Измена. (не ) Его невеста (СИ) [Лада Зорина] (fb2) читать онлайн

Глава 1

— Это… шутка какая-то?

Я обернулась в надежде, что мои слова подтвердятся. Но грузный седой человек, назвавшийся моим дедом, смотрел на меня из своего кресла совершенно серьёзно.

До дикости роскошная комната — сплошь тёмное дерево и позолота. В дальнем углу — гость Алексея Георгиевича, на встречу с которым меня позвали, ничего не объяснив.

Я уже привыкла, что с тех пор, как мой дед меня разыскал, меня везде и во всём просто ставили перед фактом.

Вот и сейчас мой родственник не спешил с объяснениями. Они мне попросту не полагались. Будь благодарна — ещё вчера ты безродная нищенка, сегодня — внучка богатого человека, но на ролях всего лишь актива. Ценного, как говорится, вложения.

— Простите, — мой голос ослаб, — но я не понимаю…

Наш гость, сумрачно взиравший на меня со своего места у незажжённого камина, едва заметно сменил позу. Но уже это заставило меня ёжится.

Высоченный, черноволосый, с пронизывающим тёмным взглядом. Неприступная крепость в идеально скроенном строгом костюме.

Деловой партнёр моего деда и…

— Полина, это твой будущий муж.

— Я не… нет, погодите, — в элегантном наряде, в который меня попросили сегодня втиснуться, вдруг стало совершенно нечем дышать. — Я не знаю этого человека.

Мои слова заставили «этого человека» усмехнуться. Обрамлённая короткой густой бородой тяжёлая челюсть дрогнула, но глаза смотрели холодно и зло.

«Покупатель» находил меня забавной.

— Это поправимо, — успокоил меня дед. — До свадьбы успеете познакомиться.

В тот день мой «будущий муж» не сказал мне ни слова. Обращался исключительно к Алексею Георгиевичу через мою голову, будто я была здесь никем и ничем.

Будто мои слова ничего и не значили.

Мой дед вытащил меня из нищеты, но последние пару недель окружавшая меня роскошь на самом деле ничего не изменила. Я оставалась бесправным, безголосым пустым местом.

Впрочем, не совсем уж пустым.

Я оказалась разменной монетой.

Вечером того же дня все мои вещи загрузили в машину, скупой на проявления чувств родственник прохладно со мной попрощался и, не обращая внимания на мои слёзы, отказался что-либо объяснять.

— Время придёт — и ты всё узнаешь, — прохладная шершавая ладонь неожиданно нежно прошлась по моей щеке, и он дал знак охраннику. — Езжай, Полина. С богом. Всё будет хорошо.

Большей лжи я за всю свою жизнь не слышала.

Мой так называемый жених — совершеннейший незнакомец — соизволил со мной заговорить спустя несколько часов, когда меня доставили в его особняк, где-то за столичной городской чертой.

Но ни утопавшее в зелени роскошное двухэтажное здание, ни поражающие воображение интерьеры меня не впечатлили. Все силы уходили на то, чтобы оставаться в себе, пока в моей жизни бушевал апокалипсис.

Когда летнее солнце закатилось за горизонт и гудевшее жизнью поместье стихло, меня попросили в кабинет — на аудиенцию к «суженому».

К магнату Глебу Уварову. К бизнесмену, которого СМИ прозвали не иначе как Хищником, а светская хроника — не иначе как Грешником. И я знать не хотела, что скрывалось под этими прозвищами.

— Церемония — через месяц, — он даже не обернулся, когда я вошла. Так и стоял, уставившись в окно, за которым давно опустились синие сумерки.

Я смотрела в его широкую спину. Видела, как напряжены массивные плечи под белой рубашкой, и думала, что брежу, нахожусь в лихорадочном сне. Который всё никак не желал прекращаться.

— Зачем? — я обхватила себя руками, пытаясь отыскать хотя бы подобие точки опоры. — Зачем… всё это?

— Что именно?

— Да всё! Этот договор, эта свадьба! Мне до сих пор никто ничего не объяснил! У нас что, средневековье какое-то на дворе? Разве людей вот так замуж выпихивают, ничего у них не спросив?

Кажется, моя горячность его растормошила. Он снизошёл обернуться. Сумрачный взгляд полоснул по мне лезвием:

— В нашем мире, куда ты попала благодаря своему деду, возможно всё. Советую привыкать.

— Но я не желала никакого вашего мира! Когда дед меня отыскал, он ничего ведь не объяснил!

— Мне неинтересно выслушивать эти претензии. Они не по адресу.

В лицо будто ледяным снежком залепили. Будущий муж давал мне понять, что сочувствия от него не добиться.

— Вы-то зачем на подобное согласились? Совершенно же очевидно, что вы меня ненавидите!

— Какое громкое слово, — Уваров сложил на груди мощные руки и провёл по мне взглядом снизу-вверх. — Ненависть — сильное чувство. К тебе у меня нет никаких чувств. Ты — условие, которое я обязан был соблюсти.

— А не пойти бы вам с вашим условием подальше! — рявкнула я и вылетела из его кабинета.

Я пыталась сбежать пару раз. Без толку. Охранялся его особняк — будь здоров.

‍Дед на звонки отвечал через раз — из-за слабого сердца армия его личных врачей запрещала ему подолгу и часто общаться со мной. Но всё, что я от него слышала, это обещания, что всё наладится.

Мне казалось, я схожу с ума.

С Уваровым мы общались лишь по необходимости. И каждый наш разговор заканчивался одинаково — форменной склокой. Мы будто репетировали будущее бракосочетание, вместо клятв в вечной верности клявшись уничтожить друг друга ещё до того, как наступит день икс.

Лишённая всякой возможности изменить ситуацию, я выжидала и пыталась разобраться в происходящем, но беспощадную ясность в моё нынешнее и будущее положение внёс случай. Который мне доказал, что мой жених на ветер слова не бросал — я действительно была только пешкой в громадной, безразличной ко всему игре богачей.

Спустя пару недель после очередной перебранки я умчалась к себе, но через пару часов метаний по отведённым мне комнатам выбралась побродить по галерее.

Погружённая в свои мысли, сама не заметила, как забрела в ту часть особняка, где располагались личные комнаты его хозяина.

Двустворчатые двери спальни оказались распахнуты настежь — я лишь поэтому и увидела то, что увидела.

Мой будущий муж ни в чём себе не отказывал за две недели до нашего с ним бракосочетания. Особенно в том, что касалось плотских утех…

Мало было мне унижений. В довесок, липовая невеста, получи ещё и вот это.

Я не помнила, как оказалась внутри. Но ярость меня пожирала, и опомнилась я только когда обнажённый по пояс Уваров сгрёб меня в охапку и оттащил к дверям. Кажется, я пыталась вцепиться в волосы его рыжеволосой подружке, только бы стереть с её лица наглую ухмылку.

— Кто эта истеричка, Глеб? — хихикала она. — Та самая? Твоя будущая благоверная?

Какое-то время я молча билась в его руках, наконец-таки вывернулась из его хватки и прорычала:

— Ненавижу тебя. Ненавижу!

Замахнулась, но он перехватил мою руку, дёрнул меня на себя.

— Поверь, это взаимно, — в чёрных глазах моего жениха стыла ярость.

Сейчас девица в его постели взирала на нас с недоумением. Рассмотреть я её как следует не смогла — слёзы застлали глаза.

— Я же… я же твоя невеста…

— Ты не моя невеста, — прорычал он, напоминая. — Ты — приложение к договору

— Но…

— Уходи, — он оттолкнул меня к двери. — Уходи. Не порти мне вечер.

Вечер. Я испортила ему вечер…

А он испортил мне жизнь!

Глава 2

Алексиса Канатаса не зря прозвали Зевсом. Этот мощный старик всех заставил с собой считаться. И Глеб до последнего надеялся, что его минует чаша сия.

Надеялся зря. Не исключено, что именно семье Уваровых предстояло взять главный удар молнии местного громовержца на себя.

В верхних комнатах подмосковной крепости Канатаса, который предпочитал звать себя Алексеем Канатовым, чтобы без нужды не выбиваться, сегодня вершилась судьба. И пафос формулировки был как раз очень даже уместен.

Он ясно подчёркивал запредельную высоту ставок.

Вот уже полгода столичную бизнес-среду изрядно штормило. Появились новые агрессивные игроки, смелые конкуренты. Прежние порядки ломались, рынок недвижимости реагировал на современные вызовы, заставляя многих уверовавших в свою неприкосновенность, смотреть в лицо новым суровым условиям.

Уваровым приходилось тяжелее, чем остальным — внутри семьи зрела настоящая гражданская война, грозившая ослабить бизнес настолько, что окусывавшимся «за забором» партнёрам оставалось лишь ждать, когда ветви опасно разросшегося дерева затрясутся, и перезревшие яблоки сами попадают в их когтистые лапы.

Вот тогда-то, несколько месяцев назад, и объявился Канатов со своим неожиданным предложением.

— Объединим бизнес.

— С чего бы вдруг? — Глеб смотрел на своего гостя с нескрываемым подозрением. — Алексей Георгиевич, при всём уважении, мы с вами враги. Прямые конкуренты, если вы не забыли.

— Не время сейчас для конкуренции, — отрезал Канатов и тут внезапно закашлялся. Тогда-то и стало понятно, почему он прибыл к нему не один, а со строгой дамой в сером, тут же подавшей старику фляжку с какой-то жидкостью.

Вот оно что… магнат беспокоился о наследии.

Волк-одиночка, не желавший, чтобы после его ухода всё нажитое за столько-то лет растащили по кирпичикам чужаки.

— Не совсем понимаю, как я вписываюсь в эту схему.

— Уваровым сейчас нелегко, — из-под седых усов сверкнули белые, не по возрасту крепкие зубы. — Как и мне. Со всех сторон поджимают. Но отдавать хоть что-нибудь этим нуворишам… я лучше по ветру все свои деньги пущу.

— Так и пустите, — Глеб не питал иллюзий, что может вот так с наскока разгадать планы старого лиса, но предложение было… заманчивым. Канатов был прав — Уваровы держались на волоске.

— Хотел бы, — чёрные очи впились в него, напоминая, что в старике ещё предостаточно сил на то, чтобы вести эти нелёгкие переговоры. — Но у судьбы свои планы. Может вдруг оказаться, что я не один на всём белом свете. Мне есть кому всё завещать.

А вот такого предвидеть никто, вероятно, не смог бы.

Перед Канатовым брезжила перспектива разыскать родную кровиночку. Его давно сбежавшая из отчего дома дочь таки произвела на свет потомство. Как, когда, при каких обстоятельствах выяснилось, что она родила — всё это Уварову не могло быть известно.

Но вот, могучий Зевс в его доме на правах просителя… это ли не чудо из чудес?

И всё, что от него требовалось — сделать хорошую мину при плохой игре. Притвориться, что Уваровы могут позволить себе роскошь подумать.

На деле же старик подставлял ему плечо, вытаскивал из болота междоусобицы взамен на, по сути, пустяк.

— Договор прост и прозрачен. Я попрошу лишь одного. Обеспечь её всем необходимым. Мне недолго осталось, но я хочу быть уверен, что моя внучка ни в чём не будет нуждаться.

В этом неожиданном подарке небес, в этом договоре Канатов оставил за собой лишь одно условие — если доживёт, сам определит, как Уваров поможет его внучке. В рамках дозволенного, разумеется.

Юристы обеих сторон корпели над договором, чтобы на двести процентов убедиться: их клиенты ничего от него не потеряют, только выиграют.

И вот теперь, когда все бумаги подписаны и договор заключён, он в доме Канатаса — принимает на себя обязательства обеспечить его внучку всем необходимым… в качестве своей будущей, мать её, жены.

Лукавый Зевс щурил свои чёрные очи. Пристроил кровиночку — лучше и не придумаешь. Обеспечил до конца жизни.

Глеб рассматривал её через комнату, застывшую у кресла своего могущественного родственника. Ошарашенную, растерянную. Вчерашнюю бродяжку, волею своего деда ставшую невестой одного из самых богатых людей страны.

Светло-каштановые волосы. Ясный взгляд. Обычная. Даже невзрачная. Совсем не в его вкусе.

Да он даже не знал, что девчонка давно в брачном возрасте! Разговоры о внучке заставили Глеба поверить, что они говорят о ребёнке — не о девице, которая тряслась от свалившихся на неё новостей, но уже требовала объяснений.

Впрочем, Глеба меньше всего волновало, что она требовала. Сейчас все усилия он направил на то, чтобы не позволить своему гневу испортить всё, над чем он работал — сохранить семью и оставить в силе их договор.

Поэтому проигнорировав лепет девчонки, посмотрел в глаза старому чёрту:

— Это… твоя внучка?

Канатас кивнул, явно довольным произведённым эффектом. Глеб стиснул зубы, стараясь отвлечься от порыва смести с каминной полки, на которую опирался, декоративные вазочки, наверняка стоившие целое состояние.

— Ты заранее планировал это. Женитьбу.

— Так она будет под твоей надёжной защитой, — Канатас ничего не скрывал. — Скоро ей не к кому будет обратиться за помощью. И мои деньги её не спасут. Их из-под неё выдернут, я и остыть ещё не успею. А ты… ты случиться этому не позволишь.

— А если я не захочу вешать себе на шею такое ярмо?

Зевс погладил свою седую бороду, притворившись, что всерьёз рассматривает такую возможность:

— Что ж… тогда договор будет расторгнут. Я останусь со своей головной болью наедине. А ты — наедине со стаей шакалов и распрями в собственной семье, Уваров.

Старый хрен знал, что загнал его угол. Но как будто забыл, что ничего страшнее загнанного в угол зверя нет.

— Ну так как, партнёр? — в голосе Канатаса звучала ирония. — Примиримся или продолжим нашу вражду?

И Глеб согласился. У него не было выбора. Но это пока. Ни старый лис, ни его внучка ничего от него не получат. Эта маленькая интриганка почти наверняка ломает комедию. Девчонка с ним заодно.

Что ж, винить в своих будущих бедах ей будет некого, кроме себя и своего хитроумного деда.

Глава 3

Он решил поступить мудро — решать проблемы по мере их поступления. И проблемы эти начались, стоило внучке Зевса переселиться в поместье своего жениха.

Старый Канатас просто сдал ему её на руки, объявив, что им понадобится время, чтобы друг друга узнать.

Бред. Большей нелепицы ему слышать не приходилось. Он не собирался не то что знакомиться с ней. Он не планировал ни семье её представлять, ни друзьям. Дежурная свадебная церемония — большее, на что ей стоило рассчитывать. Потому что это не брак, это прихоть сходившего в могилу врага, решившего напоследок поглумиться над теми, с кем вёл бизнес-войны, когда Глеб ещё под стол пешком ходил. Но так уж вышло, что старый Канатас пережил и деда, и отца Уварова, вот только от мести не отказался. Выждал момент и ударил.

И всё-таки у него ещё было время минимизировать возможные риски и негативные последствия. Выровнять ситуацию в конкурентной среде при помощи злосчастного договора с Канатасом. И обернуть всё к своей пользе. Только бы «невеста» под ногами не путалась.

А она путалась. Ещё как.

Маленькая бродяжка порой таскалась за ним по пятам и требовала ответов, притворяясь совершенно несведущей в больших планах своего деда.

Чтобы Канатас внедрил в их дом своего шпиона без каких-либо далеко идущих намерений? Да за кого они его держали? Несколько десятков лет непримиримой вражды, внезапное предложение о мире под предлогом сохранения наследия обеих семей — и безо всяких задних мыслей?

Это заставило его невольно скривить в едкой усмешке губы, когда девчонка в очередной раз забросала его расспросами, стоило ему показаться в поле её видимости.

Уваров подумывал запереть её в дальнем крыле, а ключ забросить подальше до самой свадьбы.

Свадьбы… мать твою, свадьбы! Он постоянно забывал, что ждало его через месяц.

— Вы обязаны хоть что-нибудь мне объяснить!

Он опустил на неё взгляд, наконец-то снизойдя до ответа:

— Обязан. Любопытная формулировка.

Голубые глаза метали молнии. Бледное лицо побледнело ещё сильнее.

— Я не позволю вам обращаться со мной, как с бессловесной скотиной! Как… как с куском мяса!

Красочно, но избито. Глеб прислонился к подоконнику одного из многочисленных окон галереи, в которой бродяжка подловила его, когда он направлялся в свой кабинет.

Во имя всего, у него не было времени на эти пустые сотрясания воздуха! У него дел выше крыши, но у девчонки был вид разъярённой болонки, грозившейся вцепиться в его ногу, если он только посмеет ретироваться.

— Послушай, я ничего тебе не обязан. Ничего, кроме указанного в чёртовой приписке к договору, которую юристы твоего чёртова деда умудрились ввинтить, потому что мои, очевидно, зря получают бешеные бабки, которые я им плачу за то, чтобы не попадать в такие вот ситуации!

Он и сам не заметил, когда его голос поднялся на опасную высоту — девчонка сглотнула, но не отступила.

— Вы согласились с этой припиской, — безжалостно надавила она на больное. — Имейте совесть и милосердие объяснить, почему я обязана выходить за вас замуж, а вы — жениться на мне. Ведь не может же быть, чтобы всё это нельзя было как-нибудь… отменить.

— Ты меньше всего нужна мне в качестве жены. И если бы я смог сделать хоть что-нибудь, чтобы избавиться от тебя, я бы это уже сделал. Такого объяснения ты хотела?

Он ждал слёз и причитаний. Ждал ядовитого выпада, но девчонка смотрела на него с… сожалением. Потом вздохнула и качнула головой:

— Просто… просто поразительно. Это надо же уродиться таким красивым снаружи и таким безобразным — внутри.

И на этой фразе в тот день она оставила его в покое.

Дьявольское создание не приближалось к нему ровно до тех пор, пока не подвернулась очередная удобная возможность. Перед этим она предприняла пару попыток сбежать. Но охрана, не в пример его юристам, сработала чётко и без последствий — беглянку вернули. Не хватало ещё, чтобы старый хрыч использовал эти её выбрыки как повод расторгнуть договор. Глеб продолжал ждать от него какого-нибудь удара, который попросту не сумел просчитать и предугадать. Поэтому рисковать явно не стоило.

— И что, мне сиднем сидеть в ваших хоромах, пока… пока не придёт день свадьбы? — она торчала в дверях парадной гостиной, куда его по дурости занесло.

— Сообщи моему помощнику о предпочитаемых активностях, и он их тебе организует, — отмахнулся он и сбежал из гостиной от греха подальше.

Но бродяжка не только со своими активностями не разобралась, она и в его досуг лезть умудрялась.

Предстоящая свадьба ничего не меняла. Наследие, о котором вещал Канатас… ни о каком наследии не могло быть и речи. Он не собирался дарить своему врагу правнуков, не собирался тащить шпионку в постель. Тем более что там и без неё было тесно.

И уж тем более не предполагал, что через пару недель после знакомства дикое создание закатит истерику прямиком в его спальне.

Он не собирался рвать свои связи и прекращать проводить свой досуг так, как считал нужным.

Она посчитала это изменой.

— Я же… я твоя невеста…

Он крепко держал её за руку, обезопасив себя от неминуемой пощёчины и с удивлением следил, как в голубых глазах закипают слёзы.

— Ты не моя невеста, — прорычал он, напоминая. — Ты — приложение к договору

И он был прав на все сто процентов.

— Но…

— Уходи, — он подтолкнул её к двери. — Уходи. Не порти мне вечер.

Девчонка скрылась за дверью. Он наклонился, поднял с пола рубашку и натянул на плечи

— Глеб? — Марго потянулась к нему из постели. — Иди ко мне. Забудь ты про эту шумную идиотку.

— Одевайся, — велел он. — Где выход, ты знаешь.

И не оборачиваясь, вышел из спальни.

Бродяжка умудрилась в который раз испортить ему вечер.

Глава 4

Далеко сбежать я, к сожалению, не успела. Уваров нагнал меня в коридоре, по которому я надеялась добраться до своих комнат. Что вообще-то было не так уж и легко — я частенько плутала, за две недели так до конца и не выучив, что и где находилось в этом громадном роскошном лабиринте.

Мягкий ковёр заглушал звук его шагов, а кровь так громко стучала у меня в ушах, что я всё равно ничего не услышала бы. Из разыгравшегося внутри хаоса я вынырнула, когда на моём плече в железной хватке сомкнулись чужие пальцы.

Он развернул меня к себе, и мой взгляд невольно упёрся в широченную грудь, которую почти не скрывала небрежно накинутая на плечи рубашка. Её белый цвет яростно контрастировал с загорелой кожей.

— Это что вообще было?

Я отодрала взгляд от впечатляющего рельефа мышц, отругав себя за непонятный ступор, в который меня ввело неожиданное появление их хозяина.

Хотела бы я сама знать, что это было. Но с другой стороны, кое-какое объяснение у меня всё же имелось.

— А разве не я должна задавать этот вопрос? — я окончательно рассталась даже с намёком на уважительный тон. Раз уж в его отношении ко мне никаким уважением никогда и не пахло. — Я ещё могу понять твоё раздражение всей этой… ситуацией. Но окунать меня в грязь, открыто кувыркаясь со своими наложницами… мне не важно, кем ты меня называешь. Я — твоя невеста, и это факт. И за две недели до свадьбы ты таскаешь своих девок под одну со мной крышу, пусть она и размером со стадион! Это даже для развратного богача — слегка перебор, не находишь?

Чёрный взгляд прожигал меня насквозь. И будто не пальцы сейчас впивались в моё плечо, а настоящие когти.

— То есть сцену ревности решила мне закатить, — в обманчиво спокойном тоне стремительно зрел гнев. — Смирилась со своей ролью будущей хозяйки этого дома.

— А у меня разве есть выбор?

— Смотря, о чём речь.

— Я не собираюсь молчать, как бессловесная овца, пока ты устраиваешь бордель у меня под носом. Мне не важно, как сложится этот брак, но это… это просто отвратительно!

Уварова мои гневные выпады не впечатлили.

— Послушай, девочка, я кое-что тебе объясню, если ты вдруг не дошла до этого своим умом. Это мой дом, и в нём действуют мои правила. Только мои. Так было, так есть и так будет. Наша свадьба ничего не изменит. А это значит, что я буду водить сюда кого захочу и делать с ними что захочу — по обоюдному, представь себе, согласию. Все свои претензии по поводу моего отвратительного поведения адресуй своему деду, которому пришла в голову блестящая мысль отдать тебя мне.

Его слова жгли меня хуже огня, но я запретила себе опускать взгляд:

— И тебя не смущает, что ты кувыркаешься в постели с другими едва ли не на глазах у будущей жены?

Мой вопрос заставил его рассмеяться, и в этом смехе было столько неприкрытой издёвки…

— «Невеста». «Жена». Ещё чуть, и я действительно начну ощущать себя гнусным изменщиком, — он склонился ко мне и понизил голос. — Мой совет, маленькая Канатас, прекрати цепляться за эти слова. Ты мне ни невеста, ни жена. И в полной мере никогда ею не станешь.

В низком голосе крылась недвусмысленная угроза, но я не была стопроцентно уверена, что понимала её истинную суть. И, кажется, это непонимание проявилось на моём лице, потому что чётко очерченные губы Уварова скривились в едкой усмешке:

— Я приложу все усилия, чтобы тебя мои измены не волновали. Ты получишь мою фамилию и финансово ни в чём нуждаться не будешь. Но дети, семья, объединённые капиталы, — он цокнул языком и покачал головой. — Нет, щенкам хитрого Зевса не достанется ни копейки. Я не собираюсь дарить ему правнуков.

— Ты… ты решил, что я после всего, что ты наговорил, захочу лечь с тобой в постель?! — меня буквально трусило от проснувшейся ненависти. — Да я бы не сделала этого, останься ты распоследним мужиком на Земле!

Дёрнувшись что было сил, я высвободилась из его хватки и помчалась по коридору, не разбирая дороги.

Уваров и не подумал меня догонять. Его счастье. Иначе словесной дуэлью на этот раз дело бы не обошлось. Сейчас я была настолько зла, что всю его холёную рожу расцарапала бы.

Вот только когда первый гнев утих и я позволила себе немного расслабиться, на смену клокотавшему внутри вулкану пришли горькие слёзы. И я даже плакать навзрыд тут не решалась — мне всё время чудилось, что за мною следят, меня подслушивают, оценивают каждое моё движение. И мне было противно даже представить, что кто-ниудь будет знать, какая же я размазня. Реву оттого, что ненавидящий меня будущий муж мне изменяет. Как раз в этом-то была своя извращённая логика...

Но мне-то как сохранять в этой кошмарной ситуации лицо? Как убедить себя примириться? И как оправдать для себя поступок своего родственника?

Поначалу я не понимала, как мой дед — родная кровь! — мог так со мной поступить, а потом, когда поток слёз поиссяк, поняла. Да что для него вообще могло значить наше родство? Для человека, который и о существовании-то моём узнал относительно недавно. Он ведь и на поиски решился, очевидно, только поэтому. Я оказалась ключом к решению его проблемы, и он безо всякого стеснения этим ключом воспользовался.

Никем я была не только для этого кошмара во плоти Уварова, но и для человека, которого успела за прошедшие два месяца посчитать своей роднёй. Вот только он никогда мне в своей родственной любви не признавался — стоило признать, тут мой дед был исключительно честен.

И, вероятно, я окончательно впала бы в отчаяние, если бы не встреча, которую повлекли за собой неумолимо приближавшиеся торжества.

Глава 5

Организацией церемонии занимались какие-то специально нанятые для этого люди. И за всё время этой странной подготовки ко мне обращались лишь в тех исключительных случаях, когда от меня этим людям было что-нибудь нужно — по большей части это касалось подвенечного платья, украшений и каких-то инструкций: из чего будет состоять церемония, кто на неё приглашён, где мне нужно будет находиться во столько-то часов и столько минут, что и кому говорить, куда идти…

Я не видела смысла о чём-то их расспрашивать, чем-то интересоваться сверх того, что мне сообщали, и уж тем более возражать. Я понимала, что из кабалы этого безумного договора мне всё равно не выбраться. Если уж казавшийся всесильным Уваров ничего не мог поделать с условиями моего предателя-деда, то я тем более. Сейчас все мои силы уходили в основном на то, чтобы просто не сойти сума — не каждый, у кого за три месяца жизнь дюжину раз перевернулась с ног на голову, сможет похвастаться тем, что остался в себе. Я вот порой нет-нет да сомневалась в том, что адекватно воспринимала реальность.

Как бы то ни было, за неделю до бракосочетания в окрестностях начали собираться гости, приглашённые на торжество. Одними из первых прибыли какие-то родственники со стороны моего отца — отца, которого я, с младенчества кочевавшая по приютам, никогда и не знала. И возможности этой мне уже никогда не представится — от деда я первым делом и узнала, что моих родителей давно нет в живых.

Тогда я возблагодарила небеса хотя бы за то, что у меня есть хоть один настоящий родственник. Кто же мог знать, что этот родственник окажется богачом, который продаст меня ради спасения своих капиталов?

А моим единственным утешением отныне становился тот факт, что на мороз мой «владелец» меня не выбросит. И на карманные расходы будет давать. Наверное. Не иначе лишь когда я пообещаю, что буду хорошо себя вести и больше не буду врываться в хозяйскую спальню, распугивая его личный гарем…

Мой жених, к слову, никакого участия в нашей встрече не принимал, ясно давая понять степень своего безразличия ко мне и моей жизни. О визите гостей меня любезно уведомил один из его многочисленных помощников — Евгений.

Гостем дома Уваровых сегодня оказалась Елена — старшая сестра моего отца, то бишь моя тётка, прибывшая на свадьбу со своим мужем.

Знакомство с этой элегантной пышной дамой поначалу складывалось неловко, но в итоге меня подкупило её вроде бы искреннее желание узнать меня ближе.

— Мы и подумать не могли, что у Сашки есть дочь, — в светло-карих глазах Елены стояли слёзы.

Я невольно заёрзала в своём кресле, блуждая взглядом по роскошным интерьерам гостиной, в которой нам устроили встречу. Господи, да я чувствовала себя здесь такой же гостьей, как и моя новообретённая тётка.

— Извините. Я и сама… я сама мало что знаю.

Елена взмахнула пухлой рукой:

— Ох, об этом не беспокойся. Бедный ребёнок, господи. Я всё понимаю. Алексей Георгиевич… мы с ним виделись, поговорили. Он ведь тоже о своей дочери столько лет ничего не слышал. Когда они с Сашкой сбежали… ой, такой дурдом начался.

Да, какая-то невероятная история Ромео и Джульетты — и с таким же трагичным финалом. Правда, в нашем случае Джульетта сбежала со своим Ромео за границу беременной, о чём, впрочем, тогда ещё и знать не знала…

— В те времена всё ещё сложнее было. У твоего деда были большие планы…

Замечательно. У него и на мою мать планы были. Божечки, так чему я тогда удивляюсь? Мне почти расхотелось слушать продолжение истории. Хотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и попытаться хоть чуточку примириться с этой новой сумасшедшей реальностью и её бесчеловечным отношением к тем, кто не имел и шанса на эту самую реальность повлиять.

— У нас тоже всё складывалось непросто. Сашку хотели отправить на учёбу за рубеж. Он взбунтовался. Кричал, что никакие деньги ему не нужны, если он собой распоряжаться не может. Но отец… отец на него давил и… и вот как всё вышло.

— Да уж, — промямлила я, сцепляя и расцепляя пальцы сложенных на коленях рук. Как себя вести и что ей отвечать, я до конца не понимала. Я до сих пор иногда ощущала себя во сей этой фантасмагории сторонним наблюдателем, которого силой втаскивают в этот жуткий хоровод чужих планов и жизненно важных интересов.

Да как же я так умудрилась в эту золотую клетку попасть, даже и пикнуть не успев?

И пока тётка делилась со мной обрывками воспоминаний о невесёлой истории моих родителей, я начала ощущать уже привычно гнетущую тень отчаяния, накатывавшего на меня каждый раз, когда я осмеливалась хоть чуточку порассуждать о своём будущем бок о бок с человеком, который ни во что меня не ставил. Но ей совершенно неожиданно удалось вытянуть меня из этого чёрного водоворота.

— Полечка, я ведь всё понимаю.

И эти слова заставили меня встрепенуться.

— Простите?..

Елена смотрела на меня с почти материнским участием.

— Я ведь понимаю, что всё это… эта свадьба, которая как гром среди ясного неба… это вынужденный шаг, так ведь?

Ох… и я растерялась от её неожиданной проницательности. Но моя родственница не подумала на меня наседать. Он наклонилась, легонько похлопала меня по колену и пообещала:

— Я уже видела, чем заканчиваются такие вот истории с принуждением. Поэтому знай, я всегда готова помочь.

— Помочь?.. — где-то глубоко внутри в безбрежной темное забрезжила несмелая искорка надежды.

— Именно, — тётка выпрямилась и дополнила вполголоса. — Если будущий брак не принесёт тебе ничего, кроме страданий… я тебя не милость Уварова не оставлю. Мы обязательно придумаем, как одолеть этого зверя.

Глава 6

Все обязанности по приготовлениям к так называемой свадьбе он препоручил специально нанятым для этого людям. Семья в процессе не участвовала — порывавшимся вернуться из Италии матери и сестре он запретил даже думать об этом.

— Прошу, хотя бы вы не добавляйте мне головняка, — Глеб массировал висок, с внутренней тревогой разглядывая в экране «зума» густую проседь в тёмных волосах матери. А ведь ещё год назад её не было и в помине.

Только Уваровы знали, чего им стоили события прошлых месяцев.

— Глеб, но это же твоя свадьба…

Он подавил ядовитую усмешку, так и норовившую искривить его губы.

— Это выгодное соглашение, не более того.

— Но ты ведь не сможешь держать нас здесь вечность! И я хочу в конце концов познакомиться со своей будущей невесткой!

— Обязательно познакомишься, — пообещал он. — Как только здесь всё устаканится и я буду уверен, что вашей безопасности ничего не угрожает.

В синих глазах матери заблестели слёзы:

— Господи, ты так сейчас на него похож…

Глеб стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на то, как сжалось сердце. Мать отчаянно тосковала по отцу — самой страшной потере, которую понесла их семья в разгар грызни с конкурентами и предательства, которое едва не стоило им всего.

— Ты что-нибудь слышал о Куманове?

Глеб мотнул головой:

— Об этом не переживай. Мои люди работают.

Никита Куманов — его двоюродный брат и предатель, разжёгший междоусобицу, позволившую их конкурентам решить, что рынок недвижимости обойдётся без одного из самых больших игроков.

И если бы не рука помощи от Канатаса… кто знает, смог бы Глеб Уваров доказать ошибочность подобного решения.

— Ну… хорошо. И Глеб, ты же знаешь, что я тебе доверяю. Мне больно находиться вдали от тебя, но мы с Лерой… мы будем ждать твоего решения.

— Спасибо. Я это ценю.

Он отключил видеосвязь. И вовремя — из парадной ему доложили, что его сегодняшний посетитель наконец-то прибыл.

Павел Савельев, партнёр по бизнесу и старый приятель ещё по учёбе. Он был одним из очень немногих, кто знал, что приставать к Уварову с поздравлениями и расспросами о будущей свадьбе не имело смысла.

— Ну как? — осведомился он, когда Глеб принял его в своём кабинете и, поблагодарив горничную, передал опустившемуся в кресло другу стакан его любимого виски. — Смирился?

Из окон открывался замечательный вид на кусок парка и рощу вдали, но в последнее время даже эти виды успокоения ему не приносили. На вопрос друга Глеб пожал плечами и отвёл взгляд от окна.

— Делай, что должно…

— Понимаю, — кивнул Павел. — А что с ситуацией на поле боя?

Кривить душой не имело смысла.

— Стабилизировалась. Новости о нашем с Канатасом мире разлетелись со скоростью лесного пожара.

— Ну это я могу подтвердить, — Павел сверкнул белозубой улыбкой. — Этот пожар многим пятые точки подпалил. Ты бы слышал, какие слухи курсируют по столичным клубам. Джентльмены в ярости!

— Я на это надеюсь, — мрачно усмехнулся Глеб, пригубив из своего стакана. — Только почивать на лаврах мне эта ситуация всё равно не позволит.

— Ты о чём?

— Времени мало, всё закрутилось слишком быстро, но необходимых процедур это не отменяет. Внучку нужно проверить от и до.

— Всё-таки думаешь, что Зевс подкладывает тебе в постель свою шпионку?

В постель… пусть помечтает.

— А ты бы на моём месте что думал, Паш? Девчонка появилась в нужное время как по волшебству. Я не исключаю, что отчаяние довело старика до радикального решения, и само по себе это решение — не криминал, но… Поверить, что вчерашний враг упустит такую возможность…

— А что она?

В памяти мелькнули светло-каштановые волосы и блестевшие от гневных слёз голубые глаза.

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Ну… ведёт себя подозрительно?

И ему пришлось на мгновение задуматься, чтобы сформулировать верный ответ:

— Она… скорбит, как будто.

— Скорбит?

— По тому, что её угораздило во всё это вляпаться, — звучало так, будто он оправдывать её собрался. — Представь, вчерашняя уличная бродяжка возмущена, что выходит замуж за миллиардера. Одно это не кажется тебе подозрительным?

Павел оценил его юмор — рассмеялся, покачал головой.

— Боже, Уваров, какая ирония. Сколько баб пыталось утащить тебя к алтарю? Я и счёт потерял. А тут… потерявшаяся сиротка. Никто никогда в подобное не поверит.

Глеб посерьёзнел:

— А должны.

Друг взглянул на него поверх прозрачной кромки стакана:

— Для закрепления легенды?

— Если караулящие шакалы почуют фальшь, они обязательно этим воспользуются. И маленькая Канатас станет лезвием стилета, которое войдёт мне под ребро.

И он хотел бы следовать своим мудрым рассуждениям. Хотел бы сам считаться со своими словами, когда позже вечером, попрощавшись с другом, набирал номер Марго и приказал быть в его постели уже через час — желательно в шлейфе духов вместо одежды.

Если взбалмошная девчонка опять забредёт в его спальню, ему наверняка снова придётся за шкирку её оттуда вытаскивать.

А она снова примется верещать об унижениях и измене «невесте».

Вот бы знать, голубоглазая бестия, когда и где ты совершишь свою измену. Когда и где ты вынешь из-за пазухи тот самый стилет?

Глава 7

Слова Елены застряли во мне занозой — не шли из головы. Наверное, мне всё-таки стоило бы порадоваться, вздохнуть с облегчением и поблагодарить. Если уж никому во всём свете не было дела до моих интересов, то подобной поддержкой пренебрегать —просто грех, разве не так?

Я бродила по парковым дорожкам, стараясь не обращать внимания на следовавшего за мной по пятам детину с кобурой на боку, и размышляла над своим положением. Охранник тоже безуспешно пытался делать вид, что гуляет здесь исключительно по своей собственной воле. Хорошо, что моих мыслей он не слышал, а то давно бы уже настучал обо мне своему тирану-хозяину. И уж тогда мне не пришлось бы размышлять, что делать с этим внезапным открытием — оказывается, у меня в этой ситуации были союзники.

Но точно ли были?

Даром что она моя тётка. По сути такая же незнакомка, как и все, кто вошёл в мою жизнь за эти несколько месяцев. Пара тёплых слов и похлопывание по коленке — разве это достаточный повод ей доверять?

Но если не доверять вообще никому, то… то как я вообще тут выживу? Мой будущий муж меня ненавидит, моему деду на меня наплевать. У меня по-прежнему нет никого, к кому я могла бы обратиться и знать, что он не предаст и не продаст просто потому что ему это выгодно.

Впрочем, иногда судьба может пытаться переубедить нас в наших суждениях — и не всегда к худу.

Сегодня я прошла положенные мне по договору круги ада — очередную примерку платья и прочие, связанные с торжествами активности, после чего меня отпустили на все четыре стороны, а о внешнем контроле напоминал только следовавший за мной тенью охранник, стоило мне ступить за порог роскошного Уваровского особняка.

Но и здоровяк отстал от меня, когда мы вернулись в дом. Тут временами я чувствовала себя особенно одиноко — кругом постоянно сновала прислуга, какие-то люди, чьи обязанности в доме были мне неизвестны. И у всех была какая-то цель, дела, задачи — у всех, кроме меня.

Моей главной задачей было постараться не тронуться умом хотя бы до свадьбы. Дальше заглядывать в будущее я пока попросту опасалась.

И после разговора с тёткой ощущение одиночества только усугубилось, а с ним пришёл и привычный спутник — нервный голод. Мой старый приятель с самого детства — приютские кухни разносолами не баловали, а взрослая жизнь сироты приучила меня экономить на всём, и в первую очередь, так уж вышло, на пище.

Пара месяцев жизни во дворце Алексея Георгиевича запомнилась мне в первую очередь сказочным изобилием пищи.

Поместье Уварова не стало исключением. Еда была для меня отвлечением, идеальной возможностью хоть ненадолго отодвинуть от себя сумасшествие происходящего, поставить на паузу творившийся в моей жизни необъяснимый хаос и просто насладиться… едой.

Те, кто в своей жизни долгое время не голодал, вряд ли смогли бы в полной мере меня понять. Но когда я вернулась с прогулки и, добредя до парадной лестницы, вдруг уловила аромат свежей выпечки, меня было уже не остановить.

— А вот и Полина Александровна! Добрый день! — в дверях обширной кухни, сообщавшейся, должно быть, с десятком других подсобных помещений, меня встречала пухлая светловолосая женщина в годах — Ирина Геннадиевна. Из-за её пышной, напоминавшей облачко причёски я про себя прозвала её феей.

На её приветствие я привычно потупилась, но пробормотала ответное приветствие. Мне было всё ещё не по себе, что хоть кто-то здесь смотрел на меня не искоса, с затаившимся на лице подозрением.

— Заходите-заходите. Или вы в столовой, может, предпочитаете?

— Нет-нет, — замотала я головой. — Можно я с вами… посижу?

Кухонная фея схватила меня под руку и потащила за собой.

— Вот ещё, скажете, «можно». Да вам не нужно ничего спрашивать. Полина Александровна, привыкайте-ка. Вам в этом доме распоряжаться.

Вот уж о чём мне совершенно не хотелось думать. Не собиралась я ни сейчас, ни впредь барыню из себя строить.

— Вам перекус собрать или обед? Глеб Викторович на ходу что-топерехватил и уехал на какие-то переговоры. Теперь до вечера его жди. Ну где это видано? Невеста одна в доме мается!

Я закусила губу, стараясь не принимать близко к сердцу причитания Ирины Геннадиевны. Ей совершенно не стоило знать, как обстояли дела на самом деле. Глебу Викторовичу до своей невесты дела было меньше, чем до своего обеда.

Вчера вечером я видела мельком, как по лестнице на второй этаж поднималась та самая рыжеволосая девица, которую я недавно застукала в его постели. Нужно быть очень наивной, чтобы поверить, что мои угрозы хоть как-то на него повлияли.

И очень скоро все вокруг — как минимум в этом узком кругу — будут знать, что будущая жена Уварова — такая же деталь интерьера, как всё в его шикарном поместье. Вот на что ты обрёк меня, дедушка…

— Просто перекусить, — выдавила я, смахнув со щеки беглую слезинку.

Ирина Геннадиевна кивнула и отправилась отдать распоряжения.

А мне вдруг подумалось… что если я невольно помешала его счастью? Что если вот эта рыжая красотка из его постели или кто-то ещё… что если он кого-нибудь действительно любит, а брак с женой бывшего врага ставит крест на его счастье?

Ведь с кем-то же он вовсе не груб и даже, может быть, нежен. Кого-то целует, с кем-то делит свои радости и печали. Чьи-то руки и плечи знают его ласковое прикосновение. Да, чьи-то, но не мои. Удивительно, как после его хватки на мне синяков не осталось.

‍Я невольно провела ладонью по плечу, которое несколько дней назад сжимали его сильные пальцы.

Какие странные мысли. Глупые. Совершенно непрошенные.

Мне ничего этого не испытать — между нами может быть только вражда и ненависть.

И события последующих дней только убедили меня в верности моих выводов.

Глава 8

— Ты приедешь… на свадьбу? — её упоминание по-прежнему вызывало во мне стойкое сопротивление. Привыкнуть к тому, что это моя свадьба, не получалось, хоть убей.

Лицо Алексея Георгиевича сегодня выглядело особенно бледным. Может, освещение неудачное или камера шалила, но выглядел он нездоровым.

Боже мой, раз при таких-то деньжищах с его сердцем ничего нельзя было поделать… Моё собственное невольно сжалось — и плевать ему было и на то, что я своего деда знала без году неделю, и что он продал меня, как овечку, на рынке. Мне больно было смотреть на то, как он угасает.

— Боюсь… — он перевёл дыхание и раздражённо отмахнулся от кого-то вне моего поля зрения, — боюсь, Поля… такого гуляния я не осилю.

Боюсь, я тоже. Но я промолчала, только кивнула.

Иронично. Приютской девчонкой я мечтала, что когда-нибудь выйду замуж, и уже тогда точно знала, что с моей стороны на свадьбу вряд или кто-нибудь явится. Потом мне привалило счастье обрести родную кровь… и даже свадьбу мне гарантировали. Вот только на ней по-прежнему никого не будет с моей стороны…

— Ты… отдыхай. Поменьше волнуйся.

Моя забота явно его развеселила.

— Уже не в этой жизни, — мрачно пошутил он. — Слишком много дел меня ждёт. Нельзя уходить, бросив всё на полпути.

Я вздохнула, переведя взгляд с экрана монитора на окно, перед которым сидела. Обстановка никак не настраивала на оптимизм.

— Как ваши с Уваровым дела?

Ну и что я могла ответить? Правду? Не жалея его слабого сердца? А нанесли бы мои слова вред его сердцу, которое, возможно, больше болело за его капиталы, чем за почти незнакомую внучку?

— Тебе разве и впрямь интересно?

— Пустых вопросов я не задаю.

Возможно, я знала бы это, если бы знала своего деда.

Я вздохнула и пожала плечами:

— Никак. Нет у нас с ним никаких дел. Он… сам по себе. Ждёт эту свадьбу, как и я, чтобы пережить и забыть.

— А говоришь, никаких.

Я распахнула глаза в удивлении, на что мой родственник фыркнул:

— Видишь, у вас двоих уже есть кое-что общее.

Его реакция заставила меня растеряться. Я попросту понять не могла, как надлежало реагировать на его столь оригинальное чувство юмора.

— Знаешь, я подумываю избавить нас обоих от этого унижения. Я ненавижу его, он ненавидит меня. Вот возьму и откажусь ехать на свадьбу. Потащат волоком — я ему прямо у алтаря откажу. Никто не заставит меня согласиться.

