Мне говорит природа,
печаль свою даря,
что есть еще свобода
и в капле янтаря.
Она совсем другая:
крылом не шевелит
и смотрит, не мигая,
и больше не болит.
Вот капля золотая
в оправе на груди...
Но вечность коротая,
ты не проспи гляди!
О том и речь природы,
что камень
разольет
терпение свободы,
что вечен твой полет,
хоть велика отсрочка
и хорошо во сне,
пока бежит цепочка
по теплой белизне.
5
*
*
*
Сквозь дождь и дерево нагое
свет фонаря едва прошел —
как ломкой золотой дугою
широкий вспыхнул ореол.
И поэтическое зренье
подобную имеет власть:
вся жизнь вокруг стихотворенья
сомкнулась и переплелась.
Я вижу свет перед собою
и жизнь кругом — и вся она,
и каждая черта — любовью
осмыслена, озарена.
6
хозяин
HiVK'.imecH в жерновах терпения...
Игуменьч 1:фр, иньч
Август-сентябрь. Перестояла трава,
что докосить не под силу последним старухам.
Мельничный ручей шумит, молчат жернова —
это молчанье легко различается слухом.
Черное в срубе смоляное бревно.
Желоб целехонек, привод сработан с запасом.
Мельник стал вороном — так уж заведено —
гут и живет, потерявши обличье и разум,
ибо ему забывать ничего не дано.
Хлебным еще перегноем крапива сыта,
и непролазны черемуховые оплетья.
— Худо, хозяин... И ворон кричит:
— Воркута! —
этого хватит ему на четыре столетья.
Знала игуменья эта в терпении толк.
Ж ито крапивой взошло, ибо в прах измололось.
Озеро опустело... Но еще не умолк
твой шелестящий, осенний, серебряный голос.
7
НА КАМНЕ
Плыви течением волокон,
упрямый камень обогни,
а чтобы вырваться не мог он,
опеленай, опелени...
Плети круги свои — оплетни,
в расселине укоренись
и лиственницею столетней
на всю округу оглянись.
Держись — лохматою колонной,
разопираясь о персты,
одной-единой, потаенной
живою силой — красоты.
Чудесно сжатую до взрыва
освободить — избави, Бог! —
и волокнистого наплыва
распутать, размотать клубок.
8
МЕДИТАЦИИ
К П ЕТРО ВИ Ч У
Как ты, Петрович, в лес не стал ходить,
так и грибы родиться перестали,
тропинка заколодела, родить
уже не хочет — разве так, местами.
Обабки вот... Обабок что за гриб!
Болотные обабки — тонки лапки.
Набрал полкороба — отдай-ка бабке,
хоть иоругается, а суп сварит.
На Кулгом-озере кидал блесну,
кидал-кидал... Вот выманил одну:
от рыбака и щука отвыкает.
Избушечка? Цела, не протекает,
видать, недавно человек гостил:
все прибрано, оставлена заварка,
припас подвешен. Чаю вскипятил...
Тот жил порядком: в банке три огарка.
И что не жить, Петрович! Ведь места
за пазухой, сам знаешь, у Христа:
две речки, озеро, боры, болота!
Трудись и благоденствуй, и никто-то
не вякает, не виснет над душой,
и всем в лесу ты свой, а не чужой,
на берегу избушка на пригреве,
И ДОБРОТА ЕГО Д О В Л Е Е Т Д Н Е В И —
стихотворенья важная строка.
Бежит в деревню за тобой лосенок
и всю дорогу плачет: молока!
9
Здесь пауза: как паутинка тонок
зазор такой, волосяной мосток,
другое руслице нашел исток:
что может быть — то будет — по-другому!
Вот радость! А когда дошли до дому,
ослаб лосеночек... И молока
в деревне нашей гиблой ни глотка.
Неделю-две ходила, выла тихо
по заозерью глупая лосиха.
В овраге недалеко от моста
осину помнишь? — Лет ей, может, триста.
Земля забагровела от листа,
трепещет крона, льется как мониста.
Другое имя — это бытие
другое — вспомнится или помстится:
когда гляжу, Петрович, на нее,
откуда-то находит: Т Р Е П Е Т И Ц А !
А младшенький разумный отпрыск мой
ей «здравствуй» говорит, ладошкой гладит...
Пока он гений, школа с ним не сладит,
Бог даст, приедем как-нибудь зимой.
А лучше в марте: свет и красота!
Приедешь — а деревня и пуста —
и все. Разор дошел до точки. Точка
и что теперь, писатель-одиночка?
Была деревнюшка и больше нет,
всех схоронили за 15 лет...
Все ждал крестьян «последнего призыва»,
как мог крестьянствовал летами сам,
звучат призывы, но весьма фальшиво:
крестьянин крепкий ни к чему властям,
ни власть— ему. Как сирота она
отныне лишь сама себе нужна.
Не будет лишнею и эта строчка,
и что ты мог поделать, одиночка?
10
В стихотворенье вставить обиняк?
Кому застой, кому сплошной сквозняк:
провинция — село — Москва — грузины...
Тем — зарубеж, тем — лагерь и тюрьма;
а мне — до помрачения ума —
Отечество! Терпенье... Зимы... Зимы...
Тот запил, этот прыгнул с этажа,
тот в почтальоны, этот в сторожа,
тому наркотик, этому ирония, —
полпоколенья счавкала хавронья!
А если бы заботники мои
мне выбор предложили: В Ы Д ВО РЕ Н ЬЕ
И Л И ТЮ РЬМА?..
Вперед, стихотворенье!
Все выбрано! Еще немного, и...
Но эти вещи надо знать. Я знаю
давным-давно. Во сне который раз
нейтралку темную переползаю,
сюда — оттуда — полоснет сейчас...
Чего задумался? Да так, о всяком.
Чего... ЧЕГО В М О Й Д Р Е М Л Ю Щ И Й , та-та,
НЕ ВХО ДИТ УМ... Так-так, и с этим таком
уже в двери, уже пригнулся... Да!
скажи, Петрович, печь-то какова?
(я боров перекладывал) похвастай.
— Так тянет нонь — в трубу летят дрова,
ты хоть писатель там, а головастый...
В десятый раз все слышу и порок
печной врожденной кладки излагаю,
в десятый раз — ногою за порог —
оборотись бездельников ругаю.
Но тут и бабка голос подает
и вылезает к нам на свет, и тут уж
я Их спрошу, кой леший вас несет,
последних стариков — туда же, в Пудож?
I
— Придет какой-ни гопник, настрамит,
покорно соглашается Васина...
Высасывает и центр ос тремит
людей нечеловеческая сила.
Кому оплачивать чужой разбой
прибавочным трудом на благо вора?
Оплатим, мать их в душу, но нескоро..
Ты сокол сталинский, Господь с тобой
у нас об этом нету разговора.
Притерлись как в прибое камешкй,
народ постерся: матюки, смешки,
глаза зальют и кольев не ломают,
изъяты коренные мужики,
биоценоз нарушен — понимают...
Так щуку если выбьют острогой
или сосняк повторно обессочат...
Но если деревеньку раскурочат,
тогда и ты почувствуешь: изгой.
Однако в марте буду попадать
на свет, на утренники... Благодать!
По насту гулкому до Заболотья
катись — да неужели наяву!
И помяну не раз, и позову:
Сережа,
Митя,
Сашенька,
Волсдя...
Без вас — как мне обидно одному,
друзья, смотреть на свет
сквозь вашу тьму!
ЧАСОВНЯ РО Ж Д ЕС ТВА Б О ГО Р О Д И Ц Ы
В ПАМЯТЬ
ЕЛИЗАВЕТЫ ИВАНОВНЫ
И ЕКАТЕРИНЫ ИГНАТЬЕВНЫ
КАЛИНИНЫ Х
До края чаша налита
и пролита — пиши.
Точу топорик на лето —
чинить карандаши.
Что звоном, что закалкою
он радует меня.
А с плотницкой смекалкою
все прочие — родня.
В каноне есть особинка,
в свободе есть закон.
Растет в бору часовенка —
25 бревён.
От киля и до клотика
задорно взнесена
олонецкая готика
с развалом в 3 бревна.
Крыльцо, крутая крышица
и маковка на ней.
Качнешь — и все колышется
от высоты своей.
13
М У З Ы К А Л Ь Н Ы Й СЛЕД
П. Краснов
...Свободно, где бетонка прогнута,
ты выжал около двухста,
и сзади запоздало дрогнула
озвученная пустота,
через промоину отлогую
перелетел широкий мост,
никто не видел тень убогую,
спускавшуюся под откос.
Степные сумерки такие вот —
пора блуждающих теней,
лети, лети себе до Киева
да не убейся, не убей!..
А здесь горит звезда вечерняя
зависнувшая невдали;
исходит слабое свечение
откуда-то из-под земли.
Укрыто место и ухожено,
вблизи кудрявится погост.
Со всей округи обезбоженной
старухи тянутся под мост,
тут образок, лампада зыбкая,
игра теней на потолке,
14
и паперть щебнистая, сыпкая
спускается к сухой реке.
Нездешний ужас всех охватывает:
— Спаси Христос! Спаси Христос! —
когда по кровле прогрохатывает
какой-нибудь тяжеловоз.
Но гром прокатится карающий —
и все звучит, сходя на нет,
какой-то струнный отзвук тающий,
какой-то музыкальный след...
ПО ПРАВИЛАМ ВОЙНЫ
Прости ты нас, прости людей:
мы вырастали без корней
и мы не знали, что творили
и сколько жизни уморили.
Тебя обрыли с трех сторон,
вершину тросом захлестнули,
машину подогнали, гнули...
Был произведен твой урон.
Тебя распилят, приберут,
распишут по графе расценок —
ненужный и недобрый труд.
Ты был не стар, силен и цепок,
лет семьдесят гляделся в пруд...
Я узнавал, ходил в конторку:
они стеклянную обжорку
на этом месте возведут.
Дела идут согласно сметы,
хотя по правилам войны
тут никакие не нужны
сомнительные сантименты.
Мы, недобитые враги,
очкарики-интеллигенты,
даем ненужные советы,
имеем лишние мозги.
16
БЕЗ ПО КАЯН ЬЯ
Разглядываю в Римском зале,
как желтый мрамор зализали
до самых-самых мнкропор,
и вижу Первый Рим — в упор.
Где нет лица, там есть ухмылка,
ухмылка поважней лица...
Всей этой мелочи копилка,
вся эта тонкость без конца!
Не мраморы, а гипсы, впрочем,
подделка здесь еще верней.
Что человечий род порочен —
банальность явная. Над ней —
то, что тебе уже не снится —
ты этим жил... Увы, увы,
но превратился в очевидца,
перелагателя молвы.
Одно я только знаю крупно:
воздвигнутое на крови
должно погибнуть — врозь
и купно —
без покаянья. Без любви.
17
ПЬЕТА ПРИМА
В поруке наших мертвых дел
и смертоносных достижений
есть важный проблеск и пробел,
где обитает добрый гений.
Поспешны и разноголосы,
мы как-то вдруг поражены,
когда кровавые вопросы
улыбкою разрешены.
И вовсе у ж не по себе
приблизившемуся к святыне:
улыбка — о распятом сыне
и горе — явно о тебе...
И кто-то — вот из нас, людей —
в итоге тяж ких размышлений
взял — выстрелил в улыбку ей...
Недаром соблазняет гений.
Теперь, от нас отделена,
сидит в прозрачном душном кубе
и улыбается она,
но как-то горше, тонкогубей.
18
явь
Как надо отдыхать от слов?
А — как пешком ходил Белов
по следу сосланных героев
от Вологды на Соловки —
один за всех за тех, у коих
на это ноги коротки.
А классики сидят на месте,
имея свой аэродром,
опричь досугов и хором.
Но тут работает возмездье,
и нет у классика чернил,
и отвращение к бумаге,
и кажется ему, бедняге,
ЧТО
Последние комментарии
12 часов 15 минут назад
17 часов 18 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
2 дней 15 часов назад