особое беспокойство, пока опытным путем он не установил, как расположить балласт, чтобы компенсировать лишний вес.

После испытаний шхуну вновь поставили у Главной набережной, напротив Адмиралтейства. Со всеми приобретенными украшениями она выглядела здесь уместно. Не какой-нибудь задрипанный китобой или грязный угольщик. Благородный зверь, готовый вновь отправиться на край света.

На протяжении следующих нескольких дней, пока шла погрузка, к шхуне стекалось всё больше и больше людей, как участников экспедиции, так и лиц, заинтересованных в её успехе, а также провожающих, родственников и любопытных. Личные вещи, припасы, грузы, оружие складывались на набережной и понемногу размещались в корабельном чреве.

Кроме шести незевайцев в путь собиралось посольство. Возглавляла его Галина Ивановна Эмонтай, которая отвечала в Складчине за связь с иностранными державами и морскую торговлю. Её молодой секретарь Андрей Ильичёв относился к новому поколению уроженцев Виктории. Как и Митя он считал Остров своей родиной и не признавал никаких других флагов или монархов. Два помощника, Мамун и Вэнь, напротив, относились к старому поколению и мало того являлись выходцами из Азии. Оба они пусть и не числились сотрудниками Складчины, отправились с посольством благодаря своему опыту. Они хорошо знали архипелаг и соседние страны, знали китайский и малайский языки. Мамун по слухам принадлежал к воинственному племени буги, а Вэнь был в прошлм кантонским китайцем и кузеном Шэня, что ходил шкипером в компаниях Якова Семеновича Рытова.

Ещё двоих следовало отнести скорее к прислуге. Мало кто в Виктории постоянно держал слуг. В основном в этом качестве использовали только что выкупленных или полученных в дар от индейцев рабов, которых требовалось ввести в общество, обучить языку и какому-нибудь делу. Галина Ивановна, однако, рассудила, что на корабле и при посольстве повар (то есть кок) и стюард будут кстати. Она решила задачу просто — перевела двух человек из персонала своего клуба «Олимп». Шимона назначила стюардом, а клубного повара Льва Янгаева соответственно коком.

К экспедиции присоединились и представители промышленных кругов. Первым был колоритный купец Афанасий Титыч с типичной русской бородой и предпочитающий всем одеждам длиннополый кафтан. Второй выглядел полной противоположностью Афанасия и относился к тому же юному поколению, что Митя Чеснишин или секретарь Андрей Ильичёв. Разве что поприщем выбрал коммерцию. Макар Гостинцев работал приказчиком у крупного промышленника Игоря Павловича Кондратьева. Поскольку тот не мог отправиться в путь сам, то решил испытать в деле Макара.

Из провожающих чаще всего появлялся на набережной Алексей Петрович Тропинин со своим секретарем Гришей, который как оказалось, был сыном директора сельскохозяйственного института в Сосалито. Тропинин следил за погрузкой пушек, припасов, многие из которых выделывались на его заводах. Внимательно следили за погрузкой и Митя с Барахсановым. От правильного распределения груза в трюме во многом зависел успех перехода через океан.

На самое дно поместили новинку — несколько запаянных железных бочек с водой. Каждая вмещала пятьдесят британских винных галлона и Тропинин утверждал, что вода в них не испортится в течение года. Бочки считались неприкосновенным запасом. Учитывая большое число пассажиров такая страховка не выглядела лишней.

Вместе с бочками вниз поместили орудия, предназначенные в подарок местным властителям или на продажу. И бочки с водой и орудия выполняли роль балласта. Это пришлось кстати, потому что бесполезный балласт из камней уменьшил бы и без того небольшую грузоподъемность шхуны.

Погрузкой руководил Пулька, большой знаток правильного размещения грузов.

На набережной орудийные стволы и бочки смазывали густым китовым жиром и оборачивали холстом. Затем опускали на самое дно трюма и крепили деревянными распорками. Бочки с водой весили около тонны. Дюжина орудий тянула на шесть тонн. Запас ядер к ним весил немногим меньше. И ещё столько же приходилось на полевые лафеты. До прибытия на Риау эти орудия не собирались поднимать из трюма, всё равно стрелять с палубы небольшой шхуны они не годились, для обороны предназначались куда более легкие карронады «Незевая» и сверхлегкие четырехфунтовые пушки гвардейцев.

— Хотите вооружить артиллерией дикарей? — с сомнением спросил Митя у Тропинина.

— Не такие уж они и дикари, — пожал тот плечами. — Голландцы противились передаче пушек туземным вождям. Этим можно воспользоваться.

— Англичане уже воспользовались, — заметил Мамун. — Продавали и дарили пушки султанам, точно обычные мушкеты. Потом и французы предлагали орудия союзникам. И султаны перепродавали друг другу. Голландские запреты приносили им пользу только на больших островах, внутрь которых иностранцы не проникали. А на Бинтане, допустим, пушками только что на прилавках не выкладывали.

— Но наши пушки легче, мощнее, а наш порох лучше, — усмехнулся Алексей Петрович. — Вы им это продемонстрируете.

Двенадцатифунтовые пушки весили почти по полтонны каждая, четрехфунтовые были в половину легче. По весу получалось куда меньше английских образцов того же калибра. Потому что пушки на заводах Тропинина, во-первых, выделывались из кованной стали, а во вторых, имели стволы короче на треть, приближаясь в размерности к карронадам. Однако, карронадами они не являлись, а за счет более мощного пороха и тщательного соблюдения всех размеров, стреляли как нормальные орудия своего калибра.

На одни только орудия посольство не рассчитывало. Связки мехов, обернутые холстом, нефритовые безделушки (четки, браслеты, фигурки зверей и даже нефритовый фалос), золотые украшения и прочие ценности грузили в казёнку, в несгораемый шкаф Галины Ивановны.

— Возможно нам придется одаривать десятки людей, прежде чем мы доберемся до тех, кто принимает решения, — пояснила она.

Монетой тоже не пренебрегали. Ларец с казной занял свое почетное место в хранилище. В основном его содержимое составляли пиастры, как наиболее ходовая и известная в Азии монета, а также золотые гинеи.

Тоже в глубине трюма, но в большей доступности, укладывали бочки с водой. Они служили не только в качестве запаса, но и для регулировки дифферента. Перекачать воду с помощью помпы было легче, чем перетаскивать ядра и перемещать пушки. Ящики с виски, бренди и ромом, напротив, старались уложить так, чтобы добраться до них оказалось сложнее.

— Боятся, что мы доберемся до выпивки, — предположил Пулька с усмешкой.

Любое начальство он воспринимал как стихийное бедствие, к которому легче приспособиться, чем вставать на пути.

— Меха и бутылки с бренди всегда держат отдельно, — сказал ему Барахсанов. — Их даже в одой упряжке никогда не возят.

— Почему? Боятся испортить пушнину?

— Нет. От трения меха о стекло вырабатывается электричество, и если его будет много оно может поджечь корабль, тем более если бутылка разобьется.

Сарапул с опаской посмотрел на ящики, исчезающие в трюме.

— А рядом с порохом? — спросил он.

— От пороха электричества не бывает, — со знанием дела заявил помощник.

Митя, как часто случалось, не смог понять, шутит ли помощник или действительно рассказывает о научном факте, вычитанном в книжке. Но как и раньше уточнять не стал, чтобы не ронять репутацию.

Выше прочих грузов укладывали корзины, бочки и ящики с продовольствием. Консервы, лимоны, связки лука, бочки с картофелем, пересыпанным песчано-меловой смесью. На этот раз на борт не взяли никакой солонины. Хотя дежурная бочка соли на корабле имелась всегда. Солонину в отличие от консервов можно было приготовить самим, нашлась бы подходящая дичь.

* * *

С посольством отправлялась рота гвардейцев, составляющая большую часть пассажиров. Рота была неполной — двадцать четыре человека, — обычное дело для Виктории. Даже в Северном патруле часто обходились дюжиной солдат на борту. Слишком уж затратным оказалось содержание войска для Складчины, а считать деньги Правление умело. Но тут дело другое — посольство. Ему требовалось придать лоск.

Командовал ротой лично полковник Раш. Хотя командующему гвардией вроде бы не пристало отправляться на другой край океана с неполным взводом, Раш являлся одним из немногих людей, кто уже бывал на нужных им островах. Он мог дать совет, а также придать посольству дополнительный вес.

Сейчас трудно было узнать в полковнике представителя народности кхаси (о которой Митя слышал лишь краем уха). Его смуглая кожа, широкий нос, азиатские черты лица сами по себе не говорили ни о чем. Чукчи, гавайцы и даже калифорнийские креолы имели те или иные похожие признаки, а глаза Раша скорее походили на европейские. Если добавить к этому аккуратную седину, офицерский мундир, пышные усы, чистую английскую и русскую речь, то образ полковника становился и вовсе неуловимым. Раш был типичным продуктом плавильного котла под названием Виктория, как называл это господин Тропинин.

Митю, однако, озаботила проблема иерархии.

— Полковник будет руководить своими людьми. Но на борту главный вы, Чеснишин! — заверила Галина Ивановна. — В случае боя или шторма, смело ставьте гвардейцев к орудиям и шкотам.

— Я ещё даже не получил патент лейтенанта, — со вздохом поведал ей Митя. — И вряд ли успею сдать все экзамены перед отплытием.

— Я знаю, — улыбнулась Галина Ивановна. — Вам придется подучить военно-морское дело в дороге, а ваш патент будет у меня. Вы получите его как только возникнет необходимость.

— Необходимость?

— Нам возможно придется встречаться с большими людьми и ваш статус лучше поднять. Для этого вам даже заказали мундир. Кстати… — она задумалась. — Андрей, будьте так добры сходить на Английскую улицу в мастерскую мистера и миссис Робинсонов. Передайте им, что господин Чеснишин явится на примерку завтра, а если до отплытия мундир не будет готов, пусть отдадут как есть, я в дороге поправлю.

Помощник умчался на Ярмарку. А Митя вздохнул. Вот ещё новость, мундир.

— Надеюсь, вы найдете завтра время для визита к портному? — спросила Галина Ивановна у Мити.

Он кивнул. А куда деваться? Коготок увяз, всей птичке пропасть.

— Отлично. Так же я имею полномочия вручить вам патент и в том случае если мы вступим в бой. Чтобы нас всех не повесили, как пиратов. Вы главный, но если вдруг придется вести бой, лучше прислушивайтесь к советам Раша.

— Но если европейцы не признают наши патенты, какой в них смысл? — спросил Митя. — Нас всё равно могут повесить как пиратов.

— Не мне вам напоминать, но Складчина своих не бросает, — заверила Галина Ивановна. — Если нас не удастся выручить, то будьте уверены, за нас отомстят. Хоть англичанам, хоть кому угодно.

Гвардейцы явились, что называется, во всеоружии. Каждый имел винтовку, дробовик, а также кроткую, но массивную абордажную саблю. Всё это аккуратно сложили в носовом кубрике. Однако, основная огневая мощь гвардии заключалась в пушках. В отличие от подарочных, их не убрали в трюм, а поставили в казёнке. По одному орудию в каждой каюте.

Если пушки, предназначенные для дарения туземцам, являлись просто улучшенными орудиями системы Грибоваля, то четырехфунтовки гвардейцев предполагали совершенно иную философию ведения огня. Их основным выстрелом являлась оперенная граната с готовым метательным зарядом и капсюлем, который накалывался подпружиненной иглой. Иным был и пороховой заряд и сам состав пороха. Благодаря новшествам лёгкие пушки стреляли быстрее, дальше, используя меньшее количество пороха. При этом ни могли наносить ущерб куда больший, чем, крупные калибры морской артиллерии.

Правда долго вести огонь они не могли. Раскаляясь стволы резко теряли в точности и дальности стрельбы падала. Но стратегическая философия Острова и не предусматривала кровопролитных сражений. Если противник оказывался слишком сильным, войска отступали, чтобы бить его из засад.

Каждое из орудий могло использоваться как с палубы так и на суше. Стоило лишь заменить скользящий лафет на полевой с большими колесами. Полевые лафеты тоже погрузили на шхуну.

Отдельно и с большой осторожностью на борт занесли ящики с боеприпасами. Их уложили в помещения под казёнкой, где расположились сержанты, помощники и приказчики.

Наблюдая за погрузкой Митя поежился.

— Не волнуйтесь, Чеснишин, — сказал Раш. — Гранаты разобраны, взрывчатые вещества залиты воском и надежно упакованы. Детонаторы мы храним отдельно.

На патрульных шхунах гвардейцы выполняли роль канониров. Благодаря продуманной конструкции, каждое орудие обслуживало всего четверо, хотя в крайнем случае могло хватить и двоих. Пушку не требовалось прочищать и банить после каждого выстрела, следовало просто вложить в жерло следующую гранату и догнать её специальным прибойником. Не требовалось прокалывать заряд, вставлять в запальное отверстие фитиль, поджигать его. Порох не занимался даже от раскаленного ствола, так как обычный заряд помещался внутри хвостовой трубки, а усиленный обматывался колбаской вокруг неё.

— Мы отправляемся в опасные воды, — сказал Раш, похлопав ладонью по стальному стволу. — Но с такими орудиями нам не страшны даже англичане.

Утверждение было, на взгляд Мити, слишком оптимистичным.

— Однако вы должны запомнить вот что, — добавил Тропиин. — И пушки, и снаряды к ним, ни в коем случае не должны попасть в чужие руки. Если вы кажетесь в безвыходной ситуации на большой глубине — смело бросайте их за борт. Если на мелководье или на суше, то у каждой имеется специальный заряд, которым можно разнести орудие на куски. Это обязанность полковника и его гвардейцев, но мало ли что…

Митя со вздохом кивнул.

* * *

Помимо прочих вещей так или иначе связанных с плаванием и дипломатической миссией, на борт погрузили несколько ящиков с пустыми бутылками. Не совсем с пустыми. В каждой был насыпан песок, положена медная монетка и записка с просьбой переслать записку в Викторию с указанием даты и места находки. Монетку клали не для оплаты отправления, на честность никто не рассчитывал, но чтобы приохотить жителей берегов и моряков к поискам. Среди моряков утвердилось поверье, что такая монетка приносит счастье и оберегает от гибели в пучине. Правда мнения расходились, нужно ли её бросить в море, после изъятия из бутылки, или проделав дырочку повесить на шею. Барахсанов считал, что эти слухи распространяет Университет, дабы получить больше сообщений. Но даже если кто и подозревал хитрость, отказываться от лишнего оберега не рисковал. Мало ли что?

— Сто штук из ящиков помеченных красным, нужно выпустить в середине моря, возле Коралловых островов [Спартли], — напомнила Варвара Ивановна, директор Университета. — А другие сто штук у входа в Малаккский пролив.

Университет и Морское училище занимались этим уже много лет, хотя отзывов приходило немного. Тем не менее, основные течения Тихого океана им удалось установить. Насколько понимал Митя, потребуются еще годы и годы, чтобы определить как они меняются в зависимости от сезона. Но вот Южно-Китайское море оставалось абсолютно неизученным. Что уж говорить о течениях, если даже сотни островов не были толком нанесены на карты, хотя европейцы регулярно пересекали это море вот уже несколько веков. И если на севере возле Кантона бутылки выпускались регулярно, так как туда плавали многие из Виктории, то в середине моря и на юге их бросали всего раз или два.

* * *

Провожать шхуну в плавание пришли лучшие люди города и начальники решили устроить нечто вроде банкета. На полуюте установили большой стол с креслами, позаимствованными в Адмиралтействе. Над столом от солнца и возможного дождя натянули брезент. Обслуживали банкет сотрудники «Олимпа», а готовые блюда поставляли из «Императрицы».

— Вы неплохо потратились, Галина Ивановна. — сказал Тропинин.

— У клуба нашлись свободные средства на угощение, — ответила она.

— Я имею в виду не банкет, а экспедицию вообще.

— Ах это! — на улыбнулась. — Да, я собираюсь использовать кубышку до донышка. Дело прежде всего. Вы могли бы сэкономить, предоставив нам «Елену», но увы…

— Ахах, прекратите меня попрекать. Дело сделано. Чего уж там. — Тропинин поднял стеклянный бокал с калифорнийским хересом. — Я хочу поднять тост за наше будущее, за молодых людей, за тех, кто родились уже здесь. Чем бы ни сейчас не занимались, промыслами, ремеслом, наукой, управлением. Им придется продолжать наше дело.

Молодые люди, которыми восхищался Тропиинн сидели здесь же, за общим столом. Секретари, приказчики, помощники. Все получили образование в Университете и Митя чувствовал себя среди них как деревенщина. Вот Барахсанов легко стал бы для умников своим, он мог ввернуть что-нибудь из латыни, упомянуть недавно прочитанную книгу. Мите же ближе казались гвардейские сержанты Аляпа и Хиггинс, хотя и тот и другой даже не родились в Америке. Аляпу привезла Чукотская компания, которая время от времени пополняла колонии молодыми чукчами и коряками желающими «стать на путь Ворона». Они поступали на флот или в гвардию, в мушкетеры или в компанию Шелопухина. Аляпа едва выучил русский, наук не знал вовсе, но зато оружием и военным делом владел лучше многих. Хиггинс и вовсе когда-то был браконьером, но попался и был отправлен матросом на Королевский флот. Он прослужил три с лишним года, пока в Галифаксе ему не представилась возможность сбежать. А там он уже на торговом бриге попал на северо-западное побережье.

Митя задумался и не успел опустошить кружку вместе с остальными. Тем временем Алексей Петрович точно хищник, что остался без обеда, начал высматривать новую жертву и остановил взгляд на нём.

— Вы не допили? — делано удивился он. — Не хочу совать свой нос, куда не просят, но насколько вы готовы к такому плаванию, господин Чеснишин? Я ничуть не сомневаюсь в вашей отваге и храбрости вашего экипажа. Но что на счёт опыта? Вам приходилось бывать в Южно-китайском море?

— Нет, — спокойно признал Митя. — Но мы с помощником изучили все карты и записи, что смогли достать в морском архиве.

— Это море полно опасностей, — заверил Тропинин. — Оно опасно в плане навигации, так как там много не нанесенных на карту рифов и островов. А также по причине войн и пиратства.

Кажется, вопрос о компетенции стал всего лишь подводкой для истории, которую Тропинин им с удовольствием поведал.

— Всего каких-то двадцать лет назад, когда мы впервые прибыли туда, остров Бинтан в архипелаге Риау считался благословенной азиатской Тортугой. Тортуга, кто не знает, это в прошлом пиратский островом в Карибском море. Не то, чтобы именно в архипелаге водилось особенно много пиратов, но там можно было продать и купить что угодно, от опиума и олова, до корабельных пушек и рабов. Нанять людей, оснастить корабль, обменять испанское серебро на португальское золото, даже оформить вексель на Кантон.

Тропинин прикрыл глаза как бы вспоминая молодость.

— Но вскоре после нашего визита… — продолжил он и запнулся. — Когда пришли голландцы, Мамун?

— В восемьдесят четвертом, — ответил тот.

— Да. В восемьдесят четвертом голландцы решили покончить с пиратством в водах, которые они считали своими.

— У них получилось? — с недоверием спросил Митя.

Насколько он знал искоренить пиратство в китайских морях не удавалось пока никому.

— Ну, нет. Голландцы ничего не смогли противопоставить тамошним проа. Охотиться за ними на фрегатах было все равно что бить комаров чугунным ядром. Даже корветы с медной обшивкой мало что могли сделать. Проа обгоняли самые легкие и быстрые патрульные корабли, уводя из-под носа голландцев контрабанду, нападая на торговые суда, на поставщиков продуктов. Тем самым вредя интересам Ост-индийской компании.

— И что же голландцы? — спросил Андрей.

— Они сделали ставку на скорострельные легкие пушки и гаубицы с разрывными снарядами.

— Флотские не любят разрывные снаряды, — заметил Чихотка. — Да и гаубицы тоже.

— Это так. Но в Голландской Индии властвовала компания. Её руководители имели более гибкий ум.

— Однако фальконеты и гаубицы им не слишком помогли, — добавил Мамун. — Всякую мелочь они истребили, тут спору нет, но остальные просто стали сбиваться в крупные армии и использовать более крупные корабли. Легкие проа вели разведку, а джонки наносили главный удар.

— Это так, — согласился Тропиин. — Кстати, наши разрывные снаряды не чета голландским или британским. Мы разнесем даже корвет при удачном выстреле. И это станет хорошим предложением, если деньги не заинтересуют султана Махмуда.

— Мы же не собираемся предлагать ему оперенные гранаты? — обеспокоился Раш.

— Нет. Но продемонстрировать их мощь будет можно. А султану мы предложим не гранаты, но защиту.

Все согласно кивнули.

— Голландцы вновь изменили тактику, — продолжил рассказ Тропинин. — Они попытались выжигать пиратские гнёзда, то есть нападать на их береговые базы. Проа обычно вытаскивали на берег и там они становились столь же уязвимы как выброшенные на сушу киты. Далеко не всегда операции заканчивались удачно. Проа стали оттаскивать подальше от воды, выводя за пределы действия корабельной артиллерии. Поэтому голландцам приходилось устраивать десанты.

— Бинтан, на который мы отплываем, как раз находился в руках воинов буги, когда его штурмовала голландская эскадра ван Браама — вновь добавил Мамун. — Успех ему обеспечили скорострельные двухфунтовые пушки и плоскодонные десантные лодки, с которых отряды пехоты быстро выгружались на берег. А также шпион по имени Даин, который выдал удобные проходы среди островов и расположение укреплений.

Имя шпиона прозвучало с явным презрением. Мамун словно вновь стал воином буги, а не торговцем, и пожелал поквитаться за предательство.

— Голландцы ушли оттуда из-за Французской революции? — спросил Барахсанов.

— Не сразу, — сказал Мамун. — Махмуд Риаят Шах нанял пиратов с Калимантана и они вышибли голландцев. Однако и самого султана тоже отправили в изгнание. Но их власть продлилась недолго.

— Да, голландцы вернулись, поставили крепость и связали султана Махмуда кабальными обязательствами, — подхватил Тропинин. — Вот тут подоспели европейские события. Французская революция перевернула шахматную доску. Перемены произошли в самой Голландии. Она стала Батавской республикой. Компания утратила влияние. А колонии лишились покровительства метрополии.

— Несколько лет назад Махмуд Риаят Шах восстановил свою власть, — сказала Галина Ивановна. — И теперь появилась возможность вступить в партию нам.

— К сожалению мы перестали отправлять корабли в Индию, а только они заходили в Таджунг Пинанг. Поэтому самых свежих сведений у нас нет. И это заставило беспокоиться уважаемую Галину Ивановну. Потому что англичане не дремлют и обязательно попытаются откусить кусок от голландской Ост-индии.

— Но вы не считаете это опасным? — спросил Митя.

— Я считаю, что они будут заняты более жирными целями — Явой, Суматрой, Калимантаном, а также Малаккой. На мелкие острова они обратят взор нескоро.

— Но я так не считаю, — возразила Галина Ивановна. — Потому что интересующий нас архипелаг запирает Малаккский пролив. Так что создание базы на одном из островов вполне логично и может стать первоочередной задачей.

Начальствующие поспорили. Митя не мог принять ни одну из сторон, потому что не обладал полнотой знаний, а звучащие аргументы были убедительны у обоих. Хотя на самом деле разногласий между ними оказалось не так много.

На прощанье Тропинин сказал Мите:

— Чтобы вы не услышали от меня ранее, господин Чеснишин, помните, что это очень важная миссия. Нас не пускают на рынки других стран. А внутренний рынок слишком мал. И мы видим выход в том, чтобы создать в Азии порто-франко. Это иностранное слово означает порт свободной торговли. Никаких ограничений, пошлин, монополий, таможни. Пусть все желающие приезжают туда торговать. Для этого нам нужен один из островов архипелага Риау. И хотя почти каждый остров на глобусе входит в чью-то сферу влияния, сейчас Европа втянулась в эпоху войн. Сферы будут перекраивать. Мы должны урвать свой кусок, пока есть возможность. Тем более, что мы не европейцы, мы не зависимы от их договоров и можем напрямую договариваться с местными властителями.

* * *

Отправление вышло шумным. Провожающих собралось наверное несколько сотен, всем хотелось посмотреть на красивую шхуну под парусами. Береговая команда отдала швартовы, а буксирный пароход компании Аткинсонов потащил «Незевая» к открытому морю. Гвардейцы выстроились на палубе, члены посольства стояли на полуюте, шкипер у штурвала, помощник у сигнальной пушки, остальная команда возле мачт и парусов.

Впервые «Незевай» поднял кроме «Большой медведицы» синий со звездой вымпел Морского резерва. Это придало действию особенную торжественность.

Гвардейцы нацепили красные плащи и выглядели на один манер, хотя все они вышли из разных народов трёх частей света. В одном строю стояли чукчи, салиши, русские, англичане — все рослые, как на подбор. Впрочем не как, а именно на подбор. И подбирал их лично полковник Раш. Он не желал ударить лицом в грязь.

А вот команда «Незевая» ещё не прониклась строевым духом, разве что ради праздника повязала синие шейные платки. В остальном оделись кто во что горазд. Куртки на голое тело, рубашки, футболки. Штаны у кого по колено, у кого до лодыжек; из парусины, из шерсти, из замши. Лишь шкипер и помощник носили чулки с башмаками, остальные шлепали по палубе босыми ногами. На голове шкипера красовалась потертая фетровая шляпа с загнутыми полями, Барахсанов предпочитал такого же фасона соломенную. Малыш Тек одевал азиатскую нон ла в виде правильного конуса, а Сарапул с Пулькой носили сшитые из войлока рыбацкие шапки и такую же нацепили на юнгу.

Со Старого форта ударила пушка, ей вторила пушка форта Сонги. Барахсанов ответил обеим салютом из фальконета. Наконец, порт остался позади, буксир отвалил, и шхуна оказалась полностью во власти океана и шкипера.

Глава 23 Город Лондон

Ясютину пришлось покинуть Лондон и на время перебраться в Девоншир. Только оказавшись в Торки он подумал, что возможно зря оставил Марию в обители смога и преступности. Приморский городок выглядел чудесно, а здешний воздух отличался особой свежестью. С другой стороны, Ясютин приехал сюда не отдыхать, и весьма щекотливое дело могло подвести под монастырь всех, кто его окружает.

Некоторое время он раздумывал над данной идиомой. Монастыри не водились ни в Англии, ни в Виктории. В Англии их уничтожили, оставив лишь старые стены, как здесь в Торки, а в Виктории вовсе не завели. Больше всего его волновал вопрос, почему именно «под» монастырь. Содержались ли в монастырских подземельях заключенные? Или это было иносказание?

Впрочем на абстрактные темы Ясютин привык долго не размышлять, ему хватало и дел практических.

Куда бы не забросили его заботы, в какой бы дыре не пришлось остановиться, день он начинал с чтения газет. Впрочем на этот раз Ясютин поселился отнюдь не в дыре, а в самом центре города и свежие газеты в таверне «Корона и Якорь», что на Чёрч-стрит, подавали так же исправно как и завтрак, который представлял собой сваренный в свином желудке пудинг из каши, лука и потрохов.

«Лондонская газета» публиковала письмо из Вены на имя лорда Гренвиля, госсекретаря по иностранным делам. В нём сообщалось, что генерал Мелас в кровавой битве разбил войска Массены, взял двести пленных в том числе несколько офицеров из свиты прославленного французского генерала. Враг в беспорядке бежал и попал под огонь кораблей флота его британского величества. Генерал Кайм предпринял ночную атаку на французские позиции у горы Чени, взяв двести пленных и шестнадцать орудий. Пока австрийцы побеждали на суше, английский флот господствовал в Средиземном море. Вроде бы дела у союзников шли неплохо.

Расстроил Ясютина «Оксфордский журнал», который сообщал о распродаже картин из коллекции герцога Бедфорда (вига до мозга костей, непримиримого противника Питта Младшего, известного между прочим тем, что некоторое время жил ménage à trois со своим другом виконтом Мейнардом и его женой, а также тем, что ввёл моду на простую короткую прическу без парика и пудры — последнее Ясютин горячо поддерживал).

Чтобы оплатить расходы на имение эксцентричный герцог решил продать несколько картин и скульптур из тех, какими владел их род, и какие он сам приобретал, путешествуя по Европе. И конечно все они разошлись, как горячие пирожки.

К сожалению, Ясютину пришлось пропустить аукцион. Во-первых, он находился слишком далеко, а во-вторых, все средства, отложенные на покупку предметов искусства, ему пришлось потратить на русских беглецов. Он не боялся гнева членов правления Складчины, так как имел полномочия перемещать средства из одной статьи в другую. Ему просто стало неприятно, что из-за дюжины безграмотных мужиков, все дела пришлось перестраивать, отменять, переносить. И при этом сильно рисковать головой. Он ведь и сам не был защищен никакими дипломатическими конвенциями. На него не распространялся «Билль о соблюдении привилегий послов». Его имя не было зарегистрировано в офисе государственного секретаря, и не висело в каждой конторе шерифов Лондона и Миддлсекса, как относящееся к числу неприкосновенных.

А это означало, что его могли схватить по любому малейшему подозрению. В шпионаже, в заговоре против кроны, в революционной деятельности, или того хуже — в воровстве, двоеженстве или содомии. Чувство постоянной опасности изматывало Ясютина, поэтому он постарался побыстрее избавиться от обузы.

Что, конечно, было непросто. В свое время ему пришлось побегать, чтобы отладить сообщение с Викторией. Даже связи, оставленные Эмонтаем здесь помогали мало. Люди старели, умирали, отходили от дел. Ясютину пришлось многое начинать с нуля.

В такой ситуации соваться на Лиденхолл, где располагалась штаб-квартира Ост-индийской компании не имело смысла. Чиновники среднего звена слишком много о себе думали и предпочитали занимались иными делами, ворочая более крупными суммами. Про членов правления и говорить не приходилось. Наверное проще было получить аудиенцию короля или прием в Форин-офис, чем переговорить с кем-то из них.

В конце концов, он остановился на первых помощниках капитанов уходящих в Индию или Китай кораблей. Владелец корабля был слишком крупной шишкой, чтобы через него проделывать такие дела. Капитан тоже. А вот первый помощник — именно то, что надо. Он обладал достаточной властью на корабле и в то же время не занимал слишком высокое положение в обществе, чтобы гнушаться небольшим дополнительным заработком.

Впрочем с переправкой людей постоянно возникали сложности. Мало того, что Британия запретила сманивать за границу специалистов и мастеров, так еще и началась большая война. Моряки стали подозрительными, а с иностранцем тем более старались не вести дел. Теперь же проблема усугублялась тем, что ему требовалось отправить в Индию или в Китай не английского подданного, а иностранных дезертиров, которые плохо знали язык, не имели поручителей и никаких документов. Да еще сразу двенадцать душ.

* * *

Поскольку все его знакомые торговые моряки оказались в разъезде, а дело не терпело отлагательства, Ясютин в очередной раз рискнул головой. Несколько кораблей Ост-индийской компании собирались отправиться в путь в ближайшее время, он устроил охоту за их офицерами. К сожалению кофейня Ллойда на Ломбард-стрит, где раньше находилось сосредоточие морской жизни, уже закрылась, как и многие другие кофейни Лондона. Нужных людей пришлось искать в нескольких заведениях возле Королевской биржи в Корн-хилле, а среди них первое место занимала «Голова турка» (вход украшала вывеска в виде головы в огромном тюрбане).

Как известно, страховое дело выросло из заключаемых пари на то, вернется тот или иной корабль в порт или же нет? То есть люди в таком обществе собирались азартные, а значит и найти к ним подход было легче. И пусть далеко не все служили в Ост-индийской компании, большинство из них обладало какими-то знакомствами, связями, и не прочь было заработать монету-другую на посредничестве. Однако, никто не спешил раскрывать карты и душу человеку с улицы. Втереться в этот круг стало следующей задачей Ясютина.

Никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни. Ясютину неожиданно помогли досужие разговоры со знакомыми моряками во время давешнего злополучного посещения Ярмута. Парни по сути втравили его в это дело, они же пусть и непреднамеренно, помогли найти нужный подход. Общество корабельных дельцов до сих пор обсуждало неудачное плавание фрегата «Лютин», что перевозил в прошлом году в Европу значительную сумму денег. Огромные страховые выплаты и обстоятельства крушения неизбежно вызвали пересуды, подозрения в мошенничестве или заговоре, а лежащий на дне возле голландского побережья набитый монетой корабль манил возможностью заработать.

Бросив тут и там несколько фраз о том, что он слышал в кабаках Ярмута, добавив к слухам прочитанное в газетах и собственные мысли, Ясютин быстро завоевал репутацию знающего человека.

— Парня, что спасся с фрегата, больше никогда и никто не видел, — мрачно завершил он один из таких рассказов.

Что любопытно, завоевав репутацию знатока, ему больше не требовалось делиться тайными знаниями или особо умными мыслями. Ясютин превратился в слушателя. Люди сами подсаживались, рассказывали ему о различных происшествиях, делились сведениями, пересказывали слухи, просили совета. Ему даже не приходилось эти советы давать. Обычно собеседники сами приходили к каким-то решениям, а к Ясютину обращались за своеобразной формой благословения и ему достаточно было светить умным лицом.

Умное лицо, спокойная речь, умение слушать собеседника — вот что ценилось в кофейнях Лондона больше всего. И Ясютин с большим удовольствием играл в эту игру, сожалея, что время кофеен уходит.

Примерно за месяц круг из нужных людей сложился и он занялся устройством беглецов. Наиболее ценным приобретением стал Джон Сигер — моряк Ост-индийской компании. Раньше он служил мичманом в Королевском флоте, потом ушел в компанию и, начав там с низов, постепенно продвинулся вверх. В следующий рейс на корабле «Город Лондон» он отправлялся уже первым помощником капитана.

Они быстро поладили. Больше всего на свете Сигер желал стать капитаном. Но при его недостаточном в компании весе, мог прождать назначения десятки лет. Путь к мечте мог стать гораздо короче, если бы он выкупил место у одного из действующих капитанов, что обходилось обычно в пять тысяч гиней. Вот почему помощник оказался заинтересован в предложении Ясютина. Однако, дело выходило не столь простым даже для помощника капитана.

Желающих отправиться в Индию всегда находилось много, а корабли компании таможенные чиновники и другие представители закона держали под пристальным вниманием, так как разного рода жулики и воры не упускали случая стащить что-нибудь при погрузке или следовании корабля вниз по Темзе. Дополнительная остановка в низовьях реки становилась еще одним препятствием для нелегалов. Там дозагружали трюмы припасами, ставили на палубу пушки (это делали только внизу ради уменьшения осадки в реке), брали пассажиров, чиновников, флотских офицеров, что следуют к месту службы, морских пехотинцев, офицеров и солдат компании. Суета не отступала до самого выхода в море, а в такой обстановке нелегалы могли легко нарваться на неприятности, тем более, что списки пассажиров и команды заверял лично капитан и представитель компании. Просто так взять дополнительных людей на борт было сложно. Но можно. О чём и поведал Сигер, когда они пили пиво в таверне «Бык и уста». Моряки там сроду не появлялись, а поэтому и понять детали случайно подслушанного разговора никто не мог.

— Что ж, — произнес Сигер. — Места у нас, думаю, найдутся, в этот раз пехотинцев мы не берем. Но ваши люди будут слишком заметны.

— Это так, — согласился Ясютин. — Поэтому я предлагаю их разделить. Разбить на несколько групп и пристроить на разные корабли. Кто еще идёт вместе с вами?

Обычно торговые корабли сбивались в караваны, чтобы отбиться от французских приватиров и африканских пиратов.

— Точно знаю про «Кент» и «Королеву», припомнил Сигер. — Причем «Королева» идет через Мадрас в Китай, а «Кент» через Бенгалию в бывшую голландскую Индию.

— Если вы поможете пристроить часть людей и туда, то можете рассчитывать на комиссионные, — заверил приятеля Ясютин. — Больше всего меня устроил бы рейс в Кантон.

— К сожалению «Королева» повезет в Индию войска и мест на ней останется немного. Одного-двух, пожалуй… Да и на «Кент» пристроим не больше.

— А что на счет вашего корабля?

— Давайте подумаем, — произнёс Сигер. — Допустим, одного я могу записать своим слугой. Есть из ваших кто-то, умеющий заваривать кофе и готовить еду?

— Найдём.

— Хорошо. Они все одного возраста говорили вы?

— Один из них мальчишка, ещё один уже в возрасте. Остальные — парни до тридцати.

Сигер прикидывал и так и эдак, но как ни крути, а пристроить балбесов сразу не получалось.

— Есть ещё одна возможность, — вспомнил он. — Не всех пассажиров и матросов сразу записывают в журнал. Если мы подбираем кого-то по пути, то можем и вовсе не записать. И уж во всяком случае не нужно будет утверждать имя пассажира в компании.

— По пути? Вы имеете в виду остров Святой Елены?

— Ну нет, — помощник капитана улыбнулся. — Мы делаем остановку ещё до того как покинем Англию. И не только в устье Темзы, где берем на борт пушки, железо и светлый эль Ходжсона, но и в одном из поротом на южном берегу.

— Зачем?

— Отчасти в ожидании погоды, отчасти для сбора нескольких кораблей вместе. Многие пассажиры из джентльменов не желают терять несколько недель на плавание по Темзе и в Канале, поэтому подсаживаются в южных портах перед самым выходом в открытое море.

— В Корнуэле?

— В Корнуэле, в Девоншире, — подтвердил Сигер. — Насколько я знаю, капитан Грин собирается сделать остановку в Торки. Там же сделают остановку и другие корабли. Что касается нашего с вами дела, то именно там мы обычно берем часть пассажиров и нанимаем при необходимости дополнительных матросов. Это тем более удобно, что новых матросов не смогут завербовать там на королевский флот. Он предпочитает Плимут, где имеются верфи и портовые рабочие.

— И часто такое случается? Я имею в виду принудительную вербовку?

— Ну, флотские стараются не ссориться с Достопочтенной компанией, поэтому матросов чаще снимают на обратном пути, чтобы не оставить корабль без команды перед долгим плаванием. Но всякое может случиться. В устье Темзы такое происходит частенько, в южных портах реже.

— Не хотелось бы.

— Ерунда. Мы все равно не можем пристроить ваших людей матросами. Вы говорили, что они простые крестьяне и не знают морского дела.

— Большинство, — уточнил Ясютин. — Двое служили во флоте, хотя вряд ли знакомы с английскими терминами.

— Ну это дело наживное. Этих двоих мы смогли бы устроить юнгами. Матросов обычно утверждают в компании, а вот юнгой можно взять любого.

— Это же должны быть мальчишки, — отмахнулся Ясютин. — Из моих только один достаточно юно выглядит, чтобы сойти за морского мальчика, но как раз он ни черта не смыслит в корабельном деле.

— Им не обязательно быть мальчишками, — усмехнулся старший помощник. — Но конечно рослые парни будут выглядеть на этом месте нелепо… В общем смотрите сами. И будет лучше если вы заранее переправите парней в Торки. Там мы без лишних хлопот возьмем всех на борт.

* * *

В итоге двух бывших моряков и мальчишку-барабанщика удалось пристроить юнгами. Возницу Иванова Сигер взял в качестве собственного слуги. Восемь балбесов пришлось оформлять иначе. Тех что немного постарше записали пассажирами, а ещё трое, чтопомоложе сошли за их слуг и помощников. Кое-как подучив английский, парни долго заучивали легенду, как это называл Тропинин. Что якобы являются фермерами в Виктории. Что держат сады и огороды, коров, лошадей, коз (благо бывшие крепостные знали, о чем говорить); что ездили в Саффолк и Норфолк по поручению ассоциации фермеров Виктории ради изучения новых способов ведения сельского хозяйства. Билли с Тимом и правда завезли их на пару ферм, когда под видом сезонных рабочих они пробирались из Ярмута в Лондон. Конечно, в начале весны смотреть им было особенно не на что, дело ограничилось животными, устройством мельниц и других механизмов, инструментов и зданий.

