В. Маяковский МАЯКОВСКИЙ ДЕТЯМ
Поэт-великан
ел как-то, лет тридцать с лишним назад, по одному из замоскворецких переулков в Москве очень высокий и широкоплечий человек. Шёл по-хозяйски, широко и уверенно шагая, зорко поглядывая вперёд, высоко неся красивую голову. В руке у него была трость. И он, как бы отмеривая свои просторные, размашистые шаги, далеко выносил палку вперёд, звучно ударяя ею об асфальт, и потом далеко заносил назад за собой будто веслом-кормовиком на лодке правил… И за ним среди прохожих словно воронки завивались, как в воде за пароходом. Потому что все оборачивались, с уважением смотря на громадного человека. Казалось, будто он невольно увлекает всех за собой стремительной свободой своего движения, мошной поступью, размахом плеч, всей своей красивой и необычайной повадкой.
И замоскворецкие мальчишки, видя, что идёт по их улице такой великан, крикнули ему вслед, как обычно дразнят очень уж высоких людей:
— Дяденька! Достань воробышка…
Огромный человек разом остановился, круто оглянулся, посмотрел сверху на ребят через широкое свое плечо и очень вежливо, вполне серьёзно спросил:
— А орла не хотите?
Опешили мальчишки… Никак не ожидали они такого ответа от грозного на вид великана. Думали подразнить его, а сами попали впросак. И не знали мальчишки, что дерзко окликнули они на своей улице знаменитого поэта. Ведь это был Маяковский — Владимир Владимирович Маяковский, стихи которого уже тогда знали по всей нашей советской земле и во многих далёких странах.
Конечно, Маяковский пошутил с ребятами, предложив им достать орла. Но в этой шутке очень хорошо сказался характер Маяковского: он всегда готов был откликнуться на просьбу ребят и даже, как говорится, перевыполнить ее. И, когда он разговаривал с ребятами или писал для них книжки, он всегда стремился сделать близкими для своих младших друзей мысли, чувства высокого орлиного полёта. Да! Если уж доставать с неба — то не воробышков, а орлов!..
В этой коротенькой весёлой сценке, разыгравшейся в одном из переулков близ Москвы-реки, можно разглядеть Маяковского таким, каким он был в жизни и каким он видится миллионам людей, уже давно расслышавших через его стихи, как горячо билось большое, пламенное, доброе и чистое сердце великого поэта.
Ещё когда в Октябре 1917 года вооружённые рабочие, красногвардейцы и революционные моряки во главе с коммунистами-большевиками двинулись на штурм Зимнего дворца в Петрограде, чтобы уничтожить власть капиталистов, матросы запели боевую песенку-частушку:
Ешь ананасы, рябчиков жуй.
День твой последний приходит, буржуй.
Буржуями в то время звали богачей, капиталистов. А гневную, задорную и звонкую песенку, с которой матросы-большевики вместе со всем революционным народом шли свергать буржуев, сочинил тогда ещё совсем молодой поэт Владимир Маяковский. Уже тогда боевые строчки Маяковского были на устах у тех, кто добывал для себя и для всех народов царской России справедливую советскую власть. Десять лет спустя Маяковский читал в Москве, в большом зале Политехнического музея, где он часто выступал, новую, только что законченную им поэму «Хорошо». Одна из глав этой поэмы рассказывает о том, как молодая Советская республика отбила в годы гражданской войны нападение чуть ли не полутора десятков капиталистических стран, которые пытались задушить нашу революцию. Маяковский описал в своей поэме, как геройски сражались за свободу советской родины наши красноармейцы, тогда ещё жившие впроголодь, худо обмундированные и плохо вооружённые. Но они обладали особым, могучим и непобедимым оружием: они твёрдо знали, что бьются за справедливое дело — они сражались за советскую власть «с Лениным в башке и с наганом в руке». Маяковский прочёл своим звучным и могучим голосом эти строки… И вдруг какой-то молодой красноармеец в зале вскочил со своего места и закричал: — И с вашими стихами в сердце, товарищ Маяковский! Он хотел сказать этим, что народ наш шёл в бой за советскую власть не только с идеями Ленина в своём сознании, не только с оружием в руках, но и с пламенными революционными стихами Маяковского в сердце. Мы и сегодня вспоминаем и произносим стихи Владимира Маяковского, когда под красным флагом