Совершенно секретно 2021 №01СВ [газета «Совершенно секретно»] (pdf) читать онлайн

ИНФОРМАЦИЯ
К РАЗМЫШЛЕНИЮ

ЯНВАРЬ

2021
№ 1/123

#52

^ Z z nor^ S /®Цова
? ^z ? s s S s ,
^

*

о

л

а

я

вр

»

б

а

^ рашная н о п Юби^ яж 1 РУбЧ°в.

V \V b

ПАНИ РАНЕЦКОИ»

Иван Барков, Николай Рубцов, Фаина Раневская, Игорь Ильинский, Омар Шариф,
Марина Цветаева, Михаил Державин, Вера Васильева, Владимир Зельдин и другие

в спецвыпуске

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Непечатный классик
Сергей МАКЕЕВ

Публикация 2005 года
некдоты бывают разные. Есть «исторические анек­
доты», то есть забавные истории, рассказанные со­
временниками об исторических лицах. Они вполне
правдоподобны, некоторые от частого повторения в
печати постепенно становятся биографическими фак­
тами. Исторические анекдоты о Баркове, рассеянные по
мемуарам разных лиц, опубликованы в XIX веке. И если
они хотя бы частично отражают личность Баркова, то
это был человек «весёлого и беспечного нрава».
Рассказывают, например, что поэт Сумароков очень ува­
жал Баркова как учёного и острого критика и всегда требо­
вал его мнения касательно своих сочинений. «Барков при­
шёл однажды к Сумарокову. «Сумароков великий человек!
Сумароков первый русский стихотворец!» - сказал он ему.
Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки,
а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Вы­
ходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал:
первый-то русский стихотворец - я, второй Ломоносов, а
ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал...»
«...Сумароков свои трагедии часто прямо переводил
из Расина и других... Барков однажды выпросил у Сума­
рокова сочинения Расина, все подобные места отметил,
на полях написал: «Украдено у Сумарокова» - и возвра­
тил книгу по принадлежности».
«Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто
из них скорее напишет оду... Через четверть часа Сума­
роков выходит с готовой одою и не застаёт уже Барко­
ва. Люди докладывают, что он ушёл и приказал сказать
Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сума­
роков догадывается, что тут какая нибудь проказа. В са­
мом деле, видит он на полу свою шляпу и...»
Бытовые анекдоты о Баркове приписывают ему край­
нее распутство. Если собрать весь этот пласт анекдотов,
то можно составить такую легенду: Барков жил в своём
имении в селе Барковке, был он пьяница и неутомимый
любовник (этакий Лука Мудищев, речь о нём впереди).
Сочинял срамные стишки про императрицу Екатерину и
её оргии с Григорием Орловым. Дошло до императри­
цы, она осердилась и велела тотчас доставить Баркова
во дворец. Они уединились в спальне, откуда Барков
выполз на третьи сутки, без штанов, но с графским ти­
тулом. Тем и прославился. (Похабная поэма «Григорий
Орлов», более поздняя, тоже ходила по рукам, и её, само
собой, приписывают тому же Баркову.)

А

Больше склонен к худым делам
В 1732 году у священника Семёна Баркова родился сын,
наречённый Иваном. Судьбы поповичей сходны и из­
вестны заранее без гадалки: сызмальства обучение гра­
моте по духовным книгам, церковное пение на клиросе,
потом духовная семинария, а затем - свой приход, либо
тятенькин, в наследство. В 1744 году поступил Ваня в
Александро-Невскую духовную семинарию.
Отрок он был способный, но нрава беспокойного и не­
покорного. В 1748 году в семинарию приехали из Акаде­
мии наук профессора М.В. Ломоносов и И.А. Браун, чтобы
«екзаменовать» семинаристов для определения в Акаде­
мический университет. Руководство семинарии не вклю­
чило Ивана Баркова в число претендентов. Десять семи­
наристов держали экзамен, пятеро выдержали испытание.
Но Иван-то был непрост, он сам явился к Ломоносову
и попросил испытать его, так как во время «екзамена»,
дескать, отсутствовал по болезни. Михайло Васильевич
испытал отрока и нашёл его знания весьма основатель­
ными, о чём и написал в канцелярию академии:
«Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александров­
ской семинарии ученик Иван Барков и объявил... что весь­
ма желает быть студентом при Академии наук, и для того
просил меня, чтоб я его екзаменовал. И по его желанию
говорил я с ним по латине и задавал переводить с латин­
ского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет
острое понятие и латинской язык столько знает, что профессорския лекции разуметь может... При том объявил он,
что учится в школе Пиитике, и что он попов сын, от роду
имеет 16 лет, а от вступления в Семинарию пятой год...» Да­
лее следовала рекомендация Ломоносова: «...я уповаю, что
он в науках от других отменить себя может».
Для предварительной подготовки Баркова определили
сначала в академическую гимназию. Он слушал лекции
по стихосложению В.К. Тредиаковского, курс поэтики и
красноречия И.Э. Фишера, штудировал античных авто­
ров. У некоторых преподавателей он был на хорошем
счету, другие считали его либо негодным, либо рано до­
пущенным к наукам. Очень скоро определился его талант
литературного переводчика, ещё в гимназические годы
он перевёл сочинения римского историка Саллюстия.
И только дисциплина Ивану не давалась вовсе.
Как выразился о нём один из академиков, «средних
обычаев, но больше склонен к худым делам». Мало
того что он частенько напивался, он ещё и буйство­
вал во хмелю, скандалил и дрался. В 1751 году ректор
С.П. Крашенинников докладывал в канцелярию академии

ИВАН БАРКОВ ПЕРВЫМ В РОССИИ НАПИСАЛ «ПРО ЭТО», ПРИТОМ СРАЗУ
в с т и х а х . о н у м е р т р и д ц а т и ш е с т и л е т о т роду, и о ч е н ь с ко р о к его
б и о граф и и п ри с о чи н и ли м но ж ес тво п о х о ж д е н и й , в то м числе
НЕПРИСТОЙНЫХ. ТАК И ЖИВУТ ПОРОЗнЬ - д о с т о в е р н ы й БАРКОВ, МАЛО
КОМУ и з в е с т н ы й , И м и ф О БАРКОВЕ, КОТОРЫЙ У ВСЕХ нА УСТАХ
«Опыт описания владения первых великих
о пьяной выходке Баркова: ушёл из универси­
князей российских» и второй том «Сочи­
тета без дозволения, пришёл к нему, Краше­
нений» Ломоносова.
нинникову, в дом, «с крайнею наглостию
Совместная работа и общение с
и невежеством учинил ему прегрубые
и предосадные выговоры с угроза­
Ломоносовым многому научили
Ивана. Он наблюдал поведение
ми, будто он его напрасно штрафу­
Ломоносова в быту и в акаде­
ет». Пришлось ректору вызывать
мии, вникал в существо его спо­
военный караул. Буяну «пропи­
ров с учёными и поэтами. Под
сали ижицу», то есть порку. Но
его руководством переписчик
под розгами ещё не протрез­
становился ещё и опытным
вевший студент выкрикнул
редактором.
«слово и дело», то есть что
он знает о заговоре противу
Но Ломоносов не во всём
был примером, он и сам не
государыни. Баркова пота­
считал пьянство большим
щили «куда следует», но там
грехом, а во хмелю выраже­
быстро убедились, что ника­
ний не выбирал. Известно,
кого заговора не существует,
как он, «сложив неприлич­
просто Барков решил таким
но перста», совал кукиш под
образом избежать экзекуции.
нос господину советнику Шу­
Его прогнали вон, пригрозив,
махеру со словами: «Накось,
что в следующий раз отдадут в
выкуси!» Бранился со своими
матросы.
соперниками поэтами, прежде
Некоторое время Барков кре­
всего с Сумароковым (Александр
пился, но уже в следующем году
Петрович тоже был «горячая го­
загулял с мастеровыми и снова
лова», как прозвала его Екатерина
был высечен «за пьянство и за ссору
. Но если для Ломоносова «гневли­
в ночное время». Терпение начальства
вость» была отчасти сознательным вы­
лопнуло, и Баркова вышибли из универси­
ражением жизненной позиции, своего рода
тета. Но ему удалось устроиться копиистом и
самоутверждением простолюдина,
корректором в академическую типо­
то Барков находил в поведении па­
графию. Корректор Алексей Барсов,
Предполагаемый портрет Ивана Баркова]
трона оправдание собственной рас­
непосредственный начальник Ивана,
впервые напечатанный в конце XIX века.
пущенности.
посочувствовал бедовой головушке
Ломоносов в работе себя не жа­
и сообщил в канцелярию, что ныне
Барков пребывает «в трезвом уме и состоянии и о преж­
лел, но и других не щадил. И наваливал на Баркова
всё больше поручений. Работа у профессора на дому
них своих продерзостях сильно сожалеет». В ответ на это
тяготила Ивана. Возможно, зная пристрастие попо­
своеобразное поручительство последовало разрешение
вича к вину, Ломоносов попросту не выпускал его за
Баркову, как «ученику при Академии наук», частным по­
порог. Но в целом был своим помощником доволен.
рядком посещать занятия по русскому, французскому и
Это обстоятельство не укрылось от чинуш из канце­
немецкому языкам.
лярии, они стали задабривать Баркова, отмечать его
Денег на жизнь, а тем паче на вино Баркову не хвата­
успехи и даже поручили вести бумаги самого прези­
ло, и он, выражаясь современным языком, стал искать
работу по совместительству. В прошении своём в кан­
дента Академии наук графа Кирилла Григорьевича
целярию академии Барков писал: «А понеже в убогом
Разумовского. В конце концов Иван Барков подал на­
чальству прошение: чтобы «быть мне при Академии
моём нынешнем состоянии определённым мне жалова­
по-прежнему, да и впредь от Академии не отлучать»,
ньем, которого годовой оклад состоит токмо в тритцати
а если и поручат опять помогать г-ну советнику Ломо­
шести рублях, содержать себя никоим почти образом не
носову, то «чтоб повелено было при Академии ж, а не
можно, ибо как пищею и платьем, так и квартиры нанять
у него». Канцелярия постановила: быть по сему.
чем не имею...» Дело решилось в тот же день: «...оному
На радостях Барков загулял, и в январе 1757 года его
ученику Баркову быть впредь до усмотрения в канцеля­
отстранили от ведения дел Разумовского. В 1758 году
рии Академии наук для переписки на бело случающих­
ся дел, нежели он худые свои проступки оставит и в по­
этот «учёный пьяница», как прозвал его Сумароков,
опять пропадал несколько недель, и его разыскивали с
рученном ему деле явится прилежен, то без прибавки
полицией. Но так велика была нужда в образованных и
жалованья оставлен не будет...»
толковых людях, что блудного канцеляриста простили и
Но не прошло и месяца, как Иван снова накуролесил,
на сей раз. Более того, ему поручили первую значитель­
да так, что был взят под арест, и над ним снова нависла
угроза списания в матросы. Да видно, сам Бог пособил,
ную творческую работу. В том же году Барков перевёл
вернее, Пасха Господня. «Понеже ученик Иван Барков за
и подготовил к печати «Переводы с латинского и швед­
ского языков, случившиеся во время императора Марка
продерзости ево содержится при Канцелярии под карау­
Аврелия римского и Каролуса XII шведского». Затем по­
лом, а ныне он в виностях своих признавается и впредь
следовал и вовсе исключительный заказ: написать тор­
обещает поступать добропорядочно... да и для наступа­
жественную оду на день рождения императора Петра III.
ющего праздника Стыя Пасхи, из-под караула его свобоКрасуйся Пётр с Екатериной,
дить, - постановила канцелярия. А далее следует и вовсе
Что сей дражайший день причиной
неожиданный поворот дела: - ...и к производимому ево
Российского блаженства был!
нынешнему жалованью к 36-ти рублям прибавить ему
- писал Барков. Не будем осуждать его за напыщен­
ещё четырнадцать рублей...» Правда, заканчивалось это
ность. Примерно в таком же духе сочиняли хвалебные
более чем великодушное решение обычным предосте­
оды и Тредиаковский, и Сумароков, и Ломоносов. Но с
режением: если «продерзости» Баркова повторятся, «не­
пременно отослан будет в матрозскую вечную службу».
Петром III вышло совсем скверно: он «красовался с Ека­
териной» всего полгода, затем супруга его свергла, а ее
А в это время Михайло Васильевич Ломоносов уже не в
любовник удавил императора салфеткой. К счастью, оду
первый раз просил академию, чтоб назначили ему секре­
Баркова быстро позабыли и в укор автору не ставили.
таря либо «способного студента для употребления по бу­
После опубликования оды граф Разумовский назна­
мажным делам», так как рукописей для издания скопилось
чил Баркова переводчиком с латинского, ибо он «оказал
порядочно, а готовить их к печати недосуг. Ишь ты какой,
изрядные опыты своего знания... а притом обещался в
персонального секретаря ему подавай! - подумали чину­
поступках совершенно себя исправить». Начинался рас­
ши и выполнять просьбу не спешили. А когда почти через
год всё-таки уважили просьбу, то отправили к нему - кого
цвет творчества Ивана Баркова как переводчика, поэта
и редактора. Как популяризатор науки он подготовил
бы вы думали? - бедовую головушку, Баркова.
собственное изложение «Краткой Российской истории»
и компиляцию «Натуральной истории» французского
Беря пример с Ломоносова
учёного Жоржа Бюффона. Затем отредактировал и под­
готовил к печати «Сатиры и другие стихотворческие
С 1755 года Иван Барков числился при канцелярии, а
сочинения» поэта и государственного деятеля Антиоха
работал преимущественно на дому у М.В. Ломоносова.
Кантемира. В 1763 году перевёл сатиры древнеримского
Он переписал «Российскую грамматику», Несторову «По­
поэта Горация, и академия издала книгу под названием
весть временных лет», «Древнюю российскую историю»,

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

«Квинта Горация Флакка Сатиры, или Беседы с примеча­
ниями, с латинского языка преложенные российскими
стихами Академии наук переводчиком Иваном Барко­
вым». Кстати, одна из сатир Горация высмеивает культ
греческого бога плодородия Приапа. «Приапическая»
тема стала ведущей в собственных, эротических стихах
Баркова.
Затем Барков перевёл и подготовил к печати ещё не­
сколько литературных и научных книг. И одновременно
с печатными трудами сочинял непечатные произведе­
ния. Они-то и прославили имя Баркова, положили нача­
ло «барковиане».

«Девичья игрушка»
Во второй половине XVIII столетия русская поэзия воз­
мужала настолько, что уже могла себе позволить посме­
иваться над собой. По свидетельству современника, «в
1753 году явились в Москве различные остроумные и
колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, на
глупости новейших русских поэтов...» Вскоре появились
и рукописные сборники эротических стихов под назва­
нием «Девичья игрушка», в некоторых списках с при­
бавлением через запятую - «или Сочинения г. Баркова».
Авторство Баркова подтверждается в «Известиях о не­
которых русских писателях» (1767), где о нём довольно
мягко сказано: «Жаль лишь, что местами там оскорблено
благоприличие». Выдающийся наш просветитель Н.И.
Новиков в «Опыте исторического словаря о российских
писателях» (1772) сообщал об этой стороне творчества
Баркова: «Писал много сатирических сочинений, пере­
воротов и множество целых и мелких стихотворений в
честь Вакха и Венеры, к чему весёлый его нрав и беспеч­
ность много способствовали. Все сии стихотворения не
напечатаны, но у многих хранятся рукописными...»
Новиков хотя и кратко, но очень точно охарактеризо­
вал темы и стихотворную форму непечатных сочинений
Баркова. «Переворотами» Новиков назвал бурлеск - ли­
тературный жанр, в котором низменное содержание
передаётся возвышенным слогом. Барков как раз так
и писал: о пьянках, драках и грубом сексе - но в форме
торжественной оды. Он использовал лексику «высокого
штиля», поминал античных богов, муз и героев и одно­
временно - говорил первородными русскими словами
об интимном. Эта бурлящая смесь псевдоклассицизма
на грубый русский лад и в самом деле была отражением
«весёлого нрава и беспечности», да ещё разгульного об­
раза жизни самого Баркова.
В соответствии с классической традицией Барков
предваряет сборник посвящением «Приношение Бе­
линде»: «...тебе, благословенная красавица, рассудил
я принесть книгу сию, называемую «Девичья игруш­
ка». Далее автор прямо говорит, что это за игрушка
такая и что в книге только и разговору, что об этих
самых игрушках и о том, как в них играют «не подетски». Но Барков всё-таки надеется на благосклон­
ность Белинды: «Ты приняла книгу сию, развернула и,
читая первый лист, переменяя свой вид, сердишься.
Ты спыльчиво клянёшь мою неблагопристойность и
называешь юношем дерзновенным. Но вместе с сим
усматриваю я, ты смеёшься внутренно, тебе любо слы­
шать вожделение сердца твоего». Вероятно, на такую
реакцию читателей и рассчитывал Барков.
Пожалуй, оды Баркова - это самая бесстыдная часть
сборника, именно они и формируют представление о
его непечатных стихах. Но личность самого Баркова
ярче проявилась в «вакхической» теме сборника: за
этими стихами угадываются характер автора и среда, в
которой он был «своим».
В оде «Бахусу» нет ни единого не только нецензурно­
го, но даже и просто грубого слова. Может быть, оттого,
что Барков писал о своём подлинном пристрастии, в то
время как его гиперсексуальность была, скорее всего,
лишь распущенностью воображения.
Всех принимает в свой храм Бахус: «Солдат о службе тут
не тужит», а рядом «боец кулачный и подъячий», здесь же
судебный стряпчий обделывает делишки, «служа и пра­
вым и виновным». Пьянеет поэт, пьянеют и все эти верные
служители русского Бахуса, сливаются в общую массу «и,
воплем воздух раздирая, дружатся, бьются, пьют, поют».
Но вот всё пропито и выпито, хмельной задор утих, и пья­
ная слеза умиления катится из глаз поэта.
Источник благостей толиких,
вдруг составляя брань и мир,
из малых делаешь великих,
меняешь с рубищем мундир.
А в России что за пьянка без драки? Вторая ода на
«вакхическую» тему - ода «Кулачному бойцу» - опять-та­
ки близка Баркову, «по жизни» драчуну и бузотёру. В то
время в кабаках частенько сводили счёты разные соци­
альные группы. Одна такая «партия» - это «фабришные»,
или, вообще говоря, молодой питерский пролетариат.
Другая партия - лакеи, слуги, дворня, а с точки зрения
фабришных - холуи. Симпатии поэта явно на стороне
мастеровых, ведь и сам он был «литературным пролета­
рием». Особенно выразителен поединок вождей:
Нашла коса на твёрдый камень,
Нашёл на доку дока тут,
Блестит в глазах их ярость, пламень,
Как оба страшны львы ревут...
Ода заканчивается полной победой пролетариата.
«Сатирические сочинения» Баркова, о которых писал
Н.И. Новиков, это, по сути дела, все его стихи, те же оды.
Ведь он изображал нравы своего века, в том числе и

себя, многогрешного. Удивительно, но и нежные мотивы
порой слышны в «Девичьей игрушке». Конечно, и они
ироничны, «неблагопристойны». Вслушайтесь в первые
строки оды «Утренней заре»:
Уже зари багряной путь открылся
дремлющим денницам.
Зефир прохладный зачал дуть
под юбки бабам и девицам...
...Оутро, преблаженный час!
Дражайше нам златого века.
В тебе натуры сладкий глас зовёт
к работе человека.
Известно, сколь приятна эта работа поутру, многие
предпочитают её труду ночному, а врачи так даже насто­
ятельно рекомендуют.
Есть в сборнике и басни, ужасно неприличные, но
очень смешные, написанные бойкими разноразмерны­
ми стихами.
«Девичья игрушка» принесла Баркову если не славу,
то широкую известность.
Однако в 1766 году его выгнали из академии, и ника­
ких сведений о последних годах его жизни нет. Барков
умер в 1768 году при неизвестных обстоятельствах, и
неизвестно, где похоронен. Даже смерть его преврати­
лась в анекдот. Передают его предсмертные слова или
запись: «Жил грешно и умер смешно». Я-то думаю, что
эту справедливую, в сущности, фразу произнёс кто-то
из современных ему литераторов. Досужие языки до­
бавляли, что покойного нашли в неприличном положе­
нии. Эту сцену изобразил поэт Андрей Вознесенский
(«видеома» так и называется «Барков»), что избавляет
меня от описания явной глупости.

Время Б.
Из нашего далёка кажется, что Барков выскочил как чёр­
тик из табакерки. Одних возмутил, других рассмешил, но
всех удивил. Такого ещё не было! - говорят о его стихах
и поныне. А что было-то?
Народ наш целомудрен, это верно. Если задуматься, то
слово sex в первоначальном смысле означает по-русски
—

пождлгя пол! прочь отамснА мне яелл нет шшеа |
пришела sahwis хвдтлсша Блинова печь м ш ш ш ь I
гджепб х в а т а т ь н е в е с т а ялдтого что блины
подгорать л т о т а часъ pesoHa сышу сковороднема хв
лчю мне хо та кты дно атс веяета уже обидно а вить
влсанеглмлю днеотаодеша сковородншолла samaf

ЛЮТБОА БОЛА 15Е0Л!л ВИТЬ ДА1ТОЛКО БЛШСПб ХВАТИТ
Ь ИБО БЕЛО МИС ПОКАБЛЛЛСА ШЛСНКЛ ЧТО ЖСПКЛ ТВ.ОА
КР8ТСНКА НЛРОЧНА КТСБСА пришела нидслива ч т о
ОДНУ ДОМА нлшела XOlllA СПЛОШй БССРО БАЛЛАРД! рас
ТБОРОМЙ А ОТОГО НСБУЯ У БЯОРОМЬ т о л ко лювова
НАДОМНО! ПОКАЖИ ВМССТС СОВОЮ НАПОСТШО СПАТЬ
т ш т гг
^ПОЛОЖИ л
~

семинаристы духовному, но известна и тяга «бурсаков»
к вину и похабщине. Читатель теперь знает в общих
чертах дальнейшую жизнь, занятия и пристрастия забу­
бённого пиита. Так стоит ли удивляться грубости музы
Баркова? Скорее достойны удивления его неуклонное
стремление к знаниям и творчеству.
Как только распространились первые сочинения Бар­
кова, у него сразу появились и подражатели. Ещё при его
жизни списки «Девичьей игрушки» пополнились эроти­
ческими стихами других авторов. В отличие от поповича
Баркова, то были в основном знатные господа: Ф.И. Дмит­
риев-Мамонов, И.П. Елагин, А.В. Олсуфьев: двое последних
занимали высокие должности при дворе. Но никому не
удалось повторить то причудливое сочетание грубости и
изящества, которое было свойственно стихам Баркова.
Русские поэты XIX века прекрасно знали своего озор­
ного предшественника, испытывали его влияние в об­
ласти поэтического языка, но если и подражали ему, то
«в младые лета». А.С. Пушкин высоко ценил творчество
Ивана Баркова. Однажды он пристыдил знакомого юно­
шу: надо знать такого замечательного поэта!
В лицейские годы Саша Пушкин пошёл было по сто­
пам дедушки Баркова - ему приписывают небольшую
поэму «Тень Баркова». Сюжет и словарь этого сочине­
ния под стать «Девичьей игрушке». Пушкин довершил
мифологизацию реального Баркова, превратил его в
этакого русского Приапа, покровителя секса. Правда,
у исследователей есть и сомнения в авторстве Пушки­
на, так как в тексте встречается чужеродная лексика.
Думаю, стилистический разнобой объясняется про­
сто: в написании поэмы принимали участие друзьялицеисты.
А вот для известного поэта Александра Полежаева
(1805-1838) эротические стихи стали роковыми. Некото­
рые из них были вполне невинны, в духе «лёгкой поэзии»:
Полунага, полувоздушна,
Красотка юная лежит,
И гнёту милому послушна,
Она и млеет, и дрожит.
Кстати, последнюю строчку этого стихотворения мы
встретим в поэме «Лука Мудищев», вряд ли это случай­
ное совпадение. Но сатирические поэмы Полежаева
«Иман-козёл» и «Сашка» были куда острее. В них усмо­
трели неуважение к религии и к государственным усто­
ям, а дело было вскоре после разгрома Декабрьского
восстания. Николай I лично отправил студента Поле­
жаева в армию: «Даю военною службою средство очи­
ститься!» Нецензурная лексика его сатирических поэм
постепенно становилась языком гнева и отчаяния. Из
подземной тюрьмы, где томились скованные солдаты,
Полежаев писал:
И каждый день повечеру,
Ложася спать и поутру
В молитве Господу Христу
Царя российского в п...у
Они ссылают наподряд...
XIX век потому и стал «золотым веком» русской ли­
тературы, что никого и ничего не отвергал, опыт всех
талантливых предшественников вобрал в себя, в том
числе и смелый опыт Баркова. Однако в целом секс не
сделался сколько-нибудь заметной темой в русской ли­
тературе.
И вот в середине XIX века неизвестный автор, что на­
зывается, закрыл тему.

Мудищев, именем Лука...

Лубок, изображающий сцену приставания.
Текст XVIII столетия понятен и современным читателям

«пол», то есть половина. Сугубо телесный термин, а вы­
ражает философскую идею: только соединившись, муж­
чина и женщина являют собою целое существо. Пётр I
прорубил окно в Европу, и западным сквозняком к нам
много чего надуло. Появились вольнодумные и эро­
тические произведения: откровенные гравюры, «Ор­
леанская девственница» Вольтера и рукописные пор­
нографические сборники под названием Joujou des
demoiselles - «Девичья игрушка».
В то же время реформы оторвали сотни тысяч кре­
стьян от дома: в армию и на флот, на строительство горо­
дов и рытьё каналов, на заводы и фабрики. Это был как
бы отдельный однополый народ - мужчины без своего
дома, без привычного уклада и, главное, без женщин.
В ответ на «вызов времени» открылись публичные дома
для «чистой публики», появились уличные проститутки
дешёвого разбора, для солдат - «полковые девки» и до­
ступные всем «жёнки кабацкие».
А что творилось наверху? Князь М. Щербатов в записках
«О повреждении нравов в России» сокрушался: «Разврат
в женских нравах составлял отличительные черты и умо­
начертания двора, а оттуда они уже некоторые разлилися и на другие состояния людей...» Иван Барков жил при
трёх императрицах, и все три были одна другой разврат­
нее, по нарастающей: если Анна Иоанновна имела только
одного любовника (Бирона), то у Елизаветы Петровны их
было уже несколько, а у Екатерины II - множество.
Барков воспитывался в самом что ни на есть закры­
том мужском сообществе - в семинарии, и хотя учились

На протяжении почти двухсот лет анонимная поэма
«Лука Мудищев» и имя Баркова были нерасторжимы,
как «Евгений Онегин» и Пушкин. Только исследования
последних десятилетий доказали, что «Лука Мудищев»
был написан не раньше 1830 года. Но из всей «потаён­
ной литературы» именно «Лука Мудищев» получил наи­
большую известность, а через него и Барков.
По содержанию поэма крайне неприлична, но очень
остроумна и написана бойкими стихами, разговорным
языком. Она воплощает древнюю приапическую идею:
без сексуальной силы нет и жизни, причём эта сила вы­
ражается и в гиперсексуальности героев, и в размерах
половых органов.
Мы, отроки с комсомольскими значками, измучен­
ные русской классикой и советской литературой,
становились лёгкой добычей Баркова и иже с ним.
«Потаённая литература» была, кроме всего прочего,
свободой, протестом и, наконец, нашей общей муж­
ской тайной.
Заинтригованный читатель, прежде не знакомый с
творчеством Баркова, возможно, теперь захочет его
прочитать, откроет книгу и, как Белинда, «переменит
свой вид». И станет осуждать не только автора стихов,
но и автора этой публикации. Что ж, надо прямо ска­
зать, Иван Семёнович Барков - самобытнейшая лич­
ность, талантливый человек, но далеко не гений. Да и
можно ли вообще любить стихи Баркова? Ну, если толь­
ко «странною любовью». Но вот прочитать его с инте­
ресом, а местами и с удовольствием - можно. В сущ­
ности, это памятник литературы, так к нему и следует
относиться.
«Первые книги, которые выйдут в России без цензуры,
будет полное собрание сочинений Баркова», - утверждал
Пушкин. Почти так оно и получилось: в начале 1990-х вы­
шло несколько изданий Баркова и «барковианы».

№ 01 /1 2 3

я н в а р ь 2021

ИНФОРМАЦИЯ к РАЗМЫШЛЕНИЮ
СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Ночная звезда
Николая
Рубцова
50 ЛЕТ НАЗАД ПОГИБ НИКОЛАЙ РУБЦОВ.
его з а д у ш и л а л ю б и м а я ж е н щ и н а . с т р а ш н а я ,
н о п о - с в о е м у к р а с и в а я с м е р т ь п о э та - л и р и к а ?
н а с а м о м д е л е , н и ч е г о к р а с и в о го
Сергей МАКЕЕВ

и п о э т и ч е с к о го в этой т р а г е д и и не б ы л о

Слева вверху: Николай Рубцов.
Вверху: Людмила Дербина. Рубцов и Дербина
собирались пожениться, однако знакомы е поэта

Публикация 2008 года

уверены, что Людмила не любила Николая,
а стремилась с его помощью издать свою книгу.

умру в крещенские морозы,
Яумру, когда трещат березы...» предсказал Николай Рубцов
свою гибель в крещенскую ночь. Сейчас
Рубцов - самый издаваемый в России
поэт. А при жизни, в период творческого
расцвета, его поэзию знали и ценили не­
многие. Гораздо больше советских граж­
дан пересказывали друг другу легенды
о Рубцове. Слышал их и я: что есть, мол,
такой талантливый поэт, его зажимают,
не печатают. Живет он впроголодь, где
придется, и шибко п ь е т . Тогда пили
многие и много, пьянство считалось
«антиобщественным явлением», но с
этим как-то мирились. Другое дело, ког­
да пили известные, талантливые люди:
это воспринималось как своего рода
протест, сознательный уход от советской
действительности. Именно так расцени­
вались загулы, к примеру, Владимира Вы­
соцкого, Вениамина Ерофеева и многих
других.
В 1971 году появились слухи о гибели
Рубцова. Мне, например, сказали бук­
вально следующее: «По пьянке баба за­
резала». Посудачили и опять забыли.
В 1980-х с телеэкрана прозвучали
песни на стихи Рубцова - «Горница» и
«Букет». Песни не передавали глубины
и очарования стихов, но имя Рубцова за­
гремело наконец на всю страну, пробу­
дился интерес к его творчеству. Рубцов
словно второй раз родился. Появились
воспоминания о нем, исследования его
жизни и творчества. Была учреждена
Всероссийская литературная премия
имени Николая Рубцова «Звезда полей»,
поставлены памятники в Вологде и в
Тотьме. Одна из центральных улиц Волог­
ды названа его именем. Открыты музеи
Рубцова в Вологде, в селе Никольском и
в Москве.
Настали другие времена. Не только для
Рубцова. Для его убийцы тоже: вышли
ее воспоминания и сборник стихов. На­
шлось немало сочувствующих ей, в том
числе среди известных писателей и по­
этов.
Роковая борьба крещенской ночи
словно продолжается доныне.