Ясютин выписал всем паспорта с личной печатью и подписью дипломатического агента. Беглецы значились в бумагах как подданные города Виктория, возвращающиеся на родину из ознакомительной поездки. Это был очередной рискованный трюк, так как на серьезном допросе дезертиров могли вывести на чистую воду, а Ясютин оказался бы скомпрометирован. И мало того, скомпрометированной оказалась бы вся миссия Виктории в Англии. Поэтому бумаги он вручал парням только перед самой посадкой на корабль. Вряд ли на острове Святой Елены или в Калькутте станут разбираться в тонкостях. Оставалось только уповать, что королевский флот не нагрянет на борт в поисках свежей крови.

* * *

Только что спущенный на воду новенький корабль компании «Город Лондон» (Владелец сэр Уильям Кертис, капитан Абрахам Грин) отправился от лондонских доков в свое первое плавание в Бенгалию 1 мая. Почти сразу же Ясютин получил отмашку и занялся переправкой беглецов в Торки.

Джон Сигер предупредил, что в городе имеется всего пять постоялых дворов, и когда в Торбее встают корабли королевского флота или «индийцы», все заведения забиваются до отказа. Но в начале мая места ещё есть и Ясютин решил потратить несколько лишних монет, чтобы не остаться с носом.

Он отправил вперед Билли Адамса и Иванова под видом слуг, снимающих жилье к приезду джентльмена. Разумеется, джентльмен путешествовал не один. Его сопровождал секретарь и прислуга, которым тоже требовались места для проживания, хотя и не в господских покоях. Когда пришла записка от Билли с заверениями, что «всё на мази», в Торки перебрался и сам Ясютин. Почтовая карета из Лондона шла целые сутки, а дороги оставляли желать лучшего, но всё же это считалось большим достижением по сравнению с тем, что могли получить путешественники всего несколько лет назад, когда в эту отдаленную местность почтовые кареты не ходили вообще.

Торбей и городок Торки до сих пор были абсолютно неизвестны Ясютину. И как оказалось, не ему одному. До прошлого года об этой морской деревеньке мало кто слышал, разве что случайный путник наслаждался нетипичным для Англии итальянским пейзажем — домами, зажатыми между морем и холмами, монастырскими стенами, остатками римских укреплений. От одного названия Торбей, то есть бухта Тора, веяло древностью. Очаровательный пейзаж и руины стали привлекать отдыхающих, но до войны с революционной Францией людей сюда приезжало немного.

Однако с началом боевых действий здесь, как и во многих других городках побережья, обосновались флотские. Двумя веками ранее англичане ожидали Армаду, теперь высадку французской армии. На этот раз они не собирались покорно ждать милости от природы. Кто-то догадался, что горазд умнее перенести оборону к французскому берегу и заблокировать вражеские порты. Блокада, равно как охрана Канала, нарушение морской торговли противника и защита собственной, потребовали нахождения королевского флота сразу во многих местах. А ветер не всегда позволял подойти туда, куда хотелось адмиралу. Поэтому каждая удобная бухточка на побережье стала пристанищем и базой для пополнения запасов.

Торки стал местом передышки королевского флота, здесь же собирались и сбивались в караваны «индийцы» перед тем как покинуть Канал. Отдых офицеров и матросов поднял местную экономику, участились визиты офицерских семей. Так что вскоре городок обзавелся постоялыми дворами и почтовым отделением.

* * *

Дезертиров пришлось переправлять по двое по трое, чтобы не привлекать внимания. Сэм Рид с Мэтью сажали парней в Лондоне в карету на самые дешевые верхние места, а Билли с Ивановым встречали их в Торку и размещали на постоялом дворе. Дорога по суше представляла не меньшую опасность, чем спуск по Темзе, все причастные здоров рисковали. И быть пойманными на горячем и тем, что незадачливые беглецы могли свалиться с крыши — шутка ли просидеть наверху почти сутки проезжая по ухабистой дороге.

В Торку, чтобы привлекать меньше внимания, основную часть беглецов разместили на постоялом дворе «Птица в руках» на здешней Флит-стрит. Заведение занимало большой участок на западном берегу речки, находясь на отшибе от остального города (и формально относилось к ведению местного землевладельца). Там проще было затеряться среди многочисленных постояльцев, в то же время не мозолить глаза городским старожилам, гостям и властям.

С этих пор единственная проблема, что беспокоила Ясютина, заключалась в погоде. Торбей использовали как убежище при западных и южных штормах, но если вдруг свежий ветер заходил к востоку, корабли на внутреннем рейде подвергались серьезной опасности. И тогда «индийцы» могли собраться в какой-нибудь другой гавани, дальше к югу, а людям, что ожидали посадку, предстояло перебираться туда на наемных повозках. Этого момента Ясютин боялся. При переезде его беглецы наверняка выставят себя на всеобщее обозрение.

Поначалу всё шло идеально. Погода не изменилась и корабли прибывали туда, куда и планировали, однако, пришли они, к сожалению, без «Города Лондона». Тот из-за какой-то неисправности задержался в устье Темзы и Ясютину пришлось договариваться с офицерами «Кента» и «Королевы» без посредничества Сигера. Нужные имена он знал, предварительную договоренность имел, но личные связи часто играли куда большую роль. Ему удалось пристроить лишь трех подопечных. Два корабля вышли в море, не дожидаясь собрата «индийца», а большая часть беглецов продолжала сидеть тихо на постоялом дворе.

Затем, наконец, прибыл корабль Сигера. В городке вновь поднялась суета. Множество людей носилось по Торки, лодки сновали от корабля к берегу и обратно, офицерами и матросами докупались товары, жёны желали провести лишний час с мужьями, дети хотели посмотреть корабль. Спешка пришлась кстати. Среди шума беглецов по одному переправили на борт, сажая на пристани в наемные лодки вместе с вещами. Хотя поклажа подопечных состояла из минимума личных вещей, Ясютин добавил к ней множество писем, бандеролей с местными газетами, стопок книг, брошюр, ящиков с инструментами. Подобные отправления в Индию считались обычным делом, а сопровождающие груду вещей слуги вызывали у окружающих меньше подозрений.

Пришло время прощаться. Наверное Ясютин мог бы оставить себе смышлёного Иванова или мальчишку-барабанщика. С другой стороны, они связывали его с дезертирами и кто знает, чего рассказали бы на допросе, попадись в лапы правосудия на какой-нибудь мелочи.

27 мая «Город Лондон» покинул Торбей, поднял паруса и отправился в долгий путь. Ясютин с большим облегчением выдохнул и даже позволил себе распить на пару с Билли бутылку кларета. Вся операция обошлась ему в довольно крупную сумму, однако, емли подумать, вложение выглядело неплохим. Когда Сигер станет капитаном, проворачивать подобные дела будет намного проще. К тому же Ясютин наконец-то свалил с себя обузу.

Они вернулись в Лондон к началу лета.

Глава 24 Тихий океан

«Незеваю» не раз приходилось возить пассажиров и обычно они смотрели на шкипера с благоговением, как на божество, способное перенести их через море. Никто из них не претендовал на особое положение или на равенство с капитаном, никто не вел себя независимо. И вот теперь Митя получил целую толпу гвардейцев с полковником во главе, да члена Правления Складчины с пышкой свитой. Многие превосходили его возрастом, опытом, богатством, положением в обществе и даже если не говорили об этом прямо, то вольно или невольно подчеркивали превосходство словом, жестом, взглядом. За исключением, пожалуй, самой Галины Ивановны.

Как и многие моряки Митя считал женщину на корабле, если не злом, то во всяком случае досадной помехой. Женщины отвлекали моряков, вызывали ссоры, заставляли менять распорядок и привычки. В этом смысле богатые пассажирки мало чем отличались от доступных портовых девиц или туземок с людоедских островов. Ступив на палубу они неизменно притягивали к себе внимание, вызывали у моряков похоть и провоцировали соперничество.

Галина Ивановна, однако, воспринималась несколько иначе. Положение в обществе Виктории изначально ставило её куда выше всех прочих женщин, даже богатых пассажирок. Мало кто посмел бы даже мысленно примерить на неё образ доступной женщины, и уж тем более проявить это словом или действием. В её руках находилась власть, почти такая же, как власть капитана, а на суше даже и большая, что некоторым образом примиряло мужчин, уравнивая их в ничтожности. Митя подумал, что наверное поэтому люди легко принимают власть королев, императриц и прочих царственных особ.

При этом Галина Ивановна вела себя просто. Общалась, шутила, спрашивала, если что-то не понимала и охотно отвечала на вопросы других. Хотя в её распоряжении имелась целая кормовая галерея, она выходила на палубу и вставала рядом со штурвалом, чтобы выкурить трубку. Маленькую на три-четыре затяжки с длинным мундштуком. Не то чтобы она нуждалась в табачном дыме. Скорее это был своеобразный ритуал.

— Что у вас с руками? — спросил Митя, заметив синие пятна.

— Это чернила, — она убрала погасшую трубку в изящную похожую на пороховницу сумочку и некоторое время разглядывала ладони и пальцы, словно пыталась обнаружить на них что-то ещё. — Я пишу роман. Не всё же мне переводами заниматься. Захотелось попробовать самой. Написать что-нибудь эдакое, куртуазное.

— Куртуазное? — не понял Митя. — Это о чем?

— Ну, над сюжетом нужно еще поработать, — призналась Галина Ивановна. — Но завязку я уже придумала. Знатная дама из Виктории отправляется на корабле в путешествие и пытается соблазнить юного капитана.

Митя покраснел.

— И вы можете мне помочь, — сказала она.

Митя покраснел ещё больше.

— Как? — выдавил он из себя.

— Лунный парус, — сказала она. — Я где-то читала или слышала о таком, и мне очень понравилась эта поэтичная метафора, но позже я не смогла ничего найти про него.

— Мунсель, — сказал Митя, с видимым облегчением. — Это самый верхний парус на очень, очень больших кораблях. Но и там его поднимают в редких случаях. Мы же на шхунах не используем ни мунсель, ни трюмсель…

— Трюмсель? — удивилась она. — Его что же, поднимают в трюме?

— В трюме? Нет, напротив. Его ставят на трюм-рее и он лишь на одну ступеньку ниже мунселя. И снасть эта предназначена тоже для очень больших кораблей. Насколько я помню, даже на «Палладе» не поднимали ничего выше брамселя.

— Видимо мне никогда не разобраться с этими названиями, — вздохнула Галина Ивановна.

— Ну что вы, — вмешался стоящий у штурвала Барахсанов. — Морские названия очень четко разделяются на составные части. Это как почтовый адрес, как широта и долгота. Вы же понимаете, как их обозначают?

— Вполне.

— Здесь тоже самое. У каждой мачты своё имя, а у каждого уровня своё. Поэтому все реи, канаты, паруса как бы собирают название из этих первичных элементов. Поставь вы вдруг еще одну мачту на корабль, то только дайте ей имя, я тут же назову все снасти, которые к ней относятся. — Барахсанов подумал и ухмыльнулся. — Допустим, если вы назовете новую мачту хренью, тогда третий с низу парус будет хрень-брамселем, а рей на котором его ставят, хрень-брам-реем.

* * *

Преимущественные западные ветра на самом деле задували в основном с северо-запада, а «Незевай» держался курса на юго-запад, поэтому большую часть пути через Тихий океан он шёл в галфвинд или близко к нему.

Шхуне как раз такой ветер был то, что надо. Её паруса вытянулись под углом сорок пять градусов к курсу, застыли в напряжении. Низкий центр тяжести, за счет уложенных в трюме пушек и ядер, уменьшал крен и снос, позволяя при необходимости идти круче к ветру.

Не бывает так, чтобы ветер совсем не менялся. Даже преимущественный. Но пока что «Незеваю» везло — все изменения оставались в допустимых пределах. А вот сила ветра менялась постоянно. Иногда они неслись, рискуя потерять мачты и паруса и Мите приходилось отказываться от бом-кливера и брать рифы на гроте. Иногда ветер становился слабым настолько, что Митя решался поставить рингтейл, которым раньше пренебрегал.

Это парус, его иначе называли бротвинер, как бы увеличивал грот, продолжая его далеко за корму. Гак и гафель наращивали дополнительными рангоутными деревьями, которые у российских промышленников названия не имели, а в Виктории их звали по-разному, кто спиртом, кто кто выстрелом. Между ними как раз и располагался дополнительный парус. Он, правда, требовал много работы, в том числе спуска и подъема грота, а с ним и топселя, поэтом Митя использовал более простую разновидность — треугольный рингтейл. Этот имел только один верхний фаловый угол, который поднимался к ноку гафеля, а нижняя шкаторина располагалась вдоль дополнительного дерева, причем крепилась только шкотовым углом. Так что ставили рингтейл быстро, а спускать грот при этом не требовалось. Умник Бараханов утверждал, что в переводе с английского название паруса означало хвостик колечком, который можно видеть у ездовых собак. И только понаблюдав некоторое время за работой рингтейла удавалось понять, откуда взялось такое странное название. Парус редко бывал тугим, полоскал при малейшем изменении ветра, и тогда становился похож на хвост, которым виляет ласкающаяся собака. Но свой небольшой вклад в общее дело он всё же вносил.

Шкиперы постарше утверждали, что существует ещё один парус под названием ватерсейл. Его, якобы ставили под рингтейлом, у самой воды. Но Мите такой никогда не попадался и он подозревал, что с ним не оберешься хлопот.

Ему нравилось управлять парусами. Не имея более ограничений из-за их ветхости и наличия, шкипер мог воплотить любой замысел. Особенно ему нравилось идти под всеми парусами, хотя это и требовало больше внимания. Разумеется «под всеми» означало лишь максимальную площадь. Штормовые и запасные паруса, а также брифок ждали своего часа в трюме.

Даже при слабом ветре парусов хватало, чтобы делать не меньше шести узлов против ветра. Немного? Да. Но продвижение продолжалось почти без передышки. Полное затишье наступало не больше чем на несколько часов, да и то не каждый день. За сутки шхуна нередко проходила по сто пятьдесят миль, а уж меньше ста не выходило ни разу.

Щенячьему восторгу от плавания, ощущению единства с морской стихией, мешало скопление людей на борту. Митя привык наслаждаться тишиной и покоем (качка, шум океана, свист ветра и скрип рангоута в счет, разумеется, не шли). А теперь даже в ночную вахту присутствие людей ощущалось. Кто-то выходил покурить, кто-то кряхтел в гальюне, одни спорили ночь напролет, другие храпели или кричали во сне. В хорошую погоду днём палуба и вовсе превращалась в лежбище котиков. И даже когда полковник Раш и Барахсанов играли на юте в шахматы, не произнося за целый час ни слова, Митя ощущал их присутствие.

С другой стороны, теперь его не грызло беспокойство за экономическую сторону дела и он мог полностью отдать себя морскому — ветрам, течениям, обсервации, состоянию рангоута и набора. Наверное, прав был Барахсанов, когда однажды заявил, что не стоит совмещать занятия торговца и моряка. Чеснишин сейчас полностью осознал, что являлся моряком, не торговцем.

* * *

Галина Ивановна довольно быстро справилась с качкой, но роман писать передумала. Во всяком случае отложила это баловство. Теперь по несколько часов в день она обучалась у Мамуна и Вэня малайскому языку. Тонкие перегородки между каютами позволяли отчетливо слышать каждое слово.

— Мана? Где? Сиапа? Кто? Апа? Что? Ке мана? Куда? Дари мана? Откуда?

Если Митя только что сменялся с вахты, монотонное повторение чужих слов даже помогало ему засыпать. Но когда он обдумывал курс, пытался предугадать погоду и решить какие паруса оставить на ночь, малайские слова не давали сосредоточиться. Они впивались в мозг точно занозы, заполняли сознания, вытесняя нужные мысли, идеи. В таком случае Митя прекращал бесполезную борьбу и отправлялся с обходом по «Незеваю».

Ещё несколько часов в день Галина Ивановна отдавала фехтованию. Она и до плавания умела сносно обращаться с клинком, но теперь брала уроки у Раша, который многое повидал в жизни, был знаком и с бенгальской манерой фехтования, и с китайской, и с европейской. И клинков он перепробовал великое множество, а уж всяких трюков в его арсенале имелась уйма. Фехтовала креолка в любую погоду, даже если палуба кренилась, шхуну заливало дождем или брызгами волн. Её рубашка намокала и тело просвечивало сквозь ткань. Это даже умудренного опытом Раша заставляло пропускать выпад-другой, а уж не слишком дисциплинированная команда «Незевая» могла застыть соляными столбами и разинуть рты. Пока окрик шкипера не заставлял их заняться делом.

В остальное время Галина Ивановна стояла на галерее или на палубе, всматриваясь в горизонт, покуривала трубку и размышляла. Несмотря на тесноту, общались они редко и если Митя поначалу побаивался властную женщину, то быстро успокоился.

Встречались они вместе обычно только за обедом, да и то лишь в том случае если его расписание совпадало с общим. И тогда Галина Ивановна или рассказывала подробности о цели их похода, или вспоминала какую-нибудь историю про Ивана Американца, или расспрашивала Митю о его прошлом. Разумеется, столь важная дама, как и прочие пассажиры из общества, не собирались питаться солониной. Значительную часть продовольственного запаса составляли консервы. И не самые дешевые из них. Зато они здорово экономили на угле и воде, потому что ни вымачивать ни долго варить такую пищу не требовалось. Разнообразие удивило даже Барахсанова, склонного к роскоши. Вчера они ели мясную солянку и бобы с луком, сегодня борщ и тушеную капусту с мясом, на завтра обещали подать грибной суп и курятину. Консервированная курятина произвела особо сильное впечатление на команду «Незевая», она разваривалась так, что её можно был есть вместе с костями. Из консервов готовили даже гороховый суп с грудинкой, хотя как раз его можно было приготовить и так. А в запасе оставались голубцы, долма, гуляш, шурпа, несколько видов плова. Много фруктовых и овощных консервов, соки. Некоторые изысканные блюда решили оставить на какой-нибудь праздник.

Использованные жестянки или стеклянные банки не пропадали. Команда «Незевая», памятуя не столь благополучные деньки, прибирала полезные емкости, чтобы использовать, как ведерки для краски, кастрюльки, кружки, коробки для мелочей и для прочих надобностей.

Свежие фрукты кончились в первые две недели пути, из натуральных продуктов в их распоряжении остался картофель и молоко от единственной на борту козочки Гликерии. Его хватало на всех, чтобы добавлять в чай или кофе, но больше ни для чего. Они могли бы обойтись и сгущенным, но по общему мнению оно придавало напиткам совсем иной вкус.

Трапезы проходили шумно. В прежних плаваниях Митя редко редко собирал людей за одним столом. Обычно ели по двое-трое, часто перехватывали что-то прямо за работой, на палубе. Если везли пассажиров, те сами заботились о себе. Но теперь всё подчинялось распорядку. Рядовые гвардейцы и матросы устраивались в носовом кубрике, а обитатели казёнки и помещений, устроенных под ней объединялись в отдельную «артель»: тут собиралось всё посольство, гвардейское начальство (включая обоих сержантов) и Митя с Барахсановым.

Четырнадцать человек с трудом размещались за узким столом в проходе между каютами. Если казёнку на военном корабле следовало называть полуютом (Галина Ивановна называла его на французский манер «ля пуп»), то место, где проходили обеды должно было бы зваться кают-компанией, но на шхуне это небольшое пространство считалось коридором или скорее тамбуром. В обычное время стол убирали, чтоб не мешал проходу, а доски на козлы выдвигали уже встав по местам, причем лавки перекрывали и двери, и проходы, за исключением того, что вёл на палубу, а столешница почти упиралась в грудь. Если во время качки горячее блюдо покидало тарелку, увернуться бывало сложно. Световой люк над их головами погружал проход в полусумрак, но в шторм и его закрывали, а лампы на одну свечу, что висели по углам, люди загораживали спинами.

Несмотря на неудобства, обеды проходили в дружеской обстановке. Особенно когда Галина Ивановна или Раш доставали бутылочку-другую крепленого вина из личных запасов. Попытки получить настоящий херес в Америке потерпели неудачу, но вино из Калифорнии приблизилось к испанскому образцу по вкусу и цвету.

— Если бы Алексей Петрович не забрал у нас «Елену», было бы не так тесно, — сказала Галина Ивановна и, поймав хмурый взгляд Мити улыбнулась ему. — Не сердитесь. Я не хотела быть невежливой по отношению к «Незеваю». Это отличная шхуна.

— Говорят, на «Елене» есть даже ледник для мяса и фруктов, — заметил Барахсанов.

— Верно. И лимоны там могли бы пролежать пару месяцев. Тем не менее я даже рада. Ничего не сближает людей так, как теснота!

— В тесноте да не в обиде, — согласился с ней Раш. — Зато у нас за штурвалом самый боевой шкипер на всём побережье.

— Это так, — в свою очередь, согласилась Галина Ивановна. — Не передадите мне паштет, полковник?

Митя покраснел. Это стало заметно даже в полусумраке коридора.

— Не нужно смущаться, молодой человек, — улыбнулся Раш, передавая начальнице фарфоровую паштетницу. — Вы разошлись при своих с испанским корветом, имея под командой лишь коммерческую щхуну и пятерых моряков.

— Четверых, если не считать самого шкипера, — поправил Барахсанов, пытаясь насадить на вилку оливку. — Юнгу мы взяли только перед этим плаванием.

— Четверых! — повторил Раш, салютуя шкиперу оловянной кружкой с вином. — И вы еще скромничаете!

— Давайте выпьем за это! — Галина Ивановна тоже подняла кружку, а за ней и остальные.

— Команда того корвета слегла от лихорадки, а частью уже кормила рыб, — сказал Митя. — Так что не велика победа.

— Ха! — отмахнулся Раш и сделав большой глоток, вытер усы рукавом. — Эти мелочи мало кто вспомнит. А вот то, что шхуна выручила товарищей, отогнав боевой корабль, вот это впишут в анналы.

Что интересно, Барахсанова нисколько не смущала приписываемая «Незеваю» сомнительная победа над испанцами, но не задевало его и то, что все почести доставались Мите. Ведь уйди он сам завтра со шхуны, эту историю с ним связывать вовсе не будут.

— За тех, кто в пути! — произнёс Митя традиционный тост.

— За тех кто в пути! — все подняли вновь наполненные кружки.

Застолье продолжилось с новой силой.

* * *

Жизнь на борту установилась на редкость размеренной и спокойной. Большое число не чуждых морю людей (а гвардейцев в обязательном порядке обучали морским премудростям) позволяло спокойно проходить вахты. Множество глаз присматривало за горизонтом, за небом, за ветрами, не желая пропустить удар стихии, а если возникала необходимость в быстрой перестановке парусов, всегда находилась пара-другая лишних рук. Дело упрощала привычка гвардейцев к чистоте и порядку, так что палубу «Незевая» миновала участь быть захламленной и заплеванной, как не редко случалось с везущими пассажиров торговцами.

Почти не снижая скорости шхуна пересекла полосу пассатов. Здесь погода менялась чаще и паруса приходилось переставлять по нескольку раз на день. Зачастили дожди, но волнение даже утихло. Низкие облака и постоянный ливень точно придавливали волны, разглаживали их. Во всяком случае валы выглядели гораздо менее крутыми и высокими, чем раньше. Хотя при порывах ветра с них иногда сдувало белую пену. Команда с пассажирами набирали дождевую воду в пустые бочки, а затем использовала её для стирки или купания. Питьевая вода находилась под особым контролем. После многих недель плавания она подходила к концу и приобретала не слишком здоровый вид. Резерв в запаянных железных бочках Митя пока не трогал.

Недалеко от Тайваня они повстречали флотилию из трех кораблей, что шли встречным курсом на северо-восток. Корпуса их скрывала линия горизонта, но судя по парусам это были европейские корабли. И довольно крупные. Брамсели к востоку от Кантона поднимали лишь голландцы, следующие в Нагасаки, или идущие в Акапулько испанцы, а также редкие экспедиции других европейских держав. Ни бостонские торговцы пушниной, ни китобои, ни шхуны Эскимальта, ни русские зверобои верхних парусов не несли.

— Возможно это те самые испанцы, за которыми охотится Алексей Петрович, — недовольным тоном заметила Галина Ивановна.

Хотя свои пиратские планы господин Тропинин держал в секрете, Митю вкратце посвятили в историю. Его шхуну и наняли потому, что свою роскошную яхту Председатель Правления Складчины для плавания на острова Риау не дал.

— Но разве манильские галеоны не ходят по одиночке? — спросил Митя. — Насколько я помню из рассказов, их потому и строят такими огромными, что король не разрешает больше одного плавания в год.

— Откуда же я знаю, — пожала плечами Галина и ушла в свою каюту.

Чужие корабли явно испортили ей настроение.

Глава 25 Каперский патент

Весна и начало лета прошли в бесконечной суете. Возникли проблемы на строительстве железной дороги, с прокатом рельсов. То и дело вставало производство на многочисленных фабриках, где стояло оборудование Тропинина. Долго не ладилась горная машина для отбивки угля и Бади Пирран не отставал от Алексея Петровича, требуя обещанной производительности.

Почти месяц они провели на трассе и в Нанаймо, а до отправления на безумную миссию в Монтеррей, им требовалось разгрести всё, что было назначено на осень. И тут хорошая память Гриши сыграла важную роль. Просидев с Тропининым несколько вечеров подряд, они распределили дела. Что можно перенесли на более ранний срок, что-то сдвинули на зиму или следующий год, что-то смогли передать на исполнение другим людям, а что-то и вовсе отменили. К сожалению Великий Потлач перенести тем более отменить Тропинин не мог. А там зачастую решались вопросы не менее важные, чем на заседаниях Складчины. Мир с индейцами все ещё оставался хрупким.

— Анчо справится, — убеждал Тропинин не столько Гришу, сколько самого себя.

Анчо предстояло справиться не только с охмурением индейских вождей.

— Я ухожу в отпуск, — заявил Тропинин секретарю Правления Складчины.

— В отпуск? — секретарь аж привстал. — Разве можно уйти в отпуск с такой должности?

— Я прямо сейчас это делаю.

— Но ведь Галина Ивановна тоже в отъезде.

— Пусть меня временно заменяет Анчо. Он должен вскоре вернуться.

Отпуска не были распространены в Виктории, как и вообще в колониях. Лишь сам Тропинин на некоторых своих фабриках установил трёхнедельный ежегодный отпуск для всех рабочих и сотрудников. Мало кто последовал его примеру. Нерабочим днем считалось воскресение, а если кто-то хотел отдохнуть или съездить куда-то по делам, то договаривался с работодателем лично или выходил на работу в выходные, чтобы набрать отгулов.

— Но зачем отпуск, если вы и так не обязаны работать каждый день, Алексей Петрович? — спросил секретарь. — Вы вольны отправиться куда угодно и никто слова не скажет. В конце концов, члены правления не получают жалование.

— Я собираюсь предпринять действия, которые могут поставить нас всех в неудобное положение. Поэтому не желаю иметь ни одной должности в это время.

Не забыл он и про Гришу.

— Предприятие частное и участие в нем дело сугубо добровольное, господин Смородин. Ваше знание Калифорнии, языков, умение ездить на лошади может оказаться полезным. Но прежде всего мне бы хотелось получить в вашем лице хрониста. Зафиксировать, так сказать, наши деяния для потомков. Разумеется, мы откроем правду не сразу, а только когда всё уляжется. Когда Испания потеряет колонии. И тогда ваша память и ваше умение анализировать сведения…

— Я согласен.

По той же причине, что вызвала отставку Тропинина, он не мог взять с собой ни мушкетеров, ни гвардейцев, ни моряков патруля. Команду следовало набрать исключительно из людей свободных от обязательств перед Складчиной.

* * *

Наиболее очевидным решение было нанять бойцов у Шелопухина. В его контору на Морской улице Алексей Петрович и отправился в первую очередь.

Контора занимала скромный одноэтажный домик и выглядела неприметно. Ни вывески, ни толпящихся боевиков у подъезда. Охранный бизнес любит тишину. К тому же не имело смысла держать в одном месте всех людей, а для текущих дел агентству хватало нескольких комнат. Одну занимала оружейная, другую — архив, в третьей сидел сам Шелопухин, а в приемной четверо его парней. Они не столько охраняли контору сколько дежурили на случай срочного заказа. Легкие на подъем агенты готовы были хоть сейчас отправиться с вьючным или лодочным караваном в глубину материка; сорваться на север, чтобы отбить у шелеховских чужие промыслы; отплыть на Гавайи, возникни там очередная свара между туземными царьками. Парни могли схлестнуться хоть с британцами, если те полезут из-за гор на востоке, хоть с испанцами, если возникнет заварушка на юге. Как раз последний вариант и был на уме у Тропинина. Причем заварить заварушку собирался он сам.

— Что за дельце? — встретил его владелец агентства.

— Небольшой набег на испанцев.

— Ух ты. Гвардия, мушкетеры в деле?

— Нет. Операция исключительно частная.

— Понял. Значит нужны люди, — Шелопухин почесал макушку. — Дам только добровольцев. Сам понимаешь. Дело щепетильное и мы без отмашки Складчины по найму воевать не станем. Но есть и хорошая новость.

— Какая?

— Сам пойду с тобой. Давно хотел встряхнуться, а богачей охранять, да караваны с пушниной сопровождать, наскучило.

— Да ты не особо и сопровождал.

— Парни справляются, — пожал плечами Шелопухин. — Но скажи, Алексей Петрович, под каким флагом ты собираешься выступить, если Складчина не дала добро?

Поднимать «Большую Медведицу» Тропинин и сам не желал, а российский триколор или тем более Андреевский опасался. Гриша понимал, что опасался начальник не столько испанского гнева, сколько имперского. Может где-то в Петербурге и выдавали каперские патенты, но на Камчатке про это даже не слышали. А за действия без патента их могли запросто повесить, попади они в лапы экзекуторов.

Алексей Петрович щелкнул пальцами и широко улыбнулся. Кажется в его голове созрела какая-то восхитительная идея.

— Вот, что, Шелпухин, — сказал он. — Прежде всего мне нужны люди знающие испанский или английский. Подойдут европейцы, индейцы, филиппинцы, гавайцы. Но важно, чтобы понимали английский и не выглядели как рязанский мужик.

— Есть несколько человек. Если срочно. Не срочно, так с других мест сниму. С дюжину наберу.

— Не срочно. Набирай, кого сможешь. Но про детали пока молчок!

— Само собой!

* * *

После первой сделки, а быть может из-за пришедшей в голову идеи, настроение у начальника поднялось. Всю дорогу пока карета везла их к площади Старого форта Тропинин напевал под нос какую-то бодрую песню. Выйдя из кареты на площади, Алексей Петрович направился в Косой дом. К большому удивлению Гриши.

В этом первом построенным в Виктории доме, уже довольно давно организовали Музей первопроходцев. Здесь выставили под стеклом модели первых охотских галиотов и камчатских шитиков, развесили по стенам и стендам предметы обихода, корабельные крепости и другие документы, выданные сибирским начальством. Крупные корабельные детали и предметы обстановки стояли по углам, воспроизводя быт первопроходцев.

Отдельно под стеклом лежал документ, выданный британским Адмиралтейством. Назывался он «письмо марки». К нему Тропинин и направился.

— Отлично сохранился, — заметил он, постучав пальцем по стеклу.

— Его берегут от прямых солнечных лучей, — пояснил смотритель. — А во всей комнате мы поддерживаем низкую влажность.

— Я бы хотел одолжить у вас этот экспонат, — неожиданно заявил Тропинин.

— Для научной надобности? — уточнил смотритель.

— Для научно-практической.

— В общем-то это не принято, но для вас… только обязательно распишитесь в журнале.

Вот и все. Экспонат был аккуратно положен между листами плотного картона и упакован в непромокаемый чехол из кожи. Только теперь Гриша понял суть идеи Тропинина.

— Разве каперское свидетельство не ограничено сроком и не выписано на определенных людей и на конкретный корабль? — спросил он на пути в Присутствие.

— Кто будет разглядывать имена и даты, когда я помашу им перед носом пленного испанского офицера? Ему достаточно будет увидеть стандартный герб и заголовок, а имена и подписи, выполненные этим витиеватым почерком он даже не различит.

Гриша согласился, однако, подумал, что хитрость и вовсе лишала смысла всю затею начальника. Потому что война России и Испании уж никак не касалась Виктории и старого английского каперского свидетельства. По сути Тропинин мог с тем же успехом напасть на испанский галеон в любой другой год.

Но Алексею Петровичу, что называется, попала вожжа под хвост

— Поехали к Тимуру, — сказал он на следующий день.

Тимуром в Виктории называли полковника конных мушкетеров Ашурова. На самом деле это было не имя а прозвище, данное то ли Иваном Американцем, то ли самим Тропининым. Оба они утверждали, что бравый полковник чем-то походил на древнего завоевателя Тамерлана. Хотя подтвердить схожесть больше никто не мог, потому что портрета того Тимура никто никогда не видел.

— Но он же на службе, — напомнил Гриша, хотя вряд ли Алексей Петрович мог позабыть или не учесть этот факт.

— Зато он держит Арену.

Здание Арены располагалось в квартале между Голландской и Испанской улицами в самом сердце Ярмарки и недалеко от портовых кабаков, что поставляли заведению основной контингент посетителей.

Собственно арена представляла собой круглую площадку засыпанную смесью опилок и песка. Вокруг амфитеатром располагались трибуны. Под трибунами находились помещения для атлетов, тренировочные залы, кабинеты и служебные комнаты.

Поединки здесь проходили двух видов: по правилам, разрешающим наносить удары лишь выше пояса и только кулаками, или вовсе без правил (в этом случае били куда и чем попало, запрещалось только держать оружие и носить защитные латы). Кроме того проводились турниры отдельно для профессиональных бойцов и отдельно для любителей, то есть для всех желающих. В случае удачного выступления любители могли перейти в профессионалы.

Сам Тимур содержал небольшую команду бойцов и выставлял их против конкурентов. Победитель обычно получал половину сборов, а владелец команды, тренер или секундант бойца четверть от этой половины. Тимур же всегда оказывался в выигрыше, так как будучи владельцем Арены, получал долю и от заключенных пари и от проданных на трибуны билетов. Он этот бизнес придумал, он и снимал с него сливки.

Бои шли по вечерам, и посреди дня в здание посторонних не пускали. Впрочем, для председателя Правления и его личного секретаря сделали исключение. На арене проводился учебный бой, трибуны оставались пустыми. Мажордом проводил их к столику в первом ряду, за которым сидел хозяин, наблюдая за схваткой. Он изредка выкрикивал слова одобрения, но чаще ругался. Кажется кандидаты не оправдывали его надежд.

При виде избитых лиц Гриша поморщился. Он не любил мордобой. Крепкие парни обвязав руки тряпками мутузили друг друга почем зря. Тряпки пропитывались кровью своей и чужой, кровь пачкала голую грудь, парусиновые штаны, капала на площадку и жадно выпивалась песком и опилками. И всё это предполагалось делать на потеху сотне зрителей, которые платили за вход, но еще больше тратили денег делая ставки.

— Интересуешься боями? — спросил Тропинина Тимур.

— Бойцами, — поправил Алексей Петрович.

— Хочешь собрать свою команду?

— Нет, — покачал головой Тропинин. — Но хочу одолжить бойцов. На время.

— Для чего? — удивился Тимур.

Бой прекратился, бойцы отправились зализывать раны, а Тимур проводил гостей в подсобку, где уже за чаем и булочками Алексей Петрович изложил идею.

— Больше всего мне нужны люди, владеющие английским или испанским.

— Есть пара парней. Приходи на воскресный бой, глянешь.

* * *

Когда выпадало свободное время Гриша по своему пытался подготовиться к предстоящей авантюре. Он, конечно, ходил в тир пострелять из дробовика и винтовки, немного поупражнялся в фехтовании, вспоминая забытые приемы. Но секретарем Смородина взяли не за боевые навыки, поэтому прежде всего он решил перечитать всё, что касалось испанских владений.

Он прочитал двухтомник Хосе де Акосты «Природная и моральная история Индий», книгу Лоренцо Ботурини «Идея новой общей истории Северной Америки», а также просмотрел хранящуюся как реликвия в библиотеке «Московиты в Калифорнии» Хосе Торрубиа. Брошюра была издана в Риме сорок лет назад и была она на итальянском.

К сожалению, большинство книг касались первых веков завоеваний, а авторов вдохновляли более развитые индейские общества, имеющие города и государства. Испанские авторы оказались весьма проницательны, предполагая, что обе Америки заселили из Сибири не только люди, но и крупные животные. Однако, ничего полезного для грядущего дела у испанских ученых Грише почерпнуть не удалось. Разве что он в очередной раз поразился их религиозности. Это, очевидно, помогало им переносить невзгоды, испытания, но мешало посмотреть на мир непредвзятым взглядом.

К счастью как раз пару лет назад в Лондоне издали записки Джорджа Ванкувера, которые тамошний дипломатический агент Ясютин сразу же переправил в Викторию. Ванкувер не раз посещал американский берег, а в последней экспедиции заходил и в испанские порты. Его сведения об устройстве испанских колоний в Верхней Калифорнии оказались самыми свежими. Книгу ещё не перевели, и Гриша прочел её на английском.

Помимо прочего известный мореплаватель упомянул численность испанских гарнизонов, поведал кое-что об их нравах, а также высказал мнение, что испанцы не удержат эти земли, но фактически просто расчистили их для более предприимчивых торговцев мехами.

Ах, как же он был прозорлив, этот капитан Ванкувер. Вот и Тропинин утверждал, что дни Испанской империи в Америке сочтены.

— Мы с Иваном встречали Ванкувера, когда он был ещё мичманом, — заметил Тропинин, когда Гриша рассказал ему о прочитанном.

Но развивать тему не стал.

* * *

Тропиин набирал людей где только мог. Он подрядил филиппинца Пабло и двух бенгальцев. Команда понемногу складывалась, но начальник всё еще оставался недоволен.

— Нам не хватает настоящих английских моряков, — решил Алексей Петрович. — С таким сбродом испанцы нас точно выкупят. Кто-то начнет материться, другой проговориться. И пошло-поехало.

Найти настоящих британских моряков можно было лишь в одном месте. Они направились в «Палладу» к Слэйтеру. Старика тоже пришлось посвятить в замысел операции.

— Не думаю, что старое каперское свидетельство законно применять сейчас, — заметил моряк.

— Мы никого не будем спрашивать, мистер Слэйтер, — улыбнулся Тропинин.

— Эх. Жаль не могу отправиться с вами. Силы уже не те.

В глазах старика появились слезы. Слэйтер был стар. Он был стар уже тогда, когда пришел в Викторию на фрегате «Палалда». Как и Шарль он застал большую войну за колонии, хотя француз сражался в Индии против англичан, а Слэйтер канониром на корабле его величества «Детфорд» против французского флота.

Однако, три десятка британских моряков помоложе ещё могли тряхнуть стариной. Тем более что и на «Палладе» многие из них пошли в тайне надеясь взять именно манильский галеон. Кроме них еще пара дюжин британцев объявилась в Виктории позже, прибыв через Калькутту и Кантон, сбежав с судов Дугласа, Колнетта и корабля того же Ванкувера. В общем-то имелось кого позвать.

— Жаль, что старина Спиджик не дожил, он так мечтал об этом, — произнёс Слэйтер. — Нам ведь тогда самую малость оставалось.

