Огни Богемы [Рамон дель Валье-Инклан] (fb2) читать онлайн

ОГНИ БОГЕМЫ Валье-Инклан

ЭСПЕРПЕНТО^[1] ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

● МАКС ЭСТРЕЛЛА,

● ЕГО ЖЕНА МАДАМ КОЛЛЕТ

● И ИХ ДОЧЬ КЛАУДИНИТА

● ДОН ЛАТИНО ДЕ ИСПАЛИС

● ЗАРАТУСТРА

● ДОН ПИЛИГРИМ БАЙО

● МАЛЬЧИК

● ДЕВУШКА-КОНСЬЕРЖ

● ПИКА ЛИГАТОР

● МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ

● ГЕНРИЕТТА "ТАРАН"

● КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ

● ПЬЯНЫЙ

● МОЛОДЫЕ МОДЕРНИСТЫ:

o ДОРИО ДЕ ГАДЕКС

o РАФАЭЛЬ ДЕ ЛОС ВЕЛЕС

o ЛУСИО ВЕРО

o МИНГЕС

o ГАЛЬВЕС

o КЛАРИНИТО

o И ПЕРЕС

● ПИТИТО, КАПИТАН МУНИЦИПАЛЬНОГО КОННОГО СПОРТА

● СТОРОЖ

● ГОЛОС СОСЕДА

● ДВОЕ СТРАЖЕЙ ПОРЯДКА

● СЕРАФИМ ПРЕКРАСНЫЙ

● НАБЛЮДАТЕЛЬ

● ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

● КОНСЬЕРЖ РЕДАКЦИИ

● ДОН ФИЛИБЕРТО, ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

● МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

● ДИЕГИТО, СЕКРЕТАРЬ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА

● ПРИСТАВ

● РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА И ЛУНАРЕС

● НЕИЗВЕСТНЫЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК

● МАТЬ МЁРТВОГО РЕБЁНКА

● ЗАЛОГОДАТЕЛЬ

● ГВАРДЕЕЦ

● ПРИВРАТНИЦА

● КАМЕНЩИК

● СТАРАЯ ЖЕНЩИНА

● ОБОРВАНКА

● ОТСТАВНОЙ ОФИЦЕР

● ЖИТЕЛИ РАЙОНА

● ПРИВРАТНИК

● СОСЕДКА

● ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ

● КУЧЕР ПОХОРОННОГО БЮРО

● ДВА МОГИЛЬЩИКА

● РУБЕН ДАРИО

● МАРКИЗ БРАДОМИН

● ПОЛЛО ДЕЛЬ ПЕЙ-ПЕЙ

● ГАЗЕТЧИЦА

● ТОЛПА

● ОХРАННИКИ

● СОБАКИ

● КОШКИ

● ПОПУГАЙ

Действие происходит в абсурдном, ярком и голодном Мадриде.

 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

СУМЕРЕЧНЫЙ ЧАС. Мансарда с узким окном, залитая солнцем. Портреты, гравюры, автографы разбросаны по стенам канцелярскими кнопками. Томный разговор слепого мужчины и рыжеволосой женщины, грустной и усталой. Слепой мужчина - напыщенный андалузец, слагатель од и мадригалов, Максимо Эстрелла. Рыжеволосую, в связи с тем, что она француженка, соседи зовут мадам Коллет.

МАКС. Перечитай мне письмо Быка Аписа.^[2]

МАДАМ КОЛЛЕТ. Наберись терпения, Макс.

МАКС. Он мог бы дождаться, пока я умру.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Ещё успеет.

МАКС. Коллет, мы не протянем без денег за эти четыре статьи! Как ещё мне заработать денег, Коллет?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Одна дверь закроется, а другая - откроется.

МАКС. Та, за которой смерть. Мы можем совершить коллективное самоубийство.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Меня смерть не пугает. Но у нас есть дочь, Макс!

МАКС. Что, если бы Клаудинита согласилась на мой план коллективного самоубийства?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Она слишком молода!

МАКС. Молодые люди тоже убивают себя, Коллет.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Не из-за усталости от жизни. Молодые люди совершают самоубийства из-за романтики.

МАКС. В самом деле, они убивают себя из-за того, что слишком сильно любят жизнь. Какая жалость, что Клаудинита этого не поняла! Вместе мы могли бы отправиться в вечное путешествие.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Не отчаивайся. Другая дверь откроется.

МАКС. Да какой редакции я, слепой, нужен?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Ты же пишешь роман.

МАКС. И я не могу найти издателя.

МАДАМ КОЛЛЕТ. О! Не делай из мухи слона, Макс. Все признают твой талант.

МАКС. Я предан забвению! Прочитай мне письмо Быка Аписа.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Это не лучший пример.

МАКС. Читай.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Это дьявольская лирика.

МАКС. Читай медленно.

Мадам Коллет подавленным и смиренным жестом, тихо читает письмо по буквам. Снаружи слышно, как возится метла. Звонит колокольчик на лестнице.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Клаудинита, оставь метлу в покое и посмотри, кто звонил.

ГОЛОС КЛАУДИНИТЫ. Это наверняка Дон Латино.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Да пребудет с нами Бог!

ГОЛОС КЛАУДИНИТЫ. Мне влепить ему дверью по носу?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Это определённо развлечёт твоего отца.

ГОЛОС КЛАУДИНИТЫ. Уже чувствуется запах коньяка!

Максимо Эстрелла оживлённо вскакивает, расправив на груди красивую седую бороду. Его кудрявая слепая голова с великолепным  классически-архаичным образом напоминает Гермеса.

МАКС. Стой, Коллет! Я вновь обрёл зрение! Я вижу! О, как прекрасно я вижу! Великолепно! Монклоа^[3] прекрасна! Единственный французский уголок в этой мадридской пустоши! Мы должны вернуться в Париж, Коллет! Мы должны вернуться туда, Коллет! Мы должны вернуть былое!

МАДАМ КОЛЛЕТ. У тебя галлюцинации, Макс.

МАКС. Я вижу, и вижу великолепно!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Но что ты видишь?

МАКС. Мир!

МАДАМ КОЛЛЕТ. А меня ты видишь?

МАКС. То, чего я касаюсь, зачем мне это видеть!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Сядь. Я закрою окно. Постарайся поспать.

МАКС. Не могу!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Бедная твоя голова!

МАКС. Я мёртв! Вновь тьма кругом.

Он падает в кресло. Женщина закрывает окно, и комната остаётся в полутьме, пронизанной лучами заходящего солнца. Слепой впадает в оцепенение, а женщина, грустная тень, сидит в маленьком кресле, всё ещё держа письмо Быка Аписа. Осторожная рука толкает дверь, и та открывается с долгим скрипом. Входит пожилой мужчина, страдающий астмой, в кепке, очках, с собакой и портфелем, где лежат иллюстрированные журналы. Это Дон Латино де Испалис. Сзади, взъерошенная, в шлёпанцах, юбке, появляется  Клаудинита.

ДОН ЛАТИНО. Как настроение гения?

КЛАУДИНИТА. В ожидании оплаты нескольких книг, которые один старый жулик взял на продажу.

ДОН ЛАТИНО. Моя дорогая, не могла бы ты использовать иной лексикон, более подходящий для близкого друга твоего отца, человека, который называет меня братом? Какой дурной язык, Клаудинита!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Вы принесли деньги, Дон Латино?

ДОН ЛАТИНО. Мадам Коллет, вы меня удивляете, ведь вы всегда казались мне разумной и понимающей. Макс уже распорядился деньгами в самой благородной манере.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Это правда, Макс? Это так?

ДОН ЛАТИНО. О, не выпускайте его из объятий Морфея!

КЛАУДИНИТА. Папа, ты что-то сказал?

МАКС. Идите все к чёрту!

МАДАМ КОЛЛЕТ. О, дорогой, своей щедростью ты оставил нас без ужина!

МАКС. Латино, ты циник.

КЛАУДИНИТА. Дон Латино, если вы не возражаете, я вас поцарапаю.

ДОН ЛАТИНО. Подстриги ногти, Клаудинита.

КЛАУДИНИТА. Я выцарапаю ему глаза.

ДОН ЛАТИНО. Клаудинита!

КЛАУДИНИТА. Обманщик!

ДОН ЛАТИНО. Макс, вмешайся.

МАКС. Что ты получил за книги, Латино?

ДОН ЛАТИНО. Три песеты, Макс! Три пятачка песет! Унижение! Ограбление!

КЛАУДИНИТА. Не следовало на это соглашаться!

ДОН ЛАТИНО. Клаудинита, дорогая, в этом отношении я полностью согласен с тобой. Меня поймали с поличным. Но сделку всё ещё можно отменить.

МАДАМ КОЛЛЕТ. О, это было бы прекрасно!

ДОН ЛАТИНО. Макс, если ты явишься сейчас со мной в магазин этого придурка и устроишь ему скандал, ты получишь целых два дуро.^[4] Ты умеешь произвести впечатление.

МАКС. Но полученные деньги пришлось бы вернуть.

ДОН ЛАТИНО. Достаточно жеста. Ты можешь пообещать не расплачиваясь, Маэстро.

МАКС. Думаешь?...

ДОН ЛАТИНО. Естественно!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Макс, тебе не стоит идти.

МАКС. Воздух освежит меня. Здесь жарко, как в духовке.

ДОН ЛАТИНО. Ну а на улице прохладно.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Тебе будет неприятно, если ты совсем ничего не получишь, Макс!

КЛАУДИНИТА. Отец, не ходи!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Макс, я придумаю что-нибудь, мы можем что-нибудь заложить.

МАКС. Я не хочу мириться с этим воровством. Кому ты отдал книги, Латино?

ДОН ЛАТИНО. Заратустре.

МАКС. Клаудинита, мою трость и мою шляпу!

КЛАУДИНИТА. Мне подать их, мама?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Да пусть берет!

ДОН ЛАТИНО. Мадам Коллет, вы ещё увидите, что из этого выйдет.

КЛАУДИНИТА. Мошенник!

ДОН ЛАТИНО. Всё в твоих устах - песня, Клаудинита!

Максимо Эстрелла выходит, опираясь на плечо Дона Латино. Мадам Коллет удручённо вздыхает, а дочь, вся на нервах, вынимает заколки из волос.

КЛАУДИНИТА. Ты знаешь, чем все это заканчивается? Таверной Пика Лигатора!

СЦЕНА ВТОРАЯ

Подвал Заратустры на улице Советов. Груды замаранных книг высятся вдоль стен. Четыре жуткие картины из журнала красуются на четырёх стекольном окне двери. В подвале кот, попугай, собака и продавец книг ведут свой ежедневный моцион. Заратустра, оборванный и неуклюжий - лицо цвета несвежего бекона и шарф цвета зелёной змеи, - словно кукла создаёт острый и болезненный диссонанс, очень эмоциональный и очень современный. Свернувшись на крошечном стуле, поджав ноги, он охраняет магазин. Мышь высовывает заинтересованную мордочку в дыру.

ЗАРАТУСТРА. Не думай, что я тебя не вижу, вор!

КОТ. Мяу! Мяу! Мяу!

СОБАКА. Ваф!Ваф!

ПОПУГАЙ. Да здравствует Испания!

У дверей Макс Эстрелла и Дон Латино де Испалис. Поэт высовывает руку из складок своего плаща и величественно поднимает её в такт своей классической слепой голове.

МАКС. Плохо Польша принимает иностранца!

ЗАРАТУСТРА. Чем обязан?

МАКС. Я здесь, чтобы поприветствовать тебя и сказать, что твои сделки меня не устраивают.

ЗАРАТУСТРА. Я никаких сделок с вами не имел.

МАКС. Да, но ты имел дело с моим представителем, Доном Латино де Испалис.

ЗАРАТУСТРА. И на что этот парень жалуется? Была ли валюта плохой?

Дон Латино вмешивается с видом трусливой собаки, которая лает между ног хозяина.

ДОН ЛАТИНО. Маэстро недоволен ценой и отменяет сделку.

ЗАРАТУСТРА. Сделка не может быть отменена. Если бы только вы пришли на мгновение раньше... Но сейчас это невозможно: всё, что было, я только что продал, выиграв два пенса. Вы только что разминулись с покупателем.

Продавец книг, разговаривая, берет связку, все ещё лежащую на прилавке, и входит в маленькую подсобку, обмениваясь репликами с Доном Латино. Он появляется снова.

ДОН ЛАТИНО. Наш поезд ушёл. Эта лиса хитрее нас, Маэстро.

МАКС. Заратустра, ты бандит.

ЗАРАТУСТРА. Дон Макс, это оскорбительно.

МАКС. Я собираюсь проломить тебе голову.

ЗАРАТУСТРА. Дон Макс, уважайте ваши лавры.

МАКС. Зануда!

В подвал входит высокий, худой, загорелый мужчина. Он одет в костюм бывшего кубинского добровольца, обут в походные сапоги с открытым носком и носит английскую кепку. Это странный Дон Пилигрим Байо^[5], который вёл хронику своей кочевой жизни на плохом но лёгком кастильском языке, изменив своё имя на Дон Байо Перл Грин. Не выходя за дверь, он здоровается со всеми весело и осмотрительно.

ДОН БАЙО. Salutem, plurimam!^[6]

ЗАРАТУСТРА. Как у вас дела в ваших путешествиях, Дон Байо?

ДОН БАЙО. Прекрасно.

ДОН ЛАТИНО. Где вы были?

ДОН БАЙО. Я вернулся из Лондона.

МАКС. И вы проделали такой путь, чтобы разочароваться в Заратустре?

ДОН БАЙО. Заратустра - хороший друг.

ЗАРАТУСТРА. Вы закончили ту работу, которую планировали?

ДОН БАЙО. Вполне. Уважаемые друзья, за два месяца в Королевской библиотеке я скопировал  единственный сохранившийся экземпляр Константинопольского Пальмерина.^[7]

МАКС. Но вы действительно были в Лондоне?

ДОН БАЙО. Я пробыл там два месяца.

ДОН ЛАТИНО. Как поживает королевская семья?

ДОН БАЙО. Я не видел их на скамье подсудимых. Маэстро, вы знаете лондонский Вавилон?

МАКС. Да, Дон Байо.

Заратустра входит и выходит из задней комнаты с зажжённой свечой. Изящный подсвечник дрожит в руке марионетки. Он бесшумно передвигается, скованной походкой . Рука в чёрной перчатке проводит светом по книжным полкам. Половина лица освещена и половина в тени. Кажется, что нос загнут над одним ухом. Попугай сунул клюв под крыло. Мимо проходит группа с мужчиной в наручниках. По соседству шумит какой-то лохматый мальчик верхом на  тростинке с флагом.

МАЛЬЧИК. Ви-ва Ис-па-ни-я!

СОБАКА. Ваф! Ваф! Ваф! Ваф!

ЗАРАТУСТРА. Испания прекрасна!

Перед стойкой трое посетителей, собравшиеся, как три птицы на ветке, взволнованные и грустные, скрашивают свою печаль коллоквиумом литературных мотивов. Они бродят, не обращая внимания на толпу, оживление, скулёж собаки и огорченный комментарий Заратустры. Они были интеллектуалами без двух песет.

ДОН БАЙО. Это необходимо признать. Нет страны, сравнимой с Англией. Там религиозное чувство обладает такой порядочностью, таким достоинством, что, несомненно, самые благородные семьи - самые религиозные. Если бы Испания достигла более высокой религиозной концепции, она была бы спасена.

МАКС. Давайте устроим ей реквием! Здесь пуритане по поведению - это крайне левые демагоги. Воистину новые христиане, но сами ещё этого не знают.

ДОН БАЙО. Господа мои, в Англии я обратился в иконоборческую догму, в христианство молитв и песнопений, очищенное от чудотворных образов. И прозрел идолопоклонство нашего народа!

МАКС. Испания в своей религиозной концепции - это племя из центральной Африки.

ДОН БАЙО. Маэстро, мы должны переделать религиозную концепцию в архетип Богочеловека. Совершить христианскую революцию со всеми преувеличениями Евангелия.

ДОН ЛАТИНО. Они больше, чем у товарища Ленина.

ЗАРАТУСТРА. Без религии не может быть добросовестности в торговле.

ДОН БАЙО. Маэстро, мы должны основать Независимую испанскую церковь.

МАКС. И Ватиканский престол, Эскориал.^[8]

ДОН БАЙО. Великолепный престол!

МАКС. Крепче гранита.

ДОН ЛАТИНО. В конечном итоге вы станете исповедовать в Великой теософской секте. Становясь посвящёнными возвышенного учения.

МАКС. Христа нужно воскресить.

ДОН БАЙО. Я прошёл по всем дорогам мира и узнал, что величайшие народы не могли быть созданы без национальной церкви. Политическое творчество неэффективно, если отсутствует религиозное сознание с его этикой, превосходящей законы, написанные людьми.

МАКС. Согласен, прославленный Дон Байо. Нищета испанского народа, великая Мауральная нищета, заключается в его отвратительной чувствительности к загадкам жизни и смерти. Жизнь - это надутый живот: смерть, забинтованное лицо, обнажающее зубы: Ад, котёл с бурлящим маслом, в котором грешники копошатся, как букашки: рай, кермес без непристойностей, куда, с разрешения приходского священника, могут являться Дочери Марии. Этот жалкий городок превращает все великие идеи в сказку о блаженных швеях. Их религия - это сборище старух, которые препарируют кошку после смерти.

ЗАРАТУСТРА. Дон Байл, а что вы нам можете рассказать о тех мегерах, которых называют суфражистками?

ДОН БАЙО. Что не все они мегеры. Уважаемые друзья, знаете ли вы, во сколько мне обошлась жизнь в Лондоне? Три пенса, эквивалент сорока сантимов. И это было вполне неплохо, лучше, чем здесь, в доме за три песеты.

ДОН ЛАТИНО. Макс, давай уедем умирать в Англию. Просто скажи мне, пожалуйста, где находится этот ваш Гранд Отель, Дон Байо.

