Баба Яга против! [Кейт Андерсенн] (fb2) читать онлайн

Баба Яга против!

1. Избушка на курьих ножках

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ ТЕМ,

кто извлекает нас из-под диванов на свет божий

На сцене от рыцарей не скрыться,

А в жизни попробуй их найди.

Канцлер Ги. Песенка актрисы.

— Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Барышня неопределенного возраста, в льняном фартуке поверх платьица, замерла с бутербродом у открытого рта. С лица ее как ветром сдуло прежнее благостное выражение, что появляется на лице эстета в предвкушении изысканной трапезы.

А барышне было что предвкушать: кусочек вареного окорока, тонкий ломтик козьего сыра, хрустящие кружки огурца между оными, свежесбитое масло, домашний хлеб, еще теплый и дышащий ароматами зерен и семян. И кофе, вручную смолотый, в старинной турке сваренный, доведенный до идеальной температуры. Кофе...

— Встань к лесу задом, а ко мне передом!

Барышня с досадой отложила так и не тронутый бутерброд на желтую тарелку. Покосилась с тоской на кофе и сдвинула скорбно брови.

— И сюда добрались!

— Ой, не причитай, Яга, — лениво отозвалась из-под стола белая в пятна кошка, — сама говорила — до тебя тридевятые раз в сто лет на болотах доходят.

И вытянула лапы, потягиваясь.

— Вот и дальше бы топли, — возмущенно пробубнила Яга, стягивая фартук через голову и вешая на гвоздик позади двери.

— Злая ты, — хмыкнула кошка. И потребовала с протяжным мявом: — Поесть да-ай!

— Ты свое уже съела, — отрезала Яга. — У тебя и так вечное несварение — жрешь как тигр, а я потом коврики за тобой отмываю.

— А вот тетя Иоланта не жалуется, — отвернулась кошка. — У меня, вообще, здоровье слабое, мяу, меня жалеть надо... Хозяйка тебе не простит, если узнает, как ты ко мне без уважения! И лоток не каждый день чистишь, думаешь, я не знаю-мяу?! Все расскажу!

— Тетя Иоланта вернется только завтра, а я — здесь и сейчас, — коварно прищурилась Яга, приседая на корточки и заглядывая в кошкины наглые глаза. — Так что тут — без выбора, Мег. К тому же, она тебя не понимает — наябедничать не получится. Не всем в Тридевятое ход есть. Пока, — резко поднялась барышня и нажала дверную ручку.

Кошка Мег стрелой выскользнула через коридор в комнату Яги. Она вот любила ходить в Тридевятое. И, вообще, ходить куда угодно, особенно куда нельзя. Например, в подъезд или в окно. На последствия Мег было плевать. Иногда буквально. Обычно находился кто-нибудь, кто их разгребал. Последствия. Или отстирывал. В стиральной машинке.

Девушка по имени Яга тихо затворила дверь на кухню, где остались священные бутерброд и кофе, затем через коридор дошла до комнаты. Свое светлое каре скрутила в тугой пучок на затылке, а в замочной скважине повернула ключ, ключ спрятала в карман.

— Ладно, если этот визитер пойдет на кости, может, и дам обглодать, — пообещала с сарказмом, сняла с крючка старый серый балахон и натянула поверх платья.

— Ни стыда у тебя, ни совести, — пожаловалась кошка, и не было до конца ясно — на свою судьбу или путника. И всерьез ли это все.

Отстраненно почесала за ухом.

— Думаешь, они не знают об этом, когда орут у меня под дверью? — кивнула Яга на окно с еловыми лапами. Окно давно нуждалось в помывке.

За окном был самый обычный небольшой балкон, первый этаж, унылый дождь и заурядная улочка спального района. Пара тощих городских елок стыдливо прикрывала комнату от обозрения прохожих. Невооруженным взглядом никаких молящих о помощи путников и не видно. Но это невооруженным.

Кошка тоже про это знала, когда орала у Яги под дверью — что у нее «ни стыда, ни совести». Но все равно орала. Отчаянно и с верой.

Так и люди к бабе Яге шли из Тридевятого царства. Когда уже идти больше некуда, выбирать не приходится. И их крики и сюда, в реальность, доносились.

Яга взялась перед зеркалом пристраивать парик-паклю седыми лохмами да косами. И на нос уродливую накладку.

— Тридевятое, — велела куда-то мимоходом в пустоту и коснулась губ бледной помадой.

Над окном у Яги висела безделушка: резная избушка-флюгер, над ее крошечной дверкой на дневном свету переливался прозрачный камушек. Но только в этой безделушке была вся соль. По команде Яги флюгерок наверху избушки повернулся на девяносто градусов, против часовой стрелки. А в камушке блеснул зеленый огонек.

В окно вместо балкона вдруг уткнулись еловые лапы. Мощные и здоровые. А за елями дальше, в тумане — растворились болота. И пол заходил ходуном, закрутился вокруг собственной оси. Первый этаж канул вниз.

Повернувшись, флюгер превращал балконную дверь в портал. И комнатка Яги в съемной квартире вдруг становилась внутренностью избушки на курьих ножках.

Флюгер этот попал к ней совершенно случайно энное время тому назад, и в его прочих способностях Яга так и не разобралась.

— Избушка, избушка! — снова прокричали, на сей раз куда слышнее, прямо под дверью на болота. — Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Яга тяжко вздохнула.

— И не надоело ведь... Всем надо, чтобы кто-нибудь решил их проблемы, — Яга причмокнула губами, оставаясь довольна собственным отражением старухи редкой степени безобразия. — Так в каждом королевстве, знаешь ли: в Тридевятом ли, в перевернутом, как называет его Кики, всюду перед и за Горизонтом. О мужчинах я вообще молчу. Одни дураки да царевичи. Ладно, Мег, довольно болтать — принимаем гостей.

И старуха отвратительной наружности с ноги распахнула балконную дверь наружу.

— Здравствуй, бабушка!

Ну, так и есть — не то дурак, не то царевич. По одежке — дурак. По выправке — царевич.

— Здравствуй, Иван, с чем пожаловал?

Тут любого Иваном назови — не ошибешься. Есть в Тридевятом и хорошего много, конечно, но идиотизм тут имеет тенденцию доходить до высшей точки. Так что больше выходных Яга тут и не проводит.

— А... — Иван не стал спорить насчет имени да почесал затылок. Весело рассмеялся. — Шел я по долам да по лесам, бабушка, ночь на болотах меня застала. Пусти погреться.

Яга закатила глаза. Везение просто сказочное — впрочем, а какому в Тридевятом-то царстве быть?

Охотники за собственным счастьем еще хуже тех, кто с проблемами. Проблемники хоть знают, чего им надо (даже если как рыбе зонтик, но получили свое и отстали), а развеселые путнички — люди непредсказуемые, а потому потенциально опасные, еще и в основном шумные экстраверты.

— Далеко до ночи-то еще, день едва занялся, — возразила старуха сварливо.

И подумала: "Я еще кофе утренний даже не выпила".

— Ноги у тебя молодые, Иванушка, сильные. Ступай-ка на север, там жар-птица живет.

— Жар-птица? — вытаращил Иван глаза.

Ну, например. Держит ее некто царь Долмат, в клетке золотой.

— Она самая, — с готовностью подтвердила Яга. — Желания твои исполнит, коли ей понравиться сумеешь.

— Желания я и сам как-нибудь, да и нечего желать мне пока, — пожал Иван плечами. — А вот твоя избушка — больно хороша!

И с восхищением присвистнул, осматривая ее от бревнышка до бревнышка.

Так свою построй и радуйся. Делом займись, а не людей от позднего завтрака по ерунде отвлекай...

— Интересно, что за убранство внутри... А чего это ты, бабуль, такая негостеприимная? Или скрываешь чего?

Иван-дурак озорно прищурился.

Яга свела клеенные в кустик брови и покосилась на кошку Мег. Кошка Мег знай себе спинку вылизывала и почвакивала. Отвратные ее манеры.

— Нет там ничего интересного, — брякнула баба Яга и едва на месте не подскочила: дурак Иван уже на порог подтягивался.

А взгляд такой с таким огоньком восторга, полный предвкушения приключений на свою голову и прочие части тела. Тоже свои и еще каждого имевшего несчастье ему на дороге встретиться.

Яга не раздумывала — она вообще была барышней решительной: наступила ему по пальцам как бы невзначай, Иван-дурак взвыл и отвалился. Прямо под ножки курьи.

— А будешь лезть без дела — поджарю, съем и на косточках твоих покатаюсь, — плюнула она вниз погрознее. И солгала благородно: — Судьбу благодари, Иван-дурак, что я не голодна. Убирайся подобру-поздорову.

И скомандовала избушке:

— Пли!

Только Ивана-дурака и видели.

Кошка с интересом проследила траекторию шумного полета гостя.

— Плакал мой обед, — заунывным мявом прокомментировала она, вперив укоризненный взгляд узких зрачков в «старуху».

Яга пожала плечами и размяла шею.

— Можешь сбегать посмотреть — вдруг повезло и Иван расшибся. Только удостоверься, что у тебя аллергии на человечину нет перед тем, как его останки лопать. Опорожнять желудок только на болотах, пожалуйста. Сор в избу не неси. Да, и лапы не простуди, мышек не лови, медведю не попадись, в лесу не заблудись... Я ни о чем не забыла?

Кошка Мег прищурила один глаз.

— Я тебе ничего плохого не сделала, а ты меня обижаешь!

Яга подняла брови, насколько позволил клей. Кажется, она случайно пару складок на лбу склеила.

— Это у тебя аллергия, - продолжила кошка Мег. - На человечину. На котов. На жизнь!

Яга хмыкнула и развела руками виновато. Шумно втянула фальшивыми ноздрями влажный воздух.

— А хорошо сегодня в Тридевятом... Пойду подогрею свой кофе. Если решишь сбежать, попомни: никто тебя не станет так лелеять, как тетя Иоланта, когда вернется.

— Вот наемся какой-нибудь гадости, будешь потом объясняться!

— Тогда придется в переноске к ветеринару ехать.

Этот довод убил последние кошкины мысли о мести.

— Не хочу к ветеринару.

Она снова посмотрела вдаль задумчиво. Туда, куда улетел Иван-дурак.

— Может, он на что другое сгодился бы?

— На что? На опыты?.. — отозвалась Яга из кухни.

Кошка Мег мяукнула сердито и спрыгнула за порог.

Дождик перестал, в воздухе повис тот самый капельковый туман, который тронь — и рассыплется этим самым дождем. Но пока не трогаешь, а только смотришь и вдыхаешь, под рассеянными лучами солнца летает волшебство. Яга смотрела на болота, над которыми бродили кучками Туманные Призраки, болтала ногами, свесив их с порога, и с самой сладостной улыбкой редкими глотками отпивала кофе из желтой чашки. С молоком. Между глотками отставляла чашку на порог, обеими руками брала бутерброд, откусывала, прожевывала, жмурилась... и начинала ритуал сначала.

Скоро начнется сезон ягод. И можно будет пироги печь. Что хорошо тут, в Тридевятом — так это вот эта лесная жизнь. Уединение. Туман. Деревья. Природа. Тишина. Гуси всякие лебеди...

Яга прикрыла глаза.

Рай для интроверта. Кухню бы еще устроить собственную, без возвращения во владения тети Иоланты, по эту сторону от китайского флюгера-домика. И санузел, ванную. Чтоб полная автономия.

Ага, мечтать не вредно.

Громкое «карр» и хлопанье крыльев: на еловую лапу справа приземлился большой ворон, стряхивая веток добрый стакан дождевой воды на землю.

— Сколько лет, сколько зим! Яга! С возвращением на болота, подруга!

— Всего-то одна зима и пол-весны, — помахала остатками бутерброда наша липовая старуха. — Угощайся, гостем будешь, — сняла остатки окорока с бутерброда и бросила ворону.

Птиц одним взмахом крыльев сорвался за подношением, щелкнул клювом — тут конец окороку и пришел.

— Я видел необычный летающий предмет. Так и смекнул, что это ты вернулась, — изрек ворон.

Яга хохотнула, едва не подавившись глотком кофе.

— Гость незваный пожаловал. Только ничего путного не просил, вот я его и... отправила. Что нового в Тридевятом царстве, Вещий Олег?

Вещим Олегом ворона Яга окрестила, конечно же. Птиц носил имя гордо, выпячивая грудь при каждом удобном случае.

— Жар-птица опять золотые яблоки в царском саду ворует, за ее голову повысили награду, — ворон вытянул кривую лапу и поскреб черепушку. — Царевна в хрустальном гробу во сне перевернулась.

- Она ж мертвая?

- Спит мертвым сном. Есть разница. А у тебя еще есть?

Яга рассмеялась. Это уже относилось к окороку.

— Погоди, — легко вскочила она на ноги и юркнула в избушку. — Принесу.

Вещий Олег в довольном нетерпении заерзал на еловой ветке, но, подумав, одним махом влетел вслед за хозяйкой избушки. Едва не врезался в странное дерево в кадке, метнулся вбок, а там — стена, и вся в каких-то бумажках! Перепуганный вконец Олежка забил крыльями, приземлился на стол, сбив лампу арабскую, обсыпанную бисером зачем-то. Когти скрипнули на тормозном пути по черному длинному столу, гладкому, как мокрый камень, и Вещий Олег едва не разнес костяным клювом в осколки настольное зеркало. Моргнул пару раз. Ворон по ту сторону тоже моргнул. Столько же раз.

Вещий Олег каркнул. Ворон в зеркале молча открыл клюв.

— Яга! — завопил Вещий Олег. — Что это за колдовство такое страшное?!

Седая лохматая голова просунулась в дверную щель. И, узрев беду Вещего Олега, загоготала самым неприличным образом.

— А это для гостей незваных. Говорила ведь тебе «погоди», а не «заходи», как ошибиться-то можно было? Ладно, постой...

Яга протиснулась в дверь, снова закрыв ее на ключ за собой, поставила на стол тарелку с мясной нарезкой. Поставила лампу на место, подушки поправила. Нажала кнопку электрического чайника. Потом сжалилась над съежившимся в углу вороном:

— Это просто зеркало. Не тронет оно тебя.

— Да это я его трону! — вспушил перья отважный Олежка, двигаясь боком на врага.

— Ты видишь свое отражение, Вещий Олег. Как в речке. Вороны — умные птицы, ты разберешься. Смотри...

Следующие минут десять баба Яга и Вещий Олег исследовали возможности зеркала и всего, что в нем отражается, пока птиц не убедился, что это не колдовство, ну, или во всяком случае, более для него не опасное, и не позволил себе умиротворенно смолотить угощение.

— Зря ты так... с гостями незваными... Прежде оно как было — баба Яга и накормит, и напоит, и спать уложит, и в баньку пустит. Советом поможет, опять же. Традиция.

Яга пожала плечами на поднятое вороном указательное перо. Залила на сей раз чаю в кружку побольше. Вещий Олег настороженно проводил взглядом самогреющийся чайник и отодвинулся. Попал в поле зрения зеркала и, занервничав, отлетел на порог.

Яга усмехнулась и пошла вслед за птицем. Уселась, свесив ноги вниз, к курьим ножкам. Посидели, уставившись в туман. Она — сдувая разбухшие чаинки к краю.

— Народ говорит, теряем мы предания народные, баба Яга — и та пропала... — несмело пожаловался Вещий Олег, кося черным глазом.

— Все бы их кто из луж вытаскивал, — вздохнула Яга, отмахиваясь небрежно. — Много дел было в последнее время, но я тоже соскучилась за Тридевятым. Только поить-кормить-укладывать не буду, даже не проси. Зря я что ли отрицательный персонаж? Советом помогу, не вопрос. Это по моей специальности.

Чай был крепкий, горький. С кардамоном и гвоздикой.

— Кого отправила? Царевича? Как же он подвиг совершит, коль ты ему коня богатырского не присоветуешь?

Яга покачала головой.

— Нет, дурак был это. Сказал, ему и жар-птица не нужна — наверное, он про награду и не слышал. Ну, что с него взять, коль дурак. Дурью маялся — счастья искал.

Вещий Олег тихо каркнул себе под клюв. Странная она, эта Яга. Недавно в их краях, но совсем будто неправильная.

— Ты злая. Зачем же за такое в небо отправлять?

Яга хмыкнула и отсалютовала чашкой.

— Ну, искал ведь — пусть и поищет. В другом месте. Там, где приземлился, например. Я ему — не счастье.

И сердито спрятала кривой мясистый нос в чашку. Вещий Олег удивился даже, хотя и жил на свете сто лет без трех недель. За что тут сердиться-то?

— Конечно, не счастье, красна девица ему счастье, Яга! Ты-то при чем?

Яга рассмеялась и пролила чай на курьи ножки. Избушка нервно переступила. До слез Яга рассмеялась.

— Ох, прости, избушка, не удержалась... Прям вспоминаю того психолога...

— Это кто такой?

— М-м... психологи — лекари человеческих душ, что ли. В том, другом мире, их тьма-тьмущая. Говорят, будто психологи — это бывшие ведьмы. Сказал такой психолог мне, будто я — старуха с лицом девочки. А тут наоборот получается... Это даже весело. Нет, Олежка, с добрыми молодцами я завязала не из-за возраста. Перевелись богатыри, понимаешь, по эту сторону от флюгера и по ту. Если, вообще, были. Ну, да это неважно...

И Яга продолжила попивать остатки чая, вглядываясь в туман мечтательно, как ни в чем ни бывало. Вещий Олег отлетел на еловую лапу и взмахнул крыльями, устраиваясь поудобней.

— Кикиморе и Лешему привет передать?

Яга кивнула задумчиво.

— Загляну к ним вечерком. Добрые -- это ж слово только, Олежка. Людям плевать по большому счету — кто злой, а кто добрый. Каждому нужны только его проблемы и радости, а ты не вписываешься, да и как может быть иначе? Ну, может, пара людей еще впишется, но решающий фактор тут вовсе не "добрый/злой". Мораль какова? Функцию социальной ячейки выполняй, и будет тебе счастье. Остальное — туман войны. Функция бабы Яги в Тридевятом царстве какая? Правильно. Пугательная. Ну, еще помочь иногда. Так, время от времени, чтоб не привыкали. Лес беречь, опять же. Есть нарекания?

Вещий Олег ничего не понял, но со знанием дела покрутил своей большой головой с увесистым клювом. Значит "нет нареканий". Яга кивнула победно.

— Так что уровень моей неположительности в пределах нормы. Мой дом — моя крепость, как говорят англичане, и да не войдет в нее нечестивый. Хотя кошка Мег с тобой бы согласилась насчет того, как я зла и плоха.

— Это пятнистое недоразумение? — оживился Вещий Олег. — Когда я летел к тебе, она цеплялась за ветки ивы над рекой Смородиной. Наверно, уже утопла... Зачем тебе такой дурной кот, Яга? Завела бы нормального.

— Эх... если бы... Но своего кота я завести не могу, Мег же не переживет мук ревности, а если она не переживет, то тетя Иоланта не переживет, а этого, в свою очередь, я не переживу, потому что надо будет искать новую комнату на съём, а другого такого дешевого варианта не найти. Значит, придется больше работать, и не видать мне тогда речки Смородины...

Ворон засобирался. Поточил лясы с Ягой, мяска наелся, пора и честь знать.

— Полечу посмотрю, что с твоим котом.

— Бывай, — помахала рукой Яга. — Да ничего с ней не случится, Мег неубиваемая.

так мог выглядеть флюгер-артефакт. примерный принцип его работы: при повороте флюгера дверь, при которой он висит, открывается в другую локацию.

но, так как позднее избушка приобретет собственное сознание, она сможет двери эти менять по собственному усмотрению.

2. Иван-дурак и Иван-царевич

Я безнадежно влюблен в паруса,

В скрип башмаков и запах дорог.

Хелависа. Бродяга.

Иван приземлился почти удачно. Лицом на ветки, правда — теперь так с седмицу бриться не судьба, ну да и не больно хотелось. Все равно он с болот теперь ни ногой, пока до бабы Яги не доберется.

Старушка, конечно — ужас на крыльях ночи: нос крюком, глазки злые, сердце каменное, желудок, видать, луженый, да и про ноги костяные, судя по придавленным пальцам — не врут, а вот избушка до чего ж хороша! Ножки курьи, диво дивное. Не ходит — танцует!

Больше всего на свете белом было Ивану по сердцу на диковинки поглазеть, истории послушать да посказывать, на людей посмотреть и себя показать. Еще непоседой безусым отправился он на поиски счастья, все как полагается. Да еще до первого моря сообразил Иван, что искать его и не нужно вовсе, потому как тут оно, счастье — в груди птахой бьется. Покуда солнышко встает да садится в положенное ему время, покуда за горизонт паруса чайками летят, башмаки по пахучим дорогам поскрипывают да харчевни в дальних землях пылятся, будет Иван счастлив.

Говорили люди, что дурак он, а не добр молодец — молодцы за счастьем коли идут, знают, что делать.

Счастье — оно ведь как ищется: без красной девицы тут никак. Лучше всего — царевна, но и просто краса-длинная-коса сойдет. И будь она в беде али неволе, так ясно все как божий день: оно это, счастье твое. Хватай, увози, прячь, дерись, не отдавай ни за что — на войне все средства хороши, и добр молодец даже самой смерти не проиграет. Живая вода на то существует и друзья верные. После битвы (для недруга роковой) — домой невесту прекрасную, голову врага и дары судьбы привезти надобно. А после избу поставить. С печью изразцовой, чтоб жена молодая пироги пекла, деток растила да не скучала.

У Ивана же все не как у людей: вон — борода отросла, целый свет за плечи забросил, подметки уже седьмые снова в дырах, а все ему не глянется никто, с кем бы домой воротиться. Куда глаза глядят бредет, и ни кола тебе, ни двора, ни жены, ни врага. Только улыбка блаженная на роже да котомка с краюшкой хлеба за спиной болтается. Ну чем не дурак?

Посмеивался Иван, нахлобучивал кулаком шляпу дорожную да дудел на своей дуде песни задорные: когда по свету ходишь, научаешься, что не ты — самый мудрый, а в том и есть настоящая мудрость. Вот и звание дурака начал он почитать со временем за комплимент.

Люди — мы ведь такие, вечно что-нибудь выдумываем да говариваем. Вот, например, в славном городе Переславле, умник какой залетный ляпнул, будто баба Яга местная в болотах сгинула — с осени ее никто не видал, а уж и май-травник стукнул. Значит это, что мировое равновесие пошатнулось. И переславляне тут же закручинились, к концу света готовятся. А делов-то: пойти на эти самые болота и поискать толком. С чувством, с толком, с расстановкой. Иван так сразу и сказал: найду я вам бабу Ягу, люди добрые, будьте покойны. Пошел на болота, кружил седмицу, но да не иголка в стоге сена — сыскалась. И все с равновесием в порядке. Разве что кроме как в душе этой самой старушки. Но души чужие — потемки, Ивану не по компетенции. Он плотницких и столярных дел мастер. И еще всякое по мелочи.

Услыхал, что переславский дворец царя Берендея починяют, вот и решил приехать. «Мо-дер-ни-зи-ро-вать». Кровлю там, окошки резные. Нет равных в деле плотницком бокорашам на Черной реке — а Иван у них научился, когда лес вместе сплавляли, тыщу лет тому. Вот теперь коль путь его лежал по земле, так людям избы ставил, терема, дворцы — по настроению. Не все ведь умеют, а всякому добру молодцу крыша нужна. Над головой и вообще. И не только молодцу, а и старикам каким. Нравилось Ивану людям дома сотворять. А своего не хотел. Жизнь для Ивана — дорога.

Даже врагов не нажил, да и зачем они ему?

Но против собственной головы не попрешь, а голова говорила, что с крышей все же даже ему, дураку, лучше, чем без. Только чтоб у крыши не было якоря и в любой день можно было в путь отправиться. Чесал репу Иван и шел дальше — не знал он, как такую загадку разрешить. Дом, а чтоб на месте не сидел?

И вот, нате вам — избушка о курьих ножках. Диво дивное, терем ходячий. Слыхивал Иван сказ о замке заколдованном, что ходит по свету, пока волшебник огня ему велит, да не верил, что взаправду бывает такое, пока сам не увидал.

Яга ему зубы жар-птицей заговаривала, но на кой ему жар-птица, когда вот — избушка на курьих ножках, ходячий дом, предел всех мечтаний?

Захочешь к морю — отправляйся к морю, будешь там на солнышко смотреть да бока греть на бережку песчаном. Утречком рыбачить, в обед — уху в тенечке варить. Да шторма слушать. Синдбаду весточку отправить — вместе-де не одну версту под парусом исходили. В лесу потеряться пожелается — так тоже на здоровье. По ягоды, по грибы, чтоб пироги ароматные печь, птичек певчих слушать, на дудочке мавкам речным играть... А и за Горизонт если... Мир смотри, да и дом веди.

А враги завестись решат... Иван потер перешибленную курьей ногой поясницу и посмеялся — так и здесь избушка не промах. Не дом — крепость.

Он построит себе такую. В лепешку разобьется — но построит.

А вприсядку избушка пойти сдюжит?.. Иван задумался. Просвистел частушку, повыкидывал коленца на пробу — коленца сказали, что избушка, глядишь, и справится, а Ивану вот лучше их пока поберечь. Отбились малость. О елки.

Что за диво Ягина избушка!

Нечто он — и не договорится? Там ведь подсмотреть только надобно, что да как устроено. Не собирается Иван у бабушки дом отнимать, он — парень доброй души. Еще и по хозяйству подсобит. Вдруг починить ей чего нужно? Наверняка.

Решено. Хлопнул Иван в ладоши. Достал из котомки матушкину мазь, синяки да ссадины смазать. Служила мазь ему верную службу с тех самых пор, как отправился он в путь-дорогу из дома родительского. И у бокорашей пригодилась, и в путешествиях заморских, и давеча, когда занозу на кровле берендеевой под ноготь вогнал.

И ступа у Яги, должно быть, есть. С помелом. Эх, вот полетать бы. Но старуха вряд ли пустит.

Так весело насвистывал Иван-дурак, замазывал раны мазью целебной, да о избушке Яги мечтал. Но услыхал голоса и ушки навострил.

— Лиходей серый! Ты! Моего коня! Да ты знаешь хоть, кто я?!

— Вижу, Иван-царевич... Нет мне прощения...

— Раньше надо было думать! Я пешком пойду, по-твоему?

Иван-дурак сунул свой любопытный длинный нос в кусты, откуда доносилась перебранка. Сидел на полянке юный царевич — в червленом кафтане с золотом, в уборе чудесном на кудрях златых... Иван-дурак фыркнул весело: добры молодцы-любители, может, и добрые, а о том, как одеваться для странствий и подвигов, понятия не имеют.

Хотя и в доброте их сомневаться впору.

Перед царевичем понурил голову огромный Серый Волк.

И как с другими детьми природы общаться, тоже не обучены. Эх, добры молодцы да красны девицы, вам бы к миру да с уважением, с не велением да хотением...

— Буду я тебя возить, Иван-царевич, лучше любого коня! — предложил радостно Серый Волк.

Натянул свою рубаху дырявую Иван-дурак да и выкатился из своего куста на полянку, утренним солнцем освещенную — распогодилось как.

— Здравия вам, люди добрые, — отвесил Иван поклон царевичу, — и твари божие, — а это уже волку.

Волк — он ведь не «люди добрые».

Царевич задрал нос, волк уши прижал виновато.

— Неудобно на тебе ездить. И несолидно. Тут подумать надобно. Батюшка мой из тебя коврик бы сделал...

— Это вы про царя Берендея? — поинтересовался Иван-дурак.

— А ты что в разговор влезаешь, болезный? — отметил Иван-царевич взъерошенный вид Ивана-дурака.

— Да я ведь поздоровался, ваша милость. Вот вы — забыли, кажись.

Иван-царевич снова задрал нос. Еще выше. Так можно, оказывается. Хотя и был он ниже нашего Ивана, который дурак.

— А тебе меня и так знать должно.

— Да ведь и знаю. Седмицу назад кровлю над вашей горницей тянули, ваша милость. Вы тогда еще золотые яблоки под кровать прятали.

Царевич покраснел.

— Так ведь я...

— Для запасу, понятное дело, — с самым серьезным видом кивнул Иван-дурак. — Все равно жар-птица ворует больше, чем вы, какое тут преступление?.. А позвольте уточнить — это вы сейчас за ней отправляетесь?

— ОтправляЛСЯ, — сложил руки на груди Иван-царевич и холодно кивнул на волка. — А эта вот... тварь божья моего коня съела.

Серый Волк лег и накрыл глаза лапами.

— Век тебе буду служить, царевич... Верой и правдой...

Совестливый какой. Совесть — это чудесно, но все хорошо в меру. И у Волка с душой тоже нет равновесия. Все же прогнило что-то в этом лесу... Впрочем, неудивительно — болота.

А Иван-царевич и обрадовался, прямо глазки заблестели. Избалованный отрок.

— Ну, коли так, прощаю я тебя... — поднял руку для благословения царевич.

— Постой, постой, Серый Волк, не поспешай с клятвами. Служба без дружбы — тут не дело. А скажите, ваша милость, вы коня ночью стерегли?

— Стреножил я его, зачем стеречь? — пожал Иван-царевич своими плечами в червленом с золотом кафтане. — Ночью спать надобно, а не коней стеречь.

Иван-дурак рассмеялся, разводя руки.

— А волкам серым ночью создатель положил на охоту выходить. Такова уж их природа, ваша милость. Не можете же вы супротив божьего промысла идти?

Почесал Иван-царевич затылок.

— И что же мне делать?

Иван-дурак двинул бровями вверх, потом двинул вниз. Вправо и влево. Молвил наконец:

— Вернуться можно. Мы уже починять вашу горницу закончили. Теперь у старшего царевича, Василия, орудуем. Батюшка ваш, царь Берендей, коврики за провинности делать не станет, ни из волков, ни из сыновей...

— Не подходит, — уперся Иван-царевич. — Я с подвигами возвращаться обещал.

Иван-дурак кивнул. Понятное дело.

— Ну, тогда можно дальше пойти. Пешочком. Подвиги — их ведь самому добывать надо, ваша милость. К сожалению. А то их серому волку припишут, зачем вам это?

Вообще-то, Иван-дурак не очень любил строить из себя умного, но больно Волка непутевого жалко было.

— Баба Яга говорит, что знает, где жар-птица живет. Подскажет вам, ваша милость, если вежливы будете. Очень она строгая.

Иван-царевич так и подскочил, где стоял.

— Ты бабу Ягу видел?! И живым ушел?!

Иван-дурак осклабился.

— Можно и так сказать... Но дорогу к жар-птице показать баба Яга предлагала.

— А ты что же?..

— Ну, мне жар-птица не нужна, ваша милость. Я и сам летучий.

Иван-царевич рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь, болезный! Жар-птица — это же!

Иван-царевич потряс кулаком, и это должно было объяснить все.

— Только как я буду жар-птицу добывать без коня... — озадачился Иван, который царевич.

Ну да, сапожки сафьяновые развалятся.

— Господь дал вам ноги, ваша милость. До бабы Яги дойти хватит. А там — может, она вам коня богатырского справит... Она ведь весь народ лесной в кулаке держит. Верно, Серый Волк?

Волк тоскливым взглядом посмотрел на одного Ивана, на другого... и кивнул.

— Далече идти-то? — стукнул Иван-царевич каблуком о каблук нетерпеливо.

— А вон туда, полянка приметная, огромная темная ель на берегу большого болотца, версты три, наверное... Только на болотах осторожно, ваша милость, и в гости к ней не напрашивайтесь!

Иван-дурак прокричал это уже юному царевичу вслед.

— ...ВАШИ ноги не выдержат, — закончил он тихо и чуточку злорадно.

Покосился на Серого Волка со вздохом.

— Так я, это... — пробормотал Серый Волк, — проводить бы царевича мог...

— А тебе оно очень надо? — нахмурился Иван-дурак.

Волк попятился в испуге.

— Ты... о чем? Да и кто ты такой?

— Я тоже Иван. Только дурак. Потому объясни мне — на кой тебе служить царевичу и виниться за съеденную лошадь?

— Ну, так это...

— Он ее проворонил, он и виноват. Серый, ты же Волк! Возьми себя... в лапы, что ли. Вот был бы царевич тебе другом — другое дело. А из чувства вины?!. Ему до того, чтоб стать другом верным, еще расти и расти, не надо на дармовщинку, это для всех сторон плохо кончается.

Одернул Иван-дурак рубаху. Почесал затылок, вытащил ветку из кудрей своих нечесанных, посмотрел туда, где царевич скрылся.

— Рассердит ряженный царевич нашу Ягу... Подождать придется, пока старушка остынет, эх...

Волк примостился рядом.

— А тебе к бабе Яге зачем?

Иван-дурак покосился на зверя. Бедняга. Что же он такой неприкаянный и виноватый. И бесхозный совсем. Наверно, потому и Иван-царевичу себя в друзья-слуги предлагал. Вздохнул Иван.

— Домик мне ее нравится. Такой же построить хочу.

Серый Волк вытаращил желтые глазищи.

— Да ладно!

— А что? Я строитель.

— Ну... — развел лапами Серый Волк, — это же не только построить... Избушка ведь еще... живая. Такое не построишь.

— Вот и спрошу у Яги, как оживить. Али она не знает?

Волк сел и почесал за ухом задней лапой.

— Не знаю, согласится ли. Строгая у нас Яга.

Иван устроился поудобнее и потер спину. Болит ведь...

— Это я заприметил. Вот и думаю — как мне ее уговорить? Может, подскажешь что, Серый Волк?

3. В гостях у Кикиморы

Мы трубки раскурим, отведаем снеди

И всласть потолкуем о жизни и смерти.

М.Щербаков. Дорога

Кошка Мег издала возмущенный и жалобный мяв еще в воздухе. Только она одна так умела. Ну, впрочем, вряд ли только лишь она одна, но в данном месте и времени вряд ли это мог быть какой бы то ни было другой кот.

Яга хмыкнула и захлопнула книгу. Хозяйский кот — тут и не скажешь «иди на все четыре стороны». А то пошлют на четыре стороны тебя самого.

Вещий Олег, неловко хлопнув крыльями, осторожно опустил кошку, мокрую и грязную, на порог. Кивнул коротко, уклоняясь от когтистой лапы, и улетел. Памятуя, насколько чревато входить или же влетать в избу бабы Яги без приглашения.

Кошка Мег вслед птицу грозно прошипела что-то, раздраженно отряхнулась, резко из-за чего-то перепугалась, подскочила до подоконника, метнувшись стрелой к двери в коридор. И требовательно заорала — понятное дело, было закрыто.

— Домой хочу. Пусти, — потребовала она, оборачиваясь на возлежащую на диване и наблюдающую за ней с ленивым любопытством Ягу.

— А помыться сначала не хочешь?

— Там помоюсь.

— Вообще-то, это следовало сделать снаружи. Это кто наследил?

— Куда твой ворон принес, там и хожу. За шкирку нес, никто меня не уважает! Знаешь, как это стра-ашно?!

И кошка Мег с выпученными глазами, хвост трубой, промчалась прямо к дивану, заскочила с размаху Яге на живот. И мордой вплотную к клеенному мясистому носу продолжила вещать:

— Другие вороны на меня смотрели и точно хотели склевать... У меня шерсть от стресса вся вылезет!

Яга вздохнула и прикрыла глаза. Прогонять Мег — дело неблагодарное. С другого боку придет. И хоть голову под шею, но просунет.

Почесала за ушком. Мег прикрыла глаза и благосклонно заурчала.

— Но если дашь мне вкусняшку, я забуду, так и быть.

— Ты в речку упала, маленькая?

— Да... — с видом мученика подтвердила кошка Мег, поджала вдруг лапы и со всхлипом свернулась калачиком на правом плече обалдевшей Яги.

Тут же ровно задышала, засыпая. Приехали. Яга, вообще-то, в гости к Кикиморе идти собиралась, вот как раз Олежку с Мег в когтях ждала... А тут даже книжку теперь со спинки дивана не достать.

Барышня поверх своего фальшивого носа покосилась на несчастную кошку.

— Тебе бы девицей в беде быть, — посмеялась тихонько и потрепала ее по загривку.

Пошевелилась осторожно, Мег тут же задрала голову кверху, испуганно озираясь.

— Спи, все хорошо, — погладила Яга ее по голове и осторожно сдвинула на подушку. — Ты дома.

— Ну, ладно, — сонно муркнула Мег, демонстрируя при этом изрядную долю скепсиса.

Только котам такой талант и дан.

Яга тихонько похлопала избушку по стене, ласково шепча тихую просьбу, и та припала к земле. Липовая старуха легонько соскочила в траву.

— Спасибо, дорогая, — послала избушке воздушный поцелуй. — Спрячься пока, ладно?

Избушка присела на свои курьи лапки и послушно развалилась окошками. Теперь это был дом-развалина, нежилой дом, поросший мхом и паутиной затянутый. Кусты, будто в сказке о Спящей красавицы, тут же окружили развалюху.

Баба Яга сентиментально помахала рукой своему чУдному дому и юркнула в заросли.

И вовремя: из кустов вывалился, отплевываясь от веток и проклиная болота на все лады, червленый кафтан в золоте. Да шапка ладная, да сапожки сафьяновые, да кудри золотые.

— Ель — есть, большое болото — есть... Все как Иван-дурак описывал. Избушка... — Иван-царевич прищурился, вглядываясь в разваленный дом, виднеющийся в колючках репейника. — А курьи ножки твои где?

Ему показалось, или развалина тихо вздохнула?.. Иван-царевич не был трусом — даже наоборот, но сделалось и ему неуютно.

— А вот был бы конь или, на худой конец, Серый Волк, не так боязно бы было... — пробормотал царевич. — Есть тут кто? — повысил он голос, но тот взял и сорвался.

В окне что-то белое мелькнуло. Иван-царевич зажмурился, но на месте устоял. За меч свой схватился. Кладенец. Ну, ладно, он только его кладенцом и называл, но все же.

Но ничего не случилось. Приоткрыл Иван-царевич глаз. И увидел в окошке дома... всего лишь кошку.

— Фу-ты, ну-ты, — спрятал он меч в ножны. — Кошка.

— Никого нет дома, — громко пропела Мег в щель на створках и повернулась в лесу задом, и к Ивану-царевичу тоже, он ведь на опушке стоял.

А у царевича челюсть-то и отпала.

— Чудеса... — пробормотал он.

— Это вы мне? — заинтересованно обернулась Мег. И постучала по окошку: — Эй, избушка, выпусти меня.

Избушка на минутку подвисла — бабы Яги дома нет, а кто-то приказывает.

— На улицу хочу, говорю! — повысила Мег голос. — Яга браниться будет, если тут нагажу! А я нагажу, предупреждаю...

Окошко тут же открылось. Мег, довольная очередной победой в манипуляции, грациозно вышла к царевичу. Кафтан у него красивый, червленый.

— Ко мне ли ты, царевич? — томно закатила она глазки, забираясь на ель, чтоб смотреть на юношу сверху.

— К... бабе Яге... — пробормотал Иван-царевич. — А ты... ее кошка?

— Ох, что ты, — махнула Мег лапкой игриво, — какая там «ее» кошка. Яга бы от меня избавилась с удовольствием... Сегодня, например, едва не утопила меня в реке Смородине — отправила останки врагов искать, потом воронам своим повелела меня за шкирку таскать.

Кошка Мег, вздохнув, не договорила, а Иван-царевич побледнел и поднес руку к горлу.

— Это за что же?

— Ну, она ведь баба Яга, — тут Мег пожалела, что нет у нее плечей, чтобы ими пожать. — Профессия у нее такая. И призвание — она как раз белый свет ненавидит. Говорит, одни царевичи кругом и дураки. А по-моему, царевичи — это ведь прекрасно, да?

Иван-царевич не знал, что сказать, но на сердце тепло как-то сделалось.

— А с дураками ничего не сделаешь... — продолжила разливаться соловьем Мег, вкусившая уважения да почитания. — Но я-то что поделаю, я маленькая и беззащитная, мне на роду начертано... И сделать ничего нельзя.

Вздохнула еще раз для красного словца. Если можно так выразиться.

Иван-царевич к месту вспомнил Ивана-дурака. И браво блеснул мудростью подслушанной:

— Служба без дружбы — не дело!

— Не дело, — вздыхая снова и снова, согласилась Мег. — А ты куда путь держишь, царевич?

— Жар-птицу ищу, — пригорюнился тот.

Раз баба Яга даже кошку собственную утопить готова, что ж она с ним сделает?.. А без бабы Яги — найдет? И коня бы, ой коня бы...

— Ой, как интересно! — Мег почесала за ушком задней лапой. Птицы — это, вообще, ее страсть и слабость. Если они не носят ее по воздуху за шкирку, конечно. — А возьми меня с собой!

— Да зачем же мне...

— Тут все просто, пригожусь я тебе, царевич, дорогу показывать стану, — предложила Мег. — А ты красну девицу из беды выручишь.