Я

Сиротская доля
Весь крестьянский род Рубцовых - ко­
ренные вологжане. В семье Михаила
Андреяновича и Александры Михайлов­
ны было шестеро детей. Сын Николай
родился 3 января 1936 года. Отец один
содержал семью, начинал продавцом в
сельпо, затем работал снабженцем в лес­
промхозах. Жили скудно, на съемных

Слева: Рубцов (крайний справа) с друзьями
в окрестностях Вологды

квартирах. Однако Рубцовы не унывали,
из их окон часто неслись переборы гар­
мони, звучали песни - почти все были
прирожденными музыкантами.
В 1937 году Михаила Андреяновича
арестовали. Семья оказалась в страшной
нужде, мать с ребятишками гнали с квар­
тир, детей сторонились в школе. К сча­
стью, отец просидел в предварительном
заключении только одиннадцать меся­
цев и был отпущен без суда, среди ночи,
зимой, в одном пиджаке.
Перед самой войной Рубцовы пере­
ехали в Вологду, Михаил Андреянович
получил хорошую должность снабженца
Военторга. И тут посыпались беды - на­
чалась война, а через год умерла мать.
Похороны матери потрясли Колю. Впо­
следствии поэт писал, как растил он тай­
ком в саду для матери «аленький свой
цветок», и вот.
Кстати его, некстати ли,
Вырастить все же смог...
Нес я за гробом матери
Аленький свой цветок.
Еще не справив сороковин по жене,
отец ушел на фронт. Дети оказались в
разных детдомах. Колю отправили в
детский дом в селе Никольское на реке
Сухоне. Никольским село называлось
только по документам, а все говорили
просто - Никола.
Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу...
Уже в детдоме проявились способно­
сти Николая: он прекрасно играл на гар­
мони и мандолине, сочинял стихи.
Окончилась война. Рубцов не скоро уз­
нал, что отец его жив - вернулся с фрон­

та и завел новую семью, нажил с молодой
женой троих ребятишек, взял к себе двух
младших детей от первого брака, а Колю
почему-то не взял, даже письмеца не на­
писал. Много лет спустя Николай разыс­
кал отца, когда тот был уже серьезно бо­
лен. Поэтому примирение состоялось, но
рубец на сердце остался.
Николай много читал, мечтал о даль­
них краях, о морских путешествиях. По­
сле окончания школы он поехал в Ригу
поступать в мореходное училище. При­
емная комиссия забраковала щуплого,
невысокого подростка. Николай посту­
пил в лесотехнический техникум в Тотьме, но через некоторое время все равно
уехал к морю, в Архангельск.
Как я рвался на море!
Бросил дом безрассудно
И в моряцкой конторе
Все просился на судно...
Он стал подручным кочегара на рыбо­
ловецком траулере. Осенью 1959 года
Николай Рубцов окончательно сошел на
берег. Начиналась свободная жизнь, но
на этом берегу у него не было ничего и
никого.

В поисках себя
Николай Рубцов решил ехать в Ленин­
град. Там театры, концертные залы, там
выходят литературные журналы, есть
книжные издательства. Там живут по­
эты, известные и не очень. Но надо было
на что-то жить, и Николай устроился по
лимиту на Кировский завод, поселился
в общежитии. Стал посещать литобъеди­
нение, встречаться с молодыми поэтами.
В его записной книжке десятки имен ле­
нинградских знакомых, среди них Алек­

сандр Кушнер и Иосиф Бродский. Ближе
других Рубцов сошелся с молодым тогда
поэтом Глебом Горбовским. В комнате
Горбовского на Пушкинской улице часто
собиралась ленинградская богема. Пили,
читали стихи. Читал и Рубцов. Пользова­
лись успехом его «хулиганские» стихи,
вроде этого:
Сколько водки выпито,
Сколько стекол выбито,
Сколько средств закошено,
Сколько женщин брошено!
Где-то финки звякали,
Чьи-то дети плакали!
Эх, сивуха сивая,
Жизнь была... красивая!
Г. Горбовский писал: «Николай Рубцов
был добрым. Он не имел имущества. Он
всегда делился с окружающими. Деньги
тоже не прятал. А получка на Кировском
заводе доставалась нелегко». И все удив­
лялись: когда же он пишет?
Рубцов не любил тех, кто пишет стихи
«от ума», упражняясь в словотворчестве.
Всегда говорил прямо в глаза, что думает.
В общем, не ужился Рубцов в Ленинграде
и вскоре уехал поступать в Литератур­
ный институт им. А.М. Горького.

Вологда - Москва - Вологда
Перед поездкой в Москву Рубцов на­
вестил родную Вологодчину, заехал и в
Николу. Он ожидал увидеть перемены к
лучшему, а нашел еще большее разоре­
ние. Хрущевские реформы в сельском
хозяйстве - эксперименты с кукурузой,
урезание личных хозяйств и приусадеб­
ных участков - отбросили деревню дале­
ко назад.
В Николе Рубцов встретил Генриетту
Меньшикову, которую знал еще девоч­
кой. Все звали ее просто Гета. С Гетой
все произошло как-то само собой. Мать
уехала, Николай и Гета остались в избе
о д н и . «А поутру они проснулись», а за
столом сидит мать и какие-то женщины
со строго поджатыми губами. Быстро
справили свадьбу. Так Никола снова ста­
ла домом Рубцова.
В положенный срок Гета родила девоч­
ку. Но Рубцов был уже в Москве, в Лит­
институте. Прислал телеграмму: «Назови
Леной = Очень рад = Коля».
В Литературном институте Нико­
лай Рубцов был заметной личностью.
Во-первых, он был уже вполне сло­
жившимся поэтом, со своей темой.
Во-вторых, он был и по возрасту старше

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

большинства студентов, пришедших в
институт после школы. И наконец, об­
ладая неприметной внешностью, он был
внутренне ярок и оригинален.
В общежитии на улице Добролюбо­
ва не спали до поздней ночи. Молодые
поэты собирались группами в одной из
комнат, спорили о поэзии, читали стихи.
Читал и Рубцов, а иногда брал гармонь и,
наигрывая, пел свои стихи. Исполнял он
их и под гитару. Сохранилась редкая за­
пись, как он сам поет свою «Горницу» - в
этом безыскусном исполнении, скупом
аккомпанементе ярко проявляется мис­
тический смысл этого странного текста.
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...
В самом деле, какая ночная звезда
может осветить всю горницу? И почему
матушка ночью идет по воду? Отчего
вдруг цветы завяли, и лодка догнивает?..
Это странный сон поэта. И матушка явля­
ется во сне из другого мира, чтобы нано­
сить сыночку воды, тайком позаботиться
о нем, сироте. А увядшие красные цветы это воспоминание о том цветке, который
Коля нес за гробом матери...
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...
Далеко не всем нравились стихи
Рубцова. Зато все любили застолье с
Рубцовым. К нему водили московских
приятелей - посмотреть на типа, кото­
рый ходит по общежитию в валенках, на
гармошке играет, стихи свои то читает, то
п о е т . В конце концов, Рубцов взбунто­
вался: «В зоопарке, что ли!» У него было
так мало друзей, которым он мог открыть
душу. Как-то раз поэт снял со стен в ко­
ридорах портреты классиков русской ли­
тературы, расставил их в своей комнате,
выпивал с ними и беседовал по душам.
Он написал дерзкое послание ректору:
Возможно, я для вас в гробу мерцаю,
Но заявляю вам в конце концов:
Я, Николай Михайлович Рубцов,
Возможность трезвой жизни
отрицаю.
Но это была поза. Рубцов был лучшим
студентом в своем творческом семина­
ре. Всегда был чист, выбрит и аккуратно
одет, хотя и очень скромно и часто не
по сезону. Настоящие его неприятности
были связаны с рестораном Дома литера­
торов. Какой молодой поэт не стремился
туда, в дубовый зал, где можно было вы­
пить, закусить и пообщаться с коллегами.
Но, видимо, нигде Рубцов не чувствовал
себя таким чужим, как в ЦДЛ. Дух совет­
ского литературного чванства витал под
этими сводами. Возможно, в первом скан­
дале Рубцов и был виноват - перебрал,
требовал еще водки, ну, его и вытолкали,
отобрав студенческий билет. Но в даль­
нейшем к нему уже придирались, тут же
«катали телегу» в деканат. В конце концов
Рубцова исключили из института и офи­
циально выселили из общежития.
Рубцов тут же подал заявление о пере­
воде на заочное отделение и тайно про­
должал жить в общежитии, ночуя у дру­
зей на пустовавших койках, скрываясь
от коменданта. Но жить без стипендии и
на птичьих правах было все-таки невоз­
можно, и Рубцов решил вернуться на Во­
логодчину.

Странник
Странным было его житье в Николе.
В колхозе он не работал, даже в доме был
не лучшим помощником, разве что дров
привезет из лесу, напилит-нарубит, да за
маленькой Ленкой приглядит, пока жена
с тещей на работе. Теща, которую он на­
зывал Гренадером за дородность, ворча­
ла. Односельчане не понимали, как это
можно - нигде не работать! Да еще и вы­
пивает! Только Гета молчала, принимая
его таким как есть. Но и она не понимала,
что он себе не принадлежит, что он всег­
да, ежеминутно настроен на какую-то
неведомую волну: «Я слышу печальные
звуки, / Которых не слышит никто...»
А его называли тунеядцем, вывесили
его фотографию с осуждающей надпи­
сью на доску перед сельсоветом.
- Ему-то, люди, что здесь надо?
Еще утащит чье добро! Шумели все, как в бурю стадо...
И я бросал свое перо.

Несколько лет он провел в скитаниях: Во­
логда, Архангельск, Тотьма, Великий Устюг,
Москва, А л та й . Дорога, странничество одна из главных тем творчества Рубцова.
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
- Вот печь для вас и теплая одежда...
Но встречал он и черствость, злобу, на­
полнявшую людские души.
Его не пустили. Тупая
Какая-то бабка в упор
Сказала, к нему приступая:
- Бродяга. Наверное, вор.

цову все чаще стали заходить всякие
друзья-приятели, разумеется, с бутыл­
ками. Вели себя бесцеремонно, откры ­
вали пиво об край письменного стола,
процарапали на нем неприличные
надписи. Часто дело заканчивалось
скандалом, а то и потасовкой. Рубцов
не открывал дверь, даже оторвал зво­
нок.
Постучали в дверь,
Открывать не стал,
Я с людьми не зверь,
Просто я у с т а л .

Слева направо: дочь поэта Елена, его неофициальная жена Генриетта Меньшикова и внук Николай,
погибший в 2005 году.
Внизу: нетвердой рукой Рубцов записал свое завещание: «Похороните меня там, где похоронен Батюшков»

Он был наивен и доверчив, как все
почти детдомовцы, его часто обманы­
вали, обирали, уносили последнее. Од­
ного не могли отнять - стихов. Он все
хранил в памяти. Он и писал чаще всего
«в уме». Точно так же и редактировал,
перерабатывал стихи, поэтому они опу­
бликованы в разных вариантах.
В Николу приезжал изредка, только
навестить Гету и Лену. На праздники
присылал поздравительные открытки.
В конце концов он оставил семью.
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
Он жалел Гету. Он любил дочку. Всегда
носил с собой их письма. Иногда тайком
доставал их из кармана, перечитывал.
Это была горькая тайна, рубец на серд­
це Рубцова.

Восходящая звезда
В 1967 году в издательстве «Советский
писатель» вышел сборник стихов «Звез­
да полей». Восходила звезда Рубцова.
По крайней мере, в Вологде его знали.
Издательство почему-то заслало почти
весь тираж в Вологду, книга здесь расхо­
дилась медленно, а в столицах и других
крупных городах Рубцова по-прежнему
не знали. Вскоре он закончил, наконец,
Литературный институт, вступил с Союз
писателей.
А между тем, он был бездомным и поч­
ти нищим. Зачастую не знал, где придется
ночевать. Все свое имущество часто но­
сил с собой в маленьком чемоданчике,
который тогда называли «балеткой». Он
был чрезвычайно деликатен в отноше­
нии денег. Просил в долг по-своему, порубцовски: придет к кому-либо, сядет у
стола, поерзает на стуле, возьмет кло­
чок бумаги и напишет: «Одолжи мне три
рубля. Верну тогда-то. Н.Рубцов». И всег­
да возвращал.
Его окружало множество людей: дру­
зья, приятели, просто знакомые. Для
одних он был душа-человек. Другим он
казался заносчивым, резким, просто
невыносимым. Наконец жизнь нача­
ла как будто налаживаться: благодаря
хлопотам вологодских писателей, Руб­
цову предоставили место в общежитии,
потом комнату в коммуналке, а весной
1969 года - однокомнатную квартиру.
В том же году и в следующем вышли
два новых сборника - «Душа хранит» в
Архангельске и «Сосен шум» в Москве.
У Рубцова появилась сберегательная
книжка, на которой хранилось около
тысячи рублей! По тем временам сум­
ма большая, а для Рубцова так просто
безмерная. Само собой, деньги быстро
таяли.
Свое отдельное жилье, как оказа­
лось, имеет оборотную сторону. КРуб­

На краю
Осенью 1969 года в Вологду приехала
Людмила Дербина. Пришла в Союз пи­
сателей и попросила адрес Рубцова.
По ее словам, она прочитала сборник
«Звезда полей», и он ее потряс. Теперь
она хотела ближе познакомиться с ав­
тором.
Это была крупная, видная женщина с
рыжими волосами, светло-зелеными гла­
зами, умевшая производить впечатление
на мужчин. Женщинам она чаще всего
не нравилась, вероятно, некоторой теа­
тральностью - женщины лучше чувству­
ют фальшь и яснее видят чисто женские
«приемчики». С мужем Людмила давно
рассталась и только недавно развелась.
От этого неудачного брака у Дерби ной
была маленькая дочь.
Дербина с дочерью поселилась в
пригороде Вологды, стала работать в
библиотеке. Наведывалась в Союз писа­
телей, показала свои стихи. Как-то бы­
стро и легко вошла в вологодскую ли­
тературную «семью», со многими была
на «ты». Вскоре состоялось обсуждение
стихов молодой поэтессы. В тот вечер
ее долго ждали, поэтесса опаздывала.
Наконец, она вошла - в ярко-зеленом
платье, с модной прической «головка
Нефертити». «Я задержалась в парик­
махерской», - извиняющимся тоном
объяснила она. У нее был высокий, «ме­
довый», как вспоминали, голос, не вя­
завшийся с внушительной фигурой.
Начала читать. Рубцов сидел, слушал.
Он не принимал участия в обсуждении
стихов. Но написал такую эпиграмму:
Люблю змею, когда она,
Вся извиваясь и свисая,
Ползет, глазами завлекая.
О Господи! Ведь я сама такая!
Они начали встречаться. Весь 1970
год Дербина часто оставалась у Рубцо­
ва, иногда он приезжал к ней в дерев­
ню Троицу в двух километрах от Волог­
ды. Начались нелады, ссоры. Рубцов
был очень ревнив, особенно выпив­
ши. Однажды приехал в Троицу раз­
горяченным, а Дербина не открывала
ему дверь. Тогда он вы­
садил рукой оконное
стекло, серьезно пора­
нившись. В тот раз он
чуть не умер от потери
крови. Вот так они схо­
дились и расходились
целый год.
В конце года в Вологду
приехали Гета с Леной,
по просьбе девочки ре­
шили навестить папу,
посмотреть, как он жи­
вет. Рубцов встретил их,
сильно хромая - нога
была забинтована. У него
была Дербина. Он пред­

ставил ее как двоюродную сестру. Дер­
бина оделась и ушла. Родители недолго
разговаривали, потом мать поднялась и
с дочерью за руку выбежала из кварти­
ры. Рубцов, хромая, выскочил за ними
и, свесившись через перила, прокричал:
«Не бросайте меня! Без вас я пропаду!»
Перед Новым, 1971 годом, Рубцов пло­
хо себя чувствовал, болело сердце. Со­
всем не пил, принимал лекарства. В на­
чале января Дербина и Рубцов решили,
наконец, пожениться. Рубцов собирался
в Москву с рукописью нового сборника,
а потом хотел впервые в жизни поехать
в писательский дом творчества. 9 янва­
ря Рубцов и Дербина подали заявление
в ЗАГС, регистрацию брака назначили
только на 19 ф евраля.
В тот день, 18 января 1971 года, Руб­
цов и Дербина встретили в центре горо­
да знакомых. Дербина пошла по своим
библиотечным делам, а мужчины вы­
пили сначала в клубе, потом посидели в
ресторане, вечером собрались у Рубцо­
ва. Тут к ним присоединилась Дербина,
выпила немного вина. Один из гостей,
говорят, начал оказывать Людмиле зна­
ки внимания, Рубцов вскипел и спустил
нахала с лестницы. Остальные сидели,
пока все не выпили, только тогда разо­
шлись.
Рубцов и Дербина остались вдвоем.
Разыгрался скандал. Рубцов долго буше­
вал, ругался. Так продолжалось до глубо­
кой ночи. Наконец, он успокоился и лег.
«Иди ко мне!» - позвал он Людмилу. Она
с презрением отказалась. Именно это, по
ее показаниям, вновь взбесило Рубцова.
Он схватил и потащил Дербину к дива­
ну. Завязалась борьба, оба упали на пол.
Дербина оказалась сверху, она схватила
Рубцова за шею. Он отчаянно вырывал­
ся. «Люда, я же тебя люблю!» - прокричал
Рубцов так, что крик услышали соседи.
Но пальцы Дербиной уже сомнулись на
го р л е .
Когда все было кончено, она успоко­
илась и начала обдумывать линию по­
ведения. Только через два часа Дербина
пришла в милицию и созналась в убий­
стве.
На следствии и на суде Дербина ут­
верждала, что лишь слегка сдавила гор­
ло Рубцова двумя пальцами, а он возьми
да умри. Нет, горло Рубцова было бук­
вально истерзано, иссечено ссадинами
от ногтей. Он вырывался отчаянно, у
него даже было надорвано ухо.
Ее осудили на восемь лет за умышлен­
ное убийство. Она отсидела в тюрьме три
четверти срока, затем за примерное по­
ведение была переведена в колонию-по­
селение.
В 1990-е годы Дербина стала активно
давать интервью. Опубликована книжка
ее стихов, посвященных отношениям с
Рубцовым, и воспоминания «Все вещало
нам грозную драму». В ее изображении
это была роковая борьба двух сильных
личностей.
Дело давнее, но до сих пор неясно: по­
чему же в ту крещенскую ночь скандал
перешел за мыслимую грань? Друзья
Рубцова в Вологде уверены, что Дербиной двигали корыстные мотивы. Она не
любила Рубцова. Она стремилась с помо­
щью Рубцова издать книжку, вступить в
Союз писателей.
Сравнительно недавно, в 2005 году, в
Санкт-Петербурге погиб шестнадцати­
летний внук поэта, названный его име­
нем, Николай Рубцов. Обстоятельства
этой трагедии до сих пор до конца не вы­
яснены.

□
Вологда - Москва

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Прекрасная
парижанка
«паниРанецкой»
В НАЧАЛЕ 1960-Х К РАНЕВСКОЙ ВЕРНУЛАСЬ
ИЗ ЭМИГРАЦИИ СЕСТРА ИЗАБЕЛЛА. ВСТРЕТИВ ЕЕ,
ФАИНА гЕоРгИЕВнА РЕш илА БЯЕСн у т ь : п р о в е з л а
н а ТАКСИ ПО МОСКВЕ. ПОДЪЕЗЖАЯ К КОТЕЛЬНИКАМ,
МРАЧНО СКАЗАЛА, КИВНУВ В СТОРОНУ НЕБОСКРЕБА:
«ВОТ МОЙ ДОМ». «ХОРОШИЙ ДОМ, ФАИНА», ОДОБРИЛА БЕЛЛА, УВЕРЕННАЯ, ЧТО ОРДЕНОНОСНОЙ
СЕСТРЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ЕСЛИ НЕ БОЛЬШАЯ, ТО
ЛУЧШАЯ ЧАСТЬ ГРОМАДИНЫ.

Единственной отрадой в последние годы для
Раневской был спектакль «Дальше - тишина».

Дмитрий ЩЕГЛОВ

Публикация 2004 года
ерез пять минут выяснилось, что
любимица народа владеет двумя
смежно-изолированными комната­
ми с видом на помойку. Впрочем, если
учесть, в каких условиях жило и продол­
жает жить большинство населения дер­
жавы, тему эту лучше не продолжать.
Комнаты были вполне добротными, с
высокими потолками, довольно боль­
шой кухней и черным ходом. Жить в лю­
бой части такого дома считалось удачей
и привилегией. Особо избранные поме­
щались в центральном корпусе здания,
верхние окна которого открывали вид
на Кремль.

Ч

Над хлебом и зрелищем
Раневская получила квартиру «высшей
категории» в середине 1950-х. Черный
ход почти сразу пришлось заколотить.
Категория была высшая, квартира пло­
хая: в окна дуло, слышимость - почти
идеальная. Когда по утрам в булочной
разгружали лотки и с треском швыряли
ящики, казалось, во дворе идет пере­
стрелка. С другой стороны дома нахо­
дился кинотеатр «Иллюзион». «Живу
над хлебом и зрелищем» - это была де­
журная шутка.
Далеко от центра, от театра, в общем,
все неладно, все как всегда. Разве что с
соседями повезло. Этажом выше - Свет­
лана и Сергей Майоровы. С Сергеем Ар­
сентьевичем, талантливым режиссером,
они в середине двадцатых работали в
Баку. В том же подъезде - Твардовский.
«Здравствуйте, моя великая соседка!» говорил он при встрече. Иногда они
вместе гуляли в сквере неподалеку. Ча­
сто приезжали Галина Уланова, Вадим
Фёдорович Рындин - главный художник
Большого театра. Неподалеку жила Ве­
роника Витольдовна Полонская - под-

руги ее называли Норочка, - последняя
любовь Маяковского, слышавшая ро­
ковой выстрел. Заходила Татьяна Тэсс,
особа, «приближенная к кругам» (имел­
ся в виду КГБ), писавшая актрисе длин­
ные, обстоятельные письма о своих
трудностях во время поездки в Англию
на очередной форум и сладкоречивые
статьи, называемые Раневской «сопли в
сахаре». Это была крайне деловая и со­
стоятельная дама, подробно интересо­
вавшаяся кругом знакомств Раневской,
искренне полагавшая, что она являет­
ся лучшей подругой «милой Фаины». Богата-а-я! - говорила про нее Ранев­
ская. И добавляла в тон: - А попросишь
занять, скажет: «Нет, Фаиночка, вам бу­
дет тяжело отдать». Изумление приехав­
шей Изабеллы Георгиевны росло. Оно
было связано с твердой уверенностью,
что ее сестра живет согласно статусу ве­
ликой актрисы, любимицы Чаплина, не
говоря о всяких там Сталиных с Рузвель­
тами. То, что статус этот не совпадал с ма­
териальными возможностями, в голову
ей не приходило и вряд ли могло прий­
ти. Сама Изабелла до приезда в Союз

стать испытанием для обеих. Парижские
письма это лишь подтверждали. Фаина
Георгиевна писала, оперируя понятны­
ми в Отечестве категориями: «Белочка,
я должна поставить тебя на площадь...»
«Что я, памятник какой-то?» - искрен­
не удивлялась Белла, не знавшая, что
«поставить на площадь» значило всего
лишь прописать.

«Старуха» на родной земле
...Они расстались в 1919 году. Семья
Фельдманов, когда-то самая богатая в
Таганроге, уплыла в Турцию. Фаина Геор­
гиевна - к тому времени уже ставшая Ра­
невской - выбрала театр в лице своего
учителя Павлы Леонтьевны Вульф.
Было страшное объяснение с семьей.
Ее стращали всевозможными ужасами их она вскоре увидит своими глазами.
Миллионер Фельдман, понятно, был
первостатейный кандидат для рас­
стрельных списков. Они уезжали, вер­
нее, уплывали на собственном парохо­
де «Святой Николай» - том самом, на
котором Лев Толстой в 1902 году воз-

Изабелла Георгиевна Паллен, старшая сестра

ла, и я тогда была страшно самолюбива
и упряма». «Нет, пани Ранецкая, - ска­
зала ей рыбная торговка с Привоза, эта революция таки стоила мне пол­
здоровья». А Изабеллу жизнь со вре­
менем занесла в Париж. И вот теперь
Раневская обсуждала
возможность
ее приезда в СССР. Обсуждать прихо­
дилось на самом верху. Официально
сестра считалась белоэмигранткой.
Раневская советовалась со своими со­
седями Майоровыми, как устроить воз­
вращение Беллы. - Фаина Георгиевна,
в каких вы отношениях с Фурцевой? С Катей? В прелестных. Совсем недавно
она мне звонила. Через несколько дней
Фурцева уже договаривалась с кемто из кремлевских небожителей: - Вы
знаете Раневскую? Так вот, к ней хочет
приехать сестра. Старуха просится уме-

Миллионер Фельдман, понятно, был
первостатейный кандидат для расстрельных
списков. Они уезжали, вернее, уплывали на
собственном пароходе «Святой Николай» — том
самом, на котором Лев Толстой в 1902 году
I
возвращался в Крым.
а
обитала на вилле. После смерти мужа
обнаружила, что она совершенно одна
на свете, к жизни не приспособлена и
решительно никому не нужна. Вспом­
нив о своей великой сестре, написала
ей трогательные строчки, жаловалась
на одиночество, тоску и скорую смерть.
Просилась в Москву. Завязалась пере­
писка. Возможный приезд сестры взвол­
новал Фаину Георгиевну невероятно.
Это была для нее и радостная, щемящая,
и в каком-то смысле опасная затея. Уж
слишком привыкла Раневская к своему
одиночеству, которое она всю жизнь
проклинала и... берегла. Приезд ниче­
го не смыслящей в советских реалиях
Беллы, кроме счастья встречи, обещал

вращался в Крым. Было много горя и
слез. Все понимали, что уже никогда не
увидятся. В своих дневниках Фаина Ге­
оргиевна писала: «...Не подумайте, что
я тогда исповедовала революционные
убеждения. Боже упаси. Просто я была
из тех восторженных девиц, которые на
вечерах с побледневшими лицами де­
кламировали горьковского «Буревест­
ника», и любила повторять слова наше­
го земляка Чехова, что наступит время,
когда придет иная жизнь, красивая, и
люди в ней будут красивыми. И тогда
мы думали, что эта красивая жизнь на­
ступит завтра... Господи! Мать рыдает,
я рыдаю, мучительно больно, страшно,
но своего решения я изменить не мог-

реть на родной земле. И старуха при­
ехала. Французские платья, длинные
перчатки, шляпки. В свои шестьдесят с
лишним она была необычайно хороша
собой. Дом на Котельнической набе­
режной ходил ходуном: всем хотелось
посмотреть на прекрасную парижанку,
которая отчаивалась понять предла­
гаемые обстоятельства социалисти­
ческой нови. Она легко переходила
на французский. Она полагала, что
продовольственный и другие заказы
можно делать по телефону. Что где-то
на берегу теплого моря ее ждет ком­
фортабельный дом великой сестры. Фаина, 27 метров в квартире - это что,
все? - в недоумении спрашивала она. -

№ 01 /1 2 3

я н в а р ь 2021

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Да, это все, дорогая... - Но здесь же
негде повернуться! Фаина, это же бед­
ность! - Это не бедность, - боясь впасть
в бешенство, объясняла Раневская, это считается хорошо. Я получила квар­
тиру от нашего замечательного прави­
тельства, в высотном доме, который
называют элитным. Тут живут ученые,
артисты, писатели и другая сволочь.
Здесь живут Охлопков, Жаров, Твар­
довский, Ромм и многие другие. Белла,
здесь живет Уланова! Изабелла Геор­
гиевна ненадолго смирялась. Имена
действовали на нее гипнотически. Но
осмыслить тонкости московского быта
оказалось выше ее сил. Она отправ­
лялась в гастроном. Начинался фарс
пополам с трагедией. Взять в толк, что
в магазине, на вывеске которого зна­
чится «Продукты», может не оказаться
многих из оных, она не могла. - При­
несите, пожалуйста, полкилограмма
буженины, - миролюбиво просила Иза­
белла Георгиевна, не замечая, как лицо
натруженной продавщицы каменеет в
ужасе. Прямо в очереди она справля­
лась о здоровье «батюшки и матушки»
кассиршы. Пыталась вступить в диалог
с захмелевшим прапорщиком, взывая
к его «офицерской чести». Из тех адре­
сов, по которым успела отметиться
Белла, Фаине Георгиевне с упоением
докладывали о всех ее нелепостях. Се­
стра Светланы Майоровой Валентина
Ефимовна Ястребилова вспоминает о
том времени: «Я переехала в этот дом
в 1961 году, после трагической гибели
мамы. И получилось так, что с самой
Фаиной Георгиевной я познакомилась
через ее сестру Беллу. С Раневской они
были похожи, как фас и профиль од­
ного человека. Во всем разные и в то
же время близкие. Сестры... Белла за­
ставляла вспомнить актрису Жизневу:
породистая внешность, манеры. По­
знакомились мы случайно. Я за чем-то
зашла, как всегда, стараясь уловить
настроение Фаины Георгиевны. Когда
у нее его не было, лучше не являться.
Всегда стоило быть немного насторо­
же, особенно после случая с ключами...
Однажды муж Светланы, Сергей Ар­
сентьевич, оставил ей для меня ключи.
Я пришла их забрать, как мы и догова­
ривались с Фаиной Георгиевной. Ну и,
видимо, появилась весьма не вовремя.
Она открыла мне дверь в трико. Пей­
заж потрясающий: взлохмачена, чем-то
возмущена. И с порога: «Что надо?» «Ключи, Фаина Георгиевна, извините».
И ключи полетели в меня. Ушла я с жут­
ким ощущением. Потом она позвони­
ла: «Валька, прости, я старая нервная
блядь, не обижайся. Прости меня и
приходи скорей». Конечно, я простила.
Ей можно было простить даже самые
дикие выходки. Она и в них была не­
вероятно органична, абсолютно ника­
кой театральности. Но все равно по­
пасть «под Раневскую» было страшно.
А вот с Беллой мы потянулись друг к
другу моментально. И скоро подру­
жились. Однажды она решила сшить
платье. Купить себе то, что она хотела,
в наших магазинах было, естествен­
но, невозможно. Изабелла Георгиев­
на приобрела огромный отрез - ме­
тров 25 - и весь его понесла в ателье.
Я, помню, умоляла не оставлять весь
рулон, говорила, что у нас так не при­
нято. Ничего не помогло. Оставила.
В ателье Белла сказала: «Отрезайте
себе, сколько вам надо...» Ну и всем
теткам в ателье по платью и вышло.
Когда об этом узнала Фаина Георгиев­
на, пошел сплошной мат. Раневская за­
ходилась, а мы все были в ужасе. В ма­
газинах Беллу считали сумасшедшей...
Объяснить ей, что наша действитель­
ность - это нечто отличное от Парижа,
так никому и не удалось. Улицу 25 октя­
бря она называла «Проспектом какогото сентября» и отправлялась туда...
на свидание». В реальность этих свида­
ний поначалу мало кто верил, полагая,
что это очередной «заход» парижанки.
Но вскоре выяснилось, что в ее жизнь
действительно вошел некто Николя.
Точнее, вернулся...