ДОН БАЙО. На Сент Джеймс Сквер. Разве вы не слышали? Это дом королевы Елизаветы. Очень прилично. Я уже сказал, лучше, чем здесь, в доме за три песеты. Утром чай с молоком, хлеб с маслом. Сахара немного не хватает. После еды - мясная похлёбка. Немного селёдки. Сыр, чай... Я обычно заказывал кружку пива, и это стоило мне десять центов. Все очень чисто. Мыло и горячая вода бесплатно.

ЗАРАТУСТРА. Это правда, что англичане много моются. Я вас предупреждал. Некоторые сюда заглядывают, и они выглядят очень свежо. Люди из других стран не чувствуют холода так, как мы, жители Испании.

ДОН ЛАТИНО. Точно. Я переезжаю в Англию. Дон Байо, как ты мог не остаться в этом Раю?

ДОН БАЙО. У меня ревматизм, и мне не хватает испанского солнца.

ЗАРАТУСТРА. Иностранцы нашему солнцу завидуют.

МАКС. Что было бы, появись облака? Какими бы мы, испанцы, были? Может быть, более грустными и менее вспыльчивыми... Может быть, немного более глупыми... Хотя я так не думаю.

Выглядывает Девушка-консьерж. Заплетённая коса, ниспадающие носки, голодное лицо.

ДЕВУШКА-КОНСЬЕРЖ. Вышел ли на этой неделе "Сын покойной"?

ЗАРАТУСТРА. Как раз в доставке.

ДЕВУШКА-КОНСЬЕРЖ. Вы не знаете, женится ли наконец Альфредо?

ДОН БАЙО. И зачем тебе это знать, моя милая?

ДЕВУШКА-КОНСЬЕРЖ. Мне? Это Донья Лорета, жена полковника, спрашивает.

ЗАРАТУСТРА. Девочка, скажи a этой даме, что это секрет, что делают герои романов. Особенно в период смертей и браков.

МАКС. Заратустра, будь осторожен, тебя могут спросить по королевскому указу.^[9]

ЗАРАТУСТРА. Было бы неплохо, если бы тайна была раскрыта. Тогда и романа не было бы.

Девушка-консьерж убегает, перепрыгивая через. Взволнованный паломник в углу беседует с Заратустрой. Максимо Эстрелла и Дон Латино направляются в таверну Пика Лагартос, где возносят классические почести на улице де ла Монтера.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

ТАВЕРНА ПИКА ЛИГАТОРА. Ацетиленовый свет: Цинковый прилавок: Тёмный закуток со столами и скамейками: Музыкальные игроки: Нечёткие диалоги. Максимо Эстрелла и Дон Латино де Испалис, тени в тени в углу, угощаются двумя бокалами красного вина.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Дон Макс, к вам пришла маркиза дель Танго.

ПЬЯНЫЙ. Мяу!

МАКС. Я не знаком с этой дамой.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Это Генриетта "Таран".

ДОН ЛАТИНО. И с каких это пор у профурсеток есть титулы?

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. С тех пор как она унаследовала его от покойного покойного отца, который до сих пор жив.

ДОН ЛАТИНО. Вот так штука!

МАКС. Она не сказала, вернётся ли?

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Она вошла, огляделась, спросила вас и ушла, подпрыгивая и напевая. Но смотрите, она уже на пороге!

Генриетта, молодая, одноглазая торговка, журналистка и флористка, приподняла занавеску из зелёной саржи, над своей головой, украшенной цыганскими гребнями.

ГЕНРИЕТТА. Свезло так свезло! Дон Макс, я принесла вам небольшое напоминание от своей матери: она больна и ей нужны деньги за счастливый лотерейный билет, который она вам доверила.

МАКС. Верни ей лотерейный билет и скажи, чтоб катилась к черту.

ГЕНРИЕТТА. Всегда пожалуйста, джентльмен. Что-нибудь ещё?

Слепой достаёт старый бумажник, и лениво перебирая бумаги, вытаскивает лотерейный билет и бросает его на стол: он лежит там на виду между бокалами с вином, отсвечивая числом под синим мерцанием ацетилена. Генриетта спешит его забрать.

ДОН ЛАТИНО. Этот номер выходит призовым!

ГЕНРИЕТТА. Дон Макс презирает деньги.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Не позволяйте ей уйти, Дон Макс.

МАКС. Малыш, я делаю то, что считаю нужным. Попроси фляжку для меня у хозяина.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Дон Макс, этот лотерейный билет - счастливый номер из семёрок и пятёрок.

ГЕНРИЕТТА. У кого есть приз, тот не подведёт! Но нужно спеть три песни, а этот господин настроен афонически. Джентльмен, я удаляюсь как ваша покорная слуга. Если вы хотите туберозу, я подарю её вам.

МАКС. Оставайся на месте.

ГЕНРИЕТТА. Меня ждёт "овдовевший" ребёнок.

МАКС. Пусть потерпит. Малыш, иди заложи мой плащ.

ГЕНРИЕТТА. За эти тряпки вы не получите и"доброго утра". Попросите в таверне три молитвы за них.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Подарите ему хорошую строку, и он не обделит вас деньгами. Он говорит, что вы второй Кастелар.^[10]

МАКС. Сложи плащ и вперёд.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Сколько попросить?

МАКС. Возьми, сколько дадут.

ГЕНРИЕТТА. А если не возьмут?

ДОН ЛАТИНО. Тихо, сглазишь.

МАКС. Малыш, беги быстро.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Как раненая косуля, Дон Макс.

МАКС. Ты в самом деле классик.

ГЕНРИЕТТА. Если они не признают вашу одежду, скажите, что она принадлежит поэту.

ДОН ЛАТИНО. Первый поэт Испании.

ПЬЯНЫЙ. Исключительный ум!

МАКС. У меня никогда не было таланта. Я всегда жил абсурдно!

ДОН ЛАТИНО. У тебя не было таланта знать, как жить.

МАКС. Завтра я умру, а моя жена и дочь останутся ни с чем.

Он хрипло кашлял, его борода вздрагивала, а в слепых глазах застыло печальное выражение от алкоголя и лихорадки.

ДОН ЛАТИНО. Тебе не следовало расставаться с плащом.

ГЕНРИЕТТА. И этот маленький проказник ещё не вернулся. Хотя бы угостите нас, Дон Макс.

МАКС. Выбирайте, что вам нравится, маркиза.

ГЕНРИЕТТА. Бокал "Рута".

ДОН ЛАТИНО. Элегантный напиток.

ГЕНРИЕТТА. Увы! Дон Латино, в некотором смысле, я не морганатическая жена короля Португалии. Дон Макс, я больше не могу ждать, мой муж машет мне с тротуара.

МАКС. Пригласи его войти.

Длинноносый бродяга, торгующий газетами, смеётся, выглядывая из-за двери, и, как взбесившаяся собака, дёргает себя за плечи, его лицо  покрыто крупными оспинами смеха. Он король Португалии, который мутит тёмные делишки с Генриеттой, маркизой дель Танго.

ГЕНРИЕТТА. Заходи, Маноло!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Выходи сама.

ГЕНРИЕТТА. Ты боишься потерять корону? Заходи инкогнито, зануда!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Генриетта, смотри, чтобы я не задал тебе взбучку.

ГЕНРИЕТТА. Попробуй!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Вы только посмотрите, как она ни во что не ставит меня, короля Португалии! Такие речи появились с тех пор, как она отправилась в Лиссабон и узнала, что стоит монета. Я тут, чтобы служить вам, я Горито, и нехорошо, что моя морганатичка называет меня псевдонимом.

ГЕНРИЕТТА. Заткнись, негодяй!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Ты выходишь?

ГЕНРИЕТТА. Подожди, пока я выпью бокал "Рута". Дон Макс платит.

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. И какое отношение ты имеешь к этому поэту?

ГЕНРИЕТТА. Мы сотрудничаем.

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Заканчивай.

ГЕНРИЕТТА. Как только Пика Лигатор вольёт в меня свой яд.

ПИКА ЛИГАТОР. Что ты сказала?

ГЕНРИЕТТА. Прости, Рико!

ПИКА ЛИГАТОР. Меня зовут Венансио.

ГЕНРИЕТТА. У тебя есть название для романа! Давай, налей мне бокал "Руты" и дай моему мужу стакан воды, он уже заложил за воротник.

МАКС. Венансио, никогда больше не сравнивай меня с Кастеларом. Кастелар был идиотом! Дай мне ещё пятнадцать.

ДОН ЛАТИНО. Поддерживаю, ещё пятнадцать и Кастелара.

ПИКА ЛИГАТОР. Вы - доктринеры. Кастелар олицетворяет национальную славу Испании. Возможно, вы, ребята, не знаете, что мой отец помогал депутату.

ГЕНРИЕТТА. Вы посмотрите!

ПИКА ЛИГАТОР. Мой отец был парикмахером Дона Мануэля Камо. Национальная слава Уэски!

ПЬЯНЫЙ. Исключительный ум!

ПИКА ЛИГАТОР. Закрой рот, Захария.

ПЬЯНЫЙ. Неужели обидел?

ПИКА ЛИГАТОР. Может быть!

ПЬЯНЫЙ. У него хорошее образование.

ГЕНРИЕТТА. Как будто вы только что закончили христианский колледж! Вы воспитывались у моего отца!

ПЬЯНЫЙ. Кто твой папа?

ГЕНРИЕТТА. Чиновник.

ПЬЯНЫЙ. Я получил образование за границей.

ГЕНРИЕТТА. Вы путешествуете инкогнито? Случайно, вы не Дон Хайме?

ПЬЯНЫЙ. Ты опознала меня по фотографии!

ГЕНРИЕТТА. Конечно! А вы ходите без цветка на лацкане?

ПЬЯНЫЙ. Подойди и надень его на меня.

ГЕНРИЕТТА. Я надену его на вас и подарю.

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Ты должен быть рыцарем, Захария! И вы должны очень внимательно посмотреть друг на друга, прежде чем протягивать руку! Генриетта - моя собственность.

ГЕНРИЕТТА. Заткнись, придурок!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Маленькая дрянь, не провоцируй меня!

ГЕНРИЕТТА. Тогда не кусай руку, пёсик.

Входит трактирщик в душном халате, повязав на лоб платок с кровавыми разводами. Взрыв эмоций перемещается по лицам и взглядам, все фигуры в их разнообразии, придерживаются одного и того же вида.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. На улице шум!

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Да здравствует забастовка пролетариев!

ПЬЯНЫЙ. Во как! Вчера вечером мы голосовали за это в Доме Народов.

ГЕНРИЕТТА. Криспин, тебе и впрямь надуло!

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Болтуны за гражданские права!

ПИКА ЛИГАТОР. Больше уважения, малыш! Само республиканское движение признает, что собственность священна. Гражданское движение состоит из покровителей всех областей и членов семей мужского пола. Придержи язык!

Кричащие толпы бегут по центру улицы с поднятыми флагами. В таверну входят рабочие — в блузках, шарфах и эспадрильях — и загорелые женщины в, полосатой одежде.

КОРОЛЬ ПОРТУГАЛИИ. Генриетта, у меня закипает кровь! Если ты не участвуешь в политике, ты можешь остаться.

ГЕНРИЕТТА. Я  могу пойти за тобой куда угодно. Я - почётная медсестра Красного Креста!

ПИКА ЛИГАТОР. Мальчик, опусти задвижку! Всех, кто ищет неприятностей, прошу на выход.

Цветочница и её сводник выходят, толкая друг друга, смешиваясь с другими посетителями. По улице бегут толпы рабочих. Раздаётся стук множества металлических замков.

ПЬЯНЫЙ. Да здравствуют герои Второго Мая!

ДОН ЛАТИНО. Малыш, сколько тебе дали за плащ?

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Девять песет!

МАКС. Одевайся, Венансио. А ты, принеси лотерейный билет, маркиза!

ДОН ЛАТИНО. Эта птичка улетела!

МАКС. Она похитила мечту о моем богатстве! Где мы найдём эту бездельницу?

ПИКА ЛИГАТОР. Она не сможет держаться в стороне от суматохи.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Она вместе с модернистами.

МАКС. Латино, одолжи мне свои глаза, чтобы я поискал маркизу дель Танго.

ДОН ЛАТИНО. Макс, дай мне руку.

ПЬЯНЫЙ. Исключительный ум!

ОДИН ГОЛОС. Умрите, трещотки гражданского движения! Долой воров!

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

НОЧЬ. Максимо Эстрелла и Дон Латино де Испалис шатаются, взявшись за руки, по зашкуренной и одинокой улице. Разбиты фонари, выбиты окна и двери. В пламени фонарей такая же зелёная, ровная дрожь. Лунный свет над карнизами домов делит улицу надвое. Время от времени  гудит асфальт. Эпическая пробежка. Римские солдаты. Тени охранников. Эхо патруля стихает. Модернистский булочный магазин приоткрывает свою дверь, и полоса света пересекает тротуар. Макс и Дон Латино, безумные пьяницы, философы-перипатетики, под ярким светом фонарей, ходят и шатаются.

МАКС. Где мы?

ДОН ЛАТИНО. На этой улице нет указателя.

МАКС. Я иду по битому стеклу.

ДОН ЛАТИНО. Достопочтенный народ не сделал ничего плохого.

МАКС. Куда лежит наш путь?

ДОН ЛАТИНО. Просто иди.

МАКС. Отвези меня домой.

ДОН ЛАТИНО. О, у нас открыта кондитерская в стиле модерн.

МАКС. Я смертельно устал от алкоголя и метания по кругу.

ДОН ЛАТИНО. Кофе тебя взбодрит.

МАКС. Холодно, Латино.

ДОН ЛАТИНО. Да, промозгло!...

МАКС. Одолжи мне своё пальто.

ДОН ЛАТИНО. О, поэтическая мысль вернулась!

МАКС. Я остался без плаща, без денег и без лотерейного билета!

ДОН ЛАТИНО. Мы должны поймать здесь Генриетту.

Генриетта, накрашенная, раскрасневшаяся, увядшая, она появляется под фонарём крича.

ГЕНРИЕТТА. 5775! Счастливое число! Завтра последний день! Продам счастливое число! Продам! 5775!

ДОН ЛАТИНО. Отличная реклама.

ГЕНРИЕТТА. И я приглашаю вас в уютное кафе.

ДОН ЛАТИНО. Спасибо, дорогая.

ГЕНРИЕТТА. И Дону Максу, в зависимости от того, что ему нравится. Мы уже собрались, три печальных троглодита! Дон Макс, я готовлю для вас кувшин, и это большая честь для меня.

МАКС. Дай мне лотерейный билет и иди к чёрту.

ГЕНРИЕТТА. Дон Макс, заранее сообщите мне со всей уверенностью, собрали ли вы все деньги и что они у вас в кошельке.

МАКС. Ты похожа на сестру Романонеса!^[11]

ГЕНРИЕТТА. Если бы у меня были такие миллионы!

ДОН ЛАТИНО. Имея только однодневную арендную плату, я был доволен!

МАКС. Революция здесь так же фатальна, как и в России.

ДОН ЛАТИНО. Мы умрём, не увидев её!

МАКС. Что ж, мы проживём очень недолго.

ГЕНРИЕТТА. Вы спускались на площадь Кибел? Там произошла стычка между протестующими и полицейскими. А кое-кому хорошо досталось.

ДОН ЛАТИНО. Всех жёлтых^[12] надо раздавить.

ГЕНРИЕТТА. Правильно! И если у вас нет срочных дел, мы приступаем, Дон Латино.

МАКС. Подари мне этот лотерейный билет, Генриетта.

ГЕНРИЕТТА. Сначала деньги, и тогда вы получите свой счастливый билет.

МАКС. Ты получишь долю от выигрыша.

ГЕНРИЕТТА. Не надо так с Генриеттой!

Булочная приоткрывает свою дверь, и из вонючего, пропитанного маслом логова один за другим, в ряду, выходят измождённые эпигоны модернистского Парнаса: Рафаэль де лос Велес, Дорио де Гадекс, Лусио Веро, Мингес, Гальвес, Кларинито и Перес. Одни длинные, грустные и тощие, другие живучие. Дорио де Гадекс, весёлый, как бродяга, ироничный , как афинянин, светловолосый, как тростинка, балует своим гротескным приветствием.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Отец и Маэстро магии, ваше здоровье!

МАКС. Ваше здоровье, дон Дорио!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Маэстро, вы не побоялись либертарианского отпора со стороны уважаемого народа!

МАКС. Эпический рёв моря! Я чувствую себя народом!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Я - нет!

МАКС. Потому что ты болван!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Маэстро, давайте наденем маску вежливости! Маэстро, вы тоже не чувствуете себя деревенщиной! Вы поэт, а мы, поэты, - аристократия. Как говорит Ибсен, у толп и гор всегда одно начало.

МАКС. Не надоедай мне Ибсеном!

ПЕРЕС. Вы стали театральным критиком, Дон Макс?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Заткнись, Перес!

ДОН ЛАТИНО. Здесь говорят только гении.

МАКС. Чувствую себя дураком. Я был рождён, чтобы быть плебейским трибуном, а я посвятил себя переводу и написанию стихов. Даже если так, они все равно лучше, чем ваши модернистские бредни!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Маэстро, ваше кресло должно быть на кафедре Академии.

МАКС. Не насмехайся, идиот. У меня ещё остались заслуги! Но эта жалкая пресса бойкотирует меня. Они ненавидят моё бунтарство и ненавидят мой талант. Чтобы жить, нужно быть угодным всем Сигизмундам. Бык Апис выгоняет меня, словно я - слуга! Академия игнорирует меня! И я первый поэт Испании! Первый! Первый! И я не унижаюсь, прося милостыню! И никто мне не указ! Я настоящий бессмертный, а не эти академические ублюдки! Умри, Маура!^[13]

МОДЕРНИСТЫ. Умри! Умри! Умри!

КЛАРИНИТО. Маэстро, мы, молодые люди, выдвинем вашу кандидатуру на кресло в Академии.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Именно сейчас кресло дона Бенито эль Гарбансеро вакантно.