Спиджик служил капитаном «Паллады» и во время перехода из Ярмута, и во время сражения в заливе Нутка, где, наконец, и получил вместо испанского серебра пушечное ядро испанского корвета. Алексей Петрович тогда и сам получил ранение, чуть ли не тем же самым ядром. Так что ему нашлось, о чём повспоминать на пару со Слэйтером.

Ну а «Палладу» списали совсем недавно. Казалось бы история закончилась. Но вот манильский галеон вновь поманил людей.

Из старой ярмутской команды оставался ещё один человек — Джек Скипджек. Он некоторое время ходил шкипером на шхуне «Эскимальт» Компании южных морей. (Компания всё ещё числилась в убыточных, но Тропинин уверял, что со временем затраты вернутся сторицей).

Из-за причудливого прозвища (оно означало разновидность тунца на английском рыболовном жаргоне) Скипджека раньше многие путали со Спиджиком (чьё прозвище означало воробья на саффолкском говоре). Шкипер выглядел лишь немногим старше Тропинина. И принять участие в деле согласился сразу.

— Всех из старой команды не соберу, ром и виски многих свели в могилы или превратили в развалины. Но дюжину-полторы обещаю.

Моряки, знакомые с корабельной артиллерией и абордажем стали ценным приобретением для предприятия, задуманного Тропининым. Но одних только стариков недостаточно, чтобы взять такой огромный корабль, требовались люди помоложе, требовались они и для других дел, в дом числе для войны на земле.

— Доберем индейцами, — решил Тропинин. — Могут же на английском капере быть индейцы?

В его словах имелся резон. Европейские и американские корабли не гнушались пополнять команды представителями местных племен после трудного перехода через Горн или Тихий океан. Подозрений это не вызвал бы. Так что они погрузились на «Ворон» и отправились вдоль Острова набирать добровольцев в индейских жилах. И начали, конечно, с залива Нутка, где найти бойцов оказалось проще всего. У Алексея Петровича имелась здесь консервная фабрика на паях с племенем. То есть он поставлял жестьи оборудования для консервирования, а индейцы морские ресурсы и рабочую силу. Консервированный лосось, тунец и другие рыбы пользовались популярностью в Виктории. Но Тропинин, казалось, возжелал запечатать в жестяные банки всё, что водилось в море. Краб, креветка, кальмар, китовое мясо и даже морская капуста — всё шло в дело.

Вовлечение в экономику колоний давало племени стабильный доход и понемногу европеизировало природных жителей. Их городок уже мало уже напоминал индейское стойбище. Много отдельных домов, гостиница, дощатая мостовая, причал с европейского типа шхунами, баркасами и ботами. Кое-что сохранялось с прежних времен, вроде огромного общего дома и высоких тотемных столбов с воронами, но даже джинсы и футболки здесь носили чаще традиционных длинных рубах из кожи.

Индейцы побережья всегда отличались воинственностью и с радостью вызвались принять участие в авантюре. В теории они могли поднять сотни воинов. Но армия целого племени могла навести испанцев на догадку, откуда задул ветер. Так что Тропинину пришлось ограничиться полутора десятком бойцов. Американские и английские корабли закупались пушниной на побережье вот уже четверть века. Некоторые из индейцев вполне освоили английский, их Тропинин отбирал в первую очередь.

Глава 26 Архипелаг Риау

Ближе к материковой земле погода начала чудить. Шхуна попадала то в полный штиль, когда на океан опускался туман, то в сильный шторм, когда молнии словно сшивали яркими стежками свинцовое море с низким свинцовым небом, а волны перекатывались через палубу от носа до кормы, норовя смести все что было плохо принайтовано или ослабло. На их счастье и штили и штормы длились недолго и отступили вовсе, когда шхуна прошла между Филиппинами и Тайванем, войдя тем самым в Южно-Китайское море.

Здесь они пошли бейдевинд навстречу летнему муссону. Погода установилась солнечная, волны выглядели небольшими, а ветер задул умеренный и постоянный.

Примерно на одиннадцати градусах северной широты (долготу точно Митя определить не смог, часы, как всегда, начали отставать), в виду одного из коралловых островов, команда выпустили первую сотню университетских бутылок с записками.

— Здесь надо идти осторожно, — заметил Барахсанов, глядя на буруны от коралловых рифов.

Корабли ост-индийских компаний обычно держались ближе к вьетнамскому берегу, но «Незевай» шёл восточнее, чтобы лучше использовать ветер. Может быть поэтому за всё время пути через Южно-Китайское море им не повстречалось ни одного европейского корабля. Только джонки и суда поменьше иногда появлялись в пределах видимости, но и те быстро уходили, завидев хищный силуэт шхуны. Сушу с «Незевая» тоже почти не видели. Сизые полоски на горизонте намекали на её близость, но менять курс Митя не собирался, он желал держаться подальше от любых берегов, скал, мелей и рифов.

Несмотря на встречный ветер, море прошли всего за десять дней. Уже перед самым архипелагом Риау, шхуна вновь попала в полосу дождей. Ливни не прекращались больше суток, сильно сокращая видимость. Пропустить острова при солнечном свете было бы невозможно — перед входом в Малаккский пролив с одного берега легко различался другой. Но в сумраке непогоды случалось всякое и потому все свободные от вахты торчали на палубе, чтобы не проглядеть острова. Мамун клялся, что такая погода необычна для этого времени года, что затяжные дожди как правило начинаются ближе к зиме. Тем не менее, дождь не прекращался, и никто из стоящих на палубе не мог различить небо от моря. За исключением Сарапула.

— Вижу землю! — закричал он и указал рукой чуть в сторону от курса.

Это был Бинтан. Главный остров архипелага.

Около двадцати лет назад сюда впервые прибыли американцы Виктории — индийская экспедиция Тропинина и Яшки Рытова. С тех пор шхуны Виктории регулярно наведывались на Ладу (русские сократили местное название до одного знакомого слова) или Бинтан, как остров значился на европейских картах. В течении пятнадцати лет они бросали здесь якорь всякий раз, когда следовали в Калькутту или обратно, иногда заскакивали из Кантона чтобы докупить товар. Однако, лет пять назад плавание в Южно-Китайском море стало слишком опасным для одиночек. Началась война всех со всеми при участии европейских держав, местных правителей и многочисленных пиратов. Пройти всё море и Малаккский пролив без боя отдельной шхуне стало почти невозможно, а посылать большие силы или выдать серьезный эскорт торговцам ни Складчина, ни любая из торговых компаний Американских колоний позволить себе не могли. На время рейсы в Калькутту отменили, а почтовое сообщение поддерживали через Кантон с помощью британских «индийцев».

Мириться с подобной ситуацией Складчина, разумеется, не хотела. В том числе и поэтому Правление отправило экспедицию, которая изначально планировалась более представительной, если бы Тропинин не забрал трехмачтовую вооруженную яхту для собственных сомнительных нужд.

— Так или иначе, теперь мы здесь, — произнесла Галина Ивановна.

Иной раз заход в какую-либо гавань занимал больше времени, чем переход через небольшое море. Ветра, течения, приливы, мели и скалы создавали серьёзные трудности навигации. Приходилось долго маневрировать или ожидать удачного сочетания природных сил. Но к городу Танджунг Пинанг вело несколько путей с разных сторон света, поэтому особых трудностей у Мити не возникло. Он выбрал южный маршрут и быстро провел шхуну по проливу Риау, представляющему собой внутреннее море, окруженное мелкими и крупными островами. «Незевай» проследовал по фарватеру мимо развалин голландской крепости, что разместилась на крохотном островке, затем миновала остров побольше и, наконец, бросил якорь примерно в полумиле от берега Бинтана. Напротив вытянутого мыса, на котором раньше стояла столица султаната Джохор, а сейчас гостей встретила странная тишина и безлюдье.

Из всех обитателей «Незевая» только Раш и Вэнь бывали здесь раньше, и только Мамун жил на острове довольно долгое время. Все трое буквально остолбенели от увиденного. Города на месте не оказалось. Даже развалин.

Чума? Война? Набег пиратов? Кто мог уничтожить крупнейшее поселение в этой части моря? Но глаза не обманывали тихоокеанцев. Некогда процветающий остров, азиатская Тортуга, как называл его господин Тропинин, пребывал в абсолютном запустении. Там где шумел оживленный порт, где рыбаки выгружали улов, а купцы груз, теперь торчали из воды лишь отдельные сваи. Там, где находился не менее оживленный базар, где контрабандисты со всего света предлагали любой самый редкий товар, а пираты сбывали награбленное, теперь виднелись только старые проплешины на земле. Ни улиц, ни площадей, ни питейных и веселых домов, ни рядов с амбарами и сараями, ни султанского дворца, ни особняков его вельмож. Город Танджунг Пинанг исчез полностью.

Митя вытер лицо углом шейного платка. Несмотря на близость экватора и духоту, сильной жары он не ощущал и предположил, что это из-за дождя, хотя Мамун утверждал, что здесь почти всегда так, независимо от времени года, дождей или ветров.

— Пулька, Сарапул! Натяните брезент над полуютом.

И морякам, и пассажирам хотелось побыстрее ступить на твердую землю, но мрачный вид пустоши на месте крупного города заставил их обождать с высадкой. Брезент был призван закрыть людей от дождя, а также собрать дождевую воду в бочки. Ведь вместе с высадкой откладывалось и пополнение свежей водой.

Некоторое время все сгрудились под натянутым брезентом и наблюдали за берегом. Прежде всего они опасались засады или, возможно, какого-то мора, сделавшего остров безлюдным. Но сколько ни всматривались, никаких свидетельств бойни или чумы не заметили. Ни трупов, ни костей, ни множества могил. Ни следов от погребальных костров, ни пожаришь на месте домов. Конечно, затяжные дожди могли смыть любые следы, а высокая трава скрыть остатки. И всё же создавалось ощущение, что город просто покинули.

— Танджунг означает мыс на малайском, и его я вижу, — задумчиво произнесла Галина Ивановна, рассматривая остров. — А пинанг это какая-то ореховая пальма, насколько я помню, но не кокосовая. Надеюсь, Мамун, вы нам её покажете.

— Это пальма с орехом бетель, — сказал Мамун.

— Разве бетель это не листья, которые жуют? — удивился Митя.

— Бетель это и листья, и орех. Обычно их готовят вместе.

— Вон там виден дымок, — сообщил вдруг Сарапул, показывая рукой на север, чуть в стороне от города.

Только он смог разглядеть за завесой дождя клочки белесого дыма и отличить их от остатков тумана.

— Что ж, — произнесла Галина Ивановна. — Кончик ниточки у нас есть.

— Зимин, возьми Аляпу, гляньте, что там? — распорядился Раш. — Шкипер, не одолжите нам лодку?

Митя приказал спустить шлюпку. На весла уселись Пулька с Сарапулом. В несколько минут ни достигли той части берега, где расположился небольшой пляж. Высадив гвардейцев моряки сразу же вернулись назад.

* * *

Дождь закончился неожиданно, точно кто-то перекрыл кран. Сумрачная стена отошла к востоку, облака растаяли, в полную силу засветило солнце, а духота усилилась. Галина Ивановна решила больше не ждать.

— Не возвращаться же нам в Викторию, правда?

На воду спустили баркас и вместе со шлюпкой они начали перевозить людей и вещи на сушу. Гвардейцы собрали байдарку и отправили разведку в одну из южных проток.

Начальство вместе с Митей осмотрело берег. Всюду стояли лужи, а земля раскисла настолько что ноги часто скользили. От города мало что осталось. Они прошлись по прежним улочкам и увидели лишь гнилушки, угольки очагов да остатки угловых столбов. Туземные жилища легко разбирались и собирались на новом месте. И похоже, что жители прихватили дома с собой, куда бы они не отправились.

— Лагерь поставим вон там, — Галина Ивановна указала на поросший пальмами холм. — Там должно быть посуше.

Стараясь не поскользнуться они поднялись на холм, что поднимался рядом с останками города. Сверху открывался отличный вид на три стороны — широкий пролив Риау на западе, где стояла на якоре шхуна; узкий залив на севере, за которым расположилась китайская деревня; и мелководную протоку на юге, прикрытую от моря небольшим островом. За этим островом лежал еще один с руинами голландской крепости. Выстрел пушки или винтовки мог достать отсюда до каждого из трех берегов, а пушка калибром побольше могла держать под огнем и часть акватории.

— Неплохо! — одобрил Раш.

— Тогда давайте обустраиваться, полковник, — сказала Галина Ивановна.

И всё завертелось. Почти все пассажиры и большая часть команды пожелали заняться делом, всем хотелось ступить на сушу. Брахсанов добровольно согласился командовать погрузкой. Быть не как все ему даже нравилось.

Из трюма доставали тюки, ящики, кипы парусины, сбитые в щиты доски. На суше все это раскладывалось, превращаясь в палатки и домики. Оставалось лишь удивляться, как много всего можно разместить в трюме обычной шхуны.

— Надо бы окружить лагерь валом, — сказал Раш.

— Мы не собираемся ни с кем воевать, — ответила Галина.

— Мы нет. Другие могут решить за нас.

— Неужели кто-то рискнет напасть на военных и корабль с пушками?

— Бережёного бог бережёт.

— Поступайте как знаете, полковник.

Гвардейцы вернулись из разведки уже через час.

— Деревня — пара дюжин хижин на сваях на берегу длинной бухточки или речной дельты, её отсюда не видно, — доложил Зимин. — Живут там китайцы. На малайском говорят плохо, я ни чёрта не понял.

Не удивительно. Он и сам на малайском почти не говорил. Требовалось направить кого-то, кто понимает местные языки. Мамун только что отправился на поиски дерева для костра, но сейчас в нем и не было необходимости. Китайцы ведь говорят не только на малайском.

— Вэнь, отправляйтесь туда, выясните, что к чему? — распорядилась Галина Ивановна.

— Зимин, проводи, — сказал Раш.

— Заодно прикупите в деревне свинью и каких-нибудь фруктов. Нам лучше приберечь консервы. Неизвестно, насколько затянется ожидание.

— Всё это мне не нравится, — сказал Раш.

— Схожу с ними, — сказал Афанасий Титыч и побежал вдогонку за гвардейцами.

— Да уж… — вздохнул секретарь. — Ни султана, ни двора, ни купцов. И мы с кучей ненужных подарков…

— Возможно, завидев европейский корабль люди спрятались в глубине острова или в горах, — обнадежила его Галина Ивановна. — Если Ибрагим здесь, он узнает наш флаг и появится.

* * *

До сих пор план выглядел просто. Прибыть на остров, разыскать местного купца Ибрагима, их торгового представителя. А он уже поможет как с размещением, так и с выходом на нужных людей в окружении султана Махмуда, чтобы начать переговоры.

Однако Ибрагима на месте не оказалось, как и вообще столицы султаната. Некогда процветающий густонаселенный остров с обширной торговлей, гаванью полной кораблей разных наций совершенно опустел. Они даже не знали, жив ли ещё Махмуд Риаят Шах, или правит кто-то из его наследников, а возможно трон захватил какой-нибудь дерзкий вельможа, как не раз случалось в истории. Передел государств и перекройка границ происходили прямо сейчас по всей юго-восточной Азии.

— Что мы здесь делаем? — спросил Раш.

Вопрос был риторическим. Н даже не зная, что делать в целом, Раш знал, что следует предпринять прямо сейчас. Едва поставив первые палатки, лагерь тут же принялись окапывать. Митя подумал, что это не столько поможет против возможного противника, в которого он, как и Галина Ивановна, не верил, сколько позволит отвести воду. Дождь уже дважды пытался возобновить своё мокрое дело, но ветерок пока отгонял тучи к западу. Воды и без тог хватало повсюду. Ноги скользили, чавкали в жиже. Из-за пропитанной влагой земли вал у Раша получился, мягко говоря, не идеальным. Он попросту не держал форму, расползался точно кисель.

Раш махнул рукой и начал возводить габионы. Готовые плетни из ивовых прутьев, которые они прихватили с собой из Виктории, теперь сворачивали в туры, скрепляли края, а потом наполняли землей и камнями. Между габионами оставляли бойницы для пушек. В качестве настила, чтобы пушки не утонули в грязи, Раш использовал дощатые щиты, предназначенные для строительства домиков. Из-за этого у него вновь возник спор с Галиной Ивановной.

— Если уж делать крепость, то надежную, — сказал Раш и начальница экспедиции вновь махнула рукой.

— Делайте, что хотите.

— Отлично, потому что я собираюсь поднять из трюма пушки, что предназначены для султана.

— Зачем?

— Мне будет спокойнее, если на каждом фасе будет заряженное картечью орудие.

— Но у нас есть свои пушки.

— Они плохо подходят для картечи.

Новоизобретенные пушки Тропинина имели небольшой калибр. Они стреляли мощными разрывными снарядами, способными разворотить борт военного корабля, но выстрел картечью получался слишком слабым. Те же пушки, что предназначались для подарка султану Махмуду по сути были обычными пушками, с той лишь разницей, что в Эскимальте их сделали из стали, отчего орудия имели меньшую толщину ствола, а значит и вес. Если английские чугунные тянули на тонну с лишним, завод Тропинина выпускал их весом в половину тонны. Стрельба из них требовала меньше пороха, меньше людей.

Впрочем людей у Раша не хватило бы и на облегченные орудия. Поэтому он собирался выстрелить из каждой лишь по одному разу.

— Как же мы будет потом дарить использованные орудия?

— Мы почистим их, когда придет время, — ухмыльнулся полковник. — И потом проверенные в бою орудия должны цениться вдвойне. В любом случае, я бы хотел использовать всё, что мы имеем.

Получив добро от Галины Ивановны, пушки тоже начали перевозить с «Незевая».

В разгар фортификационных работ вернулся Вэнь с гвардейцами и Афанасием. Они привели на веревке упирающуюся свинью. Местная порода не походила на тех упитанных свинок, что разводили в окрестностях Виктории. Она выглядела дикой, худой и заросшей шерстью. К тому же пока животное тащили от деревни, оно явно успело опробовать не одну грязную лужу.

— Китайцы из Кантона, — сказал Афанасий Титыч.

— Живут здесь давно, — добавил Вэнь. — Их завез сюда ещё прежний султан и посадил на грядки.

— На грядки? — не понял Раш.

— Они выращивали гамбир и черный перец. Плантации расположены немного севернее. Больше никого на острове нет. Иногда появляются «люди моря» оранг-лауты, но как раз сейчас они откочевали на другие острова.

Как все уже знали из рассказов Мамуна и Вэня, люди моря часто меняли место жительства. Грузились на проа и отбывали. Наверняка кроме привычной рыбалки они подрабатывали пиратством, потому что никаких полей или посадок в местах их обитания никто никогда не видел, а сами оранг-лауты выглядели слишком дикими для торговцев. Что не мешало им иметь в домах китайские, индийские и даже европейские вещи.

Однако морские кочевники мало интересовали посольство. Города населяли малайцы. И вот от них-то не осталось следа.

— Куда же делись горожане? — спросила Галина Ивановна.

— Староста деревни сказал, будто Махмуд Риаят Шах собрал всех земледельцев, купцов и моряков, взял жену, наложницу, наследника Хусейна, бендрахара, теменгунгов, придворных, всех горожан. Посадил на корабли, на лодки и они уплыли. А куда уплыли, никто не знает. Наверное на какой-то другой остров.

Поставить китайских крестьян в известность власть очевидно не посчитала нужным. Возможно, не доверяла переселенцам-инородцам.

— Наверняка испугались голландцев или англичан, — предположил Раш. — Вот и уплыли.

— Отправились в добровольное изгнание? — удивился Афанасий Титыч. — Но куда?

— По крайней мере мы знаем, что Махмуд Риаят Шах по-прежнему правит в Джохоре, — заявила Галина Ивановна. — Или, вернее, он точно правил несколько лет назад.

Глава 27 Накануне

Все их прежние планы пришлось отменить. Единственный представитель Виктории Ибрагим очевидно покинул город вместе с султаном, как и прочие торговцы, что имели дело с американскими колониями.

— Что ж. Во всяком случае, если Махмуд Риаят Шах оставил крестьян, то какой-то чиновник рано или поздно появится здесь, чтобы забрать часть урожая или собрать налоги, — рассудила Галина Ивановна. — А если не чиновник, то кто-то обязательно появится. И разъяснит ситуацию.

Её рассуждения сводились к тому, что по Южно-Китайскому морю проходит большое число торговых путей путей, как местных, так и колониальных, а острова Риау находятся на самом их перекрестье. Именно здесь располагался восточный вход в Малаккский пролив, связывающий Китай с Индией, не миновать архипелаг кораблям из Батавии, а также тем, что идут с Островов Пряностей; да и в самом проливе расположились два крупных торговых порта — Пинанг и Малакка.

Слухи в подобных акваториях распространялись очень быстро — рыбаки, морские кочевники, проходящие мимо торговцы, мелкие пиратские банды — кто-то из них обязательно заметил прибытие шхуны с небольшим отрядом американцев, и уже наверняка разнёс весть, даже не зная точно, кто они и каковы их цели?

Остров и сам по себе являлся привлекательным местом. Сюда в любой момент могли прибыть воины султана Махмуда, его внутренние враги, конкуренты, соседи. Могли вернуться голландцы или нагрянуть англичане, желающие поднять свой флаг или флаг своих индийских компаний. Могли сделать налёт местные пираты, что прикидывались торговцами и рыбаками или морские банды племени иранун. Даже до Виктории доходили слухи о флоте китайского пирата Чжэн И, что сейчас служил вьетнамскому принцу Нгуен Ху, а его соперники в войне за Вьетнам имели своих наемников. На той стороне Малаккского пролива как раз в это время оперировал известный капер Сюркуф, а совсем рядом, на Филиппинах базировалась испанская манильская эскадра и их французский союзник — адмирал Серси. Последний успешно крейсировал в этих водах всего год назад, беря английских купцов в призы десятками, а дипломатический агент Виктории писал из Макао о крупной стычке, что произошла полтора года назад в проливах Воровских островов между адмиралом Серси и англичанами.

В общем, отголоски европейских войн, борьба за колонии и внутренние конфликты создавали в Южно-Китайском море то самое поле возможностей, о котором всю дорогу говорила Галина Ивановна. Но вместе с возможностями появлялись и серьезные риски. Их отряд был слишком мал в сравнении с вовлеченными в противостояние силами.

— Ни у кого из них нет к нам вопросов или претензий, — заверила Галина Ивановна. — Они слишком сильно заняты друг другом и наживать лишних врагов никому не с руки. Всё что нам нужно, это сидеть на месте и ждать, кто из них заглянет на остров первым и прояснит ситуацию.

Несмотря на спокойствие начальницы, Раш и его подчиненные не собирались греться на солнышке подобно толстым беспечным котикам в ожидании зверобоев с дрягалками. Едва затяжной дождь прекратился, гвардейцы занялись изучением этой благословенной земли. Помимо собственно укрепленного лагеря полковник наметил места для секретов и засад. Несколько замаскированных пушечных позиций позволяли поставить под огонь как входящие в залив корабли, так и возможный десант, а вооруженные винтовками гвардейцы имели возможность выбить командиров и проредить подступающее войско, прежде чем его встретят многозарядными дробовиками и картечью защитники лагеря на пальмовом холме. В случае появления значительных сил противника лагерь по плану Раша вообще предполагалось отставить. В конце концов, их целью являлось не удержание острова, а собственная безопасность. Люди могли укрыться на поросшей лесом горе Бесар, что возвышалась на северной стороне залива. В европейских лоциях её называли холмом Бинтан и она служила ориентиром при входе в Малаккский пролив. Там же, на севере в заросшей бухточке (или даже в дельте безымянной реки) при необходимости можно было укрыть и шхуну.

Вместе с Рашем местность обследовали и гражданские участники экспедиции. Эти скорее из любопытства и жажды знаний, а также в поисках пропитания.

Дичи и на самом острове и в омывающих его водах водилось достаточно. Пару раз видели морских коров, что паслись в густых зарослях водорослей на мелководье. Рыба тоже встречалась во множестве.

— Акул здесь полно, — сказал Мамун. — Но они вас не тронут, им есть чем питаться. Скорее вас убьет жгучая медуза или морская змея.

Если не считать пальм и мангровых кустов, то лес на суше почти полностью извели под плантации гамбира и черного перца, а также на топливо для вываривания листьев, из которых получали пасту для дубления и покраски кож. И хотя промысел этот с уходом населения пришел в упадок, настоящие деревья сохранились только на высоких холмах. Там в основном обитали обезьяны и какой-то крупной дичи они не встретили. Однако, одичавшие свиньи вполне обходились болотами, а на многочисленных пляжах и косах часто попадались черепахи.

Мамун показал им орехи, растущие на высоких пальмах. Они, собственно, и назывались пенанг. Употребляли их для жевания вместе с листьями бетеля. Мамун сказал, что раньше пальмы даже высаживали на плантациях, но поскольку теперь людей на острове почти не осталось, то китайцам хватало и диких. Он также вспомнил, что орех используют как средство от кишечных червей.

— Нужно будет прихватить немного для лекаря Бритюкова. И для Варвары. Может в её лабораториях получат что-то стоящее.

* * *

Из-за хлопот последних дней и проливных дождей они забыли выпустить вторую партию исследовательских бутылок. А кроме того, у них нашлось ещё одно дельце. Поскольку «Незевай» не заходил в Макао ради экономии времени, почту для Лондона требовалось передать на какой-нибудь проходящий корабль.

В принципе они могли сплавать и внутрь пролива, в Малакку, где обосновались британцы. Дело одного-двух дней. Туда и обратно — три от силы. Но тогда пришлось бы оставить экспедицию без корабля. К тому же, кто знает, в британском порту их могли арестовать, задержать, устроить какую-нибудь проверку. Перехватить «индийца» у входа в Малаккский пролив представлялось наиболее верным и безопасным решением.

Так что «Незевай» снимался с якоря ранним утром (европейцы предпочитали проходить узкие и опасные места в светлое время суток) и возвращался на якорную стоянку к вечеру. А весь день крейсировал между Джохором и Риау.

Им пришлось выходить в море на протяжении целой недели. В конце лета — начале осени в сторону Калькутты европейцы проходили не часто. Летние муссоны способствовали плаванию в Кантон, а не из Кантона, но и до открытия торгов оставалось еще больше месяца. Митя, однако, ничуть не расстроился. Напротив, прогуливаясь по спокойному морю на лишенной пассажиров шхуне, он почувствовал прежнюю свободу, пусть и был, что называется, на коротком поводке.

На восьмой день им улыбнулась удача. Сарапул заметил паруса и вскоре они увидели корабль. Он выглядел поменьше обычных «индийцев», но явно был европейским. Компания и частные торговцы использовали на местных маршрутах суда средних и малых размеров. Часто их строили прямо на местных верфях и они никогда не посещали порты метрополии. Британцы называли такие суда провинциальными кораблями.

Выстрелив в направлении европейца из фальконета, «Незевай» поднял «Большую Медведицу». Кажется шкипер американский флаг узнал. Потому что не попытался удрать, а убавил паруса до минимума и спокойно дождался, когда с «Незевая» спустят лодку.

Митя отправился сам и взял с собой Барахсанова (тот лучше других знал иностранные языки), оставив за старшего Малыша Тека. На всякий случай он нацепил треуголку, а не привычную широкополую шляпу, но от мундира отказался. Тот дожидался особого случая, какого-нибудь официального приема. Торговому судну вовсе не обязательно пускать пыль в глаза.

На палубе их встретил капитан, настоящий морской волк, который представился Хендерсоном. Его корабль назывался «Милфорд» и он считался свободным торговцем, действуя в этих водах по лицензии достопочтенной ОИК. Мистер Хендерсон вёл себя запросто, без присущего компанейским капитанам снобизма. И это сильно облегчило дело. Барахсанов представил Митю, представился сам, затем показал бутылку «Незевая» и предложил поговорить.

Выяснилось, что «Милфорд» шёл с грузом в Бомбей. Если «индийцы» европейских компаний являлись своего рода аристократией морской торговли, то свободные купцы подбирали с их стола хлебные крошки. Они не привязывались к сезону и ветрам, их не сопровождали вооруженные корабли, почему одиночки часто становились добычей пиратов и каперов. Больше всего мистер Хендерсон радовался, что встретил миролюбивых американцев.

— От наших флотских всякое можно ждать, — пробурчал он. — Заберут матросов, а у меня и так не хватает. В Кантоне матросами не разживешься. И французы нашего брата стригут. На караван-то компании им нападать не с руки.

— На той стороне пролива сейчас крейсирует Сюркуф, — остерег Барахсанов.

— Знаю, — отмахнулся шкипер. — Зайду в Малакку, постараюсь пристать к какому-нибудь конвою.

Он, конечно спросил, что забыли американцы в этих кишащих пиратами водах? Митя вовремя вспомнил, что находится здесь не как частное лицо, но офицер морского резерва. А поэтому секретов выдавать не стал, сказав, что они собирались торговать с местными купцами, да вот, никого в городе не нашли. И чтобы не дать хозяину продолжить расспросы, спросил сам, не знает ли мистер Хендерсон где находится султан островов Риау?

Тот, однако, мало что мог сказать.

— Тут недавно эскадра Питера Ренье знатно пощипала голландцев, навела шороху, — шкипер пожал плечами. — Но всех подробностей не знаю.

За пару бутылок «Незевая» шестилетней выдержки и несколько серебряных монет, мистер Хендерсон согласился взять почту. Один комплект предназначался в Калькутту, другой в Лондон и в Ярмут.

* * *

После отправки почты, Галина Ивановна быстро нашла «Незеваю» новое дело. Вместе с Рашем и господами промышленниками она решила осмотреть акваторию и исследовать соседние острова. Начали с того небольшого, на котором стояла полуразрушенная голландская крепость, прикрывающая южный фарватер. Да ней проще было добраться на лодке, однако, Галина Ивановна хотела иметь под рукой настоящую силу.

Голландский форт представлял собой насыпанные из земли и глины орудийные бастионы, стены которых укрепили кирпичной кладкой. Кладка выглядела аккуратной, но среди кирпичей не нашлось двух похожих, словно их лепили, кто во что горазд. Они отличались размерами, цветом и даже формой. Никаких зданий наверху не сохранилось. Судя по всему в центре когда-то располагалась казарма и пороховой погреб, но теперь там всё обвалилось.

Андрей составил план крепости и сделал несколько рисунков.

— Интересно, откуда голландцы взяли кирпич? — спросил Афанасий, колупая пальцем шов кладки. — Неужели привезли с собой?

— Батавия не так далеко, вполне могли набрать вместо балласта, — предположил Митя.

— Здесь хорошая глина, — сказал Мамун. — Можно быстро налепить каких надо и обжечь.

— Не думаю, что здесь достаточно дерева, — заметила Галина Ивановна.

— Покажешь мне эту глину? — попросил Афанасий.

Он, похоже, уже прикидывал, как развернётся на новом месте. Форпост наверняка будет нуждаться в строительных материалах. А дерево можно доставить с соседних островов.

— Здесь стояли две пушки на восемнадцать фунтов и много двенадцатифунтовок, — сообщил Мамун.

— Серьезный калибр, — согласился Раш.

На самом деле серьезным он был лишь по меркам Виктории. Британцы ставили на морские крепости куда более крупные орудия. Да и Голландцы тоже. Но компания, как они уже поняли, предпочитала могуществу скорострельность.

— Какой-то он бестолковый, — добавил полковник, крутанув головой.

Митя не сразу понял, что тот имел в виду. Голландский форт прикрывал глубоководный фарватер, ведущий к городу, и мог противостоять другой европейской державе, вздумай она прислать фрегаты или другие крупные корабли. Однако их главными соперниками в этом районе были бугийские пираты и джохорские султаны, которые использовали легкие мелкосидящие суда. Множество мелководных проток шли в обход крепости и туземцам на проа и джукунгах мощные пушки помешать не могли.

Возможно, именно эта уязвимость позволила султану Махмуду отбить остров у голландцев, и она же послужила основной причиной того, что и сам Махмуд Риаят Шах решил сменить столицу. Здесь, рядом с главным маршрутом мировой торговли, он чувствовал себя, как на витрине, защищенный лишь хрупким стеклом.

Американская экспедиция тем более не располагала силами, спсобными удержать крепость. Полковник изначально выбрал другую стратегию обороны. Но и пренебрегать преимуществами крепости он не мог. С бастионов форта открывался хороший обзор, в том числе были видны ближайшие подходы к проливу с юга. Это следовало использовать.

— Поставим здесь пикет, — решил Раш. — Если застава увидит какую опасность, поднимет тряпку на шесте или другой какой знак. Да и пошуметь не мешает, пусть думают, что здесь прочная оборона. Поставим пушку.

— Пушка потребует людей, — напомнила Галина Ивановна. — А у нас и так лагерь охранять некому.

— Мы поставим не настоящее орудие, что-нибудь лёгкое, — предложил Раш и повернулся к Мите. — Сможете выделить мне сигнальную, шкипер?

Митя пожал плечами. Фальконет, выполняющий роль сигнальной пушки, ему было не жалко. Но вряд ли однофунтовое орудие сможет кого-то обмануть. Слишком слабый звук, слишком маленькое облако дыма. Чуть больше чем у старого мушкета. Лучше поставить здесь карронаду. Возни чуть больше, но издалека выглядеть будет солидно.

Митя как мог объяснил свою мысль гвардейскому полковнику.

— Думаю понадобится и лодка, чтобы пикет смог удрать, — добавил шкипер. — А раз так, то предлагаю поручить это дело моим парням. Отсюда грести до якорной стоянки будет сподручнее. И не потребуется снимать охрану с лагеря.

— Отлично! — кивнул Раш. — О сигналах договоримся позже.

После этого они отправились на крупный остров под названием Батам, что находился на другой стороне пролива Риау, примерно в пятнадцати морских милях от заброшенного города. Собственно Батам и являлся основной целью всей экспедиции. Сейчас он выглядел диким, не приспособленным для жизни и представлял собой сплошные мангровые заросли, болота и джунгли. Всюду преобладали два цвета — рыжая земля и яркая зелень растений.

Остров окружали неудобные для крупных парусников отмели, а берег не имел ни одной защищенной от ветров бухты и ни единого подходящего под застройку клочка земли. Лишь в глубине острова имелась относительно удобная возвышенность.

Зато пресной воды на Батаме имелось сколько угодно. Вместе с живностью которая там обитала и болезнями, которые распространяли микроскопические организмы. Ничего здесь не выглядело пригодным для основания торговой станции или тем более города.

— Алексей Петрович утверждал, что болота и отмели не имеют значения. Мы осушим одни и углубим другие. Нам нужен остров, а если не остров то хотя бы его северо-восточная часть, а если не в собственность, то хотя бы в длительную аренду. Любой договор, который закрепляет его за нами надолго или навсегда. С ежегодными взносами или единовременной выплатой, или с любого вида помощью, кроме, пожалуй, прямого выступления против европейских наций. Мы, конечно, постараемся выбить условия получше.

«Незевай» прошел вдоль берега и они с трудом нашли песчаный пляж, где можно высадиться и вытащить лодку. Но углубляться в джунгли пока не решились. Из зарослей раздавались природные звуки — крики, треск, пение. Ни запаха дыма, ни звона железа, ни человеческой речи.

Прямо сейчас эти земли пустовали. Если только оранг-лауты или пираты не скрывались где-нибудь среди мангров. Их дома на сваях, поставленные в заросших дельтах рек, обнаружить было бы непросто.

В любом случае, как пираты, так и морские люди в счёт не шли. Казалось бы, раз так, поднимай «Большую медведицу» и провозглашай землю своей. Но здесь так дела не делались. Это не Южные моря с маленькими бесплодными островками, здесь каждый камень уже принадлежал какому-либо сформировавшемуся государству. А чаще всего претендентов находилось несколько.

— Нам важна законная возможность организовать здесь факторию, — сказала Галина Ивановна. — Господин Тропинин утверждал, что со временем из торговой станции вырастит огромный город с миллионом жителей.

— Эка хватил, Алексей Петрович, — недоверчиво произнес Мамун. — Просто мечтатель.

— Если бы он не выпускал десятками шхуны, не построил паровую машину, заводы и много чего ещё, я бы и сама не поверила.

— Малаккский пролив, — сказал Барахсанов. — Этот остров стоит как раз на пути. И поставь здесь простой кабак, в него быстро набьются моряки. Все захотят напиться свежей воды, поесть мяса и получить ласковых женщин.

Галина Ивановна фыркнула.

— Но миллион? — не поверил Мамун.

— Дело наживное, — пожал плечами Афанасий Титыч. — Рыжая земля то что надо для кирпича. Построим дома, крепости, пирсы…

Он уже явно подсчитывал в уме барыши.

А Митя вспомнил о пустоши, что они нашли на месте некогда процветающего Танджунг Пинанга. Строительство городов в таких беспокойных местах представлялось ему ненадежным. Но вслух ничего не сказал. Не его ума дело.

— Но что мы можем им предложить? — спросил Афанасий Титыч, вытирая лицо платком.

Четыре вещи, — сказала Галина Ивановна и принялась загибать пальцы. — Богатства, то есть серебро, золото, меха, нефрит; оружие, превосходящее качеством британское и боеприпасы к нему (она загнула второй палец); союзнические отношения и, наконец, торговля.

— Оценят ли они все эти вещи?

— Здесь правят не индийские раджи, у них нет своей Голконды с алмазами и самоцветами. И нет большого числа воинов, как у китайского императора. Поэтому наше предложение будет достаточно весомым. Но конечно, многое зависит от политических и культурных ограничений. А что до торговли… В регионе доминирует Китай и даже испанское серебро, которое добывается в Америке и поставляется на Филиппины, утекает главным образом в Китай. Мы способны организовать независимый ручеёк и тот кто предоставит нам под него место, сможет получить свой кусок пирога.

Глава 28 Пираты

Как и остальная команда «Незевая», Митя не верил в нападение пиратов, дикарей или тем более европейских держав. Он чувствовал себя спокойно в присутствии стольких-то пушек, гвардейцев и настоящей сухопутной крепости. Не то, что на Нука-Хива, когда в подчинении шкипера находилось всего четверо человек команды, да и те предпочитали проводить время с любвеобильными островитянками, в то время как сотни людоедских глаз поглядывали на шхуну из-за каждой скалы.

Не удивительно, что об обещании полковнику устроить сторожевого пикет в старой голландской крепости, Митя благополучно забыл. Или вернее постоянно откладывал это второстепенное дело на потом. Не спешил. Всегда находились дела поважней — подправить снасти, высушить паруса, пополнить запасы воды, дать очередной урок обсервации юнге.

Появление в акватории гостей стало для всех неожиданностью. Юркий, но довольно крупный проа незамеченным пробрался мимо голландской крепости, обогнул с запада небольшой остров Домпак и устремился прямо к стоящему на якоре «Незеваю».

Не заметив лагеря на холме, пиратская лодка набросилась на разукрашенную шхуну, точно голодный тунец на кусок красной тряпки. Дело происходило ранним утром и кроме вахтенного Малыша Тека на палубе никого не оказалось.

— Полундра! — заорал Малыш.

Этому странному возгласу его научил Пулька, который сам услышал его впервые от российских моряков в Порт-Магоне. Пулька и появился на палубе первым.

— К оружию! Тревога! — закричал уже он и закричал куда громче.

Митя выскочил из каюты в одних подштанниках. Ночь была теплая, влажная, он обливался потом, поэтому снял с себя всё. Благо Галина Ивановна на шхуне больше не ночевала.

Он догадался прихватить дробовик. Остальные были безоружными, а открывать несгораемый шкаф не осталось времени.

— Барахсанов, Пулька! К пушке!