Возвращение к Николя
Однажды в квартире Раневской появил­
ся высокий седой красавец с военной

[

В ветлечебнице Раневской сказали:
«Его надо немедленно усыпить, он просто
опасен». Она умоляла, говорила,
что не уйдет без н е го . Спасли его врачи
только
ради актрисы.
Мальчик
умерла. Николя после ее смерти совер­

выправкой. Необычайно галантный и об­
ходительный.
- Фаина, познакомься. Это мой Ни­
коля, - пропела Изабелла Георгиевна,
представляя красавца. Раневская при­
няла его появление без всякого эн­
тузиазма. Она знала о первой любви
сестры еще с незапамятных времен,
и вот теперь эта любовь неожиданно
материализовалась в симпатичном об­
лике стареющего кавалера, потомка
княжеского рода. Потомок, впрочем,
вполне приспособился к социалисти­
ческому бытию. И даже пел в хоре со­
ветские песни. У него была семья, дети,
но сорок с лишним лет он ждал имен­
но ее, Изабеллу. Говорил, что она сни­
лась ему всегда. А Изабелла, приехав в
Россию, как оказалось, первым делом
разыскала его. Человек технического

шенно потерял голову. Однажды при­
шел ко мне, долго сидел. Говорил, что
утратил смысл своей жизни. Смотреть
на него было страшно. Попросил раз­
решения приходить ко мне, говорить,
вспоминать Беллу. Этот кусок жизни
мне очень дорог: два по-настоящему
добрых человека оказались рядом в
тяжелый момент моей жизни. Умер Ни­
коля через два года после Беллы. Од­
нажды Фаина Георгиевна позвонила,
попросила поехать с ней на Донское.
На обратном пути говорила, что часто
была несправедлива и невнимательна
к Белле, слишком сосредоточена на те­
атре. Я редко видела ее такой... А даль­
ше произошел характерный поворот
в стиле Раневской. Мы ехали на такси,
остановились на светофоре, и вдруг из

склада, он был абсолютно равнодушен
к театру. Имя Раневской и она сама не
оказывали на него ни малейшего гип­
нотического действия. Более того: он
ее совершенно не боялся. Это было не­
ожиданно. Белла стала для него всем.
К тому же он оказался довольно рука­
стым мужчиной - а это в доме Ранев­
ской было весьма кстати. По вечерам
Николя уединялся с Беллой в комнате,
и оттуда неслись воркующие интона­
ции его надтреснутого баритона. Со­
всем из ума выжили, - неромантично
комментировала Фаина Георгиевна.
Когда обстановка накалялась, встречи
переносились в город. Влюбленные
бродили по Котельнической набереж­
ной, потом отправлялись в Кремль.
Иногда встречались у Валентины Ефи­
мовны. В. Е. Ястребилова: «Они часто
встречались у меня, вот за тем столом.
Это была трогательная и очень краси­
вая любовь. Фаина Георгиевна ворчала
и не очень все это приветствовала. Рев­
новала Беллу. Да и вообще отношения
у них не складывались. Слишком раз­
ные они были. Мне всегда казалось, что
Раневскую тяготит ее бессемейность, и
Белла во многом заменила ей семью.
И вот теперь она ревновала к князю.
Ситуация была грустная и, видимо,
безвыходная. Все разрешила болезнь
Изабеллы. Через два года у нее обна­
ружили рак. Умирала она дома, Фаина
Георгиевна не отдала ее в больницу,
оставалась с ней до последнего часа.
Как-то я принесла Белле огромный бу­
кет гвоздик. Она заплакала, попросила
их унести. Сказала, что они напомина­
ют ей о прошлой жизни в Париже. Угас­
ла она очень быстро. Ее похоронили на
Донском кладбище. Случилось так, как
сказал кто-то из вождей: приехала и

соседней машины кричат: «Смотрите,
смотрите, Бирман!» - Валя, за что мне
это?! Боже, неужели я так нехороша
собой? - негодовала Фаина Георгиев­
на. Вплоть до ее переезда в Южинский
переулок мы часто встречались с ней.
Были разговоры и о ситуации в театре.
Она жаловалась, что не способна удер­
жать свой язык и от этого невероятно
страдает. «Валька, ведь все понимаю это театр, так, наверное, нельзя, но
сделать с собой ничего не могу». Име­
ни Завадского вообще не могла слы­
шать - дальше шел сплошной мат. Мне
ее всегда было жалко. Просто невоз­
можно было смотреть, как она сидит на
лавочке возле подъезда - часто одна,
очень средне одета. Шубу она свою хра­
нила почему-то в Доме правительства.
Из шубы этой периодически вылетала
огромных размеров моль. Фаина Геор­
гиевна говорила: «Моль величиной
с меня». Потом я вышла замуж. Пом­
ню, когда мы всей процессией вышли
из дома, я увидела на лавочке Фаину
Георгиевну. Кинулась к ней вся в оже­
рельях, с цветами, сказала, что едем
в загс. - Валя, хорошее дело браком
не назовут, - отчеканила Раневская.
С этими словами я и нырнула в машину.
Самое смешное, что ее формулиров­
ка в моем случае сработала: с мужем
я рассталась. Когда родился Сережа,
мой сын, она довольно часто к нам за­
ходила. Она вообще тянулась к нашей
семье, к теплу, которого ей не хвата­
ло, - это всегда чувствовалось. Сережа
часто болел, и Фаина Георгиевна по­
могала с лекарствами, с врачами. Ког­
да Сережа подрос, Раневская иногда
просила его погулять с Мальчиком. Это
было уже после ее переезда в Южин­
ский».

О знаменитом Мальчике Раневской на­
писано достаточно. Несчастный пес, най­
денный актрисой на улице, - в лишаях, с
вмерзшими в лед лапами - был обречен.
В ветлечебнице Раневской сказали: «Его
надо немедленно усыпить, он просто
опасен». Она умоляла, говорила, что не
уйдет без него. Спасли его врачи только
ради актрисы.
Со временем ее стараниями Мальчик
превратился в дорогое комнатное суще­
ство с довольно скверным характером.
У него были кривые лапы, огромное
брюхо и седой хвост. У Раневской могла
быть только такая собака. - Мой Маль­
чик стареет с хвоста, - говорила она,
расчесывая уродца специальной щет­
кой. - Фу, как ты пахнешь, мой милый. В ход шли французские «фуняфки» - из­
любленное слово, в переводе с поль­
ского означающее духи. Когда-нибудь
Мальчик удостоится отдельного разде­
ла в истории искусств - он это заслужил,
несмотря на сволочной характер ред­
кого эгоиста и привереды. Единствен­
ное существо на свете, разделившее
последнее одиночество Раневской, ее
бессонные ночи. Именно ему читала
она французских лириков и русских
классиков. Вероятно, это была самая на­
читанная собака на свете. Ума ему это,
однако, не прибавило. И счастья, разу­
меется, тоже. Сторож из Мальчика (при
том, что дверь в квартиру Раневской
никогда не закрывалась) получился до­
вольно странный. Когда кто-то входил,
пес заходился в бранчливом экстазе.
Столь же непродолжительном, сколь
и бесполезном. Хватало его не больше
чем на минуту. Норовил кусануть в са­
мом начале визита и когда знакомые
поднимались, чтобы уйти. Раневская
оправдывала его поведение: - Сначала
ревнует меня к вам, а потом вас к моему
одиночеству. Друзья уходили, Мальчик
оставался. Повод для ревности нахо­
дился всегда. Чтобы не оставлять пса,
Раневская отказывалась от домов от­
дыха и летних поездок на дачи. Соседи
всегда знали, когда идет ее спектакль.
В эти часы Мальчик выл как прокля­
тый - торжественно и безостановочно.
Она брала его на репетиции. Для этого
была разработана довольно сложная
система - Мальчика привозили в те­
атр, давали понять, что с хозяйкой не
случилось ничего особенного, а затем
стремительно возвращали домой - на
какое-то время это помогало. Мальчик
и породнил Раневскую с Майоровыми.
Однажды Фаина Георгиевна объявила,
что оставляет наследство. Начался не­
который переполох. Сказала, что самое
дорогое оставит Светлане Майоровой.
Все с нетерпением ждали. В один из
дней Фаина Георгиевна завещала Свет­
лане Ефимовне своего пса. Когда Фаины
Георгиевны не стало, Мальчик переехал
по старому адресу - на Котельническую
набережную. Но самое удивительное он проделал со своей новой хозяйкой
все то же, что и с Раневской: полностью
влюбил ее в себя. Фаина Георгиевна
брала его в театр - Майорова вынуж­
дена была брать на лекции в институт.
Оставаясь в одиночестве, он так же не­
истово выл. Однажды летом совершил
вполне комфортабельное путешествие
на пароходе, капитаном которого был
давний поклонник Раневской. По соба­
чьим меркам он прожил долго: около
пятнадцати лет. По какому-то удиви­
тельному стечению обстоятельств его
похоронили во Внукове. Там, где Ранев­
ская всегда любила бывать и где лишь
однажды отдыхала летом со своей се­
строй Изабеллой.

□

№ 01 /1 2 3

я н в а р ь 2021

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Самый смешной
человек страны
ВСЮ ЖИЗНЬ ИЛЬИНСКОГО ПРЕСЛЕДОВАЛО КЛЕЙМО - «КОМИК»
- Знаеш ь, цифра 13 - вполне приличная, говорил он ж ене, - но иногда от нее м ож но ж д а ть
неприятностей.
Он ушел из ж и зн и 13 января 1987 года.
В семь часов, когда во всех театрах откры вается
занавес, актер закры л глаза
и больш е не проснулся. В праздничны й вечер
старого Нового года на голубы х экранах шла
«Карнавальная ночь». Телефон в его дом е, к а к
всегда во время показа этого фильма, звонил, не
переставая: зна ко м ы е спешили вы сказать слова
благодарности...

Игорь Ильинским в 1920-е годы.

■ Д м итрий ЩЕГЛОВ

Публикация 2003 года
семье московского врача Владими­
ра Ильинского царил вполне тради­
ционный уклад. И все же его богатая
натура постоянно требовала артисти­
ческого выхода. Он писал пейзажи, за­
нимался художественным словом и, на­
конец, блистал на любительской сцене
именно в той роли, которая спустя годы
прославила его сына: Аркашки Счастливцева. Через «Лес» Островского Игорь
Ильинский шел всю свою жизнь - он иг­
рал Аркашку и в двадцать, и в тридцать,
и в шестьдесят лет. Хотя поначалу ничто
не предвещало его актерского будущего.
Первый заработок 15-летний гимназист
Ильинский получил в журнале «Эрми­
таж» за свои литературные опыты. А спу­
стя год неожиданно (прежде всего, для
отца) поступил в студию Фёдора Комиссаржевского.
Фёдор Комиссаржевский - сын извест­
ного оперного артиста и брат знаменитой
Веры Комиссаржевской - талантливей­
ший и странный человек. Он был из тех
людей, которые постоянно откуда-то ухо­
дят. Организовывая бесчисленные теа­
тральные мастерские и студии, он все­
гда «расходился во взглядах» с теми, кого
приглашал в соратники, и единственным
способом доказательства своей право­
ты считал собственный уход. Уже после
октября 1917-го, доведя идею «ухода»
до абсолюта, он покинул страну, оставив
своих учеников: Игоря Ильинского, Ма­
рию Бабанову, Михаила Жарова и Анато­
лия Кторова.
Ильинский в отличие от многих других
не потерялся: играл в бесчисленных теа­
триках того времени. Репетиции и спек­
такли оплачивались в основном продук­
товыми пайками и связками дров.
В 1920-м он приходит к Мейерхольду
и сразу становится одним из его самых
любимых актеров. Работы в «МистерииБуфф» и в «Великодушном рогоносце»

В

В роли Аркашки Счастливцева, 1939 г. Мисс Тфайс. В фильме по рассказам Чехова «Эти разные лица», 1971 г.

сделали 22-летнего Ильинского невероят­
но популярным в Москве. Играет он много
и жадно, принимает приглашение Михаи­
ла Чехова работать и в его театре. Мейер­
хольд, долгое время косо смотревший на
эти измены, вынужден был их терпеть. По­
том вмешался случай: по вине репертуар­
ной части МХАТ-2 Аркашка в «Лесе» и Грумио в «Укрощении строптивой» должны
были выйти на сцену в один вечер.
- По крайней мере, теперь я увижу ваше
истинное отношение ко мне, - сказал Мей­
ерхольд, накануне узнавший о ситуации.
- Я выбираю вас, - ответил Ильинский.
Мейерхольд любил Ильинского ревни­
вой любовью мастера, уверенного в не­
ограниченном праве на судьбу «своего»
актера. Он не терпел фильмов Протаза­
нова с участием своего любимого уче­
ника, называл их примитивным шутовст­
вом. Фильмов, очень быстро сделавших
Ильинского известным на всю страну:
«Аэлита», «Папиросница от Моссельпрома», позднее «Закройщик из Торжка»,
«Процесс о трех миллионах».
«Выключите этот балаган», - говорил и
сам Ильинский спустя много лет, когда по
телевизору в бессчетный раз шел «Празд­
ник святого Йоргена». Именно на этих
съемках он доконал свое зрение: слиш­
ком яркий свет софитов сжигал сетчатку.
Всю жизнь Ильинского преследовало
унылое прозвище «комик», которым его

изводили те, кто никогда не видел его те­
атральных работ. «Я не комик, - говорил
он, с трудом сдерживая раздражение, просто я играл комические роли, в кото­
рых имел несчастье прославиться».
Время выдавало социальный заказ. Жить
ведь становилось лучше и веселее. Подой­
дя к Ильинскому после премьеры «ВолгиВолги» в Кремле, Сталин добродушно про­
изнес знаменитое: «А-а, товарищ Бывалов...
Давайте побеседуем. Вы бюрократ и я бю­
рократ, мы поймем друг друга...» Участие в
этом фильме (Сталин смотрел его не то 25,
не то 26 раз), возможно, избавило Ильин­
ского от многих проблем.
Говорят, нет более мрачных людей,
чем комики. Не уверенный в этом пос­
тулате, все же скажу, что жизнь «самого
смешного человека страны» была слиш­
ком далека от радужных обстоятельств.
Ильинский обладал слишком трезвым
характером, чтобы мириться с дурью те­
атрального бытия, помноженной на кро­
вавые мерзости эпохи. Во время одного
из обсуждений его «поведения» в театре
Мейерхольда (зазнался, позволяет себе
слишком многое и т.д.) молоденький артистик, желая угодить Мастеру, оскорбил
Ильинского вполне уличным словом.
Недолго думая, Игорь Владимирович
врезал болтуну хорошо поставленным
ударом в челюсть. В завязавшейся драке
пострадали многие. Мейерхольд был в

бешенстве. В газетах пошли статьи о комике-хулигане.
Ильинский уехал в Ленинград к Юрье­
ву. В этом театре со степенными ритмами
все ему было чуждо, но именно здесь он
встретил Иллариона Певцова - великого,
ныне забытого актера-трагика.
«Зачем ты пришел на сцену? - говорил
Певцов. - Чтобы прыгать и гримасничать,
как ты гримасничаешь в кино? Для этого
не стоит быть артистом! Ты пришел для
того, чтобы рассказать про жизнь чело­
века, которая трудна и горька».
Возможно, все лучшее в творчестве
происходит от безысходности. Когда от­
ступать некуда. Именно в такой момент
Ильинский начал готовить свою чтецкую
программу. Это был текст, над которым
Игорь Владимирович работал всю жизнь, «Старосветские помещики». Спустя два го­
да, в очередной раз примирившись с Мей­
ерхольдом (он уходил от него трижды, но,
поостыв, возвращался), попросил выслу­
шать его и дать свою оценку. Мейерхольд
начал слушать, потом остановил, стал чтото советовать. А Ильинский вдруг понял,
что не нуждается в подсказках Мастера,
что свободен от него. И вскоре после не­
удачного спектакля по чеховским расска­
зам ушел из театра. Навсегда.
Спустя три года театр Мейерхольда
закрыли. Вспомнили, что один из своих
первых спектаклей он посвятил Троцко­
му. Его жену, Зинаиду Райх, которая поз­
волила себе написать редкое по смело­
сти письмо Молотову, зарезали.
Всему этому предшествовала газетная
кампания с отречением учеников, клятвами
«исправиться и вывести на чистую воду».
«Господи, какое счастье, что моего го­
лоса не было в этом хоре, что я не лягнул
его, как многие, в те дни травли», - гово­
рил Ильинский.
В 1955 году его вызвали в прокуратуру
по делу о реабилитации Мейерхольда.
Там же, в кабинете, Ильинскому и внучке
Мейерхольда Марии Валентей дали про­
читать последнее письмо режиссера, где
он рассказывает, что проделывали с ним
в тюрьме. Нам сейчас трудно представить
реакцию человека, читавшего это письмо
и знавшего Мейерхольда живым. Реак­
цию человека с воображением и сердцем.
Придя домой, Ильинский рухнул на ди­
ван и начал - нет, не рыдать, это был ка­
кой-то хриплый, придушенный стон.
Спустя несколько дней про просьбе
следователя он написал письмо в Воен­
ную прокуратуру, которое и стало толч­
ком к полной реабилитации Мастера.
Происходило все это за год до ХХ съезда
и, как потом говорил следователь Ряжский, требовало от Ильинского неза­
урядного мужества: уж слишком многие
не хотели воскресения Мейерхольда, в
том числе и некоторые его ученики.
Именно отношение к Мейерхольду изна­
чально разделило Ильинского и Царёва будущего директора и диктатора Малого
театра. Разделило и определило положе­
ние Игоря Владимировича в Доме Остров­
ского, куда пригласили его в 1938 году.
Мало сказать, что появление Бывалова
в Малом восприняли с недоумением. «Ну
что ж, Ильинского пригласили, осталось
позвать Карандаша», - сказал тогдашний
худрук театра Пров Садовский. А через
полгода он же говорил, что не знал луч­
шего Аркашки в «Лесе».
- Вы обратились в нашу веру, - говорил
Пров Михайлович, но и на этот раз оши-

бался. Вера у Ильинского всегда была
одна. Он не ломал, не подстраивал себя
под правительственный театр и его руко­
водство. Просто его дар к тому времени
достиг таких очевидных масштабов, что
даже самые ядовитые критики закулисья
замолкли.
Играл он необычайно много, получил
Сталинскую премию - а с этим фактом
даже самое консервативное руковод­
ство театра вынуждено было считаться.
В конце войны Ильинский - самый репер­
туарный артист Малого. Он концертирует
по стране с сольными выступлениями, его
приглашают в Кремль читать басни.
Год Победы, 1945-й, едва не стал пос­
ледним в жизни артиста. Во время чтец­
ких гастролей в Мурманске его жена
Татьяна (они познакомились в театре
Мейерхольда) заразилась в поезде сып­
ным тифом. Ее пытались лечить, но без­
успешно...
После похорон 44-летний актер взял в
театре бессрочный отпуск, растянувший­
ся почти на три года. По крайней мере,
два из них его не было нигде. Он словно
перестал существовать, заживо похоро­
нив себя на даче. И только в 1948-м посте­
пенно стал возвращаться к чтецкому ма­
териалу, к концертам. Тогда же вернулся в
театр, сыграл Юсова в «Доходном месте»,
вновь вошел в свой прежний репертуар.
Однажды в вестибюле он разговорил­
ся с актрисой театра Татьяной Еремее­
вой. Это было 25 января, Ильинский по­
здравил ее с Татьяниным днем.
Татьяна Еремеева. Зная о его горе, я по­
зволила себе сказать, что этот день для не­
го, наверное, очень печальный. Он как-то
странно на меня посмотрел - не могу да­
же сказать как. Странно... Мы простились и
долго не виделись... У меня в Москве жила
тетя. Ее сын, мой двоюродный брат Володя,
оказался в лагерях из-за своей немецкой
фамилии. Строил Беломорканал, потом его
отпустили, когда началась война, опять за­
брали. Однажды я пришла к тете в тот мо­
мент, когда она рассматривала фотографии
и плакала. И вижу: на одной из фотографий
хоккейная команда - рядом стоят Володя и
Ильинский. Оказалось, что брат играл с Иго­
рем Владимировичем не только в хоккей,
но и в теннис. Во время одной из встреч с
Ильинским я сказала ему о Володе. Это
произвело на Игоря Владимировича силь­
ное впечатление. Прошло время, и он както спросил меня, нет ли от Володи вестей.
Я сказала, что Володя погиб. Игорь Влади­
мирович пожал и поцеловал мне руку. Про­
сил передать тете слова соболезнования.
Так он мне поверил, что ли, нашел во
мне близкого человека. Не знаю... А вооб­
ще он к себе редко кого подпускал. Вре­
мя-то было трудное, страшное - везде
уши, всего боялись. Позднее я узнала, что
у Ильинского были арестованы несколько
друзей. Один из них - Сергей Сергеевич
Серпинский - друг со школьной скамьи.
Когда он вернулся, Игорь Владимирович
его одел, обул, дал денег. Серпинский жил
какое-то время у него на даче.
Потом у нас с Игорем Владимировичем
были еще встречи, разговоры. Меня он
поразил своей совестливостью, сердеч­
ностью, пониманием жизни. И невероят­
ной скромностью.
Как такового романа у нас и не было.
Все очень постепенно, очень осторожно.
Ильинский всегда был предельно дели­
катен. Мы встречались все чаще, полто­
ра года, два. Помню, в одну из первых
встреч он спросил меня: «А вы человек
справедливый?» Я ответила, что стара­
юсь быть такой, хотя на самом деле не
знаю, какая я.
Татьяна Александровна Битрих была
одной из ведущих актрис тамбовского
театра. В 1944-м получила приглашение в
Малый. Немецкая фамилия на премьерных
афишах во время войны, по мнению руко­
водства, была более чем нежелательна.
ТакТатьяна Александровна стала Еремее­
вой. Фамилию она выбрала в честь своих
друзей, которых любила с юности.
- Вы часто бывали на концертах Иго­
ря Владимировича?
- Да, его много приглашали. Почти
не было свободных вечеров. Концерт­
ная ставка - 81 рубль, самая высшая. С
надбавкой за мастерство. Когда ездил
в Крым, надбавку снимали - считалось,
что это курорт. Первое время зрители
ждали от него киношных историй,хохмо­
чек, а он читал серьезные тексты. Были
в газетах статьи с критикой и разноса­

С Татьяной Александровной, 1986 г. Один из последних снимков

ми. Но он выдержал, веря, что именно
в чтении найдет себя настоящего. Я вам
должна сказать, что лично для меня Иль­
инский на эстраде - это самый интерес­
ный Ильинский, глубочайший артист с
трагическим дарованием. Только один
Равенских увидел в нем эту глубину и по­
просил сыграть Акима во «Власти тьмы».
И как он отказывался, как это сложно ему
давалось и как он робел. А потом это ста­
ло историей театра.
- Игорь Владимирович существовал
в Малом обособленно?
- Да, и так почти пятьдесят лет.
- Как складывались его отношения с
Бабочкиным?
- В разные годы по-разному. Конечно,
Ильинский понимал, что Бабочкин - ве­
ликий артист и замечательный режис­
сер. Но они редко пересекались в своих
работах. Впрочем, нет, когда Игорь Вла­
димирович ставил «Ревизора», Бабочкин
неожиданно предложил себя на роль
Почтмейстера. И сыграл несколько спек­
таклей. Они оба уходили из Малого и воз­
вращались. У обоих была в театре очень
трудная жизнь. Помню, в 1975 году одна­
жды Борис Андреевич подошел к Ильин­
скому и сказал, что хочет, чтобы он играл
у него Сорина. Повесили распределение
ролей, а вскоре Бабочкин ушел в отпуск.
Незадолго до этого я встретила его в по­
ликлинике. Спросила, что случилось. Он
показал на сердце: пошаливает. Я, пом­
ню, сказала, что нельзя так много рабо­
тать, надо и остановиться. Борис Андрее­
вич ответил: «Само остановится...» Оно и
остановилось. Он взял в театре деньги за
отпуск, сел в машину, чтобы ехать на да­
чу. Возле «Метрополя» ему стало плохо.
Он потянулся за пиджаком, где у него бы­
ли лекарства. И...
- Уход Игоря Владимировича из Ма­
лого в 1968 году как-то связан с отно­
шением к нему Царёва?
- Дело не только в Царёве, о котором
я не хочу теперь говорить плохо: его нет,
он не может ответить. Хотя разделяло их
действительно слишком многое - Мей­
ерхольд. Я никогда не забуду глаза Ца­
рёва, когда Фурцева поздравляла Иль­
инского с премьерой «Леса». Мы даже
не знали, что она в зале. После спектак­
ля всем артистам пожимала руки. Царёв
этого не ожидал.
Конечно, Ильинскому часто было труд­
но в Малом. О нем иногда забывали. Но...
он принес «Ярмарку тщеславия» - хоть и с

мучениями, однако это было поставлено.
Это был его режиссерский дебют. И «Лес»,
и «Вишневый сад». Никаких особых скан­
далов у него в Малом не было. Он всегда
на удивление послушно шел за режиссе­
ром, как начинающий актер. Я даже пора­
жалась такой его доверчивости.
А оставил Ильинский театр, когда на
должность директора назначили Солодовникова. И пошел совершенно дикий
репертуар. Игоря Владимировича заста­
вили играть Ленина. Требовались совет­
ские пьесы. На одном из худсоветов об­
суждали спектакль по какой-то ужасной
советской пьесе. Отмечали недостатки, го­
ворили, что и как можно исправить. Дали
слово Ильинскому. Он сказал: «Тут ничего
исправлять нельзя. Этот спектакль нужно
оставить, как дом Павлова в разрушен­
ном Сталинграде. Чтобы все видели, до
чего дошел Малый театр». Кому ж такое
понравится? Два года он был вне театра.
Занимался только концертами, снимался в
чеховских рассказах - «Эти разные лица».
- Правда, что Игорь Владимирович
никогда не праздновал своих юбиле­
ев в театре?
- Ни разу, ни одного. Он говорил: «За­
чем это? Чтоб мне говорили слова, кото­
рым я не поверю?!.» Называл себя «анти­
общественник». В партию его буквально
загнали, для того чтобы он присутствовал
на партсобраниях, где решались многие
важные вопросы. После первого партсо­
брания он заявил, что выйдет из партии,
что слушать все это невыносимо. Я угово­
рила, сказала: «Ты хочешь, чтобы нашего
сына выгнали из института?» Остался. Но
действительно никуда не ходил, платил
только взносы. Его не трогали.
- Если случался свободный день,
как вы его старались провести?
- Это бывало очень редко, но если бы­
вало, мы сразу уезжали на дачу во Внуко­
во. Игорь Владимирович много ходил, иг­
рал в теннис. Спал на балконе даже зимой.
Он безумно любил это место, вложил в
дом все деньги, что заработал на концер­
тах. Потом построил корт, сделал специ­
альное покрытие. Купил для этого каток.
Там Игорь Владимирович и сына нашего,
Володю, учил играть, и все соседи к нам
приходили, Николай Озеров приезжал.
- Игорь Владимирович никогда не
курил?
- Никогда. У нас всегда лежали доро­
гие папиросы для гостей. Гости курили, а
он немножко подымит и отложит. Дело в

том, что у него с 19 лет была бронхиаль­
ная астма. Он всю жизнь с ней боролся и
победил - с помощью гимнастики, кото­
рую делал до конца своих дней. Даже то­
гда, когда уже плохо видел.
- Машину водил сам?
- Поначалу да. Потом, когда со зрени­
ем стало совсем плохо, - шофер. А с ма­
шинами у нас была отдельная история.
В Литве, которая в то время была неза­
висимой, Ильинский купил «кадиллак».
В Литве у него жила сестра, он ездил ту­
да на гастроли сконцертами. Админист­
ратор предложил в качестве гонорара
купить эту машину - довольно задешево.
«Кадиллак» со всякими сложностями пе­
реправил и в Петербург. И тут Ильинско­
го вызвали к следователю: откуда маши­
на, что и почему? Потом выяснилось, что
«кадиллак» этот принадлежал английско­
му резиденту, который срочно продал
его через третьи руки, перед тем как бе­
жать. А за нами стали приглядывать, те­
лефон прослушивался. Ильинский реаги­
ровал спокойно: «Танюша, ну что делать,
если придут за мной, значит, придут...»
Машина эта постоянно ломалась, де­
талей к ней не было. Ильинский с ней
помучился, потом отдал куда-то и купил
«Победу». Как-то после спектакля мы
поехали на дачу вместе с Петром Ива­
новичем Старковским. Пока доехали до
Филей, стемнело. Ильинский попросил
шофера повести машину дальше. Оба вы­
шли, чтобы поменяться местами. Трону­
лись. Пётр Иванович, всю дорогу шутив­
ший, говорит: «Игорь, что я все болтаю, а
ты молчишь?» Смотрит, а Ильинского ря­
дом нет. Забыли на шоссе. Оказалось, что
пока Ильинский из-за плохого зрения
медленно обходил машину, шофер тро­
нулся с места. Вернулись. Ильинский сто­
ит и хохочет: «Я все думаю, неужели ни­
кто до Внукова не заметит, что меня нет!»
- Кого можно назвать близким для
Игоря Владимировича человеком?
- Кторова. Незабвенного Анатолия Пет­
ровича. Это была дружба на всю жизнь.
Меня поражало: они были такие разные и внешне, и по внутреннему строю - и та­
кие единые во многих оценках, во взгля­
дах. Ильинский часто говорил, что боль­
ше всего боялся мнения Кторова.
Еще был близок Михаил Георгиевич
Соколов - профессор Консерватории,
пианист, участвовавший в концертных
поездках. Был замечательный друг Аким
Тамиров, с которым они вместе поступи­
ли к Комиссаржевскому. Тамиров уехал
с МХАТом в Америку и остался там. Сни­
мался в Голливуде, дважды был милли­
онером, проигрывал деньги на бирже
и все начинал сначала. Когда Тамиров
приезжал, это были такие объятия, такие
встречи! И тогда у нас в парадном появ­
лялась парочка молодых людей стертой
наружности...
- Последние двадцать лет Ильин­
ский практически не снимался...
- Не предлагали. Рязанов хотел, чтобы
Ильинский сыграл у него главную роль в
«Человеке ниоткуда». Но по ходу одной
из сцен Игорь Владимирович вынужден
был залезть на памятник Долгорукому и
понял, что слезть уже не сможет - ничего
не видит. От роли пришлось отказаться.
У Ильинского резко ухудшилось зре­
ние. В клинике Фёдорова ему сделали
операцию, но она вряд ли могла помочь.
На одном глазу было отслоение сетчат­
ки. На другом минус 16. Свою последнюю
роль - Фирса - он играл, уже почти ни­
чего не видя. Однажды на гастролях едва
не вышел в зрительный зал - к нему бро­
сились, успели вернуть.
«С театром кончено. Я не вижу...» - ска­
зал он. Когда в руководстве Малого ему
сказали об этом же открытым текстом, он
воспринял это легко, даже с юмором - по
крайней мере, внешне.
Татьяна Еремеева. Он начал готовить
«Человека, который смеется» - увлекла
идея рассказать о человеке, которому ис­
калечили лицо, но не смогли искалечить
душу. Игорь Владимирович был уверен,
что сможет поставить спектакль «по слу­
ху», но пришлось делать операцию на ухе.
Мне кажется, был задет нерв. Игорь Вла­
димирович стал быстро слабеть. Утром 13
января я была у него. Дальше вы знаете...

