Мы встретились в декабре (ЛП) [Рози Кертис] (fb2) читать онлайн

— Очевидно, она бросила один взгляд и решила, что нет, спасибо.

— Жестоко, — Джесс тихо присвистывает.

— Ага, не очень хорошо для самооценки.

— Вот что делают с тобой свидания в Лондоне, — говорит Джесс, беря пульт и возясь с ним. — Но потом ты встретил Элис, и в конце концов все хорошо вышло.

— Ну, хорошо, пока она меня не бросила, да. Я имею в виду, в принципе, здорово, если не считать всего этого «спасибо, но без благодарности».

Я смотрю на нее с сомнением, и она прижимает руку ко рту, осознавая, что сказала.

— Боже мой, Алекс, — Джесс в ужасе смеется. — Мне так жаль.

В итоге мы еще долго не ложимся спать, смотрим романтический сериал, который Джесс нашла на «Нетфликс», пьем галлоны чая и едим тосты. В какой-то момент Эмма приходит домой, заглядывает в гостиную и говорит «привет». Я чувствую себя немного дерьмово, потому что быстро машу ей рукой в знак приветствия, а Джесс продолжает говорить. Я не знаю, что делать со всей этой историей с Эммой, и я не хочу думать об этом сегодня вечером. Я просто задвигаю это на задворки своего сознания и решаю оставить это там до завтра.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Алекс

28 апреля

Проходит несколько недель. Я все еще не решил, что делать со всей ситуацией с Эммой. Прямо сейчас я выбираю очень зрелый, полностью осознанный подход игнорировать и надеяться, что все это пройдет само. Эмма не так уж часто была рядом, и это помогает. Думаю, у нее много работы. У меня гора заданий, которые нужно выполнить, и скоро будет еще одно назначение, так что дни проходят, а я даже не осознаю, что происходит. Я все еще нахожу время, чтобы иногда прогуляться с Джесс, но у нее тоже много дел на работе. Похоже, чем лучше становится погода, и чем больше мы хотим по-настоящему наслаждаться ею, тем меньше у нас остается времени на то, чтобы выйти на улицу, и это досадно, потому что я подумал, может быть, я мог бы попросить у Джесс совета, что делать с Эммой.

Но не в эти выходные — потому что, какой бы ни была погода, мы все будем на улице все воскресенье. Ну, в любом случае, я, Джесс и Бекки. Мэтт, один из моих старых друзей, с которым я работал с Бекки, последний год живет с лейкемией четвертой стадии, и пара друзей проводят Лондонский марафон, чтобы собрать деньги на исследования рака.

— Все, что вам нужно сделать, это постоять несколько часов на обочине дороги в Шедуэлле на официальном месте сбора болельщиков и подбодрить бегунов, — сказала Бекки, когда втянула в это остальных жильцов дома. Джесс вполне готова к этому. Оказывается, она смотрит марафон каждый год, так что присутствовать при самом событии для нее действительно волнительно. В прошлом году я был волонтером в палатке скорой помощи Сент-Джонса, поэтому я немного менее взволнован и немного лучше осознаю, что добраться из нашей части Лондона в Шедуэлл в день марафона — это подвиг сам по себе.

— Очень мило, что вы, ребята, пришли, — говорит Гарри, организатор благотворительного стенда. Мы расселись за тремя раскладными столами, на которых стоят коробки с бутилированной водой, миски с мармеладом и упаковки энергетических напитков — все готово к работе. Джесс танцует вокруг, стуча надувными гремушками друг о друга, пробуя их.

— Возможно, ты захочешь оставить их на потом, — ухмыляясь, говорит Гарри. Он в этом деле большой мастер. Он рассказывает нам, что последние десять лет руководил здешней станцией поддержки, с тех пор как сам вылечился от лейкемии.

— Это меньшее, что я мог сделать, — говорит он с самоуничижительной усмешкой.

— Ленивая скотина, — говорит женщина, которая представляется Андреа, женой Гарри. — Ты мог, по крайней мере, пробежать этот чертов марафон, как это сделала я.

Она с головы до ног одета в цвета благотворительной организации, на голове нелепая надувная шапочка. Она невысокая и кругленькая, и за Гарри явно стоит сила. В течение всего утра я наблюдаю, как он регулярно поглядывает на нее в поисках одобрения. Она постоянно дразнит его, а он доводит ее. Они явно без ума друг от друга.

После того, как проходят первые бегуны, проносящиеся мимо за считанные секунды, следуя за своими кардиостимуляторами, и спортсмены на инвалидных колясках, которые двигаются так быстро, что Джесс чуть не пропускает всю группу, потому что пошла в туалет.

— Итак, что теперь делать? — Джесс садится на складной стул и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Андреа.

— Ждать, — Андреа приклеивает оторвавшуюся табличку.

— Звучит немного зловеще.

Андреа выразительно кивает:

— В то утро, когда я бежала, шел дождь. Я промокла на старте, а потом мне пришлось бежать всю дистанцию в мокрой футболке. И я сломала пять ногтей на ногах.

— Ауч, — Джесс скривилась. — Как это произошло?

— Это довольно стандартный способ пробежать 26,2 мили (прим. 42 км.).

— Не могу поверить, что ты это сделала. Это потрясающе, — говорит Джесс, выглядя невероятно впечатленной.

— Я тоже не могу. Это было чертовски изнурительно, — говорит Андреа, а затем фыркает от смеха. — Но мне показалось, что это намного проще, чем пройти шесть курсов химиотерапии, как это сделал он, — она кивает в сторону Гарри, который привязывает воздушные шарики, наполненные гелием, к краю благотворительного баннера.

— Мне нравится смотреть марафоны, — говорит Джесс. — Особенно тот момент в начале, где ты видишь истории каждого, и это заставляет тебя плакать.

— О боже, — говорит Бекки, когда, наконец, появляется. Она гостила у подруги в Попларе, поэтому пришла пешком, надев бейсболку и солнцезащитные очки, чтобы защитить глаза от и без того яркого солнца. Она схватила пару мармеладных крошек. — Она рассказывала вам о том, как каждый год сидит, чтобы посмотреть «бегунов», плачет и ест тосты?

— Заткнись, ты, — говорит Джесс, краснея.

— Ну это же правда, — говорит Бекки. — Боже, у меня такое похмелье. Мне нужна капельница с физ. раствором. Ты еще не научился это делать, м, Алекс?

— У меня нет капельницы под рукой, так что нет, — говорю я. — И я не думаю, что медицинская палатка была бы так уж впечатлена, если бы ты заявилась и сказала им, что тебе нужна регидратация.

— Тогда я пойду и поищу какой-нибудь полной сахара колы. Мне нужно быть в режиме полной готовности, чтобы подбадривать парней с работы.

Я сбегаю в туалет, а когда возвращаюсь, то на мгновение останавливаюсь, наблюдая, как Джесс болтает с Бекки. Я пытался придумать, как поговорить с ней обо всем этом про Эмму — я имею в виду, если мы друзья, нет причин, по которым я не должен ей рассказывать, но в то же время, это кажется неловким. Хотя я не хочу упоминать об этом при Бекки, из-за всей этой «никаких отношений» — не то чтобы это были отношения. В этом-то и весь смысл.

— Готовы? — Андреа поворачивается ко мне, и момент упущен. С этой минуты мы попадаем в странную смесь аплодисментов, затем ожидания, ожидания, затем аплодисментов.

Первыми проходят участники массового забега — спортсмены-любители в отличной физической форме, которые проносятся мимо нас в цветах нашей благотворительной организации, хватают напиток и отбрасывают его в сторону, прежде чем устремиться дальше по дороге в поисках личного рекорда по времени.

— Я жду людей в маскарадных костюмах, — Джесс снова всматривается вдаль. — Не могу поверить, что тут так шумно.

— Вот почему я раньше говорил тебе, что это скоро надоест, — Гарри ухмыляется и гремит погремушками возле ее уха. Она, смеясь, отворачивается.

Бекки не шутила, когда сказала, что Джесс плачет на бегунах. Когда благотворительные бегуны начинают проходить с именами людей, ради которых они бегут, и их фотографиями, напечатанными на оборотах футболок, Джесс начинает рыдать и не останавливается. Бекки постоянно дразнит ее по этому поводу.

— Заткнись, — говорит Джесс, вытирая лицо обеими руками. Вся косметика, которая была на ней, давно стерлась. Она сморкается в оставшийся кусочек кухонных полотенец из сумки Андреа. — Ничего не могу с собой поделать. Это просто так… — и она указывает на женщину, которая наполовину идет, наполовину бежит трусцой с надписью «Это для тебя, папа» на спине ее футболки. И вот так, мое сердце разрывается, и я чувствую, как слезы текут и по моему лицу тоже. Я вытираю их, но безуспешно. Джесс молча протягивает мне одну из своих салфеток и ударяет меня по руке своей.

— После всего этого у меня такое чувство, будто это я пробежала марафон, — говорит Бекки несколько часов спустя, когда мы убираем последние столы и даем пять другим болельщикам. Она посылает нам воздушный поцелуй и уходит раньше нас, потому что оставила свои вещи у подруги.

Тракторы и грузовики для уборки уже проехали мимо, следуя за горсткой отставших — некоторые шли пешком, некоторым явно было жарко в тяжелых маскарадных костюмах. Это долгий путь — идти в костюме Большой Птицы в солнечный день. Тем не менее, Большая Птица радостно помахала нам рукой.

— Вы можете это сделать, — крикнула Джесс, хлопая, когда последние несколько человек проходили мимо. Им оставалось пройти еще пять с небольшим миль, и они выглядели совершенно измотанными. Но они оживились, когда она подбодрила их. Я взял свою погремушку и создал им шума, и мы вместе выкрикивали их имена.

— Давай, Брайан, ты сможешь это сделать!

— Продолжай, Сара!

— Джейми! Осталось совсем немного.

Недолго думая, я обнял Джесс за плечи, когда мы подбадривали пару, которая ковыляла в костюме велосипедиста-тандема, и когда они проходили мимо, это превратилось в забавное, неловкое объятие, и думаю, слезы Джесс, должно быть, заразительны, потому что я увидел, что они бежали ради нашей благотворительности, и подумал о Мэтте, сидящем дома и смотрящем телевизор, и мне снова пришлось вытереть слезы со своего лица.

— В конце концов, это доходит до всех нас, — сказал Гарри, хлопая меня по спине. Он положил руку мне на плечо и сжал его. — Пойдемте выпьем.

Джесс пошла собирать свой рюкзак, а Гарри бросил на меня взгляд:

— У тебя хорошая подружка, сынок.

— Ох, она не моя… — начал я, но он отвернулся прежде, чем я смог закончить предложение.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Джесс

3 мая

Я смотрю на небо, лазурно-голубое и безоблачное, и чувствую тепло солнца на своем лице. С таким же успехом могла быть середина августа, а не мая. Тихий практичный голосок всплывает в моей голове и указывает, что мне, вероятно, следует воспользоваться солнцезащитным кремом. Я останавливаюсь на секунду и роюсь в своей сумке — уверена, что где-то там есть немного.

— Лучше всего в мае, до того, как появятся туристы на летние каникулы, — говорит Алекс. Мы в Риджентс-парке, рядом с зоопарком. Мы какое-то время не выходили на прогулки и вообще не были вместе после Марафона — я была полностью поглощена работой, а Алекс начал работать в гериатрическом отделение. Он работал в ночи, когда, казалось, все умирают — довольно мрачно, поэтому я осторожно спрашиваю, как дела, потому что, кажется, каждая история начинается с «прошлой ночью мы потеряли еще одного…» Не знаю, как он это делает и остается жизнерадостным. Это странно. Я не могу представить, что могло заставить кого-то захотеть стать медбратом или медсестрой, но что бы это ни было, я за них очень рада.

— Я так устал, что мог бы проспать неделю, — говорит Алекс.

— Можем немного поваляться на траве. Нам не обязательно проходить по десять миль в день, если ты не хочешь.

Он останавливается и смотрит на траву. Свежескошенной она выглядит довольно соблазнительно.

— Ненадолго?

— Ненадолго, — соглашаюсь я.

Мы ложимся на траву, бок о бок, и смотрим в небо.

— Когда я была маленькой, мы с дедушкой часто лежали на пляже и разглядывали очертания облаков, — сказала я. Я забывала об этом до сих пор, глядя на облако, смутно напоминающее снеговика, парящее над нами.

— «Хочешь слепить снеговика…» — поет Алекс.

— Ты потратил слишком много времени на работу в детском отделении.

— Будто я не знаю. Думаю, я знаю весь сюжет «Холодного сердца».

— У него вообще есть сюжет? — я спрашиваю.

Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня:

— Есть ли сюжет? Я хочу, чтобы ты знала, что прямо сейчас ученые спорят о том, является ли «Холодное сердце» феминистским трактатом или он по своей сути проблематичен из-за изображения троллей.

— Серьезно?

Он кивает:

— Серьезно.

— Думаю, мне нужно посмотреть его и выяснить.

— Договорились, — он поворачивает голову и снова смотрит на небо. Воздух насыщен ароматом сахарной ваты, горького кофе и слабым запахом чего-то явно животного из зоопарка.

— Роаааар!

Что-то пролетает мимо наших голов, и я переворачиваюсь на бок так же, как это делает Алекс, так что мы смотрим прямо друг на друга. Его брови хмурятся, но он смеется. Он переворачивается и заставляет себя встать.

— Что, черт возьми, это было? — я поднимаюсь, отряхивая с ног свежескошенную траву.

— Сбежавший из зоопарка низко-летающий зверь? — спрашивает он.

Я указываю на другой конец парка:

— Кажется, я нашла преступника.

Маленький ребенок держится за пульт дистанционного управления, неумело пытаясь управлять крошечным самолетом и одновременно создавая звуковые эффекты.

— Тимми, не летай так близко к людям, — кричит его мать, подбегая к нему и хватая пульт, но уже слишком поздно. Самолет, который секунду назад пронесся над нашими головами, врезался прямо в газету, которую читает пожилой и угрюмого вида мужчина, сидя в полосатом шезлонге. Он опускает газету и смотрит на нас поверх очков. Мы с Алексом отворачиваемся, стараясь не хихикать.

— Давай убираться отсюда, пока у нас не начались неприятности, — говорит Алекс.

Мы идем вдоль края ограды зоопарка, глядя на сетку, которая свисает с высоких перил, не пуская нас и животных внутрь.

Жираф смотрит на нас через ограду, задумчиво жуя.

— О, смотри, — указываю я на нее.

Алекс поднимает взгляд, прикрывая глаза:

— Привет, красавчик.

— Она прелестна, не так ли?

— Возможно, это он. Не знаю, как ты определяешь пол жирафов.

— Извини. Привет, великолепный жираф неопределенного пола, — говорю я, смеясь. Алекс держит руки в карманах джинсов и легонько подталкивает меня плечом.

— Хочешь мороженого? — спрашивает он.

— Божечки, да.

Он указывает на киоск на другой стороне парка:

— Наперегонки.

— Тебе сколько, пять лет? — спрашиваю я, но он уже убежал. Я добираюсь туда спустя целую вечность после него, осознавая, когда стою, уперев руки в колени, а мои легкие словно горят, что, возможно, пришло время мне как следует размяться.

— Прости, — говорит Алекс сверху, рядом с которым я склонилась. Я делаю вдох и выпрямляюсь, вставая, чтобы посмотреть ему в глаза. Он протягивает мне мороженое, политое малиновым соусом и покрытое радужной посыпкой.

— За это, — я беру у него рожок и слизываю дорожку мороженого, стекающую по краю рожка, — я прощу тебя. На этот раз.

— Как у твоей подруги Джен продвигаются дела с охраной с проживанием?

— Ох… — я поднимаю глаза. Он помнит так много деталей. Алекс обращает внимание на мелочи, я это заметила. Он единственный в доме, кто помнит, как все пьют чай и кофе, и ему не нужно спрашивать об этом. Это мило. — Я забыла, что говорила тебе об этом. Думаю, у нее все в порядке. Блестящий шар в спальне — это очень в ее стиле.

— Я хотел спросить у тебя совета кое о чем, — говорит Алекс, когда мы снова начинаем идти. Я искоса смотрю на него. Он кусает краешек своего рожка с мороженым, сосредоточенно хмурясь и вертя его в руках. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так ел мороженое.

— Продолжай, — я шаркаю носком ботинка по гравию дорожки. Стайка туристов пролетает мимо нас на велосипедах, визжа от смеха, и мы отскакиваем в сторону.

— Это насчет Эммы.

Ох.

Нет.

Мое мороженое становится очень интересным, и я пристально смотрю на него, надеясь, что не покраснела. Алекс останавливается, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. Я пытаюсь не глядеть на него, но мне приходится смотреть ему в глаза, и я сглатываю при этом.

— Эммы? — беззаботно переспрашиваю я. — А что с ней?

— Ну, дело в том… — он замолкает, кусает ноготь большого пальца и смотрит вдаль, обратно на животных зоопарка. Я вижу высокую фигуру жирафа, тянущегося вверх, чтобы набрать в рот листьев с одного из деревьев. Мимо пролетает самолет, на задней панели которого висит реклама в старомодном стиле. Жужжат пчелы, визжат дети, шуршит гравий, и я жду, что он что-нибудь скажет, а потом все это превращается в мешанину слов. — Не знаю, знаешь ли ты… — он проводит рукой по волосам. — Я не хочу, чтобы это было неловко.

— Все в порядке, — беззаботно говорю я. — Имею в виду, думаю, каждый уже немного догадался, так что это не будет важным делом. И я уверена, что вы будете очень счастливы. Из вас получится хорошая пара, — думаю, что у меня неплохо получилось. Возможно, было бы лучше сейчас. Я сжимаю губы, прежде чем с них сорвутся еще какие-нибудь слова.

Он снова проводит рукой по волосам, отчего они встают дыбом. Мне наполовину хочется рассмеяться, но в то же время хочется разрыдаться и закричать, это нечестно, как ребенку, и убежать прочь. Он мне нравится, и я нравлюсь ему, и мы ладим и смешим друг друга, а я никогда не видела, чтобы они с Эммой смеялись вместе, и почему так должно быть, что я всегда такая…

— Мы не вместе, — твердо говорит он. — И я не хочу, чтобы мы были. В этом проблема.

— Оооо, — я поднимаю брови, пытаясь выглядеть мудрой и знающей, но определенно не испытываю облегчения. Не уверена, насколько хорошо у меня это получается.

— Дело в том, что на прошлой неделе она упомянула кое-что обо мне по телефону подруге, и я… Боже, мне так неловко это говорить. Я не строю из себя самонадеянного человека. У меня просто возникло ощущение, что она хочет большего, чем…

Он морщится и слегка краснеет на щеках, затем прикусывает губу, ожидая, что я что-нибудь скажу.

— Ох, но Эмма же милая, — великодушно говорю я. Теперь я могу позволить себе быть милой. Боже, неужели я стерва? Я делаю мысленную заметку спросить Джен и Софи, думают ли они, что я такая.

— Так и есть. Я не хочу все испортить, — говорит Алекс.

— Боже, нет, — я думаю об Олбани-роуд и пытаюсь представить, как кто-то другой переезжает в комнату Алекса. Мы все привыкли друг к другу, и, в любом случае, я не хочу, чтобы Алекс куда-либо переезжал. Нет, если его отношения с Эммой определенно не сложатся.

— Я уверена, что все будет хорошо. Просто объясни ей, что ты не хочешь быть втянутым во что-то серьезное прямо сейчас, или что-то в этом роде.

Затем он на мгновение становится серьезным:

— У нас был этот разговор в самом начале. На самом деле это была ее идея. Может, мне нужно убедиться, что она осознает это сейчас. Думаю, пришло время просто вбить ей это в голову.

— Ага, — говорю я. Мы начинаем прогуливаться вдоль озера, наблюдая за лебедями и утками, плавающими вдоль берега, наслаждаясь солнцем.

Ох, думаю, может быть, это означает, что шанс все-таки есть. Не сейчас, конечно. Но это уже стало началом прекрасной дружбы… Может быть, это могло бы привести к чему-то большему.

Но затем Алекс выдает сенсацию, и я вспоминаю, что то, что я мечтательный романтик, не означает, что мир встанет на свои места только для того, чтобы меня устраивать.

— Дело в том, — задумчиво говорит Алекс, — что я просто не готов к отношениям с кем бы то ни было, — он вздыхает. — Ох, не знаю. На днях я получил электронное письмо с напоминанием о моей предстоящей свадьбе.

Я открываю рот и снова закрываю его.

Не уверена, как правильно на это ответить.

Я отвечаю:

— Мне жаль.

— О, не стоит, — говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, и улыбается так, что его милые глаза с морщинками мерцают так, что у меня немного подкашиваются колени. — Я имею в виду, что это явно не могло случиться со мной и Элис. Она хотела «все включено». Дом, деньги, муж-юрист, дети…

— У нее могло быть «почти» все, — замечаю я.

— Элис в реальности не была человеком «почти». Она немного похожа на твою Софи.

— Ах, — говорю я. Тогда все немного встает на свои места, и я думаю, что, возможно, пришло время мне взять себя в руки и признать, что ни Элис, ни Эмма совсем не похожи на меня, и поэтому я совершенно определенно не во вкусе Алекса, и что мне следует двигаться дальше, очень по-взрослому и разумно. Чтобы спрятать лицо, я достаю телефон и фотографирую двух лебедей, отдыхающих у куста, их длинные шеи переплетены. Даже они с парой, думаю я сердито.

Позже я встречаюсь с Софи для экстренного ужина. Я готова выплеснуть на нее все свои чувства тоски и огорчения, но как только я захожу в ресторан пасты, который мы любим, я вижу, что она сидит за столом, подперев подбородок рукой, и выглядит мрачной.

— Ты в порядке? — я засовываю свою сумку под стол и пристально смотрю на нее.

Она кивает. Ее светло-русые волосы собраны в гладкий конский хвост, а ее одежда и макияж, как всегда, безупречны. Если бы вы ее не знали, вы бы и понятия не имели, что что-то не так. Но я видела, что ее что-то беспокоит.

— Дело не в Риче, не так ли?

Она качает головой. Появляется официант и спрашивает, что мы хотим выпить.

— Мне бокал «Монтепульчано д'Абруццо», — говорю я, возвращая ему меню.

— Лимонад, пожалуйста, — говорит Софи.

Я поднимаю брови.

— Вот что не так, — Софи порывисто вздыхает. — Я все делаю правильно. Я даже снова сделала эту чертову стойку на голове в прошлом месяце после того, как мы занялись сексом, потому что я прочитала на «Мамам. Нет», что это может помочь забеременеть.

— Боже мой. Ты же не беременна? — я подхожу не с того конца. — Так вот почему ты пьешь лимонад?

Софи разглаживает пальцами скатерть и смотрит на меня. На мгновение ее обычное хладнокровие и размеренность сменяются выражением неподдельной озабоченности.

— Знаешь, я просто подумала, что, может быть, это сэкономит время, если я забеременею сейчас, и мы поженимся осенью, и тогда я смогу взять отпуск по беременности и родам в следующем налоговом году.

Я осознаю свою ошибку и краснею. В конце концов, она не беременна:

— Боже мой, Софи, ты не можешь так организовать свою жизнь. Дети не появляются просто так по требованию… Ну так не думаю.

— Это не организация, — говорит она слегка раздраженно. — Это больше похоже на многозадачность.

Официант снова появляется с нашими напитками, и она втыкает в свой бумажную соломинку, мрачно посасывая ее:

— Это первая вещь в моей жизни, которая не была под моим контролем.

Боже, я думаю о своей хаотичной жизни. Недели между получкой и следующей. Тот факт, что я совершенно одурманена мужчиной, который думает, что я абсолютно во френдзоне. Тот факт, что прошла целая вечность с тех пор, как я видела свою мать, которую в последний раз видели складывающей оборудование для производства эфирных масел на кухонном столе и объявляющей, что это принесет ей состояние, и что я живу в субсидируемом доме, и если Бекки решит выбить почву у меня из-под ног, я… я бы так облажалась:

— Не думаю, что в моей жизни есть хоть что-то, что находится под моим контролем.

Софи печально улыбается на это:

— Полагаю, мне следует взять себя в руки и перестать жаловаться, правда ведь?

Я качаю головой:

— Но это не так-то просто, да? — я говорю. — Это странно. Помнишь, когда мы были маленькими детьми, мы думали, что быть взрослыми — значит иметь ответы на все вопросы? Сейчас нам почти тридцать, и я чувствую, что понятия не имею, что делаю.

— Я тоже, — говорит Софи. Она отодвигает свой стул. — Мне нужно быстренько сбегать в туалет. Если официант придет, пока меня не будет, скажи ему, что я хочу карбонару с зеленым салатом на гарнир. Без заправки.

Я наблюдаю, как она идет через комнату. С ее длинными светлыми волосами, собранными в конский хвост, высоким ростом и длинными-предлинными ногами, она всегда привлекала внимание. Официант наблюдает за ней с нескрываемым восхищением, прежде чем подойти к нашему столику, когда я встречаюсь с ним взглядом:

— Ваша подруга очень красивая леди.

Я согласна.

Очень красивое и слегка болезненное напоминание о том, как далеко мне нужно зайти в своей жизни, чтобы начать чувствовать себя полноценным взрослым человеком. Сколько лет пройдет, прежде чем я начну думать о рождении ребенка? Я пытаюсь представить это — я даже особо не задумывалась об этом, и все же в этом году мне исполняется тридцать. Боже, если бы у меня родился ребенок, скажем, в тридцать семь, я начинаю подсчитывать в уме и быстро пересчитываю на пальцах, мне было бы пятьдесят семь к тому времени, как ему бы исполнилось двадцать. Это звучит так, будто прошла целая жизнь.

Думаю, когда Джен, Софи и я были молоды, мы все были совершенно уверены, что к этому возрасту у всех будет устроена жизнь и мы будем счастливы. Семейное счастье казалось мне сейчас недостижимым. Думаю, вот что происходит, когда начинаешь все сначала в возрасте почти тридцати лет.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Алекс

10 мая

Я сажусь в поезд до Кентербери. Не уверен, почему мне кажется, что это правильно, но это не дает мне покоя. Не знаю, может быть, я придаю этому слишком большое значение, но последние пару раз, когда мы разговаривали по телефону, голос мамы звучал немного неуверенно: ей хотелось рассказать мне, как она занята и как много у нее дел.

Я смотрю в окно, пока поезд отъезжает, любуясь знакомыми достопримечательностями. Я бесчисленное количество раз садился в этот поезд. Пожилой мужчина в дорогом на вид костюме откашливается в кресле напротив и расстилает газету на столе, и я чувствую укол печали. Странно, как это поражает. Дело не в годовщинах или днях рождения, а в том, как незнакомый человек открывает газету, или в песне по радио на сестринском посту, которая напоминает тебе о том, что ты потерял. Я потираю лицо обеими руками, зажмуриваю глаза, а затем широко открываю их. Не могу вспомнить, чтобы не чувствовал усталости. Все как в тумане…

Я просыпаюсь, когда мы подъезжаем к вокзалу в Кентербери, потому что кто-то ударяет меня по плечу своей сумкой, когда снимает ее с вешалки над головой.

— Извини, приятель.

— Ты оказал мне услугу, — говорю я с благодарностью. Встаю, затуманенный, и достаю свой билет из кармана, когда выхожу из поезда.

Я вижу свою мать раньше, чем она видит меня — она сидит в машине, ожидая на площадке для встреч рядом с автостоянкой.

— Привет, дорогой, — говорит она и целует меня в щеку.

— Мааам…

— Я подумала, что мы могли бы перекусить, прежде чем отправимся домой, сходим в «Красный Лев»? — говорит она, и мы выезжаем с парковки.

В пабе многолюдно, несмотря на будний день. Мы втискиваемся за столик в углу и просматриваем меню.

— На днях я разговаривала с Гвен, — небрежно говорит моя мама.

Я сажусь и откладываю меню. Мама продолжает просматривать меню, как будто мы оба не знаем, что она собирается заказать то же самое, что и всегда, когда приходит сюда — «ланч пахаря», без маринованного лука и полпинты шэнди.

— Зачем? — спрашиваю я.

Я чувствую себя странно неуютно из-за этого. Мама Элис была достаточно милой, но мысль о том, что она созванивается с моей мамой, кажется… странной. Это же странно? Может, для них совершенно нормально поддерживать связь.

— Ты собирался жениться на ней, — говорит мама, явно читая мои мысли. — Они стали бы нашей семьей. Я подумала, что это было мило.

Я издаю неопределенный звук согласия. Последний раз, когда я видел Элис, был каким угодно, только не милым — у нас была серьезная ссора, в ходе которой она более чем ясно дала понять, что я разбрасываюсь своей жизнью, разрушаю ее и отказываюсь от хорошей карьеры, чтобы (цитирую) до конца своей жизни подтирать людям задницы.

Подхожу к бару и делаю заказ. Некоторое время мы болтаем о повседневных вещах, затем, когда приносят нашу еду, мама начинает составлять длинный список всего, что она делает, чтобы занять себя. У нее довольно насыщенная работа социального работника в муниципальном совете, так что я немного беспокоюсь, что она пытается заполнить каждую секунду вещами, чтобы не думать о том, что она чувствует.

— Я не перенапрягаюсь, дорогой, — говорит она, когда я предполагаю, что ей, возможно, нужно немного отдохнуть. Она на мгновение смотрит на меня. — Ты уже прошел стадию горя или что-то в этом роде?

Мои губы невольно растягиваются в улыбке:

— Да, возможно, но это не значит, что я не прав.

— Здоровье твоего отца отнимало у меня много времени в течение двух лет перед его смертью. Мне пришлось отказаться практически от всего, кроме работы и визитов в больницу, а затем ухаживать за ним, возить его в хоспис и обратно…

— Знаю.

— Я все еще не понимаю, как все это, то ужасное время, заставило тебя захотеть отказаться от абсолютно потрясающей карьеры.

— Ты должна это понять, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Мне кажется, что я повторял этот разговор миллион раз, и каждый раз, когда я вижу ее или кого-либо еще из семьи, они слушают, а затем мысленно нажимают кнопку перезагрузки, как только уходят. Единственный человек, который на самом деле понимает — это Мел, моя сестра, но она в Нью-Йорке, надрывается в командировке. Кстати, я должен ей позвонить. «ВатсАпп» — это все, конечно, хорошо, но было бы неплохо получить ее спокойствия, взвешенного подхода к жизни, просто чтобы напомнить мне, что я не сумасшедший.

— Ты социальный работник, — говорю я, намазывая маслом булочку, затем смотрю на нее. — Ты выбрала работу, где видишь некоторые из худших вещей нашего общества и сталкиваешься с ними ежедневно.

— Да, но я меняю ситуацию к лучшему, — говорит она.

Я удивленно отодвигаю свой стул и смотрю на нее, упираясь обеими руками в край стола:

— А я нет?

— Папа все равно умер, так ведь?

— Не из-за медсестер. Он умер не потому, что медсестры сделали что-то не так.

Она качает головой:

— Просто не понимаю, как ты мог захотеть провести свою жизнь в одном из этих мест, — затем она вздрагивает, и ее лицо вытягивается. — Больницы. Они же так похожи на тюрьму.

— Ничего подобного. Мы меняем мир к лучшему. Вот почему я это делаю, вот почему я хочу это делать. Не могу поверить, что ты действительно так думаешь.

— Прости, Алекс, — говорит она. На мгновение она опускает голову, а когда поднимает на меня взгляд, в ее глазах блестят слезы, угрожающие пролиться и потечь по щекам. — Просто… я ужасаюсь, думая о папе. И как врач говорит нам, что они ничего не могли сделать. И…

Слезы готовы пролиться, и она промокает их бумажной салфеткой, разворачивает нож и вилку, чтобы добраться до нее, и оставляет приборы лежать криво на столе.

— Это неплохая работа. У нас нет привычки убивать людей.

— Просто мне так грустно думать о том, что ты проводишь каждый день в таком депрессивном месте.

— Оно не депрессивное, — говорю я.

Я вспоминаю ортопедическое отделение, куда меня отправили работать, где три пожилые женщины, у всех были сломаны бедра, обменивались историями о том, как они получили свои травмы. Маргарет, которой исполнился девяносто один год, была на полпути подъема по стремянке, ремонтируя свою столовую, когда оступилась и упала. Они были полны жизни и смеха, и провели весь день смеша меня. Конечно, я слышал обычные добродушные шуточки о мужчинах-медсестрах — если бы мне давали десятку за каждую из них, я бы смог уйти на пенсию еще до окончания учебы школы, но они были прекрасны. И когда появилась девушка лет двадцати, заплаканная и явно испытывающая сильную боль, с тяжелым переломом ноги, полученным во время соревнований по катанию на коньках, все они подбадривали ее, отпуская шутки по всей маленькой палате на четыре человека. Такого рода вещи — вот что того стоит.

— Ну, — говорит моя мама с некоторым сомнением в голосе, — если ты счастлив.

— Я счастлив, — говорю я.

Она болтает о своих занятиях по гончарному делу и клубе плавания на открытом воздухе, в который она вступила, а я слушаю и издаю звуки подтверждения. Думаю, если бы я рассказал ей о Маргарет и девочках из ортопедического отделения, она, вероятно, поняла бы меня, но я не могу с этим смириться. Я устал пытаться убедить людей в том, что я поступил правильно, когда есть другие, которых не нужно в этом убеждать. Посмотрите на Джесс. Она понимает меня. Она отказалась от хорошей работы, стабильности и всего остального, чтобы следовать своей мечте и работать в издательстве. Я качаю головой и возвращаюсь к тому, что говорит моя мать.

— Так значит, с ней все в порядке? — Мел звонит из Нью-Йорка, когда я сижу в поезде, возвращающемся в Лондон, позже тем же вечером. Она собирается идти на встречу в обеденный перерыв, когда отвечает на мой звонок, и я пытаюсь говорить потише и не быть одним из тех придурков, которые кричат в транспорте во весь голос.

— Да, с ней все хорошо. Думаю, ты бы сказала, что она занята.