МАКС. Они назначат сержанта Базалло.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Мастер, вы знакомы с новыми куплетами о гномах? Шедевр! Вчера рано утром мы пели их у Пуэрта-дель-Соль. Успех сезона!

КЛАРИНИТО. Даже полиция ополчилась!

ГЕНРИЕТТА. Даже Рафаэль эль Галло!

ДОН ЛАТИНО. Вы должны предложить Маэстро прослушивание.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Дон Латино, ни слова больше.

ПЕРЕС. Вы споёте с нами, Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Я пою хуже, чем свинья.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Вы классик.

ДОН ЛАТИНО. И что делает классик в толпе модернистских пересмешников? Дети, к делу!

Дорио де Гадекс, уродливый, бурлескный и толстокожий, распускает руки, похожие на крыльев без перьев, на лунной поляне..

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Итак, "Карлик на распродаже".

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Расскажи! Расскажи! Расскажи!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. У него была бравада храбреца.

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Он лжёт! Он лжёт! Он лжёт!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Он хочет править.

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Править! Править! Править!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. и он негодяй как Тартюф.^[14]

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Грех! Грех! Грех!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Да он простофиля.

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Это так! Это так! Это так!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. И он вольнодумец.

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Точно! Точно! Точно!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. И у него башка горит.

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Эврика! Эврика! Эврика!

Вдруг их прерывают. Огромная толпа и патруль римских солдат несутся по грязной улице. Они несут лунный свет на копытах и по лужам. Раздаётся осторожный стук, и вскоре дверь булочной с грохотом закрывается. Питито, капитан муниципальной, конной команды, приподнимается на стременах.

КАПИТАН ПИТИТО. Кажется, что вы, интеллектуалы, и поощряете эти скандалы! Что вы, ребята, оставляете неграмотным?

МАКС. Эврика! Эврика! Эврика! Золотой клюв! По-гречески, то есть, Златоуст. Господин Центурион, вы определённо знаете все четыре греческих диалекта!

КАПИТАН ПИТИТО. В полицию вас за пьянство!

МАКС. Да у вас джокер! Господин Центурион, я тоже могу..!

КАПИТАН ПИТИТО. Сторож!... Сторож!...!...

СТОРОЖ. Иду!...

КАПИТАН ПИТИТО. Позаботьтесь об этом пьянице!

Прибывает СТОРОЖ, раскачиваясь в такт фонарю и палке. Он задыхается и пыхтит от бренди. Капитан Питито пришпоривает лошадь: Из-под подков летят искры. Раздаётся громкий топот удаляющегося патруля.

КАПИТАН ПИТИТО. Вы отвечаете мне за этого человека, сторож!

СТОРОЖ. Дать ему нашатырный спирт?

КАПИТАН ПИТИТО. Лучше трёпку ему задайте!

СТОРОЖ. Хорошо!

ДОН ЛАТИНО. Макс, дай ему на выпивку. Этого астурийского троглодита нужно приручить.

МАКС. Я сломлен.

ДОН ЛАТИНО. У тебя ничего не осталось?

МАКС. Ни одной монеты!

СТОРОЖ. Идите.

МАКС. Я слепой.

СТОРОЖ. Вы хотите, чтобы я вернул вам зрение?

МАКС. Ты Святая Люсия?

СТОРОЖ. Я представляю власть!

МАКС. Это не одно и то же.

СТОРОЖ. А могло бы быть. Идите.

МАКС. Я уже сказал, что я слепой.

СТОРОЖ. Вы анархист, а все эти субъекты - ветер в головах! Ветер! Ветер! Сильный ветер!

ДОН ЛАТИНО. Я бурю вызову!

СТОРОЖ. А ну назад!

ГОЛОСА МОДЕРНИСТОВ. Мы сопровождаем Маэстро! Мы сопровождаем Маэстро!

СОСЕД. Пепи! Пепи!

СТОРОЖ. А ну сворачивайте демонтрацию.

Он стучит молотком в дверь булочной. Выглядывает пекарь, толстяк в белом фартуке: Он докладывает, уходя, музицируя, и вскоре выходят сонные,застёгивая ремни, два муниципальных охранника.

ОХРАННИК. Что там?

СТОРОЖ. Этот субъект надо доставить в полицию.

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Мы заберем и доставим его в Центральный.

СТОРОЖ. Да не важно, только на ночь.

СОСЕД. Пепи! Пепи!

СТОРОЖ. Ещё один бездельник! Вааа! Я тебя найду.

ДВА ОХРАННИКА. Вы, джентльмены, отойдите в сторону.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Мы сопровождаем Мастера.

ОХРАННИК. Да мне всё равно даже если бы этот пьяница был журналистом Доном Мариано де Кавиа, действительно голова! А этот чем больше заговаривается, тем больше получит!

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Иногда даже он становится занудой.

ДОН ЛАТИНО. И не только!

ОХРАННИК. Вы, судя по тому, что говорите, знаете его?

ДОН ЛАТИНО. Мы знакомы.

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Вы журналисты?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Сплюнь! Сплюнь!

ГЕНРИЕТТА. Они банкиры.

ОХРАННИК. Если вы хотите сопровождать своего друга, законы не противоречат и даже разрешают это, но не высовывайтесь. Я очень уважаю талант.

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Пойдём прогуляемся.

МАКС. Латино, дай мне руку. Господа гвардейцы, вы простите мне, что я слепой!

ОХРАННИК. Достаточно политики.

ДОН ЛАТИНО. Какой маршрут мы выберем?

ОХРАННИК. В Министерство внутренних дел.

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Живо! Живо!

МАКС. Умри, Маура! Да умрёт Великий фарисей!

ХОР МОДЕРНИСТОВ. Умри! Умри! Умри!

МАКС. Да умрёт еврей и все его гнусные родственники.

ОХРАННИК. Хватит! Берегись пьяного поэта!

ДРУГОЙ ОХРАННИК. Они вытрясут до костей этого старого козла. А жаль, ведь он, должно быть, человек с достоинством.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Прихожая в министерстве внутренних дел. Стеллаж с книгами. Скамейки у стены. Стол с грязными папками из кожи. Пещерный воздухи холодный запах несвежего табака. Сонные охранники. Тайная полиция. Шляпы, дубинки, целлулоидные воротнички, большие кольца, яркие родинки. Старый безвкусно одетый мужчина — парик и манжеты из саржи^[15],— который пишет; и пижон - с блестящими волосами, надушенный, который ходит и диктует, дымя сигарой. Дон Серафим, как называют его подчинённые, а остальные - Серафим Прекрасный. Небольшая суматоха. Раздаются голоса, с непокрытой головой, смеясь и сходя с ума одновременно, врывается Макс Эстрелла. Дон Латино ведёт его за рукав, умоляюще вздыхая. Сзади выглядывают шлемы охранников. А в коридоре под светом лампы - курительные трубки, шарфы и шевелюры модернистов.

МАКС. Я привёл с  собой пару легавых! Они напивались на вечеринке, а я заставил их выйти и проводить меня.

СЕРАФИМ. Вы бы за собой следили, дорогой мой.

МАКС. У меня нет недостатка в манерах, господин делегат.

СЕРАФИМ. Инспектор.

МАКС. Да без разницы.

СЕРАФИМ. Как ваше имя?

МАКС. Меня зовут Максимо Эстрелла. Мой псевдоним "Mala estrella".^[16] Я имею честь не быть академиком.

СЕРАФИМ. Не перехвалите себя. Охранники, почему его задержали?

ОХРАННИК. Он утроил скандал на дороге и выкрикивал интернациональные лозунги. И он пьян!

СЕРАФИМ. Ваша профессия?

МАКС. Сейчас я временно не работаю.

СЕРАФИМ. Где вы раньше работали?

МАКС. Нигде.

СЕРАФИМ. Вы же сказали, что временно не работаете?

МАКС. Свободный человек и певчая птица не работают. Разве я не выгляжу оскорбленным, оскорбленным, заключённым в тюрьму, обыскиваемым и допрашиваемым?

СЕРАФИМ. Где вы живете?

МАКС. Улица Ублюдков. Это угол Сант Космос. Дворец!

НАБЛЮДАТЕЛЬ. Знакомы дом. Моя жена, до нашей свадьбы, жила на чердаке этого вышеупомянутого места.

МАКС. Там, где я живу, всегда дворец.

НАБЛЮДАТЕЛЬ. А я и не знал.

МАКС. Потому что ты, бюрократический червь, ничего не знаешь. Даже не мечтай!

СЕРАФИМ. Вы арестованы!

МАКС. Хорошо! Латино, здесь есть скамейка, где я мог бы лечь спать?

СЕРАФИМ. Здесь вы не ляжете спать.

МАКС. Но я хочу спать!

СЕРАФИМ. Вы пренебрегаете моими полномочиями! Вы знаете, кто я такой?

МАКС. Серафим Прекрасный!

СЕРАФИМ. Если вы ещё раз так отшутитесь, я вам задам вдвойне!

МАКС. Уверен, вы сдержитесь! Я первый поэт Испании! У меня есть влияние во всех газетах! Я знаю министра! Мы были одноклассниками!

СЕРАФИМ. Господин министр - не бездельник.

МАКС. Вы не знакомы с Новейшей Историей.

СЕРАФИМ. В моем присутствии вы оскорбляете Дона Пако! Я этого не потерплю. Да будет вам известно, что Дон Пако - мой отец!

МАКС. Не думаю. Позвольте мне спросить его об этом по телефону.

СЕРАФИМ . Вы спросите его из тюремной камеры.

ДОН ЛАТИНО. Господин инспектор, вы в своём уме! Речь идёт о национальном достоянии! Испанский Виктор Гюго!

СЕРАФИМ. А вы заткнитесь.

ДОН ЛАТИНО. Прошу прощения за моё вмешательство.

СЕРАФИМ. Если вы хотите присоединиться, и для вас найдётся жильё!

ДОН ЛАТИНО. Спасибо, господин инспектор!

СЕРАФИМ. Охранники, ведите этого бездельника к номеру 2.

ОХРАННИК. Идите!

МАКС. Я не хочу.

СЕРАФИМ. Тогда тащите его.

ЕЩЁ ОДИН ОХРАННИК. Бездельник!

МАКС. Убивают! Убивают!

МОДЕРНИСТСКИЙ ГОЛОС. Варвары!

ДОН ЛАТИНО. Подумайте только, национальное достояние!

СЕРАФИМ. Здесь протестовать нельзя. Отойдите.

ЕЩЁ ОДИН МОДЕРНИСТСКИЙ ГОЛОС. Да здравствует инквизиция!

СЕРАФИМ. Молчать, или все будут арестованы!

МАКС. Убивают! Убивают!

ОХРАННИКИ. Пьяница! Бездельник!

МОДЕРНИСТЫ. Мы всё донесём до журналистов!

Группа уходит. Разорванные шарфы, потушенные курительные трубки, задумчивые шевелюры. За дверью темницы слышны хлопки и голоса.

СЕРАФИМ. Эти модернисты словно дети - верят, что здесь раздают конфеты!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

ПОДЗЕМЕЛЬЕ. Подвал, плохо освещённый одной лампой. В тени шевелится мужчина. Рубашка, шарф и сандалии. Ходит туда-сюда, разговаривая сам с собой. Внезапно дверь открывается. Макс Эстрелла, толкаемый и орущий, катится на дно подземелья. Дверь захлопывается.

МАКС. Негодяи! Наёмники! Трусы!

ГОЛОС СНАРУЖИ. Ты ещё своё получишь! Попридержи!

МАКС. Прислужник!

Из тьмы выходит фигура человека, обитающего в темнице. При свете видны наручники, лицо залито кровью.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Добрый вечер!

МАКС. Я не один?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Похоже на то.

МАКС. Кто ты, приятель?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Изгой.

МАКС. Из Каталонии?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Отовсюду.

МАКС. Изгои! ... Только каталонские рабочие разжигают своё восстание этим унизительным эпитетом. Изгой, в твоих устах это надежда. Скоро придёт ваше время.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. В вас есть свет, который есть не у всех. Барселона разжигает костёр ненависти, я барселонский рабочий, и гордость у меня есть.

МАКС. Ты анархист?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я такой, каким меня сделали Законы.

МАКС. Мы принадлежим к одной Церкви.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Но на вас шарф.

МАКС. Самая ужасная кабала для собак! Я сорву его, чтобы мы могли поговорить.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Вы не пролетарий.

МАКС. Я - боль из плохого сна.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Вы похожи на человека света. Его речь, как будто из других времён.

МАКС. Я слепой поэт.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Это немалое несчастье! ... В Испании всегда принижали труд и интеллект. Здесь всем управляют деньги.

МАКС. Мы должны установить электрическую гильотину, в Пуэрта-дель-Соль.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Этого недостаточно. Революционным идеалом должно быть уничтожение богатства, как в России. Недостаточно просто перерезать горло всем богатым: наследник всегда найдётся. А даже если наследство отменят, никто не помешает его вернуть. Прежний порядок необходимо сделать невозможным, а этого можно добиться, только уничтожив богатство. Промышленная Барселона должна затонуть, чтобы возродиться из руин, с новой концепцией собственности и труда. В Европе покровителем самых чёрных людей является каталонец, и не только, ведь есть испанские колонии и в Америке. Барселону можно спасти, только погибнув!

МАКС. Барселона дорога моему сердцу!

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я всегда буду её частью!

МАКС. Лишь ей я обязан удовольствиями, коими мог наслаждаться слепец . Каждый день один мёртвый покровитель, иногда два... Это утешает.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Но ни слова о пропадающих рабочих.

МАКС. Рабочие размножаются быстро, подобно мухам. А покровители, как и слоны, как и все могущественные доисторические звери, размножаются медленно. Саул, мы должны нести новую религию всему миру.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Меня зовут Мэтью.

МАКС. Я окрестил тебя Саулом. Я поэт и имею исключительные права на алфавит. Послушай и запомни для момента, когда ты снова будешь на свободе, Саул. Хорошая охота может сделать шкуру каталонского покровителя дороже калькуттской слоновой кости.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Вот, к чему мы стремимся.

МАКС. И в качестве последнего утешения можно всё же подумать, что, истребляя пролетария, уничтожается и покровитель.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Покончив с городом, мы покончим с барселонским иудаизмом.

МАКС. Я не возражаю. Семитская Барселона будет разрушена, как Карфаген и Иерусалим. Alea jacta est!^[17] Дай мне руку.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я в наручниках.

МАКС. Ты молод? Я не могу тебя видеть.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я молод: тридцать лет.

МАКС. В чем тебя обвиняют?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Это длинная история. Меня заклеймили как бунтаря... Я не хотел бросать ткацкий станок ради войны и поднял бунт на фабрике. Начальник осудил меня, я отбыл наказание, я ходил по миру в поисках работы, и теперь я хожу от суда к суду, меня вызывает то один судья, то другой. Я знаю, что меня ждёт: четыре выстрела за попытку побега. Ну и хорошо... если только это и ничего более.

МАКС. Так чего же ты боишься?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Что они повеселятся, доставляя мне мучения.

МАКС. Варвары!

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Вам ли не знать.

МАКС. Негодяи. И это те, кто протестует против "чёрной легенды"!^[18]

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. За семь песет, когда я буду в тёмном уголке, они лишат меня жизни - те, кто отвечает за защиту города. И это богатые негодяи называют справедливостью!

МАКС. Богатые и бедные, иберийское варварство единодушно.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Все! Все!

МАКС. Все! Все! Мэтью, где бомба, которая выпотрошит проклятый кусок Испании?

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Господин поэт, который предвидит столь много, разве вы не заметили поднятой руки?

Дверь темницы открывается, и Тюремщик, с напором быка, приказывает заключённому в наручниках сопровождать его.

ТЮРЕМЩИК. Ты, каталонец, вставай!

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я готов.

ТЮРЕМЩИК. Ну, тогда пошли. Тебя ждёт чудесное путешествие.

Заключенный в наручниках с покорным упорством, подходит к слепому и касается его плеча своей бородой: онпрощается, говоря вполголоса.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Моя очередь пришла... Я думаю, мы больше не увидимся...

МАКС. Это ужасно!

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Они собираются убить... меня ... Что скажет завтра эта подлая пресса?

МАКС. Все, что ей прикажут.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Вы плачете?

МАКС. От бессилия и от ярости. Давай обнимемся, брат.

Они обнимаются. Тюремщик и заключенный в наручниках выходят. Дверь снова закрывается. Макс Эстрелла шарит в поисках стены и садится , скрестив ноги, в позе религиозной азиатской медитации. Он с большой невысказанной болью сжимается в комок. Снаружи доносится шум голосов и топот лошадей.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

РЕДАКЦИЯ «ЭЛЬ ПОПУЛАР»: Низкий зал с кафельным полом: в центре длинный чёрный стол, окружённый пустыми стульями, которые обозначают прилавки, замшелые прогрызенные папки и четверостишия, подчёркивающие их белизну в ярком зеленоватом круге отсвета лампы. В дальнем конце курит и пишет лысый мужчина, вечный писака с грустным профилем, в пальто с бахромой, крючковатыми пальцами с начищенными ногтями. Этот логичный и мифический человек закуривает потухшую сигару. Открывается перегородка, и скрип дверного звонка разрывает тишину. Появляется Консьерж, старый ренегат, усатый, подтянутый, похожий на тех странных полковников, которые во время процессий падают с лошади. Огромное сходство, которое сбивает с толку.

КОНСЬЕРЖ. Это Дон Латино де Испалис с другими капиталистами того же посыла. Они спрашивают о господине директоре. Я сказал им, что здесь только вы. Вы их примете, Дон Филиберто?

ДОН ФИЛИБЕРТО. Пусть пройдут.

Продолжает писать. Консьерж выходит, и зелёная дверь продолжает шататься, напоминая будки и игральные карты. Входят модернисты в пальто, брюках и накидках. Лысый журналист поднимает очки на лоб, изучает сигару и придаёт себе важность.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Ну что ж, господа и добрые люди, вперёд! Скажите мне, чего вы хотите от меня и от журнала?