выходим на праздничные площади в дни Первого мая и Седьмого ноября. И тогда, когда отстраиваем город и пускаем в ход новый огромный завод. И когда видим, как стройно шагают отряды Советской Армии. Мы читаем наизусть стихи Маяковского, когда хотим сказать о том, как нам дорога родина. И тогда, когда ищем ласковое слово для очень дорогого нам человека. Или просто когда смотрим на свой советский паспорт. Или когда горюем, что нет с нами больше Ленина… Или тогда, когда призываем всех защищать мир во всём мире. Про всё, что мы любим, написал Маяковский. Обо всём, что печалит нас, сказал он в своих стихах. Против всего, что мы ненавидим, сражался и Маяковский всю свою жизнь. Владимир Маяковский — великий поэт Октябрьской революции. Во всём мире люди труда, защитники свободы и мира, знают и любят стихи Владимира Маяковского. В некоторых странах про него сложили даже что-то вроде сказки. Будто жил в Советской России великан, и был этот великан удивительным художником и несравненным поэтом. Голос у него ревел громче, чем мотор самолёта. Он писал буквами — метр каждая! И стихи его были смертельны для врага, как штыки. Ну что ж, это хотя и сказка, но в ней много правды. Правда, что Маяковский был не только поэтом, но и отличным художником. В годы гражданской войны, когда не хватало у нас бумаги для печатания книг и газет, Маяковский сам, своими руками, нарисовал несколько тысяч плакатов. Их расклеивали по Москве и выставляли в окнах пустовавших магазинов. Эти яркие картинки-плакаты звали народ на борьбу с врагами. Под каждой картинкой были смешные или грозные стихи. Их сочинял тоже сам Маяковский. Так поэт художник и пером и кистью, и стихами и красками боролся с врагами революции, с врагами нашей Советской страны. Правда и то, что Маяковский выглядел великаном. Это был очень высокий, широкоплечий, громадный человек. И голос у него был могучий. Стёкла в окнах начинали дребезжать, когда Маяковский громко читал свои стихи в комнате. Но Маяковский не любил читать стихи в маленьких комнатах. Он любил выступать в больших залах новых рабочих клубов, в цехах заводов во время перерыва в работе, на огромном стадионе, где его слушали школьники, в военном лагере, куда его приглашали красноармейцы. Маяковский и стихи свои писал так, чтобы они далеко и хорошо звучали, чтобы удобно было их слушать и читать вслух. Для этого он придумал и особый способ печатать стихи: не в строчку, а лесенкой,
вот
так,
* * *
В Москве есть Музей Маяковского. Он находится в небольшом доме, недалеко от Таганской площади, в тихом переулке, где жил в последние годы поэт. Переулок теперь так и называется — переулок Маяковского. Там, в музее, хранятся рукописи поэта, тетради, походные блокноты, куда бойцы на фронте переписывали стихи Маяковского. Можно там увидеть и книжки поэта, пробитые вражескими пулями. Со стихами Маяковского наши солдаты шли в атаку на фашистские окопы. Книги Маяковского были грозным оружием нашей армии, как пушки и снаряды, как винтовки и пули. Именем Владимира Маяковского называли боевые самолёты, подводные лодки и танки. Так стихи поэта и память о нём помогали нашему народу добыть великую победу. И сегодня рабочие, учёные, колхозники, моряки, студенты, лётчики, школьники — все читают и любят Маяковского, все знают его незабываемые «Стихи о советском паспорте», полные гордой любви к нашей Родине, знаменитые поэмы «Хорошо!», «Владимир Ильич Ленин», «Во весь голос» и множество других замечательных произведений. Весёлые, остроумные пьесы Маяковского «Клоп». «Ваня», «Мистерия-буфф» идут в наших театрах и на сценах театров других стран. Насмешливые и грозные стихи Маяковского об американских капиталистах были написаны более тридцати лет назад, но они крепко бьют и сегодня по тем, кто норовит разжечь новую воину. Стихи Владимира Маяковского знают сегодня во всех уголках земного шара. Эти стихи перевели на свои родные языки люди, отстаивающие мир, свободу и дружбу народов. А советские люди, которые своим упорным и свободным трудом превращают засушливые степи в цветущие сады, перегораживают мощные реки плотинами, возводят новые города, с гордостью повторяют строки Маяковского:
Я знаю —
город будет.