— Как по мне, это прозвучало немного маниакально.

— Не, — отвечаю я, хотя это именно то, о чем беспокоился. — С ней все в порядке. Просто занимается разными делами.

— А как ты? — спрашивает Мел.

— Хорошо. Уставший. Вечно уставший.

— Прекрати ныть, — говорит Мел, смеясь. — Ты сам это выбрал. Ты мог сидеть за столом в перерывах между совещаниями, задрав ноги, и любоваться Манхэттеном, как я.

— Нет уж, спасибо, — честно отвечаю я. Представляю это и не могу придумать для себя ничего хуже.

— Как дела в доме? У вас все еще медовый месяц с другими жильцами?

— Почти. Все довольно спокойные, так что никакого лишнего стресса.

— А как обстоят дела с Эммой?

Боже, лучше бы я никогда не рассказывал ей об этом. Каждый раз, когда я разговариваю с Мел, она изводит меня насчет моего «домашнего романа».

— Никак. Мне нужно хорошенько вдолбить ей это в голову. У меня слишком много дел, чтобы зацикливаться на отношениях.

— Так я и знала, — ворчит она. — Ты такой не друг со льготами. Ты всегда был слишком правильным.

— Я не такой, — протестую я, но знаю, что она права.

— Такой. Вот как ты оказался с Элис. Если бы ты не свернул налево и не уволился с работы, ты был бы уже на пути к семейному счастью в Суррее.

— Заткнись, — говорю я, смеясь.

— Мне пора, — внезапно говорит Мел. — Вижу, что все направляются в комнату для совещаний. Напиши мне и дай знать, что произойдет со всей этой историей с Эммой. Она может взбеситься из-за тебя и испортить счастье вашего семейного гнездышка.

Я кладу телефон на стол перед собой и закрываю глаза. Думаю, Мел придает этому слишком большое значение.

Во всяком случае, надеюсь, что это так.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Джесс

3 июня

— Знаешь это чувство, когда не замечаешь, что чего-то не хватает, пока не осознаешь, что этого там нет?

Повисает долгая пауза, пока Джен переваривает то, что я только что сказала.

— Верно, — медленно произносит она. — Тебе придется еще раз повторить все это для меня.

— Извини, — говорю я, зажимая телефон между подбородком и плечом и вскрывая адресованное мне письмо. Нежелательная почта, нежелательная рассылка, счет по кредитной карте… — Имею в виду, — я замолкаю на секунду, убеждаясь, что дома больше никого нет, но в доме тихо, и в холле нет обычного мусора, который говорит мне о том, что мои соседи вернулись с работы, — я думаю, что с Эммой и Алексом что-то происходит.

Наступает момент, когда Джен переваривает то, что я только что сказала:

— Что, например, типо они тайно трахались в течение шести месяцев?

— Нет, — говорю я. — Не только это, имею в виду, что там немного странная атмосфера. Думаю, может быть, он уже порвал с ней. На днях он зашел на кухню, а она сразу вышла.

— Может, она закончила дела, а он просто зашел? — спросила Джен.

— Нет, дело не только в этом. Может быть, она реально расстроена из-за него, хотя он сказал, что это была ее идея, чтобы они начали без обязательств.

Я бросаю письма в мусорное ведро. Затем наклоняюсь и достаю счет по кредитной карте. Как ни заманчиво было бы оставить все как есть, я не думаю, что это улучшило бы мой кредитный рейтинг.

— И дело в том, что, кроме этого, я не видела Эмму целую вечность.

— Хммм, — сказала Джен. — Но ты не видишь этого… Как его там зовут? Парня-повара тоже не очень часто. И ты же не думаешь, что с ним что-то происходит.

— Он работает в две смены. Это другое.

— Ты слишком интересуешься тем, что происходит с Алексом, для той, кто не заинтересована в том, что происходит с Алексом, — говорит она тем самым очень знакомым, лукавым, женоподобным тоном.

— Я — нет. Просто так получилось, что я работаю в издательстве, поэтому меня особенно интересуют истории.

— Ага, как скажешь, — говорит она, и я представляю, как она улыбается.

Раздается лязг ключей в замке, я поднимаю взгляд. Это Бекки, вернулась с работы необычно рано.

— Лучше иди, — говорю я Джен. — Напишу тебе позже, хорошо?

— Не забудь. Я хочу знать последние новости об этой несуществующей драме.

Мгновение спустя, с драматическим вздохом, Бекки роняет свои сумки на пол и падает без сил на лестнице:

— Боже, я так устала, — говорит она, на секунду опуская голову. — Ни за что не смогу подняться на два пролета. Мне придется просто переночевать здесь — ооох.

— Что такое? — я спрашиваю.

Она снова поднимает голову, скорчив гримасу отвращения:

— Нам реально пора составить какой-нибудь график уборки. Эти ступеньки покрыты пухом и всякой всячиной.

— Я немного пропылесошу их. Кофе? — я указываю на кухню. — Хочешь, я поставлю чайник?

Она качает головой:

— Я пытаюсь отказаться от кофеина.

— С ума сошла? Ты работаешь около двадцати трех часов в сутки. Ты не сможешь выжить без кофеина.

— Как насчет сока из сельдерея?

— Просто отвратительно. Приготовлю тебе мятный чай, — я оставляю ее лежать, похожую на сдувшуюся медузу, на нижней ступеньке лестницы и направляюсь на кухню, чтобы вскипятить чайник. Холодильник громко гудит. Я хватаю молоко, быстро закрываю дверцу, готовлю себе кофе и заливаю водой дорогой на вид мятный чай в пакетиках Бекки.

— В холодильнике что-то сдохло, — говорю я, возвращаюсь в прихожую и протягиваю ей кружку. Она нюхает чай и делает большой глоток, издавая восторженные звуки.

— Это Роб.

— В холодильнике?

— Нет, это какие-то штуковины Роба. Продавец дал ему несколько невероятно шикарных французских сыров, и он принес их домой, потому что… о, там что-то сложное. В любом случае, они в холодильнике. Он сказал, что принесет домой немного домашнего хлеба и всякой всячины, и мы сможем съесть это на ужин, если кто-нибудь будет здесь.

У меня урчит в животе от этой мысли, и было бы неплохо познакомиться с Робом поближе. Прошло шесть месяцев с момента моего переезда, а Роб все еще остается для меня загадкой. Мы вроде как привыкли к тому, что он здесь, но не слишком рано. Когда остальные из нас тусуются по вечерам, перекусывают в «Бене и Джерри» и смотрят фильмы «Нетфликс», он занимается кулинарными изысками до полуночи, а к этому времени мы, обычно, шатаясь, отправляемся спать. Он лежит на диване, читает спортивные журналы (большой фанат футбола) и расслабляется примерно до двух часов ночи. А когда мы встаем, то он крепко спит внизу, в подвале. Это немного похоже на жизнь с хоббитом, только который реально хорошо готовит и иногда приносит домой объедки, за которые можно умереть.

И действительно вонючий сыр.

Я делаю глоток кофе и…

— Фу, — я опускаю взгляд на свою кружку, осознавая, что отдала Бекки свой кофе и взяла ее мятный и фенхелевый чай. На вкус как будто кто-то окунул пару использованных носков вмутную воду.

— Я все думала, когда же ты заметишь, — говорит Бекки, крепко сжимая кружку обеими руками.

— Я принесла тебе чай.

— А я, — она делает еще глоток, глаза закрыты от блаженства и на лице счастливая улыбка, — выпью твой вкусный, лишающий сна, разрушающий надпочечники, повышающий кровяное давление кофе.

Я протягиваю руку, смеясь. В ближайшее время она не выпустит эту кружку из рук.

— Джеррофф, — рычит Бекки. — Это мое.

Я готовлю еще одну чашку, и мы плюхаемся на диваны в гостиной. Мы строили всевозможные планы, как привести дом в порядок, когда только въехали, но почему-то никто из нас ничего не предпринял. В результате всегда было ощущение, что сидишь в гостиной бабушки. Я замечаю, что растение в горшке на подоконнике выглядит так, словно ему грозит опасность умереть от засухи.

— Как дела на работе? Ты, должно быть, уже вполне освоилась? — спрашивает Бекки, закидывая ногу на подлокотник дивана и откидывая голову назад. Что-то издает тревожный хруст. — Боже, я разваливаюсь на куски.

— Это была ты? — встревоженно спрашиваю я. — Я подумала, что это мебель.

— Нет, определенно я. Вот почему пытаюсь придерживаться здорового питания. Эта работа чертовски изматывает. Я не удивлена, что Алекс отказался от нее ради легкой жизни медбрата.

Мы обе смеемся.

— Ну так что, давай, выкладывай. Есть какие-нибудь захватывающие сплетни из гламурного издательского мира? Я ожидала гораздо большего количества приглашений на презентации шикарных книг и встреч с известными людьми.

— Ага, я тоже, — говорю я.

— Не нравится?

— Ой, нет. Мне правда нравится. Я имею в виду, что это гораздо более напряженно, чем я ожидала — думаю, я представляла, как мы все бродим по городу, читая книги и обсуждая литературу, а это совсем не так, но — да, — я киваю. — Я чувствую, что немного встала на ноги. Помогает то, что появилась пара новых людей, так что я больше не новенькая. И Джав очаровательна.

— Тебе стоит как-нибудь пригласить ее в гости. Мы могли бы устроить домашнюю вечеринку. Новоселье. Боже мой, почему у нас до сих пор не было настоящего новоселья? — говорит Бекки.

— Потому что мы собираемся все в одном месте примерно два раза в месяц, и обычно это субботний ланч?

— Ох. Да. Поэтому, — Бекки листает страницы одного из журналов Эммы. Она покупает их все — «Vogue», «Marie Claire», «Tatler»… — Смотри, выходит последняя книга Найджеллы Лоусон. Почему ты не планируешь делать что-то подобное?

— Потому что я работаю в крошечном издательстве, которое в основном занимается романтикой, а мы такими вещами не занимаемся.

— Вам стоило бы. Ты бы получила кучу рекламы. И я бы познакомилась, — она вглядывается в фотографии на страницах «Tatler» в социальных сетях, — с Робертом Паттинсоном. Как думаешь, он блестит в реальной жизни?

— Не-а. И с твоей печальной зависимостью от «Сумерек» нужно бороться. Я видела, что ты снова посмотрела все части на «Нетфликс».

— Их приятно смотреть. Я в мега стрессе из-за работы. Впереди куча экзаменов.

— Опять экзамены? Я думала, ты со всем этим закончила.

— Не-а, это другие экзамены. Вопросы профессионального развития. Они никогда не заканчиваются.

— Странно думать, что Алекс бы все это делал, — говорю я небрежно.

Бекки поджимает под себя ноги:

— Алекс? Он был реально хорош. По-моему, получил один из лучших дипломов в нашем году. Все до сих пор ошеломлены, что он бросил свое дело.

— Хотя, кажется, ему правда нравится работать медбратом, — говорю я, и мне интересно, как у него дела с новым местом работы. Сейчас он перешел на новую работу — работает в доме престарелых на Примроуз-Хилл.

— Ты знаешь, что у него должна была быть свадьба в эти выходные?

— О, конечно, — говорю я, вспоминая, как Алекс упоминал об этом на прошлой неделе, но до меня это не дошло.

Она протягивает руку к кофейному столику и берет одну из шоколадных конфет, которые Роб оставил там вчера вечером с запиской «Угощайтесь». Она указывает головой на коробку:

— Хочешь одну?

— Нет, спасибо, — говорю я, пытаясь представить неряшливого, непринужденного Алекса, застегнутого на все пуговицы в костюме и галстуке, наблюдающего, как мифическая Элис идет к нему по проходу. — Какой она была? — я спрашиваю.

— Элис? — Бекки мгновение жует, корча преувеличенные гримасы, затем проглатывает и продолжает. — Извини, ириска застряла в зубах. Она была очень милой. Немного шикарной, в стиле Хоум Каунти с длинными пышными волосами. У мамы с папой было два лабрадора, и она, наверное, ходила в Пони-клуб.

— Серьезно? Не могу представить Алекса с кем-то подобным. Он кажется слишком приземленным.

— Ага, но она не была заносчивой. Ну, она была милой. Просто… ну, думаю, что она в значительной степени распланировала их будущее, и я не думаю, что то, что Алекс свалил, чтобы выучиться на медбрата и зарабатывать примерно четверть от того, что он получал бы как корпоративный юрист, было в ее настенном ежедневнике.

— А что случилось с в богатстве и в бедности? — я спрашиваю.

Бекки фыркает от смеха:

— В Лондоне? Шутишь?

Я думаю о сумме денег, которую она получила бы, если бы сдала это место в аренду или продала его.

— Это же ты сидишь на золотой жиле, — указываю я. — Я удивлена, что у тебя нет вереницы красивых молодых золотоискателей, прокладывающих дорогу к твоей двери.

— Никто не знает, что это моя собственность, вот и все, — говорит она.

— У меня так много людей спрашивали, как я могу позволить себе жить в Ноттинг-Хилле.

— Ага, меня тоже, — она смеется. — Что ты им отвечаешь?

— Говорю, что остановилась у члена семьи.

— И я.

— Как поживает твоя мама? — спрашиваю я. — Сто лет о ней ничего не слышала.

— Ох, сейчас она полностью вне сети. На острове установили какую-то машину, которая вырабатывает электричество, пока ты катаешься на велотренажере.

— Кстати, — говорю я, — я должна оплатить тебе свою долю счета.

— Ага, разберемся с этим на выходных, — говорит Бекки. — Я тут подумала — у Алекса выходной в эту субботу, которая должна была стать важным днем. Не хочешь собраться со мной, и мы с ним куда-нибудь сходим? Немного отвлечем его от всего этого? Эммы не будет дома в эти выходные, и думаю, Роб как обычно работает, так что мы будем только втроем.

Мое сердце подпрыгивает от счастья при мысли о том, что я проведу с ним день, что немного трогательно. Мне правда нужно взять себя в руки.

— Думаю, это блестящая идея.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Джесс

8 июня

— Лодка? — Алекс стоит на кухне в носках и мятой, выцветшей серой футболке. Его джинсы низко спущены на талии, и когда он складывает руки вместе и поднимает их над головой, потягиваясь, что превращается в зевок и я вижу едва заметную дорожку темных волос, которая тянется от его пупка вниз к…

Я отвожу взгляд и беру тряпку, протирая кухонную раковину, которая и так чистая.

— Ага, — говорю я, споласкиваю тряпку, складываю ее и вешаю сушиться под краном. — Я, ты и Бекки. Эмма уезжает на эти выходные.

— Давай, — говорит Бекки, появляясь в своем халате. — Будет весело.

— Всё всегда весело, пока кто-нибудь не утонет в ужасной аварии на лодке, — мрачно говорит Алекс. Но его губы растягиваются в улыбке, и он медленно кивает. — Хорошо. Я думаю, что вы две сумасшедшие. Но ладно.

— Отлично, — говорит Бекки, давая ему пять.

Выходя из кухни, он оборачивается, держась рукой за дверь, его волосы по-утреннему взъерошены. Он почесывает бороду и переводит взгляд с Бекки на меня, на его лице медленно расплывается улыбка:

— Спасибо, ребят. Я ценю это.

— Я говорила тебе, что он сочтет это хорошей идеей, — шепотом говорит Бекки, когда мы слышим его шаги на последней, скрипучей, ступеньке.

— Что вы двое затеваете?

Я смотрю на Роба, который вошел в комнату и направился прямиком к холодильнику.

— О, привет, — говорю я. — Это же наш алый первоцвет, — наш ожидаемый сырный вечер в итоге не состоялся, потому что Роба вызвали на работу, чтобы он забрал чью-то смену.

— На днях у меня будет недельный отпуск, — говорит он со своим глубоким акцентом из Глазго. — И вы еще будете жаловаться, что я путаюсь у вас под ногами.

— Думаю, это миф. Насколько я могу судить, ты работаешь триста шестьдесят пять дней в году, — поддразнивает Бекки.

— Да будет тебе известно, что у меня сегодня выходной, чтобы наверстать упущенный понедельник, и у меня нет никаких планов.

— Ох, — говорит Бекки, взглянув на меня. — Хочешь появятся?

— Зависит от того, что это будет, — Роб ухмыляется. — Ты же не хочешь, чтобы я сделал что-нибудь своими руками или что-то в этом роде?

Она подзывает его к себе. Выглядя довольным, что его пригласили, он подходит, садится и слушает, пока мы объясняем, что наша миссия — отвлечь Алекса от мыслей о том, каким должен был быть сегодняшний день.

— С удовольствием. И потом, может быть, когда мы вернемся, я смогу приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин. Как насчет карри? Алекс любит карри, да?

— Определенно.

— Точно. Во сколько выезжаем?

Бекки смотрит на часы:

— О, Боже, еще целая вечность. Около половины первого?

— Отлично, — Роб потирает руки. — Я схожу в магазин, чтобы купить кое-что для ужина. Я устрою такой пир, что он просто с ума сойдет. У него не будет возможности даже думать о том, как его зовут, когда я закончу.

За то время, что нам с Бекки требуется, чтобы принять душ, подобрать что-нибудь из одежды и, как обычно, субботним утром, побродить по дому, Роб успел сходить на рынок на Портобелло-роуд, накупить огромных пакетов мяса и свежайших овощей, и теперь он стоит у кухонной столешницы, измельчает лук и чеснок с молниеносной точностью. Несмотря на его огромные руки, нож двигается так быстро, что я не успеваю за ним уследить.

— Я думала, ты будешь готовить ужин позже? — я отщипываю кусочек нарезанного красного перца.

— Ага, — говорит он, хлопая меня по руке и смеясь. — Просто оставлю все промариноваться на несколько часов.

Я заглядываю в холодильник и вижу, что он битком набит разнообразными блюдами, накрытыми пищевой пленкой и уже вкусно пахнет.

— Вееерно, — он высыпает горсть нарезанного мяса в посуду, смешивает с чем-то похожим на кусочки рыбы и накрывает сверху.

— Могу я помочь? — чувствую себя немного бесполезной, стоя здесь, когда мастер за работой. Он качает головой.

— Не, все готово, — он открывает кран и моет руки, засовывает использованную посуду в посудомоечную машину и включает ее. — Ребята, вы готовы?

Мы спускаемся к Паддингтону, где пришвартованы лодки. Там небольшая очередь — семьи и туристы все ждут, чтобы подняться на борт своих лодок. Кажется, все чувствуют то же, что и мы — слегка нервничают и немного посмеиваются. Я очень стараюсь не беспокоиться о целых шести миллионах вещей, которые могут пойти не так. На самом деле, я не любитель лодок. Я с удивлением обнаруживаю, что Бекки точно знает, что делает. Она ведет нас всех в лодку, и мы садимся. Я осматриваюсь в поисках весел.

— Она электрическая, — говорит она, смеясь. Она садится сзади и умело увозит нас подальше от Торговой площади и толп туристов, которые снуют вокруг. На воде множество лодок, и все же Бекки каким-то образом удается плавно увернуться с дороги, и, прежде чем мы успеваем опомниться, мы уже плывем и солнце отражается в воде. Я рада, что захватила с собой солнцезащитные очки. Алекс тоже в них, а Роб, его бледные веснушчатые руки покрыты кремом от загара, в бейсболке и сидит на рулевом конце лодки, думаю, это корма, или, может быть, нос, во всяком случае, что-то из этого, с Бекки. Ясно, что ему до смерти хочется занять свою очередь.

Я сажусь боком, мои колени почти касаются джинсов Алекса. Он смотрит на воду, погруженный в свои мысли.

— Здесь так тихо, — говорит он через некоторое время.

Роб и Бекки болтают о кулинарии. Я наблюдаю за тем, как тянутся вниз длинные ветви плакучей ивы и ее листья мягко шелестят на ветру. Семьи с собаками и детскими колясками прогуливаются вдоль канала, и я думаю о Софи и ее попытке забеременеть в стойке на голове — это заставляет меня засмеяться.

Алекс снимает очки и подозрительно смотрит на меня, его рот удивленно приподнимается:

— Что смешного?

Я подношу руку ко рту, пряча улыбку:

— Даже не спрашивай.

— Я рад, что мы выбрались, — говорит Алекс, легонько подталкивая мое колено своим. — Спасибо.

— Это была идея Бекки. Она подумала, что ты, возможно, захочешь отвлечься сегодня, потому что… — я замолкаю, тоже снимая солнечные очки и покусывая их дужку. Я смотрю на него и откидываю волосы с лица.

— Я хотел поговорить с тобой, — начинает Алекс тихим голосом, меняя тему. — Мне правда жаль, если я поставил тебя в неловкое положение на прошлой неделе, спрашивая об Эмме.

— Все в порядке, — говорю я, снова надевая очки и заправляя волосы за уши.

— Смотри, — Алекс указывает через мое плечо. — Вон наше кафе.

Я осторожно поворачиваюсь (не хочу выпасть из лодки) и вижу, что мы добрались до Маленькой Венеции, и вижу маленькое уличное кафе, где мы остановились выпить кофе после нашей первой совместной прогулки. Теперь для нас стало чем-то вроде рутины останавливаться там после прогулок и есть белый хлеб с шоколадным брауни. Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня сводит пальцы на ногах в моих конверсах от того, что он назвал его нашим кафе.

— В любом случае, — продолжает он, и я оборачиваюсь, чтобы снова посмотреть на него, — я просто хотел, чтобы ты знала, что я действительно ценю, что ты выслушала меня. И я порвал отношения — ну, не то чтобы это было чем-то особенным, на самом деле, но ты понимаешь, что я имею в виду, с Эммой, — его голос низкий.

— Как она это восприняла? — я спрашиваю. Неудивительно, что дом показался мне немного странным.

— Хорошо, — он прочищает горло. — Ну, в общем, нормально.

— Так вот почему она стала немного незаметной?

Он кивает и теребит свободную нитку на своих джинсах, тянет ее, пока она не порвется, а затем рассеянно перекручивает между пальцами:

— Она вернулась к своим родителям.

— Боже, — я пытаюсь вспомнить, когда видела ее в последний раз. — Я знала, что она куда-то уезжает, но не представляла куда.

— Ага.

Мимо нас проплывает лодка, и мы все смеемся над двумя спаниелями в собачьих спасательных жилетах, которые сидят на столе, а их владельцы держатся за руки и вместе управляют лодкой.

— Хочешь попробовать, Джесс? — Бекки указывает на румпель. Или это руль? Неважно.

Я качаю головой:

— Думаю, тот факт, что я не знаю, румпель это или нет, вероятно, является хорошей причиной оставаться там, где я сижу.

— Алекс? — спрашивает Бекки.

— Продолжай, — он улыбается мне, и они выполняют немного хитрый маневр, который заставляет лодку тревожно покачиваться. — Следующая остановка, — он прикрывает глаза и всматривается вперед, — Пиратский замок.

— Пиратский замок? То есть, настоящий замок? — спрашиваю я.

— Не-а, — он смеется. — На самом деле это благотворительная организация, которая занимается на лодках с детьми из неблагополучных семей.

— Откуда ты так много знаешь об этом? — мы проплываем мимо, и группа детей в спасательных жилетах забирается на лодку.

— Компания, в которой я раньше работал, занималась сбором средств для них.

— Значит, компания была связана не только с корпоративной жадностью? — я поддразниваю его.

— Нет, они сделали кое-что хорошее, — он откидывает волосы с лица. — Ну, там тоже было изрядное количество корпоративного дерьма.

Я думаю о своем злополучном свидании с, как его там, инвестиционным банкиром. Это тоже было на яхте. Кажется, я плыву по течению весь свой первый год в Лондоне.

И вот мы снова в Лондонском зоопарке, вольеры огромной геометрической формы возвышаются высоко над деревьями.

— Как думаешь, мы снова увидим нашего жирафа? — Алекс смотрит вверх.

Группа людей, загорающих на крыше плавучего дома, поднимает бокалы за нас, когда мы проходим мимо них, и Бекки достает упаковку пива из сумки, которую она спрятала под столом.

— Ваше здоровье, — говорим мы, чокаясь горлышками наших бутылок.

Мы лениво плывем дальше, к Камден-Лок, где образовалась пробка из лодок, и возвращаемся обратно, направляясь домой. В животе у меня урчит так громко, что Алекс смеется.

— Может, после этого сходим за едой? — спрашивает он. Он не знает, что Роб все утро усердно работал, готовя праздник для нас, когда мы вернемся. Я смотрю на Роба, вопросительно поднимая брови. Он едва заметно кивает.

— Почему бы вам двоим не пойти перекусить, пока мы забросим лодку обратно, а потом мы с Робом отправимся обратно?

Если бы я не знала Бекки лучше, я бы поклялась, что она пыталась поставить нас в ситуацию, когда мы были вынуждены быть вместе, наедине. Но а) Бекки не из тех, кто занимается сватовством (она слишком практична для этого) и б) сегодняшний день не об этом. Предполагается, что мы отвлекаем Алекса от его несвадебных мыслей. И она понятия не имеет, что я к нему чувствую. Думаю, у меня неплохо получилось это скрывать. Во всяком случае, я надеюсь, что у меня получается.

Мы выходим возле Примроуз-Хилл и бредем обратно через парк, останавливаясь, чтобы купить сэндвичи, которые едим, сидя на траве, скрестив ноги, лицом друг к другу. Солнце все еще сияет на небе. Я думаю, что это был бы идеальный день для свадьбы. Алекс молчит. Интересно, думает ли он о том же. Я откидываюсь на траву, смотрю в небо, впитывая тепло.

Он ложится рядом со мной, так близко, что я чувствую, как покалывает мою кожу от его близости. У моего сердца нет памятки «ничего не происходит», и в данный момент оно очень громко стучит у меня в ушах.

— Странно, не правда ли? — говорит он, все еще глядя в небо. Он прикрывает глаза от солнца.

— Что?

Он протягивает руку так, что его рука легко касается моей. Я чувствую, как в моем животе оживает целая радуга бабочек.

— Что могло бы быть. В промахе от ошибки.

Думаю, он говорит о свадьбе. Он определенно говорит о свадьбе. Не так ли?

Я лежу, не двигаясь.

А потом он протягивает руку, и на секунду его мизинец касается моего. Я не могу понять, несчастный случай это или нет. Я не отдергиваю руку. Я просто лежу, смотрю на облака и удивляюсь, как малейший физический контакт может вызвать у меня ощущение, будто кто-то зарядил электрический разряд от головы до ног. Я искрюсь так, будто бы светилась в темноте.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Алекс

8 июня

Что, черт возьми, я делаю?

Мы вместе возвращаемся на Олбани-роуд, как я надеюсь, в дружеском молчании.

Все, что я сделал — это протянул руку и коснулся ее пальца, да ради бога. Голос в моей голове возвращается с довольно разумным контраргументом.

Ты одинок по определенной причине. У тебя с Эммой ничего не получилось по определенной причине.

По двум разным причинам точнее, я спорю сам с собой.

Удивительно трудно вести сбалансированный и разумный спор с собственным внутренним голосом. Правда в том, что мне правда нравится Джесс. Она нравится мне настолько, что я не собираюсь портить дружбу, и настолько, что я не собираюсь втягивать себя в отношения, когда у меня сейчас достаточно забот с работой и учебой, и после того, что случилось с Элис — ну, я пообещал себе, что даже не сунусь туда, пока не закончу курсы мед. персонала.

Это не то же самое, что с Эммой, говорит мой бесполезный внутренний голос.

Подожди, думаю я. Разве минуту назад ты не был на другой стороне?

Это сложно, говорит внутренний голос.

Я громко стону.

— Ты в порядке? — голос Джесс заставляет меня вздрогнуть. Я почти забыл, что она здесь.

— Ага, просто думал о работе.

— Я подумала, может быть, это, ну, знаешь… — она немного колеблется. — Элис. Свадьба?

Я качаю головой:

— Нет, — твердо говорю я. — Определенно не это.

Мы сворачиваем за угол и попадаем на Олбани-роуд. Один из ребят из дома через два дома от нас установил киоск с лимонадом. У них стоит столик на тротуаре и стопка бумажных стаканчиков. На вывеске написано: «Лимонад — 4 фунта за стакан».

— Черт возьми, — говорю я вполголоса Джесс. — Определенно лондонские цены.

Одна из детей поднимает на меня глаза. У нее светло-каштановые волосы и очень пронзительные ярко-голубые глаза:

— Лимоны натуральные, как и сахар.

— Конечно, натуральные, — говорит Джесс, фыркая от смеха. Только в Ноттинг-Хилле. — Мне очень жаль, но у меня с собой нет денег.

— Все в порядке, — говорит младший из двух детей. — Мы сделаем еще немного, чтобы вы могли вернуться позже.

Когда мы оказываемся вне пределов слышимости и поднимаемся по ступенькам к нашему дому, мы оба разражаемся смехом.

— Что ж, ты должна отдать им должное. Они предприимчивые.

— Плата за обучение этих детей, вероятно, обходится в семестр дороже, чем я зарабатываю за год, — Джесс хихикает. — Не удивительно, что они предприимчивые. Их отцу будет принадлежать половина недвижимости в Ноттинг-Хилле. Он частный домовладелец.

Мы все еще смеемся, когда открывается входная дверь. Я думал, что Эмма уехала домой, но она здесь, с выражением на лице, которое я не могу прочесть. Я открываю рот, чтобы поздороваться, а затем снова закрываю его.

Несмотря на прохладный прием Эммы, я не могу не заметить, что в доме пахнет теплом и ароматными специями. Из кухни доносится шипящий звук. И поверх этого я слышу пение Роба, когда он готовит что-то потрясающее.

Я иду по коридору на кухню.

— У вас двоих все в порядке? — Роб поднимает голову, в руке деревянная ложка, фартук повязан вокруг талии. Он выглядит в своей стихии и счастливо сияет — бутылка белого, наполовину выпитого, вина стоит рядом с плитой.

Задняя дверь открыта, и свет из маленького садика проникает на кухню. Я вижу разросшиеся виноградные лозы, свисающие над дверным проемом, и свет, пробивающийся сквозь листья. Это выглядит довольно идиллически — идеальный день для ленивого солнечного послеобеденного отдыха в саду. До сих пор мы им почти не пользовались — в основном потому, что он так зарос, что никто из нас не знает, с чего начать.

— Великолепный день, не правда ли? — говорит Эмма позади нас своим ровным, глубоким голосом. Она с любопытством смотрит на меня. Я отступаю в сторону, чтобы пропустить ее и Джесс.

— В такой день нам стоит сходить за «Пиммс» (прим. алкогольный напиток). Держу пари, в саду есть мята. Вы смотрели? — говорит Джесс. Она явно не уловила странной атмосферы.

Бекки появляется из сада с застрявшим в волосах листком. И она стоит между задней дверью и кухней.

— Ах, — говорит она. — А я все гадала, когда вы двое вернетесь.

А потом раздается шорох, когда кто-то отодвигает одну из виноградных лоз в сторону, и фигура, силуэт на фоне солнечного света, так что мне требуется мгновение, чтобы узнать его, на мгновение замирает в дверном проеме.

— Я же говорила тебе, что он ушел ненадолго, — говорит Эмма наигранно веселым голосом.

— Привет, Алекс, — говорит мне Элис.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Джесс

8 июня

Итак, это немного неловко. Я бросаю взгляд в сторону Бекки, и ей удается четко сформулировать, с расширенными глазами, неопределенным жестом рук и раздуванием ноздрей, что нет, она тоже понятия не имеет, что происходит.

Я наблюдаю за Алексом, стараясь делать вид, что не наблюдаю за ним. Он пересекает кухню и кладет руку Элис на талию, тепло целуя ее в щеку. Эмма почти незаметно приподнимает бровь.

— Джесс, это Элис, — говорит Алекс.

А я протягиваю руку — с какой стати я это делаю? Это кажется странно формальным, но я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы поцеловать, и мне кажется, что я должна хоть что-то сделать. Элис берет ее, и мы здороваемся. Алекс бросает на меня странный косой взгляд.

— Очень приятно познакомиться с тобой, Элис, — говорю я. — Я много о тебе слышала, — добавляю я. Бекки, стоящая позади нее, при этом широко раскрывает глаза и смотрит на меня.

— Правда? — Элис слегка наклоняет голову, улыбаясь. — Надеюсь, что все не так плохо.

— Боже, нет, — говорю я, понимая, что загоняю себя в яму. — На самом деле только хорошее. Прелестное.

Ноздри Бекки раздуваются.

— Почему бы мне не сходить в магазин и не купить «Пиммс»? Я только что сказала, что в такой день стоит выпить «Пиммс».

Я разворачиваюсь и направляюсь к двери.

— Я схожу с тобой, — говорит Бекки и пулей вылетает из кухни.

— Какого черта? — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

— Понятия не имею. Буквально, — отвечает Бекки. — Она вернулась, чтобы сказать, что совершила ужасную ошибку и хочет вернуть его?

Я чуть не говорю «Черт возьми, надеюсь, что нет», но умудряюсь превратить это в кашель, а затем в гораздо более уместное:

— Может быть, она подумала, что должна засвидетельствовать свое почтение или что-то в этом роде?

— Из-за того, что они не поженились? — Бекки снова фыркает от смеха.

— Не знаю. Что за чудачка объявляется в день, когда у них не произошла свадьба, и случайно появляется из сада посреди нашей миссии «Отвлеки Алекса от всего»? Она всегда так поступает?

— Не знаю. Я встречалась с ней всего несколько раз на рабочих мероприятиях. Она всегда казалась довольно милой, в каком-то роде любящей, у меня-шикарные-родители — такого типа. Немного похожа на Алекса, каким он был раньше.

— Правда? — удивленно спрашиваю я.

— Боже, да.

Я внезапно останавливаюсь на улице, и кто-то из идущих врезается в меня сзади, ругается, а затем продолжает движение, обходя меня стороной. Я все еще не очень хороша в том, чтобы не останавливаться на улицах Лондона.

— Алекс не похож на шикарного человека. Он…

— Он милый, да. Но до того, как умер его отец, он гораздо больше походил на стереотипный тип юриста. Хороший костюм, симпатичная девушка, любил вечера в «Белом Доме» (прим. паб в Лондоне).