ДОН ЛАТИНО. Мы пришли протестовать против недостойного полицейского самоуправства! Макс Эстрелла, великий поэт, хотя многие отказываются его признавать, только что был арестован и жестоко избит в подвале Министерства "обездоленности".

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. В Испании продолжает править Карл II.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Святые угодники! Наш великий поэт был пьян?

ДОН ЛАТИНО. Лишний бокал не оправдывает такое нарушение прав личности.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Макс Эстрелла и наш друг тоже. Святые угодники! Если господина директора нет в этот час, значит, он больше не вернётся... Вы же знаете , как издаётся газета. Директор словно тиран...! Я, не посоветовавшись, с ним, не решусь заявить в наших статьях ваш протест. Я не знаком с политикой газеты в отношении Управления безопасности... И, честно говоря, ваш рассказ, ребята, кажется мне немного преувеличенным.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Это отвратительно, дон Филиберто!

КЛАРИНИТО. Трус!

ПЕРЕС. Позор! Позор!

ДОН ЛАТИНО. Негодяй!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. В Испании всегда правит Филипп II!

ДОН ЛАТИНО. Дорио, сын мой, не унижай нас!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Молодость! Благородная страсть! Божественное сокровище, как сказал Рубен, бард из Никарагуа! Молодость, божественное сокровище! Я тоже читаю и иногда восхищаюсь гениями модернизма. Директор шутит, что я заразился. Кто-нибудь из вас читал рассказ, который я опубликовал в "Los Orbs"?

КЛАРИНИТО. Я, Дон Филиберто! Читал и восхищался.

ДОН ФИЛИБЕРТО. А вы, друг Дорио?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Я никогда не читаю своих современников, Дон Филиберто.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Друг Дорио, в таком случае мне пришлось бы предположить, что вы игнорируете классику!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Мы с вами источаем остроумие, Дон Филиберто. На нашей одежде отличительные знаки.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Этим намёком на эстетику моей одежды вы открылись мне как молодой эстет.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Вы в самом деле ядовиты, Дон Филиберто!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы сами тянули меня за язык!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Не этого я хотел!

КЛАРИНИТО. Дорио, в сторону шутки.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Друг Дорио, я уже привык к таким едким подколкам. Это битвы журналистов. Конечно, я не имею ввиду современную журналистику. С Сильвелой^[19] я был осторожен на банкете, когда меня награждали на Цветочных играх в Малаге Ла Белла. Нарсисо Диас ещё недавно вспоминал ту битву в хронике "Эль Геральдо". Восхитительная хроника, как и всё, что вышло из-под его пера, и он отметил, что я неплохо сыграл свою роль. Он процитировал моё определение журналистики. Вы, ребята, знакомы с ней? Я в любом случае вам процитирую. Журналист - это перо парламентариев. Конгресс - это одно большое собрание сочинений, а каждое собрание сочинений - один маленький Конгресс. Журналистика - это остроумие, как и политика. Это то же самое, но в другой плоскости. Теософически я мог бы объяснить это вам, если бы вы были посвящены в благородную Доктрину Кармы.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Мы не посвящены, но наш скромный проводник - Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Больше, чем скромный, мой мальчик, больше! Вы, ребята, не знаете каббалы моего псевдонима: Я латиноамериканец по водам крещения: Я латиноамериканец по рождению в Испанской Бетике^[20] и латиноамериканец по рождению в Латинском квартале Парижа. Латынь в каббалистическом прочтении, разрешается одним из магических слов: Onital.^[21] Вы, дон Филиберто, тоже кое-что смыслите в магии и каббале.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Давайте не путать. Всё очень серьёзно, Дон Латино. Я теософ!

ДОН ЛАТИНО. А я не знаю, кто я!

ДОН ФИЛИБЕРТО. В это я могу поверить.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Мадридский бродяга.

ДОН ЛАТИНО. Дорио, не трать зря своё остроумие, всё кончено. Друзьям лучше предложить сигаретку. Дай мне одну!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Я не курю.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Должны же быть у вас какие-нибудь пороки!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Домогаюсь горничных.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вам нравится?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. В этом есть свои прелести, Дон Филиберто.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Значит, вы уже много раз стали отцом?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Я заставляю их делать аборты.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Это то же, что и детоубийство!

ПЕРЕС. Вы полны сюрпризов.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Перес, ты ступил на тонкий лёд! Дон Филиберто, слуга -неомальтузианец.^[22]

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы ставите это на карту?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. И у меня дома есть светящаяся реклама.

ДОН ЛАТИНО. Этим всегда и заканчивается, мы, испанцы, утешаемся от голода и плохих правителей.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. И от плохих комедиантов, и от плохих комедий, и от трамвайного сообщения, и от булыжника.

ПЕРЕС. Ты иконоборец!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Перес, слушай с уважением и молчи.

ДОН ФИЛИБЕРТО. В Испании может не хватать хлеба, но остроумия и хорошего настроения ей не занимать.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Вы знаете, кто наш первый юморист, Дон Филиберто?

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы, иконоборцы, возможно, скажете, что Дон Мигель де Унамуно.^[23]

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Нет, сэр! Первый юморист - дон Альфонсо XIII.^[24]

ДОН ФИЛИБЕРТО. В нем есть мадридская и бурбонская живость.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Первый юморист, Дон Филиберто. Первый! Дон Альфонсо побил рекорд, сделав Гарсиа Прието^[25] президентом Совета.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Здесь, молодой друг, нельзя так выражаться. Наша газета выходит вдохновлённая Доном Мануэлем Гарсиа Прието. Я признаю, что он не блестящий человек, что он не оратор, но он серьёзный политик. Короче говоря, давайте вернёмся к делу нашего друга Макса Эстреллы. Я мог бы позвонить в личный секретариат министра: в нем работает мальчик, который вершил здесь суды. И попрошу связаться. Святые угодники! Макс Эстрелла - один из Маэстро, и он заслуживает некоторого внимания. Что эти джентльмены оставляют для сутенёров и хулиганов? Вооружённый сброд! Макс в своей обычной кондиции?...

ДОН ЛАТИНО. В озарении.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Это прискорбно!

ДОН ЛАТИНО. Сегодняшний день был непростым. Я был с ним. Представьте! Друзья с Парижа! Вы знаете Париж? Я поехал в Париж с королевой Доной Изабеллой. Тогда я написал в защиту мадам. Я перевёл несколько книг для Дома Гарнье. Я был финансовым редактором "Испано-американской лиры", отличного журнала! Как и всегда под моим псевдонимом, Латино де Испалис.

Раздаётся звонок телефона. Дон Филиберто, лысеющий и угрюмый журналист, логичный и мифический человек всех редакций, просит связаться с Министерством внутренних дел, частным секретариатом. Наступает тишина. Затем бормотание, лёгкий смех, какая-то тихая шутка. Дорио де Гадекс садится в кресло директора, кладёт на стол свои разбитые ботинки и вздыхает.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Я собираюсь написать основную статью, в которой осветлю речь нашего вождя: «Все живые силы страны мертвы!» - воскликнул ещё вчера в великолепной ораторской речи наш друг прославленный маркиз Альхусемский.^[26] И Палата, полностью пленённая, аплодировала глубине концепции, ровно как и другой: «Подводные камни уже устранены». Все они сводятся к одному: «Сантьяго и открой Испанию для свободы и прогресса».^[27]

Дон Филиберто отпускает трубку телефона и выходит в центр комнаты, прикрывая лысину жёлтыми, покрытыми чернилами руками - Руками скелета-мемориалиста в библейский Судный день!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Эта не смешно! Уберите ноги! Где ещё видано подобное хамство!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. В Сенате Янки.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы испачкали мою папку!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Это мой урок философии. Прах ты, и в прах ты превратишься!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы даже умеете говорить по-латыни! Вы, ребята, как дети!...

КЛАРИНИТО. Дон Филиберто, мы не промахнулись.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы, ребята, прославили благодать, и смех в данном случае - ещё одна проказа. Смейтесь над тем, что выше вас! Для вас нет ничего святого: Маура - шарлатан!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Король верблюдов!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Бенлиуре^[28] un santi boni baranti!^[29]

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Сказано по-валенсийски.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Кавестани, великий поэт, куплетист.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Учитель игры на гитаре по цифрам.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Как странно, что мой прославленный босс кажется им болваном!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Ещё один!

ДОН ФИЛИБЕРТО. Для вас на нашей земле нет ничего великого, ничего достойного восхищения. Я вам сочувствую! Вы все очень несчастны! Вы не чувствуете Родины!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Подождите, пока мы не сможем позволить себе автомобиль, дон Филиберто.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Вы, ребята, даже не можете говорить серьёзно! Есть среди вас тот, кого вы называете Маэстро, кто осмеливается выкрикивать живьём любую мелочь. И это не в кафе, не в кругу друзей, а на трибуне Учебного заведения! И этого не может быть, господа! Вы ни во что не верите: вы иконоборцы и циники. К счастью, есть другая молодёжь, молодёжь прилежная, молодёжь взволнованная, молодёжь, полная гражданского духа.

ДОН ЛАТИНО. Я протестую, если вы имеете виду тех болванов из гражданского комитета. Даже эти модернисты, назовём их выдающимися бездельниками, не стали почётными полицейскими. Каждому своё. И, кажется, сегодня днём они убили одного из этих молодых в плаще? Вы знаете об этом?

ДОН ФИЛИБЕРТО. Он был очень относительная молодой. Шестьдесят лет.

ДОН ЛАТИНО. Что ж, пусть его похоронят. Пусть будет ещё один труп, это имеет значение только для похоронного бюро!

Внезапно звонит телефон. Дон Филиберто берёт трубу и начинает пантомиму кивков, отступлений и криков. Слушая с вытянутой шеей и трубой в ухе, он рассеянно обводит взглядом зал, следя за молодыми модернистами. Когда он вешает трубку, на его лице появляется искреннее выражение честной совести. Снова появляется теософ, в своей безмятежной улыбке, в оттенках цвета слоновой кости на висках, во всей округлости своей лысины.

ДОН ФИЛИБЕРТО. Приказ об освобождении нашего Звёздного друга уже передан. Посоветуйте ему, ребята, не пить. У него есть талант. Он может сделать гораздо больше, чем делает сейчас. А теперь уходите и дайте мне поработать. Я должен сделать всю газету сам.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРИАТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА. Запах гаванского пива, плохие картины, кажущаяся провинциальная роскошь. Комната будто поделена на офис и игорный дом. Внезапно телефонный сверчок запрыгивает^[30] на большие бюрократические колени. И Диегито Гарсия — Дон Диего дель Корраль, в Журнале трибуналов и Эстрад — подскакивает в три прыжка и засовывает трубу ему в ухо.

ДИЕГИТО. С кем я разговариваю?

· · · · · · · · · · · · ·

Я уже передал приказ об его освобождении.

· · · · · · · · · · · · ·

Не за что! Не за что!

· · · · · · · · · · · · ·

Алкоголик!

· · · · · · · · · · · · ·

Да... Я знаю его работы.

· · · · · · · · · · · · ·

Позор! Позор!

· · · · · · · · · · · · ·

Этого не может быть. У нас там ничего нет!

· · · · · · · · · · · · ·

Я скажу ему. Я принимаю к сведению.

· · · · · · · · · · · · ·

Не за что! Не за что!

Макс Эстрелла появляется в дверях, бледный, исцарапанный, галстук перекошен, выражение лица надменное и безумное. Сзади, застёгивая бриджи, появляется Пристав.

ПРИСТАВ. Стоять..

МАКС. Не поднимайте на меня руку.

ПРИСТАВ. Идите сами.

МАКС. Доложите министру.

ПРИСТАВ. Что-то его не видно.

МАКС. Ах! Вы ваша логика безупречна. Но его будет слышно.

ПРИСТАВ. Обождите.. Это не часы слушаний.

МАКС.  Представьте меня.

ПРИСТАВ. Здесь я отдаю приказы.... И не падайте лицом..

ДИЕГИТО. Фернандес, пропустите этого господина.

МАКС. Наконец-то, цивилизованный гражданин!

ДИЕГИТО. Друг Эстрелла, вы простите, но я могу лишь немного времени провести с вами. Редакция журнала "Эль Популар" связалась со мной насчёт вас. Вы им там понравились. Вас любят и восхищаются вами. Я к вашим услугам в любую минуту. Не забывайте меня... Кто знает!... У меня ностальгия по журналистике... Я подумываю чем-нибудь заняться... Давно лелею мысль об иллюстрированной, лёгкой, праздничной газете, пене шампанского, блеске огней. Я рассчитываю на вас. Прощайте, Маэстро. Я сожалею, что повод встретиться возник из-за такого неприятного события!

МАКС. Именно против этого я и выступаю.. Ваша полиция, набранная из самых подлых негодяев!

ДИЕГИТО. Как и везде, Маэстро.

МАКС. Давайте не будем спорить. Я хочу, чтобы министр выслушал меня, а я поблагодарю его за моё освобождение.

ДИЕГИТО. Господин министр ничего не знает.

МАКС. Он узнает от меня.

ДИЕГИТО. Господин министр сейчас работает. Тем не менее, я с ним скоро увижусь.

МАКС. И я с вами.

ДИЕГИТО. Невозможно!

МАКС. Я устрою скандал!

ДИЕГИТО. Вы с ума сошли!

МАКС. Безумно видеть, как от тебя отворачиваются и как тебя отвергают. Министр - мой друг, друг героических времён. Я хочу услышать, как он скажет, что не знает меня! Пако! Пако!

ДИЕГИТО. Я сообщу вам.

МАКС. Я могу это сделать сам. Пако! Пако! Я призрак из прошлого!

Его Превосходительство открывает дверь своего кабинета и выглядывает в рубашке, с расстёгнутым воротом, в свободно свисающем жилете, с двумя нелепыми глазными яблоками, танцующими у него на животе.

МИНИСТР. Что за скандал, дружище?

ДИЕГИТО. Господин министр, я ничего не мог поделать.

МИНИСТР. А этот человек, кто он?

МАКС. Друг былых времён! Ты не узнаёшь меня, Пако! Жизнь меня сильно изменила! Ты меня не узнаешь! Я Максимо Эстрелла!

МИНИСТР. Конечно! Конечно! Конечно! Но ты слепой?

МАКС. Как Гомер и как Велизарий.^[31]

МИНИСТР. Случайная слепота, я полагаю...

МАКС. Окончательно и бесповоротно. Это дар Венеры.

МИНИСТР. Да пребудет с тобой Бог. И почему ты не пришёл ко мне раньше? Я почти не встречаю более твою подпись в газетах.

МАКС. Я живу забытой жизнью! Ты был провидцем, оставив тексты песен, чтобы сделать нас счастливыми, управляя нами. Пако, тексты песен не для еды. Буквы - это позор, лохмотья и голод!

МИНИСТР. Письма, конечно, не имеют должного внимания, но они уже являются ценностью, которая котируется. Друг Макс, мне нужно возвращаться к работе. Оставь записку этому парню о том, чего ты хочешь... Ты немного припозднился.

МАКС. Я прихожу в то час, который сочту нужным. Я пришёл не для того, чтобы просить. Я пришёл требовать сатисфакции и наказания. Я слепой, меня называют поэтом, я живу, сочиняя стихи, и я живу несчастным. Ты думаешь, я пьяница. Это к счастью! Если бы я не был пьяницей, я бы уже застрелился. Пако, твои наёмные убийцы не имеют права плевать на меня и давать мне пощёчины, и я пришёл просить наказания для этой толпы презренных и возмещения ущерба Богине Правосудия!

МИНИСТР. Друг Макс, мне ничего об этом не известно. Что случилось, Диегито?

ДИЕГИТО. Поскольку на улице небольшая суматоха, не разрешено собираться в группы, а наш Маэстро был несколько взволнован...

МАКС. Я был несправедливо арестован, подвергнут инквизиционным пыткам. Вот отметины на моих запястьях.

МИНИСТР. Что сделали охранники, Диегито?

ДИЕГИТО. Честно говоря, только то, что я только что сообщил господину министру.

МАКС. Что ж, это ложь! Я был остановлен произволом легионера, которого я наивно спросил, знает ли он все четыре греческих диалекта.

МИНИСТР. На самом деле, произвольный ли это вопрос. Предполагать у охранника такие высокие гуманитарные знания!

МАКС. Он был лейтенантом.

МИНИСТР. Даже если бы он был генерал-капитаном. Ты ни в чем не виноват! Ты всегда добрый старый шутник! Для тебя годы не проходят даром! Увы, как я завидую твоему вечному хорошему настроению!

МАКС. Для меня всегда лишь тьма! Я слеп уже год. Я диктую, а моя жена пишет, но это не работает.

МИНИСТР. Твоя жена француженка?

МАКС. Святая с небес, которая пишет по-испански как в аду. Я должен диктовать ей письмо за письмом. Идеи исчезают у меня из головы. Одно мучение! Если бы в моём доме был хлеб, будь я проклят, если пожалею о своей слепоте. Слепой лучше разбирается во всем на свете, его глаза - обманщики иллюзий. Прощай, Пако! Учтите, я пришёл не просить об услугах. Макс Эстрелла не из тех надоедливых бедняг.

МИНИСТР. Подожди, не уходи, Максимо. Раз уж ты пришёл, давай поговорим. Ты воскрешаешь целую эпоху в моей жизни, возможно, лучшую. О, как давно! Мы учились вместе. Ты жил на улице Памяти. У тебя была сестра. В твою сестру я был влюблён. Ради неё я сочинял стихи!

МАКС. Улица Памяти,,

Окно Елены,

Девушка брюнетка

Какой чудный вид!

Улица Памяти

Ночная серенада,

И лестница до луны

Которую я зажёг!

МИНИСТР. Какая память! Я в восторге! Что случилось с твоей сестрой?

МАКС. Она ушла в женский монастырь.