— Полина, — в глазах Алексея Георгиевича сверкнуло предостережение, — не совершай эту ошибку.

— Ошибка — наш будущий брак.

— Если ты закатишь скандал, если откажешься... последствия будут необратимы.

От серьёзности в его голосе я невольно поёжилась. Он даже будто лицом потемнел.

— Запомни, как бы вы сейчас с ним ни грызлись, но только Уваров сможет о тебе позаботиться. Только он.

— Да откуда в тебе такая уверенность? Видел бы ты, как он на меня смотрит!

— Видел, — отрезал дед, и мне показалось, мы разные вещи имеем в виду. — Поэтому и говорю. Послушай своего старика, девочка. Ты позже поймёшь, почему я тебя отослал. Почему не стал держать при себе. Почему вам так важно вместе держаться. На все свои «почему» ты получишь ответы.

Господи, да что же такого важного он мне недоговаривает?

— Я не понимаю, что мешает сейчас мне всё объяснить. Ведь нельзя же мучить меня такими вот тайнами!

— Объяснить-то я могу, — покачал головой Алексей Георгиевич. — Да проку от этого не будет. Тебя мои объяснения не порадуют и с решениями моими ты не согласишься.

— И какое же великое волшебство поможет мне всё понять позже?

Деда мой скепсис врасплох не застал. Он погладил свою густую бороду и неожиданно улыбнулся:

— Время и опыт, моя девочка. Время и опыт.

Должно быть, мне стоило заучить эти его слова как мантру и постоянно повторять их себе, когда приходилось особенно тяжело.

То есть по нескольку раз на дню. Особенно когда хозяин поместья работал, что называется, на дому. А случалось это намного чаще, чем мне, его невольной гостье, желалось бы.

Я странным образом почти всегда безошибочно чувствовала его присутствие в этих громадных хоромах. Точно знала — он дома, хоть могла за весь день ни разу его и не видеть.

Вот и после разговора с дедом стоило мне покинуть свою комнату, как это ощущение заключило меня в свои тиски и уже не отпускало.

Выспрашивать о его местоположении прислугу я не решалась, поэтому полагалась на своё чутьё и просто надеялась, что сегодняшний день обойдётся без неприятного контакта.

И до некоторых пор всё складывалось замечательно. Меня вызвали на очередную примерку платья, пошив которого подходил к концу. Все волнения и тревоги я оставила за дверью комнаты с громадным зеркалом и удобной тумбой, на которой меня крутили туда-сюда, подгоняя наряд.

Работницы элитного авторского ателье наверняка получали бешеные деньги за свою извечную приветливость и хорошее настроение. В их окружении я и сама будто душой отдыхала — для них я была очередной богатой клиенткой, с которой они вели себя соответственно.

И в их компании я настолько расслабилась, что даже не повернулась на стук открывшейся двери. Вздрогнула и обернулась, только когда от входа раздалось хрипловатое:

— Оставьте нас.

На пороге импровизированной примерочной стоял мой хмурый жених.

Глава 9

Как там говорят? Жениху не положено видеть невесту в платье до свадьбы?

Думаю, мне об этом суеверии можно было не переживать. О том, что меня ждёт исключительно несчастный брак, я знала сразу. Поэтому к чёрту дурные приметы. Они лишь подтверждали и без того очевидное.

Девчонки из ателье и слова поперёк не посмели ему вымолвить. Пробормотали приветствие, оставили все свои дела, и, украдкой бросая на Уварова взгляды, покинули комнату. Через минуту мы остались с ним наедине.

В незаконченном платье, частично державшемся на приколотых тут и там иголках, сложновато было стоять, не говоря уж о том, чтобы двигаться. Поэтому я так и торчала на тумбе, как недонаряженная новогодняя ёлка. По крайней мере, так я себя ощущала.

Уваров, заложив руки за спину, прогулочным шагом приблизился к тумбе и обошёл её по дуге, рассматривая меня и моё платье. Будто я не живой человек, а неодушевлённый экспонат, манекен с нацепленной на него заготовкой.

Холодный, бесстрастный взгляд опытного оценщика.

— То есть… я за это плачу свои деньги?

Вопрос… неожиданный. Если честно, я понятия не имела, кто за всё это платил. Кто платил за что бы то ни было. Алексей Георгиевич снял с меня как минимум одну обязанность, преследовавшую меня всю мою сознательную жизнь, — приказал забыть о деньгах. Это вдруг стало совсем не моей заботой. И в последнее время — каюсь, грешна — я выбросила финансовые вопросы из головы. Не до того вдруг оказалось.

— Я… понятия не имею, — честно призналась я, на время позабыв даже, как я его ненавижу. — А что… что, с ним что-то не так?

И я невольно опустила взгляд на пышную белоснежную юбку, красивыми складками опускавшуюся до самой тумбы.

— Выглядит… скучно.

Я уставилась на него, позабыв, как приятно под пальцами струилась дорогущая ткань. Взгляд Уварова сосредоточился в районе моей талии.

— Это корсет?

— Что?

— На тебе корсет?

— Н-нет. Нет на мне никакого корсета.

В чёрных глазах промелькнуло нечто странное — тёмное и опасное. Но через мгновение пропало, будто и не бывало. В лицо он мне посмотрел уже с привычной скукой во взгляде.

— Наверное, неудивительно.

— Неудивительно — что?

— Что платье сидит так несуразно. Ты для него слишком тощая.

Я сглотнула. Ну и сволочь же…

— Если… если платье настолько невзрачное и… и тебя его оплата обременяет, я сегодня же позвоню Алексею Георгиевичу…

— Уже научилась клянчить деньги у старика? — оборвал он меня, чёрный взгляд помрачнел. — Молодец, способная. Быстро учишься. В семейной жизни без этого в целом никак.

Этого хватило, чтобы гнев застлал мне глаза, окрасив мир в красное:

— Мне тебя жаль, если в вашем мире богатых и знаменитых все жёны такие. Но, наверное, и неудивительно. Падение нравов среди богачей — обычное дело.

Чёрный взгляд впивался в меня — пытался зацепить, словно когтем:

— По-прежнему ревнуешь к Марго, которая греет мне постель вместо тебя?

Перед глазами теперь натурально плясали кровавые мальчики:

— Ах ты ж…

— Какие наставления дал тебе дед? — перебил он меня тоном, не допускавшим возражений. Вот так приказывают заткнуться, не произнеся приказа вслух.

Я невольно проглотила остаток своей оскорбительной фразы:

— Что?..

— Проблемы со слухом?

— А у тебя с головой? — огрызнулась я наконец. — Я просто не понимаю, причём здесь…

— Уверен, на свадьбу Алексис не явится. Сошлётся на слабое здоровье или вообще не станет себя утруждать объяснениями. Он давал тебе какие-нибудь инструкции на день торжества?

— Инструкции?.. Какие он мог давать мне инструкции?

— Вот и я бы хотел это знать.

Невзирая на то, что я стояла на тумбе, наши взгляды с Уваровым сейчас были вровень — наверное, только поэтому скрытый гнев, которым он горел, не испугал меня так, как мог бы, спустись я на пол.

— Не поверю, что Зевс ничего на торжество не задумал.

Только теперь до меня стало доходить:

— Ты… ты в чём-то его подозреваешь?

— Не исключаю никаких вероятностей. Не исключаю, что он готовит мне к торжеству какой-нибудь не очень приятный сюрприз.

— Это уже какая-то паранойя… Мы… нет… мы просто говорили!

— Смешно. Канатас не из тех, кто тратит время на пустые беседы. Особенно сейчас.

Ну всё, довольно. С меня на сегодня хватит.

— Как здорово, что ты это знаешь, — я сжала подол в кулаках, позабыв, что комкаю драгоценную ткань. — Мне вот подобные тонкости неизвестны. Угадай почему!

— Не хватает ума?

Я сползла со своей тумбы и, наплевав на опасность, шагнула к нему:

— Не хватало его. Его мне не хватало! Мой дед по сути чужой мне человек! И раз уж ты так хорошо его знаешь, то впору подумать, что он дал бы эти инструкции тебе. Мне — незнакомке — он подобное вряд ли бы стал доверять!

Подхватив рукам тяжёлый подол, но всё равно умудряясь путаться в ткани, я поковыляла к выходу. Уваров меня не окликнул, не остановил. И не видел. Вплоть до дня икс — до свадебного торжества.

Самого чёрного дня в моей жизни.

Глава 10

Белоснежное, серебристо-зелёное и золотое.

Вспышки фотокамер, мириады уютно-жёлтых светильников-звёзд.

Пышные гирлянды свежих цветов. Сногсшибательные ароматы.

Мягкое тепло летнего дня и прохлада кристально чистого озера.

Ажурные беседки, вышколенные официанты в чёрном и белом. Взрывы смеха и взгляды, взгляды, взгляды…

Элегантные гости, ангельская музыка живого оркестра в убранной живыми цветами ротонде.

Речь распорядителя.

Невыносимая тишина.

Его равнодушное «Да».

И моё ответное «Да» — нервное, едва слышное.

Шлейф пустых разговоров, калейдоскоп улыбок, не касавшихся глаз, и до тошноты неискренних поздравлений. Чужие, незнакомые лица.

Моя дрожащая рука на сгибе его локтя — окаменевшего, будто и неживого.

Неимоверное напряжение чуть-чуть разжало свои жуткие когти, когда церемония осталась далеко позади, и гости расселись под исполинским навесом, убранным с изумительной роскошью.

Я тайком смахнула слезу со щеки. Эта свадьба… она выглядела в сто раз кошмарнее из-за царившей вокруг неземной красоты.

В озере, на берегу которого высился шатёр, плавали лебеди. Ивы клонили к воде свои густые зелёные гривы.

Всё это… всё это было слишком красиво, чтобы становиться декорацией к жуткому фарсу под названием «Свадьба магната Уварова».

Тут и там сновали репортёры светской хроники. Ко мне их, впрочем, не подпускали. Охрана моего теперь уже мужа следила за ними особенно зорко.

А муж… мой муж за весь сегодняшний день едва ли взгляд на мне задержал. Куда больше внимания он уделял окружающим.

За весь день я не вымолвила ни слова, если не считать того проклятого, лживого «Да», которого от меня требовал договор.

К концу вечера я почти уверилась в том, что ко мне не позволяли подпускать вообще никого, не только досужих репортёров. А они так и рыскали в разодетой толпе, сканировали меня взглядами, за малым не облизываясь. Видит око, да зуб неймёт. Никто из них так и не набрался смелости приблизиться.

Но когда прозвучали первые тосты, и Уваров с явным облегчением покинул наш столик, пропав в толпе праздновавших, ко мне пробралась моя находчивая тётка.

— Господи, Полечка, ты на ангелочка похожа. До чего же красавица! И платье-то, платье…

Кажется, Елена успела воздать должное шампанскому, потому что схватила со стола салфетку и приложила её к краю густо подведённого глаза.

Оставалось только гадать: то ли её привёл в восторг мой наряд, то ли я выглядела настолько несчастной, что это её в край разжалобило.

— Спасибо, — я распрямила складки пышной юбки. — Хоть кому-то мой наряд не показался скучным.

В памяти мелькнул чёрный взгляд, блуждавший по моей затянутой в полуготовое платье фигуре.

— Что, прости?..

— Ничего, — спохватилась я, замотав головой. — Так… вспомнилось. Платье красивое, но тяжеловатое.

— Ну денёк-то можно потерпеть, верно?

Я ответила улыбкой на улыбку — исключительно из вежливости. Потерпеть, да только ради чего? Ради обстоятельств, вынудивших меня остаться без работы и жилья, зато приведших к спасшему меня от нищеты деду? Или ради его строгого напоминания: «Полина, теперь этот мир о тебе знает. И многие захотят этим воспользоваться. На тебя будут охотиться и тебе потребуется защита».

Но кто же знал, что под защитой он понимал… это.

— Ну а в целом-то, Поль, а в целом-то… ты как?

Хороший вопрос.

— Держусь, — улыбнулась я, устав притворяться. Голова начинала болеть от обилия шпилек, державших мой с обманчивой небрежностью скрученный на затылке узел. — Всё… нормально.

Елена снизила голос едва не до шёпота:

— Поль, я тебе вот что скажу… Нет, не просто скажу, посоветую. Ты привыкай. Привыкай к новой жизни, к… к мужу своему, насколько возможно, привыкай. Это тебе пригодится.

Кажется, скоро моя несчастная голова заболит ещё и от этого — от новых тайн и загадок. Мне ведь мало миллиона уже имеющихся.

— И где мне такое могло бы вдруг пригодиться?

— Информация может стать оружием, — шепнула тётка. — И никогда не знаешь, какая мелочь в итоге сыграет роль. Поэтому… наблюдай, слушай, запоминай. Ничем в этом деле не брезгуй, слышишь? Это, сложно, конечно, так сразу в себе развить, но ты постарайся.

В моей голове уже зароился десяток вопросов. Но ожидала ли я получить хоть какой-то ответ? Во мне, будто в собаке Павлова, выработался условный рефлекс: спроси что-нибудь, и в отчет ничего не получишь, сколько слюной ни исходи.

— Но не могу же я круглые сутки быть настороже. Так меня надолго не хватит.

Моей тётке хватило человеколюбия объяснить:

— Ты просто наблюдай. Примечай, кто у него гостит, с кем и о чём он говорит. Что его расстраивает и что радует. Ты доверься себе. У нас, женщин, чутьё на это развито от природы. Чуешь подвох — присматривайся и прислушивайся.

— Для чего?

Она медленно выдохнула:

— Для возможности позже всё это использовать, скажем так, к своей выгоде.

— Где использовать? — не унималась я.

Но тётка уже поднялась и, прежде чем раствориться в толпе, шепнула:

— Всё — позже. Просто знай, твой дед был неправ, решив примириться с Уваровым.

И она будто подтвердила свои же слова о женском чутье, потому что стоило ей исчезнуть, как из толпы вынырнул новобрачный. Он приблизился к нашему столу и протянул мне руку, а на мой изумлённый взгляд процедил:

— Танец.

Следом неуместно радостный голос распорядителя объявил:

— А сейчас жених приглашает невесту!

Глава 11

В этом своём платье девчонка сияла каким-то непостижимым, ангельским светом. И, возможно, теперь он понимал, почему старый Канатас так стремился подложить под него свою внучку.

Соблазнительная невинность. Идеальная западня.

Такие создания не берут в плен и не терпят сопротивления.

Покорись — и тебе гарантирован рай.

Просто доверься инстинктам.

Чего стоит, Уваров, вереница твоих искушённых, но больше не умевших ничем удивить спутниц, когда в твоей власти сама чистота во плоти?

Послушная, кроткая, и с сегодняшнего дня — твоя по праву.

Бери, пользуйся, получай удовольствие.

Такой был расчёт? На это ставил многомудрый Зевс?

С чего он решил, что новоиспечённый союзник поддастся? Она не смогла бы вскружить ему голову.

Всё это сейчас — работа портних и стилистов. Она не красавица. Не для него. Она не…

— Глеб Викторович.

Он моргнул и оторвал от неё взгляд. Перед ним высился начальник охраны сегодняшнего мероприятия:

— Слушаю.

— Глеб Викторович, по внешнему периметру всё чисто. По списку гостей — тоже всё в порядке. Ребята работают. Всё штатно.

Это ещё не показатель. Любой в этой толпе мог быть бомбой замедленного действия. И дай бог, лишь фигурально выражаясь. Впрочем, на это ему и меры повышенной безопасности.

— Отлично, — Глеб поставил опустевший бокал на разнос пробегавшего мимо официанта. — Но смотрите в оба. Ещё не вечер.

Начальник охраны кивнул и ретировался.

Глеб огляделся — душой-то слегка покривил. Вечер уже окутывал мир в розоватые сумерки.

Он взглянул на часы, потом — на сцену далеко впереди. Там уже суетились устроители. Ведущий проверял микрофон.

Время танца. Играть роль хотя бы условно счастливых новобрачных им сегодня придётся до последнего.

Он успел вернуться к столу за мгновение до объявления. «Ангелок», завидев его, вся так и скукожилась. А стоило ему протянуть к ней руку — как будто искренне испугалась.

Почему? С чего ей пугаться? Что-то скрывала? Ну не муки же совести.

Пожалуй, она была бы не прочь, если бы кто-нибудь сегодня действительно покусился на жизнь и здоровье её новоиспечённого мужа. И она тут не единственный выгодополучатель.

Сколько в толпе крылось тех, кто явился сюда, чтобы прощупать обстановку и примериться, куда выгоднее вонзить свои зубы. Так, чтобы жертва подёргалась совсем чуть и поскорее истекла кровью.

Сегодня с утра охране удалось засечь кое-какую подозрительную активность, позже оказалось — ложная тревога. Но это не значит, что настало время расслабиться.

Наблюдать и ожидать всего — этот режим он отключит только когда за ним закроются двери его особняка. Только тогда он позволит себе короткую передышку.

А пока…

Его ладонь легла ей на спину, и она тут же выпрямилась, будто кол проглотила. Будто его прикосновение её обожгло.

Ей страшно? Неприятно? Противно?

От этих мыслей он ощутил порыв непонятного раздражения.

Пусть привыкает — впереди у них долгая гастроль. Им ещё чёрт знает сколько предстоит играть до тошноты счастливых супругов.

— Улыбайся, — процедил он.

Она взметнула на него озадаченный взгляд:

— Что?

— Улыбайся. Выглядишь так, будто присутствуешь на собственных похоронах.

— Будто?

И он усмехнулся её выпаду.

— Ты отхватила самого желанного холостяка в округе. Веди себя соответственно.

Он почуял дрогнувшую в его руке ладонь и поспешно сжал пальцы. Не сбежишь, маленькая бродяжка.

Голубые глаза сверкнули:

— Я с радостью уступлю эту привилегию любой, которая пожелает оказаться на моём месте. Да хоть твоей рыжей пассии.

Он привлёк её ближе — под пальцами не обнаружилось ни шнуровки, ни уса, ни жёстких рёбер корсета.

Не врала. Стройная от природы.

И — не врала. Она с радостью обменялась бы ролями с любой из армии тех, кто бросал на него сегодня завистливые взгляды.

Сколько ещё раз она не солгала. А сколько — солгала, прикидываясь ангелочком? Сколько лжи за этим небесно-голубым взглядом?

— С тёткой своей болтала?

— А это запрещено?

— О чём?

— О еде и напитках.

— Я очень надеюсь, что мы не ударили в грязь лицом перед твоими драгоценными родственниками.

— Ты действительно об этом переживаешь?

— Советую не смотреть на меня так, будто хочешь вцепиться в меня прямо здесь, при свидетелях. В твоих же, поверь, интересах изображать из себя, ну, знаешь… невесту.

— Жену, — неожиданно поправила его она.

Глеб скривил губы:

— Входишь во вкус?

— Пытаюсь смириться.

— Хреново выходит.

— Извини, — процедила она тоном совсем не извиняющимся. — Врать не приучена. И притворяться — совсем не моё.

Это, пожалуй, лучшая шутка, какую он слышал за сегодняшний вечер.

— Тогда предлагаю заканчивать этот откровенно слабо сыгранный фарс, — он взял её за руку и, не дожидаясь, пока стихнет музыка, сделал знак распорядителю.

Представление на сегодня окончено. Гости, конечно, поймут. Новобрачным не терпелось остаться наедине.

Как-никак впереди у них первая брачная ночь.

Глава 12

Уваров тащил меня прочь из шатра, на выходе из которого нас уже поджидало роскошное авто.

— Куда мы…

— Садись, — велел он и таки снизошёл помочь мне с пышными юбками, бесцеремонно скомкав из и запихнув в салон вслед за мной.

Дверца хлопнула, а через минуту авто уже мчалось куда-то, оставляя позади сказочно красивые декорации, в которых сегодня разыгрался фарс, не достойный ничего, кроме сожаления.

Я очень устала, и этот внезапный побег на самом деле стал для меня освобождением — я наконец-то позволила себе ссутулиться и медленно выдохнуть. Сидевший рядом Уваров отвернулся к окну, и я не стала донимать его расспросами. Я настолько выдохлась, что мне было почти всё равно, куда и почему мы так стремительно сбежали.

Переведя дух, я принялась выдёргивать из причёски бесконечные шпильки и потратила на это утомительное занятие почти весь остаток пути. И когда на подоле собралась целая горка проклятых железячек, авто вкатило нас на подъездную площадку Уваровского особняка.

Я и не думала, что когда-нибудь буду так рада видеть его обширный элегантный фасад из серого камня.

Это значит, сейчас меня наконец-то оставят в покое, я вылезу из своих белоснежных доспехов, приму долгожданный душ и…

Дверца открылась, шофёр подал мне руку, но дальше всё пошло совсем не так, как я себе представляла.

В сгустившихся сумерках особняк выглядел… необитаемым. Только наружное освещение и сумрачный свет кое-где в окнах второго этажа.

Я обернулась на подставившего мне локоть Уварова и машинально вцепилась в него:

— А… что-то случилось?

Он бросил беглый взгляд на окна и кивнул:

— Случилось. Траур по моей прежней жизни.

У меня даже рот приоткрылся от удивления. Что за больные шутки?..

— Это… это так твоё окружение свадьбу решило отметить?

— Нет, — он потащил меня к крыльцу. — Это моё распоряжение. В доме сегодня никого нет, кроме самой необходимой прислуги.

Я всё ещё пыталась сообразить, почему и зачем этому странному человеку пришло в голову отдавать подобные распоряжения, когда мы поднялись на второй этаж и он направился в крыло, где я прежде никогда не бывала.

— Но моя комната в другой стороне…

Уваров никак не отреагировал на моё напоминание. Дошагал до двустворчатых дверей с изящной отделкой, отпустил мою руку, распахнул их и отступил, пропуская меня внутрь.

— Входи, — велел он. — Не торчи на пороге. Теперь это твоя комната. Все твои вещи уже перенесли.

Мне ничего не оставалось. С его исключительно приказным тоном спорить было бы бесполезно. Я вошла. И остановилась как вкопанная, пока он стаскивал с себя пиджак, нетерпеливо избавлялся от бабочки и расстёгивал верхние пуговицы своей белой рубашки.

Обширнейшая гостиная с окнами в сад поражала богатством отделки, но сейчас поразило меня вовсе не это, а видневшейся через распахнутую внутреннюю дверь хозяйская спальня — не менее роскошная, с неприлично широкой двуспальной кроватью.

Это никак не моя спальня, это… это наша спальня. Спальня женатой пары, кем мы отныне являлись, хотелось мне того или нет.

— У нас… здесь… здесь есть вторая постель? Или диван? Или… или софа какая-нибудь?

Он остановился у кресла, в которое скинул свой пиджак, сунул руки в карманы брюк и смотрел на меня так, будто я отколола какую-то исключительно забавную шутку.

Я пыталась бесстрастно смотреть на него в ответ, но почему-то никак не могла сосредоточится. От его внушительной фигуры веяло угрозой — ощущение было такое, будто я очутилась в одной клетке с опаснейшим зверем, который, быть может, пока и не спешил нападать, но это было лишь вопросом времени.

Потому что он уже почти скалился, уже выпускал свои страшные когти.

— Ты лишила себя отдельной постели. Сама.

— Не припомню такого.

— Когда ответила «Да» у алтаря. Какая у тебя, однако, короткая память, — он не смотрел мне в глаза, а, кажется, рассматривал мои волосы.

Могу себе только представить, как я сейчас выглядела — в измятом свадебном платье и с хаотично рассыпавшимися по плечам локонами. Да и весь этот макияж давно пора смыть — сейчас он давил на меня, будто глиняная маска.

— Вот бы она была ещё покороче, — огрызнулась я, — тогда я могла бы забыть этот день.

Он хмыкнул, и меня это ожидаемо завело.

— Будто я не понимаю, что моё «Нет» роли никакой не играло!

Дед ясно дал мне понять — после его скорой кончины меня просто сожрут, я снова пойду по миру. И это в лучшем случае. Выиграть войну с конкурентами Канатасам поможет только Уваров, и надёжнее любых контрактов сделку скрепит этот брак. Дед что-то знал, но этим знанием делиться совсем не спешил.

— Послушная внучка, — протянул Уваров с издёвкой, — в одном шаге от послушной жены.

— Даже не рассчитывай на это, — вспыхнула я.

Он ответил мне пристальным взглядом:

— Довольно склок на сегодня. День был долгим.

Ну наконец-то. Свобода…

Я расслабила плечи и отвернулась, чтобы отправиться на поиски хоть какого-то места для отдыха, но его слова пригвоздили меня к месту.

— Закрой двери. Приглуши свет. И раздевайся.

Глава 13

Я застыла, позабыв как дышать.

Да нет же… нет. Ослышалась.

Ну конечно, ослышалась. По-другому и быть не могло.

— Снимай свой наряд.

Нет. Не ослышалась.

Мне пришлось снова к нему повернуться. Это… это очередная идиотская шутка?

Но на застывшем лице моего теперь уже мужа не было ни намёка на улыбку. Он вынул из кармана брюк телефон, взглянул на засветившийся экран — очевидно, что-то прочёл, — а потом бросил его на кресло, прямо поверх валявшегося там пиджака. Поднял взгляд на меня — не взгляд, а штормовое предупреждение.

— Ну?

— Что… ну?

Уголок его рта дёрнулся, будто он скрывал усмешку:

— Я велел тебе раздеваться. Или наряд настолько пришёлся тебе по душе, что ты собралась таскать его до самого утра?

Ничего сильнее я сейчас не хотела, чем избавиться от этого платья, но не подобным же образом!

Я вцепилась в тяжеленные юбки, будто готовилась в случае чего ринуться наутёк.

— Это совершенно не твоя забота! Как тебе только в голову пришло требовать от меня подобное?

— Тебе снова память отшибло?

— Если ты думаешь, что брачные клятвы позволяют тебе требовать от меня такие вот непотребства…

— Позволяют, — оборвал он угрожающе. — Я исполнил свою часть договора. Заключил эту чёртову сделку. И хочу посмотреть, что по её условиям приобрёл. Подозреваю, овчинка не стоила выделки.

Жар со скоростью света залил меня до самой макушки, и я не понимала, что возмутило меня сильнее: его уверенность в том, что заключение брака даёт ему права распоряжаться мною, как вещью, или его сомнения в том, что я вообще достойна внимания.

Сволочь! Сволочь в квадрате!

— Какое же ты… какое же ты ч-чудовище, — пробормотала я, продолжая комкать несчастные юбки.

— Как угодно. Это не худшее, что мне доводилось о себе слышать, — он приподнял бровь. — Ну так что? Или сама раздеться ты не в состоянии?

— Я н-не собираюсь потакать твоим… твоим больным фантазиям, — всё внутри ходило ходуном, я едва слова выговаривала.

— Это первая брачная ночь. Нас сковал договор. Смирись с этим, бродяжка.

Я замотала головой:

— Это… бред. Ты же сам мне сказал, что спать со мой не собираешься!

И вот тут насмешка наконец-то выползла на его губы — хищная, так и не коснувшаяся глаз.

— Разве кто-нибудь говорил о постели?

Захотелось как следует впечатать кулак в его тяжеленную челюсть, чтобы заставить его губы скривиться от боли.

— Ты… ты просто хочешь меня унизить, — догадалась я. — Напомнить мне, где моё место. Напомнить, что теперь волен делать со мной, что тебе заблагорассудится. Хочешь отомстить мне за решение моего деда.

— К которому ты никого отношения, конечно же, не имеешь.

— К его решению выдать меня за… за тебя? — опешила я. — А разве кто-нибудь в своём уме захотел бы пойти за такого, как ты?!

И мне, кажется, удалось, метнуть достаточно увесистый камушек, пустивший трещину по этому фасаду мрачной невозмутимости.

Уваров вынул руки из карманов брюк и шагнул ко мне. Я невольно отступила назад, приподнимая подол платья, чтобы не путался под ногами.

— То есть вчерашняя сирота без гроша за душой воротила бы нос от подобного брака?

— Это омерзительно, — я отступила ещё на шаг, — омерзительно всё мерить деньгами.

— Неужели? И где бы ты сейчас была без денег своего деда?

— Да какая тебе разница! — рявкнула я. — Где угодно, но точно не здесь, не на правах пустого места! И после такого вот отношения ты ещё смеешь предполагать, что я по доброй воле пошла за тебя замуж? Да мне смотреть на тебя тошно!

Не знаю, как он это сделал. Зато знаю, насколько неуклюжей и медлительной оказалась я. Уваров в мгновение ока уничтожил расстояние между нами, и опомнилась я только когда его пальцы впились в мои руки повыше локтей.

— Тошно? — переспросил он до странности низким голосом.

Я горела. Голова шла кругом. От него пахло каким-то безумно приятным парфюмом, и это совсем не вязалось с тем, что я сейчас к нему чувствовала. Это несправедливо! Мне не должен нравится его парфюм!

— Тошно, — процедила я, — до умопомрачения.

Он изучал моё лицо с методичностью следователя на допросе:

— Многое отдал бы, чтобы узнать, что ты скрываешь за этими взрывами праведного гнева, маленькая Канатас. Какую интригу плетёшь и что тебе за её успех пообещали.

— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — все мои попытки вырваться ни к чему не привели. — Ты просто чёртов параноик, вот и всё.

— Я жив благодаря тому, что ты зовёшь паранойей.

— И очень жаль! — слова слетели с моего языка прежде, чем я смогла его прикусить.

Он замер на миг, но потом совершенно неожиданно усмехнулся:

— Порой я тоже так думаю.

Я невольно сглотнула. В его голосе звучала странная горечь, но он не позволил мне на ней сосредоточится, скользнул взглядом по вырезу моего платья и напомнил:

— Но сегодня я жив. Я здесь. И я требую, чтобы ты разделась.

— Требуй это от своей рыжей подруги, — прорычала я. — Она перед тобой не только разденется, но и ноги раздвинет. А я ни того, ни другого делать не буду!

Какое-то время мы меряли друг друга взглядами. А потом Уваров вдруг отступил.

— Предлагаешь мне нашу первую брачную ночь провести с любовницей?

Я открыла рот, и закрыла его, не зная, что сказать.

— Помни, это твоя идея, — бросил он, обернулся, подхватил из кресла свой телефон и покинул гостиную.

Глава 14

Его холостяцкую спальню в противоположном крыле предусмотрительно трогать не стали. Он запретил. Знал, что оставит большие покои за ней, потому что пускать в свою постель эту змею с ядовитым языком не планировал ни прежде, ни уж тем более сейчас.

Параноик. Она назвала его параноиком.

Так могла рассуждать только глупая, наивная девчонка, понятия не имевшая о том, в каком мире он жил.

Открыто общаться, делиться своими мыслями, соображениями, планами или — ха-ха! — кому-нибудь доверять?

Да это верный пусть в могилу — и для тебя, и для всех, кто тебе дорог.

К слову о доверии. Пока маленькая Канатас строила из себя невинное дитя, ему на телефон приходили доклады. И с каждым новым сообщением желание выбить почву у неё из-под ног лишь увеличивалось.

Он не собирался её донимать. Максимум сопроводил бы до дверей их спальни и отбыл восвояси.

Два бокала шампанского уж точно не толкнули бы его на приказ, от которого невинную овечку едва удар не хватил.

Невинную… как же. Поверить в невинность и чистоту вчерашней бродяжки, непонятно где и с кем якшавшейся все эти годы…

Глеб вошёл в свои покои, достал телефон и перечитал сообщения.

Кроме всего прочего, охране удалось засечь подозрительных личностей, крутившихся среди персонала, обслуживавшего торжество. Крысёнышам удалось смыться, растворившись в толпе, но Астахов, начальник охраны, заверил, что непосредственной угрозы они не несли, но что-то разнюхивали. Приставали с расспросами к официантам.

Пара других оперативных докладов касалась кое-кого из родни со стороны невесты. Ничего, серьёзнее разговоров, отдельные личности себе не позволяли, но с разговоров как раз всё и начинается. Могла ли Канатас что-нибудь знать об этих разговорах? О чём говорила со своей тёткой? Всё это ещё предстояло выяснить.

Глеб назначил встречу с Астаховым на завтрашнее утро — обсудят всё подробно и решат, как действовать дальше.

А сегодня… сегодня у него, мать его, выходной. В честь того, что он повесил себе на шею врага с самым удобным доступом к телу. Если только девчонка захочет, если у неё хватит на это злости и смелости, она без труда доберётся до его глотки.

И Уваровы падут. А его матери, сестре и малышам-племянникам придётся рассчитывать только на тех, кто их сейчас охраняет.

Не самые радужные перспективы, не самые подходящие мысли в день, который обыкновенно считают счастливым.

Глеб отыскал номер в списке.

Пора хоть как-то скрасить остатки «праздничного» вечера.

Его молодая жена посоветовала ему вызвать Марго. Он будет послушным мальчиком.

— Где ты? Дома?

— Дома.

— Собирайся. Жду тебя через час.

— А как же твоя истеричка? Глеб, у тебя же…

— Никаких вопросов. И… надень белое. Надень белое платье.

— Но у меня нет…

— Мне всё равно. Отыщи. Белое. В пол.

В опустевшем поместье стояла непривычная тишина. Она давила на него и в то же время странным образом умиротворяла. Время тянулось, но он не был против — он коротал его со стаканом скотча в руке — не худшая компания, учитывая обстоятельства.

Вечер угас, в спальне сгустилась приятная тьма, дарившая благословенное ощущение оторванности от всего мира.

С охранного пункта позвонили — Марго прибыла.

— Пусть поднимается.

Привычное ощущение предвкушения сегодня отсутствовало.

Не страшно. Ему просто нужно забыться. Сгорать от страсти он как-то и не привык. Для того чтобы чувствовать нечто подобное, наверное, нужно влюбиться или что-то вроде того.

Дверь отворилась. На пороге замаячила фигура в белом.

Умница. Всё же что-то в своём гардеробе нашла.

— Глеб…

— Свет… не включай, — он выбрался из кресла.

Белое платье будто светилось в густой темноте.

— Но я тебя не вижу.

— Молчи.

Сегодня он не хотел, чтобы она говорила. Не хотел видеть её лица. И не хотел размышлять, почему.

Платье было атласным. Скользким на ощупь.

Он обвил её талию. Под пальцами привычные линии и изгибы. Изученные вдоль и поперёк.

Она томно вздыхает, прижимаясь к нему.

Он опускает руки на её упругие ягoдицы. Ожидание привычной вспышки желания почему-то затягивается.

Он поднимает руки, запускает пальцы в её длинные волосы. Отыскивает полные губы. И всё вроде бы так, как и всегда… Всё наверняка, как и всегда… но не работает.

Марго постанывает. Она хочет его. Он это чувствует. Опускает руки вдоль её спины — раздражающе гладкая ткань. Совсем не такая, как…

Эта мысль врывается в мозг раскалённой молнией. И темнота вдруг расцвечивается в беспощадно белый.

Марго замирает, почувствовав перемену.

— Что-то… что-то не так?

А в его голове ещё крутятся, крутятся яркие вспышки-воспоминания. Гибкая талия под его ладонью. Порозовевшая кожа плеч над белоснежным корсажем. Горящий ненавистью взгляд.

Какого…

Его пальцы конвульсивно вжимаются в складки атласного платья, а в голове так и стучит: «Не то, не то, не то».

— Глеб?

Её неожиданный оклик почти заставил его вздрогнуть. Он отступил с непонятным для себя облегчением. Тряхнул головой, пытаясь согнать наваждение.

— Уходи.

— Что?..

— Тебя отвезут. Я… у меня дела. Уходи.

Глава 15

Спала я плохо. Очень надеялась, что мне удастся просто вырубиться после всех треволнений ужасающе длинного дня. Но куда там…

Чертыхаясь и безбожно потея, я кое-как выкарабкалась из своегоплатья, и всё время перед глазами стоял этот проклятый взгляд, а в ушах звучало властное «Раздевайся».

И я почему-то начинала ещё яростнее дёргать за завязки и ещё сильнее потеть.

До чего же он меня ненавидел. До чего же стремился окончательно растоптать всё, что осталось от моего и без того потрёпанного достоинства.

Можно подумать, я сама не понимала, что мне здесь не место. Можно подумать, я сюда стремилась!

Впрочем, этот опасный сумасшедший как раз в этом, видимо, меня и подозревает.

Наскоро приняв душ и закутавшись в безразмерный махровый халат, я бродила по внутренним комнатам, качая головой и цокая языком — настоящие королевские покои. И как можно жить в этой музейной роскоши? Да на эти интерьеры дышать страшно, не то чтобы тут обитать…

От разглядывания комнат меня отвлёк звук подъехавшего к парадному крыльцу авто. Я подошла к одному из французских окон — створка была приоткрыта, впуская внутрь свежий вечерний воздух.

Я осторожно выглянула из-за занавесей, и сердце невольно дрогнуло.

Из утробы роскошного чёрного Audi выпорхнула рыжеволосая красотка, манерно хихикнувшая подававшему ей руку шофёру.

Уваров последовал моему совету.

Я отшатнулась от окна, плотнее закуталась в халат и отправилась в спальню. Разглядывать интерьеры расхотелось.

Но я вовсе не потому плохо спала. Совсем не потому. Нет, конечно же, не потому.

Просто всё это было уж слишком. Слишком много нервов, переживаний, слишком много… его.

Вот если бы можно было сделать так, чтобы мы пореже виделись.

Но следующее же утро лишило меня всяких иллюзий на этот счёт.

Я едва успела продрать глаза, как по внутренней связи очень вежливый некто сообщил, что меня ожидают к завтраку.

Главная столовая встречала пышно накрытым столом, сервированным на двоих. Во главе, уткнувшись в планшет, сидел Уваров.

Мой… муж.

От одной мысли мне становилось совсем не до завтрака.

Но я распрямила плечи, вошла в столовую и под приветствие хлопотавшей у стола Ирины Геннадиевны села на своё место, по левую руку от хозяина особняка.

Управляющая кухней была одной из немногих, кого вчерашний исход из поместья не коснулся — она отвечала за то, чтобы все были накормлены. Ответственнейшее дело, как по мне.

Ирина Геннадиевна принесла нам свои искренние поздравления и анонсировала «праздничный завтрак». Хотя тут в пору было поминки справлять.

Мы не сказали друг другу ни слова. Я не смогла выдавить из себя приветствие. От Уварова подобной роскоши можно было и не ждать.

Управляющая отправилась на кухню распоряжаться. Мы остались одни в просторной, залитой светом нового дня столовой.

Два озлобленных незнакомца, связанные дьявольской сделкой, от которой ни один из нас никаких выгод пока увидеть не мог.

— Моя мать хотела бы с тобой познакомиться. И сестра.

От неожиданности я даже вздрогнула. Не думала, что мы вообще заговорим.

— У тебя есть сестра? — брякнула я.

Это заставило его оторвать взгляд от планшета и посмотреть на меня:

— А разве у таких сволочей, как я, не может быть сестёр?

— Я… я не это имела в виду.

Его взгляд не покидал моего лица:

— Не беспокойся. Она не унаследовала мой дерьмовый характер. Валерия — замечательный человек.

— Рада слышать. Двойную дозу такого гостеприимства и человеколюбия, каким меня порадовал ты, я бы не перенесла.

Я вынудила его отложить планшет и откинуться на спинку стула.

— Ты исключительно ядовита. Поэтому и не такое бы пережила.

— В твоих же интересах ошибаться, — я не позволила себе отвести взгляд от его лица.

— Поясни.

— Если вдруг выяснится, что крепким здоровьем я не отличаюсь, ты очень скоро станешь счастливым вдовцом. И сможешь таскать под свою крышу столько шлюх, сколько тебе пожелается.

Я не хотела этого говорить. Ей-богу, не хотела. Но вчерашнее воспоминание жгло мне нутро. Я снова и снова видела предвкушающую улыбку на лице девицы, выскальзывавшей из машины, и ничего поделать с собой не могла.

Это… болело. Жгло, свербело и мучило, сколько бы я ни притворялась, что мне всё равно.

Взгляд Уварова потяжелел:

— Тебе напомнить, что ты сама мне этого пожелала?

— Надо же, да ты просто образец послушания, — я очень надеялась, что он не слышал, как задрожал мой голос. — Уверена, вечер твой удался.

Почему-то он ответил не сразу. Смотрел на меня волком долго и пристально, но после всё-таки соизволил:

— Более чем.

Продолжиться нашей «милой» беседе помешала прислуга — на столе появились первые блюда. Свой завтрак я приготовилась есть вперемешку с непролитыми слезами.

Глава 16

Неплохо было бы разобраться, отчего его так накрыло.

Рассерженная Марго укатила. Он не планировал ей звонить и рассыпаться в объяснениях — не такие у них отношения. И она прекрасно это понимала. Благо, ничего такого от него и не ждала.

Он наверняка незаметно для самого себя перебрал. Не стоило мешать скотч и шампанское. Хрень, творившаяся в его голове, только этим и объяснялось.

Проваливаясь в беспокойный сон, этим он и себя и успокоил.

Ровно до тех пор, пока не пришло время завтрака.

Девчонка взирала на него с прохладным, слегка брезгливым выражением на лице, будто ей приходилось делить стол с какой-нибудь жабой.

С жабой, за которой она почти сутки как замужем.

Твою-то мать, они реально женаты. Он и она.

Ошибка, которой он не смог избежать.

Чего не скажешь о вчерашних отчётах Астахова, которые ещё предстояло изучить и разобрать, чтобы выработать дальнейшую стратегию действий.

Аперитивом к завтраку стала уже привычная перепалка.

Она припомнила ему его «шлюх», на встречу с одной из которых вчера его буквально благословила.

— Тебе напомнить, что ты сама мне этого пожелала? — швырнул он ей в ответ.

Голубые глаза наполнились яростью.

— Надо же, да ты просто образец послушания, — её голос дрожал. — Уверена, вечер твой удался.

Да ты бы охренела, если б только узнала…

Обрывки воспоминаний о вчерашнем наползали друг на друга, будто в насмешку над его стремлением сохранять ясность ума и контроль над ситуацией. Так недолго мигрень заработать.

Да, вчерашний вечер охренеть как удался.

— Более чем, — прорычал он в ответ, и до поры с удовольствием заткнулся, потому что им принесли завтрак.

На какое-то время он так отвлёкся на свои невесёлые мысли, что вообще ничего вокруг не замечал. Но то, с какой скоростью её десертная вилка цокала о тарелку, невольно привлекло его внимание.

Девчонка поглощала пищу так, будто до сих пор голодала. Ела почти по-солдатски и с невероятно сосредоточенным видом.

Как-то не сильно вязался этот образ с образом коварной интриганки, какой он себе её рисовал.

Глеб нахмурился и продолжил жевать свою венскую вафлю, исподволь наблюдая за женой. Даже эта их склока никак не повлияла на её зверский аппетит, будто всю ночь она занималась как раз тем, чем положено заниматься новобрачной, а теперь энергично восполняла ресурсы.

— Научишь?

Её вилка застыла в воздухе.

— М? — она наконец дожевала и уставилась на него в немом вопросе.

— Как выработать аппетит, даже когда его нет.

Он понятия не имел, зачем лез к ней с разговорами.

Девчонка нахмурилась. Опустила вилку на край тарелки:

— Что? Я и здесь в чём-то нагрешила?

— С чего ты взяла? Я просто спросил.

— Я начинаю верить, что ты, как и мой дед, никогда ничего просто так не говоришь. Тем более мне. И учитывая наши с тобой отношения, говоришь это, чтобы в очередной раз меня попрекнуть или оскорбить.

— Попрекнуть? — усмехнулся он. — Чем? Тем, что ты меня объедаешь?

Она его шутку, конечно же, не разделила. Схватилась за стакан с апельсиновым соком, отхлебнула и уставилась взглядом в тарелку.

— Мог бы и догадаться.

— О чём?

— О том, о чём задал вопрос, — она без предупреждения метнула в него короткий, выразительный взгляд. Он увидел в нём боль — неподдельную, настоящую. — Такому учат там, где я росла. В детском доме. Но тебе, сам понимаешь, учиться там уже поздно.

Она звучно отодвинула стул, встала и пошагала прочь.

Глеб едва слышно выругался, отшвырнул на тарелку недоеденную вафлю и, подхватив планшет, тоже покинул столовую.

У него не было времени убиваться по своему ублюдочному поведению. Наверняка именно так охарактеризовала бы его маленькая Канатас.

Только вот не Канатас. Со вчерашнего дня она Уварова, по закону. Пора привыкать.

Он зачем-то размышлял именно об этом, пока Астахов вводил его в курс дела, подробно рассказывая, что, когда и как происходило во время торжества и уже после, когда новобрачные отбыли восвояси.