Несмотря на то, что я несколько раз слышала о «старом Алексе», я изо всех сил пытаюсь совместить непринужденного, слегка неряшливого, бородатого, постоянно уставшего Алекса с образом, который она создает.

— Это действительно странно. Я вообще не могу себе этого представить.

— Не думаю, что Элис могла бы представить его таким, какой он сейчас. Для начала, она бы уже за пять секунд сбрила с него бороду.

После того, как мы купили «Пиммс», огурцы, клубнику и немного лимонада, мы возвращаемся на Олбани-роуд.

— Как думаешь, что там происходит? — Бекки кивает в сторону нашего дома, когда мы приближаемся.

— А теперь у вас есть мелочь? — спрашивает маленькая девочка из киоска с лимонадом.

— Извини, нет, — говорю я. — Если только ты не принимаешь кредитные карточки?

Она хихикает:

— Я спрашивала папу, разрешит ли он нам, но он сказал «нет».

— Тогда тебе придется поймать меня после получки, — говорю я, полушутя. Я все еще учусь выживать от месяца к месяцу. Бекки заплатила за «Пиммс», и это хорошо, потому что у меня почти закончились деньги, а до конца месяца еще довольно долго. Я смотрю на дорогую на вид машину, припаркованную напротив нашего дома, и задаюсь вопросом, принадлежит ли она Элис.

— Это…?

Бекки кивает:

— Ага. Ты можешь увидеть, что опускаться до катания на метро на студенческий кредит было не в ее стиле.

Внутри Роб раскладывает куриные шашлыки со специями на подушке из разноцветных листьев салата. Ни Эммы, ни Алекса, ни Элис, если уж на то пошло, нигде не видно. Я не могу избавиться от чувства злости из-за того, что мы устроили весь день, чтобы отвлечь его от этого, а Элис пришла и все обломала.

— Они снаружи, в саду, — Роб кивает головой в сторону двери.

— Я приготовлю «Пиммс», — быстро говорит Бекки. — Ты иди и оцени атмосферу снаружи.

Удивительно, но Эмма стоит на четвереньках, выдергивая сорняки из цветочного бордюра. Она собрала целую кучу и свалила ее рядом с собой.

— Не считала тебя садоводом, — говорю я, кивая на пару потрепанных зеленых садовых перчаток, которые на ней надеты.

— Они не мои. Думаю, они, должно быть, принадлежали бабушке Бекки. Но да, я люблю работать в саду. Раньше постоянно помогала отцу на приусадебном участке. Все еще помогаю ему, когда прихожу домой.

Что ж, этот день становится еще более странным.

Тем временем, Алекс и Элис сидят за выцветшим деревянным столом для пикника. С возрастом он стал гладким и серебристым.

— Присоединяйся к нам, — говорит Алекс, похлопывая по скамейке рядом с собой. Я протискиваюсь в узкую щель и сажусь, не слишком близко к нему, и смотрю на Элис. Она кажется совершенно спокойной, сидит, аккуратно сложив руки перед собой, на столе недопитый бокал вина Роба.

Ну, думаю я. День обещает быть немного неловким.

— Кто-нибудь будет «Пиммс»? — говорит Бекки певучим голосом.

— Боже, да, — говорю я, хватаясь за стакан с таким же энтузиазмом, с каким один из наших марафонцев за столом поддержки тянулся за водой. Я делаю немного слишком большой глоток и кашляю.

Но, конечно, мы британцы, и что у нас получается лучше всего, так это неловкие, слегка напыщенные светские мероприятия. Роб настаивает, что еды более чем достаточно для всех, поэтому мы проводим идеально вежливый и очаровательный вечер за старым потрепанным садовым столом, празднуя несвадьбу Алекса с женой, которой так и не суждено было ею стать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Джесс

28 июня

— Приятно тебя слышать, — говорит бабушка. Ее голос заставляет меня улыбаться, когда я иду по узкой дороге в сторону Пимлико, где мы встречаемся для примерки свадебного платья. Джен должна была встретиться со мной в «Старбакс», но она отправила сообщения с изменениями из автобуса, в котором она едет, который, похоже, застрял из-за какого-то импровизированного марша протеста. Ее сообщения пищат у меня в ухе, пока я разговариваю с бабушкой и иду пешком. — Так что у тебя происходит?

— Я иду позависать с девочками с примерками.

— Ох, прелесть. Она назначила дату? — бабушка обожает свадьбы — и похороны. На самом деле, она любит любые мероприятия, куда можно нарядиться и надеть красивую шляпку. Я схожу с тротуара, чтобы уступить дорогу мужчине, несущего два ведра наполненные цветами, затем поспешно отступаю, когда громко сигналит черное такси.

— Нет, она не назначила дату и это совсем не похоже на Софи. Я не уверена, что она делает.

— Это совсем на нее не похоже.

— Это все детские штучки. Думаю, она повсюду, пытается спланировать что-то, что невозможно спланировать, и это приводит к сбоям в работе ее компьютеризированного мозга.

— Дети появляются, когда они готовы, — успокаивающе говорит бабушка Бет.

— Все продолжают ей это говорить. Она пригрозила обезглавить следующего человека, который скажет ей расслабиться.

— Это не совсем тема Софи, да?

— Определенно нет. О, бабуль, я лучше пойду. Джен как раз выходит из автобуса напротив. Я вижу, как она машет.

— Передавай ей привет, милая.

Я посылаю воздушный поцелуй в телефон и засовываю его обратно в сумку, помахав Джен. У нее фиолетовый шарф, обмотанный вокруг волос, и огромные, богато украшенные серебряные серьги, которые звенят и сверкают на свету. Не знаю, как ей это удается — если бы я одевалась как она, я бы выглядела так, будто совершила набег на ящик с маскарадными принадлежностями.

— Привет, — говорит Джен, целуя меня в щеку и обнимая. — Готова нарядиться в безе?

— Она ни за что не нарядит нас во что-то отвратительное.

— Все равно, даже если она это сделает, главное, чтобы она поторопилась и добралась сюда. И вообще, что это за магазин, в который можно попасть только по предварительной записи?

— Королевский? — Джен прыгает взад-вперед. — Как, черт возьми, может быть так холодно? Уже ведь почти июль.

— Было солнечно, когда я выходила из дома этим утром.

— Ну, черт возьми, точно, что не сейчас, — Джен начинает делать настоящие звездные прыжки посреди тротуара. Маленькая девочка проходит мимо, держась за руку своей матери и оборачивается, чтобы посмотреть, как мы отдаляемся от них. Джен показывает ей язык, заставляя ее хихикать.

— Мамочка, у этой леди на языке что-то блестящее, — слышу я удивленный возглас девочки, когда они заворачивают за угол.

И тут, к счастью, потому что я начинаю думать, что есть опасность, что мы замерзнем стоя на месте, появляется Софи. Опаздывать — это на нее не похоже.

— Извините, — говорит она, засовывая телефон в сумку. Она плотнее запахивает кардиган на груди, спасаясь от холода. — Боже, как здесь, в тени, холодно, да?

— Ну, черт возьми, да.

Она звонит в колокольчик, и дверь открывается. Должна признаться, что обожаю магазины свадебных платьев. Есть что-то такое во всем этом тюле и блестящих вещах. Даже Джен слегка охает от удивления:

— Здесь мило.

— Добро пожаловать в «Свадебный Салон Брайвуд», — владелица магазина высокая, с волосами, подстриженными в строгий черный боб. Она одета в угловатое, дорогое на вид льняное платье, которое, похоже, предпочитают дизайнеры.

— Это место выглядит очень дорогим, — шепчет мне Джен, когда Софи исчезает с женщиной в задней комнате.

— Могу я предложить вам, дамы, по бокалу просекко, пока вы ждете?

Я не знала, что будет еще какое-то ожидание, но если оно будет, то с таким же успехом к нему можно подать просекко. Я киваю.

Раздается громкий шорох, а мы уже почти допиваем просекко, когда сурового вида женщина зовет нас пройти. Софи, которая, кажется, примерно на фут выше обычного, стоит посреди комнаты и выглядит довольной собой:

— Что думаете?

Она выглядит просто великолепно. Платье смотрится на ней даже лучше, чем в журнале, и оно идеально сидит в нужных местах.

— Если ты не забеременеешь к тому времени, когда настанет день твоей свадьбы, это платье точно поможет, — говорит Джен, издавая неприличный волчий свист, за что получает еще более неприличный взгляд от владелицы свадебного магазина. Я бросаю на Джен взгляд, который, как я надеюсь, говорит: заткнись. — Ну, — говорит Джен, защищаясь. — Ты так пытаешься поднять настроение, верно?

Софи бросает на нее стальной взгляд и ничего не говорит. Она сейчас очень напряжена, даже по стандартам Софи.

— Я думала, мы здесь для того, чтобы примерить платья подружек невесты, — обиженно говорит Джен.

— Сейчас мы просто снимем кое-какие мерки, мадам, — женщина-боб разворачивает измерительную ленту и подходит к Джен. Джен, будучи опытной в мерках сценических костюмов, протягивает руку ладонью вниз в останавливающем жесте.

— Я могу назвать вам все свои мерки прямо сейчас, — говорит она, мгновенно повторяя их как попугай. Женщина склоняет голову, выглядя слегка смягченной. Я поднимаю руки вверх, пока она измеряет мой бюст, талию и бедра, и чувствую себя так, словно с меня снимают мерки для школьной формы. Софи слезает с низкого табурета, на котором стояла, и неторопливо уходит переодеваться с помощью девушки, готовящей чай.

Потом мы идем в кино, а затем выпиваем. Софи украдкой смотрит на свой телефон до, во время и после фильма, чтобы узнать, выходил ли Рич на связь.

— Вы двое поссорились или что-то в этом роде?

— Он просто ведет себя как задница, — говорит Софи. Она заплетает свои длинные волосы в косу, спускающуюся на одно плечо, что она всегда делает, когда чувствует беспокойство, так что я знаю, что что-то происходит.

— В чем дело? — Джен склоняет голову набок. Она может быть шумной и неистовой, но всегда приятно, когда она на своей стороне. — Тебе нужно, чтобы мы пошли и немного помяли его?

Софи смеется:

— Нет. Он просто… ну просто… ну, прошло уже семь месяцев, а я все еще не беременна.

Я смотрю на Джен. Никогда по-настоящему не задумывалась о таких вещах, поэтому понятия не имею, сколько времени это обычно занимает. Как я уже сказала, нас воспитывали в вере, что беременность наступает в ту же секунду, как только ты приближаешься к мужчине. Возможно, уроки полового воспитания были не совсем верными.

— Семь месяцев — это не так уж долго, — добродушно говорит Джен. — Я где-то читала, что среднестатистическому человеку может потребоваться двенадцать месяцев, чтобы забеременеть. Плюс, ты переживаешь из-за этого, из-за свадебных хлопот, из-за работы, и у тебя продается квартира. Я имею в виду, что, по сути, все, что тебе нужно, это еще пережить тяжелую потерю, и тогда у тебя будут четыре самые стрессовые вещи, которые может испытать человек.

— Знаю, — Софи вздыхает. — Я даже не могу согласовать с Ричем дату свадьбы.

Джен бросает на меня косой взгляд:

— Ты же не имеешь в виду…

Софи качает головой:

— Ему пришла в голову мысль, что он не хочет большого праздника.

Я чувствую, как мои глаза становятся похожими на блюдца. Софи, по сути, планировала свою свадьбу с девяти лет.

— И как ты к этому относишься?

Я удивляюсь, когда она пожимает плечами:

— На самом деле, не знаю. Знаете, когда у тебя в голове всегда была какая-то идея, потом кто-то появляется и что-то говорит, и ты понимаешь, что на самом деле… — она замолкает, делает глоток своего напитка через соломинку и смотрит в окно.

Джен бросает взгляд на меня и слегка приподнимает бровь:

— Ну, сейчас нет необходимости думать обо всем этом.

Софи порывисто вздыхает:

— Это все равно, что сказать вам не думать о розовом слоне, — говорит она. — О чем вы подумаете в первую очередь?

— Хорошо. Тогда, нам придется тебя отвлечь. Нам просто нужно найти для тебя проект, — говорю я.

Я иду в туалет, а когда возвращаюсь, мне приятно видеть, что Джен и Софи над чем-то смеются, и Софи выглядит счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь. Я направляюсь домой, как только допиваю свой напиток, потому что завтра утром у меня планы потусоваться с Бекки, и мы договариваемся встретиться за ланчем в среду.

Вернувшись на Олбани-роуд, в доме на удивление тихо. Обычно кто-нибудь возится на кухне, готовит тосты или, свернувшись калачиком на диване, смотрит телевизор, но здесь совершенно пусто. Толстовка Алекса висит на перилах. Странно, что я почти не видела его с того дня, как появилась Элис. За исключением того, что мне приходится напоминать себе, что это абсолютно не странно. Алекс — просто друг. Сосед по дому. Но с тех пор, как его палец коснулся моего, мне удалось возродить самую большую и нелепо безответную влюбленность в мире. Мне нужно взять себя в руки. К тому же он, вероятно, вернулся к Элис.

К Элис, которая кажется абсолютно милой. К Элис, которая, как его бывшая почти жена, имеет на него гораздо больше прав, чем я, как его соседка по дому. И даже Эмма, кажется, относительно невредима — на самом деле, вчера вечером она была на свидании с другом подруги, как она призналась, когда мы встретились в холле. Это смешно. Я смешна. Это нужно прекратить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Джесс

1 июля

По какой-то причине я просыпаюсь в половине пятого утра, вероятно, потому, что солнце светит сквозь мои шторы, заливая теплым желтым светом мое лицо. Повинуясь внезапному порыву, я решаю пойти на пробежку. Надеваю свои старые леггинсы и футболку, и роюсь под кроватью, пока не нахожу свои кроссовки. Они немного потрепаны, но сойдут. Я оставляю телефон дома, потому что мне нужно проветрить голову, а останавливаться, чтобы проверять «Инстаграм» каждые пять минут, этому не поможет. Завязываю волосы в высокийхвост, который качается при ходьбе.

Отправляюсь легкой трусцой от нашего дома, чувствуя себя довольно динамично. Это продолжается до тех пор, пока я не добираюсь до конца Олбани-роуд, и к этому времени мои легкие ощущаются в груди как два лопающихся воздушных шарика. Я на мгновение останавливаюсь, уперев руки в колени, согнувшись пополам и тяжело дыша. Боже, это ни в какие ворота.

Но есть что-то очень приятное в том, чтобы оказаться в Лондоне в это время утра без телефона и ничего не делать, кроме как осматривать достопримечательности. Я бегу по направлению к Холланд-парку, где тротуары расширяются, дома сверкают белизной, перила блестят чернотой, а машины снаружи — сплошь массивные новенькие «Рэндж Роверы». Почему-то становится немного легче, когда я продолжаю. А потом поворачиваю обратно, направляясь вверх по Портобелло-роуд, которая уже превратилась в настоящий улей активности. Владельцы ларьков лязгают железяками и смеются, собирая свои прилавки. Коробки с фруктами и овощами и огромные ведра с цветами разбросаны повсюду, перекликаясь с цветами радуги зданий, и я чувствую прекрасный прилив счастья и любви к этому удивительному месту, которое я могу называть домом. Должно быть, это и есть кайф от бега, о котором они говорят, или, может быть, я просто брежу.

— Это мираж? — спрашивает Роб, открывая дверь, прежде чем разразиться смехом.

— Заткнись ты, — говорю я, сваливаясь в кучу на нижней ступеньке.

— Просто шучу, — говорит он. — Хочешь пить? Похоже, тебе это нужно.

Я благодарно киваю. Как только я выпиваю эспрессо и мое дыхание приходит почти в норму, я встаю и мельком вижу себя в зеркале в прихожей. Мысленно я бы выглядела симпатичной и спортивной, мои волосы развевались бы взад-вперед, когда я бегала трусцой по улицам Ноттинг-Хилла. Реальность явно менее гламурна. Мой конский хвост съехал набок, лицо тревожного кирпично-красного цвета, и у меня по два полумесяца пота под каждой подмышкой.

— Если тебе когда-нибудь понадобится партнер по бегу, — говорит Роб своим грубоватым шотландским голосом, — просто попроси. Пару лет назад я участвовал в марафоне.

Все еще глядя на себя в зеркало, я вижу, как мои глаза расширяются от ужаса. Мне удалось пробежать трусцой около двух миль, и это заняло у меня целую вечность. Идея пробежать двадцать шесть миль совершенно безумна. Для этого ведь и существует общественный транспорт. Вот только тихий голос в моей голове подсказывает, что все бегуны, за которых мы болели в апреле, должно быть, тоже с чего-то начинали, и, в конце концов, я сказала себе, что собираюсь внести некоторые изменения в свою жизнь.

Снимаю свою ужасно потную одежду и бросаю ее в корзину для белья. После душа ложусь обратно на кровать, завернувшись в полотенце. Я могла бы проспать неделю, но у меня есть около двадцати минут до того, как мне нужно будет собираться, если я планирую прийти на работу вовремя. Может быть, у меня будет еще минутка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Джесс

3 июля

— Ты? — Джен фыркает, когда я рассказываю ей и Софи о моем новом режиме бега… всего последние два дня. Софи, тоже смеясь, хлопает ее по спине. Сейчас обеденное время в среду, и мы сидим в городском кафе.

— Почему бы и нет?

— Ты просто не совсем… Ну, серьезно, Джесс. В последний раз ты, наверное, куда-нибудь бежала, когда узнала, что в январе прошлого года «Теско» снизили цены на весь рождественский шоколад в два раза.

Я немного обижена тем, насколько смешной Джен и Софи находят идею моего бега.

— Вообще-то, я в хорошей форме, чтобы вы знали, — вру я.

— Ну, — говорит Софи, глядя на Джен, потом на меня. — Поскольку ты стремишься изменить свою жизнь к лучшему, у нас есть для тебя предложение.

В ее глазах появляется тот самый блеск, который я узнаю, и я стону.

Я стану организованной.

— Итак, мы с Джен говорили о том, что у тебя нет личной жизни…

Я смотрю на Джен, которая пытается выглядеть ангельски и жует корочку своего поджаренного сэндвича.

— Извини, — произносит она одними губами, скорчив гримасу с набитым ртом. — Ей нужен был новый проект.

— Я не имела в виду себя, — говорю я, хмурясь. Но не могу отрицать, что Софи гораздо больше похожа на себя прежнюю.

— Ты уже ходила на одно свидание. Оно стало катастрофой, но ты не можешь просто упасть с лошади и остаться на месте. Тебе нужно снова сесть в седло.

Тон Софи твердый, как у учительницы начальных классов, поощряющей непокорного ученика присоединиться к уроку физкультуры.

— Честно говоря, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, — я в порядке. Куча дел на работе, много друзей, я бегаю… — я бегала дважды, но это определенно считается, — и я правда просто не хочу… — я замолкаю.

— Ты же не хочешь в конечном итоге оказаться в круизе на яхте, в то время как какой-то придурок-банкир развлекается с кем-то еще у тебя под носом? — Джен смотрит на меня, ее огромные голубые глаза широко раскрыты, брови приподняты.

— Однозначно.

— И именно поэтому мы решили организовать свое вмешательство.

— Я начинаю немного нервничать.

Софи качает головой, и ее светло-русые волосы приподнимаются и снова опускаются, по-прежнему идеально уложенные:

— Не надо. Мы нашли тебе Идеального Мужчину.

— Такого не существует, — говорю я.

— Ах, — говорит Софи, доставая телефон из сумки, — есть. Послушай ты.

— Я больше не собираюсь регистрироваться на сайтах онлайн-знакомств. Мне пришлось удалить «Тиндер» — каждый раз, когда я просматривала его, там были сомнительные сообщения от извращенцев, рассказывающих мне, что они хотели бы сделать со мной, или что они делают с собой, или даже еще хуже. А фотографии? — я драматично вздрагиваю.

— Ты можешь помолчать хоть одну секунду? — Софи пододвигает ко мне свой телефон, и я беру его.

На экране фотография. Я увеличиваю изображение, чтобы разглядеть ее более четко. Это блондин с темно-карими глазами. Он держит бутылку пива и стоит рядом с Софи. Они немного похожи на пару близнецов. Оба высокие, здоровые на вид блондины и с невероятно хорошими зубами. Странно, но он немного напоминает мне мужчину, которого я видела во время ливня с градом в тот день перед Рождеством. Только надеюсь, что Софи не попытается свести меня с кем-то, у кого уже есть парень.

— Кто это? — я спрашиваю.

— Джеймс, — Софи убирает телефон, выглядя слегка самодовольной. Я протягиваю руку, беру его обратно и снова увеличиваю изображение. Он выглядит мило. Дружелюбно.

— Он гей? — спросила я.

— Прошу прощения? — Софи, смеясь, забирает телефон обратно. — Я подумала, что тебе это неинтересно.

— А не и не интересно, — говорю я. Хотя он выглядит довольно мило. — В чем подвох?

— Никакого подвоха, — говорит Джен. Она рассеянно рисует на дорогом на вид меню, изображая группы крошечных маргариток. Мимо проходит официантка и выхватывает его у нее из рук, неодобрительно глядя на нее.

— Хотите что-нибудь еще? — спрашивает она Джен, которая уже проглотила свой сэндвич.

— Я бы хотела еще кофе, пожалуйста, без кофеина, спасибо, — Софи улыбается ей.

— Я буду диетическую колу, спасибо, — отвечает Джен.

Я выглядываю в окно и наблюдаю, как пара туристов проходит мимо, держась за руки. Это странно, но в последнее время, куда бы я ни посмотрела, людей, кажется, любят, и я чувствовала себя лишней деталью, сидя в кафе и наблюдая, как проходит мир, со смутным ощущением, что моя жизнь тоже проходит, и если я ничего с этим не сделаю, однажды утром я проснусь и обнаружу, что мне сорок пять, я все еще одинока и все еще задаюсь вопросом, кем я стану, когда вырасту. Я расправляю плечи и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Софи:

— Так что там с Джеймсом?

— Он работает со мной в отделе маркетинга. Правда симпатичный. Холост, никаких скелетов в шкафу. Как только его перевели в прошлом месяце, я подумала, что он идеально подойдет тебе.

— Хорошо, — говорю я, чувствуя себя смелой. — Где расписаться?

Софи слегка краснеет и искоса смотрит на генерала.

— Эмм. Что ж, — говорит она, скорчив гримасу, — должна признаться, я вроде как организовала свидание вслепую для вас двоих на следующую пятницу.

— Что ты сделала? — я отшатываюсь назад, ударяясь головой об окно. — Ауч.

— Вот что она имела в виду под вмешательством, — криво усмехается Джен. Она слегка отодвигается, когда официантка возвращается с нашим заказом.

— Что, если бы я сказала «нет»?

— Но ты же этого не сделала, не так ли? — Софи выглядит очень довольной собой.

— Свидание вслепую, правда? — я гримасничаю.

— Не валяй дурака, — говорит Софи. — Это же сработало для Гарри и Меган, не так ли (прим. Меган Маркл и принц Гарри познакомились на свидании вслепую, подстроенном их друзьями)?

Я закатываю глаза. Думаю, она права.

— Хорошо, — говорю я, и они дают пять и хором говорят «да».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Алекс

5 июля

— Черт возьми, — возмущается моя сестра.

Мел только что прилетела из Нью-Йорка. Она здесь на четыре дня для серии встреч. Я вышел с двухчасовой лекции, ломая голову над материалом, который мне нужно выучить для экзамена на следующей неделе, а она уже ждет меня у входа в университет.

— И тебе привет.

— У меня нет времени на любезности. Я слишком занята и важна для подобных вещей, — она помахивает передо мной дорогим на вид портфелем. — У меня встреча в четыре. Тебе повезло, что я смогла тебя впихнуть в свой график.

— Спасибо, — говорю я, качая головой и смеясь.

Я упомянул, что видел Элис, и, конечно, она хочет знать все подробности, поэтому я рассказываю ей печальную историю за ланчем в кафе неподалеку.

— И она появилась совершенно неожиданно? — спрашивает Мел. — Ты даже не подозревал, что она планировала это?

— Понятия не имел. Я вернулся с прогулки с друзьями, мы вышли на Олбани-роуд, и там была она.

— Черт возьми, — снова говорит Мел. Она точно не помогает.

— Я надеялся, что у тебя может быть какой-нибудь мудрый совет. Я и сам могу сказать «черт возьми».

— Хорошо. Итак, позволь мне внести ясность. Она появляется, плюхается на садовую скамейку и говорит тебе, что совершила ужасную ошибку и хочет начать все сначала?

— В значительной степени, да.

— И? У тебя было искушение?

Я качаю головой:

— Ни капельки.

— Боже, бедная Элис. Какой кошмар.

— Ага.

— Как думаешь, чем это вызвано?

— О Боже, кучей всего. Ну, она начала с того, что просто небрежно сказала, что подумала, вероятно, что она была ко мне несправедлива.

Мел задумчиво кивает:

— Разумное замечание.

— Она хотела, чтобы мы пошли куда-нибудь поужинать. А все, о чем я мог думать, это о том, что мне нужно было сделать чертову уйму курсовых работ до утра понедельника, а Роб приготовил ужин на всех, и я не хотел быть грубым с приятелем.

— Значит, романтика не умерла, — сухо говорит Мел.

— Послушай, я ничего этого не планировал. В любом случае, она настояла, чтобы мы пошли куда-нибудь на следующий день, и сказала, что заплатит. Потом мы поужинали и поговорили.

— И как все прошло?

Я пожимаю плечами:

— Не очень. Имею в виду, во-первых, когда она сказала, что заплатит, она явно не ожидала, что я реально пойду на это. У нас было небольшое молчаливое противостояние, когда принесли счет.

— А что ты сделал? — спрашивает Мел.

— Я заплатил.

— Алекс, у тебя ни хрена нет денег. Держу пари, она выбрала не «Пиццу Хат».

У Элис всегда были дорогие вкусы. Бутылка красного и два блюда в «Грейпвайн» в Холланд-парке обошлись мне в большую часть двухнедельного бюджета на питание.

— Я чувствовал, что это самое малое, что я мог сделать, — говорю я.

— Это она заявилась на твоем пороге.

— Да, знаю, но…

— И что же она сказала? Бьюсь об заклад, она ненавидит твою бороду, верно?

Я смеюсь:

— Ага, она сделала замечание.

— И я полагаю, она все еще не оправилась от всей этой истории с адвокатом и медбратом?

Я качаю головой:

— Не-а. Ну, она знала, что это произойдет. Не то что бы, однажды я пришел на работу с портфелем и в костюме, а на следующее утро появился в медицинской форме и с градусником в руках. В любом случае, — говорю я, елозя по краю своей тарелки, — она вернулась, сказала, что скучала по мне, сказала, что мы могли бы все уладить.

Мэл издает странный звук.

— Не хотел, чтобы она плохо себя чувствовала.

— Боже мой, так ты решил просто завалить ее всякой ерундой типа «дело не в тебе, а во мне»?

— Нет, — Боже, иногда разговаривать с моей сестрой больно. Она попала в точку. — Так или иначе, той ночью она вернулась домой к своим родителям. На следующий день она захотела пойти погулять, что мы и сделали. Я говорил о работе, а она пыталась понять, что мне в ней нравится.

Был момент, когда мы бродили по Ковент-Гарден, и мне показалось, что Элис действительно слушает. Но все вернулось к деньгам, и к тому, что я был готов отказаться от всего, что имело значение, только ради работы, и именно тогда я понял, что мы просто принципиально разные в том, как мы смотрим на жизнь.

— И что случилось потом? Умираю от любопытства, — говорит Мел, и я бросаю на нее косой взгляд, потому что не могу понять, саркастична ли она. — Так, где ты остановился?

Я потираю челюсть. Это было странно. Когда Элис рассталась со мной, я был совершенно раздавлен. Казалось, что единственный человек, который должен был понять меня и почему я хотел сделать что-то, что изменило бы ситуацию, просто не сделала этого. Я был довольно опустошен этим. А потом она вернулась, и я ничего не почувствовал.

— Думаю, она хотела дать мне еще один шанс передумать, — говорю я.

— О ней или о работе?

— И о том, и о другом. Думаю, она надеялась, что я выброшу все это из головы и, может быть, просто пойму, что совершил ужасную ошибку. Она несколько раз использовала слова «жизненный кризис».

— Честно говоря, — говорит Мел, вытирая кофе с верхней губы. — Мы все употребляли эти слова. Нормальные люди не отказываются от безупречной юридической карьеры, чтобы тратить свою жизнь на то, чтобы подтирать…

— Черт возьми, Мэл. Уже в миллионный раз…

— Ладно, не обижайся, — говорит она. — Я знаю, что ты не просто подтираешь людям задницы.

Я раздраженно вздыхаю.

— Так, на чем вы остановились?

— Я видел ее перед тем, как сесть сюда на поезд. Мы выпили кофе на вокзале, она уезжала на встречу, и мы почти попрощались.

— Как думаешь, что заставило ее передумать?

— Полагаю, дата свадьбы.

— Так, и что происходит теперь? — Мэл проверяет время на настенных часах. — И пусть это будет сокращенная версия. У меня осталось около пятнадцати минут до того, как мне нужно будет уходить.

— Ничего. Продолжаю работать и выполнять эти задания, — я указываю на папки на столе рядом с нами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Джесс

5 июля

Джеймс — в точности, как и сказала Софи — абсолютно очарователен, а во плоти выглядит еще лучше. Я добираюсь до «Полпо» с пятиминутным опозданием, отчаянно надеясь, что он из тех людей, которые приходят рано, и что я не буду полчаса сидеть с трагическим видом и потягивать напиток, в то время как персонал бара будет смотреть на меня понимающими взглядами. И мне повезло.

— Привет, — говорит он, вставая, когда я подхожу. Он наклоняется, кладет ладонь мне на плечо и целует в щеку. От него пахнет чем-то пряным, древесным и чем-то вроде лимона. Приятно.

Мы заказываем бутылку красного вина и изучаем меню. Официанты на должном уровне услужливы и принимают наш заказ на несколько блюд на компанию. По какой-то причине я не нервничаю и не чувствую бабочек в животе, мы болтаем о работе и Софи, смеемся над тем фактом, что она такая суперорганизованная перфекционистка, и он рассказывает мне о том, как рос в Йоркшире. У него прекрасный акцент.

— Ваш заказ, — говорит официант, принося поднос с разнообразными блюдами и ставя их на стол перед нами. Выглядит потрясающе.

— Не знаю, с чего начать, — говорит Джеймс, берет бутылку и наливает еще немного в наши бокалы.

— Это потрясающе, — я передаю ему крошечный кусочек колбасы, завернутый в кусочки сушеного помидора.

— Попробуй это, — он предлагает маленький шарик аранчини, и наши пальцы соприкасаются, когда он передает его мне, прежде чем я отправляю его в рот. Это странно. Я не чувствую того нервного возбуждения, которое испытывала с Алексом, но с ним приятно находиться. Все легко и расслабленно.

Когда я иду в дамскую комнату, то проверяю свои сообщения, и Джен, и Софи были тут как тут, умирая от желания узнать, как у меня дела.

Он мне нравится, отвечаю я им, стоя у зеркал.

ОТЛИЧНЫЕ новости, печатает Софи. Бьюсь об заклад, пока мы общаемся, она уже планирует новую подработку в качестве службы знакомств.

— Мы каким-то образом допили вино, — говорит Джеймс, когда я возвращаюсь, поднимая бутылку и покачивая ее из стороны в сторону. Всю еду мы тоже съели.

— Мы могли бы заказать коктейли, — говорю я, разглядывая список на доске у бара. — Если только ты не хочешь вернуться?

Он качает головой и смотрит прямо на меня своими милыми, добрыми карими глазами:

— Я никуда не спешу, а ты?

— Вовсе нет, — я улыбаюсь ему, и мы заказываем два негрони.

А потом мы выпиваем еще по три, и когда я встаю из-за стола — он оплатил счет и отказался взять мою часть, я понимаю, что чувствую себя из-за этого более чем не в своей тарелке. Снаружи еще не совсем стемнело, небо затянуто бледно-голубой дымкой по краям, луна — как идеальный полукруг.

— Спасибо за прекрасный вечер, — говорю я.

— Хочешь, вызову такси? — Джеймс оглядывает улицу в поисках такси.

— Я просто сяду на автобус.

Он предлагает проводить меня до автобусной остановки. Мы бредем бок о бок, время от времени касаясь друг друга руками. Все еще тепло, дневное тепло исходит от тротуаров и стен зданий.

— Люблю Лондон в это время, — говорит он.

— Люблю Лондон в любое время.

— Думаю, когда ты не местный, ты правда ценишь, какое это удивительное место для жизни.

Я киваю:

— Я исследую его с тех пор, как переехала сюда в начале года, — говорю я. Я не упоминаю, что бродила по городу пешком с соседом по дому, в которого влюблена. Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз гуляли вместе — он выполнял кучу работы в агентстве, и… Я качаю головой, понимая, что мне не следует думать о нем, когда я на реальном свидании с красивым йоркширцем. — И здесь столько всего можно изучить, — говорю я, как экскурсовод. — История повсюду.

— Именно так это и ощущается, — говорит Джеймс. Мы доходим до моей остановки, и я вижу, что приближается автобус.

— Ладно, что ж, мне лучше идти. Получился действительно хороший вечер, — говорит Джеймс.

— У меня тоже, — повторяю я. На самом деле, не совсем понимаю, как делать все эти вещи со свиданиями. Прошло так много времени, что я совершенно отвыкла от практики.

— Ты… ну, ты бы… — начинает он, затем прочищает горло. — Ты бы хотела снова куда-нибудь пойти? Имею в виду, со мной?

И что-то в неловкости ситуации заставляет нас обоих рассмеяться. Я киваю:

— Да, с радостью, — говорю я. — Мне бы этого очень хотелось.

— Я напишу тебе, — говорит он.