МИНИСТР. А как насчёт твоего брата Алекса?

МАКС. Он умер!

МИНИСТР. А как насчёт остальных? Вас было много!

МАКС. Я думаю, что все они мертвы!

МИНИСТР. Ты не изменился!... Макс, я не хочу задеть тебя, но пока я у руля, я могу дать тебе зарплату.

МАКС. Спасибо!

МИНИСТР. Ты согласен?

МАКС. Какое облегчение!

МИНИСТР. Запиши это, Диегито. Где ты живешь, Макс?

МАКС. Будьте готовы писать долго, Маэстро: Ублюдков, двадцать три, корпус два, внутренняя лестница, сторожка Б. Примечание: Если в этом лабиринте вам понадобится помощь, не спрашивайте привратницу, потому что она кусается.

МИНИСТР. Как я завидую твоему юмору!

МАКС. Мир принадлежит мне, всё мне улыбается, я человек без печалей.

МИНИСТР. Я тебе завидую!

МАКС. Пако, не будь занудой!

МИНИСТР. Макс, каждый месяц зарплату будут доставлять тебе домой. А теперь, пока! Обними меня! Обними меня!

МАКС. Возьми один палец и не зарывайся.

МИНИСТР. Прощай, Гений и Анархия!

МАКС. Имейте в виду, я пришёл просить о защите моего достоинства и наказании для негодяев. Учтите, что я не достиг ни того, ни другого, и что вы даёте мне деньги, и что я принимаю их, потому что я негодяй. Мне не было позволено покинуть этот мир, ни разу не коснувшись дна полного змей. Я заслужил объятия Его Превосходительства!

Максимо Эстрелла, скрестив руки на груди, с высоко поднятой головой, остановившимися глазами, трагический в своей слепой неподвижности, движется вперед, как призрак. Его Превосходительство, подтянутый, накрашенный, маслянистый, отвечает с присвистом старого комика, как в хорошей французской мелодраме. Они обнимаются. У Его Превосходительства при расставании на веках задерживается слеза. Он пожимает руку богемцу и оставляет в ней несколько купюр.

МИНИСТР. До свидания! До свидания! Поверь мне, я не забуду этот момент.

МАКС. Прощай, Пако! Спасибо от имени двух бедных женщин!

Его Превосходительство звонит в дверной звонок. Приходит сонный Пристав. Максимо Эстрелла, нащупывая палку, идёт в глубь комнаты, где есть балкон.

МИНИСТР. Фернандес, проводите этого джентльмена и оставьте его в кэбе.

МАКС. Конечно, у двери меня ждёт моя собака.

ПРИСТАВ. Вас ждёт пожилой мужчина в прихожей.

МАКС. Дон Латино де Испалис: мой пёс.

Пристав хватает богемца за рукав. С неловким видом он выводит его из кабинета, и Его Превосходительство жестом указывает на выход. Этот манерный жест характерного актёра на большой сцене признания.

МИНИСТР. Дорогой Диегито, перед вами человек, у которого не хватило силы воли! У него было всё - фигура, слово, грация. Их болтовня меняла жизнь, как пламя пунша.

ДИЕГИТО. Картина маслом!

МИНИСТР. Без сомнения, я был самым ценным среди людей своего времени!

ДИЕГИТО. Что ж, теперь вы видите, как он мокнет в луже, пахнет бренди и обращается к сутенёрам по-французски.

МИНИСТР. Двадцать лет! Одна жизнь! И неожиданно, снова появляется этот призрак богемы! Я спас себя от катастрофы, отказавшись от удовольствия сочинять стихи. Чёрт возьми, ты ничего об этом не знаешь, потому что ты не родился поэтом.

ДИЕГИТО. Если бы!

МИНИСТР. Увы, Диегито, ты никогда не поймёшь, что такое иллюзия и богема! Вы родились институционалистом, вы не отступник из мира грез. Я знаю!

ДИЕГИТО. Вы сожалеете об этом, Дон Франсиско?

МИНИСТР. Думаю, да, мне очень жаль.

ДИЕГИТО. Неужели Его Превосходительство господин министр внутренних дел променял бы себя на поэта Макса Эстреллу?

МИНИСТР. Вы посмотрите на этого законника Дона Диего дель Корраль! Прервите на мгновение допрос, ваша честь, и подумайте, откуда мы возьмём средства для Максимо Эстреллы.

ДИЕГИТО. Мы возьмём их из фондов полиции.

МИНИСТР. Какая ирония!

Его Превосходительство опускается в кресло напротив камина, от которого на ковре исходят дрожащие блики. Он закуривает сигару и заказывает газету. Он надевает очки, закрывает глаза, надевает шапочку и засыпает.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

КАФЕ, затянутое запотевшими зеркалами. Мраморные столы. Красные кушетки. Прилавок на заднем плане, а за ним - старинный рубиновый бюст, возвышающийся над разнообразной аптекарской продукцией. В кафе есть пианино и скрипка. Тени и музыка витают в клубах дыма и в дрожащем свете электрических дуг. Множественные зеркала полны безудержного интереса, на их фоне, абсурдная геометрия напоминает кофейню. Неистовый ритм музыки, огни на фоне зеркал, клубящийся дым от дрожащих электрических дуг, - всё это объединяет их разнообразие в едином выражении. Входят незнакомцы, и внезапно они преображаются в этом тройном ритме: Макс Эстрелла и Дон Латино.

МАКС. На какую землю мы ступаем?

ДОН ЛАТИНО. Кафе "Колумб".

МАКС. Посмотри, там ли Рубен. Обычно он рядом с музыкантами.

ДОН ЛАТИНО. Вон он, как печальная свинья.

МАКС. Давай подойдём к нему, Латино. Умри я, скипетр поэзии перейдёт к этому чёрному.

ДОН ЛАТИНО. Не поручай мне распоряжаться твоим имуществом после твоей смерти.

МАКС. Он великий поэт!

ДОН ЛАТИНО. Я его не понимаю.

МАКС. Ты заслужил быть парикмахером Мауры!

Пройдя между стульями и мрамором, они подходят в угл, где сидит и молчит Рубен Дарио. При их появлении, поэт чувствует горечь жизни и эгоистичным жестом рассерженного ребёнка закрывает глаза и делает глоток абсента. Наконец, его маска идола оживляется влажной улыбкой. Слепой останавливается перед столом и поднимает руку величаво, как статуя Цезаря.

МАКС. За здоровье, брат, если младше по годам, то старше по званию!

РУБЕН. Восхитительно! Как долго мы не виделись, Макс! Как поживаешь?

МАКС. Ничего!

РУБЕН. Восхитительно! Ты никогда сюда не заходишь?

МАКС. Кафе - роскошь, с приближением смерти я отдаю себя таверне.

РУБЕН. Макс, давай любить жизнь и, пока можем, забудем об этой Даме Траура.

МАКС. Почему?

РУБЕН. Не стоит о ней говорить!

МАКС. Ты боишься её, а я ухаживаю за ней! Рубен, я доставлю любое сообщение, которое ты поручишь мне, на другой берег Стикса. Я прихожу сюда, чтобы в последний раз пожать тебе руку под руководством этого верблюда Дона Латино де Испалиса. Человека, который презирает твои стихи, как будто он сам академик!

ДОН ЛАТИНО. Дорогой Макс, не преувеличивай!

РУБЕН. Вы - Дон Латино де Испалис?

ДОН ЛАТИНО. Да мы знаем друг друга с давних времён, Маэстро! Минуло столько лет! Мы вместе занимались журналистикой в "Испано-Американской Лире".

РУБЕН. У меня плохая память, Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Я был финансовым редактором. В Париже мы любили друг друга, Рубен.

РУБЕН. Я забыл об этом.

МАКС. Да ты никогда не был в Париже!

ДОН ЛАТИНО. Дорогой Макс, я повторяю тебе, не зарывайся. Сядь и подари нам ужин. Рубен, сегодня этого великого поэта, нашего друга, зовут Сияющая Звезда!

РУБЕН. Восхитительно! Макс, надо бежать из богемы!

ДОН ЛАТИНО. Всё нормально! У него есть немного денег из заначек неуплаченных налогов!

МАКС. Сегодня днём мне пришлось заложить плащ, и сегодня вечером я приглашаю тебя на ужин! На ужин с золотым шампанским, Рубен!

РУБЕН. Восхитительно! Как Мартин Турский^[32], ты разделяешь со мной плащ, превращённый в ужин. Восхитительно!

ДОН ЛАТИНО. Официант, меню! Я считаю, что заказывать французские вина - это немного перебор. Надо подумать о завтрашнем дне, господа!

МАКС. Давайте не будем думать!

ДОН ЛАТИНО. Я бы разделил ваше мнение, если бы за кофе, стаканом и сигарой мы приняли яд.

МАКС. Жалкий буржуа!

ДОН ЛАТИНО. Дорогой Макс, давай заключим сделку. Я скромно возьму одно пиво, а ты угостишь меня макаронами на стоимость выпитого.

РУБЕН. Не забывай о хороших манерах, Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Ваш покорный слуга не поэт. Я зарабатываю на жизнь большим трудом, чем сочинением стихов.

РУБЕН. Я тоже изучаю небесную математику.

ДОН ЛАТИНО. Тогда извините! Что ж, да, сэр, даже если я буду вынужден торговать, я приверженец Гнозиса и Магии.

РУБЕН. Я тоже!

ДОН ЛАТИНО. Я знаю, ты кое-чего достиг в этой сфере.

РУБЕН. Я чувствовал, что Элементали - это Сознания.

ДОН ЛАТИНО. Несомненно! Несомненно! Несомненно! Совесть, воля и Силы!

РУБЕН. Море и Суша, Огонь и Ветер, божественные чудовища. Возможно! Божественные, потому что они Вечны.

МАКС. Вечное Ничто.

ДОН ЛАТИНО. И плод из Ничего: четыре Элемента, символизирующие четырёх Евангелистов. Творение, то есть множественность, начинается только в Четверичном. Но из Тройной единицы следует Число. Вот почему Число священно!

МАКС. Молчи, Пифагор! Всему этому ты научился в своих интимных отношениях со старой Блаватской.^[33]

ДОН ЛАТИНО. Макс, не шути так! Ты совершенно нерелигиозный! Вольтеровский дух! Мадам Блаватская была необыкновенной женщиной, и вы не должны насмехаться над культом её памяти. Тебя стоило бы наказать за такое неуважение кармой. И не в первый раз!

РУБЕН. Творятся чудеса! К счастью, мы их не видим и не понимаем. Без этого невежества, жизнь была бы сплошным переутомлением.

МАКС. Ты верующий, Рубен?

РУБЕН. Я верю!

МАКС. В Бога?

РУБЕН. И во Христа!

МАКС. И в адское пламя?

РУБЕН. И тем более в небесную музыку!

МАКС. Ты обманщик, Рубен!

РУБЕН. Может, наивен.

МАКС. Ты не лукавишь?

РУБЕН. Нет!

МАКС. Для меня за последней маской ничего нет. Если там что-нибудь есть, я вернусь и расскажу тебе.

РУБЕН. Заткнись, Макс, давай не будем ломать человеческие штампы!

МАКС. Рубен, запомни этот ужин. А теперь, давайте смешаем вино с розами из твоих стихов. Мы тебя слушаем.

Рубен поднимается в трепете - жест идола, вызывающий воспоминания об ужасах и тайнах. Макс Эстрелла, немного подчёркнуто, протягивает ему руку. Дон Латино наполняет бокалы. Рубен выходит из медитации с огромной, огромной печалью, высеченной на ацтекских идолах.

РУБЕН. Я посмотрю, вспомню ли я паломничество в Компостелу... Это мои последние стихи.

МАКС. Они опубликованы? Если их печатали, значит, я их читал, но в твоих устах будет звучать, как новые.

РУБЕН. Возможно, я не вспомню.

Молодой человек, который пишет за соседним столом и, по-видимому, переводит, поскольку у него перед глазами открытая книга и четверостишия на рифмованном языке, робко кланяется Рубену Дарио.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Маэстро, там, если вы не вспомните, я вам подскажу.

РУБЕН. Восхитительно!

МАКС. Где они были опубликованы?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Я читал рукописи. Они должны были быть опубликованы в журнале, который умер не родившись.

МАКС. Возможно ли, что речь о журнале Пако Вильяеспеса?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Я был его секретарём.

ДОН ЛАТИНО. Отличная должность.

МАКС. Тебе нечего завидовать, Латино..

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Вы помните, Маэстро?

Рубен кивает священническим жестом и, смочив губы в чаше, произносит медленно и ритмично, как в оцепенении, подчёркивая свои усилия отличить е от ё.

РУБЕН. Маршрут подходил к концу.

И в углу тёмного закутка,

Мы делим чёрствый хлеб друг с другом

С маркизом де Брадомином!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Это конец, Маэстро.

РУБЕН. Это повод выпить за нашего звёздного друга.

МАКС. Он исчез из этого мира!

РУБЕН. Он готовится к смерти в своей деревне, и благодаря его прощальному письму появились на свет эти стихи. Давайте выпьем за здоровье изысканного грешника!

МАКС. Давайте выпьем!

Он поднимает свой бокал и, наслаждаясь ароматом абсента, вздыхает и вспоминает далёкое парижское небо. Фортепиано и скрипка исполняют мелодию оперетты, а кофейный чайник играет в такт с чайными ложками в стаканах. Выпив, голоса троих изгнанников смешиваются на французском языке. Они помнят и проецируют огни божественного и смертного праздника. Париж! Кабаре! Иллюзия! И в такт фраз, выставляет напоказ свою хромую лапу Поль Верлен.^[34]

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Аллея с клумбами. Чистое далёкое небо. Лунная луна. Кавалерийские патрули. Тихо и ярко катится машина. В тени деревьев прячутсяm уличные девки и старухи, размалёванные как клоуны. Разбросанные по прогулочным коляскам, лежат несколько спящих комочков. Макс Эстрелла и Дон Латино гуляют в тени набережной. Весенний аромат сирени бальзамирует ночную влагу.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Брюнетики! Псст!... Брюнетики! Не хотите зайти на минутку?

ДОН ЛАТИНО. Только когда ты вновь наденешь зубы.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Вы даже не угостите сигаретой?

ДОН ЛАТИНО. Я дам тебе "Ла Коррес" для общего развития, там письмо от Мауры.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. К черту его.

ДОН ЛАТИНО. Иудеи не одобрят.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Посмотрите на него! Подожди, я позову подругу. Лунарес! Лунарес!

Появляется Лунарес, уличная девка, белые чулки, фартук, кепка и эспадрильи. С бесстыдным смехом она останавливается в тени садика.

ЛУНАРЕС. Глянь, какие важные курицы! Вы вытащите меня с улицы сегодня вечером.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Они нам весь дом обставят!

ЛУНАРЕС. Мне - пару монет, и мы в расчёте, если оплатишь койку.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА

Господи, и даже без сигарет?

МАКС. Вот, держи сигару.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Вот это свезло!

ЛУНАРЕС. Брось это, Паноли.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Да всё нормально! Посмотри, на ней маркировка!

ЛУНАРЕС. Дашь перетянуться?

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Нет, сигару я придержу для себя.

ЛУНАРЕС. Для короля Португалии.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Шутница! Для санитарного инспектора!

ЛУНАРЕС. А вы, астрономы, разве вы не в настроении для чего-нибудь безрассудного?

Две подруги разделилсь незаметно и тайно, в тени набережной: Размалёванная старуха встала рядом с Доном Латино де Испалис, а Лунарес - рядом с Максом Эстреллой.

ЛУНАРЕС. Посмотри, какая у меня чистая нижняя юбка!

МАКС. Я слепой.

ЛУНАРЕС. Кое-что ты увидишь!

МАКС. Ничего!

ЛУНАРЕС. Прикоснись ко мне. Мне очень тяжело.

МАКС. Мрамор!

Лунарес непристойным смехом, берет поэта за руку, гладит по плечами прижимает к груди. Грязная старуха, под маской, обнажает беззубые десны и соблазняет Дона Латино.

РАЗМАЛЁВАННАЯ СТАРУХА. Прекрасно, иди со мной, твой партнёр уже разобрался с Лунарес. Не будь подозрительным. Иди сюда! Если появится какой-нибудь коп, мы отделаемся от него ещё одной сигарой.

Она уводит его с улыбкой, белой и призрачной. Они теряются среди деревьев в саду. Гротескная пародия на Сад Армиды.^[35] Макс Эстрелла и его спутница остаются изолированными на берегу набережной.

ЛУНАРЕС. Прижми меня к груди... Не стесняйся... Ты поэт!

МАКС. Как ты поняла?

ЛУНАРЕС. По твоему парику назарейца.^[36] Я ошиблась?

МАКС. Нет, не ошиблась.

ЛУНАРЕС. Если бы ты узнал о моей жизни, ты бы рассказал эту историю один из первых. Скажи: как я тебе?

МАКС. Нимфа!

ЛУНАРЕС. Ты говоришь как образованный человек! Твой друг уже договорился с Мадам. Дай мне руку. Давай найдём уголок потемнее. Ты увидишь, как я тебя раззадорю.

МАКС. Отведи меня к скамейке, чтобы я подождал эту латиноамериканскую свинью.

ЛУНАРЕС. Не поняла.

МАКС. Испалис - он из Севильи.

ЛУНАРЕС. Абракадабра какая-то. Я из трущоб.

МАКС. Сколько тебе лет?

ЛУНАРЕС. Я не знаю.

МАКС. Ты всегда здесь по ночам?

ЛУНАРЕС. Чаще всего.

МАКС. По крайней мере ты честно зарабатываешь на жизнь!

ЛУНАРЕС. Ты не представляешь, сколько я работаю. И я слежу за тем, что делаю. Мадам уговорила меня остаться в её доме. Очень модный бордель! Я отказалась... Теперь это ноша на моих плечах. Я всегда придерживаю лучший кусок для парня, кто знает какие сладкие речи нравятся девушкам. Почему ты не дашь мне шанс?