— Это кого же?

— Меня, мурр.

Так Иван-царевичу кошка Мег лапши на уши навешала, он и поверил, будто она — красна девица зачарованная. А, как водится, в поисках счастья да славы девиц красных оставлять в беде никак нельзя. Вот он, глупенький, и согласился на все. Даже пешком.

— Охо-хо, кто к нам пожаловал! Ягуся! А что не в ступе? Быстрей бы добралась, и без грязи на башмаках, дороги ведь у нас... Ну, нету их вовсе!

Кикимора была тщедушной и зеленоватой — жизнь на болоте здоровья не прибавляет — но в целом бойкой и веселой старушкой, несмотря на легенды, какие о ней слагали люди. Если лесной народ не обижать, Кикимора и тебя беречь станет.

Сидела Кикимора у костра в своем домашнем овражке да в котелке варила похлебку.

— И тебе здравствуй, Кики! Знаешь ведь — люблю я пешком ходить, — развела Яга руками. — Французская привычка, для здоровья полезная и фигуры. А вообще, так и не освоила я все эти местные гаджеты, руки не доходят.

— До сих пор, — с укоризной покачала Кики головой. — Уже два лета, как ты у нас обосновалась, а ни с избушкой, ни со ступой... Тебе неинтересно даже?

Яга вытащила из сумы апельсины, бананы, киви. И шоколадку. Без пальмового масла, особую.

— Я медленно адаптируюсь к новым условиям, а притворяюсь хорошо. Знаешь, можно быть на ты, на вы и на «эй ты, козел!». Вот я пока на вы. Но это лучше, чем на «эй, ты козел», правда?

Лицо Кики выражало непонимание, и Яга махнула рукой.

— Это айтишные шуточки, не обращай внимания. В общем, если мои нужды удовлетворены, я дальше лезть не вижу смысла. Вот, гостинцы обещанные.

— Это что ж за диво такое? — поставила Кикимора руки в боки, разглядывая и нюхая разноцветные дары.

— Фрукты заморские. Служба у меня такая — перепадает излишков. Гастрономия называется. Шоколадка — это уже на сладкое. Не абы какая, бельгийская. Еще кофе потом сварим, я Лешему обещала, он любит все горькое.

К этому тезису Яга достала свою любимую старинную турку.

— Мудреными словами говоришь, Ягуся, как всегда. Но это мне в тебе и по сердцу. Народ честной уж испужался — утопла баба Яга, с самого листопада никто ее не видел. Но я-то всех утопленников в лицо знаю. А тебя гастрономия в Тридевятое царство не пускала?

— Она самая, родимая. Праздники, знаешь ли... Самый сезон. Полный аншлаг.

— Праздники?

— Ну да, Новый год — народ веселится на всю катушку, а мы — к их услугам... Сначала подготовка, потом празднества, потом кошелек пустой да пояс затянутый, ведь дальше — дни влюбленных, мужчин, женщин... Богаты, в общем, зима с весной на праздники. Ах, да, ты же не знаешь, Кики: Новый год — это вроде самой длинной ночи в году.

— Так мир у вас и вправду перевернулся, в длинноночь положено у печи сидеть, глаз не смыкать да истории рассказывать, а не веселиться.

— Перевернулся, кто ж спорит. Никто уже не боится солнцестояния, поверь. И, вообще, природы. Ее теперь покоряют да к ногам бросают... Или в религию зеленого пальца впадают... Ох, заговорила я тебя глупостями. Давай нож, Кики, это богатство надо порезать сначала. И миску какую. А банан можешь сразу попробовать.

Кики осторожно приняла подношение), призывно выглядывающее из кожуры, откусила. Кстати, пальцы ее были именно зелеными, но там без религии. Зажмурилась Кики блаженно, а потом глаза широко раскрыла.

— Понимаю, что зовет тебя обратно в этот перевернутый мир... Наслаждение ведь неземное!

— Их еще испечь можно. С шоколадом. Или без, это уж как нравится. Ухожу я, Кики, потому что люблю свою работу — то есть, службу — это да.

Правда, насчет людей — сложнее. Ну, как объекты — да, как субъекты — редко. Пока эти миры просто видишь и смотришь — все окей, а когда взаимодействовать... Впрочем,работа с людьми — чем тебе не взаимодействие?.. Но рабочие отношения и личные — это ж разное?..

Яга почесала в парике и махнула рукой, теряя надежду найти ответ.

— А что мир перевернутый — так это каждый мир перевернут. И всюду люди, люди, люди, которые что-то от тебя хотят, а о деловой этике и не слыхивали. И ни друг ты им, ни враг, ни партнер. Так, инструмент. Отсюда первозданный хаос получается. Сегодня вот — еще дверь не открыла, а уже и гость пожаловал.

— А этот чего хотел-то?

— Счастье искал... Не там искал, — засмеялась Яга, за ней захохотала и Кики. — Ну и так вышло, что избушка его запульнула в лес куда-то.

— Само вышло?

— Ну, я чуть помогла, что уж греха таить.

— Правильно. Хотя счастье ему найти мешал твой нос, — подмигнула Кики.

Верно — Кикимора знала тайну Яги. Она и Леший, соседи ближайшие. А что — соседи оказались ребятами что надо, сразу Яся с ними и сдружилась, как знакомиться прилезли: товарищи древние, по ерунде не парятся, положиться на них не боязно, ибо ничего им от нее не требуется — сами все могут, что нужно. Можно прийти и просто... за жизнь поговорить. Выпить чаю, посмеяться, загадки позагадывать, и не надо быть добрым, милым или вообще каким-угодно. И даже если пропадешь на всю зиму и пол-весны, ничего не изменится. И так же будут тебе рады. Просто тебе. Просто тому, что ты есть вот здесь и пьешь чай или приносишь фрукты заморские.

А у людей как — пока ты есть и исправен, все хорошо, все довольны, все тебя любят. А вот тебя нет или поломка случилась — внутренняя ли, внешняя ли — подождут для приличия, а коль в систему вернуться не можешь, не хочешь, выпадаешь, молчишь в камышах, заявить о себе сил нет — память о тебе стирается, а ты теряешь всякое значение.

И есть тому логичное объяснение: у людей достаточно своих хлопот, твои вмещать просто некуда, особенно если из тебя про них надо полчаса выспрашивать. И как-то вечные несостыковки получаются.

И вроде все нормально, и ничего нет в этом страшного, а все ж... Мир не для тихих улиток, которые без домика никуда — выманивать их выглянуть наружу никто не станет.

И так удачно вышло сделаться бабой Ягой.

— Да я и без носа ему не счастье, — фыркнула Яга, хорохорясь. — Ну, какое из меня счастье? Знаешь, Кики, что в нашем мире еще выдумали?

— У вас чего там только нету, — отвечала Кикимора, отбрасывая в огонь кожуру банана, и потянулась за вторым.

— Придумали такую штуку — агенства знакомств. Приходишь, или, вообще, из дома регистрируешься и — та-дам! — можешь посмотреть портреты тех, кто ищет вторую половинку, выбрать по своим запросам...

— Ого! — присвистнула Кики. — Это ж как царевичам портреты невест привозят на подбор? Удобно. И что, каждому можно посмотреть?

Яга кивнула и кровожадно разрубила апельсин пополам. У Кики водились только отличные кинжалы. Хозяйкой она была отменной. Да и муженек Леший руку не только на ножах набил.

— Понимаешь, наврать о себе можно ведь что угодно. И портрет отправить любой.

Яга скользила ножом по апельсиновой кожуре туда и сюда, и аромат наполнял овраг, а оранжевые шкурки падали ей на колени в старый балахон. А она все думала о своем.

— Не понимаю я людей, Кики. Они вместо того, чтобы думать, говорят. Часто совсем не то, что думают. Потому что не знают, что думают, или думают, что знают. Или вовсе не думают. А зачем говорить, если это все равно сдует все ветром? Это как несоответствие внутри и снаружи... Мне мешает. Не знаю.

Кики наклонила голову и кивала.

— Люди, — снисходительно развела она руками, — что ты от них хочешь? Народ глупый и посредственный. Хотя и ты ведь одна из них, все время забываю. Хотя ты другая, будто по-между миров.

— Потому мне и приятно возвращаться в Тридевятое, — рассмеялась Яга снова и протянула подруге почищенный апельсин. — Попробуй вот. Здесь спокойно и не надо спешить, чтобы жить. Люди такие же, как в перевернутом мире, но есть лес, есть вы, есть то, что незыблемо и неизменно. И я здесь будто другой становлюсь. Пусть для того и нужно нацеплять нос с париком. И про жар-птицу рассказывать с умным видом. Да на испытания посылать.

Кикимора засунула за щеку дольку солнечного апельсина. Пожевала, признала:

— Хорошая у тебя служба, если можешь есть такие заморские фрукты каждый день.

— Хорошая.

— И про жар-птицу хорошо. Спрашивают? Вроде снова награду царь Берендей обещает.

— Да сегодняшнему дураку она не нужна оказалась, можешь себе представить?

— Действительно, дурак. Ну, и поделом. А что, Яся, ты свой портрет давала другим посмотреть? Настоящий?

— Я?! Да кому там показываться? Да и зачем? Говорю: людские души — потемки, и зачем мне туда свой нос совать, пусть и приклеенный?

Кики пожала худыми плечами.

— Ну, для опыта, например. Может, бабе Яге пригодилось бы. Помолодеть.

И подмигнула многозначительно. Яся вспыхнула и содрала нос. Поморщила свой настоящий — покраснел от клея-то. И парик сняла.

— Вот и славно, мы любим тебя самой собой, Ягуся, — одобрила Кикимора. — Как раз супруг мой разлюбезный идет, слышишь?

Ветром в деревьях шумело звонче обычного — а и верно, идет хозяин лесов.

— Ягуся! — обрадовался и Леший. — Ну, наконец-то, почтила лесной народ своим присутствием, порадовала стариков!

Яга рассмеялась и обняла бородатого хозяина. От него пахло молодой листвой и кострами.

— И я рада к вам вернуться. Так приятно знать, что тебя где-то ждут. Я ж сама старик, — приложила она парик к лицу и подмигнула.

— С ночевкой пришла, — объявила Кикимора. — Фруктов заморских принесла. Снимай свой кожух, садись к огню, отец.

— А еще кофе и шоколад, — похвасталась лесному старику Яся гостинцами.

— Рассказывала ты про эти явства дивные. Значит, длинная перед нами ночь сегодня, — закивал Леший своей седой большой головой. — О чем говорили-то?

— О том, как люди безнадежны, — фыркнула Яга. — Во всех мирах.

Леший кивнул задумчиво.

— Дело обычное, — подтвердила Кики. — А ты что скажешь?

— Да вот утром видал Ивана-царевича... За жар-птицей идет. Если дойдет — коня он проворонил.

Кики и Яга прыснули.

— А что так?

— Волк серый съел. К тебе он собирался, кстати, Ягуся, дорогу спрашивать.

Яга переглянулась с Кикиморой и пожала плечами.

— У меня только дурак был. Недолго, правда.

Кики покачала головой и встала проверить котелок.

— Не любит наша Ягуся гостей.

— Вот, корешков докинь, — вытащил Леший из сумы добычу. — Иван-царевич поболее дурака умом слаб. Еще его увидишь, наверное... Корил он волка серого и гнобил. Да так, что тот готов был в слуги себя ему на всю жизнь и отдать.

— За что же это?

— Так за коня. Съеденного.

Вся троица долго смеялась.

— Вот идиот... — пробормотала Яга. — Говорю ведь вам — туго с людьми, очень туго.

И взялась в турку кофе насыпать да речной водой заливать, да в пепел возле костра закапывать. По-турецки, значит, чтоб изготовить.

— Ну, второй парень удивил — и за волка заступился, — почесал бороду Леший. — Сказал, дескать, служба должна быть в дружбу. А иначе — все вкривь и вкось пойдет. Давно не видывал я таких. К чужим бедам душой не ровных. И Ивана-царевича пешком отправил.

— Царевича? Пешком?! — изумилась Кикимора. — Да как же он дойдет-то?

— Парень говорит «пешочком», — ответил Леший и расхохотался.

— Остряк, — фыркнула Яга.

— Добрая душа, — сказал Леший. — Светлая. Помогать ему станем, вот что я вам говорю.

А потом был вечер, и была ночь, и были звезды, и были загадки, и были песни, и был кофе, так что Яга и думать забыла про какого-то парня со светлою душой, и что помогать божества лесные ему поклялись перед костром.

4. Яблочком да по блюдечку

...все демоны, бесы и ангелы смотрят кино

С нашими ссорами, ранами, прощальными письмами. Они

Мечтают вслух, читая нам истории, где все хорошо.

Вельвет. Все хорошо.

— Эх, Кики... жаль мне Ягусю нашу. Смотри, как спит сладко.

— Сладко-то сладко, а на лбу складка — видишь? От хорошей жизни в бабы Яги не подаются. В мужиков она и вовсе не верит. Обидел кто, что ли? Не рассказывает ведь.

— А что, если подсобить? Божества мы с тобой иль нет?

— Ты что ж, этим, как его, угентством по знакомствам хочешь для нее сделаться?

— Это что ж за бусурман такой?

— Ягуся рассказывала. Тоже, наверное, шуточка айтишная. Так она это называет. Вроде в перевернутом мире, там, у нее — есть такое заведение. Портретик свой даешь, и тебе пару ищут.

Леший задумался, покопался в бороде, выудил березовый листик. Светало, небо на востоке зеленеть начало. Яга заснула на бревне, старики заботливо накрыли ее одеялом из прошлогодних листьев.

— Мне тот парень вчерашний понравился. Иваном кличут. Все одно мы его защищать поклялись. Может, его возьмем?

— Всех их Иванами кличут. Человеком порядочным имя не делает.

— Непорядочных лесные боги не защищают. Мы вообще давно никого под покровительство не брали.

— Ну, убедил... Что делать будем? Ему ведь Ягусю надо увидеть без носа и без волос этих ее стариковских. Чтоб настоящий портрет, так сказать.

Кикимора почесала в голове, Леший тоже призадумался. А потом пришла светлая мысль в его лохматую голову:

— Речка Смородина! Устрой, чтоб Ягуся пошла в ней искупаться. А я Ивана заманю. Вот и посмотрим, хорошо твое заведение по знакомствам или нет.

— Это ты придумал, Леший! Значит, и заведение твое!

— Наше, душа моя, наше. Яблочко на блюдечке поищи. Вернусь — смотреть будем.

Иван-дурак потянулся сладко. Первый луч солнца просвечивал сквозь молодой березовый листик. Красота какая. Будто что в бок толкнуло... а и хорошо — зорька утренняя, она всегда к хорошему дню. И значит, что к Яге идти можно счастья пытать.

— Иван!

И тут стало ясно, отчего так тепло спалось. Серый Волк под боком. И в глаза преданно так смотрит.

— С добрым утром, Серый Волк, — улыбнулся Иван.

Конечно, случалось ему мечтать просыпаться не одному. Только тут не девица красная нужна — сердца у них... без огонька, ну что интересного-то? Ни мнения, ни жизни собственной, только коса да краса.

Правда, и не про волка он мечтал. Так... знать бы про кого. Чтоб тепло и хорошо. Может, если дом построить, этого хватит?

— А по что нет у тебя красной девицы? — спросил Серый Волк.

Иван-дурак тут челюсть и потерял.

— Так а зачем она мне, красна девица, — сказал рассеянно, а сам башмаки искать принялся да на ноги надевать.

— Ну, как. У добра молодца должна быть красна девица, — почесал Волк под бородой.

— Да ведь и я не добр молодец. Так... дурак.

— Ну, Ваня, зря наговариваешь ты на себя. Очень ты даже умный. Про службу и дружбу мудрость? Мудрость.

— Это так... иногда просветления случаются. Из странствий привез.

Встал Иван, нахлобучил шляпу свою походную, рубаху в штаны заправил, котомку за спину закинул. В небо посмотрел. Ни облачка. Эх, погожий будет денек. Искупаться бы. В ледяной да речке.

— А что, Волк, далеко тут до речки Смородины?

— Так близехонько... Лапой подать.

— Пойдем, искупаемся.

Серый Волк даже сел.

— Я... мне и так хорошо. Речка-то холодная, Вань! Это только сказывают, что огненная. А так — самая обычная. Ну, разве что Змея Горыныча на ней можно встретить. Надо оно тебе?..

— Чистота — залог здоровья. И не смотри так, это тоже из странствий. Уже не помню, кто так говорил. Так, если что, и Горынычу скажем. Давай! Чтоб зуб на зуб не попадал!

Хлопнул Иван в ладоши, да вприпрыжку понесся вперед. Песни насвистывая. Был он уверен, что сегодня случится что-то хорошее. Он каждый день был так уверен. И потому хорошее и случалось.

Кикимора хихикнула и потерла ладошки.

— Давай, голубок, даже лучше получится!

Потянулась зеленой рукой к стакану с чаем. Да нашарила желтую вазу. Яга притащила. «Цветы ставить», — сказала. «Для интерьеру».

Выпила, не отрываясь от блюдечка. Поморщилась — чтой-то энто такое?.. Ах, вода цветочная. Когда задул ветер сзади, пригнулись деревья.

— Ну как там? Получилось? Встретились? — присоседился к супруге Леший.

— Чаю подай, — потребовала Кикимора. — И себе возьми. Он тоже купаться идет. Ой, будет весело! Как хорошо ты придумал, муженек!

— Я вообще умный, — гордо сказал Леший.

Это, конечно, каждый знал, но все равно приятно.

Яга весело покачивала корзинкой и мчалась по тропинке вприпрыжку. Пирожки от Кики. Как мило с ее стороны. Вот вроде и сидит в овраге и за злой дух ее все почитают, а на деле — душенька, как Леший ее и называет. Варенья, которые она варит, соленья, припарки, пирожки и компоты. Да там целую марку можно открыть — «Kiki’s». Только по что им — людей Леший и Кикимора не уважают за редким исключением. Вроде вчерашнего.

Как того парня зовут? Иван? Кто бы сомневался, ха. И как же именно ЭТОГО Ивана среди иных узнать. А узнать надо. И быть на его стороне. Они поклялись, а она, кроме того, что барышня с милым каре, еще и баба Яга, божество лесное.

Пирожки — с дикими вишнями из компота. Ах. Сейчас домой прибежать и с чаем...

Кики еще и шапочку дала. Красную, вязаную. Говорит, чтоб голову не простудить, как искупаешься. А непременно иди на Смородину, искупаться в ней на рассвете — хорошая примета. А парик твой, мол, постирать надо — на него ночью енот нагадил. Бывает... Не углядела, уж прости старую.

Хотелось смеяться. Так легко на душе сделалось и светло, как давно не бывало. Будто смыло с нее все горькое и тяжелое. И теперь там прозрачно, и солнышко на дне отражается. Вон оно какое нежное, утреннее. Конечно, горечь снова нарастет, и вновь все будет как раньше, и наденет она парик Яги, и в мир свой «перевернутый», как Кики называет, вернется, но... Сегодня есть сегодня, и это прекрасно. Сегодня не надо быть какой бы то ни было, достаточно того, что ты просто есть.

Тропинка вдруг вывернула куда-то в небо. Яга остановилась. Неожиданно. Обычно эта тропка как раз на ее болото выводит. И идти еще добрый час. Сделала шаг вперед, второй и увидела — под пригорком тут река ведь Смородина!

Яга остановилась. Это что ж — знак такой?Вправду искупаться, пусть она и не верит в приметы? Окунуться, проплыть, пока день не начался, пока царевичи под избушку по жар-птиц не начали жаловать? Посмотрела на одежду. Балахоном вытереться можно, в платье до избушки добежать. Авось не встретит никого.

И... голышом наконец попробовать поплавать. А то все мечтала, а возможности не было.

Калинов мост намного выше по течению, так что Горыныча бояться нечего. Да и места тут глухие, недобрые — так люд Тридевятого царства считает. Так что нет тут никого... Захотелось очень Яге пошалить и выкинуть что-то эдакое. И она позволила себе засмеяться наконец во весь голос — парик и нос ведь тоже в корзинке, а каре растрепалось, какая из нее Яга-баба.

В мире перевернутом звалась она Ясей. По паспорту, правда, Ярослава, но кому она, эта Ярослава, нужна. Ни ярой, ни славной она себя никогда не чувствовала. Яся — и достаточно. Даже на работе. Тьфу, на службе. Сейчас не про службу думать.

Так думала Яга, сползая осторожно по крутому обрыву на полоску узкого бережка. Закрыт со всех сторон, захочешь — не подглядишь. А в реке вода ее спрячет от лишних глаз. В крайнем случае... мавкой прикинется. Речка Смородина это в конце концов или нет?

Скинула Яся балахон, подоткнула под корзинку, чтоб не улетел. Выглянула на реку еще раз на всяк случай, да пусто на Смородине. Так к балахону платье с исподним и полетело. Обхватила себя Яся за плечи, засмеялась радостно, ветерок обнял тело ласково да прохладно. Хорошо! Тронула воду пальчиком правой ноги. И отдернула с визгом. Холо-одная!

А после с разбегу бросилась в воду с головой, стрелой на середину вынырнула, зафыркала, проплыла туда, сюда, к берегу, от берега, на другой. Вода прижималась мягче, чем ветер, свобода плыла по венам заместо крови. Так кувыркаясь, беснуясь, плескаясь, согрелась Яся. Это оно с непривычки кажется, будто холодно. Нырнула, взъерошила волосы, чтоб речка волной их промыла. Снова фыркнула, выныривая, и встречая раскрасневшимися щеками утреннее солнце. А после упала в воду спиной, расставила руки. Чтоб понесло ее течение, а небо — перед глазами.

Потом назад доплывет. Можно было и мавкой заделаться, вместо Яги-то. Нет. У мавок избушки нет, да и имени почитаемого тоже. Перевернулась на живот, ушла под воду по самый нос.

А ее не то, чтоб непременно почитать должны, но возраст и репутация дают свое.

Над водою — легкая поземка тумана плывет, красота какая... Речная мята скоро зацветет. Июнь на носу. Как могла она жить без Тридевятого, а? И почему б не убежать сюда навсегда?

Кувыркнулась Яся обратно на спину. Ягой она стала величаться, как сюда попала, в Тридевятое. И сразу ей по сердцу пришлось.

Долго ли, коротко ли плыла Яся животом и прочим всем кверху, впитывая воду, ветер, солнце и волю вольную, да услышала глупый смех.

Не ее смех.

Али слух подводит?.. Яся снова перевернулась как полагается и спряталась в мяту пахучую. Только бы на крысу водяную не наткнуться... Или змею подколодную.

Открылась ее взору заводь. А там плескался парень. Одежда его тоже на бережку валялась, только не придавленная ничем. Так, вразнобой. И тоже на все лады согреться пытался.

Не то, чтоб Яга не видала никогда, как парни купаются, но неудобно таки. Одно дело — в кино с определенного ракурса, другое — вживую как повезет или не повезет. И когда самой ни вылезти, ни поплыть, одежда где-то далеко, а тело неметь от холода начинает. Кожей почувствовала, что краснеет. От смущения или водицы студеной? Тихонько Яся попятилась глубже в заросли.

Парень мало того, что хохотал, брызгался и скакал, как ненормальный туда и сюда, так еще и с серым волком наперегонки. Волк из воды убегал, прижимая уши, а парень ловил его, бесстыдно выскакивая на берег, и утягивал обратно.

— Еще спинку потереть, Серый! Ну, не упрямься! Так и согреешься!

— Чистый я уже, Ваня! Пусти!

И выбегал Серый Волк, и отряхивался, да так, что радуги в лучах солнышка летели туда и сюда. Ваня, значит. И волк. Ваня и волк. Не тот ли это, которого они защищать собрались за уважительное отношение к природе? Яга прищурилась. Одни глаза да нос над водой торчали. Но далековато, лица не разглядеть.

Волк дал деру — трусишка, а Ваня нырнул в воду ласточкой. И исчез. Яга занервничала. Как бы голову не расшиб. Или ее не обнаружил. Переступила на песчаном дне нервно. И начала его терять. Испуганно задергала ногой, вытягивая носок, пытаясь опору найти.

И вынырнул вдруг этот Иван, отплевываясь, на середине реки... Яга вздрогнула. И встретились они глазами.

— Ты — мавка болотная? Или русалка речная?..

А он — дурак, которого она вчера избушке катапультировать приказала! Яга хлопнула глазами и захлебнулась ушедшим давно под воду носом. Потеряла опору, только руками взмахнуть и успела, да понесло ее течением мимо восхищенного встречей Ивана-дурака.

— Постой! — крикнул Иван. — Я ж тебя не обижу!

Кики всплеснула свободной от чая рукой.

— Мне нравится!

— Хорошо, — кивнул Леший, оглаживая бороду. — А смотри, Ягуся наша пугливая какая, когда без парика-то.

— И без одежки-то... Хорошо, что мы тропинки им спутали. Молодец, отец, хорошо ты придумал!

Посмеялись старики лесные вволю. И дальше к блюдечку прильнули.

Дна нащупать все не получалось, сносило Ягу все дальше, а способность принимать решения отказала. С одной стороны, чем ниже по течению, тем дальше платье. С другой — плыть обратно значит плыть к Ивану с его взглядом-огоньком и жаждой приключений. Бр-р, что ж так холодно!

Она согласилась защищать Ивана-дурака?! Который к ней в дом влезть пытался от нечего делать?!.. Яга жмурилась, мотала головой и плыла по течению.

— Вот же... мавку видел...

Только и услышала, как пробормотал.

— Правду говорят — волшебная река Смородина.

Взяла себя наконец в руки Яга, попыталась за корягу ухватиться встречную, да ветка отломилась, вскрикнула наша барышня невольно. И тут же на что-то налетела под водой. Вскрикнула снова, теперь от боли острой да неожиданной.

Тут же взлохмаченная голова Ивана из-за поворота показалась.

— Мавка! Все хорошо?

— Не знаю... — проплакала почти Яга.

Потому что неточно это. Нельзя плавать по реке так беспечно! Как бы ногу не пропорола... А течение, несносное, все сильнее делается! Яга попыталась грести против него, но продвигалась медленно. Страшно вдруг сделалось, совсем страшно. И плакать захотелось. Мир, такой прекрасный с рассвета, вдруг лопнул радужными осколками и исчез.

— Так ты и не мавка вовсе, — услышала она голос Ивана. — Держись, девица, — подплыл совсем уж близко и руку протянул. — Опасно тут купаться, видишь, течение какое? Ну, давай!

Но Яга все сама пыталась. Не будет она еще и руку его брать! Он же там голый совсем! И она тоже, а еще... Вздохнул Иван, доплыл до ее руки сам, остановился да потянул на себя.

— Я на дне стою. Не уплывем.

И впечаталась Яга в него, и стыдно сделалось, и глаза опустила долу. Но тут же подняла обратно. И отвела. Тьфу!

А Иван смотрел на девицу со странно волосами короткими да глазами голубыми. И как она и злится, и боится, и делает вид, будто все в порядке одновременно. Как ежик маленький. И фырчит еще обиженно. Смешно ему сделалось.

— Пошли, что ли, — хмыкнул. — А то и меня снесет. Смотри, губы синие у тебя какие.

— У меня... — отвечала девица, — одежда далеко... Там, — и кивнула ему за спину. — Пусти.

— Да куда пусти-то, унесет ведь тебя. Легкая да короткая.

Девица попыталась его отпихнуть, только не преуспела, сама в течение едва не сорвалась. Покраснела как рак.

— Рубаху тебе свою дам, — сжалился Иван. — Пошли. Смотреть не буду. Захвораешь. Ударилась под водой чай?

Яга кивнула несчастно. Ну, за что так вляпаться-то?.. Вот спасибо тебе, речка Смородина!

5. Волшебная речка Смородина

Ищет подругу домой с любовью верной

С сердцем, похожим на зной, у вас, наверно

Нет никого?

Кукрыниксы. Дороги.

Яге было неловко. Да что там неловко! Сгореть от смущения и то было бы мало. Хорошо хоть Иван-дурак не злоупотреблял: едва ногами дна коснулась, так и отпустил.

А зубы от холода дробь выбивали, совсем не слушались. Трясло, и сделать ничего будто было нельзя.

— Не пужайся, не смотрю, — Иван отвернулся и скользнул в камыши. — Выходи, там рубаха где-то есть, вот и надень. Ты коротенькая, тебе как платье сойдет. А я штаны возьму. Да только ж рушник сначала, вытрись насухо.

— Д-да я д-да-альше поплыв-ву... — упрямо простучала челюстью Яга за его спиной.

Ну как тут согласиться? Стыд и срам, с какой стороны ни посмотри. Вдруг обернется, пока выходить? И невелика бы беда, нарушение неприкосновенности ее частной жизни — дело нередкое, можно стиснуть зубы и перетерпеть, но... она ж его вчера по небу пустила. Хорошо, ни парика, ни носа при ней сейчас. Но он тут... спасает, помогает. И не знает — кого! Помогать ее и спасать в принципе неприемлемо, потому что потом надо отдавать должок, ну а уж ему-то...

Но холодно, в речке студеной оставаться смерти подобно. И ему же она помогать поклялась, не было печали.

В общем, слишком много неожиданных факторов случилось, мозг подвис, хотелось спрятаться, да было некуда. Кроме рубахи Ивановой, но от Ивана как раз в ней не спрячешься. Разговаривать придется, благодарить, вообще...

— Одеж-жа у мня там осталась...

Выбора нет. Держись, Яся, будешь плыть — согреешься.

— Захвораешь лихорадкой и умрешь. Берегом дойдем. Нельзя долго купаться в такой воде студеной, а ты ведь не из-за ближней излучины приплыла, верно?

И обернулся быстро. Словно чтобы проверить, что прав. Она сама не помнит, сколько излучин этих по дороге было. Хороша!

И про «захвораешь» он прав. На работе больничный брать не комильфо. Выходные в Тридевятом, а завтрашний понедельник есть понедельник. И воротиться придется нынче вечером, и на сопли времени нет.

— Эх, — погреб Иван к берегу, вырос напротив, взял за плечи да обернул спиной к себе. — Не гляжу, говорю ведь.

И вытолкал на берег илистый. Она еще и оступилась. И опять впечаталась, уже не под водой, уже всем, чем можно и нельзя. Зажмурилась.

А тот уже накинул на плечи что-то. И по ним похлопал сквозь ткань льняную.

— Разотрись-то хоть, девица. Или тоже мне прикажешь?

Яга разозлилась.

— Девицей м-меня не называй, — процедила как могла грозней и начала зябко кутаться в полотенце.

— А как называть-то? Бабой? — прыснул Иван.

Он и не подозревал, как к истине близок. Яга хмыкнула, вспомнив его давешний полет. Дурак, самый настоящий дурак!

Но добрый дурак — что есть, того не отнимешь.

— М-может, и б-бабой.

Сердца, у нее, возможно, и нет, а совесть имеется. И совесть говорит, что нехорошо вот так дуться. Но мозги куда сильнее и говорят, что коли с ним любезничать, сердце, того и гляди, проснется, и что тогда делать-то? Еще и отправится этот Иван восвояси, а сердце останется в избушке одиноким как никогда. Совесть, мозги, сердце... Слишком много на раз — не управиться.

— Смеешься отчего?

Шуршание за спиной значило, что Иван штаны натягивает. Наверное.

— Да не стой столбом, баба-девица, растирайся! А то околеешь. Вот так это делается, — подошел этот дурак сзади, выдернул полотенце из рук девичьих да стал тереть ей плечи и спину докрасна.

Это уже был перебор. Яга так и подскочила, да полотенце на себя дерг, только Иван крепко держал, ничего и не вышло. Так и стояли. Он в штанах и шляпе по одну сторону, она без штанов и простоволосая по другую, и полотенце помеж ними как стена иерихонская.

— Не дергайся, — молвил Иван ровно и рушником этим ее обернул, и плечи да шею да руки тер и тер, и жарко становилось, — горе ты непутевое. Думаешь, я девиц в беде не видел да не спасал? Опыт имеется.

Тут уже Яся не выдержала, глаза сузила, края рушника поймала, вырвала из пальцев его загребущих, обернулась прыжком, в стойку боевую становясь.

— И какой же такой опыт, добр молодец?

Взором сверкнула совсем по-Ягиному. Иван даже отступил на шаг, сморгнул, наваждение отводя, о корешок споткнулся, да еле на ногах удержался. Брови сдвинул да рукой махнул.

— Да какой — глупый вы народ, девицы. Когда помощь нужна, ломаетесь, а потом еще горше выходит, и спасать приходится от смерти, и хлопот не оберешься.

— А кто сказал, что спасать надо? Да и смерти я не вижу, - Яся показательно по сторонам посмотрела, даже за спину ему заглянула.

Иван сделал еще шаг назад и с поклоном пригласил барышню нашу к реке:

— Нет, хочешь, баба-девица — возвращайся. Я ж не держу тебя.

— Меня Ясей зовут, — наморщила нос Яга и чихнула.

Мысль о возвращении вплавь больше ее не прельщала.

А сделав шаг, вдруг припала на ногу. Скосила глаза удивленно: кровь залила весь песок, где она стояла. Надо же, а она забыла про корягу коварную. Шок, наверное. А теперь... Как она до избушки-то дойдет? Не у дурака ведь на закорках? Нельзя с ним так, она его обидела, пусть он и не знает... Опять плакать захотелось. И в норку.

А он все еще ее пространство личное нарушал и частную жизнь. Так что нельзя никак расклеиваться.

— Ты рубаху обещал, — закусив губу, вскинула голову Яга.

Встретила вражеский взгляд добрых глаз смело.

— Не то, чтоб я сама бы не справилась, но помощь отчего не принять, когда предлагают.

И сделала лицо такое независимое. Поискала опору какую. Присесть. Для начала присесть. Доковыляла до воды, на плоский камушек опустилась, больную ногу в реку засунула. Хорошо. Вода смыла кровь и песок, захолодила, и боль чуть отступила. Натянула Яга рушник повыше под мышки и молвила:

— Вообще, каким ветром занесло тебя в места здешние? Нехорошие они, гиблые. Да и сама речка Смородина колдовская, говорят.

— Речка как речка, — пожал Иван плечами: стоял он руки в карманы да на Ясю глядел.

И как крови не испугалась, и как хорохорилась перед ним. И понравилось ему это. Другие девицы, что встречались ему, давно в обморок бы падали или на шею вешались. А эта вот — сильной быть пытается. И помочь Ивану Ясе захотелось. Не из доброты своей душевной, как каждому помог бы, а вот именно ей. Чтоб улыбнулась и спасибо сказала. Может быть, и поцеловала даже.

— Такая же, как и прочие, — продолжал он между тем безмятежно. — Местами же гиблыми меня не напугаешь, вот у минотавра в пещере было похуже. А и так не погибли с Тесеем. А здесь что? Сама погляди — солнышко светит, речка — студёна и прекрасна, травка зеленая. Опять же, тебя выловил, счастьюшко безголовое. Ты, кстати, откуда здесь взялась? Коль места гиблые?

Яга гордо усмехнулась.

— Так я... — едва не проговорилась. Нельзя ему говорить, кто она тут, в Тридевятом!

Потому как выкинула его бессердечно, потому как он молод, красив и интересен оказался, как никто долгое уж время, ну и, вообще... Потому как понравилось ей, что ее Иван счастьюшком назвал. Неожиданно — да понравилось. И сразу голову потеряла. Не дело это. А еще злилась она, что это именно его Леший под опеку взял.

— Бабушка у меня тут живет.

— Ого! — присвистнул Иван. — И кто ж у тебя бабушка? Нечто баба Яга?

— А если и так? — лукаво прищурилась Яся.

— Ну, это многое объясняет.

Иван подобрал с травы рубаху, встряхнул и бросил ей. В лицо попал. Ну вот что за меткое прозвище — дурак!

— И что же, например?

— Характер твой скверный. Точь-в-точь как у бабки. Одевайся-ка, нечего в мокром сидеть — простынешь.

Яга закономерно надулась.

— А что мне первому встречному и поперечному улыбаться? Вежливость соблюсти — это одно, а друзьями мы быть не обязаны. Иди куда-нибудь. Не при тебе ведь переодеваться.

— Ну и зря. На Руси принято первому встречному предлагать «будь мне отцом, братом, нареченным», мало ли, как встречный отреагирует, если не улыбнешься. Вдруг за врага примет и головы лишит?

Яга подняла бровь — он это сейчас серьезно?.. И не сдвинулся ведь никуда.

— Ну, а по-честному — она тебе и вправду бабушка?

И загорелись его глаза странным огнем, вот точно как вчера, когда на порог ее лез да подтягивался. Бравый молодец. Или как сегодня, когда в мавку поверил.

— А тебе-то что?

Сделала Яся ему знак нетерпеливый — мол, отвернись хотя бы. Иван насупился, но отвернулся. Она быстро рубаху через голову натянула, а полотенцем подвязалась. Нечего ему на коленки ее глазеть. Это в реальном мире, перевернутом — нормально, здесь же разврат почитай.

— Замолви за меня словечко. Так и отблагодаришь, — весело предложил Иван-дурак.

И обернулся, руки на груди волосатой. Взглядом смерил, насчет полотенца фыркнул. А Яга еще пуще нахохлилась. Ну вот, приехали. Она ему должна. И ежу ведь понятно.

— За что ж это благодарить?

— За спасение, — улыбнулся Иван, да так солнечно, что улыбнуться хотелось в ответ, но Яся была тверда как кремень. — От холода, от речки колдовской. А еще сейчас твою ногу лечить будем, садись. И разве ты сама поблагодарить не хотела? Это вежливо, между прочим, раз ты такой вежливости поборник.

— Каков!

— Что «каков»? Такие простые законы тебе поясняю... Так, покажи-ка, — присел он возле нее по-хозяйски и пятку из воды да и выхватил. Яга едва не свалилась — коль бы за камень обеими руками не схватилась, так бы и в воде уже была. — Так, продырявила ты ногу малость, солнышко ясное, но матушкина мазь справится. Только ходить лучше не стоит, хотя бы денька два.

— Постой, — замотала Яся ногой в попытках ее вырвать, — ты ж за такой акт милосердия сдерешь втридорога. Не баба Яга у меня бабушка, нечем мне тебя благодарить, Иван. Так что пусти.

— Ну, нечем, так нечем, — вздохнул Иван, хотя, к своему удивлению, не так уж и расстроился. — Все равно помогу — такой уж я, солнышко ясное. Кровью истечешь, зараза какая попадет. Сиди, ясно солнышко, не дергайся. Да и рубаха моя на тебе, как же я тебя одну пущу?

Засуетился Иван, котомку свою к воде подтащил, копаться в ней начал.

— А почему ты ясным солнышком меня величаешь? — поинтересовалась Яся осторожно.

— Ну, а как еще? Яся — ясная значит. Да и верю я, что солнышко из-за туч всегда выходит, даже на твоем челе. Вот! Нашел!

Яся все еще думала, что ответить на такое утверждение нежданное, а Иван баночку диковинную раскрутил, и потянуло оттуда запахами трав.

— Матушкина мазь, — пояснил он в ответ на ее немой взгляд. И улыбнулся тепло. — Любую хворь лечит. И тебя вылечит. Солнышко ясное.

И подмигнул ей. А потом мыть, тереть да мазать принялся.

— А... зачем тебе к Яге? — спросила Яся. Любопытно ведь. — Да я и сама могу намазать, думаешь, не умею?

Это она уже про ногу. Возился ведь с ней, хотя какое из нее уж солнышко.

— Мне сподручнее. Не упрямься, Яся, что плохого в помощи? Не буду я благодарностей просить, не переживай. А к Яге...

Лицо Ивана сделалось возвышенное и мечтательное, какое у парней редко бывает. Только разве что у царевичей, которые ничего не умеючи живут да мечту мечтают. А этот умеет, вон, и с ранами обращаться , и со словами, и девиц от беды да реки Смородины спасать, и шутить без передыху, хотя самого больно небось приложило вчера о дерево какое. Вон, ссадины, царапины да синяки по всему лицу и телу, где штанов нет.

— Так тут дело такое, сердечное.

Яся насторожилась. Нет, конечно, на здоровье , как говорится, не больно-то надо было, но... обидно!

— Избушка у нее есть. Ты сказ про замок ходячий слыхала?

Тут Яга зависла. В который раз. Ну, слишком быстро это все, слишком ведь!

Иван достал из котомки чегой-то, пощипал на корпию, обмотал ей пятку.

— Вуаля! — порадовался собственной работе и опустил на берег, где сухо. — Так не слыхала поди?

Да в том-то и дело, что она слыхала, и аниме смотрела, но ОН, дурак тридевятый, он-то откуда знает?!.

Иван тем временем опять нырнул в свою котомку. Вытаскивал оттуда одну странную вещь за другой. Огромную ракушку с дырками... Нет, не ракушку, она вроде деревянная, на свистульку похожа. Еще деревяшку резную с клавишами из металла, и звякнули они почти как ксилофон... Укулеле. Укулеле?!