Их заседание длилось уже третий час. Его главные помощники по видеосвязи тоже внимательно слушали — эту информацию должен был знать только узкий круг тех, кому она могла пригодиться.

— Выводы? — Глеб потёр висок, пытаясь отвлечься от мыслей, не относившихся к делу.

Астахов вздохнул, пожал широченными плечищами:

— Кроме попытки поджога, которую мы пресекли за пару дней до торжества, — ничего серьёзного. Но, Глеб, это разведка. Я почти уверен, они начнут заходить со стороны девч… прошу прощения, твоей супруги. Как и говорил тебе старый Канатас. Для них она слабое звено и очень удобный инструмент для удара по тебе. Они попытаются её использовать, так или иначе.

Если уже не используют. Например, её же дед.

— Услышал. Оставляй мне всю информацию. Записи я ещё раз прослушаю. Там есть кое-что интересное.

Астахов кивнул, и собрание почти подошло к своему долгожданному завершению, когда в дверь настойчиво постучали, а через секунду в кабинет ввалился… пышущий гневом шеф-повар Павел Смилянский.

— Паш, какого…

— Не потерплю! — взвизгнул Смилянский.

Брови Астахова взмыли вверх в комичном испуге. Глеб был пока слишком озадачен, чтобы находить ситуацию забавной.

— Контекст, — потребовал он.

— Там… там какая-то девчонка, — последнее слово он произнёс будто проклятие, — шпионит на моей кухне!

Глава 17

— Полечка, я долго говорить не могу, но не могла не справиться, как у тебя дела.

К такому участию я совсем не привыкла. Чтобы кто-то справлялся о моём житье-бытье едва ли не каждый день.

— Спасибо, что позвонили, — пальцы до боли впивались чехол прижатого к уху телефона. — У меня… всё хорошо. В порядке.

Тётка помолчала.

— Ну… я рада слышать. Только уж извини, не поверю. Голос у тебя несчастный.

За участие я ей была безмерно благодарна, но обсуждать с Еленой подробности своей «брачной ночи» — нет уж, увольте.

— Нет, правда. Всё хорошо. Наверное, просто ещё не отошла от вчерашнего. Устала.

Я даже сквозь трубку чуяла, как ей хотелось задать крайне щепетильный вопрос. Должно быть, моя участливая родственница вообразила, что нелюбимый жених силой затащил меня в постель и обязательно надо мной надругался.

Вот бы она удивилась, услышь, что я отослала его к любовнице, а он взял и послушался. Согласие между супругами — залог счастливой семейной жизни.

— Ну хорошо, — сдалась она, и я облегчённо перевела дух. — Хорошо. Со временем всё наладится. И я ещё вот что подумала… понемногу буду тебя с семьёй знакомить. Вот увидишь, ты сразу увереннее себя почувствуешь. Да и будет к кому обратиться… в случае чего.

В случае чего, интересно?.. Но я не стала развивать эту тему, поблагодарила, и на этом мы попрощались.

Слёзы снова запросились на глаза, но я приказала себе не раскисать. Тем, кому посчастливилось не жить сиротой с самого детства, не смогут прочувствовать, каково это — быть совсем одному на белом свете. Приспособиться, конечно же, можно. Ко всему в этой жизни можно привыкнуть. Выстоять. Вытерпеть. Выжить. Но желает ли кто-нибудь себе такой жизни?

И когда вдруг случается настоящее чудо — родной человек, обещающий о тебе позаботиться… Мало кто оттолкнёт руку помощи. Я вот не смогла. К тому времени магазинчик, где я проработала три года, закрывался из-за убытков, из съёмной квартиры меня гнала надумавшая её продавать хозяйка, и из чернейшей безнадёги я шагнула прямиком в сказку. Только оказалось, что сказка эта — жестокая, и за любое добро придётся платить. Внучка богатого человека, окружённого врагами, сама становится целью.

И чтобы не пасть жертвой чужих заговоров, я согласилась стать жертвой несчастливого брака.

Равноценный обмен?

Я не знаю.

Я просто вновь занимаюсь тем, чем занималась всю свою жизнь — вы-жи-ва-ю. И в нынешней жизни, и в прошлой. А прошлая жизнь… прошлой жизни у меня попросту больше не было.

И тут снова эти разговоры. Мне снова протягивают руку помощи. Но… руку помощи ли?..

Я сунула телефон в карман домашних брюк и встала с софы. От этих мыслей начинала болеть голова. И заурчало в желудке.

Завтрак насытить меня не успел, спасибо тёплой компании и увлекательной застольной беседе.

Вот так я и поняла, что заставит меня отвлечься.

На кухню я почти кралась, очень надеясь, что по дороге не столкнусь нос к носу с… супругом. Мне ещё только предстояло привыкнуть называть его так про себя.

Мне повезло — до места назначения я добралась без приключений. Добралась и увидела… это.

Я не могла знать, что сегодня готовился какой-то особенный ужин. Это позже мне объяснили, что Ирина Геннадиевна планировала порадовать молодых настоящим пиршеством на двоих.

Она, конечно, не знала, что необходимость общаться молодым вряд ли скрасил бы даже королевский пир.

В одном из ощутимо прохладных кухонных помещений на идеально чистом рабочем столе высилась затейливая пирамида из крохотных, должно быть, бисквитных кубиков со странным золотистым напылением. Рядом стояли пиалы с дополнительными украшениями. Я глазела на пирамиду, позабыв обо всём.

Вот это, что называется, мастерство…

Я бы… я бы тоже хотела уметь делать такое.

Нет, не так. Я хочу научиться делать такое.

— Катарсис, — едва слышно пробормотала я, отважившись только на то, чтобы понюхать уголок пирамиды. Пахло густым и бархатистым шоколадом.

Рот мой наполнился слюной, и я поспешила прочь из помещения, пока не дошло до греха.

Управляющей поблизости не наблюдалось, но одна из приветливых девчонок настояла собрать мне бутерброд. Она меня знала по имени, я её впервые видела.

— Спасибо. Спасибо, только я не знаю, как вас зовут, — он неловкости я покраснела.

— Марина, — улыбнулась она и помчалась выполнять обещанное.

Кухня гудела, а все, кто встречался мне на пути, округляя глаза, сбивчиво интересовались, ничего ли не случилось. Да, наверное, хозяева сюда редко заглядывали.

Но я себя хозяйкой не чувствовала. Думаю, мне простят мою вольность.

Проглотив бутерброд, я продолжила своё путешествие. И, наверное, только царившая тут суета позволила мне добраться до святая святых — я добрела до владений шеф-повара.

О чём я тогда и не подозревала. Но меня оперативно и эффектно просветили. Когда я засмотрелась на одну из миниатюрных блестящих кастрюлек, притаившихся на длинном столе рядом с плитой, истошный крик от порога едва не остановил моё сердце.

— Куда-а-а-а-а-а! Куда-а-а-а полезла, идиотка!

Глава 18

От таинственной кастрюльки я в буквальном смысле слова отскочила. На пороге высился совершенно мне незнакомый худощавый блондин в безукоризненно белом костюме, и его натурально трясло.

Он смотрел то на меня, то на кастрюльку.

— Ты… ты его трогала?! — его голос сорвался на фальцет.

— Н-нет. Извините. Я и близко к нему не подошла. Я просто…

— Пошла прочь! — рявкнул он. — Прочь! Прочь! Прочь! Немедленно! Вон отсюда!

Кажется, на кухне наконец-то отыскался тот, кто понятия не имел, кто я такая. А ещё вёл себя совершенно безобразно.

Но я очень устала от того, что в последнее время отдельные личности только так себя со мной и вели — безобразно. И дело ведь совсем не в моём нынешнем статусе. Дело в том, что я тоже живой человек, которому не очень-то нравится, когда его ни за что обзывают.

— Я вам что, дворняжка, что вы меня вот так гоните?

Блондин выпучил глаза. Кажется, он не привык к тому, чтобы ему возражали.

— Ты оглохла, дрянь?! Я приказал тебе выметаться!

— Да не трогала я ваши кастрюльки! Или на них и смотреть нельзя? Вы там что, зелья какие-нибудь варите?

Блондина, казалось, вот-вот хватит удар.

— Маленькая паршивка! Огрызается! Она огрызается! Андре-е-е-ей!

Господи, он что, охрану вызвать собрался?

Пару мгновений спустя из-за спины у блондина показался коренастый парень в таком же белом костюме. Он вопросительно взглянул на него, потом на меня, хотел что-то сказать, но блондин заверещал:

— Куда ты смотришь?! Где ты шляешься?! Что эта девчонка тут делает?!

— Павел Сергеевич, вы же только из отпуска и не знали. Это…

— Так невозможно работать, — внезапно севшим голосом оборвал его блондин. — Это… это кошмар. Я иду к Уварову.

Глаза Андрея полезли на лоб:

— П-павел Сергеевич…

Проигнорировав помощника, блондин ткнул в меня пальцем и пригрозил:

— Пакуй вещи. Ты тут больше не работаешь!

Он развернулся, чуть не сбив с ног бедного Андрея, и помчался прочь. На помощника было больно смотреть. Он покраснел, побледнел, открыл и закрыл рот, совершенно не понимая, как объяснить случившееся.

Я перевела взгляд на крохотный блестящий камень преткновения:

— Скажите, а что в ней?

Андрей перевёл взгляд на кастрюльку, сглотнул:

— Там… с-соус… креветочный.

— О-о-о-о-о… — мои глаза наверняка загорелись, потому что Андрей смотрел на меня в совершеннейшем недоумении. — Я просто… я такого никогда не пробовала.

Помощник Павла Сергеевича повращал глазами, отшагнул с порога и исчез, оставив меня наедине с сокровищем.

Если бы его начальник вёл себя прилично, я никогда бы не поступила так, как поступила. Но во мне наконец проснулся детдомовский волчонок, которому мстительность не чужда была почти в той же мере, что и голод.

Я сняла крышку, и в нос мне ударил божественный аромат. Это решило судьбу соуса раздора. Который, к тому же, готовился совершенно напрасно — ни я, ни уж тем более Уваров не собирались сегодня устраивать спектакль для домашних и участвовать в праздничном ужине для двоих. Ну разве только для того, чтобы разбить друг другу о голову пару тарелок…

Месть моя оказалась страшна — сражённая наповал ароматом, я даже ложку взять не озаботилась. Ткнула в соус указательный палец и с удовольствием его облизнула.

М-м-м-м-м… я могу есть его вечно!

На какое-то время душа моя воспарила над землёй, и я смаковала кулинарное открытие века.

На землю меня грубо спустило возвращение ябеды в компании моего мужа. Блондин продолжал ему что-то втолковывать о недопустимости и непозволительности, а Уваров смотрел на меня. И на его лице читалось полнейшее недоумение.

Ого… Уварова, оказывается, можно застать врасплох.

Я так и застыла с поднятым пальцем, с которого на столешницу лениво сползал креветочный соус.

— Какого… — наконец ожил хозяин дома и потемнел, будто туча, — Паш, потрудись объяснить.

Павла Сергеевича угроза в голосе работодателя не смутила. Он ткнул в меня дрожащим пальцем:

— Вот эта… эта маленькая дрянь шпионит на моей кухне! Вы только посмотрите, что она натворила! Со-о-оус! — взвыл блондин, словно буйнопомешанный. — Разведывает рецептуру! Увольте её! Немедленно! Я на своей кухне такого не допущу!

И параноик. Под стать своему нанимателю.

Уваров повернулся к блондину всем корпусом и навис над ним, словно скала.

— Эта маленькая дрянь — моя жена. Ты свой отпуск где, в пещере проводил? Иногда полезно интересоваться тем, что происходит в жизни твоего работодателя. Ну так, знаешь, для своей же собственной пользы.

Блондин посерел:

— А… к-как…

— И не беспокойся. Тебе её здесь терпеть не придётся. Потому что это больше не твоя кухня.

Теперь, невзирая на неприятное знакомство, мне больно было смотреть именно на Павла Сергеевича.

— Глеб В-викторович…

— Выметайся.

— Но, послушайте…

— Выметайся!

Голос Уварова громыхнул так, что впору было зажать уши.

— Может, это уж слишком? — пискнула я. — Он же ничего…

— А ты, — муж обернулся ко мне и опалил меня взглядом, который чуть дольше положенного задержался на моём измазанном соусом пальце, — не шастай по рабочим помещениям и не мешай людям работать.

Глава 19

Что-то во мне говорило — не время молчать. Нужно договориться, пока хватало смелости, а остатки пищи богов таяли на языке.

Уваров пошагал прочь из кухни, а я, пока ещё не совсем соображая, как поведу разговор, отёрла палец о первое подвернувшееся полотенце и увязалась за ним. Промчалась мимо остолбеневшего блондина и нагнала мужа уже на выходе.

— Можно… можно тебя на пару слов?

Он, видимо, совсем не ожидал, что я помчусь следом. Остановился и обернулся.

— Хочешь поговорить? — как будто на всякий случай уточнил он.

Я закивала.

На секунду мне показалось, он откажет мне в этой малости. Но нет. Слегка прищурившись, он вдруг шагнул к панели за исполинской вазой с каким-то роскошно убранным сухоцветом, куда-то нажал и отворил дверь в уютную, затянутую тёмными обоями комнату.

Я расценила это как согласие и, пытаясь унять сбившееся дыхание, шагнула за порог.

Дверь за нами беззвучно закрылась. Я невольно поёжилась. Сколько ещё подобных комнат-секретов хранил этот дом?..

Ситуация складывалась не в мою пользу — я застыла посреди комнаты, а Уваров остался стоять у самой двери. Теперь разговор не закончится, пока он этого не захочет. Оставалось надеяться, он не фанат наших диалогов.

— Мне жаль, что… я не хотела… — я ожидаемо начала спотыкаться о собственные слова, — это ведь ваш главный повар?

— Шеф-повар, — поправил Уваров, — больше не мой.

— Он, конечно, тот ещё эксцентрик, но, может, не стоило с ним так... жёстко?

— Я не спрашивал твоего совета по этому поводу. Ты об этом хотела со мной поговорить? Замолвить словечко за человека, который тебя оскорбил?

Я потупилась:

— Ну… я на него зла уже не держу. Я ему отомстила.

Уваров фыркнул. От удивления я вскинула голову и уставилась на него, потому что, должно быть, впервые за время нашего с ним общения он не язвил и не выливал на меня ушаты сарказма. Мой ответ его искренне… развеселил?

— Месть заключалась в съеденном соусе?

Я кивнула и отчего-то густо покраснела. Сейчас этот поступок казался мне откровенно детским, глупым.

— Это того хотя бы стоило? — в тёмно-карих глазах продолжало плескаться веселье.

— Более чем, — невольно сорвалось с моего языка.

— Так ты за него просишь из-за этого? Потому что не хочешь лишаться возможности время от времени совать пальцы в кастрюли с креветочным соусом?

Он что, по цвету или по запаху определил, каким соусом я лакомилась?

— Господи, нет, конечно! — запротестовала я. — Просто…

— Он сказал, ты шпионишь, — неожиданная смена темы изменила и его настрой. Он снова излучал свою привычную мрачную надменность. — С чего бы ему так говорить?

— Я… понятия не имею. Испугался, что умыкну у него рецептуру? — предположила я, и моё искреннее недоумение, кажется, убедило его, что за словами блондина не крылось ничего, кроме параноидальных иллюзий.

— Тем более не вижу смысла держать у себя в доме помешавшегося. Смилянский скоро окончательно выгорит, начнёт подозревать всех подряд и однажды подсыплет нам в кашу мышьяк. Лучше принять превентивные меры.

Кто бы говорил о подозрительности… Но вслух я сказала вовсе не это.

— Поступай как знаешь. Мои слова всё равно ничего здесь не решат. И всё-таки… раз я теперь тут живу… я не могу сидеть сиднем дни напролёт. Я буду учиться готовить.

Уваров смотрел на меня так, будто не был до конца уверен, что всё расслышал правильно.

— Готовить?..

— Ну… да. Я хочу научиться.

Мне определённо удалось его поразить. Ожил он только после очень продолжительной паузы.

— Как тебе будет угодно. Только я здесь при чём?

Я очень надеялась, что пришедшая мне в голову шальная мысль, которая могла бы с невероятным удобством убить двух зайцев, позволит мне хотя бы поторговаться за свободу. Хотя бы за её иллюзию.

— Дело в том, что я не хотела бы никого стеснять. Может, для меня найдётся какое-нибудь место… Я подумала… я подумала, может, я могла бы жить где-нибудь на территории. В каком-нибудь коттедже. Я знаю, что вокруг поместья есть такие, где живёт прислуга.

Тёмный взгляд Уварова так и впился в меня:

— Ты хочешь жить… отдельно.

Он не спрашивал. Он утверждал.

Моё сердце упало, но я продолжала гнуть свою линию:

— Но это было бы удобно нам обоим. Я никому не буду мешать, ни у кого не буду путаться под ногами. И эти вечные скандалы наконец прекратятся. Чем меньше мы будем контактировать, тем лучше. Разве нет? Это же выгодно нам обоим!

Уваров сжал челюсти так, что желваки проступили.

— Нет.

— Н-но…

— Никаких «но»! — громыхнул он. — Не обсуждается. И никаких больше бредовых идей о расселении.

Я поджала губы, не решившись ему возражать.

Впрочем, возможность отвести душу мне всё-таки вскоре представилась.

Глава 20

Кухонная шпионка оказалась его собственной женой… Когда он в сопровождении причитавшего Смилянского шёл в рабочие помещения, в нём теплилась надежда, что им наконец-таки удалось схватить за руку кого-то действительно подозрительного. Даже мысли не промелькнуло, что у шеф-повара поехала крыша.

Это о чём-то да говорило.

Это говорило о том, что маленькая Канатас оказалась права, называя его параноиком. Он хватался за всё, видел угрозу во всём, подозревал каждого.

И свою жену — в первую очередь.

Бешеную девчонку, макавшую палец в драгоценный соус в качестве мести Смилянскому, а потом кинувшейся его защищать. А потом заявившей, что посвятит жизнь кулинарии. При этом желательно съехав из поместья.

Его дом стремительно превращался в заведение для умалишённых.

Она попыталась ему возразить, приводя идиотские доводы вроде того, что жизнь порознь каким-то образом облегчит им бремя несчастливого брака, но он не стал бы даже выслушивать её аргументы — подобный вариант не допускался.

— Нет.

— Н-но…

— Никаких «но»! Не обсуждается. И никаких больше бредовых идей о расселении.

Она замолчала, но о согласии не могло быть и речи. Просто понимала, что сейчас он не в настроении спорить. Но девчонка ошибалась, если рассчитывала, что время сыграет ей на руку и позже она сумеет его переубедить. Девчонка так до конца и не поняла, с кем имеет дело.

— Возмечтала готовить? — он пожал плечами. — Бога ради. Но только у меня на виду, здесь, где я смогу видеть, что ты… готовишь.

Двусмысленность последнего слова она уловила, потому что гневно сверкнула глазами, предпочтя презирать его приказ молча.

Её безумное предложение жить отдельно так и крутилось у него в голове, даже несколько дней спустя, когда после завтрака он заперся в рабочем кабинете и хмуро смотрел в монитор на своего собеседника.

— Ладите? — старый Канатас скрывал в густой седой бороде кривую усмешку, будто наслаждался мрачностью Уварова.

— Не то слово, — процедил он.

— О, я уверен, что слово не то, — хмыкнул Зевс и поморщился, меняя положение в кресле.

Он выглядел бледным, уставшим, но голос его звучал по-прежнему властно.

— А как насчёт свадебного путешествия?

Издевается, старый чёрт. Глеб потёр нижнюю губу и бросил взгляд в окно, на роскошные кроны яблонь.

— Не в нашем случае.

— Девчонка до восемнадцати лет кочевала по интернатам, а потом несколько лет вкалывала в захудалом магазинчике, пока её не погнали на улицу и оттуда, и из съёмного жилья.

Он что, решил его разжалобить?

— Не из-за её ли ангельского характера?

Зевс проигнорировал «шпильку»:

— Она жила впроголодь всю свою жизнь.

Да, это объясняло её неуёмную тягу к еде. Глеб невольно нахмурился:

— И какой я из этого должен сделать вывод?

— Никакой, — вздохнул Канатас. — Но уверен, вам бы помогла такая поездка.

— Каким образом?

— Примирила бы.

— Я к примирению не стремлюсь, — и он почти верил в то, что говорил. — Я исполняю условия нашего договора.

Канатас молчал, но Глеб чуял, он ему не поверил. И это его раздражало. Он поймал себя на странном желании кинуться что-то доказывать старику. Что он понятия не имеет, сколько ненависти между ними. Что она бесит его, как никто ещё не бесил. Что он во всём её подозревает. Что он обязательно докопается до истинных мотивов деда и внучки, и уж тогда — быстрый развод, полный разрыв и гори оно всё синим пламенем!

Потому что он не чувствовал себя в безопасности с тех самых пор, как эта бродяжка переступила порог его дома.

Она необъяснимым образом его нервировала.

Он чуял, всем естеством своим чуял грандиозный подвох. Только пока никак не мог сообразить, в чём этот подвох заключался.

Но ничего. Он со всем разберётся.

А пока — договор. Он поможет пережить самое сложное время, укрепить тылы и понять, куда двигаться дальше.

И стоило ему подумать о договоре, как Зевс сменил тему:

— Завтра я пришлю тебе кое-какие бумаги. На следующей неделе у наших конкурентов большой слёт. Знал об этом?

Глеб покачал головой:

— Информация точная?

— Точнее не бывает, — ухмыльнулся Канатас. — У меня внутри свой человек. Говорить будут о переделе рынка. Наш союз тоже будут обсуждать. Мой человек говорит, никто из них пока не разнюхал, какая сумма стоит за невестой. Никто не знает, сколько она стоит. Этим они займутся в первую очередь.

— Не удивлён, — Глеб пододвинул к себе ежедневник, отметив дату.

— Советую связаться со всеми, с кем у тебя сейчас идут переговоры по сделкам. Проверь их настроения. Есть вероятность, что как минимум с двумя из них связывались люди Куманова.

Ручка в его пальцах застыла. А вот и Никита решил о себе напомнить. Кажется, что-то всё же отразилось на его лице, потому что Зевс хмыкнул.

— Бумаги по этим партнёрам завтра тебе передадут.

Глеб кивнул:

— Благодарю.

— Не хочу, чтобы Уваровы думали, будто лишь я получаю выгоду от этой сделки, — усмехнулся Канатас. — Я пристроил в безопасность свою внучку, но и о муже её равно забочусь.

Он знал, как его слова покоробят Уварова, потому что таки позволил себе короткий смешок, когда лицо Глеба непроизвольно скривилось.

— Что, старый чёрт, уже воображаешь себя патриархом семейства Уваровых-Канатасов?

— А неплохо звучит!

И эти слова ещё долго отдавались в нём эхом, пока он сидел и обдумывал их разговор.

Чёрт бы побрал и его, и его внучку! Особенно внучку.

Твою-то мать, он не собирался знакомиться с ней. Он не хотел видеть в ней ничего, кроме обузы, чем она и была!

Требовалось как-то отвлечься. Так, чтобы наверняка.

И если уж Марго не помогала…

Глеб набрал номер одного из своих младших помощников:

— Илья, позвони в «Дикую кошку». Пусть пришлют пару девчонок. Да, можно тех, что были здесь в прошлый раз.

Глава 21

Несколько дней нам удалось прожить в относительном мире. Потому что общение свелось к необходимому минимуму. С мужем мы пересекались только в столовой. Худо-бедно создавали видимость женатой пары. Исключительно там, где нас могли видеть вместе. Оставаться наедине друг с другом мы по понятным причинам не стремились.

И жили мы сейчас в одном крыле, но через широченный коридор друг от друга.

Ни о какой общей спальне речи, само собой, не шло. Предполагаю, в брачную ночь он просто хотел унизить меня и напугать. Показать, кто в доме хозяин. С тех пор в общие комнаты Уваров не заходил. Я обитала тут одна, супруг жил в покоях напротив — и нас обоих это полностью устраивало.

Но такая условная идиллия продлилась недолго, пусть день начался и обычно, никаких потрясений не предвещая.

После завтрака в компании особенно молчаливого супруга я сбежала из-за стола, едва успев допить свой кофе.

День вообще-то был ой какой важный. Я готовила кексы!

Ванильные кексы с карамельной начинкой, рецепт которых отыскала на кулинарном канале — одном из миллиарда, где я ежедневно «паслась», бесстыдно «залипая» на видеороликах приготовления всего, на что только способна человеческая фантазия.

Единственным неоспоримым плюсом новой жизни стала стопроцентная доступность любых продуктов вплоть до самых экзотичных.

Ирина Геннадиевна, оперативно распорядившаяся отвести просторное помещение на кухне для моих кулинарных экспериментов, настояла, чтобы я отдавала ей списки всего, что требуется, и не стесняла себя ни в чём.

И вот тут моя природная скромность дала осечку — по вечерам я строчила целые списки и скидывала ей на почту, а утром всё необходимое уже было в доме.

Волшебство!

Мимо моей личной кухни персонал ходил на цыпочках, и я пока не могла отучить их от этой дурацкой привычки. Но сегодня придумала новую тактику.

От важных приготовлений меня отвлекли всего раз. Пока я замешивала вязкое тесто и готовила начинку, телефон в кармане моего измазанного мукой фартука завибрировал.

— Полечка, привет!

Я плечом прижала телефон к уху и продолжила свои труды:

— Добрый день, Елена Юрьевна.

— Да брось ты этот официоз, — засмеялась тётка. — Выкаешь до сих пор.

Не стала бы утверждать, что несколько бесед с ней настроили меня на полнейший уют в отношениях. Что-то до сих пор заставляло меня держать дистанцию. Но я, отложив тяжёлый венчик, тихонько вздохнула:

— Хорошо.

Тётка заверила, что звонит узнать, как у меня дела, но я чуяла, что это всего лишь предлог, при этом очень избитый.

— Дело к осени, — вдруг напомнила она, — за середину августа перевалило, а там сезон откроется. Уваров начнёт тебя в столицу таскать. На мероприятия.

Я застыла, позабыв про кексы. А вот о таком повороте событий я совершенно не думала.

— А это… это что, обязательно?

— Поверь мне! Особенно сейчас. Вас будут ждать, и, так сказать, выход в свет неизбежен. Всякие благотворительные вечеринки, гала-концерты, прочие активности. Но ты не переживай. Это даже хорошо.

Вот уж сомневаюсь!

— Будем видеться куда чаще. И я наконец-то с семьёй тебя перезнакомлю. Да и с другими людьми. Поверь, с тобой многие хотят познакомиться.

А вот я не была уверена в том, что это взаимно. Но тётка будто читала мои мысли.

— Поля, ты не вздумай от этих знакомств отказываться. Ты же помнишь, о чём мы с тобой говорили?

— Ага, — безо всякого энтузиазма отозвалась я. — Только я пока никакой информацией не разжилась, вы уж простите. Мы с мужем… отношения у нас пока не то чтобы располагают к длительному общению.

Общению… да мы едва друг друга терпели.

— Это ничего, — успокоила меня тётка, — вода камень точит.

Знала бы она, насколько далека от истины, если бы узнала, что случится сегодня вечером…

Но прежде я успела-таки спечь свои первые кексы и, ссыпав румяных пухляшей на блюдо, отправилась на поиски дегустаторов.

Прислуга взирала на меня со смесью шока и недоумения, когда я протягивала первому попавшемуся блюдо с просьбой отведать моей выпечки.

Но отказать никто не посмел. К тому же кексы вышли, ну, неплохие.

А позже вечером молоденькая горничная — одна из жертв моей щедрости — заглянула в мою спальню, где я, приняв душ и завернувшись в халат, готовилась к завтрашним трудам, составляя список продуктов для нового рецепта.

Кивнув на мою благодарность, она поставила на прикроватную тумбочку воду с лимоном, которую я попросила из кухни, когда в коридоре послышались женские голоса. Прислуга так громко говорить себе не позволяла.

Я невольно уставилась на дверь своей спальни:

— Кто это?

Горничная округлила глаза и пожала плечами:

— Н-не знаю. Гостей Глеб Викторович сегодня не ждал...

Не ждал… значит, это не совсем уж и гости. Догадка заставила меня онеметь.

— Спасибо, Лиза, — я поднялась с постели. — Можешь идти.

И пунцовая Лиза умчалась со скоростью света. Я отправилась следом, вышагнула в коридор.

Двери напротив были распахнуты настежь. Две длинноногих девицы, растерянно озираясь, семенили на шпильках прочь в сопровождении, кажется, одного из помощников моего мужа.

— Так а нам всё равно заплатят? — вопрошала та, что повыше. — Всё-таки вызов…

Не успела я глазом моргнуть, а на пороге уже возвышался Уваров — в брюках, полурасстёгнутой рубашке и злой, словно чёрт.

Да только с чего бы ему сейчас злиться?

Не я же только что с девицами кувыркалась!

— К-как это понимать? — проскрежетала я, испепеляя его взглядом.

А он смотрел на меня так, будто вина каким-то образом лежала на мне!

— Как фиаско, — мрачно бросил он мне в ответ. — Что, хочешь об этом поговорить?

Глава 22

Девчонка застыла в воинственной позе на пороге своей спальни. Голубые глаза метали молнии.

Напрасно приехавшие блондинки скрылись из коридора, благополучно пропустив разгоравшийся скандал. Стоило Илье провести их к нему, как его снова не пойми с чего накрыло.

А ведь расчёт был именно на это. На чистую физиологию. Ведь так это, мать твою, в природе работает или он какого-то хрена сломался?!

Глеб рассматривал их миловидные мордочки и чётко осознавал, что мимолётное развлечение облегчения не принесёт. Сколько этим красавицам пришлось бы заплатить, чтобы они сымитировали не opгазм, а искреннее чувство? И возможно ли это? И на хрена ему это?

Настроение окончательно испоганилось, и он отправил их восвояси.

— Знаешь, ты можешь удовлетворять свои потребности как тебе вздумается. Но это…. — девчонка ткнула дрожащим пальцем в пустой коридор, — это уже слишком. Держи своих шлюх подальше от моих дверей!

Очень неудачное время она выбрала, чтобы повздорить. С недавних пор бродившие в нём странные, полуоформившиеся мысли и раздражение от того, что их направление ему совершенно не нравилось, усугублялись неудовлетворённым желанием.

Адская смесь.

А тут ещё объект этих бредовых мыслей сам провоцирует ссору.

— Кричи громче, — он вцепился взглядом в её затянутую халатом фигуру, — не лишай прислугу из дальних комнат удовольствия получить пищу для кухонных сплетен.

Она с лёгкостью заглотила наживку, метнулась к нему через коридор и прошипела:

— В этом случае сплетни более чем заслужены!

— Горе мне, — сухо сыронизировал Глеб.

— Я этого не потерплю, — она вдруг заговорила со смертельной серьёзностью. — Нравится тебе или нет, но я твоя жена…

— Ты — штамп. Штамп в паспорте, — прервал он её.

И не мог предугадать, на что её подвигнет такой ответ. Хлёсткий звук пощёчины разрезал тишину позднего вечера.

Морщась от боли в наверняка горевшей ладони, она посмотрела ему прямо в глаза:

— Ну?А так твой штамп делать умеет?

Щека горела. И эта боль приносила странное удовольствие. Потому что он её заслужил. Он выпросил у неё эту пощёчину.

Как предлог. Как предлог продолжать их непримиримую войну.

Кто первый падёт и раскроет все свои карты? Когда эта маленькая злючка расскажет, что они с дедом задумали на самом деле?

Но если она когда-нибудь и сдастся на милость победителю, то уж точно не сейчас.

Сейчас девчонка круто развернулась, вознамерившись безнаказанно сбежать в свою комнату

Не пройдёт.

Глеб метнулся следом, схватил её за руку и, невзирая на сопротивление, без труда втащил в свою спальню. Широкие створки за ними захлопнулись, он повернулся и привалил её спиной к двери.

Девчонка тяжело дышала, но смотрела на него без испуга. Она была в бешенстве.

Халат сполз с одного плеча, обнажая узкую бретельку нежно-голубой ночной сорочки.

Глеб усилием воли вернул взгляд на её ожесточившееся лицо. Заливший его румянец в свете уютных светильников выглядел так, будто пощёчину получила она.

— Крови моей захотела, — пробормотал он, разглядывая её с непонятной для самого себя жадностью. — Бешеное создание.

— А ты — мерзкое животное, не умеющее держать себя в руках!

В ней не было ничего, что могло бы его привлекать. В ней не может и не должно быть ничего этого.

— А разве я должен? — нежная гладкая кожа горела под его пальцами. — Предлагаешь мне жить монахом?

— Предлагаю не водить своих потаскушек сюда! Даже если это элитное мясо от лучших сутенёров столицы!

— Какие красочные выражения, — прорычал он. — В каком институте благородных девиц ты их нахваталась?

Если бы он не держал её за руки, вторая пощёчина была бы ему обеспечена. Но всё, что сейчас было в её силах, это испепелять его взглядом. И во взгляде этом явственно читалась жажда крови.

Что за суицидальные наклонности, Уваров? Надеешься, она-таки схватится за нож и милосердно прервёт агонию, положив конец твоей многолетней войне за место под солнцем со всеми, включая себя?

— Ты из любой гимназистки ведьму вытащишь! — выплюнула она и задёргалась в тщетных попытках вырваться из его хватки. — Отпусти меня! Сейчас же!

— Даже любопытно узнать, что меня ждёт, если я не подчинюсь, — чем сильнее она вырывалась, тем слабее он сопротивлялся желанию продлить их разговор. — Наградишь меня каким-нибудь новым ярким эпитетом? Проклянёшь?

Впрочем, если бы проклятия действовали, он был бы мёртв уже дюжину раз.

— Для чего ты это делаешь? — она бросила своё гиблое дело и замерла, вглядываясь в его лицо, будто искренне ожидала прочитать на нём ответ. — Ты… ты будто хочешь, чтобы я тебя ненавидела.

Голубые глаза оказались в опасной близости от того, чтобы рассмотреть истину.

Как она это делала?.. Откуда такая проницательность?

— Для этого вряд ли нужно особо стараться, — он позволил себе повременить лишь мгновение, потом всё-таки разжал пальцы и отступил.

Она ни секунды не теряла, дёрнула дверь на себя и вылетела из его спальни.

Глеб сжал и разжал пальцы, которые ещё ощущали горячее прикосновение.

С этим нужно что-то делать. И срочно.

Глава 23

— Глеб Викторович, вызывали?..

Он поднял голову, стряхнув в себя сонное оцепенение — вчерашняя жаркая ссора не лучшим образом сказалась на его состоянии. Он полночи проворочался, обдумывая всё, что было сказано.

Эта наивная простота считала, что в его мире понимание счастливого брака каким-то образом связано с верностью. Счастливый брак для людей его круга и статуса — это когда супруги друг другу, по возможности, не мешают. Он ни на что не скупится и проявляет должную меру внимания, если дела позволяют. Она ни в чём себе не отказывает, держит себя в форме и составляет ему компанию во всех светских активностях.

До хождений налево здесь никому нет дела. Изменяют все. Если утверждают, что не изменяют, врут. А уж если утверждают, что не изменяет вторая половина… просто не знают, что изменяет.

Но даже невзирая на всё это… она права. Стиснув зубы, он вынужден был это признать. Таскать девиц в дом сразу же после свадьбы — решение, мягко говоря, не разумом продиктованное.

Поэтому, когда застывший на пороге кабинета Илья задал ему вопрос, Глеб отдал распоряжение, сжигавшее этот мост:

— Вызывал. Во-первых, за конфиденциальность тебе положена надбавка, и ты её получишь. Во-вторых, в обозримом будущем услугами эскорт-агентства я пользоваться не планирую. Оповести Милену, что ничего личного. Я просто пытаюсь наладить… семейную жизнь.

Звучало откровенно по-идиотски, но ему меньше всего сейчас было дело до того, как всё это выглядело со стороны. Требовалось закрыть вопрос, и он его закрывал, пока ещё до конца не понимая, почему именно «требовалось».

К тому же не один только этот вопрос требовал скорейшего разрешения.

К середине дня он собрал у себя всех, кто занимался инициированным месяц назад расследованием.

Сидевшие через стол от него специалисты совершенно очевидно нервничали. И наверняка совсем не от яростного желания поделиться с ним всей добытой за это время информацией.

— Ваша скромность не настраивает на оптимизм, — проворчал он, побарабанив пальцами по подлокотнику. — Кашин, что скажешь?

Худощавый светловолосый парень в очках упёр в колени ребро своего планшета и пожал слегка сутулыми плечами:

— Пока ничего криминального я не отыскал. На самом деле, до знакомства с дедом, если судить по её онлайн-активности, она вообще очень мало времени проводила в сети.

— Что в твоём понимании «мало времени»?

— Ну... — Кашин замялся, — у неё, например, нет аккаунтов в соцсетях, кроме самых необходимых. В «телеге», правда, зарегистрирована, потому что так со своим прежним работодателем общалась.

Бред какой-то. Только пока не слишком понятно, подозрительный бред или у девчонки какая-нибудь соционетофобия.

— А всё остальное?

— А всё остальное никакого интереса не представляет. Она… кгм… она любит ролики смотреть на «Ютубе».

— Что за ролики?

Кашин порозовел, а оба его соратника по сбору информации принялись с любопытством переглядываться.

— Кулинарные.

Глеб едва не фыркнул. То есть… то есть она совсем не кривила душой, когда заявила, что хочет готовить. Или это просто очень удобная ширма для всего остального?

Потому что представить себе, что он женился на вечно голодной любительнице кулинарных видеороликов, единственная опасность от которой — промотанное на её пропитание состояние… Это было бы слишком жестокой иронией.

Да не могло всё быть настолько просто! Не сейчас, когда вокруг Уваровых кружат охочие до свежей крови акулы.

— Артур, что по Канатасу?

Сидевший слева от Кашина брюнет тут же сменил свою расслабленную позу, выпрямился:

— Тяжело что-то знать достоверно. Криптозащита у них там — будь здоров, но если говорить в общем… состояние тяжёлое, но стабильное. Ему колют какие-то новые препараты.

То есть стоило предположить, что старый Зевс ещё поборется за жизнь. Никакие «последние дни», вопреки его же утверждениям, ему пока не грозили.

И это, чёрт возьми, всё. Это и вся информация.

Глеб медленно выдохнул, пробормотав:

— Если так дело пойдёт и дальше, я начну вам приплачивать.

На лицах всех троих отразилось совершенно логичное недоумение.

— Чтобы вы отыскали хоть что-нибудь действительно стоящее, — проворчал он. — Или на худой конец выдумали.

Кажется, это на мягких лапах подкрадывалось коварное отчаяние. Не слишком ли быстро? Не слишком ли рано он утрачивал веру в себя и в людей, которые на него работали?

Потому что поверить в её абсолютную невиновность. В невиновность проникшей в его дом незнакомки, появившееся в его жизни с такой удивительной своевременностью… это всё равно что поверить в существование Деде Мороза. Нужно быть бесконечно наивным ребёнком.

— У меня. У меня кое-что есть…

Срывавшийся от волнения голос принадлежал Егору — почти мальчишке и стажёру, которому доверили приглядывать за супругой Уварова в пределах дома.

— Ну? — Глеб приподнял брови.

Он-то что мог такого ему сообщить?

— Полина Александровна… она… подкармливает прислугу, Глеб Викторович.

Глеб задержал взгляд на темноволосом мальчишке.

— Она… что?

— П-подкармливает прислугу…

Глава 24

— Ты выглядишь… выглядишь лучше, — соврала я и улыбнулась в надежде, что улыбка моя не выглядела слишком уж вымученной.

Дед хрипло рассмеялся и тут же закашлялся.

— Ох… Полина, душа моя. Ты до сих пор умудряешься меня удивлять.

Ну вот. Что ещё такого я ляпнула?

— Я, ей-богу, и подумать не мог, что такая жизнь, как твоя, могла вырастить кого-то ещё, кроме озлобленного на весь мир волчонка. И уж тем более на меня. А ты… подбадриваешь.

Я смущённо подёргала плечами:

— Я бы, может, и рада… ну… ненавидеть. Но не получается.

— Береги это, — посерьёзнел дед. — Береги. И никому не позволяй себя ожесточить.

— Хороший совет от человека, выдавшего меня замуж за того, кому только такое и под силу, — пробормотала я.

— Вот они! Вот они, зубки! — воскликнул дед и даже в ладоши хлопнул от удовольствия. — Моя кровь говорит!

Не знала я, как вести себя с этим человеком. Ничего не могло смутить моего деда, ничего не выбивало его из равновесия, ничего не заставало врасплох.

— Эти ваши ссоры с Уваровым… они не вечны.

— Ну хоть кто-то так считает.

— Я это знаю, Полина.

— Вот бы и мне — знать, — не сдержалась я.

— Это дело небыстрое. Знать, Полина, это одно. Узнавать — совсем другое. И теперь у тебя есть время на то, чтобы узнавать. Не воевать за место под солнцем, не отбиваться от врагов, не отвоёвывать для себя будущее. За тебя это будет делать твой муж.

— Да кто сказал, что он будет? — вспылила я.

— Он и сказал, — усмехнулся дед. — Сказал, только сам этого пока так и не понял.

При всём моём уважении к сединам Алексея Георгиевича… он был неправ. Он не видел, не слышал, не понимал, что между нами творилось.

Уваров меня ненавидел. Я ненавидела его. И никакое время не в состоянии было это исправить.

А всё что могла я — это отвлекаться от мыслей о своём незавидном положении — до тех пор, пока не придёт заветное время и мой дед не соизволит мне всё объяснить. Наверное, эти тайны были как-то завязаны на их с Уваровым совместных договорённостях и активностях, о которых я знать ничего не хотела. Мир большого бизнеса — китайская грамота для меня. Я ничего в нём не понимала.

Зато уже худо-бедно понимала в приготовлении бисквитов и кексов, для которых вчера пробовала новую глазурь — с лимоном и мятой.

Изделия мои получались пока не слишком-то презентабельными на вид, но съедобными.

Пока ещё побаивавшаяся моих активностей прислуга угощения всё-таки принимала. И все оставались в строю, желудком не маялись — значит, что-то у меня всё-таки получалось.

Правда, сегодняшний эксперимент заставил мой осторожный оптимизм поблекнуть — бисквиты для ягодного торта почему-то вышли до смешного кривыми. Видимо, не стоило раньше времени лезть в духовку.

Я пыталась исправить положение при помощи крема, но и тот сегодня подвёл — сливки хоть убей не хотели взбиваться, пусть и были нужной жирности.

Я как раз пыталась собрать воедино своего кулинарного монстра Франкенштейна, когда на пороге моего святилища объявился Уваров.

Он внимательно наблюдал за моими жалкими попытками изобразить из себя опытного кулинара и наконец произнёс:

— То есть всё-таки не шутила.

Я шлёпнула лопаткой по боковине торта:

— А расшифровка будет?

— Я не думал, что ты всерьёз этим займёшься.

— Не люблю болтать попусту, — нахмурилась я. Нет, этому торту уже ничто не поможет.

— Это я понял, — Уваров вдруг усмехнулся. — Ты прислуге плоды своих алхимических экспериментов скармливаешь? Мне стоит начать беспокоиться?

Я подняла на него взгляд в надежде, что это заставит его хотя бы поморщиться:

— Скольких за последние несколько дней ты в своём штате не досчитался?

Чёрный взгляд блуждал по моему заляпанному кремом фартуку, и он видел там что-то своё — не взялась бы судить, что именно. Но ситуация явно его забавляла.

— Я и не думал проводить перекличку. О твоей подпольной деятельности узнал только сегодня.

Я тихонько фыркнула — шпионов своих подсылал, не иначе. Нашёл, на что время и силы тратить.

— Теперь обязательно проведу.

— Как угодно, — я вернулась к сборке торта, который бесстыже кренился в одну сторону, красноречиво давая понять об уровне моего «мастерства».

— Завтра у нас будут гости, — неожиданно объявил муж. — Вечер только для своих. Будет человек двадцать, не больше.

Человек двадцать!

— Разные у нас представлении о вечере для своих, — пробормотала я, швыряя лопатку в опустевшую чашку. — Мне там быть обязательно?

Взгляд Уварова посуровел:

— Ты моя жена. Поэтому да, обязательно.

— Надо же, — я упёрла руки в бока и сдула со щеки преступно выбившуюся из узла прядь. — А как же «всего лишь штамп» и «приложение к договору»?

Тяжёлая челюсть Уварова окаменела. Чёрный взгляд стал ещё жёстче.

— Гости начнут прибывать к восьми, к ужину. И не вздумай им подсовывать свои кулинарные шедевры.

Он бросил прощальный насмешливый взгляд на мою бисквитную пизанскую башню и ушёл.

