Арина Арская
Милая, у нас не будет развода
Глава 1. Я хочу другую
— Я хочу другую женщину.
Я поворачиваю лицо к Егору, и мне кажется, что в гнетущей тишине слышен хруст моих шейных позвонков.
— Что? — мой голос скрипит тихим недоумением.
— Хорошо, Инга, я повторю, — Егор медленно выдыхает через нос, глядя черными глазами на дорогу. — Я хочу другую женщину.
Я издаю звук между смешком удивления и глухим клекотом отчаяния.
— Ты издеваешься? — шепчу я.
— Нет, я вполне серьезен, — сжимает руль до побелевших костяшек. — Меня привлекает другая женщина, — едва заметно хмурит свои черные брови, — сразу оговорюсь. Измен не было.
Машина притормаживает у ворот дома. Они медленно отворяются, а я продолжаю смотреть на Егора. Уголки моих глаз сейчас разойдутся до висков.
— Это твоя очередная тупая шутка?
— Нет, — коротко и серьезно отвечает Егор.
Машина заезжает на территорию дома. Шины шуршат о мелкий гравий, которым посыпана подъездная дорога к гаражу.
А я все продолжаю смотреть на Егора.
— Я не знаю, как и когда стоило это сказать, — говорит он. — Решил не тянуть.
Машина останавливается у ворот гаража. Они поднимаются, а я прижимаю пальцы к губам.
Машина заезжает в гараж. Егор глушит мотор и откидывается назад.
— Ты же не будешь спорить, что…
— Заткнись, — шепчу я.
— Инга, я бы все равно поднял этот вопрос, — закрывает глаза. — Вырвалось сейчас. Да, возможно, не к месту, — тихо шипит, — но я не знаю, как об этом правильно говорить… И, возможно, если не сейчас, то я бы… Я не знаю…
С щелчком отстегиваю ремень безопасности. Без лишних движений открываю дверь и выскакиваю из салона.
— Инга!
Оглядываюсь и рявкаю:
— Я ничего не хочу слышать!
— А ты меня выслушаешь! — он хлопает дверцей.
— Хочешь другую, так катись к ней! — я уже кричу.
— Я хочу спасти наш брак! — он обходит машину. — И у нас не все так радужно! Совсем, черт тебя дери, не радужно! Или ты хочешь с этим поспорить?! Я люблю тебя, Инга!
— Да как ты смеешь после подобных слов еще и про любовь говорить?!
— Ты всегда требовала от меня быть с тобой честным! Вот я с тобой честный! — разводит руками в стороны. — Я… мать твою… Господи! Инга! Мы слишком долго с тобой вместе!
— Замолчи!
— У нас есть проблемы! — рычит он, делая ко мне шаг. — Усугублять все это я не намерен. Ты у нас на днях обмолвилась о семейном психологе, да? Вот и пойдем к нему.
— К психологу?! — охаю я.
— Да, — он обнажает зубы в оскале. — Я не хочу все довести до того, что я не захочу оказаться с тобой под одним одеялом. И вот наша проблема, Инга! Я обратил внимание на другую! Ты начинаешь меня раздражать! Но! — он щурится. — Это не означает того, что я хочу терять тебя, как жену, и уходить из семьи!
— Ты хочешь разрешение на любовницу?! — в ярости взвизгиваю я. — Чтобы я дала тебе зеленый свет?!
— Я хочу пойти с тобой к семейному психологу! И чтобы у меня на тебя колом стоял, — через пару шагов он уже нависает надо мной и хрипит, — как стоял раньше. И чтобы мне с тобой не в дремоту тянуло, Инга.
Замахиваюсь для пощечины, но Егор перехватывает мое запястье и глухо чеканит:
— Я должен был…
— Проваливай.
— Нет, Инга. И мягким этот разговор бы не вышел.
— Это развод.
— Нет, — щурится. — Не развод. Я перед тобой ни в чем не виноват кроме крамольных мыслей о чужой заднице. И я не хочу тебе изменять. И не хочу ложиться в кровать с мыслями о другой. И у нас, моя милая, все ведь затухло, — сжимает мое запястье крепче, когда я дергаюсь. — Несерьезно, Инга, раз в неделю отдавать супружеский долг. И он для нас двоих долг.
— Отпусти, — цежу я сквозь зубы.
Меня начинает трясти.
Через два часа вернутся наши сыновья с хоккея, а мне надо еще ужин приготовить.
Господи, я цепляюсь мозгами за борщи и котлеты, лишь бы не впускать в душу слова Егора. Лишь бы не осознавать его фантазии о другой.
— Это ты говорила, что мы должны быть современными и открытыми друг другу, — он тяжело дышит, будто пребывает на грани от решения сломать мне руку. — Говорить правду и решать проблемы вместе.
— Я не об этом говорила… — сипло и тихо отзываюсь я. — Не о таком… нет…
Да без понятия, что я имела в виду, когда хотела поумничать после короткого видео с серьезным дядечкой-психологом, который сказал, что мужчина должен чувствовать к своей женщине полное доверие, иначе лодка любви и семьи разобьется о скалы лжи.
Ни черта этот дядечка не понимает в жизни, пусть и говорит очень проникновенно.
Я не чувствую ни ног, ни рук от оглушительного признания Егора. Только щеки. Вот они горят ожогами, будто мой муж отхлестал меня жестокими и унизительными пощечинами
— Оставь меня…
— И раз ты мне так отчаянно намекала про психолога, то тебе тоже есть, что обсудить с ним, да?
— Пусти, — я вновь дергаюсь.
— И если мы подойдем к кризису, то должны верить друг другу, — Егор припоминает мне мои слова.
— Хватит, — я не могу сделать вдох. Воздух застревает где-то на полпути к легким.
— Я хочу вернуть себе свою жену, — хмурится. — Ты не должна стать для меня женщиной, в которой я буду видеть только мать моих сыновей. Слышишь?
— Ты…
— Меня не устраивает то, к чему мы идем, — прожигает меня взглядом. — Три столпа семьи — честность, доверие и открытость. Никто никуда сейчас не убежит, Инга. Я тоже не в восторге от всего этого, но я теряю тебя… и себя.
Глава 2. Я хочу развод
— Хочешь другую, то вали к другой! — швыряю на стол пакет с фаршем. — Мудак!
И я знаю, что нет никакого толка скандалить с моим мужем.
Мои истерики и крики он принимает всегда с упрямым молчанием и взглядом исподлобья. Эдакий бородатый бегемот в засаде.
— Это развод!
— Милая, у нас не будет развода только из-за моих мыслей и неудовлетворенности, — напряженно щурится в планшет. — Измен не было.
У меня одно желание — все бросить и бежать.
Да какая женщина спокойно воспримет слова мужа, что он не доволен близостью и что он хочет другую?
Вот так в лоб. После то, как он забрал меня с йоги.
И ведь урод такой еще и поцеловал при встрече.
Конечно, без страсти и рыка, но какая к черту страсть при толпе посторонних людей?
— Кто она?
Разглядывает какие-то графики, сводит брови вместе и подхватывает со стола телефон. Подносит его ко рту:
— Что за дерьмище ты мне прислал, Вась? Мать твою за ногу, ты, блять, сам смотрел этот отчет? Откуда цифры? Они, сука, на графике одни, в отчете другие! Ты куда своими глазами долбишься?
Откладывает телефон и поднимает на меня взгляд:
— Мы пойдем к семейному психологу и все обсудим, — голос опять становится нарочито спокойным. — Тебе помочь с ужином?
Если я сейчас зарежу Егора, то мой адвокат сможет все перевернуть в состояние аффекта?
— Да как ты можешь… Сейчас… Спрашивать меня о таком…
На столе вибрирует телефон, и Егор с тяжелым выдохом включает аудио-сообщение:
— Егор Дмитриевич, сейчас все исправлю. Проглядел. Глаза замылились.
— Я тебе эти глаза на жопу натяну! — рявкает Егор, прижав палец к экрану смартфона. — И всем твоим цыплятам, Вась! Ты мне должен отправлять чистый и идеальный отчет! Графики красивые нарисовали и довольные, блять, разъехались по домам! Да? Я угадал? В офисе никого не осталось?!
— Ты можешь сейчас со своим Васей не говорить?! — взвизгиваю я.
— Ты права, — выключает телефон и откладывает планшет.
Приглаживает волосы, разминает плечи и встает:
— Прости, квартальные отчеты, — проходит мимо и подхватывает фартук с дверцы одного из кухонных шкафов. — Конечно, мог задержаться, — оглядывается, — но зачем тебя нервировать?
Я открываю рот, чтобы ответить ему, но не нахожу слов. Мозг будто перегорел и сейчас коптит черепушку густым дымом недоумения.
— Так, — накидывает на себя фартук, заводит руки за спину и затягивает завязки. — Котлеты тогда на мне, — переводит на меня взгляд, — или мне картошку почистить? Давай указания.
— Ты серьезно?
— Инга, я тут, — он вскидывает бровь. — Рядом с тобой. Я когда женился на тебе, то сделал осознанный выбор быть с тобой. Родить с тобой детей. Воспитать их и в старости мотать нервы бубнежом, что у меня болят колени и что опять заклинило спину.
— Ты должен уйти.
— Нет, не должен. Вот оно время для твоей осознанности, о которой ты со мной часами перед сном рассуждала, — говорит мягко, но я слышу под этой мягкостью сталь. — Все-таки я почищу картошку, а то у тебя ноготки свежие.
Я бы этими ноготками его глаза выцарапала.
И я хотела быть осознанной только в стороне от чужих проблем, а не оказаться в них.
Выхватывает из стойки небольшой нож, достает из ящика мешок с картошкой, которую через пару мгновений тщательно моет под струей воды.
— Инга, — вздыхает он. — Ты мой любимый человечек, — закидывает картошку в глубокую миску, — и как ты говоришь, роднулька, — разворачивается ко мне, стискивая нож. — Меня, блять, тошнит от этой твоей роднульки. Ты этого говна понабралась у своих подружек? Да? Роднулька, блять! Инга! Давай еще писюлькой меня обзови!
Всхлипываю, прижимаю ладони к лицу и отворачиваюсь.
— Вот поэтому все разговоры только с тем человеком, который нас направит.
— А ты, что, уже подыскал того человека? — в гневе оглядываюсь.
— Нет, — садится за стол и выуживает одну картофелину из миски, глядя на меня, — либо у тебя кто-то есть на примете? Или вместе сядем и поищем. Я решил, что мы и это обсудим. Мы же, по сути, впустим постороннего человека в наши отношения.
— Я хочу развод… — повторяю я и руки дрожат, а затем повышаю голос до крика, — мне твоя картошка и котлеты не нужны!
— Я сам справлюсь, — поддевает кожуру картошки лезвием ножа, а я вылетаю из кухни с бешено колотящимся сердцем.
— Господи… Да что же это такое?!
— И ты ведь понимаешь, что твой побег ничего не решит?
Глава 3. Об этом будем говорить?
— Сука! — взвизгиваю я, когда дверца шкафа бьет по пальцам.
А затем я пинаю шкаф, прижав пострадавшую ладонь к груди. Что я творю?
Смотрю на чемодан и на свои шмотки, что кинула на кровать и вытираю слезы.
И куда я собралась?
Куда побегу от своих сыновей, которые скоро ворвутся в дом, шумные и дикие?
И схватить я их не смогу, чтобы утащить от Егора, который на кухне невозмутимо готовит ужин.
Выплеснул на меня ведро холодной воды и живет дальше.
И он всегда такой был.
Рубанет хладнокровно, но других проблем никто не отменял. Например, картошки или квартального отчета.
— Вась, — долетает разъяренный крик Егора, — через час не будет отчета, я тебя к хуям уволю! Я тебе за что плачу?! И никакой премии вашему отделу! Вы мне остопиздили со своими меканьем! Ой, не заметили! Ой, перепутали! Ой, потеряли! Зато обед у вас по расписанию! В час дня никого нет! Перекати поле! Усвистали!
Вероятно, эти крики предназначаются мне.
Егора рвет от гнева, и влетает по полное число подчиненным. И им невероятно “повезло”, что они именно сегодня накосячили с бумажками.
Медленно выдыхаю и прижимаю ладонь к горячей щеке.
Хочет другую.
Но измены не было.
И как-то от отсутствия измены и мужского эгоистичного вранья совсем не легче.
Может дело в том, что его “хочу” уже сравнимо с предательством?
Или в том, что он ловко и будто с издевкой ввернул в разговор то, что я зануда со своими беседами об осознанности, разумности и здравом смысле в семье?
Но я же не думала, что все это мне придется натягивать на его “хочу другую бабу, а на тебя если и стоит, то без огонька”. Ничего там в штанах не лопается от нетерпения!
И кто же его так привлек, что он решил на меня вывалить свою правду? Кто она?
Это не просто голая жопа в интернете. Нет. Это реальная девка.
Молодая, наверное!
Секретарша?
Нет. У Егора в секретарях замужняя серьезная дама сидит, с которой шепотом все разговаривают. Зычная, злая и в выражениях не стесняется.
Может, кого-то недавно нанял? Бывшую студентку? Амбициозную, умную и с большими глазами?
Кто?
Кто запал моему муженьку в душу?
Или это чужая жена?
Нервно покусываю ноготь.
Тогда его честность вполне объяснима. Встал на жену одного из партнеров, и как-то некомильфо в такой ситуации подкатывать яйца. Не по-мужски.
А он же у меня мужик. Честный, принципиальный и суровый.
Чужую жену не станет уводить из семьи.
А вот на свою можно ушат дерьма вылить.
Нет.
Его потянуло на юную с гладкой бархатной кожей и упругой задницей.
Мужиков к сорока годам тянет на малолеток. Они осознают, что они не бессмертные жеребцы и в страхе перед угасанием своей мужской биологии всем хотят доказать, что они еще огого какие!
Колом стоит!
Да как после такого о любви можно говорить?! О том, что я должна быть осознанной и терпеливой?
У него под носом профурсетка шастает, пятой точкой виляет, а он на нее слюни пускает!
Перевожу взгляд с вороха своих вещей на чемодан.
Ну, побегу я к маме сейчас в соплях и слезах, а дальше что?
На мои претензии покрутит у виска пальцем вместе с отцом, который видит в Егоре мужицкого мужика, и от такого можно и измены потерпеть.
А что? Серьезный человек, в мальчиках души не чает, с меня пылинки сдувает, а еще на рыбалку можно съездить, и на этой рыбалке, если надо, то пьяного тестя вытащит из камышов.
И толковый. Рукастый. Какой курятник забабахал! А курей каких заморских купил! Ни у кого таких нет в округе, только у моих родителей!
Буду я дурой в глазах родителей со своими криками “Развод и девичья фамилия!” и выпнут они меня обратно к “нашему Егору Дмитриевичу”.
Да, они его по имени-отчеству сейчас называют, а соседи их тихие, потому что зять-то у них какой-то бандит и лучше на глаза не попадаться. Сидят по своим домикам и тихо завидуют курятнику с заморскими курицами.
Смеюсь.
Похоже, курицы с медными перьями на грудке будут моим родителям дороже, чем их дочь и ее гордость. А там в перспективе еще маячит коровка редкой породы. Такая молочная, некрупная и с шоколадной шерстью.
Ладно, мама и папа отменяются. Не поймут. Сядут на уши, начнут промывать мозги, что я дура, а муж мой — молодец. Потом все сведется к крикам и скандалам. Это они с Егором Дмитривиевичем никогда не ссорятся.
В тридцать пять лет оказаться в луже.
— Боже мой, — прикрываю глаза ладонью.
Егор нагнул меня своей честностью. И если я сейчас поддамся упрямству и столкну семью к разводу, то это я буду истеричной идиоткой.
Он же заявил, что хочет бороться за семью. За меня, а я вот, стерва такая, верещу о разводе и не даю ему шанса.
Сыграл, как по нотам.
Развод будет только моей ответственностью перед сыновьями и родственниками. Моей виной, что не боролась за крутого мужика, у которого стрелочка его компаса повернула налево.
Выхожу из спальни, спускаюсь на первый этаж. Через минуту стою в дверях кухни, на которой Егор во всю кулинарит. На сковороде котлеты, в кастрюле бульон закипает.
— А ты молодец, — проваливаюсь к косяку и щурюсь на его широкую спину.
Оглядывается и приподнимает бровь.
— Хорошо сыграл, — горько усмехаюсь я. — Мастерски, я бы сказала.
Закидывает кубики картошки в бульон:
— Ты подожди, борщ еще не сыгран, чтобы ты его хвалила.
Отставляет миску и разворачивается ко мне:
— Хотя это я зря, да? Мои смехуечки сейчас не заводят?
— Нет.
— А раньше заводили. Помнится мне то золотое время, когда ты кончала и смеялась.
— Прекрати.
— Я обожал это, — он с угрозой щурится, — у тебя там все сжималось.
— Значит, об этом будет с психологом говорить? — вскидываю бровь, а у самой все внутри от слов Егора покрывается изморозью.
— Ну, — скрещивает руки на груди. — Еще пожалуешься на меня, как тебя бесят мои тупые шутки.
Глава 4. Вот эту берем
Егор закидывает нашинкованную капусту в кастрюлю, зачерпывает ложкой бульон и дует на него.
Мужик на кухне — это очень сексуально, но не после того, как он сказал жене, что у него стоит на другую.
— На соль попробуешь?
— Невероятно, — я выдыхаю, приподнимаю брови и сажусь за стол.
Егор сам пробует бульон и откладывает ложку:
— Вроде нормально.
— Нормально? — повторяю я.
— Ага.
— Ни черта у нас ненормально!
Егор вздыхает, переворачивает котлеты и закрывает сковороду крышкой:
— С этим соглашусь, — вздыхает, — Инга… Мы можем, конечно, поскандалить, — подхватывает деревянную лопаточку и сосредоточенно мешает зажарку для борща. — И я… как бы тоже на грани, знаешь ли, но мы наговорим друг другу всякого неприятного.
— А тебе, видимо, есть что сказать, — хмыкаю я.
— Я пытаюсь быть…
— Осознанным? — зло усмехаюсь я.
— Да! — бьет лопаточкой по краю сковородки и замолкает, шумно выдыхая через нос и глядя перед собой. Цедит сквозь зубы. — Очень пытаюсь.
Я замолкаю.
Пытаюсь в мыслях разделить себя на двое.
Вот одна я — шокированная предложением Егора сходить к семейному психологу. Разъяренная с бурлящей в груди ревностью.
Вот вторая я — разумная и та, которая читала несколько книг об отношениях. И эта я ждала кризиса мужа.
Что бы сейчас сказала вторая я первой мне? Эта вторая глупая и наивная зануда?
“Твой муж запутался, и он просит у тебя помощи. Он не изменял, не завел на стороне роман, а пришел и честно признался.”
Закрываю глаза и подпираю лоб кулаками. Какая же вторая я бесячая дура. Просто слов нет.
А, может, Егор лжет?
И интрижка все-таки была?
Так.
На работе не задерживался, всегда был со мной на связи, с телефоном по углам не ныкался, пароли от его гаджетов я знаю. Обычно не дергался, когда я заглядывала к нему в планшет, ноутбук или смартфон.
Деловые поездки редкие. В командировки обычно отправляет своего заместителя. На рубашках сомнительных пятен от помады ни разу не находила. Презервативы по карманам не рассовывает.
— Ой будто мужики не могут быть изворотливыми…
— Что? — спрашивает Егор.
— Чтобы потрахаться на стороне не так много времени надо, — поднимаю взгляд на Егора, который медленно моргает.
— Я не трахался на стороне, — зло щурится.
— Но хотелось.
— Да еб вашу мать, — Егор возвращается к зажарке.
— Кто она?
— Нет, Инга, — шипит Егор. — Я сейчас на минном поле. Руку мне уже оторвало, моя дорогая. Без сапера я не сдвинусь с места. Мне нужен, сука, сапер. Я, блять, женщин нихрена не понимаю, — подхватывает сковороду и аккуратно отправляет зажарку в борщ. Копирует мой голос, — Будь со мной, милый, честным. Пожалуйста, я тебя всегда выслушаю, моя роднулька. Ближе нас друг у друга никого нет, и мы должны ценить нашу семью, и любой кризис пройдем вместе, — отшвыривает сковороду в раковину и басом гаркает. — И Егорка купился!
Я вздрагиваю, и он разворачивается ко мне. Весь красный от злости.
— Я тебя никогда Егоркой не называла! — повышаю голос, чтобы скрыть свой испуг.
— Да только тупой Егорка может на эту хрень купиться!
— Хорошо, — напряженно шепчу я, вглядываясь в его горящие глаза, — я пойду к психологу. Пойду.
Тянусь к планшету, не отрывая взгляда от красного лица Егора:
— Особые пожелания к саперу есть? Тебе помоложе, да? С сиськами побольше? С ногами от ушей?
— Инга, не выводи меня.
— А то что?
Егор медленно вскидывает бровь. Тень недоумения, и он спрашивает:
— Ты у наших сыновей этому научилась? Что это еще такое?
— У тебя котлеты не горят?
С рыком возвращается к плите, а я торопливо набираю пароль на планшете. Блокировку все же снимаю. Пароли не менял.
Смахиваю графики и лезу в интернет.
Как искать семейного психолога? Я лишь в теории говорила, что можно однажды обратиться к нему за взрослыми и серьезными разговорами.
Тыкаю в ссылки, изучаю личные сайты всех этих умников, странички в социальных сетях.
— Вот эта, — раздается позади мрачный голос Егора. — Толстая, точно старше меня, некрасивая, с рожей, как у бульдога, и взглядом, как у каннибала.
Оборачиваюсь.
— У меня точно на нее не встанет, — поскрипывает зубами. — Будешь спокойна.
— То есть на остальных…
— Инга, — клокочет Егор.
Понимаю, что мое поведение было бы простительно подростку, но не тридцатипятилетней женщине, которая считала себя серьезной и спокойной дамой. У меня дергается верхняя губа, и я вновь пялюсь в экран планшета.
Кукушкина Лидия. С образованием вроде все чисто. Выложены дипломы, документы о повышении квалификации, положительные отзывы.
И отзывы эти не только о том, что волшебная тетка спасла семьи, помогла разобраться в кризисе отношений, но и о том, что она направила пары к разводам.
— Хорошо, — ухмыляюсь, — берем эту.
— Мы дома! — кричит из прихожей Саша. — Блин, Паш, отвали.
Раздается гогот Паши. Выключаю планшет, приглаживаю волосы и выпрямляю спину. Через минуту на кухню вваливаются наши красавчики.