— Как у тебя все помещается? — тихо спросила Яся. — В котомке?

Иван поднял на нее глаза свои синие и гордо тряхнул сумой:

— Вещь первой важности для бродяги, ясно солнышко, советую, если соберешься в странствия. Да, и обувку крепкую, не то, что у Иван-царевича сапожки... У тебя ведь хорошие башмаки? Впрочем, тебе все равно их пока использовать не следует.

Балабол, да и только. Но не раздражает, поди ж ты, а весело даже — что он еще вытворит? Когда такое было.

— Но эдакое диво так просто не достать. На рынке заморском сторговал. Что ни клади, а тяжело не становится и места хватает. Однажды, правда, я пробовал туда лодку засунуть — не влезла. Так что только небольшие вещи. Но зато — сколько хош, удобно, правда?

Заморский рынок, значит. Заморские рынки — они такие. Вот она тоже заказала тот избушкин флюгер — тогда еще не знала, что избушкин. Так, симпатичная финтифлюшка на окошко по баснословной скидке. Из Китая, как водится. А она пришла флюгером-домик, да алмазик болтается. И продавец как сквозь землю. Обычное дело, впрочем. Махнула рукой да повесила как есть. Тем более, что Ясе понравилось. Домик сказочный. А потом как-то брякнула что-то про Тридевятое, и за окном огромная ель появилась вместо балкона. Открыла дверь и... болота вот.

Яся флюгера чуть побаивалась. Бракованный, неизведанный, мало ли что выкинет... Но искушению таскаться в Тридевятое противостоять не смогла. Вот и бегала сюда порой.

— Смотри, — взял Иван деревянную ракушку в руки бережно, — это вот окарина. Сказывают, будто в одном царстве далеком похитили принцессу. Но успела она оставить герою в подарок вот такую окарину. Научился герой играть на окарине, научился прыгать через пространство и спас принцессу и королевство. Торговец даже сыграл мне одну мелодию, но эта окарина, конечно, обычная.. Только слишком уж мне история понравилась, вот я свистульку диковинную и купил. А это калимба, называют ее маленьким роялем. Рояль бы все равно не влез... Играют на калимбе на таких далеких островах, где у людей даже кожа черная...

— Охоч ты до историй, — усмехнулась Яга.

— А ты и не удивилась даже, — обиделся Иван как дитя.

— Считай, что я тоже за морем побывала, — пожала Яга плечами. — И историю про ходячий замок я отлично знаю.

И впервые подумала, что ее избушка на него похожа.

— Так вот я думал сказки это, а Ягина избушка — как тот замок!

— Скажешь тоже, — засмеялась Яся. — Хотела бы я. Там только одна комната. Да и...

И язык прикусила.

— Откуда знаешь? — оживился Иван-дурак.

— Сказывают, — молвила уклончиво. — А тебе-то что?

— Строю я дома. И хочу такой терем построить. Чтоб ходячий. Сяду и поеду путешествовать.

У Яси тут рот и раскрылся.

— Ну-у... Думаешь, это возможно?

— Мир научил меня, что нет невозможного, если и вправду захотеть.

Как давно Яся не слышала слов таких! Дрогнуло сердечко, забилось быстрее.

— Думала, люди уж и не говорят так...

И на сих словах она встала.

— Ну, а запасная рубашка в твоей котомке есть?

Иван так и хлопнул глазами.

— Рубашка?.. Зачем? Вот же, есть одна, — и кивнул на ту, что на ней надета была.

— Она рваная.

— Зашью. Это я со вчера не успел. Со мной... приключение не очень приятное случилось. Но я не сдамся, и дом бродячий построю. Вот увидишь. Хочешь отправиться со мной по миру, ясно солнышко?

Тук-тук-тук. Яга ударила себя в грудь. Да уймись, глупое...

— «По миру»? Не хотелось бы. По миру пускают, когда ничего больше не остается.

— А много ли надо, Яся?

И был он прав. Это ее мир перевернутый испортил. Или сердце замершее.

— Пора мне, Иван...

Хотелось назвать его тоже эдак поэтично, да ничего в голову путного не лезло.

Прощай, Ваня-дурачок. Я тебя наверняка еще увижу, а вот ты меня нет.

— Постой, ясно солнышко! Куда ж ты пойдешь с ногой больной и босиком? И в рубахе моей, между прочим, единственной! Провожу тебя. Где ты живешь?

— А тебе зачем? — прищурилась с подозрением Яга, и руку его не приняла, как вставала. — В гости припрешься? Без приглашения?

Иван крякнул. И попытался выкрутиться:

— Отчего ж без приглашения. Думал, пригласишь. Гости я люблю, но у меня у самого дел много. Дом строить стану. А вот гостинец прислать заморский, как в бродячем тереме доеду до рынка древностей — для этого адрес нужен.

— Нет, Ваня. Не дам я тебе адрес. Нельзя мне.

Сжалось сердце Ясино, но решила она уже все. Не по пути им. У нее гастрономия и избушка на курьих ножках, а у него — заморские рынки и дом бродячий. Флюгером пока не пользоваться и... Не увидит она его больше. Ну, какое у них будущее?..

— Дойдем до моей одежи, тогда рубаху тебе отдам и разойдемся. О ноге моей не переживай, и не с таким жить приходилось.

— Но...

— Я тебе... удачи желаю. С домом. Прошу... не спрашивай меня ни о чем меня. Давай по дороге молчать будем.

Расстроился Иван. Но умел он чужие решения уважать. Раз уж Яся просит... жалко не увидать боле очи ее нежные, но сделает он, как девица просит.

— Одно условие, солнышко ясное.

Яся обернулась. Брови свои подняла, как крылья ласточкины.

— До одежи твоей я тебя на спине донесу. А за место разговора буду тебе истории рассказывать. Молчать — неловко.

6. Тихомира открывает двери

Постой! Куда коня ведешь?!

Ведь в замок ведьмы попадешь!

Она приснится, а потом

На век останешься ты в нём.

Ияра. Хрустальный замок до небес.

Иван-дурак слово свое сдержал: нес Ясю на закорках, ни о чем не расспрашивая. Сунул ей окарину в ладони — на память, говорит. Душа ж его щедрая. И соловьем заливался про принцессу Зельду, героя королевского Линка, волшебное дерево и замок Хайрул. И про песни окарины спасительные.

Путано, не особо связно, да и пересказ, наверное, на троечку, но вдохновенно так, что...

Чувствовала Яга дурой себя, а не что Иван — дурак. На прощание не вытерпела, спросила грустно:

— Ваня... а тебя правда называют дураком?

Он только улыбнулся в ответ да плечами пожал.

— Называют, — сказал.

— Почему?

— Чудной я, говорят. А ты не согласна, ясно солнышко?

Что ж она делает.

— Чудной. Но не дурак. Ты, Ваня — замечательный, вот. Так и запомни.

Натянула шапочку свою красную, корзинку подхватила и убежала, прихрамывая. А Иван не бежал следом, как и обещал. Вот так и перед своей полянкой все еще стояла на опушке и слезы кулаками по щекам размазывала.

Яся даже не смогла бы себе точно ответить, почему «нет». Ну, потому... что она тут баба Яга. И это куда ближе к ее настоящей сущности. Она же девочка с душой старухи. А Яся... была сегодня, да сплыла по речке Смородине. Просто потому, что у Кики хорошо было. И уютно. Так всегда не будет. А вообще — беречь себя надо. Вот. И сердце. Пуще чего угодно.

Вздохнула Яся еще раз. И едва собралась шаг сделать, как услышала позади зловещее:

— Куда идешь, Красная Шапочка?

Нет, ну это — банально. Обернулась Яся. Серый Волк, собственной персоной. Стоит — облизывается плотоядно.

— К бабушке, — съязвила Яся, покачивая корзинкой. — Пирожки несу.

— А где твоя бабушка живет? — пряднул ушами Серый Волк.

— Да вот же, — ткнула Яся в развалину, которой прикидывалась избушка. — Ты коня царевича давеча съел, не слипнется?

И грозно очами сверкнула. Да не понял Серый Волк.

— А?

— Говорю — не расшалился ли ты, Серый? — топнула Яся здоровой ногой. — Ты знаешь, кто тут живет? Осмотрись-ка!

Волк покружил глазами, потом осторожно обнюхал ее платье, да так и сел.

— Баба Яга, — сказал он ошеломленно.

— Она самая, — кивнула Яся важно. — Так что ты у меня ту не нарывайся. Да, и Ивану... дурак который... говорить не смей. А то знаешь, что будет.

И нахмурилась погрознее. Без накладных бровей вряд ли получилось.

— Не знаю, что будет... — честно брякнул Волк. — Но не скажу.

— Ну-ну. Слабая у тебя психика, как я погляжу, — неодобрительно покачала Яся головой. — Что самооценка, что воля.

— Я думал, баба Яга... старая.

— Поверь, я стара достаточно, — фыркнула Яга и отправилась к избушке.

Обернулась на пол-дороги:

— Ступай к Ивану... Да заботься о нем хорошо и обо мне не говори.

Ну, вот. Вотона и хозяйка лесов. И вот она и взяла Ивана под покровительство, как с Лешим и Кики и уговорились. Такому... чудесному дураку и карты в руки.

— Избушка, пришла я, — грустно обратилась Яга к развалине.

Домик встрепенулся, заскрежетал досками да бревнами, вернулся к облику избушки.

— А ты можешь больше комнат сделать? — спросила вдруг Яся.

И избушка кивнула, да большой палец на курьей ноге показала.

— Ой! — обрадовалась Яга, даже корзинку уронила. — Тогда... я кухню хочу... С высокими потолками, и чтоб вся в окнах! И чтоб там на верхнем ярусе выращивать чего можно было... Ты что ж, правда как ходячий замок Хаула будешь?

Избушка не ответила. Задумалась, должно быть. Яся повеселела. Окромя людей есть в мире и другое хорошее. Прав Ваня. Солнышко, речка... Вот... избушка. Договариваться с ней будем. Он чудо в избушке разглядел, а она... привыкла.

— Позволь зайти, — попросила Яга.

Избушка послушалась.

Кряхтя, забралась Яга внутрь. И обомлела: куда вдруг делась ее узенькая комнатка, где Вещий Олег развернуться боялся? Вот она — мечта всех мечт! Комната со стенами метра в четыре в высоту, окна на все стены — а снаружи-то их и не видно, бревна будто одни. Яся даже выглянула. Точно — бревна.

— Вот это да! — воскликнула она восхищенно. — Это ты?! Правда так умеешь?

— Ну... это ты умеешь, — тихий голос раздался из стен. Будто неуверенный, что его наконец услышат.

Сунулась Яга обратно в избушку. Снова это залитое светом пространство. Пролетела, хромая, от стола для разделки посередине, к лесенке у стены, коснулась перил, и словно бабочки полетели по воздуху. Или то в животе?.. Полки, полки, шкафы, тумбы... Рай! И эти белые рамы...

— Невероятно! — восторгалась Яся. — Постой! Я?! Но я же совершенно обычная! Как я могла... такое?..

— Когда человек счастлив, он становится способен делать чудеса, — заумным тоном отозвалась избушка. — А дома обретают душу тех, кто в них живет — не знала?

Огляделась Яся по сторонам, но никого не увидела.

— И где же... ты?

— Пока я и сама не знаю. Просто здесь. Кажется, как и ты?

Яга поперхнулась. Это что ж, теперь дома у нее завелся профессиональный психолог? Хм... вопрос спорный.

— Ну... где-то ты ведь сидишь? Не можешь же быть везде? Может... во флюгере?

Метнулась к флюгеру-домику. Попробовала дверки дернуть. Закрыто.

— Не время еще знать, — степенно отвечала избушка.

— Что ж ты раньше молчала?

— Так и ты с собой раньше не говорила.

— Да, многого от тебя не добьешься... — пробормотала Яга. — А как звать-то тебя?

— Полагаю, это ты должна знать. Я — ТВОЙ дом.

Яга задумалась. «Ясно солнышко» — вспомнилось и резануло по сердцу.

— Хочешь... быть «ясно солнышко»?

Избушка издала скрип. Будто поморщилась.

— Что, приторно слишком, да? — расстроилась Яга и уселась на стол.

Теперь ногами болтать можно со стола. Класс.

— Ты права, не в моем это стиле. Я бы дом назвала... чем-то вроде «Тихая».

— Тихомира? — предложила избушка несмело и... чуть кокетливо.

— Мира? — пошла на компромисс Яга.

— Но по паспорту — ТИХОмира, — уперлась избушка.

— По паспорту, так по паспорту, — согласилась Яся. По паспорту она тоже ярая всякая там слава. — Мира... — посмаковала. — Приятно познакомиться!

Шлепнула ладошкой в воздух и засмеялась.

— А еще комнаты есть? Мне б еще библиотеку... И антресоль, чтоб с огромной кроватью, а под ней шкаф, и диван, и камин...

— Не все сразу, — возразила вдруг Мира.

Как прирожденный бухгалтер.

— Что, бюджет? — протянула Яга.

— Новые уровни воздействия с домашним очагом открываются не сразу, — новый скрип заставил представить, как бестелесная Мира пожимает плечами. — Ты просто счастливая сегодня и замечаешь гораздо больше. Вот и... прокачалась.

Яга задумалась. Это все Ванька... Со своими окаринами. Вернулась к корзинке и достала свистульку.

— Мира, видала ты что-то такое? Окарина называется.

Прямо воздух будто сгустился. Словно невидимая Мира присматривалась к деревянной ракушке.

— Не видала, — ответила наконец.

— Иван дал...

— Тот Иван, что идет сюда?

— Как — сюда?! — вскричала Яга и метнулась к окну.

Верно... Иван стоит на опушке. И Серый Волк. Похолодела. И обрадовалась.

— Мира... вот бывает так? Чтоб и радоваться и бояться одновременно?

— А то, — со знанием дела сказала Мира. — Будешь в Ягу переодеваться?

— Естественно! — отмерла Яга и метнулась к зеркалу.

Снова вскрикнула, прихромнув.

— Хоть бы не догадался... Что это я... Мира, а где Мег? — поинтересовалась, наклеивая нос и брови. — Что это за дверка?

В стене проклюнулась.

Мира кашлянула.

— За приятную беседу... Подарок. Так... — опомнилась Тихомира и прошептала испуганно: — Она тебя ждала-ждала, а потом с царевичем убежала...

Яга, уже накладывавшая парик и боровшаяся с желанием заглянуть в дверку, так и подпрыгнула.

— Каким царевичем?.. Иваном?.. Куда?..

— Избушка, избушка, это снова я! — раздался веселый крик снаружи.

— «Избушка», — прокряхтела Мира. — Зови меня Тихомира! Это мое имя!

— Ух ты... — отозвался голос Ивана снаружи. — Ну, здравствуй, Тихомира. В прошлый раз познакомиться не вышло.

Яга заметалась по дому в панике. Мег! Без Мег нельзя возвращаться. Без Мег... все это не будет иметь значения, потому что съезжать придется. А даже если не придется... как она тете Иоланте в глаза-то взглянет?

Взъерошила парик, глаза в пустоту тараща.

— Ну, откроешь двери, Тихомира? Дома хозяйка?

— Звукоизоляцию нельзя улучшить? — прошипела Яга.

— Простите, сейчас исправим, — отозвалась Мира виновато. — Дома! Сейчас выйдет! — и снова понизила голос: Жар-птицу вроде с ним искать отправилась...Ты балахон надень, не забудь.

— Иван нас не слышит?

— Нет. Звукоизоляция. Как ты просила.

Яга вздохнула. Ну, вот, что ж такое...

— Она ведь не знает, где жар-птица живет.

— Царевичу сказала, что знает.

— Тогда они могут быть где угодно... Открывай.

Дверь со скрипом распахнулась. Дежавю. Прихрамывая, вышла Яга на порог.

— Ну, здравствуй, Иван.

В этой дырявой рубашке, что на нем всего час назад она разгуливала... И он нес ее на закорках... И почему-то не горько от того, а тепло на сердце. Словно ничего не потеряно. Словно только приобретено очень много. Так много, что даже чудеса начались делаться. Хороший Иван-не-дурак...

— Здравствуй, бабушка, — поклонился Ваня до земли, шляпа свалилась, он ее поднял и обратно натянул с ухмылкою счастливой. — Вот, решил еще раз счастья попытать.

— Любишь ты пытать счастья.

— Ну, правда твоя. И пока оно мне улыбалось. Только вот ты, бабушка, словно расстроена чем сегодня.

— Если о помощи попрошу, поможешь?

Лицо Ивана расцвело. Должно быть, порадовался, что есть прогресс в их разговоре, и что его с порога не отправили на ель или еще куда подальше. Но больше так не случится.

— Не вопрос, бабушка. В чем помощь тебе нужна?

— Двух дуралеев надо найти, — выдохнула Яга. — Точнее, одного: второй так, в комплекте.

— А, так ты одного уже нашла, — осклабился Иван.

— Да не про тебя я, какой из тебя дурак? Про кошку мою, Мег. Ну, и про царевича.

Тут Иван впервые не нашелся, что сказать в ответ.

— До вечера найти надо, — добавила баба Яга. — Справишься?

— Ну, — почесал Иван левое ухо под шляпою, — царевича-то я, может, и отыщу... К жар-птице он идет. Серый Волк есть, по следу может пойти. Поможешь?

— Мне запах царевича ни в жисть не забыть, — кивнул Волк Серый. — Во-тут и стоит вместе с конем, — и по шее лапой провел. — Подсоблю бабе Яге с радостью.

И на «старуху» хитро так посмотрел. Не понравилось ей. Но что теперь делать-то. Если б не открыла ему карт на опушке, слопал бы, обжора, как коня царевичева, и не подавился.

— А ты с нами не пойдешь, Яга? — спросил Волк Серый.

И впору шишкой было в него кинуть.

— Будешь дерзить, Тихомира даст тебе пинка, — нахмурилась Яга.

— Бабуся Ягуся, — начал Иван лить мед на уши, — ну не серчай. Царевич вряд ли далече утопал... Сапоги у него уже должны были развалиться на кочках болотных... Найдем. А кошка твоя... Мег?.. Она как, с бедой справится, коли что?

Яга горестно вздохнула.

— Она беду найдет и там, где ее сроду не бывало.

Иван сделал рожу посерьезней.

— Тогда искать лучше вместе. Не серчай, бабуся, а все же... Вдруг Тихомира захочет с нами в путь-дорогу пуститься? Так и быстрее, и ей для расширения горизонтов путешествовать полезно...

Яге хотелось рассмеяться. Всеми правдами да неправдами на борт забраться хочет, плут синеглазый да шут гороховый.

— Можно? — застенчиво попросилась Мира с затаенным желанием согласиться.

Вот что с ними обоими делать. И с собой тоже. Но Мег сейчас — важнее. На деле другие всегда важнее, только им это, да и ты сам — без разницы.

— Пущу я тебя, Ивашка, — в тон ему ухмыльнулась, не сдержалась, — накормлю, напою и спать уложу... А коль найдем Мег, доверю тебе под крылом Тихомиры пожить немного, по дому что мне сделаешь — слыхивала я, будто ты большой столярных дел мастер.

— Как не помочь! — радостно подпрыгнул Иван к порогу.

— Не торопись. Тихомира, давай возьмем на борт... Ну, то есть, прими нашего гостя драгоценного.

Где ж эту кошку, что гуляет сама по себе, носит?.. И сердце за нее болит. Но не при Иване ведь убиваться. Еще и с лицом бабы Яги.

Иван забрался «на борт». Огляделся по сторонам, одобрительно присвистнул.

— А думал я, бабуся, что живешь ты... помрачнее.

— Я тоже... думала, — крякнула Яга. — Так что предлагаешь, Ивашка? Куда идти? Ты царевича знаешь. Мег просто за ним пошла.

Иван-не-дурак подобрался, нахмурился, забрался на стол, шляпу рядом положил. Едва на окарину не сел. Яга поскорей смела ее ладонью в карман, а корзинку с красной шапочкой в первый попавшийся шкаф сунула. Едва не замурчала песенку отвлекательную, потолок разглядывая. Добротный, кстати, из плотно пригнанных друг к другу досок светлого дерева.

Где-то хмыкнула издевательски Мира.

— Серый! — выглянул Иван в дверь. — След возьмешь?

Волк рыкнул утвердительно, только честь отдать и осталось.

— Тихомира, а ты поспевать за ним сможешь?

Избушка размяла курьи свои ножки.

— Попробую. Если деревья пропустят.

— Пропустят, — уверенно кивнула Яга. — Леший нам дорогу даст.

И вывесила флюгер на улицу, над дверью. Засветился алмазик в ночи. И снова зеленым, да и поярче, фонарик будто или светлячок.

— Айда, — вздохнула тяжело и встала у окна.

— Бабуся... — отозвался Иван позади.

А Яся почувствовала вдруг, что устала, и вот бы уткнуться ему в плечо — такой молодец стоит: добрый, надежный, умный, спокойный, заботливый, сильный. И слезу пустить. И в одеялко. А он чтоб обед приготовил... Нет, не торопись, Яга. Даже если... то не теперь. Однажды. Позднее.

Да и Иван тут не ради Яги али Яси.

— Что, милок?

— Хромаешь ты. Может, отдохнешь?

— Это... старческое. Поживешь с мое, голубок, и не то сделается. Не страшно. Позову я сейчас Вещего Олега, как раньше не догадалась-то.

За окнами болота удалялись: Мира робко вступала в лес.

Иван восторженно прилип к стеклам.

— Идешь... Тихомира, ты идешь... ты правда можешь!

Он непременно тоже вот такой дом... построит. Однажды, непременно!

— Могу, конечно, — фыркнула Мира. — Ноги ведь присутствуют. Яга в болотах проросла, вот я и застоялась.

— Ты умница.

Яга обернулась на парня и улыбнулась. Светло рядом с ним. Тепло. И как хорошо, что она сейчас старуха, а не то растеклась бы лужей раньше положенного. Жизнь будто была-была серой, и вдруг яркими красками вспыхнула. Распахнула Яга дверь, заложила два пальца меж зубов и свистнула.

— Прилетай, Вещий Олег. Помоги нам с воздуха... — прошептала. И присела на порог по привычке, ножки свесив.

— Бабушка, — вездесущий Иван появился сзади, — устала ты поди. Поспи, что ли.

Яга завертела головой фальшиво косматой. Что ж он ее сбыть с управления-то хочет?

— Нельзя. Пока не найдем Мег. Хоть бы жива была... дурья башка ее.

— А почему у тебя такая кошка... мм... с дурьей башкой?

— Не моя это... Ну, подруги одной закадычной. Если кошку упущу, она ж не переживет. Старенькая.

— Бабуся, — схватился Иван за грудь свою могучую, — у тебя есть сердце! Так я и знал!

Присел и обнял ее крепко-крепко. Яга так и замерла. Высвободилась поспешно, едва за порог не свалившись, а там деревья. И кусты колючие. Проносятся на скорости приличной.

— Не подхалимничай, Иван, — буркнула сварливо. — Есть, конечно, и бьется даже, как и у тебя. Лучше поди обед приготовь.

— Странно, бабуся... — задумался Иван, отходя к столу, шляпе и окнам. — Я сегодня встретил на реке Смородине девицу... Совершенно особенную. И почему-то о ней подумал, когда тебя обнял... Что бы это...

Яга сняла башмак и запустила в болтуна.

— Ай! — схватился тот за ухо.

— Ты не болтай, а дело делай, — проворчала Яга.

И хихикать захотелось. Хорошо быть старухой. Злой, к тому же. Девчонкой она бы себе такого не позволила ни за что.

Надо в бока подушек напихать. Чтоб не напоминала она ему про девицу с реки Смородины.

— Нашел! — пролаял Серый Волк снизу. — Нашел сапог царевича!

Иван и Яга так и втолкнулись в проем открытой двери одновременно и выпали бы, если б Мира не опустила порог на землю.

— Осторожнее, — пробурчала точно как Яга. — Болотца тут.

Иван посмотрел на Ягу задумчиво.

— Похож твой дом на тебя, бабуся. Спасибо тебе, Тихомира!

— Обращайтесь, — кивнула избушка и встала на курьи ножки.

— Знамо дело, — приосанилась Яга. — Дома обретают душу тех, кто в них живет, темнота дремучая. Где сапог, Волк?

— Во-на... — кивнул Волк.

Чавкнуло болото под его лапой. Отдернул лапу Серый Волк, до сапожка чуть-чуть не дотянулся. И тоскливо посмотрел на людей. И... теоретических нелюдей.

Яга прижала ладони к груди.

— И ведь другую кошку за Мег не выдашь... — прошептала. — Другой такой вредины не сыскать...

— Она грозилась на коврик нагадить, если ее не выпущу, — наябедничала Мира.

Но захлопали крылья, и опустился на пень Олежка.

— Олежка! — обрадовалась Яга.

А Волк зубами клацнул.

— Не надо пытаться всех и каждого съесть, — одернула Волка Яга.

— Иван говорил, это волчья природа и божье провидение, — расстроился Серый Волк и уши прижал.

— Ну, это как посмотреть... — заюлил Ивашка Никого-Не-Обижай.

— Отставить, — рявкнула Яга. — Миссия всем понятна?

— Мне непонятно ничего, — отозвался Вещий Олег.

— Что такое миссия? — робко поинтересовался Волк.

Яга прикрыла глаза. И на кого она надежды тут возлагает.

— Задание значит, — вступил в полемику Иван-не-дурак. — Наше задание — найти кошку Мег. Это что-то вроде сердца нашей бабы Яги.

Баба Яга обратила на парня возмущенный старческий взор.

— А что — сердце твое разобьется, если ее не станет, — развел руками Иван. — Так что все верно. Вещий Олег... это ты Вещий Олег, верно?

Ворон кивнул важно.

— Приятно познакомиться. Так ты, мил птиц, зайди с воздуха. Поищи. Знаешь кошку эту?

— Как не знать, — вздохнул Олежка. — Не впервой искать-то.

— Ну, и царевичу помочь надобно... Нельзя ж его в болотах оставлять. Мы с Волком пойдем, попробуем брод найти. Может, и не сталось с ними ничего, это ведь сапог только. Тебе, бабуся, лучше у Тихомиры посидеть.

— Это еще почему? — взметнулась Яга.

— У тебя... старческое. Ноги того, болят. Грохнешься в топь — что делать будем?

— Кикимора выудит. Верно! — вдруг обрадовалась Яга. — Я тогда к Кики отправлюсь. Пусть вытащит, если утопли... — забормотала Яга и попросила Миру: — Отвезешь?

— Туда не пройду, воды много, — возразила Мира. — В ступе придется. В чулане она пылится, за дверкой новой.

Яга ахнула:

- Твой подарок за приятную беседу -- чулан?!

- Со ступой, - словно извиняясь, проговорила Мира.

Яга вздохнула. Подарочек... Полетать — оно весело, конечно, но опасностей полетов никто не отменял! Тем более, первых, тем более, одиночных, тем более, когда нет времени, тем более, когда это единственный выход...

— Лети, бабуся, — отозвался Иван. — А мы тут на месте чего попробуем, вдруг сдюжим раньше Кикиморы.

— Веревка есть? — спросила Мира.

Иван порылся в волшебной котомке и, конечно, нашел.

— Привяжитесь к моей ноге, — велела Мира. — Если что, я их вытащу, Яга. А ты лети, как Иван и сказал.

Зажмурилась Яга, да а что делать. Вечерняя зорька скоро.

— Договорились, — отсалютовала всем участникам «миссии».

И пошла кладовку искать.

7. Костяная нога, ступа и пест

Пусть сейчас я одна, но в завтрашней ночи

Прячется бесконечная нежность,

Которой ты научил меня.

Ходячий замок Хаула. Sekai no Yakusoku

— Мира, я не смогу... Я одна... боюсь!

— Не бойся. Ты и меня ведь оживила именно потому, что попробовала. Все получается, Яся, только когда шагаешь в пропасть.

— Но существуют же законы гравитации! И в пропасти можно сломать шею.

Препирались возле камина. Мира срочно вырастила его с подходящей по ширине трубой. Сказала, что «уровень взаимодействия позволяет».

— Тебе даже забираться высоко не надо, Яся. Просто залезаешь в камин. Тут и не грязно — он еще не топлен ни разу. Иван тебе затопит вечером, будет романтика и уют. Когда кошку Мег найдем. Но без Кики не получится. Вдруг они и вправду утопли? Тебе придется к ней отправиться, пусть ты и трижды интроверт.

— Дернуло меня селиться на болотах... — пробормотала Яга, влезая в ступу через каминную решетку.

— Дернуло, дернуло, — не преминула отозваться Мира. — Пестик не забудь. Им погонять. Теперь думать будешь, Яся. Что дом — отражение твоей души. Да и весь мир вокруг тебя.

И вправду, у Тихомиры задатки не только футболиста, но и психолога. Но этого Яга говорить вслух уже не стала.

— Ну, что ж...

— С добром. Как Иванушка, — посоветовала Мира напоследок.

«Как Иванушка, как Иванушка», — покривляла Яга беззвучно. Всюду теперь Иванушка, а еще и суток не прошло!

— Я все вижу, — сказала избушка.

Яга закатила глаза.

— Что ж... С добром коль... Давай, ступа, что ли... полетаем... Ё-моё, завтра в ресторане буду кнопочки на кофе машинах жать, и кто б поверил, что давече в ступе лета... А-а!

Понеслась ступа вверх по трубе, будто лифт без стен, да вырвалась на волю к солнышку и облакам. Так и летела бы кверху, но Яга застучала пестом по дну отчаянно и закричала:

— Не туда, не туда! Мне к Кикиморе, вглубь бо...

Ступа вроде поняла, но скорость развила несусветную. Или световую. У Яси щеки раздулись как у Тарзана из джунглей.

— Поме...дленнее!

«С добром».

— Милая, ну...

Ступа притормозила. И поплыла, покачиваясь как прогулочный пароходик. Мол, смотрите, тут у нас дремучий лес, а там... упс, тоже дремучий лес.

М-да... С добром, как Иван, и вправду работает. Как он там говорил? «Будь мне отцом, братом, нареченным». Улыбаться и кивать, а то вдруг голову с плеч снимут.

Хихикнула Яга. И пестом тихонько махнула. По воздуху. Ступа зашаталась.

— Ой, я... не серчай. Я так, для сугреву. Значит, что я с тобой как бы. Спасибо тебе, ступа. Тоже имя себе хочешь?

Ступа угукнула.

Вот здорово. Теперь еще и ступа тут с ней разговаривать станет. Учитывая ее склонности к превышению разрешенной скорости...

— Как насчет Вихря?

Ступа угукнула два раза. Радостно. Ага, разговаривать не станет. Только угукать. Но зачатки разума проявляет, и это... даже как-то здорово. Яга любовно погладила бок ступы.

— Ну, вот и договорились. Давай, Вихря, ты знаешь, где Кики живет? Я так сверху не соображу сразу...

А посмотреть было на что... Вон там река Смородина лентой вьется, темные пятна лесов прерывая, болотца то тут, то там, а вон — ого! — и великий город Переславль а башенками дворца, откуда царевичи неразумные за жар-птицей лезут. И солнышко вот-вот к закату поклонится. Пролетел день как мякина, а она и пирожков даренных попробовать не успела. Живот заворчал расстроенно.

Ступа резко пошла на снижение.

— Вихря! Не так резко! Я... первый раз летаю!

Закружилось в голове, когда леса, поля, долы сбоку оказались вместо как снизу...

Вихря с наиболее возможной осторожностью — то, что она лихач, Яга уже поняла — снизилась к тропке. Сдерживая рвотные позывы, Яга постаралась по-доброму ахнуть:

— Ну, молодчина! Прямо к оврагу кикиморьему и принесла. Умница!

Ступа довольно заурчала. Вот бы и Мег была такой. А не «нагажу на коврик!». Нет, поймать, доставить тете Иоланте и никаких больше Тридевятых для Кошки Мег!

О пестик Яга оперлась, головой помотала, чтоб туман в голове сморгнуть, да на тропинку прыгнула здоровой ногой.

— Кики! — побежала было к соседке Яга, да проклятая пятка заставила сбавить ход.

Костяная нога — в самом деле. Охнула, потянула ее за собою, пошатываясь. Что-то быстро чересчур она старухой становится.

— Кики, ты дома?..

— Кто пожаловал? — высунулась лохматая голова зеленой Кики из оврага. — Ягуся? Что стряслось?

И потихоньку яблочко на блюдечке припрятала под стол.

— Кики, — тяжело переводя дыхание, оперлась Яга о колени. — Ты можешь сегодняшних утопленников проверить? Ивана-царевича там нет? И... кошки?

— Царевича? — удивилась Кики. — Я думала, тебе дурак нравится.

— Он не дурак! — воскликнула Яга горячо. — А... откуда ты знаешь?

— Ну, — расплылась в улыбке до ушей Кикимора, — я же лесное божество. Думаешь, не ведаю?

— Я как бы тоже, — проворчала Яга. — Божество.

— Липовое, — подмигнула Кики. — Так зачем тебе царевич?

— Пошел он жар-птицу искать. Без коня. Но с моей кошкой. Не знаю, чем ее соблазнил. Хотя она и сама сбежать вечно рада... А это не совсем моя кошка, понимаешь... Моей хозяйки. Там, где я живу, в мире перевернутом. Мне нельзя вернуться без кошки Мег.

— Так не возвращайся, — пожала плечами Кикимора. — Давно тебе говорю. А дурной кот пусть себе пропадает. Зачем на болота было лезть!

— Тетя Иоланта плакать будет. Переживать. Нехорошо это, не по-людски.

— Ага! — вытянула зеленый длинный указательный палец Кики с упреком. — Вот тебе и ответ. Человек ты, а не божество.

— Ай-ли ты не знаешь, — скривилась Яга.

— Так и быть... нырну, проверю. Тут погодь, — сжалилась Кики. — Но с тебя — фрукты заморские!

— Куда я денусь. Все принесу. Пять килограммов, хочешь? Только найди мне Мег... — нервно затрясла коленками Яга.

И, пока Кикиморы не было, тихонько слезу пустила. Вот что она за человек такой? Приключения есть — устала, нет — устала, есть парень хороший — костерит его, нет парня ни хорошего, ни плохого, костерит весь белый свет. И ведь знает, что ей надо — тишина, покой, уют. А поди ж.

С Иваном легко и уютно. Но она уйдет в перевернутый мир. Сюда — так, на каникулы, ягод поесть... Кто ж думал, что Мег сбежит и потеряется. А она в реке Смородине станет купаться. Утерла щеки осмотрелась по сторонам. Налила себе похлебки — Кики снова что-то сварила. Хоть желудок задобрить, и то легче.

А так... жизнь ведь однажды всегда устаканивается. С ней — как с речкой Смородиной. Плыви себе, на небо смотри. На «солнышко», на «траву зеленую». Авось и выловишь что по дороге... Или тебя кто выловит.

Схватилась Яся за сердце. Да как же он так туда пробрался всего в один день? Или в котелке у Кики зелье приворотное вместо супа? Задумалась, в миску глядя.

Вынырнула Кики из своего болота, фыркая.

— Нет ни царевича, ни кота.

Яга перевела дух.

— Постой, давай в блюдечке еще посмотрим, — сказала мокрая Кикимора.

Достала из-под столы, потерла яблочко наливное и блюдечко серебряное.

— Это оно? — ткнула Яга пальцем. — Яблочко?

— Яблочко, яблочко. У вас таких нет поди.

— У нас другие яблочки есть. Они много чего показывают. И не только то, что на свете происходит, а и вещи выдуманные.

— Погляди, погляди... — Кики положила яблоко на блюдце, толкнула в бочок осторожно: — Катись, яблочко, по блюдечку, наливное по серебряному, покажи, где кошка Мег и Иван-царевич.

Катится яблоко, а в блюдечке что-то и дрогнуло. Показались стены белокаменные, сад царский. И видят Кикимора и Яга: схватили Ивана-царевича в саду подле жар-птицы.

— Клетку золотую взял, окаянный! — воскликнула Кикимора и ударила кулаком о стол, на котором блюдце с яблочком стояло. — Известно ведь — нельзя!

Упало яблочко, и пропала картинка.

— Вот всех путают. Дураков царевичами называют, а умных и хороших людей — дураками, — пожаловалась Яга.

А Кики в кулак усмехнулась. Ох, люди, люди. Сегодня верят в одно, а завтра — в другое. И не менее уверенно.

Разве Ягуся вчера не то же самое говорила-то? И пытается уверять, что она настоящая баба Яга. Человек она, как есть. Несчастный одинокий человек, прав Леший.

— Но кошка-то моя где, — подняла Яга яблочко и вернула на блюдечко: — Яблочко, покатись, покажи... где моя белая кошка Мег.

Задрожала серединка блюдечка, вернулось изображение. Кикимора с уважением посмотрела на Ягу:

— А ты научилась обращаться с волшебными предметами.

— Скорее, с волшебными словами, — хмыкнула Яга. — Иван научил. Теперь и с избушкой мы на ты, и на ступе я к тебе прилетела. И даже нога у меня костяная. Вот.

— Ах! — всплеснула руками Кикимора радостно.

— Я ступу Вихрей назвала, ей понравилось. А избушка — Тихомира. Ой... видно снова.

Пузатый царь Долмат выговаривал царскому сыну за кражу. И приказал златогривого коня искать. А сына царева Берендеева вытолкать в шею. Классика жанра, в общем. Только вместо мудрого Серого Волка и царевича была глупая белая кошка Мег. Или не была?..

— Нет ее нигде... — пробормотала Яга. — Блюдечко, а кошку-то Мег покажешь?..

— Царь Долмат, за место коня огнегривого есть у меня кошка волшебная, — вдруг пошел супротив жанру Иван-царевич — кстати, босой на одну ногу, в портянке грязной. — К тебе она меня и привела. Бабе Яге служила, много тайн знает. И она... зачарованная Елена Прекрасная.

— Врет не краснеет, — покачала головой Кикимора.

Царь Долмат почесал пузо свое, заинтересовался и согласился на обмен. Кикимора и Яга зависли над блюдечком.

— Вот гад, — едко прокомментировала Яга.

Кошку Мег за шкирку передали царю и в серебряную клетку посадили. Под цвет шерсти, так сказать. Кошка Мег пыталась и орать, и речи сладкие вести, царь Долмат умилялся, всяких вкусностей ей насовал, за ушком чесал да нахваливал, какая у нее шерстка мягкая да прекрасная. И простила его кошка Мег, и согласилась в клетке посидеть. А на завтра приказал царь Долмат волшебников собрать, проверить заклятие. И если все правда — женится он на Елене Прекрасной, и не будет равных ему.

А если неправда — Ивана-царевича догнать и убить. А коль не догонят — царю Берендею и граду Переславлю война.

— Елена Прекрасная ему наутро точно что-нибудь да изрыгнет, — проговорила Яга. — От такого обилия вкусняшек у нее точно будет несварение. И аллергия на что-нибудь вылезет. И поймет царь, что его надули.

— До Долмата день пути, — пробормотала Кики, постукивая себя по подбородку. — Но на ступе можно быстрее обернуться.

— А избушкой если побежать?

Кикимора вытаращила глаза свои большие да бледные.

— Избушкой?!

— Тихомира обнаружила, что любит путешествия. Иван расписывать их прелести умеет.

— На пользу тебе встреча с Иваном, — довольно крякнула Кикимора. — И щечки румянее стали, и сердце живее бьется, и чудеса замечать начала. В человека снова превращаешься. И хорошо, и правильно, и... печально.

Вздохнула Яга.

— Все равно ведь я уйду, он уйдет, дороги наши разойдутся. Все будет как раньше, Кики.

— Вы сами строите свои дороги, — отрезала Кикимора. — И жить тебе среди людей, а не среди божеств надобно. Так что все своим чередом, Ягуся. Поспешайте к царю Долмату.

— А как же с войной?.. Что царю за кошку Мег предложить?

— Поговори с Иваном, ваша это забота. Если он вполовину так хорош, как говорит Леший, то не оплошает. Серый Волк есть у вас еще. Огнегривого коня достанете, если понадобится.

— Нечего красть у царей, — не согласилась Яга. — Я за честный обмен.

— Я вам не советник. Сама говорила — люди должны уметь свои проблемы решать. Не можешь ты вечно совета у других спрашивать. Сама иди и живи свое. Яблочко я тебе не дам — не обессудь, а вот клубочек поищи у себя в кладовке. Избушку спроси. Клубочек приведет вас куда надо. А по моей тропинке ты теперь не сможешь ходить.

— Но как же?.. Обидела я тебя?

— Нет, Ягуся. Просто ты теперь больше человек, понимаешь? Это хорошо, но слишком часто нельзя нам видеться, неправильно это. Человек должен сам уметь. На посиделки приходи, с просьбами — не найдешь меня.

Обратно Вихря летела на закате. У Яги дух захватывало — какое все золотое да чудесное. И мир, оказывается, такой волшебный и замечательный. Только смотреть надо уметь.

