Поиск вслепую. Страна мечты. Прощаясь навсегда. Дитя льдов [Ли Чайлд] (fb2) читать онлайн

ИЗБРАННЫЕ РОМАНЫ  Ридерз Дайджест

ПОИСК ВСЛЕПУЮ Ли Чайлд

Убийства выглядят идеальными. Никаких следов и улик: признаки взлома отсутствуют, раны на телах отсутствуют, ни единого намека на то, как умерли женщины.

Идеальный убийца?

Никто не идеален.

ГЛАВА 1

Говорят, что знание — сила. Чем больше знаешь, тем сильнее становишься. Предположим, тебе известны выигрышные номера лотереи. Не угаданы, не приснились, а именно известны. Что ты предпримешь? Кинешься в киоск, отметишь эти номера на билете — и выиграешь.

То же самое с биржей. Предположим, ты знаешь, какие акции пойдут в гору. Ты основываешься не на интуиции, не на чьих-то словах и не на общей тенденции, а на конкретной, реальной информации. Представь, что она у тебя в руках. Что ты предпримешь? Позвонишь своему брокеру, купишь акции, потом продашь их и разбогатеешь.

То же самое и с убийством.

Предположим, ты хочешь убить. Одни способы убить человека лучше, другие хуже. Большинство имеет недостатки. Используя свои знания, ты изобретаешь собственный. Идеальный способ убийства.

Джек Ричер сидел за столиком ресторана в нью-йоркском районе Трибека и, глядя на спины двоих парней, прикидывал, достаточно ли просто предупредить или придется переломать им руки.

Тут все решал стихийный закон. Стихийный закон большого города предполагал, что в новый итальянский ресторан вроде этого посетители повалят лишь тогда, когда о нем напишут в ресторанной рубрике «Нью-Йорк таймс» или какая-нибудь знаменитость засветится там два вечера кряду. Но пока заведение пустовало, являясь идеальным местом для мужчины, которому нужно поужинать недалеко от дома подруги, которая задерживается на работе. Стихийный закон большого города также предполагал, что в любое новое заведение рано или поздно заявятся парни вроде этих. Пришлет их некто, желающий получать три сотни в неделю за то, чтобы его мальчики не разнесли заведение бейсбольными битами.

Парни стояли у стойки бара и тихо разговаривали с владельцем — маленьким нервным мужчиной, который пятился от них, пока не уперся задом в ящик кассы. Ричер видел его глаза — в них застыли отчаяние и ужас.

Помещение было просторным, двадцать на двадцать метров, не меньше, с высоким потолком. Возможно, раньше здесь была фабрика. Теперь же в нем разместился итальянский ресторан, в блеклый авангардистский интерьер которого были вложены триста тысяч долларов. Именовался ресторан «Мостро», что, насколько Ричер разбирался в итальянском языке, переводилось как «Монстр». Он не мог понять, к чему оно относится. Ясно, что не к размеру порций. Но готовили тут хорошо и посидеть было приятно. На неискушенный взгляд Ричера, ресторану предстояло войти в моду.

Но этим вечером здесь, кроме Ричера, ужинала всего одна парочка. Мужчина среднего роста, с короткими рыжеватыми волосами и светлыми усами, в светло-коричневом костюме и темненькая худая женщина в юбке и жакете. Обоим было за тридцать. Они почти не разговаривали.

А вот ребята у бара разговаривали, да еще как. Наклонившись над стойкой, они говорили быстро и очень напористо. На обоих были одинаковые черные шерстяные пальто. Ричер видел отражение их лиц в зеркале за бутылками со спиртным. Смуглая кожа, темные глаза. Сирийцы, а может, ливийцы. Парень справа повел рукой. Нетрудно было понять, что он показывает, как сшибает битой бутылки. Владелец ресторана бледнел на глазах.

Парень слева постучал по циферблату наручных часов и пошел к выходу. Напарник последовал за ним. По пути он провел рукой по ближайшему столику и смахнул на пол тарелку. Она разлетелась на кусочки. Рыжий мужчина и темненькая женщина отвели глаза. Парни, задрав подбородки, прошествовали к дверям. Ричер проводил их взглядом. Владелец вышел из-за стойки, встал на колени и принялся собирать осколки.

Ричер подошел к нему:

— Вы в порядке?

Тот пожал плечами и сложил осколки в кучку.

— Когда они вернутся? — спросил он.

— Через час.

— Сколько они хотят?

Владелец горько улыбнулся:

— Для начала мне сделали скидку. Двести долларов в неделю, а когда дела пойдут — четыреста.

— Можно от вас позвонить?

Тот кивнул.

— Знаете какой-нибудь канцелярский магазин, который работает допоздна? — спросил Ричер.

— В двух кварталах, на Бродвее.

Ричер поднял трубку стоявшего на стойке телефона, набрал номер и дождался, когда в полутора километрах от него на сороковом этаже ответил женский голос:

— Алло!

— Привет, Джоди.

— Привет, Ричер. Что нового?

— Ты в ближайшее время освободишься?

Он услышал, как она вздохнула.

— Нет. Это на всю ночь.

— Не переживай. Мне есть чем заняться. А потом, наверное, поеду в Гаррисон.

— Хорошо. Береги себя. Я тебя люблю.

Ричер вернулся к своему столику. Сунув под блюдечко сорок долларов, он натянул пальто и направился к двери.

— Удачи, — пожелал он владельцу ресторана.

Тот рассеянно ему кивнул, а парочка за дальним столиком проводила его взглядом. Ричер поднял воротник и вышел на темную улицу. Он двинулся на восток к Бродвею, где и нашел канцелярский магазин. Купив машинку для штемпелевания ярлычков и тюбик суперклея, он направился к дому Джоди.

Его машина была припаркована в подземном гараже. Он выехал, повернул на юг к Бродвею, потом на запад, обратно к ресторану. Там он замедлил ход и посмотрел в большие окна. Все столы пустовали, а за стойкой на табурете сидел хозяин заведения. Ричер объехал квартал и припарковался в неположенном месте — у начала проулка, ведущего к кухонной двери. Заглушив двигатель, он устроился ждать.

Стихийный закон большого города. Сильные давят на слабых. Давят, пока не натолкнутся на того, кто сильнее. На такого, как Ричер. У него не было особых причин помогать этому совершенно незнакомому человеку, но он не мог просто взять и уйти. Он так никогда не поступал.

Ричер нащупал в кармане машинку для штемпелевания. Отпугнуть этих двоих — лишь половина дела. Никто не боится одиночки, его всегда можно задавить численным превосходством. Организация — вот что производит настоящее впечатление. Ричер улыбнулся и стал печатать белые буквы на голубых пластиковых полосках. Закончив, он положил полоски на соседнее сиденье. Затем свинтил колпачок с тюбика суперклея и проколол фольгу — тюбик был готов к употреблению. Ричер завинтил колпачок, положил тюбик и полоски в карман и, выйдя из машины, стал поджидать.

Стихийный закон большого города. Мать Ричера боялась больших городов, говорила ему, что они опасны. Что в них полно страшных парней. Подростком он уверовал, что все они дышат ему в затылок. А потом понял: нет, это я — страшный парень. Это было для него откровением. Ричер пережил его, увидев свое отражение в витрине. Он перестал расти в пятнадцать лет, когда уже вымахал под два метра и весил почти сто килограммов. С этого дня он знал, что на одного горожанина, которого нужно бояться ему, приходится девятьсот девяносто девять, которые гораздо больше боятся его самого.

Двое бандюков вернулись точно в назначенный час на черном «мерседесе». Припарковавшись в квартале от ресторана, они вышли из машины, открыли задние дверцы, достали бейсбольные биты и уверенно зашагали к ресторану.

Ричер выступил из темноты.

— В проулок, ребята, — позвал он.

При ближайшем рассмотрении они оказались молодыми, не старше тридцати. Толстые шеи, шелковые галстуки, костюмы явно не от кутюр.

— Кто ты такой, черт побери? — спросил тот, что был справа от Ричера.

Ричер смерил его взглядом. Первый, кто заговаривает, — главный, его и вырубают первым. Ричер сделал шаг влево и развернулся, перекрывая им путь и оттесняя в проулок.

— Коммерческий директор, — ответил он. — Вы хотите, чтобы вам платили, и я могу это устроить.

Парень подумал.

— Хорошо, только давай поговорим в ресторане.

Ричер покачал головой:

— Нелогично, друзья мои. Мы платим вам, чтобы начиная с этой минуты вы держались подальше от ресторана, ясно?

Они посмотрели на него, переглянулись и шагнули в проулок. Расклад был явно в их пользу: два здоровых, уверенных в себе бугая с битами против одного человека. Ричер отступил, как бы желая пропустить их вперед. Из вежливости. Они пошли.

Парня справа он ударил локтем в висок. Тот рухнул как подкошенный. Его напарник вытащил из-под пальто биту и замахнулся, но замах был слишком широк.

Ричер поймал биту обеими руками, дернул вверх — и парень потерял равновесие. Ричер сделал ему подсечку и вырвал биту. Парень упал на колени и вмазался головой в стену. Ричер ногой перевернул его на спину, сел на корточки и прижал к его горлу биту. Левой рукой он по очереди обыскал все карманы и нашел пистолет, толстый бумажник и сотовый телефон.

— На кого работаете? — спросил Ричер.

— На мистера Петросьяна, — просипел парень.

Ричеру это имя ничего не говорило, но он скептически улыбнулся:

— Петросьяна? Да ты, верно, шутишь.

Он произнес это так глумливо, что стало ясно — в списке надоедливых конкурентов его боссов Петросьян числился где-то в самом конце.

— У нас весточка к Петросьяну, — мягко заметил Ричер.

— Что за весточка?

Он снова улыбнулся:

— Замри и не трепыхайся.

Достав из кармана полоски ленты и клей, он намазал одну и приклеил парню на лоб. Она гласила: «У „Мостро“ уже есть крыша».

— Не трепыхайся, — повторил Ричер.

Он взял биту и перевернул лицом вверх первого парня. Обильно намазав ему лоб клеем, он приладил еще одну полоску: «Не начинайте с нами разборку». Обыскав и его карманы, он извлек пистолет, бумажник, сотовый телефон и ключи от «мерседеса». Выжав клея в ладони первого парня, он сжал их вместе. Химические наручники. Поставив его на ноги, Ричер кинул ключи второму.

— Похоже, вести придется тебе. Передай наш привет мистеру Петросьяну.

Парни, шатаясь, выбрались из проулка.

Пистолеты были девятимиллиметровыми «Береттами М-9» военного образца. Ричер носил при себе такой же тринадцать лет. На обоих серийные номера были спилены. Он разобрал их и швырнул стволы, затворы и патроны в мусорный бак у двери на кухню. Засыпав по горсти песка в ударные механизмы, он нажимал курки до тех пор, пока они не завязли. Их он тоже отправил в бак. Телефоны Ричер размозжил битой.

В бумажниках лежали карточки, права и деньги, всего долларов триста. Деньги он засунул в карман, а остальное выбросил. Расправив плечи, Ричер пошел в безлюдный ресторан. Хозяин сидел за стойкой в глубокой задумчивости. Когда Ричер положил на стойку десятку, он поднял глаза.

— За разбитую тарелку, — объяснил Ричер, развернулся и вышел. На другой стороне улицы он увидел парочку из ресторана — они наблюдали за ним. Он сел в автомобиль и влился в поток машин.

Гаррисон расположен на восточном берегу Гудзона, километрах в восьмидесяти к северу от Трибеки. Через час и семнадцать минут Ричер свернул на свою подъездную дорожку. Фары осветили дверь гаража и выхватили стоявшие перед ним две машины, развернутые к дорожке. Ричер затормозил и остановился. В тот же миг зеркало заднего обзора залило яркое сияние. Ричер пригнулся и увидел, что к нему бегут люди с пистолетами.

Кто-то подошел вплотную к машине и стукнул по стеклу с его стороны. Рука была женская. Направленный на руку луч фонарика осветил отливающий золотой жетон — щит с орлом наверху. Надпись на нем гласила: «Федеральное бюро расследований». Женщина прижала жетон к стеклу и крикнула:

— Заглушите мотор и положите руки на руль!

Ричер так и сделал. Дверь открылась, раздался щелчок, в салоне зажегся свет и выхватил из темноты брюнетку из ресторана. Рядом с ней стоял рыжеватый мужчина со светлыми усами. В одной руке у нее был жетон ФБР, а в другой пистолет, нацеленный Ричеру в голову.

— Выходите. Медленно и без фокусов. Руки — на машину, — приказала женщина и отступила, держа его на прицеле.

Ричер подчинился. Он почувствовал, как его ощупывают с головы до пят. Из кармана брюк извлекли бумажник и похищенные деньги. Кто-то заглянул в салон и вытащил ключ зажигания.

— Идите к той машине.

Женщина показала на один из седанов у гаража. Ричер пошел. Парень в темно-синем пуленепробиваемом жилете открыл заднюю дверцу и отступил. Как только Ричер уселся, открылась противоположная дверца и рядом устроилась брюнетка. Дуло «ЗИГ-Зауэра» было все так же нацелено ему в голову. Тут же распахнулась передняя дверца, и рыжий, встав коленями на сиденье, вытащил из портфеля и протянул Ричеру пачку бумаг.

— Ордер на обыск вашего дома, — сообщила женщина.

Рыжий вынырнул из машины и захлопнул дверцу.

— Вы не спрашиваете, в чем дело, — заметила женщина.

Не в том, что случилось один час и семнадцать минут назад, подумал Ричер. Не могли они так быстро отреагировать. Тревожило его то, что костяшки пальца, лежащего на курке «ЗИГ-Зауэра», побелели. Бывают и несчастные случаи.

Женщина пожала плечами, как бы говоря: поступайте как знаете. Ее лицо застыло в хмурой гримасе. Лицо некрасивое, но интересное, в нем читался характер. Ей было лет тридцать пять, на коже виднелись морщинки. Черные как смоль волосы не отличались густотой — Ричер видел просвечивающий через них белый скальп. Это придавало ей болезненный вид. Но глаза у нее были ясные. Посмотрев в темноту, в сторону дома, который обыскивали ее люди, она улыбнулась. Передние зубы у нее были чуть неровными: правый скошен в сторону и немного находил на левый. Интересный рот, придает лицу своеобразие. Под объемной курткой она была стройной — в черной юбке, пиджаке и кремовой, свободно лежавшей на ее маленькой груди блузке. Юбка была короткой и обнажала тонкие сильные ноги в черных чулках.

— Не могли бы вы прекратить? — спросила она.

— Что именно?

— Смотреть на мои ноги.

Ричер перевел взгляд на ее лицо.

— Когда кто-то тычет в меня пистолетом, разве я не имею права изучить этого человека с головы до ног?

Пистолет дернулся.

— Мне не нравится, как вы на меня смотрите. Как будто пытаетесь за мной приударить.

— Вы считаете, я пытаюсь за вами приударить?

— Разве нет? Вам что, не хотелось бы?

Ричер отрицательно покачал головой.

Через двадцать минут рыжий агент вернулся к машине и сел на переднее пассажирское сиденье. Открылась водительская дверца, в машину залез второй мужчина, и во враждебном молчании они поехали назад, на Манхэттен.

Припарковались они под землей где-то к югу от центра города. Ричера выпихнули из машины в ярко освещенный гараж. Женщина показала на черную дверь лифта. Там их поджидали еще двое.

Внезапно Ричер понял, что брюнетка и рыжий были агентами не из Нью-Йорка, а откуда-то еще.

Ричера пропустили в середину кабинки и окружили плотным кольцом. Один из местных нажал на кнопку, дверь закрылась, и лифт пошел вверх. На двадцать первом этаже лифт резко остановился. Дверца с шумом отъехала, и здешние сотрудники вывели их в коридор.

Мужчина, который вел седан от Гаррисона, остановился перед третьей дверью и открыл ее. Ричера ввели в пустую комнату, примерно три с половиной на пять метров, с бетонными полом и стенами, покрытыми густым слоем серой краски. В углу стоял одинокий пластмассовый стул.

— Садитесь, — сказала женщина.

Ричер прошел в другой угол и уселся на пол. Все попятились в коридор и закрыли дверь. Звука поворачивающегося ключа не последовало, но в ключе не было нужды — ручка с внутренней стороны отсутствовала.

Ричер просидел так около часа. Затем дверь открылась, и вошел седой мужчина в очках с толстыми стеклами. За ним стояли два агента помладше.

— Пришло время поговорить, — сказал вошедший.

Ричер встал.

— Я хочу позвонить, — заявил он.

Седой покачал головой:

— Звонить будете после. Сначала поговорим?

Ричер пожал плечами. Чтобы доказать, что твои права нарушают, нужны свидетели, иначе все — пустой звук. А два молодых агента явно ничего не видели.

Ричера вывели в коридор. Там собралось много народу — и брюнетка, и рыжий, а еще пожилой мужчина с красным одутловатым лицом гипертоника и молодой человек без пиджака с худым лицом. Было очевидно, что это две разные команды, причем явно не в ладах одна с другой. Женщина держалась вплотную к левому плечу Ричера. Рыжий и гипертоник пристроились к ней. Это была одна команда. У его правого плеча стоял мужчина с худым лицом. Он представлял собой вторую команду. Численное превосходство первой его отнюдь не радовало.

Узким коридором они прошли в серую комнату, большую часть которой занимал длинный полированный стол красного дерева. По одну сторону стола стояли спинками к двери семь пластмассовых стульев. Напротив, точно посередине, стоял один такой же стул.

Ричер задержался в дверях. Не так уж трудно было догадаться, какой стул предназначен ему. На него Ричер и сел.

Два младших агента заняли позиции с разных торцов стола. Седовласый уселся напротив Ричера, в самом центре. Справа от него расположился гипертоник, рядом с ним — женщина и рыжий. Мужчина с худым лицом уселся в одиночестве на среднем из трех стульев слева.

Седовласый наклонился вперед:

— Мы тут спорим по вашему поводу.

— Я под арестом?

— Нет, пока еще нет.

— Так я могу уйти?

— Мы бы предпочли, чтобы вы остались и мы бы все цивилизованно обсудили.

— Давайте цивилизованно. Представимся друг другу. Ведь именно так ведут себя цивилизованные люди? Они представляются. Я Джек Ричер. А вы кто, черт побери?

— Я — Алан Дирфилд, — сказал седовласый. — Помощник директора ФБР. Глава нью-йоркского отделения.

— Спецагент Тони Поултон, — представился рыжий.

— Спецагент Джулия Ламар, — назвалась женщина.

— Главный спецагент Нелсон Блейк, — произнес гипертоник. — Мы трое — из Квонтико. Я руковожу бригадой по расследованию серийных убийств, спецагенты Ламар и Поултон работают со мной.

— Главный спецагент Джеймс Козо. Нью-йоркский отдел по борьбе с организованной преступностью. Занимаюсь защитой от рэкета, — сказал мужчина без пиджака.

Ричер кивнул:

— Отлично. Рад со всеми вами познакомиться. Но вы не можете говорить со мной, не зачитав мне мои права. После чего вы опять же не сможете со мной говорить, потому что моему адвокату потребуется некоторое время, чтобы сюда добраться. Но и тогда она не позволит мне с вами разговаривать.

— Ваш адвокат — Джоди Джейкоб, так? — уточнил Дирфилд. — Она же ваша подруга. Работает в агентстве «Спенсер Гутмен». У нее очень хорошая репутация. Там поговаривают о том, чтобы сделать ее партнером. Но «Спенсер Гутмен» специализируется по финансовому праву. Они не экспертов области уголовного права. Вы уверены, что хотите видеть ее в качестве своего адвоката? В вашем-то положении?

— В каком же это я положении?

— Ричер, я битый час потратил на то, чтобы утихомирить этих ребят. Они тут из-за вас передрались. Теперь вы мой должник. Ответьте на их вопросы, и я скажу, когда вам понадобится адвокат, если он вам вообще понадобится.

— На какие вопросы?

Дирфилд улыбнулся:

— На которые нам нужен ответ, чтобы выяснить, представляете вы для нас интерес или нет.

— Хорошо. Спрашивайте.

Ламар подалась вперед:

— Вы ведь довольно хорошо знали Эми Каллен. Верно?

Ричер озадаченно посмотрел на нее. Потом в его памяти всплыла женщина по имени Эми Каллен, и он даже растерялся, чем вызвал на костистом лице Ламар довольную улыбку.

— Вы не очень-то ее жаловали? — продолжила она.

Все молчали. Тишина сгущалась вокруг Ричера.

— Ладно, теперь моя очередь. На кого вы работаете? — спросил Козо.

— Я ни на кого не работаю.

— «Не начинайте с нами разборку», — процитировал Козо. — «С нами» — во множественном числе. Кто эти «мы», Ричер?

— Никаких «мы» не существует.

— Чушь, Ричер. Кто вас послал в ресторан?

Ричер промолчал.

— А что скажете о Кэролайн Кук? Ее ведь вы тоже знали и тоже не жаловали? — вступила Ламар.

— Расскажите нам все, Ричер, — предложил Блейк.

— О чем?

— Кто вас послал в ресторан? — повторил вопрос Козо.

Ричер повернулся к нему:

— Никто никуда меня не посылал.

Козо покачал головой:

— Чушь, Ричер. Вы живете в Гаррисоне в доме за полмиллиона долларов. А насколько известно Налоговому управлению, за последние три года вы практически ни цента не заработали. И когда кто-то захотел уложить в больницу лучших бойцов Петросьяна, послали вас. Кто вас послал, черт побери!

— Я ни на кого не работаю, — повторил Ричер.

— Вы — одиночка, верно? — спросил Блейк.

— Можно сказать и так.

— Я так и думал. Когда вы уволились из армии?

— Года три назад.

— Служили в военной полиции?

— Да. В звании майора.

— А почему уволились?

— Это мое личное дело. Вы не поймете.

— Значит, три года назад. Чем занимались все это время?

— Можно сказать, жил в свое удовольствие.

— Работали?

— Не часто.

— На что жили?

— На сбережения.

— Они закончились три месяца назад. Мы проверили. То есть теперь вы на содержании у мисс Джейкоб, верно? И как вам живется?

Ричер скользнул взглядом по обручальному кольцу Блейка.

— Полагаю, не хуже, чем вашей жене на ваше жалованье.

Блейк хмыкнул.

— Значит, после увольнения вы в основном жили сами по себе?

— В основном.

— Чушь. Он на кого-то работает, — заявил Козо.

— Черт, он же сказал, что он одиночка! — рявкнул Блейк.

Дирфилд сверлил Ричера неподвижным взглядом.

— Расскажите мне об Эми Каллен и Кэролайн Кук.

— А что рассказывать? Каллен — невысокая брюнетка, Кук — высокая блондинка. Каллен имела чин сержанта, Кук — лейтенанта. Каллен служила в отделе артиллерийско-технического снабжения в Форт-Уайзе, недалеко от Чикаго, Кук — в отделе военного планирования штаб-квартиры НАТО в Брюсселе.

— Имели вы с кем-нибудь из них сексуальные отношения? — спросила Ламар.

Ричер обернулся и посмотрел на нее:

— Отвечаю: не имел.

— Они ведь обе были красивыми?

— Красивее вас, это уж точно.

Ламар отвела глаза.

— Они знали друг друга? — поинтересовался Блейк.

— Сомневаюсь. В армии — миллион человек, а они служили за шесть с половиной тысяч километров одна от другой и в разное время.

— Вы одобряете службу женщин в армии? — спросил Дирфилд.

— Что?

— Вы одобряете службу женщин в армии? Вы считаете, что они хорошие бойцы?

— Не хуже мужчин. Вы когда-нибудь были в Израиле? Там женщины сражаются на передовой.

— Как вы познакомились с Эми Каллен? — спросил Дирфилд.

— Она пришла ко мне со своей проблемой.

— С какой проблемой?

— Сексуальные домогательства.

— Что вы предприняли?

— Арестовал офицера, которого она обвиняла.

— А потом?

— Ничего. Дело передали военному прокурору. Офицера оправдали, Эми Каллен уволилась.

— Но карьера офицера была все равно загублена.

— Да.

— И что вы в связи с этим почувствовали?

— Наверное, замешательство. В идеале должно было быть по-другому. Оправдательный приговор не должен ломать карьеру.

— Так вам было жаль этого офицера?

— Нет. Жаль мне было Каллен. Но в целом история вышла дурацкая. Вместо одной кончились две карьеры.

— А что случилось с Кэролайн Кук?

— Это другой случай. Она служила за границей и находилась в сексуальной связи с одним полковником. Не меньше года. На мой взгляд, по обоюдному согласию. А домогательствами она их назвала, когда ее не повысили в звании.

— Значит, на ее жалобу вы не отреагировали?

— Напротив, полковника я арестовал, поскольку секс между служащими разных званий был под запретом.

— И чем это кончилось?

— Его с позором выгнали, жена его бросила, он свел счеты с жизнью. А Кук все равно уволилась.

— Что же случилось с вами?

— Я перевелся из штаб-квартиры НАТО. Я сидел там напрасно. В Бельгии ничего особенного не происходит.

— После этого вы часто сталкивались с сексуальными домогательствами?

— Еще бы. Это стало большой проблемой.

— У многих достойных мужчин рухнула карьера? — спросила Ламар.

Ричер повернулся к ней:

— У некоторых. По-моему, большинство обвинялись по делу, но пострадали и невиновные.

— Вы встречались с Каллен и Кук после того, как передали их дела прокурору? — спросил Блейк.

— Наверное, один или два раза, да и то мимоходом.

— Они вам доверяли?

— Думаю, да. Добиться их доверия входило в мои обязанности. Я должен был вызнать у них всякие интимные подробности.

— Подобные разговоры вам приходилось вести со многими женщинами?

— Были возбуждены сотни дел. Я расследовал пару десятков.

— Женщины помнили бы вас как хорошего человека?

— Следователь должен наладить контакт. Он должен стать другом и опорой, — ответил Ричер.

Блейк кивнул, и трое агентов из Квонтико откинулись на стульях, словно говоря: «Отлично, он представляет для нас интерес». Козо в ужасе воззрился на Дирфилда. Тот подался вперед и посмотрел сквозь очки на Ричера:

— Что конкретно случилось в ресторане?

— Ничего.

Дирфилд покачал головой:

— Вы находились под наблюдением. Мои люди следят за вами уже неделю. Спецагенты Поултон и Ламар все видели.

— Вы следили за мной целую неделю? Зачем?

— Узнаете чуть позже.

Ламар вытащила из стоявшего на полу портфеля пачку бумаг. Холодно улыбнувшись Ричеру, она подтолкнула бумаги к нему. Это был отчет обо всем, что он делал на прошлой неделе. Ричер посмотрел на улыбающуюся Ламар.

— В ФБР неплохо умеют вести. Я ничего не заметил.

— Что случилось в ресторане? — опять спросил Дирфилд.

— Я совершил малое преступление, чтобы предотвратить крупное.

— Вы действовали в одиночку? — спросил Козо.

— Да.

— Тогда что значит: «Не начинайте с нами разборку»?

— Я хотел, чтобы Петросьян, кто бы это ни был, отнесся к предупреждению серьезно.

Дирфилд перегнулся через стол, забрал отчет Ламар и просмотрел его.

— Никаких контактов ни с кем, кроме мисс Джоди Джейкоб, а она не занимается организацией «крыш». Список телефонных разговоров — чист. Ни с кем, кроме мисс Джейкоб, вы не говорили. — Он повернулся к Козо: — Удовлетворены?

Козо пожал плечами:

— А что мне еще остается?

— Сознательный гражданин, верно, Ричер? Увидели несправедливость и захотели ее исправить, — подытожил Дирфилд.

Ричер кивнул.

— Тогда почему вы украли у них деньги?

— Ну, взял как добычу, как военный трофей.

— Старушку вы бы не ограбили, а вот у пары крутых ребят не грех и забрать деньги?

— Думаю, так.

— Знаете что-нибудь о составлении психологического портрета преступника? — продолжал Дирфилд.

— Только из газет.

— Это — наука, — объяснил Блейк. — Спецагент Ламар — наш ведущий специалист.

— Мы изучаем места преступлений, — вступила Ламар, — и разрабатываем психологический портрет возможного преступника.

— Какие преступления? Какие места? — спросил Ричер.

— Каллен и Кук были убиты, — ответил Блейк.

Ричер удивленно посмотрел на него.

— Сначала убили Каллен. Весьма незаурядным способом, но одно убийство — всего лишь одно убийство, верно? Потом убили Кук. Тем же самым способом. Получается серия.

— Мы поискали связующее звено между жертвами, — подхватил Поултон. — Обе жаловались на сексуальные домогательства и затем уволились.

— Убийца предельно собран на месте преступления — это показатель военной четкости, — сказала Ламар, — Никаких следов и улик. Преступник прекрасно знаком с процедурой расследования. Возможно, он и сам следователь.

— В обоих случаях следы взлома отсутствуют, жертвы сами впустили убийцу, — заметил Поултон.

— То есть они обе его знали, — сказал Блейк.

— И доверяли ему, — добавил Поултон.

— Мы стали искать военного, который имел бы на них зуб, — вступила Ламар. — Возможно, такого, кого оскорбило то, что дрянные бабенки сгубили карьеры хороших военных, а потом уволились.

— Кого-то с четкими понятиями о добре и зле, — снова добавил Поултон. — Кого-то, кому вполне достаточно собственных принципов, чтобы исправить несправедливость. Того, кто только рад, когда под ногами не путаются власти.

— Того, кого они знали достаточно хорошо, чтобы впустить в дом, не задавая вопросов, — отметил Блейк.

— Жертвы друг дружку не знали, и общих знакомых у них было очень мало. Очень. Но вы один из них.

— Составление психологического портрета преступника — точная наука. В большинстве штатов портрет служит достаточным основанием, чтобы получить ордер на арест, — резюмировал Блейк.

— Ошибок не бывает, — с довольной улыбкой сообщила Ламар.

— И что? — спросил Ричер.

— Кто-то убил двух женщин, — ответил Дирфилд и кивнул в сторону Блейка, Ламар и Поултона. — И эти агенты считают, что неизвестный убийца в точности похож на вас. Может, это вы и есть.

— Почему на меня? Это всего лишь предположение. У вас нет доказательств.

— Он улик не оставляет, — заметила Ламар. — Преступник — умный одиночка, жестокий ревнитель морали. Это сузило круг поисков от миллионов до тысяч, и, возможно, он замкнется на вас.

— На мне? Вы с ума сошли.

Дирфилд пожал плечами:

— Ну, если это и не вы, то, по мнению экспертов ФБР, кто-то в точности похожий на вас.

— Скажите, — попросил Ричер, — когда и где произошли убийства.

— Каллен убили семь недель назад, а Кук — четыре, — ответил Блейк.

Ричер напряг память. Четыре недели назад началась осень, а семь — еще стояло лето. Тогда он уже три месяца как воевал с зарослями во дворике своего дома в Гаррисоне. Они с Джоди не виделись по нескольку дней кряду.

С началом осени он перенес усилия на обустройство самого дома. Но и этим он занимался один. Джоди торчала в городе, продираясь через тернии к звездам. Они изредка проводили вместе ночь, но ни совместных поездок, ни корешков от билетов, ни регистраций в гостиницах не было. Алиби не имелось.

— Мне нужен адвокат, — заявил он.

Двое охранников отвели Ричера в ту же маленькую комнату. Его статус изменился. В этот раз они остались с ним внутри и встали по обе стороны двери. Ричер уселся на стул, не обращая на них внимания. Так он просидел почти два часа.

Вдруг дверь распахнулась, охранники вышли, и он увидел Джоди. На ней было платье персикового цвета и поверх — шерстяное пальто тона на два темнее. Выгоревшие на солнце волосы еще не обрели своего настоящего цвета, ярко-голубые глаза светились, и кожа отливала медом. Каждый раз, когда Ричер видел ее, она выглядела все красивее.

— Привет, Ричер, — поздоровалась Джоди и, наклонившись, поцеловала его.

Он заметил, что она встревожена.

— Ты говорила с ними? — спросил он.

— Я не тот адвокат, который может взять это дело. В финансовом праве я понимаю, а в уголовном праве я ноль.

Ричер встал и устало потянулся.

— Тут и браться не за что. Я никаких женщин не убивал.

— Знаю. И они знают, а не то отвезли бы тебя прямиком в Квонтико. Тут, должно быть, дело в другом. Они видели, как ты обработал двух парней, после чего те попали в больницу.

— Я рэкетом не занимаюсь. А Козо интересует только одно — организованная преступность.

— Козо счастлив, — согласилась Джоди. — Чужими руками убрал с улицы двух бандитов. Но разве ты не видишь, что это палка о двух концах? Чтобы убедить Козо, тебе пришлось напирать на то, что ты борец-одиночка, а чем больше ты на это напирал, тем больше отвечал психологическому портрету, составленному в Квонтико.

— Этот их портрет просто чушь собачья.

— Они так не думают. Ты крепко завяз, Ричер. Что бы там ни было, они видели, как ты избил тех парней. Я не тот адвокат, уголовное право не по моей части, — повторила она.

— Мне вообще не нужен адвокат.

— Нет, Ричер, нужен. Дело нешуточное.

Повисла долгая пауза.

— Мне дали копию отчета о наружном наблюдении, — сообщила Джоди.

— Я так и думал.

— Почему?

— Потому что отчет о наружном наблюдении исключает меня из числа подозреваемых. Убиты не две женщины, а три. Кто бы ни был убийца, он работает по графику. У него цикл — три недели: семь недель назад, четыре недели назад. Следующее убийство, возможно, он совершил на той неделе, когда меня уже пасли.

— Так если ты исключен, зачем они тебя сюда притащили?

— Не знаю.

Дверь открылась, и в комнату вошел Дирфилд.

— Время истекло, мисс Джейкоб, — сказал он.

Дирфилд отвел их в ту же комнату с длинным столом. К одиноко стоявшему у дальнего края стулу добавили второй. Джоди обошла стол и села рядом с Ричером.

Против Ричера играли все те же: Поултон, Ламар, Блейк, Дирфилд и Козо. На столе появился маленький черный магнитофон. Дирфилд нажал красную кнопку. Назвал дату и перечислил имена присутствующих.

— С подозреваемым Джеком Ричером говорит Алан Дирфилд, — объявил он. — Вы арестованы по обвинению в следующих преступлениях. Первое — ограбление двух неизвестных лиц. — Козо подался вперед. — Второе — оказание пособничества и подстрекательство преступной организации, занимающейся вымогательством. — Дирфилд улыбнулся: — Вы не обязаны отвечать. Все, что вы скажете, будет записано и в суде может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката. Если адвокат вам не по средствам, его предоставит штат Нью-Йорк. Вы понимаете свои права?

— Да, — ответил Ричер.

— Не желаете сделать заявление?

— Нет.

Дирфилд выключил магнитофон.

— Я хочу ходатайствовать об освобождении под залог, — заявила Джоди.

Дирфилд покачал головой:

— Ни к чему. Мы отпустим его под подписку о невыезде.

Ричера выпустили в начале четвертого утра. Джоди должна была вернуться в офис — закончить свои дела, и один из местных сотрудников отвез ее на Уолл-стрит. Второй привез Ричера в Гаррисон и, не успел Ричер захлопнуть дверцу его машины, уехал восвояси. Ричер проводил взглядом растворившуюся в тумане машину и пошел к дому.

Дом он унаследовал в начале лета от Леона Гарбера — отца Джоди и своего бывшего командира. Та неделя была полна неожиданностей, плохих и хороших. Ричер вновь встретил Джоди, узнал, что она была замужем и развелась, что старый Леон умер и что дом теперь принадлежал ему. Он любил Джоди уже пятнадцать лет, с тех пор как впервые увидел ее на базе на Филиппинах. Ей тогда уже исполнилось пятнадцать. Он подавил свои чувства. Ему казалось, что, дав себе волю, он предаст и ее, и Леона, а Леона он любил, как родного отца.

Пару дней после похорон Леона Ричер и Джоди смущенно приглядывались друг к другу, пока Джоди не призналась, что ее чувства к нему нисколько не изменились.

Новая встреча с Джоди была хорошей неожиданностью, смерть Леона — плохой, а получение дома в наследство — плохой и хорошей одновременно. Дом стоимостью полмиллиона долларов на Гудзоне напротив Вест-Пойнта был жирным куском недвижимости, но и большой проблемой. Он привязывал Ричера к месту, а Ричеру это было крайне неудобно. Он так часто переезжал, что мысль о постоянном пристанище приводила его в смятение. Беспокоило его и то, что он стал владельцем собственности. За всю свою жизнь он не имел больше того, что умещалось в карманах. После увольнения он прикупил немного одежды, наручные часы и складную зубную щетку. Этим все и ограничилось. Теперь же у него был дом. А дом — сложная штука. Надо думать о страховке, о налогах.

Единственная вещь, которую Ричер купил в дом, был металлический фильтр для старой кофеварки Леона. Он прикинул, что это проще, чем постоянно бегать в магазин за бумажными фильтрами. В десять минут пятого утра он насыпал в фильтр кофе, добавил воды и включил кофеварку. Не успел кофе свариться, как он услышал: по асфальту подъездной дорожки прошуршали шины. Вспышка мигалки красным лучом скользнула по кухонному окну. Дверцы машины открылись, чьи-то ноги коснулись земли. Приехали двое. Дверцы захлопнулись, и в дверь позвонили.

В прихожей было два выключателя. Ричер нажал на тот, что включал свет на крыльце, и открыл дверь. Желтый свет упал на Нелсона Блейка и Джулию Ламар. Лицо Блейка было усталым, а на лице Ламар читалась крайняя враждебность.

— Заходите, — пригласил Ричер. — Я сварил кофе.

Он вернулся на кухню.

— У меня только черный.

— Вот и хорошо, — сказал Блейк.

Он остановился в дверях кухни, близко к прихожей, не желая злоупотреблять гостеприимством. Рядом стояла Ламар.

— Мне не надо, — заявила она.

— Выпей кофе, Джулия. Ночь была долгой.

В том, как Блейк это сказал, прозвучали и приказ, и отеческая забота. Ричер налил три чашки.

— Кто третья?

— Лоррейн Стенли. Сержант, служила в интендантстве где-то в Юте. Тело обнаружили нынче утром.

— Та же история?

Блейк утвердительно кивнул:

— Подала жалобу о сексуальных домогательствах, выиграла дело, но все равно год назад уволилась. Так что их уже трое. Армейская предыстория не совпадение, поверьте.

Ричер отхлебнул кофе.

— Я никогда о ней не слышал. Я вообще не служил в Юте.

— Мы можем где-нибудь поговорить? — попросил Блейк.

Ричер провел Блейка и Ламар в гостиную. Перед холодным камином три диванчика расположились в форме буквы «п». Блейк сел лицом к окну, Ричер напротив него, а Ламар лицом к камину.

— Мы придерживаемся составленного нами психологического портрета, — сообщила она.

— Рад за вас.

— Вы были подозреваемым, — заметил Блейк. — По первым двум убийствам. Поэтому вас и взяли под наблюдение.

— Вы что, извиняетесь?

— В общем, да.

— У вас есть кто-то, кто знал бы всех трех?

— Пока нет, — ответила Ламар.

— Мы думаем, что предварительный личный контакт, возможно, не так уж и важен, — сказал Блейк.

— А пару часов назад думали, что важен. Объясняли мне, как я стучал в их двери и как они меня впускали.

— Не вас, а кого-то похожего на вас, — возразил Блейк. — Этот тип убивает женщин из определенной группы. Тех, кто жаловался на сексуальные домогательства, а потом уволился. Может, они и не были с ним лично знакомы. Может, он принадлежит к известной им категории людей. Например, к военным полицейским.

Ричер улыбнулся:

— То есть вы опять катите на меня?

— Нет. Вы не были в Калифорнии.

— Нет, Блейк. Это не я, потому что я не убийца.

— Вы никогда никого не убивали? — спросила Ламар.

— Только тех, кто напрашивался.

Ламар тоже улыбнулась:

— Как я сказала, мы держимся составленного нами портрета. Это такой же уверенный в своей правоте сукин сын, как и вы.

Ричер заметил, что Блейк с неодобрением взглянул на нее. Он подался вперед, пытаясь привлечь к себе внимание Ричера:

— Мы хотим сказать, что убийца служит или служил в военной полиции. Пойдем по порядку, — продолжал Блейк. — Как мы понимаем, армия имеет отношение к этому делу. Группа жертв слишком узка, чтобы быть случайной.

— И?..

— Как правило, Бюро и военные не слишком ладят друг с другом.

— Удивили. А с кем вы вообще ладите?

Блейку явно было не по себе.

— Никто ни с кем не ладит. Армия ненавидит Бюро, Бюро — ЦРУ. Вот нам и нужен посредник.

— Я?

— Вы, вы. Вы же были самым классным следователем в военной полиции.

— Это в прошлом.

— Может, в армии еще остались те, кто вас помнит? Те, кто вам чем-то обязан.

— Может — да, может — нет. — Ричер откинулся на спинку диванчика.

— Разве вам не жаль убитых? — спросил Блейк. — Вы же знали Каллен и Кук. Они были вам симпатичны.

— Мне была симпатична Каллен.

— Так помогите нам поймать ее убийцу.

— Нет.

— Сукин вы сын, — бросила Ламар.

Ричер посмотрел на Блейка:

— Вы и вправду считаете, что я захочу с ней работать? Она что, иначе как сукиным сыном и назвать-то меня не может?

— Как вы относитесь к роли советника? — спросил Блейк. — Консультанта?

Ричер отрицательно покачал головой:

— Мне это не нужно.

— Вы бы согласились подвергнуться гипнозу? — спросил Блейк.

— Гипнозу? С какой стати?

— Может, вы смогли бы вспомнить что-то давно забытое. Ну, скажем, кто-то кому-то угрожал, враждебно отзывался. Возможно, у вас в памяти всплывет что-то, чему вы когда-то не придали значения.

— Вы все еще применяете гипноз?

— Иногда. Джулия — наш эксперт по этой части. Она могли бы провести сеанс.

— Нет уж, спасибо. Может, она заставит меня нагишом пройтись по Пятой авеню.

Блейк отвел глаза, затем снова посмотрел на Ричера:

— Последний раз, Ричер. Бюро просит вас помочь в качестве консультанта. Ваша работа будет оплачена.

— Так вот зачем была вся эта комедия с задержанием?

— Иногда это срабатывает. Знаете, сначала человеку дают почувствовать, что он главный подозреваемый, а потом говорит, что он вне подозрений. Так мы вызываем у него чувство признательности и желание нам помочь. Итак, да или нет?

— Отстраните от расследования мисс Ламар, и я подумаю.

Ламар вспыхнула, а Блейк сказал:

— Этого я не сделаю.

— Тогда — нет.

Блейк поджал губы:

— До того как прийти к вам, мы переговорили с Дирфилдом. Он уполномочил нас сообщить, что Козо снимет обвинение в рэкете, если вы согласитесь.

— Это обвинение меня не волнует. Я его опровергну. Лавочники-присяжные Трибеки увидят во мне Робин Гуда.

— Проблема в том, что один из парней в критическом состоянии — у него проломлен череп. Если он умрет, вас обвинят в убийстве.

Ричер рассмеялся:

— Хороший ход, Блейк. Но сегодня вечером я никому череп не проламывал. Уж поверьте, если я хочу кому-то проломить череп, то знаю, как это сделать.

Блейк уперся взглядом в пол.

— У Козо в городе свои люди. Петросьян начнет вынюхивать, кто уделал его ребят вчера вечером. Люди Козо могут ненароком упомянуть ваше имя. А Петросьян — крутой парень.

— Как-нибудь выпутаюсь.

Блейк кивнул:

— Мы предполагали, что вы так скажете. Поэтому и задались вопросом, как вы отреагируете на кое-что еще. Предположим, через Козо Петросьян заполучит не ваши имя и адрес, а имя и адрес вашей подруги?

— Не могу поверить, что они так действуют, — сказала Джоди.

Они сидели у нее на кухне. После ухода Блейка и Ламар Ричер сразу поехал на Манхэттен. Джоди вернулась домой в шесть утра и обнаружила, что он ее ждет в гостиной.

— Их загнали в угол, — заметил Ричер. — К тому же они заносчивы и любят выигрывать. Я должен звонить им в восемь утра.

— Может, они блефуют? — предположила Джоди.

— Безопаснее думать, что нет.

— Почему их загнали в угол? Почему они угрожают?

— По многим причинам. Ярасследовал пару дел о сексуальных домогательствах и имел достаточно высокое звание, чтобы те, кто сейчас служит, были мне кое-чем обязаны.

— Так что же нам делать?

— Я мог бы устранить Петросьяна.

Она пристально на него посмотрела и покачала головой:

— Чего они добиваются на самом деле? Может, женщины здесь вообще ни при чем. Может, дело в Петросьяне. Возможно, это умный и скользкий тип, и ему нечего пришить. И Козо, может быть, использует Блейка и Ламар, чтобы натравить тебя на Петросьяна. Они знают — если пригрозить, что напустят его на меня, первой твоей мыслью будет его убрать. Петросьян просто исчезнет, и никакие ниточки не приведут к ФБР. Может, тебя хотят использовать как наемного убийцу?

— Тогда почему меня прямо не попросили об этом?

— Это было бы незаконно на все сто процентов. Но ты не должен этого делать. А то до конца жизни будешь в их власти.

Ричер прислонился к оконной раме и посмотрел вниз на улицу.

— Ты здорово влип, — произнесла Джоди. — Мы оба влияли. Так что же ты собираешься делать?

— Подумать. У меня есть время до восьми. Наверняка я знаю лишь то, что не могу сидеть в Квонтико, штат Виргиния, оставив тебя без защиты в одном городе с Петросьяном.

После ухода Джоди Ричер полчаса обдумывал положение. Затем двадцать минут говорил по телефону. Без пяти минут восемь он набрал номер Ламар. Она ответила после первого гудка.

— Я согласен, — сообщил Ричер. — Без особого восторга, но все сделаю.

— Возвращайтесь домой и соберите вещи. Нам надо в Виргинию. Я заеду за вами ровно через два часа.

— Не нужно. Встретимся в аэропорту.

— Мы не летим.

— Не летим?

— Нет. Я никогда не летаю. Поедем на машине.

Ламар подъехала минута в минуту на новом блестящем «бьюике».

— Где ваша сумка? — спросила она, когда Ричер сел в машину рядом с ней.

— У меня нет сумки, — ответил он.

Складную зубную щетку он прицепил к внутреннему карману. Ламар отвернулась, словно ей стало стыдно за род человеческий, и вырулила на дорогу.

— Вы никогда не летаете?

— Много лет назад летала. Но теперь не могу.

— Почему?

— Фобия, — ответила Ламар. — Я боюсь, вот и все.

— Вероятность убиться на машине в миллион раз выше.

— Понимаю, по статистике это так.

— Значит, ваш страх иррационален. В Бюро много иррационально мыслящих агентов?

Ламар не ответила, только ее бледные щеки слегка зарделись.

— Нам нужно поговорить, — заявила она.

— Так говорите. Расскажите мне о своем колледже.

— О колледже говорить не будем. Поговорим об убийствах.

Ричер улыбнулся:

— Но вы ведь учились в колледже?

— В Университете штата Индиана.

— Специализировались по психологии?

Ламар отрицательно покачала головой:

— По декоративному садоводству, если уж вам так нужно знать. Профессиональную подготовку я получила в Академии ФБР в Квонтико.

— Декоративное садоводство? Неудивительно, что ФБР в вас вцепилось.

— Надеюсь, Ричер, вы чувствуете себя героем, отпуская шуточки, пока погибают женщины. В Министерстве обороны насчитали девяносто одну женщину, соответствующую той же группе, что и жертвы убийства. Моя сводная сестра — одна из оставшихся восьмидесяти восьми.

Ричер замолчал и посмотрел в окно. Ламар ехала быстро.

— Виноват. Вы, должно быть, из-за нее переживаете, — сказал он.

Скоро они были уже в Нью-Джерси. Дорога была мокрой, впереди виднелись серые тучи. Они ехали навстречу грозе.

— Давайте обсудим убийства, — повторила Ламар. — Места, очевидно, выбираются произвольно, а вот круг жертв весьма специфичен. Преступник выслеживает конкретных жертв. Все убиты у себя дома. Во всех случаях это собственный дом, стоящий более или менее на отшибе.

— А как с мужьями и родственниками?

— Каллен была разведена, детей не имела. У Кук были любовники, детей она тоже не имела. У Стенли не было никого.

— Вы проверили мужа Каллен?

— Само собой. Но он вне подозрений — у него алиби. А после убийства Кук стало ясно, что это серия, и мы убедились, что ии муж, ни любовник тут ни при чем.

— Думаю, да.

— Первый вопрос: как преступник проникает в дом? Никаких следов взлома — ему открывают, он входит.

— Вы считаете, что он сначала вел наблюдение? Что-нибудь обнаружили на месте? Гору окурков и жестянок из-под содовой у ближнего к дому дерева?

— Этот тип не оставляет никаких следов.

Соседи что-нибудь видели?

— До сих пор — нет.

— Всех троих убили днем?

— В разнос время, но до наступления вечера.

— Ни одна из них не работала?

— Как и вы. Похоже, лишь немногие из бывших военных работают. Почему?

— Не получается найти занятие по душе. Я подумывал о декоративном садоводстве, но мне хотелось настоящего дела, а не такого, с каким бы я справился за пару минут.

Ламар промолчала. Машина со свистом врезалась в стену ливня. Ламар включила дворники, зажгла фары и немного сбавила скорость.

— Вы намерены все время меня оскорблять? — спросила она.

— Мои шуточки — ничто по сравнению с тем, что вы угрожаете моей подруге. И с вашей готовностью и желанием поверить, что я способен убить двух женщин.

— Я жду ответа — да или нет?

— Может быть. Ваши извинения помогут превратить «может быть» в «нет».

— Извинения? Забудьте об этом, Ричер. Я придерживаюсь составленного мной психологического портрета. Если это были не вы, то точно такой же подонок, как вы.

Небо чернело, лило как из ведра. Сквозь дождевую завесу тормозные огни впереди идущей машины освещали их ветровое стекло. Ламар притормозила.

— На чем мы остановились? — немного погодя спросила она.

— Он пасет их достаточно долго, чтобы убедиться — они живут одни. Все происходит днем, каким-то образом он входит прямо в дом. Что потом?

— Потом — убивает.

— В доме?

— Мы думаем, да.

— Думаете? А точно сказать нельзя?

— Он не оставляет следов. Решительно никаких. Ни волокон ткани, ни крови, ни слюны, ни волос, ни отпечатков.

— Может, он убивает их не в доме.

— Тела он оставляет в доме. В ванне.

— В ванне? — переспросил Ричер. — Во всех трех случаях?

— Да. Голыми. Одежда исчезает.

— Он ее забирает? Зачем?

— Возможно, как добычу. Серийные убийцы часто поступают таким образом.

— Значит, он забирает их одежду и ничего не оставляет.

— Кое-что оставляет. Краску.

— Краску?

— Армейскую. Маскировочную зеленую. В ванне. Укладывает в нее обнаженное тело и наполняет ванну краской.

Ричер смотрел на дождь за окном.

— Он их топит в краске?

— Нет, не топит. Они умирают раньше.

— Расскажите про краску, — тихо попросил Ричер.

Ламар как-то странно на него посмотрела.

— Это основа армейского маскировочного покрытия. Производится в Иллинойсе сотнями тысяч литров.

Ричер рассеянно кивнул. Он видел бесконечное множество поверхностей, окрашенных этой краской.

— Хлопотное дело, — произнес он.

— Но на местах преступлений убийца не пролил ни капли.

— Женщины были уже мертвы. Никто из них не сопротивлялся — с чего бы ему проливать краску? Но чтобы наполнить ванну, он должен принести в дом сто двадцать — сто пятьдесят литров краски. Это очень много. Значит, эта краска чертовски много для него значит. Вы поняли, что именно?

— Не совсем. Возможно, погружая тела в армейскую краску, он как бы возвращает женщин в лоно армии, которой, по его мнению, они и принадлежат и где должны были остаться. Краска обволакивает тела.

Ричер смотрел вперед через ветровое стекло. Горизонт был чист. Они выбирались из зоны ливня.

— Сто двадцать или сто пятьдесят литров краски — большой груз. Чтобы его подвезти, требуется большая машина. Очень заметная. Никто ничего не видел?

— Мы опросили всех соседей. Никто ничего не сказал.

— Значит, ключ к разгадке — краска. Откуда она?

— Понятия не имеем. Военные нам не очень-то помогают.

— Неудивительно. Им это не по вкусу. Указывает на то, что тут работает военнослужащий. Кто еще мог бы добыть столько маскировочной краски?

Ламар не ответила. Она продолжала вести машину на юг. Ричер думал о солдате, который где-то грузит в машину банки с краской. У него в списке девяносто одна женщина, и он, подчиняясь некой извращенной логике, припасает по сто двадцать или по сто пятьдесят литров для каждой. Целые грузовики краски. Возможно, он служит интендантом.

— Как он их убивает? — спросил Ричер.

— Мы не можем понять как.

ГЛАВА 2

Всего девяносто одна, надо убрать шестерых, то есть еще троих. Как будешь действовать? По-прежнему думать и планировать, вот как. Потому что тебе надо всех перехитрить. И жертв, и следователей. Ищеек все прибывает. Новые точки зрения, новые подходы. Они ищут тебя. И найдут, если смогут.

Следователей провести трудно, а женщин — легко. План разрабатывался долго и тщательно и получился безупречным. Они открывают дверь, впускают тебя и подписывают себе приговор. Они так тупы, что заслуживают смерти. И это совсем не трудно.

Еще три. И можно поставить точку.

— Как это вы не знаете, отчего они умерли? — спросил Ричер.

— Нет ни ран, ни ушибов. В легких — ни воды, ни краски. Значит, их не утопили.

— Следы от уколов, синяки?

— Ничего. Но не забывайте, они лежали в краске. Она довольно едкая. Можно допустить, что краска разъела кое-какие следы на коже.

— Внутренние повреждения имеются?

— Никаких. Гематом нет, внутренние органы в целости. Следов яда не обнаружено. Следов полового акта тоже.

— Очень не похоже на военного. Застрелить, зарезать, задушить — да. Тонкие способы не в их духе.

— Мы не знаем, что именно он с ними делал.

— Но в его действиях не видно ярости, верно? Если убийца карает, то где гнев? Все выглядит слишком хладнокровно.

— Меня это тоже беспокоит. Но взгляните на группу жертв. Что еще может служить мотивом? И если мы сходимся на мотиве, то кто, кроме разъяренного вояки, может быть преступником?

Оба замолчали. Километр проносился за километром. Ламар зевнула, и Ричер внимательно посмотрел на нее:

— Вы в порядке?

— Да так, немного устала. Теперь вы за меня беспокоитесь?

— Нет, за себя. Вы можете заснуть, и мы слетим в кювет.

Она опять зевнула.

— Такого никогда не случалось.

Ричер пристально посмотрел на нее:

— Я посплю часок. Постарайтесь меня не угробить.

Проснувшись, он увидел, что Ламар окаменела от переутомления и смотрит перед собой красными немигающими глазами.

— Надо остановиться позавтракать.

— Хорошо, давайте остановимся.

Они проехали еще полтора километра и остановились в зоне отдыха. Зона была точь-в-точь такой, как сотни других, что повидал Ричер, — скромные строения 50-х годов, приспособленные под экспресс-кафе.

Они вылезли из машины, и, перед тем как встать в очередь за сандвичами, Ричер потянулся на промозглом воздухе, чтобы размять задубевшее тело.

Пока очередь ползла, он решил взять сандвич с крабовым мясом, а не с сыром, прикинув, что тот подороже, а платить будет Ламар. Еще он взял большую чашку черного кофе, пончик и, пока она возилась с сумкой, нашел столик.

Ламар подсела к нему, и Ричер поднял чашку кофе в шутливом тосте:

— За предстоящие нам с вами веселые деньки.

— Будем работать столько, сколько потребуется.

Он отхлебнул кофе и подумал о временном промежутке.

— Что означает трехнедельный цикл?

— Точно не знаем. Возможно, он две недели работает, одну отдыхает. За эту неделю он их выслеживает, все подготавливает, а потом убивает. Какие военные имеют такой график?

— Из регулярных? — Ричер глотнул кофе. — Может, войска специального назначения.

Он подождал, наблюдая, клюнула ли она.

— В спецназе владеют тонкими способами убийства, верно?

— Бесшумными, нестандартными, без оружия, думаю, да. Насчет тонких — не знаю.

— Так что скажете?

— Скажу, что не представляю, кто, почему и как это делает.

— Мы от вас хотим большего, Ричер. И вы знаете, что мы сделаем, если не получим своего.

— Если она пострадает, вы же знаете, что я с вами сделаю?

Ламар улыбнулась:

— Угрожаете мне, Ричер? Федеральному агенту? Теперь вы и впрямь шьете себе дело.

Он осушил чашку и промолчал.

— Делайте, что положено, и все будет в порядке.

— Я буду посредником, но вы должны сказать, что именно от меня требуется.

— Первым делом проверьте спецназ.

Ричер сжал зубы, пряча улыбку.

До «бьюика» они дошли молча.

— Расскажите о своей сестре, — попросил Ричер в машине.

— Она мне сводная сестра.

— Не важно. Расскажите.

— Богатая девушка, которой хотелось приключений.

— И она пошла в армию?

— Она поверила рекламе. Видели такую в журналах? Все выглядит маняще и круто. Она думала, что в армии только и делают, что спускаются на веревках со скал с ножами в зубах.

— А оказалось иначе?

— Ее определили в транспортный батальон водителем грузовика.

— Если она богатая, то почему не уволилась?

— Не из такого она теста. Она добивалась перевода. Пять раз ходила к одному подонку полковнику на собеседование. Он намекнул, что если она разденется, то это может помочь.

— И?..

— Она сгубила ему карьеру. После этого ее перевели, куда она хотела. В пехотную часть непосредственной поддержки. Но ведь знаете, как обычно рассуждают? Нет дыма без огня. Решили, что она с ним трахалась. Его уволили. В конце концов она не выдержала сплетен и тоже уволилась.

— Вы с ней близки?

— Не очень. Не так, как мне, возможно, хотелось бы.

— Вы ее любите?

Ламар скорчила гримасу.

— Она на самом деле замечательный человек. Но я в свое время наломала дров. Я была молодой, папа умер, мы бедствовали. Богатый мужчина влюбился в маму и удочерил меня. Я решила, что любить сестру не обязана, ведь она мне всего лишь сводная. А когда умерла мама, я почувствовала себя одинокой и потерянной. Так что теперь для меня сводная сестра — просто одна из хороших знакомых, что-то вроде близкой приятельницы. Думаю, она чувствует ко мне то же самое. Но мы отлично ладим.

— Если она богата, значит, богаты и вы?

— Богаче, чем вы считаете. Отчим поступает с нами по-справедливому, хотя я ему не родная дочь, а она — родная.

— Вам повезло.

Ламар помолчала, потом добавила:

— Скоро мы станем еще богаче. К несчастью, он серьезно болен. Два года боролся с раком, но сейчас умирает. Нам достанется большое наследство.

— Мне жаль, что он болен.

— Мне тоже. Это так тяжело, — сказала Ламар.

Они замолчали. Под шорох шин убегали назад километры.

— Вы предупредили сестру? — спросил Ричер.

— Сводную сестру.

— Почему вы это подчеркиваете?

— Потому что Блейк отстранит меня, если решит, что меня это слишком трогает. А я хочу заниматься этим делом.

Она немного помолчала и продолжила:

— Семья — щепетильный вопрос для меня. Когда умерла мама, они могли порвать со мной отношения, но не порвали. Они всегда были со мной щедрыми и очень справедливыми, мне стыдно за то, что сначала я называла себя Золушкой.

— Вы ее предупредили? — еще раз спросил Ричер.

Ламар покосилась на него:

— Конечно, предупредила. Велела никого не впускать.

— Она серьезно к этому отнеслась?

— Уж я постаралась.

— Отлично. Теперь можно беспокоиться только о восьмидесяти семи.

Миновав Нью-Джерси, они проехали сто тридцать километров по Мэриленду, обогнули округ Колумбия, въехали в Виргинию и еще шестьдесят километров добирались до Квонтико.

Когда Ламар свернула с автострады на безымянную, вьющуюся через лес дорогу, Ричер сосредоточился и принялся запоминать ориентиры. Он никогда не был в Квонтико. Машина свернула за поворот, лес кончился, и они оказались у караульной будки с окном из пуленепробиваемого стекла. К ним шагнул вооруженный охранник. За ним в отдалении виднелось скопление длинных невысоких домов, и среди них пара высоток, окруженных безукоризненными газонами. Если не считать ограждения из колючей проволоки и вооруженной охраны, все тут напоминало территорию университета.

Ламар опустила стекло и начала рыться в сумочке в поисках удостоверения. Охранник, разумеется, знал, кто она, но правила есть правила. Он кивнул, как только Ламар вытащила руку из сумки. Затем перевел взгляд на Ричера.

— У вас должна быть на него бирка.

— Да, мистер Блейк об этом позаботился.

Охранник нырнул в будку и вышел с ламинированной биркой на цепочке. Он протянул ее в окно, и Ламар передала бирку Ричеру. На ней были его имя и старая армейская фотография. Бирку пересекала бледная буква «П».

— «П» означает посетитель, — объяснила Ламар. — Ни в коем случае не снимайте бирку, а то вас застрелят. Я не шучу.

Охранник поднял шлагбаум. Ламар закрыла окно и проехала на стоянку перед самым большим зданием.

— Что теперь?

— Теперь за работу.

Ричер надел бирку на шею, открыл дверцу и вышел. Стеклянная парадная дверь распахнулась, и к ним шагнул Поултон.

— Я провожу вас в вашу комнату, чтобы вы смогли разложить вещи, — произнес он.

— У меня нет вещей, — сказал Ричер.

Поултон растерялся.

— Все же я провожу.

Они поднялись на третий этаж и очутились в тихом коридоре. Поултон подошел к самой обычной двери и открыл ее. За ней оказался типовой номер мотеля. Ванная — направо, стенной шкаф — налево, кровать, стол и пара стульев, ненавязчивая цветовая гамма.

Поултон остался в коридоре.

— Будьте готовы к десяти.

Дверь тихо закрылась. Ручка внутри отсутствовала. Из окна виднелся лес, но рама была приварена. На ночном столике стоял телефон. Ричер поднял трубку, набрал девятку и услышал гудок. Он позвонил Джоди в офис, подождал восемнадцать гудков и позвонил ей домой. Включился автоответчик. Он попробовал позвонить на мобильный — тот был отключен.

Ричер повесил пальто в шкаф, отцепил зубную щетку, поставил ее в стакан на полочке в ванной и ополоснул лицо. Затем сел на край кровати и принялся ждать.

Через восемь минут Ричер услышал, как в замке поворачивается ключ, и поднял глаза, ожидая увидеть Поултона. Но в дверях стояла девушка. Светлые волосы собраны в хвостик, загорелое открытое лицо, белые зубы, ясные голубые глаза. На ней были подогнанный по фигуре мужской костюм, белая рубашка и галстук. Высокая, с длинными руками и ногами, она смотрелись великолепно.

— Привет, — улыбнулась она Ричеру.

Он промолчал. Девушка помрачнела.

— Хотите получить ответы на ЧЗВ прямо сейчас?

— Что это такое?

— ЧЗВ — часто задаваемые вопросы.

— Какие именно?

— Ну, знаете, их обычно задают новоприбывшие мужчины. Это очень, очень утомительно. — Она скорчила смиренную мину. — Меня зовут Лайза Харпер. Да, мне на самом деле двадцать девять лет. Я из Аспена, штат Колорадо. Да, мой рост на самом деле сто восемьдесят пять сантиметров с половиной. И Квонтико я уже два года. Да, я встречаюсь с мужчинами. Нет, я так одеваюсь, потому что мне это нравится. Нет, сейчас у меня никого нет, и нет, я не хочу поужинать с вами сегодня вечером.

Она опять улыбнулась Ричеру, и он улыбнулся в ответ:

— А как насчет завтра?

— Запомните, я агент ФБР при исполнении обязанностей.

— И в чем они заключаются?

— Наблюдать за вами. Вам присвоен статус незнакомца — может, друга, а может, врага. Обычно так бывает с представителями организованной преступности, когда по договоренности обвиняемый, скажем, сдает своих боссов.

— Я не связан с организованной преступностью.

— В нашем досье говорится, что это не исключено.

— Тогда ваше досье — чушь собачья.

Лайза кивнула:

— Я проверила Петросьяна. Он сириец, поэтому его конкуренты — китайцы, которые никогда никого, кроме китайцев, не нанимают. Невероятно, чтобы они использовали вас — чистокровного белого американца.

— Другим вы на это указывали?

— Уверена, они и так знают. Просто пытаются заставить вас принимать угрозу всерьез.

— А стоит?

— Да, стоит. Вы должны хорошенько подумать о Джоди.

— Джоди фигурирует в досье?

— Там все фигурирует.

Лайза распахнула дверь, и они прошли к лифту. В кабинке было пять кнопок на пять подземных этажей. Она нажала на нижнюю. С глухим стуком лифт остановился, дверь отъехала, и Ричер увидел серый коридор.

— Мы называем этот этаж бункером. Раньше здесь было атомное убежище, а теперь — отдел поведенческих наук, — разъяснила Харпер.

Она подвела Ричера к двери по левой стороне коридора, остановилась и постучала.

— Буду ждать снаружи, — сказала она, открывая дверь.

Ричер вошел. В маленьком неубранном кабинете сидел за столом Нелсон Блейк. Повсюду валялись бумаги.

— Через две минуты — оперативное совещание, — сказал он. — Ознакомьтесь с правилами. Харпер будет при вас все время. Что бы вы ни делали, куда бы ни отправились — она будет за вами наблюдать. Но не заблуждайтесь — вы по-прежнему состоите при Ламар. Насчет Харпер не питайте надежд. С виду она милашка, но начнете к ней приставать — стерва, каких свет не видывал. Ясно?

— Ясно.

Блейк порылся в стопке бумаг на столе и, вытащив большой коричневый конверт, протянул Ричеру:

— С приветом от Козо.

Ричер взял конверт. В нем лежало восемь фотографий с мест преступлений. Изуродованные трупы с недостающими частями тела.

— Дело рук Петросьяна, — пояснил Блейк. — Жены, сестры и дочери людей, которые ему насолили.

— А где Джоди?

— Откуда мне знать? Мы за ней не следим. Петросьян ее сам найдет, если понадобится. Мы не собираемся сдавать ему Джоди. Ведь это было бы незаконно, верно?

— Как и свернуть вам шею.

Блейк покачал головой:

— Перестаньте угрожать, ладно? Насчет вас, Ричер, я не беспокоюсь. Глубоко в душе вы — хороший человек. Вы мне поможете, а потом — забудете обо мне.

Ричер улыбнулся:

— А я-то думал, ваши психологи и впрямь проницательны.

Оперативное совещание состоялось этажом выше, в длинной комнате с низким потолком. Там стоял длинный стол, окруженный дешевыми стульями, к стене была приставлена большая классная доска.

Харпер подвела Ричера к самому дальнему от доски стулу и села перед ним. Поултон и Ламар вошли вместе и принесли новые досье. Блейк дождался, когда за ними закроется дверь, и перевернул доску.

Верхнюю четверть в правом углу занимала карта США, усеянная флажками. Ричер догадался, что их девяносто девять. Большинство были красными, а три — черными. Слева против карты висела цветная фотография. Женщина на ней щурилась на солнце и улыбалась. Лет двадцать, хорошенькая — круглое счастливое лицо в обрамлении каштановых локонов.

— Дамы и господа, это Лоррейн Стенли, недавно убитая в Сан-Диего, штат Калифорния, — объявил Блейк.

Под этой фотографией висели другие снимки того же формата. Место преступления. Общий вид маленького бунгало в испанском стиле. Крупные планы коридора, гостиной, спальни и ванной. Справа — душевая кабина, слева — ванна, полная зеленой краски.

— Три дня назад Лоррейн Стенли была жива, — сообщил Блейк. — Сосед видел, как утром она выкатила на обочину мусорный бак. После этого никто ничего не видел. Вчера ее обнаружила уборщица.

— Время смерти установлено? — спросила Ламар.

— Приблизительно. В течение второго дня. Способ убийства идентичен двум первым.

Ричер сосредоточенно разглядывал снимок длинного и узкого коридора. Он вел мимо гостиной к спальням. На стене слева на уровне пояса висела узкая полка с карликовыми кактусами. На правой стене полок было больше, они висели на разной высоте и были заставлены маленькими китайскими безделушками.

— Ладно, — сказал Ричер. — Она открывает дверь, убийца тащит ее по коридору в ванную, потом проносит туда же сто литров краски и при этом ничего не сбивает с полок. Где же насилие, где ярость?

— Он никого не тащил, — возразил Блейк. — Медэкспертиза показывает, что к женщинам вообще не прикасались. Насилия не было.

— И вас это устраивает? Соответствует психологическому портрету? Разъяренный солдафон алчет возмездия, но действует тихо и аккуратно?

— Он убивает их, Ричер. По-моему, это достаточно свирепо.

— А краска? Как он проносит ее в дом? — продолжил Ричер. — Нам нужно сходить в магазин и посмотреть, как выглядят сто литров. Преступник должен оставлять у дома машину или грузовик — не меньше чем на двадцать-тридцать минут. Как же получается, что никто ничего не видел?

— Не знаем, — ответил Блейк.

— Как он убивает женщин, не оставляя никаких следов?

— Не знаем.

— Очень многого вы не знаете.

Блейк скривился:

— Верно, умник. Но мы над этим работаем. У нас есть восемнадцать дней до следующего убийства, и я уверен, что с таким гениальным помощником, как вы, нам больше и не понадобится.

— Предположим, преступник нарушит график, — сказал Ричер.

Блейк посмотрел на Ламар:

— Джулия?

— Я придерживаюсь психологического портрета. Сейчас меня интересует спецназ. У них каждая третья неделя — выходная. Отправлю Ричера разведать, что и как.

Блейк приободрился:

— Отлично. Куда?

— Преступления не привязаны к одному месту, — заметил Ричер. — Этот тип может служить в любой точке Соединенных Штатов. Поэтому лучше всего начать с Форт-Дикса. Я там знаю одного человека, полковника Джона Трента. Если кто и возьмется мне помочь, так это он.

— Хорошо, — сказал Блейк. — Мы позвоним полковнику Тренту и все устроим.

— Проследите, чтобы мое имя повторяли часто и внятно, иначе он не проявит особого интереса.

Возможно, пришло время прибегнуть к уловке. Сократить интервал. Или вообще отказаться от первоначального плана. Это бы их озадачило.

Продемонстрировать ярость? Ведь убийцей движет ярость и чувство попранной справедливости. Немного насилия сделало бы следующее убийство поинтересней.

Так на чем остановимся? Сократим интервал? Или добавим драматизма? Или на том и другом? Думай, думай, думай.

В начале седьмого Харпер вывела Ричера на первый этаж, а оттуда — на холодный воздух. По дорожке они подошли к соседнему зданию.

— Здесь кафетерий, — открывая стеклянную дверь, сказала Харпер.

Из конца длинного коридора доносился звон посуды. Несло тушеными овощами — специфический запах столовой.

— Угощайтесь, — пригласила Харпер. — Платит Бюро.

Ричер встал в очередь на раздачу. Когда подошла его очередь, жизнерадостный испанец выдал ему филе-миньон. Другой раздатчик положил овощи. Налив себе кофе, Ричер огляделся в поисках стола.

Харпер подвела его к свободному столу, поставила поднос, сняла пиджак и повесила на спинку стула. На ней оказалась тонкая хлопчатобумажная блузка, под которой ничего не было. Она закатала рукава до локтей, обнажив гладкие загорелые руки.

— Красивый загар, — отметил Ричер.

Харпер вздохнула:

— Да, я вся загорелая, но нет, демонстрировать не собираюсь.

Ричер улыбнулся:

— Я ведь так, разговор поддержать.

— Хотите поговорить — поговорим о деле.

— Я о нем не много знаю. А вы?

— Я знаю одно — эти женщины, выступив против домогательств, проявили настоящую храбрость.

— Вы говорите так, словно сами через это прошли.

— Я говорю как трусиха. Жалоб я не подавала. Пока.

— Вас домогаются?

— Шутите? — Она покраснела. — Я могу сказать это и не показаться самовлюбленной?

Ричер ухмыльнулся:

— В вашем случае, думаю, можете.

— Это просто разговоры, знаете, всякие провокационные вопросики, намеки. Никто не говорит, что я должна с ним переспать, если хочу получить повышение и вообще. Но все равно действует на нервы. Поэтому я стала так одеваться. Пытаюсь подчеркнуть, что я такая же, как они.

Ричер помолчал и снова улыбнулся:

— В моей комнате есть скрытая видеокамера?

— С чего вы решили?

— Просто интересно, не запасной ли это план. На случай, если с Петросьяном не выгорит. Блейк приставил вас наблюдать за мной, чтобы вы смогли со мной сблизиться. Таким образом он получит другой способ выкручивать мне руки. Например, видеокассету с милой интимной сценой с нашим участием, которую сможет послать Джоди.

Харпер вспыхнула:

— Я бы никогда на такое не пошла.

— Но он просил вас, верно?

Долгое время она молчала. Ричер прихлебывал кофе.

— Он прямо-таки провоцировал меня на попытку, — продолжал Ричер. — Сказал, что, если за вами приударить, вы ведете себя, как стерва, каких свет не видывал. Но я не клюнул, я не дурак.

Она посмотрела на него и улыбнулась:

— Значит, можем расслабиться? Поставить на этом точку?

— Конечно. Чем тут люди занимаются по вечерам?

— Большинство расходится по домам. Но не вы. Вы идете к себе в комнату. Приказ Блейка.

— Сейчас мы выполняем его приказы?

Она рассмеялась:

— Некоторые.

Ричер спал плохо и проснулся еще до шести утра. Набрал домашний номер Джоди. Сработал автоответчик. В офисе никто по ответил. Мобильник был отключен.

Он принял душ, оделся и стал ждать.

Через сорок пять минут в дверь вежливо постучали, потом открыли. На пороге стояла улыбающаяся Лайза Харпер.

Она надела другой костюм — угольно-серый. Под ним была белая блузка с темно-красным галстуком — ни дать ни взять пародия на неофициальную фэбээровскую униформу. Очень длинные распущенные волосы падали ей на плечи.

— Нам нужно идти. Встреча за завтраком, — сообщила она.

Они спустились в холл и задержались у выхода. Шел сильный дождь. Харпер припустила по дорожке, Ричер за ней. Она и на бегу отлично смотрелась.

Ламар, Блейк и Поултон ждали их в кафетерии за столиком у окна, заняв три стула из пяти. В центре столика стоял кофейник. Харпер села, Ричер устроился рядом.

— Вчера вечером мы позвонили в Форт-Дикс, — сказал Блейк. — Поговорили с полковником Трентом. Он готов посвятить вам весь нынешний день.

— Дня должно хватить.

Ламар кивнула:

— Хорошо. Вы ведь знаете, что ищете? Сосредоточьтесь на датах. Найдите людей, чьи свободные недели приходятся на дни убийств. Я думаю, что преступник убивает в конце недели, поскольку ему надо вернуться на базу и отсидеться.

Ричер пожал плечами:

— Если ориентироваться только на даты, может получиться список на тысячу имен.

— Так сузьте круг. Пусть Трент сопоставит данные о женщинах. Найдите кого-нибудь, кто служил с одной из них.

Ричер улыбнулся:

— Какие проницательные мыслители за этим столом.

— У вас, умник, есть идеи получше? — спросил Блейк.

— Я знаю, что делать.

— Что ж, только помните, что поставлено на кон. Жизни многих женщин, вашей в том числе.

Водитель из ведомственного автопарка подогнал машину к дверям и, не заглушив двигатель, вышел. Харпер убедилась, что Ричер сел в машину, и заняла водительское сиденье. Они устремились на север и через пятьдесят минут въехали в ворота авиабазы ВВС Эндрюс.

— Нам предоставили самолет ФБР, — сообщила она.

После двух проверок личности Ричер и Харпер подъехали к трапу «лира» без опознавательной эмблемы. Оставив машину на бетонированной площадке, они поднялись в самолет. Не успели они пристегнуть ремни, как «лир» начал выруливать.

— До Дикса примерно полчаса лета, — сказала Харпер.

— До Макгуайра, — поправил ее Ричер. — Дикс — база морской пехоты. Мы же сядем на авиабазе Макгуайр.

Харпер встревожилась:

— Мне сказали, что мы летим в Дикс.

— Это одно и то же место, просто называется по-разному.

Она скорчила гримаску:

— Чудно. Не понимаю я военных.

— Не расстраивайтесь, мы вас тоже не понимаем.

Через полчаса «лир» коснулся земли и вырулил в дальний угол бетонированной площадки. Под дождем к ним несся зеленый «шевроле». Когда спустили трап, водитель — лейтенант морской пехоты — уже ждал их внизу.

— Майор Ричер? — спросил он.

Ричер кивнул.

— А это агент ФБР Харпер.

Лейтенант ее проигнорировал.

— Полковник ждет, сэр, — сообщил он.

— Так поехали. Зачем заставлять полковника ждать?

Из Макгуайра они въехали в Дикс и остановились в полутора километрах от взлетно-посадочной полосы у кирпичных административных зданий.

Ричер вылез, и Харпер проследовала за ним в просторную приемную, заставленную металлическими столами и шкафами с картотекой. За столами работало трое сержантов. Один из них нажал кнопку интеркома:

— Майор Ричер прибыл, сэр.

Через секунду отворилась дверь, и к ним вышел высокий мужчина с короткими, поседевшими на висках волосами.

— Привет, Ричер, — поздоровался Джон Трент.

Ричер кивнул. Второй половиной своей карьеры Трент был обязан Ричеру, который десять лет назад исключил из официального отчета один пункт. Трент предполагал, что этот пункт туда вписан и делу будет дан ход. Он пришел к Ричеру не за тем, чтобы просить опустить этот пункт, не совать взятку, но объяснить, как он совершил ошибку и что в ней не было ни злого умысла, ни мошенничества. Он ушел, ничего не попросив, и стал ждать увольнения. Увольнения не последовало. Отчет опубликовали, но пресловутый пункт в нем отсутствовал. Трент не знал, что Ричер его никогда и не вписывал. Десять лет они не общались, пока накануне утром Ричер не позвонил ему из квартиры Джоди.

— Привет, полковник. Это агент ФБР Харпер.

Трент улыбнулся и пожал Харпер руку.

— Рада с вами познакомиться, полковник. Заранее благодарю за сотрудничество, — сказала она.

Тент снова улыбнулся:

— Сделаю, что смогу, но наше сотрудничество будет ограниченным. Мы будем изучать личные дела. Тут затронуты вопросы национальной и военной безопасности. Поэтому вам придется подождать в приемной. Вас это устраивает?

Было очевидно, что Харпер это не устраивало.

— Мне положено наблюдать за ним.

— Понимаю. Но вы будете у двери моего кабинета, а она только одна. Сержант выделит вам стол.

Сержант подвел Харпер к свободному столу, откуда была прекрасно видна дверь в кабинет. Харпер неохотно села.

— Здесь вам будет удобно, — сказал Трент. — Работа может занять у нас какое-то время. Дело весьма непростое. Уверен, вы и сами знаете, что такое работа с документами.

Проводив Ричера в просторный кабинет, Трент закрыл дверь. Ричер сел за стол и откинулся на спинку кресла.

— Дадим ей пару минут, — предложил он.

Трент кивнул:

— Читайте, напустите на себя деловой вид.

Он передал ему выцветшую зеленую папку из высокой кипы. Ричер открыл папку, а Трент прошел к двери и широко ее распахнул.

— Мисс Харпер, распорядиться, чтобы вам принесли кофе?

Ричер бросил взгляд через плечо — Харпер впилась в него взглядом, от которого не ускользнули ни стол, ни кожаные кресла, ни кипа досье.

— Пока не нужно, — откликнулась она.

— Хорошо. Если что понадобится, попросите сержанта, — сказал Трент.

Он закрыл дверь, подошел к окну. Ричер снял бирку со своим именем и встал. Трент поднял шпингалет и открыл окно.

— Вы дали нам мало времени, — шепнул он, — но мы сделали, что могли.

— Они сразу купились, — ответил Ричер тоже шепотом.

Трент выглянул из окна, посмотрел в обе стороны и сказал:

— О’кей, отчаливайте. Удачи, друг мой.

— Мне нужна пушка, — прошептал Ричер.

Трент решительно помотал головой:

— Нет, этого я не могу.

— Придется. Мне очень нужно.

Трент помолчал, затем произнес:

— Хорошо, пушка будет. Но незаряженная.

Он вытянул ящик письменного стола и вынул «Беретту М-9», Такую же, какую носили ребята Петросьяна, только на этой, заметил Ричер, серийный номер был на месте. Трент извлек обойму и один за другим вылущил патроны большим пальцем назад в ящик. Вставил пустую обойму в пистолет и отдал его Ричеру.

— Поосторожней, — напутствовал он шепотом.

Ричер сел на подоконник, перебросил ноги наружу и спрыгнул на землю. Он оказался в узком проулке. Лейтенант ждал его в десяти метрах в «шеви» с включенным мотором. Ричер метнулся к машине, и та сорвалась с места, не успел он захлопнуть дверцу. На полтора километра до базы Макгуайр им понадобилось чуть больше минуты. Автомобиль вылетел на бетонированную площадку и подкатил прямо к вертолету морской пехоты. Люк в брюхе вертолета был открыт, лопасти винта вращались.

— Спасибо, — произнес Ричер, вылезая из машины.

Он вбежал по лесенке во мрак, дверца люка с шумом захлопнулась за ним. Вертолет взмыл в небо, две пары рук подхватили Ричера и толкнули в кресло. Он застегнул ремни, ему сунули в руки головной телефон, раздался треск двусторонней связи.

— Направляемся на вертодром береговой охраны в Бруклине, — сообщил пилот.

Ричер нажал кнопку микрофона большим пальцем:

— Меня устраивает. Спасибо, ребята.

— Полковник, верно, вам многим обязан, — сказал пилот.

— Да нет, просто я ему симпатичен.

ГЛАВА 3

Бруклин находится в ста десяти километрах к северо-востоку от базы Макгуайр. Вертолет морской пехоты покрыл это расстояние за тридцать семь минут.

— В вашем распоряжении четыре часа, — сообщил летчик после приземления. — Опоздаете — ждать не будем, ясно?

— Ясно, — ответил Ричер.

Он отстегнул ремни, стянул головной телефон и спустился по трапу. На площадке его ждал темно-синий седан с флотскими опознавательными знаками. Ричер сел рядом с водителем.

— Я из резерва ВМС, — сказал тот, нажимая на газ. — Мы выручаем полковника. Взаимодействие родов войск.

— Понимаю и ценю, — ответил Ричер.

— Итак, куда едем?

— На Манхэттен. Мне нужно в китайский квартал.

Машин на шоссе было немного, но дорога все равно заняла полчаса. Водитель, резко затормозив, остановился у гидранта.

— Разверну машину и жду на этом месте ровно три часа, считая с этой минуты. Так что не опаздывайте, о’кей?

Ричер вылез из автомобиля и пошел на юг. Время приближалось к полудню, он встревожился — не слишком ли рано?

Минут через пять он остановился. Эта улица, по обеим сторонам которой тянулись китайские ресторанчики, в самый раз подходила для его целей: полно народу, автофургоны теснили у тротуаров машины, образуя второй ряд парковки. Ричер дважды прошел улицу из конца в конец, изучая обстановку, высматривая тех, кто был ему нужен.

Бросив взгляд на часы, он увидел, что время бежит. Он заглядывал в двери. Тщетно. Следил за проходами между домами. Впустую. Пройдя квартал к югу, он свернул на другую улицу. Никого. Вернулся на прежнее место, прислонился к стене и стал наблюдать за приливом и отливом толпы обедающих. Прошли два часа, у него остался всего один.

Ресторанчики почти опустели. Ричер прогулялся на восток и на юг, затем снова вернулся, прошел по одной стороне улицы и назад — по другой. Сверился с часами: осталось тридцать минут.

И тут он их заметил. Двоих парней. Китайцев, понятно. Молодых ребят с блестящими черными волосами до плеч. На обоих были черные брюки, легкие ветровки и шарфы вокруг шеи.

Один нес сумку, другой держал записную книжку. Они заходили в ресторанчики, не пропуская ни одного, потом выходили, первый закрывая на «молнию» сумку, второй что-то отмечая в книжке. Ричер пересек улицу и стал за ними следить. Войдя в ресторан, парни направились к старику за кассой. Старик сунул руку в ящик и извлек пачку сложенных вдвое банкнот. Парень с книжкой принял деньги, передал напарнику и что-то отметил в книжке, а пачка тем временем исчезла в сумке.

Ричер прошел в узкую щель, разделяющую два здания, и принялся ждать, прижавшись спиной к стене. Затем возник из щели прямо перед китайцами. Вцепившись каждому в ветровку — одному правой рукой, другому левой, — он развернул их на сто восёмьдесят градусов и со всего маху впечатал спинами в стену. Парень с сумкой пролетел чуть больше и потому приложился крепче. Когда его отбросило от стены, Ричер врезал ему локтем, и тот без сознания рухнул на землю.

Второй парень выронил записную книжку и сунул руку в карман, но Ричер первым успел вытащить «беретту» Трента и навел ее на коленную чашечку парня.

— Делаешь ошибку, приятель, — прошептал китаец.

— Нет, — отрицательно покачал головой Ричер, — мы всего лишь делаем ход.

— Кто «мы»?

— Петросьян.

— Петросьян? Шутишь.

— Вот уж нет, — возразил Ричер. — Говорю совершенно серьезно. С нынешнего дня эта улица — Петросьяна.

Левой рукой он ударил парня в живот. Тот согнулся, Ричер стукнул его над ухом рукояткой пистолета, уложив на напарника. Вернув пистолет в карман, он поднял с земли сумку, сунул под мышку и вышел из проулка.

Ричер опаздывал, но не переходил на бег — в городе на бегущего человека обращают внимание. И только увидев, как отъезжает от тротуара синий автомобиль с надписью «Резерв ВМС» на дверце, он побежал.

Ричер опоздал на четыре секунды, однако от автомобиля его отделяли уже три машины. Но тут на светофоре загорелся красный свет, водитель послушно притормозил и остановился. Ричер домчался до перекрестка, распахнул дверцу и рухнул на сиденье, переводя дух. Водитель ему просто кивнул. На флоте три часа — это ровно три часа и ни секунды больше.

Во время обратного полета в Форт-Дикс Ричер сосчитал деньги в сумке. Оказалось — тысяча двести долларов, шесть пачек по двести. Деньги он отдал пилоту на офицерскую вечеринку, а сумку разорвал по швам и выкинул куски в люк.

Дождь прекратился. Лейтенант привез Ричера назад в узкий проулок. Ричер подошел к окну Трента и тихо постучал в стекло. Трент открыл окно, Ричер влез в кабинет.

— Все в порядке? — спросил он.

Трент кивнул:

— Весь день просидела на месте тихо, как мышка. Наша самоотверженность произвела на нее должное впечатление. Мы работали даже в обеденный перерыв.

Ричер возвратил незаряженный пистолет, повесил на шею бирку со своим именем и взял папку.

— Удачно? — спросил Трент.

— Думаю, да. Впрочем, время покажет.

— Не забудьте свои записи, — напомнил Трент, вручая Ричеру листок со списком примерно из трех десятков фамилий. Вероятно, полный состав футбольной команды Трентовой средней школы. Ричер сунул листок в карман, пожал полковнику руку и вышел в приемную, где его ждала Харпер.

— Ну как, нашли нашего типа? — спросил Блейк.

Он, Поултон и Ламар сидели за тем же самым столиком в кафетерии в Квонтико.

— Возможно. Я раздобыл тридцать имен. Одно из них может принадлежать ему.

— Давайте посмотрим.

— Немного позже. Мне нужно больше данных.

— Вздор, — уставился на него Блейк. — Нам требуется приставить к этим парням «наружку».

— Не получится, — покачал головой Ричер. — Туда, где они служат, вам хода нет. Даже за ордером наних придется обращаться к министру обороны. Министр потопает прямиком к верховному главнокомандующему, а верховный у нас, как я слышал, сам президент.

— Ну и что же вы предлагаете?

— Предлагаю подождать, пока я не разберусь что к чему. Мне нужно поговорить с сестрой Ламар.

— Сводной сестрой, — уточнила та.

— Зачем? — спросил Блейк.

«Затем, что время лучше гробить в дороге», — просилось Ричеру на язык, но он скроил серьезную мину и заявил:

— Затем, что проблема требует всестороннего подхода. Если этот тип убивает женщин определенной категории, мы должны знать почему. Не мог же он разом обозлиться на всех скопом. Одна из них, должно быть, когда-то первой вызвала его ненависть. А потом эта ненависть, должно быть, распространилась на многих. Так кто же была та, первая? Чем плохо начать с сестры Ламар? Она работала в двух разных подразделениях, а это вдвое увеличивает число ее возможных контактов.

— Хорошо, — согласился Блейк, — мы это устроим. Отправитесь завтра.

— Где она живет?

— В штате Вашингтон, — сказала Ламар. — Недалеко от Спокана.

— Вам следовало бы охранять этих женщин, — обратился Ричер к Блейку.

— Каким образом? — тяжело вздохнул Блейк. — Сами подумайте: восемьдесят восемь женщин, и мы не знаем, какая на очереди. Ждать остается семнадцать дней, если только он не нарушит графика. Это же больше ста тысяч человекочасов. Мы не потянем, у нас не хватит агентов.

— А женщин предупредили?

Блейк смущенно поежился:

— Мы не можем. Раз не можем их охранять — не можем и предупредить. Что мы им скажем? Девочки, вам грозит опасность, но, простите, выкручивайтесь сами? Не пойдет.

— Нужно поймать этого типа, — сказал Поултон, — только так им можно реально помочь.

Ламар кивнула:

— Он на свободе. Нам требуется его задержать.

— Так что поешьте — и в постель, — сказал Блейк. — До Спокана не близко, рейс ранний. Харпер, само собой, отправится с вами.

— В постель?

— В Спокан, бестолочь.

Решение принято. Промежуток — дело вчерашнее. Сегодня три недели — слишком долго. Так оно и бывает. Даешь над собой волю замыслу, присматриваешься к нему, оцениваешь. Находишь привлекательным — и вот уже все решено за тебя. Выпусти джинна из бутылки — назад не загонишь. А джинн уже выпущен. Выпущен, вырвался и понесся. Остается одно — не отставать.

Ричер ни свет ни заря был уже на ногах. Харпер застала его полуодетым. Стоя в одних штанах, он ладонью разглаживал складки разложенной на матрасе рубашки.

— Какие милые шрамы, — произнесла она, шагнув к нему и с неприкрытым любопытством разглядывая его живот. — Как заработали вот этот?

Ричер опустил взгляд на чудовищное переплетение швов в форме перекрученной звезды и ответил:

— Матушкина работа.

— Матушкина?!

— Меня растила медведица гризли. На Аляске.

Харпер закатила глаза, потом перевела взгляд на левую сторону его груди. Там красовалась пулевое отверстие.

— Хирургическое исследование. Проверяли на наличие сердца.

— Откуда они на самом деле? — спросила она.

Он застегнул рубашку.

— На животе — от осколков бомбы, на груди — в меня стреляли.

— Веселенькая жизнь.

— Да нет, не очень, — возразил он, доставая из стенного шкафа пальто. — Жизнь вполне нормальная. Солдат, рассчитывающий обойтись без насилия, похож на бухгалтера, который рассчитывает обойтись без цифр.

— И поэтому вам безразлична судьба этих женщин?

— Кто говорит, что безразлична?

— Я полагала, вы станете больше из-за них волноваться.

— От волнения мало проку.

— А от чего много? — спросила она, помолчав.

— От работы с уликами, как обычно.

— Улик у нас нет. Он их не оставляет.

— Разве это само по себе не улика? — улыбнулся Ричер.

Тот же водитель из автопарка подогнал к дверям все тот же автомобиль. На сей раз он остался за рулем и отвез их в аэропорт. Они подъехали к аэровокзалу еще до рассвета. Харпер получила два билета эконом-класса и прошла к стойке регистрации.

— Мы будем не против, если нам удастся вытянуть ноги, — заявила она служащему за стойкой, помахав у него перед носом удостоверением ФБР.

Служащий пощелкал клавишами и устроил им места поудобнее. Харпер улыбнулась.

Половина кресел в салоне первого класса пустовала. Харпер заняла кресло у прохода, оттеснив Ричера, словно подконвойного, к иллюминатору, и вытянула ноги. Она в третий раз надела другой костюм — приглушенного серого цвета в мелкую клеточку.

Когда самолет взлетел, Ричер извлек журнал авиакомпании и начал его перелистывать. Харпер в ожидании завтрака разложила столик-поднос.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что это само по себе улика? — спросила она.

— Должно быть, я думал вслух. Ламар говорила, что у вас проводят судебные экспертизы, какие мне и не снились. Готов спорить, по одному-единственному волокну из коврика они вам точно скажут, где и когда коврик купили, какого вида блоха сидела на нем и с какой породы собаки она спрыгнула.

— Ну, и что из этого?

— Тому, кто прикончил Эми Каллен, все ваши экспертизы нипочем, верно?

— Верно.

— Как называют людей такого типа?

Харпер скривилась:

— Их много как называют.

— Конечно, называют, но как бы ни называли, убийца в первую очередь очень умен. Потому что он повторил преступление, убив Кук. И еще раз, убив Стенли.

— И что из этого следует?

— А то, что это и есть улика. Мы ищем очень умного, чертовски, дьявольски умного мужчину.

— А то мы не знаем.

— Думаю, нет, — покачал головой Ричер. — Вы не учитываете этот фактор.

— В каком смысле?

— Раскиньте мозгами. Я всего лишь мальчик на побегушках. Ваши коллеги по Бюро могут взять на себя всю тяжелую работу.

Стюардесса выкатила из кухни тележку с завтраком. В первом классе кормили вполне прилично. Почуяв запах яичницы с грудинкой и колбасой и аромат крепкого кофе, Ричер разложил свой столик.

— Как именно не учитываем? — спросила Харпер.

— Сами додумайтесь.

— Значит ли это, что он не военный?

Ричер повернулся и уставился на нее:

— Потрясающе. Мы решаем, что он и вправду умный и хитрый, и вы тут же заявляете, что, значит, он заведомо не военный. Премного благодарен, Харпер.

Она в замешательстве отвела взгляд:

— Простите, я совсем не это имела в виду. Мне просто непонятно, как именно мы не учитываем этот фактор.

Он не ответил, только допил кофе, выбрался из кресла, перешагнув через ее ноги, и пошел в туалет. Когда он вернулся, она все еще переживала из-за своего ляна.

— Скажите, — попросила она.

— Нет.

Они замолчали и до самого Сиэтла не обменялись ни словом. Целых пять часов. Ричера это устраивало. Харпер переносила молчание болезненнее. Сидя рядом со знакомым человеком, она, как большинство людей, чувствовала себя обязанной вести разговор. Но Ричер оставался непреклонным.

Из-за разницы во времени с западным побережьем пять часов полета превратились в два. В зале прилетов, как обычно, выстроились водители, поднимая плакатики с фамилиями прибывших. На одном мужчине с короткой прической были темный костюм и галстук в полоску. Ему разве что не хватало татуировки лбу: «ФБР».

— Лайза Харпер? — осведомился он. — Я из отделения в Сиэтле.

Они пожали друг другу руки.

— Летим в Спокан, — сказал он. — У компании воздушных такси перед нами небольшой должок.

Салон воздушного такси был примерно таких же размеров, что и у «бьюика» Ламар. «Сессна» вырулила на взлетную полосу и пристроилась позади «Боинга-747», летевшего в Токио, как мышь могла бы пристроиться позади слона. Затем она застрекотала винтом, разбежалась и через несколько секунд была в небе.

В Спокане их ждал автомобиль ФБР, чистый темный седан. Облаченный в костюм водитель стоял, опершись о крыло.

— Из споканского филиала, — заметил агент из Сиэтла.

Водитель сначала повел машину на восток, где между штатами Вашингтон и Монтана вклинивается узкий кусок штата Айдахо, но затем свернул к северу на неширокую, забирающую вверх дорогу. Впереди, ни далеко ни близко, поднимались огромные горы со снежными вершинами. Вдоль дороги через каждые полтора-два километра стояли дома, разделенные густым лесом и широкими лугами.

Дом, куда они направлялись, стоял на небольшом участке, обнесенном проволочным забором. За забором шло пастбище, участок же представлял собой аккуратный газон. Небольшой сарай был переделан в гараж с воротами в боковой стене; от подъездной дорожки к парадному крыльцу вилась тропинка. До ближайшего жилья отсюда было не менее полутора километров.

Местный агент остался в машине, Харпер с Ричером вышли и направились по сланцевой дорожке к парадному. На двери висела большая железная колотушка — львиная голова с массивным кольцом в зубах. Над ней был прорезан круглый глазок. Харпер взялась за железное кольцо и дважды стукнула в дверь.

Никто не ответил. Харпер стукнула еще раз. Они стали ждать. В доме скрипнули половицы, раздались шаги.

— Кто там? — раздался встревоженный женский голос.

Лайза Харпер предъявила в глазок свой жетон и громко произнесла:

— ФБР. Мы вчера вам звонили и договорились о встрече.

Дверь открылась. В просторной прихожей стояла, улыбаясь от облегчения, женщина.

— Джулия меня напугала, теперь я вся на нервах, — сказала она.

Харпер улыбнулась в ответ, представилась и представила Ричера. Женщина поздоровалась с ними за руку:

— Элисон Ламар. Искренне рада познакомиться.

Она пригласила их в дом. Пол в квадратной прихожей был из старой сосны, отполированной и натертой воском до насыщенного золотого блеска.

— Можно угостить вас кофе? — спросила Элисон Ламар.

— Пока не нужно, — ответила Харпер.

— Да, спасибо, — сказал Ричер.

Элисон провела гостей на кухню, занимавшую всю заднюю часть первого этажа. Там было красиво — все тот же сосновый, натертый до блеска пол, новые шкафы из дерева неброских тонов, желтые в полоску ситцевые занавески на окнах.

Элисон Ламар была среднего роста, темноволосой, с упругой походкой натренированной мускулистой женщины. Открытое, располагающее к себе лицо покрывал загар. От нее пахло лимоном, она носила чистый, тщательно отглаженный джинсовый костюм и ковбойские сапоги.

Она налила в кружку кофе из кофеварки, подала Ричеру и улыбнулась такой улыбкой, что стало ясно: между ней и ее сводной сестрой нет кровного родства. Улыбкой приятной, полной внимания и дружелюбия. Джулия Ламар даже не подозревала, что такая улыбка существует на свете.

— Разрешите походить посмотреть, — попросил Ричер.

— Будьте как дома.

На первом этаже находились четыре помещения — прихожая, кухня, столовая и гостиная. Дом построен был основательно, из хорошего дерева, и великолепно модернизирован. Все окна были новейшей противоураганной модели, с крепкими деревянными рамами, и каждое запиралось на ключ. Парадная дверь из натуральной сосны толщиной пять сантиметров. Задняя дверь была из такого же дерева и такой же толщины.

Снаружи в подвал вела стальная дверь, запертая на большой висячий замок. Гараж представлял собой прекрасно ухоженный сарай. В нем стоял новенький «джип-чероки», а пирамида картонных коробок свидетельствовала, что дом обновили совсем недавно. Новая стиральная машина все еще стояла нераспакованной, на полке над верстаком были аккуратно разложены электроинструменты.

Ричер вернулся в дом и поднялся на второй этаж. Окна такие же, как внизу. Четыре спальни. Новая хозяйская ванная комната с туалетом, раковиной и душем. И ванной.

Он спустился на кухню. Харпер стояла у окна, смотрела на вид. Элисон Ламар сидела за столом.

— Ну как? — спросила она.

— На мой взгляд, в порядке. Этот тип двери не взламывает, так что, если не станете никому отпирать, ничего плохого случиться не может.

— И я так считаю. Вам нужно меня о чем-то спросить?

— За этим, думаю, меня и прислали.

Он сел напротив и постарался придумать что-нибудь умное.

— Как ваш отец? — спросил он.

— Именно это вы и хотели узнать?

Ричер пожал плечами:

— Джулия упоминала, что он болен.

— Болен уже два года. Рак. Он в больнице в Спокане. Я каждый день его навещаю.

— Очень вам сочувствую.

— Джулии не мешало бы приехать, но она совсем свихнулась на сводном родстве, словно оно и впрямь имеет значение. Что до меня, я считаю ее самой настоящей сестрой. А сестры не дадут друг дружку в обиду, верно? Впрочем, сейчас это не так уж и важно. Чем я могу вам помочь?

— У вас имеются догадки, кем может быть этот тип?

— Кем-то, кто не видит ничего плохого в сексуальных домогательствах. А может, напротив, видит. Или считает, что нельзя выносить сор из избы.

— Что, в вашем случае можно было и промолчать? — спросила Харпер, усаживаясь рядом с Ричером.

— Честно сказать, не знаю. Тут либо держишь язык за зубами, либо идешь на грандиозный скандал.

— Кто вас домогался? — спросил Ричер.

— Полковник по фамилии Гаскойн. Он всегда приглашал заходить к нему, если что-то меня беспокоит. Вот я и пошла поговорить с ним о переводе в другую часть.

— И что произошло?

Элисон вздохнула.

— Сперва я подумала, что он меня разыгрывает. — Она помолчала. Опустила глаза. — Он сказал, чтобы в следующий раз я была без формы. Я подумала, он предлагает встретиться, ну, вы знаете, — в городе, в каком-нибудь баре, во внеслужебное время и в штатском. Но затем он недвусмысленно дал мне понять, что я должна раздеться прямо там, у него в кабинете.

— Не очень приятное предложение.

Элисон скривилась:

— Поначалу он все пошучивал. Словно флиртовал. Но как только сообразил, что до меня не доходит, перешел на похабщину. Описал, чего именно от меня ждет, понимаете? Как в порнофильме. Тут на меня разом нашло, я словно взбесилась, побежала и заложила его.

— Как он отреагировал? — спросил Ричер.

— В первую очередь был ошарашен, — улыбнулась она. — Уверена, он уже вытворял такое, и ему всегда сходило с рук.

— Может, это он?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет. Этот тип несет с собой смерть? А Гаскойн — несчастный усталый старик. Не думаю, чтобы у него хватило пороху.

Ричер согласно кивнул:

— Если составленный вашей сестрой психологический портрет верен, этот парень сам домогательствами не занимался, лишь наблюдал со стороны, однако взял на себя роль мстителя.

— Правильно, — согласилась Элисон. — Но круг намеченных жертв настолько необычен, что убийца не может не быть военным. Кто еще мог установить наши фамилии? Но это очень странный военный, я таких никогда не встречала.

— Никогда? — переспросила Харпер. — Никто не угрожал вам, пока шло разбирательство?

— Ничего серьезного, а то бы я запомнила. Я даже летала в Квонтико и дала Джулии себя загипнотизировать — вдруг что-нибудь застряло в подсознании. Но она сказала, что там все чисто.

Все опять помолчали.

— Ладно. Слетали впустую, — заметила Харпер.

— Мне жаль, ребята, — отозвалась Элисон.

— Ничего не делается впустую, — возразил Ричер. — А кофе у вас великолепный.

Элисон проводила их из кухни в прихожую и открыла дверь.

— Никого не впускайте, — сказал Ричер.

— Не буду, — улыбнулась Элисон.

— Я серьезно, — продолжал он. — По всей видимости, этот тип обходится без применения силы — просто входит в дом. Так что вы можете быть с ним знакомы. А может, это артист своего дела с убедительным объяснением наготове. Не попадитесь на удочку.

Ричер вышел на дорожку вслед за Харпер. Они услышали, как за спиной у них захлопнулась дверь и щелкнул замок.

Сотрудник местного отделения ФБР сэкономил им два часа лета, подсказав, что можно лететь из Спокана в Чикаго, а там успеть на рейс до Вашингтона. Харпер обменяла билеты, и они сели на «боинг» до Чикаго. В этот раз им пришлось удовольствоваться эконом-классом.

— Так что вы думаете? — спросила Харпер.

— Мне не платят, чтобы я думал. До сих пор мне вообще ничего не заплатили. Я всего лишь консультант. Задавайте вопросы, а я буду отвечать.

— Я уже задала вам вопрос. Спросила, что вы думаете.

Ричер пожал плечами:

— Думаю, круг намеченных жертв достаточно широк, но если остальные восемьдесят семь поведут себя так, как Элисон Ламар, с ними ничего не должно случиться.

— Только-то? — заметила Харпер. — По-вашему, нам следует всего лишь предупредить женщин, чтобы запирались покрепче?

— Да, по-моему, предупредить следует.

— Это не поможет поймать убийцу.

— А вам его и не поймать.

— Почему?

— Потому что вы не принимаете в расчет, какой он умный.

— Еще как принимаем. Если верить психологическому портрету, он очень умен. А портреты срабатывают. У психологов бывали поразительные успехи.

— А сколько неудач? Это ведь не точная наука.

— Значит, вы считаете, что от психологического портрета никакого толку?

— Не считаю, а знаю. Он содержит два взаимоисключающих утверждения.

— Какие конкретно?

— А вот этого я не скажу. Пусть Блейк извинится за то, что угрожал Джоди, и отстранит от дела Джулию Ламар.

— С какой стати? Она его лучший психолог.

— Вот именно.

В аэропорту их встречал все тот же водитель автопарка. В Квонтико они вернулись уже в сумерках. Джулия Ламар встретила их в одиночестве: Блейк был на финансовом совещании, а Поултон взял увольнительную и ушел домой.

— Как она? — спросила Ламар.

— В порядке, — ответил Ричер.

— А какой у нее дом? Отрезан от мира?

— Отрезан, но надежен, — сказал Ричер. — Запоры, как в Форт-Ноксе.

Она кивнула. Он ждал.

— Она хочет, чтобы вы приехали, — наконец сказал он.

— Не могу. Мне добрую неделю туда добираться.

— Ваш отец при смерти.

— Отчим.

— Не важно. Она считает, что вам надо приехать.

— Не могу, — повторила Джулия Ламар. — Она все такая же? Одевается под ковбоя, загорелая, хорошенькая?

— В точку.

Она снова рассеянно кивнула:

— Не такая, как я.

Он окинул ее взглядом: дешевый черный рабочий костюм, запыленный и мятый; бледность, худоба, ожесточенность.

— Да, вы не такая, — согласился он.

— Из двух сестер я — дурнушка, — сказала Джулия и ушла.

ГПАВА 4

Утром Ричер прождал Харпер полчаса. Она отперла дверь и вошла явно в хорошем настроении — элегантная, свежая, в том же костюме, что и в день их знакомства. У нее, очевидно, имелось три костюма, и она надевала их строго по очереди.

Они пошли в кафетерий. День был воскресный, на всей территории стояла тишина. Погода улучшилась. Не потеплело, но появилось солнце. Ричер на минуту понадеялся, что это предвещает ему удачный день. Он ошибся и понял это, как только увидел Блейка, сидевшего в одиночестве за столиком у окна. Перед ним была беспорядочно навалена груда воскресных газет, причем сверху лежала «Нью-Йорк таймс». Значит, в Нью-Йорке ничего не произошло, что означало — его план еще не успел сработать.

Харпер и Ричер сели напротив Блейка. Тот выглядел старым и очень утомленным, но Ричер и не подумал его пожалеть.

— Сегодня отрабатываете досье, — распорядился Блейк.

— Как скажете, — согласился Ричер.

— Они дополнены материалами по Лоррейн Стенли. Выводами поделитесь с нами завтра за утренней трапезой. Ясно?

— Как день, — ответил Ричер.

— Есть какие-нибудь предварительные выводы, о которых мне следует знать?

— Дайте мне прочитать досье.

— Но скоро нам придется предъявить первые результаты.

— Намек понял, — пробормотал Ричер.

После завтрака Харпер отвела его в тихую комнату, уставленную столами из светлого дуба и удобными кожаными креслами. На одном из столов лежала стопа папок высотой сантиметров тридцать.

Стопа состояла из трех связок, перехваченных толстой резиновой лентой. Эми Каллен, Кэролайн Кук, Лоррейн Стенли. Три жертвы, три связки. Он сверился с часами: двадцать пять минут одиннадцатого. Поздновато.

— Вы пытались связаться с Джоди? — спросила Харпер.

— Не имело смысла. Ее там явно нет.

— Переживаете?

— Я не умею переживать из-за того, чего не могу изменить.

Наступило молчание. Ричер взял досье Каллен, стянул резинку и открыл папку. Харпер сняла куртку и села напротив. Солнце било ей в спину, просвечивая блузку насквозь.

— За работу, Ричер, — сказала она.

Напряженнейший миг. Останавливаешься у обочины. Выключаешь двигатель. Извлекаешь ключи и кладешь в карман. Натягиваешь перчатки.

Выбираешься из машины. На секунду замираешь на месте, напрягая слух. Затем внимательно оглядываешься по сторонам. Напряженнейший миг, когда нужно решить — отступить или действовать. Думай! Думай бесстрастно.

Решаешь действовать. Тихо закрываешь дверцу автомобиля. Ступаешь на подъездную дорожку. Подходишь к двери. Стучишь. Дверь открывается. Она тебя впускает и рада видеть. Поначалу немного смущается, но затем приходит в восторг. Ты с ней разговариваешь — недолго, время еще не подоспело. Ты знаешь, когда будет пора.

Пора. На миг замираешь, проверяя, все ли в порядке. И приступаешь. Объясняешь ей, что она должна во всем тебе повиноваться. Она, конечно, согласна.

Велишь провести тебя в ее ванную. Она показывает и нахваливает ванную, словно агент по продаже недвижимости. Ванна хорошая. Приказываешь ей принести краску в дом. Надзираешь за каждым ее шагом. Все дело занимает пять ходок — из дома и в дом, вниз и вверх по лестнице. Она пыхтит, задыхается. Велишь ей улыбаться.

Велишь достать что-нибудь, чем можно открыть банки. Она достает из ящика кухонного шкафа отвертку. Велишь ей снимать крышки. Она опускается на колени перед первой банкой. Подсовывает кончик отвертки под металлический фланец крышки и приподнимает. Обрабатывает всю крышку по кругу. Крышка с чавканьем отскакивает. Она переходит к другой банке.

Вынимаешь из кармана пакет для мусора. Велишь ей сунуть в пакет все, что на ней. Она кивает и улыбается. Стаскивает с себя все до нитки и роняет в пакет. Стоит нагишом. Велишь ей улыбаться.

По твоему приказу она относит пакет вниз и прислоняет к парадной двери. Потом возвращаешься с ней в ванную и велишь опорожнить банки в ванну — медленно, осторожно, одну за другой. Она делает это очень сосредоточенно. Банки тяжелые. Краска густая. Медленно течет в ванну.

Говоришь ей, что она хорошо поработала. Она улыбается в восторге от похвалы. Тогда велишь ей отнести пустые банки туда, откуда она их взяла. Но теперь она голая, ей нужно сделать так, чтобы ее не увидели. Она снова кивает. Относит банки вниз. Открываешь ей дверь.

Снова ведешь ее наверх в ванную. Отвертка по-прежнему валяется на полу. Просишь ее поднять отвертку. Велишь порезать отверткой себе лицо. Она не понимает. Объясняешь. Говоришь, что хватит и царапин. Трех или четырех. Она улыбается и кивает. Царапает отверткой левую щеку. Появляется яркая красная линия. Теперь надави сильнее, говоришь ты. Она кивает. Новый порез кровоточит. Хорошо, говоришь ты. Еще три раза. Она кивает и улыбается. Хорошая девочка, говоришь ты.

Она все еще держит отвертку. Велишь ей лезть в ванну, медленно, осторожно. Она погружает в краску сначала правую ногу, затем левую. Садится. Велишь ей лечь на спину, медленно, осторожно. Она соскальзывает в краску.

Говоришь ей, что надо сделать. Поначалу она не понимает, объясняешь еще раз. Она кивает. Ее волосы напитались краской. Она погружается глубже. Теперь на поверхности только ее лицо. Она запрокидывает голову, помогает себе пальцами. Делает так, как было сказано. Глаза у нее раскрываются от ужаса, затем она умирает.

Ждешь пять минут. Потом делаешь то единственное, чего сама она сделать для себя не может. Из-за этого на правой перчатке появляется пятно краски. Давишь ей на лоб кончиком пальца, и над ее лицом смыкается краска. Стягиваешь с правой руки перчатку, вывернув наизнанку, и, держа ее в левой руке, спускаешься вниз. Правую руку на всякий случай засовываешь в карман. Единственный миг, когда есть риск оставить отпечатки. Перчатку бросаешь в пакет с ее одеждой. Открываешь дверь. Прислушиваешься, наблюдаешь. Выносишь пакет наружу. Оборачиваешься и закрываешь за собой дверь. Идешь по подъездной дорожке к дороге. Нажимаешь на замок, крышка багажника отскакивает, кладешь пакет. Открываешь дверцу и садишься за руль. Уезжаешь.

Досье Каллен открывалось кратким описанием ее четырехлетней военной карьеры. Успешно окончив курс начальной подготовки, она получила звание сержанта и была направлена на склад в Форт-Уайз близ Чикаго. Там она управлялась с документами и отправляла грузы по всему свету. Поначалу ей это нравилось. Затем ей стали действовать на нервы грубые шутки, капитан и полковник начали приставать к ней в открытую. В конце концов грязные разговорчики, лапанье и похотливые взгляды привели ее в кабинет Ричера.

Уволившись, Каллен уехала во Флориду, прожила там год, вышла замуж, развелась — и там же погибла. Фотографии места преступления не зафиксировали никаких повреждений дверей или окон дома, никакого беспорядка в помещениях — только выложенную белым кафелем ванную и заполненную зеленой краской ванну.

От тела краска отходила вместе с кожей. Никаких синяков или увечий. Никаких следов яда. Воздушная эмболия исключена. Существует много хитрых способов убить человека, но флоридские патологоанатомы не обнаружили никаких признаков убийства.

Последнюю треть досье занимал отчет о дотошнейшем обследовании места преступления. В доме Каллен собрали пылесосом каждую пылинку и волокно, но не обнаружили ничего постороннего.

— Очень умный тип, — заметил Ричер, отложил досье Каллен и взялся за досье Кук.

Оно было составлено по тому же принципу. Кук начала службу офицером в звании второго лейтенанта. Ее сразу направили в отдел планирования, где произвели в лейтенанты и назначили в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе. Там она вступила в связь с полковником — своим начальником. Она ждала быстрого производства в капитаны, но, не дождавшись, подала на полковника жалобу.

Ричер хорошо помнил этот случай. О сексуальных домогательствах речи не шло, по крайней мере в том виде, который испытала на себе Каллен, но к тому времени правила изменились: военным было строго запрещено вступать в интимную связь с подчиненными. Так что полковника понизили в звании, и он покончил с собой, пустив пулю в рот. Кук уволилась и улетела к себе, в коттедж в Нью-Хэмпшире, где ее и нашли мертвой в ванне с густеющей краской.

Патологоанатомы и судебные криминалисты Нью-Хэмпшира повторили сказанное их флоридскими коллегами. Дом из серого кедра в кольце деревьев, нетронутая дверь, полный порядок внутри и ванная, где все цвета забивало густо-зеленое содержимое ванны.

— Что думаете? — спросила Харпер.

— Думаю про эту жутковатую краску, — ответил Ричер, закрывая досье. — Она повторяется, верно? Краска уничтожает следы на теле. Зато рискует тот, кто ее добывает и доставляет.

— К тому же она напоминает специально подброшенный ключ, — отозвалась Харпер. — Подчеркивает побудительный мотив и однозначно подтверждает, что преступник служит в армии. Он словно над нами издевается.

— Ламар утверждает, что краска имеет психологический смысл. Говорит, что убийца как бы возвращает женщин в армию. Но если он так сильно их ненавидит, что убивает, с какой стати их возвращать?

— Кто может знать, что творится в голове у такого типа?

— Ламар считает, что знает, — заметил Ричер.

Досье Лоррейн Стенли было последним из трех. Она служила сержантом на огромном интендантском складе в штате Юта, где, кроме нее, женщин не было. Ее принялись изводить с самого первого дня. Как-то ночью к ней в комнату вломились и унесли все ее форменные брюки. Утром она явилась на службу в форменной юбке. Следующей ночью у нее украли все нижнее белье. Наутро она надела юбку на голое тело. Лейтенант, ее командир, вызвал Лоррейн к себе в кабинет и приказал стать по стойке «вольно», раздвинув ноги над большим, положенным на пол зеркалом. Кончилось тем, что лейтенант угодил за решетку, а Стенли, прослужив еще год, уволилась, прожила и умерла в одиночестве в Сан-Диего.

Ричер закрыл досье.

— Кэролайн Кук убили в Нью-Хэмпшире, а Лоррейн Стенли — через три недели в Сан-Диего. Ничего себе расстояние, а? Пять с половиной тысяч километров. А он еще возит с собой около тысячи литров краски.

— Может, у него где-то спрятан большой запас.

— Тем хуже для него. Если этот тайник не находится на прямой линии между его местом службы, Нью-Хэмпширом и Сан-Диего, ему всякий раз приходится делать крюк.

— И что?

— А то, что ему приходится покрывать в автомобиле по пять — шесть с половиной тысяч километров.

— Скажем, семьдесят часов со скоростью девяносто километров в час, — наморщила лоб Харпер.

— Чего у него не получится. Он будет проезжать через населенные пункты и не станет рисковать, превышая скорость.

— Тогда, скажем, все сто часов в автомобиле.

— Как минимум. Прибавьте день-другой на наблюдение за жертвой. Реально получается больше недели — десять или одиннадцать дней.

— И что это значит? Это значит, что наш тип не из тех, кто две недели работает, одну — отдыхает.

— Нет, не из тех.

На ленч они пошли в тот же кафетерий и по дороге встретили направлявшегося в библиотеку Блейка. Тот выглядел возбужденным и встревоженным.

— Умер отец Ламар, — сообщил он.

— Отчим, — поправил Ричер.

— Не важно. Сегодня рано утром. Нам позвонили из больницы в Спокане. Сейчас буду звонить Джулии домой.

— Передайте ей наши соболезнования, — сказала Харпер.

Блейк рассеянно кивнул и пошел восвояси.

— Ему следовало бы отстранить Джулию от этого дела, — заметил Ричер.

— Может, и следовало бы, — согласилась Харпер, — но он не хочет. Да она и сама бы не согласилась. Работа — единственный смысл ее жизни.

После ленча они вернулись к досье. Разложив папки на столе, Ричер откинулся в кресле, закрыл глаза и принялся напряженно думать.

— Что-нибудь забрезжило? — спросила Харпер.

— Мне нужен список девяносто одной женщины.

— Хорошо, — ответила она и вышла.

Скоро Харпер вернулась с толстой голубой папкой.

Ричер раскрыл новое досье и погрузился в чтение. Первым номером шла распечатка Министерства обороны — список из девяносто одной фамилии в алфавитном порядке. Затем шла толстая подборка исходных данных. Ричер порылся в бумагах, что-то выписал карандашом и через двадцать минут объявил результаты подсчетов:

— Женщин было всего одиннадцать. Не девяносто одна.

— Одиннадцать? — переспросила Харпер.

— Одиннадцать, — повторил он. — Теперь осталось восемь, а не восемьдесят восемь.

— Почему?

— Такой умный тип должен был ограничиться тем, что ему под силу. Что еще объединяет Каллен, Кук и Стенли?

— Ну, что?

— Все они были незамужними или разведенными и жили в отдельных домах в пригороде или за городом. Чтоб никто не встрял, никто не увидел. Ему нужны одинокие женщины.

— Таких больше одиннадцати, — возразила Харпер. — Мы проверяли. По-моему, за тридцать. Около трети.

— Но вам пришлось уточнять. Я имею в виду тех, что однозначно живут одни и на отшибе. Нам приходится исходить из того, что за убийцу никто ничего не проверял. Он располагает только этим списком.

— Но это же наш список.

— Не только. Разве эти сведения не поступили к вам от военных? Убийца имел этот список раньше вас.

В семидесяти километрах от них точно такой же список лежал на полированной поверхности стола в маленьком темном кабинете без окон в глубине Пентагона. То была ксерокопия с ксерокопии списка, с которым работал Ричер, но в остальном тот же самый список. В нем были отмечены те же одиннадцать фамилий, однако не торопливыми карандашными галочками, как в списке Ричера, но аккуратной линией, проведенной под каждой с помощью линейки и ручки.

Три фамилии из одиннадцати были вычеркнуты.

Список прижимали к столешнице две руки. Их хозяин был облачен в форму. Правая рука медленно провела ручкой жирную линию, вычеркивая из списка четвертую фамилию.

— Что же нам с этим делать? — спросила Харпер.

— Думаю, надо пойти ва-банк, — сказал Ричер, откидываясь в кресле. — Вам следует взять восемь оставшихся женщин под круглосуточное наблюдение, потому что через шестнадцать дней этот тип появится — и попадет вам в руки.

— А если вы ошибаетесь? — заметила она неуверенно.

— А вы? Вы вообще ни на шаг не продвинулись к разгадке.

— Ладно, — по-прежнему без особой уверенности согласилась она. — Поговорите завтра с Ламар.

— Разве она не едет на похороны отца?

— Нет. Ради такого дела она бы и собственные похороны пропустила.

— Хорошо, в таком случае говорить будете вы, и говорить с Блейком — Ламар ничего сообщать не нужно.

— Почему?

— Потому что сестра у нее живет одна, не забыли? Теперь Блейку придется отстранить Ламар отдела.

— Он не захочет.

— Тогда и говорить ему не стоит. Я с вами даром время теряю. Блейк просто идиот.

— Не говорите так. Нам придется сотрудничать. Подумайте о Джоди.

Ричер закрыл глаза и подумал о Джоди. Ему показалось, что она далеко далеко и думал он о ней долго-долго.

— Пойдемте-ка перекусим, — сказала Харпер. — Потом я схожу поговорю с Блейком.

В семидесяти километрах от них мужчина в военной форме застыл, уставившись на листок бумаги. В дверь постучали.

— Подождите, — отозвался он.

Завинтив колпачок авторучки, он пришпилил ее к клапану кармана. Сложил список, сунул в ящик письменного стола и прижал сверху книгой — Библией в переводе короля Иакова. Закрыл ящик и запер его на замок.

— Войдите, — произнес он, опуская ключи в карман.

Вошел капрал и, отдав честь, доложил:

— Ваша машина ждет, полковник.

Перед рассветом Ричер стоял у окна, вперившись в темноту. Снова похолодало. Он побрился, принял душ, оделся, натянул пальто и пришпилил зубную щетку к внутреннему карману — на случай, если сегодня все решится. Сел на кровать и стал ждать Харпер.

Но когда дверь открылась, вошла не Харпер — вошел Поултон. Ричер ощутил предчувствие победы.

— Где Харпер? — спросил он.

— Отстранена от расследования.

— Она говорила с Блейком?

— Вчера вечером.

— И?

Поултон пожал плечами:

— Безрезультатно.

— Мои предложения вам не нужны?

— Вы здесь не для этого.

Ричер молча кивнул.

— Ладно. Созрели для завтрака? — спросил Поултон.

— Еще бы.

Блейк сидел в кафетерии за своим любимым столиком. С ним была Ламар, сменившая свою обычную кремовую блузку на черную. На столике были кофе и пышки. Газеты отсутствовали.

— С сожалением узнал об известиях из Спокана, — произнес Ричер.

Ламар молча кивнула.

— Вы не поедете на похороны?

— Элисон мне не звонила, я не знаю, когда его хоронят.

— Вы ей не стали звонить?

— Я бы почувствовала, что навязываюсь.

Воцарилось молчание. Ричер налил себе кружку кофе.

— Вам не понравилась моя теория? — спросил он Блейка.

— Это предположение, а не теория. Мы не можем пренебречь восьмьюдесятью женщинами ради предположения.

— Что ж, следующей жертвой окажется одна из отмеченных мной одиннадцати, и ее смерть будет на вашей совести.

Блейк ничего не сказал, а Ричер поднялся, отодвинув стул, и сказал:

— Хочу оладий. У пышек неаппетитный вид.

Ему не успели возразить, как он направился к центру зала. Остановился у первого же столика, на котором увидел «Нью-Йорк таймс». Газета принадлежала мужчине, читавшему спортивный раздел. Остальные листы были небрежно отодвинуты в сторону. Сообщение, которого дожидался Ричер, красовалось на первой полосе.

— Можно позаимствовать? — спросил он, беря газету.

Мужчина утвердительно кивнул, не поднимая глаз.

Ричер сунул газету под мышку и подошел к стойке. Положив себе горку оладий, он полил сиропом. Вернулся за столик, сел, развернул газету и принялся за еду.

Ричер сделал вид, будто заголовок его удивил.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал он с набитым ртом.

Заголовок гласил: «На Манхэттене вспыхнула война между бандами. Шестеро убитых». В сообщении говорилось о короткой безжалостной схватке между двумя бандами, китайской и сирийской. Счет на трупы был четыре — два в пользу китайцев. И число убитых с сирийской стороны оказался и главарь банды Альмар Петросьян.

— Как непостоянна жизнь, а? — ухмыльнулся Ричер. — Вы поймали меня на крючок, но раз — и нету крючка. Харпер отказалась играть роковую женщину, а теперь и старина Петросьян приказал долго жить, так что козырей у вас больше нет. А раз вы не прислушиваетесь ни к единому моему слову, назовите хотя бы одну причину, по которой я должен остаться.

— По многим причинам, — ответил Блейк.

— Но ни одна не тянет.

Ричер поднялся. Его даже не пытались остановить. Он вышел через стеклянные двери и зашагал по дорожке.

У караулки он нырнул под шлагбаум, бросил бирку посетителя на асфальт и пошел дальше. Минут через пять он услышал шум мотора. Ричер остановился и подождал. Как он и предполагал, за рулем сидела Харпер. Поравнявшись с ним, она остановила машину, опустила стекло и спросила:

— Подвезти?

— До девяносто пятого шоссе. Держу путь на север.

— На попутках?

— У меня нет денег на самолет.

Он уселся впереди, автомобиль тронулся и набрал скорость.

— Вам велели меня вернуть?

Она отрицательно покачала головой:

— Решили, что от вас нет пользы.

— Итак, теперь от меня ждут, что я, кипя от возмущения, побегу назад доказывать, что они ошибаются?

— Да, чего-то похожего, — улыбнулась Харпер. — Ламар решила воззвать к вашему самолюбию.

— Вот как бывает с психологами, которые учились декоративному садоводству. Но она права. От меня нет толку. Убийца для меня слишком умен, черт бы его побрал.

— Тоже решили добавить чуть-чуть психологии? — снова улыбнулась она. — Пытаетесь удрать с чистой совестью?

— Совесть у меня всегда чистая.

— Не грызет даже из-за Петросьяна? Чертовски удобное совпадение, правда? Вам пригрозили Петросьяном, и через три дня его не стало.

— Просто дурацкий фарт.

— Я не люблю совпадений. Никто в Бюро их не любит. Там могут заняться этой историей и прижать вас по-настоящему.

— Это второй этап уговоров? — ухмыльнулся он.

Харпер разразилась смехом:

— Ага, второй. Остается перепробовать еще с дюжину. Не хотите послушать?

— Не очень. Я не вернусь. Ко мне не прислушиваются.

Они помолчали, потом Харпер сказала:

— Джоди дома. Я звонила Козо на службу. Судя по всему, за ней послеживают. Ее не было, она вернулась нынче утром на такси. Похоже, из аэропорта. Сегодня работает дома.

— Прекрасно, стало быть, я решительно сматываю удочки.

— Вообще-то нам нужно ваше участие.

— Меня просто не слышат. И тратят время на бессмысленный психологический портрет, когда нужно разрабатывать «ключи».

— Никаких «ключей» нет.

— А вот и есть. То, что преступник слишком умен. Краска. География убийств. Все это — «ключи». Ими бы и занялись. Искать мотивы — браться за дело не с того конца.

— Я передам.

Она остановила машину у съезда на шоссе.

— Вас ждут неприятности? — спросил он.

— За то, что не удалось вас вернуть? Вероятно.

— Надеюсь, у вас все будет в полном порядке, — сказал Ричер и вылез из автомобиля.

Голосующему на обочине мужчине ростом под два метра и весом за сто килограммов приходится уповать на редкостную удачу. Но шансы Ричера повышало то, что он был свеж после душа, чисто выбрит и в солидном костюме. К тому же на шоссе хватало грузовиков, которые вели люди крепкие и уверенные в собственной силе. Так что возвращение в Нью-Йорк заняло у Ричера всего семь часов.

Последний участок пути Ричер проделал в овощном фургоне, направлявшемся в Гринич-Виллидж. Там он слез и оставшиеся до дома Джоди полтора километра прошел пешком, думая лишь о том, как ему хочется ее видеть.

У него был собственный ключ от входной двери. Он поднялся на лифте и постучал в дверь ее квартиры. Дверь открылась, в проеме стояла Джоди в джинсах и рубашке, стройная и прекрасная. Однако она не подумала ему улыбнуться.

— Привет, Джоди.

— У меня на кухне агент ФБР, — сообщила она в ответ.

Агент оказался молодым человеком в синем костюме, белой рубашке и галстуке в полоску. Он говорил по сотовому, докладывая кому-то о появлении Ричера.

— Пожалуйста, подождите здесь, сэр, — попросил он, кончив разговор. — Всего десять минут.

— Что все это значит?

— Скоро узнаете, сэр. Всего десять минут.

Джоди присела. На лице у нее было странное выражение. Нечто среднее между тревогой и раздражением. На столе лежала «Нью-Йорк таймс». Ричер бросил взгляд на газету.

— Хорошо, — сказал он и тоже присел.