я знаю —
саду цвесть,
когда такие люди
в стране в советской есть!
Советские ребята читают и перечитывают чудесные, то трогательные, то забавные и необыкновенно милые стихи, которые поэт написал для маленьких. Маяковский умел серьёзно и смешно рассказывать детям о том, «Что такое хорошо и что такое плохо». Он придумывал забавные книжки-картинки, где «Что ни страница,— то слон, то львица». Он умел по-дружески разговаривать с «товарищем птицей». Он писал ребятам стихи «Про моря и про маяк». И самого Маяковского друзья, ласково сокращая его фамилию, называли иногда: «Маяк». Потому что он был большой, высокий и своей работой старался «светить всегда, светить везде», помогая людям выйти на верный путь жизни. Он помогал ребятам решать вопрос «кем быть» в жизни, какое дело выбрать себе, когда вырастешь. Он высмеивал лентяев и трусов. Он любил ребят смелых, честных, умеющих хорошо учиться, крепко дружить и помогать советскому народу во всех его славных делах. Для этих ребят, для наших пионеров он сочинил «Песню-молнию»… 25 августа 1929 года десятки тысяч москвичей заполнили все скамьи и проходы на пологих склонах громадных трибун стадиона «Динамо» в Москве. На трибунах сидели вперемежку со взрослыми школьники. А на зелёном поле в торжественном строю стояли под своими знаменами юные пионеры, съехавшиеся со всех концов нашей родины на свой Первый Всесоюзный слёт. В тот день он закрывался. И десятки тысяч московских жителей пришли проститься с маленькими красногалстучными гостями. Москвичи в течение доброй недели, а то и больше радушно принимали в своих домах временных, но желанных и дорогих постояльцев. Отгремели марши. Прозвучали приветствия. И вдруг во всю ширь гигантского стадиона, гремя в десятках радиорупоров, раздался мощный голос:
За море синеватое,
за сто земель
и вод.
разлейся, песня-молния,
про пионерский слёт.
Голос был так могуч, что от него что-то подрагивало в рупорах. Где бы ни сидели люди на трибунах, где бы ни стояли пионеры на поле, — каждый слышал звучные, заполнявшие, казалось, до краёв весь стадион мерные и зовущие строки. И многие из ребят, сидевшие на трибунах рядом со своими учителями и родителями или прямо на коленях у них, повторяли строки стихов, держа в руках только что вышедший номер «Пионерской правды»: там на первой странице были напечатаны слова, которые раскатывались теперь по всему простору стадиона… А когда, словно обежав все горизонты и охватив и зелёное поле, и бетонные трибуны, и башни с красными флагами, прогремели последние строки, заплескали десятки тысяч ладоней и на трибунах и на зеленом поле, вот тогда из маленькой радиорубки вышел очень высокий, плечистый и красивый человек. И его сразу узнали многие из тех, кто был в тот памятный день на стадионе «Динамо». — Маяковский!!! Оглядевшись, как всегда по-хозяйски, поэт двинулся, без труда перешагивая через высокие барьеры, переходя с трибуны на трибуну, с весёлым и азартным любопытством осматривая переполненный стадион. — Что делается! — гудел он негромким басом, оборачиваясь к едва поспевавшему за ним спутнику, который потом рассказал об этом дне в своих воспоминаниях. — Что делается! Ведь это уже социализм! Чтобы пятьдесят тысяч человек приходили смотреть каких-то детей!.. Когда его останавливали милиционеры, он вытаскивал свои редакционные удостоверения, корреспондентский билет: — Я писатель, газетчик… Я должен всё видеть… И милиционеры пропускали этого широко шагавшего по проходам между скамьями и перемахивавшего через барьеры доброго великана. Потом он ещё раз оглядел стадион, переполненный десятками тысяч людей, посмотрел на зеленое поле, на котором белели рубашки и ярко горели красные галстуки и знамёна, вскинул голову к небу, куда поднялись нарядные флаги на башнях… И, вдохнув широко, во всю свою просторную грудь, августовский воздух, Маяковский сказал: — Написать замечательную поэму, прочесть её здесь — и потом можно умереть… Но Маяковскому не пришлось ещё раз читать свои новые стихи на стадионе… Меньше чем через год он умер, умер ещё молодым, тридцатисемилетним, в полном расцвете своего огромного таланта. Однако мы и сегодня как будто слышим этот сильный, благородный голос великого поэта. Маяковский говорит с нами, словно живой с живыми. Голос Маяковского, звучащий в его стихах, голос поэта-великана зовёт людей к борьбе за мирную, справедливую жизнь для всех народов.