Подъезжает мой автобус, и я сажусь в него. Когда я добираюсь до своего места и оглядываюсь назад, то вижу, что он все еще стоит там, ожидая, пока я уеду, чтобы убедиться, что я в безопасности.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Алекс

1 августа

Я провел пару недель дома, тусуясь с Люси и Сэмом (которые так любят друг друга, что я не могу решить, вдохновляет это или вызывает тошноту, или, может быть, и то, и другое вместе), и я сразу же вернулся к двум неделям непрерывных ночных смен, так что у меня такое чувство, что Олбани-роуд — это не более чем место, где можно поспать, прежде чем я, пошатываясь, выберусь из постели и снова вернусь к работе. Чувствую себя живым мертвецом, но признаю, что работа в больнице никогда не перестает быть интересной. Я работаю в агентстве по подбору персонала, чтобы получить немного денег до начала следующего семестра. Больница Святого Томаса огромная и запутанная, и я уже раз пять заблудился. Самое странное, я знаю, что еще несколько смен, и у меня в голове навсегда останется карта всего этого места. Не знаю, как это работает, но это факт.

— Привет, дорогой, — произносит голос из зоны ожидания. Я неопределенно улыбаюсь, но не вступаю в разговор. Мне нужно сдать кучу ночных отчетов, и если я не сдам их до начала смены, то в конечном итоге буду слоняться без дела целый час, как вчера.

— Я сказала «привет», — снова произносит голос. Он принадлежит женщине, одетой в больничный халат и пару потрепанных на вид тапочек на флисовой подкладке. Ее мышино-каштановые волосы подозрительно зачесаны набок, как будто она только что встала с постели.

— Откуда вы пришли? — спросил я. Я подозреваю, что у нас беглянка. Я проверяю ее руку. — У вас нет идентификационной ленты, не так ли?

— Сняла ее, — говорит она. — У меня от нее зуд.

Я не могу сдержать улыбку. Она дерзкая, надо отдать ей должное. Но мы в больнице размером с небольшую деревню, и мне нужно разобраться с заблудшей душой.

— Итак, откуда вы — можете вспомнить? — я спрашиваю.

— Не уверена, — говорит она и издает смешок. — Все эти места выглядят одинаково. Ты не согласен?

Я смотрю на стулья, нейтральные стены и плакаты, призывающие нас мыть руки и пользоваться гелем для рук в перерывах между пациентами, и думаю, что я мог бы быть практически где угодно в любой другой лондонской больнице.

— Да, они все очень похожи, так ведь?

— Ты врач? — спрашивает она.

— Медбрат, — я хмурюсь и всматриваюсь в коридор, пытаясь разглядеть кого-нибудь. Не могу оставить ее сидеть одну, когда она явно уязвима, но в то же время, я получу взбучку, если уйду с этими отчетами.

— Медбрат? — она прищелкнула языком. — Медсестра-мужчина. Ну, никогда не видела, — она выглядит довольной этим. Я вежливо улыбаюсь.

— Извините, — говорю я, когда вижу, как из-за каких-то двойных дверей появляется медсестра в розовом. — У меня здесь пациент, и…

— Не думаю, что она из наших, — говорит она.

— Думаю, она ушла сама.

— Подождите здесь две секунды, — говорит медсестра и исчезает, возвращаясь через несколько секунд с больничной инвалидной коляской. — Держу пари, мы сможем доставить ее обратно.

Вскоре мы сопроводили ее до палаты, из которой она пришла. Она не такая уж старая, боль может дезориентировать, и я наблюдаю, как ее благополучно укладывают обратно в постель. Она недалеко ушла.

— Из туалета повернула налево, а не направо. Такое случается постоянно, — устало говорит приходская сестра. — У нас есть огромные указатели, но никто никогда на них не смотрит.

Я возвращаюсь по бесконечным коридорам, но лицо пациентки остается со мной до конца смены, так иногда случается, хотя предполагается, что мы всегда сохраняем профессиональную отстраненность. Я помню, как это упоминалось на одном из наших первых занятий — мы должны были найти свой собственный способ дистанцироваться. Хотя это не так просто — особенно когда видишь кого-то вроде нее, блуждающего в одиночестве, не знаю, почему это так на меня подействовало. Может быть, именно в этот момент пришло осознание того, что старое клише о том, что жизнь коротка, на самом деле правда?

Вернувшись домой, несколько часов спустя, еле держась на ногах и с затуманенными глазами, я на кухне снимаю пленку с разогретого в микроволновке блюда и выкладываю его на тарелку, когда входит Роб с парой грязных кружек.

— Это дерьмо не для тебя, чувак, — говорит он. Засовывает кружки в посудомоечную машину и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Тебе нужна приличная еда, когда ты работаешь такими длинными сменами. Поверь мне, я знаю.

— Это лучше, чем петушиный суп Бекки, — говорю я.

В шкафу еще осталось около пятнадцати упаковок того блюда. Он стал постоянной шуткой. Мы пробовали добавлять овощи, добавлять лапшу, даже смешивать его с банкой сладкой кукурузы. Он по-прежнему совершенно отвратителен, но за неделю до получки мы не настолько горды, чтобы не попробовать его еще раз.

Карри, приготовленное в микроволновке, на вкус довольно отвратительное. Курица какая-то губчатая и эластичная, а рис местами подсох и стал твердым как камень. Но я измучен и умираю с голоду, а больше есть нечего, так что придется обойтись этим. Как только я высплюсь, сбегаю за покупками.

— Сегодня работаешь? — говорю я, глядя на Роба.

— Выходной. Подумал, что могли бы пойти и посмотреть тот новый фильм «Марвел» в кинотеатре, если тебе нравится эта вселенная.

— Я бы с удовольствием, но могу гарантировать, что через пять минут после первых титров я бы крепко заснул. У меня такое чувство, что я не отдыхал несколько дней.

— Я все хотел спросить, что там за история. Ты все уладил с той чикой, Элис? — он ухмыляется. — Немного неловко возвращаться домой и обнаруживать свою бывшую стоящей на кухне.

— Совсем немного, — я киваю. — Ну, я, по крайней мере, прояснил с ней ситуацию.

— Значит, теперь вы просто друзья? — спрашивает Роб.

— Эм, настолько, насколько это вообще возможно. Формальная вежливость, я думаю, это, вероятно, лучшее, на что мы способны. Она все еще не смирилась с тем, что я бросил юриспруденцию ради сестринского дела, как бы она ни пыталась убедить себя, что это не имеет значения.

— М-да, — глубокомысленно говорит Роб. — Нелегко вбить себе в голову что-то подобное. Моя бывшая жена не могла справиться с моей многочасовой работой в ресторане. Немногие могут. Это убийственно, но я не смог отказаться.

— Она поставила тебе ультиматум? — срашиваю я, с интересом поднимая глаза. Понятия не имел, что он был женат. На самом деле я вообще мало что о нем знаю. Роб мало рассказывает о себе, хотя я несколько раз заставал его болтающим с Бекки на кухне, когда возвращался с работы. Но Бекки такая — она смогла бы завязать разговор в комнате, полной статуй. Вероятно, так бы и было, зная ее.

— Нет, но если бы она это сделала… Не могу сказать тебе, что бы я выбрал. Я чертовски люблю свою работу. Я много лет проработал на стройке и заплатил целое состояние за переобучение. Ты должен следовать зову сердца, не так ли?

Эти слова, исходящие от коренастого, грубоватого шотландца, вызывают у меня улыбку. Впрочем, он прав.

Конечно, о чем я не упомянул ни ему, ни Бекки, ни кому-либо еще, и я не уверен почему, что, оказывается, после того, как мы расстались, у Элис был полусерьезный роман с Полом, с которым я раньше работал. Думаю, именно их расставание послужило катализатором для того, чтобы она снова вышла со мной на связь. Это странно, потому что он был одним из тех в офисе, кто вроде как поддерживал общение со мной — по крайней мере, некоторое время. Мы несколько раз ходили выпить с тех пор, как я ушел, и все же, он не упоминал об этом. Не то чтобы я в том положении, чтобы как-то это комментировать, учитывая то, что произошло с Эммой.

Боже, отношения сложны. Я поднимаюсь наверх, задергиваю шторы и забираюсь под одеяло. Летом спать после ночных смен просто убийственно. Так жарко, что мне приходится оставлять окно открытым, но там гремит музыка и сигналят автомобильные гудки, а дети, не ходящие в школу, кричат друг на друга в садах, и я никак не могу заснуть, когда все это происходит…

Странно то, что это ни Эмма и ни Элис являются в моих дневных снах, когда я запутываюсь в простынях, дремлю, пытаясь наверстать упущенное после ночных смен. Это Джесс. Мое подсознание — неуклюжий придурок.

Когда становится ясно, что не засну в ближайшее время, я сбрасываю простыню и выбираюсь из постели, направляясь на кухню. Мне нужен кофеин, и побыстрее.

Кстати, о дьяволе, на кухне появляется Джесс, ее нос покрыт новыми веснушками от августовского солнца на улице, волосы длинными волнами падают на плечи. На ней красивый сарафан с цветочным узором и шлепанцы, солнечные очки сдвинуты на макушку. Она стоит в дверях, как напоминание о том, что нет, мне это не померещилось. Это именно она мне снилась. Боже, моему подсознанию нужно взять себя в руки. Секундой позже вселенная выплескивает ведро ледяной воды на мое подсознание, когда Джесс проходит дальше в комнату, сопровождаемая высоким светловолосым парнем скандинавской внешности.

— Ох! Алекс. — она слегка порозовела. — Это Джеймс.

Меня не было всего пару недель. Откуда, черт возьми, взялся этот Джеймс? Я понимаю, что, наверное, пялюсь, и протягиваю руку. Джеймс крепко пожимает ее.

— Привет. Я Алекс, сосед Джесс по дому, — очевидно, я ее сосед по дому — вот почему я стою здесь босиком, в спортивных штанах и футболке.

— А, точно, — говорит он, довольный, что знает, кто я такой. — Ты тот, с прогулок.

— Верно, — Джесс сияет.

Я веду вежливую светскую беседу еще несколько мгновений, затем извиняюсь. Закрываю дверь своей спальни и смотрю в окно на Олбани-роуд и море домов, которое простирается так далеко, насколько я могу видеть. Мой желудок сжимается от чего-то, чего я правда не хочу признавать. Я не могу ревновать, из-за того, что Джесс с кем-то познакомилась. Мы друзья, вот и все. Да, мы флиртовали в ту первую декабрьскую ночь, когда познакомились, и да, мы стали друзьями, когда вместе прошагали много миль по городу. Это совершенно нормально.

Я на секунду задумываюсь о том самом коротком прикосновении, лежа на траве и глядя в небо. Мне серьезно нужно взять себя в руки. Это ничего не значило. Раздается тихий стук, когда дверь спальни Джесс закрывается, и я морщусь. Я не останусь здесь, чтобы узнать, что будет дальше. Хватаю полотенце и направляюсь в душ, полный решимости стоять под струями обжигающе горячей воды, пока в голове не прояснится, а потом еще так долго, как смогу. Надеюсь, таким образом я смогу избежать того, что происходит в соседней комнате.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Джесс

10 сентября

В воздухе чувствуется первый намек на осень, когда мы идем ужинать к Софи и Ричу. Дует легкий ветерок, и несколько желто-коричневых листьев кружатся на улице, когда мы выходим из метро. Они ощущаются лишними из-за теплой погоды. Кажется, в Лондоне лето длится дольше, чем в других местах. Однако в витринах магазинов уже полно манекенов в длинных зимних пальто, укутанных в шляпы и шарфы. Следующим будет Хэллоуин, а потом Ночь Гая Фокса, и…

— У тебя такой вид, будто ты за много миль отсюда, — говорит Джеймс, махая мне рукой, пока мы ждем на светофоре. — О чем задумалась?

— Ох, Рождество и все такое, — говорю я, возвращая себя к реальности. — Просто мечтаю.

Джеймс сжимает мою руку и улыбается мне:

— Ты организованная.

Я провожу большим пальцем по его ладони и надеюсь, что мое лицо ничего не выдает. Я не думала о Рождестве. Я думала об Алексе и Элис, и о том, что, возможно, у них происходит, и задавалась вопросом, почему я думала об этом, когда держалась за руки с абсолютно милым мужчиной.

Вскоре мы стоим перед домом Софи, ожидая, когда она откроет дверь. Джеймс наклоняется и целует меня в макушку.

— Ты чудесно пахнешь, — говорит он, вдыхая аромат дорогого шампуня «Аведа», на который я потратилась.

— Оу, посмотрите-ка на вас двоих, — говорит Софи, открывая дверь, и застает его зарывшимся лицом в мои волосы. — Вы должны признать, — говорит она почти невероятно самодовольно, принимая наши пальто, — я чертовски хороша в сватовстве.

Джеймс смотрит на меня и закатывает глаза. Он привык к Софи, работает с ней в офисе каждый день. И, конечно же, я знаю ее всю жизнь. Больше всего на свете ей нравится, когда доказывают ее правоту, и мы с Джеймсом, кажется, составляем идеальную пару. В конце концов, все так говорят.

— Проходите, ребята, — говорит Рич, вытирая руки кухонным полотенцем и перекидывая его через плечо. — Я только что поставил закуски. Это ненадолго.

В гостиной, конечно, безупречный порядок. Софи повесила в углу огромное растение, и оно свисает вниз, задевая края книжного шкафа, где все ее книги аккуратно расставлены по цветам. Весь дом выглядит как картинка из журнала для интерьеров. Я делаю мысленную заметку сфотографировать небольшую группу кактусов и старые книги «Путеводители для наблюдателей», которые стоят у нее на приставном столике, для «Инстаграм». Бабушке Бет это бы понравилось.

— Привет, парочка, — говорит Джен, когда мы входим. Джен привела с собой друга-актера по имени Малкольм. Он высокий, стройный и, несмотря на солнце позднего лета, носит фетровую шляпу и развевающийся длинный плащ. У него обвисшее, странно клоунское лицо, и он напоминает мне ищейку (прим. порода собак).

У Джен есть привычка, думаю, это актерская особенность — перенимать манеры и индивидуальность человека, с которым она встречается. Итак, сегодня вечером она одета в такую же свободную одежду, а на шее у нее висят два длинных шарфа. Она сидит на диване рядом с Малкольмом, закинув ноги на его ноги, и теребит один из его длинных байронических локонов. Он, кажется, мало говорит.

— Ты закончила отчет, Софи? — спрашивает Джеймс, беря мое пальто и вешая его. Все это очень комфортно, в каком-то странном смысле. Поскольку Джеймс знает Софи по работе, у нас нет обычного «знакомства нового парня со своими подругами и надежды, что он поладит с ними». Софи полностью одобряет Джеймса, и, конечно же, Рич — молчаливый и покладистый, в данный момент что-то делающий с закуской на кухне, с радостью соглашается со всем, о чем думает Софи.

— Ага. Мне пришлось задержаться на три часа, но я все доделала.

— Как работа, Джесс? Тебе все еще нравится? — Джен потягивается, поднимая руки вверх и сжимая кулаки.

Я киваю и присаживаюсь рядом с Джеймсом на диван. Последние девять месяцев было непросто переучиться, и я вымотана. Мне нужен реальный отпуск. Джеймс издал какой-то неопределенный звук о том, чтобы куда-нибудь съездить в следующем году, и идея о том, что мы проведем следующий год вместе — что ж, это было довольно приятно.

— Напитки? — Софи наклоняется между моим плечом и плечом Джеймса, сияя от радости. Ей нравится играть роль хозяйки.

— Я бы с удовольствием выпил пива, пожалуйста, — говорит Джеймс.

— Можно мне тоже?

— Сейчас принесу.

Малкольм широко зевает, повторяя то, что минуту назад сделала Джен, и поднимает руки вверх. Его огромное клоунское лицо вытягивается, а глаза закрываются. Я искоса смотрю на Джеймса. У меня возникает ощущение, что, возможно, для Малкольма все это слишком банально и провинциально. Я откидываюсь на спинку стула и беру пиво, которое протягивает мне Софи, оглядываясь по сторонам. Странно думать, что девять месяцев назад мы сидели, глядя на горы во время нашей лыжной прогулки, и говорили о том, как все может измениться в следующем году. А теперь вот Джен с Малкольмом, а я с Джеймсом. Все очень аккуратно и мило. Я немного ерзаю на диване, и Джеймс поворачивается, бросая на меня обеспокоенный взгляд:

— Ты в порядке, милая?

Я слегка замираю. Он никогда раньше не использовал для меня этот термин, и я была бы очень рада, если бы он никогда не делал этого снова. Я не «милая».

Джен замечает это и фыркает от смеха:

— Тебе придется разрушить чары, Джеймс, или она застынет в этой позе крайнего ужаса на всю ночь.

— Что я сделал? — Джеймс выглядит искренне огорченным. Его лоб морщится, и он проводит рукой по своим густым светлым волосам.

— Я просто не очень «милый» человек.

— Она скорее «дорогая», не так ли, дорогуша? — Джен усмехается.

— А что насчет «куколки»? — Малкольм слегка приподнимает подбородок и задумчиво смотрит на меня. — Ты довольно шикарная. Мне ты кажешься немного похожей на «куколку».

— Шикарная? Джесс? — говорит Софи.

— Извините, — говорю я, — я сижу прямо здесь.

— Шикарная, — Джен тянется за хрустящей корочкой.

— Я не говорила, что шикарная, Малькольм сказал, что я шикарная.

— Джеймс шикарный, — решительно говорит Джен. — Бьюсь об заклад, твои родители отправили тебя в школу-интернат, и у вас стоит «Ага» (прим. печи и плиты Aga — неотъемлемый атрибут английского стиля в интерьере, их стоимость варьируется от 700.000 до 3.000.000р.) и все такое прочее.

— Боже мой, — говорит он, но смеется. Он поднимает руки. — Виновен. Да, у моих родителей есть «Ага». Но нет, я не ходил в школу-интернат.

— А они называли тебя малыш или милашка?

— Ни то, ни другое. Всегда просто Джеймс.

— Именно, — Джен выглядит довольной собой.

— Просто я не любитель милых имен, вот и все, — говорю я.

Покончив со всем этим, мы ужинаем карри с креветками и миллионом гарниров, все приготовлено Ричем, который является блестящим поваром, и проводим остаток вечера, обсуждая сюжет фильма, который мы все смотрели на «Нетфликс». К тому времени, как мы возвращаемся домой, я так объелась карри и напилась вина, что чувствую, что меня нужно отнести наверх в постель.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Джесс

11 сентября

Следующим утром, так рано, что птицы только начинают щебетать, а улицы тихи и пусты, я целую Джеймса на прощание на пороге. Не помню, как он лег в мою постель после того, как прыгнул в душ, когда мы вернулись домой. Думаю, я так объелась, что практически потеряла сознание.

— Увидимся позже, — говорит он, запуская руку в мои волосы и запечатлевая прощальный поцелуй на моем лбу.

Он надежный, он красивый, он состоятельный, и он звонит, когда обещает позвонить. Боже, он напоминает мне про ту песню Тейлор Свифт. И мои друзья любят его. Я на секунду думаю об Алексе, а затем качаю головой.

По сути, он идеальный парень. Я наблюдаю, как он шагает по Олбани-роуд, оборачиваюсь, чтобы помахать на прощание, прежде чем он исчезнет из виду.

Разворачиваюсь и направляюсь обратно наверх. На мгновение я останавливаюсь возле своей спальни, держась одной рукой за дверь, и смотрю на дверь Алекса. Интересно, спит ли он, или лежит, уставившись в потолок, как я привыкла поступать, когда он делил постель с Эммой. Я стряхиваю с себя эту мысль. Конечно же, это не так.

Алекс

Я поднимаю руку, чтобы взять телефон и проверить время. Почти непрошеный стон изнеможения вырывается из меня. Сейчас половина шестого. Посреди ночи меня разбудил глухой стук закрывающейся двери спальни Джесс и звук ее мягкого смеха, за которым последовала тишина. Так что я накрывал голову подушкой, полный решимости отгородиться от звуков, и от мыслей, о Джесс в постели с Джеймсом.

Я переворачиваюсь на другой бок и смотрю в потолок, заложив руки за голову. Джеймс достаточно приятный парень, насколько я могу судить. Спокойный, уравновешенный, настоящий взрослый — все как обычно. Мы пару раз обменивались любезностями на кухне за последние несколько недель, с тех пор как Джесс начала с ним встречаться, и, думаю, мне неплохо удавалось скрывать свои истинные чувства. Чувства чего-либо не входили в мой список целей, которых я должен достичь в этом году. Не совсем уверен, как Джесс проскользнула в них, но я, на самом деле, решил, что лучший способ справиться с этим — просто встретиться лицом к лицу с их отношениями (потому что Джесс — подруга, и поэтому я, как хороший друг, очень рад, что она встретила кое-то приятного), поэтому я предложил Джесс, чтобы она взяла Джеймса с собой на одну из наших прогулок по Лондону. На выходных мы собираемся съездить в Хэмпстед и побродить по окрестностям. Нам будет о чем поговорить, уже намечен маршрут и конечная точка в пабе, где я смогу выпить с ними пинту пива, а затем оставить их наедине и вернуться домой, в свою комнату.

А потом, приму холодный душ или исколочу подушку, или что-нибудь в этом роде. Да, все улажено. Всепод контролем.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Алекс

15 сентября

Все, что нам нужно сделать — это прогуляться по Хэмпстеду. Обычно мы отправлялись из дома, прыгали в автобус или метро по мере необходимости, по дороге пили кофе, а затем шли пешком, впитывая атмосферу. Но на этот раз, когда к нам присоединился Джеймс, Джесс изменила ситуацию. Думаю, она, вероятно, немного нервничает. Возможно, я придаю этому слишком большое значение. В любом случае, она предложила вместо этого встретиться в Кенвуд-хаусе и отправиться оттуда.

— Ты уходишь? — спрашивает Эмма, когда мы встречаемся в холле, пока я спускаюсь вниз.

Я киваю:

— Хорошо выглядишь. Отправляешься в какое-то интересное место?

Эмма откидывает свои длинные темные волосы за плечи и улыбается. Она знает, что хорошо выглядит. За это она мне и нравится.

— Вообще-то, на третье свидание.

— Мило, — это неловко? Я удивляюсь. Но, знаете что? Думаю, может, все в порядке.

— Ага, — она смотрит на меня с полминуты со странным выражением на лице, а затем улыбается: — Он юрист, как ни странно.

Она, как всегда, красиво одета, ее волосы блестящей завесой ниспадают на спину. Снизу доносится грохот музыки — Роб, должно быть, проснулся после рабочего дня и готовится отправиться в ресторан. Я беру стопку писем и просматриваю их, проверяя, что ни одно из них не для меня, к счастью, это так, поскольку все, что я получаю — нежелательная почта и счета по кредитным картам, и аккуратно складываю их на комод в прихожей.

— Ну, — начинает она, делая паузу, чтобы провести помадой по губам, глядя на меня в зеркало в прихожей. Я на секунду оглядываюсь на ее отражение.

— С тобой все в порядке? — я спрашиваю.

Она кивает:

— А с тобой?

Я тоже киваю. Это самое близкое, что у нас было из «было хорошо, пока это длилось, но на этом все» разговора.

Она берет ключи и кладет их в свою дорогую на вид красную кожаную сумку: — Я, пожалуй, пойду. Сегодня днем мы обедаем в «Амбаре».

Она перекидывает сумку через плечо, открывает дверь и направляется вниз по лестнице на улицу.

Я сижу в наземном поезде, направляющемся в Стратфорд, прислонившись головой к окну и смотрю на проплывающий вид, но в действительности не воспринимаю то, что вижу. Только когда женщина, сидящая напротив, роняет свою сумку мне на ногу, я поднимаю взгляд, понимая, что чуть не пропустил свою остановку.

— Извините, извините меня, — говорю я, поднимаясь с сиденья и направляясь к выходу. Я смотрю на часы — не хочу приехать туда раньше времени и торчать у Кенвуд-хауса, как неудачник. Я заскакиваю в пекарню рядом со станцией, покупаю сэндвич и банку кока-колы и перекусываю, сидя у входа в парк «Хампстед-Хит», прежде чем отправиться сквозь деревья.

Такое ощущение, что сегодня здесь собрались все жители Лондона — собаки на удлиняемых поводках запутываются друг в друге, а маленькие дети на тренировочных велосипедах гоняют под гору от раздраженных родителей. Я направляюсь к Кенвуд-хаусу — был там целую вечность, и это было одно из мест, которые я планировал показать Джесс во время наших прогулок. Просто не рассчитывал, что Джеймс тоже будет с нами. Оособняк появляется в поле зрения — огромный и великолепный на вершине холма, и я задаюсь вопросом, каково было бы жить в подобном месте. Имейте в виду, держу пари, люди думают то же самое о нашем месте. В колледже было немало удивленных лиц, когда я сказал им, что живу на Олбани-роуд. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем Бекки продаст это место? Не могу представить, чтобы она продолжала держать его в долевом владении, когда оно стоит миллионы.

Я обхожу вокруг дома к месту, где мы договорились встретиться, и…

— Алекс, вот и ты.

Джесс завязывает шнурок на ботинке. Она поднимает глаза и лучезарно улыбается мне, а я чувствую, как что-то в моем животе переворачивается. Ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь в ответ. Понимая, что Джеймс стоит чуть сбоку от нее, я протягиваю руку и пожимаю ее в знак приветствия.

— Привет, — говорю я.

— Тут великолепно, — говорит Джеймс. — Никогда здесь раньше не был.

— Довольно мило, не правда ли? Внутри есть галерея, — говорю я, понимая, что Джеймс из тех людей, которые, вероятно, захотят туда зайти. Ничего не имею против искусства как такового, но перспектива бродить по величественному дому и рассматривать картины точно не наполняет меня радостью.

— И коллекция пряжек для обуви, — говорит Джесс. — Я погуглила. Так или иначе, идем?

— Пойдем, — сердечно говорит Джеймс. Я понимаю, что ему, вероятно, так же неловко, как и мне.

Мы отправляемся через сады дома. Джесс останавливается, чтобы сфотографировать скульптуру Генри Мура (потому что в мире Джесс, если вы не разместили что-то в «Инстаграме», произошло ли это на самом деле?), и пока она стоит со своим телефоном, пытаясь найти идеальный ракурс, мы с Джеймсом остаемся стоять бок о бок, поддерживая беседу.

— Так, я понимаю, вы двое прошли пешком уже несколько миль по всему Лондону? — говорит Джеймс, пристально глядя на меня. Он очень… солидный. Золотой мальчик. Как… Боже мой, он похож на золотистого ретривера. Вроде как здоровый, крепкий и надежный. Понятия не имею, почему это только что пришло мне в голову, и теперь эта мысль никуда не денется. Ирония в том, что обычно Джесс сочла бы подобные комментарии забавными, но в данных обстоятельствах…

— Ну, — начинаю я очень серьезно, потому что стараюсь не думать о Джеймсе как о золотистом ретривере в костюме и галстуке, — все началось с того, что Джесс не знала, как и куда идти.

— А Алекс действительно хорошо здесь все знает, потому что он проводил здесь много времени, когда его отец приезжал сюда на работу, — рядом с нами появляется Джесс и заканчивает мое предложение, искоса глядя на меня и улыбаясь. Она заправляет прядь волос за ухо. На ней джемпер и платье, сплошь расшитое крошечными бутончиками роз, и ожерелье, которое, как она сказала мне, ее бабушка Бет подарила ей в качестве талисмана на удачу перед тем, как она переехала сюда. Я усиленно моргаю и отвожу взгляд, гадая, не засмотрелся ли я на нее.

— И, Алекс, похоже, просто знает целую кучу историй о местах, где мы побывали, — продолжает она, как будто я не смотрел на нее, как мне показалось, целую вечность. Может быть, это длилось всего пару секунд. Возможно — нет, определенно — мне нужно взять себя в руки.

— Это лишь потому, что я законченный гик, со странной памятью на случайные факты, — добавляю я.

— Они не случайные. Если бы не ты, я бы никогда не узнала, что такое кладбище домашних животных в Гайд-парке, — она смеется.

— Я подумал, тебе здесь понравится из-за всего этого «НоттингХилла» (прим. НоттингХилл — романтическая комедия), — я машу рукой в направлении лужайки, где снималась сцена из этого фильма.

— Ааах, — счастливо вздыхает Джесс. — Если бы только прямо сейчас перед нами материализовался молодой Хью Грант.

— И что бы ты сделала? — я приподнимаю бровь.

— Покраснела и спряталась за деревом, конечно же. Ну, в моем мире фантазий я бы представилась, а он бы до безумия влюбился в меня, но…

Джеймс прочищает горло:

— Я подумал, мы могли бы прогуляться до беседки — оттуда открывается прекрасный вид на город.

Джесс бросает на меня быстрый взгляд. Я корчу гримасу. Не уверен, что ее мечты о фильмах Ричарда Кертиса (прим. британский кинорежиссер, сценарист, продюсер, актер и писатель) так уж нравятся Джеймсу. Ему нужно привыкнуть к ним, имейте это в виду. В доме уже устоявшаяся шутка, что каждый раз, когда мы включаем «Нетфликс» в гостиной, нас спрашивают, хотим ли мы продолжать смотреть один из его фильмов. Она абсолютно зависима.

— Звучит неплохо, не так ли, Алекс?

Я киваю. И мы начинаем идти — Джеймс чуть впереди, потому что у него распечатанная карта, хотя найти ее не так уж сложно, и если мы продолжим идти по прямой, то доберемся до беседки. Я ничего не говорю. Джесс парит где-то между нами двумя. Это… неловко. Я чувствую себя третьим лишним на свидании, только на свидании, которое проходит не так уж хорошо.

— Эм, — начинаю говорить я, пытаясь придумать что-нибудь умное и интересное, что заставило бы Джеймса заговорить, но тут порыв ветра швыряет детского пластикового воздушного змея прямо в середину нас троих, и мы отскакиваем в сторону. Джеймс хватает его и подходит к маленькому мальчику и его родителям, наклоняясь до его уровня, чтобы вернуть его. Тот улыбается и показывает Джеймсу горсть камешков, которые собрал и рассовал по карманам. Родители вмешиваются, а я наблюдаю, как он болтает с ними, вероятно, о погоде и других подходящих темах, когда он встает и отряхивает брюки, он смотрит на нас и улыбается, и маленький мальчик тоже.

— Ну, он хорошо ладит с детьми, — говорю я, приподняв бровь.

— Заткнись, — Джесс толкает меня локтем.

— Что? Просто говорю. Хороший материал для брака и все такое, — с какой стати я это сказал? Почему я пытаюсь подтолкнуть ее в его объятия? Ох, боже. Я встряхиваю себя.

— Ну, не надо, — говорит она, выглядя немного сердитой.

— Кстати, о детях, — спрашиваю я, — что там у Софи?

— Ничего, — говорит Джесс. Она бросает на меня взгляд, который совершенно ясно говорит: «Прекрати болтать». Я оборачиваюсь и вижу, что Джеймс присоединился к нам. Сначала я не могу понять, о чем беспокоится Джесс, потом понимаю, черт. Дерьмо. Джеймс работает с Софи и, вероятно, подслушал меня.

— Что там насчет Софи? — повторяет Джеймс.

— Просто говорим про вечеринку, которую она устраивает для своей племянницы. Я помогала ей составлять планы, — Джесс быстро придумывает отговорку. Не думаю, что Джеймс вообще думает об этом, заметьте. Он смотрит на карту, нахмурив брови. Я наклоняюсь и показываю ему, где мы находимся, указывая в направлении беседки.

— Там есть дорожка, — говорит Джеймс.

— Ага, нам просто нужно перейти там дорогу и немного пройти мимо «Испанцев» — это старый паб, он стоит там с шестнадцатого века, а потом мы снова окажемся в Хампстед-Хите.

Джесс плетется позади, больше глядя на свой телефон, чем на пейзаж. Я пытаюсь придумать, что сказать Джеймсу, но почему-то он так сильно напоминает мне ту жизнь, которую я оставил позади, что я нахожу это действительно странным. Я правда не замечал, что изменился, ну, я знаю, что Элис говорила об этом, но в целом я все еще чувствовал себя прежним Алексом. Но вот Джеймс рассказывает о ком-то на работе, кто только что купил дом в Горной местности, и о поездке на Гоа, которую он планировал на Рождество, и все это похоже на мир, который я когда-то знал, но он настолько далек от моей реальной жизни, что я с трудом узнаю его.

К счастью, нас отвлекает группа бассет-хаундов (прим. порода гончих собак), которые неуклюже бредут прямо перед своими владельцами. Они толпятся у наших ног, виляя длинными хвостами и обнюхивая носами на случай, если у нас завалялись лишние собачьи лакомства. Это немного топит лед, и это к лучшему, потому что кажется, что эта прогулка продлится всю жизнь.

И тут у Джесс звонит телефон:

— Джен! Привет! О, как забавно, я как раз думал о тебе.

Джеймс теребит рукав своей рубашки, поправляя пуговицы. Я прислоняюсь спиной к стене, поправляя солнцезащитные очки на носу, чтобы незаметно наблюдать за Джесс. Я почти на сто процентов уверен, что звонок Джен был подстроен. Тон Джесс слишком задорный, чтобы это выглядело реалистично.

Джесс вешает трубку, засовывая телефон обратно в карман джинсов:

— Джен прямо за углом, в «Испанцах», разве это не потрясающе?

— Правда? — Джеймс выглядит удивленным. — Что она здесь делает? Это ведь не ее районе, не так ли?

— Ох, — беззаботно произносит Джесс. — Может, ей просто захотелось перемен?

Я слегка опускаю пальцем солнцезащитные очки, глядя на Джесс поверх стекол. На мгновение она ловит мой взгляд. Она отводит глаза от моих, а ее губы подергиваются, как это бывает всякий раз, когда она пытается не рассмеяться. Я смотрю в другую сторону и улыбаюсь.