У нас близнецы. Саша и Паша. И им по 12 лет. И они похожи на отца. От меня у них только по родинке на шеях.
— Котлеты? — глаза Сашки загораются голодом.
— Переодеться, руки помыть, — строго говорит Егор. — И причесаться. Через пять минут ужин.
Оба лохматые. Толстовка у Саши порвана на боку, а у Паши джинсы на коленях в грязи. Успели подраться? Замечают мой усталый взгляд и торопливо ретируются:
— Ты ничего не видела.
Глава 5. Близнецы
Посмотреть сейчас на нас со стороны — красивая и приличная семья. Обзавидоваться, умереть и не встать.
Отец — суровый богатырь.
Сыновья — орлята с хорошим аппетитом. Здоровые и румяные.
Мама — красавица…
Хотя с этим можно уже поспорить.
— Вы, что, посрались? — Сашка кладет кусочек соленого сала на ломтик черного хлеба и отправляет в рот. Жует и сует в себя ложку с борщом.
— Саш, за столом так не выражайся, — Егор смотрит на него строго и прямо.
— Извини.
— Поссорились? — Паша с аппетитом причмокивает и тянется к хлебной тарелке за новым куском.
— Да, возникли некоторые разногласия, — сдержанно улыбаюсь я.
— По поводу? — спрашивает Саша.
Не имею я сейчас никакого морального права быть с сыновьями честной.
Потому что мы с Егором как бы спасаем брак, и мальчикам не стоит знать интимные подробности наших разногласий.
— Да так, — отправляю в рот ложку, — кто будет готовить ужин.
— И папа проиграл? — Пашка хмыкает.
— Верю, что я сумел сохранить достоинство.
— Однозначно, — Сашка с аппетитом поглощает последнюю ложку борща, отставляет миску и придвигает к себе тарелку с котлетой и пюре, — вкусно, пап.
— Самое то, — бубнит с набитым ртом Пашка.
— Не торопитесь, — тихо отзываюсь я.
— Мама права, — поддерживает меня Егор в моем замечании.
Наши взгляды встречаются. Надеть бы на его голову тарелку с борщом, но жалко, ведь он у него вышел очень неплохим.
Вот еще один плюсик. Он умеет готовить. Не бытовой инвалид, который не может найти кастрюлю в холодильнике.
— Кажись, тебе еще посуду мыть, — Саша кусает котлету.
— Нет, — Егор переводит на них спокойный взгляд, — посуда на вас. Один моет, второй вытирает и складывает.
— Не прокатило, — Паша пихает в бок брата. — А ты так был близок.
— Может, мы посудомоечную машину купим, а? — Саша цыкает.
— Нет, — Егор щурится. — Вам полезно мыть посуду, парни. Не переломитесь.
Какой у меня муж умный, в меру строгий и авторитетный глава семейства.
— Что в школе? — спрашивает Егор и пытливо смотрит на сыновей.
— Сегодня ничего, — Паша пожимает плечами. — Тихо, мирно и скучно.
— Ага, скукота та еще… — Саша закатывает глаза.
— То есть драк не устраивали, поджоги не планировали и не дерзили учителям? — Егор продолжает цепко смотреть на сыновей.
— Я четверку по русскому получил, — скучающе отвечает Саша.
— Четверку? — охаю я.
— Да, — вот тут он уже приосанивается.
— Ты? — Егор смотрит на Пашу.
— Про минус ты забыл, — тот пихает брата.
— Но четверка же, — Саша недовольно фыркает.
— Павел, — голос Егора становится тверже. — Что у тебя по русскому?
Паша с легким вызовом смотрит на него:
— Три с плюсом.
На лице Егора полное недоумение, и он переводит взгляд на меня, чтобы я объяснила систему оценок у учительницы наших сыновей.
А я тоже что-то ничего не понимаю.
Четыре с минусом и три с плюсом. Я, видимо, не улавливаю тонких нюансов в практически равнозначных оценках.
— Вот я тоже ничего не понял, — Паша пожимает плечами. — Просто Саня у нее в любимчиках, а я нет, потому что только Цинка нас различает. Остальные путают. Ваще, да? Мы же разные.
Перевожу с подросткового. Цинка — это Цинкова Любовь Ярославна.
— Мы близнецы, — Саша кривит лицо.
— Довод, да, — Паша выпивает залпом стакан компота и откидывается назад, похлопывая себя по пузу. — Близнецы, точно, да. Каждый раз об этом забываю.
— И твои косяки вешают на меня, — Саша морщит нос.
— А твои на меня.
Смотрят друг на друга и одобрительно стукаются кулаками.
— Каждый сам за свой косяк должен отвечать, — делаю глоток прохладного компота.
— А кто против? — Саша вскидывает бровь. — Но никого же не переспоришь. Я не хочу быть Пахой, а Паха мной, но нас путают. Говоришь, что я не Паха, так начинают заводится еще больше.
— Вы поэтому на прошлой неделе свои имена на лбу маркерами написали? — Егор устало потирает левую бровь.
— Да, — Саша кивает. — И не помогло. Опять получили люлей. Это какой-то замкнутый круг.
— Замкнутый круг люлей и отчаяния, — смеется Паша.
— Точняк.
Опять бьются кулаками, зевают и синхронно похлопывают себя по животам.
— А еще мы клюшки сломали, — Саша вздыхает. — Да. Случайно.
Я перевожу взгляд на Егора, который потирает свою короткую бороду. Они уже по третьей клюшке сломали.
— Как именно? — он задает вопрос и не спускает взгляда с сыновей. — Как в прошлый раз? Устроили фехтование? Или пытались пером клюшки срубить березу?
— Хотели приподнять шкаф, — Паша выдерживает взгляд Егора.
— Какой шкаф?
— Под который закатилась монетка, — медленно проговаривает Саша.
— Какая монетка? — интересуюсь я.
Замечаю румянец на щеках сыновей, и Паша сердито ворчит:
— Да у одной девки монетка закатилась под шкаф.
Встает, торопливо собирает тарелки. Саша следует его примеру. Через минуту их уже нет в столовой.
— Какие джентльмены, — Егор озадаченно постукивает пальцами по столу. — Рыцари с клюшками, — поднимается на ноги и идет прочь из столовой твердым шагом, — пойду свяжусь с этой Кукушкиной. И она должна нас принять завтра.
Опускаю лицо и закусываю губы до боли, чтобы отрезвить себя. Нельзя все вырывать с корнем.
Нельзя.
Егор — отец моих сыновей. Хороший отец. И даже моя обида и ревность не может с этим поспорить.
Господи, к чему в итоге придем?
Глава 6. Я теряю мужа
— Спишь на диване или в гостевой комнате, — зло шепчу я, когда в спальню заявляется Егор.
Делаю вид, что очень увлечена чтением книги.
Расстегивает рубашку, шагает в ванную комнату, игнорируя мое возмущение:
— Рыцари с клюшками дрыхнут, — задумывается на секунду. — Им бы клюшки из чугуна. Хотя… они и их сломают.
— Ты меня слышал? — откидываю одеяло, встаю и следую за Егором в ванную. — Эй, — сжимаю книгу.
— Почему я должен спать на диване или в гостевой? — Егор оглядывается и скидывает с плеч рубашку.
Помнится мне, как я вспыхивала румянцем, когда он так небрежно оголялся, а сейчас кроме злости ничего не чувствую.
И он не обрюзг. Не растолстел.
Он занимается в спортзале. По четным дням — кроссфит, по нечетным — тягает железо.
Он, подлец такой, здоровый, как медведь. Широкие плечи, мышцы, рельефный пресс… Все при нем, но я уже не смущаюсь, например, его линии темных волос, что идет дорожкой от лобка до пупка.
Когда у нас был головокружительный вираж страсти и громкого секса, эти завитки мне просто сносили крышу.
— Что? — спрашивает Егор, когда замечает мой взгляд на его животе. — Сбривать не буду. И не проси. И никакого шугаринга, — наигранно вздыхает, — у меня кожа чувствительная, и волосики мои врастут в кожу, — имитирует женский капризный голос, — фу, отвратительно.
Расстегивает брюки, но без вызова в глазах, а через несколько секунд с голой задницей уже стоит у раковины и выдавливает зубную пасту на щетку:
— Спать я буду в своей кровати, — откладывает тюбик с зубной пастой, глядя на меня через отражение в зеркале. — Рядом со своей женой.
И он не возбужден. Его член даже не приподнялся, не дернулся.
Возмутительно.
Устроил мне домашний быстрый стриптиз, и теперь бесстрастно чистит зубы.
Однако и у меня тоже внутри ничего не шевелится. Но мне простительно. Я обижена. Мне наговорили сегодня кучу гадостей, а вот у Егора нет оправданий. Мог хотя бы для приличия…
На выдохе прижимаю корешок книги ко лбу. Я могу отстраненно признать, что мой муж в хорошей физической форме, согласиться, что он привлекательный, но без волнения в груди и бабочек в животе.
— Тогда я пойду в гостевую.
Выхожу из ванной.
Дверь заперта на ключ, а самого ключа нет. В прошлом, когда меняли при ремонте двери, Егор отказался просто от защелки. Супружеская спальня, по его мнению, должна запираться на ключ. Я тогда не спорила. У него много неожиданных бзиков по поводу и без, и переспорить его часто не представляется возможным. Нервы потрачу, но в итоге приму его решение.
Оглядываюсь.
Стоит голый и чистит зубы, меланхолично взирая на меня, а затем опять скрывается в ванной.
Я за ним.
— Это несерьезно, Егор, — шепчу я. — Где ключ?
Сплевывает белую пену, наливает в стаканчик воды и полощет рот.
Господи, как же он меня бесит.
Сплевывает воду, вытирает губы полотенцем и разглядывает свою бороду, которую я готова по волоскам повыдирать.
— Егор, — цежу я сквозь зубы. — Я не лягу с тобой в одну кровать.
— Сейчас приму душ и буду чистеньким, — зевает и заходит в душевую кабину.
— Егор! Ты ведешь себя как мальчик!
Включает воду:
— Возможно, — отвечает он. — Но за весь наш брак мы не спали отдельно даже после ссор, Инга. Это наше правило. И сегодня мы его не будем нарушать. Я не касался чужих женщин, чтобы у тебя сейчас была ко мне брезгливость. Не целовал, не гладил… Я чист.
Стоит ко мне спиной. Подозрительно.
И заговорил о чужих женщинах.
— Развернись, милый, — медленно выдыхаю.
Егор неторопливо разворачивается. Сжимаю книгу пальцами до боли в суставах. Эрекция.
У него эрекция. У моего мужа эрекция от разговора о других женщинах. Стекло душевой медленно запотевает.
На меня у него не стоит.
— Урод! — швыряю в дверцу душевой книгу.
Она отлетает, и я издаю клекот отчаяния.
— Я могу, конечно, сейчас извиниться… — намыливает голову.
— Заткнись!
Молчит, и я вижу сквозь запотевшее стекло, как он проходит рукой по подмышке.
— И после этого я должна лежать с тобой в одной кровати?
— Так мне молчать или вести с тобой беседу?
— Ты же еще полезешь ко мне!
— Ну, знаешь, мне особого удовольствия не доставляет, когда сухая и ныряешь в тумбочку за смазкой. Это унизительно. Поэтому не полезу. У меня есть скорая помощь. Мой крепкий мужской кулак.
— И как часто ты…
— Дрочу в душе? — снисходительно спрашивает Егор. — Может, мы об этом поговорим в присутствии психолога, Инга? Я серьезно. Одно неосторожное слово и ты мои яйца сегодня проткнешь шпилькой, пока я сплю. Или отрежешь маникюрными ножничками. И я верю, что у тебя это получится.
— Говори.
— Каждый день. Обычно утром.
Прижимаю ладонь ко лбу и выдыхаю.
— Почему ты…
А затем сама замолкаю. Утро у меня всегда бешеное, и поползновения Егора я бы встретила с утренним раздражением. И надо ли сейчас мне оправдываться?
— И я из-за уважения к тебе сейчас не стану рукоблудить.
— У нас проблемы, — приваливаюсь к стене и закрываю глаза.
— А я опять не смог сдержаться от тупой шутки, — мрачно отзывается из душевой кабинки Егор. — Прости, Инга.
— Какой кошмар, — едва слышно отвечаю я. — Я не хочу в это верить…
Прижимаю пальцы к глазам в желании остановить слезы, и торопливо выхожу.
У нас проблемы.
И я теряю мужа с его глупыми шутками, которые раньше меня смешили до икоты.
Глава 7. Это просто… сериал
— Инга, ложись спать, — зевает Егор.
Я сижу на краю кровати и смотрю в окно.
Во мне проснулось упрямство. И хочу сейчас подползти к Егору, возбудить его и склонить к близости, чтобы самой себе доказать, что я еще контролирую ситуацию.
Однако я понимаю, что это ничего кардинально не изменит.
— Инга, — шепчет Егор.
— Тебе исправленный прислали?
— Какой внезапный вопрос.
И да. Это опять уловка моего сознания, которое пытается переключиться с насущной проблемы на менее важную.
— Ну да, прислали, — устало вздыхает Егор. — И быть увольнению.
— Опять Вася налажал?
Я оглядываюсь. Егор в полумраке молчи, и невесело отзываюсь:
— Да, я как-то не в тему…
Забираюсь под одеяло и цокаю:
— Я сейчас совсем не в тему.
— Ладно, — Егор складывает руки на груди, — у тебя что?
— У меня… да все тихо. Копалась в архиве, проверяла девочек, как оцифровали часть документов…
Замолкаю, и через минуту шепчу:
— Боже, какая все это ерунда.
Между мной и Егором будто не тридцать сантиметров матраса, а целая пропасть, которая разверзлась в одночасье.
— И ведь я уверен, если бы я витиевато подошел к проблеме, то ничего бы в итоге не поменялось, — говорит Егор.
Задумываюсь.
Будь Егор чуть аккуратен в словах, к чему бы все пришло?
Да тот же шок.
А после я бы его раскрутила на ту честность, с которой он все начал.
Да и витиеватость и осторожность в словах никогда не была про него.
Он бы мог начать с шуточек-прибауточек, которые бы точно не были уместны в попытке встряхнуть нас и показать, что кораблик-то тонет.
— И клюшки надо новые купить, — вздыхаю я.
— Да.
Сажусь. Смотрю на Егора, а он на меня.
Два человека однажды встретились, вспыхнули, нырнули в романтику, любовь, страсть, создали семью и оказались спустя года у потухших угольков.
— Как так получилось, — едва слышно спрашиваю я.
— Я не знаю, Инга.
— Может, это уже конец?
— Ты уже успела залезть на свои женские форумы, да? — Егор не отводит от меня взгляда. Слышу в его голосе злость. — Успела спросить у куриц, как тебе быть, да? И дай угадаю, — она садится и вглядывается в мои глаза. — Орут про развод, про то, что членоносца надо с чемоданом на выход?
— Нет, — у меня сбивается дыхания от вспышки гнева. — И, мой милый, я на форумах никогда ничего не пишу. Только читаю.
— Только читаешь? — вскидывает бровь. — И тебе нравится вся эта женская грязь, да?
— Почему сразу грязь?
— Это, Инга, не конец, — глухо рычит Егор мне в лицо. — И в горести, и в радости, моя дорогая. Знаешь, я вот отца своего презираю за то, что он всегда лгал матери. И он любит говорить, что с женщинами никогда нельзя быть честным. И вот я смотрю на тебя и думаю… а, может, мой отец — прав? А? Не нужна вам честность, Инга. Вы только говорить о ней любите. Пиздеть, не мешки ворочать.
— Не выражайся.
— У меня сейчас только одни маты и лезут, Инга. Я тебе говорю, что мне не нужна другая баба…
— Нужна если на нее стоит!
— Ох моя, милая, — шипит и щурится. — Если бы тупые мужики руководствовались только стояком, то не пришли бы мы к институту брака с одной женщиной. Ты уж прости, что реальные мужчины не из фильмов, сериалов и ваших идиотских книжек не могу взять перепрограммировать своего дружка только на одну единственную. Это не так работает!
— На меня вот и не работает!
— А у тебя на меня, — Егор усмехается. — Один-один, Инга.
— Но я на других мужиков…
— О, дорогая, ты сейчас затягиваешь меня на поле игре, в которой мне тоже есть, что тебе сказать, — он недобро щурится. — На других мужиков она не смотрит. То-то у тебя куча закладочек в браузере с актерами из сериалов. И они там со всех ракурсов сняты. И в одежде, и без. Со взглядами томными, и с подробностями из личной жизни.
— Ты в моем ноутбуке шаришься?
— Да, — Егор хмыкает. — Заглянул из любопытства. И ты уже пятидесятую серию “Рокового бабника” посмотрела? Или у тебя еще не выдалось в архиве свободного часа на чернявого мужика, — приближает свое лицо к моему, — а? Или ты его не смотришь в спешке?
— Прекрати, это просто сериал.
— Просто сериал, о котором ты со мной ни словом не перекинулась. Ты со мной перетираешь всякую херню из интернета, а вот про бабника ни словечка. Я, мать твою, даже в курсе об охренительном отбеливателе, рекламу которого ты увидела.
— Это глупо…
— Да ну? — вскидывает бровь.
— Это не существующий мужик…
— Но и бабы другой сейчас между нами нет! — рявкает Егор, а затем понижает голос. — Сейчас как завалится к тебе в твой милый уютный архив Бурат…
— Бурак.
— Ах ты ж, моя зайка, — цедит сквозь зубы Егор. — Как же это я мог ошибиться в одной букве имени. Как же я мог проявить такое неуважение к такому альфа-самцу?
— Это какой-то идиотизм, — вскакиваю с кровати.
— А что ты так разволновалась? — цепко наблюдает за мной и опять щурится. — И трусики у тебя там не намокли?
— Да ты совсем охамел… — охаю я.
— Я прекрасно знаю, какая ты, когда ты заводишься, Инга, — смотрит на меня исподлобья. — И я уверен, что сейчас ты в тумбочку за смазкой не полезешь.
— Это бред!
— Правда? — Егор медленно встает, откину одеяло. — Может, проверим?
— Не подходи ко мне…
— А тебе есть что скрывать от меня? — Егор делает ко мне шаг, и мы оба замираем, когда до нас доносится грохот, звуки агрессивной возни и приглушенные злые голоса наших сыновей.
— Да твою ж… — Егор с рыком возвращается к кровати, выхватывает из-под подушки ключ и шагает к двери. — Дети — это цветы жизни, но иногда они пытаются друг друга сожрать. Или убить.
Торопливо проворачивает ключ, распахивает дверь, и вновь я слышу рык и ругань с матами.
— Парни! — Егор повышает голос. — У вас есть еще шанс самим разойтись по разным углам! Считаю до трех и иду к вам! Раз, два, три… Я иду, парни. И злой, как черт.
Глава 8. Нет ничего хуже равнодушия
— Воды? — Лидия улыбается.
Поверить не могу, что меня Егор затащил меня к психологу после веселенькой ночи с близнецами, которые устроили драку и поставили друг другу по фингалу.
И не поделили они ту самую девочку, которой вытаскивали клюшками монетку.
Егор их с рыком разнял, сунул по пакету со льдом и около двух часов пытался добиться от них причины, какого черта они посреди ночи начали махать кулаками.
Потом гаркнул, и он раздуплились на правду.
Понравилась девочка, решили обсудить, какая она “дура” и пришли в итоге к драке.
Если дура, то зачем драться?
Я не понимаю мужчин. Даже маленьких, а вот Егор, похоже, понимает, потому что ему удалось разрулить напряжение между сыновьями и отправить спать.
— Нет, спасибо, обойдемся без воды, — вздыхаю я.
— Я вас слушаю, — Лидия переводит взгляд с меня на Егора. — В чем запрос?
— Он меня не хочет, — пожимаю плечами. — Ему другую бабу подавай.
— Это была ваша инициатива прийти ко мне? — спокойно и дружелюбно спрашивает Егора.
— Да.
Лидия что-то записывает в блокноте.
— А я не хочу быть здесь.
— Почему? — Лидия переводит на меня взгляд.
— Он хочет другую.
— Я слышала.
— Вы правда считаете, что у вас получится вернуть моему мужу огненное желание ко мне? — с вызовом вскидываю бровь. — Запрос-то у моего мужа в том, чтобы у него на меня, как он сказал, колом стоял.
— Вы на него обижены?
— Нет, блин, я в диком восторге от такой новости, — смеюсь я. — Блюю бабочками.
Жду, когда лидия возмутится моей злости и агрессии, но она умиротворенная и внимательная.
— Ни с того, ни с сего, — продолжаю я, — взял и заявил, что хочет другую. Вот пусть и идет к ней.
— Измена была? — Лидия смотри на Егора.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я люблю жену, и я прекрасно знаю по чужим примерам, что гулянки рано или поздно вскрываются. Оно мне надо усложнять себе жизнь? Она же гордая, — кивает на меня. — без последних трусов в мороз уйдет, а мне потом за ней по сугробам идти. Сам где-нибудь околею с сожалением и чувством вины, что проебал такую женщину.
— Не выражайся.
— Я спокойно отношусь к обсценной лексике, — Лидия все еще спокойна. — Иногда именно только она может выразить те эмоции должным образом, — смотрит на меня, — если в моменте подбирать правильные слова, то эмоция может ускользнуть.
— Я с вами не согласна.
— Ваше право.
— И вы мне не нравитесь.
— Так и должно быть, — пожимает плечами. — Другой вопрос, надо ли вам, чтобы я ковырялась в ваших ранах.
— Нет, не надо.
— Тогда можете идти.
— И это на все, что вы способны? — зло удивляюсь я.
— А вы все еще тут.
Я вскакиваю, в ярости шагаю к двери, у которой останавливаюсь и медленно выдыхаю и возвращаюсь на диванчик, обитый зеленым бархатом.
— Почему вы вернулись?
— Я не знаю, — закрываю глаза. — И вы часто будете задавать вопросы с почему?
— Да.
Смотрю на Лидию, а она все такая же спокойная.
— Я не верю, что можно разбудить страсть в человеке, который остыл.
— А я не обещаю, что вы вернете себе ту страсть, которая вас столкнула, — Лидия вздыхает. — Такая страсть оправдывается лишь новизной и риском, Инга.
— Видишь? — смотрю на Егора. — Слышишь?
— Однако, — Лидия опять не теряет маску флегматичности, — страсть, как и любовь, очень многогранная. И нет ни одной пары, которая познакомилась с ней обо
всех ее проявлениях.