Я отставила подальше своего ягодного уродца, перемыла посуду и… раздавать его кому-либо не решилась.

Он ведь и на вкус, наверное, ерунда ерундой.

Я так вымоталась в тот день, что о торте совсем позабыла, а наутро, когда спохватилась, что так и не сподобилась убрать его в холодильник, прямиком из постели помчалась спасать то, что в спасении, как выяснилось, и не нуждалось.

Мой несчастный ягодный торт обнаружился в холодильнике — кто-то убрал его туда вместо меня. Вот только до холода он добрался не целиком — в щедро измазанном кремом боку не хватало здоровенно куска. Плата за заботу о сохранности, видимо.

Кто-то всё-таки его попробовал и оценил!

Я рассмеялась — настроение поднялось — и побежала готовиться к званому ужину.

Глава 25

Кажется, его прозрачные намёки на лень подчинённых сработали. Перед подготовкой к сегодняшнему вечеру у него ещё было время заслушать отчёты от тех, кто занимался верификацией информации об одиссее Канатаса по поиску внучки.

По поводу этого конкретного отчёта он питал обоснованные надежды. Вышедшие на связь «поисковики» сообщили, что им есть чем поделиться.

Этого ему и не хватало. Записи со свадьбы никаких сенсационных открытий таки не принесли. Всё оставалось в рамках ожиданий. Гости вели себя максимально осторожно.

Будто он многого просил. Всего лишь удостовериться в том, что девчонка заодно со своим дедом. Подозревать и знать наверняка — слишком разные вещи. Подозрение оставляло место сомнениям в своей правоте, подтачивало уверенность в верной оценке реальности и, что самое главное, позволяло предполагать, что она невиновна. Что она именно та, за кого себя выдаёт. Что её по сути не за что ненавидеть. Что он и она… что они…

Он мотнул головой, отгоняя от себя бредовые мысли, пока притихший Кашин не предложил:

— Глеб Викторович, ну давайте врубим прослушку на полную. Сейчас мы знаем только, кто звонит вашей супруге и кому звонит она, но… мы же можем и звонки прослушивать.

Это предложение как раз и могло превратить подозрения в знание. Но вчерашнее совещание завершилось многоточием. Он отправил парней работать дальше, приказав тут же докладывать, если всплывёт что-нибудь особенно важное.

А сегодня в малом совете участвовал его воспитатель, главный помощник и старый друг отца Валерий Степанович Марьянов, недавно вернувшийся из заграничной поездки, в которой виделся с его матерью.

Он успел повидаться с ним ещё вчера поздно вечером. Заключив его в по-отечески крепкие объятья, Марьянов усмехнулся и указал на манжету его белой рубашки:

— Эй, неряха. Это что такое?

Глеб скосил взгляд на бордовое пятнышко ягодного сиропа и проворчал:

— Скажи спасибо, что без крема.

— Ты что, в моё отсутствие торты печь взялся? — хохотнул Марьянов.

— Скорее транспортировать. Некоторые безголовые создания просто не в курсе, что их в холоде держать надо.

На недоумённый взгляд Марьянова Глеб лишь качнул головой:

— Не важно. Ты очень вовремя вернулся. Завтра мне обещают интересный доклад о том, как Зевс свою внучку искал.

И Марьянов, конечно, не стал бы такое пропускать. Сейчас он стоял у окна, по левую руку от сидевшего за столом Глеба и хмурился, пока ребята, ответственные за «полевые исследования», сообщали им последние новости.

— Она действительно сирота. Сменила несколько детских домов, — Андрей работал по старинке и сейчас сверялся с записями в своём блокноте. — Под своей реальной фамилией никогда и нигде не значилась. В систему попала, считай, младенцем. Родители погибли, когда ей ещё и года не было. Насколько известно, сыщикам Канатаса удалось её отыскать едва ли не по случайности. Работница детдома, принявшая девочку, опознала мать. Та договаривалась пристроить её всего на неделю, пока они с отцом ребёнка не отыщут жильё. Время было зимнее, мать переживала, что ребёнок заболеет, пока они мотаются по городу туда-сюда. Ну а потом… гололёд, грузовик на встречке и…

Андрей замолчал. Глеб кивнул, давая знак, что он и без слов всё понял.

Твою-то мать… то есть как минимум о тяжёлом детстве никто никому не соврал. Да и разве её благоговейное отношение к еде этого не доказывало? Девчонка смотрела на неё, как… как влюблённая. Отыщи себе кого-нибудь, кто будет смотреть на тебя так же, как Полина Канатас взирала на еду, и считай себя счастливейшим человеком на свете.

— Опять же, они скрывались. Сам понимаешь, фамилию она не называла, но сказала, что девочку зовут Полиной. В целом детективам Зевса это ничего бы и не дало, если бы не фото матери…

— Ясно.

— Только вот… — во взгляде Андрея читалась несвойственная ему нерешительность, — есть одно «но», Глеб, очень серьёзное «но».

Глеб невольно бросил взгляд на Марьянова, который тоже весь подобрался на своём посту у окна.

— Ну?

— Та женщина, которая принимала ребёнка… ей за информацию, конечно же, хорошо заплатили. И мы не сунулись в тот дом малютки, пока всё как следует не разузнали. Короче, добрались до журналов дежурств. Чистая удача, но у них в архивах такие хранятся, и…

— И?

— И она в тот день не дежурила. Она не могла опознать дочь Канатаса. Что заставило эту даму соврать, чёрт знает. Предполагаем, что почуяла запах денег. И соврала. Но на неё не надавить. Ну не допрос же ей устраивать. Мы и так рисковали. А дежурившая тогда… её давно и след простыл. Уволилась несколько лет назад и как сквозь землю провалилась. А Зевс поиски, само собой, прекратил. Жажда отыскать внучку перевесила осторожность — он и проверять больше ничего не стал. Но стоит признать, с предполагаемой матерью у Полины и правда имеется визуальное сходство…

Мир медленно переворачивался с ног на голову.

— И всё же есть вероятность, что она — не Канатас.

— Есть. Но, Глеб, правду легко установить.

Он поднял глаза на сыщика и пробормотал:

— ДНК-тест.

Андрей сухо кивнул:

— ДНК-тест.

Глава 26

Статус супруги Уварова накладывал на меня определённые обязательства в плане дресс-кода. Пришлось смириться с тем, что к любому относительно важному мероприятию мне надлежало вызывать стилиста и его мини-свиту. Так я могла быть уверена, что не напялю ничего не приличествующего случаю.

За модой я не следила и всю жизнь носила только то, что считала удобным в рамках своего исчезающе скромного бюджета.

То есть о стиле я не знала ровным счётом ничего. Поэтому прослушала мини-лекцию о том, в каких случаях можно одеваться как простой смертный, а когда наводить блеск — и благополучно обо всём этом забыла, надев удобные классические брюки и шёлковую блузку к туфлям на низком каблуке.

Пережить бы эту «встречу друзей», раз уж она неизбежна, и вернуться к своей привычной рутине.

За десять минут до назначенного времени я вышагнула за порог своей спальни, только чтобы наткнуться на Уварова, шагавшего мне навстречу.

На нём был лёгкий свитер цвета крепкого кофе и тёмные брюки. Выглядел он до противного… элегантным. И элегантность эта была какой-то небрежной, естественной, достигнутой без особых усилий.

— Мой почётный конвой? — буркнула я, когда он молча подставил мне локоть. Нам снова предстояло изображать худшее — влюблённую пару.

Супруг почему-то старался на меня не смотреть. Выглядел исключительно отрешённым, будто с головой погрузился в какие-то свои мысли.

— Я от твоей компании в не меньшем восторге, — он скосил глаза на мои волосы.

Моя рука невольно вспорхнула к стянутым в узел локонам. Что, неужели настолько неряшливо собраны?

Но Уваров уже отвёл взгляд, и я не стала больше дёргаться. Если бы причёска моя выглядела нелепо, он бы первым и с преогромным удовольствием указал мне на это.

— Они о тебе мало что знают. Что-то из СМИ, что-то — от меня.

— Хуже не придумаешь, — пробормотала я.

Уваров снова на меня покосился, но теперь вопросительно, и мне пришлось объяснить.

— Теперь они точно в курсе, на каком чудовище ты женился и как страдаешь от издержек своего долга.

— Предполагаешь, я из тех, кто стал бы кому-нибудь плакаться?

— Предполагаю, ты из тех, кто никого вокруг не жалеет. Особенно если речь обо мне.

Мы уже шли по коридору к лестнице вниз, и Уваров остановился, развернув меня к себе.

— Пока не поздно, советую понадёжнее спрятать свои клыки и когти, — чёрный взгляд прошёлся по моему лицу с такой тщательностью, словно он что-то пытался прочесть в моих чертах, что-то для себя новое. — Гости уверены, что мне посчастливилось отхватить себе ангела. Они пока не в курсе, что под этой обманчивой внешностью скрывается дьяволица.

— Дьяволица! — я едва не задохнулась от возмущения, и стоило ему потянуть меня вперёд, как упёрлась каблуками в пол, решительно протестуя против такого самоуправства. — Да это… да это тебе место в самом аду!

— Твои пожелания запоздали, — его губы скривились, — я давно уже там.

Это были последние слова, которые нам удалось сказать друг другу за вечер. Но это не значило, что мне повезло лишиться его компании. Совсем наоборот — Уваров всё время держал меня рядом.

Стоило нам войти в гостиную… и я окончательно потерялась. Хотя наши гости оказались не такими уж жуткими чванливыми снобами, какими я их себе воображала. Мне представлялись, меня поздравляли, мне жали руки и даже пытались шутить. А все мои силы пока уходили на то, чтобы запомнит их по именам и… привыкнуть к новому Уварову.

Он блестяще играл свою роль. А всё что я могла делать — пытаться не пустить всю его игру по ветру.

Стоило моей руке соскользнуть с его локтя, как мужская ладонь уверенно опустилась на мою талию. Он мягко привлёк меня к себе и, склонившись, прошептал на ухо.

— Постарайся всё не испортить. Притворись. Уверен, ты сможешь.

Он отстранился, заглянул мне в глаза… и я едва воздухом не поперхнулась.

Муж смотрел на меня едва ли не с нежностью. Волна непонятного тепла поднялась вверх по телу, заставив щёки и шею вспыхнуть жарким румянцем.

Никогда ещё в жизни я так не смущалась.

И из-за кого! Из-за человека, которого сильнее всех ненавидела!

Мне стоило немалых усилий оторвать от него взгляд и замечать хоть что-то вокруг. Кажется, я улыбалась и даже что-то впопад отвечала. Но не могла быть в этом уверена.

Весь вечер пронёсся мимо в какой-то розовой дымке. Потому что рядом был… не Уваров. Рядом вдруг оказался кто-то до невозможности близкий — чуткий, добрый и понимающий.

К концу вечера один из гостей, пришедший без пары, застал меня в редкий момент, когда я осталась наедине со своими мыслями. Он был слегка подшофе. Смотрел очень смело, и мне его взгляд не понравился.

— Глеб — красавчик, конечно, — обратился он ко мне безо всяких вступлений. — Если б он так быстро не подсуетился, я бы сам к Канатасу свататься пошёл.

Я ответила ему нервной улыбкой в надежде, что он поймёт — к такому диалогу я не расположена.

— Но, п-пардон, не могу не спросить. А это правда, что дед тебя, красавица, на помойке отыскал? Ну… в смысле, на реальной п-помойке?

А вот и первые сплетни. Рано или поздно они обязательно всплыли бы.

— Серж, отвали, — раздалось у меня над головой, и я вздрогнула от угрозы в его низком голосе. — И протрезвей. Только по пьяни можно желтушную прессу цитировать.

— Ну… ну пардон.

И Серж уже хотел ретироваться, но Уваров его становил.

— Не так быстро. Извинись. Как положено.

Гость рассыпался в тысяче извинений, чем окончательно меня смутил.

Когда званые посиделки наконец-то завершились и довольные гости разъехались по домам, Уваров молча сопроводил меня до дверей моей спальни.

И как бы я к нему ни относилась, не могла проигнорировать тот эпизод.

— Спасибо. За то, что пришёл на помощь.

Но на меня сейчас смотрел прежний Уваров — мрачный и отстранённый:

— Благодарности ни к чему. Ты носишь моё имя. И я этим именем дорожу. Ты ведь Канатас по крови. Должна это как-нибудь чувствовать, верно?

Он не стал дожидаться моего ответа. Развернулся и пошагал в свою спальню.

«Должна это чувствовать»?..

И что эти слова должны означать?

Глава 27

Вчерашний день плавно перетёк в сегодняшний, а он до сих пор переваривал услышанное от Андрея.

После их разговора Глеб даже подумывал отменить ужин. Не был уверен, что сможет весь вечер прикидываться, будто всё по-прежнему, когда игра грозила вот-вот полностью изменить свой ход.

На носу важная сходка конкурентов. Им самое время заняться пиаром своей «счастливой семейной жизни», а тут… такое.

Девчонка сама-то в курсе, что она, возможно, и не Канатас вовсе?

И как бы ему ни хотелось повесить всех собак на неё, не выходило. Ну не чувствовалось в её поведении фальши.

Либо перед ним искренне уверовавшая в своё происхождение девчонка, либо отчаянно жаждавшая в него верить, либо настолько искусная интриганка, что притворялась даже во сне.

Он на своём веку повидал лжецов и лицемеров. Он мог сколько угодно её подозревать, но утверждать наверняка… нет, не стал бы.

Да и какая особенно разница, если есть способ проверить. Если есть способ точно узнать.

Глеб мерил шагами библиотеку первого этажа, время от времени рассматривая через французские окна парковую лужайку — там сегодня вовсю трудились садовые работники, готовя парк к осени.

Тест нужно, конечно же, провести. Чего ждать?

Врубить прослушку по полной, провести тест — и всё! Всё будет кончено. Правда выйдет наружу. И она может оказаться разной. В его пользу и не в его. Вот только какая она, эта правда, которая в его пользу?

С другой стороны, большая ли разница? Даже если представить… Канатас сделал её своей внучкой. По документам, по закону она его внучка и ничем больше не отличается от законной, даже если по крови это и не так.

И не мог же он сам не провести чёртова теста. На кону всё-таки слишком многое, чтобы вверять его девчонке с улицы. Или умирающему уже всё равно? Тешит себя иллюзией, а девчонка просто ему приглянулась? Каких только сумасшествий не совершают в отчаянии.

Что это по сути меняло? Теоретически он мог затребовать расторжение брака. Но на брак он пошёл по собственной воле — потому что оный спасал его от необходимости вести войну на несколько фронтов в одиночку. Так какая в итоге-то разница?

Канатас или не Канатас по крови — она Канатас по документам со всеми из этого вытекающими.

И Зевс мало походил на того, что решился бы на этот союз любою ценой вплоть до липовой внучки. Пока Глеб не видел за действиями Зевса подвоха, как ни всматривался. Возможно, на поиски родной крови его действительно подтолкнуло отчаянное желание умирающего отыскать хотя бы иллюзию родни…

В их договоре её происхождение принципиально ничего не меняло — девчонка законная наследница старика.

И разве её происхождение меняло хоть что-то в том, как он её видел?..

Перед его внутренним взором мелькнули светло-каштановые волосы. Тёплый свет выбивал в них рыжинку. А голубые глаза в свете ламп становились едва ли не синими.

Аккуратный, чуть вздёрнутый нос и пухлые губы. Криминально узкая талия. Особенно для такой прожорливой девчонки.

Вчера он не планировал строить из себя довольного жизнью молодого мужа. И в итоге делал именно это. На весь вечер к ней как приклеился. И это бесило.

Бесило, что притворяться, считай, не пришлось…

И если бы только он отыскал в себе смелость быть честным с собой до конца, он вспомнил бы, что на долю мгновения таки позволил, позволил себе вообразить, что они с ней счастливая пара. И как опасно легко в это вдруг стало поверить.

Неужели ему настолько не хватало кого-нибудь рядом, что он готов…

Его невесёлые мысли прервало какое-то движение на лужайке.

Глеб невольно взглянул на часы — время обеда.

Обедом там, судя по всему, и собирались заняться.

И этот обед обеспечивала… его жена. Маленькая Канатас таскалась от рабочего к рабочему с накрытой полотенцем корзиной и чем-то всех одаривала.

Ровнявший живую изгородь светловолосый тип с мускулатурой, которую заработал явно не в саду, лыбился во все тридцать два, когда очередь дошла до него — девчонка поставила корзину в траву и протянула ему здоровенную румяную булку.

Она что, результатами своих кулинарных экспериментов решила не только поместье, но и всех вокруг него закормить?

Она улыбалась.

Очень приветливо.

Слишком приветливо.

Глеб нахмурился.

Белобрысый отхватил полбулки за раз и закатил глаза, как бы давая понять, что ничего в своей жизни вкуснее не ел.

Клоун.

И рожа у него мерзкая.

Прожевав, садовник что-то сказал, и она залилась смехом.

Настоящим, искренним смехом. Он впервые видел и слышал, как она смеётся.

Под рёбрами странно заныло, будто кто-то струну натянул.

Белобрысый отправил в рот остатки булки, и она наградила его второй.

Да она буквально светилась от счастья.

Какого, мать его…

Глеб рванул на себя створку и вышагнул на окаймлявшую эту часть дома террасу.

Она обернулась. Застыла. Улыбка сползла с порозовевшего лица.

— На пару слов, — отчеканил он.

Белобрысый с ним поздоровался, но Глеб и не взглянул на него.

Девчонка распрямила плечи и приблизилась так, будто сделала ему величайшее одолжение.

— Внутрь, — скомандовал он.

— И не подумаю. Мы можем и…

Он схватил её повыше локтя и буквально втолкнул в библиотеку. Защёлкнул створку, задёрнул занавесь.

— Это как понимать?

Она смотрела на него с нескрываемым вызовом:

— Как пожелаешь.

— Полина…

— О-о-о! — голубые глаза расширились в наигранном удивлении. — Так ты знаешь, как меня зовут?

Он сцепил зубы, чтобы не выругаться, и процедил:

— Я задал вопрос.

— А мне нет до него дела! — она развернулась и пошагала к выходу.

Большего не успела.

Он нагнал её у порога, впечатал ладонь в дерево над её правым плечом, второй рукой развернул девчонку к себе и привалил её к двери.

— Какого чёрта ты себе позволяешь? — прорычал он, впиваясь пальцами в обтянутое кашемиром плечо.

— Какого хочу! Отпусти!

Голубые глаза потемнели от гнева. Полные губы кривились.

О, она его ненавидела…

— Сожалею, — его пальцы сжались сильнее. Ни о чём он не сожалел. — Но сейчас всё будет как хочу я.

Глава 28

Его последняя фраза меня обожгла.

— Так, как хочешь ты? А разве не всё и всегда именно так, как ты хочешь? Постыдился бы вообще о таком говорить!

Я вжималась лопатками в дерево, будто всерьёз намеревалась в него окончательно вплавиться. Близость Уварова меня откровенно пугала. Слишком высок, слишком широк в плечах, слишком… слишком опасен.

Его взгляд почернел от гнева, челюсти сжаты, меж густых бровей залегла вертикальная складка.

— И это ты мне сейчас говоришь о стыде, — его голосом сейчас можно было камни ломать. — Какого чёрта ты рядом с садовниками трёшься? Тебя что, так и тянет к рабочему классу? Чувствуешь духовное с ними родство? Или, может, не только духовное?

Я дёрнулась, мечтая вцепиться ему прямо в лицо. Но его руки превратились в стальные клещи.

— Ты просто… подонок! — рявкнула я. — Я всего лишь угостила их сырными булками! Они же без перекуса с самого утра! Нужно быть совсем уж отбитым на голову, чтобы позволять себе подобные инсинуации!

— Следи за языком, — прорычал Уваров.

— Не смей мне указывать! Я буду говорить всё, что хочу. Пользуешься тем, что сильнее, только поэтому новую пощёчину не схлопотал! Но рот ты мне не заткнёшь, потому что я бу…

Он заткнул. Он очень даже заткнул.

Его губы прижались к моим. Жёсткие, горячие, как в лихорадке.

Шок. Взрыв. Тишина. Земля замедлила свой бег, остановилась.

Я утратила способность мыслить. Могла только чувствовать.

Бесконечное мгновение — и его губы оттаяли. Дрогнули, чуть отстранились, но лишь для того, чтобы прижаться к моим с новой силой.

Жар заливал моё тело, сердце глухо стучало в ушах.

Что-то происходило. Происходило со мной!

Я будто теряла волю к сопротивлению.

Одна только мысль об этом заставила меня вздрогнуть всем телом.

Я сжала губы и вновь забилась в его хватке.

Уваров будто очнулся, отстранился. И я вновь смогла задышать.

— Ты это заслужила, — выдохнул он. — За всё, что наговорила.

Он тяжело переводил дыхание, будто этот внезапный поцелуй не одну меня сбил с толку.

— Это… это уже за рамками… — лепетала я, сгорая от странного жара, омывавшего моё тело. Губы до сих пор ощущали его прикосновение.

— За рамками чего? — к Уварову возвращалась его привычная язвительность. — Мы женаты, если ты ещё не забыла.

— И это значит, меня можно насиловать?!

Мои слова возымели эффект похлеще настоящей пощёчины. Его пальцы так и впились в меня:

— Насиловать? — прошипел он, чёрные глаза опасно прищурились. — Ты хоть понимаешь значение этого слова? Насилием здесь занимаешься ты! Насилуешь мне мозги с тех самых пор, как сюда въехала!

— Так высели меня отсюда! Я тебе уже предлагала!

— И решила, раз я с первого раза не понял, подтолкнуть меня на этот шаг?

— Н-не понимаю…

— Да ладно? А заигрывания с садовником — это не часть твоего охрененного плана?

— Заигрывания? Ты совсем из ума выжил?!

— Следи. За. Языком, — проговорил он очень раздельно, и его взгляд вновь опустился на мои губы.

Я запаниковала.

— Ты… ты хоть соображаешь, что ты говоришь? — меня наизнанку выворачивало от необходимости оправдываться, но я понимала, чем мне грозило продолжение перепалки в подобном ключе. — Я напекла булок и решила их угостить, чёрт возьми! Мне попросту некуда девать всю эту стряпню! Тебе что, жалко еды для своих работников?

— Не делай из меня дурака, — скрежетал Уваров. — Я видел, как он на тебя смотрел!

— Он никак на меня не смотрел! — и тут на меня снизошло, да так, что я остолбенела. — Ты… ты что, ревнуешь?..

Уваров моргнул и на мгновение застыл, будто не сразу понял вопрос. А потом помрачнел ещё больше.

— Не принимай свои фантазии за реальность.

— Фантазии? — оскалилась я. — А твой припадок гнева что, тоже моя фантазия?

— Я не позволю…

— То есть устраивать у меня подносом бордель тебе позволено, — оборвала его я, — а мою приветливость к посторонним ты расцениваешь как смертельный грех и устраиваешь сцены ревности?

— Это не ревность, — процедил Уваров, испепеляя меня взглядом.

— Ну так значит и разговор наш ни о чём! — я умудрилась-таки вывернуться из его хватки, толкнула его в грудь и, воспользовавшись моментом свободы, вылетела за дверь.

Это было… гадко, подло и несправедливо! Обвинять меня в таком! Да ещё и целовать в наказание!

Жестокая память вытягивала непрошеные воспоминания о званом ужине, где он был само внимание и доброта. Где он попросту притворялся!

Я до позднего вечера проторчала в своих комнатах наверху, пытаясь отойти от пережитого. И в голову лезли не его жестокие обвинения, а то, как его губы прижимались к моим.

Да что со мною не так, в самом деле!

Измаявшись, ближе к полуночи я спустилась вниз, проникла на пустовавшую кухню, где заварила себе зелёного чая. От переживаний в животе нестерпимо урчало.

Все свои булки я раздала. В моём холодильнике наверняка оставались лишь продукты для новых рецептов. Разве что соорудить себе бутерброд…

Я зажгла свет в своей личной кухоньке и застыла на самом пороге. Посреди рабочего стола, на котором я обычно колдовала, высилась коробка песочного цвета.

Я приблизилась к столу и заглянула в «окошко» на крышке коробки — внутри на белых бумажных розетках лежали в ряд три украшенных белым кремом румяных ромовых бабы. На коробке значилось — Babà napoletano con crema chantilly.

Я приоткрыла крышку — и ударивший мне в нос аромат на миг стёр из памяти все невзгоды этого дня.

Боже-е-есвенный запах…

Кажется, в этом неприветливом доме у меня появился анонимный друг.

Кто же ты, человек с золотым сердцем?

Глава 29

Он не собирался её целовать. Но всё полетело к чертям, стоило девчонке завестись. Она загоралась сама, и он в мгновение ока подхватывал от неё эту непонятную лихорадку.

Только если маленькая Канатас пылала исключительно гневом, с ним… с ним всё обстояло куда сложнее. Его буквально разрывало от двух совершенно разных желаний — от желания хорошенько отшлёпать её за наплевательское отношение к его авторитету и желания… желания заставить её кричать совсем по иному поводу.

Ему пора лечить голову.

Глеб проторчал в библиотеке ровно столько, сколько потребовалось, чтобы остыть от произошедшего. И после каждой новой их перепалки времени на это ему требовалось всё больше.

Проблему нужно решать, иначе очень скоро её дикие обвинения в насилии потеряют свою безосновательность.

Марьянов спас его от самокопаний, и что важнее, от воспоминаний. То, что и поцелуем-то не назовёшь, умудрялось гонять по его жилам расплавленный жар, стоило только вспомнить…

— Глеб, информация от Канатаса подтвердилась. На днях они соберутся обсудить дальнейшую стратегию и по возможности выработать хотя бы относительно единую линию поведения.

Глеб пропустил Марьянова в кабинет, вошёл сам и закрыл за собой дверь.

— Но есть и хорошие новости.

— Кто-то из наших сможет там поприсутствовать?

Марьянов кивнул, расстегнул пуговицу пиджака и опустился в кресло:

— Не то чтобы из наших, но согласился стать нашим инсайдером.

— Цена вопроса?

— Это Якушев. Просит списать ему долг за его неоценимую услугу.

— Владелец гостиницы?

— Он самый. Ты собирался взять с него недвигой, но учитываяобстоятельства…

— Согласен, — Глеб потёр веки и кивнул. — В данном случае информация куда важнее. Передай ему, долг списан. Мы сможем как-нибудь подстраховаться?

— От дезинформации с его стороны? — Марьянов кивнул. — Есть пара соображений. Сделаю всё, что смогу.

— Благодарю, — Глеб перестал сопротивляться усталости, накатившей на него после ощутимого напряжения, пережитого в библиотеке. Опустился в своё рабочее кресло и выдохнул.

Последние дни выдались особенно сумасшедшими…

— Слушай, всё не было времени об этом с тобой поговорить… — в голосе Марьянова прорезалась совершенно несвойственная ему неуверенность. — Меня Марина… в смысле, твоя мать… твоя мать попросила замолвить словечко за их с Валерией возвращение.

Опять двадцать пять. Вот только этого ему сейчас и не хватало.

— Валер, нет. И мы с ней об этом уже говорили. Думаешь, если бы я чувствовал, что они будут здесь в безопасности, стал бы держать их так далеко от себя?

Его друг и наставник потёр густо посеребрённый сединой висок и вздохнул:

— Она очень тоскует. Очень.

— Думаешь, я не понимаю. Или думаешь, я не тоскую? Но прямо сейчас, когда не установился новый статус-кво и все только готовятся к решительным действиям… нет, рисковать ими я не собираюсь.

— Знаешь, я мог бы за ней… за ними присмотреть. За твоей матерью и сестрой.

Марьянов не смотрел на него, нервно забарабанив пальцами по лакированному подлокотнику. А вот это уже что-то новое…

Но Валерий Степанович не проявлял дикого желания разъяснить причины такого вот рвения становиться добровольным телохранителем для его матери. И для сестры. Разумеется, и для сестры.

Они помолчали, и над ними словно сгустилась сотканная из горьких воспоминаний тень Уварова-старшего, его отца.

Им не стоило поднимать эту тему. Не сейчас. Как бы сильно ему ни хотелось увидеться с матерью и сестрой, рисковать ради этой встречи их жизнями… их безопасность он сейчас не доверил бы даже Марьянову. Тем более что он нужен ему. Возможно, больше чем когда-либо.

— Выходит, Зевс по-прежнему играет вчистую?

Погружённый в свои мысли Марьянов вопросительно поднял брови.

— Ничего не таит. Никаких параллельных переговоров, никаких попыток перестраховаться…

Его советник покачал головой:

— С его стороны всё чисто. Ничего подозрительного за ним пока не замечено.

— Хм… И ведь он не может позволить себе игру в долгую, с его-то здоровьем. Всё никак не могу поверить, что он ничего не припас в рукаве. Не тот он человек, чтобы соваться в такой договор без запасного плана.

— Ты сам сказал: сейчас для него совсем не то время, чтобы выстраивать долгосрочные стратегии. Но это, конечно, ещё не гарантия. И это не отменяет путаницы с происхождение его внучки…

Зря. Зря Марьянов поднял этот вопрос.

— Держи меня в курсе насчёт грядущих переговоров, — Глеб буквально вылетел из кресла и пошагал к выходу. — День выдался сумасшедший. Пойду пройдусь.

Пока он остывал в библиотеке, беседовал с Марьяновым и принимал душ в попытках смыть с себя не отпускавшее напряжение, наступил вечер — самое время замедлиться и дать отдых лихорадочным мыслям.

Как-то так выходило, что покуда брак приносил в его жизнь лишь сумятицу и неразбериху. Всё запутывал, всё усложнял и настырно ломал привычный уклад его жизни.

Из душа он вылез с тяжёлой башкой и урчавшим желудком.

Спустился в опустевшую кухню — сам отпустил прислугу, приказав на ужин не накрывать.

Проходя мимо «лаборатории» начинающего кулинара, скользнул взглядом по пустому столу. Тут поживиться, конечно же, нечем — все булки его благоверная сегодня раздала чрезмерно улыбчивым садовникам. Их она считала куда более достойными своих угощений, чем его.

Пока он, добравшись до главного холодильника, собирал себе холостяцкий ужин, вдалеке послышался мелодичный звонок. Глеб невольно взглянул на часы.

А доставка работала всё же на совесть, оправдывая свою цену.

Спустя несколько минут дежуривший в фойе мальчишка внёс на кухню коробочку песочного цвета.

— Добрый вечер. Глеб Викторович. Приятного аппетита.

Глеб кивнул и указал на стол рядом с собой:

— Оставь здесь. Спасибо, Егор.

Мальчишка исчез. Глеб дожевал свой сэндвич, скосил взгляд на коробок.

Не ягодный торт, и не сырные булки. Но у неаполитанских ромовых бабок свои плюсы.

Он едва успел покинуть лабиринт кухонных помещений и уже собирался отправиться к себе, когда увидел, как она, опасливо поглядывая по сторонам, спускается по главной лестнице.

Маленькое чудовище кралось на кухню чем-нибудь поживиться.

Глеб не сумел себя отговорить. Бесшумно последовал за нею и остановился аккурат за порогом её личной кухни, скрываясь в густых тенях пустых помещений.

Завидев коробку, девчонка заглянула внутрь. Голубые глаза расширились от удивления. Кажется, она попыталась прочесть название на итальянском, бросила это гиблое дело и, сорвав крышку, накинулась на десерт, как прожорливая куница.

Нужно бы уходить.

Не стоило так рисковать.

Ещё секунда этих тайных наблюдений — и он почувствует себя грёбаным извращенцем.

От мук выбора его спас дрогнувший в кармане брюк телефон.

Глеб выбрался из кухонной полутьмы, взглянул на экран, на котором высветилось сообщение от Марьянова:

«Глеб, забыл спросить. Что насчёт ДНК-теста? Делаем?»

Глава 30

После случившегося в библиотеке дни потянулись чередой серых будней. И только таинственный доброжелатель время от времени скрашивал их новыми подарками. В моём кухонном уголке продолжали появляться коробочки всех форм и размеров со всякими вычурными десертами.

И как страстно бы мне ни хотелось узнать, кто так обо мне заботился (хотя я была почти уверена, что это Ирина Геннадиевна!), раскрывать тайну личности анонима я не решилась. Думаю, он или она сами себя обнаружат рано или поздно.

Доброжелатели поселились не только на кухне Уваровского особняка. Елена Юрьевна тоже обо мне не забывала. Правда, её помощь порой выглядела как горькая пилюля, а не сладкий десерт.

— Полечка, я ни в коем случае тебя не подгоняю. Ни в коем случае. Просто напоминаю, что время к нашим оправданиям глухо.

— Если бы я что-нибудь такое услышала, я вам рассказала бы, — я уныло пялилась в окно гостиной первого этажа на хлеставший стеной дождь. Настроение было ему под стать.

В поместье сегодня было особенно тихо — Уваров вместе со своими помощниками укатил на какую-то встречу. За последнюю пару недель он уже несколько раз и подолгу отлучался из дому по каким-то очень важным делам. В последнем разговоре об этом даже Алексей Георгиевич упомянул, будто — смешно даже подумать! — пытался оправдать передо мной частые отлучки моего мужа.

Мужа, с которым мы последнее время совсем не контактировали. Мы даже до свадьбы чаще общались, чем сейчас. Но ссора в библиотеке надёжно растащила нас по разные края пропасти.

— Ты не подумай, что я сомневаюсь, — голос тётки звучал примирительно. — Просто… я ведь о тебе в первую очередь забочусь. Сердце кровью обливается. Жить вот так, в несчастливом браке, когда твой муж направо и налево…

Она вдруг осеклась, будто слишком поздно сообразила, что сболтнула лишнее. А у меня сердце пропустило удар.

— Направо и налево?.. Вы о чём?

Но я, конечно, понимала, о чём.

— Это я так. Не обращай внимания.

— Нет уж. Договаривайте, — я настроилась вытащить из неё информацию во что бы то ни стало. — Пожалуйста, лучше скажите. Не нужно меня жалеть. Я не выношу недомолвок.

Тётка на том конце трубки вздохнула:

— Да что тут говорить… Гуляет он, Поля. Гуляет по-чёрному. Девок так и меняет, так и меняет. То с одной его в столице видят, то с другой. Все эти бизнес-поездки — только ширма.

Внутри всё сжалось. Но… но разве не об этом мы с ним договаривались? Я ведь сама ему это в сердцах бросила. Сама ведь сказала, что мне до его измен дела нет никакого. Только пусть в дом своих девок не таскает. Вот он и не таскает. Всё честно.

Это и изменой-то сложно назвать. Всё, что между нами было — лишь поцелуй. Да и тот — в наказание.

— А вам об этом откуда известно? — я старалась, чтобы мой голос звучал безразлично.

— У меня свои способы информацию добывать, Полечка. Но поверь мне, муженёк твой ни в чём себе не отказывает, пока ты там сиднем сидишь. Вот и подумай, может, всё-таки стоит как-то... как-то поискать способы обзавестись козырями, когда наступит время с ним разводится. Поля, он ведь ни во что тебя не ставит! Вот поверь мне, не за горами тот день, когда его бизнес таки потопят, а тебе из всего этого ещё выкарабкиваться.

Её назидания ещё долго звучали в моих ушах, не давали покоя. И в тот по-осеннему хмурый день всё валилось из рук, а на сердце давила непонятная тяжесть.

Может, с дедом об этом поговорить? Да только Алексей Георгиевич — заинтересованная сторона и с родственниками моего отца до сих пор на ножах. Понятное дело, и отношение соответствующее. Не было у меня никаких советчиков, кроме меня самой…

«Гуляет он, Поля. Гуляет по-чёрному».

Эти слова жгли меня, хоть я и пыталась отвлечься. Да не должно мне было быть до этого никакого дела! Ведь с самого же начала было понятно, что наш брак — пустышка, ложь и просто предлог для слияния капиталов. За что тут цепляться и о чём тут тужить?

Меня не устраивали его адюльтеры под одной со мной крышей. Его взбесила якобы моя попытка ему отплатить. Испугался, что я ему рога прямо в саду наставлю. Но ни то, ни другое не должно нас заботить, когда делается не на виду. Так ведь? По таким же вот скотским правилам они тут живут?

Я до самого вечера бродила из комнаты в комнату. Ужинала, как и обычно, одна. В столовой мне доложили, что Уваров и сегодня из Москвы не вернётся.

Тёткины слова зазвучали в ушах ещё громче.

И продолжали звучать, когда я проходила мимо распахнутых дверей его кабинета, направляясь наверх. Вытряхивавшая бумажный мусор из корзины горничная, завидев, меня улыбнулась:

— Добрый вечер, Полина Александровна.

Её звали Карина и она пала жертвой моих черничных кексов. С тех пор часто заглядывала на кухню, когда я готовила.

— Добрый вечер, — я ответила ей бледной улыбкой, хоть ни о каком добром вечере и речи быть не могло. В последние дни даже мой кухонный аноним куда-то подевался. И я чувствовал себя особенно одиноко.

— Ой, а вы дверь за мной не прикроете? А то все руки заняты, — она подхватила одной рукой мусор, второй — ведёрко со средствами для уборки.

— Конечно, — я схватилась за ручку.

— Вот спасибо! — она прошмыгнула мимо меня и посеменила через большой холл к подсобным помещениям, явно спеша расквитаться со всей работой на сегодня.

А я стояла, ухватившись за ручку двери, ведшей в кабинет мужа. И теперь в голове молоточками застучали совсем иные слова:

«Может, всё-таки стоит поискать способы обзавестись козырями? Поля, он ведь ни во что тебя не ставит!»

Я бросила нерешительный взгляд внутрь.

Неужели оно наконец наступило — время решительных действий?..

Глава 31

— Кирилл, перезвони мне завтра до обеда. Хочу точно знать, что у нас по площадке на восьмом километре. Если завтра начнутся торги, мы включаемся.

— Понял, босс.

Глеб отключился и кивнул охраннику у ворот, выруливая на подъездную площадку к крыльцу. Водителю он сегодня дал выходной и сам сел за руль — по дороге домой хотелось многое обдумать, в одиночестве.

Глеб заглушил мотор и откинулся на спинку сиденья, не спеша покидать авто.

Последние недели выдались, мягко говоря, напряжёнными. «Военный совет» конкурентов внёс необходимые коррективы в его список союзников и противников. В одной комнате собралось слишком много людей с непомерным эго и такими же амбициями. Это сборище к согласию пока так и не пришло, но Глеб на этот счёт не обольщался — желание потопить Уваровых рано или поздно сыграет роль консолидирующего фактора. Дай им только время. Потому и он не мог разбрасываться этой драгоценностью.

С учётом новых обстоятельств предстояло пересмотреть всю дальнейшую стратегию ведения дел и решить для себя, где проводить красные линии, и будет ли он их вообще проводить.

Всё это время он и дома-то почти не ночевал, пропадая вместе с Марьяновым и остальными в столице.

Глеб задумчиво разглядывал подсвеченный матово-белым фасад особняка. Окна горели только кое-где на первом этаже. Впереди выходные — прислуга в большинстве своём уже разъехалась по домам.

Сегодня дорогу домой он умудрился преодолеть за рекордно короткое время. И куда он так торопился? И зачем? Как будто здесь его кто-нибудь ждал. Как-будто она ждала его здесь с распростёртыми объятиями. Впрочем, к ней никаких претензий быть и не может.

Он уже вынимал из кармана ключи от машины, когда Марьянов, оставшийся в Москве на пару дней финализировать кое-какие договорённости, снова спросил:

— Так что будем делать с ДНК-тестом? Понимаю, в последние дни не до него, но… Это же всё-таки важно. Это как минимум шанс, ощутимый предлог, чтобы в будущем соскочить с крючка, если что-то пойдёт не по плану, если Канатас станет темнить. Разведёшься, и всё забудется как страшный сон.

Марьянов хотел как лучше. Проявлял отеческую заботу, но эти попытки его опекать сейчас были совсем ни к чему.

— С Канатасом у нас пока никаких разногласий нет.

— Да, но… Глеб, ты не можешь сейчас позволить себе близоруких решений. Думай о будущем.

— Не поверишь. Только о нём и думаю.

И он пообещал решить этот вопрос в ближайшее время. Марьянов был прав — нельзя лишать себя шанса завладеть крупицей информации, которая может обрести достаточный вес в подходящих для этого обстоятельствах. Да, материал для теста раздобыть не то чтобы совсем плёвое дело, но не невыполнимое.

Так почему он колебался? Подобной нерешительности он за собой припомнить не мог. Это вообще не в его духе — Глеб Уваров действовал оперативно, наверняка и, если того требовали обстоятельства, даже безжалостно.

Но вот зашёл разговор о, возможно, безродной девчонке, которая выносит ему мозг, как он забуксовал, принялся упираться и возражать очевидным вещам. Вещам, которые, вообще-то, в его же интересах.

Потенциально.

Салон авто будто скукожился до невыносимо малых размеров. Непрошенные мысли вихрились в голове, буквально выдавливая его наружу.

Глеб бросил сопротивляться и вылез наконец из авто.

В доме стояла звенящая тишина. Так частенько бывало накануне выходных, но сейчас он будто чуял… чуял её где-то там, далеко, наверняка запершуюся в своих комнатах. В комнатах, которые они должны были бы разделить.

Будь они реальной супружеской парой. Счастливой супружеской парой.

Пересекая фойе, он и сам не заметил, как свернул по направлению к кухне.

Он не то чтобы оголодал, но… он был в отлучке несколько дней. Просто хотел убедиться, что в доме ничего кардинально не изменилось.

Не изменилось.

Он замер на пороге хозяйкиной кухни. Девчонка продолжала добросовестно колдовать — на столе высилась фаянсовая прямоугольная форма с остатками… пирога?

Глеб приблизился к столу и потянул носом — пахло ванилью и персиком.

Он открыл один из верхних ящиков, вытащил десертную ложку.

Снимет пробу, и всё. Просто…

…просто эта её несуразная выпечка, она каким-то непостижимым образом и выглядела тем, что превращало его дом в дом. Где его могли ждать, пусть и лишь для того, чтобы в который раз в дребезги разругаться.

Он присел на высокий стул и зачерпнул подобие пирога ложкой.

Хрустящая корка из теста, а под ней кисло-сладкая ароматная «кашица». Он понятия не имел, соответствует ли эта мешанина рецепту. Наплевать.

Он зачерпнул ещё. И ещё. И ещё.

— Его… его вкуснее с мороженым, — раздалось от порога.

Глеб обернулся — на пороге стояла Полина, в простом белом халате и тапочках. Она прикусила губу и опустила глаза, будто смутилась, что позволила себя обнаружить:

— Не хотела мешать. Просто слышала, как ты приехал.

Глеб опустил ложку на бортик формы:

— Не мешаешь. А мороженое у тебя есть?

Глава 32

Не знаю, как мне удалось это определить, но автомобиль ещё даже не вырулил на площадку перед крыльцом, а я уже знала, чьё именно это авто.

Домой из столичных объятий вернулся блудный супруг.

Я невольно покосилась на телефон, покоившийся на прикроватной тумбочке. Предмет первой необходимости, превратившийся в инструмент моего любительского шпионажа.

Каждый раз, когда я вспоминала о сделанном, мне становилось нехорошо. Рука так и тянулась к телефону — удалить проклятые фото.

В тот вечер открытая дверь его кабинета — одного из немногих помещений дома, где не велось видеонаблюдение, послужила для меня отчётливым знаком от вселенной — вот он, твой шанс. Пользуйся. Не будь идиоткой, учись выживать в этом новом для себя мире.

И я попыталась.

Когда спешившая горничная скрылась из моего поля зрения, я юркнула в его кабинет. И мне даже опускаться до лазания по ящикам не пришлось, пусть я и не была уверена, что всё-таки решилась бы на подобное.

На письменном столе прямо поверх стопки скопившейся в отсутствие хозяина кабинета корреспонденции лежали бумаги — неосмотрительно текстом вверх.

Какие-то списки.

Сверху от руки кто-то размашистым почерком приписал: «Надёжные варианты для инвестиций в обход…». И дальше шли фамилии, ничего мне не говорившие.

Фразы звучали увесисто. Наверняка что-нибудь важное.

Стараясь не рассуждать, я вынула телефон и сделала пару снимков.

Ну вот. Этого от меня хотела моя родственница?

Теперь можно считать, что я разжилась каким-нибудь козырем?

Если он продолжит надо мной измываться, я смогу вот этим его припугнуть?

Как эти битвы ведутся? Как выигрываются?

Или… или сделать так, как она уже не раз мне намекала.

«Поля, если что-нибудь разузнаешь, и понятия не будешь иметь, что с этой информацией делать, ты всегда можешь обратиться ко мне. Я тебе подскажу».

Я поглядывала на телефон.