Снаружи, в пивном саду «Испанцев», Джен сидит за деревянным столиком с высоким, довольно раздраженного вида мужчиной в длинном, свисающем пальто, которое подходит к его длинным, свисающим волосам и лицу — как у одного из бассет-хаундов, которых мы только что видели. За другими столиками полно туристов, на шеях у них висят фотоаппараты, а между их напитками разложены путеводители и карты.

— Алекс! — Джен встает и целует меня в щеку. От нее пахнет яблочным шампунем и жевательной резинкой. Рыжие кудри обрамляют ее лицо буйным ореолом. — Рада вас здесь встретить.

— Просто потрясающе, — сухо говорю я. — Взять нам что-нибудь выпить?

— Я принесу, — говорит Джеймс, доставая из кармана бумажник. — Чего вы, ребята, хотите?

Джен и ее мрачно выглядящий парень на мгновение задумываются, что дает мне время быстро составить план побега.

Я достаю свой телефон из кармана, прокручиваю экран вниз и преувеличенно хмурюсь, прежде чем отправить быстрое сообщение.

— Алекс? Выпьешь? — Джеймс смотрит на меня. Он такой солидный и благодетельный. Все, что ему нужно — это хвостик, и он бы им помахал.

Я печально качаю головой:

— Извините, ребята, кое-что случилось, — я машу телефоном в качестве доказательства. — Только что получил сообщение. Мне нужно проехать через весь город. Дела по работе.

Джесс бросает на меня очень проницательный взгляд. Я оглядываюсь назад с выражением оскорбленной невинности на лице и поднимаю руку на прощание, перепрыгиваю через деревянную ограду пивного сада и направляюсь в сторону метро.

Джесс

Ни на секунду не поверю, что у Алекса что-то случилось на работе. Во-первых, он сегодня не работает. Во-вторых, ему явно было так же мучительно неловко, как и мне. Знакомить парня с существующим другом — чертовски тяжелая работа. Тем более, когда существующий друг… ну, я даже не собираюсь погружаться во все это. Джеймс милый и обаятельный, и когда я возвращаюсь из туалета, он сидит и довольно счастливо болтает с Джен и ее парнем. Вот, видите. Идеальный материал для бойфренда. И, объективно говоря, он хорош собой, в некотором роде шикарный парень. Я не имею в виду, что я объективна. Мне следовало бы быть субъективной. Но, ох, вы же понимаете, что я имею в виду. Просто…

Интересно было бы узнать, имеет ли это экстренное сообщение, если оно вообще было, какое-то отношение ко всей этой истории с Элис. Он больше ничего не говорил об этом, но мне интересно, участвует ли она в гуще событий, каким-либо образом. А затем я должна напомнить себе, что это не имеет ко мне никакого отношения, потому что я с Джеймсом, и Алекс может делать, что хочет. Он друг, вот и все. И ведь нет вообще никакой причины, по которой подруга не отправила бы ему сообщение, чтобы спросить, все ли в порядке, не так ли?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Джесс

2 октября

— У нас встреча в половине двенадцатого, — Камилла, операционный директор, высовывает голову из-за моего стола. В офисе открытой планировки царит шум и оживление, потому что приближается одна из крупнейших издательских выставок во Франкфурте, и у нас в продаже появилось несколько больших книг. Я была так погружена в работу, что не видела Джеймса всю неделю, а сегодня вечером мы должны были пойти в кино сразу после работы. Втайне я думаю, заметил бы он, если бы я просто вздремнула два часика вместо просмотра фильма. Несмотря на то, что я поздно вернулась домой с работы и планировала сразу лечь спать, прошлой ночью все в доме засиделись на кухне, играя в убийственную игру в карты, распивая бутылку, ладно, несколько, вина и заказывая пиццу в полночь. Я проспала, наверное, часа четыре, все болит, а голову словно кто-то использовал в качестве груши для битья. Когда на моем столе пиликает телефон, я поднимаю его, ожидая, что это Джеймс, но это моя мама.

Бабушка Бет не очень хорошо себя чувствует. Позвони мне.

Такое чувство, что мой желудок только что провалился сквозь пол. Кладу телефон обратно на стол лицевой стороной вниз, чтобы не видеть сообщение, и автоматически встаю, отодвигая стул. Мои руки лежат на столе, костяшки пальцев побелели. Я прерывисто вздыхаю.

— Джесс, — ласково произносит голос позади меня. — Ты в порядке?

Я оборачиваюсь, все еще держась за стол. Это Камилла.

— У тебя такой вид, будто ты увидела привидение. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Только что пришло сообщение, что моя бабушка Бет неважно себя чувствует, — я смотрю на фотографии, где мы вдвоем, стоящие на моем столе. Фотографии меня, когда я была крошечным ребенком, сидящим у нее на коленях, еще одно наше фото, где она держит меня за руку, когда мне было десять и я получила пару роликовых коньков на Рождество. Есть фотография, на которой она стоит в университете Кардиффа в день моего выпуска, а Бекки улыбается на заднем плане. Меня немного подташнивает, и я снова сажусь в кресло.

— Давай я принесу тебе стакан воды, — говорит Камилла.

Я смотрю на часы. Уже двадцать минут двенадцатого. Почти время нашей встречи.

— Вот, держи, — она протягивает мне воду и, как ни странно, салфетку. — Итак, что мы можем сделать?

Я качаю головой:

— У нас встреча в половину.

— Тебе не обязательно быть на встрече, — мягко говорит Камилла. — Тебе нужно отправиться домой и повидаться с ней?

Я переворачиваю телефон, снова глядя на четкие слова, подсвеченные на фоне меня, Джен и Софи в лыжной одежде, смеющихся на снегу в Новый год. Меня мучает чувство вины из-за того, что я переехала в Лондон и не навещала бабушку Бет так часто, как следовало бы.

— Думаю, может, и так.

— Хорошо. Предоставь это мне. Мы можем дать тебе отпуск. А теперь почему бы тебе не вернуться домой, не разобраться с делами, не собрать сумку и не сесть на поезд до… где это?

— Борнмут, — говорю я, мой голос звучит странно слабо и как будто издалека.

Как только я выхожу из поезда, то чувствую, что море неподалеку. В воздухе что-то есть — открытость огромного неба, раскинувшегося над нашими головами, и, конечно, запах озона с пляжа. Я прыгаю в такси и направляюсь прямиком в больницу с дорожной сумкой на плече.

Уезжаю домой на несколько дней, потому что бабушка Бет нездорова, я написала Бекки. Ее ответ, я смотрю на часы, понимая, что она, вероятно, только что закончила работу, вспыхивает, когда я сажусь в такси.

Бедная ты деточка. Передавай ей мою любовь. Держи меня в курсе.

Обязательно, отвечаю я.

Когда я добираюсь до больницы, на мгновение останавливаюсь, не зная, куда идти. Мне приходит в голову, абсолютно иррационально, что если бы Алекс был здесь, он бы знал. Я направляюсь к стойке администратора, и мне говорят, что она прошла сортировку и находится в боксе. Я следую инструкциям администратора и пробираюсь через вращающиеся двери в коридор, заполненный людьми. На пластиковом стуле сидит молодая женщина, с ее руки свисает капельница. Сидит молодая пара с бледными и обеспокоенными лицами, держа на руках ребенка. Я слышу свою мать прежде, чем вижу ее.

— Это смешно, — говорит она. — Мы здесь уже восемь часов, а ее так и не поместили в палату. Как вы думаете, сколько еще это продлится?

Маленькая женщина в розовом больничном халате, ее косы убраны с лица широкой лентой, смотрит на меня, когда я выглядываю из-за занавески. Она нацарапывает что-то на планшете и кладет его обратно в изножье кровати, улыбаясь бабушке Бет, прежде чем выскользнуть за дверь.

— Привет, утенок, — еле слышно произносит бабуля Бет. Ее кожа голубовато-бледная, а под глазами залегли синяки. — Твоя мама поднимает шум.

Я наклоняюсь над кроватью, кладу свою руку на ее, ощущаю тонкую, как бумага, кожу и нежно сжимаю ее ладонь. Целую ее в щеку и вдыхаю знакомый аромат крема для лица «Нивеа» и лака для волос «Элнетт». Я поднимаю голову.

— Честно говоря, — раздраженно говорит моя мама, — это просто смешно. Привет, дорогая, — она наклоняется и чмокает меня в щеку.

— Теперь, когда ты здесь, Джесс, я пойду выйду на улицу и сделаю пару звонков. Сегодня вечером я должна выступать.

— Все в порядке, — говорю я, обмениваясь взглядами с бабушкой. Она достаточно здорова, чтобы закатывать глаза, поэтому думаю, что, возможно, все не так плохо, как кажется.

Мама выскальзывает из кабинки, а я сажусь на стул рядом с кроватью бабушки Бет, все еще держа ее за руку.

— Так что случилось?

— Ох, это как-то связано с моим сердцем.

Я встревоженно смотрю на нее.

— Беспокоиться не о чем. Небольшая стенокардия, что-то в этом роде.

— Они бы не привезли тебя сюда, если бы не было причин для беспокойства.

Она цыкает:

— Мне просто нужно немного лекарств, и все будет в порядке. Теперь, я хочу, чтобы ты рассказала мне все о том, что происходило, с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Что там с тем приятным Алексом?

Мы говорим о том, чем я занималась в Лондоне, и через некоторое время глаза бабушки закрываются, и она погружается в сон. Я достаю свой телефон из сумки. Не уверена, что вообще должна использовать его в больнице, но я проверяю, нет ли у меня каких-либо сообщений. Первое гласит:

Есть новости? Думаю о тебе. Xx

Конечно, Джеймс уже на связи. Я отправила ему сообщение из поезда, рассказав о том, что происходит.

Привет, говорит сообщение в «ВатсАпп» от Алекса. Я наблюдаю, как на экране появляются точки, предполагая, что он набирает еще одно сообщение. Они исчезают, а затем появляются снова. После приходит остальное сообщение: Бекки рассказала мне, что произошло. Надеюсь, с твоей бабушкой Бет все в порядке — судя по тому, что ты рассказывала, она стойкий солдатик. Дай знать, если я могу что-нибудь сделать? X

Я улыбаюсь.

Появляется медсестра.

— Здравствуйте, миссис Коллинз, — мягко говорит она. Глаза бабушки приоткрываются. — Мы нашли для вас кровать наверху, так что мы просто оформим кое-какие документы и собираемся вас госпитализировать. Вы ближайший родственник? — спрашивает она, поворачиваясь ко мне. Мама все еще где-то разговаривает по телефону, поэтому я киваю.

— Да. Я ее внучка.

— Хорошо, окей, вы можете пойти с ней в палату двенадцать. Вы не знаете, есть ли у вашей бабушки с собой сумка? Рядом со стойкой регистрации есть магазин товаров первой необходимости, если вам нужно купить зубную щетку, салфетки и тому подобное.

Я указываю на сумку в цветочек, которая стоит под моим стулом. Интересно, кто это упаковал — мама или сотрудники ее дома престарелых. Надеюсь, что не мама, иначе половины необходимых бабуле вещей не будет.

— Да, у нее есть сумка. Я проверю ее, когда мы поднимемся наверх.

Проходит еще час, прежде чем приходит проводница и помогает бабушке сесть в инвалидное кресло. Мама вернулась и сказала мне, что ей не удалось уговорить дублершу заменить ее в пьесе. Она выглядит бледной и встревоженной, ее губная помада стерлась, а волосы торчат сзади. Я протягиваю руку и приглаживаю их, и она подпрыгивает.

— Прости, — она проводит рукой по волосам.

— Они торчали, — я прикусываю губу. Где-то на заднем плане раздается грохот, как будто кто-то что-то уронил. Я бросаю взгляд на маму, и она слегка качает головой, как бы говоря, чтобы я не волновалась.

Мама поспешно прощается и уходит в театр.

— Ты такая хорошая девочка, — тихо произносит бабушка Бет. Она выглядит маленькой в своей ночной рубашке и халате — как будто усохла за последние несколько месяцев.

— Тогда пойдемте, дорогая, — весело говорит проводница. — Мы быстро доставим вас наверх.

Палата двенадцать — это небольшая комнатка с шестью кроватями. Все, кроме одной, заняты, и, должно быть, сейчас время посещений, потому что почти во всех палатах сидят члены семьи. На приставных столиках лежат открытки «выздоравливай», воздушные шарики и коробки шоколадных конфет, слышны негромкие разговоры. Приходит медбрат и помогает бабушке подняться с кресла и лечь в постель, пока проводница увозит кресло.

— Вы в лучшей палате, — говорит медбрат теплым, глубоким голосом, похожим на мёд. Бабуля, которая не может устоять перед красивым мужчиной, улыбается ему, позволяя подоткнуть простыни вокруг ее талии и взбить подушки у нее за спиной. — Мы здесь о вас хорошо позаботимся, не волнуйтесь.

Я смотрю, как он, насвистывая, уходит. Это заставляет меня задуматься об Алексе и о том, как он, должно быть, относится к пациентам в своих палатах. Он сейчас занимается ортопедией, как сказал мне на днях, и в основном это пожилые люди со сломанными бедрами. О, и еще одна мать четверых детей со сломанной лодыжкой. Очевидно, она сделала это, играя в роллер-дерби, и сказала, что ей очень нравятся тишина и покой.

Бабушка Бет снова закрыла глаза.

Я пользуюсь возможностью, чтобы ответить Алексу:

Она в палате. Мама ушла в театр.

Мгновение спустя отвечает Алекс:

Ты, должно быть, устала. Где ты остановишься?

Полагаю, у мамы. x

Его ответ сразу же всплывает:

Когда я сказал, дать мне знать, если я смогу что-нибудь сделать, я правда имел в виду именно это. x

Алекс слышал достаточно историй о моем детстве, когда мы гуляли по Лондону, чтобы точно знать, почему перспектива остаться с мамой не вызывает у меня особой радости. Я провела большую часть своей жизни, воспитывавшись в маленьком домике бабушки и дедушки, потому что мамы почти никогда не было рядом. Если она не встречалась с тем или иным парнем, то участвовала в какой-нибудь безумной схеме зарабатывания денег. Ей было всего семнадцать, когда я родилась, и она была счастлива позволить моим бабушке и дедушке воспитывать меня.

— Привет, милая, — говорит другая медсестра, входя в палату. — Просто собираюсь сделать кое-какие записи, — она берет планшет и что-то записывает, измеряя пульс и кровяное давление бабушки.

— Все ужасно заняты, — слабым голосом произносит бабушка.

— Вы знаете, что происходит? — спрашиваю я. — Как долго она пробудет здесь? — чувствую себя немного скованно, ожидая, что что-то произойдет.

— Мы прописали Бет кое-какие лекарства, которые должны снизить ее кровяное давление. Врач приедет завтра утром и проведет обход. Дальше она сама разберется.

— А что насчет сегодняшнего вечера? — я смотрю на часы. Уже половина восьмого.

— Что ж, часы посещений заканчиваются в семь сорок пять, — говорит медсестра, взглянув на часы, — но вы можете прийти завтра.

Чувствую, как меня захлестывает волна беспокойства:

— Что, если я понадоблюсь бабушке?

— Не волнуйся, — говорит бабушка Бет, протягивая руку и нежно сжимая мою. — Я в хорошем месте. Возвращайся к своей маме, увидимся завтра утром. И не беспокойся о кошке — за ней присматривают.

Мне некомфортно оставлять ее здесь. Она выглядит маленькой, увядшей и старой на фоне ярко-белых простыней, и мой желудок сжимается от страха при запахах и звуках больницы, когда я спускаюсь по лестнице ко входу. Мне невыносима мысль о том, что я могу потерять ее.

По крайней мере, мама прислала сообщение, в котором говорилось, что она будет на спектакле до одиннадцати и что ключ находится под каменной кошкой на крыльце. Она переехала в квартиру в неряшливо выглядящей части города, и мне приходится сверяться с картой в телефоне, чтобы убедиться, что я на нужной улице. Поднимаюсь еще по одному лестничному проему — она на третьем этаже, откуда открывается вид на крыши и далекое море. Выглядываю из окна в гостиной, глядя на темное осеннее небо. Подкрадывается зима. Я дрожу, обхватывая себя руками. Здесь есть газовый обогреватель, и я включаю его, нажимая на кнопку пять раз, прежде чем он загорается.

Брожу по пустой квартире, замечая мелочи, которые мама таскала с собой из одного дома в другой. Зеленая фарфоровая русалка, картина, изображающая обнаженную женщину, выглядывающую из окна. Старые потрепанные банки из-под чая, кофе и сахара. Я наполняю чайник и включаю его, проверяя, нет ли молока в холодильнике. Удивительно, но немного есть, и когда я нюхаю его, оно даже кажется свежим.

Я завариваю чашку чая, роюсь в шкафу в ее комнате в поисках одеяла и сворачиваюсь калачиком на диване, чтобы посмотреть телевизор, и беспокоюсь о бабуле.

Джеймс пишет, чтобы спросить, как дела. Я отвечаю неопределенно, объясняя, что с бабушкой все в порядке, мама ушла на представление, и, надеюсь, утром все прояснится. Он обеими руками за то, чтобы приехать сегодня вечером, но мысль о том, чтобы попытаться уговорить маму встретиться с ним и объяснять ей все, что происходит — я просто слишком устала и не могу с этим возиться. Но когда кладу телефон и у меня урчит в животе — осознаю, что ничего не ела с утра, я чувствую, как страх заволакивает комнату, как ночной туман с моря. Я не хочу, чтобы бабуля умерла. Я уже потеряла дедушку.

Мой телефон снова пищит.

Ты жива?

Это Алекс. Я отвечаю сразу:

Оставила ее в палате, полной стариков, печатаю я. И я боюсь, что потеряю ее. У меня почти нет семьи.

С ней все будет в порядке. Его сообщение доходит быстро. Ты сделана из довольно крепкого материала. Ты всегда говорила, что это происходит от твоей бабушки Бет. Что они сказали?

Они дали ей какое-то лекарство, и врач будет там завтра.

Ты будешь там?

А должна?

Определенно. Приходи в приемные часы — я поискал, они начинаются в десять. Врачи не будут проводить обход до этого времени, так что ты сможешь просто сказать им, что хочешь присутствовать при разговоре. Попроси свою бабушку сказать, что она хочет, чтобы ты была там.

Я вздыхаю с облегчением. Приятно, когда рядом есть кто-то, кто знает, о чем говорит, и мне приходит в голову, что у Алекса такие добрые, успокаивающие манеры, что из него, должно быть, получится действительно хороший медбрат.

Обязательно, пишу я. А затем добавлю, спасибо — я правда ценю это. Xxx

Для этого и нужны друзья, — отвечает он. Секундой позже появляется еще одно сообщение. Это всего лишь один x.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Джесс

3 октября, Борнмут

На следующее утро в половине восьмого меня будит телефонный звонок. Должно быть, я заснула на кровати в свободной комнате прямо в одежде — я все еще накрыта одеялом, моя голова неловко лежит на бархатной подушке. Я хватаю свой мобильный и отвечаю прежде, чем успеваю понять, кто звонит.

— Джесс, — задыхаясь, произносит Софи. — Извини, что звоню тебе так рано, но у меня весь день постоянные совещания, и я хотела узнать, что там происходит с бабушкой Бет.

Софи тоже знает бабулю почти всю свою жизнь.

— Узнаю больше, как только попаду в больницу.

— Напиши мне, — настойчиво просит она. — Я буду держать Джеймса в курсе. Он приедет?

Я чувствую, как мое лицо хмурится:

— Куда приедет?

— В Борнмут. Тебе не кажется, что было бы неплохо, если бы он был рядом для моральной поддержки?

— Не знаю, — я приподнимаю одеяло и свешиваю ноги с кровати, ощущая под босыми ногами мягкий коврик, который раньше был в спальне моего детства. — Вчера вечером он сказал что-то насчет того, чтобы приехать, но я чувствую, что это просто будет еще одна проблема, с которой придется иметь дело. Плюс, ты же знаешь, семейные дела — это сложно, — говорю я, запинаясь.

— А Джеймс — твой парень. Если бы что-то подобное случилось, Рич был бы рядом со мной.

— Ага, но вы с Ричем живете вместе. Вы — настоящая пара.

Софи говорит очень медленно и четко, как будто она разговаривает с кем-то, кому трудно понять самые базовые вещи:

— Да, и подобные вещи — это то, что вас сближает. Держу пари, Джеймс захотел бы приехать и составить тебе компанию.

— И познакомиться с мамой?

Софи издает звук, нечто среднее между стоном и фырканьем:

— Ммм, да, ну, в этом есть обратная сторона медали.

— Вот именно, — я протираю глаза, чтобы прогнать сон, и моя челюсть хрустит, когда огромный зевок вырывается изо рта.

— Ну, когда-нибудь ему придется с ней встретиться, — резонно замечает Софи. — Нет лучшего времени, чем сейчас, и все такое.

— Посмотрим, — говорю я уклончиво, и мы прощаемся и вешаем трубку.

Позже тем же утром, сидя у кровати бабушки и ожидая, пока врач сделает обход, я получаю сообщение от Джеймса.

Поговорил с Софи на работе. Я собираюсь приехать завтра. Никаких возражений.

Я печатаю: Нет, пожалуйста, не нужно, затем смотрю на мгновение смотрю на слова. Я несправедлива? Он хочет быть рядом, чтобы поддержать меня. Именно в этом и должны заключаться отношения, не так ли? Я удаляю слова и смотрю на мигающий курсор.

Чертова Софи. Я знаю, она думает, что поступает правильно, но… я раздраженно вздыхаю. Просто… сейчас неподходящее время. Я слышу, как она бодро говорит: «Никогда не бывает подходящего времени, Джесс», и я чувствую себя немного зверской. Я все еще смотрю на телефон, обдумывая свой ответ Джеймсу, когда появляется доктор.

Доктор помогает нам всем почувствовать себя лучше. Я не осознавала, что, по сути, затаила дыхание, но когда она объясняет, что у бабули поднялось кровяное давление, и они дают ей таблетки, чтобы держать его под контролем, но собираются наблюдать за ней в течение нескольких дней, я чувствую, как мои плечи опускаются от облегчения. Однако пройдет несколько дней, прежде чем ее отпустят обратно домой. Она не очень этому рада.

— Держу пари, что Морин украдет мое любимое кресло у окна в гостиной, — сердито говорит она.

— Должны быть и другие места, мам, — говорит моя мама, открывая несколько карточек с пожеланиями выздоровления и кладя их на прикроватный столик. Я замечаю, что она их не читает. Позже я возьму каждую из них и зачитаю сообщения бабушке, которая любит следить за подобными вещами.

Мы с мамой идем в кафе в больнице, чтобы пообедать. Часы посещений довольно свободные, но ожидается, что в обеденное время нас будет немного. Больница находится слишком далеко от города, чтобы туда стоило ехать, поэтому вместо этого мы сидим и едим бутерброды с ветчиной и пьем черный чай, настоянный на танине, и наблюдаем, как другие родственники делают то же самое.

Тебе бы здесь понравилось, пишу я Алексу. Это рай для людей.

Именно за это я люблю свою работу, отвечает он пять минут спустя. Надеюсь, все хорошо. Она комфортно провела ночь?

Реально хорошо, отвечаю я. На самом деле, она уже начала флиртовать с медбратом, шучу я, думая о медбрате прошлой ночи.

Ох да, со мной это происходит постоянно.

Держу пари, так и есть, я печатаю, не задумываясь. Затем слегка краснею, потому что мысль об Алексе в его рабочей одежде и о том, что он может оказаться у моей постели, всплывает у меня в голове, и хотя никто больше не знает, о чем я думаю, я чувствую себя… Боже, что я делаю?

— Пишешь Джеймсу? — спрашивает мама, с интересом глядя на меня.

Я разрываюсь между попытками объяснить ей ситуацию с Алексом и заставить ее хоть на секунду поверить, что мы просто друзья, или сказать маленькую невинную ложь. Я решаю остановиться на простом варианте и говорю, что это Джеймс.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Джесс

4 октября, Борнмут

На следующий день бабуля явно чувствует себя лучше, потому что она попросила меня принести ее любимую красную помаду и расческу.

Она надевает вязаную крючком ночную рубашку, приводит в порядок волосы и красит губы, так что теперь, она гораздо больше похожа на себя. Мы говорим о других пациентах в ее палате, когда я слышу маму. Она в коридоре, разговаривает с симпатичным медбратом — она издает звенящий смех, в котором я узнаю ее в режиме флирта.

— Что ж, вот это сюрприз, — говорит она, возвращаясь в маленькую палату, на мгновение задерживаясь в дверях, как будто ожидая аплодисментов. Она слегка взмахивает руками, когда Джеймс, выглядящий слегка смущенным, заходит в палату следом за ней.

— Итак, я нашла этого молодого человека в коридоре и он искал тебя, — она одобрительно приподнимает бровь и широко улыбается. — Джесс, ты не говорила мне, какой он красавчик. Джеймс, это моя мама, Бет.

Я встаю, и мама, очевидно, не обращая внимания на то, что мы в больничной палате, а не в фойе театра после падения занавеса, одаривает всю комнату своей широчайшей улыбкой. Она всегда оживляется, когда рядом находится привлекательный мужчина.

— Привет, — говорит Джеймс, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в висок. У него слегка округляются глаза, как будто он ожидал не совсем такого общения с мамой. Обычно никто этого не ожидает. Она указывает на стул по другую сторону кровати бабушки Бет, позвякивая браслетами.

— Джеймс, присядь, пожалуйста. Ты, должно быть, устал после утренней работы, а потом проделал весь этот путь. Пробки были ужасными?

— Все не так уж плохо.

— Привет, Джеймс, — говорит бабушка Бет. Она разглаживает белую хлопковую простыню у себя на коленях и мгновение смотрит на меня. Этот взгляд говорит: «Что ж, об этом ты умолчала».

— Я подумал, что мне лучше приехать и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь, — говорит Джеймс. Он все еще в костюме, верхняя пуговица на рубашке расстегнута, галстук снят. На самом деле он выглядит довольно неплохо. Я замечаю, что внучка женщины напротив смотрит на него, и чувствую небольшой прилив гордости за то, что у меня есть такой красивый парень в костюме, целая жизнь в Лондоне и все такое прочее. Я ловлю его взгляд, и он быстро улыбается мне, прежде чем повернуться к бабушке Бет. — Итак, как вы себя чувствуете? Мне жаль, что мы встречаемся при таких обстоятельствах.

— Не так уж плохо, — говорит она. Определенно она выглядит гораздо лучше. Мама тоже выглядит бодрой. У меня, с другой стороны, не было ни секунды, чтобы причесаться, я не накрашена и в той же кофте, которая была на мне последние три дня, потому что я забыла взять с собой что-нибудь, кроме пижамы, трусиков и зубной щетки.

Полчаса спустя, когда Джеймс покидает палату, чтобы сходить за какими-то мелочами в магазин (с миссией, которую явно придумала мама, просто чтобы она могла вынести свой вердикт), я сижу на краю кровати бабушки, кусаю ноготь большого пальца и слушаю, как они вдвоем разговаривают.

— Он очень милый, — говорит мама, выглядя такой довольной собой, как будто сама выбрала мне Джеймса. Она достает из сумки маленькое зеркальце и наносит еще немного помады цвета фуксии, затем взбивает волосы.

— Очаровательный, — соглашается бабуля. — И такой добрый и предусмотрительный. Мило с его стороны, что он пошел в магазин, не так ли, Джесс, дорогая?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, не совсем понимая, почему их похвалы Джеймсу заставляют меня чувствовать себя неловко. В конце концов, я выхожу в коридор, чтобы сходить в туалет и посмотреть, смогу ли застать его, когда он вернется. Но кто-то занял туалет, и мне приходится ждать, стоять и читать плакаты национальной системы здравоохранения о мытье рук и правилах ухода за пациентами, пока я, в конце концов, не вхожу.

Когда я смотрю на себя в зеркало, то понимаю, что выгляжу еще хуже, чем думала. Я смачиваю руки водой и расчесываю ими волосы, переворачивая голову вверх тормашками и встряхивая ими, чтобы они выглядели менее жидкими. Проблема с новыми сушилками для рук «Дайсон» в том, что вы не можете засунуть под них голову и привести волосы в порядок. Я довольствуюсь тем, что умываю лицо и вытираю его зеленым больничным бумажным полотенцем и протираю зубы, которые кажутся отвратительными, другим полотенцем. Когда я возвращаюсь, слышу смех мамы еще до того, как вижу ее, поэтому неудивительно обнаружить, что Джеймс там, стоит в изножье кровати бабули, держа в руках бутылку ячменной воды с лимоном и несколько бутербродов из больничного магазина.

— Ох, и я принес это вам, — говорит Джеймс. Он вручает маме коробку шоколадных конфет, а бабушке книжку с кроссвордами. Как, черт возьми, он догадался, что она их любит, за такой короткий промежуток времени? Должно быть, это удачная догадка. Мама вне себя от восторга, а бабуля хлопает в ладоши.

— Слава богу. Мне уже до смерти наскучило здесь торчать, — она хихикает, а он достает ручку из кармана пиджака.

— Он все продумал, Джесс, — бабушка Бет улыбается мне. — Ты сделала правильный выбор.

Он мил с моей матерью, он очарователен с моей бабушкой. Даже сварливая дежурная медсестра нашла для него дополнительный стул, так что никому не приходится садиться на край кровати. Он пользуется огромным успехом у обоих поколений. По сути, он идеальный парень. Так почему же, спрашиваю я себя, когда тайком переворачиваю свой телефон, чтобы проверить наличие сообщений, я смотрю, вышел ли Алекс на связь?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Джесс

5 октября, Борнмут

Я тут подумал, напечатал Алекс, что нам с тобой стоит отправиться на еще одну ознакомительную прогулку, когда ты вернешься.

Мы сидим на диване у мамы следующим утром. Мы спали на маленькой кровати в комнате для гостей, тесно прижавшись друг к другу, как сардины в банке, и теперь я измучена и мечтаю о своей собственной кровати. Джеймс потягивает кофе из кружки и читает местную газету, его длинные ноги плотно сжаты в крошечном пространстве. Он выглядит так, словно кто-то попытался уместить великана в кукольный домик. Наблюдаю за ним мгновение, краем глаза. Он думает, что я отвечаю на рабочие электронные письма. Я и отвечаю на рабочие электронные письма. Просто случайно просматриваю сообщение от Алекса и пытаюсь понять: почему, когда у меня есть красивый, подходящий мне, добрый и так далее, и тому подобное парень, сидящий здесь, в доме моей мамы, меня больше воодушевляет перспектива прогуляться по Лондону под октябрьским моросящим дождем, чем находиться здесь.

Решаю, что, возможно, я просто слишком непостоянна. Но, я повертела телефон в руках, размышляя, мне правда нравятся наши прогулки. И Алекс заставляет меня смеяться. И важно иметь друзей-мужчин, когда ты в отношениях.

Я бы с удовольствием.

Наступает пауза, когда я вижу точки на экране, указывающие на то, что он что-то пишет, а затем они исчезают. Я жду мгновение, но ничего не приходит.

? — печатаю я, ожидая его ответа.

Просто, может, на этот раз нам не стоит приглашать кого-либо еще?

Мои внутренности непослушно шипят, как будто меня ударило током. Я не делаю ничего плохого, говорю я себе и чувствую, как уголки моих губ приподнимаются в тайной улыбке, когда я набираю ответ.

Определенно.

А потом кладу телефон на стол и поворачиваюсь к Джеймсу. Он откладывает газету и смотрит на меня своими огромными, мягкими карими глазами:

— Ты в порядке?

Я киваю.

— И ты справишься, — он делает паузу, бросая взгляд в сторону маминой спальни, где она все еще спит, — когда я уеду сегодня вечером?

— Определенно.

Как будто он позвал ее, мама появляется из спальни, закутанная в фиолетовый атласный халат. Она трет лицо и широко, преувеличенно зевает.

— Доброе утро, Джеймс, — говорит она. Она не видит моего лица, и я бросаю на нее взгляд — ноздри раздуваются, глаза широко раскрыты. Мама всегда была очень сосредоточена на мужчинах, и когда Джеймс рядом, я становлюсь низведена до роли второстепенного персонажа, играющего эпизодическую роль без говорящих реплик. — У нас есть что-нибудь на завтрак? — она открывает кухонный шкаф и снова закрывает его, издавая тихий разочарованный звук. Похоже, она забыла, что мы ее гости, и это она отвечает за питание.

— Я заметил, что на углу был гастроном, когда вчера вечером переставлял машину. Подумал, что заскочу туда и куплю нам что-нибудь из выпечки, — говорит Джеймс, разворачиваясь и вставая, возвышаясь надо мной, пока я сижу на низком, неудобном диване.

— Ох, ты просто ангел, — говорит мама, лучезарно улыбаясь ему. — Ну разве он не красавец-мужчина, Джесс?

— Ну конечно же, — отвечаю я невозмутимо. Джеймс бросает на меня взгляд. Он думает, что я слишком строга к ней. Я не так уж много рассказывала ему о том, как росла рядом с ней или, скорее, как росла в доме бабушки и дедушки, когда мамы постоянно не было рядом. Странно, что я так часто делюсь этим с Алексом, но думаю, что в прогулках есть что-то такое, что облегчает разговор о самых разных вещах. В любом случае, думаю, у него более реалистичный взгляд на то, какой была жизнь с моей матерью.

— Вернусь через пару минут, — говорит Джеймс, забирая ключи. — Я сам открою дверь.

— Он очень милый, — в пятидесятый раз говорит мама, наблюдая, как я ставлю чайник и вытираю кухонную поверхность со вчерашнего вечера. Она явно пришла со спектакля и приготовила чай и водку с апельсином (или две), и столешница покрыта липким слоем крошек и сока, который засох и превратился в грубый слой.

— Ага, — соглашаюсь я, оттирая особенно липкий кусочек.

— Тебе следует взять пример с Софи, — продолжает она.

— Мама, — предостерегающе начинаю я. Знаю к чему это приведет, потому что я слышу это с тех пор, как мне исполнилось восемь лет. Я обожаю Софи, но моя мать использовала ее как девушку-пример, сколько я себя помню. По-детски, я хочу сообщить ей, что Софи переживает своего рода кризис раннего возраста, потому что они с Ричем все еще не могут договориться о том, какой они хотят видеть свою свадьбу, поэтому они зашли в тупик. Но я ничего не говорю.