— Конечно, — усмехаюсь я. — Ведь столько неизведанных извращений в мире.
— Инга, — Лидия мягко улыбается, — вы остаетесь? Я не могу дать стопроцентных гарантий того, что вы обязательно спасете свои отношения. И это путь долгий. И да, очень непростой, но у вас есть возможность быть друг с другом честными. Разве вы не достойны спустя столько лет такой награды?
— Награды?
— Да, Инга, награды, — Лидия кивает. — Узнать человека с других сторон — это награда, а отдалиться, скрыть в себе самого себя от любимого — наказание.
— А если я боюсь… — мой голос становится тише. — Очень боюсь того, что не знаю своего мужа?
— А вы его не знаете, — Лидия, кажется, даже не моргаете. — Как и он вас. Вот и вопрос, хотите ли вы его узнать?
Я перевожу взгляд на Егора и не вижу в нем воодушевления. Только мрачную решительность.
— И я, так понимаю, — вновь обращаюсь к Лидии, — легко и просто не будет, да? Я буду злиться, плакать, возмущаться…
— Нет ничего хуже равнодушия.
Сжимаю переносицу. Я стою на карнизе перед убийственным прыжком. И я сейчас должна согласиться с тем, что наша семейная жизнь меня не устраивала, и прыгнуть. Прыгнуть вместе с Егором и в полете увидеть его честность, которая может преобразить его с любимого и стабильного мужчины в чудовище.
Да и я могу оказаться кем-то другим.
Я ведь свыклась со своей ролью, и мне придется отдирать маску милой и хорошей жены с мясом от лица.
Да, легче и проще сбежать без последних трусов на мороз.
Но тогда какой был смысл выходить замуж и рожать сыновей, которые сейчас сидят на уроках с синяками под глазами? И ведь поставили себе синяки не по разным сторонам, а под одну. Правую.
— Я остаюсь, — убираю руку с лица и шепчу, — вот теперь можно и воды.
Глава 9. Скажи это!
— Давай, признавайся, какие ты мне смелые эксперименты хочешь предложить, чтобы разбудить в себе страсть? — смотрю на Егора, скрестив руки.
— Для начала я должен захотеть их предложить, — невозмутимо парирует он мой выпад.
— Вот оно как? — охаю я. — Значит и кружевные труселя тебе от меня не нужны? Такие, что кружев там на ноготок, но зато вся жопа наружу.
— А ты их, что, надела? — Егор вскидывает бровь.
— Нет!
— Может, зря?
— А у тебя там что-то зашевелилось?
Егор переводит взгляд на Лидию, которая с интересом за нами наблюдает.
— Я в глазах жены теперь импотент, — Егор медленно выдыхает.
— А кружева вас заинтересовали? — Лидия совсем не смущена нашим разговором.
— Не в таком тоне, — Егор качает головой.
— А в каком надо? — цежу я сквозь зубы.
Лидия в ожидании приподнимает бровь.
— Что, я должен показать, как надо? — Егор тихо удивляется.
— Да, — Лидия кивает. — Как Инга должна была сказать вам о кружевах?
— Да, мне тоже интересно, — хмыкаю я, принимая психолога во временные союзники.
— Ну… — Егор разминает шею и поправляет галстук. — Я могу, — косит на меня взгляд, — ты зря думаешь, что я не настроен серьезно.
— Так ты уже начал?
Щурится, медленно разворачивается ко мне, поддается в мою сторону, вглядываясь в глаза и хрипло шепчет:
— Милый, — выдыхает, закусив нижнюю губу, а затем низко так воркует, — на мне новые трусики.
У меня сейчас глазные яблоки выпадут. И так широко распахнуты глаза, что я чувствую боль в тонких мышцах век.
— Кружевные, — Егор едва заметно щурится.
У меня сейчас макушку сорвет, как крышку с кипящего котелка.
Он настроен серьезно.
И нет, не отпустит он меня с чемоданом к маме и папе.
Это не про него. От него по сугробам не убежишь. И с трусами, и без.
— Инга.
— Что? — я аж взвизгиваю, когда меня тихо окликает Лидия. Прижимаю пальцы к губам. — Простите. Я просто… в шоке…
Егор опять откидывается на спинку дивана и деловито закидывает ногу на ногу. Покачивает носком туфли.
— Инга, вы можете повторить…
— Нет, — я аж крякаю от удивления. — Не при вас…
— Я выйду.
— Она выйдет, — Егор смотрит на меня.
Все. Лидия вылетает из моих союзников в стан врага.
— Я вам дам пять минут, — Лидия встает, сверяется с часами и выходит. — Через пять минут вернусь.
— Это какой-то изврат, Егор, — зло шепчу в его сторону. — При чужом человеке… Я…
— Я не заслужил хотя бы попытки? — смотрит на меня. — Я был тебе плохим мужем?
— А это уже наглая манипуляция, — с осуждением качаю головой. — Так нельзя.
— Да, — он кивает. — И я считаю, что я заслужил того, чтобы ты сейчас прекратила играть в тупую скромницу и сказала мне про трусы. Ты от меня детей родила, Инга! Тебе их не ветром задуло!
Стискиваю зубы, сжимаю кулаки и медленно выдыхаю.
— Ты сейчас как-будто ежа родишь, — зло щурится на меня.
— Да ты прям брызжешь сексом, ага.
— Про трусы скажи, — поскрипывает зубами, — может, и забрызжу.
Закрываю глаза, сглатываю и разжимаю кулаки.
Он, что, думает во мне не осталось женской очаровательности?
Или это я так думаю?
Это я боюсь, что мои томные выдохи и сладкий голосок не тронет его.
Это я боюсь фиаско перед ним. И мне страшно быть глупой и никчемной клушей перед ним.
У меня аж ладони вспотели.
— Ладно, — приглаживаю волосы и серьезно всматриваюсь в глаза Егора. — Я скажу, но это останется здесь. Только вздумай потом… в шуточки все это вывернуть.
— Я и не думал…
— Все, замолчи.
Еще пару секунд, и я, скользнув взглядом по лицу Егора, поддаюсь к нему. Глаза в глаза.
Ноги от ступней до колен уже не чувствую от страха и взволнованности.
— Милый, — тихо шепчу я, опять сглатываю и закусываю губу, не отводя взгляда. Долгая томительная пауза, и продолжаю еще тише, — на мне новые трусики… кружевные…
Ног теперь вообще не чувствую.
И это не возбуждение, а страх того, что сейчас Егор усмехнется, поэтому я отшатываюсь и смотрю перед собой.
— Трусики на тебе не кружевные, да? — тихо и хрипло спрашивает Егор.
— Ты, что, не помнишь, какие на мне трусы? — складываю руки на коленях. — Я же при тебе сегодня одевалась, пока ты носки натягивал. Вот носки я твои помню.
— Не помню, — задумчиво отвечает Егор. — С моими носками проще. Они либо черные, либо белые. Есть еще, конечно, веселенькие, но они у меня домашние.
— Да, веселенькие, — медленно выдыхаю я. — С какими-то мишками, котиками, бананчиками.
— Я вообще сам очень веселенький, — шепотом отзывается Егор.
Я оглядываюсь, а он бровь вскидывает и улыбается:
— Веселенький мишка.
— А я тогда кто?
— Злая лисичка. Лисички очень злыми бывают. Фыр-фыр-фыр.
Как-то мне неспокойно становится под прямым взглядом Егора. К шее подкатывает волна мурашек.
Тихий стук в дверь, и в кабинет возвращается Лидия. Садится в кресло напротив нас, подхватывает блокнот и ручку.
— Ну, — она спокойно смотрит на нас. — Продолжим? — переводит взгляд на меня. — У вас вышло? Или возникли трудности?
Глава 10. Мне очень страшно
— У вашей жены получилось передать те интонации, которые вы от нее ждали?
— Да, — Егор серьезно кивает. — Теперь пытаюсь вспомнить, какое на ней бельишко.
— Можно я еще раз скажу, что все это — какое-то безумие, — возмущенно шепчу я. — Я когда шла сюда, то не думала, что мы будем разговаривать о моих, блин, трусах! О трусах с психологом!
— Если ты так волнуешься, то там точно не кружавчики, — опечаленно вздыхает Егор.
— И как это все нам поможет? — разворачиваюсь к нему.
— Начнем с того, что я сегодня вообще о твоих трусах не думал, — глаза Егора вспыхивают недобрым огнем. — А вот сейчас думаю! Я вообще сейчас хочу встать и провести ревизию твоих трусов! И выкинуть те, которые мне не нравятся!
— Это вообще нормально? — обращаюсь к Лидии. — Про трусы-то говорить с семейным психологом?
— Знаете, у многих мужчин трусики их жен — больная тема, — она вежливо улыбается. — Все эти шутки про парашюты, панталоны…
— Да, соглашусь, — Егор соглашается. — Все не с пустого места.
— Я не хочу говорить о трусах, — скрещиваю руки на груди, — потому что это несерьезно. И не ношу я застиранные парашюты или растянутые лифчики. И придерживаюсь мнения, что все эти кружавчики могут, конечно, у мужчины что-то возбудить, но реальность такова, что и кружавчики могут стать обыденностью, которую муж не сможет вспомнить.
— А кто говорит, что надо делать кружавчики обыденностью? — Лидия приподнимает бровь. — И речь сейчас не идет о том, что надо идти и скупать все кружавчики в мире…
— Нет, не идет, да? — вздыхает Егор.
— Речь все-таки о моменте и о том, что вы почувствовали, когда жена сказала о кружавчиках.
— Любопытство.
— Если вы сейчас еще потребует мне ему трусы свои показать, то я точно уйду.
— Нет, не попрошу, — Лидия качает головой и вновь смотрит на Егора. — Вы часто чувствуете к жене любопытство?
Я отворачиваюсь и закусываю губы.
— Давно не испытывал. Вопрос, что сегодня на ужин не считается, да? — глухо усмехается он.
— Первое домашнее задание, Инга, — Лидия переводит на меня бесстрастный взгляд. — Не показывайте мужу сегодня свои трусики до вечера.
— Поверить не могу, — прикрываю ладонью лицо, — что наша первая встреча с психологом пришла к моим трусам. Я чего-то в этой жизни не понимаю, — убираю ладонь с глаз и цепко всматриваюсь в ее спокойное лицо. — Вы точно психолог?
— Да, — отвечает она. — Со всеми моими корочками об образовании, повышении квалификации, дополнительных прослушанных курсах, практикумах я вас могу ознакомить, — делает паузу, — вы лучше посмотрите на мужа.
Егор развернут ко мне всем торсом. Одна рука на колене, вторая на подушке дивана. И смотрит на меня, не моргая. Зрачки расширены.
— Не слушай ты ее, — сглатывает. — Я же твой муж, Инга. Я имею право знать, что у тебя под юбкой. Кто если не я? Я, может, поэтому и женился на тебе, чтобы всегда знать, что за трусики на тебе. Я с тобой детей родил, дорогая. Какие могут у тебя быть от меня секреты?
— Опять хохмачишь? — зло щурюсь я. — Ради трусов женился на мне?
— Мне так больно, Инга, знать, что мое прекрасное чувство юмора теперь тебе не нравится.
— Да я убить тебя готова, — зло шепчу я. — После того, что ты мне сказал.
— Главное, что ты уже не думаешь о побеге, — он улыбается. — Я готов к смерти, но не к разводу. Хотя и к смерти не особо готов. Ты же сейчас не напишешь на моей надгробной плите, что я был любимым мужем.
— Напишу.
— Но скрепя сердце, — фыркает он. — Не от сердца это будет.
— Потому что сдохнешь ты с мыслями о другой.
— Сейчас сдохну с мыслями о твоих трусиках, — глухо отвечает он. — Поэтому сейчас я буду яростно отбиваться от тебя и не полезу в гроб.
— А с мыслями бы о другой полез, что ли?
— Я бы принял бы свою судьбу и твой гнев со всем смирением.
— Он меня бесит! — рявкаю на Лидию и в отчаянии повторяю. — Бесит! Я не знаю, почему я пятнадцать лет назад решила, что у него острый юмор! Я не знаю, почему смеялась до слез и до боли в животе! Я аж хрюкала от его тупых шуток!
— И это было прекрасно.
— Заткнись! — вскакиваю на ноги и верещу на Лидию. — Я все осознаю! Он хороший отец, замечательный муж, он красивый! Но он меня бесит! И на вопрос почему, я отвечу знаете что?
— Что? — Лидия даже не вздрогнула от моего крика.
— Потому что встречаться с весельчаком очень весело и задорно, но жить с ним — это совсем другое! Для него вся жизнь — большая шутка! Обхохочешься! И самая большая шутка для него теперь, что у него стоит на другую!
— Нет, Инга, — замираю от серьезного тихого голоса Егора. — Жизнь для меня не шутка. Будь все это шуткой, то я бы не пришел сюда.
Оглядываюсь, как загнанный зверь.
— Если ты меня не любишь, Инга, то так и скажи, — он пристально смотрит на меня. — Я прекрасно знаю, что я тебя раздражаю. Я не слепой, моя милая. Тебе со мной душно.
— Как и тебе со мной, — я выдыхаю слабый стон.
— Но разница в том, — он смотрит на меня темными глазами, — что я хочу все исправить. А ты хочешь этого?
И мне от его мрачного тона становится жутко. Я хочу спрятаться за его шутки. Лучше пусть шутки меня раздражают и вызывают гнев, чем то, что я сейчас чувствую.
Мне очень страшно.
Я не хочу прийти к осознанию того, что могла разлюбить Егора. Нет. Я готова стенать о несправедливости, о его вероломности, о его подлости, но не докопаться до той истины, что мужа можно разлюбить.
— Мне очень страшно, Егор, — шепчу я.
— И мне, — он не отводит взгляда.
Я молча сажусь рядом и тоскливо смотрю на Лидию:
— Мы в очень глубокой заднице.
— На этом предлагаю сегодня закончить, — Лидия откладывает блокнот и ручку. Смотрит на меня. Прямо и пристально. — И мне вас записывать на следующий сеанс?
Глава 11. А поехали!
— И что, — говорю я, когда Егор паркует машину, — я вот так сейчас пойду на работу?
Мы всю дорогу молчали.
Я не понимаю, как такое могло случиться, что первая встреча с психологом пришла к моим крикам и жутким словам, которые выплеснулись из меня кипятком.
— Могу домой отвезти, — Егор чешет щеку. — Можешь даже уволиться, Инга.
Мне бы сейчас тряпочкой лежать в темной комнате.
Меня будто выпотрошили.
— Ты же понял о чем я… Я наговорила того, что не должна была.
— Почему?
Егор разворачивается ко мне и приподнимает бровь.
— Потому что это было грубо и обидно.
— Зато доходчиво, — он едва щурится.
— Некоторые вещи лучше не говорить.
— Лучше носить их в себе и молча раздражаться? А потом увидеть в человеке, с которым планировал провести всю жизнь, бесячего клоуна?
— Я тебя клоуном не называла.
— Это да, — его медленно кивает. — Но мог бы стать клоуном. Еще немного и ты бы начала меня одергивать. Конечно, и так можно прожить до глубокой старости, но…
— Жизнь — это не только взлеты, но и падения, Егор.
— У нас сейчас падение, Инга. Затяжное такое. и мы опять начинаем спорить о том, о чем вроде пришли к взаимному согласию.
— Я просто не понимаю, как можно сейчас взять и пойти по своим делам, когда мы поссорились.
— А мы не ссорились, Инга.
— Да, но чувство такое, что разругались мы с тобой в пух и прах, — шепчу я. — И мне в таком состоянии ковыряться в архиве?
— Хочешь, чтобы я сказал, что все хорошо?
Устало смотрю на ряды машин. Вряд ли это поможет.
— А еще я могу томным голоском предложить тебе помириться, — пожимаю плечами.
— Конечно ты бы могла, — мрачно отзывается Егор. — И я бы согласился, но тебе, наверное, стоило это сделать без этой отчаянной ремарки, в которой я слышу, что я для тебя сущее наказание. Господи, Инга, я в тебя будто не член свой сую, а раскаленную кочергу. Может, половой акт для тебя пытка? Я тебе делаю больно?
— Нет.
— А дальше?
— Ты хоть кончаешь, — разворачиваюсь к нему. — А я нет.
А затем я прикусываю язык и медленно выдыхаю.
— Продолжай, Инга.
— А потом ты все это запомнишь, и… у тебя вообще на меня не встанет.
— Я, конечно, подозревал, но ты неплохо имитируешь оргазмы.
— Да большого ума не надо, чтобы сымитировать стоны…
— Так ты еще не стоны имитируешь.
— Ну сжать и разжать — дело практики.
— Лучше бы ты эту практику не для лжи использовала, дорогая, — Егор приближает свое лицо к моему. — Чуешь подвох? Практиковать в сжатии и разжатии не для того, чтобы меня оседлать и без скачек довести до оргазма, а чтобы обманывать. Это просто какой-то абсурд, Инга. Всему этому учат, чтобы мужиков подцепить, а ты… я в ахуе.
Откидывается назад и проводит ладонью по бороде.
— И ты опять думаешь только о своем удовольствии, — хмыкаю я. — Это тебя надо цеплять, удивлять, скакать вокруг тебя в кружевах. А не обнаглел ли ты часом?
— Если так посмотреть, то, конечно, обнаглел, — медленно кивает. — Но я вот могу сказать, как мне нравится и как я хочу, а ты нет. Как мне плясать перед тобой, Инга, — вновь смотрит на меня. — Думаешь, я не попляшу? Я хочу, чтобы ты кончала. Охуеть как этого хочу. И обожаю твою мокрую киску. Я помню, как ты возбуждалась. У тебя аж текло по ногам. Ты очень этого стеснялась, но это, блять, то что мне нужно, — переходит на голодный рык, — Мокрая, опухшая пизденка, в которую хочется зарыться всем лицом и чуть ли не сожрать ее! И да, сейчас у меня стоит!
Я молча сглатываю. Вот сейчас я готова бежать и прятаться в архиве в темном углу.
Он отстегивает ремень, резко поддается ко мне и с рыком въедается в губы. Пытается нырнуть под юбку рукой, но я перехватываю его запястье и крепко его сжимаю.
— Я твой муж, Инга, — в ярости всматривается в мои глаза.
— Ты с ума сошел? — шепчу я. — Мы на парковке… Вокруг люди…
— А мне похуй, — дергает рукой.
Я в отчаянии перевожу взгляд на пожилую женщину, которая стоит в нескольких шагах от нашей машины. Стоит и смотрит на нас.
— На нас смотрят, Егор, — мои ногти впиваются в его запястье.
— Кто?! — через секунду он в черной злобе смотрит на женщину, которая недобро щурится. — Вот мразь, а.
Вылетает из машины и рявкает:
— Иди, куда шла! Чего вылупилась?! Это моя жена!
— Я сейчас вызову охрану!
— Да я тебя потом в асфальт закатаю! — делает шаг к женщине, которая пятится. — Вместе с твоими зубными протезами!
— Егор! — выскакиваю из машины, торопливо заправляя блузку в юбку. — Прекрати!
— Прекратить?! — оглядывается. — Прекратить?! У тебя, мать твою, вечно находятся оправдания! То дети спят, то люди рядом, то месячные, то ты устала, то ты охуеть как занята! Мне все это остопиздело, Инга! И теперь у тебя новая отмазка есть, да?! Ты не можешь, потому что ты такая, сука, ранимая! Я же хочу другую! И вот сейчас я хочу тебя, и опять все не то!
— Кто она?!
Женщина в стороне прижимает ладонь ко рту. Переводит взгляд с меня на Егора и обратно.
— А поехали и покажу, — Егор нервно приглаживает ладонью растрепанные волосы. — Мне уже нечего терять. Я для тебя клоун-импотент, с которым ты давно не кончаешь! — разворачивается к женщине, которая распахивает глаза. — А ты с нами, гадина любопытная, не едешь! Пошла отсюда!
Глава 12. Какие у тебя фантазии?!
— И мне ведь незачем сейчас удивляться, — рычит Егор. — Ты же всегда была такой, Инга.
— Какой?
— Дотошной, упрямой, въедливой… тебе надо все знать. Доковыряться в болячке до кости, пробить эту кость и провернуть лезвие в костном мозге. Поэтому тебе так нравится работать в архиве. Другие воют на такой работе, а ты нет. Ты наслаждаешься и всегда находишь то, чего другие в жизни не найдут. Ты ведь если тут не нашла, то пойдешь в другие архивы и там будешь людей доводить до белого каления.
— Раньше ты этим восхищался…
— Раньше это не касалось меня.
— Дорогой мой, не надо было думать, что если скажешь про другую, то я это проглочу и кинусь к твоей ширинке в страхе потерять тебя, — цежу сквозь зубы. — Это не так работает у женщины.
— Да у женщин вообще все наперекосяк работает!
— Да, как-то трусики не намокают после честных признаний мужа, — пожимаю плечами. — Тонкие настройки сбиты.
— Давно они сбиты! Давно, Инга!
— И ты их решил подкрутить словами о другой бабе? Это как по радио ударить кувалдой, а потом недоумевать, а почему это оно совсем теперь не работает?!
— Может, мне стоило просто потрахаться на стороне, — задумчиво тянет Его, глядя на светофор в ожидании зеленого света. — Говорят же, что хороший левак укрепляет брак.
— Вот же…
— А что, Инга? Отымел бы другую, а потом с чувством вины стал бы идеальным и шелковым.
— Как ты можешь такое говорить?
— А вот так у мужиков работает, — Егор усмехается. — И знаешь, самые щедрые мужики — это те, у которых есть любовница.
— Прекрати себя закапывать.
— Мой отец после гулянок так забрасывал мать подарками, таким отцом становился… Ух, Инга. Лучший отец на свете. Подарки, отдыхи, деньги, внимание…
— И ты хочешь повторить сценарий отца? — сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в руках.
— В том-то и дело, что не хочу, Инюш. Ты меня совершенно не слушаешь. Зациклилась на другой бабе, и тебе на остальное срать с высокой колокольни.
— Так не говорил бы о другой бабе!
— Да ты повыковыривала бы из меня все это в любом случае! И не тот я человек, который будет, как баба, юлить и намеками… Сел бы я с тобой и начал… у нас что-то не так идет, дорогая. И что? Вопросами бы задолбала и все равно бы пришли к скандалу! И опять бы я был козлом! И насчет плясать, Инга… Я к тебе не раз в твой сранный архив приезжал. Надушенный, красивый, с цветами!