Нет, я не знала, что буду делать дальше. Но уверена была пока только в одном — рубить сгоряча не буду. Слишком опасно. Особенно если толком-то и не знаешь, что за оружие у тебя на руках.

Ведь слишком уж важные документы никто на виду оставлять и не стал бы. Теоретически.

Но в жизни чего только ни бывает…

Издёргавшись от муторных мыслей, я поняла, что не засну, если хотя бы чаю не выпью. Уваров наверняка давно уже в доме, однако мы с ним вряд ли пересечёмся. Не припомню, чтобы когда-нибудь слишком поздно заставала его на кухне…

…но, очевидно, всё когда-нибудь бывает впервые.

Муж обнаружился именно там — на кухне. И не просто на кухне, а на моей кухне. Он преспокойно сидел за столом и, задумчиво уставившись в пустоту, поглощал мой персиковый коблер.

Штука, простейшая в приготовлении, но оттого не менее вкусная. И он, между прочим, мне удался, потому что даже выглядел довольно прилично.

Только его бы, конечно, не просто так-то жевать…

— Его… его вкуснее с мороженым, — брякнула я и только потом уже сообразила, что проговорила всё это вслух.

Уваров обернулся, полоснул по мне взглядом. Я невольно прикусила губу и спрятала взгляд. Но совсем не потому что смутилась.

Нет, всё было гораздо, гораздо хуже. И я только сейчас это поняла.

Я будто бы… мне будто бы не хватало его присутствия в доме. Не его самого, нет, боже упаси! Просто… дед был прав. Мы, может, так до сих пор и не ладили, но с хозяином в доме себя невольно ощущаешь спокойнее.

Я постаралась поскорее отогнать прочь бредовые мысли и объяснила:

— Не хотела мешать. Просто слышала, как ты приехал.

Не сводя с меня взгляда, он опустил ложку на бортик формы:

— Не мешаешь. А мороженое у тебя есть?

Я… не ожидала такого. Скорее ждала, что он отпустит новый язвительный комментарий по поводу моих кулинарных «шедевров».

Но, сама себя удивив, прошлёпала к холодильнику и достала из морозильной камеры ведёрко чистого сливочного пломбира. Вынула ложку для мороженого и плюхнула пару шариков прямо на коблер.

— Спасибо, — Уваров снова схватился за ложку, зачерпнул всего по чуть-чуть и отправил в рот.

Я не стала следить за его реакцией. Сунулась в ведёрко с обычной ложкой и принялась жевать ледяное мороженое.

— Как называется эта штука?

Я покосилась на стремительно пустевшую форму:

— Коблер. Персиковый.

Он помолчал, и какое-то время мы жевали в полнейшей тишине.

— Может, если я подсуну Кононову такой вот коблер, он перестанет любить мне мозги и продаст свой участок, — пробормотал Уваров, и в его голосе звучала такая усталость, что я невольно подняла на него взгляд. Прежде он никогда не позволял себе говорить в моём присутствии о делах и уж тем более обнаруживать передо мной пусть даже секундную уязвимость.

Да по пути ещё и хвалить мою стряпню… Разве так должны действовать на богачей безудержные столичные увеселения?..

Честно сказать, он и не выглядел-то «увеселённым» — скорее уж очень измотанным.

Странно.

— А… кто такой Кононов?

Не ожидала, что Уваров ответит. Но он снова меня удивил:

— Владелец земельного участка в интересующей меня зоне.

— Крепкий орешек? — я облизала ложку.

Уваров кивнул:

— У меня нет времени его уламывать. А он упёрся рогом.

— Припирать его к двери и требовать-требовать-требовать не пробовал? — язвинка слетела с моих уст будто сама собой.

Я прикусила кончик ложки, ожидая начала нашей дуэли, но вместо этого услышала, как он фыркнул. Наши глаза встретились — в чёрном взгляде читалось почти искреннее веселье.

— Ты опровергла эффективность этого способа.

Он так думал? А вот мне до сих пор то и дело снилось, как я впечатываюсь лопатками в деревянную створку, а он надо мной нависает и…

Я шлёпнула ложку в ведёрко и прочистила горло:

— У него… у него что, какие-то особые требования?

— Говорит, что отдаст, если я там благотворительность разведу.

— И?

— И я обещал, что не вопрос.

— А он?

— Не верит.

— Хм…

— Мол, на бумаге что угодно можно написать. Сейчас я наобещаю, что детдом там построю, а потом мои юристы всё так провернут, что я в дураках его оставлю.

Выход из положения показался мне очевидным:

— Ну… ты можешь сказать, что твоя жена — из детдома. А если он не поверит, я сама могу с ним поговорить.

Уваров воззрился на меня так, будто я на латыни заговорила.

— Что? — мне стало неуютно под этим взглядом. — Ну, тут же уже будет личное, верно? И скажи, что мы молодожёны. Он же вообразит, что ты безумно влюблён и хотел бы сделать что-то такое… романтичное. Это же может считаться… ну… романтичным?

Что на меня нашло, я вряд ли тогда понимала. Похоже, Уваров — тоже.

— Это… глупость, — наконец выдавил он из себя. — И не сработает.

— Ну, — я пожала плечами, чувствуя себя беспросветной дурой, зачем-то полезшей к матёрому дельцу со своими идиотскими советами, — попробовать-то можно. Ничего не теряешь.

Этот невероятно странный разговор сам собою расклеился. Я поспешила вернуть мороженое в холодильник, пробормотала скомканное «Спокойной ночи» и убежала к себе.

Уваров и не подумал меня останавливать. Но спустя пару дней он вдруг безо всякого предупреждения заглянул ко мне в спальню и заявил:

— Завтра к восьми утра жду тебя внизу. У нас деловая поездка.

— Что? К-какая? — пролепетал я.

— По дороге объясню, — Уваров всё же задержал на мне взгляд и легонько кивнул, будто признавая мою правоту. — Твоя идея сработала.

Глава 33

— Даже не мечтай, — голос Марьянова выдавал, насколько он вымотался. — До этой информации ты сможешь добраться только через его хладный труп.

— То есть…

— То есть мы можем только предполагать. Я с Астаховым вот только с утра говорил. Наши пацаны сунулись, и там бетонная стена. Мы можем тут опираться только на логику. Если рассуждать здраво, Канатас обязательно оформил бы проверку. Если рассуждать как поехавший от отчаяния старик, то… он мог себе эту родственную душу просто купить.

— Бредовая мысль.

— Не такая уж и бредовая, если ты одной ногой в могиле, а твоя империя вот-вот падёт.

— Услышал, — Глеб помассировал переносицу. — Ладно. На связи. Вернёшься с последних переговоров, возьми выходной.

— А ты?

Он обернулся как раз вовремя — маленькая Канатас спускалась по главной лестнице, даже в обыкновенных джинсах и свитере умудряясь притягивать взгляд.

Когда это случилось? Когда, среди всего того хаоса, в который она погрузила его и без того непростую жизнь?

И что теперь с этим делать?..

— У меня тоже… что-то типа того, — ответил он, не сводя с неё взгляд. — К Кононову поеду.

— Что, до сих пор вокруг этого ворчуна кружишь? — хмыкнул Марьянов.

— Больше — нет.

— Да ладно? Дожал?

— Вроде как. Только не я.

— Не понял… А кто?

— Моя супруга, — эти слова слишком легко слетели с его языка, почти заставив его поморщиться. — Позже всё расскажу.

И он положил трубку, так и не дождавшись от шокированного Марьянова никакого ответа.

Маленькая Канатас каким-то непостижимым образом оказалась права. Кононов был из тех дельцов, кто не слишком-то много внимания уделял вопросам, не касавшимся дела. О женитьбе Уварова он был наслышан, но вот о жене его почти ничего не знал.

Информация о её прошлом повергла его в изумление. И владелец участка пригласил их в гости.

Девчонка его очаровала. Спустя час общения они пожали друг другу руки и наконец-то подписали этот чёртов договор.

Ему бы радоваться, посмаковать этот момент. Он, чёрт возьми, так долго его добивался. Но всё, о чём он умудрялся думать, это рассказы девчонки о её прошлом — она охотно и безо всякого стеснения делилась с Кононовым воспоминаниями, не забывая упоминать, как было бы здорово развернуть здесь — в местах с таким чистым воздухом — целый комплекс для бездомных детишек.

Глеб в их живой диалог почти не вмешивался. Вся прелесть ситуации заключалась в том, что ему было всё равно, что строить на этом участке — он соединял два других его владения. Через него он проложит удобную дорогу и нужные коммуникации, закольцует это в единую систему, и что именно будет стоять на этом участке — большой роли не играло.

И если это будет санаторий-приют-интернат для сирот — тем лучше. Цель благородная, но Кононов поверил в его благие намерения только когда пообщался с Полиной.

Даже у него в голове её имя звучало пока только шёпотом. Едва слышно. Он называл её по имени будто бы невзначай, но всё чаше и чаще.

Имя владело собственной магией. Оно странным образом приближало её к нему, будто они уже и не совсем враги, не совсем ненавидят друг друга.

Глеб следил за тем, с каким энтузиазмом расхаживавшая по крыльцу времянки девчонка рассказывала незнакомому ей человеку, как в десятилетнем возрасте «подружки» по комнате выволокли её за волосы из столовой, потому что она пыталась стащить у одной из них недоеденное печенье.

Он ничего смешного в этом не видел.

Зато седовласый Кононов хохотал. Она ему вторила, и её заливистый смех что-то тянул из середины его нывшей груди…

Глеб хмурился. Не так давно, во время того памятного спора в библиотеке она обвинила его в ревности…

Он ревновал её сейчас. Ревновал её рассказы. К очарованному ею Кононову. Потому что это он должен был услышать их первым.

Но он был слишком увлечён их гражданской войной, которая не слишком-то располагала к беседам по душам.

Владелец участка распрощался с ними так, будто они стали его добрыми знакомыми, и попросил Полину держать его в курсе работ.

— Возьмите шефство над вашим супругом, — ухмыльнулся он и пожал её руку.

Она порозовела и смущённо пробормотала, что выполнит все пожелания.

Шефство.

Он… и в её подчинении.

На подобное он согласился бы лишь в одном случае. За закрытыми дверьми супружеской спальни.

— Он — хороший человек. Добрый. Строгий немного, — её голос ворвался в водоворот внезапно накрывших его фантазий. — А куда мы едем?

Глеб кашлянул и вцепился в руль своего мерседеса, чтобы напомнить, где находится.

— Вернёмся домой другой дорогой, — отозвался он. — Хотел взглянуть на коттедж, который строят на одном из соседних участков.

Он покосился на её тонкий профиль:

— Если ты не против.

Она бросила на него удивлённый взгляд, но не стала комментировать очевидное. Лишь качнула головой:

— Нет, не против.

И остаток пути они провели в тишине, каждый наедине с собственными мыслями. Молчание давалось ему нелегко. Но тогда он ещё не мог знать, что дорога из коттеджа домой окажется для него куда мучительнее…

Глава 34

В коттедже всё было готово к сдаче в аренду — и снаружи, и внутри. Подрядчик справился на отлично. Даже вся техника установлена и функционировала. Неплохая, кстати, идея — соединить впоследствии коттеджный посёлок, который он начинал тут возводить, с будущим санаторием для детдомовцев. Эдакий загородный комплекс…

Идеи уже крутились у него в голове, но нужного разгона пока так и не получили — они безнадёжно гасли, как только в поле его зрения попадала блуждавшая из комнаты в комнату супруга. Сосредоточится на деловых вопросах сегодня совсем не получалось.

Эта поездка разбудила в нём почти забытые ощущения — будто впервые за несколько лет он вырвался из бесконечной суеты, ненадолго исчез со всех радаров и мог вроде как отдохнуть.

— Ты же говорил, это коттедж, — Полина заглянула в просторную гостиную, обвела взглядом стеклянный экран посреди потолка и тихонько присвистнула.

— Это и есть коттедж, — он, прислонившись к перилам, наблюдал за ней с просторной террасы, куда вели раздвижные двери гостиной.

Было странно говорить с ней вот так… просто. Они будто объявили негласное перемирие. И пока никто не решался нарушить его первым. Будто общались не два заклятых врага, а… два обыкновенных человека.

— Да тут пол-Китая расселить можно! — она осторожно, почти боязливо провела кончиками пальцев по обивке дивана цвета слоновой кости.

Глеб невольно поёжился, будто пальцы эти только что прошлись по его собственной коже.

Что за чёрт?..

День сегодня какой-то… странный.

— Не планирую, — сухо отозвался Глеб. — Эти дома сугубо для отдыха.

— Не каждый отдыхающий себе такое позволит.

— Не каждый, — согласился Глеб. — Но на то и расчёт, чтобы коттеджи понравились нужной публике.

Она кивнула, но так, будто вдруг подумала о чём-то своём.

— Это как… как охотничьи домики в королевских угодьях.

Глеб усмехнулся неожиданному сравнению:

— Ну да, подходящее место для тайных встреч со своими...

Слово «любовницы» по какой-то непонятной причине застряло у него в горле. Не хотело произноситься.

Но этого и не требовалось. Она, конечно, всё поняла. Метнула на него нечитаемый взгляд, снова кивнула:

— Некоторым для этого и за город ехать не нужно.

— В смысле?

Иллюзия перемирия дала первую трещину. Наивно было бы верить, что они надолго сумеют выдерживать этот непривычный стиль общения.

Он видел, как похолодел её взгляд и напряглись плечи.

— Ни к чему обременять себя лишней поездкой, когда не слишком-то переживаешь о скрытности, — пробормотала она, но он всё же услышал.

Напрягся и невольно скрестил на груди руки, следя за тем, как она, отвернувшись, медленно следует к выходу.

— Стоп, — скомандовал Глеб. На повышенный тон не переходил, но ясно дал понять, что непослушания не потерпит.

Она послушно застыла. Развернулась и уставилась на него, будто вызов бросала.

— Будем старое вспоминать? По склокам затосковала?

Голубые глаза сверкнули.

— Ничего вспоминать мы не будем. Я помню наш уговор. До тех пор, пока ты их в дом не таскаешь, делай с ними что хочешь. Я… я постараюсь впредь эту тему не поднимать.

О чём она, чёрт возьми, вообще говорила?

— Какую тему, Полина?

— Не будем больше об этом.

— Поздно. Отвечай.

— Не буду я ничего тебе отвечать, — тихо отозвалась она, но в голосе прорезалась сталь. — Моя вина. Это я за языком не уследила. Мы можем ехать?

— Нет, мы не можем, — покачал он головой, — пока ты не объяснишь.

Она явно жалела о сказанном и теперь пыталась отыграть всё назад.

— Не нужны тебе никакие мои объяснения. По этому вопросу мы уже объяснились. Все границы проведены и… я во дворе подожду.

Она развернулась и едва не бегом бросилась из гостиной.

Подождёт она. Как же.

В просторном коридоре, куда она вылетела из гостиной, он перехватил её за руку и потянул на себя — так, что она едва не повалилась на него всем своим телом.

— Полина, не делай так никогда, — второй рукой он обхватил её за талию и зачем-то ещё крепче прижал к себе.

По телу прокатилась волна приятного озноба, лёгким покалыванием отозвалась на кончиках пальцев.

Она его ощущений не разделяла. На побледневшем лице читалась едва ли не боль, губы сжались в тонкую линию:

— Опять приказываешь?

— Предупреждаю.

— Форма содержания не меняет.

— Так на что ты в гостиной мне намекала?

— Ни на что я не намекала, — она опустила взгляд и принялась вырываться.

Зря.

Очень зря. Сегодня это его не бесило. Хуже. Сегодня это его заводило.

— К чему вообще поминать старое?

— Старое? — вся сдерживаемая до этого момента горечь выплеснулась в одном-единственном слове. — У нас разное понимание этого слова, должно быть.

— Прекрати ходить вокруг да около, — прорычал он.

— Больше и не собираюсь. Ни около, ни даже близко.

— Ты опять на любовниц собиралась мне попенять.

— Не имею права, — сверкнула она глазами. — Жаловаться не на что. Ты ведь их подальше от меня держал.

— Подальше?

Да о чём она вообще?

— Что случается в Москве, остаётся в Москве. Отпусти меня! — она рванулась от него, и Глеб развернулся, прижал её к стене, чтобы пресечь любые попытки вырваться.

— Что случается в Москве… ты в своём уме? Я дневал и ночевал в офисе.

— Уверена, в столице такую услугу можно и в офис заказать. Как суши!

— Какого чёрта тебе вообще это в голову втемяшилось?

— Никакого. Догадалась.

— От своего большого ума или кто-то наплёл?

В голубых глазах что-то мелькнуло, но тут же исчезло. И она принялась вырываться с новой силой.

— Никто. Просто… просто знаю, что гулял напропалую!

— Да я и рад бы! — рявкнул он, вжимая её в стену. — Рад бы, слышишь? Но ты у меня в башке двадцать четыре на семь! Не вытравишь!

Идиотка, внушившая себе чёрт знает что. Надо валить отсюда. Побыстрее вернуться домой и избавиться от её склочной компании.

Хватит с него ссор и препирательств, хватит…

— Отпусти меня!

— Поздно, — хрипло выдохнул он.

Она застыла, вглядываясь в его лицо.

— П-почему?..

Он ответил без слов. Сдаваясь на милость чего-то, что сильнее него, склонился к её дрожащим губам.

Глава 35

Мир одним мощным рывком сдвинулся на далёкую периферию.

Исчез.

Перестал существовать.

Ему это, конечно же, показалось, но в первое мгновение её тело будто бы дёрнулось ему навстречу, молча отвечая на поцелуй.

Разум бился за право навязать свою волю. Убеждал, что это иллюзия, и ей нельзя доверять. В неё нельзя погружаться — затянет, утопит, парализует.

Всё сознательное в нём вопило, напоминая ему о его же пустых обещаниях даже пальцем к ней не прикасаться.

Но сейчас, впиваясь в её мягкие губы с жадностью изголодавшегося, он не мог не думать о том, а не было ли то самое обещание слабой попыткой отгородиться от неё, пока не поздно.

Но, может быть, поздно было уже тогда. Он просто не сразу это понял.

Несколько бесконечных мгновений, и губы её поддались, позволяя его языку проскользнуть между них, не встречая препятствий.

И он едва не застонал от накрывших его ощущений. Будто подросток, впервые зажавший в укромном углу одноклассницу.

Его пальцы будто сами собой коснулись точёной скулы, пробежались по нежной щеке, затерялись в шёлковых волосах.

И она… отвечала?

Как и почему — он, может быть, разберётся потом. Мысли начинали неминуемо путаться, погружаясь в расплавленную лаву лихорадочных ощущений.

Его вторая рука нетерпеливо скользнула под её свитер, коснулась разгорячённой кожи, и кончики пальцев кольнуло, будто током ударило.

И не только его. От этого прикосновения она вздрогнула всем своим гибким телом, приглушенно охнула и вдруг окаменела, будто в статую превратилась.

Он поспешил и был за свою поспешность наказан.

Она будто только сейчас окончательно осознала, что происходило. Отпрянула от него, насколько ей позволяло её весьма стеснённое положение.

Их губы разъединились, окуная его в странную пустоту.

Они оба хватали ртом воздух, а шумное дыхание переплеталось, заполняя окружавшую их пасмурную тишину.

Он не знал, что говорить. Она и подавно. Её взгляд блуждал где-то внизу, на него она не смотрела.

Жарко, мать его, до невозможности. И он напряжён во всех очевидных смыслах.

Тело жаждало продолжения и сладостного освобождения.

Того, что с такой готовностью ему дала бы любая другая. Но не она.

Того, чего он теперь не хотел от любой другой. Лишь от неё

Как и когда… как и когда он до этого докатился?..

— Нужно… ехать, — едва слышно отозвалась она, будто боялась будить своим голосом тишину. — Пожалуйста…

И что-то у него внутри надламывалось от тихой, смиренной мольбы в её голосе. Она понимала, что если бы он захотел обойтись с ней пожёстче, она не смогла бы ему противостоять.

Он мог попросту взят её силой. Здесь и сейчас.

И он это понимал. Он понимал, что он мог бы. Взять. Получить. Не осторожничать и не спрашивать.

— В машину, — хрипло приказал он, делая неверный шаг назад. Освобождая невольницу из своего плена.

Он и моргнуть не успел. Она юркнула мимо него и припустила к двери.

Глеб упёрся предплечьем в нагретую теплом её тела стену, уткнулся лбом в сгиб локтя и медленно выпустил воздух из лёгких.

А ведь ему ещё как-то нужно в целости и сохранности довезти её домой.

Не поддаться желанию остановить автомобиль на полдороги и не осуществить хоть одну из полсотни фантазий, кружившихся сейчас в его голове.

И, конечно, дорога домой оказалась кошмаром.

Вместо живых людей из поездки возвращались два онемевших бревна. От напряжения воздух в салоне можно было рубить топором.

Но топор опустился, когда они наконец оказались под одной крышей.

Внизу их никто не встречал, и Глеб возблагодарил всё на свете за это. Все домашние дела и заботы — позже. Сейчас бы рассудок восстановить.

В свои спальни они поднимались вместе, но будто в параллельных реальностях. Она держалась от него подальше и как-то ёжилась, будто так и ждала, что он снова на неё набросится.

И он даже не мог её в этом винить — только об этом идумал по дороге наверх.

Когда двери спален по разные стороны коридора оказались уже в поле видимости, она вдруг замедлила шаг и позволила себе взглянуть на него:

— Не смей больше так делать.

Он взглянул на неё и тоже остановился:

— Поясни.

— Не смей заводить такую привычку, — голубые глаза на бледном лице сверкнули. — Наказывать меня… вот так.

— Так ты это так воспринимаешь, — гнев, замешанный на жёгшем тело желании, поднимался в нём с опасной быстротой, — как наказание.

— Ничего другого я, очевидно, не заслужила, — она мелькнула мимо него и поспешила спрятаться в безопасности своей спальни.

Глеб выругался — вслух и громко.

Он хотел на неё злиться. Хотел ненавидеть. Но всё, что сейчас видел, припухшие от поцелуя губы и этот взгляд…

За дверью собственной спальни он едва успел сорвать с себя верхнюю одежду, швырнуть на кровать телефон.

Душевая стала спасением.

Струи горячей воды обрушились на его плечи и голову.

Он опустил руку на свою напряжённую плоть.

Ему даже делать особо ничего не пришлось.

На губах вновь её сбившееся дыхание. Под пальцами — упругое тело.

И — всё. И этого оказалось достаточно.

Больше не сдерживаясь, он застонал, привалившись плечом к нагревшейся матовой плитке.

Отдышавшись и вымывшись, выбрался из душевой, но не из своей головы.

Это. Сегодня. Вынужденная мера.

Надолго его не хватит.

И он должен решить, что делать с этим безумием.

Становиться его заложником он не собирался.

Глава 36

Я торчала за своим рабочим столом, размазывая по лицу слёзы. Хотя должна была размазывать крем по остывшему коржу Бисквита Королевы Виктории.

Вчерашний день… за всю жизнь не было у меня ещё таких странных дней. Ни встреча с дедом, ни встреча с Уваровым, ни даже свадьба ни в какое сравнение не шли.

Почему?

Всё очень просто.

Потому что в тех ситуациях я, невзирая на шок, оставалась собой. Точно знала, что уж кому-кому, а себе я всегда могу доверять. Я всю жизнь так жила — знала, что кроме себя самой, мне не на кого больше положиться.

Но вчерашний день пошатнул во мне эту веру.

Да что там пошатнул, потряс до самого основания.

Я прикрыла глаза и тихонько всхлипнула, отирая тыльной стороной ладони мокрые щёки. Отодвинула чашку с кремом подальше, чтобы ненароком и его слезами не залить.

Губы будто до сих пор саднили от вчерашнего поцелуя. В ушах стояло наше шумное, неровное дыхание. Кожа горела от прикосновений.

Так не должно быть!

Я не должна вспоминать вчерашнее вот так! С замирающим сердцем и подгибающимися коленями!

Я что, нимфоманка какая-нибудь? У меня что, раздвоение личности? Я терпеть не могу своего мужа, а от вчерашнего до сих пор отойти не могу.

Как такое возможно? Разве… разве это нормально — хотеть и ненавидеть кого-то одновременно?

Хотеть!

Это ещё откуда? Да не хочу я его! Просто его поцелуй застал меня врасплох. Секунду назад мы были на пороге очередного скандала, и тут…

Вдобавок его последняя фраза прожгла мне весь мозг.

«Ты у меня в башке 24 на семь! Не вытравишь!»

Это как вообще понимать? Что под этим подразумевалось? С каких это пор я стала объектом его повышенного внимания?

Он же сам похвалялся, что меня к своей постели не подпустит.

Да и мне с ним близости даром не нужно!

Он ведь ни о нежности, ни о ласке ничего толком не знает. Дикое, необузданное животное!

И по телу, будто в ответ на мои лихорадочные мысли, тут же прокатилась волна нестерпимого жара.

Вот его язык касается моего языка — настойчиво, но безо всяко агрессии. И я чувствую на своей скуле лёгкое касание пальцев. И…

Я шмякнула зажатую в руке лопаточку в чашку с кремом, отшагнула от стола и кинулась к умывальнику. Лишь вымыв руки и умывшись ледяной водой, я почувствовала хоть какое-то облегчение.

Привела я себя, к слову, очень и очень вовремя.

Уже не раз мелькавшая мимо моей кухоньки Ирина Геннадиевна, на этот раз всё-таки ко мне заглянула.

— Как успехи с тортом? — улыбнулась она, но завидев моё лицо, посерьёзнела. — Полина Александровна, вы что-то бледноваты сегодня. Ничего не случилось? Неужели что-то не так с рецептом?

Я кашлянула и помотала головой.

— Нет-нет, всё в полном порядке. Вот, собирать начала. Просто… спала не очень сегодня. Вот и устала немного.

«Не очень»… Да я, считай, вовсе глаз не сомкнула. После полуночи даже спустилась на кухню в надежде, что объявится новый подарок от моего доброго анонима.

Не появился.

Меня это ещё больше расстроило. Я уже привыкла считать, что где-то в недрах особняка обитает таинственный некто, готовый поддержать меня в трудную минуту таким вот чудным, но очень приятным образом.

Но и этот некто куда-то исчез, затаился.

И я осталась наедине со своим непредсказуемым мужем и своими… страстями. Или… или не знаю, как ещё это назвать.

— Так вы бы себя не мучили, — предложила Ирина Геннадиевна. — В холодильник всё уберите. Только коржи прежде в плёнку замотайте. Как отдохнёте, так и закончите.

— Может, так и сделаю, — я ответила ей благодарной улыбкой.

Слава богу, мне не пришлось ничего ей объяснять, потому что…

— Сегодня и Глеб Викторович какой-то смурной.

Я так и застыла на месте. За завтраком мы не встречались. Я попросту струсила — не представляла, как буду в глаза ему смотреть после всего. После того как всю ночь проворочалась, сгорая от воспоминаний о случившемся. Я вообще не знала, где он сегодня весь день пропадал.

И мне не пришлось долго гадать. Будто вызванный напоминанием о себе, Уваров вдруг материализовался на пороге моей кухни. Ирина Геннадиевна, завидев его, улыбнулась, спросила, есть ли какие-то пожелания к ужину, и, не получив никаких дополнительных инструкций, испарилась.

Я так и осталась стоять за своим столом с полотенцем в руках, не зная куда себя деть и что сказать.

— Добрый день, — муж смотрел на меня едва не со злостью. — Нам выслали приглашения. Из столицы.

— Какие… приглашения?

— Благотворительный фонд. Устраивают вечер со сбором средств. Мы обязаны присутствовать. Это не обсуждается.

Слова слетали с его губ короткими рубленными фразами, будто приказы.

Невозможно поверить, что вчера мы умудрились общаться, как обычные люди. Ровно до тех пор, пока я сама всё не испортила.

— Ясно. И… что требуется от меня?

Он окинул меня потемневшим взглядом:

— Быть готовой к отъезду. У тебя два дня на сборы. На несколько дней мы останемся в нашей московской квартире.

Мой ад выходил на новый виток.

Глава 37

Громадная зала кишела неизвестными мне людьми, и меня начинало накрывать мрачными воспоминаниями — я будто снова очутилась на собственной свадьбе, где вопреки своему желанию становилась центром внимания, как ни пыталась слиться с толпой.

Дом Уваровых выступал меценатом множества благотворительных инициатив, а я стала частью семьи, поэтому избежать этих мероприятий не получилось бы.

Всё происходило так, как и предсказывала моя тётка.

С нею мы и встретились после замечательного концерта классической музыки — посетителей пригласили на фуршет, и пока мужа оккупировала охочая до комментариев пресса и знакомые, я умудрилась забиться в дальний угол рядом с одним из фуршетных столов, делая вид, что всегда там и стояла.

— Боже, как ты расцвела!

Я смущённо одёрнула юбку своего элегантного вечернего платья. Мой сегодняшний вид — вовсе не моя заслуга. Стилисты постарались, конечно. Но почему-то именно сегодня я была не против выглядеть понаряднее — в конце концов у любого подобного мероприятия был дресс-код.

Я ни за что не стала бы себе признаваться в другой причине, пока примеряла дорогущее платье глубокого винного цвета. Но признала её существование, когда, покончив с приготовлениями, вышла в просторную прихожую совершенно чужой мне Уваровской квартиры, где встретилась взглядом с мужем, поправлявшим у зеркала лацкан своего пиджака.

Его взгляд приковался ко мне, но что именно он выражал, я понять не могла. И всё же, думаю, на что-нибудь неприятное так пристально смотреть никто бы не стал. А мне, как я ни пыталась заткнуть свой внутренний монолог, всё-таки не хотелось выглядеть замухрышкой. Плодить лишние слухи, давать пищу для обсуждений и попутно злить его.

Мне просто хотелось влиться в этот новый для себя мир максимально безболезненно. Неужели я недостаточно до этого момента пережила…

Карий взгляд наконец соскользнул с меня, и муж вернулся к своему лацкану, хмуро глядя на себя в зеркало.

— Платье… тебе идёт.

— Спасибо. Ты тоже. В смысле… хорошо. Хороший костюм.

Внутренне я корчилась от пожиравшего меня стыда. Не понимала, что происходило. Всё было не так после той злосчастной поездки. И до этого-то жили в кошмаре, но сейчас… сейчас к этому клубку неразрешённых проблем примешивалось что-то новое. Что-то, что было сильнее нас обоих. Что-то, что вне нашего с ним контроля.

И это что-то путало мысли в моей голове, путало слова на моём языке. И откровенно злило его. Но мы по-прежнему воевали с этим чем-то по одиночке. И оба, как мне кажется, плохо справлялись.

— Боже, ну до чего тебе с генетикой повезло! — цокнула языком тётка, возвращая меня в действительность. — Стройная вся как газель. Я всё боялась, ты с этим иродом совсем отощаешь.

Я бросила взгляд в сторону «ирода», с кем-то беседовавшего, пока окружившие его дамы в вечерних нарядах едва ли в рот ему не заглядывали. Меня снова кольнуло воспоминание о тёткиных словах: «Гуляет он, Поля. Гуляет по-чёрному».

Стал бы он врать? Почему-то я не могла отделаться от мысли, что не стал бы. Он уже не раз давал понять, что я не настолько много для него значу, чтобы пытаться передо мной оправдываться.

Не настолько много для него значу, но: «Но ты у меня в башке 24 на семь! Не вытравишь!»

А потом — арктический холод и все фразы — сквозь зубы.

Как же всё это, Господи, понимать?..

— На аппетит я не жалуюсь. Нет, правда, Елена Юрьевна, не беспокойтесь, у меня всё хорошо.

— Я только это от тебя и слышу, а у самой глаза, вон, печальные. Почему?

Я опустила взгляд:

— Хорошо, не значит идеально. Но и не кошмар беспросветный.

Я буквально заставляла себя говорить. Внутри что-то противилось, не давало мне откровенничать.

Тётка дотронулась до моей руки и попыталась заглянуть мне в глаза:

— Поль, а как насчёт… никаких новостей вообще?

Невзирая на очень туманный вопрос, я понимала, о чём она спрашивает. И почти ждала, что телефон в моей сумочке примется подавать признаки жизни, мол, покажи же тётке свой нехитрый «улов».

Вместо этого я обнаружила себя качающей головой:

— Нет. Ничего. Он со мной о делах не говорит.

Тётка кивнула и на время вынуждена была прекратить все расспросы, потому что наш разговор прервала организатор мероприятия — с благодарностями и попыткой завязать знакомство с супругой одного из самых крупных благотворителей.

И всё. И поздно было похваляться результатами своих «шпионских» трудов…

Всё что ей удалось напоследок — сообщить мне, что в ближайшее время она, как и обещала, представит меня нескольким родственникам. Я не видела смысла отпираться от этих знакомств, но и восторгом от перспектив не пылала. Вдобавок я понятия не имела, сколько времени мы ещё пробудем в Москве и будет ли у меня время на все эти встречи.

Но как следует всё обдумать я пока не успела. В мой безопасный угол пожаловали новые гости — целое трио представительных мужчин, представившихся старыми знакомыми моего мужа. Все в костюмах и бабочках, старательно отводившие взгляд от линии моего декольте.

И общение это, поначалу свободное, щедро пересыпанное шутками и комплиментами, но начинавшее меня тяготить, оперативно оборвалось, стоило Уварову избавиться ото всех, кто жаждал с ним поговорить.

Господа в костюмах тут же стремительно удалились, а я озадачено смотрела им вслед, гадая, а такими уж добрыми знакомыми они приходились Уварову.

Муж ни о чём меня не спросил. Лишь сообщил, что сегодня нас ничего здесь больше не держит.

— Можем возвращаться домой, — проинформировал он и добавил с едва заметной усмешкой, впрочем, не затронувшей взгляд. — Если ты конечно, не желаешь задержаться и продолжить общение с местной публикой.

Его взгляд приковался к удалявшимся мужчинам.

— Не желаю, — я положила руку на его локоть, до конца играя роль примерной жены.

Но если бы я знала, что произойдёт этой ночью, пожелала бы я задержаться? Стала бы отвечать ему иначе?..

Глава 38

Всю дорогу домой мы промолчали. Я отдыхала, радуясь возможности наконец-то побыть в относительной тишине — такое обилие людей и общения меня всегда немного выматывали.

Уваров откинулся на спинку сиденья и смотрел в окно на проносившуюся мимо ночную Москву. Даже если бы мне жутко того захотелось, я не решилась бы донимать его разговорами. Выглядел он исключительно мрачным и напряжённым.

Любой наш разговор с недавних пор выходил скомканным и корявым. Любой — с тех пор как мы вернулись из той памятной совместной поездки.

В тишине громадной квартиры молчать становилось сложнее. Неловкость возрастала сама по себе, хоть мы и не обязаны были общаться.

Прислуга, приводившая в порядок квартиру, конечно, тут не ночевала, но мои вещи давно были разложены, холодильник на кухне с примыкавшей к ней столовой под завязку забит свежими продуктами, вокруг царила идеальная чистота — в общем, приехавшие погостить в столицу хозяева ни в чём не нуждались.

Кроме налаживания хоть какого-то диалога.

Ведь у нас почти получилось до того, как… до того как всё снова разрушилось из-за того дурацкого поцелуя!

Уваров сбросил с себя пиджак, развязал галстук и оставил их на диване в гостиной. Проверил сигнализацию, погасил верхний свет, и просторная гостиная, разделявшая наши спальни, погрузилась в уютные «сумерки» тёплой подсветки.

Я уже взялась за ручку двери в свою комнату с намерением всего лишь дежурно пожелать спокойной ночи. Но что-то дёрнуло всё же сказать:

— Знаешь, со мной даже незнакомцы сегодня охотнее общались, чем ты.

Нет, Полина, не стоило. И я поняла это со всей отчётливостью, когда он обернулся и окатил меня ледяным взглядом:

— Нам лучше не заводить этот разговор. Не сейчас.

Но мы уже начали разговор, и остановиться было очень непросто. Молчание выматывало, а мне хотелось ясности.

— Я просто… не понимаю. У нас ведь как-то до этого получалось худо-бедно ладить, и… я надеялась, мы сможем… продолжить в том же ключе.

Все попытки сформулировать нейтральные фразы выглядели откровенно жалкими. Слова звучали вымученно и фальшиво. Но пусть хотя бы так, чем совсем молчать. Здесь, наедине с ним в одной квартире от этой тишины я просто с ума сойду. А кто знает, сколько нам ещё предстоит тут проторчать.

— Продолжить? — Уваров повернулся ко мне всем корпусом, опустив руку, которую положил было на ручку двери. — Что именно продолжить?

— Ну… общение.

— Общение, — как-то уж слишком мрачно усмехнулся он и, сунув руки в карманы брюк, двинулся в мою сторону, будто решил прогуляться. — Откуда вдруг такая жажда… общаться?

Я невольно облизала пересохшие губы. Я чуяла опасность.

— Это не жажда. Это необходимость.

— И сегодня ты её не удовлетворила.

— Н-не понимаю.

Он бесцеремонно вторгся в моё пространство, остановившись так близко, что я могла ощущать его дыхание на своей горевшей щеке.

— Не наобщалась с гостями?

— С гостями? Я успела поговорить с тёткой, совсем немного. С хозяевами вечера и…

— И? — спросил он почти угрожающе.

— Тех трёх мужчин я н-не запомнила. Не запомнила их имён.

— Но общалась с ними очень охотно.

— Я общалась с ними, потому что они ко мне подошли, — огрызнулась я. — Мне что, наутёк нужно было пускаться?

Да не мог же он, в самом деле, в вину мне это ставить!

— Как общение? — он будто не слышал моих последних слов. — Понравилось?

— Понравилось, — припечатала я, бросая вызов. — Понравилось, ясно? Они уделили мне внимание, в отличие от супруга, которому, кажется, вообще на меня наплевать.

Уваров смотрел на меня, будто хищник, загнавший наконец свою добычу. Его ноздри хищно раздулись, а я вздрогнула, ощутив, как тёплые пальцы пробежались от моего запястья к локтю и выше.

Господи, что он делает?

— Но ты по-прежнему жаждешь внимания… — проговорил он, ловя моя взгляд, приковывая его к себе.

Кажется, он не совсем о внимании говорил, но мысли стали теряться, когда его пальцы запутались в моих волосах.

— Я… мне было… одиноко.

Он молчал. Но его вторая рука обвила мою талию, и я оказалась придавлена тяжёлым мужским телом к двери. Кажется, это стало входить у нас в привычку…

— И ты захотела… общения. Что вдруг изменилось? Что произошло?

Он искал ответ в моём взгляде. Вглядывался в меня испытующе, будто пытался вытянуть из меня какую-то конкретную, нужную ему правду.

Но что я могла ответить? Что, кроме того, что уже сказала? А сказала я уже и так предостаточно.

— Н-не понимаю, в чём ты меня подозреваешь, — прошептала я, сглатывая вязкую слюну.

Его руки оставляли на моём теле огненные следы. Он дышал часто, неровно, будто едва сдерживался. Но продолжал свою пытку вопросами.

— В попытке отвлечь меня от чего-нибудь важного.

— Р-разве это возможно?..

— Ещё как, — шепчет он, и наши дыхания смешиваются.

Его губы накрывают мои. Я теряюсь в жаркой лихорадке, не в силах противостоять этому поцелую.

Спустя вечность он отрывается от моих губ:

— Если ты чего-нибудь хочешь, — он переводит дыхание, будто поначалу не решается продолжить, — самое время сказать.

Я плохо соображаю. Я не соображаю, как могла бы озвучить то, чего мне хотелось.

И я молчу.

Я молчу, когда его ладонь опускается к разрезу на моём правом бедре.

Я молчу, когда его умелые пальцы проскальзывают меж моих бёдер.

Он дышит часто и тяжело.

Я, кажется, вообще не дышу. Совсем потерялась.

Сдвинув в сторону тонкую кружевную ткань, его палец прикасается к сокровенному, и он резко вбирает в себя воздух, потому что там… там свидетельство того, что мне нужно.

— Этого? — хриплый шёпот сотрясает мой мир, а палец движется дальше.

Я шумно выдыхаю и вдыхаю снова.

Он останавливается, замирает. И я невольно всхлипываю, ужаснувшись одной только мысли, что он отставит меня… вот так. Когда всё внутри плавится от нестерпимого жара и жажды освобождения.

— Этого? — повторяет он не своим голосом. — Скажи мне, Полина.

И я сдаюсь. Я киваю. Раз и ещё раз, чтобы наверняка.

И он возвращается. Его руки везде, его тело будто бы содрогается вместе с моим, когда меня накрывает волна слепящего наслаждения.

Какое-то время мы вот так и стоим. Он терпеливо ждёт, пока я успокоюсь.

А потом склоняется к самому моему уху:

— Только не смей мне припоминать, что я обещал до тебя не дотрагиваться, — низкий голос ломается от непонятных мне эмоций. — Иначе я вряд ли захочу снова тебе помогать, когда ты ненароком перевозбудишься от общения со столичными львами.

Глава 39

Он смутно помнил, как добрался до собственной спальни. Тело скручивало в узлы.

Не было с ним такого. Никогда не было.

Чтобы вот так кого-то хотеть… до умопомрачения. Хотеть до того, чтобы откровенно бояться силы такого желания.

Ему стоило пошевеливаться и уйти в свою спальню прежде, чем она с ним заговорила. Он ведь знал, что это паршивая идея. Она всю дорогу ёрзала и места себе не находила. Но общение с теми тремя малознакомыми ему мажорами настолько её распалило, что она всё же решилась попытать счастья…

С чего бы ещё ей так возбудиться?

Он сорвал с себя одежду и сунулся в ванную, врубил прохладный душ, чтобы хоть немного остыть.

Воспоминание о случившемся до сих пор прогоняло по телу электрический ток.

Пережитое вплавилось в мозг. Ощущения до сих пор жили на кончиках пальцев. Гладкая ткань платья, тончайшее кружево нижнего белья и… и всё повторилось. Он снова, как озабоченный подросток, дарил себе необходимое облегчение в уединении душевой.

И это переходило всякие границы разумного.

Он не планировал заходить так далеко. Всё произошло будто само собой — она тянула его к себе, словно магнит. Стоило её коснутся, и он не мог остановиться. Чувствовал, как она напряжена. Видел, как рефлекторно сжимаются под грешно алой тканью платья упругие бёдра. Чуял то, чего ей хотелось.

И вдруг осознал, что не смог бы ей этого не дать. Даже если он и не был причиной того, что с ней творилось.

Он слишком поздно заметил, что они обступили её, как наглые мартовские коты. А она улыбалась им, наслаждалась вниманием, без пяти минут флиртовала. Возможно, уже тогда фантазировала…

Что удивительного? Ненавистный муж, жизнь затворницы, а тут — восхищённые взгляды лощёных представителей столичной элиты. Тут какая угодно возьмётся изнемогать…

Он ведь даже сейчас её не терял. Невозможно потерять того, кто никогда и не был твоим. И кого ты сам присвоить даже не попытался.

Душ не сильно помог. Тело по-прежнему ныло и требовало чего-то куда более ощутимого, чем самоудовлетворение.

Но он уже потерял счёт времени, поэтому всё же вылез из душевой и окунулся в тишину собственной спальни, где даже свет зажигать не хотелось.

Он самонадеянно полагал, что всё держал под контролем. Но то, что происходило… не шло ни в какое сравнение со словом «хаос», всё чаще всплывшем в его голове.

Нет, самое время что-то решать. Вернуть себе равновесие хотя бы отчасти. Начать распутывать этот жуткий клубок. И каким-то образом освободиться от всего, что будила в нём ненавидевшая его женщина.

Она жаждет всего лишь общения. Он жаждет её — всю без остатка, прямо сейчас. Брать её снова и снова, и снова — без оглядки на её ненависть, её тайны и её вероятный обман.

Он помешался на ней. А она хочет установить перемирие.

Раннее утро Глеб встречал в кафе при одной из своих столичных штаб-квартир. С Павлом они не виделись чёрт знает сколько, а сейчас подвернулся важный повод всё обсудить, включая планы, вымученные в тишине и мраке минувшей бессонной ночи.

— Уваров, ты сдурел вытаскивать меня из постели в такую рань, — Савельев зевнул, но приободрился, когда официантка принесла их кофе. — Рассказывай, что от меня требуется.

Глеб отпил из своей кружки:

— Я трёх людей взял на карандаш. Нужна твоя помощь. Проверь этих красавчиков по своим каналам.

Савельев кивнул:

— Что ищем?

— Потенциальную связь с Канатосом. Они вчера очень активно мою… его внучку осаждали на мероприятии. Хочу быть уверен, что это была исключительно светская беседа.

Савельев приподнял брови:

— Обоснованные подозрения?