Карронада к счастью стояла заряженной, к ней и бросились моряки. Барахсанов (тоже в одних подштанниках) сорвал парусину, укрывающую орудие, а Пулька уже раздувал фитиль в банке из-под тушёнки.

Ветер задувал с юго-запада и проа подходил оттуда же, поэтому его парус закрывал всё что происходило внутри. Возможно, судно не вызвало бы у Малыша Тека тревогу, мало ли, кто мог нанести им визит? Если бы судно не устремилось прямо в борт «Незевая», и если бы не смуглый человек с мушкетом в руках. Его бронзовый мускулистый торс походил на носовую фигуру фрегата. Если не считать небольшой юбки или возможно набедренной повязки и вполне европейской кожаной перевязи на голой груди, другой одежды человек не имел. Он стоял на самой кромке носовой надстройки, что выдавалась далеко вперед, и явно целился в Малыша. А не стрелял до сих пор лишь потому, что порыв ветра раскачал судно, так что палуба некоторое время приходила к равновесному состоянию.

Холм на соседнем острове создавал в этом месте ветровую тень. Попав в неё, проа сразу же замедлил ход. Вместе с тем прекратилась и качка. Человек с мушкетом очевидно заметил, что народу на палубе шхуны прибавилось, и выстрелил в их сторону примерно со ста саженей. Дистанция слишком большая даже для опытного стрелка. Пуля ударила в борт. Митя тут же сделал ответный выстрел. Скорее для острастки — дробовик на таком расстоянии тем более был бесполезен.

Выстрел кажется не произвел впечатления на разбойников. Во всяком случае проа не свернул в сторону, а продолжил медленно сокращать дистанцию. С той стороны больше не прозвучало ни звука, а человек с мушкетом молча соскочил с крыши и пропал из виду.

Барахсанов не стал больше ждать и запалил фитиль, Жахнула заряженная картечью карронада. Смертоносные шарики пронеслись на половине высоты мачты, надев дырок в чужом парусе. Сноп искр немногим отстал от картечи. Даже лучший быстрогорящий порох давал их достаточно много, чтобы поджечь сухое дерево или ткань, если те окажутся в непосредственной близости от орудия.

Не исключено, что огня на проа испугались больше чем свинца. Судно отвернуло в строну. При этом его команда перебросила парус на другой борт и он перестал закрывать готовых к атаке людей. Незевайцы увидели два десятка пиратов, вооруженных мушкетами, клинками или пиками. Смуглые, босые, в штанах по колено. В безрукавках, коротких рубашках или вовсе с голыми торсами. На головах повязки, другие покрыты шляпами разнообразных фасонов. Несколько мушкетов выстрелили, но никого на шхуне не задели.

Два десятка злобных глаз проводили добычу, которая оказалась не по зубам. Взять шхуну наскоком не удалось, а ввязываться в бой обитатели лодки не решились. Даже набитые до отказа проа не могли соперничать при боевом столкновении с небольшой, но вооруженной шхуной, вроде «Незевая». Стрельбу на проа прекратили тоже, возможно берегли порох, который в этих краях считался недешевым.

Теперь Митя смог разглядеть противника более тщательно. Лодка походила на те, что он во множестве видел на Гавайских островах и в Южных морях — основной корпус с балансиром; парус, похожий на семечко чертополоха, или крабовую клешню, как это подметили голландские моряки. И только когда проа решил сменить курс, он заметил, что балансира у лодки целых два.

— Тримаран, получается, — задумчиво произнёс Митя.

Удалялся проа со столь же высокой скоростью, с какой до этого приближался к шхуне. Лёгкие местные корабли вообще отличались шустростью, про что Митя конечно знал из разговоров перед отплытием, но воочию убедился уже здесь, в Южно-Китайском море.

* * *

Выстрелы подняли на ноги обитателей лагеря. Митя некоторое время наблюдал за суетой, что там поднялась. Народ разбежался по позициям, задымили фитили. Несколько бойцов перемахнули через вал и исчезли в зарослях, другие выступили вперед, держа наготове винтовки. С отступлением проа, угроза лагерю и шхуне не исчезла совсем.

Поэтому оставив шхуну на Барахсанова, Митя с Малышом Теком спустились в лодку и направились к берегу, чтобы переговорить с остальными и условиться о дальнейших действиях.

Когда все собрались в командной палатке, Малыш пересказал всё, что видел с самого начала, а Митя добавил то, что счел нужным.

— Это не могли быть люди султана? — спросила ГалинаИвановна. — Мало ли чего им про нас рассказали?

— Нет, — покачал головой Мамун. — Люди султана обязательно сошли бы на берег, чтобы объявить его волю. Они не напали бы внезапно первыми, даже рискуя потерять голову. Это выглядело бы как трусость и показало бы слабость султана.

— Вопрос в том, имеем ли мы дело с шальным налётом небольшой банды или они всего лишь разведка более крупных сил? — заявил Раш. — Если второе, то нужно готовиться к худшему.

Митя подумал, что полковник в любом случае будет готовиться к худшему.

— Думаешь, они вернутся? — спросила Галина Ивановна.

— Уверен. Если мерзавцы увидели лагерь и укрепления, то вряд ли сочли их слишком мощными. А шхуна и вовсе выглядит как легкая добыча. Такую грех оставлять конкурентам.

В его словах имелся резон. Проа считались весьма быстроходными судами, способными если надо уйти и от европейских кораблей и от джонок. Точно охотничьи собаки, они могли обнюхивать островки, проливы, бухточки в поисках поживы, а потом сообщать основным силам и те уже наваливались на жертву с кораблей покрупнее.

— И каков план? — спросил Митя.

Не дожидаясь конца совещания, Раш подозвал к себе Аляпу и выдал несколько неотложных приказов. Главным образом они касались устройства дозоров и засад на дальних подходах. Полковник и сам вышел если не из пиратов, то из шайки дезертиров, так что хорошо был знаком с разбойничьей тактикой.

— Вам стоил бы все же выставить пикет на голландской крепости, — упрекнул Раш Митю, едва вернулся к разговору.

— Моя вина, — согласился Чеснишин. — Сразу же займусь этим.

— Кроме того нам не мешает усилить оборону, — произнес Раш. — И у меня есть пара идей, что можно предпринять.

— Не тяните кота за хвост, — сказала Галина Ивановна.

— Мы устроим засаду возле восточной протоки. Поставим там пару пушек из чех, что предназначены султану.

— Они потребуют много людей, — напомнила начальница.

— Пусть сделают хотя бы по выстрелу. Для этого много людей не нужно.

— Хорошо, полковник, — согласилась Галина Ивановна, а потом неожиданно выругалась: — Чёртовы манильские галеоны!

— Причем здесь манильские галеоны? — не понял Раш.

— Нам следовало отправить экспедиционный корпус сюда, а не в Монтерей или куда там намылился Алексей Петрович. Здесь сейчас неустойчивое равновесие, когда даже небольшой отряд с парой пушек сможет вершить историю.

— Но у нас есть небольшой отряд с парой пушек, — осторожно заметил Митя.

— Это так, господин Чеснишин, — вздохнула Галина. — А если придут англичане? Или французы? Или Голландия отвоюет свободу и вернется сюда?

Она словно забыла, что буквально несколько дней назад не верила ни в какое нападение со стороны европейцев.

— Мы же отправились в дипломатическую миссию, а не в военную, — напомнил Раш. — Не то, чтобы я не желал иметь под рукой весь полк.

Галина Ивановна вновь вздохнула.

— Верно. Но меня просто жаба давит, когда мимо рта проплывает такой жирный кусок, как Голландская Индия.

Они вернулись на шхуну с Мамуном и полковником, чтобы ещё раз договориться о взаимодействии.

— Сарапул, Васятка, — сразу же распорядился Митя. — Тащите карронаду в лодку, и прихватите пару зарядов к ней.

— Картечь или ядро? — уточнил Сарапул.

— Нет, только порох и пыжи. Ты отправишься со мной в голландскую крепость. Теперь дальше… — он повернулся к Рашу. — Какой сигнал подавать?

Полковник подумал, посмотрел на ближайшие острова и, что-то прикинув, и кивнул.

— Если после вашего выстрела гости пойдут фарватером, поднимайте черный. Если повернут к восточной протоке, то белый. Сколько будет кораблей, столько тряпок и поднимайте.

— Полагаете корабль будет не один?

— Скорее всего. Если они вообще нападут, то крупными силами.

Митя прикинул запасы темной одежды и светлой парусины. Пожалуй, хватит на целый флот. Заскочив в каюту прихватил и то и другое.

Сарапул с юнгой уже спустили карронаду в лодку. Но юнгу Митя решил оставить на шхуне. С небольшой лодкой вполне могли управиться трое. Кроме Сарапула с ним отправился Барахсанов.

— Малыш, на тебе «Незевай»! — сказал на прощание шкипер.

Втроем они погребли к крепости.

Ещё раз обследовав её, Митя с Барахсановым остановились на южном бастионе. Его открытая площадка давала лучший обзор. Карронаду поставили прямо здесь. Укрытия для неё не нашлось — зубцов бастион не имел. Но им не требовалось вести длительный обстрел идущих по фарватеру кораблей.

Затем ни отыскали подходящий ствол дерева для сигнальной вешки. Нашли для неё место, видное с Пальмового холма. В стороне поставили навес из парусины, сложили очаг из обломков кирпича, соорудили для него укрытие, чтобы огонь не был заметен в ночи. Неизвестно, сколько придется нести вахту.

В полдень солнце начало припекать, в сырых низинах парило, но на голландской крепости воздух сохранял морскую свежесть. На маленьком островке не имелось вонючих болот, а ветру с моря ничего не мешало продувать его насквозь, тем более поднятую над землей открытую площадку бастиона. И хотя движение воздуха было весьма умеренным, напора хватило, чтобы разогнать духоту.

* * *

Вечером их сменили Пулька с Малышм Теком, а утром Митя с Сарапулом вновь встали в дозор. Барахсанов с юнгой составили третью вахту. Часть дня они присматривали за шхуной, часть проводили в крепости. Иногда к ним присоединялся кто-нибудь из гвардейцев, а также Мамун или Вэнь.

Люди ожидали нападения несколько дней. Затем успокоились и всё меньше верили, что пираты придут. Многие вернулись к прежним делам. И только дежурство на голландской крепости, однажды организованное, продолжалось не смотря ни на что. Сарапул и Малыш Тек несколько раз замечали на горизонте парус, но тот не приближался и мог принадлежать рыбакам, мелким торговцам или перебирающимся с острова на остров оранг-лаутам.

В тот день, когда пираты вернулись защитников на бастионе оказалось четверо. Митя с Сарапулом и Мамун с Аляпой.

Как раз начался прилив, когда Сарапул заметил паруса.

— Много парусов, — уточнил он, прикрывая глаза ладонью от солнца.

Остальным пришлось воспользоваться подзорными трубами, чтобы, рискуя повредить глаза солнцем, увидеть корабли. Они вышли из-за дальнего острова (Пангкил, как назвал его Мамун) и выглядели непохожими один на другой. В этих местах различных типов кораблей и парусов имелось великое множество. И не удивительно — многочисленные племена, живущие на островах и торгующие по обширному океану, изобретали что-то удобное каждое для себя, рассчитывая на местные материалы. Крестьяне предпочитали простоту, рыбаки — устойчивость, контрабандисты — скорость, торговцы — вместимость. Пираты использовали весь набор судов для различных задач. Кичи, гарай, падаваканг, ланонг, — Мамун долго перечислял название кораблей и лодок, описывая парой слов каждый тип. Одни из них были меньше баркаса, другие не уступали размерами шхунам Виктории, а некоторые превосходили их. Вот и предположительно пиратская флотилия имела несколько замечательных образцов местной корабельной школы.

Помимо уже известного быстроходного проа, один небольшой кораблик обладал загнутым массивным носом, как у древних башмаков и такой же кормой. Ещё один походил на маленькую джонку. Но все они скорее относились к эскорту. Флагман, если можно так выразиться, оказался крупным даже по местным меркам. Он превосходил размерами «Незевай» и шёл среди других типов, словно кит в окружении сельди. Корабль имел по балансиру с каждой стороны и нёс сразу несколько прямоугольных парусов, поднятых на двухопорных (А-образных) мачтах. Некоторое время Митя размышлял, пытаясь разобраться со способом, каким люди управляют такой оснасткой, но бросил затею. У него сейчас имелись дела поважнее.

— Это и есть ланонг, — сообщил Мамун. — На таких плавают разбойники иранун. Хорошие воины.

Такой комплимент от представителя племени буги, которое лучшими считает только собственных бойцов, дорогого стоил. Слова Мамуна также означали, что перед ними скорее всего пираты, а не какое-то посольство султана.

В целом, ланонг выглядел как сильно перекормленный проа. Мамун заявил, что даже такие крупные корабли обычно не имели бортовых батарей и дело вовсе не в недостатке орудий или пороха. Он не успел договорить, но когда ланонг подошел ближе, Митя сам понял причину — кроме парусов корабль имел вёсла. По три десятка их опустились разом с каждого борта и принялись взбивать в пену пространство между основным корпусом и балансирами. Точно так же поступили и на других судах. Пираты не случайно напали именно теперь, в разгар прилива. Ветер, приливное течение и весла работали сообща, придавая флотилии ошеломляющую скорость.

— На веслах пленники, — с улыбкой сообщил Мамун. — Если нас захватят, мы окажемся рядом с несчастными.

— То есть, это по сути галера, — заметил Митя. — Чем она вооружена?

— Обычно на носу ставят длинную пушку, а на кроме несколько вертлюжных, — сказал Мамун.

Немного подумав, добавил, что пушки вообще у островных племен считаются редкостью, а в основном парни обходились саблями, устрашающими кинжалами керис и мушкетами. Они не вели морских сражений в принятой у европейцев манере, зато могли высадить на борт противника или на берег огромную толпу не знающих страха воинов.

Длинная пушка даже небольшого калибра могла стать серьезной угрозой для тонких бортов шхуны. И Митя подумал, что лучше бы направить пиратов по восточной протоке. Собственно, после того, как с крепости выстрелит карронада, пираты могли выбрать одну из трех возможностей. Штурмовать голландскую крепость, сойти с фарватера и взять мили две западнее, или же пойти восточным каналом между Бинтаном и Домпаком. Именно на третий вариант надеялись Раш и Митя. Он же выглядел и наиболее оправданным с точки зрения пиратов. Западный маршрут слишком отдалил бы их от города, поставил бы под возможный огонь городских батарей, а штурм голландской крепости занял бы много времени.

Тут Митя сообразил, что и его время уходит.

— Чёрт, мы не успеваем! — воскликнул он. — Варнаки гребут слишком быстро. Давайте уже стрелять и сваливать отсюда.

Оставаться вчетвером против армии пиратов даже на стенах голландской крепости никто из них не желал. Карронаду направили на флагманский ланонг и выстрелили.

Разумеется, никакой угрозы такой выстрел не представлял. Слишком далеко для того, чтобы ядро или картечь могли долететь до противника, тем более нанести ущерб. Поэтому карронаду даже не заряжали. Ограничились порохом и плотно загнанными пыжами. Но звук выстрела, а в большей степени облако дыма от английского пороха (уголь, селитра, сера) получились впечатляющими. Тот кто не слишком разбирался в артиллерии, мог принять такой выстрел за огонь из серьезного орудия.

Как и рассчитывал полковник, это заставило гостей повернуть на восток, чтобы воспользоваться мелководной протокой. В свою очередь это давало передовому пикету выигрыш времени. Вот только, как им распорядиться?

— Если мы выйдем в пролив на лодке они нас заметят, и тогда могут догадаться, что крепость пуста, — сказал Митя.

Если пираты узнают, что в крепости никого не осталось, то могут продолжить движение по фарватеру, а значит вскоре окажутся возле брошенного города и шхуны. И все планы полковника рухнут.

— Тем более, если с крепости больше не стреляют, — добавил Аляпа, не забывая перезаряжать пушку.

— И кроме того, ни перехватят нас, — сказал Митя. — Без паруса только на вёслах мы не сможем идти так же быстро, как они.

— Ну что касается нас, мы можем незаметно пересечь пролив между крепостью и Домпаком, — предложил Мамун. — Высадимся на нем, перенесем лодку на другую сторону в узкой части и оттуда доберемся до шхуны.

— С карронадой мы лодку вчетвером не перетащим, — усомнился Митя.

— Орудие лучше бросить, — согласился Мамун.

— Не велика потеря, — махнул рукой Аляпа. — У нас все равно не хватит людей для неё. Положим вон в те кусты, прикроем ветками, никто и не заметит. А как все закончится, заберем.

Так они и поступили. Сперва гвардейский сержант выстрелил еще раз, давая понять, что крепость готова сражаться, затем они подняли условный сигнал — четыре белых тряпки на длинном шесте. И только потом, стараясь не поднимать головы, направились к лодке.

Она уже покачивалась на воде, в паре саженей от берега, хотя выбираясь на берег они протащили её довольно далеко вглубь суши. Если бы не привязь лодку бы уже унесло приливным течением. Сейчас же это сыграло им на руку. Пробежав по мелководью все четверо запрыгнули в лодку, а Митя, потянув за нужный конец, освободил её от привязи.

На веслах первыми оказались Сарапул с Аляпой. Гребли они мощно и быстро преодолели неширокий пролив. Там все четверо спешились и, схватив лодку за леер, потащили по суше. Им повезло, что на пике прилива узкая часть острова (по сути вытянутый мыс) оказалась особенно узка, а топкий берег скрылся под водой. Правда пришлось обогнуть небольшой холм, увеличив путь на сотню шагов, но сил дотащить до воды пустую лодку хватило.

— Однако, надо было брать байдарки, — сказал Аляпа, вытирая лоб.

Как и всякий береговой чукча он ценил преимущество лёгкой лодки. Но сейчас ему никто не ответил. Мысль вышла запоздалой, изменить они ничего уже не могли, зато желали сохранить силы для предстоящей гребли.

Митя оглянулся. Не увидев на фарватере пиратскую флотилию, он убедился, что она продолжила путь по восточной протоке. Незевайцам же предстоял ещё один заплыв. И здесь им пришлось куда тяжелее, несмотря даже на помощь прилива. Предстояло грести полторы мили, а все четверо уже серьезно вымотались.

Лодка имела две пары весел, что позволяло работать в две смены. Но усталость брала своё. Ладони горели, мышцы сводило от напряжения, легким не хватало воздуха, а гортань пересохла так, что никто не мог произнести ни слова. Лишь пыхтение, выдохи, всё больше похожие на стоны, хлопки по плечу когда нужно меняться. Они менялись все чаще и уже не успевали отдохнуть. Непривычный к морскому делу Мамун сдался на середине пути. Он просто не успевал выгребать в нужном темпе. Другого напарника у Мити не имелось. Аляпа с Сарапулом оказались выносливее и последнюю сотню саженей вытянули на себе только они.

Это дало возможность шкиперу отдышаться, прочистить горло. Едва лодка коснулась борта, он быстро взлетел на палубу и начал распоряжаться даже не сбив дыхания.

— Малыш, Барахсанов — в лодку! Отвезите сержанта на берег и сразу обратно.

Отводить «Незевай» в северную бухту уже не имело смысла. Тем более, что несколько её карронад могли поддержать береговую батарею, вздумай пираты предпринять какой-нибудь обходной манёвр. Кроме того, следовало обезопасить самих себя и шхуну. Из-за приливного течения она развернулась на якоре носом к югу. И хотя пираты пошли обходным путем, именно с юга могли появиться другие их корабли.

— Рундуки, бочки, хлам… на нос! — распорядился Митя.

Пулька, Сарапул, Васятка бросились выполнять приказ, а Митя отправился в каюту за дробовиками и гранатами. Шхуне уже приходилось принимать бой в таком положении. Массивный нос конструкции усиливал прочность, а баррикада давала укрытие людям.

— Что ж, пусть так и будет.

Вскоре вернулись Барахсанов с Малышом. Они притопили лодку и присоединились к подготовке. Две карронады незевайцы поставили на левый борт, на тот случай если придется поддержать лагерь, а последняя заняла место на носу шхуны в своеобразном форкастеле. Митя прихватил трубу и поднялся на полуют, чтобы лучше видеть сражение, которое вот-вот готово было начаться возле Пальмового холма.

Глава 29 Пальмовый холм

Пираты обогнули остров Домпак по восточной протоке. Через подзорную трубу Митя наблюдал с «Незевая», как из-за острова показалась первая самая маленькая лодка. Вроде той, что проводила разведку, а может она самая.

В расчете именно на этот манёвр, Раш устроил на берегу скрытую позицию, куда поставил две пушки, взятые из тех, что предназначались султану. К ним он приставил всего двух гвардейцев. Без нормальной обслуги никто не рассчитывал, что пушки сделают больше чем по одному выстрелу. Но и единственный залп оказался впечатляющими. Батарея ударила внезапно, а пираты в проплывающих мимо кораблях сидели так плотно, что картечь выбила сразу дюжину человек.

Если бы пираты развернулись в сторону батареи, если бы высадились в этом месте, то возможно смогли бы захватить две превосходные пушки. Однако потеряли бы время и энергию атаки. Многочисленные болота, заросшие манграми устья ручьёв, неровности местности задержали бы их продвижение п суше, растянули бы войска, позволив стрелкам Раша выбивать командиров и наиболее активных бойцов. Пираты, однако, на залп не отреагировали, не стали даже тратить заряды, чтобы обстрелять позицию из мушкетов. О трудностях пересеченной местности они знали не хуже полковника, а может даже и лучше.

Не изобретая какую-то хитрую тактику, флотилия направилась прямиком к тому месту, где раньше находилась столица Джохора а теперь на холме стояла лишь дюжина палаток да земляной вал с габионами из плетней.

Высадка в очередной раз показала, что глупыми разбойники не были. Они дожидались пика прилива не ради одного только быстрого хода. Высокая вода позволила подойти их судам гораздо ближе к твердой почве. Десанту не пришлось утопать по колено в грязи приливной полосы и продираться сквозь невысокие, но цепкие мангровые кусты. Они не рисковали провалиться в грязевую яму, порезать ноги о скрытые илом ракушки или коряги. Воинам оставалось лишь преодолеть около версты вверх по относительно ровному и твердому склону.

Толпа повалила на берег, выкрикивая различные боевые кличи, призывая на помощь Минамангуна, Аллаха и какие-то ещё вышние силы. Даже по оттенкам кожи и цвету волос было видно, что люди принадлежат разным племенам и народам. Часть пиратов не носила ничего кроме набедренной повязки, другие были в штанах, до колен или ниже, срамоту третьих прикрывало нечто бесформенное, возможно они просто подвернули местное длинное платье сарунг, так, чтобы полы не мешали бегу. Лишь на людях, что остались в лодке, это клетчатое одеяние спускалось до щиколоток. Куртки, безрукавки, рубахи, если они имелись, тоже сильно разнились, но преобладали кожа и дешевые кантонские ткани.

Вооружение не уступало в разнообразии одежде. Некоторые из пиратов держали в руках кривые сабли, другие — пики, вроде тех, какими пользуются при абордаже британцы, знаменитых крисов с волнистым лезвием Митя заметил всего два или три, хотя мог и ошибиться на таком расстоянии. У некоторых имелись пистолеты, мушкеты или мушкетоны, но явно видавшие виды, некоторые с дымящимся на бегу фитильным замком. Стреляли они редко, очевидно, приберегая заряды для более короткой дистанции.

Растущие тут и там пальмы, низкие и не слишком густые кусты, не могли послужить серьезным препятствием для наступающих. Однако, некоторые из них стали хорошим укрытием для стрелков Раша. Гвардейцы подпускали толпу на сотню шагов, отстреливали наиболее прытких, а затем отступали к следующему временному рубежу. Пушки на валу молчали. Ждали своего часа.

Орудия дали первый залп, когда армия разбойников преодолела примерно половину склона и передовые бойцы выбрались на более пологий участок. Картечь сбила со склона первый ряд наступающих, заставив на время остальных прекратить бег. Затем, сообразив, что на перезарядку требуется время, пираты припустили с еще большей силой, желая опередить следующий залп. Однако, в распоряжении Раша пушек оказалось больше чем обслуги к ним. Поэтому второй залп прогремел всего лишь спустя половину минуты.

После двух залпов численность первой волны уменьшилась вдвое. Если бы те из пиратов, что всё ещё бежали впереди, сочли бы за труд обернуться, они бы увидели, что значительная часть их соратников уже лежит на земле или отступила к лодкам. Тогда, возможно, разбойники отказались бы от продолжения приступа. Но безумие и жажда добычи гнали их вперед. И как не желал Раш избежать рукопашной схватки, она всё же завязалась на гребне вала.

Горстка защитников имела преимущество в позиции, вооружении, но людей не хватало, чтобы закрыть весь периметр. Бросив северные и западные укрепления на произвол судьбы, защитники собрали против острия атаки всех, кто мог держать оружие, включая посольскую часть экспедиции во главе с самой Галиной Ивановной, её секретарем и слугами из «Олимпа». Надо сказать, креолка неплохо орудовала клинком, сказались ежедневные упражнения на борту шхуны, Хотя теперь ей приходилось сражаться не в учебном поединке один на один, а в свалке, где ещё нужно отличить своего от чужого. А это оказалось непросто. Гвардейцы Виктории не носили униформу за исключением парадных красных плащей. На бой они облачались в удобную, неброского цвета одежду, нарочно покрытую пятнами под цвет местности. Когда стрелки сидели в засаде это здорово помогало скрыть их от вражеских глаз, но в мельтешении цветных лоскутов одеяний десятка народов отличить своих от чужих стало сложно. Это заставило Галину Ивановну отступить на пару шагов, а её врагам забраться на вал.

Митя увидел Андрея, молодого секретаря Галины Ивановны. Тот совсем не умел обращаться с оружием. Он стрелял из дробовика в набегающую толпу не целясь и даже не пытаясь экономить заряды, а когда они иссякли, взял в руки нечто вроде копья или пики. Опытный разбойник с легкостью отбил первый же его выпад и, как показалось Мите, простым ударом кулака повалили секретаря на землю.

Чеснишину стал неловко, что вся его команда — шесть здоровых людей, да в придачу Мамун не участвуют в схватке, хотя их помощь, возможно, пришлась бы кстати. Теперь было поздно переправляться на берег. Они не успеют прорваться к своим, а для удара во фланг семи человек слишком мало. Карронады тоже не помогут. Они не то что не попадут во врага, но даже не добьют до него. Вот если бы пираты предприняли обходной манёвр с запада, им бы мало не показалось. Или если бы на борту остались длинноствольные пушки.

Митя покосился на фальконет. Если зарядить его небольшим ядром, оно могло бы достать. Но нет… малый вес… да еще на излете… вряд ли получится много толку. Оставалось лишь наблюдать и слушать.

От якорной стоянки до вершины холма было около полутора миль, и звуки битвы доносились сюда с искажением. Выстрелы дробовиков сливались в подобие громовых раскатов. Клинки при столкновении издавали не только лязг, но странное заунывное гудение, вроде порванной басовой струны виолончели, а крики, стоны, искажались, становясь похожими на тоскливое хоровое пение или ропот сказочных существ.

Наблюдение через подзорную трубу тоже не давало чёткой картины. Пыль, пороховой дым, вспышки, обломки габионов, кровь, мельтешение одежды, лоскутов парусины, мешали разобрать детали происходящего. Но по общему перемещению бурлящего скопления сражающихся людей стало понятно, что напор пиратов ослаб, а затем и вовсе остановился.

Гвардейцы справились. Полковник собрал возле себя горстку ветеранов и предпринял решительную контратаку. Пираты оставили вал и покатились назад по склону. В спину убегающим вновь принялись стрелять пушки, винтовки, дробовики.

На одном из последних совещаний Раш заверил, что при серьезном и организованном сопротивлении пираты обязательно отступят. Так и произошло. И преследовать разбойников в обычных условиях не имело бы никакого смысла. Однако, экспедиция до сих пор пребывала в позорном неведении относительно происходящих вокруг событий. И для прояснения ситуации возникла необходимость взять пленного.

Некогда Алексей Петрович Тропинин ради получения информации пленил самого Раша, который в то время возглавлял небольшую шайку разбойников и дезертиров в мангровых болотах Бенгалии. В Виктории почти каждый знал эту историю. Теперь седовласый полковник оказался по другую сторону добра и зла, но урок помнил. Он посоветовал стрелкам выбирать того, кто богаче одет или отдает команды другим, и стрелять таким в ноги. А сам возглавил добровольцев, что бросились вдогонку пиратам.

Те, что вовремя отступили, оказались вне досягаемости кнтратаки. Они уже грузились на корабли и выбирались обратно в море. Впрочем и это оказалось непросто. Теперь беглецам не помогал ни ветер, ни приливное течение. Шли они только на веслах, из-за чего крупное судно, ланонг, где использовали рабов ушло вперед, а его мелкие консорты, где гребли сами воины, сильно отстали. И воинов стало меньше и сил у них после неудачного приступа почти не осталось.

Тем временем два гвардейца, что находились при при двух пушках в засаде, уже подготовились и на этот раз они зарядили орудия ядрами. Небольшая ширина протоки и низкий берег позволяли им сделать почти идеальный прямой выстрел. Посланные над самой поверхностью ядра не могли не попасть в борт. Даже если бы какое-то из них задело водную гладь, то рикошет почти не изменил бы направления и высоты. Так и случилось. Ядра пробили оба борта ланонга насквозь, попутно убив несколько гребцов.

Это вызвал переполох среди команды и без того расстроенной отступлением. Никто даже не попытался заделать пробоины. Продолжая идти на юг, постепенно погружаясь в воду, ланонг начал тонуть. Рабы оставили вёсла и бросились в воду, пытаясь добраться до противоположенного берега. Оказалось, что невольники не прикованы к скамейкам, как это водится на европейских морях, однако, ноги их были связаны, что затрудняло плавание. Часть пиратов последовала за рабами, другие попытались восстановить порядок, но вскоре бросив затею уже призывали товарищей на мелких лодках подобрать их.

Развитие событий Митя разглядеть не смог. Сперва погружающийся в воду ланонг, а затем и проа скрылись за изгибом острова Домпак. Часть беглецов из числа рабов достигла того берега, где расположилась скрытая батарея гвардейцев. Большая часть пиратов, очевидно, укрылась на противоположном берегу канала, в зарослях Домпака. Но теперь, без лодок они не могли оттуда выбраться.

Митя перевел взгляд обратно на лагерь и увидел, как Раш, возглавив дюжину человек, направился вниз по склону. Пиратов, подающих признаки жизни, вязали, остальных проверяли ударом клинка, не притворяются ли, чтобы неожиданно напасть со спины?

Чеснишин выдохнул с большим облегчением. Битву они выиграли. Спасшиеся суда пиратов уходили на юг. Ещё предстояло разобраться с теми, что укрылись на Домпаке, но теперь это не казалось чем-то сложным. Митя расслабился. А зря.

Спасло его лишь чудо. Увидев фонтанчик крови, что вырвался из горла поверженного врага, он опустил трубу и отвёл взгляд от неприятного зрелища. И неожиданно увидел парус. Тот приближался вовсе не с юга, куда отступили пираты, а с севера. Ни Митя, ни команда не ожидали нападения с тыла и совсем не смотрели в ту сторону. Как оказалось, напрасно. Именно с севера на них стремительно надвигалась юркая лодка, очередная версия проа с острым как у марлина носом (издали такой можно принять за бушприт, хотя бушпритом он не являлся).

Возможно, она пришла вместе с остальной флотилией, но держась западной стороны пролива Риау, и развернулась, только обойдя шхуну. Возможно, она заранее обогнула остров Батан и вошла во внутренние воды архипелага со стороны Сингапура. Целью внезапной атаки отряда могла быть шхуна, или же пираты собирались высадиться на сушу, чтобы атаковать лагерь с другой стороны. Каков бы ни был их первоначальный замысел, теперь, когда нападение на суше отбили, лишь шхуна оставалась доступной добычей. Угнать её не составляло труда — достаточно обрубить якорный канат и встать у штурвала. Прилив давно достиг пика, вскоре вода потянет все за собой в обратном направлении. К тому же пираты скорее всего знали европейскую оснастку и могли быстро поставить парус.

Команда «Незевая» сгрудилась на носу и подхода проа не заметила. Мешала кормовая надстройка, этот чертов полуют, да и смотрели все в сторону острова, на битву. Митя на мгновение застыл, увидев жерло небольшой бронзовой пушки, что улеглась как раз вдоль острого носа проа. Почему-то ему не пришло в голову крикнуть, поднять тревогу, все мысли нацелились на поиск средства которое способно остановить врага. В его распоряжении на полуюте остался лишь тот самый сигнальный фальконет, что не сгодился даже для дозора. И конечно его никто не удосужился зарядить хотя бы картечью.

Вражеская пушка выстрелила. И разнесла часть галереи прямо под ним. Митю ядро не задело, но щепка больно ужалила в ногу. Как раз в ту, на которую он опирался, собираясь передвинуться в сторону. Нога подломилась, он упал и неудачно ударился головой о рым болт. Свет померк. Некоторое время он различал только звуки.

— Капитан ранен! — закричал Барахсанов. — К оружию!

Митя потерял сознание. Ему почудилось прикосновение, он вроде бы даже увидел в мареве Наталью Загайнову. Она улыбнулась и положила прохладные руки на его лоб. Затем исчезла, точно призрак. А прохлада обернулась сильнейшей болью.

Потом шум стрельбы вновь ворвался в уши. Митя догадался, что его тащат чьи-то крепкие руки, почувствовал, как тело раскачивается сперва на куске парусины, затем на волнах. Услышал крики Барахсанова, чей-то разговор, но слов уже не различал и совсем не понимал, что происходит. Наконец, его окончательно окутала тьма.

* * *

Он пришел в себя ненадолго уже на берегу. В лагере, в палатке, где по всей видимости собрали раненых. В ушах сильно шумело, и тронув голову, Митя понял что она туго перевязана. Он огляделся. Рядом с перевязанной грудью лежал секретарь Андрей, а чуть дальше ещё несколько человек, которых он не узнал. Возможно это были пираты или их пленники. Тут рядом возникла Галина Ивановна и поднесла к его губам чашку. Митя сделал несколько жадных глотков, но это оказалась не вода. Он различил вкус бренди и опиума. И почти сразу вновь погрузился в сон.

Ему вновь снилась жена Сашки. Вместе с ней они убегали от толпы людоедов, предводителем которых оказался почему-то Барахсанов. Все поначалу происходило на Нука-Хиве, потом они как-то оказались на Галапагосах, где кишели огрмные игуаны, пытаясь укусить их за босые ноги. Затем они с Натальей перенеслись вдруг на Оаху и долго плыли через Жемчужную гавань к тому островку, где гавайцы предавались разврату.

Митя пролежал в горячке всего пару дней. Его организм справился быстро. Гул в голове утих, жар спал. Только тогда он смог выйти из палатки и самостоятельно дойти до отхожего места. Ноги дрожали и он, опасаясь, что может упасть, опирался на палку. Рядом с отхожим местом в соседней яме содержали пленных. Паша Краснов, гвардеец, что стоял здесь на карауле, рассказал Мите последние новости.

Раш приказал пленным самим выкопать яму, а потом загнал их туда. Поверх ямы положили решетку из толстых веток. Присматривать, чтобы никто не выбрался, хватало одного стражника. И это пришлось кстати, учитывая потери. Для их небольшого отряда они оказались серьезными. Гвардия потерял четверых, включая лейтенанта Зимина, и ещё один, сержант Хиггинс, был тяжело ранен. Даже если парень выкарабкается, то ещё долго не сможет держать оружие. Полковник ходил мрачным и срывался на людей почём зря. Галина Ивановна потеряла секретаря, жизнерадостного мальчишку Андрюшу Ильичёва, который умер на следующий день после битвы. Она, хоть и не срывалась на людей, но выглядела злой и расстроенной.

Освобожденных рабов поселили за лагерем в отдельной палатке ради безопасности остальных. Кто знает, кем эти люди были до того, как попасть на галеры? Возможно занимались тем же пиратством, но в другой шайке. Селить их среди американцев не рискнули, а за пределами лагеря бывшим рабам предоставили полную свободу. И если кто-то из них решит сбежать, туда ему и дорога. Однако пока желающих не нашлось.

Вот такие вышли новости.

План Галины Ивановны сработал в том смысле, что участники экспедиции, наконец-то узнали, куда делся Махмуд Риаят Шах, его двор и все горожане. Об этом на разный лад твердили и пираты, и галерники, так что сомневаться в правдивости сведений не приходилось.

Подробности Митя узнал на совещании.

— Итак, наш султан перебрался на остров Линга, в городок Дайк, — Раш нашёл нужное место на карте и показал остальным.

Линга находился не так далеко от Бинтана. Митя прикинул, что мог бы легко добраться туда на шхуне за день или чуть больше. Всё зависело от ветра.

О причинах переезда столицы говорили разное. Кто-то считал, что Махмуд Риаят Шах бежал от голландцев, кто-то, что от англичан. Некоторые утверждали, будто он нашел какой-то богатый клад на Линга, а другие, что его уговорила на бегство наложница, мать его наследника Хусейна. В общем, все эти люди питались лишь слухами. Что неудивительно, ведь никто не докладывал пиратским шайкам о причинах перемещения султана.

— Вот как мы поступим, — решила Галина Ивановна. — Отправим в Линга баркас с Мамуном и Вэнем и парой наших моряков. Под парусом дойдут за день-два.

Она вопросительно взглянула на Митю.

— Барахсанов и Пулька справятся, — сказал он. — Но нужно будет еще пару гвардейцев на весла. Ветер может перемениться.

— Я бы добавил Хакима, это мужчина из бывших рабов, — сказал полковник. — Он образованный человек, может помочь в переговорах.

— Откуда он?

— Говорит из Малакки.

— Не возражаю, — кивнула Галина Ивановна.

— Вопрос, что мы туда повезем? — спросил Мамун. — Пушки?

— Нет. Время пушек еще не пришло, — Галина Ивановна покачала головой. — Поедете с подарками, но не с самыми дорогими. Просто установите связь с торговцами, чиновниками, с кем получится. Важно, чтобы послание достигло ушей султана, а каким путем, не суть важно.

Галина Ивановна не желала обращаться напрямую к султану и решила действовать через «деловые круги» как она это называла. В Риау и других султанатах торговцы объединялись в некое подобие картеля под названием Меджлис Оранг Кая. Вот через них и решили действовать.

— И ещё вот что, прихватите с собой Амата, — произнесла креолка.

Амат, как уже знал Митя, являлся кем-то вроде офицера в пиратском войске. Самым старшим из тех, кого удалось взять в плен. Его шайка оказалась не частью племени, а отрядом входящим в довольно крупную пиратскую армию. В основном отряд состоял из малайцев разных островов и материка, но попадались арабы, китайцы, буги, моро, иранун. Предводителем всей армии Амат назвал человека по имени Панглима Рамен. Но тот сейчас промышлял в другом месте.

— Прихватить для чего? — удивился Раш. — Разве мы не собирались его повесить?

— Нет не собирались, — сказала Галина Ивановна.

Скорее всего на счет повесить это была мрачная шутка. Как все знали, сам Раш оказался однажды в таком же положении. Тропинин предложил ему службу и не прогадал, получив знающего войну человека. Оба не прогадали. Кем бы стал Раш в Бенгалии? В лучшем случае мелким офицером туземного полка. Но даже это вряд ли, так как с британцами его командир рассорился. Скорее всего сержанта повесили бы за пиратство или разбой, или убили бы в бою.

— Амата мы передадим людям султана Махмуда, как приз и приглашение к диалогу, — сказала Галина Ивановна. — Быть может рассказ о наших возможностях заинтересует свиту его величества.