Человеком она становится? Странно. Была ведь вроде бы. Но про то, что сердце бьется — правда...

Нащупала в кармане подарок Ивана. Окарина. Вытащила, полюбовалась в свете заката. К щеке приложила.

— Вихря, хочешь послушать окарину?

Вихря угукнула и изобразила в небе пируэт. Яга едва не вывалилась, схватилась за борт. А вот пестик ухнул вниз. Вихря ушла в мертвую петлю следом. Яга вздохнула — ремни безопасности бы сюда. Поймали пестик с горем пополам, вернулись на прежнюю высоту. Приложила свистульку к губам, осторожно подудела в одну дырку, во вторую. Зажала пальцем одну. Вторую. Уловила ноты. Попробовала наиграть мелодию. Ту же Зельду, почему нет. Несложно оказалось.

Вихре, похоже, нравилось. Романтика! Внизу блестит золотым зигзагом река, лес тоже позолочен, облака в клочьях огненных... И звук полулегендарного инструмента, подарка дурака, который вовсе не дурак, а умней и прекрасней всех.

И даже от этой мысли хотелось не в угол прятаться, а смеяться и идти обнимать мир.

— Яга!

Навстречу ступе тяжело летел ворон. Вещий Олег. Яга помахала рукой, окарину снова в карман опуская.

— Что там, Олежка? Мы знаем, где кошка Мег. Не утопла она.

— А вот Иван утоп... Волк первым увяз, Иван своей веревкой его подвязывал, Мира волка вытянула, а Иван...

Внутри все похолодело. И к Кикиморе уже не пойдешь. Яга схватилась за пест, брови сдвинула.

— Вихря, покажи, что умеешь! Быстрее света, к болоту! Олежка, дорогу показывай!

8. Терем ходячий да ворчливый

Ты — мой день, ночь моя, небеса и моря,

Ты — моё свиданье с богом у огня.

М.Леонидов. Ты мой дом, мой очаг.

Боялась Яга не успеть, очень боялась. Что лишь пузырьки одни вместо Ивана на болоте застанет.

Пусть и клялись Кикимора и Леший, что под опеку его возьмут. Но это не одно ведь и то же, что от верной смерти по глупости спасать.

И надо было ему за сафьяновым сапожком в трясину лезть!

Погоняла Яга пестом как могла, да и Вихря не подкачала. И все равно барышне нашей было, что щеки раздувает да зубы стынут. Что ветер в деревьях листьями хрустит и стонет.

А говорил, это девицы в беде до смерти доводят и хлопоты несут!

И что же вы думаете? Лежал Иван-на-сей-раз-дурак, распластавшись, на жердочке, поперек берегов брошенной, и байки Серому Волку да избушке Тихомире травил. Про волшебника Хаула и дом его чУдный. И ни взад, ни вперед. И все счастливы и костерок даже жгут. Идиллия!

Правда, на леса треск и песта грохот обернулись все, а Ивашка-дурашка еще и вскрикни радостно:

— Вот и бабуся!

И рукой помахал. Да едва не сорвался с жердочки, равновесие теряя. И — буль-буль — болото радостно отозвалось. Но выкарабкался Иван обратно на свою жердочку.

— Ой, Яга...

Олежка сидел на дне ступы, крыльями голову прикрывая. Едва оклемался после полета Тарзана-то. И когтями что-то с полу поднял.

— У тебя нос... отпал.

Яга ахнула и схватилась за лицо. Присела тут же в ступу.

Вещий Олег рассмотрел ее одним глазом. Пусть и темно, а видно что-то в отблесках далекого костра, да и вороны сами по себе загадок полны.

— А ты точно баба Яга?

— Точно, точно, — проворчала Яга, нос отбирая да к лицу прикладывая.

Только не клеился он без клея. А все Вихря и паника. За Ивана. А он жив-живехонек!

— Смотайся в избушку, Олежка, будь другом... Клей принеси. Мира скажет, где, она там все поменяла.

— Но я... — боязно Вещему Олегу было в избушку-то волшебную одному лететь.

— Ничего с тобой не случится, ты же не непрошеный гость, — скривила улыбку Яга.

— Бабуся! — проорали с болота. — Может... подсобишь?

— Нельзя у божеств о стольком просить! — прокричала Яга, из ступы не выныривая.

Вот и закон Кикиморы негласный пригодился. Полетел Олежка, и дверь Мира ему распахнула.

— Да я ж ни о чем еще не просил, — ответствовал Иван возмущенно.

Он еще возмущается! Да она ему!..

— Как не просил! В избушку просился? Просился, пустила. В путь-дорогу ее отправлял? Вот, пожалуйста.

— Так это ж по твоей просьбе, бабуся! Чтоб кошку Мег с царевичем отыскать! И здесь я тоже, твою «миссию» выполняя...

— Нашел царевича? — выпрямилась Яга и лицо в рупор ладоней пряча.

— Нету его, только сапог и выловили, в избушку доставили...

— Так ищи!

Завредничала. Потому что он... несносный, вот! Так ему и надо...

— Нырнуть-то могу, а ты меня с того света вытащишь? — поинтересовался Иван.

— А мне зачем?

— Мы ж кошку твою не нашли еще. А тебе надо до завтра, бабуся, так ты говорила. И будто бы без меня не справиться тебе. И я так думаю, ты права, потому что ты старенькая, хромаешь, пусть и на ступе летаешь... Хотя криво ты летела, будто в первый раз...

Сел Вещий Олег на борт ступы, клей в тюбике Яге подал. Капнула она на нос изнутри, к лицу приложила.

— Ну, Ягуся, — заканючил Иван со своего болота. — Время ведь теряем.

Вроде держится.

— Спасибо, Олежка, — потрепала по перьям Яга помощничка своего черного. — Это от полета быстрого... волшебство развалилось. Ивану не говори... Вообще никому не говори.

Когда тайну знают больше одного, это уже не тайна. Мда. А тут и Леший, и Кикимора, и Серый Волк, и Вещий Олег...

— Полетели, Вихря. Дурака нашего вытаскивать. Держись за пест! — крикнула ему сверху.

Протянул Иван одну руку повыше, о жердь оперся... и переломилась она под ним пополам. Но за пест добр молодец ухватился крепко. Всем весом повис — Яга едва не выпала из ступы. Пришлось на дно садиться да тянуть на себя со всей силы.

— Давай, Вихря! Вира! То бишь, кверху-у-у!

Это ступа обрадовалась, да ракетой рванула. Выше верхушек деревьев лесных.

— Бабуся, ела ты мало, — по ту сторону ступы и песта раздалось.

Получилось, значит!

— По твоей милости, — пробубнила Яга. — Давай, Вихря, домой, некогда нам видом наслаждаться.

— А вид хоро-ош! — брякнул Иван с воздуха. — А почему по моей милости?

Потянул пест на себя, Яга уперлась о дно изо всех сил. И вот взобрался уже грязный и мокрый молодец в килограмме грязи в ступу.

— Вот и я, бабуся!

Яга зажала нос. Настоящий через фальшивый.

— Изыди, смердишь!

— Да я бы рад, но болота там внизу.

Вихря резко пошла на снижение, так их и вздернуло. Ивана тоже проняло. Только ему — понравилось. Глаза блестели безумьем, волосы развивались. Первооткрыватель, да и только.

А Яга позеленела, казалось, что стошнит ее сейчас, прямо как кошку Мег.

Ступа вошла в трубу едва ли не юзом. Яга на Ивана и упала, а он ее придержал заботливо. Эх, всеми косточками, как утром на Смородине... Подушки срочно нужны.

Свалились в камин, и Вихря торжественно отстучала пестиком марш приземления.

— С возвращением домой, — пропела Мира.

И даже каминная решетка отодвинулась, чтоб вышли путешественники. Серый Волк сидел у порога и хвостом вилял, сапожок вытащенный из болот охранял. Вещий Олег влетел в трубу вслед за Вихрей и теперь на каминной решетке и устроился. Едва она на место воротилась. А Вихря торжественно продефилировала в чулан.

— Ох, бабуся, — помог Иван доковылять бедной Яге до табуретки. — Мира, а нет у вас чего помягче да поудобнее? Кресла, дивана, кровати?

— Я в порядке, — выставила ладонь Яга, пытаясь отдышаться. — Была моя жизнь спокойна и размеренна, пока ты, Иван, в нее не ворвался.

— Прошу заметить, — поднял Иван-не-совсем-дурак палец, болотом опадая да воняя, — начал все другой Иван. Царевич. Он твою кошку и увел, бабуся. А я тут просто помогаю.

— Да, да... Кошка Мег у царя Долмата.

И рассказала Яга друзьям своим про то, что они с Кики на блюдечке подсмотрели.

— Клубочек? - уточнила Мира. И звук был такой, будто хлопнула себя по лбу. - Как я запамятовала! Думала, кошка Мег обычный клубочек стащила из шерсти, а это волшебный был!

— Разбазариваешь государственное имущество...

- Прости, я только в себя прихожу.

Мира подчистила новый грязный след за Иваном-из-болота.

- Ладно, проехали. Так вот как они дошли до царя Долмата. Я против того, чтобы коня ему у следующей жертвы красть.

— Лучше уж сразу Елену Прекрасную, — предложил Серый Волк. — Царь Долмат верит, что кошка в нее превратится? Вот и пусть вера его сбудется.

— Хорошая мысль, — одобрил Иван, Яга отпустила ему сердитый взгляд, заметив очередную исчезающую лужу. — Бабуся, если ты в баньку меня пустишь, я с удовольствием отмоюсь и перестану смердеть и следить, не смотри на меня так.

— Нет у нас баньки. Не тот «уровень взаимодействия».

— Будет банька, — отозвалась Мира с готовностью.

И прорезалась новая дверка в наверху. И лесенка рядом ступенька за ступенькой дубовой сотворилась.

Иван наблюдал с восторгом и удивлением.

— А мне делать не хотела! — стукнула Яга по столу ладонью.

— Каждому по потребностям, — пискнула Тихомира.

— Я тебе дам «по потребностям»! — вскочила Яга в сердцах.

— Бабуся Ягуся, — взял Иван ее за плечи любовно, — ну, не серчай. Я могу тебя вперед пустить. Или вместе попаримся?

И подмигивает, злодей. Яга едва пощечину ему не дала.

— Пусти меня, охальник. Иди, в баньке парься, раз Мира тебе предлагает. А я отдельно попарюсь, над планом.

— Чудные слова ты говоришь, бабуся Ягуся. Обещал я подсобить, как же тебя одну брошу?

Иван вмиг посерьезнел и в котомку свою полез.

— Хорошо, что дома ее оставил.

«Дома»!

— За нею я бы точно нырнул, и не вытянула бы ты меня... Вот! Карта земли русской. Подробная. Давайте маршрут и разработаем. Где живет Елена Прекрасная, бабуся?

Яга покосилась на молодца.

— Красть девицу станем? Взаправду?

— Елен Прекрасных испокон веков крадут, и они не против, — ухмыльнулся многозначительно Иван.

— Из Париса так себе вышел что вор, что любовник, что сын, что брат, — презрительно отозвалась Яга.

Никогда он ей не нравился. Да и вся история.

— Трою угробил. Согласен. Откуда ты знаешь про Трою, бабуся?

— Думаешь, один ты за моря ходишь, Ивашка? Положено мне знать. Я ж баба Яга, как никак. Да и в сказе о жар-птице героем был Волк, а не Иван-царевич. Все ему достал, из мертвых воскресил, а царевич только славу и присвоил, на свадьбу даже не пригласил... Вот вам и богатыри.

Волк поскулил негромко. Такая у его брата судьба, что поделаешь.

— А наш настоящий Иван-царевич с жар-птицей вертается. Добыл, как-никак, — молвил Иван.

Кражей добыл — велик подвиг. Яга задумалась. Нехорошо получается, но...

— Добудешь Елену Прекрасную, Серый Волк?

Вскочил Серый Волк на все четыре лапы.

— Рад службу сослужить! Добуду!

— Только не доберешься ты вовремя сам. Вихря тебя довезет.

Ступа с любопытством выглянула из чулана. Мол, звали?

— И пригляди за Еленой потом, — приказала Яга. — Захочет вернуться, а царь Долмат пущать не станет — заберешь и отвезешь. Договорились?

Серый Волк опустил одно ухо и голову наклонил. Правда, на Вихрю покосился с сомнением, но что делать-то ему было?

— Если на месте кошки Мег к утру не будет Елены Прекрасной, царь Долмат с войной на Переславль пойдет, — пояснила Яга со вздохом. — Нет у нас выбора. Но и неволить девицу негоже. Так что крадем мы королевишну... на время для пользы дела. А потом уж царь Долмат на Переславль гневаться не станет, коли Елена Прекрасная пропадет. Уверена, она захочет пропасть — царь Долмат тот еще красавчик... Лысый да с пузом, и характеру вредного.

Посмотрел Иван-не-дурак-вроде на старушку и изрек любовно:

— Почти как ты, бабушка.

— У меня есть волосы! — возразила баба Яга и едва парик со злости не сорвала.

— Да я шучу, — посмеялся Иван. — И пуза у тебя нет — тощенькая ты, бабушка. Вот сообразим план и пойду обед готовить, тебя откармливать.

— Хватит бахвалиться, — отмахнулась, а у самой в желудке заворчало глухо. — Разумеешь меня, Волк?

Вздохнул Волк тяжело, но признал правоту лесной хозяйки.

— Хорошо, баба Яга. Уразумел, сделаю.

— Серый! Ты такой всемогущий?! — восхитился Иван.

— Ну... — почесал за ухом Волк и смущенно улыбнулся. — Это не трудно. Да и Яга все подробно пояснила.

— Береги ее как зеницу ока, — погрозила Яга пальцем. — А мы к Долмату за кошкой отправимся.

Не хватало еще из-за кошки войну в Тридевятом царстве развязать. Ну, Иван-царевич, ну, друг ситный...

Вихря тем временем подскакала к камину, пестом постукивая, Мира сняла решетку. Волк обернулся на Ивана и Ягу. С тоской поглядел.

— Все же, я бы по земле...

— По воздуху быстрей, милок, — с сочувствием сказала Яга. — А у нас времени нет, прости уж. Вихря, ты не лихачествуй. Волка слушайся. А ты Волк, не плошай и задание выполни.

— Да, бабушка, — хотел Волк еще рожу состроить заговорщицкую, да Вихря уже кверху ухнула сквозь трубу.

И только вой тоскливый в небо вырвался. Яга с Иваном так и пригнулись, глаза жмуря.

— Справится, — с надеждой сказал Иван.

— Надеюсь, — вздохнула Яга. — Ну, а мы, Мира, к Долмату.

— Это здесь, — показал Иван на карте, на столе разложенной.

— Поняла, — сказала Мира.

Вещий Олег хлопнул крыльями.

— Слетаю я с Волком. Пригодится ему помощь.

— Вот и молодец, — сказала вслед ему баба Яга. И уже в трубу прокричала: — Будет тебе холодец!

— Бабуся... — проговорил Иван проникновенно и ласково, — вот видишь, какое сердце у тебя доброе! И за Елену Прекрасную радеешь, и о Волке так хорошо говоришь, и Ворону холодец обещаешь...

— Иди в баню, — отмахнулась баба Яга. — Мира, истопишь молодцу нашему баньку-то?

— И к Долмату иди, и баню топи, —проворчала Мира, качая стенами.

Шла она, значится, через лес. Бежала даже трусцой. Деревья только и мелькали. Леший по старой дружбе соседской позволял им бежать резво, и скоро до Долмата и дойти получится...

Зевнула Яга.

— Иди, Иванушка, — сменила Тихомира гнев на милость.

И столько ласки в голосе — скажите пожалуйста.

— Ты много потрудился, а Яга хозяйка неблагодарная, уж я-то знаю.

Яга уже и рукой на них махнула.

— Спасибо, бабушка, — чмокнул грязный Иван ее в щеку неожиданно, Яга так и покраснела и замерла. — А морщин у тебя-то и нет... Мира, не надо баню. Только из ушат на себя воды вылью.

— Иди, все организуем, — пообещала избушка, через очередной овраг перескакивая.

Вздохнула Яга, да полезла в шкаф за пирожками от Кикиморы. Остыли...

— Огоньку бы... — пробормотала, к камину оборачиваясь.

И нога болела, конечно. И бока ломило после Вихриных мертвых петель и пируэтов. И голова кружилась. И вообще... столько событий, как сегодня, порой и за год не случается.

— И чайку хотя бы...

Покряхтела, да пошла по шкафчикам спичек искать.

— Ищешь-то чего, — сварливо Мира откликнулась.

И в камине огонь вмиг зажегся.

— Попросить достатошно.

— Иногда... даже просить тяжело, — усмехнулась Яга невесело. — А воду где...

— На тебе чайник с водой, — пробухтела Тихомира. .

И в камине повис над огнем медный чайник.

— Ух... Колдовство... Мирка, а диванчик бы еще, — попробовала Яга повторить тон подлизы, как Иван делать мастер.

— На тебе диванчик. И в спокое меня оставь. Дорога не ближний свет, мне сосредоточиться надо.

— Ну да, ты ж там еще баньку паришь... — зевнула Яга, с пирожком на диван забираясь.

Проснулась она от запаха божественного. Приоткрыла один глаз: одеялком прикрыли. Надо же. Как мило. Каминчик трещит. Романтика, как Тихомира и предсказывала. Зевнула еще раз, ладошкой рот прикрывая. Посмотрела на эту самую ладошку, перед глазами покрутила. А ведь и правда, про морщины не подумала. Но что кого-то дальше порога пустит, тоже не думала, тогда и не надо было...

Вспомнила чмок в щеку, и снова горячо как-то сделалось. Ах, нет, это камин просто жарит.

Опустила ноги на пол. Надо же, и башмаки сняла?.. Повязка на ноге будто свежая... И не болит почти. Чудеса.

Пощупала нос, парик, брови. На месте все...

Тихонько на кухню выглянула. А тут Ванька развернулся! Чистенький сам, аж скрипит. На кухне застекленной свечки всюду горят, светло как днем — хотя на дворе ночь уж настоящая. Мира все бежит, и мир за окнами несется. А на кухне... тепло, уютно. Ванька ее услышал, обернулся, улыбаясь светло:

— А, бабуся Ягуся... Как раз на вечерю!

На столе чего только не было. И яишня, и варенье, и творог, и сметана, и оладушки пахучие, и чай травяной ароматный.

— Скатерть-самобранку нашел в чулане?

— Что нашел, с чем Мира помогла, а что и сам сготовил. Чайку?

И сощурился эдак лукаво, чайником медным начищенным покачивая. Чабрец, что ли?

Да... даже будучи старухой, она все же в лужу растает.

— Это ты мне ногу перевязал? — спросила сурово, брови сводя.

Ибо нечего. Иван лоб нахмурил, потом улыбнулся солнечно, кивнул понимающе.

— Бабуся, ты совсем ноги не бережешь. Босиком где бегаешь, что ли?

Яга почесала шею. Догадался или не догадался? И не спросишь ведь. И сама уже не знает, чего хочет.

— Купаюсь. В речке Смородине, — отвечала, глядя на него в упор. — Сам оладьи жарил?

— Сам, — кивнул Иван гордо.

И ничего про речку не сказал.

— Давай, попробуем, — досадливо крякнула Яга, придвинула табуретку да вилкой подцепила.

— Вот, подлива клубничная, — подвинул ей Иван кувшинчик. — Особый рецепт моей матушки.

— Где клубнику-то взял? — вытаращилась Яга.

— Так скатерти-самобранке пояснил, как готовить, она и сообразила. А по мелочи уж я и закончил.

Смотрел ей в рот, пока Яга пробовала. Как критику ресторанному. Или девушке любимой.

— Годно, — приврала она сдержанно, ведь по нёбу подлива настоящим раем растеклась.

Заела ложкой холодной сметаны и горячим оладушком. Ах, как же жизнь прекрасна.

— Внимание, подъезжаем к царству Долмата, — тоном заправской проводницы сообщила Тихомира. — Прямо по курсу препятствия... — пауза, будто щурилась, чтоб разглядеть, — ого! Иван-царевич с жар-птицею! Во-на как светится в ночи!

Иван с Ягой так и прилипли к окнам. Верно. Червленый кафтан с золотом, красивая шапка и кудри золотые, одна нога в портянке и золотая клетка на спине.

— Не хватает ему чего, — усмехнулся Иван и кивнул на сафьяновый сапожок, что валялся у входа.

Находка с болот. А Иван-царевич хромал босою ногой, да выглядел ой как печально. Но тут, видать, избушку заприметил. На лице его радость отразилась. Мира притормозила.

— Избушка! — вскричал Иван. — Встань к лесу передом, а ко мне задом... Тьфу! Наоборот!

— Принимать гостя на борт? — уточнила Мира.

— Незачем! — припечатала Яга.

Мира сделала пару шагов, но замедлила шаг.

— Стой! Избушка, куда?! Ко мне повернись, говорю, царскому сыну Ивану!

— Скорее, царскому свину, — злорадно сказала Яга. — Ишь, моду взял. Птиц воровать, чужих кошек продавать, войну развязывать да избушкам грубить! Пусть идет. Если дойдет.

— Так мне дальше бежать? — уточнила Мира.

Иван-царевич под окошками руками махал, как семафор. И жар-птица в клетке тихо блистала.

— Конечно.

— Постой, Мира, — вмешался Иван-не-дурак и, конечно, избушка его безоговорочно послушалась. — Помочь ему надо, бабуся Ягуся. Не дойдет ведь — в одном сапоге, да и разбойники его вмиг в лесу обчистят, с жар-птицей-то. И косточек не оставят.

— Ну и поделом, — не согласилась Яга. — Я тоже косточек не оставлю. Не должна я помогать всяк встречному и поперечному, еще и глупому такому да самовлюбленному.

Покачал Иван головой.

— Неправда это. Но даже если и так — то Я не могу на чужое горе да глупость смотреть. Люди глупые, это правда. Но оно ж как — сегодня он сглупил, а я помог. Завтра я глупость какую сделаю, и мне на выручку придут.

— Он — и придет на выручку? Ох и наивный ты, Иванушка.

Яга вернулась к столу и потянулась за оладием.

— Ну, не он, так другой кто, — перехватил ее вилку Иван и оладушек забрал. — И у меня право будет о помощи просить, потому как я, когда мог, другим помогал. А может, и ему наукой моя помощь будет.

Окунул оладий в клубничную подливу и в рот сунул.

— Ему наукой не-помощь будет, — насупилась Яга и прожгла дурака-не-дурака взглядом.

— Вот как он, горе луковое дойдет? Потеряет царь сына, плакать будет. И Иван ничему не научится. Это же примерно как ты плакать будешь, если мы кошку Мег потеряем.

Иван-царевич все вызывал избушку. Даже попытался ее по курьей ножке пнуть, но Мира деликатно эту ногу подняла. А на когте и его за шкирку подцепила. Да раскачивала на весу.

Клетка с жар-птицей вниз полетела, а Иван-царевич еще пока никуда не полетел.

— Не я плакать буду. Я плакать как раз не буду.

— Но ведь ты чувствуешь, что сделать что-то должна, бабуся. Так и я чувствую. Сочувствием это называется. Мира, ну, зачем мучать гостя!

— А что он меня пинает! — возмутилась Мира.

— И что ты предлагаешь? — поинтересовалась Яга.

— На борт его взять. Домой довезти.

— Ни за что! Это моя избушка. Охота тебе — сам с ним иди. А мы сами за кошкой Мег поедем.

Свечки как-то сразу потускнели. И огонь в камине дернулся. И стены даже поникли. Тихомира давала знать, что она грустить будет.

Да и Яга почувствовала, что сердце защемило. Если Иван-дурак возьмет свою котомку и уйдет, то теперь и очаг будет не очаг.

— Ладно... Только в чулане пусть сидит! — и нахмурилась построже.

— Сначала накормим, нельзя ж его голодным, — обрадовался Иван и дверь пошел открывать.

— Баню я ему топить не буду, — отрезала Мира.

Вот так вышло, что с одним Иваном у нее дома появился еще второй. И жар-птица заодно. И кто сказал, что баба Яга гостей не любит?

9. Королевишна Елена Прекрасная

Встанет солнце над лесом, только не для меня:

Без прекрасной принцессы не прожить мне и дня.

Дуэт Трубадура и Принцессы.

Иван-царевич с порога на дыру кафтане свою начал жаловаться и обращение гнусное, да увидел бабу Ягу хмурую и поперхнулся, замолчал.

— По что мою кошку царю Долмату сбагрил? — спросила его старуха грозно, и глаза сверкают, как молнии. — И про Елену Прекрасную наплел?

Покраснел Иван-царевич до корней своих златых кудрей. А Тихомира подобрала и закинула в дверь клетку с жар-птицей. Плавно так закинула, пава золотая даже не испугалась. Только поглядела на мир удивленно, ресницами махнула, голову под крыло расписное сунула да и уснула. Или мастерски притворилась спящею.

— Да не так все было, бабушка, — елейным голосом начал врать царевич.

— Я все видела, — сказала, как припечатала. — В блюдечке серебряном, с яблочком. Слыхал про такое?

Ванька-который-не-дурак знай себе оладьи жевал с тарелок желтых да с любопытным интересом слушал.

— Но я же... она сама мне сказала, что она красна девица, а вы ее... — Иван-царевич запнулся.

Ну как тут скажешь «оборотила»? Ведьме в лицо обвинениями бросаться негоже.

Мира подставила царевичу стульчик и пинком невидимым усадила. На подлокотниках тут же ремешками пристегнула.

— Что это?! — воскликнул Иван-царевич, теперь бледнея и рук не умея оторвать.

— Инициатива не моя, — хмыкнула баба Яга и сложила руки на груди. — Но я не против. Так ты думаешь теперь от ответственности сбежать, Иван-царевич?

И руки на подлокотники поставила да в глаза ему грозно заглянула.

Иван-царевич покрутил головой по сторонам в ужасе и заприметил Ивана, что Волка у него из слуг отсудил.

— Иван-дурак! — воскликнул он, и надежда в его голосе затеплилась. — Спаси меня!

Ванька ему ручкой помахал и плечами пожал.

— Прости, брат, я сам в гостях.

Баба Яга спрятала улыбку в кулак. Ага, доброта его, значит, тоже не безгранична.

— Тем, кто хорошо себя ведет, тут дают оладьи с просто замечательной подливой клубничной, — добавил Ванька и сварганил себе еще одну показательную порцию.

Иван-царевич сглотнул. Тоже, должно быть, маковой росинки в животе не было. Или во рту — как там говорят. А что, подвиги — они дело такое, не до еды на них.

— Чего вы хотите? Жар-птицу? — кивнул он на клетку.

Яга покосилась на предложенный продукт. Мило, конечно. Но гирлянды с лампочками даже удобнее. Есть не просят, коврики и воздух не портят.

— Не за надобностью она мне, — покачала Яга головой. — Ты знаешь, что царь Долмат собирается войной на Переславль пойти, коли к завтрашнему дню кошка Еленой Прекрасной не обернется?

— Что?! — воскликнул Иван-царевич и вскочить попытался.

Мира споро соорудила ремешки и для ног. Бедняга пленник присмирел.

— Быть того не может...

— Ой как может, Иван ты царевич. Наобещал с три короба и смылся, юноша младой? Ой ты гой еси и прочее! — рассердилась Яга и заходила из угла в угол, прихрамывая.

— Бабуся... — отозвался жующий бесстыдно Ванька, — ногу побереги, хромаешь.

Яга в него молнию из-под бровей косматых пустила.

— Может, пущай нам поможет? Елену Прекрасную подсунуть на место кошки? Он ведь был уже в саду Долмата, знает что да как.

— Елену Прекрасную? — заинтересовался царевич.

— Видишь? — кивнула Яга на кафтан его червленый. — Классический безответственный Парис.

Царевич только ресницами хлопал в непонимании полном.

— Вижу, — вздохнул Иван-не-дурак и поднялся из-за стола.

— Такой не подсобит.

— Если к работе не припрячь, никогда и не научится.

— Ты хочешь ему такую миссию важную доверить?!

— А почему бы и нет?

И препирались они уже нос к носу, со всею страстию. Иван-царевич только с жар-птицей переглянуться и мог, но та, проснувшись, чистила перышки. И мечтала из клетки упорхнуть. И вон тот кустик, например, обклевать, что под потолком.

— Если я кошку не достану...

— Знаю, сердце твое разобьется.

— Не утрируй!

Даже в грудь его ударила. Иван осторожно парик ей поправил.

— Съехал, — шепнул, подмигивая. А вслух добавил: — Обещаю, достанем.

— А... — уже тише и смущеннее сказала Яга, — если Долмат заметит, то войной пойдет, люди пострадают...

— И вот посмотрите на эту злую старушку. «Люди пострадают». Не пострадают, бабуся. Голову на отсечение даю. Да, Иван?

— А? — вздрогнул царевич.

— Говорю, не дадим Долмату повода на Переславль с войной идти? Ты же царевич, не можешь такого скандала допустить международного, верно?

Яга тоже и вздрогнула, и ресницами хлопнула. Все. Кошку Мег забрать поскорей и уйти. В понедельник. И там, в рутине мира перевернутого, в себя прийти.

И так Иван-царевич и Иван-дурак оказались за одним столом. С оладушками, подливой клубничной, чаем чабрецовым да прочими разностями. И слушал царевич с открытым ртом истории Ивана, и даже игру на калимбе и дудочке.

А Яга рукой махнула и тоже слушать стала. Про план она едва заикнулась, а Ванька заявил, что все он придумал, и путь она, бабуся Ягуся, не волнуется, они-де с Иваном ребята крепкие, Волк тоже не подведет, так что будет кошка Мег у нее еще до полуночи, а она вот пусть сидит на диванчике и ждать у камина.

Мира резво бежала последние версты.

Пришлось Яге смириться с фактом, что в жизнь ее ворвался экстраверт.

— Это даже весело, — призналась шепотом она Мире, кочергой в камине горящем ковыряя.

Тихомира ничего не сказала. Сосредоточена на дороге, видать.

А в камине зашуршало что-то да заверещало.

— Лезут тут всякие, — пропыхтела избушка и погасила огонь, да и без дыма даже.

Иваны из-за стола повылазили да к камину подтянулись. Вынырнул из трубы печной Вещий Олег, кашляя.

— Яга, задание... миссия то бишь... выполнена! Выкрали мы Елену Прекрасную спящею прямо из...

И тут увидел Иван-царевича да жар-птицу, засмущался и замолчал. А жар-птица голову меж прутьев просунула и на Вещего Олега воззрилась с интересом.

— Охохонюшки, — сказал Иван-не-дурак, заметив это дело. — Вещий Олег, хороша барышня, правда? Барышня, а вам там, кстати, удобно?

— Неудобно, — вздохнула жар-птица и глаза закатила томно. — Но кто спрашивает разве.

Иван-царевич так и подскочил.

— Она разговаривает!

— А почему мне и не разговаривать, царский сын Иван-чурбан? — высокомерно уточнила птица.

— Кошка Мег так же говорила вот, — пробормотал Иван-царевич и сел на стул.

— Все девицы так говорят, — усмехнулся Иван-не-дурак. Он-то по свету походил, и что птица говорит, не слишком удивился. — Если недовольны. А нашей есть чем недоволиться. Отпустим птицу жар, бабуся? — спросил Иван-не-дурак, и к клетке-то подошел. — Долго красавицу неволили, свободу бы ей дать...

Вещий Олег закивал радостно.

— Полетаем, — брякнул он мечтательно.

— Если гадить не будешь и растения портить не станешь, — наказала Яга, с дивана с кряхтением поднимаясь.

— А как же... — заикнулся Иван-царевич, — я отцу обещал привезти...

— Перо привезешь, — предложил Иван-не-дурак. — Согласитесь, барышня? Пером за свободу заплатить. И летите на все четыре стороны.

— Соглашусь. Но все равно же поймают. Заметная я. И яблоки золотые люблю неописуемо.

— Иван-царевич тоже любит, — подмигнул царевичу Ванька-не-дурак.

— Я спрячу, — влез Олежка застенчиво. — Я каждый овражек в дремучем лесу знаю, схороним тебя от глаз людских жадных.

— Вот видите, барышня. Все уже заметано.

Яга закатила глаза. Этому балаболу палец в рот не клади. И все же... нравится он ей. Догадался аль нет?.. Про Ясю со Смородины? Когда парик поправлял...

— Вы прибыли в пункт назначения, — отрекомендовалась Мира и остановилась.

Яга с Иванами прильнули к окну. С земли махал лапою Волк. Ступа Вихря подскакивала рядом, а там белело что-то.

— Белокаменные стены в сад царя Долмата, — объявила избушка.

На сей раз тоном экскурсовода. Да, стены тоже белеют.

— Королевишна Елена Прекрасная спит сном беспробудным до завтра, — сообщил Вещий Олег, в воздух поднимаясь. — Захватил я сонной травы на всякий случай.

— Хорошая работа, — похвалила Яга.

И даже большой палец показала. А что. Все одно этот день не то на кошмар, не то на сон мечты похож.

— Ну, что ж... — весело сказал Иван-не-дурак, — освобождаем нашу красавицу, тебе ее, Вещий Олег препоручаем и идем на дело. Все готовы?

— Про перо не забудь, — влез Иван-царевич.

— А какое дело идете вы делать? — уточнила жар-птица, когда ей клетку открыли.

Степенно выплыла наружу, как королевишна. Оглянулась по сторонам, Вещему Олегу глазки состроила. Тот едва не упал от счастья замертво. И воззрилась на Ивана-не-дурака, как на предводителя честнОй компании.

— И что мы делаем возле стен царя Долмата? Он балбес и самодур.

Капризно сказала, на Ивана-царевича посмотрела и добавила:

— И ты таким вырастешь.

Иван-царевич где рот открыл, там и закрыл. Яга и Ванька расхохотались одновременно.

— Может, и не вырастешь, — успокоил его Ванька. — Никто судьбу твою не пишет, ты сам.

- Просто ты уже вовсе не вырастешь, - ехидно добавила Яга, а Ванька ей укоризненный взгляд отправил.

- Идем мы, жар-птица, кошку выручать, на которую тебя обменяли.

— Царь Долмат ее не отпустит, — сказала жар-птица и задумалась. — Но проучить его следует.

И, словно приняла решение какое, вскинула крылья и перышко огненное на пол упало.

— Перо для Ивана. Только не царевича, — указала крылом на Ваньку. — Для тебя, Иванушка. Царевич и сапога своего обратно не заслужил. А твоей доброты я век не забуду. Смело идите к царю Долмату, мы вам поможем. Вещий Олег, летим?

И порхнул Вещий Олег к трубе. Жар-птица взмахнула крыльями, да в трубе скрылась. И как поместилась-то.

Яга и Иван-царевич рты и пораскрыли.

— Одним в нашем полку меньше, — вздохнул Ванька и подобрал перо. — Прости, Иван-царевич, но слово волшебной птицы — закон, и я подарки берегу.

И в свою котомку перо чУдное спрятал. Яга подумала, что вот так, должно быть, он все чудные диковинки свои и собирал. Помог кому, случайной добротой сердце тронул, жизнь изменил. Как ее, например.

- Закон... - пробормотал царевич обиженно. - Обещала ведь. И обманула.

Вздохнула Яга, приказала Мире:

— Выпускай нас, Тихомира.

Над стенами светло сделалось, как днем — задрали странники головы, увидели жар-птицу в небе. Кружила она над ними.

— Это она нам так помогает? — прокряхтела Яга и потопала к ступе. - Сейчас ведь всех своим светом разбудит.

Вихря и так прыгала, и эдак — хозяйке радовалась.

— Молодец, молодец, — потрепала Яга ее по стеночке, как по холку.

А в ступе спала девица красоты невиданной. С косою золотою, ресницами темными, щечками розовыми... Словом, все как положено красным девицам.

Увидал ее Иван-царевич и ахнул.

— И ее — царю Долмату отдавать?!

— Серый Волк ее потом обратно украдет, — сообщил Ванька-дурак. — Доставай королевишну из ступы, Иван-царевич, коли так приглянулась. Пойдем на кошку менять. Иначе война будет.

Кикимора зевнула. Леший давно спал уже. Сказал, что много он повидал уж сказок и легенд, и ничто не ново. Но если Ягусе какая опасность будет грозить — разбуди. Да только разве ж случится опасность, пока Иван рядом.

Не царевич, конечно. Царевич — рохля. Если любовь к Елене Прекрасной не изменит его.

А вот Ивашка-дурашка — и вправду находка. Видела Кикимора в блюдце, как в шкафчике, муку ища, наткнулся он на корзинку с пирогами и красной шапочкой. И догадался про все. Как Тихомиру спросил и рассказала она ему, что боится Яга всего, чего только можно, вот под личиною бабы Яги и прячется.

Нет, не трусиха она — сказала. И очень верно сказала. Просто когда много всего происходит, теряется она в этом хороводе событий, и страшно ей, понимаешь?

Вот так избушка объяснила. А Иван кивнул и просто пошел жарить оладьи.

Золотой человек.

— Вот и хорошо, Ягуся, — зевнула снова Кикимора и взялась за вязание: из травы речной носки. — Подарю вам на свадебку. Успеть бы. Быстры вы, голубки. Ах!

На блюдечке снова разгорались страсти.

Яга примерялась к стене.

— Бабуся, а ты куда? Я полезу.

— Куда, куда, — толкнула Ивана боком Яга и вспомнила, что снова забыла подушками упихаться. И падать не страшно, и толстее. Хотя уже, может быть, и неважно. — Мое это дело. А ты еще прошляпишь чего, как с болотом, и вытаскивай потом тебя. Или тоже с клеткой забирать решишь. Про этого «дуралея и самодура» я вообще молчу.

— Балбеса, — поправил смурной Иван-царевич, что на руках спящую Елену Прекрасную держал и с тоскою разглядывал ее лик ясный и сном сморенный. — Там было «балбеса». Но я не таким вырасту. Я, вообще, уже вырос.

— Да чего ж ты, бабуся, — обиделся даже Иван. — Доверься мне, все сделаю. Пойдем, Елена Прекрасная.

Иван-царевич подошел, а Ванька-дурак так ее за стену и перекинул одним махом.

— Ты что! — разинул рот Иван-царевич. И полез срочно следом.

Легкий шлепок на землю обозначил, что приземлилась Елена. И не пикнула даже, не проснулась. Вот так сонная трава. Попросить у Вещего Олега, что ли.

— Кто так с девицами обращается, — пробубнила Яга.

— Всегда так с девицами обращаются. Я ж нежно. А ты чего беспокоишься за нее, бабуся? Ты ж злая и о людях переживать не должна.

Подмигнул и полез, паразит, на стену.

— Вихря! — кликнула Яга сердито. — Иди-ка сюда ! Сейчас я ему покажу злую бабусю!

Надорвала Кикимора себе живот от смеха. Леший проснулся.

— Что такое?

— Ох, смотри, отец... Ни в сказке сказать, ни пером описать... Целым полком на Долмата за кошкой пошли!

— Яга-а!

Это было первым, что услышали все. Вероятно, и царь Долмат.

— Мег! Тише! — шепотом прокричала Яга, приземляясь по ту сторону от стены.

— Яга, они мня чем-то гадким накормили! Мя! Выпусти мя! Скорей!

Для кошки Мег обстоятельства не значили ничего. Она становилась во весь рост в клетке своей серебряной, припадала к прутьям и жаловалась на жизнь так громко, как только могла.

Клетка висела в воздухе, и на земле под нею уже цвело светлыми пятнами несколько блевотин.

— А есть это все было надо? — пожурила ее Яга, охая и вылезая из ступы.

— Ты ушла-а, мяу... Оставила мня одну!.. У меня стрес-с-с!

— Повезло в жизни, — пробормотал Ванька-дурак и начал замок на клетке рассматривать.

— И вы еще спрашиваете, почему я ее обменял, — сказал Иван-царевич, прижимая Елену Прекрасную к сердцу.

Кошка Мег теперь его заметила.

— Он! Он меня обманул! Яга-а, он мня отдал... Заточил... Он враг! Он подлец! Он...

— Тихо, Мег, — попросила Яга, — если мы спалимся...

— Выпусти-и, — продолжала Мег свою волынку.

— Можешь открыть? — тихо спросила Яга Ваньку.

— Я не вор, — помотал тот головой.

— А я думала...

— Индюк тоже думал, солнышко ясное.

— Так ты... знаешь?!

— Что знаю?

— Эй, — вмешался Иван-царевич в самый неподходящий момент, — стража идет. Елену я забираю. А вы как хотите.

— Волк! — закричал Ванька-дурак Волку, что остался по ту сторону от стены. — Не пускай!

И побежал отнимать спящую Елену Прекрасную. А Яга осталась один на один с орущей кошкой Мег, запертой клеткой и приближающимися стражниками.

— Так, Вихря, — скомандовала Яга, — приготовься к срочному взлету.