— Да я, блин, на работе! — охаю я.
— Ах ну да! Все эти коробки, папки важнее мужа? И эта срання работа только твое хобби!
— Хочешь, сказать, что я должна была отдаться тебе среди всех этих стеллажей?!
— Да! — рявкает он и сжимает руль. — Да, мать, твою, да! А ты что? Уворачиваешься, отмазываешься, боишься.
— И это опять же твои фантазии!
— А твои какие?!
— Не знаю! — взвизгиваю я. — Но другого мужика я не хочу!
— Да лучше бы хотела, тогда мне было кому рожу расквасить на твоих глазах! Руки и ноги бы переломал!
Молчание, и я сглатываю. Он такой злой сейчас. Дышит тяжело и будто готов вырвать руль, чтобы потом им расхреначить всю машину.
В голове рисуется картинка: Егор избивает какого-то мужика с лицом того самого актера из моего сериала.
Почему-то полуголый. В одних штанах, босой и взъерошенный. Такой взъерошенный, что и его аккуратная борода тоже торчит в разные стороны. Глаза дикие, кулаки разбиты в кровь и на лице оскал.
Опять сглатываю, лицо и шею охватывает жар. Тихий, но прерывистый выдох.
— Но мне некого отпиздить, — он сигналит грязному белому хэтчбеку, который, похоже, проморгал зеленый свет. — Понимаешь, дорогая, некого! Я, конечно, могу сорваться в Турцию, найти этого твоего Бурата и…
— Бурака, — шепчу я.
— Бурака! — у меня, кажется, даже сидение вибрирует от его рявка. — Хотя почему бы не отпиздить этого Бурака. За всех, мать их, мужиков, жены которых слюни пускают на этого урода!
Жарко. И я молчу.
Машина резко сворачивает с дороги на узкий въезд небольшой парковки, и мы оказываемся “лицом к лицу” с черной машиной, которая не собирается сдавать назад, чтобы нас пропустить.
— Да ты издеваешься, — шипит Егор и зло сигналит. — Свали нахуй отсюда!
Нам тоже сигналят в ответ, что и меня саму возмущает. Это он должен пропустить.
— Ну, уебок, — Егор отстегивает ремень безопасности и похрустывает шеей. — Кажется, я нашел, кому сейчас нос сломаю.
— Егор…
— Молчать.
Через секунду хлопает дверь, а я сипло выдыхаю, наблюдая за тем, как Егор делает несколько уверенных шагов к машине, одернув пиджак.
Глава 13. Вот так
Я даже задерживаю дыхание, но машина все же сдает назад.
Медленно и покорно под разъяренным взглядом Егора, который прячет руки в карманы брюк и наблюдает.
Я бы на месте того водителя тоже не стала рисковать. Егор реально на взводе. Да на таком, что готов все вокруг уничтожить.
Я довела мужа.
Веселенький мишка обратился в свирепого медведя.
Когда въезд, наконец, освобожден, Егор разворачивается и шагает к нашему авто. Кидает на меня беглый и злющий взгляд.
И сейчас я чувствую себя не обиженной и вредной женой, а маленькой девочкой, которая серьезно нашкодила.
— Мордобой отменяется. Там еще какая-то баба, — Егор садится за руль и поскрипывает зубами, медленно выдыхая через нос. — Только не начинай, Инга, сейчас мне мыть мозги.
А я не думаю мыть ему мозги. Если я сейчас что-нибудь скажу, то выйдут у меня слова сиплыми и глухими.
Пока Егор паркуется, я пытаюсь выровнять дыхание и сердцебиение.
И я не сразу понимаю, что мы рядом с офисом Егора. У бизнес-центра, в котором Егору принадлежит несколько этажей.
— Пошли, — глушит мотор и покидает салон.
Весь такой резкий, агрессивный и мрачный. Я молча отстегиваю ремень безопасности, выныриваю на улицу и убираю локон за ухо.
Егор поправляет галстук. Молча шагает вперед, а я за ним. Тоже без слов.
Я понимаю, что мне стоит его окликнуть, притормозить и сказать, что я не права в своем желании залезть в бутылку поглубже, но…
Но вопрос, кто разворошил его мысли, останется со мной и будет точить, точить и точить.
— Боже, какая я дура, — шепчу я.
— И я спорить даже не буду, но я все же переплюнул тебя в своей дурости, Инга, — недобро отзывается Егор. — Должен был молчать. Молчать, а после потом бы все просто рвануло к хуям разводом, как у Витьки Воронина.
— Что? — я останавливаюсь. — Воронины… разводятся?
Нет. Это же какой-то бред бредовый.
Этого не может быть.
Я бы не сказала, что мы с ними друзья, но периодически пересекались на некоторых неформальных встречах.
Такая красивая пара.
Нет. Это другие Воронины разводятся. Не наши. Они не могли. Да они со школы вместе, и там такая любовь. Одно целое. Я ими всегда любовалась. Очень гармоничная семья. Нежная, теплая.
— Да, разводятся, — Егор разворачивается ко мне. — Что ты так на меня смотришь?
— Они не могли.
— Но вот смогли, — разводит руками в стороны. — Делят имущество.
— Какой абсурд! — охаю я и у меня, кажется, даже сердце колет от такой дикой новости. — А причина?
— Могу лишь предположить, Инга.
— Хочешь сказать, что он тоже новую бабу захотел? Как и ты?
— Подробностями Виктор не делился, — зло щурится на меня. — Его хрен разговоришь. Сказал, что разводится, а дальше молчал.
— Да не мог он с другой бабой снюхаться, — упрямо говорю я. — У него же жена… Мария же… красавица такая.
— Да ты тоже не уродина, Инга, но только что-то царапнуло меня в его взгляде, — подходит ко мне и всматривается в лицо. — Я эти же глаза видел в отражении. Глаза, которые говорят, что все заебало до такой степени, что хочется… не знаю, все к чертям собачьим перерубить, потому что дальше либо сдохнешь, либо впереди ждет унылая старость с диким сожалением, что ничего не предпринял.
— Я тебе не верю, — шепчу я. — У них же девочки. Три девочки.
— А у нас мальчики, Инга.
— Долго и счастливо было именно про них… — у меня выступают слезы. — Со школы… Егор… да как же так?
— Я не знаю, Инга. Вот так, — пожимает плечами. — И Виктор не тот человек, который разрушает, не подумав. Это я могу нахуй всех послать, а он пошлет тогда, когда уже не видит смысла спасать ситуацию.
— Господи… И ты молчал? Почему не говорил?
— Я сам только на днях узнал. По полной пизде мужик пошел, раз творит такую лютую дичь.
— Как же там Маша…
Прижимаю пальцы к губам в глубокой растерянности.
Было время, когда все вокруг женились. Теперь пришло время разводов? У меня на работе тоже несколько женщин за год развелись. Кто-то громко и скандально, кто-то тихо, кто-то с тайными слезами на обеде.
— Пошли, Инга, — разворачивается и шагает мимо машин. — У нас тоже идет все по одному месту, но хрена с два меня будут чужие жены обсуждать со словами, — имитирует жуткие женские интонации, — ”да как же так?”
Глава 14. Алина
Егор держит путь не к главному входу бизнес-центра, а к небольшой кофейне на углу. И меня уже особо не волнует та загадочная другая баба.
Меня ошарашила новость о разводе Ворониных.
Если они развелись, то у других в случае кризиса в семье нет шансов спастись и не утонуть.
Кидаю взгляд на вывеску “Самый лучший кофе”. Фон — бирюзовый, буквы — белые. Минималистично, но симпатично.
— Прошу, — Егор рывком распахивает дверь.
Запах кофе, ванили и корицы обнимают меня теплыми объятиями. И в любой другой раз я бы почувствовала желание насладиться чашечкой кофе, но сейчас мне муторно.
— Доброе утро! — улыбается темненькая девушка-бариста за стойкой. — Егор Афанасьевич, вам как обычно?
Вот тут я оглядываюсь на Егора. Это она? Он лишь едва заметно щурится и подплывает ко мне. Приобнимает и ведет к стойке.
— Да, как обычно, — кивает он. — А моей жене… — переводит на меня взгляд. — Милая, тебе сегодня ванильного латте хочется или… настроение на двойной эспрессо с коньячком?
— Егор Афанасьевич, — девушка за стойкой неловко улыбается. — Можно эспрессо, но без коньяка.
— Ничего, — глаза Егора темнеют, — мы с тобой, дорогая, коньячком догонимся за закрытыми дверями в моем кабинете.
Я перевожу взгляд на баристу. Лет двадцать. Каштановые волосы убраны в аккуратный хвост, лицо чистое, миловидное, глаза — большие и карие. Опускаю взор на бейджик. Алина.
— Алина, — я вновь всматриваюсь в ее лицо, — мне тыквенный раф. Что-то потянуло на небольшой изврат…
Вот она другая.
Молодая, свежая и не обремененная багажом жизни в виде близнецов с синяками, скандалами с мужем и тухлого болота под одеялом.
— Вам с собой? — Алина улыбается. — Или здесь?
Я пытаюсь увидеть в ее глазах разочарование, что Егор Афанасьевич притащил с собой жену, но не нахожу темной тени ревности или злости.
— Здесь, — отвечаю я, а теперь смотрю на Егора. — Правильно, да? Ты обычно…
— Беру с собой.
— И зачем? Твоя секретарша варит отвратительный кофе?
— Да, — Егор вздыхает и уводит меня к столику в углу кофейни. Заходит за спину и отодвигает стул. — Садись уже.
Я молча подчиняюсь. Алина тем временем занимается своей работой. Быстро, складно и умело.
Егор садится напротив и откидывается назад, расстегнув пиджак.
— Это она?
Егор молча и медленно моргает.
— А вам добавить в тыквенный раф измельченных семечек? — спрашивает Алина и выглядывает из-за стойки. — Или слишком изврат?
— Добавляй.
И вновь смотрю на Егора, а он на меня.
И что-то мне не хочется переворачивать стол с криками, орать, плакать и биться головой о стену.
Я опустошена.
И даже не встречей с Алиной, которая сейчас мелит тыквенные семечки, а осознанием того, что я не живу в сказке “долго и счастливо”. И мне хочется крепко так заматериться, чтобы описать свое состояние.
— Это пиздец, Егор, — сипло шепчу я. — просто полный пиздец
Он медленно кивает и вздыхает, как усталый мишка, которому морду искусали злые пчелы.
А я перед ним — какая-то облезлая лиса, которая потеряла клочки шерсти пока бесилась в острых кустах ревности, злобы и обиды.
Глава 15. Тайна перестала быть тайной
Смотрю на высокую стеклянную кружку с рафом. Плотная пенка, а сверху раздробленные в зеленую крошку тыквенные семечки.
Какова вероятность, что Алиночка плюнула мне в кофе?
— Ты сейчас… — поднимаю взгляд на Егора. — Возбужден?
— Я со стояком всю дорогу от парковки с любопытной бабкой, — в ответ зло щурится и делает глоток из маленькой чашечки с эспрессо. — Вот и гадай теперь, на кого у меня сейчас стоит, Инга.
— А просто сказать, что это я тебя завела — не судьба?
— А ты мне сейчас поверишь?
— Поверить не могу, что я сижу тут.
— Сама напросилась.
— Конечно, я у тебя вечно виновата.
— И я не вижу, что ты сейчас довольна тем, что продавила меня под себя. Опять двадцать пять, Инга.
— Ты… просто обычный мужик, у которого встало на молодуху.
Егор оставляет чашку, оглаживает бороду, глядя на меня, и цыкает.
— Следующим шагом в нашей психотерапии будет то, что я дам тебе разрешение оприходовать эту девку? — вскидываю бровь.
Егор опять громко цыкает. Он выражает мне свое несогласие.
— А что? Ты же этого хочешь? — шепчу я.
— Нет, я этого не хочу, — цедит сквозь зубы. — Не хочу. Мне не надо от тебя разрешения на любовницу.
Опять смотрю на Алину. Занята своими делами, что-то листает в телефоне, улыбается, закусив губы и даже краснеет.
— Посмотри на нее внимательно, Инга.
— Чтобы что? Чтобы восхититься ее молодостью, гладкой кожей и оленьими глазами? И согласиться тем, что она красивая?
— Ты согласна, что она красивая?
Медленно выдыхаю. Да к черту. Даже если Алина плюнула в мой кофе, я его выпью. У меня в горле пересохло.
— Ответь на вопрос.
Делаю несколько глотков. Сладко, пряно и с нотками печеной тыквы.
— Да, — отставляю кружку с рафом и прижимаю к губам салфетку. — Красивая.
Я уже самое страшное в своей жизни услышала. Ниже падать некуда.
— Никого не напоминает? — Егор проводит пальцем по краю чашечки, не спуская с меня взгляда.
— Нет.
— Точно?
— Да что это за вопросы? — поскрипываю зубами.
— Да на тебя она похожа, Инга, — шипит Егор. — На тебя. Ты такой же ссыкухой была, когда мы первый раз встретились.
Я вновь молча перевожу взгляд на Алину, которая увлеченно пялится в смартфон, привалившись попой к стойке. Из общего у нас — только темные волосы.
— Нет, — смотрю на Егора. — Не похожа. Ты сейчас пытаешься отмазаться.
— Я тот человек, который мажется? — Егор приподнимает бровь. — Серьезно? Я говорю гоп, Инга, и прыгаю. Я вообще невероятно удивлен тем, за кого ты меня держишь.
— Ты привел меня к той, к которой у тебя…
— Во-первых, милая, — поддается в мою сторону. — По твоей просьбе, — щурится, — Во-вторых, я тебя лишил возможности жрать мне мозги с вопросами “кто она?” и возможной слежки с попытками выяснить, кто эта роковая сука.
С моим мужем всегда сложно спорить. Он в очередной раз прав. Я бы не оставила вопросов “кто она?” и самоедства.
С молодостью очень тяжело бороться на равных.
И дело даже не в гладкой коже, упругой заднице. Задница у меня тоже очень неплохо. Я за собой слежу.
Дело в самоощущении и отношении к миру. Да зассунь сейчас меня в тело двадцатилетки и это не отменит меня.
— И знаешь, — подхватывает чашечку за тонкую ручку двумя пальцами, прищурившись, — надо сказать, что это был верным решением. Ты теперь знаешь мою тайну. Теперь это не тайна, и у меня нет чувства вины, что я от тебя что-то скрываю. А раз не скрываю, то… — пожимает плечами. — Как-то все это уже не заводит.
— То есть можно сказать, что я опять все испортила? — недобро щурюсь я. — Лишила тебя флера игривости, как мама подростка?
Егор вздыхает и делает глоток кофе.
— Все, ты потерял эрекцию? — задаю я каверзный вопрос. — Остыл?
Глава 16. Сама себе враг
— Да, вопрос падает, — говорит Егор.
И вот тут я замечаю в его глазах очень нехорошую тень, которую я списывала на множество причин.
На усталость, на заботы о бизнесе, на тревоги о сыновьях.
Но сейчас я ее чувствую иначе.
Обреченность?
Тоска?
Читать про кризис мужчины в сорок лет — это одно, а коснуться его — совсем другое.
В первом случае можно поумничать, повздыхать и советы раздать.
Во втором… Во втором случае ты сама окунаешься в растерянность, недоумение и страх.
— У меня нет таких возможностей, чтобы стать молодой, Егор…
Усмехается. И это тоже очень нехорошая усмешка, которая в нем проскальзывает тогда, когда с собеседником приходит “Да что с тобой говорить? Ты меня не слушаешь?”
И он прав. Я его не слушаю, закрываюсь, выставляю иголки и хочу с ним разосраться в пух и прах, что прийти к разводу.
Но что решит развод?
Я просто хочу, чтобы ситуация рванула, ударила по голове и чтобы я преисполнилась гневом, за которым бы я спряталась как за щитом перед реальностью.
Да, я хочу гнева и ненависти. Потому что они понятны. Потому что они дадут мне право ничего не решать с моим мужем, за которого я вышла по большой любви.
Господи, да я готова сыновьями пожертвовать и их спокойствием, лишь бы не заглядывать в темные уголки Егора.
Да, он жестко рубанул правдой.
Оглушил ею. Прошелся по женскому самолюбию и гордыне, но у всего есть своя цена.
Меня всегда восхищала его честность, принципиальность и категоричность, но честным и категоричным нельзя быть только в одних вопросах, а в других — юлить и быть деликатным.
Да и деликатность тоже делает больно, если она касается такого вопроса, как секс.
Я прокрутила в голове все возможные сценарии, и во всех мы приходим к тому, что я кричу, обижаюсь и закрываюсь.
И да. Я сейчас понимаю, что лучше прямо и открыто. Если Егор смог сказать такую некрасивую о нем правду, которая повлекла и с моей стороны отвратительную честность, то он видит во мне человек, которому можно довериться и которому можно показать, что ты у края. И что нужна протянутая рука.
И у края не будешь словоблудить и подбирать осторожные речи.
И неужеля я, жена, мать и женщина проиграю фантазиям и мужскому бунту?
Моя зрелость проиграет юности? В молодости быть красивой и подтянутой — не достижение.
Моя грудь, что выкормила двух прожорливых близнецов, проиграет молодым сиськам?
Моя промежность, которую я натренировала на сжатие и разжатие, проиграет писюхе, не знавшей родов?
Моя плавность и гибкость, которую я обеспечиваю ежедневными занятиями йогой и диетами, проиграет желанию новизны?!
То есть какая-то сучка за стойкой в кофейне может милой улыбочкой взбудоражить моего мужа, а мне легче с этим согласиться, поплакать и постенать о несправедливости этого мира?
— Ух ты ж, — Его щурится, — ты, похоже, готова меня кастрировать.
Мой муж скучает по молодости. Он оглядывается назад.
Я прячу руки под стол, и через ткань юбки начинаю приспускать трусики. Кидаю взгляд на Алину, но она не замечает ничего вокруг.
Привстаю, ныряю под юбку и торопливо стягиваю трусики. Присаживаюсь на край стула и поправляю юбку.
Егор приподнимает бровь. Трусики я ему не показываю. Сминаю их в комок и прячу в сумку. У меня же домашнее задание не показывать белье мужу, а я отличницей всегда была и к домашним заданиям относилась серьезно.
А затем я невозмутимо возвращаюсь к кофе. Егор молчит, его зрачки расширяются.
Вот теперь, мой милый, оглянись назад. Или не выходит?
— А неплохой кофе, — делаю очередной глоток. — Надо будет чаевые оставить.
И мои слова летят мимо Егора, который даже не моргает. Только крылья носа вздрагивают при выдохах.
И вступаю я в бой не с Алиной или другими возможными сучками. Это бессмысленно. Я вступаю в бой с самой собой.
Я сама себе враг.
Раньше Егор давил во мне мои комплексы своим напором, прорывался сквозь них, но они никуда не ушли. Они остались со мной, ушли глубже и медленно отравили меня.
И если они раньше принимали облик стыда и смущения, то теперь обратились в нечто иное, ведь мужа и отца своих детей глупо стесняться.
— Инга… — хрипит Егор.
Глава 17. Я разговариваю с женой, козел!
— Инга… — повторяет Егор.
А я делаю вид, что ничего такого не произошло.
Подумаешь, трусы сняла. Каждый день их снимаю под столом.
Конечно, очень хочется засмущаться до кривой улыбки и щек в красных пятнах, но я же зрелая женщина, а зрелые женщины дразнят мужей иначе, чем милые малолетки.
— Надо бы встретиться с Машей, — задумчиво тяну я. — Поговорить с ней. Поддержать.
Да, я беру Егора недоумением.
Я знаю, что у меня не выйдет его соблазнять, как роковой красотке или игривой кокетке. Нет этого во мне. И не было раньше, когда мы встретились.
Поэтому жеманничать, копируя кого-то — глупо, и мне самой потом будет неприятно.
Поэтому трусы я сняла без многообещающих улыбок, подмигиваний и вздохов с охами.
Взяла и сняла. Только аккуратно, без лишней суеты и шума.
И это сработало.
Егор реально подвис.
— С Машей, говорю, встретиться, — подпираю лицо кулаком и всматриваюсь в глаза Егора.
— Да, встреться… — говорит он, а потом наклоняется ко мне. — Вопрос-то у меня обратно встал.
Смотрим друг другу в глаза.
Секс был для нас раньше тайной, напряжением и изучением друг друга. Сейчас вроде изучать нечего, но вот оказалось, что я способна снять трусы в кофейне, а после сидеть пить кофе.
Еще бы неделю назад я возмутилась, а сейчас даже не краснею.
Над дверью звенят колокольчики, и в кофейню входит приземистый широкоплечий мужичок. Злой такой, а за ним блондинка появляется:
— Вот он, — всхлипывает она и указывает, на Егора. — Вот.
— По твою душу пришли, — слегка прищуриваюсь я.
Егор медленно встает, не спуская с меня взгляда:
— И зря пришли.
— Эй, урод! — окликает Егора мужик. — Ты чо на мою телку наехал?
А дальше четкий, выверенный и резкий удар от Егора по наглой роже, визги Алины и блондинки, и брызги крови с громким хрустом.
Я же делаю спокойный глоток тыквенного рафа. Зрелость она такая. Совсем не визгливая.
Наблюдаю за тем, как мой муж бьет под дых незнакомого мужика и как тот крякает, и закусываю кончик языка.
— Я сейчас разговариваю со своей женой! — Егор встряхивает мужика за грудки, в ярости вглядываясь в окровавленное и бледное лицо. — С женой! А когда я говорю с женой, мне никто не должен мешать! У нас тут очень тонкие и трепетные отношения, которые портят всякие долбоебы!
Девки верещат, а у меня сердце учащает бег.
У меня муж — злобный дровосек, который за шиворот тащит свою жертву к выходу, а затем выталкивает на крыльцо.
— Оставь его! — верещит блондинка.
— Скройся, тупая сука! — гаркает на нее Егор, и блондинка цепенеет. — Права папик купил?!
И папик получает под зад пинок, а затем он хватает и блондинку за плечо и выталкивает к обескураженному и окровавленному мужику:
— Тупая шмара.
Алина тем временем со всхлипами спряталась под стойку.
— Притащился свою курицу защищать, — Егор хлопает входной дверью и шагает ко мне, сгибая и разгибая пальцы. — Гондон штопанный.
Я молчу. Егор выхватывает пару салфеток, вытирает кровь с костяшек и вновь садится.
— Что тебе опять не так? — смотрит на меня. — Стыдно за меня? Зато никаких шуток!
