Нося тебя под сердцем уже пять месяцев, я наткнулась на орлиное гнездо, сделанное наспех двухметровое жилище на краю скалы вниз по реке, в нем нахохлились, как шарики, два орленка. Я шла одна, надо мной и гнездом кружил орел, тяжелые взмахи крыльев, одно из них ощипано, но не нападал. Должно быть, орлица, подумала я. Она сопровождала меня всю дорогу домой черной тенью, как туча, закрывшая солнце. Я чувствовала, что родится мальчик, и решила назвать его Эрном[2]. В день, когда ты появилась на свет, на три недели раньше срока, орлица снова летала над хутором. У нас как раз был старый ветеринар, осеменял коров, он тебя и принял, завершив тем самым свой последний рабочий день перед выходом на пенсию. Придя из хлева, он снял болотные сапоги и вымыл руки новым куском мыла Lux. Потом взял тебя на руки и сказал:— Lux mundi.Свет мира.Хотя обычно самки заботились о новорожденных без его помощи, он налил воду в лохань, чтобы тебя искупать. Я наблюдала, как он закатывал рукава фланелевой рубашки, пробовал локтем воду, видела, как они возились с тобой, твой отец и ветеринар, повернувшись ко мне спиной.— Она дочь своего отца, — сказал твой отец. А затем я отчетливо услышала: — Добро пожаловать в этот мир, Гекла.Он выбрал тебе имя, не посоветовавшись со мной.— Только не вулкан, это же врата ада, — прошу я.— Где-то на земле должны быть такие врата, — раздается голос ветеринара.Они сплотились, эти мужчины у лохани, и пользуются моей беспомощностью, тем, что у меня родовые разрывы.Выходя замуж, я не знала, что твой отец помешан на вулканах, он запоем читал описания извержений, переписывался с тремя геологами, мечтал об извержениях, надеялся увидеть на небе столб дыма и почувствовать, как под ногами дрожит земля.— Ты хочешь, чтобы земля разверзлась прямо по краю нашего двора? — спрашивала я. — Чтобы она разделилась надвое, как женщина, производящая на свет дитя?Я ненавидела лаву. Нашу приусадебную лужайку со всех сторон окружала тысячелетняя лава, и приходилось карабкаться, чтобы добраться до ягодных мест, вилы на картофельном поле постоянно натыкались на камень.— Арнхильд[3], — говорю я из-под одеяла, которым твой отец накрыл меня. — Рожденная для битв. В стране не больше двадцати орлов, Готтскальк, — добавляю я, — и двести вулканов.Это был мой последний довод.— Я сварю тебе хороший кофе, — ответил твой отец. Прозвучало как предложение о примирении. Попытка договориться. Но он уже принял решение. В конце концов я поворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза, хочу, чтобы меня оставили в покое.Спустя четыре с половиной года после твоего рождения начала извергаться Гекла, после перерыва в сто два года. И твой отец наконец услышал грохот, о котором мечтал, как отдаленное эхо недавно прошедшей мировой войны. Твоему брату Эрну было тогда два года. Твой отец принялся тут же звонить своей сестре на Хеймаэй[4], чтобы узнать, что она видит из кухонного окна. Она как раз жарила хворост и рассказала, что остров накрыл вулканический дым, что солнце красное и идет пепельный дождь.Прикрыв трубку рукой, он повторял мне каждое предложение.— Она говорит, что солнце красное и идет пепельный дождь, что темно, как ночью, и пришлось включить свет.Его интересовало, насколько завораживает и пугает зрелище, дрожит ли пол.— Она говорит, что зрелище завораживает и пугает, что все кровельные желоба забиты пеплом и ее муж, моторист, сейчас пытается их очистить.Прильнув ухом к радиоприемнику, он «транслировал» самое
Последние комментарии
29 минут 15 секунд назад
3 часов 27 минут назад
3 часов 28 минут назад
3 часов 36 минут назад
3 часов 40 минут назад
11 часов 22 минут назад