— Пока не знаю. Тёрлись вчера вокруг неё. Пытаюсь разобраться.

Он вытравил из голоса любой намёк на эмоцию. Но на озадаченное лицо друга выползла удивлённая ухмылка:

— Погоди, погоди… только не говори, что ищешь поводы для ревности.

Ревности… да это слово даже близко не описывало то, что он чувствовал. В своём воображении он проламывал этим хлыщам черепа и вышвыривал их бездыханные тела в окно, снова и снова. Стоило только вспомнить, как она изнывала от своих фантазий под его пальцами…

Он сжал правую ладонь в кулак и упёрся им в подлокотник плетёного кресла, чтобы хоть как-то привести себя в чувство.

— Не мели ерунды. Мне просто нужна на них информация.

— Понял. Как скажешь, — отозвался Савельев и поднял свою кружку, скрывая от него свои подозрительно прищуренные глаза.

После разговора с Савельевым он набрал Марьянова. Вокруг да около ходить не стал:

— Отправляй запрос в лабораторию. Делаем тест.

И завершив дела в офисе, лишь к шести вечера засобирался домой. К сожалению, сегодняшний вечер станет ещё одним испытанием — Уваровых ждали на очередном мероприятии.

И что принесёт этот вечер, он предсказать никогда не решился бы.

Глава 40

Сегодняшнее мероприятие, от которого он ничего в принципе не ждал, превратилось для него в непреходящую агонию. Этот званый вечер оказался даже хуже предыдущего. И не только потому что его жену продолжали осаждать желающие поближе с ней познакомиться, а она и не думала никого обделять своим драгоценным вниманием.

Начать с того, что их присутствие вообще оказалось под вопросом. Вернувшись из офиса, он обнаружил её на кухне, агрессивно замешивавшую что-то в здоровенной чашке. Процесс настолько её поглотил, что она даже не слышала, как он вошёл.

— Это какая-то форма обсессивно-компульсивного расстройства? — он старался не опускать взгляд в вырез её домашнего сарафана, с нарастающей паникой ощущая прилив напряжения в паху.

От этого его настроение совсем не улучшилось.

Девчонка метнула на него ледяной взгляд:

— Я сегодня никуда не пойду.

— Твоего мнения на этот счёт я не спрашивал.

Она опустила венчик в чашку и наконец открыто встретилась с ним взглядом:

— Силком потащишь?

— А ты сомневаешься?

— Нет, — она не опустила взгляд. — Но мне бы очень хотелось, чтобы ты хоть ненадолго оставил меня в покое.

И это награда за его вчерашнюю помощь?.. Нет. Нет. Стоп. Об этом думать не стоит. Только не вспоминать. Не сейчас.

— Не сомневайся, эти чувства взаимны. Но наша общая обязанность — посетить сегодняшнюю выставку, — он взглянул на часы. — У тебя час на сборы. Бросай кошеварить. Я не буду тратить время и силы на уговоры.

И за эту безапелляционность она ему отомстила. Жестоко.

Глеб следил за ней через всю заполненную людьми выставочную залу. Никому не было особенно дела до выставки — присутствующие попивали напитки и активно общались. Особенно с ней. Её желание сбылось — он к ней не приближался.

Так безопаснее.

Девчонка вырядилась в вечернее платье глубокого синего цвета, облегавшее её фигуру словно вторая кожа. Минимум макияжа и густая волна чуть вьющихся волос, почти скрывавших открытую спину.

Чужие взгляды так и липли к её фигуре. Это заметил даже подошедший с ним поздороваться Арданов, старый знакомый и коллега по бизнесу.

Они перекинулись парой фраз о делах, Сергей пообещал на днях заглянуть в офис, обсудить одну потенциально выгодную сделку, но разговор очень быстро сменил направление

— Слушай, и как ты её без опаски одну оставляешь? — ухмыльнулся Сергей, щелчком подзывая к себе официанта с напитками. — Ты видел, какая там толпа собралась?

— С ней её тётка, — Глеб клацнул опустевшим стаканом по дну разноса и схватился за новый. — Уверен, она не пропадёт.

Куда там. Она охотно общалась со всеми, кто к ней тянулся. Она вообще охотно общалась со всеми, кроме него.

За весь вечер она на него и не взглянула. Вела себя так, будто явилась на чёртову вставку в одиночестве. Время от времени проводила взглядом по пёстрой толпе, будто искала кого-то. Неужели надеялась снова встретиться со своими вчерашними ухажёрами?

От этой мысли внутри начинало ворочаться нечто тёмное и кровожадное.

Ей наверняка кто-то из них приглянулся. Только это могло объяснить, почему она вчера так горела в его руках, так хотела…

— …что, конечно, неудивительно. Такая красотка.

— Что? — Глеб с усилием вынырнул из опасных воспоминаний, травивших его своим сладко-горьким ядом.

Арданов качнул стаканом, зажатым в правой руке в сторону дьяволицы в синем платье:

— Ты её сегодня отсюда без боя не вытащишь. На свадьбе до неё не добрались, теперь навёрстывают. Следи за ней в оба, Уваров.

Глеб перевёл заледеневший взгляд на приятеля:

— Поясни.

Собеседник пожал плечами:

— Да если вы вот так порознь в свет выходить продолжите, она быстро себе гарем насобирает. Тут даже такому тигру, как ты, я бы советовал поднапрячься.

Соль ссыпалась на свежую рану.

— Арданов, со словами поосторожнее, — Глеб опрокинул в себя остатки содержимого стакана, взглянул на часы и коротко попрощался с приятелем.

Хватит с них на сегодня светских мероприятий.

И уже через полчаса, распрощавшись со всеми так, чтобы не провоцировать косых взглядов и подозрений, Уваровы отбыли восвояси.

Ему нужно выспаться. Выспаться, проветрить голову, чем-то себя отвлечь.

Как-то переключиться из этого режима вечного напряжения. Но всю дорогу до их московской квартиры, пока они молча сидели в салоне авто, стараясь не касаться друг друга, он думал только о том, что ляпнул Арданов.

Но даже эти мысли пришлось выкинуть из головы — потому что дома его поджидало очередное испытание.

Система безопасности дала сбой, заблокировав двери в часть комнат, включая обе спальни.

Любые попытки дозвониться в одиннадцать вечера в техподдержку не увенчались успехом. Прислуга здесь появлялась лишь по утрам для уборки, охрану он давно отпустил.

Да и чем бы они помогли? Разве что двери бы вынесли.

Хай-тек, мать его…

Девчонка стояла посреди гостиной, сообщавшейся с кухней и столовой — единственной доступной им до утра территорией, если не считать санузла и душевой в дальнем конце коридора.

— И… что же делать?

Их взгляды, как по команде, приковались к роскошному полумесяцу громадного раскладного дивана — единственному доступному сегодня месту для сна.

— Дожидаться утра, — Глеб опустил телефон на полку декоративного стеллажа. — Надеюсь, перспектива спать в паре метров от мужа тебя не сильно пугает.

Она очевидно храбрилась, когда вскинула на него взгляд и мотнула головой:

— Переживу.

Ну, хоть кого-то грядущая ночь не пугала…

Глава 41

— Надеюсь, перспектива спать в паре метров от мужа тебя не сильно пугает.

Я приказала себе поднять на него взгляд, ничем не выдавая пожиравшего меня страха, мотнула головой:

— Переживу.

И спустя час с небольшим, по очереди приняв душ, мы улеглись на разные края безразмерного дивана. Уваров разыскал в сушилке пару своих футболок и домашние штаны. Одну из них супруг великодушно ссудил мне. Я, конечно, и не подумала отказываться, потонув в его футболке, надёжно укрывшей меня до колен, поэтому об отсутствии пижамы не волновалась.

Волновалась о другом. Лёжа в ночной тишине и стараясь не прислушиваться к его мерному дыханию, я думала о том, в какой хаос скатилась моя жизнь за последние несколько дней.

Я пыталась вернуть себе чувство определённости, понимания происходящего. А это было возможно, только если бы мне удалось вернуть ещё и ту ненависть, которую я до недавних пор питала к своему мужу.

И я пыталась, пыталась, пыталась, но не могла…

В тот вечер после первого выхода в свет всё изменилось. Хотела я того или нет — всё стало с ног на голову.

А поцелуй в библиотеке и коттедже проложили в этот хаос незаметную дорожку.

И чем всё обернулось?

Внезапно разгоревшееся желание, потрясшее меня до самых основ, мой муж приписал на счёт каких-то малознакомых хлыщей, чьих имён я даже не запомнила!

Но признаваться ему, что всё не так? Что вовсе не они меня в тот вечер так взбудоражили… нет, нет, никогда. И уж тем более не после того, как он оставил меня в гостиной в полувменяемом состоянии от пережитого…

Я ворочалась, ёрзала и никак не могла отыскать достаточно удобное положение для того, чтобы наконец провалиться в сон.

Отыскала я его только под утро. Вот только радоваться было совершенно нечему.

Из дрёмы меня выдернуло странное, непривычное ощущение. Моя рука покоилась на чём-то тёплом и слишком твёрдом для подушки. А носом я упиралась вовсе не в мягкий подлокотник.

Осознание приходило постепенно, парализуя тело страхом.

Я чёрт знает сколько времени проспала, вжавшись в спину Уварова и закинув руку ему на бок. Который сейчас мерно поднимался и опускался.

Божечки… Меня прошиб холодный пот, но дёргаться я себе запретила.

Он ведь тут же проснётся! И что он подумает?

Да как так-то? Как меня угораздило?..

Рассмотреть в предрассветных сумерках ничего всё равно не удалось бы, но ощущение было такое, что мы встретились на середине. Очевидно, не одна я проворочалась, пока не уснула…

Медленно вдохнув и выдохнув пару раз, я приподняла левую руку и отлепилась от его спины со всеми возможными предосторожностями.

Уваров продолжал мерно дышать и даже не шевельнулся.

Это обнадёживало. Спустя несколько бесконечных минут я миллиметр за миллиметром отползла от него на свой край дивана. Так же медленно отвернулась и уставилась слепым взглядом в уютную темноту.

Уваров заворочался во сне, но я была уже на безопасном расстоянии. Даже если он что-нибудь наутро и припомнит, спишет на сон.

Но это всё же позор какой-то. Как я умудрилась? Как он не проснулся?

Мне просто дико, дико повезло, что он…

Тяжёлая ладонь опустилась на мою талию, добралась до живота и одним плавным движением придвинула меня к горячему мужскому телу.

Он вдруг оказался везде, я чувствовал его каждой клеточкой онемевшего от шока тела.

Втянув в себя воздух, уже собиралась что-то сказать, но он уткнулся лицом в мои волосы, и я почувствовала на затылке его сбившееся дыхание.

— Я не спал.

От его шёпота по телу прокатилась ощутимая дрожь.

Нет. Не может быть. Он же… он же очень ровно дышал. Притворялся?!

Я дёрнулась, чтобы перевернуться, но он держал меня слишком крепко:

— Не поворачивайся.

И я вновь замерла. Дышала часто и рвано, уставившись в темноту.

Стоило бы… стоило бы вырываться. Но тело меня предавало, как во сне, когда хочешь бежать, но не можешь пошевелиться.

Он сильнее зарылся лицом в мои волосы, втянул в себя воздух:

— Ты пахнешь, как грех…

От этого хриплого шёпота по телу разливалась неодолимая истома. Кожа пошла мурашками. Внизу живота начинало тянуть от копившегося напряжения.

Господи, нет. Только не опять. Не сейчас. Что… что я делать-то буду?

Его ладонь по-прежнему грела мой живот, и я начинала ощущать её тяжесть особенно остро, втайне желая недопустимого.

Зачем он это делает, раз так меня ненавидит? Раз считает, что и я его ненавижу? Раз мы оба пока так и не можем признать, что уже какое-то время между нами всё не так однозначно?..

Он чуть повернул голову, и его губы задели моё высунувшееся из слишком широкого ворота футболки плечо. Я втянула в себя воздух и невольно выгнулась, уткнувшись ягoдицами ему в пах.

Ох…

Он задержал дыхание, прижался губами к моему плечу, будто пережидал.

Рука на моём животе сдвинулась вниз, заставив меня замереть в ожидании.

Сильные пальцы скомкали ткань прикрывавшей голое тело футболки. Я зажмурилась, уже плохо соображая, что происходит и где я нахожусь.

Его дыхание участилось.

И сейчас в этой спасительной темноте я готова была притвориться, что это лишь сон. Лихорадочный сон.

Я не желала сейчас просыпаться. Не желала понимать, зачем мы всё это делали.

Но иногда жизни нет никакого дела до наших желаний.

Горячечную тишину, до сих пор заполненную только нашим дыханием, взрезала трель телефона.

Глава 42

Я вздрогнула, будто от разряда тока.

Уваров застыл и, уткнувшись лицом в моё оголённое плечо, выругался сквозь стиснутые зубы.

Звонил его телефон.

Звонил и звонил, не переставая.

Всего пару мгновений, и я оказалась одна. Едва слышно выругавшись, он перекатился на свою половину дивана, чтобы добраться до трезвонившего аппарата.

— Слушаю, — хрипло рыкнул в трубку.

Какое-то время Уваров молчал, а я боялась дышать.

— Понял. Жду.

Я кое-как села и, пытаясь унять вырывавшееся из груди сердце, рискнула шепнуть:

— Что-то случилось?

Едва угадывавшийся в сумерках занимавшегося утра силуэт шевельнулся:

— Эти идиоты очнулись. Едут систему чинить.

И я посчитала это знаком судьбы — если уж в творившийся между нами горячечный хаос жизнь вмешивалась даже таким топорным образом, это о чём-то да говорило.

Я успела сбежать в ванную, прежде чем в квартире появились специалисты, устранили неполадку, перезапустили систему и разблокировали комнаты.

Всходившее солнце я встречала, бесцельно пялясь в окно своей спальни, а ещё до обеда выяснилось, что два оставшихся мероприятия, которые мы обязаны были посетить, по разным причинам отменили.

Уваровы оказались свободны как минимум на месяц вперёд — оставаться в Москве нам было незачем. Точнее — мне. Супруга в столице задерживали дела.

За завтраком, во время которого я плохо соображала, куда себя деть, именно об этом он и объявил:

— У меня на носу две сделки. Моё присутствие потребуется в одном из офисов сегодня, завтра и послезавтра. Но ты совершенно свободна.

Я кивнула, хоть и слышала в его словах скрытый вопрос. Он тоже какое-то время молчал, и тишину квартиры нарушал только звон столовых приборов.

— Можешь отправляться домой. Можешь… оставаться. Решай сама.

Сердце скукожилось, а потом застучало с удвоенной силой. Он проговорил это таким равнодушным тоном, что… для чего мне тут оставаться?

Или… или это такая проверка на вшивость? Какой-нибудь тест? Вот сейчас я отвечу, что остаться не прочь, и он решит, что у меня на столицу какие-нибудь свои коварные планы. Что я здесь кого-нибудь себе завела. Не на это ли он позавчера намекал?

Хватило же ему бестолковости меня в таком обвинить!

И потом… я боялась. Я боялась того, что могли принести с собой новые ночи. Но больше всего боялась того, что это ничего не изменит.

Он возьмёт меня, как трофей. Просто чтобы утолить свою естественную потребность. Но это никак не изменит наших с ним отношений. Я так и останусь для него под подозрением. Потенциальной угрозой. Чужачкой и незнакомкой.

Поэтому я, отхлебнув кофе, аккуратно опустила кружку на блюдце и приказала себе поднять на него взгляд:

— Я поезду домой. Если не возражаешь.

Он всего на секунду задержал на мне взгляд, поиграл желваками и кивнул:

— Как угодно. Машина будет готова через час.

Отодвинул свой кофе, забрал со стола телефон и покинул столовую, оставив меня наедине с недоеденным завтраком.

Больше в тот день я его не увидела. Уваров отбыл в офис ещё до того, как охрана, подхватив мои дорожную сумки, сообщила, что авто дожидается меня внизу.

Спустя несколько часов я уже поднималась по ступеням крыльца Уваровского особняка, будто никуда и не уезжала. Будто не было этого московского сумасшествия. Его рук на моём теле, его губ на моём обнажённом плече…

А следующий день принёс собой визит неожиданного гостя, и ближе к обеду я пила чай на примыкавшей к одной их частей дома веранде в компании Ольги Савельевой — жены Павла Савельева, одного из друзей моего мужа.

— Я, правда, должна была, предупредить, — очаровательная блондинка смущённо заправила за ухо прядь, — но проезжала мимо и решила заглянуть. Надеюсь, ты не сильно против.

— Нет, конечно! — я заёрзала в своём плетёном кресле от неловкости.

Ольга была среди гостей на нашем званом ужине, иоказалась очень приятной в общении. Мне она сразу понравилась.

— Я просто… я совсем не ожидала, что кто-то захочет навестить именно меня.

Голубые глаза Ольги округлились:

— Шутишь! Да о тебе только и разговоров, — улыбнулась она и схватила с блюда карамельный кекс. — Просто они пока точно не знают, как к тебе подступиться. Всех очень волнует твоя необычная история, понимаешь?

— Не уверена, — вздохнула я.

— Ну, они не сообразят никак, что ты за человек.

— Одинокий… человек, — я поздно спохватилась, слова уже вылетели наружу, заставив Ольгу отвлечься от кекса.

— Извини. Как-то само собой вышло, — пробормотала я. — Просто… нелегко так сразу вписаться во все рамки и правила.

— Поля, послушай, — изящная бледная ладонь вдруг накрыла мою руку, но в этом жесте не было и грамма покровительственности, какой меня одаривала тётка. — Если тебе вдруг понадобится компания — просто поговорить, прогуляться, развеяться… ты всегда можешь обратиться ко мне. Пашка с Глебом — друзья почти с самого детства. Он мне как брат, понимаешь?

Я сглотнула и позволила себе робкий кивок:

— Спасибо.

— Совершенно не за что. Я ещё на свадьбе хотела к тебе подойти, но… не знаю… ты выглядела такой… как звёздочка… молчаливая и далёкая. Я не решилась.

В мягком Ольгином голосе слышалось столько теплоты и участия, что мне разреветься вдруг захотелось. Но она и тут пришла мне на помощь — разломила кекс и сунула один кусочек в рот.

Я невольно внутренне сжалась, ожидая вердикта.

— М-м-м-м… обожаю домашнюю выпечку! Кто у вас так вкусно печёт? Только не говори, что Смилянский.

Я зарделась и помотала головой.

— Н-нет. Это я. Я… это у меня хобби такое. Пеку что-нибудь почти каждый день.

Ольга уставилась на меня, перевела взгляд на зажатые в пальцах остатки карамельного кекса, потом — вновь на меня.

— Серьёзно?

Я смущённо кивнула.

Ольга какое-то время молчала, а потом вдруг прищурилась:

— Слу-у-у-шай. У меня есть к тебе предложение.

Глава 43

Я смотрела на свою новую знакомую с открытым ртом. Ну, она не стала бы так шутить, верно? Но и в то, что Ольга говорила совершенно серьёзно, я пока тоже поверить не могла.

— Извини, я, кажется… кажется, я не совсем правильно поняла… ты хочешь заказать у меня выпечку?

Ольга закивала, подхватив с блюда новый кекс — с кокосовой стружкой.

— Обожаю кокос… Да. Да, я хочу заказать у тебя партию таких вот кексов. Можно и одинаковых, а можно — разных. Сама я готовить, ну, не особенно-то умею, да и зачастую просто некогда. А твои кексы… это нечто.

Я хлопала ресницами, продолжая сомневаться.

— Да я ведь и печь-то начала совсем недавно… разве у новичков что-нибудь заказывают?

Ольга отвлеклась от поедания кокосового кекса, отложив выпечку на усыпанную крошками тарелку.

— Поль, а ты почему это свои заслуги так принижаешь? Это кто тебя такой гадости научил?

Я растерянно пожала плечами, подавив всплывшее из детства желание поковырять пальцем краешек скатерти.

— Да никто. Просто это же правда. Ну, что я новичок. Я эти кексы всего второй раз пеку. Да и с начинкой вон, кажется, переборщила. Кое-где повылазила.

В Ольгином взгляде разгоралось почти материнское участие, и у меня что-то защемило в груди. Сильно-сильно. Я этой фантомной боли ужа давно не испытывала, потому что ну как можно тосковать по матери, если у меня её никогда и не было? Если я никогда не знала, каково это — чувствовать её заботу, её участие и любовь.

А тут вот… дикость какая-то. Почти незнакомый мне человек… Правда, Ольга как раз в материнстве много что знала — они с Павлом воспитывали двух сыновей.

— Поля, это ведь совершенно не важно, сколько ты за плитой простояла — год или два дня. Если у тебя что-то не получается — это нужно уметь признавать, но и если получается — уметь признавать нужно тоже. Понимаешь? Вот я тебе говорю, что получается. И врать мне тебе совершенно незачем. Будь твои кексы несъедобными, я бы пустого чаю попила, а я к тебе вот, сразу же с предложением.

От этих её слов я совсем растерялась. Должно быть, мне куда легче, да и привычнее, было бы критику пережить — на неё я реагировать худо-бедно умела. А вот на похвалу…

— Спасибо, — спохватившись, промямлила я. — Я просто… я такого совершенно не ожидала.

Ольга вернулась к кексу, но всё же скосила на меня взгляд:

— Неудивительно. Признавайся, сколько знакомств тебе уже навязали с дальним прицелом? В Москве, наверное, было не продохнуть от этой толпы.

Я улыбнулась:

— Ну, мероприятия выдались насыщенными.

Моя собеседница кивнула со знающим видом.

— Я с Пашкой познакомилась, когда в ТЦ работала. Ага, — кивнула она, увидев мой удивлённый взгляд. — Мужскими аксессуарами торговала, а он заглянул в мой отдел. Ему на совещании рубашку и галстук испортили, он куда-то спешил по делам и заскочил в первую попавшуюся лавку. Так и познакомились. Случай. Я совсем не его круга. Он финансист в четвёртом поколении. Там почти голубая кровь. И я — из семьи простых работяг. Поэтому я понимаю, как тебе сейчас… неуютно. Ситуации у нас, конечно, разные, но…

— Нет, — покачала я головой, — нет, Оля, очень даже похожие. Ты даже не представляешь, насколько.

И я хотела добавить, что лишь в одном они сильно различаются — Ольга вышла замуж по любви и муж наверняка во всём её поддерживал. Но зато мне никто не пенял, что я замуж выскочила из-за денег. А вот у моей новой знакомой, вероятно, в биографии без этого не обошлось.

Мир жестоких порядков и жестоких людей, которые очень неохотно принимают в свой круг кого-нибудь «с улицы».

— Значит, и понять тебя тоже могу. И беды твои не так уж мне далеки. Я, может, поэтому симпатией к тебе и прониклась, — улыбнулась Ольга, доливая себе в кружку горячего чая и поправляя сползший с точёного плеча тёплый плед. — Поэтому никаких отказов не приму.

— Хорошо, — сдалась я. — Мне будет только в радость испечь для тебя эти кексы.

— Та-та-та! — покачала она указательным пальцем. — Вот только не вздумай устраивать благотворительность. Я оформлю заказ и полностью его оплачу. Просто хочу, чтобы ты почувствовала свою силу. Ты вложишь в эти кексы свой труд и своё время, я вложу в твой труд свои деньги. Потратишь их на какую-нибудь приятную мелочь. Договорились?

У меня голова кругом пошла от таких перспектив. Ещё немного — и я поверю, что смогла бы всерьёз монетизировать своё хобби. Не то чтобы я сейчас нуждалась в деньгах, но ощущение своих, кровно разработанных… это дарило уверенность в себе. Осознание ценности труда, который тебе в радость.

И я согласилась, но когда мы обговорили объёмы и сроки, мне вдруг подумалось...

— Оль, ты только не подумай, что я… ну, будто я нуждаюсь в деньгах или… муж ни в чём меня не ограничивает.

— Мне такое и в голову бы не пришло, — Ольга качнула головой. — Глеб… человек сложный, непростой. Но сердце у него золотое. Если он кого-нибудь любит, если кем-нибудь дорожит… ох, он и жизнь ради этого человека, не колеблясь, положит.

В груди у меня что-то кольнуло, будто жгучая звёздочка зародилась.

— Правда?..

— Он Пашку два раза от верной гибели спас, — Ольга вдруг сделалась донельзя серьёзной, а её слова зазвучали почти торжественно. — Один раз от финансовой, второй раз — от реальной. Они в одном авто ехали, когда их подрезать пытались. Конкуренты. Долго рассказывать. Если бы не Глеб, Пашка бы... До больницы его тогда дотащил, свою кровь отдал для переливания. Пашка теперь шутит, что они браться по крови. Но шутки шутками, а такова реальность.

— Надо же, — пробормотала я, чувствуя, что непонятное тепло в груди растёт и ширится. — Он мне об этом не рассказывал.

— Скромняга, — фыркнула Ольга. — Но он этими рассказами никогда и не бравировал. Да и занят же вечно. Вон, уже который день оба в столице штаны просиживают. Чёрт знает, когда домой соберутся.

— Вот как? — внутри у меня что-то дрогнуло. — Я думала, завтра-послезавтра вернутся.

Ольга покачала головой:

— Вряд ли. Сегодня утром созванивались, и они там сейчас в мыле из-за каких-то бумаг. Пашка толком не объяснил, но какой-то переполох из-за утечки информации или что-то воде того. Это вызвало проблемы с договорённостями, и теперь они их спешно улаживают.

Тогда, погружённая в новые раздумья, я, конечно, не поняла, о каких бумагах говорила мне Ольга. Я не могла знать, что речь шла о документе, который я успела сфотографировать в кабинете мужа.

Глава 44

Эти несколько дней вдали от неё должны были рассеять туман в его голове, привести в чувство, подарить хоть какую-то ясность мыслям.

Вместо этого квартира, в которой она пробыла не больше недели, без неё стала казаться громадным, мать его, мавзолеем — холодным, необитаемым, слишком пустым.

В один из вечеров вернувшись из офиса после безумно напряжённого дня, он несколько часов просидел, пялясь в панорамное окно на погружающуюся в ночь столицу. Без желания что-либо делать, даже шевелиться. Навалившуюся на него апатию Глеб, конечно, списал на переутомление.

Но знал, что это было неправдой.

Впрочем, о чём особенно горевать, если она сама не захотела остаться. Светские увеселения на время подошли к концу, а перспектива оставаться с ним наедине её ожидаемо не вдохновляла. Поэтому неудивительно.

Остальные пару недель промчались мимо него в болезненной лихорадке. Им с Савельевым и Марьяновым пришлось немало попотеть, устраняя последствия неизвестной утечки — в чужие руки уплыла информация по перспективным источникам инвестиций.

Кто и каким образом слил её конкурентам — ещё предстояло выяснить. Но купировать утечку всё-таки удалось и почти без последствий. Правда, на это ушло куда больше времени, чем он планировал, поэтому вернуться домой удалось только к концу сентября.

Он ей не звонил. Она ему тоже. С чего бы? Не было у них никогда этой привычки, так к чему сейчас её заводить, когда контролируемый хаос в их отношениях перетёк в неконтролируемый.

Он всегда плохо ладил с эмоциями. Не говоря уже о чувствах.

Время от времени ему по заведённой традиции звонили из дома с обычным отчётом — сообщить, что за городом жизнь идёт своим чередом и без происшествий. Из чего он заключал, что с ней тоже всё хорошо. Наверняка радуется его отсутствию и печёт свои пироги, как и прежде.

Хоть кому-то было в радость такое положение дел.

Глеб медленно поднимался по ступеням крыльца, полной грудью вдыхая по-осеннему холодный вечерний воздух. Не спешил попадать внутрь.

О своём возвращении он никого в известность не ставил. Хотел вернуться домой как можно тише и не поднимать суеты.

Хотел застать всё таким, каким оно было без него. И хотел узнать, каким оно было.

Дорожную сумку у него из рук выхватили, стоило ему открыть парадную дверь. Дежуривший сегодня внизу Никита бросился к нему с приветствиями, но Глеб приложил палец к губам, заставив парня осечься на полуслове:

— Привет. Не шуми. Отнеси мои вещи наверх. И никому пока не говори, что я вернулся.

Парень кивнул и кинулся исполнять поручение.

Он не хотел ни с кем видеться прежде, чем попадёт в свой кабинет.

Потому что знал, что его там поджидало. Он сам распорядился перенаправить часть почты сюда, оправдав это отсутствием времени и возможности решать сто дел за раз.

А это дело вроде как требовало его стопроцентного внимания.

Глеб пересёк обширный холл и скрылся в коридоре, ведшем к рабочему кабинету. Краем уха услышал, как справа, со стороны кухонь доносится звон посуды. Не поздновато ли для готовки? Назавтра у них никаких мероприятий не намечалось.

Вошёл в кабинет, оставив дверь распахнутой настежь. Почему-то сейчас не хотелось её запирать. Будто так он мог почувствовать себя в клетке.

Большой белый конверт лежал на столе поверх остальной скопившейся корреспонденции. Его прислали ещё чёрт знает когда. Он всё это время лежал здесь. Дожидался.

Глеб приблизился к столу, накинул снятый пиджак на спинку рабочего кресла и упёрся взглядом в эмблему лаборатории.

В конверте ответ.

Подтверждение или опровержение.

Глеб сунул руки в карманы брюк, рассматривая этот простой белый квадрат с такой внимательностью, будто пытался прочесть его содержимое через бумагу.

Тишина засыпавшего дома странным образом убаюкивала после череды сумасшедших будней в столице.

Тишина, которая длилась очень недолго.

— Полина Александровна, а глазурь так и оставить?

Глеб невольно вздрогнул, услышав её имя. Стоило бы догадаться — вот кто, видимо, звенел посудой на кухне в половине одиннадцатого ночи, да ещё и прислугу на это дело подписал.

Впрочем, он уже давно подозревал, что прикормленная ею прислуга как раз была и не против.

— Бегу!

Короткое слово. Знакомый голос. Звонкий, почти радостный.

В груди что-то сгустилось и уже привычно заныло, окуная его в воспоминания — яркие и запретные, но оттого ещё сильнее манившие. За эти две недели он начал верить, что всё это ему только привиделось. Придумалось в полубреду, в предрассветном часу, когда порой балансируешь между сном и реальностью.

В Москве без неё стало особенно невыносимо, потому что эти проклятые сны заполонили его одинокие ночи.

Глеб протянул руку, коснулся пальцами белой бумаги конверта.

— Марина, а вишня для начинки остыла?

Так вот каким был его дом без него… наполненным суетой каких-то ему неведомых приготовлений. И прислуга позволяла себе безо всякого стеснения перебрасываться шутками и перекрикиваться с хозяйкой в двух минутах ходьбы от его кабинета…

Конверт оказался почти невесомым. Запечатан надёжно. Не стоило переживать, что кто-нибудь мог поинтересоваться его содержимым.

Из коридора снова донёсся смех, будто рассыпались колокольчики.

Её искренний смех. Большущая редкость.

Когда его пальцы прошлись по ребру конверта, до его обоняния наконец-то добрался запах выпечки — мягкий, уютный, бесконечно манящий.

Вот таким был его дом без него. Не особняком, не элитной недвижимостью, а домом.

— Никита, поможешь с разносом? — позвала она. Приглушённо, но он услышал.

Должно быть, самое время наконец выяснить, что за таинственные приготовления там велись.

В конце концов ими руководила его жена, Полина Уварова.

Не Канатас, не кто бы то ни было ещё. Уварова.

Глеб сжал в руках конверт, разорвал его надвое, потом ещё и ещё.

Обрывки бумаги полетели в корзину вместе с тайной, которую хранили.

Глава 45

Его, будто зверя, вёл за собой аромат. Он вряд ли сбился бы с пути, даже если бы понятия не имел, где находятся в его доме кухни.

Шум посуды и голоса нарастали. Аромат усиливался. Тут кипела жизнь — настоящая, искренняя, по-хорошему суматошная. Не та суета, к которой он привык с детства, вечно пронизанная напряжением в ожидании нового удара судьбы.

— …вот сюда, иначе весь крем потом наружу вылезет.

— Полина Александровна, а что с остатками делать? Выкинуть?

— Вот ещё! Съешь.

— А можно?

И снова этот смех, тянувший из него жилы.

— Да почему нельзя-то? Ешь! Всё доедай, чтобы не оставалось. У меня и так холодильник всякими остатками забит.

Он застыл на пороге, испытывая непривычную для себя нерешительность. Ему не хотелось своим появлением нарушать эту идиллию. Она была счастлива — он по голосу слышал.

Она никогда так с ним не говорила. Свободно, легко, непринуждённо…

И он бы просто слушал её и наблюдал. Притворяясь, что между ними нет ни вражды, ни ненависти.

В поле его зрения наконец мелькнули рыжеватые волосы, озабоченный взгляд, испачканный фартук — Полина колдовала над целой батареей кексов с разноцветным кремом на шляпках. Осматривала их, пересчитывала.

Куда она столько напекла? Сумасшедшая…

Он смотрел на неё и убеждался — наплевать, Канатас она или нет. Наплевать — чистосердечно и искренне.

Она — это она. С каких-то даже ему неизвестных пор этого стало на двести процентов достаточно.

И сейчас он даже не ненавидел себя за то, что отчётливо понимал — он соскучился.

В чём ей никогда и ни за что не признается.

— Мы готовимся к какому-нибудь торжеству?

Полина вскинула голову. Голубые глаза приковались к нему. Она даже слегка побледнела. Будто с призраком встретилась, не иначе.

Короткую тишину раздробил грохот свалившегося на пол противня. Помогавшая на кухне горничная Марина упавшим голосом пробормотала извинение и приветствие.

Глеб взглянул на неё и кивнул:

— Добрый вечер. Не отвлекайтесь, Марина. Не хотел вам мешать.

Она продолжала смотреть на него во все глаза, застыв у своего кексового «цветника».

— Не знала, что ты вернулся… Никто не сообщал. И я… я не слышала.

Глеб пожал плечами:

— Ну, не то чтобы ты обязана выскакивать на крыльцо и чепчиком размахивать, верно?

— Нет, но…

— Это не важно. Ты и не могла знать. Я просил не сообщать. Не хотел никого тревожить.

Она смотрела на него озадаченно:

— На тебя совсем непохоже.

Глеб хмыкнул:

— Ты хорошо меня знаешь, верно?

Настало время ей пожимать плечами — неуверенно, почти боязливо:

— Я как раз противоположного мнения.

Кухня действовала на них странно. Будто по негласному соглашению она становилась нейтральной территорией, войны тут не велись. Эдакое священное место, не терпевшее кровопролития, пусть в их случае и метафорического.

И сейчас он с радостью принимал это положение дел.

Она ведь хотела общения. Сейчас он тоже хотел. Пусть остальные желания так никуда и не делись.

— Так куда столько выпечки?

Она будто только сейчас вспомнила о плодах своих наверняка многочасовых неустанных трудов — опустила взгляд на кексы:

— Ты вряд ли поверишь.

— Удиви меня.

— Жена твоего лучшего друга заказала мне партию.

Ей удалось. Он действительно удивился.

— Савельева к нам приезжала?

«К нам»… надо же, с какой лёгкостью ему далась эта фраза.

Полина кивнула.

— Я совсем не ожидала. Она попробовала мои кексы, и ей почему-то понравилось… — она смущённо поправила один из румяных «грибов» с розовой шляпкой. — Ну я и… то есть она мне заказала, вот, партию. И я пеку. Совсем не уверена, что ей понравится. Я тут экспериментирую с начинкой.

— Есть что-нибудь на пробу?

Домывавшая противень Марина бросила на него поверх плеча изумлённый взгляд. Да, посмотрите на своего работодателя. Совсем крышей потёк. Но сегодня ему на это откровенно плевать.

Полина огляделась, будто припоминая.

— Я тут… да. Несколько штук осталось. Там кокос и клубника. Я их отложила, но не уверена… у них начинка вылезла, поэтому…

— Не страшно, — он наконец вышел из тени, подхватил стул и приставил его к столу, стараясь не задеть ровные ряды выпечки. — Я с дороги. Есть очень хочется.

Она рискнула взглянуть на него, почти не пряча улыбку:

— Разве голод кексами заедают?

Глеб опустился на стул и облокотился на столешницу, как бы демонстрируя всю серьёзность своих намерений.

— Если со свежим крепким чаем, то очень даже.

Она чуть дольше положенного задержала на нём слегка удивлённый взгляд, потом всё же кивнула и нажала кнопку на электрическом чайнике.

Марина, домыв противень, который теперь блестел ярче любого зеркала в этом доме, с очевидной неохотой отложила его сушиться, явно надеясь занять себя ещё чем-нибудь, только бы задержаться на кухне.

Завтра весь дом будет судачить. Бред, но сегодня ему эта мысль почему-то казалась забавной и даже… приятной за неимением более подходящего слова.

— Марина, ты свободна. Спасибо за помощь, — Глеб кивнул горничной и едва не усмехнулся, когда она с явным разочарованием кивнула в ответ и, пожелав хозяевам спокойной ночи, покинула кухню.

Они наконец остались одни.

Как же ему этого не хватало…

Глава 46

Кексы на вкус были как рай. И он смутно подозревал, не в последнюю очередь потому что их испекли её руки.

Ароматная выпечка таяла на языке, а горячий, крепко заваренный чай идеально дополнял гастрономическую картину.

— Неудивительно, что Ольга на них покусилась, — Глеб без зазрения совести нацелился опустошить тарелку.

Полина смотрела на него с недоверием.

— Тебе… правда понравилось?

— Что, страдаешь синдромом самозванца? — Глеб пододвинул ей свою почти опустевшую кружку, и она потянулась за пузатым заварником.

— Это же просто кексы. Ничего такого в них нет.

— Ольга не стала бы подхалимничать.

— А ты?

Его рука, потянувшаяся за очередным кексом, застыла в воздухе. Их взгляды встретились, и она прыснула первой. Боже мой, их взаимная ненависть становилась причиной их собственных шуток… бредовее ситуации и не придумаешь.

Но он рассмеялся.

По-настоящему. Впервые за чёрт знает сколько времени.

Это было исключительно странно и совершенно необъяснимо, но над этой шуткой могли смеяться только они. Потому что только они понимали, насколько нелепой была ситуация.

Что с ними творилось?

Ну не в кексы же она что-нибудь подмешала…

Хотя сейчас он, кажется, дошёл до того, что съел бы их, даже зная, что она приправила их цианидом.

Кажется, это называют точкой невозврата, личным Рубиконом, после которого пути назад нет и быть уже не может.

Не отмотаешь, не переиграешь, не расчувствуешь.

Отсмеявшись, она смахнула слезинку с ресницы и как-то сразу смутилась, должно быть, только сейчас осознав странность происходившего.

Глеб уткнулся носом в кружку, делая вид, что поглощён своим чаем.

Теперь он ощущал себя школьником, краснеющим от одной только мысли, что он остался наедине с объектом своих желаний.

Может быть, так на него действовало ненормально долгое по его меркам ожидание. Может, то странное чувство груди — сладкое и ноющее, стоило бросить на неё взгляд…

Подумать только, пару часов назад он поднимался по ступеням крыльца, совершенно уверенный в том, что их вражда продолжалась.

И, может быть, она продолжалась. Но прямо здесь и сейчас всё ещё длилось негласное перемирие.

— Подозреваю, с Ольгиной лёгкой руки ты скоро обзаведёшься обширнейшей клиентурой, — прервал он затянувшееся молчание. — Готова к такому?

Полина растеряно осмотрела разноцветную армию своих кулинарных творений.

— Даже не знаю…

— Знать не нужно. Что чувствуешь?

Она бросила на него странный, почти опасливый взгляд, будто они не о кексах сейчас говорили:

— Чувствую… чувствую, что хотела бы… в смысле, была бы не против… ну… не против попробовать.

Нежные щёки окрасил румянец.

Кажется, крыша у него отъехала напрочь. Потому что и ему стало казаться, будто отвечала она не на вопрос о выпечке кексов.

Полина бросила на него последний взгляд из-под ресниц, подхватила со стола миску с остатками белой глазури, пробормотав:

— В холодильник надо поставить.

Он следил за ней, не отрываясь. Взгляд блуждал по очертаниям гибкой фигуры, пробуждая в памяти жаркие воспоминания.

Она ни на что ему не намекала.

Показалось.

Просто от этого хренова целибата крышу рвёт не по-детски, вот и мерещится всякое…

Она заметалась по кухне, деликатно покашливая, будто и сказать ничего не могла, и совсем молчать не получалось.

— Ещё чаю? — бросила через плечо, кинувшись к раковине перемывать свои венчики и лопаточки.

— Нет, спасибо, — он медленно встал из-за стола, возможно, впервые в жизни испытывая такую жгучую нерешительность.

Глеб никогда не жаловался на умение считывать невербальные сигналы. Язык тела давался ему в целом легко, а годы в бизнес-среде лишь заострили и прокачали эти необходимые навыки.

Ложь, сомнения, страх, радость, гнев и желание — десятки эмоций, сотни нюансов и их едва заметных оттенков относительно быстро складывались для него в читаемую картину.

Но что делать сейчас с отвернувшейся от него к мойке супругой… он не знал. Эмоции смешанные, нюансы едва уловимые, оттенки едва ли читаемы. Она разволновалась? Занервничала? Испугалась?

Они расстались не лучшим образом, и это если очень мягко сказать.

Он злился, злилась она. Они по-прежнему друг другу были скорее врагами, чем кем бы то ни было.

Но он вернулся, и она его со своей кухни не погнала.

При других обстоятельствах он бы даже набрался смелости посчитать, что она рада была обнаружить его на пороге…

Но не больше, верно ведь?

С чего бы ему вдруг рассчитывать на нечто большее?

Только вот её взгляд… странный взгляд, нерешительный. Сегодня она смотрела на него немножко по-новому. Необъяснимое ощущение, но не отпускавшее.

И он, быть может, стоял бы и стоял, как идиот, прокручивая в голове все возможные варианты. Но Полина вдруг обернулась, не выключая воды, и попросила:

— Если допил свой чай, давай сюда кружку. Я вымою.

Он поймал её взгляд. И, кажется, прочёл в чём всё, что искал.

Не глядя, подхватил со столешницы кружку и направился к мойке.

Глава 47

Она перехватила у него кружку и сунула её в мойку, пробормотав «спасибо». Глеб стоял совсем рядом, и от его дыхания забавные кучеряшки у самого основания её шеи дрожали, будто пугались подобной близости.

Он же, пожалуй, боялся лишь одного — что неверно расшифровал её сигналы.

Полина возилась с посудой, отчаянно делая вид, что его не замечает. Но не бросала на него вопросительных взглядов и не отстранялась.

Поэтому он не видел смысла раздумывать. Коснулся пальцами её шеи и провёл дорожку по позвоночнику вниз, заставляя себя не набрасываться на неё, как в край оголодавший.

Она ощутимо вздрогнула и выронила на дно мойки вымытую кружку. Тут же её подхватила, повертела в руках, изо всех сил делая вид, что ничего эдакого не происходит.

— Чуть не разбила, — пробормотала едва слышно.

Он бы фуру таких кружек сейчас перевернул, только бы она переключилась на кое-что, куда отчаяннее требовавшее её внимания.

Поэтому второй рукой он выхватил мокрую кружку у неё из рук и опустил донышком вверх прямо на стол.

— Эй, — слабо запротестовала она, бросая на него несмелые взгляды, — там же сейчас… сейчас вода набежит.

Он перехватил её руки и развернул к себе:

— Не страшно.

Она нерешительно опустила ладони ему на рубашку, и ткань тут же пропиталась тёплой влагой от её мокрых рук. Тело от этих необычных ощущений прошили миллионы невидимых молний.

— Рубашку… испортила, — она уткнулась взглядом ему в грудь, божественная в своей неуклюжести. Растерянная, вся розовая от смущения.

— Полина, — шепнул он, надеясь, что ожидание его не сломает, — посмотри на меня.

Ей удалось это не сразу, но, поколебавшись, она всё-таки подняла на него взгляд. Бездонные бирюзовые омуты. Он начинал в них тонуть.

— Я ведь это себе не придумал.

Он задал вопрос без вопросительных интонаций. И спустя мгновение, растянувшееся в бесконечность, она едва заметно качнула головой.

И он хотел бы знать, почему. Когда и почему всё изменилось? Поверить в то, что она каким-то чудом изменила своё к нему отношение… Но только с чего бы вдруг, если он продолжал вести себя с ней как распоследний мyдак?

Но стал бы он прям сейчас это всё выяснять? Когда его руки лежали на её гибкой талии, а её маленькие ладошки прижимались к его груди?

Может, он и мyдак, но не идиот. И не самоубийца.