МАКС. У меня нет времени.

ЛУНАРЕС. Просто попробуй подумать, чтобы ты мог бы сделать. Говорю тебе, что ты мне нравишься всё больше.

МАКС. А я говорю тебе, что я безденежный поэт.

ЛУНАРЕС. А это случайно не ты, кто написал куплеты "Хоселито"?

МАКС. Я!

ЛУНАРЕС. Правда?

МАКС. Правда..

ЛУНАРЕС. Прочитай.

МАКС. Я их не помню.

ЛУНАРЕС. Потому что они не родились в твоей голове. Кроме шуток, какие песни твои?

МАКС. "Эспартеро".

ЛУНАРЕС. И ты их помнишь?

МАКС. И я пою их, как фламенко.

ЛУНАРЕС. Да ну врёшь!

МАКС. Если бы только у меня была гитара!

ЛУНАРЕС. Ты играешь?

МАКС. Я не во всём слеп.

ЛУНАРЕС. Ты мне нравишься!

МАКС. У меня нет денег.

ЛУНАРЕС. Просто оплати койку и этого будет достаточно. Если ты останешься доволен и захочешь пригласить меня на кофе с чуррос, я тоже не откажусь.

Максимо Эстрелла тактично, как слепой, проводит рукой по овалу лица, горлу и плечам. Лунарес смеётся с чувственным привкусом щекотки. Она вытаскивает из пучка цыганскую расчёску и, расчёсывает ей волосы, её смех рассыпается в прах.

ЛУНАРЕС. Ты хотел узнать, какая я? Я очень чёрная и очень уродливая!

МАКС. Не похоже! Тебе должно быть пятнадцать.

ЛУНАРЕС. Да, верно. Вот уже три года с Благовещения. Не думай больше об этом, и поехали. Здесь неподалёку есть очень приличный дом.

МАКС. И сдержишь ли ты своё слово?

ЛУНАРЕС. Какое? Дать тебе лакомый кусочек? Ты не очень похож на играющего фламенко! Но какая у тебя рука! Больше не трогай моё лицо. Пощупай моё тело.

МАКС. Ты черноволосая?

ЛУНАРЕС. Да!

МАКС. От тебя пахнет апельсиновым цветом.

ЛУНАРЕС. Потому что я их продавала.

МАКС. Какие у тебя глаза?

ЛУНАРЕС. Разве ты не догадываешься?

МАКС. Зелёные?

ЛУНАРЕС. Как пастор Империи. Я вся похожа на цыганку.

Из темноты доносится треск сигары и астматический кашель Дона Латино. Отдалённо, по звонкому асфальту, разносится рысь  кавалерийского патруля. Прожекторы автомобиля. Блеф безмятежного. Трепет перил. Тайная тень. Лицо старухи. Разные тени.

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

УЛИЦА В АВСТРИЙСКОМ МАДРИДЕ. Силуэт монастыря. Дом знати. Огни таверны. Встревоженные соседки на тротуаре. Обезумевшая и хрипящая женщина, держит на руках мёртвого ребёнка, в виске которого зияет пулевое отверстие. Макс Эстрелла и Дон Латино внезапно останавливаются.

МАКС. Я чувствую, мы идём по битому стеклу.

ДОН ЛАТИНО. Тут был знатный мордобой!

МАКС. Негодяи!... Все!... И мы, поэты, больше других!...

ДОН ЛАТИНО. Мы чудом живы!

МАТЬ РЕБЁНКА. Подонки, трусы! Огонь ада сожжёт ваши чёрные недра! Подонки, трусы!

МАКС. В чем дело, Латино? Кто плачет? Кто кричит с такой яростью?

ДОН ЛАТИНО. Торговка, у которой на руках мёртвый мальчик.

МАКС. Меня потряс этот трагический голос!

МАТЬ РЕБЁНКА. Наёмники! Детоубийцы!

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Она немного расстроена, и не знает, что говорит.

ГВАРДЕЕЦ. Власть примет это во внимание.

ВЛАДЕЛЕЦ ТАВЕРНЫ. Это неизбежное зло, которое случается на пути правосудия.

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Анархисты разбили мою витрину.

ПРИВРАТНИЦА. Как вышло, что вы не сразу заперли замки?

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Я вышел посмотреть, что за суматоха. Я предполагаю, что они согласятся оплатить ущерб частной собственности.

ВЛАДЕЛЕЦ ТАВЕРНЫ. Люди, которые воруют в местах, где их кормят, - это не патриоты.

МАТЬ РЕБЁНКА. Палачи чрева сына моего!

КАМЕНЩИК. Все голодны.

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. И очень горды.

МАТЬ РЕБЁНКА. Подонки, трусы!!

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Будь благоразумна, Ромуальда!

МАТЬ РЕБЁНКА. Пусть меня убьют, как они срезали этот куст майских роз!

ОБОРВАНКА. Невинный без греха! Вот это примите во внимание!

ВЛАДЕЛЕЦ ТАВЕРНЫ. Вы всегда кричите, что не было никаких предупреждений.

ОТСТАВНОЙ ОФИЦЕР. Я сам их слышал.

МАТЬ РЕБЁНКА. Ложь!

ОТСТАВНОЙ ОФИЦЕР. Мое слово свято.

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Боль сводит тебя с ума, Ромуальда.

МАТЬ РЕБЁНКА. Убийцы! Видеть вас - значит видеть палача!

ОТСТАВНОЙ ОФИЦЕР. Принцип авторитета непреложен.

КАМЕНЩИК. Против бедных. Нас убивают чтобы защитить торговцев, которые сосут нашу кровь.

ВЛАДЕЛЕЦ ТАВЕРНЫ. И которые платят налоги, не следует забывать.

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Честные торговцы не сосут ничью кровь.

ПРИВРАТНИЦА. Очевидно нам не на что жаловаться!

КАМЕНЩИК. Жизнь пролетариата ничего не значит для правительства.

МАКС. Латино, вытащи меня из этого адского круга.

Слышится стрельба. Группа движется в замешательстве и нерешительности. Хрипло кричит женщины, которая под шум стрельбы сжимает в объятиях своего мёртвого ребёнка.

МАТЬ РЕБЁНКА. Чёрные ружья, убейте и меня своими пулями!

МАКС. Этот голос пронзает меня насквозь.

МАТЬ РЕБЁНКА. Какой вы холодны, цветущие губы!

МАКС. Я никогда не слышал голоса в таком трагическом гневе!

ДОН ЛАТИНО. Это хороший спектакль.

МАКС. Глупец!

Огонь, пика и колпак сторожа спускаются трусцой по тротуару.

ЗАЛОГОДАТЕЛЬ. Что это было, привратник?

ПРИВРАТНИК. Один заключённый пытался сбежать.

МАКС. Латино, я больше не могу кричать... Я умираю от ярости!... Я мучаюсь. Этот мертвец знал свой конец ... Это не пугало его, но он боялся мучений... Чёрная легенда в наши угасающие дни - это история Испании. Наша жизнь - это дантов круг. Ярость и стыд. Я умираю от голода, довольный тем, что не нёс печальную свечу в трагическом карнавале. Ты слышал слова этих людей, старый негодяй? Ты такой же, как они. Хуже, чем они, потому что у тебя нет ни песеты, и ты распространяешь плохую литературу по миру. Латино, охотник до бессмысленных приключений, отведи меня к Виадуку. Я приглашаю тебя на ещё один бессмысленный акт.

ДОН ЛАТИНО. Макс, не зазнавайся!

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

УГЛОВОЙ ДОМ В И ЦЕРКОВЬ В СТИЛЕ БАРОККО НА ЗАДНЕМ ПЛАНЕ. Над чёрными возвышенностями ясная луна. Дон Латино и Макс Эстрелла философствуют, сидя в дверном проёме. На протяжении всего их разговора, небо становится багровым. На карнизе церкви щебечут несколько птиц. Отдалённая заря рассвета. Сторожа уже ушли, но двери всё ещё закрыты. Просыпаются привратники.

МАКС. Должно быть, уже рассвело?

ДОН ЛАТИНО. Уже да.

МАКС. И как прохладно!

ДОН ЛАТИНО. Давай немного пройдёмся.

МАКС. Помоги мне, я не могу встать. Я окоченел!

ДОН ЛАТИНО. Смотри, что ты получил заложив плащ!

МАКС. Одолжи мне своё пальто, Латино.

ДОН ЛАТИНО. Макс, ты просто великолепен!

МАКС. Помоги мне встать.

ДОН ЛАТИНО. Вставай сам, немощь!

МАКС. Но я не могу!

ДОН ЛАТИНО. Как мило ты притворяешься!

МАКС. Идиот!

ДОН ЛАТИНО. По правде говоря, у тебя несколько странная физиономия!

МАКС. Дон Латино де Испалис, гротескный персонаж, я увековечу тебя в романе!

ДОН ЛАТИНО. В трагедии, Макс.

МАКС. Наша трагедия - это не трагедия.

ДОН ЛАТИНО. Ну чем-то же она будет!

МАКС. Будет "Эсперпенто".

ДОН ЛАТИНО. Не криви душой, Макс.

МАКС. Мне холодно!

ДОН ЛАТИНО. Вставай. Пойдём прогуляемся.

МАКС. Я не могу.

ДОН ЛАТИНО. Оставь этот фарс. Пойдём прогуляемся.

МАКС. Дай мне отдышаться. Куда ты делся, Латино?

ДОН ЛАТИНО. Я рядом с тобой.

МАКС. Поскольку ты превратился в быка, я не мог тебя узнать. Дай мне отдышаться, прославленный бык из яслей Вифлеема. Какой рёв, Латино! Ты вол, и если ты будешь мычать, придёт Бык Апис. Мы сразимся с ним.

ДОН ЛАТИНО. Ты меня пугаешь. Заканчивай эту шутку.

МАКС. Ультраисты - обманщики. Эсперпентизм изобрёл Гойя. Классические герои пошли гулять по Альварес Гато.^[37]

ДОН ЛАТИНО. Ты совсем сбрендил!

МАКС. Классические герои, отражённые в кривых зеркалах, вселяют надежду. Трагический смысл испанской жизни  можно передать только с помощью систематически искажённой эстетики.

ДОН ЛАТИНО. Что? Ты заболел!

МАКС. Испания - это гротескная деформация европейской цивилизации.

ДОН ЛАТИНО. Возможно! Но это не моё дело.

МАКС. Самые красивые отражения в кривом зеркале абсурдны.

ДОН ЛАТИНО. Согласен. Но мне доставляет удовольствие видеть своё отражение на Альварес Гато.

МАКС. И мне. Деформация перестаёт быть таковой, когда она подвергается совершенной математике. Моя нынешняя эстетика состоит в том, чтобы преобразовать с помощью математики кривых зеркал классические нормы.

ДОН ЛАТИНО. И где это зеркало?

МАКС. На дне стакана.

ДОН ЛАТИНО. Ты великолепен! Снимаю шляпу!

МАКС. Латино, давайте исказим выражение лица в том же зеркале, которое искажает наши лица и всю жалкую жизнь Испании.

ДОН ЛАТИНО. Мы переедем на Альварес Гато.

МАКС. Пойдём посмотрим, какой дворец мы сможем снять. Прижми меня к стене. Встряхни меня!

ДОН ЛАТИНО. Не криви рот.

МАКС. Это нервное. Я даже не пытался!

ДОН ЛАТИНО. Жалкая попытка!

МАКС. Одолжи мне своё пальто.

ДОН ЛАТИНО. Посмотри, как я выбился из сил!

МАКС. Я не чувствую рук, и у меня болят ноги. Мне очень плохо!

ДОН ЛАТИНО. Ты просто меня разыгрываешь, чтобы я дал тебепальто.

МАКС. Идиот, отведи меня к порогу моего дома и дай мне спокойно умереть.

ДОН ЛАТИНО. По правде говоря, в нашем районе рано никто не встаёт.

МАКС. Постучи.

Дон Латино де Испалис, повернувшись спиной, начинает стучать в дверь. Эхо ударов разносится по оживлённой набережной, и, словно в ответ на провокацию, церковные часы бьют пять курантов под петушиный бой флюгера.

МАКС. Латино!

ДОН ЛАТИНО. Что теперь? Перестань паясничать!

МАКС. Если бы только Коллет не спала!... Подними меня на ноги, чтобы я подал голос.

ДОН ЛАТИНО. Твой голос никогда не достигнет того пятого неба, где находится твой дом.

МАКС. Коллет! Мне становится скучно!

ДОН ЛАТИНО. Не забывай о старом друге.

МАКС. Латино, мне кажется, я начинаю приходить в себя. Но как мы пришли на эти похороны? Этот апофеоз принадлежит Парижу! Мы на похоронах Виктора Гюго! Эй, Латино, но как мы будем председательствовать?

ДОН ЛАТИНО. Не сходи с ума, Макс.

МАКС. Невероятно, как хорошо я вижу.

ДОН ЛАТИНО. Ты уже знаешь, это не первая твоя галлюцинация.

МАКС. Кого мы хороним, Латино?

ДОН ЛАТИНО. Это секрет, который мы должны сохранить.

МАКС. Как солнце освещает катафалк!

ДОН ЛАТИНО. Макс, если бы всё, что ты говоришь, было не шуткой, это имело бы теософское значение... На похоронах под моим председательством я, должно быть, был бы мёртвым... Но из-за этих венков я склонен думать, что мёртвый - это ты.

МАКС. Я собираюсь доставить тебе удовольствие. Чтобы избавить тебя от страха перед предзнаменованием, я лежу в ожидании. Я - мертвец! Что скажет завтра этот негодяй из газет, задавался вопросом каталонский изгой.

Максимо Эстрелла лежит на пороге своей двери. Береговую линию пересекает бездомная собака, бегущая зигзагообразно. В центре она поджимает лапу и ссутуливается: зоркий глаз, как у поэта, поднят к синеве последней звезды.

МАКС. Латино, спой "Dies irae".^[38]

ДОН ЛАТИНО. Если ты продолжишь эту жуткую шутку, я тебя брошу.

МАКС. Я тот, кто уходит навсегда.

ДОН ЛАТИНО. Давай, Макс. Пойдём прогуляемся.

МАКС. Я мёртв. Я мёртв.

ДОН ЛАТИНО. Что ты меня пугаешь! Макс, давай прогуляемся. Присоединяйся. Не криви рот, проклятый! Макс! Макс! Чёрт, ответь!

МАКС. Мёртвые не разговаривают.

ДОН ЛАТИНО. Я определённо оставлю тебя.

МАКС. Спокойной ночи!

Дон Латино де Испалис дует на сцепленные пальцы и делает несколько шагов, сгорбившись в своём пальто в грязных пятнах. С хриплым кашлем он возвращается к Максу Эстрелле: Он пытается встряхнуть его, шепча ему на ухо.

ДОН ЛАТИНО. Макс, ты совершенно пьян, и было бы преступлением оставить кошелёк при тебе, чтобы его украли. Макс, я заберу твой бумажник и верну его тебе завтра.

Наконец из-за двери доносится приглушённый голос соседки. Раздаются шаги. Дон Латино крадётся по переулку.

ГОЛОС СОСЕДКИ. Сеньора Флора! Сеньора Флора! Ты наверняка ещё не встала.

ГОЛОС ПРИВРАТНИЦЫ. Кто это? Подождите, я возьму спички.

СОСЕДКА. Сеньора Флора!

ПРИВРАТНИЦА. Я выхожу. Кто там?

СОСЕДКА. Вы сурок! Кто ещё? Кукушка, которая ходит в прачечную!

ПРИВРАТНИЦА. Эти проклятые спички! Уже пора?

СОСЕДКА. Пора, а всё нет и нет!

Слышен шаг женщины в шлёпанцах. Следует гул голосов. Скрипит замок, и в дверном проёме появляются две женщины: одна седая, живая и взволнованная, с наброшенным на бедро мешком с одеждой: другая - пухлая, средних лет, в накинутом на плечи пуховом платке и шлёпанцах. Тело богема соскальзывает и остаётся лежать на пороге, когда дверь открывается.

СОСЕДКА. Святейший Боже, мертвец!

ПРИВРАТНИЦА. Это поэт Дон Макс, которого притащили сюда пьяным.

СОСЕДКА. Он цвета воска!

ПРИВРАТНИЦА. Кука, ради твоей души, пригляди за ним минутку, пока я сообщу мадам Коллет.

Привратница поднимается по лестнице в шлёпанцах: слышны её проклятья. Кука, стоит в одиночестве, с задумчивым видом, касается рук богемы, а затем наклоняется, чтобы взглянуть на его приоткрытые глаза из-под наморщенного лба.

СОСЕДКА. Святейший Господь! Это не выпивка! Это сама смерть! Флора! Флора! Я больше не могу ждать! Четверть дня пролетела незаметно! Пусть это останется на усмотрение общественности, Флора! Это сама смерть!

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

ПОМИНКИ В МАНСАРДЕ. Мадам Коллет и Клаудинита, измождённые, оплакивают мёртвого, уже лежащего в узком ящике, укутанного простыней, между четырьмя свечами. Раскалывая доску, вонзается в гроб гвоздь. Ящик, снаружи обшитый трауром, а внутри из необработанных и некрашеных сосновых досок, покрыт грязной пожелтевшей тканью. Он стоит на плитке, а две плачущие женщины в углах, держат в скрещённых руках зажжённые свечи. Дорио де Гадекс, Кларнито и Перес, у стены, представляют собой троих рядных похоронных марионеток. Внезапно раздаётся трескучий звон, колокольчик на лестнице.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. В четыре придут из похоронного бюро.

КЛАРИНИТО. Ещё не время.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. У вас не будет часов, мадам Коллет?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Пусть пока не забирают его у меня! Не забирайте его у меня!

ПЕРЕС. Это не могут быть из похоронного бюро.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Ни у кого нет часов! Нет никаких сомнений в том, что мы впечатляющие люди!