□

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

«Красота может
все испортить...»
Георгий ХАБАРОВ

Публикация 2003 года
сли бы не знаменитый фильм Дэвида Лина, роман
«Доктор Живаго» был бы известен на Западе разве
что в узких кругах интеллектуалов. Образ русского
интеллигента обессмертил араб с грустными бархатными
глазами и загадочной улыбкой. Омару Шарифу было тог­
да 33 года. Он уже прославился благодаря главной роли
в «Лоуренсе Аравийском» того же Дэвида Лина. Сегодня
сам актер и не помнит, сколько ролей сыграл. Наверное,
сотню, из которых приличных десятка два. Он был Чин­
гисханом, Марко Поло, русским князем, римским импе­
ратором, арабским шейхом. Ироничный Шариф никогда
всерьез не относился ни к своим ролям, ни к славе, ни
к успеху среди прекрасного пола. «Я увлекался всеми
своими партнершами, с которыми снимался, - сказал он
мне как-то. - Они не всегда отвечали взаимностью, но я
их всех обожал. Мне кажется, невозможно встречаться
с женщиной изо дня в день в течение нескольких меся­
цев съемок и не любить ее. Но как только съемки завер­
шались, я упаковывал чемодан. И съемкам, и любви на­
ступал конец». Однажды Шариф за неделю получил три
тысячи объяснений в любви. А по-настоящему, как он ут­
верждает, он любил только одну женщину - свою жену,
актрису Фатен Хамама.
Вся его жизнь прошла в трансатлантических разъез­
дах, и только в последние годы он окончательно осел
в Париже. Сегодня он живет в дорогом парижском оте­
ле в двух шагах от Триумфальной арки и Елисейских
полей. В гостиницу он перебрался после того, как не­
сколько лет назад продал квартиру, чтобы, как утвер­
ждают сплетники, расплатиться с карточными долгами.
Он обитает один в апартаментах, окруженный роско­
шью и безупречным сервисом. От одиночества не стра­
дает, развлекает себя съемками в кино, встречами с
друзьями, книгами, театром, ресторанами, лошадьми и
прочими радостями жизни, на которые так щедр Париж
для человека, не скованного в средствах. Сибариту, эс­
тету, аристократу, космополиту, блестяще образованно­
му человеку 10 апреля исполнится 71 год. Он появился
в гостиничном баре в темном костюме и в белой рубаш­
ке без галстука, стройный, моложавый и первым делом
поинтересовался, что мы будем пить. Сошлись на виски.

Е

Борец и философ
- Я вас видел на днях в компании бывшей манекен­
щицы Карлы Бруни. Вы вместе призывали поддер­
жать ооновскую программу борьбы с абсолютной
нищетой, в которой сегодня живет почти четверть
населения мира...
- Долг каждого богатого человека - сделать что-то для
бедных, для несчастных детей, стариков, больных. Ког­
да мне предлагают поучаствовать в благотворительной
кампании, я никогда не отказываюсь.
- Но это же утопия - бедных все равно становится
все больше и больше...
- Наверное, это утопия, но я не могу смотреть на чело­
веческие страдания и никак не реагировать. В некотором
роде я делаю это для успокоения собственной совести.
- Коли мы начали с проблем социально-политиче­
ских, хотелось бы знать вашу точку зрения на войну
в Ираке...
- Конечно, я против. Я совершенно не убежден в том,
что Багдад представляет собой угрозу миру и необходи­
мо начинать военные действия. К сожалению, инспек­
торам не дают возможности разобраться с ситуацией.
Американцы приняли решение бомбить Ирак сразу по­
сле трагедии 11 сентября, и их ничто не остановит.
- Противостоять единственной супердержаве еще
труднее, чем бороться с голодом...
- Увы, мы бессильны. Американцам наплевать на вето,
которое Россия или Франция могут использовать в Со­
вете Безопасности.
- На ваш взгляд, конфронтация христианского и
мусульманского миров неизбежна?
- Это огромная угроза. Она связана не в последнюю
очередь с тем, что мусульмане в большинстве своем
люди бедные и невежественные. Они смотрят в кино
на богатую Америку с ее красивыми домами, автомоби­
лями и женщинами, и у них возникает желание все это
иметь. Когда же Америка начнет войну против Ирака,
ситуация обострится еще больше. И дело тут не в вере,
а в той пропасти между Севером и Югом, которая не пе­
рестает углубляться. Это, конечно, вопрос геополитики,
а не религии. Американцам нужен Ближний Восток с его
нефтью.

ОМАР ШАРИФ: РАЗГОВОР В БАРЕ ПАРИЖСКОГО ОТЕЛЯ

нальные ответы, которые шо­
кировали бы публику. Если,
скажем, меня спрашивали о
моих привычках, я вещал: «Мне
не нравится свежий воздух, я
предпочитаю
прокуренные
помещения, плохие запахи».
Делал все, чтобы казаться «ин­
тересным». Я хотел выглядеть
немного безумцем, играл эту
роль даже вне съемочной пло­
щадки. Как это утомительно! Я
знал талантливых актеров, ко­
торые в двадцать лет начинали
пить только для того, чтобы по­
ходить на звезд, славившихся
своими загулами.

Артист и европеец
- Поговорим, наконец, о вашем творчестве. Вы толь­
ко что вернулись из Соединенных Штатов...
- Я снялся в приключенческой ленте, которую сделала
кинокомпания «Уолт Дисней». Сыграл во французской
картине молодого режиссера Франсуа Дюпейрона, рас­
сказывающей об истории мусульманина, который усы­
новляет маленького еврейского мальчика. Этот фильм
поставлен по пьесе французского драматурга ЭрикаЭмма нюэля Шмитта.
- Вы человек восточный по рождению и западный
по воспитанию. Как так получилось?
- Когда я был маленьким, Египет находился под бри­
танским протекторатом, наши школы и колледжи были
на манер английских. Мои родители были людьми бога­
тыми, дома мы говорили по-французски, а на арабском я
изъяснялся только на улице. Чтобы слушать оперы, я вы­
учил итальянский. Я свободно владею пятью языками, но
ни один из них для меня не родной. Я думаю на том язы­
ке, на котором говорю в течение дня. Но на всех, включая
арабский, я изъясняюсь с каким-то неопределенным ак­
центом. В прошлом это создавало мне проблемы с роля­
ми, мне часто приходилось играть иностранцев.
- В чем своебразие восточной души и ее отличие
от западной?
- Люди восточные чрезвычайно сентиментальны,
их легко вывести из равновесия. К Востоку я отношу и
Россию. Русские обожают плакать, любят мелодраму,
непомерные страсти и большие страдания. Поэтому ме­
ня, египтянина, так часто приглашали играть русских.
В душе я больше похож на ваших соотечественников,
чем любой другой европеец. Нет ничего более далеко­
го от русского человека, чем англосаксы. Но при всем

- Вы сами, если не ошиба­
Кадры из фильмов (слева направо):
юсь, христианин...
- Я был христианином, но в
первой кинокартиной Омара Шарифа
1955 году, когда женился, пе­
стала «Борьба в долине»,
решел в мусульманскую веру.
где он снимался со своей будущей
Сегодня я атеист. Я не могу ве­
женой - актрисой Фатен Хамама.
рить в Бога, когда в беднейших
Роль шейха Али в «Лоуренсе
странах типа Руанды, Сомали
или Бангладеш вижу не толь­
Аравийском» принесла Шарифу
ко нищету, но и неисчислимые
мировую известность.
бедствия в виде голода, урага­
В 1966 году он получил «Золотой
нов, землетрясений, обруши­
глобус» за образ доктора Живаго
вающихся на головы ни в чем
в одноименном кинофильме
не повинных людей.
- Вас интересует политика?
(два кадра с Джули Кристи).
- Лишь в той мере, в какой она
Омар Шариф в роли Фогеля
может улучшить жизнь обездо­
(«Последняя долина», 1970 год)
ленных. Меня волнует участь
бедных людей в бедных странах,
при том в культурном отношении Россия принадлежит
и мне хочется, чтобы они хотя бы не умирали с голоду.
Западу. Вы - страна великих писателей, композиторов,
- Считаете ли вы демократию панацеей?
артистов, тогда как Восток ими беден.
- Демократия - вещь замечательная, но чтобы она
- Вы начали свою карьеру полвека назад у египет­
функционировала, люди должны быть образованными.
ского режиссера Юсефа Шахина. От Египта до Голли­
Там же, где большинство населения неграмотно, демо­
вуда - «дистанция огромного размера»...
кратия не нужна, ибо голоса покупаются за кусок хлеба.
- У Шахина я сыграл три свои первые роли. Всего в
Для них наилучшая, на мой взгляд, система - просве­
Египте я снялся в 20 лентах. Голливуд нашел меня в Каи­
щенная автократия.
ре для фильма «Лоуренс Аравийский», который снимал
- Вы ведь, кажется, человек левых убеждений?
Дэвид Лин.
- Я не знаю почему, но почти все актеры придержива­
- Но для нас ваша эпохальная роль - Юрий Жива­
ются левых взглядов. Возможно, потому, что искусство
го. Вы действительно ездили в Переделкино, чтобы
по своей сути гуманно, оно стремится спасать людей.
встретиться с Борисом Пастернаком?
Есть среди актеров и правые, но их мало - например,
- Для меня это тоже эпохальная роль. Фильм получил
Сильвестр Сталлоне или Арнольд Шварценеггер.
пять «Оскаров». Я ездил в Переделкино уже после съе­
Не случайно их герои в кино отличаются немыслимой
мок «Доктора Живаго» и после смерти Пастернака. Ник­
жестокостью, проливают много крови.
то бы нам и не дал с ним встретиться. В Союзе фильм был
- Интеллектуалы, говорил Жан-Поль Сартр, это лю­
запрещен. В Переделкине встречался с Ольгой Ивинди, которые вмешиваются во все, что их не касается...
ской, которая послужила прообразом Лары.
- Трудно дать определение такому туманному поня­
- Как вы думаете, понравились бы вы Пастернаку
тию, как «интеллектуал». Я считаю самого себя таковым,
в роли Живаго?
но, как правило, артистов трудно причислить к интеллек­
- Не уверен. Живаго вышел у меня слишком сентимен­
туалам. Они чаще всего люди ограниченные, глуповатые
тальным. Роль сама по себе пассивная, Живаго в фильме
и исключительно эгоистичные, замкнутые на себе. Им на­
почти ничего не делает. Сентиментальной оказалась и
до непременно верить в то, что они самые талантливые
ставшая знаменитой музыка.
и красивые и что все вокруг ими восхищаются. Если вы
- Вы, кажется, первоначально претендовали на
в этом хоть немного сомневаетесь, вы пропали. Зритель
роль революционера Паши Стрельникова?
сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете.
- Я не представлял, что могу рассчитывать на заглав­
- Порой величайшие актеры всю жизнь играют од­
ную роль после «Лоуренса Аравийского», где я сыграл
ну и ту же роль...
арабского шейха на верблюде! Я быстро прочитал ро­
- Самих себя... Когда я только стал известен, то решил,
ман Пастернака, чтобы найти персонаж для себя, и скачто в интервью надо непременно давать суперориги­

зал Дэвиду Лину, что могу сыграть Пашу. А режиссер от­
ветил, что видит меня только в роли Живаго.
- Вы пересматриваете эту ленту?
- Только первые десять минут, потому что мой сын Тарек, которому тогда было семь с половиной лет, играет
Живаго в детстве.
- С тех пор вам часто приходилось играть русских...
-Я изображал императора Николая II в американском
телефильме «Анастасия», боярина Ромодановского в
«Петре Великом». Это была совместная американо-рос­
сийская лента, ужасно плохая, в которой Петра играл
Максимилиан Шелл. Сыграл я и графа Разумовского в
американском фильме, посвященном Екатерине Вели­
кой, а однажды даже агента КГБ.
- У Анджея Вайды вы сыграли Степана Верховен­
ского в экранизации «Бесов»...
- Вайда режиссер замечательный, но фильм не полу­
чился. Нельзя рассказать за два часа один из величай­
ших романов.
- Вы любите театр. Почему вы никогда не появляе­
тесь на театральных подмостках?
- Почему же, в Лондоне в начале 1980-х я играл в теат­
ре «Хэймаркет» в комедии «Спящий принц». В молодости
в египетском театре я сыграл роль Астрова. Всю жизнь я
собирался сыграть дядю Ваню, но случай так и не пред­
ставился. В свое время я даже собирался учить русский,
чтобы читать ваших классиков в оригинале - особенно
Чехова, которого я очень люблю. А теперь я уже слишком
стар - из чеховских персонажей мне остается разве что
Фирс. В этой роли я видел и Евгения Лебедева, и Алексея
Грибова. Надо сказать, что вообще я больше люблю театр,
чем кино. В театре актер важнее. Но мне приходилось за­
рабатывать деньги, а это лучше делать в кинематографе.
- Когда вы впервые попали в Россию?
- Это было в 1956 году, после заварушки с Суэцким ка­
налом. Мы приехали на неделю египетского кино в Мо­
скву. Это было еще до вашего Международного фести­
валя молодежи и студентов, который считается первой
ласточкой хрущевской «оттепели». Президент Насер
очень дружил с русскими и с китайцами, а в Египте в то
время существовала мощнейшая киноиндустрия. Мы с
женой были знаменитой актерской парой, и нас вклю­
чили в состав культурной делегации, которая побывала
в Москве, а потом в Пекине, где нас принимал сам Мао.
- Оставляют ли роли след в вашем характере?
- Никакого. Мой характер ничуть не изменился с тех
пор, как я себя помню. Нет, я не стал похожим на Юрия
Живаго.
- Почему вы не продолжили свою голливудскую
карьеру?
- Я провел там три года и возненавидел Калифорнию.
Я родился среди пирамид и люблю старину, а в Америке

Я снимался и у других замечательных рассказчиков у Уильяма Уайлера, Фреда Циннеманна.
- Почему вы никогда не участвуете в жюри боль­
ших фестивалей?
- Упаси боже! Несколько лет назад меня включили
в жюри Венецианского фестиваля. Это была для ме­
ня сплошная мука: нас было девять человек, и мы все
время проводили в спорах. Четверо женщин, включая
русского режиссера, были отчаянными феминистками
и хотели раздать все призы женщинам. Председателем
оказался писатель, которой ценил фильмы только с ли­
тературной точки зрения. Среди нас был тогдашний ди­
ректор Каннского фестиваля Жиль Жакоб, требовавший
присудить приз американскому фильму, ибо хотел, что­
бы заокеанское кино вернулось на европейские фести­
вали. Словом, каждый руководствовался своими сооб­
ражениями. Да и в конце концов в искусстве так трудно
определить, кто лучше, кто хуже...
- Вам случалось отказываться от ролей?
- Очень часто. Все зависело от моей финансовой си­
туации. Сейчас, когда у меня появляются деньги, я их
обычно быстро трачу и не очень по этому поводу пере­
живаю. Разве что приходится на время отказываться от
виски. Но раньше я был игроком и все спускал в казино.
И мне часто нужны были, причем очень быстро, день­
ги, чтобы расплатиться с долгами. Во многих лентах я
снимался только чтобы рассчитаться. Игра - страшная
вещь. В казино пользуешься жетонами и поэтому не от­
даешь себе отчета в том, сколько проигрываешь.

все новое, современное. Там хорошо сниматься, но ме­
жду съемками абсолютно нечего делать. Все увлечены
деньгами и бизнесом. Все девушки похожи друг на дру­
га, ведут одни и те же разговоры. Сегодня ухаживаешь
за одной, завтра - за другой, а кажется, что за одной и
той же. Я всегда хотел жить в «старушке Европе», как ее
презрительно называет теперь пентагоновский началь­
ник Дональд Рамсфельд.
- Европа велика. Где вы чувствуете себя лучше всего?
- Когда я уехал из Америки, то объехал весь Старый
Свет, чтобы выбрать что-нибудь подходящее для жизни.
Италия мне показалась слишком провинциальной, к то­
му же она кишит папарацци. И я остановил свой выбор
на Париже, где могу спокойно гулять, сидеть в кафе и ни­
кто ко мне не пристает.
- Ваши лучшие роли вам предложил Дэвид Лин.
Кого еще из режиссеров вы отнесли бы к разряду
великих?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Есть поста­
новщики-авторы, которые, как Феллини, придумывают
свои фильмы от начала до конца, и постановщики-рас­
сказчики, которые берут книгу и делают по ней ленту.
Я предпочитаю рассказчиков, с ними мне интереснее ра­
ботать. Я обожаю Феллини, но мне никогда не хотелось у
него сниматься. В его картинах главная звезда - он сам.
- АМастроянни?
- Мастроянни был его «альтер эго», это другое дело.
И тем не менее я считаю, что свои лучшие роли Мастро­
янни сыграл не в картинах Феллини. Дэвид Лин, с кото­
рым я работал три года, был для меня как отец. Его «Ло­
уренс Аравийский» - великий фильм на все времена.

убить время, я шел в казино, где собирались красивые
женщины. В казино ведь не только играют, но и общают­
ся, приятно проводят время. Но если мне было чем себя
занять вечером - например, когда я бывал влюблен, - я
никогда не играл.
- Любовь сильнее рулетки?
- Сильнее рулетки очень многое - даже ужин с друзь­
ями... Повторяю, я обычно играл, когда скучал в одино­
честве.
- Вы к тому же чемпион мира по бриджу - самой
интеллектуальной из всех карточных игр. Вы вхо­
дили в состав египетской сборной на Олимпиаде по
этой игре. Правда ли, что ваша мать играла в бридж
с египетским королем Фаруком?
- Неправда. Она играла с ним не в бридж, а в баккару
или в покер. Мать была очень азартна, и эту страсть я
унаследовал от нее. Напротив, мой отец терпеть не мог
карт. Мать меня поощряла, чтобы я шел по ее стопам
и чтобы люди говорили: «Как мальчик похож на свою
маму!»
- Игра может не только разорить человека, но, как
мы знаем все из той же русской литературы, свести
его с ума.
- Я всегда во всем мог себя контролировать и никогда
не становился жертвой своих страстей. В течение соро­
ка лет я курил пять пачек сигарет в день, а потом в один
день бросил - без врачей или таблеток. На такое, мне ка­
жется, мало кто способен. Когда я принимаю решение, я
его всегда выполняю. У меня железная воля.
- И так легко вы укрощаете все свои страсти, вклю­
чая любовные?

Игрок, любовник и гурман
- За свою жизнь вы больше проиграли, чем выиграли?
- Поскольку сегодня у меня есть немного денег в бан­
ке, это значит, что в итоге я оказался в выигрыше.
- Русские, в том числе великие наши писатели, все­
гда были заядлыми игроками. Кто-то из них сказал,
что в картах самое большое удовольствие, если не
считать выигрыш, доставляет проигрыш...
- Да, в молодые годы я мог бы сыграть заглавную
роль в экранизации «Игрока». Для меня самое боль­
шое удовольствие заключалось в том, чтобы отыграть
проигрыш. Это действительно более сильное ощуще­
ние, чем просто выигрыш. В любом случае карточная
игра требует огромной нервной отдачи. Молодым я не
боялся никаких потерь, ибо знал, что могу снова зара­
ботать деньги. Но сейчас стал осмотрительнее. Я сказал
себе: «Теперь ты старик, и нельзя, чтобы ты остался без
средств к существованию».
- Игра для вас была страстью?
- Нет, она помогала мне избавиться от скуки. Во время
съемок всегда живешь в гостиницах. И вечером, чтобы

- После того как мы расстались с моей женой в 1965
году, я никогда больше не влюблялся. Я держал свои
чувства в узде. Несмотря на всю сентиментальность, я
человек, у которого все решает разум, а не сердце.
- Означает ли это, что вы все годы хранили вер­
ность своей жене?
- Конечно, нет. Но мне никогда не хотелось влюблять­
ся и усложнять себе этим жизнь.
- В России говорят, что в любви везет тем, кому не
везет в карты...
- Я думаю иначе: победители выигрывают везде - и на
рулетке, и в любви.
- У вас в России прочная репутация сердцееда.
Для вас никогда, наверное, не составляло труда по­
корить женское сердце?
- У меня эта репутация во всем мире. Это, наверное,
потому, что я холостяк вот уже 35 лет. И стоит мне поя­
виться где-нибудь с дамой, как все считают, что это моя
любовница. Но у меня много женщин-приятельниц, с ко­
торыми я хожу в рестораны или на спектакли. Случает­
ся, что с кем-то из них я пересплю - я ведь не монах.
- Что вы цените выше всего в слабом поле - красо­
ту, интеллект, доброту?
- Ум и личность. Мне вообще не нравятся слишком кра­
сивые женщины. Женщина должна быть красива умерен­
но, но обладать хорошим вкусом. Красота может все ис­
портить. Когда у тебя слишком красивая дама, приходится
все время быть начеку и беспокоиться, чтобы ее не увели.
- Для вас верность - залог счастья?
- Верность сердца, а не физиологическая верность.
Я считаю, что никогда не изменял своей жене, хотя мне
случалось провести час-другой с танцовщицей из каба­
ре. Это я не считаю изменой.
- Уже много лет по французскому ТВ крутят рек­
ламный ролик, в котором вы призываете участво­
вать в скачках...
- Иногда снимался в рекламе скачек и таким образом
возвращал часть того, что проигрывал за карточным сто­
лом. Сам на скачках не играю, но у меня есть семерка соб­
ственных лошадей. Я хожу на ипподром смотреть, как они
выступают, но они почти никогда не выигрывают,хотя едят
столько же, сколько и лошади, которые побеждают.
- Согласно одной из легенд, вы еще и непревзой­
денный кулинар...
- Ну что вы! Я не в состоянии сварить себе яйцо. Но я
большой гурман и обожаю изысканные парижские рес­
тораны. Но у меня нет ни любимой кухни, ни любимых
блюд, об этом можете не спрашивать.
- Не надоело вам жить в отеле?
- Я живу в этом отеле восемь лет и чувствую себя ме­
нее одиноко, чем когда жил в квартире. Я всегда могу
спуститься в бар, встретиться с людьми.

- Судя по вашей юношеской фигуре, вы изнуряе­
те себя диетами, раздельным питанием или спор­
том...
- Ничего этого не делаю. Ем все подряд, но раз в
день - за ужином. В качестве аперитива выпиваю вис­
ки, а потом бутылку вина.
- Вы давно собирались закончить свою кинемато­
графическую карьеру...
- Действительно, я собирался поставить точку, но вот
согласился сыграть в американском фильме, который
посвящен Месопотамии. Мне заплатят много денег, ко­
торых хватит лет на шесть. Если я проживу дольше, то
придется искать новую роль. Но я хочу сниматься толь­
ко в том случае, если мне предложат что-то исключи­
тельное.
- Говорят, что игроки обычно фаталисты?
- Немного, хотя я, скорее, реалист. Я не считаю, что
все предопределено и расписано. Но в нашей судьбе
важную роль играет случай, который можно считать фа­
тальностью. Благодаря случаю, происходят или не про­
исходят те или иные встречи, которые определяют наши
судьбы.
- Вы надеетесь, что случай поможет вам сорвать
миллионный банк?
- Карты ничего не решают. Вы никогда не знаете, что
случай для вас приготовил. Вам, журналистам, хочется
получать округлые, афористические ответы, а жизнь со­
всем не такая. Она похожа своими острыми зубцами на
разбитую бутылку.

□

№ 01 /1 2 3

я н в а р ь 2021

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

w w w .s o v s e k r e t n o . ru

«Он счастливый, потому что
родился в воскресенье...»
ПРОРОЧЕСТВО НЕ СБЫЛОСЬ. СУДЬБА СЫНА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ БЫЛА ТРАГИЧНОЙ
Наталья ГРОМОВА

Публикация 2003 года
тебе я думаю очень часто; ты
себе не можешь представить,
насколько живо я себе пытаюсь
представить, как ты живешь, твое само­
чувствие и внутренние переживания», писал в лагерь к Ариадне (Але) Эфрон ее
брат Георгий (Мур) в октябре 1942 года
из Ташкента. «И меня и тебя жизнь броси­
ла кувырком, дабы испытать нас, с тобой
это произошло после отъезда из Болше­
во, со мной - после смерти мамы. Оттого,
именно вследствие этой аналогии судеб,
я так стал близок к тебе - близок потому,
что одиночество меня, как и тебя, вдруг
заволокло». Тогда Муру, сыну Марины
Цветаевой и Сергея Эфрона, было шест­
надцать лет.

О

«22 июня - война; узнала по радио из
открытого окна, когда шла по Покр/овскому/ бульвару», - записала Марина Цветае­
ва. Теперь страх бомбежек, страх за сына,
которому по-мальчишески интересно бы­
ло дежурить на крыше дома на Покровке,
где они ютились в коммуналке, букваль­
но преследовал ее. В начале августа она
уже собрала вещи и искала возможность
покинуть город, но сын не желал уезжать,
сопротивлялся как мог. Он хотел остаться
в Москве, вместе с другими мальчишками
тушить зажигалки, общаться с редкими
знакомыми. И все-таки 8 августа 1941 года
они сели на пароход, который должен был
дойти до Чистополя, а затем до Елабуги.
Те, кто встречал их на пароходе, видели,
как была загнанна, несчастна Цветаева,
как резко Мур разговаривал с ней. Мно­
гие запомнили ее слова, она говорила их

Горькое счастье
А расстались они в 1939 году в Болше­
ве, где всего несколько месяцев прожи­
ли всей семьей, воссоединившись после
возвращения из эмиграции.
Первой в СССР вернулась Аля - весной
1937 года. В Париже она уже сотруднича­
ла в советских журналах, работающих на
заграницу, и рвалась в Москву. Спустя го­
ды рассказывала, как приехала прощать­
ся с Буниным, с которым была хорошо
знакома (Марина Цветаева училась вме­
сте с женой Бунина Верой Муромцевой
в гимназии), и тот очень отговаривал ее
возвращаться. «Дура, тебя там сгноят в
Сибири! - говорил он. Но потом, помол­
чав, с грустью добавил: - Если бы мне бы­
ло столько лет, сколько тебе... Пусть Си­
бирь, пусть сгноят! Зато Россия».
Матери, друзьям Аля посылала востор­
женные письма о Москве, москвичах, но­
вых улицах, домах, кремлевских звездах,
первомайских парадах. Ей все здесь нра­
вилось, она сразу приняла новую страну,
которую покинула маленькой девочкой.
Поздней осенью 1937 года в Москве по­
явился ее отец - Сергей Эфрон. Он бежал
из Франции под чужим именем, так как
выполнял там задания советской развед­
ки. Может быть, именно трагическая не­
возможность для Сергея Яковлевича ре­
ализоваться - он, как типичный русский
интеллигент, воспринимал жизнь как слу­
жение, как подвиг - и потянула за невиди­
мую веревочку всю семью к гибели?..
После его исчезновения из Парижа от
Марины Цветаевой отвернулась вся эми­
грация, ее никуда не приглашали, избега­
ли прежние знакомые. Оставалось одно ехать в Россию.
19 июня 1939 года вся семья собралась
на болшевской даче.
Сергей Яковлевич, видимо, достаточно
быстро понял, что ему угрожает: друг за
другом стали исчезать друзья и знако­
мые, с которыми он покинул Францию.
Но Аля не чувствовала надвигающейся
беды.
«Счастлива я была за всю жизнь только
в этот период - с 1937 по 1939 год в Моск­
ве, именно в Москве и только в Москве.
До этого я счастья не знала». В редакции
журнала «За рубежом» она встретила че­
ловека, которого полюбила, и знала, что
он любит ее. Спустя годы в письме поэ­
тессе Маргарите Алигер она рассказы­
вала: «Был у меня когда-то в молодости
муж, как у всех прочих, и, естественно,
не такой, как у всех прочих, - лучше всех!
Я любила его вначале, очевидно, пото­
му, что он меня любил. Потому что сама
не могла не любить. Потом нас «судьба
разлучила» - любовь сделала свой пер­
вый шажок поверх барьеров вполне ре­
альной колючей проволоки и выжила, но

Марина Цветаева с Муром. 1935 г.