Все замолчали. Потом заверещал домофон, и агент вышел в переднюю. Дверь в квартиру открылась, раздался звук шагов по кленовому паркету. В кухню вошел Алан Дирфилд.

— В моем городе появилось шесть трупов, — сказал он. — Вот я и пришел задать мисс Джейкоб пару вопросов.

— О чем? — спросила она, не поднимая глаз.

— Где вы были последние несколько дней?

— Уезжала по делам.

— Куда именно?

— В Лондон. На совещание с клиентами.

— Ричер знал, что вы там?

— Нет. Вопрос о командировке решился в последнюю минуту.

— Следовательно, он о вас тревожился. Не успел очутиться в Квонтико, как принялся вам названивать. На домашний, на служебный, на мобильный. И на другой вечер тоже. Не мог с вами связаться, вот и тревожился.

— Пожалуй, нужно было ему сказать, — произнесла Джоди, глянув на Ричера.

— Ну, это ваше дело. Вот что интересно — он вдруг перестал вам названивать. Звонил, звонил — и перестал. Почему бы это? Выяснил, что там, в Лондоне, вам ничего не грозит?

Джоди начала было говорить, но замолкла.

— Понимаю это как «нет», — сказал Дирфилд. — Значит, Ричер думал, что вы здесь, в городе. Но вдруг он перестал волноваться. Может, потому, что знал — Петросьяну недолго болтаться на этом свете.

Джоди уткнулась взглядом в пол.

— Он у нас умница, — продолжал Дирфилд. — Я так понимаю, Ричер попросил какого-нибудь дружка стравить бандитов, затем расслабился и стал ждать, чтобы китайская мафия отреагировала. Сам он вне подозрений — ведь когда Петросьяна благословили мачете, он сидел под замком в Квонтико. — Дирфилд повернулся к Ричеру и спросил: — Ну что, в точку?

— С какойстати кому-то было волноваться из-за Петросьяна? — пожал плечами Ричер.

— Ну, еще бы, мы этого обсуждать не можем. Мы никогда не признаемся, что Блейк поговорил с вами на эту тему. Мне просто хочется знать наверняка, с чем я имею дело. Если вы все это затеяли, так поделитесь со мной, может, я еще скажу вам «спасибо» за хорошую работу. Но если они случаем и вправду чего-то не поделили, нам нужно об этом знать.

— Не понимаю, о чем вы, — произнес Ричер.

— Итак, почему вы перестали звонить мисс Джейкоб?

— Это никого не касается.

— Нет, это всех нас касается, — возразил Дирфилд. — Так что расскажите мне, Ричер. Петросьян, понятно, был последней сволочью, но его, как ни верти, убили, и мы способны подыскать для вас вполне основательный мотив. Если дело хорошо подготовить, вы будете ждать суда за решеткой.

— Вам следует немедленно удалиться, мистер Дирфилд, — произнесла Джоди, вставая. — Я все еще его адвокат, и здесь неподходящее место для подобных дебатов.

— Да, конечно, мисс Джейкоб, — сказал Дирфилд. — Так что, может, мы продолжим дебаты в более подходящем месте. Может, завтра, может, через неделю, а может, через год.

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и ушел, громко хлопнув дверью.

— Значит, ты пришил Петросьяна, — сказала Джоди.

— Я его в глаза-то не видел, — возразил Ричер.

Она только головой покачала:

— Ты все подстроил. И Дирфилд это знает.

— Но доказать не сумеет.

— Не важно, — произнесла она. — Разве тебе не понятно? Он может попытаться доказать. Он не шутил, говоря про тюрьму. Война между бандами? С таким обвинением его любой суд поддержит. Это не пустая угроза. Теперь ты у него в руках, как я и предупреждала.

Ричер молчал.

— Зачем ты это сделал?

— По многим причинам. Так было надо.

— Почему ты перестал мне звонить?

Ричер опустил взгляд на свои грубые руки.

— Подумал, тебе ничего не грозит. Подумал, ты где-то схоронилась. Я решил позаботиться о Петросьяне и предположил, что ты позаботишься о себе. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы опираться на такие предположения.

— Я по твоей милости увязла в том, в чем увязать не хочу, а ты по моей милости тоже увяз в том, в чем не хочешь. В цивилизованной жизни. Свой дом, машина, живешь на постоянном месте, тянешь лямку. Вероятно, из-за меня, — продолжала она. — Мне нужны все эти вещи. И трудно смириться с тем, что тебе они, возможно, и не нужны.

— Мне нужна ты, — сказал он.

— Знаю, — сказала она. — И ты мне нужен. Ты это тоже знаешь… Но хотим ли мы жить жизнью друг друга?

Демон бродяжничества воспрянул и радостно завопил: «Слышишь, она сама сказала! Вот, все вышло на свет! Так воспользуйся случаем!»

— Не знаю, — ответил Ричер.

— Нам нужно поговорить об этом.

Но поговорить не удалось, потому что засигналил домофон. Джоди встала, нажала на кнопку, открывающую дверь подъезда, и прошла в гостиную встречать гостей. Ричер не двинулся с места. Он услышал, как поднялся лифт и открылась дверь в квартиру. Услышал тревожные голоса и звук быстрых легких шагов. Джоди вернулась на кухню — и с ней вошла Лайза Харпер.

ГЛАВА 5

— Все покатилось к черту, — сказала Харпер. — Теперь Элисон Ламар.

— Когда? — спросил Ричер шепотом.

— Вчера. Он спешит. Обгоняет график.

— Как?

— Как и всех остальных. Ей звонили из больницы — умер отец. Никто не поднимал трубку, поэтому вызвали полицейских, и те ее обнаружили. В ванне, мертвой, в краске, как все остальные.

— Но как, черт возьми, он попал в дом?

— Спокойно вошел в дверь.

— Не верю.

Харпер обвела кухню Джоди нервным взглядом:

— Блейк хочет, чтобы вы вернулись. Теперь он на сто пять процентов за вашу теорию. Одиннадцать женщин, не девяносто одна.

— Ну и что прикажете на это сказать? Лучше поздно, чем никогда?

— Он хочет, чтобы вы вернулись, — повторила Харпер. — Ситуация выходит из-под контроля.

— Тебе следует вернуться, — сказала Джоди. — Отправляйся и займись тем, что у тебя так хорошо получается.

Он отправился. У тротуара на Бродвее Харпер ждала машина с водителем. Автомобиль принадлежал нью-йоркскому отделению Бюро. Он доставил их в Ньюаркский аэропорт прямо к рейсу на Сиэтл. Блейк хотел, чтобы они сразу отправились на место преступления.

— Какова реакция Ламар? — спросил Ричер, когда они заняли свои места в салоне самолета.

— Головы не потеряла, но вся на нервах, — ответила Харпер. — Хочет взять расследование полностью под свой контроль. Но в Спокане мы ее не увидим — она по-прежнему отказывается летать.

— В такой огромной стране это связывает руки, верно? Особенно федеральному агенту. Удивляюсь, как ей такое прощают.

Самолет взлетел.

— Вы задумывались над географией преступлений? — спросил Ричер. — Ведь Спокан образует четвертый угол.

Харпер кивнула:

— Он убивает четырех женщин, живущих дальше всех друг от дружки.

— Но почему?

— Показывает, что у него длинные руки?

— И пожалуй, демонстрирует свою быстроту. Может, поэтому он и не стал выдерживать график. А еще показывает, какой он сноровистый. Дерзкий субъект, хладнокровный и дерзкий. Хотелось бы, черт возьми, узнать, кто он.

Гениально, просто гениально. Убрать четверых. А четвертая лучше всех. Элисон Ламар! Выражение ее лица, когда она открыла дверь! Узнавание, удивление, радушие!

Все прошло без сучка без задоринки. Снова возвращаешься мыслями к каждому своему шагу. В доме ничего не тронуто, ничего не забыто. От тебя в нем только и было, что бесшумное присутствие да тихий голос. Конечно, помогло расположение дома. На много километров вокруг ни единой живой души. Поэтому операция была совсем безопасной. Может, стоило позабавиться с девушкой. Скажем, заставить ее спеть. Или потанцевать!

Но нет, тут важнее всего схема. Держаться схемы — залог успеха. И все время думать. Планировать. С номером четвертым покончено, и ты имеешь полное право какое-то время это посмаковать. Но потом придется выбросить ее из головы и готовиться к номеру пятому.

На дороге перед домом Ламар было не протолкнуться из-за машин. Там стояли черно-белый автомобиль местной полиции с включенной мигалкой, два темных седана без опознавательных знаков, черный «субурбан» и фургон коронера.

Харпер и Ричер вылезли из фэбээровского автомобиля и направились к «субурбану». Нелсон Блейк поднялся с пассажирского кресла им навстречу. Лицо у него было скорее серым, чем красным, словно шок сбил ему кровяное давление.

— Дневного света осталось на час, не больше, — сказал он. — Проведите меня тем же путем, каким ходили позавчера, и скажите, что изменилось.

Ричер кивнул. Ему вдруг захотелось что-нибудь обнаружить. Что-нибудь важное. Не ради Блейка. Ради Элисон.

— Кто уже побывал в доме? — спросил он.

— Только местный патрульный полицейский. Он и нашел тело. Больше никого не было.

— Значит, она все еще там?

— Боюсь, что да.

— Ладно, — сказал Ричер. — Парадная дверь была не закрыта?

— Закрыта, но не заперта.

— Ясно.

Ричер миновал машины, миновал место, где от шоссе отходила подъездная дорожка, и поднялся метров на двадцать по узкому проселку.

— Куда он ведет? — крикнул он.

Блейк шел в десяти метрах за ним.

— Видимо, на край света.

— Следовало бы осмотреть обочины. Наш красавец, скорее всего, подъехал со стороны Спокана. Объехал дом, проехал вперед, развернул машину и поехал назад. Ему нужно было поставить автомобиль носом в нужную сторону, чтобы сразу смыться.

— Хорошо, — кивнул Блейк, — распоряжусь, чтобы осмотрели. А пока что поводите меня по дому.

Вытащив из кармана пальто рулон больших пластиковых пакетов, он сказал:

— Наденьте на ноги.

Блейк, Ричер и Харпер натянули пакеты на ботинки.

— Я постучалась. Она открыла дверь после повторного стука, — сказала Харпер. — Я предъявила в «глазок» мой жетон.

— Она была довольно встревоженной, — добавил Ричер. — Сказала, что Джулия ее предупредила.

Блейк кивнул с кислым видом и толкнул дверь.

— Мы все прошли через дом на кухню, — продолжала Харпер.

Они гуськом вошли в кухню. Плита была холодной, но в раковине лежала посуда, и один ящик шкафа был выдвинут сантиметра на два.

— Здесь что-нибудь изменилось? — спросил Блейк.

— В раковине появилась посуда, — ответил Ричер. — А ящик был задвинут.

Они столпились у раковины. В ней лежали тарелка, стакан, кружка и нож с вилкой. На тарелке виднелись следы от яйца и крошки от тоста.

— Завтрак? — произнес Блейк.

— Или ужин, — ответила Харпер. — Яичница на тосте — чем не ужин для одинокой женщины?

Блейк пальцем вытянул ящик. Там лежали инструменты.

— Ладно, что было дальше? — спросил он.

— Я осталась с ней здесь, а Ричер пошел осмотреть дом, — ответила Харпер.

— Покажите, — сказал Блейк.

Он проследовал за Ричером в прихожую, оставив Харпер на кухне.

— Я проверил столовую и гостиную, — сообщил Ричер. — Осмотрел окна и вышел из дома поглядеть на сарай и участок.

— Поднимемся на второй этаж, — распорядился Блейк.

— Хорошо, — ответил Ричер и стал подниматься первым. — Я осмотрел все комнаты и под конец — спальню и ванную.

Они прошли через спальню Элисон и остановились перед дверью в ванную.

— Давайте посмотрим, — сказал Блейк.

Они заглянули в ванную. Безукоризненный порядок. Ни намека на то, что здесь что-то случилось, если не считать саму ванну. Она на семь восьмых была наполнена зеленой краской, в которой плавало тело маленькой мускулистой женщины. Голова женщины была запрокинута, рот слегка приоткрыт, губы растянуты в гримасе.

Ричер пытался ухватить взглядом хоть какое-нибудь отличие, но ванна была в точности такой, какой он ее помнил.

— Что-нибудь заметили? — спросил Блейк.

— Ничего.

— Ладно, осмотрим снаружи.

Они молча спустились вниз. Харпер ждала в прихожей. Блейк покачал головой, словно говоря ей: «Не нужно туда подниматься». Ричер вывел его во двор.

— Я тогда осмотрел окна снаружи, — сообщил он.

— На кой сдались убийце эти проклятые окна! — сказал Блейк. — Он вошел через дверь.

— Но как, черт возьми? — спросил Ричер. — Когда мы сюда приехали, вы загодя предупредили ее звонком. Харпер предъявила свой жетон, и все равно Ламар проявила крайнюю осторожность.

— Я же вам говорил, — ответил Блейк, пожимая плечами, — женщины знакомы с убийцей. Они ему доверяют. Он стучится в дверь, его узнают в «глазок» и сразу впускают.

Дверью в подвал явно не пользовались. Дверь в боковой стене гаража-сарая была закрыта, но не заперта. Ричер вошел первым, Блейк — следом. Новый джип был на месте, как и картонные коробки. Большая коробка из-под стиральной машины была вскрыта, края крышки были чуть задраны, упаковочная лента свисала вниз. Верстак стоял как стоял, на полке над ним лежали электроинструменты.

— Здесь что-то не так, — сказал Ричер.

Он стоял, закрывая и открывая глаза, сравнивая то, что видел, с картиной из памяти.

— Автомобиль стоял иначе.

— Конечно. После вашего отбытия она ездила в больницу.

— И что-то еще. Дайте подумать.

И тут до него дошло.

— Коробка из-под стиральной машины. У нее же есть стиральная машина, на вид совсем новенькая. Стоит на кухне.

— Ну и что? Вероятно, ее привезли в этой самой коробке.

— Нет. Два дня назад эта коробка была совсем новой и обклеена лентой. А сейчас она вскрыта. Вот так. Теперь понятно, как он доставляет краску. Присылает заранее в коробках под видом стиральных машин.

Когда раз за разом прогоняешь все в голове, как пленку на видаке, начинают копошиться мелкие сомнения, и это плохо. Мысленно возвращаешься и не можешь вспомнить, все ли было сделано так, как следовало.

Целый час сидишь в холодном поту, напрягая память, и под конец понимаешь, что ошибка все же допущена: ящик так и остался распакованным. Ты знаешь, как работают следователи. Только что доставленная коробка с бытовой техникой их решительно не заинтересует. Тебя осенило — коробку вообще не будут вскрывать. И три раза кряду это подтвердилось. Может, много позже наследники, убираясь в доме, вскроют коробки и найдут пустые банки из-под краски, но к этому времени ищи ветра в поле.

Однако в этот раз все будет иначе. Они осмотрят гараж, заметят вскрытую коробку, заглянут в нее…

Из «субурбана» доставили переносные дуговые лампы и разместили вокруг коричневой коробки. Название фирмы-изготовителя было пропечатано черными чернилами на всех стенках коробки. Внутри находилось десять пустых одиннадцатилитровых банок из-под краски. Изготовитель не указан. Только маленькая наклейка с надписью по трафарету: «ГУПА/ЗЕЛЕНАЯ».

— Так как же все-таки она сюда попала? — спросил Блейк.

— Я же говорил, — хмуро ответил Ричер, — ее заранее доставила какая-нибудь транспортная компания. «Федерал экспресс», «Юнайтед парсел сервис» или любая другая.

Блейк уперся взглядом в коробку. Походил вокруг нее. С одной стороны остался след — был сорван верхний слой картона.

— Бирка с адресом, — сказал он.

— Может, маленький пластиковый конверт, — предположил Ричер. — Ну, с сопроводительными документами. Убийца, должно быть, потом его оторвал, чтобы замести следы.

— Но как вообще могла состояться доставка? — вопросил Блейк. — Представьте, что вы Элисон Ламар и к вам заявляются из «Федэкса» или «Парсела» со стиральной машиной, которую вы и не думали заказывать.

— Может, ее привезли, когда хозяйки не было дома, — предположил Ричер.

— Кто же тогда расписался в получении?

— Вероятно, убийца указал, что расписки не требуется.

— Почему она не распаковала коробку?

Ричер скривил губы:

— Решила, раз это не ее заказ, так с какой стати вскрывать коробку? Она просто позвонила в «Федэкс» или «Парсел» и попросила ее забрать. Может, именно она оторвала конверт и отнесла в дом, к телефону, чтобы сообщить доставщикам все данные.

— Если данные в доме, мы их найдем. Криминалисты приступят к работе, как только коронер закончит со своим делом.

— Коронер ничего не установит, — заметил Ричер.

— В этот раз ему придется установить.

— Тогда придется извлечь ванну целиком, может, даже доставить ее самолетом в Квонтико.

— Как, черт возьми, мы будем извлекать ванну?

— Сломайте стену. Разберите крышу. Пригоните кран.

Блейк обдумал предложение.

— А что, пожалуй, могли бы. Понадобилось бы только получить разрешение. Но все это теперь в руках Джулии. Как я понимаю, она ближайшая родственница.

— Вот и позвоните ей, — предложил Ричер. — Получите разрешение. И попросите поднять отчеты по трем предыдущим местам преступления. Такая форма доставки может оказаться единичным случаем, но если нет, это меняет дело. Значит, убийца не разъезжает по стране с грузом краски, а вполне может летать самолетами.

Блейк вернулся в «субурбан» звонить, а Харпер разыскала Ричера и повела по проселку туда, где агенты споканского отделения обнаружили следы шин — на этом месте автомобиль сделал разворот. Стемнело, и агенты зажгли фонарики.

— Вероятно, седан средних размеров, — заметил один из агентов, разглядывая отпечатки. — Точную марку установим по рисунку на отпечатке. Измерим расстояние между бороздами и, может, вычислим модель автомобиля.

Ричер и Харпер оставили споканских ребят заниматься делом и вернулись к дому, где их ждал Блейк.

— Картонные упаковки от бытовой техники фигурируют во всех трех случаях, — сообщил он. — Что внутри, неизвестно. Никому не пришло в голову заглянуть. Это мы проверим. Джулия сказала, чтобы мы не стеснялись и выломали ванну.

Ричер застыл, пораженный только что пришедшей ему в голову мыслью, затем произнес:

— Надо бы проверить кое-что еще. Возьмите список одиннадцати женщин, позвоните семи оставшимся и спросите, доставляли им что-нибудь такое, чего они не заказывали. Раз убийца начинает спешить, может, очередная партия краски уже отправлена и получена.

В конце концов ты все же успокаиваешься. Все было просчитано, дважды и трижды перепроверено на предмет безопасности. Ты знаешь, что следователям не выяснить, откуда взялась краска. Ни кто ее достал. Ни кто отправил. Тебя им не раскусить. Так что расслабься.

Но ты в огорчении: была допущена ошибка. Теперь, вероятно, ты больше не сможешь прибегать к краске. Быть может, ты придумаешь что-нибудь еще лучше. Но одно ты знаешь наверняка. Сейчас останавливаться нельзя.

Набившись в «субурбан», они прождали полтора часа. Стемнело, стало холодно. Обильная роса затуманила ветровое стекло. Внезапно тишину нарушило резкое дребезжание. Блейк неловко снял с рычага телефонную трубку и принялся сосредоточенно слушать. Потом вернул трубку на место и уставился в темноту.

— Ну что? — спросила Харпер.

— Агенты осмотрели коробки. Они оказались хорошо запечатанными, но их все равно вскрыли. В каждой — по десять банок из-под краски. Опорожненных, как и те, что нашли мы.

— Но коробки ведь были запечатаны? — сказал Ричер.

— Повторно, — уточнил Блейк. — Покончив с жертвой, он заклеил их по второму разу.

— Умен, — заметила Харпер. — Знал ведь, что запечатанные коробки не привлекут особого внимания.

— Как видно, не так уж умен, — возразил Ричер. — А то бы не забыл заклеить последнюю. Его первая ошибка.

— Но вы еще не знаете по-настоящему хорошую новость, — сказал Блейк.

— Какой-то из оставшихся женщин доставили груз?

— Не угадали. Доставили всем семерым.

— Отправляйтесь в Портленд, штат Орегон, — сообщил Блейк. — Вместе с Харпер. Проведайте вашу старую знакомую Риту Симеку. По-моему, вы занимались ее делом несколько лет назад. Женщина-лейтенант, которую изнасиловали в Джорджии. Одна из списка одиннадцати. У нее в подвале стоит новехонькая стиральная машина. В коробке.

— Она ее открывала? — спросил Ричер.

— Нет. Сейчас к ней едут два агента из Портленда. Они велели ей не трогать коробку.

— Если убийца все еще где-то здесь, следующий раз он вполне может наведаться в Портленд.

— Поэтому-то к ней и едут.

— Значит, теперь вы их охраняете? — спросил Ричер.

— Да их всего семь и осталось, — ответил Блейк. — На такое количество женщин как-нибудь наберем мужиков.

Тупая полицейская шутка в набитой полицейскими машине, однако же, не вызвала отклика. Блейк слегка покраснел и отвел глаза.

— Я не меньше любого переживаю из-за смерти Элисон, — сказал он. — Словно родного человека лишились, правда?

— Думаю, особенно переживает ее сестра, — заметил Ричер.

— Еще бы, — произнес Блейк. — Когда поступило известие, она стала прямо сама не своя.

— Следовало бы отстранить ее от этого дела.

Блейк отрицательно покачал головой:

— Она мне нужна.

По карте, которую показал Блейк, от Спокана до деревни восточнее Портленда было около пятисот восьмидесяти километров. Решили ехать на «бьюике», на котором их привез из аэропорта местный агент.

— Шесть часов, — прикинула Харпер. — Поведем каждый по три часа, вы первый.

Ричер включил фары и прибавил скорость. Харпер опустила спинку кресла и повернулась к нему лицом. При свете приборной доски ее волосы отливали красным и золотым. Ричер выжал почти сто тридцать километров в час, когда их обогнал, рассекая воздух, длинный седан с низкой посадкой.

— Может, это убийца проехал, — сонным голосом произнесла Харпер. — Может, он тоже направляется в Портленд.

— Теперь я думаю по-другому, — заметил Ричер. — По-моему, он летает самолетом.

— А потом? — спросила Харпер. — Берет в аэропорту напрокат машину?

— Так мне кажется.

— Рискует, — сказала Харпер. — Прокат машины оставляет след в документах.

— Как и покупка билетов на самолет. Но у этого типа все схвачено. Уверен, его фальшивое удостоверение личности выглядит лучше настоящего.

Харпер потянулась, и Ричер уловил аромат ее духов.

— Значит, он сходит с самолета, берет машину, полчаса добирается до дома Элисон, полчаса проводит в доме, полчаса возвращается в аэропорт и сматывает удочки. То есть взятые напрокат автомобили возвращаются примерно через два часа. Нужно проверить все случаи краткосрочного проката в ближайших к местам преступления аэропортах.

Ричер кивнул, и какое-то время они ехали молча.

— Расскажите про Риту Симеку, — попросила Харпер.

— По-моему, она немного напоминала Элисон Ламар. И производила такое же впечатление — крепкой, спортивной, способной. Имела звание второго лейтенанта. Великолепный послужной список. Офицерские курсы прошла экстерном.

Он замолк, представив Риту Симеку, одну из лучших женщин, когда-либо служивших в армии.

— Вот вам загадка, — продолжал он. — Каким образом он подчиняет их своей воле? Проходит к ним в дом, и через полчаса они уже мертвые в ванне, раздетые донага и без единой царапины. Ни тебе шума, ни беспорядка. Как ему удается такое?

— Наставляет на них пушку?

— Если он добирается самолетом, у него не может быть пушки, — не согласился Ричер. — В самолет не пускают с оружием.

— Если он добирается самолетом. Пока это всего лишь предположение.

— Допустим, но я думаю про Элисон Ламар. Она прошла курс боевой подготовки. Она либо взбесилась бы и затеяла драку, либо выждала бы подходящую минуту и попыталась вырубить убийцу. Ни того ни другого она не сделала. Почему?

— Не знаю, — призналась Харпер.

— И никогда не узнаете, потому что эта собачья чушь, психологический портрет, застит всем вам глаза, и вы не видите настоящего мотива преступлений.

— Не хотите распространиться на эту тему?

— Не сейчас, а только когда Блейк и Ламар спокойно и внимательно меня выслушают. Второй раз говорить на эту тему я не собираюсь.

Они остановились заправить машину, как только переехали реку Колумбия. Пока Ричер заливал бак, Харпер отлучилась в туалет. Вернувшись, она уселась в кресло водителя, готовая провести за рулем свои три часа.

До деревни Симеки они добрались к трем часам ночи. Нужный дом было нетрудно найти: только в его окнах горел свет. И только у этого дома стоял седан ФБР. Харпер остановила машину и выключила фары. Дверца седана открылась, из него вылез молодой человек в темном костюме. Ричер и Харпер тоже выбрались на холодный воздух.

— Она дома, — сообщил местный агент. — Ждет вас.

Харпер кивнула. Обшитый досками дом напоминал большую прямоугольную коробку. Он стоял боковой стеной к улице и фасадом на запад. Улица шла под уклон, так что под домом со стороны фасада нашлось место для гаража.

Харпер взлетела по ступенькам на веранду. Под тяжестью Ричера лестница заскрипела, нарушая тишину ночи. Парадная дверь была открыта, в проеме стояла Рита Симека.

— Привет, Ричер, — сказала она.

— Привет, — откликнулся он. — Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, если учесть, что времени три часа ночи и ФБР только что сообщило мне, что я фигурирую в каком-то списке с десятью товарками, четверо из которых уже мертвы.

— Как видите, налоги вы платите не зря.

— Какого черта вы связались с Бюро?

— Обстоятельства не оставили мне особого выбора.

— Ну, как бы там ни было, а видеть вас все равно приятно.

— Да и мне вас тоже.

Симека была высокой мускулистой женщиной, но не плотной, как Элисон Ламар, а худощавой, на манер марафонца. Одета она была в джинсы и свитер. Ее каштановые волосы были уложены челкой над блестящими карими глазами. Вокруг губ пролегли глубокие складки. Ричер не видел ее почти четыре года, и ровно на эти четыре года она постарела.

— Спецагент Лайза Харпер, — представил он.

Симека кивнула и сказала:

— Ну что ж, заходите.

Ричер пропустил Харпер вперед и шагнул следом. Дверь за ними закрылась. Они очутились в прихожей красиво обставленного небольшого уютного дома. На полу лежали шерстяные коврики. Мебель красного дерева была натерта до блеска. Повсюду стояли вазы с цветами.

— Хризантемы, — сказала Симека. — Я сама их выращиваю. Садоводство — мое новое увлечение. И музыка, — добавила она, указав в сторону гостиной.

В дальнем углу гостиной стоял рояль.

— Прекрасный инструмент, — заметил Ричер. — Итак, у вас все в порядке?

Она посмотрела ему в глаза:

— Вы хотели спросить, оправилась ли я от группового изнасилования, когда меня поимели трое мужчин, которым по уставу я могла доверить свою жизнь?

— Примерно так.

— Я считала, что оправилась. В той степени, на какую могла рассчитывать. А теперь узнаю — какой-то маньяк хочет меня убить за то, что я пожаловалась на насильников.

— Мы поймаем его, — произнесла Харпер.

— Можно взглянуть на новую стиральную машину? — попросил Ричер.

— Это ведь не стиральная машина? — спросила Симека.

— Скорее всего, краска, — ответил Ричер. — Зеленая маскировочная. Этот тип убивает женщину, опускает тело в ванну и заливает краской.

— Зачем?

— Хороший вопрос. В эту минуту над ответом бьется целая армия умников.

Симека провела их в гараж. Почти все место в нем занимал новый «крайслер». Они поодиночке протиснулись между стеной и машиной. Симека открыла дверь из гаража в подвал и дернула шнур выключателя. Вспыхнул свет.

— Ну вот, — сказала она.

Посреди помещения стояла коробка. Тот же размер, тот же коричневый картон, та же фирма-изготовитель. Коробка была оклеена блестящей коричневой лентой.

— Нож найдется? — попросил Ричер.

Симека кивнула в сторону привинченной к стене доски с крючками, на которых висели инструменты. Ричер снял нож для разрезания линолеума, вспорол ленту, поднял половинки крышки и увидел десять банок с краской. Вынул одну и повертел в руках. «ГУПА/ЗЕЛЕНАЯ».

— Когда доставили коробку? — спросил Ричер.

— Не помню. Кажется, пару месяцев назад.

— Пару месяцев?! — воскликнула Харпер.

— Мне так кажется, — сказала Симека.

— Но ведь вы ее не заказывали? — спросил Ричер.

— Нет, ведь у меня уже есть стиральная машина. Как я поняла, заказывала моя соседка по дому. Она съехала всего две недели назад.

— А вы ее не спросили?

— С какой стати? Кроме нее некому. Я подумала, соседка оставила коробку, потому что она слишком тяжелая.

— И последнее, — произнес Ричер. — Расскажите агенту Харпер, чем вы занимались на военной службе.

— Испытаниями. Мы проверяли новое оружие, поступавшее от производителей.

Харпер озадаченно посмотрела на Ричера.

— Прекрасно, — сказал он. — Уходим.

Симека вывела их из подвала через гараж и проводила в прихожую.

— До свидания, Ричер, — попрощалась она, открывая дверь. — Рада была повидаться. — Она обратилась к Харпер: — Вы ему верьте. Я лично до сих пор верю, представьте себе. Такая рекомендация чертовски многого стоит.

— У нее была соседка, — сказала Харпер по пути к машине. — Значит, вы ошиблись с вашей теорией. Мы опять начинаем с нуля.

— Не совсем, — возразил Ричер. — Она по-прежнему в подгруппе. Невозможно целить в девяносто одну женщину одновременно.

Они сели в машину.

— Что дальше? — спросил он.

— Возвращаемся в Квонтико.

Полет с пересадками занял около девяти часов. В вашингтонском аэропорту их встретил водитель из ФБР и повез на юг, в Виргинию.

Харпер провела Ричера в здание, они спустились на лифте на четвертый подземный этаж. За столом в комнате для совещаний сидели Блейк, Поултон и Ламар, обложенные горами бумаг. Вид у Блейка и Поултона был занятой и утомленный. Ламар была белой, как лежавший перед ней лист бумаги, глаза покраснели от напряжения.

— Попробую догадаться, — сказал Блейк. — Симеке доставили коробку пару месяцев назад, и она смутно представляет зачем. Сопутствующая документация отсутствует.

— Она считает, что заказ сделала ее соседка по дому, — сказала Харпер. — Они жили вдвоем. Так что список из одиннадцати имен ничего не значит.

Но Блейк возразил:

— Значит, как значил всегда. Одиннадцать женщин жили одни, как каждый мог заключить по их досье. Мы позвонили всем другим. Никто ничего не знает о нежданных картонных коробках. Так что теория Ричера все еще в силе.

Ричер с благодарностью и чуть удивленно взглянул на него, затем обратился к Ламар:

— Сочувствую вашей утрате.

— Быть может, ее бы удалось избежать, — сказала она в ответ. — Я хочу сказать, если б вы с самого начала активно с нами сотрудничали.

— Итак, семь попаданий из семи, — после затянувшегося молчания произнес Блейк. — И никаких документов ни на одну коробку.

— Вы наводите справки в компаниях по доставке? — спросил Ричер.

— Мы не знаем, какая именно занималась доставкой, — заметил Поултон.

— Их не так уж много, — возразил Ричер. — Порасспросите в каждой.

— О чем? — пожал плечами Блейк. — Не смогли бы вы припомнить из десяти миллионов пакетов и коробок, что доставили за два последних месяца, ту, которая нас интересует?

— Нужно попробовать, — настаивал Ричер. — Начните в Спокане. Вдруг водитель припомнит, что доставлял коробку в отдаленный дом на краю света.

— Хорошо, — согласился Блейк, — попробуем в Спокане.

— Убийцу необходимо поймать, — сказала Ламар.

— Теперь это будет нелегко, — заметил Блейк. — Мы, само собой, обеспечим семи получившим коробки круглосуточную охрану, но он заметит это еще за два километра, так что на месте мы его не захватим.

— Сколько времени будем охранять? — спросила Харпер.

— Три недели, — ответил Блейк.

— Значит, у нас три недели, чтобы найти убийцу, — заметил Поултон.

— Порядок такой — работаем по очереди двадцать четыре часа в сутки. Один отдыхает, остальные работают. Джулия, тебе отдыхать первой, у тебя двенадцать часов начиная с этой минуты.

— Я не хочу отдыхать. Как раз теперь мне необходимо занять себя делом.

Блейку явно было неловко.

— Тело твоей сестры только что доставили для вскрытия. Этим ты заняться не можешь. Я тебе не позволю.

ГЛАВА 6

Лаборатория патологоанатома в Квонтико не отличалась от тех, что повидал Ричер, — просторная, ярко освещенная комната с низким потолком, стены и пол облицованы белым кафелем. В центре стоял большой стол из блестящей стали, вокруг него — тележки с инструментами.

— Халаты, перчатки и бахилы, — распорядился доктор Стейвли, главный патологоанатом Квонтико, указывая на стальной шкаф. В нем лежали нейлоновые халаты и коробки с одноразовыми перчатками и бахилами.

Харпер выдала Ричеру, Блейку и Поултону по набору.

Как только появился лаборант с каталкой, они ощутили запах краски. На каталке лежал раздутый и скользкий, в зеленых потеках чехол с телом.

— Сначала — рентген, — приказал Стейвли.

Лаборант толкнул каталку в комнату, примыкающую к лаборатории. Через минуту он вышел, осторожно затворив за собой обитую свинцом дверь. Из-за нее донеслось напряженное гудение, Через секунду оно замолкло. Лаборант сходил за каталкой.

— Переложите тело на стол лицом вниз, — сказал Стейвли.

Лаборант встал рядом с ним и, ухватив обеими руками край чехла, приподнял его и наполовину перетащил на стол. Потом зашел с другой стороны, взялся за другой край и перекинул чехол целиком.

— Принесите снимки, — распорядился Стейвли.

Лаборант нырнул в рентгеновский кабинет, вернулся с большими серыми снимками и отдал их Стейвли. Тот перетасовал снимки, как карты, и поднес один к световому экрану.

— Посмотрите сюда, — сказал он.

Это был снимок средней части тела. Ричер увидел призрачно-серые очертания грудной клетки, позвоночника, таза, пересеченные тенью костей руки. Один предмет получился на снимке так ярко, что вышел совсем белым. Металлический, тонкий и заостренный, длиной почти с ладонь.

— Какой-то инструмент, — предположил Стейвли.

— В других случаях подобного не было, — заметил Поултон.

Стейвли прикрепил снимки один за другим к световому экрану и внимательно их рассмотрел.

— Скелет цел. Свежих травм нет, так что умерла она не от удара тупым предметом.

Стейвли повернулся к столу:

— Что ж, приступим к работе.

Он вытянул шланг, намотанный на прикрепленную к потолку бобину, и повернул маленький вентиль на его наконечнике. Из шланга полилась прозрачная жидкость.

— Ацетон, — пояснил Стейвли. — Надо смыть эту чертову краску.

Зеленая жижа медленно утекала в сток на полу. От резкого химического запаха перехватывало дыхание.

Передав шланг лаборанту, Стейвли скальпелем разрезал чехол снизу доверху. Все увидели труп Элисон Ламар, лежащий лицом вниз и скользкий от краски. Когда ее смыли, кожа приобрела зеленовато-белый оттенок.

— Переверните ее, — велел Стейвли.

Тело легло лицом вверх — зеленовато-белая сморщенная кожа, глаза широко открыты, зеленая кайма вокруг век. Кусок чехла, прилипший к коже от груди до бедер, словно старомодный купальник оберегал ее скромность. Стейвли нашарил под ним тот самый металлический предмет.

— Отвертка, — сообщил он.

— Из ящика на кухне, — заметил Ричер.

— У нее порезы на лице, — сказал Стейвли, поливая лицо из шланга. Левую щеку от глаза до подбородка пересекали пять параллельных порезов. — Думаю, она сама себе их нанесла, — добавил он.

— Убийца ее заставил, — сказал Ричер.

— Как? — спросил Блейк.

— Не знаю. Но, вероятно, мысль об отвертке пришла к нему в последний момент. Мне кажется, он заставляет их самих наполнять ванну краской, а отвертка понадобилась, чтобы вскрыть банки. Если бы он подумал о порезах заранее, он заставил бы ее прихватить на кухне вместе с отверткой и нож.

— Но зачем? Зачем заставлять ее резать саму себя? — спросил Блейк.

— Ярость? — предположил Ричер. — Наказание? Глумление? Я все время задавался вопросом, почему он не проявляет жестокости.

— Как же он ее убил? — спросил Блейк.

Стейвли стянул последний кусок чехла и смывал струей ацетона краску с живота покойницы.

— Можно ли убить так, чтобы патологоанатом не сумел определить способ? — спросил Ричер.

Стейвли отрицательно покачал головой:

— Только не ваш покорный слуга.

Он перекрыл струю ацетона, выпустил шланг, и тот намотался на бобину.

— По сути, есть два способа убить человека — остановить сердце или перекрыть приток кислорода в мозг. Но сделать и то и другое, не оставив следов, чертовски сложно.

— Как можно остановить сердце? — спросил Блейк.

— Не прострелив его? Устроить эмболию. Большой воздушный пузырь, введенный в систему кровообращения, бьет изнутри по сердцу, как камень. Исход обычно фатальный.

— Вы бы заметили след от иглы?

— На этом трупе — нет. Кожа разъедена краской. Но повреждение сердца можно увидеть. Проверю при вскрытии, но вряд ли что-то обнаружу. У других ничего такого не было.

— А как насчет прекращения доступа кислорода в мозг? — спросил Блейк.

— Непрофессионалы называют это удушением, — заметил Стейвли. — Удушить можно, не оставляя особых следов. Классический вариант — подушку на лицо. Доказать что-либо практически невозможно. Но это — молодая сильная женщина. Она бы боролась до последнего.

Ричер отвел взгляд. В лаборатории было тихо и холодно.

— Я думаю, что в ванну она легла еще живая, — сказал он.

— Почему вы так решили? — спросил Стейвли.

— Не было ни малейшего беспорядка. Сколько она весила? Килограммов пятьдесят пять — пятьдесят семь? Слишком тяжелый труп, чтобы свалить его в ванну и ничего не заляпать.

— Может, он налил краску потом, — предположил Блейк.

— Надо бы провести эксперимент, — сказал Стейвли. — Но я согласен с тем, что умерла она уже в ванне. На первых трех телах не было ни синяков, ни ссадин, ничего. По-моему, все, что они делали, они делали сами.

— Но только не убивали себя, — заметила Харпер.

— Ясно, что это не самоубийство, — согласился Стейвли.

— Их не топили, — добавил Блейк.

Стейвли кивнул:

— Первых трех — нет. В легких жидкости не было. Про эту мы скоро узнаем, но готов спорить, что жидкости не обнаружится.

— Так как же, черт побери, он их убил? — пробормотал Блейк.

Стейвли опустил глаза на тело:

— Понятия не имею. Дайте мне пару часов, может, что-нибудь и найду.

Бросив халаты, перчатки и бахилы у двери, они вышли из здания лаборатории. К главному зданию они пошли длинным путем, надеясь, что свежий холодный воздух выветрит из легких запах краски и смерти.

Джулия Ламар сидела одна за столом в комнате для совещаний.

— Ты не должна здесь находиться, — обратился к ней Блейк.

— Я не могу уйти. Я обязана держать руку на пульсе. Нам надо работать. У нас всего три недели, чтобы поймать убийцу.

— Вполне достаточно, — вставил Ричер, — если мы обсудим его мотивы прямо сейчас.

Ламар напряглась и обратилась за поддержкой к Блейку:

— Не стоит снова заводить этот спор.

— Придется, — возразил Ричер.

— Расслабьтесь, — попросил Блейк. — У нас три недели, и мы не будем терять ни минуты на споры.

— Вы потеряете все три недели впустую, если будете продолжать в том же духе, — заметил Ричер. — Вы заблуждаетесь насчет мотива убийцы и потому ищете не там.

— Мотив очевиден, — холодно отрезала Ламар. — Стоит ли это обсуждать?

— Выкладывайте, что у вас, Ричер, — разрешил Блейк.

Ричер перевел дух.

— Этот парень совершил четыре убийства по причудливым, тщательно разработанным сценариям и не оставил ни малейшей зацепки. Он сделал всего одну ошибку, да и то весьма незначительную, поскольку она нам ничего не дает.

— Ну и?.. — спросил Блейк. — К чему вы клоните?

— У него особый склад ума. Практический, прикладной, предельно рациональный.

— Ну и?.. — повторил Блейк.

— Сами подумайте. Любой тип, которого так бесит проблема сексуальных домогательств, иррационален. А у того, кто спит и видит, как бы отомстить жертвам, не все дома. Он лишен здравого смысла. Он не исходит из реальности. Он идиот. Не ненависть к этим женщинам движет нашим убийцей. Невозможно быть одновременно и разумным, и неразумным.

— Мы знаем, какой у него мотив, — возразила Ламар. — Что еще может им двигать? Круг жертв слишком узок, чтобы предполагать что-то еще.

— Псих не мог совершить эти убийства, — сказал Ричер.

— Так какой же его истинный мотив, умник? — спросила Ламар.

— Не знаю.

— Сомневаетесь в моем выводе, а сами не знаете?

— Мотив должен быть очень простым. Ведь так всегда бывает, верно? Что-то простое и очевидное. И достаточно прибыльное для того, чтобы это стоило прикрывать.

— Он что-то прикрывает? — спросил Поултон.

— Думаю, он уничтожает свидетельниц, — ответил Ричер.

— Свидетельниц чего именно?

— Полагаю, какого-то мошенничества.

— Ясно, но какого именно? — вступил в разговор Блейк.

Все промолчали. Ламар уронила лицо в ладони и зарыдала так, будто ее сердце разрывалось от горя.

— Джулия, ты в порядке? — встревожился Блейк.

Она отняла руки от лица. Оно было искажено мукой.

— Простите, — всхлипнула она. — Я сделала ужасную ошибку. Ричер прав. Я все испортила. Я должна была додуматься раньше.

— Не переживай. Это из-за стресса, — сказал Блейк.

Ламар пристально посмотрела на него:

— Моя сестра погибла из-за того, что я потратила все это время впустую. Это моя вина. Я ее убила.

— Тебе необходимо отдохнуть, — заметил Блейк.

Ричер наблюдал за Ламар. Она сжалась на стуле, как побитая собака.

— Может, потом и отдохну. Но сейчас нам нужно работать. Думать. Что за мошенничество он покрывает?

— Выкладывайте все, Ричер, — сказал Блейк. — Вы бы не заговорили об этом, не будь у вас какой-нибудь версии.

— Ладно. Кем служила Эми Каллен?

— По артиллерийско-техническому снабжению, — ответил Поултон.

— А Лоррейн Стенли? — продолжал Ричер.

— Сержантом интендантства.

— А Элисон?

— В пехотной части непосредственной поддержки, — ответила Ламар.

— Нет, до того?

— В транспортном батальоне.

— Рита Симека?

— В службе испытания оружия, — сообщила Харпер.

— Что может служить связующим звеном между ними?

— Вот вы нам и скажите, — заметил Блейк.

— Что я отобрал у тех парней у ресторана?

— Не знаю, — пожал плечами Блейк. — Этим занимается Козо. Помнится, вы украли у них деньги.

— У них были «Беретты М-9» со спиленными номерами. Что это означает?

— Оружие было приобретено незаконно.

— Да, и приобретено у военных. Все женщины занимали посты, на которых могли стать свидетельницами хищений. Они изо дня в день занимались транспортировкой, испытаниями и складированием оружия.

— Маловероятно, — не согласился Блейк. — Каковы шансы, что все эти свидетельницы окажутся еще и жертвами сексуальных домогательств?

Ламар подалась вперед:

— Взгляните на это по-другому. Жертвами домогательств они стали, потому что были свидетельницами. Если в подразделении ворюги военного служит женщина, которая замечает то, чего замечать ей не следует, что ему остается? Избавиться от нее. Какой способ самый быстрый? Не давать ей прохода.

— Нет, Джулия. Это маловероятно, — повторил Блейк. — С другой стороны, каковы шансы, что Ричер случайно наткнулся на клиентов преступника, который убивает женщин? Миллион к одному.

Ламар посмотрела на него.

— Подумай же, ради всего святого! Он не говорит, что те парни связаны именно с этим воровством. В армии, должно быть, сотни таких жуликов. Верно, Ричер?

— Верно, — согласился Ричер. — История с рестораном повернула мои мысли в этом направлении, вот и все.

Все снова замолчали. Блейк побагровел.

— Сотни? — переспросил он. — Как мы собираемся найти нужного человека? Иголку в проклятом стоге сена.

— Как в таком случае объяснить краску? — спросил Поултон. — Если убийца уничтожает свидетельниц, он мог бы убить их выстрелом в голову из пистолета с глушителем. Не стал бы он огород городить.

— Именно, — заметил Ричер. — Ваша трактовка мотива определяется способом убийства. Раскиньте мозгами. Если бы всем жертвам всадили по пуле в голову, вы бы скорее согласились с предложенным мною мотивом. Конечно, вы бы взяли в расчет сексуальные домогательства, но и другое бы тоже учли. Вы бы прочесали всю армию в поисках торговцев. Но преступник сбил вас со следа, замаскировав убийства всей этой чушью. Он спрятал свой истинный мотив. Он умен и поэтому манипулировал вами.

— Возможно, Ричер и прав, — медленно произнесла Ламар. — Думаю, мы должны проверить его версию.

Все снова замолчали.Тишину нарушил Стейвли — он ворвался в комнату в белом лабораторном халате. Манжеты над его перчатками были в зеленой краске. Ламар уставилась на пятна, закрыла глаза и покачнулась, словно была на грани обморока.

— Сейчас я хочу пойти домой, — сказала она, вставая.

Нетвердой походной она направилась к двери, не отводя глаз от последнего, что видела ее сестра, — краски, которая теперь покрывала манжеты Стейвли.

— Я знаю, как он их убивает, — объявил Стейвли. — Только тут одна закавыка.

— Какая? — спросил Блейк.

— Такого не может быть.

— Как я вам уже говорил, — усевшись, начал патологоанатом, — чтобы убить человека, нужно остановить сердце или перекрыть доступ кислорода в мозг. Сначала я осмотрел сердце. Никаких повреждений. Так же, как и у трех других. Значит, остается только одно — убийца лишил их кислорода.

— Но вы сказали, что следов удушения нет, — вставил Блейк.

— Вот это меня и заинтересовало. — Стейвли повернулся к Ричеру: — Когда вы с ней встречались, она была простужена?

— Нет. Мне она показалась абсолютно здоровой.

Стейвли был доволен.

— У нее в горле есть небольшая припухлость. Так бывает, когда проходит насморк. Обычно я не обращаю на это внимания. Но и у остальных была такая же припухлость. Странное совпадение.

— Что означает эта припухлость? — спросил Блейк.

— Он проталкивал им что-то в горло, — объяснил Стейвли. — Что-то мягкое, что проскальзывает внутрь, а затем немного распухает. Возможно, губку. У нее в ванной были губки?

— Я и Спокане ни одной не видел, — ответил Ричер.

Блейк посмотрел на Стейвли:

— Значит, так он их и убивает? Заталкивает губку в горло?

Стейвли уперся взглядом в свои лежащие на столе большие красные руки:

— Губку или что-то подобное. Что-то достаточно мягкое, чтобы не причинить повреждений, но достаточно плотное, чтобы перекрыть доступ воздуха.

Блейк задумчиво кивнул:

— Хорошо, теперь мы знаем.

Стейвли сокрушенно покачал головой:

— Нет, не знаем, потому что это неосуществимо. Невозможно запихнуть что-то в рот насильно, не оставив синяков на щеках и челюсти. Губы должны быть разорваны и тоже в синяках. Жертвы будут драться, царапаться и пинаться. Должны быть частицы ткани под их ногтями.

— Может, он их чем-то накачивал, — предположил Блейк, — вот они и не сопротивлялись.

— Нет, наркотиков не было. Токсикологический анализ исключает их во всех четырех случаях.

— Я говорил, что убийца умен, — напомнил Блейку Ричер.

— Так как же он это делает?

— Не знаю, — признался Ричер. — Но выясню.

— Каким образом?

— Элементарным. Найду убийцу и спрошу.

— Что вам нужно, чтобы его найти? — спросил Блейк.

— Компенсация.

— Вы найдите убийцу, и я переговорю с Дирфилдом, чтобы историю с Петросьяном забыли.

— И вознаграждение.

Блейк кивнул:

— Я подумаю. Харпер будет при вас, поскольку пока что история с Петросьяном не забыта.

— Мне это жить не мешает. Мне нужно, чтобы вы организовали мне встречу с Козо. Я начну с Нью-Йорка, и мне от него нужна информация.

— Я ему позвоню. Сможете встретиться с ним нынче вечером.

— Нет, завтра утром. Вечером я собираюсь встретиться с Джоди.

Полковник теперь находился в шестидесяти шести километрах от Квонтико и трех километрах от своего кабинета. На рейсовом автобусе он доехал от стоянки автомашин у Пентагона до Капитолия. Там он остановил такси и поехал назад, через реку, к главному терминалу Национального аэропорта. На плече у него висела кожаная сумка, в которой лежала форма. Он встал в очередь за билетами.

— Билет на автобус до Портленда, штат Орегон, с открытой обратной датой, — попросил он.

Кассир набрал код Портленда, и компьютер показал, что на следующий экспресс билетов полно.

— Автобус отходит через два часа, — сообщил кассир.

«Шевроле» ФБР доставило Ричера и Харпер в аэропорт округа Колумбия еще засветло. Присоединившись к юристам и журналистам, они встали в очередь к трапу. Харпер выбрала места в хвосте.

— Здесь мы сможем поговорить. Не люблю, когда чужие прислушиваются.

— О чем поговорить?

— О порезах у нее на лице. Мне нужно понять, что это означает.

Двигатели взвыли, и самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу.

— Думаю, это доказывает мои предположения. Я считаю, что пока это единственная ценная улика.

— Почему?

— Я считаю, что убийца маскируется. Притворяется кем-то другим. На определенном этапе он анализирует сделанное, думает: «Постой-постой, я не выказываю ярости» — и в следующий раз пытается хоть как-то ее продемонстрировать. Но на самом деле он ее не испытывает, и, когда доходит до дела, результат не впечатляет.

— Но почему Элисон? Почему только на четвертый раз?

— Он постоянно обдумывает и совершенствует план.

— Это как-то выделяет Элисон?

— Пусть умники гадают. Не стоит лезть в их огород.

Харпер кивнула.

— Вероятно, мотив — деньги.

— Другого быть не должно. Тут всегда любовь или деньги. В нашем деле явно не любовь — от нее теряют рассудок, а этот тип в своем уме.

Самолет на секунду остановился, разогнался и взлетел.

— Почему он изменил интервал? — спросила Харпер.

— Может, просто смеха ради. Ничто так не выбивает ФБР из колеи, как изменения в схеме.

— Она еще будет меняться?

— Уже не важно. Женщины под охраной, и очень скоро вы его возьмете.

— Вы на самом деле хотите поймать убийцу?

— Теперь — да.

— Из-за Эми Каллен? Она ведь была вам симпатична?

— Да. А Элисон Ламар за время нашего короткого знакомства мне понравилась еще больше. Но я хочу поймать его из-за Риты Симеки.

— Вы ей тоже нравитесь. Между вами что-то было?

— Нет. Я познакомился с ней уже после того, как ее изнасиловали. Тогда ей было не до романов. И похоже, все еще не до них. Мы очень подружились, но отношения между нами были сугубо платоническими.

— А теперь убийца заставляет ее вернуться к пережитому, и вас это бесит.

Ричер кивнул:

— Я чувствую ответственность за Риту. Он досаждает ей, а значит, и мне.

— Знаете, а вы по-своему самонадеянны. Обвинитель, судья, присяжные и палач в одном лице. А как же правила?

Ричер улыбнулся:

— Это и есть мои правила.

— Мы будем действовать по моим правилам, хорошо? Найдем убийцу и арестуем.

— Я уже согласился на это. — Он зевнул и закрыл глаза: — Разбудите меня, когда прилетим.

В этот раз ее охраняют, поэтому будет очень сложно. Но все-таки выполнимо. То, что в уравнение введены охранники, делает задачу немного интереснее.

Так кто же охранники? На первый взгляд, здесь, в захолустье, будешь иметь дело с тупыми местными копами. Но здесь, в захолустье, их недостаточно, чтобы вести круглосуточное наблюдение. Они попросят о помощи, и она наверняка придет из ФБР. Ты предвидишь, что местные будут дежурить днем, а фэбээровцы — ночью.

Поскольку есть выбор, с Бюро ты связываться не будешь. Ты выберешь день, когда между тобой и нею будет лишь местный толстяк, сидящий в машине, забитой обертками от чизбургеров и жестянками из-под холодного кофе. День — это изящнее. Средь бела дня. Тебе нравится это выражение. «Преступление было совершено средь бела дня», — шепчешь ты про себя.

Проникнуть в дом средь бела дня мимо местных не составит труда. Но придется некоторое время тщательно и терпеливо наблюдать. Местность гористая, можно спрятаться на какой-нибудь возвышенности и наблюдать.

Коробку с краской из подвала вывезли, но и это — не проблема.

В аэропорту Ла Гуардиа Ричера и Харпер ждала машина Бюро. Доставив Харпер в гостиницу на окраине города, водитель подвез Ричера к дому Джоди.

Ричер открыл дверь своим ключом. Джоди еще не вернулась. Он лег на диван в гостиной и заснул. Открыв глаза, он увидел, что Джоди склонилась над ним и целует его в щеку.

— Привет, Ричер, — нежно сказала она.

Он привлек ее к себе. Она высвободилась из пальто, и оно упало, прошелестев шелковой подкладкой. На Джоди было шерстяное платье с молнией вдоль всей спины. Ричер медленно расстегнул молнию и ощутил тепло тела Джоди. Ее руки шарили по его рубашке. Он стянул с ее плеч платье.

Джоди встала, и платье упало на пол. Она протянула ему руку и повела в спальню.

Упершись руками Ричеру в плечи, Джоди толкнула его на постель. Она была сильной, словно гимнастка. Напористая, энергичная, гибкая, она его оседлала. Он забыл обо всем на свете. Потом они, взмокшие, лежали на скомканных простынях. Джоди уткнулась Ричеру в плечо, и он по изгибу губ чувствовал, что она улыбается. Она была прекрасна.

— Как прошел день? — поинтересовался Ричер.

Джоди положила ладонь ему на грудь и приподнялась на локте.

— Отлично. Фирма намерена взять нового партнера.

— Кого?

— Догадайся.

Ричер сделал вид, что думает:

— Кого-то особенного, верно? Самого умного и трудолюбивого сотрудника?

— Обычно выбирают такого.

— Поздравляю тебя, детка. Ты этого заслуживаешь.

Она счастливо улыбнулась и обвила его руками за шею:

— Партнер в тридцать лет! Я всегда этого хотела.

— Ты этого заслуживаешь, — повторил Ричер.

— Будет маленькое торжество. Ты придешь?

— Если захочешь. Если я тебя не скомпрометирую.

— Ты мог бы купить костюм, надеть медали.

Он помолчал, думая о костюме. Если он его купит, это будет первый костюм в его жизни.

Он обнял ее:

— Я хочу продать дом. Я не могу с ним возиться.

— Ладно, — помолчав, сказала она. — Ты можешь это сделать и без моего разрешения, но хорошенько подумай. Это твое единственное имущество.

— Дом — это обуза. А вырученных денег мне хватило бы до конца жизни.

Джоди промолчала.

— Машину я тоже хочу продать.

— Мне казалось, она тебе нравится.

— Машина сама по себе отличная. Просто мне не нравится чем-то обладать.

— Как же ты будешь передвигаться?

— Как всегда — на попутках, автобусах.

— Ладно, продавай машину, но дом, может, оставишь?

— Нет. От него у меня едет крыша.

Ричер почувствовал, что она улыбается.

— Ты единственный из всех, кого я знаю, кто хочет быть бездомным. Большинство лезет из кожи вон, чтобы этого избежать.

— Как ты хочешь стать партнером фирмы, так я хочу быть свободным.

— И от меня тоже? — тихо спросила Джоди.

— От дома. Он — обуза. А ты — нет. Он мне в тягость, а ты в радость.

— Ты продашь дом, но жить-то будешь в Нью-Йорке?

Ричер ответил не сразу.

— Возможно, я немного попутешествую. Ты почти всегда занята. Это время можно использовать.

— Мы отдалимся друг от друга.

— Я так не думаю.

Джоди промолчала.

— Это ничего не изменит, — сказал он.

— Тогда зачем это делать?

— Я не могу иначе.

Они заснули в наводящих грусть отблесках вечерней зари, обнимая друг друга. Наступило утро, и времени на разговоры больше не было. Джоди ушла, не спросив, ни чем он намерен заняться, ни когда он вернется. Ричер принял душ, оделся, закрыл квартиру и спустился вниз. На улице, прислонившись к крылу автомобиля ФБР, его ждала Харпер.

— Вы в порядке? — спросила она.

— Вроде бы.

— Тогда отправляемся.

Водитель проехал в плотном потоке машин двадцать кварталов от центра города и съехал в тот самый подземный, забитый машинами гараж, куда Ламар уже привозила Ричера. На двадцать первый этаж они поднялись на том же самом лифте и вышли в тот же самый серый коридор.

— Возвращение борца-одиночки, — прокомментировал Козо, когда Ричер и Харпер вошли в кабинет.

Он открыл папку и отодвинулся от стола.

— Так что ним нужно?

— Адреса парней Петросьяна.

— Тех двоих, что вы отправили в больницу? Не очень-то они ним обрадуются. Вы собираетесь их снова отделать?

— Вероятно, придется.

Козо кивнул:

— Это мне по душе, приятель.

Он вытащил из стопки досье и углубился в него. Развернув открытое досье к Ричеру, он положил сверху лист бумаги и карандаш.

— Они братья, живут вместе. Перепишите адрес. Не хочу, чтобы в этой истории как-то вылез мой почерк — в прямом и переносном смысле слова.

Братья жили на 66-й улице рядом с Пятой авеню.

— Хороший квартал, дорогой, — заметил Ричер.

— Прибыльный бизнес, — улыбнулся Козо. — Возьмите такси, — обратился он к Харпер. — И не светитесь. Никакого явного участия Бюро, ясно?

На такси они доехали до 60-й улицы.

— Дальше пойдем пешком, — сказал Ричер.

Нужное здание оказалось в шести кварталах к северу — обычный многоквартирный дом. В глубине узкого холла виднелся единственный лифт. Они сели в него, и Ричер нажал на кнопку восьмого этажа.

— Постучитесь, — сказал он. — Придумайте что-нибудь, чтобы они открыли. Если они увидят в «глазок» меня, то не откроют.

Харпер кивнула. Лифт остановился, они вышли на лестничную площадку и нашли нужную квартиру.

Ричер прижался к стене, Харпер постучалась. Звякнула цепочка, дверь приоткрылась.

— Я из домоуправления, — представилась Харпер. — Проверяю кондиционеры.

Промахнулась с сезоном, подумал Ричер. Но Харпер была блондинкой под сто восемьдесят пять, с волосами ниже талии. Цепочка снова звякнула, и дверь распахнулась. Харпер вошла.

Ричер отлепился от стены и проскочил вслед за Харпер. В комнате с диваном и двумя креслами стояли парни, которых Ричер последний раз видел ковыляющими из проулка на задах «Монстра».

— Привет, ребята, — поздоровался он.

На лбах у обоих красовались широкие полоски пластыря. Они были чуть длиннее и шире полосок ленты, которые наклеил Ричер. У одного парня были забинтованы руки. На обоих были одинаковые свитера и брюки для гольфа. На Ричера они смотрели глазами, полными ужаса.

Ричер почувствовал, что его агрессивность улетучивается.

— Садитесь, — сказал он.

Они сели на диван.

— Петросьян мертв, — сообщил один из них.

— Мы уже в курсе, — заметил Ричер.

Второй, с перевязанными руками, был постарше.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Информация. В обмен на то, чтобы я снова не уложил вас в больницу.

— Идет, — согласился старший.

— Где вы взяли пушки? — спросил Ричер.

— Нам их дал Петросьян, — ответил младший брат.

— А он где достал?

— Не знаем, — сказал старший.

Ричер улыбнулся:

— У военных.

— Он купил и дал нам, — не отступал старший.

— Нет. Он куда-то вас самих посылал за ними. Вероятно, вы ездили на том самом «мерседесе».

Братья задумчиво уставились в стену. В конце концов старший спросил:

— Кто вы такой?

— Никто. Ни коп, ни фэбээровец. Для вас это и плохо, и хорошо. Все, что вы мне скажете, останется между нами. Меня интересует армия, а не вы. Если не скажете, я не стану передавать вас следствию с соблюдением всяких гражданских прав. Я просто-напросто переломаю вам руки и ноги.

Наступило молчание.

— Нью-Джерси, — произнес старший брат. — Проезжаете через туннель Линкольна. Там у перекрестка есть закусочная. Бар какого-то Мака. Фамилии вроде ирландская.

— С кем вы там встречались?

— С парнем по имени Боб.

— Как происходит встреча?

— Находишь и бар, находишь его, даешь наличные. Он ведет на стоянку и достает из машины оружие.

— У него «кадиллак», — вставил младший. — Старый «кадиллак-девилль» темного цвета.

— Какое оружие?

— «Беретты».

— В какое время дня?

— Он всегда бывает вечером, часов в восемь, — ответил младший. — Так нам говорил Петросьян.

— Как выглядит этот Боб?

— Похож на вас, — сказал старший. — Большой и злой.

ГЛАВА 7

— Что теперь? — спросила Харпер.

Она вела машину на юг по Пятой авеню.

Чтобы как-то дистанцировать ФБР от деятельности Ричера, Козо отозвал фэбээровский седан с водителем и вручил Харпер ключи от черного «ниссана-максима».

— Боб раньше восьми не появится. Нам придется как-то убить целый день, — заметил Ричер.

— Чем займемся?

— Для начала поедим. Я не завтракал.

Харпер оставила машину на многоэтажной автостоянке на 9-й Западной улице, и они нашли бистро с видом на Вашингтон-сквер.

— Я сказал Джоди, что продаю дом, — сообщил Ричер.

— Она нормально к этому отнеслась?

— Встревожилась. Не могу понять почему. Мне станет легче жить. Почему ее это тревожит?

— Потому что вы становитесь вольной птицей. Вам нужно убедить ее, что вы никуда отсюда не денетесь.

— Я сказал ей, что, может, немного поезжу.

— Не слишком-то это обнадеживает, Ричер.

— Она же путешествует. За этот год дважды побывала в Лондоне. Я из-за этого шума не поднимал.

— Рассчитываете исчезать и появляться?

— Более или менее.

— Вы расстанетесь.

— Она так и сказала.

Ричер молча пил кофе и ел плюшку.

— Пришло время решать, — заметила Харпер, взяв счет. — Или вы бросаете якорь, или нет. Третьего не дано.

Тебе было ясно, что местная полиция и Бюро поделят дежурство поровну и будут сменять друг друга в восемь вечера и в восемь утра. Вчера вечером это подтвердилось. Теперь ты здесь засветло, чтобы увидеть, повторится ли то же самое в восемь утра.

У тебя хватает ума не снимать комнату где-то поблизости. Ты петляешь на машине между гор и оставляешь ее на перекрестке почти в километре от места наблюдения.

Поднимаешься на невысокий, тридцать с небольшим метров, холм. На нем торчат высохшие деревья без листвы, но местность гористая, и тебя не видно. Ты на четвереньках подбираешься к двум огромным булыжникам. В зазор между ними прекрасно виден дом лейтенанта Риты Симеки. Темно-синий «бьюик» ФБР стоит снаружи. В нем один агент. Ты разглядываешь его в полевой бинокль — он все еще не спит. Он не особо смотрит по сторонам. Совсем обалдевший от скуки, он смотрит только вперед.

По всему периметру двор обнесен проволочной изгородью. В ней оставлен проем для короткой подъездной дорожки. Она упирается в дверь гаража. «Бьюик» ФБР стоит на обочине, перекрывая въезд. Машина развернута передом вниз. Значит, подъем находится в поле зрения водителя. Умно. Если поднимаешься к дому по холму, он видит каждый твой шаг. Если подходишь сзади, он может засечь тебя в зеркало заднего вида.

Черно-белый «форд-краун-виктория» въезжает на дорогу и тормозит рядом с «бьюиком». Ты не видишь, но знаешь, что идет обмен приветствиями и информацией.

«Краун-виктория» поднимается по холму и выезжает на дорогу. «Бьюик» съезжает с холма. «Форд» проезжает вперед и встает точно на место «бьюика». Коп поворачивает голову вправо, ему открывается тот же обзор, что и агенту ФБР.

Харпер хотела посмотреть город. Ричер повел ее на юг ко Всемирному торговому центру. Они не спеша прошли километра три. Небо было ясным, и народу на улицах было полно.

— Мы могли бы подняться в ресторан, — предложил Ричер.

— Я только что расплатилась за обед, — заметила Харпер.

— Это был поздний завтрак.

Сдав пальто в гардероб в холле, они поднялись на лифте на самый верхний этаж Всемирного торгового центра. Харпер предъявила жетон, и их посадили за столик на двоих у окна, из которого открывался вид на Бродвей. Вид впечатлял. Далеко внизу простирался город, окрашенный осенью в цвет хаки.

— Где-то там находится Боб, — сказала Харпер. — Но ведь он не тот, кого мы ищем?

— Мелкая сошка. Приторговывает оружием из багажника машины. Не тот масштаб, чтобы стоило идти на убийство.

— Тогда чем он нам может помочь?

— Он назовет имена. Он связан с поставщиками и знает других в цепочке. Он пустит нас по новому следу.

Плотно прижав к глазам полевой бинокль, ты наблюдаешь за домом. Теперь ты знаешь, что коп в черно-белой машине здесь обосновался прочно. Ест в машине, ходит время от времени в туалет в доме, и все.

Тебе придется или его устранить, или пробраться мимо него. Что бы вынудило его отъехать? Крупная автомобильная авария на ближайшем перекрестке. Но ее будет сложно организовать.

Может, угроза взрыва? Но где? В здании полицейского участка? Нет, толку не будет. Копу прикажут не покидать пост до прояснения ситуации. К тому же угроза взрыва подразумевает телефонный звонок. Откуда? Звонки можно отследить. Телефонов-автоматов поблизости нет. И по мобильнику ты позвонить не можешь — звонок зафиксируется у оператора.

Чем больше ты об этом думаешь, тем острее встает вопрос телефона. Только одному человеку ты можешь позвонить, ничем не рискуя. Тебе нужно звонить отсюда, держа в поле зрения дом, но ты не можешь использовать свой мобильник. Тупик.

Вечером они выехали из города. Из-за темноты и часа пик машину вел Ричер. Поток машин дополз по Манхэттену до туннеля под Гудзоном, и там образовалась пробка. Под Гудзоном они продвигались с черепашьей скоростью.

В конце концов они выехали из туннеля и повернули на север к платной автотрассе на Нью-Джерси. Слева и справа торчали рекламные щиты и мигал неон.

На баре, который они искали, висела неоновая вывеска с названием пивной компании «Макстьофан», что Ричер перевел с гаэльского как «Стивенсон». Припарковав «ниссан» у входа, он вышел и осмотрелся.

— «Кадиллака-девилль» не видно. Боб еще не появился, — сообщил он.

— Мы приехали немного раньше. Думаю, стоит подождать.

— Если не хотите, можете не заходить.

— Я бывала в местах и похуже.

Ричеру было трудно представить, где и когда. Входная дверь открывалась в застеленный циновкой холл. За много лет она стерлась до основания. Внутренняя дверь вела в темное помещение, где воняло пивом и сигаретным дымом.

Там сидели с кружками пива восемь мужчин. Военных среди них не было.

Ричер подошел к стойке и выкатил из-под нее высокий табурет для Харпер.

— Какие у вас марки бочкового? — спросил он бармена, мужчину под пятьдесят с брюшком и землистым лицом.

— Что мы хотите? — спросил бармен.

— Два пива.

— Кроме пива. Такие, как вы, в мое заведение заходят только по делу.

— Мы ждем Боба, — ответила Харпер.

— Какого Боба?

— У которого старый «кадиллак-девилль», — объяснил Ричер. — Военного, который появляется здесь каждый вечер в восемь.

Бармен наградил их желтозубой щербатой улыбкой:

— Что ж, долго вам ждать придется.

Он поставил на стойку две кружки пива. Харпер вынула кошелек и положила между кружками десять долларов.

— Сдачи не надо. Почему долго?

Бармен сунул десятку в карман.

— Потому что Боб в тюрьме.

— За что?

— Какая-то армейская история, я точно не знаю. Военная полиция забрала его прямо отсюда. Пару месяцев назад.

Не притронувшись к пиву, они вышли на стоянку, открыли «ниссан» и сели.

— Плохо, что его взяли пару месяцев назад, — заметила Харпер. — Теперь он не в курсе дел.

— Он никогда и не был в курсе, но поговорить с ним мы все же поговорим.

— Каким образом? Он в какой-нибудь военной тюрьме.

— Я прослужил в военной полиции тринадцать лет. Кто сможет его найти, если не я? Штаб-квартира военной полиции округа находится в Форт-Армстронге под Трентоном, меньше чем в двух часах езды.

— Сперва созвонитесь с ними, — сказала Харпер и достала из сумочки сотовый телефон.

Ты сидишь в кафетерии аэропорта и наблюдаешь за женщиной двадцати трех — двадцати четырех лет. На ней удобная одежда, похоже, ей предстоит долгий полет. Откинувшись на стуле, она, улыбаясь, болтает по телефону.

У ее ног стоит рюкзак, сплошь в петельках, замочках и молниях. Ясно, что застегнуть его непросто, поэтому он и открыт. Она заканчивает разговор, щелкает крышкой, опускает телефон в рюкзак и идет за кофе.

Ты тотчас встаешь, держа в руке ключи от машины. С деловым видом торопливо идешь через кафетерий, помахивая ключами. Ее очередь вот-вот подойдет. Ты роняешь ключи. Когда наклоняешься, чтобы их поднять, запускаешь руку в рюкзак. Распрямляешься, держа ключи и телефон. Ключи ты кладешь в карман, а телефон оставляешь в руке. Человек идет по аэропорту с мобильником — самое обычное зрелище. Ты улыбаешься.

Разговор по телефону с дежурным офицером в Форт-Армстронге ничего не прояснил, но по тону его уклончивых ответов Ричер заключил, что Боб там.

— Он у них. Гарантирую, — сказал он Харпер.

Меньше чем через два часа они остановились у шлагбаума перед двухэтажным контрольно-пропускным пунктом. Караульный выглянул в окно и вышел к машине. Ричер опустил стекло.

— Это вы звонили капитану? — спросил караульный.

Ричер кивнул. Караульный ухмыльнулся:

— Он предполагал, что вы можете приехать. Проезжайте.

Он вернулся на пост, и шлагбаум поднялся. Ричер поехал к низкому симметричному строению.

— Дежурка, — заметил он.

Дверь открылась, на пороге появился мужчина в форме.

— Я был таким же миллион лет назад, — пробормотал Ричер.

Капитан ждал их на верхней ступеньке, укрываясь от дождя.

Он был на голову ниже Ричера, но крепок и подтянут. Китель капитана был застегнут на все пуговицы, но лицо казалось вполне открытым. Ричер вылез из «ниссана» и обогнул машину. Харпер догнала его у лестницы.

— Не стойте под дождем, идите сюда, — позвал капитан.

— Лайза Харпер из ФБР, — представил спутницу Ричер.

— Рад познакомиться. Я Джон Лейтон.

Все обменялись рукопожатиями, и Лейтон провел их в свой кабинет. Там повсюду лежали горы бумаг.

— Мы постараемся не отнимать у вас много времени… — начал Ричер.

— Не беспокойтесь. После вашего звонка я, естественно, тоже кое-кому позвонил. Друг одного друга сказал, что я должен вам посодействовать. Так чем я могу помочь? — спросил Лейтон, жестом приглашая их сесть.

Харпер вкратце выдала ему весь расклад. Лейтон слушал внимательно, время от времени прерывая ее. Она закончила рассказом о следе, который тянется от парней Петросьяна к Бобу.

— Его зовут Боб Макгуайр, — сказал Лейтон. — Он сержант интендантства. Но это не ваш клиент. Слишком туп.

— Мы так и думали, — сказала Харпер. — Но надеялись, что он назовет имена других, а может, и выведет на рыбу покрупнее. На того, чей деловой размах оправдывает убийство свидетельниц.

— Теоретически такой человек может существовать, — согласился Лейтон.

— Вы знаете имя?

— Нет. Теперь у нас компьютерная система, и мы лучше, чем раньше, можем все отслеживать. Например, мы знаем, сколько «Беретт М-9» мы получили, сколько из них законным образом пущены в обращение, а сколько — на складе. Если сумма вторых и третьих вдруг окажется меньше, чем количество первых, мы забьем тревогу.

— И как, сумма сходится?

— Теперь — да. Цифра точная. За последние полтора года из армии не украдена ни одна «Беретта М-9».

— Чем же тогда занимался Макгуайр пару месяцев назад? — поинтересовался Ричер.

— Распродавал остатки своих запасов. Он воровал последние десять лет, а то и дольше. Мы провели расследования на местах и арестовали десятка два воров. Утечка оружия прекратилась.

— Вы всех взяли? — спросила Харпер.

— Всех.

— Ну что ж, нашей теории крышка, — сказала Харпер.

— Может, и нет, — возразила Лейтон. — У нас есть своя теория. Как я сказал, два десятка молодцов ждут суда. Чтобы взять их с поличным, мы подослали тайных агентов купить у них оружие. Операция «На живца». Макгуайр, например, продал две «беретты» в баре в Нью-Джерси двум лейтенантам.

— Мы только что оттуда, — сообщила Харпер. — Бар «Макстьофан».

— Он самый. Макгуайр достал из багажника и продал нашим агентам две «М-9» по двести баксов за штуку. Мы его замели и стали искать деньги. Нашли около половины.

— И?.. — спросил Ричер.

— Пока ничего. Собираем информацию, везде одна и та же картина. У них всех лишь половина денег.

— Вырисовывается та самая крупная рыба, — пробормотал Ричер.

— Именно. Иначе не объяснишь. Мы сразу предположили, что за этим стоит кто-то главный, кто за половину дохода все организует и обеспечивает крышу.

— Вписывается в нашу теорию, — заметила Харпер. — Такой тип должен быть и умным, и изворотливым. И понятно, почему ему надо убрать столько разных женщин. Не потому, что все они его знали, а потому, что каждая из них, возможно, знала кого-то из его шайки. Кто же он?

— Понятия не имеем. Все задержанные словно язык проглотили. Ясно, что этот главный их сильно запугал.

— Что ж, нам нужно его имя, — подытожил Ричер. — Я должен поговорить с Макгуайром.

Лейтон улыбнулся:

— Я предполагал, что вы это скажете. И приготовился отказать, ведь это запрещено. Но знаете что? Я передумал.

Тюремный блок располагался под землей. Лейтон дернул сонетку старомодного колокольчика, висящую на железной двери. Через секунду она открылась — в ярко освещенном коридоре стоял могучий старший сержант. Лейтон провел их внутрь.

Справа находился маленький кабинет с большим столом. На нем штабелем стояли видеомагнитофоны. Их мерцающие экраны показывали двенадцать камер, одиннадцать из которых пустовали. В двенадцатой под одеялом скорчился арестант.

— Мирная ночь в «Хилтоне», — заметил Ричер.

— Сейчас у нас всего один постоялец — Макгуайр.

— С видеозаписью вечно проблемы, — обронил Ричер.

— Всегда что-то ломается, — согласился Лейтон.

Нагнувшись к столу, он щелкнул выключателем. Жужжание прекратилось.

— Вот видите? Очень ненадежная система.

— На починку уйдет часа два, — заметил сержант.

Он снял с деревянного щитка связку ключей, подошел к внутренней двери и открыл ее. Ричер вошел. Сержант вошел следом и закрыл за собой дверь.

Проход шел вдоль всего блока и занимал в ширину около его трети. Остальное пространство было отведено под четыре камеры. Три из них пустовали, в четвертой на кровати сидел Макгуайр, удивленный тем, что включили свет.

— К вам посетитель, — сообщил сержант.

В углу прохода стояли два высоких деревянных табурета. Сержант взял ближайший, поставил его перед камерой Макгуайра, сам отошел и сел на другой. Ричер не стал садиться и молча смотрел сквозь прутья решетки. Макгуайр откинул одеяло и опустил ноги на пол. Под метр восемьдесят пять ростом, он весил около ста килограммов. Сильные мускулы, толстая шея, большие руки и ноги. Жидкие, коротко подстриженные волосы, маленькие глаза и пара наколок.

— Кто ты, черт побери? — спросил он густым, под стать его размерам голосом.

Ричер оставил вопрос без ответа. Он подошел к старшему сержанту и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул, встал, вручил Ричеру связку ключей и вышел, закрыв за собой дверь. Ричер вернулся к камере Макгуайра.

— Чего ты хочешь? — спросил тот.

— Хочу точно выяснить, насколько ты туп.

Макгуайр прищурил глаза.

— Легко так говорить, — заметил он, — стоя по ту сторону решетки.

— Хочешь, чтоб я открыл? Будем тогда на равных?

Глаза Макгуайра превратились в щелки:

— Валяй, открывай.

Ричер открыл дверь решетки. Макгуайр не шелохнулся.

— Садись. — Ричер показал на табурет.

Макгуайр вышел из камеры.

— Чего тебе надо?

— Сложный вопрос. Тебе сначала придется уяснить ряд факторов. Во-первых, я лицо неофициальное. Я не коп — ни военный, ни гражданский. Я и в самом деле никто. Так что, если я тебя поставлю на костыли, мне никто ничего не сделает. Свидетелей здесь нет. Во-вторых, чем бы ни угрожал тебе твой босс, я могу устроить кое-что похуже.

— Какой босс?

Ричер улыбнулся:

— Вот тут и начинаются тонкости. В-третьих, если ты назовешь его имя, он исчезнет, и навсегда. Он не сможет до тебя добраться. Никогда, понял?

— Какое имя? Какой босс?

— Тот, кому ты отдавал половину выручки.

— Никому я ничего не отдавал.

Ричер покачал головой:

— Проехали, ладно? Мы знаем, что босс существует. Поэтому не вынуждай меня задавать тебе взбучку, пока мы даже до главного не добрались.

Макгуайр набычился, но взял себя в руки.

— Сосредоточься. Тебе вот что надо понять — если ты его выдашь, ты обезопасишь себя до конца жизни, потому что его ищут за дела много хуже, чем кража армейского имущества.

— Что он сделал? — спросил Макгуайр.

Ричер улыбнулся. Значит, босс существует.

— Он убил четырех женщин. Скажешь, кто он, и его упекут навсегда. Ни о чем другом его и спрашивать не станут.

Макгуайр молчал. Он думал. Ричеру доводилось встречать людей, которые соображали быстрее.

— И последнее, — вкрадчиво продолжал он, — тебе надо понять, что рано или поздно ты его назовешь. Можешь назвать прямо сейчас, а можешь через полчаса, после того как я тебе руки-ноги переломаю.

— Кишка тонка.

Ричер поднял табурет на уровень груди и перевернул. Крепко схватив табурет за две ножки, он резко отвел локти назад. Ножки отлетели. Одну Ричер отбросил в сторону, другую оставил себе. По длине и весу она была с бейсбольную биту.

— А теперь сделай то же самое, — сказал он.

Макгуайр перевернул второй табурет и схватился за ножки.

У него вздулись жилы, но табурет остался цел.

— Не повезло, — заметил Ричер. — Я хотел, чтобы все было по-честному.

— Он служил в спецназе, — сказал Макгуайр. — Он очень крутой.

— Не играет роли. Окажет сопротивление — фэбээровцы его застрелят, и конец проблемам.

Макгуайр промолчал. Ричер махнул ножкой табурета.

— Левую руку или правую? — спросил он. — Какую сломать первой?

— Ласалль Крюгер, — выдавил Макгуайр. — Начальник интендантского батальона в чине полковника.

Украсть телефон — легче легкого, а провести разведку чертовски трудно. Перво-наперво нужно выбрать время. Следует дождаться полной темноты, последнего часа дежурства копа. Последний час всегда лучше первого. Внимание ослабевает, одолевает усталость.

Таким образом, твое «окно» — минут сорок, от семи до семи сорока. Возвращаешься из аэропорта и останавливаешься на туристической парковке метрах в двухстах северней ее дома. Вылезаешь из машины и идешь по редколесью на запад, потом на север.

Проскальзываешь сквозь кустарник и подходишь к изгороди. Застыв в темноте, наблюдаешь. Шторы задернуты. До тебя доносятся еле слышные звуки пианино. Дом встроен в склон холма под прямым углом к улице. Ты крадешься вдоль изгороди и изучаешь дом сзади. Попасть внутрь можно только через парадную дверь на веранде или через выходящую на улицу дверь гаража. Не лучшая ситуация, но у тебя есть план. У тебя подготовлены планы на любой случай.

— Отлично, полковник Крюгер. Теперь мы вами займемся, — сказал Лейтон.

Он просматривал меню на экране компьютера, а Ричер и Харпер сидели рядышком перед столом.

— Есть такой, — сообщил Лейтон.

— У него были неприятности? — спросил Ричер.

— Вы думаете, у военной полиции есть на него досье?

— Что-то там наверняка было. Служил в спецназе, а теперь — в интендантстве. С чего бы это?

— Нужно найти объяснение. Может, он получил дисциплинарное взыскание. Но боюсь, что наши компьютерные файлы я вам показать не смогу. Сами понимаете, верно?

— Вы могли бы отследить пропавшую камуфляжную краску? — спросила Харпер.

— Может быть. Теоретически, думаю, да.

— В его списке одиннадцать женщин, так что ищите порядка тысячи двухсот литров, — продолжала Харпер. — Завяжите Крюгера на краску, мне это пригодится. И числа. Выясните, приходились ли дни убийства на его выходные. Сопоставьте места службы, чтобы удостовериться, что кражи происходили там, где служили женщины. Найдите доказательства, что они что-то видели.

Лейтон помолчал и произнес:

— Армия должна меня просто на руках носить. Крюгер — наш клиент, а я целую ночь лезу из кожи, чтобы передать его ФБР.

— Мне жаль, — сказала Харпер, — но приоритет абсолютно ясен. Убийство — против кражи.

Изучив дом, ты отходишь от изгороди и ныряешь в кустарник. Возвращаешься в темноте к машине, садишься и едешь обратно той же дорогой. На завершение второго этапа у тебя двадцать минут. В трех километрах от перекрестка есть старомодный одноэтажный торговый центр в форме угловатой буквы «С». Супермаркет расположен посередине, как замковый камень. Ты въезжаешь на стоянку с дальнего конца и осматриваешься. Не то. Все витрины выходят на стоянку. Ты заезжаешь за угол и улыбаешься. Здесь имеется запасная стоянка для одного ряда машин. На нее выходят лишь двери для приема товара. Идеально.

Ты возвращаешься на основную стоянку и паркуешься рядом с другими машинами. Их немного. Ждешь десять минут и видишь фэбээровский «бьюик», выезжающий на дежурство.

«Спокойной ночи», — шепчешь ты ему вслед.

Лейтон рекомендовал им мотель на автомагистрали в сторону Трентона. Он был единственным на много километров, к тому же дешевым и чистым. Харпер вела машину, и они достаточно легко его нашли.

— Хороший номер на двоих — двенадцатый, — сказал портье.

— Его и возьмем, — согласилась Харпер.

— На двоих? — удивился Ричер.

— Обсудим потом, — сказала она.

Харпер заплатила наличными, и портье дал ей ключ.

— А что? — спросила она по дороге в номер. — Мы же спать не собираемся, верно? Просто будем ждать звонка Лейтона. Что в номере, что в машине, какая разница?

Ричер молча пожал плечами. Харпер открыла дверь, они вошли. Номер был стандартным. Ричер сел на стул, поставил локти на стол, прижал ладони к вискам и застыл.

— В чем дело? — спросила Харпер.

Он посмотрел на нее в упор.

— По правде сказать, мне не очень хочется оставаться с вами наедине в номере с постелью.

Довольная Харпер озорно улыбнулась:

— Мне тоже. Но уж если я могу себя контролировать, вы, уверена, и подавно сможете.

Ричер промолчал.

— Пойду приму душ.

— Замечательно, — пробормотал он.

Стандартный номер мотеля, тысячи таких же встречались тебе по всей стране. Ты вешаешь пальто в стенной шкаф, не снимая перчаток. Не стоит оставлять отпечатки.

Проходишь и садишься на один из двух стульев, откидываешься на спинку, закрываешь глаза и думаешь. Все должно произойти завтра. Ты планируешь ход событий, но только в обратном порядке. Выбраться из дома нужно, когда стемнеет. Но ты хочешь, чтобы труп обнаружил коп, дежурящий днем. Ясно, что это причуда, но что за жизнь без причуд? Скука смертная. Значит, ты выбираешься, когда стемнеет, но до того, как коп последний раз пойдет в туалет. Около половины шестого.

Решено, в половине шестого. Ты собираешься потратить на дело полчаса. Значит, в пять нужно быть в оме и начинать. Ты рассматриваешь все с ее точки зрения, и становится ясно, что звонить ей нужно около двух часов дня.

Харпер вышла из ванной. Кроме полотенца, на ней ничего не было. Без макияжа, когда б не рост под сто восемьдесят пять, она выглядела бы лет на четырнадцать. При таком роете стандартное полотенце мотеля было ей явно коротковато.

— Позвоню-ка я Блейку, — сказала она. — Давно пора отметиться.

— Напустите тумана, хорошо? Если на этой стадии вмешается Квонтико, они выкинут Лейтона. Назначат какого-нибудь осла генерала, и мы никогда ни до чего не докопаемся. Просто сообщите, что завтра у нас встреча с парнем, который, возможно, что-то знает.

— Я лишнего не скажу.

Харпер вынула из сумочки телефон.

— Пойду-ка я тоже в душ, — сказал Ричер.

— Заходить не буду, обещаю.

Ричер вошел в ванную и закрыл дверь. На крючке с обратной ее стороны висели вещи Харпер, в том числе кружевное белое нижнее белье. Он разделся и пустил горячую воду. Пытаясь расслабиться, он долго стоял под струями, но потом сдался, выключил горячую воду и пустил холодную. Хватая ртом воздух, он стоял под холодным душем. Минуту. Две. Выключил душ и потянулся за полотенцем.

Харпер постучала в дверь:

— Вы закончили? Мне нужна одежда.

Ричер снял ее с крючка, приоткрыл дверь и просунул в щель. Вытерся, оделся, повернул дверную ручку и вышел. Харпер стояла полуодетая у постели. Остальная одежда висела на спинке стула у туалетного столика. Закрытый мобильник лежал рядом с ведерком со льдом.

— Что вы ему сказали?

— Что завтра утром у нас встреча с одним человеком, а каким — уточнять не стала.

— Он что-нибудь сообщил?

— Поултон в Спокане. В «Херце» обнаружили, что в день гибели Элисон в споканском аэропорту брали напрокат машину — часа на два, туда и обратно. Но только что выяснилось, что это какая-то женщина ездила по делам. Однако парень из «Парсел» скоро что-нибудь выдаст. Он проверяет записи.

— Имени Ласалля Крюгера он там уж точно не найдет.

Харпер села на край кровати спиной к Ричеру.

— Вероятно, нет. Но ведь это уже не важно? Мы его нашли и должны это отпраздновать.

Ричер сел на другой половине кровати, подвинул подушки к спинке и откинулся на них. Он смотрел в потолок.

Харпер повернулась к Ричеру. Две верхние пуговицы на ее блузке были расстегнуты.

— Дело в Джоди, да? — спросила она.

Он кивнул:

— Конечно.

— Если бы не она, вы бы хотели, верно?

— Я и хочу, но из-за нее не буду.

Харпер улыбнулась:

— Такая стойкость мне в мужчинах и нравится.

Ричер промолчал. Она еле слышно вздохнула и отодвинулась — совсем чуть-чуть, но это сняло напряжение.

В комнате стало тихо.

— Мне все же хочется отпраздновать. Один поцелуй, — прошептала она. — И все, обещаю.

Он посмотрел на нее и левой рукой притянул к себе. Поцеловал в губы. Она запрокинула голову и открыла рот. Он ощутил ее язык глубоко во рту, настойчивый, ищущий. Ему это нравилось. Ричер выпустил ее из объятий и отодвинулся, испытывая чувство вины.

— Мне нужно тебе что-то сказать, — произнес он.

— Что? — спросила она, переводя дыхание.

— Я от тебя кое-что скрыл.

— Что именно?

— Я не думаю, что Крюгер — наш клиент. Он нужен Лейтону, а не нам. Я всегда так считал.

— Что? Всегда так считал? Но это же твоя теория, Ричер.

— Я все придумал. Просто мне нужно было под благовидным предлогом убраться из Квонтико, чтобы дать себе время подумать. Заодно я хотел выяснить, кто поддержит эту мою теорию, а кто будет против. Хотелось посмотреть, кто действительно желает раскрыть это дело.

— Мы все желаем его раскрыть.

В дверь постучали. Громко, настойчиво. Ричер встал и направился к двери.

— Тише, тише, иду.

Стук прекратился. Ричер открыл — на пороге стоял Лейтон.

— Крюгер по нашей части, — сообщил он и ввалился в комнату. Увидев Харпер, которая застегивала рубашку, он удивился и сказал: — Простите.

— Здесь душно, — объяснила она, отводя взгляд.

— Он по нашей части, — повторил Лейтон. — Все сходится тютелька в тютельку.

Затрещал мобильник Харпер. Лейтон замолк, показав жестом, что может подождать. Харпер щелкнула крышкой и стала слушать.Ричер увидел, что от лица у нее отхлынула кровь. Она закрыла телефон и сказала:

— Мы перезванивали в Квонтико. Они подняли полный послужной список Кэролайн Кук. Вы были правы. Она везде побывала, но и близко не подходила к оружию. Ни разу, ни на минуту.

— Об этом я и приехал вам сообщить, — сказал Лейтон. — Крюгер — наш клиент, а не ваш. — Он присел за стол и продолжил: — Прежде всего, не было никакого списка. Вы просили проверить, не случались ли кражи краски там, где работали эти женщины. Для этого мне понадобился список женщин, я попробовал найти его, но не смог. Я позвонил туда-сюда и вот что выяснил: когда вы заявились к нам месяц назад, нам пришлось составлять список на пустом месте. Копаться во всех досье — скука смертная. Тогда одному из наших пришла в голову блестящая мысль: он под каким-то надуманным предлогом позвонил одной из этих женщин. Вроде бы самой Элисон Ламар, и та дала ему полный список. Они, похоже, организовали группу взаимной поддержки.

— Симека называла их своими сестрами, помните? — спросил Ричер. — Сказала, что четыре сестры уже умерли.

— А еще я проверил, почему Крюгер перевелся из спецназа в интендантский батальон. В операции «Буря в пустыне» он был звездой первой величины. Его отряд действовал в пустыне за линией фронта, выслеживал мобильные пусковые установки ракет «Скад». Рация у них барахлила. Наша артиллерия накрыла своих — отряд Крюгера. Сам он был тяжело ранен. Поэтому его сразу произвели в полковники и сунули туда, где увечье не будет помехой в работе. Вот так он оказался в интендантстве. Наверное, он занялся воровством как бы в отместку, чтобы посчитаться с армией. Он лишился обеих ног и передвигается в инвалидном кресле.

Харпер уставилась в стену.

— Понятно, — сказала она. — Мы попали пальцем в небо.

— Боюсь, что так. А теперь послушайте еще и про краску. Я принялся искать рапорты о пропаже зеленой маскировочной краски и обнаружил нужные сведения. Украли сто десять одиннадцатилитровых банок. Все указывало на сержанта интендантской службы в штате Юта.

— Кто он?

— Не он — она, — уточнил Лейтой. — Сержант Лоррейн Стенли.

Гробовое молчание.

— Не может быть, — наконец сказала Харпер. — Она же одна из убитых.

Лейтон покачал головой:

— Я звонил в Юту, говорил с военным следователем. Он заявляет, что в отношении Стенли не было никаких сомнений. Дела решили не заводить, потому что незадолго до того она стала жертвой сексуальных домогательств.

— Стало быть, одна из убитых украла краску? — подытожил Ричер. — А другая снабдила вас списком?

— Так и было, честное слово.

Ричер гнал машину как бешеный, и за неполных три часа они добрались из окрестностей Трентона до Квонтико.

В здании стояла тишина. Они спустились на лифте в подземный кабинет Блейка. Тот сидел за столом перед каким-то документом.

— Факс из «Парсел», — тихо произнес он. Вид у него был побитый и смущенный. — Догадайтесь, кто послал краску Элисон Ламар и всем другим.

— Лоррейн Стенли, — сказал Ричер.

Блейк кивнул:

— Верно. И знаете, что еще? Одну коробку она отправила самой себе. Ну, как вы это объясните?

— Не знаю, — ответил Ричер.

— К тому же из Спокана только что звонил Поултон. Он побеседовал с водителем из «Парсел». Парень хорошо помнит, как доставил этот груз. Открыла ему сама Элисон. Она на кухне слушала трансляцию бейсбольного матча, пригласила водителя и угостила кофе. Они дождались большого шлема, радостно покричали. Элисон налила ему еще кофе, и он сказал, что доставил большую тяжелую коробку.

— А она?

— Она сказала: «Прекрасно» — и освободила для нее место в гараже. Водитель приволок коробку. Элисон сияла.

— Словно ждала коробку?

— Водителю так показалось. Затем она сорвала конверт с сопроводительными документами и понесла на кухню. Водитель пошел следом, чтобы допить кофе. Она вынула бумаги из пластикового конверта, разорвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро вместе с конвертом.

— И что из этого следует?

— Не имею ни малейшего представления, — покачал головой Блейк.

— Моя теория завела нас в тупик. Приношу извинения, — сказал Ричер.

Блейк нахмурился:

— Попробовать все равно стоило.

— Ламар здесь? Перед ней тоже надо бы извиниться.

— Она дома и сюда не возвращалась. Говорит, что вся разбитая. Не могу ее винить.

— Такой стресс! Ей бы уехать куда-нибудь.

— Куда? — вздохнул Блейк. — В самолет ее и силком не затащишь, а за руль в таком состоянии я ей садиться не позволю. — Его взгляд стал жестче. — Я начинаю искать другого консультанта. От вас никакого толку.

— Хорошо, — сказал Ричер.

Харпер поняла намек и увела Ричера из кабинета. Они поднялись на третий этаж и остановились у знакомой двери.

— Почему она ее ждала? — спросила Харпер. — Почему Элисон ждала коробку с краской, а все другие не ждали?

— Не знаю, — пожал он плечами.

Харпер открыла дверь.

— Что ж, спокойной ночи.

— Ты на меня злишься?

— Ты без толку потерял тридцать шесть часов.

— Нет, эти тридцать часов я потратил на дело.

— На какое такое дело?

— Пока что и сам не знаю.

— Странный ты человек.

Ричер поцеловал ее в щеку и вошел в комнату. Она заперла дверь и вернулась к лифту.

Ричер подошел к кровати и улегся, не сняв пальто. Было три часа ночи, слишком поздно для звонка Джоди. Он уставился в потолок. Попытался вызвать перед глазами образ Джоди, но вместо нее увидел Лайзу Харпер и Риту Симеку. Подумал о лице Симеки, об обиде в ее глазах. О ее жизни там, в Орегоне, — цветы, рояль, домоседство как средство защиты. Он закрыл глаза, потом снова открыл и стал пристально разглядывать белую краску на потолке. Подумал о фигуре Харпер, о том, как она движется, о ее открытой улыбке и открытом же, привлекательном взгляде.

Взяв телефон, Ричер набрал номер сотового Харпер. Когда она ответила, он произнес:

— Мне нужно сейчас же с тобой поговорить.

Харпер не стала стучать, просто открыла дверь ключом и вошла. Пиджак она уже успела снять.

— О чем?

— Хочу задать тебе один вопрос. Что бы случилось, если б мы спросили Элисон Ламар про краску? Что бы она нам сказала?

— Вероятно, то же самое, что и водителю «Парсел».

— Нет, — возразил Ричер, — она бы нам соврала.

— Соврала? Зачем?

— Потому что все они нам врут. Мы опросили семь женщин, и все как одна соврали. Путаные истории про соседок по дому и ошибку с доставкой. Чушь собачья! Успей мы поговорить с Элисон о краске, услышали б от нее то же, что от других.

— Откуда тебе знать?

— Потому что Рита Симека нам соврала, я только что это понял. Не было у нее никакой соседки по дому. Концы с концами не сходятся. Ты сама видела, как она живет. Все прибрано, чистенько, натерто до блеска. Это «пунктик», а при таком «пунктике» она бы не потерпела другой женщины в доме. Да и пускать жилицу за деньги ей не нужно. Ты видела ее роскошный автомобиль. И рояль. Ты знаешь, сколько стоит такой рояль?

— Ты на что намекаешь?

— На то, что она ждала, когда доставят краску, как ждала этого Элисон. Как ждали все. Когда привозили коробки, все они говорили: «Прекрасно», совсем как Элисон.

— Не может быть. С какой стати?

— Потому что этот тип обладает над ними какой-то неведомой властью. Он заставил Элисон передать ему список имен. Заставил Лоррейн Стенли украсть краску и в нужное время отправить по назначению. Заставил каждую принять груз и сразу уничтожить накладную.

Харпер уставилась на Ричера:

— Но каким образом? Как ему удается?

— Не знаю, — ответил Ричер.

— Шантаж? — предположила она. — Угрозы? Страх?

— Не знаю. Запугать их было не так-то просто.

— Так чего ты от меня хочешь? — спросила Харпер.

— Пожалуй, только одного — чтобы ты продолжала ломать голову. Блейк перестал меня слушать.

Харпер присела на кровать рядом с Ричером. Он посмотрел на нее.

— В чем дело? — спросила она.

— Скрытая камера включена?

— Они поставили на ней крест. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу поцеловать тебя еще раз.

— Только поцеловать? — вспыхнула она.

Он утвердительно кивнул.

— Ну, тогда я согласна.

Она повернулась к нему, он ее обнял и поцеловал. Она, как в прошлый раз, тесно к нему прижалась и просунула язык ему в рот. Он провел рукой по ее спине. Она впилась в его губы, затем уперлась рукой ему в грудь и оттолкнула.

— На этом остановимся, — сказала она.

— И то верно.

Она поднялась.

— Я ухожу. До завтра.

Харпер пришла в восемь утра — прямо из-под душа, свежая, в новом костюме. Ричер был усталым, несвежим, но ждал ее у дверей в застегнутом пальто, и его сердце билось от нетерпения.

— Идем, нельзя терять ни минуты, — сказал он.

Блейк, как всегда, сидел за письменным столом в своем кабинете.

— Ричер, займитесь отработкой досье, — распорядился он.

— Нет. Мне нужно в Портленд. Предоставите самолет?

— Самолет? — повторил Блейк. — Вы рехнулись? Да ни за что на свете.

— Ладно, — ответил Ричер, в последний раз обвел кабинет взглядом и вышел.

Харпер поспешила за ним.

— Почему в Портленд? — спросила она.

Он взглянул на нее:

— Правда и ложь.

— Но что это значит? Что вообще, черт возьми, происходит?

— Не скажу. Сейчас это всего лишь карточный домик. Дунь — и рассыплется. Нужно, чтобы ты все увидела собственными глазами. Черт, да я и сам хочу это видеть! А ты мне понадобишься для задержания. Где твоя машина?

— На стоянке.

— Тогда поехали.

ГЛАВА 8

Когда Рита Симека служила в армии, побудка неизменно поднимала ее в 6.00. В новой гражданской жизни она осталась верна этому распорядку — спала шесть часов, от полуночи до шести.

Сегодня ей предстояло поработать над Бахом. Она оттачивала исполнение его трехчастных инвенций, ей нравилось, как их темы, согласно неумолимым законам логики, развиваются по нарастающей, а потом завершаются на исходной ноте. Но играть эти пьесы было очень трудно.

Пятый опус был самым сложным, но и самым любимым. Она дважды проиграла его с начала до конца и осталась довольна том, как у нос получается. Она решила поиграть еще три часа, а потом сделать перерыв на обед.

Укрытие занято заблаговременно, с тем чтобы успеть в нем освоиться до смены охраны в восемь утра. Все идет, как накануне. Агент ФБР по-прежнему бодрствует, но внимание его слегка притупилось. Приезжает местный полицейский. Они болтают, не вылезая из машин. «Бьюик» укатывает вниз по склону, полицейская машина ползет вперед и занимает его место. Полицейский глушит мотор и оглядывается. Устраивается поудобнее в водительском кресле. Завтра ему не доверят даже регулировать движение по Северному полярному кругу.

— Но как мы туда попадем? — спросила Харпер, забираясь в свой маленький желтый двухместный автомобиль.

Ричер сообразил, что впервые видит эту машину. Он с грехом пополам втиснулся в пассажирское кресло, она бросила свою сумку ему на колени. Тут было не повернуться.

— Полетим как самые обычные пассажиры, — ответил он. — Гони в Национальный аэропорт, он, кажется, ближе всех. У тебя есть кредитные карты?

— Все просрочены. А у тебя?

— Как всегда, сижу без денег, — ответил Ричер, лихорадочно думая.

Он открыл ее сумку и вытащил телефон. Закрыл глаза и попробовал вспомнить, какой номер набирал тогда на кухне у Джоди. Вспомнил, медленно набрал и долго слушал гудки вызова. Наконец ему ответили.

— Полковник Джон Трент, — произнес низкий голос.

— Трент, это Ричер. Ты все еще меня любишь?

— Что?

— Двух человек нужно доставить с базы Эндрюс в Портленд, штат Огайо.

— Когда примерно?

— Примерно прямо сейчас. Немедленно.

— Шутишь?

— Нет. Мы уже в пути, будем на базе через полчаса.

— Хорошо, — сказал Трент и отключился.

— Он поможет? — спросила Харпер.

— Да, за ним должок, — ответил Ричер. — Едем.

Она включила сцепление, выехала со стоянки Бюро и вынеслась на магистраль.

— Так в чем разгадка? — спросила она.

— Мы знаем все, что требуется. Кое-что знаем вот уже несколько дней. Но мы, Харпер, напутали везде, где только могли. Нас подвели крупные ошибки и ложные предположения.

— Какие ошибки? Какие предположения?

— В высшей степени нелепые, но вина тут не только наша. К тому же, думаю, мы купились на несколько больших обманов. Таких очевидных, что никто их не распознал.

По прибытии на базу Эндрюс капитан проводил их в предполетную комнату ожидания — казенное помещение, освещенное лампами дневного света.

— Что это за обманы? — спросила Харпер, когда капитан вышел.

— Начни с мотива, — сказал он. — У кого есть мотив?

— Не знаю.

— Вернись к Эми Каллен. Допустим, она единственная жертва. Кем бы ты заинтересовалась на предмет мотива?

— Мужем. Погибает жена — всегда проверяешь мужа.

— Хорошо, допустим, убийца — муж Эми Каллен. Как ему отвести от себя подозрение?

— Никак, у него не получится.

— Напротив, получится. Ему нужно найти группу женщин, у которых с его женой есть что-то общее, и тоже их прикончить. Он отойдет в тень, превратив отдельное убийство в серийное. Где лучше всего спрятать песчинку?

— На пляже.

— Вот именно.

— Ты хочешь сказать, что все убитые, кроме одной, — обманки? Песок на пляже?

— Маскировка, — ответил он. — Шумовое оформление.

— Так кто из них? Кто из них настоящая цель?

Ричер не ответил.

Появился капитан и отвел их к служебной машине. Машина доставила их к новехонькому «боингу», который стоял на бетонированной площадке перед ангаром. Капитан объяснил, что этот транспортный самолет проходит летные испытания, маршрут изменили, и теперь он летит к Портленд. У дверцы кабины стоял трап на колесах, на верхних ступеньках толпились члены экипажа.

— Добро пожаловать на борт, — произнес второй пилот. — Свободные кресла для вас найдутся.

В салоне было ровно двести шестьдесят свободных кресел.

Ричер один расположился в трех креслах, растянувшись поперек и упершись спиной в иллюминатор. Харпер села сзади и пристегнула ремни.

— Кто же настоящая цель? — повторила она свой вопрос.

— Сама можешь вычислить, — ответил Ричер.

Самолет двинулся к взлетно-посадочной полосе. Через минуту он оторвался от земли — плавно, бесшумно, мощно — и свечой взмыл в небо над округом Колумбия.

Уже два часа дня, местный полицейский по-прежнему торчит перед ее домом. Время звонить. Открываешь украденный мобильник, набираешь номер. Низко скорчившись под защитой скалы, готовишься к разговору.

Она поднимает трубку и произносит:

— Слушаю.

— Привет, Рита, — говоришь ты.

Она слышит твой голос и успокаивается. Ты объясняешь ей, что от нее требуется.

— Первую выбрали наугад, — рассуждала Харпер, — чтобы сбить нас со следа. Вторая — это уже определенная схема.

— Согласен, — заметил Ричер. — Каллен и Кук — шумовое оформление. Начало дымовой завесы.

— Но он не хочет слишком затягивать дело, — продолжила Харпер. — У него есть цель, которую надо поразить, пока все продолжают теряться в догадках, так?

— Согласен, — повторил Ричер.

— Значит, это третья или четвертая.

Ричер молча кивнул в знак согласия.

— Но какая из двух? Что на нее указывает?

— Все, — сказал Ричер. — И всегда указывало. «Ключи» к убийству — расстояния, краска, отсутствие насилия.

— Лоррейн Стенли украла краску. Отсутствие насилия доказывает, что этот тип все подстраивает. Расстояния указывают на размах.

— И на скорость передвижения. На подвижность, — добавил Ричер. — Не забудь про подвижность.

— Почему демонстрация подвижности так важна? — спросила Харпер.

— Потому что это один из обманов, и мы на него купились.

На обед у нее были холодное сморщенное яблоко и ломтик швейцарского сыра — все, что Рита Симека нашла в холодильнике. Когда она мыла тарелку, в дверь позвонили: копу опять понадобилось в туалет. Она подождала в прихожей, пока он вернется из ванной, проводила взглядом до самой машины, снова заперла дверь и прошла в гостиную. Села за рояль и играла еще полтора часа.

Отъехав на табурете от рояля, она сплела пальцы и потянулась. Затем подошла к стенному шкафу и взяла куртку. Отперла подвальную дверь и спустилась в гараж. Села в машину и включила зажигание. Дверь гаража начала с грохотом подниматься.

Выехав задним ходом на подъездную дорожку, она нажала на кнопку, чтобы закрыть гараж. Обернувшись на сиденье, она увидела, что патрульная полицейская машина мешает ей проехать. Симека вышла и направилась к ней.

— Я еду в магазин, — сообщила она.

— Хорошо, но я подожду здесь, — ответил полицейский. — Мы ведь наблюдаем за домом, а не за вами.

— Прекрасно. На меня не станут нападать в магазине.

Видишь, как ползет вверх дверь гаража и оттуда выезжает автомобиль. Видишь, как дверь возвращается на место. Видишь, как она останавливает машину, подходит к полицейскому и говорит с ним. Видишь, как полицейский подает автомобиль назад, видишь, как она задним ходом выбирается на дорогу и уезжает вниз по склону. Ты улыбаешься и встаешь. Предстоит поработать.

У подножия холма она свернула налево, потом направо — на дорогу в Портленд. Через три километра свернула налево к торговому центру, припарковалась в стороне от других машин на стоянке за магазинами, вышла и направилась к универсаму.

Там она взяла тележку и прошлась по рядам, отбирая продукты, которые, по ее расчетам, подошли у нее к концу. Покупок оказалось совсем немного, поэтому она встала в очередь к кассе быстрого обслуживания.

Все покупки уместились в один бумажный пакет. Она расплатилась наличными и вышла, прижимая пакет к груди. Свернула направо и пошла к хозяйственной лавке.

Рита ловко перебросила пакет с продуктами на одну руку, а другой толкнула дверь. За кассой сидел старик в коричневом рабочем халате. Она миновала секции инструментов и гвоздей и остановилась перед красками. Поставив пакет на пол, она взяла с полки таблицу с образцами цветов.

— Помочь вам, мисс? — предложил старик.

— Эта растворяется в воде? — спросила она.

Он кивнул.

— Я, пожалуй, возьму желтовато-зеленую, мне нужно что-нибудь маскировочного оттенка.

— О’кей, — сказал старик. — Вам сколько?

— Одну четырехлитровую банку.

Старик отнес банку к кассе и со звоном пробил чек. Симека расплатилась наличными, старик опустил банку в пакет и сунул туда же деревянную палочку для размешивания.

— Спасибо.

Держа в одной руке пакет с продуктами, а в другой — с краской, Симека поспешила к своей машине. Сунув оба пакета на заднее сиденье, она села на водительское место, захлопнула дверцу и включила зажигание.

Полицейский заметил поднимающегося на холм человека еще за сто метров. На высоком мужчине с густыми седыми волосами, аккуратно подстриженными и расчесанными, была военная форма. Орлы на погонах, орлы в петлицах: полковник. На месте воротничка и галстука красовался белый пасторский воротник — полковой католический священник.

Остановившись в метре от полицейской машины, он принялся разглядывать дом Симеки. Полицейский опустил стекло с пассажирской стороны.

— Эй, я чем-нибудь могу вам помочь? — окликнул он.

Полковник просунул голову в открытое окно.

— Я пришел навестить хозяйку дома, — объяснил он.

— Она ненадолго отлучилась, — сказал коп. — И вообще у нас тут особое дело.

— Особое?

— Она под охраной. Я должен пригласить вас в машину и попросить предъявить удостоверение личности.

Полковник на миг замешкался, но затем открыл пассажирскую дверцу и, пригнувшись, уселся. Извлек из кармана куртки бумажник, открыл и вытащил из него потрепанное армейское удостоверение. Полицейский внимательно его изучил и удовлетворенно кивнул:

— О’кей, полковник. Можете подождать в машине.

С главной дороги Рита Симека свернула налево, а потом направо — на свою улицу. Полицейская машина опять перегораживала подъездную дорожку. Впереди рядом с копом сидел кто-то еще. Симека остановилась, рассчитывая, что полицейский догадается сдать машину назад и позволит ей свернуть на дорожку. Однако тот всего лишь открыл дверцу и вылез из автомобиля, словно ему нужно было с ней поговорить. Симека опустила стекло.

— Тут вас хочет видеть один человек. Полковой священник.

— Спровадьте его, — попросила она.

Коп удивился:

— Он добирался сюда от самого округа Колумбия.

— Меня это не волнует. Я не хочу его видеть.

Полицейский ничего не сказал, только оглянулся. Полковник выбрался из машины на тротуар, выпрямился во весь рост и направился к ним. Симека тоже вышла из машины.

— Рита Симека? — осведомился священник, приблизившись.

— Что вам нужно?

— Я приехал убедиться, что с вами все в порядке, — ответил он. — После всех наших проблем.

— Моих проблем?

— Ну, того, что ним выпало.

— А если у меня не все в порядке?

— Тогда, быть может, я сумею вам помочь.

Голос у него был глубокий, низкий и задушевный.

— Вас направила армия? — спросила она.

— Боюсь, что нет. Я много раз с ними спорил.

— Предложить духовного консультанта — значит признать свою ответственность.

— Вот именно, — сказал полковник. — Поэтому я тут частным образом, вопреки приказам. Согласитесь, это ведь дело совести.

— Почему вы остановились на мне? — спросила она.

— Вы у меня пятая, — ответил он. — Я начал с таких, кто явно живет один и кому может понадобиться моя помощь. Исколесил всю страну. От одних посещений была польза, от других — нет. Я стараюсь не навязывать мое общество, но знаю, что попытаться обязан.

— Что ж, боюсь, одним бесполезным посещением у вас стало больше, — холодно сказала она. — Я отказываюсь от вашего предложения, и ваша помощь мне не нужна.

— Вы твердо уверены? Может, еще подумаете? Путь к вам неблизкий.

Она не ответила, только нетерпеливо поглядела на копа. Тот шаркнул, чтобы привлечь внимание полковника.

— Мне придется попросить вас уйти, сэр.

— Предложение остается в силе, — произнес полковник. Он повернулся и начал спускаться с холма.

Симека посмотрела ему вслед и села в машину. Коп подошел к патрульному автомобилю, залез и дал задний ход в гору. Симека свернула на подъездную дорожку и нажала кнопку на пульте. Дверь гаража с грохотом поползла вверх. Въехав в гараж, она снова нажала кнопку. Она заметила, что полицейский автомобиль вернулся на прежнее место, но тут дверь гаража опустилась, оставив ее в темноте.

Она открыла дверцу, и в салоне включился свет. Она потянула рычаг, крышка багажника отскочила вверх. Симека взяла с заднего сиденья пакеты и отнесла наверх. Поставила на кухонный стол и села на табурет ждать одного человека.

Машина с низкой посадкой, поэтому багажник довольно широкий и длинный, но невысокий. Приходится, скорчившись, лежать на боку. Проникнуть в машину было проще простого. Она не стала ее запирать, как и было велено. Оставалось лишь проводить ее взглядом, подойти к машине, открыть дверцу водителя, найти рычаг и открыть багажник. Закрыть дверцу, обойти машину и поднять крышку багажника. Затем, благо никто не смотрел, улечься в багажник и закрыть крышку, потянув на себя. Все просто.

В багажнике время тянется долго. Наконец ощущаешь, как она садится в машину, включает двигатель. Мысленно отсчитываешь повороты, так что знаешь, когда она приезжает домой. Слышишь слова полицейского. Непредвиденная проблема. Затем слышишь уговоры какого-то болвана священника. Напрягаешься — вдруг она пригласит его в дом? Но она его отшивает. Улыбаешься в темноте, почувствовав, что машина снова тронулась. Потом двигатель замолкает, наступает полная тишина. Она не забывает открыть багажник. Ты слышишь ее удаляющиеся шаги, подвальная дверь открывается и закрывается. Толкаешь вверх крышку багажника и вылезаешь. Натягиваешь перчатки.

— Здравствуй, Рита.

Рита посмотрела на верхнюю ступеньку ведущей из гаража лестницы и увидела — к ней пришли.

— Здравствуй, — произнесла она в ответ.

— Ты купила краску?

— Да.

— Итак, ты готова?

— Я не знаю.

— По-моему, готова. А ты как думаешь?

Симека медленно кивнула:

— Готова.

Повисло долгое молчание.

— Ты хорошо управилась со святым отцом.

— Он хотел мне помочь.

— Тебе уже не поможешь.

— Пожалуй, нет, — согласилась Симека.

— Покажи краску.

Симека вытащила из пакета и банку.

— Прекрасно. А теперь слушай внимательно, потому что я скажу, чего мне от тебя надо.

— Хорошо.

— Во-первых, ты должна мне улыбаться. Это очень важно.

Симека выдавила робкую улыбку и изо всех сил постаралась удержать ее на лице.

— Вот умница. Работа должна быть нам в радость. А теперь нужно чем-то открыть крышку. У тебя есть отвертка?

— Конечно, штук восемь или девять.

— Принеси какую побольше. И не забывай улыбаться.

После посадки в международном аэропорту Портленда Ричер и Харпер стояли и ловили такси. Первым подъехал побитый «шевроле-каприс» с шашечками на боках. Водитель повез их на восток в крохотную деревушку на склоне холма Маунт-Худ. Дорога начала все круче забирать вверх, старый автомобиль, переваливаясь, с ревом полез в гору.

— И все-таки кто? — спросила Харпер.

— «Ключ» — в отчете Поултона об убийстве в Спокане.

— В отчете?

— Четкий. Но я не сразу его увидел.

— «Юнайтед парсел»? Но мы же его насквозь отработали.

— Нет, еще раньше. Прокатная фирма «Херц».

Симека вернулась с большой отверткой.

— По-моему, эта подойдет.

— В самый раз. Где ванная?

— Наверху.

— Отнеси туда краску. И отвертку.

Симека подняла банку:

— Палочку для размешивания тоже отнести?

— Да. И палочку.

Симека взяла то и другое, первой поднялась по лестнице и через спальню прошла в ванную.

— Ну вот, — сказала она.

Из кармана куртки вытащили черный пластиковый мешок для мусора.

— Так, банку и палочку — на пол. А все, что на тебе, — в этот мешок.

— Ладно, — рассеянно кивнула Симека.

— Ты плохо улыбаешься, Рита. Тебе ведь хочется меня порадовать? Положи одежду в мешок — и улыбайся.

Симека стащила с себя плотный вязаный свитер, наклонилась и опустила в мешок. Расстегнула джинсы, стянула вниз, сбросила туфли и освободилась от джинсов. Закатала туфли в джинсы и сунула в мешок. Сняла носки и белье и отправила туда же. Затем, голая, выпрямилась в ожидании дальнейших распоряжений.

— Наполни ванну.

Симека наклонилась над ванной и заткнула сток. Затем пустила воду: горячую — три четверти, холодную — одну.

— Открой банку и вылей краску в ванну. Да поаккуратнее, не разлей ни капли.

Симека сняла крышку и отнесла банку к ванне. Медленно нагнулась и наклонила банку. Потекла густая краска с запахом аммиака. Симека держала банку вверх дном, дожидаясь, чтобы сорвались последние капли, повисшие на ободке. Затем она аккуратно перевернула банку и осторожно поставила на кафель рядом с крышкой.

— Теперь возьми палочку и хорошенько размешай.

Симека опустилась на колени у ванны, сунула палочку в густой осадок на дне и стала размешивать. По мере размешивания краска меняла цвет — от желтовато-зеленого до оттенка травы после дождя.

— Хорошо, хватит. Положи палочку и отвертку в банку.

Симека вынула палочку из воды, аккуратно стряхнула и поставила в банку. Рядом поставила отвертку.

— Закрой крышку.

Она осторожно взяла крышку за края и положила поверх банки. Одним краем крышка задралась вверх, потому что палочка целиком в банке не умещалась.

— Теперь можешь выключить воду.

Она завернула краны. Вода сантиметров на пятнадцать не доходила до края ванны.

— Теперь нужно отнести банку в подвал, туда, где раньше стояла коробка.

Держа банку в вытянутых руках, Симека сошла по лестнице, миновала прихожую, спустилась в гараж, а из него — в подвал. В ванную она вернулась, слегка запыхавшись.

— Теперь залезай в ванну.

Симека повиновалась. Окрашенная вода доходила ей до икр.

— Садись. Осторожно.

Она оперлась руками о края ванны и медленно опустилась.

— Руки под воду.

Она отпустила края ванны и положила руки вдоль бедер.

— Прекрасно. А сейчас погружайся — осторожно.

Она скользнула вперед и откинулась, ощущая, как теплая вода обволакивает тело.

— Запрокинь голову.

Она задрала голову и увидела потолок. Почувствовала, как ее волосы разметались по воде.

— Ты когда-нибудь ела устриц?

— Раза два довелось.

— Помнишь, как их едят? Кладут в рот — и вдруг они целиком проскальзывают в горло. Их глотают одним разом.

Симека кивнула:

— Мне они понравились.

— Так представь, что твой язык — это устрица.

Симека отвела взгляд и озадаченно сказала:

— Я не понимаю.

— Я хочу, чтобы ты проглотила свой язык. Чтобы ты разом заглотала его, как устрицу.

— Не знаю, сумею ли…

— Протолкни его в глотку пальцем. У других получалось.

— Хорошо.

Симека открыла рот, подняла руку.

— Помести средний палец под корень языка и толкни изо всех сил.

Она широко открыла рот и толкнула изо всех сил.

— Теперь глотай.

Она глотнула. И от ужаса выкатила глаза.

ГЛАВА 9

Такси остановилось бампером к бамперу с патрульной машиной. Ричер выскочил первым — его гнала тревога.

— Все в порядке? — спросил он копа.

— Вы кто? — спросил в свою очередь коп.

— ФБР, — ответил Ричер. — Здесь все в порядке?

— Будьте добры предъявить жетон.

— Харпер, предъяви свой жетон, — бросил Ричер.

Харпер извлекла из сумочки жетон. Коп при виде его успокоился.

— Здесь все тихо-мирно, — сообщил он.

— Она дома? — спросил Ричер.

— Только что вернулась из магазина, — ответил коп.

— Она уезжала?

— Не мог же я удерживать ее силой.

— Машину проверили?

— В салоне — только она сама и два пакета. К ней тут заявлялся военный священник, вроде как по душам поговорить. Она его завернула.

— В ее духе, — заметил Ричер. — Она не религиозна. — Он обратился к Харпер: — Ну что, идем в дом?

Они прошли по дорожке, поднялись к двери. Харпер позвонила, выждала секунд десять и позвонила еще раз. Тишина.

— Где же она? — удивилась Харпер.

Ричер поглядел на большой массивный замок, отступил к самому краю веранды и с разбегу врезал по нему каблуком. Доски чуть-чуть поддались.

Он снова врезал по двери — раз, другой, третий. Косяк треснул, кусок его отлетел вместе с дверью в прихожую.

— Наверх! — задыхаясь, крикнул Ричер.

Он взлетел по лестнице, Харпер — следом. Он ринулся в спальню. Постель застлана, подушки взбиты, на ночном столике — стакан с водой. Дверь в соседнюю комнату приоткрыта. Он пересек спальню и распахнул дверь. За ней оказалась ванная.

Ванна наполнена отвратительной зеленой водой.

Тело Симеки в воде.

И Джулия Ламар на краю ванны.

Джулия Ламар обернулась, вскочила на ноги. На ней были свитер, брюки и черные кожаные перчатки. Лицо ее побелело от страха и ненависти. Он схватил ее за грудки и со всего маху нанес сокрушительный удар в голову. Удар пришелся сбоку по челюсти, голова Ламар дернулась назад, и она повалилась, словно ее сбил грузовик. Ричер бросился к ванне. Из мерзкого раствора выступало изогнувшееся дугой голое застывшее тело Симеки. Глаза ее вылезли из орбит, голова была запрокинута, открытый рот искажен мучительной судорогой.

Она не шевелилась. И не дышала.

Он подсунул руку ей под шею, приподнял голову, а пальцы другой руки сунул ей в рот. Нащупал гортань, подцепил язык и вытянул из горла. Потом наклонился сделать ей искусственное дыхание, но тут она судорожно выдохнула ему в лицо, зашлась кашлем. Глубокие неровные вдохи перемежались выдохами. Он поддерживал ее голову. Она сипела, из горла у нее неслись натужные хрипы.

— Включи душ! — крикнул Ричер.

Харпер кинулась к кабине и пустила воду. Ричер подхватил Симеку под плечи и под колени, поднял, отступил от ванны и встал посреди комнаты, капая повсюду зеленой жижей.

— Нужно смыть с нее эту гадость.

— Передай ее мне, — тихо сказала Харпер.

Она подхватила Симеку под мышки и попятилась в душевую кабину. Вжавшись в угол, она поддерживала безвольное тело, как могла бы поддерживать пьяного. Под струями воды краска сделалась светло-зеленой, затем из-под нее начала проступать кожа. Две минуты, три, четыре. Харпер насквозь промокла, ее одежда была заляпана зеленью. Она начала уставать.

— Неси полотенца, — выдохнула она.

Полотенца висели прямо над неподвижно лежащей Ламар. Ричер снял два полотенца и, когда Харпер вывалилась из кабины, подхватил Симеку в развернутое полотенце. Укутал ее в плотную махровую ткань и перенес из ванной в спальню. Уложил на постель, склонился над ней и убрал у нее с лица мокрые волосы. Она по-прежнему дышала с хрипом. Глаза у нее были открыты, но смотрели бессмысленно.

Ричер взял ее за запястье и нащупал пульс.

— С ней все в порядке, — сказал он. — Пульс хороший.

— Надо бы отвезти ее в больницу, — предложила Харпер. — От такого немудрено и рехнуться.

— Здесь ей будет лучше, — возразил Ричер. — Она очнется и решительно ничего не вспомнит.

Харпер принесла халат.

— Ты не шутишь?

— Она была под гипнозом. Ламар их всех гипнотизировала. Лучший специалист во всем Бюро.

— Когда ты об этом догадался? — спросила Харпер.

— Наверняка? Только вчера вечером.

— Но как?

Ричер взял у Харпер халат и накрыл неподвижное тело Симеки. Она дышала глубоко, но уже медленнее и напоминала человека, погруженного в глубокий сон.

— Я снова и снова прокручивал все в голове, — ответил Ричер, — с самого начала, изо дня в день. Думал, думал, думал, чуть с ума не сошел. Я знал, что они ошибаются с мотивировкой. Все время знал, но не мог понять почему. Они же все прекрасные специалисты, верно? И так ошибались. Почему?

— К тому же ты знал, что на мотивировке настаивала Ламар. Поэтому ты заподозрил ее.

— Вот именно. После смерти Элисон я невольно подумал на Ламар, потому что тут была близкая связь, а ты сама говорила, что семейные связи всегда имеют значение. Тогда я задался вопросом — а вдруг все убийства совершила она? Вдруг ока маскирует личный мотив произвольным выбором трех первых жертв? Но я не мог понять как. И почему. Скажем, наследуемое имущество поделено справедливо. Оснований для зависти нет. Да и летать Ламар не может.

— Но…

— Но потом словно плотину прорвало. Слова Элисон. Я припомнил их много позже. Она сказала, что ее отец умирает, но «сестры не дадут друг дружку в обиду, верно?». Я решил, что она имела в виду духовную поддержку или что-то в этом роде. Но затем подумал: может, она совсем другое имела в виду? Например, что позаботится о благосостоянии Джулии? Что она знает: все завещано ей одной, а Джулии не достанется ни цента? Но Джулия мне говорила, что все разделено поровну, да и вообще она уже богата, потому что старик и при жизни ее не обидел. И я внезапно задался вопросом: а если она соврала? Если старик вовсе не был с ней щедрым и справедливым? Если она бедна? По виду на богачку она никак не тянет.

А потом я подумал: что, если все — одна сплошная ложь? И что она не летает — тоже вранье? И не просто вранье, но большая ложь, такая большая и самоочевидная, что никому и в голову не пришло проверить. Я ведь даже спросил тебя, как ей такое прощают, а ты ответила, что эту ее слабость все принимают в расчет. Мы приняли. Взяли на веру, как она и рассчитывала.

— Но ведь тут не обманешь: она или летает самолетами, или нет.

— Много лет назад летала, сама мне сказала, — возразил Ричер. — Потом полеты вроде как стали вызывать у нее отвращение, и она перестала летать. Никто из ее нынешних знакомых не видел ее в самолете, поэтому все ей поверили. Но при необходимости она способна сесть в самолет. Если она с этого что-то имеет. А в данном случае она имела немало. Все отходило к Элисон, а Ламар хотела забрать все себе.

— Что ж, меня она одурачила, — вздохнула Харпер. — Что правда, то правда.

— Она всех одурачила. Вот почему она начала с отдаленных мест. Чтобы все только и думали что о местоположении, пространстве, расстояниях. Чтобы ей самоустраниться из общей картины.

— Но она так переживала. Помнишь, она даже плакала?

Ричер отрицательно покачал головой:

— Она не переживала. Она боялась. То было самое опасное для нее время. Помнишь, она еще не захотела использовать часы для отдыха? Потому что знала — ей нужно быть на работе, чтобы быть в курсе любых неожиданностей при вскрытии. Когда же я начал выспрашивать о мотивах, она страшно напряглась, потому что я мог выйти на правильный ответ. Но я сказал, что речь идет о краже оружия, и она расплакалась. Не от переживаний — от облегчения.

— Она поддержала твою версию о краже оружия.

— Она взяла мою сторону, когда увидела, что меня повело не туда. Она вертелась как белка в колесе, да только плохо вертелась, потому что моя версия с самого начала была чушью. В ней зияла дыра с километр в диаметре.

— Какая дыра?

— Чтобы одиннадцать свидетельниц все жили одни — такого совпадения просто не могло быть. Я вроде как поставил опыт — хотел посмотреть, кто не станет меня поддерживать. Не поддержал один Поултон. Блейк вообще не вникал, он переживал из-за того, что переживала Ламар. Но Ламар поддержала меня на все сто. А потом отправилась домой, окруженная всеобщим сочувствием. Но отправилась-то она не домой. Отправилась она прямиком сюда и взялась за дело.

Харпер побледнела.

— Перед уходом она фактически призналась в том, что убила сестру. Чуть ли не открытым текстом. Помнишь? Она сказала, что сестра погибла из-за того, что мы впустую потратили время. Гниловатый юмор.

— Она сама насквозь гнилая. Из-за денег отчима убила четырех женщин. Да еще и удовольствие получала. К тому же какой топкий расчет. Начала, должно быть, еще два года назад. Ее отчим заболел примерно тогда же, когда сестра уволилась из армии. Тут она и начала все тщательно взвешивать и выстраивать. Список женщин из группы взаимной поддержки она получила непосредственно от сестры, выбрала по нему тех, кто явно жил один, и побывала у всех одиннадцати. Перед ней открывались все двери — она ведь агент ФБР. Ты только что так же прошла мимо копа, сунув ему под нос жетон. Возможно, она наплела им, что Бюро-де наконец решило прищучить военных. Усадила каждую и попросила разрешения загипнотизировать, чтобы извлечь из памяти какие-нибудь подробности по этому делу. Элисон для этой цели даже вызвала в Квонтико. Помнишь? Элисон говорила, что летала к Джулии в Квонтико, чтобы та под гипнозом проверила, не застряло ли у нее что-нибудь в подсознании. Ни о каком подсознании речь, понятно, не шла, просто Элисон получила указания на будущее — что ей делать. Остальные получили такие же указания. Лоррейн Стенли тогда еще служила в армии, ей было приказано украсть и спрятать краску. Остальным Ламар сказала, что в свое время им доставят коробку, которую следует сохранить. Всех предупредила, что еще посетит их, и велела все отрицать, если еще до того их начнут о чем-нибудь расспрашивать.