Клаудинита, усталой походкой, плача, вышла, чтобы открыть дверь. Слышен гул голосов и кашель дона Латино де Испалиса. Классический кашель от табака и бренди.

ДОН ЛАТИНО. Гений умер! Не плачь, дитя моё! Он умер, и он не умер!... Гений бессмертен!... Утешайся, Клаудинита, потому что ты дочь первого испанского поэта! Пусть тебе будет утешением, что ты дочь Виктора Гюго! Прославленная сирота! Позволь мне обнять тебя!

КЛАУДИНИТА. Вы пьяны!

ДОН ЛАТИНО. Это только так кажется. Несомненно я будто пьян. Это боль!

КЛАУДИНИТА. Если бы только от вас не разило шнапсом!

ДОН ЛАТИНО. Это боль! Эффект боли, научно доказанный немцами!

Дон Латино, шатаясь, стоит в дверях, с пачкой журналов в наплечной сумке, и с бесхвостым и безухим псом меж его тощих ног. Он сдвигает очки на лоб и вытирает испачканные глаза грязной салфеткой.

КЛАУДИНИТА. Нужны две свечи.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Для похорон. Да, всё так!

ДОН ЛАТИНО. Макс, брат мой, как мало лет...

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Величие того стоит. Мы противопоставлены друг другу.

ДОН ЛАТИНО. Именно! Твои слова, мой друг.

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Раньше так говорил Маэстро.

ДОН ЛАТИНО. Мадам Коллет, вы прославленная вдова, и в разгар вашего тяжёлого горя вы должны гордиться тем, что были спутницей первого испанского поэта! Он умер бедным, как и должен умереть Гений! Макс, у тебя больше нет слов для твоего верного пса! Макс, брат мой, чем меньше лет, тем больше...

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Величие.

ДОН ЛАТИНО. Ты мог бы позволить мне самому закончить, мой друг! Молодые модернисты, умер Маэстро, а вас призывают на испано-американский Парнас! Я поспорил с этим хладным трупом, кто из нас я отправится в этот путь первым, и он победил меня в этом, как и во всём остальном! Сколько раз мы заключали одно и то же пари! Ты помнишь, брат? Ты умер от голода, как я умру, как умрут все достойные испанцы! Тебе закрыли все двери, и ты отомстил, уморив себя голодом! Правильно сделал! Пусть этот позор падёт на ублюдков в Академии! В Испании талант считается преступлением!

Дон Латино наклоняется и целует мёртвого в лоб. Собачка у подножия гроба, в тревожном отблеске свечей, машет обрубком хвоста. Мадам Мадам Коллет поднимает голову болезненным жестом, адресованным трём рядам марионеток.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Ради Бога, выведите его в коридор!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Придётся дать ему нашатырный спирт. Это облегчит боль!

КЛАУДИНИТА. Пусть мечтает! Я ему сочувствую!

ДОН ЛАТИНО. Клаудинита! Ранний цветок!

КЛАУДИНИТА. Если папа не появился вчера поздно вечером, значит, он жив!

ДОН ЛАТИНО. Клаудинита, ты несправедливо обвиняешь меня! Ты обезумела от боли!

КЛАУДИНИТА. Проходимец! Всегда мешает!

ДОН ЛАТИНО. Я знаю, что я тебе нравлюсь!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Давай сделаем несколько кругов по коридору, Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Давай же! Эта сцена слишком болезненна!

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Что ж, не будем её продлевать.

Дорио де Гадекс толкает измученного старика и ведёт его к двери. Пёс перепрыгивает через ящик и следует за ними, оставляя в прыжке искривлённую свечу. В ряду марионеток, прикреплённых к стене, остаётся щель, заполненная внушениями.

ДОН ЛАТИНО. Я угощу тебя. Что скажешь?

ДОРИО ДЕ ГАДЕКС. Вы же знаете, что я покладистый человек, Дон Латино.

Они исчезают в красноватом полумраке коридора, длинном и печальном, с кошкой у подножия бутика и причудливым отражением плитки пола. Клаудинита видит, как их глаза горят от гнева. После этого она начинает плакать в приступе нервного срыва и кусает носовой платок, который сжимает в руках.

КЛАУДИНИТА. Это сводит меня с ума! Я не могу этого видеть! Этот человек - убийца отца!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Ради Бога, дочь, не говори глупостей!

КЛАУДИНИТА. Единственный убийца. Я ненавижу его!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Было ужасно, что этот момент настал, и ты знаешь, что мы этого ждали... Его убила печаль от того, что он оказался слепым... Он не мог работать и отдыхать.

КЛАРИНИТО. Увидите, теперь все признают его талант.

ПЕРЕС. Он больше не отбрасывает тени.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Если бы не поддержка от вас, молодых людей, которые борются, переживая тысячу несчастий, в последнее время он был бы совсем один.

КЛАУДИНИТА. Ещё более одиноким, чем до этого!

ПЕРЕС. Маэстро был таким же бунтарём, как и мы.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Макс, бедный друг, ты сам себя убил! Только ты, не помня об этих бедных женщинах! И всю свою жизнь ты работал, чтобы убить себя!

КЛАУДИНИТА. Папа был таким хорошим!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Это было плохо только для него самого!

В дверях появляется высокий, застёгнутый на все пуговицы, худой мужчина, с большой рыжей бородой еврея-анархиста и завистливым взглядом упрямого бизона. Он мошенник и немецкий журналист, зарегистрированный в полицейских сводках как русский анархист и известный под вымышленным именем Василий Сулинаке.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Всем мира!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Простите меня, Василий! У нас даже нет стула, который мы могли бы вам предложить!

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. О! Не беспокойтесь о моей персоне. Ни в коем случае. Я этого не одобряю, мадам Коллет. И просите меня, что я опоздал, как и валлонская гвардия, как вы, испанцы, говорите. Я обедал в таверне со славянскими эмигрантами, и мне только что сообщили, что умер мой друг Максимо Эстрелла. Парень из таверны "Пика Лигатор" одолжил мне газету. Смерть наступила внезапно?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Внезапно! Он не заботился о себе.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Кто удостоверил смерть? В Испании очень хорошие врачи, одни из лучших в мире. Однако испанцам не хватает общемирового авторитета. В Германии всё иначе. Я десять лет изучал медицину и всё ещё не являюсь врачом. Когда я впервые вошёл сюда, у меня сложилось впечатление, что я нахожусь в присутствии спящего человека, а не мёртвого. И в этом первом впечатлении я упрям, как говорят. Мадам Коллет, на вас лежит большая ответственность. Мой друг Макс Эстрелла не умер! В нем представлены все признаки интересного случая каталепсии.

Мадам Коллет и Клаудинита с громким криком обнимают друг друга, их глаза внезапно сузились, руки сжались, пряди волос упали на лоб. Сеньора Флора, консьерж, подходит к ним: её выдают старые шлёпанцы.

ПРИВРАТНИЦА. Вот и катафалк! Достаточно ли людей, чтобы опустить тело покойного? Если нет, мой муж поднимется наверх.

КЛАРИНИТО. Спасибо, нам этого достаточно.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Мадам консьерж, вы должны сообщить водителю катафалка, что похороны откладываются. И попутного ветра ему. Так вы, испанцы, говорите?

МАДАМ КОЛЛЕТ. Пусть подождёт!... Вы можете ошибаться, Василий.

ПРИВРАТНИЦА. На улице процессия в котелках и сюртуках, и, если я не ошибаюсь, сама похоронная карета богато украшена! Что это за мир! Можно подумать, это похороны советника! Я и не думала, что последний может быть так важен! Мадам Коллет, что мне сказать кучеру? Потому что этот парень ждать не будет! Он говорит, что у него ещё один выезд на улицу Карлоса Рубио.

МАДАМ КОЛЛЕТ. Да пребудет со мной Бог! Я не могу решить..

ПРИВРАТНИЦА. Куатро Каминос!^[39] Ещё немного и он опоздает!

КЛАУДИНИТА. Пусть уезжает! Чтобы больше не возвращался!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Если он не может ждать... Без сомнения...

ПРИВРАТНИЦА. Это будет вам стоить втридорога, с учётом того, что у вас дома приготовлено мясное ассорти. Позвольте нам забрать его, мадам Коллет!

МАДАМ КОЛЛЕТ. Но если он не мёртв!

ПРИВРАТНИЦА. Не мёртв? Вы не выходили на свежий воздух и не понимаете, какое здесь зловоние.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Не могли бы вы сказать мне, мадам консьерж, получили ли вы высшее медицинское образование? Если оно у вас есть, я замолчу и больше не буду встревать. Но если у вас его нет, позвольте мне не вдаваться с вами в дискуссию, когда я говорю, что он не мёртв, а каталептик.

ПРИВРАТНИЦА. Что он не мёртв? Он мёртв и испорчен!

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Вы, не имея высшего образования, не можете вступать со мной в полемику. Демократия не исключает технических категорий, вы это знаете, мадам консьерж.

ПРИВРАТНИЦА. Смотрите-ка! Так что, он не умер? Был бы ты таким же, как он! Мадам Коллет, у вас есть зеркало? Мы приложим его ко рту, и вы увидите, что он не дышит.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Это антинаучная проверка! Как всегда говорят все испанцы: Я очень рад видеть тебя в добром здравии. Разве не так они говорят?

ПРИВРАТНИЦА. Вы пришли сюда, чтобы устроить митинг и пообщаться с жителями Аликанте с этими бедными женщинами, которым надоели их горести и долги.

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Вы можете продолжать говорить, госпожа привратница. Вы же видите, что я вас не перебиваю.

В дверном проёме появляется кучер похоронной кареты: Пьяный нос, старый пиджак с кокардой, потёртый траурный плащ, парик из тюля и чёрные кудри.

КУЧЕР. Сейчас четыре часа дня, и у меня ещё один прихожанин на улице Карлоса Рубио!

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Мадам Коллет, я беру на себя ответственность, потому что я наблюдал и изучал случаи каталепсии в больницах Германии. Ваш муж, мой друг и коллега Макс Эстрелла, не умер!

ПРИВРАТНИЦА. Не хотите ли вы устроить скандал, джентльмен? Мадам Коллет, у вас есть зеркало?

ВАСИЛИЙ СУЛИНАКЕ. Это антинаучное доказательство!

КУЧЕР. Приложите зажжённую спичку к большому пальцу руки. Если она сгорит до конца, то он такой же покойник, как и мой дед. И простите меня за мою нескромность!

Похоронный кучер прижимает окурок к стене и чиркает спичкой. Прижимаясь к гробу, он развязывает руки мёртвого, и переворачивает одну пожелтевшей ладонью вверх: на кончик большого пальца он кладёт тлеющую спичку, которая продолжает гореть и тлеть. Клодинита с пронзительным криком закатывает глаза и начинает биться головой об пол.

КЛАУДИНИТА. Мой отец! Мой отец! Мой дорогой отец!

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДВОР НА ВОСТОЧНОМ КЛАДБИЩЕ. Холодный вечер. Сильный ветер. Вечерний свет на стенах надгробий агрессивно сухой. Два могильщика утрамбовывают землю из ямы. На мгновение они останавливаются: вынимают щепу, и окурки - из-за уха. Они курят, сидя у подножия ямы.

МОГИЛЬЩИК. Этот парень был человеком пера.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Бедные у него были похороны!

МОГИЛЬЩИК. Документы описывают его как человека с великими заслугами.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. В Испании заслуги не вознаграждаются. Воровство и подлость вознаграждаются. В Испании всё плохое вознаграждается.

МОГИЛЬЩИК. Не нужно так сгущать!

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Да? А посмотри на того, с серьгой!

МОГИЛЬЩИК. А что с ним?

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Живёт как король, а на деле подлец. Посмотри, как он наслаждается вдовой члена городского совета.

МОГИЛЬЩИК. Ты имеешь ввиду того вора из мэрии.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Ты сам это сказал. Думал ли ты, что женщина с положением может так сходить с ума из-за такого субъекта?

МОГИЛЬЩИК. Слепота. Это свойственно женщинам.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Это триумф добродетели! И для всех один и тот же закон!

МОГИЛЬЩИК. Ты её знаешь ? Как она?

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Женщина на мясе. При ходьбе у неё дрожат ягодицы! Хороша!

МОГИЛЬЩИК. Ну удачи этому кошатнику!

По улице с надгробиями и крестами прогуливаются и разговаривают две отставшие тени, два друга в похоронной процессии Максимо Эстреллы. Они тихо разговаривают и медленно ходят, они кажутся душами, проникнутыми религиозным уважением к смерти. Первый, старый джентльмен со снежной бородой и испанским плащом на плечах, - кельтский маркиз Брадомин. Другой - с профилем индейца Рубен Дарио.

РУБЕН. Символично, что спустя столько лет мы встретились на кладбище!

МАРКИЗ. На Кампо Санто.^[40] Под этим именем наша встреча приобретает особое значение, дорогой Рубен.

РУБЕН. Это правда. Ни кладбища, ни некрополя. Это название грустной и ужасной холодности, такой как изучение грамматики. Маркиз, какие эмоции вызывает у вас некрополис?

МАРКИЗ. Академическую педантичность.

РУБЕН. Некрополь для меня - это конец всему, он говорит о непоправимом и ужасном, о безнадёжной гибели в гостиничном номере. А Кампо Санто? В Кампо Санто есть свет.

МАРКИЗ. У него золотой купол. Под ним религиозно звучит мрачный необыкновенный кларнет, дорогой Рубен.

РУБЕН. Маркиз, смерть могла бы быть обворожительной, если бы не было ужаса неизведанности. Я был бы счастлив три тысячи лет назад в Афинах!

МАРКИЗ. Я не променяю своё христианское крещение на улыбку греческого циника. Я надеюсь быть увековеченным за свои грехи.

РУБЕН. Восхитительно!

МАРКИЗ. В Греции, может быть, жизнь была более безмятежной, чем у нас...

РУБЕН. Только те люди смогли обожествить её!

МАРКИЗ. Мы обожествляем смерть. Жизнь - это всего лишь мгновение, единственная истина - это смерть... А из всех смертей я предпочитаю христианскую смерть.

РУБЕН. Замечательная философия испанского идальго! Восхитительно! Маркиз, более не будем Её поминать!

Они молчат и ходят молча. Могильщики, только что утрамбовавшие землю, один за другим пьют из одной и той же бутылки. На стене из белых надгробий две фигуры подчёркивают её чёрный контур. Рубен Дарио и маркиз Брадомин останавливаются перед тёмным пятном выкопанной земли.

РУБЕН. Маркиз, как вы стали друзьями с Максимо Эстреллой?

МАРКИЗ. Макс был сыном капитана карлистов, который погиб рядом со мной на войне. Он что-то ещё рассказывал?

РУБЕН. Рассказывал, что вы вместе участвовали в революции там, в Мексике.

МАРКИЗ. Какая фантазия! Макс родился через тридцать лет после моей поездки в Мексику. Вы знаете, сколько мне лет? Мне не хватает совсем немного, и за плечами будет целый век. Я скоро кончу, дорогой поэт.

РУБЕН. Вы вечны, маркиз!

МАРКИЗ. Боюсь, что так, но терпение!

Чёрные тени могильщиков — с сияющими мотыгами на плечах - приближаются по улице гробниц. Они приближаются.

МАРКИЗ. Будут ли они философами, как у Офелии?

РУБЕН. Вы знали какую-нибудь Офелию, маркиз?

МАРКИЗ. В возрасте цыплёнка все девочки - Офелии. Это было очень милое создание, дорогой Рубен. А князь, как и все князья, бабник!

РУБЕН. Разве вы не любите божественного Уильяма?

МАРКИЗ. Во времена моих литературных увлечений я выбрал его учителем. Это достойно восхищения! С застенчивым философом и глупой девушкой, лишённой невинности, он совершил чудо, создав самую красивую трагедию. Дорогой Рубен, Гамлет и Офелия в нашей испанской драме были бы двумя счастливыми типами. Застенчивая и глупая девушка, что сделали бы славные братья Кинтеро!^[41]

РУБЕН. У всех нас есть что-то от Гамлета.

МАРКИЗ. Возможно, у вас, вы все ещё галантны. Я, со своим грузом лет, ближе всего к тому, чтобы стать черепом Йорика.

МОГИЛЬЩИК. Джентльмены, если вы ищете выход, идите с нами. Мы закрываемся.

МАРКИЗ. Рубен, как вы относитесь к тому, чтобы остаться внутри?

РУБЕН. Ужасно!

МАРКИЗ. Что ж, тогда давайте последуем за этими двумя.

РУБЕН. Маркиз, вы хотите, чтобы мы вернулись завтра, чтобы поставить крест на могиле нашего друга?

МАРКИЗ. Завтра! Завтра мы оба забудем об этой христианской цели.

РУБЕН. Возможно!

В молчании и с опозданием они следуют по следу могильщиков, которые, обходя углы могильных плит, останавливаются, чтобы подождать их.

МАРКИЗ. Годы не позволяют мне больше ходить в спешке.

МОГИЛЬЩИК. Не извиняйтесь, джентльмен.

МАРКИЗ. Немного мне не хватает на век.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Вы уже определённо видели много похорон!

МАРКИЗ. Если вы недавно в этом ремесле, то, вероятно, я видел больше, чем вы. И много ли людей умирает в этом сезоне?

МОГИЛЬЩИК. Нет недостатка в работе. Дети и старики.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Листопад всегда приносит своё.

МАРКИЗ. Вам платят за похороны?

МОГИЛЬЩИК. Нам платят поденную плату в три песеты, что бы ни случилось. Сегодня, несмотря на то, какая жизнь, ни к чему плохо питаться. Находим ещё монетку тут и там. Коротко, так, мелочь.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Всё зависит от удачи. Это первоочередное.

МОГИЛЬЩИК. Есть семьи, которые, потеряв члена семьи, заботятся о его погребении, платят один, два песета или половину. Есть те, кто предлагает и не платит. Больше всего семьи платят за первые несколько месяцев. Но за целый год, один, может быть, из ста. Горе не длится долго!