все это было еще не то, и высота была не
та; любила-то я для себя, чтобы выжить и
дожить самой. А потом наступило самое
главное: мне от человека нужно стало, не
чтоб он любил меня (ждал меня, сулил
мне), - а просто чтоб он жил на свете».
27 августа за Ариадной Эфрон пришла
эмгэбэшная машина, и жизнь ее разло­
милась на две части - до ареста и после.
На Лубянке начались ночные допросы,
карцер, битье резиновой дубинкой. От
нее требовали, чтобы она дала показа­
ния на отца. В какой-то момент Аля не
выдержала и «призналась», что является
шпионкой, а ее отец - агент иностран­
ной разведки. Когда же немного пришла
в себя, от всего отказалась, но это уже
не имело никакого значения. На Сергея
Яковлевича давно было заведено дело,
бериевский аппарат избавлялся от всех,
кто работал на СССР за границей. Аресто­
вали его 10 октября 1939 года. «8 ноября
1939 года мы ушли из Болшево - навсег­
да...» - писала Марина Цветаева дочери
в лагерь. Это место казалось ей прокля­
тым, она в письмах рассказывала Але,
что даже все любимые кошки погибли на
этой даче.

Начало скитаний
Муру было четырнадцать с полови­
ной. Жизнь мальчика избалованного, но
очень талантливого, воспитанного на
европейской культуре, складывалась тя­
жело, до 1941 года он сменил несколько
школ. Цветаевой надо было думать, как
добыть деньги не только на их пропи­
тание, на плату за крышу над головой,
но и на тюремные передачи для мужа и
дочери. Два года она будет выстаивать
огромные очереди на Кузнецком, чтобы
получить весточку о своих близких и пе­
реслать им посылки. К началу 1941 года
стало известно, что Алю приговорили по
статье 58 ПШ - подозрение в шпионаже.
Она получила восемь лет лагерей. Поя­
вился адрес и возможность писать туда,
высылать вещи. Мур покупал сестре жур­
налы со стихами.

«Мура ты не узнала
бы, - писала Марина
Ивановна дочери. Он худой, прозрач­
ный, руки как стебли
(или как плети, очень
слаб), все говорят о
его хрупкости... Вну­
три он все такой же
суровый и одинокий
и - достойный: ни од­
ной жалобы - ни на
что».
Те, кто видел их в
Москве в 1941 году,
говорили, что Мур
держался очень обоМур и Аля. Конец 1920собленно от матери,
раздражался на нее. Если они вместе
шли по улице, он пытался идти отдельно,
а она нелепо кидалась к нему, хватала,
как маленького, за руку. Марина Иванов­
на - и это видно из немногочисленных
писем к Але в лагерь - чувствовала по от­
ношению к сыну неизбывную вину. За его
болезни, одиночество, безбытность. Он
же хотел как-то вписаться в современ­
ную советскую жизнь, и мать со стихами,
которые нигде не печатали, представля­
лась ему неким обломком прошлого. Он
любил Маяковского, Асеева, Багрицкого
и даже Долматовского.
Потом из еще большего одиночест­
ва, наступившего после смерти мате­
ри, он напишет Але: «...насчет книги
о маме я уже думал давно, и мы напи­
шем ее вдвоем - написала же Эва Кюри
про свою знаменитую мать». Но до этих
слов надо было еще пройти тяжкие ис­
пытания, которые сломали бы не одно­
го подростка.
Война началась для них, как и для всех,
внезапно. Москву бомбили уже через ме­
сяц, и с этого дня бомбежки стали почти
ежедневными. Газета «Вечерняя Москва»
сообщила об этом только 27 июля: «...на­
летело около ста самолетов противника,
но к городу прорвалось не более пяти­
семи. Возникло несколько пожаров, есть
убитые и раненые».

гг.

разным людям: «Я должна уйти, чтобы не
мешать Муру. Я стою у него на дороге. Он
должен жить».
Далее - вплоть до роковой даты 31 авгу­
ста - все завертелось в их жизни как во сне.
Сначала Чистополь - городок на Каме,
куда эвакуировали писателей и где Цве­
таева пыталась зацепиться, найти работу,
хотя бы посудомойкой в столовой. Ни ра­
боты, ни угла для нее и сына не нашлось.
Пришлось ехать дальше, в Елабугу, которая
показалась им обоим страшной дырой.
В тот трагический день в доме, где они
снимали угол, все ушли на какие-то об­
щественные работы, и Цветаева осталась
одна. Она очень торопилась, боялась,
что кто-нибудь случайно вернется и по­
мешает исполнить задуманное. Поспеш­
но написала две записки. Потом гвоздь,
петля и - конец. «...Пойми, что я больше
не могла жить. Передай папе и Але - ес­
ли увидишь, - что любила их до послед­
ней минуты, и объясни, что попала в ту­
пик», - обращалась она к Муру.
Но он уже никогда не встретится с
отцом.
Сергея Яковлевича Эфрона расстре­
ляли 16 октября 1941 года, в тот самый
день, когда всем казалось, что Москва бу­
дет сдана. Тогда из города на поездах, на
машинах, на подводах, пешком бежали
тысячи москвичей. А в подвалах Лубянки

расстреливали, расстреливали... Сергей
Яковлевич на два с лишним месяца пере­
жил свою жену, и неизвестно, дошла ли
до него в застенок весть о ее гибели.
Была и еще одна предсмертная запис­
ка Марины Ивановны - для поэта Асеева,
о ней речь впереди.

Ташкент - столица писателей

го мальчика. Ариадна пыталась заменить
ему мать, она беспокоилась не только о
том, сыт ли Мур, обут ли, она боялась за
его душевное состояние, беспокоилась,
что он резок с людьми, которые старают­
ся ему помочь. Мур на все наставления
отвечал сдержанно: «Ты пишешь о моем
«самолюбовании», о том,что я «ставлю
себя выше всех». Я не спорю... Элементы
этого, конечно, есть. Но если я, напри­
мер, не имею друзей, то тут дело не во
«мне самом» (что это «я сам»?), а в объек­
тивных причинах - образовании, воспи­

Мур, внезапно став самостоятельным,
сделал то, чего так не хотела мать: вер­
нулся в Москву. Но там ему негде было
жить, его не прописывали,
он уже был направлен от
Союза писателей в Елабугу. В военное время каж­
дый человек должен был
быть жестко прикреплен
к определенному месту.
Единственное, чего уда­
лось добиться Муру, - это
поменять одно место эва­
куации на другое. Писате­
лей и писательских детей
отправляли в Ташкент, и
он поехал туда.
Режиссер Георгий На­
тансон рассказывал, что
учащиеся ВГИКа ехали в
эвакуацию в Алма-Ату в
обычных
троллейбусах,
поставленных на платфор­
мы. Было очень холодно,
стояла поздняя осень.
Почти месяц ехала в Таш­
кент арбузовская студия.
Около месяца ехал и
Мур, он оказался в Таш­
кенте в самом конце 1941
года. Здесь уже были Ах­
матова, Чуковский, Ранев­
ская, Толстой, Булгакова,
Луговской, Вс.Иванов, Лав­
ренев, которых он знал по
Москве и Чистополю. Го­
род был буквально пере­
полнен знаменитостями.
Мур, поселившись рядом
с писателями, решил запи­
сывать впечатления об их
жизни. Кроме того, надо
было доучиваться в школе
и как-то питаться.
Ариадна еще ничего
не знала о смерти мате­
ри. Родные никак не мог­
ли решиться написать ей
Сергей Яковлевич Эфрон с дочерью Алей. Кисловодск, декабрь 1937 г.
об этом. Мур возмущался,
считал, что сестра должна
знать правду, но и сам не нарушал мол­
тании, вкусах и т.п. Аналогию же с Каем
чания. Она волновалась, без конца спра­
нельзя считать вполне удачной: ведь Каю
шивала, куда пропали мама и Мур. И, на­
в глаз попал осколок волшебного стекла,
и он все видел в искаженном отражении.
конец, узнала обо всем.
«Я никогда не думала, что мама может
Мне же в глаз ничего не попадало...»
умереть, я никогда не думала, что роди­
тели смертны...» И спустя некоторое вре­
«Злой мальчик»
мя с горечью: «Если бы я была с мамой,
она бы не умерла. Как всю нашу жизнь, я
Он еще не стал взрослым, он только фор­
бы несла часть ее креста, и он не разда­
мировался как человек, но в писатель­
ской колонии его уже осудили за гибель
вил бы ее...»
Забегая вперед, надо сказать, что до
матери, от него шарахались, как от зачум­
своего смертного часа Ариадна Эфрон
ленного. И он стал играть роль злого под­
несла материнский крест, полностью ис­
ростка, раз так его видели окружающие.
ключив из жизни свое творчество, хотя
Его считали бесчувственным, высоко­
была поразительно одарена.
мерным. Эдуард Бабаев вспоминал, как
одна дама бросилась к Муру с вопроса­
«Живу в душной каморке без окна, пишет Мур из Ташкента своей тетке в
ми о матери, а он холодно оборвал ее:
Москву. - Входя в нее, обливаешься по­
«Разве вы не знаете, что Марина Иванов­
том. Да так становится совсем, как в куз­
на повесилась?» Женщина была потрясе­
нице Вулкана. Часто чувствую себя
на. Так было со многими, кто пытался его
плохо, особенно утром. Трудно поднять­
пожалеть; он защищался, по-своему.
ся с жестчайшей кровати, и ноги как
А сестре писал пронзительные слова о
тряпки. Трудно устраиваться со стир­
тоске по любви.
кой; мне, щеголю, очень тяжело ходить
«Я очень рад, что ты живешь непло­
хо; для меня это страшно важно - знать,
в грязных брюках. Живу в доме писате­
лей; шапочно знаком со всеми; хотя ко
что ты в целости и сохранности, где-то
мне относятся хорошо (одинок, умерла
работаешь, живешь более или менее
мать и т.д.), но всех смущает моя незави­
нормально. Мне тогда кажется, что еще
симость, вежливость. Понимаете, знают,
можно возвратить какую-то семью, вос­
как мне тяжело и трудно, видят, как я
создать ее когда-то...
хожу в развалившихся ботинках, но при
По-прежнему главенствующее мое
этом вид у меня такой, как будто я одел­
чувство - скука и тоска по любви. И я ни­
ся во все новое.
кого не могу любить, и мне страшно не­
Ожидают смущения, когда выношу тя­
достает мамы и папы и тебя...»
желейшее ведро, в пижаме и калошах, но
До весны 1942 года, когда Мур полу­
удивляются невозмутимости и все-таки
чил жилье в доме писателей на Карла
Маркса, он снимал угол у старухи. Тогда с
смотрят как на дикобраза (я смеюсь: на
«перекультуриного» дикобраза)».
ним чуть не приключилась беда. Питание
Теперь он начал подробно писать о
было слишком скудным, ему не хватало
того минимума, который он получал по
своей жизни и Але. Иронизировал над
писательской «вороньей слободкой»,
безлитерной карточке. И он не выдер­
над бывшими друзьями сестры по жур­
жал, продал вещи хозяйки, то есть фак­
налу. Но это был горький смех одиноко­
тически украл, и на эти деньги некоторое

Георгий (Мур) Эфрон. Чистополь,
сентябрь 1941 г.

время питался. Хозяйка зая­
вила в милицию. Вытаскивали
его московские тетки, которые
продавали свои и материн­
ские вещи, книги. Этот случай
обсуждала вся писательская
колония. Ахматова пыталась
взять мальчика под защиту.
Она некоторое время под­
кармливала его, давала денег,
когда они у нее были.
Но к середине 1942 года Мур
рассорился и с Анной Андре­
евной.
Он зло писал о ней Але: «Не­
сколько слов об Ахматовой.
Она живет припеваючи, ее все
холят, она окружена почита­
телями и почитательницами,
официально опекается и поль­
зуется всякими льготами». Это
было внешнее впечатление,
распространенное среди ее
недоброжелателей. Но Мур
подхватывает его. «Подчас мне
завидно - за маму, - продолжа­
ет он. - Она бы тоже могла быть
в таком «ореоле людей», жить в
пуховиках и болтать о пустяках.
Я говорю: могла бы. Но она это­
го не сделала, ибо никогда не
была «богиней», сфинксом, ка­
ким является Ахматова».
Анна Андреевна обиделась на него за
что-то и перестала видеть, что перед ней
просто запуганный страшной человече­
ской мясорубкой мальчик, который нуж­
дался в любви и отгораживался от мира
кривой усмешкой.
«Интеллигенция советская удиви­
тельна своей неустойчивостью, - писал
Мур в дневнике, - способностью к па­
нике, животному страху перед дейст­
вительностью. Огромное большинство
вешает носы при ухудшении военного
положения. Все они вскормлены совет­
ской властью, все они получают от нее
деньги - без нее они почти наверняка
никогда бы не жили так, как живут сей­
час. И вот они боятся, как бы ранения,
ей нанесенные, не коснулись бы их. Лю­
бопытно отношение интеллигенции к
англосаксонским союзникам. С одной
стороны, все говорят о предательстве
Англии, наживе Америки, «исконной
вражде» этих стран по отношению к
СССР... С другой стороны, наличествует
симпатия к этим странам, ибо кто пос­
ле войны будет «нас» снабжать продо­
вольствием, восстанавливать промыш­
ленность? Никому из них не хочется
новых пятилеток».
Он очень хорошо умел анализировать,
подмечать в людях слабые черты. Был
поразительно, не по годамумен. Но пло­
хо еще читал в человеческих сердцах, не
понимал, как сложна жизнь и насколько
советская интеллигенция отличается от
западных интеллектуалов, среди кото­
рых он вырос.

Унесенные ветром
В Ташкенте Мур окончил школу, и ему уда­
лось вырваться в Москву. Он поступил
в Литературный институт, но проучил­
ся всего несколько месяцев. 28 февраля

1944 года его забрали на фронт. А 7 июля
он был убит.
«Мы бесспорно встретимся - для меня
это ясно так же, как и для тебя», - писал
он сестре из Ташкента.
Многих подросших в Ташкенте детей
спасали, отправляя в военные учили­
ща. Кому-то из них это сохранило жизнь.
За Мура хлопотать было некому. У него
было подозрительное происхождение,
близкие - из эмигрантов, теперь репрес­
сированные. Поэтому он попал в стро­
ительные роты, откуда все мечтали вы­
рваться на фронт. «...99 процентов роты направленные из тюрем и лагерей уго­
ловники, - писал он тетке в одном из по­
следних писем, - которым армия, фронт
заменили приговор».
Спустя годы Ариадна, вернувшись
из лагеря на несколько месяцев (о ней
вспомнят и тут же добавят срок), найдет
записку, с которой Мур после смерти ма­
тери приехал в Чистополь к Асеевым. Что
было в записке?
«Дорогой Николай Николаевич!
Дорогие сестры Синяковы!
Умоляю Вас взять Мура к себе в Чис­
тополь - просто взять его в сыновья - и
чтоб он учился. Я для него ничего боль­
ше не могу и только его гублю. У меня в
сумке 150 рублей, и если постараться
распродать все мои вещи. В сундучке не­
сколько рукописных книжек стихов и пач­
ка с оттисками прозы. Поручаю их Вам,
берегите моего дорогого Мура, он очень
хрупкого здоровья. Любите как сына - за­
служивает.
А меня простите - не вынесла. МЦ.
Не оставляйте его никогда. Была бы
без ума счастлива, если бы он жил у вас.
Уедете - увезите с собой.
Не бросайте».
Меньше недели он прожил у Асеевых
в Чистополе.
Но почему же именно Асееву Марина
Цветаева завещала своего сына? В Чи­
стополе в тот момент не было еще Бо­
риса Пастернака, более близкого ей че­
ловека. Асеев же - поэт, с юности друг
Пастернака, Маяковского. Марина Ива­
новна очень ценила принадлежность к
поэтическому братству. Ей казалось, что,
несмотря на все различия, поэты - лю­
ди родственные. Кроме того, Асеев все­
гда восторгался стихами Цветаевой...
Но взять на воспитание ее сына? Такой
сложный подросток...
Мария Белкина (автор книги о семье
Цветаевых «Скрещение судеб») расска­
зывала, что когда Аля была в Москве и
разбирала бумаги мамы и брата, раздал­
ся телефонный звонок - это был Асеев.
Ариадна бросила трубку. Он перезво­
нил, чувствуя что-то неладное. Она ска­
зала ему про записку, про то, что счи­
тает его виновным в смерти Мура. Он
оправдывался, но Ариадна всегда была
бескомпромиссна в своих приговорах...
Ее нельзя не понять, слишком страшный
ей выпал путь. Никто из родных уже ни­
чего не мог ей объяснить, рассказать,
как было без нее. Она могла только по
письмам, бумагам, по устным рассказам
восстановить картину тех дней. Да и мог­
ла ли? За лагерным сроком последовала
высылка вТуруханский край, а когда она
в 1956 году вернулась оттуда, многих, кто
был рядом с матерью и братом, уже не
было в живых.
Ариадна умерла в 1975 году и была по­
хоронена в любимой Цветаевыми Тарусе.
В селе Друйка, где погиб Мур Эфрон,
есть могила, в которой предположитель­
но он похоронен, но точно ли это, утвер­
ждать невозможно. Можно сказать толь­
ко, что Алина могила - на всю семью.
И последнее. Вот что Мур писал о сво­
ей матери, когда уже прошло некоторое
время после ее смерти и когда он сам
перенес много страданий. «Я вспоминаю
Марину Ивановну в дни эвакуации из
Москвы, ее предсмертные дни в Татарии.
Она совсем потеряла голову, совсем по­
теряла волю; она была одно страдание.
Я тогда совсем не понимал ее и злился за
такое внезапное превращение... Но как я
ее понимаю теперь!»
Когда Мур родился, маленькая Аля
говорила: «...он счастливый, так как ро­
дился в воскресенье и всю жизнь будет
понимать язык зверей и птиц и находить
клады».

□

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Смесь французского
скрасноярским
в КОНЦЕ 1980-х Россия
ПОДАРИЛА ФРАНЦИИ
АНДРЕЯ М А к и н А.
т е п е р ь это о д и н
из сам ы х знам ениты х
писателей з а п а д а
Георгий ХАБАРОВ

Публикация 2003 года
1995 году впервые в истории фран­
цузской литературы Гонкуровская
премия была присуждена русскому
писателю. Ее получил Андрей Макин за
роман «Французское завещание». «Я бы­
ла поражена, - говорила мне тогда пре­
зидент Гонкуровской академии Эдмонда
Шарль-Ру. - Это большая литература».
В одночасье Андрей превратился в ев­
ропейскую знаменитость. «Как и все рус­
ские, - позже сказал мне Макин, - я фата­
лист. Был им до получения Гонкуровской
премии, остаюсь и сейчас». И неожидан­
но добавил: «Я думаю, что заслужил ее».
В том же, 1995 году книга получила еще
одну престижную премию, «Медичи»,
а затем целый венок прочих призов,
включая итальянскую «Премию премий»,
которой награждают лучшую книгу из
тех, что получили в текущем году литера­
турные награды.
С тех пор «Французское завещание» пе­
ревели на 35 языков, издав общим тира­
жом в 2,5 миллиона экземпляров. В Рос­
сии роман напечатали в «Иностранной
литературе», но отдельной книгой он так
и не вышел. Недавно был опубликован
новый макинский роман - «Земля и небо
Жака Дорма». Он, как и почти все преды­
дущие, написан на «русско-французскую»
тему. Стоит назвать еще два самых извест­
ных романа Андрея Макина. Это «Пре­
ступление Ольги Арбениной» - о судьбе
русской княгини, которая вместе с сыном
живет в «Золотой орде», французском го­
родке, давшем приют русской эмиграции.
И «Реквием по Востоку» - роман о жизни
трех поколений русской семьи, на чью
долю выпадают самые тяжелые испыта­
ния прошедшего века - революция, Граж­
данская война, коллективизация, Великая
Отечественная.

В

Бабушкин внучек
Судьба Андрея Макина сложилась, как
и подобает судьбе фаталиста. 45-летний
Макин приехал во Францию пятнадцать
лет назад и попросил политического
убежища. О его жизни до этого известно
немного - Андрей рассказывает о себе
крайне скупо. Он родился в Краснояр­
ске. Его воспитала бабушка, францужен­
ка по происхождению, Шарлотта Лемоннье, приехавшая в Россию до 1917 года.
Она научила его французскому языку,
приобщила к французской истории, ли­
тературе и культуре. При этом очень лю­
била Россию. «В России, - объясняла она
внуку, - писатель был высшим власти­
телем. От него одновременно ждали и
Страшного суда и Царства Божия». Пос­
ле окончания университета Макин пре­
подавал литературу в Новгороде. «В по­
следние годы коммунизма, - вспоминал
Андрей, - мы получили немного свобо­
ды, но режим оставался репрессивным.
С перестройкой все занялись бизнесом,
Россия пошла по пути мафиозного капи­
тализма. Настоящая литература в стра­
не исчезла. Но у меня не было ничего
общего с новыми русскими, поэтому я
предпочел уехать...»
В Париже он оказался на положении
бомжа и даже какое-то время жил в скле­
пе на кладбище Пер-Лашез. Зарабатывал
преподаванием русского языка и писал
романы - прямо на французском. Анд­
рей убежден, что первый роман во Фран­

когда нас уже не будет. Русский читатель
посмотрит на них совсем другим, отстра­
ненным взглядом».
Очевидно, что больше всего на Макина-писателя повлиял Бунин. Андрей
даже защитил в Сорбонне диссертацию
«Поэтика ностальгии в прозе Бунина».
И сделал это, по его собственным сло­
вам, чтобы Бунина здесь лучше узнали.
«Бунин, не эмигрируй он, никогда бы не
написал «Жизнь Арсеньева», не залетел
бы на такую высоту, - убежден Макин. Есть такая национальность - эмигрант.
Это ко гда корни русские сильны, но и
влияние Франции огромно».

Человек не от мира сего
- Ваш последний роман «Земля и не­
бо Жака Дор­
ма.
Хроника
любви»,
как,
впрочем, и все
преды дущ ие,
написан на рус­
рУ
в№ асн°яР“ е переехал
с ко -ф р а н ц у з­
ции издать сложнее,
скую тему. Не
чем в России. Нема­
считая Анри
лые душевные муки
во
Труайя, никто
доставили ему изда­
так много об
тели,
присылавшие
Гонкур08 ^ е Д и ч и
этом не пи­
полные иронии письма
сал...
с отказами печатать ру­
- Я не думаю, что сюжет на­
кописи, которые даже не
столько важен. Он важен вначале, по­
соизволили пролистать.
Уверенные в своем безукоризненном
скольку определяет схему, конструкцию
книги, а затем все упирается в ее эстети­
профессиональном опыте, они полагали,
ческую тональность. Для меня главной
что с русским именем нельзя хорошо пи­
задачей всегда было рассказать на двух­
сать по-французски. Чтобы провести их,
стах страницах нечто эпохальное.
Андрей стал писать на титульном листе:
- Не ведет ли к раздвоению лично­
«Перевод с русского Андре Лемоннье».
сти принадлежность к двум культу­
«Я делал все, чтобы меня напечатали, рам и двум языкам?
вспоминает гонкуровский лауреат. - Рас­
- К культурно-лингвистическому раз­
сылал одну и ту же рукопись под разны­
двоению - да, наверное. Но ведь глав­
ми псевдонимами, менял названия рома­
ное это язык поэтический, диалектами
нов, переписывал первые страницы...»
Наконец, ему удалось опубликовать пер­
которого я считаю французский, япон­
ский, русский и все прочие. Почему мы
вые книги - «Дочь Героя Советского Сою­
понимаем японскую средневековую
за» и «Время реки Амур».
поэзию, почему нам близки ее образы?
Местные критики в отношении МаКазалось бы, совершенно непонятная
кина разделились на два лагеря - ярых
поклонников и столь же ярых противни­
страна, герметически закрытый япон­
ский язык - и в то же время, когда опи­
ков. Последние пишут, что он «не знает
сываются опадающие вишневые лепе­
универсальных законов литературы»,
стки, нам, русским, это очень близко и
и не упускают случая припомнить ему
понятно.
русское происхождение, утверждая, что
- Вы - писатель двуязычный. Та­
«Преступление Ольги Арбениной» похо­
же на плохой перевод с русского. Похва­
ких в истории было немного - Набо­
ков, Конрад... Автор «Приглашения
лы поклонников тоже не всегда нравятся
Андрею. В частности, когда его называют
на казнь» утверждал, что его голова
говорит по-английски, сердце - по«Прустом русских степей», отмечая его
«славянский импрессионизм». «Ну, ко­
русски, а ухо предпочитает француз­
ский...
нечно, - сетовал мне Андрей, - раз рус­
- Я не верю Набокову. Он был вели­
ский - значит, водка и балалайка. Они о
чайшим мистификатором. Возьмем, к
России ничего не знают. Из-за событий в
примеру, историю с «Лолитой», которую
Чечне русофобия растет на глазах. Рос­
сия для Европы - страшная, неотесанная,
он якобы хотел сжечь, а когда жена вы­
таскивала рукопись из огня, появился на
грубая сила, которая лишь пугает, потому
что живет по совсем другим законам, чем
пороге студент и стал свидетелем этой
сцены. Но дело не только в подобных
остальное человечество...» Макин явно
мистификациях. Он был фокусником в
недолюбливает так называемую «париж­
скую интеллигенцию», которую он зло
языке, гениальным стилизатором. Но я
абсолютно не уверен, что он слышал и
высмеял в «Реквиеме по Востоку». «Эти
законодатели литературной и идеоло­
чувствовал по-французски лучше, чем
гической моды, - говорит он, - на самом
по-русски.
- В чем преимущества французско­
деле люди без убеждений. Разработают
быстро какую-нибудь теорию, которая
го языка?
- Французский очень много дает их прославит и принесет деньги, а затем
прежде всего дисциплину мысли, с ко­
ее отбросят...»
торой наш русский дух постоянно бо­
Макин считает себя писателем фран­
рется. По-русски я писал бы гораздо
цузским. И ведь действительно: его чита­
ет почти весь мир, а в России он остается
более аморфно. Французский заставля­
ет нас быть строгим с фразой. Это языквеличиной неизвестной. «Я сомневаюсь,
диктатор в своей чистоте и простоте,
что России я сейчас нужен, - говорит
он ничего не прощает. По-русски мы
писатель. - Мои романы дойдут до нее,

можем повторяться. Можем, как Досто­
евский, нанизать на фразу три или четы­
ре прилагательных. Во французском это
невозможно. Если в предложении есть
одно прилагательное, то второе уже «не
лезет», оно его разламывает.
- Но и в русском есть свои литера­
турные прелести...
- Безусловно. Великое достоинство
русского языка - гибкость фразы, когда
подлежащее можно поставить в конце,
а сказуемое - в начале предложения.
Все, что материально и конкретно, луч­
ше выражается при помощи русского, а
для всего абстрактного куда пригоднее
французский. Попробуйте сказать пофранцузски «бледно-сиреневый». Вся бу­
нинская тонкость, вся его поэзия строит­
ся на этих сложных прилагательных.
- Почему свою первую книгу вы ре­
шили писать по-французски? Не было
ли в этом вызова, стремления к само­
утверждению?
- Нет. Мне по-французски было легче
писать, потому что я хорошо представ­
лял себе французского читателя. Когда
писатель говорит, что пишет для себя, это ложь. Для меня читатель наделен ка­
кой-то божественной силой. Тот, к кому я
обращаюсь, умнее меня, он меня посто­
янно критикует, что-то отбрасывает, над
чем-то смеется. Может и сострадать...
- Пушкин и Толстой блестяще владе­
ли французским, но писали все-таки
по-русски...
- Я всегда говорю, что во французских
школах надо изучать чистейший фран­
цузский язык Пушкина. Он жил в пе­
реломную эпоху, когда прежний узкий
читательский круг - не более полутора
тысяч человек - благодаря возникнове­
нию типографий и росту разночинного
сословия расширился до пятнадцати ты­
сяч. Он был обязан обращаться к этому
новому, небывало широкому кругу на
том языке, который был более понятен,
то есть на русском.
- Пушкин хотя и говорил, что цель
поэзии - поэзия, но смотрел на свое
призвание как на жречество...
- И был абсолютно прав. Определение
поэта как пророка сегодня абсолютно
актуально. При этом коммерция, буль­
варная литература всегда была и будет. И
сегодня можно «запустить» любую книгу
и сделать из нее бестселлер, который за­
будут через два месяца.
- Ну, а для Бродского основная цель
русской литературы - утешение, оправ­
дание экзистенциального порядка...
- Утешение - это все-таки снижение
роли литературы. Она не должна никого
утешать. Литература - не психотерапия.
- Вы считаете, писатель должен
быть отшельником, человеком не от
мира сего?
- Писатели проводят большую часть
жизни в абсолютном одиночестве. Я из­
бегаю встреч, даже если речь идет о при­
глашениях президента Ширака. Для пи­
сателя такие встречи не имеют смысла, а
времени отнимают очень много.
- Последнее приглашение, на обед в
честь визита в Париж Путина, вы тоже
проигнорировали?
- Равно как и все предыдущие. Я избе­
гаю любых официальных мероприятий.

А мне не нравится «Лолита»...
- Вы как-то сравнили Россию с солда­
том, у которого продолжает болеть
ампутированная нога. В медицине это
называется фантомной болью...