Я встаю, выхожу из-за стола, медленно разворачиваюсь и шагаю в сторону уборной. И мне любопытно.
Насколько мой муж внимателен сейчас. Заметит ли влажное пятнышко под попой.
Стыдно ли мне?
Нет.
Обижена ли я сейчас на Егора за его правду?
Нет.
Я сейчас хочу, чтобы он встал и пошел за мной. И не буду я звать его за собой словами и намеками.
Не про меня это. Да, со мной сложно.
И сложно было всегда. Потеряли мы в браке не разговоры, слова и четкие инструкции в постели, а настроение и напряжение.
— Как же ты меня зае… — ругань Егора обрывается на полуслове, и я скрываюсь в закутке с уборными.
Глава 18. Все, я ухожу
Егор дергает ручку, а дверь я заперла.
— Инга…
— Что, милый? — рассматриваю отражение в зеркале.
Конечно, я сейчас хочу распахнуть дверь и впустить своего мужа к себе. Но…
За свои слова надо отвечать.
Я же фригидное бревно в постели.
— Открой дверь, Инга.
— Нет.
— Инга…
— Знаешь, что я сейчас сделаю?
Слышу через дверь, как Егор шумно выдыхает. Я включаю воду и тщательно мою руки с мылом. Затем вытираю их бумажными полотенцами.
— Инга.
— Я, — неторопливо задираю юбку, — побалую себя пальчиками.
— Что?
— Настроение такое, — приваливаюсь к двери спиной. — Лень одолела.
— Инга… — рычит за дверью Егор.
— Тебе же тоже обычно лень, — вздыхаю я и ныряю между ног рукой. — Это все от лени, Егор. Ты ленишься, — закрываю глаза и касаюсь пальцами напряженного клитора. — И вы все ленивые… Вам всем нужны инструкции, — веду пальцами с нажимом по кругу, — все эти вопросы… как тебе нравится, как ты хочешь… — выдыхаю стон под легкую судорогу, — от лени. Женский оргазм… — меня пробивает искрой от копчика до затылка, — это не стол из икеи…
— Инга!
— Мне сегодня нравится одно, завтра другое… — сглатываю. — Сегодня Бурак… — выгибаюсь под волной удовольствия, что расцветает под спазмами моего нутра, и я сквозь зубы цежу со стоном, — завтра Карим… — дальше я могу только мычать, запрокинув голову.
Через пару секунд меня отпускает. Я тяжело дышу, а за дверью гробовая тишина. Может, ушел. Если ушел, то пусть катится.
Выхватываю из пластиковой коробки на стене салфетку. Вытираю влажную промежность и слышу:
— Кто такой, мать твою, Карим? Еще Карим есть какой-то?
Я оправляю юбку, щелкаю защелкой и выхожу к Егору. Сую ему в руки салфетку в теплых влажных пятнах.
— Карим из “Любви на острых камнях”.
Глаза у Егора черные-черные от ярости. Резкий рывок, и я прижата к стене сильными руками:
— Что за название такое тупое? — выдыхает мне в лицо.
— Я сейчас полицию вызову! — раздается тоненький голос Алины.
— Пошла нахуй! — рявкает Егор.
— Я не хочу тебя, — вглядываюсь в глаза Егора, — а почему? Знаешь?
— Инга, ты нарываешься…
Егор сжимает мою шею в пальцах, и глухо рычит.
— Потому что я сама справилась, милый, — недобро щурюсь и сипло продолжаю. — Сама. И неплохо справилась.
— Какая же ты сука…
— А ты кобелина, — шиплю я гадюкой. — Ленивый кобелина, который решил, что я одна виновата в том, что у меня в тумбочке смазка лежит. Надушенный он приходил ко мне в архив. И что ты мне тогда говорил?
Егор поскрипывает зубами.
— Бросай свои пылесборники, никому это старье неважно, — выдыхаю я. — Да что ты над ним трясешься. Да и уходи ты с этой работы, маешься херней… хобби… время тратишь зря… очень сексуально, Егор. Мне твои цветы до одного места, когда ты отмахиваешься от меня… когда я хочу поделиться, над чем я работаю… Конечно, ты же у нас кормилец, да?
— А что это не так?
— Так, — зло щурюсь я. — Конечно, это так, милый, но это не значит того, что мной и моими интересами можно пренебрегать.
— Я вообще против того, чтобы ты работала.
— А вот хрен тебе, — скалюсь в улыбке. — Так я хотя бы архивная зануда, а буду домохозяйкой, с которой вообще не о чем поговорить. Это, конечно, очень потешит твое мужское эго, но этого надолго не хватит. И мне нравится моя работа, ясно? Против он… да я расстелиться должна перед тобой, похоже, ковриком.
А затем я стискиваю его твердый член сквозь ткань брюк и чеканю каждый слог:
— Но что-то стоит у тебя на суку, да? Какой ты нелогичный, Егор.
Он затыкает мой рот жадным и глубоким поцелуем, с рыком проталкивая за мои зубы язык. Он давно не целовал меня так. По-животному, на грани безумия. И мне это нравится, но я его все равно кусаю. Сильно и до крови.
А после отталкиваю и отступаю. Кровавый оскал, темный взгляд и тяжелое дыхание.
— Ты меня все еще бесишь.
— Это взаимно, Инга, — хрипло рычит Егор. — Ты меня тоже бесишь.
— Останемся в браке, то поубиваем друг друга, — шумно выдыхаю я.
— Ну, хотя бы глаза сейчас не закатываешь.
— А я глаза никогда не закатывала, — я тоже рычу. — Беспокоилась о твоей ранимой душе и об авторитете перед сыновьями. Хотя иногда так хотелось закатить глаза и по лбу себя стукнуть.
— Ты сыновей наших не приплетай…
— А интересно у кого они понабрались того, что мама их на какой-то скучной фигне работает, а?! Про папулю они в своем сочинении сколько написали?! Папа у нас крутой, клевый, альфа-самец, сделки закрывает, на встречи катается, с важными людьми общается, а про маму что?! Мама у нас — лохушка какая-то!
— Ну, это уже отсебятина!
— Все, — разворачиваюсь и шагаю прочь. — Я пошла.
Выхожу в зал кофейни, в котором меня нагоняет Егор и хватает за руку. Затем рывком разворачивает к себе и глухо рычит:
— Куда без трусов собралась?!
Глава 19. Будет тебе домострой, дорогая!
На нас круглыми глазами смотрят Алина и молодой парень, который, видимо, забежал за кофе.
Я бы, например, вчера сгорела от стыда, но не сейчас.
— Хочу и без трусов гуляю! — цежу сквозь зубы в лицо Егора.
— Вот же сука…
— Мудак, — отвечаю я Егору. — Пусти.
— Ты правда думаешь, что я тебя отпущу куда-то без трусов? Ты вообще ебанулась, Инга?
— Очень может быть! — дергаю руку, но мне не удается вырваться из его захвата.
Парень медленно пятится от стойки, и Егор на него гаркает:
— Какого хуя ты не на работе?!
— Егор Афанасьевич… — мямлит парень, — да я так выбежал за кофе…
— Уволен!
— Но…
— Пиздуй отсюда!
— Отпусти меня!
Егор игнорирует мой визг, рывком закидывает на плечо и шагает в сторону закутка с уборными.
— Вызовите полицию! — верещу я.
— Полиция согласится, что нельзя отпускать жену без трусов!
— Ненавижу тебя!
— Я знал, что у нас не будет легко и просто, дорогая! И ты сейчас хотя бы не гундишь!
— Вот кто я для тебя?! Да? Та, кто постоянно гундит?! Я тебе больше и слова не скажу, козел!
— Да я буду только рад!
Он врывается в уборную, захлопывает за собой дверь, спускает меня на ноги, и в следующую секунду я оказываюсь прижата лицом к холодной стене.
— Значит, тебя заводят агрессивные уроды, да, моя милая? — шипит на ухо. — Так мне стоило приходить к тебе в архив потными и вонючим? По пути еще в рожу кому-нибудь дать?
— Нет…
Меня охватывает страх. Егор, оказывается, огромная туша из мышц, и мне не удается вырваться из-под него. Я трепыхаюсь под ним, и под пряным парфюмом чувствую острый запах пота и слабые нотки крови.
— На интеллигенцию ты не течешь, — рывком задирает юбку. — Или это сегодня у тебя такое настроение, что хочется придурка? А?
— Прекрати!
Под страхом растекается жар и слабость. Я теряю контроль над ситуацией. Я не должна возбуждаться на грубые руки, которые шарятся по моей груди, животу и талии. И на тяжелые хриплые выдохи.
И сейчас я не чувствую себя женой Егора, а куском мяса, который он сожрет и не подавится.
Шуршит ширинка.
— Егор!
— Заткнись!
Перехватывает локтевым сгибом мою шею, и одним толчком берет меня. Я выдыхаю хриплый полукрик-полустон и распахиваю глаза.
— Я твой муж, Инга!
С рыком вжимается в меня. Впиваюсь ногтями в его мускулистое предплечье через плотный рукав пиджака.
Грубые и резкие толчки выбивают из меня хриплые и сиплые стоны, на глазах выступают слезы.
— Решила, что я опять тебе с улыбочкой отпущу?
Новый глубокий рывок, и мое нутро сжимается острыми спазмами, которые расходятся под рык и яростные толчки судорогами по всему телу. Егор напрягает руку, перекрывая мне кислород.
Я открываю рот, в глазах темнеет, и через секунду легкие обжигает судорожный вдох. Внутренности скручивает, мышцы расходятся на лоскуты и мое лоно мягкими тисками обхватывает пульсирующий во мне член.
Рык Егора оглушает. Чувствую его влажные губы на ухе, шее и вздрагиваю с жалобными стонами в его руках.
Он разворачивает меня к себе лицом, вдавливает в стену и целует, зарывшись в волосы пальцами и шумно выдыхая.
И у меня нет сил сопротивляться и кусаться.
— У тебя не выйдет вынудить меня прийти к разводу, — вглядывается в мои глаза. — Это слишком просто, Инга.
— Что ты творишь…
— И вот ты какая под всем этим лоском приличной и скучной жены, — зло шепчет он. — Шлюха. Но ты моя шлюха, Инга. Не выпорхнешь ты из нашего брака к какому-нибудь Бураку… Нет… Не он будет тебе вертеть на своем шампуре.
По ногам скатываются теплые вязкие капли.
— Я это буду делать, — стискивает мой подбородок. — И милый мишка тебе не по душе.
— По душе…
— Лжешь.
— Егор, — сипло отвечаю я. — Мы просто на взводе…
— Ты перестала видеть во мне мужика, Инга, — зло шипит он. — Я подполз под твой каблук. Там уютно, Инга, но уют не заводит, да? Можно уютно покушать, уютно полежать перед телевизором, но уютно не потрахаешься.
— Все ты сводишь к траху…
— Ты тоже хочешь траха, Инга. Ты просто тугая, — приближает лицо и выдыхает. — Во всех смыслах, милая. Ты мне чуть член не передавила.
— А ты меня чуть не задушил…
Отстраняется, заправляет член в ширинку и застегивает молнию. Я едва стою на ногах. Приваливаюсь к стене.
— А теперь трусы надела, — Егор скрещивает руки на груди. — Без трусов я тебя отсюда не выпущу.
— Не говори со мной в таком тоне…
— Да ты только такой тон сейчас и способна воспринимать, — делает шаг ко мне. — Может, ты хочешь домостроя, дорогая, но стесняешься об этом сказать?
Глава 20. Вы не собираетесь разводиться?
— Переоденешься, а потом только на работу пойдешь, — шипит за спиной Егор. — Или ты решила мокрой юбкой в своих архивах всяких Бураков и Каримов соблазнять?
— Твой домострой не решит наши проблемы.
— Решит, — глухо отзывается Егор.
— Я такого не потерплю, — разворачиваюсь на пороге к Егору. — Мне дома тиран не нужен.
— А я тебя не спрашиваю, нужен или нет? — щурится. — Ты мне еще пуговицы на ширинку будешь пришивать, стоя на коленях.
У меня брови ползут на лоб. Я медленно открываю рот, подбирая слова для ответа, но ничего в голову не приходит.
Егор самодовольно ухмыляется.
— Я не буду жить с таким козлом, — наконец охаю я. —
— Ты будешь трахаться с таким козлом.
Я хватаю его за бороду, шумно выдыхая ярость, а он с усмешкой вваливается в дом, вдавливает меня в стену и рычит:
— И никто больше не будет спрашивать, как тебе нравится. Я буду делать так, как нравится мне. Усекла?
— Нет, не усекла, — отвечаю я, но голос мой — хриплый и дрожит. — Отпусти меня.
— Я, может, тебя вообще из дома сегодня не отпущу, — скалится в улыбке. — Пришло время спрашивать с тебя супружеский долг. Ты мне крупно задолжала.
И вот Егор поддается ко мне, чтобы заткнуть мой рот поцелуем и резко замирает. Со второго этажа доносятся обрывки смеха и крика.
— Они же должны быть в школе, — шепчу я и медленно моргаю, выныривая в реальность с двумя сыновьями.
— Должны, — Егор поскрипывает зубами..
— Прогуливают, что ли?
— Похоже на то, — шепчет Егор. — Вы все, короче, решили пойти в разнос, да?
Отстраняется, размашисто шагает к лестнице и с шумным выдохом поднимается по ступеням. Я за ним.
— Вот же говнюки.
— Я халат накину… — окликаю Егора, который оглядывается.
И сейчас он не Егор-мудак, а Егор-отец. Злой, но отец, а не агрессивный дровосек.
На цыпочках бегу к спальне, и через пару минут возвращаюсь к Егору, который уже стоит у комнаты мальчишек.
— Получай! — смеется Паша.
— Сейчас фаерболлом ему в рожу дам! — рычит Саша.
Переглядываемся с Егором, который медленно выдыхает и затем распахивает дверь:
— Я не понял!
Пашка и Сашка сидят на полу перед телевизором. В ужасе оглядываются и роняют джойстики. Взъерошенные, в школьной форме и синяками под глазами.
— Я не понял, — повторяет Егор и делает шаг.
— Нас отпустили, — тихо отвечает Саша.
— Ага, отпустили… — кивает Паша.
— Отпустили? — переспрашиваю я.
— Честно, отпустили… — шепчет Саша и бледнеет. — Честно, пап.
— А если я сейчас позвоню вашей классной? — вскидываю бровь.
— Мы заболели, мам, — наигранно хрипит Паша. — Вот и отпустили…
Врут. Они сбежали с уроков. И в первый ли раз.
— Вот как? Мы уже матери лжем, да? — Егор переводит взгляд с Саши на Пашу. — Заболели? Отпустили?
— Блин, пап…
— Выключили телевизор, приставку… — медленно проговаривает Егор. — В темпе, мальчики.
Саша и Паша бледнеют, уловив в голосе Егора холодную сталь. Затем они замечают кровь на рубашке, костяшках пальцев. Встают, торопливо выключают телевизор, приставку и разворачиваются к нам лицами. Глаза тупят.
— Почему прогуливаем? — тихо, но строго спрашивает Егор.
— Надоела школа, — бунит Саша. — Там скучно.
— Скучно, да? — глухо отзывается Егор. — Приставка, конечно, повеселее учебников. Не спорю, — начинает голос повышать, — только нахрена мне необразованные остолопы? А?
— Пап…
— По ночам драки устраиваете, школу прогуливаете, матери лжем, глядя в глаза, — раздувает ноздри Егор. — Ну, раз мы учится не хотим, то вы сейчас оба будете драить дом.
Саша и Паша поднимают возмущенные взгляды. Я не знаю, на что они рассчитывали, но, видимо, не на генеральную уборку.
— Начнете со своей комнаты, — Егор зло щурится, а затем смотрит на наручные часы. — Полчаса на вашу комнату, — поднимает взгляд на сыновей. — Через полчаса зайду и проверю. И не забываем о своей ванной комнате и туалете.
— Мам, — Саша смотрит на меня. — Мам… Мы сейчас вернемся в школу.
— Я поддерживаю папу, — пожимаю плечами. — Начинайте.
Мы с Егором выходим из комнаты. Сыночки бурчат за дверью, и я вздыхаю:
— Я пойду позвоню их классной. И еще на свою работу. Предупрежу, что меня не будет сегодня.
— Может, ты уволишься, а? — говорит мне в спину Егор. — Была бы сейчас дома…
— Да они бы тогда не домой пришли, — оглядываюсь. — А по улице бы шатались. Проблема не в моей работе, Егор! Прекрати к ней цепляться!
— Ладно, ты права, — Егор разводит руками в стороны.
— Ох, спасибо тебе! Ну, хоть тут я не виновата!
Сексуальное напряжение, которое нас столкнуло в кофейне и связало на несколько минут в узел слепой близости, исчезло. Мы вернулись к своим ролям.
— Где взять ведро и тряпку? — из комнаты выглядывает Саша и подозрительно смотрит на нас.
— В кладовке под лестницей, — отвечаю я.
— Ладно, — шагает по коридору, и у лестницы оборачивается. Переводит взгляд с меня на Егора, который говорит:
— Иди уже за ведром.
— Вы случайно не собираетесь разводиться? — Саша хмурится.
Глава 21. Унылые
— Нет, мы не разводимся, — серьезно и мрачно отвечает Егор. — Иди за тряпкой и ведром.
Я напрягаюсь.
Может, наши сыновья давно уловили, что наш брак катится в бездну. Такие вопросы дети не задают просто так.
— А ты… почему спрашиваешь? — я хватаюсь за полу халата.
— Не знаю, — Саша пожимает плечами и скрывается на лестнице. — Решил на всякий пожарный спросить.
Поднимается обратно и выглядывает из-за угла:
— Вы оба унылые… Вот.
— Унылые? — приподнимаю бровь.
— Особенно ты, мам, — Саша едва заметно хмурится.
Я молчу несколько секунд и шепчу:
— Иди уже.
Обидно быть унылой для родных сыновей.
— Тебе папа надоел?
— Иди, я сказала. Тряпка и ведро тебя заждались.
— Ладно, — опять скрывается на лестнице. — Блин.
Переглядываюсь с Егором и шагаю к нашей спальне. Захожу, сажусь за туалетный столик и на минуту подпираю лоб кулаком.
— Нет ничего хуже стать унылой матерью для своих детей, — шепчу я.
Смотрю в зеркало.
Унылая мать и унылая жена.
— Сейчас они выдраят дом, и дурь из головы вылетит, — Егор разминает шею и проходит к кровати. Садится. — И ладно тебе. Я тоже сбегал с уроков. Не трагедия, Инга.
Разворачиваюсь к нему:
— Да не в этом дело.
— Я в курсе.
— Давай честно, — шепчу я. — Ты сейчас… Ну, после кафе… чувствуешь, что выплываем? Вот у нас было громко, задорно, внезапно… И очень по-новенькому.
— Может, нам переехать?
— Что? Ты хочешь сказать, что наш дом виноват?
Отчасти, возможно, и виноват. Ступили за порог, и тут уже не гнев с яростными претензиями нас обуяли, а какое-то желание замолчать и скрыться за домашними заботами.
— А еще, возможно, не дом виноват, а сам брак, — прямо смотрю на Егора. — Семья, дети.
Сыновья нас резко переключили с интимного напряжения на родительскую обеспокоенность.
— Они меня достали, — неожиданно говорит Егор и смотрит на меня не моргая. — Я их все чаще и чаще ловлю на лжи. Я, конечно, знал, что два пацана рано или поздно начнут права качать, но…
— И я тоже устала, — выдыхаю я. — Устала от них.
Смотрит друг на друга, будто в первый раз друг друга видим.
Господи.
Это было то самое признание, которое бы я не сказала под страхом смерти. Я устала от детей, и они меня часто бесят. Ведь если бы призналась, то стала плохой матерью.
Однако в глазах Егора я не вижу осуждения. Он понимает меня.
— Они еще начали огрызаться, Егор, — шепчу. — И вечно их надо контролировать. Я думала, они подрастут и станут самостоятельными…
— Я тоже.
— Одежду рвут, пачкают, вещи ломают, дерутся… В школу мы как по расписанию с тобой ходим. И это они еще не вошли в подростковый бунт. Уроки сами не сядут и не сделают. Вечно их надо тыркать.
— Я уже подумываю о ремне, Инга.
— Да я каждый день о нем думаю.
Опять молчим и смотрим друг на друга, не моргая.
— Мелкие говнюки, — шепчет Егор.
— Я в школе таких говнюков избегала, — медленно выдыхаю я. — Избегала, но сама таких родила.
— Я каждый раз в корзину для белья со страхом лезу. Что на этот раз? Собачье говно, грязь, мазут? И сколько раз я просила не бросать свои грязные джинсы к постельному белью?
— Они мне так несколько рубашек испоганили.
— Да помню я, — поскрипываю зубами. — Помню.
— Мелкими вечно орали по поводу и без, — Егор накрывает лицо ладонью. — Истерика на истерике.
Я встаю, подхожу к кровати и сажусь рядом с Егором:
— Теперь ночами они дерутся. И как дерутся ведь! До разбитых носов и синяков, — смотрю перед собой. — Я иногда хочу сбежать от них.
Вот еще одно страшное признание. И когда я его проговариваю, то мне даже дышится легче.
— Они еще не поняли, но они крупно влипли, — Егор почесывает бороду, а затем смотрит на меня. — Так не пойдет, Инга. Они уже не малыши. У нас будут новые правила в доме.
— И ты ждешь от меня поддержки?
— Да, — Егор кивает. — Поддержки и соблюдения новых правил.
— Домострой? — приподнимаю бровь.
Глава 22. Я согласна на тирана
— Пап, мы сожалеем, — тянет Паша, а Саша втаскивает в гостиную пылесос.
Насупленный, злой и дергает пылесос за трубу.
— А ну, хорош психовать, — мрачно отзывается Егор. — Сожалеют они. Не будет уборки дома, то можете попрощаться с приставкой.
— Да блин…
— Не то слово, — отвечает Егор.
— Лучше бы в школе остались, — Саша сует вилку от пылесоса в розетку.
— Вот, — Егор кивает. — Мозги, кажется, начали работать.
— Да мы все поняли, — Саша смотрит на него исподлобья, — прогуливать плохо.
— Вы зря тянете время.
Я возвращаюсь на кухню. Надо трем упрямым мужикам приготовить сытный обед, а то они совсем слетят с катушек, если после отцовско-сыновьего противоборства хорошенько не пожрут.
Вот были бы у меня девочки…
Отгоняю от себя эти мысли.