МАРКИЗ. Разве вы не встречали ни одной безутешной вдовы?

МОГИЛЬЩИК. Ни одной! Хотя, может, такие и находятся.

МАРКИЗ. Вы что, даже не слышали об Артемисия и Мавсоле?^[42]

МОГИЛЬЩИК. Нет, ничего.

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. В эти места приезжает так много родственников, что узнать их всех непросто.

Они ходят очень медленно. Рубен, размышляя, пишет какое-то слово на конверте письма. Они подходят к двери, скрипят чёрные перила. Маркиз доброжелательно вынимает из-под плаща свою белоснежную руку и раздаёт гробовщикам немного денег.

МАРКИЗ. Вы не знаете мифологии, но вы два философа-стоика. Пусть вас ждёт ещё много похорон.

МОГИЛЬЩИК. К вашим услугам. Очень благодарен!

ДРУГОЙ МОГИЛЬЩИК. Я тоже. Рад услужить вам.

Сняв шапки, они машут и уходят. Маркиз де Брадомин с улыбкой кутается в плащ. Рубен Дарио всё ещё держит в руке конверт с письмом, на котором он написал несколько строк. И, оставив позади несколько бардов, к воротам кладбища подъезжает машина старого маркиза.

МАРКИЗ. Это стихи, Рубен? Не хотите ли вы прочитать их мне?

РУБЕН. Сначала я приведу их в порядок. Пока они ещё монстры.

МАРКИЗ. Дорогой Рубен, стихи должны быть опубликованы во всех формах, с того момента, что вы называете монстром, до окончательного варианта. Тогда они были бы сродни азотной кислоте. Но разве вы не хотите прочитать их мне?

РУБЕН. Завтра, маркиз.

МАРКИЗ. В мои годы и у ворот кладбища нельзя произносить это слово "завтра". В любом случае, давайте сядем в машину, нам ещё предстоит навестить бандита. Я хочу, чтобы вы помогли мне продать издателю рукопись моих мемуаров. Мне нужны деньги. Я совершенно разорён с тех пор, как мне пришла в голову плохая идея вернуться в свою Крепость Брадомина. Не женщины погубили меня меня, я так их любил, а погубило меня  сельское хозяйство!

РУБЕН. Восхитительно!

МАРКИЗ. Мои мемуары будут опубликованы после моей смерти. Я собираюсь продать их, как если бы я продавал свой скелет. Давайте поможем друг другу.

ПОСЛЕДНЯЯ СЦЕНА

ТАВЕРНА ПИКА ЛИГАТОРА. Мрак с мерцающей ацетиленовой лампой. Дон Латино де Испалис, стоит перед прилавком и, заикаясь, настаивает, предлагая Полло дель Пей-Пей^[43] выпить. В перерывах между трапезами пауза.

ДОН ЛАТИНО. Выпей, приятель! Ты не представляешь, какое горе переполняет мое сердце! Пей! Я пью до дна!

ПОЛЛО. Потому что вы не целомудренны.

ДОН ЛАТИНО. Сегодня мы похоронили первого поэта Испании! Четверо друзей на кладбище! Всё кончено! Ни одного грёбаного представления об этом Чёртовом Доме! Что ты думаешь, Венансио?

ПИКА ЛИГАТОР. Как вам будет угодно, Дон Лати.

ДОН ЛАТИНО. Гений сияет своим собственным светом! Не так ли, дружище?

ПОЛЛО. В самом деле, Дон Латино.

ДОН ЛАТИНО. Я взял на свои плечи публикацию его сочинений! Почётное задание! Я его попечитель! Он завещает нам социальный роман, посвящённый Несчастным. Я его попечитель! И всё пойдёт его семье. И я не против испортить себе жизнь, опубликовав их! Это обязанности дружбы! Подобно ночному пилигриму, моя бессмертная надежда не умрёт! Господа, ни одного представителя Академии! Тем не менее, были, четверо друзей, четверо настоящих личностей! Министр внутренних дел, Брадомин, Рубен и ваш покорный гражданин. Что не так, мой друг?

ПОЛЛО. За меня вы уже можете сказать, что была Инфанта.^[44]

ПИКА ЛИГАТОР. Мне кажется, вы заговариваетесь, упоминая, что на похоронах Дона Макса, были представители высокой политики. И если так, это плохо кончится.

ДОН ЛАТИНО. Я не лгу! Министр внутренних дел был на кладбище! Мы поприветствовали друг друга!

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Это был призрак!

ДОН ЛАТИНО. А ты заткнись, молокосос. Дон Антонио Маура выразил соболезнования в Каса-дель-Галло!

ПОЛЛО. Хосе Гомес, Галлито, был звездой и умер на площади, будучи тореадором, он был королём корриды.

ПИКА ЛИГАТОР. А как же «торреорнадо», Хуан Бельмонте?

ПОЛЛО. Интеллектуал!

ДОН ЛАТИНО. Мой друг, ещё раунд. Сегодня самый печальный день в моей жизни! Я потерял родного друга и Маэстро! Вот почему я пью, Венансио.

ПИКА ЛИГАТОР. Ваш счёт уже варварский, Дон Лати! Загляните в карманы, посмотрите, сколько у вас денег. Просто на всякий случай!

ДОН ЛАТИНО. У меня есть деньги, чтобы купить тебя и твою таверну.

Он достаёт из глубины пачку банкнот и бросает её на прилавок перед косыми взглядами посетителей и ошеломлённым Венансио. Парень из таверны пригибается, чтобы достать из-под грязных лохмотьев курды трепещущую купюру. Девушка осторожно ступает, забившись в угол лавки, вытирает платком лоб и, крадучись, направляется к стойке.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Вы унаследовали это, Дон Лати?

ДОН ЛАТИНО. Кое-кто задолжал мне несколько песет, и вот мне их заплатили.

ПИКА ЛИГАТОР. Их не так уж и мало.

ГЕНРИЕТТА. Десять тысяч в заначке!

ДОН ЛАТИНО. Я должен тебе?

ГЕНРИЕТТА. Чёрт! Вы взяли лотерейный билет, что я продала.

ДОН ЛАТИНО. Это неправда.

ГЕНРИЕТТА. 5775-й.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Это же номер Дона Макса!

ГЕНРИЕТТА. В конце концов, он отказался от него и его забрал Дона Лати. И, видимо, не собирался отдать мне мою долю.

ДОН ЛАТИНО. Никогда бы о таком не подумал!

ГЕНРИЕТТА. У вас плохая память!

ДОН ЛАТИНО. Могу поделиться.

ГЕНРИЕТТА. Вы знаете, как надо.

ДОН ЛАТИНО. Поверь в мою безграничную щедрость.

Бармен проскальзывает мимо начальника и украдкой, хитрым жестом, дёргает его за рукав. Венансио бросает ключ в ящик и вместе с мальчиком уходит в темноту, где сложена посуда. Они разговаривают выразительно и скрытно, но бдительно следят за прилавком глазами и ушами. Генриетта подмигивает Дону Латино.

ГЕНРИЕТТА. Дон Лати, одолжите мне эти десять тысяч!

ДОН ЛАТИНО. Да я весь дом тебе обставлю!

ГЕНРИЕТТА. Оле, мужчины!

ДОН ЛАТИНО. Криспин, сын мой, налей этой мадам бокал анисовой.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Иду, Дон Лати!

ДОН ЛАТИНО. Ты исповедуешься?

ГЕНРИЕТТА. Дон Лати, вы что надо! Вы фламандец! Эй, хватит меня щипать!

ПОЛЛО. Дон Латино, все жаждут ваших денег.

ГЕНРИЕТТА. Почему бы нам не разделить счастливый билет поровну! Дон Лати платит сто пятьдесят, и ваша покорная слуга  - шесть реалов.^[45]

ДОН ЛАТИНО. Это ограбление, Генриетта!

ГЕНРИЕТТА. Это вы детям оставьте! Снова ущипнул меня! Сумасшедший старик!

ПОЛЛО. Эта баба вам не подходит.

ГЕНРИЕТТА. Да я его в могилу сведу через неделю.

ДОН ЛАТИНО. Это мы ещё посмотрим.

ПОЛЛО. Вам нужна женщина с темпераментом попроще.

ГЕНРИЕТТА. Вам подошла бы моя мама. Но она - порядочная вдова, и чтобы получить от неё хоть что-то, её нужно отвезти на Изюмную улицу.^[46]

ДОН ЛАТИНО. Я апостол свободной любви.

ГЕНРИЕТТА. Присоединяйтесь к моей маме и ко мне, чтобы стать официальным кавалером, о котором пишут в "Ла Коррес". Как раз ей наскучил последний гость, и место вакантно. Вы куда, Дон Лати?

ДОН ЛАТИНО. Найти кучера. Я вернусь. Не беспокойся, дорогая. Подожди меня.

ГЕНРИЕТТА. Дон Лати, я ревнивая женщина. Я провожу вас.

Пика Лигатор прекращает секретничать с мальчиком и в два прыжка пересекает комнату: За отворот пальто он останавливает курда на пороге двери. Дон Латино подмигивает, крутится и опускает руки словно кукла.

ДОН ЛАТИНО. Не будь хулиганом!

ПИКА ЛИГАТОР. Нам нужно поговорить. Здесь покойный оставил долг в размере трёх тысяч реалов — счета будут позже, — и я считаю, что вы должны его выплатить.

ДОН ЛАТИНО. Почему это?

ПИКА ЛИГАТОР. Потому что вы плут, и мы оба знаем об этом.

Полло приближается к ним. При возможности он показывает, что у него есть нож, кашляет и чешет лоб, приподнимая фуражку. Генриетта теребит шаль и незаметно открывает маленький нож.

ПОЛЛО. У нас всех есть глаза, и по праву хотим взглянуть на этот пуд денег.

ГЕНРИЕТТА. Дон Лати идёт на улицу со мной.

ПОЛЛО. Мечтай!

ВЕНАНСИО. Ты, блондин, убери-ка свой нож и не лезь в бутылку.

ПОЛЛО. Дон Лати, вы ограбили банк!

ДОН ЛАТИНО. Естественно.

ГЕНРИЕТТА. Или займись своим делом, козёл! Дон Лати сорвал джекпот с номером 5775. Я сама продала ему лотерейный билет!

ПИКА ЛИГАТОР. Мы с мальчишкой были свидетелями этого. Так, парень?

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Всё так!

ПОЛЛО. Чёрт!

Пакона, пожилая женщина, которая занимается сельским хозяйством и продаёт газеты, входит в таверну со своей свеженапечатанной пачкой и оставляет на прилавке номер «Эль Геральдо». Она выходит так же, как и вошла, крадущаяся и тихая. Только в дверях, глядя на звезды, она снова выкрикивает.

ГАЗЕТЧИЦА. Вестник Мадрида! Новости! Вестник! Загадочная смерть двух дам на улице Ублюдков! Новости! Вестник!

Дон Латино отрывается от группы и подходит к стойке, угрюмый и загадочный. В ярком круге лампы, держа в двух руках раскрытую газету, он заикается, читая заголовки, которыми репортёр украшает события на улице Ублюдков. А остальные смотрят на него со странной насмешкой, как на старого чудака.

ДОН ЛАТИНО. «Пахнет жаром. Две дамы задохнулись. Что говорит соседка. Донья Висента ничего не знает. Преступление или самоубийство? Тайна!»

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Посмотрите, есть ли в газете имена женщин, Дон Лати.

ДОН ЛАТИНО. Я смотрю.

ПОЛЛО. Не забивай себе голову, старый дурак!

ГЕНРИЕТТА. Дон Лати, поехали.

МАЛЬЧИК ИЗ ТАВЕРНЫ. Рискну предположить, что эти две женщины - жена и дочь Дона Максимо!

ДОН ЛАТИНО. Абсурд! Почему они совершили самоубийства?

ВЕНАНСИО. Тяжёлые времена!

ДОН ЛАТИНО. Но они уже привыкшие. Может быть только одно объяснение. Горе от потери Звезды!

ВЕНАНСИО. И как раз тогда, когда вы могли бы им помочь.

ДОН ЛАТИНО. Конечно! У меня золотое сердце, Венансио!

ВЕНАНСИО. Мир - это противоречие!

ДОН ЛАТИНО. Эсперпенто!

ПЬЯНЫЙ. Исключительный ум!

Примечания

1

Эсперпенто.

Валье-Инклан объяснял, что один из факторов, который заставил его изменить своё представление о театре и создать новый драматический жанр эсперпенто, был взгляд драматурга не как художника, который либо восхищается делами своих героических персонажей, либо тронут их страданиями, а как совершенно ироничный создатель-кукольщик. Термин esperpento на испанском языке относится к вещам или людям, которые гротескны, причудливы, смехотворно эксцентричны, абсурдны. Валье-Инклан использует эсперпенто строго в эстетических терминах: это стиль письма, манера представления, способ изображения. Эсперпенто используется для обозначения отдельного типа или категории драмы, в которую пьесы могут быть сгруппированы в соответствии с их структурой, их подходом и техникой гротеска.

(обратно)

2

Намек на бычьеголового бога Древнего Египта, считавшегося воплощением Осириса. Макс имеет в виду неопознанного влиятельного редактора и политика, «большую шишку», которому все должны поклониться.

(обратно)

3

Улица Монклоа с дворцом и садами находится в северо-западной части Мадрида, недалеко от Университетского города; французский стиль XVIII века и начала 1900-х годов сделали этот участок одним из самых живописных.

(обратно)

4

Один дуро равен пяти песетам.

(обратно)

5

Этот персонаж создан по образцу колоритного мастера всех жанров и странствующего литератора Чиро или Сиро Байо - Ciro Bayo, известного как испанский Лазарилло из-за его многочисленных странствий.

(обратно)

6

Латинское выражение было древнеримским способом начала письма и означало «Я желаю тебе благополучия» или «Надеюсь, ты в порядке».

(обратно)

7

Воображаемая новелла 16 века.

(обратно)

8

Эскориал - одно из самых знаменитых зданий Испании, монастырь.

(обратно)

9

Саркастичная отсылка к королевским декретам, которые пропагандировал Антонио Маура.

(обратно)

10

Политический деятель и поэт Испании.

(обратно)

11

Испанского графа Романонеса.

(обратно)

12

бастующих.

(обратно)

13

Антонио Маура, испанский политический деятель.

(обратно)

14

Тартюф - персонаж комедии Мольера, стало нариц. лицемерный человек.

(обратно)

15

Ткань особого плетения.

(обратно)

16

Плохая зведа, лат..

(обратно)

17

Лат. жребий брошен.

(обратно)

18

«Черная легенда» — термин, придуманный испанцами для обозначения предвзятого мнения иностранцев, распространявшегося в XVI веке враждебными Испании державами и поддерживаемого французскими энциклопедистами XVIII века, о том, что Испания всегда была мракобесной, черной и жестокая страной.

(обратно)

19

Франциско Сильвела, 1845-1905, был консерватором, известным оратором и членом академии.

(обратно)

20

лат. Hispania Baetica — одна из трёх римских провинций в Испании, регион, соответствующий современному Пиренейскому полуострову.

(обратно)

21

Латино преподносит тут анаграмму собственного имени.

(обратно)

22

От английского экономиста Томаса Мальтуса, 1766-1834.

(обратно)

23

Испанский философ и писатель.

(обратно)

24

Король Испании.

(обратно)

25

Политический деятель Испании.

(обратно)

26

Мануэль Гарсиа Прието.

(обратно)

27

«Santiago y abre Espana» обыгрывает знаменитый боевой клич средневековых испанцев в их битвах с маврами.

(обратно)

28

Бенлиуре - скульптор из Валенсии.

(обратно)

29

Его реклама марионеток.

(обратно)

30

 оригинале исп. se orina.

(обратно)

31

Византийский военачальник времён императора Юстиниана Великого.

(обратно)

32

Епископ древнего Рима, святой.

(обратно)

33

Елена Блаватская, теософ.

(обратно)

34

Поль Верлен - французский поэт-импрессионист.

(обратно)

35

«Сады Армиды» - нечто чудесное, соблазнительное, притягательное. Армида- один из самых поэтичных женских образов в творчестве итальянского поэта Торквато Тассо, 1544-1595.

(обратно)

36

Nazarene - 1. назаретянин, житель Назарета, 2. Назорей, назареянин, посвящённый богу, 3. назарейцы, общество немецких и австрийских художников и поэтов 19 века.

(обратно)

37

Альварес Гато — это название настоящей аллеи на площади Пласа-де-Санта-Ана, рядом с площадью Пуэрта-дель-Соль. Перед хозяйственным магазином в 1920-х годах стояли искажающие зеркала, вроде тех, что можно найти на ярмарках и карнавалах, и прохожие останавливались и развлекались своим отражением: вогнутое зеркало удлиняет фигуру, а выпуклое укорачивает. и расширяет его. Герои трагедии деформируются в эсперпенто так же, как и зрители, остановившиеся перед зеркалами в переулке Альвареса Гато.

(обратно)

38

Dies irae - лат. День гнева, католический музыкальный распев.

(обратно)

39

Округ Мадрида.

(обратно)

40

Название кладбища.

(обратно)

41

Испанские драматургии.

(обратно)

42

Артемисия, вдова царя Мавсола.

(обратно)

43

Пей-пей зд. прозвище, происходит от филиппинского "пей-пей" - названия соломенного веера.

(обратно)

44

Инфант, Инфанта - титул принцев и принцесс в Испании.

(обратно)

45

1 песета = 100 сентимо = 4 реала. 150 сентимо = 6 реалов. Разделить стоимость билета пополам, чтобы получить половину выигрыша.

(обратно)

46

Жениться.

(обратно)

Оглавление

ЭСПЕРПЕНТО[1] ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

СЦЕНА ПЕРВАЯ

СЦЕНА ВТОРАЯ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

СЦЕНА ПЯТАЯ

СЦЕНА ШЕСТАЯ

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ПОСЛЕДНЯЯ СЦЕНА

*** Примечания ***

Пожертвовать