- Я очень мало знаю нынешнюю Рос­
сию. В 2001 году я съездил туда вместе
с Жаком Шираком, но это был короткий
визит, и я увидел очень немного. В Рос­
сии живут тяжело, но то, что она не раз­
валилась и сохранила свою самобыт­
ность, уже здорово.
- Тем не менее вы защищаете Рос­
сию от иронических уколов париж­
ских интеллектуалов, которые убеж­
дены, что у русских
аллергия на демо­
кратию...
- Я постоянно объ­
ясняю, что Россия за
считанные годы про­
шла
огромнейший
путь. Конечно, ужас­
но то, что происходит
в Чечне, но не надо
забывать, что Россия
дала свободу 14 рес­
публикам. В России
могло бы быть 14
алжиров или индокитаев, а произошел
сравнительно циви­
лизованный переход
от режима абсолют­
но репрессивного к
демократии - пусть
начальной и относи­
тельной. Сейчас гово­
рят о том, что в Рос­
сии власть наступает
на прессу - закрыва­
ются газеты, вводит­
ся цензура на телеканалах. Это скверно,
но не надо забывать, что в 1950-е годы во
Франции все руководители СМИ были на
положении госслужащих. Их вызывал ми­
нистр внутренних дел и учил: «Ты должен
писать так-то и так-то».
- Лучшим здешним путеводителем
по России считаются записки марки­
за де Кюстина, побывавшего в нашем
отечестве в 1839 году. «В России са­
мое утонченное изящество уживает­
ся рядом с самым отвратительным
варварством, - писал он. - Русский
народ - нация немых...»
- Иногда я думаю, что он был прав. Еще
я люблю изречение мадам де Сталь, кото­
рая как-то сказала, что русские никогда не
достигают своих целей, потому что всегда
их превосходят, то есть идут дальше.
- Есть такая расхожая фраза, что
в России есть культура, но нет циви­
лизации, а в Америке есть цивилиза­
ция, но нет культуры.
- Все афоризмы хромают. Я бы сказал,
что в России по-прежнему нет уваже­
ния к отдельной личности и индивиду­
ум не признан неприкасаемой ценно­
стью.
- Что было для вас самым трудным,
когда вы приехали в Париж и оста­
лись здесь навсегда?
- Надо было работать и выживать,
иметь какое-то количество денег на каж­
дый день.
- Но здесь почти всегда можно по­
лучить пособие...
- Я никогда не искал никаких пособий.
Вообще считаю, что так называемая си­
стема «ассистанс», то есть социальной
помощи, погубит Францию. Люди ста­
новятся паразитами, у них все время ка­
кие-то льготы. Когда француз приходит
покупать железнодорожный билет, то
вынимает тысячу карточек и на каждую
получает скидку. Я ненавижу этот эле­
мент социализма, он очень здесь силен.
- У вас во Франции были минуты от­
чаяния?
- Были. Но связанные с чисто писатель­
скими проблемами. Меня спасло то, что
я получил хорошую советскую закалку.
Она нам очень помогает, и не надо этот
опыт сбрасывать. Кстати, я ненавижу
слово «совок» и перестаю разговари­
вать с человеком, употребляющим этот
горчайший термин, выдуманный раба­
ми. Так вот, мне пригодился советский
опыт - выносливость, умение доволь­
ствоваться малым. Ведь за всем - готов­
ность пренебречь материальным и стре­
миться к духовному.
- Однако нет характеров более не­
схожих, чем русский и французский...
- Вы абсолютно правы. Они несхожи, но
взаимно дополняемы, и поэтому между
нашими культурами существует огромная
сила взаимного притяжения. Франция -

это зеркало, в которое мы смотримся, а
французы смотрятся «в нас».
- Я не думаю, что Россия так уж ин­
тересна французам...
- А я в этом абсолютно уверен. На мои
выступления в маленьких городах соби­
раются огромные залы. Многие даже не
читали моих книг, но они приходят пото­
му, что существует интерес к России - ог­
ромный, искренний.

Есть т акая национальность эмигрант. Это когда корни
русские сильны, но и влияние
Франции огромно.
Я бы хотел прогуляться
по Парижу с Буниным.
Я бы его расспросил
об эмиграции, о Татьяне
Логиной. Я бы спросил,
не была ли она прототипом
бунинской Руси?..

Владимир Набоков, автор «Лолиты», написанной,
по мнению Макина, не по-русски

Любимый писатель Андрея Макина Иван Бунин был эмигрантом и с 1920 года обосновался во Франции.
На фото: Бунин в Париже

- «Он пишет, словно совершает мо­
литву, - писала о вас недавно газета
«Фигаро». - На коленях. Чтобы услы­
шать музыку. Свою». Красиво сказа­
но. Так оно и есть на самом деле?
- Для меня это так. Хотя это звучит не­
сколько выспренно, сам о себе так не
скажешь. Вместе с тем в писательстве
очень много черновой работы. Я ее срав­
ниваю с шахтерской и абсолютно точной
считаю метафору Маяковского: «Изво­
дишь единого слова ради тысячи тонн
словесной руды...»
- «Французское завещание» было
переведено на русский и печаталось
в «Иностранной литературе». А по­
чему роман не был издан отдельной
книгой?
- Жду хорошего переводчика. Все, что
мне присылается, никуда не годится.
С моим переводчиком на английский
мы сидим целыми днями, сверяем ка­
ждое слово. Только после этого я могу
сказать: «Да, это моя книга на англий­
ском языке».
- Набоков долго ждал перевода «Ло­
литы», а потом взял и сам перевел...
- А мне не нравится ни «Лолита», ни ее
перевод - там так много англицизмов!
Она не по-русски написана.

Прогулки с Буниным
- Тяжела ли «шапка» гонкуровского
лауреата?
- Критика бывает такого низкого уров­
ня, что не воспринимаешь ее всерьез.
Я достаточно уверен в себе и в ценности
того, что пишу и говорю. Надо идти впе­
ред, не слушая ни хвалы, ни ругани.
- Когда же вы сочините чисто фран­
цузский роман?

- Обязательно напишу. Но у меня есть
долг. Мне нужно отстоять это поколение
русских людей, которое уже почти ушло
из жизни, этих старух и стариков с позвя­
кивающими на груди медалями. Вот оно
уйдет, кто о нем будет говорить? Никто.
- Если русский писатель хочет опуб­
ликовать свой роман на Западе, о чем
ему надо писать?
- Надо писать карикатуру - о русской
грязи, пьяницах, словом, о чернухе.
И она пойдет. Вы принесете вред России
и русской словесности, но у вас будет ус­
пех. Я же из этой чернухи вылавливаю
какие-то мгновения духа, красоты, чело­
веческого сопротивления.
- В своем последнем романе «Земля
и смерть Жака Дорма» вы с горечью
пишете о том, что французский язык
во Франции уничтожают при полном
всеобщем безразличии...
- Да, я удивлен низким уровнем фран­
цузской литературы. 90 процентов это
ширпотреб. Но литература всегда эли­
тарное дело. Элитарны и творчество, и
восприятие. Чтение - огромный труд, ро­
ждение человека заново.
- Один из героев вашей книги «Рек­
вием по Востоку», вышедшей в 2000
году, пророчески говорит, что под
американским сапогом скоро окажет­
ся весь мир, а Европу составляют уже
не нации, а прислуга, которой позво­
лено сохранить национальный фольк­
лор, словно в борделе, где у каждой
девицы своя роль: одна - томная ис­
панка, другая -холодная скандинавка
и т.д. ...
- На «Реквием» очень нападали во
Франции. Когда он был опубликован,
меня обвинили в антиамериканизме,
называли путинцем, который чуть ли не

состоит на жалованье у президента Рос­
сии. Но сейчас мой издатель быстро со­
риентировался и переиздал книгу. Я не
хочу сказать, что я «напророчил», но ли­
тература, конечно, способна угадывать
будущее.
- Почему интеллектуалы так охотно
пополняют королевскую свиту, стоит
лишь властителю поманить их паль­
цем? Нынешняя Россия - тому яркий
пример...
- Это меня очень смущает. Я бы на их
месте старался соблюдать нейтралитет.
Интеллигенция должна ценить свою
свободу критиковать или хвалить, когда
она захочет. А в интересах власти - того
же Путина - иметь здоровую оппозицию
в лице интеллигенции. Короли неда­
ром держали шутов, которые говорили
правду.
- Ну, это не российская традиция...
- Да, конечно, шут, скорее, западный
персонаж. В России нужна оппозиция
толстовского типа, когда человек уходит
в свою «усадьбу» и может противостоять
кому угодно. Отлучили его от церкви, а
у него своя церковь, и он в ней молится.
В России не хватает именно такой интел­
лектуальной глыбы.
- Солженицын хотел взять на себя
именно такую роль...
- Но у него ничего не получилось. Воз­
можно, он опоздал. Он все-таки человек
прошлого. Я к нему отношусь с огром­
ным уважением и переживал, когда на
него начали нападать, критиковать...
Помню, как его безобразно встретили
в России. Но писателю к этому не при­
выкать. Один из членов Гонкуровской
академии однажды сказал мне: «Если бы
обо мне сказали хотя бы одну тысячную
часть тех гадостей, какие говорили про
Бальзака, я бы повесился». Ведь Бальза­
ка при жизни считали просто плодови­
тым писателем. А Флобер? Никому не
нужный, он сидел в своей Нормандии,
жаловался на огромные долги и страдал
от болезней.
- Россия стирается из вашей памя­
ти?
- Что-то, наоборот, проявляется яс­
нее. Что-то я лучше понимаю, лучше
улавливаю, чем если бы жил там. Но,
конечно, я уже не представляю себе
современное поколение. Те, кому сей­
час 30, - уже не советское поколение, а
двадцатилетние об СССР просто ничего
не знают.
- С кем из писателей прошлого вы
хотели бы погулять по Парижу?
- С Буниным. Я эту прогулку очень ясно
себе представляю. Помните, как над ним
иронизировал Набоков? «Старый Бунин
запутался в пальто...» А Иван Алексеевич
оставил шарф в рукаве - у всех это быва­
ет, я сам часто забываю, сую руку в рукав,
потом начинаю дергаться. А Набоков все
вышучивал: «Стареющий Бунин хотел по­
говорить за водочкой о душе, а я этого не
люблю», называл все это «ямщик, не гони
лошадизм». Он хотел показать свое пре­
восходство. Но Бог его покарал. И когда
в «Других берегах» Набоков имитирует
Бунина, то вдруг в его сухой, вываренной
прозе что-то живое появляется. На фоне
Бунина Набоков сразу бледнеет со свои­
ми бабочками, кажется вымученным сти­
лизатором.
- А о чем бы вы с Буниным говори­
ли?
- Я бы его расспросил об эмиграции, о
Татьяне Логиной (художница, ученица На­
тальи Гончаровой, опубликовавшая пе­
реписку с Буниным. - Ред.) . Я бы спросил,
не была ли она прототипом бунинской
Руси?
- А свои книги вы дали бы ему почи­
тать?
- Я не уверен, что они бы ему понра­
вились. Бунин любил Твардовского, «Ва­
силия Теркина». Он не был оголтелым
антисоветчиком, как его представляли,
и очень ценил, когда в русской литера­
туре появлялось что-то глубинное, на­
родное.
- А если бы вы встретили на улице
Набокова, отвернулись бы и перешли
на другую сторону?
- Почему? Я бы сумел подстроиться
под него, сыграть в его ключе. Но при
этом мне пришлось бы преодолеть ка­
кое-то внутреннее сопротивление...

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

За Державина

не обидно
З ять РАЙКИНА и Б у д ё н н о го , НАРОДНЫЙ АРТИСТ И ЛЮБИМЕЦ ПУБЛИКИ
М и х а и л д е р ж а в и н - с а м и с т о р и я . и не т о л ь к о те а т р а

Справа: семья Д ерж авины х в 1949 году:
Ираида Ивановна, Татьяна,
Михаил Степанович, Анна и Михаил.
Вверху: Михаил Державин
в спектакле «Феномены»

Галина СТЕПАНОВА

Публикация 2003 года
ихаил Михайлович Державин, сын
знаменитого вахтанговца Миха­
ила Степановича Державина, ро­
дился 15 июня 1936 года на Арбате, где и
по сей день живет в доме, построенном
для вахтанговских актеров, в соседнем
подъезде с Театральным училищем име­
ни Б.В. Щукина. После окончания этого
училища работал в Театре имени Ле­
нинского комсомола, в Театре на Малой
Бронной, с 1967 года - в Московском те­
атре Сатиры.
Встретиться с Михаилом Михайлови­
чем оказалось не так просто. Невероят­
ная творческая активность делает его
почти неуловимым. Наконец - редкое
везение - из-за ненастной осенней по­
годы отменилась какая-то съемка. Взяв
в актерском буфете по чашечке кофе, мы
идем по коридору мимо двери с мемори­
альной металлической табличкой «Ан­
дрей Миронов» к следующей - «М. Дер­
жавин. А. Ширвиндт». Я сажусь в кресло
нынешнего художественного руководи­
теля театра и включаю диктофон. Кофе в
чашечках с эмблемой Театра Сатиры ос­
тывает, оставаясь нетронутым: таких рас­
сказчиков, как Михаил Михайлович, надо
еще поискать...

М

Все мы вышли из Грауэрмана
- Вы давно дружите с Ширвиндтом?
- С детства. Мы даже родились в од­
ном роддоме - знаменитом арбатском
родильном доме имени Грауэрмана.
Правда, я появился на свет двумя годами
позже Шурика. А еще через пять лет там
же родился Андрюша Миронов. Дом этот
и сейчас еще существует, но родильно­
го отделения в нем больше нет. И очень
жаль, потому что это был настоящий «ак­

терский дом». Если бы повесили на нем
мемориальные доски - просвета на фа­
саде не осталось бы.
- Ваш отец - знаменитый вахтангов­
ский актер. Наверное, все ваше дет­
ство было связано с Арбатом и с этим
театром?
- Я даже своему появлению на свет
обязан вахтанговскому театру и Арбату.
Мои родители познакомились на корте
первого дома, построенного для актеров
этого театра. А из роддома меня принес­
ли в дом моего деда в Большом Левшин­
ском переулке. Сейчас там стоит краси­
вое отремонтированное здание, а тогда
был Первый Московский водопровод­
ный участок. Это была контора и дом мо­
его деда - отца моей мамы, Ивана Алек­
сеевича Козлова. Там я провел первый
год своей жизни. Потом вахтанговский
театр построил еще один дом для своих
актеров и сотрудников, и мы туда пере­
ехали.
Наш дом - новостройка 1937 года. Он
стоял на окраине знаменитой Собачьей
площадки. Сейчас многие и не знают, что
было такое удивительное место в Моск­
ве - очень красивая московская пло­
щадь, которую уничтожили, когда стро­
или Новый Арбат. Там стояли старинные
особняки, больница имени Снегирёва,
музей 1840-х годов, музыкальное учи­
лище имени Гнесиных. Я помню самих
бабушек Гнесиных, которые приходили
заниматься со студентами.
У нас в доме бывали изумительные лю­
ди: Рубен Симонов, Цецилия Мансуро­
ва, которые для меня были просто дядя
Рубен и тетя Циля, Александра Исааков­
на Ремизова, Виктор Григорьевич Коль­
цов, Николай Николаевич Бубнов, Гали­
на Алексеевна Пашкова... К Александре
Исааковне Ремизовой приезжал из Ле­
нинграда Николай Павлович Акимов, ве­
ликолепный режиссер и художник, а к от­
цу - Николай Константинович Черкасов.

Нас с сестрами, которые были совсем ма­
ленькие, укладывали спать, а я знал, что
придет Черкасов, и только делал вид, что
сплю. Отец приводил его к нам в комнату
и тихо говорил: «Вот, посмотри, мои ре­
бята спят». И я сквозь сон слышал знаме­
нитый голос, знакомый мне и по радио, и
по фильмам.
В детстве я был уверен, что главное
место на земле это театр и все события
происходят вокруг него. Я помню до­
военную Москву, когда по Арбату шли
праздничные демонстрации, и вахтан­
говские актеры приветствовали демон­
странтов. Многие актеры снимались в
кино, их узнавали, махали руками, флаж­
ками. Я был убежден, что демонстрация
для того и устроена, чтобы люди увиде­
ли актеров.

Пятилетний Кутузов
- Вы помните свое первое выступле­
ние на сцене?
- Я очень любил спектакль «Фельд­
маршал Кутузов» в постановке Ни­
колая Охлопкова, где роль Кутузова
играл мой отец. В пять лет я уже знал
наизусть монолог Кутузова. Началась
война, мы уехали вместе с театром в
эвакуацию, в Омск. В Омске и состоя­
лось мое первое выступление. Правда,
не на сцене театра, а в военном госпи­
тале перед ранеными бойцами. Вышел
Анатолий Дмитриевич Горюнов, всем
известный тогда по фильму «Вратарь»,
где он играл Карасика, и объявил: «Ми­
хаил Державин. М онолог Кутузова из
пьесы Владимира Соловьёва «Фельд­
маршал Кутузов». Вынесли табуреточ­
ку, поставили меня на нее. И я очень
серьезно, с большим пафосом прочи­
тал монолог. Помню свои первые апло­
дисменты - у них был очень странный
звук. Это раненые солдаты стучали за­
гипсованными руками по загипсован­

ным коленкам. «Ну вот, - продолжал
концерт Анатолий Дмитриевич, - а те­
перь послушайте монолог в исполне­
нии его папы, народного артиста Ми­
хаила Степановича Державина».
Из эвакуации театр вернулся в Моск­
ву, и в 1944 году я пошел в школу в Се­
ребряном переулке. Арбат был тогда
«режимной» улицей. Сам товарищ Ста­
лин ездил по Арбату из Кремля на свою
ближнюю дачу в Кунцево. И на этой ули­
це, и в окрестных переулках стояли так
называемые «топтуны» - переодетые
агенты Министерства государственной
безопасности. Мы их сразу узнавали,
потому что они были все в одинаковых
синих пальто с котиковыми воротника­
ми и в теплых ботах. И когда по Арбату
проезжала правительственная каваль­
када - вереница «паккардов», кото­
рая двигалась по нынешним временам
очень-очень медленно, но с каким-то
совершенно невероятным мощным гуд­
ком, похожим на многократно усилен­
ный голос кукушки, - мы выскакивали
из школы, размахивали руками, крича­
ли: «Ура товарищу Сталину!» в полной
уверенности, что и он нас видел, и мы
его увидели.
Наше поколение училось в раздель­
ных школах. С девочками мы встреча­
лись только на школьных вечерах, куда
и ходили, чтобы познакомиться и потан­
цевать. В послевоенное время все жили
достаточно скромно, но вместе отмеча­
ли праздники, устраивали детские ве­
чера. В нашем доме устраивались зна­
менитые новогодние елки. Все зимние
каникулы мы гуляли по всему дому - се­
годня у Державиных, завтра у Двойнико­
вых, послезавтра у Журавлёвых. Актер
Театра имени Вахтангова, впоследст­
вии знаменитый чтец, народный артист
СССР Дмитрий Николаевич Журавлёв
жил со своей супругой и двумя дочками,
Машей и Наташей, в маленькой квар-

- Ваш первый тесть тоже был из­
вестным театральным человеком...
- С Катенькой Райкиной, дочкой Арка­
дия Исааковича, мы учились на одном
курсе. Влюбились и, еще будучи студен­
тами, поженились. Аркадий Исаакович
помог нам снять комнату. По рассказам
его актеров, он был очень требователь­
ным руководителем театра, даже же­
стким. Но я такого Райкина никогда не
видел. В домашних условиях он запом­
нился мягким, тихим, нежным и даже за­
стенчивым. Очень любил детей - Катю и
сына Котеньку, который был тогда еще
совсем маленький.
После училища я поступил в Театр име­
ни Ленинского комсомола, а Катя - в Те­
атр Вахтангова. Репетиции, гастроли, ча­
стые расставания, и так получилось, что
мы потихоньку отдалялись друг от дру­
га. Не было никаких сцен, кошмарного
разрыва. Просто какой-то излет нашей
любви, и мы очень мирно и спокойно
расстались. У меня сохранились добрые
отношения и с Катей, и с Аркадием Исаа­
ковичем, и с Котей, как я его по-детски до
сих пор называю, хотя он уже и сам на­
родный артист.

Мастера капустного жанра

С первы м тестем - А ркадием Р айкины м и женой Екатериной

тирке на первом этаже. У Журавлёвых
были самые интересные елки. Там, кста­
ти, я и познакомился с Шурой. Мне было
тогда 12 лет, а ему 14. Он уже был взрос­
лый и даже пил настоящее шампанское,
а я - все еще лимонад.
Помню школьника Андрея Миронова.
Мария Владимировна и Александр Семё­
нович - родители Андрея - хорошо зна­
ли моего отца. Они приходили вместе с
Андреем на спектакли вахтанговского
театра. Он был на целых пять лет млад­
ше меня, и мы с ним подружились уже в
Щукинском. Я учился на последнем кур­
се, он - на первом. Я играл дипломные
спектакли, а он вместе с другими студентами-младшекурсниками помогал нам
ставить декорации. Шура Ширвиндт к то­
му времени уже окончил училище. Я ви­
дел его знаменитые отрывки, в которых
он блестяще двигался и фехтовал. Сразу
после окончания училища он стал в нем
преподавать, но не актерское мастерст­
во, а именно сценическое движение и
фехтование.
- Проблемы с выбором профессии,
как я понимаю, у вас не было?
- Я просто не представлял, чем бы я
мог еще заниматься в жизни. С детства
вся жизнь училища проходила на моих
глазах. Я окончил школу и просто пере­
шел из одного подъезда нашего дома
в другой. Я поступил на курс к Иосифу
Моисеевичу Толчанову. Проучился год,
а после окончания первого курса ме­
ня утвердили на роль гимназиста Жени
Гороховского в фильме Юрия Егорова
«Они были первыми». Я там снимался с
Ульяновым, Лилией Алешниковой, Мар­
ком Наумовичем Бернесом. С Бернесом
было особенно интересно работать, по­
тому что он снимался вместе с моим от­
цом в фильме Фридриха Эрмлера «Вели­
кий перелом», за который отец получил
Сталинскую премию. Марк Наумович
много рассказывал, как они работали.
А отца к тому времени уже не стало: он
умер, когда мне было пятнадцать лет.
Целый год я снимался, а потом вернулся
в училище уже на курс к Леониду Мои­
сеевичу Шихматову. Меня практически
сразу стали занимать в вахтанговских
спектаклях. Я участвовал, например, в
спектакле «Много шума из ничего», где

играл маленькую роль стражника. Это
был огромный опыт пребывания на на­
стоящей сцене рядом с величайшими
артистами - Симоновым, Астанговым,
Плотниковым, Мансуровой.
Но в моей студенческой жизни был
еще один очень интересный опыт. В
1957 году в Москву приехал знамени­
тый театр «Берлинер Ансамбль» Брехта.
Тогда уже им руководила его вдова, ак­
триса Елена Вайгель. Они привезли не­
сколько спектаклей, в том числе «Жизнь
Галилея». Массовку набрали из студен­
тов Щукинского училища. Нам раздали
напечатанное по-русски содержание
спектакля, по которому мы следили за
тем, что происходит в каждой карти­
не. Мы очень внимательно готовились
к своим выходам. Декорация была сде­
лана из металла и покрыта какими-то
медными щитами. Нам выдали ботинки,
подклеенные войлоком, чтобы двигать­
ся совершенно бесшумно. Все это было
непривычно и интересно. Вахтангов­
ская школа очень отличалась от этого
жесткого, рационального брехтовского
театра. Мы очень старались, и когда за­
кончились гастроли, второй режиссер
похвалил и поблагодарил нас от имени
театра. А потом нам домой позвони­
ла мамина подруга и с восторгом стала
рассказывать о спектакле. «Ты знаешь, сказала она маме, - там был один немец просто вылитый Мишка». Так что и те­
перь, когда мне хочется похвалиться, я
этак небрежно могу сказать: «Я играл и
в знаменитых зарубежных постановках.
Например, в «Жизни Галилея» в «Берли­
нер Ансамбль»...
- Конец 1950-х годов - время «отте­
пели». Знакомство с берлинским теат­
ром, наверное, было для вас не един­
ственным «окном в мир»?
- «Окно в мир» для нас приоткрыва­
лось тоже недалеко от московского Ар­
бата. На Плющихе в кинотеатре «Кадр»
потихоньку показывали хорошие за­
рубежные картины. Мы там смотрели
первые картины итальянского неореа­
лизма. Позже я открывал там для себя
Феллини и Антониони. В этот кинотеатр
наведывались многие известные акте­
ры и режиссеры. Так что мы ходили ту­
да, как в клуб.

- А как получилось, что после учили­
ща вы попали в Театр имени Ленин­
ского комсомола, а не в Театр Вахтан­
гова?
- Тут есть одна маленькая тайна. Это
был 1959 год, тогда после окончания лю­
бого института забирали в армию. А Те­
атр имени Ленинского комсомола в тот
год боролся за сохранение молодеж­
ного репертуара, для которого им бы­
ли нужны молодые артисты. И поэтому
актерам давали отсрочку от армии. Ди­
ректором театра был Анатолий Андре­
евич Колеватов - бывший актер Театра
имени Вахтангова. Он меня и пригласил.
Там я сразу стал репетировать несколь­
ко главных ролей в премьерах и ввелся
в дикое количество старых спектаклей.
Я был такой голубоглазый блондинчик
и поэтому играл в основном положи­
тельные роли. А Ширвиндт, который
к тому времени уже работал в этом те­
атре, зачастую выступал на сцене моим
антагонистом - играл разных стиляг, со­
циально ненадежных элементов и даже
негодяев. В то время в театре менялись
художественные руководители, прихо­
дили и уходили режиссеры. Я вспоми-

наю с благодарностью Бориса Никитича
Толмазова, прекрасного актера Театра
имени Маяковского, который какое-то
время был у нас режиссером, до него режиссера Майорова. Но когда в театр
пришел Анатолий Васильевич Эфрос,
началась новая эпоха. Шел 1964 год мы с Александром Анатольевичем уже
были известны в театральной Москве
как мастера «капустного жанра». Наш
дуэт сложился в недрах театра, а потом
как-то плавно переместился на сцену
Дома актера. Нас увидел в театре и при­
вел к себе директор Дома актера Алек­
сандр Моисеевич Эскин. И мы, тогда еще
совсем мальчишки, играли свои первые
капустники среди потрясающих масте­
ров сцены того времени. Когда я сейчас
смотрю на фотографии тех лет, всегда
думаю: «Боже! Среди каких знаменитых
актеров мы сразу оказались: Леонид
Утёсов, Михаил Жаров, Михаил Царёв,
Фаина Раневская, молодой Георгий Тов­
стоногов, ведущие артисты МХАТа!» Ак­
терское признание к нам пришло не по
спектаклям, а именно по этим капустни­
кам. С приходом в театр Анатолия Эфро­
са очень многое изменилось. Он привел
хороших драматургов - Розова, Арбузо­
ва, Радзинского, - ставил классику. Был
особенный всплеск интереса к нашему
театру. И эти же театральные мэтры ста­
ли ходить к нам на спектакли. Но Эфрос
проработал здесь недолго. Репертуар­
ная политика Анатолия Васильевича с
точки зрения Министерства культуры и
горкома партии не соответствовала на­
званию театра - Ленинского комсомола.
Эфроса сняли и перевели в Театр на Ма­
лой Бронной очередным режиссером,
разрешив взять с собой любых актеров.
Он взял несколько человек, в число ко­
торых попал и я.
- Кажется, одновременно и в вашей
личной жизни произошли большие
перемены?
- Когда я еще работал в Театре име­
ни Ленинского комсомола, к нам на
спектакли часто приходил переводчик
Никиты Сергеевича Хрущёва Виктор
Суходрев. Он тогда ухаживал за на­
шей актрисой Инной Кмит. Однажды
он привел с собой молодую студентку
М осковского университета Юлию Лео­
нидовну Хрущёву, дочку сына Никиты
Сергеевича, погибшего во время вой­
ны. Она меня пригласила к себе домой
на какой-то праздник. И там я увидел
прелестную милую девушку - Нину Бу- ^

Маршал Советского Союза, «приятель Сталина» Семён Михайлович Буденный
был вторы м тестем актера

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Кадр из фильма «Они были первыми» режиссёра Юрия Егорова (1956 г.), Михаил Державин, Георгий Юматов, Михаил Ульянов, Лилия Алешникова, Александр Толстых.

► дённую. Она училась вместе с Юлией
Хрущёвой в МГУ на факультете ж ур­
налистики. Мы познакомились, стали
встречаться. Наши отношения разви­
вались постепенно, шаг за шагом, пока,
наконец, я не сделал ей предложение.
Нина привела меня в дом на улице Гра­
новского познакомить с родителями.
И вот открывается дверь, и настоящий
Семён Михайлович Будённый протяги­
вает мне руку: «Ну, входи, сынок, здрав­
ствуй!» Он был в шелковой рубашкекосоворотке имаршальских брюках с
лампасами. Помню, какое впечатление
на меня произвела огромная картина,
висевшая в его кабинете: на переднем
сиденье «паккарда» Сталин, на заднем Будённый и Ворошилов.
В Театре Вахтангова когда-то шел спе­
ктакль «Олеко Дундич». Исполнитель
роли Буденного, Борис Митрофанович
Шухмин, жил в нашем доме. А мой отец
в этом спектакле играл роль Ворошило­
ва. Я почувствовал, что попал в круг ле­
гендарных героев моего детства. Семён
Михайлович показал мне свою знамени­
тую коллекцию шашек, хранившихся на
специальной стойке. Так мы познакоми­
лись, а потом много-много лет прожили
под одной крышей. Там же, в этой квар­
тире, сейчас живут мои внуки - Пётр и
Павел.
- У вас и соседи, наверное, были ин­
тересные?
- Рядом жил маршал Тимошенко, на­
верху - маршал Малиновский, в сосед­
нем подъезде - Климент Ефремович
Ворошилов. В центральном подъезде Рокоссовский, Молотов. Это те люди,
которых я видел, с кем был знаком и
кто здоровался со мной за руку. Там же
жила семья маршала Жукова. Я был зна­
ком с его дочерьми Эрой и Эллой. Сей­
час наши внуки сидят в школе за одной
партой - правнук Жукова и правнук Бу­
дённого.
Я всегда относился к этим знакомст­
вам и к своему родству спокойно. Так
же, впрочем, как сейчас к этому относят­
ся мои внуки. Несколько лет тому назад,
когда Петру было всего лет пять, одна за­
рубежная кинокомпания снимала фильм
о революции и о войне. Они снимали в
квартире Семёна Михайловича Будённо­
го, и кто-то спросил моего Петра, пока­
зывая на портрет Сталина с дарственной
надписью: «Ты знаешь, кто это такой?»
Тот совершенно спокойно отвечает: «Это
Сталин». «А ты знаешь, кто такой Ста­
лин?» - «Знаю. Это приятель моего пра­
дедушки».
- А каким был в домашней обста­
новке легендарный Будённый?
- Обожал своих троих детей. Много чи­
тал. В последние годы, когда почти ослеп
на один глаз, я ему читал вслух. Анато­
лий Васильевич Эфрос меня как-то спро­
сил: «Миша, а Будённый читал «Войну и
мир»?» Я подошел к нему с этим вопро­
сом, а он ответил: «Сынок, в первый раз
еще при жизни автора».