Как бы не прошли переговоры, местный форпост нуждался в людях. Раш предложил бывшим рабам поступить на службу во вспомогательный отряд. Остальным он предложил на выбор отправиться домой на ближайшем попутном судне или поселиться в городе, который наверняка вскоре возродится.

— Торговля скоро наладится, будьте спокойны, — пообещала им Галина Ивановна. — Те кто выращивает продукты или ловит рыбу, может продавать нам всё это прямо сейчас, за гамбиром скоро пожалуют закупщики.

Пиратов же пока ставили в яме, чтобы потом передать султану или его представителю.

Глава 30 Миранда

Петиции, парламентские заседания по учреждению отдельных компаний, регулированию движений по каналам, строительству новых, споров собственников. Британская система выглядела очень громоздкой. Виктория пока обходилась без парламента и человек не нуждался ни в каких биллях, чтобы начать дело. Разве только ему требовалось выкупить у индейцев землю. Но совершить сделку с племенем было куда проще и дешевле, чем договариваться со множеством землевладельцев о прокладке канала или конной дроги. Любой из них мог разрушить все планы просто из прихоти.

Вновь производство в чины, назначения, списки раненных и убитых. Продажи призов, выплаты призовых и премий за отбитые у врага британские суда. Ясютин в очередной раз с тоской подумал, что неплохо бы повторить трюк Ивана Американца. Купить на торгах подходящий кораблик и махнуть через Горн на родину. В Викторию. То-то бы там удивились.

Однако он не имел такой свободы действий. Потому что Иван Американец тратил собственные деньги, а Ясютин отвечал за деньги общественные. И платило ему общество не за путешествия вокруг света. Обдумав эту мысль, он вздохнул и продолжил чтение.

Война шла своим чередом. Смелая попытка захватить у Испании Ферроль высадкой десанта провалилась. А как браво звучали первые отчеты генерала Палтни. Он с наскока взял высоты вкруг города и только тогда осознал, что порт слишком укреплен, чтобы одолеть сопротивление одним корпусом. Десантные операции в этой войне не первый раз заканчивались провалом. Если не считать небольших островов, где силы гарнизона примерно соответствовали силам десанта, все остальные операции заканчивались в лучшем случае ничем. Но соблазн решить исход кампании одним смелым ударом гнал людей на убой.

Порт Ферроль как бы запирал Канал с юга. Угроза морским путям (а это Индия, Китай, Средиземноморье) могла привести к серьезным последствиям, вплоть до краха всей британской экономики. Над страной и без того нависала опасность голода. Цены на зерно росли. Война нарушила прежние связи, а Британия с развитием промышленности всё больше ввозила продовольствие из других стран. Теперь многие из них оказались в состоянии войны. Приходилось завозить рис и пшеницу из Средиземного моря, даже из Индии. Но что если испанцы начнут более активные операции, базируясь на Ферроль? Что если французы усилят флот?

Жаль, что Виктория не может предложить королевству помощь в снабжении. Это был бы хороший аргумент для начала сотрудничества, а значит и для политического признания. С другой стороны, вряд ли будет выгодно возить пшеницу из Калифорнии, а консервы… ну они сами по себе стоили слишком дорого, чтобы накормить целую страну. Хотя над этим еще стоил подумать.

Что всегда удивляло Ясютина, так это способность британского общества решать проблемы. В Лондоне открывались столовые для бедных, где еду подавали по прежним низким ценам. Богачи из Уэльса в складчину закупали зерно для раздачи жителям своих городков и селений. И даже не важно, чем именно они руководствовались в большей степени, религиозными принципами или желанием обезопасить себя от голодных бунтов. Важно, что проблем решались.

Бунты, впрочем, случались тоже.

За десантными операциями Ясютин следил не только из любопытства или теоретического интереса. Мощный десант оставался пока единственным способом какой-то из европейских держав покорить его родину. Потому что продвижению по суше испанцев мешали безлюдные и бесплодные пустыни, британцев и бостонцев — горные хребты, а имперских русских — полярные пустоши. Только океан, разделяя народы, одновременно служил дорогой, по которой могут прибыть как торговцы, так и войска.

Свои мысли Ясютин записывал, сводил заметки воедино и мечтал когда-нибудь написать книгу. Он радовался, когда получал очередное подтверждение теории, что десант мог быть успешным только против небольшого острова или с ограниченными целями (разграбить город, уничтожить флот). Небольшой остров можно захватить, укрепленный (вроде Корфу или Мальты) можно заставить сдаться, устроив блокаду. Но ни в Испании, ни в Голландии, ни на Пелпоннесе удача десантам не сопутствовала.

А Виктория к тому же прикрыта огромным пространством воды. Европейцы смогут захватить на нем отдельные острова под базы, но если метрополия останется неприкосновенной, ничто не помешает вернуть их обратно. Тем же способом.

Однако, то что сейчас выглядит крайне трудным или даже невозможным, через некоторое время может перестать таковым быть. С разработкой новой тактики, изобретением новых средств, возникновением иной ситуации. Поэтому Ясютин не только собирал сведения, но и (как его учили отец, Иван Американец и Тропинин) анализировал, то есть раскладывал на составные элементы все операции такого рода, стараясь вычленить основы и выявить уязвимые места. И постепенно он пришел к выводу, что основой успеха любой десантной операции является снабжение. Если снабжение десанта превосходит снабжение обороняющегося, операция может стать успешной, если нет, то нет. Соответственно и десант, и противодействие ему должны строиться вокруг снабжения. А это означает одну из двух вещей: или поставку извне, или использование местных ресурсов.

И вновь положение Виктории выглядело удачным. Хотя город располагался на острове, устроить ему блокаду, как поступили англичане с французскими портами в Канале, или французы с американскими портами, будет довольно сложно. Целых три превосходных гавани находились в ближайшей доступности — собственно гавань Виктории, Эскимальт и Саанич. И еще десяток бухточек был раскидан по всему берегу. Так что отрезать Викторию от остальных колоний не выйдет. А сохраняя связь между частями, Тихооокеанские штаты протянут сколько угодно долго. Пока шторма, нужда и диверсии не заставят противника убраться восвояси.

Размышления о неприступности тихоокеанского побережья Америки обратили мысль Ясютина к противостоянию Виктории с Испанией. И он внезапно понял, какую игру можно начать в виду идущей войны и раскола среди союзников.

* * *

— Мне вновь придется покинуть тебя, душа моя, — сказал он за завтраком.

— Я буду бояться за тебя, мой дорогой, — Мэри вздохнула. — И так день за днем который уже год.

— Обещаю, душа моя, как только освобожусь, я проведу с тобой целый день, — пообещал Ясютин. — Мы посетим чайный магазин Гюнтера и поедим мороженное. Знаешь ли ты, что у нас в Виктории мороженное продают на каждом углу? А особенно по выходным на Поляне.

— На поляне?

— Так у нас называют обширное публичное место. Что-то вроде Гайд-парка. Там проводят ярмарки и устраивают веселья, а каждыйвыходной, если позволяет погода, приходят люди с детьми чтобы устроить пикник.

— Ты все время говоришь о Виктории, как о любимой женщине, — она нарочито нахмурилась.

— В этом есть доля правды, душа моя, — улыбнулся Ясютин. — Мы уедем в Викторию, когда захочешь. И уверен, она тебе тоже понравится. Эдакий маленький Лондон только с чистым прозрачным воздухом, без грабителей, законников и нищеты. Тебе не придется там бояться за меня каждый день.

— Уедем, когда ты закончишь свои дела.

* * *

После захвата Мальты отношения Британии с Россией резко испортились. Российские войска ушли с Нормандских островов, где отдыхали после неудачной экспедиции в Голландию, заодно защищая британскую территорию от покушений французов, а возможно и готовясь к высадке на французский берег. Не срослось. Союз распался. Ради сбережения средств на перевозке казакам пришлось оставить лошадей, получив за каждую голову жалких пять фунтов компенсации. Летом войска перевозили в Спитхед и пересаживали на корабли российского флота. Когда погрузили всех, флот ушёл восвояси. Воронцова, как англофила (англомана, как называли его сами русские), отстранили от дел, а российское посольство возглавил советник канцелярии Лизакевич.

Распад союза открывал окно возможностей, как любил говорить в таких случаях господин Тропинин. Россия, воюя с Испанией и охладев к Англии, могла поддержать независимость колоний в Америке просто, чтобы причинить беспокойство обоим противникам. Точно так же могла поступить и Британия. Конечно, кто-то в правительстве короля Георга мог счесть это удобным поводом для захвата американских территорий. Но на это у Англии сейчас просто не хватит ни финансовых средств, ни свободных войск. Так что скорее всего, правительству Питта Младшего будет выгодно получить на северо-западном побережье Америки независимое государство.

К сожалению Ясютин до сих пор не был вхож к чиновникам Форин-офиса. Он встречался несколько раз с мелкими клерками, задача которых была лишь в том, чтобы выяснить, кто он такой? После чего даже такие контакты прекратились. Интригу следовало вести осторожно, подбираясь к нужным людям окольными путями. Так что начать он всё же решил с Воронцова. Тот хотя бы соглашался выслушать Ясютина, в отличие от гордецов из Форин-офиса. Тем более, в отставке ему больше не требовалось беспокоиться о том, как воспримут такой разговор важные лица в Петербурге.

* * *

У роскошного дома тридцать шесть на Харли-стрит, что в районе Мэрилебон Ясютина встретила тишина. Ни визитеров у дверей, ни карет на улице, ни присланных из Петербурга флотских учеников, ни спешащих слуг, ни посыльных, ни даже обычных зевак. Окна занавешены, двери заперты. Разумеется, Лизакевич не имел такой же известности и такого же веса в лондонском обществе, как граф Воронцов. А значит не устраивал пышные приемы и обеды, не наносил визиты, не посещал театры. И вряд ли к нему обращались за протекцией. Но все же для дипломатической миссии такая тишина выглядела необычной.

Стучать латунным кольцом в дверь пришлось довольно долго. Охранник или слуга, довольно пожилой человек, рассматривал его некоторое время через окно, отклонив угол занавески, прежде чем решился приоткрыть. Он плохо говорил на русском.

— Мне нужен господин Лизакевич, — сказал Ясютин.

— Василия Григорьевича отозвали. Пришла депеша из Петербурга.

Вот это было нехорошо. Одно дело охлаждение отношений и совсем другое — их полный разрыв.

— А Назаревский, Сиверс?

— Никого нет.

— И что же, русскую миссию закрыли? — поинтересовался Ясютин.

— Да. Если вам нужно что-то передать, или разобраться с долгами, можете поискать Смирнова.

— Священника?

— Да. Он сейчас вроде поверенного.

— А где сейчас граф Воронцов? В Сохо или в имении?

Воронцов довольно част посещал местных промышленников и как знал Ясютин останавливался в доме на Грейт-Палтни-стрит. Летнее же имение располагалось в Ричмонде, милях в десяти вверх по Темзе. При необходимости Ясютин мог наведаться и туда. Не занимая должности, граф мог стать более разговорчив и благожелателен. Хотя мог и не стать.

— Нет. Семен Романович совсем отошел от дел, — сказал слуга с долей разочарования в голосе. — Они с семьей уехали на море, в Саутгемптон.

Отправляться в такую даль не имело смысла.

— Посольство закрыто?

— Точно так.

— А как мне найти церковь?

— Это на Уэлбек-стрит, рядом с посольством, сэр, в дворе тридцать второго дома.

— В дворе? Это флигель?

— Не совсем, сэр. Это такая пристройка к дому. Церковь небольшая, сэр. Англичане её называют часовней, а по посольству она числится как Успенская церковь. Можно войти со стороны Мэрилебон мьюз, там есть ещё один вход. Найти просто. Про саму часовню там мало кто знает, а спросите, где живет доктор Томас Янг, и вам всякий покажет. Вот рядом, стало быть ищите Успенскую церковь.

* * *

Ясютин прошел по Нью-Кавендиш стрит и вскоре нашел нужную дверь. Часовня занимала длинный сарай, похожий на дома индейцев прибрежных племен. Ничего общего с роскошным собором Святого Павла или даже церквушками поскромнее. Внутренняя обстановка напоминала католическую или протестантскую церковь — скамейки для молящихся стояли ровными рядами. Правда здесь имелись иконы, рядом с которыми горело несколько свечей. Никакой службы не велось, а священник появился только через полчаса.

Смирнов вполне мог оказаться тайным агентом. Во всяком случае, Тропинин, когда просвещал молодых дипломатов, утверждал, что в любом посольстве, которое само по себе является разведывательной структурой, наверняка должен быть человек, который заведует тайными операциями. Заговорами, подкупами, интригами.

Смирнов занимал в русской миссии слишком много должностей и слишком многое знал, чтобы считаться обычным сотрудником или тем более простым священником. А его церковная должность вызывала меньше подозрений у людей непосвященных в тайны.

Ходили слухи, что именно он сорвал планы польских инсургентов, которые собирались закупить оружие и поставить его в империю. А что Ясютин знал достоверно, так это интриги Смирнова против российского путешественника Герасима Лебедева. В прошлом году тот вернулся из Индии и всё это время пытался поделиться с миром своими знаниями о Востоке. Безобидный человек. Но Смирнов не терпел вольнодумства, якобинства, ненавидел республиканский строй.

Если бы не нужда, Ясютин близко бы к нему не подошел.

* * *

Конечно священник его сразу узнал и подсел рядом.

— Прежде чем изложить дело, господин Ясютин, ответьте мне на пару вопросов, — сказал он.

— Охотно, Яков Иванович.

Это не вполне соответствовало истине. Следовало сказать «согласен», потому что особого желания отвечать на вопросы, Ясютин не испытывал.

— Ваш батюшка подданный Российской Империи, — начал Смирнов.

— Это так. Но он порвал с Родиной. А сам я родился на Уналашке.

— Вы православный?

— Нет. Я даже не крещеный. Вернее не крещенный по церковному обряду. Меня, как говорили, крестил обычный зверобой, сняв с себя нательный крестик и надев на меня. У нас с обрядами туго.

— Почему?

— Кто-то из наших православных, насколько я помню, писал в Петербург. Просили, чтобы прислали священника. Даже храм построили. Но ответа не получили и дело не сдвинулось. У нас есть православные, есть староверы, есть лютеране, есть католики. Католические священники к нам, впрочем, тоже не спешат. Им нужна земля и индейцы, они так привыкли вести дела. Но мы выкупаем клочки земли у племен, и не можем как кроль просто отписать территорию монахам. Вот так и живем.

— Любопытно.

— Я так скажу, — решил добавить Ясютин. — Кто первый догадается прислать священника окажется в выигрыше. Подумайте, ведь у нас люди простые. Они станут ходить в тот храм, который будет работать, просто потому что больше некуда.

— Как вы смогли найти подход к графу Воронцову? — неожиданно сменил тему Смирнов.

— Я предложил ему относитесь к нам не как к русским, что решили отделиться от Российской Империи, а как к людям, что устроили колонию на территории Испанской короны. Тем более что среди нас очень много выходцев из разных стран.

— Ясно. Чем я могу помочь?

— Граф Воронцов, насколько я знаю, часто встречался с Франсиско Мирандой, который когда-то служил при петербургском дворе. Граф поддерживал его чаяния относительно свободы испанских колоний.

— Допустим, — Смирнов нахмурился.

— Мне хотелось бы встретиться с ним, — сказал Ясютин. — И вы могли бы подсказать, как это можно сделать. Кроме того, мне бы не помешала рекомендация от кого-то из русского посольства.

— Вы ставите меня в щекотливое положение, Тимофей Федорович, — Смирнов наклонил голову вбок. — Я вовсе не посол и даже не советник.

— Мне не нужно поручительство для займа денег или чего-то такого. И не нужна протекция. Просто подтверждение, что я тот, за кого себя выдаю. И не обязательно письменная.

* * *

Переписку с Мирандой пришлось вести через мальчишку-посыльного. Испанский инсургент не желал приглашать Ясютина в свой дом и не желал встречаться в открытую. По всей видимости боялся недоброжелателей или тайных агентов испанского короля.

Наконец Миранда сообщил, что готов встретиться в кофейне Элизабет Батлер, известной так же как «Голова королевы» или «Финиш». Ясютин должен прийти туда один, а для опознания надеть красный шейный платок и заказать чашку кофе.

Репутация у заведения Батлер была мягко говоря не однозначная. Сама хозяйка некогда держала бордель, но затем сменила профессию. Не сказать, что на более респектабельную, скорее на более выгодную. Располагалась кофейня в Ковент-Гарден посреди многочисленных борделей, и являлась своего рода биржей блуда. Ясютин подумал, что в сущности все кофейни рано или поздно превращались в подобие бирж. Только одни занялись страхованием морских перевозок, а другие продажей любви.

Мода в Лондоне менялась стремительно. Всё что он прикупил в год приезда уже вышло из употребления. Парики больше не носили. Треуголки тоже. Фрак Ясютин не надел ни разу. Тут, правда, причина заключалась в ином — ему так и не пришлось нанести ни одного официального визита. Зато он неплохо укоренился среди коммерческого сословия. Встречи, консультации по торговле на северо-западном побережье Америки, закупка необходимых инструментов и литературы по заказам Складчины, тосты за процветание торговли.

Он выбрал тёмно-серые брюки, черный сюртук, короткий цилиндр, взял трость со спрятанным в ней стилетом. С трудом нашел среди вороха вещей красный шейный платок.

— Я выгляжу как француз-республиканец, — проворчал Ясютин, разглядывая себя в зеркало. — Парни, прихватите свои лучшие дубинки. Сегодня будет трудный денёк.

Кофейня занимала здание, похожее на павильон, в череде множества похожих павильонов, окружающих знаменитый фруктовый рынок. Кофе здесь не пользовался популярностью, так что заказ Ясютина сразу выделил его из основной публики, предпочитающей крепкое пиво или контрабандный женевер, или смесь того и другого.

Билли и Сэм вошли через несколько минут и уселись отдельно, словно и не зная его. Они заказали пиво и принялись громко спорить о достоинствах и недостатках американских фрегатов. Билли разыгрывал из себя скептика, а Сэм ярого патриота, считающего, что британским кораблям никакие иные в подметки не годятся.

Всего через пять минут, Ясютин не успел даже выпить кофе, к нему подошла молодая женщина. Не уродливая, не красивая, обыкновенная. Но без следов пьянства на лице, что уже отличало её от многих других. Она присела на свободное место и улыбнулась так, что со стороны могло показаться, будто они давно знакомы.

Ясютин невольно улыбнулся в ответ.

— Вы ожидаете мистера Эф Эм? — спросила она.

— Ожидаю, — кивнул Ясютин.

— Пойдемте со мной.

— Далеко?

— В Сохо. И скажите своим парням, чтобы оставались здесь.

Ясютин подал сигнал Биллу, мол всё в порядке и вышел с барышней на улицу.

— Кстати, меня зовут Энн.

— Тим, — ответил Ясютин.

Это он сделал напрасно. Гулящие девицы обычно не спрашивали имен клиентов, а клиенты не представлялись тем более. Однако, его провожатая и ухом не повела. Именем воспользоваться не пришлось. Всю дорогу женщина молчала. Они прошли с четверть мили по довольно опасному району и вышли к площади Сохо. Здесь тоже имелись бордели, но классом повыше. И один из них, расположенный в белом доме оказался конечной целью.

Никто не спросил их имен и причин визита на входе. Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в комнату с довольно богатой обстановкой. В углу под балдахином стояла кровать с комом из простыней и одеял посередине. В центре комнаты стоял стол, заставлена всевозможными яствами. В одном из кресел сидел человек в сером распахнутом сюртуке, без парика, с короткими темными волосами на голове.

Американский инсургент любил пожить на широкую ногу. Он мог себе это позволить.

— Садитесь, сеньор, не стесняйтесь, — сказал он.

Энн сразу же исчезла за портьерой, оставив мужчин вдвоем.

— Для чего вы избрали такое место? — спросил Ясютин присаживаясь.

— Встреча с женщиной не вызовет подозрений.

Он был прав. В его возрасте походы в бордель не вызывали подозрений даже при наличии молодой жены. Господа, знаете ли, любят разнообразить жизнь.

— Здесь бывают важные люди, которые предпочитают сохранить инкогнито, поэтому заведение имеет множество отдельных входов и выходов. Это позволяет, когда надо оторваться от слежки, а когда надо, тайно встретиться с нужными людьми. За вами следили?

— С чего бы?

— За всеми следят, поверьте. Испанцы, англичане, американцы. Вы угощайтесь, чего так сидеть.

Ясютин взял яблоко и с хрустом откусил. В некотором смысле он завидовал Миранде. Тот был вхож к британским министрам, лордам, получал финансовую помощь от купцов и правительства. С ним носились, кто-то желая помочь освобождению испанских колоний, кто-то желая использовать против общих врагов. Миранде не хватало лишь независимой страны за спиной.

Ясютин же являл собой обратное явление. Он представлял территорию де-факто независимую, хотя формальная власть Испании пока мало кем оспаривалась. За ним стояла крупная торговая и политическая организация, тысячи людей. Но его не спешили приглашать в Форин-офис, жертвовать средства на борьбу или признавать статус. С ним встречались лишь клерки третьего ряда, которые не имели ни полномочий, ни по большому счету, разума, чтобы понять выгоду. Скорее всего дело заключалось не в Испании, а в Российской Империи, с которой Британия ссориться не хотела, используя как противовес французам в Европе. Да и сама Британия не оставила мысль завладеть Островом и северо-западным побережьем. Всё это создавало сложную обстановку для дипломатических усилий.

Одна из двух целей встречи, как раз заключалась в том, что Миранда сможет свести его с нужными людьми в Форин-офисе или другом правительственном учреждении. Однако не с этого следовал начинать разговор. Но с чего? Второе дело выглядело не менее щекотливым.

Обстановка борделя располагала к неформальному общению. Ясютин достал из потайного кармана бутылку «Незевая» и выставил на стол.

— Наш виски, — пояснил он. — Смесь ржаного и ячменного солода. Двенадцать лет выдержки. Шесть в бочках из-под хереса, еще шесть в сильно обожженных из местного дуба.

Миранда молча пододвинул к его краю стола два чистых стакана. Ясютин налил «на два пальца» и поднял свой стакан.

— Салют!

— Салют! — ответил Миранда.

Они выпили. Что ж, теперь можно и поговорить.

— Мне поручили передать вам, — осторожно начал он. — Что если бы некие инсургенты выступающие за независимость Новой Гранады от испанской короны, захватят Панаму или Буэнавентуру, или любой другой порт на тихоокеанском берегу, то такие инсургенты могут рассчитывать на серьезную помощь от доброжелателей. Помощь эта может быть выражена не столько людьми, сколько вооружением, припасами, небольшими кораблями.

На самом деле особых полномочий ему не предоставили. Однако, он знал приоритеты Виктории во внешней политике, а Тропинин уверил его, что поддержит любую интригу, которая сможет приблизить независимость. Конечно, в разумных пределах. И сейчас Ясютин счел обещание оружия и припасов приемлемым, за пределы разумного не выходящим.

— Это любопытно, — кивнул Миранда.

— У нас с вами по сути одна цель, — продолжил Ясютин. — Обрести независимость от испанской короны. И мы могли бы быть полезны друг другу.

— Вы себе представляете Новую Гранаду, как целостную страну, но это не так, — заметил Миранда. — А Венесуэла, которая меня естественно волнует больше всего, не имеет портов на Тихом океане.

— Но ведь не обязательно ограничивать предполагаемое восстание только генерал-капитанством.

— Думаю, любому инсургенту проще начать с родных мест, кроме того порты Атлантики более доступны отсюда, из Европы, или из Соединенных Штатов.

— Разумеется, — согласился Ясютин. — Люди, что поручили мне переговоры с вами, вовсе не имели ввиду сделать тихоокеанское побережье основным направлением усилий. Просто захват Панамы приведет к нарушению испанских сообщений, а вам напротив откроет дорогу к помощи друзей на том берегу. Ведь лишних друзей не бывает, не правда ли?

— Это так. — кивнул Миранда. — Кого конкретно вы представляете?

Ясютин вновь разлил виски по стаканам.

— За что у вас пьют? — спросил Миранда.

— За тех, кто в пути, — ответил Ясютин.

— Неплохой тост.

Они выпили и Ясютин продолжил.

— Мои грамоты подписаны большим числом значимых людей… Среди них вожди племён нутка, чинук, маки, саанич. Король острова Оаху. Члены городского совета Виктории.

— Но как я понимаю ваши расходы оплачивает некий торговый совет.

— Складчина. Это так. Наши купцы и промышленники имеют свой интерес.

Миранда некоторое время молчал, лениво поедая фрукты. Но за внешней ленью и равнодушием скрывалась работа незаурядного ума.

— Вы слышал что-нибудь о плане генерала Мейтленда? — прервал молчание Миранда.

— В первый раз слышу, — не стал скрывать Ясютин.

— Это не столько план, сколько… направление усилий. Он заключается в последовательном освобождении испанских колоний в Америке, начиная с высадки на атлантическом берегу Рио-де-ла-Плата и захвата Буэнос-Айреса, затем переход через Анды и захват Чили, и наконец, вторжение в Перу.

— План не включает Новую Испанию и Новую Гранаду? — уточнил Ясютин.

— Нет, не включает, — Миранда улыбнулся.

— В таком случае, это не слишком удачный план.

— Почему?

— Насколько я понимаю, общая идея (если исходить из интересов Королевства, а не народов Америки) заключается в том, чтобы Британия контролировала воды южного полушария. Британцы уже захватили Капстад, основали колонии в Новой Голландии, у них есть остров Святой Елены, они присматриваются к Южным морям и вот теперь к побережью Чили. Тем самым королевский флот сможет держать под присмотром все пути между океанами, рассекая мировую торговлю на изолированные части.

— Вы нарисовали достаточно широкую картину, — согласился Миранда. — И в чём план неудачный?

— Кроме сложности с организацией восстания на столь обширных территориях? Ну, он обходит вниманием тонкий перешеек в районе Панамы-Никарагуа. Даже нынешняя дорога из Веракрус в Акапулько позволяет испанцам обойти любую блокаду, а узкий перешеек и вовсе способен перевернуть всю картину. Если, допустим, построить там рельсовую дрогу или прорыть канал.

— Испания не сможет потянуть такой сложный инженерный проект.

— Испания не сможет. Но ведь ей могут помочь.

Миранда задумался и кивнул.

— Тут есть над чем подумать. Теперь, что на счёт вас? Вам ведь нужна поддержка в британских политических кругах?

— Не отрицаю, — признал Ясютин.

Хорошо, что Миранда сам заговорил об этом. Теперь Ясютин не выглядит как проситель. А сделка есть сделка.

— К сожалению я вскоре буду вынужден покинуть Лондон. Возможно всего лишь на некоторое время.

— Очень жаль, — разочарованно произнес Ясютин.

— Но подсказку дам, — улыбнулся Миранда. — Вы же знаете капитана Колнетта?

— Да. Даже видел его однажды во время кризиса в Нутке.

— Советую обратиться к нему. Капитан постоянно встречается с флотскими и прорабатывает идею диверсии против Испании на тихоокеанском берегу. Вы сможете найти в нем союзника. А его самого сможете найти в его доме вот по этому адресу.

Миранда поднялся, подошел к конторке, где быстро написал несколько строк. Ясютин поднялся тоже.

Миранда подождал, пока высохнут чернила, свернул лист бумаги и протянул Ясютину.

— Надеюсь, ещё увидимся.

Глава 31 Толстосумы

До острова Линга от Бинтана по карте получалось миль шестьдесят-семьдесят. В зависимости от ветра такое расстояние можно было пройти за сутки или за несколько дней. И хотя баркас не являлся легким проа, в хорошую погоду команда могла спокойно справиться с заданием. За переход никто не волновался, а вот как надолго затянется миссия, не мог угадать никто.

Раш в наступление мира не верил и не покладая рук усиливал оборону. Гвардейцы, используя пленных, укрепляли вал, строили более прочные казармы, возводили дополнительные позиции, ловушки. Чтобы сделать южный склон непригодным для штурма, полковник приказал рубить деревья и готовить рогатки. Заостренные колья вязали на толстый ствол крест-накрест, получая непреодолимое с ходу препятствие. Наступающему войску пришлось бы потратить немало времени, чтобы разрубить или оттащить в сторону массивные заграждения. А это само по себе выглядело делом непростым — рогатки ставили между пальмами, привязывая к ним и друг к другу. Походы к рогаткам устилали небольшими колышками. Их сотнями вбивали под углом в землю так, что они оставались незаметны в траве. Во время предыдущего нападения большинство пиратов атаковало склон босиком и полковник, приметив это, надеялся, что в следующий раз часть из них покалечится ещё до начала рукопашной.

Другим средством проредить наступающую лавину являлись гранаты. Опять же исходя из прежнего опыта стало ясно, что при падении на землю они приносят слабый ущерб, больше вздымая землю, чем поражая неприятеля. Поэтому полковник велел привязать гранаты к кольям примерно на высоте груди и привязать к каждой дюжину гвоздей. Гвардейцам в передовых пикетах требовалось лишь подпалить фитили перед отступлением и смотреть, чтобы под удар не поставить товарищей.

Для более эффективного использования пушек, будь они гвардейские или предназначенные для подарка, Раш поручил ветеранам натаскать новобранцев из числа бывших пиратских галерников.

В общем работа кипела. В брошенном городе поставили несколько домиков для освобожденных людей, часть из них отправили пополнять запасы продовольствия. На случай длительной осады посреди лагеря вырыли погреба и колодец.

Для Мити тоже нашлась работа. Галина Ивановна написала несколько писем для Виктории. Их следовало отправить в Макао Судейкину, агенту Складчины. Разумеется, отпускать единственную шхуну даже в Макао она не решилась. Но как раз подходило время кантонской торговли и европейские корабли стали чаще проходить мимо островов Риау.

Мите пришлось нелегко. Он остался без Пульки и Барахсанова. Пара гвардейцев, что вывались временно заменить моряков, хоть и справлялись с делом неплохо, ещё не сработались так, как старая команда. Шестым с ними отправился Хиггинс. Помочь с управлением шхуной раненный сержант вряд ли мог, он был еще слишком слаб. И Митя прихватил его на тот случай, если придется говорить на английском. Язык этот он знал не слишком хорошо, а в переговорах часто бывают важны мелочи.

Уже на второй день патрулирования «Незевай» перехватил караван из трех крупных кораблей Ост-индийской компании. «Перехватил» — громко сказано. Может ли перехватить сардина тунца? Скорее подрезать, встать на пути, рискуя оказаться в пасти.

«Незевай» сблизился с караваном и поднял флаг. Однако толстые «индийцы» не собирались снижать ход ради мелкой иностранной шхуны. С одного из них выстрелило несколько крупных орудий, как бы остерегая возможного пирата от сближения.

Команда «Незевая» переложила паруса и некоторое время они шли вровень с британцами. Борта отделяли не больше двадцати саженей. Митя на разные лады пытался докричаться до них через свой новенький рупор. С «идийцев» на него смотрели с любопытством, точно на обезьяну, что научилась выполнять трюки. Этим дело и ограничилось. Мите до жути захотелось послать кому-нибудь из них в борт оперенную гранату Тропинина, просто чтобы согнать спесь и привлечь внимание. Разумеется, он этого не сделал, да и таких гранат в его арсенале не имелось. Один за другим корабли уходили вперед (ветер был идеален для прямых парусов), а шхуна отставала.

Когда «Незевая» стал опережать последний и самый маленький в ордере корабль, а Митя уже решил, что на этот раз ему придется уйти ни с чем, рупор неожиданно взял в руки Хиггинс. Этот парень когда-то служил в королевском флоте, и разговор он начал с того, что выдал несколько крепких выражений, понятных только соотечественникам. Митя в его бурной речи разобрал лишь отдельные слова и фразы, вроде «голландская храбрость», «свиное ухо» или «раскачивать лот», но их значения понять не мог. Среди прочего прозвучало много ругательств, самым мягким из которых было традиционное обвинение в содомии.

Так или иначе, тирада Хиггинса возымела эффект. Сперва его окликнул один из матросов и спросил, кто он такой, откуда сам, кого знает? Слово за слово, завязался разговор (с учетом того, что собеседникам приходилось орать). На «Незевае» между прочим узнали, что идущий рядом корабль называется «Маркиз Вэлсли», а его капитана зовут Брюс Митчелл. Нашлись у собеседников и общие знакомые, и даже общие воспоминания. Тут уж деваться британцам стало некуда, «Маркиз» сбавил ход, а капитан Митчелл согласился принять почту.

— Пуль… Ах, чёрт! Малыш, лодку на воду! — сразу же распорядился Митя.

Сарапул с одним из гвардейцев доставили Хиггинса на «индийца». Раненному сержанту пришлось нелегко и он чуть не сорвался, взбираясь по штормовому трапу. Но все же пакеты отправились по назначению.

* * *

Появление с юга довольно крупной джонки (тонн на триста-четыреста) вызвало в лагере нешуточный переполох. Пикет на бастионе на этот раз не оплошал, а неизвестное судно приближалось не так быстро, как пиратская флотилия в прошлый раз. В лагере успели приготовиться, а «Незевай» даже переправить в заросший манграми эстуарий.

Вскоре, однако, выяснилось, что тревога оказалась напрасной. Судно вело за кормой на буксире их собственный баркас, а Мамун, Вэнь, Барахсанов с Пулькой и пара гвардейцев радостно махали старым друзьям с палубы джонки.

— Если только это не хитрая ловушка, — мрачно произнёс Раш, опуская зрительную трубу.

— Ну что вы, полковник, — возразила Галина Ивановна. — Можно заставить людей приветливо махать руками, но такие радостные рожи под угрозой не скорчишь.

— Наверное вы правы, Галина Ивановна, — вздохнул Раш. — Наверное, правы.

Когда джонка вошла во внутренние воды и бросила якорь на том же месте, где тремя часами ранее стоял «Незевай», шестеро американцев и с ними ещё несколько человек перебрались в баркас и быстро добрались до берега.

Джонка всячески подчеркивала миролюбие. На палубе не находились ни одного вооруженного человека, если не считать сабель, висящих на поясах у богато одетых пассажиров, а стволы полудюжины вертлюжных пушек смотрели вниз или в сторону. Ни дымящихся фитилей, ни пороховых мартышек. Галина Ивановна решила, что угрозы нет и вместе с Рашем и Митей спустилась с укрепленного холма навстречу гостям.

Ко всеобщему облегчению вместе с делегацией на Бинтан вернулся Ибрагим, торговый агент Виктории. Старик оказался ценным приобретением, так как давно оброс связями в высших торговых и политических кругах султаната.

— Как только мы нашли его, дело сразу сдвинулось с места, — радостно сообщил Мамун.

— А что за джонка? — спросил Раш.

— Эти люди представляют торговые круги, — сообщил Мамун. — Что-то вроде совета толстосумов при султане. НазываетсяМеджлис Оранг Кая. Но, как мне кажется, среди них есть тайный посланец самого султана.

Ибрагим подтвердил его слова. Местный правитель по понятной причине не желал оставаться в стороне от переговоров и вместе с купечеством прислал своего человека.

— Они ждут, когда мы подтвердим безопасность и тогда высадятся на берег, — добавил он, показав на богато одетых людей. — Тогда можно будет поговорить. Размещать их не нужно, кормить тоже. У них есть шатры, прислуга, припасы, всё что нужно. Полагаю, они могут занять северную часть мыса?

— Это их город, — пожал Раш плечами

— Ну так не будем терять времени, — решила Галина Ивановна. — Отправляйтесь и передайте что положено от нашего имени.

Как-то встречать дорогих гостей (или хозяев, смотря как посмотреть) обитателям лагеря не потребовалось. Мало того, по мнению Мамуна, такая забота могла вызвать ненужные толкования. Поэтому американцы вернулись на холм, а делегация Меджлиса выгрузилась и начала обустраиваться в северной части брошенного города, не обращая ни малейшего внимания на чужаков. Их люди вели себя так, будто никакого лагеря на холме не существовало вовсе.

Что ж, участники экспедиции смогли потратить лишнее время на выяснение подробностей. Галина Ивановна расспросила Мамуна, Вэня, Барахсанова, но главным образом Ибрагима. Его появление стало большой удачей не только в смысле продвижения переговоров. Теперь американцы наконец-то смогли получить сведения о местной ситуации из первых рук, причем от человека проверенного, который не раз действовал в их пользу.

— Мы потеряли вас, — сказала Галина Ивановна. — Хотя понятно, что купец должен быть там, где процветает торговля.

— Если честно, она сейчас нигде не процветает, — сказал Ибрагим с трудом подбирая русские слова. — Именно об этом я писал вашему представителю в Макао. Но китайские торговцы, с какими я передавал письма, оказались ненадежны. Боюсь, мою почту просто выбрасывали за борт, если только не продавали англичанам или своему императору.

— Свято место пусто не бывает, — произнесла Галина. — Торговлю возобновим. Затем мы и здесь. Вернём султану его столицу Танджунг Пинанг, а в замен попросим… ну что уж получится.

— Не всё так просто, — вздохнул Мамун и его товарищи дружно закивали головами в единодушном согласии.

Оказалось, что Махмуд Риаят Шах покинул Бинтан и Танджунг Пинанг, вовсе не из-за боязни вражеского вторжения. Вернее, не только из-за него.

— Мы выяснили, зачем султан перебрался с двором на остров Линга, — доложил Мамун. — Там… не совсем там, скорее рядом, а точное место сокрыто от чужаков… в общем, где-то в тех краях обнаружено крупное месторождение олова. А олово, чтобы вы знали, это ключ к процветанию для такой небольшой страны. Оно всегда в цене. И султан, что неудивительно, захотел быть к нему поближе.

В остальном, как оказалось, дела у султана шли неважно. Он потерял много земель на материке и крупных островах, где к власти пришли мелкие князцы, и фактически остался султаном лишь архипелага Риау и островов Линга.

Ситуация в регионе вообще менялось быстро. Ибрагим сообщил, что всех европейцев, которые не являются подданными испанской короны, филиппинский губернатор выслал с островов несколько месяцев назад. Это открыло возможность для туземного населения выступить посредниками в азиатской торговле.

— Что ж, наш форпост и наши дружеские отношения с султаном позволят его торговцам принять в этом непосредственное участие, — сказала Галина Ивановна. — Испанцы большие любители рубить сук, на котором сидят.

Филиппины в административном смысле считались Америкой. Испанцы сделали их частью Новой Испании, а Тихий океан долгое время считали «испанским озером». Такому положению дел давно пришел конец, но медлительная имперская мысль ещё не осознала до конца наступления перемен.

* * *

Подготовка к собственно переговорам шла с переменным успехом. Некоторое время ушло на прощупывание почвы. Причем в первые дни встречались только помощники, а официальные делегации как бы продолжали не замечать одна другую. Со стороны Складчины переговорщиками назначили Мамуна и Вэня, а со стороны Оранг Кая выступала пара упитанных мужчин средних лет.

Американцев выспрашивали откуда они, как называется их страна, как они пересекли океан. Их отношения с испанцами и другими народами. Со своей стороны Мамун и Вэнь пытались узнать отношение Меджлиса к европейским нациям, не склоняются ли они к заключению какого-то нового договора?

Как бы не храбрились представители деловых кругов, положение султаната за последние годы ничуть не улучшилось. Владения скукожились до горстки островов, сократилось население, вместе с ним и налоги. Торговля захирела, а хищники всех мастей только ждали удобного случая, чтобы вцепиться клыками в остатки и разорвать султанат на шматки. И единственным тузом в рукаве Махмуд Риаят Шаха являлось олово.

— Что ж, — произнесла Галина Ивановна на одном из совещаний. — Если султан сделал ставку на олово, мы предложим ему превращать олово в серебро.

— Превращать? — не понял Ибрагим.