— Я же просто говорю, — говорит она, слегка надувшись, ее тон явно обиженный. — Ты вечно ищешь, на что бы обидеться. У Софи хорошая работа, хороший дом, она старается завести ребенка — ты же не становишься моложе, Джесс.

— Мне даже нет тридцати, — я пытаюсь говорить ровным тоном. Как она может так отличаться от бабули Бет?

— А он симпатичный молодой человек. Очень симпатичный, — мурлычет она так, что я чувствую себя немного неуютно.

— На дворе две тысяча девятнадцатый год. Мне не нужно ловить мужчину в капкан, пока еще не стало слишком поздно. Я не останусь лежать на полке ненужных товаров, если все еще буду одинока, когда мне исполнится тридцать. И я только что устроилась на совершенно новую работу.

— Ну да, конечно, — говорит она, качая головой, как будто это я веду себя неразумно. — Просто говорю, что на твоем месте я бы надела колечко, пока не стало слишком поздно.

Она слегка покачивается и направляется в ванную, напевая «Бейонсе». А я стою с открытым ртом, кипя от злости.

Когда Джеймс заходит несколько мгновений спустя, я все еще прихожу в себя.

Он ставит бумажные пакеты с выпечкой на стол и поворачивается ко мне, улыбаясь своими прекрасными белыми зубами. Я подхожу и целую его, застигнув врасплох.

— За что это? — он берет меня за плечи и отступает на шаг, глядя на меня так, словно оценивает. Я смотрю на него в ответ. Думаю, он правда хороший мужчина.

— Просто так, — говорю я и обнимаю его, обхватывая руками его широкую спину и глядя на крыши, которые ведут к морю. С ним ощущаешь себя в безопасности — он солидный и как будто никуда не уйдет. Может, это и к лучшему, думаю я, искоса оглядывая мамину квартиру. Может, это то, к чему мне следует стремиться.

И тут звонит мамин телефон.

— Да. О, точно. Ага. Конечно, — ее лицо становится все белее и белее по мере того, как она разговаривает, пока на каждой скуле не остается только по два ярких пятна, и что-то в моем животе падает в пол, и я понимаю, что сжимаю обе руки в кулаки.

— Конечно. Да. Мы сейчас приедем.

— Мама? — я выдавливаю из себя это слово.

— Нам нужно вызвать такси до больницы.

— У меня есть машина, — говорит Джеймс, забирая ключи от своей машины.

— Конечно. Мне нужна моя сумочка, — говорит мама механически и сухо. — Джесс?

— Я готова.

Даже не хочу спрашивать, что случилось. Если я не спрошу, это не может стать моим кошмаром. Этого не может быть.

Бабуля лежит на кровати в отделении коронарной терапии (прим. отделение для лечения критических пациентов). Я вижу ее через окно. Она выглядит крошечной, лежа на кровати с проводами, идущими от ее рук. Когда медсестра заводит нас в палату, я поворачиваюсь, как будто хочу избежать всего этого, закрывая лицо руками. Но мама кладет руку мне на плечо и говорит:

— Пойдем, любимая, — я поворачиваюсь, и мы входим вместе.

В палате странно тихо. Не знаю, чего я ожидала: писка и работающих приборов, и всех тех звуков, о которых вы думаете, когда смотрите подобные вещи в «Несчастном случае» по телевизору, но только не этой странной, мертвой тишины. Мама садится на стул рядом с кроватью и смотрит на медбрата, как бы спрашивая разрешения подержать бабулю за руку. Медбрат, который что-то проверяет на аппарате, улыбается и коротко кивает. Он выглядит измученным:

— Она просто спит. Прошлой ночью мы провели операцию, чтобы разблокировать артерию и установить стент.

Я в ужасе смотрю на него:

— Операцию на сердце?

— Не так, как вы думаете, — мягко говорит он. — Мы проникли через руку и таким образом устранили закупорку. Через несколько дней с ней все будет в порядке, и она сможет вернуться домой, хотя потребуется реабилитация и некоторые изменения в образе жизни…

— Я присмотрю за тобой, не волнуйся, — говорит мама, сжимая руку бабушки Бет. Медбрат еще раз ободряюще улыбается и покидает нас.

Я наблюдаю, как он передвигается по палате, проверяя время на часах. Я стою с другой стороны кровати бабули Бет, поглаживая ее пальцы. Из ее руки выходит канюля, а из предплечья — провода. Напротив, на другой кровати, лежит еще одна женщина, наполовину проснувшаяся, и медбрат помогает ей подняться. Странно думать, что Алекс в таком же положение, делает это изо дня в день. Жаль, что здесь нет приемного покоя. Я хочу написать ему и спросить, что он знает обо всем этом. Я чувствую страх, бессилие и…

— Привет, — хрипит бабуля Бет.

— Боже мой, ты нас так напугала, — говорит мама.

Бабушка смотрит на меня из-под тяжелых век.

— Простите, — говорит она. Ее голос не громче шепота. — Не хотелось поднимать шум.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Алекс

6 октября, Лондон

Я так устал, что мог бы просто прилечь прямо здесь и немного вздремнуть. Слова на экране моего айпада плывут перед глазами. Я должен был работать над эссе, но мой мозг объявил забастовку.

Плюс в том, что дома стало немного спокойнее. Теперь, когда вся эта история с Эммой позади, и я твердо покончил со своим недолгим увлечением быть парнем, у которого есть подруга с привилегиями, я чувствую, что могу немного вздохнуть свободно. Имею ввиду, что в теории все это очень хорошо, но просто это был совсем не я. Даже не я, восстанавливающийся после расставания.

— Не могу поверить, что ты получил первое место за это эссе, — говорит Джамиля, бросая сумку на пол сестринского поста. Я подпрыгиваю, потому что мои переутомленные нервы в данный момент находятся в состоянии повышенной готовности, и она фыркает от смеха.

Она выглядит такой же разбитой, каким я чувствую себя. Иногда я думаю, что если бы не другие, кто находится со мной в одной лодке, я бы с трудом поверил, что эта работа не просто какой-то кошмарный сон. Мы все так устали, что могли бы уснуть стоя, а задания сыплются у нас из ушей.

Наблюдаю, как она снимает пальто, шарф и кардиган. Запихивает их комком в свой шкафчик и, протянув руку, хватает чашку с заваренным чаем, которую я держу, затем делает большой глоток.

— Эй, — говорю я, смеясь.

— Я чертовски замерзла. И ты стал первым. Может, если я выпью твой чай, то впитаю немного твоей магии.

— Сомневаюсь в этом, — шучу я.

Мы ждем, когда появится одна из старших медсестер и отведет нас на осмотр в операционную. У меня сводит живот от волнения и нервов. Знакомый ритуал вскипания чайника, пакетика чая в чашке, молока и сахара успокаивает меня. До того, как начал работать в больнице, я пил чай, разбавляя его небольшим количеством молока. Теперь, работая по многу часов, никогда не зная наверняка, когда наступит следующий перерыв, я добавляю сахар, чтобы получить дополнительные калории, которые помогут мне продержаться чуть дольше. Мы все так делаем.

Я завариваю еще одну чашку и передаю ее Джамиле:

— Держи. Сколько ты получила за эссе?

— Шестьдесят восемь.

— Это, по сути, почти первое место.

— Никаких наград за второе место, — она закатывает глаза.

Я наблюдаю, как Джамиля отхлебывает чай, откидывая хиджаб за плечо.

— Ну, что там происходит у тебя дома? — спрашивает она.

— Ничего особенного.

Она бросает на меня многозначительный взгляд:

— С Эммой все улажено?

Джамиля хороший слушатель. Я рассказал ей всю историю одним долгим скучным вечером — мы с ней оказались на одной смене, и это правда изменило ситуацию — иметь кого-то, кто действительно понимает, что я чувствую. И кто не возражает, если я задремлю на середине предложения.

— Не-а. У нее появился кто-то другой. Я смирился со своей новой жизнью постоянного одиночки. В любом случае, все эти встречи тайком посреди ночи были немного похожи на школьную экскурсию в семнадцать лет.

— Звучит довольно захватывающе.

— Чертовски быстро теряет свою новизну. Нет, я сосредоточен на этом, — я машу рукой в направлении палаты, — и на получении достойных оценок.

Джамиля делает еще глоток чая и мгновение смотрит на меня:

— А как Джесс? — спрашивает она.

— Хорошо.

— Хорошо? — она бросает на меня взгляд.

— Хорошо. Ну, она сейчас в Борнмуте, навещает свою бабушку, у которой были проблемы с давлением, — я беру зеленое бумажное полотенце и вытираю кружку, вешая ее обратно на полку. Я старался не думать о Джесс, в Борнмуте, с идеальным, суперспособным Джеймсом, который оказывает ей моральную поддержку. Когда они не сидят рука об руку у постели бабушки Бет, они, вероятно, совершают романтические прогулки по пляжу.

— И никаких новостей от Элис?

Я искоса смотрю на нее и выгибаю бровь:

— Немного похоже на испанскую инквизицию.

— Извини. Твоя жизнь намного интереснее, чем моя. Моя — это в основном работа, учеба, сон, работа.

Я киваю:

— Ага. У меня, в основном, так, с добавлением щепотки запутанных отношений. Что касается Элис, то нет. Ничего особенного. Забытая история. Не думаю, что можно вернуть все назад, понимаешь?

— Боже, да, — Джамиля звучит выразительно. — Был такой опыт. Это все равно, что пытаться оживить кого-то, кто попал в реанимацию.

— Хороший пример.

— Извини. Клянусь, с тех пор, как начала этот курс, вся моя жизнь сосредоточена на уходе за больными, — Джамила зевает так широко, что последние слова прикрывает рукой.

— Все в порядке?

В тот вечер я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, когда захожу в гостиную после смены и слышу голос из темноты.

— Роб, — говорю я, как только ориентируюсь. — Боже, я половину времени забываю, что ты вообще здесь.

— Вау, — сардонически произносит Роб. Он снимает ноги с кофейного столика, чтобы я мог направиться к потрепанному бежевому креслу рядом с телевизором. — В чем дело? Выглядишь так, будто у тебя был дерьмовый день.

— Просто, знаешь, жизненные мелочи.

— Могу чем-нибудь помочь? — Роб наклоняется вперед. Убавляет громкость телевизора и наклоняет голову в сторону двери и остального дома. — Проблемы с женщиной?

Все что ли знают о том, что произошло между мной и Эммой?

— Не знаю, — говорю я, беря подушку и обнимая ее. — Я говорил об Элис сегодня на работе, и я вышел из операционной, по иронии судьбы, на открытом сердце, и получил от нее сообщение. Думаю, она в некотором роде на перепутье — она встречалась с кем-то некоторое время, и из этого ничего не вышло.

— Ага, — Роб коротко кивает. — Это сложно. Ты же не хочешь стать запасным вариантом.

— Элис хочет большего, чем у меня есть. Не в плохом смысле — ну, не думаю, что ей нужны были только мои деньги, когда мы познакомились, но она думала, что выходит замуж за мой стиль жизни. Она хочет детей, хороший дом в пригороде и все в таком роде.

— А ты нет?

Непрошеный образ Джесс всплывает в моей голове, когда она смеется над чем-то, пока мы идем по дорожке вдоль канала в Маленькой Венеции. Мне необходимо взять себя в руки.

— Не сказал бы, что мне это не нравится, но я никогда не смогу дать Элис то, чего она хотела, и… она милая девушка и все такое, но…

— Не та самая?

— Именно.

Роб выглядит задумчивым:

— Ну, ты не хочешь создавать с ней свое гнездышко. Я это пробовал, и вот я здесь, в сорок четыре года, живу в подвале с вами всеми.

— Что у вас случилось? — спрашиваю я.

— Ох, она мне очень нравилась, она была милой девушкой. Мы переехали сюда, когда я получил работу шеф-повара в моем первом ресторане, и когда все начало разваливаться, мы попытались исправить это, поженившись.

— И ничего не вышло?

Он качает головой:

— Не-а. Она уехала обратно в Глазго, а я переписал на нее маленькую квартирку, которая у нас там была. Чувствовал, что многим ей обязан.

— Так вот как ты тут оказался?

— Ага. Ни собственности, ни сбережений, ни гроша за душой. Но я все равно предпочел бы это, чем застрять в браке, где мы оба были несчастны. Тебе серьезно должен нравиться человек, с которым ты будешь, а не «просто хочу снять с него штаны».

— Ты прав.

— Да, — Роб пристально смотрит на меня. — Помни об этом. Это важно.

Внезапно в комнату врывается Бекки.

— Что тут творится? — спрашивает она.

— Просто мужской разговор, — Роб приподнимает брови.

— Ох. Божечки, точно, футбол и все такое дерьмо, — Бекки смеется, глядя на экран, где показывают расписание футбольных матчей на выходные. Это довольно хорошее прикрытие.

— Ага, что-то в этом роде, — говорит Роб.

— Что ж, у меня кое-что припасено, если вы не заняты. Клиент только что доставил огромный ящик вина в знак благодарности, так что, думаю, нам следует отпраздновать тот факт, что мы дожили до конца недели — при условии, что никто из вас сегодня вечером ничем не занят?

— Не-а, — говорю я. — Ну, я планировал лечь пораньше и немного позаниматься. Но вам не потребуется много усилий, чтобы убедить меня поработать над заданием утром.

— Или днем, если у тебя будет похмелье. Но это хорошее вино, — говорит Бекки, доставая бутылку из ящика, — и я сегодня читала статью, в которой говорилось, что от дорогого вина не должно быть похмелья, так что мы можем это протестировать. Роб, ты с нами?

— Ага.

— Не работаешь? — удивленно спрашиваю я.

— Растянул лодыжку, — он указывает на ногу, которая лежала на столе. — Не могу стоять дольше пяти минут, а по выходным на кухне такая суматоха, что я становлюсь обузой, поэтому меня отправили на пару дней домой по болезни.

— Мы можем устроить вечеринку, — сказала Бекки, выглядя очень радостной. — Я только что закончила помощь в деле, которое, похоже, будет передано в Высший суд, и мы выиграем его.

Она выглядит торжествующей и возбужденной, на ее лице такое же выражение, какое я видел у хирурга ранее, когда они успешно завершили операцию по шунтированию. Это было странно — вместо того, чтобы вызвать у меня зависть, это лишь подчеркнуло тот факт, что я ни капельки не скучаю по юриспруденции. Заметьте, я и хирургом быть не хочу.

— Эй, — зовет Бекки, поднимаясь по лестнице. — Вы вообще тут? — она открыла вино и сует бокалы всем в руки. — Кто-нибудь сегодня что-нибудь слышал от Джесс?

— Думаю, она вернется через несколько дней, — я потягиваю красное вино. На вкус оно дорогое, и это тот сорт, который пьется слишком легко, особенно после такой недели, которая у меня была. Я откидываюсь на спинку стула и кладу ноги на кофейный столик.

— Жаль, что ее здесь нет, — сказала Бекки, когда Эмма спускалась по лестнице. Я увидел ее через открытую дверь гостиной. Она одета для ленивого домашнего вечера в обрезанные джинсы и пушистый серый кардиган поверх крошечной белой майки. Она на мгновение замолкает.

— Эти перила серьезно ужасные, — говорит она.

— Вообще все вокруг рушится, — говорит Бекки. — Кто-нибудь разбирается в ремонте?

— Завтра посмотрю, — говорит Роб.

— Твоей ногой? — Бекки смеется.

— Моими глазами.

— Имею в виду, стоит ли тебе заниматься ремонтом дома в твоем-то положение?

Он усмехается:

— Знаю, что ты имела в виду. Обещаю, все будет в порядке.

— Алекс, хочешь добавки? — Бекки наливает еще вина в мой бокал и протягивает один Эмме.

— В следующую субботу у Джесс день рождения. Мы должны сделать что-нибудь, чтобы подбодрить ее, — Бекки сворачивается калачиком на диване рядом с Эммой и Робом.

— Хорошая мысль. При условии, что она, конечно, не занята, — говорю я.

Я не упоминаю о наших планах как-нибудь вместе прогуляться в ближайшее время. Вообще-то, я ничего не слышал от нее со вчерашнего дня, что странно. Обычно она отправляет сообщения с глупыми шутками или делится увиденным, что, как она знает, рассмешит меня, хотя сейчас в главных ролях появился Джеймс, из-за чего, очевидно, она немного поутихла.

— Я немного не в курсе. С Джесс все в порядке? Что случилось? — Эмма смотрит на Бекки.

— Ох, ее бабушка заболела, и ее не было дома. Разве ты не заметила?

Эмма качает головой:

— Я была так занят работой, что подумала, что мы просто какое-то время не пересекаемся.

Странно, как мы все можем жить вместе днями, даже неделями, не видя друг друга слишком часто. Я наблюдаю, как Роб болтает с Бекки о том, как приготовить идеальный чили, обсуждает рецепты в Интернете, спорит о том, является ли темный шоколад идеальным дополнением или отвратительным. Эмма ловит мой взгляд и поднимает брови к небу.

Мы смотрим дерьмовый триллер «Нетфликс» и еще выпиваем вина. Выхожу взять закуски, осознавая на полпути по Олбани-роуд в магазин на углу, что, определенно, чувствуется, что зима наступает слишком рано, и простой футболки и джоггеров уже недостаточно, чтобы согреться. К тому времени, как я возвращаюсь домой, мои пальцы на руках и ногах ледяные, а в гостиной пусто.

— Главный секрет в нарезке, — Роб готовит очень вкусное блюдо из овощей с острым перцем чили и измельченной говядины. Бекки стоит рядом с ним, отмеряет рис в кувшин и кипятит чайник.

— Они снова готовят для соревнования, — говорит Эмма, передавая мне вино.

Мы наблюдаем и ждем, пьем и болтаем. Они хорошо работают вместе, несмотря на постоянные подшучивания и полуспоры, и без четверти полночь, все мы в значительной степени абсолютно пьяны, садимся ужинать на уютной полуразрушенной кухне.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Джесс

7 октября, Борнмут

Сейчас полночь. Джеймс вернулся в Лондон, а я осталась еще ненадолго из-за операции и потому, что хочу убедиться, что с бабушкой Бет все в порядке, прежде чем уеду. Люди на работе были очень добры — думаю, потому что они знают, что она мне как мама. Я сказала, что возьму неоплачиваемый отпуск, но получила ответное электронное письмо с просьбой не глупить. Мне все же придется работать в два раза усерднее, когда вернусь. Тем временем доктор и медсестры продолжают говорить нам, что с ней все будет в порядке, и что у нее все хорошо, но, похоже, для меня не имеет значения, сколько раз я это слышу.

Хочется написать Алексу, чтобы он успокоил меня, пускай скажет, что с ней все будет в порядке, и что я ни о чем не должна беспокоиться. Я не могу больше брать отгулы на работе. Не положен отпуск по уходу за бабушками и дедушками, даже если они тебя вырастили. Я лежу, уставившись в потолок в маминой квартире, смотрю, как бегут часы, которые громко тикают на каминной полке, и задаюсь вопросом, засну ли я хоть когда-нибудь.

Алекс

7 октября, Лондон

— Доброе утро.

Мои глаза, которые медленно и осторожно открывались при мучительно ярком дневном свете, распахиваются в шоке от звука голоса у меня над ухом.

Я снова закрываю их и морщусь, потому что думаю, что, возможно, мне это показалось. Но потом я открываю их, и нет, рядом с моим лицом на подушке чье-то лицо. И вообще это не моя подушка. От нее слабо пахнет розами, а солнечный свет из окна падает не под тем углом.

Эмма переворачивается на бок и приподнимается на локте, а ее спутанные волосы падают вниз. Она слегка приподнимает покрывало, и я понимаю, что у нее голые плечи, а это значит, что, скорее всего, остальная часть ее тела тоже обнажена.

Я напрягаю свой мозг. Мы были на кухне, ели что-то с чили в лаваше, и там было вино, и…

— Мы допили остатки текилы. Поиграли в приставку. Разве ты не помнишь? — говорит Эмма, явно видя мое смущенное выражение лица. Она же выглядит невозмутимой.

— Я…

Смутные воспоминания о том, как Роб и Бекки дрались на будто мечах деревянными ложками. Танцы. Играла музыка. Ко мне медленно возвращается осознание.

— Ощущаю себя трупом, — весело говорит Эмма. — Слава Богу, у меня сегодня выходной. Не хочешь пойти куда-нибудь позавтракать, чтобы прийти в себя?

Мгновение я лежу неподвижно, пытаясь собрать все воспоминания воедино. Роб жонглирует лаймами. Бекки куда-то исчезает — вероятно, чтобы вырубиться из-за переизбытка вина и текилы. Какое убийственное сочетание. Я слегка ерзаю в постели. Такое чувство, что мой мозг оторвался от земли и бьется о череп.

— О боже, — говорю я.

— Ты в порядке? — спрашивает Эмма.

У меня наступает ужасный момент прозрения. После исчезновения Бекки, Роб бросил мне лаймы, когда выходил из комнаты, прихрамывая на свою кривую лодыжку. А Эмма сказала:

— Если жизнь дарит тебе лаймы, то пей текилу, — и мы прикончили бутылку, и…

Черт возьми. С какой стати я позволил своему чертову либидо затащить меня за шиворот вверх по лестнице в спальню Эммы?

— Мне правда жаль, Эм, — говорю я, вылезая из кровати и хватая свои боксеры и джинсы, которые кучей валяются на полу. — Я не могу этого сделать.

— Позавтракать? — она поворачивается ко мне лицом, садится в постели и кутается в одеяло. Она выглядит так, будто только что проснулась после полноценного восьмичасового сна. Если бы это был кто-то другой, у него хватило бы приличия выглядеть как с похмелья.

— Нет, — я подтягиваю джинсы, застегивая ширинку. Моя футболка вывернута наизнанку и висит на прикроватной лампе. Черт возьми. — Я о нас, — говорю я приглушенным голосом из-под футболки, когда натягиваю ее. Я не такой. Я не хочу таким быть. Дело не в Эмме — она мне очень нравится, и ни в ком-то другом тоже. Просто…

— Да ладно тебе, Алекс, — говорит Эмма холодным голосом. — Я не прошу твоей руки и сердца. Мы просто напились и у нас был секс.

— Тсс, — говорю я, прикладывая палец к губам.

Эмма мгновение смеется, а затем смотрит на меня так, словно оценивает, слегка приподнимая подбородок, ее глаза почти незаметно сужаются:

— Джесс тут нет, не волнуйся.

— Что? Ты о чем?

— Ни о чем, — она переворачивается, ложится на спину и смотрит в потолок. — Просто мимолетный комментарий.

— Между мной и Джесс ничего не было.

— А я и не говорила, что было.

Чувствую себя полной задницей.

— Это просто секс, Алекс, — говорит она ясным голосом, когда я открываю дверь, чтобы уйти. Чувствую, как мои щеки краснеют. Я так дерьмово отношусь ко всей этой истории с отношениями/без отношений.

Что-то должно измениться. Я встаю под душ, пуская почти холодную струю, чтобы попытаться смыть похмелье и паршивое чувство, что выставил себя идиотом. После этого беру ключи и телефон и выхожу под осенний моросящий дождь. Я захожу в кафе в Маленькой Венеции, по пути забирая газету с недвижимостью у агента и сижу, размышляя о ценах на дома, пока мой кофе не остывает и мне не приходится заказывать другой.

— Что-нибудь на перекус? — Лона, владелица кафе, оценивающе смотрит на меня. — Выглядишь так, будто тебе не помешало бы что-нибудь с похмелья. Панини? Супчик?

Я благодарю ее и заказываю панини, затем сажусь в уголке у окна, глядя на толпы людей, снующих мимо, кутаясь от непривычно раннего похолодания. Листья уже опали, и стройные тополя уже наполовину оголились, их длинные ветви тянутся к небу, как тонкие пальцы. Зима обещает быть холодной.

— Вот, любовь моя, — Лона ставит передо мной тарелку с горячими панини. — И я приготовила тебе еще кофе за счет заведения. Выглядишь так, словно на твоих плечах лежат заботы всего мира.

— Что-то вроде того, — отвечаю я. — Спасибо.

Жду пока еда остынет, и смотрю в пространство. Что-то должно измениться. Я видел Бекки перед уходом, и она выглядела серьезно встревоженной. Она бросила на меня странный взгляд и бочком прошла мимо меня в коридор. Почти уверен, что она догадалась, что что-то случилось. Меня бесила вся эта история с правилом никаких отношений, пока я продолжал быть с Эммой. Не перестаю задаваться вопросом — не пришло ли время начать все сначала. Я все испортил. Абео и Оли, двое моих друзей по работе, сказали на днях, что ищут новое место жительства. На втором курсе у нас станет гораздо больше вакансий, и, возможно, жить с другими мед. работниками было бы разумнее. Но даже если бы мы нашли убогое местечко, арендная плата была бы заоблачной по сравнению с домом Бекки.

Может быть, мне стоит присмотреться к вакансиям сторожа с проживанием, как этим занимается подруга Джесс Джен. Но она переезжает каждые несколько месяцев, довольно счастливо порхая с одного места на другое. У меня и так достаточно проблем из-за смены места работы. Я хочу чувствовать себя устроенным или, по крайней мере, чувствовать, что могу распаковать свои вещи и не ждать все время следующего переезда, особенно учитывая продолжающийся стресс в колледже.

Я опускаю голову на руки, закрываю глаза и издаю тихий стон отчаяния. Почему, черт возьми, я оказался в постели с Эммой? Она мне даже не нравится — ну, не настолько. Я имею в виду, что она милая девушка и все такое. Но — черт. Правда в том, что каждый раз, когда это происходит, мне кажется, что я неплохо справляюсь с саботажем чего бы то ни было. Не уверен, чего именно.

Я смотрю на свой телефон. Там сообщение от Джесс.

Теперь я эксперт в кардиологии. Возвращаюсь домой, чтобы допросить тебя и посмотреть, знаю ли я больше, чем ты.

Это будет не сложно, я печатаю в ответ.

Чувствую себя немного лучше из-за того, что сегодня ушла от бабули — она попросила накрасить губы, потому что красивый медбрат снова на смене, так что думаю, ей стало лучше. X

Рад это слышать.

О, и она еще слегка дерзко похлопала симпатичного медбрата по бедру.

[эмодзи закатываю глаза] Ага, это определенно признак того, что она идет на поправку. Со мной такое случается постоянно. x

Понятия не имела, что ты так популярен. x

Ты бы удивилась.

Просматриваю «eBay», пока ем. Приближается день рождения Джесс, и меня осенило — если я смогу найти для нее копию «Один день» (прим. «Один день» — книга-роман) с автографом, думаю, ей понравится. Не так-то просто достать подписанные экземпляры по разумной цене. Погружаюсь в кроличью нору «eBaу» с персонализированными футболками «Игры престолов» и ошейниками для собак с бриллиантами, рассеянно ем. Ни там, ни где-либо еще в интернете ничего подобного нет, поэтому я заканчиваю обедать и отправляюсь прогуляться до букинистического магазина. Несмотря на то, что я не добился успеха в интернете, у меня хорошее предчувствие, что у них будет копия — там на полках разложено практически все, что есть на свете.

— «Один день», говорите? — продавец книг откладывает журнал, который читает.

— Да. Это для моей подруги. И это ее любимая книга.

Я порылся на полках, но безуспешно.

— Так уж получилось, что вы обратились по адресу, — он встает, отряхивая рукава в удивительно задумчивой манере. На нем крошечные очки в серебряной оправе, и он выглядит так, словно шагнул из другого столетия.

Жестом приглашает меня следовать за ним, через маленькую дверь в комнату поменьше, где воздух насыщен пыльным, сладковатым запахом старых книг. Он размашисто машет рукой в сторону одной из полок:

— Целая полка книг Дэвида Николлса, прямо здесь. Все с автографами.

— Не лучше ли им быть на полках в настоящем магазине?

— Я продаю их через книжный сайт, — объясняет он, качая головой.

Он заворачивает книгу мне, и я выхожу из магазина. Сажусь, когда возвращаюсь домой, и ловлю себя на том, что погружаюсь в историю. Могу понять, почему она ей так нравится, но, боже, словно как удар под ребра. Все упущенные возможности и вторые шансы — уместны в данных обстоятельствах.

К тому времени, как я встаю, уже стемнело. Я выглядываю из окна и вижу девушку, идущую по Олбани-роуд, на секунду мне кажется, что это Джесс, и мое сердце подпрыгивает, но затем она поворачивается, чтобы посмотреть на машины, прежде чем перейти дорогу, и я понимаю, что нет, это совсем не она. И не знаю почему, но мой мозг возвращает меня в прошлый декабрь, когда мы впервые встретились. Боже, я так облажался. Она смеялась и наматывала мишуру на волосы, мы болтали обо всем и ни о чем за фахитас и текилой. Я мог оказаться в совершенно другом положение, если бы не был таким мудаком. Если бы не завалился в постель к Эмме — я стону и провожу руками по волосам. Если этот год и научил меня чему-то, так это тому, что я никогда не стану человеком, способным на случайные связи. Это просто чертовски слишком сложно.

Я продолжаю думать о том, что сказал Роб. Он почти заставил меня поверить, что если чему-то суждено случиться, то это стоит всей борьбы, неразберихи и душевной боли. И с кем-то вроде Джесс, не думаю, что мне пришлось бы выбирать между работой и отношениями. Она бы это поняла.

К черту. Когда Джесс вернется, я собираюсь спросить ее, пойдет ли она на прогулку, которую мы планировали, а потом мы сможем вернуться в наше любимое кафе, и Лона приготовит нам горячий шоколад с ромом. А я смогу отдать ей книгу, и, от этой мысли мне становится немного не по себе, может быть, я смогу найти способ сказать ей, что я к ней чувствую.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Алекс

11 октября

Неделя тянется незаметно. Модуль, над которым мы сейчас работаем, пока самый скучный — сплошные вопросы охраны здоровья и техники безопасности на рабочем месте, оценки рисков и протоколы. Я провожу большую часть времени слушая лекции вполуха, делая пометки на полях своего блокнота и чувствуя тошноту при мысли о встрече с Джесс.

А затем наступает пятница, возвращаюсь из колледжа и обнаруживаю, что входная дверь открыта. Брелок для ключей Джесс в красно-белую полоску лежит на комоде, а ее пальто висит на перилах. Я стараюсь вести себя непринужденно, поднимаясь по лестнице по одной за раз. Не хочу выглядеть так, будто мчусь туда, чтобы увидеть ее, но понимаю, что у меня в животе порхают бабочки. Боже, это так нелепо.

Я стучу в дверь и жду секунду.

— Эй, кто там? — изнутри доносится голос Джесс.

— Это я.

— Алекс! — она улыбается, когда я открываю дверь и выглядываю из-за нее.

— Черт возьми, — говорю я. — Ты уже все сделала. Уже распаковываешь вещи? Я вечно оставляю свой чемодан засунутым под кровать на несколько дней после того, как возвращаюсь из командировки. Иногда на недели.

Заткнись, дурак, ты несешь чушь.

— Ох, — странное выражение мелькает на ее лице. Она прикусывает нижнюю губу и смотрит на меня снизу вверх. Длинная прядь волос падает ей на лицо. — Я не распаковываю вещи. Я их собираю.

Ее волосы выбиваются из распущенного конского хвоста и падают волнистыми завитками вокруг лица. На ней огромный пушистый джемпер, который свисает с одного плеча, а ноги подогнуты под нее. Она выглядит очаровательной и слегка измотанной, и я вообще не могу прочитать выражение ее лица.

— Собираешь? Разве ты не только что вернулась? С твоей бабушкой Бет все в порядке?

— С ней все нормально. На самом деле, даже очень хорошо, — ее лицо озаряется улыбкой, и она добавляет: — Она снова шкодничает.

— У нее будут неприятности, — говорю я.

— Я лишь рада, что она пришла в себя. У нее правда все хорошо.

— О, это хорошие новости. Ты, должно быть, испытываешь облегчение, — говорю я, сознавая, что это звучит высокопарно, слишком официально.

— Ага.

— Тогда в чем же дело? — я спрашиваю.

Она слегка краснеет и опускает взгляд:

— В Джеймсе. Он заказал нам поездку-сюрприз на выходные в честь моего дня рождения. Мы едем в Венецию — сегодня вечером.

Джесс

Не думаю, если я действительно, по-настоящему буду честна с самой собой, что я бы позволила себе быть в таком восторге от объявления Джеймса, если бы не кое-что, сказанное Бекки. Или, скорее, то, чего она не сказала.

Свалив свои вещи у подножия лестницы, я вошла на кухню как раз в тот момент, когда она сделала Эмме слегка язвительный комментарий по поводу прошлой ночи.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Эмма, отправляя в рот оливку. Она стояла у холодильника, все еще в пальто. Она обернулась, заметив меня, и закрыла холодильник.

Бекки стояла ко мне спиной:

— Я лишь говорю, что вы с Алексом ушли, даже не пожелав нам спокойной ночи. Мы с Робом вернулись на кухню, а вы двое уже свалили. Это не совсем беспалевно, не находишь?

— Ты уверена? — голос Эммы звучал неубедительно. — Боже. Я была так пьяна, что даже не помню. О, привет, Джесс.

Бекки резко обернулась и посмотрела на меня со странным выражением.

— Когда это было? — я старалась, чтобы мой голос звучал непринужденно. И почувствовала, как у меня странно скрутило живот.

— Ох, в один из вечеров, когда тебя не было, мы все слишком много выпили, и все пошло наперекосяк, — Бекки слегка вздернула подбородок. Эмма бросила на нее взгляд. Это был один из тех взглядов, которые говорят «давай не будем сейчас об этом упоминать».

— Похоже, вы хорошо провели вечер, — я прочистила горло. — Мне нужно привести в порядок свои вещи, — сказала я, быстро выходя. Я слышала, как стук моего сердца отдавался в ушах.