Аллерген для Плучека
- Почему вы ушли от Эфроса, из Теат­
ра на Малой Бронной?
- Я ввелся в старые спектакли театра,
а новые еще не появились. И в это время
мои друзья из Театра Сатиры - Андрей
Миронов и Марк Захаров - сказали мне:
«Давай переходи в наш театр - тебе у нас
будет интереснее». Я перешел в Театр
Сатиры, а через некоторое время к нам
присоединился и Ширвиндт.
У нас в Театре на Малой Бронной был
такой непрезентабельный служебный
вход - надо было пройти через какие-то
дворы, потом войти в мрачный подъезд.
А в Театре Сатиры была очень красивая
лесенка и блестящая стеклянная дверь,
и весь этот вход-выход происходил на
глазах у зрителей, будучи как бы про­
должением спектакля. Анатолий Василь­
евич сказал: «Миша, ты уходишь от нас
в другой театр. Я тебя понимаю. Там ты
будешь подниматься по шикарной лест­
нице, входить в шикар­
ную дверь и работать в
шикарном театральном
здании». «Да, - ответил
я, - и, может быть, буду
играть в неплохих спек­
таклях». На мое счастье,
так и случилось. Сыграл
Бобчинского в «Ревизо­
ре» и Скалозуба в «Горе
от ума», а потом Епиходова в «Вишнёвом саде»
и Брауна в «Трёхгрошо­
вой опере» - это все у
Плучека. Сыграл Тартю­
фа в спектакле, поста­
вленном
французским
режиссером Антуаном Витезом. Играл
почти во всех спектаклях, которые поста­
вил Андрей Миронов.
Но я никогда не ссорился с Анатолием
Васильевичем. Он приходил в наш театр
и был одним из первых зрителей многих
моих спектаклей. Помню, ему очень по­
нравился спектакль «Ремонт» по пьесе
Михаила Рощина, в котором я играл од­
ну из главных ролей. Он сидел в первом
ряду и внимательно смотрел на сцену.
А потом зашел ко мне за кулисы, похва­
лил и сказал: «Я очень рад за тебя, по-мо­
ему, это твой театр...»
В Театре Сатиры работали мои парт­
неры по передаче «Кабачок 13 стульев».
Я стал сниматься в этой передаче в роли
пана Ведущего, когда еще работал в Теа­
тре на Малой Бронной. А так как многие
соратники по «Кабачку» работали имен­
но в Театре Сатиры, мне легче стало сов­
мещать репетиции, съемки и спектакли.
- Но ведь вы были не первым паном
Ведущим этой знаменитой передачи?
- Первым был Александр Белявский.
Он снимался в Польше в фильме «Че­
тыре танкиста и собака» и увидел там
телепередачу «Кабаре старых панов».
Она ему понравилась. Он знал поль­
ский язык, кое-что перевел, написал

сценарий и принес на телевидение. Но
у Белявского начались съемки в кино,
и он из передачи ушел. После него две
передачи вел Андрей Миронов. Но Ан­
дрей был слишком подвижным по срав­
нению с респектабельным, спокойным
Белявским, и такой контраст понравил­
ся не всем. Стали искать нового Веду­
щего и предложили эту роль мне. Так я
стал участником знаменитой передачи,
и на нас обрушилась невиданная попу­
лярность, о которой мы и подумать не
могли, когда это все начиналось. Разв­
лекательных программ на телевидении
тогда практически не было, а в нашей
передаче был довольно-таки смелый и
острый по тогдашним временам юмор.
Это была маленькая хитрость - дескать,
все не у нас, а у них, в Польше, происхо­
дит. Кроме того, это была и музыкальная
передача. А музыкальные передачи, да
еще с такими зарубежными шлягерами,
тогда и вовсе отсутствовали. Мы откры­
вали рот, а за нас пели сначала знамени­

тые польские артисты - Ежи Полонский,
Марыля Родович, - а потом потихонеч­
ку мы стали петь голосами Тома Джон­
са, группы «АББА». Увы, когда начались
известные события в Польше, передачу
закрыли. Вышло, по-моему, около 150
серий.
Когда мы выходили на сцену в спектак­
лях Театра Сатиры, особенно на гастро­
лях, по залу прокатывалось: «Ой, ведь
это пан Директор, пани Моника, пан Ве­
дущий!» Валентин Николаевич Плучек
эту передачу не любил. Говорил, что это
пошлость, что актеры зарабатывают себе
дешевую популярность. Но по сравне­
нию с современными юмористическими
программами наш «Кабачок» выглядит
вполне достойно. Что же касается попу­
лярности, то что в ней плохого? Когда я
сейчас иду по Арбату и у меня берут авто­
графы, просят разрешения со мной сфо­
тографировать своих детей, то я вспоми­
наю себя - маленького Мишу, который
жил в актерском доме и с восторгом смо­
трел на тех людей, его окружавших.
- Но все-таки, наверное, порой акте­
рам мешала их телевизионная попу­
лярность?
- Бывало, конечно. Но уже после того,
как передача перестала существовать.
Валентин Николаевич Плучек поставил
спектакль «Бремя решений» по пьесе
Фёдора Бурлацкого о карибском кризи­
се. Джона Кеннеди играл Андрей Миро­
нов. Я играл министра обороны Роберта
Макнамара, Шура Ширвиндт - пресс-сек­
ретаря Белого дома Пьера Селинджера,
Спартак Мишулин - генерала Тейлора.
Играли мы все в костюмах болгарского
пошива и обуви венгерского производ­
ства. У Спартака Мишулина был неболь­
шой монолог - рапорт президенту США.
Текст очень простой: «На 16-е число
назначена бомбардировка Кубы» и так
далее. Но он не мог выговорить слово
«бомбардировка». Он говорил то «брамбардировка», то «бырбырдировка». В за­
ле смеялись, с нами вообще случалась
истерика, и дальше играть было просто
невозможно. Андрей - Джон Кеннеди всегда на него очень сердился: «Ну, ты
можешь, в конце концов, четко сказать
«бомбардировка»! Напиши текст и про­
сто читай свой отчет по бумажке!» И вот
Спартак написал свой текст, но почему-то
в обыкновенной школьной тетрадке, зе­
лененькой такой, в клеточку, за две ко-

С Андреем М ироновым в спектакле «Трёхгрошовая опера».
Слева вверху: главный режиссер Театра Сатиры Валентин Плучек

«Трое в лодке, не считая собаки» фильм, снятый режиссером Наумом Бирманом в 1979 г.
В ролях: Михаил Державин, Андрей Миронов, Александр Ширвиндт

пейки. Свернул ее в рулончик и вышел
на сцену. Подошло время его монолога, а
генерал Тейлор все никак не мог развер­
нуть эту тетрадку, она все время опять
в рулончик сворачивалась. Он бросил
эту возню с тетрадкой и четко так про­
изнес: «На 16-е число назначена...» Мы
все напряглись. «...назначен... бомбовый
удар по Кубе». И ушел. Мы сразу забыли
все свои тексты, Андрей стал растерян­
но смотреть на свой кабинет. А впере­
ди была очень большая сцена, которую
должен был закончить вице-президент
Линдон Джонсон - Владимир Ушаков
словами: «Я тоже поддерживаю решение
президента!» Возникла гробовая тиши­
на. И Андрей почему-то набросился на
Ушакова-Джонсона: «Линдон! А вы-то что
молчите!» Ушаков растерялся: «А почему
я должен что-то говорить, у меня фра­
за только в конце сцены!» «Члены каби­
нета» стали давиться от смеха, зрители
сидели в полном недоумении. С очень
большим трудом мы как-то выкрутились
и быстренько свернули эту сцену. На сле­
дующий день один критик написал в га­
зете: «Вчера усилиями «Кабачка 13 стуль­
ев» был предотвращен бомбовый удар
по Кубе».

его в последний раз, он мне сказал: «Миня, я тебя прошу, в последний раз игра­
ем, давай спокойно простимся с этим
спектаклем!» И я вроде бы согласился.
Но просто так проститься с этой ролью
я не мог. Уж проститься, так проститься.
Я договорился с гримерами, они нашли
парик директора цирка из спектакля
«Пеппи-Длинныйчулок» - лысая голова с
громадной шишкой на лбу. Перед нашей
сценой Андрей зашел ко мне в гример­
ную. Посмотрел, как я наклеивал скром­
ные усики, которые у меня с премьеры

Мне очень нравилось работать с ним как
с режиссером. Он мечтал о режиссуре и,
наверное, стал бы большим мастером.
Спектакль «Бешеные деньги», кото­
рый он поставил в 1981 году, идет до сих
пор. Я перестал играть Телятьева только
в прошлом сезоне, когда был обновлен
весь состав.
Мы с Андреем много играли вместе на
сцене, а в кино снимались вместе только
один раз. Это был фильм Наума Бирмана
«Трое в лодке, не считая собаки».
- Наверное, на съемках было весе­
ло?
- Было холодно. Фильм снимался в
сжатые сроки ближе к осени в Прибал­
тике, под Калининградом - в неболь­
шом городе Советске, ныне Тильзите.
Река Неман играла роль Темзы. А мы
с Андреем и Шурой играли англичан.
Прохладная погода и теплая дружеская
компания. Мы большей частью снима­
лись сидя в лодке в купальных костю­
мах. К лодке был подвязан тросик, за
который ее незаметно тянул катер, а
мы делали вид, что гребли. Съемочная
группа стояла на берегу и следила за
нами через многочисленные стерео­
объективы. Кроме того, нас страховали
водолазы, сидевшие в воде за лодкой,
чтобы их не было видно. Водолазы ме­
нялись каждые два часа. Когда у них
заканчивалась смена, они выходили на
берег совершенно синие. А мы так и си­
дели в лодке без перерыва.
Мы очень мерзли. Водолазам нас бы­
ло жалко, и они в пересменку под водой
потихонечку привозили нам какой-ни­
будь согревающий напиток. В основном
хорошую литовскую водку. Мы ее тихо
переливали в большой медный чайник.

Смешливый Андрюша
- Миронова легко было рассмешить
на сцене? Вы его часто разыгрывали?
- Он был жутко смешливый, наивный
и открытый для всяких розыгрышей.
Я его дико разыгрывал и в «Ревизоре»,
и в «Трёхгрошовой опере», и особенно
в спектакле «У времени в плену». В этом
спектакле я играл маленькую роль пору­
чика - всего несколько фраз - и откро­
венно скучал. А он играл главную роль,
Всеволода Вишневского, и очень серь­
езно относился к спектаклю. В одной из
сцен его герой пытался убедить белых
офицеров, к которым случайно попал,
что он бывший юнкер Павловского во­
енного училища. Там у меня была такая
фраза: «А вы можете отдать рапорт юн­
кера Павловского военного училища?» то есть мы проверяли, свой он или пе­
реодетый большевик. Я при этом ставил
ногу на табуретку и смотрел ему в глаза.
И он отдавал рапорт. Я старался «рас­
колоть» его каждый спектакль. Каждый
раз я делал себе новый грим и позволял
себе все, что угодно. На меня работал
весь гримерный цех. Вот сколько раз
прошел спектакль - столько раз у меня
был новый грим. Я приходил заранее,
договаривался с гримерами. Андрей
меня каждый раз осматривал перед вы­
ходом, но на сцену он уходил раньше, и
у меня было примерно пять минут, что­
бы изменить себя до неузнаваемости.
Я приделывал себе разные уши, клеил
совершенно невероятные брови, при­
клеивал крепе - такие мохнатые воло­
сы, - будто у меня мохнатая грудь выгля­
дывает из-под воротничка. Я мог при­
клеить себе длинный-длинный ноготь,
как у Бабы-Яги, и, стоя спиной к зрите­
лям, но глядя ему в глаза, почесать себе
нос этим длинным-длинным ногтем.
И вот когда спектакль уже снимали с
репертуара и мы должны были играть

Счастливая семья. С Роксаной Бабаян

были. Успокоился и ушел. Тут же влетел
весь гримерный цех, быстро приклеили
мне парик, я надел фуражку и побежал
на сцену. Андрей еще раз меня осмот­
рел в кулисах, опять увидел, что у меня
только небольшие усики, фуражка. Вро­
де бы все в порядке. Через три минуты я
выхожу на сцену. Он смотрит на меня, я
прошу его отдать рапорт. Он с большим
пафосом начинает говорить. Я поставил
ногу на табуретку, посмотрел ему в гла­
за, на секунду снял фуражку, промокнул
платком лысину с громадной шишкой и
снова фуражку надел. Что с ним было!!!
Он мне потом говорил: «Я представил
себе, как ты пришел в театр за два дня,
отыскал этот парик, договорился с гри­
мерами, наклеивал этот грим, скрывался
от меня, делал вид, что тебе все безраз­
лично. Знаешь, ты мне этим розыгрышем
скрасил грустную интонацию прощаль­
ного спектакля».
- Он на вас никогда не обижался?
- Никогда. Андрей поставил в Театре
Сатиры пять спектаклей, и в четырех я
играл главные роли. Я не играл только в
его последнем спектакле «Тени», потому
что репетировал в это время у Плучека.

И в перерывах между дублями пили по­
немножку из носика и так согревались.
«Что вы там все время пьете?» - кричал
с берега Бирман. «Кипяченую водичку», кричали мы в ответ. Все было в меру, мы
никогда не напивались. Кстати, мне ка­
жется, что никто из группы так ни о чем
и не догадался.
- Из того, что вы рассказываете,
складывается совершенно безоблач­
ная картина. Но ведь не все же было
так гладко?
- Конечно, нет. Спектакли запрещали,
тексты цензурировали и портили. В «Са­
моубийце» Эрдмана я играл Виктора Ви­
кторовича, который прибегает в конце
и кричит: «Федя Петунин застрелился!
И записку оставил: «Подсекальников
прав, действительно жить не стоит». Мне
запретили говорить слово «застрелил­
ся». И Сергей Владимирович Михалков,
который принес нам эту пьесу и редак­
тировал ее, мне посоветовал: «Скажи так:
«Федя Петунин отравился!» И через пау­
зу: «Грибами. И записку оставил!» Я так
и играл. Но мы сыграли всего несколь­
ко раз, а потом спектакль запретили. И
только когда наступили иные времена,

«Самоубийцу» разрешили, и мы стали иг­
рать подлинный авторский текст.
- Зачем вы, артист, вступали в пар­
тию?
- Меня вызвал к себе Валентин Ни­
колаевич Плучек и сделал такое пред­
ложение. Я честно спросил, почему это
должен делать я, а не Шура Ширвиндт
или Анатолий Дмитриевич Папанов. Он
мне говорит: «Ты и Папанов у нас един­
ственные русские. Папанов уже отказал­
ся. Он сказал: «Боюсь, что выпью и поте­
ряю партбилет». Я посоветовался дома
с Семёном Михайловичем, и он сказал:
«Давай, вступай. Ты достойный человек,
а у вас хорошая партийная организа­
ция».
- Уход Валентина Николаевича с
поста художественного руководите­
ля Театра Сатиры в свое время на­
звали «бархатной революцией» в те­
атре. Как все происходило на самом
деле?
- Валентин Николаевич был очень муд­
рый человек. И когда он физически боль­
ше не мог руководить театром - а ему
к тому времени перевалило за 90, - он
советовался с нами, предлагал разные
кандидатуры. За спиной Валентина Нико­
лаевича не плелось никаких интриг. Мы
не хотели, чтобы пришел человек со сто­
роны. Поэтому выбор пал на Ширвиндта.
Так что никакой революции не было. Да­
же бархатной.

Мафия Державиных
- Вот уже много лет вы вместе с Рокса­
ной Бабаян. Как вы познакомились?
- К тому времени я уже разошелся с
Ниной Семёновной Будённой. Было ка­
кое-то очень грустное лето. Муж моей
младшей сестры, артист эстрады Борис
Владимиров, известный всей стране под
именем Авдотьи Никитичны, взял меня
с собой на гастроли в Казахстан, в город
Джезказган. В самолете я увидел строй­
ную черноглазую женщину. И Боря мне
говорит: «Миша, познакомься, это наша
любимая Роксаночка Бабаян». Мы сели
с ней ряды шком и все три ч аса пол ета
смотрели друг на друга и разговаривали.
После этого она улетела на два месяца на
гастроли в Латвию. Мы договорились со­
звониться. Созвонились и вот уж 23 года
мы вместе. И мне по-прежнему с ней ин­
тересно и хорошо.
У нас много общего. Например, мы оба
обожаем животных, Роксана - президент
Российской лиги защиты животных.
- У вас дома есть звери?
- У нас недавно погибла кошка - лю­
бимица нашей семьи. И мы не хотели
никого больше заводить. Но вот недав­
но съездили в питомник и взяли новую
кошечку. Теперь у нас есть Дуня - шот­
ландская вислоухая кошка. А моя сестра
с племянником подобрали в лесу соба­
ку, которую кто-то подвесил за ноги на
проволоке. Сейчас она полноправный
член семьи. Дети, которые растут вме­
сте с животными, больше любят людей.
Это очень важно в наше жестокое вре­
мя. Человек, срубивший около своего
окна дерево, с таким трудом выросшее
в городе, не вызывает у меня уважения.
Я однажды увидел на Арбате старый дом
с выбитыми окнами, на балконе которо­
го росли два дерева. Мы с одним актером
вахтанговского театра поднялись по по­
луразрушенной лестнице, отковырнули
плитку и пересадили их в землю у себя во
дворе. Сейчас эти две березки выросли
уже до пятого этажа. Глядя на них, я все­
гда радуюсь - вот, думаю, что-то хорошее
в жизни сделал.
- Кто кроме вас продолжает актер­
скую династию Державиных?
- Сын моей младшей сестры и Бори­
са Владимирова Михаил Владимиров актер нашего театра. Племянница, Оля
Державина, закончила режиссерский
факультет Щукинского училища, работа­
ет на телевидении. Дочь Маша закончила
ГИТИС, потом у нее появился сын Пётр,
потом сын Павел. Пётр сейчас в 10-м
классе: очень серьезный парень, ув­
лекается экономикой. А Павел недав­
но увидел у Никитских ворот красивый
мотоцикл и сказал, что будет работать в
ГАИ. Но, мне кажется, он будет актером.

Фото из семейного архива М.М. Державина

«РИА НОВОСТИ»

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

САндреем М ироновым в спектакле «У времени в плену»

Вера Васильева в м узы кальной телепередаче «Бенефис» 1978 года.

Оптимистичная
пессимистка
В 25 ЛЕТ у НЕЕ БЫ1ЛО ДВЕ СТАЛИНСКИЕ ПРЕМИИ, ГРОМКИЕ ПРЕМЬЕРЫ У ИВАНА ПЫРЬЕВА
и Бо р и с а р а в е н с к и х , п р и н е с ш и е ей в с е н а р о д н у ю с л а в у , з а п о с л е д у ю щ и е п о л в е к а б л а г о п о л у ч н о й
т в о р ч е с к о й с у д ь б ы т а к и х з в е з д н ы х м и н у т б о л ь ш е не с л у ч и л о с ь ,
н о и с е го д н я в е р а Ва с и л ь е в а ж и в е т н а д е ж д о й н а б у д у щ е е
■ Галина СТЕПАНОВА

Публикация 2006 года
- Вы коренная москвичка?
- Я родилась в Москве, около Чистых
прудов, в Большевистском переулке.
Теперь ему вернули историческое на­
звание, и он опять, как и до революции,
называется Гусятников. Того двухэтаж­
ного домика, в котором мы жили, уже
давно нет. Но сохранился соседний, с
рыцарем, в подъезде которого играли в
театр. Моя мама, Александра Андреевна,
родилась в Твери, окончила там коммер­
ческое училище, вышла замуж за дере­
венского парня Кузьму и уехала с ним в
деревню. Крестьянскую жизнь мама не
любила и вспоминала свое деревенское
житье без восторга. В годы коллективи­
зации многим из деревни пришлось уе­
хать в Москву, в том числе моим родите­
лям. Папа стал работать шофером, мама
в основном работала по дому. Жили мы
очень скромно, по теперешним поняти­
ям просто бедно. Удобств в нашей ком­
мунальной квартире не было, питались в
основном картошкой и капустой, но жи­
ли дружно.

Шаляпин в шляпе
- А когда вы в первый раз попали в те­
атр?
- Это было в очень раннем возрасте.
Мама любила дружить с женщинами не
деревенского круга, а «культурного», и
вот одна из них, Анна Юльевна Левитина,
повела меня в Музыкальный театр Ста­
ниславского на оперу «Царская невеста»,
которая произвела на меня ошеломляю­
щее впечатление. Все было так красиво:
и золотые ложи, и люстры, и бархатный
занавес, и женщины в роскошных наря­

Штейн, наш замечатель­
дах на сцене. Я пришла
ный педагог, оставил
домой, села под стол,
этот кружок и перешел
приподняла
скатерть,
в театральную студию
как шатер, сказала, что
Дома культуры ЗИЛа, я
я теперь царская неве­
тоже перешла туда. Хотя
ста, и запела. Это потря­
расстояние приходилось
сение от первого посе­
щения театра осталось
преодолевать порядоч­
на всю жизнь. Я для се­
ное - от Чистых прудов
бя решила, что я буду
до ЗИЛа, но для меня иг­
только артисткой и буду
рать в этой театральной
жить только так, как в
студии было счастьем.
театре показывают, а не
Когда мне исполни­
так, как живут мои роди­
лось 15 лет, началась
тели и их знакомые.
война. Нашу семью раз­
Когда я чистила кар­
бросало по стране. Я ос­
тошку, то всегда наде­
талась вдвоем с папой в
вала
какую-нибудь
Москве. Я его очень лю­
Иван Пырьев, «открывш ий»
била. Это был кроткий
шляпку и пела арии из
спектаклей.
Поэтому
человек, чем-то похо­
Веру Васильеву
во дворе меня прозва­
жий на князя Мышкина,
ли «Шаляпин», а мне казалось, что они
очень верующий. Всегда считался с мои­
ми мечтами. Я хотела играть на пианино,
меня дразнят из-за шляпы. Я организо­
и вот папа решил копить деньги. Копил­
вала свой «Театр волшебной сказки» на
копил и купил старую фисгармонию. Он
ступенях подъезда «дома с рыцарем».
считал, что это как пианино, и даже не
Стала бегать в библиотеки и читать все
предполагал, что фисгармония - другой
про артистов. Особенно я любила старые
инструмент.
дореволюционные журналы - «Рампа и
Как и вся молодежь, я была на трудо­
жизнь», «Театр и искусство». Глама-Мевом фронте на торфяных разработках,
щерская, Иванов-Козельский: мне не­
училась на курсах медсестер делать пе­
обыкновенно нравились даже фамилии
ревязки. Помню, что, когда у нас была
этих актеров. У меня появилась подруж­
практика, пришел артист Массальский
ка, Катя Розовская, которая потом стала
перебинтовать пятку. Для меня это было
театроведом, мы с ней дружим до сих
событие: такой великий артист, и вдруг я
пор. Мы вместе носились по театрам,
ему перебинтовываю пятку.
главным образом это, конечно, были
В 1943 годуя поступила в Московское
Малый театр и МХАТ. Иногда продавали
городское театральное училище на курс
учебники, чтобы купить билет на галерку.
Владимира Васильевича Готовцева, уче­
Восхищались Аллой Тарасовой, Алисой
ника Станиславского. У нас были очень
Коонен, Бабановой, Остужевым, по мно­
гу раз смотрели их спектакли.
хорошие студенты - будущая звезда Теа­
тра Маяковского Верочка Орлова, Евге­
Неподалеку был Дом пионеров, и я по­
ний Лебедев, Таня Махова (в спектакле
ступила сначала в хоровой кружок, потом
и в драматический. Когда Сергей Львович
московского Театра драмы и комедии

«Дворянское гнездо» она гремела на
всю Москву), Оля Аросева.

«Васильевой
все подложили?»
- А как вы, будучи еще студенткой, по­
пали на съемочную площадку к зна­
менитому режиссеру Пырьеву?
- Я иногда даже сержусь, когда меня
об этом спрашивают. Я сыграла столь­
ко ролей, а вспоминают фильм «Сказа­
ние о земле Сибирской» и спектакль
«Свадьба с приданым»! Но было это так:
однажды у зеркала в раздевалке теат­
рального училища я надевала много раз
перешитый, смешной беличий капор.
Ассистентки Пырьева, которые стояли
у зеркала и разглядывали студенток,
подозвали меня к себе. Прозвучал воп­
рос, который мечтает услышать всякая
студентка театрального училища: «Де­
вочка, ты хочешь сниматься в кино?»
Не спав всю ночь от волнения, нарядив­
шись во все чужое, какое-то немысли­
мое платье и туфли своих сестер, сделав
высокую прическу, я предстала перед
Иваном Александровичем Пырьевым.
Он посмотрел очень внимательно. Сна­
чала попросил расчесать меня как сле­
дует. Потом - принести два простых
чулка. Подошел ко мне, словно я была
неодушевленным предметом, и сунул
в мое декольте по чулку в те места, где
предполагалась пышная грудь. И потом,
когда уже начались съемки, он частень­
ко спрашивал перед началом: «Василье­
вой все подложили?»
Мне было 22 года, когда я снималась в
этом фильме, а рядом были такие заме­
чательные актеры, как Борис Андреев,
Владимир Дружников, Владимир Зель­
дин, Марина Ладынина. На съемочной
площадке я вела себя очень скромно и

Актриса в гримерной Театра сатиры. 1956 год

пугливо. Я не надеялась даже, что меня
кто-то заметит в этой картине.
- Заметил, как известно, Сталин. Это
правда, что Сталинскую премию вам
дали по его личному распоряжению?
- Думаю, эта версия не лишена осно­
ваний. Говорят, что Сталин, посмотрев
картину, спросил про меня: «А где нашли
вот эту прелесть?» И мне тут же дали эту
премию, хотя на меня и документов в ко­
митет по премиям не посылали. Я была
даже напугана, когда узнала о награде.
- Как говорится в таких случаях, вы
проснулись знаменитой?
- Конечно, появление этой картины
переменило всю мою жизнь. Меня заме­
тили и пригласили в Театр сатиры. Для ве­
ликого Хенкина там ставился «Лев Гурыч
Синичкин», а дочку главного персонажа
играть было некому. А я раньше в этом
театре, по-моему, даже и не была. Там ме­
ня встретили необычайно тепло. Иных
слов, кроме «душенька», «милая», «хоро-

Борис Равенских, умевший сделать
шедевр из самой примитивной пьесы

шая ты наша», я вообще не слышала. Я
была обласкана всеми, кто работал тогда
в театре. Театром руководил замечатель­
ный режиссер Николай Васильевич Пе­
тров - легкий, талантливый человек, ко­
торый всегда радовался чужим успехам и
был полностью лишен честолюбия. Вско­
ре после моего прихода появился новый
режиссер - Борис Иванович Равенских.
Он был известен на всю Москву спектак­
лями, которые до этого поставил в Театре
Станиславского, - «В тиши лесов» и «С лю­
бовью не шутят», где играла его жена, пре­
лестная Лилия Гриценко. Он принес к нам
в театр пьесу Николая Дьяконова «Свадь­
ба с приданым», которая всем очень не
понравилась. Помню, он сказал: «Да, пье­
са примитивна, как мычание коровы, но
мы сделаем из нее шедевр». И поставил
спектакль, имевший невиданный успех.
Борис Иванович был редчайшим ре­
жиссером. Кроме огромного таланта,
фантазии, юмора, темперамента, музы­

кальности, пройденной у Мейерхольда
школы, у него была, как мне кажется, еще
какая-то сверхзадача, которую он потом
очень полно реализовал в своих спектак­
лях в Малом театре. Он любил Россию и
глубоко чувствовал русскую душу.
Я считаю, что мне повезло и с Пырье­
вым, и с Борисом Ивановичем Равенских.
Конечно, я тогда не предполагала, что это­
го чуда никогда больше не повторится.

Лучшая роль
Валентина Гафта
- А Валентин Николаевич Плучек, с ко­
торым вы проработали чуть ли не со­
рок лет?
- Я не была ему особенно интересна.
Он очень любил Маяковского. А я Ма­
яковского не любила, хотя и играла в
его знаменитом спектакле «Баня». Я, ко­
нечно, играла в спектаклях Плучека, но
только две роли принесли мне большое
счастье - Анна Андреевна в «Ревизоре»
и Розина в «Женитьбе Фигаро». А за по­
следние лет двадцать работы он вообще
ни одной роли со мной не сделал. Но я не
хотела бы жаловаться, две замечатель­
ные роли это тоже хорошо.
- Тем более в таких замечательных
спектаклях, с такими партнерами, как
Миронов, Папанов...
- И не только они. Не все уже помнят,
что первым моим партнером в «Фига­
ро» был Валентин Гафт. Он играл графа
Альмавиву совершенно по-особенному.
Главное в его графе была не элегантность
и не барственность, а этакая неуемная
страсть. Из него выпирало, если хотите,
прямо-таки звериное начало. Это был че­
ловек бешеных страстей. Вспоминаю, как
на репетиции, когда я пыталась быть че­
ресчур светской и изнеженной, Валя взо­
рвался и закричал, что эти все ужимки
и прыжки ерунда, нет живого человека,
нет плоти и крови. А ведь это прежде все­
го муж и жена, кричал он, которые любят
и очень ревнуют друг друга, и уже только
потом они граф и графиня. Он говорил
о своем герое: «Я был весь ухоженный,
благополучный в начале спектакля, а в
конце - как легавая собака».
Ширвиндт играл более спокойно и за­
вуалированно. Он был ленивым бари­
ном. Но это тоже было интересно. Если
бы Гафт не ушел из театра и эту роль они
бы играли по очереди, то спектакль был
бы еще интереснее. Хотя, казалось, куда
больше, публика этот спектакль безумно
любила. И, конечно, главный секрет это­
го успеха был в Андрюше, который бли­
стательно играл главную роль.