— На самом деле мы готовы покупать олово в огромных количествах, — пояснила Галина Ивановна. — Наша промышленность использует его в консервном деле, отливке различных вещей, для производства витринных стекол…

Это правда. Большие, в человеческий рост стёкла витрин являлись предметом гордости жителей Виктории. Светлые и просторные помещения лавок, салонов, контор и мастерских во многом были обязаны этим стеклам. Во всех прочих местах витрины, как и окна жилых домов, набирали из квадратных кусочков размером примерно фут на фут. Такие решетки имели своё очарование, но пропускали внутрь меньше света.

— Как олово используют для витринных стекол? — озадачился Митя после совещания.

— Жидкое стекло выливают поверх жидкого олова и застывая стекло становится абсолютно ровным и гладким, — пояснил ему Барахсанов.

— И оно не смешивается, не прилипает?

— Нет, — с усмешкой покачал головой помощник.

Даже в такой мелочи он объехал шкипера. Настроение у Мити испортилось.

* * *

Представители Оранг Кая получили через посредников мелкие подарки от имени Складчины, различные заверения, пожелания, но прямая встреча между делегациями всё время откладывалась. Никто не хотел наломать дров.

— Чем вы лучше португальцев, голландцев или англичан? — спрашивали посредники.

— Тем, что не требуем монополии в торговле, не требуем власти над страной, не требуем сумпах сетиа (клятвы верности), — отвечал Мамун. — Всё что нам нужно, небольшой клочок земли, за который мы готовы заплатить.

— Клочок земли?

— Мы хотим получить какой-нибудь пустой остров, на котором сейчас нет ни населения, ни промыслов, ни удобной гавани, ни подходящей для жизни почвы.

— Заем он вам?

— Мы сами заведем население, гавани, промыслы и почвы.

На предварительном этапе переговоров не звучали ни названия, ни желаемая сумма сделки. Проговаривались только общие вопросы.

Сложнее всего джохорцам оказалось принять женщину, как главу делегации. Галина Ивановна принялась подтачивать этот камень исподволь. Через Ибрагима, Мамуна и одного вызволенного из пиратского плена молодого богослова, она напоминала о Тадж уль-Алам Сафиятуддин что была в своё время султаной Ачеха, а также довела до сведения делегатов, что в христианских странах женщин на троне и возле трона тоже встречалось изрядно.

— Она представляет Меджлис Оранг Кая американских колоний и города Виктория, — убеждал толстосумов Мамун. — У нас его называют Складчина. И входят в неё почти все наши торговцы, промышленники, судовладельцы и ростовщики.

На самом деле, Складчина не являлась прямым аналогом Меджлиса Оранг Кая. Она не имела статуса органа при монархе, зато имела политическую власть. С другой стороны, влияние Меджлиса тоже было немаленьким, а Складчину неохотно признавали в других странах.

— Разве женщины занимаются торговлей? — удивлялись делегаты.

— У нас женщины занимаются тем, чем пожелают, — отвечал Мамун. — Торговлей, наукой, политикой. Но в основном, конечно, правят мужчины.

Это несколько успокоило деловые круги. Однако у их представителей возник следующий вопрос.

— Почему мужчины сами не прибыли сюда? — спросил один из переговорщиков, намекая, не проявила ли Складчина неуважение или пренебрежение в отношениях с Риау, отправив во главе посольства женщину.

— В наших краях назревает война с испанцами, а мужчины нужны на войне. Поэтому с госпожой Эмонтай отправился только небольшой отряд, — вывернулся Мамун.

* * *

Между тем, неожиданно выяснилось, что на джонке толстосумов вернулся и предводитель разгромленной банды Амат. Ко всеобщему удивлению его не только не повесили, а отпустили обратно на Бинтан целым и невредимым. Мало того, Амат больше не был связан или скован, напротив носил богатые одежды, кинжал на поясе и чувствовал себя на борту джонки свободно. Впрочем, на берег он сходить пока не решался.

Мамун и Вэнь не могли объяснить, в чём тут дело, они и сами оказались поражены, встретив на борту пирата. Ибрагим же не знал предысторию и принял пирата за одного из охранников.

Вопрос попытались прояснить на предварительных переговорах, но посредники отделывались общими словами.

— Султан в милости своей передал с Аматом послание к Панглима Рамену, главарю войска храбрых воинов, что не дают прохода торговцам. И предложил службу.

— Вот как? — восхитился Барахсанов. — А султан не дурак.

Только с помощью десятка наводящих вопросов и длительных разговоров удалось выяснить, что султану пираты потребовались не в качестве войска (вряд ли он мог им доверять), а именно как пираты. В общем-то этот промысел не считался позорным. Наравне с наемниками пиратов относили к воинам и не брезговали прибегать к услугам. Вот и султану они понадобились для одного щекотливого дела.

Его проблема оказалась связана все с тем же оловом и заключалась в том, что все знающие добычу люди, как то рудознатцы, горные мастера, шахтеры и плавильщики находились под властью других правителей. А те не спешили их отпускать к конкурентам. И султан поручил пиратам попросту наловить людишек для промысла.

— Олово для султана ключевой вопрос выживания! — решила Галина Ивановна. — Это нужно использовать. Мы можем предложить технологии.

— Меня сейчас волнует другое, — проворчал полковник. — Нам что же, придется вернуть всех пленников этому пройдохе?

— А что вы предлагаете, повесить их? И тем самым поставить под удар переговоры?

— Можно переманить хотя бы часть на свою сторону.

— Делайте как сочтете нужным, полковник, но отвечать будете вы.

Как заметил Митя, Галина Ивановна редко перекладывала ответственность на других. Но вопрос с пиратами и её поставил в тупик, так что она положилась на опыт Раша. А тот решил не затягивать дело и сразу же отправился к яме с пленниками.

За время заключения те настолько обессилили, что не все смогли выбраться по спущенному бревну. Некоторых пришлось вытаскивать с помощью веревок. И хотя стоять на ногах смогли все, это было жалкое зрелище. Оборванные, грязные, вонючие. Уже не отличить их возраст, происхождения, богатство одежды. Яма уравняла всех.

Разумеется, пираты бывают разные Одни занимаются промыслом от безысходности, другие давно уже стали частью местной политики. Договориться можно и с теми и с этими, но нужен разный подход. И принести они могли разную пользу. Военных вряд ли приставишь к строительству. А эти как раз оказались по большей части из таковых.

Раш подозвал Мамуна.

— Переведи, что мы готовы принять их на службу. С достойной оплатой. Им придется воевать под нашим флагом с другими бандами и, разумеется, самим прекратить пиратство. У нас достаточно оружия, чтобы выжечь их гнёзда, но мы предпочитаем получить союзников, а не врагов.

Мамун перевел. Раш решил добавить в мышеловку сыра.

— Я сам был пиратом в Бенгалии, на том конце пролива, а теперь полковник в гвардии Виктории, — сказал он. — У меня большой дом в городе, лошади и карета. Эти люди относятся к выходцам из других народов, как к равным, и вознаграждают по делам.

— Ты бенгалец? — спросил его один из пленников.

— Нет, я кхаси. Но это не имеет значения.

Про кхаси никто из местных даже не слышал. Как и про чукчей. Тем, кто принял предложение Раша предстояло многое узнать о других народах. Полковникназначил им командиром сержанта Аляпу.

Остальных всё же передали Амату. Но выпустили из-под стражи только когда за ним прибыл проа.

— Попадешься мне ещё раз, в плен брать не буду, — пообещал предводителю Раш.

Тот только осклабился в ответ.

Глава 32 Верхняя Калифорния

Гриша не любил открытое море и плохо переносил качку, но двухнедельное путешествие на «Елене» почти примирило его с враждебной стихией.

Перед самым походом личную яхту Тропинина временно переименовали в «Палладу», ради чего пришлось снять красивые медные буквы с кормы и выполнить новую надпись. И все ради того, чтобы хоть как-то привязать к миссии старое каперское свидетельство (на тот маловероятный случай, если их перехватит какой-нибудь европейский корабль). Ничего общего между старым фрегатом французской постройки и созданной по особому проекту шхуной Эскимальта не было. Разве что число мачт совпадало. При этом «Паллада» имела классическое вооружение, а яхта несла гафельные паруса. Размерами они тем более отличались. Яхта уступала каперу в тоннаже, но имела выдающееся соотношение ширины и длинны, в то время как обводы толстозадого фрегата следовали старой французской школе. Тем не менее Тропинин видимо сделал расчет на то, что в такой дыре, как Калифорния никто не станет присматриваться к обводам и парусам, а в случае поимки их сразу не повесят, как пиратов.

На собственной яхте Алексей Петрович не экономил, не стремился к сокращению издержек, удобству и скорости производства. Длинный как стрела, укрепленный стальными полосами, обшитый медью, украшенный резьбой, декоративными деталями и живописью корпус выглядел шикарно. До сих пор Гриша лишь раз бывал на борту (тогда шхуна стояла у пирса) и его поразило внутреннее убранство.

Теперь же он мог вполне насладиться удобствами. Каюты с широкими подвесными кроватями, собственными гальюнами, иллюминаторами, вентиляцией, позволяли находиться в них сколько угодно долго. Ни жара, ни духота, ни теснота не гнали обитателей на палубу. Для работы имелся удобный столик с креслом. Общий салон (кают-компания) собирал пассажиров за одним столом, куда с камбуза поставлялись горячие блюда в фарфоровой посуде. Стены украшали картины, холодное оружие, по углам стояли скульптуры, одну из сторон занимал книжный шкаф и глобус, ближе к выходу имелся небольшой бар с бутылками и диваном для курильщиков. Причем дым не заполнял салон, разъедая глаза некурящих, а удалялся через вентиляционную решетку.

К роскоши прилагались и средства спасения, которые могли поддержать жизнь человека даже в открытом океане. Плотики из бочонков, буйки, шлюпки и даже спасательные жилеты, наполненные высушенной шолой и пробкой.

На случай встречи с любителями наживы «Елена» имела с каждого борта по шесть пушечных портов, за которыми скрывались четрехфунтовые орудия — короткоствольные, как карронады, но мощные, стреляющие оперенной гранатой. Несколько вертлюжных пушек на полуюте и в носовой части предназначались для отражения абордажа и заряжались картечью. Разумеется, в распоряжении команды и пассажиров имелось лучшее стрелковое оружие и ручные гранаты. В общем, по своим боевым возможностям это был настоящий корвет.

Но в отличие от всех прочих корветов, рассекающих океаны мира под любым флагом, «Елена» имела паровой двигатель. Причем не массивную чадящую судовую машину, вроде тех, что ставились на пароходы Аткинсонов или стационарных монстров на фабриках. Это был изящный легкий мотор.

Он занимал мало места и требовал кочегаров только для растопки. Тропиинн придумал оригинальное питание — пасту, которую он составлял из жира морских животных и угольной пыли, что оставалось при перегрузке и транспортировке угля и не стоила ничего. До сих пор ей не находили достойного применения. Обычно сбрасывали в море или использовали как добавку к дешёвой краске. Но Алексей Петрович всему находил применение.

Особый шнековый механизм отправлял пасту в топку и равномерно распределял по колосниковой решетке. На тот случай если паста закончится, машинист мог открыть заслонку и забрасывать твердое топливо обычным образом.

Двигатель приводил в действе винт, о конструкции которого Тропиинн не так давно рассказывал на совещании по морским делам.

— Технологии способны на многое, — хвастал начальник, показывая секретарю яхту. — Например, можно сделать особые стабилизаторы и они снизят качку. Или устроить бульб на носу и увеличить скорость. Правда это довольно сложные штуковины и подойдут лишь большим кораблям.

Кажется Алексей Петрович считал, что технологии способны решить любую проблему.

Но пока будущее не наступило, а качка ощущалась в полную силу, Гриша половину пути пролежал на койке.

* * *

Благодаря конструкции «Елена» оторвалась от «Ворона» и прибыла в Сосалито гораздо быстрее. А ведь «Ворон» считался весьма ходким судном.

Пользуясь оказией Тропиин посетил Аграрный институт и прихватил секретаря. Грише пришлось сидеть молча и краснеть под пытливыми взглядами отца. Но разговор о молодом помощнике не зашел ни разу. Речь шла о доставленных «Незеваем» саженцах и семенах каучо.

— Мы высадили все саженцы, н только пятую часть семян, — доложил отец. — Слишком велик риск, что они не взойдут. Всё сделали согласно записке Монтеро. Выделили в оранжерее отдельную секцию, повысили там температуру, освещенность и влажность. Будем надеяться, что этого хватит.

— Нам нужны обширные плантации для сбора каучука в промышленных масштабах, — вздохнул Тропинин.

— Для высадки в открытом грунте лучше поискать более подходящий климат.

— На Оаху, как я понимаю, слишком сухо, — предположил Тропинин.

— Там хотя бы не бывает холодов, — заметил старший Смородин.

Шхуна «Кусай» всё ещё не вернулась, поэтому новых сведений о каучо в Сосалито получить не могли. Начальник с отцом обсудили варианты и в целом сошлись на том, что следует поискать место среди островов Южных морей. Где-то, да должны найтись подходящие условия.

Вечером Гришу наконец-то отпустили на побывку домой. Но провести в родных стенах ему удалось всего лишь ночь. Утром Алексей Петрович вновь призвал его под свои частные знамена. Чтобы не поднимать лишний шум и не спугнуть испанцев подозрительной суетой, они оставили яхту в Сосалито и отправились в Сан-Франциско небольшой группой, наняв местного лодочника. С ними отправился Шелопухин и Пабло.

* * *

В Сан-Франциско располагался форпост Складчины. Передовым пикетом конных мушкетеров командовал лейтенант Егор Кытманов, сын бичевинского приказчика. Кроме военных здесь обитала крестьянская семья, которая возделывала огороды заложенные ещё испанской экспедицией Портолы, а также два десятка окультуренных индейцев, в основном бежавших от миссионеров.

Лейтенант принял их тепло и с видимым облегчением. Про войну между Испанией и Россией он уже знал и рад был переложить ответственность на старшего начальника.

— Митя Чеснишин предупредил, добрая душа, не поленился заехать.

— И что думаете?

— Давайте посмотрим.

Кытманов достал карту и развернул на столе, придавив углы чугунной чернильницей, статуэткой и чайником.

Карта южной части Верхней Калифорнии, которую контролировали испанцы, не отличалась точностью. Основные поселения, крепости и дороги на ней были указаны, как отмечены реки, горы и береговая линия. Индейцы подробно описывали ориентиры, приблизительную высоту гор и расстояния, измеряемые временем пути, однако, свести всё это вместе и положить на карту оказалось непросто.

— Мы имеем глаза и уши почти в каждом испанском поселении вплоть до Санта-Барбары, — сказал лейтенант. — Но надо учитывать, что это индейские глаза и уши. И они передают вести через других индейцев. Поэтому сведения могут немного…

Кытманов замялся, подыскивая нужное слово.

— Искажаться, — предложил Гриша.

Лейтенант взглянул на него немного рассержено, но кивнул.

Выяснилось, что местные индейцы занимались контрабандой, переправляя товары на ту сторону и возвращаясь с полновесным серебром. Дело в том, что испанские солдаты хоть и получали относительно высокое жалование (выше даже рядовых мушкетеров Виктории), могли потратить его только на предложенные властями товары, а они продавались по сильно завышенным ценам. В Сосалито же любые товары, в том числе европейские и китайские стоили в несколько раз дешевле, чем пользовались индейцы, состоящие на службе Складчины. Помимо прочего контрабанда позволяла подобраться поближе к испанским секретам.

Общей разведкой на континенте заведовал Анчо, возглавляющий отдел по делам индейцев. У него имелись свои люди почти в каждом племени, в том числе на испанской территории и за водоразделом — в британских владениях. Но мушкетеры предпочитали получать сведения из первых рук и быстрее, чем могла бы предложить контора в Виктории. Поэтому каждый гарнизон на пограничных территориях обзаводился своими шпионами. Со временем из этого могла бы вырасти единая военная разведка, но так далеко никто не заглядывал.

— Всего у испанцев от Сан-Диего до наших рубежей около трех сотен солдат, включая канониров, — сообщил Кытманов. — Опасаются они в основном англичан. Даже засылают к диким индейцам гонцов, которые на все лады рассказывают, что англичане хуже испанцев.

— Про русских ни слова?

— Пока не слышал о таком.

— Тем лучше. А что с укреплениями?

— В основном испанцы укрепляют Сан-Диего, свозят туда материалы. Там своего дерева мало. Монтерей укреплен слабее, но тоже достойная крепость. У них это называется Четвертый военный округ.

— Какова дислокация?

— После битвы в заливе Нутка испанцы поставили президио немного южнее нашей крепости. Назвали тем же именем — Сан-Франциско. Но там только передовой пикет, вроде нас. И не спутайте, есть ещё и миссия с таким названием.

Гриша подумал, что по побережью залива Сан-Франциско это название расползалось, как червяки по грядке после дождя.

— Солдаты не очень довольны службой. Им обещали выделить землю, но под носом у нас обзаводиться хозяйством радости мало. Их лейтенант проводит больше времени в Сан-Хосе.

— А что Сан-Хосе?

— Там своих войск нет. Горожан пригнали двадцать лет назад человек семьдесят, так называемых побладорес, из которых только пятнадцать было мужчин. Остальные женщины и дети. За это время население выросло в основном за счет тех самых детей. Живут бедно. Выращивают в основном кукурузу и фасоль, большую часть урожая отдают властям в счет долга за выданную землю. Три года назад весь город смыло наводнением, они вновь отстроились, но богаче не стали. Теперь там только хижины из обмазанных глиной прутьев.

Воспитанный на составлении энциклопедических статей, Гриша живо интересовался устройством поселения, его жителями. И теперь жадно впитывал даже ту информацию, которая вряд ли могла помочь в авантюре.

Испанцы имели на побережье три вида поселений: религиозные миссии (на севере это были францисканцы), военные президио и гражданские пуэбло. Сан-Хосе-де-Гваделупа считался городом. Не миссией с монахами, не президио с солдатами, какие вице-король скупо разбросал тут и там по всей Калифорнии, а пуэбло. Со своим главой — алькальде. Миссия Санта-Клара находилась рядом, на другом берегу реки, там проживало несколько сотен индейцев-неофитов. Одни постоянно, другие приходили время от времени. Они пасли овец, лошадей, мулов, свиней, растили пшеницу ячмень и кукурузу.

Но в Сан-Хосе поселились обычные горожане, вернее селяне, потому что основным промыслом их стало выращивание зерна для снабжения войск и администрации. Поселенцам раздали землю вдоль реки, они отстроились, обзавелись домашними животными и надеждами на лучшую жизнь. Все они, конечно, прибыли сюда не из метрополии, а переселились из других провинций Новой Испании. Если не считать алькальде, основную массу горожан составляли креолы или метисы. Гачупинов — чистокровных испанцев или каталонцев, что обзаводились обширными поместьями, здесь пока не имелось, но южнее несколько участков земли под ранчо раздавали отставным солдатам.

И хотя число жителей не превышало полутора сотен, всё же это был город.

— А это что за городок? — спросил Тропинин, указав на отметку на карте.

— Это миссия Санта-Клара, а на восточном берегу залива другая миссия, она тоже называется Сан-Хосе.

— Там есть войска?

— Только обычная охрана от разбойников и диких индейцев. Их называют эскольты, то есть защитники. Обычные наемники из отставных. Войска все сосредоточены в Монтерее. По нашим сведениям их сейчас там с полсотни солдат и офицеров, а ещё с десяток эскольтов миссии Сан-Карлос.

— То есть на границе солдат практически нет?

— Ну какая здесь граница? — пожал плечами Кытманов. — Ещё при прежнем лейтенанте испанцев предупредили, чтобы не пересекали реку Сан-Хоакин в нижнем течении, а в остальном селились, где угодно. Вроде пока на этом и ладим.

— А если война?

— На случай военных действий у нас есть план. Даже два. Первый — сидеть тихо и оборонять рубежи. Второй, если возникнет в том необходимость, ударить по Сан-Хосе и миссии Санта-Клара.

Кытманов ребром ладони провел от залива вдоль реки Гваделупа.

— Тем самым мы одновременно рассекаем испанские владения и отрезаем их от поддержки с юга. А потом можно разделаться с каждой миссией или президио по очереди.

— Складчина решила не вмешиваться в эту войну, насколько будет возможно, — сказал Тропинин.

— И слава богу! — Кытманов перекрестился.

— Но у меня есть, так сказать, частное дело против испанцев, — обтекаемо сообщил ему Тропинин. — Ваших парней, разумеется, это никак не затронет. Но если поможете с советом, разведкой и проводниками, буду весьма признателен.

Кытманов потеребил жиденькую поросль на подбородке. Признательность главы Складчины дорогого стоила, а от его людей даже не требовалось проливать кровь.

— Что ж, помогу чем смогу.

— Мне бы хотелось, чтобы о нашей… экспедиции никто не знал. Мы будем выдавать себя за банду английских пиратов. В отряде все говорят на испанском или на английском. И главная наша цель Монтерей. Вернее, но только между нами, манильский галеон, который обычно делает там остановку.

Глаза Кытманова вспыхнули.

— Эх, с каким бы удовольствием я принял участие, — с досадой произнёс он.

— Мы не можем брать офицеров, — развел руками Тропинин.

— Да я бы взял отпуск, в отставку бы ушел, — отмахнулся лейтенант. — Беда в другом. На той стороне меня каждая собака знает. Я ведь и в переговорах участвовал и с индейцами, что на нашу сторону забредали, лично беседовал. Так что срисуют. А жаль, жаль… хочется хорошей драки.

— Будет ещё на вашей улице драка, — сказал Тропинин. — Испанцам недолго осталось здесь властвовать…

И начальник завел старую песню о скором падении Испанской империи.

* * *

Пока не прибыл «Ворон» они оставались в Сан-Франциско и с помощью Кытманова разрабатывали план операции. Лейтенант вытащил из несгораемого шкафа рисунок со схемой крепости и положил его стол рядом с картой Верхней Калифорнии.

Монтерей являлся морской крепостью. Соответственно у противника имелось два пути для его взятия — нападение с суши или атака с моря. Оба варианта имели существенные недостатки.

Как и во многих других испанских крепостях побережья, в Монтерее угрозу с моря считали главной. Причем угрозу прежде всего со стороны англичан. Поэтому выбор положения президио, возведение укреплений и установка огневых средств делались в расчете на атаку флота.

Помимо обычных стен, выстроенных в форме каре, крепость прикрывал земляной вал, на котором располагалась пушечная батарея. И смотрели орудия в сторону гавани. Со стороны суши президио защищала лишь невысокая стена, к которой пристроили сараи, палисадники, загоны с домашней птицей и козами.

Нечего было и думать взять Монтерей с помощью только яхты и шхуны. Тут требовался настоящий флот, а его у Тропинина не имелось.

— А если высадить десант? — предложил Шелопухин и указал на протяженную береговую линию залива.

На карте её изобразили ровной, что с большой долей уверенности означало удобный для высадки пляж.

— Десант сразу заметят, — покачал головой Кытманов. — Весь берег залива к северу от президио как на ладони. К югу берег изрезан, но там довольно крутые скалы, а дальше расположена миссия Сан Карлос, которую тоже не обойти. Так что гарнизон в любом случае успеет подготовиться.

Итак, нападение с моря армии Тропинина оказалось не по зубам и начальство приступило к планированию сухопутной операции. Она имела свои недостатки.

— Если сперва брать Сан-Хосе и потом продвигаться долиной к югу, по побережью поднимется такой переполох, что сюда сбежится весь их четвертый военный округ, — сказал Кытманов.

— И даже если мы возьмем Монтерей, они легко предупредят галеон о засаде, — добавил Шелорпухин. — Костер разведут или шлюпку какую навстречу отправят. И тогда весь план насмарку.

— И хуже того, они поймут, что это напали русские, — загнал последний гвоздь Тропинин. — Тут как англичанами не наряжайся, а все будет яснее ясного. Вряд ли ли английский пират мог появиться посреди залива Сан-Франциско, пройдя незамеченным через Золотые ворота.

Палец Алексея Петровича проследовал по означенному на карте прибрежному горному хребту и остановился у северной оконечности залива Монтерей.

— А ваши люди, которые глаза и уши, не могут помочь с проникновением вглубь испанских территорий? Если провести нас мимо Сан-Хосе и военных постов, чтобы мы оказались сразу под стенами крепости. Пусть потом гадают, откуда там взялись англичане. А мы «Елене» дадим пройтись пару раз мимо Монтерея с британским флагом. Запомнят, а потом сами сложат два и два.

— Надо подумать, — Кытманов поскоблил ногтями щетину на подбородке. — На ваше счастье многие из индейцев даже не знают, кому передают сведения. Думают, что своим соплеменникам.

— Разумно.

— Но как только увидят вас, могут догадаться. Люди-то не глупые, хоть и дикие.

— Как я уже говорил, мы будем выдавать себя за англичан.

Кытманов задумался, покачал головой.

— Но послушайте, — сказал он. — Дорога в Монтерей всё равно идет вдоль берега залива и ваш отряд увидят заранее, как если бы вы высадили десант. Какой тогда вообще смысл тащиться по горным тропам?

— А другой дороги нет, чтобы прямо под крепость?

— Есть дорога с востока, из внутренней долины, но к ней скрытно не подобраться.

До сих пор Гриша молчал, так как к начальству не относился и военным не был. Но тут у него вдруг возникла идея. То ли читанные авантюрные книги повлияли, то ли знания местной экономики.

— Вы говорили, что горожане из Сан-Хосе выплачивают властям натуральный налог? — спросил он Кытманова.

— Да, — кивнул лейтенант. — Не налог, а плату за выделенную землю.

— То есть после сбора урожая они везут это все в какое-то место.

— В Монтерей и везут, — подтвердил Кытманов. — Там всё начальство сидит, и гарнизон кормить надо. Монахи хоть и жируют сами, не больно-то с солдатами делятся.

— И когда доставка?

— Всю осень. Через пару недель очередной обоз должен отправиться.

— Можно под видом обоза войти в Монтерей, — закончил идею Гриша.

— Хорошая мысль, Григорий, просто отличная. Вот только, телеги с лошадьми мы по горам скрытно не протащим, а если сперва захватим Сан-Хосе, то опять же выдадим себя с головой.

— Верно, — согласился с ним Шелопухин и постучал пальцем по карте на отметку между Сан-Хосе и Монтереем. — А что здесь?

Кружок на самом севере протяженного берега залива Монтерей не имел подписи.

— Миссия Санта-Круз, — ответил Кытманов. — Святой крест по-нашему.

— И продовольствие везут по этой дороге?

— Чаще всего.

— У монахов наверняка имеются и повозки, и лошади, и мулы, — пояснил мысль Шелопухин. — Можно захватить миссию и отправиться в Монтерей под видом конвоя из Сан-Хосе. А потом пустим слух, будто англичане высадились в Санта-Круз с моря.

— Там и свой городок есть, Бранчифорте, — добавил Кытманов. — На карте его не обозначили, потому что совсем недавно поставили. Население тоже обязано снабжать Монтерей. Но в отличие от Сан-Хосе туда поселили бывших преступников, а они не особенно жаждут работать на земле.

— Отлично, — Алексей Петрович хлопнул ладонью по карте. — Мы используем этот момент. Через горы пойдем налегке небольшим отрядом, и действовать будем быстро. Возьмем с собой только одну пушку. Остальные прибудут уже в Монтерей на яхте и «Вороне».

Тропинин потеребил мочку уха.

— Итак, нам нужны проводники, — сказал он.– А затем вернемся в Сосалито и отберем лучших в передовую группу.

Кытманов распорядился и солдат привел двух индейцев, возраст которых Гриша определить затруднился. Индейцы довольно часто сбегали от испанцев. Правда большинство возвращались к своим племенам. Но иногда племена уничтожались болезнью или столкновениями, иногда сами пленники находили жизнь среди европейцев более привлекательной и лишь не терпели жестокого регламента. Вот такие бежали к русским. Некоторых из них удавалось поставить в строй.

— Чурмут и Маталан, — представил их Кытманов. — Оба выходцы с побережья Монтерейского залива.

Глава 33 Сделка

Рассказы о конфликте в заливе Нутка возможно сыграли на руку посольству из Виктории. Хотя испанцы стояли последними в очереди тех, кто желал наложить лапу на султанат, британцы, напротив, входили в силу в Юго-восточной Азии. Их напор многими ощущался как угроза, хотя и был поначалу направлен против голландцев. А как известно враг моего врага — мой друг. Имеющие некоторые ресурсы американцы могли если не осадить англичан, то помочь их жертвам.

Так или иначе толстосумы наконец-то назначили день и час официальной встречи. Место для переговоров выбрали на нейтральной территорию — большую парусиновую палатку разбили на склоне пальмового холма, между укрепленным лагерем и шатрами делегатов Меджлиса.

Правда выглядело место встречи поначалу не слишком презентабельно. В Азии любили драпировать стены коврами ими же устилали полы, а на шхуне не оказалось даже маленького придверного коврика Ибрагим посчитал это наиболее существенным промахом. Но, не зря говорится, голь на выдумку хитра. Для придания лоска в палатку перетащили всю мебель с «Незевая», включая небольшой глобус, барометр и компас в медной оправе. Оставили в покое разве что несгораемые шкафы да и те из-за трудностей с переносом. Вместо ковров стены задрапировали дорогим шелком из запасов Афанасия Титыча, вышло даже более роскошно.

Глава делегации Меджлиса по имени Муса Надим оказался арабом, а не малайцем, впрочем он являлся верным подданным султана. Как уже понял Митя, хотя арабов проживало здесь не так много, они довольно активно участвовали в местной торговле и политике.

Мусу Надима посадили на стул (несколько их тоже имелось на шхуне), что по местным меркам считалось проявлением высочайшего уважения. Расстановке и рассадке здесь предавали особое значение, поэтому и Галина Ивановна не могла себе позволить оказаться ниже. Большинство остальных участников расселось на парусиновом полу, а Митю с полковником, как и негласного посланника султана посадили на невысокие скамейки. Они трое как бы наблюдали за переговорами, не принимая прямого участия.

Ради участия в переговорах Мите пришлось впервые надеть униформу. Синий сюртук с медными пуговицами, на плече эполет с золотой бахромой, белые рубашка, бриджи и чулки, черные туфли с пряжкой. Всё это стесняло движения, натирало кожу. Но хуже всего дело обстояло с головным убором. По местному обычаю шляпы не снимали и перевязанная голова Мити постоянно находилась в тисках бикорна, то есть двууголки.

Раш тоже пришел в мундире. Для высших командиров их придумывали наспех во время визита в Викторию экспедиции Ванкувера, когда потребовалось придать хоть какой-то официальный вид представителям колоний. За основу взяли британские мундиры, но упростили, убрав часть деталей ради удобства и сокращения расходов. Полковничий мундир сделали чуть богаче остальных. Например, гвардейский, в котором появился Раш, представлял собой красный фрак с отложным воротником и золотыми эполетами на плечах. К нему прилагался широкий белый шарф с золотой вышивкой и кистями, а также белые лосины или бриджи. Сапоги, двууголка с кокардой (синий бант прикрепленный позолоченной пуговицей). Мушкетерский отличался от гвардейского синим цветом, как флотский, но посветлее. Офицеры рангом пониже обходились без вышивки и кистей.

Галина Ивановна пришла в привычном для себя одеянии — блузке, курточке, джинсах. Но ради повышения статуса в глазах контрагентов добавила к простой одежде несколько дорогих украшений — ожерелье, сережки, браслеты.

Если опустить пышные приветствия и пожелания, начала Галина Ивановна не с того, что хотела получить, а с того, что могла предложить. И прежде всего упомянула олово, так как на совещании американцы пришли к мнению, что сейчас это ключевой для султана вопрос в деле возрождения страны. Раз уж он ради этого перенес столицу и договорился с пиратами, почему бы не договориться еще и с заокеанским народом.

— И голландцы, и британцы желают получить от Махмуда Риаят Шаха монополию на покупку олова, — очертила проблему Галина Ивановна. — Мы же готовы платить за олово больше, покупать его в огромных количествах и при этом не ограничивать торговлю с другими странами. Свободный рынок — вот наш принцип.

Представители Меджлиса переглянулись.

— Мы могли бы помочь султану вернуть власть над Джохором, — закинула после паузы Галина Ивановна очередную наживку. — Или помочь удержать то, что он имеет, прежде всего Архипелаг Риау, если война не входит в его ближайшие планы. Мы могли бы выступить гарантом неприкосновенности старой столицы. Одно наше присутствие неподалёку от Танджунг Пинанга смогло бы сдерживать любителей прибрать его к рукам. Это позволит возродить здесь прежнюю оживленную торговлю.

Желая ковать железо пока горячо, Галина Ивановна вновь перечислила четыре пункта сотрудничества. Деньги, оружие, союзнические отношения и свободную торговлю. Конечно, все это уже не раз проговаривали на предварительном этапе, но ритуал требовал, чтобы слова прозвучали из уст официального лица.

— Разумеется, наши силы сами по себе невелики, и как вы уже знаете у нас пока остаются неразрешенные проблемы с испанцами. Однако наше оружие и наш порох имеют ряд преимуществ перед лучшими английскими образами, что мы готовы продемонстрировать прямо сейчас.

Последняя наживка была заброшена и поклевка не заставила себя долго ждать.

Оружие малайцы любили. Как и арабы. Возможно даже больше, чем серебро.

* * *

За исключением оперенных гранат, представителям Меджлиса показали всё, что имелось. Пушки привычной конструкции, но выполненные из стали, укороченные орудия с капсюльным запалом и более мощным порохом, дробовики с барабаном на шесть зарядов, винтовки с полой пулей, ручные гранаты.

Полковник Раш сейчас больше напоминал торговца, предлагающего товар, чем военного. Впрочем так оно и было на самом деле, ведь они явились не запугивать, а торговать. Делегация следовала за полковником точно стайка верных последователей за проповедником, ловя каждое его слово.

— Вот дробовик с боем на двадцать шагов… — рассказывал Раш.

Один из его гвардейцев послушно продемонстрировал, как заряжать барабан, взводить, прицеливаться. Как стрелять и выбрасывать картонную гильзу.

— Вот винтовое ружье с боем на триста шагов…

Другой гвардеец показал пулю с выемкой в донной части, которая расширяется под воздействием пороховых газов, что обеспечивает её ход по нарезам ствола. Объяснение полковника о принципах работы оружия выглядело немного путанным, но точность последующего выстрела говорила сама за себя.

— Вот легкая трехдюймовая полевая пушка, — продолжил Раш. — Вот она же на морской станине. Вот она же на опорной плите используется как мортира. Обратите внимания, орудие изготовлено из стали. Обработка высочайшего качества и непревзойденной точности. Между ядром и стенкой ствола вы не сможете пропихнуть даже зубочистку при этом ядро перемещается свободно. Внутренняя поверхность отшлифована, как зеркало. Вес смешной, всего шестьсот шестьдесят фунтов, длина ствола шесть футов. Легко посылает ядро или десятифунтовую бомбу на целую милю. Причем пороху требует всего лишь фунт для прямого выстрела и полфунта для навесного огня.

Господам делегатам дали возможность сделать несколько выстрелов из каждого образца. Мишени из наполненных землей плетенок разлетались в клочья от ядер, чучела из травы разрывало на части картечью, а щиты, стоящие, в пяти-шести сотнях шагов уверенно поражались пулями. Когда гости разве что не визжали от восторга, в дело вновь вступила Галина Ивановна.

— Мы готовы продать такое оружие султану или… обменять.

— Обменять, — уловил изменение интонации Муса Надим. — Это не то же самое, что продать?

— Нет. В данном случае нам взамен нужно то, что имеет для султана меньшую ценности, чем серебро.

— Что же это?

— Нам нужен торговый форпост в этих водах. Независимый от голландцев, англичан, испанцев и любых иных европейцев. И мы предлагаем наши вооружения в обмен на какой-нибудь безлюдный остров, где мы могли бы возвести факторию. Сойдет любой, самый бросовый, без гаваней и удобной земли. За него мы отдадим двадцать полевых пушек, розовый порох к ним, который гораздо лучше английского, полсотни многозарядных дробовиков с патронами к ним, а также дюжину точных винтовок с пулями. Всё это уже есть на борту нашей шхуны.

Мы так же готовы оказать военную поддержку против пиратов, незаконных претендентов на трон, а также против других азиатских наций, если те нападут первыми.

Если же Махмуд Риаят Шах не интересуется оружием, мы готовы заплатить за остров серебром. Скажем пять тысяч пиастров единовременно или по тысяче в год в течении десяти лет, начиная со следующего года.

— И вы назовете остров, который вам, как мы уверены, уже приглянулся?

— Батам, — прозвучало название.

Члены делегации переглянулись. Батам и правда не имел особой ценности для султана, да и для завоевателей тоже. Разве что мог служить пиратским логовом и стоянкой оранг-лаутов. Так что передача его в руки союзников могла решить и эту проблему.

— Важно вот что, — дожимала Галина Иванонва. — Мы готовы заключить подобный договор с любым правителем. Махмуд Риаят Шах законный правитель Джохора поэтому мы обратились к нему первому. Но на той стороне пролива властвует бывший теменгунг султана или бывший бендрахара, или как вы его называете? Если Махмуд Риаят Шах откажет, мы отправимся туда. На той стороне, кстати, тоже есть подходящие острова, например Сингапур.

* * *

Ещё несколько дней шло обсуждение различных аспектов возможного договора. Причем Муса Надим всячески подчеркивал, что решений не принимает.

О местных законах и традициях Митя имел смутное представление. Галина Ивановна утверждала, что экономическая система Джохора и других султанатов в некотором смысле оказалась даже более продумана, чем в Европе. Крестьяне получали в собственность ту землю, которую отвоевали у джунглей. Такие участки назывались ладанг и принадлежали хозяину полностью. Люди могли продавать и покупать землю, закладывать её. А правитель и его приближенные обладали лишь правом взимать подати. Хотя в некоторых местах крестьян обязывали отрабатывать барщину на земле вельмож, обычно для этого всё же использовались рабы и должники.

И некоторое время представители Меджлиса говорили о такой форме обретения земли. Если Складчина отберет у джунглей пашню, то сможет получить её в собственность обычным порядком. Складчина также могла купить землю у крестьян. Однако, получать тем или иным способом пашню не входило в планы экспедиции. Американцам требовалась территория, на которой они могли бы установить свои порядки. Вот это и пыталась втолковать контрагентам Галина Ивановна.

* * *

Господа толстосумы отбыли с подарками и предложениями, но так и не пообещав ничего конкретного. Однако вскоре после их отбытия появились первые признаки того, что султан остался доволен переговорами. Он, скорее всего негласно, через стоящих на службе распространителей слухов, разрешил подданным возвращаться в брошенный город.

Уже через неделю во внутренние воды вошла джонка и выгрузила на мысе несколько малайских семей. Те даже не подумали спрашивать разрешения у пришлых американцев, а просто заняли часть пустыря и принялись возводить нехитрые домики из обмазанных глиной плетней и крыш из пальмовых листьев. Появилась китайская семья, а ещё несколько человек поселились возле самого берега и начали чинить пристани и пирсы, укладывая на уцелевшие сваи новый настил.

Всё ещё опасающийся нападения Раш, относился к возрождению города с некоторой досадой. Галина Ивановна же только смеялась.

— Представьте, что командиры выстроили полки, собираясь дать сражение, и вдруг посреди поля появляется цыганский табор, а потом и ярмарка с балаганами.