Харпер закрыла глаза.

— В день смерти Элисон у Ламар был выходной. Это было воскресенье. В Квонтико не работали.

— Она же очень умна, — заметил Ричер.

Харпер открыла глаза.

— Чем, вероятно, и объясняется полное отсутствие следов. Она знает, что мы обычно ищем на месте преступления.

— К тому же она женщина, — произнес Ричер. — Следователи искали мужчину, потому что она так сказала. Та же история с прокатом автомобилей. Она знала — если начнут проверять и всплывет женское имя, на него не обратят внимания. Так и было.

— Но какое имя? Чтобы взять напрокат машину, требуется удостоверение личности.

— Чтобы купить билет на самолет — тоже, — сказал Ричер. — Но я не сомневаюсь — у нее целый ящик удостоверений. Все остались от женщин, которых Бюро упекло за решетку.

— Помнишь, я передала сообщение? — с удрученным видом спросила Харпер. — Из «Херца»! Не имеет отношения к делу, заявила я. Так, какая-то женщина приехала по делам.

— Она очень умна, — повторил Ричер. — Мне кажется, она даже одевалась так, как жертва, когда находилась в ее доме. Вот и здесь на ней старый свитер вроде того, который носит Симека. Если и найдут какие волокна, им не придадут значения. Помнишь, она нас расспрашивала, в чем была Элисон? Спрашивала, все ли она еще одевается под ковбоя? Мы ответили, что да. Поэтому она наверняка отправилась туда в джинсах и ковбойских сапожках.

— И порезала ей лицо, потому что ее ненавидела.

— Нет. Боюсь, здесь моя вина, — сказал Ричер. — Я все удивлялся, что нет следов насилия, вот она и позаботилась о них при очередном убийстве.

Харпер покосилась на дверь ванной и поежилась.

— Как ты додумался до гипноза?

— Как до всего остального. Мне казалось, я знаю «кто» и «почему», но в «как» было невозможно поверить. Я долго ломал голову, но в конце концов остался один-единственный вариант. Он объяснял все — пассивность жертв, их покорность и повиновение. Ламар всего лишь восстанавливала внушенное ранее, а потом руководила каждым их шагом. Они все делали сами и в самом конце заглатывали язык. Сама она вмешивалась только раз, как вмешался я, — вытаскивала после смерти язык из глотки, чтобы патологоанатомы ничего не нашли.

— А как ты догадался про языки?

Он запнулся и ответил:

— Помог твой поцелуй.

— Мой поцелуй?

— У тебя большой язык, Харпер, — улыбнулся Ричер. — Он и навел меня на мысль. Ничто другое не объясняло результаты вскрытия. Я считал, что невозможно заставить человека проглотить собственный язык, но потом сообразил, что Ламар — гипнотизерша, и все встало на место.

Харпер содрогнулась.

— Когда же она собиралась кончить с убийствами?

— Может, была намечена еще одна жертва. Шестерых ей бы хватило. Ступай приведи ее в себя. — Ричер кивнул в сторону ванной. — Произведи арест и начни допрос. Тебя ждет крупное дело.

Харпер вышла в ванную. В спальне наступила тишина, слышалось только дыхание Симеки. Харпер вернулась совсем бледной.

— Она не будет со мной говорить.

— С чего ты взяла? Ты ведь ее пока ни о чем не спрашивала.

— Она мертва.

Молчание.

— Ты сломал ей шею.

Тяжелые шаги раздались сначала в прихожей на первом этаже, потом на лестнице и в коридоре. В спальнювошел коп.

— Что у вас тут, черт возьми, происходит?

Спустя семь часов Ричер сидел в камере предварительного заключения в здании портлендского отделения ФБР. В камере было жарко. Через час его одежда в пятнах желтовато-зеленой краски высохла и стала жесткой, как дерево.

После полуночи дела пошли живее. До него начали доноситься звуки. Хлопанье дверей, обрывки торопливых разговоров. Первым, кого он увидел, был Нелсон Блейк, прилетевший, вероятно, на «лире».

Блейк прошел мимо, но бросил в камеру взгляд через решетку. Всем своим видом он словно хотел сказать: «На этот раз, парень, ты крепко влип».

Во втором часу ночи из Нью-Йорка прибыл Алан Дирфилд. Он вошел, молчаливый и мрачный, с задумчивой миной, с которой не расставался все последние дни. Затем появился местный агент и отомкнул дверь.

— Пришло время поговорить, — сказал он.

Он провел Ричера из тюремного блока в комнату совещаний. Дирфилд и Блейк сидели по одну сторону большого стола. По другую, прямо напротив, стоял стул. Его Ричер и занял.

Блейк подался вперед и заявил Ричеру:

— У меня погиб агент, и мне это не нравится.

Ричер поднял глаза:

— У вас четыре погибшие женщины. Могло быть и пять.

— Вы убили Джулию Ламар, когда она на месте преступления пыталась спасти пятую жертву.

В комнате повисло молчание. Ричер задумчиво кивнул:

— Вот, значит, на чем вы будете настаивать.

Дирфилд взглянул на него и ответил:

— Наша версия убедительна. Ламар неожиданно дошла до истины своим умом, переборола страх перед самолетом, прибыла на место в последнюю секунду и принялась спасать жертву. Тут вы ворвались и убили Ламар. Она — героиня, а вы идете под суд за убийство федерального агента.

— Полицейский видел, как она вошла в дом?

Дирфилд махнул рукой:

— Он спал. Сами знаете, каковы они, деревенские копы.

— Он видел священника, который приходил к Симеке. Тогда он не спал.

— Военные скажут, что не направляли священника. Тот просто приснился полицейскому, — заметил Дирфилд.

— Как же Ламар проникла в дом?

— Постучалась, спугнула убийцу, тот пронесся мимо нее и выскочил из дома. Она не стала его преследовать и поспешила к Симеке из соображений элементарной человечности.

— Полицейский видел, как убийца удрал?

— Он все еще спал.

— А Ламар не спеша заперла за убийцей дверь, хотя торопилась в ванную из соображений элементарной человечности.

— Очевидно.

Снова повисло молчание.

— Симека пришла в себя? — спросил Ричер.

Дирфилд утвердительно кивнул:

— Мы звонили в больницу. Она чувствует себя хорошо. Но мы не будем требовать, чтобы она описала убийцу. В данных обстоятельствах это было бы в высшей степени жестоко.

— Где Харпер?

— Временно отстранена, — ответил Блейк.

— За то, что отклонилась от линии партии?

— Она поддалась романтическому наваждению, — заметил Блейк. — Рассказала нам совершенно неправдоподобную историю.

— Теперь вы понимаете, в каком положении оказались? — спросил Дирфилд. — Вы с самого начала возненавидели Ламар. Поэтому вы убили ее по личным причинам, а чтобы оправдать себя, выдумали целую историю. Но история-то шита белыми нитками, а? Вам не доказать, что Ламар вообще была поблизости от предыдущих мест преступления.

— Где ее автомобиль? — спросил Ричер. — Она ведь должна была как-то добраться из аэропорта.

— Машину угнал преступник, — ответил Блейк. — Она его спугнула, и он удрал в ее автомобиле.

— Вы найдете квитанцию об оплате проката, выписанную на имя Ламар?

— Вероятно, — сказал Блейк. — Мы обычно находим то, что нам нужно.

— Так вы понимаете, в каком положении оказались? — повторил вопрос Дирфилд.

— Боюсь, мне так и не заплатят за работу, — ответил Ричер.

— Я не шучу, — продолжал Дирфилд. — Давайте расставим все точки над «i». Вы здорово увязли. Можете твердить, что у вас имелись подозрения, но вас не станут слушать. Да это и не важно, наш адвокат все равно скажет, что, если вы пусть незаслуженно, но искренне подозревали Ламар, вам следовало первым делом заняться Симекой, а Ламар предоставить Харпер. Вы были вдвоем против одной. Выиграли бы время, раз вам так не терпелось помочь старой приятельнице.

— Выиграл бы полсекунды.

— Порой и полсекунды решают дело, — возразил Дирфилд. — Наш адвокат выжмет из этого факта все, что можно.

Заявит, что трата драгоценного времени для нанесения удара говорит о личной вражде.

— И вы не сумеете доказать, что это вышло случайно, — вставил Блейк. — Однажды вы мне сказали, что знаете, как проломить человеку череп. Так что случайностью здесь и не пахнет. Помните того парня в проулке? Из банды Петросьяна? Кто умеет проломить череп, тот и шею сломает, ясно?

— Ладно, — произнес Ричер, — на чем поладим?

— Вас отправят за решетку, — ответил Дирфилд.

— Всегда можно поладить, — заметил Ричер.

— Что ж, мы могли бы прийти к компромиссу, — сказал Блейк. — Объявим, что Ламар убивалась из-за того, что не спасла сестру, и поэтому свела счеты с жизнью.

— А вы будете держать свой длинный язык за зубами.

— С чего это мне держать язык за зубами? — осведомился Ричер.

— Потому что у вас есть мозги, Ричер. Не забывайте, против Ламар нет ровным счетом ничего. Вы можете указать на мелкие и несущественные косвенные улики, но зачем они присяжным? Крупный мужчина ненавидит маленькую женщину. Он бродяга, а она федеральный агент. Он ломает ей шею и ее же за это винит. Невероятные россказни о гипнозе. Забудьте об этом.

— Так что не трепыхайтесь, ладно? — подхватил Блейк. — Теперь вы наш со всеми потрохами.

— Нет уж, спасибо.

— Тогда отправитесь за решетку.

— Один вопрос, — произнес Ричер. — Лоррейн Стенли убил я?

— Нет, не вы, — ответил Блейк.

— Откуда вы знаете?

— Вам известно откуда. Мы следили за вами всю ту неделю.

— И передали копию отчета о слежке моему адвокату?

— Верно.

Ричер улыбнулся:

— Может, у вас и получится упечь меня за Ламар, но вам никогда не удастся навесить на меня убийства женщин, потому что мой адвокат располагает отчетом, из которого следует, что я их не убивал.

— Ну и что? — спросил Блейк. — Вы все равно окажетесь за решеткой.

— Подумайте лучше о будущем. Вы объявите на весь свет, что я их не убивал, и с пеной у рта начнете доказывать, что и Ламар их не убивала. Значит, вам придется сделать вид, будто вы продолжаете искать убийцу. Так? Подумайте о газетах. «ЭЛИТНОЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ФБР ТЕРПИТ ПОРАЖЕНИЕ. ДЕВЯТЬ ЛЕТ ПОИСКОВ НИЧЕГО НЕ ДАЛИ». Вам останется только утираться, читая подобные заголовки. Вам придется охранять остальных женщин, тратить из года в год деньги налогоплательщиков на поиски убийцы. Вы готовы на это пойти?

Молчание.

— Нет, не готовы. А раз не пойдете на это, то тем самым признаете: вам известна вся правда. Ламар мертва, поиски прекращены, я не убивал. Значит, убийцей была Ламар.

Молчание.

— Ну так как? — улыбнулся Ричер.

Они успели прийти в себя.

— Мы — Бюро, — сказал Дирфилд. — Мы можем устроить вам веселую жизнь.

— Жизнь у меня и без того веселая, — возразил Ричер. — Но можете оставить угрозы, потому что я так и так сохраню вашу тайну.

— Сохраните?

— А что мне еще остается? Не сохраню — это ударит бумерангом по Рите Симеке. Она единственный уцелевший свидетель. Ее замучат до смерти — полиция, пресса, телевидение. Я этого не хочу, так что буду хранить вашу тайну.

Блейк уставился на столешницу.

— Хорошо, — произнес он. — По рукам.

— Но мы будем за вами следить, — добавил Дирфилд.

— Только смотрите, как бы я не застукал ваших агентов. Не забывайте, ребята, о судьбе Петросьяна.

Так все и закончилось — вничью, патовым положением обоюдного недоверия. Ричер поднялся и вышел из комнаты. Нашел лифт и спустился на первый этаж. Никто за ним не последовал. Он толкнул дубовую парадную дверь и оказался на зябком ночном воздухе.

— Привет, Ричер, — окликнула его Харпер.

Она стояла у него за спиной, в тени одной из украшающих вход колонн. Он повернулся и заметил блики света на ее волосах и белое пятно там, где из-под куртки выглядывала рубашка.

— И тебе привет. Как сама?

Она подошла к нему.

— Буду просить о переводе. Может, в Орегон, мне там нравится.

— Тебя отпустят?

— С превеликой радостью. А дело станет самым тихим за всю историю ФБР.

— Никакого дела вообще не было, — произнес Ричер. — На том мы с ними и порешили.

— Возьми, — сказала она, протягивая полоску тонкой бумаги — дорожный ваучер, выписанный бухгалтерией в Квонтико. — Сможешь долететь до Нью-Йорка.

— А ты? — спросил он.

— Скажу, что потеряла. Мне вышлют телеграфом новый.

Она шагнула к нему и поцеловала в щеку. Затем отступила, повернулась и пошла.

— Удачи, — пожелала она на ходу.

— И тебе тоже.

Он проспал все четыре часа полета. Самолет приземлился в Ла Гуардиа в час дня.

Последние деньги Ричер потратил на автобус до метро и на метро до Манхэттена. Он вышел на станции «Канал-стрит» и пешком добрался до Уолл-стрит. В холл здания, где находилась фирма Джоди, он вошел в самом начале третьего. В приемной фирмы не было ни души. Ричер двинулся по коридору, уставленному стеллажами с юридической литературой. В кабинетах по обе стороны коридора тоже никого не было.

Дойдя до двойных дверей, Ричер услышал за ними громкий гул разговоров. Он потянул ручку правой половинки дверей, и на него обрушилась волна шума. Зал заседаний был полон публики в темных костюмах, снежно-белых рубашках и галстуках приглушенных тонов. Длинный накрытый белой скатертью стол был уставлен рядами сверкающих бокалов и бутылок шампанского. Два бармена едва успевали разливать пенистое золотое вино. Все не сводили глаз с Джоди.

Она проплывала сквозь толпу, притягивая людей, как магнит. Поворачивалась направо и налево, чокалась, улыбалась. Стоящего в дверях Ричера она заметила в тот миг, как сам он увидел свое отражение в зеркале на стене. Небритый, в мятой задубевшей рубашке цвета хаки с пятнами зеленой краски. На Джоди было роскошное дорогое платье. Она повернулась к Ричеру, и добрая сотня лиц обратилась к нему следом за ней. Разговоры смолкли. На какую-то долю секунды Джоди растерялась, затем прошла через толпу и обняла Ричера.

— Праздник в честь нового партнера, — произнес он. — Поздравляю, милая. Прости, что опоздал.

Она потянула его в толпу, их обступили со всех сторон. Он пожал руки сотне юристов — сдержанно, как в свое время пожимал генералам иностранных армий. Главным здесь был мужчина лет шестидесяти пяти с румянцем на сероватого оттенка лице. Костюм на нем стоил, вероятно, больше, чем вся одежда, какая в жизни была у Ричера.

— Она у нас большое светило, — сказал он. — Я благодарен, что она приняла наше предложение.

— Лучшего адвоката я не встречал, — заметил Ричер, перекрывая шум голосов.

— Вы полетите с ней?

— Куда?

— В Лондон, — ответил старик. — Она что, вам не сказала? Каждый новый партнер начинает с того, что пару лет ведет наши дела в Европе.

Подошла Джоди, улыбнулась и увела Ричера. Собравшиеся постепенно сбивались в небольшие компании, разговоры переходили на служебные дела. Джоди отвела его к окну.

— Я звонила в городское управление ФБР. Волновалась из-за тебя, к тому же я все еще твой адвокат. Поговорила с подчиненными Алана Дирфилда, но ничего не узнала.

— Мы поговорили и разошлись.

— Значит, тебя отпустили. — Она помолчала и спросила: — Дело пойдет в суд?

— Суда не будет.

— Значит, только похороны?

Ричер неопределенно пожал плечами.

— У нее не осталось родственников, в этом все дело.

Джоди опять замолчала, словно готовилась сообщить ему нечто важное.

— Мне предстоит два года работать в Лондоне.

— Я знаю. Старик мне сказал. Когда вылетаешь?

— В конце месяца.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я полетел с тобой?

— У меня будет масса дел.

— К тому же Лондон — цивилизованный мегаполис.

— Да. А ты хотел бы со мной улететь?

— На два года? Нет. Но, может, я бы тебя там навестил.

Джоди неопределенно улыбнулась:

— Да, это было бы хорошо.

Он промолчал.

— Страшно подумать, — сказала она, — в пятнадцать лет я жить без тебя не могла, а теперь выясняется, что не могу жить с тобой.

— Понимаю. В этом виноват я один.

— Но у нас есть еще время до конца месяца.

— У большинства нет и этого, — согласился он. — Ты можешь сейчас уйти?

— Конечно. Я ведь теперь партнер и могу поступать, как захочется.

— Так идем.

Они поставили пустые бокалы на подоконник и прошли сквозь толпу. Их проводили глазами, и спокойные деловые разговоры возобновились.

Ли Чайлд

Ли Чайлд родился в Англии и восемнадцать лет работал техником на телевидении. Но когда он потерял место, попав под сокращение штатов, он решил заняться тем, о чем давно мечтал, — писанием романов.

За четыре месяца он сочинил свой первый боевик о Джеке Ричере, «Смертельные танцы».

Книга вышла в 1997 году, была восторженно встречена критикой и принесла автору несколько премий. За ней последовали еще два бестселлера, выдвинувших Чайлда в число признанных авторов.

В 1998 году он воплотил в жизнь другую давнюю мечту — перебрался в Соединенные Штаты. Сейчас он и его жена-американка живут севернее Нью-Йорка, недалеко от дома его вымышленного персонажа Джека Ричера.

СТРАНА МЕЧТЫ Луанн Райс

Это был чудесный край — горы, зеленые пастбища… и бездонное небо.

Когда-то здесь сбывались все мечты этой семьи.

Случится ли это вновь?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

У лестницы Дейзи Тикер остановилась, поднесла белье к лицу, вдохнула его свежий запах. Она встала сегодня на час раньше, чтобы успеть выстирать одежду дочери.

Поднимаясь по ступеням, Дейзи с удивлением почувствовали, как вдруг забилось сердце. Она переживала так, словно шли не будить свою шестнадцатилетнюю дочь, а устраиваться на новую работу.

Они жили вдвоем, и вчера ночью никто не слышал, как орала Дейзи, не видел, как Сейдж сидела в кресле, отстранение глядя из-под спутанной челки на разъяренную мать, как ее напускное спокойствие улетучилось под градом обвинений.

На ней тогда была та самая одежда, которую сейчас держала в руках Дейзи, только насквозь мокрая и заляпанная грязью. Сейдж ушла гулять с Беном Дэвисом и вернулась за полночь, хотя обещала быть дома к девяти. Они катались на лодке и перевернулись. Стоял конец октября, погода была почти по-зимнему холодная, и при мысли о том, что они запросто могли утонуть, Дейзи едва не сходила с ума.

Зазвонил телефон. Она взяла трубку у себя в спальне.

— Алло!

— Как поживает моя своенравная племянница?

— Еще спит. — Услышав голос сестры, Дейзи немного успокоилась. — Но вчера я готова была ее убить.

— Убить? — переспросила Хатауэй. — Не слишком ли круто? Может, только покалечить?

— Перестань, Хат, — со смехом сказала Дейзи. Ее сестра как никто умела снять напряжение. — Она, конечно, вела себя отвратительно, но я была еще хуже. Заявила ей, что только глупые и распутные девчонки вечером накануне школы катаются с кавалерами на лодке. — Дейзи вспомнила, как она это орала, и ее передернуло. — Ну зачем я назвала ее распутной!

— Да нет же, ты ее лишь сравнила с распутными девицами. Это совсем другое дело.

— Мне так стыдно. — Дейзи слишком тряслась над дочерью и сама прекрасно это понимала. Джейк, брат-близнец Сейдж, пропал, когда ему было три года, и эта потеря навсегда определила поведение Дейзи по отношению к дочери. — Я не хотела ее обижать.

— Я знаю, — ласково сказала Хатауэй.

— Пора ее будить, а то проспит школу.

— Скажи ей, что ты ее любишь.

— И что ошибиться может каждый.

— Но если она опять выкинет что-то подобное, ты ее на цепь посадишь.

— Вот именно! — засмеялась Дейзи.

После разговора с сестрой она чувствовала себя гораздо лучше, как будто Хатауэй все расставила по своим местам.

Солнечный свет заливал спальню и коридор второго этажа. Направляясь к комнате Сейдж, Дейзи подумала, какой у них все-таки замечательный дом. С фасада двухэтажный, сзади одноэтажный, из окон открывался вид на небольшую бухту. Деньги на покупку дома Дейзи накопила, продавая ювелирные украшения. Нет, для матери-одиночки она справляется совсем неплохо!

Вдохнув поглубже, она взялась за дверную ручку, молча дала себе зарок, что ни в коем случае не сорвется, и, изобразив на лице улыбку, вошла к дочери.

Комната была пуста.

Кровать заправлена, индейское одеяло аккуратно прикрывает подушки. Один из ящиков комода выдвинут — Дейзи сразу заметила, что кое-чего из одежды не хватает.

Стены комнаты украшали плакаты с видами Вайоминга: багровые силуэты гор — хребты Уинд-Ривер, Медисин-Боу, Биг-Хорн, а еще — скачущие во весь опор мустанги. Отец прислал Сейдж лосиные рога, и она повесила на них, как игрушки на елку, единственную имевшуюся у нее его фотографию, бирюзовые бусы, подковы и голубые пинетки брата.

На столе лежала записка. Увидев ее, Дейзи испуганно вскрикнула, уронила на пол аккуратную стопку выстиранной одежды и трясущимися руками схватила листок.

Уже по корявым буквам было ясно, что Сейдж писала в сильном волнении. Записка была на удивление краткой. Она искала глазами привычные «мамочка», «целую». Но их там не было. Всего три слова: «Я должна уйти». Прочтя их, Дейзи почувствовала, что ее мир рушится.

Она позвонила Хатауэй. Дожидаясь сестру, бродила по дому, пытаясь сообразить, куда могла отправиться Сейдж.

На всякий случай решила позвонить в канцелярию школы в Силнор-Бой. Дочь училась в одиннадцатом классе. Десятый окончила с отличием, в начале этого учебного года блестяще пописала несколько контрольных, и вдруг на прошлой неделе два неуда — по химии и по истории. Неужели ее умница Сейдж стала двоечницей?

— Доброе утро, миссис Уикхем, — поздоровалась она с секретарем. — Это Дейзи Такер. Я…

— Здравствуйте, миссис Такер. Я как раз собиралась вам звонить. Если Сейдж по каким-то причинам не может присутствовать на уроках, ставьте нас, пожалуйста, в известность.

— Извините. — Дейзи положила трубку и закрыла рукой глаза. Конечно же, она не пошла в школу. Дейзи набрала номер Бена. Никого нет дома. У подруг дочери — тоже.

Наконец приехала Хатауэй. Она обняла сестру, и Дейзи разрыдалась.

— Это же была обычная ссора. Да, я на нее накричала, но… мы ведь не первый раз поссорились. Почему она ушла?

— Кому ты звонила? — спросила Хатауэй.

— Бену, подругам, в школу.

— Что сказал Бен?

— Я говорила с автоответчиком. Мать Бена работает в банке, но я не знаю в каком. Родители у него в разводе, отец живет в Бостоне.

Хатауэй хмуро разглядывала записку.

— Похоже, это серьезно… — Хатауэй отличалась не только элегантностью, но и редкой деловитостью. Она держала магазин, где торговала ковбойскими куртками, замшевыми юбками и украшениями, которые делала Дейзи. Отдыхающие на Восточном побережье почему-то с удовольствием покупали сувениры, напоминавшие о Диком Западе. Идея открыть подобный магазин пришла Хатауэй в голову давным-давно, когда она приезжала к Дейзи и Джеймсу в Вайоминг.

— Она убежала! — Голос у Дейзи дрожал. Она заставляла себя не думать о том, что уже девять утра, что дочь явно исчезла вскоре после их ночной ссоры и где она сейчас — неизвестно.

Дейзи обзвонила четыре банка, пока не отыскала нужный. Полина Дэвис заведовала местным отделением «Сазерн Коннектикут Бэнк».

— Слушаю! — Дейзи узнала голос матери Бена.

— Добрый день. Это Дейзи Такер. — Приятельницами они не были, но с лета, когда Сейдж и Бен стали проводить много времени вместе, несколько раз общались по телефону. — Скажите, Бен… — Она замялась. Как задать вопрос, чтобы не обидеть собеседницу? Не прогуливает ли Бен сегодня школу? Не убежал ли он из дома? Не оставил ли напугавшей вас до смерти записки?

— Вы хотите спросить, не упустили ли вчера Бен и Сейдж нашу лодку? — перебила ее Полина Дэвис. — Да, упустили. Звонили ли мне из школы, чтобы узнать, почему он отсутствует на занятиях? Да, звонили. Я просто в ярости.

— На мою дочь? — У Дейзи запылали щеки. Неужели она во всем винит Сейдж?

— Бен в выпускном классе. Он всегда хорошо учился, недавно его выбрали капитаном футбольной команды. Он так об этом мечтал, а вчера пропустил игру. Ему надо выбирать университет, планировать будущее… — Голос Полины дрожал от негодования. — Я его предупреждала, что запрещу ему встречаться с Сейдж, и на сей раз я сдержу слово.

— Сейдж тоже отлично учится, — возразила Дейзи. — Но меня совершенно не пугало, что все лето она каждую свободную минуту проводила с Беном. Я им доверяю, они ведь хорошие ребята и…

— Вы уж меня извините, — оборвала ее Полина, — но я очень расстроена. Одно дело летом, а теперь у них на первом месте должна быть учеба. Надеюсь, вы со мной согласны.

— После звонка из школы вы не заезжали домой? — спросила Дейзи.

— Нет, конечно, я работаю до… А почему вы спрашиваете?

— Боюсь, наши дети сбежали. Во всяком случае, Сейдж. Она оставила мне записку.

— Там что-то сказано про Бена?

— Нет.

— Мой сын не может вот так взять и сбежать из дома, — заявила Полина.

— Про Сейдж я тоже так думала.

Закончив разговор, Полина Дэвис тут же отправилась домой. Записки Беп не оставил, но его рюкзака и палатки не было на месте. Она позвонила Дейзи.

— Ни у него, ни у нее нет машины.

— Возможно, они поехали автостопом, — предположила Дейзи.

— Просто великолепно.

— Может… Может, надо сообщить в полицию?

— В полицию? Во-первых, они уже не малые дети, а ваша дочь к тому же оставила записку. Полиция ничего не станет предпринимать. А во-вторых, моему сыну семнадцать, и мне не хочется, чтоб они подумали, будто это была его идея.

— А если это на самом деле так?

— Нет. Бен по собственной воле никогда бы не убежал.

— И все-таки я позвоню в полицию. — Дейзи закрыла глаза и тут же представила себе Джейка. Ее сыну было тогда всего три года, но он был крепким и смышленым мальчиком. У него, как и у сестры, были каштановые волосы, зеленые глаза, ослепительная улыбка и удивительно звонкий смех. С тех пор как Джейк пропал и, по-видимому, погиб, прошло тринадцать лет. А теперь вот исчезла Сейдж.

Дейзи набрала 911. Когда ей ответили, она растерялась, не зная, с чего начать.

— Моя дочь…

— Я слушаю.

— Моя дочь сбежала. Оставила записку. У нас вчера вышла ссора, и она очень расстроилась.

Телефонистка соединила ее со следователем. Тот представился, но Дейзи не расслышала, как его зовут.

— Говорите, вы поссорились и она оставила записку? — уточнил следователь. — Обычное дело. Погода прекрасная, может, она просто решила денек прогулять.

— Она так никогда не делала!

— Подростки, — спокойным тоном сказал мужчина. — Перед Хэллоуином они часто отправляются за город собирать тыквы. До вас уже две матери звонили. К ужину вернется. А если нет, перезвоните нам. Договорились?

— Да, спасибо.

Его слова подействовали на Дейзи успокаивающе. Он говорил совершенно разумные вещи. В шестнадцать лет Дейзи и сама, бывало, прогуливала школу.

Ну конечно, она зря переживает, а все из-за того, что случилось с ее сыном. Сейдж вернется. Обязательно вернется.

Весь день Дейзи провела за рабочим столом. Те заказчицы, которые бывали у нее дома, называли ее крохотную мастерскую «пещерой волшебницы». В свете лампы кончики пальцев поблескивали от прилипшей к ним золотой пыли. Сейчас она трудилась над медальоном из коровьей кости — вырезала на нем лицо индейского духа.

Ее украшения дарили людям любовь. Сначала она острым инструментом наносила на кость рисунок, потом заливала бороздки черной тушью — как татуировки. Излюбленной темой у нее была индейская мифология, и в каждой работе присутствовали точки, точки в кругах и концентрические окружности — символы любви, вечности и высшего знания.

Она вставляла костяные медальоны в золотую или серебряную оправу, затем соединяла их в цепочки, перемежая с гладкими камнями — гранитом и турмалином, и ее ожерелья и браслеты напоминали украшения с тотемного столба.

— Верните мою дочь, — шептала Дейзи. Порой ее заказчицы мечтали вернуть мужей или возлюбленных, и тогда Дейзи, вырезая медальоны, вслух проговаривала их желания. Нередко ей приходили письма, женщины благодарили за то, что ее украшения чудесным образом изменили их жизнь.

Дейзи и Хатауэй прождали целый день. Проехал школьный автобус, но Сейдж в нем не было. Дейзи обзвонила всех подруг дочери, спрашивала, не видели ли они Сейдж или Бена. Никто их сегодня не видел. Наступил вечер. Надеясь, что Сейдж придет домой к ужину, Дейзи приготовила ее любимое блюдо — макаронную запеканку с тунцом.

Вечер был безветренный, но по-октябрьски холодный. Дейзи вышла на заднее крыльцо, долго смотрела на видневшийся за соснами залив. Она старалась не вспоминать, как когда-то ждала вестей от поисковых отрядов, прочесывавших горы и каньоны. Ей хотелось думать, что Сейдж прячется где-то поблизости, сидит и злится на нее из-за скандала, который Дейзи устроила вчера ночью. Но, почувствовав запах запеканки, она обязательно придет.

— Ты сама позвонишь в полицию или это сделать мне? — спросила Хатауэй.

— Давай еще немного подождем. — Дейзи взглянула на часы. — Иногда мы садимся ужинать позднее.

— Уже темнеет, — сказала Хатауэй.

И Дейзи сдалась.

— На нее это совсем не похоже, — объясняла Дейзи полицейскому детективу Барбаре Ларосе. Разговор происходил в кухне.

— Не могли бы вы ее описать?

— Сейдж удивительная девочка. Обожает, когда им задают сочинения, сама пишет рассказы. И стихи тоже.

— Я имела в виду внешность.

— Рост метр шестьдесят, вес пятьдесят пять килограммов. Волосы каштановые, до плеч. Глаза зеленые.

Хатауэй протянула детективу фотографию:

— Она похожа на свою мать.

— Симпатичная, — кивнула Лароса. — Можно взглянуть на ее комнату?

— Конечно.

Дейзи проводила ее наверх.

Барбаре Ларосе было под пятьдесят, в темных волосах поблескивали седые пряди.

— Как у нее насчет наркотиков и алкоголя?

— Что вы, — ответила Дейзи. — Даже вина не пьет. В этом году она стала учиться чуть хуже, но вообще-то…

— Часто это первый признак, что подросток начал принимать наркотики. Даже круглые отличники…

— Только не Сейдж! — замотала головой Дейзи.

— Ей нравится Дикий Запад? — спросила Лароса, глядя на плакаты и лосиные рога.

— Она в него влюблена.

— Почему? — Детектив рассматривала красные столовые горы на фоне ярко-синего неба. — Вы туда ездили?

— Она родилась в Вайоминге. Мы оттуда уехали, когда ей было четыре года.

— Там живет ее отец, — добавила Хатауэй.

— Мы в разводе, — объяснила Дейзи. — Мой бывший муж живет на ранчо, эти рога он прислал дочери на день рождения, ей тогда исполнилось десять. Она их украшает как елку. — Отступив на шаг, она взглянула на фотографию Джеймса. На снимке он был старше, чем когда они расстались, но по-прежнему стройный, загорелый и неулыбчивый.

— Они пишут или звонят друг другу?

— Редко.

— Ваш бывший муж не навещает дочь?

— Нет.

Дейзи с трудом сдерживала слезы. Когда-то она отправилась в Вайоминг искать вдохновение в краю дикой природы. А нашла Джеймса Такера.

— То есть он не видел ее с тех пор, как вы уехали?

— Он не может оставить ранчо, — ответила Дейзи. — А отправлять дочь в Вайоминг одну я не хотела.

— Голубые пинетки? — Лароса потрогала вязаные детские туфельки.

— Моего сына. Они с Сейдж были близнецами. Он погиб в три года.

— Как это случилось?

— Мы и сами не знаем. Джеймс, мой муж, поехал загонять стадо и взял малыша с собой. А потом на минутку оставил Джейка, велел ему сидеть тихо и никуда не уходить… — Увидев в глазах детектива немой вопрос, Дейзи покачала головой: — Понимаю, вам это кажется безумием, но мы все время так делали. Считали, нашим детям повезло — жить на природе, среди этих потрясающих гор. Они обожали животных. Джейк был очень умный мальчик. Такой послушный…

— Значит, ваш муж сказал мальчику, чтоб он сидел и никуда не уходил. И что было дальше?

— Мы не знаем, — через силу выговорила Дейзи.

— Полиция не пыталась выяснить?

Полицейские тогда сосредоточили внимание на Джеймсе, замучили его расспросами, словно подозревали в убийстве.

— Они ничего не нашли, — сказала Дейзи. — Все вокруг прочесали, летали на вертолете, даже к индейскому шаману обращались. Когда мужу разрешили присоединиться к поискам, он смерчем носился по округе. Поклялся, что, пока не найдет Джейка, домой не вернется. — И теперь, спустя столько лет, Дейзи было трудно об этом говорить. — Когда через две недели его отец и старший пастух отыскали Джеймса и привезли домой, он был изможден до предела.

— А что Сейдж? Где она была все это время?

— Со мной.

В те дни девочка ходила притихшая. Дейзи сделала для дочери ожерелье и, пока работала над ним, молилась о Джейке. С тех самых пор Сейдж носила его не снимая.

— Джеймс никогда не уезжает из Вайоминга. Все еще надеется, что Джейк может вернуться.

— А есть основания надеяться?.. — начала Лароса.

Дейзи покачала головой.

— Ваши отношения с бывшим мужем можно назвать враждебными?

— Не знаю… Нет, «враждебные» — неподходящее слово.

Детектив Лароса молча кивнула. Она рассматривала вещи на столе Сейдж. Пролистала тетрадки, заглянула в ящики. Открыв пластиковый футляр из-под фотопленки, поднесла его к носу. Дейзи поняла: она ищет наркотики.

Лароса взяла браслет, который Дейзи подарила дочери на прошлое Рождество.

— Какой красивый! Очень необычный.

— Это Дейзи сделала, — сказала Хатауэй.

— Я знакома с вашими работами, — улыбнулась детектив. — У моей сестры есть ваши серьги. А какое на Сейдж ожерелье?

— Круглый костяной медальон на длинной цепочке, оправа из белого золота, внизу висят четыре маленьких золотых самородка. С обеих сторон вырезаны лица — мальчика и девочки. Я такого больше никогда не делала. Назвала его «Близнецами», — ответила Дейзи и представила себе Сейдж, теребящую медальон. Она всегда носила его так, что лицо мальчика, ее брата, было повернуто внутрь, ближе к сердцу.

— В своих украшениях Дейзи часто использует круги, — пояснила Хатауэй. — Это древний охранный знак: племя встает в круг, защищаясь от непрошеных гостей, злых духов, диких зверей.

— Очень интересно, — сказала Лароса. — А теперь расскажите мне о ее друге.

— Его зовут Бен Дэвис. Они дружат уже два года. Хороший мальчик.

Внимание детектива привлекла шкатулка с украшениями, она перебирала кольца и браслеты Сейдж. Дейзи хотелось крикнуть, что никаких наркотиков там нет и быть не может. Нахмурившись, Лароса вынула из шкатулки белую пластмассовую трубочку с маленьким квадратным окошечком. Окошечко было синим.

— О боже, — прошептала Хатауэй. — Она беременна.

Дейзи зажала ладонью рот. Ну конечно, это тест на беременность. Она вспомнила, как шестнадцать лет назад сама купила такой же. Там, на ранчо Такеров, она заперлась в ванной и смотрела, как крохотное окошечко окрашивается в синий цвет. Синий, как небо над горами Уинд-Ривер, как бездонные глаза Джеймса Такера.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Джеймс Такер спускался по крутой горной тропе. Отроги Уинд-Ривер отбрасывали багровые тени. Он свернул в каньон, где было тихо и прохладно. Заходящее солнце окрасило вершины гор в пурпур.

Он думал о скоте и о воде. Давно в их краях не выдавалось такого засушливого лета. И осень не принесла облегчения: уже середина октября, а русла рек такие же сухие, как в августе.

До ранчо, названного инициалами ДР в честь его родителей Далтона и Розалинды, оставалось совсем немного. Он вдруг заметил, что задышал иначе. Вот что значит чувствовать эту землю, быть такой же ее неотъемлемой частью, как эти бурые горы и пересохшие реки. Приезжим этого не постичь. Как тем чужакам, что заявились сюда, когда его отец был мальчишкой, и начали разводить овец. Они не слушали старожилов, отказывались соблюдать издавна установленный порядок и в результате чуть не сгубили пастбища.

В роду Такеров всегда считалось: коровы — это хорошо, а овцы — плохо. Далтон часто вспоминал, как его отец спихивал овец с обрыва, защищая свои владения от Райделлов и их прожорливых отар. Жене Джеймса подобные рассказы не нравились.

Дейзи с мужем часто ездили верхом на прогулки, искали кости и камни для ее украшений. Джеймс подарил любимой заросли полыни и древние наскальные рисунки. А друг другу они подарили близнецов, Джейка и Сейдж, и какое-то время это удерживало ее на Западе.

А потом случилась трагедия. Дейзи не нашла в себе сил остаться на земле, забравшей ее сына, и Джеймс ее не винил. Новая Англия была ее родиной, как его родиной был Вайоминг. Порой его охватывало желание уехать к ней и Сейдж в Коннектикут, но это было бы все равно что посадить кактус в яблоневом саду. Не приживется. Были и другие причины, по которым Джеймс не мог покинуть ранчо.

Здесь был Джейк. Тела мальчика так и не нашли, а значит, нет даже могилы, куда можно прийти. Прошло слишком много времени, и Джеймс понимал, что Джейк уже не вернется, но, несмотря ни на что, не мог бросить сына.

Показались постройки ранчо. Джеймс жил в бревенчатом домике на задах, однако, решив проведать отца, свернул к большому каменному дому с остроконечной крышей. Остановившись, он спрыгнул с седла и отвел коня в загон. Из дома доносились ароматы стряпни — Луиза готовила ужин. Она была ему не совсем мачехой, потому что, прожив с ней больше двадцати лет, Далтон так и не удосужился сделать ее законной женой. Луиза Райделл была полной противоположностью Розалинды Такер. Джеймс до сих пор не смирился с тем, что место его матери заняла другая женщина, но теперь, когда отец сильно сдал, он был рад, что рядом с ним Луиза.

Смахнув шляпой пыль с колен, он зачерпнул рукой воды из поилки и напился. Из-под крыши дома с пронзительными криками вылетели две птицы и уселись на ветку тополя, продолжая недовольно шуметь.

— Что там, черт возьми, за гвалт? — спросил, выйдя на веранду, Далтон Такер.

— Юнко раскричались.

— Они что, гнезда в октябре вить собрались? В самую засуху? Вот что я тебе скажу, сынок, зима нас ждет препоганая, со снегом и вьюгами, — покачал головой старик. — Птицы это чувствуют.

На морщинистом, обветренном лице появилась тревога. Он закашлялся и, перегнувшись через перила, сплюнул. Обернувшись, увидел Джеймса и вздрогнул.

— Вот черт! Как ты меня напугал! Ты чего дома? — спросил он, словно только что заметил сына.

Джеймс молча глядел на отца. Он был на голову выше Далтона и гораздо шире в плечах. Отец морщил лоб, силясь что-то вспомнить, свести воедино приезд Джеймса, наступившие сумерки, крики птиц. Чем напряженнее он думал, тем беспомощнее становилось выражение его лица.

— Время к ужину, папа. Где Луиза?

— Луиза? — И этот вопрос тоже озадачил старика.

Из дома запахло паленым. Запах был резкий и сладковатый — как от жженого сахара. Джеймс кинулся внутрь. Кухню заволокло дымом. Схватив кухонную рукавицу, Джеймс открыл дверцу духовки, подцепил со сковороды обугленную буханку кукурузного хлеба и бросил ее в раковину.

В соседней комнате захныкал ребенок. Луиза часто брала к себе Эмму, младшую девочку ее дочери Рут. Далтону, наверное, было поручено следить за хлебом и присматривать за малышкой, но птицы отвлекли его, и он обо всем позабыл.

— Что здесь творится? Где Далтон? — Луиза Райделл влетела в кухню с охапкой подсолнухов.

— Хлеб в духовке загорелся, — сказал Джеймс. — Ты что, оставила на Далтона и плиту, и Эмму?

— Не смей говорить со мной подобным тоном, Джеймс Такер! Я вышла на минутку — цветов нарвать.

— Да ты глаз с нее не должна спускать! — резко ответил Джеймс. — А если б начался пожар? Отец о себе позаботиться не может, тем более о ребенке.

Вошел Далтон с Эммой на руках.

— Позабыл я… Услышал, что хлеб горит, и позабыл о нашем ангелочке.

Джеймс промолчал. Отец, как теперь нередко бывало, все перепутал, но сейчас это было уже не важно. Эмма, держа Далтона за уши, смотрела ему прямо в глаза. Сейдж тоже так делала, подумал Джеймс. Очень любила дедушку, и он в ней души не чаял.

— Не волнуйся, дорогой, — сказала Луиза. Высокая, загорелая, она замечательно выглядела в джинсовой юбке, сиреневой кофте и фиолетовых сапогах. Густые черные волосы заплетены в длинную косу. — Мы все дома, — улыбнулась она Далтону. — С Эммой ничего не случилось. Все хорошо.

Джеймс вышел. У него десять тысяч голов скота, и их нужно как-то поить. Зачем ждать до утра? Он решил еще вечером возвратиться к стаду: надо выжечь вереск и полынь, которыми заросли оросительные канавы, — вдруг дождь пойдет, тогда хоть немного воды удастся собрать.

Владельцы ранчо всегда чего-нибудь ждали — то дождей после засухи, то, наоборот, ясной погоды после затяжных ливней. Но Джеймс знал нечто, что большинству было неведомо: человеку, потерявшему сына, уже не на что особенно надеяться. Надежды в жизни Джеймса было еще меньше, чем дождей в это лето.

И все же лучше заранее приготовиться к тому, что пошлют небеса. Он вспомнил слова отца про скорые вьюги. Может, Дейзи правильно сделала, уехав из Вайоминга. Жизнь здесь совсем не сладкая.

Вагон сильно трясло, и Сейдж боялась, что ее снова вырвет. Она сдерживалась из последних сил. Смотрела на Бена — это помогало. Любовь всегда помогает.

Бен спал, расстелив спальный мешок на жестком дощатом полу. В вагоне было темно, ночью еще и холодно.

— Ой! — Снова подступила тошнота.

— А? Что? — проснулся Бен. — Тебе опять плохо?

Сейдж грустно кивнула:

— Проклятая тряска.

— И окон нет. Даже меня немного подташнивает.

— Жалеешь, наверное, что не остался дома.

— Я же сам предложил уехать, — напомнил он.

Бен ее поразил. Она зашла попрощаться, а он наотрез отказался отпускать ее одну, сказал, что любит ее и они будут вместе до конца жизни. И потом все время это повторял.

Они ехали в семнадцатом вагоне товарного поезда, заставленного ящиками с запчастями, которые везли в Айдахо. А им надо было в Вайоминг. Даже если отец не согласится, чтобы Сейдж у него поселилась, возможно, он разрешит им пожить на ранчо, пока не родится ребенок.

Сесть в этот поезд предложила она. На товарной станции стояло шесть вагонов. Бен спрятался за углом склада, а Сейдж долго наблюдала за грузчиками и наконец спросила, какие вагоны идут на запад.

— Да вот этот самый и идет, — ответил пожилой мужчина. — Что, решила махнуть в Голливуд?

— Да нет. У меня задание по обществоведению. Велели написать про грузовые перевозки. Куда идут от нас поезда, сколько дней находятся в пути.

— Этот вагон, — объяснил он, — идет в Бойсе, в Айдахо, везет запчасти. Сегодня вечером будет проходить состав из Вустера, к нему прицепят наши четыре вагона. Вся дорога займет примерно неделю.

Когда мужчины устроили перекур, Сейдж с Беном забрались в вагон. С собой у них были велосипеды, рюкзаки с провизией, спальные мешки, палатка Бена. Рассовать все это за штабелями ящиков труда не составило. Сами они в ожидании отправления затаились в дальнем темном углу. Наконец, около пяти, вагоны прицепили, и поезд тронулся.

Бен взглянул на часы:

— Так, урок истории закончился. Отлично.

— Истории в Вайоминге будет предостаточно, — сказала Сейдж, имея в виду рассказы о борьбе ковбоев с индейцами.

— Правда? — Бен нежно поцеловал ее.

— Угу. — Сейдж пыталась сдержать слезы. Шесть месяцев беременности! Казалось, это не ее, а чья-то чужая жизнь. Первые месячные у нее были всего три года назад, а теперь она портит будущее и себе, и Бену.

— Как ты думаешь, наши мамы уже получили письма? — спросила она.

— Сегодня получат.

— Прости, что я заставила тебя убежать из дома.

— Разве мог я отпустить тебя одну.

Он любит меня, подумала она. Хотя сегодня говорит о любви реже, чем обычно. Они познакомились, когда Сейдж перешла в десятый класс, а влюбились чуть больше года назад, когда ходили в поход. Бен нарочно отстал от своих приятелей, чтобы идти рядом с ней.

В тот день, на вершине горы, они впервые поцеловались. Сейдж давно решила, что сохранит девственность до свадьбы. Бен считал, что это правильно. Они говорили об этом на прошлое Рождество, лежа на чердаке в доме Бена.

— Я все равно очень тебя люблю, — сказал тогда Бен, убирая с ее лица прядь волос.

— И я тебя, — прошептала она.

Сейчас он снова убрал волосы с ее лица и целовал ее в лоб, щеки и нос, и она верила: он по-прежнему ее любит. В то Рождество желание оказалось сильнее зароков, к тому же они знали, что по возрасту им еще не скоро можно будет думать о браке. Их любовь была настоящей, а их тела были словно созданы друг для друга.

Но теперь с ее телом творилось что-то ненормальное. Высвободившись из объятий Бена, она достала из рюкзака пластиковый пакет и, шатаясь, отошла в дальний угол.

— Тебе нехорошо? — спросил Бен.

— Все в порядке. — Сейдж прислонилась к ящику. В полу вагона был люк. Они уже открывали его, смотрели на мелькающие внизу шпалы. Приподняв крышку, Сейдж выкинула грязный пакет.

Она не хотела убегать из дома, но другого выхода не было. Вчера ночью мать пришла в ярость из-за того, что Сейдж свалилась в реку. Обозвала ее распутной — только за то, что она допоздна гуляла с Беном. А если б мать узнала про ее беременность? Сколько еще она могла прятать свой живот.

Ну зачем она забеременела? Это все изменит. Уже изменило. Ей говорили, тошнит по утрам только первые три месяца, но ее эти приступы мучили уже почти полгода.

Дотронувшись до вырезанного на медальоне лица, она чуть слышно шепнула:

— Пусть это будет мальчик.

Ее брат потерялся в каньоне, а потом из ее жизни исчез и отец. Долгие годы Сейдж молилась о возвращении Джейка. Если брат вернется, возможно, отец не будет больше жить пленником на ранчо, перестанет искать своего потерянного сына.

— Мальчик… — повторяла Сейдж, держа одну руку на животе, а другой сжимая ожерелье. — Пусть это будет мальчик.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стоя на заднем крыльце, Дейзи смотрела, как облетают с берез желтые листья. Хатауэй подошла к ней:

— Ты почему без свитера? Простудишься.

Хатауэйласково обняла сестру за плечи и увела в дом.

— Где она? Эта неизвестность меня просто убивает.

— Она решает свои проблемы. Самые важные. Ей нужно разобраться, как жить дальше. Когда она найдет ответы на свои вопросы, она вернется домой.

— Почему она мне ничего не сказала? Мы бы вместе нашли способ решить ее проблемы.

— У нее очень независимый характер. Ей хочется себя испытать. И в этом она следует твоему примеру.

— Моему? — изумилась Дейзи.

— Вспомни, как в юности ты уехала на Запад. Она твоя дочь, и ее тоже тянет к приключениям.

— Но меня ни к каким приключениям не тянуло. Я была жуткой трусихой.

Отец Дейзи и Хатауэй преподавал историю театра, мать была учительницей английского, умерла в тридцать шесть лет. Своих дочерей они назвали в честь Анны Хатауэй, возлюбленной Шекспира, и Дейзи Бьюканан, героини «Великого Гэтсби». В жизни этих незаметных интеллигентов не было места приключениям.

— Некоторых людей страх делает смелыми, — сказала Хатауэй. — Если б ты не уехала в Вайоминг, ты бы скоро стала бояться из дома выйти.

Проехал почтальон. Хатауэй вышла забрать почту. Достав из ящика несколько писем и каталогов, она перебрала их и вдруг побежала к дому.

Дрожащими руками Дейзи вскрыла голубой конверт.

Дорогая мама!

Прости, что я заставила тебя так волноваться. Мы с Беном вовсе не хотели тебя огорчать — мы просто забыли о времени, а потом еще и лодка перевернулась. Я никогда не хочу тебя огорчать. Но я люблю его. Знаю, ты скажешь, я еще маленькая и ничего в любви не понимаю, но это не так. Вчера ночью, на реке, Бен меня спас. Подплыл ко мне и вытащил из воды. Он думал не о себе, а обо мне. Он всегда в первую очередь думает обо мне, а я о нем. Так ведь и должно быть, когда любишь.

Мы убежали из дома. Очень трудно об этом писать. У нас будет ребенок. Представляю себе, какое у тебя сейчас лицо. Ты злишься. Я все понимаю. Прости меня. Ничего уже не изменишь — время назад не повернуть. Мы вместе, и это главное. Если б я осталась дома, я бы сошла с ума. Я уже схожу. Я люблю Бена больше жизни, и мы должны быть вместе. Не волнуйся обо мне. Я позвоню и буду часто писать.

Целую,

Сейдж

— О господи! — выдохнула Дейзи.

— Откуда отправлено письмо? — спросила Хатауэй, разглядывая конверт.

— Из Силвер-Бей. Наверное, бросила перед отъездом. Зазвонил телефон, и Хатауэй поспешила к аппарату. Когда она положила трубку и обернулась к Дейзи, в глазах у нее блестели слезы.

— Это была Барбара Лароса. Полиция опросила людей на станции. Девушка, по описанию похожая на Сейдж, интересовалась товарными поездами, которые идут на запад.

— Все ясно, — сказала Дейзи. — Она едет к отцу.

Сидя на ящике, Бен смотрел, как Сейдж расчищает участок пола, подкладывает под спальники какие-то тряпки.

— Хватит возиться. Иди сюда.

— Еще минутку. Пол такой жесткий. Я стараюсь сделать помягче, чтоб тебе лучше спалось.

— Да не беспокойся ты. — Зря он ей сказал, что не может заснуть. Стоит ему на что-то пожаловаться, как Сейдж тут же бросается на помощь. Поначалу ему была приятна такая забота, но сейчас ее старания выводили его из себя. На этих досках спать все равно невозможно. У него ныла спина, ужасно хотелось есть, тысяча километров отделяла их от дома, и с каждой минутой поезд уносил их все дальше.

— Хватит, Сейдж!

Она обернулась. Его резкий окрик стер улыбку с ее лица. Бен обнял ее.

— Давай вернемся, — прошептал он. — Нам с тобой этого не выдержать.

— Я не могу вернуться, — сквозь слезы ответила Сейдж.

— Твоя мама все поймет, она не будет на тебя долго сердиться. — Бен подумал о Своей матери. Ее очень огорчало, что он стал хуже учиться, что пропускает тренировки. На следующей неделе они хотели поехать в университет, выяснить условия приема.

— Но мы же решили жить на ранчо. Ты, я и наш ребенок.

Бен прижал ее к себе. Когда Сейдж ночью пришла к нему домой — всего тридцать шесть часов назад, — он, узнав, что она уезжает, чуть с ума не сошел. Ему было страшно представить, как он будет жить вдали от нее.

Но теперь, проведя полтора дня в вонючем вагоне, промаявшись ночь без сна, он чувствовал, что силы его на исходе. Сейдж непрерывно тошнит. Она бодрится, старается делать вид, что их поездка — веселое приключение, но факт остается фактом: они губят свою жизнь. Бен понял, что еще прошлой ночью он все решил.

Он проводит ее, сколько сможет, а потом позвонит матери и попросит прислать денег на самолет. Ему тяжко было думать о том, что это он во всем виноват, что она носит под сердцем его ребенка. А теперь он нанесет ей еще один удар. Ее мечте не суждено сбыться, никогда они не будут жить вместе ни на каком ранчо.

Сейдж заметила, что он дрожит.

— Ты замерз?

— Нет, все в порядке.

Бен обвел взглядом вагон. Он все еще любил девушку, которую держал сейчас в объятиях, но в этот момент ему открылась страшная истина: на одной любви долго не протянешь.

В баре было сумрачно и накурено. На стенах развешены лосиные рога, с потолка свисали на проволоке старые номерные знаки. Джеймс стоял в одиночестве и пил пиво. Нынче вечером он заехал в «Дилижанс», потому что не хотел оставаться наедине со своими мыслями. В последнее время они его совсем замучили. О чем ни подумаешь, в памяти тут же всплывает то, от чего еще сильнее ноет душа: старые грехи и ошибки, давние обиды.

Ему захотелось поболтать или просто послушать чужие разговоры и смех, но едва он вошел в бар, как его потянуло уйти. Одна лишь Дейзи умела разогнать его тоску. Но мысли о ней тоже причиняли боль. Он развернулся к бильярдным столам и уставился на какую-то блондинку.

В этот момент дверь распахнулась и вошли Луиза и его отец, разодетые так, словно собрались на родео: отец весь в черном, в ковбойском галстуке-шнурке, Луиза в облегающей кремовой блузке и широкой алой юбке. Далтон, который уже много месяцев не появлялся в «Дилижансе», недоуменно озирался по сторонам.

— Далтон! — крикнул кто-то.

— Здорово, старина! Ты где пропадал?

— Луиза, где мы? — испуганным голосом спросил Далтон.

С гордым видом подведя его к стойке, Луиза оглядела зал и заметила у мишени для игры в дротики своего племянника Тодда. Этот долговязый блондин был из тех ковбоев, что и на лошади ездят с плеером, а выезжая на пастбище, мажутся кремом от солнца. Он принадлежал к роду Райделлов, с которыми Такеры издавна не ладили. Луиза тоже была из Райделлов, но, поскольку ее любил его отец, Джеймсу приходилось относиться к ней с уважением. Совсем другое дело Тодд.

— Рад тебя видеть, Далтон. — Тодд пожал старику руку. Затем чмокнул в щеку тетку и позволил ей себя обнять.

— Это Тодд, — объяснила Луиза Далтону.

— Зачем мы сюда пришли?

— Как зачем? Повеселиться, — расхохотался Тодд и хлопнул его по спине. — Сегодня пятница. Слышишь, как музыка играет.

Джеймс встал между отцом и Тоддом.

— Привет, папа.

— Джейми! — Узнав сына, старик немного успокоился.

Уже тридцать с лишним лет Луиза каждую пятницу выступала в «Дилижансе», пела песни в стиле «кантри». Тут Далтон однажды зимой с ней и познакомился, в тот год, когда умерла мать Джеймса. В перерыве Луиза присела к нему за столик, угостила его виски, а вскоре, еще и снег не успел растаять, переехала к нему на ранчо.

Дейзи обожала ее слушать. Раза два в месяц они оставляли близнецов с Бетси Марч, женой старшего пастуха Такеров, и отправлялись в «Дилижанс». Садились всегда у самой сцены. Луиза и Дейзи были очень привязаны друг к другу.

— Ну что, Далтон, сыграем? — Тодд протянул ему несколько дротиков. — Увидишь, я тебя в пух и прах разобью.

— Это уж вряд ли. — Далтон смеялся, как в былые времена. — Я с закрытыми глазами в летящую ласточку попаду.

— Так покажи свое искусство.

Они направились туда, где висела мишень. Глядя им вслед, Джеймс ощутил смутную тревогу. Он недолюбливал Тодда, и не только потому, что пастух из него никудышный. В свое время Тодд работал у Джеймса, и, когда исчез Джейк, он тоже был там. Джеймсу надо было заарканить бычка, и он оставил мальчика, усадив его на большой камень. Тодд с несколькими другими пастухами подгоняли коров, которые щипали траву вокруг камня, где сидел Джейк, и Джеймс надеялся, что его помощники присмотрят за малышом. Тодд Райделл не был виноват в том, что Джейк пропал, но Джеймс все равно его ненавидел. Себя он ненавидел еще больше, но это уже другая история.

— Луиза, ты что затеяла? — спросил Джеймс.

— В каком смысле? — удивилась она.

— Зачем ты притащила сюда отца? О чем ты думаешь?

— О том, что ему не мешает развлечься.

— Он же больной человек.

— Путается немного, не велика беда.

— У него болезнь Альцгеймера. Нам это и врач сказал.

— Ну и что? — спросила Луиза с вызовом.

— Он с трудом соображает. И смущается, когда люди подходят поздороваться, а он не может вспомнить, как их зовут. Мне его жалко.

— А мне Далтона Такера не жалко, — резко ответила Луиза. — Мне жаль болезнь Альцгеймера — не на того напала. И вообще, молодой человек…

— Эй, полегче! — сказал Джеймс, отступая назад.

Но ее уже было не остановить. Схватив его за подбородок, она посмотрела ему в глаза.

— Ты б поучился у своего отца! Думаешь, он не знает, что с ним происходит? Знает. Но он живет полной жизнью и сдаваться не собирается. Тебе бы так попробовать!

— Чего мне пробовать, я…

— Ты заживо себя похоронил. У тебя пропал сын? Но это наша общая потеря. — У нее на глазах выступили слезы, она смахнула их указательными пальцами, чтобы не потекла тушь. — А ты решил, ты один такой несчастный. Из-за тебя и Дейзи с дочкой уехали.

— Не надо их сюда впутывать.

— Я сама решу, кого и во что мне впутывать! Мое сердце, Джеймс Такер, тоже умеет любить, да только какое тебе до этого дело. Ты никого вокруг не видишь.

— Ты закончила? — Джеймс протянул ей носовой платок, чтобы она вытерла слезы.

Луиза кивнула и громко высморкалась. Они оба взглянули на Далтона, который поднял дротик вровень с ухом, метнул его и попал точно в яблочко. Стоявшие рядом молодые парни одобрительно закричали и захлопали.

— Погляди на него! — воскликнула Луиза.

— Да, он еще кое на что способен.

Далтон оглядывался по сторонам, ища Луизу. Увидев ее, он гордо улыбнулся.

Решив, что пора уходить, Джеймс взял куртку, но тут его окликнула Луиза.

— Что?

— К тебе это тоже относится, — сказала она.

— О чем ты?

— То, что ты сказал про отца: он еще кое на что способен.

Джеймс развернулся и вышел из бара.

Он ехал домой, а в ушах все звучали слова Луизы. Еще кое на что способен… На что? Сидеть сутками в седле? Помочь корове разродиться? Улыбнуться девушке, угостить ее пивом, лечь с ней в постель, зная, что уйдешь еще до рассвета?

Добравшись до ранчо, он проехал мимо каменного дома, где жили отец с Луизой, и свернул на дорожку, ведущую к его бревенчатому жилищу. Шестнадцать лет назад он построил его своими руками из здешнего кедра.

Едва он вошел, как зазвонил телефон.

— Слушаю!

— Джеймс?

— Дейзи, это ты?

У него перехватило дыхание. Она звонила раза два в год, рассказывала про Сейдж, про ее отличные оценки или про ее заметку, напечатанную в местной газете, а затем сухим тоном просила его послать дочке телеграмму, письмо, букет цветов. Или сесть на самолет и прилететь с ней повидаться. И всякий раз ему казалось, будто он впервые слышит ее голос.

— Как она? — спросил Джеймс, уверенный, что Дейзи звонит по поводу дочери. Иных причин быть не могло.

— Она… Не знаю, как тебе это сказать. Сейдж убежала из дома. Оставила записку. Вернее, две. Полиция ее ищет. Судя по всему, она отправилась к тебе.

— Значит, вам известно, где она?

— Нет, но я убеждена, что она едет на ранчо. Вместе со своим парнем.

Джеймс пытался представить себе дочь, у которой есть парень. Когда он последний раз ее видел, она еще только собиралась в детский сад.

— Она всегда мечтала у тебя побывать, — сказала Дейзи. — Знаю, ты считаешь, я давно должна была послать ее в Вайоминг. И наверняка думаешь, что, если б я разрешила ей проводить лето у тебя, ничего бы такого не случилось.

— Да нет, я…

— Я не хотела отпускать ее одну, а при мысли, что она будет ходить по тем местам, где Джейк…

— Не надо, Дейзи, я все понимаю.

— Ты мог сам к ней приехать.

— Нет, — ответил он. — Не мог.

— Джеймс, он не вернется! — Голос у нее дрожал. — Мы поняли это уже на третий или четвертый день. Наш сын погиб, но дочери ты все эти годы был нужен.

— А если вдруг вернется? — сказал Джеймс. — Я должен быть здесь, должен ждать его.

— Ты сумасшедший, — резко оборвала его Дейзи. — Прошло тринадцать лет. И твоя дочь так истосковалась по отцовской любви, что отправилась к тебе в товарном вагоне!

— Ты это точно знаешь?

— Нет! Я уже говорила, что нет. Но она задавала вопросы на станции, ее узнали по фотографии.

— По какой?

— Какая разница? — рассердилась Дейзи.

Для него разница была. С каминной полки на него смотрели выстроившиеся в ряд фотографии Сейдж — от младенческих до совсем недавних.

— Информацию разослали в полицейские управления по маршруту движения поезда. На следующей станции проверят весь состав.

— Отлично. — У него защипало в глазах.

— Если она тебе позвонит…

— Я тут же тебе сообщу, — пообещал он.

— Спасибо, — коротко ответила Дейзи. Она сказала все, что хотела.

Джеймс надеялся, что она еще что-то добавит. Но она попрощалась и повесила трубку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Поезд остановился среди кукурузных полей неподалеку от Лоун-Три, городка в штате Айова. Сейдж спала, прижавшись к Бену. Ей снилось, что она скачет на белом коне по отцовскому ранчо… Но тут поезд с громким скрежетом начал тормозить, и Сейдж проснулась.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Не знаю… Может, авария?

Все те тридцать секунд, пока тяжелый состав тормозил, Бен крепко обнимал ее. Сейдж закрыла глаза, инстинктивно обхватив руками живот.

Когда поезд наконец замер, наступила звенящая тишина. Бен и Сейдж переглянулись и, вскочив на ноги, бросились к двери. В узкую щель Сейдж увидела синее ночное небо, раскинувшееся над полем кукурузы. На дороге, идущей вдоль железнодорожного полотна, мигая огнями, стояли полицейские машины.

— Зачем они здесь? Это станция?

— Не думаю.

Снаружи кто-то крикнул:

— Начинайте с первого вагона!

— Лучше разделиться на две группы, — раздался другой голос. — Одна пойдет с хвоста, другая — с головы.

Сейдж прижалась лбом к щели, пытаясь разглядеть, что происходит. Повсюду мелькали огни фонарей. Сейдж пыталась найти объяснение внезапной остановке, хотя в глубине души знала: полицейские ищут их с Беном.

— Что нам теперь делать?

— Не знаю. — Бен занял ее место у щели.

Последние два дня он почти все время молчал. А она нервничала, словно ждала чего-то — уже догадывалась чего, но боялась себе признаться.

— Я тебя люблю, — шепнула она.

— Осматривают вагоны. — Бен как будто не слышал ее слов. — Как ты думаешь, нас арестуют?

Об этом Сейдж не думала. Ей хотелось, чтобы Бен ее успокоил, сказал, что все будет хорошо, он обо всем позаботится, они спрячутся за ящиками и поедут дальше.

— Бен! — позвала она. — Бен!

— До нас осталось два вагона, может быть, три.

— Мы должны добраться до ранчо.

— Хватит, Сейдж, это всего лишь мечта.

— Нет! — Она снова обхватила руками живот. — Все так и будет. В Вайоминге огромное небо и звезды падают прямо на землю. Мы будем ловить в ручьях рыбу.

— Наши матери обратились в полицию, — надтреснутым голосом произнес Бен.

— Я знаю, — прошептала Сейдж. Она села, уткнулась лицом в колени. При мысли о матери у нее полились слезы.

— По-моему, нам надо вернуться домой, — сказал Бен, присев рядом с ней на корточки.

— Я и еду домой.

Они слышали, как с лязгом открываются и закрываются двери вагонов. Двое полицейских остановились около их вагона покурить. Затаив дыхание, Сейдж выглянула наружу.

— Кому взбрело в голову останавливать поезд? — спросил один мужчина. — Через семь километров станция. Там бы мы их и взяли.

— Тут важна неожиданность, — объяснил тот, что постарше. — Куда здесь сбежит эта парочка? В поля? А в городе они б запросто могли ускользнуть.

— Машинист рвет и мечет.

— Ну что ж, не повезло парню.

— Они что, подростки?

— Ага. Парень с девчонкой.

— Ромео и Джульетта, — хмыкнул молодой.

— Да, только Ромео уже почти взрослый, мог бы и подумать, что делает. На него повесят похищение и половую связь с несовершеннолетней. Судья влепит по полной программе.

— Может, у них любовь.

— Любовь — не любовь, суду наплевать. Из-за них остановили поезд, вызвали среди ночи два отряда полицейских. Нет, парню точно грозит тюрьма.

Сейдж обернулась к Бену. Тот сидел с открытым ртом, в глазах застыл ужас.

Докурив, мужчины затоптали окурки и ушли. Сейдж схватила Бена за руку:

— Нельзя, чтобы нас поймали.

— Они решили, это я все устроил, — ошеломленно сказал он. — Меня посадят. Но я собираюсь в университет, мне нельзя садиться в тюрьму.

— Я этого не допущу, — твердо сказала Сейдж. — Я объясню, что это была моя затея, что я так сильно тебя люблю…

— Наверное, нам лучше самим сдаться.

— Мы еще успеем убежать.

— Вот увидишь, они нам поверят.

Сейдж стало страшно. Она поняла: Бен уже принял решение и никакие доводы его не переубедят.

— Я не могу вернуться.

— Я хочу домой.

— Прошу тебя, Бен, не надо. — Она с трудом сдерживала рыдания. Их путешествие через всю страну, новая жизнь вместе — все это кончилось. Зачем Господь дает людям любовь, а потом забирает ее?

— Я люблю тебя, — прошептала она, тихо всхлипывая.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Бен, но глаза у него были холодными.

— Ты можешь сделать для меня одну вещь?

— Конечно, — хрипло ответил он и вытер слезы.

— Скажи им, что ты один. Что я сошла где-то недалеко от Чикаго. Дай мне немного времени.

Он взглянул на дверь. Полицейские были совсем близко, уже были слышны их голоса.

Сейдж поднялась и шагнула к люку. Действовать надо было быстро.

Люк был большой, туда пролезли и ее велосипед, и рюкзак. Она решила, что спустится на рельсы и переждет под вагоном, пока полицейские не уйдут. Затем Бен их отвлечет, и она успеет скрыться.

— По-моему, тебе лучше остаться со мной, — сказал Бен.

— Пожалуйста, не надо. — Она снова готова была заплакать. — Не уговаривай меня.

— Я знаю, как ты об этом мечтала, и все-таки…

— С тобой все будет в порядке. Я скажу, что ты ни в чем не виноват. Как только доберусь до ранчо…

— Не беспокойся. Со мной ничего не случится.

— Можно тебя попросить еще об одной вещи? — прошептала она.

— Да…

— Обними меня. — Бен прижал ее к себе. Она слышала его дыхание, чувствовала, как в лад бьются их сердца.

— Мы слишком молоды, — сказал он. — Я не хотел, чтобы так вышло.

Но вышло же, подумала Сейдж. Она старалась запомнить тепло его рук, запах его свитера, мокрые от слез щеки.

— Тебе надо идти.

— Да.

— Постарайся их обмануть. Нельзя, чтобы тебя обнаружили у этого вагона.

— Я постараюсь. — Он уже стоял возле люка. — Сейдж… — начал он, и на миг ей показалось, что он передумал.

— Иди!

Она слышала, как его ноги коснулись земли. Потом — как он бежит. От мысли, что, возможно, они никогда больше не увидятся, у нее сжалось сердце.

Ласково погладив живот, она сказала, обращаясь к своему неродившемуся ребенку и стараясь, чтобы ее слова звучали уверенно и смело: «Все будет хорошо».

Снаружи кто-то закричал, несколько человек пробежали мимо вагона. В последний раз окинув взглядом вагон, Сейдж спрыгнула в люк. Рюкзак смягчил приземление. Лежа на спине, она прислушивалась к голосам полицейских, которые обступили Бена, но его голоса разобрать не могла.

Пора. Она вылезла из-под вагона, вытащила велосипед. Вдохнув сухого, прохладного воздуха, надела рюкзак и села в седло.

Светало. На горизонте показалась узкая алая полоска. Сейдж развернула велосипед и покатила между рядами сухих кукурузных стеблей на запад.

Вчера вечером, когда Джеймс расчищал в каньоне оросительные канавы, он вдруг услышал грозный рык. Взглянув наверх, он увидел, как рысь гонится за теленком. Спасаясь от хищника, теленок свалился с утеса.

Джеймс подбежал к нему. У несчастного животного был сломан позвоночник. Теленок дрыгал передними ногами и жалобно мычал. Откуда-то сверху откликнулась его мать.

— Слышишь, ты не один. — Джеймс считал, что любому живому существу важно это знать. Ему всегда было тяжело думать, что кто-то страдает в одиночестве. Затем он вскинул ружье и пристрелил беднягу.

Сегодня, седлая лошадь, Джеймс гнал от себя воспоминания о полных ужаса глазах теленка. Но они преследовали его. Он видел, как до последней минуты теленок звал свою мать. И Джеймс невольно думал о собственных детях, которым тоже больше всего нужны родительские любовь и защита. После звонка Дейзи прошло уже несколько дней, и он с тех пор почти не спал, все ждал, когда снова зазвонит телефон.

— Похоже, будет дождь.

Джеймс обернулся и увидел вошедшего в конюшню отца. Старик был в кожаных наштанниках и сапогах — явно оделся для работы.

— Доброе утро, папа, — сказал Джеймс.

— Видел, какие тучи собираются? Наверняка сегодня польет. Ты куда направляешься?

— На восточное пастбище. Хочу проверить стадо.

— Можно составить тебе компанию?

Джеймс замялся. Когда в прошлый раз Далтон с ним поехал, он уже по дороге забыл, кто он и где. Решил, что Джеймс — его отец, перескочил на пятьдесят лет назад, к тем временам, когда они изгоняли со своей земли овец Райделлов. Джеймс вернул его к действительности, объяснил, кто тут сын, а кто отец, напомнил, что Далтон живет с Луизой Райделл и что заклятые враги давным-давно заключили мир.

— Я буду только рад, — сказал наконец Джеймс.

Они оседлали лошадей и вывели их во двор.

— Такой засухи я и не припомню, — заметил Далтон, когда они проезжали мимо тополиной рощицы. — Зато ты научился правильно орошать землю. По старинке оно завсегда верней.

— Но намного труднее.

— Ты что, жалуешься?

— Ни в коем случае.

На соседних ранчо завели новомодные оросительные системы с насосами и разбрызгивателями, включающимися по таймерам. Все автоматизировано, сплошная электроника. Но если пересох колодец, все равно приходится покупать воду в цистернах.

Способ Такеров Джеймса вполне устраивал. Он был не из легких, но Джеймсу казался самым надежным. Дважды в день он садился в седло и скакал на пастбища регулировать подачу воды. На своей земле он знал наизусть каждый холм, каждую расселину. Он ощущал себя частью этой земли, и ему казалось, что так он был ближе к Джейку.

— Луиза говорит, Дейзи звонила.

— Да. — Джеймс предупредил Луизу на случай, если Сейдж позвонит на ранчо, а к телефону подойдет не он.

— Твоя дочка пропала?

— Дейзи так сказала.

— Ничего удивительного. Подростки терпеть не могут сидеть дома. Думаешь, я забыл, как ты взял мой пикап и доехал аж до Ландера? Тебе было всего пятнадцать, ни прав, ничего.

— Я помню, — сказал Джеймс. Это было в тот год, когда умерла его мать, а Далтон стал встречаться с Луизой. Джеймс тогда чего только не вытворял — напивался, прогуливал школу, взял без спросу отцовскую машину. А когда Луиза переехала к ним, вообще как с цепи сорвался.

— Ну вот. И твоя дочка тоже образумится, как только немного повзрослеет.

— Понимаешь, папа… — Джеймс и сам толком не знал, что собирается сказать, но ему хотелось поговорить о Дейзи и детях, о невосполнимых утратах — о том, о чем он никогда раньше с отцом не говорил.

— Глянь, какие тучи, — прервал его Далтон. — Надеюсь, Луиза не забудет снять белье.

Джеймс промолчал. Отец словно догадался, о чем он собирается завести речь, и избавил их обоих от неловкости. Не в обычаях Такеров говорить о любви, сокрушаться о прошлом или делиться мечтами. И свои страхи и сомнения они привыкли держать при себе.

С высоты ему было далеко видно. Каньоны, пастбища, ранчо, горные хребты, окаймлявшие долину. Когда он стоял здесь, ему казалось, у него тоже есть дом.

А еще ему было очень одиноко. Никто не знал, что он здесь, никто о нем не думал. Порой он видел пастухов, ухаживающих за телятами, и глаза ему жгли слезы. Вот что должны делать отцы: заботиться о своих детях.

Матери и отцы. В горах он перевидал множество родителей с детенышами: оленей с оленятами, коров с телятами, койотов с выводком щенков. Но не каждому малышу выпадал шанс стать взрослым. На этих землях действуют суровые законы: одни выживают, другие погибают.

Теперь ему было на это наплевать. Он будет сидеть здесь и ждать сколько потребуется. Прогремел гром, но его раскаты звучали для него музыкой. Это — его гора.

Ты хороший мальчик. Слова пришли откуда-то издалека. Кто-то сказал их ему однажды, и теперь он повторял их себе сам. Внизу послышался стук копыт, и он нырнул за камень. Он пока не хотел, чтобы его увидели. С деревьев облетали желтые листья. Может, когда выпадет снег, он и покажется. И заявит о своих правах.

Ему захотелось спать. Выбрав место посуше, он свернулся калачиком и стал ждать колыбельной. Ты хороший мальчик, услышал он. Ты хороший мальчик.

Стоя с чашкой кофе на веранде, Луиза смотрела на антилоп, цепочкой взбиравшихся по склону горы. Взглянув на огромные лиловые тучи, нависшие над долиной, она подумала о Сейдж. Сколько лет уже она не видела девочку, а ведь когда-то считала ее внучкой. Если выдавалась свободная минута, она с удовольствием сидела с близнецами — в те времена, когда они были одной большой счастливой семьей.

Она вздохнула. Одна из собак, учуяв запах булочки, поднялась на веранду.

— Чего тебе? — спросила Луиза, притворившись, будто не понимает.

Колли лизнула ей руку и повалилась на спину, чтобы ей почесали пузо. Со сколькими детишками сидела Луиза на этой веранде, скольким собакам чесала пузо. Жмурясь от удовольствия, колли дрыгала левой передней лапой. Луиза попыталась засмеяться, но сердце заныло еще сильнее.

Она выпрямилась. На ней было свободное платье, синее, как цветы горечавки. В тон одежде и тени на веках. На шее висело ожерелье «Мать-медведица», которое сделала для нее Дейзи из костей гризли. Эту медведицу как-то летом пристрелил Джеймс: она напала ночью на палатку, где ночевали они с Дейзи и детьми. Потом он нашел двух медвежат, ждавших мать ниже по склону холма. Медведица решила, что ее детеныши в опасности, и пошла в атаку.

Дейзи долго оплакивала медведицу и заставляла Джеймса проверять, как там медвежата без матери. Дважды он видел их обоих, а потом один куда-то исчез.

Ожерелье Луизы символизировало силу духа матери-медведицы. Она царствовала над горами и каньонами, оберегала всех детенышей.

Луиза провела пальцами по гладким бусинам из яшмы, бирюзы и кости. Слева и справа от медальона висели медвежьи зубы и когти. Она вспомнила, как Джеймс сказал, что ожерелье слишком страшное. Но Луизе было наплевать. Они с Дейзи знали, как яростно защищает своих детей настоящая мать.

Когда пропал Джейк, Луиза перестала носить ожерелье. Ей казалось бессмысленным надевать амулет, который не сумел никого защитить. Но сегодня утром, думая о Сейдж, она снова его надела.

На пыльную землю упали первые капли дождя. Согнав собаку с веранды, Луиза направилась к телефону: ей предстоял трудный разговор.

Укутавшись в шаль, Дейзи сидела у себя в мастерской. Только что звонила Барбара Лароса, сообщила, что в поезде Сейдж не оказалось. По словам Бена, она сошла в Чикаго. Полицейские ему не поверили, но найти ее пока не удалось. Успех зависел от усилий множества людей, а у всех у них имелись дела поважнее, чем поиски беременной беглянки.

Зазвонил телефон. Дейзи схватила трубку:

— Сейдж?

— Нет, дорогая, это я, — раздался низкий, с западным выговором голос Луизы. — Есть новости из полиции?

— Они не могут ее найти. — Дейзи крепко зажмурилась. Предчувствие, что Сейдж едет на ранчо, перешло в уверенность. — Я знаю наверняка, она едет к Джеймсу.

— С того дня, как ты ему позвонила, я только об этом и думаю. Мы с тобой были когда-то очень близки…

Луиза говорила с любовью и искренней грустью, но Дейзи сейчас было не до воспоминаний о былых временах.

— Мне нельзя долго занимать телефон.

— Ты должна меня выслушать, — твердо сказала Луиза.

— Это Луиза, — объяснила Дейзи вошедшей в комнату Хатауэй.

— Там твоя сестра? — спросила Луиза. — Хорошо, что она с тобой. Тебе сейчас нельзя быть одной. А когда ты выслушаешь то, что я собираюсь сказать, тебе будет с кем посоветоваться.

— Ладно, говори, — неохотно согласилась Дейзи.

— Я считаю, тебе надо приехать на ранчо.

У Дейзи застучало в висках.

— Ты что, шутишь? Я не могу! — Ранчо было связано с самым страшным в ее жизни кошмаром. Она не сможет глядеть на эти горы, дышать пропитанным полынью воздухом, не думая о потерянном сыне. — Не могу. И не хочу.

— Не хочешь помочь собственной дочери? — спросила Луиза.

— Да как ты смеешь!

— Дейзи, положи трубку, — велела Хатауэй. Она видела, что сестру расстраивает этот разговор.

— Успокойся, — сказала Луиза. — Ты сейчас сходишь с ума от неизвестности. Я на твоем месте вела бы себя так же. И все-таки тебе нужно сюда приехать. Не навсегда, лишь до тех пор, пока не объявится Сейдж.

— Что толку, если я туда приеду?

— Сейдж поймет, что вы с отцом способны хотя бы на время забыть о своих разногласиях. Ради нее. Она еще совсем девочка, ей сейчас трудно, и ей нужны ее родители. Оба.

— Она беременна, — сказала Дейзи.

— Так я и думала. Чего бы иначе она вдруг взяла и убежала из дома. В свое время я сделала то же, самое.

— Что?

— Когда я забеременела. Мне было семнадцать, чуть больше, чем Сейдж.

— Я ничего про это не знала.

— За несколько лет до того у меня умер отец, и это сыграло определенную роль. Я сильно по нему тосковала. Вот и сбежала с первым попавшимся парнем. Мне была необходима хоть какая-то любовь.

— Но ты же была замужем, когда родилась Рут. — Дейзи помнила, как Луиза рассказывала, что ее муж Эрл умер вскоре после рождения ребенка.

— Так я всем говорила.

— Но Эрл умер…

— Для меня. Когда стало ясно, что он на мне не женится и не даст нашему ребенку свою фамилию, он для меня умер.

— Но…

— Какая теперь разница, что я насочиняла про Эрла. Я это делала, чтоб защитить Рут. Больше всего на свете я тогда хотела вернуться домой. Отец умер. Мать снова вышла замуж, но в ее доме я чувствовала себя лишней. Мне нужен был собственный дом. Мой дом.

— Ранчо было для Сейдж первым домом.

— Единственным, где вы жили все вместе, одной семьей.

Пытаясь привести в порядок мысли, Дейзи помотала головой. В чем-то Луиза, безусловно, права. Вернувшись в Новую Англию, Дейзи оторвала Сейдж от тех, кто ее любил, — отца, дедушки, Луизы. Дейзи пыталась справиться со своим горем и в первую очередь думала о себе. Ей хотелось увезти свое единственное оставшееся дитя подальше от этого страшного ранчо, а в результате она разлучила дочь с отцом.

— Спасибо. За то, что была со мной честна. Я подумаю. Обещаю тебе.

— Ничего больше я и не прошу, — ласково сказала Луиза.

— Только пусть все это останется между нами. Я имею в виду, не говори Джеймсу, что Сейдж беременна.

— Ни за что.

Дейзи медленно опустила трубку и обернулась к сестре.

— Луиза считает, мне надо лететь в Вайоминг.

Она ожидала, что Хатауэй насмешливо улыбнется, изумленно покачает головой, но та лишь сказала:

— Я с ней согласна.

— Но зачем? Что мне там делать?

— Ждать Сейдж. У нее есть причины стремиться туда, и у тебя они тоже есть.

— Я не хочу ехать на ранчо, — услышала Дейзи собственный голос, словно эхо из глубокого каньона.

— Думаю, ты все равно поедешь. Так уж, видно, суждено.

— Откуда ты знаешь?

— Я твоя старшая сестра. Я все знаю.

Прошло одиннадцать часов, как Сейдж сошла с поезда. У нее почти не было сил. Она остановилась, чтобы свериться с картой. Порывшись в рюкзаке, вытащила «набор путешественника», который собрала, уходя из дома: фонарик, спички и карту Соединенных Штатов.

Она понимала, что только чудом ускользнула от полиции, и иногда ее посещали сомнения — может, было бы лучше, если бы ос поймали и отправили домой. Она все время думала о Бене, гадала, где он сейчас, вспоминала, как он сказал, что хочет вернуться в Силвер-Бей. И тогда ей становилось совсем одиноко и страшно.

Вновь оседлав велосипед, она поехала вдоль убранного кукурузного поля. В животе урчало от голода. Часа полтора назад она нашла несколько початков, сжевала сухие зерна, представля себе, что это попкорн.

Ее обогнал пикап. Заметив, как водитель посмотрел на нее в зеркало заднего вида, Сейдж вздрогнула. А если он вздумает вернуться? Вокруг ни души, а от незнакомцев, предлагающих подвезти, можно ждать чего угодно.

Дорога была прямая и ровная. Впереди показались два дома и два крашенных бурой краской сарая. Возле первого дома стоял мотоцикл. Аккуратно подстриженная живая изгородь, на флагштоке посреди клумбы с хризантемами развевается на ветру американский флаг. Сейдж захотелось зайти в дом, попроситься на ночлег.

Нет, хозяева тут же позвонят в полицию.

Она подвела велосипед к сараю. Взглянула на окна дома — не наблюдает ли кто за ней. С трудом открыв тяжелую дверь, проскользнула внутрь. Прячусь от людей, словно преступница, подумала Сейдж.

Маленькая лохматая лошадь заржала и тряхнула гривой. На полке лежали яблоки и морковь, и Сейдж жадно съела несколько штук. Лошадь фыркнула, и девушка и ей дала яблоко. Потом влезла на сеновал и зарылась в сено.

— Здесь мы в безопасности, — шепнула она, поглаживая свой живот, — хотя до места еще не добрались.

Дэвид Крейн любил свою машину, потому что на ней можно уехать, куда захочешь. Он нажал на газ, прибавляя скорость. Машина была дряхлая, и пахло в ней сырой шерстью. Широко раскрытые глаза собак тревожно всматривались в ночную тьму.

Он ехал по Вайомингу на восток, к Небраске. Вдруг он опустил стекло, прислушался. Шелестя ветвями, сосны нашептывали ему дорогу. Поверни налево, на шоссе, поторопись.

Куда ехать, Дэвиду подсказывали солнце, луна, ветер, деревья. Он не мог объяснить этих сигналов и следовал указаниям, не задавая лишних вопросов. И там, куда он приезжал, обязательно находились животные, которых надо было спасать.

Одна из собак залаяла, и он понял, что пора остановиться.

— Хотите выйти?

Дэвид вышел, открыл заднюю дверцу, выпустил собак. Они затрусили к деревьям. Делая свои дела, они не сводили с Дэвида глаз. Когда они закончили, он свистом подозвал их, и они послушно вернулись к машине. Одна из них сжимала в зубах старую плюшевую игрушку.

— Давай, Петал, залезай, — подтолкнул он собаку. — Вот умница.

Петал была первой из тех, кого он спас. Черно-бело-рыжая самка питбуля стискивала мощными челюстями обслюнявленную игрушку. Дэвид сам отдал ей этот сувенир из собственного далекого детства.

Когда его пассажиры заняли свои места, он открыл бардачок. Школу он бросил. Его настоящим учителем стала природа. И теперь она снова куда-то его звала.

Своей работой — спасением животных — он занимался в основном в Вайоминге, где по амбарам и сараям прячется множество бездомных кошек и где на каждом шагу собачьи питомники, которые держат злые и жестокие люди. Но сейчас неведомая сила влекла его в Небраску.

Дэвид знал, что это значит: кому-то нужна его помощь и защита. Порывшись в бардачке, он достал ручку с тонким пером и чернила. Окунул ручку в пузырек, стряхнул на пол излишки чернил.

Убедившись, что перо почти сухое, он повернул к себе зеркало. Было темно, но сквозь ветви сосен пробивался лунный свет. Он поставил точку на левую щеку, потом — на правую, а затем обвел каждую ровным кружком. Эти знаки имели какой-то важный смысл, хотя Дэвид не мог объяснить, зачем он их рисует. Он понимал: кто-то очень его ждет. Может, побитая собака, или брошенные слепые котята, или сова со сломанным крылом. Кто именно, он узнает, когда доедет.

Предсказание Далтона Такера сбылось. Пошел дождь. Вернее, не пошел — хлынул как из ведра. Вода потоками стекала со склонов гор, наполняла озера и пересохшие реки. Бизоны, лоси, антилопы пили вместе с коровами.

Джеймс верхом перегонял скот с летнего пастбища. Он был в шляпе, кожаных наштанниках и плаще до колен и все равно промок до нитки. С полей шляпы вода ручейком текла за воротник. Джеймс не досадовал на неудобства, наоборот, они отвлекали ею от грустных мыслей.

Телята месили грязь, пробираясь к матерям, а те, что поменьше, жалобно подвывали, и матери мычали им в ответ.

— Джеймс! — крикнул Пол Марч. — Тут одна увязла.

Джемме обернулся. Телочка провалилась уже по грудь. Вид у нее был беспомощный и напуганный. Джеймс подъехал и, взяв аркан, накинул его ей на шею.

— Крепко засела, — сказал Пол.

— Ничего, вытащим. — Джеймс пустил лошадь шагом. Телочка подалась за ней и выкарабкалась из ямы.

— Я слышал, Дейзи приезжает. Это правда?

— Если верить Луизе. — Джеймс узнал эту новость вчера вечером. Похоже, Луиза решила взять инициативу в свои руки.

— Что ж…

Джеймс закашлял, давая понять, что тема закрыта. Прищурившись, он смотрел на отца. Далтон сидел в седле прямо, словно дождь ему нипочем.

— Давненько она здесь не бывала, — не уловив намека, сказал Пол.

— М-да… — буркнул Джеймс. Ему сейчас совсем не хотелось думать о Дейзи. Мысли о ней всегда будили в нем ненужные чувства. Раньше это была надежда, а теперь страх. — Ты как об этом узнал?

— Слышал вчера в баре, как братья Райделл об этом говорили.

Племянники Луизы, подумал Джеймс. Наверняка сама им сказала, а те дальше разнесли. Интересно, а про то, что Сейдж из дома сбежала, она тоже разболтала?

— Пока ничего не ясно. Может, приедет, а может, нет.

— Я знаю, твоя дочка убежала, — сказал Пол. — Ты, должно быть, переживаешь. Но она обязательно объявится, вот увидишь.

— Да. — Джеймс стер ладонью воду с лица.

— Поговори со мной. Станет легче. Я же был там тогда, помнишь?

— Где там?

— Когда Джейк пропал.

— Пропал… — повторил Джеймс. Одно короткое слово, а из-за него рухнула вся его жизнь.

— Ты, небось, с ума сходишь. Ну что ты молчишь?

Джеймс взглянул Полу в глаза, светло-карие, цвета здешней земли. Крепкий, коренастый мужик, лысеть вот начал. Они вместе выросли. Отец Пола был старшим пастухом у Далтона, а дед — у отца Далтона, Эйзы.

Джеймс ходил в школу с детьми Марчей — Полом, его сестрой Джун и братом Люком. И пиво он впервые пил с Полом в ландерском баре. Они гуляли друг у друга на свадьбах. Пол с женой сидели с его близнецами. Пол был, можно сказать, его лучшим другом, и все-таки Джеймс никогда не рассказал бы ему, что Сейдж сбежала из дома.

— О чем тут говорить, — наконец произнес он.

— Ну, не знаю, — покачал головой Пол. — Иногда бывает нужно с кем-то поделиться, облегчить душу.

— С моей душой все в порядке, — сказал Джеймс. — Не лезь в чужие дела.

— Как знаешь. — Пол хотел было что-то добавить, но передумал и, развернув лошадь, поскакал прочь.

Да, дружить с ним нелегко. Это ему еще Дейзи говорила. Джеймс мог сидеть и слушать, как другие жалуются на жен, детей, безденежье, но сам сочувствия не терпел. От любого проявления дружеских чувств ему становилось не по себе.

А теперь вот, может быть, Дейзи сюда приедет.

Дейзи Такер. Она смотрела своими большими глазами на горы, на животных, на огромное синее небо, и потом все это воплощалось под ее руками в чудесные украшения. Потому что ее руки направляла любовь. За пять лет, что они прожили вместе, он познал счастье и покой, о которых и не мечтал.

Его размышления прервал крик отца:

— Я весь промок!

Далтон слез с лошади и, стоя посреди стада, вытирался красным шейным платком.

— Дождь идет, — объяснил ему Пол. — Мы все промокли.

— Почему я такой мокрый? — словно не слыша его, спросил Далтон.

Кто-то из молодых пастухов засмеялся. Джеймс старался на них не глядеть, не хотел запоминать их лица, чтобы не затаить обиду им тех, кто потешался над стариком. Вместо этого он двинулся к отцу, который стащил с себя плащ и начал расстегивать рубашку. Джеймс почувствовал, что начинает злиться: мимо ему волнений из-за Сейдж и Дейзи, теперь вот еще отец. Зачем он вообще приехал на пастбище.

— Я весь промок, — жалобно сказал Далтон. — До нитки.

— Все в порядке, папа. — Джеймс спрыгнул с лошади и встал рядом с отцом. Коровы наступали им на ноги, толкали в бока. — Не волнуйся.

Подняв с земли старенький желтый плащ, он накинул его отцу на плечи. Затем обнял его и сказал ему те самые слова, которыми Дейзи не раз успокаивала их сынишку:

— Это всего лишь вода. Ничего страшного.

Дейзи звонила Полине Дэвис все утро. То было занято, то включался автоответчик. Когда их дети сбежали, мать Бена, если Дейзи ей звонила, орала, что готова придушить Сейдж, что, как только Бен ее привел, она сразу поняла, добром это не кончится. Дейзи вешала трубку.

Но звонить все-таки продолжала. Родителям надо поддерживать связь, сообщать друг другу новости. Когда стало известно, что Бен возвращается домой, Полина говорила подчеркнуто холодно, но обещала, что Бен позвонит. Однако он до сих пор этого не сделал.

Дейзи начала снова набирать номер, но тут в заднюю дверь постучали.

На пороге стоял Бен.

— Мама сказала, вы звонили. Я подумал, будет лучше, если я зайду.

— Проходи. — Дейзи собралась с духом и спросила: — Ты знаешь, где Сейдж?

Он уставился в пол.

— Нет. Мы были вместе, пока…

— Только не ври мне! — закричала она. — Ты наврал полиции, наврал своей матери. Но мне, черт возьми, ты скажешь правду. — Она всхлипнула и посмотрела в испуганные глаза парня. — Ты должен мне сказать, Бен.

— Она была в Айове, миссис Такер, как я и говорил полицейским…

— После того как уверял их, что она сошла в Чикаго?

— Это она мне велела. Ей нужно было время, чтоб уехать подальше. Сейдж будет скрываться, пока…

— Пока что? — нетерпеливо спросила Дейзи.

— Пока не доберется до Вайоминга.

От радости у Дейзи перехватило дыхание. Вайоминг. Теперь она наверняка знала, где искать дочь. Предчувствие ее не обмануло: Сейдж поехала к отцу.

— Бен, она беременна?

— Да.

Дейзи застонала, хотя Бен лишь подтвердил то, что ей и так уже было известно.

— Как она себя чувствует?

— Ее тошнит.

— Значит, срок еще маленький.

— Шесть месяцев, — ответил Бен, и у Дейзи защемило сердце. Как же она могла ничего не заметить?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дейзи пролетела уже через полстраны — над огромными городами восточных штатов, над равнинами Среднего Запада. В иллюминатор она видела серебристую ленту Миссисипи, пустыни Южной Дакоты. Они с Сейдж двигались в одном направлении.

— Храни тебя Господь, — шептала Дейзи, прижимаясь лбом к иллюминатору и глядя на Скалистые горы внизу.

Луиза предложила встретить ее в аэропорту, но Дейзи хотела, по возможности, ни от кого не зависеть и поэтому решила взять напрокат машину и самостоятельно доехать до ранчо. Самолет пошел на посадку. Горные вершины, казалось, подпирали небо. Земля бурая, ржаво-коричневая, багровая. При виде ее у Дейзи что-то шевельнулось в душе.

Самолет приземлился, и Дейзи отправилась к стойке компании «Херц». Пока ей оформляли документы на машину, мимо прошла беременная женщина с малышом в прогулочной коляске. И Дейли тотчас представила себе Сейдж с большим животом, Сейдж с ребенком на руках.

Погрузив в багажник «форда» сумки, Дейзи выехала на шоссе. Она смотрела на дорогу. Но стоило повернуть голову, и ее глазам представали суровые, величественные вершины Уинд-Ривер на фойе синего неба. Эти горы были полны загадочных чудес. Если верить легендам, там обитали ветры и духи. Стекла в машине были опущены, и она вдыхала, казалось, навсегда забытые запахи.

Когда она добралась до ранчо, уже начало смеркаться. В большом доме приветливо: горел свет, из трубы поднималась струйка дыма.

Луиза ждала ее, стоя у окна. Увидев машину, она накинула на плечи красную шаль и выбежала на веранду. У Дейзи взволнованно забилось сердце. Она как будто вернулась на много лет назад.

— Привет, незнакомка! — крикнула Луиза, спускаясь по ступенькам.

— Здравствуй, Луиза. — Они обнялись, а когда Луиза отступила на шаг, Дейзи заметила у нее на шее ожерелье «Мать-медведица».

— Новостей нет? Я просила Хатауэй позвонить сюда, если Сейдж даст о себе знать. И детективу Ларосе я тоже оставила ваш номер.

— Нет, пока никто не звонил. — Луиза поплотнее запахнула шаль, и ее пальцы задели ожерелье. — Я его ради Сейдж надела, — сказала она, поймав взгляд Дейзи.

— Спасибо.

Показались несколько мужчин верхом на лошадях, и Дейзи поискала глазами Джеймса, но его среди них не было. Она узнала Пола Марча, Виктора Лансинга и еще нескольких работников. Обогнув конюшню, они удалились в сторону пастбища.

— Я вижу, Марчи и Лансинги по-прежнему с вами.

— Да, — ответила Луиза. — Джеймс, надо отдать ему должное, отлично управляет хозяйством, не хуже отца.

— А как поживает Далтон? — спросила Дейзи.

— Он моя надежда и опора.

Дейзи кивнула. От нее не ускользнула пробежавшая по лицу Луизы тень. Должно быть, нелегко ей приходится, хотя внешне она совершенно не изменилась. Седина в ее роскошных волосах еще не появилась, глаза, как всегда, подведены, губы ярко накрашены.

— Ладно, у нас с тобой будет время поговорить, — сказала Луиза. — Ты, наверное, устала с дороги.

— Ты права. — Дейзи мечтала о горячей ванне.

— Я решила поселить тебя в белом домике у реки. Там все приготовлено.

Домик этот был Дейзи хорошо знаком. Они с Джеймсом прожили в нем совсем недолго, но именно там произошло несколько особо знаменательных событий.

— А Джеймс…

— Он знает о твоем приезде. — Луиза помолчала и добавила: — Но у них там что-то случилось, и он…

— Тебе незачем за него извиняться, — перебила Дейзи. — Я и не ждала, что он будет меня встречать.

— Я поместила тебя подальше от Джеймса. — Луиза доверительно положила руку ей на плечо. — Он, как ты знаешь, живет на противоположном конце ранчо.

— В нашем старом доме…

— Да. Я специально сделала так, чтоб вы пореже друг на друга натыкались. Как я понимаю, при нынешних обстоятельствах вам будет нелегко общаться.

Сейдж проехала уже километров сорок, а вдоль дороги все так же тянулись кукурузные поля. Она с рассвета ничего не ела и валилась с ног от усталости.

Наконец показался какой-то городишко. На стоянке перед тремя магазинами, почтой и кегельбаном было полно машин.

Сейдж услышала, как водитель фургона с надписью «Пекарня „Золушка“. Западная Айова» поздоровался с поваром из кегельбана, сказал, что торопится, ему пора возвращаться в Небраску. Сердце у нее забилось быстрее.

Шофер зашел в кегельбан, оставив открытой заднюю дверь. От пола фургона к мостовой спускалась наклонная доска. Сейдж быстро закатила в фургон свой велосипед. Небраска была ей по пути.

Внутри были широкие полки, и Сейдж тут же нашла, где можно спрятаться — под нижней полкой. Затолкав туда велосипед и убедившись, что его не видно, она взяла из ящика обсыпанную сахарной пудрой булочку и заползла под полку напротив.

Через несколько минут дверь фургона захлопнулась, заурчал мотор. Сейдж лежала на спине, зажатая между металлической полкой и полом. Она вспомнила мать, и сердце сжалось от тоски. Как же она по ней соскучилась.

Ночь выдалась холодная, и Дэвид совсем замерз. Он понимал, что надо остановиться и передохнуть, но неведомая сила гнала его вперед. Кто-то нуждается в его помощи и, если он не успеет вовремя, может пострадать или даже умереть. Никогда прежде он так не боялся опоздать.

В Небраске земля плоская, не то что в Вайоминге. Кругом одни поля, амбары и фермерские дома. Дэвид захватил с собой список собачьих питомников, который стащил у родителей, и иногда подумывал, не наведаться ли ему по одному из адресов. Но природа подсказывала: надо ехать на восток.

Он проезжал одну ферму за другой, и вдруг в свете фар на дороге мелькнуло что-то белое и длинное. Белые пятна в ряд, у самой земли. Словно по дороге ползет пятнистая змея или гигантская гусеница. Он нажал на тормоз и съехал на обочину. Может, это и есть то, что ему велено спасти.

Выскочив из машины, он бросился за уползшей в поле змеей. Над головой у него захлопали крылья. Он разглядел два желтых глаза: сова выискивает добычу. Пролетев немного, она спикировала на землю.

Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что это были за пятна. Никакая это не змея и не гусеница, а черная кошка, которая ведет за собой шестерых черных с белыми лапами котят, пытаясь спрятать их от совы.

— Кыш! — закричал Дэвид, прогоняя ночную хищницу. — Кыш отсюда! Убирайся! — Он бегал по кругу, защищая котят. На миг ему показалось, что сова улетела. Но она вернулась и, выпустив когти, нырнула к земле и тут же взмыла вверх, унося кошку-мать.

Он вспомнил пещеру. Совы сидели по темным углам, и десятки желтых глаз наблюдали за ним, когда он был совсем один. Мудрые птицы что-то тихо бурчали, словно хотели успокоить его, сказать, что скоро его отыщут.

Дэвид заплакал, и слезы смыли со щек чернильные точки и круги. Нельзя ненавидеть сов за то, что они — совы, но сердце у него разрывалось от жалости к несчастной кошке и осиротевшим котятам. Это напомнило ему о собственной судьбе. Порой ему казалось, что его разорвали пополам и где его вторая половинка — неизвестно.

Вдруг он почувствовал, как маленькие коготки царапают ему ногу. Котята, цепляясь за джинсы, забрались на него, как на дерево, и, щекоча ему шею, пытались залезть за ворот рубахи. Черные пушистые комочки с белыми лапками.

— Ну ладно, — сказал Дэвид, утирая слезы. — Я вас не брошу. — Надо будет найти аптеку, подумал он. Купить бутылочку с соской и банку молочной смеси. Как-нибудь он их выходит.

Может, для этого он и ехал в Небраску. Он был нужен этим котятам и оказался здесь, чтобы их спасти. Заводя мотор, он повторял себе, что так оно и есть.

Но тогда какого черта он едет дальше на восток? Если это и было целью его путешествия, то почему кровь стучит в висках, бешено колотится сердце и какой-то голос приказывает: торопись, тебе нельзя опоздать?

Джеймс с Полом Марчем проверяли колодцы и наткнулись на мертвого теленка. Джеймс слез с лошади и подошел посмотреть. Он думал, теленка загрыз какой-то хищник, однако не обнаружил следов зубов или когтей, зато увидел на боку пулевое отверстие и вырезанную ножом букву «X».

— Что ты об этом думаешь? — спросил Пол.

— Не знаю.

— Может, какой-нибудь псих развлекался?

— Да уж точно, псих, — кивнул Джеймс. Его ранчо располагалось в ущелье в горах Уинд-Ривер. Отсюда шла узкая дороги к индейской резервации, и этим маршрутом нередко пользовались туристы.

Ему хотелось надеяться, что это дело рук какого-то чужака, но кто его знает. И среди местных хватает подонков.

— Тебе не кажется, что это выглядит как предупреждение?

— Я тоже об этом подумал, — ответил Пол.

— Одно дело — убить теленка. Вырезать на нем знак — совсем другое.

— Наверняка его нарочно здесь оставили. Хотя на прежние случаи не похоже.

— Да нет, сходство есть, — мрачно сказал Джеймс.

Год назад, объезжая однажды утром ранчо, он увидел коровью голову, насаженную на кол забора. Затем пастухи нашли еще три головы.

В июле кто-то отравил воду в цистерне. Двадцать коров и телят, попив из нее, заболели. К вечеру одиннадцать умерли, и Джеймс велел забить остальных.

Подозревали и пришлых, и тех, кто мог иметь зуб на Такеров. Список получился длинный. Такеры жили здесь полтора века. Кто только не зарился на их землю — и овцеводы, и золотоискатели, и застройщики, но Такерам всегда удавалось ее отстоять.

— Где сейчас Тодд Райделл?

— Тодд? — переспросил Пол. — Не знаю, работает где-то.

— По-прежнему шофером?

— Вроде да. На лошади ездить не научился, решил пересесть за руль грузовика. Ты что, его подозреваешь?

— Я и сам не знаю, кого подозревать.

Джеймс терпеть не мог совпадений, и ему было неприятно, что какой-то мерзавец застрелил теленка в тот самый день, когда должна приехать Дейзи.

— Нет, Тодд не такой жестокий.

— Зато злопамятный, — ответил Джеймс. — Копит свои обиды, хранит, как фамильное наследство.

— Это и есть его фамильное наследство. На ранчо теперь из Райделлов живет одна Луиза, но это не ее ранчо, а ваше.

— В любом случае, поедешь в следующий раз в город, присмотрись к нему, ладно?

— Ладно. — Пол снова взглянул на теленка, потом на Джеймса. — Ты Дейзи уже видел?

— Еще нет. Но рано или поздно все равно увижу, она ведь на ранчо остановится.

Пол ковырнул носком сапога пыльную землю.

— А чего вдруг тебя это так интересует?

Джеймс заметил, как Пол нахмурился, затем прищурился, глядя на солнце, и нахмурился еще сильнее.

— Я просто беспокоюсь.

— За Дейзи?

— За всех вас.

Смех да и только — два видавших виды ковбоя стоят над трупом теленка и ведут сентиментальную беседу. Джеймс хотел было обратить все в шутку, но лишь молча кивнул в знак благодарности.

Тем не менее, возвращаясь через несколько часов на ранчо, он опять думал о Дейзи. Когда Луиза сообщила, что поселит ее в белом домике у реки, Джеймс остолбенел, но ничего не сказал. Возможно, Дейзи лучше, чем ему, удалось разобраться с прошлым и ее не будут тревожить воспоминания.

Показались огни ранчо. Вечер был прохладный, и Джеймс немного продрог. Он направил лошадь к загону, но затем передумал и поскакал к реке. Полная луна, висевшая на небе между двумя горными вершинами, освещала ему дорогу.

Джеймс взглянул на белый домик и увидел ее. Натянув поводья, он остановился в тени деревьев. Гнедой наклонил голову, и Джеймс позволил ему напиться из реки. Дейзи стояла на крыльце и смотрела на луну. Ее волосы отливали медью, лицо и шея светились перламутровым блеском. И вся она в своем светлом платье была удивительно красива.

Ему была знакома эта поза. Вот Дейзи вскинула руку, выставив вперед указательный палец, словно велела луне исполнять ее желания. Джеймс шептал слова, которые, как ему казалось, произносит про себя Дейзи: «Где бы сейчас ни находилась Сейдж, как бы ни была темна ее дорога, приведи ее домой».

Она опустила руку, и Джеймс услышал, что она плачет. Ему захотелось броситься к ней, обнять. Но он не может этого сделать, она ему больше не жена. Они уже давно чужие.

Держась за перила, Дейзи снова взглянула на луну. Потом поднесла ко рту сложенные рупором ладони.

— Вашаки! — Ее крик пронзил Джеймса, как удар молнии.

— Вашаки, — едва слышно повторил он.

Дейзи ушла в дом. Из трубы вырвался сноп искр — должно быть, она подбросила в огонь сухих веток. Затем она задернула шторы, выключила свет.

Счастливые семьи здесь собрались.

Он поставил палатку неподалеку от построек ранчо. Приехала какая-то женщина — красотка с аппетитной фигурой. Видать, Такер к ней неравнодушен: весь день орал на своих пастухов и домой поскакал намного раньше обычного.

Мамы и папы. Коровы и овцы.

Его так и тянуло к этому месту. Он сделал еще одну отметку на своем кожаном ремне. Сегодня ночью стадо Такеров опять уменьшилось. Его нож поработал на славу, взрезая коровьи шкуры. Пора его наточить. Он достал оселок, поплевал на него. Вжик-вжик, вжик-вжик. Лучшая колыбельная для ковбоя.

На полу поблескивало ружье. Здесь он ничего не боялся. У него есть оружие. Если кто-то вздумает на него напасть, непрошеных гостей ждет большой сюрприз.

Вашаки. Это имя о чем-то ему напоминало. Какую-то легенду про вождя шошонов. Впрочем, не важно.

Голос женщины звенел у него в ушах. Он терпеть не мог женщин, которые скорбят лишь о собственных утратах, когда вокруг столько страдания. Мужчины стараются защитить то, что по праву принадлежит им и их семьям, а женщины плачут, сидя дома.

Счастливые семьи здесь собрались.

Утром Дейзи проснулась с первыми лучами солнца. В ее домике была одна-единственная комната, и, лежа в кровати, она могла любоваться горами изо всех четырех окон. Она осторожно спустила ноги на холодный пол и огляделась.

При солнечном свете комната выглядела точно такой, какой она ее помнила. Стены обиты потемневшими от времени досками. На полу перед камином брошена медвежья шкура, старенький диван застелен пестрыми индейскими одеялами. Дрожа от холода, Дейзи открыла чемодан, достала чистую одежду. Больше всего ей сейчас хотелось горячего кофе.

Пройдя по тропинке мимо загона, Дейзи вошла через заднюю дверь прямо на кухню, где Луиза жарила яичницу с беконом. В печи потрескивал огонь, на конфорке стоял кофейник.

— Почуяла, что завтрак готов? — не отворачиваясь от плиты, сказала Луиза.

Далтон сидел за большим столом. У Дейзи сжалось сердце: как же он постарел за эти годы. Отправляясь в Вайоминг, она о нем не вспоминала, но, увидев его сидящим, как обычно, во главе стола, поняла, что по-прежнему считает его свекром. Развод касался только ее и Джеймса. Она подошла к старику, поцеловала в морщинистую щеку.

— Как поживаешь, Далтон?

— А Джеймс куда запропастился? — перебил он ее.

— Джеймс? — изумленно переспросила она.

— Ешь свою яичницу, — сказала Луиза, ставя перед ним тарелку. — А ты что будешь, Дейзи?

— Только тост. Я сама поджарю.

— Подождала бы Джеймса. — Далтон потянулся к банке с черничным вареньем. — Ты ведь знаешь, он любит, когда вы вместе завтракаете.

— Это давно было. — Дейзи не могла понять, с чего вдруг он решил напомнить ей о тех далеких счастливых временах.

— Давно, — хмыкнул Далтон. — Вчера, сегодня, завтра. У вас, диких гусей, все дни как один.

— Диких гусей? — Услышав их с Джеймсом прозвище, Дейзи разлила кофе. Он что, издевается над ней?

«Любовь до гроба, прямо как у диких гусей», — говорил когда-то Далтон о сыне и невестке. Дейзи очень нравилось такое сравнение. Друг Далтона, шаман из племени шошонов, рассказал ей, что дикие гуси — однолюбы, выбирают себе пару на всю жизнь.

— Так где он? — спросил Далтон с набитым ртом. — Может, кто из малышей прихворнул?

— Малышей… — Дейзи чуть не выронила чашку.

Луиза закрыла лицо руками. Далтон, забыв о недоеденном тосте, с тревогой озирался по сторонам. Дейзи все поняла, и ей стало до слез жалко старика.

Его лицо избороздили морщины, глаза затуманились. И, видимо, это старость вернула его в прошлое, где все они были вместе и Дейзи и Джеймс любили друг друга, как дикие гуси.

— Когда это началось? — спросила Дейзи, когда Далтон ушел, а женщины остались мыть посуду.

— Примерно два года назад. Иногда это совсем незаметно. Он все видит и понимает. Вспоминает истории еще про те времена, когда наши с ним отцы готовы были друг другу глотки перегрызть.

— Но сегодня он…

— Сегодня у него мысли путаются. Я ему говорила, что ты приезжаешь и что Сейдж сбежала, но он, как тебя увидел…

Луиза протянула Дейзи вымытую тарелку, и та стала ее вытирать.

— Мне, когда я увидела Далтона, тоже на миг показалось, будто я вернулась в прошлое.

— А он все время туда возвращается, — сказала Луиза. — Но это ничего не меняет, и я его все равно люблю.

— Я знаю.

— Зато его сын никак не поймет, что я здесь делаю.

Дейзи предпочла промолчать. Джеймс рано лишился матери и с самого начала невзлюбил Луизу.

— Дикие гуси, — грустно усмехнулась Луиза. — Я ужасно завидовала, когда Далтон вас так называл. Как будто только у вас была настоящая любовь, как будто вы одни были созданы друг для друга.

У Дейзи в глазах стояли слезы.

— Мы думали, что созданы друг для друга, а на самом деле…

— Судьба жестоко с вами обошлась. Мне жаль, что вы расстались.

— Я поступила так, как считала правильным. Я не хотела, чтобы моя дочь росла на том самом ранчо, где мой сын…

— Не объясняй, — оборвала ее Луиза. — Не мне тебя судить, да я и не сужу. Но я по тебе очень соскучилась. И рада, что ты вернулась.

Конюшня на ранчо была огромная. Под крышей сновали туда-сюда ласточки. Лошади при ее приближении тихо заржали. Рейнджер, Чикита, Пикколо… Дейзи было грустно видеть, как они состарились, но она радовалась, что застала в живых хоть некоторых из своих старых знакомых.

После стольких лет она, должно быть, разучилась ездить верхом, но ей вдруг захотелось сесть в седло, умчаться в горы. Когда-то Джеймс специально держал нескольких лошадей поспокойнее для нее и детей.

— Скаут! — громко сказала она.

Неужели? В середине ряда, отвернувшись в угол и опустив голову, стояла пегая кобыла с белой гривой. Шкура у нее потускнела — видно, ее давно не чистили. Почему Джеймс совсем за ней не следит?

— Скаут… — прошептала Дейзи. Это была ее лошадь. — Скаут, ты меня помнишь?

Старая кобыла стояла не шелохнувшись.

— Вашаки! — вполголоса произнесла Дейзи.

Ей показалось или лошадь действительно дернула головой? Дейзи продолжала с ней разговаривать — о горных тропах, о синем небе, о цветах, пробивающихся из-под снега, о покрытых голубым льдом красных скалах.

Кобыла повернулась. Шагнула, шурша сеном, к Дейзи. Дейзи протянула руку, и ладонь обдало горячим дыханием.

— Я не ошиблась. Это ты… — прошептала Дейзи.

Огромные карие глаза смотрели на нее, и Дейзи поняла, что лошадь узнала свою хозяйку. Дейзи вошла в стойло и обняла кобылу за шею. Скаут вздрогнула, словно просыпаясь ото сна. Она не первый раз видела, как ее хозяйка плачет. Когда Джейк не вернулся домой, Дейзи проревела всю ночь, уткнувшись в ее гриву. Скаут узнала ее запах, и ее голос, и ее слезы. Дейзи вывела лошадь из конюшни на залитый солнцем двор. Остановившись у загона, она воспользовалась его забором как лесенкой, чтобы залезть Скаут на спину.

Старая кобыла пошла ровным шагом. Дейзи ухватилась за длинную гриву, и они направились к заднему пастбищу, за которым начинались горы. Сначала Дейзи хотела повернуть назад, но передумала и, ненадолго забыв о своих тревогах, позволила лошади везти ее, куда ей заблагорассудится.

Сейдж уже пересекла границу штата Небраска, когда у велосипеда спустило колесо. На небе сгущались сизые тучи.

Накануне вечером она несколько часов проехала в хлебном фургоне, пока он не остановился у какой-то больницы. Водитель понес в здание последний ящик с булочками, и тогда Сейдж вылезла из-под полки, сунула в рюкзак коробку кексов, вытащила велосипед и опустила его на землю.

Приковав велосипед к стойке, она вошла в больницу. На первом этаже было несколько туалетов. В одном из них, предназначенном для инвалидов, имелся душ, и Сейдж с наслаждением помылась.

После душа у нее словно прибавилось сил. В больничной столовой она впервые за последние дни досыта наелась, взяв за три доллара тушеную говядину с лапшой и фруктовое желе.

Сейчас она опять была одна на пустынной дороге. Наверное, где-то напоролась на гвоздь. Она все время боялась, что рано или поздно это может случиться. Теперь придется добираться до Вайоминга на попутках.

Но машин почти не было. Сейдж спрятала велосипед недалеко от дороги под кустом можжевельника. К горлу подкатил комок: половину денег на этот велосипед ей дала мать, остальное она сама заработала, сидя с маленькими детьми и убирая снег. Ей было жалко его бросать.

Проехала машина, но Сейдж лишь посмотрела ей вслед. Сунув руку под куртку, она нащупала амулет, который подарила ей мать. Хоть этот медальон останется с ней. Ее пальцы коснулись лица мальчика, потом лица девочки.

Ребенок пошевелился.

— Скоро приедем, — сказала Сейдж, заметив вдали свет фар. — Мы уже почти добрались.

Глубоко вздохнув, она вышла на дорогу и подняла руку.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Уже почти сутки, как Дейзи приехала на ранчо, а Джеймс с ней еще и словом не перемолвился. Искал себе дела подальше от дома.

На пастбище его глазам предстала унылая картина, словно у природы не осталось иных красок, кроме серой. Далтон, похоже, опять оказался прав: зима обещает быть ранней и суровой. Коровы щипали пожухлую траву. Скоро предстояло сдать пятьсот голов скота, а значит, им с Полом пора начинать перегонять стада в большие загоны. Джеймс попробовал сосчитать телят, но никак не мог сосредоточиться. Мысли все время возвращались к Дейзи.

Он постоянно ощущал ее присутствие. Вспоминал ее голос, обращенный к ночному небу крик — первобытный, яростный, молящий. Джеймс понимал ее как никто — в его душе творилось то же самое.

Предупредив Пола, он отправился взглянуть, не оставил ли следов тот, кто застрелил теленка. Пока мало что удалось найти: несколько пивных банок, кострище, отпечатки сапог в грязи.

Когда он подъехал к каньону, сердце забилось быстрее. Именно здесь все и случилось, здесь пропал его сын. Джеймс не мог сюда не завернуть. На всякий случай. Он обвел взглядом бурые стены каньона, прочерченные оранжевыми полосами. В расщелинах росли кустики полыни.

Сверху свалился камень, ударившись о скалу, увлек за собой другие. Джеймс насторожился.

— Кто там?

Он поднял глаза к кромке каньона. Тишина. Черные тени казались живыми. У него было ощущение, что за ним наблюдают. По склону скатился еще один камень, и опять все стихло. Там, наверху, кто-то шел по самому краю.

— Эй, покажись! — Ему казалось, он сходит с ума — как в тот год, когда исчез Джейк. Тогда он снова и снова возвращался на это место, осматривал каждую расщелину.

Опять упал камень. На кромке каньона закаркала ворона, и Джеймс подумал: может, это она столкнула камень. Спланировав вниз, ворона полетела вдоль каньона. Джеймс стукнул коня пяткой по крупу, и тот послушно двинулся вперед.

Возле груды камней лежали чьи-то кости. В горах все время находишь то мертвого кролика, то лося, то корову. Однако, увидев останки именно здесь, Джеймс занервничал. Присмотревшись, он разглядел клочья шерсти, серой с коричневатым отливом. Волк.

Медленно спешившись, он склонился над скелетом. Запаха не было — до него здесь уже побывали вороны и канюки. Обычно он до падали не дотрагивался, но на сей раз достал нож и отрезал левую переднюю лапу, от которой остались лишь голые кости да когти. Он был рад, что это оказался дикий зверь. Работая ножом, он думал о волках, об их свирепом нраве, и его больше не тревожила мысль, что кто-то за ним подсматривает.

Джеймс убрал нож, сложил кости в висевшую на седле сумку. Ему вспомнилось, что неподалеку отсюда полтора столетия назад сошлись в смертельной рукопашной схватке вожди племен шошонов и кроу, решая, кому должна принадлежать эта земля. Победа осталась за вождем Вашаки, и он, воздавая дань храбрости поверженного врага, вырезал из груди мертвого противника сердце и съел его.

Дейзи любила этот рассказ о силе, полученной от других. Эта легенда и ей самой придавала смелости, когда им доводилось ночевать в горах. Дейзи научила детей произносить слово «Вашаки», если им вдруг станет страшно. Джеймс знал, что, когда она вырезала свои медальоны, ее, среди прочего, вдохновляла вера в могучих духов здешних мест.

Удар ногой, и вниз покатился камень, за ним — еще один. Страж отошел от края обрыва. Он называл себя Стражем, потому что его задача — охранять то, что по праву всегда принадлежало ему.

— Покажись! — крикнул ему ковбой.

Вот что я тебе покажу, подумал Страж и сложил пальцы в фигу. Он постоял еще, глядя, как ковбой отрезает лапу у мертвого волка, а когда тот поехал дальше, собрал свои вещи и тоже тронулся в путь.

Сейдж подвозили женщина, возвращавшаяся с работы домой, водитель грузовика, который вез кур, страховой агент на «форде». Останавливалась примерно одна машина из десяти.

Страховой агент показался ей странным: строгий костюм, явно неуместный, учитывая, что все его потенциальные клиенты ходят в рабочих комбинезонах, и волосы крашеные — Сейдж обратила внимание на их необычный оттенок, а на висках и в проборе была видна седина. Его старания выглядеть моложе вызывали у нее смех и в то же время жалость.

Но от жалости не осталось и следа, когда Сейдж увидела, что он ведет машину одной рукой, а другую держит между ног. Она поняла: это один из тех извращенцев, о которых предупреждала мать. В панике она схватилась за ручку, и дверца распахнулась на полном ходу. Тут уже испугался водитель. Сейдж попросила высадить ее у следующего дорожного указателя, сказав, что туда через десять минут подъедет отец.

И вот теперь она стоит одна на обочине. Восемь часов вечера, а на дороге ни единой машины. Холодно, у нее замерзли ноги и руки. Ребенок пошевелился, пнул ножкой прямо по мочевому пузырю. Ей нужно срочно где-то присесть.

Сейдж огляделась в поисках куста или дерева и заметила неподалеку несколько тополей и полуразвалившийся сарай, рядом с которым стоял старый, ржавый автомобиль. Но в ту же секунду поняла, что не добежит. Хорошо еще, что уже стемнело.

Не успела она подтянуть джинсы, как рядом притормозила машина. Сейдж сразу догадалась, что это тот самый крашеный тип.

— Не смог бросить тебя здесь одну, — сказал он, опустив стекло, и улыбнулся, обнажив безукоризненные зубы. — Давай лучше я отвезу тебя в более подходящее место.

— Спасибо, не надо, — вежливо ответила Сейдж. — Папа точно знает, где меня искать.

Он вышел из машины. Сейдж кинулась бежать, но он успел схватить ее за руку. Она закричала, попыталась ударить его ногой, но он уже крепко держал ее обеими руками.

И тут послышался шум мотора. Продолжая отбиваться, она оглянулась. Мужчина настойчиво тянул ее к «форду».

— Отец сейчас приедет, — сквозь слезы сказала Сейдж и снова попробовала вырваться. — Папа!

— Заткнись, — прошипел мужчина.

По полю к ним приближалась большая черная машина с выключенными фарами, та самая, которую, как думала Сейдж, бросили ржаветь возле сарая. Выехав на дорогу, водитель выпрыгнул прежде, чем машина остановилась, но споткнулся и упал.

Автомобиль прокатился еще несколько метров и замер, а водитель, вскочив на ноги, подбежал к Сейдж и мужчине, который тут же отпустил девушку.

— Небольшая семейная ссора, — заявил он.

— Ничего подобного, — сказала Сейдж, но парень ее не слушал. Он с размаху двинул извращенцу в челюсть так, что хрустнули зубы.

— Мыизуууы.

— Придется сделать новые.

— Мыизуууы, — снова простонал страховой агент, плюхнулся за руль и нажал на газ.

Сейдж обернулась к своему спасителю, но тот уже бежал по дороге к своей машине. Ростом немного выше ее, он был худой, темноволосый, в потрепанных джинсах. Сейдж услышала лай и поняла, что у него в машине собаки. Когда парень вернулся, она увидела, что он примерно ее ровесник.

Она хотела его поблагодарить, но не могла выдавить из себя ни слова.

— Как ты?

— Вроде ничего.

— Этот тип сделал тебе больно?

— Пытался, — все еще дрожа, ответила Сейдж.

— Я слышал. — Парень показал на сарай: — Я там сидел, а ты так завопила, что всех птиц распугала.

— Это твой сарай?

— Не-а. — Он полез в нагрудный карман, достал пачку сигарет. — Будешь?

Сейдж отрицательно помотала головой. Он чиркнул спичкой, и Сейдж увидела его глаза — светло-зеленые, а взгляд, какой бывает у человека, которого жестоко обидели или который прячется от людей.

— Ты куда направляешься? — спросил он.

— В Вайоминг.

— Правда? И я туда же. Я тебя подвезу. Меня зовут Дэвид.

— А меня — Сейдж.

Она без колебаний согласилась. Ей хотелось сидеть рядом с ним в теплой машине и слушать его голос.

Далтон с Луизой заехали в «Дилижанс» поужинать и прослушать нового гитариста. Марти Хэмлин опять угодил за решетку, и теперь приходилось искать ему замену.

Сидя на сцене, Луиза вполголоса спела несколько песен. Она была довольна: парень оказался хорошим музыкантом. Неожиданно в зале поднялся шум.

Все, кто был в баре, столпились вокруг Далтона, который лежал на полу и стонал от боли. Луиза бросилась к нему.

— Кажется, меня ранили, — сказал он.

— Ранили? О господи! — Это было невероятно, но Луиза все же посмотрела, нет ли где крови.

— Он упал, — шепнула ей на ухо официантка. — Шел в уборную и вдруг свалился как подкошенный.

— Вызовите «скорую», — спокойно распорядилась Луиза. Она взяла Далтона за руку, укрыла его своей шалью.

— Меня ранили, — настаивал он. — Была перестрелка, как тогда, когда отец…

— Все будет хорошо, — тихо сказала Луиза. Люди вокруг переговаривались, а кое-кто и посмеивался.

Час спустя Далтон был уже в больнице, и его повезли на рентген. Луиза позвонила на ранчо, к телефону подошел Джеймс. По его голосу она поняла: он надеялся, что это Сейдж. Но, услышав, что Далтон в больнице, сразу встревожился:

— Что с ним?

— Пока неизвестно. Утром был как огурчик, а после вдруг свалился. Упал в баре. Может, что-нибудь сломал.

— Что делают врачи?

— Обследуют.

— Ты меня случайно застала, — сказал он. — Я заехал на минутку, узнать, нет ли новостей о Сейдж.

— Не объясняй. Я знаю, вы перегоняете стадо.

— Боюсь, мне не удастся приехать…

— В этом нет необходимости. Я же здесь.

— Скажи ему, что я приеду, как только смогу.

Луиза повесила трубку и увидела входящего в холл Тодда, одетого в синюю форму своей компании.

— Тетя Луиза! Мне в «Дилижансе» сказали, что вы тут.

— Тодд! — Она поцеловала его в щеку, радуясь, что в такую минуту рядом с ней хоть кто-то близкий. — Далтон упал. Ему сейчас делают рентген.

— Упал, — покачал головой Тодд. — И как он сейчас?

— Еще не знаю. Мне пока ничего не сказали.

Тодд обнял ее. Она сама удивилась тому, как ей, оказывается, была нужна родственная поддержка.

— Миссис Такер? — обратился к ней молодой человек в белом халате, представившийся как доктор Милтон.

— Я — Луиза Райделл, — начала было она.

— Все правильно, это миссис Такер, — перебил ее Тодд.

— У вашего мужа перелом бедра, — сообщил врач. — Сломана бедренная кость правой ноги. А если точнее — раздроблена.

— Раздроблена? — с ужасом переспросила Луиза.

— Выздоровление будет не скорым. Ему потребуется круглосуточный уход. Он не сможет самостоятельно вставать с постели, ходить в уборную. А поскольку у него еще и старческое слабоумие…

— О господи! — не сдержалась Луиза.

— Я собираюсь отправить мистера Такера в Дубойс, ему надо полежать в больнице, пока состояние не стабилизируется, — продолжал врач. — А затем…

— Об этом мы поговорим позже, — оборвал его Тодд.

— Спасибо, что приехал, — сказала Луиза, когда доктор Милтон ушел. — У Джеймса дела на ранчо.

— Всегда рад помочь, — ответил Тодд.

— И отдельное спасибо за то, что назвал меня миссис Такер.

— А разве это неправда?

Луиза кивнула. Она терпеть не могла плакать на людях, а к тому же боялась, что тушь потечет.

— Надеюсь, он о тебе позаботился. Я имею в виду, нужно думать и о будущем.

— Уж не на завещание ли ты намекаешь? — жестко сказала Луиза. — Попробуй только заговорить со мной об этом, и тебе самому понадобится душеприказчик.

— Я просто не хочу, чтоб ты осталась ни с чем.

— Не беспокойся. Далтон порядочный человек. Он всегда поступает по справедливости.

— Не сомневаюсь, — ответил Тодд. — А пока можешь рассчитывать на мою помощь. У Тамми есть сестра, которая работает сиделкой. Я ей позвоню.

— Спасибо, дорогой. — Луиза вдруг почувствовала себя старой и уставшей. Еще утром ей казалось, она выдержит любые испытания, а сейчас человек, которого она любит больше жизни, лежит на каталке со сломанным бедром. У него крошатся кости.

Тодд хоть и разозлил ее, но заставил задуматься. По существу, она лишь гостья на ранчо ДР. Куда она пойдет, когда… если… если Далтон… Луиза помотала головой: этого слова она даже в мыслях не желала упоминать. Нет, Далтон не допустит, чтобы она оказалась на улице.