У меня замечательные сыновья. Немного с гонором, но и отец у них совсем не мямля, поэтому выдыхаем.
Признания в родительском страхе и усталости должны быть дозированными.
— Никогда бы не подумал, что можно так агрессивно пылесосить, — на кухню входит Егор и закатывает рукав рубашки.
— А ты не жестишь? — оглядываюсь и отрываю несколько бумажных полотенец.
— Не переломятся.
— Я бы их в школу сейчас отправила, чтобы… — замолкаю.
— Чтобы что?
— Чтобы, — промакиваю плоские куски мяса полотенцами, — чтобы было меньше проблем.
Понимаю, что мне легче и привычнее пойти по пути наименьшего сопротивления. Чуток пожурили сыновей, вытянули из них “мы поняли” и дальше живем до новых сюрпризов. С ворчанием и тихим раздражением.
Сейчас же от нас потребуется больше контроля, стойкости и родительской непробиваемости.
— Просто, — Егор обнимает меня сзади и шепчет на ухо, — позволь мне побыть домашним тираном.
Замираю с салфеткой над кусками мяса, когда Егор ведет бедрами, имитируя медленную и глубокую фрикцию.
— Что ты делаешь? — шепчу я, а мою шею щекочет его жесткая борода и жаркий выдох. — Не сейчас…
— А что я такого делаю? Обнимаю жену.
— Но как ты ее обнимаешь?
Егор замолкает и медленно выдыхает, и я чувствую его раздражение. Оно отстраняется.
Это наша борьба. Не только его.
Разворачиваюсь к Егору, хватаю его за запястья и тихо говорю:
— Подожди…
Поднимаю взгляд и шепчу:
— Мне сложно.
— Я вижу, Инга, — щурится.
— Со мной… — сглатываю, — часто так?
Сколько раз я не замечала ласку мужа, отмахивалась от него и находила множество причин, чтобы ускользнуть из его рук?
— Часто.
Ну, я сама знала ответ на свой вопрос, но все равно, блин, обидно. Нарастает желание психануть, спрятаться и ничего не решать.
Вся эта взрослая жизнь слишком сложная. И за нее надо постоянно бороться, и смотреть на свои неприглядные стороны.
— Я могу…
— Что?
— Сделать то, чего я бы хотела.
— Да, — Егор хмурится.
У меня от волнения дрожат руки, в горле пересыхает, и я медленно выдыхаю.
Казалось бы, столько лет в браке. Столько друг о друге знаем, а открываться куда сложнее, чем в начале отношений. Близость может отдалять двух человек. Это так нелогично.
Касаюсь жесткой бороды Егора, целую его в шею, вдыхаю запах его парфюма и острого пота и прижимаюсь к нему всем телом, уткнувшись лицом в его грудь. На выдохе обнимаю и расслабляюсь, прислушиваясь к его сердцебиению.
Когда Егор обнимает меня, я закрываю глаза.
Он тут.
Он рядом.
Муж и отец.
Наши вдохи и выдохи сплетаются в одно дыхание, и под волной нежности я тянусь к Егору.
Обвиваю его шею руками и целую. Неторопливо и глубоко. Его борода касается моей кожи, и сейчас она не кажется мне колючей и жесткой.
Отстраняюсь, вглядываясь в потемневшие глаза Егора и кладу ладонь на его щеку. А он стал другим.
Годы его изменили. И ведь изменят еще. Я хочу увидеть в его волосах и бороде седину, а вокруг глаз и на лбу глубокие морщины.
— Па, — раздается голос Саши, — пылесос заглох.
Сына своего не пошлешь в пешее эротическое, но я вижу, как ноздри Егора вздрагивают в гневе.
— Какова вероятность, что они специально что-то сделали, чтобы пылесос сломался? — спрашивает меня Егор, переводит на мрачного Сашу взгляд и щурится. — Раз заглох, то давайте щеткой, а после ковер понесете выбивать от пыли.
Саша молча, но с вызовом шмыгает, а затем через несколько секунд из гостиной раздается звук работающего пылесоса.
— Работает! — кричит Паша. — Он просто носок засосал! Я все починил!
Саша пятится по пристальным взглядом Егора.
— Не юлим, Санек, — Егор качает головой. — И будьте порасторопнее, парни. Время тикает.
— Ну и ладно, — разворачивается, скрывается за дверью и зло бубнит под нос. — Стоят обжимаются, а мы пашем.
— Я согласна, чтобы ты побыл домашним тираном, — шепчу с коротким смешком. — Им этого, похоже, очень не хватает.
Глава 23. Фигня, пап
— Так, — Говорит Егор, развалившись в кресле, как ленивый монарх. — У меня к вам, парни, вопрос.
Парни сидят перед ним на диване злые и уставшие.
Мне так хочется их пожалеть, обнять и помириться, но нельзя.
Никакой сейчас мягкости.
— Да будем мы ходить в школу, — бурчит Саша. — Мы все поняли.
— Я не об этом, — Егор покачивает ногой. — Посмотрели на свои конечности.
— Чо? — Паша вскидывает бровь.
— Не чокай мне тут, — Егор хмурится.
Паша губы поджимает.
— Руки-ноги на месте? Да?
— Да, — шипит Саша. — На месте.
— И уже способны принимать решения прогуливать школу или нет, — продолжает Егор. — Да?
Молчат, а я изо всех сил держу себя в руках, чтобы не вмешаться в мрачный разговор своей женской жалостью к сыновьям.
— С завтрашнего дня вы сами встаете по будильнику, — Егор не спускает взгляда с Саши и Паши, — вы вроде не глухие, да? Встаете и готовите себе завтрак.
В глазах сыновей проскальзывает возмущение.
— Холодильник у нас всегда полный, — продолжает Егор. — Пожарить яйца, сварить овсянку, залить хлопья молоком, сделать бутеры… Многого ума не надо. Верно?
— Верно, — глухо отвечает Паша.
— Идем дальше, — Егор вздыхает. — Домашка — ваша ответственность. Не сделали, то это ваши проблемы. Проверять и тыркать вас больше никто не будет.
Глаза Паши и Саши загораются интересом.
— Но, — Егор поднимает палец, — за двойки отвечать будете, как и за прогулы. Пойдете в разнос, парни, решив, что нет никакого контроля, то никаких приставок, развлекух, хоккея, гаджетов, модных шмоток… кстати, о шмотках… если угваздали, то сами стираем. Разорвали? Зашиваем.
Саша и Паша переглядываются и сердито смотрят на Егора.
— Сломали клюшки, — он щурится, — не в игре, играйте обломками, либо теми, что выдают в секции.
— Да они стремные! — охает Саша.
— Не мои проблемы.
— Но…
— Повторяю, клюшки для игры, — Егор взгляда не отводит. — Не для того, чтобы рубить березу, не для того, чтобы копать ямы или шкафы поднимать. Для игры. Сломали вне игры, ваши проблемы.
— Да блин! — повышает голос Саша и встает. — Мы только один раз прогуляли школу!
— Ладно, — Егор улыбается, — если вы сейчас скажите, что вы маленькие несамостоятельные лялечки, за которыми нужен постоянный присмотр, то мы все поймем, — переводит на меня взгляд, — да, милая?
— Да, — вздыхаю я. — Я, в принципе, непротив колыбельные вам петь, бутылочку с компотиком приносить, а потом за ручку в школу водить.
В негодовании округляют глаза, глядя на меня.
— Да, вы только вслух это скажите, — Егор говорит серьезно и спокойно, — а то мы, может, зря решили, что вы подросли?
— Зря, — упрямо цедит сквозь зубы Саша, и Паша его дергает за футболку, вынуждая сесть на диван.
— Ты чо?
— А чо?
— Да, блин! Нас же реально за ручку будут водить в школу!
— Ну и пусть!
— А чо пацаны скажут?
— Да ладно пацаны, — Егор постукивает пальцами по подлокотнику, — что скажут девочки?
Сколько ярости в глазах будущих мужчин. О девочках, похоже, они не подумали. Медленно выдыхаю, потому что я сейчас могу в голос засмеяться.
— Девочкам мальчики не нравятся. Им нравятся мужики, парни, — Егор пожимает плечами. — И даже в двенадцать лет можно быть мужиком. А мужиков разве мама будит по утрам, завтраки мужикам готовит? Домашку проверяет? Трусы стирает?
Краснеют и раздувают ноздри.
— Мужики не убираются… — клокочет Саша.
— Убираются, — Его щурится. — Мужик держит в порядке место, где живет. Он уважает свой дом и тех, с кем живет. И хочешь впечатлить девочку, то приготовь ей обед и после помой посуду.
— Фигня какая, — Паша фыркает.
— Я, как девочка, подтверждаю эти слова, — скрещиваю руки на груди. — Я влюбилась в вашего отца, когда он мне на третьем свидании нажористый такой гуляш приготовил.
— Фигня, — упрямо повторяет Саша.
— Фигня не фигня, — Егор поднимается на ноги, — но новые правила вступают с этой минуты. Начнете выкобениваться, то у меня масса способов вам рожки пообломать. Даже без ремня. Дом и семью надо уважать, — всматривается в глаза то одного, то второго “козлика”, — и сегодня вечером вы останетесь одни. Сами узнаете, что задали, сами сядете за уроки, сами поужинаете и сами вовремя ляжете спать.
Вот тут я напрягаюсь.
— У нас с мамой сегодня свидание, — Егор щурится на обомлевших сыновей. — Мы будем дома поздно. Очень поздно.
Саша и Паша смотрят на него с вызовом.
— А теперь встали и пошли накрыли на стол, — выдыхает Егор. — Мама обед приготовила.
Встают, и мне на секунду кажется, что они сейчас кинуться на Егора с кулаками. Шмыгают, вскидывают подбородки и шагают в столовую, гордые и непонятые орлы. Егор выжидает минуты, выдыхает, приглаживает бороды и разминает шею:
— А это было не так просто, — разворачивается ко мне, — но я же был хорош, да?
— Свидание? — игнорирую его вопрос.
— На всю ночь.
— С ума сошел?
— Ничего не знаю, — хмыкает. — Я принял решение.
— А посоветоваться?
— Я домашний тиран, — шагает мимо. — Пойду рубашку сменю, а то от меня воняет, как от бешеного гризли.
— Не те тарелки, Саня, — долетает возмущенный голос Паша.
— Да тут тарелок хоть жопой жуй! Какие надо?!
— Вот эти!
— Точно эти?
— Как я тебе в плоскую тарелку суп налью?!
— Да блин! Дай покажу!
— Иди у мамы спроси!
— Не буду! Дай сюда! Нормально же наливается! Чо разнылся?
Сжимаю переносицу и вытягиваю ноги. Не пойду я спасать своих козлят. Пусть учатся. Это во благо. Это ради того, чтобы наша семья осталось целой.
— Да фигня же получилась! — рявкает Паша. — Суп едят из глубоких! Вот тех!
— Мы накрываем на стол, наши правила!
— Не беси меня! Дай нормальные тарелки!
— Да подавись!
Массирую переносицу. Мне было бы куда легче самой накрыть стол, чем ждать, когда наши сыновья придут к согласию, в какие тарелки наливать суп.
Но я выдержу это испытание. Я не хочу воспитать из Саши и Паши бытовых инвалидов и маменькиных сыночков.
— Ну вот! Я же говорил! Даже наливается круче!
Глава 24. Сам виноват
— Нормально накрыли на стол? — с вызовом спрашивает Саша.
Я смотрю на толстые криввые куски хлеба. Затем на суп, который вот-вот перельется через края мисок, потом кучи пюре и отбивные, что сверху взяли и просто шмякнули. По-мужски так шмякнули, от всей души, чтобы было сразу ясно, что сыночки старались.
— Нормально, — поднимаю взгляд на Сашу.
Я помню, как я словила от матери порцию критики и недовольства, когда в первый раз сама накрыла ужин.
До сих пор помню ее вздохи.
— Супа надо было меньше наливать, — шепчет Паша и аккуратно погружает ложку в суп. Затем косит взгляд на Сашу. — Я еле донес, а теперь нормально не пожрать.
— Ты лучше посмотри, как ты хлеб порезал, — Саша сует ему под лицо кусок хлеба. — Им можно убить. А отбивные? Кто их сверху кладет? Они теперь все в картошке!
— Блин! — Саша встает. — Ты салат забыл!
— Сходишь, не переломишься, — Саша кривится.
Через минуту в центре стола красуется салат из огурцов. Это уже самодеятельность наших сыновей. Салат я забыла.
Огурцы тоже порезаны в разнобой.
— О, салатик, — говорит Егор и подхватывает миску с огурцами. — Отлично.
Выкладывает несколько ложек салата мне на тарелку, затем себе и возвращает его на место:
— Приятного аппетита.
— Угу-м, — отвечает Паша и отправляет ложку с супом в рот. — Приятного.
— Вот, справились же, — Его хмыкает.
— Ты убираешь со стола, — Саша шмыгает. — И моешь посуду. Раз у нас тут уважение к семье.
— Я часть уже помыл, — Паша кусает хлеб.
Хочу напомнить им, что им после обеда стоит позвонить одноклассникам, узнать о домашней работе и сесть за уроки, но прикусываю язык.
Мы их не тыркаем по этому поводу. Воспитываем самостоятельность и ответственность.
— А вы почему не на работе? — Саша щурится на Егора. — Вы, выходит, тоже прогуливаете?
— Они из-за нас прогуливают, — Паша цыкает. — И как поняли?
— Родительская чуйка, — Егор скалится в улыбке.
— Ясно, — Саша недовольно тянет.
Минут пять в молчании наслаждаемся обедом, потом Саша вздыхает:
— Пап…
— Что?
— В этот раз клюшки купите?
— Купим, но теперь по ним будут другие разговоры.
— Да мы поняли, — Паша хмурится и размешивает остатки супа. — Отстой.
— Ты это сейчас про мой суп? — вскидываю бровь.
— Нет, — закатывает глаза. — Про жизнь.
— Это хорошо, что не про суп, — Саша пинает его под столом, — а то бы мы потом супы варили каждый день.
— Возможно, — кивает Егор. — Хороший суп сварить — целое искусство.
— Ой да накидал всего, — Паша поднимает взгляд, полный вызова и упрямства.
— Заткнись, — шипит Саша.
— Порезал и накидал, — Паша словил волну соперничества с отцом. — Помешал и готово.
— А твой брат, Сань, явно нарывается, — Егор щурится.
Саша шмыгает и оказывается в очень непростой ситуации. Поддержать брата или отца?
— Я с ним нарываюсь, — Саша сглатывает и хмурится.
Паша косит недоверчивый взгляд на брата, и в его глазах проскальзывает тепло и благодарность.
— Тогда завтра вы готовите суп, — Егор смотрит на сыновей с уверенным спокойствием.
— И приготовим, — Паша медленно выдыхает. — Самый офигенский суп.
— Ну, это мы будем решать, — Егор пожимает плечами.
— Не мог промолчать? — сердито шепчет Саша.
— Я его уделаю.
— Суп же я готовила, — прижимаю салфетку к губам. — Уделаешь, выходит, меня?
Несколько секунд растерянного молчания.
— Нет, не тебя, — Паша чешет щеку. — Папу.
— Да я в принципе не против, чтобы вы друг друга уделывали в уборке, готовке и стирке. — Может, тогда не будет сил на ночные драки.
— Если мы приготовим крутой суп, — Паша вновь смотрит на Егора, — то ты нам новую часть мортала. Со всеми дополнениями.
— Что это? — спрашиваю я.
— Игрулька на приставку, — Егор усмехается, — а если суп не получится?
— Месяц без приставки, — Паша вскидывает подбородок.
— Да ты чо творишь? — Саша в ужасе смотрит на брата. — Паха, блин! — секунда молчания, выдыхает через нос и смотрит на Егора, — месяц без приставки и неделя без интернета.
— А это зря, — рычит Паша.
— Сам виноват.
Скрещивают руки на груди и зло смотрят на Егора, который едва сдерживает в себе смех.
— Дорогая, ставки принимаешь?
— Как такие ставки не принять? — вздыхаю я. — Лишь бы кукушечкой с вами поехать.
— Ты уж постарайся, — Егор отставляет пустую миску и накалывает отбивную на вилку. — А то нам придется всей толпой твою кукушечку возвращать в гнездо.
Глава 25. Не тигрица, а кролик
Захожу в комнату.
Егор развалился на кровати и вертит в руках тюбик смазки.
Ловлю себя на мысли, что скоро буду от мужа бегать с криками “оставь меня в покое! у меня там уже мозоли!”
Переводит на меня взгляд.
Мы молчим. Он вскидывает бровь, и я медленно закрываю за собой дверь.
— Ну, надо же не сбежала, — хмыкает он. — И, Инга, видела ты бы себя сейчас. Ты будто не к мужу в спальню зашла, а к людоеду.
— Извини, — шепчу я. — Тяжеловато мне переключаться с мамочки на…
— Тигрицу?
— Я не чувствую себя сейчас тигрицей, — тихо отвечаю я.
— А кем?
— Тебе честно?
— Мы тут честностью брак спасаем, милая, — пожимает плечами.
— Я себя чувствую кроликом, которого сейчас сожрет бородатый крокодил, — приваливаюсь бедром к комоду и скрещиваю руки на груди.
— Не скрою, такие метафоры меня возбуждают, — Егор не отводит от меня взгляда. — Тебе бы еще ушки на макушку и хвостик на попку.
— Тогда тебе костюм аллигатора надо бы подыскать.
— Можно бодиартом разрисовать, — Егор расплывается в улыбке. — Чешуйки там всякие, пупырышки крокодильи.
— На все-то у тебя есть ответ, — тихо смеюсь, а сам пытаюсь представить голого и разрисованного Егора. — А кто разрисовывать будет?
— Ты и будешь.
— Подожди. Я не умею рисовать.
— Какого крокодила нарисуешь, такого и будешь любить, — Егор угрозой щурится.
— Ты же не дашь мне тебя спокойно разрисовать, — я тоже щурюсь.
— Спорим?
— Ты меня на слабо берешь?
— Да, беру, — Егор медленно кивает.
— Я тебя могу так разрисовать, что нам будет не до секса, — вздыхаю. — Уссымся со смеху.
— Отлично, — Егор чешет щеку, немного вскинув подбородок. — Ты давно не уссыкалась от смеха Инга. И, выходит, что довести тебя до оргазма легче чем рассмешить.
Я на всякий случай выглядываю в коридор. Вдруг наши сынОчки-корзиночки решили подслушать, о чем говорят мама и папа за закрытыми дверями. А мы тут о крокодилах, кроликах, смехе и оргазмах.
Коридор пустой, и я вновь смотрю на Егора.
— Я с ними уже провел беседу, откуда берутся дети, Инга, — он усмехается.
— Но не на примере кролика и крокодила.
— Кролик и крокодил вообще не могут иметь детей, — Егор смеется, а затем резко замолкает и тихо говорит. — У меня к тебе так-то серьезный разговор, но ты мастерски меня отвлекаешь.
— Я?
— А кто про кроликов и крокодилов заговорил?
Я подозреваю, что он меня сейчас провоцирует на подушечную агрессию. Схвачу я подушку, кинусь его избивать, а он все переиграет в свою пользу. И подушка мне уже понадобится не для ударов, а для того, чтобы заглушить стоны.
Щурюсь еще сильнее. Не куплюсь.
— Что за разговор?
— Ну, ты сама виновата, — разочарованно вздыхает Егор и показывает мне тюбик со смазкой. — Когда в нашей жизни появилось вот это?
Хороший вопрос, на который я не могу дать точный ответ.
— Ладно, — Егор хмурится. — Тогда следующий вопрос. Где ты ее покупаешь?
— Заказываю.
— Заказываешь? То есть в магазины для взрослых не ходишь?
— Нет.
Не тянет меня секс-шопы. Я их опасаюсь, и мне внутри будет неловко.
— Знаешь, — Егор вновь смотрит на тюбик, — лубриканты ведь бывают разные, — открывает крышечку, принюхивается к ней, а затем выдавливает капельку на палец и слизывает ее. Вновь смотрит на меня. — А эта… без вкуса и даже без запаха.
— Она гипоаллергенная…
— У тебя есть аллергия? — вскидывает бровь.
— Нет, но…
— Из всего разнообразия ты взяла гипоаллергенную хуету, — Егор закрывает смазку и откладывает ее на тумбочку.
— Знаешь что…
— Подожди, — Егор садится и начинает загибать пальцы, — с запахами, со вкусами, цветные, разогревающие, охлаждающие, светящиеся в темноте, возбуждающие…
Поджимаю губы и медленно моргаю, пытаясь в своем молчании довести до Егора, что он меня достал.
— А ты покупаешь какую-то скучную гипоаллергенную херню, — смотрит на меня с разочарованием. — Я бы все понял, если бы мы до нее перепробовали весь другой арсенал и ты бы сказала, что вот это, — он хватает тюбик с тумбочки и выставляет вперед, — вот это то, что тебе подходит. Только это.
— А сам-то ты не особо был озадачен вопросом разнообразия смазок! — шепчу в ярости. — Жрал, что давали!
— Верно, — встает и отбрасывает тюбик. — Это мой косяк. Я его признаю. И теперь я это исправлю.
— Чего? — меня аж пробирает дрожью от холодной угрозы в его голосе.
— Девочки же любят шопинги? — улыбается с вызовом.
— Егор…
— Мы поедем в секс-шоп.
— Нет.
— Да.
— Егор, прекращай, — возмущенно шепчу я.
— На работу тебе сегодня не надо, дом убрали, дети с голода не умрут.
Я в тупике, и в него меня загнал мой муж.
— Взрослая тетка боится резиновых членов? — Егор приподнимает бровь. — Я вот не боюсь. И если они внезапно начнут прыгать с полок на тебя, то я закрою тебя своей мощной грудью.
Я пытаюсь судорожно придумать уважительную причину, чтобы избежать сомнительного шопинга с мужем среди резиновых членов, и никак не могу придумать. Землетрясения и потопа не предвидится, поэтому я иду на подлую провокацию.
— Лучше бы ты Алиночку так третировал.
Спрячусь за скандалом, пусть я и понимаю, что творю, как сказали бы мои сыновья, дикую дичь.
— Присмотрим еще кляп, — подходит ко мне и вглядывается в глаза, — нужная ведь вещь в хозяйстве.
Глава 26. Как-то неловко, дорогая
Когда я стала стесняться себя и близости с мужем?
Я никогда не была дикой, смелой и раскрепощенной тигрицей, которая готова на любой эксперимент.