—————
В этой книжке собраны те стихи Маяковского, которые особенно любят советские ребята. Прочти и ты эти стихи. Прочти с благодарностью. Их написал для тебя великий поэт, знаменитый гражданин Советского Союза, большой человек — Владимир Владимирович Маяковский.
Л. Кассиль
Что такое хорошо и что такое плохо
Крошка сын к отцу пришёл,
и спросила кроха:
— Что такое хорошо
и что такое
плохо? —
У меня секретов нет,—
слушайте, детишки,—
папы этого ответ
помещаю в книжке.
— Если ветер крыши рвёт,
если град загрохал,—
каждый знает — это вот
для прогулок плохо.
Дождь покапал и прошёл.
Солнце в целом свете.
Это — очень хорошо
и большим и детям.
Если сын чернее ночи,
грязь лежит на рожице, —
ясно, это плохо очень
для ребячьей кожицы.
Если мальчик любит мыло
и зубной порошок,
этот мальчик очень милый,
поступает хорошо.
Если бьёт дрянной драчун
слабого мальчишку,
я такого не хочу
даже вставить в книжку.
Этот вот кричит: — Не трожь
тех, кто меньше ростом! —
Этот мальчик так хорош,
загляденье просто!
Если ты порвал подряд
книжицу и мячик,
октябрята говорят:
плоховатый мальчик.
Если мальчик любит труд,
тычет в книжку пальчик,
про такого пишут тут:
он хороший мальчик.
От вороны карапуз
убежал, заохав.
Мальчик этот просто трус.
Это очень плохо.
Этот, хоть и сам с вершок,
спорит с грозной птицей.
Храбрый мальчик, хорошо,
в жизни пригодится.
Этот в грязь полез и рад,
что грязна рубаха.
Про такого говорят:
он плохой, неряха.
Этот чистит валенки,
моет сам калоши.
Он хотя и маленький,
но вполне хороший.
Помни это каждый сын.
Знай любой ребёнок:
вырастет из сына свин,
если сын — свинёнок.
Мальчик радостный пошёл,
и решила кроха:
«Буду
делать хорошо
и не буду — плохо».
Что ни страница — то слон, то львица
Открывай страницу-дверь —
в книжке самый разный зверь.
Льва показываю я,
посмотрите, нате —
он теперь не царь зверья,
просто председатель.
Этот зверь зовётся лама.
Лама дочь и лама мама.
Маленький пеликан
и пеликан великан.
Это —зебра. Ну и цаца!
Полосатее матраца.
Как живые, в нашей книжке
слон, слониха и слонишки.
Двух- и трёхэтажный рост,
с блюдо уха оба,
впереди на морде хвост
под названьем «хобот».
А из пасти — шутки бросьте! —
два клыка слоновой кости.
Сколько им еды, питья,
сколько платья снашивать!
Даже ихнее дитя
ростом с папу с нашего.
Всех прошу посторониться,
разевай пошире рот,—
для таких мала страница,
дали целый разворот.
Крокодил. Гроза детей.
Лучше не гневите.
Только он сидит в воде
и пока не виден.
Вот верблюд, а на верблюде
возят кладь и ездят люди.