Сидя в машине Дэвида, Сейдж испытывала одновременно жуткую усталость и облегчение. Он разбил в кровь пальцы, когда заехал тому типу в зубы, и руку пришлось забинтовать — хорошо, что у него в аптечке был бинт. Луна озаряла серебристым светом покрытые инеем бескрайние кукурузные поля Небраски.

В машине пахло табачным дымом, мокрой собачьей шерстью и кошачьей мочой. Обивка на сиденьях изодрана. Что не удивительно, если учесть, что тут был целый зверинец: свернувшийся клубком скотч-терьер, спаниель с перевязанной головой, широкомордая собака, не выпускавшая из пасти какую-то игрушку, и по меньшей мере шесть котят, которые устроили возню на заднем сиденье.

Дэвид курил, держа сигарету здоровой рукой. Сейдж заметила у него на предплечье татуировку: ястреба, сову и три волнистые линии — так дети обычно рисуют реку.

Она обернулась назад, пересчитывая животных. Одна из собак испуганно съежилась.

— Ну что ты? Не бойся. — Сейдж протянула к ней руку.

— Это Петал, — сказал Дэвид. — Она у нас питбуль.

Сейдж отдернула руку.

— Они же злые.

— Только невежественные люди так думают. Петал выросла в собачьем питомнике. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Там собак держат в клетках и спаривают, пока они не сдохнут. Суки постоянно рожают щенков, помет за пометом. Щенков отбирают у матерей совсем маленькими, а сук ведут на новую случку. Они все время тоскуют по своим щенкам.

— И Петал там жила?

— Да, рожала щенков, которых у нее отнимали. Пока я ее оттуда не забрал.

Сейдж посмотрела на Петал. Придерживая непонятного плюшевого зверя лапами, собака нежно его вылизывала.

— Как она любит эту игрушку.

— Она считает ее одним из своих щенят.

— А что с другими собаками? Они все такие тихие.

— По-твоему, они могут резвиться после той жизни, какая у них была?

Она помолчала, потом спросила:

— Зачем они тебе?

Дэвид долго смотрел на залитую лунным светом дорогу.

— Я спасаю. Такая у меня работа.

— Ты и меня спас. Тот тип…

— Забудь о нем. Думай о чем-нибудь другом. Вот, держи. — Протянув назад руку, он взял котенка и отдал Сейдж. Она положила его на колени и осторожно погладила.

Но мысли о случившемся не уходили.

— Он хотел затащить меня в свою машину.

— И затащил бы, — сказал Дэвид.

— Мне было так страшно. И вдруг прямо через поле несется машина. У меня появилась надежда… Я молилась… — Рассказывая, она снова представила, как это было: она одна на дороге и этот мерзавец… По щекам покатились слезы.

Дэвид молчал.

— Я все время думала о папе. Что он как-нибудь узнает. Что он меня спасет.

— Родители — не боги. Иногда они не помогают детям, а мучают их.

Сейдж опять взглянула на татуировки у него на руке. Такие красивые. Желтые глаза совы казались живыми.

Она всегда считала, что татуировки — это грубо и вульгарно, но сейчас смотрела на рисунки на коже Дэвида и была готова заплакать, сама не зная почему.

— А как ты очутился в том сарае?

— Думал там переночевать, — ответил Дэвид. — Собакам вредно много времени проводить в тесной машине. Это напоминает им о клетках в питомнике. — Он взглянул на небо. — Снег пойдет.

— Но ведь еще только октябрь, — сказала Сейдж. — Или уже ноябрь?

— Четвертое ноября. Зима часто начинается в ноябре.

— Только не у нас в Коннектикуте.

— Ты ж говорила, твой дом в Вайоминге.

— И там, и там. В Коннектикуте живет мама, а в Вайоминге папа. — Сейдж с трудом подавила зевоту. Она давно уже толком не высыпалась.

— А почему ты уехала от матери?

— Не знаю. — Сейдж стеснялась признаться, что беременна. — Это твоя машина?

— Была дядина. Потом он отдал ее моей матери. Привод на четыре колеса, и по грязи, и по снегу проедет. — Дэвид замолчал, затем сказал: — Уже поздно, надо подыскать место для ночевки.

Сейдж кивнула, зевая. Котенок у нее на коленях уже спал.

Луна скрылась за облаками, пошел снег. Что это там вдалеке — горы или низкие тучи? Сейдж устроилась поуютнее и задремала.

Дейзи раздвинула занавески и выглянула в окно. Всю ночь шел снег, и землю покрыло белым ковром. Пол Марч, заметив ее, свернул к дому. Она не торопясь открыла дверь.

— Здравствуй, Дейзи. Сколько лет прошло…

Дейзи поежилась от холода. С тех пор, как она уехала, с тех пор, как пропал Джейк, закончила она про себя его фразу.

— Рада тебя видеть, Пол.

— Ия рад. Про Сейдж ничего нового нет?

— Пока нет. — Она произнесла эти слова, и тут же тревожно заныло сердце.

— Не волнуйся. С ней все будет в порядке.

В его голосе звучало искреннее сочувствие, и на мгновение ей показалось, что сейчас он слезет с лошади и начнет ее утешать. Как в первые дни после исчезновения Джейка. Он тогда вел себя как верный друг, и Дейзи была ему благодарна. Она попыталась улыбнуться.

— Держись. Если понадобится моя помощь…

— Спасибо.

Пол помахал ей рукой и ускакал, вздымая клубы снега. Тут только Дейзи заметила на крыльце небольшой узелок. Подняв его, она вернулась в дом.

В кусок выцветшей красной ткани было завернуто несколько костей. Дейзи села за дубовый стол и рассмотрела повнимательней: лапа какого-то зверя, скорее всего волка или койота. Ей не надо было гадать, кто мог оставить узелок на ее крыльце. Решив, что ей вряд ли полезно сидеть в четырех стенах, Дейзи надела куртку, сунула ноги в сапоги и пошла проведать Скаут.

Из закутка в глубине конюшни доносилась музыка — пела Пэтси Клайн. Похоже, здесь кто-то есть. Дейзи остановилась в тени напротив стойла Скаут.

Она не верила своим глазам. Не может быть, что это та самая лошадь, на которой она каталась накануне. Шкура лоснилась, тщательно расчесанные грива и хвост отливали молочной белизной.

В стойле горел керосиновый обогреватель. Джеймс, в запыленных кожаных наштанниках поверх джинсов, драил щеткой бока кобылы. Клетчатая рубаха валялась на полу, под вылинявшей черной футболкой проступали крепкие мускулы. Дейзи смотрела на его широкую спину, его сильные руки, которые когда-то ее обнимали.

— Красивая лошадь.

Пауза длилась несколько секунд.

— Паломино, пегая кобыла с белой гривой, — не оборачиваясь, ответил Джеймс. — Когда-то участвовала в забегах на короткие дистанции.

— Да, видно, что она сильная. — Дейзи подошла, потрепала Скаут по холке. Потом взяла из ведра щетку.

Джеймс схватил ее за руку:

— Не могу поверить, что снова тебя вижу.

— Я тоже. — Она мягко отобрала руку, снова погладила кобылу. — Скаут постарела.

— С ней все будет хорошо. Она справится, — сказал Джеймс, и Дейзи поняла, что он говорит не про лошадь.

— Сейдж… — дрогнувшим голосом произнесла Дейзи. Она начала скрести Скаут, но вдруг остановилась. Она видела морщины на загорелом, обветренном лице Джеймса, тревогу в его голубых глазах. Волосы уже тронула седина. Дейзи пыталась разглядеть в нем того юного ковбоя, которого когда-то полюбила, но не находила его.

Джеймс обнял ее и крепко прижал к груди. Дейзи коротко вскрикнула. Она знала, он хочет ее утешить, и ненавидела себя за то, что и спустя столько лет не может его простить.

— Я думала, время смягчает боль и заглаживает обиды.

— Нет, — прошептал он, — со временем становится только труднее. Не думай, что я себя обманываю. Я знаю, почему ты приехала.

— Ради дочери, — сказала Дейзи. — Других причин нет.

Джеймс объезжал пастбище, громкими криками подгоняя стадо. Конец осени — время, когда скотоводы получают основные доходы, но и скучать без работы им в эту пору не приходится.

Погода была такая, что и скот, и лошади вязли в каше из грязи и снега. Подгоняя отставшую корову, Джеймс чуть не вывалился из седла.

— Ты как, живой? — спросил Пол.

— Все нормально.

— Дейзи хорошо выглядит.

— Ты ее видел? — вскинул голову Джеймс. Но тут же взял себя в руки и повернулся к стаду.

— Похоже, буран надвигается, — сказал Пол, показывая на пелену тумана, закрывшую бурые горы.

— Ну что ж, не впервой, — ответил Джеймс.

— Далтон уже месяц твердит про раннюю зиму. Глядит в больнице в окно и посмеивается, представляя, как нам тут достанется.

Собаки заметили отбившегося от стада бычка. Джеймс поскакал туда, откуда доносился лай. Он думал об отце, лежавшем на больничной койке. Далтон больше всего любил это время — когда по осени стада гонят домой. Всему, что Джеймс знал и умел, его научил отец, и сейчас, когда Далтон был в больнице, он мысленно с ним советовался.

Держа наготове аркан, Джеймс гнался за бычком, устремившимся к каньону. Свернув за скалу, беглец скрылся из виду. Каньон, поначалу широкий, дальше сужался и разветвлялся на множество тесных расщелин.

Бычок как сквозь землю провалился. Джеймс остановил коня, чувствуя, как напряглись мускулы, как сильно бьется сердце. Азарт загонщика? Нет, все дело в каньоне. В каньоне, в котором бесследно исчезают телята и дети, словно эти бурые скалы их проглатывают.

Он замер, прислушиваясь. Ни звука, лишь зловещая,гнетущая тишина. Джеймс поискал на земле следы. Их было множество: оленьих, волчьих, вот и следы бычка. И еще — человеческие.

Откуда им здесь взяться? Туристы тут не ходят. Джеймс наклонился пониже. Следы бычка вели в самую глухую часть каньона, человеческие сворачивали направо.

Джеймс двинулся по ним. Следы были свежие, оставлены всего несколько часов назад. И глубокие. Человек, должно быть, нес что-то тяжелое.

Внезапно отпечатки сапог пропали, и Джеймс сразу догадался почему: на кедре была сломана ветка — она явно понадобилась, чтобы заметать следы.

Но в каньоне кто-то был. Джеймс это чувствовал. Темной волной вдруг накатила тоска — где сейчас его дети? Сына забрал каньон, но дочь, он надеялся, уже близко и в любой момент может появиться на ранчо. Спрыгнув с коня, он полез к уступу на крутом склоне каньона.

В долине прогремел гром, надвигался буран. Пол гнал коров домой. Джеймс видел пастухов, выполнявших за него его работу, но не мог к ним сейчас вернуться.

К своему удивлению, он снова нашел следы, вернее, один отпечаток, который пропустила кедровая ветка. Он побежал. Уступ сужался, слева был отвесный обрыв. Стараясь не думать о высоте, Джеймс проверил, на месте ли пистолет.

Тропа резко сворачивала. Обойдя выступающую глыбу, он обнаружил углубление в скале. Дальше пути не было.

Под каменным козырьком Джеймс увидел остатки костра. Зола была еще теплой. Он вытащил три обгоревших полароидных снимка и громко выругался — на них были его коровы на пастбище.

Судя по всему, тот, кто прячется в каньоне, хитрый парень: знает, как заметать следы, как развести огонь, чтобы не было видно дыма. Но кое-что он после себя оставил: пустую консервную банку и дорожную карту, раскрытую на том месте, где были земли Такеров. Джеймс посмотрел, нет ли каких признаков, указывающих на присутствие второго человека.

Где-то внизу замычал потерявшийся бычок. Джеймс даже про стадо забыл, не то что про бычка. Начался буран. Снег валил огромными хлопьями. Гром гремел так, что дрожали скалы. Сунув фотографии в карман, Джеймс опустился на колени и принялся разметать снег. Скоро здесь все занесет, снег покроет и дно каньона, и тропу, и эту стоянку, и тогда ему уже ничего не удастся найти.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Склонившись над импровизированным рабочим столом, Дейзи перебирала волчьи кости. По всей комнате были расставлены зажженные свечи. За окном шел снег, ветер завывал под крышей. Много лет назад, когда она еще жила здесь, Дейзи записала на пленку шошонские песнопения. Она привезжла ее с собой, и сейчас эти индейские мелодии звучали из динамиков магнитофона.

Кому-то это могло показаться странным, но, работая с костями животных, она обращалась с ними очень бережно, словно боясь причинить зверю дополнительную боль. Судя по размеру, это, скорее всего, кости волка. Она призвала его дух, моля его о прощении.

У индейцев множество легенд о Волке и Койоте. Волк предстает в них добрым и великодушным, он сотворил звезды и людей, а Койот — хитрый обманщик, чинит козни людям и мешает Волку делать добро. Индейский шаман как-то рассказал Дейзи, что волки рождены от Луны Долгих Снегов и преданно заботятся о своих детенышах.

Даже в свитере ей было прохладно. Она подошла к окну. Из-за бурана Луиза еще на одну ночь осталась в больнице. Дейзи тревожилась за Сейдж, которую могла застигнуть в пути непогода, волновалась о Джеймсе. Вернулась к столу, но поняла, что сегодня не способна творить чудеса.

Уронив голову на руки, она слушала индейские напевы и вспоминала, как впервые оказалась здесь. В Коннектикуте девушки из приличных семей отправлялись на каникулы путешествовать по Европе или уезжали на острова у побережья Массачусетса, но ее почему-то тянуло на Запад. Вайоминг представлялся ей величественно-прекрасным, страной мечты.

Ее поразило разнообразие горных пород: черная слюда, зеленый амфибол, красный песчаник, розовый кварц, молочно-белый полевой шпат. Хребет Уинд-Ривер возвышался над равнинами, и, увидев эти горы, Дейзи поняла: она найдет здесь то, за чем приехала. Ей хотелось научиться делать индейские украшения. Что-то первобытное в ней рвалось на волю.

Неподалеку от Ландера она нашла ранчо, где принимали желающих пожить жизнью ковбоев и золотоискателей. Там ее научили держаться в седле, и через две недели Дейзи уже настолько освоилась, что самостоятельно отправилась на золотоносный ручей. Ей показали на карте подходящее место, и, взяв припасов на день, она поехала к речушке под названием Мидсаммер.

Ей понравилось мыть золото. Увлеченная этим занятием, она сидела на корточках у самой воды, надвинув шляпу на глаза, чтобы не слепило солнце.

Хорошо, что она вовремя услышала треск. Наклонившись, чтобы набрать в лоток песка и мелкой гальки, она чуть не дотронулась свободной рукой до гремучей змеи. Огромная змея, свернувшись кольцом на камне, грелась на солнышке. У нее была идеальная маскировка. Возможно, она уже давно принимала солнечные ванны по соседству с ничего не подозревавшей Дейзи.

— Не двигайтесь, — раздался чей-то низкий голос.

Змея угрожающе трещала хвостом. Дейзи замерла. Все происходило, как в замедленной съемке.

— Не буду, — чуть слышно ответила Дейзи.

— Сейчас громыхнет, — предупредил голос. Грянул выстрел, и змея осталась без головы.

Зажав рот двумя руками, Дейзи вскочила, рассыпав свою добычу — крошечные камешки, которые, на ее взгляд, могли оказаться золотом.

На другом берегу ручья из тени вышел молодой человек, на ходу засовывая в кобуру пистолет.

— Вы даже не закричали, — заметил он.

— Что вы там делали? Подсматривали за мной?

— Совсем недолго, — ответил он, переходя вброд мелкую речушку.

Сдвинув шляпу на затылок, Дейзи разглядывала незнакомца. Высокий, поджарый. Обтягивающие джинсы, пропыленная белая футболка с надписью «Родео на Паудер-Ривер». Свою черную шляпу он держал в руке. Каштановые волосы выгорели на солнце, и, хотя он, скорее всего, был немногим старше Дейзи, вокруг глаз и рта уже появились морщинки.

— Спасибо, что убили змею.

— Она уже приготовилась нанести удар. Надеюсь, выстрел вас по слишком напугал.

Дейзи кивнула.

— Что это со мной? — пробормотала она, глядя на свои трясущиеся руки.

— Такое иногда случается, — сказал незнакомец. — Реакция наступает с запозданием, когда вдруг понимаешь, что могло бы…

Она снова кивнула и опустила голову, чтобы он не заметил ее слез. У нее вообще глаза были на мокром месте.

— Бояться уже нечего, — сказал он, обнимая ее одной рукой за плечи.

— Я ее не видела. — Дейзи продолжала дрожать. — Смотрела на камень, а змею не видела.

— Так часто бывает. И со мной так было.

— А вы здешний? — спросила она.

— Да. Это моя земля.

Дейзи отодвинулась. Теперь ей стало совсем неловко.

— Не может быть. Я живу на ранчо для туристов, и там мне дали карту, показали, где лучше мыть золото.

— Они все время так делают, — рассмеялся он. — Собственной земли у них всего несколько акров, и они рассчитывают, что мы не станем гонять туристов за то, что те наберут здесь немного гальки. Мне жаль вас огорчать, но золота тут нет.

— Простите, — извинилась Дейзи. — Господи, мне и в голову не могло прийти…

— Ничего страшного. Меня зовут Джеймс Такер, и вы находитесь на моем ранчо.

— Я сейчас уеду.

— Зачем? Оставайтесь. Только скажите, как вас зовут.

— Дейзи Ламберт. Я из Силвер-Бей, это в Коннектикуте.

— Приехали искать золото?

— Нет.

Она рассказала, что учится в колледже ювелирному искусству и ее заинтересовали украшения индейцев из западных штатов, материалы, которые они используют. Потом спросила, можно ли ей оставить себе гальку, которую она намыла. Он разрешил, а когда она показала свои находки, выбрал один камешек. Темный, невзрачный, внешне он ничем не отличался от остальных.

— Беру свои слова обратно. Вы нашли настоящее золото.

— Честно?

Дейзи решила, что увезет крошечный самородок домой и использует его в своем первом ожерелье по индейским мотивам. Она почувствовала прилив вдохновения, ради которого и отправилась в Вайоминг.

— Ой! — Сильный порыв ветра чуть не сбил ее с ног.

Джеймс снял с нее шляпу, и ветер тут же растрепал ее волосы. Уронив обе шляпы, он притянул Дейзи к себе и поцеловал. Она разжала кулак, золотой самородок упал на землю.

Солнце пекло их непокрытые головы. Джеймс был нежен и нетороплив, а Дейзи, ощущая упругие мышцы у него на спине, хотела, чтобы этот поцелуй никогда не кончался.

Когда он все-таки закончился, Джеймс присел, отыскал упавший самородок и отдал ей. Руки у него были шершавыми от мозолей.

— Руки ковбоя, — прошептала она.

— Что?

— Так, ничего. — Ей надо было придумать, что сказать, чтобы он не ушел. — Мне просто здесь очень нравится.

— Если захочешь, и у тебя будут такие же руки, — улыбнулся он. — Поживи на ранчо подольше.

— Это не настоящее ранчо, — сказала она. — Так, ночлежка, где можно взять напрокат лошадь и получить в придачу карту чужой земли.

— Поживи у нас, — предложил Джеймс. — Места хватит.

— Спасибо за предложение, но я не могу.

— Почему? Будешь делать украшения, ездить верхом, когда пожелаешь. Мы будем рады, если ты у нас погостишь.

Так не бывает, о подобном приключении Дейзи и не мечтала. Она нерешительно пожала плечами. А потом он снова ее поцеловал.

Она переехала на ранчо Такеров, Джеймс поселил ее в том самом домике, где она жила теперь. Довольно долго — целые сутки — он держался от нее на почтительном расстоянии. Завтракала, обедала и ужинала Дейзи в большом доме, вместе с Джеймсом, Далтоном и Луизой. Она подружилась с Полом Марчем и другими пастухами. Тогда на ранчо еще работал Тодд, и однажды он принес ей букет ромашек. Джеймс потом его чуть не убил…

Дейзи подняла голому, посмотрела в окно, словно ожидая увидеть не снег, а летнее солнце. Воспоминания о первом приезде в Вайоминг, о встрече с Джеймсом пробудили что-то в ее душе. К ней вернулось вдохновение. Взяв кости, она принялась за работу, которая на время отвлекла ее от тревог.

Дэвид и Сейдж нашли сарай, где можно было укрыться от снежной бури. Две ночи они провели в дороге, и такой распорядок уже начал входить в привычку.

— В Вайоминге снега еще больше, — сказал Дэвид.

Они сидели в углу, собаки и котята спали у них на коленях. Петал жевала свою игрушку, преданными глазами глядя на Дэвида. Сейдж встала, кинула на пол охапку сена, чтобы устроиться поудобнее.

— А в Вайоминге хорошо? — спросила она.

— Как везде. Кое-где хорошо, кое-где плохо.

Сейдж слышала, как мычат и перетаптываются коровы, и в памяти всплыли образы из далекого детства.

— У нас тоже есть коровы. У отца на ранчо.

Дэвид презрительно фыркнул:

— Значит, он скотовод? Терпеть их не могу.

У Сейдж было такое чувство, будто ей плюнули в лицо.

— Если ты их терпеть не можешь, зачем же ты ночуешь в коровниках?

— Это молочная ферма, а не ранчо.

— Какая разница. Тут коровы, и там коровы.

— Молоко… — Дэвид поднял левую руку, затем правую, — и гамбургеры. На ранчо растят коров и быков, заботятся о них, а потом — режут.

— Отец сам скот не забивает.

— И что с того? Все равно это называется жестоким обращением с животными.

Сейдж видела, как исказилось и побагровело его лицо, и ей стало немного страшно. Она решила сменить тему.

— Ты вырос на ранчо?

— Нет. — Последовала долгая пауза. — У родителей был собачий питомник.

— Собачий питомник? — Он ведь говорил, что забрал этих собак из питомников, где их мучили.

Дэвид кивнул и уставился в пустоту.

— Поэтому я и спасаю тех, кому плохо. И никому не позволяю их обижать. Так что можешь не волноваться.

— Не буду.

— Тебе надо поесть.

Он ничего не сказал о ее беременности, но Сейдж поняла, что он знает. Впрочем, ей было все равно. Она была даже рада — сама не зная почему, она относилась к Дэвиду как к близкому человеку.

— Да. — Она погладила живот. — Мне надо поесть.

— Сиди здесь. Я скоро вернусь.

Собаки и котята сгрудились вокруг Сейдж. С ними ей было теплее и спокойнее. Она закрыла глаза.

И тут до нее донесся звук струи, бьющей по жести. Обернувшись, она увидела в глубине сарая Дэвида. Присев на корточки, он доил корову. Не прошло и минуты, как маленькое ведерко наполнилось. Вручая его ей, он смотрел на нее ласково и в то же время выжидательно.

— Вкусно, — сказала Сейдж.

Пока она пила, Дэвид кормил котят. Глядя на него, она вдруг поняла, что ей хорошо и покойно, что страхи, мучившие ее последние месяцы, куда-то исчезли.

Луиза сидела в палате возле постели Далтона. На него было больно смотреть: бледный, небритый, он лежал на спине, широко раскрыв рот; из вен на руках торчали иглы капельниц. Из-за бурана многие медсестры опоздали, а некоторые вообще не добрались до больницы.

Взглянув на серое лицо Далтона, Луиза решительно закатала рукава. В тумбочке нашлось все необходимое. Набрав в тазик горячей воды, она намочила и отжала полотенце, чтобы сделать Далтону компресс перед бритьем.

— Не волнуйся, любимый, — шепнула она ему на ухо, когда он зашевелился. — Я тебя побрею лучше любой молоденькой медсестры.

Взбив помазком пену, она намылила Далтону щеки.

— Как приятно, — сквозь сон пробормотал он.

Луиза обрадовалась:

— Как ты себя чувствуешь?

— Никак. Словно ведро виски выпил. А где Джейми?

— Гонит домой скот. Промил передать, что заедет, как только освободится.

— Осенний загон… — Далтон прикрыл глаза. — Мне бы надо быть там.

— Ничего, без тебя управятся. Отдыхай, а твоя верная подруга тебя побреет.

— Верная подруга… Розалинда…

У Луизы перехватило дыхание. Тазик качнулся, вода пролилась на одеяло. Давным-давно, когда она только переехала на ранчо, он дважды вот так оговорился, и Луиза тогда заявила: если он еще хоть раз назовет ее именем покойной жены, пусть пеняет на себя. За все эти годы он никогда больше этого не делал.

— Дьявол! — возмутился он. — Луиза! Я весь мокрый.

— Вот значит как. Теперь я опять Луиза. — В ее голосе было больше грусти, чем обиды.

— Ты о чем?

В палату вошли врач и сестра. Увидев, что творится с постелью, сестра охнула, а доктор заговорил о выписке: состояние Далтона более-менее стабилизировалось, но дома ему нужно обеспечить надлежащий уход, продолжать физиотерапию, так что без сиделки не обойтись.

Луиза была готова расплакаться. Они с Далтоном никогда не обсуждали подобную ситуацию. Как-то раз она завела об этом речь: сам подумай, работа у тебя опасная, что будет, если, не дай бог, надолго сляжешь. Он на нее наорал, тем все и кончилось. И вот что вышло. Официально она ему не жена, и доверенности на его медицинскую страховку у нее нет.

Как легко с его губ слетело имя Розалинды. Да и кто, собственно, для него Луиза? Он никогда не предлагал ей выйти за него замуж. Это ее задевало, но лишь теперь она поняла, насколько глубоко.

Розалинда с ранчо ДР.

А что, если Луиза не упомянута в его завещании? Джеймс в миг выставит ее за дверь. Она тряхнула головой, гоня от себя печальные мысли. Главное — Далтона выписывают.

Тодд вроде говорил, у него есть знакомая сиделка — двоюродная сестра или свояченица. Надо будет ему позвонить.

Снег все валил и валил — никто не мог припомнить такого затяжного снегопада в начале ноября. Джеймс и Пол, падая от усталости, наконец загнали стадо. Настало время отнимать телят от матерей.

У ворот уже стояли два полуприцепа. Водители, сидя в кабине одного из них, курили и о чем-то болтали.

Собаки бегали за телятами и, кусая их за ноги, заставляли идти в левый загон, а коров отгоняли в правый. Поначалу коровы думали, что просто потеряли своих детенышей из виду — ничего страшного, найдутся, — и только беспокойно крутили головами. Но тут водители, докурив, распахнули задние двери фургонов. И коровы заволновались всерьез. На этих машинах увезли на бойню не одно поколение телят, и стены пропитались запахами страха и смерти. Когда ветер донес до них эти запахи, матери все поняли.

Коровы заревели. Теснясь у ограды, они тянули шеи к машинам, в которые заводили телят. Давя друг друга, рвались к своим детенышам. От их воя разрывалась душа.

Уже тридцать раз Джеймс отправлял телят на убой. Эта работа всегда давалась ему нелегко, но в присутствии Далтона он старался показать себя опытным скотоводом, чтобы отец мог им гордиться. Сегодня ему было невыносимо. Может, потому, что рядом нет отца, а может, оттого, что приехала Дейзи, — страшно подумать, что она все это слышит.

Он не сразу ее заметил. Зеленая куртка Дейзи сливалась с хвоей сосен, росших у дальнего края загона. Сотни телят увозили с ранчо, четыреста коров выли от боли. И Дейзи пришла посмотреть. У него сжалось сердце — от тоски и от злости.

Он подъехал к ней.

— Иди в дом, Дейзи!

— Ты послушай… — всхлипнула она. — Они плачут.

— Так каждый год бывает. Иди в дом и закрой дверь. Скоро все кончится.

Дейзи закрыла глаза. Она была смертельно бледна.

— Ради бога, Дейзи. Иди в дом!

— Не могу. Я не могу их оставить. Я буду здесь, пока не уведут последнего теленка. Пока…

— Пока они не потеряют последнюю надежду? — Джеймс сам не понимал, откуда взялись эти слова. — Это ты хочешь сказать?

— Я просто хочу быть с ними, — ответила Дейзи. — Я не могу этого объяснить. — Она тяжело вздохнула и, перестав плакать, взглянула Джеймсу в глаза. — К тебе это не имеет никакого отношения. Со мной все в порядке. Иди работать.

— Значит, ко мне это отношения не имеет? — Он резко развернул лошадь и поскакал прочь.

Телята, растерянно мыча, неуклюже поднимались по пандусам в фургоны. Они не подозревали, что их ожидает. Так и бывает в жизни, подумал Джеймс. Дети всегда надеются, что родители о них позаботятся.

Луиза вернулась на ранчо в самый разгар погрузки. За долгие годы она уже привыкла к безутешному реву коров, но сегодня слушать их мычание было выше ее сил. Увидев Дейзи, стоявшую у дальнего конца большого загона, она горестно покачала головой: бедная женщина и так достаточно натерпелась, сама потеряла ребенка, ни к чему ей на такое глядеть.

Войдя в дом, Луиза вздохнула с облегчением. После больницы было особенно приятно оказаться дома. Она подошла к буфету, налила себе виски. Обычно она не пила до захода солнца, тем более одна, но сегодня можно нарушить правила.

Сев на диван, она обвела глазами комнату. Со стен на нее взирали портреты Такеров. Взгляд Луизы остановился на серебряном подносе, доставшемся жене Далтона в наследство от бабушки.

Розалинда… Сколько лет назад умерла — Джеймсу тогда едва пятнадцать исполнилось. Случилось все после бурана. Мать с сыном были в конюшне, и под тяжестью снега крыша рухнула прямо на них.

Джеймс, хоть и сам пострадал, вытащил мать. Не дай бог такое пережить. Луиза сотни раз представляла себе эту сцену: мальчишка со сломанной ногой обнимает умирающую мать.

Во многих отношениях Розалинда была ее противоположностью: из богатой семьи с Востока, хорошо воспитанная, образованная. А главное, Розалинда была женой, а Луиза всего лишь любовница.

Она вздохнула и подошла к столу Далтона. Складывая бумаги, она вдруг поняла, что на самом деле не наводит порядок, а ищет завещание. Чушь какая-то. Конечно же, Далтон о ней позаботится. Она же его знает и уверена, что он любит ее. Розалиндой он ее назвал, потому что из-за всех этих лекарств был немного не в себе. Вспомнив про сиделку, Луиза сняла трубку и позвонила жене Тодда.

— Привет, миссис Райделл.

— Здравствуйте, тетя Луиза! — рассмеялась Тамми, услышав столь официальное обращение.

— Слушай, твой красавец муж сказал, у тебя есть сестра, которая ухаживает за больными. Я подумала, не стоит ли мне ее нанять?

— Она опытная сиделка. И ей нужна работа.

— Которая это сестра? — спросила Луиза. — Та, у которой дети, или та, у которой нет?

— У них у обеих есть дети.

Ее зовут Альма Джексон, объяснила Тамми. У нее непутевый муж и двое сыновей. Она работала в больницах и в домах престарелых, а еще где-то на севере штата была сиделкой у какого-то старика. Луиза поблагодарила Тамми и тут же позвонила Альме. Голос на автоответчике был простоватый, но приятный. Луиза продиктовала свой номер и попросила Альму ей перезвонить.

Положив трубку, она снова окинула взглядом комнату. Без Далтона дом казался не таким, как обычно. Будто он по-прежнему принадлежал Розалинде.

Дети часто убегают из дома. Так сказала Дейзи детектив Лароса, то же говорили ей везде, куда она звонила. Прочертив на карте линию от городка в Айове, где Сейдж сошла с поезда, до ранчо, она обзванивала полицейские участки по этому маршруту. Кое-где получили запрос и знали о Сейдж, но в большинстве мест о ней слышали впервые. И нигде ее не видели.

Уже стемнело. Телят увезли на бойню, коровы в загонах притихли. Но их горестные стоны все еще стояли у Дейзи в ушах. Она чувствовала себя опустошенной, словно проплакала несколько дней подряд.

В дверь постучали, и Дейзи вздрогнула от неожиданности. Первое, о чем она подумала, — пришло известие о дочери.

На крыльце, стряхивая снег с сапог, стоял Джеймс.

— Что ты здесь делаешь?

— Я хотел спросить тебя о том же, — ответил он. — Не позволишь войти?

Дейзи отступила в сторону, пропуская его в дом.

— Чем ты тут, черт возьми, занимаешься? — спросил он.

— Сейчас? Обзваниваю полицейские участки. — Она показала ему карту.

— Это можно делать и в Коннектикуте.

— Нет, я должна быть здесь.

— Я сегодня тебя слышал. И все остальные тоже.

— Как я плакала? И что с того?

— Это ранчо, Дейзи. Ранчо, а не зоосад, куда водят детишек, чтоб они погладили козленка, покормили уток. Ты всегда видела здесь то, чего не было и быть не могло.

Она покачала головой:

— Ты сам не знаешь, что говоришь.

Джеймс тяжело выдохнул, прошелся по комнате. Остановился перед камином, уставившись на потрескивающие поленья. Он уже готов был показать ей обгорелые фотографии — может, хоть это ее напугает.

— Я должна быть здесь, когда приедет Сейдж.

— Но здесь творятся всякие вещи. Разве на пользу тебе слушать, как ревут коровы, которых разлучают с телятами?

— А тебе? — тихо спросила она.

В ее голосе не было ни злости, ни раздражения. Он смахнул из-под глаза несуществующую соринку.

— У тебя у самого сердце кровью обливается, когда ты посылаешь этих малышей на бойню.

— Это моя работа. Я привык.

— Кого ты обманываешь? — Дейзи хотелось дотронуться до его щеки. Отвести бы его к шаману, чтобы тот посмотрел, нельзя ли вылечить его исстрадавшуюся душу. Много лет назад, когда пропал их сын, Дейзи думала, что сама сумеет его исцелить, но с тех пор поняла, что ее сил на это не хватит.

Он смотрел на нее по-прежнему сурово:

— Уезжай. Обещаю тебе, что отправлю Сейдж домой. Все будет в порядке. Ты мне веришь?

— Верю.

— Нет, ты не можешь поверить — после того, что случилось с Джейком. Думаешь, и на этот раз будет как тогда.

— Это не то же самое. Подростки часто убегают из дома. — Дейзи удивилась, как легко она повторила слова, которыми пытались ее успокоить полицейские. Но самой ей вдруг все стало ясно. Забеременев в шестнадцать лет, Сейдж испугалась, ей понадобилась поддержка отца. Вот и все.

— Я тебя не виню, — тихо сказала она. — Ни в чем.

— Зато я себя виню. Прости, но я повторю еще раз. — Голос его дрожал. — Уезжай, Дейзи. Возвращайся домой. Мы оба знаем, что нашей дочери ничего не грозит. Пока. Но что будет, когда она приедет на ранчо? Если с ней и может что-то случиться, то именно здесь.

— Но здесь мы, — прошептала Дейзи. — Ее родители.

— Чем помогло наше присутствие в тот раз?

— Мы сделали все, что было в наших силах.

Она видела, как он напряжен. Ей хотелось помассировать ему плечи, шепнуть на ухо слова, которые она нашептывала, вырезая узоры на кости. И еще Дейзи почувствовала, что ей снова хочется его любить, и это испугало ее больше, чем его суровые глаза.

Открыв дверь Альме Джексон, Луиза первым делом поблагодарила ее за то, что она приехала, несмотря на снегопад.

— Дорога ужасная, — сказала Альма бесцветным голосом.

Луиза растерялась.

— Но мы вполне могли отложить встречу. Далтон все равно пока еще в больнице.

— Далтон?

— Мистер Далтон Такер, за которым вам предстоит ухаживать. Ваша сестра сказала, вы хорошо умеете это делать.

Нервно облизнув губы, Альма посмотрела по сторонам.

Она производила странное впечатление. Ни малейшего энтузиазма. Неужели эта серенькая мышка — родная сестра живой и обаятельной Тамми? И вообще, нужна ли ей эта работа?

— Расскажите мне, где вы работали раньше, — попросила Луиза, решив направить беседу в деловое русло.

Они сели за стол на кухне. На вид Альме было лет сорок, лицо бледное, слегка одутловатое, волосы подкрашивает, видимо, чтобы скрыть седину. Она сказала, что работала в больницах в Ларами и Ландере, а еще — в домах престарелых в Шайенне и Дубойсе. Кроме того, назвала имена шестерых пациентов, за которыми ухаживала на дому — после инфарктов и инсультов, перелома бедра и обморожения.

— Что ж, вижу, опыта вам не занимать. — Луиза немного успокоилась.

Они обговорили условия и оплату. Услышав сумму, Альма заметно оживилась. Луиза добавила, что Альме придется пожить на ранчо, по крайней мере до тех пор, пока Далтон не сможет самостоятельно ходить.

— Тамми и Тодд очень хорошо о вас отзывались. Но, к сожалению, я не знаю никого из перечисленных вами людей.

— Я живу в другой части штата. В этих краях почти не бываю.

— Но сестру, наверное, навещаете?

— Конечно. У Тамми с Тоддом чудесный дом. Просто картинка, не сравнить с моей старой… ну, это не важно. Не хочу надоедать вам жалобами на свою тяжкую жизнь.

— Остается проверить ваши рекомендации, но с этим, надеюсь, проблем не будет. Так как, вы согласны?

— Да. — В первый раз улыбка Альмы выглядела почти искренней.

Выйдя на веранду, они увидели Дейзи верхом на пегой лошади. Щеки у нее раскраснелись, каштановые волосы развевались на ветру.

Альма хмуро поглядела ей вслед.

— Она тоже здесь живет?

— Гостит, — коротко ответила Луиза. Ей было неловко, вернее, неприятно объяснять, что Дейзи — невестка, но не ее, а только Далтона. — Не волнуйтесь. Ваши обязанности включают только уход за Далтоном.

— Я спросила, потому что она мне кого-то напоминает.

Луиза промолчала. В связи с исчезновением Джейка было много шума. Возможно, Альма видела Дейзи на фотографии в газете или по телевизору. С тех пор она мало изменилась.

Дейзи помахала им рукой и поскакала к конюшне. Когда Альма обернулась к Луизе, та заметила в ее глазах беспокойство. Ей даже показалось, что Альма готова отказаться от работы на ранчо. Странно, подумала Луиза, с чего это вдруг она так встревожилась.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

После сильного снегопада несколько дней стояла ясная погода, пригревало солнце, и, когда врачи наконец разрешили отвезти Далтона домой, почти весь снег уже растаял. Забирать Далтона вместе с Луизой поехал Джеймс.

— Ты уверена, что они не рано его выписывают?

— Конечно, уверена. Думаешь, я бы увезла его из больницы, если б это было ему во вред?

— Прости, — извинился Джеймс и улыбнулся про себя: до чего одинаково они друг на друга реагируют, любое замечание встречают в штыки. Машина мчалась по шоссе, пересекавшему территорию ранчо Такеров. На западе высились горы, их заснеженные вершины сияли на фоне голубого неба. Джеймс надеялся, что Сейдж, где бы она ни была, тоже радуется солнцу. А ему было в сто раз приятнее представлять, как дочь едет на велосипеде в такую погоду, чем в буран или грозу.

По дороге Луиза три раза напомнила Джеймсу, что оформлением придется заниматься ему.

— Ты ведь знаешь, я не имею права ничего подписывать. Это может сделать только жена или другой член семьи.

— А отец? — спросил наконец Джеймс, гадая, к чему она клонит. — Разве он сам не может подписать?

— Перед отправкой домой ему вколют успокоительное.

Утром Джеймс с Полом тщательно вымыли машину, убрали заднее сиденье и положили на пол в багажном отсеке толстый матрац. Дейзи принесла одеяла и подушки. Когда она готовила ложе для Далтона, ее рука несколько раз коснулась руки Джеймса.

Ему тогда показалось, оба они при этом вспомнили одно и то же — поездку на родео в Шайенн. Джеймс участвовал в состязаниях по бросанию лассо. По дороге домой он держал Дейзи за руку. На коленях у нее лежал его кубок. На полпути к ранчо он остановил машину, вышел, открыл дверцу Дейзи и взял ее на руки. Была середина лета, полная луна заливала луга и горы серебристым светом. Пройдя через заросли полыни, Джеймс опустил жену на траву, лег рядом и поцеловал ее. В ту пору их переполняла страсть и, оказавшись вдвоем, они забывали обо всем. Сейчас даже воспоминания об этом причиняли ему боль.

— Ты иди получи выписку, — велела Луиза, когда они подъехали к больнице, — а я проверю, готов ли он.

— Как скажешь. — Он расслышал в голосе Луизы горечь, молчаливую обиду на то, что Далтон так и не сделал ее законной женой, но Джеймс в эти дела предпочитал не вмешиваться. Правда, когда-то давно он, мальчишка, только что потерявший мать, высказал отцу свое мнение. Но с той поры много воды утекло, за двадцать лет у Далтона было достаточно времени сделать Луизе предложение.

Наконец все бумаги оформили, можно было ехать. Джеймс вез отца к машине в кресле-каталке, а Луиза шла рядом, держа Далтона за руку.

— Какой у меня замечательный сын, — слабым голосом сказал Далтон. — Приехал за отцом в такую даль.

— Ты уж извини, что я тебя ни разу не навестил, но…

— Да знаю я, знаю, — перебил его отец. — Тебе надо было стадо загонять, и Сейдж могла появиться в любую минуту.

Неожиданно Луиза вскрикнула и, отпустив руку Далтона, ушла вперед.

— Луиза! — позвал ее Далтон, но та даже не обернулась. — Что это с ней? — спросил он сына.

— Понятия не имею.

— Луиза…

Она ускорила шаг. Джеймс не мог взять в толк, с чего она так завелась, да и момент выбрала не самый подходящий.

Открыв заднюю дверь машины, Джеймс наклонился к отцу, положил его руку себе на плечо и впервые в жизни взял его на руки. Далтон прижался головой к щеке сына.

— Тебе удобно? — спросил Джеймс.

— Не беспокойся, — ответил Далтон.

Джеймс осторожно уложил отца на матрац и накрыл одеялом. Когда они выехали на шоссе, Далтон уже крепко спал.

Джеймс молчал, но, увидев, что Луиза как ни в чем не бывало расчесывает волосы, не выдержал:

— Что на тебя нашло на стоянке?

— Ничего.

— Мне так не показалось. Зачем ты его расстроила?

— Я его расстроила? — запальчиво переспросила Луиза. — А тебе не приходило в голову, что я тоже могу расстраиваться?

— Но сегодня мы его забирали из больницы.

— Его, ее… — Луиза попыталась засмеяться, но в голосе ее звенели слезы. — Вот ты как считаешь… А в семье не должно быть ни «его», ни «ее». Страдает один — страдают все. И боль твоего отца — это и моя боль.

— Я никогда не сомневался в твоих чувствах к нему.

— Конечно! Ты лишь сомневался, что я имею право стать его женой. А теперь из-за этой проклятой болезни он забывает, кто я такая. Забывает, как меня зовут, думает, твоя мать еще жива. По-твоему, мне не обидно?

— Он что, действительно зовет тебя Розалиндой?

— Да, зовет. Иногда. Только тебе, наверное, не интересно меня слушать.

— Рассказывай. Я постараюсь не перебивать.

— Ты прав, из больницы мы забрали его, — сказала Луиза, — но меня это тоже касается. Я его люблю. Мне придется заново учить его ходить, терпеть в доме постороннего человека, есть с этой сиделкой за одним столом. А когда я буду петь в «Дилижансе», — продолжала она, комкая в руках платок, — мне придется привыкать к тому, что его нет в зале.

— Прости меня. — Джеймс был потрясен тем, с каким жаром она говорит.

— Думаешь, если человек стар, его уже ничто не волнует?

Далтон что-то забормотал во сне.

— Ты не старая, — сказал Джеймс.

— Достаточно старая, чтоб знать побольше твоего. Так что слушай. У нас с Далтоном одна жизнь, и у вас тоже.

— Это ты про…

— Про тебя и Дейзи! Вы с ней — одно целое. Вы оба любили своих детишек, оба сейчас переживаете за Сейдж. И пока девочка не добралась до дома, вы с Дейзи — одна семья.

Джеймсу хотелось сказать, чтобы она не совала нос не в свое дело, объяснить, что он лишь старается защитить Дейзи и Сейдж. Но Луиза еще не закончила.

— Ты не понимаешь, что значит двум людям быть вместе. Когда пропал Джейк, ты сам разрушил свою семью.

— Не говори глупости.

— Решил, что недостоин быть мужем и отцом. Я это видела, все это видели. Думал, раз ты потерял сына, то и жену с дочкой уберечь не сумеешь. И переубеждать тебя было бесполезно.

Он мрачно смотрел на дорогу.

— А ведь это не одного тебя касалось, и беда была общая.

Больше она не проронила ни слова. Джеймс взглянул на небо, увидел стаю гусей. Птицы сделали круг и сели на озеро. Лед был еще тонкий, но гусей выдержал.

— Розалинда! — позвал Далтон.

Джеймс взглянул на Луизу. Час назад он бы обрадовался, услышав из уст отца имя матери. Но сейчас ему было жаль сидевшую рядом с ним женщину.

— Розалинда… — жалобно повторил Далтон.

Луиза отстегнула ремень и, встав коленями на сиденье, дотянулась до его руки:

— Я здесь, дорогой. Не бойся. Я всегда с тобой.

У Сейдж было хорошее настроение. Просидев десять часов в занесенном снегом коровнике, они с Дэвидом снова продолжали путь. Ее не покидало ощущение легкости и свободы. У них кончились деньги, поэтому, доехав до ближайшего кафе для шоферов-дальнобойщиков, они остановились и нанялись на пару дней мыть посуду за минимальную плату и ночлег. Сейдж удивилась, что, беря их на работу, у них не спросили ни имен, ни адреса. Просто отвели на кухню, показали, как и что делать, и велели не бить посуду.

В кухне на стене висел телефон, и Сейдж, проходя мимо за очередной стопкой грязных тарелок, со стыдом подумала, что за все это время ни разу не звонила домой. Боялась, что, услышав голос матери, расплачется, и мать уговорит ее вернуться, и она так и не увидит отца.

— А какой у тебя отец? — спросила она Дэвида, драившего сковородки.

— Добрый и веселый, целыми днями возится со щенками и курит трубку. Я его очень люблю.

— Правда? — обрадовалась Сейдж.

— Нет. Я его ненавижу.

Опять он за свое. Никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно.

— Давай лучше быстрее домоем посуду, чтоб можно было получить деньги и накормить животных, — сказал Дэвид. — Нам надо сегодня же вечером ехать дальше.

— Сегодня? Но мы ведь собирались завтра.

— Мне нельзя задерживаться. Меня ждет дело.

Она собрала для собак остатки ростбифа. Непонятно, почему Дэвид отказывается говорить о своей семье, но она на него не сердилась. Некоторые люди не любят рассказывать о себе, поэтому надо просто набраться терпения. И уметь слушать.

Что это за дело, из-за которого он так спешит?

Он составил список — что нужно сделать, что купить. Но и про девчонку не забывал. Вся семья готовилась к ее приезду. Он видел, как встревоженно ходит по комнате ее мать, как переживает отец.

У него такого не было.

Его никто никогда не ждал, не разжигал к его приходу камин. Там, где он жил, либо орали друг на друга, либо молчали. Протекающая крыша, пустые полки на кухне, отключенное отопление.

Зато у этих скотоводов счастливые семьи. Дома у них порядок, кладовые ломятся, в ванной горячая вода. Их деткам — и новые игрушки, и лошадки для прогулок.

Каким одиноким может быть человек, подумал Страж. Ребенок или взрослый — не важно. Если все тебя бросили, если ты один, не имеет значения, сколько тебе лет.

Комната была наполнена солнечным светом. С утра Дейзи успела обзвонить очередные полицейские участки и теперь не могла придумать, чем ей заняться. И тут она услышала свист.

Выйдя на крыльцо, увидела Джеймса. Он был верхом и держал под уздцы Скаут.

— Собирайся, — сказал он. — Надень сапоги.

Дейзи подыскивала предлог, чтобы отказаться, но улыбка на лице Джеймса заставила ее вспомнить молодого ковбоя, который когда-то предложил ей пожить у них на ранчо.

— Я быстро, — крикнула она и побежала одеваться.

Когда она снова вышла из дома — в сапогах, куртке и темных очках от слепящего снега, Джеймс слез с коня и помог ей сесть в седло. Но сначала надел ей на голову белую шляпу — тот самый стетсон, который он когда-то купил специально для нее. Она была удивлена и тронута тем, что он все эти годы хранил ее старую шляпу.

— Чтобы солнце в глаза не било, — сказал он.

Дейзи потрепала Скаут по холке, что-то шепнула кобыле на ухо. Джеймс сел на своего коня, и они отправились в путь.

Она любовалась природой, стараясь не спрашивать себя, зачем Джеймс взял ее с собой. Проезжая мимо ручья, Дейзи заметила, как вода, падая с небольшого возвышения, рассыпается облаком брызг, в котором играют маленькие радуги.

У осиновой рощицы Джеймс неожиданно свернул.

— Почему здесь? — удивилась Дейзи. Обычно они ехали по тропе дальше, а потом через каньоны поднимались в горы. Он начал что-то объяснять, но она уже сама догадалась: ему не хочется, чтобы она видела место, где исчез Джейк.

— Я этой дороги не знаю, — сказала она. — По-моему, мы с тобой никогда здесь не ездили.

— Там, где мы раньше катались, стали появляться какие-то чужие люди. К тому же я собираюсь кое-что тебе показать.

Дейзи кивнула. Лошади шли бок о бок, и несколько раз они с Джеймсом задевали друг друга коленями. Эти случайные соприкосновения пробуждали в ней, казалось, давно забытые чувства.

Но сейчас ей не хотелось ни о чем думать. Сидя в седле, она всегда испытывала странное ощущение — когда огромное послушное животное везет тебя по горной тропе, когда воздух пахнет полынью и хвоей, ты словно переносишься в иной, первобытный мир.

Тропа сворачивала и круто поднималась вверх. Дейзи услышала шум воды. К скалам жались корявые кедры, и сквозь их хвою она увидела водопад — небольшой поток низвергался со стометровой высоты, образуя почти вертикальный столб.

Они спешились, и Дейзи, подойдя к самому краю скалы, долго смотрела на водопад. Щеки у нее были мокрыми, но не от брызг, а от слез.

— Вашаки… — сказала она. — Помнишь, как мы учили детей произносить его имя?

— Помню.

Дейзи закрыла глаза и представила близнецов, которые, взявшись за руки, старательно выговаривают индейское имя: «Вашаки. Вашаки».

— Ты плачешь? — Он подошел и встал рядом. — А я надеялся, водопад тебе понравится.

— Я думаю о том, что потеряла, — глухо сказала она.

— Сейдж скоро приедет. Со дня на день…

— Я очень за нее волнуюсь.

— Наша дочь сильная. Она обязательно…

— Она беременна, — перебила его Дейзи.

— Беременна? — изумился Джеймс. — Ей же еще только шестнадцать.

— Уже шестнадцать.

Они молчали, слушая шум водопада.

— А меня не было рядом, чтобы ее уберечь, — сказал он.

— Ты был ей так нужен… Почему за все это время ты ни разу не приехал с ней повидаться?

— Я не мог. — Лицо у него снова стало непроницаемым. Дейзи видела, как тяжело ему дались годы одиночества.

— Ты должен мне объяснить.

Он схватил ее за локти.

— Я остался здесь, — как будто через силу произнес он, — чтобы убить того, кто лишил нас сына.

— Убить?

— Да, убить. Разорвать на куски.

— Но мы же не знаем…

— Я знаю.

— Откуда? У полиции не было оснований кого-то подозревать. Ни единой улики. Он просто исчез. Скорее всего, погиб.

— Но тела так и не нашли! — закричал Джеймс. — Мы даже не могли его похоронить! — У него был почти безумный взгляд. Он отпустил ее руки и уронил голову.

И снова они стояли, молча глядя на столб воды, а потом Дейзи позволила ему обнять ее, уткнулась лицом в его рубашку. Когда она снова посмотрела на него, в его глазах блестели слезы.

— Прости меня, Дейзи, — хрипло сказал он. — У тебя должно было быть двое детей. Но я ничего не мог сделать.

— Я никогда тебя не винила. — Дейзи тоже заплакала.

— Но их нет!

Переживать горе надо уметь, но Дейзи и Джеймса никто этому не научил. Стоя над водопадом, родители Сейдж и Джейка впервые плакали вместе — о том, что потеряли, о том, чего их лишили: возможности быть семьей.

Пол Марч отыскал Джеймса в конюшне. Он принес счета и чеки на подпись. Джеймс только что поставил лошадей в стойла и теперь наливал им воды.

— Хорошо покатались?

Джеймс в ответ лишь кивнул.

— Что я должен подписать?

Пол протянул ему документы. Так у них было заведено — Пол находил Джеймса на пастбище, в конюшне, в загоне и заставлял заниматься делами. Пол был хорошим помощником, а Джеймс терпеть не мог возиться с бумагами, и оба ненавидели делать это как положено — за столом в кабинете. Джеймс подписал, что требовалось, но Пол не уходил.

— Что еще?

— Я хотел… — начал Пол. Он смотрел на Джеймса, прищурив глаза, словно пытался прочесть его мысли. Наверное, хочет по-дружески подбодрить или дать совет.

— Давай не сегодня, — сказал Джеймс.

Дэвид и Сейдж уехали со стоянки дальнобойщиков, когда уже стемнело. Старая машина подпрыгивала на каждой колдобине, которых на грунтовой дороге было множество. Сейдж при свете фонарика пыталась разобраться в карте. Одно место Дэвид отметил крестиком, и чем ближе к нему они подъезжали, тем больше он злился и нервничал.

Ни слова не говоря, он остановил машину, вышел и открыл багажник. Сейдж обернулась посмотреть, что он там делает, но только услышала, как он расстегнул молнию на сумке, и увидела свет от фонарика. Вскоре он снова сел за руль, даже не взглянув на нее.

— Если ты не желаешь со мной разговаривать, я не буду тебе помогать, — заявила она. — Что у тебя за дело?

Она посветила ему в лицо и ахнула: Дэвид нарисовал на щеках семь черных точек, на лбу и подбородке — круги с точками посередине, а на шее — четыре тонкие линии. Все это выглядело как индейская татуировка.

— Зачем ты это сделал?

— Это традиция. Так положено. — У него был чужой, незнакомый голос. Сейдж стало не по себе.

— Положено? — переспросила она шепотом.

— Ты знаешь про посланников из иных миров?

Она кивнула. Мама часто говорила о таких вещах. Делая украшения из кости, она призывала духи умерших.

— Точки, — показал он на щеки, — означают спасенных. Сколько раз я сумел спасти. Одна из них — ты.

Сейдж робко дотронуласьдо лица Дэвида. Все это было более чем странно, но она почему-то не испугалась. Про остальные шесть точек она догадалась без объяснений.

— Мы едем в собачий питомник?

— Да.

— А меня ты с собой возьмешь?

Он не ответил.

Котята, свернувшись клубочками, дремали у Сейдж на коленях. Собаки тихо лежали на заднем сиденье.

Через полчаса впереди показались огни. Дэвид остановился, выключил фары и достал из-под сиденья ножовку.

— Можешь пойти со мной. Только тогда тебе тоже надо кое-что нарисовать.

— Что?

— Сову.

Дэвид вынул из бардачка кожаный пенал с разноцветными фломастерами. Послюнявив коричневый, начал рисовать. Кончик фломастера щекотал Сейдж руку.

— А почему сову?

— Она видит.

Сова получилась идеальная: маленькая и свирепая, точь-в-точь такая, как на запястье у самого Дэвида.

Сейдж вздохнула. У нее возникло желание прочесть молитву или произнести какое-нибудь заклинание. Она пыталась вспомнить индейское слово, которому научила ее мать, имя, означающее «храбрость». Но оно никак не приходило на память, было неуловимо, как подхваченное ветром перышко, и Сейдж ограничилась тем, что скрестила пальцы.

Возле дороги стоял щит: охотничья собака, у ног которой лежит мертвый фазан. Надпись гласила: «Чистокровные английские сеттеры». Сейдж разглядела старый дом, грузовую машину и несколько сараев. Громко лаяли собаки. В доме было темно, лишь в кухне тускло горел свет, а в окне гостиной виднелся голубоватый отблеск работающего телевизора.

Послышался сердитый женский голос, ему ответил мужской. Заплакал ребенок, к нему присоединился другой. Раздался звук шлепка, хлопнула дверь, и все стихло.

— Ненормальные, — прошептал Дэвид. — Все, кто держит собачьи питомники, ненормальные. Мужья бьют жен, родители издеваются над детьми. Пошли.

Они пробрались через грязный двор. Дэвид перепилил висевший на сарае замок. Внутри повизгивали собаки.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Сарай был большой — метров десять в длину и пять в ширину. Вдоль стен ряды тесных клеток. Дэвид начал открывать дверцы.

Собаки испуганно жались к дальним стенкам. Многие были со щенками. В некоторых клетках валялись мертвые щенки — их даже не удосужились убрать. Вонь стояла ужасная.

— Бедняжка! — Сейдж протянула руку к одной из собак. Та зарычала и оскалила зубы. Сейдж поспешно отдернула руку.

Дэвид ходил взад-вперед по проходу, как будто что-то искал. Часть собак, осмелев, выскакивали из клеток.

— Так нельзя! — воскликнула Сейдж. — Куда они пойдут? Чем будут питаться?

— Это охотничьи собаки. Они выживут.

— Они не умеют жить на воле. Они умрут!

— А жить вот так, думаешь, лучше? — прорычал он.

Сейдж обвела взглядом сарай. Собаки одна за другой выпрыгивали из клеток. Многие вытаскивали своих щенят, хватая их зубами за шкирку.

Взяв на руки одну из собак, Дэвид укрыл ее своей курткой и направился к выходу. Когда он распахнул дверь сарая, собаки вышли во двор. Несколько собак остановились и обнюхивали траву, но большинство затрусили в сторону гор.

— Пошли! — сказал Дэвид. Проходя мимо грузовика, он проколол ножом все четыре колеса.

Собаки наконец разбежались, их лай стих вдали. Непривычная тишина насторожила хозяина, и он заподозрил неладное, но Дэвид и Сейдж уже сидели в машине. На крыльце зажегся свет, хлопнула входная дверь. Дэвид завел двигатель, но с места не трогался.

Мужчина закричал. Во двор выбежала его жена, следом за ней двое детей. Дэвид передал Сейдж собаку, которая лежала, завернутая в куртку, у него на коленях, опустил стекло и нажал на гудок.

— Эй, ублюдок! — крикнул он. — Гореть тебе в аду!

— Что? Так это ты украл моих собак? — взвизгнул хозяин питомника и кинулся к грузовику. — Я тебя сейчас прикончу! — Он включил зажигание, но обнаружил, что не может сдвинуться с места. Выскочив из кабины, он с ружьем в руках побежал к дороге.

Дэвид рванул вперед. Им вслед гремели выстрелы, но Дэвид и Сейдж были уже далеко.

Она думала, Дэвид поедет обратно по тому же пути, по которому они приехали, но метров через восемьсот он свернул направо. Дорога была грунтовая, указателей никаких. Ветви сосен, росших у самой обочины, царапали крышу.

— Ты хоть знаешь, куда мы едем?

— Конечно.

— Откуда?

— Я бывал в этом питомнике. Мать как-то обменяла у них суку на кобеля-производителя.

— И это… это та самая собака? — спросила Сейдж.

— Нет. Та давно умерла.

— Тогда почему ты взял именно ее?

— Потому что она была самая слабая. — Голос у Дэвида дрогнул. — Я всегда беру самых слабых.

Ночью, когда Сейдж спала, прислонившись головой к дверце, они пересекли границу штата Вайоминг.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зайдя в дом проведать Далтона, Дейзи столкнулась на кухне с незнакомой женщиной, которая несла поднос с чаем и, увидев Дейзи, с испугу чуть его не выронила.

— Извините, пожалуйста. — Дейзи подняла упавшие тосты.

— Не за что. Я сама виновата.

Когда они вытерли лужу на полу, женщина стала поджаривать новые тосты.

— Меня зовут Дейзи Такер, — представилась Дейзи. — Мы никогда раньше не встречались? — Широкое лицо женщины, ее бегающие карие глаза показались ей знакомыми.

— Вряд ли. Я — Альма Джексон, сиделка. Меня наняли ухаживать за больным.

— Рада познакомиться, — улыбнулась Дейзи.

— Я тоже, — буркнула Альма, пожимая протянутую руку.

Дейзи направилась в гостиную, размышляя над странным поведением сиделки. Она заметила у нее на руке синяки, и это тоже наводило на разные мысли. Далтон сидел у окна в инвалидной коляске и следил за антилопами, поднимавшимися вверх по склону. Услышав шаги, он отложил бинокль и обернулся:

— Дейзи! Ты замечательно выглядишь. Надолго приехала?

— Посмотрим. — Она не знала, помнит ли Далтон, что уже много лет она не живет на ранчо и какие причины заставили ее сюда вернуться.

— Ты уже ее видела?

— Кого?

— Ну, как ее там? На кухне. Луиза где-то ее откопала через свою родню. Мерзкая особа.

Дейзи улыбнулась:

— Ты к ней не слишком суров?

— Да она шпионит на Тодда. Думаешь, я совсем спятил? И как Розалинду угораздило родиться в такой семейке…

— Ты, наверное, имеешь в виду Луизу, — мягко поправила его Дейзи.

— А я что, сказал «Розалинда»? — перепугался Далтон. — Вот черт! Когда я в следующий раз начну заговариваться, стукни меня по башке. Ты-то хоть Дейзи? Я не перепутал?

— Нет, — рассмеялась Дейзи. — Но это не так важно. Мое имя можешь забыть, я, в отличие от Луизы, не обижусь, если ты назовешь меня Розалиндой.

— Твое имя, Дейзи, забыть невозможно. Ты моя единственная невестка.

— А ты мой единственный свекор.

— Не я один тебя помню. Джеймс, с тех пор как ты уехала, ни одной женщины сюда не приводил.

— Правда?

— Чистая правда. Ты была единственной. А может, и осталась. Не знаю… Он со мной на такие темы не разговаривает.

Дейзи взглянула на фотографии на каминной полке: они с Джеймсом в день свадьбы, новорожденные близнецы, Сейдж в ковбойской шляпе, Джейк верхом на Скаут.

— Мои внуки, — вздохнул Далтон, заметив, куда она смотрит. — Я очень по ним скучаю. День ото дня все больше. Помнишь, когда они родились, я подарил им по игрушечной корове? Сейдж свою сохранила?

— Да, — кивнула Дейзи, не сводя глаз с фотографий. Какими счастливыми выглядят на этих снимках ее дети.

— Луиза сегодня вечером поет в «Дилижансе», — сказал Далтон. — Окажи любезность, съезди туда. Вместо меня. И Джеймса возьми, он здорово свистит. Луиза любит, когда после ее выступления молодые парни орут и свистят.

— И ты не ревнуешь? — улыбнулась Дейзи.

— Еще как, но стараюсь не портить ей удовольствие.

Вошла Альма с подносом. Далтон, подмигнув Дейзи, прижал палец к губам: мол, не будем обсуждать дела Такеров в присутствии шпионки Райделлов.

Альма кинула взгляд на фотографии на камине да так засмотрелась, что чуть было снова не опрокинула поднос. Дейзи заметила у нее на лице испуг, но не могла понять, чем он был вызван. В одном, однако, она была уверена: синяки на руке Альмы оставил мужчина.

— Это мой внук, — сказал Далтон.

— Я смотрела на девочку в красной шляпке.

— Моя внучка.

— Очень симпатичная.

Далтон спросил Альму, есть ли у нее дети.

— Два сына.

Он поинтересовался, как их зовут. Что ответила сиделка, Дейзи не расслышала, так как ее занимал совсем другой вопрос. Она видела, что на самом деле внимание Альмы привлекла фотография Джейка.

Почему эта женщина солгала?

Дейзи позвонила в «Дилижанс» и сказала Луизе, что, к сожалению, не сможет приехать ее послушать — пока Сейдж не нашлась, ей не до развлечений. Луиза была тронута, в особенности тем, что это Далтон надоумил Дейзи позвонить.

— Мне кажется, он прав, и тебе все-таки стоит приехать. — В баре было шумно, и Луиза поплотнее прижала трубку к уху.

— Думаю, и без меня там яблоку негде будет упасть.

— Это точно, — без ложной скромности ответила Луиза.

— Далтон сегодня молодцом, — сказала Дейзи. — Шутит, все прекрасно помнит.

— Да, бывают дни, когда он такой, как раньше. Жаль только, случается это все реже.

— Я хотела тебя спросить про Альму…

— Это что, тоже Далтон тебе подсказал? — рассердилась Луиза. — Да, ее сестра замужем за Тоддом. И что с того?

— Да нет. Я сегодня заметила, как она смотрит на фотографию Джейка. Откуда вдруг такой интерес?

— Ну… — Неужели Дейзи забыла, сколько тогда было разговоров? Люди переживали за Такеров, сочувствовали им. Находились, конечно, и злые языки.

— Почему ты молчишь?

Луиза вздохнула.

— Насколько я знаю, сыновья Альмы — почти ровесники близнецов. Возможно, она вспомнила историю с Джейком и, глядя на его фотографию, подумала, как ей повезло: ее мальчиков судьба пощадила.

— О господи…

— Альма — простая женщина. И зла тебе не желает. Ей самой несладко приходится. Живет на маленькой ферме где-то на севере штата. Муж пьет, денег не хватает.

Луиза услышала, что ее гитарист настраивает инструмент.

— Передай Далтону, что сегодня вечером я буду петь для него. Для того, кого я люблю больше всех на свете. — Она запнулась. Придет ли он еще когда-нибудь ее послушать? — Пожалуйста, не забудь.

В бар вошел Тодд, помахал Луизе рукой. Она отвернулась, сделав вид, что не заметила племянника. Заговорив с ней о завещании, он словно открыл ящик Пандоры. С тех пор, наводя порядок в ящиках письменного стола, складывая бумаги, она старательно избегала подходить к тому месту, где только и могло храниться завещание, — к сейфу Далтона. Когда-то она была уверена, что рано или поздно они поженятся, и понимала, что Далтон не делает ей предложения, щадя чувства сына. Но теперь Луиза мечтала лишь об одном — обручальном кольце.

— Удачного выступления! — сказала Дейзи.

— На этот счет можешь не беспокоиться, — нарочито бодрым тоном ответила Луиза.

Джеймс долго стоял, глядя на окна Дейзи. Он принял душ, переоделся, причесал волосы. Ладно, загляну на минутку, сказал он себе и направился к крыльцу.

У него было достаточно поводов к ней зайти. Отец сказал, она хочет съездить в Ландер послушать Луизу: он может предложить ей свою машину, а может и сам ее отвезти.

У него была масса причин постучать в ее дверь, но, когда Джеймс наконец постучал, все заготовленные объяснения куда-то исчезли. Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.

— Здравствуй, — сказала она, открыв дверь. Он обрадовался, не услышав в ее голосе разочарования. — Проходи.

Джеймс вошел. Внутри все почти так же, как было когда-то.

— Эта комната напоминает мне то лето, когда ты была нашей постоялицей.

— Постоялицей… — с улыбкой повторила Дейзи. — Очень подходящее слово.

— Это было давно. — Тогда он так не смущался. Молодой и нахальный ковбой, он знал, как вести себя с девушками.

— Тем летом все это и началось, — сказала она и, подойдя к столу, взглянула на лежавшие там кости.

— Все это? — Он подумал, она имеет в виду их отношения.

— Я про свои работы. Тогда я начала делать украшения из того, что находила здесь, на ранчо.

Джеймс взял в руки костяной медальон, на котором Дейзи вырезала два лица, мужское и женское, повернутые друг к другу.

— Кто они? — спросил Джеймс.

— Не знаю. Я редко делаю медальоны с двумя лицами. Это второй.

— А первый ты для кого делала?

— Для Сейдж. На нем я изобразила близнецов.

Он провел пальцем по кости. Лица были живыми, они светились надеждой, и он вдруг понял, что это они с Дейзи.

— Чего они хотят? — спросил Джеймс.

— Быть вместе.

— И что же им мешает?

— Не знаю, — ответила она.

— Это ведь мы с тобой, да? — Джеймс шагнул к ней. Дотронулся до ее волос.

Она улыбнулась:

— Может, потому мои ожерелья и помогают. Люди узнают на них себя.

Дейзи собрала в горсть камни. Пламя свечей подрагивало на сквозняке, на стенах шевелились тени. Где-то неподалеку завыл волк. Шаман говорил, Дейзи обладает особой силой. Джеймс не очень верил в такие вещи, но с тех пор, как он принес ей эти кости, поблизости действительно появилось много волков.

Она стояла, сжимая в руке камни. Джеймс произнес ее имя, и она подняла глаза: он обнял ее и услышал, как один камешек упал на пол. Когда он впервые держал Дейзи в объятиях — у ручья, где она искала золото, — она тоже выронила найденный самородок. Он поцеловал ее.

— Не надо.

— Ты же помнишь этот дом, — шепнул он. — Ты не смогла бы сейчас в нем жить, если б не думала о нас, если б тебе было неприятно все это вспоминать.

— Этот дом… — Дейзи грустно покачала головой. Он хочет знать, вспоминает ли она, как они впервые занимались здесь любовью, когда оба были молоды и полны страсти и думали, что это всего лишь короткий летний роман.

— Помнишь? — спросил он, целуя ее в затылок.

Она пыталась сопротивляться, но воспоминания уже разбудили дремавшие чувства. Дейзи взяла Джеймса за руку. Он поцеловал ее в щеку. Она откинула голову, и он стал целовать ее шею и плечи.

Наконец она разрешила ему поцеловать ее в губы. Но Джеймсу этого было уже мало, его пальцы начали расстегивать пуговицы на ее рубашке.

— Признайся, — шепнул он, — на медальоне мы с тобой, да?

— Да.

Сердце Джеймса забилось быстрее. Все тринадцать лет разлуки и все те годы, что они были вместе, он был готов отдать жизнь за Дейзи, и все свои ошибки, даже самые роковые, он совершил лишь потому, что очень сильно ее любил.

— Я никогда не переставал тебя любить, — признался он, когда они уже лежали в постели.

— Во всем, что я делала, был ты, — тихо сказала она. — Во всех ожерельях, которые приносили счастье другим. Только ты. Я вкладывала в них нашу любовь, потому что тебя не было рядом. Потому что мы не смогли сохранить то, что имели.

— Мы еще можем все вернуть, Дейзи.

— Так не получится.

— А как получится?

Она заплакала.

— Нам придется все начать сначала.

Они словно упали в реку и отчаянно хватались друг за друга. Бурный поток нес их с собой по древнему руслу из гладких, обкатанных водой камней.

— Мы еще можем все вернуть, — повторил он. — Прямо сейчас.

Мать и отец. Мать и отец.

Они были там вдвоем, в уютном теплом доме, где неярко горят свечи и потрескивают в камине дрова, в то время как он вынужден мерзнуть снаружи.

Страж посмотрел в бинокль. Женщина задернула занавески, но в одном месте остался просвет, и он видел, как они целуются.

Неподалеку хрустнула ветка, и он настороженно замер. Кто-то шел по тропинке. Страж нырнул в кусты. Человек приближался. Но в темноте он вряд ли разглядит на снегу следы.

Мужчина остановился на том самом месте, где мгновение назад стоял Страж и откуда лучше всего видно, что происходит в доме. У Стража были причины подсматривать — он собирал информацию, а этот, видимо, из тех, кому доставляет удовольствие заглядывать в чужие окна.

Постояв с минуту, мужчина ушел, так и не заметив следов, ведущих в заросли чапареля. Вот так всегда, подумал Страж. Он повсюду оставляет следы, а они чаще всего не видят даже то, что у них под самым носом. Пока что улик у них совсем мало. Ничего, со временем будет больше.

Мороз пробирал до костей, пора было уходить. Иногда он ночевал в амбарах, иногда — в подвалах домов. Но свой основной лагерь он разбил на утесе неподалеку. Поставил палатку, наладил керосинку. В ста метрах вверх по склону у Стража был наблюдательный пункт, ранчо оттуда просматривалось как на ладони. Это был его театр. Из своего логова он следил за разыгрывающимся внизу спектаклем. Они тоже могли бы его увидеть, если б догадались поднять голову.

Спокойной ночи, мать и отец. Спокойной ночи, счастливая семья.

Луиза не могла не признать, что Альма умеет ухаживать за больными. Она восхищалась ее терпением, тем, как уважительно сиделка относится к своему пациенту. Впрочем, если б было иначе, Луиза немедленно дала бы ей расчет.

Налив себе кофе, Луиза подошла к кухонному столу, за которым Альма разгадывала кроссворд.

— Я не помешаю?

— Нет, — ответила Альма, но по ее тону было ясно, что она не расположена к общению.

Сделав вид, что ничего не заметила, Луиза села и раскрыла книжку про болезнь Альцгеймера, которую недавно купила. На глаза ей попалась фраза «прогрессирующее нарушение функций участков мозга, отвечающих за память и поведение». «Прогрессирующее». Она захлопнула книгу.

— Альма, расскажите немного о себе, — попросила она.

— О себе? — недоуменно переспросила та.

— Почему вы стали сиделкой?

Альма пожала плечами:

— Я долго ухаживала за мамой, когда она болела. У меня хорошо получалось. И я подумала: за мамой я ухаживала бесплатно, но ведь этим можно и зарабатывать?

— Разумно.

— Тамми говорила… — начала Альма.

— Что?

— Да так, не важно. Не хочу лезть в ваши семейные дела.

— Перестаньте. Ваша сестра замужем за моим племянником, так что мы практически родственницы.

— Ну, она говорила, здесь живете только вы и двое Такеров. Про невестку она не упоминала.

— Вы имеете в виду Дейзи? А какая вам разница, живет она здесь или нет?

— Да в общем никакой. — Альма снова уткнулась в кроссворд.

— Но вас что-то заставило о ней заговорить.

— Ну, просто… Я слышала, ей не везет с детьми. Сын погиб, а теперь вот и дочь из дома сбежала. А она ведь из богатых, не нам чета.

— У всех матерей жизнь нелегкая.

Альма поджала губы и пристально взглянула на Луизу.

— Такова уж материнская доля, — продолжала та. — Все мечтают о счастье, думают, те, у кого есть деньги на дорогие игрушки, не знают забот со своими детьми. Только это сказки. И королевы в волшебных замках страдают точно так же, как мы с вами.

— У моих детей игрушек, считай, и не было.

— Но вы ведь все равно их любите.

— Люблю. Только не знаю, насколько еще хватит моего терпения. — Альма сокрушенно покачала головой. — Один в тюрьме, и второй по краю ходит. Узнай он, что я здесь работаю, на аркане бы меня отсюда уволок.

— А почему ему должно не понравиться, что вы здесь работаете?

— Наслушался рассказов дяди Тодда и, видно, решил, что, если б не Такеры, мы бы тоже могли быть богатыми.

— Эта вражда давно закончилась, — сказала Луиза.

— Некоторые любят раздувать тлеющие головешки.

— И Тодд из их числа. Он дружит с вашими сыновьями?

— Да.

— Вы не сказали им, куда едете?

Альма отрицательно помотала головой.

— Да я и не могла им сказать. Я ж говорила, один сидит за потасовку в баре, а другой дома и не показывается. Школу бросил, пьет, как отец и брат, и живет где-то в горах.

— В каких горах?

— Уинд-Ривер. Говорит, надо учиться выживать в суровых условиях. Когда он был маленьким, я не могла уделять ему много времени, вот он мне теперь и отплатил — живет как дикий зверь.

— А как ваш муж на все это смотрит?

— Что муж… И вообще, зря мы затеяли этот разговор. — Альма тряхнула головой, словно сердясь на себя за то, что так разоткровенничалась. Когда она подняла глаза, в них снова ничего нельзя было прочесть.

Луиза разглядывала солонку. Что-то из сказанного сиделкой не давало ей покоя.

— Кстати, — начала она тоном, каким обычно говорят о погоде, — а почему вы думаете, что сын Дейзи погиб? Наверняка это никому не известно. Он до сих пор считается пропавшим без вести.

— Пропавшим? Его что, продолжают искать? — спросила Альма, краснея.

— Да нет, конечно. Полиция давно прекратила поиски.

— Я уверена, что он погиб. Тодд был там в тот день. И он рассказывал, что никаких следов мальчика нигде не обнаружили, а если б он был жив, его бы обязательно нашли. Тодд считает, мальчика, скорее всего, утащил медведь или волк. А может, малыш провалился в какую-нибудь расщелину и не смог выбраться. Но он мертв. Иначе и быть не может.

— Вы Джеймсу это объясните, — горько усмехнулась Луиза. — Все эти годы он не уезжает с ранчо, надеется, что в один прекрасный день его сын вернется.

— Не вернется, — торопливо сказала Альма. Глядя на нее, можно было подумать, что она чего-то боится. — С этим надо смириться.

— По-моему, в этой семье не умеют ни с чем смиряться.

— Родителям и так достается. Зачем же понапрасну терзаться, желая невозможного?

Луиза промолчала. Да, этой женщине не позавидуешь: один сын в тюрьме, другой скрывается в горах, раздувает в себе пламя старых обид. Ей, безусловно, есть из-за чего терзаться.

Возможно, поэтому она и разгорячилась. И все-таки — почему она так настаивает на том, что Джейк погиб? Словно для нее это очень важно.

Утром шел снег, и Джеймсу не хотелось вставать и уходить от Дейзи. Он уже несколько ночей спал у нее в домике и сейчас предпочел бы прижать ее к себе и проваляться весь день в теплой постели. Но его ждала работа.

Он ехал верхом по берегу реки и осматривал в бинокль ближайшие горы. Ему надо было выяснить, кто оставил эти фотографии. Пришпорив коня, он поскакал по глубокому снегу в сторону каньонов, пронесся мимо Пола, который вместе с несколькими другими пастухами чинил ограду. Вершины скал отливали золотом в лучах пробившегося сквозь тучи солнца, но в каньоне было почти темно.

Метрах в ста впереди Джеймс увидел несколько грифов. Он громко закричал и замахал руками. Шумно хлопая крыльями, птицы взлетели и стали кружить поблизости, не желая бросать свою добычу.

Джеймс подъехал к тому месту, где они устроили пир. Вот и нашелся пропавший бычок. Его застрелили. И отрезали ему голову. Судя по всему, это произошло несколько дней назад. Хищники уже успели над ним поработать: из бока выдраны куски мяса, в шкуре видны продолбленные клювами дыры.

Джеймс спешился и склонился над тушей. Снег вокруг был усыпан клочьями черной шерсти и закапан кровью. Услышав стук копыт, Джеймс обернулся. В каньон въехал Пол. Джеймс махнул ему рукой. Когда Пол приблизился, Джеймс спросил:

— Грифов видел?

— Да, но я не придал этому значения, они тут все время кружат. — Пол взглянул на обезглавленный труп.

— Неплохой был бычок. — Он привык вести бухгалтерию и не мог не прикинуть, сколько денег они только что потеряли.

А Джеймс размышлял о другом: сколько времени потребовалось, чтобы отрезать голову бычка, весящего две тонны.

— Кто это сделал? — спросил Пол.

— Понятия не имею. — Джеймс посмотрел по сторонам. Кто-то его дразнит, фотографируя его стадо, убивая его коров.

— Похоже, этот человек ненавидит животных.

— Нет, — возразил Джеймс, — он ненавидит меня.

Завещание наверняка хранилось в сейфе. Луиза долго боролась с искушением туда заглянуть. Одно дело — просматривать бумаги на столе, и совсем другое — лезть в сейф.

Далтон дремал в кресле-каталке у себя в кабинете. Альма была внизу, готовила ему ужин. Луиза отодвинула в сторону портрет Розалинды, за которым был спрятан сейф.

Несколько лет назад, когда Далтон, загоняя скот, упал с лошади, он назвал ей шифр. На всякий случай, сказал он тогда. Собравшись с духом, Луиза повернула наборный диск. Дверца сейфа открылась.

Внутри было множество документов, в том числе свидетельство о рождении Джеймса, медали, завоеванные на родео… и завещание Далтона Такера.

От страха у нее дрожали руки, и строчки прыгали перед глазами. Ничего, сейчас пройдет, зато теперь она успокоится.

— Чем ты тут занимаешься?!

Луиза вздрогнула от неожиданности. Далтон самостоятельно проехал от кабинета до спальни, а ковер в коридоре приглушил звуки, так что она ничего не слышала.

— Ты меня напугал.

— Что это у тебя в руках, Луиза? Мое завещание? С чего вдруг у тебя так разыгралось любопытство?

— Понимаешь, с тех пор как приехала Дейзи, я стала…

— Черт бы тебя побрал! — закричал Далтон. Крутя колеса руками, он подъехал и вырвал у нее завещание.

— Далтон…

— Таскаешься каждую пятницу в этот проклятый бар. Мужики вьются вокруг тебя, как шакалы. Хотят потанцевать с тобой, полапать. Думаешь, я слепой?

— Но они мне не нужны.

— Я тебе доверял, — сказал он, сверкая глазами. — Глядя, как ты отправляешься в этот чертов бар, я не мог не думать обо всех этих ковбоях, но я тебе доверял. И надеялся, ты тоже мне доверяешь. А оказывается… — Он потряс листком, который держал в руке. — Вот оно, твое доверие.

— Я должна была сама увидеть…

— Увидеть глазами то, чего не чувствуешь сердцем?

— Когда тебя увезли в больницу, — в отчаянии попыталась объяснить Луиза, — Тодд меня спросил, где я буду жить, если…

— Тодд Райделл?

— Он же мой племянник. Он беспокоится обо мне.

— Сукин сын, — сказал Далтон. — И ты его слушаешь? А почему ты у меня не спросила? Или считаешь, со мной уже бесполезно разговаривать? Решила, я больше ни на что не гожусь. Ноги не ходят, голова не варит, и приласкать тебя не могу, как раньше.

— Я люблю тебя, — сказала Луиза.

— Конечно. И ты доказала свою любовь. — Он опустил голову, плечи у него затряслись.

— Посмотри на меня, — взмолилась она. — Ну пожалуйста…

— Розалинда… — сквозь слезы произнес Далтон.

Луиза была в отчаянии. Все из-за этой проклятой болезни. Она не доверяет его сердцу, потому что умирает его мозг. Далтон поднял голову.

— Прости. Я хотел сказать — Луиза.

— Я поняла. — Она протянула к нему руки.

— Опять я перепутал имя… — Уронив листок с завещанием на колени, он взял Луизу за руки. — Прости меня.

— Тебе не за что просить прощения, любовь моя.

— Не бросай меня, — дрожащим голосом сказал он.

— Я никогда тебя не брошу, — прошептала Луиза и положила голову ему на колени. Смятое завещание валялось на полу. Она не стала его поднимать.

В тот вечер, когда на Вайоминг обрушилась снежная буря, Дэвид и Сейдж нашли пристанище в заброшенном деревянном строении, которое когда-то использовалось для фенологических наблюдений, примерно в восьмидесяти километрах от ранчо Такеров. Влажный снег, налипший снаружи на стены, законопатил щели, и внутри было относительно тепло.

Как в эскимосском иглу, подумала Сейдж, просунув палец в дырку от выпавшего сучка и нащупав за тонкой доской слой снега. Собаки и котята устроились возле нее. Дэвид разводил огонь в пузатой чугунной печке.

— Пора ужинать, — наконец сказала она.

— Знаю. Как насчет ростбифа с картофельным пюре?

— Я бы предпочла омара и картошку-фри, — засмеялась Сейдж. Дэвид стал кормить животных, а она достала пачку кукурузных хлопьев, которую они прихватили в придорожном кафе. Усевшись поближе к печке, они поели.

Дожевав хлопья, Дэвид вынул из рюкзака ручку и стал рисовать на тыльной стороне ладони сначала крошечные перья, а затем — точки и кружки. Сейдж сидела рядом и смотрела. В печке уютно потрескивали угольки.

— Круг, — объяснил Дэвид, — защищает точку. — Затем, прочертив еще один круг, побольше, добавил: — А второй круг защищает первый круг.

— Тебе нравится защищать, — сказала она.

— Кто-то же должен это делать.

— А кого первого ты защитил? Человека?

— Собаку. Ее звали Тельма. Я защитил ее от своего отца.

— Ты говоришь о нем так, словно он тебе вовсе не отец.

— Так и есть. Меня усыновили.

Сейдж попыталась представить, каково это — быть приемным ребенком.

— Но ведь когда люди берут тебя в свою семью, они тебе как настоящие родители.

— Считается, что да.

— А на самом деле?

— Чего тут обсуждать, если и над родными детьми родители часто измываются.

Сейдж подумала о том, что видела в собачьем питомнике. Ей тогда стало понятно, что и татуировки Дэвида, и его стремление спасать животных как-то связаны с его собственной жизнью. Он же говорил, его родители тоже разводят собак.

— Что они с тобой делали?

Дэвид пожал плечами, продолжая сосредоточенно рисовать круги, затем спросил:

— Ты что, хочешь отдать ребенка на усыновление?

Она погладила живот. Ей всего шестнадцать, у нее нет ни денег, ни работы, но она знала, что ни за что на свете не отдаст своего ребенка.

— Нет. Не хочу.

Дэвид нахмурился, но кивнул с явным одобрением. Потом засучил левую штанину, приспустил носок и нарисовал на ноге одну над другой три волнистые линии.

— Река, — сказал он.

— При чем тут река?

— Рядом с нашим домом текла река. Я делал из деревяшек лодки и представлял себе, как поплыву к своей настоящей семье.

— К тем людям, которые от тебя отказались?

— Я по ним скучаю, — продолжал он, словно не слышал ее вопроса. — Я их совсем не знаю и тем не менее скучаю по ним. — Он вдруг затряс головой и засмеялся как сумасшедший. — Тебе этого не понять. У тебя замечательные родители, которые живут в разных местах. Только если они такие прекрасные, почему им не живется под одной крышей?

— Потому что мой брат пропал, — сказала Сейдж. — Это было для них слишком тяжелым ударом, и они больше не могли быть вместе.

— У тебя пропал брат?

— Да. Мы с ним близнецы. Нам тогда было по три года. Его звали Джейк. Я хорошо знаю, что такое тосковать по родному человеку.

— Тебе его очень не хватало?

— У меня было такое чувство, как будто от меня отрезали половину.

— Отрезали половину… — повторил Дэвид.

— А где жили твои настоящие родители? — спросила Сейдж. — В Вайоминге?

— Наверное. Мои приемные родители из своего штата почти не выезжали. — Дэвид смотрел на огонь. — Отрезали половину… Я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда скучаешь о ком-то так сильно, что вся жизнь идет наперекосяк. Посмотри на Петал с ее игрушкой. Она так тосковала по своим щенкам, что совсем свихнулась.

— Ты считаешь, Петал свихнулась?

— Наполовину. Как я.

Он подложил в печку несколько поленьев.

— Как ты думаешь, куда подевался твой брат?

— Не знаю. — У Сейдж мурашки побежали по коже. — В землю.

— А может, спрятался в пещере?

Ока вскинула голову:

— Почему ты сказал про пещеру?

Дэвид пожал плечами:

— В горах полно пещер. Может, он заполз в одну из них. Я сам однажды в пещеру провалился. С тех пор у меня вот это. — Откинув со лба волосы, он показал тонкий белый шрам.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Года четыре или пять.

Сейдж закрыла глаза. Ужасно. Любопытный сорванец забегает в таинственную пещеру и проваливается в яму.

— Кто тебя спас? — Она погладила лежавшую рядом Петал.

— Мой дядя. То есть брат моей приемной матери.

— Хорошо, что он оказался поблизости, — сказала Сейдж.

— Да. Он вообще довольно хороший человек. Как-то отец пытался заставить меня зарубить только что родившихся щенков, и дядя ему так врезал, что он упал без сознания.

— Отец заставлял тебя убивать щенков?

— Да. Такая вот у меня семейка. Но дядя совсем другой. Однажды — я сам слышал — он сказал родителям, что если б знал, как они будут со мной обращаться, то не стал бы тогда меня вытаскивать.

— Может, тебе лучше жить у него?

Дэвид пожал плечами:

— Он перестал к нам приезжать. После той ссоры дядя и родители больше не разговаривают.

— Ты должен его найти.

Он нахмурился и снова начал рисовать. Выбрал место на правой руке и нарисовал еще одну сову. Точки, черточки, совы и круги — эти знаки Дэвид, похоже, любил больше всего. Сейдж смотрела на него, прислушиваясь к завыванию ветра за окном.

— В пещере я видел сов. Их желтые глаза следили за мной.

— Тебе было страшно?

— Нет. Я понимал, что они мои друзья.

— Ты здорово рисуешь, — сказала Сейдж и с грустью вспомнила о маме. — Наверное, ты унаследовал талант от кого-то из своих настоящих родственников.

— Возможно. Мой брат вообще рисовать не умеет.

— А этот брат… Он тоже приемный?

— Нет, — ответил Дэвид. — Он их родной сын.

Ребенок пошевелился, и Сейдж показалось, что ее сейчас затошнит. Она испуганно прижала к себе Петал.

Дэвид взял ее за руку:

— Не волнуйся. Здесь тепло, еда у нас есть.

Ветер усилился. В окнах дрожали стекла.

— Мой ребенок… А вдруг что-нибудь случится и мы не сумеем отсюда выбраться?

— Мы всегда сможем попросить о помощи, — совершенно серьезно сказал Дэвид и принялся рисовать точки и кружки на руке Сейдж. — Если что, обратимся к духу.

— К посланнику иных миров? — спросила она, вздрогнув от собственных слов. Дэвид объяснял ей, что днем об этом говорить нельзя, но сейчас уже давно была ночь.

— Да.

Как всегда, когда разговор у них заходил о подобных вещах, Сейдж вспомнила мать, ее мастерскую, где кругом разложены птичьи перья, кости, камни, золотая проволока, а с потолка свисают ловушки для снов — затянутые сеткой обручи, которые должны задерживать хорошие сны.

— А какого духа мы позовем? — спросила Сейдж.

— Самого храброго, — ответил он. — Это магическое имя, оно тебя оградит от любого зла. Если ты его произнесешь, никто тебя не сможет обидеть.

И в памяти Сейдж всплыло имя — индейское имя, которое часто повторяла мама.

— Какое имя? — прошептала она.

— Вашаки, — сказал Дэвид, затем повторил его еще раз, уже громче.

Глаза у Сейдж затуманились от слез. Неведомо откуда к ней пришло еще одно воспоминание: дорожная пыль и четыре крохотные ножки — ее и брата, и голоса отца и матери, рассказывающие об индейском вожде, чье имя означает «храбрость».

— Боже мой! Джейк!

— Что? — Дэвид не мог понять, что происходит.

— Неужели это возможно? — Слезы катились у нее по щекам. — Мне кажется, ты — мой брат.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Джеймс поднялся еще до рассвета. Иссиня-черное небо было усыпано яркими звездами. Ночью температура резко упала, и мокрый снег превратился в крепкий лед. Зная, что коровам его не пробить, Джеймс пошел седлать лошадь — надо ехать разбивать лед, чтобы скот мог добраться до травы.

В конюшне он увидел Дейзи, которая чистила Скаут.

— Ты рано встала.

— Я почти не спала.

— Из-за метели?

Она кивнула, и он заметил круги у нее под глазами.

— Я почти всю ночь молилась за Сейдж.

— Мы могли бы помолиться вместе.

Дейзи поморщилась, как от боли.

— Я привыкла делать это одна.

— Я тоже. — Джеймс обошел кобылу и увидел, что Дейзи уже приготовила седло и уздечку. — Ты что, решила прогуляться верхом?

— Да. Мне невыносимо сидеть дома. Я чуть с ума не схожу. Хочу доехать до шоссе, может, встречу ее по дороге.

— Снег за ночь покрылся льдом, — сказал он. — Не думаю, что тебе стоит ехать. Это небезопасно.

— А Сейдж, по-твоему, ничего не грозит?

Они оседлали лошадей. Джеймс протянул Дейзи теплую куртку, другую надел на себя, и они тронулись в путь.

Начинало светать, звезды постепенно гасли. Сидя в седле, Дейзи понемногу успокаивалась. Чтобы не обморозить лицо, она по глаза замоталась шарфом.

Все вокруг было белым от снега. Справа расстилалось Хрустальное озеро, уже затянутое льдом. Но на его поверхности, обычно ровной и гладкой, были видны какие-то бугорки.

— Посмотри, — тихо сказал Джеймс.

— Куда?

— Вон туда. — Он показал на озеро. Лошади стояли смирно, от их морд шел белый пар. Дейзи, прищурившись, глядела на странные бугорки на льду и ничего не понимала.

— Что это?

Джеймс придерживал лошадей, боясь, что они раньше времени вспугнут птиц. Сердце его колотилось от волнения. За долгие годы жизни на ранчо он много раз наблюдал эту картину и всякий раз мечтал показать ее Дейзи.

— Ты веришь в предзнаменования?

— Ты сам знаешь, что да. — Рот у нее был закрыт шарфом, но по ее взгляду он догадался, что она улыбается.

— Какой тотем у индейцев символизирует брак?

— Наш знакомый шаман говорил, что у шошонов это дикие гуси. Они выбирают пару на всю жизнь.

— А если сейчас здесь появятся дикие гуси, ты обещаешь снова выйти за меня замуж? — спросил Джеймс.

Дейзи промолчала, но ее глаза продолжали улыбаться. Солнце быстро поднималось из-за горизонта, заливая заснеженную землю розовым светом. Он решил, что пора.

Пустив коня галопом, он понесся к озеру, размахивая руками и крича во весь голос:

— Эй! Эге-гей!

Бугорки на льду зашевелились. Сначала показались головы и шеи, затем захлопали крылья, и гуси один за другим стали подниматься в воздух. Когда Джеймс доскакал до берега, вся стая уже взмыла в небо.

Обернувшись, он увидел, как Дейзи, прижав обе руки к замотанному шарфом лицу, с изумлением и восторгом следит за птицами. Потревоженные гуси взлетали в беспорядке, но теперь выстроились как положено и стройным клином летели вслед за вожаком на юг. Приподнявшись в стременах, Дейзи вскинула руки, как будто могла поймать то, что они уносили с собой.

— Выходи за меня! — крикнул он через разделяющий их розовый снег.

Дейзи не ответила, но направила Скаут в его сторону. Когда она подъехала, он повторил:

— Выходи за меня, Дейзи.

— Я люблю тебя, Джеймс.

Дикие гуси скрылись из виду, но и он и она еще слышали шум крыльев и гоготанье, тысячекратно усиленные эхом.

— Я хочу быть с тобой, пока смерть не разлучит нас, — сказал он.

— И я тоже.

— Тогда скажи «да».

Ресницы у Дейзи заиндевели от слез.

— Я не могу ответить «да», пока не знаю, где наша дочь.

Еще лежа в кровати, Далтон видел, как уехали Джеймс и Дейзи. Теперь он сидел у окна, сложив морщинистые руки на коленях, и вспоминал собственную молодость. Сколько у него тогда было сил! Целый день мог провести в седле, и хоть бы что. Как быстро пролетела жизнь. В одно мгновение.

— Доброе утро, дорогой, — сказала, войдя в комнату, Луиза. — Что это ты поднялся ни свет ни заря? — Она наклонилась его поцеловать. Как же приятно прикосновение ее губ!

— Да вот смотрел, как Джеймс с Дейзи куда-то поскакали.

— Рановато для прогулок, — усмехнулась Луиза. — Может, они решили сбежать?

— Интересная мысль.

— По-моему, у них все потихоньку налаживается. — Луиза потерлась щекой о его щеку.

Он сидел, млея от удовольствия, пока вдруг не вспомнил, что должен на нее злиться.

— Что случилось? — спросила она, почувствовав перемену в его настроении.

— Да ничего хорошего. Как выяснилось, ты мне совсем не доверяешь.

— Ну зачем ты опять начинаешь?

— Просто вспомнил.

— Я же попросила прощения. Неужели ты теперь до конца жизни будешь на меня сердиться?

— Не знаю. Может, и буду.

Луиза горестно вздохнула и ушла. Далтон снова взглянул за окно и вдруг увидел в небе стаю диких гусей.

Его старинный друг шаман рассказывал, что дикие гуси — самые счастливые создания. Уж если гусь нашел себе подругу, то не расстанется с ней до самой смерти. Слова индейца глубоко запали Далтону в душу. Луиза считает, он так и не сделал ей предложения из-за Джеймса, но у Далтона была другая причина: он верил в диких гусей, считал, что человеку дается лишь одна настоящая любовь.

Для него это была Розалинда, его первая любовь. Ее портрет висел на стене, в названии ранчо оставалось ее имя. В горе и радости, в болезни и здравии…

Далтон сморгнул набежавшую слезу. В болезни и здравии. А смогла бы Розалинда любить его так, как Луиза, сейчас, когда он превращается в жалкую развалину?

Дикие гуси. Он увидел, как стая сделала круг и опустилась на поле. Интересно, сколько им лет? Сколько раз они вместе улетали на юг, а по весне возвращались назад? Вот они с той гусыней, что сидит в соседней комнате, вместе уже двадцать восемь зим. Получается, с ней он прожил гораздо дольше, чем с Розалиндой.

— Луиза! — позвал он.

Она не спешила являться на его зов. Видно, еще не остыла и решила его немножко помучить.

Наконец она вошла и ледяным тоном спросила:

— Ты меня звал?

— Подойди ко мне, дорогая. Возьми меня за руку.

— Это еще зачем?

— Затем, что я люблю тебя больше всего на свете.

Только б не забыть позвонить Уэйну Хардингу, адвокату из Дубойса. Ровно в девять, как только тот придет на работу. Наверное, ему просто не хотелось думать о собственной смерти, о том, что Луиза будет жить, когда его не станет. А где она тогда будет жить, его не заботило.

— Жизнь такая долгая, — сказал Далтон, — но не успеешь оглянуться, как она уже прошла.

— Твоя жизнь еще не прошла, — сказала Луиза.

— Я старый усталый ковбой.

— А я старая усталая певица из бара.

— Нет, ты моя прекрасная Луиза.

Она покачала головой, но Далтон видел, как приятно ей это слышать. Луиза взяла Далтона за руку, и в душе у него воцарились мир и покой. Все у них будет хорошо. Только бы не забыть позвонить адвокату.

Ехать в такую погоду было опасно, но они решили попробовать выбраться на шоссе. В кладовке нашлись лопаты. Сейдж старалась помогать, но стоило ей поднять лопату снега, как она чувствовала резкую боль в животе. В конце концов она сдалась и ушла в дом, хотя ей этого очень не хотелось. Ей надо было задать Дэвиду тысячу вопросов, доказать, что он на самом деле ее брат.

Откопав машину, Дэвид перенес в нее животных, затем вернулся за Сейдж. Печка работала на полную мощность, и в салоне было тепло. Сейдж терпеливо молчала, пока он не выехал на дорогу. Тогда она вновь стала развивать свою теорию:

— Все сходится. У тебя каштановые волосы, и у меня тоже. У тебя глаза зеленые, и у меня зеленые.

— У тебя две ноги, у меня две ноги, — продолжил он.

— Ну вот, — рассмеялась она. — Ты даже шутишь, как я!

Дэвид закурил, сердито нахмурился.

— Ты просто сошла с ума.

— Начнем с совпадений, — сказала она. — Много ли шансов, что два человека одного возраста встретятся на темной дороге в Небраске? Одному грозит опасность, и тут же появляется второй. Ты оказался там, чтобы меня спасти.

— Из чего и следует, что я твой брат?

— Не только из этого, есть и другие факты.

Он выпустил струйку дыма и покачал головой с такимвидом, словно ему до смерти надоел этот разговор. Но любопытство победило.

— Какие?

— Твои татуировки.

— У тебя в семье что, носят татуировки?

— Нет. Но твои рисунки напоминают работы моей мамы. Она любит индейские легенды и часто использует в своих украшениях точки и круги. А сова у тебя на запястье? Она нарисовала точно такую же.

— Она рисует сов?

— И еще точки, круги и ястребов. О господи! — Сейдж прикрыла ладонью рот. — Я поняла: этими татуировками мама поддерживала с тобой связь.

По его ухмылке она видела, что он по-прежнему ей не верит.

— Как ты научился рисовать? Ходил в художественную школу?

— Да нет. Просто беру ручку, и все само собой получается. Что тут особенного.

— А почему ты рисуешь сов? И кружки с точками? Я тебе объясню. Это — ее посланники, она направляет их к тебе.

— Посланники… — задумчиво произнес Дэвид. Это слово задело какую-то струну в его душе. — Ты просто сумасшедшая. Я ее даже не знаю.

— Знаешь!

Он снова насупился, покачал головой. Машину чуть не занесло, но ему удалось вовремя выправить руль.

— Откуда мы с тобой оба знаем про Вашаки? — продолжала Сейдж. — Ведь ты это имя впервые услышал, когда был совсем маленьким, да?

— Ну и что? — покосился на нее Дэвид.

— А то, что нам с тобой рассказывали о Вашаки родители. — Сейдж поудобнее переложила котят, которых держала на коленях, и протянула к нему руку. — Джейк!

— Перестань меня так называть.

— Джейк, — повторила она. — Тебе это имя ничего не говорит? Ты не помнишь, что тебя так звали?

— Все, хватит!

Сейдж закрыла глаза. Она была уверена, что права.

— Ты ведь тоже это чувствуешь.

Дэвид не ответил, но она заметила, как он краснеет. Наконец и он осознал то, что ей подсказало чутье: они были вместе еще до рождения.

Нащупав застежку на ожерелье, она сняла его. Посмотрела на лицо девочки, потом — на лицо мальчика и перевела взгляд на сидевшего за рулем парня. Тот же лоб, тот же нос, тот же подбородок.

— Это ты, — сказала Сейдж. — Ты — Джейк!

— Все это просто твои выдумки.

— Нет…

— Да! — оборвал ее он. Его раскрасневшееся лицо казалось злым. — Ты фантазерка. Фантазерка и мечтательница, которая тащится через всю страну к отцу, хотя знает, что вовсе ему не нужна.

— Неправда! — в ужасе воскликнула Сейдж.

— Да брось ты. Родители заняты только собой. Твой дорогой папочка, он что, пригласил тебя к себе?

— Он меня любит.

— Так любит, что не желал тебя видеть.

— Он меня любит! — закричала Сейдж, колотя по сиденью кулаками. — Но он не мог уехать с ранчо, потому что все время ждал, вдруг ты… вдруг Джейк вернется. Он замечательный человек.

— Такой замечательный, что потерял обоих детей! — Дэвид тоже перешел на крик.

— Потерял? — Сейдж трясло от негодования. — Тебя похитили. Другого объяснения быть не может.

— Хватит путать меня с Джейком, — возмутился он.

— Похитили! Он бы нас никогда не потерял. А меня отпустил только потому, что мама не могла больше жить на ранчо. — Она разрыдалась.

— Успокойся, Сейдж. Ты напугала собак. Смотри, Петал под сиденье забилась.

— Прости, — всхлипнула Сейдж и, обернувшись назад, попыталась погладить собак.

Дорога стала опасной. Кругом были скалы, на обочинах зияли провалы.

Какое-то время оба молчали. Дэвид держал руль обеими руками. Никакого шоссе не было видно. Они по-прежнему ехали по дороге, которую когда-то использовали для вывозки древесины, только теперь она стала петлять среди гор.

— Что это за горы? — Сейдж казалось, что на одном из плакатов в ее комнате изображены именно эти места.

— Уинд-Ривер.

— Сколько еще осталось до ранчо?

— Километров двадцать пять — тридцать… Точно не знаю.

— Мы почти доехали, — шепнула Сейдж, наклонившись к своему животу. — Почти… Ой! — вскрикнула она, почувствовав острую боль. — Странное совпадение.

— Только не начинай все сначала. — У Дэвида был усталый вид. Над горами клубились темные тучи. — Хватит убеждать меня, что я твой брат.

— Я совсем не об этом. Я о своем малыше, о том, что мы уже совсем рядом с ранчо и у меня начали отходить воды.

Джеймс и Дейзи целый час двигались по дороге, высматривая Сейдж. Прошла снегоуборочная машина. Затем в сторону ранчо проехал синий пикап. Обернувшись ему вслед, Джеймс увидел, что он разворачивается. Поравнявшись с ними, водитель опустил стекло и высунул голову:

— Здравствуйте.

Джеймс промолчал, а Дейзи, прикрыв рукой глаза от солнца, улыбнулась:

— Привет, Тодд!

Тодд поставил машину на обочину и вышел. В легкой куртке и полуботинках, он был одет явно не по погоде.

— Мне надо с вами поговорить, — с виноватым видом сказал Тодд.

— О чем? — спросил Джеймс.

— Насчет Альмы. Она ухаживает за Далтоном.

— Мы знаем, кто такая Альма. Переходи к делу.

— Слушай, — начал Тодд, стараясь не смотреть Джеймсу в лицо, — мы с тобой никогда не ладили. Из-за старой вражды между нашими семьями, да и вообще мы слишком разные…

Джеймс почувствовал недоброе. Он вспомнил, как в первые месяцы после исчезновения Джейка Тодд беспрестанно извинялся, что не сумел его найти.

— Ты хотел нам что-то сказать, — напомнила Дейзи.

— У Альмы Джексон двое сыновей.

— Нам какое до этого дело? — спросил Джеймс.

— Нехорошие ребята, — продолжал Тодд. — За наркотики и воровство попали в колонию для малолеток. Один и сейчас сидит. А другой, как считает Альма, поклоняется дьяволу, живет где-то в горах. Когда она согласилась ухаживать за Далтоном, я ее предупредил: Ричард ни в коем случае не должен про это знать. Ей очень нужны деньги, иначе я бы не посоветовал Луизе ее нанять. Так вот, парень все-таки узнал, что мать работает на ранчо. Думаю, отец проболтался.

— Он что-то против нас имеет? — спросил Джеймс.

— Вбил себе в голову, что ваше ранчо должно принадлежать Райделлам. Сам он не Райделл, но, видно, решил, раз мы с Тамми женаты, то и ему кое-что причитается. Называет себя Стражем — стражем земель Райделлов.

— Откуда он все это взял?

— Какая разница. — Тодд вытер рукой лоб. — Главное — он сейчас здесь, прячется где-то на территории ранчо.

Джеймс подумал про фотографии, следы, убитого бычка.

— И давно? — спросил он, про себя решив, что, скорее всего, с весны или с лета.

Тодд пожал плечами:

— Понятия не имею. Я узнал об этом только потому, что Альма разговаривала с Тамми. Оказывается, Ричард однажды вечером стучался в дом твоего отца.

— Что ему было надо?

— Наверное, хотел поесть. А может, и посмотреть, как вы живете.

— Альма его впустила? Дала ему еды? — спросила Дейзи.

— Нет. Послала куда подальше.

— Жаль, — сказала Дейзи. — Сколько ему лет?

— Точно не знаю. Шестнадцать или семнадцать.

— Как же он там живет, один, голодный? — Дейзи посмотрела на поросшие деревьями склоны.

Тодд шагнул к машине — было видно, что ему не терпится уехать.

— Я просто хотел вас предупредить. Я тут не виноват. Это ее сын, и с ним всегда были проблемы.

Он сел за руль и уехал.

— Странно, — сказал Джеймс. — Мне показалось, или Тодд все же чувствует за собой вину, хотя он вроде бы здесь ни при чем.

— Мне кажется странным другое…

— Этот мальчишка где-то тут. Он нас ненавидит. Страж земель Райделлов. Может, из-за этого Тодду стыдно?

— Альма тогда так пристально рассматривала фотографию Джейка, — сказала Дейзи. — Я видела. Глаз от него не могла оторвать.

Джеймс не понял, с какой стати она об этом заговорила.

— Помнишь, мы подозревали Тодда, когда Джейк…

Ему не нравился ни ее почти безумный взгляд, ни то, к чему она клонит.

— Дейзи! — Он взял ее за руки.

— Ты помнишь?

— Зачем Тодду было красть у нас сына?

— А что, если так и было? — настаивала Дейзи. — Возраст совпадает.

— Не надо, Дейзи! — И все-таки ее слова заставили его задуматься: а что, если?

Что, если Альма действительно разглядывала фотографию Джеймса? Что, если Тодд лишь делал вид, что ищет мальчика, а на самом деле похитил его? Что, если сегодня он так нервничал именно из-за того, что произошло тринадцать лет назад? Что, если всю злость и обиды, которые он копил много лет, Тодд передал мальчишке, который сейчас скрывается где-то в горах на их ранчо?

Что, если их сын жив — и ненавидит их?

Сейчас Дэвид боялся одного — как бы на дороге вдруг не встретилось непреодолимое препятствие. Рядом с ним сидела девчонка, которая могла вот-вот родить.

— Как ты там?

— Нормально, — ответила Сейдж, хотя по голосу было слышно, что она нервничает. — Джейк, я все думаю…

— Прекрати меня так называть.

— Ты можешь хотя бы минуту меня послушать? Ты приемный сын, так? А когда тебе было три или четыре года, ты провалился в пещеру, так?

— Ну и что с того? — Он хорошо помнил эту пещеру, помнил, как гулко звучал его голос, когда он звал папу с мамой.

— А если на самом деле и то и другое случилось примерно в одно и то же время?

— Не могло такого быть.

— Ну а вдруг? — настаивала Сейдж. — Может, тебя усыновили не младенцем, а когда тебе было уже три года?

— Они взяли меня совсем крошечным. Так они… — Он хотел сказать: «Так они говорили», но неожиданно ему в голову пришла мысль, заставившая его замолчать. В пещере он звал маму и папу, а приемных родителей никогда так не называл — только по имени.

— Ну, говори же! Ты что-то вспомнил, я же вижу.

— Ничего я не вспомнил.

Сейдж решила оставить его в покое и покормить котят. Но не успела она взять бутылочку, как ее лицо исказилось от страха.

— Ой! — вскрикнула она.

— Что с тобой?

— А-а-а! — Она согнулась пополам, едва не раздавив котят. Они тут же спрыгнули с ее колен и полезли на заднее сиденье. Сейдж, раскачиваясь взад и вперед, стонала от боли. Ему хотелось взять ее за руку, но он боялся отпустить руль.

— Дыши глубже, Сейдж.

— А я что делаю? — Она заплакала.

Впереди Дэвид наконец увидел нормальную дорогу, но до нее ему предстояло преодолеть длинный и опасный спуск. Он проверил тормоза.

— Потерпи, мы уже почти доехали.

Машина когда-то принадлежала его дяде. По сравнению с его приемными родителями дядя был человеком обеспеченным и из-за этого чувствовал себя вроде как в чем-то перед ними виноватым. После того случая, когда он пригрозил, что заберет Дэвида, он больше у них не появлялся, однако присылал деньги, одежду и даже отдал им свою старую машину.

У них на ферме радостей было мало, но дядю он запомнил как доброго человека. Он всегда расспрашивал Дэвида про его жизнь, всегда был готов его защитить.

— О-о-о, — застонала Сейдж.

В августе, когда Дэвиду удалось накопить немного денег, он, прихватив из дома кое-какой еды, забрал Петал и удрал. Он точно знал, что назад никогда не вернется.

— Как больно… У меня страшные колики.

— Это схватки.

— Не может быть. — Она корчилась от боли. — Для схваток еще рано. Это колики. Наверное, я что-то не то съела.

— Ты рожаешь. — До шоссе оставалось всего метров пятьсот, но их еще надо было проехать. Дэвид не отрывал глаз от изрытой колесами лесовозов дороги. А в голове у него все громче звучал голос маленького мальчика, который зовет своих родителей. Мама! Папа!

Далтон разглядывал мятый листок бумаги, на котором его собственной рукой было нацарапано «адвокат». Альма уже все приготовила для бритья, а он никак не мог сообразить, что значит эта запись.

— Что это? — спросил Далтон. Но когда Альма склонилась, чтобы прочесть, отдернул листок и вдруг вспомнил: — Дайте мне телефон.

— Мне надо вас побрить.

— Очень любезно с вашей стороны, но сначала я должен заняться делами.

Сиделка недовольно прикусила губу.

— Понимаете, у меня возникли семейные проблемы, и я хотела поскорее вас побрить, чтобы…

— Я же сказал, у меня дело, — перебил ее Далтон. — Принесите мне этот чертов телефон и мою записную книжку.

Громко вздохнув, Альма пошла за телефоном. Далтон смотрел на записку, боясь, как бы мысли снова не спутались.

— Вода остывает, — сказала Альма, подавая ему трубку.

— Сходите на кухню и подогрейте.

Уэйн Хардинг и Далтон Такер уже пятьдесят лет поддерживали деловые отношения. Хотя недавно Уэйна избрали судьей по наследственным делам, он продолжал оказывать юридические услуги Далтону.

— Рад тебя слышать, Далтон.

Для приличия они поговорили о снегопаде, о скоте, о семейных новостях. Затем Далтон изложил свою просьбу. Уэйн внимательно его выслушал. История отношений Такеров и Райделлов была ему хорошо известна.

— Если я правильно тебя понял, — сказал Уэйн, — ты хочешь дать Луизе пожизненное право владения твоим ранчо. То есть она может жить там до самой смерти.

— Да, — ответил Далтон. Соображал он сейчас не слишком быстро, но Уэйну доверял полностью и знал, что все его желания тот выполнит. А значит, можно ни о чем не волноваться.

— Однако она не будет иметь права продать ранчо или оставить его своим наследникам… — Тут Уэйн позволил себе усмехнуться, — к примеру, Тодду и Тамми.

— Да, ты уж проследи, чтоб ни один Райделл от моего завещания не выиграл.

— Ни один? А как же Луиза?

— Тьфу ты! — Далтон так любил Луизу, что почти забыл, из чьей она семьи.

— Но ты и это можешь изменить, — рассмеялся Уэйн. — Женись на ней, и она станет миссис Такер.

Далтон задумался. Эта мысль посещала его довольно часто, и Луиза, он знал, обрадуется его предложению. Но затем он представил себе, как жених в визитке и цилиндре сидит, вытянув загипсованную ногу, в инвалидной коляске, а рядом стоит мрачный Джеймс и держит в руках подушечку, на которой лежат обручальное кольцо и зубные протезы Далтона.

— Черт бы тебя побрал! — проворчал он. — Тебе обязательно надо меня подколоть.

— А ты все-таки подумай, — снова рассмеялся Уэйн. — Ладно, на этой неделе я заеду к тебе с новым завещанием.

— Лучше в начале недели, а не в конце. Сам понимаешь, в моем возрасте каждый день на счету. И вот еще что…

Понизив голос, Далтон объяснил адвокату, что он от него хочет. Уэйн все записал и пообещал связаться с нужными людьми и подготовить документ, чтобы Далтон мог подписать его одновременно с завещанием.

Далтон повесил трубку и стал ждать, когда его побреют. В коридоре мелькнула тень, он заметил Альму, разговаривавшую с каким-то юношей. Она его о чем-то просила, умоляюще протягивала к нему руки. Видимо, это и есть ее семейные проблемы, подумал Далтон.

— Молодой человек! — крикнул он. — Подойдите сюда!

Юноша обернулся.

— Ричард! — Альма схватила сына за рукав.

— Здесь я главный, — сказал Далтон, — и мои просьбы принято исполнять. Подойдите!

Даже издалека старик заметил, с каким презрением тот его слушает. У парня было худое лицо, жиденькая рыжеватая бородка, одежда грязная. В руке он держал ружье.

— Что вам от меня надо?

— Ты кто такой?

— Мистер Такер, — вмешалась Альма, — это наши семейные дела. Они касаются только меня и моего сына.

— Я — Страж. — Оттолкнув мать, парень подошел к Далтону. — Вам это что-нибудь говорит?

— Да вроде нет.

— Вы забрали то, что вам не принадлежит. — Его зеленые глаза горели яростью. Не сводя взгляда с ружья, Далтон резко подался вперед, но коляска и гипс на ноге не позволили ему достать наглеца.

Парень расхохотался:

— Старый дурак. Я мог бы тебя пристрелить, если б захотел, только на тебя и пули жалко.

Он развернулся и собрался уйти.

— Ричард! — бросилась за ним Альма.

— А ну, назад! — проревел Далтон.

Собрав силы, он приподнялся и бросился на незваного гостя. Ногу пронзила нестерпимая боль, но Далтон должен был защитить свой дом, свою семью. Они покатились по полу. Далтон схватил парня за руку, но тот вырвался и со всей силы ударил старика по голове.

Остаток пути Сейдж была как в тумане. Такой жгучей, накатывающей волнами боли она никогда еще не испытывала. Это невозможно! Человек не в состоянии такое вытерпеть!

— Держись! — Дэвид прибавил скорость. — Дыши глубже.

— О боже, — пробормотала Сейдж. Опять началось то, что Дэвид назвал схватками, и теперь она уже готова была ему поверить. Ее словно рвал когтями огромный медведь. — Помнишь медведя? — с трудом выговорила она.

— Что ты сказала?

Она стиснула зубы, по щекам катились слезы. Говорить она больше не могла, но в памяти всплыло самое страшное детское воспоминание: они всей семьей ночевали в палатке и на них напала медведица.

— А-а-а-а!

— Ты когда-нибудь видела гризли? — спросил Дэвид, стараясь ее чем-то отвлечь. — На меня раз напал один. Я плохо помню, кажется, это была медведица, защищавшая своих медвежат. Я не вру.

— Я тоже там была, — простонала Сейдж, представив себе эту жуткую картину. Ну, конечно, они оба должны были это запомнить. Встреча с разъяренной гризли была для трехлетних близнецов сильным потрясением.

Дэвид то ли не понял ее, то ли предпочел не отвечать.

— О-о-о… — Обливаясь потом, она обхватила живот руками.

— Это настоящие схватки, — сказал он серьезно, не сводя глаз с дороги и нажимая на газ.

— Скоро мы наконец приедем?

— Мы уже почти у цели, — ответил он. — Смотри!

Сейдж подняла глаза и сквозь слезы увидела ворота ранчо.

Огромные белые ворота на каменных столбах были распахнуты. Сейдж попыталась разглядеть дом, но видела лишь деревья и большие валуны.

— Мне не дотерпеть. — Она чувствовала, как внутри у нее все разрывается, и поняла, что ее ребенок готов появиться на свет. — Все, я сейчас рожу…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Проводив Дейзи до дома, Джеймс решил поискать парня, о котором говорил Тодд. Его следы он уже дважды видел в каньоне и поэтому отправился прямо туда.

— Помогите!

Джеймс не сразу понял, откуда донесся крик.

— Помогите! Скорее!

Голос был мальчишеский и явно испуганный. А еще Джеймс услышал странный вой. Прислушавшись, он понял, что это стонет девушка. Сейдж! Он во весь опор помчался к дороге, идущей от ворот ранчо к большому дому.

На дороге стояла черная машина. Правая передняя дверца была распахнута, из нее торчали ноги девушки, склонившийся над ней парень то и дело оглядывался через плечо.

Дейзи была слишком взволнована, чтобы спокойно сидеть и дожидаться возвращения Джеймса. Ей было необходимо рассказать кому-нибудь о встрече с Тоддом, о появившейся у нее надежде. Она направилась к большому дому. На кухне Альма разговаривала с каким-то юношей.

— Уходи, Ричард, — поспешно сказала она.

Парень поискал глазами, куда бы спрятаться, а когда понял, что скрываться поздно, уставился на Дейзи.

— Он уже уходит, — сказала Альма.

— Зачем же? Пусть остается. На улице холодно. — Дейзи подошла ближе. — Меня зовут Дейзи Такер. — Она протянула ему руку. Его холодный, жесткий взгляд пугал ее, но она заставила себя улыбнуться.

— Джексон, — ответил он, так и не пожав ей руку.

— Ты там, наверное, совсем замерз. Твой дядя сказал, ты живешь в горах. Ты ведь Страж?

— Мой дядя? — переспросил он. На его лице отразилось смятение, но уже через мгновение в глазах вспыхнула ярость.

— Дура! — Ричард схватил мать за рукав. — Я же велел тебе молчать, а ты все Тамми растрепала…

Он отвернулся. Лицо у него пылало, жилы на шее набухли.

— Матери всегда беспокоятся за детей, — сказала Дейзи.

— Мне плевать!

— А я понимаю твою маму. — Возможно, это мой сын, убеждала себя Дейзи, и я должна любить его, несмотря ни на что. — Мой сын пропал в этих горах. Я каждый день о нем думаю.

— Вы его сами потеряли, — презрительно ответил он. — Я знаю. Дядя Тодд мне говорил. Такеры любят только своих коров да деньги. Так ведь, мам?

— Замолчи! — Альму трясло. — Не слушайте его. Он скоро уйдет. Его отец пьет не просыхая, всю жизнь нам испортил. Это, конечно, Ричарда не оправдывает…

— Он замерз, — мягко сказала Дейзи. — Хочешь поесть? — обратилась она к парню.

— Я у Такеров куска не возьму, — огрызнулся он. — Отец нам жизнь не портил. — Он оттолкнул Альму.

Дейзи не выдержала:

— Прекрати!

Вглядываясь в его лицо, она пыталась уловить знакомые черты, но не находила их. В три года близнецы были очень похожи друг на друга, а в этом парне ничто не напоминало Сейдж.

— Не лезьте в наши дела, — сказал он.

— Что я сделала не так? — причитала Альма. — Качала тебя в колыбели, рассказывала сказки.

— Заткнись! Никаких сказок я не помню.

— Я тебя всегда любила. Конечно, я совершала ошибки. — Альма говорила совсем тихо, словно не хотела, чтобы Дейзи слышала. — Надо было больше времени проводить с тобой. Но жизнь с твоим отцом…

Дейзи взглянула на Альму и окончательно поняла, что Ричард — не Джейк. Материнскую любовь ни с чем не спутаешь. Ричард — сын Альмы, в этом не могло быть сомнений.

— Помогите! Мистер, помогите! — заорал парень.

Лежащая на переднем сиденье девушка заходилась в страшном крике. Джеймс пришпорил коня.

Дэвид слышал стук копыт, но продолжал стоять, склонившись над Сейдж, пытаясь помочь ей разродиться. Он много раз видел, как появляются на свет щенки, и, когда начались последние схватки, сразу понял: до дома им не дотянуть.

— А-а-а! — надрывалась Сейдж. — Больно!

— Он вот-вот вылезет. Надо потужиться. Сейдж, ты меня слышишь? Постарайся.

Ее налитое кровью лицо исказилось от муки, стиснув зубы, она тужилась, пытаясь помочь ребенку. Дэвид снял перчатки и подставил руки, готовясь принять младенца. Показалась головка. Она была совсем крошечная, гораздо меньше, чем должна быть у новорожденного.

Дэвид слышал, как мужчина спрыгнул на землю, как захрустел у него под ногами снег, как он прерывисто вздохнул, увидев, что происходит.

— Ей нужна помощь, — сказал Дэвид.

— Я ей займусь. — Мужчина скинул перчатки и занял место Дэвида.

— О Господи… — сквозь зубы простонала Сейдж.

— Все хорошо, дорогая. Осталось совсем немного. Тужься. Ну, ну, еще. Молодец.

Дэвид отошел в сторону. Собаки и котята сбились в кучу возле заднего колеса.

— О-о-о!!!

Мужчина вытягивал младенца, держа его за плечи, и Дэвид увидел то, о чем догадался, едва дотронувшись до его головки: ребенок родился мертвым.

По обветренным щекам мужчины текли слезы. Взяв ребенка на руки, он делал ему искусственное дыхание. Крошечные ручки и ножки безжизненно обвисли, но мужчина все равно пытался его спасти.

— Ну пожалуйста, живи! — хрипло бормотал он.

Дэвид хотел помочь, но не знал как. Мужчина снял меховую куртку и кинул ее Дэвиду, чтобы тот укрыл Сейдж. Потом, перекладывая ребенка с одной руки на другую, стащил с себя фланелевую рубашку.

— Это мальчик или девочка? — спросила Сейдж.

Мужчина вытащил нож и перерезал пуповину. Завернув младенца в рубашку, он возобновил отчаянные попытки его оживить. Глаза горели такой решимостью, что Дэвид даже испугался. Поняв наконец бесплодность своих усилий, мужчина опустился на колени.

— Сейдж… — тихо позвал он.

— Папа.

— Доченька, ты родила мальчика, но он был слишком маленьким и, к сожалению, не выжил.

— Не выжил?

— Он очень красивый. Похож на тебя.

— Можно мне его подержать? — Она протянула руки. — Дай мне его. Как же это, папа… Джейк…

Он передал ей ребенка, поцеловав ее в лоб, и обнял их обоих — свою дочь и своего внука.

— Ей нужен врач, — сказал Дэвид.

— Возьми мою лошадь, а я сяду за руль.

— Так не получится. Животные без меня не могут. Лучше я вас отвезу. Это далеко?

— Пять километров.

Миссия Дэвида подходила к концу. Сейчас он доставит Сейдж и ее отца до дома и уедет.

Спустившись в кухню выпить кофе, Луиза обнаружила там Дейзи и Альму.

Альма смотрела в окно.

— Куда он пойдет? Если б я могла уговорить его вернуться домой, там хотя бы тепло. За что мне такое наказание.

Дейзи подошла к Альме, обняла за плечи. Та стояла как каменная, всем своим видом показывая, что не нуждается в утешении. Дейзи этого словно не замечала.

— Он еще слишком молод. Нельзя ему жить одному в горах.

— Извините, мне надо проверить, как там мистер Такер, — сказала Альма, отстраняясь от Дейзи, и поспешно удалилась.

— Что тут происходит? — спросила Луиза.

— Приходил ее сын.

— Похоже, Альму его визит не слишком обрадовал.

— Странно. Мы с Джеймсом сегодня ездили кататься, и мне было так хорошо, как не было уже… — Она запнулась, подсчитывая годы. — Наверное, потому, что у меня вдруг появилась надежда.

— Ты имеешь в виду себя и Джеймса?

— Не только. Я надеялась на чудо. Вдруг Джейк…

— Джейк? — Луиза совсем запуталась.

— Теперь это уже не важно, — тряхнула головой Дейзи. — У меня есть Сейдж. Даже не представляю, как бы я жила без нее, а сейчас мне кажется, я умру от ожидания.

Выглянув в окно, Луиза увидела подъезжающий к дому черный автомобиль, за которым бежала лошадь Джеймса. Затормозив перед домом, водитель, худой парень в черных джинсах и высоких ботинках, выскочил и, обежав машину спереди, распахнул правую переднюю дверцу.

Затем из машины вышел голый по пояс Джеймс, держа на руках какой-то сверток. Передав его парню, он осторожно поднял сидевшую на переднем сиденье девушку и, прижав ее к груди, понес в дом. Она протянула руки, и парень отдал ей сверток.

Луиза помнила Сейдж совсем крохой, но в доме было много ее более поздних фотографий, и она ее сразу узнала.

— Мне кажется, тебе и не придется больше ждать.

Но Дейзи в кухне уже не было.

— Далтон, — крикнула Луиза, — твоя внучка приехала! — Она пошла к нему в кабинет. Он сидел на полу, прислонившись к своему креслу, с багровым от ярости лицом.

— Луиза! У нас в доме маньяк.

— Сын Альмы. Это он так с тобой обошелся?

— Я думал о тебе. Хотел тебя защитить. Пытался добраться до телефона, чтобы вызвать полицию.

Дейзи хотелось обнять дочь, удостовериться, что это правда, что она действительно рядом. Джеймс нес Сейдж на руках. Взглянув на него, Дейзи не увидела на его лице радости — его глаза смотрели на нее с тоской и печалью.

— Что случилось? — холодея от страха, спросила она.

— Давай сначала войдем в дом.

В первую минуту Дейзи не могла думать ни о чем, кроме Сейдж, и даже не обратила внимания на то, что Джеймс раздет. Но потом увидела, что Сейдж, укрытая его курткой, прижимает к груди что-то, завернутое в его рубашку.

— Ребенок?

Джеймс кивнул.

Они быстро шли по дорожке к дому. На веранде парень, который привез Сейдж, забежал вперед и открыл дверь. Джеймс с дочерью на руках вошел первым. Он понес Сейдж в комнату, а Дейзи на мгновение оказалась лицом к лицу с юношей. У него были зеленые глаза, каштановые волосы, на лбу и щеках виднелись следы каких-то знаков, похожие на татуировку.

— Вы ее мать? — спросил он.

— Да. Я Дейзи Такер. Спасибо вам…

— Сейдж о вас много рассказывала.

Дейзи надо было идти к дочери, но она не могла отвести взгляда от этого парня. Вид у него был серьезный и строгий. Как у шамана, подумала Дейзи. Вглядевшись в рисунки на его лице, она дотронулась до точек над левой бровью. Этот символ был ей знаком.

— Защита?

В его глазах мелькнуло удивление.

— Сейдж говорила, что вы про это знаете. — Он сделал шаг назад, собираясь уйти. Когда он взялся за дверную ручку, Дейзи заметила сову у него на запястье.

— Спасибо, что были с ней рядом.

— Попрощайтесь с ней за меня.

Услышав шаги Дейзи, Джеймс, не оборачиваясь, сказал:

— Ты ей нужна.

Дейзи молча коснулась его руки.

— Где он? — спросил Джеймс. — Этот парень?

— Ушел.

— Я должен его догнать.

Сейдж, укрытая пледом, лежала на кушетке у печи. Прижимая к себе ребенка, она что-то шептала ему на ушко. Стараясь не мешать, Дейзи осторожно присела рядом.

— Мой сын.

— Он очень красивый, — шепнула Дейзи.

— Я с самого начала была уверена, что будет мальчик. — Сейдж дотронулась до его подбородка, поцеловала темные волосики на макушке, потом пригладила их — так мать прихорашивает своего малыша, собираясь им похвастаться. — Я не знала, что ты здесь, — сказала она.

— Как я могла не приехать? Я должна была тебя встретить.

— Хочешь его подержать?

— Очень.

Сейдж передала ребенка матери.

— Я так его люблю, — сказала она, глядя на сына.

— Конечно, дорогая. Иначе и быть не может. — Дейзи прижала его к груди. Господи, какой крохотный! Ее внук, ее и Джеймса.