Когда поднялась в свою комнату, то со стоном плюхнулась на кровать. Видимо между Эммой и Алексом все вернулось на круги своя — это был довольно очевидный признак. Мне нужно было перестать наполовину мечтать, есть ли что-то между нами, и разобраться, чего именно я хочу в своей собственной жизни. И если выходные в Венеции не хороший способ начать это, не знаю, что могло бы быть лучше. Я открыла свой гардероб и попыталась решить, что взять с собой.

— Божечки мои, это самая романтичная вещь на СВЕТЕ.

Софи даже не дождалась моего ответа, когда я поделилась новостью в нашем маленьком групповом чате. Она все бросила и сразу позвонила. Я тогда возвращалась поездом из Борнмута. Должна признать — это мило, что Джеймс не смог устоять перед желанием рассказать мне об этом до того, как увидел меня лично на вокзале, когда я вернулась домой в Лондон.

— Как ты себя чувствуешь? — я спросила.

— Как труп.

О да. Есть еще одна вещь, довольно важная, которая произошла на этой неделе. Это явно какой-то космический сдвиг или что-то в этом роде. Не могу поверить, что это произошло. Софи реально беременна. Восемь недель, что еще маленький срок — это я точно знаю, хотя остальные детали немного туманны, но она не смогла удержаться и рассказала нам. Иногда я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, продолжала ли она делать стойку на голове после секса, и было ли это тем, что сделало свое дело. Довольно странный образ, который возникает в голове при этих словах.

— Чувствую, будто меня укачивает в дороге, но я никуда не еду!

— Звучит ужасно, — сказала я.

— Ах, но это того стоит, — мечтательным голосом ответила Софи. Я уже могла представить сардонические комментарии Джен. Странно, что мы подруги, когда мы все столь разные. Думаю, именно поэтому наша дружба и работает. К тому же, бьюсь об заклад, Джен будет лучшей тетей для ребенка Софи, какую только можно себе представить. Она возьмет ее с собой на экзотические выходные и представит всем своим друзьям-актрисам в театре. — Итак, что ты возьмешь из одежды? Где вы остановитесь? Боже, ты же не думаешь, что онопустится на одно колено, не так ли?

При этих словах я почувствовала свинцовый укол страха в животе:

— Боже, надеюсь, что нет. Я едва его знаю.

— Джесс! — Софи пожурила меня.

— Я не имею в виду «надеюсь, что нет», просто… — я испытала странное ощущение при мысли об этом. Ну, мне нравится Джеймс и все такое, но… идея остепениться наполняет меня смутным чувством ужаса.

— Но он же милый, — сказала Софи. Я знаю, что она очень хочет, чтобы мы в конечном итоге были вместе. Это очень похоже на Софи — хотеть, чтобы я была с кем-то, кого она выбрала специально для меня.

— Ох, да, ага, — ответила я, кивая так энергично, что женщина, сидевшая напротив меня в поезде, посмотрела на меня так, словно я потеряла нить повествования. — Совершенно очарователен. Просто не думаю, что мы уже готовы.

Я вполуха слушала, как Софи радостно болтает о странных, чуждых нам вещах, таких как списки очередников в детский сад и расписания покупок жилья, издавая нужные звуки в нужных местах, смотря в окно, когда мы проезжали мимо пригородных домов. Сады следуют определенной схеме. Неопрятный, заставленный миниатюрными велосипедами, пластиковыми игрушками и огромным батутом на траве. Ухоженный, с оранжереей, аккуратными бордюрами, окаймленными живой изгородью. Неряшливый и хаотичный, с нестриженными газонами и лохматыми, разросшимися живыми изгородями.

Вот так же выглядит наш сад на Олбани-роуд. Бекки давно говорила, что собирается нанять кого-нибудь, чтобы привести его в порядок, но забавно, что мы все забываем о том, что он там вообще есть. Софи скоро присоединится к обществу батутов и пластиковых игрушек. Когда думаю об этом, то чувствую укол чего-то, чего не могу понять — это не зависть, хотя… Скорее ощущение, что она исчезнет из нашей жизни. Я решила позвонить ей и Джен, когда вернусь из Венеции, и договориться о вечеринке, может быть, ужине или еще о чем-нибудь, и мы сможем наверстать упущенное. Нелепо, что мы все живем в одном городе и неделями не видимся друг с другом.

Вскоре после того, как я закончила разговор с Софи, поезд остановился на вокзале Ватерлоо, и я, вытащив свою сумку, направилась по платформе к выходу. Когда я показывала свой билет, то увидела Джеймса, более высокого и светловолосого, чем почти все остальные, похожего на огромного викинга (если бы викинги носили костюмы и имели аккуратные, ухоженные стрижки). Его лицо озарилось широкой приветственной улыбкой, и я подумала про себя, как мне повезло, что меня любит кто-то, кто ощущается таким защищающим, надежным и милым. Он обнял меня.

— Не хотел быть одним из тех людей, которые заявляют собирай вещи, мы отправляемся в неожиданное путешествие, — объяснил он, взяв мой чемодан и покатив его по дороге к метро. — Но подумал, что у тебя было достаточно стресса, и тебе не помешал бы перерыв.

Он остался на станции метро, а я поцеловала его на прощание, направляясь обратно к Квинсуэй, где вышла и потащила свой чемодан по улицам к Олбани-роуд. На крыльце лежал сверток, я подняла его и открыла дверь, придерживая подбородком. Внутри дома слабо пахло одной из дорогих ароматических свечей Эммы.

Странно. Мы живем вместе почти год, а мне все еще кажется, что я ничего о ней не знаю. Я часами простаивала на кухне, помогая Робу готовить овощи и учась готовить некоторые из его любимых блюд. Мы с Алексом столько прошли по Лондону, что наши фитнес-браслеты наградили нас всевозможными значками за старания. Бекки — ну, ее здесь никогда нет, потому что она вечно работает, но я так хорошо знаю ее по универу, что она не считается. Но так или иначе, мы с Эммой всегда держались друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Я думаю, это из-за Алекса — не то, чтобы нас что-то бы связывало с Алексом, напоминаю я себе. Мы просто друзья.

Я сказала ей, что уезжаю в Венецию с Джеймсом, и она выглядела искренне радостной за меня.

— Ох, это великолепно. Подожди, я была там пару раз со своим бывшим, — сказала она, взбегая по лестнице. — У меня есть пара действительно хороших путеводителей.

А потом, как только я зашла в свою комнату, чтобы собрать вещи, появился Алекс. И был момент, когда мое сердце подпрыгнуло, когда его голова высунулась из-за двери, и он стоял там, болтая со мной. Я почему-то чувствовала себя странно, говоря ему, что уезжаю с Джеймсом. Но он был самим собой, помахал мне на прощание и пожелал счастливого дня рождения, когда он наступит. Мне нужно переступить через себя. И через него. Я создала целое нечто между нами, когда между нами ничего и не было, но есть настоящий живой Джеймс, который в ту же секунду отправил мне сообщение. Я щелкнула по экрану своего телефона, чтобы прочитать его, приказав себе забыть об Алексе раз и навсегда.

Итак, теперь мы сидим в терминале номер пять, пьем просекко, едим орехи кешью и просматриваем путеводители Эммы.

— Мы обязательно должны прокатиться на гондоле, — говорит Джеймс, указывая на фотографию на одной из страниц. — Ты не можешь побывать в Венеции, не сделав этого.

Я издаю ни к чему не обязывающий звук. Мне всегда казалось, что есть что-то немножко странное в том, чтобы сидеть на лодке и выглядеть застенчиво романтичной, в то время как парень стоит в ее конце, стараясь не смотреть на вас.

— Как Софи? — спрашивает Джеймс.

— Говорит, что ей плохо, — я сообщила Джеймсу, что Софи беременна — я уточнила, все ли с этим в порядке, когда она позвонила, и она сказала, что не возражает, но больше никому не говорит об этом на работе.

— Я прикрою ее на встречах, — любезно заверяет он.

Мы садимся в самолет — «Бритиш Аирвейвс», конечно же. Не знаю, почему я так решила, но это очень похоже на Джеймса. Мы откидываемся на спинки кресел и расслабляемся, пока стюардессы разносят шампанское. Это немного отличается от моего последнего рейса, который был заказан в «РайянАир» в последнюю минуту до Мадрид с девочками.

И затем, как только с перелетом и такси покончено, мы прибываем в Венецию, и это так венецианско. Ну, по-венециански. Я имею в виду, это не похоже на один из тех городов, куда вы приезжаете, и там лишь две улицы, которые выглядят как в брошюре, а все остальное — это гостиницы для отдыха, высотные здания и сомнительного вида проселочные дороги. Буквально, куда ни глянь, везде так красиво, что у меня щемит сердце. Это самый романтичный город в мире.

Наш гостиничный номер огромен.

— Тебе нравится?

Джеймс стоит позади меня, пока я смотрю на сверкающую воду канала. Чувствую его дыхание на своих волосах. Он обнимает меня за талию.

— Здесь великолепно. Более чем великолепно.

Я поворачиваюсь, и он нежно целует меня.

— Я собираюсь принять душ, — говорит он, оставляя еще один поцелуй на моем виске, прежде чем уйти. Поворачиваюсь, чтобы полюбоваться видом, и откуда-то глубоко внутри меня вырывается огромный зевок. Делаю фото и выкладываю его в «Инстаграм». Бабушке Бет оно сразу же нравится, и она оставляет комментарий:

Очень сильно тебя люблю xxx

Чувствую, как слезы скапливаются в уголках моих глаз. Это была такая долгая неделя, и я так устала. Бабуля вернулась в свое жилье, только сиделка заглядывает к ней раз в день, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Ей нужно принимать тонну лекарств каждое утро и вечер, но она разложила все по аккуратным маленьким коробочкам с таблетками — это в ее духе. Но, ох, я так скучаю по ней. Хотела бы я быть там — хотела бы, чтобы мне не приходилось быть так далеко от нее. Хотела бы я не быть такой уставшей…

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Джесс

12 октября, Венеция

Когда просыпаюсь, все начинается вновь. И я понимаю, что уже утро, а кровать пуста. Это мой день рождения, и я в Венеции, и я совершенно одна. Это не совсем то, о чем я думала, когда Джеймс сказал, что мы проведем выходные в прекрасном отеле. Я переворачиваюсь на другой бок, приподнимая одеяло на случай, если он спрятался под ним.

Дерьмо.

— Джеймс?

Тишина.

Я заглядываю в ванную и вижу на зеркале наклейку с логотипом отеля.

Пошел прогуляться. Решил дать тебе поспать. Дж x

Думаю о завтраке в постель или ленивом позднем завтраке в кафе и вздыхаю, когда включаю маленький гостиничный чайник и готовлю себе чашечку растворимого кофе. Пока и этого хватит. Когда смотрю на письменный стол, то понимаю, Джеймс — это Джеймс, он оставил на туалетном столике раскладную карту путешествий и записку о том, где он планирует быть. Он бы мог побороться с Софи в звание главного организатора. Качаю головой, смеясь над тем, насколько они похожи, и направляюсь в душ.

Джесс

13 октября

Даже серым октябрьским воскресным днем площадь Сан-Марко переполнена туристами — и голубями.

Я роняю на землю кусочек печенья, которое ем на бегу.

— Кыш, — говорит Джеймс, когда один из них запрыгивает рядом с ним, пока мы останавливаемся, чтобы посмотреть на резную стену.

Я смотрю на голубя, и, клянусь, он подмигивает мне. Берет кусочек печенья и убегает, выглядя довольным собой. Я дрожу и плотнее натягиваю воротник пальто на шею. Не знаю, почему я ожидала, что будет тепло, но не взяла с собой ничего, кроме неподходящей к сезону одежды. Моросящий дождь не прекращается, и желание Джеймса осмотреть каждое здание и рассказать мне исторические факты о них… ну, оставляет желать лучшего. Говорят, что по-настоящему не узнаешь человека, пока не отправишься с ним в отпуск, и пока я выяснила лишь, что Джеймс гораздо больше интересуется венецианской архитектурой, чем я.

Я с тоской смотрю на кафе с работающими обогревателями, светящимися в дверном проеме, и сжимаю его руку:

— Как думаешь, может, пришло время что-нибудь выпить?

К счастью, он соглашается, и как только мы подходим, официант забирает у меня пальто и отодвигает стул. Мы в крытой обеденной зоне, и пластиковая крыша дребезжит на ветру. Длинная струя дождевой воды льется из угла, разбрызгиваясь в лужу, которая начинает просачиваться снизу и растекаться под стульями напротив нас. Такое ощущение, что мы живем под водой. Не думаю, что я когда-либо в своей жизни была в настолько влажном месте.

— Негрони? — Джеймс смотрит на меня, вопросительно поднимая брови. Я киваю. Он весь день был в странном настроении. Есть что-то в том, чтобы уехать с кем-то — подальше от всех отвлекающих факторов повседневной жизни, от друзей и знакомых мест вокруг вас, что действительно подчеркивает, как ваши отношения развиваются.

Или же… нет?

После того, как я вчера встала, и после того, как умудрилась дважды заблудиться, пытаясь найти дорогу к ресторану, где договорились пообедать (мы с «Гугл Картами» снова официально не общаемся), мы совершили поездку на гондоле, которую должен совершить каждый, кто посещает Венецию. Джеймс сказал гондольеру, что у меня день рождения, и он настоял на том, чтобы спеть мне серенаду, что было… ну, думаю, Джеймс считал, что это романтично. Если честно, это было просто унизительно. Во второй половине дня дождь наконец прекратился на час или два, и мы пошли в кафе, а я сидела, чувствуя себя неловко и застенчиво, пытаясь завязать с ним разговор об этом.

Каким-то образом его это разозлило, и, некоторое время после, он был бесцеремонным и немного угрюмым, пока мы пробирались по мокрым тротуарам, снова останавливаясь выпить кофе, чтобы попытаться обсохнуть. Дождь начался примерно через двенадцать часов после нашего прибытия и почти не прекращался. После ужина мы легли спать, я заснула в объятиях Джеймса и подумала, что на самом деле все было довольно мило. Затем мы проснулись этим утром, и я обнаружила, что он сидит с путеводителем в руках и пишет список мест, куда мы могли бы сходить. Я пошутила насчет того, что больше не буду разглядывать архитектуру, а он немного обиделся и на это.

— Выпьем, — говорит Джеймс, поднимая свой бокал. Он смотрит на меня своими большими, проникновенными глазами и, кажется, немного расслабляется.

— Большое спасибо, что привез меня сюда, — говорю я, делая глоток негрони. Боже, какой же крепкий. Он наблюдает за мной, нежно улыбаясь. Пожилая пара садится за столик напротив нас.

— Я привез ее сюда пятьдесят лет назад, — говорит мужчина, наклоняясь и улыбаясь. — Мы вернулись на выходные в честь нашей годовщины.

Глаза Джеймса на мгновение встречаются с моими, и меня охватывает внезапная паника.

— Пойду заскочу в туалет, — говорю я.

— Что, если официант вернется, чтобы принять заказ? — спрашивает Джеймс.

— Ох, — говорю я, вскакивая со стула и опрокидывая подсвечник на столе позади меня, — просто скажи им, чтобы подождали. Или закажи пиццу, или еще что-нибудь.

— Какую пиццу? — Джеймс спрашивает меня вслед, но я проскальзываю через пластиковую дверь и стою на площади Сан-Марко, глядя на спешащих туристов и венецианцев в пальто на головах, пытающихся укрыться от дождя, который огромными брызгами падает мне на голову, покрывает плечи, капает вниз по моему носу.

— Ты заблудилась, bella (прим. красавица)? — появляется официант, держа надо мной зонт. Моя репутация опережает меня.

— Просто ищу туалет. Я имею в виду ванную. Туалетную комнату?

— Ах, — он жестом приглашает меня следовать за ним. — Сюда.

Стоя перед зеркалом, я смотрю на свое лицо с размазанной тушью. Волосы растрепались под дождем и свисают хаотичными безвольными прядями. Сердце колотится, потому что у меня есть ужасное затяжное чувство страха, что что-то должно произойти. Я прикладываю руки к каждой щеке и держу их так, глядя на свое отражение. Чувство тревоги не проходит.

Что, если Джеймс привез меня в Венецию, чтобы сделать предложение?

Я с абсолютной, неопровержимой уверенностью понимаю, что не могу сказать «да». Не только потому, что знаю его около пяти минут, но и потому, что он носит с собой все свои документы в прозрачной пластиковой папке. И потому что он встает утром, когда мы приезжаем, и идет гулять, вместо того чтобы оставаться под одеялом, как любой здравомыслящий, нормальный человек. И потому что он — о боже. Просто потому, что он — это он. Я до смерти люблю Софи, но он будто ее мужская версия. И я ни за что не смогла бы с ней жить. Думаю, Ричу нужна чертова медаль.

Я умываюсь, вытирая бумажным полотенцем потеки туши, и провожу пальцами по волосам. А затем расправляю плечи, беру себя в руки и возвращаюсь на площадь, где сидит Джеймс, терпеливо ожидая моего возвращения. Он читает путеводитель. Очевидно.

Снова появляется официант и принимает наш заказ. Не могу придумать, чего хочу, потому что предлагается так много всего, что мой мозг отключается. Плюс мое сердце колотится в предвкушении, и не в хорошем смысле. Я выбираю маленькую пиццу «Маргариту», потому что это кажется самым простым блюдом.

Джеймс наклоняется ко мне, понижая голос. Я слегка откидываюсь назад, переплетая пальцы в ладонях. Дело не в нем, говорю я себе, дело во мне. Он милый. Просто… Я не знаю, кто я такая.

— Я хотел с тобой кое о чем поговорить, — начинает он. Беру салфетку и встряхиваю ее, беря за уголки и складывая в аккуратные квадратики.

— Я подумал… ну, дело в том, что ты сказала, что срок твоей аренды скоро истекает. Я знаю, что тебе нравится там жить, и Бекки твоя подруга, и все такое, но, — такое чувство, что все в помещение затаили дыхание, ожидая, что он продолжит говорить, — я видел правда хорошую квартиру, и подумал, не захочешь ли ты переехать ко мне.

На секунду я выдыхаю, и у меня так кружится голова, будто я воздушный шарик, который только что развязали, и я вижу, как со свистом наворачиваю круги высоко над площадью Сан-Марко, пока из меня не выходит весь воздух и я не падаю обратно, полностью сдутая, в моем кресле. Сидящий напротив Джеймс — очаровательный, милый золотистый ретривер Джеймс, с его большими шоколадными глазками-пуговками, услужливым, с добрым характером, широкими надежными плечами и хорошей работой. Смотрю на него и чувствую, как мои плечи опускаются от облегчения, вины и миллиона других вещей, которым я не могу дать названия.

— Я не могу, — говорю я в конце концов.

— Что значит, не можешь? Ты подписала новый договор аренды? — он смотрит на меня, и я чувствую себя так, словно только что пнула щеночка. Но на самом деле это просто задело меня. Мне тридцать, и жизнь кипит вокруг меня. А я больше не могу тратить ее на то, что кажется правильным, только для того, чтобы осчастливить какого-то воображаемого наблюдателя. У меня только одна жизнь, и я хочу начать жить ее прямо сейчас.

— Нет, — говорю я, и мне становится немного грустно, но не настолько, чтобы я провела остаток своей жизни с кем-то, кто достаточно мил, но недостаточен для меня. — Я просто… не могу.

Путешествие домой довольно отвратительное. Джеймс сидит рядом со мной, пьет джин с тоником и прилежно читает бортовой журнал, почти не разговаривая. Я пытаюсь улучшить ситуацию, делая глупые, бессмысленные замечания и ведя себя особенно мило с бортпроводниками, как будто это каким-то образом компенсирует тот факт, что я только что бросила Джеймса в самом романтичном городе мира, потому что хочу…

А чего я хочу?

Мы летим над Лондоном, огни освещают темноту миллионами крошечных искорок, и когда мы проходим паспортный контроль, Джеймс поворачивается ко мне, закидывая сумку на плечо, и сухо говорит:

— Думаю, вероятно, мы могли бы попрощаться здесь?

И я киваю.

Он уходит и его длинные ноги пересекают аэропорт, а я возвращаюсь к вокзалу, к метро и домой, на Олбани-роуд.

Телефон гудит от уведомлений, когда я выхожу из метро и подключаюсь к Wi-Fi. Миллион сообщений от друзей по работе, Софи и Джен, которые спрашивают, хорошо ли я провела время, сообщая мне, что происходит у них, и говорят, что им не терпится все услышать.

И есть сообщение от Бекки, отправленное в чат домашней группы, с призывом к собранию команды.

Когда я выхожу на Олбани-роуд, там действительно странная, приглушенная атмосфера. Все, кроме Роба, который (как и следовало ожидать) работает, сидят за кухонным столом и пьют кофе или чай. Они выжидающе смотрят на меня.

— Приятно провели время? — Алекс говорит первым.

— Венеция была великолепна, — говорю я искренне. — Много-много воды, — тоже правда.

— Мне понравились твои фотографии, — говорит Бекки. — Похоже, ты потрясающе провела время.

— Это так романтично, — вздыхает Эмма. Она бросает взгляд на Алекса, и я не могу прочитать выражение ее лица. Хочу сказать им, что то, что они видят в «Инстаграм», не обязательно отражает реальную жизнь, и напомнить им, что главная причина, по которой я делюсь фотографиями, заключается не в том, чтобы попытаться прославиться в «Инстаграм» или получить что-то бесплатно. Это потому, что это простой способ отправить небольшой графический «привет» бабуле Бет и моим друзьям, где бы я ни находилась, в любое время суток. И полагаю, что какая-то часть меня чувствовала, что мне нужно что-то доказать — в конце концов, я ушла от своей жизни в Борнмуте и переехала в Лондон, чтобы сделать карьеру мечты и получить потрясающий дом в Ноттинг-Хилле, и все такое.

— Верно. Мы собрались здесь на внеочередное собрание, — говорит Бекки, переплетая пальцы и прочищая горло, — потому что одна из нас покидает нас.

Я смотрю на всех. Прежде чем успеваю начать пытаться понять, кто это, Бекки смеется и продолжает.

— Алекс переезжает, чтобы жить вместе со своими друзьями с курсов медработников, так что нам нужно собраться с мыслями и посмотреть, сможем ли мы найти кого-нибудь на его замену.

— Это не должно быть слишком сложно, — говорит Алекс, смеясь и выглядя немного смущенным. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он смотрит вниз, на стол.

— У тебя уже есть место? — спрашивает Эмма.

— Не совсем, — говорит Алекс. — Хотя есть пара мест, на которые стоит посмотреть.

— Возможно, я кое-кого знаю, — говорит Эмма. — Она моя подруга по работе.

— А я ее знаю? — спрашивает Бекки, выглядя заинтересованной.

Наблюдаю за Алексом, который пьет свой чай и смотрит в окно. Такое ощущение, что он уже отдаляется от меня. Не могу не думать с замиранием сердца, не переезжает ли он, чтобы им с Эммой было легче по-настоящему быть вместе. В очередной раз я уезжаю и возвращаюсь, чтобы обнаружить, что Алекс ускользнул у меня из рук. Или, по крайней мере, мысль о нем. Я должна напомнить себе, что все это было только в моей собственной чертовой голове. Мне нужно прийти в себя и перестать верить, что моя жизнь будет похожа на романтический фильм.

Оказывается, Бекки смутно знакома с этой девушкой через другую подругу по работе, так что, похоже, договор, возможно, уже заключен.

Я встаю, притворно зевая:

— Мне правда очень жаль, — говорю я, поднимая свою сумку. — Я так устала, а утром мне на работу. После полутора недель отпуска одному богу известно, что меня там ждет.

И я выхожу из комнаты, не оглядываясь.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Алекс

20 ноября

Оказывается, не так-то просто найти жилье в Лондоне. Мы пытались в течение последнего месяца, но каждый раз, когда нам казалось, что нашли что-то по подходящей цене (дешевое) и нужного размера (в основном, не размером с коробку), кто-то приходил раньше нас с рекомендациями прошлых арендаторов и залогом. Это почти как работа на полный день — попытаться найти где жить, и мы все пытаемся совмещать работу в колледже, смены в агентстве и пребывание в одном и том же месте в одно и то же время. Но думаю, наконец-то мы это сделали.

Квартира в Стоквелле кажется крошечной по сравнению с Олбани-роуд. Мы в последний раз осматриваем ее, пока парень из агентства по сдаче жилья стоит в коридоре. Вся квартира размером примерно с кухню и столовую на Олбани-роуд. Из окон открывается вид на пейзаж — серый и удручающий. Я встряхиваюсь, напоминая себе, что хмурым ноябрьским днем льет дождь, и при таких обстоятельствах любое место выглядело бы несчастным.

— Все довольны? — агент по недвижимости делает что-то вроде шаркающего движения, кивая головой. На нем блестящий серый костюм, и от него пахнет дезодорантом «Линкс». Что напоминает мне школьные раздевалки.

— Ага, — я смотрю на парней, и мы все киваем.

— Отлично, — он протягивает руку. — Давайте пожмем руки. Мне нравится заключать сделки.

Мы все проходим через определенные процедуры. Я подавляю зевок, потому что устал после ночной смены.

— Если с вашими рекомендациями все будет в порядке, вы трое сможете заехать как раз перед Рождеством.

Мы планируем работать посменно, поэтому тот факт, что гостиная размером со шкаф, является незначительной деталью. Маловероятно, что мы когда-нибудь будем находиться в комнате одновременно.

Мы все стоим и наблюдаем, как парень из агентства, которому, вероятно, самое большее двадцать один год, бредет обратно к своей маленькой машине, на которой написано название агентства. Он уже разговаривает по телефону, договариваясь о следующей сделке. Садится в машину и уезжает, помахав нам на прощание.

Это не совсем Ноттинг-Хилл. Возвращаясь к метро, мы огибаем огромную кучу мусора, ожидающую сбора, и проходим мимо дома со сломанными перилами и половиной велосипеда, прикованного цепью к фонарному столбу снаружи. Из окна доносится музыка, и мужчина в жилете болтается внизу и кричит мальчику на велосипеде. Он делает круг, затем исчезает. Все это немного напоминает что-то из криминальной драмы, и я почти ожидаю, что появится флотилия полицейских машин с включенными синими мигалками, из которых выскочат полицейские и начнут окружать это место. Тем не менее, это максимум, что мы можем себе позволить. И, по крайней мере, я выхожу из своей нынешней ситуации с совместным проживанием. Жизнь в одном доме с Джесс только заставила меня осознать, что мы никак не сможем продолжать в том же духе, как раньше.

Мы идем по дороге в сторону Стоквелла. Некоторые части города теперь неузнаваемы, их облагородили, но пройдет совсем немного времени, и вы окажетесь на улицах, которые выглядят так, как выглядели десятилетиями. Потрепанные рекламные щиты магазинов и витрины, облепленные толстыми слоями рекламы и постерами, чередуются с металлическими ставнями, украшенными граффити и витиеватыми надписями, нанесенными аэрозольной краской. Мы проходим мимо букмекерской конторы, дверной проем которой уже украшен разноцветными гирляндами, и слышим громкие призывы «Шагни в Рождество». Сейчас еще даже не декабрь. Эта мысль заполняет мою голову, и слова застревают там, напоминая мне об этом времени в прошлом году, когда мы все переезжали на Олбани-роуд, а я все еще не мог забыть Элис. Кажется, что это было много световых лет назад. На днях она прислала мне электронное письмо, просто чтобы сообщить, что она снова сошлась с Полом, и что она надеется, что я не против этого. Я отправил ей ответ, пожелав им обоим всего наилучшего, и не шутил. Я рад, что она счастлива.

— Куда сейчас направишься? — спрашивает Абео, проверяя свой телефон, пока мы стоим на перекрестке, ожидая, когда переключится светофор. Мимо со стоном и грохотом проезжает грузовик для переработки отходов. По его приборной панели развешаны гирлянды, а на водителе красно-белая шапка Санты. У меня такое чувство, будто весь Лондон готов к Рождеству. Странно, что такое чувство, будто что-то внутри меня отключилось.

— Возвращаюсь к себе домой, — говорю я, мысленно поправляя себя: в свой старый дом. Мне придется привыкнуть к линии метро «Виктория» и найти себе другое кафе, где можно посидеть воскресным утром. Но без Джесс все будет по-другому. Я видел ее лишь мельком с тех пор, как она вернулась из Венеции — судя по всему, работа маниакальна, и она написала, что ей придется отложить прощальную прогулку, которую мы запланировали на воскресное утро. Я прикусываю губу. Думаю, она, вероятно, избегает меня, и в этом есть смысл. Вместо этого она, вероятно, проведет это время, свернувшись калачиком в постели Джеймса.

— Не унывай, приятель, — кричит банда парней в костюмах, пробегая мимо с мишурой на плечах, сбивая меня с ног. Похоже, кто-то клонировал нашего агента по недвижимости. Их около десяти, все в блестящих костюмах, но их галстуки ослаблены. Должно быть, они были на раннем рождественском корпоративе. Очень раннем. Один из них останавливается и вешает мне на голову свой кусок мишуры, крича: — Скоро Рождество, не кисни.

Боже, Лондон угнетающе жизнерадостен в это время года. Чувствую себя чертовым Гринчем. Я должен взять себя в руки и перестать хандрить. Я жалок.

Когда я возвращаюсь на Олбани-роуд, дом пуст. На коврике на крыльце куча почты — в основном хлам, ни одно из них не адресовано мне. Я складываю письма на комод и размышляю, стоит ли мне побеспокоиться о том, чтобы мою почту перенаправляли на новый адрес, или могу просто время от времени заглядывать и забирать ее. Это будет означать риск наткнуться на Джесс. А это и хорошо, и плохо.

С кухни, похоже, все, как обычно, выбежали в спешке. Кто-то оставил наполовину закрытой крышку на упаковке молока, и она упала набок, оставив на полке холодильника подтекающую лужицу. Поднимаю ее, вытираю беспорядок и с грохотом захлопываю холодильник. Он никогда не закрывается с первой попытки.

Наверху дверь в комнату Джесс открыта. Я на мгновение останавливаюсь возле ее комнаты, смотрю на неубранную постель, груду одежды на стуле рядом с кроватью и извивающиеся провода от фена и выпрямителя, запутавшиеся на ковре. И тут я замечаю, что лампочка выпрямителя светится зеленым — должно быть, она оставила его включенным в спешке, чтобы выйти за дверь и вовремя добраться до работы. Он балансирует на стопке бумаги — она всегда оставляет такие вещи валяться где попало, а я стою на пороге, размышляя, что делать. Странно ли зайти внутрь? Я не могу это проигнорировать. Решаю отправить сообщение в чат домашней группы. Там уже целую вечность стоит тишина.

Стою перед твоей дверью, Джесс, а ты не включила выпрямитель.

Черт возьми, Джесс [злой смайлик], — огрызается Бекки.

Извини, Джесс печатает, (я чувствую небольшой толчок чего-то. А потом качаю головой. Ради бога.) Ты сделала то же самое на днях, Бек. Можешь выключить его, Алекс? Спасииииибо х

Я осторожно подхожу и отключаю его. На краткий миг оглядываю вещи Джесс — ее постер «Когда Гарри встретил Салли» в рамке на стене и ее пушистое розовое пальто. В изножье кровати лежит полосатый шерстяной коврик, а на прикроватном столике покачивается стопка книг. Выхожу из комнаты, понимая, что, вероятно, это был последний раз, когда я здесь нахожусь. Все кажется окончательным.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Алекс

18 декабря

До Рождества осталась неделя, а мне нужно готовиться к экзаменам в конце семестра. Перспектива лежать в постели и слушать Джесс вместе с Джеймсом не совсем привлекательна. Я решаю, что с таким же успехом могу вернуться домой, повидаться с мамой, выполнить какую-нибудь работу по дому и насладиться едой, которую мне не придется готовить самому, до начала следующего семестра. Собираю свои конспекты и учебники и запихиваю их в дорожную сумку вместе с кучей футболок, джинсов и прочего барахла. Я отправляю сообщение маме, чтобы убедиться, что она не против моего внезапного приезда. Она не отвечает. Думаю, учитывая прошлый опыт, она, вероятно, не будет против, и я закрываю за собой дверь Олбани-роуд.

Всегда забываю, как пышно празднуется Рождество в Кентербери. Рыночные прилавки ломятся от лебкухена (прим. традиционные пряники из франконо-баварского города Нюрнберга) с ароматом корицы и раскрашенных деревянных игрушек. Пабы забиты людьми в полосатых бретонских топах и пляжных туфлях, которые потягивают глинтвейн и неторопливо обедают. Университет закрылся на конец семестра, но здесь по-прежнему полно студентов. А моя мама дома, где она выложилась по полной с огромной восьмифутовой елкой, украшенной со вкусом подобранными серебряными безделушками. У нее полный дом гостей с ее художественного класса.

— Так приятно, что ты здесь, дорогой, — говорит она, закрывая за мной дверь, затем притягивает меня к себе, чтобы обнять. Кухня битком набита людьми, которые, кажется, знают, кто я такой. Я тронут тем, что она, возможно, наконец-то осознала мою идею ухода за больными, и с гордостью рассказывает всем, что да, это Алекс, и да, он тот, кто переучивается на медбрата. Это мило, хотя и немного ошеломляет. В конце концов, я сбегаю наверх. Мел пишет, чтобы проверить, что я здесь выживу.

Я отвечаю, что теперь она мне должна. И не раз.

20 декабря

Не успевает и недели пройти, как все становится невыносимым. Я не давал никаких обещаний о том, что останусь здесь на все праздники из-за работы. У мамы уже есть планы провести все Рождество, помогая в бесплатной столовой в городе, так что я не должен чувствовать себя виноватым из-за того, что бросил ее в этом году и оставил одну. Она, кажется, довольно спокойно относится к этому.

— Ты всегда мог бы остаться здесь на Рождество, дорогой, — говорит она, стоя в дверях и наблюдая, как я запихиваю вещи обратно в дорожную сумку. — Я ведь вернусь к шести. Или ты мог бы прийти и помочь нам. Может, им понадобится запасной медбрат.