И надо сказать, что близость между мной и Егором не отличалась большим разнообразием.
В первое время выезжали на страсти и новизне, при которой не важны эксперименты и всякие фокусы.
И да, инициатором чаще всего был Егор. Он разжигал меня, а я стыдливо краснела и тонула в возбуждении.
Иногда была сверху, прибегала к оральным ласкам в желании порадовать Егора, но с годами у меня мозги вывернулись.
Вот Егор меня целует, а у меня мысли не с ним. Они то в архиве, то в тревоге о сыновьях, то в списках дел, которые надо запланировать на следующий день. И хочется от мужа избавиться, спокойно сесть и подумать.
Секс и подкаты Егора стали меня отвлекать от унылой бытовухи, которая стала важнее ласки и нежности с человеком, которого я люблю.
— Клубничная, манго, персик, — крупная женщина с полной грудью в розовом джемпере выкладывает перед Егором тюбики с лубрикантами, — шоколад…
Мы стоим посреди стеклянных шкафов, в которых стоят вибраторы, силиконовые фаллоимитаторы, коробки с искусственными вагинами.
Позади нас — стойки с плетками, наручниками, масками и кляпами.
Слева — женский манекен в цепочках. И на эти цепочки я стараюсь не смотреть, чтобы не подать мужу идею облачить меня в них.
— Шоколад? — Егор вскидывает бровь.
— Да и ноль калорий, — женщина смеется, — продолжим? Банан, ванилька… кстати, ванильку чаще берут. Говорят, что прям как пироженка.
Да, мы выбираем съедобные смазки для оральных утех.
— Так и
говорят? — недоверчиво переспрашиваю я.
— Да, — женщина кивает. — Мне лично понравилось малину с клубникой смешать.
Ни стыда, ни растерянности, ни смущения.
— Я бы, наверное, — задумчиво говорю я, — смешала бы ваниль с бананом.
Замолкаю, осознавая, что мои вкусовые предпочтения вышли из меня без сопротивления, будто я сейчас пирожные в кондитерской выбираю.
Это магазин со своим ассортиментом товаров.
Не точка сбора извращенцев, которые затаскивают гостей в какой-нибудь подвал, а магазин. Никаких подозрительных личностей в углах, кроме менекена в цепочках.
— Выбор сделан, — Егор обнажает зубы в улыбке. — Ванилька с бананом.
— Что-нибудь еще?
— Да мы с женой не особые ценители, — Егор пожимает плечами. — И по классике без… лишнего барахла.
— Поняла.
Жду разочарования, ведь мы такие скучные с Егором, но женщина спокойна и сосредоточена на экране терминала.
— А у нас оказывается акция на эти лубриканты, — переводит на меня взгляд. — Два берешь и третий в подарок.
— И такое бывает? — удивляюсь я. — Акции?
— Да, — женщина кивает. — На той неделе к определенным маркам вибраторов дарили пробников духов для интимной зоны.
— Такого нам точно не надо, — Егор кривится.
— А, может, надо? — ловлю его волну возмущения и мило улыбаюсь. — Хороший вибратор в хозяйстве пригодится.
— Целиком поддерживаю, — женщина выставляет на стойку терминал для оплаты. — Подарок будете брать? Какой вкус?
— Давайте клубнику.
— Зачем тебе вибратор, когда у тебя есть я? — сердито интересуется Егор.
— А когда научился жужжать? — с легкой издевкой спрашиваю я.
Егор щурится и медленно выдыхает.
— Я тебе в следующий раз пожужжу тогда, — я, кажется, слышу скрежет его зубов.
Я не выдерживаю его темного и разъяренного взгляда и смеюсь, привалившись к нему. Он приобнимает меня:
— Вот какие шутки тебе теперь нравятся.
Хрюкаю от смеха в его пиджак, представив, как он жужжит, чтобы впечатлить меня.
— Ой, не могу…
Выдыхаю, отстраняюсь и вытираю слезу со щеки:
— Это было смешно, да.
— А у нас прогресс, — Егор прикладывает карточку к терминалу, а я сгребаю со стойки тюбики с лубрикантом в сумочку.
— Ты мило злишься и ревнуешь.
— Я не ревную.
Прячет карточку во внутренний карман пиджака.
— Хорошего дня, — прощается женщина.
Через пять минут в машине я лезу в сумочку:
— Надо попробовать то, что купили.
— Здесь? — удивленно спрашивает Егор.
Перевожу на него взгляд:
— Да.
Он медленно приподнимает бровь, а я вскрываю все три тюбика, а затем подношу каждый к губам и выдавливаю по капельке на язык.
— Черт, а я надеялся на другое, — недовольно цыкает Егор.
— Да ты что? — ехидно причмокиваю.
И надо сказать, что лубриканты похожи на жидкие карамельки со вкусами. И совсем нет приторности.
— Ну и? — спрашивает Егор.
— Сам попробуй, — протягиваю банановый тюбик.
Он что-то не торопится.
— Что не так?
— Это странно.
— Правда? — улыбаюсь. — Ты, что, в кусты решил спрятаться?
— Я же тоже могу повредничать? — Егор расслабляет галстук. — И да, мне неловко.
— Почему?
— Мы сидим в машине, на парковке и жрем лубриканты?
— Да, — пожимаю плечами. — Или у моего смелого мужа есть границы? Неловко? Мне тоже было неловко. Мне вообще в этот день перманентно неловко.
Егор выхватывает из моих пальцев тюбик и решительно выдавливает в себя внушительную порцию лубриканта. На выдохе задумчиво смакует, хмурится и говорит:
— Ну, банан, да… — протягивает руку, — давай ванильку, которую так расхвалили.
Меня опять накрывает смехом. Взрослые мужчина и женщина сидят в машине и пробуют смазки. Вот каким еще может быть брак?
— Ну, — Егор смотрит на тюбик “ванильки” и недовольно причмокивает. — Так себе пирожные, — переводит на меня взгляд. — Ты будешь повкуснее.
Глава 27. Бессовестные!
— А если смешать? — спрашиваю я сама себя и выдавливаю на ладонь по каждой смазке. Перевожу взгляд на Егора, который медленно моргает. — Должна получится клубнично банановая пироженка.
— Если думать логически, то да, — отвечает Егор и озадаченно чешет затылок. — А ты не отравишься?
— Она же съедобная. В этом и смысл, — Слизываю клубнично-банановую пироженку.
Егор едва заметно кривится, вскинув бровь, и я в следующую секунду поддаюсь к нему, обхватываю удивленное лицо ладонями и целую.
Секундная оторопь, и Егор, шумно выдыхая, отвечает мне жадной взаимностью.
Давно я его так не целовала. Жадно и глубоко. У меня перехватывает дыхание, и я кладу ладонь на его ширинку, под которой прощупывается твердый бугор.
Вязкая сладкая смазка перемешивается со слюной на наших языках и губах.
— Мы опять на парковке, — шепчет Егор, когда я отстраняюсь, облизываю губы и крепче сжимаю его член.
— Да, опять на парковке…
— И на нас опять какая-то бабка пялится, — хрипло отзывается он.
— Чего?
Действительно. На тротуаре в нескольких шагах от нашего парковочного места стоит старушка и в ярости смотрит нас.
Бледная, морщинистая и в цветастой блузке. Опирается на трость.
— Это та же бабка? — спрашивает Егор.
— Нет.
— Да нам сегодня прямо везет на бабулек.
Старушка хмурится еще сильнее, будто сейчас кинется в бой.
— И она не собирается уходить, — зло шепчу я.
Убираю руку с достоинства моего мужа, сердито открываю дверь и выныриваю из салона.
— Это мой муж! — захлопываю дверцу. — Чего уставилась?
— Муж?! — язвительно отвечает она. — Так я тебе, потаскуха такая, и поверила!
— Обалдела?!
— Мужей так не целуют!
— Простите? — охаю я.
— Да ты его борода была готова сожрать вместе с лицом! — кричит на меня. — Жена? Нет! Ты, — поднимает в мою сторону трость, — падшая женщина! Для таких как ты отдельный котел в аду! С такими же блядями! Ты бы еще ему отсосала!
— Да, может, и отсосала бы! Не твое дело!
— Вот поэтому с вами эти кобелины и нюхаются! На все готовы! Любую дырку подставить!
— Да жена я ему!
— Лживая стервь!
— Да пошла ты!
— Палками забить тебя мало! Семью разрушаешь! У него же, наверное, дети!
— Ага, аж двое, — раздается смешливый голос Егора.
Оглядываюсь. Стоит у открытой двери машин, облокотившись о крышу.
— Бессовестный, — старушка плюет себе под ноги, — потом у жене пойдешь, да? — переводит на меня взгляд. — Он же и жену после тебя потащит в кровать. По его роже видно, что ничего святого!
— Кто-то ту свою историю жизни нам рассказал, — хмыкает Егор и прижимает руку к груди, — сочувствую, бабуль.
— Ты же потом жалеть будешь, а поздно! — старушка машет тростью. — На коленях поползешь за женой, а ты, — опять тычет тростью в мою сторону, — останешься одна! несчастная, одинокая! На чужом счастье своего не построишь.
— Михаловна! — к поборнице нравов спешит вторая бабка в красном берете. — Чо ты тут разоралась?
— Да вот! Погляди на них! Совсем стыд потеряли! Как кролики сношались в машине…
Я смотрю на Егора, который озадаченно чешет бровь:
— Вот оно как… Уже сношались, — смеется, — я как-то пропустил этот момент.
— Так они же поди из этой лавки разврата вышли!
— Надо закрыть ее!
— Так я уже сколько писем написала!
— А вы сами туда заглядывали? — насмешливо спрашивает Егор.
Две пары мутных глаз смотрят на него с дикой ненавистью.
— Зря, — вздыхает Егор. — Там акции, скидки.
— Да что мы там не видели?! — рявкает первая бабка.
— Какая у вас насыщенная жизнь-то была, если вас не удивить, — спокойно говорит Егор, но я вижу, что он едва сдерживается от смеха.
— Ни стыда ни совести! — подытоживает бабулька в красном берете, подхватывает подружку под локоток и ведет прочь. — И не стыдно ведь. Слюнявые стоят. Хоть бы рты вытерли!
Касаюсь кожи вокруг губ. Липкая. И это не слюни. Это наша сладкая смазка. Вместо того, чтобы пристыженно нырять в салон машины и искать салфетки, я перевожу взгляд на Егора и прыскаю от смеха:
— Любовница.
— Коварная, — захлопывает дверцу, медленно обходит капот и двигается на меня медленным и плавным шагом, — бессовестная любовница, — встает вплотную, — касается моего лица, — которую я сейчас как следует засосу.
— Егор!
Затыкает мой рот поцелуем, стискивая в объятиях, в которых я задыхаюсь.
— Вот же прелюбодеи! — доносится до нас старушечий голос. — Да чтоб тебе жена твои колокольчики оторвала!
— А что жена по этому поводу думает? — выдыхает в губы Егор аромат химозного банана, клубники и ванили.
— Жена думает, что съедобная смазка — полная ерунда, — сглатываю я и заглядываю в темные глаза, — и любовница с ней согласна, но…
— Но?
— Но так как у нее ни стыда, ни совести, то она шепчет о том, что можно вместо смазки полить кое-кого вареньем и сливками…
— Можно еще медом…
— Ты же у нас мишка, ты и поливай лисичку медом.
— Да ты посмотри на них! — продолжает ругаться старушечий голос в стороне.
— Михаловна, пошли. Не твой это кобель! Твой давно в могиле лежит!
— Самыми бесстыжими любовницами, — Егор кладет руку мне на шею, — могут быть только жены. Главное — не позволить жене сбежать с чумоданом. Это самое сложное.
Глава 28. Как давно я тебя не трогала
— Может… позвоним мальчикам…
Егор целует меня в шею.
Нет, не целует. Он будто пытается сожрать меня губами.
В ресторане я отлучилась в туалет, сняла трусики и когда вернулась за стол, то кинула их Егору на пустую тарелку.
Конечно, стыдно.
Конечно, разврат развратный.
Но наградить же я его должна была.
— Егор…
— Заткнись.
Въедается в рот, и у меня мысли о сыновьях уходят во тьму под яростным напором.
От него идет жар, который плавит мою кожу.
Он скидывает пиджак, и мои пальцы с трудом расстегивают пуговицы его рубашки. Клацает пряжка ремня, и я ныряю рукой в брюки.
Отстраняется, когда я сжимаю его член и на его лице растягивается хищный оскал, с которым он меня вновь целует.
Давно я не держала своего мужа за его достоинство, не скользила по нему рукой, не тискала за упругие яички.
Затем моя рука опускается по его напряженному животу к грудным мышцам.
— Я так давно тебя не трогала, — запрокидываю голову под его губами на шее.
— А я тебя.
Он швыряет меня кровать, которая пружинит подо мной. Скидывает туфли, стягивает брюки и накидывается на меня.
Берет грубо, глубоко, с рыком и ругательствами, под которые я без зазрения совести кричу и царапаю его плечи спину.
Мы в отеле и можем не бояться громкого животного секса, в котором нет страха и стыда.
Егор рывком переворачивает меня на спину, грубо тянет за волосы и берет меня сзади, влажно шепнув на ухо, что я шлюха. Я ему тоже что-то отвечаю и ухожу под сильные толчки, теряя все мысли.
Через несколько минут мы лежим на смятых простынях и тяжело дышим. Я не чувствую ног, между которыми затихают спазмы, и закрываю глаза.
— Вот теперь можно позвонить, — поглаживает по бедру, садится и тянется к брюкам. — Нет…
Егор оглядывается, и шепчу:
— Мы же сказали, что не будем тыркать.
Егор неуклюже возвращается ко мне и закидывает на меня руку:
— Как скажешь… не спи…
— Я не сплю, — сонно причмокиваю я.
— Десять минут и мы все повторим…
— Только это будет моя очередь…
— Да?
— Да, — разворачиваюсь к нему. — Моя очередь. Буд трогать тебя, гладить… а то для кого ты такой красивый?
— Буду покрасивше Бурака? — лениво вскидывает бровь.
— Не знаю, — тихо смеюсь. — Я его без штанов не видела…
— За это я тебя накажу… в свою очередь, конечно… — касается щеки. — Когда всячески потрогаешь меня.
— Кстати…
Вглядываюсь в его глаза, пересчитываю ресницы и запускаю пальцы в его бороду:
— Я подумываю в архиве брать перерывы к часам четырем…
— Так…
— На чай, — шепчу я. — У меня даже есть табличка технический перерыв. Что она без дела лежит?
— Действительно, — Егор хмыкает. — Табличка есть, а перерыва нет. Непорядок.
— Непорядок, да… теперь вот наводим порядок, — слабо улыбаюсь. — И мне этот порядок тяжело дается…
— Зато результат, — Егор медленно моргает, — охуенный.
— И это тебе не в архиве ковыряться…
— Определенно. Наш порядок будет предполагать внезапный хаос, — его ладонь скользит по моим бедрам и талии. — Слышишь, Инга? Даже в глубокой старости на ходунках и с костылями.
Смеюсь, а затем серьезно отвечаю:
— Хочу до этого дожить.
— А у тебя выбора нет.
— Как и у тебя.
— Будешь с клюкой убегать в кружевных трусах, я догонять и в тебя кончать.
Я распахиваю глаза под волной стыда и хочу сползти под кровать, но вместо этого сглатываю и хрипло шепчу:
— Нравятся тебе все эти пошлости…
— Нравятся, — выдыхает в губы. — И нравится кончать в тебя. Лежишь сейчас вся такая мной нафаршированная…
— Хватит! — накрываю лицо ладонями под смех Егора, который стискивает меня в объятиях и прижимает к себе. — Ужас… За кого я замуж вышла…
— Обратно уже не сбежишь, — понижает голос до шепота. — Ты уже готова меня трогать?
— И я хочу, чтобы ты молчал, — убираю руки с лица и всматриваюсь в расширенные зрачки. — Когда я главная, ты молчишь.
— Ты хочешь, чтобы я побыл бревном с торчащим сучком?
— Именно, — медленно выдыхаю.
— Да будто я сейчас против полежать бревнышком…
— Заткнись, — цежу я сквозь зубы и затыкаю его поцелуем, а затем переворачиваю на спину. — Надоел. Может, мне кляп для тебя купить?
Егор вскидывает бровь и медленно моргает, но ничего не говорит, впечатленный моей угрозой.
Я сажусь прямо на его член. Придавливаю его лоном к его лобку, и он подо мной вздрагивает и наливается кровью.
— Спорим, что злая лисичка доведет веселого мишутку до оргазма без одной фрикции, — с вызовом прищуриваюсь.
— О, святые ежики… — выдыхает Егор и хрипло продолжает. — Не верю…
Глава 29. Суровые лягушата
— Тише, — приваливаюсь к Егору и прижимаю палец к его губам. — Мы должны быть мушками.
А затем прыскаю от смеха и пьяно смеюсь в его грудь. Его ведет назад, к стене, и он сносит рукой с комода чашку для ключей.
Грохот, мы замираем, вслушиваемся в тишину в темноте и смеемся, а после затыкаем друг другу рты ладонями.
— Тихо…
— Тихо…
Зажмуриваемся, когда раздается щелчок и вспыхивает свет.
— Явились, — слышим недовольный голос Саши.
Стоят наши сыновья в пижамах у лестницы, скрестив руки на груди.
— И пьяные, походу, — Паша щурится.
— Мы? И пьяные? — бубнит мне в ладонь Егор. — Только если от любви… — смотрит на меня и опять бубнит, — правда, дорогая?
— Определенно, — хрюкаю от смеха в его ладонь.
— Отвратительно, — подытоживает Паша.
— Это еще что такое? — Егор решительно отстраняется от меня и делает воинствующий шаг к сыновьям. — Нам уже давно за восемнадцать… Мы даже вас, — грозит пальцем и немного пошатывается, — успели родить. Родили, а теперь вот такое терпим. Я возмущен.
Я приваливаюсь к его спине и обнимаю:
— Не ругайся. Когда вот вырастут, то поймут. Все-все поймут… — вздыхаю. — Ты такой теплый… И я тебе так люблю…
Егор резко разворачивается ко мне, сгребает в охапку и целует, ловко поддавшись вперед корпусом.
— Да фу!
— Да блин!
— Ну не при нас же!
— Я целую свою любимую жену, — Егор смотрит на Сашу и Пашу. — Вот так, да. У вас тоже будут жены, если что!
— Вот такого счастья мне точно не надо, — Саша закатывает глаза и поднимает по ступеням.
— Ага, не надо, — Паша зло следует за ним. — Нафиг жен.
— Эй! — охаю я. — Вы мне такие угрозы тут не кидайте! Жены будут и точка! а то вы такими темпами решите остаться жить с нами до старости!
— Они уже нас выгоняют из дома, — Саша возмущенно смотрит на Пашу. — Прикол, да?
— Обхохочешься, — фыркает Паша. — Завтра невест приведут.
— Еще рановато до невест, — Егор цокает.
— И жениться будете по любви, — прижимаюсь к нему. — Не по нашей указке. Нет-нет-нет. И в ваш выбор не будем лезть.
— Не будем? — Его с удивлением смотрит на меня.
— Нет, — качаю я головой. — Зачем?
— За тем, что мы лучше знаем, — хмыкает с наигранным самодовольством.
— Нет, — отстраняюсь и потягиваюсь, — я планирую с невестками дружить. Во-первый, — загибаю палец, — будет с кем по магазинам ходить. Во-вторых, — загибаю второй палец, — будем вместе маникюрчики, прически делать. В-третьих, — загибаю третий палец и задумываюсь, а после фыркаю, — да пофиг. Буду дружить. Я юуду классной свекровью.
— Не спорю, — Егор кивает. — Самой лучшей свекровью.
Саша и Паша на лестнице возмущенно и ревниво смотрят на нас.
— Все, марш спать, — Вскидываю руку и меня покачивает.
Егор со смехом меня приобнимает, и мы опять хохочем.
— И каждый раз ваши свидания так будут заканчиваться? — спрашивает Саша.
— Я сейчас вас выпорю, — шутливо отзывается Егор. — Сначала бабки нас отчитывают, а теперь маленькие лягушата?
— Ой, пошли, Сань, — Паша скрывается в коридоре. — Завтра на них с утра посмотрим.
— И помним, что вы теперь сами по будильнику встаете! — Егор повышает голос. — А потом завтрак готовите!
— Ты вот таким за руль сел? — Саша вскидывает бровь.
— да ты посмотри на него, — Егор упирает руки в боки. — Нет, не сел. Мы вызвали трезвого водителя.
Хихикаю в плечо Егора.
Хочется верить, что для серьезного дядечки с седыми усами мы были не самыми громкими и придурочными клиентами.
Мы пели песни, целовались, смеялись и делились с ним, что съедобны лубриканты полная херня.
— Трезвый водитель? — вскидывает бровь Саша.
— Я же не тупой, в самом деле, — Егор хмурится.
— Да, и берите пример со своего папули, — с мечтательным вздохом приваливаюсь к плечу Егора, который важно приосанивается. — Во всем.
— Ой все, — Саша медленно моргает и уходит. — Капец. Налакались, как коты валерианки.
— Я твой котик, — влажно шепчет Егор мне в ухо. — Мур-мур-мур…
— Мур-мур-мур, — отвечаю я и опять смеюсь.
— Т-ссс, — Егор прижимает палец к моим губам, — а то нам сейчас опять прилетит от ревнивых лягушат.
— Слушай, — щурюсь я, — как у лисички и медведя родились лягушата.
— Природа удивительна, — Его обхватывает мое лицо ладонями, — но у лягушат есть все шансы стать мишками.
— Вы сами-то спать идете, нет? — раздается со второго этажа голос Паши.
— Такие вредные, — шепчу я и криком отвечаю, — идем!
— Только осталось справиться с этими ступенями, — Егор с угрозой щурится на лестницу. — Я сейчас хочу подхватить тебя на руки и…
— Да вы с этой лестницы тогда оба упадете и шеи переломаете, — отвечает Саша. — давайте нас еще сиротами оставьте после свиданки!
— Дельное замечание, — вздыхает Егор.
— Давай по-тихонечку, — делаю шаг к лестнице, — по стеночке.
— А завтра вам будет стыдно, — сердито отзывается Паша из темноты.
— Не будет, — смеюсь я. — Мы знали, на что шли. И ни о чем не жалеем.
— Совершенно ни о чем не жалеем! — громко соглашается Егор. — Привыкли к скучным и занудным родителям, а мы не такие… — останавливается и делает передышку, опершись рукой о стену. — Мы дикие и необузданные.