— Он слишком рано родился. — Сейдж заплакала.

Дейзи закрыла глаза, поцеловала малютку, вспоминая, как держала на руках новорожденных близнецов. По щекам у нее катились слезы: она плакала о дочери, о сыновьях, которых они с ней потеряли.

— Мне очень жаль, что он не выжил, — произнесла она сквозь слезы.

Они сидели обнявшись и плакали. Сейдж держалась за младенца так, словно ждала, что кто-то вот-вот придет и отберет его у нее.

— Как я за тебя волновалась, — сказала Дейзи. — Боялась потерять тебя, как потеряла твоего брата.

— Ты его видела? Того парня, с которым я приехала?

— Видела, — кивнула Дейзи. — А почему ты спрашиваешь?

— Его татуировки похожи на твои рисунки.

Вспомнив сову, зеленые глаза юноши, его каштановые волосы, Дейзи вздрогнула.

— Знаешь, я пыталась убедить себя, что он Джейк. Но, наверное, я все это выдумала. Мне просто хотелось в это верить.

— Он что, напомнил тебе…

— Мне так хотелось, чтобы Дэвид оказался моим братом. Но сейчас это не имеет никакого значения. Сейчас все мои доказательства кажутся мне бредом.

— Какие доказательства?

Сейдж говорила, с трудом превозмогая усталость:

— Я нашла много совпадений. Мы с ним ровесники. Встретились на Западе. Его рисунки похожи на твои. Наверное, мне было приятно думать, что у меня мог бы быть такой брат. Но главное, он знает то слово, которое придает храбрость.

— Какое слово?

— Ну, это имя… Вашаки.

— О господи! — воскликнула Дейзи и со всех ног помчалась на улицу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Джеймс нагнал парня, когда тот уже усаживал в машину своих собак.

— Подожди! Мне надо с тобой поговорить.

— Мы уезжаем. Давай, Петал, поторапливайся.

Одна из собак, пятнистый питбуль, запрыгнула в машину. Джеймс подошел и схватил парня за руку.

— Она назвала тебя Джейком.

— И что с того? Она была не в себе. Меня зовут Дэвид.

— А дальше как?

— Никак. — Он попробовал вырвать руку.

Но Джеймс, помня, что рассказывал Тодд о своем племяннике, скрывающемся где-то на ранчо, сжал ее еще крепче. Как этот парень познакомился с Сейдж? Может, узнал, кто она, и решил воспользоваться случаем и выдать себя за ее брата? У Джеймса не было ответов на эти вопросы. И вообще, многое тут не сходилось. Но по выражению лица мальчишки было видно, что он о Джеймсе не слишком высокого мнения, и это давало повод заподозрить в нем Райделла. Кроме того, Джеймс уже где-то видел эту старую машину.

— Отстаньте! Что вам от меня нужно?

— Тебе нравится мучить животных? — спросил Джеймс.

— Вы что, спятили? Я им помогаю.

Джеймс заглянул в машину и увидел жавшихся по углам собак. Почему они так скулят? Наверняка их кто-то бил.

— Ты врешь.

— На себя бы посмотрели! — огрызнулся парень и попытался оттолкнуть Джеймса.

Этого было достаточно. Джеймс вскипел и отступил на шаг, чтобы удобнее было нанести удар. Жаль, мальчишка маловат ростом.

— Это ты убил бычка? Ты летом стрелял в коров?

— Я же сказал, я животных не обижаю, — ответил Дэвид, потирая запястье. — Зато вы растите телят, заботитесь о них, а потом продаете на мясо.

— Эту часть работы я люблю меньше всего. — Джеймс с интересом посмотрел на парня. Он говорил как человек, имеющий твердые убеждения. Вряд ли такой способен убить бычка и отрезать ему голову.

— Вот и получается, что вы врете. Вам лишь бы денег заработать. Все, кто разводит животных, только об этом и думают. Я знаю, мои родители этим занимались.

— Это их машина?

— Да, — не очень уверенно ответил Дэвид.

— Им известно, что ты ее взял?

— Да.

— А чего это ты делаешь один в наших краях? Наверное, стоит сообщить о тебе в полицию. Эта старушка насквозь проржавела. Должно быть, даже не зарегистрирована. К тому же тебе, я думаю, лет семнадцать, не больше.

— Шестнадцать.

— Всего шестнадцать, и ты вез мою дочь по такой скользкой дороге! А если б вы перевернулись?

— Я ее спас, — сказал Дэвид.

Джеймс обошел машину, открыл дверцу и сел на место рядом с водительским.

— Эй, вы что?

Но Джеймс уже открыл бардачок и, порывшись в нем, вытащил пожелтевший конверт, где лежали документы на машину. Регистрация была давно просрочена. Джеймс хотел отпустить паренька: понятно, что коров убивал не он, а Сейдж он помог, и Джеймс был ему благодарен. Но потом он подумал о его родителях. С ума, наверное, сходят от беспокойства.

— Поедешь домой, приятель. — Он сунул конверт в карман, вытащил ключи из замка зажигания и направился к конюшне.

— Не надо! — Парень бросился вдогонку за Джеймсом.

— Тебе только шестнадцать — рановато одному путешествовать. Родителей бы пожалел.

— Вы ничего не знаете! — В голосе Дэвида слышались и мольба, и угроза. — Отдайте ключи, пожалуйста.

— Иди сюда, — сказал Джеймс, открывая дверь. В конюшне был телефон.

— Я не хочу домой, — взмолился Дэвид.

— Но по телефону ты с ними можешь поговорить?

Джеймс вынул из кармана конверт с документами и собрался достать регистрационную карточку, чтобы узнать имя владельца и позвонить в справочную, но тут во двор въехал грузовик. Сидевший за рулем Пол Марч говорил с кем-то по рации. Увидев Джеймса, он энергично замахал ему рукой.

— Отдайте мне документы, — попросил Дэвид. — Пожалуйста.

— Джеймс! — крикнул Пол, вылезая из кабины. — В большом доме произошла неприятная история.

— Неприятная история?

— Какой-то мальчишка с ружьем. Думаю, тот самый…

Услышав это известие, Джеймс машинально опустил руку, и Дэвид тут же выхватил у него документы и ключи.

Он бежал в сторону Пола, и Джеймс думал, что тот задержит парня. Но его не пришлось останавливать. Увидев Пола, Дэвид замер как вкопанный.

— Дядя Пол? Что ты здесь делаешь?

Не веря собственным ушам, Джеймс остолбенело смотрел на Дэвида и Пола Марча. Пол побледнел.

— Надо бы собрать людей и прочесать территорию, — сказал он, словно не замечая Дэвида.

— Как ты его назвал? — спросил Джеймс мальчишку. Когда тот не ответил, он обратился к Полу: — Как он тебя назвал?

— Не знаю, — буркнул Пол, еще больше бледнея.

Джеймс следил за лицом Дэвида. Увидев Пола, мальчишка обрадовался и даже улыбнулся, а теперь словно окаменел. И вдруг Джеймс вспомнил, где видел эту черную машину. Он повернулся к Полу:

— У тебя был когда-то черный «виллис». Куда ты его дел?

— При чем тут это? Джеймс, тот парень, что убивал наших коров, где-то поблизости. Далтон его видел.

— Ты ведь, кажется, отдал его сестре?

— Джеймс… — Пол нервно облизнул губы.

— Ты отдал свой «виллис» Джун… У ее мужа вроде какая-то ферма неподалеку от Аплтона.

— Собачий питомник, Маршалл разводит собак. А машина тут ни при чем. Парень просто обознался.

Джеймс схватил Дэвида за плечи:

— Как зовут твоего отца?

— Маршалл Крейн, — глядя в землю, ответил Дэвид.

Джеймс внимательно смотрел на мальчишку.

— Почему ты назвал Пола дядей?

— Он брат моей матери.

Неужели такое возможно? Джеймса била дрожь. Цвет глаз, овал лица, контур рта — все в Дэвиде напоминало ему его пропавшего трехлетнего сына.

— Сейдж сама решила называть тебя Джейком?

— Да, — мрачно ответил Дэвид.

— Значит, она поняла.

— Что?

— Родители говорили тебе, что ты их приемный сын?

— Говорили. — Дэвид удивленно поднял на него глаза.

Джеймс подумал про Дейзи, про их двоих детей, про то, как счастливо они могли бы жить все вместе. Могли бы… Он посмотрел на Пола и закричал:

— Зачем?! Зачем ты это сделал?

— Послушай, Джеймс… — спокойным голосом начал Пол. Сколько раз его слова помогали Джеймсу справиться с яростью, тоской, приступами безумия. Он всегда был его лучшим другом.

Внутри у Джеймса все кипело.

— Ты забрал нашего сына! Ты украл Джейка! — Он схватил Пола за горло.

— Хватит, Джеймс! Отпусти! — Пол ловил ртом воздух, пытался сопротивляться. Занес кулак, но Джеймс перехватил его руку и швырнул Пола на землю, головой в снег.

— Ты… — Он ударил его кулаком в зубы.

— Джеймс, остановись. — Пол отплевывался кровью.

— Ты уничтожил мою семью! Я убью тебя!

Пол вырвался и ударил Джеймса под ребра. Тот схватился за нож. Рукоятка была липкой от крови — этим ножом он перерезал пуповину своему внуку. И это его остановило. Мальчик его дочери умер, но есть другой мальчик, и он жив.

Поднявшись на ноги, Джеймс посмотрел на Пола, который с окровавленным лицом лежал на снегу и не шевелился. Джеймс знал: Полу есть что рассказать, но сейчас его не интересовали подробности. Он обернулся к мальчишке.

— Джейк.

— Нет!

— Да. Твоя сестра это почувствовала.

Парень замотал головой:

— Она все придумала.

В этот момент прибежала Дейзи — как была, без куртки, с непокрытой головой. Она бросилась к Дэвиду, но, увидев лежавшего на снегу Пола, застыла на месте и молча взглянула сначала на парня, потом на Джеймса.

— Мне надо тебе что-то сказать, — начала она.

— Мне тоже, — сказал он и обнял ее.

— Красивые у тебя татуировки, — сказала Дейзи.

Он лишь угрюмо хмыкнул, ссутулившись за кухонным столом и всем своим видом показывая, что нисколько ей не верит. Собаки преданно жались к его ногам.

Подружиться с пугливой собакой проще, чем разговорить этого мальчишку, который — она была уже почти уверена — на самом деле ее сын. Она расспрашивала его о том, что он помнит из детства, просила рассказать про свою жизнь, но он упорно отмалчивался.

— Когда я была маленькой, у меня был скотч-терьер. — Ей хотелось услышать его голос, понять, как откликается на него ее душа. Вблизи он очень похож на Сейдж и на Джейка, каким тот должен был стать в шестнадцать лет. Но даже Дейзи его чудесное возвращение казалось слишком невероятным.

— Как зовут эту собаку?

— Плейди.

— Плейди, детка, иди сюда! — Собака не прореагировала.

— Когда мне можно будет уехать? — спросил он. — Почему ваш муж не отдает мне ключи?

Дейзи промолчала. Джеймс нарочно оставил ее наедине с парнем. Сам он был сейчас с дочерью. Но Дэвид — или Джейк — отказывался с ней разговаривать.

— Мне действительно нравятся твои татуировки.

Он пожал плечами, вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Дейзи смотрела на круги и точки на его правом запястье.

— Круги очень важны, индейцы считали, что они защищают от злых духов, — сказала Дейзи.

Дэвид повернул руку, пряча татуировку.

— Мне нравится твоя сова. — Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть рисунок на его руке. — Перья так четко прорисованы, а глаза… Совсем как настоящие!

— Эта сова не настоящая, — буркнул он.

— Но, видимо, ты хорошо знаешь сов.

— Они в Вайоминге повсюду водятся, — ответил он и тут же спросил: — А теперь я могу идти?

Дейзи вздрогнула. Ему всего шестнадцать, и никто не позволит ему сесть за руль. Он должен будет ответить на вопросы полицейских, которые приедут арестовывать Пола Марча. Но потом, если он не захочет остаться, ей никаким способом не удастся его удержать.

Одна из собак заскребла когтями по полу, как будто хотела спрятаться, зарыться поглубже. Дейзи наклонилась к ней, пытаясь справиться с охватившим ее страхом: сможет ли сидящий напротив нее мальчишка хоть когда-нибудь назвать ее матерью. И тут она обратила внимание на замызганную коричневую игрушку в зубах у питбуля.

— А как зовут ту, которая жует игрушку?

— Петал.

— Зачем ей эта игрушка?

— Ей нужно что-то носить в зубах, — угрюмо ответил он.

— Почему? Она что-нибудь потеряла? — В горле у Дейзи встал комок.

— Не знаю.

— Джеймс сказал, у твоего отца — то есть у человека, который тебя усыновил, — собачий питомник. — Дейзи старалась говорить как можно мягче. — Может быть, она тоскует по своим щенкам?

— Может быть, — после долгой паузы согласился он. — Какая вам разница?

У Дейзи к глазам подступили слезы. Она протянула к Петал руку, но та спряталась за ногу хозяина. Тогда Дейзи встала на четвереньки и полезла к ней под стол.

— Петал! — позвала она. — Иди сюда, моя девочка.

— Она не любит чужих, — донесся сверху голос Дэвида. — Она кусается.

— По-моему, меня она кусать не собирается.

Петал держала игрушку очень бережно — так суки таскают своих щенят.

— Ты по ним скучаешь? — шепнула ей Дейзи.

— Не подходите к ней слишком близко.

— А откуда эта игрушка?

Она была сшита из коричневого плюша, и Дейзи разглядела, где у нее некогда были глаза. А на лбу, там, где у коров рога, остались два желтых бугорка.

— Дай мне ее посмотреть. Я ее не заберу.

Тихо заскулив, Петал крепче стиснула зубы.

— Я когда-то видела подобную игрушку. — Дейзи, протянув руку, осторожно провела пальцем по швам на потрепанной морде, по следам, оставшимся от глаз-пуговок, по остаткам желтых рогов.

— Это была корова Джейка, — сказала Дейзи собаке. — Когда он родился, дедушка подарил ему плюшевую корову. Джейк ее очень любил.

Парень, который заглянул под стол, боясь, как бы Петал все-таки не укусила Дейзи, переменился в лице. Открыв рот, он пытался что-то вспомнить.

— Один рог был кривой — из-за того, что Джейк держался за рога, когда целовал ее в морду.

Петал перестала скрести когтями пол и легла, по-прежнему не выпуская из пасти игрушку.

— Корова Джейка… Когда он пропал, я все искала ее и никак не могла найти. И тогда поняла, что он взял ее с собой. Мне было немного легче от того, что я знала: его корова с ним.

Мальчишка что-то пробормотал.

— Это ведь твоя игрушка, да? — спросила его Дейзи. — Ты отдал Петал свою любимую корову.

— Да. Только я не…

— Я тебя очень любила, — сказала Дейзи, гладя Петал по голове и глядя в зеленые глаза Джейка. — И никогда не переставала любить. Ни на одно мгновение.

Он не сводил глаз с ее руки, лежавшей на голове Петал, и вдруг заметил, что собака немного успокоилась, как будто ее утешили слова матери, тоже потерявшей когда-то ребенка.

Саманта Уитни была лучшей акушеркой в Вайоминге. Она жила на ранчо неподалеку от Дубойса, и, когда Джеймс позвонил ей, эта добрая и отзывчивая женщина тут же согласилась приехать.

Пока акушерка занималась Сейдж, а Дейзиразговаривала с Джейком, Джеймс у конюшни беседовал с Куртом Нэшем.

Курту поручили вести расследование. Полицейские уже прочесывали ранчо в поисках Ричарда Джексона. Два человека отправились в Аплтон, чтобы допросить Джун и Маршалла Крейн. Пол сидел в полицейской машине. Когда Джеймс выяснил, что черный «виллис» до сих пор зарегистрирован на имя Пола Марча, тот во всем признался. Джеймсу показалось, Пол в какой-то степени даже рад, что все наконец раскрылось.

— Для тебя это, наверное, тяжелый удар, — сказал Курт. — Вы с Полом столько лет вместе.

— Всю жизнь.

— Иногда думаешь, что знаешь человека, а потом вдруг… — Курт покачал головой. В пятьдесят восемь лет он был крепок и силен, настоящий ковбой, только с полицейским значком. Пока Джейк не исчез, они с Джеймсом были приятелями.

— Ты меня тоже вроде неплохо знал, — сказал Джеймс, — но это не помешало тебе поверить, что я мог поднять руку на собственного сына.

— Сейчас я знаю, что ошибался, но тогда эта версия казалась нам вполне правдоподобной.

— Его забрал Пол. — Джеймс обернулся и взглянул на полицейскую машину. Его лучший друг и помощник, почти что брат. Он был с ним рядом на похоронах матери, нянчился с близнецами.

— Когда допросят Джун и Маршалла Крейн, мы узнаем больше, — сказал Курт. — Просто в голове не укладывается. Он заставил тебя и Дейзи пройти через ад всего лишь потому, что его сестра не могла иметь ребенка.

Пол сказал полиции, что все вышло, можно сказать, случайно. Прошло три дня, как мальчик пропал. Каньон прочесали раз двадцать, заглядывали во все щели, за каждый камень. Под вечер, когда остальные ушли из каньона, Пол решил проверить еще разок.

Услышав, как Джейк зовет на помощь, он сначала решил, что ему почудилось. Голос был едва слышен. Пол откликнулся, попросил мальчика спеть песенку. В конце концов ему удалось отыскать пещеру.

В нее вело отверстие диаметром сантиметров тридцать, которое почти полностью закрывал куст полыни, а сама пещера наклонно уходила вниз. Вход было очень трудно заметить, но, идя на голос Джейка, Пол все-таки его нашел, просунул руку, и тут же за нее ухватилась маленькая ручонка.

Мальчик был обезвожен, к тому же он сильно ударился, когда провалился в пещеру. По дороге на ранчо Пол думал о детях, о том, что только ради них и стоит жить.

Слава богу, у Джеймса и Дейзи оставалась Сейдж, им было кого любить. А вот сестре Пола не повезло. Джун никак не могла забеременеть. Брак у нее был неудачный, но ее муж Маршалл все списывал на то, что она бесплодна.

Потом Джейк потерял сознание, и Пол решил, что лучше будет довезти его до дома на грузовике.

И вот тогда-то ему и пришла в голову эта мысль.

Джейк был в крови и синяках, плакал во сне, и Пол стал убеждать себя, что Джеймс сам виноват: не надо было брать ребенка на пастбище. Посадил трехлетнего малыша на камень и велел никуда не уходить. Естественно, ребенок не смог долго усидеть на месте. А Джеймс чего ждал?

У Такеров всегда было все. Сколько раз отец Пола, выпив несколько кружек пива, заводил разговор о том, как они вечно командуют Марчами.

Такеры имели все — и деньги, и ранчо, и у них еще осталась дочка. К тому же они молоды, у них еще будут дети. А у несчастной Джун не было ничего.

И Пол отвез Джейка в Аплтон. Ему пришлось уговаривать Джун, которая считала, что так поступать нельзя. Зато Маршалл сразу согласился — ему нужен был сын. Джун и Маршалл взяли мальчика к себе и заботились о нем, как о собственном ребенке. «Любили его всем сердцем», — сказал Пол. Но, как часто случается, через год Джун родила сына. Тогда Пол даже подумывал, не вернуть ли Джейка родителям. Но было слишком поздно.

— Он считал, что делает доброе дело. — Курт взглянул на машину, где сидел Пол. — Во всяком случае, пытался себя в этом убедить.

Джеймс тоже смотрел на Пола. Все эти годы он твердил себе, что убьет того, кто забрал у него сына. Но сейчас он не испытывал желания отомстить. После того как он заглянул Джейку в глаза и просто побыл рядом со своими детьми, душа его обрела покой. Прошедших лет не вернуть, но он уже не желал смерти человеку, который их у него украл.

— Бок не болит? — спросил Курт. — Если хочешь, мы добавим обвинение в нанесении телесных повреждений.

— Хватит и похищения.

До суда он Пола Марча больше не увидит. Пожав Курту руку, Джеймс пошел в дом. Под этой крышей наконец собрались все дорогие ему люди. Впервые за годы, прошедшие с тех пор, как лучший друг лишил его сына, Джеймс Такер хотел сказать спасибо.

Он не знал как или кому. Не все у них было безоблачно: Сейдж потеряла ребенка, Джейк, возможно, с ними не останется. Но сейчас вся его семья была в сборе.

Запрокинув голову, Джеймс посмотрел в небо, словно ища на нем подсказку, но не нашел ничего лучше одного короткого слова. Во весь голос он крикнул: «Спасибо!» — и эхо разнесло его по бурым скалам Уинд-Ривер.

ЭПИЛОГ

Пришла весна, и горы стали похожи на огромные пестрые букеты полевых цветов.

— Без снега все выглядит совсем по-другому, — сказала Сейдж.

— Ага, — согласился Джейк.

Она ехала верхом на Скаут, а Джейк на Рейнджере. Старые лошади брели шагом по сочной весенней траве туда, где когда-то была конюшня. Сейдж то и дело наклонялась, чтобы сорвать цветок.

— Может, уже хватит? — спросил он.

— Нет.

— Ты так стараешься, будто это свадьба века.

— Для меня так оно и есть.

Он закурил сигарету. Сейдж хотелось выхватить ее у него изо рта. То, что она терпела во время их безумного путешествия, стало гораздо труднее выносить теперь, когда он был ее братом, который каждые десять минут грозится уйти от них в другую семью.

— Они однажды уже женились, — сказал Джейк. — Зачем им понадобилась вторая свадьба? Они и так спят вместе…

— Как будто это самое главное.

— А что же тогда?

— Какая тебе разница. Ты же не собираешься присутствовать на церемонии, — холодно ответила Сейдж.

Джейк выпустил струйку дыма и некоторое время ехал молча. С цветами она действительно немного перестаралась. По мере приближения торжественного дня она заставила мать заказать целое море белых роз. И сегодня они с Дейзи и Луизой все утро расставляли вазы с цветами по всему дому.

Сейдж покосилась на Джейка. Мама объясняла ей, что хоть он и ее родной брат, но вырос вдали от семьи и еще нескоро забудет все, что ему пришлось пережить.

И все же ей очень хотелось, чтобы он пошел на свадьбу. Отказавшись на ней присутствовать, он всех расстроил. Его так называемые приемные родители сидели в тюрьме, но при желании он мог уйти жить в семью, которую определят органы опеки, и часто говорил, что так и сделает.

Джейк держался особняком, занимался в основном своими собаками, которым нашли место в конюшне. Школу по большей части прогуливал, а когда все-таки туда приходил, то думал только о чем-то своем. Ему нравился запах лошадей и соломы, и спать он предпочитал в конюшне.

Они подъехали к тому месту, где прежде стояла конюшня — от нее осталось только несколько серых столбов, торчавших из высокой травы. Сейдж свободной рукой обхватила Скаут за шею и соскользнула на землю. Взяв лошадей под уздцы, Джейк пошел следом за сестрой. С минуту она молча смотрела на полусгнившие доски и балки.

— Здесь умерла наша бабушка.

— Только при Луизе такого не говори, — сказал Джейк. — Она считает нашей бабушкой себя.

Сейдж кивнула. Она знала, что ему сразу понравилась Луиза, ее резковатые манеры и независимый характер.

— Прямо здесь? — спросил Джейк.

— Да. Папа пытался ее спасти, но не смог.

— О господи, — пробормотал он.

Сейдж думала о матерях, которые умирают слишком рано, о детях, которые умирают, не успев родиться. Раздвинув траву, она нашла узенькую тропинку, шедшую к двум каменным крестам. Трава вокруг них была аккуратно выкошена — отец приезжал сюда раз в неделю, следил, чтобы могилы не заросли.

Опустившись на колени, она поцеловала землю возле креста, под которым лежал ее сын. От травы пахло свежестью — так, наверное, пахла бы его кожа.

— Ты нас всех соединил, — прошептала она.

Она отобрала немного цветов из огромной охапки, часть отдала Джейку, посмотрела, как он кладет их на могилу ее сына.

Второй букет Сейдж положила к кресту, под которым покоилась бабушка. Как ей хотелось, чтобы Розалинда знала — сегодня у ее сына Джеймса Такера счастливый день.

— Ну что, пошли? — сказал Джейк.

Сейдж вытерла слезы.

— Боишься, я опоздаю на свадьбу?

— Подумаешь, свадьба…

— А может, тебе понравится.

— Да нет, я лучше смотаюсь в Ландер. Хочу присмотреть машину, на которой я отсюда уеду.

— Это можно сделать и в другой день, — заметила Сейдж, садясь в седло.

Они поехали к дороге, и Сейдж увидела новую вывеску, сверкавшую на солнце золотыми буквами.

— Ранчо ДД, — прочла она.

— Поверить не могу, что дед сменил название.

— Джеймс и Дейзи.

— По крайней мере Луиза довольна. Думаю, ей не нравилось, что в названии присутствует имя Розалинды.

— А я до сих пор не могу поверить, что они с дедушкой поженились без свадьбы, — сказала Сейдж.

— Так уж им захотелось.

— Далтон, видно, решил, что это очень романтично, — пригласил судью, чтобы официально сменить название ранчо, а потом, как бы между делом: «Да, кстати, вы не могли бы нас поженить?» Бедная Луиза.

— С Луизой все в порядке, — сказал Джейк. — Она обещала, что возьмет меня в «Дилижанс» послушать песню, которую она об этом написала.

— Как она называется?

— «Я — миссис Такер».

— Можно и мне с вами?

— Нет, в этот раз мы поедем вдвоем. Так она сказала.

— Тебе слишком много позволяют. Все из кожи вон лезут, чтоб тебе угодить, чтоб ты почувствовал себя счастливым, а ты даже на свадьбу не идешь.

— А ты разве не счастлива?

Сейдж, с трудом сдержав улыбку, пожала плечами и ничего не ответила.

Дейзи сидела в спальне за туалетным столиком, а сестра делала ей прическу. Хатауэй заплела волосы во французскую косу и теперь вставляла в нее маргаритки.

— Не слишком туго? На висках не тянет?

— Все замечательно, — засмеялась Дейзи.

— Я бы хотела, чтобы Джеймс тебя узнал, когда ты будешь говорить «да».

Сама Хатауэй выглядела изумительно — в широкой желтой юбке и белой блузке с открывающим плечи вырезом. Она надела кольца и браслет с бирюзой из собственного бутика, ожерелье, сделанное Дейзи, и жемчужные серьги их матери. Ей очень шло такое смелое сочетание разных стилей.

— Хат, тебе не кажется, что это смешно? Зачем только мы устроили настоящую свадьбу…

— А какую надо было устраивать? Фиктивную? Нет, Дейзи, уж если кто и заслуживает такого праздника, так это вы с Джеймсом.

— Я тоже так думаю. — Дейзи взглянула на стоявшую на столике фотографию. Луиза сделала снимок всего три недели назад. Дейзи, Джеймс, Сейдж и Джейк стоят у загона, и у всех, кроме Джейка, улыбки до ушей. — Надеюсь, он все-таки придет.

— Джейк? Он сделает так, как сам захочет.

Хатауэй была хорошей сестрой и любящей теткой. Сейдж она всегда обожала, а теперь была готова изливать свою любовь и на Джейка.

Дейзи задумалась о сыне: в школу ходить отказывается, ночует в конюшне. Она представила себе, каково ему было жить на какой-то ферме, где устроили собачий питомник. Сколько лет им обоим — всем им — пришлось страдать. И раны у Джейка еще не затянулись.

— Знаешь, иногда мне хочется убить Пола Марча.

— Я тебя очень хорошо понимаю, — кивнула Хатауэй.

— Джеймсу я все время говорю, что мы должны всех простить, а со своими чувствами справиться не могу — это сильнее меня.

— Ну и не справляйся. — Хатауэй положила руки на плечи Дейзи, словно хотела освободить сестру от ненависти к человеку, укравшему у нее сына. — Прочувствуй все до конца, а потом забудь.

— Как бы я хотела вернуть эти годы, — прошептала Дейзи.

— Вот и вернешь, насколько возможно, снова выйдя замуж за Джейка.

Дейзи вытерла слезы, и Хатауэй, отругав ее за то, что она размазала тушь, стала поправлять ей макияж.

— Я теперь опять буду жить на Западе, — сказала Дейзи. — На ранчо.

— М-м-м, — промычала Хатауэй.

— А ты будешь к нам часто приезжать.

— Само собой.

Дейзи взглянула на себя в зеркало. Подумала о Хрустальном озере, о багровых скалах, о горах Уинд-Ривер. Здесь Джеймс, здесь ее дети. Это их дом. И здесь она хочет жить — на земле, подарившей ей вдохновение и мечты.

— Я хочу тебя кое о чем попросить. Если увидишь Джейка, попробуй уговорить его прийти.

— А он и так придет. — Хатауэй снова занялась прической. — Я это точно знаю.

— Откуда? — Дейзи посмотрела на сестру в зеркало, заглянула в ее насмешливые, понимающие глаза.

— Да оттуда, что я старшая сестра, — ответила Хатауэй и улыбнулась. — Я все знаю.

Джеймс стоял в конюшне и завязывал галстук. Его отец, уже облаченный в черный смокинг, сидел на стуле, а рядом с ним, в ярко-синем смокинге, стоял Тодд.

Тодду, похоже, было приятно, что его позвали на праздник. Кто мог подумать, что на свадьбе Джеймса и Дейзи будет столько Райделлов? Однако сегодня тут были и Тодд, и Тамми с детьми, и Рут с Эммой, и, конечно, Луиза.

Идея принадлежала Дейзи. Она спросила Джеймса, не хочет ли он пригласить Райделлов. Луиза теперь стала полноправным членом семьи Такеров, и двум кланам давно пора забыть старые ссоры.

— Ты только посмотри, — сказал Далтон. — Такеры и Райделлы сошлись в одном месте, и никто никого не собирается убивать.

— Неужели чудеса никогда не кончатся? — рассмеялся Тодд.

— Пока с нами Дейзи — нет, — сказал Джеймс.

— Я знаю, это не ты придумал нас позвать, но все равно я очень рад, что я здесь.

Луиза давно уже ушла дать указания музыкантам, и Далтон встал и отправился на поиски супруги. Тодд хотел было идти за ним, но Джеймс его задержал.

— Я должен перед тобой извиниться.

— За что? — изумился Тодд.

Джеймс откашлялся.

— Я был к тебе несправедлив. Все эти годы я считал, что это ты украл у меня сына.

— Я это знал, но понимал, что никакие слова не помогли бы мне тебя переубедить.

— У меня были причины так думать.

— Наша старинная вражда. Мы сами ее разжигали. Кстати, я хотел тебе сказать: Альма очень переживает из-за того, что натворил Ричард, и хочет возместить тебе убытки.

— Это совершенно ни к чему.

— Нет, она хочет заплатить за коров, которых он убил.

— Мне ее деньги не нужны, — твердо сказал Джеймс. — Мне жаль Альму. Она потеряла сына, а уж я-то хорошо знаю, что это такое.

— Все эти истории Ричарду рассказывал я, — признался Тодд. — Правда, я не думал, что они на него так подействуют. Захотел вернуть эту землю и назначил себя ее стражем. Наверное, и за это ты меня винишь.

— Твоего племянника мне тоже жалко, и я надеюсь, ему помогут. А тебя я не виню. Я и так винил тебя слишком во многом. Прости, Тодд.

— Все в порядке, Джеймс.

Мужчины пожали друг другу руки. Джеймс был рад, что неприятный разговор окончен.

— Твой сын доволен, что вернулся домой? — спросил Тодд, когда они вышли на залитый солнцем двор.

— Джейк? — Джеймс не знал, что ответить. — Думаю, да. Надеюсь, что да.

Закаленное сердце ковбоя щемило от боли из-за того, что его сын отказался прийти на свадьбу родителей.

Сейдж с Джейком были уже совсем рядом с ранчо, они слышали доносившуюся оттуда музыку, видели раскинутый во дворе огромный синий с золотом шатер.

Сейдж заслонила ладонью глаза от солнца.

— Все уже там. Все, кроме нас.

— Да, — тихо ответил Джейк.

— Ты ведь тоже член семьи. — Она понимала, что идет по лезвию бритвы, одно неверное слово, и он разозлится.

— Хватит, Сейдж.

Она вдруг придержала лошадь.

— Послушай!

— Я и так слышу. — Джейк тоже остановился.

Музыканты разыгрывались, а Луиза репетировала свадебную песню, которую написала для Джеймса и Дейзи. Она называлась «Вместе навсегда». Джейк улыбнулся, слушая, как ее сильный голос разносится над зеленым лугом.

— Я не про Луизу, — сказала Сейдж. — Слушай!

Обычно это происходит раньше, но это были они, дикие гуси. Задрав головы, близнецы смотрели на летящий в небе огромный косяк. В лучах солнца крылья птиц казались белоснежными. Их крики и шум их крыльев заглушали все остальные звуки, даже пение Луизы.

— Сколько их? Сто?

— Тысяча.

Они оба знали историю о диких гусях, о том, как отец во второй раз сделал маме предложение, когда увидел их зимой. Сейдж глядела на птиц со слезами на глазах, а когда обернулась к Джейку, увидела, что брат привстал на стременах.

— Эге-гей! — закричал Джейк.

— Гуси тебя не услышат, — засмеялась она.

— Я не им кричу.

— А кому?

— Эге-гей!

Джеймс стоял у загона и с кем-то разговаривал.

— Они вернулись! — крикнул Джейк.

— Ты это папе? — удивилась Сейдж, и сердце ее радостно забилось.

— Оркестр слишком громко играет. Он меня не слышит.

— Так давай громче, Джейк! Громче!

— Папа! — заорал он, показывая на небо. — Мама! Они вернулись!

И тут отец обернулся. Даже издалека Сейдж видела, что его лицо расплылось в счастливой улыбке — он услышал, как Джейк назвал его папой.

Мама высунулась из окна, ее фата развевалась на ветру. Сейдж помахала ей букетом полевых цветов, но она этого не заметила — и отец, и мать, задрав головы, смотрели вверх, на диких гусей.

— Они вернулись! — во весь голос кричал Джейк Такер. Он тоже улыбался и махал руками. Так радуется тот, кому приятно быть частью семьи, в преданиях которой есть и дикие гуси, и Вашаки; тот, кто вместе с сестрой едет на свадьбу своих родителей. Тот, кто очень хочет услышать, как они скажут друг другу «да».

Луанн Райс 

«Я знаю, что существует неразрывная связь с людьми, которых мы любим, и в этом мире, и в ином», — говорит Луанн Райс, и слова ее перекликаются с тем, во что верит Дейзи Такер, героиня романа «Страна мечты». Родители Райс умерли, но она по-прежнему ощущает их присутствие в старом доме в Коннектикуте, где она росла и где до сих пор проводит по нескольку месяцев в году, приезжая из Нью-Йорка.

Почему же писательница, всю жизнь прожившая в восточных штатах, выбрала местом действия своей книги Вайоминг? «Туда переехал мой близкий друг, — рассказывает она. — Я приехала к нему в гости, и меня околдовали эти удивительные горы, эти бескрайние просторы». И это тоже роднит Райс с ее героиней. А еще Райс обожает животных и приютила у себя трех бездомных кошек.

ПРОЩАЯСЬ НАВСЕГДА Мэри Хиггинс Кларк

Нелл утратила душевный покой, на карту поставлено ее будущее. Она хочет только одного — узнать правду. Но с каждым следующим шагом она все безнадежнее теряется в зловещем лабиринте обманчивых отражений.

ПРОЛОГ

Пятнадцатилетняя Нелл Макдермот развернулась и поплыла к берегу. Она осмотрелась вокруг, вбирая в себя ослепительный солнечный свет, безоблачное небо, свежий бриз, соленые пенящиеся волны, и ее захлестнул молодой восторг. Она пробыла на острове Мауи не больше часа, однако уже пришла к выводу, что здесь ей нравится больше, чем на Карибах, где дед ежегодно собирал семью на рождественские каникулы.

Впрочем, называть это «семьей» было некоторым преувеличением. Уже четвертый год их семья состояла из деда и ее самой. Пять лет назад Корнелиус Макдермот, легендарный конгрессмен от штата Нью-Йорк, был вызван с заседания Палаты представителей, чтобы услышать сообщение о том, что его сын с невесткой, оба антропологи, работавшие в бразильских джунглях, разбились на арендованном самолете.

Корнелиус Макдермот немедленно вылетел в Нью-Йорк забрать Нелл из школы. Эту новость он должен был сообщить ей сам. Он нашел плачущую внучку в кабинете медсестры.

— Утром, когда мы пришли с перемены, я вдруг почувствовала, что папа с мамой здесь, рядом, что они пришли проститься, — сказала Нелл, когда он ее обнял. — На самом деле я их не видела, но почувствовала, что мама поцеловала меня, а папа провел рукой по волосам.

В тот же день Нелл и экономка, присматривавшая за ней в отсутствие родителей, переехали в особняк на 79-й Восточной улице, где родился ее дед и вырос отец.

Эти воспоминания пронеслись в голове Нелл, когда она повернула к берегу, где под зонтом в шезлонге сидел дед, который неохотно позволил ей пойти искупаться, прежде чем они распакуют чемоданы.

— Не заплывай далеко, — предупредил он, открывая книгу. — Уже шесть часов, спасатели уходят.

Даже отсюда, с большого расстояния, Нелл видела, что он поглощен чтением. Но она знала, это продлится недолго: вскоре дед проголодается.

Вдруг Нелл швырнуло в сторону и закружило. Что это? Берег исчез из виду, ее мотало из стороны в сторону, затягивало на дно. Она в испуге открыла рот, чтобы позвать на помощь, но тут же глотнула соленой воды и начала задыхаться.

Течение! В гостинице она случайно подслушала чужой разговор. На другой стороне острова два парня утонули, потому что боролись с течением, вместо того чтобы позволить ему вынести себя на спокойное место.

Но, несмотря на это, руки Нелл отчаянно били по воде. Не сопротивляться было выше ее сил: волны тянули ее вниз, на дно, уносили прочь от берега. «Я не могу позволить, чтобы меня унесло! — в ужасе подумала она. — Не могу! Если меня унесет, у меня не хватит сил вернуться». Ей с трудом удалось разглядеть вдали яркий полосатый зонтик.

— Помогите! — негромко крикнула она, но тут же соленая вода заполнила рот, не давая дышать.

В отчаянии Нелл перевернулась на спину и раскинула руки. Через секунду она вновь боролась с течением, которое уносило ее все дальше от берега.

«Не хочу умирать! — твердила она про себя. — Не хочу».

— Помогите! — крикнула она опять и начала всхлипывать.

И вдруг все кончилось, так же внезапно, как началось. Невидимые пенистые цепи ослабли. Течение отпустило ее.

«Не возвращайся назад, — приказала она себе. — Нужно обогнуть течение».

Но она выбилась из сил. А берег был слишком далеко. Ей никогда до него не доплыть. Вода была теплой, как одеяло. Ее потянуло в сон.

Плыви, Нелл. Ты справишься!

Голос матери умолял ее не сдаваться.

Нелл, двигайся!

Настойчивый голос отца придал ей сил.

Слепо подчинившись приказу, Нелл отплыла в сторону и направилась к берегу, огибая опасное место. При каждом вдохе она всхлипывала, каждое движение давалось с огромным трудом, но она упорно плыла вперед.

Через несколько минут, на грани полного изнеможения, Нелл нырнула в волну, которая подхватила ее, понесла и швырнула на твердый мокрый песок.

Сильные руки поставили ее на ноги.

— Я шел, чтобы позвать тебя, — произнес Корнелиус Макдермот. — На сегодня с плаванием покончено, юная леди. На пляже поднимают красный флаг. Говорят, где-то поблизости опасное течение.

Нелл молча кивнула, ее колотила дрожь.

На лице Макдермота появилось озабоченное выражение. Стянув с себя махровый халат, он накинул его на плечи Нелл.

— Ты замерзла. Не нужно было так долго сидеть в воде.

— Спасибо, дедушка. Все в порядке.

Нелл не собиралась рассказывать деду о том, что с ней случилось. Особенно ей не хотелось говорить, что она опять общалась со своими родителями.

СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ ЧЕТВЕРГ, 8 ИЮНЯ Глава 1

Выйдя из своего дома на углу Парк-авеню и 73-й улицы, Нелл быстрым шагом направилась к офису своего деда, расположенному на пересечении 72-й улицы с Иорк-авеню. Из полученной от него записки она поняла, что история с Бобом Горманом перешла в решающую стадию. Предстоявшая встреча ее не радовала.

Погрузившись в собственные мысли, Нелл не замечала восхищенных взглядов, которыми провожали ее прохожие. Стройное тело спортсменки, коротко стриженные каштановые волосы, закудрявившиеся от влажного воздуха, темно-синие глаза и полные губы. Нелл, часто посещавшая публичные мероприятия вместе с дедом, как-то с сожалением отметила, что в репортажах ее обычно называют «привлекательной».

— Называть девушку привлекательной — значит подразумевать: «Смотреть особенно не на что, но какая яркая личность!» Меня ни разу не назвали «сногсшибательной», — пожаловалась она деду.

Как и следовало ожидать, он ответил:

— Ради бога, не говори глупостей. Скажи спасибо, что у тебя есть голова на плечах и ты умеешь ею пользоваться.

В восемьдесят два года Корнелиус Макдермот почти не утерял энергии, благодаря которой он сделался одним из самых известных конгрессменов. В тридцать лет он был избран в Палату представителей от родного Манхэттена и оставался на этом месте пятьдесят лет, отвергая все предложения баллотироваться в Сенат. Когда ему стукнуло восемьдесят, он принял решение больше не выставлять свою кандидатуру.

Уйдя из Палаты представителей, Макдермот открыл консультативный центр и зорко следил за тем, чтобы город и штат Нью-Йорк оставались в сфере влияния его партии. Конгрессмена Макдермота знали все, и, когда он появлялся на улице, люди приветствовали его с любовью и уважением.

Как-то раз он пожаловался Нелл:

— Я не могу и носу высунуть из дома, не убедившись, что готов предстать перед камерой.

На что она ответила:

— Если бы тебя перестали узнавать на улице, тебя хватил бы инфаркт, и ты сам прекрасно об этом знаешь.

Добравшись до офиса деда, Нелл помахала рукой дежурному и направилась в кабинет.

— Как у него настроение? — спросила она Лиз Хэнли, его давнишнюю секретаршу.

Лиз, красивая шестидесятилетняя женщина с темными волосами и строгим выражением лица, закатила глаза.

— О господи, неужели так плохо? — вздохнула Нелл, тихонько постучала в дверь кабинета и вошла.

— Ты опоздала, Нелл, — проворчал Корнелиус Макдермот, поворачиваясь к ней.

— Нет, если верить моим часам. Сейчас ровно три.

— Я просил тебя прийти к трем.

— Мне нужно было дописать свою колонку. А где твоя знаменитая улыбка, от которой тают сердца избирателей?

— Сегодня мне не до улыбок. Садись. — Макдермот указал на диван, стоявший у углового окна, откуда открывался великолепный вид на его бывший избирательный округ.

Сев на диван, она с тревогой посмотрела на Корнелиуса. В его голубых глазах сквозила непривычная усталость. Даже копна седых волос сегодня казалась не такой густой. Под ее взглядом дед повел плечами, словно стараясь стряхнуть невидимую ношу. Нелл подумала, что он впервые выглядит на свой возраст, и у нее сжалось сердце.

— Нелл, у нас крупные неприятности, и ты должна нам помочь. После того как этого проныру Боба Гормана выдвинули на второй срок, ему предложили возглавить недавно образованную Интернет-компанию. Он, разумеется, никуда не уйдет до выборов, но говорит, что не может жить на зарплату конгрессмена.

Нелл ждала, что последует дальше. Дошедшие до нее слухи, что Горман не останется на второй срок, подтвердились.

— Нелл, есть только один человек, который может занять это место. — Макдермот нахмурился. — Ты должна была сделать это два года назад, когда я ушел в отставку, и ты об этом знаешь. — Он помолчал. — Политика у тебя в крови. Ты с самого начала этого хотела, но Эдам тебя отговорил. Не позволяй ему сделать это во второй раз.

— Мак, ради бога, не нападай на Эдама.

— Ни на кого я не нападаю, Нелл. Я хорошо тебя знаю. Я с детства готовил тебя к своей работе. Я не был в восторге, когда ты вышла замуж за Эдама Колиффа, но это я помог ему обосноваться в Нью-Йорке, устроив в одну из лучших архитектурных фирм. — Макдермот плотно сжал губы. — Я чувствовал себя не слишком удобно, когда через три года Эдам ушел от них, забрав с собой их главного секретаря, и открыл собственное дело. Но Эдам с самого начала знал мои планы относительно тебя и твои собственные планы. Почему он передумал?

— Мак, мне нравится вести колонку в газете.

— Согласен, ты пишешь прекрасные статьи. Но этого для тебя недостаточно, и ты сама это понимаешь.

— Послушай, я не хочу баллотироваться не потому, что этого не одобряет Эдам. Мы с ним хотим иметь детей. Он предложил пока повременить с карьерой. Через десять лет мне будет только сорок два. Прекрасный возраст для кандидата.

— Нелл, через десять лет о тебе забудут. Время не ждет. Пойми. Ты хочешь добиться успеха. — Мак наклонился вперед. — Лови момент. Если ты не сделаешь этого сейчас, потом будешь жалеть всю жизнь. Когда Горман подтвердит отказ от участия в выборах, начнется борьба за выдвижение. Я хочу, чтобы комитет по выдвижению кандидатов поддержал тебя с самого начала.

— Когда Горман объявит о своем решении?

— На ежегодном торжественном обеде, тридцатого числа. Вы с Эдамом будете там присутствовать. Горман со слезами на глазах скажет, что решение далось ему с трудом. Потом он вытрет глаза, укажет на тебя и сообщит, что ты, Корнелия Макдермот Колифф, собираешься выставить свою кандидатуру. «На пороге третьего тысячелетия Корнелия приходит на смену Корнелию». — Мак широко улыбнулся. — Это вызовет бурю аплодисментов.

Нелл с чувством сожаления вспомнила, что два года назад, когда Боб Горман выдвинул свою кандидатуру, ею овладело непреодолимое желание оказаться на его месте. Мак был прав. Если она сейчас не выйдет на политическую авансцену, потом будет поздно.

— Что случилось с Эдамом, Нелл? У вас испортились отношения?

— Нет. — В подтверждение своих слов Нелл выдавила из себя улыбку.

Когда это случилось? — подумала она. Когда Эдам сделался рассеянным, даже отчужденным? Поначалу он вежливо уходил от ее озабоченных вопросов. Теперь она почувствовала, что в нем зреет раздражение. Совсем недавно она напрямик объявила ему, что если между ними возникли серьезные проблемы, то она имеет право об этом знать.

— Где сейчас Эдам? — спросил ее дед.

— В Филадельфии, выступает на архитектурном семинаре. Завтра вернется.

— Мне нужно, чтобы он присутствовал на обеде, стоял рядом с тобой и аплодировал твоему решению. Поняла?

— Вряд ли его аплодисменты будут бурными.

Когда они только поженились, Эдам с воодушевлением отнесся к тому, что Нелл останется личным помощником Мака. Но после отставки деда он переменил точку зрения.

— Нелл, у нас появился шанс начать жизнь, которая не вертится вокруг всемогущего Корнелиуса Макдермота, — сказал Эдам. — Мне надоело, что ты у него на побегушках. Если ты станешь участвовать в выборной кампании, он тебе шагу не даст без него ступить. — В голосе Эдама звучала мольба. — Ты ничего не видала в жизни кроме политики. «Джорнел» предлагает тебе вести постоянную колонку. Откажись от участия в выборах, Нелл.

Теперь, обдумывая предложение деда, Нелл призналась себе: комментировать политические события ей было недостаточно. Она хотела в них участвовать.

Наконец она сказала:

— Мак, давай начистоту. Эдам мой муж, я люблю его. А тебе он никогда не нравился.

— Это неправда.

— Тогда сформулируем иначе. С тех пор как Эдам основал собственную фирму, ты на него взъелся. Если я выставлю свою кандидатуру, нам с тобой придется проводить гораздо больше времени вместе. Ты должен обещать мне, что будешь обращаться с Эдамом так, как ты хотел бы, чтобы обращались с тобой.

— А если я прижму его к своей груди, ты станешь баллотироваться?

Через час Нелл покинула кабинет деда, твердо пообещав выдвинуть свою кандидатуру.

Джед Каплан в третий раз проходил мимо архитектурного бюро «Колифф и К°» на 27-й улице. В витрине был выставлен макет, приковавший к себе его внимание: сорокаэтажный жилой, торговый и офисный комплекс, над которым возвышалась башня с золотым куполом. Откровенно постмодернистское здание с фасадом из белого известняка составляло разительный контраст с теплым цветом кирпичной башни.

Джед сунул руки в карманы джинсов и нагнулся к витрине, почти касаясь лицом стекла. Случайный прохожий не обратил бы внимания на этого ничем не примечательного мужчину. Среднего роста, худощавый, с короткими светлыми волосами.

Однако его наружность была обманчивой: под старым свитером скрывалось крепкое, мускулистое тело. Кожа загрубела от солнца и ветра. Вдобавок, когда люди встречались с ним взглядом, им становилось не по себе.

Большую часть жизни тридцативосьмилетний Джед болтался по свету. Последние пять лет он пропадал где-то в Австралии и, вернувшись домой, узнал от овдовевшей матери, что та продала дом и прилегающий к нему небольшой участок земли на Манхэттене, который принадлежал их семье на протяжении четырех поколений. Между ними произошла бурная ссора.

— Что мне оставалось делать? — оправдывалась мать. — Здание разваливалось, налоги росли, жильцы съезжали. От меховой торговли одни убытки. Теперь не одобряют тех, кто носит меха.

— Отец собирался оставить дом мне! — закричал Джед. — Ты не имела права его продавать!

— Отец надеялся, что ты станешь хорошим сыном, надеялся, что ты осядешь на одном месте, женишься и найдешь хорошую работу. Но ты даже не приехал, когда я написала, что он при смерти. — Она заплакала. — Эдам Колифф хорошо мне заплатил. Я до конца дней буду спать спокойно и не беспокоиться о счетах.

С растущим чувством горечи Джед рассматривал макет комплекса. Он ухмыльнулся, прочтя надпись: «ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ЗДАНИЕ, ЗАДАЮЩЕЕ ТОН САМОМУ РОСКОШНОМУ ЖИЛОМУ РАЙОНУ НА МАНХЭТТЕНЕ».

Эту башню собираются возвести на земле, которую мать продала Эдаму Колиффу. Участок стоил целое состояние, подумал Джед. И Колифф убедил мать, что этот участок нельзя использовать, потому что он соседствует с этой старой развалиной — с архитектурным памятником, усадьбой Вандермееров. Но усадьба сгорела, а воротила застройщик Питер Ланг купил опустевший участок, соединил его с участком Капланов и получил первоклассную площадку для строительства.

Джед слышал, что усадьба Вандермееров сгорела из-за того, что туда забралась какая-то бродяжка и развела в камине огонь, чтобы согреться. Почему она не сожгла этот вонючий дом до того, как Колифф прибрал к рукам мою собственность? Джод пришел в ярость. Я доберусь до Колиффа, пообещал он. Клянусь богом, я до него доберусь. Если бы мы остались владельцами участка после того, как эта старая развалюха, эта поганая историческая достопримечательность сгорела, мы получили бы за него миллионы.

Он резко отвернулся от витрины и пошел на юг. В семь часов он стоял у бухты перед Всемирным финансовым центром и с завистью глядел на роскошные яхты, качавшиеся на волнах прилива.

Его внимание привлекла пятнадцатиметровая океанская яхта. По корме шла надпись: «Корнелия II».

Яхта Колиффа, подумал Джед.

С того времени как Джед вернулся в Нью-Йорк, он приходил сюда много раз и всегда думал об одном и том же: что бы такого сделать с этим мерзавцем и его драгоценной яхтой?

После окончания архитектурного семинара Эдам Колифф отправился пообедать с двумя коллегами. На обеде Уорд Бэттл подтвердил слухи о том, что в отношении архитектурной фирмы «Уолтерс и Арсдейл», где раньше работал Эдам, начато расследование по подозрению в финансовых махинациях и получении взяток от подрядчиков.

— Насколько мне известно, это только верхушка айсберга, Эдам. Похоже, тебе как бывшему служащему придется отвечать на множество вопросов. Я просто хотел тебя предупредить. Возможно, Макдермот замолвит за тебя словечко.

Мак станет мне помогать? — подумал Эдам. — Как бы не так. Решив, что я замешан в махинациях, он только подольет масла в огонь.

— Мне не о чем беспокоиться, — ответил он Бэттлу. — Я был там мелкой сошкой.

Вскоре после знакомства с Эдамом Корнелиус Макдермот как-то заметил с улыбкой:

— Ты великолепный пример того, как обманчива бывает внешность. Ты родом из захолустного городка в Северной Дакоте, но выглядишь и говоришь, как выпускник Йеля. Как тебе это удалось?

— По-вашему, я должен ходить в комбинезоне и с граблями в руках? — огрызнулся Эдам.

— Не обижайся, — проворчал Мак. — Я хотел сделать тебе комплимент.

Мак был бы доволен, если бы Нелл вышла замуж за выпускника Йельского университета, подумал Эдам.

Было почти два часа ночи, когда тихими, осторожными шагами он вошел в квартиру и включил свет в холле. Открыв дубовый шкаф, Эдам вытащил бутылку «Чивас ригал» и щедро плеснул в стакан.

Посидев с виски на диване в гостиной, он пошел в комнату для гостей переодеться, затем аккуратно разложил одежду, приготовленную на завтра. На цыпочках войдя в спальню, Эдам юркнул в постель. Судя по ровному дыханию Нелл, он ее не разбудил.

ПЯТНИЦА, 9 ИЮНЯ Глава 2

Лайза Райан проснулась задолго до того, как зазвонил будильник, поставленный на пять утра. Джим опять провел беспокойную ночь, метался и бормотал во сне. Она почти не спала, а впереди еще долгий рабочий день. Она была маникюршей, и на сегодня к ней записалось много народу, то есть освободится она не раньше половины шестого.

Все их неприятности начались, когда Джим потерял работу. Босс услышал, как он говорил другому рабочему, что кто-то у них в фирме нечист на руку — качество бетона, который они мешали, было гораздо хуже указанного в документах. После этого, куда бы он ни обращался, ему неизменно отвечали: «Простите, мы не нуждаемся в ваших услугах».

Джим стал нервным и злым. В конце концов ему сообщили, что его заявление в «Колифф и К°» передано в строительную компанию Сэма Кроза. Вскоре он получил работу, но его эмоциональное состояние, вопреки ожиданиям Лайзы, не улучшилось.

Джим то срывался и орал на нее и детей, то извинялся со слезами на глазах. Он стал выпивать. Лайза попыталась объяснить ему, что у них перерасход по кредитным карточкам. Но это не произвело на него никакого впечатления. Кажется, ему теперь ни до чего не было дела.

Лайза с Джимом по-прежнему жили в маленьком домике в Куинсе. Поженившись тринадцать лет назад, они рассчитывали пожить в нем только первое время. Но за шесть лет у них родилось трое детей, и купить двухъярусные кровати оказалось проще, чем большой дом.

Зазвонил будильник.

— Джимми. — Она потрясла мужа за плечо. — Джимми.

Наконец ей удалось его разбудить. Он еле слышно пробормотал: «Спасибо, детка» — и исчез в ванной.

Лайза встала с постели и подошла к окну. День обещал быть погожим. Она закрутила русые волосы в узел, скрепила шпильками и потянулась за халатом.

Через десять минут на кухне появился Джим. Он был крупным мужчиной, его волосы, когда-то огненно-рыжие, стали теперь каштановыми. Из-за работы на свежем воздухе кожа на лице обветрилась.

— Кофе готов, — веселым голосом сообщила Лайза.

— Чудесно, — ответил он и, не садясь за стол, залпом выпил свою чашку. — К обеду меня не жди. Начальство заседает на роскошной яхте Колиффа. В пять часов. Возможно, он собирается меня уволить и хочет сделать это с шиком.

— С чего ему тебя увольнять?

— Я пошутил.

Лайза подошла к мужу и обняла за шею.

— Я думаю, тебе станет легче, если ты расскажешь, что тебя тревожит.

— Думай-думай. — Могучими руками Джим Райан обнял жену. — Я люблю тебя, Лиззи. Всегда об этом помни.

— Я никогда этого не забываю.

Он направился к двери. Когда дверь захлопнулась, Лайзе послышалось, что Джимми шепнул: «Мне очень жаль».

В то утро Нелл решила приготовить Эдаму завтрак повкуснее и тут же с раздражением подумала, что с помощью еды хочет задобрить мужа и получить его согласие на то, на что она и так имеет право: на выбор карьеры. Однако эти мысли не помешали ей заниматься стряпней.

Вчера вечером звонил Мак. Он напомнил о приглашении на обед, который устраивал в ресторане «Четыре времени года» по случаю дня рождения своей сестры Герт, двоюродной бабки Нелл. Эдам никогда ей не простит, если узнает о ее решении баллотироваться от Мака. Придется рассказать Эдаму обо всем за завтраком.

Было бы чудесно, если бы Эдам понял, как мне хочется попробовать занять место Мака в Конгрессе или хотя бы принять участие в предвыборной кампании, думала Нелл, вынимая из холодильника коробку яиц. Было бы просто замечательно, если бы мне не приходилось балансировать между двумя мужчинами, дороже которых для меня никого нет.

Нелл постаралась не замечать обеспокоенного вида Эдама, когда он торопливо вошел на кухню, сел за стол и потянулся за «Уолл-стрит джорнел».

— Спасибо, Нелл, но, честно, я не голоден, — сказал он, когда она поставила перед ним омлет.

Нелл налила себе кофе и взяла «Таймс». Ее внимание привлекла передовица.

— Эдам, ты видел? Окружной прокурор собирается обвинить «Уолтерс и Арсдейл» в финансовых махинациях.

— Я знаю, — сухо ответил он.

— Ты работал у них почти три года… Тебя будут допрашивать?

— Возможно. — Он ухмыльнулся. — Скажи Маку, что ему не о чем волноваться. Честь семьи останется незапятнанной.

— Эдам, я вовсе не это имела в виду!

— Продолжай, Нелл, я вижу тебя насквозь. Ты думаешь, как сообщить мне о том, что старикан уговорил тебя баллотироваться в Конгресс. Увидев газету, он сразу позвонит тебе и скажет, что упоминание моего имени в связи с этим делом может ухудшить твои шансы. Разве я не прав?

— Ты прав в том, что касается моего желания баллотироваться, но мне и в голову не приходило, что мои шансы могут ухудшиться из-за тебя, — спокойно ответила Нелл. — Я знаю, что ты не мошенник.

— В строительном бизнесе есть разные степени честности, — заметил Эдам. — К счастью для тебя, я соответствую высшим стандартам, и это одна из причин, по которой я расстался с «Уолтерс и Арсдейл». Такой ответ удовлетворит твоего обожаемого Мака?

— Эдам, я понимаю, что ты расстроен, но не старайся выместить раздражение на мне. Я собираюсь бороться за место Мака, и было бы очень хорошо, если бы ты меня поддержал.

Эдам покачал головой:

— Нелл, я всегда был честен с тобой. Политика поглощает человека целиком. Она может разрушить наш брак.

— Я должна кое-что тебе сказать, Эдам. Для брака гораздо опаснее, если один из супругов пытается препятствовать желаниям другого. Я старалась помогать тебе в твоей карьере, теперь и ты мне помоги или по крайней мере не мешай.

— Кажется, на сегодня хватит. — Эдам отодвинул стул и встал. — Обедать я не приду. Сегодня у меня совещание на яхте, а потом дела в городе.

— Эдам, у Герт сегодня день рождения, ей исполняется семьдесят пять. Она ужасно огорчится, если ты не придешь.

— Прости, но мне не хочется проводить этот вечер с Маком. Даже ради Герт, хотя она мне очень нравится.

— Эдам, пожалуйста. Наверняка ты сможешь прийти после совещания. Это не важно, что ты опоздаешь. Достаточно простоотметиться.

— Отметиться? Ты уже перешла на политический жаргон. Извини. — Он решительно направился в прихожую.

— Черт побери, тогда тебе, может, лучше вообще не приходить домой?

Эдам остановился и повернулся к ней:

— Надеюсь, ты это не серьезно.

Они молча смотрели друг на друга. Потом Эдам ушел.

Когда Сэм Кроз позвонил своей новой подружке, чтобы отменить вечернее свидание, та была недовольна.

— Мы можем встретиться в баре «У Гарри», когда ты освободишься, — предложила она.

— У меня дела. Я позвоню тебе в субботу.

И Сэм повесил трубку, не дожидаясь ответа. Он сидел в своем офисе на пересечении Третьей авеню и 40-й улицы, в большой, светлой комнате, на стенах которой висели изображения небоскребов, построенных его строительной компанией.

Было всего десять утра, и после звонка окружного прокурора, который предложил ему явиться для беседы, настроение Сэма, и так неважное, вконец испортилось.

Сэм был пятидесятилетним мужчиной среднего роста, с обветренной кожей и редеющими волосами. Женщинам нравились его самоуверенность и циничный ум, светившийся в синевато-серых глазах. Одни его уважали. Другие — их было гораздо больше — боялись. Очень немногие его любили. Ко всем ним Сэм испытывал презрение.

Раздался телефонный звонок, потом жужжание интеркома.

— С вами хочет поговорить мистер Ланг, — сообщила секретарша.

Сэм поморщился. Фирма Ланга была одним из трех участников проекта с башней Вандермеера. Его чувства к Питеру Лангу колебались от зависти — потому что тот унаследовал от родителей крупное состояние — до неприязненного восхищения — потому что Ланг, как никто другой, умел находить бросовые земельные участки и превращать их в золотые копи.

Колонка, которую Нелл вела в нью-йоркской «Джорнел», называлась «В нашем городе». В ней обсуждались самые разные городские новости — от искусства до политики, от светской хроники до интересных публикаций.

С этой колонкой тоже придется распрощаться, когда я выдвину свою кандидатуру на выборах, подумала Нелл, проходя в кабинет.

Тоже? О чем еще я думала? — спросила она себя. Сегодня утром поело ухода Эдама она, чтобы разрядить напряжение, с удвоенной энергией занялась домашними делами: убралась на кухне, застелила постель. Пыстро оглядев квартиру, она заметила на кровати в комнате дли гостей темно-синий пиджак Эдама и его кейс.

Он пулей вылетел из дома, забыв о них. Что ж, если понадобится, пусть вернется. Она ему не девочка на побегушках. Нелл повесила пиджак в шкаф, а кейс отнесла в кабинет.

Но через час, оказавшись за письменным столом, она отчетливо поняла, что даже не попыталась разрядить ситуацию. Разве не она сказала Эдаму, чтобы сегодня он не приходил домой?

Должно быть, Эдам у себя в офисе, решила она. Нелл потянулась к трубке, но потом отдернула руку. Нет. Два года назад, когда он уговаривал меня не выдвигать свою кандидатуру, я уступила и потом каждый день жалела об этом. К тому же это нечестно. Я никогда не просила Эдама отказаться от карьеры архитектора.

Нелл начала просматривать записи для сегодняшней колонки, но потом, не в силах сосредоточиться, отложила бумаги в сторону. Она вернулась мыслями к прошедшей ночи.

Юркнув в постель, Эдам почти мгновенно уснул. Прислушиваясь к его ровному дыханию, она придвинулась к нему, а он во сне обнял ее и прошептал ее имя.

Нелл вспомнила то время, когда они только познакомились. Ее тогда сразу покорила его улыбка — вальяжная, ласковая.

Зазвонил телефон. Эдам, подумала она и подняла трубку.

Это был дед.

— Нелл, я только что прочел газету! Надеюсь, Эдаму ничего не грозит в связи с расследованием. Он работал в «Уолтерс и Арсдейл» как раз в то время, которое интересует следствие.

Нелл глубоко вздохнула. Она очень любила деда, но временами ей хотелось на него накричать.

— Мак, Эдам ушел из «Уолтерс и Арсдейл» именно потому, что ему не нравилось то, что там происходит. И разве я вчера не просила тебя быть с ним полюбезнее?

— Прости.

— Не слышу в твоем голосе раскаяния.

Мак пропустил ее замечание мимо ушей.

— Увидимся вечером. Кстати, я позвонил Герт, чтобы поздравить с днем рождения, и скажу тебе, эта женщина неисправима. Проводит день в медитации. Она спросила, можно ли ей привести с собой парочку экстрасенсов, но я запретил.

— Но, Мак, это же ее день рождения, — попробовала возразить Нелл.

— Возможно, но мне в моем возрасте не хочется, чтобы кто-нибудь из этих придурков пытался определить, не потускнела ли моя аура. Ну, мне пора. Увидимся вечером.

Нелл положила трубку и откинулась на спинку стула. Дед прав, Герт довольно эксцентрична. Но в свое время именно вера Герт в паранормальные явления помогла Нелл понять, что с ней происходило, когда она ощущала невидимое присутствие отца и матери.

Высокий рост и широкие плечи достались Дану Майнору от отца, но лицом он вышел в мать. Гены нежной красавицы Кэтрин Куинн смягчили резкие, точеные черты Престона Майнора.

Сослуживцы Дана Майнора утверждали, что даже в военном камуфляже, кроссовках и футболке он похож на врача.

Похоже, ему на роду было написано стать врачом, во всяком случае, Дан всегда знал, что хочет быть детским хирургом.

Детство он провел в Чеви-Чейз, штат Мэриленд, у родителей матери, и еще тогда научился равнодушно относиться к редким визитам отца. С шести лет Дан не видел матери, хотя ее фотография — мать, улыбаясь, обнимает его, а ее волосы треплет ветер — хранилась в тайном отделении его бумажника. Снимок, сделанный в тот день, когда ему исполнилось два года, был единственным осязаемым воспоминанием о ней.

После Университета Джонса Хопкинса Дан закончил ординатуру в больнице Сент-Грегори на Манхэттене. Когда ему предложили возглавить там новое ожоговое отделение, он согласился. К тому времени у него уже была солидная репутация хирурга, специализирующегося по ожогам. У Дана был беспокойный характер, но с наступлением нового тысячелетия он решил изменить свою жизнь. Ему исполнилось тридцать шесть, и его постаревшие дедушка с бабушкой перебрались в кондоминиум для пенсионеров во Флориде. Отец недавно женился, но Дан не присутствовал на его четвертой свадьбе, впрочем как и на третьей.

Первого марта Дан приступил к работе на новом месте. В феврале он купил квартиру в Сохо на юге Манхэттена. Дан с удовольствием посещал прощальные обеды, которые друзья давали в его честь. Кто-то из них подарил ему красивый бумажник, и, перекладывая туда водительские права, кредитные карточки и деньги, он нарочно отложил старую фотографию в сторону — настало время оставить все, что было связано с матерью, позади. Через час он передумал и вернул фотографию на место.

В первый же свой вечер на Манхэттене Дан отправился поужинать в городе. В Сохо ему особенно нравилось обилие ресторанов. Он зашел в один из них, купил газету и сел за столик у окна.

Потягивая аперитив, он просмотрел первую страницу, но вскоре начал разглядывать прохожих. Недавно он решил, что в новом тысячелетии откажется от попыток найти свою мать. Мир так огромен, что отыскать ее практически невозможно.

И все же одной из причин, по которым он перебрался в Нью-Йорк, была надежда что-нибудь о ней узнать. Именно здесь обрывались ее следы.

Дан тратил много времени на то, чтобы освоиться в новой должности. Девятого июня он делал срочную операцию и допоздна задержался в больнице, поэтому одну из последних попыток найти мать пришлось отложить на следующий день. На этот раз он отправился в трущобы Южного Бронкса и без особых надежд на успех стал показывать фотографию и задавать обычные вопросы.

И вдруг удача. Бедно одетая женщина лет пятидесяти, с изможденным лицом внезапно улыбнулась:

— Похоже, вы ищете мою подружку Куинни.

Входя в вестибюль многоквартирного дома на Парк-авеню, пятидесятидвухлетняя Уинифред Джонсон всегда испытывала робость. Она работала с Эдамом Колиффом три года, сначала в «Уолтерс и Арсдейл», а прошлой осенью, когда он основал собственную компанию, ушла вместе с ним.

Худенькая, хрупкая Уинифред носила строгие деловые костюмы. Она была такой тихой, что люди часто забывали о ее присутствии, но она замечала все и ничего никогда не забывала. За время работы на Роберта Уолтерса и Лена Арсдейла она научилась всему, что требовалось знать о строительном бизнесе. Эдам Колифф сразу это понял и очень высоко ее ценил.

А вот Нелл никогда его не ценила. Жаль, что Эдаму досталась в жены внучка знаменитого деда, из-за которого у нее не остается времени на мужа.

Эдам заслуживал лучшей участи. Иногда он рассказывал о своем детстве на ферме в Северной Дакоте, о том, как ходил в библиотеку за книжками, где были картинки с красивыми домами. Иногда просил ее что-нибудь рассказать. Эдам обожал рассказы Уинифред о ее первых днях в «Уолтерс и Арсдейл».

— Так ты говоришь, что этот старый лис не остался внакладе, когда цены рухнули?! — восклицал он и обещал никому не говорить ни слова.

Она часто вспоминала вечер, когда он с упреком произнес:

— Уинифред, брось притворяться. В твоей жизни кто-то есть.

И она все ему рассказала и даже назвала имя. Тогда она по-настоящему стала ему доверять.

Швейцар в униформе положил трубку интеркома:

— Миссис Колифф ждет вас, мисс Джонсон.

Эдам попросил забрать его кейс и темно-синий пиджак. В свойственной ему манере он виновато объяснил:

— В кейсе бумаги, которые понадобятся мне на совещании, а пиджак нужен на случай, если я вдруг передумаю и пойду в «Четыре времени года».

По его тону Уинифред поняла, что между ним и Нелл произошла серьезная размолвка. Это только укрепило ее уверенность в том, что брак Эдама висит на волоске.

Поднимаясь на лифте, она думала о предстоящей встрече на яхте Эдама. Их будет только пятеро. Она сама, три участника проекта, связанного с башней Вандермеера, — Эдам, Сэм Кроз и Питер Ланг — и прораб Джим Райан.

Уинифред знала, что всех встревожат публикации в сегодняшних газетах, но сама была спокойна. В крайнем случае придется разориться на взятки нескольким нужным людям.

Двери лифта открылись, в вестибюле ждала Нелл. Вдруг приветливая улыбка исчезла с ее лица.

— Что с вами? — спросила Уинифред.

«Боже мой, — в панике подумала Нелл, — почему это со мной происходит?»

Глядя на Уинифред, она отчетливо слышала внутренний голос: «Путешествие Уинифред в этом мире закончилось».

Эдам прибыл на яхту за пятнадцать минут до начала встречи. Зайдя в каюту, он убедился, что посыльный оставил в буфете блюдо с сырами и крекеры. В баре тоже прибавилось напитков.

В течение дня у Эдама не раз возникало желание позвонить Нелл, но он в конце концов решил этого не делать. Его нежелание ссориться с ней было таким же сильным, как недавно возникшая ненависть к ее деду. Нелл просто не хотела признать очевидный факт: Мак стремился посадить ее на свое место лишь затем, чтобы сделать своей марионеткой. Вся эта лицемерная болтовня насчет того, что он уходит на покой, сущая ерунда. Он боялся, что победу на выборах одержит его конкурент. Вот старик и решил воспользоваться Нелл, чтобы она, выиграв выборы, вернула ему власть.

— Привет. Это я.

Эдам поспешил на палубу и подал руку Уинифред, чтобы помочь подняться на борт — с его пиджаком и кейсом под мышкой. Она была явно расстроена.

— В чем дело, Уинифред?

— Ты видишь меня насквозь, Эдам. — Сжав его руку, она попыталась улыбнуться. — Ответь мне честно, я чем-нибудь могла рассердить Нелл?

— Что ты имеешь в виду?

— Она вела себя со мной очень странно. Словно хотела, чтобы я побыстрее ушла.

— Не принимай это на свой счет, — спокойно ответил Эдам. — Утром мы с ней поругались. Наверное, она никак об этом не забудет. Смотри, вот и Джим.

Джим Райан явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он молча принял предложение Эдама налить себе что-нибудь выпить.

Через десять минут появился Сэм Кроз, проклиная пробки и своего нерадивого водителя. Холодно кивнув Джиму, он плеснул себе в стакан неразбавленного джина.

— Я вижу, Ланг, как всегда, опаздывает, — буркнул он.

— Я говорил с ним перед отъездом, — пояснил Эдам. — Он был уже в пути. Появится с минуты на минуту.

Через полчаса зазвонил телефон.

— Я попал в аварию. — В голосе Питера Ланга явно чувствовалось напряжение. — Столкнулся с чертовым трейлером. Мне повезло, что остался в живых. Полицейские хотят отвезти меня в больницу на обследование. Либо отменяйте встречу, либо начинайте без меня.

Через пять минут «Корнелия II» вышла в море. Ветер крепчал, облака заволокли солнце.

— Меня тошнит, — пожаловался восьмилетний Бен Такер, стоя у поручней туристического парома.

— Море разволновалось, — согласился его отец, — но скоро мы окажемся на берегу. Лучше смотри по сторонам. Ты еще не скоро окажешься в Нью-Йорке.

У Бена запотели очки, и он снял их, чтобы протереть. На самом деле ему понравилась поездка к статуе Свободы и на остров Эллис, но сейчас он чувствовал, что его вот-вот стошнит. На пароме противно пахло соляркой.

Бен принялся жадно разглядывать скользящие по гавани частные яхты. Вот бы покататься на такой. Когда он разбогатеет, первым делом купит себе морскую яхту с каютой.

Взгляд Бена устремился на плывущую вдали великолепную яхту «Корнелия II». Благодаря дальнозоркости он без очков смог прочесть название.

Внезапно его глаза широко раскрылись.

— Не-е-т!

Прямо у него на глазах «Корнелия II» взорвалась, превратившись в огромный огненный шар, осколки которого, взметнувшись в воздух, медленно попадали в воды Атлантики.

Я даже сказала, чтобы он не приходил домой, мучительно вспоминала Нелл на исходе того страшного дня. А Эдам мне ответил: «Надеюсь, ты это не серьезно». Но я промолчала. Днем я хотела позвонить ему, но не сделала этого. Почему? Весь день меня преследовало страшное предчувствие, я знала, что должно случиться что-то непоправимое.

Уинифред — увидев ее, я поняла, что она скоро умрет!

Это было похоже на то, что я испытала после смерти родителей — внезапно я ощутила, что они со мной. Они умерли, но пришли ко мне попрощаться. Эдам, прошу тебя, приди ко мне попрощаться. Позволь мне попросить у тебя прощения.

— Нелл, чем я могу тебе помочь?

Она с трудом поняла, что это Мак, с трудом сообразила, что время за полночь. День рождения Герт прошел, как и планировалось, никто еще не знал о случившемся. Нелл соврала, что Эдам не пришел из-за важной встречи.

Вернувшись вечером домой, Нелл решила поговорить с Эдамом начистоту. Она не допускала и мысли о том, что Эдам воспользуется ее предложением и не придет ночевать. Она собиралась выслушать его аргументы и попробовать найти компромисс. Быть хорошим политиком — значит уметь договариваться. Возможно, те же качества нужны и хорошей жене.

Однако в вестибюле ее уже ждал детектив Джордж Бреннан. Нелл мгновенно поняла: что-то случилось. В квартире детектив Бреннан осторожно сообщил ей о несчастье, а потом, извинившись, задал несколько вопросов. Согласно показаниям свидетелей, сказал он, на борту вместе с ее мужем находилось по меньшей мере еще три человека. Она может назвать их имена?

Еще не осознав весь ужас случившегося, Нелл ответила, что, насколько ей известно, на встрече должны были присутствовать партнеры Эдама и его секретарша. Она назвала имена. Вскоре после ухода детектива появились Мак с Герт.

— Мы услышали сообщение по радио, — сказала Герт. — Я переночую у тебя. Тебе нельзя оставаться одной.

Нелл покачала головой:

— Спасибо, тетя Герт. Но мне нужно побыть одной.

Когда Нелл провожала Мака до двери, тот мрачно заметил:

— Ты правильно сделала, что не позволила Герт остаться. Иначе она всю ночь занималась бы своими глупостями — пыталась бы связаться с духами. — Он нежно коснулся ее руки. — Нет слов, как я огорчен. Потерять Эдама так внезапно, после того, что случилось с твоими родителями… Ты не заслуживаешь этого.

К ним подошла Герт и взяла Нелл за руки:

— Я понимаю, что словами тебя не утешить, Нелл, но я хочу напомнить, что на самом деле ты его не потеряла. Сейчас он находится на другом уровне существования, но он по-прежнему твой Эдам.

— Хватит, Герт, — вмешался Мак. — Нелл сейчас не до этого. Поговорим завтра утром.

Они ушли. Нелл вернулась в гостиную, поймав себя на том, что прислушивается: не звякнут ли в замке ключи Эдама. Словно в трансе, она начала бродить по квартире, поправляя журналы на тумбочке, подушки на диване. В конце концов мы все бы уладили, подумала она. Знаю, что уладили.

Ей очень хотелось, чтобы Эдам был жив, чтобы он открыл дверь, вошел и сказал: «Слушай, Нелл, я люблю тебя, мне очень жаль, что так вышло».

Яхта Эдама взорвалась.

Обе свои яхты Эдам назвал в мою честь, подумала Нелл, однако ни на одной из них я не плавала вместе с ним. После того случая на Гавайях, когда ее едва не унесло течением, она стала бояться воды.

Эдам любил море. Так или иначе, то, что могло бы оказаться для нас проблемой, обернулось выигрышем, размышляла Нелл. По выходным я часто ходила с Маком на политические мероприятия или работала над своей колонкой, а Эдам отправлялся кататься на яхте или рыбачить. А потом он и я возвращались домой и были вместе.

Мы бы все уладили, подумала она опять.

Погасив свет в гостиной, Нелл направилась в спальню. Странно, что я почти ничего не чувствую. Лучше бы я плакала или грустила. А вместо этого у меня такое чувство, будто я должна чего-то ждать.

Но чего ждать? Или кого?

Она разделась, повесила на вешалку зеленый шелковый брючный костюм от «Эскады». Когда костюм принесли из магазина, Эдам, открыв коробку, долго на него смотрел. «Он будет здорово на тебе выглядеть, Нелл», — сказал он.

Она надела сегодня этот костюм, потому что втайне надеялась, что Эдам, как и она сама, пожалеет о ссоре и придет в ресторан. Хотелось бы думать, что он собирался прийти, размышляла она, доставай из шкафа ночную рубашку. Нелл машинально умылась, почистила зубы и легла в постель.

— Эдам, Эдам, — произнесла она вслух имя мужа. — Я люблю тебя. Пожалуйста, вернись!

Она подождала. Легкое жужжание кондиционера и вой полицейской сирены были единственными звуками, которые ей удалось различить.

— Эдам, мне очень жаль, — тихо сказала Нелл. — Пожалуйста, дай мне знать, что ты меня слышишь. Мама с папой со мной попрощались. Эдам, прошу тебя, позволь мне ощутить твое присутствие. Прежде чем расстаться навсегда, дай мне возможность попросить у тебя прощения.

Остаток ночи Нелл провела в ожидании, глядя в темноту. На рассвете она наконец смогла расплакаться — оплакать Эдама и все те годы, которые они не проведут вместе.

В половине восьмого Лайза начала прислушиваться, не едет ли машина Джима. Она хотела сделать ему сюрприз и приготовила его любимое блюдо — курицу с рисом.

В половине седьмого она накормила детей, но сама решила дождаться Джима. Она накрыла стол на двоих и даже поставила в холодильник бутылку вина. Утром Джим выглядел таким растерянным, таким жалким. Весь день он стоял у нее перед глазами.

Неужели она не ослышалась и он в самом деле сказал перед уходом: «Мне очень жаль»? Что он имел в виду? — недоумевала Лайза.

На кухню пришли дети: Кайл, Келли и Чарли — и сели за стол делать уроки.

К половине девятого Лайза начала волноваться. Где Джим? Наверняка не на яхте.

В пятницу вечером всюду пробки, сказала она себе.

Через час Лайза отослала двоих младших детей наверх надевать пижамы. Кайл пошел смотреть телевизор.

Джимми, где ты? — подумала со страхом Лайза, когда стрелки часов приблизились к десяти. Может быть, тебя и в самом деле уволили. Что ж, если так, найдешь другую работу.

В половине одиннадцатого в дверь позвонили. Похолодев от страха, Лайза бросилась открывать. Двое мужчин показали ей полицейские жетоны.

— Миссис Райан, можно войти?

— Джимми покончил с собой, да? — Вопрос сам собой сорвался с ее губ.

Это ужасно. Эдам был полон сил, абсолютно здоров, думала Герт. Внезапно она почувствовала бесконечную слабость. В тиши своей комнаты она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Когда перед ее внутренним взором, как живое, возникло его лицо, глаза Герт наполнились слезами.

Улыбка Эдама могла согреть самое черствое сердце. Когда Нелл впервые привела его в дом, она вся светилась любовью. Словно на душу Нелл, когда она встретила Эдама, сошел свет. Герт почувствовала ком в горле.

Она со вздохом поднялась и прошла на кухню. Взяла чайник и улыбнулась. Мы с Эдамом часто смеялись вместе, подумала Герт. Он был не похож на Корнелиуса, который постоянно злится на меня. Эдам даже приходил сюда, когда собиралась наша группа экстрасенсов. Ему было интересно.

Что ж, если Нелл будет тяжело смириться с уходом Эдама, я сделаю все, чтобы она попыталась установить с ним связь. Эдам скажет, что его время истекло, и попросит не горевать о нем, потому что он рядом.

Чайник засвистел, и Герт выключила газ. Сегодня обычно бодрый звук свистка казался печальным. Словно погибшая душа молит об избавлении, с тревогой подумала Герт.

Джек Склафани вырос в Куинсе и еще с детства, с тех пор как играл на Бейсайд с соседскими ребятишками в «полицейских и грабителей», мечтал пойти работать в полицию.

Теперь, когда ему исполнилось сорок два и он жил в Бруклин-Хайтс, Склафани был первоклассным детективом и состоял в элитном подразделении при окружной прокуратуре. Он работал со многими прекрасными людьми, но больше всех ему нравился напарник, Джордж Бреннан. Поэтому он сразу же насторожился, услышав в одиннадцатичасовых новостях, как Бреннан отвечает на вопросы репортеров о взрыве яхты.

Бреннан стоял у скромного домика в Куинсе.

— Миссис Райан подтвердила, что се муж, работавший в строительном компании Сэма Кроза, собирался присутствовать на «Корнелии II», — говорил он. — Похожего на него человека видели поднимающимся на борт яхты незадолго до ее отплытия, что дает основание предполагать, что мистер Райан стал одном из жертв взрыва.

— Сколько человек было на борту? — раздался голос из толпы.

— Нам удалось выяснить, что кроме мистера Райана на яхте должны были находиться еще четверо, — ответил Бреннан.

— Разве дизельные яхты взрываются?

— Мы ищем причину взрыва.

— Это правда, что Сэма Кроза собирались обвинить в махинациях?

— Комментариев не будет.

Сэм Кроз, подумал Джек. Ему наверняка предъявили бы обвинение. Так, значит, он тоже был на этой яхте! Законченный мошенник! От него многие хотели бы избавиться.

СРЕДА. 14 ИЮНЯ Глава 3

— Нелл, я даже выразить не могу, как мне тяжело. До сих пор никак не приду в себя. Это невероятно.

Питер Ланг сидел напротив Нелл в ее гостиной. Его лицо было в синяках, он выглядел глубоко потрясенным. В первый раз Нелл ощутила какое-то сочувствие к этому человеку.

— Я был настолько разбит, когда вечером попал домой, что отключил телефон и лег спать. Журналисты звонили моим родителям, и отцу еще здорово повезло, что у него не случился сердечный приступ. Мама плачет с тех самых пор, как выяснила, что со мной все в порядке.

— Могу себе представить, — сказала Нелл, подумав, как бы она сама отреагировала, если бы Эдам позвонил и сказал, что его не было на яхте.

Но без него никто не мог выйти в море. Яхта Эдама, названная в ее честь, стала для него гробом.

— Завтра заупокойная служба по Эдаму, — сказала Нелл.

Ланг помолчал минуту, затем спросил:

— Нелл, полиция подтверждает, что на яхте была бомба?

— Официально, нет.

Но она знала, что полиция подозревает наличие бомбы, и мысль об этом не оставляла ее. Зачем было взрывать яхту? Она не успокоится, пока не выяснит этого.

Жене Джима Райана тоже был нужен ответ. Она позвонила Нелл на следующий день после трагедии.

— Миссис Колифф, у меня такое чувство, будто я знакома с вами, — сказала она. — Я видела вас по телевизору и читала вашу колонку. Не знаю, что вам говорили о моем муже, но не хочу, чтобы вы считали его виновным в смерти вашего мужа. Джим не мог этого сделать. Он жертва, так же как и ваш муж. Да, он был в депрессии. Но полиция намекает, что это Джимми взорвал яхту. Даже если Джим и был склонен к самоубийству, он бы никогда, никогда не стал бы виновником смерти другого человека.

Фотографии похорон Джима Райана были в газетах. Лайза Райан и жавшиеся к ней трое детей шли за гробом, в котором лежали разрозненные фрагменты тела их отца и мужа. Нелл прикрыла глаза.

— Нелл, мне хотелось бы на той неделе обсудить с тобой кое-какие дела, — мягко сказал Ланг. — Необходимо принять ряд совместных решений. Но время еще есть. — Он поднялся. — Попробуй немного отдохнуть.

Когда дверь за Питером Лангом закрылась, она почувствовала облегчение. В ней все восставало при мысли, что он остался цел.

— Эдам! — громко позвала она. — Эдам, — повторила она тише, как будто он слышал ее.

Разумеется, ответа не последовало.

Мы прожили в этом доме с Эдамом три года, подумала она. Как я привыкну к одиночеству?

Она купила эту квартиру после окончания Джорджтаунского университета, прежде чем начать работать на юридическом факультете Фордэмского университета, на деньги, которые находились в руках опекуна до того времени, как ей исполнился двадцать один год.

— Какое гнездышко я бы устроил для тебя, будь у меня деньги, — пошутил Эдам, когда они начали заговаривать о браке. — Дай мне лет десять, и обещаю тебе, картина будет совсем другая.

— Почему бы не провести эти десять лет здесь?

Она освободила для его вещей один встроенный шкаф в спальне и взяла из особняка Мака старинный комод, принадлежавший ее отцу.

И сейчас она подошла к этому комоду и взяла в руки серебряный поднос, стоявший рядом со свадебной фотографией, — поднос, на который Эдам обычно выкладывал ключи и мелочь.

Во вторник вечером он переоделся в комнате для гостей. Не хотел меня будить.

Вдруг ей показалось необычайно важным, что она пропустила последнюю ночь, когда могла наблюдать за знакомым ритуалом — смотреть, как муж укладывается спать.

В среду во второй половине дня соседка Лайзы Бренда Каррен с дочерью Морган заехали за Кайлом, Келли и Чарли, чтобы отвезти их в кино и поужинать.

— Идите в машину, — скомандовала Бренда. — Я хочу поговорить с вашей мамой. — Она минутку помолчала. — Лайза, не беспокойся. Ты же знаешь, с ними ничего не случится, они с нами. Тебе нужно какое-то время побыть одной.

— Даже не знаю… — подавленно ответила Лайза. — Но ты, конечно, права. Мне надо разобрать стол Джима. Я должна подать документы на пособие для детей. По крайней мере будут хоть какие-то деньги.

— У тебя есть страховка?

— Какая-то есть, — ответила Лайза.

Едва похоронила Джимми, подумала она, и уже разговор о деньгах. А мм еще задолжали четырнадцать тысяч по кредитным карточкам.

— Лайза, Джим всегда держал дом в порядке. Эд просил передать, что, если нужно будет что-нибудь отремонтировать, он поможет. Джим был прекрасным человеком, и мы любили вас обоих. Мы сделаем для тебя все, что в наших силах.

Лайза попыталась улыбнуться.

— Спасибо, я знаю.

Она проводила Бренду до двери, затем вернулась на кухню. Посмотрела на стопку конвертов на столе. Закладная, счета за газ и телефон просрочены на неделю. Если бы Джим сейчас был дома, они бы сели и вместе со всем этим разобрались. Теперь это моя работа, подумала Лайза.

Она подписала чеки и с замирающим сердцем вытащила счета по кредитным карточкам. В этот месяц она не решилась заплатить по каждой больше необходимого минимума. На одном из конвертов она увидела столбцы цифр. Сколько раз она смотрела, как Джим суммирует платежи, расстраивается из-за того, что они увеличиваются?

А потом он спускался по лестнице и сидел за своим верстаком час или два, делая вид, что что-то ремонтирует. Лайза подумала: он не хотел, чтобы я видела, как он переживает.

Почему он не перестал нервничать, когда снова нашел работу? — задумалась Лайза. Этот вопрос не давал ей покоя несколько последних месяцев. Она машинально пересекла комнату и открыла дверь в подвал. Спустилась по лестнице в мастерскую и включила свет. Лайзе было больно смотреть на образцовый порядок на верстаке. Все инструменты лежали по местам.

Шкафчик для документов — его тоже надо хорошенько обследовать. Лайза открыла верхний ящик — там лежали аккуратно подписанные папки с декларациями о доходах.

Открыв другой ящик, она увидела, что в нем хранились какие-то чертежи. Под ними, на дне, она обнаружила большую коробку — нет, целых две, в оберточной бумаге, перевязанные бечевкой.

Поставив коробки на стол, Лайза перерезала бечевку, развернула бумагу и подняла крышку первой коробки. С ужасом, не веря своим глазам, она смотрела на уложенные ровными рядами пачки денег и долго не могла отвести от них взгляд.

Час спустя, пересчитав содержимое коробок, Лайза узнала, что Джим Райан, ее любимый муж, прятал у себя в мастерской пятьдесят тысяч долларов.

За два года, проведенные в Нью-Йорке, экстрасенс и медиум Бонни Уилсон обзавелась обширной клиентурой. Тридцатилетняя Бонни, красивая, тоненькая, черноволосая, с бледной кожей, больше походила на манекенщицу, чем на человека, занимающегося парапсихологическими явлениями. Но на самом деле она была неплохим специалистом. Особенно часто к ней обращались те, кто хотел вступить в контакт с умершим любимым человеком.

Она обычно объясняла новым клиентам: «Экстрасенсорные способности можно развить у любого из нас. Однако даже в детстве я умела чувствовать, что происходит в жизни других людей. Со временем я обнаружила, что могу устанавливать контакт с теми, кто перешел на высший уровень существования. Некоторых расстраивает то, что я говорю, но большинству служит хорошим утешением. Бог дал мне этот дар, и мой долг — использовать его на благо людей».

Бонни регулярно посещала ежемесячные собрания Ассоциации нью-йоркских экстрасенсов. Сегодня, как она и думала, Герт Макдермот, которая никогда не пропускала этих собраний, не пришла. Понизив голос, члены ассоциации обсуждали трагедию, случившуюся в ее семье.

— Я схожу к Герт, — предложила Бонни. — Может, получится ей помочь.

В этот же день, но раньше, Джед Каплан отправился на ставшую привычной прогулку, начинавшуюся от дома матери на пересечении 14-й улицы и Первой авеню и заканчивавшуюся на берегу Гудзона. Вот уже пятый день подряд он проходил по этому маршруту.

Джед глядел на Гудзон с легкой улыбкой. Мысль о том, что «Корнелия II» больше не будет бороздить эти волны, приводила его в возбуждение. Он с наслаждением представлял себе, как тело Эдама Колиффа разлетается на части. Эта картина вновь и вновь вставала у него перед глазами.

Джед наблюдал за океанским лайнером и раздумывал, куда же он плывет. В Европу? — прикидывал он. В Южную Америку? Черт, может, ему тоже пора податься куда-нибудь подальше? Ясно, что пришло время сваливать. Старуха сводит его с ума, а он, вероятно, ее.

Сегодня утром, приготовив ему завтрак, она сказала:

— Джед, тебе пора заняться делом. Я дам тебе денег, чтобы ты мог начать все заново.

Сначала она собиралась дать пять тысяч. К концу завтрака он заставил ее увеличить сумму до двадцати пяти тысяч, и к тому же она вынуждена была показать ему завещание, по которому все ее имущество доставалось ему.

Джед снова представил смерть Эдама Колиффа.

Свидетель взрыва, которого цитировали в «Пост», сказал: «Яхта не двигалась. Я подумал, что они, возможно, бросили якорь и решили перекусить. Вдруг — бабах! Как будто на них сбросили атомную бомбу».

Джед вырезал эту заметку и положил ее в карман рубашки. Ему было жаль одного: что сам он не видел взрыва.

Конечно, плохо, что погибло еще два человека. Но вряд ли они были намного лучше Колиффа. Наверное, вместе с ним уговаривали слабоумных старых вдов за гроши отдавать свою собственность. Что ж, по крайней мере никакой «Корнелии III» не будет, злорадствовал он.

— Извините, сэр.

Вместо бездомного попрошайки, которого Джед ожидал увидеть, перед ним стоял серьезный человек с проницательным взглядом.

Человек предъявил свой жетон:

— Детектив Джордж Бреннан.

Слишком поздно Джед осознал, что болтаться около пристани было глупой ошибкой.

Наконец-то поиски матери могли увенчаться успехом. Женщина из приюта, узнавшая ее на фотографии и даже назвавшая Куинни, впервые за долгое время подарила Дану Майнору надежду.

Казалось, он разыскивает мать всю свою жизнь. Она исчезла вскоре после несчастного случая, чуть не стоившего ему жизни.

Время от времени в день своего рождения он получал неподписанную открытку и знал, что открытка от нее — простое подтверждение того, что она еще жива. Однажды, семь лет назад, сидя у бабушки, он включил телевизор и принялся переключаться с канала на канал. По одному шел репортаж о манхэттенских бездомных.

Какая-то женщина отвечала на вопросы, стоя на углу Бродвея. Репортер спросил, как ее зовут.

— Люди называют меня Куинни.

Услышав голос женщины, бабушка вскочила:

— О боже, это Кэтрин! Дан, гляди, гляди! Это твоя мать!

Лицо на экране было изможденным, глаза тусклыми, но еще можно было понять, что в молодости она была хороша собой.

— У вас есть семья? — задал вопрос репортер.

Женщина посмотрела прямо в камеру:

— Когда-то у меня был чудный маленький сын. Но без меня ему лучше, поэтому я ушла.

На следующий день дед и бабка Дана наняли частного детектива, чтобы попытаться найти Куинни, но она исчезла бесследно. Она в Нью-Йорке, думал Дан. Я должен ее найти.

Лили Браун, женщина из приюта, заверила его:

— Куинни вернется. Она никогда надолго не уезжает из Нью-Йорка, а летом сидит в Центральном парке. Это место она любит больше всего на свете, так она говорит.

Пока я должен был доволен и этим, думал Дан, пробегая трусцой по дорожкам парка.

Когда Нелл открыла дверь Корнелиусу Макдермоту, он заключил ее в объятия.

— Нелл, — сказал он, — помнишь, что говорили старые ирландцы родным покойного на поминках? Они говорили: «Я сожалею о твоем горе». Это значит: «Твое горе — мое горе. Я разделяю твою печаль». Ты должна знать, насколько глубоко я скорблю об Эдаме.

Не будь несправедлива к нему, сказала себе Нелл. Он любит меня и заботится обо мне всю мою жизнь. Возможно, он просто не мог не ревновать меня к Эдаму. После смерти бабушки многие женщины любили Мака и хотели выйти за него замуж. Вероятно, это из-за меня он не связал свою жизнь ни с одной из них.

— Я знаю, — сказала она. — Думаю, мне просто нужно время, чтобы все улеглось.

— К сожалению, Нелл, времени у нас нет, — резко ответил Мак. — Давай сядем. Нам надо поговорить.

Не представляя толком, что за разговор им предстоит, она последовала за дедом в гостиную. Дождавшись, пока она сядет, он начал:

— Нелл, мне очень не хотелось бы давить на тебя. Но некоторые вещи просто не могут ждать. В этом году не обычные выборы. Это год выборов президента. Все может случиться, но наш кандидат намного опережает соперника, и если он не совершит какой-нибудь явной глупости, наверняка станет следующим президентом.

Нелл заглянула в блестящие глаза деда. Ничто, кроме политики, не может заставить старого боевого коня броситься вскачь, подумала она.

— Нелл, вступить в борьбу за мое прежнее место готовы еще двое. Тим Кросс, например.

— Тим Кросс просто тряпка! — выпалила Нелл.

— Умница. Ты могла бы выиграть это место.

— О чем ты говоришь, Мак? Я должна выиграть!

— Ты можешь упустить свою возможность, Нелл. Роберт Уолтерс и Лен Арсдейл были у меня сегодня утром. Несколько строительных подрядчиков подписали заявление, что Уолтерс и Арсдейл получали от них миллионные взятки. Роберт и Лен приличные люди. Я знаю их всю жизнь. Они никогда не занимались ничем подобным.

— Что ты хочешь этим сказать, Мак?

— Я хочу сказать, что, возможно, взятками занимался Эдам.

Нелл посмотрела на деда:

— Нет, Мак, не верю. Он не мог. Кроме того, обвинить умершего очень легко, да еще и удобно. Что, кто-нибудь действительно утверждал, что давал Эдаму деньги?

— Уинифред была посредницей.

— Уинифред! Да у нее соображения было не больше, чем у курицы.

— И Роберт, и Лен утверждают, что Уинифред прекрасно разбиралась в делах компании. Но оба они также говорят, что она никогда бы не пошла на мошенничество по собственной инициативе.

— Мак, — возразила Нелл, — послушай, что ты говоришь. Ты на слово веришь своим старым друзьям, что они чисты, как снег, а мой муж — вор.

— Хорошо, разреши, я задам тебе вопрос: где Эдам взял деньги на покупку владения на Двадцать восьмой улице?

— Я дала.

Корнелиус Макдермот уставился на Нелл.

— Только не говори, что ты взяла деньги из своего доверительного фонда.

— Это ведь мой фонд, правда? Я дала Эдаму взаймы на покупку участка и на открытие собственной фирмы. Если бы он брал взятки, разве ему пришлось бы одалживать у меня?

— А вдруг он не хотел оставлять улик. Нелл, если выяснится, что он замешан в скандале со взятками, ты можешь проститься с надеждой быть избранной в Конгресс.

— Меня в данный момент больше интересует то, как защитить память Эдама, а не то, как обеспечить себе будущее в политике.

Нелл порывисто встала и прошла через комнату к окну. Уинифред, подумала она. Тихая, кроткая Уинифред. Я видела, как она выходит из лифта и поняла, что она скоро умрет. Могла ли я это предотвратить?

По словам Мака, Уолтерс и Арсдейл уверены, что она мошенничала. Не могу поверить, что Эдам взял бы ее в свою фирму, если бы что-то такое подозревал. Если она и была замешана в махинациях, Эдам об этом не знал.

— Нелл, ты понимаешь, что теперь взрыв на яхте предстает в совершенно ином свете, — проговорил Мак. — Речь идет не о несчастном случае. Почти наверняка взрыв был устроен для того, чтобы кто-то из присутствовавших на яхте ничего не смог сказать окружному прокурору.

Это как течение на Мауи, подумала Нелл. Волна за волной ударяет в меня, а я не в силах сопротивляться. Меня уносит в море.

Когда Мак ушел, Нелл пошла в спальню и открыла дверцы встроенного шкафа Эдама… Темно-синий пиджак, в котором он ходил после приезда из Филадельфии. Он был на Эдаме накануне гибели.

Нелл сняла пиджак с вешалки и сунула руки в рукава. Она надеялась почувствовать себя уютно, как в объятиях Эдама, но ощутила лишь дрожь отчуждения.

В последние месяцы Эдам был на грани срыва. Неужели действительно происходило что-то нехорошее, а она ни о чем не догадывалась?

Нелл постояла неподвижно, взвешивая то, что сказал ей Мак. Затем покачала головой. Нет. Нет, никогда в это не поверю, подумала она.

ЧЕТВЕРГ, 15 ИЮНЯ Глава 4

После звонка своего напарника Джорджа Бреннана Джек Склафани поторопился на встречу с ним.

— Все получается слишком уж легко, — сказал Бреннан. — Выходит, этот тип не только взорвал яхту, но и шатался вокруг, дожидаясь, чтобы мы его забрали.

Потом он сообщил Джеку имеющуюся информацию о Джеде Каплане:

— Тридцать восемь лет, вырос на Манхэттене, вечно впутывается в неприятные истории. Его подростковое дело закрыто, но уже взрослым он отсидел на Райкерз-Айленд за пьяную драку. Отец и дед были известными меховщиками, владели складом на Двадцать восьмой улице. Каплан вернулся в прошлом месяце, проведя пять лет в Австралии. По рассказам соседей, он впал в ярость, узнав, что мать продала дом и участок Эдаму Колиффу.

Его наверняка бесит, что участок с тех пор подорожал по меньшей мере втрое. Расположенный по соседству старинный особняк Вандермееров сгорел в прошлом сентябре. После пожара участок купил Питер Ланг. Тот самый, которого ждали на яхте. Он не явился из-за того, что попал в аварию.

Бреннан потянулся за остывшим кофе.

— У Эдама Колиффа был договор с Лангом на постройку роскошного торгового и жилого комплекса. Он сделал проект башни, которая должна была подняться как раз на том месте, где семейство Каплан когда-то выставляло свои меха. Итак, у нас есть мотив, но достаточно ли этого для ареста? Разумеется, нет. Но начало хорошее.

— Готов поспорить, что и в Австралии он тоже сидел, — сказал Джек. — Но вот что меня беспокоит: если у него хватило ума взорвать яхту, стал бы он ошиваться на пристани.

Незадолго до рассвета Кен и Реджина Такер в испуге проснулись, разбуженные криками. Уже второй раз после злосчастного путешествия в Нью-Йорк Бену, их сыну, снились кошмары.

Родители вскочили с постели и бросились в комнату сына. Кен крепко обнял мальчика.

— Все в порядке, малыш, все в порядке, — повторял он.

— Прогони змею, — всхлипывал Бен, — прогони ее.

— Бен, это был сон. Мы здесь, с тобой ничего не случится.

— Расскажи нам свой сон, — попросила Реджина.

— Мы плыли по реке, я смотрел за борт. А другая яхта… — Голос Бена прервался.

— Он весь дрожит, — прошептала Реджина.

Понадобилось почти полчаса, чтобы Бен снова заснул. Когда они вернулись в свою спалыпо, Кен тихо сказал Реджине:

— Бена надо показать врачу. Дурацкая поездка. Хочешь устроить парню праздник, а тут перед ним взрывается яхта, на которой четверо людей. Лучше бы мы остались дома.

В церкви на заупокойной службе по Эдаму Нелл сидела на передней скамье, справа и слева от нее сели дед и тетка. Пока шла служба, в голове Нелл проносились разрозненные мысли.

Она вспомнила, как на первом их свидании Эдам сказал:

— Я больше никогда не вернусь в Северную Дакоту. У меня там нет родственников, и я гораздо больше привязан к друзьям по колледжу, чем к ребятам, с которыми вместе рос.

После смерти Эдама эти друзья по колледжу так и не объявились.

В церкви было множество ее друзей и друзей Мака со своими семьями. Нелл почувствовала, что Мак взял ее под руку, помогая встать. Монсеньор Дункан читал Евангелие — историю воскрешения Лазаря.

Вернись, Эдам, прошу тебя, вернись! — умоляла она.

Монсеньор говорил о бессмысленном насилии, унесшем жизни четырех невинных людей. Затем Мак прошел между рядами к кафедре.

— Эдам был мужем моей внучки, — начал он.

Мак произносит панегирик Эдаму, подумала Нелл. Он не предупредил меня, что собирается говорить. Затем ее охватила тревога: возможно, больше никто из присутствующих не знал Эдама настолько, чтобы что-то сказать. Эдам, почему здесь нет никого, кто бы сказал о тебе?

Мак вернулся на место. Затем последовало последнееблагословение и музыка. Служба окончилась.

На выходе из церкви Нелл остановила незнакомая женщина.

— Можно с вами поговорить? — спросила она. — Прошу вас. Это очень важно.

— Конечно.

Женщина была примерно ее возраста. Глаза припухли, горе оставило неизгладимый след на ее лице. Это Лайза Райан, догадалась Нелл, вспомнив фотографию в газете.

— Миссис Колифф, — торопливо начала Лайза, — я хотела бы поговорить с вами наедине. — Она тревожно огляделась. Вдруг ее глаза расширились от страха. — Простите, что побеспокоила, — быстро пробормотала она и торопливо зашагала прочь.

Она испугалась, подумала Нелл. Но чего?

Нелл обернулась. К ней приближались детектив Бреннан и еще один человек. Почему, удивилась Нелл, вид этих мужчин так напугал вдову Джима Райана?

В четверг вечером Бонни Уилсон позвонила Герт Макдермот.

— Бонни, честно говоря, у меня сегодня не лучший день, — сказала Герт. — Утром была заупокойная служба по Эдаму Колиффу, а потом мой брат устроил ленч в «Плаза Атенэ». Я только что вернулась домой.

— Герт, я должна к тебе зайти. Буду через двадцать минут.

Герт вздохнула. Хорошо бы и мне научиться быть порешительнее, подумала она. С другой стороны, у Корнелиуса решительности хватит на нас обоих.

Хорошо, что он так прекрасно говорил об Эдаме. Бедняжка Нелл. Жаль только, что она не дала волю чувствам и сидела как каменная. Хорошо бы она позволила мне побыть рядом с ней. Она никак не может смириться со смертью Эдама.

— Не надо так беспокоиться, — тихо сказала Бонни. — Думаю, я смогу помочь вашей племяннице. Вы ведь как раз собирались налить себе чаю. Почему бы нам не попить чай вместе?

Через несколько минут женщины сидели на кухне.

— Я помню, как моя бабка гадала по чаинкам, — сказала Бонни. — Она наверняка обладала экстрасенсорными способностями, но не понимала этого. После того как она верно предсказала болезнь моей двоюродной сестры, дед уговорил ее перестать гадать.

Герт смотрела на молодую женщину с растущим беспокойством. Ей что-то известно, подумала Герт.

— Герт, вы знаете про такое явление, как голоса?

— Да, разумеется. Насколько я понимаю, это явление весьма редкое.

— Да. Вчера у меня на консультации была новая клиентка. Я сумела связаться с ее покойной матерью. Но вдруг, когда ее мать собралась нас оставить, я ощутила, что со мной пытается связаться кто-то еще.

Герт поставила чашку.

— Клиентка ушла, и какое-то время я сидела в ожидании. Затем я услышала его — мужской голос. Сначала он был настолько тих, что я не разбирала слов. Но потом я расслышала, что он повторяет имя: «Нелл, Нелл, Нелл».

— Это был… — Голос Герт прервался.

Глаза Бонни расширились. Она кивнула.

— Я спросила, как его зовут. Его энергия кончалась, он почти не мог общаться. Но прежде чем исчезнуть, он произнес: «Эдам. Я Эдам».

После ленча в «Плаза Атенэ» Нелл пошла домой пешком. Она надеялась, что неблизкая прогулка пойдет ей на пользу, вдобавок ей хотелось побыть одной.

Она ушла, пока Мак обменивался любезностями с последними из приглашенных — старыми друзьями, влиятельными деятелями партии. Некоторые из них, едва выразив Нелл соболезнования, тут же затевали разговор о политике.

Майк Пауэрс, например, доверительно сказал:

— Нелл, откровенно говоря, Горман был не на своем месте. Скатертью ему дорога. Если ты будешь в списке, мы победим.

Могу ли я победить? — раздумывала Нелл, шагая по Мэдисон-авеню. Буду ли я вам нужна, если бывшие работодатели Эдама обвинят его и Уинифред в собственных махинациях с подрядами и взяточничестве? Или, возможно, Эдам и Уинифред погибли, потому что слишком много знали?

И что произошло у церкви сегодня утром? Почему Лайза Райан испугалась, увидев детективов, расследующих дело о взрыве? Может быть, в него замешан ее муж? Или, напротив, целью был именно он? Судя по газетам, его уволили, потому что он высказал недовольство плохим качеством стройматериалов. Был ли он опасен только поэтому?

Подняв голову и оглядевшись, Нелл обнаружила, что сегодня прекрасный июньский день. Мы с Эдамом любили гулять по Мэдисон-авеню, с грустью подумала она. Любили рассматривать витрины и заходить в кафе выпить чашечку кофе.

Мак был расстроен тем, что они с Эдамом решили пожениться после весьма непродолжительного знакомства. «Подожди год, Нелл, — советовал он. — Да кто этот парень, черт побери? Ты же почти его не знаешь».

Мак не был бы Маком, если бы не разузнал про Эдама все.

— Колледж, в котором он учился, — это смех один. Поверь мне, этот парень не из Стэнфорда. Работал только в мелких строительных компаниях.

Но Мак не был бы Маком, если бы, поворчав, не сменил гнев на милость. Он даже организовал скромную свадьбу в кругу родных и близких.

Она подошла к дому. Карло, привратник, открыл ей дверь.

— Тяжелый у вас день сегодня, миссис Макдермот, — сказал он.

— Не могу не согласиться, Карло.

— Знаете, я думал о той даме, что работала у мистера Колиффа.

— Вы имеете в виду Уинифред Джонсон?

— Да. Она была здесь на прошлой неделе, в тот самый день, когда случилось несчастье. Она всегда так волновалась, была такой робкой…

— Это правда, — подтвердила Нелл.

— На прошлой неделе, когда я открывал ей дверь, у нее зазвонил сотовый. Я не мог не слышать ее разговор. У нее мать в доме для престарелых?

— Да, она в Олд-Вудс.

— Ее мать жаловалась на депрессию, — сказал Карло. — Надеюсь, сейчас, когда мисс Джонсон погибла, есть кому навестить старушку.

В лифте Нелл стало стыдно. За всю неделю она так и не съездила к матери Уинифред, хотя бы для того, чтобы выразить сочувствие и предложить помощь.

Олд-Вудс — весьма дорогостоящее заведение. Подумав об этом, Нелл стала прикидывать, как долго миссис Джонсон там находилась и как Уинифред ухитрялась за нее платить. Возможно, Уинифред не была такой уж тихой мышкой, какой казалась. Не исключено, что необходимость содержать мать побудила Уинифред воспользоваться информацией о махинациях ее работодателей. Скажем, она что-то слышала о взятках, и, возможно, именно она была причиной взрыва яхты… и смерти Эдама.

Часом позже, приняв душ и переодевшись в джинсовую куртку и свободные брюки, Нелл спустилась на лифте в подземный гараж и села в машину.

Питер Ланг собирался непременно присутствовать на заупокойной службе по Эдаму Колиффу, но в последний момент ему позвонил Кертис Литл из банка Оверленд, один из возможных инвесторов проекта башни Вандермеера. Литл хотел, чтобы Ланг предоставил его коллеге, Джону Гилмеру, последний вариант отчета о состоянии переговоров. Они встретились в зале заседаний просторного офиса Питера на авеню Америк.

— Мой отец всегда сожалел, что Шестую авеню переименовали в авеню Америк, — сказал Питер Гилмеру, когда они заняли места за столом. — Здесь у него были офисы, и, пока не отошел от дел, он говорил, что работает на Шестой авеню. Он был человеком старых традиций.

Гилмер чуть улыбнулся. Это была его первая встреча с легендарным Питером Лангом. Несмотря на царапины и синяки, оставшиеся после аварии, Ланг держался уверенно. Ланг показал на закрытую тканью конструкцию, стоявшую на столе.

— Сейчас вы увидите макет офисно-жилого комплекса по проекту Иена Максвелла. Как вы, вероятно, знаете, Максвелл только что закончил пятидесятипятиэтажное здание на берегу озера Мичиган. Это одно из самых оригинальных зданий, появившихся в Чикаго за последние двадцать лет.

Он сделал паузу, и присутствующие заметили на его лице гримасу боли. С извиняющейся улыбкой Ланг полез за таблеткой и проглотил ее, быстро запив водой.

— У меня трещина в ребре, — объяснил он.

— Уверен, что вы рады были отделаться синяками и трещиной в ребре. Я на вашем месте был бы рад, — сухо заметил Кертис Литл. — И это возвращает нас к теме нашей встречи. Как обстоят дела с участком Эдама Колиффа?

— Керт, вы с самого начала были в курсе наших дел, — ответил Питер. — Теперь я посвящу в них Джона. Как вам известно, кварталы между Двадцать третьей и Двадцать первой улицами Вест-Сайда ждут реконструкции. Какое-то время я добивался, чтобы особняк Вандермеера лишили статуса исторического памятника. Все мы придерживаемся мнения, что это возмутительно, когда жизненно важный земельный участок на Манхэттене становится заложником сентиментальной привязанности к бесполезному, ветхому зданию. Должен признать, я особо не надеялся, что Комитет по недвижимости пойдет мне навстречу, поэтому и не покупал смежное владение Капланов. Тем не менее я не отступал и наконец добился успеха. По иронии судьбы, особняк сгорел всего через несколько часов после голосования в комитете. — На губах его промелькнула грустная усмешка. — Пока я добивался разрешения на куплю-продажу участка Вандермееров, Эдам Колифф приобрел собственность Капланов. Я предлагал ему вдвое больше, чем он заплатил, но он отказался. Вместо этого он предложил себя в архитекторы будущего комплекса и намеревался привлечь к строительству Сэма Кроза.

Кертис Литл беспокойно заерзал.

— Питер, мы не готовы финансировать проект Колиффа. Он неоригинален, невыразителен, да еще эта мешанина стилей…

— Согласен, — поторопился вставить Питер. — Эдам считал, что мы пойдем на все, чтобы заполучить участок Капланов. Он ошибался. Именно это привело меня к проекту Иена Максвелла.

Питер подался вперед и сдернул ткань, открыв макет здания с постмодернистским фасадом по мотивам «ар деко».

— Иен был в городе две недели назад. Я водил его на место предполагаемого строительства. У него появилась идея, как построить башню, не используя владение Капланов. На прошлой неделе я сообщил Эдаму, что мы рассматриваем альтернативный вариант.

— Колифф знал, что мы не поддерживаем его проект? — задал вопрос Литл.

— Да, знал. Колифф организовал собственную компанию, полагая, что мы без него не обойдемся. Но он просчитался. Я сказал его жене — вернее, вдове, — что нам надо увидеться на той неделе. Я объясню, что мы не нуждаемся в ее земельном участке, но готовы дать за него хорошую цену.

— Если она согласится… — начал Кертис Литл.

— Если она согласится, Иен Максвелл сделает проект здания для того места, где мы изначально собирались его поставить. Если же нет, проект будет видоизменен, но хуже от этого не станет.

Кертис Литл внимательно изучил макет.

— Питер, — сказал он, — вы можете принять видоизмененный проект, но при этом пострадает эстетическая ценность здания и в нем будет гораздо меньше полезной площади. Я вовсе не уверен, что мы станем вкладывать в это деньги.

Питер Ланг улыбнулся:

— Да, но Колифф-то этого не знал.

Джон Гилмер смотрел через стол на Питера Ланга. Небольшой дорожный инцидент спас Ланга от смерти, но он так и не выказал ни малейшего сожаления по поводу гибели Эдама Колиффа и еще троих людей.

Ланг все еще в ярости по поводу того, что Эдам Колифф оказался настолько удачлив, что перешел ему дорогу с этой покупкой, решил Гилмер. И сейчас, когда тот погиб, Ланг злорадствует, так как уверен, что получит участок Капланов за назначенную им цену.

И еще одно соображение. Сын Гилмера, полузащитник футбольной команды колледжа, часто приходил после игры со значительно худшими увечьями, чем получил Питер Ланг, столкнувшись с трейлером.

После заупокойной службы Джек Склафани и Джордж Бреннан вошли в кабинет Джека с горячими сандвичами и стаканчиками дымящегося кофе в руках.

Они ели в тишине, глубоко задумавшись. Затем одновременно сунули фольгу, салфетки и несъеденный маринованный чеснок обратно в пластиковые коробки и выбросили все в мусорную корзину.

— Чем ты так расстроил вдову Райана?

— Думаю, нам стоит к ней зайти, — сказал Склафани. — У нее могут быть доказательства того, что взрыв — дело рук ее мужа. Интерпол ответил на запрос относительно Каплана?

— Список его судимостей в Австралии длинен, как Барьерный риф. По большей части мелочи, кроме одного случая. Он был арестован за то, что вез в багажнике взрывчатку, украденную в фирме, где работал. Было подозрение, что его наняли что-то взорвать, но доказательств не нашли.

Склафани встал.

— Просим ордер на обыск?

— Конечно. Думаю, судья выдаст.

— Все же сначала мне очень хочется поговорить с Лайзой Райан, — сказал Джек Склафани.

Дом для престарелых Олд-Вудс находился рядом с оживленным шоссе, но, когда Нелл свернула на подъездную аллею, все приметы пригорода сразу исчезли. Она припарковала машину и вошла в богато обставленную приемную.

Симпатичная служительница, представившаяся Джорджиной Мэтьюс, волонтером, отвела ее на третий этаж.

— Для миссис Джонсон смерть дочери была большим потрясением. Мы все пытаемся ей помочь, но она зла на весь мир.

Что ж, значит, не я одна такая, подумала Нелл.

Джорджина постучала в дверь и заглянула в комнату.

— Миссис Джонсон ждет вас, — сказала она Нелл.

Рода Джонсон, глаза закрыв, лежала в шезлонге. На вид ей было под восемьдесят. Нелл поразилась — эта широкоплечая женщина с пышными волосами цвета соли с перцем нисколько не походила на болезненно-худую, с прямыми редкими волосами Уинифред.

Старуха открыла глаза.

— Мне говорили, что вы приедете. Наверное, вы ждете от меня благодарности.

— Не надо так, миссис Джонсон, — сказала Джорджина.

Рода Джонсон не обратила на нее внимания.

— Уинифред прекрасно работала у Уолтерса и Арсдейла. Они платили ей достаточно, чтобы она могла перевести меня сюда. Предыдущий дом для престарелых был сплошным кошмаром. Я много раз говорила ей, чтобы она не шла работать к вашему мужу. Она и слушать не хотела. Но я ведь была права?

— Я очень сожалею о гибели Уинифред, — сказала Нелл. — Понимаю, как вам сейчас тяжело. Я приехала узнать, не могу ли я чем-нибудь вам помочь.

— Оставлю вас вдвоем, — тихонько сказала Джорджина и добавила, обращаясь к Роде Джонсон: — Ведите себя хорошо.

— Миссис Джонсон, я могу вас понять. Я тоже потеряла самого близкого человека. Если вы хотите, чтобы я ушла, не стану вам надоедать.

— Вы здесь ни при чем, — миссис Джонсон говорила уже не так агрессивно. — Но у Уинифред была хорошая работа. Подумала ли она обо мне, когда перешла в фирму вашего мужа? Нет, конечно.

— Возможно, у нее есть страховка, которая позволит и дальше оплачивать ваше пребывание здесь.

— Она мне об этом не говорила.

— Был ли у Уинифред сейф в банке?

— Что бы она туда клала?

— А где она держала личные документы?

— У себя в квартире, в письменном столе. Хорошая квартира и недорогая. Я бы переехала туда, если бы не артрит.

— Может быть, кто-нибудь из соседей посмотрит, что там у нее в столе.

— Не хочу, чтобы соседи вмешивались в мои дела. Ваш дед, Корнелиус Макдермот, один из немногих честных политиков в нашей стране. Если я разрешу вам поискать ее документы, он поедет с вами?

— Если я попрошу, поедет.

Рода Джонсон заплакала:

— Мне будет очень не хватать Уинифред. Она не заслуживала смерти. Она просто была не очень умной — вот в чем беда. Всегда хотела угодить людям. Старалась изо всех сил, и наконец ей заслуженно повысили зарплату.

— Подумайте, что еще вам привезти из ее квартиры?

— Фотографии. — Рода Джонсон пошарила в кармане свитера в поисках носового платка. — Да, еще, вам не трудно будет поискать медали Уинифред? Тренер по плаванию говорил, что если бы она не бросила заниматься спортом, то стала бы чемпионкой. Но разве я могла, с моим-то артритом, да еще при том, что ее отец был неизвестно где, позволить девочке мотаться по всей стране?

После ухода Бонни Уилсон Герт долго думала, как сказать Нелл, что Эдам пытается найти с ней контакт. Она была почти уверена, что Нелл в это не поверит.

В восемь часов вечера Герт наконец позвонила Нелл.

— Мне очень хотелось узнать, как ты там… — начала она неуверенно. — Нелл, я должна кое-что тебе рассказать…

Она торопливо, чтобы Нелл не успела повесить трубку, передала племяннице рассказ Бонни.

— Герт, я в это не верю, — мягко прервала ее Нелл. — Поэтому, прошу тебя, не будем больше о них говорить, и тем более в связи с Эдамом.

Герт вздрогнула, услышав, как Нелл положила трубку. Она не знала, что Нелл сидит у телефона, трепеща от страха и неизвестности.

Возможно ли, чтобы Эдам действительно пытался связаться со мной? — думала Нелл.

Вернувшись домой в Сохо после дневной пробежки по Центральному парку, Дан Майнор принял душ, переоделся в летние брюки, спортивную рубашку и мокасины и направился к холодильнику. Он еще не решил, куда пойдет обедать, но посчитал, что бокал шардонне с сыром и крекером сейчас будут в самый раз.

Он устроился на диване в просторной, с высокими потолками комнате. Почему на Манхэттене мне уютней, чем в Вашингтоне? — спросил он себя, хотя ответ был ему известен.

Это гены Куинни. Мать родилась на Манхэттене.

Частный детектив, которого наняли для ее поисков, сумел добыть некоторые сведения. «Она работает сиделкой со стариками, — рассказал он им. — И по-видимому, прекрасно справляется с обязанностями. Но когда на нее находит депрессия, она снова начинает пить и возвращается на улицу».

Дан включил телевизор, как раз показывали десятичасовые новости. В выпуске был небольшой репортаж о заупокойной службе по архитектору, погибшему при взрыве бомбы в нью-йоркской гавани.

Вела репортаж Розанна Скотто. Вот бывший конгрессмен Корнелиус Макдермот сопровождает вдову Колиффа, свою внучку Нелл, из церкви. Ходят упорные слухи, что Нелл Макдермот может баллотироваться на место в Конгрессе, которое в течение пятидесяти лет занимал ее дед.

На экране крупным планом появилось лицо Нелл. Глаза Дана Майнора расширились. Она показалась ему очень знакомой. Погоди-ка, подумал он, ведь я познакомился с ней лет пять назад на приеме в Белом доме. Мы поболтали несколько минут и обнаружили, что оба окончили Джорджтаунский университет. Невероятно, что с тех пор она успела выйти замуж, овдоветь и начать политическую карьеру.

Я напишу ей, подумал он. Скорее всего, она меня не помнит, но мне хочется это сделать. Она совершенно убита горем. Наверное, Эдам Колифф был отличным парнем.

ПЯТНИЦА, 16 ИЮНЯ Глава 5

Уинифред Джонсон жила на углу Амстердам-авеню и 81-й улицы. В пятницу, в десять часов утра, Нелл встретилась в вестибюле ее дома со своим дедом.

— Нелл, по-моему, придя сюда, мы совершаем грубую ошибку, — говорил Корнелиус Макдермот, пока лифт, громыхая, поднимался на пятый этаж. — Не знаю, чем кончится расследование, но если Уинифред или… — Он замолчал.

— Не смей даже думать о том, что Эдам был замешан в махинациях, — с яростью проговорила Нелл.

— Я думаю только об одном: если в полиции решат провести обыск, то им не понравится, что мы их опередили.

— Мак, ну, пожалуйста… Я просто хочу помочь миссис Джонсон. Она ужасно разволновалась из-за того, что ей придется покинуть Олд-Вудс.

— Брось, Нелл, мы не привыкли друг другу врать, — сказал Мак, выходя из лифта. — Не притворяйся сердобольной девочкой.

Они вошли в грязный холл. Нелл достала из сумки ключи, которые дала ей миссис Джонсон, и открыла дверь квартиры.

В квартире уже чувствовалось запустение. Слева на столике стояла ваза с увядшими цветами. Прямо находилась гостиная — длинная, узкая, безрадостная комната с потертым ковром, старым красным бархатным диваном, пианино и столом. На столе — несколько фотографий в рамках.

Нелл подошла к столу и принялась разглядывать фотографии. Почти на всех красовалась молодая, улыбающаяся Уинифред в купальнике, получающая награды.

— Должно быть, эти снимки и хочет получить ее мать, — сказала она Маку. — Я заберу их перед уходом.

Вернувшись в прихожую, Нелл двинулась вперед по коридору, дед следовал за ней по пятам. Она прошла в тесный кабинет, где стояли диван, телевизор и письменный стол с компьютером. Нелл подошла к столу и открыла средний ящик.

Он был битком набит бумажными листками всех мастей и размеров, от страничек из блокнота до архитектурных проектов. На каждом большими печатными буквами Уинифред вывела четыре слова: УИНИФРЕД ЛЮБИТ ГАРРИ РЕЙНОЛДСА.

Менеджер салона, в котором работала Лайза, предложил ей взять неделю отпуска:

— Тебе надо отдохнуть, восстановить силы.

Восстановить силы, презрительно подумала Лайза, глядя на груду разложенных на кровати вещей. Идиотское выражение. Кто-то сказал, что ей будет легче, если она чем-нибудь займется, вот она и занялась уборкой в шкафу и ящиках Джима.

Она бросила взгляд на часы и растерялась, поняв, что через двадцать минут придут дети. Ей не хотелось, чтобы они видели, как она разбирает вещи отца.

Деньги — вдруг пронеслось у нее в голове. Она ухитрилась весь день о них не вспоминать.

Внезапно тишину нарушил звон колокольчика. Сбежав вниз по лестнице, Лайза увидела за дверью детектива.

Джек Склафани искренне посочувствовал Лайзе. Она выглядит так, словно проплакала весь день, подумал он.

— Миссис Райан, я детектив Склафани. Если не возражаете, мне бы хотелось с вами побеседовать.

Скорбь в ее взгляде сменилась неприкрытым испугом.

— Да. Конечно. Проходите, — наконец прошептала Лайза.

Когда они уселись друг напротив друга в маленькой гостиной, Джек принялся разглядывать большую семейную фотографию над диваном.

— Эта фотография была снята в лучшие времена, — заметил он. — Джим выглядит здесь счастливым отцом и мужем.

Слова произвели желаемый эффект. Из глаз Лайзы хлынули слезы, казалось, ей стало легче.

— Тогда перед нами лежал весь мир, — тихо произнесла она. — Вы понимаете, что я имею в виду. Мы жили от получки до получки, как большинство людей, но у нас были мечты.

— Не возражаете, если я буду звать вас Лайзой?

— Конечно, нет.

— Лайза, когда вы узнали о гибели Джима, вы сразу же спросили, не покончил ли он жизнь самоубийством. Что омрачало его жизнь? Мне кажется, это не было связано с вашими отношениями.

— Нет.

— Может, его беспокоило здоровье?

— Джим никогда не болел.

— Если не семья и не здоровье, тогда остаются деньги.

В самую точку, подумал Джек, увидев, как Лайза Райан сжала кулаки.

— Когда у тебя семья, легко задолжать по счетам. — Он вздохнул. — Вы уверены, что легко погасите имеющийся кредит, но неожиданно оказывается, что нужно починить крышу или купить новые покрышки для машины. У меня самого жена и дети. Такое часто бывает.

— Мы никогда не залезали в долги, — попыталась защититься Лайза. — Во всяком случае, пока у Джима была работа. Вы знаете, почему он ее потерял? Потому, что он был честным и достойным человеком и возмутился, когда подрядчик использовал недоброкачественный цемент, тем самым подвергая опасности жизнь людей. Он почти два года сидел без работы, пока Эдам Колифф не увидел его документы и не рекомендовал его Сэму Крозу.

Внезапно Лайза все поняла. Конечно, подумала она, именно так и было. Джим однажды сказал, что Кроз известный мошенник. Возможно, под страхом потерять работу он был вынужден участвовать в махинациях Кроза.

— Мне кажется, Джима что-то сильно беспокоило, даже когда он работал, — высказал предположение Склафани. — Возможно, он хотел бы, чтобы мы об этом узнали.

Именно так и было, думала Лайза, почти не слушая детектива. Я в этом уверена. Джиму предложили одно из двух: либо уволиться, либо получать деньги за молчание. Как только Джим впервые взял от них деньги, он оказался на крючке.

— Джим был хорошим, честным человеком, — сказала Лайза.

Вот оно, подумал он. Сейчас все расскажет.

— Вчера, после похорон… — начала Лайза, но замолчала, услышав у кухонной двери шум голосов и топот ног.

— Мам, мы пришли! — крикнула Келли.

— Я здесь. — Лайза вскочила на ноги, в ужасе осознав, что едва не рассказала полицейскому о спрятанном внизу пакете с деньгами. К ней подбежали дети. Лайза посмотрела в глаза Склафани. — Джим очень гордился своими детьми, — произнесла она твердым голосом. — Я повторяю, Джим Райан был хорошим и достойным человеком.

— Значит, у Уинифред был любовник!

— Я просто в шоке, — призналась Нелл деду. Они возвращались домой на такси. — Я часто дразнила Эдама тем, что она в него влюблена.

— Она и была в него влюблена, как женщины влюбляются в Битлов или Элвиса Пресли. Эдам так ее окрутил, что она ушла вместе с ним из «Уолтерс и Арсдейл».

— Мак!