Герой нашего времени
- Вы наверняка помните, как Андрей
Миронов появился в театре?
- Он был принят к нам сразу после те­
атрального училища. Пришел показы­

ваться с Валентиной Шарыкиной, они
сыграли чеховский рассказ «Загадочная
натура» и отрывок из «Бравого солдата
Швейка», и члены худсовета проголосо­
вали за их прием. В первый же сезон Плу­
чек сказал ему тот комплимент, который,
по словам Андрея, запомнился ему на
всю жизнь: «Наше солнце».
Вскоре после этого театр выехал на га­
строли в Кузбасс, и там произошла весь­
ма смешная история. Мы ехали в поезде
большой шумной компанией. Мой муж
вышел куда-то, а Андрей, совсем юный,
начал шутя ухаживать за мной. Поцело­
вал мне руку, и в этот момент в дверях
появился мой муж. Схватил его за шиво­
рот и поволок куда-то из купе. Но очень
скоро они появились, такие тихие и ли­
рические, как два закадычных друга. По­
том Андрей очень смешно рассказывал,
что Владимир Петрович готов был его
побить, но, увидев его наивные глаза,
вдруг проникся к нему абсолютным со­
чувствием. И всю жизнь мой муж очень
нежно, как к сыну, относился к Андрею,
был влюблен в его творческую и челове­
ческую индивидуальность.
А вообще каждой женщине, сколь­
ко бы лет ей ни было, Андрей готов был
подарить свое восторженное внимание.
Его глаза всегда говорили: «Какая же вы
очаровательная!» Андрюша вообще был
очень влюбчивый. И мне кажется, что
ему очень нравилось, увидев любую де­
вочку, проявить к ней нежность и внима­
ние. Это был не грозный соблазнитель, а
вечно влюбленный мальчик. Он забывал
о своей влюбленности через минуту, а
девочки проносили это чувство через
всю жизнь.
- Вы дружили?
- Я не могу сказать, что мы дружили,
потому что возраст был все-таки раз­
ный. Но он был очень благодарным че­
ловеком. Андрюша был сильным чело­
веком во всем, что касалось профессии,
но очень ранимым в жизни. Он всегда
чувствовал, кто его искренно любит.
А среди коллег это особенно ценится.
Я и особенно мой муж были влюблены
в его талант, в его мальчишескую, почти
детскую натуру. Он чувствовал, что мы
радуемся его успехам, и отвечал добро­
той и вниманием. Я не могу сказать себе,
что мы дружил и, хотя он познакомил нас
со своими родителями, с Марией Вла­
димировной и Александром Семёнови­
чем. Мы очень дорожили этим знаком­
ством. Такой веселой и артистичной во
всем семьи я больше не видела. Это был
фейерверк, какой-то сплошной концерт.
Андрюша, когда уезжал (особенно когда
не стало Александра Семёновича), все­
гда просил, чтобы мы были вниматель­
ны к его маме. И мы всегда делали это с
удовольствием.
Он был очень хорошо воспитан, ни­
когда не бывал заносчив. Не мог ни­
кого обидеть. Трудолюбив до безумия,
но это не бросалось в глаза, казалось,
что у него все получается легко и само
собой. Он был весь как пружина на ре­
петиции, за всех все переживал и про­
живал. С ним расслабиться было невоз­
можно. Он был блистательный человек
во всем.
Поначалу мы могли после репетиции
сорваться, куда-то поехать погулять все
вместе. Потом наша разница в возрасте
немножечко нас развела. Наша тихость
не совмещалась с его бурностью.
Андрей не был человеком, который
пойдет на политическую демонстрацию,
но через искусство он умел протестовать
очень сильно против тех вещей, которые
его возмущали, - против невежества,
глупости, давления на свободу. Все это
он очень тонко выражал в своих спектак­
лях. Боль и неравнодушие сквозили во
всех его ролях. И за это его любили не
только обыватели, которые хотели раз­
влечься его песенками и шутками, но и
думающие люди, которые видели в нем
героя нашего времени. Вот так я его вос­
принимала.

Жизнь прошла
не в том театре
- Вы ведь, кажется, хотели сыграть Ра­
невскую в том «Вишнёвом саде», где
Лопахина играл Миронов?
- Я вообще мечтала об этой роли. Но
когда в нашем театре вдруг началась

работа над этой пьесой и Таня Василь­
ева была назначена на эту роль, то да­
же и мечтать было глупо. Но вот она
внезапно ушла из театра, и в какой-то
момент я решилась, пришла к Плучеку
и сказала, что мечтаю об этой роли. Но
он отогнал меня, как назойливую муху.
Сказал, что и Ольга Аросева хочет, и
Нина Архипова, но он лучше даст сыг­
рать молодежи. И дал роль молодой
актрисе.
Конечно, это было грустно. Но потом
случай но я встретилась с режиссером Ве­
рой Ефремовой, руководившей театром
в Калинине. У нее как раз ушла актриса,
игравшая Раневскую. Мы разговорились,
и она предложила мне попробовать.
Я приехала на репетиции.
Спектакль был уже сделан, и я в него
входила. Дивная музыка, дивные декора­
ции, дивные актеры - и Чуйков, который
играл Лопахина, и Фирс - Рассказов...
Я чувствовала себя как рыба в воде.
Мне ничего не надо было преодоле­
вать.
Я играла эту роль десять лет. Каждый
месяц ездила на два-три спектакля. Это
было счастье. Мы ездили на гастроли и
по России, и за границу. И встречали вез­
де и слезы, и понимание, и восторг.
Я вдруг приобрела веру в то, что могу
это делать и что мне это далось, хотя, мо­
жет быть, немного поздно.
И еще все это навело на мысль, что
жизнь моя прошла, может быть, не в том
театре.
А после этого случилось еще одно
чудо - меня пригласили в Орел, где я
сыграла Кручинину в спектакле «Без ви­
ны виноватые». Я очень любила эту роль
и как-то очень ее чувствовала именно
в наше время, когда старики и дети так
безумно обездолены. Этот ужас от ны­
нешней жизни заставил меня сыграть
женщину, всю жизнь страдавшую от то­
го, что она не нашла даже могилы своего
сына.
- А у вас были предложения из дру­
гих театров перейти к ним из Театра
сатиры?
- В общем, нет. Потому что считалось,
что у меня благополучная судьба в мо­
ем театре. Я же все-таки играла, любила
свой театр, у меня были свои радости.
Моя жизнь в нем шла очень естественно,
и не было ничего такого, что бы меня из
него вытолкнуло. Только мечты о многих
ролях оказались похоронены.

Валентин Плучек давал Васильевой мало
ролей, но две оказались замечательными

А сейчас я очень люблю спектакль
«Ждать?», который поставил Юрий Ва­
сильев. Эта роль для меня исповедаль­
ная. В ней есть все: и унижение, и жен­
ское достоинство, и вечное актерское
желание играть - даже на самом краю.
Это спектакль, выражающий меня и
мой взгляд на прожитую жизнь. Он очень
личный, не говоря уж о том, что у меня
там чудесные партнеры - Олег Вавилов и
Антон Кукушкин.
А на будущее, как ни странно, у меня
очень большие надежды. В восемьдесят
лет, казалось бы, не о чем уже мечтать, но
я так не могу. Очень хочу сыграть одну
роль, о которой не буду говорить, чтобы
не сглазить, скажу лишь, что приступила
к репетициям.
Это будет в Москве, но в другом театре.
Это роль, о которой актриса может толь­
ко мечтать..

СЕКРЕТЫ КУЛЬТУРЫ

Неисправимый
Альдемаро

inoBVMSЕПЬД'лН

.— ' С U * ' S 3 U — •

эодны &ар^

Галина СТЕПАНОВА

Публикация 2003 года
свои восемьдесят восемь Зель­
дин по-прежнему строен, подтя­
нут, элегантен и красив. Конеч­
но, не прежний Альдемаро из «Учителя
танцев», по которому сходила с ума вся
послевоенная Москва. Но и назвать его
почтенным старцем язык не поворачи­
вается. Всегда в движении: вот и встре­
чу нашу он начал отнюдь не восседая в
кресле, а пригласив меня на «экскурсию»
по одному из самых знаменитых (и уж
точно самому большому) театральных
зданий России. Мы вышли на колоссаль­
ных размеров сцену Театра Армии, Зель­
дин с гордостью сказал: «На эту сцену
танк может въехать. И въезжал в одном
спектакле. Настоящая конница выходила
в «Александре Пархоменко». А в спекта­
кле «Суворов» была грандиозная массо­
вая сцена - переход Суворова через Аль­
пы. На сцене были и Альпы, и пропасть,
на краю которой стояла деревянная из­
бушка. Солдаты на глазах у зрителей из­
бушку раскатывали по бревнышку, стро­
или мост, по которому проходил полк. Во
время этой сцены зал всегда аплодиро­
вал стоя...»
После импровизированной экскурсии
мы пришли в зельдинскую гримуборную.
Кресла, покрытые казенными белыми бя­
зевыми чехлами. Журнальный столик, за­
валенный книгами. На вешалке - мантия
почетного члена Международной акаде­
мии театра. На стенах - фотографии по­
койной жены Зельдина, замечательной
актрисы Генриетты Островской, афиши,
плакат с изображением любимой тенни­
систки Курниковой. Зельдин удобно рас­
полагается в кресле и говорит: «Вот это
моя святая святых. Я в этой гримуборной
с 1945 года».

В

Танцор, пастух,
ворошиловский наездник
- Правда ли, что сюда заходила Анна
Ахматова?
- Правда. Ее привела режиссер Нина
Антоновна Ольшевская - мать Алеши
Баталова. Она работала у нас в театре,
дружила с Анной Андреевной и как-то
привела ее на «Учителя танцев». После
спектакля Ахматова зашла сказать мне
несколько теплых слов, а я поцеловал
ей руку. Величественная женщина, кра­
сивая, седая. Я очень горжусь тем, что ее
видел. Это было как раз то время, когда
на нее обрушились власти и клеветали,
преследовали, как могли.
- Кстати, об «Учителе танцев». Гово­
рят, вы могли бы стать звездой Боль­
шого...
- Танцую я и по сей день - в спектак­
ле «Приглашение в замок». «Учителя
танцев» в последний раз сыграл в 1975
году в день своего 60-летия. Но никакой
особенной балетной подготовки у ме­
ня нет. Когда мне было двенадцать лет,
я поступал в хореографическое учили­
ще, но меня предупредили, что никаких
успехов я не добьюсь, потому что у ме­
ня больное сердце. Мой отец очень не
хотел, чтобы я учился в хореографиче­
ском, и был доволен таким поворотом
дела. А для меня это была первая насто­
ящая драма в жизни. Несколько дней не
мог успокоиться.
- Вы с детства мечтали стать арти­
стом?

- Нет, я об этом тогда не думал. Родил­
ся в маленьком провинциальном горо­
де Козлов. В начале тридцатых годов его
переименовали в Мичуринск. Всегда
любил танец, движение, спорт. Занимал­
ся лыжами, волейболом. Все это потом
очень пригодилось в профессии. Мой
отец был военным музыкантом, мама учительница. У меня было три сестры,
с которыми мы очень дружили. Сестры
учились музыке, и я музыку любил. Ко­
гда наша семья переехала в Москву, я
попал в военизированную школу, вро­
де современного суворовского учили­
ща. Мы даже участвовали в параде на
Красной площади в 1930 году. И после
школы я хотел поступать в военно-мор­
ское училище. Меня очень увлекала вся
эта романтика - море, корабли, морская
форма. Но в морское училище меня не
взяли из-за плохого зрения. Поработал
после школы слесарем. Однажды уви­
дел объявление о приеме в театрально­
производственное училище при театре
МОСПС - ныне Моссовета. Я пошел на
авось, считал, что шансов у меня ма­
ло. Читал стихи и прозу громко, но не
очень понимал, что читаю. Но двигался
хорошо, и голос у меня был. Поступил.
Надо сказать, танец, ритмика и фехто­
вание так и остались моими любимы­
ми дисциплинами. Моим педагогом по
танцу была бывшая балерина Большого
театра Вера Мосолова. Она меня очень

любила. Урок всегда заканчивался тем,
что все мужчины должны были делать
упражнение «ползунок». Это такая у к­
раинская присядка с выбрасыванием
ноги вперед. При этом очень трудно
удержать равновесие. Она не отпускала
нас до тех пор, пока каждый не сделает
определенное количество «ползунков».
Я всегда сразу делал все эти «ползунки»,
а мои товарищи мучились. Хватались за
станок, чтобы удержать равновесие, а
Мосолова их била по рукам...
- Хотя в балете вы и не работали, на­
сколько я знаю, среди ваших друзей
очень много балетных, не так ли?
- В Большой театр я начал ходить, ко­
гда познакомился с выдающимся харак­
терным танцовщиком Сергеем Коренем.
Он приехал в Москву из Ленинграда и в
1943 году начал танцевать в Большом.
Я пришел на его творческий вечер, где
он исполнял испанские танцы с кастань­
етами. Мой Альдемаро многому учился у
Кореня. Я очень люблю балет. Если я иду
в Большой театр, то это для меня всегда
событие. Я видел все постановки Лавров­
ского, Григоровича, Якобсона. Был зна­
ком и дружен с Олей Лепешинской, Га­
линой Улановой, Мариной Тимофеевой,
Майей Плисецкой. С Катей Максимовой
и Володей Васильевым мы познакоми­
лись и подружились еще когда они за­
канчивали училище. Они стали великими
русскими артистами на моих глазах.

- Но ваша
слава началась еще
до «Учителя танцев». В знаменитом
фильме «Свинарка и пастух» вы тоже
поразили воображение всего совет­
ского народа выправкой, великолеп­
ным умением танцевать и гарцевать
на лошади. Ведь скакали верхом без
дублера?
- Какиедублеры?! Я когда-то очень
серьезно занимался верховой ездой на
конном Манеже. В 1930-е годы на По­
варской улице (тогда это была улица
Воровского), на том месте, где сейчас
Театр киноактера, был манеж имени
Будённого. Там я и осваивал вольти­
ж ировку в компании Васи Сталина и
сыновей Микояна. Это были хорошие,
скромные ребята. Театральное учили­
ще я закончил, имея еще и диплом во­
рошиловского всадника. Все это очень
мне помогло на съемках «Свинарки и
пастуха».
- А почему Иван Александрович
Пырьев выбрал вас, романтического
по амплуа актера, на роль пастуха Мусаиба?
- Пырьев снимал не бытовую комедию,
а лирическую сказку. И главного героя
он искал соответствующего. На эту роль
пробовались несколько актеров, в том
числе настоящие грузины и осетины.
Никто его не устраивал. Я тогда работал
в Театре транспорта, нынешнем Театре
имени Гоголя. В спектакле «Стрекоза» то­
же играл грузина. И, кажется, неплохо,
потому что «на меня» приходили тогда
все грузины Центрального рынка. В этом
спектакле меня увидела ассистентка
Пырьева и пригласила на пробы. Пырь­
ев снял для кинопробы сразу три сцены.
Потом в просмотровом зале собрали
женскую часть группы и показали раз­
ные эпизоды с разными кандидатами на
роль Мусаиба. И после того, как посмот­
рели сцену, где я приезжаю к Глаше объ­
ясниться ей в любви, все женщины еди­
нодушно выбрали меня. Мне было тогда
26 лет.
Сейчас принято ругать весь наш ста­
рый кинематограф, в том числе и филь­
мы Пырьева. Те, кто ругает, просто не
понимают авторский замысел. «Сви­
нарка и пастух» по жанру был сказкой.
Поэтому обвинять режиссера в попыт­
ке приукрасить реальность нелепо. Об­
ратите внимание: фильм же называется
почти как андерсеновская сказка! Сказ­
ка - это не обман, а способ очистить ду­
шу. Людям нужна сказка, они тоскуют
по ней, как тоскуют по красоте, любви,
добру.
Съемки начались еще в мирное вре­
мя. Война застала нас в Домбае, где мы
работали на натуре. Пырьев записался
добровольцем на фронт. Я был моби­
лизован и попал в танковую школу. Но
очень скоро съемочную группу собра­
ли и приказали продолжить работу над
фильмом. Эпизоды на ВДНХ снимались
под бомбежками. А почти все мои то­
варищи по танковой школе погибли на
фронте. Так получается, что этот фильм
меня спас.
- Говорят, чтобы сыграть настоящее
чувство, надо хотя бы немного влю­
биться в свою партнершу. Как вам ра­
боталось с Мариной Ладыниной?
- Конечно, я обожал ее. Когда мы смо­
трели в глаза другу другу, меня охваты­
вал трепет. Но она была женой Пырьева,
поэтому никакого романа между нами не
было и быть не могло.

танцев» Щепкина-Куперник
подарила мне книгу сво­
их переводов с надписью:
«Дорогому Володечке! В на­
дежде, что Альдемаро пре­
вратится в Ромео». Я мечтал
сыграть Ромео, Сирано де
Бержерака, Хлестакова. Но
не сыграл. Алексей Дмит­
риевич Попов ставил «Ре­
визора» и даже написал на
своем режиссерском экзем­
пляре пьесы: «Володя - Хле­
стаков». Я присутствовал на
всех репетициях. Но репе­
тировал и играл эту роль
Андрей Попов. И, по-моему,
замечательно играл.
- И вы не завидовали
ему?
- Вы знаете, я абсолют­
но лишен чувства зависти.
Всегда радуюсь успеху кол­
лег. Иосиф Бродский гово­

зоны. Были в Афганистане, в Чернобы­
ле. Бывали замечательные концерты,
после которых к нам подходили воин­
ские начальники и говорили, что за два
часа выступления мы сделали то, что
они не смогли сделать с солдатами за
два года.
- Что же это такое вы с ними дела­
ли?
- Например, после наших концертов
резко увеличивалось количество солдат­
ских писем домой. Писали даже те, кто за
все время службы не удосуживался черк­
нуть родным пару строк. Это общение с
армией и для нас было очень важным.
Сейчас мы никуда не выезжаем в связи
с тяжелым финансовым положением на­
шего театра, нашей армии и вообще на­
шей страны.
-Неужели небыло никакихконфликтов с армейскими властями? Не мо­
жет быть, чтобы какой-нибудь Скало­
зуб не попытался вам «фельдфебеля в
Вольтеры дать»...

Владимир Зельдин вошел в историю
театра и кино ролями Альдемаро
в «Учителе танцев»(вверху - с Валентиной
Соловьевой) и Мусаиба в фильме Пырьева
«Свинарка и пастух» (справа - с Мариной
Ладыниной). Справа внизу: Владимир
Михайлович, Иветта Евгеньевна и Борис
Николаевич

Прогулки с Борисом
Николаевичем

- А у вас в жизни была такая боль­
шая любовь, как у вашего героя?
- Была и есть. Я люблю свою жену Ивет­
ту Евгеньевну Капралову, мы вместе уже
38 лет.

- Но это ведь не первая ваша жена?
- Третья. Первый раз я женился, когда
еще работал в Театре транспорта. Вторая
жена, Генриетта Островская, была моей
партнершей в спектакле «Учитель тан­
цев». Она очень рано умерла.
- У вас было много поклонниц?
- Я к этому спокойно относился. Сам я
человек эмоциональный. И когда спек­
такль производит на меня впечатление,
у меня возникает желание подождать
актеров у служебного входа, поблагода­
рить. Мне понятно и когда влюбленность
в героя переносят на актера. Это и есть
настоящее искусство, заставляющее со­
переживать происходящему на экране
или на сцене.

Самый лучший театр
- Театр Армии - это военная дисцип­
лина, особый репертуар. У вас нико­
гда не было желания сменить обста­
новку?
- Я никогда не изменял этому театру.
Однажды я опоздал на спектакль «Учи­
тель танцев» на 45 минут. Это был вы­
ездной спектакль, он шел за городом,
в клубе. Я решил поехать на мотоцик­
ле, а он по дороге сломался. Но я всетаки добрался, хотя и очень опоздал.
А тогда время было очень строгое. Уст­
роили «общественный суд» и стали ме­
ня обвинять в том, что я «вредитель» и
чуть ли не шпион. У нас в то время на­
чальником театра был генерал-майор
по фамилии Паша. Шутя он сказал со­
бравшимся, что после всего сказанного
Зельдина нужно расстрелять. Благода­
ря этому обстановка как-то разряди­
лась, и я отделался выговором. Снача­
ла я даже решил, что немедленно уйду
после этого из театра, но было жалко
расставаться с «Учителем танцев», и я
остался.
- Но ведь после «Учителя танцев»
вам не много пришлось сыграть ро­
мантических музыкальных ролей.
Неужели не хотелось перейти в дру­
гой театр, более близкий вашему та­
ланту? В Вахтанговский, например?
- Меня приглашали и Михаил Царёв
в Малый театр, и Рубен Симонов в те­
атр Вахтангова. Но я не мог изменить
своему театру. Актер вообще зависимая
профессия. Переводчик пьесы «Учитель

Я просто играл роли. Меня, правда, вы­
зывали, спрашивали: «Как это так, вы,
ведущий мастер, и не член партии?»
Я отвечал, что должен совершить ка­
кой-то поступок, чтобы быть достой­
ным этого звания. Однажды мне на эту
дежурную отговорку сказали: «Разве
вы не совершили поступок, сыграв
столько ролей?» Но я как-то отшутил­
ся. Я далек от политики, хотя мне не­
безразлично происходящее в нашей
стране. Самая большая общественная
должность, которую я занимал в своей
жизни, - председатель жилкомиссии
театра.
- Многие актеры с вашей помо­
щью получили хорошие квартиры,
а сам вы живете в двухкомнатной
квартире, ходите в театр пешком
и выполняете всю работу по дому.
У вас никогда не было желания уе­
хать куда-нибудь за границу, где ак­
теры, а тем более звезды, куда луч­
ше устроены?
- Я объехал многие страны, но нигде
мне не было так хорошо, как в России.
Как и Маяковский, «я хотел бы жить и
умереть в Париже, если б не было та­
кой земли - Москва». Вы знаете, на ме­
ня очень большое впечатление произ­
вело русское кладбище под Парижем,
в Сент-Женевьев-де-Буа, особенно мо­
гилы офицеров Белой гвардии. Они же
все там страшно тосковали по России.
На одном надгробии надпись, обращен­
ная, очевидно, к потомкам: «Никогда не
забывайте Россию». Не представляю се­
бе, как бы я жил за границей...

рил: «Надо помнить, что есть люди луч­
ше тебя, - это облегчает жизнь».
- Вы упомянули имя Алексея Дмит­
риевича Попова. Сейчас оно мало что
кому скажет. А ведь именно этот чело­
век создал театр, в котором вы прора­
ботали всю жизнь...
- Он не просто создал театр. Он создал
ту удивительную атмосферу, которая ца­
рила у нас и отличала наш театр от всех
прочих. У нас в театре никогда не бы­
ло интриг, подсиживаний. Это была его
заслуга. Но главное - у нас шли выдаю­
щиеся спектакли: «Укрощение стропти­
вой» с Добржанской и Пестовским, «Сон
в летнюю ночь», тот же «Ревизор»...
А спектакли на военную тему! «Послед­
ние рубежи», «Сталинградцы», «Южный
узел», «Степь широкая»: из посредст­
венных, слабых пьес Попов умел делать
великолепные спектакли. Не в одиноч­
ку, конечно. У нас была великолепная
литературная часть. Ее возглавляли зна­
менитый театральный критик Бояджиев, писатель Борщаговский. Они работа­
ли с драматургами, дописывали, порой
переписывали их пьесы. Музыкальной
частью заведовал Тихон Николаевич
Хренников. Он написал великолепную
музыку к спектаклю «Давным-давно».
Вы представляете, какие люди заведо­
вали цехами в нашем театре? А какой у
нас был оркестр - 35 человек! Это был
один из лучших оркестров драматиче­
ских театров. Все это заслуга Алексея
Дмитриевича Попова. Сейчас все разру­
шилось. Очень жаль.
- А правда ли, что все актеры Теат­
ра Советской армии имели воинские
звания?
- Неправда. А жаль. Я с большим ува­
жением отношусь к армии.
- Но разве не мешала театру его под­
чиненность военному ведомству? Во­
обще, в чем она ощущалась?
- Во многом. Министерство обороны
исправно содержало театр. В то время
летом армейские части уходили в лаге­
ря на учения. Нам тоже выдавали воен­
ную форму. Мы ее надевали и уезжали
в лагеря. Месяцами там жили, играли
спектакли на открытых площадках. Ез­
дили в воинские части, в округа, гарни­

- С нашим ГлавПУРом - политуправ­
лением Министерства обороны, ку­
рировавшим театр, - гораздо лег­
че было договориться, чем с чинов­
никами из Министерства культуры.
Это признавали все «гражданские»
театры. Министерство обороны все­
гда к нам хорошо относилось. Я помню
только один спектакль, закрытый по
идеологическим причинам. Это была
пьеса Бориса Васильева «Офицеры»,
поставленная на малой сцене. Мы сыг­
рали всего несколько спектаклей.
- А как вам удалось не вступать в
партию, будучи народным артистом
СССР, ведущим актером ЦАТСА?
- Я, между прочим, не был ни пионе­
ром, ни комсомольцем. Артисту все это
не нужно, он должен быть свободен.
Многие вступали в партию, чтобы сде­
лать карьеру. А я был от этого далек.

- Я так понимаю, вы не очень доволь­
ны сегодняшней ситуацией в вашем
театре?
- Мне очень больно приходить сюда,
потому что я помню совершенно другой
театр. С яркими спектаклями, интерес­
ными актерскими работами...
- И все-таки почти каждый день вы
репетируете,
играе­
те спектакли. Как вам
удается
поддержи­
вать творческую фор­
му?
- Никогда не ку­
рил, не пил. Конечно,
могу себе позволить
рюмку водки или бо­
кал
шампанского.
Но я очень эмоцио­
нальный человек, и для
моего организма не
нужны никакие искус­
ственные стимуляторы.
Актер часто тратит во
время спектакля всю
свою энергию, все си­
лы. И возникает жела­
ние как-то расслабить­
ся, снять возникший
стресс. Но мне после
спектакля всегда хо­
чется не расслабиться,
а подумать. Спортом
занимался всю жизнь играл в теннис, ходил
на лыжах. Но сейчас я в
неважной форме - не­
много потолстел. К ле­
ту надо будет сбросить
лишний вес. Постара­
юсь сумки с продукта­
ми потяжелее носить. Вообще надо по­
больше двигаться и поменьше кушать.
Хотя двигаюсь я помногу-лю блю гулять
с собакой. Это обыкновенный «дворя­
нин» по имени Борис Николаевич. Я его
назвал, как нетрудно догадаться, в честь
нашего бывшего президента. Подобрал
его зимой на улице, в сугробе. Иду по­
сле спектакля - вижу: щенок замерзает.
Теперь он член семьи.
Когда есть время, стараюсь бывать
в театрах, на концертах, встречах, или,
выражаясь современным языком, «ту­
совках». Они дают возможность встре­
титься с друзьями-актерами, которых
иногда не видишь годами. Но все же
больше всего в жизни я люблю выхо­
дить на сцену.

Фото из семейного архива В.М. Зельдина

ИНФОРМАЦИЯ
К РАЗМЫШЛЕНИЮ

ИНФОРМАЦИЯ
К РАЗМЫШЛЕНИЮ

(KHtNVtU^OV0

И

д

11Ш 1Ш 1ИШШ
и еч ае ва

«РАЗМЫШЛЕНИЮ

\ г к р Н

ь|

Б

- , | аЦ

нами рж
тайное Ва»
становится

Антонио Сальери щ г
Андрей Тарковский
[ Татьяна Лиознова
\ Олег Басилашвили
Р Наталья Барлеи ^
и другие
I

S K s s s s *.
n il Е л е н ы " " "

КРОВАВЫЙ
ИСХОД
РАСПРАВА С ОСТАТКАМИ АРМИИ ВРАНГЕЛЯ
СТАЛА ОДНИМ ИЗ САМЫХ СТРАШНЫХ
ЭПИЗОДОВ КРАСНОГО ТЕРРОРА

■^СЕКРЕТЫ-ИСТОРИИ

Главный редактор:
Олег Анатольевич СОЛОВЬЁВ
на д п ри л о ж ен и ем работали:

ПО ВОПРОСАМ РЕКЛАМЫ:
АндрейКОРАБЛИН
+7499 288 0072;
e-mail: reklama@sovsek.com

Александр КЛИЩЕНКО, Ирина ШМЕЛЁВА
о тд е л р а с п р о с т р а н е н и я :

Учредитель:
ооо «совершенно секретно трейд»

Генеральный дмректор:
Андрей КОРАБЛИН
Адрес редакции:
127247, Москва,
Дмитровсое шоске, д. 100, стр. 2
e-mail: sovsek@sovsek.com
Телефон: +7 49928800 72

Свободная цена.
Распространяется только в розницу.

+7 499 288 00 89
п р о и з в о д с тв е н н ы й отдел:

Адрес вредителя:
127247, г. Москва,Дмитровское шоссе,
д. 100, стр. 2

Подписано в печать 19.01.2021 г.
Выход в свет 19.01.2021 г.
Общий тираж: 100 000экз.

Приложение печатается в городах:
Москва, Хабаровск

+7 499 288 00 89
Издание зарегистрировано
Федеральной службой
по надзору в сфере с в я з и ,
информационных технологий
и массовых коммуникаций
(Роскомнадзор)
ПИ№ФС77-79632 от 25.12.2020 г.
Интернет-версия газеты:
www.sovsekretno.ru

Редакция не имеет возможности
рецензировать и возвращать
незаказанные еюрукописи и иллюстрацие.
Перепечатка материалов, их использование
влюбой форме, в т.ч. вэлектронных СМИ,
возможна только сразрешения редакции.
Точки зрениярвдакции иавторов
не всегда совпадают.
© «СОВЕРШЕННОСЕКРЕТНОТРЕЙД», 2021

Импортер в Беларусь:
ООО «Росчерк»
г. Минск, ул. Сурганова, 57 Б, офис 123;
тел: +375 17 331 9427 (41)
Дистрибьюторы
Приложения:
ООО «Издательский дом
«Гранд Экспресс»»
Директор: Станислав ГЛУХОВ
680000, г. Хабаровск, Уаурийский б-р, 9а;
тел: +7 421 230 9980
Отпечатано
в АО «Прайм Принт Москва»
(Адрес: 141707, Московская обласоь,
город Долгопрудный, проездЛихалевский,
дом №5В
Тираж: 10 000 экз.
Заказ №153