Он живёт среди пустынь,
ест невкусные кусты,
он в работе круглый год —
он, верблюд, рабочий скот.
Кенгуру. Смешная очень.
Руки вдвое короче.
Но за это у ней
ноги вдвое длинней.
Жираф-длинношейка — ему никак для шеи не выбрать воротника. Жирафке лучше: жирафу-мать есть жирафенку за что обнимать.
Обезьян. Смешнее нет.
Что сидеть, как статуя?!
Человеческий портрет,
даром что хвостатая.
Зверю холодно зимой.
Зверик из Америки.
Видел всех. Пора домой.
До свиданья, зверики!
Конь-огонь
Сын отцу твердил раз триста,
за покупкою гоня: —
Я расту кавалеристом.
Подавай, отец, коня! —
О чём же долго думать тут?
Игрушек в лавке много вам.
И в лавку сын с отцом идут
купить четвероногого.
В лавке им такой ответ:
— Лошадей сегодня нет.
Но, конечно, может мастер
сделать лошадь всякой масти. —
Вот и мастер. Молвит он:
— Надо нам достать картон.
Лошадей подобных тело
из картона надо делать. —
Все пошли походкой важной
к фабрике писчебумажной.
Рабочий спрашивать их стал: —
Вам толстый или тонкий? —
Спросил и вынес три листа
отличнейшей картонки.
— Кстати нате вам и клей.
Чтобы склеить — клей налей. —
Тот, кто ездил, знает сам —
нет езды без колеса.
Вот они у столяра.
Им столяр, конечно, рад.
Быстро, ровно, а не криво,
сделал им колёсиков.
Есть колёса, нету гривы,
нет на хвост волосиков.
— Где же конский хвост найти нам? —
Там, где щётки и щетина.
Щетинщик возражать не стал,—
чтоб лошадь вышла дивной,
дал конский волос для хвоста
и гривы лошадиной.
Спохватились — нет гвоздей.
Гвоздь необходим везде.
Повели они отца в кузницу
кузнеца.
Рад кузнец. — Пожалте, гости!
Вот вам самый лучший гвоздик. —
Прежде чем работать сесть,
осмотрели — всё ли есть?
И в один сказали голос:
— Мало взять картон и волос.
Выйдет лошадь бедная,
скучная и бледная.
Взять художника и краски,
чтоб раскрасил шерсть и глазки. —
К художнику, удал и быстр,
вбегает наш кавалерист.
— Товарищ, вы не можете
покрасить шерсть у лошади?
— Могу. — И вышел лично
с краскою различной.
Сделали лошажье тело,
дальше дело закипело.
Компания остаток дня
впустую не теряла
и мастерить пошла коня
из лучших матерьялов.
Вместе взялись все за дело.
Режут лист картонки белой,
клеем лист насквозь пропитан.
Сделали коню копыта,
щетинщик вделал хвостик,
кузнец вбивает гвоздик.
Быстра у столяра рука —
столяр колёса остругал.
Художник кистью лазит,
лошадке глазки красит.
Что за лошадь, что за конь —
горячей, чем огонь!
Хоть вперёд, хоть назад,
хочешь — в рысь,
хочешь — в скок.
Голубые глаза,
в жёлтых яблоках бок.
Взнуздан и оседлан он,
крепко сбруей оплетён.
На спину сплетённому —
помогай Будённому!
Эта книжечка моя про моря и про маяк
1
Разрезая носом воды,
ходят в море пароходы.
Дуют ветры яростные,
гонят лодки парусные.
Вечером, а также к ночи,
плавать в море трудно очень
Всё покрыто скалами,
скалами немалыми.
Ближе к суше еле-еле
даже днём обходят мели.
Капитан берёт бинокль,
но бинокль помочь не мог
Капитану так обидно —
даже берега не видно.
Закружит волна кружение,
вот и кораблекрушение.
Вдруг — обрадован моряк:
загорается маяк.
В самой темени как раз
показался красный глаз.
Поморгал — и снова нет,
и опять зажёгся свет.
Здесь, мол, тихо — все суда
заплывайте вот сюда.
2
Бьётся в стены шторм и вой.