— Извини, — спохватился Макдермот. — Я просто хотел сказать, что Эдам был гораздо моложе Уинифред и женат на красивой женщине. Кем-кем, а дурой Уинифред не назовешь. Ясно одно, она была в связи с каким-то парнем по имени Гарри Рейнолдс, вернее, сходила по нему с ума.

— Но почему он не объявился? Странно, — сказала Нелл. — У меня такое впечатление, словно Уинифред просто исчезла с лица земли. Ее матери никто не позвонил, кроме управляющего домом, который спросил, что она собирается делать с квартирой.

Корнелиус Макдермот покосился на стопку фотографий, которую Нелл держала на коленях.

— Хочешь, я отвезу их в дом для престарелых?

— Давай, — согласилась Нелл. — Я позвоню миссис Джонсон и скажу, что их скоро привезут. И что мы поищем бумаги Уинифред в офисе.

Такси остановилось перед домом Нелл. Виновато взглянув на привратника Карло, она вышла из машины. В лифте она приняла решение.

Нелл по-прежнему не понимала природы своих парапсихологических способностей. Она также не понимала — или не допускала — идеи общения с умершим через медиума. Но так как Бонни Уилсон утверждала, что она установила связь с Эдамом, Нелл ничего не оставалось, как проверить это утверждение. Если не ради себя, то ради Эдама.

Береговая охрана тщательно обыскивала акваторию в надежде обнаружить то, что осталось от взорвавшейся яхты и пассажиров. Первая находка появилась только в пятницу. В районе моста Верразано на берег выбросило метровый кусок искореженного дерева. В его расщелинах были найдены клочья голубой рубашки с фрагментами человеческих костей.

Секретаршу Сэма Кроза спросили, в какой одежде ее шеф покинул офис. Она не колеблясь ответила: в голубой спортивной рубашке с длинным рукавом и брюках цвета хаки.

Отправляясь на встречу с Джеком Склафани, к дому № 405 на 14-й Восточной улице, Джордж Бреннан уже знал о находке. В кармане у него лежало разрешение на обыск в квартире Каплана.

Расстроенная Ада Каплан разрыдалась при мысли о том, что скажут ее соседи, узнав о визите полиции. Ее сын Джед сидел за столом в столовой с выражением презрения на лице.

Он совершенно спокоен, подумал Джек. Если он взорвал яхту, в этой квартире улик мы не обнаружим.

Но все же полицейские одержали маленькую победу: нашли в шкафу пакет марихуаны. Достаточно, чтобы завести дело о хранении наркотика с целью сбыта.

После того как Джед оказался за решеткой, Бреннан уныло заметил:

— Его мамаша, разумеется, внесет залог.

— Видать, после того как в Австралии в его машине нашли взрывчатку, он научился не оставлять следов, — сказал Джек.

Пока они шли к своим машинам, Джорджу Бреннану сообщили по сотовому телефону, что у моста Верразано, в том же месте, где был найден обломок яхты, на берег выбросило разбухший от воды бумажник с кредитными карточками и водительскими правами на имя Уинифред Джонсон.

— Они сказали, что бумажник почти не обгорел, — сказал Бреннан, отключившись. — Должно быть, он взлетел на воздух, а потом упал в воду.

— Или бомба взорвалась не на борту, — после некоторого размышления произнес Склафани.

Днем Нелл отвечала на многочисленные письма с соболезнованиями. Когда она закончила, было почти пять. Мне нужно немного проветриться, подумала она. Я целую неделю не занималась спортом.

Она надела шорты и футболку, сунула в карман кредитную карточку и десятидолларовую бумажку, добежала рысцой до Центрального парка, а там двинулась на юг.

Нелл постепенно втягивалась в привычное занятие, наслаждаясь чувством свободы, которое рождало непринужденное, ничем не ограниченное движение, и думала о полученных ею письмах.

«Примите наши глубокие соболезнования…» Почему никто не написал, каким потрясающим парнем был Эдам? Почему я словно окаменела? Почему я не могу заплакать?

Дан Майнор бежал по Центральному парку на север. Теплый солнечный день клонился к вечеру, дул свежий ветерок. В парке было многолюдно: одни бегали трусцой, другие катались на досках, третьи прогуливались пешком.

Пробегая мимо скамьи, на которой сидела женщина в поношенном платье и наброшенных на ноги пластиковых мешках, Дан почувствовал, как сжалось его сердце. Неужели Куинни провела так большую часть жизни? — подумал он.

Странно, но ему было легче думать о ней как о Куинни. Мама была другой. Мама была красивой темноволосой женщиной с ласковыми руками.

Мимо него пробежала высокая женщина с каштановыми волосами. Я знаю ее, подумал он. Дан замедлил бег и обернулся. Конечно, это была она, Нелл Макдермот. Он видел ее вчера вечером в десятичасовом выпуске новостей.

Дан развернулся и побежал за Нелл.

Ближе к Бродвею Нелл перешла на быстрый шаг.

Она приняла решение. Если я собираюсь увидеться с Бонни Уилсон, которая говорит, что находится в контакте с Эдамом, нужно как можно больше узнать о парапсихологических явлениях, подумала она.

Дан следовал за Нелл до 57-й улицы, пока она не исчезла в книжном магазине «Колизей». Он стоял на тротуаре и смотрел в витрину. Может, зайти? А может, просто написать ей письмо? Но мне хотелось бы поговорить с ней прямо сейчас.

Дан заметил, что Нелл направляется к кассе. Она вышла из магазина и стала ловить такси. Сейчас или никогда, подумал Дан и решительно направился к ней.

— Нелл!

Лицо мужчины показалось ей знакомым.

— Дан Майнор. Мы встречались в Белом доме несколько лет назад.

Оба улыбнулись.

— Вы были с дедушкой, — прибавил Дан. — А я был гостем конгрессмена Дейда.

— Ну конечно, вспомнила! Вы детский хирург из Джорджтауна.

— Верно. Я просто хотел выразить соболезнования в связи со смертью вашего мужа.

— Благодарю вас.

— Леди, вы едете или нет? — У тротуара уже некоторое время стояло такси.

— Сейчас. — Она протянула руку. — Спасибо, Дан. Рада была вас видеть.

В пятницу днем Бена Такера отвели к детскому психологу Меган Кроули.

Бен сидел один в приемной, пока в кабинете его мать разговаривала с доктором. Он знал, что ему тоже придется беседовать с ней, но и боялся, что она станет спрашивать про сон. Бен не хотел о нем рассказывать.

Мама с папой пытались объяснить ему, что на самом деле никакой змеи не было. Они говорили, что его очень напугал взрыв, в результате которого погибли люди.

Они ничего не поняли. Это был не взрыв. Это была змея.

Дверь отворилась, и вышла мама с какой-то женщиной.

— Привет, Бен. Я доктор Меган.

— Доктор Меган хочет поговорить с тобой, Бенджи, — сказала мама.

Он посмотрел на доктора. Ни слова не скажу про змею, пообещал он себе.

Однако, к его удивлению, доктор Меган спросила его о школе, а потом о спорте. Потом они говорили о занятиях музыкой, и он сказал, что сегодня, играя на флейте, здорово фальшивил. Они говорили о чем угодно, но доктор Меган так и не спросила его про змею. На прощание она сказала, что увидится с ним в понедельник.

С СУББОТЫ, 17 ИЮНЯ, ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА, 19 ИЮНЯ Глава 6

В пятницу Нелл весь вечер читала книги по парапсихологии, купленные после пробежки. К субботе она изучила в них все разделы, в которых рассматривались интересующие ее явления. Во что из этого я верю? — спрашивала она себя.

Во всех книгах говорилось об ауре. В последний день, в день взрыва, подумала она, я увидела вокруг Уинифред что-то вроде темного облака. Согласно этим книгам, темный ореол — предзнаменование смерти.

Ах, Эдам, зачем я сказала, чтобы ты не приходил домой? — мучительно думала Нелл. А если бы я этого не сказала, смогла бы я примириться с твоей гибелью? Твоя смерть поставила столько вопросов. Кто это сделал, Эдам? И почему?

Намеревался ли человек, взорвавший яхту, убить тебя? Или его целью был Сэм Кроз? Или Уинифред? После мессы вдова Джима Райана хотела поговорить со мной, но почему-то убежала. Мог ли Джим знать что-то, что ему не следовало знать?

Всю ночь с субботы на воскресенье Нелл пролежала без сна. У меня такое чувство, что Эдам может появиться в любой момент, думала она. Наконец она задремала, но снова проснулась в шесть. Еще одно прекрасное июньское утро. Она приняла душ, оделась и пошла на семичасовую мессу.

— Да упокоится душа Эдама и души других усопших… — Ее молитва была той же, что и неделю назад, и будет той же еще много воскресений.

По пути домой она купила бублик. Он был еще горячим, прямо из печи. Люблю Нью-Йорк воскресным утром, подумала она. В такое утро кажется, что прогуливаешься не по мегаполису, а по маленькому городку.

Эта часть Манхэттена была избирательным округом Мака. Станет ли она и моим округом? — подумала она.

Со смертью Эдама ничто больше не мешало ей принять участие в выборах.

Когда Нелл поняла, что на какой-то миг почувствовала удовлетворение при мысли, что хотя бы эта проблема решилась сама собой, ей стало неприятно.

Питер Ланг провел уик-энд в своем особняке в Саутгемптоне, отклонив полдюжины приглашений. Все его мысли были о том, как бы заставить Нелл Макдермот продать ему участок Капланов. Тогда он наконец получит возможность создать архитектурный шедевр, который изменит силуэт Манхэттена.

Когда он обратился со своим предложением к Эдаму Колиффу, тот послал его куда подальше — словом, их партнерство было вынужденным.

Что ж, в конце концов не я, а Эдам отправился куда подальше, с мрачным удовлетворением подумал Питер.

Теперь он должен убедить вдову Колиффа продать ему этот участок земли. В деньгах она, похоже, не нуждается. Но у него есть козырная карта: у Нелл Макдермот хватит ума понять, что он способен оказать ей серьезную помощь на выборах и что разумнее было бы иметь его в числе союзников.

Питер Ланг бросил полотенце и вошел в волны Атлантики. Вода была леденяще холодной. Рассекая ее быстрыми, уверенными гребками, он думал о пропущенном свидании с судьбой и о том, был ли еще жив Эдам Колифф, когда после взрыва над ним сомкнулись волны.

Бонни Уилсон попросила Герт позвонить, если Нелл Макдермот захочет обратиться к ней. Она понимала, что Нелл будет нелегко решиться на этот шаг.

В воскресенье вечером в квартире Бонни раздался телефонный звонок.

— Нелл хочет с тобой встретиться, — сказала Герт убитым голосом.

— Что случилось, Герт? Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что ты расстроена.

— Боюсь, я страшно огорчила брата. Сегодня он пригласил нас с Нелл в ресторан, и я случайно проболталась о нашем с тобой разговоре. Он настрого запретил Нелл к тебе обращаться.

— Поэтому Нелл и решила встретиться со мной?

— Возможно, она бы и без этого решила, — сказала Герт.

— Прекрасно. Передай, что я жду ее завтра в три.

Сегодня, как всегда по понедельникам, парикмахерская была закрыта. Лайза Райан жалела, что нельзя пойти на работу. К девяти часам она закончила уборку. Нужно было ответить на письма с соболезнованиями, но Лайза просто не могла заставить себя этим заняться.

Она должна вернуть деньги. Она уверена, что Джима заставили их взять. А Нелл Макдермот, возможно, что-то знала о работе Джима. Ведь заявление Джима передали в строительную компанию Сэма Кроза из фирмы ее мужа.

Лайза набрала номер Нелл. Та сняла трубку после первого же гудка.

Через пять минут Лайза Райан направилась на встречу с женщиной, которая тоже потеряла мужа, чтобы та помогла ей докопаться, что же заставило хорошего человека прятать пятьдесят тысяч долларов.

Джордж Бреннан и Джек Склафани были на месте, когда в контору помощника окружного прокурора Кэла Томпсона прибыл Роберт Уолтерс, старший партнер фирмы «Уолтерс и Арсдейл», в сопровождении своего главного юрисконсульта.

Юрисконсульт уже успел сделать заявление для прессы: «Фирма „Уолтерс и Арсдейл“ и ее заказчики отрицают наличие злого умысла и уверены, что против них не будет возбуждено уголовное дело».

Несмотря на внешнюю невозмутимость Уолтерса, Бреннан и Склафани сразу заметили, что тот нервничает.

На его месте я бы тоже нервничал, подумал Бреннан. Владельцы почти двух десятков строительных фирм уже признались в мелких нарушениях, чтобы избежать более тяжких обвинений, — предпочли отделаться подешевле.

— В нашем деле законные комиссионные часто принимают за взятки… — говорил Уолтерс.

— Мой клиент хотел сказать… — перебил адвокат.

Наконец речь зашла о том, ради чего и пришли сюда Джордж Бреннан и Джек Склафани.

— Мистер Уолтерс, Эдам Колифф работал у вас в фирме?

Ему неприятно слышать это имя, подумал Склафани, заметив, как напрягся Роберт Уолтерс.

— Он проработал у нас примерно два с половиной года.

— В какой должности работал мистер Колифф?

— Он начал как рядовой архитектор. Позднее отвечал за реконструкцию и реставрацию среднего уровня.

— Что вы называете средним уровнем?

— Проекты стоимостью меньше ста миллионов долларов.

— Работа приносила ему удовлетворение?

— По-моему, да.

— Вы сказали, что Колифф проработал с вами более двух лет. Почему он от вас ушел?

— Решил открыть собственную фирму. — Роберт Уолтерс холодно улыбнулся. — Эдам Колифф был весьма практичным человеком. Ему удалось приобрести участок земли по соседству с усадьбой Вандермееров, которая впоследствии была исключена из списка памятников архитектуры.

— Усадьба сгорела, не так ли?

— Да. И таким образом перестала быть памятником. Питер Ланг купил этот участок и задумал выстроить на нем офисно-жилой комплекс. И тогда Эдам Колифф решил, что Ланг согласится на его проект, поскольку ему позарез нужен соседний участок. Но он просчитался. Инвесторы сочли его проект неинтересным и подражательным и отказались вкладывать в него деньги. Колифф оказался в тупике. Ему пришлось бы продать участок Капланов Лангу по той цене, которую ему предложат. В противном случае Ланг мог бы построить на своей земле менее амбициозное здание и без Колиффа. И тогда участок Каплана оказался бы зажатым между многоэтажными строениями и потому абсолютно бесполезным. Как видите, Колифф попал в трудное положение.

Дверь в кабинет отворилась, и вошел Джо Мейз, помощник окружного прокурора. По его лицу Бреннан и Склафани поняли, что случилось что-то серьезное.

— Мистер Уолтерс, — спросил Мейз, — это ваша фирма реставрировала офисное здание на углу Лексингтон-авеню и Сорок седьмой улицы?

— Да. Сегодня утром нам сообщили, что несколько кирпичей на фасаде плохо держатся. Мы вышлем туда экспертов.

— Боюсь, кирпичи не просто плохо держались, мистер Уолтерс. Весь фасад обрушился на улицу. Трое пешеходов получили ранения, один — весьма тяжелые.

Через несколько часов после визита Лайзы Райан и ее шокирующего разоблачения Нелл позвонила в дверь квартиры Бонни Уилсон. Она прислушивалась к звуку приближавшихся шагов, и ее подмывало, пока не поздно, кинуться назад к лифту.

Что я здесь делаю? — спросила она себя. Мак был прав. Все эти разговоры о медиумах и посланиях — сплошное надувательство, и я могу оказаться в глупейшем положении.

Дверь открылась.

— Входите, Нелл. — Бонни Уилсон провела Нелл в маленький кабинет и жестом указала на стул. — Прошу вас, присаживайтесь. Если вы вдруг захотите уйти, я не обижусь. Ваша тетушка говорила, что вы с недоверием относитесь к контакту с теми, кто перешел в другую реальность.

— Бонни, скажу вам напрямик, — решительно заявила Нелл, — я не верю, что с умершими можно общаться способом, подозрительно напоминающим разговор по телефону.

— Ценю вашу прямоту. Тем не менее мне суждено служить посредником между теми, кто перешел в мир иной, и теми, кого они любили здесь. Обычно ко мне приходят убитые горем люди, которые хотят связаться с человеком, ушедшим из жизни раньше их. Но иногда бывает по-другому. Однажды, когда я помогала ушедшему в иной мир мужу передать послание своей жене, со мной связался молодой человек по имени Джеки, погибший в автомобильной катастрофе. В тот момент я не поняла, как могу ему помочь. Потом, неделей позже, мне позвонила незнакомая женщина. — Глаза Бонни Уилсон потемнели. — Ее сын Джеки погиб в автомобильной катастрофе.

— Но мой приход к вам вполне объясним. Начать с того, что вы знакомы с Герт. О взрыве яхты много писали в газетах. — Нелл поднялась со стула. — Бонни, боюсь, я зря потратила ваше время. Мне нужно идти.

— Эдам искал вас, Нелл. Вы не потратите мое время зря, если просто дадите мне возможность узнать, хочет ли он передать вам сообщение.

Нелл неохотно опустилась на стул.

Прошло несколько минут. Бонни сидела, закрыв глаза и подперев рукой щеку. Затем ее голова слегка откинулась назад, словно она что-то услышала. Через некоторое время она опустила руку на стол и открыла глаза.

— Эдам здесь, — тихо произнесла Бонни.

Нелл не поверила ей, однако по ее телу побежали мурашки. Не теряй голову, приказала она себе.

— Вы его видите?

— Внутренним зрением. Он смотрит на вас с огромной любовью, Нелл. Улыбается вам. Говорит, что вы, конечно, не верите, что он здесь. Вы с Миссури.

У Нелл перехватило дыхание. Когда Эдам пытался уговорить ее покататься с ним на яхте, она шутливо отвечала ему: «Я с Миссури».

— Эдам хочет попросить прощения. Он сказал, когда вы были вместе в последний раз, вы повздорили.

Я никому не говорила о нашей ссоре, подумала Нелл.

— Эдам говорит, что он препятствовал каким-то вашим желаниям. Я вижу вокруг вашей головы белые розы. Это знак его любви.

На глазах у Нелл выступили слезы.

— Скажите ему, что я тоже его люблю. Скажите, что я жалею о том, что мы поссорились, — произнесла она, не веря собственным ушам.

— Он просит вас начать новую главу своей жизни. Сделать что-то, что потребует от вас полной отдачи.

Предвыборная кампания, пронеслось в голове у Нелл.

— Да, поняла, — пробормотала Бонни. — Он говорит: «Скажите, чтобы Нелл избавилась от всей моей одежды». Я вижу комнату с вешалками и коробками…

— Я всегда отношу одежду в соседнюю церковь, — сказала Нелл. — Там есть похожая комната.

— Эдам говорит, что вы должны это сделать для него, чтобы помочь ему достичь более высокого духовногоуровня. Он просит за него молиться. — Бонни глядела прямо перед собой, словно ничего не видя. — Он покидает нас.

— Остановите его! — крикнула Нелл. — Кто-то взорвал его яхту. Спросите, он знает, кто это сделал?

Некоторое время Бонни молчала.

— Навряд ли он это скажет, Нелл. Он либо не знает, либо простил своего убийцу и не хочет, чтобы вы мстили. — Бонни покачала головой. — Он ушел. Нет, погодите… Имя Питер вам что-нибудь говорит?

Питер Ланг, пронеслось в голове у Нелл.

— Да, — тихо ответила она.

— Нелл, с него капает кровь. Я не уверена, что это означает, что Питер убийца. Однако Эдам наверняка пытается вас предупредить. Он просит вас быть осторожнее с этим человеком.

Вернувшись домой днем в понедельник, Дан Майнор услышал на автоответчике голос Лили Браун: «Доктор Дан, я все время спрашивала о Куинни, но несколько месяцев ее никто не видел. До этого она иногда заходила в приют на Четвертой Восточной улице. Его обитатели говорят, что, может быть, она заболела и ее упекли куда-нибудь. Когда Куинни впадает в тяжелую депрессию, она может целыми днями ни с кем не разговаривать и ничего не есть».

Я больше не могу сидеть сложа руки и ждать, пока она сама объявится. Я должен обойти все больницы, побывать на 4-й Восточной улице. Ради нее я стал таким, какой я есть, подумал он. Господи, сделай так, чтобы я мог сказать это ей самой!

Корнелиуса Макдермота навестил Том Ши, председатель партийной организации города Нью-Йорка. Ши хотел узнать, решилась ли Нелл баллотироваться в Конгресс.

— Мне не нужно напоминать тебе, Мак, что в этом году президентские выборы, — сказал он. — Сильный кандидат в Конгресс поможет нам набрать голоса на президентских выборах и посадить нашего парня в Белый дом. Ты легендарная личность в своем округе. Если ты будешь рядом с ней, это будет напоминать избирателям о том, что ты для них сделал.

— Знаешь, какой совет дают перед свадьбой матери невесты? — огрызнулся Мак. — Оденьтесь в бежевое и помалкивайте. Вот что я собираюсь сделать, если Нелл надумает баллотироваться. Она умна, привлекательна, знакома с работой и справится с ней лучше других. Но главное — ее интересуют люди. Вот почему ей нужно выдвинуть свою кандидатуру.

— Что ж, вперед, Мак, — добродушно ответил Том Шй.

Когда Ши ушел, Мак отправился к Лиз Хэнли.

— Лиз, я поругался с Нелл, когда узнал, что она хочет пойти к экстрасенсу. Дозвонитесь до нее и помогите мне с ней помириться. Скажите, что я приглашаю ее на обед.

— Блаженны миротворцы, — сухо произнесла Лиз.

— Вы мне это уже говорили.

— Потому что уже выполняла подобные поручения. Куда вы ее приглашаете?

— В «Нириз». В половине восьмого.

Во время очередного сеанса доктор Меган Кроули сумела направить разговор на тот день, когда Бен Такер увидел взрыв яхты. Она предпочла бы подождать, но Бена замучили кошмары.

Она начала с рассказа о Мартас-Виньярд:

— В детстве я любила там бывать. В то время туда было нелегко добраться. Шесть часов на машине и еще час на пароме.

— На пароме противно пахнет, — сказал Бен. — Меня на нем чуть не вырвало. Больше ни за что не поеду на пароме.

— А куда ты ездил на пароме?

— Папа взял меня посмотреть на статую Свободы. — Он помолчал. — В тот день взорвалась яхта.

Меган терпеливо ждала. Взгляд Бена стал задумчивым.

— Я смотрел прямо на яхту. Классная штуковина. Мне хотелось плыть на ней, а не на дурацком пароме… — Он нахмурился. — Я не хочу об этом говорить.

— Бен, иногда бывает полезно рассказать о том, что тебя тревожит. Если бы ты нарисовал то, что тогда видел, тебе наверняка стало бы легче.

— Вообще-то я люблю рисовать.

У Меган были припасены карандаши и бумага. Бен с сосредоточенным видом склонился над столом.

Судя по рисункам Бена, он видел взрыв во всех подробностях, о которых не подозревал его отец. В небо взлетели ярко раскрашенные обломки, посуда и сломанная мебель. Бен крепко сжал губы, рисуя то, что явно было человеческой рукой.

Он положил карандаш.

— Не хочу рисовать змею.

Когда Корнелиус Макдермот вошел в ресторан, Нелл уже сидела за угловым столиком, потягивая вино.

Заметив удивленное лицо деда, она беспечно произнесла:

— Решила сыграть в твою игру, Мак. Договариваешься встретиться в половине восьмого. Приходишь в четверть, говоришь другому, что он опоздал, и выводишь его из себя.

— Очень плохо, что ты научилась от меня только этому, — проворчал Мак, усаживаясь рядом с ней.

Нелл поцеловала его в щеку. Да, они очень разные, но Мак всегда был для нее опорой, всегда был рядом. На него просто невозможно сердиться.

— Сегодня у нас твой любимый бифштекс.

Корнелиус и Корнелия Макдермот улыбнулись друг другу и вскоре неизбежно заговорили о выборах.

— Ты именно тот кандидат, который нужен партии и округу, — сказал Мак.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросила она.

— Только позволь внести твое имя в избирательный бюллетень, и сама в этом убедишься.

— Ты знаешь, что я согласна, Мак. Только позволь мне подождать еще пару дней, чтобы привести в порядок мысли.

— Ты ходила к экстрасенсу?

— Да, ходила. Мак, она сказала, Эдам сожалеет о том, что мешал мне открыть «новую главу» моей жизни. Я уверена, что он имел в виду политику.

— Что ж, это дело.

— То же мог бы сказать монсеньор Дункан. Единственное различие, — прибавила она осторожно, — состоит в том, что Бонни Уилсон слышит их непосредственно от Эдама. — Мак изумленно уставился на нее. — Я понимаю, это звучит чудовищно, но, сидя у нее, я в это верила.

— А сейчас веришь?

— Я верю в совет. Но, Мак, это еще не все. Эдам упомянул Питера Ланга. И опять я не знаю, что думать. Но Эдам предостерегал меня против него.

— Нелл, ради бога! Ты принимаешь все слишком всерьез.

— Я знаю. Но Эдам и Питер Ланг работали вместе над проектом на Двадцать восьмой улице.

— Возможно, за Лангом есть кое-какие грешки. Нужно будет навести о нем справки. — Мак замялся. — Нелл, ты слышала, что сегодня на Лексингтон-авеню рухнул фасад?

— Да.

— Мне позвонил Боб Уолтерс. Работы в этом здании проводил Сэм Кроз, но Эдам — автор проекта реконструкции. Если при работах были допущены нарушения, то можно предположить, что Эдам о них знал. — Он помолчал. — Имя Эдама может всплыть еще в одном расследовании.

Нелл вспыхнула.

— Нелл, — произнес Мак умоляющим голосом. — Я должен был тебя предупредить. Я не хотел причинить тебе боль.

Мысленно Нелл перенеслась во вчерашний день, когда Бонни Уилсон общалась с Эдамом: Он смотрит на вас с огромной любовью… Он простил своего убийцу.

— Мак, я хочу знать абсолютно все, что говорят о моем муже. Пускай мне будет больно, но я хочу докопаться до истины. Клянусь тебе, я узнаю, кто подложил бомбу на яхту.

ВТОРНИК, 20 ИЮНЯ Глава 7

Открыв Питеру Лангу дверь, Нелл невольно усомнилась, было ли таким уж серьезным дорожное происшествие, из-за которого он не появился на роковой встрече на яхте Эдама.

Вежливый. Красивый. Гений недвижимости. Так характеризовали Ланга в светской хронике и в сплетнях.

С него капает кровь… Эдам наверняка пытается вас предупредить.

— Я много думал о вас, Нелл. Вы прекрасно выглядите. — Улыбаясь, он взял ее за руки. — Понимаю, что мои слова звучат несколько странно, но это правда.

— Следить за собой надо в любых обстоятельствах, — ответила Нелл, высвободила руки и провела Питера в гостиную.

— Да, полагаю, вы очень сильная женщина, для которой следить за внешностью — вопрос чести. — Ланг помолчал. — Нелл, как вам известно, мы с Эдамом вместе занимались одним делом. Эдам сделал проект комплекса, который мы собирались построить.

— Да, он отдал этому проекту много сил, — сказала Нелл.

— Мы были в восторге от его работы. Эдам был великолепным архитектором. Нам его страшно не хватает. К сожалению, теперь, когда его нет с нами, боюсь, придется начать все сначала. У другого архитектора, несомненно, будет свой взгляд на проект.

— Могу это понять.

Значит, Эдам не сказал ей, что лишился заказа, подумал Ланг. Нет смысла сообщать ей об этом теперь.

— Я уверен, вы знаете, что в прошлом году, в августе, Эдам приобрел участок земли у миссис Каплан. Потом я купил соседний участок. Оценочная стоимость приобретенной Эдамом земли на прошлой неделе составляла восемьсот тысяч долларов, но я готов предложить за нее три миллиона, что составит неплохую прибыль за десятимесячные инвестиции.

— Но почему вы предлагаете так много? — спросила Нелл.

— Потому что с этим участком у нас будет достаточно места, чтобы внести ряд дополнений в проект, например подъездные пандусы. Могу добавить, что, когда начнется строительство, ваша собственность, если вы сохраните ее себе, сильно потеряет в цене.

— Я подумаю над этим. — Нелл слабо улыбнулась.

— Разумеется, вы захотите посоветоваться со своим дедушкой. — Ланг сделал паузу. — Нелл, быть может, я нарушаю какие-то условности, но мне хотелось бы думать, что мы друзья и что вы можете быть со мной откровенны. Ходят слухи, будто вы собираетесь баллотироваться в Конгресс.

Нелл встала, давая понять, что встреча закончена.

— Я никогда не обсуждаю слухов, Питер.

— Нелл, я просто хотел сказать, что вы можете рассчитывать на мою поддержку.

— Благодарю вас.

Тонкости в тебе, как в кувалде, подумала Нелл.

Едва дверь за Лангом закрылась, зазвонил телефон. Детектив Джек Склафани просил у Нелл разрешения осмотреть содержимое письменного стола Уинифред Джонсон.

— Нам несложно получить ордер на обыск, — сказал Склафани, — но так будет проще. Заодно мы смогли бы с вами побеседовать.

— Увидимся в офисе, — ответила Нелл и осторожно добавила: — Мать Уинифред просила меня разыскать страховые полисы и другие личные финансовые документы. Я была дома у Уинифред, но ничего не нашла.

Детективы прибыли на 27-ю улицу раньше Нелл и принялись рассматривать выставленный в витрине макет комплекса.

— Забавно, — заметил Склафани. — За такие штуки, должно быть, платят большие деньги.

— Для нас она представляет больший интерес, чем для знатоков архитектуры, — отозвался Бреннан. — Если верить Уолтерсу, застройщики отвергли этот проект.

Нелл, выходя из такси у них за спиной, услышала реплику Бреннана.

— Что? Вы сказали, проект Эдама был отвергнут?

Бреннан обернулся:

— Мистер Уолтерс сказал об этом вчера у окружного прокурора, миссис Макдермот.

Ее лицо посуровело.

— Я бы не стала верить ни слову из того, что говорит мистер Уолтерс. — С этими словами Нелл решительно подошла к двери и позвонила. — У меня нет ключа, — объяснила она.

Появился управляющий и открыл дверь.

Офис Эдама Колиффа оказался неожиданно маленьким. Он состоял из приемной и двух кабинетов.

— Сколько людей работало у вашего мужа? — спросил он.

— С ним работала только Уинифред. Сейчас большая часть работы архитектора делается на компьютере.

Письменный стол Уинифред был заперт, но Джордж Бреннан достал связку ключей.

— Был найден ее бумажник, — объяснил он Нелл, — а в нем ключи. Бумажник почти совсем не обгорел. Удивительно.

— За последние две недели произошла масса удивительных вещей, — сказала Нелл. — Включая попытку Уолтерса и Арсдейла намекнуть, что ответственность за все нарушения в их компании можно возложить на моего мужа.

Полицейским понадобилось всего несколько минут, чтобы выяснить, что в ящиках стола Уинифред нет ничего необычного.

— Как и в столе у нее дома. Разве что наконец обнаружились страховые полисы, — сказала Нелл.

В шкафчике, стоявшем рядом со столом, лежали папки, оберточная бумага и мотки шпагата.

Джек Склафани бегло просмотрел папки.

— Обычная переписка, — констатировал он и, пролистав записную книжку Уинифред, спросил у Нелл — Вы не против, если мы пока возьмем ее себе?

— Нет, разумеется, нет. Наверное, потом ее надо будет вернуть матери Уинифред. — Нелл колебалась. — Послушайте, я не знаю, важно это или нет, но, очевидно, Уинифред была увлечена человеком по имени Гарри Рейнолдс.

— Откуда вы знаете? — быстро спросил Бреннан.

— Один из ящиков ее стола был набит самыми разными по виду бумагами. На каждой было написано: «Уинифред любит Гарри Рейнолдса». Такое впечатление, что писала без ума влюбленная пятнадцатилетняя девочка.

— По мне, это больше похоже на навязчивую идею, чем на подростковую влюбленность, — заметил Бреннан. — Уинифред Джонсон была вполне уравновешенной особой.

— Да, верно.

— Она не из тех женщин, которые внезапно влюбляются в совершенно неподходящего человека. — Его брови приподнялись. — Мы разузнаем все, что можно, о Гарри Рейнолдсе. Миссис Макдермот, мы собираемся выпить по чашке кофе. Не составите ли нам компанию?

Нелл поколебалась и приняла приглашение:

— Спасибо, с удовольствием. Сегодня утром я виделась с Питером Лангом и хочу рассказать вам об этой встрече. У меня ощущение, что он лжец и интриган и что ему была выгодна смерть моего мужа.

Корнелиус Макдермот провел бессонную ночь. Когда ближе к вечеру он появился у себя в офисе, Лиз Хэнли была потрясена: его обычно румяное лицо стало болезненно-серым.

— Позвоните этой Уилсон, — велел Мак секретарше. — Назовитесь именем вашей сестры, на случай если Герт ей о вас упоминала.

— Если у нее поставлен определитель номера, она без труда узнает, кто я.

— Ваша сестра живет на Бикмен-Плейнс, верно? Езжайте и позвоните оттуда.

Вернувшись в офис, Лиз объявила:

— Мы договорились, что приду завтра в три.

— Спасибо, Лиз. Я знал, что на вас можно положиться, — сказал Мак.

Придя вечером с работы, Лайза Райан застала у себя на кухне свою приятельницу Бренду Каррен. Соблазнительно пахло жареной курицей. Стол был накрыт на шестерых, муж Бренды Эд проверял у Чарли домашнее задание.

— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — тихо произнесла Лайза.

— Мы решили, что ты не будешь против нашего визита, — сказала Бренда.

— И не ошиблись.

Лайза пошла в ванную и умылась. Ты не плакала весь день, сказала она себе. Не начинай сейчас.

За обедом Эд Каррен заговорил о мастерской Джима.

— Лайза, я знаю, у Джима были отличные инструменты. По-моему, тебе стоит их продать. Он принялся разрезать курицу. — Если хочешь, я приведу в порядок все, что там есть.

— Нет! — воскликнула Лайза. — Прости, просто я не готова заниматься этим сейчас.

Но когда друзья ушли, а дети улеглись спать, она спустилась вниз. Словно бомба с часовым механизмом, подумала она, глядя на деньги. Надо унести их отсюда!

Дан Майнор изменил свое расписание на вторую половину дня вторника, чтобы выкроить время и зайти в Полицейское управление Нью-Йорка. Детектив, с которым он разговаривал, был полон сочувствия, но трезво оценивал ситуацию.

— Мне очень жаль, доктор Майнор, но вы даже не знаете, находится ли ваша мать в Нью-Йорке. Вы даже не уверены, что она «пропала». Представляете, сколько заявлений о пропавших людях подается каждый год в этом городе?

Дан заполнил заявление, вернулся на такси домой, переоделся в легкий спортивный костюм и кроссовки и снова вышел в город.

Надежда повстречаться с Нелл подбадривала Дана, пока он два часа, квартал за кварталом, обходил район, прилегающий к 4-й Восточной улице, расспрашивая встречных о матери. Каждому, с кем разговаривал, он давал свою карточку с номером телефона.

— Пятьдесят баксов любому, кто приведет меня к ней, — обещал он.

В семь вечера он прекратил поиски, взял такси до Центрального парка и начал пробежку. Неподалеку от 72-й улицы он снова встретил Нелл.

Джек Склафани и Джордж Бреннан не обсуждали того, что сообщила им Нелл, пока не вернулись на работу.

Джек сел за стол и принялся барабанить пальцами по подлокотнику кресла.

— Судя по ее словам, она считает, что Ланг мог иметь какое-то отношение к взрыву. Но ведь его рассказ о дорожном происшествии проверяли.

— Он утверждает, что говорил по сотовому, а солнце светило ему в глаза, — сказал Бреннан. — Это могло быть подстроено. Так или иначе, Нелл затронула множество интересных проблем. Прежде всего, стоит выяснить, какое именно здание Ланг собирался строить на участке Вандермееров и насколько он нуждался в участке Капланов.

— Еще надо узнать, — произнес Склафани, — когда Ланг сообщил Колиффу, что его проект отвергнут.

— И это вызывает у меня следующий вопрос, Джек. Почему Колифф не сказал жене, что Ланг с ним расстался? Было бы естественно поделиться с ней этой новостью, принимая во внимание их близкие отношения.

— Кстати, о близости. Что ты думаешь об этом приятеле Уинифред, Гарри Рейнолдсе?

— Я бы обратил внимание на другое, — ответил Бреннан. — Давай посмотрим, не удастся ли обнаружить связь между Лангом и нашим старым дружком Джедом Капланом.

— Я бы добавил к этим двум еще одно имя.

— Догадываюсь какое — Эдам Колифф.

— Точно. Каплан ненавидел его, а Ланг отверг его проект.

Часа через два Бреннан просунул голову в дверь кабинета Склафани:

— Я получил кое-какую информацию из Северной Дакоты. Похоже, у бывших работодателей Колифф вызывал то же чувство, какое вызывают муравьи у участников пикника.

Пока Нелл с Даном бежали по дорожкам Центрального парка, Нелл чувствовала, как успокаивающе действует на нее присутствие Дана Майнора. Казалось, от него исходит сила и надежность. Это чувствовалось в том, как слаженно он двигался, как его рука поддержала ее, когда она споткнулась.

Они добежали до пруда в северной части парка, затем свернули к 72-й Восточной улице. Тяжело дыша, Нелл остановилась.

— Все, я перехожу на шаг.

Дан, по счастливой случайности встретивший Нелл во второй раз, не собирался отпускать ее, не узнав телефона.

— Я провожу вас, — быстро предложил он. По дороге он заметил между прочим: — Не знаю, как вы, Нелл, но мне захотелось есть. Вы не поужинаете со мной примерно через час?

— Не думаю, что…

— У вас есть какие-то планы?

— Нет.

— Не забывайте, что я врач. Даже если вы не чувствуете голода, вы должны поесть.

Он некоторое время мягко убеждал ее, и они расстались, договорившись встретиться попозже в «Тинелло» на 46-й Западной улице.

В тот же день, но раньше, сразу после возвращения из офиса Эдама, Нелл провела несколько часов, разбирая и складывая его одежду. На кровати и стульях лежали стопки носков и галстуков, рубашек и футболок. Его брюки и пиджаки она убрала в стенной шкаф, а обслуживающий персонал дома унес его комод вниз, на склад.

Теперь, вернувшись из парка, Нелл осознала, что комната превратилась для нее во что-то вроде святилища.

Наверное, думала она, глядя на комод Эдама, открывая шкаф с его одеждой, я все время представляла себе, как он умер. Вдобавок все это напоминало мне о ссоре, случившейся перед тем, как он навсегда ушел из дома и из моей жизни.

Быстро приняв душ, Нелл оделась в синий шелковый брючный костюм, который она купила в прошлом году и потом совсем о нем забыла. Лучше всего в костюме этом было то, что он никак не был связан с Эдамом.

Когда она вошла в «Тинелло», Дан Майнор уже сидел за столиком, дожидаясь ее.

— Вы прекрасно выглядите, Нелл. Спасибо, что согласились поужинать со мной. Боюсь, я вынудил вас сказать «да».

— Нисколько не вынудили. Я рада, что вы уговорили меня выйти. Я и в самом деле проголодалась.

За бокалом вина они обнаружили, что у них есть в Вашингтоне общие друзья. Когда подали спагетти, Дан рассказал, почему решил перебраться в Нью-Йорк.

— Больница переоборудуется в крупный ожоговый центр для детей, а поскольку это моя специальность, здесь открываются большие возможности.

Он также рассказал ей о поисках матери.

— Вы хотите сказать, она просто исчезла из вашей жизни? — спросила Нелл. — Думаете, она хочет, чтобы вы ее нашли?

— Она стала алкоголичкой и почувствовала, что мне будет лучше без нее, с дедушкой и бабушкой. Она ушла, потому что винила себя в несчастном случае, в результате которого я чуть не погиб. Я хочу, чтобы она узнала, какую важную роль на самом деле сыграл для меня тот несчастный случай.

— Наверное, Мак сможет помочь. Я поговорю с ним, но вам придется зайти к нему в офис.

Когда подали черный кофе, Дан сказал:

— Нелл, я замучил вас разговорами. Если вы скажете, что не хотите обсуждать эту тему, мы тут же прекратим. Но я хотел бы спросить: что вы чувствуете в связи с гибелью Эдама?

— Что чувствую? — Нелл бросила в свой эспрессо кусочек лимонной кожуры. — Не знаю. Понимаете, когда человек умирает, но при этом нет ни тела, ни гроба, ни похоронной процессии, это почти так же, как если бы он находился где-нибудь в другом месте. Я все твержу себе: «Эдам умер, Эдам умер», но эти слова лишены для меня смысла.

— Вы чувствовали то же, когда погибли ваши родители?

— Нет. Я знала, что их больше нет. Разница в том, что они погибли в результате нелепой случайности, а Эдам — нет. При взрыве погибло четыре человека. Кому-то надо было избавиться от одного из них, возможно, от всех четверых. Я намерена выяснить, кто это сделал.

— Вы отдаете себе отчет, Нелл, что тот, кто сумел спланировать убийство четырех человек, очень опасен?

Вдруг лицо Нелл напряглось, глаза расширились, в них появился страх.

— Нелл, что с вами?

Она покачала головой.

— Ничего, все в порядке, — ответила она.

— Нет, не в порядке. Что случилось?

На секунду она почувствовала то же, что и тогда, когда ее уносило течением. Она чувствовала, что попала в ловушку, что ей не хватает воздуха. Но на этот раз она не пробовала выплыть, а пыталась открыть дверь. И чувствовала не холодную воду, а обжигающий жар — и знала, что скоро умрет.

СРЕДА, 21 ИЮНЯ, И ЧЕТВЕРГ, 22 ИЮНЯ Глава 8

— Участок Вандермееров лишь один из многих, которыми занимается «Ланг энтерпрайзиз», — сухо сказал Питер Ланг. Он явно не был доволен тем, что детективы Склафани и Бреннан посетили его офис на верхнем этаже дома № 1200 по авеню Америк. — Не понимаю, в чем, собственно, дело?

Дело в том, приятель, подумал Джек Склафани, что ты, похоже, становишься главным подозреваемым в убийстве четырех человек. Так что не важничай.

— Мистер Ланг, мы прекрасно понимаем, насколько вы заняты, — сказал Джордж Бреннан. — Но я уверен, и вы понимаете, что нам необходимо задать вам несколько вопросов. Вы вчера виделись с Нелл Макдермот, это так?

— Да, виделся. И что?

— Какова была цель вашего визита?

— Чисто деловая, — ответил Ланг, взглянув на часы. — Джентльмены, прошу прощения. У меня скоро встреча.

— У вас уже сейчас встреча, мистер Ланг, — сказал Бреннан. — Когда вы отвергли проект Эдама Колиффа?

— Я бы не сказал, что проект был отвергнут. Я бы сказал, что он нуждался в значительном пересмотре.

— Но вы не сообщили об этом его жене?

Питер Ланг встал:

— Я отказываюсь говорить с вами в таком тоне.

— Мистер Ланг, последний вопрос, — сказал детектив Склафани. — Вы назвали окончательную цену собственности Вандермееров после того, как дом перестал считаться историческим памятником, верно?

— Джентльмены, если у вас есть еще вопросы, можете обратиться к моему адвокату. — Ланг нажал кнопку интеркома. — Мистер Бреннан и мистер Склафани уходят, — сказал он секретарше. — Будьте добры, проводите их до лифта.

Герт Макдермот позвонила Нелл в среду утром.

— Ты будешь сегодня дома? — спросила она. — Я испекла обсыпной торт, который ты, по-моему, очень любишь.

— Конечно, тети Герт, приходи.

— Но если ты очень занята…

— Моя колонка уже почти готова.

— Буду к одиннадцати.

В одиннадцать часов привратник сообщил, что мисс Макдермот поднимается на лифте. Мак научил нас обеих, и меня, и Герт, быть пунктуальными, подумала Нелл. А Эдам всегда опаздывал.

При этой мысли она почувствовала себя предательницей.

— Ты выглядишь лучше. — Герт поцеловала ее. — Я пыталась дозвониться вчера вечером, но тебя не было. Бонни Уилсон спрашивала, как твои дела.

— Очень мило с ее стороны. — Нелл взяла из рук тетки торт. — Пошли пить чай.

За чаем Герт сказала:

— Нелл, если тебе будет плохо и захочется, чтобы с тобой кто-нибудь побыл, ты знаешь, кому позвонить.

Нелл улыбнулась:

— Тебе.

— Да. Послушай, надеюсь, ты собрала вещи Эдама, чтобы их отдать. Бонни считает, что это очень важно.

— Я начала их упаковывать. Управляющий обещал дать мне несколько коробок. У вас ведь по-прежнему принимают пожертвования по субботам, верно?

— Да.

При церкви на 85-й улице был магазинчик подержанных вещей, где Герт работала волонтером.

Лиз Хэнли постучалась и приоткрыла дверь кабинета Корнелиуса Макдермота.

— Я иду, — объявила она.

— Знаете, Лиз, мне неловко…

— Мак, если эта женщина наведет на меня порчу, вы будете виноваты.

— Возвращайтесь сразу, как только закончите с ней.

— Или она со мной покончит.

Бонни Уилсон оказалась необычайно привлекательной, к тому же она была гораздо моложе, чем предполагала Лиз. Зато атмосфера квартиры оправдала ее ожидания. Прихожая казалась особенно мрачной по контрасту с оставшимся за дверями ярким июньским днем.

Лиз послушно последовала за Бонни в кабинет.

— Не хотите присесть на диван? — спросила Бонни.

Чувствуя, что нервничает все больше и больше, Лиз повиновалась и села. Бонни прикрыла глаза.

— Вы носите обручальное кольцо, но вы уже давно вдова.

Каким образом она догадалась? — удивилась Лиз.

— Я вижу число сорок. Вы грустили в последнее время, потому что должны были бы праздновать сороковую годовщину свадьбы. Вы венчались в июне.

Ошеломленная, Лиз сумела лишь кивнуть.

— Мне слышится имя Шон. В вашей семье был Шон? Не думаю, что это ваш муж. Кажется, брат. — Бонни подняла руку к виску. — Сильнее всего боль ощущается вот здесь. Думаю, Шон погиб в результате несчастного случая.

— Шону было семнадцать, — произнесла Лиз звенящим от волнения голосом. — Машина потеряла управление. У него была травма головы.

— Он там, по ту сторону, вместе с вашим мужем и всеми усопшими членами вашей семьи. Он хочет, чтобы вы знали, что они шлют вам свою любовь. Пусть это вас утешит.

Позже, в полубессознательном состоянии, Лиз Хэнли шла вслед за Бонни по полутемному коридору к двери. На столике под зеркалом стоял серебряный поднос с визитными карточками Бонни. Лиз протянула руку, чтобы взять одну из них. Вдруг кровь застыла у нее в жилах. Она взглянула на себя в зеркало, но там, за ее собственным отражением возникло чье-то лицо. Видение было мгновенным — лицо исчезло, прежде чем она успела его разглядеть.

Возвращаясь на такси в офис, Лиз призналась себе, что сомнений быть не может: в зеркале материализовалось лицо Эдама Колиффа.

Бена Такера снова мучили кошмары, но они уже были не так ужасны. С тех пор как он нарисовал взрыв лодки и они с доктором Меган поговорили о том, что любой был бы потрясен, увидев такое зрелище, он почувствовал себя немного лучше.

Его даже не огорчало, что из-за визитов к доктору Меган он опаздывает на тренировку. Бен признался ей в этом.

— Ты радуешь меня, Бенджи, — сказала она. — Хочешь порисовать сегодня?

В этот раз рисовать было легче, потому что змея уже не казалась такой страшной. На самом деле Бен понял, что «змея» не похожа на змею. В своих последних снах он яснее разглядел ее.

Бен рисовал быстро, уверенными штрихами. Он был рад, что доктор Меган отвернулась и пишет что-то, не обращая на него внимания. Так было гораздо легче.

Он посмотрел на свою работу. Ему показалось, что рисунок хорош, хотя то, что он нарисовал, удивило его самого. Теперь он видел, что «змея» вовсе не была змеей. Просто ему так показалось, потому что он был очень напуган. Он видел не змею, соскальзывающую с яхты. Это было больше похоже на человека с чем-то вроде бумажника в руке.

В среду днем, выйдя из больницы, Дан Майнор направился в офис Корнелиуса Макдермота. Договариваясь о встрече, он понял, что Нелл уже говорила о нем со своим дедом, поэтому его звонка ждали.

Макдермот сердечно приветствовал его:

— Я слышал, вы с Нелл оба окончили Джорджтаунский университет.

— Да, я был старше ее на несколько курсов.

— Как вам нравится жить в Нью-Йорке?

— Здесь родились обе мои бабушки, и моя мать жила здесь до двенадцати лет. Я всегда чувствовал себя одной ногой здесь, а другой — в Вашингтоне.

— У меня такое же ощущение, — признался Макдермот.

Пока они разговаривали, Корнелиус понял, что Дан Майнор ему очень нравится. Другой бы на его месте вычеркнул из памяти бросившую его мать, бродягу и пьяницу.

— Посмотрим, может быть, мне удастся организовать поиски, — сказал он.

— Если она жива, я хочу взять на себя заботу о ней. Но я понимаю, что она уже могла и умереть. Если она умерла и похоронена на кладбище для бедняков, я хотел бы перенести ее прах в семейную могилу в Мэриленде. В любом случае и для дедушки с бабушкой, и для меня самого будет большим облегчением узнать, что она больше не бродит по улицам.

— У вас есть ее фотография? — спросил Корнелиус.

Дан открыл бумажник и вытащил фотографию, с которой никогда не расставался.

— У меня еще есть фотография с кадра из документального фильма о бездомных, который показывали по телевидению семь лет назад.

— Мы снимем копии и расклеим по городу, — пообещал Макдермот. — Я заставлю чиновников порыться в архивах.

Дан встал:

— Я очень благодарен вам, конгрессмен.

Макдермот знаком попросил его сесть:

— Друзья называют меня Мак. Сейчас уже половина шестого, можно начинать пить коктейли. Что предпочитаете?

Лиз Хэнли, тихонько войдя в офис, застала обоих мужчин, дружески беседующих за бокалом сухого мартини. Оба сразу заметили, что она выбита из колеи.

Макдермот вскочил:

— Что случилось, Лиз?

Лиз рухнула на стул.

— Сейчас приду в себя. Мак, налейте мне бокал вина. Это должно помочь. Просто… Мак, Бонни Уилсон потрясла меня. Я убеждена, что она настоящий экстрасенс. Значит, если она советовала Нелл быть осторожной с Питером, это нужно принимать всерьез.

После ухода Герт Нелл вернулась к столу и перечитала свою колонку для пятничного выпуска «Джорнел».

Ее следующая и, согласно намеченному плану, последняя колонка будет содержать в себе одновременно прощание и извещение о намерении выставить свою кандидатуру на выборы в Конгресс.

Нелл встала из-за стола и принялась ходить по комнате, останавливаясь перед книжными полками, расположенными по обе стороны камина. У Эдама была привычка вытащить книгу, просмотреть ее и сунуть обратно как попало. Нелл расставляла книги так, чтобы самые любимые всегда можно было достать, сидя в удобном кресле.

Я сидела в этом кресле и читала, когда он в первый раз позвонил мне, вспоминала Нелл. Я была немного расстроена, что он не звонит. Мы как-то встретились на коктейле и понравились друг другу. Мы поужинали вместе, и он обещал позвонить. Но я прождала две недели, а звонка все не было.

Помню, я как раз вернулась со свадьбы Сью Лиони в Джорджтауне. Большинство собравшихся уже были женаты и показывали друг другу фотографии детей. Мне хотелось любви. Герт говорила, что я инстинктивно стремлюсь свить собственное гнездо.

И тут позвонил Эдам. Он сказал, что уезжал по делам. Он скучал без меня, но не звонил, потому что оставил номер моего телефона в Нью-Йорке.

Мы поженились три месяца спустя. Впереди было так много всего. Жизнь для нас только начиналась.

Но последние дни… Последние дни были ужасны. Сначала я потеряла мужа, затем появились подозрения, что я в нем ошибалась. Не хочу верить, что он был замешан в каких-то махинациях, сказала себе Нелл. Если бы он получал деньги незаконно, ему не нужно было бы брать у меня взаймы.

Но почему он не сказал, что Питер Ланг отверг его проект? И почему так возражал, когда я заговорила о желании баллотироваться на место Мака? Он говорил, что я стану марионеткой собственного деда, который не позволит мне быть самой собой. Да, теперь следует подумать, не манипулировал ли мной сам Эдам.

Какая причина — кроме нелюбви к Маку — заставляла его держать меня подальше от средств массовой информации?

В голове Нелл начал складываться ответ, который заставил ее содрогнуться. Могла ли быть хоть доля истины в предположении, что он брал взятки? Был ли он каким-то образом виновен в плохо проведенных реставрационных работах на Лексингтон-авеню?

Пытаясь отогнать от себя эти вопросы, Нелл принялась за работу по дому. Но одни вопросы порождают другие. Упаковывая в коробки вещи Эдама, она позволила себе поставить прямо вопрос, которого до тех пор старательно избегала: действительно ли я любила Эдама или просто хотела любить его?

Может быть, я видела в нем то, что хотела видеть? Это не была великая любовь — во всяком случае, для меня. Я обижалась, что мне приходится жертвовать ради Эдама карьерой. Я не огорчалась, когда Эдам по уик-эндам уезжал рыбачить на своей яхте. Я радовалась, что есть время побыть одной. Кроме того, я могла проводить это время с Маком.

Или все мои сомнения означают что-то другое? — задавала себе вопрос Нелл, закрывая одну коробку и принимаясь за другую. Может быть, я уже достаточно горевала в жизни, а сейчас ищу причину, чтобы больше не горевать?

Я читала, что люди часто сердятся на своих умерших любимых. Не это ли происходит сейчас со мной?

Нелл складывала в коробки джинсы, куртки и футболки. Галстуки, платки и перчатки были уже упакованы. На кровати больше ничего не лежало. У Нелл не хватило мужества приступить к стенному шкафу. Она посмотрела на часы. Седьмой час. Лайза Райан позвонила несколько часов назад и настояла на том, что придет еще раз.

Лайза вошла в квартиру вместе с лифтером, который нес два тяжелых пакета.

— Положите их здесь, — сказала Лайза, показывая на столик у окна.

Лифтер взглянул на Нелл, та кивнула. Когда дверь за ним закрылась, Лайза сказала с вызовом:

— Нелл, мне снятся кошмары, в которых полицейские приходят с ордером на обыск, находят эти проклятые деньги и арестовывают меня на глазах у детей. Поэтому вам придется пока похранить их у себя.

— Лайза, это совершенно невозможно. Я ценю ваше доверие, но никак не могу держать у себя деньги, которые получил ваш муж за то, что сделал что-то незаконное.

— Откуда мне знать, не замешан ли в это и ваш муж? Прежде всего, Джим получил работу очень странным образом. Чем руководствовался Эдам Колифф? Пожалел парня, попавшего в черный список? Или дал бедняге Джиму работу, потому что думал, что человека, оказавшегося в отчаянном положении, легко использовать? Вот что мне хотелось бы знать.

— Я не знаю ответа, — медленно произнесла Нелл. — Знаю только, что необходимо понять, как и почему кто-то использовал Джима — независимо от того, кому это причинит боль.

Лицо Лайзы побелело.

— Только через мой труп имя Джима будет связано с этим делом. Я лучше выброшу эти проклятые деньги в реку. Надо было это сделать, как только я их нашла.

— Лайза, послушайте, — умоляла Нелл. — Вы ведь читали, что на Лексингтон-авеню обрушился фасад дома. Три человека ранены, один из них при смерти.

— Джим никогда не работал на Лексингтон-авеню!

— Я и не говорю, что он там работал, но он работал на Сэма Кроза. Если Кроз некачественно выполнял работу на этом объекте, то, может быть, он делал то же самое и в других местах. Из вашего рассказа о Джиме можно заключить, что он был человеком, который сделал бы все возможное, чтобы избежать еще одной трагедии.

Гнев Лайзы прошел, она разразилась рыданиями.

— Лайза, — сказала Нелл. — Я знаю, через что вы прошли. У меня нет детей, которых нужно защищать, но, если станет известно, что Эдам принимал участие в каких-то незаконных делах, это будет стоить мне политической карьеры. Я все же прошу вашего разрешения поговорить с детективами. Я попрошу их по возможности исключить имя Джима из расследования, но, если Джим слишком много знал, то именно он мог быть целью взрыва. А если кто-то боится, что Джим сказал вам, за что получил эти деньги, то и вы тоже в опасности. Вам это приходило в голову?

— Но он ничего мне не говорил!

Нелл ласково коснулась ее руки:

— Об этом знаем только мы с вами.

Утром в четверг Склафани и Бреннан снова явились в квартиру Ады Каплан на углу 14-й улицы и Первой авешо.

— Джед дома? — спросил Склафани.

— Он спит, — ответила Ада. — Ведь вы не станете обыскивать мой дом еще раз? Больше я этого не выдержу.

— Нет, мы не станем обыскивать ваш дом, Мйссис Каплан, — заверил ее Бреннан. — Мы хотим поговорить с Джедом.

— Возможно, с вами он поговорит. Со мной он почти не разговаривает. — Ада умоляюще посмотрела на них. — Зачем ему было взрывать яхту Эдама Колиффа? Конечно, он разозлился, но я все равно продала бы свой участок. Если не Колиффу, то этому важному господину, мистеру Лангу. Я так и сказала Джеду.

— Вы говорили с мистером Лангом? — спросил Бреннан.

— Конечно, говорила. Он явился сюда сразу после того, как сгорела усадьба Вандермееров. С чеком в руке. — Она перешла на шепот: — Предложил мне два миллиона долларов.

— Мистер Ланг расстроился, когда узнал, что вы уже продали землю?

— Еще как. Наверное, если бы мистер Колифф оказался здесь, он придушил бы его голыми руками.

— Это ты обо мне, мам?

Все трое повернулись — в дверях стоял Джед Каплан.

— Нет, — испуганно ответила Ада. — Я просто сказала детективам, что моим участком интересовался Питер Ланг.

— Нашим участком, мам. Не забывай. — Джед повернулся к полицейским: — Что вам нужно?

Они поднялись.

— Всего лишь убедиться в том, что вы, как всегда, очаровательны, — ответил Склафани. — Мы также напоминаем вам, что без нашего разрешения вам не следует предпринимать никаких поездок. Не удивляйтесь, если мы заглянем к вам опять.

— Приятно было с вами побеседовать, миссис Каплан, — сказал Бреннан.

В лифте Бреннан спросил:

— Ты думаешь то же, что и я?

— Да. Думаю, что Каплан просто мелкий хулиган и мы с тобой зря теряем время.

В участке их ждал неожиданный посетитель.

— Его зовут Кеннет Такер, — объяснил дежурный. — Он хочет побеседовать с людьми, расследующими взрыв на яхте.

Склафани пожал плечами. Когда расследуешь громкий случай, всегда приходят ненормальные с дурацкими советами.

Вскоре в его кабинет ввели Такера, типичного молодого служащего.

— Перейду сразу к делу, — сказал он. — Во время взрыва мы с сыном были в Нью-Йоркской гавани. С тех пор его мучают кошмары.

— Сколько лет вашему сыну, мистер Такер?

— Бенджи — восемь. Мы возвращались с экскурсии к статуе Свободы. Честно говоря, сам я толком ничего не видел, но Бен заметил то, что, несомненно, может вам помочь.

Склафани и Бреннан обменялись взглядами.

— Мистер Такер, мы беседовали со многими людьми, находившимися в то время на пароме, и все они утверждают, что яхта была слишком далеко.

Лицо Кеннета Такера вспыхнуло.

— У моего сына сильная дальнозоркость. Он носит очки для чтения, но в тот момент их на нем не было. Он все время говорит, что ему снится, как с яхты спрыгивает змея и приближается к нему. Детский психолог попросила его нарисовать увиденное.

Он протянул последний рисунок Бена.

— Теперь он считает, что видел, как кто-то в водолазном костюме в момент взрыва спрыгнул с яхты с дамским бумажником в руке. Возможно, это детские фантазии, но мне показалось, что вам нужно хотя бы взглянуть на рисунок. — Кеннет Такер поднялся. — Лицо человека было в маске, поэтому Бен не имеет ни малейшего представления о его наружности.

Бреннан и Склафани вновь обменялись взглядами.

— Мы очень благодарны вам, мистер Такер, — сказал Бреннан. — Пока рано об этом говорить, но, вероятно, рисунки вашего сына могут помочь расследованию. Я бы хотел попросить вас никому не рассказывать о том, что вы нам сообщили. Убийца, лишивший жизни несколько человек, может быть очень опасен.

— Значит, мы поняли друг друга.

Когда за Такером закрылась дверь, Склафани присвистнул.

— Информация о бумажнике не просочилась в прессу, и этот мальчуган не мог о нем узнать, — сказал он. — Теперь понятно, почему там не было никаких бумаг, позволяющих установить имя владельца. Бумажник принадлежал человеку, спрыгнувшему с яхты.

— А в воде он его потерял. Если мальчишка прав, то владелец бумажника спрыгнул вовремя.

Кэл Томпсон, помощник окружного прокурора, не постучав, приоткрыл дверь:

— У нас сидит еще один свидетель, помощник Сэма Кроза со своим адвокатом. Он признался, что они использовали нестандартные материалы и постоянно завышали стоимость работ, проведенных «Уолтерс и Арсдейл».

— А кто заключал с ними сделки?

— Он полагает, что это были Уолтерс и Арсдейл лично, но ничем не может этого доказать. Все дела шли через Уинифред Джонсон. Ее даже прозвали Уинни-бумажник.

— Она же — Уинни-пловчиха, — заметил Бреннан.

Томпсон удивленно поднял брови:

— Если я не ошибаюсь, ее карьера пловчихи давно закончилась.

— Кто знает! — ответил Склафани.

Утром в четверг Нелл поднялась на рассвете. Всю ночь ее мучили кошмары. Она то и дело просыпалась.

Были ли это слезы по Эдаму? — думала она. Нелл не была в этом уверена.

Несколько раз перед ней всплывало лицо Дана Майнора. Это видение приносило облегчение: он тоже был путником, тоже в детстве пережил трагедию, тоже искал ответы на важные для него вопросы.

Тем же утром Нелл решила открыть пакеты и пересчитать деньги, которые дала ей на хранение Лайза Райан.

Пакеты были тяжелыми, и Нелл не без труда доволокла их до обеденного стола. Она осторожно развязала узлы шпагата и развернула коричневую оберточную бумагу.

На коробке не было ни надписей, ни каких-либо других пометок. Нелл налила себе кофе и вынула калькулятор. Она считала и пересчитывала деньги, пока не получила общую сумму. В первой коробке оказалось двадцать восемь тысяч долларов, в основном пятидесятидолларовыми купюрами.

Она открыла вторую коробку. В ней было много потертых мелких купюр, и ни одной сотенной бумажки. В коробке оказалось ровно двадцать две тысячи долларов.

Заворачивая первый пакет в бумагу, Нелл внезапно поняла, что ее насторожило. Она уже видела эту бумагу и этот шпагат в шкафчике рядом с письменным столом Уинифред.

В тусклом утреннем свете Лайза Райан поднялась спостели и накинула халат. Завязывая пояс, она подумала, что после смерти Джима сильно похудела.

Только так и можно сбросить вес, мрачно подумала она.

Она ни минуты не сомневалась, что после того, как Нелл Макдермот сообщит о деньгах полицейским, те снова явятся к ней. Но прежде, чем они придут, ей нужно вспомнить, когда и на каких объектах работал Джимми. Проходя по коридору, Лайза заглянула к детям. Кайл с Чарли крепко спали на двухъярусной кровати. Келли была в своем «роскошном чулане», как называл ее комнатку Джим. Она свернулась на кровати в позе эмбриона. Пряди длинных светлых волос закрывали щеку.

Под подушкой у нее лежал дневник. Каждый вечер Келли что-то туда записывала. Все члены семьи торжественно обещали никогда в него не заглядывать, но Джим, не доверяя Кайлу и Чарли, смастерил для Келли маленький сейф. У сейфа было два ключа. Один Келли носила на шее. Другой ключ Лайза хранила у себя в комоде на случай, если Келли потеряет свой.

Келли заставила мать поклясться жизнью, что она никогда не воспользуется своим ключом. Но сейчас Лайзе необходимо было знать, что наблюдательная и чуткая Келли писала о Джиме.

Нелл принялась набирать номер детектива Склафани, но тут же резко нажала на рычаг. Прежде чем звонить ему, решила она, нужно будет зайти в офис Эдама — забрать из шкафа Уинифред шпагат и оберточную бумагу.

По дороге в офис Эдама такси свернуло влево, на Седьмую авеню. В квартале от места назначения стоял обнесенный оградой сгоревший особняк Вандермееров. Соседнее ветхое здание, теперь принадлежавшее Нелл, страстно хотел заполучить Питер Ланг.

— Остановите здесь, — внезапно сказала Нелл шоферу.

Выйдя на углу, она вернулась назад и некоторое время постояла перед своим владением.

Зачем Эдаму понадобился этот участок? — подумала она. Сколько денег должно было ему понадобиться, чтобы выстроить на этом месте что-то новое? Истинная ценность этого клочка земли в том, что его можно присоединить к участку Вандермееров, догадалась она.

Но почему Эдам так стремился приобрести этот участок? Ведь в момент совершения сделки особняк Вандермееров еще оставался историческим памятником. Мог ли Эдам получить конфиденциальную информацию о том, что скоро особняк потеряет статус памятника?

Это был второй тревоживший ее вопрос.

Нелл повернула и прошла пешком полтора квартала до офиса Эдама. Во вторник, когда она уходила, управляющий дал ей отдельный запасной ключ. Она отперла дверь и вошла в комнатку Уинифред.

Выдвинув ящик, Нелл вынула оттуда коричневую оберточную бумагу и шпагат. Она специально принесла для них большой пластиковый пакет. Ей незачем было сравнивать обрывки шпагата — она и так знала, что шпагат, которым были перевязаны коробки с деньгами, ничем не отличался от того, что лежал перед ней.

За те несколько минут, что она пробыла в кабинете, температура воздуха заметно поднялась. Вот опять, подумала она, чувствуя легкое головокружение. Нужно поскорее уходить.

Нелл резко задвинула ящик, схватила пакет и бросилась через приемную к выходу. Она потянула дверную ручку, но дверь не открылась. Ручка вдруг невероятно раскалилась. Заметив, что ее руки стали покрываться волдырями, Нелл отчаянно заколотила кулаками в дверь.

— Что-нибудь не так, миссис Колифф? Дверь опять заело? — Стоявший рядом управляющий выбил дверь плечом.

Нелл, спотыкаясь, бросилась к выходу.

Это случилось опять, подумала она. Похоже на предупреждение. Кашель начал стихать, но Нелл по-прежнему жадно хватала ртом воздух. Она посмотрела на руки. Волдырей, которые она только что явственно видела, не было и в помине.

Еще не придя в себя от пережитого в офисе, Нелл вернулась домой и позвонила Джеку Склафани. Он снял трубку после первого же гудка.

— Мне крайне необходимо вас видеть, — сказала она. — Жду вас у себя дома.

— Будем через полчаса, — пообещал он.

Затем Нелл пошла в комнату для гостей и начала вынимать вещи из шкафа. Она снимала с вешалок куртки, пиджаки, брюки. Достав из шкафа темно-синий пиджак, подержала его в руках. Этот пиджак Эдам хотел надеть в то последнее утро, подумала она. Но после того, как мы поссорились, он пулей выскочил из дома. А Уинифред я дала другой пиджак.

Нелл начала было складывать пиджак, чтобы положить в коробку, но передумала. Она вспомнила, как через несколько дней после смерти мужа, чувствуя себя покинутой, надела его, чтобы ощутить присутствие Эдама.

В прихожей зазвонил интерком. Нелл повесила пиджак на спинку стула и поспешила к двери, чтобы открыть детективам.

Джек Склафани и Джордж Бреннан, открыв коробки с деньгами, пересчитали купюры.

— За то, что ты закрываешь глаза на плохое качество цемента, не дают пятьдесят тысяч долларов, — сказал Склафани. — Райан получил эти деньги за что-то более серьезное.

— Я тоже об этом подумала, — тихо сказала Нелл. — И я, похоже, знаю, кто дал ему деньги. — Она достала из пакета моток шпагата и оберточную бумагу. — Я нашла это в ящике письменного стола Уинифред Джонсон.

Бреннан приложил шпагат, которым были перевязаны пакеты с деньгами, к шпагату из мотка.

— Мы отошлем его в лабораторию, но могу поклясться, что его отрезали именно отсюда.

— И бумага та же самая, — сказал Склафани.

— Надеюсь, вы понимаете, что если Уинифред Джонсон передавала взятки Джиму Райану, то это вовсе не означает, что в дело был замешан мой муж, — неуверенно произнесла Нелл.

Склафани испытующе посмотрел на нее. Она ведет с нами честную игру, поэтому мы тоже должны играть в открытую, подумал он.

— Миссис Макдермот, это прозвучит не слишком убедительно, но мы располагаем свидетельскими показаниями восьмилетнего мальчика, который, похоже, видел, как кто-то в водолазном костюме нырнул с яхты вашего мужа перед самым взрывом.

Нелл изумленно посмотрела на него:

— Разве это возможно?

— Миссис Макдермот, на свете возможно все. В том месте очень сильное течение. Однако не исключено, что хороший пловец сумел бы добраться до берега.

— Значит, вы верите, что мальчик кого-то видел?

— Дело в том, что мальчик нарисовал ныряющего с яхты человека с большим бумажником в руке. Мы нашли на берегу бумажник Уинифред, но ничего не сообщили об этом прессе. Поэтому мальчик мог знать о бумажнике только в том случае, если на самом деле видел, как кто-то ныряет с яхты. Мы располагаем еще несколькими фактами, о которых вы, возможно, знаете, а возможно, и нет. — Склафани помедлил: сейчас начнется самое трудное. — Как вам известно, останков двоих из присутствовавших на яхте так и не обнаружено.

Нелл ошарашенно молчала.

— Не исключено, — сказал Бреннан, — что в машинном отделении яхты прятался некто пятый. Результаты экспертизы показали, что бомба была заложена именно там.

— Но даже если мальчик прав, зачем этому человеку понадобился бумажник Уинифред?

— Точно мы этого не знаем. Единственным ценным предметом в бумажнике был ключ от сейфа под номером триста тридцать два.

— Тогда вам нужно просто пойти в банк, — сказала Нелл.

— Нам не известно, в каком банке находится этот сейф. На ключе больше нет никаких пометок, а на проверку всех нью-йоркских банков уйдет немало времени. Но мы сейчас занимаемся этим и будем искать, пока не найдем.

Нелл посмотрела на Бреннана:

— Бумажник принадлежал Уинифред. А Уинифред была чемпионкой по плаванию. У нее в квартире есть фотографии, на которых ей вручают золотые медали. Я понимаю, это было давно, но Уинифред, возможно, поддерживала форму.

— Мы проверяем эту версию. Мы знаем, что Уинифред посещала оздоровительный клуб и ежедневно плавала в бассейне. — Бреннан замялся. — Неловко задавать вам этот вопрос… Ваш муж хорошо плавал?

Нелл с удивлением поняла, что не знает ответа. Вот еще одна вещь, которую я не знаю об Эдаме, подумала она.

— Эдам умел плавать, но хорошо ли — не могу сказать.

Детективы поднялись.

— Мы собираемся пойти к миссис Райан. Мы сделаем все возможное, чтобы имя ее мужа не всплыло на этом этапе расследования, во всяком случае, в прессе.

— Вы можете ответить мне прямо? — Нелл поднялась и посмотрела детективам в лицо. — У вас есть веские доказательства того, что мой муж замешан в денежных махинациях?

— Нет, их у нас нет, — быстро ответил Бреннан. — Но нам известно, что через Уинифред Джонсон передавались крупные суммы денег, возможно, миллионы долларов. Теперь на основании предъявленных вами улик можно заключить, что она передавала деньги для подкупа Джима Райана. Платившие ей люди дали показания, у них создалось впечатление, что все нити ведут непосредственно к Уолтерсу и Арсдейлу, но доказательств у них не имелось. Уинифред могла работать самостоятельно или вместе с загадочным Гарри Рейнолдсом.

— А что вы думаете о Питере Ланге? — спросила Нелл.

Склафани пожал плечами:

— Миссис Макдермот, расследование еще не закончено.

С одной стороны, услышанное сегодня утешало, подумала Нелл, закрывая за детективами дверь. С другой — тревожило. В сущности, Склафани сказал, что под подозрением находятся все, включая Эдама.

Она вернулась в комнату для гостей. Чтобы сложить все костюмы и пиджаки в коробки, ей хватило пятнадцати минут. Она закрыла и надписала их.

Потом, заметив висевший на стуле темно-синий пиджак, она вдруг с болью вспомнила один эпизод. Прошлым летом они с Эдамом обедали в ресторане. Из кондиционера сильно дуло, а на ней было платье без рукавов. Эдам снял пиджак и накинул ей на плечи.

Тогда я сказала, что теперь замерзнет он, а он мне ответил, что ему хорошо, когда мне тепло. Он умел быть галантным, умел говорить приятные вещи.

Сняв пиджак со стула, Нелл решила проверить, не осталось ли чего-нибудь в карманах. В левом лежал тщательно выглаженный носовой платок. Правый карман был пуст, нагрудный тоже.

Нелл сложила пиджак, снова открыла последнюю коробку с вещами и положила его туда. Уже закрывая коробку, она вспомнила про внутренние карманы.

В правом внутреннем кармане имелось маленькое отделение, которое для верности застегивалось на пуговку. Нелл расстегнула пуговку и вытащила маленький бумажный конверт.

В конверте лежал ключ от сейфа. Под номером 332.

В три часа в доме Лайзы Райан раздался звонок, которого она ждала со страхом.

Когда приехали детективы, Лайза провела их в гостиную.

— Я расскажу вам все, что знаю, — начала она, — но умоляю вас не упоминать имени Джима. Коробки с деньгами были запечатаны. Насколько мне известно, кто-то попросил его подержать их у себя. Джим даже не знал, что там деньги.

— Вы сами не верите тому, что говорите, — сказал Склафани.

— Я уже не знаю, чему верить. Но я твердо убеждена: если бы Джим знал, что нестандартная конструкция может стать причиной трагедии, он бы не промолчал. И еще я знаю, что если он сам не может ничего рассказать, то это придется сделать мне.

— Вы догадываетесь, кто дал ему деньги?

— Нет. Но, видимо, я могу сказать, какого числа он сделал то, за что их получил. Это было девятого сентября.

— Почему вы в этом уверены?

— Я прочла дневник дочери. — Голос Лайзы дрогнул. — Я поклялась Келли, что не стану его читать. Прочтя дневник, я вспомнила, что в четверг девятого сентября Джимми вернулся домой поздно. Он работал на реконструкции жилого дома в Верхнем Вест-Сайде, в районе Сотой улицы. Вечером, еще до того, как он пришел, кто-то ему позвонил, сказал, что это срочно, и попросил кое-что передать.

— А кто звонил? Мужчина или женщина?

— Мужчина. У него был взволнованный голос. Он попросил передать Джиму, что «работа отменяется». Я испугалась, что Джима опять уволят. Он вернулся домой около половины десятого, и я сказала ему о звонке. Он ужасно расстроился.

— Что вы имеете в виду под словом «расстроился»?

— Он побледнел и покрылся испариной. Но потом взял себя в руки и сказал, что хозяин попросил его кое-что переделать и что работа уже сделана.

— Почему вы так ясно помните этот эпизод?

— Только из-за записи в дневнике Келли. А тогда я решила, что Джим испугался, что потеряет работу. Помнится, я пошла спать, а Джим сказал, что хочет выпить пива и придет немного позже. Келли записала в дневнике, что она проснулась и услышала звук телевизора. Она спустилась вниз, чтобы пожелать отцу доброй ночи. — Лайза протянула листок бумаги. — Я переписала это место.

«Я села к папе на колени. Он был таким спокойным. Смотрел телевизор. И вдруг заплакал. Я хотела побежать за мамой, но он меня остановил. Попросил меня никому не говорить, что он так расстроился. У него на работе был ужасный день. Он уложил меня в постель, а сам пошел в ванную. Я слышала, как его вырвало. Наверное, у него грипп или еще что-нибудь».

Лайза разорвала бумагу на мелкие части.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в законах, но знаю, что на суде это не считается доказательством. Если у вас есть совесть, вы не должны оглашать эту запись. Но я могу предположить, что Джим получил деньги за ту работу, которая была «уже сделана». Я думаю, качество реконструкции того здания следует проверить.

Через несколько минут детективы ушли. В машине Склафани спросил:

— Ты думаешь то же, что и я?

— Угадал. Нам нужно просмотреть записи всех вечерних новостей за девятое сентября и узнать, нет ли в них чего-нибудь такого, что может быть связано с крупной взяткой, полученной Джимми Райаном.

— Миссис Нелл Макдермот, сэр, — произнесла секретарша Питера Ланга, проводя Нелл в кабинет.

Даже самые искушенные посетители невольно восхищались великолепным видом из окон и изысканной обстановкой офиса. Но Питеру Лангу показалось, что Нелл не обратила внимания ни на вид, ни на мебель, ни на дорогие картины на стенах.

Кивком головы он попросил секретаршу усадить Нелл в одно из кресел у окна, выходящего на реку Гудзон.

— Мне нужно с вами поговорить, — коротко сказала Нелл.

— Поэтому-то вы и пришли? — спросил он, улыбаясь.

— Питер, насколько хорошо вы знали моего мужа? И почему вы сказали мне неправду относительно своих планов по использованию участка, который Эдам приобрел у Капланов?

— Нелл, скажем так: я несколько раз встречался с Эдамом, когда он работал у Уолтерса и Арсдейла. Моя фирма много лет сотрудничает с их фирмой.

— Вы могли бы назвать Эдама своим другом?

— Он был моим знакомым — так было бы точнее.

— Что вы думаете о нем как об архитекторе? Если верить тому, что вы сказали на днях, мир лишился гения.

С этой женщиной не стоило лицемерить. Ланг улыбнулся:

— Неужели я зашел так далеко? По правде говоря, я просто из вежливости сказал, что, будь он жив, мы бы воспользовались его проектом.

— Вы также солгали, заявив, что этот участок нужен вам только для того, чтобы здание вписалось в существующую застройку, — напрямик заявила Нелл.

Ни слова не сказав, Ланг подошел к стене и нажал на кнопку. В тот же миг развернулся и засветился спрятанный в стене экран с панорамой Манхэттена, на которой были обведены голубым уже готовые и еще строящиеся здания. Внизу золотыми буквами были указаны их названия и адреса.

— Те, что отмечены голубым, принадлежат мне, Нелл. Как я уже сказал детективам, всего-навсего обвинившим меня в том, что это я подложил бомбу на яхту Эдама, мне хотелось бы приобрести участок Капланов, потому что у нас есть потрясающий проект, для осуществления которого нужно чуть больше места.

Нелл принялась внимательно рассматривать панораму.

— Вы абсолютно правы, — спокойно произнес Ланг, возвращая экран на место, — я не был с вами откровенен, за что приношу извинения. Я бы хотел присоединить участок Капланов к участку Вандермееров, потому что мой дед обосновался приблизительно на этом месте, когда в восемнадцать лет прибыл сюда из Ирландии. Я бы хотел возвести великолепную башню, которая стала бы памятником тому, чего удалось достичь трем поколениям Лангов. — Он посмотрел ей в глаза. — Но если мне не удастся приобрести участок Капланов, я все равно не отступлюсь.

— Почему вы сами не купили этот участок?

— Потому что не мог его использовать, пока усадьба Вандермееров оставалась историческим памятником.

— Тогда почему его приобрел Эдам?

— Либо у него была потрясающая интуиция, либо кто-то из муниципальных чиновников сообщил ему о грядущих переменах. Кстати, не думайте, что это не подлежит расследованию.

У Нелл оставался еще один вопрос:

— Вы знаете кого-нибудь по имени Гарри Рейнолдс?

Ланг выглядел озадаченным.

— В Йеле я был знаком с Генри Рейнолдсом. Он преподавал средневековую историю. А почему вы об этом спрашиваете?

Пожав плечами, Нелл направилась к двери.

— Это не важно.

Питер Ланг, тебе никогда не получить бойскаутской награды за честность, подумала Нелл, входя в лифт. Ты почти маниакально эгоистичен. Наверняка ты страстно желаешь заполучить этот участок. Но я пришла сюда не за этим. Мне нужен был ответ, который я, надеюсь, получила.

Она была одна в лифте. Когда он двинулся вниз, Нелл вслух произнесла:

— Питер Ланг, твои руки не в крови.

Дан Майнор одновременно и хотел и боялся услышать сообщение, оставленное на автоответчике. По какой-то причине ему казалось, что упорные поиски матери не сулят ничего хорошего.

Когда он вернулся домой в четверг, его ждало сообщение от Мака: «Дан, позвони мне. Это важно». По мрачному тону Корнелиуса Дан догадался, что поиски Куинни завершились.

Дан был хирургом, чьи пальцы привыкли держать сложнейшие инструменты, любое его неточное движение могло стоить пациенту жизни. Но эти пальцы дрожали, когда доктор Майнор набирал номер офиса Корнелиуса Макдермота.

— Я получил ваше сообщение, Мак.

— Увы, Дан, но такую же фотографию, как у тебя, нашли у бездомной женщины, погибшей в сентябре. Возраст и телосложение тоже совпадают. Фотография была приколота к ее бюстгальтеру.

Дан проглотил застрявший в горле комок.

— Отчего она умерла?

— В доме, где она остановилась, случился пожар. Она задохнулась.

— Задохнулась!

— Дан, я знаю, как это тяжело. Я жду тебя завтра в морге больницы Белвью.

— Где она сейчас?

— Ее похоронили. На кладбище для бедных. Ее тело можно эксгумировать.

— Спасибо, Мак.

Дан положил трубку, вынул бумажник и достал оттуда фотографию, которую носил с собой с шестилетнего возраста.

Целый час он просидел, пытаясь воскресить в памяти воспоминания о матери, какими бы смутными они ни были.

Ах, Куинни, спрашивал он, почему тебя настигла такая страшная смерть? И почему, мама, ты обвинила во всем себя? Я был несмышленым мальчуганом, по вине которого произошел тот несчастный случай. Но все закончилось хорошо, даже очень хорошо.

В дверь позвонили. Потом еще раз, более настойчиво.

Дан неуверенно поднялся, прошел по комнате и открыл дверь. За порогом стояла Нелл Макдермот.

— Мак мне все рассказал. Мне очень жаль, Дан.

Он молча отступил назад, пропуская ее. Потом закрыл дверь, обнял Нелл и заплакал.

ПЯТНИЦА, 23 ИЮНЯ Глава 9

В пятницу утром на шесть крупнейших телевизионных станций Нью-Йорка был послан курьер — за кассетами с записью вечерних новостей за 9 сентября. Кассеты были доставлены в окружную прокуратуру.

Главным сюжетом новостей был пожар, уничтоживший усадьбу Вандермееров на углу 28-й улицы и Седьмой авеню.

Вела репортаж Дана Адамс.

«Сегодня вечером сгорела усадьба Вандермееров — один из старейших голландских фермерских домов на территории города, исторический памятник, пустовавший последние восемь лет. Огонь, сообщение о котором поступило в семь часов тридцать четыре минуты, быстро распространился по зданию. Вскоре рухнула крыша. Так как в окрестностях усадьбы часто видели бездомных, пожарные, рискуя жизнью, обыскали помещение. В ванной комнате наверху они обнаружили тело бездомной женщины, которая, вероятно, задохнулась от дыма. Ее имя пока не установлено. Оно будет предано огласке лишь после того, как найдут и оповестят ее родственников».

— Участок Вандермееров! — воскликнул Склафани. — Теперь им владеет Ланг.

— Да. А Колифф владел соседним участком.

— А это означает, что пожар был на руку обоим.

Потратив еще три часа, Склафани с Бреннаном не обнаружили ни одного другого сюжета, который так или иначе мог касаться Джима Райана.

— Запишите шесть репортажей о сгоревшей усадьбе на одну пленку, — сказал Склафани технику.

Они отправились в кабинет Склафани.

— Итак, чем мы располагаем? — спросил он.

— Совпадением, которое, как нам обоим известно, ничего не доказывает, и мнением десятилетней девочки, что ее папа расстроился, когда смотрел вечерние новости. Быть может, папа просто приуныл после двух кружек пива.

— Лайза Райан сказала, что приказ «отменить работу» каким-то образом был связан с тем, что сделал Джим.

— Это легко проверить. — Бреннан поднялся. Пора разобраться в том, что именно случилось в усадьбе Вандермееров. Отчет о происшедшем должен быть в Тринадцатом участке.

— А я пока займусь ключом из бумажника Уинни Джонсон, — сказал Склафани. — Нужно найти этот банк.

— Если еще не поздно.

— Если еще не поздно, — согласился Склафани. — Если мальчик прав, то с яхты кто-то спрыгнул. Сейчас я почти уверен, что это была Уинифред Джонсон.

— Все наши догадки основаны на том, что видел дальнозоркий восьмилетний мальчик и записала в дневнике десятилетняя девочка. — Бреннан вздохнул. — Мама меня предупреждала, что в жизни и не такое бывает.

В пятницу утром Нелл позвонила в дом для престарелых и поинтересовалась состоянием матери Уинифред Джонсон.

— У нее тяжелая депрессия, — ответила сестра. — Уинифред была очень преданной дочерью. Она приезжала каждую субботу, а иногда и вечером среди недели.

Уинифред — преданная дочь. Уинифред-пловчиха. Уинни-бумажник. Уинифред — любовница Гарри Рейнолдса. Какая из них настоящая? — подумала Нелл. Или в ней уживались все четыре. Где она сейчас? В Южной Америке или на одном из Карибских островов, откуда ее не выдадут американским властям, даже если она будет найдена.

— Я сегодня приеду ее навестить, — пообещала Нелл.

Она положила трубку и подошла к окну. Стояло серое, дождливое утро. Проснувшись сегодня, Нелл долго не могла встать с постели. Она в мельчайших деталях представляла себе лицо Эдама. В то последнее утро на нем не было и следа пленившей ее когда-то улыбки. Он был взвинчен, раздражен и так торопился, что ушел без пиджака и кейса.

А в пиджаке лежал ключ от сейфа № 332.

Надо отдать ключ детективам, подумала Нелл, входя в ванную и вставая под душ. Но только после того, как… — на этом ход ее мыслей оборвался.

Ей пришла на ум странная, абсурдная догадка. Догадка, которую можно подтвердить или опровергнуть, оставив ключ у себя.

Нелл была готова поделиться своими мыслями с Даном, но в прошлый раз было неподходящее время. В прошлый раз надо было дать ему выговориться, излить свою печаль и боль. Он сбивчиво рассказал ей о несчастном случае, после которого его мать ушла из дома, о долгих месяцах в больнице, когда он молился, чтобы она пришла его навестить. О дедушке и бабушке, которые помогли ему выжить.

Я сказала ему, что твердо верю: любящие нас люди в действительности никогда не покидают нас, вспоминала Нелл, стоя под струями воды. Рассказала о маме с папой, которые пришли со мной попрощаться.

Он спросил, попрощался ли со мной Эдам. Я покачала головой. В тот вечер мне не хотелось говорить об Эдаме.

Потом Нелл отправилась на кухню.

— Посмотрим, что у тебя есть, — сказала она. И вскоре прибавила с улыбкой: — Ты, видно, не из тех холостяков, что любят готовить.

Она нашла яйца, сыр, помидор и приготовила омлет, тосты и кофе. Ближе к полуночи Дан вышел с ней на улицу и посадил в такси.

Дома ее ждало сообщение на автоответчике:

«Нелл, я, кажется, забыл поблагодарить тебя за то, что ты пришла. Я чувствовал себя так, словно снова стал ребенком, и дверь в больничную палату открылась, и вошла прекрасная женщина, которую я любил. Я знаю, что ужасно нервничал, рассказывая о своей жизни, и обещаю больше не мучить тебя разговорами. Просто я очень благодарен тебе за то, что ты вошла в мою жизнь».

В полдень Дан Майнор вошел в здание отдела медицинской экспертизы на пересечении 13-й улицы и Первой авеню. Мак ждал его в приемной.

Он пожал Дану руку.

— Мне очень жаль, что так вышло. Нелл была потрясена. Уверен, она тебе сама все скажет.

— Она уже сказала. Нелл приходила ко мне вечером. — Губы Дана тронула слабая улыбка. — Сначала она заявила, что у меня в холодильнике шаром покати, а потом сделала мне ужин.

— Это похоже на Нелл, — заметил Корнелиус Макдермот. Он кивком показал на соседнюю дверь. — Для тебя приготовили дело твоей матери, можешь с ним ознакомиться.

В папке лежала фотография Куинни. Как она исхудала, подумал Дан, должно быть, у нее была анемия. Смерть наложила на ее лицо печать спокойствия.

— Ее единственной особой приметой были шрамы на ладонях, — сказал служащий. — Врач сказал, что это шрамы от ожогов.

К делу была приложена копия любительского снимка, который Дан носил с собой.

— А где сам снимок? — спросил Дан.

— Хранится как вещественное доказательство.

— Доказательство! Доказательство чего?

— Не расстраивайся, — начал утешать его Мак. — Она наверняка не хотела спалить этот дом, но девятого сентября было на редкость холодно. Наверное, Куинни положила в камин то, что попалось под руку, подожгла и поднялась наверх, в ванную. Дымоход был закрыт, и через несколько минут дом превратился в ад.

— Моя мать не разжигала камина, — уверенно возразил Дан. — И сейчас я объясню почему.

Медсестра постучалась в приоткрытую дверь.

— Миссис Джонсон, к вам пришли.

Нелл вошла вслед за ней.

Рода Джонсон лежала, откинувшись на подушки. Когда они вошли, она открыла глаза.

— Нелл Макдермот? — Это был вопрос.

— Да. — Нелл поразилась перемене, происшедшей с миссис Джонсон с ее последнего визита.

— Я хочу попросить вас об одном одолжении. Уинифред всегда приносила мне кофейный кекс из булочной в километре отсюда. Вы не смогли бы мне его купить? Я не могу есть здешней пищи. Она безвкусная.

— Я с удовольствием сделаю это, миссис Джонсон. — Нелл пододвинула стул к кровати. — Сегодня вам не слишком хорошо, верно?

— Со мной все в порядке. Но здешний персонал не обращает на меня внимания.

— Мне так не показалось. Сестра, которая меня привела, попросила меня приехать. А та дама на прошлой неделе…

— Я говорю не о них, а о тех, кто убирает и обслуживает номер. Они обращаются со мной не так, как раньше, когда Уинифред совала им двадцатидолларовые бумажки.

— Ваша дочь была щедрой.

— Думаете, у них есть хоть немного сострадания? — Рода Джонсон начала всхлипывать. — Чему тут удивляться… люди думают только о себе. Я прожила сорок два года в той квартире, а владелец дома хочет вытряхнуть меня в две недели. У меня там одежда, ценный фарфор моей матери…

— Миссис Джонсон, позвольте, я выйду ненадолго спросить кое о чем сестру, — сказала Нелл.

Меньше чем через пять минут она вернулась.

— Хорошие новости, — сообщила она. — Так я и думала. Вы можете перевезти сюда свои вещи. Почему бы на следующей неделе нам не съездить к вам домой. Вы отберете то, что вам дорого, а я организую перевозку.

Рода Джонсон подозрительно смотрела на нее.

— Почему вы это делаете?

— Потому что мне жаль, что вы потеряли дочь.

— Возможно, вам кажется, что вы передо мной в долгу. Если бы она осталась у Уолтерса и Арсдейла, она была бы жива! — Из глаз Роды Джонсон хлынули слезы. — Я так скучаю по Уинифред. Она не всегда могла приехать среди недели, но по субботам всегда меня навещала, всегда. В последний раз я видела ее вечером, накануне ее гибели.

— Тогда это было вечером в четверг, две недели назад, — сказала Нелл. — Вы хорошо провели с ней время?

— Она была немного расстроена. Сказала, что хотела зайти в банк, но опоздала.

Нелл не задумываясь задала следующий вопрос.

— Вы помните, когда она приехала?

— Вскоре после пяти. Я помню это, потому что, когда она пришла, я как раз ужинала. Я всегда ем в пять.

Банки закрываются в четыре, подумала Нелл. Уинифред вполне могла успеть зайти в банк на Манхэттене.

Рода Джонсон вытерла глаза.

— Ну, хватит болтать. Мне недолго уже осталось. У меня никудышное сердце. Я часто спрашивала Уинифред, что она будет делать, если со мной что-то случится. Вы знаете, что она отвечала?

Нелл молчала.

— Она отвечала, что бросит работу и первым же самолетом улетит куда глаза глядят. Похоже, это она так шутила. — Рода Джонсон вздохнула.

Булочная была в десяти минутах езды от приюта. Нелл купила кофейный кекс, потом немного постояла на тротуаре. Неподалеку возвышалось здание банка. Почему не попробовать? — подумала она.

Нелл подъехала к банку, припарковалась и вошла внутрь. Над окошком в дальнем конце зала висела металлическая табличка: СЕЙФЫ ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ЦЕННОСТЕЙ.

Нелл подошла поближе и открыла висевшую на плече сумочку. Вынула оттуда маленький бумажный конверт, открыла зажим, и ключ соскользнул на стойку. Клерк улыбнулся и протянул бланк для подписи.

— Мне нужно поговорить с менеджером, — сказала Нелл.

Арлин Баррон была красивой негритянкой сорока с небольшим лет.

— Этот ключ фигурирует в расследовании преступления, — объяснила Нелл. — Мне нужно позвонить окружному прокурору Манхэттена.

Склафани и Бреннана не было на месте, но она оставила для них сообщение.

— Они наверняка приедут сюда с разрешением на обыск, — сказала Нелл. — Будет ли это нарушением банковской тайны, если вы сообщите мне, на чье имя зарегистрирован сейф?

— Даже не знаю… — замялась Баррон.

— Является ли Гарри Рейнолдс совладельцем сейфа?

— Я не могу предоставить вам эту информацию, — произнесла Арлин Баррон, едва заметно кивнув.

— Понимаю. Пожалуйста, ответьте мне еще на один вопрос. Открывал ли кто-нибудь сейф после девятого июня?

— Мы не храним подобных сведений.

— Тогда, если кто-то вдруг попытается воспользоваться сейфом до приезда полиции, постарайтесь этому воспрепятствовать. Если сейф еще не обчищен, там могут содержаться важные улики против убийцы нескольких человек.

В приемной Тринадцатого участка Склафани с Бреннаном увидели Мака и Дана Майнора.

— Гляди-ка, — сказал Бреннан своему напарнику. — Конгрессмен Макдермот. Интересно, что он здесь делает?

— Это легко узнать. — Склафани, широко улыбнувшись, направился к конгрессмену. — Сэр, рад вас видеть. Я детектив Склафани. С момента трагедии мы с детективом Бреннаном постоянно поддерживаем связь с вашей внучкой.

— Нелл не говорила мне о вас, но это меня не удивляет, — заметил Макдермот, пожимая руку Склафани. — Я здесь совсем по другому делу. Доктор Майнор собирает сведения о смерти своей матери.

К ним подошел Бреннан.

— Мне очень жаль, доктор, — сказал он Дану. — Когда это случилось?

— Девять месяцев назад, — ответил за Дана Мак. — Девятого сентября она задохнулась при пожаре в усадьбе Вандермееров.

Детективы переглянулись. Десять минут спустя четверо мужчин сидели за длинным столом в конференц-зале. К ним присоединился дежурный офицер, капитан Джон Мерфи. На столе лежало дело матери Дана и коробка с ее личными вещами.

Капитан Мерфи зачитал важную информацию:

— «Огонь, вероятно, распространился по дымоходу и быстро перекинулся на крышу. Несмотря на опасность, четверо пожарных осмотрели два первых этажа, которые почти полностью выгорели. Потом пожарные проникли на третий и четвертый этажи. На четвертом этаже они обнаружили тело пожилой белой женщины. Она пыталась укрыться в ванной, закрыв лицо мокрым полотенцем. Несмотря на все усилия вернуть ее к жизни, врачам пришлось констатировать смерть от асфиксии, вызванной вдыханием дыма».

Капитан посмотрел на Дана:

— Возможно, то, что она не пострадала от огня, послужит вам некоторым утешением.

— Спасибо за информацию, — сказал Дан, — но мне хотелось бы знать, почему ее обвинили в поджоге.

— Пожар начался в бывшей библиотеке. Окно в этом помещении вылетело, и некоторые документы оказались на улице. Среди них — документы на лечение и карточка благотворительной столовой. Вот почему личность вашей матери сначала была установлена неправильно. Карточка принадлежала другой бездомной женщине, которая утверждала, что у нее украли один из пакетов.

— Значит, там находилась еще одна бездомная?

— У нас нет оснований так думать. В доме больше никого не нашли. Мы полагаем, что ваша мать проникла в особняк Вандермееров, случайно подожгла его — возможно, пытаясь разогреть еду, — а затем поднялась наверх, чтобы воспользоваться единственной сохранившейся ванной. Оттуда она не сумела выбраться.

— А теперь позвольте мне рассказать вам кое-что о моей матери, — сказал Дан. — Она патологически боялась огня. Она не могла его разжечь ни при каких условиях. — Присутствующие вежливо молчали, но в их глазах промелькнуло недоверие. — Отец нас бросил, когда мне было три года. У матери началась клиническая депрессия, в результате которой она сильно пристрастилась к выпивке. Днем ей удавалось держать себя в руках, но, как только я засыпал, она напивалась до бесчувствия. — Голос Дана дрогнул. — Я помню, как ребенком просыпался ночью и спускался на цыпочках по лестнице, волоча за собой одеяло. Мама обычно спала на диване, а рядом валялась пустая бутылка. Тогда она любила огонь и часто читала мне перед сном на диване у камина. Однажды ночью, когда я спустился к ней, она без чувств лежала на полу перед камином. Я начал стягивать с себя одеяло, чтобы ее накрыть, и оно попало в огонь. Когда я потянул его на себя, загорелась моя пижама.

Дан поднялся и снял пиджак.

— Я чуть не потерял эту руку, — сказал он, закатывая рукав. — Я пролежал год в больнице, перенес несколько пересадок кожи, и мне пришлось снова учиться пользоваться рукой. Мою мать терзало чувство вины и страх, что из-за ее нерадивости со мной снова что-нибудь случится. Поэтому однажды она ушла из дома и больше не возвращалась.

Мы не имели представления о том, где она, пока семь лет назад не увидели ее по телевизору в документальном фильме о бездомных. Нанятый нами частный детектив беседовал в приютах с людьми, которые ее знали. Они все сходились в одном: Куинни панически боялась огня.

Левая рука Дана была сплошь покрыта рубцами.

— Зрелище не слишком приятное. Но благодаря заботам врачей и сестер я стал детским хирургом и работаю в ожоговом отделении.

— Вы привели веские доводы, доктор, — тихо произнес Джек Склафани. — Возможно, огонь развела Карен Ренфру, женщина, утверждавшая, что ее документы украли. Дом был огромным. Она могла и не знать, что там находится ваша мать.

Дан опустил рукав.

— Я не мог спасти свою мать от себя самой. Но я могу спасти ее репутацию. Я хочу, чтобы ее имя было вычеркнуто из списка подозреваемых.

Зазвонил телефон.

— Я же просил никого со мной не соединять, — пробормотал капитан, снимая трубку. Через несколько секунд он произнес: — Это тебя, Джек.

Повесив трубку, Склафани посмотрел на Бреннана.

— Около часа назад Нелл Макдермот оставила сообщение. Она нашла банк. В Уэстчестере, недалеко от приюта, где находится мать Уинифред Джонсон. Она сказала, что мы прибудем с ордером на обыск. — Он помолчал. — И еще. Нам только что позвонил один наш парень из Северной Дакоты. Он составил полный отчет об Эдаме Колиффе и сейчас пересылает его по факсу. Кажется, эта информация не сулит ничего хорошего.

ПЯТНИЦА, 23 ИЮНЯ, СЕРЕДИНА ДНЯ Глава 10

Когда Нелл ехала назад в город, начался проливной дождь. То и дело вспыхивали красные тормозные сигналы передних машин, скорость на дороге упала почти до нуля.

Мысли Нелл то и дело возвращались к утренним событиям, но, только заехав в гараж своего дома и поставив машину, она позволила себе полностью осознать смысл того, что она узнала.

У Уинифред и Гарри Рейнолдса был общий сейф. У Эдама был ключ от этого сейфа. Она не знала, как это объяснить. Разве только Эдам и был Гарри Рейнолдсом.

— С вами все в порядке, миссис Макдермот? — спросил лифтер Мануэль, участливо глядя на нее.

— Спасибо, просто я немного устала. Дорога была тяжелой.

Когда она открыла дверь квартиры, было почти три часа.

Теперь ей уже нестерпимо хотелось избавиться от вещей Эдама. Наверное, их с Уинифред связывали какие-то тайные отношения. Возможно, чисто деловые, а возможно, и романтические. Так или иначе, она не хотела, чтобы что-то здесь напоминало о нем.

Я с радостью встречу любовь…

Больше никогда! — мысленно поклялась Нелл.

Автоответчик мигал, извещая об оставленных сообщениях. Первое было от деда: «Нелл, мы с Даном выясняли подробности смерти его матери. Мы встретились с детективами Склафани и Бреннаном. Ты оставила им сообщение, а теперь к ним поступила информация об Эдаме. Боюсь, неприятная информация. Ее прислали по факсу из Бисмарка. Около пяти часов они придут ко мне в офис. Дан тоже подойдет. Пожалуйста, постарайся к нам присоединиться».

Следующее сообщение было от Дана: «Нелл, я беспокоюсь за тебя. У меня с собой сотовый. Пожалуйста, позвони девятьсот семнадцать, пятьсот пятьдесят пять, двенадцать, восемьдесят пять». Она уже собралась выключить автоответчик, как снова зазвучал голос Дана: «Нелл, повторяю, ты мне нужна».

Стирая запись, Нелл мечтательно улыбнулась. Только бы тетя Герт оказалась дома, подумала она, протягивая руку к телефону. К счастью, в трубке прозвучал знакомый голос:

— Нелл, дорогая. У меня такой приятный день. Я вставляю в альбом фотографии нашей группы экстрасенсов. Ты знаешь, что Рауль Камберленд, популярный участник телешоу, был у меня в гостях четыре года назад? И…

— Тетя Герт, мне неловко тебя прерывать, но у меня день сумасшедший, — сказала Нелл. — Я хочу тебя кое о чем попросить. Завтра в пять я принесу тебе коробки с одеждой. Нужно будет их разобрать. Я с удовольствием тебе помогу.

— О, моя милая, не стоит утруждаться. Мне уже вызвались помочь. Правда, я обещала никому не говорить. Она не хочет вмешиваться в личную жизнь своих клиентов…

— Тетя Герт, не говори Бонни о том, что ты проговорилась. До завтра.

Нелл повесила трубку и набрала номер Бонни Уилсон. После четвертого гудка щелкнул автоответчик.

— Бонни, это Нелл Макдермот. Не хочу вас беспокоить, но может быть, вы снова сможете вступить в контакт с Эдамом? Мне нужно срочно с ним поговорить. Жду вашего звонка.

Приблизительно через час зазвонил телефон. Это была Бонни.

— Нелл, я только что прослушала ваше сообщение. Конечно, приходите сейчас же. Я не уверена, что мне удастся связаться с Эдамом, но попробую.

Джек Склафани и Джордж Бреннан позвонили менеджеру в уэстчестерский банк, получили у судьи ордер на обыск и попросили окружного прокурора позволить ребятам из их отряда открыть сейф 332. Они не хотели покидать участка, чтобы самим поговорить с Карен Ренфру, бездомной, чью карточку на бесплатное питание нашли у особняка Вандермееров. Разумеется, если она найдется.

Сидя в кабинете Джека, они начали читать присланные из Северной Дакоты материалы на Эдама Колиффа.

— Из неблагополучной семьи. Дела о правонарушениях, совершенных в подростковом возрасте, уничтожены, но посмотри, за что он задерживался: магазинная кража, мелкое воровство. В семнадцать лет подозревался в убийстве родного дяди. Мать получила наследство.

— Это был пропуск Колиффа в колледж, — заметил Склафани. — Как нашему парню удалось все это откопать?

— Он хороший полицейский. Читай дальше.

— Отъявленный лжец. Хвастун. Заранее узнавал темы контрольных в колледже. Поддельные рекомендательные письма на первом месте работы. Роман с женой владельца — на втором. Еще подозревался в продаже коммерческих тайн конкурирующим фирмам. В конце приведено заключение психиатра. Цитирую: «На основании полученной информации правомерно заключить, что Эдам Колифф страдает серьезными личностными нарушениями и, вероятно, является законченным социопатом. Подобно многим людям этого типа, он обладает развитым интеллектом и ярко выраженным поверхностным обаянием. В нейтральной ситуации его поведение может быть безупречным. Но если события обернутся против него, тогда для достижения личных целей он будет готов пойти на все».

— Ну и ну! — воскликнул Бреннан. — Как такая женщина, как Нелл Макдермот, связалась с подобным типом?

Зазвонил телефон. Склафани поднял трубку.

— Хорошо, мы скоро будем. — Он посмотрел на Бреннана. — Карен Ренфру нашли. Она в участке. Пошли.

Выйдя из такси, Нелл успела вымокнуть за те несколько шагов, что ей пришлось пройти до подъезда Бонни. В вестибюле она вытерла лицо носовым платком. Потом, сделав глубокий вдох, нажала кнопку квартиры Бонни.

— Я жду вас, Нелл, — сказала Бонни, открывая дверь.

Лифт поднялся на пятый этаж. Выйдя на площадку, Нелл увидела в дверном проеме Бонни. За ее спиной виднелась тускло освещенная квартира.

— Нелл, у вас такой встревоженный вид. Входите, — пригласила Бонни.

Нелл молча подчинилась. То, что скоро здесь случится, неизбежно. Она шагнула вперед, и Бонни закрыла за ней дверь. Послышался двойной щелчок замка, потом лязг задвижки.

— В доме ремонтируют пожарную лестницу, — объяснила Бонни нежным голосом. — У управляющего есть свой ключ, и я не хочу, чтобы он заходил, пока вы здесь.

Нелл двинулась по коридору вслед за Бонни. В мертвой тишине гулко раздавались их шаги. Проходя мимо зеркала, Нелл задержалась и заглянула в него.

Бонни остановилась и обернулась.

— В чем дело, Нелл?

Они стояли плечом к плечу, глядя на свои отражения.

«Разве ты не видишь? — захотелось крикнуть Нелл. — Твоя аура совершенно черная, такая же, как была у Уинифред. Ты скоро умрешь».

Потом, к ее ужасу, темное облако вокруг Бонни стало распространяться и захватило и ее.

Дан снова позвонил Нелл домой, но, как и прежде, к телефону никто не подошел. Возможно, Мак знает, где она, подумал он. Корнелиус Макдермот сообщил, что он не говорил с внучкой, но зато беседовал с сестрой.

— Мало того, что она отправила ее к какой-то сумасшедшей предсказательнице. Теперь у нее дурные предчувствия, что с Нелл может что-то случиться.

— Что она, по-вашему, имеет в виду?

— Смотрите, какой дождь. Навернякау Герт разыгрался артрит, и она трансформирует собственное недомогание в парапсихологическое предостережение. Таким путем она как бы передает нам свою боль.

— Еще один вопрос, Мак. Нелл может не отвечать на звонки? А вдруг она больна и не снимает трубку?

— Успокойтесь, Дан. Я позвоню ее швейцару и спрошу, дома она или куда-то вышла.

— Я сообщила о краже пакета с моими вещами за несколько часов до пожара, — сердито проговорила Карен Ренфру. Она сидела в конференц-зале Тринадцатого участка с капитаном Мерфи и детективами Склафани и Бреннаном.

— Кому сообщили? — спросил Склафани.

— Полицейскому в патрульной машине. Он мне сказал: «В ваших тележках, леди, столько хлама, что, если один пакет и выпадет, невелика беда». Но он не выпал, его украли.

— А это, вероятно, означает, что человек, укравший пакет, забрался в дом, — сказал Мерфи, — и развел огонь.

— Я могу сказать, как выглядел этот полицейский. Он был очень толстым, а его напарника звали Арти.

— Карен, — мягко произнес Склафани, — где у вас украли пакет?

— На Сто первой улице. Я устроилась в замечательной нише напротив старого дома, который ремонтировали.

— А какая авеню пересекает там улицу, Карен?

— Амстердам-авеню. А почему вы об этом спрашиваете?

— Верно, какое это имеет значение? — спросил Мерфи.

— Может быть, никакого. А может, очень большое. Мы занимаемся одним парнем, который был мастером на этой стройке. По словам его жены, он зверски расстроился из-за того, что ему отменили какую-то работу. Мы не смогли обнаружить никаких следов подобного приказа, поэтому предположили, что, он, вероятно, расстроился из-за чего-то еще. Это случилось как раз в тот вечер, когда сгорела усадьба Вандермееров, и мы пытаемся связать его действия с тем и другим местом.

Джордж Бреннан посмотрел на напарника. Ему без слов стало ясно, к какому выводу тот пришел. Джим Райан работал напротив того места, где ютилась Карен Ренфру. Карен была пьяницей. Ему нетрудно было взять один из ее пакетов, а потом подбросить его в особняк, чтобы направить расследование по ложному следу. Фрагменты головоломки сложились в целое. И тогда Джим Райан виновен не только в поджоге, в результате которого погибла женщина, но и в похищении имущества у бездомной.

— Нелл, я чувствую, вы чем-то очень озабочены.

Две женщины сидели за столом посреди комнаты, Бонни держала Нелл за руки.

Руки Бонни холодны как лед, подумала Нелл.

— О чем вы хотите спросить Эдама? — прошептала Бонни.

Нелл попыталась высвободить руки, но Бонни сжала их сильнее. Она испугана, подумала Нелл, и близка к отчаянию. Она не знает, что именно я знаю или подозреваю.

— Мне нужно спросить Эдама про Уинифред. Мне кажется, она жива.

— Почему вы так думаете?

— Потому что мальчик, возвращавшийся на пароме с экскурсии к статуе Свободы, видел взрыв. И видел, как кто-то нырнул с яхты. Уинифред великолепно плавала.

— Мальчик мог ошибаться, — сказала Бонни.

Нелл огляделась. Комната была полна теней. Единственным звуком был стук дождя.

— Я не думаю, что мальчик ошибся, — твердо сказала она. — Я думаю, что кому-то из пассажиров яхты удалось скрыться. И вы знаете кому.

По телу Бонни пробежала дрожь, ее руки ослабли, и Нелл смогла освободиться.

— Бонни, я видела вас по телевизору. Уверена, что вы настоящий экстрасенс. Вы обладаете редким даром, который используете не по назначению. Я помню, Герт говорила мне несколько лет назад, что парапсихологические способности можно использовать лишь во благо. Тот, кто использует их во зло, будет жестоко наказан.

Бонни слушала, не отрывая глаз от Нелл.

— Вы пришли к Герт и заявили, что вступили в контакт с Эдамом. Я была в смятении. Мне так хотелось верить вам.

— Нелл, я уверена, что в другом мире Эдам…

— Бонни, если вы действительно общались с Эдамом, то вы неверно передали его слова. Теперь я знаю, что он меня не любил. Тот, кто любит свою жену, не вступает в связь с секретаршей. Не заводит с ней общий сейф под чужим именем. А именно это и сделал Эдам.

— Вы ошибаетесь, Нелл. Эдам любит вас.

— Нет, не ошибаюсь. И я не так глупа. Я знаю, что вы пытаетесь помочь Эдаму или Уинифред получить ключ, оставшийся в его пиджаке. Я холодею при мысли, что три года делила кров, ела и спала с человеком, который загубил три жизни.

Нелл вынула из кармана ключ от сейфа.

— Бонни, я знаю, вам известно, где скрывается Эдам или Уинифред. Если вы помогали кому-либо из них, то стали соучастницей группового убийства. Отдайте этот ключ тому, кто остался в живых. Пусть думает, что в банке в Уайт-Плейнс ему или ей ничто не угрожает. Это ваш единственный шанс на снисхождение суда.

— Что вы имели в виду, сказав: «Пусть думает, что ему ничто не угрожает»?

Нелл не слышала шагов за спиной. Она обернулась и в ужасе подняла глаза.

Над ней стоял Эдам.

Дан Майнор смотрел в окно. Дождь барабанил по стеклу, потоком низвергаясь с небес. Про такой дождь его бабушка говорила, что это плачут ангелы.

Куда подевалась Нелл? — то и дело спрашивал он себя.

Он находился в офисе Мака вместе с Маком, Герт и Лиз. Швейцар Нелл сказал, что она пришла домой около трех, но вскоре после четырех снова вышла. Она должна была получить мое сообщение, подумал он. Почему она не позвонила?

Лифтер сказал, что Нелл выглядела расстроенной.

Когда прибыли Джек Склафани и Джордж Бреннан, их представили Лиз и Герт.

— Начнем с бездомной женщины, заявившей о краже пакета за несколько часов до пожара. Полицейский, которого она остановила в тот день, подтвердил ее слова. Не думаю, что мы когда-нибудь получим неопровержимые доказательства этого факта, но с полным основанием могу предположить, что Уинифред Джонсон заплатила Джиму Райану за то, чтобы он поджег усадьбу Вандермееров, устроив все так, словно это дело рук бездомных.

— И значит, моя мать… — перебил Дан.

— И значит, подозрение с вашей матери снимается.

— Как вы думаете, Уинифред Джонсон сделала это по собственной инициативе?

— Мы думаем, что она действовала в интересах Эдама Колиффа.

— Не понимаю, — сказала Герт. — Зачем ему это было нужно?

— Он приобрел у Капланов соседний участок. У него хватило ума понять, что стоимость его участка многократно возрастет, если усадьба сгорит и потеряет статус памятника. Затем он собирался предложить сделку Питеру Лангу, купившему землю, на которой стояла усадьба. Эдам был достаточно самонадеян и рассчитывал навязать себя в качестве архитектора.

— Лайза Райан сказала, что в день поджога кто-то позвонил Джиму и отменил приказ, — объяснил Бреннан. — Возможно, Эдам с Уинифред узнали, что усадьба потеряла статус памятника. И значит, необходимость в поджоге отпала.

— Что ж, содеянное не пошло им на пользу, — заметила Лиз. — Обоих разорвало в клочки на яхте.

— Мы так не думаем, — возразил Бреннан. Взглянув на удивленные лица присутствующих, он пояснил: — Один из свидетелей утверждает, что видел, как кто-то спрыгнул с яхты за несколько секунд до взрыва.

— Благодаря вашей внучке, конгрессмен, — сказал Склафани, — нам удалось получить доступ к сейфу, который арендовали мужчина и женщина, назвавшиеся Гарри и Родой Рейнолдс. Мы получили по факсу копии фальшивых удостоверений. И хотя внешность мужчины и женщины на фотографиях слегка изменена, в них нетрудно узнать Уинифред Джонсон и Эдама Колиффа.

— В сейфе хранилось почти триста тысяч долларов наличными и несколько миллионов в ценных бумагах, — добавил детектив Бреннан.

Настала долгая пауза, которую наконец нарушила Герт:

— Откуда у них взялось столько денег?

— Уолтерс и Арсдейл ворочали огромными суммами. В данный момент у них на счету почти восемьсот миллионов. К тому же Уинифред и Эдам наверняка мошенничали уже давно.

Глядя на расстроенное лицо Мака, Склафани сказал:

— Вы можете ознакомиться с отчетом на досуге, конгрессмен. Мне очень жаль. Наверняка это будет тяжелым ударом для миссис Макдермот.

— Она сюда придет? — спросил Бреннан. — Мы хотели бы поблагодарить ее за помощь.

— Мы не знаем, где Нелл, — огорченно призналась Герт и с раздражением добавила: — Никто меня не слушает, но я ужасно волнуюсь. С ней что-то случилось. Когда этим утром мы разговаривали по телефону, она была очень расстроена.

Бреннан и Склафани переглянулись.

— Вы можете предположить, где она сейчас? — спросил Склафани.

— Почему это вас так тревожит? — быстро спросил Мак.

— Миссис Макдермот нашла другой ключ от сейфа и разыскала банк около дома для престарелых. Если она узнала, где прячется Уинифред или Эдам, и попыталась связаться с ними, ей угрожает серьезная опасность.

— Должно быть, с яхты прыгнула Уинифред, — сказала Герт дрожащим голосом. — Потому что Бонни Уилсон вступила в контакт с Эдамом. Он говорил с Нелл с того света.

— Что-что? — переспросил Склафани.

— Герт, ради бога! — взорвался Мак.

— Мак, я знаю, ты не веришь в такие вещи, но Нелл верит. Она даже последовала совету Эдама сдать его вещи в церковь. Она собиралась завезти их завтра, и Бонни Уилсон даже вызвалась помочь их разобрать. Бонни все время нам очень помогала. Странно только, что она не сказала, что уже встречалась с Эдамом у меня в гостях. Я увидала их на одной из фотографий, которые вставляла в альбом.

Бреннан вскочил:

— Нелл наверняка попытается использовать этот ключ в качестве приманки. Она сейчас с Эдамом или Уинифред.

— Господи! — прошептала Лиз. — А я-то думала, он материализовался.

Присутствующие уставились на нее.

— Что вы хотите этим сказать, Лиз? — спросил Мак.

— Когда я была у Бонни Уилсон, то видела в зеркале лицо Эдама. И подумала, что она вызвала его с того света.

Так вот куда отправилась Нелл, подумал Дан. Похолодев от ужаса, он обвел глазами комнату и заметил на лицах присутствующих тот же внезапный страх.

Над ней стоял Эдам.

Несмотря на полумрак, Нелл ясно видела его. Это был Эдам, но половина его лица была покрыта волдырями, а правая рука и нога забинтованы. В его глазах светилась ярость.

— Ты нашла ключ и вызвала полицию, — хрипло сказал он. — После всех усилий, после того как я три года возился с этой безмозглой уродкой, после того как я чуть не погиб, потому что ты дала мне не тот пиджак и мне пришлось искать этот проклятый бумажник, после всех моих мучений, не говоря уже о боли от ожогов, я не получил ничего.

Он поднял левую руку. В ней было что-то тяжелое. Нелл попыталась встать, но он удержал ее забинтованной рукой. Она услышала крик Бонни. Затем ощутила в голове вспышку невыносимой боли и рухнула на пол…

Издалека до нее донеслись вздохи и стоны. Волосы и лицо были мокрыми и липкими. Постепенно Нелл поняла, что стонет она сама.

— Голова болит, — прошептала она. Затем вспомнила, что Эдам жив. Он был здесь. Кто-то дотрагивался до нее.

— Туже. Завязывай туже! — раздался голос Эдама.

Над ней склонилась плачущая Бонни с мотком толстой веревки в руке.

— Руки. Теперь вяжи руки, — снова раздался голос Эдама, хриплый и жестокий.

Нелл лежала лицом вниз на кровати. Бонни связывала ей руки за спиной.

Нелл попыталась заговорить. Не делай этого, Бонни, хотела сказать она. Тебе осталось жить всего несколько минут. Твоя аура стала совсем черной. Не пачкай руки в крови.

Бонни связала ей руки не слишком крепко. Она хочет мне помочь, подумала Нелл.

— Поторапливайся! — рявкнул Эдам.

Нелл медленно повернула голову. На полу лежала куча смятых газет. Эдам поднес к ним свечу. По бумаге побежал первый завиток пламени.

— Посмотрим, как это тебе понравится, Нелл, — сказал Эдам. — Я хочу, чтобы ты, как и я, почувствовала боль. Потому что во всем виновата ты. Это ты виновата в том, что у меня нет ключа. В таком виде я даже не мог зайти в банк и попытаться убедить их открыть мне сейф. Из-за тебя эта дура принесла не тот пиджак.

— Эдам, почему… — с трудом проговорила Нелл.

— Почему? Ты так ничего и не поняла? — К его ярости примешалось отвращение. — Я никогда не был достаточно хорош для тебя, никогда не был достаточно хорош для друзей твоего драгоценного деда. Разве ты не понимаешь, что, если бы ты приняла участие в выборах, для меня все было бы кончено? В моем прошлом есть вещи, которые несовместимы с выдвижением в Конгресс. Разве ты не понимаешь, каким подарком это стало бы для прессы? Я не мог этого допустить.

Эдам склонился над ней.

— Ты вынудила меня это сделать. Ты и этот Джим Райан с его глупой улыбкой, и еще Уинифред с мокрыми унылыми глазами. Что ж, хорошо. Я начну все сначала. — Он встал. — Прощай, Нелл.

— Эдам, не убивай ее, — крикнула Бонни.

— Бонни, ты либо со мной, либо нет. Выбирай.

В этот момент раздался звонок, его резкий звук разнесся по всей квартире. Ближайшая к куче газет стена уже занялась, дым становился все гуще. Из-за двери прозвучало:

— Откройте! Полиция!

Эдам посмотрел на Нелл:

— Ты слышишь их, Нелл? Они пытаются тебе помочь. Но знаешь что? Они не успеют. — Он придвинул к двери спальни комод. Пламя лизало занавески и покрывало на кровати. — Открой окно! — крикнул он Бонни.

— Пожарную лестницу ремонтируют, — всхлипывала Бонни. — Мы не сможем отсюда выбраться. Это опасно, Эдам.

Он вытолкнул Бонни из окна под проливной дождь.

Она была одна — только она и жар. Нестерпимый жар. Матрас начал тлеть. Собрав все силы, Нелл сумела соскользнуть с кровати и встать на ноги. Опираясь на комод, она освободила от веревки руки и ноги. Потом отодвинула комод.

Дверь была в огне. Нелл попыталась повернуть раскалившуюся от жара ручку. Вспышки огня, дым — она знала, что это случится. Кровь застилала ей глаза. Она задыхалась.

Кто-то колотил в дверь снаружи. До нее доносились голоса. Слишком поздно, подумала она, соскальзывая на пол и сворачиваясь в клубок. Вы опоздали.

Из-за двери просочилась тонкая струйка дыма.

— Внутри пожар, — крикнул Склафани.

Он, Бреннан и Дан Майнор налегли на дверь, но она не поддавалась.

— Я поднимусь на крышу, — крикнул Бреннан.

Склафани повернулся и побежал вниз по лестнице, Дан за ним. Промчавшись по вестибюлю, они выскочили на улицу и бросились к пожарной лестнице.

— Глядите! — крикнул Дан.

У них над головой два человека скользили и спотыкались на предательски мокрых ступенях.

В горящей спальне сгущался дым. Свернувшись на полу, Нелл ловила ртом остатки воздуха. Она ничего не видела. Нужно найти окно. Внезапно ее голова коснулась чего-то твердого. Стена! Встав на колени, она вытянула руки, чтобы схватиться за подоконник. Она почувствовала жар раскаленного металла. Ручка комода. Боже, она сделала круг и снова оказалась у двери.

Я больше не могу, подумала она. Я задыхаюсь.

Внезапно Нелл показалось, что ее опять уносит течением, затягивает в бурлящий водоворот.

— Помогите! — взмолилась она.

И тут раздался голос, однако на этот раз он не принадлежал никому из ее родителей. То был голос Дана: «Ты мне нужна, Нелл».

Попытайся сообразить, где окно, сказала она себе.

Ты мне нужна, Нелл. Ты мне нужна.

Хрипя и кашляя, Нелл продвигалась вперед.

— Стой! Полиция! — крикнул Склафани. — Руки вверх!

Эдам остановился. Бонни хотела проскользнуть мимо него.

— Назад! — крикнул он, вталкивая ее на лестницу.

Поднявшись выше пятого этажа, где находилась квартира Бонни, они достигли последней площадки. Крыша была в двух метрах над ними.

— Ничего не выйдет, Эдам, — крикнула Бонни.

С трудом взобравшись на перила, Эдам потянулся и ухватился за край крыши. В этот момент пожарная лестница начала отделяться от стены.

Стоя внизу на улице, Дан Майнор слышал вой пожарной сирены на Уэст-Энд-авеню. Подставив сплетенные пальцы рук под ногу детектива Склафани, он старался подсадить его на пожарную лестницу. Наконец детектив ухватился за нижнюю перекладину.

Через несколько секунд Дан тоже взбирался по пожарной лестнице.

Добравшись до окна, Нелл поднялась, потеряла равновесие и выбила плечом стекло. Позади стремительно засасывал пространство нестерпимый жар. Она рванулась вперед, но пол вдруг ушел из-под ног. Ее покрытые волдырями руки сжимали оконную раму. Осколки стекла врезались в ладони. За спиной гудело пламя. Внизу выли сирены и кричали люди. Но в голове у Нелл царило полное спокойствие. Неужели так умирают? — подумала она.

Эдам вцепился в выступ крыши. Нечеловеческим усилием он стал подтягиваться вверх. И вдруг почувствовал на своих ногах руки Бонни. Он попытался освободиться, но сорвался и рухнул на лестничную площадку. Злобно ругаясь, он схватил Бонни и приподнял в воздух. Пожарная лестница раскачивалась под ним.

— Отпусти ее, или я стреляю, — крикнул с крыши Бреннан.

Склафани бросился к верхней площадке пожарной лестницы. Но опоздал. Бонни упала на мостовую.

Эдам вновь вскочил на перила. На этот раз его пальцы, едва коснувшись крыши, соскользнули, и он, потеряв равновесие, замахал в воздухе руками.

Склафани в ужасе глядел, как Эдам исполняет свой смертельный танец, а потом беззвучно падает вниз.

Дан, находившийся чуть ниже Склафани, бросился к окну спальни Бонни. Он схватил Нелл за запястья своими сильными, надежными руками, а через несколько секунд подоспевший Джек Склафани помог ему вытащить ее наружу.

— Быстрее! — крикнул Джек. — Лестница вот-вот рухнет.

Пока они спускались, волоча за собой потерявшую сознание Нелл, лестница бешено раскачивалась. Когда они оказались на нижней площадке, пожарный крикнул:

— Давайте ее мне и прыгайте!

Дан опустил Нелл в протянутые руки пожарного. Потом они с Джеком Склафани перемахнули через перила и отпрыгнули в сторону как раз в тот момент, когда шесть металлических пролетов обрушились на тела Эдама Колиффа и Бонни Уилсон.

ВТОРНИК, 7 НОЯБРЯ, ДЕНЬ ВЫБОРОВ

К концу дня жители города Нью-Йорка должны были узнать, победила ли на выборах в бывшем округе своего деда Нелл Макдермот, внучка Корнелиуса Макдермота, пятьдесят лет избиравшегося в Палату представителей.

Отчасти отдавая дань прошлому, а отчасти из суеверия Нелл разместила предвыборный штаб в отеле «Рузвельт», свидетеле триумфов ее деда. Когда избирательные участки закрылись, ее команда уселась в номере перед тремя телевизорами.

С ними были Герт, Лиз Хэнли и Лайза Райан. Дан Майнор позвонил и сказал, что выезжает из больницы и скоро будет. Нервно входили и выходили помощники. Избирательная кампания выдалась тяжелой.

Нелл повернулась в деду:

— Выиграю я или проиграю, Мак, я рада, что ты заставил меня баллотироваться.

— А почему бы тебе было не баллотироваться? — ответил он. — Партийный комитет согласился со мной — жена не отвечает за грехи мужа. Хотя, по правде говоря, хорошо, что дело не дошло до суда. А теперь, когда Эдам и остальные мертвы, это уже вчерашние новости.

Вчерашние новости, подумала Нелл. Вчерашние новости, что Эдам предал ее. Вчерашние новости, что все, кто мог его разоблачить, погибли при взрыве на яхте. Вчерашние новости, что она была — замужем за чудовищем. Я прожила с Эдамом три года. Неужели я не чувствовала, что в наших отношениях всегда была какая-то фальшь? Наверное, чувствовала.

Следователь из Бисмарка обнаружил и другие неприятные факты, касающиеся Эдама. В одной из своих сомнительных сделок в Северной Дакоте он использовал псевдоним Гарри Рейнолдс. Должно быть, он рассказал об этом Уинифред.

Нелл обвела глазами комнату. Лайза Райан перехватила ее взгляд и ободряюще показала два больших пальца. В начале лета Лайза предложила Нелл свою помощь в избирательной кампании, и та охотно согласилась. Лайза работала без устали, проводила вечера в штабе, беседовала по телефону с избирателями, рассылала литературу, пока ее дети проводили лето на море с Брендой Каррен и ее мужем. Лайза подумала, что им лучше пока уехать куда-нибудь, чтобы стихли разговоры об отце. И все же дела обстояли не так плохо. Имя Джима Райана фигурировало в полицейских отчетах, но почти не упоминалось в прессе.

— Дети знают, что их отец совершил ужасную ошибку, — сказала Лайза. — Но они также знают, что он был готов ее исправить. Его последними словами были: «Мне очень жаль», и теперь я знаю, что он имел в виду.

Было решено, что, если Нелл победит на выборах, Лайза останется работать в ее нью-йоркском офисе. Надеюсь, так оно и будет, подумала Нелл, переведя взгляд на экраны телевизоров.

Зазвонил телефон. Лайза сняла трубку, ответила, затем подошла к Нелл:

— Звонила Ада Каплан. Она желает вам победы. Говорит, вы святая.

Нелл уступила участок Капланов Аде ровно за ту сумму, какую уплатил ей Эдам. А потом Ада продала эту землю Питеру Лангу за три миллиона долларов.

— Ни слова моему сыну, — сказала она Нелл. — Он получит обещанное. Остальное пойдет Объединенному еврейскому фонду.

— Нелл, ты идешь ноздря в ноздрю, — взволнованно сообщил Мак.

— Мак, с каких это пор ты стал нервничать, слушая сводки? — улыбаясь, спросила Нелл.

