Капитали$т. Часть 1. 1987 [Деметрио Росси] (fb2) читать постранично

Деметрио Росси Капитали$т. Часть 1. 1987

Глава 1

Первое, что я увидел — белый, в трещинах потолок. Увидел, и тут же зажмурился, смотреть на него было больно. И вообще, голова болела адски, до дрожи и скрежета зубовного, до слёз. Я попытался пошевелить ею, но не преуспел в этом от слова совсем, такое ощущение, что она теперь весит не меньше центнера. Это неосторожное усилие стоило мне дорого — в затылке как будто взорвалось что-то острое и горячее. К подобным испытаниям я определенно готов не был и заорал, что есть силы. Вернее, подумал, что заорал, по факту изданный мною звук был чем-то средним между стоном и хрипом. После этой дьявольской вспышки боли сознание заволокло туманом. Сейчас отрублюсь, подумал я. Отрубаться почему-то не хотелось.

— Захарыч, слышь! Захарыч! — услышал я откуда-то из глубины тумана энергичный и удивленный мужской голос. — Да Захарыч же!

— Чего? — раздалось в ответ недовольное.

— Да кажись новенький простонал чего-то! Надо сестру позвать.

— Приснилось тебе, — буркнул Захарыч, который явно не был настроен совершать лишние телодвижения для того, чтобы помочь ближнему. Экая скотина, подумал я. И снова застонал, пытаясь вложить в этот стон всё негодование в адрес невидимого мне Захарыча. Видел я всё ещё только один лишь потолок, да и то не очень резко, будто туманом его заволокло.

— Кажись, действительно стонет, — с явным интересом в голосе сказал третий участник обсуждения.

— А я чего говорю! — обрадовался первый. — Слышь, Захарыч! Вот и Александр Иванович говорит — стонет! Бери ноги в руки и дуй в ординаторскую!

Кажется, коллективное обращение возымело действие. Послышался скрип пружин, негромкое ворчание Захарыча, который сетовал, что нет ему, больному человеку, покоя даже в сончас, что сведут его в могилу, ироды, не больница, а кабак какой-то и все гоняют его, Захарыча, нашли молодого, черти… Ворчание сопровождалось шарканьем и вскоре затихло. Очевидно, что Захарыч ушёл. Про себя я порадовался — во-первых, тому, что очень хорошо всё слышу и понимаю, а во-вторых, помощи, которая сейчас уже подойдёт. Единственное, чего я не смог сообразить — как я попал в это место с белым потолком. Как только я пытался чего-то вспомнить, головная боль начинала нарастать, словно блокируя доступ к воспоминаниям. Потом вспомню, решил я. Главное — сейчас здесь не склеить ласты, дождаться квалифицированной медицинской помощи. Придёт человек в белом халате, избавит меня от головной боли и расскажет обо всём, что со мною произошло. Я в больнице, а значит — в безопасности. Голоса вокруг меня переговаривались, но я не особо прислушивался — разглядывал трещины на потолке (ремонта здесь определенно не было давненько) и пытался не отрубиться. Последнее давалось не без труда — мой несчастный организм, кажется, был совсем не против отключить все системы и лечь на дно. Однако я дождался.

— Та-а-ак! — по-хозяйски произнёс басок откуда-то из тумана. — Стонем, значит? В сознание пришёл? Эт хорошо!

В моей несчастной голове почему-то всплыл старинный анекдот о больном, который перед смертью потел. Только было почему-то не смешно. Я попытался поддержать диалог и снова ни черта не преуспел. Мой очередной жалобный полухрип-полустон врачом был проигнорирван, он, кажется, измерял мне давление.

Мне, конечно, хотелось рассказать о многом. О том, что у меня дьявольски болит башка. О том, что пить хочется до безумия. О том, что я не помню — как сюда попал. И вообще… На этом интересном месте белый потолок посерел и расплылся. Я почувствовал, что сейчас отъеду.

— Сию минуту кольнём, как раз шприцы только прокипятили! — Это было последнее, что я услышал в тот день. Теряя сознание, я успел слегка удивиться тому, что шприцы, оказывается, прокипятили. Хотя, может здесь так и нужно…

Когда я пришёл в себя во второй раз, голова уже не болела. Я открыл глаза. Белый потолок. Но без трещин — хороший потолок, штукатурили недавно и на совесть. Значит, подумал я, есть два варианта. Либо они штукатурили пока я валялся в отключке. Что было бы странно. Или второй вариант — меня перевели в другую палату. Что скорее всего и произошло. Решив эту непростую интеллектуальную задачу, я обрадовался. Голова работает! И не болит. Только пить хочется дико — горло и язык совершенно пересохли, и слабость такая, что головой пошевелить невозможно. Ну и ладно. Не получается пошевелить головой — буду шевелить мозгами. Вспоминать. Значит, что…

Звать меня Антон Ерофеев.

Мне тридцать четыре года.

Работаю я сисадмином в строительной фирме.

Директор — Степан Степаныч.

(В этом месте голова заболела, похоже, что воспоминание о работе на пользу моему организму не шло.)

Живу я с мамой на Тракторном.

Дом шестнадцать, квартира тридцать два.

Отец ушёл из семьи в незапамятные времена.

Столица России — Москва. Город-герой.

Семью восемь — пятьдесят шесть.

Корень квадратный из ноля — ноль.

Волга впадает