Он возьмёт что дают. И столько раз, сколько ему будет позволено.

В голове у него ещё звучал едкий смешок его незрелого эго, высмеивавший такое вот раболепие, но телу было плевать на всякие попытки его пристыдить.

За ожидавшую его плату он был готов подчиняться.

Глеб склонился к её ждущим губам и почти ожидал, что она отстранится. Но жена охотно встретила его жажду, а ладошки на его груди сжали влажную ткань в кулачки.

Реакция оказалась незамедлительной.

Его язык скользнул меж её губ, и он едва не заурчал от удовольствия. Молнии продолжали пронизывать тело. Все ощущения обострились до невозможности.

Напряжение росло с космической скоростью.

Поэтому он прервал поцелуй, схватил её за руку и потащил за собой. Иначе ей грозило стать его жертвой прямо там, на кухонном столе, посреди измятых в хлам кексов.

На втором этаже он подхватил её на руки, ногой распахнул двери своей спальни и каким-то чудом нашарил включатель — комнату залил мягкий свет ночников.

О ком бы она ни думала, с кем бы до этого ни была… он заставит её забыть обо всех, кто был у неё прежде, даже в мыслях. Не важно, что было. Важно лишь то, что у них есть прямо сейчас.

И горечь прежних его размышлений смыло этим простым и единственно верным решением. Не важно, кто у неё был до него. Важно, что после него никого уже не будет.

Его пальцы вслепую нащупали продольную молнию на спине, и спустя миг спорхнувшее с плеч домашнее платье полетело на пол, заставив его задержать дыхание.

Она возилась с пуговицами его рубашки, пока он нетерпеливо освобождал её волосы от многочисленных шпилек, и когда густая волна рухнула ей за спину, медленно выдохнул, зарылся в них пальцами, чуть оттянул вниз, вновь находя её губы.

Всё летело в тартарары. О прелюдии придётся забыть.

Он возьмёт её прямо сейчас, иначе…

Она дышала часто и тяжело, когда он уложил её на постель. Силилась что-то сказать, но он закрыл ей рот поцелуем.

Остатки одежды полетели на пол, и его буквально жгло прикосновение к её обнажённому телу.

Она больше не пыталась заговорить и лишь постанывала, и это выводило его желание на новую высоту.

Долго и нежно — потом. Сейчас — утолить эту дикую жажду. Ей это нужно так же, как и ему.

И он почти в ней, но… мир затормозил болезненно резко.

Препятствие.

Глеб вытаращился в её распалённое желанием лицо, закушенную нижнюю губу…

Да не может этого быть.

— Это… это что, пластика? — и собственный хриплый шёпот выводит его из транса. Слишком поздно он понял, что озвучил свой шок.

Голубые глаза таращатся на него в ответ. Но напряжение слишком, попросту нечеловечески велико.

И он рушит эту преграду.

Она всхлипывает, а его накрывает — без шансов хоть как-то предотвратить или хотя бы замедлить неизбежное.

Волна за волной вышибают из его головы все мысли. И на какое-то время он нем и оглушён переживаемым.

В себя его приводит её дрожащий, срывающийся голос:

— Пл… пл-ластика?..

Глава 48

Вернуть оброненные слова невозможно. Сказанное сказано — и дороги обратно не существовало.

Он тяжело дышал, будто пробежал марафон, упираясь лбом в её подрагивавшее плечо. И пусть она тоже пока не могла отдышаться, но уже задёргалась под ним — нервно и нетерпеливо.

— С-с-с-слезь с меня! — прошипела ему прямо в ухо. — Немедленно!

— Полина…

— Н-не смей, слышишь? Не смей вообще ничего говорить!

Её ёрзания дарили совершенно противоположный эффект. Его тело слало отчётливый сигнал, требуя повторения.

Ч-ч-чёрт…

— Ты слышишь меня? Говорю тебе…

Глеб приподнялся над ней ровно настолько, чтобы как следует обхватить за обнажённые плечи и придавить к постели.

— Лежи смирно! — прорычал он ей прямо в лицо, всеми силами стараясь глушить нарастающее возбуждение. — Иначе я не выпущу тебя отсюда до рассвета, ясно тебе?

Она замерла, а на раскрасневшемся лице сияли громадные глаза испуганной лани. Ничего красивее он за всю свою жизнь не видел.

Твою-то мать, к каким чертям всё катилось…

Кажется, она наконец поняла, в чём состояла проблема. Лежала под ним, словно статуя, но это не сильно-то помогало.

— Как… как тебе такая дикость только в голову-то взбрела… — прошептала она, и её дыхание обдало чувствительную кожу на его шее, послало вдоль по позвоночнику молнию, отозвалось сладостной болью там, где их тела сейчас соприкасались.

Глеб молчал, честно пытаясь придумать внятный ответ на этот резонный вопрос:

— Не знаю.

— Я даже представить себе не могу, кому бы понадобилось подобной п-пластикой заниматься, — её шёпот звучал всё тише. — Это же… бред.

— Легче поверить в это, чем в то, что такой женщине, как ты, до сих пор не приходилось…

Он не успел закончить свой убийственно корявый комплимент. Наверное, должно было пройти ещё какое-то время, прежде чем он отважится прямо признаться ей, что красивее женщины за всю жизнь не встречал. Куда там. Он даже себе в этом не сразу признался.

Но она и не подумала дарить ему это время. Потому что по-своему истолковала его слова. Голубые глаза распахнулись от шока, и случилось почти невероятное — она умудрилась вывернуться из-под него. Гнев придал ей необходимые силы.

Глеб повалился на бок, едва не застонав от ощущения беспощадной пустоты. Тело продолжало скручивать судорога желания.

Сдёрнув с постели скомканное покрывало, она укуталась в него, будто в римскую тогу, и теперь метала молнии.

— Т-такой женщине, как я? Т-ты… ты на что намекаешь? Думал, раз я детдомовская, так я на улице жила и всем подряд отдавалась?!

— Полина, ты всё не так…

— Да неужели? То-то ты меня во всех грехах в Москве подозревал! — она подобрала полы своего «одеяния» и, чуть пошатнувшись, сделала пару неверных шагов к двери, поморщилась.

Чёрт, чёрт, чёрт! Это лишний раз напомнило ему, что только что между ними произошло. И что вряд ли их ощущения от произошедшего совпадали.

— Полина, вернись в постель, — нет, просить он по-прежнему не умел.

А она по-прежнему не собиралась ему подчиняться.

— Ни за что! Никогда! Ни за какие сокровища мира!

— Полина… не смей.

Но она уже мчалась к дверям, будто разгневанная греческая богиня — длинные локоны плясали у неё за спиной и щерились на него рыжеватыми змейками. Мол, смирись, больше ты её не получишь.

— Ещё как посмею, — бормотала она, но озвучивала мысль скорей для себя.

— Я не это собирался сказать, чтоб тебя! — рявкнул он, ощущая, что балансирует над самой пропастью. Ещё секунда, и он таки начнёт просить её остаться.

Она схватилась за ручку двери, обернулась:

— До сих пор ты всегда говорил то, что думал. Люди в момент не меняются. Они вообще не меняются. Ты — тому доказательство.

И она вышмыгнула из его спальни.

Глеб выругался в пустоту, саданул кулаком по остывшей постели и повалился на подушки.

Но если он надеялся, что беспокойный сон и новый день хоть что-то изменят к лучшему, то ошибался.

С утра и до обеда он потонул в рабочих вопросах. На пару часов заглянувший по делам Марьянов, доложил, что у них наметился кое-какой прогресс по информационной утечке, но результаты ему сообщат позже.

И он, конечно, не мог не поинтересоваться.

— А что это ты, кстати, главной новостью со мной не делишься?

Глеб приподнял гудевшую голову и потёр переносицу. Интересно, о чём он? Единственной главной новостью для него была вчерашняя дикая ночь, где он балансировал между острым наслаждением и не менее острым разочарованием от того, что оно так не вовремя и так безобразно оборвалось.

— Напомни.

— У-у-у-у, — его собеседник усмехнулся, — ты что-то, Глеб, совсем сегодня не в форме. Тебе бы передохнуть. Я о ДНК-тесте.

Ах да. О ДНК-тесте.

— Я его выбросил.

Он мельком взглянул на вытянувшееся от удивления лицо старого друга.

— Что-то… что-то я не понимаю.

— Зато я понимаю, — Глеб едва заметно дёрнул плечом. — Он мне не нужен.

И вчерашняя постельная катастрофа в его решении ничего не меняла. Скорее уж наоборот.

Глеб сделал кое-какие пометки в еженедельнике и встал из-за стола.

— Когда появится хоть какая-то информация об утечке, сразу мне отзвонись. А пока, извини, у меня появились дела.

Самое время придумывать, как разгребать последствия той самой постельной катастрофы.

Глава 49

Только гнев и позволил мне продержаться достаточно долго для того, чтобы добраться до собственной спальни, захлопнуть дверь и на всякий случай закрыть её на замок. Впервые за всё то время, что я здесь жила.

Мне просто казалось, Уваров замешкался всего на минуту. Вот сейчас он накинет что-нибудь на себя и примчится, начнёт выламывать дверь, чтобы… чтобы снова на меня накинуться. Подобной слепой агрессии я бы точно ему никогда не простила.

Я подтянула тяжёлое покрывало к ключицам и медленно выдохнула. От накативших воспоминаний колени в мгновение ока ослабли.

Нет, нельзя раскисать. Нужно… нужно в душ. И немедленно.

Спустя четверть часа я выкарабкалась из своей необычной «одёжки», которая сразу же полетела в корзину с грязным бельём, и со стоном неимоверного облегчения опустилась в наполненную до краёв ванну. Горячая вода и густая ароматная пена окутали моё потрясённое тело, и на мгновение мне даже почудилось, что ничего страшного не произошло.

Мои щёки тут же раскалились докрасна, стоило вспомнить, что именно произошло. Но даже сейчас, после всего, что стряслось, я не могла себе врать — близость с Уваровым была какой угодно, только не страшной.

Да господи боже мой, я стонала под ним и извивалась, буквально сгорая от нетерпения! Я его на случившееся, считай, сама подтолкнула. Я ждала, когда он сгребёт меня в охапку и утащит к себе поскорее.

Боо-о-о-оже мой, да что же такое творилось!

Ну как можно хотеть кого-то, кого ненавидишь? С кем у тебя такие сложные отношения. Как это всё у людей так устроено по-идиотски?

И нет бы этот вечер хоть что-нибудь между нами магическим образом разрешил. Нет бы хоть чуточку примирил нас. Куда там!

Я обмираю от накрывающих меня неведомых прежде ощущений, а он мне — про пластику!

И я снова стону, но уже от ощущения жуткого унижения и стыда. Сползаю вниз, пока вода и пена не касаются носа.

Нет, Уваров действительно выглядел ошарашенным. И я ведь пыталась его предупредить, но… но всё как-то очень быстро случилось, я попросту потеряла голову, и было уже совсем не до разговоров.

И во что всё это вылилось…

Но даже сейчас, злясь и негодуя, я отчётливо понимала — если нечто подобное повторится, если супруг подступится с очевидными притязаниями снова, долго ему сопротивляться я не смогу.

Я до сих пор ощущала сильные руки, державшие меня в своём надёжном кольце. Большие ладони с длинными пальцами, нежно касавшиеся моей кожи. Его губы… господи, его губы…

По телу, невзирая на горячую воду, прокатился сильный озноб.

И почему-то прямо сейчас вспомнились рассказы Ольги о том, какой он верный друг, и добрый, и заботливый, и… и самоотверженный с теми, кого по-настоящему любит.

Любит.

Страшное слово.

Тяжёлое как целый мир. Таким словом можно убить, раздавить человека, если говорить его, ничем не подкрепляя.

Ведь наш брак, и даже сегодняшняя близость — совсем не про это.

Страсть можно испытывать и не любя.

Я рассерженно шлёпнула по воде. Ошмётки пены полетели в разные стороны.

Да сдурела я, что ли, о таком вот раздумывать! Что у меня в голове? Какая любовь?

Он просто изголодался!

«А ты? — шепнул кто-то в моей голове. — С тобой тогда что приключилось?»

Я схватила мочалку ипринялась остервенело натирать плечи, игнорируя эти вопросы.

Я игнорировала их весь оставшийся вечер и даже умудрилась ненадолго заснуть, измотанная всем, что приключилась за этот насыщенный день.

Рано радовалась.

Проснувшись посреди ночи, перевернулась на другой бок и на какое-то безумное мгновение почти ощутила, как прижимаюсь к спавшему рядом супругу.

Мне хватило всего пары мгновений, чтобы взвиться в постели от странного наваждения, атаковавшего меня межу сном и реальностью.

Сердце колотилось в горле, будто всерьёз собиралось удрать.

Я таращилась в темноту, а тишину огромной спальни нарушало лишь моё сбившееся дыхание.

Для верности пошарила по простыням на второй половине двуспальной кровати — пусто и холодно. Никого.

И случись такое ещё несколько дней назад, я бы выдохнула с большим облегчением и снова провалилась в сладостный сон.

Но сегодня…

Я подтянула повыше подушку, откинулась спиной к изголовью и так просидела чёрт знает сколько в полнейшей темноте и тишине, не в состоянии сомкнуть глаз ни на секунду.

Хотела я того или нет, но мне приходилось открыто и честно признать — я расстроилась. И что самое страшное, расстроилась я вовсе не от того, что муж самым идиотским образом испортил мне первый опыт. Не от того, что ненароком обидел своими бредовыми предположениями.

А оттого, что не бросился следом за мной. Не кинулся выбивать двери и не утащил меня обратно в свою постель, потому что хотел меня, хотел, пусть и ненавидел.

Я тихонько всхлипнула, наконец-то сползла по подушке вниз и улеглась набок, сама себя ненавидя за подобные мысли.

Да он назавтра, может, и не взглянет-то на меня.

Всё вернётся на круги своя, как будто ничего и не случилось.

Но я ошибалась. И ближайшие несколько дней доказали мне, насколько сильно.

Глава 50

Следующие пару дней мы виделись мельком. У мужа вдруг оказалось какое-то новое неотложное дело — не в столице, насколько я поняла, а по области. Я не лезла с расспросами, да и не смогла бы, даже если бы захотела. Утром ни свет ни заря приехал посыльный от Ольги, и я, даже не позавтракав, умчалась паковать её кексы, а когда со всем расквиталось, оказалось, что Уваров уже куда-то отбыл.

И я, как распоследняя трусиха, вздохнула с облегчением. Мне казалось, я попросту одеревенею в его присутствии, а в голову лезли исключительно «постельные» воспоминания, как я ни пыталась их от себя отогнать.

И не только воспоминания. К сожалению, не только они…

День потонул в мелких заботах, а к вечеру на связь вышел Алексей Георгиевич. Он смотрел на меня с лёгким прищуром, словно что-то подозревал.

— Выглядишь замечательно.

— Спасибо, — я кашлянула. — Вы, вообще-то, тоже держитесь молодцом.

Мой родственник и впрямь выглядел лучше, на его лицо вернулись краски. Возможно, на пользу пошло новое лечение, которое ему прописали.

— Бог миловал. Я и чувствую себя пободрее. Как твои дела? Как поездка в столицу?

Я кратко пересказала ему о местах, где мне удалось побывать, внутренне старательно отбиваясь от донимавших воспоминаний о домашних «активностях» — самом ярком впечатлении за всю поездку.

— Ну а как семейная жизнь?

Я сглотнула, стараясь не встречаться взглядом со своим проницательным дедом.

— С переменным успехом.

— Вот как… Он тебя не обижает?

И я почему-то поспешила заверить, что нет, присовокупив:

— Временами мы… мы почти даже ладим.

— Временами, — ухмыльнулся дед, и меня от этой ухмылки почему-то бросило в жар. Будто он догадался. Будто знал, о чём я только что думала, озвучивая свои мысли.

Но эту тему он, слава богу, не стал развивать, словно ему этого и не требовалось. Словно он знал куда больше, чем давал мне понять. И я бы совсем не удивилась, если бы на самом деле так и оказалось.

Наш разговор основательно затянулся. Но об этом я совсем не жалела. Деду действительно было значительно лучше — раньше он не способен был на долгие разговоры. Начинал закашливаться и слабеть. Но сегодня мы весь вечер провели, делясь друг с другом воспоминаниями.

Так я узнала, что Алексей Георгиевич воевал со своей невестой до тех пор, пока на ней не женился. Они друг друга на дух не переносили. Но закончилось всё большой, пышной свадьбой и рождением моей мамы…

Я слушала его рассказы и на глаза время от времени наворачивались слёзы.

Он по ней тосковал. Тосковал по жене и по дочери. Обеих давно не было в живых, но боль утраты для него не притупилась.

— Вот так живёшь день изо дня с дырой в груди. Дырой размером с тех, кого потерял, — хмуро пошутил он. — А ведь Катерина как-то пообещала, что продырявит мне сердце. Так и сделала, негодяйка.

Его слова не оставляли меня весь оставшийся вечер. Попрощавшись с дедом и немного поплакав, я бродила по комнате, пытаясь понять, стоит ли воспринимать его сегодняшние откровения как некий знак: «Молодёжь, не тратьте своё драгоценное время на споры!»

Потому что однажды может быть поздно. Поздно и злиться, и обижаться и просить прощения…

Искупавшись, я взглянула на часы и только сейчас поняла, что даже не ужинала. Прислуга уже привыкла, что ко времени я свои приёмы пищи не привязывала. На кухне меня всегда дожидалось что-нибудь вкусное.

И голод уверенно потащил меня вниз, где я рассчитывала чем-нибудь поживиться.

Время к полуночи. Если муж и вернулся домой, я этого не слышала. Но какая-то крохотная частичка моего беспокойного сознания почти надеялась, что я столкнусь с ним на кухне.

Не столкнулась.

Зато на моём рабочем столе обнаружилась песочного цвета коробка.

Вернулся мой загадочный Аноним!

На какое-то время эта радостная мысль затмила для меня всё остальное. Я подскочила к коробке и сорвала украшенную тонким рисунком крышку. На присыпанной пищевым золотом подложке высился бархатный шоколадный рулет. Аромат от него шёл убийственный.

Я выхватила из верхнего ящика десертную вилку и, едва успев щёлкнуть включатель на чайнике, вонзила зубцы в угощение.

Шоколад таял на языке — горьковато-сладкий и пряный. Я не сдержалась и застонала, закатывая глаза к потолку.

— Боже, это готовил не человек. Это готовили ангелы, — пробормотала я, не забывая жевать.

— Я передам Маттео. Ему будет приятно.

Моя вилка застыла в воздухе. Из теней, сгустившихся за порогом, вышагнул мой теперь уже не аноним.

— Что… ты тут делаешь?

Широкие плечи поднялись и опустились:

— Напрашиваюсь на чай. И кое-куда приглашаю.

Глава 51

Я поспешно дожевала остатки рулета и пробормотала:

— Куда? Ночь ведь на дворе…

— Не страшно, — его взгляд опустила на мою дурацкую пижаму — просторную футболку и штаны со звёздами и медведями. — Обещаю не выпускать тебя из машины.

Хорошо, что рулет я дожевала. Потому что после такого ответа он точно полез бы не в то горло и эффективно меня придушил. Слова Уварова прозвучали настолько двусмысленно, что я пока никак не могла сообразить, они меня напугали или… или наоборот.

— Подожди… — на время меня всё-таки отвлёк внеземной десерт, который так и манил плюхнуться в него прямо лицом, наплевав на всякие вилки, — так это… это всё твоих рук дело?

Муж вышагнул из теней на свет, но к столу приближаться не стал. Так и стоял у порога, уцепившись большими пальцами за ременные петли на поясе джинсов. Меланжевый свитер грубой вязки, кажется, делал его плечи ещё шире и всю фигуру — внушительнее.

— А у тебя были какие-нибудь варианты?

Я похлопала глазами. Теперь все мои догадки казались мне совершенно дурацкими.

— Ну… я думала, может, это Ирина Геннадиевна…

Уголок чётко очерченного рта приподнялся в усмешке:

— Ирина неплохо здесь зарабатывает, но уж точно не столько, чтобы без особого ущерба для семейного бюджета время от времени отсылать личный самолёт для доставки свежей итальянской выпечки в Москву.

Моя челюсть наверняка отвисла сама собой. Какое-то время я просто молчала, позволяя информации осесть в мозгу. Вы только посмотрите на него — впечатлить, что ли, пытается?..

— Выпендрёжник, — тихо пробормотала я, разглядывая заморский десерт.

Просто в голове не укладывалось…

— Грешен, — пожал плечами супруг. — Проклянёшь меня за это позже. Можем ехать?

Преодолев нечеловеческое искушение, я отложила-таки вилку и в большой нерешительности уставилась на свою пижаму.

— Слушай, не знаю, что ты задумал, но… не в этом же я поеду?

Взгляд Уварова странно потемнел, и он качнул головой:

— Не переодевайся. Серьёзно. Нет необходимости.

И я почему-то не стала больше задавать никаких вопросов, пусть приглашение — особенно после всего случившегося — звучало до безумия странным и неожиданным.

Но от него веяло обещанием приключения. Я это чуяла каким-то шестым чувством. И оно меня не подвело.

Спустя полчаса езды по ночной трассе мы оказались в том самом посёлке, где недавно смотрели первый готовый коттедж.

С тех пор количество готовых к сдаче домиков выросло, включая какие-то безумно люксовые модели. К одному из таких вела романтично подсвеченная фонариками дорожка.

— Хозяйская вотчина, — пояснил муж, приглашая внутрь.

Вокруг стояла ночная уютная тишина. Но в паре строений горел свет и мелькали тени рабочих — стройка здесь велась круглосуточно.

Интерьер соответствовал экстерьеру — тёмное дерево, тёмный камень, матовые поверхности, вставки из металла под бронзу. Бесконечно уютный дизайн.

Коридор с квадратными нишами, в которых мерцали жёлтым пузатые светильники, вывел нас в громадную кухню с не менее громадным окном на веранду. Отсюда открывался роскошный вид на весь коттеджный посёлок.

— Это… бесподобно, — прошептала я, жадно рассматривая окружившую меня высокотехнологичную сказку.

— Рад, что оценила, — сухо отозвался Уваров, проследовав к гигантскому столу-острову. — Но я не только это хотел тебе показать.

Я подошла ближе. На столе лежал здоровенный чертёж и пара других, поменьше.

— Сейчас мы обдумываем вопросы организации питания. Будет несколько вариантов, но… — один из чертежей он придвинул ближе ко мне, — я не хотел бы ставить тут какую-нибудь попсовую блинную или кафе, да и в целом заводить сюда сторонний бренд.

Всё ещё недоумевая, о чём он вообще говорит, я разглядывала чертёж, когда он опустил поверх него эскиз — аккуратное одноэтажное строение под старину, с вывеской в виде пышного кекса и надписью по фасаду «ПОЛИНА».

Что-то булькнуло у меня в горле. Я рассматривала красивый пастельный рисунок и чувствовала, будто выскальзываю из реальности:

— Это…

— …что-то вроде сети именных кондитерских.

— Сети?.. — прохрипела я.

Уваров кивнул с таким отстранённым видом, будто и не он вовсе дарил мне мечту. Будто он был всего лишь посланником.

— Это просто набросок, чтобы ты понимала. Тут всё можно менять. Цвет, вид, вместимость, мощности… время есть. Её необязательно открывать к сдаче объекта. Но в рекламе мы кондитерскую укажем как эксклюзивный бонус — разогреем аудиторию интригующими промо, а позже устроим для неё отдельную церемонию открытия.

Сложно, очень сложно всё это было охватить за раз. Очень сложно сообразить, зачем, как и почему он всё это делал. У меня натурально земля из-под ног уползала от одной только мысли…

— Я не… прости, я не понимаю.

— От тебя никаких особых навыков не потребуется. Но ты всегда можешь включиться в работу на любом из этапов. Если тебя тут что-нибудь заинтересует помимо готовки. Франшиза — твоя. Выстраивается под тебя.

Нет, сейчас я окончательно отключусь.

Я отвернулась от чертежей и попыталась перевести дух. Может, если я не буду на них таращиться, смогу хоть на секундочку вернуться к реальности.

Медленно помотав головой, я приготовилась заглянуть мужу в глаза

— Я не об этом. Я… я не пойму, откуда всё это и… и зачем. Это же царский, совершенно невообразимый подарок! Почему тебе вообще пришло в голову его мне дарить?

И наконец-то отважилась поднять на него взгляд. Муж смотрел на меня пристально, почти жадно.

— Боюсь, ответ тебе не понравится.

Глава 52

Не понравится. Вот, значит, как…

Беда только в том, что его слова можно истолковать тысячей разных способов, а он не торопился их расшифровать.

— Мне придётся долго гадать, — наконец сподобилась я, продолжая невольно коситься на чертежи и эскизы. Боже, до чего же красивый рисунок! Нежный, уютный, притягательный в своей кажущейся простоте.

— Ты так и не сказала, что по этому поводу думаешь.

Уваров не мог и не умел идти на компромиссы. Но только я сегодня не в настроении вот так запросто отступать. Я всё ещё не знала, сердиться или радоваться тому, что тайна моего анонима оказалась разгадана, а значит, разоблачителю и разоблачённому в едином лице придётся платить за содеянное.

Поэтому на его предложение я упрямо покачала головой.

— Нет. Так не пойдёт. Сначала дай мне тот самый ответ, который мне не понравится.

Муж усмехнулся:

— Спешишь разрушить наше внезапное перемирие?

— Вовсе нет. Просто хочу лучше тебя понимать.

Кажется, он совсем не ожидал такого ответа. Потому что вдруг сделал то, чем вообще славился редко — отвёл от меня свой пристальный взгляд и опустил его на чертежи.

— Причина самая тривиальная.

Я стоически переждала паузу, молчаливо требуя полного ответа. Уваров бросил на меня быстрый взгляд и понял, что не отвертится. Коротко хмыкнул и кивнул, мол, ладно, настырная, как угодно.

— Хочу купить твоё прощение.

О…

Я невольно сглотнула. Подобный ответ — едва ли не открытое признание собственной вины. Мечтала ли я когда-нибудь услышать нечто подобное от самого воплощения мужского эго?

И я уже знала, что отвечу. Понятия не имея, как он отреагирует на мой ход. Но альтернативы я тут не видела. Не здесь и не сейчас. Должно быть, прохладная сентябрьская ночь и эта неожиданная поездка создавали особую магию.

— Моё прощение не продаётся, — я бесстрашно встретилась с его взглядом. — Его невозможно купить.

Карий взгляд потускнел, но удивления я в нём не заметила. Уваров ждал именно этого, он ждал такого ответа. Поэтому я расставила точки над «i», не позволив ему додумывать смысл мною сказанного.

— Я отдам его бесплатно. Стоит лишь попросить.

Вам когда-нибудь доводилось чувствовать по-настоящему, когда вас приковывают к себе взглядом? Словно мощнейшим магнитом. Этой силе невозможно ничего противопоставить. Ей невозможно сопротивляться. Вот и я не могла. Смотрела на него и смотрела, пока в его суровом лице что-то неуловимо менялось.

— Не пожалеешь потом, что продешевила?

Я медленно покачала головой:

— Это — бесценно. Не поменяла бы момент искреннего раскаяния ни на какие твои эти франшизы.

Уваров кивнул, принимая моё объяснение.

— У меня и в мыслях не было тебя оскорбить. Тогда. В постели.

Его открытое напоминание о случившемся прогнало дрожь по моему телу. Неожиданное начало.

— Но звучало…

— Я понимаю, как это звучало. Но бесполезно было ожидать от меня в тот момент способности связно и внятно выражать свои мысли. Я слишком хотел тебя, чтобы думать башкой, знаешь ли.

Меня будто со всего маха швырнули в горящий костёр. Господи, он сказал это вслух. Вот так свободно и просто…

— Меня удивило, что прежде ты ни с кем не была не потому, что я считал тебя повидавшей жизнь из-за твоего прошлого, — он сделал короткую паузу. Качнул головой. Пробормотал:

— Но твою-то мать, даже будь это так, для меня это ничего не изменило бы.

В объявший меня невидимый костёр его слова рухнули целой охапкой сухого хвороста.

— Я просто не мог поверить, что такую, как ты, никто до сих пор не умудрился затащить в свою постель, — он усмехнулся, но с открытой горечью. — Господи, да ты посмотри на себя. Ты даже в этой дурацкий пижаме умудряешься выглядеть…

Он не смог договорить. Вместо этого раздевал меня взглядом, и остатки моего самообладания плавились, будто воск на полуденном солнце.

Наверное, на мне всё было написано. Потому что любые попытки продолжить разговор вылетели в трубу, стоило ему ко мне подойти.

Не встречая сопротивления, он подхватил меня на руки, и я уткнулась в грубоватую шерсть его свитера, пряча пылающее лицо скорее от себя, чем от него.

Наш короткий поход завершился, конечно же, в спальне — он опустился на царских размеров постель, я отняла голову от его плеча, и наши губы неминуемо встретились.

Окутанная мягким светом крохотных ночников комната растворилась, исчезла, растаяла.

Его руки нетерпеливо скользнули под мою просторную футболку, рассылая по коже электрический ток. Кажется, я начинала стонать и глотать воздух от одного лишь прикосновения.

И уже совершенно точно делала это, когда его пальцы нежно коснулись моей левой груди, огладили её напрягшуюся вершину.

Но я не успела прочувствовать остроту ощущения до конца — он прокинул меня на спину, и горячие губы уткнулись мне в солнечное сплетение, проложили дорожку до пупка и двинулись ниже.

Настойчивые пальцы потянули вниз широкую резинку пижамных штанов.

Я вытаращилась в потолок и едва слышно выдохнула:

— Ч-что ты де… делаешь…

— Извиняюсь, — шепнул супруг и продолжил сладкую пытку, окончательно освобождая меня от одежды. — И если этого извинения окажется недостаточно… я извинюсь так, как ты пожелаешь.

Не уверена, что я соображала, слушая его объяснение. И уже точно не соображала, когда он коснулся губами внутренней стороны моего бедра.

Но я и знать не могла, что это только начало…

Глава 53

Сладкая и немилосердная тяжесть собралась в самом низу живота, доводя меня до исступления. Но даже сейчас, даже после всего, что успело между нами случиться, я непроизвольно вздрогнула от прикосновения его губ к нежной коже и попыталась закрыться. Из ниоткуда очень не вовремя взявшийся стыд стянул мои мышцы. Но большие тёплые ладони не позволили мне этого сделать.

Внезапно наши лица оказались вровень. Он склонился к моему уху.

— Полина, — его жаркий шёпот обжёг мне шею, — прошу тебя, не мешай мне извиняться.

Я непроизвольно сглотнула, сдаваясь на милость низкого, хриплого голоса. Говорить я уже не могла, поэтому лишь кивнула, и спустя всего пару мгновений его губы жадно прижались к средоточию моей сладостной боли.

Я застонала — открыто и громко. Слишком острым и неожиданным было ощущение этой новой для меня близости.

Муж меня не щадил, доведя до границы в считанные мгновения. Мир вокруг вспыхнул слепяще белым и на миг будто вытолкнул меня из себя — задыхающуюся и обессиленную.

Но близость… настоящая близость последовала только потом.

И на этот раз не было ни страха, ни боли, ни унижения. Я возносилась на сияющую высоту и даже представить себе не могла, что сбившееся дыхание и стоны того, кто дарил мне происходящее, позволят мне достигнуть пика куда быстрее и ярче.

Когда мир перестал взрываться тысячью солнц и я смогла приподнять веки, обнаружила себя на боку, в кольце его рук. Но стоило мне чуть откинуть голову, чтобы взглянуть на мужа, как его губы отыскали мои, и на время мне стало не до разглядываний.

И как-то само собой всё повторилось.

Не знала, что такое возможно. И была почти уверена, что я совершенно без сил.

Но в нас обоих будто что-то вселилось.

И ни он, ни я не могли ничего этой страной тяге противопоставить. Нас тянуло друг к другу. Будто прямо сейчас длился первый и последний раз, когда мы вот так, совершенно бесстыдно, открыто и искренне могли показать друг другу, чего желаем на самом деле. Без слов. Потому что слова обычно всё портили.

Новое, странное, необъяснимое ощущение.

Какое-то время мы просто пытались выполнить программу минимум — отдышаться. Прийти в себя. Насладиться моментом.

Молчание затягивалось и тянуло за собой на поводке неловкость. Я дышала ему в ключицу, размышляя над идиотским желанием погладить его блестевшее от пота плечо. Но не решалась. После всего только что произошедшего — и не решалась!

Это же так бесконечно глупо — робеть перед собственным мужем, с которым только что — несколько раз! — пережила сокровенный катарсис.

Но я продолжала любоваться бисеринками пота, укрывавшими его чуть загорелую кожу, испытывая почти суеверный страх. Что если это разрушит всю магию? Ведь её могло разрушить любое неверное движение. Оставалось только плакать от счастья, что до сих пор все наши движения были верными.

Ещё какими верными. Щёки мои предсказуемо запекло, стоило вспомнить, как в самом начале я цеплялась пальцами за его буйную шевелюру и выгибалась под его ласками, будто кошка.

Господи…

— Это забавно, — он чуть пошевелился и легонько провёл рукой по моей пояснице. По моей коже промчались мириады мурашек.

— Что именно? — решилась я.

— Недавно ты заявила, что не позволишь этому повториться ни за какие сокровища.

В низком голосе плескалась целая бездна таимого удовольствия. Шутить надумал? Очень кстати. Это вывело меня из порождённого странной робостью ступора.

Я отстранилась от него, заглянула в глаза. Очень… непривычно было смотреть на него с такого близкого расстояния и не совсем обычного ракурса. Этот образ опасно легко ввинчивался в моё сердце — потому что Уваров родился и вырос для того, чтобы их разбивать.

— Наконец-то поймал меня на обмане?

Он разглядывал моё лицо с полуулыбкой, от которой веяло необъяснимым теплом. От этого взгляда невольно хотелось укрыться, он будто бы обещал, что наш разговор всего-то заполнял недолгую паузу, а впереди — страстное продолжение.

— Всего лишь констатирую очевидное.

С очевидным я спорить не видела смысла.

— А знаешь, что особенно потешит твоё самолюбие? — я всё-таки набралась смелости дотронуться пальцем до его ключицы и с удивлением отметила, что его ресницы дрогнули от моего прикосновения.

— И что же? — хрипло выдохнул он, будто одно это прикосновение мигом отвлекло его от разговора.

— Я ведь… я ведь, выходит, не за какие-то сокровища тебе отдалась, а всего-то за пекарню.

Широкие плечи затряслись. Уваров снова смеялся. Как тогда, на кухне. У него был очень заразительный смех.

Он сграбастал меня в охапку и притянул к себе, уткнулся лицом в мои волосы и прошептал:

— Во-первых, не просто за пекарню, за будущую франшизу. Во-вторых…

Его ладонь по-хозяйски и вместе с тем нежно огладила моё бедро.

— … если я всё-таки вынужден буду за каждую ночь с тобой дарить тебе по пекарне, пусть так и будет.

Его слова обладали невероятной силой. Они не дарили мне выбора, подчиняли себе, приказывали без приказа.

И я особенно отчётливо осознала их силу, когда передышка закончилась, и он в полубеспамятстве шептал мне их на ухо, беря меня в ту ночь снова и снова.

Мы потеряли всякую связь с реальностью.

Но, к сожалению, реальность не забыла про нас…

Глава 54

Серое утро принесло с собой отчётливое понимание — всё что случилось вчера и длилось почти до рассвета, было сплошным наваждением. Не знаю, откуда во мне взялось это чувство, но оно меня не оставляло.

Потому что за стенами коттеджа нас ждала совершено иная жизнь, иная реальность, в которой мы с Уваровым по-прежнему если и не враги, то уж точно не окончательно примирившиеся.

Потому что постель — не панацея. Жаркая ночь, сгоревшая, будто мгновение, подарила короткую передышку, позволила поговорить друг с другом нашим телам. А вот до разговора по душам дело пока не дошло. Чтобы выйти на эту тропку, придётся прорубаться сквозь тернии.

Может быть, именно это меня и пугало. Может, это давило на сердце, когда я разлепила припухшие веки, рискнув окинуть взглядом лежавшего совсем рядом со мною мужа.

Растрёпанный и в чём мать родила поверх измятых в пух и прах простыней… Притягательнее греха. Поразительно, как он так долго проходил неокольцованным. Как ни одна из тех роскошных великосветских хищниц, которых я повидала в Москве, не сумела его к себе приковать…

Он же создан для… для того, в чём исключительно преуспел. В памяти начинали всплывать самые яркие моменты умчавшейся ночи, и внутри поднималась волна нестерпимого жара. Боже мой, и это после целой череды почти бессонных часов…

Это пугало. Откровенно пугало.

Я хотела его. Сильно, отчаянно.

Нет, не просто хотела. Всё куда хуже.

Я вдруг осознала, что моя жизнь никогда уже не будет прежней. Я никогда уже не буду прежней. И всё моё существование разделилось на «до встречи с ним» и «после».

Всё безумно запутанно. Всё сложно. Всё очень непросто.

Но сердцу до метаний паниковавшего разума больше не было дела.

И мне почти всерьёз захотелось никуда не уезжать. Предоставить тот большой равнодушный мир самому себе. Остаться в этом коттедже. Не вылезать из этой постели.

Но я всё-таки вылезла. И осторожно, чтобы его не будить, пошлёпала в душ.

Мне почти удалось искупаться.

Намылившись и почти смыв с волос душистый шампунь, я вдруг оказалась прижатой к обнажённому мужскому телу. И тело это со всей бесстыдностью демонстрировало, что его хозяин решил составить мне компанию отнюдь не только для того, чтобы помыться.

— Доброе утро, — хрипло пробормотал он мне на ухо.

— Доброе… — сподобилась я на ответ.

И долгое время после мы ничего друг другу сказать не могли. Магия ночи уверенно штурмовала раннее утро.

Я отвечала на каждый его поцелуй и каждую ласку с готовностью, которая пугала меня и заставляла молчаливо стонать уставшее за ночь тело. Но бушевавшее внутри жаркое пламя вытравливало всякую мысль пожаловаться на подобные неудобства.

Разъединить нас под силу было только тому самому жестокому внешнему миру, поджидавшему нас за стенами коттеджа.

И он это, кончено же, сделал.

Мне едва-едва удалось вывернуться из его объятий, чтобы как следует почистить зубы, когда ожил его телефон.

Уваров скосил на него помрачневший взгляд, а я приподняла брови, пока старательно скомкивала содранное с кровати постельное и, стараясь удушливо не краснеть от воспоминаний, заталкивала его в стиральную машину.

Телефон выдохся, но зазвонил снова.

— Наверное же, что-нибудь важное, — я захлопнула крышку и выпрямилась. — Может, кто-нибудь из дома волнуется? Мы же… мы вчера никого не предупредили.

— Вообще-то я оставлял сообщение, — с неохотой признался супруг, посматривая на смолкший телефон, лежавший на краю обеденного стола. — Предупредил, что сегодня вернёмся.

— Ты… ты всё это планировал?

Он поднял на меня взгляд. В карих глазах затаилась печаль.

— Нет. Надеялся, — он первым отвёл взгляд. — Решил, если вернёмся через пару часов, просто удалю сообщение.

Я закусила губу, пока ещё не представляя, как реагировать на подобные признания. Мне было слишком сложно привыкнуть к этому факту — помимо застарелой ненависти, его всё-таки ко мне влекло. Пусть и просто желание. Мне пока и в это верилось с огромным трудом.

Неловкое молчание разорвала новая трель телефона.

— Глеб, лучше возьми.

Он как-то странно взглянул на меня, но я решила ему не мешать и оставила наедине с телефоном. Самое время провести рейд на кухне и определиться, есть ли шансы соорудить хоть какой-нибудь завтрак. Сейчас я слопала бы вообще что угодно. Ночные… кхм… активности пробудили во мне ненасытного зверя.

Я опасалась, что отыскать ничего не удастся.

Но ошибалась.

Кажется, муж действительно уповал на то, что мы тут задержимся. Холодильник забит продуктами, в кухонных отсеках имелось всё от рисовой муки до овсяных хлопьев.

Но сварганить даже самый простой завтрак всё-таки не успела.

— Помчались, — муж объявился на кухне, протягивая мне мою лёгкую куртку. — Мы скорее до дома доедем, чем завтрак соорудим.

— Что-то стряслось? — я вернула в холодильник масло и яйца.

Он мотнул головой, но всё-таки хмурился.

— Вроде бы ничего, но Марьянов настаивает на моём срочном приезде. Не знаю, какая муха его укусила. Но если терпеть невмоготу, давай сделаем крюк, и я тебе кофе куплю и целый разнос круассанов.

Я усмехнулась, стараясь не обращать внимания на тёплую волну, захлестнувшую меня от одной только мысли, что он решил позаботиться о моём голодном желудке.

— Двадцать минут я как-нибудь потерплю.

— Уверена?

— Уверена, — да я уже была сыта порхавшими в моём животе бабочками!

— Тогда выдвигаемся, — он взял меня за руку и всё же помедлил. — Хотя больше всего я хочу послать к чертям Марьянова и всех остальных.

От его тихого голоса по спине у меня побежали мурашки.

— Ты не один такой…

— Хочу остаться здесь, — он склонился к самому моему уху, — и продолжить перед тобой извиняться.

О Господи…

— Глеб, прекрати… — прошептала я, борясь с воспоминаниями. — Это н-нечестно.

— Нечестно — это когда Марьянов сдёргивает меня с крючка, на который ты меня подсадила одним только тем, что начала звать по имени.

Я прислонилась к нему, будто искала поддержки. И у кого? У того, кто всего парой простых предложений превращал мои ноги в желе, заставляя мечтать лишь об одном…

— И… и что мы будем делать с этой несправедливостью? — я рискнула поднять на него глаза.

— Исправлять, — в карих глазах мелькнула улыбка.

И я бы всё отдала, чтобы он повторил мне эти слова, когда мы наконец вернулись домой и ад распахнул мне свои объятья.

Глава 55

Мы возвращались домой, будто воры, но в просторном холле первого этажа и всю дорогу, пока добирались до своих спален, то и дело натыкались на прислугу, улыбавшуюся нам от уха до уха.

Они, кажется, знали. В этом громадном доме имелось своё закулисье, и его обитатели, поддерживавшие особняк в идеальном порядке, вели параллельную жизнь, активно обсуждая хозяев и их жизненные перипетии.

Поэтому все наверняка давно были в курсе, куда мы пропадали и почему. Уваров был того же мнения. Пока мы поднимались по лестнице наверх, он вполголоса пробормотал:

— Они сегодня до полуночи не разойдутся.

— Кто? Почему? — я опасливо завертела головой.

— Обслуживающий персонал, — процедил он, будто выругался. — Вчера оповестил о нашем отъезде одну-единственную душу, сегодня о нём знает весь штат. Дурдом какой-то…

Я уже устала, если честно, краснеть, но мой организм моей усталостью не интересовался.

Но когда мы добрались до собственных спален, о стыде пришлось позабыть. Ненадолго погрузившись в дурацкие размышления о том, как я теперь буду в глаза смотреть всезнающей прислуге, я на автомате направилась к своим дверям, но добраться до них не успела.

Муж притянул меня к себе и отыскал мои губы, целуя с такой откровенной жадностью, будто это не мы несколько часов напролёт среди прочего только тем и занимались, что целовались как буйно помешанные.

Я охотно ответила на его поцелуй, обвив руками его талию, за что получила одобрительное «хм-м-м-м».

Мы оторвались друг от друга только когда его телефон снова начал звонить.

— Ответь, — я тяжело переводила дыхание, — раз… раз звонит, наверное, что-то очень уж важное.

Глеб нахмурился, покачал головой:

— Серьёзно, я отвечу только чтобы его послать. Марьянов ещё в пути. Доберётся — тогда и поговорим. Сейчас я слишком занят.

И в подтверждение серьёзности сказанного его руки сползли с моей талии ниже, значительно ниже.

Я сама себя не узнавая, тихо хихикнула:

— Разве… разве для тебя может быть что-нибудь важнее твоих дел?..

Он рассматривал моё лицо:

— Оказалось, что может.

Я опустила взгляд, пробормотав:

— Надо же… никогда бы не подумала.

— Полина…

— М?..

— Я должен тебе объяснить. То, что так тебя разозлило… ты неверно всё поняла.

— Ты о чём? — я всё же подняла на него взгляд.

— О своих словах по поводу твоей... личной жизни до меня.

— О… ты об этом.

— Я о том, что ты слишком желанна для того, чтобы оставаться одной, — низкий голос звучал ровно и приглушённо. — Слишком красива для одиночества.

Господи… от самого низа к горлу поднималась волна неведомой эйфории. Я окончательно растерялась и не знала, что на это ответить.