— С тех пор, как в гонку включилась ты. Послушай, говорят, что исход пока не ясен.

Было половина десятого. Вошел Дан, сел рядом с Нелл и обнял ее за плечи.

— Извини, что задержался, — сказал он. — Две экстренные операции. Как идут дела? Проверить твой пульс?

— Не стоит. Я знаю, он далек от нормы.

В половине одиннадцатого соперник Нелл начал отставать. В расположенном внизу бальном зале раздались приветственные возгласы. На экране телевизора толпа в зале отеля «Рузвельт» пела «Дождись рассвета, Нелли»:

Она засияла, подумала Нелл.

— Мы обязательно будем счастливы, — шепнул Дан.

Песня закончилась, толпа заревела от восторга. Руководитель предвыборной кампании взял в руки микрофон.

— Рассвет настал! — крикнул он. Затем принялся скандировать: — Нелл! Нелл!

Призыв подхватили сотни голосов.

— Вперед, конгрессмен Макдермот, — сказал Мак.

Он взял внучку за руку и повел вперед. Дан, Лиз и Герт шли за ними следом.

— А теперь, Нелл, будь я на твоем месте, я бы первым делом… — начал Мак.

Мэри Хиггинс Кларк

Она родилась на Манхэттене, выросла в Бронксе, а сейчас живет в квартире с великолепным видом на Центральный парк. Разумеется, Мэри Хиггинс Кларк не чужая в могущественном и волшебном городе Нью-Йорке, где ежедневно сталкиваются друг с другом как замечательные, так и бессовестные люди. Сюжет этого романа зародился во время рекламной поездки, когда открытая для новых тем писательница встретилась с женщиной-экстрасенсом. Воображению Мэри Хиггинс Кларк стали рисоваться захватывающие сцены, послужившие основой для ее двадцать второго бестселлера «Прощаясь навсегда». Этот роман также знаменует собой вхождение писательницы в новый мир электронных публикаций, который Мэри Хиггинс Кларк наверняка готова покорить.

ДИТЯ ЛЬДОВ Элизабет Макгрегор

Много чего таят в себе вековые льды Арктики — и новые открытия, и романтику, и смертельную опасность, и надежду на спасение. 

Пролог Лето 2000 года

Метет арктическая вьюга. Огромная белая медведица вскинула морду, щурясь от летящего в глаза снега, потом оглянулась на медвежонка, который семенил следом за ней.

Отовсюду слышится треск. Это стонут льды пролива Виктория, гонимые через пролив Мелвилл к Северо-Западному проходу.

Лютый мороз. Человек не выжил бы на таком холоде. Но медведица, согреваемая десятисантиметровым слоем подкожного жира и густым мехом, не замечает стужи. Она в своей стихии.

Греки дали этому краю название Арктикос — Земля белых медведей. С ноября по февраль здесь царит безмолвие ночи, но весной начинается оживление.

Летом в проливе Ланкастер кормятся три миллиона птиц и четверть миллиона тюленей. В мае — июне на остров Девон прилетают десять миллионов гагарок. И над всем этим сияет Полярная звезда, особенно яркая зимой. Северное сияние расцвечивает небосвод бледно-зелеными и розовыми сполохами. По преданию эскимосов, это факелы, которые жгут мертвые, помогая охотиться живым.

Чуть больше года назад белая медведица спарилась на плавучей льдине в проливе Пил. С тех пор она преодолела огромное расстояние — в основном вплавь. В районе залива Репалс медведицу заметили с научно-исследовательского судна, но погони не последовало.

В декабре в глубокой снежной берлоге медведица родила детеныша. Это был ее первенец, при рождении он весил меньше полукилограмма и весь умещался в ее мохнатой лапе, но к апрелю он уже набрал тринадцать килограммов.

Пробудившись от зимнего сна, медведица освободила выход из берлоги и выбралась на белый свет. Малыш выполз следом. Поначалу она просто нежилась на солнце. Она не испытывала голода, но время от времени ложилась на бок, чтобы покормить медвежонка. Пока он сосал, медведица смотрела в простирающееся над ней бескрайнее небо. Иногда малыш взбирался ей на живот, и она укачивала его.

Наступил август. Медведица уже на протяжении многих дней чувствовала, что свет падает как-то странно. Возможно, до того как залечь в берлогу, она слишком отклонилась на запад. И вот теперь, когда ударил первый настоящий мороз, медведица в нерешительности стояла на плавучей льдине.

Она ощущала едва уловимую опасность. Ей хотелось повернуть назад, двинуться на юг, туда, куда перебираются с наступлением осени все белые медведи. Но она понимала, что детеныш слишком слаб для дальней дороги.

Медведица поднялась на задние лапы и, помедлив секунду, всей пятисоткилограммовой тяжестью обрушилась на лед.

Она почувствовала, что под ней, на морском дне, лежит затонувшее судно. Оно источало — даже теперь, пролежав подо льдом сто пятьдесят лет, — запах человека, навечно впитавшийся в его корпус.

Наконец медведица двинулась к детенышу. В вихрящемся снеге его почти не было видно, и она ориентировалась по запаху. Поравнявшись с медвежонком, она легла на льдину и свернулась вокруг малыша.

Часть 1 Весна 1997 года

1

Все началось весной, в апреле.

Пасхальная суббота выдалась солнечной. Это был первый теплый день в году.

Сидя в кафе на углу Бартлетт-стрит в курортном Бате, Джо Харпер впервые узнала о Дугласе Маршалле.

Джо было двадцать шесть, она уже четыре года писала статьи для газеты «Курьер», изданием которой заведовала ее подруга Джина. Время от времени Джина начинала проявлять беспокойство о Джо, и именно благодаря ее заботам в полдень Великой пятницы Джо оказалась в синем «ситроене» Джины.

— Несколько дней вдали от Лондона пойдут тебе только на пользу, — заявила Джина, ведя машину в сторону Бата. — Нельзя же все выходные торчать в своей клетке.

— Я торчу не в клетке, — возразила Джо, защищая свои три комнаты, которые весьма условно можно было бы назвать жилыми. Большинство ее вещей до сих пор лежало в коробках, хотя в квартиру она въехала полгода назад.

С лица Джины практически не сходила язвительная улыбка, скептический взгляд как бы говорил: «Не может быть!» Когда Джо двадцатидвухлетней девушкой пришла на работу в газету, Джина уже занимала должность редактора.

В жизни Джо случалось всякое. Университет она бросила, а в журналистику попала, проникнув без билета на Эдинбургский рок-фестиваль. Там на нее обратили внимание сотрудники одной из утренних телепрограмм и предложили вести развлекательную рубрику этой программы. Таким вот образом — смелая и прямодушная — она в конце концов появилась в кабинете Джины.

Сидя теперь с Джиной в центре Бата, Джо спросила:

— Что пишут конкуренты?

— Ничего особенного. Разве что вот…

Газета была открыта на третьей полосе. В верхнем правом углу была помещена карта Гренландии — контур береговой линии и горы, подступающие к морю.

— Слышала о Дугласе Маршалле? — спросила Джина.

Джо задумалась на секунду.

— Вроде что-то знакомое.

— Би-би-си. Сериал «Давным-давно».

— А… — кивнула Джо. — Про черепки. Который из них Маршалл?

— Высокий, улыбчивый. Специалист по кораблям.

— А-а, тот. — Джо смутно припомнился рослый мужчина в потертой кожаной куртке. — И что с ним?

— Пропал без вести.

Джо забрала у Джины газету и пробежала глазами статью. Писали, что Дуглас Маршалл пропал без вести во время гренландской археологической экспедиции.

— Этот парень отправился в пургу по какому-то своему делу, и теперь его надо искать, — прокомментировала она. — Надо ж, целый эсминец за ним послали. Сколько денег угрохано.

— Не юродствуй! Ты так не думаешь.

— Думаю, — возразила Джо.

— Но ведь он, возможно, погибает! Нужно спасать человека.

— Может, весь флот за ним отправить?

— А что, — спросила Джина, — пусть замерзает?

— Пусть, — сказала Джо.

Она почти не кривила душой.

К следующему четвергу Джо и думать забыла про тот разговор в Бате. В редакции «Курьера» она заглянула к Джине.

— Привет, заходи, — позвала та. — Я все думаю про Дугласа Маршалла. Хочу, чтобы ты написала о нем.

Джо внимательно посмотрела на подругу:

— Об этом сумасшедшем? Шутишь?

— Нет. Поедешь и возьмешь интервью у его жены.

— У жены? Да я ничего о нем не знаю. И честно говоря, не хочу знать.

— Вот биография Маршалла, — Джина вручила Джо шесть скрепленных страниц. — Сам он постоянно на виду, но супруга его не любит быть в центре внимания. Еще ни один журналист не беседовал с Алисией Маршалл. Очень богатая женщина. Попечитель Академии географических исследований Кембриджского университета. Говорят, немного стерва.

— Вот как? — вскинула брови Джо, наконец-то заинтересовавшись. — А что он искал в этой проклятой Гренландии?

— Средневековые поселения викингов и эскимосов.

— Захватывающе.

Джина пропустила ее реплику мимо ушей.

— Архивариуса Академии географических исследований зовут Питер Болтон. Он ждет тебя завтра в восемь утра.

По блеску в глазах Джины Джо поняла, что отказываться от задания бесполезно.

Джо добиралась домой на метро. Путь был не близкий. От нечего делать она пролистала биографию Маршалла.

Дуглас Маршалл, уроженец Онтарио (1958 г.). Профессор археологии Близин-колледжа (Кембридж), специалист по подводным исследованиям, сфера особых интересов — кораблестроение Викторианской эпохи, автор книг «Сообщество погибших кораблей» (1994), «В глубинах Средиземноморья» (1996)…

На протяжении последних двух лет Дуглас Маршалл являлся представителем Академии географических исследований по связям с общественностью и регулярно выступал в научно-популярном сериале Би-би-си «Давным-давно». Джо вспомнила названия фильмов, вспомнила даже отдельные кадры, но самого Маршалла представить затруднялась.

Дома она перечитала статью, которую дала ей Джина. Маршалл пропал в Гренландии в районе фьорда Уумманниак.

Джо порылась в своем старом школьном атласе. Уумманниак… Ничего похожего. Она пробежала глазами от островов канадской Арктики до Гренландии. В это время года фьорды и все море вокруг наверняка покрыты льдами. Джо поежилась. Холод она никогда не любила. Она отложила атлас.

Только теперь ее взгляд упал на факс. Из него торчало сообщение. Она вытащила листок из аппарата. С него на Джо смотрел Дуг Маршалл. Над портретом Джина приписала: «Твой герой».

Маршалл щурился на ярком солнце. За ним простирался океан. Он стоял, облокотившись на белую ограду, и держал в руке то ли кусок железа, то ли металлический прут.

— Пожалуй, я в тебя влюблюсь, — пробормотала она.

Академия географических исследований занимает несколько зданий в центре Кембриджа. Парк вокруг тоже принадлежит академии. Нажимая на кнопку звонка, Джо видела сквозь стеклянные двери стол секретаря, за которым находился офис.

Из офиса вышла женщина. Улыбнувшись Джо через стекло, она открыла дверь и впустила ее в фойе.

— Мистер Болтон наверху, — сказала она. — Я сообщу ему, что вы пришли.

Женщина предложила Джо присесть на стул в холле. Минуты текли. В конце концов Джо встала и направилась к шкафам, стоявшим в ряд у стены. За стеклом первого лежала серебряная ложка с медной заплаткой на ручке. Ветхая маленькая книжка. Несколько пожелтевших фотографий. Джо принялась разглядывать снимки. Четверо мужчин в форме, один из них молодой, все застыли в неестественно горделивых позах, как было принято сниматься на дагеротипы.

— Мисс Харпер?

Джо обернулась. Возле нее стоял мужчина. Он был невысок — метр семьдесят, не больше, — и круглый, как колобок. Мужчина протянул ей руку:

— Питер Болтон.

— Джо Харпер. — Она сразу прониклась к нему симпатией. Лицом он напоминал восторженного школьника.

— Издалека к нам? — осведомился Болтон.

— Из Лондона, — ответила Джо.

— Понятно… Прошу за мной.

Они прошли в его кабинет. Это был типичный кабинет ученого: полки сверху донизу, на полу по периметру стопки книг.

— Телефон звонит без умолку, — весело поделился с ней Болтон. — Я вдруг в одночасье стал ужасно знаменитым.

— Вы давно знаете Дугласа Маршалла?

— Больше десяти лет.

— Неужели? Я вам искренне сочувствую. Должно быть, вы с ума сходите. Как и его жена…

— Алисия? — Болтон замялся. — Да, конечно.

— Мне хотелось бы поговорить с ней. Это возможно?

— Нет. Мне очень жаль, но Алисия не общается с журналистами. Если хотите спросить меня об экспедиции Дугласа…

Джо не стала настаивать.

— Если честно, я ничего не знаю о Дугласе Маршалле и мне непонятна его страсть к Гренландии.

Болтон поднялся и снял с полки какую-то папку, из которой извлек стопку листов.

— Вот, возьмите экземпляр, — сказал он. — Здесь краткая биография Дугласа, пара его статей.

— Спасибо.

— Он занимался эскимосами. Из-за Франклина. Сэр Джон Франклин — кумир Дугласа. Франклин и эскимосы стали темой его докторской диссертации.

Зазвонил телефон. Болтон снял трубку.

Джо понятия не имела, кто такой Франклин. Болтон, занятый разговором, не обращал на Джо внимания.

Она поднялась и, вынув из сумки листок бумаги, написала: «Вы свободны в обед?» Болтон прочитал записку, кивнул и черкнул на том же листе: «13.30».

— Спасибо, — поблагодарила Джо.

Она вышла из кабинета и спустилась в фойе. Там Джо остановилась у стола секретаря, и к ней вышла та же женщина, что впустила ее в здание. Джо улыбнулась ей.

— Господин Болтон дал мне адрес миссис Маршалл, но я совсем не знаю Кембридж, — солгала она. — Отсюда мне следует идти…

Женщина глянула на карту в руках Джо и объяснила, как добраться до Франклин-Хауса, — миссис Маршалл жила на окраине Кембриджа.

Франклин-Хаус оказался красивым каменным зданием с черепичной крышей, выстроенным в восемнадцатом веке или в начале девятнадцатого. Перед домом росла огромная магнолия.

Джо позвонила. Дверь открыла высокая женщина лет сорока. Красотой она не блистала, но вид имела ухоженный и, безусловно, эффектный.

— В чем дело?

Джо протянула руку:

— Я — Джо Харпер. Сотрудник «Курьера».

Ссылка на одну из престижнейших английских газет зачастую помогает быстрее завязать разговор, и Джо ожидала, что черты Алисии Маршалл смягчатся. Но та начала закрывать дверь.

— Я хотела бы поговорить с вами о гренландской экспедиции, — объяснила Джо. — Как вы относитесь… к такого рода приключениям?

— Приключениям?

— У вас есть известия от мужа?

— Нет. А теперь позвольте…

Джо уперлась ладонью в дверной косяк.

— Вы в разводе?

Алисия Маршалл пристально посмотрела на нее.

— Боже, что вы за люди, — произнесла она с презрением.

— Пожалуйста, расскажите мне о нем, — настаивала Джо.

— Прошу вас, уберите руку.

— По-вашему, он жив?

— Понятия не имею.

Изумленная ее тоном, Джо убрала руку. Алисия Маршалл захлопнула дверь.

Что же произошло, недоумевала Джо, если жена даже знать не желает, жив ее муж или погиб? Внезапно ей стало глубоко жаль Дугласа Маршалла. И в то же время захотелось выяснить, что погнало его из дому.

Джону Маршаллу снился отец.

Он видел Дугласа Маршалла, чернеющего крошечной точкой на замерзшей поверхности океана. Дуглас говорил ему что-то, что-то очень важное, но сам смотрел в другую сторону. Бескрайняя ледяная равнина поглощала его слова.

Джон глянул вниз — у его ног в снегу виднелись удивительно отчетливые следы белого медведя. Когда он поднял голову, отец уже исчез.

— Папа! — закричал Джон. — Папа…

Его голос эхом прокатился по ледяному полю и в считанные секунды стих. Легкая поземка уже заметала следы. Джон понял, что он погиб. Сгинул в той же бездне, что и его отец.

— Джон, — произнес чей-то голос. — Джон…

Он медленно открыл глаза. Рядом стояла Эми Уикэм. Ее ладонь покоилась у него на плече.

— Это ты… — проговорил он.

— Я, — подтвердила она. — Ты совсем замерз.

Джон поморщился, разминая затекшую во сне руку.

— Мне снился сон. — Он улыбнулся. — Согрей меня. — Эми склонилась над ним. — Как ты хорошо пахнешь.

— Чего не скажешь о тебе. — Она рассмеялась. — Воняешь, как винная бочка.

Джон лениво улыбнулся. Он учился в Кембридже, а вечерами работал в одном из университетских баров.

— И что же тебе снилось? — спросила Эми.

— Отец.

Эми не нашлась что ответить и отошла к окну.

Эми Уикэм, как и Джону, было девятнадцать. Рост — чуть меньше метра шестидесяти, волосы черные, фигура — плотненькая. Они познакомились в конце прошлого семестра.

Когда она вновь повернулась к нему, лицо ее было серьезным, в чертах — озабоченность и тревога.

— Что случилось? — спросил Джон.

— Непосредственно твоего отца это не касается. Просто звонила твоя мама. Какая-то журналистка из «Курьера» хочет написать статью о вашей семье. Некая Джо Харпер. Мать просила тебя приехать домой. И с журналисткой не разговаривать.

— Я так и так ни с кем не хочу разговаривать.

Тяжело вздохнув, Джон поднялся с постели и подобрал с пола джинсы. Эми уже стояла у стола с компьютером и перебирала распечатки.

— Что это? — полюбопытствовала она.

— Помнишь, я говорил тебе? Восемнадцать канадских историков отправились искать следы экспедиции Франклина. Это информация с их сайта. Ледовая обстановка в проливе Ланкастер и юго-западнее, в проливе Мак-Клинток.

— Ясно, — протянула она.

— Корабль и люди исчезли без следа. Того, кто найдет их останки, ждут большие деньги и слава.

Эми притворно зевнула:

— Скукотища.

— Просто у тебя бедное воображение.

Она пожала плечами:

— Я — математик. — Тут ее внимание привлекла другая распечатка. — Ах, какая прелесть! — воскликнула Эми.

Это был белый медведь со шрамом на морде, запечатленный посреди отливавшего голубизной ледяного поля.

— Самый крупный хищник на земле. — Джон забрал у нее снимок. — В составе этой экспедиции есть фотограф, некий Сайбли. Его работа. Этой медведице дали кличку Пловчиха, потому что она проплывает немыслимые расстояния.

Эми вновь глянула на фотографию:

— Ты только посмотри на ее лапы. Огромные, ужас! Милые лапки, ничего не скажешь.

На этот раз Джон даже не слышал ее. В комментарии к фотографии говорилось, что белая медведица со шрамом следовала точно курсом кораблей Франклина.

Эми взяла свою сумочку.

— Джон, — напомнила она ему, — твоя мама просила тебя приехать домой. Немедленно.

Джон глянул на постель и перевел взгляд на Эми. Его лицо осветила улыбка.

— А я не хочу, — ответил он.

Джо возвращалась в Академию географических исследований, когда зазвонил ее мобильный телефон.

— Джо? Это Джина. Ты где?

— В Кембридже.

— Уезжай из Кембриджа, — приказала Джина.

— Что? — Джо решила, что ослышалась.

— Мне звонила миссис Маршалл. Она в ярости.

— С чего это вдруг? Я была с ней очень любезна.

— И Питер Болтон тоже звонил.

— Но с ним-то мы точно нашли общий язык!

— Не спорь. Миссис Маршалл — попечитель Академии. Помни об этом.

— И поэтому ей нельзя даже слова сказать?

— Возвращайся, — твердо повторила Джина.

Джо колебалась не дольше секунды. Нажав на газ, она помчалась в центр Кембриджа.

В половине второго Джо стояла у дверей Академии географических исследований. Питер Болтон как раз выходил на улицу.

— Можно с вами поговорить? — обратилась она к нему.

— Вы солгали моей ассистентке. Я не давал вам адреса миссис Маршалл.

— Конечно, не давали. Извините.

— Нельзя лезть нахрапом.

— Я не лезла нахрапом! — запротестовала Джо. — Похоже, Алисия вообще не знает, чем занимается ее муж. Вам это известно?

Болтон хотел что-то сказать, но передумал.

— Такта вам не занимать.

— Значит, с поездкой Маршалла в Гренландию все не так просто? Дело не только в эскимосских поселениях?

— Вовсе нет.

— Но я ничем не оскорбила миссис Маршалл, — не унималась Джо. — Дуглас исчез по причине каких-то неувязок в семейной жизни?

Питер Болтон расхохотался:

— По причине… Нет, конечно. Почему вас интересует его личная жизнь? — спросил он и добавил: — Прошу прощения, но мне пора.

Глядя ему вслед, Джо думала об Алисии Маршалл. Она пыталась представить, как та с распростертыми объятиями встречает мужа, для которого приготовила вкусный ужин и теплую постель. Напрасно. В ее воображении лицо Алисии оставалось холодным, холоднее, чем Гренландия.

2

Медведица подняла морду к небу — оттуда послышался шум вертолета.

Вертолет летел на низкой высоте. Ричард Сайбли пересел вперед и приготовил фотоаппарат.

При хороших погодных условиях здесь можно было сделать уникальные снимки, за которые его и ценили. Среди фотографов мало кто специализировался на Арктике — только настоящий безумец способен работать на таком нестерпимом холоде.

В поле зрения Сайбли вплыла оконечность острова Принца Уэльского. На земле термометр показывал минус тридцать пять, ближе к проливу Пил были все минус пятьдесят.

И вот, когда они пересекли неразличимую границу между сушей и скованным льдом океаном, он вдруг увиделмедведицу. Сайбли заметил у нее на лбу шрам в форме полумесяца.

Они дважды пролетели над ней. Ему показалось, будто она стережет кого-то, хотя он знал, что детенышей у нее еще нет.

Когда вертолет пошел на третий круг, Сайбли обнаружил, что кончилась пленка. Он схватил другую камеру, но медведица уже отвернулась и смотрела на юг, в направлении пролива Пил.

Потом, ослепленный блеском льда, он потерял ее из виду.

На следующее утро в половине восьмого Джо уже была в редакции «Курьера». С сумкой через плечо, с чашкой кофе в руке, она вломилась в кабинет Джины и принялась выгружать содержимое своей сумки. Через две минуты на диване лежали фотокопии материалов о Дуге Маршалле, вырезки из журналов и четыре видеокассеты. Джо вставила кассету в видеомагнитофон и нажала кнопку «пуск».

После минутной ряби на экране поползли титры выпуска «Давным-давно», показанного пять лет назад. Потом появился Дуг Маршалл. Он стоял на Лондонском мосту. Густые волосы песочного цвета, высокий, немного долговязый. И улыбка во все лицо.

«В детстве, — начал Маршалл, — мне было мало дела до кораблей. На девятый день рождения я мечтал получить велосипед. А мне подарили книжку о кораблях. Она называлась „Исследования Арктики“. На обложке был изображен человек в мохнатом полушубке. Он пилил толстый лед, чтобы добраться до плавающего в воде тюленя. Идея поохотиться с пилой на тюленя мне очень понравилась. — Он пожал плечами. — Мне же было только девять лет».

Джо улыбнулась. Маршалл показывал на протекавшую под мостом Темзу.

«Сейчас перед вами пустынная река, — продолжал он. — Во времена сэра Джона Франклина на ней было гораздо оживленнее. В тысяча восемьсот сорок пятом году, когда Франклин отправился в экспедицию из Гринхита, в доках Вест-Индской компании швартовались до шестисот судов. А ведь были еще и другие. — Маршалл обратил лицо к камере. — Все это исчезло, как и сам Франклин, как и величайшая нация мореходов».

Дверь кабинета неожиданно распахнулась.

— Как у себя дома, — заметила Джина с порога.

Джо улыбнулась:

— Привет. Извини. Я недолго.

— Чем занимаемся?

— Когда-нибудь слышала о сэре Джоне Франклине? Это путешественник девятнадцатого века.

— Нет, — поразмыслив, отвечала Джина.

— Ты хотела, чтобы я нашла материалы о Дугласе Маршалле. И я нашла, — сказала Джо. — Знаешь, кто на самом деле его вдохновитель? Некий Франклин, искавший Северо-Западный проход в Тихий океан. Его экспедиция — два огромных корабля, сто тридцать с чем-то человек — пропала без вести…

— Подожди-ка, — прервала ее Джина. — По-моему, ты забыла, что я велела тебе оставить Дугласа Маршалла в покое.

Джо протянула Джине пачку материалов:

— Вот, взгляни.

— Франклин, сэр Джон, — начала читать Джина, водя пальцем по строчкам словарной статьи. — Родился в семьсот восемьдесят шестом году, полярный исследователь… в тысяча восемьсот сорок пятом возглавил экспедицию… сорок экспедиций было послано по следам…

— Сорок! — повторила Джо. — Англия на ушах стояла, пытаясь найти его. — Она включила видеомагнитофон: — Смотри!

Теперь Дуглас Маршалл стоял в центре Лондона, возле арки Адмиралтейства.

«В Британии времен королевы Виктории, величайшей колониальной империи мира, никто не сомневался, что честь открытия Северо-Западного прохода непременно должна принадлежать англичанам. И вот, — продолжал Дуглас Маршалл, — был призван весь цвет нации — лучшие ледовые лоцманы, морские пехотинцы, опытные моряки, кочегары, кузнецы, врачи, инженеры и сам сэр Джон, которому тогда уже было ни много ни мало пятьдесят девять лет. Девятнадцатого мая тысяча восемьсот сорок пятого года корабли Ее Величества „Эребус“ и „Террор“, оснащенные по последнему слову техники, покидают Гринхит».

Голос Маршалла потонул в музыке.

«Корабли были нагружены снаряжением, — рассказывал Маршалл, — и фантастическим количеством продовольствия. У них на борту было четырнадцать с половиной тонн говядины, четырнадцать с половиной тонн свинины, пятнадцать тонн мясных консервов, четырнадцать тысяч литров спиртного, три тонны табака и тонна свечей».

— Не слабо, — буркнула Джина.

«„Эребус“ и „Террор“ были парусниками, но у каждого в трюме стояло по паровозу. Эти паровозы специально приспособили для нужд экспедиции — с них были сняты колеса, но и без колес каждый весил пятнадцать тонн. — Маршалл с улыбкой покачал головой, словно изумляясь столь неправдоподобно огромным цифрам. — Чтобы суда могли противостоять давлению льдов, их корпуса были обшиты стальным листом».

Изображение на экране затуманилось, звук усилился в тон свисту свирепого ветра, объектив залепили брызги. Корабли, рассекая волны, выходили из устья Темзы в Северное море.

«Четвертого июля экспедиция пополнила запасы в Гренландии. Двадцать восьмого июля корабли экспедиции были замечены китобоями в проливе Ланкастер. Но с тех пор ни кораблей, ни участников экспедиции уже никто никогда не видел». Джо остановила кассету.

— Вот за чем гоняется Маршалл, — сказала она Джине. — Ищет те два корабля. Члены экспедиции писали заметки, запечатывали их в медные цилиндры и бросали за борт, помечая таким образом свой маршрут. За полтора века нашли только один такой цилиндр — в Гренландии. Четыре года назад Маршалл отыскал второй. Может, он отправился в Гренландию на поиски очередного цилиндра с запиской?

Джина пристально посмотрела на Джо.

— Заметку видела? — спросила она.

— Какую заметку?

Джина развернула номер «Курьера».

ПОИСКИ ОТЛОЖЕНЫ ИЗ-ЗА ПУРГИ

Операция по поиску британского ученого Дугласа Маршалла и его проводника-эскимоса отложена до рассвета из-за резкого ухудшения погодных условий.

Маршалл, 39-летний профессор археологии Близин-колледжа Кембриджского университета, пропал без вести четыре дня назад в районе фьорда Уумманниак в северо-западной части Гренландии…

— Его никогда не найдут, — сказала Джина.

Джо промолчала. Она перечитывала заметку.

— Я поняла, в каком ключе следует делать материал, — продолжила Джина. — Пропавший без вести исследователь повторил судьбу своего кумира.

— По-моему, кто-то желал его смерти, — сказала Джо.

Джон Маршалл вошел в кембриджскую квартиру отца. За дверью лежала почта, скопившаяся за две недели. Он подобрал конверты и положил их на столик.

Отец жил здесь уже пять лет, хотя Алисия, мать Джона, по-прежнему вела себя так, будто Дуг все еще живет с ней во Франклин-Хаусе.

Накануне вечером Джону пришлось побывать у матери. Ужинали они в молчании. Такая атмосфера уже давно царила в родительском доме. Джон не мог бы точно сказать, когда началась война между его родителями. Мать постоянно суетилась и болтала без умолку. Отец появлялся от случая к случаю — неразговорчивый, с затуманенным взором по утрам, вечерами — рассеянный.

— Отец в экспедиции, — объясняла Алисия его отлучки.

Джон еще помнил то время, когда она говорила это с теплотой в голосе. С гордостью.

Сам он с раннего детства мечтал путешествовать с отцом.

— А чем он занимается? — спрашивал маленький Джон.

— Ищет затонувшие в море предметы, — отвечала мать.

Вместе с матерью он навещал отца, когда тот проводил водолазные работы в заливе Лайм в Портленде. Сколько ему тогда было? Семь лет? Восемь?

Однажды Дуг вывез сына на водолазном боте в залив. Джон к тому времени прочитал все книги о кораблекрушениях в заливе Лайм. Он пообещал, что поможет готовить снаряжение, будет следить за часами и расходом кислорода во время погружений. Джон хотел, чтобы отец им гордился.

Но получилось все как нельзя хуже — его беспрестанно рвало пять часов подряд.

— Да, моряк из тебя никудышный, — сказал Дуг, хмуро глядя на сына.

Ненавижу тебя, подумал тогда восьмилетний Джон.

К шестнадцати годам Джон больше не мечтал путешествовать вместе с отцом. Он нехотя смирился с тем, что в жизни отца его место где-то на задворках. Он подозревал, что интересует Дуга гораздо меньше, чем Франклин. Загадка Франклина поглощала все помыслы отца, особенно после того, как он побывал в Гренландии.

Вот тогда-то, подозревал Джон, в нем и зародилось стремление собственными успехами затмить достижения отца. Он мечтал найти то, что всю жизнь тщетно искал Дуг. Какой-нибудь след экспедиции Франклина. Ключ к разгадке тайны. Возможно, тогда отец впервые взглянул бы на него с уважением.

Внезапно раздался звонок в дверь. Джон удивленно оглянулся и подошел к окну. Внизу на крыльце стояла девушка.

— Вы к кому? — окликнул он ее из окна.

Девушка подняла голову:

— Я ищу Джона Маршалла.

Обращенное к нему лицо принадлежало явно не англичанке.

— Подождите минутку. — Он сбежал вниз, перескакивая сразу через две ступеньки, и открыл дверь.

Девушка оказалась высокой, под метр восемьдесят. Темные волосы собраны в хвостик.

— Откуда вы? — спросил Джон.

— Из Кингз-колледжа. Меня зовут Кэтрин…

— Джон Маршалл, — представился он и подал ей руку.

Она глянула на его руку, стиснувшую ее пальцы. Он тут же выпустил их и покраснел. Вот что значит увидеть во плоти образ из своих фантазий, подумал Джон. Перед ним стояла женщина из судовых журналов Мак-Клинтока и Кейна, эскимоска со струящимися по спине черными волосами. И смотрела она на него с тем же многозначительным выражением, которое Джон видел на фотографиях прошлого столетия.

— Извините, — сказал он. — Просто вы действительно напомнили мне кое-кого. Людей, о которых я читал.

— Я — Кэтрин Таккирук, — как ни в чем не бывало закончила девушка. — Пришла поговорить о вашем отце.

Джо стояла у билетной кассы Вестминстерского аббатства. Когда подошла ее очередь, она справилась у билетера, как пройти к памятнику сэру Джону Франклину.

— Прямо и налево, первый с левой стороны.

Джо последовала за толпой. В соборе было, наверное, больше тысячи человек, но все равно он подавлял своим величием. Джо достала из сумки материалы о Франклине и нашла описание памятника.

Распечатка была сделана с сайта одного американского университета. Очевидно, тамошний исторический факультет возглавляли поклонники Франклина. Они поместили на сайте полные списки экипажей «Эребуса» и «Террора».

Лейтенант Грэм Гор, поступил на флот в 1820 г. Участник англо-китайской войны…

Гарри Гудсэр, младший корабельный врач, естествоиспытатель…

Капитан Фрэнсис Родон Мойра Крозье, уроженец Каунти-Даун (1796), первый помощник…

Джеймс Рейд, ледовый лоцман, капитан китобойца…

Неспешно шагая по периметру храма, Джо не заметила, как миновала памятник Франклину. Она развернулась и пошла обратно. Только тогда она увидела в нише стены мраморный бюст начальника экспедиции. Ниже в мраморе были высечены «Эребус» и «Террор»: такелаж гнется под тяжестью льда, над палубой нависли айсберги. Джо прочитала эпитафию:

ПАМЯТИ СЭРА ДЖОНА ФРАНКЛИНА, РОДИВШЕГОСЯ 16 АПРЕЛЯ 1786 ГОДА В СПИЛСБИ, ЛИНКОЛЬНШИР,

И СКОНЧАВШЕГОСЯ 11 ИЮНЯ 1847 ГОДА ВО ЛЬДАХ НЕПОДАЛЕКУ ОТ МЫСА ВИКТОРИ, НЕЗАБВЕННОГО КАПИТАНА ОТВАЖНЫХ ЭКИПАЖЕЙ, ПОГИБШИХ ВМЕСТЕ С НИМ

ПРИ ОТКРЫТИИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ПРОХОДА.

Ниже было приписано:

ПАМЯТНИК УСТАНОВЛЕН ДЖЕЙН, ЕГО ВДОВОЙ.

ДОЛГИЕ ГОДЫ ОНА ЖДАЛА МУЖА,

СНАРЯЖАЯ НА ЕГО ПОИСКИ НОВЫЕ И НОВЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ.

САМА ОНА ОТПРАВИЛАСЬ НА ВСТРЕЧУ С НИМ В ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ 18 ИЮЛЯ 1875 ГОДА В ВОЗРАСТЕ 83 ЛЕТ.

Джейн Франклин ждала своего мужа тридцать лет.

У основания памятника была другая мемориальная табличка.

СИМ УВЕКОВЕЧЕН

АДМИРАЛ СЭР ЛЕОПОЛЬД МАК-КЛИНТОК,

ОБНАРУЖИВШИЙ ОСТАНКИ ЭКСПЕДИЦИИ ФРАНКЛИНА.

— Мак-Клинток, — записала Джо на листке со списком членов экипажей. Сколько имен!

Грэм Гор… Гарри Гудсэр… Фрэнсис Крозье…

И с ними были еще два мальчика. Боже, они взяли с собой детей в лютый холод! И ради чего? Теперь ни одно судно не ходит к северу от Канады — ни с запада на восток, ни с востока на запад. Там все сковано льдами. Куда было справиться с ними двум парусникам? Даже те немногие российские ледоколы, которым удается пробиваться через арктические льды, оснащены ядерными реакторами.

Огастусу Питерману в 1845 году исполнилось двенадцать. Он стоял на причале в Гринхите и поеживался. Но не потому, что ему было холодно. Майский день выдался теплым. Дрожь вызывал огромный парусник — «Террор». Он возвышался над его головой — мощный, величественный, прекрасный.

— Большой корабль? — спросил у него кто-то.

— Да, сэр.

К нему обращался офицер. Огастус видел только его брюки, не смея посмотреть ему в лицо.

— Носовую часть видел? — спросил офицер.

— Нет, сэр.

Твердая рука легла мальчику на плечо и подтолкнула его вперед. Огастус обратил внимание на броню «Террора».

— Знаешь, что под ней?

— Нет, сэр.

— Восемь сантиметров дуба, два слоя тикового дерева и вяз. Вот из чего строят английские корабли!

Огастус разволновался. Мама, наверно, будет искать его. Но он не мог сказать об этом офицеру. Какой же он тогда мужчина?

— Как тебя зовут?

Огастус назвался.

— Посмотри-ка на меня, парень.

Он послушно поднял глаза и увидел круглое, чисто выбритое лицо. Песочные волосы. Голубые глаза.

— Твой отец был отличным моряком.

Гас промолчал. Его отец погиб четыре года назад в Девисовом проливе, когда раненый кит разбил шлюпку китобоев.

Офицер вдруг опустился на корточки перед Гасом и заглянул ему в лицо.

— Меня зовут Фрэнсис Крозье, — представился он.

Гас утратил дар речи: он знал, кто такой Фрэнсис Крозье. Крозье был первым помощником начальника экспедиции и капитаном «Террора». А каждый мальчишка мечтал ходить на «Терроре», и каждый мальчишка мечтал стать таким же отважным исследователем, как Крозье. Крозье десять зим провел в ледяных морях. Он был правой рукой Джеймса Кларка Росса и под его началом ближе всех подобрался к Южному полюсу. До этого он путешествовал с Уильямом Эдуардом Парри и достиг таких высоких широт, каких не достигал еще ни один человек. Он стал моряком в тринадцать лет и уже тридцать шесть лет бороздил моря и океаны.

— Я очень признателен тебе, Огастус, за то, что ты идешь с нами в плавание.

Гас попытался сказать что-то, но сумел выдавить, заикаясь, лишь несколько нечленораздельных звуков. Крозье зашагал прочь, а он, открыв рот, смотрел ему в спину.

На нижнюю палубу «Террора» Гаса привели в одиннадцатом часу утра. Там собралась пока только часть команды, но уже было скученно. Кубрик размещался в носовой части судна. Прямо в центре закоптелого полутемного помещения находился камбуз с дымной плитой. Над головой Гаса покачивались подвешенные на блоках столики; когда наступал час приема пищи, их опускали. За камбузом был устроен корабельный лазарет, в настоящий момент забитый коробками с провиантом.

Мужчину, который привел Гаса на корабль, звали Джон Торрингтон.

— Принимайте новичка, — сказал он.

Моряк, находившийся к ним ближе других, окинул обоих взглядом:

— Как раз под стать тебе, Торрингтон.

Торрингтон улыбнулся Огастусу:

— Я работал на каботажных судах. У паровой машины стоял, но с парусами дела не имел.

— Ну, а ты, парень? — обратился к нему моряк. — Ты чем занимался?

— Ходил на китобойцах, — ответил Гас.

Моряк подошел к нему.

— Это о тебе, значит, говорил капитан. Он сам тебя выбрал.

— Да, сэр, — подтвердил Гас.

— Зови меня мистер Смит, — сказал моряк. — Я кочегар, ясно? А он, — Смит кивнул на Торрингтона, — старший кочегар. Хотя и моложе меня на восемь лет. И с полярными широтами не знаком. И под командованием Крозье не служил. — Он пристально посмотрел на Торрингтона; тот смутился. — И тем не менее он старший кочегар. А я просто кочегар.

— Выбери себе койку, — сказал Гасу Торрингтон.

Гас положил свой парусиновый сверток на сложенные в углу картонные коробки с маркировкой: «СУПЫ И ТУШЕНКА — ПАТЕНТОВАННЫЕ КОНСЕРВЫ ГОЛДНЕРА — ЛОНДОН, ХАУНДСДИЧ, 137».

Франклин, которого Гас еще не видел, одно время был губернатором Тасмании — английской колонии рядом с Австралией. Рассказывали, что он утонченный, набожный джентльмен, наделенный множеством разнообразных талантов. А Крозье, как говорили, простой моряк, грубоватый и прямодушный. Он хорошо знает Арктику и народ, обитающий там, — мужественных стойких эскимосов. Крозье, поделился с ним Смит чуть ли не в первую же неделю плавания, может завалить карибу и поймать лису. Он умеет танцевать, играть на дудке и знает множество интересных историй.

— Но, конечно же, командовать экспедицией, как Франклин, — добавил Смит, — он никогда не будет.

— Почему? — спросил Гас.

— Не будет, и все. Он не из благородных.

— Он благородный, — возразил Гас.

Смит только рассмеялся:

— Нет, он рос не в богатом лондонском доме. Он, как и все мы, — балласт.

— Я — не балласт, — возмутился Гас.

— Мы все здесь — балласт, — сказал Смит.

Двое матросов, сидевших напротив, согласно закивали.

— Балласт, — повторил Смит. — Балласт необходим на корабле. Ты это учти, парень. Но равного сэру Джону здесь нет. Ни среди них. Ни среди нас. И Крозье ему тоже не ровня.

В Атлантике штормило. «Эребус» с трудом удерживал курс, периодически теряя из виду «Террор». 27 июня у побережья Гренландии их накрыл густой туман. С борта «Террора» ничего нельзя было разглядеть.

На следующий день туман рассеялся. Установив визуальный контакт, корабли хорошим ходом понеслись вдоль побережья Гренландии. Показались первые плавучие льды, и управление взяли на себя ледовые лоцманы.

30 июня они пересекли полярный круг. По этому случаю в море кинули медный цилиндр с запиской. 4 июля суда экспедиции причалили к Диско — острову у побережья Гренландии.

Из Гренландии отплыли 12 июля. Гас не помнил, чтобы на китобойных судах когда-нибудь царила столь радостная атмосфера. Моряки пели, даже танцевали. Проводились богослужения, звучали молитвы. Участники экспедиции верили, что выполняют священную миссию с позволения и благословения самого Господа. Им казалось, что счастливее их нет никого на всем белом свете. И только одно омрачало настроение Гаса в те погожие летние дни — напряженный вид самого Крозье.

Капитан допоздна оставался на мостике, обозревая водные просторы. А в тот день, когда они вошли в пролив Ланкастер, во взгляде Крозье отнюдь не читалась вера в милосердие и благоволение Божие. Им владело менее сложное чувство — откровенный страх.

3

Глубокой ночью зазвонил телефон. Джо проснулась с трудом.

— Алло?

— Джо, это Джина.

— Джина, время — почти час ночи. Откуда звонишь?

— С работы. Слушай… Маршалл нашелся.

Сон как рукой сняло.

— Дуг Маршалл?

— Замороженный, как рыбные палочки, но живой.

— А что с его проводником?

— Маршалл сломал ногу, — сообщила Джина. — Как раз проводник-эскимос и привел помощь. Герой. Маршалла подобрали час назад.

Джо свесила ноги с кровати.

— Когда он возвращается в Англию?

Ей показалось, что Джина улыбнулась.

— Все, я иду домой, — сказала Джина. — Дальше действуй сама, подруга.

Чудесная ночь, думал Джон. Чудеснее, наверно, он еще не видел. Потом, поворачивая за угол Тринити-лейн, он поскользнулся и решил, что, пожалуй, не столько ночь чудесна, сколько сам он пьян.

Наконец они с Кэтрин Таккирук остановились у двери его дома.

— Все, я пошла, — сказала Кэтрин.

Она протянула ему руку. Он с большим удовольствием поцеловал бы ее. Что ему ее рукопожатие?

— Ты не можешь просто так уйти, — возразил он. — Я хочу показать тебе материалы о Франклине.

— Как-нибудь в другой раз.

Джон испугался. Неужели она сейчас завернет за угол и он никогда ее больше не увидит?

— Я ведь так и не поблагодарил тебя как следует, — сказал он. — За вести об отце и прочее.

— Ты двадцать раз выразил свою благодарность, Джон, — напомнила Кэтрин, — и купил мне четыре бокала вина.

Он поймал ее за руку и заявил неожиданно:

— Я поеду туда. На твою родину. На остров Кинг-Вильям.

Кэтрин убрала его пальцы со своего запястья.

— Моя родина — Арктик-Бей. И я не живу там с шести лет.

— Я поеду туда, — повторил Джон. — Это моя тайна. Теперь ты ее знаешь.

— Спасибо за доверие.

— Это тебе спасибо. И твоему отцу. За то, что он связался с тобой и послал ко мне передать новость о спасении отца.

— Это уже двадцать первая благодарность, — заметила Кэтрин. — Его проводник — двоюродный брат моего отца.

— Да. Настоящий герой. Он спас моему отцу жизнь.

— Возможно. — Она улыбнулась своим мыслям.

— Зайдем ко мне? На минутку. Просто хочу показать тебе, что я знаю все про твою страну.

Кэтрин помедлила.

— Ну, разве что на минутку. Ладно.

Они поднялись на второй этаж. Джон начал возиться с замком, когда кто-то открыл дверь изнутри.

В проеме стояла Эми. Увидев рядом с Джоном девушку, она густо покраснела и отступила на шаг.

— Входите, — сказала она. — Я как раз ухожу.

— Эми, это Кэтрин Таккирук. — Джон сразу протрезвел.

— Да что ты говоришь? — Эми взяла свою сумочку.

— Она пришла сообщить мне об отце.

— Вот как? Потрясающе. Я вот тоже решила заскочить, чтобы порадовать его, — объяснила Эми, глядя на Кэтрин с каменным выражением на лице. — Полагаю, вы меня опередили.

— Извините, — сказала Кэтрин.

— Не извиняйтесь, — бросила Эми и добавила: — Берите, он ваш. — Она бегом кинулась вниз по лестнице.

— Эми! — закричал ей вслед Джон. — Эми!

В ответ ему громко хлопнула дверь подъезда.

— Я, пожалуй, пойду, — проговорила Кэтрин.

— Нет, — воспротивился Джон. — Прошу тебя, останься. Все не так, как ты думаешь. Прости, что так получилось…

Кэтрин окинула взглядом комнату. На столе и вокруг на полу — листы бумаги. Над столом — навигационные карты полярного побережья Канады. На стене у кровати изображение «Эребуса» в разрезе.

Джон проследил за ее взглядом.

— До экспедиции в Арктику это был военный корабль.

— Я знаю, — тихо отозвалась Кэтрин.

Он опустился на кровать. Прежде ни одна девушка не понимала, о чем он говорит. А Кэтрин Таккирук знала историю «Эребуса». Его это потрясло.

— Твоя подруга обиделась, — заметила Кэтрин.

— Я ведь говорил на полном серьезе. Когда-нибудь я отправлюсь туда и найду Франклина. Может, с помощью твоего отца.

— Так ты поэтому развлекал меня весь вечер? Видишь ли, мой отец живет за сотни километров от тех мест, где плавал Франклин. Арктик-Бей расположен на полуострове Борден Баффиновой Земли. Это очень далеко от острова Кинг-Вильям, где найдены следы пребывания экспедиции Франклина. Так что ты зря потратил время. Мой отец тебе не поможет. — Она сделала шаг в сторону двери.

Джон вскочил на ноги:

— Я вовсе не пытаюсь заручиться поддержкой твоего отца. Забудь, что я говорил. Я сам туда доберусь.

Кэтрин остановилась.

— Теперь я точно знаю, что ты сумасшедший.

— Да, я сумасшедший, — сказал Джон. — И я их найду. Вот увидишь. Смейся, сколько хочешь. А я все равно найду.

— Джон, их никто никогда не найдет. Они все исчезли без следа — и моряки экспедиции Франклина, и корабли.

— Сколько себя помню, все время хотел оказаться там раньше его.

— Ты о ком?

Он не ответил. Она подошла к нему, тронула за плечо:

— Джон, кого ты на самом деле ищешь?

Вместо ответа он взял ее за руку. Потом, очень бережно, привлек к себе и поцеловал.

— Ты такая милая, — выдохнул он. У него в глазах стояли слезы.

Взволнованная его слезами, она улыбнулась.

— На кого ты похожа? На отца или на мать?

Она уже рассказала ему немного о себе. Он знал, что ее отец — эскимос, мать — американка, занимается разведкой нефтяных месторождений. Они развелись, когда Кэтрин было шесть лет. После развода она с матерью переехала в Лондон. Когда Кэтрин поступила в Кембридж, ее мать вернулась в Вашингтон.

— Отец не очень рослый, — тихо отвечала Кэтрин. — А мать высокая. — Она улыбнулась. — Весьма необычная пара.

— Они видятся?

— Теперь нет. По электронной почте много переписываются. Ругаются.

— Мои тоже.

— А ты похож на отца. По-моему, те же глаза. И улыбка. Очень симпатичный.

Он поднес ее ладонь к своему лицу и поцеловал. От этого прикосновения у него по телу словно пробежал электрический ток. Не смея взглянуть на Кэтрин, от отнял ее руку от своих губ и большим пальцем стал ласкать ей ладонь, будто изучая ее.

— Тебе вовсе не хочется ехать в холода, — почти шепотом произнесла она. — Наверно, это у тебя в душе холод, и ты хочешь избавиться от него. Отец и сын…

Джон посмотрел ей прямо в глаза, и она осеклась.

— Мой отец — бездушный человек, — сказал он.

Медведица покинула остров Принс-Лиополд и теперь находилась в проливе Барроу. В километре за Пловчихой следовал самец, но, не улавливая запаха течки, он ей не докучал.

На поиски Пловчихи вылетела группа биологов, которые выслеживали молодых, нерожавших самок и надевали на них ошейники с датчиками.

Когда вертолет настиг медведицу и завис над ней, она вдруг сорвалась с места и побежала, уверенно перескакивая через ледяные бугры.

Один из биологов выстрелил в нее шприцем со снотворным.

Шприц вонзился в бок Пловчихи, но она даже не сбилась с ритма. Но вот задние лапы начали слабеть, и медведица замедлила бег. Она еще пыталась бежать, выбрасывая перед собой передние лапы, волоча задние, пока в конце концов не сдалась. Она распростерлась на льду и замерла, погрузившись в глубокий сон.

Пока медведица спала, биологи поставили ей на губу клеймо и краской вывели номер на спине.

Ричард Сайбли фотографировал. На морозе, как всегда, это было сопряжено с определенными трудностями: видоискатель и объектив индевели от дыхания. Он сунул фотокамеру под мышку и отступил на несколько шагов, глядя на медведицу. Пловчиху повернули на бок. Завороженный мощью и красотой животного, Сайбли отщелкал еще серию снимков.

Он уже не чувствовал пальцев ни на руках, ни на ногах. Подозрительное онемение ощущалось и на лице, вокруг рта. Зарывшись лицом в рукав куртки, он направился к вертолету. Им вдруг овладело острое желание поскорей убраться из Арктики, покинуть залив Ланкастер и вернуться в Виннипег.

В воздухе над проливом Барроу он размышлял над тем, какую информацию разместить в Интернете и что ответить парню по имени Джон Маршалл.

На той же неделе, несколько дней спустя, Джо и Джон Маршалл летели в вертолете над Северной Атлантикой. Светило солнце, на небе — ни облачка, видимость неограниченная. Джо глянула на Джона Маршалла. Вид у него был подавленный. Чувствовалось, что ему гораздо хуже, чем ей.

Она подтолкнула его локтем:

— Тебе нравится летать?

Он пожал плечами. Джон был очень похож на отца: такой же высокий, длинноногий, те же песочные волосы.

Они познакомились только сегодня утром. Он пришел в сопровождении прелестной девушки по имени Кэтрин. Такой красавицы Джо еще не встречала.

Джо опять легонько толкнула Джона:

— Твоя девушка русская?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Канадка. Эскимоска.

Разумеется, подумала Джо. Какая другая девушка может заинтересовать мужчину из рода Маршаллов?

Джо вынула из кармана измятый снимок Дуга и показала его Джону.

— На этой фотографии… Этот цилиндр он нашел?

Джон долго смотрел на снимок и наконец произнес:

— Да.

Затем закрыл глаза и отвернулся. Его реакция вызывала у Джо недоумение. Раздосадованная, она убрала снимок в карман.

О важнейшей находке Дуга Маршалла Джо стало известно только в последние дни. Маршалл в буквальном смысле слова споткнулся о нее. За все время было найдено лишь два цилиндра, брошенных с кораблей Франклина: один — в Эгедесминде на западном побережье Гренландии в июле 1849 года, второй нашел Дуг Маршалл в районе Сарфангуак в августе 1990 года. Цилиндры предположительно сбрасывали за борт через определенные интервалы, получалась цепочка следов; в записках указывались точные координаты кораблей и даты.

Джо посмотрела вниз и увидела стройный контур эсминца «Фокс». Вертолет начал резко снижаться, и Джо съежилась от ужаса.

Спустя несколько минут их уже выводили из вертолета на палубу. Шквальный ветер чуть не сбил Джо с ног. Она ухватилась за протянутую руку встречавшего их офицера.

— Хорошо долетели? — осведомился он.

— Замечательно, — солгала Джо.

В рубке их ждал старший корабельный врач.

— Энтони Харгривз, — представился он с улыбкой.

— Джо Харпер, — назвалась она и оглянулась на Джона: — А это сын Дуга Маршалла, Джон.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Джон молчал.

— Как самочувствие Дуга? — спросила Джо.

— Вчера вечером ему загипсовали ногу, — сообщил лейтенант Харгривз. — Очень неприятный перелом. Мы подготовили его для встречи с вами.

— То есть можно его увидеть?

— В любое время.

Джо глянула на Джона:

— Наверно, сначала ты?

— Мне все равно, — ответил он.

Возникла неловкая пауза. Джо понимала, что не должна лезть вперед сына Дуга, но тот не проявлял инициативы, и ее это ставило в тупик. Ей с таким трудом удалось организовать этот полет, но Джон все не переставал ее удивлять.

На следующий день после того, как нашли его отца, Джо позвонила Джону в Кембридж. Голос у него был настороженный.

— Вы меня не знаете, — начала она, представившись.

— Слышал от матери, — сказал Джон.

— Я пытаюсь организовать визит на корабль, — доложила Джо. — Хочу взять интервью у вашего отца, и… В общем, не желаете составить мне компанию?

— Может быть.

Она положила трубку в полной уверенности, что Джон Маршалл ненавидит ее. Тем не менее ровно через сутки Джо вновь набрала его номер.

— Кому-то на корабле потребовалась кровь, — сообщила она. — Четвертая группа, резус отрицательный. Можно договориться, чтобы и нас прихватили.

— Не возражаю, — дал согласие Джон.

Если и отец твой такой же разговорчивый, думала Джо, кладя трубку, меня ждет полный провал.

Они спустились на нижнюю палубу, в лазарет — небольшую каюту, в которой едва помещались стол и двухъярусная койка за ширмой.

Глаза Джо остановились на доске объявлений. Там висела фотография девочки девяти-десяти лет. Харгривз, проследив за ее взглядом, объяснил:

— Это дочь одного из членов экипажа. Ей нужна трансплантация костного мозга. У нее лейкемия.

— Вот как, — проронила Джо. — Мне очень жаль.

Харгривз подошел к койке и отодвинул штору. Дуг Маршалл спал, но при их приближении открыл глаза. Джо улыбнулась и протянула ему руку.

— Джо Харпер, — представилась она.

Джон тронул отца за плечо и сел на стул у него в ногах.

— Как самочувствие? — спросил он Дуга.

— Бывало и лучше.

Джо смущенно переводила взгляд с отца на сына.

— Нога очень болит? — поинтересовалась она.

— Так себе. Знаете, как я ее сломал? Поскользнулся на самом простом участке, проще не бывает, и пролетел метров пятьдесят.

— Вы упали в снег?

— На камни, засыпанные снегом.

— Ничего себе, — присвистнула Джо. — И это случилось неделю назад?

— Восемь дней.

— И вы восемь дней пролежали в снегу?

— Да нет, пытался понемногу идти. Мы нашли укрытие.

— Шли со сломанной ногой?

— Просто выбирался из воды. Только и всего.

— Теперь я совсем запуталась. Как вы угодили в воду?

— Когда пытался уйти с тех камней.

Джо расхохоталась:

— Вы только послушайте себя: поскользнулся на ровном месте, приземлился на камни, а в результате оказался в воде!

Теперь и Дуг рассмеялся. Наконец-то она узнала лучащееся смехом лицо с телеэкрана.

— Вы уж в статье облагородьте мой подвиг, ладно? — попросил он. — А то стану всеобщим посмешищем.

— Постараюсь, — пообещала Джо. — Как вы думаете, что означает та записка?

— Записка?

— Я читала вашу статью «По следам Франклина».

— Рад слышать. Спасибо.

— Так что в ней? В записке Крозье? — не унималась Джо. Дуг удивленно посмотрел на нее и тихо произнес:

— Величавые челны.

— Величавые челны… — недоуменно вторила она.

Он улыбнулся Джо так, будто впервые по-настоящему увидел ее.

— Вы интересуетесь Франклином?

— Да.

— Не верю. Женщин он не может заинтересовать.

Джо оскорбилась.

— Скажем так: я помешана на нем.

Их взгляды на мгновение встретились. Дуг сощурился.

— Мы отвезли цилиндр с запиской в Национальный морской музей и там распечатали, — стал рассказывать он. — Казалось бы, что может сохраниться на клочке бумаги, который многие недели болтался в море и потом более века пролежал во льду? И тем не менее. Даже чернила не выцвели. Как будто Крозье написал ее только вчера.

— Наверно, жутко было это видеть, — предположила она.

— Жутко, — подтвердил Дуг. — Словно перед нами вырос призрак Крозье. Первый год они зимовали на острове Бичи. — Его речь зазвучала невнятно. — Потом начался кошмар. Наступили дни смерти.

Джо подалась вперед на стуле:

— Дни смерти?

Маршалл прерывисто вздохнул.

— Трое умерли. Они пытались пройти через пролив Ланкастер в пролив Барроу. Но там были льды. Они повернули, пошли назад. И опять уперлись в льды. Трое умерли в ту зиму…

К койке подошел Харгривз.

— Я дал ему морфий, — объяснил он Джо. — Все хорошо.

Джо нужно было написать статью и по электронной почте отправить ее в редакцию, поэтому Энтони Харгривз уступил ей свою каюту.

— Пойдем со мной, — пригласила она Джона. — Возможно, мне понадобится твоя помощь.

Сын Дуга неохотно поплелся за ней.

— Как, на твой взгляд, состояние отца? — спросила Джо.

— Выживет. Его ничем не проймешь.

— Ты чего такой?

— Все нормально.

— Наверно, вы редко встречаетесь?

— Другие видятся с ним чаще.

Их взгляды встретились. Хм. Ну и выдержка.

— Ты ведь тоже изучаешь археологию?

— Да.

— Думаешь, можно провести аналогию между твоим отцом и Франклином?

В лице Джона наконец-то промелькнул интерес.

— Франклином? — Он усмехнулся. — Нет. Он ищет Фрэнсиса Крозье.

— Крозье, который написал ту записку?

— Да.

— Послание в бутылке… Весьма романтично.

Джон раздраженно фыркнул:

— Да, некоторые так думают. Из-за приписки, которую сделал Крозье в конце: «А величавые челны вперед, вперед плывут…» Они считают, что эта строчка адресована Софье, племяннице Франклина. Крозье просил ее руки, но был отвергнут.

— Бедняга.

— Знаешь это стихотворение?

— Нет, — призналась Джо. — Кто его автор?

— Ты что, не читала Теннисона?

Джон чуть заметно улыбнулся и начал декламировать:

Они посмотрели друг на друга. Джо всего на долю секунды, но очень отчетливо увидела в его лице то, что он пытался спрятать в себе. Увидела боль отчуждения.

— А ты кого потерял, Джон? — спросила она.

Он вдруг вскочил ка ноги, рывком распахнул дверь и вышел не оглядываясь.

4

Октябрьская луна в Арктике — красивое зрелище. Огастус Питерман подолгу смотрел на нее с палубы «Террора».

Ему с трудом верилось, что они находятся почти на краю земли, далеко на севере, где луна день и ночь перекатывается по небу, ни на мгновение не опускаясь за горизонт. Где сияют восхитительным лунным светом снег, вода и даже берег острова Бичи, а запертые в зимней гавани корабли кажутся рисунками, выполненными тушью на листе бумаги. По мере того как дневной свет угасал и луна все напористее затмевала солнце, Гас все больше недоумевал, почему ему не страшно. Он всегда боялся темноты, но, по-видимому, прежний страх покинул его. И слава Богу. Потому что отныне ему предстоит несколько месяцев жить в кромешном мраке, рассеиваемом только вот этой луной.

Все лето Гас пребывал в трепетном возбуждении. С июля они проплыли пролив Ланкастер и вышли в пролив Веллингтон. Оба экипажа облетел слух, что, возможно, они совсем скоро найдут проход и меньше чем через три недели уже оставят его позади.

Восьмого августа показались первые моржи.

И первые айсберги.

— Надвигается шторм, — предупредил Джон Торрингтон.

Гас беспокоился за Торрингтона. Последние две недели Джон плохо выглядел.

— Иди посмотри на моржей, Гас, — сказал ему Джон.

Гас поднялся на палубу. Метрах в пятидесяти от корабля резвилось целое стадо моржей. Но не моржи завладели вниманием Гаса. Он смотрел на море, где еще не так давно пестрели лишь отдельные плавучие льдины — теперь чистой воды впереди видно не было.

Ночью налетел штормовой ветер. Гас проснулся от его завывания. Корабль как-то странно танцевал на воде, будто его дергали за корму чьи-то невидимые руки. К трем часам ночи поднялся настоящий ураган.

В восемь утра с «Террора» увидели «Эребус» — он по-прежнему шел впереди, но теперь по бокам у него дрейфовали два огромных айсберга. Моряки на «Терроре» затаили дыхание, ожидая, что айсберги вот-вот сокрушат флагманский корабль. Но «Террору» удалось пришвартоваться к невысокому айсбергу, и так, на буксире у льдины, он поплыл дальше.

Гас впервые видел, чтобы лед скапливался так быстро. Всего сутки назад никто почти не сомневался, что через три недели экспедиция достигнет западного побережья Канады. Теперь же корабли попали во власть наступающей зимы. От оптимизма не осталось и следа.

Командование решило возвращаться на остров Бичи, в укромную бухту, которая защитит корабли от зимы.

Как восприняли резкие перемены на море сэр Джон и коммандер Фицджеймс, Гас не знал. Но больше никто не упоминал Тихий океан. Все безропотно смирились с предстоявшим долгим ожиданием во тьме.

В бухту острова Бичи они вошли в октябре. Его берег тогда еще удавалось рассмотреть. При солнечном свете пустынный Бичи, горбом поднимавшийся в ослепительно голубое небо, являл собой завораживающее зрелище. Над бухтой нависали стопятидесятиметровые скалы. Они были изрыты ямами и трещинами — отметинами терзавших их чуть не круглый год штормов.

Экипажи дружно принялись за работу и быстро возвели на берегу обсерваторию, мастерскую, кузницу, баню и большой склад. Чтобы моряки могли совершенствоваться в стрельбе, сэр Джон разрешил устроить на острове стрельбище.

Спустя два дня Торрингтон слег. Никто не говорил, чем он болен, а Гас не смел спросить.

Однажды вечером, когда Торрингтон уже неделю пролежал в лазарете, Гас, стоя на палубе, увидел выходившего из каюты младшего врача, мистера Макдональда.

— Сэр, — отважился обратиться к нему Гас, — мистеру Торрингтону уже лучше?

Макдональд медлил с ответом.

— Нет, — наконец сказал он. — Не лучше.

Врач позвал кока и что-то тихо сказал ему. Тот удалился и вскоре вернулся с несколькими консервными банками. Макдональд отобрал три.

— Мясо, — донесся до Гаса его голос. — Давай понемногу, чтобы его не вырвало.

Страх придал Гасу смелости.

— У него чахотка? — спросил он. — Да?

Ответ он прочел на лице Макдональда.

Подошло Рождество. Двадцать первого декабря капитан пригласил Гаса сходить с ним в обсерваторию. Там Крозье показал Гасу на печку, в которой мерцали угасающие угольки, и он принялся раздувать огонь, подбрасывая куски антрацита.

Крозье, в штанах из тюленьей кожи и шапке из собачьего меха, сел на ящик и собрался снимать показания с приборов. Термометр показывал десять градусов ниже нуля.

— Тепло у нас здесь, Огастус, — сказал он.

— Да, сэр, — согласился Гас.

— А на родине сейчас в церковь ходят, печки топят… Твоей маме, наверно, трудно будет без тебя?

Гас как-то не задумывался об этом.

— Братишка поможет, — сказал он. — Ему уже шесть лет.

Крозье улыбнулся:

— И все же, думаю, ей не хватает такого помощника, как ты.

Гасу как-то не верилось, что мать может скучать по нему. У него было четыре брата и три сестры. Два старших брата, как и он сам, ходили в море. Сестры в свободное от школы время собирали тряпье и сносили на продажу. После гибели отца их семья встречала Рождество в нищете и скудости.

— Ты рад, что пошел с нами в плавание, Гас?

Странный вопрос, подумал мальчик. Мужчины, тем более моряки, никогда не задают друг другу подобных вопросов. Большинство только жалуются — на отсутствие света, на крыс, на холод. Или поют, когда в хорошем настроении. Соревнуются в беге, когда им позволяет Крозье. Матросы помогают товарищам выполнять самую тяжелую работу. Но никогда не спрашивают друг друга, довольны ли они.

— Да, сэр, — ответил Гас. — Очень рад.

Джон Торрингтон умер первого января.

Новогоднюю ночь Гас провел с ним. Торрингтон лежал на кровати, которую поставили специально для него, что расценивалось как великая привилегия, ибо кровати полагались только офицерам. Рядом горели две масляные лампы. На груди Торрингтона лежала закрытая Библия.

— Тысяча восемьсот сорок шестой, — проговорил он. — Мне исполнится двадцать один.

Торрингтон повернул голову. У Гаса защемило сердце при виде осунувшегося обескровленного лица друга.

— У тебя есть подружка, Гас? — спросил Торрингтон.

Гас покраснел:

— Нет, сэр.

— И у меня нет. — Торрингтон нащупал руку мальчика.

Пальцы у него были длинные, въевшаяся угольная пыль с них уже почти отмылась.

— Загляни под кровать, — сказал Торрингтон.

Гас послушно полез под кровать и достал оттуда маленькую жестяную коробочку.

— Открой.

В коробочке лежало письмо, ключ и кожаный кошелек.

— Возьми это и передай моей матери.

Гас расплакался, опустив голову на кровать Торрингтона. Прошло несколько секунд, прежде чем он сообразил, что, кроме собственных всхлипов, слышит и еще какие-то звуки. Пронзенный внезапным ужасом, он поднял голову и увидел, что изо рта Торрингтона сочится кровь.

Гас вскочил на ноги и закричал:

— Мистер Макдональд!

Корабельные плотники два дня мастерили гроб. Второгоянваря в полдень тело Торрингтона, обмытое, в чистой рубахе и штанах, вынесли на палубу и опустили на свежую стружку, которой был заполнен гроб. Голова его покоилась на небольшой горке из тех же стружек.

Гроб заколотили, завернули в шерстяное одеяло и накрыли флагом, затем спустили с корабля и понесли по льду, факелами освещая дорогу. На полпути к берегу похоронная процессия замедлила ход, дожидаясь второй колонны с факелами — ее возглавлял сам сэр Джон Франклин.

Капитан Крозье встал рядом с Франклином, коммандером Фицджеймсом и двумя врачами. За ними остановились матросы, которым поручили засыпать могилу. Из-за колючего ветра и усиливающейся метели, быстро укрывшей гроб слоем снега, погребальная служба была короткой. Как только обряд был совершен, матросы завалили могилу глыбами известняка.

Всю следующую неделю на обоих судах царила странная атмосфера. Офицеры беспрерывно курсировали между «Эребусом» и «Террором», в кают-компании постоянно шли какие-то совещания.

Ко всеобщему удивлению, на пятый день после похорон Торрингтона Франклин приказал принести со склада три коробки с консервами Голднера. Несколько матросов с «Эребуса» перетащили их на остров и там вскрыли все до единой банки. Говорили, что сэр Джон распорядился опустошить банки, а мясо из них унести подальше и завалить снегом.

Гас не знал, что и думать. Он сам ел эти консервы, все их ели. Большая часть съестных запасов экспедиции была в консервах. Что могло с ними случиться? Они же все наглухо запаяны. Пища в них не может испортиться. Когда Гас спросил об этом у одного из матросов, тот пожал плечами:

— Видать, обнаружили одну испорченную коробку.

— Значит, Джона погубили консервы? — допытывался Гас.

— Погубили? — рассмеялся матрос. — Торрингтон умер от холода и чахотки. Думаешь, был бы я еще жив, окажись они отравленными? А ты сам?

С Дугом Маршаллом Джо вновь увиделась только через три недели.

Апрель сменил май, рядом с домом Джо зацвели два каштана. Однажды утром, глядя на них, она поймала себя на том, что пытается представить, как выглядит Кембридж весной.

Она позвонила Дугу:

— Привет. Это Джо Харпер.

— Привет, Джо. Как я понял, ваша статья имела успех.

— Огромный. Разошлась по всему миру.

— Что ж, поздравляю.

— Я хотела спросить… — Она почувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой и от смущения с трудом находила слова. — Вообще-то с меня обед причитается. Как минимум.

— За что?

— За то, что вы — герой моей статьи. Национальное достояние. Все вас просто обожают.

Он рассмеялся:

— Да уж, отбиваюсь как могу.

— Скажем, если я приеду завтра?

— Как вам будет удобнее.

Положив трубку, Джо поймала свое отражение в зеркале и улыбнулась ему:

— Это же всего лишь обед.

Приехав на следующий день в Кембридж, она первым делом отправилась в Академию географических исследований. Питер Болтон спустился к ней только через двадцать минут. Джо встала, протягивая ему руку.

— Вы очень настойчивы, — кисло заметил он.

— Может, попробуем начать с чистого листа? Обещаю, я не буду беспокоить Алисию Маршалл. Клянусь.

Болтон улыбнулся и кивнул на номер «Курьера» в ее руке:

— Хорошая работа. Спасибо за рекламу.

— Послушайте, я… — Джо оглянулась на стеклянные шкафы. — Прошлый раз, мне кажется, я видела у вас вещи с кораблей Франклина.

— Да, у нас кое-что есть, — подтвердил Болтон.

— Не расскажете про них?

— И вы помешались на Франклине?

— Газету завалили запросами.

— Как и нас. Сюда, пожалуйста.

Болтон подвел ее к шкафу с экспонатами: «Зиму с сорок пятого на сорок шестой год они провели на острове Бичи. Покидали его в спешке и оставили сотни различных предметов».

— Почему в спешке?

Болтон пожал плечами:

— Возможно, тронулся лед и было попутное течение!

— А что за вещи они оставили на Бичи?

— Камни, выложенные кругами для удержания палаток, пустые консервные банки, бутылки. Кости убитой ими дичи. Два клочка бумаги. На одном — фамилия младшего врача «Террора», мистера Макдональда. Только фамилия. Ничего больше. На другом два слова: «Чтобы назвать…»

— Но как сохранилась бумага? — удивилась Джо.

— В вечной мерзлоте все, даже бумага, если она защищена от прямого воздействия внешней среды, столетиями сохраняется в неизменном виде. Вот, например, сохранилось тело Торрингтона.

— Кто такой Торрингтон?

— Старшина Джон Торрингтон, старший кочегар с «Террора». Похоронен на острове Бичи. Он и еще двое матросов — Джон Хартнелл и Уильям Брейн. Группа ученых во главе с антропологом Оуэном Битти даже провела эксгумацию и обследование тел. Эти три трупа дали столько потрясающей информации — и не только об экспедиции. Так, мы узнали много нового об уровне развития медицины в девятнадцатом веке.

— Например?

— Тело Хартнелла было вскрыто. Впервые получено прямое подтверждение того, что тогда производили аутопсию.

— И вскрытие произвели корабельные врачи?

— Да, — подтвердил Болтон. — Предположительно, Гарри Гудсэр. Он был младшим врачом на «Эребусе».

— То есть смерть Хартнелла явилась для них неожиданностью?

— Да, возможно.

Джо поежилась.

— Расскажите о Торрингтоне, — попросила она, пытаясь избавиться от неприятного ощущения в желудке. — Говорите, его тело не подверглось разложению?

— У тех, кто его эксгумировал, создалось впечатление, будто он был погребен всего несколько часов назад. Торрингтон скончался от туберкулеза и пневмонии. Ему было всего двадцать лет.

— А Хартнелл и Брейн тоже умерли от туберкулеза?

— Вот тут-то, — сказал Болтон, — и начинается самое интересное. Брейн был крепкий парень, из морских пехотинцев, человек, привыкший к тяготам и лишениям. А весил он всего тридцать восемь килограммов. Усох от голода.

— Но ведь консервов у экспедиции было на несколько лет.

— Совершенно верно.

— Так как же человек может умереть от голода, если на корабле столько съестных припасов?

— У Брейна с Хартнеллом, как и у Торрингтона, был туберкулез. Странно только, что они так быстро сгорели. По всей вероятности, их организмы были уже сильно ослаблены.

Джо нахмурилась:

— Чем?

— Их отравили, — сказал Болтон.

Джо вышла на свежий воздух и, вдыхая полной грудью, зашагала по Мидсаммер-Коммон. Утро было чудесное, безветренное, звуки города приглушены.

Она остановилась у цветочной лавки и купила огромный букет гвоздик. Как отреагирует Дуг Маршалл на ее подарок, она не знала и, в сущности, не хотела знать. Эти цветы она купила прежде всего для себя. Ей нужно было ощущать их аромат, чтобы забыть о Торрингтоне, Брейне и Хартнелле.

— Поднимайтесь, — сказал Дуг в домофон. — Дверь открыта. Четвертый этаж.

Он сидел на диване, положив больную ногу на табурет.

— Прекрасно выглядите, — заметила Джо.

— Я и чувствую себя неплохо.

— Работаете?

— Это громко сказано.

Джо переминалась с ноги на ногу, не сразу сообразив, что надо вручить цветы.

— Это вам, — наконец опомнилась она.

— Спасибо.

— Я поставлю их в воду.

— Приготовьте заодно и чай, ладно?

— Конечно.

Джо поставила чайник и сказала:

— Я очень удивилась, когда вы дали мне этот адрес. Думала, вы живете во Франклин-Хаусе.

— Франклин-Хаус — не мой дом. Там живет моя жена.

Джо отвернулась к столу и стала разливать чай.

— Мы уже пять лет не живем вместе, — добавил у нее за спиной Дуг.

— Извините, — сказала Джо.

Посмотрев на Маршалла, она заметила, как тот поморщился от боли. Она поставила перед ним поднос и спросила:

— Может, вам лекарство какое дать?

— Черт, думал вас одурачить… В верхнем ящике. Прямо здесь, у дивана.

Она выдвинула ящик, достала пузырек с обезболивающим и отдала ему, затем прошла к раковине и наполнила водой стакан. Дуг проглотил таблетку. Когда он возвращал стакан, их ладони случайно соприкоснулись. Она покраснела. Что это со мной? — изумилась Джо. С двенадцати лет не краснела.

Надеясь, что он не заметил ее смущения, она поспешила занять себя — вымыла стакан, убрала на место лекарство. Потом села напротив Дуга и с улыбкой принялась за чай.

— Мне только что рассказали про антрополога, — сообщила она. — Про Оуэна Битти.

— А, — кивнул Дуг. — Замечательно. Остров Бичи.

— И про консервы Голднера.

— И кто же вас просветил?

— Питер Болтон. Я заходила в Академию.

— Зачем? Готовите очередную статью?

— Нет, — ответила Джо. — Просто любопытно.

— Впервые вижу женщину, которой интересен Франклин.

— Я уже слышала что-то похожее на эсминце. Вы сказали тогда, что женщин от Франклина тошнит.

— Правда? Извините. Я плохо помню, что тогда болтал.

— Да, вы были не совсем в форме даже на следующий день, когда мы говорили о Крозье. Но про консервы почему-то не упомянули. Ни словом не обмолвились про отравление.

— Добрый старина Стивен Голднер… Поставщик смерти.

— Прямо как в плохом детективе. Консервы у экспедиции были только от него?

— Все до единой банки.

— Но ведь он и прежде снабжал Адмиралтейство?

— Да. И всегда доставка в последний момент, упаковки не тех размеров. Все это для того, чтобы избежать проверки. Он имел возможность обслуживать крупные контракты. И главное, у него был патент на технологию консервирования продуктов. Это была самая современная технология, понимаете? А Адмиралтейству требовалось все самое лучшее…

— И вы полагаете, те консервы были отравлены?

— Не думаю. Знаю. Битти обнаружил в костной ткани и волосах Торрингтона свинец — от четырехсот тринадцати до шестисот пятидесяти семи частей на миллион. При норме приблизительно тридцать на миллион.

— Ничего себе, — присвистнула Джо. — И… это все из-за консервов?

— Вообще-то, люди тогда были просто пропитаны свинцом. Чай они упаковывали исключительно в свинцовую фольгу. Пользовались посудой из сплава олова со свинцом… Все это, безусловно, могло вызвать отравление. Но нет… — Дуг хлопнул ладонью по дивану, — всему виной жестяные банки и жадность Голднера, будь он проклят! Вот что сгубило экспедицию.

— Думаете, люди Франклина поняли, что консервы испорчены?

— В некоторых банках мясо могло выглядеть нормально, но и оно, по всей вероятности, было не только отравлено свинцом, который использовали при запаивании консервов, но еще и заражено ботулизмом и прочими токсинами. Санитарные условия на скотобойнях и кухнях Викторианской эпохи оставляли желать лучшего. Да и сам метод стерилизации Голднера весьма сомнителен. Никто не проверял, подвергается ли должной обработке мясо в середине банок. Следовательно…

— Следовательно, какая бы зараза ни сидела в мясе…

— …она вызывала гниение. — Он поморщился. — Представляете, есть это два года подряд?

— Боже мой! — протянула потрясенная Джо.

Дуг улыбнулся. Джо неожиданно подалась вперед:

— Позвольте узнать, сколько вам лет?

— На прошлой неделе сорок стукнуло, — ответил он. — А что? Вам-то самой сколько?

— Двадцать шесть.

— Ну и…

— Это я так… — . Она покраснела и поспешила перевести разговор в более безопасное русло. — Куда пойдем обедать?

Ответить ему помешал цокот каблуков за дверью. Через несколько секунд на пороге возникла Алисия. Безупречный макияж, льняной костюм, кожаный портфель. На локте у нее висела корзиночка, содержимое которой было укрыто салфеткой. Алисия посмотрела на мужа, потом — на Джо.

— Здравствуйте, — поздоровалась Джо.

Алисия подошла к Дугу и чмокнула его в щеку.

— Это Джо Харпер, — представил Дуг.

— Знаю, — бросила Алисия. — Как самочувствие?

— Нормально. Алисия, это Джо Харпер.

— А выглядишь ты не очень. Прямо-таки отвратительно.

Джо заерзала в кресле.

— Что тебе здесь понадобилось, Алисия? — спросил Дуг.

— Уместнее было бы спросить, что вам здесь надо? — Алисия обращалась к Джо.

Дуг заметно напрягся:

— Алисия…

— Читала я вашу писанину с потугами на сенсацию.

— Неужели? Какое счастье, что мне ваше мнение безразлично, — парировала Джо. — Мы идем обедать. Не желаете составить нам компанию?

— Обедать? Ему же трудно спускаться по лестнице.

— Я помогу, — сказала Джо.

— В этом нет необходимости. Я принесла ему поесть.

— Я иду в ресторан, — отказался от услуг жены Дуг.

— Нет, — возразила Алисия. — Отсюда ты пойдешь только домой.

— Слушай, не надо, а? — отмахнулся Дуг.

Джо взяла свою сумку:

— Пойду, пожалуй.

— Нет, подождите, — остановил ее Дуг. — Я иду с ней.

— Загляну как-нибудь в другой раз, — пообещала Джо.

— Другого раза не будет. — Дуг попытался подняться, опираясь на трость.

— Ты ведешь себя нелепо, — заметила Алисия.

— Оставь меня в покое! — рассердился Дуг. — Джо…

Джо шагнула к нему и тронула за плечо. Он почти с мольбой смотрел на нее. На секунду ей показалось, что он сейчас скажет: «Не оставляй меня».

— Я зайду в другой раз. Честное слово…

— Я провожу, — вызвалась Алисия.

— Благодарю. Я найду дорогу.

Они шли под парусами на юг. Стояло лето, август 1846 года. Гас был болен. Он не мог сказать точно, когда заболел, но знал, что сильно похудел и ослаб.

Гас настолько обессилел, что с безразличием воспринял даже спешное отплытие от острова Бичи, который экспедиция покинула в июле, оставив на берегу часть снаряжения и консервов.

Не прошло и недели после отплытия, как стали появляться айсберги. Томас Блэнки, ледовый лоцман «Террора», постоянно находился на палубе, выискивая безопасный фарватер.

— Видите ту льдину, — показал он. — Это многолетний пак.

Его слова быстро облетели весь экипаж. Глыбы многолетнего пакового льда, с нерастаявшим снегом на поверхности и отметинами от приливов, порой бывали размером с дом. Это были обломки многолетнего льда, оторвавшиеся от припая только благодаря исключительно теплой погоде последних недель.

Несмотря на льды, «Эребус» и «Террор» продолжали идти полным ходом и преодолели почти четыреста километров.

— Земля! — раздался вдруг чей-то крик.

Матросы ринулись к борту. Вдали смутно вырисовывались неясные очертания суши.

— Что это? — спросил Гас.

— Земля Кинг-Вильям! — ответили ему.

Гас взглянул на Блэнки и Крозье, стоявших на капитанском мостике. Блэнки смотрел не на юг, а в обратную сторону — на участок моря в северо-западном направлении, охраняемый островом Гейтсхед. Проследив за взглядом ледового лоцмана, Гас увидел, что сзади было больше белого, чем синего.

Нас опять отрезает, промелькнуло в голове у мальчика. Мы попадем в ловушку. Но он отмахнулся от этой мысли: пусть позади лед — это не важно, лишь бы впереди была открытая вода. Миновав Кинг-Вильям, они окажутся гораздо ближе к Тихому океану, чем к Атлантическому. Расплывчатый силуэт Земли Кинг-Вильям сулит спасение. Лучше вообще не оглядываться назад.

В шесть часов вечера корабли легли в дрейф. На горизонте собирались облака, но море было спокойно. На палубу вышли Крозье, лейтенанты Литл и Ходжсон и капитанский стюард Джопсон. Джопсон взял Гаса за плечо и подвел его к офицерам. Гас съежился под пристальным взглядом Крозье.

— Огастус, — обратился к нему капитан, — ты поплывешь со мной на «Эребус». Я хочу показать тебя мистеру Гудсэру.

— Хорошо, сэр, — ответил Гас.

Взойдя на палубу «Эребуса», Крозье, Джопсон, Гас и двое лейтенантов спустились по почти отвесному двухметровому трапу на нижнюю палубу, а оттуда попали в офицерскую кают-компанию. Джопсон открыл дверь и отступил в сторону, пропуская в помещение офицеров.

— Оставайтесь с мальчиком там, — приказал Крозье Джопсону. — Дождитесь, когда к вам выйдет мистер Гудсэр.

Гас заглянул в оставленную приоткрытой дверь. В иллюминаторы лился солнечный свет и водянистыми разводами рассеивался по каюте. Под одним из иллюминаторов сидел сам сэр Джон Франклин с синеватым, как у призрака, лицом.

Гас впервые за многие недели увидел начальника экспедиции. Франклин смотрел на разложенные на столе карты. Глаза его утопали в складках увядшей кожи, и выглядел он гораздо старше своих шестидесяти лет.

На карте была ясно обозначена Земля Кинг-Вильям, но без очертаний южного побережья. Они стояли на якоре у развилки двух проливов, омывающих восточный и западный берега Земли Кинг-Вильям. С востока перед ними открывался пролив Джеймс-Росс, с запада — пролив Виктория.

Крозье сел рядом с Франклином и какое-то время пристально рассматривал пунктирную линию, тянувшуюся от побережья Кинг-Вильям на восток, к полуострову Бутия. Это означало, что Кинг-Вильям все же соединен с полуостровом Бутия л, следовательно, является частью Американского континента.

— Пролив Джеймс-Росс нас никуда не выведет, — сказал Франклин.

Крозье поднял глаза от карты:

— Прошу прощения, сэр, но я в этом не уверен.

Это были первые его слова с тех пор, как он вошел в кают-компанию. Офицеры за столом встрепенулись.

— Изложите вашу теорию, — предложил Франклин.

Крозье повернул к нему карту.

— Здесь, на южном конце пролива Джеймс-Росс, по нашим предположениям, находится перешеек, связывающий Кинг-Вильям с Бутией, — начал он. — Так считал Росс. Однако это всего лишь предположение.

— А вы считаете, что перешейка нет и можно, обогнув Кинг-Вильям с востока, выйти в пролив Виктория? То есть, по-вашему, Кинг-Вильям — это остров?

— Да, сэр, — сказал Крозье. — Я полагаю, что, отправившись на восток по проливу Джеймс-Росс, мы так же верно найдем выход, как если бы взяли курс на запад, через пролив Виктория. И возможно, ледовая обстановка там не столь тяжелая.

Все притихли. Франклин изучающе смотрел на Крозье.

— Мы ничем не рискуем, если пойдем на запад, — наконец произнес Франклин. — А вот если поплывем на восток, можем упереться в перешеек.

— Западный маршрут тоже опасен, — возразил Крозье.

— И что же нам там грозит? — осведомился Франклин.

Крозье глянул на Блэнки, ледового лоцмана «Террора», участвовавшего в экспедиции того самого Джеймса Росса, в честь которого был назван пролив.

— Я, как и все мы, — заговорил Блэнки, — не знаю наверняка, есть ли на востоке проход или там тупик. Но, при всем моем почтении, сэр Джон, я знаю, что такое льды. А по проливу Виктория навстречу нам движутся тяжелые льды. В восточном направлении, возможно, таких льдов нет.

— На чем основано ваше мнение? — спросил Франклин.

— На состоянии встречных айсбергов, — ответил Блэнки.

Франклин улыбнулся:

— В трюмах у нас железнодорожные локомотивы. С помощью пара мы прорвемся сквозь ледяные поля.

— Такие тяжелые льды наши машины не возьмут.

— Ваше мнение, господин Рейд? — обратился Франклин к Джеймсу Рейду, ледовому лоцману «Эребуса».

— Мимо идут многолетние льдины, но пролив Виктория — самый короткий и прямой путь.

Франклин опять улыбнулся:

— Вот именно. Вы абсолютно точно отразили мою точку зрения. Мы можем обогнать зиму. Можем пройти сквозь льды до того, как они встанут.

Крозье побледнел. Блэнки отвел взгляд.

— На наших судах есть оборудование для борьбы даже со сплошным льдом, — продолжал Франклин. — Предсказания мистера Блэнки начнут сбываться где-то к концу второй недели. Поэтому нужно как можно быстрее пройти коротким путем.

Офицеры тихими возгласами выразили свое согласие. Все, кроме Крозье.

— Будь я начальником экспедиции, — не сдавался тот, — я не стал бы рассчитывать на пар. Лед сомкнется вокруг нас еще до того, как мы пройдем Кинг-Вильям. Задолго до этого.

Это было почти нарушением субординации. Офицеры замерли.

— Но не вы командуете экспедицией, — произнес Франклин.

Крозье покраснел.

— Мы не застрянем в проливе Виктория, — медленно, с расстановкой продолжал Франклин. — И нам не следует плыть на восток, иначе, как предупреждал Росс, мы окажемся в капкане, из которого нет выхода. Мы поплывем через Викторию и меньше чем через неделю выйдем в залив Куин-Мод. Если придется, будем пробиваться через льды. Надеюсь, с помощью Божьей до наступления зимы мы увидим Тихий океан. И это, мистер Крозье, мое окончательное решение.

5

В пятницу вечером Джо заснула на диване перед телевизором. Она спала мертвым сном, когда вдруг раздался звонок в дверь.

Джо не сразу сообразила, где находится. Щурясь, она глянула на часы. Без двадцати десять.

— Кто там? — окликнула Джо.

— Дуг, — прозвучало в ответ.

Она в изумлении уставилась на дверь, потом встала и торопливо отперла. Дуг стоял, прислонившись к стене, — пепельно-серый, даже в желтовато-зеленых тенях уличных фонарей.

— Боже, что вы здесь делаете? — воскликнула Джо.

— Совершаю двадцатикилометровую пробежку.

— Что?

— Шучу. Джо, я ведь могу свалиться у вашего порога, если вы так и будете держать меня на улице.

— Простите. Это я от неожиданности. Входите. Как вы себя чувствуете? Давайте помогу.

Опираясь на Джо, Маршалл доковылял до дивана и, плюхнувшись на него, пробормотал:

— Ну вот…

— Вы ужасно выглядите. Налить что-нибудь?

— Мне спиртного нельзя. Я принимаю лекарства. А что у вас есть?

— Немного бренди. Чай и бренди.

— Уговорили.

Джо прошла на кухню, налила бренди, заварила большой чайник и все это на подносе принесла в комнату.

— Как вы добрались сюда?

— Приятель подбросил до Чаринг-Кросс, я снял номер в гостинице, а оттуда на такси.

— И все это ради встречи со мной?

— Да, чтобы увидеть вас… И извиниться.

— За что?

— За Алисию. Мне следовало вышвырнуть ее, а не вас.

— Вы меня не вышвыривали. Я сама ушла.

Дуг глотнул бренди.

— Вечно она навязывает свою волю.

— Это пустяки, Дуг.

— Нет, не пустяки. По крайней мере я мог бы…

— Она — ваша жена. Она любит вас.

— Она меня не любит. Просто паразитирует на мне.

— И тем не менее вы — ее муж.

— Только формально. Два месяца назад я подал на развод. Даже передать не могу, чем были для меня последние пять лет.

— Как вы познакомились с Алисией? — спросила Джо, помолчав.

— В университете. В Ланкастере. Алисия изучала экономику и политологию.

— Потрясающая женщина.

— Да, этого у нее не отнять. И очень организованная. Ей вздумалось во что бы то ни стало выйти за меня замуж. — Он нахмурился. — Она предложила мне поступить в аспирантуру. Почему-то решила, что меня ждет блестящее будущее. Сам я, в отличие от нее, так не думал. Мы переехали на юг, она устроилась на работу, помогала мне материально, пока я учился…

— И вы поженились.

— Только когда выяснилось, что должен родиться Джон. Думаю, Алисия специально забеременела, хотя она это отрицает.

— То есть вы ребенка не планировали?

— Я встретил другую женщину, — не сразу ответил Дуг, — и как раз собирался сказать об этом Алисии…

— А она сообщила, что беременна? Похоже на шантаж. А та девушка, как она отреагировала?

— Расстроилась. Очень. Я и сам не знал, что делать.

— Вы ее любили?

К ее удивлению, Маршалл густо покраснел.

— Очень.

— Больше, чем Алисию, — констатировала Джо.

— Я не мог бросить Алисию, а потом родился Джон. Моя любимая вышла замуж и уехала.

— Но с появлением Джона ваши отношения, наверно, нормализовались?

— Нет, лучше не стало. Я не любил женщину, на которой женился. И потому посвятил всего себя работе. Она тоже работала, воспитывала Джона, занималась им больше, чем я. Мы просто сосуществовали. Не очень красивая история.

Джо села на пол, скрестив ноги. Дуг глянул на нее:

— Джо, я ведь не собирался плакаться на судьбу. Просто хотел извиниться. Мне пора. Вы устали.

— Вовсе нет.

Он улыбнулся:

— Ах да, я и забыл. В двадцать шесть лет не устают.

— Почему же? У меня, как у всякого нормального человека, тоже бывают провалы. Но не сегодня.

На его лице отразилось крайнее изумление.

Джо встала на колени и, стараясь не задеть больную ногу, осторожно придвинулась к нему и поцеловала. Дуг наклонился к Джо, прижал к себе, уткнулся лицом ей в плечо.

— Я и не знал… — пробормотал он. — Не знал.

Джо чуть отстранилась и заглянула ему в лицо:

— Я тоже. Зато… теперь знаю.

Алисия Маршалл сидела в зимнем саду Франклин-Хауса и, хмурясь, смотрела на письмо.

— Ну, и что ты скажешь? — спросил ее сын. — Ричард Сайбли — хороший фотограф. У него отличная репутация.

Алисия сняла очки.

— Давай сразу уточним, — заговорила она. — Ты хочешь на летние каникулы отправиться в Канаду, чтобы поработать вместе с Ричардом Сайбли.

— Он предложил мне работу на полтора месяца.

— Почему именно тебе?

— Потому что я ему написал.

— Потому что ты сутками изводил его, — с улыбкой поправила его Кэтрин.

Он улыбнулся ей в ответ и перевел взгляд на мать. Алисия не улыбалась.

— Так ты родом оттуда? — обратилась она к Кэтрин.

— Нет. Но мой отец живет в Арктик-Бей. Это на Баффиновой Земле, довольно далеко от Черчилл-Бей.

— Мама, — сказал Джон, — это же такой случай. В том районе собирается много белых медведей.

Алисия внезапно встала.

— Не далее как на прошлой неделе тебе предлагали поехать на раскопки в Спайтлфилдс, — напомнила она. — Я специально договаривалась.

Теперь и Джон вскочил на ноги.

— Туда многие ездят. А я хочу побывать в Канаде.

— Я знаю, чем продиктовано твое желание, — с каменным выражением на лице заявила Алисия. — Гоняешься, как и твой отец, за химерой. И еще просишь, чтобы я финансировала твой бессмысленный крестовый поход?

Кэтрин поднялась и встала рядом с Джоном.

— Черчилл-Бей очень далеко от тех мест, где плавала экспедиция Франклина, — сказала она.

— Джона заинтересовала эта работа только потому, что упомянутый фотограф выслеживает медведя, которого видели в районе гибели экспедиции Франклина. — Алисия победоносно сложила руки на груди.

— Так и знал, что откажешь.

— Можно подумать, — вспылила Алисия, — за свою жизнь я мало наслушалась про Франклина! Чего добился твой отец, гоняясь за ним? Нашел всего одну какую-то баночку. Что ты хочешь доказать, ввязываясь в соперничество с ним?

— Я не соперничаю с ним, — огрызнулся Джон.

Он развернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью. Кэтрин подобрала свою сумочку и кинулась следом за ним. Джон вызывал по телефону такси.

— Не уходи от нее так. Она ведь обожает тебя.

Кэтрин не давала покоя мысль, что Алисия, в сущности, права. Как бы Джон ни трактовал предложение Сайбли, суть от этого не менялась: он стремился к единственной цели — превзойти отца.

— Почему ты не попросишь денег у отца? — предложила Кэтрин. — Вдруг он не откажет.

— Он сроду слышать не желал про мои нужды. А теперь, когда его монополизировала эта женщина, тем более надеяться не на что.

Кэтрин прикусила губу.

— Вообще-то, Джо Харпер, на мой взгляд, очень приятная женщина. И твой отец счастлив с ней.

— О да! — злобно отозвался Джон. — Счастлив. Безумно.

Он рывком распахнул дверь и вышел на улицу. Кэтрин выбежала за ним.

— Неужели ты завидуешь счастью отца?

— Если он счастлив, слава богу. Мне-то какое дело?

— Думаю, тебе есть дело, и немалое. Пролив Пил и остров Бичи, куда ты собрался, — это всего лишь предлог. Ты хочешь пронять его. Вот что тобой движет.

— Только не надо излагать мне мои мотивы, ладно? — взорвался Джон. — Ты прямо как моя мать!

— Это потому, что мы обе любим тебя. Так же, как твой отец любит Джо Харпер. Так же, как ты любишь его.

Едва корабли экспедиции вошли в пролив Виктория, Франклин приказал развести пары, и под палубой заревели локомотивы. Поначалу они довольно успешно пробивались сквозь льды, с громким треском лопавшиеся под их натиском.

«Эребус» шел впереди, льды за ним тут же смыкались, и «Террору» вновь приходилось разбивать их. Моряки жили одной лишь надеждой: только бы пройти эти несколько миль, только бы пройти пролив, добраться до открытой воды!

В час дня Гаса послали вниз — в паровом отделении не хватало людей. Здесь было жарко, как в аду. Голые по пояс, матросы работали без передышки, пока их наконец не сменили. Нетвердой походкой выходя из кочегарки, Гас почувствовал, что корабль дернулся.

— Мать честная, — воскликнул один из матросов. — Сейчас перевернемся.

Снизу на «Террор» давила огромная глыба льда. Корабль подняло над водой, и несколько минут льдина тащила его на себе. Моряки остолбенели. Потом давление ослабло, и «Террор» грузно плюхнулся в воду.

По шесть человек с каждого корабля послали на преградившее путь ледяное поле. Матросы два часа рубили лед под носами судов. Они бились не на жизнь, а на смерть. Скользили, падали, но снова вставали и как проклятые махали топорами.

Гас уныло думал, что они застрянут во льдах еще на одну зиму. Зимовка в проливе Виктория ознаменует третий год плавания, запасов провизии еще на двенадцать месяцев не хватит. Да и готовить будет не на чем — угля тоже мало. Придется питаться одними только консервами, сухарями и солониной.

Консервы Гас на дух не переносил, а мяса матросы не видели — их кормили в основном овощными супами. Овощи он и раньше не очень-то жаловал и каждый раз проглатывал овощное месиво с отвращением.

— Франклин! — вдруг крикнул кто-то.

Гас вскарабкался по трапу. У правого борта суетились офицеры. Среди них Гас заметил Блэнки. «Эребус» находился на опасно близком расстоянии от них. На палубе «Эребуса» действительно стоял сам Франклин. Он что-то пронзительно кричал — так кричит человек, доведенный до крайнего отчаяния.

Вдруг внимание Гаса привлек громкий возглас кого-то из экипажа «Террора»:

— О, Матерь Божья, святые ангелы!

Гас обернулся. Метрах в четырехстах за их кормой паковые льдины начали громоздиться друг на друга. Они крошились и падали, вставали торчком и наслаивались одна на другую. Из них на глазах вырастал гигантский айсберг. Что-то мощное, фантастически огромное, подталкивало его сзади. По проливу, круша все на своем пути, пополз тысячетонный ледяной гребень. «Террор» пред ним — бесплотная тень, жалкая пушинка: дунул — и нет ее.

— Отче наш, — забормотал Гас, — иже еси на небесех…

Внезапно скрежет, грохот и вой умолкли. Наступила неестественная тишина. Между «Эребусом» и «Террором» втиснулись нагромождения льдин. Корабли накренились в разные стороны и в таком положении застыли. А над ними нависала тридцатиметровая гора, остановившаяся в каких-то пятидесяти метрах от кормы.

— Капитан Крозье, сэр! — нарушил безмолвие чей-то голос.

Экипажи обоих кораблей дружно выдохнули, не веря в собственное спасение.

— В чем дело? — отозвался Крозье.

— Сэр Джон умер.

Моряки на «Терроре» провели полчаса в тягостном ожидании.

— Он скончался, — говорили они друг другу, — и нам тоже конец.

В шесть часов вечера Крозье собрал команду.

— С сэром Джоном случился апоплексический удар, — сообщил он. — Он уже пришел в себя. Беспокоиться не о чем.

Матросы переглянулись. Потом все взоры устремились к капитану, который предсказал этот день, предсказал, что в проливе им встретится непреодолимый ледяной заслон.

Крозье ничего не сказал. Только распорядился выдать экипажу по двойной порции рома и табака и удалился в каюту.

6

В Кембридже шел снег. Снегопад начался ночью и уже успел укрыть землю густой пеленой. Джо проснулась в семь. Она выглянула в окно и увидела совсем не тот пейзаж, что накануне вечером. Снег заглушал звуки. Казалось, весь мир погрузился в сон.

Уже полгода Джо жила с Дугом. Она вернулась в постель и обняла его. Он что-то пробормотал во сне.

Полгода. Сегодня 22 декабря, скоро Рождество. Столько всего изменилось за эти месяцы — просто невероятно. Полгода назад она одиноко жила в своей лондонской квартире, которая теперь пустовала. Джо еще не решила, стоит ли ее продавать. Она не верила своему счастью.

Джо легла на спину и устремила взгляд в потолок. Дом на Линкольн-стрит в Кембридже был очень старым и компактным — подвал, кухня на первом этаже, на удивление просторная гостиная на втором и эта спальня под самой крышей. Дуг показал ей их новое жилье только месяц назад.

— Нравится? — спросил он, когда они остановились перед домом.

— А чей это дом?

— Я хочу его купить. Для нас.

— Для меня ничего покупать не надо.

— Я думал, тебе понравится. Такие дома редко выставляют на продажу.

— Мне очень нравится.

— Тогда…

— Давай не будем ничего менять, — попросила она. — Я не хочу переселяться.

— Мир не развалится на части, если мы перетащим сюда свои пожитки.

— Нет, не надо мне ничего покупать.

— Я покупаю его не для тебя. Мне надоело ютиться в трех комнатах и спотыкаться о твою обувь. Мне нужен кабинет. Есть и другая причина. Нам нужно больше места.

Джо улыбнулась:

— Да, это причина.

С того вечера в мае, когда он пришел к ней домой, они почти не разлучались. Первый месяц, пока из-за больной ноги Дугу не надо было ходить на работу, он жил с ней в Лондоне. Потом, когда гипс сняли, он вернулся в Кембридж, и она поехала вместе с ним.

Джо погладила Дуга по спине.

— У тебя руки холодные, — проговорил Дуг сквозь сон.

— На улице идет снег.

Он повернулся на бок и посмотрел на нее:

— Правда? Много намело?

— Как на рождественской открытке. Настоящие сугробы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с улыбкой.

— Замечательно.

Они обнялись.

— Пожалуй, из-за снега никто и не явится, — заметил Дуг.

— Джина приедет, — заверила его Джо. — Даже если придется лопатой разгребать дорогу от самого Лондона. И Джон придет обязательно. Кэтрин его заставит.

Они улыбнулись друг другу. Дуг внезапно помрачнел:

— Я все же думаю, зря мы не поставили в известность Алисию. У меня плохое предчувствие.

С мая Дуг только раз виделся с женой. Как-то утром в июле, спустя пару дней после того, как Джо переехала в его квартиру, он отправился во Франклин-Хаус. Джо догадалась, куда он ходил, лишь когда Дуг вернулся к обеду. Вид у него был почти больной.

— Что случилось? — спросила она.

— Встречался с Алисией, — ответил он и протянул Джо какую-то бумагу. Это было судебное решение о разводе, вступавшее в силу через полтора месяца. — Я знал, что сегодня ей должны прислать такое же. И подумал… — он поморщился, — подумал, что она не даст согласия, даже теперь…

— Она никогда от тебя не отступится.

— Никуда она не денется. Я хочу, чтобы мы поженились.

— Стоит ли жениться так скоро после развода? — тихо сказала Джо. — Мне тогда за каждым углом будет мерещиться Алисия с топором.

— Давай поженимся в следующем месяце?

— Нет.

— Тогда на Рождество.

Джо улыбнулась:

— Зачем тебе нужна такая молодая жена? Почти ровесница твоему сыну, который меня ненавидит.

— Просто он ничего не понимает.

— Он ревнует тебя, Дуг.

— Я столько времени упустил с ним. Не хочу вот так же и с тобой терять годы счастья.

— О, Дуг…

— Я верну его, — поклялся он. — Горы сверну, но наверстаю упущенное. А тебя терять я не намерен. Выходи за меня замуж. Скажи, что ты согласна. На Рождество.

В то снежное утро 22 декабря в одиннадцать Джо с Дугом уже были в пабе, где договорились встретиться с Джиной, Джоном и Кэтрин. До паба от Линкольн-стрит они шли пешком, пряча лица от снега, сыпавшего теперь не хлопьями, а мелкой зернистой крупой, которая грозила перейти в дождь.

На пороге паба их с распростертыми объятиями встретила Джина. Джо обняла подругу:

— Черт возьми, как ты сюда добралась?

Джина заулыбалась. Она смотрелась очень нарядно в красном костюме и красных туфлях на высоких тонких каблуках.

— Я прочитала прогноз погоды и приехала с вечера. Проходите, шампанское ждет.

Ведерко с шампанским и пять фужеров уже стояли на столе. Дуг глянул на фужеры:

— Может, дождемся Джона?

В этот самый момент дверь отворилась, и в паб вошли Джои с Кэтрин. Оба ослепительно красивые, особенно Кэтрин.

Дуг пожал сыну руку и поцеловал Кэтрин.

— Давайте за стол. Пора открывать шампанское.

— Замечательно, — воскликнула Кэтрин.

Она бросила предостерегающий взгляд на Джона, а затем подошла к Джо и чмокнула ее в щеку.

— Давайте-ка познакомлю вас, — сказала Джо. — Кэтрин, это Джина, редактор «Курьера» и моя начальница. Джина, это Кэтрин, подруга Джона.

Женщины обменялись рукопожатиями.

— Привет, Джина, — поздоровалась Кэтрин. — Ну и погодка для свадьбы.

Джон не стал целовать Джо. Вместо этого он внимательно наблюдал, как Дуг счищает с пробки фольгу. Откупорив бутылку, Дуг наполнил фужеры.

— За нас! — провозгласил он.

— Будьте счастливы! — добавила Джина.

Дуг опустил свой бокал на стол.

— Мы… в общем, мы начинаем новое предприятие, — объявил он. — Новое во всех отношениях.

Джо не сводила глаз с Джона. Все молчали.

— Я получил заказ на новые передачи для сериала «Давным-давно», — объяснил Дуг.

— Ты же вроде говорил, что они отказались снимать продолжение, — напомнил Джон.

— В прошлом году отказались. Однако мои приключения в Гренландии…

— Тебе предложили делать новые передачи из-за гренландского фиаско? — уточнил Джон.

— Можно сказать и так.

— Мы будем работать над фильмом вместе, — вставила Джо. — Он нанял меня носильщиком.

— Значит, вы вдвоем хотите совершить путешествие по Гренландии, — сказал Джон.

— Да, по Гренландии…

— И по проливу Виктория?

Дуг вздрогнул, как будто Джон задел его за живое.

— В общем, вы намерены пройти путем экспедиции Франклина, — подытожил Джон.

— Да, впервые в истории, — подтвердил Дуг. — По следам Франклина. Шаг за шагом.

— Верно, — согласился Джон. — Впервые в истории.

— Послушай, Джон, — вмешалась Джо. — Мы с твоим отцом очень хотим, чтобы ты поехал с нами. Мы знаем, это — твоя мечта.

Джон резко вскинул подбородок.

— Вечно ты ездишь с другими, — заявил он, обращаясь к Дугу. — Кого угодно берешь с собой, только не меня.

— Джон! — воскликнул Дуг.

— Нет, ну и не надо, — сердито продолжал его сын. — Как-нибудь без тебя обойдусь. — Он развернулся на каблуках и бросился прочь из паба.

— Джон! — крикнула ему вслед Кэтрин.

— Дуг, догони его, — распорядилась Джо. — Быстро! Так и знала, что он взорвется.

— Это ведь мечта всей его жизни, — сказала Кэтрин.

— Знаю. Дуг предупредил телевизионщиков, что возьмет с собой сына. Джон внесен в список членов экспедиции.

Кэтрин нахмурилась:

— А вы не подумали, вдруг он хочет самостоятельно пройти этим маршрутом?

— Вернее, без меня, — уточнил Дуг. — Ты это имеешь в виду? Ему хочется обскакать меня.

— Дуг, иди найди его, — приказала Джо. — Нельзя это так оставлять. Давай. Прошу тебя.

Дуг потрепал Джо по плечу и заявил изменившимся голосом, твердо:

— Нет. Если мой сын не способен хоть ненадолго забыть о соперничестве, это его проблема. У нас сегодня свадьба.

Но Джо была непреклонна:

— Без Джона свадьба не состоится. Мы ведь решили, что он будет твоим свидетелем.

Дуг растерянно посмотрел на нее:

— Но тогда мы опоздаем!

— Поэтому лучше поторопись. — Джо нежно поцеловала его. — Давай, не теряй времени.

Они вышли на заснеженную улицу. Джона не было видно. Дуг добежал до перекрестка и остановился.

— Его нигде нет, — крикнул он.

Женщины направились к нему.

— Черт бы его побрал! — выругалась Джо, потом взглянула на Кэтрин. — Извини, но для Дуга это так много значит.

— Вон он! — сказала Джина.

Джон стоял на другой стороне улицы. Дуг перебежал через дорогу и заговорил с сыном. Джон слушал отца, не сводя с него пристального взгляда, а потом вдруг бросился прочь. Дуг поймал его за рукав и развернул к себе лицом. До женщин доносились их голоса, но слов было не разобрать. Потом, к ужасу Джо, Дуг замахнулся на сына.

— Не смей! — закричала она.

Джон отпрянул. Дуг замер, глянул на свою вскинутую руку и опустил ее. Джон попятился на проезжую часть.

Дуг попытался схватить сына за руку. Неправильно истолковав жест отца, Джон отступил еще на несколько шагов. Дуг пытался оттащить сына с проезжей части, но никак не мог ухватить его: тот постоянно уворачивался.

— Дуг! — вскрикнула Джо.

Под горку прямо на них почти бесшумно съезжал грузовик. Завизжали тормоза. Грузовик вылетел на тротуар и врезался в фонарный столб.

Их не задело, подумала Джо.

Но никто не обратил внимания на приближающуюся легковушку. За рулем сидел парень, получивший права всего пять месяцев назад. Он впервые выехал в снегопад и гнал на приличной скорости. Неправильно оценив обстановку, он стал объезжать заглохшую посреди проезжей части машину и, только вырулив из-за нее, заметил грузовик. Дуга с Джоном он увидел слишком поздно.

Было три часа дня. Снегопад прекратился в полдень. Из окна душного больничного коридора странно было видеть однотонный пейзаж.

Заслышав за спиной шум, Джина обернулась. Напротив стояла Джо. Ее лицо было мертвенно-бледным.

— Все готово? — спросила она.

— Да, — ответила Джина, беря подругу под руку.

Часовня находилась всего в нескольких метрах, но им показалось, что они шли до нее целую вечность. Дуг лежал на застеленной белой простыней каталке у небольшого алтаря. На лице у него не было ни синяков, ни ссадин. По сторонам каталки лежали два огромных букета.

— Не могу, — проговорила Джо.

Джон сидел рядом с Кэтрин во втором ряду. Услышав голос Джо, он поднялся и повернулся к ней.

Синяк вокруг его правого глаза уже начал чернеть, веко вспухло. Ото лба до самой шеи тянулась глубокая ссадина. Его отшвырнуло ударом машины, сбившей его отца, которого сам он в это время держал за руку. Дуг в последний момент успел оттащить сына в сторону. Джон на пять минут потерял сознание, а когда очнулся, услышал вой сирены «скорой помощи» и увидел стоявшую на коленях посреди дороги Джо — она пыталась привести в чувство его отца.

Джо подошла к Джону, но заговорить не решилась. Кэтрин, бледная, с покрасневшими глазами, стояла рядом с ним.

— Прости, — сказал Джон.

— Это ты его убил, — произнесла в ответ Джо.

Джон отшатнулся.

— Никогда тебе этого не прощу, —добавила Джо.

— Джо, — мягко урезонила подругу Джина, привлекла ее к себе и обняла.

Джон пошел прочь, Кэтрин побежала за ним.

— Я с тобой, — сказала она.

— Она права! — выкрикнул он, глядя на нее полными слез глазами.

Кэтрин остановилась как вкопанная, в ужасе открыв рот.

— Нет, Джон. Она так не думает…

— Зато я так думаю. Оставь меня. — Джон распахнул дверь часовни.

Снаружи донеслись его удаляющиеся шаги: он сначала шел спотыкаясь, потом побежал.

Джина усадила Джо на стул.

— Все хорошо, — говорила она. — Все обойдется.

— Не обойдется. У меня будет ребенок.

Часть 2 Два года спустя

7

Пловчиха долго подыскивала подходящее место.

Она искала зернистый утрамбованный снег. Из такого снега эскимосы строят иглу. Медведице он был нужен для похожих целей. Наконец она наткнулась на подходящий склон и, не теряя времени, принялась рыть в нем берлогу. Это будет ее зимовье, укрытие, где она разрешится от бремени.

Недели сменяли одна другую, а она все спала и спала в полной изоляции от внешнего мира. Температура ее тела снизилась, сердцебиение замедлилось. Она не ела, не пила, расходуя для поддержания жизни накопленный под кожей жир.

Пока она спала, в ее утробе созревал детеныш.

Он родился в декабре — крошечный живой комочек. Он еще слеп, глух и покрыт редким пушком. Повинуясь инстинкту, он сосет жирное материнское молоко.

Прошло четыре месяца. Медведица пробудилась от зимнего сна и прокопала выход из берлоги. Наступил апрель. Ее детеныш, подросший до размеров собачки, был жив и любознателен.

Поначалу свет слепил его, и он остался у берлоги ждать мать, отправившуюся на поиски пищи. Та разрывала снег и, найдя замерзший мох, мешала его со снегом и жадно поедала.

Но сейчас добыча пропитания не была для нее главной задачей. Медведица не уходила далеко от берлоги, неотрывно наблюдая за медвежонком. Порезвившись на снежной равнине, он обязательно потом возвращался к матери.

Под этим ослепительно белым, как лед, небом она была его единственной защитой и опорой.

В спальню Джо струился солнечный свет. Шесть утра. Накинув халат, она пошла в комнату, которая некогда служила кладовой, а теперь была отведена ее сыну.

На цыпочках она приблизилась к кроватке Сэма. Он крепко спал, сжимая в кулачке лапу плюшевого медведя.

Джо спустилась вниз, заварила себе чай и с горячей чашкой в руках вышла во внутренний дворик. Как всегда в первые минуты утреннего затишья, она просто стояла, закрыв глаза. Наслаждалась покоем.

Когда они с Дугом переехали в этот дом, сад представлял собой унылый, неухоженный пятачок бурой травы. В декабре он исчез под снегом. Однако Джо живо помнила, как впервые пришла сюда — однажды утром в марте, два года назад.

До того она ни разу не открывала дверь во внутренний дворик. Иногда, глядя в сад из окна спальни, она думала, что он похож на тюремный двор, и тут же отворачивалась.

Но в то мартовское утро сад приятно удивил ее. Снег давно сошел, из-под земли пробивалась зеленая травка. В чахлом деревце в углу она узнала сиреневый куст, а свисавшие по стене спутанные плети оказались клематисами.

Джо оживала вместе с садом, постепенно возвращалась к жизни.

Допив чай, она поднялась в спальню Сэма. Он уже проснулся.

Джо наклонилась к сыну.

— Привет, воин, — проворковала она. — Поднимайся. Скоро придут гости.

Он просиял. Его день рождения был несколько дней назад, но гостей ждали сегодня, в воскресенье.

Джо начала было натягивать на сына футболку, но вдруг замерла.

— Боже, что это? — пробормотала она.

На спине малыша, чуть выше копчика, синел кровоподтек.

— Ты ударился? — спросила она. — Болит?

Сэм увернулся от нее.

Хмурясь, она поймала сына, взяла его на руки и поцеловала в шейку. Мальчик завизжал от удовольствия, затем чуть отстранился и посмотрел на нее. У него были глаза Дуга. И улыбка, как у Дуга.

— Проголодался? — спросила Джо.

— Ага.

Она со смехом потащила сына вниз.

В одиннадцать Джо стояла на кухне, заставленной кастрюлями и мисками. Услышав звонок в дверь, она выбежала в холл, слизывая с пальцев шоколад.

Первой гостьей оказалась Кэтрин.

— Спасибо, что пришла, — обрадовалась Джо и обняла ее.

Кэтрин сняла плащ и прошла на кухню, где Джо уже разливала кофе.

После гибели Дуга Джо полгода не виделась с подругой Джона. Она с головой окунулась в газетную работу. Джина знала, что Джо почти не спит, и потому ничуть не удивилась, когда однажды утром, проснувшись, обнаружила Джо на полу в своей комнате. Та, сжавшись в комочек, беспомощно рыдала. От переутомления у нее случился срыв.

Потом наступили дни беспросветного отчаяния, но Джина помогла ей выкарабкаться. Джо почти ничего не ела, спала по четырнадцать часов в сутки и спустя десять дней вновь появилась в редакции — бледная, хрупкая и исхудавшая, как солдат после тяжелого ранения. Но с ясным взглядом.

Лишь в конце февраля Джо вернулась в Кембридж. В первых числах марта она попыталась связаться с Джоном и Кэтрин.

Ее ждало разочарование. Джон, сообщил ей по телефону незнакомый голос, съехал с квартиры, не оставив нового адреса. Кэтрин тоже переехала.

Кэтрин она случайно повстречала только в мае.

Джо все утро провела в поисках материала для одной статьи. С мыслями об этой статье она и поднималась по лестнице книжного магазина в центре города. Добравшись до кафетерия, она взяла кофе и с чашкой в руке повернулась к пятачку, заставленному стульями и столиками.

Там сидела Кэтрин.

Джо оторопела от неожиданности. Кэтрин была все такая же очаровательная. На коленях у нее лежала открытая книга. Девушка подняла голову и узнала Джо.

— Привет, — поздоровалась она.

— Привет, — ответила Кэтрин.

Они посмотрели друг на друга. Кэтрин заметила живот Джо.

— Вам помочь? — спросила она.

— Нет, спасибо. Сама управлюсь. Не помешаю?

Кэтрин отрицательно покачала головой. Джо смущенно подсела к ней. Она не знала, как начать разговор.

— Я пыталась связаться с вами, — наконец произнесла Джо. — Мне сказали, что вы переехали.

— Я нашла комнату подешевле, живу с подругой. Я вам тоже звонила. Мне сказали, что вы в Лондоне.

— Да, я жила там некоторое время. А вы не знаете, где Джон?

Глаза Кэтрин внезапно наполнились слезами.

— Простите, — сказала Джо. — Вы даже не представляете, как я корю себя…

Кэтрин махнула рукой, пресекая бесполезный поток слов. С минуту она посидела с закрытыми глазами, затем сказала:

— Его нет в Кембридже. Он исчез.

Джо в ужасе вытаращила глаза.

— После похорон он жил у матери, — добавила Кэтрин, — но в начале года уехал.

— О боже! Это все из-за меня. Из-за того, что я ему сказала.

— Нет, — решительно возразила Кэтрин. — Вы ни в чем не виноваты.

— Он вам пишет? — спросила Джо.

— Нет. Я вообще ничего о нем не знаю.

Некоторое время они сидели молча.

— Я думала, вы до сих пор в Лондоне, — наконец произнесла Кэтрин. — С Джиной.

— Да, я жила у нее, — сказала Джо, — но мне захотелось, чтобы ребенок Дуга родился и рос здесь, в Кембридже, в доме, который купил его отец.

— Вы скоро будете такая счастливая, Джо.

— Даже не знаю, что за мать из меня выйдет.

— Я тоже мало что знаю о детях, но с удовольствием буду помогать вам, если позволите.

— Ну… — замялась Джо, не желая навязываться со своими проблемами. — Может, с малышом когда посидите…

Кэтрин осторожно коснулась живота Джо.

— Я правда хочу помочь. Ради Дуга.

Союз был заключен.

Гостей ждали к трем, но Джина приехала раньше.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказала Джо, обнимая подругу.

— А ты все худеешь, — заметила Джина.

Майк Шоркрофт, за которого Джина год назад вышла замуж, ждал на тротуаре. Двухметровый рост и могучее сложение выдавали в Майке регбиста, хотя спорт он бросил четыре года назад и теперь работал в «Курьере» спортивным журналистом.

Майк переступил порог дома и поцеловал Джо в щеку. Она улыбнулась ему. За спиной у Майка был пакет — что-то огромное треугольной формы в желтой упаковке.

— Сэм! — позвала именинника Джина. — Иди скорей сюда, посмотри подарок!

— Пойдемте в садик, — предложила Джо.

Они все вышли на лужайку, и Сэм принялся сдирать бумагу с подарка. Это был прицеп к его любимому трактору.

— Замечательный подарок, Майк. Огромное спасибо, — поблагодарила Джо.

Когда в дверь позвонили в очередной раз, Сэм сосредоточенно нагружал прицеп своими игрушечными машинками.

— Я открою, — сказала Кэтрин.

В саду гостей прибывало. Джо пригласила на торжество мам, с которыми вместе посещала курсы для молодых родителей. Пришла даже Ив, участковая медсестра. Она наблюдала Джо последние месяцы беременности и привезла ее с Сэмом домой из роддома. Вскоре лужайка была полна малышами и игрушками.

— Как успехи? — спросила Джина в момент затишья.

Они с Джо стояли, прислонившись к стене дома, и смотрели, как Сэм укладывает на сиденье трактора кирпичики.

— Не жалуюсь, — ответила Джо.

В таких иносказательных выражениях они обычно вели диалог о деньгах. Джину тревожило, что у Джо их вообще нет, хотя та постоянно уверяла, что не сидит без работы. Джина, разумеется, понимала, что под этим подразумевалось: Джо работала круглые сутки, все то время, что Сэм находился либо в яслях, либо с приходящими няньками.

После гибели Дуга выяснилось, что свои финансовые дела он оставил в полном беспорядке. Адвокат сообщил Джо, что при оформлении покупки дома он посоветовал своему клиенту переписать завещание, составленное десять лет назад. По этому завещанию все его имущество отходило Алисии. Дуг пообещал это сделать и, в сущности, сдержал слово: дома лежал новый текст завещания, из которого ясно следовало, что Джо — его новая и единственная наследница. Но этот документ не был подписан и заверен нотариусом.

Джо осталась с домом на Линкольн-стрит и своей квартирой в Лондоне. Это было все ее имущество. Алисия благополучно унаследовала Франклин-Хаус и все сбережения Дуга.

Неожиданно послышался визг — Сэм упал с нового прицепа и, скорчившись, лежал на земле. При виде Джо он расплакался.

Джо встала на колени и взяла сына на руки.

— Все хорошо, — успокаивала она его. — Теперь все хорошо.

Джо убрала волосы со лба малыша и увидела над бровью небольшую ранку.

— Неси его в дом, — распорядилась подоспевшая Ив.

Дома Джо усадила Сэма на диван и обработала ему лоб антисептиком. Ив тем временем осмотрела малыша.

— Кости целы, — сказала она. — Все в порядке. Пусть отдохнет немного, отдышится.

Джина принесла апельсиновый сок, и Сэм с жадностью его выпил.

— Пожалуй, пусть немного поспит, — предложила Ив. — Устроим пятиминутный перерыв.

Она многозначительно посмотрела на группу гостей в комнате. Джина поняла ее намек.

— Сейчас приготовлю кофе, — сказала она и потянула Майка за рукав.

Когда дверь за гостями закрылась, Джо с улыбкой взглянула на Ив.

И оцепенела, увидев выражение лица медсестры.

— Джо, давно у Сэма эти синяки? — спросила Ив.

Шел март 1848 года. Почти два года миновало с тех пор, как корабли экспедиции покинули остров Бичи. Никто теперь не назвал бы их гордостью военно-морского флота Ее Величества. Они давно не рассекали волны, не бороздили морские просторы. Их такелаж больше не звенел на ветру, потому что паруса убрали больше года назад и с тех пор ни разу не ставили. Они превратились в лед, стали частью безжизненного ландшафта.

В этом году Гасу исполнялось пятнадцать. Он вырос из своей одежды. Сейчас он носил штаны, перешитые для него одним из матросов. Они были ему длинны и широки, и он в них смотрелся нелепо. Но Гас не жаловался. Главное, что штаны теплые. И на том спасибо.

К штанам Гас претензий не имел, а вот куртка его не устраивала. Казалось, руки у него непропорционально длинные. Пальцы растолстели и стали приплюснутыми, коленки распухли и болели, ступни вывернулись наружу. Порой он ничего не чувствовал, когда касался предметов.

Были у него и другие болячки. В экспедиции вообще не осталось здоровых людей. У некоторых матросов появились первые симптомы цинги — подкожные кровоизлияния, шатающиеся зубы. Тем, у кого появлялись признаки этой болезни, врачи прописывали лимонный сок.

Кое-кого из моряков беспокоили не столько физические недуги, сколько темнота и холод. Несколько человек тронулись умом, не сумев смириться с мыслью, что им придется провести в Арктике еще одну зиму. Двое сбежали с «Террора» в завывавшую пургу. Невероятно, думал Гас. Это же сущее самоубийство. Они не пройдут и нескольких сотен шагов.

Беглецов нашли два дня спустя в восьмистах метрах от корабля. Их тела промерзли насквозь. Моряки похоронили их там же, где нашли.

С тех пор имен этих двоих никто не упоминал.

В мае минувшего года сэр Джон лично направил поисковую группу на Землю Кинг-Вильям. Ее возглавили лейтенант Гор и мистер Де Вё. Поисковая группа должна была пройти километров тридцать на юг, чтобы найти проливы, которые могли бы вывести корабли из западни.

Поисковая группа — лейтенант Гор, мистер Де Вё и шесть матросов с «Эребуса» — тронулась в путь 24 мая 1847 года. С собой у группы было двое саней, груженных брезентовыми палатками, шестами, спальными мешками, продовольствием, канистрами со спиртом, ромом, кухонной утварью, топорами, ружьями, порохом и дробью. И консервами Голднера.

Не прошло и десяти минут, а экипаж «Террора» уже стал свидетелем того, как члены поисковой группы преодолевают первое из множества препятствий, ожидавших их на пути. Оступаясь и то и дело соскальзывая вниз, они медленно взбирались на ледяную стену — миновал час, прежде чем люди скрылись за ней.

— Они будут проходить не больше трех километров в день, — сказал кто-то. — Это если повезет.

Гас прикинул, что поисковая группа вернется не раньше чем через двадцать дней. Может, через месяц.

А через месяц будет конец июня. Тогда уж наверняка начнет трескаться лед. Эта мысль неотступно преследовала Гаса, гремела в голове, как хвалебный гимн.

Восьмого июня — поисковая группа Гора уже полмесяца находилась в пути — с «Эребуса» сообщили, что Франклину нездоровится. Эта весть не вызвала особого беспокойства, потому что после апоплексического удара Франклин редко появлялся на палубе. Если бы Гас и другие члены экипажа видели, что на самом деле происходит в каюте Франклина, они отнеслись бы к известию о нездоровье капитана по-другому.

Седьмого июня капитан поужинал как обычно. Ему подали суп, мясо с овощами, изюм и немного сыра. Франклин все это съел, выпил бокал шотландского эля и лег спать.

Рано утром он вызвал врачей — Стивена Стэнли и Гарри Гудсэра — и пожаловался на боли в животе. Те прописали ему горькую кизиловую настойку. Через полчаса Франклин выпил бренди, и целый день все было спокойно. Правда, ужинать Франклин не стал, сказав, что у него онемела одна сторона лица. Ему дали опиум, чтобы он мог заснуть, и еще он съел немного консервированного супа Голднера.

Ночью началось настоящее светопреставление. В три часа на «Терроре» забили тревогу, капитана Крозье вызвали на «Эребус». В четыре с «Террора» призвали корабельного врача Макдональда.

В пять утра сэр Джон сел на койке, прижимая к груди кулак. И умер, без криков и стонов.

Поначалу никто не знал, что делать.

Еще не было случая, чтобы старшие офицеры умирали в ходе арктической экспедиции. Офицеры жили совсем не так, как простые матросы: они были лучше защищены от жестоких морозов и, разумеется, лучше питались. Да, на долю офицеров тоже выпадало немало тягот, но они, в отличие от рядовых моряков, не знали, что такое изнурительный физический труд. Все переживали кончину Торрингтона и других матросов, но их смерть ни для кого не стала потрясением. В глазах офицеров Торрингтон и ему подобные — пусть это хорошие, верные и даже по-своему отважные люди — всего лишь топливо для машины. По происхождению они совсем не то, что офицеры: вся их жизнь проходит в грязи, а многие даже понятия не имеют, что значит искупаться.

За время экспедиции из двух экипажей лишь три человека скончались от инфекционных заболеваний, и сам этот факт уже доказывал, что «Эребус» и «Террор» содержались в чистоте. Большинство матросов могли только радоваться тесным кубрикам, потому что на берегу они не имели и такого жилья.

Другое дело — офицеры. Эти люди всегда жили в комфорте и не имели ничего общего с трудовым людом. Классовые различия соблюдались и на корабле. Мало кому из матросов удавалось заглянуть в каюту офицера. И то, что Гасу случалось разговаривать с капитаном, расценивалось как настоящее чудо, уступка его юному возрасту.

Поэтому, когда умер Франклин, экипажи обоих кораблей растерялись. Прежде всего, никто не знал, что делать с трупом. Было ясно, что переносить тело сэра Джона в трюм нельзя: там его съедят крысы. Однако врачи, подозревавшие, что причиной смерти Франклина послужила опасная инфекция, не хотели оставлять его в каюте. В конце концов было решено похоронить начальника экспедиции в тот же день, в полдень, во льдах.

Когда офицеры собрались в кают-компании «Эребуса», между ними разгорелся жаркий спор.

— Дело не в консервах, — настаивал лейтенант Фэрхом. — При чем тут продукты Голднера? Мы ведь уже не один месяц их едим. И все живы.

— С консервами что-то не то, — возразил Крозье.

— Мы опорожнили два контейнера на Бичи, — сказал Фицджеймс. — Испорченными оказались лишь несколько банок с супом. Столько продуктов перевели впустую!

— И все же с консервами что-то не то, — повторил Крозье.

— Но что именно? Ведь сэр Джон умер от сердечной недостаточности, — сказал Фицджеймс и посмотрел на Стэнли.

Стивен Стэнли, старший корабельный врач «Эребуса», окончил Королевский медицинский колледж в Лондоне и за свою жизнь повидал всякого. Но с таким случаем, как болезнь сэра Джона, он столкнулся впервые.

— Сэр Джон действительно умер от сердечной недостаточности, — подтвердил он. — От гиперемии сердца, вызванной еще прошлогодним приступом. Но…

— Но что? — подбодрил его Крозье.

— Но боли в брюшной полости и паралич…

— Ботулизм, — констатировал Гудсэр, и Стэнли согласно кивнул.

— Ботулизм? — переспросил Крозье. — Что это такое?

— Отравление, вызванное быстродействующим ядом, — объяснил Стэнли. — Говорят, этот яд содержится в консервированном мясе. Никто не знает, как с ним бороться.

