Определенно голодна [Челси Саммерс] (fb2) читать постранично, страница - 3

прикосновение руки, размытое лицо в дымке света. С появлением слов любовь обостряется. И тогда можно ее описать, объяснить, рассказать о ней. А со временем одна любовь накладывается на другую — любовь матери и любовь отца, любовь любовника и любовь друга, и даже любовь врага. Такой затейливый коллаж, хаотичное смешение ощущений и прикосновений, улыбок и рыданий в темноте, секретных удовольствий и разрывающей сердце боли, невыносимой близости и признаний взахлеб. Одна любовь накладывается на другую, как чистые страницы в рабочей тетради по анатомии, сквозь которые видятся только отдельные части картинок. Когда приходят слова, любовь пишет и переписывает, оставляя на полях заметки, нетвердые почеркушки, сделанные вашей собственной нетвердой рукой. Лишь со временем любовь превращается в плотную рукопись, эпичный палимпсест, где один текст наложен на другой, как одна любовь наложена на другую — тяжелую, горячую, источающую запах развороченной постели. Этакие нечитаемые уже страницы, беспорядочные слова.

Я не любила Казимира. У наших отношений был совсем другой текст, вовсе не про любовь, да и жили они не в этой стране. Так что, когда Казимир, кремовый и атласный, пришел ко мне со своими неуклюжими разговорами, я должна была услышать. И теперь я оглядываюсь на дела всей моей жизни и думаю, что я должна была это знать, должна была предвидеть, должна была услышать. Но я не знала, не видела и не слышала ничего.

Вместо этого я просто трахнулась с Казимиром в номере отеля на кровати, которая так уютно устроилась в нише, точно широкий белый язык в закрытом зеве. Кроме прекрасных белых рук, у этого молодого русского был самый прямой и тонкий член, какой я видела в своей жизни. Узкий, точно линейка, и такой же ровный. В тот вечер мы трахались примерно час, а затем заказали ужин в номер — еду и напитки. Я проголодалась. К несчастью, я велела официанту вкатить тележку прямо в номер. Потом, позже, он, конечно, вспомнит меня, завернутую в простыню, и даст показания в суде.

Тогда всякая шушера просто преследовала меня. Официант, обслуживавший нас. Видеокамеры в вестибюле отеля, лифтах и коридоре. Бармен в шелково-шоколадном баре, так искусно смешивавший «Оживитель трупов № 2». Все они сговорились против меня: давали показания, помещали в точное время и место и заставляли снова и снова совершать определенные действия. Позже, много позже я увижу зернистые черно-белые кадры, на которых мы с Казимиром на ощупь пробираемся по коридорам отеля, целуемся в лифте, устраиваем эротические сеансы, совершенно неподобающие для общественного места. В пятьдесят один я выгляжу вполне еще ничего, даже удивительно. У меня впечатляющие скулы.

И сама я не настолько глупа, чтобы убивать Казимира в его номере. Возможно, от похоти меня подвело зрение, но я не сумасшедшая. И, если честно, я даже не собиралась этого делать. Женщине вообще непросто взять и убить мужчину.

Ну так и почему же я сделала это, спрашивается? О, Казимир, ты был моим малышом, экраном, на который я проецировала свои желания, высокие, светящиеся, серебристо-мерцающие. В ту первую ночь я оставила тебя, сонного, в номере отеля на скомканных простынях, засыпанных крошками. Рассвет едва занимался, солнечный свет осторожно скользил меж небоскребов. Швейцар придержал мне дверь. Я вышла в опаловое раннее утро, остановила такси и уехала.

И я могла бы тогда все оставить как есть. Да легко могла. В действительности ошибкой был не этот, мать его, Казимир. Ошибкой было трахнуться с ним снова. И снова. И снова. Этот акт я должна была совершить только раз, бросить вызов смерти в номере отеля с высокими потолками. Но мне было скучно. Или я растерялась. Или меня впечатлили его зубы. Или он стал помутнением рассудка зрелой женщины, красным спортивным автомобильчиком, который хочется заполучить, последним глубоким вдохом перед прыжком в менопаузу со всеми ее гормональными ужасами, которые под стать только пубертату. Но кем бы Казимир ни оказался для меня, он оказался не один раз и остался, кажется, со мной навсегда. Я отмечена Казимиром. Ирония в том, что мы соединены смертью, и я не могу об этом не думать.

Так я провела с Казимиром несколько недель, мы трахались по ночам в его номере. Даже под столом он ласкал меня, раздвигая пальцами половые губы. Я придвигалась ближе, скользила вперед на банкетке, принимая неудобные позы и приглушенно оргазмируя. Как-то, если мне не изменяет память, мы оказались в совершенно роскошной туалетной комнате, цок-цок-цок — стук дорогих каблуков по винтажной плитке и удивленно раскрытый рот какой-то дамочки с ярко-алыми губами, которая явно перебрала с алкоголем (и недополучила секса). Несколько недель Казимир виделся со мной, и ни один из нас даже не подозревал, что его жизнь вот-вот оборвется. Я не то чтобы планировала это.

Я не была настолько сумасшедшей, чтобы убить Казимира в его номере, и настолько тупой, чтобы убить его в своей квартире — да он даже квартиру мою никогда не видел изнутри! В