В общем страхи полковника почти никто не разделял. На остров возвращалась жизнь, всем становилось спокойнее. Мамун с Афанасием даже поставили лавку. Мелкие партии товаров из Виктории предлагались там местным на пробу. Они даже выпросили у Мити кое-какие припасы, чтобы расширить набор товаров (канат, кусок парусины, несколько дельных вещей).Торговля не пошла, но купцы воспринимали предприятие скорее как витрину и место налаживания связей.

Остальныезаскучали. По больше части все они остались без дела. К маршировке гвардейцы Виктории не привыкли, укрепления уже довели до возможного предела, а караульная служба не отнимала много времени.

Лишь подготовка отряда из бывших пиратов и их пленников требовала постоянного внимания сержантов. Как ни странно опасения Галины Ивановны, что вторые перегрызут глотку первым, не оправдались. Зато современные взгляды на ведение разумных боевых действий очень плохо усваивались местными рекрутами. Они проще относились к смерти, к потерям, совсем не понимали стратегию, а тактику предпочитали самую примитивную — навалиться скопом на врага.

Начальство в бесконечной своей мудрости отправило бездельников на Батам снимать карту местности и замерять глубины вокруг острова. Удастся его получить или нет, а лоцию для будущих экспедиций составить не помешает.

Гвардейцы бродили по берегу, пытаясь замерить расстояния и высоту холмов. Из-за буйной растительности это удавалось не всегда. Тем временем незевайцы щупали дно футштоком или бросали лот, а по вечерам ловили рыбу, наблюдая за медленным движением мимо шхуны морских кров.

— Можно выловить одну, — предложил Васятка. — Всему лагерю на пару дней хватит.

Он тут же получил затрещину от Сарапула. Большую часть пойманной рыбы им приходилось отпускать, так как никто не мог сказать, насколько она съедобна. Однако умышлять против беззащитного животного считалось святотатством.

— Убийство морской коровы приносит несчастье, — сказал юнге Барахсанов. — Одного морехода, что нарушил запрет, потом самого съели песцы.

* * *

Через две недели Махмуд Риаят Шахприслал корабль. Это оказалась не джонка или очередная версия проа, а самый настоящий пинас. Но не голландского проекта с таким же именем, а явно местной постройки, выполненной по европейским канонам. Размером и пропорциями шхуны, с таким же гафельным вооружением, как у «Незевая», пинас отличался любопытным способом постановки парусов. Местные предпочитали чтобы парус раскрывался, скользя на сегарсах по гафелю наподобие занавески, а не по мачте. Рифы же, моряки очевидно, брали, крепя сложенный парус к мачте, а не к гику.

Митя с интересом изучал устройство, насколько мог сделать это не находясь на палубе и в движении. Он старался отметить преимущества и недостатки конструкции. Например, вязать рифы к мачте не казалось, на его взгляд, слишком удобным. Нужно как-то подниматься и работать с риф-штертами на высоте. Когда парус убирают к гику, морякам помогает управиться с ним собственный вес и палуба под ногами. Возможно на пинасе имелись какие-то приспособления. Но разглядеть их Митя не смог, а на борт чужаков не приглашали.

А преимущества? Ну, может быть, лишь то, что зарифленный вдоль мачты парус сохранял работу на высоте, где более стабильный ветер, который не крадут волны. Однако это сомнительный выигрыш. Возможно также, что такая конструкция не требует убирать топсель. Вот только топселя на пинасе Митя не увидел совсем.

Что характерно, корабль якорь не бросал, а пристал к только что построенному на сваях пирсу. Опоясанный богатым поясом чиновник с церемониальным кинжалом, с достоинством ступил на берег и вручил подошедшей Галине Ивановне обыкновенную бумагу с приглашением султана. Приглашение он, разумеется, повторил на словах. Увлеченный разглядыванием корабля Митя так и не разобрал его ранга и не понял ни слова из его речи.

* * *

Вечером у них вышел серьезный спор.

— Я отправлюсь к султану, — заявила начальница. — Посланник указал, что я могу взять с собой только несколько человек. Поэтому я выбираю полковника, как сопровождающего, Мамуна в качестве переводчика и Шивона в качестве слуги.

— Отправляться в логово главе экспедиции неразумно и опасно! — произнес Митя.

Он не доверял местным и опасался их даже больше чем островных туземцев Южных морей. Этих не напугаешь пушечным громом, а в умении вести дела они вряд ли уступают как европейским, так и восточным торговцам. И хитрости в них заключалось не меньше.

Но и Галина Ивановна училась у лучших умов Виктории — Ивана Американца, Анчо Мухоморщика и Алексея Петровича Тропинина. Их опыт и знания поражали иной раз даже заезжих исследователей-натуралистов.

— К счастью этот вопрос в моей компетенции, — улыбнулась Галина Ивановна шкиперу. — Я собираюсь получить договор так или иначе. Но…

Она сделала паузу, которая показалась Мите зловещей.

— Если я по какой-либо причине не вернусь, — тихо закончила начальница. — По любой. Вы, господин Чеснишин, знаете что делать. Вы вернетесь в Викторию, а потом приведёте сюда весь наш флот и выжгите змеиное гнездо до основания.

— Виктория своих не бросает! — не слишком уверенно произнес Митя.

— Вот именно, — она задумалась. — Ваша шхуна все равно не сможет ничего противопоставить.

Пинас отплыл. Незевайцы вернулись к Батаму, чтобы продолжить составление карт и лоций. Они как и раньше промеряли глубины, изучали донный грунт, составляли лоцию и вбивали вешки. Но теперь у Мити появилась надежда, что остров всё же достанется Складчине и он пытался угадать, где скорее всего поставят город, где возведут фабрики, распашут поля и разобьют сады.

Особенно его интересовал порт. Отгородить на мелководье часть акватории с помощью мола не составит труда. И тогда шхуны смогут спасаться за ним от штормов. Но вот глубоких заливов на острове не имелось и гавань для торгового флота предстояло создать самим. Это потребует провести углубление дна и других инженерных работ.

Митя на время почувствовал себя первопроходцем, вроде Ивана Американца, когда тот собирался строить Викторию. Это вдохновило его необычайно. Но вызывало и тревогу.

— А если голландцы вернутся или англичане наложат лапу на все их колонии? — размышлял он вслух.

— Вряд ли они захотят прилагать военные усилия из-за мелкого острова, — сказал Барахсанов. — Тем более если у нас будет бумага от султана. И те, и другие любят всё облекать в рамки законности. И уж если дело дойдет до войны, то наших сил хватит, чтобы осложнить жизнь ост-индийских компаний среди всех этих мелких островов. Думаю они решат, что игра не стоит свеч.

Митя не стал спорить. Барахсанов куда лучше разбирался в политике.

* * *

Вернулась Галина Ивановна ещё через две недели на том же кораблике. Они едва узнали её. Она оказалась закутана с ног до головы в местный наряд из яркой ткани с золотым и серебряным шитьем, а браслеты на её руках скрывали кожу от запястья до локтя. Кажется её нисколько не смущал такой вид.

— Мы получили остров, — провозгласила на, показав свиток. — Грузите пушки, порох, оружие на пинас.

— Мы останемся без вооружений? — нахмурился Митя и посмотрел на полковника.

Раш пожал плечами ничего не ответив. За время переговоров он уже привык к упрямству начальницы.

— Мы возвращаемся домой, — сказала Галина Ивановна. — Вряд ли в пути нам понадобится что-то кроме карронад. И вот что, Чеснишин, купите в деревне свиней и заготовьте солонины. Нас возвращается на двенадцать человек больше.

— Разве мы не оставим новобранцев здесь? — удивился Митя.

— Чтобы они снова стали пиратами? Нет. Мы покажем им Викторию, обучим и вернем сюда, чтобы они знали за что будут бороться. А здесь оставим добровольцев из числа старых гвардейцев.

— А как же Батам?

— Он никуда не денется. Мы не станем заселять его прямо сейчас. А вот в следующем году…

Она была права. Малой командой гвардейцы не могли возвести настоящий город и порт. Да и незачем им делать чужую работу. Проведенные накануне замеры позволят составить подробный план уже дома. Чтобы вернуться сюда на дюжине шхун, с инструментами, машинами, оружием и запасами, прихватив по пути большое число китайских рабочих.

— Давайте сворачивать лагерь, парни, — распорядился Раш.

— Ну что ж, вроде бы вышло неплохо, — сказала Галина. — Надеюсь, Алексей Петрович тоже получил своё.

Глава 34 Монтерей

«Ворон» высадил частную армию в Сан-Франциско и отправился в залив Онисима ожидать их возвращения. Такое решение Тропинин принял в последний момент дабы не мелькать узнаваемой конструкцией в водах Испанской Америки. Возле Монтерея он собирался использовать только яхту. Из русского Сан-Франциско собранная им армия отправилась в обход Сан-Франциско испанского пешком по горным тропкам. Большую часть снаряжения и припасов оставили на «Елене». С собой взяли немного еды, дробовики и единственную пушку с небольшим числом зарядов. Вести настоящую войну никто не планировал, а в горах мобильность была важнее огневой мощи.

Идти торными дорогами по крупным долинам они не могли, а долины мелкие, как и горные отроги все, как назло, лежали поперек пути. Приходилось постоянно спускаться и вновь взбираться наверх. В результате пятьдесят верст пути по карте заняли у отряда целых четыре дня. Возглавляли армию проводники из местных индейцев. Гриша с Тропининым и Шелопухиным шли позади всех, наблюдая перед собой длинную змею из сотни людей и нескольких мулов. Привычная с детства природа северной Калифорнии менялась чуть ли не с каждой верстой.

Четырехфунтовая пушка хоть и считалась легкой, для перехода по такой местности не предназначалась. Мулы её тащить не могли — тяжелый ствол требовал противовеса с другой стороны вьюка, и вместе получалось слишком тяжело для одного животного.

— Нужно придумать что-то вроде седла, чтобы грузить ствол прямо на хребет, — сказал Алексей Петрович.

Гриша подумал, что при такой конструкции центр тяжести окажется слишком высоким и мул едва споткнувшись просто слетит с тропы. Гораздо проще тащить пушку на волокуше, но тут в дело вступало трение, а значит требовалось животное посильнее тех, что им предоставил Кытманов. Так или иначе, пока груз тащили тимуровцы, как наиболее жилистые бойцы. Но и они изрядно намучились с орудием.

На третий день пути отряд достиг реки Святого Лаврентия, которая спускалась прямо в залив Монтерей. Именно на её берегах расположилась миссия Санта-Круз и деревня переселенцев.

Здесь идти стало намного легче и намного опаснее. Чурмут и Маталан предложили отправить вперед небольшую группу, чтоб разведать путь и подходы к миссии. Предложение выглядело разумным — их армия могла привлечь внимание одним только скрипом поклажи и топотом сапогов. Вместе с индейцами и Шелопухиным в разведку отправился Гриша, так что он стал одним из первых, кто увидел миссию Санта-Круз и небольшое поселение Бранчифорте.

Разведчики засели на возвышенности над берегом реки и наблюдали за жизньюиспанцев в течении целого дня.

Как им объяснял Кытманов, Бранчифорте в отличие от Сан-Хосе, заселили бывшими преступниками из Гвадалахары. Там не имелось даже алькальда, который управлял бы городком и решал споры. Поселение даже не получило статуса пуэбло, а Гриша мог воочию увидеть разницу между ухоженными строениями миссии и тем, что походило на вымершую от оспы или чумы деревню. Обитатели Бранчифорте не обрабатывали землю, не собирали урожай, не пасли скот. По большей части они сидели перед своими убогими хижинками, подставляя солнцу обноски, которые считали приличной одеждой и курили то, что считали приличным табаком.

— Эти воевать не станут, — с удовлетворением отметил Шелопухин. — Возвращаемся.

Пришло время действовать. В штурмовую группу Гришу не пригласили. Её основу составили индейцы нутка и парни Шелопухина (половина из них тоже были индейцами разных племен). Тропинин решил воспользоваться тем, что в глазах европейца дикари выглядят одинаково, тем самым выдать первый акт операции за местный набег. Ряженные и натуральные британцы должны будут появиться позже.

Перед штурмом парни повязали на лица шейные платки, оставив свободными только глаза. Алексей Петрович выступил с напутственной речью:

— Если, не дай бог, попадетесь испанцам или проболтаетесь при посторонних, то легенда будет такая. В залив Сук на Острове приходил британский приватир и набирал людей. Потому что половину его команды выбила цинга и лихорадка. Прослышав об этом вы, кто на попутной шхуне, кто пешком, добрались до залива и поступили к англичанам на службу. Название корабля «Паллада», капитана зовут Воробей, а больше вы ничего не знаете.

Опасения оказались излишними. Парни Шелопухина сделали свое дело по-воровски тихо, быстро, внезапно. Ежедневные тренировки стоили затраченного времени и пролитого пота. Они проникли в миссию с нескольких сторон, что стало полной неожиданностью для монахов и их эскольтов. Двух охранников пришлось повалить на землю и связать, остальные сопротивления не оказала. Вместе с послушниками и монахами их загнали в бараки и там заперли.

— Будете сидеть тихо, никто не пострадает, — заявил на испанском Шелопухин.

Тропинин предпочел не контактировать с пленными. Не светить рожей. как он выразился.

— Мой но абло эспаньол. Мой есть пирата инглес, ферштейн?

Допрашивать обитателей миссии не имело смысла. Жители Бранчифорте выглядели более перспективно в плане получения информации. Шелопухин представился капером Джеком Воробьем и с помощью Скипджека занялся опросом местного населения. Получив на руки несколько шиллингов (специально приготовленных на такой случай) и бутыль с самогоном (бутыль подобрали китайскую), бывшие преступники быстро разговорились.

За несколько лет существования жители Бранчифорте едва поставили дома (все те же глинобитные постройки), причем поставили где попало, потому что план поселения, изложенный на бумаге и утвержденный начальством, потерялся в самом начале колонизации. За прошедшее время люди ничего толком не вырастили, а напротив, нуждались во внешних поставках. Поскольку власть думала о них в последнюю очередь, поселенцы жили в нищете. Вспомнив бурное прошлое, они приворовывали продовольствие из запасов миссии, а также сманивали на вольные хлеба послушников. Местных индейцев испанцы называли костеньо. Те увлекались игрой в кости и карты, залезали в долги и, быстро перенимая воровское ремесло, расплачивались украденными из миссии вещами. В общем, к неудовольствию монахов, шло медленное разложение паствы.

Но миссия пока еще держалась на плаву. Здесь нашлись и лошади, и мулы, и повозки. Целый день у пиратской армии ушел на то, чтобы сформировать нечто похожее на караван. Теперь им предстояло пройти пятьдесят миль вдоль берега. За один день никак не управиться.

— Обычно обоз встает на ночевку на ранчо Лас Салинас, — рассказали местные. — Там опасная переправа через реку.

— Ранчо? — забеспокоился Шелопухин.

На карте никаких ранчо не значилось. А лишние свидетели могли помешать, поднять тревогу.

— Заброшенное ранчо, — пояснил им бывший воришка. — Братья-как-их-там сперва взялись за дело, но быстро отказались от затеи.

— Там надо много работать, а работать некому, — пояснил другой. — Нанять работников невозможно. Индейцы предпочитают миссию или вольную жизнь.

* * *

Армия выдвинулась ранним утром. Им пришлось оставить часть людей в миссии и поселке, чтобы предотвратить утечку информации. Гриша считал это наиблее уязвимой частью плана. Ожидание галеона могло затянуться, а с каждым новым днем увеличивался и риск разоблачения. Любой случайный проезжий мог увидеть чужаков, разнести новость по всему побережью.

Несмотря на октябрь сильная жара и не думала спадать. Только ночью приносило бризом прохладу. Небо большую часть дня оставалось чистым. Иногда над океаном собирались тучи, но они точно не решались наступать на сушу и исчезали.

— Похолодает только в декабре, — пояснил им Чурмут. — Тогда и дожди пойдут.

Фальшивый обоз с продовольствием не мог заглушить чувство голода. В животе постоянно урчало. Гриша достал из заплечной сумки последний пирожок с картошкой и луком. Тот уже зачерствел, но оказался вполне съедобным. Тропинин заранее предупредил парней, чтобы не употребляли местную еду, а с собой не брали ничего мясного или рыбного, что могло испортиться на жаре. Поэтому вместо любимых корнуэльских пирогов, Гриша довольствовался картофельными. Консервы же не взяли опасаясь разоблачения.

Вообще-то предполагалось, что они будут харчеваться с яхты, где имелся отличный камбуз, запасы продуктов и даже ледник. Но яхта не могла отправиться с ними через горы. Ей также не следовало появляться в заливе раньше времени.

Первую половину пути вдоль берега преодолели довольно быстро, так как дорога теперь была ровной, а многие ехали верхом на лошадях и мулах или в повозках, запряженных волами.

Ночевать остановились у брошенного ранчо Лас Салинас на берегу реки, которая называлась Рио-де-Монтерей [Салинас]. Этим именем здесь вообще любили называть всё, что попадало на глаза: и залив, и крепость, и полуостров, на котором она стоит. Вот даже реку так назвали.

Рио-де-Монтерей возле самого океанского берега словно передумывала сливаться с ним воедино, а поворачивала к северу и шла несколько вёрст вдоль берега, отделяясь от соленой воды узкой косой с песчаными дюнами. До сих пор дорога шла по низкому берегу, что представлял собой каменистую почву, покрытую трещинами. Река нанесла много песка и дорогу проложили там, где песок сменялся относительно плодородной почвой, покрытой травой и полынью. Гриша подумал, что здесь можно отлично выпасать скот, но вряд ли получится вырастить что-то путное — землю обильно покрывали всё те же камни. Не удивительно, что ранчо забросили. На его месте сейчас не осталось ничего, кроме недостроенного, а возможно уже разрушенного дома. А так как строение все равно не могло вместить всех участников рейда, люди и животные заночевали в дюнах.

У них оставалось достаточно сил, чтобы пройти часть пути ночью, но форсировать реку в темноте Тропинин не решился. Впрочем наутро река оказалась мелкой. Как рассказал Маталан уже через месяц начнется сезон дождей и на этом месте возникнет бурный поток, сметающий все на пути. Гриша подумал, что лучше бы галеону прийти вовремя. а отряду управиться с ним побыстрее, иначе поток затруднит обратный путь.

Показав дорогу на Монтерей, Чурмут и Маталан вернулись на север. Им не стоило появляться в компании с английскими каперами.

* * *

Перед Монтереем все опять спешились. Негоже бедным горожанам и индейцам являться под стены крепости, подобно кавалерийскому полку. Лишних лошадей и мулов спрятали в сосновом лесу. Люди европейской внешности спрятались в повозках, индейцы нацепили одежду похуже и понуро брели пешком.

Оборона Президио со стороны суши выглядела хлипкой и в основном соответствовала рисунку, показанному Кытмановым, а также его рассказам. Стены оказались даже ниже ожидаемого. К тому же из загонов для скота, что расположились вокруг крепости, внутрь сквозь стену вели проходы, через которые при желании можно было ворваться. Такая крепость могла защитить от враждебных индейцев, но не от европейского противника. Даже легкая пушка легко разнесла бы хлипкие стены в щепки. Форты и пакгаузы меховых компаний, что русские, что английские, что французские выглядели куда более мощно. Их сооружали из срубов, нередко засыпая простенки камнем и песком, а толщина бревен спокойно держала картечь и небольшие ядра. Здесь же на юге, хотя и имелись достойные упоминания леса, цельные стволы дерева почти не использовали. То ли из-за трудностей с доставкой (ни полноводных рек, ни приличных дорог), то ли из экономии.

С другой стороны, испанцы сухопутной армии и не опасались. Они боялись вторжения со стороны моря — главным образом англичан или русских. Поэтому большая часть укреплений смотрела на запад, в бухту, причем сама крепость стояла в глубине суши так, чтобы ядро не смогло долететь с корабля. А ближе к береговой линии возводили земляной вал с пушечными позициями. Всё вместе это называлось Эль-Кастильо, то есть собственно крепость.

Дорога от миссии Санта-Круз шла берегом залива и заканчивалась у южной стены президио. Главные же ворота располагались на восточной стене, откуда начиналась короткая дорога, ведущая к другой миссии под названием Сан-Карлос. Она пересекала холмистый полуостров Монтерей и если бы организацию обороны поручили Грише, он поставил бы крепость на одном из холмов. Но у испанцев имелись свои резоны. Таскать припасы с корабля вверх по склону и так далеко от берега они, похоже, не желали. Да и орудиями испанцы располагали слабыми, а значит их приходилось ставить ближе к морю.

Зато возвышенность в полуверсте от стен президио, показалась подходящей Тропинину. Этот холм, даже гора, с поросшими кипарисами и красными соснами склонами, доминировала над местностью.

— Поставим на склоне пушку, — распорядился Алексей Петрович. — Если что-то пойдет не так, я подам сигнал выстрелом в воздух. Тогда мы уйдем с линии огня, а вы бейте по воротам снарядами. С такого расстояния не промахнетесь, а трех-пяти выстрелов хватит, чтобы устроить широкий проход.

Небольшой отряд, пользуясь зарослями кипариса, незаметно отделился от каравана.

Сам Тропинин, натянув шляпу поглубже, пошёл во главе обоза. Гриша отправился вместе с начальником, но предпочел разместиться в повозке. Здесь, укрытые от глаз, лежали заряженные дробовики, прятались среди мешков и корзин под тентом тимуровцы, парни Шелопухина и англичане. Те из отряда, что выглядели щуплыми и смуглыми, шли рядом, изображая из себя крестьян. Их лица дополнительно измазали сажей и грязью, чтобы не привлекать внимания северной белизной и не быть узнанными, если дело закончится неудачно.

Тропинин не намеревался устраивать осаду президио равно как желал избежать и штурма. Караван из животных и груженых продовольствием повозок могли пропустить внутрь без лишних расспросов. А если примитивная хитрость не прокатит, они в любом случаем окажутся вплотную под стенами и тогда всё решит быстрый натиск. Пушка разобьет ворота, а им останется ворваться внутрь. Желательно не пролив крови.

— Бескровный захват позволит склонить пленников к сотрудничеству, — убеждал Тропинин. — Под угрозами они могут много чего наплести, а вот достойное обхождение развяжет бедолагам языки. Особенно полукровкам и индейцам.

Им повезло. Беспечность испанского гарнизона могла бы стать назидательным примером того, как не следует нести караульную службу. Ворота оказались не только не заперты, но раскрыты. Козы и куры свободно заходили внутрь через широкую щель в поисках то ли тени, то ли пищи. Коровы паслись где попало. Лишь лошади стояли в конюшне и свиньи содержались в загонах, устроенных вдоль внешних стен.

Хотя караван с продовольствием мог считаться значительным событием в здешней неспешной жизни, его прибытие никого не удивило и особой радости обитатели президио не испытали. Солдаты лениво выбирались из своих лачуг, расположенных вдоль внутренних стен и вглядывались в лица прибывших, ища, вероятно, знакомцев. Подозрений, однако, не возникло ни у кого из них. А если бы и возникло, времени на осознание уже не осталось.

На центральный плац вышел практически весь гарнизон, что и определило успешность атаки.

Парни Шелопухина, тимуровцы и англичане внезапно выскочили из фургонов, «крестьяне» и индейцы вытащили из-за пазух пистолеты, похватали из повозок дробовики и клинки. Все, кто знали испанский, на разный лад заорали:

— Ни с места, если хотите жить!

— Оружие на землю!

— Вы окружены!

Затем прозвучали английские фразы и несколько выстрелов в воздух.

— За короля Георга! — заорал Скипджек.

— Смерть папистам! — подхватили его товарищи.

Заплакали дети, закудахтали куры, завизжали поросята. И всё затихло.

Им удалось ошеломить гарнизон. Солдаты даже не подумали оказать сопротивление, а редких офицеров шелопухинские бойцы быстро взяли под опеку.

— Проще чем отнять конфетку у ребенка, — шепнул довольный Тропинин Грише.

Тимуровцы разоружили всех, кто находился во дворе. Кого сбили кулаком, кого ногами. Большинство сдалось на милость победителя добровольно. Первая часть плана была исполнена. Монтерей был взят.

* * *

На батарее, обращенной к заливу, людей и вовсе не оказалось. Похоже, почти все они подтянулись в крепость, когда на горизонте появился обоз. Правда, пороховой погреб охранял часовой. Но и он не оказал сопротивления. На валу стоял десяток старых чугунных пушек с гербами Кастилии (замки и львы) и одна совсем древняя бронзовая.

Оставалось обезопасить тылы. Короткий путь в миссию Сан-Карлос лежал через горы и холмы, длинный и неудобный — вдоль береговой линии. Шелопухин с небольшим отрядом верных людей использовал оба пути, чтобы не упустить какого-нибудь случайного прохожего или беглеца. Хотя монахи отдавали безопасности не меньше внимания, чем королевские войска, проблем с эскольтами не возникло.

В полночь с пушечной батареи запустили ракету, подав знак яхте «Елена». Она вошла в бухту на следующий день и приступила к разгрузке.

Местный порт больше походил на рыбацкую деревушку. На берегу почти никаких построек, лишь несколько сбитых из досок сараев. На шестах висели рыболовные сети, а в море примерно на пятьдесят футов уходили мостки. По причине отлива часть сооружения возвышалась над пляжем. Рядом лежал на боку баркас. Несколько лодок поменьше заранее оттащили вглубь суши, чтобы не достал шторм.

Припасы пришлось таскать вверх по узкой тропке, что вела к крепости.

Разгрузив яхту, её тут же перегнали на другую сторону полуострова в маленький заливчик за мысом Пискадеро возле миссии Сан-Карлос.

— Пустые жестянки из-под консервов, упаковку, любой мусор, что может навести на наш след, все должны выбрасывать в этот ящик, — показал Тропинин. — Позже мы его заберем и затопим в море.

* * *

Захватив крепость и миссию они сразу же занялись приготовлениями к возможному визиту гостей. До прихода галеона никто не должен был догадаться о смене власти. С виду всё выглядело как прежде. Несколько переодетых бойцов несли караул на угловых башнях и возле порохового погреба, остальные старались без причины не высовывать носа. В загоны вернулись куры, козы, свиньи, в дома бабы и ребятишки. На окрестных холмах, на идущих с юга и востока дорогах расставили секреты. Любой путник, гонец или торговец, равно как и небольшой отряд, обязательно был бы замечен и попал бы в ловушку.

Это, однако, было лишь половиной дела. Чтобы успешно овладеть галеоном им требовалось изучить сухопутные и морские порядки испанцев. Началась рутина — допросы пленных, местных индейцев, изучение документов. Офицеры, понятно, сотрудничать с «англичанами» не пожелали, а большинство из солдат при всем желании ничего полезного сообщить не смогли. Да и желания особого не проявляли, не столько даже из-за присяги испанской короне, сколько в силу природного равнодушия и апатии.

Гриша с Шелопухиным пересматривали письма и документы. Допросами занимались Скипджек и один из парней Шелопухина — Степан Мясоедов, хорошо знающий испанский и английский. Мешанина крови в его жилах не позволяла определить ни нацию, ни даже материк, с которого вышло большинство его предков. Происхождение в Виктории не имело значения, а Тропинин и вовсе утверждал, будто предки всех людей появились из Африки. Ну, а Скипджек являлся природным англичанином и всячески это подчеркивал.

Гриша был рад, что ему выпало заниматься бумагами и не пришлось участвовать в расспросах. Испанские солдаты вызывали у него отторжение и брезгливость. На них ползали вши, их кожу покрывали язвы непонятного происхождения, а офицеры отличались от подчиненных лишь более богатой одеждой.

— По возвращении, нам придется постричься наголо, — согласился с секретарем Тропинин.

В Виктории, как и в других городах гигиене придавали особое значение, а борьба с мелкой и крупной паразитической живностью являлась неотъемлемой частью этой программы. С детства все знали, что крысы и блохи разносят чуму, вши — тиф, а комары лихорадку, что сонм невидимых глазу паразитов поменьше ждут вас в стоячей воде, немытой зелени, плохо прожаренном мясе.

Однако, дело есть дело и Скипджек с Мясоедовым постарались справиться с ним побыстрее. Сведения им пришлось собирать по крупицам. Оба дознавателя намекали, что неплохо бы применить к пленным более убедительные аргументы или хотя бы припугнуть таковыми. К счастью, к пыткам прибегать не пришлось. Внезапно у них появился отличный информатор — разговорчивый сержант Мигель.

Сперва он тоже молчал, как и большинство солдат, но постепенно освоился и когда оставался один на один охотно начинал, что называется, петь.

Мигель был местным старожилом, но не проявлял лояльности ни к королю, ни к гарнизонному начальству. От него дознаватели получили большую часть секретов (конечно перепроверив сведения перекрестным опросом других солдат).

— Здесь стоит каталонская рота или как её там, — доложил Мясоедов. — Короче та самая, которая давеча высаживалась в заливе Нутка. Временным губернатором этой части Калифорнии служит Педро Альберни. Он тоже участвовал в том деле.

С губернаторами у испанцев выходила какая-то чехарда. Прежний то ли умер, то ли отправился на покой. Мигель толком сказать не мог. Нового вроде бы назначили, но он ещё не прибыл. Так что старый солдат Альберни исполнял обязанности начальника.

— Интересно, мог ли он кого-то из нас заприметить во время войны в заливе и посещая меховую ярмарку? — спросил Шелопухин, когда начальство собралось в узком кругу.

— Вряд ли он нас узнает, — рассудил Тропинин. — Но на всякий случай надо исключить любые контакты. Отберите оружие и заприте его в губернаторском доме. Поставьте пару индейцев в охрану.

— Сбежит, — подумал вслух Шелопухин. — Опытный вояка. Что ему пара индейцев? Лучше отправим его на ранчо в глубину материка. Неподалеку есть одно Хосе Соберанеса. Мигель говорит, там хорошая крепкая овчарня, да и конюшня не хуже.

— Нехорошо губернатора в овчарню, — заметил Тропинин. — У него жена.

— А как бы поступили пираты? — спросил Шелопухин.

— Прирезали бы? — фыркнул Тропинин. — Но мы не пираты. Мы каперы, а это совсем другое. Давай отправим его к монахам. Там сторожей побольше и лишняя семья никому не помешает.

Временный губернатор потребовал встречи с предводителем каперов, но ему отказали, а вскоре перевезли вместе с женой в закрытой повозке в миссию, где поселили в отдельном бараке. Солдат, кто отказался сотрудничать, вместе с женами и детьми отправили на ранчо их бывшего сослуживца Хосе Соберанеса. Там всех оставили под небольшой охраной без офицеров и сержантов. Не то, чтобы пленники оказались недовольны неожиданным отдыхом. Но всегда лучше застраховаться от ретивых служак. Вдали от начальства их некому будет сплотить для сопротивления.

Офицеров оставили в Монтерее, но запретили покидать дома и общаться между собой. Окна домов, что выходили на плац, завесили и закрыли ставнями. Дома охраняли индейцы, а раз в день заключенным приносили еду.

Охрана пленных требовала людей и в Монтерее, и в миссии, и на ранчо, а ведь часть пришлось оставить в Санта-Круз и Бранчифорте. Частная армия таяла даже не вступив в бой. Куда проще было бы взять с благородных донов слово, или собрать всех офицеров в одном месте. Но сохранение тайны требовало убрать их с глаз, а безопасность — отделить господ друг от друга и от плебеев.

— Чёрт, я не представлял, что будет так сложно, — посетовал Тропинин.

Глава 35 Галеон

До сих пор они не имели четкого плана, как именно будут захватывать испанский корабль? Ещё до похода обсуждались различные варианты, но прежде чем планировать операцию, следовало изучить все подробности пребывания галеонов в заливе. Где именно находится якорная стоянка, как происходит доставка на борт продуктов, воды, где отдыхают матросы и офицеры…

После опросов, но главным образом из рассказов Мигеля, удалось составить общее представление о местных порядках. И только тогда командиры собрались в одной из башен президио, чтобы выработать план.

— Мигель утверждает, что в прошлом году галеон не пришёл, — доложил Мясоедов.

— Не заходил в Монтерей? — переспросил Тропинин.

— Нет, «Сан-Фернандо», как его называют, вообще не прибыл в Америку. Или разбился, или затонул, или вовсе не вышел из Манилы.

— Его могли захватить англичане? — спросил Шелопухин.

— Об этом уже написали бы в каждое европейской газете, — отмахнулся Тропинин. — И уж точно знали бы в Макао.

— Если не вышел, то в этот раз может прийти сразу два корабля? — предположил Шелопухин.

— Не знаю, — Мсоедов сверился с заметками, которые вел во время допросов. — В том году в Манилу из Акапулько отправился «Король Карл». Значит, вот какой-то из двух сейчас и должен прийти. Или же оба вместе. Но, как говорят, два корабля разом ещё никогда не приходило.

— Это вопрос второстепенный, — сказал Тропинин. — Главное, решить, как расставить ловушку.

Первая же вводная оказалась не слишком радостной.

— Ни команду, ни пассажиров на берег не отпускают, — сообщил Мясоедов.

— Почему? — удивился Тропинин. — Опасаются нападения?

— Нет, так власти борются с контрабандой, — пояснил Скипджек. — Товар из Манилы облагается пошлиной, а таможни в Монтерее нет. В Акапулько корабли принимает королевская служба и взимает плату за любой китайский товар. За этим строго следят из Мехико и Мадрида.

— Куда здесь можно сбыть контрабанду? — пожал плечами Тропинин. — На всю округу вряд ли найдется тысяча жителей и все они нищие, как с паперти.

— Не знаю. Но со слов Мигеля контрабандой промышляют все поголовно. Солдаты, матросы, простые пассажиры. Мигель утверждает, что каждый флотский или армейский офицер зарабатывает на одном рейсе пять тысяч пиастров.

— Сколько же они заработают, если смогут сбрасывать груз? — прикинул Шелопухин. — С такой прибылью ничего не стоит организовать обоз из Монтерея в центральные провинции.

Итак, им пришлось отказаться от одной из основных задумок Тропинина — подобраться ночью на лодках в черной одежде и внезапно захватить галеон. Если вся команда будет на борту, такое будет невозможно проделать.

— Бедные ублюдки будут всю ночь с тоской глядеть на берег трезвыми глазами и к ним не подкрадешься, — заметил Михаил, один из командиров Шелопухина, которого Гриша помнил ещё по путешествию в Нанаймо.

— Тем не менее, воды им требуется довольно много, — сказал Тропинин. — Они для этого сюда и заходят.

— Да, вода, зелень, свежие фрукты, всё это берется отсюда, — кивнул Мясоедов.

— Значит или они принимают груз с местных шлюпок, или всё же отправляют команды к берегу.

— И то, и другое. Свежие продукты принимают у местных, а за водой отправляют команды на баркасах.

— Стало быть мы сможем напасть на галеон под видом поставщиков, — предложил Шелопухин.

— Пустой номер, — сказал Скипджек. — Вы эти лодки видели? Там четыре-пять человек в каждой. А с борта наверняка будет глазеть за погрузкой полсотни. И в корзинах с кукурузой людей не спрячешь.

— Остается второй вариант, — сказал Тропинин. — Подловить их на заборе воды, команду взять в плен, переодеться в матросскую одежду и вернуться на корабль, будто с водой. Вряд ли они с интересом будут наблюдать за доставкой. Там ни новостей не услышишь, ни от банана не откусишь.

— Кроме того в бочках можно будет спрятать людей, оружие, — добавил Мясоедов. — Они ведь довольно большие.

— Верно. Пара людей с дробовиками расчистят нам путь.

По мнению Гриши план выглядел чистой воды авантюрой. Но кто он такой, чтобы советовать бывалым бойцам.

— Где они берут воду? — неожиданно спросил Тропинин.

— Чаще всего в речке Кармель, — ответил Мясоедов. — Это на той стороне полуострова, возле миссии.

— Есть ещё одна сложность, — сказал Скипджек. — Обычно капитан над портом и губернатор первыми посещают галеон.

— Вряд ли мы сможем заставить их подыграть нам, — произнес Тропинин. — И вряд ли кого-т сможем за них выдать.

— Думаю, не велика беда, — предположил Мясоедов. — За водой баркасы отправят сразу, не дожидаясь местного начальства. Мало ли, сколько у их превосходительства занимает время причесывание волос.

— Корабли-то увидят заранее. Так что время будет.

Они опять заспорили.

— Надо бы провести учения, а также узнать, каким манером гребут испанцы, какими фразами обмениваются, — задумался вслух Тропинин.

— Словечки можно узнать у Мигеля, — сказал Мясоедов. — Посмотреть мы сможем когда они будут подплывать к устью Кармели. Но придется все схватывать на лету. На учения времени не останется.

Ещё одна проблема заключалась в том, что рядом с устьем речки Кармель, где набирали воду, стояла их «Елена». Матросы плывущие за водой, станут слишком осторожны, увидев чужака. Её и сейчас могло заметить случайное испанское судно.

— Замаскируем яхту под американца, — предложил Гриша. — Не знаю уж как. Но американца не испугаются.

— Ну это просто, — сказал Скипджек. — Завесить пушечные порты, иллюминаторы, снять стеньгу с бизани, набросать хлама побольше. Но почему под американца?

Гриша объяснил. Во-первых, с Соединенными Штатами Испания не воюет. А во-вторых, после того как Ванкувер проторил дорогу в Калифорнию, американские торговые и промысловые суда начали заходить в порты испанской Америки, несмотря на запреты. Каждый год с десяток бостонских и нью-йоркских шхун и бригов ошивались на всем побережье в надежде разжиться мехами морской выдры (или калана, как называли зверька русские). Поскольку побережье русских колоний охранял патруль, затрудняя операции торговцев, а индейцев уже не соблазняли безделушки, пришлые торговцы из Атлантики пытались обнести испанские владения. Обычно они прикрывались легендой о нехватке воды или поломке мачты, хотя имели единственной целью выменивать меха. У самих испанцев торговля каланом шла плохо. Они вынуждены были полагаться всё на те же манильские галеоны, которым только и позволено было осуществлять торговлю с Китаем да и то через Филиппины. Торговля же мехами требовала гибкости и быстроты.

Изучая захваченные письма Гриша узнал, что лейтенант Родригес, командующий президио Сан-Диего, буквально пару месяцев назад писал командиру в Монтерей о прибытии американского судна «Энтерпрайз». Оно напрашивалось на гостеприимство, но было выдворено после получения воды.

В общем, их яхта могла сойти за одного из таких торговцев. Это, конечно, вызовет раздражение, но не страх.

* * *

Сведения о приходе американских судов стало не единственной информацией, которую смог добыть Гриша. Он вообще использовал время ожидания, чтобы узнать подробности об Испанской Америке вообще и о Калифорнии в частности. Не то, что обычно ищут разведчики, вроде численности войск, вооружении, состоянии дорог, крепостей, а то, что могло пригодиться ему для какой-нибудь статьи, для понимания местной жизни, да и само по себе вызывало у Гриши любопытство.

Покойный Ванкувер писал о посещении этих мест:

«Испанцы в своих миссиях и президио, которые суть два главных способа проживания, ведут ограниченную и во многих отношениях очень ленивую жизнь; религиозная часть общества в монастыре, военные в казармах… они не пашут, не сеют и не жнут, а полностью зависят от труда жителей миссий и пуэбло в плане своего существования и удовлетворения общих жизненных потребностей».

Британский капитан был прав на все сто. Местная жизнь не отличалась бурлением. Ни одного лишнего движения, слова. Строения выглядели ветхо, неряшливо, словно конструкции крепили ровно настолько, чтобы они не рухнули. Архитектура не отличалась излишеством. Дома, казармы, склады представляли собой саманные или глинобитные коробки, прилепленные изнутри к стенам. Никаких украшений. Единственным красивым зданием в Президио была королевская часовня, сложенная из желтого камня. Она возвышалась над стенами, над грубыми жилищами и хозяйственными постройками. Гриша даже зарисовал её для энциклопедии.