— Вам воды принести? — тихо интересуется Саша.
— Да, было неплохо, — выдыхает Егор и смотрит на меня. — Мы, что, уже дожили до стакана воды?
Глава 30. Доброе утро
— Завтрак готов, — Паша стучится в дверь. — Просыпайтесь.
Я с трудом разлепляю глаза. Подушка подо мной мокрая от слюней. Егор рядом храпит с открытым ртом.
Голова гудит.
— Просыпайтесь.
— Да мы не спим, не спим… — говорю я.
— Я же слышу, как папа храпит.
Толкаю Егор, и он резко поднимается с подушек. Всклокоченный и недоуменный:
— Что? Где? Куда?
— Мы завтрак приготовили, — терпеливо повторяет Паша за дверью.
— Правда, что ли? — хрипло и недоверчиво спрашивает Егор.
— Ага.
— Вот это да, — сглатывает Егор и проводит ладонью. — Сейчас спустимся.
— Все, я ушел. Третий раз будить не будем.
— Третий? — удивленно уточняю я.
— Первый раз Саня приходил. Вы что-то ему промычали, но он не понял что именно.
— Не помню, — медленно моргаю и тру глаза.
— Я что-то такое помню, — Егор зевает. — Все, Паш, сейчас будем.
Вслушиваемся в шаги, которые затихают, и я шепчу:
— Обалдеть, нам завтрак приготовили.
— Я сам в шоке, — падает на подушки. — Дожили до завтраков после пьянок.
Причмокивает, закрывает глаза и медленно выдыхает, готовый опять нырнуть в утреннюю дремоту.
— Не спи, — толкаю я его, — а то наши строгие сыновья будут ругаться.
— Я меня голова раскалывается…
— У меня тоже.
— Хорошо погуляли.
— Но в следующий раз можно без шампанского, — сажусь и оглядываюсь на Егора. — надо признать, что нам восемнадцать только в душе.
У меня еще чуток кружится голова.
— Ну, ладно, может, каждый день мы не выдержим такого веселья, — Егор тоже садится.
— Мы так сопьемся.
— Да, это довод, — Егор задумчиво кивает. — Но я не жалею.
— Я тоже. И это было забавно, что на дома встретили два сердитых пацана… — потягиваюсь.
— Раньше от мамки с папкой прилетало, теперь от детей.
— И они у нас классные, — приваливаюсь к плечу Егора. — И мы тоже классные. Просто я об этом забыла.
Вздыхаю.
— Я тоже начал забывать, Инга, — тихо отвечает Егор. — Меня это и напугало.
— Я бы ничего не заметила, — пропускаю волосы сквозь пальцы. — Я, действительно, была уверена, что у нас все хорошо и спокойно. Да и после развода ничего не доперло, — смотрю на Егора, — я бы очень обиделась на тебя.
— Я детей бы настроила против меня?
— Ты думаешь, что я такая? — серьезно и без обиды спрашиваю я.
— Начнем с того, что я бы не позволил тебе дойти до развода.
— А если бы? Что бы было тогда?
— Я даже думать не хочу об этом, — Егор хмурится. — Серьезно. Поэтому я против развода, Инга. После него все усложняется в разы. Понимаешь?
— Я бы второго такого мужика не встретила, — шепчу я. — Я бы осталась злой, одинокой и нервной пыльной мышью из архива.
— Не была бы ты мышью, — Егору щурится. — и ты никогда ею не была. Прекрати.
— Ты бы во второй раз женился.
— Думаешь? — вскидывает бровь.
Я начинаю злиться. Ревность стискивает сердце, и я зло цежу сквозь зубы:
— Убила бы.
— Поэтому бы и не женился, — Егор смеется. — И добился бы того, чтобы мы опять поженились.
— Нифига.
— Фига, — с грозой отвечает он. — Я бы мог дать слабину, Инга, но потом бы, — щурится еще сильнее, — ты бы впухла.
— Я бы замуж вышла.
— А я бы пришел бы на твою свадьбу и украл бы тебя. И знаешь что? — приближает свое лицо к моему, — наши бы лягушата в этом мне помогли. И давай остановимся. Мне не нравится этот разговор.
— Мне тоже.
— Никакого тебе развода.
— И тебе.
— Вот и договорились, а то в разводе мы бы устроили апокалипсис.
— Вероятно, — киваю я.
— И я думаю, что нам надо поторопиться к завтраку, а то апокалипсис начнут наши сыновья. Нельзя пропустить их первый завтрак для нас. А то нанесем их нежным подростковым душам травму.
— Согласна.
Сползаю с кровати, зеваю и опять потягиваюсь:
— И, кстати, дом они в наше отсутствие не разгромили.
— Им бы потом пришлось самим приводить его в порядок. Это после уборки у них мозги включились.
— Я так хотела им помочь, — захожу в ванную комнату. — Пожалеть.
— Нельзя мужиков жалеть.
— Я понимаю, но они для меня еще маленькие.
— Они и в тридцать для тебя будут маленькими, — Егор следует за мной.
— Да, — протягиваю ему зубную щетку. — И всегда буду хотеть укрыть крылышком и посюсюкать, но…
— Что?
— У меня есть ты, — подхожу к Егору вплотную и заглядываю в его глаза. — Ты меня ведь остановишь от мамского дурачизма?
— Да, такой план.
— Я бы тебя поцеловала, но у меня во рту не очень приятно.
— Ну и что?
— Давай все-таки зубы почистим? — складываю брови домиком.
— Тогда с тебя серьезный и основательный поцелуй.
— Договорились, — выдавливаю зубную пасту на щетку, которую торопливо сую в рот. Бубню, отвернувшись к зеркалу. — Предлагаю каждое утро начинать со свежего поцелуя.
— Да кто же против, — Егор приобнимает меня, прижимается сзади и ведет бедрами. — И, может, не только с поцелуев?
— Может быть…
Глава 31. Поехали домой переодевать трусы
— Ну, — Лидия замирает с ручкой и блокнотам, — с чем пришли?
Егор рядом развалился, как сытый довольный кот, который обожрался сметаны и заполировал все это красной икоркой.
— Моя жена сейчас сидит в трусиках, которые ей выбрал я, — Его расплывается в улыбке. — И пойдет в них на работу.
— Неудобные, пипец, — шепчу я и краснею.
— Но красивые, — Егор улыбается еще шире.
— Красивые, — соглашаюсь я и смотрю на Лидию. — Показывать не буду.
— И не надо, — делает быструю пометку в блокноте.
— Я взамен должен выучить фразу на турецком, — Егор пожимает плечами. — Я вроде как домашний тиран, но вынужден вестись на провокации ради красивых трусов.
— Идти на компромисс? — уточняет Лидия.
— Да, — киваю я и смотрю на Егора. — Это компромисс, милый. Мне восемь часов работать в неудобных трусах.
— Я же согласился на твою тарабарщину.
— Еще бы ты не согласился, — скрещиваю руки на груди.
— Ты меня доведешь до края, Инга. Я выучу турецкий и буду на нем с тобой скандалить, — Егор недобро щурится. — И не только скандалить.
А затем смотрим на Лидию. Я суетливо приглаживаю юбку на коленях, а Егор поправляет галстук.
— Еще сыновей строю, — он пожимает плечами. — Им очень не нравится, но выбора у них нет. И для меня стало открытием, что они умеют готовить солянку. Кухня, конечно, потом была будто после апокалипсиса, но талант у них есть.
— А вы что скажете? — Лидия смотрит на меня.
— А мне тяжело.
— В каком плане?
— Я хочу мальчиков поучать, давать советы, переделывать за ними, — шепчу я. — Показывать, как надо.
— Держитесь?
— Держусь, — киваю я. — И самое обидное, они сами учатся в процессе. Не нужны им советы от мамочки, которая все на свете знает и умеет. И вот вчера они уже учили меня?
— Да?
— Да, — вздыхаю я, — показали, как правильно открывать банку с огурцами. И я потерялась между гордостью и возмущением. Я, оказывается, всю жизнь неправильно банки открывала.
— Я тоже, — Егор цыкает. — И еще мне придется им игру покупать. Мои сыновья оказались упертыми.
— Прямо как ты, — хмыкаю я.
— Да ты тоже, знаешь ли, упрямая. За всю эту неделю не сорвалась и не побежала носы мальчикам вытирать.
— Я же обещала тебя поддержать, — пожимаю плечами. — И я не хочу, чтобы с нами потом жили два великовозрастных маменьких сыночка. У нас же планы на старость.
— Какие? — интересуется Лидия.
— Старческо-развратные, — тихо отвечаю я, но у меня все равно уши горят.
— И вас эти планы воодушевляют?
— Это вызов, — говорю я и поправляю волосы на затылке.
— Вызов?
— Да, — приподнимаю подбородок. — У моего мужа в восемьдесят лет не будет даже мыслей о шестидесятилетних молодухах.
— Кстати, о молодухах, — Лидия переводит взгляд на Егора. — Как с ними дела?
— Честно?
— Конечно.
— У меня сейчас все мысли заняты тем, как правильно проговорить ту тарабарщину, которую мне дала жена, чтобы не было смешно, — Егор хмурится. — Такими темпами у меня язык в узел свяжется. Это не так легко.
— Может, молоденькую репетиторшу нанять? — Лидия приподнимает бровь.
— Не те интонации будут, — Егор взгляда не отводит. — Мне не сладкое пур-пур-пур надо, делает паузу и рычит, — а ахрмыр-рррр-арррырарррр, — чешет щеку. — Как-то так.
— Да за ниточки в моей пятой точке нужно что-то впечатляющее, — капризно веду плечом.
— Вы стали друг другу больше доверять?
— Я еще боюсь, что мы можем все потерять, — шепчу я.
— Вы бы потеряли больше, если бы не перешагнули этот страх, — Лидия едва заметно прищуривается. — Шагать придется и дальше. Вас же не пугает тот факт, что в карьере надо постоянно идти вперед…
— Нет.
— Семья и отношения тоже подразумевают движение вперед. И шагать должные двое. И еще… стоячая вода тухнет.
Егор находит мою руку и сжимает ладонь, вглядываясь в мои глаза:
— Я хочу идти вперед вместе.
— И не только идти вместе, но и подталкивать друг друга, — я мягко улыбаюсь.
— Согласен, — сжимает мою руку крепче и шепчет. — Слушай, мы будто сейчас на своеобразном венчании и даем почти клятвы.
— Целоваться не будем, а то совсем уж неприлично.
— Выйдем и я тебя в коридоре поцелую.
— Договорились.
— Там как раз есть темный уголок.
— Егор… — шепчу я.
— Все, понял, — опять поправляет галстук на шее и смотрит на Лидию, — а теперь мы можем обсудить вопрос моей внезапной ревности и агрессии?
— Уточните, пожалуйста?
— Я вчера увидел, как на мою жену пялится один урод, когда она вышла из своего архива… Вот теперь хочу его убить.
— Да никто на меня не смотрел! — охаю я.
— Смотрел, — разворачивается ко мне, — а ты еще миленько ему улыбнулась.
— Чего? Да я там даже мужика никакого не помню!
— Стоял и курил у выхода.
Замолкаю и медленно выдыхаю:
— Я поняла. И это была не улыбка, Егор, а гримаса отвращения, потому что дым летел мне прямо в лицо!
— И я теперь тебя туда в новых трусах отпускаю, что ли? — он приподнимает бровь. — Я, что, дурак?
Встает и поправляет пиджак за лацканы:
— Поехали домой переодевать трусы.
— Я могу пойти без них, — поднимаю взгляд и мило улыбаюсь.
— Ты добиваешься того, что я запру тебя в подвале и никуда не отпущу, — Егор щурится. — Все, — шагает к двери, — поехали.
Вместо эпилога
— Разлюбил, — Маша Воронина пожимает плечами.
— Но ведь год старался… — пытаюсь ухватиться за соломинку, — может, стоило ему, конечно, сразу сказать.
Потом вспоминаю, как я собирала чемоданы в истерике, а Маша, несмотря на свою внешнюю мягкость, куда принципиальнее и тверже меня.
Да и Виктор совсем не Егор.
Егор открытый, громкий и эмоциональный.
Виктор закрытый, сдержанный и от него всегда веяло какой-то холодной опасностью.
Егор может в рожу дать за косой взгляд, встряхнуть за грудки и уточнить, что не так, а после потащит пиво пить.
Виктор же отметит косой взгляд, запомнит человека и с этого момента начнется отсчет его косяков до предельного уровня.
— Сразу бы сказал, то тоже бы ничего не вышло, — Маша раздраженно отставляет стакан с лимонадом и откидывается назад. Смотрит в окно. — Не пошла я с ним ни к каким психологам.
— Почему? — тихо спрашиваю я.
— Светить своим грязным бельем перед незнакомым человеком? — переводит на меня взгляд. — Обнажать душу и слушать в ответ, что я чем-то не угодила ему? И без гарантий, что все вернется на свои места? Он мог со мной поговорить… но решил, что я не заслуживаю доверия после стольких лет. Его право. Пусть ему его мозги вправляет его любимка, — поднимает ладони в защитном жесте, — я умываю руки.
Я бы не влюбилась в Виктора. От его одного взгляда становится холодно и не по себе. Он собеседника взглядом режет.
А Маша бы не влюбилась в Егора. Он для нее слишком диковатый балагур-дровосек.
Мы разные.
Егор смог продавить меня, толкнуть к психологу, а с Машей бы так не вышло. Она из тех женщин, которые требуют той любви, которая не знает потрясений, ошибок и скуки.
Максималистка.
Как и ее муж.
Все или ничего. Никаких полутонов.
Ты либо любишь без сомнений, лишних разговоров и ошибок, либо нет.
Стоит ли мне делиться своим важным мнением на этот счет? Или просто улыбнуться и взять за руку?
— Да говори уже, — Маша вздыхает. — Я же предполагала, на какую встречу я иду. На ту, на которой меня пожалеют и дадут советов.
— Я лучше промолчу, а то обидешься.
— Серьезно? — Маша мягко смеется. — Тогда я сама додумаю. Пусть будет, что ты считаешь меня стервой.
— Не стервой, — качаю головой. — Максималисткой.
Молчит, пробегает пальцами по граням стакана и тихо отвечает:
— Возможно.
— И ты была замужем за таким же максималистом, — тихо добавляю я.
— Идеальная пара, — хмыкает.
— Была.
В глазах Маши пробегает темная тень тоски и она опять улыбается:
— Да, была. Теперь бы стать идеальными разведенными.
— Идеальные разведенные не любят. Оба не любят.
— С другой стороны, — горько усмехается, — идеальная женщина, которой меня назвал бывший муж, любит один раз и на всю жизнь, — вытаскивает из бокала с лимонадом трубочку и делает несколько глотков.
Потом опять смотрит в окно:
— И все вокруг недоумевают… Как так? Воронины развелись? — смеется. — А когда только начали встречаться, все удивлялись тому, что мы вместе.
— Я все же опять уточню… Если бы он поступил, как Егор…
— Не поступил бы, — серьезно смотрит на меня. — А если бы сказал, что хочет другую, то разве это не равно тому, что любви нет?
— Ты не права.
— Раз не хочет, то пусть гуляет, — пожимает плечами.
— Мы не поймем друг друга.
— Нет, — качает головой. — Разные мы птички. Я приходила к нему без белья в офис. В одном плаще и красных туфлях, а у тебя это впереди, Инга. И это не в укор тебе. разные позы, секс в случайных подворотнях, машине, на крыше. Я отправляла почтой в письме свои трусики, — едва заметно щурится. — Ношенные.
— Даже так? — шепчу я.
— И трусики в конверте — это маленькая шалость среди остального, — не отводит взгляда.
Сглатываю и чувствую себя девсвтенницей перед ленивой хищницей, и понимаю, что моя жизнь совсем не натягивается на ее жизнь.
— А если…
— Что? — приподнимает бровь.
— Отправить сейчас трусики…
— Зачем?
— Не знаю, — подпираю лицо кулаками. — Чтобы подразнить?
Маша опять смеется, мягко и бархатно, а затем ее смех резко обрывается, и она холодно говорит:
— Нет. Бывших не дразнят. Я выше этого. И не в трусах, Инга, дело. Совсем не в них.
— Ты хоть поняла в чем?
Поддается в мою сторону, вглядывается в глаза и шепчет:
— А какая разница? Я не буду в этом копаться.
— Не хочешь и свои ошибки увидеть?
Замолкаю. Кажется, я сказала лишнего. Я же хотела поддержать Машу, а вышла какая херня.
— Я не хотела этого говорить.
— Хотела, — Маша вздыхает. — Вскроются мои ошибки и что дальше?
— Я не знаю, — хмурюсь. — Не знаю. Мне просто жаль. Понимаешь. Жаль. Красивая семья была.
— Ты, главное, береги свою семью, — Маша опять вся улыбчивая и мягкая. — Мужика своего.
— Егор после разговора с Виктором решил…
— Какой молодец. Только я не поверю, что Виктор распустил свой язык и разнылся твоему мужу.
— Нет, не разнылся, — замолкаю на пару секунд и продолжаю, — его напугал его взгляд, Маш.
Откидывается назад, приподнимает подбородок и поджимает губы. Она тоже видела эти глаза, что впечатлили Егора до откровенного разговора?
Смотрит на маленькие наручные часики, а затем на меня:
— Извини, Инга. Но мне пора бежать, — встает и опять улыбается, — была рада встретиться.
* * *
— Как хорошо, что ты не Виктор, — шепчу я, пристегивая ремень безопасности.
— И как хорошо, что ты не Мария, — Егор медленно выезжает с парковки. — Оба непробиваемые, — смотрит влево. — Помнишь… на одной встрече она не притронулась к закускам, потому что…
— Потому что морепродукты стояли с мясными закусками, — киваю. — А мы с тобой тогда хорошо так поели.
— Я так вообще нажрался от пуза, — Егор хмыкает. — Нормально шли креветки с ветчиной. И с огурчиками.
— Ими восхищались, но никто не любил, — вздыхаю я. — И сами они никого близко к себе не подпускали.
— Потому что им никто не был нужен?
— Ну, теперь будут одиночками, — Егор зевает. — А мы будем учится на чужих ошибках. Так, сейчас за парнями заедем и предлагаю в кино.
— Я люблю тебя, — тихо говорю я, вглядываясь в расслабленный профиль Егора.
— А я тебя, — протягивает руку и сжимает мое колено. — Больше жизни.
* * *
— О, нет, — меня подкидывает с кровати волной резкой тошноты. — Вот черт!
— Что?! — Егор испуганно приподнимается на локтях. — Не молчи ты!
Я кидаюсь в уборную. Даже дверь не закрываю.
— Инга!
Я отвечаю Егору неразборчивым клекотом, и меня выворачивает в унитаз желчью и слизью.
— Да что случилось?
В перерыве между болезненными спазмами желудка, сжимаю грудь. Ноет.
— Инга!
— Пап?! — доносится приглушенный голос Саши. — У вас там все нормально?
— Я не знаю! Твоя мама тут переговоры с унитазом ведет… — замолкает и шепчет. — Вот блин…
— Да что у вас тут? — в уборную врываются наши сыновья.
Я вновь содрогаюсь под волной тошноты.
— Отравилась? — шепчет Саша. — Скорую вызывать?
— Вы не просили, парни, но… — взволнованно отвечает Егор, — но у вас, похоже, будет братик или сестричка.
— Хочу девочку! — грозным орочьим голосом отвечаю в унитаз. — Я заслужила!
* * *
— Такие маленькие, но пальчики, — шепчет Саша, круглыми глазами глядя в лицо Риточки, когда зевает и сжимает мизинец Паши.
— И крепко так держит, — Паша сглатывает с другой стороны от меня. — Вот это хватка.
Егор отвлекается от проверки колыбельки, которую собрали Саша и Паша:
— Да вы тоже не были слабаками. Палец точно могли сломать.
— Ну, мы же мужики, — шепчет Саша. — А она девочка.
— Есть девочки, которые могут и в рожу дать, — Паша хмыкает. — Марго будет такой. И мы сами еще научим, как правильно надо бить.
— Так, — смеюсь я. — Целуем мамочку, говорим, какая она красавица и идем делать ей чай с ромашкой.
Выполняют мой ласковый приказ, затем чмокают Ритку в лоб и вновь смотрят на меня:
— Нам сюда чай принести.
— Я спущусь. Я же не инвалид и не больна.
— Мы еще тут побудем, — ложатся с двух сторон.
— Может, даже поспим, — едва слышно говорит Саша. — Имеем право. Мы соскучились.
— Определенно, — соглашается Паша.
— Понял, чай на мне, — Егор шагает к двери и оглядывается.
Смотрит друг другу в глаза, и он улыбается. Ласково, тепло и с тихим счастьем.
Да, у нас впереди бессонные ночи, но мы прошли столько шагов вместе, что новые шаги я жду без страха и с уверенностью, что мы справимся.
А если чего-то не сможем друг другу сказать, то это вытянет Лидия, которая прислала сегодня открытку с поздравлениями.
Надо бы написать о ней отзыв.
Она помогла сохранить еще одну семью.
Конец
Оглавление
Глава 1. Я хочу другую
Глава 2. Я хочу развод
Глава 3. Об этом будем говорить?
Глава 4. Вот эту берем
Глава 5. Близнецы
Глава 6. Я теряю мужа
Глава 7. Это просто… сериал
Глава 8. Нет ничего хуже равнодушия
Глава 9. Скажи это!
Глава 10. Мне очень страшно
Глава 11. А поехали!
Глава 12. Какие у тебя фантазии?!
Глава 13. Вот так
Глава 14. Алина
Глава 15. Тайна перестала быть тайной
Глава 16. Сама себе враг
Глава 17. Я разговариваю с женой, козел!
Глава 18. Все, я ухожу
Глава 19. Будет тебе домострой, дорогая!
Глава 20. Вы не собираетесь разводиться?
Глава 21. Унылые
Глава 22. Я согласна на тирана
Глава 23. Фигня, пап
Глава 24. Сам виноват
Глава 25. Не тигрица, а кролик
Глава 26. Как-то неловко, дорогая
Глава 27. Бессовестные!
Глава 28. Как давно я тебя не трогала
Глава 29. Суровые лягушата
Глава 30. Доброе утро
Глава 31. Поехали домой переодевать трусы
Вместо эпилога
Последние комментарии
15 часов 49 минут назад
20 часов 53 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
2 дней 18 часов назад