Поэтому и не стала ничего отвечать. Просто уткнулась лбом ему в грудь и тихонько шмыгнула носом. Ощутила, как он легонько коснулся губами моей лохматой макушки.

— Знаешь, мне кажется, нам пора как-то менять свою жилищную ситуацию, — его голос сильно охрип и сейчас не слишком-то его слушался.

— Как? — я пока не отыскала в себе сил выпрямиться.

— Предлагаю совместное проживание. Так будет легче ссориться и мириться. Сэкономит нам много времени и усилий.

От неожиданности аргументов я фыркнула и рассмеялась.

— А без ссор, значит, никак?

Я всё же рискнула на него посмотреть, и муж послал мне кривую улыбку.

— Я, может, и рад, но между нами ещё слишком много недосказанного и нерешённого. Мы почти наверняка не сойдёмся во мнениях по множеству спорных вопросов.

— И как же совместная спальня сэкономит нам силы и время?

— Предлагаю все дебаты проводить сугубо в постели, — шепнул он, склоняясь к моим припухшим губам.

— Конструктивное предложе… — остаток фразы его губы украли с моих, но я в кои-то веки совершенно не сопротивлялась такому самоуправству.

— Вечером займёмся переездом, — пообещал он мне на прощание, прежде чем отправиться к себе, чтобы подготовиться к приезду делового партнёра.

Едва держась на ногах от усталости и переживаемого, я добрела до своих комнат. Каким бы соблазнительным ни выглядел вариант свалиться в постель и проспать пару недель, я приняла душ и настроилась наконец-то — наконец-то! — позавтракать.

Может, Глебу удастся по-быстрому разрешить свои рабочие вопросы, и мы позавтракаем вдвоём.

Впервые позавтракаем не как враги, объявившие перемирие, а как… как супруги. Как настоящие супруги.

От этой мысли внутри всё сладостно сжалось.

Из бесконечных фантазий меня вырвал мой собственный телефон.

«Елена Юрьевна».

Давно я ничего от своей тётки не слышала.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Полиночка. Ничего, что так рано? Я тут по делам у нотариуса застряла. Дай, думаю, позвоню. Ведь сто лет не общались.

Всего-то пару недель или около того, пока я из Москвы не уехала.

— Ничего, — я присела на край кровати. — Я уж думала что-то случилось.

— Пока — ничего, — усмехнулась вдруг тётка, и мне её смешок показался не слишком приятным. — Но всему своё время, знаешь ли.

— Вы о чём?

— Ты, Полиночка, молодец. Молодец, что моего совета послушала. Фотографии твои пригодились. Эта утечка ему, может, сильного вреда и не причинит. Но начало положено.

Глава 56

Комната странно накренилась, и я услышала свой судорожный вдох, который донёсся до меня будто издалека.

Я ещё до конца не соображала, о чём меня оповестила тётка, но ледяные щупальца страха охватывали сердце, не давая ему трепыхаться.

— Какие… фотографии?

— Из твоего телефона, разумеется.

Ничего не понимаю… Я не показывала ей никаких фотографий! Я никому их не показывала. Сегодня утром я их удалила, пока мы с мужем возвращались домой из коттеджа.

Но с тёткой-то я виделась ещё в Москве. Вот только это ничего не меняло — я ни разу ни о каких фотографиях не заикнулась.

— Н-невозможно. Невозможно… нет никаких фотографий, — бормотала я, борясь с желанием отключиться и залезть в папку, чтобы перепроверить все снимки.

— Что, удалила? — неожиданно хихикнула тётка. — Полин, ну что же ты такая святая простота? Удалила или нет — разницы никакой. Все сохранилось в облачном сервисе.

— Вы… вы облачный сервис взломали?

— Я-то? Боже упаси! Это всё умельцы наших партнёров постарались.

— Я… не понимаю… как… откуда…

— Чистая удача. Я видела, как ты маялась на приёмах. По беседе нашей поняла, что ты что-то скрываешь. Не договариваешь. Вот и подумала, а не сделала ли наша Полина чего такого, о чём теперь совестью мается. Я было подумала, что ты документы какие-нибудь себе на облако перекачала. А ты вон как — сфотографировала.

— Вы вот так запросто влезли в мои личные данные…

— Полина, ну хватит строить из себя примерную девочку, — и тут я впервые услышала настоящий голос своей тётки, холодной и жёсткий, растерявший всякий намёк на эмоции. — Я уже и так, и эдак тебе намекала, что избавиться от брака с Уваровым малой кровью не выйдет. Старый Канатас впутал тебя в эту нечестную сделку, вот и выпутываться из неё с чистыми ручками не получится. А ты дала слабину. Признавайся, вообразила, что влюблена? Что у вас может что-нибудь получиться? Это с таким-то откровенно ухабистым стартом?

Я не могла поверить в реальность происходившего. И до сих пор не до конца понимала, как всё произошло.

— Как вы… как вы посмели… — я едва сама себя слышала. Из моих лёгких словно весь воздух за раз откачали.

— «Посмели», — фыркнула тётка. — Полин, когда на кону такие ставки, о морали речь не идёт. Не в нашем мире.

— Какие ещё ставки? — встрепенулась я. — Какие-такие ставки, отвечайте!

— Нашей фирме грозит банкротство. Денег нет. Понимаешь? А бизнес Уваровых, если удастся скинуть мальчишку, очень поправит наше общее положение. И эти списки — только начало. Поля, ты должна знать, что спасаешь свою семью, семью своего покойного отца, от разорения. Ты должна гордиться собой.

Моя голова грозила лопнуть от напряжения. Внутренности выжигало от страха.

— Но опять же. Сама бы ты ничего и не смогла. Скажи спасибо помощнице.

— Помощнице?..

— А кто для тебя документы на столе разложил? Думаешь, их вот так на виду бы оставили?..

И я вспомнила улыбчивую горничную, выходившую из кабинета мужа. Всё было подстроено?..

Меня затошнило от мерзостности происходившего.

— Как… как никто этого больше не заметил?..

Тётка вздохнула, будто её расстраивала моя недогадливость:

— Дел-то, господи… До приезда хозяина всё убрали на место. Документ сунули обратно в конверт и запечатали, вернули в стопку к остальной корреспонденции.

Почти наверняка та же горничная. Не припомню, чтобы потом она попадалась мне на глаза…

— Я не давала своего соглашения… вы не имели права. Не имели права! Это подсудное дело — вот так воровать информацию!

— Так и ты, моя дорогая, не совсем по закону поступила, когда бумаги-то фотографировала. Вот только долго тянула. Время шло, а ты ни на что не решалась. А у меня нет такой непозволительной роскоши — ждать. Пришлось взламывать. Ты должна понимать — отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Но она поспешила добавить:

— Никто не заподозрит, что это ты. Мы-то и сами не знали, что ты отважилась, пока не проверили твои фотографии с телефона. К слову, ты большая умница. Какие красивые кексы печёшь!

Меня мутило — и всё сильнее. Я почти задыхалась от обилия свалившейся на меня шокирующей информации.

Видимо, тётка догадывалась, что я на грани едва ли не помешательства, потому что не стала дожидаться, пока я отвечу.

— Полина, послушай, всё оказалось бы куда проще, если бы ты к нему не привязалась. И винить я тебя не могу. Уваров, конечно, любой девице запросто головувскружит. Но я считала тебя… умнее. Я думала, ты видишь чуть дальше и чётче, чем остальные.

— Что? — внезапно рявкнула я. — Что я должна была видеть? Что он такой же заложник обстоятельств, как и я? Что вы вменить ему можете? Только то, что он обладает деньгами, которые вам вздумалось прикарманить?! Я только это из ваших разговоров и поняла!

— Он слишком многого хочет, — вздохнула тётка. — Слишком напорист. Как и любой молодой лев, которому приходится напоминать, что рынок монополистов не терпит.

— Да плевать мне на ваши рынки! — громыхнула я, взвиваясь с постели, на которой всё это время сидела, как приклеенная.

— Полина, только не делай ничего сгоряча…

— Только вас забыла спросить! — я оборвала звонок, обвела комнату ошалевшим взглядом.

В голове не оставалось никаких связных мыслей, кроме одной.

Я должна всё рассказать мужу.

Глава 57

После этого разговора реальность странным образом исказилась — я едва могла сообразить, где вообще нахожусь. Собраться с мыслями было жизненно необходимо, но не получалось, хоть тресни.

Одно я понимала совершенно отчётливо — это я, я во всём виновата.

Куски нашего с тёткой разговора с беспощадной отчётливостью всплывали в мозгу, заставляя меня едва ли не корчиться от переживаемого.

Получается, разницы не было никакой, удалила бы я эти фото из телефона или не удалила. Снимки оставались в удалённом доступе. Я никогда бы до этого не додумалась. Никогда…

И только сейчас в памяти всплыл тот самый день, когда ко мне в гости впервые наведалась Ольга Савельева. Она же как раз говорила о какой-то утечке. О документах, о сложностях. Поэтому Глеб так надолго и задержался в Москве.

То есть всё это время я уже была виноватой.

«Ты была виноватой, когда прокралась в его кабинет и сделала те чёртовы фотографии, поддавшись на тёткины уговоры», — проверещала впившаяся в меня своими когтями совесть.

И какие бы оправдания я ни пыталась придумать, ничего не выходило. Какая разница, как он ко мне относился? Разве это делало лучше меня? Тем более что я и понятия не имела, как воспользовалась бы этими фотографиями.

Я всхлипнула, отерев скатившуюся по щеке слезинку. А тётка ещё и пыталась меня убедить, что всё это во благо.

Ей — возможно. Почти наверняка.

Меня начинало трусить. Я снова и снова прокручивала в голове детали нашего с ней разговора. Пыталась всё сопоставить и отыскать хоть какой-то намёк на то, что она могла придумать всю эту дикость, как-то её исказить.

Схватила дрожащими руками телефон и в который раз проверила и перепроверила папку с фотографиями. Снимков не было. Впрочем, и из телефона я удалила их куда позже, чем случилась утечка.

Необходимо признать самое страшное — содеянного уже не воротишь. Что случилось — случилось.

Знать бы ещё, насколько сильным оказался ущерб.

Преодолевая приступ дурноты и оттягивая неизбежное — разговор с мужем, — я отыскала в списке контактов телефон Ольги.

Она ответила после третьего гудка, а мне начинало казаться, что миновала целая вечность.

— Полина?

— Привет, — я облизала немилосердно пересохшие губы, гадая, с чего начать, — привет, Оля. Извини, что беспокою…

— Глупости! Я же тебе говорила: звони в любое время. Даже если и без причины. Даже просто поболтать.

Хотелось бы мне сейчас сообщить ей именно это — просто звоню, потому что вдруг заскучала.

— Я у тебя спросить кое-что хотела…

Никогда представить себе не могла, что иной разговор может даваться до того мучительно трудно, что в голове мутится от усилий просто сформулировать предложение.

— Помнишь свой первый визит? Ты упоминала о каких-то сложностях в офисе… о том, что Глебу с Павлом придётся задержаться в Москве…

— А-а-а… ты об утечке?

Это слово так больно резануло по моим оголившимся нервам, что я даже вздрогнула.

— Д-да. Да, о ней. Ты не знаешь, как сейчас дела обстоят? Что у них там стряслось и чем всё закончилось?

Всё у меня внутри так и скукожилось в ожидании вполне логичных вопросов. Вот сейчас моя новая знакомая возьмётся выспрашивать, зачем это мне и с какой целью я вообще такими делами интересуюсь. Но я ошибалась. Кажется, Ольга относилась к тому типу людей, которые не страдали излишней мнительностью и подозрительностью.

— Слушай, хороший вопрос… — она ненадолго задумалась. — Если честно, я толком-то и не знаю. Мы с Пашкой нечасто его рабочие вопросы в подробностях обсуждаем. Дай подумать… ну, он приехал, уставший как чёрт. Говорил, мол, намаялись. Какие-то сделки пришлось переносить, какие-то договорённости у них всё же слетели, а с кем-то заново пришлось договариваться. Там конкуренты на основе этой утечки пытались у них клиентов перехватить или что-то вроде того…

Каждое её слово камнем падало мне на плечи, заставляя натурально сгибаться под их общей тяжестью.

Вот, значит, как далеко всё зашло. Целая цепная реакция…

Но хуже всего было то, что я добровольно на это пошла. Я попалась в ловушку, расставленную именно на меня. Ведь та самая горничная могла и сама сделать фото, разве нет?

Но эту почётную миссию оставили мне. Чтобы ударить по Уварову как можно больнее. Одно дело — когда у тебя враг среди прислуги. И совсем другое — когда он в твоей постели. Про сердце я старалась не думать. Глеб всячески давал мне понять, что желает меня, но никогда не говорил, что… что у него ко мне чувства.

С Ольгой я попрощалась на автомате. Сунула телефон в карман домашних брюк, сполоснула лицо и собрала волосы в хвост.

Внутри я умирала от страха, но лучше покончить с этим сейчас, чем ещё хоть минуту гибнуть от неизвестности.

Я спустилась вниз, дошла до дверей хозяйского кабинета.

Оставалось надеяться, его разговор с Марьяновым уже завершился.

Постучала.

— Войдите!

Не давая себе времени на колебания, распахнула дверь и юркнула в его кабинет.

— Глеб, мне нужно срочно с тобой поговорить…

— О чём? — отвернувшийся от окна муж придавил меня взглядом к порогу. Лица на нём не было. Вместо него бледная каменная маска. — О бумагах?

Я сглотнула, он воспринял моё молчание как ответ.

— Можешь не утруждаться, — хрипло бросил муж. — Марьянов мне всё рассказал.

Глава 58

К порогу меня будто гвоздями приколотили. Я вглядывалась в бледное лицо мужа, и внутри что-то ломалось. Он выглядел… измученным, измождённым. Черты лица заострились и как-то разом огрубели.

— Глеб…

Он ощутимо поморщился. Я и сама не заметила, как и когда начала звать его по имени. Я, может, и не заметила. А вот он…

— Конверт, в котором пришли бумаги, вскрывали. Ты хорошо постаралась. Это не сразу заметили.

— Я… я ничего не вскрывала, — постепенно я начинала отмерзать, выходя из состояния ступора и безо всякого перехода скатываясь в ту самую лихорадку, которая донимала меня, пока я разговаривала с тёткой.

Как всё по времени-то совпало. Тут и гадать не нужно — это совсем не совпадение. Враги Уваровых решили палить из всех орудий.

— То есть это не ты переворошила корреспонденцию, пока я был в Москве? Не ты вытащила документ со списками и не ты его сфотографировала?

Он говорил мертвенно ровным голосом. Его слова падали мерно и тяжело, грозя придавить меня своей непомерной тяжестью.

Я не могла ему врать, хоть и отчаянно пыталась придумать, как смягчить этот удар. Но до предела взвинченные нервы не позволяли придумать ничего подходящего.

— Я не трогала твою корреспонденцию. Не вскрывала конверты. Не вытаскивала документы. Тот… тот список, он лежал наверху.

Уваров на миг прикрыл тяжёлые веки и застыл. А я только сейчас поняла: он до последнего надеялся, что я примусь возражать и настаивать на своей невиновности. Что я каким-то образом смогу ему доказать, что невиновна.

Во рту у меня загорчило.

— Почему?

Ему не было нужды ничего расшифровывать. Я прекрасно понимала, о чём он спрашивал. Знать бы только, что мои оправдания хоть что-нибудь для него сейчас значили.

— Н-не уверена, что мои объяснения смогут что-нибудь изменить, — мой голос ломался от страха и чего-то ещё, мне пока непонятного. Возможно, именно так ощущалось предчувствие неминуемого краха.

Он смотрел на меня больными глазами. В тусклом взгляде почти ничего не получалось прочесть, будто там изнутри заслонку какую-то пустили. Сумею ли я до него достучаться?

— Это значит, ты и попытаться не хочешь? — глухо вопросил он и прислонился спиной к простенку между окнами, будто стоять прямо ему было уже невмоготу.

Я покачала головой, тоже отчаянно пытаясь отыскать хоть какую-то точку опоры. С чего начать? Как объяснить всё и сразу?

— Это случилось будто вечность назад. Мы друг друга не переносили. Я боялась. Боялась всего. Чувствовала себя всеми брошенной, одинокой и абсолютно беззащитной. И я… мне следовало отыскать хоть что-то…

Я не могла продолжать. Все слова в голове сейчас озвучивал голос моей тётки. И муж будто почуял это.

— Следовало?.. Интересная формулировка.

Это ненадолго меня отвлекло, возвращая в те тяжкие времена, когда между нами ничего, кроме споров и ссор, попросту не было.

— А разве нет? Ты всем своим видом, каждым своим словом давал мне понять, что ненавидишь меня и презираешь! Что считаешь меня шпионкой и предательницей, врагом!

— И разве я оказался не прав?! — громыхнул Уваров, и у меня даже в ушах зазвенело.

Я разбудила вулкан.

— Ты вынудил меня искать от тебя хоть какую-нибудь защиту! Хоть что-нибудь, что могло мне пригодиться, если в приступе паранойи ты меня обвинишь в несуществующих грехах и приговоришь к какому-нибудь одному тебе ведомому наказанию!

— Но не пришлось! — с горькой иронией парировал он. — Ты всё сделала для того, чтобы грех оказался самым что ни на есть настоящим!

— То есть моя попытка — всего лишь попытка — себя защитить не находит в тебе даже капли понимания?

— Хороша попытка! — рявкнул Уваров. — Эта попытка стоила нам кучи денег и расторгнутых договорённостей!

— Я этого не хотела. Не хотела, чтобы… Я виновна лишь в том, что поддалась на уговоры и сделала фото! Я никогда и никому бы их не отдала. Я даже из телефона их удалила!

Муж полоснул по мне ненавидящим взглядом:

— Ну да, не отдала. Так цепко за них держалась, что Марьянову позвонила твоя ненаглядная тётка и просила передать тебе благодарности за тяжкий труд!

Комната поплыла у меня перед глазами:

— За… что?..

— Мой двоюродный брат, я уверен, прислал бы тебе отдельную благодарность. Эта старая дрянь теперь с ним заодно. Твои дражайшие родственнички по отцу на мели, вот и активизировались, с Кумановым общий язык отыскали, — чёрный взгляд прожигал меня насквозь. — Им очень повезло, что ты у них такая… добросовестная. Готова на что угодно, только бы помочь им в их бедственном положении. Сам Бог велел, если эта помощь будет за счёт ненавистного мужа, верно?

Я его слушала, но смысла слов не понимала.

— Елена Юрьевна сама звонила Марьянову?..

— Звонила, — отрезал он. — Звонила. И рассказала, как она благодарна тебе за то, что ты передала им свои бесценные фотографии.

Глава 59

Ему следовало помнить. Его следовало зарубить себе на носу, что счастье — это не для него. Что он не рождён для покоя и мира. Что вся его жизнь — это грёбанная борьба, без выходных и передышек. Что стоит ослабить внимание — и тебя тут же свалят, растопчут, сожрут.

Он с особенной чёткостью всё это понимал, смотря в глаза своей погибели — на лице жены читалось столько всего, что он бы и не разобрал, сколько искренности в её поведении.

Внутри всё тянуло и ныло от боли. До этого дня он и подумать не мог, что такое возможно. Вот так болит душа, когда её топчут?

Зато он точно знал, что именно так бывает, когда позволяешь себе дать слабину.

Она таки это сделала… она его предала. И ведь он знал, знал об этой опасности. Он её ждал! Он к ней даже готовился. Но по всему выходит, хреново готовился. Или попросту врал себе самому.

— Елена Юрьевна звонила Марьянову?.. — он едва расслышал её вопрос, до того звенело в ушах от неимоверного напряжения.

— Звонила, — бросил он, безрезультатно пытаясь вдохнуть. Рёбра будто бинтами стянуло. — Звонила. И рассказала, как она благодарна тебе за то, что ты передала им свои бесценные фотографии.

Голубые глаза расширились до неимоверных размеров. Ну да, расскажи ещё, что для тебя это дикая новость.

— Это… это бред какой-то. Я ничего им… — она запнулась, как будто только что поняла. — Они же взломали мой телефон! Я ничего им не пересылала! И… и документы. Это горничная. Тётка сама мне всё рассказала. Горничная вскрыла конверт, чтобы я увидела списки!

Глеб покачал головой.

— Ты сама себя слышишь? Ты хоть понимаешь, какой бред ты несёшь? — в нём будто что-то закровоточило от этих явно лживых попыток прикрыться. — На черта им устраивать этот спектакль с конвертом? На черта им ты, если они могли использовать горничную? У неё что, телефона при себе не нашлось — сфотографировать документы?

Она заморгала. Видимо сообразила, что не продумала этот момент и прокололась.

— Нет… нет, я никаких конвертов не вскрывала. Можешь что угодно на меня вешать, только не это.

Глеб хмыкнул, хотя внутри всё выворачивалось наизнанку:

— Ну надо же как всё складно выходит. Ты не виновата. Ничего не вскрывала. Не трогала. Просто увидела. Пришла на всё готовое. Никому ничего не отсылала. Как-то само собой всё получилось!

— Я ничего не говорила про «само собой»! Да, я сделала эти чёртовы фотографии. Потому что на тёткины уговоры и поддалась. Она уверяла меня, что мне необходима защита, что ты обязательно рано или поздно избавишься от меня, сбудешь c рук так или иначе! Просила меня обезопаситься хоть как-нибудь. И у меня не хватило мозгов понять, что это часть её грандиозной интриги. В этом я виновата. Но не смей вешать на меня и все остальные грехи!

Она врёт. Она врёт. Хочет, чтобы он ей поверил. Маленькая кровожадная дрянь! На живую выцарапала у него сердце, искромсала в клочки, а теперь ещё и пытается оправдаться!

— Хочешь сказать, ты заложница ситуации? Твоя тётка всё это провернула сама?

— Почему же сама? — её голос охрип, но уже почти не дрожал. — Ты ведь выяснил, что они спелись с твоим двоюродным братом. И… она ведь только что звонила мне, Глеб. Только что! Всё рассказала — и про облачный сервис, и про горничную. Я потому к тебе и пришла!

Вот, значит, так. Потому и пришла.

— Верно ли я понимаю, что лишь поэтому ты и примчалась? А не было бы звонка, я так ничего и не узнал бы?

Она отёрла щёку и помотала головой:

— Ты этому всё равно не поверишь. Да я и не смогла бы теперь этого доказать. Фотографии я уже удалила. Знала бы, что утечка связана именно с ними, я бы оставила снимки, я бы тебе их показала и рассказала всё как есть. Сейчас я ни в чём не смогу тебя убедить.

— Ну хоть в этом ты оказалась права. Я тебе не поверю.

Она выдохнула и посмотрела куда-то в сторону.

— Тогда… тогда мне больше нечего тебе сказать.

— Тем лучше. Кажется, на сегодня я слышал достаточно.

Она кивнула, развернулась и покинула кабинет.

Глеб выпустил воздух из лёгких, доплёлся до рабочего кресла и рухнул в него, только сейчас осознав, под каким неимоверным давлением находился.

На какое-то время он будто бы совсем отключился, попросту выпал из реальности.

Что делать дальше? Не с делами, чёрт с ними. Он уже вся распланировал и отдал нужные распоряжения — Марьянов организовывает ответный ход. Заговорщики рано возрадовались, посчитав, что за ними последнее слово.

Что делать с Полиной? Как после всего этого ей доверять?

Подавать на развод? Освободить её от оков ненавистного брака? Всё объяснить Канатасу, расторгнуть соглашение и как-то выкарабкиваться самому? Сейчас это казалось единственно верным решением.

Слева что-то болело.

Он ведь сможет её отпустить. Он должен её отпустить. Не могло ничего хорошего выйти из брака, заключённого таким вот варварским способом. И не может быть в этом браке доверия. Не говоря уже о любви…

Любви.

Мать его, в каких облаках он витал?

Его ненадолго отвлёк звонок от Марьянова, и очень кстати. Глеб оперативно скорректировал план, распорядившись привлечь специалистов по киберугрозам.

Ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сосредоточиться. Перед глазами по-прежнему стояло бледное лицо жены и полные слёз голубые глаза.

Едва закончив звонок, он выругался и швырнул телефон на бумаги, усеивавшие стол.

Нет, этот вопрос стоило обсудить прямо сейчас.

Иначе его натурально вывернет наизнанку.

Если она желает свободы, он её ей вернёт.

С радостью.

Глеб покинул свой кабинет и потратил добрых полчаса на её поиски. На звонки она не отвечала. Гудки шли, но трубку никто не поднимал.

Какого чёрта?

Дежуривший в парадном холле охранник перехватил его взгляд и, очевидно догадался, что он вышел не на прогулку.

— Глеб Викторович, вы случайно не Полину Александровну ищете?

Её имя глухой болью отозвалось под рёбрами.

Он кивнул:

— Ты её видел?

— Да вот, минут двадцать назад выбежала на крыльцо. В плащике и с сумочкой. Её за воротами машина какая-то дожидалась.

— Машина?..

— Ага.

— Что за машина?

Охранник нахмурился:

— А… я не знаю. Может, такси…

Глава 60

— Полина, я бесконечно рад, что ты приехала. Сам просить тебя никак не решался. Вот только не думал, что повод окажется таким безрадостным…

Я ничего на этот ответить Алексею Георгиевичу пока не могла. Потому что самозабвенно рыдала у него на плече, заливая слезами его домашний халат и бороду.

Вывалившись из присланного за мною дедом авто, я, едва себя помня, попросту рухнула в объятия родственника.

Между судорожными рыданиями я сподобилась малыми порциями, рвано и комкано объяснить, что у меня стряслось. И какое-то время дед просто баюкал меня в объятиях, ни о чём не расспрашивая.

Но слёзы постепенно стихали, и теперь Алексей Георгиевич попытался привести меня в чувство.

— Девочка моя, ты так все глаза себе выплачешь. Может, успокоительного? Или хотя бы воды?

Я помотала головой, дрожащей рукой поправила растрепавшиеся волосы.

— Нет-нет, так дело не пойдёт, — он нажал кнопку переговорного на столике рядом с диванчиком. — Принесите воды. И успокоительного. И бумажных салфеток. И перекусить чего-нибудь.

В ожидании тех самых бумажных салфеток, я, не церемонясь, отерла щёки тыльной стороной ладони и судорожно перевела дух.

— И-извини… в-весь халат тебе промочила.

— Да брось ты на такую ерунду отвлекаться, — нахмурился дед. — На тебе же лица нет! Белая как мел, губы почти посинели. Господи…

Какая же я всё-таки дура. Переполошила пожилого человека. У него же с сердцем плохо, а я прилетела, как заполошенная… Стыд накатывал на меня поверх всего остального, заставляя взять себя в руки.

— П-прости, пожалуйста. Мне не стоило… тебе и своих забот…

— Полина, — строго оборвал меня дед. — Не смей. Ты — моя кровь, единственное дорогое мне существо, слышишь? Выброси из головы эти мысли!

— Это как-то по-идиотски, — я шмыгнула носом. — Уже столько времени прошло, а я приехала только, когда… когда всё к чертям покатилось. Но я не навещала, потому что подумала, ты не особенно-то и хочешь меня видеть. Мы столько… столько раз говорили, созванивались, и ты…

Тяжёлая старческая ладонь легла на мои подрагивавшие руки и крепко их сжала.

— Я и не стал бы просить о твоём приезде.

Я подняла на него всё ещё мутный от слёз взгляд:

— Почему?..

— Потому что я этого не заслужил. Думаешь, я не понимаю, что поступал с тобой не по-людски, когда замуж за Уварова выдавал?

Я опустила голову. Что говорить, я не знала. Ведь рыдала-то я не из-за случившегося замужества, а из-за того, что оно висело на волоске! А может, уже и не висело…

До чего же страшно всё запуталось.

— Это не мешает мне тебя любить.

— Полина, я твоей любви не достоин. Ты не понимаешь…

— Да всё я понимаю, — в ответ я сжала его руки в своих. — Ты меня отыскал, чтобы спасти своё дело.

— Я кинулся тебя искать, потому что моим людям стало известно, что тебя бросились разыскивать родственники твоего отца, вот почему! Я ведь и знать не знал, что… знать не знал, что у Юлианы был ребёнок. Твоя тётка как-то разнюхала. Кажется, отец твой всё-таки держал с ней какую-то связь. А это сволочи обо всём молчали! И уж поверь, они-то взяли бы тебя в оборот, если бы добрались до тебя первыми. Я нанял лучших людей, я тебя разыскал. А потом Уварову отдал, чтобы тебя от них защитить, а заодно разворошить этот гадюшник. Уваров-то от них не меньше страдал. Ему был выгоден наш союз не меньше, поэтому он не подвёл. Сделал всё правильно.

— Значит, выбора у меня всё равно не было. Меня всё равно втянули бы в эту войну, — пробормотала я, потрясённая новыми откровениями.

— Только воевала бы ты за другую сторону, — проворчал дед, и в его голосе прорезалась боль.

А я, получается, и воевала. Послушала тётку — и вот результат.

Я снова всхлипнула, и родственник принял это на свой счёт, погладил меня по щеке:

— Ты не должна любить меня, Поля. Я любви твоей не заслуживаю. Я дочь свою упустил. Позволил ей убежать, где-то скитаться. Едва и внучку свою не проворонил. Они кинулись на твои поиски раньше, чем я. А я был так занят своими делами, что очнулся только когда мне стали докладывать, чем твои родственники занимаются.

— Я… я теперь лучше тебя понимаю.

— За Уварова я тебя выдал, чтобы наследие сохранить, чтобы деньги остались у тебя, у твоих детей и у твоих внуков. Не у этих шакалов, всё своё промотавших.

— Так вы тоже знаете, что они на мели?..

— Ещё бы не знать! — фыркнул дед. — Думаешь, зачем они все эти интриги плетут? Надеются спасти своё положение.

Я тихонько вздохнула. Не было у меня шансов остаться в стороне от этого хаоса. Он затянул бы меня так или иначе.

— А рыдаешь-то ты почему? — неожиданно вырвал он меня из моих невесёлых размышлений. — Чего больше всего боишься-то, девочка?

Я подняла на него взгляд:

— Н-не знаю…

— Так уж и не знаешь? — в устремлённом на меня взгляде промелькнула усмешка. — Ну а знаешь хоть, по кому рыдаешь? Знаешь, что твой благоверный-то учудил?

Глава 61

Вопрос наверняка был с подковыркой. И для меня в нём звучала горькая ирония. Будто за последние несколько месяцев мы с мужем мало чудили. Оба. Кажется, только этим всё время и занимались.

Первые несколько мгновений я даже искренне пыталась припомнить, что он мог выкинуть, причём такого, о чём стало известно даже моему деду. Как назло, ничего, кроме наших с ним сумасшедших московских «приключений», мне в голову так и не пришло.

— Звучит угрожающе… — наконец выдавила я из себя, сдаваясь. — Что такого он мог натворить?

Я начинала подрагивать от безотчётного страха, а вот дед мой, кажется, искренне забавлялся. Ну вот что за странный человек?..

— Муж твой недавно тест проводил.

— Тест? — заморгала я слипшимися от слёз ресницами. — К-какой ещё тест?

Всё, что он в последнее время тестировал, это моя пока ещё далёкая от совершенства выпечка.

— Проверял тебя на… как бы это сказать, — Алексей Георгиевич щёлкнул пальцами, отыскав-таки нужное слово. — На подлинность. Именно. На подлинность.

— На… как это?

— На твою принадлежность роду Канатас. Он ведь, представь себе, по всем фронтам тебя подозревал. Но и неудивительно. Мальчишка всю свою жизнь прожил вот так — в напряжении и вечной готовности. Особенно после убийства отца. Не может он позволить себе такой роскоши — кому-нибудь доверять.

— Я всё ещё… всё ещё не понимаю.

Дед на секунду зажмурился, как очень довольный кот, и наконец-то снизошёл до объяснений:

— Я ему проверку устроил. Должен же я был убедиться, что все мои выводы в отношении вашего брака верны. Пока он кочевряжился и шпионку в тебе подозревал, я подсунул его неутомимым следопытам кое-какую «ценную» информацию. Они в неё вцепились, как псы в кость, и сразу ему, конечно же, потащили.

— Ничего об этом не знаю, — покачала я головой.

— Ну, ещё бы! — хмыкнул дед, продолжая жмуриться. — Он наверняка целый совет поначалу держал. Обсуждали, что делать и что предпринять. А я всё думал, да неужели же он за собой решение не оставит?

Алексей Георгиевич не выглядел разочарованным. Значит, мой муж принял правильно решение?..

— Уваров, надо отдать ему должное, долгую паузу выдержал. Томился, должно быть, в раздумьях. Примеривался, просчитывал и гадал. Но в итоге таки не удержался, запросил ДНК-тест, чтобы удостовериться, что женился на внучке Канатаса, не на какой-нибудь самозванке.

У меня голова пошла кругом.

Когда?.. Когда всё это успело произойти? Мне смутно припомнились его странные слова, которые он мне бросил в тот званый вечер, когда к нам приезжали его друзья и знакомые. Перед тем как мы разошлись по своим комнатам, он процедил: «Ты носишь моё имя. И я этим именем дорожу. Ты ведь Канатас по крови. Должна это как-нибудь чувствовать, верно?»

Так вот, значит, как… Он уже тогда о чём-то подозревал? То есть… всё это время? Но ведь после он ни полусловом об этом больше не обмолвился…

— Вот я наблюдал за ним и думал, если он тебе предъявит хоть что-то, пусть даже попросту заикнётся, я сам тебя из его дома заберу и настою на разводе. Признаю, что был неправ. Я-то уж тоже начал подозревать, будто ваш брак — только часть обоюдовыгодной сделки.

Я молчала, вспоминая, сколько всего с тех пор успело произойти.

— И к слову о взаимной выгоде, — дед вдруг посмотрел на меня с лукавой усмешкой. — Как последние несколько дней провели, голубки?

Я сглотнула, не зная, как реагировать. Мой всеведущий родственник что, и об этом знал?! Господи…

— Так вот, позволь, и я свой тест проведу, — дед протянул мне салфетки, схватив их с разноса, на котором прислуга подала ему воду и какие-то капли. — Зная всё это, деточка, что о муженьке своём думаешь? До сих пор его любишь?

Я вздрогнула, невольно скомкав переданную мне салфетку:

— Я его не…

— Ну не ври хоть себе-то, — проворчал Алексей Георгиевич и всучил мне стакан с водой, от которого пахло чем-то, подозрительно напоминавшим пустырник. — По глазам твоим вижу. Плевать тебе на всё, кроме него. Как и ему. Хоть ты нож ему сейчас в спину всади, он тебя и тут оправдает. До того у вас, радость моя, всё серьёзно.

И будто в подтверждение его слов в комнату прокрался его помощник Дмитрий, который чуть раньше и сопроводил меня в его комнату. Он склонился к уху Алексея Георгиевича и что-то ему прошептал.

Дед расплылся в довольной улыбке. Кивнул ему и перевёл взгляд на меня:

— А у нас гость, Полина. Лёгок, представь себе, на помине.

Моё сердце застыло, будто вмиг позабыло, что нужно биться.

— Ну, что будем делать? Гоним или принимаем?

Глава 62

— Почему именно там?

Горькая, горькая ирония… Когда выяснилось, что Уваров не собирается уезжать, пока не поговорит со мной наедине, о чём он в крайне угрожающем тоне заявил местной прислуге, Алексей Георгиевич распорядился принять его в той самой зале, где мы впервые с ним встретились. Там, где меня целую вечность назад поразила громом безумная новость — я выхожу замуж.

— Иди, иди, — подтолкнул меня дед к закрытым дверям залы. — И если выпендриваться начнёт и гонор показывать, тут же зови меня или прислугу. Ты поняла?

Я только и сподобилась кивнуть ему, усилием воли заставляя себя взяться за ручку. Металл скользил во вспотевшей ладони, но бежать — тоже не выход.

Нужно поскорее со всем этим разобраться.

Он наверняка хочет развода. Лучше сразу всё это обговорить.

Я проскользнула в просторную гулкую залу, сейчас залитую тёплым закатным светом угасавшего дня.

Ощущение дикого дежавю застало меня врасплох. Мой муж стоял там же, где когда-то стоял незнакомец Уваров. Но разница всё же была. И большая.

Тот человек был собранным, отстранённым, невозмутимым деловым хищником. А сейчас через всю залу на меня взирал его агрессивный двойник — с мрачным блеском в глазах и окаменевшей челюстью.

Он выпрямился, отступив от камина, рядом с которым стоял.

— Ты с ума сошла?

Вот так начало…

— Не уверена, что…

— Если ты так мечтала за что-то со мной поквитаться, не могла выбрать способ помилосерднее?

Он буквально рычал, наступая на меня, словно собирался тут же и прямо сейчас наказать за содеянное.

Я подавила в себе инстинктивное желание отступить перед его грозным видом. Но далось мне это очень и очень нелегко. Уваров в гневе мог напугать кого угодно.

— По…поквитаться?..

Он ухватил меня за плечи и рассматривал так, будто мы с ним не виделись чёрт знает сколько. Да ведь и нескольких часов не прошло…

— Сорвалась и умчалась. Ни черта не объяснила. Ты вообще в своём уме? — в его севшем голосе что-то ломалось, почти дрожало. Он даже легонько встряхнул меня, будто ожидал, что ответы так и посыплются из меня, как из рога изобилия.

— Я не… не хотела там оставаться. Я знала, к чему всё идёт…

— Вот как. Знала, — он продолжал разглядывать моё лицо. — И к чему всё идёт?

Горло сдавило, но я заставила себя прошептать, просто чтобы вытолкнуть это из себя, как отраву:

— К разводу…

Он окаменел. По чётко очерченным скулам прокатились желваки:

— То есть… ты уже всё решила. Таков твой приговор.

— Ч-что? — я уставилась на него, пытаясь сообразить, о чём он. — Я н-ничего не решала. Это… это твоё решение. Ты наверняка попросишь развод. Я потому и… мне нужно было с кем-то поговорить. Я... мне было очень плохо и…

— Полина! — он встряхнул меня, на этот раз сильнее. — Я состарился лет на десять, пока выяснял, куда ты умчалась! Я не виделся с тобой пару часов, а у меня уже ломка. О каком, к чертям, разводе ты говоришь? Разве что в качестве суицида.

Теперь я таращилась на мужа, подозревая, что потихоньку съезжаю с ума, но он мне этого не позволил.

— Я запросил информацию по взлому. Всё было как ты мне объяснила. Облачный сервис взломали, снимки взяли оттуда. Ты никому ничего не пересылала.

Бабочки запорхали у меня в животе, но я не позволила искре надежды зажечься.

— Разве это что-то принципиально меняет? — прошелестела я. — Фото ведь были. Я их действительно сделала. И эти фото — мои. Я всё равно виновата.

— Да плевать мне! — рявкнул муж. — Плевать! Разве это не ясно?

Я сглотнула и замолчала, напуганная его горячностью. Глебу потребовалось какое-то время, чтобы взять себя в руки и не сжимать мои плечи так, что они, казалось, вот-вот согнутся.

Наконец он покачал головой и проговорил, очень тихо:

— Поля, я… боюсь, я не смогу дать тебе развод. Даже если ты этого захочешь. Ты имеешь право злиться на меня за то, что я тебе не поверил. Я имею право злиться на тебя за те фото. Но я не могу. Я… не могу.

Грудь что-то вдруг сжало. Стало трудно дышать. Хотелось плакать и смеяться одновременно.

— Почему?.. — я придвинулась ближе, положила дрожащие ладони ему на грудь и заглянула в глаза. — Почему ты не можешь?

Муж смотрел на меня. Он пока ещё не верил, что худшее уже позади. Что сейчас ломались последние копья и опускались щиты. Просто потому что для этого настало самое подходящее время. Настало время понять, что только так и можно одержать победу — перестав воевать и сдавшись на милость друг другу.

В потемневших до черноты глазах горело невысказанное:

— Потому что ты важнее всего.

Я конвульсивно сглотнула от нахлынувших чувств и качнула головой:

— Я никогда бы тебя не предала. Глеб, я никогда бы…

— Я знаю, — шепнул он.

— Потому что… — я запнулась, переведя дух, — по той же самой причине, понимаешь? Потому что ты важнее всего…

Эпилог

О поездке домой у него сохранилось очень смутное воспоминание. Возможно, исключительно потому что последовавшее за ним бурное примирение не прекращалось до самого утра.

Практика взаимных извинений доказала свою эффективность.

Глеб не отпускал от себя жену ни на секунду, пока рассвет не окрасил верхушки парковых лиственниц, а она не взмолилась о душе.

— Ты… ты ненасытное чудовище, вот ты кто, — проворчала она, но тихонько охнула, стоило ему снова прижаться к ней всем своим телом.

— Я хотел бы сказать, что мне жаль. Но не могу. Потому что на меньшее ты бы не согласилась.

Теперь она охнула от возмущения, но стоило ему провести языком по её шее, как вся задрожала и задышала рвано и часто, возбуждая его одним только этим.

— Значит… значит, мы друг другу подходим, — она впилась пальцами в его плечи, выгибаясь навстречу его настойчивым ласкам.

— Идеально, — он снова соскальзывал в ожившую горячую фантазию, смакуя и предвкушая.

И лишь когда они окончательно обессилели и лежали, сжимая друг друга в объятиях, она снова заговорила:

— Знаешь… ещё совсем недавно я думала, что постель — не панацея.

Глеб приоткрыл один глаз, пытаясь рассмотреть её смущённое лицо в свете разгоравшегося утра:

— Не панацея, если мы в ней не вдвоём.

Она всё-таки не удержалась, ткнув его в плечо и тихонько рассмеявшись:

— Какой же ты… нет, правда. Я готова признать, что она… небесполезна.

— Так мои труды праведные ещё никто не оскорблял, — он потянулся к ней с готовностью продемонстрировать полноту отдачи в этом деле, но жена запротестовала, упёрлась ладонями ему в грудь.

— Нет, подожди. Я не об этом, — со смехом зачастила она. — Я просто… просто пообещай, что мы не только так будем наши проблемы решать. Всё, что не удастся разрешить тут, мы обязательно обговорим.

— И поссоримся.

— Пусть.

— И помиримся, — он многозначительно приподнял брови.

— Именно, — на её волнительно припухшие губы выскользнула понимающая улыбка.

И они до того серьёзно подошли к делу, что спустя несколько месяцев в доме Уваровых организовалось важное торжество, но исключительно для своих.

К тому времени окончательное разорение тётки Полины и ряд удачных контрмер против основных конкурентов позволили случиться самому главному — из заграницы домой вернулись мать и сестра, которые пробыли на родине всего несколько дней, а уже души в Полине не чаяли.

На семейное торжество из своей роскошной берлоги прибыл и старый Канатас.

Перед ужином они задержались со стариком в кабинете. Полина уже давно рассказала ему об интригах своего деда, приведших к тому идиотскому решению провести ДНК-тест. Пожалуй, ещё месяц назад это его взбесило бы, но не сейчас. Сейчас Глеб даже мог поставить себя на место Канатаса и понять стремление деда удостовериться в том, что его внучка не станет заложницей мужа-тирана.

Поэтому Глеб охотно передал своему почётному гостю стакан с односолодовым и приподнял свой в молчаливом тосте.

Старый Канатас пригубил и усмехнулся:

— Значит, всё-таки проболталась.

— Только не уверяйте, что для вас это новость, — Глеб прислонился к краю стола, рассматривая старика. — У нас с женой нет друг от друг секретов.

Старик приподнял кустистые брови:

— Ну, раз нет, так не стоило и тот оставлять. Тест-то мог и открыть.

Глеб пожал плечами:

— Мог.

— Почему ж не открыл?

— Потому, — усмехнулся Глеб, — что мне всё равно.

— Вот именно, мой мальчик, — глаза Зевса сияли. — Вот именно!

Старый чёрт…

— Но, знаешь что? Я всё же разрушу для тебя эту тайну, — вздохнул он с притворным сожалением. — Как бы тебе ни хотелось, чтобы она ничего со мной общего не имела, придётся смириться. Женился ты на чистой Канатас.

— Она давно не Канатас. Она Уварова.

— Хитрый щенок! — хохотнул Зевс. — Ладно уж. Нас заждались. Идём. Расскажете, для чего вы нас всех сегодня собрали.

Повод был тривиальный. Но оттого не менее радостный.

Глеб в который раз подумал об этом, войдя в обеденную залу и приобняв жену за округлившуюся талию.

— Готова к важному объявлению? — шепнул он, целуя жену в висок.

— Опытом пока не обзавелась, — она на мгновение прижалась к нему и ответила с лучезарной улыбкой. — Но я готова учиться.

Конец