Я качаю головой:

— Все в порядке, честно. Мне нужно пойти и как следует попрощаться с ребятами в доме и освоиться на новом месте.

— А что насчет Рождества? — она выглядела обеспокоенной. — Мне неприятно думать о том, что ты сидишь там в одиночестве, когда здесь есть отличная кровать. И в День подарков ко мне придет компания из Бридж-клуба на фуршет.

— Я не буду один, честно.

Понятия не имею, будет ли кто-нибудь поблизости на Рождество. Я наполовину подумываю, что мог бы просто подработать через агентство и подзаработать немного денег до начала семестра. Благодаря смехотворно низкой арендной плате Бекки мне удалось сохранить приличную часть моих резервных сбережений, но как только я перееду, они начнут быстро таять. Если я буду работать все праздники, у меня не только появится приличная сумма денег, но и мне удастся избежать каких-либо неловких встреч с Джесс и Джеймсом. Отличный бонус. Я гений.

Я возвращаюсь домой, ну, пока это мой дом, на Олбани-роуд и ухитряюсь потратить время до Рождества на работу и перебором вещей. Роб работает допоздна, Эммы нигде не видно, думаю, потому, что мы оба немного избегаем друг друга, а Бекки уехала в поездку на север повидаться с родителями, так что возникает странное ощущение напряженности.

Когда я добираюсь до своей комнаты, мне звонят и сообщают, что Абео, Оли и я прошли проверку домовладельца без происшествий. Все кажется немного странным и окончательным. Нам лишь нужно разобраться с арендованным фургоном, чтобы мы смогли переехать за три дня до Рождества, а затем заскочить в «ИКЕЮ» и купить все самое необходимое. То, что я считал само собой разумеющимся, живя у Бекки, заключалось в том, что дом был полностью меблирован, со всем, что оставили здесь ее бабушка с дедушкой. Нам не пришлось покупать ничего, кроме консервного ножа. Думаю, на Олбани-роуд я многое воспринимал как должное.

Джесс

Рождественский рабочий ланч, по-видимому, легендарен. Приходят все, бронируют целый ресторан и занимают его на вторую половину дня. Но я просто не в настроении. Когда я убегаю в туалет, мимо проходит официант, предлагая мне что-то вроде причудливого на вид канапе. Я качаю головой и запираюсь в кабинке, присаживаясь на краешек туалета. Из динамиков звучит музыка Элтона Джона, а я слушаю, как входят две женщины из редакции, болтающие об авторе, с которым они кошмарно работали. Я сижу, молчаливая и терпеливая, а они моют руки, заново подкрашивают губы и уходят, все еще ворча о том, как поздно он сдал свою последнюю рукопись и как это испортило все планы на следующую весну.

Как только убеждаюсь, что все тихо, я выхожу из кабинки и мою руки и лицо, глядя на себя в зеркало. Я выгляжу усталой и немного несчастной. Сегодня Рождество, я живу в Лондоне, и ведь это все, о чем я когда-либо мечтала. Думаю об этом времени в прошлом году и о том, как у меня кружилась голова от волнения, были широко раскрыты глаза, я была готова впитывать все в себя. Прямо сейчас я бы хотела просто улизнуть куда-нибудь и отдохнуть. Наверное, это лишь усталость к концу года, говорю я себе, расправляя плечи и глядя на себя в зеркало. Наношу еще один слой красной помады в качестве защитного барьера.

Я спускаюсь обратно по лестнице и склоняюсь над плечом Джав, на которой надета фиолетовая рождественская корона.

— Мне немного нехорошо, — тихо говорю я. — Не хочу большой суеты, поэтому просто собираюсь улизнуть, пока они не подали пудинг. Дашь людям знать, если они спросят?

Она кивает, помахивая бокалом просекко в руке:

— Уверена, что тебе просто не нужен еще бокальчик?

— Определенно нет, — я качаю головой.

Как только выхожу на свежий воздух, я чувствую себя более по-человечески. Я сверяюсь с картой в телефоне, чтобы убедиться, что иду в правильном направлении, и решаю, что отправлюсь домой через Гайд-парк.

Силуэты голых деревьев вырисовываются на фоне серебристо-серого неба. Мимо пробегают собаки, их владельцы несут длинные пластиковые метатели мячей и тепло одеты защищаясь от декабрьского холода. Я в платье, усыпанном крошечными рождественскими звездочками, поверх которого накинуто большое красное пальто. Сменила рабочую обувь на кроссовки, неся их в рюкзаке за плечами. Наблюдаю за проходящей мимо парой — его рука обнимает ее за талию, и я чувствую укол вины. Софи говорит, что у Джеймса все хорошо на работе, но я все еще думаю, следовало ли мне подвести его к разрыву помягче. Но я думаю о бабушке Бет и о том, как она сказала мне помнить, что у меня лишь одна жизнь и что я должна расстаться с ней оставив позади как можно меньше сожалений. Забавно, но как бы сильно он ни нравился маме и бабуле Бет, я его не любила — я имею в виду, он мне нравился, и с ним я чувствовала себя в безопасности, и все такое прочее… но я определенно его не любила. А быть вместе с неподходящим человеком было бы в миллион раз хуже, чем быть одинокой.

Я прохожу мимо стойки проката велосипедов, где мы с Алексом брали велосипеды во время одной из наших первых совместных вылазок. Я чувствую, что он избегает меня, но когда я попыталась поднять этот вопрос с Бекки, стараясь, чтобы это прозвучало как можно непринужденнее, она лишь издала ни к чему не обязывающий звук о том, что он возвращается учиться к своей маме.

— К нам кое-кто придет взглянуть на комнату, — напомнила она мне тем утром за завтраком. Я в замешательстве подняла глаза.

— А что насчет девушки, которую знает Эмма?

— Ммм, — сказала Бекки с сомнением. — Дэн — мой друг по работе. Он расстался со своим парнем и живет на диване у друга. Я оказываю ему услугу. И после всего этого, — она подняла глаза к потолку и покачала пальцем взад-вперед, указывая в направлении комнат Алекса и Эммы, — ну, после всей этой ситуации, думаю, мы хотим минимального драматизма, не так ли?

Мои глаза расширились от удивления, и Эмма встретила мой взгляд понимающим взглядом. Я понятия не имела, что она знала о том, что происходит.

Останавливаюсь, чтобы присесть на скамейку. Мое дыхание клубами поднимается в морозный воздух. Мимо проходит семья, дети тащат палки, родители сгибаются пополам от смеха над их выходками. Ловлю себя на мысли, что хочу именно такую семью. И тут меня осеняет. Почти Рождество, а я здесь, одна, в Лондоне. У меня никого нет. Насколько я могу судить, в издательствах полно женщин и геев, так что шанса встретить кого-нибудь на работе практически нет, и ничто на этой планете не убедит меня снова попробовать онлайн-знакомства.

Мне придется провести остаток своей жизни в одиночестве. Может быть, я заведу кошек. Или собаку. Вот только я никогда не смогу позволить себе купить жилье. Я испускаю тяжелый, порывистый вздох. Может, мне стоит просто бросить все это и вернуться в Борнмут. Если бы я вернулась в маркетинг, то могла бы найти приличную работу и скопить задаток. Я могла бы даже, морщусь от такой перспективы, переехать к маме на некоторое время, пока коплю деньги.

Для этого мне нужно быть чертовски отчаявшейся. Я наблюдаю, как два лебедя грациозно кружат по пруду, и достаю свой телефон, чтобы сделать снимок, быстро редактирую его, а затем загружаю в «Инстаграм». Софи почти сразу же ставит лайк, и оставляет комментарий под ним:

Не похоже на вечеринку в издательстве.

Я набираю ответное личное сообщение:

Я сбежала. Не смогла этого выносить.

Чем ты сейчас занимаешься? Печатает Софи.

Направляюсь домой. Немного прогуляюсь и подумаю.

Звучит лучше, чем мой день, печатает она после минутной паузы. Последние четыре часа я провела на полу в ванной, обнимая унитаз. Это отвратительно.

Я смотрю на Кенсингтонский дворец, направляясь к Олбани-роуд, и думаю о герцогине Кембриджской и ее гиперемезисе гравидарум. Представьте, что вы вот так находитесь на виду у публики и просто хотите лечь на кафель в ванной и тихо умереть, но вместо этого вам приходится вставать, делать счастливое лицо и пожимать людям руки. Когда подхожу ближе, то понимаю, что перед оранжереей во дворце стоит огромная сосна, усеянная миллионом волшебных огоньков.

Уличный торговец в толстой шерстяной шапке и перчатках без пальцев продает горячие каштаны. Он предлагает их мне, я достаю немного денег и покупаю маленький пакетик, засовывая его в карман своего пальто. Они лежат там, согревая меня, пока я возвращаюсь на Олбани-роуд. Но что-то тянет мои ноги в другом направлении. Прохожу мимо магазинов, украшенных гирляндами, и покупаю экземпляр «Большого выпуска» у человека, который стоит у вокзала Квинсуэй. Звонит телефон, а я чуть не роняю его от удивления, когда вижу, что это мама.

— Привет, любимая, — говорит она, — не могу долго говорить, — она всегда так начинает разговор. Не знаю, почему она никогда не звонит, когда не занята, но, похоже, ей нравится жить своей жизнью, занятой до предела.

— Привет, — говорю я, держа телефон одной рукой и нажимая кнопку на светофоре другой. Маленькая девочка сердито смотрит на меня и снова нажимает на кнопку.

— Я должна была это сделать, не так ли, мамочка?

Смотрю на ее мать и делаю извиняющееся лицо. Она качает головой, смеясь:

— Это не проблема, правда, — говорит она, беря маленькую девочку за руку и толкая коляску через дорогу.

— Как там бабуля Бет? — я спрашиваю.

— Ох, с ней все в порядке, абсолютно в порядке. Я сказала ей, что вы с Джеймсом, возможно, приедете к ней на Рождество.

— Только я, — тихо отвечаю. Я прохожу мимо безумно дорогих домов с двойными фасадами и огромными настоящими рождественскими елками в эркере каждого окна.

— Ох,какая жалость, — говорит мама, и в ее голосе звучит неподдельное смятение. — А чем занят Джеймс?

— Не знаю.

— Что ты имеешь в виду? — снова пауза, и я почти слышу, как шумят шестеренки в ее мозгу. — О нет, Джесс. Он порвал с тобой?

Я фыркаю, надеюсь, она этого не слышит.

— Нет, мам, я порвала с ним, — говорю я.

— Ради всего святого. Почему?

Кажется, она абсолютно поражена. Ни за что на свете моя мать, которая вечно сама себе на уме, и которая мечтает найти хорошего, солидного, стабильного мужчину, на которого можно положиться, никогда не могла представить, что я закончу отношения с кем-то вроде Джеймса.

— Просто не думаю, что из этого что-то получится.

— Ты не уделила вашим отношениям достаточно времени, — категорично говорит она.

— Нет, я просто поняла, что на самом деле не любила его. Он милый, но нельзя просто так выходить замуж за милого парня, а это то, что я бы в конечном итоге сделала.

— Ох, Джесс, — снова повторяет она. — Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю, — говорю я, останавливаясь на окраине Маленькой Венеции и глядя на каналы. Предвечерний свет отражается на воде, и выглядит так, как будто кто-то пролил горшок с золотом, который плавает на поверхности воды, повсюду вспыхивая ослепительным мягким светом. Я хочу сделать снимок до того, как солнце скроется за зданиями на западе.

Это странно. Все создает атмосферу для моей новой гламурной жизни в Лондоне, а я подозреваю, что в конечном итоге придется разделить рождественский обед с бабулей Бет, Сирилом и моей мамой (если только ей не поступит предложение получше) в столовой бабушкиного дома престарелых.

Мы прощаемся и я вешаю трубку. Делаю несколько снимков и направляюсь в кафе, где мы с Алексом всегда любили посидеть и выпить кофе с брауни после прогулки. Сейчас половина третьего, а зимой оно закрывается в половине четвертого, как раз перед тем, как окончательно стемнеет.

— Привет, любовь моя, — говорит Лона, владелица. — Что тебе подать? И где Алекс?

Я пожимаю плечами:

— Вообще-то, я не уверена.

— Давненько вас не видела. Поссорились?

— Нет, — говорю я, беря чашку кофе и насыпая сахар. — Просто заняты работой и прочим. Ты знаешь, что Алекс переезжает на другой конец города?

Она задумчиво кивает:

— Он хороший парень.

— Так и есть, — соглашаюсь я. Но Бекки проболталась, что у них с Эммой все может наладиться, и все движется своим чередом. Думаю, может, и мне тоже пора переехать. Бекки никогда там не бывает, и, хотя мне нравится Роб, он не так часто бывает рядом. Кто бы ни подселился к нам, это будет странно. Я понимаю, что буду скучать по Алексу.

Может быть, мне стоит ненадолго вернуться домой. Я потягиваю кофе и смотрю на канал. Может, у меня просто такое шаткое настроение, потому что прошел почти год, а я все еще чувствую себя новенькой на работе.

Смотрю на свой телефон и вижу новое сообщение от Джен.

О Боже, я получила роль. Я ПОЛУЧИЛА РОЛЬ.

Для Джен это значит очень многое — я просто знаю это. Это роль в шоу в Вест-Энде, и она просто создана для нее. Я чувствую комок в горле и понимаю, что по моей щеке скатывается слеза. Вытираю ее рукавом. Я так чертовски ею горжусь.

ПОЗДРАВЛЯЮ! Это потрясающе! Ты великолепна и заслуживаешь этого. Люблю тебя, ххх, — отвечаю я.

Джен, это только начало. Ты абсолютная ЗВЕЗДА, ххх, — печатает Софи. А дальше пишет что-то еще. Она все еще что-то печатает, затем мгновение спустя маленькое уведомление меняется с «Софи печатает» на «Софи записывает». Я хмуро смотрю на экран.

Секундой позже в нашем групповом чате появляется голосовое сообщение.

— Эй, — говорит Софи, — это я, — следует пауза. — Ну, очевидно, что это я. Неважно, послушайте, мне нужно кое в чем признаться, и я собиралась сказать вам об этом сегодня, а ты, Джен, первой сообщила потрясающие новости, кстати, поздравляю, так что я подумала, что, может быть, сегодня подходящий день для этого, — и она смеется, что звучит совсем на нее не похоже. — Дело в том, что мы с Ричем сегодня кое-что сделали. Кое-что спонтанное. Ну, на самом деле это было не так уж спонтанно, потому что нам пришлось заказывать все за две недели вперед, но мы никому не сказали, о Боже, простите, я много болтаю, но мы ПОЖЕНИЛИСЬ, — последнее слово звучит как какой-то визг, затем раздается хихиканье, и сообщение заканчивается.

Я нажимаю кнопку записи.

— Черт возьми, Софи. Что вы сделали? Точнее, поздравляю! Боже мой, — я нажимаю «отправить», затем добавляю, подумав: — Я думала, тебя все еще тошнит?

Джен печатает сообщение.

О БОЖЕЧКИ, Я, ДОЛЖНО БЫТЬ, СПЛЮ.

Нет! — Софи печатает ответ. — Вы же знаете, как сильно Рич тянул с назначением даты. Ну, мы поговорили, и выяснилось, что все, чего он хотел — это просто пожениться, а не устраивать всю эту грандиозную свадьбу. Ох, и да, меня тошнит. Но гораздо приятнее делать это в Париже.

Но ты же планировала свадьбу с тех пор, как тебе было лет ДЕВЯТЬ, пишет Джен.

ПАРИЖ??? Я нажимаю «отправить».

Еще одна пауза, пока Софи записывает новое голосовое.

— Не хочу печатать, — говорит Софи, и я слышу смех Рича на заднем плане. — Мы едем в поезде в Париж на медовый месяц. Оказывается, быть спонтанной на самом деле довольно весело. Люблю вас, поговорим, когда вернусь…

И она печатает цепочку поцелуйчиков.

Я откидываюсь на спинку стула, кладу телефон, и на секунду мне кажется, что я снова расплачусь. Не знаю, что со мной сегодня не так. Такое чувство, что жизнь движется вперед у всех, кроме меня. И снова я задаюсь вопросом, не следует ли мне просто отказаться от попыток стать жительницей Лондона и вернуться в Борнмут, трусливо поджав хвостик. У меня там миллион и одна старая школьная подруга, и Джен с Софи постоянно будут навещать меня. Софи даже пару раз что-то упомянула насчет переезда обратно, потому что за те же деньги ты получишь там гораздо больший дом, и ей нравится идея о том, что ребенок будет жить у моря. Но не знаю.

Я начинаю набирать сообщение для Бекки, просто чтобы посмотреть, что почувствую, если увижу его набранным.

Привет, Бек, начинаю я. Я тут подумала, что, возможно, лондонская жизнь не для меня. Я решила предупредить о выселение и вернуться к пляжу.

Алекс

Просто удивительно, как кто-то мог накопить столько случайных вещей за год. Я запихиваю стопку обрывочных конспектов по курсу в коробку и переворачиваю содержимое ящика своего стола, чтобы посмотреть, есть ли там еще что-нибудь, что стоит спасти.

— Все в порядке, приятель?

Поднимаю глаза и вижу Роба в дверном проеме. На нем брюки шеф-повара и черная футболка, а еще он отращивает бороду. Он выглядит хорошо. И счастливым.

— Без тебя здесь все будет не так. Как думаешь, будешь приходить и навещать нас время от времени?

Я растроганно улыбаюсь ему. Роб не только дал мне несколько полезных жизненных советов, но и научил меня, как приготовить джалфрези из баранины со всеми видами гарниров.

— Время от времени, — говорю я, чувствуя себя немного грустным, зная, что это маловероятно. Я не могу приходить и видеть Джесс и Джеймса такими влюбленными и довольными. Даже сейчас это кажется странным, потому что я не видел ее несколько недель. Я скучаю по нашим разговорам. Лондон казался другим, когда я делился им с ней — как будто я видел его впервые, заново. Но, я мысленно встряхиваю себя, все кончено. — Но у меня впереди действительно напряженный год в колледже.

— Ага, — кивает Роб. — Готов поспорить так и есть. Общался в последнее время с Джесс?

— Не совсем, — отвечаю я, разглядывая вещи на своем столе. Я беру зеленый нефритовый камень, который мне подарили в киоске для гаданий, когда мы с Джесс бродили по Кэмдену, и сую его в карман.

— Знаешь, что ее поездка в Венецию прошла не так уж хорошо?

Я вскидываю голову и смотрю на Роба, произнося резче, чем хотел:

— Что ты имеешь в виду? С ней все в порядке?

— О, думаю, с ней все в порядке. Даже более того. Меньше похоже на романтический отпуск, а больше на расставание.

Мое сердце колотится о ребра.

— Расставание? — такое чувство, будто кровь шумит у меня в ушах.

— Угу, — Роб спокойно смотрит на меня. — Сказала мне некоторое время назад, когда мы завтракали. Мы говорили о том о сем, и она просто рассказала это. Сказала, что поняла, что не испытывает к нему ничего, кроме дружеских чувств, поэтому, когда он предложил ей переехать к нему, она ответила ему чертово «нет».

— Ауч, — говорю я, чтобы скрыть свой восторг.

Он кивает:

— Ага. Ну… — Роб протягивает руку, и я встаю и делаю вид, что собираюсь пожать ее, но он заключает меня в медвежьи объятия и крепко хлопает по спине. Отпуская, он бормочет со своим грубоватым акцентом Глазго: — Думаю, тебе стоит немного подумать о том, чтобы рассказать Джесс о своих чувствах.

— Мне? — я удивлен, что Роб, кажется, понял, что происходит или, лучше сказать, чего не происходит. Я вздыхаю.

— Ага. Тебе. Нет смысла упускать такую возможность, м? Увидимся позже, приятель.

И, взмахнув рукой, Роб закрывает за собой дверь и оставляет меня стоять в море картонных коробок и наполовину упакованных пакетов, а в голове у меня все путается.

Я беру телефон и просматриваю сообщения. Последнее, что я получил от Джесс, было фото терьера в рождественском свитере, гуляющего на поводке по Гайд-парку пару дней назад. Подписи нет, только фотография и смеющееся лицо.

Может, мне стоит написать ей прямо сейчас. И что сказать?

О, привет, я слышал, ты бросила Джеймса… а что так? Вряд ли. Мое сердце, кажется, перестаралось, и оно так громко стучит в груди, что мне кажется, оно вот-вот вырвется наружу. Конечно…

Я нажимаю на «Инстаграм», проверяя, обновила ли она свое местонахождение. Всегда поддразниваю ее, что она не может удержаться от того, чтобы не задокументировать каждую секунду своего дня.

— Если бы за тобой охотился серийный убийца, — сказал я ей однажды, — все, что ему нужно было бы сделать, это проверить «Инстаграм», и он бы вышел на твой след уже через секунду.

Я прокручиваю главную страницу вниз, и на экране появляется ее лицо. Конечно же, здесь есть фотография — я увеличиваю изображение, смотрю на золотистый отблеск на воде и на солнце, садящееся за канал в Маленькой Венеции: пятнадцать тридцать, указано время внизу. Сейчас без десяти четыре. Наверняка она все еще там?

Хватаю свой бумажник и закрываю за собой дверь спальни. Несусь вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, почти спотыкаясь о собственные ноги, и рывком открываю входную дверь. Затем у меня появляется озарение, и я бегу обратно вверх по лестнице в свою комнату. Хватаю книгу, которую у меня так и не появилось возможности подарить ей, и засовываю ее в задний карман джинсов, прежде чем снова выскочить за дверь.

Снаружи, на Олбани-роуд, уже темнеет, и небо странно голубое с оранжевым оттенком. На улице ужасно холодно. У меня перехватывает дыхание, когда я бегу по улице, перепрыгивая через груду картонных коробок, сложенных у красного почтового ящика, и направляюсь в сторону Маленькой Венеции. Звуки рождественских песнопений на углу Тэлбот-роуд доносятся до меня, когда я на минуту останавливаюсь, согнувшись пополам, переводя дыхание. Боже, мне реально необходимо вернуться в спортзал.

— Мамочка, — говорит маленькая девочка, кутающаяся от холода в ярко-красное шерстяное пальто, — как ты думаешь, Деду Морозу бывает холодно, живя на Северном полюсе?

— Определенно нет, — говорю я, выпрямляясь и глядя на маленькую девочку с серьезным лицом. — Думаю, у него хорошее теплое пальто, прямо как у тебя, чтобы он не замерз.

— Именно, — сказала мать, заговорщицки улыбнувшись мне. — Видишь. Этот милый человек тоже это знает. Все это знают.

Я снова срываюсь на бег. Уличные фонари горят, и машины выстраиваются в ряд с красными автобусами и массивными черными лондонскими такси вдоль Деламер-Террас, когда я направляюсь к деревьям и воде Маленькой Венеции. Добежав до конца дороги, я останавливаюсь на пешеходной дорожке и прикрываю глаза рукой, осознавая, что начинают падать крошечные хлопья снега.

Это… Я прищуриваю глаза…

Это определенно она.

— Джесс!

Я вижу ее, сидящую на улице, несмотря на пронизывающий холод, на ее темных волосах черная шапочка с помпоном, вокруг шеи обмотан толстый шарф. На ней красное пальто, и она выделяется в толпе людей — как будто она здесь одна. Она встает и кладет что-то в свою сумку.

— Джесс! — зову снова, и она полуобернулась, как будто услышала меня, но не совсем в этом уверена.

Джесс

Я засовываю телефон обратно в сумку и встаю, ставя кофейную чашку и пакетики с сахаром обратно на поднос. Не могу решить, что делать.

И тут мне кажется, я слышу, как кто-то зовет меня по имени. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не мерещится ли мне все это. И секундой позже, более настойчиво, я слышу это еще раз.

— Джесс!

В начале дороги стоит Алекс, его футболка выглядывает из-под огромного синего свитера, который он носит дома, он без пальто, несмотря на то, что на улице ноль градусов и начинается снегопад. Мое сердце бьется так, словно кто-то разрядил в него около миллиона вольт электричества, и я подхожу к нему, пока он прокладывает себе путь сквозь блуждающих туристов, натыкаясь на них и извиняясь, его лицо, его прекрасное лицо, одна огромная нелепая улыбка счастья.

Мы подходим друг к другу и стоим на дорожке у канала, рядом с плавучим домом, в котором, как мы оба говорили, хотели бы пожить, и мгновение смотрим друг на друга.

— Привет, — говорит Алекс через мгновение.

— Как ты узнал, где я?

— Ты всегда оставляешь след, — говорит он и протягивает руку, разворачивая одну из кисточек моего шарфа. — Я приготовил тебе подарок на день рождения. Эм, извини, что поздно, но… — говорит он, вытаскивая книгу из заднего кармана. Он протягивает ее мне. Она завернута в коричневую бумагу и перевязана бечевкой. Я тяну за нее, и обертка снимается.

— Загляни внутрь, — говорит он.

Это подписанный экземпляр «Один день». Я чувствую, как мои щеки розовеют от счастья:

— Это так мило.

— Все хорошо? Я подумал… — он выглядит немного застенчивым.

Я смотрю на небо.

— Снег идет, — говорю я без всякой причины. Как будто он сам этого не заметил. Как будто это правда имеет какое-то значение. Мой мозг не работает должным образом.

Он кивает.

— Дело в том, что я поговорил с Робом, — начинает он говорить.

Он пристально смотрит на меня. Я подношу руку к лицу.

— У меня шоколад на носу или что-то в этом роде? — спрашиваю я.

Он качает головой:

— Ты порвала с Джеймсом.

Я киваю. Что-то внутри меня издает гигантский взрыв, как будто я фейерверк, и кто-то поджег первый фитиль. На улице очень холодно, но я бросаю перчатки на тропинку у канала и делаю шаг к нему. Мое сердце вот-вот разорвется, и я думаю, что если просто не сделаю что-нибудь с этим прямо сейчас, то не знаю, что произойдет…

— Что насчет… я имею в виду… — я открываю рот и пытаюсь найти способ сказать то, что хочу, но, похоже, нет способа спросить об этом.

— Эмма? — он читает мои мысли. Я киваю.

— Друзья.

Я слегка приподнимаю брови.

— На самом деле ничего никогда не было. Я имею в виду, что мы только друзья. Это все. Ну, дело в том, что этого не могло быть, потому что… — он останавливается и прикладывает ладони ко лбу, закрывая глаза, как будто пытается сосредоточиться. — Потому что дело в том…

— В чем же дело, Алекс? — мое сердце так громко стучит у меня в ушах, что внешний мир, кажется, просто исчез. Я наблюдаю, как он наклоняется и поднимает мои перчатки, держа их в одной руке.

Сейчас он еще ближе ко мне, так близко, что думаю, возможно, он услышит стук моего сердца в груди.

— Дело в том, — он делает вдох и смотрит на меня своими огромными карими глазами. — Я люблю тебя, Джесс.

У меня перехватывает дыхание. Мимо проходит пара, и я вижу, как они смотрят друг на друга, и один говорит другому «о-о-оу». На брови Алекса лежит снежинка, я протягиваю руку, чтобы смахнуть ее, и он ловит мою руку своей, и на мгновение мне кажется, что все снежинки в мире остановились, всего на секунду, и я смотрю в лицо Алекса и вижу его бороду и его расплавленные карие глаза, и то, как неопрятно торчит одна бровь, и его волосы присыпаны снегом, и…

— Забавно, — и я не знаю почему, но мне кажется, что все мое лицо — это один огромный луч счастья. — Потому что я тоже тебя люблю.

Я встаю на цыпочки и на секунду касаюсь поцелуем уголка его рта, вдыхаю его знакомый запах, и мне кажется, что у меня могут подкоситься ноги. А потом он роняет мои перчатки, а я роняю сумку, и он притягивает меня к себе, так что я чувствую, как под его свитером его сердце бьется еще сильнее, чем мое, и мы целуемся. И снова начинает падать снег, а я даже не замечаю этого. Запускаю руки в тепло его джемпера и чувствую кожу его спины под рубашкой, а она обжигающе горячая.

— У тебя чертовски холодные руки, — говорит он, отстраняясь и смеясь.

— Думаю, может, нам стоит пойти домой, — говорю я. И беру его за руку, и мы вместе идем обратно в темноте мимо кофейни, пахнущей корицей, и коротким путем мимо «Собаки и хорька», где из динамиков играют «Last Christmas», и мы слышим басы, когда кто-то открывает дверь. Он смотрит на меня, на секунду взмахивает моей рукой и улыбается.

ЭПИЛОГ

Джесс

Один год спустя

— Уверена, что хочешь отказаться от комнаты? — спрашивает Бекки, все еще одетая в свою рабочую одежду, которая выглядит неуместно, потому что на голове у нее шапочка Санты. Кухня увешана бумажными лентами, которые я не могу перестать делать. Я нашла набор для рукоделия в магазине за углом, и это очень расслабляет. Алекс ранее сказал, что волнуется, что если кто-то будет стоять на месте слишком долго, его украсят безделушками и развесят на нем рождественские гирлянды. Ничего не могу с собой поделать. Мы вместе уже год, а я так отвратительно счастлива, что иногда мне даже немного тошно от себя. У бабушки Бет все хорошо. Она целиком и полностью поддерживает Алекса — на самом деле она безумно любит его, вероятно, потому, что теперь у нее есть своя собственная сиделка, которого можно изводить. И даже моя мама, неохотно, потому что она все еще втайне думает, что Джеймс был бы лучшим выбором, признала, что мы с Алексом, кажется, очень счастливы вместе.

— Да. Я определенно хочу отказаться от этой комнаты, — говорю я. Если кто-то займет ее и будет иметь такое же хорошее представление о Лондоне, как у меня, им повезет. Я оглядываю кухню, которая все еще такая же полуразрушенная, какой и была всегда. Мне нравилось жить на Олбани-роуд, но пришло время двигаться дальше.

— Думаю, мы могли бы смириться с парой, если бы это были вы двое, — говорит она, глядя на Роба. Он кивает. Я бросаю мимолетный взгляд на Алекса. В воздухе что-то витает. Какое-то время я подозревала, что, возможно, они с Робом больше, чем просто друзья, но они все еще не стали официальной парой, а я не собираюсь быть той, кто будет подталкивать ее к признанию в чем-либо, если она еще не готова — я имею в виду, у нас ушло на это достаточно много времени. Но если они просто хорошие друзья, то они очень хорошие друзья. И мне нравится наблюдать, как они достают друг друга, и как они проводят на кухне часы, готовя воскресное жаркое. Они как родители в доме.

— Что ж, тогда нам придется искать жильцов для двух комнат, — говорит Бекки, глядя на Роба.

— Для двух? — я хмурюсь.

— О, Эмма съезжает в январе — разве я тебе не говорила? Она отправляется руководить отделом развлечений на круизном лайнере.

Когда мы впервые вышли в свет и рассказали всем о наших отношениях, я нервничала из-за ее реакции. Сначала она была немного холодновата, но это продолжалось всего несколько дней. Я пыталась поговорить с ней об этом, но она покачала головой и сказала мне, что это никогда не было чем-то большим, чем простым перепихоном с Алексом, и что она надеется, что мы будем очень счастливы вместе. И это, что удивительно, так и было. После этого все пошло как по маслу.

— Круизный лайнер? — я смотрю на Алекса, который сидит за кухонным столом, где мы впервые встретились в декабре прошлого года. На этот раз, однако, он не готовит «Маргариту», а просматривает в телефоне интернет-магазины детских товаров. У него такое удивленное лицо. Я почти задумываюсь, будет ли она в конечном итоге работать бок о бок с моей мамой, если ей когда-нибудь удастся получить работу своей мечты.

— Если мы с тобой и Джен скинемся вместе, — задумчиво говорит он, — мы могли бы подарить это Лотти на крестины.

Бекки всматривается в экран:

— Лошадка-качалка? Разве ты не говорил, что ей всего шесть месяцев, Алекс?

— Ага, но Джесс и Джен — совместные крестные матери. Они должны подарить что-то, что она потом сможет оставить себе на память.

— Ты такой мягкотелый, — говорит Бекки, взъерошивая его волосы. Он со смехом уворачивается.

— Думаю, это прекрасная идея, — я кладу руку ему на затылок, ощущая тепло его кожи кончиками пальцев. А затем я уже хочу покинуть кухню и подняться с ним наверх, как только смогу. Я убираю руку, пытаясь сосредоточиться на том, что мы должны делать.

— Бекки, они связывались с тобой по поводу рекомендаций для нашей новой квартиры? — спрашивает Алекс.

— Да, все готово. Могу я еще раз посмотреть фотографии?

Я нажимаю на ссылку в своем телефоне. Я сохранила кучу фотографий, но не буду их никуда загружать, пока ключи не будут у нас в руках. Это самая крошечная квартирка, которую вы только можете себе представить, с одной спальней и кухней-гостиной в Куинз-Парке, самое близкое, что мы смогли найти к Маленькой Венеции, которая всегда будет для нас особенным место.

— Выглядит так мило, — воркует Бекки, оглядываясь на Алекса. — Сколько тебе осталось до квалификации?

— Еще год.

Я смотрю на него, затем снова на Бекки. Будет нелегко, но мне все равно.

— Но меня повысили, так что мы справимся — все просто.

— У меня такое чувство, что у вас двоих все будет хорошо, что бы ни случилось, — Роб выглядит довольным собой. Год спустя он все еще наслаждается своей ролью Купидона.

Алекс поворачивается на стуле и смотрит на меня.

— Думаю, ты прав, — говорит он Робу, но я единственная, кто в полной мере наслаждается видом этих великолепных глаз цвета шоколада. Он едва заметно подмигивает мне.

— Вам потребовалось слишком много времени, чтобы понять это, — поддразнивает Бекки. — Я подумала, что вы двое идеально подойдете друг другу в тот же момент, когда вы встретились.

— Так и было, — говорю я. Алекс встает, берет меня за руку, и, когда я заканчиваю предложение, мы исчезаем из комнаты.

— Просто нам потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом.

Конец