И клетку схватила. С крючка та снялась легко. Правда, тут же пошел стук и гром по всему саду, как положено, но все равно ведь их заметили. Бросила Яга клетку с кошкой Мег в ступу, сама внутрь завалилась.

— Ванька! — крикнула, но за плачами Мег вряд ли ее услышали. — Что ж делать-то... Спасать горемык надо, да... Эх, Вихря, взлетаем!

Успела Яга взлететь до того, как стража царя Долмата ее ступу увидала. А вот Иванов в траве дерущихся да безмятежно спящую Елену пришлось им оставить.

— Не отдам! — кричал Иван-царевич. — Мне теперь без Елены и дня не прожить!

— Всю миссию на корню зарубил, — вздохнул Ванька-не-дурак, поднимаясь с травы. — Вставай, царевич, брать нас пришли. Да позволь мне говорить и со всем соглашайся.

— Да я...

— Чтоб Елену твою Прекрасную сберечь и Переславль славный.

10. Жар-птица совершает возмездие

Смеётся он, когда ему бывает больно,

Жар-птицу милой обязательно найдёт.

Верасы. Ванька

— Вещий Олег, — спросила жар-птица, в небе ночном кружа и светом его озаряя, — а откуда у тебя имя такое красивое?

— Яга дала, — похвалился ворон. — А почему... мы здесь кружим?

— Я тоже имя хочу. Яга смурная и строгая. Но раз она любит Ивана, а он любит ее, не должна быть плохой.

Жар-птица присматривалась к чему-то внизу и сделалась рассеянной в своем голосе.

— Любит Ивана?.. — не понял Вещий Олег.

— Да ведь девица она, не понял ты разве?

Олежка мозгами своими вороньими пораскинул и вспомнил про отвалившийся нос.

— Так что как все кончится, пущай и мне имя даст. Надоело мне быть просто жар-птицей. А кружим мы потому, что хочу я наказать царя Долмата. Заслужил.

Яга засунула кошку Мег в избушку. Серый Волк, конечно, заставил кошку Мег выгнуть спину, зашипеть, махать лапами с когтями, но Серый Волк умел открывать клетки. Одним когтем правой передней лапы.

И кошка Мег оказалась на свободе. Тут же сбежала она на самую верхотуру на кухне и оттуда начала громко проклинать Серого Волка.

— Благодарить тебе его надо, — пожурила Яга. — Если б не Волк, быть бы тебе в клетке целую вечность. А все по твоей глупости!

— Ты злая, — ответствовала кошка Мег своим обычным ответом.

— Ну, да, именно так.

— И все равно ты бы меня забрала, тетя Иоланта жить без меня не может, а тебе нельзя жить без тети Иоланты.

— Кто такая тетя Иоланта? — не понял Волк.

— Хозяйка ее, — пояснила Мег вперед паровоза.

— У тебя есть хозяйка, Яга? — удивился Серый.

— Не только у тебя, как видишь, — развела Яга руками. — Пошли. Надо придумать, как наших из беды выручить.

— Я с вами! — заявила вдруг Мег и во мгновение ока между башмаков Яги оказалась. — Ну пожа-алуйста!

И трется о ноги с такою нежностию. Яга присела погладить ее по голове, а та уж на колени запрыгнула, в лицо трется. И шерстка мягкая такая, как у кролика, и белая, и нежная. И любовь на всю жизнь во взгляде прищуренном. И урчит.

Серый Волк даже отступил в недоумении, на чудо сие глядя.

— Я скучала, — сообщила кошка Мег.

И снова в лицо потерлась. И нос снова отпал. Кошка Мег испугалась и соскочила на пол, отбежала в угол.

Яга фыркнула, рассмеялась, встала.

— Пойдем, Волк. Мира, пригляди за Мег, пожалуйста. Скоро домой пойдем. Будешь грозить нагадить, Мира тебя в чулане запрет. Или в клетке. И можешь орать. Звукоизоляцию мы поправили.

— В клетку не буду, — отозвалась Мира из тишины, и кошка Мег перепугалась снова. — Клетки, вообще, выбросить.

И тут же обе полетели в открытую дверь.

— А за кошкой Мег глупой пригляжу. Теперь другой уровень воздействия, теперь меня не провести.

Тем временем царь Долмат посредь ночи ради такой вещи, как появление Елены Прекрасной спящей набросил халат да и вышел в тронный зал. И плененных Иванов велел туда вести.

— Воротился ты, Иван-царский-сын, за моею Еленой Прекрасной? — демонстрируя гнев справедливый, вопросил царь Далмат.

А Иваны стоят с руками за спиной связанными, синяки потирают. Вернее, Иван-не-дурак потирает, потому что он как раз умел так сражаться, чтоб противника сильно не калечить, коли не надобно. А вот царевич кулаками махал неумело, потому Ваньке нашему и досталось крепко. Но хоть шляпу не потерял и успел на голову напялить, и то ладно. Был у Ваньки сантимент к шляпам необъяснимый.

— Это я, ваша милость, — так и повинился Ванька-не-дурак. — Встретил я в лесу Ивана-царевича с жар-птицею, он мне про Елену Прекрасную и рассказал. Не верил я, что она из кошки превращается, вот и полез проверить.

— А я защищал королевишну, — догадался Иван-царевич, что такова его роль быть должна.

И приосанился гордо.

— Ведь мне без...

Но Иван-не-дурак наступил царевичу на ногу больно.

— Не время сейчас про любовь великую говорить, — прошипел Ванька царевичу. — Так что отпустите его, ваша милость!

А это уже царю предназначалось.

— Не знаю, — огладил бороду царь Долмат, а потом и пузо, и лысину. — Попадался мне уже Иван-царевич, тоже за кражею. Не верю я ему. И если бы он про Елену Прекрасную тоже соврал, так спалили бы мы Переславль.

Покачал головою Ванька-не-дурак. Должен был он придумать, что тут можно сделать. Не собирался он умирать пока. Да и вообще. Царевича тоже вытащить надо. Самому сподручнее-то выпутаться.

— Зачем вам воевать с Переславлем, ваша милость? Только скандал политический да дело муторное. У вас есть Елена Прекрасная благодаря Ивану-царевичу. Смотрите, какая красавица.

Елену Прекрасную на лавке для наглядности уложили. В тронном зале. А она руки на груди сложила, да знай себе, трупом лежит. Вся стража во главе с царем Долматом умилились.

— Ведь и не ожидали вы такого обмена прекрасного на жар-птицу, правда? А он сам предложил вам. Ошибался, но кто не ошибается? Разве только вы, ваша милость.

Снова почесал пузо царь Долмат. И улыбнулся широко. Понравилась ему лесть. А кто ж не любит ее.

— Будь по-твоему. Развяжите царевича.

— Но... — пробормотал царевич.

— Иди, — шепнул ему Ванька. — Да глупостей не де...

— Я люблю Елену Прекрасную всем сердцем своим и никуда отсюда не уйду! — топнул своим сафьяновым сапожком Иван-царевич, стражников стряхнул с плеч да меч выхватил свой кладенец. И очи горят.

А Иван-не-дурак сделал жест рука-лицо.

— Что-о?! — встал даже царь Долмат, и развязался его халат.

А под низом пижама была. В сердечки. Смутился царь, отступил на мгновение.

И зашумело вдруг во дворце, загудело, шапки посдувало со стражи, а с царя Долмата халат. И пришлось ему за троном прятаться.

Только Иван в шляпе остался. Дурак который.

— Ой ты гой еси, царь Долмат, — выла Яга, несясь в ступе, как могла, да пест деревянный вперед выставляя, как копье, — и не стыдно тебе всех в клетки сажать да связывать?

Въехала на ступе прямо в зал тронный, а следом Волк Серый вбежал.

Иван-царевич за Еленой Прекрасной метнулся, а Волк ему спину подставил, да и пулей вылетел со своей ношей прочь, уши прижав. Яга же пестом Ваньку-не-дурака под руки связанные поддела да поднять попыталась. Тяжелый был Иван, не получалось. Хоть и помогал изо всех сил.

А царь Долмат начал в себя приходить да крикнул:

— Взять их, взять! Упустили жар-птицу, упустили Елену Прекрасную, так хоть бабу Ягу...

Яга приказала Вихре опуститься на пол, и Иван-не-дурак перевалился к ней через борт, да вдруг кинули сеть на них, и все... Заметалась Вихря, а сеть ловчая крепкая была.

— Ну, все... — пробормотала Яга, к Ивану прижимаясь.

— Не кручинься, ясно солнышко, — прошептал и тот в ответ.

— Так ты понял?

— Уже давно.

И поцеловать ее в макушку умудрился.

— Только нос тебе не идет.

— Для камуфляжу. Как бы они поверили в Ягу без носа?

— Моя маленькая храбрая Яга.

Яся готовилась с жизнью распрощаться, но не было ей жаль последних суток. Иван не собирался прощаться ни с жизнью, ни с Ясей, ни с последними сутками, но пока еще не придумал плана.

А в тот момент разбилось стекло потолочное в зале тронном, и огнем вниз упала... жар-птица и сотня воронов.

— Здравствуй, царь Долмат, — пропела жар-птица. — Меня ли ты искал?

Долмат так и сел в своей пижамке. Прямо под троном.

— Ловите... ловите! — выдохнул он, руку толстую и короткую к огненной жар-птице простирая.

Но взмахнула птица жар крыльями, и взгремел гром снаружи.

— Не слышал ты бабы Яги разве, царь Долмат? Тех, кто хочет мир неволить, в конце ожидает такая же судьба.

Вороны расправились с сетью, и Вещий Олег клювом развязал руки Ивану. Обнял Иван Ягу, за пест взялся было. Вихря радостно подлетела кверху.

— Не можем мы птицу жар одну оставить, — шепнула Яга добру молодцу своему.

— Она сама справится... Смотри... Вихря. поднимись под потолок. Так безопасней будет.

И поднялись они помеж молчаливых, и тем грозных воронов.

— Она наказать хочет царя... — с благоговением в голосе сообщил Вещий Олег.

А птица жар блеснула огнем и ударила молниями во все стороны. Стало так светло, что аж и не видно ничего. Спрятала Яся лицо на груди Ивана, гром снова загремел, засверкало...

— Вихря, наверх! — скомандовал Иван.

И вырвались они на волю, в грозу и дождь, в темноту и свободу. Вихря возрадовалась и снова изобразила мертвую петлю. Иван и Яся едва не выпали, да и пест в самый последний момент Иван подхватил, шляпу свою придерживая. А вот парик соскочил и исчез в темноте.

Яся ахнула и простерла за ним руку в дождь, а Иван рассмеялся, поцеловал ее крепко и сказал:

— Не нужен он больше тебе, ясно солнышко. Это я тебе нужен.

Снял с себя шляпу и ей на голову надел, и дождь был больше не страшен. Яся улыбнулась счастливо в ответ и... таки превратилась в лужицу.

— Это самое прекрасное, правда? — сложила кулачки Кикимора под подбородком. — И жили они долго и счастливо...

— Нету пока долго и счастливо, душенька, — возразил Леший. — У Ягуси есть еще перевернутый мир, и она жить ведь без него не может. А Ивана куда? У этих счастье не в том, чтоб избу поставить да детишек нарожать. У этих все мудренее.

— Да что ж все так сложно! — всплеснула Кикимора руками, и яблочко снова скатилось с блюдечка и в пруд ухнуло.

— Ну вот. Поменьше экспрессии, — вставил Леший умное Ягусино словечко.

— И фрукты заморские она мне обещала, — покивала Кики головою. — Прав ты, отец... Пущай возвращается. А потом... потом мы снова им тропинки ведь сведем, верно?

— Ты в судьбу играть не увлекайся, — отнял Леший у жены блюдечко и за пазуху спрятал. — Дно давно чистила? Делом займись, душенька. А смертным дай свои дела самим решать.

Кикимора надулась и отвернулась. В носках петли считать принялась.

— Мне больше всего понравилось, как жар-птица с Долматом разделалась, — огладил Леший бороду. — Вот это по-нашему, по-божески... Иван-царевич еще, может, научится, а вот Долмат...

— Думают, Елену Прекрасную им Волк подсунул, — фыркнула Кикимора.

— А это не Елена Прекрасная?

— Надо больше делами смертных интересоваться, отец! Да никакая сонная трава так держать не будет! Это спящая царевна. У семи богатырей ее Волк умыкнул. Тут ближе. С Еленой не успел бы он.

— Та, что во сне ворочается?

— Она самая. Долго Ивану-царевичу ждать ее пробуждения.

Кошка Мег изнывала от одиночества. А в этой дивной избушке все поменялось до неузнаваемости. А не любила кошка Мег, когда все в доме меняется до неузнаваемости. Фыркала, усами дергала. А ее невидимая рука то туда не пускала, то сюда, а то и драть диван не давала. Мучение одно и наказание.

Потому, когда в трубе что-то зашуршало да заухало, прижала кошка Мег уши и на свою полку облюбованную стрелой взлетела.

В камин, хохоча, свалились в ступе Иван-не-дурак да Яга.

— С возвращением домой, — радостно отозвалась Тихомира.

Каминную решеточку отодвинула, горячим воздухом осушила, Вихрю довольную в чулан отправила, на диван усадила, горячий чай подала.

А на Яге-то ни парика не было, ни носа, ни бровей. Только шляпа Иванова.

Кошка Мег с подозрением прыгнула на изголовье дивана и ей о щеку потерлась, шляпу понюхала внимательно.

— Куда дела брови, Яга? И нос? И парик?

— Так вот она, кошка Мег, — сгребли ее железные руки под живот неожиданно, кошка Мег даже возмутиться не успела, а уже оказалась на коленях...

— Иван-дурак! — воскликнула она. — Ты ведь дурак Иван, мы тебя давеча спровадили.

— Плохо спровадили, значит, — усмехнулся Иван-дурак. И ей под шеей почесал.

Замурчала кошка Мег — любила она больше всего на свете, когда ей в этом самом месте чешут.

— Ласковая какая, — усмехнулся Иван, и вторую руку на спинку дивана положил. Чтобы и Ягу-Ясю обнимать.

— Ага... Когда вредничать не начинает, просто золотко, — согласилась Яся и стала чесать Мег за ушком.

Счастья кошке Мег привалило: развалилась она пузом кверху на коленях этих двоих, и забыла про все свои горести.

А Ванька и Яся попивали чай и молчали. И нравилось Ясе, что молчат они, а все равно так тепло и уютно, и так, как быть дОлжно. И камин горел, и кошка на коленях урчала, и рука Ванькина ее так тепло и надежно обнимала... И не думала она, что бывает так. И что будет так.

Положила голову на плечо ему да и заснула.

А Иван снял с нее шляпу тихонько мокрую, вытащил из пальцев чашку с чаем, махнул Мире, чтоб столик какой, что ли подставила.

— И давай уйдем куда-нибудь... К морю, что ли...

А потом положил голову на Ясино каре, и тоже заснул.

Так и спали они все трое: Иван, Яся и белая кошка Мег.

А Кикимора дно прибирала, ворчала да яблочко искала. Впрочем, толку-то от него без блюдечка.

Леший Тихомире дорогу потихоньку расчищал, когда слишком уж дремуче становилось. Да жене не говорил — снова кричать про всемирное равновесие начнет, что смертным нельзя подсоблять так много. А ему просто хотелось. Вот правильно это было, и все.

Жар-птица перышки чистила в овражке, что Вещий Олег предложил для укрытия. Работы тут непочатый край, конечно.

— Лети, Вещий Олег, да имя у Яги для меня спроси, — велела она.

Царь Долмат теперь всю жизнь будет с узором от молний ходить. Будто по рукам да ногам связанный. И поделом. Твоя свобода всегда заканчивается там, где начинается чужая.

А Серый Волк, высунув язык, мчал через леса дремучие Ивана-царевича и спящую Елену Прекрасную. Не Елену, конечно, но как зовут спящую царевну, он не знал. А вдруг Елена? Ну, и прекрасная — а что с того? Пущай Иван-царевич уж сам решает.

Иван-царевич не тужил ни за жар-птицей, ни за пером, ни за Иваном-дураком и Ягой. Вез он домой свою суженую, а это самое главное в любом подвиге ратном для добра молодца.

И все бы заканчивалось хорошо, только вот... Завтра понедельник. А это значит, что все только начинается. В который раз.

11. Злое колдовство понедельника

Мы не разделим их стресс и невроз — общественный вес и карьерный рост

Для нас ничего не значат.

Високосный год. Солнечный зайчик

Потянулся Иван сладко и открыл глаза. Так и уснул, видать, сидя — камин догорает, за окошком светает, шея закостенела. Как Ягова нога.

Кстати, о Яге — она калачиком рядом свернулась, голову на колени ему положила доверчиво, коленки под грудь подтянула. Кошка Мег на худом боку у нее лежала, голову на лапы положив.

Улыбнулся Иван, коснулся рукою затекшей подросшей щетины. А вдруг не понравится ей, если он бородой зарастет? Может, ну их, царапины, да и побриться?

На спящую Ягусю посмотрел, по волосам ее коротким и светлым, как колос пшеницы, провел нежно ладонию. Из речки Смородины выловленное солнышко его ясное. Которое в избушке хоронится, как улитка в ракушке. Но теперь и ему в эту избушку, в эту ракушку есть ход. И своей, отдельной, ему больше и не надо. Станут они теперь странствовать, на миры иные смотреть, на рынки заморские ходить или оладьи вместе кушать с подливой клубничной с тарелок желтых да сидеть у камина, истории разговаривать.

Много девиц Иван-не-дурак на дороге своей повстречал в свое время, да чтоб с сердцем знойным, с любовью верной, чтоб с городами за спиною... Не было никого.

А теперь вот и есть. Приподнял голову Ясину Иван осторожно, встал, подушку на полу нашел, подложил ей под щеку, поцеловал в волосы светлые. Кошка Мег проснулась и посмотрела на парня строго, да не сказала ничего. Моргнула и уставилась в огонь, будто был Иван пустым местом.

Как там Иван-царевич со своею Еленой Прекрасною?

Вышел, зевая да утреннюю гимнастику на ходу совершая, Иван на кухню. Ступил во что-то, поскользнулся, руками взмахнул... Фух, удержался...

Под ногами было что-то мерзкое, вонючее, зеленое. Кляксой разложено.

— Царь Долмат кормил меня гадостью, — фыркнула кошка Мег с Ясиного бока в ответ на Иванов вопросительный взгляд. — А у меня желудок нежный.

Покачал Иван головой, на ногу босую, изгвазданную посмотрел... А что делать? Нашел, чем вытереть и вытер... Жизненно.

Выпрямился, а в окошках кухонных — рассвет над морем синим занимается!

Протер Иван глаза свои сонные да неверящие.

— Тихомира! — воскликнул он. — Ты взаправду до моря синего добежала?

— Как наказывали, — отозвалась Мира со сварливостию усталою. — Всю ночь бежала, ноги протянула, теперь сплю я, так что ты меня, Ивашка, не заговаривай.

«И то правда», — подумал Иван. — «Пойду рыбки словлю нам на завтрак. А потом Ясю замуж позову. Нет, не позову, лучше просто заберу, а то она начнет придумывать то да сё, за и против, и против будет больше, и сиди потом кашу расхлебывай».

Закинул котомку на плечо, шляпу — на макушку да и вышел к синему морю.

А перо жар-птицы возьми и выскользни на пол. Не как следует вчера Иван подарок упрятал.

Крыльцо избушкино прямо на бережок песчаный и глядело. Курьи ножки Мира и вправду куда-то протянула. И оборотилась обычным рыбацким домиком, известью мазанным.

Море было, правда, не синее, а розовое. Заря утренняя коснулась его своею дланью благословляющей.

Вдохнул ветер морской Иван, зажмурился. Хорошо. Вот его мечта и сбылась. Иван, конечно, знал, что мечты сбываются, но все одно ловить их приятно в объятья.

Ясин сон прервал будильник. И кошка Мег на боку. Села она, протерла глаза, а кошка Мег на пол от того упала.

— Поесть дай, — робко начала она свою заутреню.

А Яся огляделась по сторонам непонимающе. Что за... горница такая странная?.. Камин, диван, столик, простор... Огонь настоящий вот... Трещит и краснеет, и жаром греет.

— Проснулась, кошка несносная, — проворчали в воздухе.

— Я попрошу! — выпрямила хвост трубой кошка Мег.

И поняла Яся, что не привиделось ей это приключение вТридевятом.

— Тихомира, — позвала оне несмело.

— С добрым утром, — пробубнила избушка, и на столике рядом появился кофе.

— Ах, — рассмеялась Яся и взяла чашку с благословенным напитком, втянула аромат во всю себя. — Спасибо... Правда, я бы сначала водички...

— Вечно все ей не так, — проворчала Мира, но просьбу исполнила.

— Ого, еще и с лимоном... Ты лучшая, Тихомира! Значит, уровень воздействия повысился? — улыбнулась Яга-Яся лукаво.

Тихомира фыркнула и ничего не ответила.

— Поесть да-ашь? — напомнила кошка Мег о себе.

Пока Яся о Ване думала. О том, какой он чудесный, и как хорошо, что речка Смородина их вчера столкнула.

Вчера. А сегодня — понедельник!

— Который час?! — вскочила Яга.

— Мы тут, счастливые, часов не наблюдаем.

— Но я ведь будильник слышала.

— Должно быть, из мира твоего перевернутого.

— Мне же на работу пора!

— А как Ивану объяснишь?

— Эм... — замерла Яся со стаканом воды в руке. — Не знаю.

И села на диван в совершенном расстройстве.

— Ну, поесть! — ткнулась в ноги кошка Мег.

И на колени запрыгнула. Бессознательно погладила Яся ее голову.

— Оставайся, — попросила Мира. — Зачем тебе какая-то работа? Тут есть Иван, есть море — посмотри! И я...

Яся подошла к окну, сжимая пальцами граненый стакан с водой, в которой ломтик лимона плавал. И вправду — море синее. Рассвет жемчужно-розовый. И Иван вон... снова купаться полез. Рубашку, шляпу и штаны как попало бросил, да и котомку. Она бы тоже присоединилась — может ли лучшее быть начало дня? Да только трамвай отходит через двадцать минут.

— У нас говорят, что Тридевятое царство — это ненастоящее все, сказки. Если я тут останусь, то я тоже сказкой стану?

— А что плохого в том, чтобы сказкою быть?

— На коврик нагажу! — угрожающе прыгнула Мег на спинку дивана. — Или прямо на диван!

— Домой ее вернуть надо. Фруктов заморских я Кики обещала, опять же... Уволиться по-честному — не могу я ведь там людей бросить... Мне сегодня ресторан открывать, бежать надо, время мое заканчивается.

— Хорошо-то хорошо, да кручиниться Иванушка станет.

— Ну, если он и часа без меня прожить не может, то такой любви мне и не надо! — вспылила Яга, балахон свой пыльный стягивая да на спинку дивана с выгнувшей спину кошкой Мег бросая.

Пришлось кошке Мег сдавать позиции.

— Что я о нем, вообще, знаю? Слишком быстро все! Хочу потихоньку и спокойно.

Яся отправилась по лесенку в баньку — умыться. Не удивилась даже ни ванне мраморной, ни умывальне с зеркалом, ни полочкам с травами. Плеснула в лицо водою.

— Так оставайся и узнавай — кто ж торопит-то? — рассудительно сказала Мира. — Я тебе сделаю опочивальню с антресолью и шкафом, как ты хотела.

— Ох, искушаешь, Мира... Не уйду ж я от тебя... Правда, мне в подарок ты чулан пыльный построила, а Ваньке — вот это чудо новомодное... Но если я останусь, если Иван останется, баба Яга пропадет. А мировое равновесие как?

— Думаешь, оно от бабы Яги зависит? И так сплетня давно ползет, что ты на болотах сгинула.

Подсунула Тихомира зубную щетку и пасту. Выдавила Яся пасты на щетку, в рот засунула. Малиновая.

— Иван-царевитш жашкажет.

— У Ивана-царевича теперь суженая есть, закончена его сказка, больше баба Яга ему не надобна.

— А на ижбушку у меня тогда права какие?

— Нечто мы не договоримся, Яся? К тому же, чудесный флюгер тебе принадлежит. Не бабе Яге. А это из-за него все дела закрутились.

— Ладно... — выплюнула, рот прополоскала, щетку отложила. — Еще одну наколдуй, что ли... — усмехнулась. — Для нашего Ивашки... И скажи, пусть не скучает... К вечеру обернусь... Поверить только! Я все бросаю и ухожу в Тридевятое царство!

— Дверка в чулане, — подсказала Мира со вздохом да Вихрю сонную наружу вытолкала. — В том и подарок был. Ты только недолго, хорошо?

— Вечером вернусь — куда я денусь. Теперь спать хочу в опочивальне, а не на старом диване у тети Иоланты, — подмигнула Яся весело. — Пошли, Мег. Поесть тебе дам.

И тут заприметила перышко жар-птицы, как оно у порога лежит и сияет. Вот светло так отчего!

— Ой! Потерял Ванька... Вот растрепа. Ну, вечером ему и отдам. Еще сквозняком унесет.

Сунула Яся предмет волшебный в карман платья, туда, где уже окарина даренная лежала. Подхватила кошку Мег, да в чулан полезла.

— Домой, в мир перевернутый, — приказала.

— Ну, дай блюдечко! — хныкала Кикимора. — А я тебе — носки.

Связала она их до конца, дно убрала так, что теперь ни одного утопленника, не смердит, даже воздух над болотам посвежел. А Леший все блюдечко зажимает. Скучно!

— Нечего им дорожки путать, — сдвинул Леший брови.

— Ой ли я не знаю, что ты ихнюю Тихомиру через лес к морю напрямик пропустил, — забурчала Кикимора.

Покраснел Леший под своею бородой, на бревнышке заерзал.

— Ага! — ткнула Кики пальцем победно. — Болота все мне рассказали, морда твоя бесчестная. А смертным нельзя так запросто помогать! Законы нарушать!

— Ивану мы помогать обещались. Теперь его судьба с Ягою и связана.

— Твоими, между прочим, стараниями, отец. Угенство твое «Мамба».

— Что за мамба такая?

— Змея такая ядовитая в землях далеких водится. Совсем как ты. Ну, дай блюдечко! До моря они дошли-то хоть?

Солнышко уже над морской гладью поднялось на локоть, и возвращался Иван-не-дурак в избушку с уловом в ведрышке, соленый да довольный. Сейчас закричит он «с добрым утречком!», расцелует суженую свою ненаглядную и...

Домик рыбацкий как был, так и пропал. Покружил Иван по околице — да нет, что тут перепутать-то. Ведерко упустил да и сел в песок.

— Ушли... без меня?

Вот тебе и любовь верная, сердце знойное...

Кикимора задохнулась.

— И такое пропустили! Куда делась избушка?! Ты ж говорил, до моря дошли!

Леший и сам крякал да бороду потирал. Жаль ему было Ивана. По-мужски вот жаль.

— И где Ягуся теперь?.. Кощей забрал? Горыныч унес?..

— Не стали бы они на бабу Ягу покушаться. Скорее, она сама чего-то натворила. Смотри-ка, а это что?

Пригляделись старики, в блюдечко носами уткнулись почитай.

— Мелковато... — пожалела Кики, что очков не носит.

Яга бы им сейчас могла сказать, что достаточно двум пальцами раздвинуть картинку, и яблочко все приблизит. Но Леший и Кики этого не знали. Да и другого производства было их яблочко наливное, могло не сработать.

Поднял Иван с песка вещицу странную. Вроде и домик искусно вырезанный, а вроде и украшение какое, с подвеской аки камень драгоценный. И еще написано что-то, да не по-русски: Made in China.

— И это что ж за диво такое? — пробормотал Иван, прочитать сие не умеючи.

Не так уж волновали его сейчас дива разные, только душа будто шептала нечто вроде:

«Не сбегало твое солнышко ясное — беда с нею приключилась. И вот эта вещица поможет тебе суженую спасти, из избушки она ведь, помнишь?».

Почесал Иван голову под шляпой.

— Что ж это такое? — приглядывался Леший вместе с Иваном к домику с камушком диковинному.

Кикимора щелкнула пальцами.

— Ягуся рассказывала... Будто тут она оказалась случайно из своего мира перевернутого, по вине одной вещицы...

— И что с того? — покосился на жену Леший.

— А то! Выглядит она точно так, как Ягуся рассказывала! Домик резной, над дверкой брильянт подвешен. И еще на ветер поворачиваться умеет. Флю-гер это называется, вот! Приладила она эту вещицу на окошко, а ветер как-то ворвись, что-то там повернулось, и... в избушке она здесь оказалась.

Почесал и Леший в голове.

— Значит, коль Ягуся пропала, а вещица осталась у Ивана, не вернуться ей больше в Тридевятое-то?..

Вещий Олег летел да летел, все головой крутил. Исчезла Тихомира из царства Долмата притихшего, как не бывало. Да только след ее угадывался по деревьям расступившимся и следам куриным на болотах. Из неба видно было, удобно очень.

Наказывала жар-птица ему имя у Яги для нее выспросить да на хвосте принести. Дескать, с именем и зверь, и вещь особой силы набирают, и коль у него, простого ворона, имя есть, то как же ей, жар-птице теперь быть?

Не думал Олежка, что так сложно с птицами волшебными. Как ее увидел — так и голову потерял, и сердце, а теперь жалел. Без головы и сердца очень сложно жить, а не всегда они в заботливые когти попадают...

Вертел Вещий Олег головой, крыльями махал да думы грустные думал. Что про силу любви рассказывают сказки всякие, лживые и неправильные. Только поздно теперь.

А может и правда как раз? Сильная она, коль сердцу и голову забрать способна.

До морюшка синего добрался, а избушки все не было. Только... да ведь это Ивашка-дурашка, зверям-да-людям-помогашка! Обрадовался Вещий Олег Ивану, как брату родному, на снижение пошел.

А на Иване и лица-то не было.

— Иванушка, о чем тужишь? — каркнул верный Олежка. И на рыбок на песке одним глазом покосился — голодный наш ворон был.

Летала весь день Яся как на крыльях. Все мазь Иванушкина.

И уволиться получилось — со следующей седмицы, правда, но не так уж это и страшно — по вечерам будет к Ивану приходить, он поймет. Будут плавать в море на рассвете, а потом зубы в Мириной баньке у зеркала чистить, и она через чуланчик на трамвай побежит, как сегодня, а он ждать ее с оладушками или иным чем станет. Или она суши принесет из доставки. А, может, душа его непоседливая и смотаться в мир перевернутый захочет, тогда можно в кино сходить. Или компьютерные игры ему показать. Вот он удивится, когда узнает, что принцесса Зельда в не-яблочке сидит, и Линк на окарине там же играть учится!

— Светишься вся, — говорили ей. — Влюбилась, что ли?

А она все хотела ответить «это перо жар-птицы». Ну, и влюбилась, куда без этого. Только не любила Яся, когда голову сносит, и даже радовалась неожиданной разлуке. Только жалела, что с Иваном поговорить не успела.

Да Тихомира все ему объяснит, Тихомира прирожденный знаток душ человеческих.

После работы обнаружилось, что тетя Иоланта вернулась, кошка Мег много на что нажаловаться пыталась, да не понимала ее женщина, знай наглаживала, нахваливала шерстку мягкую да гладкую и Ясю за пригляд благодарила.

Про тетю Иоланту Яся и не подумала, но это они с Иваном вместе ответ найдут, что и как сказать. Закрылась она в комнате вечером, когда дела все переделала, да и выдохнула счастливо с долгожданным:

— Давай на болота... Ой, нет, к морю синему... К Ивану, в общем.

И ничего не произошло. Пригляделась Яся, а пусто на окошке балкона-то. И вспомнила, что домик с брильянтом волшебный она вчера Мире над входом повесила, чтоб в путь-дорогу отправиться.

Села Яся на пол и застыла, до самого сердечка своего заячьего.

— Ну что? — нетерпеливо спросила Кикимора мужа.

Тот что-то на блюдечке починять пытался. Отверткою! Когда Яга в прошлый раз приходила да машинку, чтоб напиток чудной «кофе» молоть, приносила, так и оставила. Говорила, вещь это волшебная, что хош починить поможет. Но на блюдечке отверстий, как на машинке мелющей, не было.

— Не выходит. Не смогу я говорить с Иваном из блюдечка. А ходить только по лесу и могу, до моря мне не дотянуться...

— К Царю Морскому придется обращаться, — постучала Кикимора пальцами да по спицам. — Только не по правилам это. И Ивану помогать он не обещался.

— Да в чем нам Царь Морской да поможет? — ударил кулаком о стол Леший в досаде, и яблочко снова в болото с блюдечка улетело.

Кикимора с укором покосилась на мужа.

— Сам доставай, — скрестила она руки на груди. — Разбушевался тут он. Из-за простых смертных.

— Ты будто не кручинишься, душа моя. Ну, полезай ты в болото, твое это царство. К тому же, коли твердишь, что приборку сделала. Не может быть в моем лесу да беспорядку!

— Болота мои, а лес твой. Что хочу, то там и ворочу, — обиделась Кикимора и булькнула в болото.

Не собиралась она вылезать так скоро. Но про Ягусю думать не забывала. Царь Морской, может, и не помощник, да вот дочь у него есть, рыбка золотая, что желания исполнять умеет. Коли выбросить рыбку на берег, чтоб она к Ивановому улову попала... Глупая она, не сложно заманить ее к берегу, а остальное — дело техники, а техникой Кикимора уж да владеет. Царь Морской , конечно, ей брат двоюродный, серчать станет, коли поймает ее в море да за таким делом, да разве ж спалится она? А Иван у Рыбки Золотой сможет чего-угодно, исполнение желаний — оно непредсказуемо, нечто в мир перевернутый ход открыть не сможет?

12. Желание Золотой Рыбки

Если ты здесь не отыщешь меня,

То уж нигде не ищи.

Однажды в мире. Золушка.

— Да как же не тужить, Вещий Олег, — отвечал смурной Иван. — Тихомира пропала, а Яся — вместе с ней. И я вот остался... С котомкой да рыбой.

— Гол как сокол, — согласился Вещий Олег и спорхнул на песок — рыбки клюнуть. — Ох! Да не совсем!

Оглянулся Иван, а лежит в песке между глазастых бычков, животом кверху, да дышит еле-еле, рыбка золотая.

— Ох, постой, Олежка! — воскликнул Ивашка-помагашка, рыбку в руки схватил да к морю побежал.

— Сбрендил? — полетел ворон вслед за Иваном. — Она самая вкусная должна быть!

— Все бы вам, тварям божьим, жрать. Это ж не просто рыбка, это Морского Царя дочь.

Ну да, Иван наш ходил по морям, про Морского Царя тоже знал чегой-то. И не только — с Синдбадом и не такое видали.

— Тогда желания проси исполнить, а не выпускай.

Но наш Иван-дурак уже бросил рыбку в воды моря синего.

— Бесчестно это, Олежка, бедой чужой пользоваться. Забыл о судьбе царя Долмата?

Взбеленилось море синее, потемнело небо, волны хищной пеной закучерявились, молния сверкнула. Прикрыл Иван глаза локтем, шляпу второй рукой придержал. Вещий Олег за пазуху ему нырнул. Большой он был, но и рубаха у Ивана не узкая.

— Где дочка моя, смерд?!

И сам Царь Морской по бурунам в раковине едет. С острогой, в короне из папоротников морских, с глазами злыми.

— Здравствуй, Царь Морской, — поклонился Иван до самого бережка. — Не серчай, домой твоя дочка отправилась, целая и невредимая.

Пробежала тучка по грозному лику Царя Морского, да одной морщиной на лбу меньше стало.

— Знаю ли я тебя, добр молодец? — сощурил один глаз Царь Морской.

— Ты, о Царь Морской, не знаешь, а сестрица твоя, богиня Хаоса, может, обо мне и вспомнит. Но больше все ж о Синдбаде-мореходе.

Рассмеялся Царь Морской да в веселье своем неожиданном острогой по волнам ударил. Прогремел гром да молния сверкнула, Олежка под рубахой Ивана заметался, да никак вылететь не мог. Иван-не-дурак тоже улыбнулся.

— Думаю, Эрида не любит эту историю.

Обманул Синдбад тогда богиню Хаоса да и себя самого.

— Не любит, правда твоя... Но где же дочь моя, Рыбка Золотая?

— Вот тут я ее в воду и отпустил, — указал Иван.

— Непутевая, — пригляделся к волнам утихшим да все еще черным Царь Морской да сошел со своей раковины-колесницы.

Погрузил руки свои могучие по локти в море, с видом озадаченным искал на дне. Иван тоже вперед шагнул да к поискам присоединился.

— Вроде, живая была...

Наклонился, да тут Вещий Олег из рубахи и вывалился. Прямо в пучину морскую. Затрепыхался, но подхватил его на руки Иван.

— Ох, Олежка, голова твоя непутевая.

— Иванушка... — простонал Вещий Олег несчастно да глаза закатил.

А Царь Морской выудил рыбку золотую. Та тоже в ладонях отца с закатанными глазами лежала, да хоть пузом не кверху, хвостом прозрачным подрагивала. Дунул на рыбку Царь Морской, пальцем толкнул. Вздохнула рыбка да девицей красной обратилась.

Покачнулась, на отца едва упала.

— Ах, в голове закружилось...

— Снова из дома сбежала? — сурово спросил отец, острогой потрясая.

— Сказала мне мавка речная, будто здесь судьбу свою я найду.

Сморгнула и на Ивана уставилась.

— Это он меня спас! — указала пальцем. — Отец, этот добр молодец — мой спаситель, моя судьба. Не врала мавка. За него я и замуж пойду.

Нахмурился Царь Морской, покачал головой Иван-не-дурак.

— Прости, красавица. Не могу я. Сердце мое другой отдано.

Шагнул Иван обратно на берег песчаный. Пригорюнился. Отдано, да только... где ж она?

— Наслушаешься всяких мавок... Вот выговорю я Кикиморе за воспитание внучек никудышнее! — и обратился Царь Морской к Ване нашему: — В долгу я у тебя, добр молодец. А долгов неоплаченных за мною не водится. Как звать-то тебя?

— Иваном. Дураком, — усмехнулся Иван-не-дурак.

— Дурак, как есть дурак, — обиженно заявила Золотая Рыбка. — Дочь Морского Царя отверг.

— Не понимаешь ты, Золотая Рыбка, — отвечал Иван мягко. — Любовь да дружба нежная не отцами и царствами измеряются. Они — вот здесь, — стукнул он себя по груди, по рубашке, которую всего вчера Яся надевала, — они — часть тебя самого, и тогда иначе уже нельзя. Желаю я и тебе такую любовь найти.

— Красно говорит, — сказала Золотая Рыбка отцу. — Давай я его желание исполню?

— Каково желание твое, Иван? — спросил сурово Царь Морской.

Присел Иван на песок, Вещего Олега положил рядышком — пущай оклемается.

— Сам я его исполнить должен и суженую свою отыскать. Если силы высшие за меня его делать возьмутся, какой же из меня тогда человек?

— И то верно, — согласился Царь Морской. — Что стало с твоей суженой, Иван? Может, подскажем чего?

— Не могу вам всю историю я рассказать, — вздохнул Иванушка. — Не моя это тайна, а бабы Яги. Пропала ее избушка, а вот на этом самом месте стояла. Найду я бабу Ягу, найду и суженую свою.

«И тогда уж с ней поговорю! Ух, если она по доброй воле да пропала!..»

— Слыхивал и я, вроде баба Яга пропала с болот.

— Ну да, сначала она пропала, потом нашлась, дел наворотили мы... И снова пропала, теперь по-настоящему.

И задумался Иван — а вот отчего она раньше пропадала-то? Нечто на болотах не искал никто толком?

— А что это лежит вон там? — прищурился Царь Морской да на теремок с брильянтом показал. Упустил его Иван, когда рыбку спасал.

— Ах, это! — подскочил Иван.

А ведь и верно!

Вещий Олег крыльями задергал, в себя приходя. Узрел теремок в руках Ивана, что бежал уже к волнам Царю Морскому и Золотой рыбке показывать.

— Так это же Яги!

— Знаю я, что Яги.

— На флюгер похоже, — сказала Золотая Рыбка. — Не обычный, но флюгер — ветер ловить.

— Нет, ветер ловят такими кругами с перьями, — не согласился Морской Царь.

— Это ловец снов, папа! — возмутилась Рыбка. — Таких простых вещей не различать!

Флюгер. Слыхивал уже это слово Вещий Олег.

— Баба Яга говорила о нем! — заорал он, по песку к воде подбегая суматошно — крылья пока не обсохли, ну да это и не важно. — «Перевелись богатыри, по ту сторону флюгера и по эту».

Иван нахмурился. Что бы это значить могло?..

— «По ту сторону», — показала Золотая Рыбка пальцем в одну сторону от себя, — «и по эту»... Отец, а не значит ли это мир потусторонний?

— Что ты, дочка, такое разве бывает!