Лестницею винтовой
каждый вечер, ближе к ночи,
на маяк идёт рабочий.
Наверху фонарище —
яркий, как пожарище.
Виден он во все моря,
нету ярче фонаря.
Чтобы всем заметиться,
он ещё и вертится.
Труд большой рабочему —
простоять всю ночь ему.
Чтобы пламя не погасло,
подливает в лампу масло.
И чистит исключительное
стекло увеличительное.
Всем показывает свет —
здесь опасно или нет.
Пароходы, корабли —
запыхтели, загребли.
Волны, как теперь ни ухайте,—
все, кто плавал,— в тихой бухте.
Нет ни волн, ни вод, ни грома,
детям сухо, дети дома.
Кличет книжечка моя:
— Дети,
будьте как маяк!
Всем,
кто ночью плыть не могут,
освещай огнём дорогу. —
Чтоб сказать про это вам,
этой книжечки слова
и рисуночков наброски
сделал
дядя
Маяковский.
История Власа — лентяя и лоботряса
Влас Прогулкин — милый мальчик,
спать ложился, взяв журнальчик.
Всё в журнале интересно.
— Дочитаю весь, хоть тресну! —
Ни отец его, ни мать
не могли заставить спать.
Засыпает на рассвете,
скомкав ерзаньем кровать,
в час, когда другие дети
бодро начали вставать.
Когда другая детвора
чаёвничает, вставши,
отец орёт ему: — Пора! —
Он — одеяло на уши.
Разошлись
другие в школы,—
Влас
у крана полуголый —
не дремалось в школе чтоб, моет нос
и мочит лоб.
Без чаю и без калача
выходит, еле волочась.
Пошагал и встал разиней:
вывеска на магазине.
Грамота на то и есть!
Надо вывеску прочесть!
Прочёл с начала буквы он,
выходит:
«Куафёр Симон».
С конца прочёл знаток наук,—
«Номис» выходит «рёфаук».
Подумавши минуток пять,
Прогулкин двинулся опять.
А тут на третьем этаже
сияет вывеска —
«ТЭЖЭ».
Прочёл.
Пошёл.
Минуты с три — опять застрял
у двух витрин.
Как-никак,
а к школьным зданьям
пришёл
с огромным опозданьем.
Дверь на ключ. Толкнулся Влас —
не пускают Власа в класс!
Этак ждать расчёта нету.
«Сыграну-ка я в монету!»
Проиграв один пятак,
не оставил дела так…
Словом, не заметил сам,
как промчались три часа.
Что же делать — вывод ясен:
возвратился восвояси!
Пришёл в грустях, чтоб видели
соседи и родители.
Те к сыночку:
— Что за вид?
— Очень голова болит.
Так трещала, что не мог
даже высидеть урок!
Прошу письмо к мучителю,
мучителю-учителю! —
В школу Влас письмо отнёс
и опять не кажет нос.
Словом, вырос этот Влас —
настоящий лоботряс.
Мал настолько знаний груз,
что не смог попасть и в вуз.
Еле взяли, между прочим,
на завод
чернорабочим.
Ну, а Влас и на заводе
ту ж историю заводит:
у людей — работы гул,
у Прогулкина — прогул.
Словом, через месяц он
выгнан был и сокращён.
С горя Влас торчит в пивнушке,
мочит ус в бездонной кружке,
и под забором, вроде борова,
лежит он, грязен и оборван.
Дети, не будьте
такими, как Влас!
Радостно книгу возьмите
и — в класс!
Вооружись
учебником-книгой!
С детства мозги
развивай и двигай!
Помни про школу —
только с ней станешь
строителем
радостных дней!
Кем быть?
У меня растут года́ —
будет мне семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?
Нужные работники —
столяры и плотники!
Сработать мебель мудрено:
сначала мы берём бревно
и пилим доски
длинные и плоские.
Эти доски вот так
зажимает стол-верстак.
От работы пила
раскалилась добела.
Рубанок в руки —
работа другая:
сучки, закорюки
рубанком стругаем.
Хороши стружки —
жёлтые игрушки!
А если нужен шар нам
круглый очень,
на станке токарном
круглое точим.