Дом губернатора мало чем отличался от прочих. Он был большим, но пустым. А в остальном — те же стены из прутьев обмазанных глиной. С дощатого потолка на цепях свисал светильник, сделанный из тележного колеса. Четыре свечи тускло освещали комнату. Здесь имелось зеркало, роскошные для этих мест кресла, стол, конторка.

— А ведь Монтерей поставили одновременно с Викторией, — заметил Тропинин.

Гриша задумался, почему в одном месте жизнь бурлила, а другое напоминало сонную деревню, хотя Монтерей и считался столицей Верхней Калифорнии. Но ответа не нашел. Возможно, зверопромышленники оказались более изобретательны и было их куда больше. Шкуры давали неплохой доход. Испанскую торговлю с Китаем ограничили с самого начала одним кораблем и она делала богаче лишь Акапулько. Да и прочих возможностей для жизни на севере было больше. Лосось, киты, вдоволь воды, лес в достатке. А здесь засушливые соленые земли, мало рыбы.

— Большая часть людей живет в миссии, на юге, — сказал им Мигель.

Он был метисом, но в Виктории его бы назвали креолом. В русской Америке креолами называли практически всех людей со смешанной кровью. Это оказалось не вполне верным использованием иностранного слова. Здесь в испанских владениях креолами считались рожденные в Америке испанцы, в отличие от пенинсуларес (то есть прибывших с Иберийского Полуострова). Те и другие занимали высшие офицерские должности. А вот солдатами чаще служили индейцы разных племен, метисы, мулаты, филиппинцы.

Впрочем, как ни странно, обозначение по крови не являлось строгим. Например, служба в армии давала возможность метису получить грант на землю, обзавестись ранчо и записаться в креолы, несмотря на оттенок кожи, тем самым повысить свой социальный статус.

Дорога между президио и миссией находилась под полным контролем пиратской армии. Проезжая по ней верхом, Гриша всякий раз испытывал странное ощущение. Чужие холмы, чужие леса, а он едет себе спокойно, будто живет здесь, но все же где-то в глубинах сознания засела мысль, что гость он не прошенный и находится здесь незаконно.

Миссия Сан-Карлос выглядела намного богаче Монтерея и прочих испанских поселений. Возможно из-за того, что являлась чем-то вроде престола для всех францисканских миссий Верхней Калифорнии.

Табуны лошадей и стада коров, быков, овец паслись тут и там на пастбищах вдоль реки и ручьев. Сотни животных. В самом Монтерее не хватало пресной воды для развития скотоводства и сельского хозяйства вообще, а на этой стороне полуострова воды было вдоволь. Гришу между прочим удивило, что Монтерей получал продовольствие из удаленного Сан-Хосе, а не закупал у монахов. Оказалось, что военные и религиозные власти соперничали, их отношения всегда оставались натянутыми, да и поставки из Сан-Хосе являлись дармовыми.

Заправлял делами миссии и всего округа болезненный пожилой монах Фермин де Ласуэн. Он был настоящим испанцем, вернее баском. Гришу подмывало поговорить со стариком, расспросить о миссии и прочих делах. Но Тропинин запретил разговаривать с европейцами, чтобы не выдать настоящее происхождение отряда.

Гриша пришлось довольствоваться осмотром бумаг и библиотеки, содержащей в основном католические книги. Разговаривать он мог только с индейцами, благо для тех все европейцы выглядели одинаково. Но индейцы мало что могли рассказать об устройстве колоний. Лишь то, что почувствовали на собственном горбу.

Их при миссии оказалось не меньше пяти сотен. Жили они в постройках европейского типа и находились в полной зависимости от монахов. Жизнь послушников мало чем отличалась от военного лагеря. Большинство проживало в миссии на положении неофитов-невольников. Семейные (венчанные по христианскому обряду, разумеется) селились в домах, но чаще в выгородках длинных бараков. Остальных содержали в бараках общих. Кроме того, монахи запрещали индейцам видеть женщин вне брака, согнав всех незамужних девиц в отдельный барак. Когда Шелопухин захватил миссию, то заточил в бараке самих монахов, и тем самым снял прежние запреты.

— Плодитесь и размножайтесь, — сказал он индейцам.

Подобно отправленным на ранчо солдатам, пслушники лишь обрадовались внезапному отдыху.

Гриша изучил конструкцию домов и условия жизни в миссии. Они оказалась самыми примитивными. Ни отхожих мест, ни нормальной воды обитатели не имели. Вши паслись на бедных послушниках, как их стада на местных тучных пастбищах. Многие болели сифилисом, другими местными и завезенными болезнями. Кладбище заполняли свежие могилы. Семь из десяти рожденных детей не доживали до пяти лет. И это без опустошающих эпидемий.

— Для оспы такая скученность и антисанитария, как пороховой погреб для огня, — заметил Тропинин. — Когда она нагрянет, здесь вымрет всё.

Медицина у монахов была самой примитивной. Находясь в плену религизных догматов, они не желали ничего знать о подлинных причинах болезней, не делали прививок, не соблюдали гигиену, а уповали больше на молитвы. Это тоже поразило Гришу, ведь именно католические монахи выдвинули теорию, что Америка заселилась из Сибири. И вот, такие пытливые умы, оказались вдруг не востребованы в практической деятельности.

* * *

Не все подобно Грише находили, чем заняться. Долгое ожидание изматывало людей. Ожидание и опасения. Любая случайность сейчас могла расстроить их планы. Мог прибыть крупный отряд из другой миссии, лазутчики могли заметить опытным взглядом неладное. Мог зайти корабль из Сан-Бласа с припасами или новыми переселенцами.

И в то же время отряд страдал из-за безделья. Дисциплина падала. Начались мелкие свары. Популярными стали карточные игры на будущую долю от захвата галеона.

Труднее всего казалось сохранять легенду. Следить, чтобы никто из часовых не проговорился пленным офицерам, чтобы не допустили ошибку, чтобы лица их не запомнили. Тропинин боялся что союзные индейцы скорешатся с местными, скажут лишнего, и об его операции пойдут слухи.

Но больше всего изматывала скука и жара.

— Чем-то мне это напоминает… — сказал Алексей Петрович отгоняя муху с лица.

Он часами сидел в тени крепостной стены или на валу и смотрел в океан. Горизонт был чист.

* * *

— Три корабля на горизонте! — крикнул часовой.

— Три? — Тропинин подскочил. — Быть может шхуны?

— Это довольно большие три корабля, — поправил подошедший Шелопухин. — Очень большие. И все с прямыми парусами.

— А испанцы могли выслать сразу три галеона? — спросил Тропинин. — Раз в прошлом году пропустили, могли и за будущий год отправить. Чтобы два раза не вставать.

— Галеон там только один, два других корабля поменьше размером. К тому же Мигель говорил, что в Маниле всего два галеона и что даже два никогда еще не приходило.

— Какой-то мог пройти из Атлантики.

Как часто случалось при незапланированных ситуациях, Алексей Петрович принялся генерировать дикие версии.

Вместе они поднялись на вал. Тропинин пристроились возле одной из пушек, используя её как опору. Он долго смотрел на парусники, потом передал трубу Грише.

Не то, чтобы Гриша больше разбирался в морском деле. Но один из парусников явно был галеоном. Столь крупные корабли не спутаешь ни с чем. Они превосходили почти всё, что построило человечество. Так что это наверняка не какая-то внезапная экспедиция из Сан-Бласа. Но почему корабля три? Если бы было два, но три?

— Галеон могли перехватить англичане! — воскликнул Алексей Петрович. — Ах, черт! Они могли отправить его под конвоем своих кораблей. И значит заберут себе всю добычу!

Флаги корабли не подняли, а значит могли оказаться кем угодно. Вот только…

— Англичане не повели бы приз в Монтерей, — заметил Гриша.

— Верно, — Тропинин ударил кулаком по стволу пушки с кастильским гербом. — Значит это испанцы. Но почему их трое? Вот что, нам нужно выиграть время. Тащите сюда того разговорчивого сержанта. Как его там? Мигеля! И позовите Мясоедова.

Стараясь не светиться, Тропинин задавал вопрос на английском, а Степан Мясоедов переводил их на испанский. Не столько переводил, сколько заранее знал что спрашивать.

— Это «Сан-Фернандо», — сказал Мигель. — Его ждали в Акапулько в прошлом году, но он по какой-то причине не прибыл.

— Допустим. А что за два корабля его сопровождают? Один из них «Король Карл», я надеюсь?

— Дайте-ка ещё раз взглянуть, — сержант вновь взял трубу. — Нет, это «Фама» и, кажется, «Лючия»… фрегаты.

— Фрегаты?

Лицо Тропинина одновременно выражало разочарование, недоумение и какую-то детскую обиду, словно ему вместо конфеты вручили морковку.

— «Фама» принимала участие в той недавней стычке с британцами недалеко от Кантона, — сразу же вспомнил Гриша. — Су… наш товарищ упоминал этот фрегат в письме.

— И часто галеон сопровождают фрегаты? — спросил у Мигеля Тропинин уже напрямик, не маскируясь.

— Никогда такого не было. На моей памяти первый раз.

Неужели испанцы пронюхали об их приготовлениях? Подумав, Гриша отверг эту возможность. Слухи не могли дойти до Филиппин так быстро. А значит вернее второе предположение — они просто опасались за ценный груз из-за войны с Россией или с Англией. Или из-за обоих противников разом. И надо сказать, испанцы оказались в подозрениях правы.

— Может быть они проводят галеон до гавани, а потом уйдут по своим делам? — Тропинин не желал сдаваться и, что называется, хватался за соломинку.

— Не похоже, — сказал Шелопухин.

Хотя начальник ещё не осознал этого, его план полетел к всем чертям. Прикидываясь поставщиками провизии или доставщиками воды пиратская армия три корабля захватить не смжет, даже если те спокойно встанут на рейде.

— Но ведь галеоны всегда плавали в одиночку! — чуть ли не топнул ногой Алексей Петрович. — Всегда!

Предъявив претензию мирозданию, он, наконец, успокоился и Гриша увидел прежнего уверенного в себе начальника.

Два сопровождающих галеон фрегата серьезно меняли расстановку сил. Не просто меняли, они переворачивали её с ног на голову. Хищник неожиданно превратился в добычу.

Даже огневая мощь шхуны не могла противостоять трем кораблям, два из которых боевые, а один вооруженный до зубов торговец. Хуже, что на военных моряков запрет выходить на берег не действовал, а окажись они на берегу, ловушка сразу же обнаружится. И тогда пиратской шайке, которой по сути и являлся отряд Тропинина, придется сражаться с превосходящими силами противника на чужой территории. Менее благоприятную остановку трудно себе представить.

* * *

Тропинин вновь собрал командиров в башне. Некоторое время они предлагали различные способы справиться с тремя кораблями и сами же отвергали их один за другим. Глаза людей переполняли злость и разочарование.

— Положение серьезное, — подвел итог Тропинин. — Сейчас мы должны думать не о галеоне, а о том, как убраться отсюда, не раскрывая себя. Пусть испанская империя дышит на ладан, она еще достаточно сильна, чтобы нанести Виктории урон. Хватит даже этих фрегатов.

Гриша выдохнул с облегчением. Разумное решение. Его бы принять до начала экспедиции, но чего уж теперь.

— Будем отступать, — объявил волю Алексей Петрович. — Другого выхода я не вижу.

— Нас перестреляют по дороге, — возразил Шелопухин. — Тут пятьдесят верст по открытой местности. А сколько у фрегатов пушек?

Он был прав. Отступать по суше означало выставить себя точно мишени в тире. Дорога шла вдоль берега залива, а значит до самой миссии Санта-Круз отряд будет как на ладони. Фрегаты смогут его обстреливать или высадить десант и перехватить на марше.

— А если оставить дорогу и пробиваться по диким местам, то мы увязнем и вскоре по всей Верхней Калифорнии на нас начнется охота, — добавил Скипджек.

— Верно, перестреляют, увязнем, — Тропинин задумался. — Тогда вот как мы поступим… У нас есть яхта. Она отвлечет на себя фрегаты. Дадим залп, рванем в океан. Они погонятся за «Еленой», оставив залив. Большая часть отряда спокойно отступит по нормальной дороге. Сейчас главное грамотно провести эвакуацию, чтобы не наследить и потерять меньше ценных вещей. Все расходы и издержки я оплачу в Виктории, пусть люди не расстраиваются, что приходится уйти ни с чем.

— Нужно разбросать повсюду обрывки английских газет, пуговицы, — тут же предложил Шелопухин. — Оставить несколько мешочков с английским порохом.

Решили, что армию поведет обратно Шелопухин, Тропинин же собирался быть на «Елене».

— Я заварил эту кашу, мне и расхлебывать.

— А если фрегаты разделятся? — предположил Мясоедов.

— Мы их постараемся разозлить так, чтобы не разделились, — улыбнулся Тропинин.

— Как? — спросил Скипджек.

— Посмотрим. В жизни всегда есть место подвигу, — Алексей Петрович пожал плечами. — Нет, думаю, что они рискнут разделяться. Погонятся оба. А вы пока спокойно пройдете до Санта-Круз, а потом в горы. И поминай как звали. Дорогу надеюсь помните?

— Дождей вроде бы еще не было, — Шелопухин взглянул на небо. — Реку перейдем без проблем. Надо бы не забыть наших людей на том ранчо, где сидят пленные.

— Верно. А ещё лучше отправить туда и всех остальных испанцев. Пусть крепость останется абсолютно пустой. На галеоне ведь тоже есть солдаты? Это озадачит их. Изаймет после высадки на некоторое время.

Глава 36 Бегство

Приказ отступить ни с чем не вызвал у людей энтузиазма, и это ещё мягко сказано. Особенно у индейцев. Дети природы ни в какую не желали возвращаться без трофеев. Не затем они бросили родные дома, и жалкая пара вражеских фрегатов их напугать не могла. Тогда Тропинин, чтобы разрядить обстановку, позволил индейцам брать всё, что те смогут унести.

— Но только в президио! — остерег он. — У нас военная операция, поэтому обывателей и монахов не трогать!

Дважды уговаривать не пришлось. Парни хватали всё, как будто и правда только что вышли из леса. Масляные лампы, свечи, упряжь, любую медь. Само собой, забрали всё пехотное оружие. Сабли, шпаги, кинжалы у испанцев были отличного качества. Мушкеты с пистолетами никуда не годились, но их брали тоже. Индейцы увлеклись настолько, что вздумали прихватить даже одно из орудий с кастильским гербом. Старая пушка весила наверное тонну и для перевозки по суше не предназначалась, особенно по горным тропкам. Хотя выглядела красиво. И герб опять же. Командиры ругались, но индейцы клялись, что обузой не станут.

— Всё равно бросят в горах, — плюнул в сердцах Шелопухин.

— Разбирайтесь сами, — сказал ему Тропинин. — Через полчаса жду вас у миссии. Возьмете там ещё лошадей и повозки. И надо будет снять некоторые вещи с «Елены». Григорий, Пабло, давайте со мной.

С ними отправился и Мигель. Сперва его не хотели брать, желая сохранить участие людей из Виктории в тайне. Но сержант и так о многом догадывался.

— Поможет нам выбраться, останется с нами. — решил Тропинин. — В Виктории ему дело найдется, парень смышленый.

Верхом они быстро пересекли полуостров. На берегу их уже ждала лодка, а шкипер «Елены» Куманин нервно расхаживал по палубе. Когда появился Тропинин с тремя сопровождающими, он облегченно выдохнул.

— Какой будет план? — спросил шкипер.

— У нас примерно часа четыре, прежде чем испанцы подойдут к берегу на расстояние выстрела, — сказал Тропинин. — Готовьте яхту к отходу.

— Все наверх! — заорал Куманин. — Стеньгу ставить!

Вскоре часть матросов начали поднимать крюйс-стеньгу, другие убирали наваленный на палубе хлам, остальные под руководством Тропинина свозили на берег вещи.

В течении нескольких часов все найденные повозки прибывали к мысу Пискадеро, где их загружали ценностями с «Елены». Гриша только диву давался, сколько всего хранилось на небольшом корабле. Ценные картины, гобелены, книги, меха, фарфор, украшения. С Шелпухиным отправились и все важные бумаги. Наиболее тяжелыми вещами нагрузили тимуровцев. Вместо доли от прибыли им пришлось поработать грузчиками.

— Доставьте это в Сан-Франциско, там погрузите на «Ворона».

— А вас, Алексей Петрович, когда ждать? — спросил Шелопухин.

— Если сможем уйти от фрегатов, то вернемся через неделю.

— А если не сможете?

Тропинин махнул рукой. Они распрощались.

— Стоило послушать Галину Ивановну, — пробурчал Алексей Петрович уже на борту. — Отправились за шерстью, а вернулись стриженными.

Впрочем вернуться им ещё только предстояло, и по Гришиному ощущению это не выглядело слишком простой задачей. Полуостров полностью закрывал «Елене» северное направление (впрочем, туда они и не собирались, давая возможность отряду Шелопухина сбежать), а фрегаты отрезали путь в открытое море. Таким образом курс на юг, вдоль берега, всё дальше от дома и глубже во владения испанцев, оставался единственным возможным для корабля.

* * *

Яхта снялась с якоря и стала понемногу пробираться на юг. Её почти сразу заметили с испанской эскадры. Фрегаты переложили рули, паруса и взяли южнее. Галеон осторожничал и сбавил ход.

— Поднимите британский флаг, — распорядился Куманин.

— Что ж, проверим наши орудия в действии, — произнёс Тропинин.

Все его технические изобретения хоть и воплотились в металле, настоящей проверки боем ещё не прошли. Экзамен предстояло принимать испанским фрегатам.

От осознания этого Гриша поежился. Четырехфунтовые пушки против двенадцатифунтовых. Двенадцать стволов против… сколько их там на двух фрегатах? Срок четыре, больше? Казалось бы тут, не о чем говорить. Но пушки «Елены» имели преимущество в прицельной дальности, а её оперенные гранаты в случае удачного попадания могли нанести серьезный урон даже фрегату.

— Не хотелось бы показывать им наши возможности и раскрывать карты, но иначе испанцы и правда могут решить, что нам с лихвой хватит одного корабля, — сказал Тропинин.

Он аккуратно вставил взрыватель в носовую часть гранаты и поставил защитный колпачок на место. Взрыватель содержал ампулу с кислотой и мог треснуть от малейшего нажима. Поэтому гранату проталкивали в ствол с помощью особого прибойника, имеющего в центре углубление.

— С другой стороны, ядра испанцев могут рикошетить от поверхности, а нам хватит одного попадания в борт, — заметил Куманин.

— Однако, как мы все знаем, испанцы предпочитают бить по рангоуту, — ободрил его Тропинин.

Это было слабым утешением.

Тем временем к остальным пушкам встали свободные от работы с парусами матросы.

— Что ж, давайте начнем.

Небольшое волнение на море не являлось помехой. Морская версия пушки имела довольно простое устройство, спускающее ударный механизм только при совпадении прицела и горизонта.

Пушка Тропинина выстрелила. Оперенная граната летела быстро, оставляя за собой в небе слабый дымный след. Его оставлял фитиль, ведущий к резервному детонатору, который подорвет гранату в том случае, если не сработает контактный взрыватель.

Так и произошло. Граната упала в океан не долетев полусотни футов. Через несколько секунд поверхность вспучилась от подводного взрыва. Не слишком впечатляюще.

Дымный след помимо прочего показывал траекторию и позволял взять поправку. Тропинин подкрутил винты и объявил цифры всем остальным канонирам. Ещё одним преимуществом его пушек являлась унификация. Вскоре прозвучал залп, затем ещё один. Орудия «Елены» принялись стрелять с необычайной скоростью. Банить пушку не требовалось. Заряд гранаты не соприкасался со стенками ствола, а порох не давал большого числа тлеющих остатков.

Попаданий получилось немного, но все они произвели на противника должное впечатление. Из борта выдирало целые куски обшивки, несколько пушечных портов соединились в едином провале. У одного из фрегатов сорвало шлюпку. Сбитые с толку испанцы отошли на безопасное расстояние и пошли параллельным с яхтой курсом.

— Давайте прибавим ходу.

Тропинин отряхнул ладони одна о другую, хотя с виду они остались чистыми.

— Да, сэр, — ответил Куманин.

* * *

Погоня получилось такой же сонной, как и вся жизнь в испанской Калифорнии. Они едва двигались по синему океану, лениво гоняющему пологие волны. Ветер дул слабый, но что куда хуже, что это был северный ветер. На их нынешнем курсе он давал серьезное преимущество кораблям с прямыми парусами. А сменить курс они не могли. Течение вносило свою небольшую лепту в ход, но и оно больше помогало глубоко сидящим фрегатам, чем яхте.

Впрочем, невысокая скорость и хорошая погода отчасти играли им на руку. Яхта могла идти близко к берегу, полному опасных камней и рифов. Местные воды были незнакомы русским, а испанских лоций у Куманина не имелось. Все эти дни он рылся в архивах, искал и в миссии, и в президио, заскочил даже на ранчо. Но не нашёл ни промеров глубин, ни даже карт с точными очертаниями берега. Похоже испанский флот был сам по себе и с армией сведениями не делился.

Поэтому им приходилось идти чуть ли не на ощупь. Шкипер выслал матросов на бушприт и мачты, те вглядывались в поверхность, надеясь вовремя заметить буруны рифов или тень отмели под водой. Лот тоже кидали без перерыва.

— Двадцать саженей, — звучали отчеты.

— Двадцать пять саженей.

— Двадцать одна сажень.

«Елена» делала от силы два узла. Но вскоре и столь невысокая скорость начала падать. Почувствовав это, фрегаты вновь пошли на сближение.

— Ветер стихает, — заметил Куманин. — Ещё немного и мы потеряем управление. Надо бы запустить машину.

Паровая машина была их тайным оружием, козырем. Лишь с помощью неё «Елена» могла оторваться от ходких фрегатов при таком ветре.

— Хотел использовать машину ночью, чтобы испанцы не увидели дым, — посетовал Тропинин. — Но делать нечего, запускайте. Иначе ночи мы не дождемся.

Для этого времени года стояла необычайно тихая погода. Но ветра здесь вообще были неверными. Как раз в этой полосе они менялись с западных на пассаты, и как раз в это время менялся сезон, а значит смещалась широта постоянных ветров. Потому они могли задуть по любому румбу или не задуть вовсе. Кроме того, береговые скалы создавали во многих местах ветровую тень или неудобные завихрения. И только утренний или вечерний бриз могли гарантировать умеренный ход. Но утренний бриз давно ушел, а до вечернего оставалось минимум шесть часов.

В общем, обстановка оказалась сложной и если бы не паровая машина, яхту могло утащить течением на камни или обездвижить и сделать лёгкой добычей фрегатов.

Один из парусов убрали, чтобы не поджечь искрами. Труба сперва задымила довольно сильно, но когда топку хорошенько раскочегарили дыма стало заметно меньше. Неприятно запахло жженной шерстью и жиром.

— Четыре узла, — доложил матрос, бросающий лаг.

— Четыре узла с четвертью.

— Четыре узла с половиной.

— Другое дело! — довольно заметил Тропинин, наблюдая за растущим у корабельного носа буруном.

— Фрегаты не отстают, — разочаровал его Куманин.

И правда, испанцы легко держали четыре с половиной узла, хотя им пришлось поставить для этого лиселя и бом-брамсели. Но главное, они прекратили сближение и пошли, как раньше, параллельным курсом.

— Интересно, что они думают на счет дыма? — задумчиво Алексей Петрович.

— Вряд ли они приняли нас за китобоя, — пожал плечами Куманин.

— После того как мы их обстреляли из орудий? Да уж, конечно.

Если не считать нескольких опытов, паровую машину в Европе пока не ставили даже на речные суда. Но догадаться о назначении дымящейся трубы испанцы всё же могли, хотя бы из-за прибавки в скорости.

— Будем надеяться на вечерний бриз.

* * *

Ветер к вечеру не изменился. Температура воздуха почти не изменилась, чтобы создать мощный бриз. Стемнело. Луна светила достаточно, чтобы видеть очертания береговой линии. А значит и с фрегатов хорошо видели силуэт яхты.

— Мы можем прижаться ближе к берегу? — спросил Тропинин. — Тогда они потеряют нас из виду.

— Слишком опасно, — возразил ему Куманин.

Он был прав. Тень от скал лежала слишком близко к торчащим из воды камням.

— Давайте попробуем оторваться за счёт машины, — предложил шкипер.

— Кидайте в топку все что есть, — распорядился Тропинин. — Полагаю, нам больше не понадобятся все эти перегородки, столы и стулья.

— Почему? — спросил Пабло.

— Вы же не думайте, что яхта справится с тремя военными кораблями? Ну пусть с двумя, но каждый из них втрое крупнее «Елены».

— Всегда есть шанс оторваться, — сказал Куманин.

Терять яхту он не хотел. Тропинин устало посмотрел на шкипера.

— Если оторвемся, я куплю новую мебель и закажу новые перегородки.

Поскольку многие матросы были заняты парусами, стараясь выжать из них лишних пару саженей хода, в машинное отделение отправили Гришу.

Два матроса рубили топориками книжные полки, а ещё один чертыхаясь забрасывал дрова в топку. Он уже опалил волосы на руке и голове. Задвижка не предусматривала частое открывание, через щель то и дело пробивалось пламя.

Гриша снял куртку и закатал рукава.

— Давайте я вас подменю.

Матрос кивнул, направился вразвалку к висящему под бимсом кувшину с водой, которую принялся жадно пить, поглядывая, справляется ли сменщик с работой?

Гриша справлялся, хотя в первые же минуты получил пару болезненных укусов огня.

— Бестолковое дело, — сказал один из рубщиков.

— Почему? — спросил его Гриша.

— Воды-то у нас больше нет. А морская для этих трубок не подходит. Разом прогорят.

— У Аткинсонов на пароходе машина стоит что надо, — отозвался второй рубщик. — В её котел хоть ссанину заливай.

— Там машина низкого давления, понимать надо, — возразил тот, кого сменил Гриша. — Если такую сюда поставить, она половину трюма займет. А вторую половину пришлось бы углем загрузить, потому что жрет та машина, как сам Ног Аткинсон за обедом.

— Низкого, не низкого, а нам похоже каюк.

— Есть ещё бак с питьевой водой, — вспомнил второй рубщик.

— Кто тебе отдаст питьевую? Её на всякий случай берегут. — Он поднял указательный палец. — Резерв! А ну как нас далеко в океан занесет, что пить там будем?

Сверху им сбросили часть от шкафа. Рубщики взялись разламывать его на отдельные доски. Петли, крепления, фурнитура выдирались со скрежетом с помощью гвоздодера.

— Я переговорю с шкипером на счет воды, — вызвался Гриша, когда скрежет немного утих. — Насколько я понимаю, в открытый океан мы не собираемся.

— Ну, попробуй, — сказал сменщик и вернулся к топке.

Гриша поднялся на палубу. Ситуация не изменилась. Испанские фрегаты шли точно касатки, что прижали к берегу тюленя. Они знали, что деваться яхте некуда и не спешили атаковать.

— Матросы в машинном говорят, что вода подходит к концу, а брать забортную нельзя.

— Нельзя, — согласился Тропинин. — Этой машине не из всякого ручья водичка подходит. Мы заранее проверяем, чтобы накипи не возникало.

— Они говорят, что можно питьевую воду использовать.

— Мы ведь не сумеем оторваться от них? — спросил Тропиин шкипера.

— Если ветер не изменится, то не сможем.

— Тогда давай перекачивать в машинное питьевую, — разрешил он. — И вот ещё что. Как бы оно не повернулось, ни один секрет не должен достаться испанцам. И кроме того, ни одна ниточка не должна привести к Виктории.

Гриша подумал что устроить такое можно лишь потопив корабль на большой глубине. А они шли вдоль берега.

* * *

Наступило утро. За ночь они бросили в топку почти все, что могли. Фрегаты никуда не исчезли. Мало того, к ним добавился и галеон. Похоже испанцы решили не рисковать с остановкой и направились сразу в Сан-Диего.

— Что ж, как минимум одну задачу мы выполнили, — сказал Тропинин. — Отвлекли их от залива Монетрей и нашей армии с дурацкой кастильской пушкой.

Была и плохая новость. Берег теперь постепенно отступал к востоку и «Елена» то и дело попадала в ветровую тень из-за высоких гор. Это заставляло её терять ход, а вместе с ним и управление. Куманин нервничал и дергался вместе с яхтой.

— Шкипер, оставьте штурвал на помощника, нам нужно поговорить, — сказал Алексей Петрович. — Лучше всего в вашей каюте. Гриша, Мигель, Скипджек, вы мне тоже нужны.

Впятером они спустились в капитанскую каюту. Куманин по просьбе Тропинина развернул на столе карту побережья.

— Итак, мы отвлекли испанцев достаточно, чтобы наши смогли добраться до горных троп. Не представляю, как они собираются тащить по горам все эти вещи, но пусть теперь голова болит у Шелопухина. Нам же пришло время позаботиться о себе.

Протестов такое предложение не вызвало.

— Уйти мы не можем, — произнёс затем Тропинин. — Остается затопить яхту и добираться до родных краев сушей.

Идея затопить корабль прозвучала не первый раз и больше не вызвала споров или переживаний. Лишь у Куманина чуть дрогнул голос когда он спросил:

— И как мы доберемся до дому?

Они в очередной раз вгляделись в карту. Всё что лежало до Санта-Барбары отражалось на ней с большей или меньшей точностью, дальше контуры размывались и значилось множество белых пятен. Положение не радовало. Берег тянулся на юго-восток до мыса Консепсион, где резко отступал к востоку. А дальше лежали острова и фрегаты могли разделиться, чтобы зажать яхту между берегом и островами.

Береговой ландшафт вплоть до президио Санта-Барбара и даже до пуэбло Лос-Анджелес оказался столь же неудобным для беглецов, что и прибрежные воды. От внутренних территорий узкую полоску берега отделяли горы, а все речные долины, что выходили к берегу, прорезая хребты, уводили дальше на юг. И так до самой Нижней Калифорнии, где ни на какую помощь рассчитывать и вовсе не приходилось.

Мигель знал местность только до Санта-Барбары и хотя он бывал по делам и дальше на юге, но служил главным образом в Монтерее.

— Вот здесь, возле Морро, должен быть перевал через горы, — сказал Мигель. — Он ведет к верховьям реки Хоакин. А по ней можно добраться до Сакраменто или до Залива Сан-Франциско.

— И там по пути наверняка много миссий и гарнизонов? — спросил Куманин.

— Два или три.

— А мы без лошадей.

— Сделаем лодки или плот, — предложил Тропинин. — Река крупная. Не забыть бы прихватить пилу и топорики.

— Во время сплава мы окажемся на виду, — возразил Куманин. — Лучше одолжим лошадей в ближайшей миссии.

— Посмотрим по обстоятельствам.

Они здорово рисковали выдать себя направлением пути, но иного выхода не осталось. В конце концов, англичане тоже могли решить пробираться на север, так как на землях Виктории им ничего не грозило, к тому же именно там, возле Острова вставали чаще бриги торговцев пушниной из Бостона. Гриша подумал, что можно будет пустить нужный слух о группе неудачливых британских каперов.

Но сперва предстояло выбраться.

— Эту карту возьмем с собой, остальное нужно сжечь, — распорядился Алексей Петрович. — И все прочие бумаги тоже.

Шкипер вздохнул и кивнул.

— Сделаю, сэр.

Сам Тропинин несколько часов бродил по роскошной яхте с фомкой и отдирая различные части от стен и палубы выбрасывал их за борт со словами «это им знать еще рано», «это видеть не стоит», «а это будет жирно». Он спустился в машинное и принялся сжигать бумаги. Затем появился на палубе и выбросил за борт ящик с калифорнийским хересом.

— Не то, чтобы я не хотел отдавать херес испанцам, хотя нет, не хочу, — пояснил Алексей Петрович. — Однако, больше всего я боюсь беспорядков. Я много читал, о том, как в катастрофической ситуации команда напивалась и губила себя и корабль.

Гриша считал себя знатоком приключенческой литературы, но ничего похожего припомнить не мог. Он тоже прошелся по яхте. Она здорово изменилась. Исчезли картины, медные приборы, украшения. На некоторых перегородках виднелись пятна на месте снятых предметов, повсюду валялся хлам, мусор, обломки мебели. Что интересно, шкипер не гнал матросов всё это убирать. Похоже, что яхта и правда была обречена.

Прошло ещё несколько часов плавания. Наконец, они увидели Морро. Это образование оказалась одинокой горой, похожей формой на стог сена или крышу дома. Она поднималась над водой недалеко от берега, а размерами превосходила любой одиночный камень, что видел на своем веку Гриша. Около ста саженей высотой и такой же ширины, если не учитывать всё, что скрывалось в глубине вод и ниже дна. И это был именно монолитный камень, а не груда камней или скальный выход с различимыми слоями породы.

— Тридцать две сажени, — доложил матрос, бросающий лот. — Песок.

— Бросайте якорь.

Вскоре цепь натянулась, яхту медленно развернуло течением, поставив носом к северу, и она встала, мерно покачиваясь на пологих волнах. Гриша огляделся. Вдоль всего берега протянулась песчаная отмель, которую волны лишь мирно облизывали. Полоса прибоя не выглядела серьезной проблемой, а за Морро вода и вовсе оказалась спокойной.

— Это только до свежего ветра, — мрачно заметил шкипер.

— Нам больше не нужно, — птимистичн заявил Алексей Петрович. — Поставьте лодку у правого борта.

Гриша перешел на другой борт и посмотрел на эскадру противника. Фрегаты убавили парусов и некоторое время ходили поодаль, точно акулы возле раненного кита. Они пока не рисковали приблизиться, не понимая что замышляет команда «Елены» или вернее «Паллады», как они думали. Всё же эффект от оперенных гранат заставил их осторожничать.

Команда незаметно для испанцев спустила на воду шлюпку. В неё погрузили всё, что собирались взять с собой. За время преследования Тропинин собрал остатки ценностей, которые легко было унести и которые они впопыхах пропустили, когда отправляли отряд Шелопухина. Монеты, украшения, редкие бумаги, которые не поднялась рука сжечь. Две бутылки рома Алексей Петрович ставил для медицинских целей. Всё это легко поместилось в заплечный мешок. Каждый из матросов взял такой же с продовольствием, одеялами и боеприпасами. Из оружия с собой взяли ручные гранаты, дробовики и винтовки.

Всё остальное подлежало уничтожению. И важнейшими среди всего являлись пушки, боеприпасы к ним и паровая машина. И если пушки просто бросили за борт, то боеприпасы снесли в машинное отделение и подготовили к взрыву. Они не могли рассчитывать, что яхту быстро затянет в песок, как орудия. И вдруг у испанцев хватит ума подцепить затонувшее судно и отбуксировать его на мелкое место. А паровую машину за борт не выбросишь, она намертво привинчена к корабельному набору и слишком тяжелая чтобы поднять на палубу. Лучше уж все разнести всё на куски. Обломки разбросает по дну на большой площади, песок их быстро поглотит и вот тогда их испанцам уже не достать.

Сюда же, в машинное, перенесли несколько бочонков пороха — все корабельные запасы. Огнепроводный шнур подсоединили к бочкам, немного пороха насыпали всюду вокруг, чтобы наверняка. Затем его размотали до соседнего помещения.

— Хватит на десять-пятнадцать минут горения, — сказал Куманин.

— Гриша, давайте в лодку, — распорядился Тропинин и достал из-за пазухи огниво.

На палубе уже подожгли кучи ветоши, которая давала много дыма, способного скрыть их отступление. Гриша спустился в шлюпку. Она быстро наполнялась матросами. Последними к ним спустились шкипер и сам Тропинин.

— Весла на воду! — Куманин оттолкнулся руками от борта и точно лошадь по холке, похлопал на прощание яхту.

Шестнадцать матросов взялись за весла и сделали несколько мощных гребков. Через пять минут лодка повернула за Морро.

— Табань!

Шлюпка встала в зоне спокойной воды. Гребцам приходилось лишь изредка поправлять её. До берега здесь оставалось четверть мили или чуть больше. Причем вода выглядела гладкой, точно на пруду, лишь легкая рябь от соседнего прибоя и всплески от весел нарушали зеркальную поверхность. К берегу беглецы не спешили, пережидая здесь конец яхты.

Он вскоре последовал. Раздался колоссальный взрыв от которого по воде сперва пробежала рябь, затем прокатилось несколько волн и, наконец, поверхность вспенили падающие обломки. Скала надежна прикрыла людей от осколков, а волны потеряли силу.

— К берегу! — распорядился Куманин.

Большое облако дыма некоторое время стояло на месте взорванной яхты. Затем его потащило на юг, понемногу рассеивая и распуская на пряди слабыми порывами ветра, очно старый свитер. Дым и скала прикрыли их высадку от взоров с фрегатов.

На пляже Скипджек с двумя матросами бросили в лодку несколько тяжелых камней, пробили банки и дно топориком, а затем вытолкал пустую лодку на глубину. Она начала медленно погружаться. Возможно, это было лишним. Если испанцы и заметили людей, то не решились приближаться к берегу, тем более высаживаться на него.

Спустя несколько часов, уже взобравшись на склон, беглецы вновь оглянулись на океан. Они увидели так и не захваченный галион, два фрегата, которые помешали им это сделать, а также маленькую шхуну у самого горизонта. Шхуна шла встречным курсом на север под всеми парусами, а над кормой развевалась Большая Медведица. Даже если бы фрегаты погнались за ней, догнать уже не успевали.

— Это «Кусай», — сказал уверенно Скипджек.

— Верно, — согласился с ним Куманин.

«Кусай» ходил на Галапагос с поисковой экспедицией. На его борту должна была находиться команда «Бланки». Те из них, кому удалось выжить.

— Что ж, кажется мы невольно помогли Босому избежать встречи с испанцами, — произнёс Тропинин. — Значит всё было не зря.

Поправив заплечные мешки, отряд отправился вверх по склону. Впереди их ждал долгий путь через пустынные земли и горы Калифорнии. Без лошадей, почти без припасов, с испанцами за плечами и озлобленными индейцами, что не склонны разбираться, кто из пришельцев хороший, а кто плохой. Но беглецы были уверены в успехе. Ведь теперь каждый, поднимающий тост «За тех, кто в пути», пил и за их удачу.

Конец первой книги

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.

У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по ссылке и 3) сделать его админом с правом на «Анонимность».

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Хозяева океана

Оглавление

аннотация и примечания

Глава 1 Новый год

Глава 2 За тех, кто в пути!

Глава 3 На краю света

Глава 4 Круче к ветру!

Глава 5 Бой

Глава 6 Бланка

Глава 7 Агент в Лондоне

Глава 8 Русские в Ярмуте

Глава 9 Эскимальт

Глава 10 Железная дорога

Глава 11 Нанаймо

Глава 12 Конские широты

Глава 13 Визит на Олимп

Глава 14 Сосалито

Глава 15 Красная папка

Глава 16 Фрегат

Глава 17 Компания Мактавиша

Глава 18 Возвращение

Глава 19 Морской резерв

Глава 20 Частная война

Глава 21 Первая Миссия

Глава 22 Пушки Виктории

Глава 23 Город Лондон

Глава 24 Тихий океан

Глава 25 Каперский патент

Глава 26 Архипелаг Риау

Глава 27 Накануне

Глава 28 Пираты

Глава 29 Пальмовый холм

Глава 30 Миранда

Глава 31 Толстосумы

Глава 32 Верхняя Калифорния

Глава 33 Сделка

Глава 34 Монтерей

Глава 35 Галеон

Глава 36 Бегство

Nota bene

Пожертвовать