— Но ведь все продукты кипятят, — заметил Фицджеймс.

Крозье подался вперед:

— Что сэр Джон ел в последний раз?

Вызвали Ричарда Уолла — офицерского кока.

— Что сэр Джон ел позавчера на ужин? — спросил у него Крозье.

— Офицеры ели консервированную говядину, а сэр Джон — свинину.

— То есть он ел не то мясо, что все остальные?

— Да, сэр. Ему захотелось свинины.

— Свинина варилась столько же, сколько говядина?

— Да, сэр.

— Спасибо, Уолл, — сказал Крозье, и кока отпустили.

Крозье откинулся на стуле и потер глаза.

— Значит, вы считаете, Стэнли, что болезнь могла вызвать консервированная свинина?

— Не знаю, — отвечал Стэнли. — Честно говоря, не знаю.

Фрэнсис Крозье внезапно поднялся.

— Свинину не готовить, пока все банки не будут проверены на предмет герметичности и годности к употреблению, — распорядился он. — Будем пока питаться говядиной.

Офицеры разошлись. Крозье проводил их взглядом и, оставшись один, принялся вышагивать вдоль шкафов с книгами. Он не мог избавиться от мысли, что с консервами еще что-то не то, помимо ботулизма.

Матросы выглядели гораздо хуже, чем можно было ожидать. Вид у всех болезненный, все быстро устают. Когда кто-то из матросов заболевал, как, например, Торрингтон, и его начинали кормить продуктами из офицерского рациона, в частности консервами Голднера, ему становилось не лучше, а хуже. Крозье заметил и другое: те, кто, как и он сам, предпочитали мясу соленую рыбу, чувствовали себя лучше, чем их товарищи.

С чего бы это? Крозье не оставляло пугающее подозрение, что среди них присутствует невидимый враг, постепенно подтачивающий силы моряков.

Кончиками пальцев он водил по корешкам книг. Сонеты Шекспира, Вордсворт, Теннисон. Целый день он размышлял о Софье, племяннице Франклина. «А величавые челны вперед, вперед плывут». С чего вдруг ему вздумалось написать эти строки? Не очень радостное стихотворение…

Если цилиндр найдут и передадут леди Джейн Франклин, ее племянница Софья, прочтя письмо, поймет, что последние строки адресованы ей. Он сказал ей то же самое, полушутливо, в тот день, когда она отказала ему.

— Что ж, — сказал он, — мой величавый челн поплывет вперед, Софья. Я останусь одиноким мореплавателем.

Стоя с томиком Теннисона в руке, Крозье услышал стук в дверь. Он удивленно обернулся и увидел Стэнли.

— В чем дело? — спросил Крозье.

Стэнли вошел в каюту и затворил за собой дверь.

— Я все думаю о лейтенанте Горе… Что из консервов Голднера лейтенант Гор взял с собой?

Двадцать второго июня вернулась поисковая группа Гора. Крозье лично вышел ей навстречу.

Гор добрался до Земли Кинг-Вильям, находившейся в шести километрах от кораблей. На это у него ушло четыре дня. Там 28 мая он оставил записку в запаянной металлической банке. В записке указывались координаты кораблей, а дальше шел текст:

Зиму 1846/47 г. провели на острове Бичи, куда вернулись, пройдя по проливу Веллингтон до 77° с. ш.

Все здоровы.

Командует экспедицией сэр Джон Франклин.

Поисковая группа в составе двух офицеров и шести матросов, покинувшая корабли в понедельник, 24 мая 1847 г.

Гр. Гор, л-т.

Ч. Ф. Де Вё, пом-к.

Записка была составлена на «Эребусе» до того, как Гор тронулся в путь. Никто не обратил внимания, что год зимовки на Бичи был указан неверно.

Оставив сообщение, Гор прошел около двадцати километров на юг и убедился, что пролив Виктория, как и предполагал Франклин, действительно тянется на запад и, если лед растает, перед кораблями откроется широкое водное пространство.

Одиннадцатого июня, в тот самый день, когда умер Франклин, поисковая группа повернула назад. В пути они решили отпраздновать возвращение и приготовили себе обед, вскрыв вторую упаковку с консервами Голднера.

Спустя три дня, 14 июня, лейтенант Гор скончался.

Крозье, встречавший поисковую группу, увидел, что тела Гора и еще двоих матросов везут на санях.

8

Во вторник рано утром Джо вновь отправилась на прием к врачу. Доктор Джауэтт поднялся с улыбкой и жестом предложил сесть. Джо села, держа на коленях Сэма.

Джауэтт глянул в свои записи. Джо смотрела на него в профиль и вдруг заметила, как сильно бьется у него на шее пульс. Он боится сообщить результаты анализов, догадалась Джо.

— Джо, — заговорил Джауэтт, — как это ни прискорбно, но должен сообщить, что ваш Сэм болен.

Джо в эту минуту думала только о том, что оказалась права. Джауэтт боялся разговора с ней.

— Плохой анализ крови? — спросила она.

— Да. Пониженное содержание тромбоцитов и эритроцитов.

— Что это значит?

— Ну, — начал объяснять Джауэтт, — это значит, что его организм борется с какой-то болезнью. Это может быть и вирусная инфекция, и нарушение иммунной системы… что угодно. Одним словом, у Сэма изменен состав крови.

— Поэтому у него синяки? — спросила Джо.

— Возможно. Его необходимо обследовать в условиях клиники.

— Из-за одного синяка…

— Сэма нужно госпитализировать, — настаивал врач. — Направление я уже выписал. Вас ждут сегодня утром.

— Прямо сейчас? — уточнила Джо.

— Да. Идите в отделение гематологии. — Он вручил ей листок бумаги, на котором заранее написал, куда обратиться.

Если бы только Дуг был жив! — подумала Джо.

— Пониженное содержание тромбоцитов, — произнесла она. — Такое ведь бывает при лейкемии.

— Не обязательно. Возможно, он болен чем-то другим.

Джо показалось, будто земля уходит у нее из-под ног.

— Не может быть, чтобы у Сэма было что-то серьезное, — сказала она. — Он вообще-то здоров.

— Вот и отлично. Значит, это сегодня же подтвердится.

Джо думала только о том, чтобы скорее кончился этот тяжелый день. Едва она привела Сэма в палату, ему поставили капельницу и сделали переливание крови. Она успокаивала его, держа за руку, а у самой чуть сердце не выскакивало из груди. Он плакал, хватался за иголку, торчавшую из его руки. Часов в десять утра Сэму дали снотворное, и он уснул.

— Доктор Эллиотт скоро вас примет, — сообщила медсестра в час дня.

— Кто такой доктор Эллиотт? — спросила Джо.

— Специалист. Он умеет обращаться с детьми.

Надеюсь, с родителями он тоже умеет обращаться, подумала Джо.

Доктор Эллиотт прибыл в пять. Сэм сидел в кроватке и ел мороженое.

— Привет, — поприветствовал малыша врач. — Вкусно?

Сэм уставился на незнакомца. Врач улыбнулся и протянул Джо руку.

— Меня зовут Билл Эллиотт, — представился он.

— Джо Харпер.

— Мне хотелось бы поговорить с вами. Сестра Стивенс посидит с Сэмом. Я вас долго не задержу. — Он жестом пригласил ее пройти в комнату по другую сторону коридора.

Джо чмокнула сына в лоб.

— Через минуту вернусь, — пообещала она.

Комната, в которую Билл Эллиотт провел Джо, оказалась его кабинетом.

— Мы оставим дверь открытой, — сказал он ей. — Чтобы Сэм вас видел.

Джо глянула на стол врача. На нем стояла фотография Эллиотта с семьей. У него было трое детей: две девочки и мальчик одного с Сэмом возраста.

— Мы получили результаты анализов, — начал Эллиотт.

— Говорите, — потребовала Джо. — Прошу вас.

— У Сэма проблемы с кровью.

— У него лейкемия?

— Нужно сделать еще кое-какие анализы, — произнес он, помолчав. — Завтра я хотел бы сделать ему биопсию костного мозга.

— У него лейкемия?

— Нет, — ответил Эллиотт. — Не думаю.

Джо вздохнула с облегчением:

— Слава богу!

— Видимо, у Сэма апластическая анемия, — сказал врач.

Джо шмыгнула носом.

— Анемия… Просто анемия. Это же не страшно, да? Она же лечится, правда?

— Миссис Харпер, давайте продолжим разговор завтра. Для полной уверенности анализы нужно повторить.

— Но диагноз «лейкемия» вы исключаете.

— У вас был тяжелый день, — сказал Эллиотт и встал. — Идите домой, отдохните. И Сэм пусть отдохнет. Жду вас завтра утром.

Джо осталась сидеть, где сидела.

— Апластическая анемия, — проговорила она.

Эллиотт нахмурился:

— Это предварительный вывод. Обследование еще не окончено. Я хочу быть уверен на сто процентов.

Наконец и она встала.

— Апластическая анемия… — Голос Джо задрожал. — Что это за болезнь. Это не то, что я думаю, да?

— Яне…

Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать на него.

— Ответьте мне прямо, прошу вас.

— Сядьте, — велел врач.

Джо повиновалась. Эллиотт тоже сел.

Вот оно, начинается, думала Джо.

— Апластическая анемия — очень серьезное заболевание. Не менее опасное, чем лейкемия. Смертельно опасное.

Джо глубоко вдохнула. Сердце гулко колотилось, каждый удар отдавался острой болью в груди.

— Апластическая анемия, — пробормотала она. — Впервые слышу.

— Это редкое заболевание. Во всей Великобритании таких случаев встречается сто, сто двадцать в год. В основном страдают люди в возрасте от пятнадцати до двадцати четырех лет и те, кому за шестьдесят.

— Но Сэму ведь только два года.

— У больных апластической анемией нарушена деятельность костного мозга — он не вырабатывает необходимого количества клеток крови.

— Но откуда у него эта болезнь? — спросила Джо. — Он от кого-то заразился?

— Нет. Это не заразное заболевание. Но, возможно, выяснится, что у Сэма не в порядке иммунная система.

Джо задумалась.

— Когда я ходила беременная, погиб его отец, — вдруг прошептала она. — Могло случиться так, что потрясение каким-то образом отразилось на нем?

— Мало вероятно.

— Но не мог же он заболеть сам по себе.

Эллиотт развел руками:

— Точно неизвестно, но есть подозрения, что это заболевание вызывают облучение, бензол, антибиотики…

— Антибиотики? Сэм принимал их при воспалении легких.

— Болезнь наступает внезапно. Больной быстро утомляется, становится бледным, у него сами по себе появляются кровоподтеки. У Сэма очень характерные синяки.

— Ничего не понимаю. Я вижу, что он быстро утомляется, что он весь в синяках. Но ведь он бегает. Играет.

— Признаки апластической анемии отчетливо просматриваются в мазке крови.

— Но ведь результаты еще надо перепроверить.

— Безусловно. Мы сделаем пункцию. Утром Сэма усыпят на пять минут. Возьмем кусочек костного мозга у него из бедра.

Джо непроизвольно содрогнулась.

— Главное, не отчаивайтесь, — добавил Эллиотт. — Еще десять лет назад семьдесят процентов людей с таким диагнозом умирали. Теперь столько же выживает. Новые методы терапии…

— Вы будете лечить Сэма лекарственными препаратами?

— Сначала он пройдет курс иммуносупрессивной терапии, — начал Эллиотт. — Ему будут вводить антилимфоцитарный глобулин и циклоспорин. Эти препараты подавляют Т-клетки.

— Значит, всему виной эти Т-клетки?

— Т-клетки поражают костный мозг. Организм начинает разрушать сам себя. Мы пытаемся это предотвратить.

— А если это не даст результата?

— Мы сделаем все возможное, чтобы результат был, — заверил ее Эллиотт. — Иногда костный мозг восстанавливается и начинает функционировать нормально. Мы будем еженедельно брать анализ крови, чтобы следить за процессами в организме Сэма. Будем переливать ему кровь и вводить тромбоциты. И будем надеяться на лучшее.

— Но если ничего не выйдет?

— Не думайте о плохом, — ласково произнес он.

— Но каков наихудший исход? — настаивала она. — Скажите, чего ждать в худшем случае?

В последних числах июня 1847 года участники экспедиции разбили лагерь на побережье Земли Кинг-Вильям, на мысе Филикс, в шести километрах от «Террора». В состав берегового отряда вошли двенадцать офицеров и сорок матросов, в том числе Гас. Они установили три палатки, изнутри утеплили их медвежьими шкурами и одеялами, снаружи возле каждой соорудили по очагу.

Крозье не стал брать на мыс Филикс консервы, решив, что береговой отряд будет самостоятельно обеспечивать себя пропитанием — ловить рыбу, охотиться на лис и куропаток.

— От такой пищи вам станет только лучше, — говорил Крозье матросам. — Местные индейцы не страдают цингой. Будем подражать им, научимся выживать, как они.

Матросов его речь не воодушевила. Они не желали перенимать образ жизни эскимосов. Они англичане, а не дикари. Им с детства внушали, что долг христианина обращать в свою веру отсталые племена. Опуститься до туземцев — значит признать свое поражение. Но они не смели ослушаться Крозье, хотя его проповеди раздражали их сверх всякой меры.

— Эскимосы не всегда готовят пищу на огне, — говорил Крозье. — Они охотно едят сырую оленину и сырого лосося. Ничего нет зазорного в том, чтобы жить как индейцы. Скоро сами увидите, пойдет ли вам это на пользу.

Ему не поверили. Решили, что Крозье сходит с ума. Однако новая диета и впрямь сотворила чудо — больные цингой начали поправляться.

— Ешь рыбу, — говорил Крозье Гасу. — Даже внутренности, кишки, голову. Ешь все.

И Гас ел, но кости все-таки выплевывал.

Однажды рано утром часть берегового отряда покинула лагерь, отправившись по следу оленя. Не прошли они и полутора километров, как начал опускаться туман. Видимость резко ухудшилась, и было решено возвращаться. Гас, замыкавший шествие, отстал от своих товарищей и заблудился. Он плутал, пытаясь выйти к лагерю, пока не сообразил, что лучше зарыться в снег.

Укрывшись в снежном углублении, Гас забылся сном. В какой-то момент, думая, что проснулся, он увидел сквозь пелену тумана миловидное женское лицо. Оно почти целиком было покрыто татуировками, но все равно показалось ему красивым.

Полузамерзшего, его нашли в полдень.

Гаса принесли в лагерь. Матросы развели огонь и, укутав его в медвежьи шкуры, посадили перед очагом.

— Итак, Огастус, ты решил организовать собственную экспедицию? — спросил Крозье.

— Я упал, — объяснил Гас. — А потом заснул. Простите меня, сэр.

— Тебе повезло, что остался жив.

— Я видел женщину. С татуированным лицом.

Крозье помолчал, морща лоб.

— Что это были за татуировки?

— Узоры из линий, как морщины, когда мы улыбаемся.

Крозье обвел взглядом собравшихся вокруг матросов.

— И ты действительно ее видел?

— Не знаю, сэр. Может, мне и привиделось.

— Это была эскимоска?

— Да, сэр.

С минуту Крозье пристально смотрел на мальчика, затем вышел из палатки.

В то утро на холме сложили пирамиду. Потребовалось время, чтобы выворотить из промерзшей земли камни. Особенно трудно давались плиты, из которых выкладывали основание. Крозье написал отчет о последних событиях.

Корабли Ее Величества «Эребус» и «Террор», 25 июня 1847 г.

26 июня отряд в составе 12 офицеров и 40 матросов предпринял пешую экспедицию в южном направлении, продолжая обследование местности, начатое лейтенантом Гором.

11 июня 1847 г. скончался сэр Джон Франклин, 14 июня 1847 г. — лейтенант Г. Гор. Всего на этот день умерли два офицера и семь матросов.

Корабли блокированы льдами в точке с координатами 70°05′ с. ш., 98°23′ з. д.

Записку Крозье запечатали в бутылку, которую затем спрятали между камнями пирамиды.

По пути от пирамиды к лагерю Крозье услышал крики. Потом он увидел Огастуса. Тот по-прежнему сидел у огня. Его маленькое личико, выглядывавшее из шкур, было обращено к приближавшейся группе туземцев. Один из матросов выскочил из палатки с ружьем в руках.

— Не стрелять! — крикнул Крозье.

Лагерь окутала звенящая тишина. Крозье вдруг остро осознал, сколь они беззащитны и ничтожны — горстка замерзших, больных англичан, со скудным запасом еды, заброшенных в безжизненный суровый край, который простирается на сотни, тысячи километров вокруг. Люди, пожаловавшие к ним в гости, напротив, были тепло одеты, упитанны и очень любопытны.

Трое эскимосов подошли к Крозье. За ними сгрудились их женщины, дети, ездовые собаки.

Крозье знал несколько слов на местном наречии:

— Каммик-тооми. Мы — друзья.

Эскимос, стоявший к Крозье ближе других, ткнул его смуглым пальцем в грудь. Улыбаясь во весь рот, он обернулся и крикнул что-то своим соплеменникам. Мужчины, женщины, дети — все разом кинулись вперед.

Крозье повернулся к лейтенанту Джону Ирвингу:

— Мистер Ирвинг, принесите из палатки сундучок.

Одна из женщин нырнула в ближайшую палатку. Двое матросов последовали за ней. Через пятнадцать секунд она выскочила наружу, неся мешочки с табаком и дрова.

— Следите за ними, — распорядился Крозье. — Встаньте у входов в палатки.

Он открыл сундучок, который принесли по его указанию. Эскимосы заглянули в него, не переставая переговариваться и улыбаться.

— Иглы и ножи, — объяснил Крозье.

Он взял несколько иголок в ладонь и показал гостям. Те, не обращая внимания на иглы, трогали лезвия ножей.

Потом эскимосы принесли с саней и развернули какой-то тюк. Моряки, стоявшие за спиной Крозье, попятились, но сам капитан даже не шелохнулся.

— Ворвань и тюленье мясо, — сказал он. — Замороженный лосось.

Дети носились по лагерю, вытаскивая и опорожняя коробки с провизией. Один из матросов поймал мальчишку лет четырех-пяти, подхватил на руки и перевернул вверх тормашками. Тот радостно завизжал.

— Они не знают страха, — заметил лейтенант Ирвинг.

— А им нечего бояться, — отозвался Крозье. — Ваше ружье для них просто палка. Они никогда не видели огнестрельного оружия. Возможно, и белых людей видят впервые.

Словно подтверждая правоту его слов, вокруг Гаса сгрудились женщины. Одна из них дотронулась до его лица.

— Это она, та самая, — громко сказал Гас.

— Дай ей себя рассмотреть, — сказал Крозье.

Гас впервые видел такие глаза, почти чернильно-черные. Девушка, похоже, была его ровесницей.

К ногам Крозье положили еще несколько тюков. В них было сырое мясо. Эскимос, тыкавший Крозье в грудь, взял нож и ловко сунул его в рукав. Женщины забрали иглы и дрова, а одна старуха унесла бы и медный котел, в котором они варили пищу, но ее остановил один из матросов.

Красивая девушка тем временем не отходила от Гаса, продолжая гладить и ощупывать его лицо. Наконец он неуклюже поднялся с земли. Она схватила его за руку и со смехом показала на сани.

— Ага, — сказал Гас. — Только они совсем не похожи на наши.

Сани у эскимосов были узкие и длинные — метров шесть в длину и полметра в ширину. Гас представил, как легко скользят по снегу запряженные собаками эскимосские сани. Он невольно задался вопросом, почему же люди вроде Франклина, знакомые с бытом эскимосов, не додумались заказать для экспедиции такие же сани.

Внезапно раздался выстрел. Эскимосы замерли. У палатки стоял матрос с поднятым вверх ружьем, дуло которого чуть дымилось. К нему тянула руку эскимоска. Эхо от выстрела все еще разносилось по тундре. Ошеломленная эскимоска не двигалась с места. Собаки разразились диким лаем.

Первым к матросу подскочил лейтенант Ирвинг.

— Она пыталась отнять у меня ружье, — объяснил матрос.

Женщина поднесла руку к голове. На капюшоне ее куртки темнела прожженная коричневая полоса. Она опустила руку и глянула на свою ладонь. На снег капнула кровь.

— Она ранена, — крикнул Ирвинг.

Девушка, стоявшая рядом с Гасом, посмотрела на него округлившимися от страха глазами, затем развернулась и со всех ног бросилась к саням. Остальные последовали ее примеру.

— Я же сказал: не стрелять! — заорал на матроса разъяренный Крозье.

— Я не стрелял, сэр. Она отнимала у меня ружье.

Эскимосы сели на сани и умчались прочь. Гас успел перехватить взгляд девушки, сидевшей на последних санях. Прикрыв глаза рукой, он долго глядел ей вслед.

— Проклятье! — вскричал Крозье. — Будь все проклято!

Моряки стояли не шелохнувшись. Им еще не приходилось слышать из уст капитана брань. Они смотрели на него, пока в полной мере не постигли весь трагизм случившегося. Впервые за два года экспедиции встретились люди. Впервые ее участники получили свежее мясо, которое им не пришлось добывать тяжелым трудом. И они отпугнули первых добрых людей, предложивших им свою помощь.

Кэтрин позвонила в дверь дома на Линкольн-стрит. Днем она несколько раз пыталась дозвониться до Джо, чтобы узнать, что сказал врач. Она не была слишком обеспокоена, но все же решила по дороге домой сделать крюк.

В холле зажегся свет, и дверь отворилась. При виде Джо, бледной и осунувшейся, Кэтрин едва не утратила дар речи.

— Джо, что случилось?

Та не ответила. Оставив дверь открытой, она молча пошла наверх. Кэтрин закрыла дверь и последовала за подругой.

Поднявшись на третий этаж, она увидела, что в комнате Сэма горит свет. Кэтрин вошла. Джо уже сидела на полу напротив кровати сына. Малыш спал.

Кэтрин опустилась на пол рядом с Джо.

— Что такое? Что случилось? — вновь спросила она.

Губы Джо задрожали:

— Ты знаешь, где Джон?

— Джон? — Кэтрин удивилась. — Нет. Он не объявлялся.

— Я должна найти его, — сказала Джо и расплакалась.

У Кэтрин защемило сердце. Джо плакала редко. Она могла в сердцах выругаться, пнуть ногой дверь. Но чтобы плакать…

Последний раз Кэтрин видела Джо в таком состоянии на похоронах Дуга. И теперь она поняла, что Джо постигло горе не менее страшное, чем утрата Дуга.

— Пойдем вниз, — Кэтрин потянула Джо за руку.

— Не могу. Не могу оставить его одного даже на минуту.

— Не можешь оставить Сэма одного? Почему?

— Он должен быть под присмотром круглые сутки. Ему нельзя плакать, нельзя, чтобы ему снились кошмары, нельзя расстраиваться, нельзя падать.

— Но почему? Что сказал врач?

— Он сказал, что нужна госпитализация.

— Госпитализация? — повторила Кэтрин. — Зачем?

— Ты что-нибудь слышала про апластическую анемию?

— Про апластическую анемию? Нет.

— Вот и я впервые услышала. Это болезнь костного мозга.

— И Сэм этим болен? У него поражен костный мозг?

— Да. Утром мы снова должны ехать в больницу. Нужно найти Джона, — прошептала она. — Мы должны его найти.

— Зачем?

Джо неожиданно поднялась на ноги.

— Эту болезнь можно остановить… на время. Если повезет. Есть препараты крови и стероиды… лекарство под названием «циклоспорин». Но болезнь очень тяжелая, Кэтрин. Может понадобиться пересадка костного мозга. И наиболее подходящие доноры — родные братья и сестры.

— Но ведь Джон Сэму только единородный брат, — сказала Кэтрин.

— Да, это уменьшает шансы, однако…

— Послушай, существуют же специальные организации, регистрирующие доноров костного мозга, — вспомнила вдруг Кэтрин.

— Мало вероятно, что они найдут подходящего донора, даже если обыщут весь мир. А вот Джон может подойти. Не исключено, что у Джона, его отца и Сэма один и тот же гаплотип, то есть их ткани совместимы. А если и у меня с Алисией одинаковый гаплотип, значит, Джон может спасти Сэма.

У Кэтрин засосало под ложечкой.

— Но где вероятность, что у Джона, Дуга и Сэма одинаковый… этот…

— Гаплотип. Вероятность есть. Достаточно высокая.

— Ну хорошо, допустим, у отца с сыновьями гаплотип одинаковый. Но у тебя-то с Алисией…

— И это тоже возможно, — сказала Джо. — У десяти процентов людей гаплотип совпадает, и, если у меня с Алисией он тоже совпадает…

— …Джон будет для Сэма подходящим донором.

— Да. Это более реальный шанс, чем поиски неродственного донора.

— Значит, Джон — последняя надежда Сэма.

— Да, — сказала Джо. — Да. — Она посмотрела Кэтрин в глаза и вдруг начала оседать на пол.

Кэтрин подхватила ее и крепко прижала к себе.

— Я здесь, с тобой, — говорила она. — Я помогу тебе, Джо.

— Я знаю, надежды мало, — прошептала Джо. — Но ты же понимаешь, Кэт, да? Теперь только Джон может помочь Сэму.

Лишь спустячас Кэтрин удалось свести Джо вниз — после того как они нашли звуковой датчик, которым Джо не пользовалась уже полгода, и установили его в комнате Сэма.

Кэтрин усадила Джо на кухне и поставила на плиту суп. Потом села рядом с подругой и взяла ее за руку.

— Может, Алисия знает, где Джон? — промолвила она.

Джо вскочила на ноги и направилась к телефону:

— Сейчас позвоню ей.

— Она не станет с тобой разговаривать. Давай лучше я.

Алисия не сразу сняла трубку.

— Миссис Маршалл?

— Да.

— Это Кэтрин Таккирук. Я ищу Джона.

— Джона? Зачем он тебе?

— Хотела узнать, как у него дела, — осторожно ответила Кэтрин, понимая, что имени Джо упоминать нельзя: оно подействует на Алисию, как красная тряпка на быка.

— Если он не пишет тебе, значит, не хочет, чтоб ты знала о его делах.

Кэтрин нахмурилась:

— А вам он пишет?

— Тебя это не касается. Достаточно того, что вы на пару с Харпер вынудили его уехать.

— Вы ошибаетесь!

— Ты ему спокойно вздохнуть не давала.

Обвинение было столь нелепым, столь несправедливым, что Кэтрин не нашлась с ответом. Если кто и вынудил Джона уехать из Кембриджа, так это сама Алисия с ее бесконечными жалобами на судьбу.

Кэтрин с трудом сохраняла самообладание:

— Прошу вас, миссис Маршалл. Это очень важно. Вы знаете, где Джон?

Но Алисия уже повесила трубку.

— Ну как нам ее убедить? — простонала Джо. — Думаешь, она знает, где Джон?

— Если и знает, нам она ни за что не скажет.

В комнате наверху заплакал Сэм.

9

Пловчиха хотела научить сына тому, что самой ей нравилось больше всего. Она хотела научить его плавать.

Вьюга, не ко времени разыгравшаяся в проливе, унеслась на восток. Медведица брела по краю льдины. Медвежонок неуклюже плелся за ней, то и дело останавливаясь и глядя куда-то в сторону. Поведение детеныша приводило ее в замешательство: обычно медвежата тенью следуют за матерью, запоминая и перенимая у нее каждое движение, каждую повадку.

А ее сын будто странствовал сам по себе, держал путь к какому-то далекому, невидимому ей месту.

Ворча, медведица поднялась на вершину тороса и остановилась как вкопанная, с удивлением глядя на темные полосы, развевающиеся на ледяном гребне. Они крепились к старым костям, с которых уже давно сошла плоть. Остались только эти рваные клочья. Медведица лизнула кости и отшвырнула в сторону — не тюленьи. Она отпихнула обрывки ткани и обнюхала предметы, лежавшие возле скелета. Красные жестяные банки. Что они ей? Все равно что пустое место.

Пловчиха села на задние лапы и заревела.

Медвежонок медленно брел к ней по останкам давно почивших людей.

На следующий день рано утром Алисия выехала из Кембриджа в южном направлении. Около девяти она свернула с автострады. Обогнув с юга равнину Солсбери, она въехала в долину Блэкмур.

Рядом на сиденье лежало письмо Джона. Алисия глянула на прикрепленный к карте листочек с адресом: «Эрмитаж-Фарм, Серн-Магна».

Был уже почти полдень, когда она отыскала ферму, приютившуюся у небольшого перелеска. Никаких указателей Алисия не заметила. Людей тоже не было видно.

Она припарковалась на обочине разбитой дороги, выбралась из машины и через двор пошла к полю, откуда доносились голоса.

— Доброе утро, — обратилась она к встретившейся ей девушке.

— Здравствуйте.

— Я ищу Джона Маршалла. Он здесь?

Девушка оглянулась через плечо. Выше в холмах велись раскопки на месте древнего англосаксонского поселения.

— Вообще-то, да. Ходит где-то. Вы из университета?

— Я — мать Джона.

Девушка от удивления раскрыла рот.

— Пойдемте, — пригласила она.

Они поднялись на холм, где в неглубоких раскопах работали человек пять археологов.

— Майк! — окликнула девушка одного из них. — Тут спрашивают Джона Маршалла.

Мужчина, находившийся к ним ближе других, поднял голову. Его одежда была покрыта меловой пылью. Он выбрался из раскопа и, отерев ладони о джинсы, протянул руку гостье.

— Майк Брайант.

— Здравствуйте, — поприветствовала его Алисия. — Я вчера разговаривала с Чарлзом Эджем.

— Да, он звонил мне вечером.

Алисия нахмурилась:

— Так Джон здесь?

— Да…

— Вам известно, что его считают пропавшим без вести?

— Нет.

— Он исчез почти два года назад.

Майк Брайант пристально взглянул на Алисию:

— Прошу прощения, но мы не требуем у прибывающих к нам археологов рассказывать свои биографии.

Алисия прикусила губу:

— Я вас ни в чем не обвиняю.

— Давайте присядем, — спокойно предложил Брайант. Смахнув пыль со стульев, он дождался, пока усядется Алисия, и сел рядом. — Видите ли, Джон… Он меня беспокоит…

— А в чем дело? Он болен?

— Нет-нет, — отвечал Брайан. — Не то чтобы болен.

— Но что тогда с ним? Как понимать ваше «не то чтобы»?

Брайан смутился:

— Джон просил вас приехать?

— Вы прекрасно знаете, что не просил. Иначе мне не пришлось бы обзванивать полстраны, чтобы выяснить, кто ведет раскопки в Дорсете.

Брайан бросил на нее сочувственный взгляд.

— Миссис Маршалл, Джон меня беспокоит. Я говорю это искренне. Он живет прямо здесь, на раскопках. Поставил палатку и живет в ней. По-походному.

— А все остальные разве устроились как-то иначе?

— Да, кое-кто живет в палатках. Только вот Джон ни с кем не общается. Он… — Брайант запнулся и показал на склон, туда, где ей следовало искать Джона. — В общем, сами увидите.

Джон лежал на спине на склоне холма и смотрел в небо. Он любил подниматься сюда. Здесь было тихо.

— Джон, — окликнул его кто-то.

Он сел и увидел перед собой Алисию.

— Здравствуй, — сказала она.

С секунду он смотрел на мать, потом встал с земли.

— Ты не хочешь меня обнять? — спросила Алисия.

Помедлив в нерешительности, он раскрыл объятия. Алисия привлекла его к себе.

— О, Джон… — прошептала она.

Он отстранился. Удерживая сына на расстоянии вытянутой руки, Алисия смотрела на него.

— На кого же ты стал похож, — посетовала она.

— А что тебе не нравится?

Джон был весь грязный, будто не мылся уже много дней. Алисии захотелось немедленно забрать его домой, но она заставляла себя сдержать порыв.

— Я присяду, если не возражаешь, — сказала она и опустилась на траву.

Джон сел рядом.

— Как твои дела? — поинтересовалась Алисия.

— Нормально.

— Я должна была приехать. Твое письмо… Не могу… — Не закончив фразы, она вынула из сумочки носовой платок и промокнула глаза. — Ты так меня мучаешь.

Джон молча смотрел в сторону.

— Джон, два года… Неужели я это заслужила?

— Прости, — промямлил он.

— Я так волновалась, Джон. Прислать всего два письма, да еще без обратного адреса…

— Послушай, я уезжаю. Это решено. И если цель твоего визита — отговорить меня, значит, ты зря приехала.

— Да кто я такая, чтобы тебя отговаривать? Разве это в моих силах? Просто я очень тебя люблю.

Джон закрыл лицо руками.

— Не надо, прошу тебя, — пробормотал он. — Если ты любишь меня, значит, должна радоваться, что я занимаюсь тем, чем хочу. Ричард Сайбли снова пригласил меня поработать с ним, и я еду в Канаду.

— А где ты возьмешь деньги?

— На билет у меня есть. Я скопил.

— И все же я хочу, чтобы ты побыл немного дома.

— Нет, мама.

— Не знаю, почему ты уехал…

— Я не мог иначе, — сказал Джон. — Все время думаю о том, как погиб отец.

— Не понимаю.

Он поднялся на ноги.

— Нет, конечно, ничего ты не понимаешь. Я пытался объяснить тебе, но ты отказывалась слушать. Он погиб из-за меня.

Алисия удивленно смотрела на сына:

— Из-за тебя?

— Да. Это из-за меня он оказался на дороге.

— Тебя вообще бы там не было, если бы не та женщина… Джо Харпер. Об этом ты не подумал?

— Ты знаешь, где она?

— Понятия не имею, — солгала Алисия.

— Она все еще в Кембридже? Как у нее дела?

— У кого?

— У Кэтрин.

Алисия наконец поняла, о ком он спрашивает.

— Джон, — сказала она, — это все в прошлом. Абсолютно все. Поедем домой.

— Сколько еще, черт побери…

— А ты когда-нибудь задумывался, каково мне? — перебила его Алисия.

Джон зашагал прочь.

— Мне пора за работу, — бросил он на ходу.

Алисия побежала за ним.

— Джон! — Она схватила его за руку.

Его лицо начало медленно багроветь.

— Неужели ты не понимаешь? — вскричал он. — Это я убил его! Джо была права. Он погиб по моей вине.

— Нет, — прошептала Алисия. — Ты ошибаешься.

— Я не ошибаюсь.

Алисия была потрясена. Впервые она увидела, как глубоко страдает сын. Его страдания напугали ее. Так страшно ей еще никогда не было.

— Ты болен, — сказала она. — Тебе нужно быть с людьми, которые любят тебя. Которые могут тебе помочь. Если хочешь, повидайся с Кэтрин и…

— Думаешь, я посмею посмотреть ей в лицо?

— О, Джон… Дорогой…

— Я не могу вернуться! — заорал он. — Не могу встречаться с людьми, и с Кэтрин в том числе. Не хочу видеть осуждение на их лицах.

— Тебя никто не осуждает. Никто не считает тебя убийцей.

— Все считают. А если даже каким-то чудом кто-нибудь так не думает, я сам это знаю. — У него на глазах выступили слезы.

— Джон, — стала увещевать сына Алисия, — прошу тебя… Мы покажем тебя психологам. Они помогут… я уверена. — Она уже чуть не плакала. — Он — твой отец. Вполне естественно, что ты переживаешь. Иначе ты не был бы человеком…

Джон неожиданно рассмеялся, его губы скривились в угрюмой, безрадостной усмешке.

— Человеком? А я не человек. Был им когда-то, а теперь нет. Теперь я труп, живой труп.

У Алисии защемило в груди.

— Джон, дорогой, — взмолилась она, — пожалуйста, поедем домой со мной. Прошу тебя.

Но, заглянув ему в глаза, Алисия поняла, что сына она тоже потеряла.

— У меня дела. — Он быстро зашагал вниз по склону холма. — Возвращайся домой, мама. Уезжай.

Джо снился один и тот же сон.

Она сидит в вагончике «американских горок». Вагончик круто ползет вверх, и перед ней вырастают верхушки деревьев. Взобравшись на самую вершину, он резко устремляется вниз. У Джо перехватывает дыхание, из горла вырывается крик. Падая, она видит перед собой лишь мелькание пестрых пятен. Ее выбрасывает из кабины. Она все быстрее и быстрее летит вниз и знает при этом, что падению не будет конца.

Наяву происходило почти то же самое.

Она больше не была хозяйкой своей жизни. Ей очень хотелось сойти со взбесившейся карусели, но сделать это не было никакой возможности.

Сэм только что прошел курс антилимфоцитарного глобулина, циклоспорина и метилпреднизолона — препаратов, убивающих лимфоциты и Т-клетки, которые поражают костный мозг.

— Методы лечения апластической анемии постоянно совершенствуются, — сказал ей в первый день курса Эллиотт. — Антилимфоцитарный глобулин эффективен в большинстве случаев, однако механизм его действия нам неизвестен.

Они стояли у кроватки Сэма. С тех пор как его поместили в карантинный блок — маленькую одноместную палату, с его лица не сходило несчастное выражение и на мать он смотрел с укором.

— Скоро поправишься, — убеждала его Джо и проклинала себя за то, что вынуждена лгать.

Но как ей было объяснить сыну, почему его жизнь так резко изменилась. Ему требовалась изоляция от всех возможных источников инфекции. Он не мог ходить в ясли. Они перестали ездить в общественном транспорте. Перестали бывать среди людей, ходить в гости.

Питание его тоже изменилось. Свежих фруктов и овощей Сэму не давали. Все, что он ел, следовало подвергать термической обработке, чтобы исключить попадание в организм даже самых безобидных бактерий. Сырое молоко тоже изъяли из рациона. Разрешались лишь крупяные смеси из запечатанных порционных упаковок.

Курс антилимфоцитарного глобулина длился неделю. Особенно тяжелое впечатление на Джо производил постоянный катетер, введенный Сэму в вену под ключицей, чтобы избежать бесконечных инъекций.

Курс начался с введения пробной дозы препарата, который вливали Сэму в течение часа. Спустя два часа ему стали вводить основную дозу. И так по восемнадцать часов ежедневно на протяжении пяти дней. После каждых восемнадцати часов — переливание крови и тромбоцитарной массы, а потом — введение антибиотиков.

Где-то на третью ночь она перестала плакать. Все равно это были не ее слезы — их лила другая бесхарактерная женщина, у которой глаза всегда на мокром месте. Боже, как же она ненавидела ту женщину, ту мать, что рыдала при виде катетера.

Сэм тем временем стал тихим и молчаливым. Он безропотно соглашался на все процедуры и смотрел на мать с надеждой, что она может защитить его. Вот это было по-настоящему ужасно.

В конце недельного курса доктор Эллиотт сказал Джо, что ей нужно поехать в Лондон сдать стволовые клетки.

— Нам следует подстраховаться, — объяснил он ей.

Они сидели в его кабинете, с лица Джо не сходило безучастное выражение, что совсем не нравилось Эллиотту.

— Это произойдет следующим образом, — говорил он. — Вам введут препарат, стимулирующий образование стволовых клеток. Мы извлечем их и заморозим. Если возникнет необходимость, они уже будут у нас под рукой.

— Как? — спросила Джо. — Как вы это сделаете?

— С помощью специального прибора, — отвечал Эллиотт. — Суть процедуры — она называется аферез — состоит в том, что вашу кровь разделят на составные компоненты. Вы будете сидеть в кресле с трубкой в каждой руке. Процедура длится часа четыре.

— Понятно, — проговорила Джо.

— За пять дней до этого вам начнут делать инъекции специального препарата, так называемого гранулоцитарного колониестимулирующего фактора.

— И как я буду себя чувствовать?

— Все реагируют по-разному. Мы заставим ваш организм вести себя так, будто он борется с вирусом. Возможно, у вас появятся симптомы гриппа. Боль в мышцах. Утомляемость. Ломота в костях. Это хороший признак.

Она с улыбкой взглянула на врача. Эллиотт с облегчением откинулся в кресле.

— Ну, наконец-то проснулись, — сказал он.

— Что? — Она вскинула брови.

— Улыбаетесь, — пояснил он. — Впервые вижу на вашем лице улыбку.

— Прежде я много улыбалась.

Джо поднялась. Эллиотт проводил ее до двери.

— Чаще улыбайтесь, — напутствовал он. — Вам это еще пригодится.

Джо и Джина сидели в больнице Юниверсити-колледжа. Рядом стоял один из фотографов «Курьера».

Джина ни секунды не колебалась, когда два дня назад Джо обратилась к ней с просьбой напечатать пару заметок о планируемых процедурах. Джо спросила, нельзя ли поместить в газете фотографию? Не могла бы газета упомянуть Дуга? Не могли бы они написать, что Сэму срочно требуется донор?

— Разумеется, — загорелась Джина. — Это же новость, не так ли? А я публикую новости.

— Может быть, читатели вспомнят про операцию по спасению Дуга.

Джина уже представила себе газетную полосу. Кричащий заголовок: «УМОЛЯЮ, СПАСИТЕ РЕБЕНКА». Фотография Джо, подсоединенной к аппарату для афереза.

— В Лондоне остановишься у нас, — наказала ей Джина.

— Только на одну ночь. С Сэмом останется Кэтрин. Я должна буду сразу же вернуться.

Джо прибыла в Лондон накануне вечером. Разговаривая с ней по телефону, Джина даже представить не могла, какой она увидит подругу. Джо никогда не отличалась упитанностью, но сейчас она поражала худобой. И была очень бледна.

Новый номер «Курьера» поступил в киоски менее трех часов назад. Джо сидела в редакции вместе с Джиной, когда раздался телефонный звонок. Джина сняла трубку:

— Редакция… Да, это я… Да. Минуточку. — Джина прикрыла трубку ладонью. — Ты знаешь Энтони Харгривза? — спросила она у Джо. — С эсминца «Фокс»?

— Это врач, лечивший Дуга, — вспомнила Джо.

Джина улыбнулась и молча передала ей трубку.

— Джо Харпер.

— Мисс Харпер, вас беспокоит Энтони Харгривз.

— Здравствуйте. Как ваши дела?

— Прежде я хотел бы узнать, как дела у вас. Я прочел о вас в газете.

— Да я-то ничего…

— Мне очень жаль, что ваш сын болен.

— Спасибо за сочувствие.

— Я звоню вот зачем… — Харгривз помедлил. — В газете сказано, что Сэму срочно нужен донор костного мозга.

— Да.

— Так… А вы обращались в Банк костного мозга Джеймса Норберри? Это в Лондоне. У них есть реестр потенциальных доноров.

— Нет, не обращалась. А вы думаете, стоит?

— Дуг с Джоном тоже у них зарегистрированы, — сообщил Харгривз.

Джо опустилась на ближайший стул:

— Да что вы говорите?

— А вы разве не знали? Как раз когда они были на борту, весь экипаж проходил обследование. Сотрудники Банка пришли на корабль, когда мы стояли в Портсмуте. Они набирали доноров. У одного из наших моряков…

— Та девочка, чья фотография висела у вас…

— Совершенно верно, — подтвердил Харгривз. — Крисси Уэйнрайт. Племянница мичмана. Она страдала лейкемией.

— Я помню, — сказала Джо.

Она не посмела спросить, жива ли еще та девочка.

— Так вот, оба они, и Дуг, и его сын, тоже сдали кровь на анализ, — продолжал Харгривз.

— Дуг мне об этом не рассказывал.

— Ему наверняка выдали донорское удостоверение. Если не найдете, все данные имеются в Банке.

— Я свяжусь с ними, — сказала Джо.

— Не думаю, что Банк откроет вам имена доноров. Просто я хотел сообщить вам, что Джон у них в списке.

— Никто не знает, где он. Об этом тоже есть в газете…

— Да, знаю, — сказал Харгривз. — Но не исключено, что Джон оставил в Банке костного мозга свои координаты. Возможно, им известно, где его искать. Вдруг они уже даже связались с ним?

Джо поблагодарила Харгривза, попрощалась с ним и, положив трубку, посмотрела на Джину.

— Хорошие новости? — поинтересовалась Джина. — Что он сказал?

— У тебя есть телефонный справочник?

— Разумеется. — Джина полезла в ящик стола и извлекла оттуда справочник. — Кто тебе нужен?

— Банк костного мозга Джеймса Норберри.

Джина быстро нашла нужную страницу.

— Вот он, — сказала она. — Улица Таррангор.

— Все, я туда еду.

— Стой. Подожди. Тебе же в три нужно быть в Юниверсити-колледже, — напомнила она.

— Ну и что? У меня еще уйма времени.

— Зачем тебе туда ехать? Эти люди не станут разговаривать с посторонними.

— Я — не посторонняя, — возразила Джо. — Я — мать больного ребенка и хочу найти Джона. Харгривз говорит, возможно, они знают, где он находится.

— Если и знают, тебе ничего не скажут.

— Скажут, — настаивала Джо. — Обязаны сказать. Допустим, они свяжутся с Джоном и тот откажется помочь, что тогда? А я поеду и повидаюсь с ним, где бы он ни был. Уговорю его. Но сначала извинюсь за то, что назвала его убийцей.

— Ты же так не думала, — сказала Джина.

— В том-то и дело, что думала. Была уверена, что это так.

Джина ласково взяла ее за руку:

— Почему ты не хочешь подождать? Доктор Эллиотт скоро сам сообщит, нашли донора или нет.

Джо высвободила руку.

— Я не могу ждать, Джина, — сказала она и направилась к выходу. — Я должна действовать.

Банк костного мозга Джеймса Норберри располагался в неприметном здании, и Джо поначалу прошла мимо. Вернувшись назад по улице, она наконец увидела нужную дверь, втиснутую между видеопрокатом и прачечной. Джо позвонила в домофон.

— Банк Джеймса Норберри, — ответили ей.

— Моя фамилия — Харпер, — представилась Джо. — Мне нужно поговорить с кем-нибудь по поводу донора.

Прошла минута, прежде чем щелкнул замок. Джо поднялась по лестнице к стеклянным дверям.

— К кому здесь обратиться? — спросила Джо у секретарши.

Девушка улыбнулась:

— Я читала про вас в газете. Я уже оповестила миссис Лорд. Вон она идет.

Джо обернулась: к ней направлялась невысокая, хрупкая, темноволосая женщина. Она протянула Джо руку:

— Здравствуйте. Я — Кристина Лорд.

— Джо Харпер. Я хочу поговорить с вами по поводу донора из вашего реестра.

— Хорошо.

Кристина провела Джо в приемную.

— Его зовут Джон Маршалл, — начала Джо. — Он и его отец Дуглас Маршалл были зарегистрированы у вас три года назад.

— Понятно.

Джо пристально посмотрела на Кристину Лорд:

— Это так? Они есть в вашем реестре?

— Этого я вам сказать не могу.

— Но Дуг Маршалл погиб, его сбила машина!

— Я знаю, — сказала Кристина Лорд. — Из газеты.

— Дело в том, что после смерти Дуга его сын Джон куда-то уехал. Он оставил вам свой новый адрес?

— Мы работаем напрямую с врачами-трансплантологами, — сказала Кристина Лорд. — Личности доноров, в целях их безопасности, держатся в тайне.

— Но мой случай — особенный.

— У нас каждый случай особенный — чрезвычайный, критический.

Джо готова была закричать, что Сэм не такой, как все, но вовремя сообразила, что ее слова прозвучат нелепо. В глазах работников этого учреждения Сэм именно такой, как все. Все, кто сюда обращаются, смотрят в лицо смерти.

— У нас есть специальные сотрудники, которые занимаются поиском конкретного донора, когда таковой выявлен, — добавила Кристина.

— И кто-нибудь из этих ваших сотрудников уже ищет Джона Маршалла? — спросила Джо. — Его нашли?

— Прошу прощения, но…

— О, только не говорите, что вы не можете мне этого сказать! — вскричала Джо. — Мой сын, единородный брат Джона, умирает. Вы можете мне сказать!

Кристина Лорд покачала головой:

— Не могу, мисс Харпер. Не имею права.

Джо спрятала лицо в ладони.

— Информация о донорах не подлежит разглашению, — продолжала Кристина Лорд. — Эти люди должны быть уверены, что никто не станет ломиться к ним в дверь, требуя, чтобы они пожертвовали свой костный мозг. Люди пойдут к нам только в том случае, если мы сможем гарантировать, что никто не будет оказывать на них давление — ни родственники больных, ни врачи, ни мы сами.

— Вы не понимаете, — запротестовала Джо. — Я не собираюсь на него давить. Просто мне нужно сказать ему кое-что… ради его же блага. — Она покраснела. — Я должна перед ним извиниться.

— Не важно, по какой причине вы хотите связаться с ним. Мы не вправе этого допустить, — отвечала Кристина как можно мягче. — Вы только подумайте, в какой ситуации может оказаться донор. Представьте: кто-то является к нему, предлагает деньги. Или того хуже, угрожает ему или его семье.

— Я не собираюсь угрожать Джону Маршаллу.

— Я знаю. Но решение принимает исключительно сам донор. Это его личное дело. — Кристина взяла со стоявшего рядом столика листок бумаги и вручила его Джо. — Я вам вот что предложу. Если Джон Маршалл когда-либо свяжется с нами, я могу передать ему ваше письмо.

— Вы это точно сделаете?

— Я ничего не обещаю, — сказала Кристина, — но письмо будет лежать здесь, и, если Джон Маршалл объявится, я скажу ему, что для него есть сообщение от вас. Но отдам я ему письмо только в том случае, если он лично попросит меня об этом.

— Спасибо, — проговорила Джо.

Она полчаса сочиняла письмо Джону. Это было нелегко.

Джон, прости меня, пожалуйста, за те ужасные слова. Я очень сожалею, что сказала тебе это. Теперь нам очень нужна твоя помощь. Если можешь, вернись домой. Если для этого тебе необходима помощь, пожалуйста, сообщи.

Она приписала внизу свой телефон и адрес электронной почты, запечатала конверт и вернулась в приемную, где ее ждала Кристина Лорд.

— Вот, передайте, если когда-нибудь свяжетесь с ним.

— Сделаем все от нас зависящее. — Кристина убрала письмо в карман.

Джо не уходила, в нерешительности кусая губы.

— Полагаю, даже если у вас есть на примете какой-то другой донор, не Джон, вы все равно мне не скажете?

Кристина положила руку ей на плечо.

— Как только будет выявлен подходящий донор, мы поставим в известность вашего лечащего врача, — ответила она. — И мы настоятельно порекомендуем ему не говорить вам об этом до тех пор, пока не будет принято решение о сотрудничестве с этим донором. В любом случае он не будет знать фамилии — только идентификационный номер донора. Но я уверяю вас, как только будет найден подходящий вариант, мы немедленно сообщим врачу.

— Хорошо, — тихо сказала Джо. — Спасибо. Тогда… до свидания.

— До свидания, мисс Харпер. Желаю удачи.

Когда на лестнице стихли шаги Джо и захлопнулась входная дверь, Кристина Лорд вернулась к себе в кабинет и села за компьютер. Как раз этим утром в Банк костного мозга Джеймса Норберри поступила срочная заявка на донора для двухлетнего мальчика. Этот мальчик жил в Кембридже, ему провели курс антилимфоцитарного глобулина, который результатов не дал.

Кристина пробежала глазами информацию о больном.

Сэмюэл Дуглас Маршалл.

Дата рождения: 11 июня 1998.

Диагноз: Прогрессирующая апластическая анемия.

С привычной сноровкой она занесла эти сведения в базу данных, составила карту крови Сэма и, когда запрос был готов, включила режим поиска.

В базе данных Банка были зарегистрированы свыше двух миллионов доноров, и каждый из них проверялся на совместимость антигенов крови. Теоретически возможны более шестисот миллионов комбинаций антигенов. Компьютер гудел, обрабатывая каждую из миллионов комбинаций, — сравнивал параметры, исключал несоответствия, сокращая до минимума число возможных доноров.

Казалось, только чудом можно выявить нужный трансплантат. И все же шансы были. И когда поисковая система находила совместимый трансплантат, это означало, что еще у одного умирающего появлялась надежда выздороветь.

Шестьсот миллионов комбинаций. Два миллиона доноров, разбросанных по всему миру, и один маленький мальчик в карантинном блоке кембриджской больницы.

Требовалось, чтобы Сэмюэл Дуглас Маршалл, его отец и единородный брат имели одинаковый гаплотип, а гаплотип Джо Харпер соответствовал гаплотипу матери Джона Маршалла.

Кристина прикинула, что шансы на успех составляют один из двадцати миллионов.

10

Двадцать первое апреля 1848 года. Фрэнсис Крозье стоит один на ледяном поле.

Корабли в сотне метров от него. Он с волнением смотрит на них. Говорят, что моряки повенчаны с морем и своими кораблями. В его случае это истинная правда. Он всей душой привязан к своему судну, чей корпус по-прежнему цел, несмотря на свирепые штормы минувшей зимы.

Крозье отдал «Террору» девять лет жизни. На нем он побывал во льдах Арктики и Антарктики, избороздил десятки тысяч морских миль. Это был его корабль — его товарищ, его гордость. Все еще красавец, как ни старались ураганные ветры покорежить его. Он вмерз в лед, чуть наклонившись на один бок. Могло показаться, что его корабль просто кренится на ветру, огибая береговую линию на пути из гавани в открытое море. А ведь когда-то он мчался по волнам. Но и этой зимой он не стоял на месте. По расчетам Крозье, «Эребус» и «Террор» вместе с дрейфующими льдами сместились километров на пятнадцать к югу. Продвижение есть, но явно недостаточное. Вот бы пройти на юг еще полторы сотни километров.

Интересно, сколько продержатся корабли?

Не исключено, что завтра их разобьет шторм или раздавят льды. А может, если лед не тронется, они так и будут дрейфовать годами. По пятнадцать километров в год. Тогда, глядишь, лет через десять их и вынесет в пролив, из которого открыт путь на запад. Крозье попытался представить, что ожидает «Террор» — корабль-призрак, бороздящий не отмеченный на карте океан. Найдет ли он Северо-Западный проход в одиночку, без капитана и команды?

Крозье взглянул на свои руки. Денек выдался погожий, всего десять градусов мороза, и он рискнул снять перчатки. Крозье поднес ладони ближе к лицу. Вокруг ногтя большого пальца выступила синева. Поражены были и костяшки пальцев. Покрывавшие их странные ранки образовались не в результате лихорадки или ушибов — ткань постепенно разлагалась изнутри.

Впервые Крозье позволил себе взглянуть правде в глаза. Он отмахивался от нее даже на протяжении последних недель, с тех пор как приказал переправить всю провизию на берег из опасения, что ураганные ветры разобьют суда. Даже последние несколько часов, когда уже отдал распоряжение готовиться в путь. Правда заключалась в том, что все они умирали.

Крозье поднял голову и увидел своего заместителя. Фицджеймс считался одним из самых красивых офицеров на флоте. Некогда высокий, статный, темноволосый, он теперь словно усох, ужался — плечи опущены, ноги при ходьбе заплетаются.

Фицджеймс уже несколько недель мучился воспалением легких. Врачи утверждали, что вылечили его, но Крозье за несколько метров слышал его тяжелое дыхание, перемежаемое зловещими хрипами.

— Что мы имеем? — спросил он Фицджеймса, когда тот подошел ближе. Утром Крозье попросил его подсчитать оставшиеся запасы.

— Немного, — ответил Фицджеймс. Он кашлянул и нахмурился. — Угля, если запускать паровозы, хватит на десять дней.

— А если на нем только готовить пищу?

— Возможно, дотянем до конца лета.

Сегодня впервые за четыре недели выдался тихий день. Весь последний месяц свирепые штормы сменяли один другой. Капканов на лис никто не ставил. Лишь однажды горстке матросов удалось прорубить лунки во льду и наловить рыбы. Таким образом, в ту самую пору, когда надо было тратить как можно меньше топлива и консервов, они использовали вдвое больше запасов, чем рассчитывали.

Провизии и топлива у экспедиции было только на три года. Третий год истекал 19 мая.

В январе экипажи поразила эпидемия цинги, унесшая жизни двадцати трех моряков. В Крозье с новой силой всколыхнулись прежние подозрения. Что-то еще более коварное, чем смертоносные возбудители ботулизма, губило людей. Люди умирали слишком тяжело и скоропостижно — в прежних экспедициях он с подобным не сталкивался. И туберкулез тоже развивался быстрее. Лица матросов, даже тех, кто на здоровье не жаловался, покрывала мертвенная бледность.

Крозье понимал, что тянуть нельзя. И дальше оставаться на кораблях невозможно. Единственная надежда на спасение — уйти южнее, туда, где много рыбы и зверья. Надо успеть покинуть корабли, пока они не стали им могилой.

— Это еще не все, — сказал Фицджеймс.

— Не все? — повторил Крозье.

— Мы проверили ящики с консервами Голднера. В каждом есть вздувшиеся банки.

— И сколько осталось неиспорченных?

— Восемьдесят две банки с тушенкой и сто — с супом.

Крозье оглянулся на корабли. Даже если вдвое урезать рацион, провизии хватит от силы на семь недель. Через семь недель наступит июнь. В минувшем году в июне лед еще и не думал трогаться.

Фицджеймс молча смотрел на капитана. Как и Крозье, он понимал: пора как можно скорее выступать. Но ничто не дрогнуло в его чертах. Сам он передвигался с трудом и сейчас еле прошел какие-то сто метров от кораблей до Крозье. На лице его багровели язвы, особенно много их было вокруг рта. Фицджеймс не смог бы пройти и километра.

Крозье тронул его за плечо.

— У нас не осталось выбора, — сказал Фицджеймс.

Они вместе направились к кораблям.

На палубе «Эребуса» собрались сто четыре человека. За три года умерли двадцать пять членов экспедиции, в том числе и сам Франклин. Крозье нашел глазами Огастуса Питермана. За годы плавания мальчик сильно вытянулся и похудел — кожа да кости. Мать не узнает его, подумал Крозье.

Он обвел взглядом остальных моряков. Чувствовалось, что они не ожидают услышать от него ничего хорошего.

— Отправляясь в экспедицию, — начал Крозье, — мы все надеялись на успех. Не мне объяснять вам, что мы застряли во льдах. Вы знаете и пережили столько, сколько до вас не довелось узнать или пережить ни одному моряку.

Матросы слушали его в молчании. Никто не шевелился. Очевидно, догадываются, что он им сейчас скажет, подумал Крозье.

— Я не мог бы потребовать от вас большего, чем вы и без того делаете, — продолжал он. — Вы проявляете беспримерное мужество. Низко склоняю пред вами голову. Вся страна чтит вас.

Тишина. Не слышно даже потрескивания сдвигающихся льдов.

— Отправляясь из Гринхита, мы взяли с собой запасов на три года, — говорил Крозье. — И благодаря бережному использованию провизии у нас осталось еще на три месяца. — Кто-то в толпе охнул. — С тремя гружеными шлюпками мы отправимся к Бэкс-Фиш-Ривер.

По рядам матросов прокатился ропот — до Бэкс-Фиш-Ривер было больше трехсот километров. С тяжелыми шлюпками они смогут проходить не более трех километров в день. Даже если люди не обессилят окончательно, до реки они доберутся не раньше чем за пять месяцев.

— Я знаю, нам предстоит нелегкий путь, — продолжал Крозье. — Но, когда мы достигнем Бэкс-Фиш-Ривер, лето еще не кончится и река будет свободна ото льда. Я убежден, на ней мы скоро встретим поисковую экспедицию Компании Гудзонова залива, которую обязательно пошлют за нами, если весной от нас не будет вестей.

Ропот не стихал. Мало кто из матросов рассчитывал на помощь Компании Гудзонова залива.

— Не стану вас обманывать, — продолжал Крозье, — мы в отчаянном положении. Наша единственная надежда — юг. Поход на юг — верная смерть для некоторых из нас, но, оставшись здесь, мы погибнем все до одного. Если это лето будет таким же, как в прошлом году, еды нам здесь не добыть, а таяния льдов ждать бесполезно.

Ропот стих.

— Мы возьмем с собой три поставленные на дубовые полозья шлюпки, каждая весом четыреста килограммов. В шлюпки положим парусину и брезент, а также продукты, одежду, порох, ружья и топливо. — Внезапно от волнения у Крозье сдавило горло, и он замолчал.

Пока он медлил, моряки унеслись мыслями далеко от Арктики. Они думали о своих женах, родителях, детях. Думали о Пасхе, представляли Англию в весеннем цвету.

— Мы оставляем на милость Господа лучшие в мире корабли, — тихо произнес Крозье. — И отдаемся на волю Провидения.

В половине девятого утра Кэтрин стояла в вестибюле Академии географических исследований. Увидев входящую в здание Алисию, она шагнула ей навстречу.

— Миссис Маршалл…

Алисия остановилась.

— А, это ты, — сказала она. — Я тороплюсь на заседание попечительского совета. — Она зашагала прочь.

— Он все еще в Англии? — спросила Кэтрин, догнав ее.

— Как ты сюда попала? До половины десятого вход для публики закрыт.

Кэтрин порылась в сумочке и вынула бумажник. В нем лежала фотография Сэма. Она извлекла снимок из пластикового футляра и выставила его перед собой.

Алисия застыла на месте.

— Кто тебя прислал?

— Я сама пришла, — ответила Кэтрин. — Вы знаете этого мальчика?

— Сын Харпер. Ну и что?

— Его зовут Сэмюэл Дуглас Маршалл. Ему два года. Он тяжело болен. У него апластическая анемия.

Алисия вздрогнула.

— О нем писали в газетах, — продолжала Кэтрин. — Вы видели его мать? О ней была статья в «Курьере»…

— С чего ты взяла, — прошипела Алисия, изменившись в лице, — что я захочу встречаться с матерью этого ребенка?

— Он тяжело болен, — повторила Кэтрин.

— У меня тоже есть сын, — сказала Алисия. — И был муж. Если ты забыла. А мать этого ребенка отняла у меня мужа.

Кэтрин побледнела и прижала фотографию Сэма к груди.

— Но это еще не все, — продолжала Алисия. — Мало того, что она лишила меня мужа, она обвинила моего сына в убийстве собственного отца. — Она посмотрела Кэтрин в глаза и добавила: — А у тебя отняла Джона. Но, очевидно, тебе это все равно.

Кэтрин выдержала ее взгляд.

— Джон уехал не из-за того, что сказала Джо. Он ведь какое-то время жил здесь после похорон, но в конце концов не совладал с собой. И виной тому не вы, не я и не Джо. Причина в его отношениях с отцом. Как бы сильно мы ни любили его, он не вернется, пока не разберется в себе, миссис Маршалл.

На секунду Кэтрин показалось, что ее слова достигли цели, что она заметила в лице Алисии искру понимания.

— Неужели вы не простите ее? — спросила Кэтрин. — Она не виновата в том, что у Джона на сердце лежит камень. И она очень сожалеет о своих словах.

Алисия вскинула брови.

— В самом деле? — съязвила она. — Что ж, тогда все в полном порядке.

— Я плохо знала вашего мужа, — не сдавалась Кэтрин, — но о вашем сыне мне известно достаточно, миссис Маршалл. Я знаю, что он очень любил своего отца. И очень хотел быть с ним. Хотел этого больше всего на свете.

— Ты ничего не знаешь, — отчеканила Алисия.

Лицо Кэтрин вспыхнуло.

— Вы читали статью в газете?

— Нет.

— Я вам не верю, — сказала Кэтрин и пристально посмотрела на Алисию. — Вы наверняка прочли, но ничего не поняли. Сэм очень болен. — Она опять протянула Алисии фотографию.

Губы Алисии чуть задрожали.

— Милый мальчик, правда? — продолжала Кэтрин. — У него глаза отца. Только их сейчас трудно рассмотреть, потому что они вспухли от лекарств. И он много плачет, хотя мы стараемся не допускать этого. Потому что ребенок, страдающий апластической анемией, не должен плакать. Нельзя, чтобы у него поднималось давление. — Кэтрин схватила Алисию за руку. — Вы что — не понимаете? Он умирает. И его мать… знаете, что она делает? Она сидит с сыном, пытаясь напоить его молоком. Сидит с пяти часов утра. А его тошнит, рвет. К нему приходил врач, сделал укол, и теперь… — Кэтрин перевела дух. — Эта… Харпер пытается спасти своего сына, но не знает, как это сделать.

На мгновение наступила тишина.

— Думаешь, я не понимаю? — тихо сказала Алисия.

— Простите. Но Сэм — единственный брат Джона, других у него нет и не будет.

— Я не знаю, где Джон, — сказала Алисия.

— Не лгите мне!

— Я не знаю, где Джон, — повторила Алисия.

Кэтрин отвернулась, глядя в глубь вестибюля, где стояли шкафы с предметами, сохранившимися от экспедиции Франклина. Эти экспонаты привезли с острова Кинг-Вильям Мак-Клинток и Кейн. Сколько народу искало корабли Франклина — так же, как они сейчас ищут Джона! А нашли только несколько покореженных вещиц. Кэтрин задержала взгляд на пожелтевших фотографиях и снова повернулась к Алисии.

— Джон отправился в Йоа-Хейвен? — спросила она. — Его надо искать там?

Алисия не ответила.

— Йоа-Хейвен, — повторила Кэтрин. — Это маленький городок на острове Кинг-Вильям, в Арктике.

Алисия уткнулась взглядом в пол.

— Неужели вы не понимаете? — прошептала Кэтрин. — Мы все напуганы. Каждый из нас потерял кого-то. Помогите нам избежать новых потерь, прошу вас.

Алисия повернулась к ней спиной и пошла вверх по лестнице на свое заседание.

По лицу Кэтрин потекли слезы. Она дождалась, когда Алисия скроется из виду, затем убрала снимок в сумочку и подошла к стеклянным шкафам. Остановившись у фотографий, на которых были запечатлены Франклин и Крозье, она положила ладонь на холодное стекло и прошептала:

— Где же вы? Куда вы все подевались?

Воскресное утро, еще нет и восьми. Билл Эллиотт не помнил, чтобы в Кембридже в августе было так жарко.

Джо попросила его прийти пораньше, но, подойдя к ее дому, он увидел задернутые шторы. Стучать ему не хотелось. Он понимал, как дороги Джо лишние минуты сна, особенно если ночь опять выдалась тяжелой. Эллиотт решил часок погулять.

Джо сильно постарела за время их знакомства, вокруг глаз пролегли морщины. И ходила она теперь с короткой стрижкой, которая ей была совсем не к лицу. Нет, новая прическа ее не уродовала. Просто еще больше обнажала ее горе — незащищенный взгляд, заострившиеся скулы.

— Не морите себя голодом, — сказал он ей.

— Я ем, — ответила она. Он ей не поверил.

В прошлом месяце Джо принесла в больницу фотоальбом, чтобы развлечь Сэма, и, когда Билл вошел в палату, она показала фотографии и ему.

— Это отец Сэма и Джона. — Джо застенчиво улыбнулась. — Наш непутевый обладатель уникального гаплотипа.

Она с гордостью вручила ему снимки. Дуглас Маршалл где-то на берегу моря. Дуглас Маршалл на фоне льдов.

— У него была навязчивая идея, — объяснила Джо. — Она и сыну его передалась. Он мечтал найти Джона Франклина.

Имя Франклина благодаря статье Джо в «Курьере» в последнее время часто упоминалось в прессе, и Эллиотту казалось, что он уже знает все подробности той трагедии. Джо с Кэтрин были уверены, что Джон отправился в Арктику, на остров Кинг-Вильям, поэтому статья о болезни Сэма появилась и в канадских газетах. К поискам Джона были привлечены все организации, имеющие какое-либо сообщение с теми краями. Фотография Джона висела в канадских аэропортах.

В тот день Джо пребывала в приподнятом настроении.

— Он вернется, — говорила она. — Он хороший парень. Обязательно приедет.

Но Джон Маршалл не объявлялся. Прошел месяц, а от него по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Билл Эллиотт видел, что Джо с тех пор опять сникла. Ему очень хотелось сообщить ей то, что было известно ему. Однако профессиональная этика не позволяла Эллиотту сказать ей, что подходящий донор выявлен и этот донор — Джон.

Об этом знали только сотрудники Банка Джеймса Норберри и лечащий врач, то есть он сам. Необходимость хранить тайну тяготила его.

К дому Джо Эллиотт вернулся без десяти девять. Съемочная группа уже прибыла. Глянув в распахнутую дверь, он увидел в глубине холла Джо с Сэмом на руках. Его головка лежала у нее на плече. Заслышав шаги Эллиотта, Джо обернулась.

— Здравствуйте, Билл, — с улыбкой поприветствовала она врача. — Вы едва не пропустили великое событие. Мы решили снимать в саду.

На лужайке под кустом сирени стояли стулья.

— Все устроено очень профессионально, — заметил Билл Эллиотт.

— Да, — согласилась Джо. — Только бы мне самой ничего не испортить.

— У нас все готово, — сказал режиссер, когда Джо с Сэмом на руках вышла в садик.

Джо опустилась на стул перед камерой, поправила юбку и удобнее усадила на коленях Сэма.

— Готовы? — спросил режиссер.

— Да, — подтвердила Джо.

— Мотор!

Джо выпрямилась, глядя в камеру.

— Это мой сын, — с улыбкой начала она. — Его зовут Сэм. Три месяца назад мы обнаружили, что он болен.

Эллиотт закрыл глаза. Но все равно перед ним стоял образ этой женщины и ее ребенка.

— Как и любой двухлетний ребенок, — продолжала Джо, — Сэм любит попадать во всякие переделки. А я, как и любая мать, стараюсь вызволить его из беды.

Камера показала крупным планом Сэма, и в саду наступила пугающая тишина. Еще совсем недавно он был симпатичным озорным мальчиком с соломенными волосами и поразительно голубыми глазами. Но вближайшие выходные на телеэкранах в каждом доме появится совсем другое лицо — не озорное и не симпатичное. Сэм облысел, кожа у него пожелтела.

На глазах Билла Эллиотта выступили слезы. Он быстро вытер их, надеясь, что этого никто не заметил.

— Но на этот раз я не могу отвести от него беду, — говорила Джо. — У него апластическая анемия. Ему необходима пересадка костного мозга.

Она замолчала, пытаясь справиться с волнением, потом вновь вскинула голову и добавила:

— Положение очень тяжелое. Сэму нужен донор. Донор костного мозга.

Джо посмотрела на режиссера. Тот знаком давал ей понять, что на этом месте они покажут фотографию.

— Это Джон Маршалл. Единородный брат Сэма. Возможно, он является подходящим донором для Сэма. — Она нерешительно улыбнулась. — Но дело в том, что мы не знаем, где сейчас Джон, и потому обращаемся за помощью к вам. Джон — студент археологического факультета. Раньше он жил и учился в Кембридже.

Режиссер подал знак рукой, и камера вновь сфокусировалась на Джо.

— Если кто-то из вас видел Джона Маршалла, сообщите, пожалуйста, нам. Мы с Сэмом очень на вас надеемся. Джон может быть и в Англии, и за границей. Он высокий, светловолосый и… В общем, он очень похож на своего отца, Дугласа Маршалла.

Неслышно ступая по траве, Билл Эллиотт приблизился к месту съемок.

— Банк Джеймса Норберри подыскивает доноров костного мозга для таких больных, как Сэм. Миллионы людей со всего мира предлагают свои услуги в качестве доноров, чтобы спасти чью-то жизнь. И если вы тоже хотите стать донором или видели где-то Джона Маршалла, пожалуйста, позвоните по указанному на экране телефону. И… — она прикусила губу, — всем большое спасибо. Благодарю за внимание.

В половине десятого съемка была окончена. Сюжет предполагалось пустить в эфир в воскресенье перед вечерними новостями.

— Вы здорово держались, — похвалила Эллиотта Джо, когда съемочная группа уехала.

— Вы просто не видели вчерашнего материала, — возразил Билл. — Мне показали черновой монтаж. Оказывается, я хожу как утка.

Джо рассмеялась:

— Вовсе нет, на утку вы не похожи.

Она подняла глаза к окну спальни — там захныкал Сэм.

— У него высокая температура.

— Мне пора, — сказал Эллиотт. — С детьми я вижусь только раз в две недели по воскресеньям, и они меня уже ждут.

— Должно быть, нелегко это, — посочувствовала она. — Ходить в чужой дом к собственным детям и все такое.

— И видеть на своем месте другого, да, тяжело.

Они вместе пошли на кухню.

— Джо, — обратился к ней Эллиотт, — если донор найдется, вам придется поехать для трансплантации в Лондон, в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит.

— Я рада, что вы в это верите.

— И вы должны верить.

— Извините, но у меня почти не осталось сил верить.

— Знаете, моя медсестра говорит: сталь в огне закаляется.

— Что? — Джо вдруг нахмурилась.

— Невзгоды — это все равно что горнило. Справишься с ними, станешь твердым, как сталь.

Джо побледнела.

— Ненавижу весь этот бред, — пробормотала она. — Господь посылает испытание сильным и так далее. Это все лицемерие и глупость.

Эллиотт оторопел:

— Вы не верите в Бога?

— Вы видели, каким стал Сэм? Кто после этого посмеет осуждать меня? — Она сердито смотрела на него. — Кэтрин вот тоже верит, как и вы, должно быть.

— Да, я верю, — подтвердил он.

Джо гневно тряхнула головой:

— Тогда объясните мне, как это у вас получается? Кэтрин бывает с Сэмом почти столько же, сколько я. Но она… у нее его страдания почему-то не вызывают гнева.

— А вы злитесь.

— Совершенно верно. Я в бешенстве. Вы хотите, чтобы я молилась? Просила Его о помощи? — Ее губы задрожали. — Я не могу просить Его. Не могу, понимаете? Я больше не могу молиться.

У Билла Эллиотта хватило ума и такта промолчать. Он попытался коснуться ее, но она будто и не видела его. Взгляд Джо упал на грязные чашки из-под кофе. Она схватила ближайшую и запустила ею в стену.

— Джо! — Он поморщился от звона посыпавшихся на пол осколков.

— Все кончено. — Она всхлипнула. — Джон не поможет ему. Он никогда не вернется. Сэм умрет.

— Вы не должны так думать, — сказал Эллиотт. — Сэм почувствует ваше настроение.

— Я не могу не думать так! — закричала Джо. — Не могу видеть, как Сэм с каждым днем все дальше и дальше уходит от меня. Это невыносимо. И все эти разговоры про Джона. Я просто хватаюсь за соломинку. — Она закрыла лицо ладонями. — Он не сможет быть донором для Сэма.

— Он может быть донором для Сэма, — сказал Эллиотт.

Джо подняла заплаканное лицо:

— Что?

— Джон — подходящий донор, — повторил он. — Кристина Лорд сказала мне это на прошлой неделе.

Джо смотрела на него, раскрыв рот.

— Но ей же запрещено называть имя донора, — прошептала она. — И вам тоже.

— Да, запрещено. Но в нашем случае тянуть нельзя. Поэтому я и спросил.

Эллиотт извлек из кармана клочок бумаги с номером АZМА 552314 и вложил его в ладонь Джо. Ему отчаянно хотелось обнять ее, вдохнуть в нее силы, избавить ее от боли. Но он подавил свой порыв, опасаясь воспользоваться ее растерянностью и незащищенностью.

— Это донорский номер, — объяснил он. — В вещах Джона должно быть донорское удостоверение с этим номером.

— Большое спасибо, — прошептала Джо.

Было безветренно, тихо падал снег. Крупные, с ладонь, хлопья на протяжении многих дней бесшумно кружили над пустынными просторами пролива Виктория.

В Арктике столь затяжной снегопад — большая редкость. Обычно за год здесь выпадает 100–150 миллиметров осадков. Но 1848 год оказался исключением. Эскимосы назвали его «ту-пилак» — год-призрак. В такой год ничто не живет долго.

Тремя месяцами раньше моряки «Эребуса» и «Террора» покинули корабли и двинулись к острову Кинг-Вильям. Практически сразу им преградил путь шестикилометровый затор из ледяных торосов.

Четверо матросов лопатами и ледорубами сглаживали лед, выдалбливая желоб, чтобы протащить шлюпки. Когда проход был готов, в каждую шлюпку впрягалось по десять человек, еще восемнадцать вставали с боков и с кормы.

Тянуть шлюпки вверх было очень тяжело. Казалось, что они нагружены глыбами мрамора. Моряки обливались потом, мокрая кожа тут же покрывалась ледяной коркой. Солнцезащитные очки врезались в щеки.

Полтора часа поднимались они на первый торос и достигли его гребня только к часу дня. Вскарабкавшись на вершину, моряки мгновенно умолкли — оттуда взору открывался новый торос, а за ним еще и еще.

В шесть часов вечера остановились на ночевку и принялись ставить палатки. У всех ныли мышцы, обожженные легкие горели. Парусина палаток отвердела в считанные минуты. Повара растопили лед и вскипятили чай на костре, который разводили, казалось, целую вечность. Ужинали тепловатой тушенкой и изюмом. Сушеные ягоды, чтобы они оттаяли и размякли, приходилось подолгу держать во рту. В ту ночь Крозье отметил, что температура упала до тридцати двух градусов мороза.

До побережья острова Кинг-Вильям участники экспедиции добирались четыре дня. Последние полтора километра Фицджеймса везли в лодке. Едва была поставлена первая палатка, его занесли в нее, и Гудсэр пришел проведать больного.

— Джеймс, — окликнул его Гудсэр, — вы слышите меня?

Фицджеймс с трудом приоткрыл глаза.

— Устал, — выговорил он.

— Не спите.

Онемевшими руками Гудсэр принялся растирать ему ладони, грудь и плечи. Снаружи поднялся ветер и мешал морякам установить последнюю палатку. Гудсэр выглянул на улицу и через минуту вернулся к Фицджеймсу. Тот уже не дышал.

Похороны состоялись утром. Вырыть могилу в земле было невозможно, и потому Фицджеймса похоронили на прибрежном мелководье, потратив драгоценные силы на то, чтобы прорубить двадцатисантиметровую толщу льда.

Незадолго до смерти Фицджеймса участники экспедиции нашли пирамиду, сооруженную Гором годом раньше. Они разобрали ее и к записке Гора добавили свою. Фицджеймс сам составил отчет.

25 апреля 1848 г.

Суда Ее Величества «Террор» и «Эребус» с 12 сентября 1846 года зажаты во льдах в 24 км к северо-северо-востоку от этого места. 22 апреля офицеры и матросы, всего 105 душ, под командованием капитана Ф. Р. М. Крозье высадились на берег здесь, в точке с координатами 69°37′42′′ с. ш. и 98°41′ з. д. Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 г. Всего из членов экспедиции на сегодняшний день умерли 9 офицеров и 15 матросов.

Джеймс Фицджеймс, капитан корабля Ее Величества «Эребус».

Когда Фицджеймс написал то, что хотел, Крозье добавил внизу листа несколько слов:

Ф. Р. М. Крозье, капитан, начальник экспедиции.

Завтра, 26 апреля, выступаем в поход к Бэкс-Фиш-Ривер.

По побережью идти было чуть легче. Три пеших отряда, тянувших по шлюпке, преодолевали в среднем по шесть километров в день. Температура воздуха поднялась почти до минус десяти.

Все утро Огастус Питерман шел при первой шлюпке и сменился только в полдень.

— Хорошо поработал. Молодец, — похвалил его Крозье.

Гас отвечал ему пустым взглядом.

Вставшая к шлюпке сменная команда пыталась сдвинуть ее с места, но безуспешно — полозья увязали в глубоком, по колено, снегу. Гас с Крозье присоединились к матросам, толкавшим шлюпку сзади. Наконец ее удалось раскачать так, что передние концы полозьев слегка приподнялись. Моряки разом налегли и, пригибаясь чуть не к самой земле, поволокли ее вперед.

Гас выпрямился и протер слезящиеся глаза.

— Где твои очки? — спросил Крозье.

— Я не могу ходить в них, сэр. Когда я разгорячен, у меня щиплет глаза от пота, а потом, когда я не толкаю шлюпку, пот превращается в лед.

— Если будешь ходить без очков, ослепнешь и не сможешь передвигаться самостоятельно.

— Мне все равно.

— Надень очки, — приказал Крозье.

Гас неохотно повиновался. Нарочито медлительно нацепив очки, он устремил взгляд на идущих впереди матросов.

— Сколько там? — спросил он.

— Сколько чего? — Крозье нахмурился.

— Людей, сэр.

— В этом отряде? Тридцать один. — Встревоженный вопросом Гаса и его безжизненным голосом, Крозье взял мальчика за руку. Они зашагали вперед, глубоко проваливаясь в снег. Крозье старался растормошить Гаса. — Выжить здесь можно. Думай о будущем. Думай о том, что ты будешь делать, когда вернешься домой.

Мальчик молчал.

— Люди и не в таких передрягах выживали, — продолжал Крозье. — Десять лет назад британские суда застряли в море Баффина. Как и мы, оказались затерты льдами. Все корабли до единого вернулись в Англию. А тремя годами раньше «Шэннон», отчаливший из Гулля…

— Я знал старпома «Шэннона», — сказал Гас. — Шестнадцать матросов и троих юнг волной смыло. И когда датчане подобрали оставшихся в живых, у них уже не было ни пищи, ни воды. — Он посмотрел в лицо Крозье. — Я встречал старпома «Шэннона», в пивных. С тех пор он больше не ходил в море. Только пил и пил. Говорил, что его мучает жажда. Его… мучила жажда.

— Но он выжил, — сказал Крозье.

— Ну да, — пробормотал Гас. — Кому нужна такая жизнь?

Крозье встряхнул его.

— Как человек распоряжается своей жизнью, это его личное дело. У каждого из нас есть выбор: кто-то доживает свои дни, сломленный гнетом воспоминаний, кто-то борется до конца. Господь подарил нам право выбора, мы сами решаем, как нам жить.

Он развернул Гаса так, чтобы тот видел матросов, тянувших шлюпку.

— Посмотри на этих людей, Огастус. Господь не каждому из них судит выжить. Но мы должны прожить до конца то, что нам отпущено. Грех швыряться таким даром, как жизнь.

У Гаса задрожали губы. Он с трудом сдерживал слезы.

— Тебе очень холодно? — ласково спросил Крозье. — Можешь идти?

— Да, — отозвался Гас.

— Мы дойдем до Бэкс-Фиш-Ривер, — уверенно сказал Крозье. — Обязательно дойдем.

— Да.

Крозье похлопал его по спине.

— Вот и молодец.

В первых числах июня остатки экспедиции добрались до залива Террор, омывавшего остров Кинг-Вильям с юго-запада. За полтора месяца пути из ста четырех человек умерли тридцать восемь.

К тому времени, когда матросы разбили на берегу залива лагерь, Крозье уже плохо понимал, где они находятся и что делают. Он совсем выбился из сил и уже не мог совладать с усталостью. Он видел, что остальные моряки тоже чахнут с каждым днем. Из шестидесяти шести оставшихся в живых только трое или четверо еще сохраняли уверенность в движениях. Страшно было смотреть, как долго и неуклюже возятся люди, устанавливая палатки. Теперь им на это требовалось в два раза больше времени, чем в первые недели похода.

Торосы на пути больше не попадались, но вокруг по-прежнему простирались одни лишь ледяные поля. Даже не верилось, что наступило лето. Гнейсы и известняк должны бы уже не то что проглядывать сквозь льды, а полностью освободиться ото льда. Крозье так и не заметил ни водяных карманов, ни озер, ни ручейков, которые, как утверждал побывавший здесь сэр Джеймс Кларк Росс, преобладали в рельефе острова Кинг-Вильям. Они могли бы уже кормиться лишайником, которого здесь много летом, и охотиться на оленей. Но ничего такого не было: ни земли, ни лишайника, ни оленей.

Крозье вытащил карту и разложил ее на единственном взятом с корабля сундуке.

Проходя за день один-два километра, они достигнут Бэкс-Фиш-Ривер через месяц. Или через сорок, пятьдесят дней. Крозье задумчиво смотрел на карту. Никто не знал, куда именно впадает на западе Бэкс-Фиш-Ривер. Было известно, что эта река достаточно полноводна. Если хватит сил спустить шлюпки на воду, можно будет надеяться, что течение вынесет их прямо в Тихий океан. Наверно, это все же лучше, чем пытаться подняться по реке, преодолевая бесконечные пороги.

Если повезет — а ведь Господь обязан хоть как-то вознаградить их за страдания, — в устье реки они запасутся свежей рыбой и дичью для плавания на запад.

Отложив карту, Крозье позвал врача Гарри Гудсэра. Гудсэр был очень болен, ходил согнувшись в три погибели, с трудом волоча ноги.

— Сколько больных? — осведомился у него Крозье. — Сколько человек способны продолжить путь к Бэкс-Фиш-Ривер?

— Ни один не способен.

— Гарри, мы должны идти.

— Ну, в таком случае человек двадцать.

— И это из шестидесяти четырех…

Они пристально посмотрели друг на друга. Сорок четыре больных!

— Впервые вижу такую разновидность цинги, — сказал Крозье.

— Я тоже, — признался Гудсэр.

— В одной палатке устройте лазарет, — распорядился Крозье. — Мы возьмем с собой по минимуму, остальное оставим с вами. С вами останется Макдональд. Стэнли и Педди пойдут со мной.

— Мистер Стэнли не в состоянии идти, сэр.

11

Ночи теперь вообще не было. В краю белой медведицы с мая по июль круглые сутки светило солнце. Сама она сейчас стояла на берегу пролива Симпсон, низко свесив голову. Она очень устала.

Медведица не знала, жив ее детеныш или уже не дышит. Кормить его было нечем. Тюлени плавали далеко в море, и ей не удавалось добраться до них. Она прошла сто семьдесят километров и уже не помнила, куда и зачем бредет. Медвежонок обмякшим комочком лежал на каменистом берегу.

В море охотился на тюленей взрослый самец.

Учуяв запах убитой самцом добычи, медведица легла на землю. У нее не было желания драться с ним или мешать его трапезе. Она тихо лежала и ждала, когда самец уберется из пролива.

В полночь самец выбрался на берег.

Медведица лежала спиной к ветру в углублении прибрежного галечного вала, детеныш лежал рядом. Ее разбудил запах. Она подняла голову и увидела самца. Он неспешно направлялся к ним с обманчиво беззаботным видом.

Медведица быстро вскочила на ноги.

Сначала самец обошел ее стороной. Он учуял запах детеныша. Она знала, что он убьет малыша, если сумеет подобраться к нему. Поэтому, когда самец вдруг со всех ног припустил к ним, медведица первой набросилась на него.

У нее перед самцом было только одно преимущество. Нарастив под кожей толстый слой жира, он был тяжелее и неповоротливее, чем она, исхудавшая от долгой бескормицы. Медведица вцепилась самцу в плечо и прокусила его почти до кости. Из рваной раны хлынула кровь. Самец удивился, но не испугался. Попятившись, он застыл в угрожающей позе.

Медведица не отступала. Она даже не задумывалась о том, что ей, возможно, придется отдать за детеныша жизнь. Ею руководили не чувства, а инстинкт, повелевавший любой ценой сохранить потомство. За медвежонка она готова была сражаться насмерть.

Из последних сил Пловчиха бросилась в атаку. Она колотила самца передними лапами, а он кусал ее за морду, пытаясь найти чувствительную точку под челюстью. Она оказалась более серьезной соперницей, чем он ожидал. Рыча, самец отступил, но взгляд его теперь был прикован к детенышу.

Наконец дала знать о себе боль. Его белоснежная шкура окрасилась кровью. Смерив медведицу оценивающим взглядом, самец развернулся и быстро пошел прочь.

Медведица, щурясь, смотрела ему вслед, пока его силуэт не растворился в серовато-белой дали. Самец бросился в воду и неторопливо поплыл к скоплению плавучих льдов.

Почти час она так простояла, пока запах самца не развеялся окончательно. Еще почти столько же у нее ушло на то, чтобы поднять детеныша. Они вместе продолжили путь. Сделав несколько шагов, медведица почувствовала боль у основания шеи, но не обратила на нее внимания.

После выступления Джо по телевидению разразился настоящий бум. Сюжет с ее обращением выпустили в эфир в шесть двадцать. Он шел пять минут. Первые две минуты были посвящены Банку костного мозга Джеймса Норберри, затем на экране появились фотографии Дуга Маршалла и отрывки из его популярных передач.

Далее показали Сэма в годовалом возрасте. Потом здорового крепыша на экране сменил Сэм больной — с опухшим лицом и синяками на руках. Одутловатый. Вялый. Беспомощный.

Телефоны в Банке Джеймса Норберри начали звонить сразу же, как только на телеэкранах появилось лицо Дуга. К полуночи в Банк обратились 4800 потенциальных доноров. К среде число желающих помочь достигло двадцати шести тысяч.

«Курьер» тоже завалили письмами. В пятницу на первой полосе газеты была помещена фотография Джона, и к началу следующей недели почтовый ящик издания уже переполняли письма от людей, встречавших его. К сожалению, выяснялось, что Джона видели одновременно в разных местах: в Таиланде, в Новой Зеландии и во многих уголках Англии.

Джина сидела в своем кабинете и задумчиво барабанила пальцами по столу. Ей следовало быть на совещании, начавшемся пять минут назад, но вместо этого она подключилась к сети Интернет и в строке «поиск» напечатала: «белый медведь».

Поисковая программа выдала несколько сотен ссылок. Джина открыла наугад одну из страничек и минут десять читала о том, как уменьшается ареал обитания белых медведей в результате глобального потепления.

Потом на страничке Канадской гидрографической службы она ознакомилась с метеоусловиями в районах, привлекающих Джона: на острове Кинг-Вильям, в проливе Ланкастер. Судя по данным, полученным со спутника, в Кеймбридж-Бей льды тронулись, а пролив Виктория все еще был прочно заблокирован. Если Джон отправился куда-то туда, думала Джина, глядя на лабиринт извилистых проливов, значит, он абсолютно недосягаем. Пролив Виктория, одиннадцать месяцев в году скованный льдами, — один из самых малодоступных уголков на свете.

Джина невольно поежилась и прошептала:

— Возвращайся, Джон. Ради всего святого.

Сэм теперь лежал в детской больнице на Грейт-Ормонд-стрит, и после работы Джина направилась прямо туда.

В коридоре возле палаты Сэма она встретила Джо и Кэтрин.

— Как он? — спросила Джина.

— Спит, — ответила Кэтрин.

— Ему только что сделали переливание тромбоцитарной массы, — сказала Джо. На ней лица не было от ужаса.

— Что случилось? — спросила Джина. — Что еще произошло?

— Последние анализы очень плохие, — сказала Кэтрин. — Нейтрофилы — одна десятая, лейкоциты — пять и четыре, тромбоциты — одиннадцать, гемоглобин — сто два.

Все трое уже привыкли к подобной устной стенографии. Гемоглобина у Сэма мало: 102, а норма — 120–140. С лейкоцитами дела обстояли не так плохо: 5,4 при норме от 4 до 10.

Джина огляделась, ища, где бы присесть. На некотором удалении от них стояли в ряд несколько стульев.

— Пойдемте сядем, — предложила она.

Три женщины сели рядом и обнялись, словно искали опоры друг в друге.

— Нейтрофилы — одна десятая, — с расстановкой повторила Джина.

Она знала, что нейтрофилы — это разновидность лейкоцитов. Эти клетки борются с инфекцией в организме. У здорового человека их уровень колеблется от 1,5 до 8,5 миллиона на миллилитр.

— Они могут упасть до нуля, — сказала Джо. — Так говорит старшая медсестра.

— Тромбоциты, — прошептала Джина. — Что случилось с тромбоцитами?

На глазах у Кэтрин выступили слезы, но девушка постаралась скрыть их от Джо. Никто не произнес ни слова. Все знали, что в среднем уровень тромбоцитов должен составлять 150–400 тысяч единиц. У Сэма было всего 11 тысяч.

Меньше десяти процентов необходимого минимума! — подумала Джина.

Решение врачей перевести Сэма в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит Джо с Джиной сначала приняли за добрый знак. Центр трансплантации находился недалеко, и операцию по пересадке можно было сделать сразу же, как только объявится Джон. Теперь Джине пришло в голову, что врачи, возможно, просто боялись: в случае дальнейшего ухудшения состояния Сэм мог не вынести переезда из одного города в другой.

А рискнут ли они делать Сэму трансплантацию, если ему станет хуже? — размышляла Джина. Вряд ли он выдержит курс подготовительной химиотерапии, если болезнь и дальше будет прогрессировать. И тогда Сэм умрет, не дождавшись операции.

Он умрет в любом случае, говорил ей внутренний голос.

Джина стиснула руки Джо и, к своему стыду, расплакалась. Надо крепиться. Она — опора для Джо. И все же…

Джо неожиданно встала, выдернув руки из ладоней подруги, и отошла к окну.

— Уже не важно, объявится Джон или нет, — произнесла она. — Он так и так опоздал.

— Ничего подобного, — возразила Кэтрин.

— Сэм не доживет. Он безнадежно болен.

Теперь и Джина вскочила на ноги.

— Не смей так говорить! Даже не думай об этом!

— Когда вы перестанете мне лгать?! — вскричала Джо. — Ему ничто не поможет. — Она прижалась лбом к оконному стеклу. — Его организм перестал сопротивляться.

Джина взяла ее за плечи и развернула к себе лицом.

— Послушай меня, Джо, — сказала она. — Он не умрет. Ему сделают пересадку костного мозга. Мы спасем его, вернем к жизни.

Увидев Джона на Кингз-пэрейд, Алисия как вкопанная остановилась среди толпы. Она не сразу сообразила, что это в витрине кафе вывесили его увеличенную фотографию. Подойдя ближе, она заметила под портретом надпись: «ВЫ ВИДЕЛИ ДЖОНА МАРШАЛЛА?»

Джон был всюду. Его имя не сходило с газетных полос. Она перестала читать «Курьер» — из-за развернутой в этой газете кампании. Она подумывала позвонить в редакцию и предъявить претензии. В конце концов, она — мать Джона, но почему-то никто не счел нужным посоветоваться с ней.

Алисия отвернулась от витрины кафе. В оцепенении она села в машину и поехала домой. Вытащив из почтового ящика кембриджскую газету, она просмотрела ее прямо в машине под аккомпанемент лениво тарахтевшего мотора. Внимание Алисии привлекла маленькая заметка в нижней части полосы.

Двухлетний Сэм Маршалл, за состоянием здоровья которого продолжают следить все средства массовой информации, вчера был переведен в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Там его готовят к операции по пересадке костного мозга от его единородного брата.

Кровь прилила к лицу Алисии. На полной скорости подъехав к крыльцу, она выскочила из машины и бегом бросилась в дом. В холле она схватила трубку телефона и позвонила в газету.

— «Ивнинг клэрион», — ответили ей.

— Соедините меня с редактором. — Несколько минут Алисия ждала в нетерпении.

— Эд Уилер слушает.

— Вас беспокоит мать Джона Маршалла.

— Мисс Харпер?

— Нет. — Алисия пришла в бешенство. — Я — мать Джона Маршалла.

— Да-да, конечно. Простите. Чем могу служить?

— Вечерний выпуск вашей газеты. Первая полоса. Где он?

— Извините, я не совсем вас понимаю. Что вас интересует?

— Джон. Мой сын, — вспылила она. — В заметке сказано, что мальчик переведен в лондонскую больницу для трансплантации. Если ему собираются делать пересадку костного мозга, значит, нашелся донор.

Редактор наконец-то сообразил, в чем дело.

— Примите мои извинения, если наша статья ввела вас в заблуждение. В больнице сказали, что ребенка перевели к ним именно по этой причине, но, кажется, его брата так и не нашли. — Он помедлил. — Но вы, очевидно, об этом знаете.

— Я-то знаю, а вот вы не печатайте непроверенные факты. Джона не нашли. Отыскать его могу только я. — Слова слетели с ее языка прежде, чем она успела сообразить, что говорит.

Редактор не преминул воспользоваться ее оплошностью.

— Вы можете найти его? Вы знаете, где он?

Алисия в ярости швырнула трубку.

Чтобы успокоиться, она пошла в гостиную и, тяжело опустившись в кресло, включила телевизор.

Местный канал передавал вечерний выпуск новостей. С экрана на нее смотрело лицо Дуга. Алисия подалась вперед. На экране появились Джо с Сэмом. Джо с сыном на руках сидела под кустом сирени. «Воскресный сюжет о больном мальчике, — говорил голос за кадром, — вызвал огромное число откликов. Банк костного мозга Джеймса Норберри завален предложениями. На сегодняшний день…»

Не в силах смотреть на Джо, Алисия остановила взгляд на малыше. Он выглядел совсем как Джон в его возрасте. Даже улыбался так же, как ее сын.

Но ребенок, сидевший на коленях у Джо Харпер, не улыбался. Он неотрывно смотрел на мать, словно ждал от нее ответа на какой-то очень важный вопрос.

Алисия выключила телевизор и встала. Выйдя на лужайку перед домом, она побрела по газону. Ее била дрожь. Вдруг Алисия остановилась и упала на колени.

— О боже! — простонала она. — Что же я наделала!

Всю свою жизнь она за что-то боролась. Сначала завоевывала Дуга, потом старалась удержать его. А когда Дуг еще более отдалился от нее, сосредоточила усилия на Джоне, не отпуская его от себя, а сын задыхался от ее любви.

Она изводила его. Боже, как же она его мучила! Звонила ему каждый день. Требовала полного отчета: где он, с кем. А когда Джон начал проявлять самостоятельность, она стала давить еще сильнее, внушать ему чувство вины.

И в конце концов потеряла обоих. И мужа, и сына.

Теперь она пожинает плоды собственной тирании. Имеет то, что заслужила за годы беспрестанных придирок и недовольства. Полнейшее одиночество. И страх. Теперь она постоянно живет в страхе. Ненавидит мир, который отнял у нее сына. Ненавидит женщину, которой отдал свою любовь Дуг. С мстительной мелочностью ненавидит больного малыша. Вот во что она превратилась!

А Джо Харпер живет настоящей жизнью, в отчаянии думала Алисия. У нее есть друзья. Ею восхищаются, ее уважают. Взять хотя бы Кэтрин. Она горой стоит за Джо. Даже врач, судя по телесюжету, очарован матерью Сэма. И вся съемочная группа. И сотрудники «Курьера». К кому ни обратись, на кого ни посмотри, все переживают за Джо.

Потому что ее любят. Искренне любят.

Дуг любил Джо так, как никогда не любил Алисию. Это было написано у него на лице. Теперь он возродился в Сэме. Двухлетний мальчик уже сейчас полная копия своего отца. Через двадцать лет по Кембриджу будет ходить еще один Дуг Маршалл. Сэмюэл Дуглас Маршалл. Если выживет…

Прошло какое-то время, прежде чем Алисия с трудом встала и медленно побрела к дому.

В холле она выдвинула ящик стола и достала из него кипу бумаг. В ней были два письма Джона, которые он прислал ей за последние два года, и фотография: Джон, она сама и Кэтрин. Там же была маленькая бежевая карточка. Алисия сунула ее в сумочку вместе с последним письмом Джона. Потом взяла ключи от машины и вышла из дома.

Была полночь. Джина уехала из больницы домой, Джо спала на диване возле кроватки Сэма. Свет нигде не горел — ни в коридоре, ни в соседней палате.

Неожиданно Джо пробудилась и села. Какое-то мгновение она видела только круг лунного света на полу. Потом заметила в дверях силуэт Алисии.

Она напоминала скорее привидение, чем живого человека.

— Здравствуйте, Джо, — сказала Алисия, шагнув вперед.

Джо неуклюже поднялась.

— Такой милый малыш… Я и не знала…

Джо проследила за взглядом Алисии. Та смотрела на Сэма, который мирно спал — сущий ангелочек.

Алисия коснулась рукой его личика. Джо подошла к сыну и машинально взяла его за руку, словно защищая свое дитя.

— Зачем вы приехали? — спросила она.

— Я хочу вам кое-что передать.

Алисия вынула из сумочки карточку и вручила ее Джо.

«БАНК КОСТНОГО МОЗГА ДЖЕЙМСА НОРБЕРРИ», — гласила надпись в верхней части карточки. Ниже стояли фамилия Джона и номер: АZМА 552314.

Джо незачем было лезть в свою сумочку, чтобы сверить его с номером, который ей дал Билл Эллиотт. Донорский номер Джона. Окончательное подтверждение совместимости.

— И еще вот это, — добавила Алисия и протянула Джо письмо. — Джон написал мне. Я к нему ездила. Он готовился к отъезду. Я не смогла его удержать. Если это поможет… здесь указано, где его можно найти.

Письмо было написано на бланке виннипегского офиса Ричарда Сайбли.

Алисия вдруг повернулась и торопливо направилась к выходу. У двери она споткнулась, едва не упав.

Джо с письмом в руках подбежала к Алисии и тронула ее за плечо. Несколько секунд женщины молча смотрели друг на друга. Потом Джо бросилась Алисии на шею.

— Простите меня, — всхлипнула Алисия. — Простите, пожалуйста.

Гас вскарабкался на каменистый пригорок и лег — от усталости он не мог даже сидеть. Снег уже сошел. Температура поднялась выше нуля, а накануне ночью лил дождь. Гас устремил взгляд на пролив Симпсон.

Стоял август. Льды они оставили позади и на прошлой неделе достигли 68° северной широты. Море вскрылось, по нему неслись льдины, оторвавшиеся от ледяных полей, в которых экспедиция оставила свои корабли. Кинг-Вильям оказался островом. Северо-Западный проход существовал. Вот он — перед ними. Однако четырем морякам с «Эребуса» и «Террора» — из всех участников экспедиции в живых остались только они — до него было мало дела.

Наконец Гасу удалось подняться, и он принялся подтягивать к себе два больших камня. Поднять их сил не было, поэтому он тащил и толкал камни, из которых сооружал пирамиду. Когда пирамида была готова, он вытащил из кармана банку. Ее даже не запаяли — не из чего было развести огонь. Записка в банке гласила:

11 августа 1848 года.

Корабли Ее Величества «Эребус» и «Террор».

В живых остались один офицер и три матроса.

Последняя пирамида сооружена в точке с координатами 68°15′ с. ш., 97°30′ з. д.

Ждем поисковую экспедицию Компании Гудзонова залива.

Капитан и начальник экспедиции Ф. Р. М. Крозье.

Гас положил банку на плоскую поверхность большого камня и принялся заваливать его галькой. Вскоре банка исчезла под насыпью из галечника, но пирамида получилась до того жалкой, что обнаружить ее будет почти невозможно. Вот и все, члены экспедиции Франклина выстроили последнюю пирамиду. Гас почувствовал у себя на плече ладонь Крозье.

Они поставили палатку внизу у воды, у подножия усыпанного ракушками склона. Глядя на нее сейчас, Гас думал, как же плохо она стоит: брезент провисает, опоры шатаются, края закреплены отвратительно, один угол вообще не придавлен камнями.

Гас медленно выпрямился и побрел вниз. Быстро он не ходил уже много недель. Когда последний раз он набрался смелости взглянуть на свои ступни, пальцы его были черны. Он надел башмаки и с тех пор на ноги не смотрел.

Добравшись до палатки, он опустился на колени. Заползать внутрь ему не хотелось.

У тех, кто поправляется после цинги, облезает кожа на лице. Под отслаивающимися ошметками обнажается новая кожа — розовая, как у младенца, тонкая, без единого волоска. Но с ними такого не произойдет. Они не поправятся. Через несколько дней они умрут.

Гас смотрел в серую даль океана. За проливом начиналась Канада. Там, в сотнях километров от них, находятся фактории Компании Гудзонова залива. Там живут люди.

Но он никогда не попадет на Гудзонов залив. Никогда не ступит на борт корабля. И Гас был рад этому. Радовался тому, что скоро перестанет существовать. Перестанет ходить. Перестанет дышать. Никогда больше не увидит, как угасает жизнь в глазах другого человека.

Потом он заметил в проливе Симпсон какое-то движение.

Сначала он решил, что это просто игра воображения, что это плывут по проливу нескончаемые льды. И вдруг различил людей. Гас сел на корточки, пристально вглядываясь в даль.

Приближаясь к лагерю, эскимосы уловили нездоровый дух, и ими овладело дурное предчувствие. Они кружили на некотором удалении от палатки, с любопытством вслушиваясь. Один голос, другой, заглушаемые рокотом моря.

Шедшие впереди четыре эскимоса переглянулись. Они приплыли издалека, чтобы поохотиться на тюленей в быстро освобождавшемся ото льда море. Им было известно, что в эти края пожаловали белые люди. Но никто из высадившихся на берег прежде не встречал белого человека.

Тушуартариу заметил двоих: один сидел на земле, второй стоял рядом с ним. Он поднял руку. Стоявший мужчина ответил таким же жестом и направился к эскимосам.

Тикита и Оувер попятились, Мангак приготовился в любую минуту броситься наутек.

Тушуартариу видел, что белый человек изнурен голодом, всю зиму мучившим и его собственную семью. Однако этот мужчина страдал не только от голода. Кожа у него была какого-то странного цвета. На лбу проступали синие, серые и мертвенно-бледные разводы. Скулы были белыми, но рот черный, зубы желтые, из десен сочилась кровь.

Белый мужчина начал что-то говорить.

Тушуартариу не понимал его слов, но догадался, что тот прибыл с севера — мужчина махнул рукой куда-то назад. И там были лодки. Большие лодки. Потом мужчина поднял один палец и ткнул себя в грудь. Повторил этот жест. Один человек. Двое, трое. Ладони взлетели. Много людей.

Эскимосы недоверчиво смотрели на палатку — там не было такого количества людей. Да и вообще, как можно толпой ходить по льдам? Даже местные жители не рискуют передвигаться большими группами. Это опасно.

— Они голодны, — сказал за спиной у Тушуартариу Оувер.

Эскимосы вернулись к своим женам.

Жена Тушуартариу, словно прочитав его мысли, сразу заявила, что тюленьего мяса у них мало.

— Мы не сможем их накормить, нам самим едва хватит, — сказала она.

Тушуартариу не знал, сколько белых людей в лагере. Он глянул на палатку. Сколько в нее может вместиться? Десять, не больше. Если они дадут им мяса на десять человек, значит, сами останутся ни с чем.

— Что это за болезнь? — спросила его жена.

— Не знаю.

— Нам не нужна их болезнь, — сказала она, глядя на своих детей.

Но потом взгляд ее вновь обратился на белого юношу, которому было не больше шестнадцати лет. Она улыбнулась — он был красив, даже несмотря на странные пятна на лице.

— Они умирают, — сказал Оувер. — Наша еда их не спасет. Только дольше промучаются.

Тушуартариу колебался. Оувер рассуждал правильно. Но сам он не мог уплыть, не оставив им мяса. Он опять посмотрел на жалкую палатку и задумался, на каких кораблях прибыли сюда эти люди и где теперь их корабли.

Может, они кого-то ждут. Может, к ним направляются сотни других белых людей и завтра уже они будут тут. Может, те оставили здесь своих больных и теперь возвращаются за ними. Однако вдруг они умрут, если им не оставить запас еды на неделю.

Если бы только знать наверняка. Жаль, что он не понимает их языка.

Белый мужчина постарше внезапно обессиленно опустился на землю. В глазах — выражение безнадежности.

Не важно, что было, не важно, что будет, думал Тушуартариу, ясно одно: он не может пройти мимо этих людей, имея мясо в своих тюках.

— Отдайте им мясо, — распорядился он.

Спустя два дня, утром, море было синим, а воздух удивительно ароматным.

Рядом лежало мясо, оставленное эскимосами.

Накануне вечером вдвоем с Крозье они едва сумели проглотить по нескольку кусочков. Мясо было жирное и жевалось с трудом. Они сидели лицом друг к другу и старательно ели.

Оба молчали. Говорить было не о чем.

А рано утром Фрэнсис Крозье скончался.

Гас долго вытаскивал из палатки одеяла и заворачивал в них тело капитана. Ему было очень тяжело, он выбился из сил.

Он так и не вспомнил ни одной молитвы и даже заплакать не смог. Просто сел рядом, положив руки на труп.

Потом лег подле Крозье и стал ждать своей очереди.

Вертолет делал уже четвертый круг над одним и тем же участком побережья.

— Вон! — крикнул Ричард Сайбли. — Вон там, у галечного вала!

Проводник-эскимос заметил неподалеку от Йоа-Хейвен взрослую самку белого медведя с раной на шее, по всей вероятности мертвую. На Пловчихе по-прежнему был ошейник, а на боку чернел нанесенный биологами номер.

В считанные минуты эту новость передали Сайбли.

Он и без того планировал летом слетать в Йоа-Хейвен, чтобы заснять ловлю арктического гольца. Посылая приглашение Джону Маршаллу, он указал, что на острове Кинг-Вильям будет примерно в августе.

Сайбли некогда было вести беседы с Джоном Маршаллом, да, собственно, тот и не выказывал особой охоты к разговорам. Он держался замкнуто на всем протяжении долгого пути до Йоа-Хейвен, до которого они добирались, пересаживаясь с одного самолета на другой, причем каждый самолет был меньше предыдущего.

Они прилетели в Йоа-Хейвен накануне, но следов медведицы пока не обнаружили.

— Сегодня-то уж точно объявится, — сказал Сайбли Джону за завтраком. Он вытащил из сумки пачку писем. — Кто такая Джина Шоркрофт? Ты ее знаешь?

— Нет, — ответил Джон.

Сайбли передал ему письмо, полученное по электронной почте. К распечатке была прикреплена записка сестры Сайбли. Она писала, что дело срочное.

Джон глянул на письмо и убрал его в карман.

— А кто такая Джо Харпер? — поинтересовался Сайбли и процитировал письмо: — «Джо Харпер необходимо поговорить с тобой».

— Мы с ней когда-то разговаривали, — ответил Джон, поднимаясь из-за стола. При виде озадаченного выражения на лице Сайбли он пожал плечами: — Позвоню вечером. Там сейчас полночь.

Вертолет опустился на льдину в ста метрах от берега. Первым выбрался из машины проводник Майк Хитколок.

— Вперед меня не лезть, — приказал он. — Сначала выясним, что с ней.

Ричард Сайбли вручил Джону комплект аппаратуры, и они вдвоем осторожно двинулись вперед. Достигнув первой возвышенности из галечника, Сайбли с Джоном остановились, а Майк стал спускаться вниз по склону. Пока медведицы видно не было.

— У меня такое чувство, будто я знаю ее, — тихо произнес Джон.

— Мы уже несколько лет следим за этой медведицей, — сказал Сайбли. — Очень интересный зверь.

Джон медленно кивнул.

У Сайбли от нервного напряжения вспотела шея. Он всегда приходил в возбуждение, когда подбирался так близко к медведям. Он и по сей день испытывал перед ними благоговейный трепет, страх перед их мощью и силой.

— Джон, — предупредил Сайбли, — если она жива, как только шевельнется, тут же беги к вертолету, ясно?

— Ладно, — пообещал Джон.

Майк уже махал им от подножия склона. Они осторожно спустились метров на двадцать вниз.

— Мертвая? — спросил Сайбли у Майка.

— Да, мертвая, — отозвался проводник. — Не шевелится.

Они спустились еще на несколько метров и наконец увидели медведицу. Она лежала, свернувшись калачиком, грудь в крови, задние лапы поджаты. Сайбли начал устанавливать штатив, а когда поднял голову, с удивлением увидел, что Джон продолжает двигаться вперед.

— Эй, сынок! — окликнул он его.

Джон не замедлил шага.

— Что за черт? — пробормотал Сайбли. Он включил видеокамеру.

— Держись против ветра, — крикнул Майк, имея в виду, чтобы Джон не приближался к медведице с подветренной стороны. На всякий случай.

Глядя в окуляр, Сайбли едва успел понять, что произошло в следующую секунду. Что-то внезапно мелькнуло в зоне его видимости, от неожиданности он чуть не уронил камеру. Майк Хитколок стремительно вскинул ружье.

Джон даже не вскрикнул. И не побежал. Он словно окаменел, глядя на бросившуюся к нему медведицу.

От оглушительного выстрела зазвенело в ушах. Медведица пошатнулась и рухнула замертво буквально в пяти шагах от Джона.

Сайбли с Майком, запыхавшись, подбежали к нему.

— Идиот! — заорал Сайбли. — Придурок! Жить надоело? Я же сказал не подходить. Говорил тебе…

Но Джон словно не слышал его. Он смотрел мимо Сайбли и проводника, смотрел мимо бездыханной туши медведицы. Его взгляд был устремлен в яму, где она до этого лежала.

— У нее детеныш, — прошептал Джон. — Вон, посмотрите. Она защищала своего детеныша.

12

На следующий день Джина, ее муж Майк Шоркрофт и Кэтрин на такси приехали в больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Джо ждала их под навесом у входа.

— Не надо меня провожать, — уговаривала Кэтрин Джо. — Я и сама прекрасно доберусь до Хитроу.

— Нет, я провожу, — решительно заявила Джо. — Будь у меня возможность, я поехала бы с тобой на Кинг-Вильям. Не то что в аэропорт.

— Знаем, — тихо сказала Джина.

— К пяти я вернусь, — пообещала Джо.

— Мы не торопимся, — ответила Джина. — Езжай.

Джо поцеловала Джину и обняла Майка. Вдвоем с Кэтрин они сели в машину. Когда такси отъехало от тротуара, Джо повернулась к Кэтрин и спросила:

— В котором часу рейс?

— В три тридцать. Времени уйма.

— Потом из Калгари…

— В Эдмонтон. Оттуда в Йеллоунайф. А на следующий день в Йоа-Хейвен. Буду там в половине второго дня, — сказала Кэтрин. — Я позвоню.

— А твой отец приедет еще через день?

— Да, через сутки после меня.

Джо вдруг стиснула руку Кэтрин.

— До сих пор не могу поверить, что это произойдет, — проговорила она.

Кэтрин обняла ее за плечи.

— Мы найдем его.

— Обещай, что неотправишься за Джоном без отца и Майка Хитколока.

— Обещаю, — улыбнулась Кэтрин.

Накануне вечером Джине позвонил Ричард Сайбли. Он подтвердил, что Джон прилетел с ним в Йоа-Хейвен. Да, они нашли медведицу. Да, она бросилась на Джона, но он не пострадал. Да, потом они вместе вернулись в Йоа-Хейвен. Но где Джон сейчас, он не знает.

— Прошу прощения? — переспросила Джина, решив, что она ослышалась.

— Мы вернулись. Джон отправился в свою комнату, — прорывался сквозь помехи на линии голос Сайбли. — Когда я зашел к нему, на кровати лежало письмо с вашим телефоном, а его самого уже не было.

— Не было? — повторила Джина. — И куда же он делся?

— Отправился куда-то на каяке, но…

Джина совсем растерялась.

— Про Сэма мне сказал один из местных сотрудников Си-би-си. Я вам очень сочувствую.

— Так вы ничего не знали?

— В вашем электронном письме про это не говорилось.

— Про Сэма говорили по телевидению! — воскликнула Джина.

— Я давно не смотрел телевизора, — объяснил Сайбли.

— Невероятно.

— Не могу сказать, что на него нашло, — продолжал Сайбли. — Столкновение с медведицей, конечно, не шутка, но… В общем, если честно, миссис Шоркрофт, я не заметил, чтобы его это потрясло. Он совсем не расстроился. То есть Джон… такое впечатление, будто его что-то гложет, — наконец сформулировал Сайбли. — Вы, наверно, понимаете, что я имею в виду. Будто у него тяжесть на сердце…

— Да, знаю, — ответила Джина. — Это долгая история, мистер Сайбли. И грустная.

В аэропорту Джо с Кэтрин ждал неприятный сюрприз.

Едва они выбрались из такси, к ним подбежала журналистка, за ней по пятам следовал фоторепортер.

— «Меридиан ньюз», — представилась журналистка. — У вас есть новости о Джоне Маршалле?

— Нет, — ответила Джо, щурясь от вспышки.

— Как самочувствие Сэма, мисс Харпер?

— В норме. Состояние стабильное.

— Вы обе летите в Канаду?

— Нет. Летит только мисс Таккирук.

Джо жестом привлекла внимание журналистки.

— Я хочу сделать заявление. Джон Маршалл не знает, что мы его ищем. Если мы найдем его и он примет решение вернуться, это будет замечательно. Но если мы не сумеем отыскать его вовремя или… или обстоятельства сложатся как-то иначе, вины его в этом не будет.

Голодная бухта. Полдень. Джон Маршалл стоял на единственном в округе возвышении. За его спиной расстилалась бесцветная пустошь, там и тут залитая водой — в результате таяния льдов среди камней образовались сотни озер.

Джон посмотрел на восток. До самого горизонта, насколько хватало взгляда, простиралась голая равнина. Нигде не было видно ни животных, ни растительности. За три дня Джон прошагал около шестидесяти километров, и теперь ноги у него горели. Он поставил палатку, но сейчас, глядя на нее со стороны, видел, что сделал это небрежно — полог трепыхался.

Джон сел. Камень под ним заскрежетал, словно раздавленный фарфор. Последние силы оставили его, и он свернулся калачиком, не обращая внимания на комаров, зависших над ним темной тучей. Лицо его вспухло от укусов. Но это не имело значения. Он перестал воспринимать боль и больше уже не обращал внимания на жажду.

Джон перевернулся на живот и закрыл глаза.

Лейтенант Шватка, участник одной из многочисленных экспедиций, посланных на поиски Франклина, в 1879 году назвал это место Голодной бухтой. Он тогда думал, что нашел следы последних уцелевших моряков с кораблей Франклина. Эскимосы сообщили ему, что они обнаружили трупы белых людей, часы, ружья и порох.

Некоторые утверждали, что Крозье добрался до острова Монреаль, расположенного в самом устье реки, но Джону в это верилось с трудом — от Голодной бухты до острова Монреаль пятьдесят километров, и он плохо представлял, как мог Крозье преодолеть такое расстояние, если уже здесь ему пришлось выпрашивать У местных жителей тюленье мясо. Нет. Он умер здесь. В этом самом месте.

Джон повернулся на бок и открыл глаза.

Путешествие оказывало на него очищающее воздействие. Он радовался тяготам, потому что они позволяли забыть о неприятных мыслях. Вторая ночь выдалась дождливой. Вода проникла в палатку и он проснулся насквозь вымокшим. Утром он пошел. Еще месяц, думал Джон, и опять наступит зима. Он сел и стал ждать.

Ему вспомнился отец. Он ведь так хотел рассказать ему о Кэтрин, но не решился. В этом его главная беда — в неумении открыться другим людям. Только Кэтрин видела его истинное «я». Понимала его отчаяние, хотела его любви. Любила его таким, какой он есть.

После смерти Дуга Джон не мог заставить себя встречаться с ней Видеть ее всепрощающий, понимающий взгляд было выше его сил. Сам он себя не простил. Ему нечего дать матери.

Нечего дать Кэтрин…

И все же она готова была пройти с ним весь этот путь до конца.

Джон дотронулся до лица и удивился, почему оно мокрое. Потом сообразил, что лицо его мокро от слез.

День угас. Свет в считанные минуты сменился мраком, а потом полил дождь Ветер холодными иглами впивался Джону в лицо. Он больше не видел льдов в океане. Не видел изрытую впадинами землю позади себя.

В конце концов Джон перестал понимать, где находится. Он сообразил, что стоит на четвереньках, но не мог вспомнить, что ищет. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. У него кровоточила ладонь. Он порезал ее, когда что-то искал. Ему показалось, что он нащупал какой-то предмет цилиндрической формы.

Джон лег у входа в палатку и, не шевелясь, смотрел в ту сторону, откуда пришел. Где-то в море дрейфовал «Эребус». Возможно, он увлек за собой и «Террор». Эскимосы сказали, что один из кораблей развалился на берегу острова Кинг-Вильям, куда его вытолкнули льды. Второй корабль, почти невредимый, они нашли дальше к югу. Эскимосы поднялись на борт и обнаружили там труп белого человека. С палубы на лед был спущен трап, около него они заметили следы двух человек. Эскимосы оторвали всю металлическую обшивку, какую могли, и от этого корабль затонул.

Его останки находились где-то на дне моря, на которое сейчас смотрел Джон. Где-то на дне лежали и два паровоза. Они так и будут лежать там, даже когда сгниет все остальное. Отец всегда мечтал добраться до них. Вот это был бы успех, говорил он. Мечтой всей его жизни было спуститься на дно моря к останкам «Эребуса» и «Террора».

Джон встал, размышляя о лежавшем на дне пролива «Эребусе». У его ног пенилось море.

— Отец, — произнес он. Плеск воды заглушил его голос. Он упал на колени. — Я не могу найти тебя. Помоги мне, отец. Никак не могу тебя найти.

Тишину ночи нарушило тарахтенье лодочного мотора.

Они проделали длинный путь вдоль побережья, и теперь дождь вынудил их сойти на берег. Только настойчивость одного человека заставила их заплыть так далеко.

Днище заскрежетало по гальке. Из него выбрались три человека и сразу же вытащили лодку на берег. Сквозь шум бури до Джона донеслись обрывки слов. Одна из фигур направилась к нему.

Сквозь сон ему не сразу удалось разглядеть, кто это.

На самом деле, кроме него самого, здесь никого не было. Он видел этих людей только потому, что хотел их видеть.

Человек опустился возле него на колени, откинул с головы капюшон. Это была женщина, по ее волосам струилась вода.

Эти волосы. Они такие черные…

— Джон, — произнесла женщина. — Джон…

Он закрыл глаза, благодаря судьбу за то, что эта женщина явилась ему в самом ужасном из кошмаров.

Она обняла его, приподняла его голову.

— Слишком далеко, — сказал Джон. — Из такой дали не возвращаются.

— Пусть далеко, — отвечала женщина, — мы пройдем этот путь вместе.

С отъезда Кэтрин прошло пять дней.

Джина остановилась в дверях палаты. Сэм лежал в кроватке за ширмой. Джо спала рядом, в большом зеленом кресле. В руке она сжимала плюшевого медвежонка Сэма.

Телевизор работал без звука. Джина взглянула на экран и быстро подошла ближе к телевизору. Знакомую заставку программы «Вечерние новости» Би-би-си сменило лицо диктора. Над ним в верхнем левом углу экрана было еще одно изображение: над серой равниной летит вертолет, внизу под ним — горстка людей.

Проснулась Джо. Она посмотрела на Джину и, проследив за ее взглядом, тоже повернулась к экрану.

— Боже мой! — выдохнула Джо.

Теперь показывали кадры, сделанные с самолета: маленькая палатка на узкой полоске земли между двумя озерками, вытянутое на берег зеленое каноэ. Потом опять палатка, на этот раз более крупным планом, — очевидно, самолет снизился.

Потом появились лица.

Кэтрин в окружении толпы людей на взлетной полосе, рядом с ней ее отец. Смуглое лицо Джозефа Таккирука, его пронзительно черные глаза. Кэтрин одной рукой убирает с глаз волосы, улыбается.

Джо поспешила включить звук.

«…Найден живым после пяти дней поисков, завершивших двухмесячную кампанию в средствах массовой информации…»

Толпа расступилась, и стало видно носилки.

— Боже мой! — воскликнула Джина.

В это время в коридоре, на столе старшей медсестры, зазвонили сразу оба телефона.

«…В этот же день спасен детеныш белого медведя. Его самолетом переправили в Манитобу…»

На экране опять появилась Кэтрин. Ее засыпали вопросами.

— Мисс Таккирук! Как самочувствие Джона?

— В норме, — ответила она. — Он изнурен, но скоро придет в себя.

— Можете показать нам, что он нашел?

— Разумеется. — Кэтрин извлекла из кармана маленький медный цилиндр, почти сплошь покрытый зеленым налетом.

Джо изумленно охнула.

— Он лежал под ним, — объяснила Кэтрин. — Прямо под его рукой.

Поднялся оглушительный гвалт.

— И это действительно один из тех цилиндров?

Кэтрин широко улыбнулась.

— Сообщение составлено одиннадцатого августа тысяча восемьсот сорок восьмого года капитаном «Террора» Фрэнсисом Крозье, — подтвердила она.

Джо и Джина крепко обнялись. Потом Джо кинулась к Сэму — он уже проснулся — и поцеловала его.

Кэтрин схватила ближайший микрофон:

— У меня сообщение для Джо Харпер в Лондоне.

Джина стиснула руку Джо. Они обе видели, как Кэтрин подняла вверх цилиндр.

— Привет, Джо, — заговорила Кэтрин в камеру. — Видишь, чудеса все-таки случаются. Передай Сэму, что его брат возвращается домой.

Эпилог

Черчилл-Бей, канадская провинция Манитоба. Вездеход на три метра возвышался над землей, но белый медведь все равно дотянулся до окна. При виде огромной оскаленной морды почти все в вездеходе невольно отпрянули назад. Все, кроме маленького мальчика.

Джо Харпер и Билл Эллиотт, затаив дыхание, наблюдали за этой необычной встречей.

Наконец Джон Маршалл сел рядом с младшим братом и взял его к себе на колени. Кэтрин села рядом.

— Сэм, как мы его назовем? — спросил Джон, обнимая четырехлетнего малыша.

— Пловец, — ответил Сэм.

— Думаешь, он умеет плавать? — улыбнулась Кэтрин.

— Он может уплыть далеко-далеко, — уверенно заявил Сэм.

— Как его мать, — добавил Джон.

Медведь отвернулся и опустился на четвереньки. Перед ним расстилалась заснеженная равнина. Помедлив в нерешительности, он отошел от фургона и неторопливо побрел на северо-запад. Это был первый белый медведь, вскормленный в неволе и затем отпущенный на свободу.

Джон встал с Сэмом на руках. Они смотрели вслед Пловцу, пока тот не растворился вдали.

— Думаешь, он выживет? — тихо спросила Джо.

— Да, — ответил Джон.

Сэм стянул варежку, прижал ладошку к холодному стеклу. Когда он отнял руку, на окне остался отпечаток его растопыренных пальцев. Джон тоже снял перчатку и накрыл отпечаток ладони Сэма. Поверх ладони Джона Джо положила свою.

Когда они все трое опустили руки, на стекле вырисовывались три наложенных один на другой отпечатка.

А за стеклом убегала вдаль цепочка следов, оставленных белым медведем.

Весной 1850 года поблизости от озера Кристи можно было видеть человеческие следы. Причем эти следы оставил не эскимос. И не индеец племени чиппева или кри.

Следы принадлежали белому человеку. Кто бы это ни был, он прошел здесь зимой сразу после снегопада. Снег замерз, и в апреле, когда кончилась пора зимних бурь, о его путешествии напоминали лишь следы, отчетливо видные в свете весеннего дня.

Цепочка следов тянулась откуда-то с северо-запада. Обнаружив следы, эскимосы решили отыскать оставившего их человека и прошли до самого залива Лайон.

Одни говорили, что этот странный путешественник направлялся в Иглулик. Другие утверждали, что белый человек пошел на юг, в Форт-Хоп, где еще стояли несколько строений — их соорудил Джон Рей, тремя годами раньше искавший в этих краях экспедицию Франклина.

Некоторые полагали, что этот человек дошел до побережья, женился на эскимоске, а потом еще восемьсот километров пробирался на юг, к Форт-Черчилл, фактории на берегу Гудзонова залива. Говорили также, что оттуда он, возможно, вернулся на родину.

По другим сведениям, достигнув Форт-Хоп, он долго стоял на берегу залива, а потом повернулся и опять ушел на запад.

Но есть и другая версия: все это выдумки, весной 1850 года возле озера Кристи вовсе не было никаких следов, эскимосы с реки Грейт-Фиш-Ривер так и не вернулись за мальчиком — единственным из всей экспедиции, кто уцелел.

Есть правдивые истории, а есть вымышленные. Некоторые путешествия совершаются только в воображении.

Такие же люди, как Сэм Маршалл и Огастус Питерман, долго скитаются во мраке по одним им ведомым тропам. И в конце концов выходят на свет, обретая спасение.

Элизабет Макгрегор

«Изнывающая от скуки, но кредитоспособная госслужащая, счастливая учительница, зачастую живущая не по средствам, и едва не обанкротившийся продавец антиквариата», — так говорит Элизабет Макгрегор о своих прежних занятиях. А потом она нашла свое истинное призвание: стала писать книги. Макгрегор живет в Дорсете (Англия). У себя на родине она опубликовала шесть остросюжетных романов.

Задумывая «Дитя льдов», Макгрегор провела целое исследование, изучая материалы об экспедиции Франклина, искавшей легендарный Северо-Западный проход и погибшей во льдах. В книге она постаралась придерживаться известных фактов. Однако, как признается сама писательница, «среди членов экипажа „Террора“ не было матроса по имени Огастус Питерман. Я хотела донести до читателя трагедию через восприятие ребенка, и, надеюсь, такое небольшое отклонение от фактов простительно».

Оглавление

ПОИСК ВСЛЕПУЮ Ли Чайлд

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГПАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  Ли Чайлд

СТРАНА МЕЧТЫ Луанн Райс

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ЭПИЛОГ

  Луанн Райс 

ПРОЩАЯСЬ НАВСЕГДА Мэри Хиггинс Кларк

  ПРОЛОГ

  СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ ЧЕТВЕРГ, 8 ИЮНЯ Глава 1

  ПЯТНИЦА, 9 ИЮНЯ Глава 2

  СРЕДА. 14 ИЮНЯ Глава 3

  ЧЕТВЕРГ, 15 ИЮНЯ Глава 4

  ПЯТНИЦА, 16 ИЮНЯ Глава 5

  С СУББОТЫ, 17 ИЮНЯ, ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА, 19 ИЮНЯ Глава 6

  ВТОРНИК, 20 ИЮНЯ Глава 7

  СРЕДА, 21 ИЮНЯ, И ЧЕТВЕРГ, 22 ИЮНЯ Глава 8

  ПЯТНИЦА, 23 ИЮНЯ Глава 9

  ПЯТНИЦА, 23 ИЮНЯ, СЕРЕДИНА ДНЯ Глава 10

  ВТОРНИК, 7 НОЯБРЯ, ДЕНЬ ВЫБОРОВ

  Мэри Хиггинс Кларк

ДИТЯ ЛЬДОВ Элизабет Макгрегор

  Пролог Лето 2000 года

  Часть 1 Весна 1997 года

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Часть 2 Два года спустя

    7

    8

    9

    10

    11

    12

  Эпилог

  Элизабет Макгрегор