Готовим понемножку
то ящик, то ножку.
Сделали вот столько
стульев и столиков!
Столяру хорошо,
а инженеру — лучше.
Я бы строить дом пошёл —
пусть меня научат.
Я сначала начерчу
дом такой, какой хочу.
Самое главное,
чтоб было нарисовано
здание славное,
живое словно.
Это будет перёд —
называется фасад.
Это каждый разберёт:
это — ванна, это — сад.
План готов, и вокруг
сто работ на тыщу рук.
Упираются леса
в самые небеса.
Где трудна работка,
там визжит лебёдка,
подымает балки,
будто палки,
перетащит кирпичи,
закалённые в печи.
По крыше выложили жесть —
и дом готов, и крыша есть.
Хороший дом, большущий дом
на все четыре стороны,
и заживут ребята в нём
удобно и просторно.
Инженеру хорошо,
а доктору — лучше.
Я б детей лечить пошел —
пусть меня научат.
Детям я лечу болезни, —
где занятие полезней?
Я приеду к Пете,
я приеду к Поле.
«Здравствуйте, дети!
Кто у вас болен?
Как живете? Как животик?»
Погляжу из очков
кончики язычков.
«Поставьте этот градусник
под мышку, детишки!»
И ставят дети радостно
градусник под мышки.
«Вам бы очень хорошо
проглотить порошок
и микстуру
ложечкой
пить понемножечку.
Вам в постельку лечь поспать бы.
Вам — компрессик на живот,
и тогда
у вас до свадьбы
всё, конечно, заживёт».
Докторам хорошо,
а рабочим — лучше,
я б в рабочие пошёл,
пусть меня научат.
Вставай!
Иди!
Гудок зовёт —
и мы приходим на завод.
Народа — рота целая,
сто или двести.
Чего один не сделает —
сделаем вместе.
Можем железо
ножницами резать,
краном висящим
тяжести тащим;
молот паровой
гнёт и рельсы травой.
Олово плавим,
машинами правим.
Работа всякого
нужна одинаково.
Я гайки делаю, а ты
для гайки делаешь винты.
И идёт работа всех
прямо в сборочный цех.
Болты, лезьте
в дыры ровные,
части вместе
сбей огромные.
Там — дым,
здесь — гром.
Громим
весь дом.
И вот
вылазит паровоз,
чтоб вас
и нас и нёс и вёз.
На заводе хорошо,
а в трамвае — лучше.
Я б кондуктором пошёл —
пусть меня научат.
Кондукторам
езда везде —
с большою сумкой кожаной
ему всегда, ему весь день
в трамваях ездить можно.
«Большие и дети,
берите билетик,
билеты разные,
бери любые,—
зеленые, красные
и голубые!»
Ездим рельсами.
Окончилась рельса,
и слезли у леса мы —
садись и грейся.
Кондуктору хорошо,
а шоферу — лучше.
Я б шофером пошел —
пусть меня научат.
Фырчит машина скорая,
летит скользя.
Хороший шофер я —
сдержать нельзя.
Только скажите,
вам куда надо? —
без рельсы жителей
доставлю на дом.
Е-
дем,
Ду-
дим:
«С пу-
ти уй-
ди!»
Быть шофёром хорошо,
а лётчиком — лучше.
Я бы в лётчики пошёл —
пусть меня научат.
Наливаю в бак бензин,
завожу пропеллер.
«В небеса, мотор, вези,
чтоб взамен низин
рядом птицы пели».
Бояться не надо
ни дождя, ни града.
Облетаю тучку,
тучку-летучку.
Белой чайкой паря,
полетел за моря.
Без разговору
пролетаю гору.
«Вези, мотор,
чтоб нас довёз
до звёзд и до луны,
хотя луна и масса звёзд
совсем удалены».
Лётчику хорошо,
а матросу — лучше.
Я б в матросы пошёл —
пусть меня научат.
У меня на шапке лента,
на матроске — якоря.
Я проплавал это лето,
океаны покоря.
Напрасно, волны, скачете,—
на зависть циркачу,
на реях и по мачте
гуляю, как хочу.