— Вот говорю тебе, ты на своем дне сидишь, ничего не знаешь! А мне, опять же, мавки рассказывали, будто баба Яга может между миров ходить. И бабке их Кикиморе все диковинки оттуда какие привозит. Значит, флюгер энтот, — указала царевишна пальчиком белым, — к тому прямое отношение имеет. Эй, птица черная!

— Я? — попятился Вещий Олег.

— Ты, ты, — поманила Золотая Рыбка пальцем, — где этот домик-флюгер баба Яга хранила?

Подумал Вещий Олег. «Вороны — создания умные, ты справишься». А в зеркале-то не только он, Олежка, отражался. А и флюгер вот этот!

— На окошке.

— Над дверью, — вспомнил и Иван, где видел заветный брильянтик.

— Вот вам и ответ, — развела Золотая Рыбка руками в рукавах золотых. — Найти дом надобно, над дверью повесить, да сказать что вроде «хочу в мир потусторонний».

— Миров много, Рыбонька,- отозвался Царь Морской. — Тут и перепутать можно. Это лучше к Кикиморе и идти, коль ее мавки такое рассказывают. Там и узнаешь, Иван, в каком мире твоя суженая.

Почесал Иван затылок, шляпу на лоб сдвигая. Далече идти, Мира всю ночь бежала.

— Проведу я тебя дорогами нашими подводными, так за спасение дочери отблагодарю, — сжалился Царь Морской. — Пойдем, Иван-дурак, со мной.

И руку ему протягивает. Задрожал Вещий Олег, глядя, как Иван котомку на плечо закидывает, да в волны бесстрашно шагает. Жар-птица ведь его молнией прошьет, как царя Долмата, если он ей имя от Яги не привезет. Лучше в омут с головою.

— Подождите меня! — закричал птиц да за Иваном пешком побежал.

— Ну? Починил? — вопрошала Кикимора.

Поглядеть ей было любопытно, чего Иван у Рыбки Золотой попросил. Смекнул ли...

А Леший все с блюдечком возился. Исцарапал он его Ягиной отверткой мудреной, да теперь ничего на нем видно не было.

Заволновалась вода болотная, закипела. Леший отвертку туда и уронил, и с бревна своего подскочил.

— Это что ж такое?!

У Кикиморы волосы под платком дыбом встали.

— Кики! Болота — твои! Что за непорядок?! Снова бродят утопленники? Ты же клялась, что приборку там сделала!

Но блеснула острога, вздыбилась вода волною и показался на раковине-колеснице сам Царь Морской.

— Ну здравы будьте, родственнички, — усмехнулся.

И жива-живехонька Золотая Рыбка в овражек вышла, а за нею Иван-дурак. Да Вещий Олег у него с плеча выглядывал.

— Олег Вещий! — воскликнула Кикимора. — Ты-то здесь как?..

— Твои мавки совсем распоясались, сестрица, — прищурился Царь Морской. — Ну, угощайте, что ль, гостей дорогих, да сказ о бабе Яге сказывайте. Обещал я Ивану суженую его помочь сыскать.

Переглянулись Леший и Кикимора, да ладошки потерли.

Помощничка нового Иван сыскал, значит. Да не абы кого, а самого Царя Морского. Принялись супруги лесные гостей дорогих усаживать да потчевать, что где завалялось. Ягин кофе и шоколад тоже в ход пошли.

Ивану кофе больно понравился, а Золотой Рыбке — шоколад.

— Живет твоя суженая, как и баба Яга, — подмигнула Кикимора Ивану украдкой, — в мире перевернутом, а не в царстве Тридевятом.

— Мире перевернутом? — удивился Иван. — Это как?

— Там всюду психологи, — ввернул Вещий Олег. — Это бывшие ведьмы, если кто не знает.

Морской Царь с пониманием присвистнул. И выудил из котла двадцать третий пельмень.

— Опасное место.

— Теперь понимаю я слова ее некоторые...

— А пришла она к нам в Тридевятое благодаря этой вот вещице, — указала Кикимора на флюгер.

Подал Иван владычице болот находку свою в руки зеленые морщинистые. Покрутила Кикимора его, брильянтиком звякнула, Леший в окошко пальцем ткнул. Там что-то и провалилось.

Вздрогнули и Царь Морской, и Кикимора, и Леший, и Рыбка Золотой. Один Иван-не-дурак спокойным остался.

— Светится что-то... — пробормотал Леший, одним глазом внутрь заглядывая.

— Все ты, старый, портишь! — отняла у Лешего Кикимора домик и сама заглянуть попыталась. — Ох, нет очков у меня... Посмотри ты, Иванушка, у тебя глаз молодой да зоркий.

Заглянул и Иван в окошко домика. И увидел девицу спящую. Волосы пшеничные, как у Яси, только длинные, все тело ее укрывают. Брови вразлет, грудь мерно вздымается. Кто бы это быть мог?.. И вдруг осенила загадка Ивана, вспомнил он сказ о замке ходячем да душе его, в огне заключенной. А у Миры — во флюгере?

— Тихомира, — позвал он в окошко тихо. — Мира!

И снова заглянул в окошко. Проснулась девица, села, огляделась по сторонам в непонимании.

— Мира, это я, Иван, — позвал Ванька наш девицу-избушку через окошко маленькое.

— Ваня! — донесся оттуда писк ее тоненький. — Что случилось?

— Вот видишь, — пробормотал Леший супруге вполголоса, — ничего я и не испортил.

— Но Тихомира ведь — избушка...

— Так и это — избушка, не видишь?

Мира в своей избушке села на пол и заплакала горько.

— Что случилось, Мира? — спросил Иван. — Тебя выпустить?

— Нет, — испугалась Мира, — не пущай меня никуда! Я... я к Ясе должна вернуться...

— Куда Яся пропала?

— Она... на работу пошла... Тебя предупредить просила...

— Работу?..

— Это служба такая у нее, — отозвалась Кикимора, руку поднимая, как школьница, — гастрономия называется. Фрукты заморские, вот этот... кофе и шоколад.

— О, — сказала Золотая Рыбка. — Я тоже службу такую хочу.

— Я тебе дам службу! — отвесил Царь Морской ей подзатыльник. — Царевишнам служить нельзя!

— Какой ты зануда, папа... — фыркнула Золотая Рыбка.

— Тс-с! — шикнул Иван на всех божеств сразу, и ухо к избушке игрушечной Тихомиры приложил.

— Это в другом мире, Ваня. Поспешать она должна была на службу, и кошку Мег домой доставить, и фруктов заморских для Кикиморы привезти... Она тебе вечером сегодня сказать хотела, а дверь едва затворилась за нею, хлопнула, так флигелек мой упал, и все пропало... А я спала, измученная, и не заметила.

Тихомира снова заплакала.

— Яся меня спрашивала, где я, а я не знала. Теперь знаю. В этом флигельке. А мне так нравилось избушкой двига-ать...

Иван хлопнул себя по колену.

— Да сказала бы, вместе бы все сделали! И за фруктами заморскими за море поплыли бы, коли надо! Не плачь, Тихомира, избушку я поставлю новую. Было бы о чем плакать. И Ясю мы отыщем, вот те крест.

Золотая Рыбка на Ивана-дурака посмотрела с восхищением. Вот бы и ее кто так любил, что хоть на край света. А и за край — пойдет. И колебаться как волны не станет.

— Если тебя к другому дому привесить, сможем мы до Яси добраться? — спросил Иван.

Тихомира сжала губы тонкой линией и тряхнула головой.

— Наверное. Но тогда это будет не ее дом, а я стану душой того дома, в котором вы меня поставите, и похожа буду на хозяина этого дома, и будет это не Яся, и я не я, и я не буду уже Тихомирой.

Стиснул зубы Иван. Значит, Тихомира вернуть Ясю не поможет.

— Так беды-то, — пожала Золотая Рыбка плечами и стащила у растерянного отца с вилки пельмень. Уже тридцатый, наверное. — Зато Ясю вернешь.

— Нельзя, Золотая Рыбка, — упрямо повторил Иван. — Нельзя счастье на чужом несчастье строить. Тихомира — мой друг, и поселится только в доме, который Ясе принадлежать станет.

Тихомира во флигельке с брильянтом ойкнула, не веря своему счастью.

— Это правда, Иван? Ты... правда так сделаешь? И я — твой друг?

— Конечно, — засмеялся Иван. — Не ты ли о нас заботилась? Диван подставляла, баньку топила, огоньком камина душу грела? Не позволю я тебе сгинуть, Тихомира, даже не думай.

Сунул флигелек Иван в котомку и задумался крепко.

Переглянулись Царь Морской, Кикимора и Леший. И положили каждый на собственный кулак по два пальца свободной руки. Означало это, что они без слов друг друга поняли, что Иван — под их официальной защитой. Вещий Олег в знак солидарности громко каркнул и крыльями взмахнул.

А Золотая Рыбка вылезла на верх овражка. С восторгом прыгала с кочки на кочку, пока отец не выговорил да в море не отправил, ромашки собирала да венок плести пыталась. Видывала она, как девицы земные такое выделывают, ан ничего у нее не получалось. И расстраивалась Золотая Рыбка, и ножкой топала.

Похлопал Леший Ивана по плечу.

— Есть еще одна дорога в мир перевернутый. Далеко за рекой Смородиной в подземной пещере хранится зеркало волшебное. Что попросишь, то оно тебе и покажет. И если приглянешься ему, то и пропустит тебя туда.

— А ты умеешь нравиться, Иван, — огладил бороду Царь Морской.

— Только для того перейти Калинов мост надо, а его Змей Горыныч охраняет, — покачала головой Кикимора.

— Со Змеем я справлюсь как-нибудь, — поднялся Иван, котомку свою за плечо забрасывая. — Спасибо за помощь, бабушка Кикимора, спасибо, Леший, спасибо, Царь Морской, и тебе, Золотая Рыбка...

А Золотой Рыбки-то и не было. Вскочил Морской Царь, в гневе ударил острогом о землю по своему морскому обычаю, и открылся на месте оврага источник с кристальной водою.

— Куда! — закричала Кикимора, яблочко подхватывая с блюдечком.

Но свалились все в воду, кроме Вещего Олега. Он крыльями хлопнул и взлетел.

— Что творишь, окаянный! — ударила Кикимора двоюродного братца по голове блюдечком, и раскололось то надвое. — Ах!

— А что у вас тут происходит? — поинтересовалась Золотая Рыбка.

И заглянула в овраг с холмика. Букет ромашек держала девица в руках.

— Хотя бы дно теперь лет десять можно не чистить, — фыркнул Леший и на бережок выбрался.

— Пошли домой, Рыбонька, — грозно приказал Царь Морской.

Неловко ему было, что овраг сестры утопил, но не говорить же вслух о таком. Боги так не поступают.

— Мое блюдечко, — сокрушалась Кикимора, пока супруг ее из воды вылавливал, да ко дну руки отчаянно тянула.

— Справим тебе новое, — обещал Леший, — у Кощея выменяю.

— Я провожу Ивана до Калинова моста, — сказала Золотая Рыбка. — А тебе, папа, нельзя со дна надолго отлучаться, вдруг заговор какой случится? Папа, Иван, должен тебе одно желание. Не хочешь загадать, чтобы я провела тебя?

И глазками Золотая Рыбка хлоп-хлоп. И подмигивает так и эдак.

Вылез Иван-дурак на берег вслед за Лешим и Кикиморой, посмотрел на Золотую Рыбку, а затем на Царя Морского.

— Я, Царь Морской, свое желание Золотой Рыбке уступаю.

— Вот и чудесно! — взвизгнула Золотая Рыбка и бросила ромашки в воду. — Я ухожу, папа, таково мое желание! На землю ухожу, счастья искать! Не вернусь раньше, чем найду! Ах, спасибо тебе, Иванушка! — и бросилась добру молодцу на шею. — Я тебе пригожусь!

— Да уж, — усмехнулся Иван, с себя девицу снимая, — это необязательно.

— Нет, я говорила, что провожу до Калинового моста, а и провожу, — откликнулась девица и хлопнула в ладоши.

Лесные да речные мавки уже и лодочку толкали по болотам.

— Садись, Иванушка, мы тебя быстро к Калиновому мосту довезем, — пропели мавки.

Кикимора и Леший переглянулись.

— Скорее яблочко у Кощея достань, — велела Кикимора. — А я задержу их маленько, реку запутаю.

— Ну и коварная ты женщина, — усмехнулся Леший.

— Да не стой столбом! Отправляйся к Кощею! А то продолжение пропустим.

— А что вы там смотрите такое? — заинтересовался и Цар Морской из своего озера.

— Ты мне весь домашний очаг испортил, — фыркнула Кикимора, — не покажем тебе ничего.

— А у меня зеркальце есть, — проказливо прищурился Царь Морской, как в детстве.

13. Бой у Калинового моста

И дни летят серой пеленой,

Жизнь пуста без нее одной.

Канцлер Ги. История Воршулы.

Долго ли, коротко ли, доставили мавки под руководством Золотой Рыбки лодку с Иваном под Калинов мост. И сказками они пытались молодца развлекать по дороге, и песнями, и красой своей неземной, да только кивал им Иван и о своем думал. Как бы ему Ясю свою увидеть в зеркале волшебном. И что ей сказать. А чего не говорить лучше. И как назад вернуть или до нее как добраться.

— Только Горыныча до ночи не тревожьте, — наказала одна мавка. — Днем он спит, и если разбудить его, в три раза сильнее злится.

Выскочил Иван на берег, котомку за плечом одернул, на плечо энто опустился ему Вещий Олег.

— Улыбнись, Иванушка, радоваться надо, — прокаркал на ухо. — Скоро Ягу найдешь.

— Я думал, врут это все, что ни дня прожить без любимой нельзя. А это правда, Олежка, оказалась. И свет мене не мил, покуда Ясю не найду.

Золотая Рыбка подперла щеку ладошкой, да на смурного Ивана-дурака смотрела.

— Он всегда такой? — спросила у ворона. — Всю дорогу ни слова не сказал, лежал в лодке, в небо смотрел да вздыхал... Рыцарь печального ордена!

— Не-ет, — протянул Ворон. — Он у нас Иван-весельчак всегда был, бабу Ягу смешил.

Бросил Иван котомку под куст, на землю сам опустился, руки под голову положил, а на лицо — шляпу.

Ждать — так ждать. Советов мудрых слушаться стоит. А Калинов мост — мост как мост. И небо — как небо. Зорька вечерняя скоро. Значит, отвечерять надо, прежде, чем с Горынычем разговаривать да в мир подземных пещер спускаться. Силы нужны.

Вот только ни есть, ни пить Ивану не хотелось.

— Лихорадкой любовною такое кличут, — со знанием дела вещал Олег Вещий.

Вздохнул Иван. Лихорадкой, так лихорадкой. Ладони под щеку положил, на бок развернулся да и снова задремал.

И снилось ему, будто снова он с Ясей в речке Смородине купается, и смеется она заливисто, и брызгами радужными земля полнится.

Золотая Рыбка бродила-бродила по берегу, да и затрясла Ивана за башмак:

— Просыпайся, Иван-дурак! Научи меня веночки плести!

Сел Иванушка, глаза протер, испуганно на девицу в платье золотом косится.

— Что?!.

— Веночки, говорю, — надула Золотая Рыбка губки алые. — Все девицы умеют, а я нет...

Хмыкнул Иван-дурак.

— Так у девиц пойди и поучись. Коль отпустил тебя отец, вольна ты идти на все четыре стороны.

— Нет, — возразила ему Золотая Рыбка, — сказала мне мавка, что с тобой судьбу я свою встречу, а коль не ты это, Ивашка-дурашка, то все равно от тебя не отстану... Ой!

Замерла Золотая Рыбка, увидела что-то. Оглянулся и Иван-дурак.

К Калиновому мосту подбегал Серый Волк, а верхом на нем сидел не кто иной, как Иван-царевич, да на руках у него спала Елена Прекрасная.

— Иван-царевич! — воскликнул Иван-дурак.

— Иван-дурак! — удивился и Иван-царевич.

— Что ты здесь делаешь?! — в один и тот же час вопросили.

А Серый Волк затормозил поспешно, и едва не вылетел Иван-царевич со своею невестой носом вперед.

— Ваня! — обрадовался и Волк, да хвостом завилял, да к нашему Ване бросился.

А царевич с королевишной спящею в траву упали.

Запрыгал Волк вокруг Ивана-дурака, хвостом виляя, а Золотая Рыбка смотрела и диву давалась. Вещий Олег пояснил дочери Царя Морского:

— Это друг... то есть, недруг... тезка, в общем, Ивана нашего, дурака.

— Волк?

— Нет, я про царевича. Волк... ну, он Волк.

Подошел Иван-царевич к Ивану-дурак, да Иван-дурак к Иван-царевичу.

— Я за зеркалом волшебным.

— А я за водою живою.

— Умер у тебя кто, царевич?

— Елена... не Еленой Прекрасной оказалась, — вздохнул царевич, а Волк прижал уши да попятился за спину Ивана-дурака. — Что хоронишься, друг ситный? Кого мне подсунул? Рассказывай!

Бедный Волк Серый — делать нечего — признался Ивану-дураку, что далече было в королевство Елены Прекрасной ехать, вот и сообразили они с Вещим Олегом побежать в дом семи богатырей, гроб камнем разбить да царевну выкрасть. А она не спящая оказалась, а мертвая. Правда, все равно ворочается иногда. Значит, надежда не потеряна.

— Видишь? — показал беду свою и любовь Иван-царевич дураку-Ивану. — А я ее больше жизни люблю...

Почесал затылок Иван-дурак под шляпою.

— Двое уже с лихорадкою любовной, — загнула пальцы Золотая Рыбка и вздохнула.

Вещий Олег каркнул из солидарности.

— Только не всегда такая лихорадка хорошо кончается... — вздохнул, про птицу жар вспоминая.

— На привале я и приметил, да Волка говорить заставил. Спросили мы клубочек волшебный, где тут ближе всего живой воды сыскать, вот и привел он нас к Калиновому мосту. А что дальше делать, я не знаю.

— Не тужи, Иван-царевич, — похлопал его по плечу Иван-дурак. — А в уста сахарные целовать пробовал?

— Это если бы он гроб открыл, подействовало бы, — вмешался Волк Серый. — А гроб разбили мы с Олегом. Но не нам же...

— Пробовал, — сказал Иван-царевич да сурово брови сдвинул, на Волка глядя. — Не работает.

Серый Волк потрусил под кустик, где котомка Ивана-дурака лежала. От греха подальше. И увидел Золотую Рыбку.

— А ты кто такая, красавица?

— А я — Золотая Рыбка, — накрутила Рыбка локон волос рыжих на пальчик белый.

Она подумала, а вдруг это Волк — судьба ее, мавками нагаданная? Но Волк только морду на лапы положил и вздохнул громко, трава даже дрогнула. И ворон слетел ему под бок, да голову под крыло положил.

Вздохнула Золотая Рыбка и пошла ромашки искать да венок плести учиться. На царевну мертвую посмотреть да на Ивана-царевича ей не интересно было — они ей точно не судьба.

А оба Ивана сели на бережку, узами одной беды соединенные.

— А тебе по что зеркало волшебное?

— Да я, это... — сколупнул Иван-дурак корочку с царапины на щеке затянувшейся, — суженую ищу. В перевернутый мир она попала. И только зеркало волшебное может дорогу к ней открыть. В пещерах Змея Горыныча оно хранится. Наверное, там и источник воды живой. Спросим. Говорят, со Змеем ночью говорить лучше.

— Поговорим, — кивнул Иван-царевич да на меч руку положил.

— Не мечом, Иван, не мечом. Языком говорить будем. Так правильнее.

— Иван, мы к Змею Горынычу в логово идем! А ты — «говорить»!

— Так мы ж к нему с просьбой. Как можно просить и меч к горлу приставлять?

— У него три горла, сказывают... А кто твоя суженая? Волк говорил, будто ни одна девица тебе не по нраву.

— У бабы Яги... познакомился. Ясей ее зовут. Иные говорят, и двенадцать голов да горл.

— Не видал я у нее в избе девицы.

— Так что ж, думаешь, побыл полчасика и все повидал? Нет, брат... Яся — это солнышко ясное. Кочевряжиться, конечно, она тоже мастерица, да врать, да вредничать, но настоящая она. Не то что девицы здешние бумажные.

Иван-царевич усмехнулся.

— А Елена что ж, тоже бумажная?

— Это ты узнаешь, когда она проснется. Да ее и не Еленой, небось, величают.

— Твоя правда... Но мне она и Еленою нравится.

— Так и за живой водой не ходи. Поставь в гробу на полочку, да днем и ночью любуйся. И слова тебе поперек не скажет.

Тут Иван-царевич в сердцах как даст Ивану-дураку по шее! А Иван-дурак шею потер, да и тому — в лоб! И покатились оба Ивана по земле, и на Калинов мост выкатились.

Задрожала земля вдруг, небо потемнело. Серый Волк да Вещий Олег за кустом спрятались. А Иван-дурак за котомкой метнулся, побежал, на плечо надел, шляпу в траве подобрал. Кто знает, что дальше, а он свой скарб и Тихомиру бросать не может.

Иван-царевич сам на мосту остался, вытащил меч-кладенец, размахивает. Голос дрожит, да кричит он в тучи над мостом сгустившиеся:

— Гости к тебе, Змей Горыныч! Выходи на честный бой!

Иван-дурак снова рукой лицо закрыл.

— Вот и кто из вас дурак, Ваня? — прошептал Волк.

Вздохнул Иван-не-дурак который, поправил котомку и шляпу да к мосту направился.

— Не бойся, Змей Горыныч! С добром мы пришли! Иван, опусти меч.

Иван-царевич в недоумении обратился на товарища.

— Сейчас же, — процедил Иван-дурак.

Засмеялась туча на тысячу голосов. Даже Ивану-не-дураку жутко стало, и волосы под шляпой дыбом встать попытались.

— Ох, два Ивана, не смешите-то меня! Да я вас на одну руку посажу, второй прихлопну, только мокрота и останется!

— Не хвались, змей поганый! И не суди богатыря, на него не посмотрев! — выкрикнул браво Иван-царевич.

— Не смотри на друга моего, Змей Горыныч, не в себе он! Ума от любви несчастной лишился! — крикнул и Иван-дурак.

— Кто бы говорил! — обиделся Иван-царевич. — Сам по суженой сохнешь. Он у тебя, Змей Горыныч, зеркало волшебное украсть хочет! Мало я тебе врезал, Ивашка-дурашка!

— Не украсть, а посмотреть только, Змей! — отскочил вбок от Ивана-царевича Иван-дурак.

Или не-дурак. Тут уж сложно и сказать.

— В перевернутом мире моя Яся, не могу я иначе до нее добраться!

— Это баба Яга, что ль? — спросила туча и рассеялась.

И сидел на Калиновом мосту, во всю ширину его развалясь, большой змей о четырех ногах да с тремя головами. Ничего сверхъестественного.

Так Иван-дурак думал. А вот Иван-царевич побледнел да и сел в траву вместе со своим мечом-кладенцом.

— Беда у нас, Змей Горыныч, — отвесил поклон Иван-дурак каждой голове змея. — У него вот — спит суженая мертвым сном, живой воды ему надобно для нее набрать. А моя... Яга... да откуда знаешь ты?

Все три головы ухмыльнулись весело.

— Так в моем зеркале много чего смотреть можно. Я и поглядываю, чем соседи интересуются. Кикимора, Леший, Царь Морской... Здорово, ребята! Знаешь ты, Иван-дурак, что ты их любимец? И судьбу они тебе строют? Еще с утра на речке Смородине. Тропинки запутывают, речки.

Кикимора ойкнула и от зеркала Царя Морского отпрыгнула.

— Сдал, супостат!

— Так откуда он знал-то... — удивился Царь Морской.

А Леший ничего не сказал. Только подумал, что лучше бы он правда к Кощею пошел, и Кики этого не увидела. Потому что это он Горынычу проговорился про Ивана. И тот сказал, что интересно, поглядит на него в зеркале. И вот оно как вышло.

Кто ж знал, что «поглядеть на» и «приглядеть за» так сильно разнятся?

Сжал кулаки Иван-дурак. Судьбу ему строют?! Он надеялся, что уже вырос из этих игр с богами! А они... еще и привечали, как гостя дорогого... А он для них... просто герой мифа очередного, да?

Иван-царевич тем временем пришел в себя, на ноги встал. На Ивана-дурака смотрит волком, завидует. Ведь дурак всего лишь, а его и Кикимора, и Леший, и Царь Морской любят, вон — даже Змей Горыныч спалить огнем не спешит!

— Дурак ты, Иван! — крикнул он и бросился в охапку.

Но не так прост был дурак наш Иван, присел он вовремя, да под ноги царевичу покатился, так и растянулся тот в траве.

Горыныч на мосту расселся, развеселился, в ладоши зеленые ручонками короткими захлопал.

— Сюда бы еще попкорн... — покручинился он.

И похвалился Вещему Олегу и Серому Волку, пока Иваны дрались:

— Это ведь народ лесной да морской может в зеркальце только на царство Тридевятое смотреть, а у меня в пещерах в разные миры поглядеться можно. Сервис!

— Да ну! — заинтересовался Волк.

— Вот умрешь, на ту сторону Калинова моста перейдешь и узнаешь, — отрезал Змей Горыныч.

— Хватит, Иван! — кричал Иван-дурак царевичу, что все простить не мог себе, что никак не одолеть дурака, который не дурак, а вовсе царевич. — Мы не за этим сюда пришли, помнишь?

Снова уклонился от захвата, подножку ему подставил, да коленом царевичу на спину бросился, руки заломил.

— Тебя Елена дожидается. Тьфу! Не Елена, но царевна. Спросишь, как зовут. А мне к Яге надо.

— Так она Яга? — прохрипел царевич. — Твоя суженая — баба Яга, что ли? Вот точно — дурак!

И рассмеялся обидно. А Иван-дурак за Ясю царевичу еще тумака дал. Руки его отпустил при том, царевич вывернулся, и начался бой при Калиновом мосту по новой.

— Что за шум... ой, и драка есть!

Вышла из лесу к мосту девица прекрасная в платье золотом да с косамикрасными, в венке кривом из ромашек. Золотая Рыбка была так горда, что смогла наконец сплести веночек!

Так и замер Змей Горыныч, слюнку сглотнув.

— Кто ты... красна девица?..

Ударил хвостом, да и... пригожим молодцем в черном обернулся. Вздрогнула Золотая Рыбка, румянцем заалела, косу снова на пальчик накрутила.

— Золотая Рыбка я... Дочь Царя Морского. Вышла на сушу искать свою судьбу.

— А я Горыня, богатырь, что горами качает.

— И мостом? — игриво уточнила Золотая Рыбка, указывая пальчиком на Калинов мост, что все еще шатался, после того как Горыня в облике толстого Змея на нем сидел.

— Ну... всем, — смутился Горыня. — И я судьбу твою нашел.

Сняла Золотая Рыбка с себя веночек, бросила тому, что судьбой ее назвался, молодец возьми да и поймай, и на волосы свои черные надел. Засмеялась Золотая Рыбка, подбежала к молодцу, в щеку его поцеловала, да в реку Смородину рыбкой нырнула — только блеснула.

— Ивашке моему поможешь? — вынырнула из вод речки черных.

— А который — твой? — указал Горыня на клубок борющихся молодцев.

И тоже обратно Змеем обернулся.

— Тот дурашка, что каждому кусту кланяется. Красный кафтан в мне неинтересен. А я в море воротиться должна, коли счастье свое сыскала.

Подошел Горыня вразвалку, разнял молодцев одним пальцем.

Ивана-царевича в сторону, как Рыбка велела, отставил.

— Ты... тут постой. А то съем. А ты, Ивашка, со мной иди, в зеркало поглядим на Ягу твою.

14. Подземные пещеры змеевы

Две монеты брось в огонь

И перо три раза тронь,

И жар-птица прилетит со мной.

Браво. Жар-птица.

Недолго Яся на полу сидела. Холодно на нем сидеть-то. Да и сидеть вместо того, чтобы что-то делать — это не выход.

Вскочила Яся на ногу свою больную и ногу здоровую, пальцами за виски схватилась и заходила, хромая, из угла в угол.

— Думай, Яга, думай... Нет флюгера чудесного, но что-то ведь можно сделать, чтобы попасть обратно в царство Тридевятое?..

Покосилась на фрукты заморские в мешке целлофановом для Кикиморы приготовленные.

— Пусти-и! — заорала под дверью кошка Мег. — Яга, пусти-и!

Подбежала Яга к двери, ее отворила. Кошка Мег белой стрелой в пятнах да и проскочила прямо в кресло. И начала устраиваться поудобнее.

— Мег, потерялся флюгер избушкин, — шепотом сказала ей Яга.

Кошка Мег отвлеклась от умывания и посмотрела на барышню то ли с упреком, то ли с удивлением.

— Не могу я теперь в Тридевятое царство попасть... — пояснила Яга для особо одаренных. — К Ивану.

Мег чихнула и отвернулась.

— Ну и ладно, — и вылизывать хвост принялась.

— Ну ты даешь! — всплеснула Яга руками. — Черная неблагодарность, а ну слезай с моего кресла! Как может быть «ну и ладно»?!

— Яга, чего беленишься? — лениво спросила Мег. — Хочешь к Ивану — иди к Ивану, держу я тебя что ли? Больно надо.

И снова чихнула.

— Хочу! Но как? — и показала кошке на балкон.

Только кошке Мег балкон интересен был сугубо с практической точки зрения: птичек посмотреть, погонять.

Хлопнула Яся себя по платью в досаде. И нащупала Иванову окарину. И вспомнила вдруг:

— Перо жар-птицы у меня ведь есть!

Вытащила из одного кармана платья окарину, из другого — перо жар-птицы. И сразу светло стало в комнате, как днем, даже еще ярче.

— Окарина мне вряд ли поможет... Но попробую.

И стала Яся дудеть на все лады. И слезы покатились по ее щекам, когда вспомнила она закат и свой полет на Вихре вчерашний. И Зельдину колыбельную вспомнить попыталась.

— Мег, люблю я его... И Вихрю. И Тихомиру... Там моя жизнь, и сомневаться теперь не об чем...

Мег лапой голову мыла.

— Ты вечно разводишь демагогию, — отвечала она. — Только не признаешься никому.

— Да ведь не бывает так, чтобы любить что-то вот сразу, с первого взгляда, и навсегда.

— Я тебя с первого взгляда невзлюбила, и правильно.

Яся расхохоталась.

— Ну да, невзлюбила. Всюду за мной таскаешься. Даже в Тридевятое.

Кошка Мег не удостоила Ясю ответом. Выгнула спину лениво.

— Полюбить и невзлюбить — дело разное. Ладно, давай перо попробуем. Как думаешь, если я жар-птицу позову, прилетит она?

— Балкон открой, — посоветовала кошка Мег.

Яся кошку послушалась — Вещему Олегу в прошлый раз было трудно — вышла на балкон и прошептала:

— С добром. Как Иван. «Когда в пропасть шагнешь...» Жар-птица, помощь мне твоя нужна! Прошу!

Сжала перо со всех сил, жмурясь. Ничего не произошло.

— Жар-птица, ну, очень надо, будь так добра!

И снова тишина. Только сирены скорой помощи вдалеке промчались.

Плюнула Яся, вернулась в комнату, да за свое «яблочко» села.

— Кикиморину не чета, — обернулась к Мег, открывая экран светящийся.

Но кошка Мег лишь залезла на спинку кресла над Ясиной головою и мурчать начала.

— Мы не сдаемся, — сказала Яся и почесала Мег под шейкой белой. — Кролик ты наш мягкий и пушистый. Думаешь получится у меня? М?

Кошка Мег встала лапами Ясе на плечо и потерлась головою о ее каре цвета пшеницы.

— Ты когда себе в голову что вобьешь, так всегда сделаешь.

И топтать плечо начала. Яся приласкала кошку Мег за голову.

— Спасибо.

— За что?

— Благодаря тебе я знаю, что все это правда было.

Мег фыркнула Ясе в ухо.

— Конечно, было. И клетка серебряная мне не понравилась. Я, например, в Тридевятое навсегда не хочу.

Тужила Яся, а печаль лапою когтистой сжимала ей сердце. Мягкое оно стало, живое. И больно было от того.

Достала Яся окарину, слезу отерла, нашла на ютубе песню Зельды для окарины.

— Сыграю и Ваньку моего вспомню...

Играла снова и снова, мастер-класс снова и снова пересматривая, пальцами по дырочкам снова и снова бегая. Исполнилась наконец духа упрямого да отважного и молвила:

— Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал... Куплю новый, доберусь до Тридевятого... Это ж только поискать как следует надо.

Потерла перышко жар-птицы и окарину любовно. Застучала по клавишам.

— И обязательно мы снова встретимся. Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно...

Снова потерла перо.

Хлопанье крыльев раздалось, кошка Мег на плече Ясином с громким мявом взвилась под потолок, а комната узенькая, увешанная фотографиями, озарилась таким светом, что и смотреть больно.

— Звала ты меня, Яся?

— Ну вот, — пожаловалась Кикимора, — в твоем зеркале, братец, тоже можно только Тридевятое смотреть?

— Угу... — кивнул сокрушенно Царь Морской.

Он больше судьбою дочери сокрушался. Хотя змей лучше человека, он и в море жить может, и преемник из него достойный, и помощник... Но как того Горыню в море синее-то сманить?

— Нечестно это, что у Горыни есть, а у нас нет. Муженек, может, договоришься? Пусть нам от энтих зеркал даст хоть осколочек...

Леший вздохнул да в бороде закопался.

— Вот приведет Ваня Ягу обратно, и уже не нужно будет. И вообще не нужно будет. Видели, как Ванька обиделся? А я тебе говорил, Кики...

— Сам ты первый это придумал! Мамба твоя любовная!

— Не ругайся!

— Ш-ш! Они идут в Горынины пещеры, — перебил супружников Царь Морской.

И подумал тихо: хорошо, что Золотая Рыбка в реке Смородине осталась. Мало ли оно, что в этих пещерах Змей Горыныч прячет, да и что из него за змей, тоже пока непонятно. Нечего дочку неизвестно кому отдавать. Вот и хорошо пещеру посмотреть, нрав его узнать, богатства при случае пересчитать.

Иван-дурак потирал бока ушибленные и шел за Горынычем, назад оглядываясь. Оборотился обратно в змея Горыныч, да и повесил рвущегося в бой Ивана-царевича за ворот на тополе высоком. Размахивал теперь тот руками да кричал громко, а Вещий Олег кружил над ним сначала, но потом подлетел к Ивану-дураку и на плечо ему сел.

Вещему Олегу тоже до Яги добраться надо. А то жар-птица его испепелит, если без имени еще сутки останется. Нельзя ему иначе воротаться в тайный овражек.

Серый Волк подумал-подумал, решил, что не-Елену прекрасную никто мертвой красть не станет, а Ивану-царевичу ничего не станется на тополе, да и помочь ему он не в силах, тоже за Иваном-дураком за Змеем Горынычем потрусил. Все ж дружба лучше службы.

Перешел Змей Горыныч Калинов мост, уселся на камень телом своим грузным да и спросил:

— А звери зачем с тобой, Ивашка?

— Мы друзья Ванины, — отвечал Серый Волк, прижимаясь к ноге Ивана. — В обиду его не дадим.

— Здесь мои земли начинаются, — ответил Змей Горыныч и снова Горыней сделался.

Статный из него был молодец. Не молодец, впрочем. Но и не старец еще. Ого-го как не старец. Черная одежа блестит-переливается, как крылья Вещего Олега. А глаза, как у Серого Волка, желтые да с огоньками хищными. И веночек ромашковый на волосах от Рыбки Золотой.

— И кто кого обидит, я решаю.

— Не серчай, Горыня, — откликнулся наш Ванька. — Дружба — она завсегда сильнее смерти и беды.

— Слыхивал я, что дураком тебя называют, и вроде за дело, — сощурился Горыня. — Но эти слова твои — мудрые. И если испробовал ты дружбы такой, счастливый ты человек, Ивашка.

— И тебе того желаю, — поклонился Горыне Ванька. — Что хочешь ты, Горыня, за услугу твою?

— А что ты предложишь? — отвечал Горыня вопросом на вопрос.

Удивился он, что Иван-дурак платить собрался. Обычно хотят все и сразу, и можно без хлеба.

Присел и Иван на камушек.

— Не знаю, — признал. — Очень хочу я Ясю вернуть. Если, конечно, — спохватился, — она захочет.

Усмехнулся Горыня.

— Захочет, захочет. Кручинится твоя баба Яга. Вернуться к тебе она хотела, да нет у нее флигелька заветного, вот только что и видел. А ты мою Золотую Рыбку спас. Пойдем, добрый молодец.

— Постой, — попросил Иван. — А царевич... дашь живой воды для него?

— А тебе какой в том интерес? — вопросил Горыня, бровь нехорошо подымая.

— Не друг он мне... но жалко парня. Полюбил в кои веки, да так вляпался. Отчего не помочь, если можно? Тебе ведь не будет обидно кувшинчик ему дать? Ты судьбу нашел, я судьбу найду, пусть и он...

— Добрый ты, Ваня. Дам тебе кувшинчик. Пойдем.

Переглянулся Иван с Серым Волком и Вещим Олегом. Не ожидал никто, что так просто будет с Горыней договориться. А то «злой он днем, злой!».

Долго вел Горыня гостя по лабиринтам каменным, мхом поросшим, меж гор да камней причудливых, уже смеркаться начало, и вошли молодцы да звери в первую пещеру.

— Здесь у меня богатства припрятаны. Дай завяжу тебе глаза, Иван-не-дурак. Чтоб не знал ты, что у меня тут найти можно, и не рассказывал никому ненужного. А друзья твои снаружи подождут.

— Ваня! — воскликнули Волк и Олежка, когда камень упал и вход в пещеру закрыл.

— Ничего ты им не сделаешь, Горыня? — строго спросил Иван, совсем как Яга, пусть глаза у него теперь были завязаны, да и полностью он был во власти Горыныча Змея.

— Не знаю, — хитро сказал Горыня. — Но тебе же Яга-Яся нужна?

Иван-дурак как был, так и остановился. С завязанными глазами, со связанными впереди руками.

— Мы так не договаривались, Горыня, — не своим голосом сказал Иван-дурак.

— А ты на то и дурак, что поверил, — отвечал Горыня.

— Почему ничего не видно и не слышно? — постучал Леший по зеркальцу желтым ногтем.

— Наверное, не видит зеркальце обычное пещеры змеевы... — вздохнул Царь Морской. — Поплыву я тогда, родственнички.

— Зеркало оставь! — потребовала Яга.

— Забирай, — махнул Царь Морской рукой.

Он так рассуждал: коли и правда есть в пещерах Горыныча источник с живой водой, то он туда добраться может. И подсмотрит все про зятя названного. Раз в зеркальце-то не видно.

Вживую всяко лучше.

— Нечто тебе друзья дороже суженой? — спросил Горыня.

— Легко смертному безоружному условия диктовать. А давай, Горыня, мы силой померяемся. Только не руками махать — головой.

— Головой махать?..

— Соображать. Интеллектуальный бой называется. Ты ничем не рискуешь, достоверно известно, что я дурак.

Было слышно, как Горыня потер ладоши довольно. Любил он поразвлечься.

— А давай. Стихи сочинять.

— Стихи хороши, тебе ли не знать.

— А ты прятаться будешь потом под кровать.

— Не испугает меня и огромная рать.

— Я страшен, я буду рвать и метать.

— Но не реви, станешь мигренью хворать.

— А что такое мигрень?

— Выбываешь, Горыня, — рассмеялся Иван с повязкою на глазах.

— Так нечестно! — обиделся Змей Горыныч.

— Слово есть слово, божества не могут от него отказываться. Веди меня к зеркалу, да друзей моих не трогай.

— Ты, Иван...

— Ага. Я.

Толкнул Горыня Ивана вперед, руки-то ему развязал.

— За стенку держись, упадешь.

Шли они так и шли, и стенка под правой рукой Ивана не кончалась. Наконец остановились шаги Горыни, зажурчало что-то, да развязал змей Ивану глаза. Поморгал Иван, к сумраку приноравливаясь.

Пещера была большой, широкой, круглой. И посередине фонтаном брызгал большой водный источник. А наверху — кусочек неба видно. И сумерки.

— Живая вода, — вяло махнул рукой Горыня.

И подумал, что сейчас он еще с Ивана плату востребует какую. Слово божества он давал-то только про зеркало, да и то в один конец, про воду разговора не было.

— Хорошо, — покопался Иван в котомке, флягу отыскивая. Откупорил, понюхал. Забористый ром с моря остался. — Хочешь, Горыня? На двоих. Жаль выливать.

— Это что? — подозрительно прищурился Горыныч.

Он чего попало не пьет. Отравить вздумал?..

— Средство от мигрени, — подмигнул Иван, сделал глоток и Горыне протянул. — Мигрень — это головная боль, кстати.

Ах, тепло по горлу, по желудку, по сердцу побежало. И вспомнилось Ивану, что окромя двух пельменей у Кикиморы с Лешим он сегодня и не проглотил ничего. Зато жизнь как-то стала ему краше казаться, пусть и нету рядом его ясна солнышка, он непременно отыщет ее, вон — как далеко уже зашел, в пещеры Горыныча подземные, и состязание выиграл, и сейчас ром ему всунет в обмен на воду живую для незадачливого Ивана-царевича, что на тополе висеть да выть остался.

Но поморщился Горыня, испробовав горький напиток тягучий. Отдал Ивану фляжку, язык горестно высовывая и проветривая. А Ивашка знай себе еще выпил, и еще, и силы как исполнился, да и стал он сказывать разудало:

— В синем море, когда седмицами не видать земли и воды сладкой, добавляют такой ром в бочки с водой. Тогда она не портится, и пить ее можно месяцами. Такое вот снадобье — ром. Коль горло застудишь, глотни рому да под одеялко пропотеть. Наутро здоров будешь. На раны открытые его тоже употреблять хорошо.

— Так если у тебя своя живая вода есть, зачем тебе моя?

Пожал Иван плечами с досадою.

— Ром из мертвых не воскрешает. Правда, если много выпить, или на желудок голодный, или с непривычки... может на время сделать мертвым почитай.

— Меняемся, — протянул руку-лапу в черной перчатке Горыня. — Ты мне — ром морской, я тебе — живую воду.

— Идет, — согласился Иван.

Так он и планировал. Но штука в том, что Горыня должен был верить, что его эта придумка, личная.

Перелил Горынычу в кувшинчик рому, а сам из фонтана воды зачерпнул. И поймала его за руку чья-то рука. Фляжку Иван чуть и не упустил.

— У тебя тут чудища водятся, Горыня? — спросил он голосом ровным, не давая себя утянуть под воду этой странной руке.

— Чудища?! — изумился Горыня и к фонтану подошел.

В тот же миг вылез из фонтана Царь Морской собственной персоной. Нахмуренный такой.

— Ну, здравствуй, зятек, — хмуро поприветствовал он Горыню, венок на нем разглядывая.

— Царь Морской! — удивился Иван. - Сколько лет, сколько зим...

И втихую фляжку-то полную забрал, закрутил, в котомку спрятал.

— Иди, Ивашка, — махнул Царь Морской. — Нам с Горыней поговорить надо... по-семейному.

— Это ж по какому-такому семейному? — рассердился Горыня.

— Про дочку мою, Золотую Рыбку. Обручилась, говорит, с тобою? Венком вот энтим? Всю твою подноготную знать хочу. Не обидишь ли, позаботишься ли...

— Иди, Иван, — устало махнул рукой и Горыня. — Правой рукой и дальше за стену держись, дойдешь до пещеры с зеркалом.

Делать нечего — пошел Иван дальше по пещерам один, за стеночку держась. Пошатывать его чуть начало, так что обрадовался он этой стеночке. Долго ли, коротко ли, добрался он до пещеры с волшебным зеркалом. Стоит зеркало, а рядом факел горит. Вот и вся волшебность. Увидел Иван себя в этом зеркале — краше не бывает: поцарапанный, в синяках, рубаха порвана, глаза мутные...

— И это я на встречу с Ясей иду, — покачал он головой. Поправил волосы, как мог — шляпу-то он потерял, когда Горыня ему на входе глаза завязывал — грязь с лица рукавом стер, да и поздоровался: — Здраво будь, зеркало.

Поклонился на всякий случай. Поклоны всегда срабатывают, как знак уважения. За морем научился.

— Не знаю, как обращаться к тебе... — почесал затылок свой русый Иван-не-дурак. — Но очень уж мне нужно Ягу-Ясю увидеть, жизни мне без нее нету.

Засветилось зеркало, дрогнуло. И увидел Иван в нем горницу странную.

И сидела в ней... Яся его! И на окарине дудела. Мелодию ту самую, что торговец играл, будто именно ей Зельда Линка научила...

Так Иван обрадовался, что в ладоши захлопал. Зеркало на него шикнуло, и стал Ваня тихо приглядываться, где же это Яся сидит. Вопреки правилам поведения похищенных и потерянных невест, не плакала Яся, не убивалась и не горюнилась.

Сидела она в горнице узкой да диковинами заставленной за столом, только не обеденным, а каким-то странным, черным, длинным, и перед нею светилось, и отвечало ей, волшебное зеркало. И что-то оно показывало, дудело, а Яся нажимала что-то на пластине перед зеркалом, оно смалкивало, а Яся повторяла за зеркалом. Сыграв мотив немудреный раз пятьдесят, Яся и вовсе окарину отложила и к зеркалу своему обратилась.

— Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал... Куплю новый, доберусь до Тридевятого... — приговаривала.

Высунула язык и шлепала что-то по этой пластине призеркальной, и на зеркале картинки менялись всякий раз.

А и светло у ней в горнице было, словно жар-птица там перо свое оставила. В последний раз он видел такой свет давеча утром, когда на рыбалку выходил, что-то так и вспыхнуло. Промелькнула мысль в голове Ивана, и бросился он в котомке копаться.

Нечто обокрала?.. Яся?! Быть того не может!

Не мог Иван пера в котомке волшебной найти, и все больше съедал его душу червячок сомнения. Будто Яся просто воспользовалась тем, какой он дурак. И плакать ему захотелось неожиданно.

— Многовато рому-то, — пробормотал Ваня, понявши, отчего столько в нем чувств сразу поселилося, и отчего мир вдруг запутался, хуже клубочка волшебного. Или оба эти мира.

— И обязательно мы снова встретимся, — говорила в зеркале Яся.

Иван прищурился и стал глядеть на нее повнимательнее. И разглаживался его лоб, потому как любо-дорого было ему на Ясю смотреть, и все он ей простить был готов. Сдвинул брови. Кроме побега этого странного! На службу! Чего удумала! Ну, он...

— Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно...

Так и растаял Иван, когда это услышал.

Рядом с нею перо светилось — и вправду. И вдруг захлопали крылья, загорелись будто стены в Ясиной горнице, кошку Мег, подскочившую до потолка, и вовсе снесло...

Не заметил Иван, что Царь Морской, Горыня и Рыбка Золотая давно до пещеры дошли, да сзади смотрят, наблюдают.

И толкнул Горыня Ивана вперед.

— Что стоишь? Не плошай!

Взмахнул Иван-дурак руками, полетел вперед, в пустоту какую-то яркую. И как сквозь сон услышал голос:

— Звала ты меня, Яся?

Влетел прямо во что-то или кого-то, а в глазах так светилось звездочками, что и не понял Иван-дурак, что произошло.

15. Решающая победа Ивана

Украду, если кража тебе по душе,

Зря ли я столько сил разбазарил?

В.Высоцкий. Лирическая.

— Ванька... — выдохнула Яся, когда из ниоткуда, одновременно с жар-птицей на нее налетел Иван. — Ты откуда знала, что я про него просить буду?

— Да я и не знала, он сам, — хмыкнула жар-птица и по сторонам посмотрела с плохо скрываемым презрением. — Что ты в этой горнице делаешь?

— Живу... — усмехнулась Яся и затрясла Ивана, который был будто пьяный: улыбался блаженно, да отстраненно, а сам как кукла тряпичная на ногах не стоял — как на нее налетел, так и не двинулся никуда. — Сам?.. Да как же ты меня отыскал, Ваня?!

Охнула — тяжелый-то какой! — и на диван отпихнула. Упал Ваня на подушки до покрывала, кучей набросанные, как мешок с картошкой. Жар-птица только крыло подняла, чтоб не мешать полету добра молодца от кресла да Яси на диван и подушки.

— Второй раз я его полетать отправляю... — хмыкнула Яся и лицо в руках спрятала. — Вернуться нам, жар-птица...

— Н-не надо, — отозвался Иван с диванчика.

Яся, жар-птица и кошка Мег так на него и обернулись.

— Там Леш-ший, Кик-кимора... п-потешаются н-над нами, в б-блюдечко смотрят и тропинки п-путают, — запинаясь, проговорил Ванька, да и отключился.

— Ваня... — так и села Яся в кресло. — Что ж такое ты говоришь...

Тропинки путают?.. Блюдечко?.. Это Кикимора, что ль?

— Пьяный наш Ваня, — фыркнула жар-птица, приблизив к нему клюв свой огненный и рассматривая внимательно.

— Пьяный?! — едва не возопила Яся.

— А что, ты вот так взяла и полюбила, не узнав подробности? — прищурила глаз один жар-птица — Вдруг твой Ивашка — пьяница?.

— Не может он быть пьяницей! — топнула Яся ногою. — И не прямо полюбила вот так сразу, на любовь время нужно, а мы только сутки и знаемся... Ну, поболе чуть.

Засмеялась жар-птица. Не поверила.

— Это, скорее, какое-то совпадение. Он столько по свету ходит, столько знает, столько умеет, сердце у него такое... Не может он пьяницей быть, жар-птица! И... дорог он мне, так что не возводи напраслину!

Ваня поднял с дивана палец, не открывай глаз.

— Верно, жар-птица. Не возводи. Это ром, Горыня и пельмени.

Яся так и прыснула. Даже кошка Мег на спинку кресла снова взобравшись чихнула. От смеха ли, от простуды ли — никто судить не брался.

- Скучала я по тебе, Ваня.

В дверь вдруг постучали.

— Яся?

Яся так и вздрогнула всем телом и вскочила. Тетя Иоланта!

— Ох, если увидит она вас...

Жар-птица, если бы смогла, бровь бы подняла.

— И что будет? Колдунья это какая? Так я ее молнией, так и быть...

— Нет, — шепотом Яся закричала, — не колдунья и не надо... молнией.

Ручка двери повернулась. Сейчас войдет тетя Иоланта...

— Я прикрою, — в кои-то веки кошку Мег поперло на настоящие подвиги.

И скользнула она в щель в приоткрывшейся двери с громким мявом.

— Ох, Мег, вот ты где, — запричитала тетя Иоланта. — Что, к Ясе снова сбежала? Ах ты, моя маленькая да пушистенькая...

— Тетя Иоланта, я тут кино смотрю, — выглянула Яся в щель, своим телом всю ее и закрывая. — Простите, не сразу услышала.

От одной жар-птицы сияние такое, что и одеяло накинь — не поможет.

— Ох, а светло у тебя как!

— Это... новые фонарики вот испытываю... И свечки.

— Дом только не спали, — добродушно пошутила тетя Иоланта и ушла за картинно плачущей у кормушки Мег на кухню.

Затворила Яся дверь, повернула ключ и вздохнула тяжело, испарину вытирая.

— А если не колдунья... — начала жар-птица.

— Да как я ей это все объясню! — воскликнула Яся как можно тише. — Тебя светящуюся, чужого мужчину на диване, еще и пьяного...

— А зачем объяснять?

— Я не чужой мужчина, — промямлил Иван. — Я твой мужчина.

— Сказала «не твое это дело» и дверь закрыла. Все.

Яся взмахнула руками неопределенно, тем временем от замечания Ванькиного краснея.

— Это бабой Ягой я так могу. А Ясей... никак. Что делать-то нам теперь? Ты нас вернуть в Тридевятое можешь?

— Это и «твой мужчина» может, — фыркнула жар-птица. — У него в котомке лежит Тихомира.

— Как?! — не поверила Яся.

— Флюгер заветный, а душа избушкина в нем заточена.

— Значит, я могу... вернуться в свою... нашу избушку?!

— Прямо уж «нашу».

— Нашу, — подтвердил Иван.

И возьми-пойми, здоров он, болен, пьян, трезв, спит или бодрствует? Зло брало, а и радость в сердце птичкой металась. Что он «ее мужчина» и вообще. Нашел! Из Тридевятого, чудом каким-то до ее дивана добрался!

И было чувств этих взбалмошных слишком много сразу.

— Есть у вас три пути, — подняла жар-птица лапу и выставила три пальца. — Через флюгер в избушку, но тогда тебе снова Ягой придется сделаться и тогда Ваню надо забыть, негоже Яге со смертным водиться, народ не поймет, — загнула она один палец, — в волшебное зеркало в пещеры Змея подземные, но что потребует с вас Горыня за свободу и сможете ли расплатиться — не знаю, — загнула второй и замолчала.

— А третий? — уточнила Яся для порядку.

— А третий — тут остаться.

— А ты? Помочь не можешь?

— Так не нравится тебе мир перевернутый? Да и Иван хотел.

— А ты так не хочешь, чтобы мы возвращались?

— Я имя хочу. Как ты Вещему Олегу дала.

Яся хлопнула глазами.

— Это значит, что ты подумаешь?

— Это значит, что я перо забирать не стану. За ложный вызов.

Яся долго и не думала. История Вещего Олега? Да будет так.

— Ольга?

— Ольга... — повторила жар-птица и глаза прикрыла, в транс впадая.

— Нет, воротиться надо... — попытался Ваня глаза открыть. — В пещерах Волк Серый, Олег Вещий и Иван-царевич со спящею царевной остались. Нельзя их б-бросать...

— Так вот, значит, где Олежка от меня прячется! — рассмеялась жар-птица. — За спиной Ивана-дурака. А все сама, даже имя сама добывай...

Припала Яся к дивану, потрогала лоб Ивана-дурака. Перехватил он ее ладонь, и улыбка блаженная разлилась по его устам.

— Яся... поцелуй меня в уста сахарные.

Яся так и побагровела, вскочила, затрещину ему дала.

— Я тебе дам уста сахарные! Пьяница!

Иван так и сел. В голове у него чуть прояснилось, то ли от затрещины, то ли от того, что Яся снова Ягою сделалась. По характеру.

— Это я тебе дам, — свел он брови хмуро. — Кто на «службу» какую-то в другой мир от меня убег и не сказал ничего? Кто перо жар-птицы увел? Кто...

Яся так и поставила руки в боки, намереваясь все ему сказать. Этому дураку треклятому!

— А ты мое сердце украл, это подороже будет стоить, чем перо! Тем более, сам его посеял, потому что растяпа и дурак, и...

Не договорила Яся: сгреб ее Иван в охапочку на свой диван да колени, и там поцеловал. В уста сахарные.

Жар-птица Ольга крякнула и хмыкнула. Вот ведь влюбленные — и чудес да миров им в такой момент не надо. Позавидовала даже птица волшебная на мгновение смертным неразумным.

А вот тетя Иоланта снова до двери Ясиной добралась — ходила она медленно, от криков и затрещины пока дошла, уже и тихо в комнате квартирантки сделалось.

— Яся? — постучала она снова. — У тебя все в порядке?

Яся тут же оттолкнула Ивана-дурака, уста рукавом вытерла и просипела:

— И кто придумал, что они сахарные!

На дверь покосилась и едва не заплакала.

— Да!

Крикнула, а голос-то и сорвался. Где Тихомира с ее звукоизоляцией?.. И отсутствием необходимости объяснять кому бы то ни было, что ты делаешь, с кем, зачем и когда?..

Домой, домой! Пусть и Ягой снова стать придется... Но без Вани-то как, без Вани она теперь никак не хочет... Ни Ягой, ни в Тридевятое, ни мир перевернутый... Все возможно, конечно — губу закусила и пошла, но... зачем, когда вот он, настоящий, живой... сахарный? Хех...

— Что же делать... — в волосы пальцы запустила.

Иван встал, покачиваясь, отодвинул свое ясно солнышко вредное и решительно к двери направился. Яся ужаснулась, прыгнула на него сзади, обвила руками и ногами, едва устоял Иван на ногах. Если бы стены тут не были так близко с каждой стороны, то и не устоял бы.

— Даже не смей... к ней ходить...

— Но я слышал, она не колдунья? А я даже с колдунами договариваться умею, ясно солнышко. Ик! Скажу, что руки твоей прошу и с собою забираю...

— Какой руки? — воззрилась Яся на него из-за его же плеча.

— Вот этой, — коснулся Иван ее ладони и осклабился. — И этой. И сердце еще бы попросил, но оно все равно уже у меня, ты сама сказала.

— Марш на балкон, мистер Ик! Ты протрезвеешь завтра и передумаешь, — отпихнула Яся Ивана к стене и на пол спрыгнула.

— Не передумаю. Ни завтра, ни через год, никогда. Я долго по земле ходил, Яся. Тебя искал. И нашел. И не отпущу.

— Яся? — донеслось из-за двери с беспокойством нарастающим.

— Руки просят не из этой двери, а из входной. И не в таком виде.

Поглядел Иван на нее грустно, да и пошел на балкон. Светились они, конечно, с жар-птицей Ольгой знатно, как тысяча фар, но что поделаешь.

Яся очень старалась не краснеть, по щекам себя даже похлопала, в грудь с сердцем выскакивающим в горло, ударила. Прокашлялась, и дверку-то открыла. Стыдно прохрустел в ней ключик.

Лицо тети Иоланты выражало крайнюю степень заинтересованности.

— Ты прости, что мешаю тебе... Но услышала крики, думаю... точно ли кино?

— Да... — засмеялась Яся натужно. — Я сделаю потише, тетя Иоланта.

— Ой, да не мешает мне, — махнула тетя Иоланта рукой. — Я же двоих детей вырастила, что мне теперь-то? Ты Мег не видела?

— У меня ее нет, — покачала Яся головой.

— Ну, прости, что помешала. Смотри кино.

Легко сказать — «смотри кино»! Яся закрыла дверь, да так и сползла по стеночке. Стыдно ей было квартирной хозяйке врать, а как ей скажешь-то?.. Даже если и поверит, это слишком много слов, слишком много...

На балконе было темно. Яся вскочила, побежала... И никого. Вернулась в комнату. Закрыла лицо руками. Она... с ума сходит?

И даже пера не столе не осталось. Окарина только. Коснулась Яся свистульки пальцами, опустилась на кресло.

— Не схожу... Но, понять не могу... Волшебное зеркало схлопнулось?.. Жар-птица терпение потеряла?.. Ольга, тоже мне...

Коснулась Яся губ, на которых горел еще поцелуй Ивана-дурака неожиданный. Пискнула от счастья и расстройства одновременно.

— Тихомиру хотя бы мог мне оставить! Дурень! Дурень он и есть дурень...

Покрутила Яся головой вокруг, по лампам своим, фотокарточкам, растениям тропическим... Пакет с бананами и апельсинами для Кикиморы стоит. Тьфу!

Задрыгала коленками, завизжала в бессилии.

— Ненавижу!.. Он меня бросил! Пойду с кошкой Мег поговорю, что ли.

Пошла Яся на кухню, кормом шелестеть, кошку Мег ждать. Но едва заглянула кошка Мег, как домофон зазвонил. Взвилась кошка Мег с глазами выпученными на месте, как она обычно это делала, и сбежала на табуретку под стол.

— Ждешь кого, Яся? — спросила тетя Иоланта, долезая до двери.

— Нет... — озадачилась и Яся.

Ждет, конечно, но не в домофоне. И уши ему оторвет при встрече.

— Кто там? — спросила тетя Иоланта.

Трубка тетя Иоланте что-то ответила, она и кнопочку открыла.

На выглянувших из кухни осторожно Ясю и кошку Мег обернулась, замок на двери входной открывая:

— К тебе, Яся. А кто это — Ваня Дуров?

Яся так и поперхнулась. Дуров?.. Хотела сказать «не знаю я никаких Дуровых», но слова в горле так и застряли. Знает ведь.

У распахнутой двери стоял и улыбался Ванька-дурак, при всем параде. Современном параде. Значит: пиджак, рубашка, брюки под цвет, ботинки начищенные, волосы причесанные, а не незнамо что, как пять минут назад, царапин, синяков и дыр нет и в помине, зато в руках держит он огромный букет ромашек...

Яся зажмурилась и головой мотнула.

— Ясенька, не знала, что у тебя есть кавалер, да еще пригожий такой, — разулыбалась тетя Иоланта. — Проходите, проходите, Ваня.

Она была добрая.

— Я к вам больше, тетя Иоланта, — улыбнулся Ваня широко да белозубо. — И цветы для вас. Яся-то все вам сказать боялась, вот я и пришел... сам поговорить.

Отдал с поклоном, как в тридевятом. Тетя Иоланта впечатлилась и побежала вазу искать.

— Ой, это и хорошо, Ясенька у нас всего боится. Рада я познакомиться с вами, Ваня! Ясенька, да ты у порога не держи гостя. В зал проводи, чаем напои.

И исчезла тетя Иоланта на кухне.

— Спать уложи, баньку натопи, — проворчала Яся, складывая руки на груди. — Ботинки снимай, что ль. Тебе бы по шее дать, Ваня Дуров.

— За что ж это? — удивился Ваня искренне и затылок почесал привычным жестом дураковским.

— За то, что бросил меня, ничего не сказав!

— А, — расцвел Иван, ботинки свои начищенные снимая да бросая как попало, — так теперь ты понимаешь, как мне у моря синего было, ясно солнышко?

— Я же не специально... — бухнула Яся кулаком ему в грудь, да и расплакалась.

Обнял Иван свое солнышко ясное, повел в горницу дивную, которая, наверное, и называться должна была словом странным «зал».

— Не туда, — шмыгнула носом Яся, — это опочивальня тетя Иоланты. Направо. А там, дальше — моя комната.

— Ты же сказала, что руки просить надо из других дверей. Вот и отдал я жар-птице перо мое — оно ведь мое было — чтобы она меня сделала таким, каким быть надо, когда руки просишь в мире вашем перевернутом. А от имени, которое ты ей дала, она в силе раздалась-то еще поболе. Ох, и что это, Яся?..

Восхищенный возглас Ивана относился к телевизору, который рассказывал нудным голосом последние новости. Снова где-то за границей террористы жахнули, а у нас протесты не стихают, и самолеты потому не летают.

— Такое яблочко... по блюдечку местное, — вздохнула Яся. — Телевизор называется. Ты чай какой будешь? Зеленый? Черный?

— Черный? Это что ж, как из речки Смородины под Калиновым мостом?

— Ты этой ереси при тете Иоланте не говори, пожалуйста. А то ни руки тебе не видать, ни ноги, — сказала Яся и побежала на кухню, как раз когда тетя Иоланта с вазой гордо в зал входила.

— А и расскажи мне, Ванечка, что у вас да как. Всегда говорила, что Ясенька счастье свое найти должна! Она ведь у нас и красавица, и кудесница!

А красавица да кудесница так и пряталась в коридоре темном, руки к пылающим щекам прикладывая да глупый смех удерживая. Какой тут чай, когда к тебе сватается лучший на свете мужчина?..

У твоей квартирной хозяйки разрешения спрашивая на твой съезд вместо тебя... Золотой человек. Поцелуй в уста сахарные ему за это простить можно.

— Допрыгалась, Яга? — коварно прошлась боками ей по щиколоткам кошка Мег.

И пошла иступленно тереться о Ванины ботинки. Кошка Мег с ума сходила по кожаным вещам. А жар-птица не поскупилась, качественными шмотками Ваню-дурака одарила. Он, как никак, ей свободу подарил вечную.

— Вот и приехал я за Ясей в даль такую, тетушка, — заканчивал Иван сказывать очередную свою историю, не полностью правдивую, и внимания старался на диковины горницы мира перевернутого не обращать.

Потому как наказывала ему жар-птица: если хочешь Ясю свою по всем правилам хорошего тона и мирового волшебства в Тридевятое забрать, то никому и подумать нельзя, что ты Ивашка-дурашка, а не Ваня Дуров.

— Люблю ее больше жизни.

Запела душа Ясеньки, в ту самую птицу жар превращаясь.

— ...и она от меня тоже без памяти.

А вот это перебор! И сразу набурмосилась Яся. Да что он про нее говорить смеет!

— Но правильная ведь она у меня, добрая. Вас расстроить боится, ведь на веки вечные со мной ей уехать придется.

Заломила руки тетя Иоланта уже давно, а потому весть о скором лишении источника дохода до нее не сразу дошла.

— Потому и решил я сам к вам приехать да ее руки просить, — сказал Ваня.

И с Ясей, из-за притолоки на него ощерившейся, глазами синими встретился. Улыбнулся нежно и безмятежно.

— Ах... — дошло до тети Иоланты. — Об руке вам Ясю надо спрашивать, а я только рада буду, хоть и скучать за Ясенькой стану. А когда?

— Да нынче, — кивнул Иван согласно.

Тут уж Яся не выдержала, в зал вбежала.

— Не нынче! К... концу недели — седмицы то бишь — хотя бы.

— Ясно солнышко, торопимся мы, ведь знаешь, — двинул бровями Иван просительно. — Ждут ведь там нас.

Тетя Иоланта хлопнула в ладоши. Тетя Иоланта любила романтические истории. Особенно, когда они случались с ее квартирантками. Из этой комнаты с балконом девушки всегда замуж выходили. Вот и Яси очередь пришла. Она знала.

Так вот, хлопнула тетя Иоланта в ладоши и сказала:

— Вот что, Ваня, я предлагаю. Вам с Ясей, конечно решать... Ничего удивительного, что подумать ей надо. Появился ты из ниоткуда, приглашением ее ошарашил. Оставайся у нас на ночь, время-то позднее. А утро вечера мудренее. Там и решите. Я благословение вам свое даю.

— Спасибо, тетушка, — поклонился Ваня из своего кресла да от сердца. И задумался, на Ясю посмотрел.

— На работу мне завтра, — развела она руками беспомощно. — Службу, то есть. И... Не знаю я...

Ну, вот почему все решать надо непременно сейчас и сегодня, и каждый раз так?.. Она-то за Иваном вроде и на край света, но права ведь жар-птица — что она о нем знает, за день-то всего?..

— Хорошо, — согласился Ваня. — Давайте я... чай сделаю?.. Ясно солнышко-то я озадачил.

Встрепенулась Яся от дум своих тяжких, на демагогию, как говорила кошка Мег, похожих.

— Помогу я тебе, Ваня.

И шикнула:

— С чайником электрическим, чай, не справишься, дурашка.

Не выдержала, и сама его в щеку поцеловала. Совершенно демагогии мыслей своих противореча.

16. Баба Яга сердится

Рассказать ли тебе об устройстве той Вселенной,

В которой тебя люблю?

Мельница. Дорога в огонь.

Гоняли чаи в комнате тети Иоланты еще долго. Ваня Дуров совершенно хозяйку квартирную очаровал, историями своими, шуточками да вежливостию безупречною. Яся только посмеивалась, исподтишка рассматривая жениха своего нечаянного. Чаровник. Русые волосы, синие глаза, которые смеются, голос веселый да руки заботливые да... уста сахарные. Придумал же кто такое.

Да и не это все главное. Доброта в нем живет, и мир ему не безразличен, и на людей не плевать. Даже если во вред себе, а все равно старается, чтоб другим тепло да уютно было. Вот за это она его и... полюбила? Наверное, полюбила.

Кошка Мег на коленки к Ивану забралась, да там и развалилась, как давеча в избушке. Тетя Иоланта и это истолковала, как хороший знак:

— А ведь Мег к чужим на колени не идет. Значит, понравился ты ей, Ваня. И за Ясю я спокойна.

— Просто я вам помогаю, — муркнула кошка Мег презрительно и голову на лапы положила да глаза захмурила. — Ну, и пахнет он хорошо. Тридевятым...

Яся и Ванька переглянулись, да смех в ладошках спрятали. Тетя Иоланта поймала этот взгляд и поднялась, хрустнув суставами.

— Оставлю я вас, дело молодое...

Яся подскочила вслед за хозяйкой.

— Тетя Иоланта, да это мы пойдем, что вы!

Любила тетя Иоланта до полночи телевизор смотреть, а в спальне только кровать и стояла. Что она там будет делать сейчас? Нечего менять чужую рутину просто потому, что у тебя тут вдруг любовь случилась!

— А и верно, — поднялся и Ваня, обнял Ясю одной рукою, в щеку поцеловал, — выдался у нас день трудный да долгий. Спасибо за гостеприимство ваше, тетушка, — и снова поклон отвесил. — Добрых снов.

И даже не спрашивал, можно ли ему в комнату Ясину или потом на диване в зале спать. Просто пошел, легко дверь нашел нужную и — все. Вздохнула Яся — осталась она у тети Иоланты. Внутри что-то говорило, будто надо так сделать. Ох уж это вечное внутри, из-за которого вечно страдает бедняга снаружи.

— Ну что, Ясенька... — улыбнулась тетя Иоланта. — Говорила я тебе, что найдешь ты счастье свое.

— Да как-то я... — неловко усмехнулась Яга-Яся, — и не искала.

— А оно всегда приходит неожиданно, — подмигнула тетушка. — Ты когда съезжать решишь, тогда и съезжай.

— А вещи... если что... я не знаю, ну... сможем ли мы вывезти все с собой.

— Ох, люблю ведь я твою комнату, там как в сказке. Что оставишь, то оставишь, Ясенька. За то не переживай.

Тетя Иоланта всегда была великой души квартирной хозяйкой. Даже когда Яся случайно полы застоявшейся в ведре водой помыла и не заметила, что воняет, не ругала. Всегда «как тебе удобно, Ясенька», «не переживай, Ясенька».

Чудо, а не женщина. Если бы бабы Яги были такими. Обняла Яся тетю Иоланту от всей души.

— Спасибо вам, тетушка.

Застеснялась и убежала к себе, дверь закрыла. Нет, эти все разговоры — они душу вытрясают... Изменения — что может быть страшнее?

Иван, заложив руки за спину, рассматривал коллажи фотографий на стенах, а кошка Мег ему экскурсию делала и что знала, рассказывала, чего не знала — выдумывала. Пиджак он бросил на стул, вот и стоял в рубахе, брюках, носках с узором элегантным.

— Вот и вижу я теперь, ясно солнышко, — счастливо посмотрел на барышню нашу измученную Ваня-не-то-дурак-не-то-умный, — что и вправду ты за морями бывала.

— А ты думал, врала? — угрюмо спросила Яга, на кресло садясь да тетрадочкой обмахиваясь.

— Думал, привираешь, — ласково заправил Иван ее короткий волос за ухо и присел напротив, в глаза суженой своей заглядывая. — Устала, ясно солнышко?

— Да не знаю я, что теперь делать, — призналась Яся вслух, собственные руки разглядывая. — С тетей Иолантой, положим, ты договорился, а на работе... службе, то есть, я договорилась, что до конца недели поработаю, им ведь некем заменить меня вот так, сразу... И это если не говорить про то, что я вообще о тебе ничего не знаю почти!

И на него при этом посмотрела, да так сказала, будто он в том виноват. Но не рассердился Иван, хороший он человек был. Понимающий.

— Поспать бы тебе, ясно солнышко. Как нога твоя? Давай посмотрю.

Яся и думать забыла. А ведь хромает, больно, но не до того было. Обезболивающего выпила, пластырь приклеила, да и делала все, что надо. А Иван достал ее ногу из тапочка, пластырь увидел, покрутил пятку так и эдак, рассматривая.

— А это что ж за диво такое?

Рассмеялась Яся, по волосам его русым погладила.

— Спасибо, что нашел меня... — сказала. — Прости, что сразу не рассказала тебе всего. Просто... ну много это было на раз. То ты про Ягу прознал, с Долматом такая история... Не было у меня сил про мир перевернутый рассказывать, а утром — времени не было. Я думала — пойду, Тихомира тебе расскажет, что до вечера отлучилась я, а потом вернусь, и за ужином расскажу... Мне тяжело, знаешь... всеэти дела, где говорить надо, решать...

Положил Иван голову ей на колени, слушал ее речи путаные, радовался, как она ласково волосы его перебирает, и ничего в мире не надо ему было. Раньше он дивился, когда о таком кто ему сказывал, а все-таки — поди ж — бывает.

— Много всего случилось. Знаю, что ты того боишься, — молвил он, у ног ее усевшись. — Но держалась ты молодцом, солнышко ясное.

— Это кто ж тебе сказал, что боюсь? — замерла Ясина рука.

— Тихомира. Да бояться не зазорно, Яся. Ты же побеждаешь свой страх.

Не всегда... Но промолчала Яся печально.

А Иван вдруг отнял голову и поднял палец довольно.

— Здесь ведь она! — достал котомку из-под кровати Ясиной, куда он ее припрятал заранее, когда план на балконе с жар-птицей они вымыслили.

А из котомки — теремок-флюгер-флигелек с окошком выбитым.

— Загляни, — протянул Иван Ясе домик лукаво.

— Мой потерянный китайский флюгер, — разулыбалась Яся, взяв теремок в руки. — Что Ольга про душу избушки говорила? Как это возможно?.. И где ты его нашел, Ванька?

— Когда ты ушла, избушка схлопнулась, а в песке остался только флигелек. С двери внешней упал. Посмотри в окошко.

— Больше не стану вешать его снаружи, ни за что... — и Яся послушалась.

Ахнула тут же.

— Это я, Тихомира! — обрадовалась внутри девица светловолосая, к груди руки прижимая. — Яся! А я так боялась, что долго вдалеке от тебя буду, что испарюсь...

— Ну что ты, Мира! Как же ты исчезнешь?

— Так ведь если хозяйки нет, душа дома теряет связь с ней, стареет, умирает... Или душой нового хозяина обрастает... Потому Иван к Горыне и пошел, чтобы меня сберечь.

Не поняла Яся, о чем Тихомира говорит.

— Можно было повесить флигелек-то на каком другом доме, — пояснил Иван, — но тогда Тихомира была бы к другой душе привязана. И перестала бы быть Тихомирой.

— А Кикимора сказала, будто у Горыныча в пещерах подземных есть зеркало, что может тебя отправить, куда попросишь, — продолжила Тихомира, — и Иван туда отправился.

Яся так и ахнула. А она-то, Яга эгоистичная, пусть удивилась и поразилась, что он здесь, но даже не знает, какой ценой!

— Иванушка... — заблестели в глазах ее слезы брильянтовые, — да ты ведь...

— Что?

Иван снова рассматривал ее фотографии, как турист в музее. А теперь оглянулся.

— Что во мне нашел такого? — закусила губу Яся, снова плакать начиная.

Безобразие! Всегда умела сдержаться, а Ивану уже в который раз рубашку сейчас обольет... Он ведь опять ее к груди прижал. Хорошую, современную рубашку... От Армани, наверное. А не тридевятую дырявую. Жар-птица хлама не подарит.

— Ясно солнышко, да что же это такое?.. Послушай... И ты, Тихомира, тоже послушай, что я предлагаю нам сделать: подвесим мы флигелек у той двери, самой главной входной, из которой руки просить можно. Только внутри, чтобы куда не надо не выпал. И будешь ты, Яся, домой через правильную дверь входить и выходить. Домой — значит в избушку, ты поняла? — сказал Иван уже построже, да в лицо ей заглянул, да щеки ее от слез отер.

Яся всхлипнув, кивнула. Пусть он все решает... Вон он какой, он — может. И все в расчет брать умеет. А выходить из избушки в этот мир через подъездную дверь — это, конечно, гениально.

— И доходишь на свою службу, коли так нужно. Но на ночь будешь возвращаться!

— А если... заметит кто... и сопрет? В подъезде-то?

— А мы под лампу замаскируем. Много их у вас тут. И паутиной.

— Фу! — фыркнула Тихомира из своего флигелька. — Ну, ладно, седмицу я потерплю.

— Но ведь буду я тогда бабой Ягой? — спросила Яся. — И... не сможем мы... ну... вместе быть?

— Это только седмицу. Для всех побуду я у тебя мастеровым, пока ты службу служишь, так и быть. А потом мы убежим к синему морю или за море, если надо, построим новый дом, и будет он твой, и перевесим флигелек и Тихомиру туда пустим. И не будешь ты Ягой, а только Ясей, женой моей.

— Дуровой? — засмеялась Яся сквозь слезы.

Потому что так это чудесно, когда кто-то решает твои проблемы... Конечно, оно так и есть — человек сам своими заниматься должен, но когда кто-то приходит, а ты у разбитого корыта, и, вообще, ума не приложишь, как его исправить, а Иван-дурак тебе говорит: я тебе новое выстрогаю да выпилю, я же плотник! То так это хорошо и приятно.

И никакая ты больше не ячейка социальная. А ясно солнышко и жена лучшего в мире дурака.

— Просто. Моей женой, — припечатал Иван.

— Хорошо, — засмеялась Яся.

— И сейчас ты пойдешь домой и выспишься, — наказал Иван. — Приглядишь за ней, Мира?

— А то как же! — обрадовалась Мира. — Я давно обещалась Яге опочивальню сделать.

— А ты это куда ж намылился? — сдвинула брови Яся.

— А мне в Горыне надо вернуться. Под пещерами там остались Серый Волк и Вещий Олег. Горыня воду мутит: он их не тронет, клятвой связан, но вот не выпустить может? Да и Ивану... живую воду я обещался доставить и с тополя его придется снять. Пойдем, Яся, привесим флигелек наш.

Яся засопротивлялась.

— Я с тобой пойду! Против я, чтоб ты сам так рисковал!

— Тебе на службу завтра — это первое, — сказал Иван, ботинки надевая, — а во-вторых — опасно это, мало ли что Горыне в голову придет, — да дверь входную отворил.

А кошка Мег — шмыг! — в эту самую дверь!

— Мег! — взвизгнула Яся как можно тише — потому что у тети Иоланты хоть и затворена дверь, а все равно крики услышит. И сама с ногами больными ловить побежит.

Пока моталась Яся по лестнице за развеселившейся кошкой Мег, Иван флигелек и приладил. Бросила Яся кошку в квартиру, дверь захлопнула. И подошла к Ивану, довольному своей работой.

— Хочешь посмотреть? — предложил он довольно. — Соскучилась, поди, за Тихомирой-то? Давай, Мира, на болота наши...

Отворил дверь, а там — кухня ее чудесная, и камин горит, и Вихря прыгает, и в чулане флигелек зеленым светом из брильянта-алмаза мигает. Запищала Яся от восторга, вбежала внутрь, и давай кружиться, пока на диван не упала.

И стены плясали вместе с нею. Вот так и должно быть, когда домой возвращаешься. Весь мир радуется вместе с тобою, а иначе это все — не дом.

Подбежала Яся к окну, а там — болота.

— Ах, Мира, и вправду дома мы...

Распахнула дверь наружу, а там дождик накрапывает, и влажно, и травами ночь пахнет...

— А оладушек нажарить не хочешь? — спросила Яся Ивана, оборачиваясь.

А Ивана-то тут и не было.

— Не поняла, — нахмурилась Яся, бока подпирая кулаками. — Куда снова он делся? В баню, что ли?

— Он... — робко сказала Мира, — к Горыне отправился, говорил ведь... Через зеркало волшебное...

— Что?! — вскричала Яся, в чулан вбежала, дверь рванула, через подъезд — к тете Иоланте (хорошо, Иван дверь на ключ закрывать не умел), и обнаружила в своей комнате только пустоту и горящие лампы.

На балкон вышла, кричала долго... Но исчез Иван, как и появился, в пустоту. Суженый ее, дурак дуров...

Сжала Яся кулаки, нос сухой совершенно одним из этих кулаков вытерла, сунула окарину со стола в карман, взяла свой каштан в кадке в одну руку, фрукты заморские — в другую, да и вернулась на болота. Вошла в избу, каштан на кухонной тумбе пристроила, где света побольше. Фрукты на стол сгрузила.

— Мира, — сказала она глухо, — холодильную камеру пригодится поставить.

— А это что такое?

— Позже объясню... Ты в план по уровню взаимодействия запиши... Дорогу сама на Калинов мост найдешь?

— На Калинов мост? — удивилась Тихомира. Но быстро поняла замысел хозяйки. — Так... а как же служба твоя?

— До службы моей еще двенадцать часов. Я и из тебя все равно к тете Иоланте попаду, что с болот, что с Калинова моста.

— Рассердится Иван...

— Да хоть триста раз! Если Горыня ему голову откусит, рассержусь ужо я, а это всяко хуже! Где мой нос, брови и парик?

Вихря весело выглянула из чулана. А пестик все предметы вышеназванные наружу-то и выкинул.

— Что потерялось — заново сообразили, — пояснила Мира.

— Вот и отлично, — обрадовалась Яся и усмехнулась мрачно. — Что может быть лучше перед службой, чем бабой Ягой по небу полетать?.. Ну, Мира, чего стоим? Вперед, нельзя Ивана там одного бросать! Тем более, что там он не один, а с кучей других дураков, а мне их из беды выручай, как всегда! Классика жанра...

И понеслась избушка Тихомира по лесам да болотам на ногах своих курьих.

— Проснись, Кики, — ткнул жену в бок Леший, что весь день овражек их домашний осушал, да вот в зеркальце заглянул. — Ягуся вернулась.

Хлопнула ресницами Кикимора, из постели своей из водорослей выглядывая сонно.

— Бежит ее избушка на Калинов мост, лес перед ней расступается, — улыбнулся Леший.

— Девочка наша хорошая! — хлопнула Кики в ладоши. — Зеркальце показывает?

— Так держи зеркальце. Только я бы сам на Калинов мост отправился, вдруг помощь ей нужна, ты же знаешь Змея Горыныча. Все от настрою его зависит.

— И то правда, отец. Давай, собирай манатки... Да зеркальце не забудь. Ох, Царь Морской, делов своей острогой наделал! На что дом теперя похож... Где носки, что я ребяткам-то вязала?

17. Как клубочек пригодился

А кто увидит нас, тот сразу ахнет,

И для кого-то жареным запахнет.

Бременские музыканты. Песня разбойников.

Вывалился Иван из зеркала на пол каменный, снова головой страдая. Может, дело и не в роме было — кто знает? Он ведь и выпил всего ничего. Если б не исцелила ему голову птица жар, он бы и Ягу вытащить из ейного миру перевернутого не смог бы.

И то хорошо. Путешествия между мирами — они вряд ли так просты, как в избушке к синему морю прокатиться. Теперь-то осталось по мелочи: верных друзей на ту сторону речки Смородины вывести. Тут и без жар-птицы справиться можно.

Все равно он перо на самую важную битву истратил. Зато победил! Разулыбался Иван, до постарался узрить пещеру очами своими на тот момент неясными.

Факел горел по-прежнему, и было в пещере пусто.

— Спасибо тебе, зеркало волшебное, — на всякий случай поблагодарил Иван зеркало, поднимаясь, да поклонился.

И на колени едва обратно не упал да нос не расшиб. Но удержался — чай, не первая переделка в жизни.

Зеркало блеснуло, будто приняло Иванову благодарность. И потухло, и только факел трещал.

— Держался я правою рукою за стену, — напомнил себе Иван, — значит, обратно левая меня приведет.

И пошел из пещеры он в лабиринты змеевы. То, что держаться за стену — это хорошо, не дошел бы он иначе. Шел Иван и шел, сну не сдаваясь, на колени не падая, да с глазами закрытыми.

Чудилось ему, что волшебного напитку рому выпил он немеряно.

Когда вышел Иван к источнику с водою живой, так и упал он на середину пещеры сей.

— Если сделаю глоток, — подумал Иван-не-дурак, — может, силы обрету?

Позабыл он в тумане, кой его объял, что в котомке есть у него фляга с водою живой. Дополз Иван до искрящегося светлой лазурью, как Ясины глаза, фонтана, подтянулся о бортик, да и опустил голову в воду. Хорошо!

Едва глотнул чуточку и в голове-то прояснилось, как схватило что-то Ивана за уши, вниз потащило... А пол затрясся, да и голос Горыни разнесся меж сводов:

— Кто ворует мою воду живую?!

— Прибыли, — доложила Мира, останавливаясь и дыша тяжко, как конь загнанный.

Яга пошевелилась на диване — задремала. Посмотрела на часы наручные — из мира перевернутого прихватила, чтоб время свое не проворонить, службу — тьфу ты, работу — не пропустить, а то тут все такие счастливые и часов не наблюдают.

Еще десять часов. В крайнем случай — десять с половиной. Прорва времени, в общем. Потянулась Яга — только косточки затрещали.

— Мира, зеркала ни одного нет, — заметила она с сожалением.

— Так это ж... Чтоб душу не украли, — пробормотала Тихомира неуверенно.

— Суеверия и предрассудки, — отмела Яга. — Пока я Яга, тем более. Давай, мне маскировку проверить надобно... Это бой серьезный, выглядеть надо тоже серьезно...

Мира быстро сообразила зеркальце да во весь рост, на стене напротив камина.

— Отличное дизайнерское решение, — одобрила Яга и подошла поправить парик, нос и брови. Помадой бледной мазнула. Вспомнила про подушки в бока.

Кто знает, что ждет — пригодится.

— Мира, еще пара... нет, тройка подушек нужна. Диванных. Чтоб потом по стилю подошли.

Вздохнула Мира, но решила она кроме футболиста и психолога стать еще и стоиком. А потому все Ясе в лучшем виде представила.

Нацепила Яга подушки, перед зеркалом повертелась — вот теперь, если в кого в балахоне своем впечатается, то не костями. И падать, если вдруг, удобней.

— Вихря! Наш выход, полетели!

— Смотри, Яга, — позвала Мира. — Не Иван-царевич ли на тополе болтается?

— Повесили его? — испугалась Яга ровно на минуту.

Пока не увидела, что царевич на фоне неба болтается, да за шкирку, а не в петлю привешен, но надежду, похоже, потерял. А Елена Прекрасная знай себе дрыхнет под деревом и в ус не дует.

Хотя, конечно, нет у нее усов.

Луна над Калиновым мостом стояла полная, а дождик куда-то по дороге вместе с тучками и смыло. Вот и хорошо — со светом оно и сподручнее.

Покачала Яга головой да и свистнула Вихрю.

— Дураки, как есть дураки, — проворчала она и вылетела стрелой через трубу каминную.

Кикимора и Леший встали перед Калиновым мостом.

— Коли переходить его по земле, так Горыныч учует, скандал закатит, — сказала Кикимора.

— Не люблю скандалов, — поморщился Леший.

— Помогите! — вдруг крик раздался.

Сверху откуда-то.

— Ах, точно, — вспомнила Кикимора, по мужнину плечу хлопая, — это ж Иван-царевич, помнишь, завесили его на высоком тополе?

— Все как в зеркальце волшебном, — задрал голову Леший и узрел Ивана.

А вокруг тополя его кружила... ступа бабы Яги!

— Ягуся! — радостно вскрикнул Леший и руками с земли замахал.

— Вон и избушка-то ее, — обрадовалась Кикимора, Тихомиру на опушке заприметив.

Мигнула Тихомира окошком, старцев лесных да проказливых приветствуя.

Баба Яга высунулась из ступы и тоже ладошкой помахала.

— Леший, Кики! Леший, можешь велеть тополю наклониться? Этот дурень упасть боится и лезть ко мне в ступу отказывается.

— А к тебе полезь, Яга! В ступе своим пестом истолчешь, да и на ужин слопаешь, — отмахивался Иван-царевич.

— Беспокоится Иван-дурак о таких идиотах, — вздохнула Яга. — Он тебе, между прочим, воду живую для твоей суженой достал. Как зовут-то ее, коль не Елена?

— Не знаю... — вздохнул Иван-царевич.

И тополь голову пригнул, повинуясь хозяину лесному, и упал Иван-царевич с высоты животу не вредной. Да все равно взвыл и расстроился, что к персоне его царской уважения не проявили. Бросился к невесте своей, да только с той ничего не сталось — все так же лежала прекрасная, только на другой бок перевернулась.

Баба Яга приказала Вихре опуститься, да со стариками обнялась. А потом пальцем погрозила сурово:

— Что за шутки с тропками перепутанными?

Кикимора и Леший переглянулись.

— Да откуда же...

— А вот от верблюда, — отрезала Яся в виде Яги.

— Ягуся, может, снимешь нос и парик — вид у тебя страшный, — предложила Кики.

— А бочка-то отросли, — заметил Леший.

— Это все стратегия. Так что яблочко на блюдечке я экспроприирую.

— Экс... что?

— Конфискую. Забираю. В отместку за то, что смеялись над Иваном и надо мной.

— Так не смеялись мы, Ягуся! — открестилась поспешно Кикимора. — Мы только вам свидание на речке Смородине организовали, а потом приглядывали, чтоб все хорошо бы...

Замахнулась Яга пестом на старушку. В шутку, вообще-то, но она поверила да голову в плечи втянула.

— Это он придумал! — завизжала она, в Лешего пальцем тыча. — Угенство «Мамба» твое поганое!

Леший тут руки и поднял.

— Зеркальце у нас теперь, Ягуся. От Царя Морского.

Да и отдал. Покрутила Яга зеркальце и в карман к окарине сунула.

— А Царь Морской тут каким макаром?

— Иван Золотую Рыбку от гибели спас и...

— А гибель эту ты на нее и навела.

— Да я ж для пользы дела! И ничего не сталось ей, девице глупой!

Яга закатила глаза. Этих и могила не исправит. Хотя вряд ли она им светит.

— Ладно, прощаю, я сегодня добрая. Фруктов я заморских привезла, потом отдам, — махнула она рукой, спор супружников прерывая. И достала зеркальце. — Ивана мне покажи.

Зеркальце послушно показало Ивана-царевича, что с невестой своей бездыханной все разговаривать пытался.

— Не этого, — вздохнула Яга устало и на часы взглянула. Минус полчаса. — Моего Ивана, дурака.

Но тут зеркальце потухло и выключилось. Леший покашлял.

— Так, это... значит, в пещерах он, у Горыни.

— Ясное дело, что в пещерах у Горыни!

— А там зеркальце не видит. Только Горынины зеркала в другие миры показывать могут. А у него там...

— Сигнала нет, — заключила Яга.

— Это снова шуточки айтишные? — поинтересовалась Кики.

Яга кивнула сосредоточенно и посмотрела на Калинов мост. Мост как мост...

— Стой, Ягуся, — остановил Леший «старушку», что уже и ногу поставить на него хотела. — Услышит Горыныч, что ты идешь, выкуп за Ивана требовать начнет, в игры свои играть.

Задумалась Яга. Значит, тут у него тоже «струны» к мосту приведены?

— Да и вход энтот в пещеры не найти так просто, — вставила Кикимора. — Только Горыня и знает.

И тут в кои-то веки пришла к Яге здравая и блестящая мысля не опосля, а в разгаре цейтнота и мозгового штурма.

— Иван! — обернулась она к царевичу. — Клубок волшебный у тебя ведь?

— Н-ну... — промямлил Иван нерешительно.

— Сюда давай. Мне надо Ивана-дурака вызволять, Серого Волка и Вещего Олега. А они тебе воду живую привезут, между прочим. Да и клубочек все одно мой, ты его как жар-птицу почти украл.

— Не крал я... — отвернулся Иван, да и вынул из кафтана синий клубок.

Взяла его Яга, в карман к зеркальцу и свистульке отправила. Одежу одернула, к Вихре направилась.

— А как же... — не поняла Кики.

— На ступе перелечу, а на той стороне клубочек кину, он и приведет меня к пещере, — радостно доложила Яга.

— С тобой пойду, — сумрачно выдвинулся Леший.

— Но...

— И я, — кивнула Кикимора с видом лихого удальца. — Мы, тебе, Ягуся, пригодимся. Кто еще Горыню так знает?

— Ну, разве что Рыбка Золотая, — буркнул царевич. — Судьбою своей его назвала, веночек кинула да в речку Смородину прыгнула. А Горыня молодцем прикинулся. Я тоже с вами.

Не-Елену Прекрасную под куст спрятали да Ивановым кафтаном накрыли. Чтоб не застудила себе ничего, пусть и так она холодная. Или другой незадачливый волк с вороном чтобы ея не умыкнуи. Для целей своих корыстных.

Пришлось Вихре напрячься — низко летела. Леший и Иван-царевич за бортом болтались, но ногами Калинов мост зловещий никто не задел, и ладно.

— Пешком пойдем, — сказала Яга своим помощникам, едва мост перелетели да меж камней оказались. — А ты, Вихря, следом полетай, вдруг понадобишься. Да коли Горыныча в небе заметишь — сразу сообщай. Давай, клубочек... — подбросила она синюю пряжу на ладони и улыбнулась, как Иван, ласково, — сослужи нам службу, дорогу к Ивану-дураку покажи.

Упал клубочек на дорогу меж камней, покрутился на месте волчком, да и побежал вперед. А следом за ним — Кикимора, зеленые следы мокрые на камнях оставляя, Леший, бородой за кусты цепляя, Иван-царевич, сапожками сафьяновыми вечно на камушки напарываясь и охая, да баба Яга, подушками обложенная, с трудом через щели себя проталкивая.

А в свете луны вверху выделывала пируэты, о веселой свободе вопящие, ступа по имени Вихря.

Правда, когда вывалился из нее пестик Ивану прямо по макушке, Яга ей сказала приличней себя вести. Ивана шапка его красивая только и спасла. Только теперь он не только на боль к ногах жаловался, но и в голове.

Долго ли, коротко ли они шли... Впрочем, довольно долго — часы показывали, что час с четвертью. А Горыныч так и не появился, так и не обнаружил партизан сказочных на земле своей гористой да колючками поросшей.

Но вдруг Вихря резко спикировала, едва не сбив Лешего. Столпилися герои наши в кучу, в бою приготовилися. А Вихря радостно пестом вперед тыкала. Прищурилась Яга, в темноту межлунную всматриваясь...

— Яга?! — под хлопанье собственных крыльев изумился Вещий Олег.

— Олежка! — воскликнула и Яга, навстречу кидаясь. — Живой!

Вещий Олег сделал вокруг нее круг, радуясь искренне.

Серый Волк из куста выскочил, на липовую старуху бросился, хвостом виляя, на землю завалил, лицо ей вылизывает. Хоть на что подушки пригодились.

— Ой, хватит, — смеясь, отпихнула Волка Яга.

Смотрел Иван-царевич во все глаза на бабу Ягу смеющуюся. Не злорадно и не зловеще, а так, будто бы она... счастлива?!

— Как же хорошо, что ты пришла! Мы уже так волнуемся, так волнуемся... — доложили мохнатый и пернатый.

— Где Иван? — перешла Яга сразу к делу.

— Он как днем зашел с Горыней, а дверь в пещеру обвалилась, так и... — пояснил Серый Волк, уши к голове прижимая.

— Мы очень помочь ему хотели, Яга, защищать, но не ожидали, что Горыня так поступит...

— На мосту он вроде добрым был...

— Добрым, скажешь тоже, — проворчал Иван-царевич.

— Ну, прости, Иван-царевич, не все ж мечом-кладенцом махали.

Сказал это Волк и загордился собою — наконец он в лоб царевичу сказал то, что думает!

— Это ж с какой стороны у него кладенец? — поинтересовался Леший.

— Ну... — смутился Иван. — Любому доброму мечу имя нужно.

— Так это имя уже занято, — вмешалась и Кикимора. - Авторские права.

— Ох, — остановила спор Яга. — Спасать Ивана надо, а не спорить, ребята. Царевич... сможешь камень сдвинуть? Добрым мечом своим?

Она уже и говорит, как Иван-дурак... И людьми манипулирует. Царевич даже возражать не стал, сразу к камню огромному потопал, меч воткнул и тужится, толкает. Посмотрел Волк Серый на Лешего, а Леший на Волка, бросились царевичу на помощь. А Яга пест из Вихри достала, тоже рычагом помогает. Кикимора моток водорослевой пряжи размотала, на Вихрю накинула и на камень, да и велела ступе помогать.

Все работали, в общем. А клубочек вертелся и скакал на месте, вместе с Вещим Олегом за этой странной бандой наблюдая и сделать ничего не могя.

Сдвинулся камень, поддался единству героев наших. И открылся вход в пещеру, темнотой страшной зияющий. Клубочек радостно бросился внутрь.

Переглянулась Яга с Кикиморой и Лешим, положили те по два пальца правых рук на левые запястья — кто ж их этому жесту научил, как не Яся?.. Иван-царевич не промах оказался: срубил своим мечом-который-не-кладенец пару хороших веток, факелы из них сделал.

Серый Волк уж с нетерпением поглядывал на тех, кто на двух ногах все задерживались.

— Вихря, ты останься здесь. Если, — взглянула Яся на часы, — через шесть часов... — Ах, ладно. Если до предрассветного часа мы не вернемся, возвращайся к Тихомире. Значит... кончилось все.

— И ничего не кончилось, — из пещеры возразила Кикимора, и голос ее причудливо отразился от стен темных каменных, — Горыня на мировое равновесие покуситься не посмеет. Одно дело — Иванами закусить, и другое — Кикиморой, Лешим и бабой Ягой. Пошли. Вихря, скоро будем. Просто жди.

— Иванами он тоже закусывать не будет, — возразила Яся решительно и поспешила вперед всех, сразу за клубочком.

Ибо нечего. Наткнулась тут же на... шляпу его.

- Иван... - всхлипнула, к груди находку прижимая.

И на парик натянула сверху.

Долго клубочек петлял по темным, пустым да страшным пещерам. Гулко отзывались под их сводами шлепающие шаги топающей плечо в плечо за Ягой Кикимора, а по ее мокрым следам уже шлепал каждый. И стук когтей Волка, вперед клубочка бегущего да на нос свой полагающегося, и хлопанье крыльев Вещего Олега, что иногда мышей летучих задевал, и тогда вообще громко становилось.

Словом, громко они шли. А Горыныч все не появлялся.

— Не нравится мне это, — прошептал Леший Кикиморе, и отозвались пещеры эхом шелестящим:

— Не нравится, не нравится, не нравится...

Иванов факел погас от очередной летучей мыши, и он выругался так, как царевичу не полагается. Царевичу вовсе не полагается, если уж на то пошло.

Но вот выскользнул клубочек в пещеру, костром посередине освещенную, и над костром была огромная дыра в потолке, и свет огня встречался под ней с лунным светом, и было это до того волшебно и красиво, что и не сразу Яга змея о трех головах, у костра на нижней части спины восседавшего, и каждая его голова выражала такое гаденькое довольство и злорадство, что Яга сдвинула брови втрое крепче обычного, подбоченилась по подушкам, шляпу на один глаз сдвинула и молвила грозно:

— Ну, здравствуй, Змей Горыныч.

А члены их сомнительной экспедиции, сыпясь из коридора пещерного, как из мешка, споткнулись о нее один за другим — так баба Яга была непреклонна, и за подушками и не чувствовалось ничего.

— За Иваном мы пришли.

18. И жили некоторые долго и счастливо

Но ты со мной, и я не смею надеяться...

Давай войдем в закрытую дверь.

Немного Нервно. Истинное волшебство

Расхохотался Змей Горыныч на все свои тридцать три пещеры, костер погас, и на месте его оказался источник дивный, фонтан. И только лунный свет остался, и как-то холоднее сразу сделалось.

— Ой, уморили... За Иваном они пришли!

— Ахаха! — передразнила хохот его Яга и сжала кулаки. — Где ты его прячешь, Горыня?

— А если я его уже съел? — спросил Змей и поглядел одной головой хитро, второй — скорбно, третьей — злобно. — И прячу здесь? — и пузо свое огромное огладил довольно.

Яга так и отступила, на Волка подвернувшегося села.

— Быть не может, — поднесла она руку к горлу.

— Голову на отсечение даю, — сказал Горыня. — Какую? Правую? Левую? Среднюю?

Защипало у Яги у носу.

— Вот тебе за Ивана, супостат! — взвыл вдруг Иван-царевич да с мечом своим не-кладенцом полетел вперед, к этим самым головам упомянутым.

Махнул лениво змей хвостом, да и отлетел Иван-царевич к стеночке: меч из рук его выпал, сознание царевич потерял.

Должно быть, после песта с небес да хвоста исподтишка лежать ему вместе с царевною егошнею с сотрясением мозга.

— Говорил же, что даешь голову на отсечение, пробормотал Серый Волк. — И соврал.

— Вот верно, — согласился Вещий Олег, — врун он, балбес и самодур.

Так жар-птица говорила, а лучше нее не скажешь.

Смекнула Яга, что и вправду Змей их обманывать может. Ради развлечения. Встала, чтоб обличить его и справедливости потребовать, да нахмурился Змей Горыныч на обвинение воронье, и огнем в птица черного как полыхнет! Раскаркался Вещий Олег и в дыру подлунную над фонтаном порхнул.

— Я отсюда вас прикрою! — только и слышали.

Серый Волк бочком за Ягины подушки попятился.

Выступил Леший вперед, как самый старший и мудрый.

— Отдай нам, Ивана, Горыня, не кочевряжься. Не станешь ведь ты с Лешим, Кикиморой и Ягою биться. Смешно это.

— И что вам дался этот Иван? — поморщился Змей головой правой.

— Защищать мы его поклялись. И суженой вернуть.

— О, так он ее не достал? — зевнул змей. — То-то из зеркала самолично вывалился, один.

— Не твоя это забота. Ты, давай — Ивана-то вертай, и мы пойдем уже, спешится бабе Яге.

— Спешится-переспешится. Скушно мне, Леший-батюшка. Закрою я дверь в пещеры-то. Оставайтесь на ужин, гости дорогие.

Где-то ухнул камень. И недовольно — Вихря.

— И посмотрим, кто ужином этим станет, — ухмыльнулся Горыныч зловеще.

— Да будет тебе «скушно»! — возмутилась Кикимора. — У тебя зеркала — что хош в них смотри, это нам только в яблочке да в зеркальце Царя Морского Тридевятое маленькое видно, а и то — радуемся.

— Надоело. Все надоело! — психанул вдруг Змей и встал на лапы свои короткие.

— Вот она, испорченность общедоступностью информационного хлама , - сказала Яга.

— Чего?.. Это заклинание какое, Яга?.. — заинтересовался Змей Горыныч.

— Говорю, все блага тебе доступны, вот и маешься! — рассердилась Яга. — Нет, чтоб делом заняться, мир посмотреть, себя показать... Тьфу! В общем, что в пещерах засел, раз скучно тебе?!

Огляделась по сторонам, подобрала клубочек волшебный, да и запустила в Змея Горыныча, в лоб голове его средней.

— Посередине бей, — подсказала траекторию на всяк случай.

Со славой выполнил клубочек боевое задание — замотал головой Горыня, взревел, обидевшись. Нащупала Яга в кармане окарину. Сама не знала, что на нее нашло — а и заскользили пальцами по дырочкам, музыку Зельдину из нее добывая.

Память моторная не подвела.

— Ты... чего? — поразился Горыня. — Еще одна сумасшедшая женщина в этих пещерах!

Да не мог перебить он глубокий голос окарины заморской и тренировки Ясины упорные.

— Про Рыбку он? — шепотом спросил Волк Лешего.

— Вот и я говорю.. — раздался вдруг нежный голосок... из фонтана. — Давно тебе, Горынюшка, пора на воздух вольный, в воды широкие.

Поперхнулась Яга и играть перестала.

Вылезла из фонтана девица в платье золотом, с косами рыжими и... в венке с ромашками.

— Долго ли мне ждать тебя, муж мой? — выдохнула красавица, в пещеру с парапета слезая. Увидев змея, содрогнулась: — Ох, и сколько можно превращаться в это пугало?

Усмехнулся Змей Горыныч, хотя и показалось Ясе, будто пот у него на всех трех лбах сразу выступил.

— Все равно ты сама пришла, Рыбка Золотая.

И голос его медом льется, аж дивно. Свои тут у них разборки, местные. Яся окариной взмахнула, да остановили ее Кикимора и Леший.

— Постой, сейчас все ясно будет...

— Угадал... Хорошо, что на месте Горыни не я... — пробормотал Волк.

И по морде его было видно, что он рад тому, что Горыня — это Горыня, а он, Волк — это Волк.

Иван-царевич застонал под своей стеночкой. Рыбка Золотая же и Змей Горыныч продолжали речи свои медовые, тягучие и как обоюдоострый меч опасные:

— И не стыдно тебе жену гонять! Над Иваном глумишься. Что он тебе сделал? Человек добрый и сердцем мягкий, не то, что ты...

Вот-вот, Рыбка, ты мне уже нравишься.

— Это я глумлюсь?! — возмутился Змей и встал на лапы задние, из угла в угол заходил. — Кто его на дно морское утащил, лишь бы мне насолить?! Что может быть большим глумлением для мужчины, чем сделаться орудием в женских руках?!

Ах, вот оно как?! Ну, Рыбка! Клубочки кончились, поискала Яга взглядом еще оружия какого. Вот, кладенец царевича валяется, но неподъемный он больно.

— Ах, Горынюшка, но ты ведь внимания на меня не обращаешь... Думала, хоть за Иваном прибежишь, а ты..

— А твой отец меня ждет на морском дне не дождется! Морского змея ему подавай! Не стану я под дудку Царя Морского плясать! Мне и тут хорошо! Не по сердцу мне, Рыбка, отец твой! И ты мне сама навязалась!

Попытался Змей лапы на груди сложить, да слишком короткие они были, только ладошками одна до другой и дотянулись. Плюнул Горыня, ударился о пол пещеры каменной да и молодцем сделался.

Мажоры мажорами... Чесслово. Истерики не случаются по тому поводу, по которому их закатывают.

Нахмурилась Яга, шляпу Иванову размахнулась, и в парочку эту злодейскую бросила, на себя внимание обращая:

— Хватит воду лить! Повторяю вопрос, потом за себя не ручаюсь. Где Иван? На дне морском? У тебя, Рыбка ты ж Золотая?

— У меня. Что это за старушка страшная?

— Страшная, еще какая страшная — Иван мой, тащи его сюда.

— Прости, бабушка, но он мне нужен! Без него Горыня на дно не придет, а батюшка меня на сушу больше пускать не хочет! Вот и мотаюсь.... через фонтан на мужа смотреть, что за жизнь семейная такая?..

— Каждую четверть часа, — выплюнул Горыня. — Все нервы уже истрепала, рыба проклятая.

— Ах! — обиделась Рыбка Золотая, да в фонтанчик и скаканула.

Ну, Яга — за ней. А следом и Кикимора. Мало ли, что девицы не поделят, а она божество, как никак, водное, мудрое, старое.

Подушки не дали Яге нырнуть как человеку нормальному. Уж пыталась она, пыталась, а все ее на поверхность выталкивало. Наказание какое!

Так и барахталась, и вдруг подхватило ее что-то, да и обратно из фонтана наверх и вынесло. Отфыркнулась Яга от воды, как могла, глядит — а у кого на руках она сидит?..

— Ваня! — всхлипнула и повисла у него на мокрой шее.

— Что же ты делаешь тут, солнышко ясное? — удивился Иван, к себе старуху липовую прижимая.

— Тебя, дурака, спасаю, — ударила его в грудь Яга и теперь в голос разревелась.

Так и стоял Иван по колено в фонтане воды живой, а на руках у него рыдала в три ручья, при том истекая подушками, настоящая баба Яга. И плевать ей было, что Яге, вообще-то, не положено, что нос отвалится, что они в пещерах змея-маньяка, у которого в голове и супружестве разлад, и от того честные люди страдают.

— А они тут отношения выясняют, за наш счет! — пожаловалась Яся Ивану, и в Горыню пальцем ткнула.

— Фу, — скривилась Золотая Рыбка. — Это и есть твоя суженая? А ты как вылезти смог, я ведь заклятье на тебя сонное наложила?

— А любовь настоящая разрушает любые заклятья, Рыбка, говорил ведь я тебе, — усмехнулся Иван. — И что надо вот тут, в груди ее чувствовать. Тогда и дело будет, тогда и других обижать не нужно.

Осторожно вылез Ванька-дурак из фонтана, и Ясю свою все не отпускал — на руках держал.

— Вот видишь, — сладостно обратилась Рыбка к Горыне, повиснув на его руке могучей, — побеждает любовь все заклятья. Это ли не сила, Горыня? Ну, пойдем со мной на дно морское... Будешь корабли топить, чем не развлечение? Я отца попрошу.

Но отодвинул Горыня Рыбку Золотую, к Ивану с претензией выступил, пальцем тыча:

— Сколько ты живой воды выхлестал, Иван! — и разглядывает его со всех сторон, и не то Ягу, не то Иванову суженую, с которой вода так и льется. — И суженая твоя тоже! Чем расплачиваться станешь?

И лицо сделал такое ехидное — а сейчас он выдумает чтой-то. Или Иван выдумает. Он неплохой выдумщик, и не скучно с ним, вот совсем. А Рыбка возьми и забери!

— Прости, Горыня, мне только глоток и нужен был — не предупредил ты ведь меня о свойствах зеркала волшебного — а вышло, что весь искупался. Не по своей воле, но по воле суженой твоей, а она так сделала потому, что ты с ней идти не хотел...

Сделал вид Ваня, что думу глубокую думает, глаза к дыре над фонтаном поднимая. Прищурился и Горыня.

— И что?

— А то, — поднял палец Ваня, поудобней другой рукой Ягу перехватывая, и подушки ее снова потекли живою водою на пол, — что коли бы ты был хорошим суженым Золотой Рыбке, не случилось бы такой траты воды живой. И моя суженая бы сейчас из-за вас не убивалась. Так что не я расплачиваться должен. Я тебе уже сполна заплатил: ромом, волшебным зельем — забыл?

— Вот стану морским змеем, буду корабли топить, и станут бочки с ромом мне на дно падать, — пригрозил Горыня.

Пожал Ваня плечами и посмеялся.

— Ты не забывай, на море тоже дураков хватает. Есть у меня друг, Синдбад, так он со змеями морскими только так.

Изобразил Ваня пару ударов воображаемым мечом по воздуху, и загорелись глаза Горыни интересом.

— И что — побеждает?

— Побеждает.

Отошел Горыня в уголок, задумался, что-то просчитывать на пальцах начал. А потом и вовсе из пещеры уполз куда-то в лабиринт, а Рыбка за ним побёгла.

— Что ж ты тяжелая такая, ясно солнышко? — спросил Иван, снова Ягу перехватывая.

— Подушки это — мало ли что, да и имидж чтоб держать... Вон, Рыбка сказала, что я страшная.

Откинул Ванька голову, расхохотался.

— Ну, подушки мы позже снимем.

А Яга покраснела. Прилюдно говорить такое! Это даже наедине не очень!

— Я тебе запрещаю...

Но Иван на землю ее поставил осторожно и палец к устам приложил.

— Это ведь ты на окарине играла?

— Играла...

— Значит, не снилась мне песня Зельды, а разбудила от заклятья морского. Не врал торговец бродячий — волшебны песни окарины.

Прильнула Яся к Ивану, голову на плечо ему положила.

— Как хорошо, что ты вернулся, хоть ты дурак и негодяй, и плут, и грубиян...

— Ну, с грубияном она перегнула, — сказал Серый Волк.

— Милые бранятся — только тешатся, — отмахнулась Кикимора и дальше смотрела на любимцев своих с умилением. - Носки! - вспомнила вдруг, и в карманах копаться начала.

— Колыбельную эту я просто разучивала, потому что по тебе скучала. И делать, что не знала.

— А я в зеркале волшебном это видел и слышал.

И поцеловал ее в уста нежно.

Захлопали Кикимора и Леший в ладоши.

— Вот видишь, говорил я тебе — счастливый конец будет.

— Так не конец еще это, — возразила Кикимора. — Вон, второй Иван еще есть.

— А его доля — уже не нашей «Мамбы» дело.

Иван-царевич, держась за голову и стеночку, встал на колени.

— Так это живая вода? — уточнил он у оставшейся в пещере общественности.

— Ага.

Покопался Иван-дурак в своей волшебной котомке одной рукой, (второй продолжал он прижимать к себе свою красную от стыда, счастья и злости одновременно Ясю), нашел и бросил Ивану-царевичу фляжку.

— Вот, тебе это, царевич, как и обещал. Оживляй свою невесту. Да узнай ее хорошо прежде, чем жениться — а то будешь, как Горыныч, маяться... - подхватил шляпу с пола, там где она упала, когда Яга в Горыню с Рыбкой запустила, на волосы мокрые нахлобучил, улыбнулся залихватски. - А нам пора, верно, Яга? Где тут у тебя Вихря припрятана?

— Здесь мы! — каркнул Вещий Олег под потолком.

Опустилась ступа, лунным светом облитая, под самый фонтан, перекинул через бортик Иван свое солнышко красное да мокрое, и сам запрыгнул. А следом — Серый Волк.

— Простите, господа... — поклонился всем присутствующим Иван прямо из ступы. — Но нам на службу с утра...

— Нам? — удивилась Яга.

— Уж прости, не стану я тебя одну пускать, ясно солнышко. Как одну тебя оставляю, так вечно случается что. А потом ты сердишься или плачешь, и вечно всего против. Буду сидеть, кофе пить и на тебя смотреть.

Вылезли из коридорчика Горыня и Золотая Рыбка, об чем-то бранясь, в руках Горыня мешок тащил. С золотом.

— Желаю счастья, — подмигнул Иван Горыне, а затем с Ясей они всем махали, обнявшись, а Вихря наверх летела.

Медленно, и не по-лихачески, словно оценивала торжественность момента. И обливала их светом голубым полная луна.

Помахали Кикимора и Леший молодым, слезы счастья пуская. Кики подозвала Вещего Олега жестом незаметным, сунула ему носки да велела молодым передать, на свадебку. Только пущай говорит, что в лесу нашел. Нечего смертным знать, что божества их любят, мировое равновесие это нарушает.

Иван-царевич, фляжку схватив, клубочек подобрав и меч свой богатырский, к выходу из пещер поспешил. Не-Елену Прекрасную оживлять.

А Горыныч на Рыбку посмотрел, рассмеялся вдруг пакостно, подхватил на руки и молвил:

— Да зачем нам счастье? Пойдем с этим Синдбадом встретимся, посмотрим, так ли он хорош, как Иван говорит?

И в фонтан сначала мешок с золотом швырнул, а затем и сам с дочерью Морского Царя на руках прыгнул.

— Ну вот, — сказала Кикимора, — вот теперь конец, теперь «Мамба» молодец. А нам с тобой, Лешеюшка, самим домой вертаться, ясное дело, без ступ, избушек на курьих ножках и клубочков.

— Яся-я! Ваня-я! Есть хачу-у!

Кошка Мег сидела на ступеньках их антресоли опочивальной и настырно требовала то, чего ей не причиталось.

Заворочался Ваня, зевнул.

— Мег снова за тобой в Тридевятое пробралась, ясно солнышко?..

Замычала Яся, одеяло на голову натягивая:

— Не знаю ничего... Наконец выходные, никаких перевернутых миров больше...

— На коврик нагажу! — продолжала кошка Мег свой шантаж.

— Я тебе дам коврик, — отозвалась Тихомира, и возмущенный мяв кошки Мег дал знать, что ее за шкирку переместили куда-то, куда она отправляться не собиралась. — Уже и так за тобой два раза вытирала! Теперь глаз не спущу!

— Кажется, придется и сегодня сбегать к тете Иоланте, — рассмеялся Иван, и одеяло-то откинул.

— Или Ивана-царевича за огнегривым конем поведу, — ехидно сообщила Мег с дивана. — Ну, Ваня-я!

— Ты нА двор посмотри — какой Иван-царевич, — ответил Иван, с кровати слезая, носки из травы болотной как тапочки грели. Окно распахнул наружу и потянулся. — Да и проснулась его царевна, Марья, вроде, Моревна. Мир им и любовь пусть будет.

Влетел соленый ветер, занавески кружевные разметал, картинками на стенах зашелестел, досыпавшей последний сон Ясе волосы короткие взъерошил.

Как он и просил, Мира снова привела их к морю. Яся ведь так ждала этого заветного дня со странным именем «суббота».

На море тихо и шторм не шумит — верно, не так уж худо все у Горыни и Золотой Рыбки. Или подались они в моря южные на встречу с Синдбадом, и может Царь Морской отдохнуть от непутевой дочери немного.

Взял Ваня в руки окарину, уселся на подоконнике, да давай колыбельную Зельды наигрывать — пока Яся службу свою отслуживала, он тоже сложа руки не сидел.

Как никак, сегодня седмица с их знакомства прошла. Наконец не спешит Яся никуда, сняла этот неугомонный тикающий браслетик под названием часы с запястья и можно будет ее схватить в охапку, да на бережок сбежать, да купаться и брызгаться, а потом на кухне оладушки жарить и кофе варить, и не спешить наконец на всякие трамваи.

Тихомира и избушка никуда не деваются: спасибо Иван-царевичу, уже весь Переславль знает, что Иван-дурак в суженые толстую бабу Ягу с носом-крючком и в шляпе выбрал. На то он и дурак. Да ушла баба Яга на покой, мировое равновесие в норме, переславляне пересуды точат, да не кручинятся, а жизнь свою живут по привычной.

Впрочем, Ягу из Яси фиг выгонишь, даже без носа клеенного. Но за то и полюбилась она ему.

За эту старушку в девице и девицу в старушке.

Яся еще в полудреме слушала ветер, Ванину окарину и как ровно и спокойно бьется сердце в груди. В ее и в его. Вот так — счастья не ищешь, и приходит оно тихо.

И часов можно и вправду наконец не считать — только земли заморские, звезды на ладони и чашки чая на кухне до ночи.

Откуда не возьмись — кошка Мег: на одеяло Яси прыгнула, а оттуда — на подоконник, мимо Ивана, а потом — в окно!

— Мег! — воскликнул Ваня, роняя окарину, руки за ее пушистой белой шубкой простирая, да поздно.

— Что стряслось? — села в кровати Яся, глаза протирая.

Загородил Иван окно собою, заулыбался широко.

— Н-ничего... Спи, ясно солнышко!

— Иван?.. — голосом бабы Яги настороженно зазвучала Яся, да руки на груди сложила. — Что ты уже натворил?

— Ну, Яга...

— Ты жезнаешь — не люблю, когда ты мне лапшу на уши благостную вешаешь, а потом лезешь к Горынычу. Что случилось, Ваня, толком скажи?

— Держите пропажу, — бросила Мира недовольную кошку Мег из окна Ясе на кровать.

Засмеялась Яся, схватила кошку Мег да к сердцу прижала:

— Ах вот оно что! Эх, Мег, несносная Мег...

Одеялом укутала, за ушком почесала. Недовольна Мег сначала была, но потом смилостивилась, замурчала. Головой о Ясину голову потерлась, и бодались они, пока не присоединился и Иван к этому делу веселому, и подставила кошка Мег им пузико, мягкое, как у кролика.

— За тобой, знаешь ли, тоже глаз да глаз. А то сядет в ступу и пестом размахивает, а я верю, что она дома спит и в безопасности, — сообщил Иван.

— Я против, чтобы ты себя подвергал опасности...

— Ты всегда против, Яга, — перегнулся через кошку Мег Ваня и ясно солнышко свое сладко поцеловал.

Ткнула Яся в него подушкой, смеясь.

— Пошли, Мег закинем домой и в море покупаемся.

— Не хочу-у, — возразила Мег.

— Ты купаться не будешь.

— Домой не хочу.

— Тетя Иоланта станет беспокоиться, маленькая. Нельзя так.

Только так начала вырываться Мег в чулане, что задела лапой флигелек, и замигал вдруг брильянтик на нем синим. Отворилась дверь, а там не подъезд тети Иоланты, а... вьюга снежная!

— Ой, — сказала Яся, поймав ветер в лицо.

— Мира... это что такое? — пробормотал Иван, рукой от слепящего снега заслоняясь.

— Сама не знаю... — ошеломленно проговорила избушка.

И дверь испуганно захлопнула.

— Намело... Растает, и лужи будут.

И тут же все снежные остатки прибрала.

— Значит, не только в одно место в этом флигельке портал открывается? — расширила глаза Яся.

И пусть в них и страху немного, и осторожности, но в остальном — тот же восторг и радость, какие Ваньку всегда перед неизведанным охватывают. И лезет он незнамо куда, и делает незнамо что, а потом счастье получается и краски яркие.

— Постой, открой еще раз... — попросил Ванька, да осторожно наружу-то вышел, снегу в руки набрал, на язык, носками по снегу протопал, по колено утопая. Все как есть: зима лютая.

Едва не потеряла Яся Ваню в метели, с ноги на ногу переступала, а на ногах этих тоже носки болотные зеленые. Олежкой обнаруженные и подаренные.

- Ваня! - прокричала в белую слепоту.

Забежал Иван обратно, да в Ясю снежок запустил коварно. Взвизгнула Яся, взвизгнула избушка. А Иван по плечам себя хлопал, прыгал на месте и хохотал весело, как снеговик белый.

Дверь Тихомира закрыла, причитая, сколько ей убирать, и Ивана высушивая.

— Все. Не открою. К тете Иоланте идите сначала, кошку отнести.

Смотрят все трое — а кошки Мег-то и нет!

— Сбежала! — ужаснулась Тихомира. И запаниковала: — В снег! В холод! В метель! Что тете Иоланте говорить будем?..

Ваня с Ясей переглянулись и расхохотались невольно.

— Открывай дверь обратно, Мира... Искать будем.

Ох уж эта несносная кошка Мег!

- Только котомку Ванину возьмите! И шубы... Куда ты шляпу, Ваня?! Шапки вам надо... У Фонарных столбов не стойте, к фавнам в на чай не ходите, львам златогривым не помогайте... Ах, все равно ведь не послушаетесь... Стойте! Меня возьмите... флюгером.

Но это уже совсем другая сказка.

Оглавление

1. Избушка на курьих ножках

2. Иван-дурак и Иван-царевич

3. В гостях у Кикиморы

4. Яблочком да по блюдечку

5. Волшебная речка Смородина

6. Тихомира открывает двери

7. Костяная нога, ступа и пест

8. Терем ходячий да ворчливый

9. Королевишна Елена Прекрасная

10. Жар-птица совершает возмездие

11. Злое колдовство понедельника

12. Желание Золотой Рыбки

13. Бой у Калинового моста

14. Подземные пещеры змеевы

15. Решающая победа Ивана

16. Баба Яга сердится

17. Как клубочек пригодился

18. И жили некоторые долго и счастливо