Сдавайся, ветер вьюжный,
сдавайся, буря скверная,—
открою полюс Южный,
а Северный — наверное.
Книгу переворошив,
намотай себе на ус —
все работы хороши,
выбирай на вкус!
Песня-молния
За море синеволное,
за сто земель и вод
разлейся, песня-молния,
про пионерский слёт.
Идите, слов нетратя,
на красный наш костёр!
Сюда, миллионы братьев!
Сюда, миллион сестёр!
Китайские акулы,
умерьте вашу прыть,—
мы с китайчонком-кули
пойдём акулу крыть.
Веди светло и прямо
к работе и к боям,
моя большая мама —
республика моя.
Растём от года к году мы,
смотри, земля-старик, —
садами, огородами
сменили пустыри.
Везде родные наши,
куда ни бросишь глаз.
У нас большой папаша —
стальной рабочий класс.
Иди учиться рядышком,
безграмотная старь.
Пора, товарищ бабушка,
садиться за букварь.
Вперёд, отряды сжатые,
по ленинской тропе!
У нас один вожатый —
товарищ ВКП.
Возьмём винтовки новые
Возьмём винтовки новые,
на штык флажки!
И с песнею в стрелковые
пойдём кружки.
Раз,
два!
Все
в ряд!
Впе-
рёд,
от-
ряд.
Когда
война-метелица
придёт опять,—
должны уметь мы целиться,
уметь стрелять.
Ша-
гай
кру-
че!
Цель-
ся
луч-
ше!
И если двинет армии
страна моя —
мы будем санитарами
во всех боях.
Ра-
нят
в лесу,
к сво-
им
сне-
су.
Бесшумною разведкою —
тиха нога —
за камнем и за веткою
найдём врага.
Пол-
зу
день, ночь
мо-
им
по-
мочь.
Блестят винтовки новые, на них
флажки.
Мы с песнею
в стрелковые идём кружки.
Раз,
два!
Под-
ряд!
Ша-
гай,
от-
ряд!
Майская песенка
Зелёные листики —
и нет зимы.
Идём раздольем чистеньким —
и я,
и ты,
и мы.
Весна сушить развесила
своё мытьё.
Мы молодо и весело
идём!
Идём!
Идём!
На ситцах, на бумаге —
огонь на всём.
Красные флаги несём!
Несём!
Несём!
Улица рада,
весной умытая.
Шагаем отрядом,
и мы,
и ты,
и я.
Мы вас ждём, товарищ птица! Отчего вам не летится?
Несётся клич со всех концов,
несётся клич во все концы:
— Весна пришла! Даёшь скворцов!
Добро пожаловать, скворцы! —
В самом лучшем месте
самой лучшей рощи
на ветке поразвесистей
готова жилплощадь.
И маленькая птица
с большим аппетитцем.
Готовы для кормёжки
и зёрна и мошки.
Из-за моря, из-за леса
не летят скворцы пока,
пионеры сами лезут
на берёзины бока.
Один с трубою на носу
уселся аж на самый сук.
— Вспорхнуть бы и навстречу
с приветственною речью. —
Одна заминка:
без крылышек спинка.
Грохочет гром от труб ребят,
от барабана шалого.
Ревут,
кричат,
пищат,
трубят.
— Скворцы, добро пожаловать! —
Бьют барабаны бешеней.
Скворцы погоды вешней
заждались за лесами,—
и в жданье безутешном
ребята по скворешням
расположились сами.
Слетит скворец под сень листов,
сказать придется:
— Нет местов! —
Хочу,
чтоб этот клич
гудел над прочими кличами:
— Товарищ,
пионерских дел
не забывай за птичьими.
Тучкины штучки
Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки:
от первой до третьей — люди, четвёртая была верблюдик.
К ним, любопытством объятая, по дороге пристала пятая,
от неё в небосинем лоне разбежались за слоником слоник.
И, не знаю, спугнула шестая ли, тучки взяли все — и растаяли.
И следом за ними, гонясь и сжирав, солнце погналось — жёлтый жираф.
Последние комментарии
14 часов 34 минут назад
18 часов 49 минут назад
21 часов 7 минут назад
22 часов 57 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад