Пустой дом [МаксВ] (fb2) читать онлайн

МаксВ Пустой дом

Глава 1

Пролог

«…потише, башку поддержите немного!

— Чо его беречь то?

— Сопливый, делай что говорю! Обещали же! Урядники просили, чтобы он целый остался, непопорченный. Так и надо сделать! А ты за лантух его схватил, и колышешься рядом, как березняк на ветру. Перехватись левой рукой, а правой возьми макушку в горсть, не то пока дотащим, все мозги у урода вылетят!

— Ему мало их выбить, надо бы вообще вытряхнуть, да собакам скормить, они бы с удовольствием похряпали.

— Ладно, хватит базарить, чего остановились?

Шестеро людей, одетых в грязные лохмотья, толкаясь и мешая друг другу, волоком затаскивали бездвижное тело в узкий дверной проём, за которым начинались каменные ступени, ведущие в глубокий подвал. А если точнее, то пытались затащить. Двое, находившиеся впереди, тянули его за ноги, а другая пара придерживала обмякшее туловище за кисти рук. Ещё двое человек помогали остальным с боков, держа ношу за углы пальто, в которое он был одет. При таком расположении носильщиков на входе, за руки держать его становилось невозможно, и замыкающая пара невольно выпустили свою ношу. Звук удара головы о каменные ступени прозвучал неожиданно. Все замерли. От группы людей, толпившихся у входа, отделился высокий, с сумкой в одной руке и суковатым посохом в другой, человек, наблюдавший до этого момента за противоположной стороной улицы. Подойдя к остановившимся в дверном проёме, взглядом оценил ситуацию, посоветовал:

— Разверните его головой вперёд, и двое пусть тянут его за руки. А ногам ничего не сделается. Только ботинки не снимайте, чтоб пятки не повредить. Потом снимем. Сопливый, а ты давай, беги вниз, свечи пока запали, и проволоку раскрути, она там в углу лежит, под оконцем. Да поживее, не тормози, а то, пока мы тут те́лимся, командир передумает.

— Ты чо тут раскомандовался? Погоны отросли, чо ли? Мы тут все одинаковые! Надоел этот урод, возиться с ним ещё! Давайте, прямо тут по горлу башку ему отрежем, да и все дела!

Пока продолжалась эта перепалка, те двое, которые затаскивали неподвижное тело за ноги, успели что-то решить между собой, и переглянувшись, резко дёрнули ношу, скорым шагом продолжив движение. Стоявшие на входе заспешили за ними, и довольно быстро все оказались в самом низу лестницы. Тот, которого с таким трудом тащили за ноги, начал шевелится, и замычал, мотая головой из стороны в сторону. Говорить он не мог — во рту торчал тряпочный кляп. Из окружившей его толпы раздался возглас:

— Ожил, паскуда! Дайте я его руками задавлю!

— Никто его давить не будет! Всё сделаем, как решили! Серый, тащите его к стене, там к трубе за руки примотайте проволокой! Кляп пока не вытаскивайте, а то он реветь начнёт со страху!..»

Часть первая. Воспоминания

Посреди бескрайней сибирской тайги, вдоль и поперёк изрезанной венами рек, лежит город под названием Тайгарск. Кварталами своих домов, дорогами и мостами, проводами и трубами город крепко обхватил реку Дея с обоих её берегов, и как не пыталась она время от времени смыть с себя это беспокойное и бурлящее жизнью поселение, Тайгарск врос в прибрежную землю накрепко, основательно, и похоже — навечно.

Крепкие и глубоко проросшие корни, которые питают жизненной силой каждое поколение живущих тут людей — это городские легенды, которые живут, не старея веками, и остаются неизменно без возраста и морщин, превратившись в устные памятники, посвящённые людским страстям и совершённым поступкам.

Именно память о безумных свершениях и невероятных талантах людей, живших тут раньше — и есть ткань жизни любого поселения. А челнок с нитью поступков новых героев, не останавливаясь ни на мгновение, продолжает создавать это бесконечное полотно, которое неизбежно сворачивается в рулон, и факты прошлого уходят от взглядов современников. Но иногда, некоторые события прошлого время от времени подлежат необходимому пересмотру — слои пережитого раскручиваются, и жизнь начинает выколачивать из них старую пыль, состоящую из тайн и секретов…

*****

Почти на самой окраине города, совсем недалеко от выезда, стоит неприметное здание, одним боком притулившееся к жилой многоэтажке. В этой сложенной из бетонных панелей конструкции, находится кафе с незатейливым названием на вывеске — «Три пескаря». Оформитель написал это название буквами в готическом стиле, а последнюю изобразил в виде рыбки. Раньше тут и в самом деле было заведение общественного питания, где могли сытно накормить, предложить выпить, развлечь негромкой музыкой, но с некоторых пор хозяин заведения принял решение не приглашать сюда гостей, переведя статус ресторанчика в режим закрытого для посторонних клуба. Тут могли появляться только свои, знакомые хозяину люди, либо лица, приглашённые лично им.

Хозяина «Трёх пескарей» зовут Павле Павле-дзе Гергиани, он появился в Тайгарске достаточно давно, ещё в прошлую, «допереворотную» эпоху. Как человек истинно восточного менталитета, в те времена он занимался исключительно коммерцией — завозил на городской рынок фрукты, овощи, и поставлял в городскую торговую сеть алкоголь из южных республик. Обладая незлобивым и общительным характером, Пал Палыч, — а именно так к нему все и обращаются, — знал в городе очень многих, для каждого находил доброе слово, никому не отказывал в помощи, даже по мелким просьбам, и поэтому обладал в городе вполне заслуженным уважением и авторитетом.

Его, соответственно, тоже знают почти все, и далеко не только обычные горожане. Уважение к этому человеку испытывают даже дикие уличные псы, и везде живущие клошары. Насчёт собак и «людей дна» вполне серьёзно — Пал Палыч никогда не проезжал мимо, если замечал на обочине чумазую, в шерстяных колтунах собаку — обязательно останавливал машину, выходил и кормил бедолагу самолично. Палка копчёной колбасы и пакетик собачьего корма всегда лежали в багажнике автомобиля, а рядом — блок недорогих сигарет, которые он по пачке раздавал бомжам, хотя сам не курил. В обязательном порядке, один раз в неделю, возле «Трёх пескарей» происходила раздача горячего супа для бездомных.

Невероятно, но именно так и происходит — все городские клошары встают смирно и отдают честь его авто, когда он проезжает мимо, а бродячие собаки бегут за машиной, но не гавкают.

В настоящее время Пал Палыч занимался профессиональным посредничеством — постоянно, в режиме нон-стоп, вёл переговоры с различными деловыми людьми, наводил справки о состоянии дел в бизнес-сообществе Тайгарска — да и вообще во всём регионе, собирал любую информацию о планах и деловых перспективах знакомых и не очень предпринимателей, а также обязательно выслушивал всяческие сплетни. Как он сам говорит: «Знать необходимо всё в подробностях, шайтан — он как раз в мелочах и прячется».

В «Трёх пескарях», он ежедневно и без выходных — встречался, выслушивал и высматривал интересы, сводил покупателей с продавцами, договаривался о встречах, передавал сторонам условия предполагаемых сделок, а по окончанию переговоров получал свой гешефт.

Сегодня, в этом закрытом клубе, хозяин встречался со своим близким товарищем по имени Тимофей Палинский. Они беседовали в кабинете при кафе. Кабинет небольшой — в нём только стол в виде буквы «Т», за верхней перемычкой которой восседает сам Пал Палыч, а у вертикального основания размещаются пришедшие к нему в гости. В обязательном порядке, на столе — вазы со свежими фруктами, выпечкой и разносортицей орешков. В углу кабинета — столик с чайным сервизом, ложечки, ножи и пирамидка цветных банок с разными сортами чая.

Несколькими годами раньше собеседники вместе работали на бывшем машиностроительном заводе, попавшем в банкротство. Гергиани тогда выполнял функции основного помощника арбитражного управляющего, а Тимофей был его замом — он трудился там уже давно, ещё до банкротства, и хорошо знал хозяйство внутри периметра. За это время их отношения из рабочих переросли в дружеские, и Палинский автоматически получил членство в закрытом для посторонних клубе.

У бывшего шефа он появлялся регулярно — атмосфера в «Трёх пескарях» располагала к отвлечённости и отдыху от ежедневной рутины, да и Пал Палыч всегда был интересным собеседником.

Разговор шёл об общих знакомых — кто и чем занимается сейчас, и что делал в прошлом. Что называется — «ни о чём».

Тимофей неожиданно вспомнил, как он сегодня проезжал по району под названием «Городище», и взгляд его, в который уже раз упал на старинный дом, который давно пустовал — до сих пор никто не затеял там никакого дела.

Этот сектор города в давние времена представлял из себя культурный и деловой центр. Тут находились театр, банк, а также разные деловые конторы, была гостиница, и много магазинов. Кирпичная архитектура времён позапрошлого века неизменно впечатляла любого наблюдателя своим неповторимым изяществом, сложностью фигурной кладки, и особой атмосферой района — некой альтернативной реальностью, неожиданно возникшей из прошлого.

В последние годы, новые хозяева этих чудом сохранившихся реликтов, очистили их наружные стены от многослойных побелок, отреставрировали снаружи и внутри, и активно использовали в прежнем качестве — магазинов, различных учреждений, ресторанов и даже гостиницы. Только это здание — единственное из подобных, до сих пор стояло пустое.

*****

Тимофей делился с Пал Палычем своими эмоциями:

— Пал Палыч, такой домик симпатичный, на видном месте находится, а никто так и не взял в хозяйство! Как мимо еду, всегда взгляд на нём останавливается. Я как-то слышал, что там, вроде бы собирались устраивать семейное кафе, или вип-ресторан. Место тихое, уютное. Пустует уже давно — лет двадцать. Похоже, конфликт на почве собственности возник, и до сих пор идёт тяжба. А место хорошее.

Хозяин кабинета живо отреагировал:

— Да нет никакого конфликта по этому дому — там просто чёрт живёт!

Гость недоумённо посмотрел на него:

— Какой ещё чёрт?

Палыч ровным голосом ответил:

— Ну обычный, с рогами да хвостом — чёрт он и есть чёрт! Шайтан! Из-за этого никто и не покупает. Было-б всё нормально, давно уж кто-нибудь с бизнесом затеялся — совсем рядом уже три подобных едальни открылись. У тебя в чашке, однако опустело? Зуля, подойди пожалуйста!

Во время разговора собеседники пили чай, пробовали сладости, фигурно разложенные в вазочках заботливой женской рукой. На столе стояли вазы с фруктами — яблоки, киви, груши, виноград, разные орешки. Хозяин кабинета всегда был хлебосольным — любил потчевать гостей разными вкусностями. За столом Пал Палыча ухаживала дородная узбечка Зульфия. Он же обращался к ней проще — Зуля. Женщина меняла посуду, приносила салфетки, следила за наполнением ваз. В кабинете не присутствовала, а только изредка мелькала в дверном проёме, вопросительно взглядывая на шефа. Если ему требовалась помощь, он кивал головой, и молча показывал указательным пальцем на «вопрос» — пустеющую чашку гостя, возникшую необходимость в блюдце для скорлупы от орешков, отсутствие у гостя нужных приборов, или просто «маячил» рукой — «нож принеси». Помощниц у Пал Палыча было двое — на кухне требовалось постоянное присутствие. Для появляющихся посетителей обильный обед готовился каждый день.

Зуля налила в две чашки свежего, янтарного цвета чай, и беседа продолжилась. От слов Пал Палыча про чёрта Тимофей зашёлся в смехе:

— Там что — гостиница для бесов? А в домах рядом, чертей нет, да?

— Тимоха, что ты смеёшься? Говорю же тебе — в этом доме живёт чёрт, и не хочет, чтобы у него появились соседи. А в соседних если и есть черти, то они, значит, не против. Ну или там таких жильцов нету. Вот и всё.

— Пал Палыч, а вы откуда про этот дом знаете?

— Да весь город про это знает. Мне Лёха Афанасьев рассказывал. Он как раз и есть собственник.

— Афоня? Я его знаю, учились в одной школе, он помладше года на три.

— Ну вот ты у него и спроси подробности, если интересно. Хватит уже про этот чёртов дом, лучше расскажи, как у тебя дела.

— Да всё нормально, ровно и одинаково. День за днём. Стабильность — признак мастерства, вы же знаете.

— Всё шутишь.

— Да нет, я серьёзно — день за днём, и все одинаковые. Знаете, всё сливается в цепочку пятниц.

— Это как?

— А вот пятница заканчивается, затем — чик, следующая пятница, чик — опять пятница, потом тебе сообщают — С Новым Годом! И опять пятницы пошли.

— Это точно, — улыбнулся Палыч, — такая же история, уже шестьдесят с лишним лет, — и, помолчав немного, добавил, — вообще, как один день прошли. Тимоха, а ты Ахмеда давно видел?

Тимофей задумался не мгновение, затем кивнул:

— Да пару недель назад, наверное. Ехали по спуску на Пойму, а он справа по тротуару поднимался, я ещё подумал: «Что-то Абдулаевич пешком наладился, видать машина на мойке», а что?

— Да на какой мойке? Этот дурак решил недавно, что у него не автомобиль, а подводная лодка, и поехал по луже на Петровской, а там воды было по самый радиатор, ну и движок хлебанул! Гидроудар! Представляешь? Всё! Теперь мерседес в ремонте — надо дви́жку новую искать! Жизнь прожил, а дураком остался!

Палинский покачал головой:

— Вроде же недавно тачку взял?

— Конечно недавно — только лето и проездил! Теперь киргизов попросил двигатель с разбора поискать, сотки две точно отдаст. И где, думаешь, он деньги будет искать? Кредит-то ему никто не даст! Ну вот точно говорят — «Человек-беда»! Жигуль зимой на крышу положил, летом — «мерина» утопил! Ну что за идиот такой?

— Думаете к вам придёт?

— Ну а куда же ещё? Конечно! Куда ж ему ещё идти-то? Кто ему даст?

Проболтав таким образом ещё почти час, Тимофей засобирался:

— Пал Палыч, ну я пойду уже.

— Куда ты? Посиди ещё! Сейчас Зуля самсу свежую принесёт, с печенью, оставайся, покушаешь!

— Да не, Пал Палыч, пойду. И так уже почти полдня просидел.

— Ну смотри, Тимоха, как знаешь. Не забывай старика, появляйся. И в любое время, когда захочешь.

— Хорошо, понял, появлюсь обязательно.

Друзья обнялись, и Палинский вышел из кабинета.

*****

Когда он оказался на улице, в глаза ярко резануло летним солнцем, Тимофей зажмурился, и вдруг вспомнил о своей старой знакомой: «Марго! Надо с ней пообщаться. Вот она мне точно скажет, в чём там дело! Это её тема. Как же я про неё забыл? Да и зайти узнать, как дела, всё равно собирался. Сейчас и двину. Решено!» — и заспешил на остановку.

Его старая знакомая проживала не так недалеко от «Трёх пескарей», можно было прогуляться по Петровскому бульвару, но он давно собирался вечером погрузиться в чёрно-белые «заросли» старых фильмов — Тимофей обожал эти более чем полувековой давности картины, и совсем недавно скачал в сети «Десятку лучших» из пятидесятых годов, до которых так и не добрался в повседневной суете. Но этим вечером поставил себе целью начать просмотр. Первым номером наметил «Филадельфийскую историю». Так что тратить время на прогулки совсем не хотелось, и подходя к автобусу, подумал, — «Минут тридцать точно выиграю». Выйдя, до нужного дома дошагал за пару минут. У подъезда остановился, вытащил телефон, и набрал её номер:

— Алё, Маргарита?

— О, привет, Тимофей! Как ты?

— Да возле подъезда твоего стою, принять можешь?

— Конечно, набирай домофон.

Поднимаясь на пятый этаж пешком — по причине необъяснимой нелюбви к лифтам, Тим вспоминал, как они с Марго трудились в одном НИИ, и на нередких перекурах обсуждали недавно прочитанные книги — их объединял интерес к эзотерике Кастанеды, и его поиски настоящего «пути воина». Причём, в те времена Маргарита относилась с категоричным скепсисом к этим записям, а Тим постоянно пытался переубедить её. В дальнейшем оба переместились на противоположные полюса в своих мнениях, и уже он всячески критиковал книги Карлоса, называя их «сборником компиляций», а Марго яростно защищала творчество безумного перуанца, обвиняя друга в «измене» принципам. Но это произошло уже совсем в другое время, тогда Тимохе пришлось нос к носу столкнуться с реальностью рыночных отношений, и было просто некогда вникать в открывшуюся ей глубину философии «вольного создателя новой реальности». А Рита, превратившись в безработную, принялась дома гадать на картах своим близким подружкам, получая в благодарность за услуги «Доширак» и сосиски. Постепенно совершенствуя свой профессионализм в этой «новой реальности», перешла на Таро. Со временем работу искать ей больше уже не приходилось, равно как и получать вознаграждение лапшой.

Тимофей появлялся у Марго регулярно, их дружба выдержала проверку временем, да и борщ подобного уровня, который любила готовить хозяйка, не встречался ему больше нигде. Несмотря на то, что он несколько скептически относился к тому способу обращения в будущее, которое использовала его старая приятельница, тем не менее время от времени обращался к ней для того, чтобы раздвинуть эти туманные завесы, чтобы уточнить более конкретно, сто́ит предпринимать, или нет, некоторые шаги в своих делах.

Тим относился к личности Марго с бесконечным уважением за её упорство и настойчивость, с каким она двигалась по выбранному пути, да и постоянная клиентура, которая обращалась за советами к ней уже в течении многих лет, подтверждала правоту выбора Маргариты.

Их взаимоотношения с Тимофеем больше всего напоминали заботу если не матери, то любимой тётушки с единственным племянником, хотя Рита была старше его всего лишь на пять лет. Вот и сегодня, стоило Тимофею переступить порог её дома, как она принялась заглядывать ему в глаза, спрашивать о здоровье, и после короткого ответа: «Может тебе ещё язык показать?» — ринулась на кухню подогревать котлетки с толчёной картошкой, не переставая вести опрос:

— Как твои дела, Тимоша?

— Да ты же вот спрашивала, пару дней назад, пока ничего не изменилось, всё по-прежнему.

— Тим, какие пару дней, ты уже две недели не появлялся! Тогда рассказывай, что привело?

— Маргоша, да дело одно беспокоит, никак не могу решить, вот и решил с тобой опасениями поделиться. Может, что подскажешь.

— Всё поняла, давай на кухню сперва, покушаешь, а потом уж и подсказки будем искать.

Котлетки с пюрешкой пришлись впору, оставалось посолить и поперчить, что Тимофей никогда не забывал сделать. Увидев, как он старательно покрывает белым порошком поданное на широкой тарелке кушанье, Рита взмолилась:

— Тимоха, ну ты совсем с ума сошёл? Куда так солишь-то?

Не останавливаясь, гость уточнил:

— Не кричи, ты всё равно не понимаешь. Дай, пожалуйста, перец.

Маргарита молча поставила перечницу перед ним:

— Сколько помню, ты постоянно сам себе этот вред не перестаёшь делать.

— Маргоша, а вот ты и не права — красный перец очень даже полезный. Вот ты как раз неправильно делаешь, что не употребляешь.

— Да я про соль говорю, перец уже ладно. Тебе помидорки порезать? Что-то я про них совсем забыла.

Отправляя в рот кусочки котлеты, Тимофей утвердительно промычал, кивая при этом головой. Когда с едой было покончено, оба перебрались в зал, и устроились возле журнального столика. Хозяйка закурила любимый Кэмел, и взяла в руки колоду. К этому моменту у гостя в руках оказалась чашка свежезаваренного чая, а хозяйка стасовала колоду Таро:

— Ну, давай говори, чего хотел уточнить?

— Значит так, Маргарита Николаевна, меня интересует один домик в Городище, и нужно мне про него уточнить — нет ли с там каких косяков в документах. Хочу его приобрести для одного проекта, ну и не хотелось бы вляпаться на ровном месте. Если какие детали возможно узнать, то уточнить надо — какие по нему долги есть, налоги или что-то ещё. Домик находится прямо напротив милиции, через дорогу, там ещё перекрёсток как раз. Внутри я его ещё не осматривал, может стоит сходить, посмотреть? Там можно кафе запустить, ну или магазин. Пока ещё не определился.

Когда он договаривал последние слова, «пифия» уже выкладывала на столике «кельтский крест». Разложив до конца, несколько минут внимательно смотрела на пестрящие изображения символов, покачала головой:

— Ну, дорогой, насчёт покупки этого домика ты мне соврал, слукавил. Не знаю зачем, выяснять уже не буду. Шут глупый обманывать не станет, он мне об этом и сообщил, — при этих словах Марго взяла из расклада карту, показала её гостю, — к домику этому у тебя личный интерес, семёрочка мечей тому порукой. Можешь сам глянуть, значение потом проверишь — Гугля всем друг. А интерес этот связан с твоим прошлым.

Тимофей с недоумением взглянул на неё:

— Это каким образом?

— Не знаю, Тимоха. Сам разбирайся. Можно только добавить, что ты про это забыл, и до сих пор не знаешь причину — вот видишь здесь шесть чаш? Они как раз об этом и подали сигнал. А вспомнить тебе страх не даёт. Это хорошо видно как раз вот по этой карте, — при этих словах она выудила ещё один символ из расклада, — вот, погляди. Тут чаш уже семь. Давай, я тебе чаю горяченького налью?

— Чай? — задумчиво пробормотал Тимофей, — давай, ага. Пока хозяйка колдовала на кухне, звякая заварником, он вперился взглядом в пустой экран телевизора, стоявший на обогревателе, который имитировал камин с колоннами по краям, и обдумывал последние слова Маргариты: «Да что за мистика с этим домиком — что я ещё должен вспомнить?» Пока он размышлял о выяснившейся вдруг амнезии, Марго вернулась в комнату с небольшим подносом в руках:

— Вот дружок, держи чаёк, — и сама рассмеялась своему случайному каламбуру, — Неожиданно вышло, стишком.

Тимофей, услышав её слова, заметил:

— Этим блистал Асадов, был такой поэт. Очень хорошо писал «настроенческие» четверостишия. Короткие, но очень ёмкие. Вот запомнилось почему-то, послушай:

— Падает снег, падает снег –

Тысячи белых ежат…

А по дороге идёт человек,

И губы его дрожат.

— Ух ты, — Маргарита даже вздрогнула, — здорово как звучит, и неожиданно. Но красиво. А ты что, любишь поэзию? Не знала.

— Да нет, не фанатею, просто почему-то запомнилось. Это в голове само собой всплыло, когда ты сказала, что я от какого-то страха забыл что-то с этим домиком связанное, и тут вспомнилось, непонятно почему засевшее в памяти четверостишие. Какие процессы в мозгу происходят, никогда не поймёшь. Бывает, в разговоре никак не вспоминается чья-нибудь фамилия, или событие, переходишь на другое. Казалось бы — всё, тема закрыта, не вспомнилось, проехали. А потом, совсем в другой обстановке, где-нибудь в автобусе, тупо пялишься в окно, безо всяких мыслей совсем, и вдруг в голове всплывает эта забытая фамилия, и обстоятельства разговора, при котором не мог её назвать. Получается, в голове «тайно» шла работа по вспоминанию, шла сама собой, ты совсем не напрягался, и даже успел забыть про тот момент. А тут — целый дом. И вообще — ничего. Странно.

Слушая его рассуждения, Рита снова закурила, принялась вновь раскладывать Таро. Перебив гостя на полуслове, неожиданно изрекла:

— Домик тот — нехороший. Что-то страшное там произошло. Плохое совсем. И это «что-то» держит своё зло до сих пор. Вот гляди — Дьявол так и сообщает. Ты лично к этому злу отношения никакого не имеешь, но всё равно связан с ним своим прошлым. Погляди — видишь вот шестёрка кубков опять появилась? И, самое главное — помощь в понимании придёт со стороны, и об этом доме тебе расскажет один знающий человек. Ты его не знаешь, но обязательно в скором времени познакомишься.

Он уже очень старый, вот Король мечей как раз об этом толкует, и жить ему недолго осталось, судя по символике Десятки мечей. Но не уйдёт из жизни, пока не расскажет тебе тайну этого дома.

Посмотри — Четвёрка мечей, это он ожидает. Не тебя именно, а того, кто этим делом интересуется. Очень хочет поделиться этим знанием перед своим уходом. Оно очень важное. Ты обязательно его услышишь, но всё равно нужно поторопиться, если собираешься на самом деле про это место что-то уточнить. А теперь признавайся, Тимоха, зачем меня обманул? Ты что думал, я не узнаю?

Тимофей заёрзал на диване:

— Признаюсь — соврал. Но только потому, что пугать не хотел. Есть слух об этом месте, вроде как — городская легенда, которая утверждает, что там, в этом доме, ты не поверишь, Рита — чёрт обитает. Не больше, и не меньше.

Марго засмеялась:

— А чего мне чертей-то бояться? Я сама — чертовка.

Стасовав колоду, ещё раз разложила на столе карты:

— Насчёт информации о личности этого обитателя сложностей не будет, Король пентаклей, Восьмёрка жезлов уверяют, что так и будет. Ты всё узнаешь, и в подробностях. Другой человек, но уже твой хороший знакомый, всё тебе расскажет. И довольно подробно.

Гость кивнул:

— Уже даже знаю, кто это. На выходных хочу к нему добраться.

— Ну вот видишь. Слушай, вот очень интересно, а ты вообще, тут при чём? Вот почему это мне показывают? Ты точно, ничего не помнишь? С этим домиком никак не связан?

Тимофей развёл руками:

— Да нет, совсем никак. Когда учился в институте, там магазин был — вино-водочный. Пару раз с Бананом водку в нём брали. Помню, что он тогда побеленый красовался. Коммунисты на Народной все старинные дома, которые из кирпича, забеливали известью. На фига они это делали, не понятно. Здание, где наш факультет располагался, тоже грязно-белым сияло. Там недалеко, минут десять ходьбы. Да там, в Городище, все кирпичные дома, что до революции построены — белили.

Хорошо, что сейчас почти все уже пескоструем очистили — любо-дорого взглянуть. Сразу видно стало, что кирпичную кладку настоящие художники делали. Просто красота, а не дома! В том районе есть постройки уже новой эпохи, так это в сравнении с ними — небо и земля! Такое же убожество! Кладка кривая и косая, раствор кое-где соплями висит. Заметно, что пытались художественность изобразить, на карнизах, окнах, а получился такой колхозище — уму не постижимо! Может быть, поэтому и белили, чтоб в глаза сильно разница не бросалась. А что — всё ровно беленькое. Не дай бог, дебилы эти вернутся, опять ведь всё забелят.

Так вот, про домик тот — я там раньше мимо частенько проходил, когда учёба была. Целых четыре года. А сейчас он от побелки очищенный, и я не вижу в нём того магазина — облик совершенно другой, красивая кладка, окна видно. Ну совершенно не то здание! Кроме этого сравнения никаких больше ассоциаций не возникает. Всё. Больше в памяти ничего нет.

Марго покачала головой:

— И всё-таки, что-то нехорошее тебя с этим домиком связывает, сам посмотри — Повешенный выпал.

Тимофей округлил глаза:

— Может там кто-нибудь удавился?

— Тим, не сочиняй ерунды! Это же символизм. Таро — способ минимально визуализировать пространство и время, можно сказать — метод, который доступен обычному человеку, и глупостей тут не бывает. Проверено веками. Слушай, если тебя домик этот так уж беспокоит, ты доберись туда, взгляни толком, своими глазами. Только не из окна машины на ходу, а прямо подойди к нему близко, осмотри, может даже стоит стены потрогать.

Гость кивнул:

— Да я уж и сам тоже так думаю.

Маргарита вновь с укоризной посмотрела Тимофею в глаза:

— А с самого начала не мог по уму рассказать? Вечно прямо не скажешь, всё с какими-то обходными манёврами. В итоге ведь всё равно пришлось прямо объяснить.

— Маргоша, это воспитание виновато. Мне дома с малолетства всегда хитрить нужно было, ты ведь знаешь, я тебе часто рассказывал.

— Никак ты освободиться от своих призраков не можешь. Похоже, тебе уютно с ними.

— Да нет, конечно. Просто глубоко сидят.

— Знаешь, Тимоша, ко мне много людей обращается, я уже всяких историй наслушалась, но такого опыта, как твой, ни разу не попадалось.

— Так и родитель редкостный был экземпляр. Все свои таланты пустил на моё воспитание.

— А сейчас как думаешь, для чего это ему было нужно? Ничего в осознании не изменилось?

— А почему что-то должно в этом меняться? Тут уже ничего изменить нельзя — всё уже в прошлом осталось, в виде фактов. Думаю, что ему было нужно сломать личность для своего удобства, вот он этим ежеминутно и занимался. Абсолютная отчётность, абсолютный контроль, абсолютное подчинение. Он со всеми окружающими этим занимался, но это я понял, когда уже повзрослел. Только никто и ничего не замечал — все его за мудрого и заботливого принимали, а этому хамелеону самое главное требовалось — манипулировать. Методы использовал самые разные. И для чего это было нужно, можно только догадываться. Я стараюсь выкинуть это из головы — настроение портится. А ты что вспомнила?

— Не знаю, всплыло как-то само. Ладно, забыли. Чего теперь будешь делать?

Тимофей улыбнулся:

— Теперь пойду домой, кино буду глядеть. Давно уже собираюсь, но всё какая-то канитель мешает. Но сегодня точно устрою себе просмотр. «Филадельфийская история» называется. Вот благо, у тебя поужинал, значит готовить не буду ничего, только чай заварю, и — на диван! Включу телик, и всё, отправлюсь в иную реальность.

Маргарита засмеялась:

— Короче, уплывёшь в мир иллюзий! Тебе, наверное, в отпуск пора.

— Отпуск? Слушай, Ритуля, а это ведь хорошая идея! Точно — пора. Сейчас на работе полегче стало, дел поменьше. Я и в прошлом году не отдыхал. Наверно так и сделаю — пойду после выходных заявление напишу. Слушай, я тебя отвлекаю — вон звонят без конца, а ты не отвечаешь. Пойду.

Маргарита поднялась с кресла вместе с ним, заботливо посмотрела:

— Тимоха, ты не пропадай надолго, звони. Да и мне интересно тоже стало, что там в этом домике происходит. Расскажешь потом, как выяснится что-нибудь. Хорошо?

— Хорошо. Договорились.

*****

По пути к остановке Тимофей достал телефон — собрался позвонить Афанасьеву. Пока отыскивал в справочнике нужный номер, вдруг засомневался, что тот всё ещё им пользуется — последний раз встретились случайно в торговом центре, перебросились несколькими фразами, и он из вежливости спросил номер «на всякий случай». Лёха надиктовал. В справочнике на букву «Л» абонент отсутствовал. «Как же я его записал?» — недоумевал Тимофей, и зашёл в справочник снова, решив поискать по фамилии. Нужный номер сразу же нашёлся, записан он оказался проще некуда — «Афоня». Пока шёл процесс поиска, уже дошёл до остановки, и решил позвонить, не откладывая — автобуса пока не было.

Лёха ответил сразу, уже после первого гудка. Бодро поприветствовал:

— Тимоха, привет! Как дела?

— Привет, Лёш. Нормально. Ты меня узнал что-ли? Я уж приготовился объяснять, кто такой, и чего звонит, — ответил ему Тимофей, про себя удивляясь такой реакции.

— Да ты чего, память потерял? Мы когда в «Ленте» стыканулись, я тебе номер сказал, а ты для «верочки» набрал меня сразу. Я потом в справочник тебя и внёс. Так что, кто такой, объяснять не нужно, давай сразу ко второму перейдём — чего звонишь?

Тимофей всегда удивлялся скорости реакции приятеля, свойственной ему в разных обстоятельствах, и кажущейся простодушной прямоте, с которой тот общался, хотя его никогда нельзя было назвать простым человеком. И лукавить с Лёхой не «прокатывало» — он моментально «просекал» любые «обводки» в разговоре, поэтому Тим даже и не старался хитрить в разговоре:

— Лёш, встретиться хотел, поговорить нужно. Есть вопрос, на который только ты можешь ответить. Просьбы у меня нет никакой. Сможешь время найти?

— Ага. В воскресенье с утра буду на «Верфи». Подъезжай.

— Понял. Договорились, подойду. Всё, до встречи.

— Давай.

Скоро подошёл автобус, и Тимофей, наконец отправился домой. Уже наступил вечер, салон оказался полупустым, и он с наслаждением устроился на свободном сиденье, возле окна. Взгляд блуждал по опустевшим улицам. День заканчивался, суета на улицах стихла, прохожих почти не было, на тротуарах появились опавшие листья, и путник уже немного задремал, когда увидел знакомые очертания своей остановки. Дом был совсем рядом, в магазин заходить не требовалось, и уже через несколько минут он, приговаривая: «Вот он, вот он, дом родной!», проворачивал ключ в замочной скважине.

Зайдя в квартиру, захлопнул за собой дверь, и зажмурив глаза, замер на короткое время. Не меняя положения, досчитал до тридцати. Этот ритуал старался соблюдать каждый вечер, отключаясь в этот момент от дневных хлопот, мысленно отбрасывал все заботы за закрытую дверь, и настраивался на спокойный отдых в долгожданном одиночестве.

После душа переоделся, и поспешил заваривать чай. Пока нагревался чайник, зашёл в «кинозал», как он про себя называл комнату, где находился огромный, в треть стены телемонитор, и с пульта включил его. Чайник уже закипал, пришлось спешить на кухню. Там достал из кладовки поднос, принялся расставлять на него нужные принадлежности — блюдце, чашку, печенье. Готовя «кино-чайный ланч», Тимофей с усмешкой подумал, что эта ежевечерняя трапеза просто мечта мальчиша-плохиша — на подносе стояла банка варенья, коробочка печенья, сахар и чашка с блюдцем. Так, с нагруженным подносом, он и зашёл в комнату. Наконец-то — фильм.

А к просмотру была приготовлена «Филадельфийская история» с Кэри Грантом, Джоном Ховардом и Рут Хасси в ролях. По сюжету красавца Трейси собирается выходить замуж за успешного бизнесмена, как вдруг на пороге появляется её бывший муж Декстер в компании двух корреспондентов, чтобы взять у неё интервью о предстоящем событии.

Тимофей любил, а точнее сказать — безумно обожал смотреть эти чёрно-белые картины, в чём-то наивные, но в то же время бесконечно искренние в бесхитростной подаче эмоций и диалогов главных героев. Он с удовольствием погружался в ту, теперь уже утерянную атмосферу простого кино, где волноваться заставляли не спецэффекты и мастерство каскадёров, а настоящая, чистая актёрская игра и оригинальный сюжет. Не оставлял равнодушным также и совсем иной быт, теперь уже забытый современниками. В эти минуты забывалось всё — скучная работа, нудные и несложные задачи, которые приходилось там решать, мелкие домашние хлопоты.

И только при появлении написанного виньеткой The End, киноман вспомнил о завтрашнем визите к Афанасьеву. А встретиться нужно было именно лично, такие вещи, как необусловленный интерес к пустующему дому, по телефону едва ли объяснишь. Да и разговор лицом к лицу невозможно заменить ничем другим.

*****

Выйдя утром из дому, Тимофей уже распланировал весь маршрут до лодочной базы — остановка недалеко, затем поездка на трамвае до промзоны, потом минут десять пешком через лес до пологого спуска, и вот она — «Верфь»! — место зимнего хранения судов малого водоизмещения, как звучало по официальной трактовке, а если проще — «гаражи» для незамысловатых плавсредств, то есть обычных речных лодок. Ведь маломерное судно, так же, как и автомобиль, должно было где-то храниться, находиться, ремонтироваться. Когда-то давно это была база ДОСААФ, которая объединяла все спортивные сооружения Тайгарска, в том числе и эту лодочную станцию. По воскресеньям Афанасьев пребывал там в обязательном порядке, это был неизменный ритуал, святое правило. В своё время Афоня выкупил всю «Верфь», и прибрежный участок, на котором она располагалась, в собственность. Была у человека с детства такая мечта. А когда это стало возможно осуществить, он приложил все усилия, какими тогда располагал, для осуществления этой мечты, и добился поставленной цели. Добившись, с людьми не юродствовал, отдавая эти малогабаритные гаражи в аренду за символическую плату. Перед этим сделал капитальный ремонт всех лодочных ячеек, восстановил ограждение, довёл до ума швартовочные мостки, построил два небольших домика — один для охраны, другой для себя, оборудовал десятиметровый пляж с лежаками, волейбольную площадку для всех желающих, и на законных правах местного «царя» отдыхал душой и телом каждое воскресенье в своём собственном королевстве.

Оповещать его телефонным звонком не было необходимости — уже подходя к ограждению из рабицы, Тим увидел своего старого приятеля, развалившегося в кресле-качалке на веранде небольшого, кирпичного дома. Увидев подошедшего гостя, Алексей бодро поднялся, и с радушной улыбкой протянул руку:

— Привет, Тимоха! Слушай, ты совсем почти не изменился, голова только побелела. Как был доходно́й с детства, так и остался, в отличие от некоторых, — и пошлёпал себя ладонью сначала по лысине, а затем по заметно выпирающему животу, — Открой секрет, как-то особо питаешься?

Тимофей рассмеялся:

— Ни за что не выдам, все спрашивают! Как здоров?

Лёха махнул рукой:

— Да всё нормально. Присаживайся вот на стул, посидим на воздухе. Сейчас с утра людей поменьше, часик времени у нас есть. Волейболисты попозже подойдут, — и пафосно добавил, — Давай рассказывай, что привело тебя на берег чудной реки Дея этим прекрасным, ранним утром?

Палинский присел на предложенный хозяином деревянный стул с высокой спинкой, опёрся в подлокотники, и отметил:

— Слушай, стул какой удобный, я сперва подумал, что буду ёрзать на нём, а оно вон как. Чего пришёл, сейчас постараюсь объяснить. Лёша, можешь что-нибудь про домик возле ментовки рассказать? Отчего он пустует уже почти двадцать с лишним лет? Что там не так?

Не уточняя, в чём причина любопытства, Лёха рассказал целую историю:

— Конечно, расскажу, секретов там нет. Приобрёл я его в те, теперь уже давние времена, у города. Было брошенное, полуразваленное здание, без окон и дверей, крыша практически отсутствовала. Пришлось почти полностью всё менять — стропила, обрешётку, рейки, ну и покрытие. Укрепили стены, заменили потолок на современные плиты. Раньше там были брёвна лиственные. Короче, возни с ним оказалось много, но всё сделали по уму. Крышу на доме и веранду закончили одновременно. Предстояла внутренняя отделка.

Когда стали завозить отделочные материалы в коробках, ставить их пришлось в подвале. Подвал в здании оказался очень глубоким и объёмным, и спуск туда строители прошлого века сделали довольно необычно — на расстоянии примерно пятнадцати метров от самого дома. И обнаружили этот спуск строители, когда разравнивали бульдозером прилегающий участок. Для чего такая задумка — теперь уже не у кого спросить, но факт такой есть. Обычно на участок в городской застройке плюсуется не больше двух метров по периметру застройки, а тут прибавили площадь, на которую ещё одно такое же строение можно поставить.

Я деревянную веранду решил сделать на этом месте — для нее глубокий фундамент не нужен. А на месте входа сделали избушку в стиле «на курьих ножках». В общем, мужики занесли отделочные в подвал, и один остался сторожить. Колей зовут. В дальнейшем планировался постоянный охранник, а пока остался он, один из строителей. И ночью там что-то произошло — Мыкола ввалился в ментовку часа в три ночи еле живой от страха. Все, конечно переполошились — что случилось, кто напал? А он слова вымолвить не может, и только пальцем показывает через дорогу, и своё талдычит: «Там, там, там…».

Как назло, в ту ночь в «аквариуме» народу набилось, как сельдей в бочке — какие-то драчуны, хулиганы, воришек несколько. Их ещё не расписали кого куда развозить, и комната полная людьми получилась. А тут этот сторож мой на коленях заползает. Представляешь, какой цирк бесплатный начался? В аквариуме обычно гомон стоит, всем выскочить оттуда охота — кого в туалет нужда припирает, кто-то без курева не может. Но в этот момент там воцарилась полная тишина.

Бедолага этот на бок завалился, и мычит своё: «Там-там», пальцем на дверь тычет. Короче, полное впечатление, что черти за ним гнались. Дежурный ему такой вопрос и задал с ходу. Вот после этого момента и пошли по городу слухи, что в доме этом чёрт живёт. Вот пошли, и всё! И процесс этот остановить оказалось невозможно! Вся орда тех ночных сидельцев в течении недели выполнили функцию средств массовой информации — одарили общество новой городской легендой. Даже серьёзные люди, которые в жизни видели-перевидели всякое, и те стали считать байку про чёрта реальностью. Я поверить не мог! Уже двадцать с лишним лет прошло, а дом этот никто купить не желает. Как разговор заходит, сразу же начинается: «А, это где чёрт живёт? Понял, какое здание, понял». И всё на этом — полный стоп-кран! Когда слышу такое, сразу понятно, что сделки не будет. Даже когда с края кто приезжает, или из Эн-ска, они в первый момент головой кивают, документы смотрят, потом уходят подумать, ну, и как правило, начинают собирать информацию у местных. Так везде делается. Разузнали, и всё — в следующую встречу спрыгивают. Так он и стоит пустой.

— Лёш, а ты сам пробовал как-нибудь разбираться?

— Ты имеешь в виду — подежурить там?

— Ага.

Лёха кивнул:

— Ну конечно, где-то через пару дней, как всё улеглось, я там ночь провёл. От заката до рассвета, как говориться. Сразу было нельзя — опера ментовские там дежурили. А сразу после того, как Коля приполз, в домик наряд омоновцев отправили — бригаду из четырёх амбалов с калашами. Никого не обнаружили. Конечно, всё там тихо было, без чертей. Да и откуда ему там взяться?! Какой на фиг, чёрт, ё-п-р-с-т! Но в памяти народной застряло: «Дом, где чёрт живёт». Ну вот хоть прибей!

Тимофей засмеялся. После уточнил:

— А со сторожем разговаривал? Тебе-то он что рассказал?

Афанасьев развёл руки:

— Ну естественно, поговорил. Когда он в себя пришёл.

— Что, в больничку попал?

— Тим, наши люди — крепкие, в больницы с такой ерундой не ходят. Он, как нормальный мужик, на следующий день ушёл в глубокое алкогольное путешествие — запил. Бухал с месяц примерно, потом пришёл в норму, тут я и побеседовал с ним.

— И что он поведал?

— Да ничего конкретного, сказал, что помнит только, как что-то навалилось на него ночью, в подвале, чёрное, размытое, как в мутном тумане, и начало душить. Ему удалось выскользнуть, когда начал про бога вспоминать, ну знаешь: «Святый боже спаси, Отче наш». Уржаться можно! В общем — святая дева Гваделупская, выручи меня, и всё такое. В церкви-то был раза два, и то из любопытства, ну а тут — как в падающем самолёте атеистов не бывает, так и Коля туда же. Сказал, что бог спас. Вспомнил ещё, что, когда до милиции бежал, эта жуть его преследовала.

— Как он сказал — чёрное, в туманной дымке?

— Ага. Только я думаю, он хвост пушистый не разглядел.

— В смысле?

— Да белочка это была, его — персональная. Видать разрослась на постоянной подпи́тке, и пришла к нему с любовью. А он не понял, и обосратушки сделал. Тимоха, а теперь признавайся, ты чего выспрашиваешь?

Тимофей помахал перед собой раскрытыми ладонями:

— Никакого секрета нет. Я тут был недавно у Палыча, и там разговор зашёл. По работе приходится на почте пару раз в неделю быть, а с Островского на Народную, когда сворачиваем, каждый раз мимо этого здания проезжаем. Никогда не задумывался, а тут однажды, до меня дошло, что домик давно брошенный стоит. Подумалещё, что странно — всё вокруг фунциклирует, какие-то магазины, кафе, рестораны, даже гостиница есть, а это здание — пустое. Странно. Ну, а Палыча ты знаешь — он всё такое в поле зрения держит, вот я у него и спросил. Он мне и выдал про чёрта. А ты вот, подтвердил. Даже целую историю рассказал. Очень интересно.

Алексей глянул на него, и продолжил:

— Понятно. Слушай, если тебе так интересно, послушай ещё вот что — в городе есть один коллекционер, антиквариатом занимается, сейчас он уже дед древний совсем стал. Так вот, он любитель разные истории городские собирать. У него много чего есть про Тайгарск — газеты старинные, фотографий куча. Даже записывает на ленточный магнитофон интервью со старожилами. Магнитофон ещё у него интересный — «Тембр-2». Очень много знает разных слухов, сплетен о горожанах прошлого. К нему и писатели обращаются, и журналисты, коллекционеры антиквариата, даже историки. Этому дедушке уже сто лет в обед точно было. Я с ним раньше общался, но давно уже не встречал. Должен быть ещё живой. Если бы что с ним случилось, я бы знал. Так что, если тебе так уж интересно, то лучше у него спросить. Может он интересное расскажет, всё может быть.

Тимофей покачал головой:

— Да я вроде всё узнал. Так, мне просто любопытно стало, что за чертовщина в том доме, ну а раз Палыч про тебя сказал, то и решил визит нанести. Как раз время свободное сегодня получилось. Тебя вот увидел. Хорошо поговорили.

Лёха шлёпнул ладонью себя по лбу:

— Да, ещё один момент вспомнился! Когда меня менты вызвали, ну чтоб личность Колину подтвердить, я помню, у них спрашивал про дом. Ну, он, понимаешь, прямо ведь у них под носом. Через дорогу метров пять, или семь всего. Днём, и ночью под присмотром. Я в первый момент толком не разобрался, подумал, может там чудики какие иной раз забредают, а может они что-нибудь замечали непонятное. В Городище всегда инопланетян много.

— Ты это про что?

— Тимоха, в том районе и школа для слепых есть, и интернат для умственно отсталых подростков. А немного в сторону от ментовки, на Патриотической — психодиспансер, где справки выдают. И вдобавок рядом Гора, а там одни алкаши живут — дебил на дебиле. Плюс ко всему этому недалеко горсад и парк — райское место для закладок соли да мета. Всех наркоманов городских там и ловят. Ну и плюс ко всему — клошары. У них это любимое место обитания. Жилья в Городище практически нет, одни госучреждения. Когда рабочий день кончается, улицы в районе пустеют. Ну вот, эта биомасса в сумерках и выползает. Поэтому появляться там вечерами — категорически опасно.

— Слушай, я под таким углом как-то не думал вообще. Ну — Городище и Городище, район города. А там, оказывается своя «специфика» жизни есть.

— Есть, ага. И ещё какая.

— И что менты тебе сказали?

— Конкретного ничего не выдали, поморщились только, да рукой махнули, но это дознаватель в кабинете был. А когда я уже вышел, на крыльце другой стоял, опер. Покурить вышел. В возрасте дяденька. Он наш разговор со следаком слышал, вот кое-что и рассказал. Посоветовал ничего не делать с этим зданием. Сказал: «Не связывайся с этим домом, лучше вообще ничего не делай. Ни ремонта, ни продажи. Сколько знаю, от этого домика одна беда. Туда даже бомжи не забредают. Слышал как-то раз от старых ментов, что из наших ребят когда-то давно из-за этого места некоторые пострадали».

— Не объяснял, отчего такое мнение?

— Конечно же, спросил. Он ответил, что сейчас узнать об этом не у кого, кто тогда работал — их давно уж тут нет, а молодёжь не в курсе. Я, говорит, уже сам давненько работаю, а документов никогда не видел про те дела, но слухи слышал.

— Во блин, что же там случилось, интересно?

— Не знаю, да и знать не хочу. Я, Тимоха, когда домой уже добрался, понял, что никто об этом даже говорить не хочет. И ещё понял, что нос туда совать не стоит. Что-то в этом домике нехорошее произошло. Да и денег за него не так много я отдал. Так пустой и стоит. А ты чего завёлся?

— Да сам не пойму. Просто любопытно стало. Старею, может быть. Слушай, Лёш, а что ты про коллекционера говорил, твоего знакомого? Он тут с какого боку?

— Тимоха, ну что ты тупишь? Человек всю жизнь ужаленный на неофициальной истории Тайгарска, знаешь, такой скрытой, что ли, от официальной, скажем — народной, без пропаганды. Она довольно интересная, эта самая народная история. Дядя Валера этот мне много чего рассказывал. Он собирает разные архивные сведения, встречается со всякими мутными типами, даже записывает разговоры с ними. Представляешь, какие байки у него в коллекции есть? Я вникать в эту тему не стал, потому что мне по фигу и черти и бесы, да и, честно говоря, просто времени нет на это. А тебе если любопытно, ты ведь со мной только уже пару часов уши греешь, так возьми и съезди к нему. Может он что альтернативное сообщит. Да и вообще, интересный человек, он ещё винил джазовый собирает, маски африканские, фигурки Будды из бронзы, резьбу по кости якутскую. Короче, там не дом, а выставочный зал. Сейчас листок принесу, запишу тебе адрес с телефоном.

Алексей поднялся со своей качалки, зашёл в дом, и вскоре вернулся, протягивая Тимофею листок из блокнота с данными Попова. Когда тот изучал написанное, добавил:

— Ты когда время выберешь, звони прямо перед приходом. Он глубоко на пенсии, и дома всегда. А заранее не надо беспокоить. Когда позвонишь, сразу ссылайся на меня. И возьми какие-нибудь продукты, лучше быстрого приготовления — супчик, лапшу. Ходит он плохо, в магазин уже тяжело добираться, друзья и соседи помогают. В общем, прояви человеколюбие.

Тимофей серьёзно ответил:

— Конечно же, само собой. Я и сам уже подумал. Обязательно, — и поднявшись со стула, протянул руку, — Ладно, спасибо, Лёха. Помог, не отказал.

— Да о чём ты? Всё нормально. Здорово пообщались, — и увидев входивших в ворота людей, начал прощаться, — О, волейболисты появились. Ладно Тимоха, звони если что, пойду я команды раздавать.

— Всё-всё, я уже уходить собирался. «Спасибо ещё раз», — и сказав это, он в полупоклоне прижал к груди правую ладонь.

— Вот любишь же ты с детства дурачиться, Тимоха, — усмехнулся Алексей, и пожал ему руку, — Не пропадай, звони, появляйся.

*****

И Палинский отправился назад, через лес к остановке. Когда подошёл совершенно пустой трамвай, Тимофей устроился возле окна, оплатил проезд у подошедшего кондуктора, и погрузился в мысли, глядя на пробегающие мимо ели. Вспомнился вчерашний визит к Маргарите, и её вопросы о детских травмах: «И чего она опять этот разговор завела? Уже давно на замок закрыл все воспоминания. Зачем мучиться? Рита всё в психотерапевта играет — помочь, видите ли, хочет. Так получается. Добрый она человек. Но я всё пережил и выжил. Родитель, конечно, был конченый психопат. Единственный способ скрыться от той жизни — полностью разорвать отношения. Иначе эта токсичность добивает до конца. Наверное, какой-то процент алкашей вокруг — именно такие дети. Вспоминать страшно. Отделиться только тогда было трудно, да практически невозможно. Такой свою «еду» не отпустит ни за что — привык получать ресурс от детей. Принял бы как прямой вызов. Лучше всего было уехать в другой город, а ещё ловчее — за бугор. Но он бы не дал, с его возможностями. Семейную жизнь вот только не получилось построить, да я и не знал как. Как хорошо, что он «отъехал» — меня с этого момента просто жизнь нормальная в объятия приняла. Но всё равно покоя не было. Червяк чувства вины мозги выедал каждый день — чёрт бы его побрал! Всё-таки удалось внушить! Мразотина! Ладно, хватит, не то вернётся. Уже выходить пора».

Выйдя на своей остановке, направился в магазин — нужно было затовариться продуктами. Складывая в корзину еды на ближайшую неделю, Тимофей предвкушал вечерний просмотр, — Наконец-то вечер, киношку посмотрю!

На этот раз, после ужина, приготовил французкую «вкусняшку» — триллер «На последнем дыхании». Его снял тогда ещё начинающий режиссёр Жан-Люк Годар. По сюжету, молодой человек по имени Мишель Пуакар, роль которого исполнял совсем ещё молодой Жан Поль Бельмондо, случайно убивает полицейского, и после уезжает в Париж, где знакомится со студенткой из Америки, которую зовут Патрисия. Но его уже объявили в международный розыск, и на экране начинается преследование.

Как не хотелось Тимофею пойти подогреть чайник, он не мог оторваться от экрана, досмотрев кино до конца. В этих, теперь уже старинных фильмах, присутствовала необъяснимая магия живого кадра, которая не позволяла отвести от экрана взгляд, и он мог целыми вечерами просиживать на диване, полностью погружаясь в идущие там события. И — никаких спецэффектов, только камера и герои. Для него это было совершенно неожиданным открытием, когда он несколько лет назад случайно посмотрел подобный фильм.

Досмотрев до конца, решил выйти на балкон — подышать. Дом, в котором у Тимофея была квартира — единственный «небоскрёб», построенный в Тайгарске — двадцать шесть этажей. На лоджии у Палинского стояло деревянное кресло, к которому он заказывал у мастера специальные вставки-удлинители на ножки. Перед креслом — деревянная же ступень-приступочка, без которой сесть в кресло представлялось невыполнимой задачей — слишком уж высоко нужно забираться. А выросло оно не много не мало — на тридцать сантиметров. Всё дело было в том, что в высотных домах ограждение на балконах и лоджиях оказалось тоже высоким — до уровня груди. И когда он, заехав в квартиру, в первый раз сел в это кресло, то увидел перед собой не панораму расстилающегося внизу города, а только бетонную поверхность. Это совершенно не устраивало, и на следующий же день Тимофей отправился в мастерскую, которая находилась не очень далеко от него — через одну остановку, и объяснив всё мастеру, пригласил его провести замеры. После того, как ножки кресла встали в выточенные деревянные «стаканы», он сразу же взобрался на этот «трон» — глянул на открывшуюся панораму, и самым настоящим образом ахнул, увидев практически всю западную часть города — кварталы домов, излучину Деи, понтонный мост и планетарий, да много чего. С тех пор не прошло ни одного вечера без обзора вечернего Тайгарска. Так и в этот вечер, перед тем как улечься в кровать, он взобрался на свою «обзорную площадку», и не меньше получаса разглядывал огоньки окон, бегущие лучики автомобильных фар и ряды фонарных столбов вдоль длинных улиц.

*****

На следующее утро, придя на работу, Палинский прошёл не в свой кабинет, а первым же делом дошагал до отдела кадров. Нина Сергеевна на его вопрос пожала плечами:

— Тимофей, а ты ко мне-то зачем пришёл? Иди к директору, у него подпишешь, после и заходи. Мне ты тут сто лет не нужен, а ему вдруг понадобишься?

Палинский состроил жалобную гримасу:

— Ну вот так уж и сто? А вдруг, а?

Кадровичка с усмешкой покачала головой:

— Тимофей Олегович, ну ты же не хуже меня порядок знаешь, в том году ведь ходил же? Ну так ничего не изменилось, иди подписывай, потом сюда. Давай, не отвлекай.

Тимофей взял лист бумаги, заполнил заявление, и зашёл в приёмную. Шеф, нахмурив брови, буркнул:

— Отпущу, если скажешь, что свадьба.

— Пётр Иванович, вы про что? Какая свадьба?

— Твоя, какая ещё?

— Да нет никакой свадьбы, дела просто образовались, вот и нужно время.

— Какие ещё срочные дела у тебя? Ездишь по городу на служебной почти каждый день, между делом и свои порешаешь, зачем тебе целая неделя?

— Две, Пётр Иванович, я тут на две написал, — заспорил Тимофей, показывая пальцем на заявление, лежавшее перед директором, на которое тот даже не взглянул, — Там не просто заскочить на пару минут, время больше потребуется.

— Тимофей, ещё раз повторяю — если не на свадьбу, то не отпущу, можешь понадобиться.

Палинский картинно сложил руки на груди:

— Пётр Иванович, пожалуйста! Дело важное, если останусь, работать толком не смогу — обязательно накосячу! Вернусь, всё быстро сделаю, вы же знаете!

— Да шучу я, ладно, — директор пододвинул прошение поближе, и размашистым движением что-то черкнул в верхней части, — иди к Нине, она оформит. Но деньги сегодня не гарантирую! Через пару дней только, заранее надо предупреждать. Переживёшь?

— Нормально всё. Перебьюсь, спасибо большое, — сказав это, Тимофей взял подписанное, и побыстрее заспешил к выходу. По пути, глянув на резолюцию, поморщился — в правом верхнем углу листа, над текстом красовалось: «О.Кадров — к оформлению семь дней», и пониже, похожая на летящего орла подпись. Про себя подумал, — «Ладно, хрен с ним, пусть пока неделя. Если что, в пятницу забегу, оставлю у Сергеевны заявление ещё на неделю, а к нему не пойду — после разберёмся».

Выйдя из управления на улицу, Палинский решил доехать до Пал Палыча, обсудить новости сперва с ним, и двинулся к остановке. Пересев на выезде из промзоны на маршрутку, доехал до конечной, и отправился в «Три пескаря».

Пал Палыч был на месте. Двое посетителей, очевидно, уже заканчивали обсуждение нужного им вопроса, и при появлении Тимофея принялись прощаться с хозяином кабинета. Гергиани с радушной улыбкой приподнялся, приветствуя гостя, и тут же начал беспокойно спрашивать:

— Тимоха, ты не голодный? Есть плов, крылышки куриные. Плов тоже с курицей, самса ещё горячая. Покушаешь? Сейчас Зуле крикну.

Тимофей прижал руки к груди:

— Пал Палыч, не беспокойтесь, только поел, честное слово! Только чаю.

Хозяин негромко позвал:

— Зуля, Олегычу чая свеженького делай, не откладывай совсем, и орехи ещё донеси, он миндаль любит!

Кухарка неслышной тенью возникла у столика с чайником и посудой, принялась за чай. Палыч склонил голову, обращаясь к гостю:

— Ну что, рассказывай — где бегал, чего новенького узнал? Я люблю новости, выкладывай.

И Тимофей рассказал ему, какими воспоминаниями поделился с ним Афанасьев. Выслушав молча до конца, хозяин кабинета покачал головой:

— Всё-таки чёрт! Шайтан, мать его! Вон, даже бравые милиционеры боятся — что он ему сказал: «Забудь ты про этот дом», так? И чего ты так заинтересовался, Олегыч?

— Пал Палыч, Афоня в нашем разговоре упомянул про одного человека, который много историй городских знает, ну я и решил к нему ещё сходить, думаю, на этом и закончу свои расспросы.

— А кто это?

— Зовут Валерий Сергеевич, живёт на Жукова, дом прямо у памятника рыбаку.

— А, Валерка! Знаю его. Давным-давно уже, с шаманами в горах его знакомил.

— С какими шаманами?

— Да, был такой случай. Я как-то раз туда, в горы, кожу привозил, а они, колдуны эти, около склада толклись, откуда-то узнали, что завоз будет, ну и подходили ко мне, просили пласты до сдачи посмотреть. Им хорошие надо было выбрать, без дырочек, на бубны, видать, ну и то да сё. Так и познакомились. Потом я к ним ездил нервы подлечить. Смешные парни, весёлые. А имена русские, один — Николай, другой — Степан. Валерка потом уже сюда ко мне приходил, а нет, не сюда — на рынок, у меня кафе позже появилось. Его знакомый мой привёл, тот на рынке плёнками торговал. Я уж толком и не помню, то ли Флюгер его звали, то ли Румпель, сам шайтан не разберёт. В общем Румпель его привёл, и попросил послушать: «У него, просьба к вам есть». Я ему сказал, что пусть подходит, раз просьба.

Помню, пришёл Валера, и сразу попросил познакомить его с шаманами, дело говорит у меня к ним срочное. Ну я и хохотал над ним тогда! Ты, говорю, в зеркало посмотрись, какое у тебя дело может быть к лешим этим? А он толкует: «Павел Павлович, дело важное, у них должны быть связи в китайской диаспоре, а мне это необходимо. А по виду он тогда был дрищ дрищом — худой, белобрысый мужичонка, на ногах — кеды вьетнамские, и одет в зелёную ветровку, как турист в походе. Короче — клоун! Спрашиваю у него:

— Чего хотел ты, удивительный человек?

— Пал Палыч, нужно познакомиться с шаманами в горах, и срочно! Если можно, то прямо сегодня, я и оделся соответственно.

На меня просто смех напал, ты бы его видел! А он увидел, что мне смешно стало, и говорит:

— Пал Палыч, я бы обиделся на ваши усмешки и ушёл, но мне просто больше некуда обратиться с этой проблемой. Дело в том, что нужны бронзовые фигурки Будды, сделанные именно китайскими мастерами. И насколько мне стало известно, горские шаманы водят тесную дружбу с китайскими вуисты, но я не смогу отыскать их в тайге.

Тогда я решил уточнить:

— Валера, а ты откуда знаешь об этом? Я про их дружбу говорю. Это раньше мы с китайцами дружили, а сейчас совсем никак. Ты не из казачков, случаем?

Валера мой скрытый юмор понял, и резко так заявляет:

— Пал Палыч, мне в последнюю падлу было бы сотрудничать с этими жлобами, я — сирота по их воле. А информацию мне поведали бвити, шаманы из Африки. Мы давно дружим. Вот им как раз и нужны эти бронзовые Будды. Ихний главный заявил, что ему была весть — фигурки помогут в каких-то колдовских делах. Я бы сам, шаманов этих поискал, но сейчас времена такие, что они скрытно живут, а в тайге я ни разу не был, сам не найду. Вот и обратился к вам. Прошу, помогите.

Тут я совсем от него опешил, говорю ему, — Валера, ты вроде не чёрного цвета, откуда такие связи? Он мне и ответил:

— Был несколько лет назад в командировке, в Волгограде, а там пошёл на выставку народных промыслов африканских народов. Ну и завис в зале, где висело много масок из чёрного дерева. Мне они сильно понравились, и я там весь день пробыл. Ходил, рассматривал. Что-то в них зацепило. Людей в тот день было мало, и они меня заметили, устроители то есть. А когда вечером вышел на улицу, то подошли познакомиться. Сказали, что никогда не видели такого интереса. Пригласили меня провести вечер вместе. Я не отказался, и пошёл с ними в ресторан. Нормальные мужики оказались, водку хлестали как наши. Весёлые.

Я его внимательно выслушал, но мне было не всё понятно, я и решил уточнить:

— Валер, а ты что, по-африкански понимаешь?

— Да откуда, Пал Палыч? Переводчик поначалу был, но он слабый оказался. В смысле быстро опьянел, и уснул где-то. Но водка обладает волшебными свойствами, как оказалось — к этому времени, как он отключился, мы с этими бвити, а они оказались шаманами, вполне понимали друг друга без помощника. Сам не понимаю, как это, но где пальцами, где жестами, где матерками, но мы нормально общались, разговаривали. С тех пор и дружим. Ну и, недавно посредник от них позвонил, про фигурки эти и озвучил. Сказал, что небо рухнет на всех, если я не смогу их найти. Так что, сами понимаете — проблема мирового значения, надо бы помочь. Я буду ваш должник до самой смерти. Так поможете?

Я гляжу на него, вижу — не врёт. Всё честно рассказывает. Ну и ты же меня, Тимоха знаешь — как же я не помогу хорошему человеку? Тем более — вдруг и вправду небо на всех упадёт? Конечно же, организовал ему машину, дал адрес, куда подойти нужно, и сказать — что Пу-Пу просил к шаманам отвести. Пу-Пу — это они меня так называют. И он уехал. Потом приезжал, благодарил, сказал, что всё решилось благополучно, небо остаётся на месте, можем спокойно жить дальше.

Тимофей покачал головой:

— Какая интересная история.

Пал Палыч с улыбкой ответил:

— А я вообще интересную жизнь прожил. У меня таких историй — целый мешок. Ты заходи почаще, я тебе ещё что-нибудь расскажу. А как твои дела?

— Отпуск взял, на пару недель.

— Куда ехать собрался? В Турцию, или на Байкал?

Палинский помотал головой:

— Да никуда я не собрался. История эта что-то цепанула, хочу разобраться, что там всё-таки произошло, ну и время же нужно. Завтра вот к Попову схожу.

Пал Палыч вскинул брови:

— Олегыч, а чего ты так завёлся? Что тебе до этого дома? Живи дальше спокойно, забудь ты про него. Там, как мне думается, что-то нехорошее случилось. Тебе оно надо, ковыряться в этом дерьме? Не связывайся.

Тимофей развёл руками:

— Да я даже не знаю, что-то изнутри покою не даёт. Вроде и причины никакой нет. Я себя знаю — попало в голову, значит всё. Пока не разберусь, не вылетит.

— Ну, смотри, Тимоха. Дело твоё.

— Да, конечно. Вы извините, если напрягаю.

— Тимофей Олегович, вы не беспокоите меня совершенно, — полушутя возразил хозяин кабинета, — просто не хочу, чтобы ты в неприятности угодил. Это называется — забота. Ты лучше лишний раз сюда зайди, я тебе всегда рад. Приходи в любое время, как к себе домой.

— Спасибо, Пал Палыч. Пойду уже.

*****

Выйдя из трёх пескарей, Палинский достал телефон и набрал номер Магариты. Рита ответила сразу:

— О! Тимоха, привет! Как ты, всё в порядке?

— Всё нормально. Ты дома?

— Ага. Собираешься навестить?

— Если можно. Я у «Трёх пескарей» сейчас.

— Конечно подходи. Я пока не занята никак. Возьми только по дороге хлеба, я тебя борщом накормлю.

— Ух ты! Вот я попал, так попал! Может ещё чего прикупить?

— Нет, больше ничего не нужно. Давай, двигай.

В магазине, кроме тёплой ещё булки, Тимофей взял блок «Кэмела» — оказать любезность хозяйке было необходимо.

Оказавшись у Маргариты дома, Тимофей ещё в прихожей ощутил божественный аромат, доносившийся из кухни. Не удержался:

— Рита, да это просто дурман какой-то! Ты что туда добавляешь? Открой секрет.

Хозяйка уже была у плиты, и ответила оттуда:

— Мой руки, и давай сюда!

Борщ «от Марго» почитался Тимофеем за особый, ни с чем не сравнимый деликатес, неизменно вызывал ассоциации с торжественным и праздничным застольем. Ел молча, боясь спугнуть трепет вкусовых рецепторов, пребывавших в возбуждении от такой редкой удачи.

Рита, облокотившись, сидела рядом, по-матерински глядя на жмурившегося от удовольствия приятеля, с нескрываемым наслаждением вкушавшего, по его собственному выражению «нектар богов». Когда Тимофей насытился, убрала со стола посуду, и закурила. Гость отыскал глазами пепельницу, стоявшую на подоконнике, поставил её на стол:

— Был у Афони вчера. Послушай, чего он мне рассказал про домик тот. Ты была права, точнее — карты, — и вкратце рассказал вчерашнюю беседу с Алексеем. Маргарита внимательно слушала, кивала головой, выкурила ещё одну сигарету, и перебила его на том месте, где сторож рассказал о «чёрном, в туманной дымке» демоне, который преследовал его:

— Ну, и что дальше думаешь делать?

— Схожу к антиквару. Ну, то есть — он коллекционер. Пластинки собирает, маски африканские, фигурки из бронзы разные. Афоня сказал, что ещё одно увлечение у него — городской фольклор Тайгарска. Всякие слухи, сплетни, вырезки газетные о городской жизни. Даже интервью на плёнку записывает. Думаю, у него обязательно что-нибудь на эту тему есть.

Я вот про Лёху подумал, интересная штука — жизнь. Помню, когда в школе учились, он был конченый троечник, и даже хуже. Но тупым его нельзя назвать, он просто без догляда жил — родители им не занимались. Короче, Афоня фактически окончил семь классов. За восьмилетку получил только лишь справку о том, что «прослушал курс восьми лет обучения» — я этому лично свидетелем был. Но вот во взрослой жизни человек этот проявился как довольно успешный, и в итоге — крупный бизнесмен. Причём всегда помогает окружающим, и многим реально не дал упасть на самое дно.

Всё-таки мнение посторонних о человеке, а тем более о его реальных возможностях — вещь непредсказуемая, и совершенно неверная. Вот родитель мой — абсолютно все окружающие, реально всю жизнь считали его душкой и добрейшим человеком, а он, по отношению к своим же детям в семье, опять же реально был садистом и демоном. И всех этих самых окружающих считал недоумками и тупицами. Причём, всех без исключения.

Маргарита, наливая кипяток в заварник, вступила в разговор:

— Тимоха, послушай меня. Я изучала этот вопрос. Специально. Тебя это не отпускает всю жизнь, и я вижу, что ты постоянно ищешь ответы. Мне тоже хотелось разобраться в этом. Так вот, по описанным тобой примерам, так сказать, по симптоматике, родитель твой был стопроцентный, клинический психопат. И это — заболевание. Психопат наслаждается тем, что заставляет других людей испытывать страдания. И, психопатам-манипуляторам свойственно очень нравиться посторонним людям. Они просто тащатся от этого! Всегда стараются производить впечатление умных, доброжелательных и общительных. А на работе — уверенных и компетентных в своей профессии, а также не имеющих проблем в общении.

А что касается домочадцев, и в обязательном порядке — своих детей, психопат просто возвышается за их счёт, без конца подчёркивает своё превосходство над ними. Унизительные высказывания и воспоминания в сравнении с собой — именно когда он был в возрасте своих детей, постоянно вылетают из его уст. Типа, знаешь — «Да я в четыре года сено литовкой косил, и на телеге сам возил! А ты — ничего не умеешь!». Даже если его дети — победители всевозможных олимпиад и конкурсов, в своём доме они всегда самые тупые, да и просто — балбесы!

Хозяйка разволновалась, курила одну сигарету за другой — было видно, что ей не очень комфортно говорить это Тимофею, но она хотела закончить:

— Он — глава в своём мини-государстве, царь немногочисленного народца, вот каким видит себя отец-психопат. Он не просит — он приказывает. Не договаривается с детьми — он их унижает и обесценивает. Не терпит, когда ему перечат, и наказывает за малейшее неподчинение. Он требует, требует и требует: ему всё мало. Его невозможно порадовать, поэтому попытки детей понравиться обречены на неудачу. Он всегда найдёт, к чему придраться: недостаточно хорошие оценки, беспорядок в комнате, длинные волосы, противный голос, неправильная осанка, громкое дыхание, неуклюжая походка — дети психопата в ловушке его придирок. И этому нет конца!

Гость слушал её, задумчиво глядя куда-то в сторону:

— И где это ты черпанула? В картах?

Марго возмущённо посмотрела на него:

— При чём тут карты? Я уже несколько лет справочники по психиатрии штудирую. Это — выкладки учёных с большим опытом! Анализ поведения тысяч людей с таким диагнозом. Ты не обижайся на это, а если коробит, я заткнусь.

Тимофей возразил:

— Нет, нет, что ты? Ради бога, продолжай. Внимательно слушаю. Всё именно так и происходило. Прямо по учебнику! И какие выводы эти учёные сделали?

Маргарита чиркнула спичкой, прикурила ещё одну сигарету:

— Вся фишка в том, что психопатия не лечится. И убедить такого человека обратиться к специалистам — невозможно. От таких нужно убегать, и полностью рвать всякие отношения. Это единственный способ обезопаситься от токсичного воздействия психопата. Такое отделение — нелёгкий путь, поскольку он не отпустит так просто свою «еду». Он привык получать ресурс от рядом живущих в постоянном страхе детей, и отделение-сепарацию воспринимает как вызов. Примет любые меры, чтобы вернуть всё назад. Лучше всего уехать в другой город или даже страну, заблокировать психопата в телефоне и во всех возможных контактах, тогда ему будет очень трудно добраться до своих бывших жертв.

Тимофей вздохнув, возразил:

— Но это — в идеале. В жизни всё по-другому происходит. Куда бы я смог уехать? Видать, инстинктивно чувствовал — побег постоянно планировал, но в итоге понимал, что с его возможностями это бесполезно — отыскали бы через пару дней. Только хуже бы всё стало. Слушай Рит, я, пожалуй, пойду — большое спасибо за борщец, и лекцию. Очень увлекательно вышло, честное слово. Ты ещё поизучай, в следующий раз продолжим. А я что-то неважно себя сегодня чувствую.

Маргарита кивнула в сторону блока сигарет:

— Тебе спасибо, за «Верблюда». Заходи, как время будет. Доберёшься до дома — вались спать. Давай, пока.

И Тимофей отправился домой. На него неожиданно навалилась дикая усталость, и оказавшись у себя, он, не принимая душ, что неукоснительно делал каждый вечер, скинул одежду, завалился в кровать и моментально заснул.

Глава 2

На следующее утро отпускник проснулся рано, с удовольствием позавтракал, оделся, и вышел из дому — на сегодня было намечено попасть к коллекционеру Попову. Зашёл в «Пятёрочку», купил макарон, печенье в банке, и двинул к остановке. С утра график у маршруток был частый, он почти сразу сел в нужную, даже ждать не пришлось, и проехал до Западной конечной.

Дом, где жил Валерий Сергеевич, находился в двух шагах от парковой зоны. В парке поутру было тихо, люди собирались позже, ближе часам к семи. Аккуратные аллеи, скамейки, где можно спокойно посидеть, спортивная площадка — всё располагало к спокойному расположению. Решил сделать звонок оттуда.

Когда он уже подошёл к выбранному месту, сознание вдруг совершенно неожиданно пронзила вспышка радужных всполохов, и на мгновение вокруг возникла полная темнота. Тимофей потерял сознание, уже присаживаясь.

Очнулся от того, что почувствовал хлопки по щекам, кто-то хриплым голосом пытался привлечь его внимание:

— Эй, уважаемый, слышишь меня? Парень, очнись, у меня телефона нету, скорую не вызову! Так и окочуришься! Очнись. Эх, бляха-муха, и вокруг-то никого, когда надо! Очнись, парень!

Когда он, наконец, открыл глаза, то через мутную пелену увидел склонившегося над ним человека. Тот, заметив, что сознание к упавшему вернулось, предложил помощь:

— Ты присядь поудобнее, мил человек, подыши поглубже. Вроде отпустило тебя. Похоже, сердечко зашлось. Ты сам то знаешь, что с тобой? Лекарство никакое с собой не носишь?

Тимофей постепенно пришёл в себя, взглянул на говорившего — перед ним был классический клошар. Его грязная, заношенная одежда, брюки на проволок, грязно-синюшное лицо и траурные ногти не оставляли других соображений по поводу места, занимаемого этим человеком в обществе.

— Что случилось? — раздался откуда-то со стороны его собственный, слегка хрипловатый голос.

— Да на лавочку ты удачненько так упал. А я тут курево по утрам из урнов собираю, пока дворники ещё не пришли, да и увидел тебя. Подошёл, помочь-то надо же. Ну вот, смотри, вроде щёчки порозовели. Ты куда шёл-то? Как зовут?

С усилием шевеля языком, представился, — Тимофей. А вас?

— А нас все Санёк зовут. Как ты, Тимофей? Идти сможешь?

— Куда идти? — с трудом соображая, ответил Тим.

— Ну на остановку пойдём, что ли, там люди есть, кафе опять же рядом. Скорую вызовем. Или у тебя свой телефон есть? Набирай сто двенадцать, если что, я объясню.

— Уважаемый, я в порядке. Посижу, подышу и всё. Всё нормально. Да успокойся, я правда в порядке.

И на самом деле он почувствовал себя хорошо, и даже очень. Ощущения были похожи на расслабление после тяжёлой физической работы, просто эйфория. Настроение заметно поднялось. Он вспомнил о сигаретах, пошарил в кармане куртки, достал пачку, и протянул её своему спасителю:

— Санёк, вот возьми, спасибо тебе. Я сам не курю, а тебе в удовольствие. Держи.

Клошар картинно поклонился, принял из его рук подарок, и тут же распечатал. Вытащив из кармана безразмерных штанов засаленный коробок спичек, прикурил. Выдохнув облако дыма, рассыпался в благодарностях:

— От спасибо огромное, Тимофей Батькович, дай тебе бог здоровьичка! Если позволишь, разреши присесть рядом.

Палинский жестом руки выразил согласие, и добавил:

— Конечно садись, Санёк! Зачем спрашиваешь — лавочка общая. Садись, пообщаемся. Расскажи, как живёшь-можешь?

Положив ногу на ногу, тот вальяжно откинулся на спинку лавочки, пару раз глубоко затянулся дымом, и выдохнув целое облако, ответил:

— В общем и целом всё нормально, только обижают иногда.

— Кто это?

— Да молодёжь дурная. У них энергии много, куда её с толком применить — у них ещё ума не хватает, а бездомные люди слабые, и с ними можно безнаказанно шутить. Только шутки иной раз бывают не очень весёлые.

— Ну не бьют?

— Да знаете, Тимофей, изредка бывает и такое безобразие. Эти компьютерные дебилоиды могут поспорить между собой, например, что с одного удара умеют «вырубить» человека, но нападать на взрослого и крепкого мужика им ссыкотно, поэтому разрешают свой спор с такими как я.

Палинский от неожиданности опешил:

— Санёк, ты не гонишь? Правда, что ли?

— Тимофей, а зачем мне врать вам? Сигаретами вы меня уже угостили. На большее я не рассчитываю, так что — правда. Ещё бывает, тестируют действие газового баллончика. Мне лично как-то раз досталось.

— Вот скоты.

— А что сделаешь? Мы же не можем пожаловаться. В милиции сразу паспорт спрашивают.

— Саша, сейчас это полиция называется.

— А без разницы — в полиции тоже паспорт нужен, — Санёк тяжело вздохнул, — у меня раньше был. Да и много чего было. Я даже институт закончил, хотел дальше наукой заниматься. Но вот водочка шибко сладенькая оказалась. По молодости приучился её пить, так и пошло-поехало.

Тимофей участливо спросил:

— А на работу устраивался? Может помочь?

Клошар приложил руку к груди, и благодарно поклонился:

— Спасибо тебе, добрый человек! Не смогу я уже работать — отвык. Да и не соображаю ничего толком. Какой из меня работник. В больнице я сильно головой сдал.

— В больнице?

— Ну да, в больнице. Родители у меня шибко грамотные были, и как-то в один мой загул сдали меня в психушку. А там доктора влили в меня какую-то совершенно волшебную вакцину, что я даже эльфов с птеродактилями увидел. А после ориентиры совсем потерял. Я там долго пробыл, видать не получилось у них ничего — всё пробовали и пробовали. Аж руки синие постоянно от уколов были, да и задница тоже.

— И как в итоге вышел оттуда?

— Да пока я там был, родители умерли, и меня родня забрала. Увезли к себе в деревню. Добрые люди, спасибо им. Но я там не смог. Там работать надо с утра до вечера. А я слабый совсем тогда сделался. Да и порядки у них — подъём каждый день в пять утра. Спать ложатся в девять. По субботам баня. Одежду надо стирать. И — работа, работа, работа. Как они сами дюжат, непонятно. Короче я от них сбежал — в городе ловчее. По подвалам шастаю. Кормлюсь хорошо. Тут на Жукова ресторан есть, «Норд» называется, там меня и подкармливают — вечером объедки в бак относят. Вот раз вечером я хотел набрать в кастрюльку, так меня Груня и пожалела — вынесла гуляшика, да помидорку. Девчонка, официантка. Сказала потом приходить в это время, часов в десять. Только друзей попросила не приводить. Вот я весь день и жду. А вечером объедаюсь. Всё нормально у меня. В больничке тоже хорошо кормили. Я бы там и дальше мог оставаться. Жить можно. Собеседники хорошие попадались. Ты не поверишь, и генералы были, и профессоры, даже Муслин с годик лечился у нас.

Тимофей не понял:

— Какой ещё Муслин?

— Ну певец, который. Он и нам песни пел. Как заорёт, бывало: «А эта свадьба, свадьба, свадьба пела! Эх! И плясала!» И все в палате плясали! Ему сразу укольчик — раз, тогда и спит. Следователь ещё был. Много интересного рассказывал. Как воров ловил, да оторвяжников разных.

— Чего ещё рассказывал? Убийства не расследовал?

— Говорю же — оторвяжников ловил. Только жаловался, что пострадал от своей сообразительности, — Санёк достал из пачки очередную сигарету, закурил.

Тимофей не спешил уходить, чувствовал, что необходимо немного посидеть, подышать прохладой. Сердце работало с перебоями — то частый перестук раза три подряд, то пауза — по ощущениям похоже на воздушную яму при полёте. Решил ещё немного поболтать со словоохотливым клошаром:

— Пострадал, говоришь? Это как?

— Да, говорит напоролся на контору какую-то, и они его в больничку-то и спровадили.

Палинский решил сменить тему:

— Слушай, Санёк, а ты где учился? На какую специальность?

Санёк приосанился:

— Да мечтал историей заниматься, археологией. Учился на отлично, даже на последнем курсе за диссертацию взялся. Да я её и сейчас пишу. У меня в подвале спрятана, в чемоданчике. Карандашом пишу.

Тимофей покачал головой:

— Условий нормальных для творчества у тебя не особо. Тяжело поди?

Но собеседник оказался настоящим философом, разведя руками, ответил:

— Что наша жизнь — труха! Творчество — это главное, только оно и помогает жить. Я окончил областной истфак, начал писать диссертацию на тему «Становление новой общественно-экономической формации на обломках монархической России». В результате долгих размышлений пришёл к совершенно неожиданным выводам. Но над Октябрём всегда будут ломать головы, особенно кто пытается понять, что такое история.

Глаза у Санька загорелись, рассказывая свою историю, он соскакивал с лавочки, снова присаживался, размахивал руками, но внятно и доступным языком принялся рассказывать о своей теории:

— Я, Тимофей, рассматриваю самый интересный, и самый спорный момент — развитие политического форматирования созданного большевиками нового государства. Когда старая система управления рухнула, низовой бюрократический аппарат устроил саботаж пришедших к власти неофитов — никто не хотел на них работать. Босяки пришли к власти! Вот я и пытаюсь подвергнуть анализу сущность перехода от одной ступени общественного развития к другой, как принято считать — более совершенной. Но как раз тут собака и порылась, отчего мы имеем ворох проблем по сей день! В своей научной работе как раз и пытаюсь рассмотреть процесс становления этой новой формации как один из узловых пунктов общественного развития.

Тут он остановился, и посмотрел на слушателя:

— Я тебя не сильно нагрузил, Тимофей?

— Всё нормально, Санёк, продолжай. Мне интересно, на самом деле интересно. И с чего ты начал?

Клошар воодушевлённо кивнул:

— Ну да, с чего? А, вспомнил, слушай: фундаментально проблема нового государства была обусловлена задачами и методами его возникновения. А метод построения советской власти и страны был таков: к низовой бюрократической работе привлекли разнообразных моральных уродов, преступников, алкоголиков и извращенцев всех мастей, а также конкретных сумасшедших, психов и мерзавцев. И вот как раз этим типам дали власть в каждой конкретной точке пространства, при этом под властью всеми вокруг понималось право безнаказанного садистского убийства кого угодно, а также — грабежа и безудержного пьянства. Этот подход в то конкретное историческое время позволил очень эффективно бороться с элитами общества того времени на всех уровнях — от Академии наук до деревни. Элиты ушедшей эпохи не смогли сопротивляться такому натиску, и общество оказалось во власти массы подонков и дураков.

Санёк поднял вверх указательный палец, продолжив:

— Именно так всё и было, Тимофей, поверьте мне. И примеров тому масса! Причём задокументированных, и подтверждённых свидетелями.

Тимофей кивнул:

— Нельзя не согласится. И как ты дальше рассуждал?

Научный деятель андеграунда продолжил:

— А проблемы начались тогда, когда пришло время со всем этим сбродом, с возникшей из этой прослойки, так сказать — «элитой», пытаться что-то построить, что-то отличное от воровской "малины" с политическим уклоном. Но инструмент оказался откровенно плох в изначально несвойственных ему задачах, а поменять его было уже не на что — «те, старые» элиты истреблены, разогнаны, посажены, а некоторые и развращены сотрудничеством с негодяями. Появились новые управленцы. Где-то, конечно, пробивались отдельные ростки порядочной деятельности, но в целом дело обстояло печально. Новые «аристократы» уже приблизили к исполнительской работе подобных себе маргиналов, и это «древо» пустило корни. И глубоко. А в нашем обществе традиции как нигде очень сильны. Так во власти и продолжается до сих пор. Ты сам как думаешь, почему сегодня процветает оголтелое воровство, и откуда взялось такое количество откровенно тупых личностей среди чиновников?

Тимофей пожал плечами:

— Сам ответь, ты изучал.

Санёк кивнул:

— А я тебе отвечу — это уже праправнуки тех, «первородных», сидят в креслах.

Вспомнив о своих планах, Палинский достал мобильник, глянул время, и начал прощаться:

— Очень интересный анализ. Слушай Саня, извини, но мне надо по делам бежать — а то я так ничего не успею. Довольно познавательно было тебя послушать, но правда — идти нужно.

Санёк обеспокоенно посмотрел ему в лицо:

— Ты нормально себя чувствуешь? А то ещё посиди, отдохни немного. Все дела всё равно не переделать.

Тимофей покачал головой:

— Да мне встретиться нужно с человеком. Время уже близко к обеду, а я собирался ещё с утра пораньше это сделать. Так что — извини. Спасибо за помощь.

— Тебе далеко? А то давай, провожу.

— Да нет, спасибо. Тут вон, через дорогу от «Аметиста», в пятиэтажку.

— Понял. У меня там тоже знакомый живёт. Дядь Валера зовут. Сейчас редко его встречаю. Да почти год уже, считай, не видел. Старенький он уже совсем стал.

Тимофей удивлённо взглянул:

— О! Я как раз с ним и собираюсь встретиться!

— Вот видишь, какие совпадения бывают. Передавай привет от Сани. Он поймёт. Ладно, раз у тебя всё нормально, я тоже пойду. Бывай!

*****

И Санёк зашаркал вглубь парка. Тимофей набрал номер Попова. Валерий Сергеевич ответил не сразу. «Наверное, слышит плохо», — решил Палинский, и терпеливо ждал. Наконец гудки прервались, что-то зашуршало, и старческий голос произнёс:

— Алё, кто это?

Боясь, что собеседник оборвёт разговор, Тимофей громким голосом, торопливо принялся представляться:

— Здравствуйте Валерий Сергеевич, меня зовут Тимофей, фамилия — Палинский. Ваш телефон мне дал Афанасьев Алексей. У меня к вам вопрос по одной давней истории Тайгарска, и Лёша порекомендовал обратиться к вам. У вас найдётся время принять меня?

Ответ прозвучал сразу, без паузы на раздумья:

— Да, конечно, заходите! Хоть сейчас. Времени полно — чего мне ещё делать то? Знаете, где я живу?

— Да, знаю, Лёха мне адрес тоже дал. А я сейчас в парке на Жукова, быстро появлюсь.

— Давай, я пока чайник поставлю.

Дойдя до квартиры, Тимофей нажал на кнопку звонка. Долгое время никто не открывал дверь, только едва слышалось какое-то шуршание изнутри. — «Наверное, в глазок смотрит», — решил Тимофей. Наконец заскрежетал засов, и дверь распахнулась: перед ним стоял невысокий, худощавый старик в полосатой пижаме. Приветливо взглянув на гостя, пригладил ладонью редкие, седые волосы на голове, и уточнил:

— Тимофей? От Алексея?

— Ага. Это я звонил.

— Проходи, Тимофей. Присаживайся пока вот сюда, в кресло — музыку послушай. А я пойду чаем займусь. Джаз любишь?

— Да я не особый меломан, Валерий Сергеевич. Пусть играет.

И Тимофей прошёл в комнату. Огляделся. Интерьер комнаты представлял собой классический образец быта недавно ушедшей эпохи — примерно в центре стоял журнальный столик, вдоль стены выстроилась «стенка», состоявшая из чередующихся полок и закрытых дверец. На полках плотной компанией стояли бронзовые Будды, многорукие Шивы и круглолицые якуты, вырезанные из кости. Некоторые дверки были полуоткрыты — там виднелись книги и виниловые пластинки. Присев на кресло, Тимофей взял в руки конверт от диска, который крутился в тот момент на проигрывателе. Прочитав надпись — «ГойкоДжокович. Свингующая Македония», пожал плечами, — «Никогда не слышал». Над тумбочкой, где стояла аппаратура, висело несколько довольно больших постеров с фотопортретами музыкантов. Одного из них узнал — Луи Армстронг, а про остальных решил, — «Тоже, наверное, знаменитые».

В комнату, осторожно шаркая, с подносом в руках прошёл хозяин, аккуратно поставил его на столик. Расставляя чашки, спросил:

— Как там Алексей живёт-может?

Палинский, поднявшись с кресла, принялся помогать — переставил с подноса на салфетки, принесённые варенье, сушки и сахарницу. Пожал плечами:

— Да вроде нормально — бодрый, весёлый. Он с детства такой — постоянно активный мальчишка был. Сейчас, конечно, повзрослел, но всё равно не сидит на месте.

Попов, разливая чай, кивнул головой:

— Сказать «активный мальчишка» про Лёшу — это значит ничего не сказать! Чрезвычайно шустрый паренёк! — помогал мне в своё время вазы бронзовые отыскать. Древние предметы, китайские. Эпохи династии Цинь. Был такой заказ. Надо было четыре штуки найти, и срочно. А после переправить в Крещёвск, там антиквар знакомый жил. Это на Урале город есть такой. Заказчик крутой был, звали Жорж. Фамилия — Скрипов. В тусовке антикваров самый известный. А Лёша при отправке этих ваз очень хорошо помог. Сообразительный. Он тогда молодой был совсем, но всё самостоятельно организовал. Транзит сложный был — от нас в Н-ск, оттуда в Москву, а потом уже до Свердловска, ну и в Крещёвск. Всё аккуратно прошло, нигде груз не задержался. Тогда мы с ним и познакомились. Ну, а что тебя, Тимофей, привело ко мне? Какая проблема? Рассказывай.

Палинский поставил чашку на стол:

— Да проблемы, как таковой нет, Валерий Сергеевич, просто меня одна история «зацепила», причём я сам не пойму, почему. В Городище есть один старинный домик. Пустует до сих пор. А я всегда в мыслях задавал себе вопрос: «Странно, вокруг все здания кем-то заняты, а этот никак не освоят. Ну почему же?». И недавно, в разговоре со своим приятелем взял и озвучил. Случайно вышло. А он мне и выдал, что дом пустой стоит потому, что там чёрт живёт. Сказал — странно, что ты не знаешь. Весь город знает, а ты — нет. После выяснилось имя владельца. Оказалось, что это Алексей и есть.

Я до него когда добрался, он мне историю со сторожем рассказал — что человек там даже одной ночи не смог провести. Что-то его сильно напугало. И в конце истории Лёха сообщил, что у него ещё состоялся разговор с полицейским на улице, когда он вышел из кабинета, и тот порекомендовал ему забыть про этот домик, чтоб жилось спокойнее. И это без угроз — просто как добрый совет. А ещё сообщил, что когда-то давно там случилась некая трагедия, и резонансом от этого сильно пострадал один из сотрудников.

Поэтому я и пришёл к вам. Афоня подсказал — вы историей Тайгарска занимаетесь, ну я и подумал, может что-нибудь знаете об этом. А личного интереса у меня тут никакого нет. Просто любопытство, ну и плюс свободное время сейчас есть.

После его ответа Попов молчал, сосредоточенно о чём-то думая, потом поднялся, сменил пластинку на проигрывателе, и вернулся на своё кресло. Вздохнул, и принялся говорить:

— Очень интересно, и странно, что ты сейчас сидишь здесь, и задаёшь эти вопросы. Ты смотрел фильм «Мимино»?

Палинский улыбнулся, и кивнул:

— Смотрел, конечно. Отличная комедия! Я люблю кино.

Валерий Сергеевич тоже заулыбался:

— Помнишь фразу, которую говорил Фрунзик Мкртчан: «Я тебе сейчас один умный вещь скажу, ты только не обижайся»? Так вот — случайностей в этой жизни не бывает. Ты оказался у меня, и задаёшь вопрос о событии, которое не давало мне покоя всю жизнь. Я уже стар, и осознаю, что долго ещё не протяну. И больше всего мне хотелось бы разобраться в том жутком происшествии. Невероятное совпадение! Я, можно сказать, ждал тебя, чтобы передать то, что знаю. Может тебе удастся раскрыть эту тайну? Знаю историю про этот домик. Только всё гораздо сложнее и страшнее, чем чёрт с хвостом. Там было совершено жуткое преступление.

В доме нашли три трупа, все — бомжи. История по тем временам была громкая, все в Тайгарске про это судачили. Но не более того — времена были жёсткие, информации минимум, менты с Конторой, можно сказать, по людям ездили как им хотелось. Поэтому те слухи, а болтали и о беглых зеках, и о маньяке-убийце, и даже о крупном проигрыше в карты на интерес, так слухами и закончились. Убийцу не нашли. А тот, кого обвинили, был такой же бездомный, как и убитые — он просто там валялся в пьяной отключке. Его и обвинили. Но только никто в это не верил. Здание тогда, в тот самый момент стояло без хозяина, и уже только после этого дела, там вино-водочный магазин открылся. Самое место для «зелёного змия», надо признать.

Я тогда в Одеоне работал временно, сторожем — знакомый попросил подменить на пару недель. Если не знаешь, Одеон — это так называют Дом культуры теплоэнергетиков. Почему так, не знаю. Однажды, в морозную погоду, а и не просто морозную, ещё и буря снежная тогда была, я делал обход, и при этом выглядывал в окна — так, на всякий случай, всё-таки здание большое, вокруг осматриваться не повредит. Ну и заметил, что какой-то человек ютится возле летней танцплощадки. Всё здание, если сверху смотреть, выглядит как буква «П», и площадка была встроена внутри, ветер там не продувал. Решил выяснить, что происходит — снаружи мороз, буря снежная, как бы чего не случилось с человеком. Возьмёт ночью замёрзнет, мало ли что? В общем, прихватил для безопасности полуметровый гвоздодёр, и вышел на улицу. Надо сказать, что вовремя это сделал, человек не мог уже встать на ноги — сильно замёрз, и только что-то бессвязно мычал. Я его свободной рукой ухватил за шиворот, затащил внутрь, раздел до пояса, и водкой растёр грудь со стопами.

От появившегося запаха спирта человек этот сразу ожил — закрутил носом, стал шевелиться, и запинаясь, заговорил:

— Налей немножко, добрый человек.

Мне даже смешно стало — его от смерти спасают, а он — ни спасибо, ни начхать, а только выпить просит. Говорю ему:

— Братец, тебе сейчас пить совсем нельзя, не то задохнёшься. Подожди немного, согрейся. Я тебе сейчас горяченького чего-нибудь сделаю, поешь сперва.

Ну он вроде успокоился, что-то прохрипел. Я ему для начала чаю горячего сделал, усадил к стенке, и сунул чашку в руки. Ну, он пару глотков сделал, и немного ожил, осмысленное в глазах появилось. У меня от обеда оставалось немного лапши с тушёнкой, я с собой приносил. Подогрел на плитке, покормил его с ложечки — сам бы он её не удержал. Ел с жадностью, чавкал как животное — видать шибко голодный оказался. На вопрос, как зовут, ответил: «Витя».

В общем, он отогрелся, пришёл в себя, и принялся болтать. Болтал без умолку часа три. Речь у него оказалась правильной, и довольно связной. Рассказал много интересного. В Тайгарск его забросила судьба. Витя оказался из интеллигентной семьи, закончил институт. Начал работать, женился. Но над ним взяла верх беда, к которой он пристрастился, ещё будучи студентом — приучился пить. Когда поселились в общежитии, пить водку стал каждый день. Жена ушла. Запился окончательно. С работы уволили. Из заводского общежития соответственно, тоже. Так или иначе, оказался без денег и на улице. Забомжевал быстро, оказывается, это моментально происходит — уже через месяц разгружал вагоны на товарной станции, жил в пристройке к складу, доедал объедки в столовой. Выгнали за пьянку ровно через две недели, и всё пошло по наклонной — водка, подвал, кража в магазине, год тюрьмы, снова улица. После отсидки осел бомжом в Тайгарске, завёл компанию с местными бездомными, ну и уже всей компанией вместе, искали, где выпить да переночевать. К родителям не ехал, потому что стыдно было, да и пьянка бесконечная сообразить не давала. В числе ряда повестей о своей жизни, умолчал только о том, как тут оказался в лютый буран.

Я не стал дожидаться, и спросил прямо:

— Витя, а ты как тут, в мороз, оказался?

Он замолчал ненадолго, а потом, не говоря ни слова, так умоляюще посмотрел на бутылку, что я его пожалел — налил грамм пятьдесят, и отрезал хлеба с колбасой немного, чтоб закусить. Он выпил, поел ещё, поблагодарил, и стал отвечать на мой вопрос — поведал совершенно жуткую историю. Очень сильно попросил не передавать этот рассказ никому: «Ты, я вижу, человек хороший. Бездомного от смерти спас. И ещё раз спасёшь, если будешь молчать». И вот что он мне рассказал:

«К тому моменту, когда это всё случилось, у нас с друганами сложилась компания из четырёх человек. Кроме меня, были ещё трое, звали их — Григорий, Степан и Шахтёр. Имени его не знаю, он всегда говорил, что раньше работал шахтёром, и просил, чтобы его так и называли. Ну а нам что — шахтёр так шахтёр. Лишь бы вёл себя нормально, и кентам не мешал. Сумасшедших среди бомжей много, мы уж всяких видели. У каждого из них, конечно, своя совершенно сказочная история о личной дороге по пути в низы жизни, где мы оказались, но это никого из компании не беспокоило — мы просто выживали.

В скитаниях своих нам попался пустующий подвал в доме, где никто не жил. Там мы прожили что-то около месяца. Входная дверь в дом закрывалась на замок, но мы обнаружили спуск. Он был довольно странно сделан — метрах в пятнадцати от дома. Почему — не ясно, но нас это сильно и не интересовало, бомжи — народ практичный, и живут только сиюминутным «сейчас». Есть где переночевать — и хорошо, а разбираться в причинах появления чего-нибудь никому не нужно. В подвале было тихо и спокойно — через дорогу напротив находился горотдел милиции. Идеальное место! Мы понимали, что нужно быть максимально осторожнее, и всей компанией никогда на улицах не тусили, только в сумерках приходили туда по одному. Это было лучшее место из всех возможных — сверху никого, стены толстенные, под печное отопление построены, и спуск на большом расстоянии.

Там, внизу, можно было спокойно разговаривать, да хоть орать во весь голос — никто не услышит. Но компания у нас подобралась тихая — Стёпа постоянно что-нибудь читал, подберёт на улице газету, или журнал, если повезёт, и сидит читает. Гришка предпочитал молча слушать, что остальные рассказывают, ну а мы с Шахтёром болтали без умолку. Шахтёр был полон историй из своей жизни, я же молол всякую чепуху — даже пересказывал перечитанные когда-то книжки.

Однажды, под настроение своими словами выдал им «Три мушкетёра». Конечно, как помнил. Звучало это примерно так: «Жил да был в стране Гасконии один парень. Имя его было Дартаньян. Однажды ему стало скучно, и он решил мотануть в Париж. Решил устроиться там на работу, да пожить в столице малёхо. Чёт у него в столице Франции с ходу незаладилось, и он подрался с местными ментами. А менты у них в то время носили шляпы с перьями, да накидки голубые с крестом». Начало мужикам так понравилось, что они стали меня упрашивать вспомнить, что дальше было. Вот я им целую неделю потом устный сериал про мушкетёров рассказывал.

Так мы и проводили вечера. Конечно, когда трезвые или чуть поддатые. В тот самый вечер всё было как обычно. Мужики валялись на своих местах, а я прикорнул с левой стороны у входа. И тут послышался звук открываемой заслонки входа. Все напряглись, и приготовились на крайний случай — что нас скоро попросят на выход. А сверху послышались звуки, как будто кто-то по ступенькам затаскивает тяжёлый мешок. Ну, знаешь, такие — шмяк, бух, шмяк, бух. У мужиков в углу, на ящике стояла зажжённая свечка, и мне со стороны было видно входящего «гостя». Он двигался спиной вперёд, и обоими руками волочил что-то тяжёлое. Когда выпустил ношу из рук на пол, и стал разворачиваться, я увидел лежавшего на полу мертвеца. Этот душегуб затащил его сюда, чтобы спрятать.

Как бы я не перепугался, но сразу понял, что происходит, и вжался в стену. Мужики мои тоже замолчали. Когда вошедший развернулся, то на короткий миг замер — освещения от свечки вполне хватало, чтоб увидеть тех, кто лежал или сидел у противоположной стены. Пауза длилась недолго, человек этот огляделся, и не раздумывая, схватил валявшийся на полу кусок трубы. Затем, не произнося ни одного слова, шагнул вперёд, и принялся наносить ей с размаху удары по моим товарищам. Они стали кричать, но он, не останавливаясь, продолжал наносить рубящие удары троим лежавшим перед ним людям, не давая возможности подняться. Незнакомец убивал их. Это безумие продолжалось несколько минут. Затем остановился, переводя дух. Звуки, которые он издавал при этом, показались мне самым страшным, что я слышал в своей жизни — в его груди всё хрипело и клокотало. Не выдержав напряжения, я соскочил со своего места, и что было сил, рванул по ступенькам наверх, к выходу. Бежал на четвереньках, цепляясь за ступеньки раскрытыми руками. В самом начале подъёма заметил стоявшего в проёме входа маленького ребёнка, который смотрел на происходившее вытаращенными от страха глазёнками. Успев подумать, — А он тут что делает? — я, не останавливаясь, буквально выпрыгнул на улицу, сбив с ног приближавшегося ко входу в подвал человека. Очевидно, это был один из наших товарищей по несчастью, оказавшийся также, как и мы на обочине жизни, и который решил изучить подвал. Упав на землю, он принялся возмущаться, — Ты чего толкаешься, придурок, не видишь, тут люди ходят! — как его тут же вновь опрокинул на спину гнавшийся за мной монстр. Что там происходило дальше, я уже не знаю, так как убегал в сумерках по переулкам Городища, петляя как заяц от зверя, всё дальше и дальше уходя от этого жуткого места.

После этого я бежал куда глаза глядят до тех пор, пока хватало дыхания. И уже совсем обессилев, упал на землю, чтоб хотя бы немного отдышаться. Отдохнув, поднялся, и побрёл дальше, стараясь выбирать тёмные переулки. Прошёл по закоулкам среди частных домов, и оказался на какой-то стройке.

Витёк попросил разрешения покурить, я кивнул, и он задымил. Молча выкурив папиросу, продолжил своё страшное повествование:

— Это место, где я оказался, было где-то здесь, недалеко от твоего клуба, в те времена тут только начинали возводить панельные дома, вот я в подвале какое-то время и шкерился. Про то дело никому не рассказывал, и вопросов тоже не задавал — страшно было. Я тебя очень прошу — про мой рассказ молчи, пожалуйста, я очень боюсь. Сейчас объясню, по какой причине:

— Прошло примерно с год, когда в городе появились слухи. И слухи эти были очень нехорошие. На улицах начали пропадать бездомные. Рассказывали всякое — то про некую эпидемию среди них, то, что им в пищу на «кормовых» точках подсыпают отраву. Точно ничего не было понятно, но клошары гибли постоянно. Услышав эти разговоры, мне как-то сразу сделалось нехорошо, а когда я узнал, что погибли уже пятеро бомжей, то тут уже просто запаниковал. И предчувствие не обмануло меня — однажды я услышал подтверждение своим самым страшным мыслям.

Через некоторое время судьба скитальца свела меня с Петрухой, так он представился. Познакомились мы случайно — вместе ночевали в домике, попавшем под снос. Пока у него была крыша, там можно было спокойно пожить некоторое время. Ну и конечно, мы с ним делились друг с другом байками из своих непутёвых жизней. А что ещё делать тёмными вечерами? Однажды, в один из таких вечеров, Петруха рассказал мне историю — как он случайно стал очевидцем события, которое «лучше бы не видеть никогда». Сказал, что не может больше «помнить это дело в одного». Услышанным просил ни с кем не делиться, и уточнил, что на улице нужно повнимательнее быть.

Вот что он мне тогда рассказал — как-то раз, после изрядного принятия двух бутылок вина «в одного» (это было его любимое выражение), задремал Пётр на свежем воздухе, и благо дело, что в кустах оказался в этот момент, так как прямо рядом с ним, на тротуаре, начинался конфликт двоих людей. От их громкого разговора он очнулся ото сна, и увидел — один из них был нашего племени, а второй, высокий и крупный мужчина — обычный человек, который, очевидно шёл по своим делам, но по какой-то причине решил выяснить обстоятельства важного для него вопроса у местного бродяги. Петруха отдыхал за плотной листвой, и его в тот момент совершенно не было заметно. Так он и решил действовать дальше — не высовываться. Мужчина выглядел весьма солидно — на нём было коричневого цвета, драповое пальто, фетровая шляпа с широкими полями, а в правой руке он держал трость, на которую опирался при разговоре. В левой же держал две пачки папирос, которыми махал перед лицом клошара, но не отдавал. Для бездомного курево — бесценный дар бога, без него клошар и дня не проживёт. Бо́льшую часть времени, которое бродяга проводит активно, это — поиски табачка в виде окурков из урн, да по везухе — угощение от прохожих. А тут — две пачки «Беломора»! Человек в пальто добивался от него ответов, очевидно, дав обещание вознаградить за них чумазого собеседника. Но тот никак не мог понять, что от него хотят, и только односложно мыкал и невнятно бурчал:

— Не наю я ничо.

Мужчина настаивал:

— Ну ты же ходишь по улицам?

— Чо?

— По улицам, говорю, ходишь везде?

— Ага.

— Ещё раз подумай, вспомни, никто из ваших не рассказывал про смертоубийство возле горотдела?

— Чо?

— Не зли меня, мужик, и не ври, если знаешь! Про убийство бомжей в доме напротив милиции в Городище, слышал что-нибудь?

— Чо?

Человек в шляпе засунул папиросы в карман пальто, и завёл руки за спину, оглянувшись при этом вокруг. На улице было совершенно пустынно. И тут Петруха заметил, как мужик этот, в пальто который, руками за спиной раздвигает свою трость. Продолжая что-то спрашивать у клошара, он тихо вытянул из трости длинный клинок, и держал его за спиной правой рукой, остриём вниз. Затем резким движением вывел жало вперёд, и нанёс сильный удар этим стилетом в центр туловища своего собеседника, тут же прихватив его левой за плечо. Тот, очевидно, от страшной боли, раскрыл в беззвучном крике рот — не мог вдохнуть. Провернув орудие вращательным движением по часовой стрелке один раз, убийца, уперев левую руку в верхнюю часть груди своей жертвы, с усилием вытащил клинок из раны. Бомж рухнул на траву.

Сказав это, Петруха прижал руку к груди, и признался:

— От такой жуткой картины будто на себе почувствовал, как тому бедняге больно.

Я уточнил:

— И что потом было?

— А потом этот злодей оттащил тело безвинно убитого к канализационному люку, в двух шагах от того места, и сбросил туда. После вытер клинок о траву, вложил обратно в трость, и спокойно пошёл по тротуару. Я зажмурился, и лежал так, сам не знаю сколько. Потом вылез, и тихо-тихо двинул подальше.

Валерий Сергеевич, покачал головой, долил в чашку уже остывшего чая, взглянул на Тимофея, и заключил:

— А ты говоришь — черти. Тут жути и без них хватает.

Палинский поёжился:

— Чего-то мне от вашего рассказа даже зябко сделалось. Неужели это всё в самом деле произошло? Больше Витёк тот ничего не добавил?

Попов кивнул:

— Сказал ещё совсем немного — сделал неутешительный вывод из своих умозаключений. Заявил, что с того момента ему стало совершенно точно понятно — кто-то убивал на улицах именно бомжей. И скорее всего, это и есть тот душегубец, который забил обрезком трубы тогда в подвале его товарищей. И самое главное — понял, что этот страшный убийца, самое вероятное, ищет именно его, он же ведь один изо всех спасся, убежал. И он — свидетель. С тех пор Витёк и прятался без конца. Рассказал, что пытался из города уехать, выходил на трассу, но кто же его подберёт? А автобусом или поездом ехать — денег нет. Вот так и менял лёжки, больше двух дней на одном месте не задерживался.

Перед тем, как я его с улицы притащил, он собирался в соседней «сталинке», в подвале переночевать, но там дверь вдруг на замке оказалась. Видать, кто-то из жильцов заметил его раньше, и дверь запер. Решил возле Одеона переждать до ночи, потом ещё на квартале поискать, да видать, оклюк на морозе, и отключился.

Попов отхлебнул из чашки, поставил её на блюдце, и завершил свой рассказ:

— Так и оказался около Одеона. После этого мы поболтали ещё немного, и он заснул. Утром собрался, на прощание сказал: «Спасибо тебе, добрый человек», и ушёл. Вот такую историю, Тимофей, я знаю о пустом доме, которым ты интересуешься.

— Не знаете, что с ним дальше было?

— Нет Тимофей, не знаю. Больше он в моём поле зрения не возникал. Думаю, загиб как-нибудь. Жить за гранью разумного, это знаешь ли, не так просто.

— Да уж, это точно. Жалко их, конечно, — ответил Тим.

— Жалеть их сильно не стоит, это — сознательный выбор. А исправлять что-то в своей жизни эти люди сами не хотят. Вот помочь в меру сил — про это надо помнить. Ты куришь?

— Нет. Бросил пару лет назад.

— Молодец, и правильно. Вот тебе подсказка — если не боишься соблазна, то пачку сигарет всё равно носи в кармане. Иной раз угостишь кого.

— Понял. Что-то в голову даже не приходило. Сейчас же и куплю. Спасибо за совет.

Тимофей не стал признаваться, что это он уже давно делает — хотелось доставить собеседнику приятное чувство собственной значимости. Вспомнил про утреннюю встречу:

— Да, Валерий Сергеевич, чуть не забыл — вам привет от Санька́. Я с ним утром, в парке познакомился. Интересный оказался человек.

Попов кивнул:

— А-а, Саша. Ну да, ну да. Знаком с ним. Спасибо. Кстати, я с ним как раз на почве этого дела познакомился.

— Вот как?

— Да. Была мысль одно время разыскать того Витька́ — помочь чем-нибудь, да и расспросить ещё раз поподробнее. Я тогда просто бомжей на улице останавливал, и пытался наводящие вопросы задавать. Большинство шарахались, как от чумы. Но Саня вот на диалог пошёл, это он как раз мне всё хорошо и объяснил. Сказал: «Дядя Валера, забудь про него, век у бомжа короткий, он явно уже давно на небесах — здоровья нету, еда плохая, да и случается она через день. К тому же пьём всякую дрянь. Либо сам скончался, либо дураки какие-нибудь, забавы ради забили». Вот как-то так.

Взглянув на него, Тимофей понял, что время вышло — хозяин выглядел усталым, и расстроенным. «Ему уже отдыхать нужно, пора идти, однако». Встал, и протянул руку:

— Валерий Сергеевич, большое спасибо за разговор. Вы мне много интересного рассказали. Без вас я бы этого никогда не узнал. Теперь продолжу поиски в других сферах. Спасибо.

Валерий Сергеевич поднялся с кресла, пожал ему руку, и поинтересовался, — может побудешь ещё, а то я чаю свежего пойду, заварю?

— Спасибо, не нужно, пожалуй, пойду уже. Вы и так пол дня на меня извели, когда-то и отдыхать нужно. Да, Валерий Сергеевич, извините, чуть не забыл — там в пакете, я на вешалке его оставил, макароны, печеньки. Это чтобы вам лишний раз в магазин не ходить. Не откажитесь, возьмите.

Попов развёл руками:

— А чего отказываться? Конечно, возьму. Большое спасибо за помощь. Сейчас я за деньгами схожу, не убегай.

Палинский замахал руками:

— Нет, нет, нет! Денег я не возьму, о чём вы? Мне не трудно, это — подарок. Пойду я уже, спасибо вам большое.

— Ну смотри, Тимофей, как пожелаешь. А то побудь ещё, у меня много историй. Слушай, а тебе гитара мастеровая не нужна? Не играешь?

— Вообще-то нет. А что, вы продаёте?

— Да нет, нет. У меня просто хороший знакомый есть, Борисом зовут, он как раз гитарный мастер. Мастерская его тут, неподалёку. Очень хорошие инструменты делает. К нему со всей Сибири музыканты едут, очередь целая. Или, может кому из знакомых нужно? Хотя, его в городе все уж знают. Ладно, давай прощаться. Звони, заходи ещё, если что-то понадобится. Пока жив — поделюсь историей.

— Хорошо, Валерий Сергеевич, спасибо, не отказали. Нужда возникнет, обращусь обязательно.

*****

Распрощавшись с Поповым, Тимофей вышел на улицу. Постояв немного у подъезда, решил, что делать дальше: «Так, нужно до Палыча доехать, у него опыт большой, связей много, может чего подскажет», — и двинул к остановке. На поворотной площади, сбоку от павильончика для пассажиров, приютился киоск «ЛигаПресс», а рядом с ним, вплотную — совсем узенький крытый ларёк с афишей «Табак». Он тут же вспомнил совет Попова, и, подойдя ближе, купил пачку «Кэмела», засовывая её в карман куртки, подумал: «Жалеть не нужно, но вот помочь никто не мешает».

Подошёл автобус, и он устроился возле окна. Когда тронулись, с большим вниманием принялся всматриваться в проплывающие мимо дома, афиши, проходящих людей. Тимофей всю свою жизнь прожил в Тайгарске, надолго никогда не уезжал. Сам себе неоднократно признавался: «Люблю этот город, ни в каком другом не хотел бы жить. Даже и не пойму, за что, но он на самом деле не похож ни на какой другой. Некоторые чувства не объяснить словами, это как любовь к близким — их ведь любишь не за что-то, а просто потому, что они есть. Я здесь родился и вырос, и не мыслю себя где-то в ином месте. Замечаю все изменения, какие происходят на улицах, люблю заходить в незнакомые раньше уголки, с удовольствием отмечаю — вот этих пейзажей раньше не видел. Одним словом — Тимофей-городовед…»

Автобус катился, задерживаясь на остановках, пассажир бродил в своих мыслях, и успел забыть, куда он направился, и зачем. Увидев в окно памятник царю-реформатору, Палинский вздрогнул, — Что сидишь, выходить нужно, а ты растворился в воспоминаниях!

До «Трёх пескарей» от остановки было совсем недалеко. Пал Палыч, как всегда, заседал у себя в кабинете. Увидев входившего Тимофея, широко улыбнулся, встал с кресла и протянул навстречу ему обе руки:

— Олегыч, привет, дорогой! Где был, что видел — рассказывай! — и, повернувшись к двери, громким голосом скомандовал, — Зуля, сделай чаю свежего, и фрукты с орехами принеси ещё! — затем, показывая рукой на стул, стоявший от него по правую руку, настоятельно добавил:

— Садись, садись — чего стоишь? Как говорят — в ногах правды нет? Вот и ты — присаживайся! А то начнёшь рассказывать, да и соврёшь чего-нибудь! — при этих словах хозяин кабинета весело рассмеялся. Тимофей устроился на стуле, пододвинул поближе вазочку с орешками миндаля, принялся хрустеть. Палыч, увидев вошедшую в кабинет Зульфию, уточнил:

— Зуля, ты старую заварку вылей, и свежей насыпь, Олегычу — только живой чай! — и ещё раз обратился к гостю:

— Ну, ты чего молчишь? Рассказывай!

Палинский отодвинул вазочку:

— Такая замануха ваши орешки! Как начнёшь, так остановиться невозможно. Честное слово! Я, Пал Палыч, сейчас детективной деятельностью занимаюсь. Даже отпуск для этого взял.

Гергиани усмехнулся:

— Трубку ещё, как у Холмса, не купил?

— Да вы не смейтесь, я серьёзно. С утра пораньше посетил Попова.

— Ну-ну, продолжай — уже интересно становится. Похоже, Валерка тебе знатно по ушам проехал?

— Да, я только что от него. Он мне такую историю жуткую рассказал, что даже и не знаю — верить или нет.

Пал Палыч покивал:

— Человек пожилой, может и заблудиться в фантазиях. Ну расскажи, что он тебе поведал.

С приготовленным свежим чаем подошла Зуля, и разлила янтарный напиток по чашкам. Сделав глоток, Тимофей приступил к рассказу. Гергиани подсмеивался, слушая описания времяпровождения бездомных, но когда гость дошёл до описания убийства в подвале, тотчас сделался предельно серьёзным, собрал на переносице хмурые складки, и уже до самого конца повествования не проронил ни одного слова. Закончив, Тимофей развёл руки:

— Вот такую историю, Пал Палыч, он мне и рассказал. И знаете, меня как-то закусило в уме. Подумал, ну не может такого быть, чтобы страшное злодейство, произошедшее через дорогу от горотдела милиции, не получило должного расследования! Ну не может такого быть! Если это правда, то там ещё что-то произошло. И вот это «что-то» теперь меня покоя лишило. Или это всё — бред безумца? Такое ведь тоже может быть — ну напридумывал психически больной человек разных небылиц. Свидетелей же нет! Мели, Емеля, кто мешает? Один нагородил сказок, а второй домыслил остальное. Попов-то, тоже уже старенький совсем. Одному дома скучно. Что думаете?

Гергиани молчал. Что-то крутилось в его многомудрой голове, сверялись и сопоставлялись разные слова, в памяти появлялись целые блоки информации. Он размысливал и не такие сложные схемы, как эти два рассказа плюс городская легенда о мифическом чёрте-проказнике. Да, в самом деле, Тимофей прав — недоверие вызывает только повествование антиквара, ему нет надёжного подтверждения. Легенда о чёрте, обитающем в подвале пустого дома, им вообще не учитывалась, легенда она и есть легенда — байка на поживу хмельного языка, грош ей цена. Но рассказ Афанасьева — тут не отмахнёшься, Лёха никогда попусту не болтал, а уж тем более глупостей не рассказывал. Да и чего бы ему было врать — Тимофей, это не клиент в коммерческой схеме, а старый знакомый со странным, но тем не менее, обывательским интересом. Здесь дело совсем в другом, и именно по этой причине детальная информация в какой-то момент начинает ускользать, теряться. Наконец, он пришёл к какому-то заключению, и покачав головой, взглянул на собеседника:

— Так, Олегыч, послушай меня — для начала успокойся, и не принимай эту историю так близко к уму и сердцу, тебя это не должно беспокоить. Тебе ведь просто любопытно, так?

Тимофей согласился:

— Так и есть.

— Тогда смотри сюда внимательнее — судя по всему, в том подвале что-то действительно произошло, и скорее всего, всё-таки убийство. И врал бомж Витя, или нет — это не важно, совершенно точно только то, что убиты были несколько человек. И это — люди, а не собаки. Живые люди, такие же, как и мы с тобой, несмотря на разные наши судьбы. Обстоятельства жизни у всех свои, у них вот так вышло.

Судя по рассказу того бомжа, что тебе Валера наговорил, подтверждается история, которую Лёха Афанасьев рассказал — менты сами советовали не лезть с расспросами. То есть, дали ему понять, что дело это — «грязное», и лучше не мараться.

И что я хочу сказать — если это всё действительно произошло, и так много людей погибло, но при этом не произошло никакого резонанса в городе, а только легенда про чёрта появилась, то значит, что история эта — с неким «душком», закрытая история, не для всех. Думаю, нужно бросить это дело, и не лезть дальше. Послушай старика, я тебе только добра желаю.

Палинский заёрзал на своём стуле, и возразил:

— Пал Палыч, у меня натура такая противная — если меня что-то заинтересовало, и я не нахожу логики в возникшем вопросе, то уже не могу успокоиться, пока не разберусь до конца. А в этом деле как раз всё непонятно, и всё не логично, хочу выяснить, что же там произошло на самом деле. Вот, по-честному вам признаюсь.

Пал Палыч сморщил лоб, снял с переносицы очки, положил их на стол, выдержал паузу, и ответил

— Ну хорошо, дело твоё, я же не воспитатель — поговорю с Семёнычем, может он что подскажет, всё-таки тридцать лет в милиции отслужил, слышал-видел много чего. Вечером должен зайти. Если конкретное будет, я тебе после позвоню, и скажу, чтоб ты в гости ко мне сюда зашёл. И запомни — по этому делу ничего по телефону не говори. Ни мне, никому либо ещё. Понял?

— Понял, хорошо. Тогда я пойду, не буду вас больше отвлекать.

Гергиани поднялся, протянул ему руку:

— Давай, Олегыч, до свиданья. Жди звонка.

*****

Выйдя из «Трёх пескарей», Тимофей отправился на остановку. Рабочий день давно закончился, общественный транспорт пустовал, он спокойно сел на любимое место возле окна, и погрузился в свои мысли: «А может, Палыч прав — оно мне надо? Зачем ковыряться в этом древнем дерьме? Ну, дом и дом — что там интересного могло быть? Произошло преступление? Но я же не полиция — разматывать клубок происшествий полувековой давности. Что-то мешает отключиться от этого дела. Но что? Рите позвонить, или заехать — пусть погадает на Таро. Нет, не сто́ит, и так уже надоел. Ладно, Палыч, надеюсь, с Чащиным свяжется — поди не откажет, с ним поговорю, там и будет видно, что дальше. Может скажет, — Да, там было «убили-поймали-посадили», — и все дела. Сейчас до дому доеду, посмотрю «Мальтийский сокол». Вот и да! Лучше ничего не придумаешь!».

Поужинав, он с подносом, на который составил «чайные принадлежности», прошёл к телевизору, и с наслаждением развалился на диване. На экране начали развиваться чёрно-белые детективные события. Исполнивший главную роль Хамфри Богарт разыскивал редкую статуэтку, заодно пытаясь сделать трудный моральный выбор между любовью и правосудием. Циничный тип, сыгранный Богартом, в хитроумных поисках золотой фигурки птицы безжалостно троллил мошенников и копов, порой сам попадая в нелепые ситуации. Фильм, снятый ещё в 1941 году, показался Тимофею на удивление свежим, без налёта наивности, незаметно увлекая сознание внутрь повествования, причём не цепляя сознание недочётами, которые так присущи старым фильмам. И самое главное — происходили поиски редкого артефакта!

Уже ближе к окончанию, в момент, когда герой Богарта эффектно прикуривал очередную сигарету от стильной зажигалки, раздался телефонный вызов. Палинский чертыхнулся, — Вот ведь классическое «не вовремя!», — и взглянул на дисплей — «не вовремя» оказался Пал Палыч. Остановив фильм, отжал вызов:

— Алё, Пал Палыч, добрый вечер.

— И тебе тоже. Слушай, завтра подходи с утра, пообщаемся. Сможешь?

— Конечно, понял, подойду обязательно.

— Ну всё, давай.

Разговор закончился. Тимофей положил телефон. Настроение смотреть детектив дальше безвозвратно ушло. Выключив телевизор, решил пойти на «обзорную площадку» — отвлечься. Перед балконом обулся в кроссовки, и накинул пуховик — осень не спрашивает разрешения, захватывая холодными объятиями. Взгромоздившись на «трон», погрузился в мысли: «И что я завтра Чащину скажу? Он ведь обязательно спросит — «что за интерес к таким давним делам?», — мент ведь. Даже и не представляю, что такого весомого ответить. Да я сам себе не могу объяснить — на фига мне это знание! Ну, предположим, выясню, кто убил этих несчастных, и что дальше? Спокойно буду спать? А может меня «накрыло» вселенское чувство коллективного сознания о неизбежности справедливого возмездия? Зло ведь должно быть наказано, и неважно, сколько лет минуло…»

Через широкое окно открывалась всё та же панорама ночного города, и одновременно, с каждым вечером — новая, иная. Это зрелище неизменно околдовывало смотрящего — живыми цепочками перемигивающихся уличных фонарей, красными змейками габаритных огоньков машин. Не в силах оторваться взглядом от этой движущейся картины, Тимофей ещё долго пробыл на своём «посту» — летая сознанием над ночными улицами, позабыв обо всём на свете…

Оказавшись, наконец в кровати, моментально заснул.

Ночью ему приснился сон — он стоит в подвале. Стены, и предметы вокруг — совершенно незнакомые. На полу скопище змей — одна шевелящаяся масса. Они ползают, заполняя всё пространство под ногами, переплетаются между собой, поднимают головы, шипят. Взгляд перемещается вперёд — перед ним, у стены, стоят измождённые, одетые в лохмотья люди. Они только смотрят, не говоря ни слова. В глазах — молчаливый вопрос. Людей так много, что они заполнили собой почти всё помещение. Тимофей почувствовал, как сзади кто-то подошёл. Он обернулся, и увидел перед собой высокого человека в драповом пальто, старого покроя. Точно в таком же был Богарт в «Мальтийском соколе». В руке человек держит трость с круглым набалдашником на месте рукояти. Тимофей повернулся в сторону бездомных. Они в страхе прижались к стене, тоже увидев человека в пальто. Снова обернувшись, видит, что тот начал медленно вытягивать из трости блестящий стилет. Лица этого человека не видно, его скрывает низко надвинутая шляпа. Палинскому становится страшно, он чувствует себя совершенно беззащитным. В этот момент откуда-то со стороны, хлопая крыльями, на человека в пальто накинулся каркающий ворон, ударяет его крыльями, клювом, пытается ухватить крючковатыми когтями, и сорвать с головы шляпу, закрывающую лицо. Утробно зарычав, человек, одной рукой придерживая шляпу на месте, принялся размахивать тростью, отгоняя птицу. Бомжи жутко заголосили хором.

От ужаса Тимофей закричал, и проснулся. Сердце бешено колотилось, пот заливал глаза, всё тело было мокрое. С усилием поднявшись с кровати, шаркающим шагом отправился на кухню, налил из чайника воды, большими глотками выпил. Дрожа всем телом, пребывая до сих пор в полусне, он прошёл в комнату, включил ноутбук, набрал в поисковике слово «ворон». На экране моментально всплыл текст, почему-то написанный дореволюционным шрифтом, с «ятями» и латинской «i»:

— «Воронъ обладаетъ способностью прѣдвидѣть будущея, и чаще всаго это дурные прѣдзнамѣнованiя. Воронъ ассоцiируется со смѣртью, однако въ нѣкоторыхъ случыяхъ помогаетъ и избѣжать ея, заранѣя оповѣщыя своаго подопѣчнаго о надвигающейся угрозѣ. Помогаетъ раскрывать тайнъ, читать знаки и разбираться въ снахъ. Воронъ — добытчикъ живой и мѣртвой водъ. Олицѣтворяетъ связь мѣжду мирами, даётъ знамѣнiя, и направляетъ на вѣрный путь. Надо успѣть не пропустить знакъ. Бояться не слѣдуетъ, воронъ будѣтъ нѣзрiмо хранiть и направлять. Чёрный цвѣтъ ворона означаетъ ночь, вѣликую пустоту».

Прочитав, Тимофей помотал головой, — Ерунда какая-то. Чем это я занялся? Надо пойти поспать. Время, — посмотрев на часы, отметил — три часа, можно лечь.

Упав на кровать, он сразу же оказался в полёте над ночными улицами, очнувшись только по звонку будильника.

*****

Следующий день с самого утра наполнился тревожным ожиданием. От встречи с Александром Семёновичем зависело многое. А если точнее сказать, то — всё. В случае, если он откажет в помощи, или ничем не сможет помочь, о следующих шагах можно было и не думать — вся нужная информация могла быть найдена теперь только при помощи правоохранителей. На бытовом уровне ничего толкового уже нельзя было предпринять — слишком много времени прошло. А сведения, полученные от людей, которые выслушали тех, кто когда-то, давным-давно, только лишь разговаривал с прямым свидетелем событий, не вызывали особенного доверия. Людям кажется, что они помнят факты, хотя, на самом деле, в их сознании сохраняются в большей степени блоки их собственных ассоциаций, связанных с определённым периодом их собственной жизни во время происшествия, чем детали того или иного события. Более того, если какие-то сведения были получены ими по принципу игры в «глухой телефон», то с каждым годом человеку «припоминаются» всё новые и новые детали.

«Документы — главнее всего. Если бы в исторических хрониках записали, что Наполеон вышел победителем при Ватерлоо, то так бы оно и считалось до сих пор, несмотря на то, что там он был разбит в пух и прах, да вдобавок ещё и пленён», — постоянно напоминал Пал Палыч Тимофею, настаивая тщательнее составлять переписку с надзорными службами в тот период, когда они вместе работали над банкротством разваленного завода, добавляя при этом: «Записанное однажды — не изменится и за сотню лет».

Вот как раз на помощь Чащина в документальном отображении преступления, произошедшего в подвале пустого дома, и надеялся Тимофей, направляясь в «Три пескаря» тем утром.

Подходя к дверям кафе, он услышал приветствие, прозвучавшее совсем рядом. Не ожидав услышать в этот момент чей-то голос, Палинский вздрогнул, и резко обернулся — это был Чащин Александр Семёнович. Он широко улыбался, и тянул руку для приветствия:

— Тимоха, привет! Чего так напугался? Кур с утра воровал? Ты смотри, осторожнее — милиция бдит, жуликов ловит, и увозит в кутузку!

Тимофей обрадованно пожал протянутую руку:

— Да нет, что вы — все куры целые, я пока сюда шёл — задумался, да и отключился от окружающего. Совсем вас не заметил, а ведь почти одновременно подошли.

Чащин похлопал его по плечу:

— Да ты не переживай, сейчас разберёмся. А куриц нам на блюде принесут! Пал Палыч уже на месте, не знаешь?

Александр Семёнович только последние несколько лет вёл относительно свободный образ жизни, являясь полноправным пенсионером-отставником. А до этого отработал тридцать с небольшим лет в органах правопорядка, почти половину срока службы являлся заместителем начальника районного отдела городской полиции. На заслуженный отдых вышел в почётном звании полковника. Сам себя всегда называл исключительно «милиционером», категорически не согласившись с модным нововведением, заявляя, — «Мы работаем по обеспечению правопорядка для людей, а не для того, чтобы власти спокойно жилось». Проработав половину жизни в не самой благодарной среде человеческого общества, не растерял жизнерадостности, оставаясь человеком компанейским, открытым, и не чурающимся общения с близкими. Встретив Тимофея у входа в кафе, он совершенно искренне радовался встрече со старым знакомым, не пытаясь расположить его к себе показным благодушием.

Палинский, пропуская его на входе впереди себя, пожал плечами:

— Да я ещё не заходил, не знаю. Сейчас выясним.

Дойдя до кабинета хозяина, дверь в который никогда не закрывалась, увидели пустое кресло во главе стола. Чащин пожал плечами:

— Ну что, подождём? Пока можем поболтать. Сейчас Зулю позову.

А Зульфия уже подходила к ним:

— Здравствуйте. Вы проходите в кабинет, располагайтесь. Пал Палыч звонил, сказал скоро подойдёт. Я чайник поставила, сейчас всё принесу.

Гости разделись, сели за стол, и Александр Семёнович не стал дожидаться вопросов от собеседника, а первый перешёл к делу:

— Тимоха, Палыч мне намекнул, что у тебя какой-то интерес к давним происшествиям возник. Говори, в чём проблема?

Тимофей, разворачивая конфету, кивнул:

— Да, сейчас всё подробно расскажу.

И пока Зуля занималась сервировкой стола, он, стараясь ничего не пропустить, изложил Чащину всю цепочку информации, всё то, что ему удалось узнать об истории, которая произошла в пустом доме, где обитал «неведомый чёрт», начиная от момента первого разговора с Пал Палычем. В своём рассказе стремился вспомнить все мелочи, объяснил предысторию знакомства с каждым из «информаторов», даже дал их личностные характеристики, насколько это позволяли его личный опыт и знания психологии людей.

Палинский хорошо понимал, что скрывать какие-то детали не имеет никакого смысла. Чащин — хоть и «мент в отставке», но «бывших сотрудников не бывает», и он, занявшись его вопросом, — а Тимофей очень надеялся на это, — сам всё постепенно узнает, и будет очень неудобно потом оправдываться за утаивание каких-то моментов. Поэтому, он во всех подробностях, какие помнил, рассказал также историю возникновения дружеских отношений между Поповым и Афанасьевым. Не забыл сообщить также и о совете, который Алексей получил на крыльце горотдела от дознавателя, в тот самый день, когда перепуганный сторож приполз в дежурную часть. Чащин долго хохотал, когда услышал рассказ о предупреждении африканских шаманов, которое Попов передал Палычу, объясняя необходимость в поисках бронзовых фигурок Будды, а дослушав, хлопал себя по коленке: «Так ведь не рухнулонебо — живём же!»

Не произнеся ни одного слова, Чащин внимательнее всего выслушал эпизод, переданный бомжом по имени Витёк, о моменте убийства троих бездомных в подвале пустующего дома. Попросил Тимофея повторить этот момент ещё раз. В конце рассказа только покачал головой из стороны в сторону.

Выпив в течении всей беседы не менее пяти чашек чая каждый, и не единожды посетив туалет в кафе, оба, наконец замолчали. Палинский приготовился к встречным вопросам, и Чащин, кивнув головой, внимательно посмотрел Тимофею в глаза:

— Тимоха, я не услышал самого главного — а ты чего так беспокоишься из-за этого дела?

Палинский замолчал. После длительной паузы, во время которой он задумчиво брякал ложкой в остывшем уже чае, медленно произнёс:

— Александр Семёнович, нет никакого желания соврать, или ввести вас в заблуждение, поверьте, но я сам не могу толком этого объяснить — ну, может быть, необъяснимость загадки будоражит. Да ещё с ходу стали известны такие жуткие факты, что уже интересно стало — что за этим стоит. Ну и ещё один момент — я когда в институте учился, мимо этого домика частенько проходил, он в те времена был белой известью забелёный, и по какой-то причине уже тогда привлекал внимание. В том районе старинных домов много, они все белёные были, но вот только этот взгляд притягивал. Помню, всегда мысль появлялась, когда мимо него путь шёл: «Что там раньше находилось, какая жизнь там шла?». Ну вот и всё, пожалуй.

Чащин пожевал губами, и пробормотал вполголоса, обращаясь, очевидно, сам к себе:

— Какой там адрес?

Тимофей на мгновение задумался, и определил:

— По-моему двенадцатый дом. Да, точно двенадцатый! Ментовка под номером пятнадцать, а домик на противоположной стороне, значит — чётная. А перед ним, по ходу — горсад, там домов нет.

Собеседник перебил:

— Да, точно, там перед парком последний дом, в нём раньше «шестёрка» базировалась, а он точно десятый. Значит верно — этот под номером двенадцать. Значит — город Тайгарск, улица Народная, дом 12. Хорошо, Тимофей, я всё понял. После обеда мне как раз в отдел нужно зайти — поискать в архиве своё личное дело. Рапорты о наградах нужно посмотреть — даты, ещё кое-что. Льготы оформить. В архив я сам пойду, меня запустят — как никак я там столько лет ответственным был за хранение дел. Сотрудники — все мои ученики, не откажут. Вот я по адресной зацепке и попытаюсь дела эти поискать. А год какой был? Ну, когда убийство произошло? Не знаешь?

Палинский развёл руками:

— Александр Семёнович, да я только примерно могу предположить. Точно-то знать не могу. Ну, лет пятьдесят назад. Грубо где-то так.

— Ну ладно, хоть это есть. Хорошо. Я тебе тогда в вечернее время позвоню, а ты телефон рядышком держи, звонок не отключай. Если что-то попадётся, то скажу, чтоб ты завтра сюда же подошёл. Сможешь?

Тимофей закивал головой:

— Да, конечно. Я даже отпуск на ближайшее время взял. Когда скажете, тогда и буду.

Чащин положил ладонь на столешницу:

— Ну вот и отличненько. Если мне ещё время понадобится, то я тогда уточню в какой день точнее. Может, послезавтра. И ещё один момент — ты мне ответишь только: «Понял, подойду», и никаких деталей больше. Запомнил?

— Да само собой, я понимаю.

Собеседник огляделся:

— Слушай, Тимоха, а Палыч так и не появился. Видать, занят совсем. А может, и поехал куда. Ну что, тогда расходимся?

— Ну да. Только Зуле надо сказать. Пойду, найду её.

Распрощавшись с поварами, Чащин с Тимофеем вышли из кафе. Чащин протянул руку:

— Ну что, до свиданья. Я ещё на рынок загляну, надо кое-что посмотреть. Ты домой?

— Да нет, ещё в одно место надо добраться, потом уже до дому.

— Тогда пока, вечерком звякну.

Выйдя из двора, Тимофей остановился: «Ну что — двинуть домой? Придётся ждать до вечера. Так, пока время есть, надо к Маргарите наведаться, а то обижается постоянно. Потом не понятно, как дела пойдут», — и набрал номер. Рита ответила почти сразу:

— Алё, привет Тимоха.

— Здравствуй, Маргарита. Дома?

— Я дома, но у меня человек сейчас. Работаю. После ещё один появится. Если зайти хотел, то прямо сейчас не получится. Часа через полтора освобожусь.

— Понял. Ладно, в следующий раз загляну.

— Хорошо, Тим. Позвоню.

— Понял. Пока.

Пока разговаривал с Маргаритой, успел почти дойти до остановки. Из-за поворота как раз выглянул трамвай. Устроившись возле окна, глядя на пробегающие мимо улицы, Тимофей погрузился в мысли — они безостановочно крутились вокруг недавнего разговора: «Получится у Семёныча найти хоть что-то? Не так всё просто. Хорошо, что он работу эту знает. Тут, конечно, просто повезло. К любому другому обратись — он и войти в этот архив не сможет. А уж официально вообще ловить нечего — оснований никаких. Только ждать. Хуже нету».

Добравшись до дома, включил чайник, и прошёл на балкон. Взобравшись на свой «наблюдательный пост», удивился — дневная панорама города разительно отличалась от вечерней, магический шарм ночной таинственности отсутствовал напрочь. Улицы выглядели слишком просто, были грязноваты, автомобили суетно сворачивали с центральной магистрали на прилегающие дороги, разбегаясь по жилым кварталам. Неожиданно громко сработал вызов мобильника — Тимофей сразу ответил:

— Алё-алё, — глянув на дисплей, добавил, — Пал Палыч, здравствуйте!

— Привет, Тимоха! Ты где сейчас?

— Дома я, звонка жду.

— От кого ждёшь звонок?

— От Александра Семёновича.

— Виделся с ним?

— Ага. А вы в отъезде?

— Да, с утра отъезжал. Сейчас на трассе. Домой двигаюсь. Слушай, ты перед тем, как спать пойдёшь, меня набери, скажи — поговорил, или нет, а завтра подбегай в кафе. Я с утра буду.

— Хорошо, договорились.

— Давай, Олегыч, пока.

Закончив говорить, Тимофей отправился на кухню: «Поесть нужно — в отпуске я, или нет?» Схватился за кастрюлю, заглянул в холодильник, но задержавшись на замороженной курице, решил не заморачиваться — залил кипятком фастфудный супчик с сухариками, нарезал томатов, и уже заканчивая с обедом, увидел на телефоне, который предусмотрительно положил на стол, входящий звонок — Маргарита. Дожёвывая салат, поставил на громкую связь:

— Освободилась?

— Ага. Ты как, Тимоха?

— Я обедаю.

— Не помешала?

— Нет, закончил уже. Я дома, заслуженно отдыхаю.

— Как ваше самочувствие, Тимофей Олегович?

— Рита, а что так официально? Прямо, как участковый терапевт спрашиваешь. У меня нормально всё. А в чём дело то?

— Да я знаю, что ты сразу врать начнёшь. Тим, мы уже давно знакомы, и ты никак не хочешь признать, что со мной эти номера не проходят. Я поглядела на картах твоё состояние, и мнится мне, что не так давно у тебя с сердцем были проблемы. Так?

Тимофей напрягся — он никому ещё не рассказывал о случившемся в парке перед встречей с Поповым, во-первых, не хотел беспокоить, а во-вторых, и сам не мог понять, что с этим делать дальше. Связей в этой сфере жизни, где обитают люди в салатных одеждах, у него не набралось, а к кому подойти в первую очередь, он даже не представлял. Но Богачёвой что-то нужно было отвечать, и пришлось выпалить первое, что пришло в голову:

— Да ничего страшного не случилось, просто голова закружилась, но всё быстро прошло.

— Тимоха, быстро только кролики трахаются, а если со здоровьем шутить и откладывать, можно весьма долгие проблемы отыскать. И на ровном месте, причём. Рассказывай, что случилось?

Поняв, что открутиться не выйдет, Палинский изложил в нескольких предложениях недавний случай, и клятвенно пообещал сходить в больницу на днях, а затем постарался перевести разговор на другую тему:

— А ты сама-то как? Завтра я опять в вашем районе должен быть, могу зайти, если не занятая будешь. Как у тебя на завтра? Что молчишь?

Маргарита, не задерживаясь, с ходу начала ругаться:

— Слушай ты, шутник хренов, сдохнуть хочешь? Тебе надо срочно идти в больницу, и хорошо обследоваться. Я вечером знакомой позвоню, уточню всё как надо, может чего особенного посоветует, она вообще-то сама — окулист, но вокруг медики, сферу эту знает. Короче, я тебе тогда позвоню, и всё толком скажу. И вот ещё что — тебя давят скрытые воспоминания прошлого. Этот вопрос с домиком в Городище, по какой-то причине имеет ключевое отношение к твоему здоровью. Ты этим занимаешься?

— Да. Только давай не по телефону, хорошо?

Было слышно, как Рита тяжело вздохнула, и обречённо ответила:

— Да, всё так и есть. Это дело на тебя сильно давит. И лучше бы ты бросил всё, пока не поздно.

— Это ты про что?

— Тимоха, сильно нехороший расклад получился по твоему интересу, вот про что. Тебя пресс страхов прошлого давит, и не отпускает. Если по-хорошему, то надо ещё к психотерапевту попасть. Но я даже не знаю, есть ли в Тайгарске такой специалист. В детстве тебя основательно запутали родители, и ты до сих пор не можешь найти выхода.

— Есть такое. До сих пор не представляю, как нормально с людьми общаться — у всех представление обо мне совсем искажённое. А что ты опять про это всё заговорила?

Рита заговорила быстрее:

— Я как раз об этом и толкую — ты боишься даже напоминания о пережитом. Мозг отключил этот пласт, бережёт себя. Но, при этом постоянно расходует жизненную энергию, то есть ты не можешь до конца расслабиться, а для организма работать без выходных — тяжело, вот и как следствие — проблемы с сердцем. Я тут последнее время выборки психиатров по сети делаю на эту тему, много чего уже прочитала. Скоро уже специалистом заделаюсь.

Тимофей усмехнулся:

— Мне спасибо скажешь.

— Да, скажу, конечно. Слушай, тут в справочниках всё в точности описано, как ты мне рассказывал. Только научным языком. Главная фишка психопата — ложь, коварство, а самая главная — манипуляция. Это их естественный талант. И они никогда не боятся, что их разоблачат. Ничего не стесняются, и не путаются. Могут даже рассказывать о себе истории, которые могут показаться неправдоподобными. Но они всё равно настаивают на своём. И добиваются! У них всё линейно и просто. Они даже карьеру выстраивают с определённой целью, представляешь? Юридические специальности, учителя, врачи, чиновники. В их распоряжение попадают зависящие от них люди. А это как раз и даёт наслаждение властью и контролем. Всё просто как про тебя написано, да?

Палинский ответил утвердительно:

— Да уж — очень и очень похоже.

— Психопат всю жизнь ищет удовлетворение своей страсти — страдания окружающих. Он этим наслаждается. Вот так. Ну ладно, Тимоха, не буду тебя под вечер перегружать. А ты пообещай, что послезавтра отправишься в больницу. Пообещай!

— Рита, обещаю. Успокойся.

— Ладно, давай тогда, пока. Завтра позвонишь.

— Хорошо.

Закончив разговор, Тимофей сделал глубокий вдох-выдох: «Вот ведь Рита, не даст жить теперь. Придётся и правда в больницу сходить. Да может и нужно, на самом деле».

Пока длился их разговор, он успел заварить чай, и налив полную чашку, только собрался снова пройти на балкон, как мобильник опять зажужжал. На дисплее высветилось — «Чащин А.С.». Быстро отжав громкую связь, ответил:

— Александр Семёнович, добрый вечер.

— Да, Тимоха, привет. Как сам?

— Да как сала килограмм! У вас как?

Чащин весело хохотнул, и сразу обозначил:

— Завтра с утра встретимся?

— Понял, подойду.

— Ну всё, давай.

На этом разговор закончился. Тимофей взял в руку чашку, и прошёл на «пост наблюдения». Разглядывая вечерний город, поймал себя на мысли, что кино сегодня совсем не хочется смотреть.

*****

Выходя утром из подъезда, Палинский отметил, что его немного «подтряхивает». Он волновался, чувствовал — Чащин отыскал какую-то нужную информацию, и Тимофей надеялся, что поиски если и не завершатся, то как минимум, дадут что-то определённое, в отличие от рассказов, которые он услышал до этого. Так, одолеваемый мыслями, незаметно для себя самого, добрался до «Трёх пескарей». Пал Палыч и Чащин уже дожидались его. Хозяин кабинета поднялся со своего места, чтобы поприветствовать вошедшего. Это традиционно подразумевало уважение к гостю и подчёркивало обязательное и искреннее гостеприимство. Поздоровавшись, Гергиани первым делом спросил:

— Олегыч, Саня тебе сообщить тут что-то хочет, ты сам как соображаешь — вдвоём поговорите? Можете в обеденный зал пойти, там никто не побеспокоит, люди ко мне ещё не скоро подойдут.

Тимофей с недоумением посмотрел на него:

— Пал Палыч, да здесь и поговорим, при вас. Я вам доверяю, да и секрета вроде никакого нет.

— Тимоха, секрет может появиться, видишь — Семёныч с серьёзным лицом ждёт?

Палинский пожал плечами:

— Ну и ладно. Лично я не против. Главный носитель секретов сейчас — Александр Семёнович, как он скажет, так и расположимся.

Чащин развёл руки:

— Ребята, мне, в общем-то без разницы, но всё равно уточню — не болтайте ни с кем про то, что узнаете.

Пал Палыч поднял голову в сторону открытой двери, и громко позвал:

— Зуля, сделай нам пожалуйста, чаю! — и обратившись к Чащину, кивнул:

— Всё Саша, молчу, можешь говорить.

Александр Семёнович повернулся к Тимофею:

— Ну, Тимоха, и интересную же ты задачу поставил! Я, честно говоря, с таким за всё время службы ни разу не сталкивался.

Палинский уточнил:

— Что-то пошло не так?

— Да нет, всё нормально пошло, я даже довольно быстро номер дела отыскал. И в архив попал без проблем. Но только вот самого дела там не оказалось!

Тимофей округлил глаза:

— Такое возможно?

— Дела из архива, конечно, берут, и даже довольно часто. Но в этом случае никаких пометок о выдаче в журнале регистрации нет. О передаче в архив запись есть, но о перемещении — ничего. Это категорически недопустимо! Я, конечно, шум поднимать не стал — сам без санкции туда зашёл, да и лишний интерес пока возбуждать рановато. Но — вот такой факт! Дела нет.

Гергиани молчал, прихлёбывая из чашки, молча смотрел на Чащина. Тимофей не выдержал:

— И что, получается — на этом всё?

— Нет, Тимоха. Конечно же нет. Благо, что я сам ответственным за архив был несколько лет, потом и за «секретку» также. Архивную работу знаю хорошо. И как там всё устроено, тоже. Я решил поискать зарегистрированные происшествия по этому же адресу — улица Народная, дом двенадцать. Такое нашлось. Происшествие там было зафиксировано одно — суицид. В том же подвале обнаружили подвесившегося в положении сидя мужчину среднего возраста, ближе к пятидесяти годам. Примотал двухжильный провод к проходящей трубе, и покончил с жизнью. Но это гораздо позже было.

Чащин замолчал, принялся наливать себе чай из заварника. Посмотрел на остальных:

— Вам чаю подлить?

Гергиани помотал головой, а Тимофей проговорил:

— Ну и местечко… Александр Семёнович, но это ведь самоубийство, а там троих куском трубы забили. То есть, тоже ничего толком не нашлось?

Чащин как раз раскрутил обёртку большой конфеты, положил её в рот, разжевал, и прочитал название:

— Чернослив в шоколаде. Вкусно! Тимоха, не переживай — я ведь противный человек, когда дело касается работы с документами. Отсутствие дела возмутило меня настолько, что я разозлился. Ну, как такое может быть? Да за это с работы нужно выгонять! Короче, я совсем не успокоился, и продолжил поиски. Решил посмотреть отчёты за тот год, когда жмурика на проводе нашли. Почему именно за этот год, не знаю. И в том отсеке мне попался следовательский рапорт, а точнее, ходатайство на начальника горотдела с обоснованием необходимости объединения нескольких дел в одно. И основание — стопроцентное совпадение способа убийства. У того следователя оказался очень весомый повод для изучения подобных дел. А именно — при исполнении служебных обязанностей погиб сотрудник милиции. Он был из «семёрки» — ментовской разведки. Работал под прикрытием в облике бомжа. Ему была нанесена одна единственная рана — в нижнюю часть грудины, под рёбра. Орудие убийства по мнению патологоанатома — длинный, узкий предмет. Стилет, если литературным языком. Длинный и заточенный в оконечности. Убийца нанёс один удар, а затем провернул орудие в ране по часовой стрелке один раз, предварительно увеличив угол проникновения. Кроме остальных повреждений, произошёл разрыв аорты, кровь вытекла полностью примерно за семь минут. И всё — смерть. Убийство произошло там же, в городском районе под названием Городище.

В кабинете повисла тишина. Собеседники переваривали в уме услышанное, а Чащин продолжил:

— Этот эпизод оказался последним в серии подобных за почти десятилетний период. Серийник «работал» именно по бомжам. Среди погибших были и другие жертвы, четверо подростков — беглецы с интерната, и тот самый милиционер.

Тимофей и Пал Палыч молчали. После продолжительной паузы Гергиани глуховатым голосом спросил:

— Саша, и сколько всего убитых было?

Александр Семёнович сделал глоток из чашки, поставил её на стол, и уточнил:

— Жертв со схожим способом убийства у следователя набралось тридцать два.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Глава 3

Часть вторая. Поиск

На долгое время в кабинете повисла тишина. Тайгарск — город небольшой, провинциальный, как говорится: «все друг друга знают» — кто-то с кем-то в одном классе учился, с другим в одной группе в институте, в каком-то случае рядом работал, а с третьим — жил в одном доме. Любое событие эхом прокатывалось моментально по всем городским кухням и лавочкам у подъездов. Если где-нибудь происходила драка с участием минимум четырёх человек, об этом могли судачить целый месяц. Но о таком событии, как орудовавший в родном городе серийный убийца-маньяк, из присутствующих не слышал никто. Чтобы принять это сообщение, и оформить его в сознании как свершившийся факт, требуется время. И самое главное — возникает необходимость объяснить самому себе целесообразность в стремлении одного человека лишить жизни более трёх десятков живых душ посторонних людей, которые явно не мешали убийце заниматься решением вопросов личного жизнеобеспечения. Кому, и чем могут помешать привычные уличные бомжи настолько, что у него может возникнуть неудержимое желание уничтожить их как отдельный вид человека?

Трое взрослых людей, сидевших друг напротив друга, не проронили ни одного слова в течении следующих нескольких минут после сказанного отставным полковником милиции. Не верить ему оснований не было, но само принятие факта существования на давно обжитой и привычной территории проживания подобного монстра никак не укладывалось в голове. Первым молчание нарушил Пал Палыч:

— Может кто перекусить хочет? Зуля, подойди пожалуйста!

Помощница появилась в дверном проёме, вопросительно взглянула на шефа — увидев её, тот спросил:

— Зуля, свежая выпечка есть какая?

Не обращая внимания на их диалог, Тимофей обратился к Чащину:

— Это всё точно, Александр Семёнович?

Отставной полковник покачал головой, с укоризной глянул на него:

— Тимоха, у меня фамилия — Чащин, а не Чехов. С чего бы мне сочинять?

Тем временем Пал Палыч махнул поварихе рукой, и негромко добавил:

— Не надо, ладно. Принеси орехов ещё, да свежего чая сделай, пожалуйста.

Палинский, продолжая разговор с Чащиным, задал ещё один вопрос:

— А больше ничего не удалось выяснить?

Помешивая в чашке, Семёныч пожал плечами:

— Тимоха, это ведь всё не так просто — ты пойми правильно, мне чудом удалось найти там вот только этот рапорт об объединении нескольких дел в одно. Можно сказать — просто повезло. Я ещё покопался немного, но, судя по всему, эта следовательская инициатива развития не получила. Ну, то есть начальство не дало ходу. А по каким причинам — на это, естественно, документы не составляются. Можно только поговорить с участниками.

— А это кто будут?

— Ну кто — следователь, опера, лучше всего, конечно, с начальником бы поговорить, но уже, наверное, никого в живых не осталось. А самое главное — дела нет в наличии! Это о многом говорит. С хранением документов у правоохранителей очень строго поставлено — постоянный контроль, учёт. За нарушение инструкции по хранению — до уголовки, сразу! Я поэтому в шоке и был, когда обнаружил пустое место в журнале. Тут без высших сил не обошлось, явно.

— Каких ещё сил? — уточнил Тимофей.

Чащин опёрся о стол руками, и принялся объяснять:

— Ну вот сам посуди, Тимофей Олегович — по завершению всех положенных мероприятий, когда следствие по тем или иным причинам завершается, следователь окончательно сшивает документы положенным образом в тома, и сдаёт дело в охраняемое вооружёнными дежурными место. Акт передачи дела в архив подписывается начальником УВД — без его визы его туда не примут. При приёме дело регистрируют в спецжурнале, где следак обязан лично расписаться. Если впоследствии дело кому-то выдаётся, то только по письменной резолюции начальника на запросе, по-другому не происходит — проверки происходят регулярно, и без объявления. Дежурный против инструкции не пойдёт — могут уволить, а если что, то и к уголовке привлечь. Смысла не оформлять выдачу нет. Выдаётся дело тоже очень строго — в журнале всё записывается; дата выдачи, основание, кто получает, и его личная подпись. И всё это подтверждается подписью дежурного. Так что просто так дела не исчезают.

Тимофей тряхнул головой:

— Но ведь исчезло! Что там, День анархии праздновали?

Семёнович усмехнулся:

— Да нет, конечно. Просто это значит, что начальник лично сходил в спецхран, лично дело забрал, и лично всех вокруг на хрен послал. Так что не зря опер Афанасьеву советовал забыть про этот домик. И лучше всего тебе точно также нужно поступить — забудь и успокойся! Я же тебе сказал — в этом деле о пропаже дела без высших сил не обошлось! Пал Палыч, а ты что думаешь?

Гергиани несколько раз покивал головой, и обратился к Палинскому:

— Олегыч, ты же мне, как родной, я тебе ерунды не скажу, ты знаешь, и из всего, что я тут услышал, виден главный вывод — лучше об этом дальше не знать! Жизнь наша коротка, и тратить её на ковыряние в дерьме — пустая трата сил. Тебе самому уже далеко не двадцать лет! Произошла страшная, просто жуткая трагедия — больной на голову зверь лишил жизнь тридцати двух ни в чём перед ним не повинных людей. И всё это случилось довольно давно. Пусть оно зарастает быльём и дальше, лучше не надо тревожить чужую боль. Я думаю, вот так.

Тимофей развёл руками:

— Пал Палыч, ну что ж — вот так взять, и бросить всё? Александр Семёнович, вот ты сам скажи, как человек сведущий — возможно что-то ещё сыскать, или всё — дела нет, и разговора нету?

Чащин задумался. Затем протянул руку, взял из вазы, которая стояла прямо перед ним, ещё одну конфету, не глядя развернул, и положил в рот. Пережёвывая, высказал свои соображения:

— Можно ещё поискать какие-нибудь кончики в спецхране, что в промзоне, и вдобавок попробовать пенсионеров найти. Вот они реально подскажут, что это за тайна, покрытая мраком, жить спокойно тебе не даёт.

— А что ещё за спецхран? — с непониманием отозвался Тимофей.

— Да это я так, как говорится сдуру ляпнул. Туда мне не попасть. А тебе лучше и не знать.

— Что, такой весь секретный секрет?

Чащин посмотрел на него:

— Слушай меня внимательно, Тимоха — если ты решишь, что тебе необходимо разбираться в этом деле и дальше, то я тебя на полном серьёзе должен предупредить, что на этом пути обратной дороги нет. И запомни, что тебе Пал Палыч сказал — не трать время на пустое, успокойся.

Тимофей заёрзал на стуле:

— Александр Семёнович, понимаете, как-то тревожно мне, и чувствую, не успокоюсь, пока последнюю дверь не открою. Ну, может быть, что-нибудь ещё можно разузнать, хоть немного ещё. Вам же виднее, вы ведь даже концептуально больше видите, о чём я и подозревать не могу. Просто в силу накопленного опыта — от этого невозможно избавиться. У меня соображения тут новые появились. Но только они, больше ничего придумать не смогу.

Чащин заинтересованно посмотрел на него:

— О чём ты?

Палинский торопливо, сбиваясь в словах, зачастил:

— Ну, вот когда я к Попову для разговора ходил, то шёл через парк, и там столкнулся с бомжом. Совершенно случайно. Угостил его сигаретами, всегда на такой случай держу пачку в кармане, спросил, как его зовут. Он представился — Санёк. Ну и мы с ним поболтали о том, о сём. Он мне и поведал, что в своё время лечился в психушке, и немного поделился впечатлениями, точнее — воспоминаниями. С ним в палате лежали на излечении очень яркие личности — и генерал, и профессор, и даже певец Магомаев. Но это всё так, общераспространённые персонажи, но ещё он говорил, что был там некий больной, который рассказывал о себе — что раньше, до больницы, работал в милиции, но занялся каким-то не совсем правильным делом, и в результате некая Контора посодействовала в его помещении в лечебницу. То есть — упекли его в дурку.

— И почему ты это запомнил, Тимофей? — подал голос Гергиани.

— Да особо и не запомнил, просто сейчас услышал, как Семёныч про спецхран сказал, в голове и всплыло, — и обратившись уже к Чащину, уточняюще спросил, — Александр Семёнович, ты в секретный архив не можешь попасть, потому что там контроль другого ведомства, так?

— Ну да, правильно ты догадался. Спецхран — ведомство Очистки. Ты к чему ведёшь?

— Я к тому, что слишком много совпадающих странностей в этой истории. И эти совпадения как заноза в мозгу, не оставляют сознание в покое. Сами вот посудите — менты при разговоре об этом странном доме советуют не соваться, в городе постоянно поддерживается легенда о живущих там чертях, в разговоре с бомжом возникает история о некоем сотруднике милиции, который пострадал в своё время из-за этого дела, есть совершенно дикая история от бомжа Вити — в которой речь идёт о тройном убийстве, в котором обвиняют совсем постороннего человека. Тоже бомжа. Только клошары — люди нездоровые, физически слабые, и едва ли тот, кого обвинили, смог забить троих человек металлической трубой. Ясно, что это не он. И вдобавок, после того тройного убийства в городе появляется серийный маньяк, который почему-то истребляет именно клошаров, и именно в том районе. Если предположить, что убийство троих бомжей обрезком железной трубы произошло случайно, то серия убийств в дальнейшем происходила уже с предварительной подготовкой, убивали скрытым от посторонних взглядов орудием — стилет внутри трости. Понятно, что маньяк прогуливался по улицам, и выбирал будущих жертв. Делал всё в тихом месте, без свидетелей. По убийству троих бездомных дело в милиции завели, довели до конца, убийцу предали суду. Массовые убийства, которые произошли позже — получили начатые уголовные дела, но остались «висяками». Убийца так и не был найден.

И под всеми этими противоречиями подведена жирная черта — уголовного дела в полиции нет, и нет следов, куда и по какой причине оно «ушло». И что остаётся предположить? Влияние извне, а точнее — сверху? Очистка?

В который уже раз за сегодня в кабинете повисла тишина. Выждав паузу, Тимофей обратился к Чащину:

— Александр Семёнович, ну чего вы молчите? Вам ведь приходило это в голову? Может такое быть?

Тот с укоризной покачал головой:

— А ты въедливый, Тимоха — упорно настаиваешь на своём. Ладно, выдам тебе тайну — в журнале всё-таки была пометка: «подлежит передаче в спецфонд — литер «СС». То есть дело перенесли в спецхран. Спецфонд. На хрена — непонятно. Ну, убийство. Ну, три трупа. Так ведь и больше было, и ничего — никто в спецфонд не переводил. Но самое главное — нет никакой подписи, и спросить не у кого, для чего и почему так произошло. Скорее всего, было так, как я и предположил — всё решалось «по верхам», поэтому и никаких следов не осталось.

— И что теперь? Так всё и оставить? Может, официально запросить? — расстроенным тоном проговорил Палинский.

— А основания какие? Ты ведь человек с улицы. С какой стати тебе дадут возможность секретный архив посетить? Прямых родственников в деле нет, процедура завершена. Для начала тебя отошьют, а после в зону повышенного внимания попадёшь. У нас шибко любопытных не любят. А оно тебе надо?

— Да я ничего особенного делать не собираюсь, зачем за мной присматривать, — с недоумением ответил Тимофей.

— Тимоха, ты чего, как ребёнок споришь? Взрослый человек, прекрасно представляешь, как всё вокруг устроено. Лучше пока вот что попробуй сделать — найди того бомжа из парка. Если повезёт, поговори с ним. Попробуй узнать, как того пациента звали. Если он действительно в милиции тогда служил, то я по нему данные найду. А там посмотрим, что дальше.

— Хорошо. Попробую. Ладно, Пал Палыч, я побегу. Хотел сегодня ещё в больничку попасть, на приём записаться, — Палинский встал из-за стола, и подошёл поближе к нему, попрощался, затем протянул руку Чащину, — Спасибо за помощь, Семёныч, позвоню.

Сказав это, Палинский вышел из кабинета. Пал Палыч и Чащин некоторое время сидели молча. Гергиани, отхлебнув остывшего чая, с укоризной взглянул на собеседника:

— Ну зачем ты ему про спецархив рассказал?

Чащин покачал головой:

— Палыч, человек если выбирает путь, то не для того, чтобы просто посмотреть вдаль, это ему ничего не даст — он его проходит. Так и Тимоха — внутренне для себя уже всё решил, и его тут не остановишь. Всё одно докопается. Только, если сам будет розыск вести, один, обязательно вляпается в неприятности — опыта и знаний у него нет. Пусть уж лучше так, под надзором будет. Если что — поможем. Вот сейчас пойдёт этого бездомного искать, и скорее всего — не найдёт, вот тогда и будем объяснять про тупик в следующих шагах. Ну или предположим, найдёт он его, а тот не вспомнит ничего — ни имени, ни фамилии. Тут тоже будет тупик. А дело пусть пока у меня полежит. Если что, буду ему говорить про старые связи, и выдавать информацию по мере необходимости, так сказать. Но если захочет до самого конца искать — придётся понемногу помогать. Ты же видишь — он совершенно ничего не помнит.

Поднявшись с кресла, хозяин кабинета подошёл к окну, и уже оттуда добавил:

— Да лучше бы никогда и не вспомнил. Даже не представляю, как справится, если раскопает всё.

— Палыч, чего сейчас говорить — подождём, посмотрим, может, чего и увидим.

*****

Выйдя из «Трёх пескарей», Тимофей огляделся — осень переходила в завершающую стадию — облетевшие деревья стыло просвечивали без листьев, в воздухе стояла влажная, настойчивая прохлада. «Так, теперь в больничку, пока время есть», — поворачиваясь в сторону ближайшей автобусной остановки, решил он. Ехать пришлось недолго — через три остановки Палинский вышел, и обходя лужи, направился к центральному входу городской поликлиники.

Время было уже близко к обеду, очереди не было, и Тимофей, подойдя к регистратору, принялся торопливо объяснять, что ему нужно к кардиологу, так как есть симптомы, и терапевт будет лишним, и хорошо, если бы попасть на приём через неделю, и желательно с утра пораньше, в ответ администратор, не вдаваясь в подробности, сразу предложила:

— Если можете, то сейчас врач минут через десять может вас принять. Пока к кардиологу никто не записывался, вы можете первым попасть. Дать талончик? Следующий приём только через неделю, кардиолог приходящий, работает на основной в травматологии, а к нам сюда только два раза в неделю появляется. Пойдёте?

Недолго думая, Тимофей решил согласиться, — «Чего откладывать, раз уж я здесь?»:

— Да, конечно, давайте. Хороший доктор?

Женщина показательно выставила большой палец:

— Омарыч доктор отличный! Поторопитесь, пока пенсюки не навалились.

Палинский взял талончик с жирно пропечатанным номером «Один», и, поблагодарив администратора, заспешил в двенадцатый кабинет. Приём вёл врач, мужчина примерно его же возраста. На столе доктора Палинский заметил пластиковую табличку синего цвета с его короткими данными: «Кардиолог Аратьян Егия Умарович». Хозяин кабинета, не поднимая головы, ответил на приветствие, торопливо продолжая что-то записывать в лежавший перед ним бланк. Закончив, поднял голову:

— Ну, на что жалуемся?

— Да вот недавно, пару дней назад…, — и Тимофей описал случай, как он в парке потерял сознание. Врач внимательно выслушал, замерил ему давление, затем продолжил вопросы:

— Боли в локтевом суставе бывают? Левая рука. До приступа.

— Да. Было такое.

— Часто?

— Иногда.

Пометив что-то в карточке, и не отрываясь от своей «скорописи», будничным тоном обратился к Тимофею:

— Сейчас я вам направление напишу. Езжайте в центральную, прямо проходите в приёмный покой, вас там по этому бланку оформят, и ложитесь — нужно обследование. Но я вам сразу могу точно сказать — ишемия. И это очень опасно. Без шуток.

— Серьёзно? Прямо сейчас? И чего нужно делать?

— Во-первых обследоваться в стационаре, ну а потом в кардиоцентр ехать, на операцию. Там точнее выяснят в каком месте сужение артерий, и установят стент. А может, и не один, а несколько.

— Ну мне сейчас некогда, тут дела подобрались срочные. Можно это всё, ну с больничкой, на пару недель отложить?

— Как скажете, жизнь ваша, вам ей и распоряжаться. Тогда вот тут, в карте, поставьте подпись.

— Конечно, давайте. А что это?

— А это ваш отказ от направления в стационар на обследование. Моя страховка. Скажем, вы на улице упали, и начали новый путь в развитии духа, а я буду продолжать готовить долма, и кушать его, а не тюремную баланду.

— Это вы о чём?

Строгим голосом врач ответил:

— Это я том, что в медицинской карточке будет подпись о предупреждении с моей стороны насчёт вашей возможной смерти, а вы отказались лечиться, и подписали отказ. И тогда меня из-за вас к уголовке не привлекут. Больше ни о чём.

— Вы что, серьёзно?

— Тимофей Олегович, я предельно серьёзен. Я — врач, ведущий приём больных людей. Куда серьёзнее?

— А-а, — тут Палинский вновь глянул на настольную табличку, — Егия Умарович, если я через неделю вновь приду на приём, вы меня направите на обследование?

— Ну, если доживёте, то конечно, отправлю.

— Хорошо. Ладно, спасибо, пойду, пожалуй.

— Тимофей Олегович, и постарайтесь пока не излишествовать.

— В смысле?

— В самом простом смысле — водку не пить, не объедаться, тяжестей не поднимать, ну и не нервничать сильно. Поосторожнее.

— Хорошо, понял. Спасибо.

— Ещё возьмите вот карточку — телефон чтобы был. Мой. Если что-то за это время будет нехорошее, звоните сразу, — врач достал из нагрудного кармашка халата визитку, и протянул её Тимофею, — добавил, — И побольше гуляйте на улице, неторопливым шагом. В коридор выйдите, скажите, чтоб заходили, — потом махнул рукой, и вполголоса уточнил, — да можно ничего не говорить, всё равно сами зайдут.

*****

Выйдя на улицу, Палинский остановился, ошарашенный новой реальностью — предстоящие больница, обследование, возможно операция: «Теперь как всё делать? Что — всё бросить? Вроде что-то начало прорисовываться! Так, надо Санька поискать, если попадётся, главное — чтобы имя того больничного знакомого вспомнил, и его нужно будет найти. Если с памятью у клошара плохо — Семёныч поможет. А тут — больница! Поди ничего за неделю страшного не произойдёт? Так, нужно к Ритуле сходить. Мож она чего яснее подскажет? Да, пройдусь заодно, две остановки — не крюк». Выудил с пояса мобильник, набрал номер. Маргарита ответила сразу:

— Тимоха, привет! Зайти хотел?

— Здравствуй, Маргоша. Ага. Не занята?

— Как раз нет. Давай, поторопись, макароны как раз обжариваю. Дверь будет открыта, сразу заходи.

— Отлично! Я недалеко, минут через пятнадцать буду.

Вышагивая по тротуару, Тимофей перебирал в уме события последних дней, и раздумывал — о чём, всё-таки спрашивать у Маргариты — посоветоваться насчёт дальнейших шагов в расследовании убийств бомжей, или поговорить по поводу предстоящего обследования в больнице? Решил, что про больницу спрашивать не стоит, так как понятно сразу, что скажет Рита — ложись завтра с утра, и всё! — «Только время потеряю, лучше поговорить насчёт дальнейших действий по розыску — может какую новую идею подскажет. А в больницу сразу пойду, как что-нибудь прояснится» — с этими мыслями Палинский подошёл к знакомому дому.

Поднявшись в квартиру, сразу ощутил дразнящие аппетит запахи:

— Рита, слушай, вот удачно я зашёл!

Хозяйка ответила из кухни:

— Проходи, мой руки, всё уже почти готово.

Когда он, сев за стол, попытался что-то сказать, Маргарита жестом руки сразу остановила его:

— Ешь спокойно, все разговоры — потом. За столом надо кушать!

Тимофею только и оставалось, что кивнуть головой и согласиться:

— Хорошо, согласен.

После вкуснейшего обеда хозяйка заварила себе кофе, гостю — крепкий чай, и они переместились в комнату. Палинский оглядел поверхность столика, на котором хозяйка расставила чашки с кофейником и заварку. Поднял взгляд на неё:

— Рита, а где колода твоя?

Маргарита, прикуривая сигарету, покачала головой:

— Тимоха, без конца думаю про твое дело, и только к одному выводу прихожу, который мне без всякой колоды виден — правильнее всего будет бросить всё это дело. Даже раскладывать вопрос не буду, могу, что называется — с ходу посоветовать. Ничего хорошего ты там не найдёшь. Сейчас докурю, потом посмотрим.

Тимофей покачал головой:

— Нет, дело бросить не могу. Сейчас объясню, почему. Там всё гораздо сложнее оказалось. Сразу предупреждаю — это строго между нами.

— Мог бы и не объявлять, и так знаю. Я уж приучена — люди чего только не рассказывают.

— Извини. Короче, в этом доме история далеко не закончилась.

Рита вскинула глаза:

— Как это? Что ещё случилось?

— Этот урод «навалял» в течении следующих десяти лет тридцать два трупа.

— Ничего себе! Это точно известно? А то на байку из склепа похоже.

Палинский поставил чашку, и кивнул:

— Известно совершенно точно. Информацию профессионал предоставил. Если быть точным, то тридцать два — это в сумме с первыми тремя. И среди убитых четверо — подростки.

— Ого себе!

— Вот я и говорю — сейчас бросить не могу. А убийцу так и не нашли. Хоть и осудили одного человека за тех первых троих, но по всем признакам получается, что это не он. Похоже, «высшие силы вмешались», — при этих словах Тимофей «поморгал» пальцами рук.

Маргарита спросила:

— Ты хочешь сказать — настоящий убийца имел значение?

— Да, Рита, похоже, что так и было. В тюрьму посадили невиновного. И меня это дико бесит.

— А что ты так заводишься, Тимоха?

— Да не знаю. Вот почему-то сводит с ума, и всё.

— Слушай, давай, я тебе ещё чаю сделаю? Подогреть? Или лучше свежего заварю?

— Давай.

Пока хозяйка ушла на кухню колдовать с чаем, Тимофей осмотрелся, у Риты всё было на своих местах — по углам комнаты два шкафа с книгами, между ними на тумбе стоял телевизор, у противоположной стены находился диван, на котором он и сидел. С одной стороны дивана стояла тумбочка, на которой были разложены предметы «первой необходимости» — пепельница, зажигалка, пара пачек «Кэмел» и развёрнутая книга. Решив глянуть, что сейчас она читает, протянул руку, взял томик, закрыл его. На дерматиновой обложке цвета алой крови прочитал золотое тиснение: «Карлос Кастанеда». Не удержавшись, отметил:

— Ритуля, перуанец никак в покое не оставляет?

Она в этот момент как раз зашла в комнату с подносом. Искоса глянув на книгу в руках гостя, кивнула головой:

— Да. Второе, или уже третье прочтение пошло. Знаешь, Тимоха, мы тогда мало что понимали в его умозаключениях. Больше восторгались экзотической новизной. По сути, мировая литература только-только начинала приходить. Мы же только Лондона с Диккенсом, да Твена с Купером знали, и ещё с пяток авторов. Но это была капля в огромном море. А уж эзотерику в глаза не видывали. Коммунисты почему-то как огня всего мистического боялись. Ну а сейчас, когда насыщение новинками прошло, можно спокойно изучать эти тексты, сравнивать мнения разных авторов, и сопоставлять со своим личным опытом. Ты, помнится, заметно поостыл к чтению, ну а я всегда интересовалась. И так до сих пор.

Палинский категорично оспорил:

— Я не остыл, читать люблю до сих пор. Только всё свободное время эта новая эпоха у меня и отобрала. А книгу в руки можно брать только со свежей головой. Так ведь?

Маргарита разлила в чашки, прикурила сигарету, ответила:

— Согласна. Никто не осуждает, ты что? Путь у каждого свой. И нет путей хороших, или плохих. Это всего лишь — путь. Книга, которую ты увидел, с некоторых пор не просто для чтения. Я продвинулась несколько дальше. Хоть ты и скептически относишься к таким практикам, тебе всё равно расскажу. Помнишь, как обсуждали проникновения главного героя в свои сны?

— Да, конечно. Это же было чертовски интересно!

— Ещё как интересно. Мне с тех самых пор это не давало покоя. Хотелось разобраться. Тимоха, ты хорошо помнишь, что мы тогда обсуждали?

— Ну да. А что?

— Тогда ты должен понять — у меня получилось освоить «тело сновидения».

Тимофей округлил глаза:

— И что, можешь во сне себя контролировать?

Маргарита лукаво улыбнулась:

— Ага.

— И как это происходит?

Рита повела бровью:

— Знаешь, а происходит всё так, как автор описал. Самое главное, и самое трудное — это осознать себя во сне. Дальше уже легче.

— Расскажи что-нибудь.

— Очень много всего. Дня не хватит, чтобы рассказать. Можно книгу спокойно написать. Умела, так написала бы. Да, и если честно, то времени на это нет — нужно жизнь обеспечивать. А самое главное, о чём перуанец не стал сообщать — там, во сне, можно свою жизнь организовать. А точнее — создать свой собственный уголок, построить его, оборудовать необходимыми образами, и обитать в нём.

Палинский, поднявшись с дивана, смотрел на рассказчицу широко раскрытыми глазами:

— Маргарита Николаевна, ты что — серьёзно?

— Вполне. И я уже начала это делать. Только там надо быть очень внимательным — эти миры на самом деле действительно перенаселены, как и писал Карлос. Там, во снах очень много всяческих чужих сознаний. Как я поняла, это те, кто оказался, что называется — на пороге смерти. По крайней мере, так мне показалось. Ещё во многом нужно разбираться. То есть, нужно быть внимательнее. Но это — достижимо! Тут перуанец не соврал!

— В его книгах был один персонаж, насколько я помню, он называл его «арендатор», который в своих снах создал целый город, и почти всегда в нём обитал.

Рита кивнула:

— Да, верно. Эта история — квинтэссенция всего его творчества. Но по какой-то причине Карлос не стал развивать эту линию в своих книгах. Всегда было впечатление, что он что-то скрыл за этой фигурой. Скорее всего — себя самого, а может быть, что даже и карту.

— Какую карту?

— Понимаешь, Тимоха — если в том мире может оказаться одинчеловек, то почему не сможет сделать то же самое и другой? И если всех научить, как это сделать, как туда попасть, то там возникнет такой же «базар-вокзал» как и здесь. Как раз то, от чего все к концу жизни стремятся избавиться!

Тимофей вернулся на своё место, налил в чашку остатки из заварника, и спросил:

— А ты сможешь объяснить, что всё-таки с физическим планом личности?

— В каком смысле?

— Сейчас постараюсь объяснить. Ну, примем за данность всё то, что ты мне сейчас рассказала. Хорошо?

— Ладно.

— Но всё то, что происходит с тобой во сне, это ведь происходит с тобой живой? Верно? Ты ведь, когда спишь, ты же живая?

— Да, Тимоха, я ещё живая.

— Вот я об этом и хотел бы понять — а когда ты умираешь, что происходит с тем миром, с тем уголком, который ты обустраиваешь в своём сне? Всё исчезает? Какой смысл в этом строительстве?

— Послушай, Тимофей Олегович, что я тебе скажу — мы все влекомы смертью. Это — часть жизни, и от этого никому и никогда не уйти. Отворачивайся от неё сколько хочешь — она не отвернётся ни от одного. Наше воображение беспрестанно будоражит — что там, за горизонтом бытия? Охотно обманываемся, и всё же подозреваем, что лжём сами себе. Но то, что ждёт там, за гранью жизни — беспредельно и неописуемо. И это пугает больше всего. Пугает так сильно, что сознание само отказывается осознать истину. Самые здравомыслящие люди вообще отмахиваются от бесконечности бессознательного, предпочитая жить от сих до сих. Так тоже можно жить. В общем, все так и живут, и не задаются вопросом, в чём смысл жизни, и для чего вообще жизнь? И как я с некоторых пор считаю, нужно начинать смотреть с другой стороны — в чём смысл смерти? Это гораздо интереснее — приходишь к выводу, что этот смысл опрокидывается в жизнь. Жизнь всем своим смыслом требует смерти, требует освобождения места отжившими, пришедшими в негодность существами. Это вполне понятная мотивация. Всё, что дискретно, то есть существует прерывисто, для человека понятно — жизнь, потом смерть. Да любое действие в жизни имеет начало и конец. Человек так и живёт. Чтобы осознать смысл существования, надо очень и очень сильно постараться. Не хочу ни в чём тебя критиковать, или обвинять, Тимоха, но тебе будет трудно осознать смысл строительства своего пространства во сне. Сознание откажется воспринимать это. Твоё существование настроено только на прерывистость в восприятии. Ты постоянно в стрессе, а это требует огромного количества энергии. Здравомыслие — обременительная вещь. Оно привязано к результату в каждом действии. То, что я пробую и пытаюсь создать, это не для праздной болтовни. Единственное, в чём я тебя могу твёрдо заверить — всё, что я совершаю в этом направлении, очень серьёзно.

Тимофей ошарашенно глядел на неё:

— Слушай, Маргарита, ты хоть сама-то поняла, о чём сейчас твоя лекция была? А простым языком, понятным бывшему троечнику, можешь объяснить?

— Тимофей, прекращай прикалываться! Ума у тебя достаточно, чтобы понять эту философию. А если хочешь в двух словах для троечника, пожалуйста — твоё сознание слишком перегружено текущими заботами, чтобы воспринять всю картину. Ну, и насчёт жизни после смерти — лично я хочу успеть до своей кончины максимально обустроить место во сне так, чтобы в нём всё стало моим, и тогда уже переместиться туда всем своим «телом сновидения» в полном объёме. А тут мою тушку закопают в землю, и она через пару-тройку лет благополучненько там сгниёт. Вот и всё. Примитивное объяснение, как ты и просил. Проще не придумать.

Палинский покачал головой:

— Ну ты мать, даёшь! Это ведь решение всех проблем! И — никакого страха смерти! Так ведь нужно просто это дело всем объяснить, и — конец вековечным страданиям!

— Тимоха, чего ещё объяснять — перуанец всё подробно расписал в своих книгах, и что толку? Человек слишком зациклен на себе, и фига с два его свернуть получится! Я в своих снах часто встречаю, как бы тебе это объяснить — сознания умирающих, что ли — да, такое объяснение лучше всего подойдёт. То есть они ещё не умерли окончательно, и как-то могут влиять на бессознательное. Так вот, эти сущности настолько погружены в инерцию своего реального движения, что воспринимают окружающее, как продолжение их настоящего. Они даже предметы и всё окружающее умудряются в один миг воссоздать, настолько сильно вовлечены в текущий у них жизненный процесс. Так они ведут себя как настоящие сумасшедшие, ничего не могут понять, силятся это сделать, но ничего не получается, сразу начинают паниковать. А ведь если уже была бы культура восприятия иной реальности, кто знает — во что всё может вылиться? Представляешь?

— А как же ты там без меня будешь? Ты об этом подумала? — смеясь, спросил Тимофей.

— Может, найду там компанию, кто знает? Нагваль вездесущий неисповедим, — в тон ему, рассмеялась Маргарита, — Слушай, чуть не забыла, а ты в больнице был?

— Да, конечно. Записался на приём. Через неделю визит. Даже фамилию врача помню — Аратьян Егия Омарович, то есть — Умарович. Вот визитку даже взял у администратора, — с этими словами достал карточку, и показал её Рите, утвердительно добавил, — так что всё нормально, здоровьем занимаюсь.

— Понятно. Хорошо, но всё-таки, Тимоха, ты не для отчёта, а для себя займись здоровьем. Оно вообще-то твоё. И тебя постоянно прошлое грызёт. Никак ты эти детские комплексы не изживёшь! Тебе нравится, что-ли?

Тимофей покачал головой:

— Всю свою сознательную жизнь пытаюсь ответить на эти вопросы, и тебе сколько раз растолковывал — я в той жизни был совершенно бессилен что-либо сделать, а уж тем более изменить. Родитель был совершенный монстр, а я слишком мал, чтобы этому противостоять. Он умел имитировать любые эмоции, чтобы вызвать нужную ему реакцию, чтобы убедить собеседника в своей правоте. Сломал и исказил психику на всю оставшуюся жизнь. Он это умел делать в силу своей природы, и к тому же обучался этим методам по работе. Взывать его к какой-нибудь гуманности по отношению к собственному ребёнку — совершенно бесполезно. Ему эти нюансы были до фонаря. Доброта и злость, страх и юмор для него ничего не значили. Да и вообще, мнение другого человека на любую тему нисколько не интересовало — быть правым мог только он один. Он просто обожал управлять другими, причём через унижение. Особо любил вторгаться в личное пространство — помню, как он пристально смотрел в глаза, наклонялся ближе, пододвигался, и так далее, и в том же духе. И это была очень эффективная стратегия — запугивал и контролировал полностью. Всегда мнил себя высшим существом, урод. Самые ласковые слова, которые у него для меня находились — балбес и бестолочь. Потом идёт «засранец», «гавно собачье», ну и в итоге: «Прибил бы, рука б не дрогнула!» Как-то раз чуть было не прибил. В парке, ударом в грудь сбил с ног, а потом пинал под жопу и по ногам, пока я пытался на карачках встать на ноги и убежать. Скотина.

Маргарита тронула его за руку:

— Слушай, Тимоха, извини, опять я тебя спровоцировала. Воспоминания эти совсем не нужны.

— Да всё в порядке Рита, не беспокойся. Я привык. Давно уже.

— Самый верный метод, иначе можно с ума сойти.

— Да, согласен. Слушай Маргоша, я, наверное, пойду — устал за сегодня. Да и завтра надо пораньше подняться, собираюсь одного бездомного поискать.

— Тимоша, ты на меня не обиделся?

— За что, Рита? Нет, конечно! Сидим, спокойно разговариваем. Обижаться не на что, перестань так думать! Мне на самом деле идти нужно.

— Ладно, хорошо. Ко мне сейчас тоже подойти должны, ты тогда собирайся потихоньку.

*****

Палинский поднялся с дивана, накинул куртку и вышел. Прохладный и свежий воздух на улице оказал животворное действие — к концу разговора с Маргаритой он чувствовал себя уставшим как после напряжённого трудового дня, но теперь, шагая по натоптанной тропинке во дворе, и вдыхая вечернюю прохладу, даже немного развеселился, и принялся мысленно планировать предстоящий вечер: «Доберусь до хаты, заварю чаю, и киношку поставлю — «Мост Ватерлоо». Там, кажется, Вивьен Ли в главной роли. Интересно. Как она там сыграла. По-моему, с её участием только «Унесённых» и смотрел. Да, так и сделаю — хватит уже голову над маньяками ломать, отвлекусь».

Оказавшись дома, он переоделся, принял душ, и выйдя из ванной, неожиданно для самого себя свернул в комнату, прилёг на диван. Сон навалился в тот самый момент, когда он коснулся головой мягкого подлокотника. Сознание не успело зафиксировать переход в другое состояние, и восприятие окружающего сохранилось в режиме продолжения реального действия. Тимофею показалось, что раздался звонок от входной двери. Он поднялся, вышел в коридор и открыл. На площадке перед ним стола Вивьен Ли, причём на голове её кокетливо торчали в разные стороны туго сплетённые косички, и одета женщина оказалась соответственно — белый, подшитый воротничок на коричневом, школьном платье, и чёрный, с широким накладным карманом фартук. Знаменитая американка удивлённо глянула на него, и на чисто русском языке возмущённо выпалила:

— Тимоха, ты почему не готов ещё? Одевайся быстрее, не то Митрофаныч кабинет закроет, давай быстрее, я внизу буду, — и, развернувшись, побежала вниз по лестнице, дробно отстукивая каблуками по ступенькам.

Нисколько не удивившись такому повороту событий, Палинский вернулся в комнату, поменял спортивные штаны на джинсы, и вышел на площадку. Сразу остановился, с удивлением глядя вперёд — противоположная стена исчезла, а вместо неё красовалась какая-то конторская, или, судя по цвету краски — белёсая больничная перегородка с большими стеклянными переплётами в верхней части. Вдруг из-за фанерного щита в полный рост показался человек, до этого, очевидно, прятавшийся за ним, сидя на корточках. Это был его отец! Одет он был в летний, времён детства костюмчик Тимофея — короткие шорты и кофточку-поло, ярко-бордового цвета с россыпью голубеньких цветочков. В правой руке держал топор с укороченной рукоятью. Страха не было, только мелькнувшие мысли: «Как он это на себя натянул? И топора этого я давно уже не видел, мясо им рубить удобно — тяжёлый такой…» На лице неожиданно появившегося незнакомого человека, а иначе Тимофей его теперь не воспринимал, отчётливо читалось безумие, и знакомый, безудержный гнев. Лицо исказилось в злобной гримасе, человек стремительно побежал к фанерной двери, страшно зарычал: «Ы-ы-и-и!!», перепрыгнул перегородку, свалил его с ног, и принялся наносить удары топором по груди.

Почувствовав колкую боль, он сразу проснулся, и со страхом начал осматриваться в тёмной комнате — ночь полновластно вступила в свои права.

Перейдя на кровать, долго ворочался с боку на бок. Стараясь выгнать из памяти жуткую картину напавшего с топором безумца, понемногу провалился в спасительное забытьё…

*****

Поднявшись рано утром, Тимофей наскоро позавтракал, и отправился в парк на Жукова, в надежде найти там Саню, с которым так удачно столкнулся в свой прошлый визит к старику-антиквару.

На остановке зашёл в Пятёрочку, взял пару пачек сигарет — неизменный презент встретившимся на пути бездомным. Доехав до конечной, отправился в парк. Но, в полном соответствии с положениями «Закона Паскудства», Саню он там не встретил. Уже собравшись уходить, заметил сидящих на крайней скамейке двух бомжей. Решил подойти поговорить, надеясь, что они может быть подскажут, как его найти. Поравнявшись с «отдыхающими», сразу заметил напряжённость во взглядах: «Чего тебе нужно, прохожий? Иди себе, куда шёл». Чтобы разрядить обстановку, достал из кармана купленные сигареты, и поздоровавшись, церемонно протянул каждому по пачке:

— Доброе утро, уважаемые.

Не менее церемонно дары были приняты, и последовал закономерный вопрос:

— Чем можем помочь, добрый человек?

Строго в соответствии с уличным этикетом, Тимофей слегка поклонился, и почти «шаркнув ножкой», представился:

— Тимофей, по батюшке — Олегович. В эти чудные края меня привела одна небольшая проблема — ищу одного хорошо знакомого мне человека по имени Санёк. Дело в том, что мы с ним в предыдущую встречу не закончили беседу, а она была очень важной, и сегодня я решил навестить своего приятеля. Но так и не нашёл. Увидев вас в благостном расположении духа, решил побеспокоить просьбой о помощи — может встречали такого?

Клошары с сосредоточенными лицами переглянулись, по очереди представились:

— Сергей, Дима, — и с разочарованием синхронно покачали головами. Сергей, на голове у которого красовалась широкополая фетровая шляпа, ответил:

— Извините, Тимофей Олегович, сегодня Саша здесь пока не появлялся. Если встретится, обязательно сообщим ему, что Тимофей Олегович срочно искал.

Представившийся Дмитрием, вежливо уточнил:

— А где Санёк живёт, хрен его знает, у нашего брата жилья нет, сам понимаешь. Так бы подсказали.

— Ладно, братцы, спасибо. Пойду, по кварталу погуляю, может где попадётся, — ответил ему Палинский, и отправился в обратную сторону. Ещё не дойдя до автобусной остановки, с облегчением выдохнул, увидев знакомую фигуру — Санёк внимательно промышлял в урне окурки. Уже подходя ближе к нему, громко поздоровался:

— Саша, привет!

Тот поначалу испуганно начал оглядываться, но заметив приближающегося Тимофея, прищурился:

— Здравствуйте, — и повнимательнее посмотрев на подошедшего, узнал, — Мы с вами встречались недавно, в парке вон, да? Как здоровье? Извините, запамятовал имя, напомните.

Палинский развел руки:

— Бывает, Тимофей я. Саня, я тебя как раз ищу. Был в парке, и сигареты, что для тебя приготовил, отдал двоим ребятам, там на лавочке сидели. Подожди минутку, сейчас в кафе зайду, возьму. Не уходи пока.

Зайдя в «Аметист», увидел за стойкой бородатого бармена, который увлечённо протирал длинную стойку — посетителей в утренние часы пока не было:

— Уважаемый, пару пачек курева продадите?

Тот остановился, глянул на вошедшего:

— Закажите хоть что-нибудь, — и указал рукой на табличку за спиной: «Табачные изделия отпускаются только клиентам нашего заведения».

Тимофей кивнул:

— Отлично. Двоих накормите?

— Конечно.

— Со мной ещё приятель, но он не по дресс-коду одет. Обслужите?

— Конечно, мы всем рады.

Тимофей вышел на улицу, подозвал Санька:

— Заходи, позавтракаем!

Увидев ещё одного вошедшего, бармен поморщился, но вежливо указал жестом руки на свободный столик возле входной двери:

— Присаживайтесь вот сюда поудобнее, что кушать будем? Меню на столике, смотрите, — И, глядя на клошара, добавил, — В туалете можете освежиться.

Бомж важно прошагал в туалет, умылся, и тщательно почистил руки. Вытираясь, извёл половину контейнера бумажных полотенец. Присев за столик, надиктовал подошедшему бармену, он же оказался и официантом, заказ — солянку, плов и салат оливье. Тимофей попросил то же самое, и ещё пару пачек Кэмел. Через несколько минут заказ был подан, и Санёк с нескрываемым голодным удовольствием приступил к горячему бульону:

— Вот в кои веки соляночкой разнообразие в рацион внесу. Живу-то щас как князь — всё есть на ужин. Груня меня закормила. Выносит в контейнерах, а солянки вечером не делают. В «Норде» солянка только в бизнес-ланче есть. А я только в ужин могу туда являться.

Палинский с улыбкой посмотрел на него:

— Кушай, кушай. Саня, я чего тебя искал — помнишь, ты мне в тот раз рассказывал, что когда в больничке лежал, то с тобой рядом лечился бывший милиционер?

— Помню, конечно.

— А что с ним сейчас, не в курсе?

Отодвинув пустую тарелку в сторону, и приступая к плову, собеседник уточнил:

— А что, нужен?

— Ага. Если знаешь, где он может жить, то вообще сказка была бы.

Санёк кивнул:

— Адрес у него простой, я запомнил — Афган, палата номер тринадцать.

Тимофей изумлённо ответил:

— Слушай, действительно простой. Я понял, — Афганом в Тайгарске называли восьмиэтажный дом — «тот, что рядом с Лениным» стоит. Эту многоэтажку построили в восьмидесятые годы для ветеранов-афганцев. Название родилось само собой, да так за домом и осталось. Балконным фасадом дом выходил на площадь имени Ленина, чей пятиметровый памятник и стоял в её центре. Услышав ответ собеседника, Тимофей сразу понял, где предстоят последующие поиски. А тот, довольный, что смог оказать нужную услугу, уточнил детали:

— Ну вот, Тимофей, если мужик этот живой, то там и найдёшь его. Хотя, может и поменял жильё. Но другого адреса я не знаю.

— Спасибо огромное, Саня! Сильно помог.

В этот момент к столику подошёл бородатый официант-бармен со счётом в одной руке, и парой пачек сигарет — в другой. Глянув на цифру, Палинский рассчитался, и когда тот удалился, молча пододвинул «Кэмел» в сторону собеседника:

— Санёк, это тебе.

Клошар вежливо поблагодарил, и когда они уже вышли наружу, спросил:

— Скажите, а на что человек этот понадобился?

Тимофей особого секрета из своих розысков делать не стал, но и в подробности не пустился:

— Да вопрос возник по его бывшей работе. Там тема одна была, как раз в тот период, когда он служил. Может помнить. Кстати, у него с памятью как было, не скажешь?

Закуривая, Санёк с удовлетворением кивнул:

— Память у него в больничке была отличная! Когда он от уколов отходил, много чего рассказывал. Помнил всё в деталях. Шибко на Контору ругался. Говорил — всю жизнь испортили, гады! Так и говорил. Если жив, то уже старенький должен быть. Может ещё повезёт тебе.

— Да, спасибо. О — и самое главное, его как зовут?

Саня разулыбался:

— Смотри-ка, точно — чуть не забыли! А это важно. Помню, конечно — Петренко Владимир Леонидович.

Тимофей улыбнулся:

— Саша, ну ты меня от многих хлопот избавил! Спасибо огромное!

— Пожалуйста. Ты, Тимофей, заходи, если что. Поболтаем.

— Если что, подбегу. До встречи.

— Давай.

Прихрамывая, Санёк отправился в сторону парка, а Палинский достал мобильник — времени ещё было достаточно, стоило договориться с Чащиным о встрече, тем более что вопросов к нему набралось достаточно.

*****

Семёныч взял трубку сразу:

— Привет отпускник! Поди на Мальдивах вялишься?

В первый момент после его слов Тимофей опешил, и несколько секунд молчал, не зная, что ответить. Не выдержал, и рассмеялся:

— Александр Семёнович, ты меня с кем-то спутал! Это я — Палинский, Тимофей, который!

— Тимоха, да я знаю кто ты. Просто подумал, вдруг чудо свершилось, и ты на отдых куда поехал. Не поехал?

— Да хватит уже прикалываться, здесь я — в Тайгарске! Звоню — встретиться хотел.

— Всё, больше не шучу. Понял тебя. Ты сам где сейчас?

— На конечной, у Аметиста стою.

— Вот и хорошо. Значит так, Тимоха, смотри — я иду в больничку, это которая в посёлке тепловиков. На улице — тепло. Если не против, выдвигайся ко мне сюда. Пока сядешь на маршрутку, да доедешь, я уже и закончу, у меня там дел немного. А ты подходи в сквер, что напротив Одеона, там ремонт отличный летом сделали — клумбы новые разбили, асфальт укатали, и лавочки нормальные поставили. Там присядем, и обсудим всё. Что скажешь?

— Ну хорошо, я не против, давай там поговорим.

— Тогда езжай. Если меня в скверике не будет, ты возле Одеона поскучай, я всё одно подойду. А то может, и я тебя буду дожидаться. Договорились?

— Всё, еду.

Прерывая сигнал на мобильнике, Палинский уже запрыгивал в маршрутный ПАЗик, и уже через минуту ехал в сторону встречи. За окном убегали назад знакомые фасады домов, голые деревья, и бредущие по своим неотложным делам путники. Выйдя через несколько остановок, Тимофей зашагал в сторону Дома культуры тепловиков, получившего «общенародное» название Одеон ещё в незапамятные времена, в самые первые дни своего существования. В глубинных слоях людской памяти уже не сохранилось имя того, кто первый сравнил фасад этого заведения, выполненный в античном стиле, с обликом известного французского театра, но название прижилось навечно, не требуя смыслового подтверждения. Подходя к назначенному месту, Тимофей уже издали заметил сутулую фигуру Чащина, шагавшего с противоположного конца улицы. Увидев его, обрадованно помахал рукой, и уже оба направились в сторону сквера. Поздоровавшись, Семёныч сразу предложил присесть на ближайшую лавочку:

— Давай, вот тут расположимся. Видал, как скверик облагородили? Приятно посмотреть, а то последние несколько лет сюда вообще зайти было страшно — тут лужи, там — ямы. Ну рассказывай, Тимоха, какие инфонаходки нарыл?

Задав вопрос, Чащин, не дав Тимофею даже начать, перескочил на свои новости:

— Да, слушай, расскажу, пока из памяти не вылетело — я тут на днях был в клубе ветеранов МВД, мы иногда собираемся пообщаться.

— А где это? — уточнил Палинский.

— Здание рядом с гостиницей, вроде «Мимоза» называется, ну на площади у городского дворца. Построили недавно. Там второй этаж только для ветеранов. В любое время можно приходить. Так вот, я там ребятам вопросы позадавал, и один человек, из старых оперов, припомнил, что был такой прецендент — один наш сотрудник угодил в психушку из-за запоя и «белочки». Вот только пенсионер не упомнил его фамилии — очень уж давно всё произошло. Ещё он сказал, что в «дурку» тот попал по заявлению сотрудника Очистки. И ещё выяснилось, что тот сотрудник, который из наших, милиционер то есть, как раз занимался оформлением того самого преступления о массовом убийстве бомжей в подвале дома, который находится через дорогу напротив отдела.

Тимофей покачал головой:

— Что-то совпадений слишком много вокруг этого дела. И что ещё?

— А ещё вот что — тот сотрудник Очистки как раз и являлся тем человеком, который притащил в дежурку подозреваемого, и сопроводил оперов к спуску в подвал.

— Ещё и это совпало? — не удержался от замечания Палинский.

— Да, Тимоха, именно так. И я вот что подумал — так он являлся сотрудником Очистки, то скорее всего он и мог обращаться с ходатайством о переквалификации уголовного дела в дело специального производства, по причине того, что лицо, участвующее в деле, то есть он сам — является лицом, проходившим службу и работающим в системе Очистки. Это — веское основание, по которому и могли засекретить дело в те времена.

— Видать, поэтому оно и пропало впоследствии, вполголоса отметил Тимофей.

Чащин кивнул:

— Не исключено, от этих ребят чего угодно можно было ожидать. Но ты почти угадал — я дозвонился до своего бывшего ученика, он сейчас уголовкой руководит, и попросил его о помощи — чтобы он обратился в спецфонд, и уточнил по номеру дела о его поступлении. Заодно и выяснить хотел, какого ученика я вырастил. Оказалось, что вполне достойного! Он узнал то, что мне нужно, в течении часа. Ему ответили, что по записям в журналах получается, что дело уже уничтожено решением комиссии по акту — всё как положено. А в акте обоснование — «В связи с тем, что большая часть текста недоступна для прочтения, восстановление его не представляется возможным». Всё оформлено, как положено, не прикопаешься — приказ на учреждение соответствующей комиссии, утверждение списка членов комиссии, решение комиссии, и акт уничтожения. Все печати, и все подписи — в наличии. Всё! То есть — дела физически нет. Ну, и имя того сотрудника уточнить тоже не удалось. Так что, Тимоха, розыск твой придётся сворачивать — больше мне ничего не удастся для тебя выяснить. Уж извини.

Тут пришло время его собеседника удивлять — Палинский в ответ бодро заявил:

— Да я уже выяснил!

Семёныч вскинул глаза:

— В смысле?

— Буквально вот сегодня утром нашёл того клошара, ну которого Санёк зовут, он мне и подсказал имя и адрес.

— Чей адрес?

— Александр Семёнович, ну ты что? Только что сам оправдывался! Адрес того самого опера, который в психушку попал. Санёк с памятью дружит. Даже имя вспомнил — Петренко Владимир Леонидович.

Чащин сокрушённо покачал головой:

— Ну ты молодец, Тимоха, тебе бы опером служить!

— Я и сам удивился. Повезло.

Семёныч не согласился:

— Да нет, везение тут не при чём. Это как раз твой упорный труд в одном направлении. В оперативной работе только такие усилия и дают результаты. Ладно, ясно. Чего думаешь дальше делать?

— Думаю завтра и сходить к нему. Адрес простой — Афган, квартира тринадцать.

— Да, проще некуда. Ну, Тимоха, если этот дед жив ещё, и соображает, то много чего расскажет тебе. Я думаю, если он этим делом тогда занимался, то и соображения должны быть по убийце.

— Надеюсь, — ответил Палинский, оглядываясь вокруг, и неожиданно для себя самого заговорил на совсем постороннюю тему, — Хорошо, что ты сюда предложил прийти. Тут, вокруг Одеона самый уютный район Тайгарска.

Чащин согласился:

— Это точно — аккуратный район, тихо всегда, машин на окружной дороге вокруг квартала немного. С одной стороны района крутой склон — внизу Пойма, с другой стороны железная дорога — тоже проезда нет. Считай, изолированная территория. Деревня, одним словом. Кто живёт, все, наверное, друг друга знают. Посторонних почти никого не бывает.

Тимофей помотал головой:

— Ну, по архитектуре тут одни сталинки, хрущёвок нет, больше можно назвать Крещёвской Швейцарией. Общий вид скорее европейский. Плохо только, что сам Одеон пустует, а раньше тут люди постоянно собирались. Вечерами летом были танцы. Весело жили! А сейчас вон танцплощадка практически развалилась — деревянная, уже почти в труху сгнила. Тихо тут, это верно. Наверное, домовых полно. Они должны в тихих местах селиться. Домовые, они такие существа — кормыши, что скажешь! Да, Александр Семёнович, вот ещё что беспокоит — в рассказе, который я от Попова услышал, ну помните, что ему поведал бомж Витёк. Вспомнили? Которого он спас в зимнюю бурю.

Чащин кивнул:

— Ну да, конечно, помню. Во-он там он его подобрал, — и указал рукой в сторону здания с четырьмя белыми колоннами.

— Да, точно! Так вот, до меня вчера вечером вдруг дошло — в его рассказе убийца затаскивал в подвал труп. Я на это даже внимания до вчерашнего дня не обращал, а это важно!

Семёныч заинтересованно слушал:

— Слушай, верно. И что?

— А по рассказу клошара в подвале обитали четверо человек; сам Витёк, и ещё трое — Григорий, Степан и Шахтёр. По его словам, маньяк подобрал с пола кусок трубы, и убил им троих человек. Сам рассказчик убежал, спасся. Всё уголовное дело «крутилось» вокруг только трёх жертв. Все трое были убиты всё тем же куском трубы. Но позвольте, а где тогда тот, четвёртый, которого маньяк затащил? Он куда девался? Как думаешь, об этом стоит задуматься?

— Тимоха, а ведь ты прав! В этом месте точно надо покопать! Я это тоже совсем упустил. Но при допущении, что такое действительно происходило. Мало ли что клошар наговорил. Но узнать стоит. Знаешь, я попробую уточнить о происшествиях в Городище на ту дату. Если заявление или рапорт в тот день были, то что-нибудь точно всплывёт. Может, даже и сегодня. Ну что, двинули по домам?

— Да, давайте пойдём уже.

*****

Проводив Чащина до остановки, Тимофей решил дойти до дому пешком. По пути из головы не выходили мысли о запланированном на завтрашний день визите: «Если я этого Петренко в Афгане не найду, мало ли что, человек в возрасте — то больше путей нет. Спросить тогда уже будет не у кого. Так всё и зависнет, не выясню кто убийца. Да и ладно — что тогда, не жить? Займусь здоровьем вплотную, а после — с Ритой пообстоятельнее нужно будет обсудить её достижения во снах. Что там у неё получилось? Придумала поди всё! А если нет? Иные миры… Очень интересно. Ну, вот и добрался».

Оказавшись дома, занялся хозяйством — вынес мусор, загрузил бельё в стирку, после приготовил ужин, и с чашкой чая отправился на любимый диван — устраивать кинопросмотр.

«Мост Ватерлоо» конечно же, впечатлял. В первую очередь — игра актёров. Тимофей настолько погрузился в атмосферу происходящего на экране, что непроизвольно напугался и вздрогнул от сигнала мобильника — звонил Чащин. Бодрый и весёлый тон его голоса с первых же слов обнадёживал:

— Тимоха, привет ещё раз! Ты как — здоров, или трезвый?

Шутки у Семёныча всегда были беззлобными, хоть иной раз и грубоватыми. Как говорил по этому поводу Пал Палыч: «Ментовской у тебя юмор, Саша — а это хуже, чем казарменный!», но Чащин на такие замечания никогда не обижался, продолжая подкалывать окружающих.

При эти словах, настроение Тимофея сразу изменилось — он даже почувствовал некоторое облегчение, и не отвечая шутливое приветствие, сразу стал спрашивать:

— Александр Семёнович, что-то узнал?

— Так точно, Тимофей Олегович. Узнал. Тут было проще всего — дата известна, примерный район тоже. Сразу в архиве взял сводку дежурного. И вот что удалось найти — в тот же день в том же квартале, неподалеку от того самого пустого дома был обнаружен истекающий кровью подросток с колотой раной в районе груди. Его на скорой доставили в «травму», которая на Застройке, и оперировали. Как пришёл в себя, участковый его сразу и опросил. По разговору был составлен протокол, в котором записано, что мальчик сообщил, что его ударил в грудь ножом незнакомый мужчина, который пристал с разговорами:

— Что так поздно один на улице? Приключений ищешь?

Подросток по-хамски посоветовал незнакомцу «пойти отдохнуть на печи, не то можно и на гору попасть», после чего тот выхватил из кармана нож, и ударил его в грудь. Больше он ничего не помнил. Очнулся уже в больнице.

Палинский перебил его:

— Так ты дело смотрел?

— Ну конечно! Я же тебе и рассказываю!

— Значит, имя пострадавшего известно?

Семёныч, конечно же, всё выписал в блокнот:

— Запоминай — Пантыгин Сергей Никифорович. Он жив и здравствует по сей день. Я его даже по адресу пробил, тоже запиши — улица Народная, дом сто семь, квартира пятая. Это та же улица, по которой дом с чёртом находится, только далеко на запад уходит, где квартал пятиэтажек построен.

Тимофей наморщил лоб, переспросил:

— Как говорите — Пантыгин? Сергей Никифорович? Похоже, я с ним знаком, если не однофамилец, конечно. Тот Пантыгин, которого я знаю — директор рекламного агентства. «Господин оформитель» называется. Контора находится в «Божьей коровке». Знаете, есть такая СТО-шка по Тойотам, в начале спуска на Пойму, у них ещё на крыше кузов «Жучка» установлен.

— Знаю, конечно. Покрашен под «божью коровку» — красный, в белых пятнах.

— Ну да, издалека видно. Вот этот «Оформитель» как раз там и расположен. Я у них баннеры заказывал, Пал Палыч их должен помнить. А Пантыгин сам ещё и художник, маслом пишет.

— Да ты что?

— Точно говорю — я на выставке в «Павильоне» как-то раз картины его видел — красиво рисует, маслом. Особенно портреты понравились. Всё понял, спасибо. Зайду к нему, поговорю. Это уже кое-что.

— Да должно быть, это он и есть — всё совпадает, имя фамилия. Такое бывает, конечно, но редко. Тайгарск — город небольшой, — согласился Чащин.

Палинский благодарно закивал головой, тут же опомнившись — собеседник ведь его не видит:

— Большое спасибо, что сообщил, Александр Семёнович, а я завтра собираюсь до Афгана добраться, Петренко поискать. Всё, до связи.

— Понял. Удачи, Тимоха, звони.

Глава 4

На следующий день, с утра, Тимофей вышел из подъезда с твёрдым намерением найти Петренко: «Если даже его там не будет, то смогу по крайней мере точно выяснить — жив он или нет, а если переехал, то подскажут, как отыскать». Полный разных мыслей по предстоящему поиску, подпитываемых надеждой на удачу, он не заметил, как доехал нужной остановки. Выйдя из маршрутки, глянул вперёд — Афган был прямо перед ним, в каких-нибудь двадцати метрах.

Поднявшись до квартиры под номером 13, нажал на кнопку звонка. За дверью послышался топот, и дверь ему открыл маленький мальчик, который внимательно, нахмурив при этом бровки, посмотрел на пришедшего, затем строго спросил:

— Ты для чего явился сюда, смерд?

Вид у сурового человека, задавшего весьма конкретный вопрос, был весьма экстравагантным — на голове красовалась фетровая шляпа со вдетым за ленточку голубиным пером, верхнюю губу украшали выведенные чем то чёрным усы, а плечи покрывал большой женский платок чёрного цвета, с вышитыми розами. в завершение композиции на ногах красуются женские сапоги с высоким голенищем. «Наверное, мушкетёр», — подумал растерявшийся от неожиданного вопроса Тимофей, несколько секунд молчал, уставившись на него, и потом с трудом ответил:

— Здравствуйте, молодой человек. Не подскажете — здесь проживает Владимир Леонидович?

Нахмурив брови, «молодой человек» ещё более грозным тоном отпарировал:

— Обращайся ко мне по титулу — я маркиз! Иначе будешь выпорот ремнём на конюшне, смерд!

Из дальней комнаты послышался скрипучий старческий голос:

— Ванюша, кто там?

«Дворянин» оглянулся, и громко ответил:

— Деда, тут смерд какой-то подошёл к воротам, видно хочет милостыню просить!

Из дверного проёма, что просматривался за его спиной, показалась инвалидная коляска, колёса которой руками прокручивал седой всклокоченный старик, одетый в бурого цвета свитер, весь покрытый шерстяными катанками:

— Ванюша, ты уже заигрался похоже, кто там?

Палинский громким голосом ответил за «игруна»:

— Здравствуйте! Я из отдела культуры и спорта городской администрации! Сотрудник музея! Мне нужен Петренко Владимир Леонидович!

Старик подкатился поближе:

— Не ори, тут глухих нет. Я — Петренко. На кой хрен ко мне со спорта пришли? Я кроссов бегать не могу, — ответил он, похлопав при этом по колесу, и повернулся к «маркизу», — Ванюша, пойди включи чайник пока, это не смерд к нам пришёл, а сотрудник культуры, — и уже обращаясь к гостю, добавил, — заигрался парнишка в маркиза Карабаса, мы теперь у него все смерды. Со мной ему скучно, не побегаешь, вот я его мультиками и развлекаю. Последним глядели «Кота в сапогах», вот и вышел маркиз. Так вы чего от меня хотели?

А Тимофей ликовал от неожиданной удачи — как повезло, что Петренко оказался живым, и почти здоровым, наконец он узнает о деле от первого лица! Понимая, что теперь нельзя останавливаться, он сразу приступил к озвучиванию заранее придуманной легенды:

— Владимир Леонидович, как хорошо, что я вас дома застал! Заранее благодарю за помощь, которую вы окажете. Дело в том, комитет по делам молодёжи при отделе культуры занимается составлением «народной», так сказать, энциклопедии Тайгарска. То есть составленной со слов его горожан. Мы ходим к известным жителям города, и спрашиваем их мнение о происшествиях и разных известных случаях, произошедших здесь. Хотим составить такой сборник рассказов со слов самих горожан, а не из репортажных текстов профессиональных журналистов.

Петренко закивал:

— Понял, понял, не части́, а то уже голова от тебя начинает болеть, пойдём в комнату, чего тут стоять у дверей-то? — и обернувшись, позвал «Маркиза Карабаса», — Ваше сиятельство, ты нам чайник принесёшь?

Из кухни задорно прозвучало:

— Маркиз черни не подаёт! Ладно, сейчас принесу!

Старик улыбнулся:

— Помогает, молодец — парнишка-то он хороший, умница. Пойдёмте в комнату, там расположимся, — и, мотнув головой в сторону комнаты, покатил, прокручивая колёса. Пройдя за ним, Тимофей осмотрелся — простой стариковский быт напомнил ему родительскую квартиру времён детства — книжный шкаф, продавленный диван, и почти такой же, как и у них в доме — журнальный столик с инкрустацией рогатого оленя на нём. Дождавшись, когда гость присядет на диван, хозяин обратился к нему:

— Как ты сказал тебя величать-то? Напомни, а то уже вылетело в другое ухо.

— Зовите Тимофей, — напомнил Палинский.

— Понятно. Так что ты, Тимофей, хотел от меня услышать?

— Владимир Леонидович, вы же трудовую деятельность в органах начинали?

Петренко прищурил взгляд:

— Так тебя, мил человек, что именно интересует?

Визитёр набрал полные лёгкие воздуха, выдохнул, и начал свою речь подчёркнуто официальным голосом:

— Нас интересует старинная городская легенда о Доме с привидениями, по-нашему говоря — с чертями. Вот что мне удалось услышать от жителей города к сегодняшнему дню.

А дальше Тимофей рассказал, что слышал от Афанасия, завершив пересказом его беседы с опером на крыльце:

— Вот так он ему и сказал: «Забудь ты об этом домике, и не лезь в это дело. Спокойнее будешь жить». Но только это никак не объясняет, почему в Тайгарске у жителей сложилось мнение, что в этом доме чёрт живёт. Мне порекомендовали поговорить с кем-нибудь из ветеранов милиции, так как толком нынешние полицейские ничего об этом не знают. Я тут недавно совершенно случайно познакомился в парке с одним бездомным, его Саньком зовут, начал у него спрашивать, бомжи ведь городские улицы хорошо знают, а он мне подсказал вашу кандидатуру. Вы вместе в больнице лежали. Он говорил, что вы много об истории города знаете, много интересного рассказывали, и раньше работали в милиции, как раз напротив того дома.

Петренко жестом руки остановил его речь, и повернув голову в сторону, позвал:

— Ваня, ты нам чаю принесёшь?

Из коридора послышалось приглушённое:

— Да несу я, уже давно, пролить боюсь, — в дверном проёме показался «маркиз Карабас», державший в руках небольшой поднос, на котором стояли две чашки и вазочка с печеньем. Усатое лицо выражало целую гамму эмоций — крайнюю степень сосредоточенности и боязни уронить всё на пол. Увидев эти титанические усилия, Тимофей подскочил со своего места:

— Ваше высочество, позвольте помочь!

Старик замахал рукой:

— Не мешай, тут недалеко осталось. Дело нужно доделывать до конца.

А на лбу мальчика от напряжения уже выступили капельки пота — сосредоточившись на сохранности груза, он передвигал ступнями по чуть-чуть, неуклонно приближаясь к столику. Уже ставя поднос на него, маленький помощник немного ошибся в расчётах, и пролил чуть-чуть чая, расплескавшегося при «посадке». От досады выругался:

— Тысяча чертей! Дед, я пойду мультики посмотрю?

Петренко погладил его по плечу:

— Да, конечно, Ванюша, беги! Если что, я позову.

И Маркиз умчался в другую комнату. Провожая взглядом убегающего внука, хозяин дома взял в руку чашку, отхлебнул, и продолжил разговор с момента остановки:

— Саня, говоришь, зовут? Помню я его, конечно же, как он — жив-здоров?

— Жив, да и вроде нормально здоров, как это, конечно, можно к бездомному применить. Говорил, что кормовую базу сыскал в ресторане неподалёку. Вроде не пьёт.

Петренко улыбнулся:

— Интересный парень. С образованием. Не пил бы сильно в молодости, может и жил бы сейчас по-другому. Но, — тут старик задумался на время, и грустно закончил, — у каждого своё, и не убежишь от судьбы-то… Вот. Ну, что сказать — повезло тебе, Тимофей, как раз об этом домике я и могу тебе целую историю рассказать. Ты чего блокнот не достаёшь? Думаешь, запомнишь всё? Нет, парень, нужно всё записывать, не то потом придумывать придётся, а это уже будет другая история. Или тебе бумагу дать? Давай, я сейчас маркиза кликну.

Палинский замотал головой:

— Нет-нет! Владимир Леонидович, не нужно бумаги, сейчас ведь всё по-другому — в телефонах встроенный диктофон имеется. Вот смотрите, — С этими словами Тимофей вытащил из чехла мобильник, и выбрал функцию, — Так, включаю. Теперь все разговоры запишутся. Вы не против?

Старик покачал головой:

— Мне уж поздно чего-то бояться. Записывай. Уже включил?

— Да, всё готово, можно говорить.

— Ну слушай тогда.

И Петренко заговорил:

— В том подвале, после заявления обнаружили три трупа, все — бомжи. Все были убиты обрезком трубы. Команда не болтать об этом поступила сразу. По какой причине — я об этом догадался много позже, но так или иначе, легенда в Крещёвске появилась. Тот человек, которого обвинили в тройном убийстве, был такой же бездомный — он просто там валялся в пьяной отключке. Его и обвинили. Но из наших никто в это не верил, убийцу так и не нашли, не поймали. Впоследствии его прозвали «Мушкетёр». Прозвище возникло из-за характерного орудия убийства, которое он применял во всех без исключения случаях — узкое и длинное лезвие. «Будто шпагой орудовал», — как-то раз заметил патологоанатом, изучая нанесённые повреждения. Один из оперов, присутствовавших на совещании, услышав это определение, буркнул: «Мушкетёр хренов». Так с тех пор и пошло.

Садюга этот убил много бездомных, но в достаточном для изучения состоянии в наши руки попали всего три или четыре трупа. По характеру нанесённой им смертельной раны становилось понятно, что убийца этот — обученный, что называется — специалист. Бил стилетом в верхнюю, левую сторону живота, под самые рёбра, под углом примерно в тридцать градусов, остриё направлял вверх. Насквозь тело не прокалывал, оставлял лезвие на такой глубине, чтобы нанести как можно больше повреждений, и потом проворачивал по часовой один или два раза. В результате такого «коловращения» разрывалась аорта. Шансов у жертвы не было. Кровь вытекала моментально, буквально за пять-семь минут. Вся кровь. Полностью.

Петренко умолк, задумчиво помешивая ложечкой в чашке. Затем встрепенулся, и снова заговорил:

— Работа следователя осложнялась особенностями поведения жертв — бомжи, их образ жизни. Они сами по себе много и постоянно гибнут. Обитают в разных норах, прячутся. В случаях смерти, почти всех бездомных находят только, когда труп практически разложился. А там уже и определить что-то сложно. Я глядел в делах отчёты патологоанатома — при невозможности обследования в случаях крайней степени разложения останков, он мог только изучать скелет. У всех «плохих» трупов выявились свежие царапины на рёбрах и позвоночнике, причём с внутренней стороны. Очевидно, когда стилет проворачивали в ране, остриё задевало за кости, и оставались характерные следы. Нанесены одним и тем же орудием. Это в отчётах записано.

Рассказчик отхлебнул из чашки, и поставил её на поднос. Помолчал недолго, и продолжил:

— Бездомный есть бездомный. Раз дома у него нет, то нет и близких. Если такой пропадёт, кто ж его искать-то будет? Да никто! О том, что найден такой жмурик, люди сообщали, когда из-за его разложения появлялся жуткий трупный запах. И как правило, сгнивают эти трупы до такого состояния, что уже и поднять с земли нечего. Знания патологоанатома в таком случае бесполезны. Но иногда попадались «свеженькие», вот по ним и удалось составить картину. Я пытался постоянно проявить к этим делам интерес коллег. Потом уже следователи стали отслеживать похожие убийства. И они — нашлись!

Тимофей, не согласившись с таким утверждением, помотал головой:

— Мы пытались узнавать в горотделе — какие дела есть в архиве по происшествиям в подвале того дома. Но нам ответили, что таких дел в архиве нет.

Петренко, хлопнув ладонью поподлокотнику своей каталки, заспорил:

— Так там больше ничего и не происходило! А то самое дело по убийству в подвале всё равно бестолковое! Можно даже сказать — искусственное. Там ничего интересного нету. Оно «состряпано» под обвинение случайного человека, того, которого настоящий убийца притащил. А убийца был тот самый, кто в милицию в первый раз и сообщил! Только впоследствии он свою «географию» расширил, и убивал клошаров уже по всему Городищу, благо там закоулков полно!

Палинский снова возразил:

— Владимир Леонидович, вы говорите, что у Мушкетёра было особое орудие убийства. А в том, первом случае, когда обнаружили три трупа в подвале этого «дома с чертями», там же все были убиты обрезком трубы. Может это действительно другой убийца? Тот, кого поймали?

Рассказчик покачал указательным пальцем:

— Да нет, конечно! Это был тот, кто сообщение сделал, говорю же! А в подвале, всё видать как-то случайно у него произошло. Он туда попал скорее всего по иной причине. А по какой — вот это как раз мне неизвестно, да это и неважно. Главное, что на ту беду там оказались эти бомжи. И, как я думаю, ему пришлось просто импровизировать. Схватил первое, что в руку попало — обрезок той самой трубы. Когда он в тот день троих насмерть забил, нужно было его тогда и хватать, и сразу в камеру сажать. Потом бы разобрались. Но ведь он из Очистки был! Попробуй поспорь! Они тогда ни у кого разрешения не спрашивали, можно или нет — сами всем говорили, как надо поступить. Собаки! Достаточно было одежду с него снять, и на экспертизу отправить. У него рубаха вся в каплях крови была. Я у него спросил в тот момент — чего ты в крови-то весь? А он только и ответил, — я, говорит, с убийцей боролся. Представляешь? Он — с убийцей боролся! Ещё и улыбался, когда это сказал. Урод!

И тут Тимофей понял, что старого опера «зацепило» — лицо у него раскраснелось, он принялся перекатываться в коляске из стороны в сторону. Во время рассказа размашисто жестикулировал. Редко общавшийся с внешним миром, этот человек принялся описывать тот момент в его неудачно сложившейся жизни, который, в общем-то и довёл его до нынешнего состояния. Он то подкатывался к гостю вплотную, то удалялся к окну, не останавливая повествование:

— Но я следил за ним. Я всегда знал, что это его рук дело, когда находили очередной труп бомжа. Однажды, это уже годика через три после того тройного убийства, нашёлся «свеженький» труп бездомного в горсаду. Душегуб не утащил его далеко — видать кто-то помешал, — а привалил какими-то ветками у дальней стены, где контора хлебозавода была.

Так вот, жмурик этот был одет в полиэтиленовый дождевик. Я сразу подумал — вдруг повезёт, и отпечатки попадутся? Штука вся была в том, что как раз я был в группе осмотра, и мы первые по вызову подъехали. Ну я сразу этот плащик в вещдоки и постарался определить.

Обычно на таких трупах дознаватели особого внимания на такие детали не обращают — ну кому о бомжах думать охота? Они постоянно на улицах гибнут, их почти каждый день подбирают. Питаются плохо, здоровья у них нет, пьют, конечно, всякую дрянь. Ты если их редко на улице видишь, то это не значит, что они повывелись.

Бомжей всегда достаточно много, они просто где-то обитают. На городской свалке, кстати, так там вообще, считай у них целая деревня. Никто даже не знает, сколько там «жителей». И, причём — всё организовано! У них даже свой барон есть! За порядком следит.

Ну так вот, про тот дождевик. Я постарался проконтролировать снятие отпечатков, и «пальчиков» там обнаружилось — огромное количество! Мне оставалось получить отпечатки у Мушкетёра, и тогда — всё, тогда уже можно брать. Сделать это официально — снять отпечатки, естественно, было совершенно невозможно.

Я придумал, как это провернуть — решил организовать какую-нибудь пьянку, и потихоньку подменить его стакан, но чтоб это приняли в лабораторию, нужны свидетели. С очевидцами подмены стакана можно было составлять протокол намеренного взятия предмета с целью проведения дактилоскопии. Пока я голову ломал, как тут исхитриться, подошёл наш праздник — День Милиции. И Мушкетёр на моё везение был в числе приглашённых от коллег. На фуршете, который устроили в «Центральной», я договорился с двумя своими ребятами, и с парой женщин из обслуги, что они протоколы подпишут, и всё подтвердят. В скором времени, дождавшись, когда мой подопечный уйдёт в туалет, благополучно стащил нужный стакан со стола, и радовался, как всё ровно прошло. Когда же я сам отправился по нужде — нужно было освежиться, так как я внезапно почувствовал себя не совсем хорошо, тут за мной вослед вошёл он сам, и я в этот момент отключился. Ну а очнулся уже в смирительной рубашке в палате с психами.

Целый час я орал и извивался как змей. Требовал, дурак, чтоб меня отпустили, что вышла ошибка, что я нормальный. Грозился всех их вывести на чистую воду за издевательство над сотрудником милиции. Не знал тогда — молодой был, что больничка эта на «договоре» с Очисткой, ещё с тех недалёких времён, как у них проблемы начались — неугодных к стенке ставить.

И то подумать — хоть кого ведь можно психом объявить. Очень ведь удобно, и всё по закону! Достаточно одного свидетеля, который письменно подтвердит, что у человека приступы белой горячки, и он частенько пауков в банку собирает, а то и с чертями разговаривает. И — всё! И нет человека! Увезли бедолагу на излечение! На всю оставшуюся жизнь шизиком будут считать. Никто всерьёз не воспримет, и слушать не станет.

Он, наглец, в заявлении написал, что я кинулся на него с обвинениями в массовых убийствах! Ещё и с юмором оказался. Я ведь именно в этом и хотел его обвинить! Но кто же мне с тех пор мог поверить? А ему — да! Сотрудник Очистки ведь не может врать! Они ведь все до одного — борцы с несправедливостью, и за отчизну болеют днём и ночью! Носят ослепительно белые плащи, тогда как вокруг все в говне измазанные! Продыху не знают. Гнусная контора. Крысиное гнездо. Крутых орлов из себя корчили, а сами — даже не люди, а форменное дерьмо! Менты тоже не ангелы, но они хоть помогают на самом деле правопорядок поддерживать. Как говорится — вы воруете и хулиганите, а мы вас ловим, и в суд, за наказанием. Такой круговорот и идёт. Борьба с вечными пороками людскими, и по-другому не получится.

А Очистка — они ведь совсем под другое заточены. Люди их не интересуют совершенно. В их работе никогда не было ни капли благородства и порядочности. Выполняли только то, что хозяин прикажет. А хозяин приказывал только его охранять. Любыми средствами — обеспечу всем, чем нужно, в том числе и вашу душонку, лишь бы мои интересы блюли. Можно возразить, что кто-то ведь должен был это делать, всё равно. Типа — чем эти люди виноваты? Может идея и была достойной, да только со временем такие отребья туда впитались, что нормальным там уже и вмещаться стало некуда… Короче, я в больнице провалялся пару лет, и там мне в вены столько дряни разной влили, что я был уверен на все сто — вокруг моей койки только блистающая пустота без какой либо жизни! Честно признаться, был уверен, что это рай и есть.

Да так оно в дальнейшем и оказалось. А после больнички сколько лет ещё был настоящим сумасшедшим. Хорошо, было кому за мной следить, а то давно бы уж где-нибудь в подвалах обитал. Может, рано или поздно на вертел к тому же Мушкетёру бы и попался. Во была бы ирония судьбы, а?

В адекватное осознание пришёл уже в другом государстве. Так и не смогли охранить, ублюдки. Я, конечно, уже мало на что годен стал, так в сторожах и на инвалидности прозябал до тех пор, пока инсульт ноги не отобрал. Очень сильно повезло, что мои бывшие сослуживцы за квартирой следили — уцелела. Поселили в неё хороших людей, а когда я вышел, они не ушли — за мной ухаживали. Потом уже меняли да доплачивали, я вот в Афган и переехал, а у них своё жильё теперь. Родные стали. И за мной присматривает настоящий маркиз Карабас! Ванюша, как ты там? Чего притих? — он с улыбкой позвал мальчика.

Из соседней комнаты раздался задорный возглас:

— Дед, не мешай! Я «Бременских» смотрю!

— Ладно, ладно — молчу, — ответил он, и перевёл взгляд на гостя, — так что, Тимофей, вот такая история была в том пустом доме. С чертями или нет, вы уж сами решайте. И постарайтесь мою фамилию не указывать — мне лишние беспокойства не нужны.

— Ну само собой, Владимир Леонидович, — поспешил ответить Палинский, — как-нибудь изобразим всё мифологически, без имён, не беспокойтесь. И в заключение последний вопрос — как всё завершилось, вы не знаете?

— Что значит — завершилось?

— Ну, с Мушкетёром? Его поймали?

— Уважаемый, а это уже не моя история. Не знаю, как с ним всё завершилось. Знал бы, может, и рассказал бы.

— Владимир Леонидович, — не унимался Тимофей, — и что, Очистка — вот так, без особых усилий, могли расследования тяжёлых преступлений сворачивать?

— Молодой человек, у греков в древности существовало понятие Быка, и понятие Юпитера. Вы слышали о такой трактовке общественных отношений? Знаете, как оно звучит: «Что позволено Юпитеру, то не позволено Быку», — прищурившись, спросил Петренко.

— Да, читал про такое.

— Ну вот, раз знаете, то должны понять, что применительно к нашей жизни, Очистка и был тот самый Юпитер, ну а все остальные — это и есть Бык.

Тимофей развёл руками:

— Но это же не значит, что позволено безнаказанно убивать людей?

— Ещё как значит, они всю свою историю только этим и занимались! Приказ Властелина разрешал — Делайте что хотите, но я должен оставаться на троне, — с саркастической усмешкой проговорил старик, — Мушкетёр отлично знал, что свои его никогда не сдадут, и не бросят. Надеюсь, эта сука сгорит в аду.

Сказав это, он потёр ладонью лоб, и обратился к гостю с просьбой:

— Тимофей, вы меня поймите правильно, я уже устал. Прошлое тяжело вспоминать. Мне нужно отдохнуть. Давай прощаться, сейчас Маркиза кликну, — и громко позвал, — Ваше высочество, выйди к воротам замка, будем прощаться с гостем!

Звучание телевизора остановилось, и в прихожую вышел Ванюша-Маркиз собственной персоной, на этот раз в руке у него была пластмассовая палка от швабры, гарда которой была сделана из полиэтиленовой баночной крышки. «Это видать, шпага», — догадался Тимофей.

— Поклонись, — строгим голосом скомандовал маркиз.

Тимофей с серьёзным лицом наклонился в пояс. Петренко, глядя на важного «маркиза», изо всех сил сдерживал смех. Подойдя поближе, «вельможа» положил своё оружие склонившемуся гостю на плечо, и важным голосом объявил:

— Этой шпагой посвящаю тебя в рыцари-пажи! Отныне можешь подтирать мне попу, когда я покакаю!

— Я горжусь вашим доверием, маркиз! — серьёзным тоном ответил Тимофей, выпрямляясь.

— Эк тебя повысили, смерд! — с широкой улыбкой отреагировал «свидетель посвящения», напоследок уточнив:

— Соберёшься, заходи, может чего ещё вспомню.

— Хорошо.

Палинский поклонился «маркизу», и вышел.

*****

По дороге на остановку на него навалилась необъяснимая усталость, ноги отказывались двигаться, Тимофей понял, что не пройдёт этих оставшихся десяти метров, и присел прямо на каменные ступени незнакомого ему крыльца какого-то банка. Спускавшаяся в этот момент женщина участливо остановилась рядом:

— Вам нехорошо?

Тимофей помотал головой:

— Да нет, всё нормально, не беспокойтесь, спасибо.

Но незнакомка настаивала:

— Нет-нет, пойдёмте, я вам помогу, тут буквально два шага. Давайте, поднимайтесь, — и, подхватив его за предплечье, помогла подняться со ступеней, и повела его обратно, откуда только что вышла. Оказавшись в небольшом холле на первом этаже, Тимофей с удивлением огляделся:

— Это банк? А какой? Ни разу тут не был.

Из прямоугольного помещения по углам выходили коридоры, идущие в разные стороны. Отделка стен была довольно простой — серый, неполированный камень. Никаких рекламных баннеров на стенах, из интерьера только массивные цветочные кадки, по две вдоль свободного места у каждой из стен.

— Да никакой это не банк, почему вы так решили? — ответила женщина, — Пойдёмте, нам вот сюда, уже почти дошли.

Приблизившись к входной двери, которая скрывала за собой, очевидно, кабинет, — «А что ещё тут может быть ещё, понятно — контора какая-то», — решил про себя Тимофей, он вдруг удивился размерам этой самой двери — она была просто огромная, уходила ввысь так, что пытаясь рассмотреть её в подробностях, ему пришлось задирать голову назад, — «Это ж сколько древесины на неё ушло? И откуда такие доски длинные взялись? Да что же это за место?» — подумал он, пройдя в помещение — дверь бесшумно открылась перед ними.

— Проходите, присаживайтесь, я сейчас чаю вам сделаю, — с этими словами незнакомка скрылась.

Палинский огляделся — в обстановке кабинета отсутствовали какие-либо предметы, по которым его следовало бы соотнести с офисным помещением. Строго говоря, довольно большой кабинет был совершенно пуст. За исключением одиноко стоявшего в центре обычного стола на четырёх ножках, и двух стульев со спинками.

— Вам покрепче, правильно? — услышал он за спиной. Откуда она появилась с подносом в руках, Тимофей не видел.

— Да, пусть крепкий, — ответил он, и подошёл к столу, на котором хозяйка кабинета сервировала чаепитие, раскладывала и расставляла чашки, ложечки, открывала банку с печеньем. Оказавшийся в гостях, Тимофей решил выяснить своё местонахождение:

— Уважаемая, подскажите, тут что за учреждение находится? Ах, да — простите мою неуклюжесть, меня зовут Тимофей. А вас?

— Ати́раграм, — улыбнувшись, ответила хозяйка кабинета, — Присаживайтесь, Тимофей, не стойте столбом — ногами правды не найдёшь, да и передохнуть вам надо.

— Мы встречались уже? — наморщил лоб гость.

— Все так или иначе друг с другом встречались, — загадочно ответила Ати́раграм, и улыбнулась, — Я хочу вам кое-что сказать, вы, Тимофей, только не сердитесь, и пожалуйста, не перебивайте меня, дослушайте до конца. Хорошо?

— Хорошо, слушаю вас, — ответил Полянский, и присел на стул. Женщина села на другой стул, стоявший напротив. Закончив разливать чай, начала говорить:

— Вы спросили про насчёт учреждения здесь — нет, тут нет офисов. Мы здесь занимаемся совершенно другим. И называем это словом Дом, просто Дом, и всё. Да вы уже были здесь, просто не запомнили. Сама тут тоже не часто бываю, можно сказать — от случая к случаю. Я поэтому вас и позвала зайти сюда, чтоб оглядели всё внимательнее, обвыклись, ну или — присмотрелись, даже не знаю, как правильнее будет сказать. Тут много разных людей бывает, но все почему-то забывают, а помнить надо. Вам это место нужно отложить в голове, так поступить будет правильнее, а лучше сказать — легче. Для меня попасть сюда оказалось довольно непростой задачей, но мне это удалось. Только, в отличие от вас, у меня визиты в Дом — необходимость, а вы пришли сами. Я вот что вам хотела сообщить, Тимофей — тот путь, который вы выбрали, его уже не отменить, и вы обязательно…

*****

— Мужчина, мужчина, вы меня слышите? — Палинский с усилием открыл глаза — перед ним, наклонившись, стояла незнакомая женщина в сером костюме делового покроя, и легонько трясла его за плечо, — Всё в порядке? Скорую вызову?

— Нет-нет, что вы, не нужно, со мной всё хорошо. Не знаю, вот решил ненадолго присесть, передохнуть. Я уже встаю, мне до остановки нужно.

Тимофей непонимающим взглядом глядел на происходящее вокруг — люди шли мимо по своим делам, искоса посматривая на него. Когда обернулся, то увидел входную двустворчатую дверь, и вывеску зелёного цвета с надписью — «Сбербанк». Мелькнула мысль: «Вот ведь, померещится же иногда ерунда какая-нибудь», — поднялся, и отряхнув рукой джинсы, потихоньку пошёл к остановке. Пройдя пару шагов, обернулся — женщина в сером костюме смотрела на него, не уходя с того места. Кивнул ей, — Простите что побеспокоил, спасибо вам большое, — и медленно пошёл дальше.

Пристроившись на любимое место у окна, глядя на пробегающие мимо знакомые дома, он погрузился в странное полузабытьё — по сознанию мелькали вперемешку слова, образы Пал Палыча, Риты с колодой в руках, машущие ветками ели в промзоне, свой рабочий кабинет. Вдруг дверь в кабинет открылась, и зашёл Чащин, который строгим голосом произнёс: «А ты что, дорогуша, про Пантыгина совсем забыл?» Внезапно слетевшая дрёма вызвала сильное сердцебиение, и вмиг вспотевший Тимофей заозирался по сторонам: «Где едем, может в «Божью коровку» забежать?» Увидев с правой стороны здание вокзала, облегчённо вздохнул — ещё три остановки, тогда уж и выходить, — «Если повезёт, могу застать его».

Выпрыгнув с высокой ступеньки автобуса, зашагал в противоположную сторону — агентство под названием «Господин оформитель» располагалось в здании, стоявшем через дорогу, в левой части гаражного бокса СТО, на втором этаже. Поднявшись по металлическим ступеням боковой лестницы, Тимофей зашёл в помещение, где стояла пара кульманов, широкие столы, за которыми работали молодые люди. Они переговаривались, шутили, обсуждали какие-то эскизы, детали установки рекламных щитов. Другие увлечённо рисовали на больших листах, закреплённых на кульмане. Вдоль стен стояло рабочее оборудование — маленький фрезер с ЧПУ. три-Д принтер. В воздухе ощущалась непринуждённая, творческая атмосфера.

Когда Тимофей оказался примерно в середине этого зала, на противоположной от входа стене открылась дверь, из-за неё вышел высокий, седоватый человек, одетый в спортивное — костюм, кроссовки, на голове красовался яркий головной убор — бейсболка с вышитым гербом «Нью Йорк Янки». Ему было явно за шестьдесят, но он просто излучал молодцеватость и оптимизм сорокалетнего. Заметив посетителя, Пантыгин, а это был он — Палинский сразу его узнал, но не стал подавать виду — направился прямо к нему. Подойдя вплотную, протянул для приветствия руку:

— Здравствуйте! По делу? Вижу, хотите детали заказа объяснить? Давайте, пройдём ко мне.

У директора оказался небольшой отдельный кабинет, можно даже сказать — «кабинетик». Стены оказались «густо» увешаны фотографиями различных спортивных состязаний, но общее на всех присутствовало — хозяин кабинета. Пышущий здоровьем и уверенностью, с широкой улыбкой в пол-лица — Патнтыгин-футболист, Пантыгин-лыжник, марафонец, пловец, боксёр, штангист и, наконец — дайвер. Заметив изучающий взгляд посетителя, директор горделиво резюмировал:

— Здоровье в нашей жизни — это всё! Сам постоянно в движении, и коллектив вовлекаю. А вы каким спортом занимаетесь?

Тимофей с затруднением выдавил:

— Да раньше бегал, в футбол иногда.

Пантыгин, заметив его замешательство, перешёл к визиту:

— Хорошо, я понял. Так что привело к нам? Светореклама, баннеры, фасад офиса, или магазина? Могу уверенно сказать, что «Господин оформитель» вообще может всё. Мы в этом деле с тех самых ветхозаветных времён. Можно сказать — первопроходцы! Сделаем, что вам угодно — щиты уличные, жалюзи на три изображения, световую рекламу. Экраны светодиодные найдём, установим, настроим, загрузим любую картинку. Как заказчику нужно, то и сделаем.

Тимофей покачал головой:

— Да я, в общем-то…

Но хозяин не унимался:

— Мы начинали с уличных вывесок — «Магазин ХЛЕБ», или ещё была надпись на маршрутном автобусе — «Мы едем за колбасой!». Помните? Здорово было. Вообще, вывеска магазина — мать всей рекламы в мире. Всё начинается с неё! И у нас было также. Всё по классике! А вас я вот прямо сейчас немного вспоминаю, это лет десять-двенадцать назад было. Верно? Вы несколько баннеров заказывали. Так ведь? Сейчас такие уже мало кто просит, хотя уличные вывески до сих пор нужны. Заказывают люди.

Бог рекламы во время разговора постоянно что-то перемещал с одного места на другое на своём столе — карандаши, фломастеры, фигурки солдатиков и стиральные резинки, отчего у Палинского немного рябило в глазах, и слушая нескончаемую презентацию рекламы от рекламодателя, он почувствовал, что начинает забывать, для чего он пришёл. Мелькнула мысль, — «Если не перебью сейчас, то окончательно забуду!» Приподняв вверх руку, как в школе, Палинский остановил нескончаемую лекцию:

— Сергей Никифорович, я немного по другому делу.

— А что именно?

— Вы насколько хорошо помните то, что с вами произошло в возрасте двенадцати лет?

Следующее, что увидел перед собой Тимофей, он бы не смог объяснить никакими рациональными доводами и словами, подходящими для описания метаморфозы, произошедшей со внешностью человека, ещё мгновение назад сидевшего перед ним в позе уверенного бизнесмена, предлагающего услуги высочайшего качества, человека, который определённо прошёл долгий и тернистый жизненный путь, твёрдо уверенного в своей правоте и правильности выбранного им пути. Палинский смотрел на сидевшего перед ним, и буквально не мог узнать только что бодрого оратора. В голову приходило только совершенно бредовое объяснение произошедшего — собеседник за короткое мгновение ментально переместился в иное пространство, оставив тут только лишь реальную физическую оболочку. Сейчас это был глубоко пожилой человек с серым, обвисшим лицом и бесцветными губами, который страдальчески сморщился от невыразимой боли, неожиданно оказавшийся в безвыходной ситуации, совершенно не надеясь выбраться из этого положения живым.

Так и не придя в себя окончательно, он произнёс охрипшим голосом:

— Вы кто такой? Чего вы от меня хотите?

Тимофей, осознав, что своим неожиданным вопросом он загнал Пантыгина на недопустимую территорию, и что времени на вопросы у него больше нет, скороговоркой начал выстреливать то, что мучило его самого в последнее время:

— Сергей Никифорович, вы меня простите ради бога, совсем не хотел ставить вас в неудобное положение, мне нужно только лишь прояснить одно важное дело. Я бы не стал вас беспокоить, но проблема в том, что прошло уже много лет, а люди уходят, да почти все уже оставили нас. Вы, наверное, единственный, кто в ясном уме, да и вообще жив-здоров из прямых свидетелей. Вы должны хорошо помнить те события, тем более что сами пострадали. Убийца так и не был найден, а ведь он за десять лет после нападения на вас ещё тридцать два человека жизни лишил. Я по мере возможностей пытаюсь разобраться в той ситуации, и всё-таки выявить его имя. Я не из полиции, поверьте, просто меня это сильно задело. Долго объяснять. А вы можете помнить его внешность. Может что-то ещё помните.

Сидевший напротив человек, наконец зашевелился, задвигал плечами. Подняв голову, он тихо выдавил из себя:

— Зачем вы пришли? Я половину своей жизни истратил, пытаясь стереть из памяти этот кошмар, а вы… Уходите сейчас же. Немедленно.

Тимофей поднялся со стула, по-восточному поклонился в сторону хозяина кабинета, сведя у груди сложенные ладони, вполголоса проговорил:

— Простите. Только позвольте, я оставлю свой телефон, может вы передумаете.

Взяв в руки стопочку цветных стикеров, лежавших на столе директора, вытащил карандаш из цветного стакана, стоявший рядом, быстро написал на зелёном квадратике своё имя, и добавил к нему телефонный номер. Подумав мгновение, дописал ещё и домашний адрес. Ещё раз прижал руку к груди, сказал — Извините, — и вышел из кабинета.

*****

Оказавшись на улице, Палинский растерянно остановился — неприятное чувство от резкого завершения Пантыгиным разговора разъедало сознание: «Получилось, что я сволочь какая-то… Разрушил душевное равновесие нормальному человеку. Он, может быть, лечился долгое время. А тут я со своим маньяком… Надо извиниться. А как? Он меня и за порог не пустит. Да и толку — что? Может отойдёт? Да ну, нет. Такой человек — наоборот, обидится на всю жизнь. Ну, теперь всё, наверное, закончилась моя детективная инициатива. Тупик. Больше зацепок никаких нет».

Так ничего и не придумав, он окончательно опустился на донышко плохого настроения, и нескорым шагом направился в сторону ближайшей остановки.

Посетив по дороге пиццерию с названием «Чипполино», Тимофей с огромной коробкой в руках заспешил домой — ароматный диск горячего хлеба, усыпанный сверху кусочками копчёной колбасы, резаных помидоров, зелёного лука и строганого сыра только что был извлечён из печи — жар чувствовался даже через картон упаковки. Тянуть с ужином было категорически нельзя! Тем более, что и для салата в холодильнике имелось всё необходимое…

Закончив с вечерней трапезой, Тимофей немного пришёл в себя, а чувство тревоги, появившееся после неудачной встречи с оформителем, заметно поутихло, и он решил позвонить Маргарите — поболтать.

Рита оказалась не занята — ответила сразу:

— Привет Эркюль!

Опешивший от такого обращения, звонивший только и смог, что промычать:

— Э-м-м…

— Ну ты чего, Тимоха, давно детективов не читал? Ну, Агата Кристи же! Эркюль Пуаро! Ну ты же сам сейчас, как детектив! Ну? Чего мычишь-то там?

До Тимофея, наконец, дошло, и он рассмеялся:

— Рита, я что-то сегодня весь день впросак попадаю, извини, ступил. А насчёт детектива — похоже всё, заканчивается эпопея.

— Ну и слава богу, уже достаточно! И у тебя по этому поводу настроение плохое?

— Ну конечно же! Всё вышло зря! Столько энергии затратил, и всё зря! Обидно ведь.

— Да ладно, ничего зря не бывает. Неудачи — тоже опыт. И ещё неизвестно, какой опыт полезнее. Какая нота у окончания твоего расследования?

— В смысле — нота?

— Тимофей Олегович, ну ты что сегодня — пережил день начала старения? С какими эмоциями завершилось?

Прижав трубку левым плечом к уху, Палинский прошёл на кухню — решил между делом заварить чаю, продолжая при этом разговаривать:

— Знаешь, если насчёт последнего визита на сегодня говорить, то всё отвратительно завершилось — я невинного человека своей бестактностью выбил из колеи, — и затем рассказал о встрече с Пантыгиным, закончив тяжёлым признанием, — Сволочь я после этого порядочная, слова нужно с осторожностью говорить. А я что-то устал за день, ну и побыстрее решил выяснить, что мне нужно. Так нельзя. Теперь вот голову ломаю, как извиниться перед ним. Только чем это ему поможет?

— Ну, в конце концов, ты ведь не знал, что это у него намеренно забытое. Знакомое зло — это наименьшее зло. Гораздо хуже, если тяжёлые события прошлого сами уходят в подсознание.

— Что ты хочешь сказать?

— Понимаешь, Тимофей — он уже пережил этот эпизод, сознательно переборол, к специалистам обращался. Сейчас ему легче будет перенести. Неприятно, конечно, но он вспомнит свою победу над этим, и скоро восстановит своё жизнелюбие. Гораздо страшнее, когда мрак прошлого загоняется у человека в подсознание из-за невозможности бороться с этим. Это психика человека так выстраивает систему безопасности организма. Но тут есть опасность неожиданного воспоминания. Тут человек может довольно серьёзно пострадать.

— Не совсем эти хитромудрости понимаю, потом при встрече объяснишь. Но вот было сегодня и удачное — я нашёл одного старика, который тогда работал в милиции, и даже в расследовании принимал участие.

— Ну вот видишь.

— Ничего особенного он мне, конечно, не рассказал, но хотя бы маньяка обрисовал. Самое главное во встрече с ним — это моё посвящение в рыцари. Точнее — в рыцари-пажи.

— А что это значит?

— А это, Маргарита Николаевна, значит, что с сегодняшнего дня я имею право быть допущенный к одной мелкой заднице с целью её подтирания после похода на горшок!

— Что-что? — Рита уже еле сдерживала смех.

— Сейчас объясню.

И Тимофей рассказал о своём визите к старому оперу Петренко, и о его «смотрящем» внуке по имени Ванюша. На другом конце провода Маргарита валялась от смеха, слушая рассказ о том, как простого смерда произвели в пажи при маркизе:

— Ну вот, а ты говоришь, что день неудачно прошёл! Да ты ведь теперь имеешь право живому маркизу задницу подтирать! Есть среди твоих знакомых у кого-нибудь такие привилегии? А?

— Да уж, ты опять права. И ещё знаешь что? После этого исторического события со мной вот что произошло, — я посетил с визитом одно странное место.

Голосом, сразу ставшим серьёзным, Маргарита уточнила:

— А когда это было?

— Да сегодня, где-то во время обеда.

— Давай поподробнее.

И Тимофей, насколько смог припомнить сегодняшний эпизод, рассказал ей о каменном крыльце, арочном входе в здание без всякой вывески, о стенах холла внутри из серого камня, и о странной женщине, принимавшей его в пустом кабинете. Рита молча выслушала его, только в конце рассказа задав вопрос:

— И чем закончилось это видение?

— Да знаешь, ничем. Что-то она начала говорить, я уж и не помню, что именно, и тут эта тётка на улице меня разбудила. Наверное, сморило меня на мгновение, а сны, бывает на полжизни событий привидятся — по факту отключаешься на пару минут, а по воспоминаниям целая жизнь приснилась. Так ведь?

— Да, Тимоха, сны они такие.

— Это что-нибудь значит, Рита?

— Тимофей, ты знаешь, сны ничего не значат, если ты об этом. Вот представь себе такую вещь, как неизменность сохранения сознания. Когда человек умирает, его физическая оболочка не исчезает — она интегрируется в экосистему планеты, то есть участвует в круговороте биологической массы. Понимаешь это?

— Вроде бы да.

— Хорошо. Ну вот точно также и не исчезает его сознание. Причем всё, полностью — его память, страхи, радости и эмоции. Всё это сохраняется в виде неких эманаций, которые сосредоточены в общем энергетическом поле. И они существуют неизменно сейчас и всегда. И везде, в любой точке. И всё это некоторым образом перемешано. По крайней мере, я так это себе представляю. Такой своего рода всепланетный банк данных всех сознаний. И есть ещё эманации живущих, которые могут сталкиваться во сне на этом уровне с сознанием ушедших людей. Ты вот как думаешь — каким образом довольно большая часть научных открытий, великих литературных произведений, и практически вся гениальная музыка были явлены живущим создателям в их снах? И это уже не придумки безумной бабы, а исторические факты, много раз подтверждённые. Вот почему самое интересное было дано разным людям во сне?

— Ну, Рита, я затрудняюсь сказать точно. Не думал об этом.

— Попробую подсказать. Сознание человека во время сна освобождается от отвлекающих мыслей о хлебе насущном. Человек ведь должен по своей сути размножиться. Это — главное его предназначение. А для этого у него должен быть дом, лицо противоположного пола рядом, и хлеб для жизни. Это — грубо в двух словах. Но это есть. И вся эта тряхомудия поглощает сознание живущего заботами и хлопотами полностью, не оставляя времени на остальное. Только во сне сознание свободно. Но обитать во сне сознательно надо уметь, а никто этому искусству человека не обучал. Поэтому иногда сознание во снах выхватывает куски чужих мыслей, знаний, слышит музыку. Это всё, как я считаю — там есть. А откуда это там взялось, с этим ещё надо разбираться. Так что, я думаю, ты на мгновение заснул, и попал в место, намеренно созданное чьим-то намерением. А может несколько эманаций смешались в одну кучу, это уже изучать нужно, а так, с ходу — трудно что-то утверждать.

— Слушай, интересную лекцию ты мне прочитала. Я как-то и не догадывался обо всём этом.

— Да просто тебе это не надо было, вот и не вдавался в подробности. А я постоянно такую писанину читаю. Много бреда, конечно, есть. Но и интересного немало. Слушай, Тимоха, давай прощаться. Мне спать уже пора, я рано поднимаюсь. Уж извини. Будет время, подходи, поговорим на эту тему.

— Хорошо, договорились. Тоже пойду в башню, усядусь на трон — буду созерцать окрестности перед сном. Расслабляет как ничто. Ладно, до связи.

— Пока, звони.

Положив телефон на столик, Тимофей с хрустом потянулся, и встал. Он на самом деле собирался выйти на балкон, и побыть там с полчаса, наблюдая за жизнью ночного города.

*****

Ещё укладываясь ночью в кровать, решил на следующий день сходить к Пал Палычу — поболтать ни о чём, ну и подвести итоги его небольшого расследования, всё-таки у него всё и началось, — «Логично будет, если в «Трёх пескарях» и закончится».

С этой мыслью и проснулся. Неделя отпуска заканчивалась, и Палинский был в раздумьях — продолжать это безделье ещё на неделю, как планировал сразу, или уж выходить «на галеры, и садиться за вёсла»? Так рассуждал неудавшийся детектив, разглядывая в окно автобуса проносящиеся мимо фасады домов по пути к старому приятелю. Бывать у Пал Палыча для Тимофея представлялось особенным событием — если не удовольствием, то уж точно не зря потраченным временем в его суетной жизни. Хозяин маленького кабинета искренне радовался ему при встрече, никогда не читал нравоучений, всегда ненавязчиво давал нужный совет, которому не обязательно было следовать, но одно его высказывание уже внушало чуть больше уверенности, и давало надежду, что обязательно наступит завтрашний день, который хоть немного, но будет посветлее, чем текущий.

Оказавшись в кабинетике Гергиани, Тимофей внутренне отметил, что ему сразу сделалось спокойнее, и что сегодня — точно тот самый момент, когда всё изменится к лучшему.

Помощница Пал Палыча разливала чай, на столе высились полные вазы конфет и фруктов, а хозяин, восседая в своём кресле, с приветливой улыбкой разговаривал с пришедшим:

— Ну как твоя неделя прошла? Что интересного узнал за эти дни? Рассказывай старику, не томи!

Тимофей в этот момент очищал яблоко от кожуры. Отложив нож в сторону, принялся рассказывать:

— Да ничего особенного не произошло. Бегал по городу, с людьми разговаривал.

— А с кем?

Палинский рассмеялся:

— С Александром Семёновичем, у Одеона на лавочке.

— Олегыч, ты издеваешься? Он мне тут надоел, да ещё и ты мне про него будешь басни петь?

— Да нет, конечно. Мы с ним по делу встречались. А так-то я отыскал кое-кого.

— Давай поточнее.

Пережёвывая яблоко, Тимофей кивнул:

— Нашёлся живой и здоровый тот самый человек, который регистрировал заявление о первом, тройном убийстве в подвале. Петренко фамилия.

— Да ты что? Сколько ж ему годков?

— Ну, восемьдесят точно есть. На коляске катается. Инсульт был. Но соображает нормально. Он из-за этого дела в психушку угодил.

— Это как?

— Владимир Леонидович, это его так звать, уверен, что убийцей был тот самый человек, который и заявил о преступлении. Говорит, что у него вся одежда была в крови, когда он в дежурную часть забежал. А на вопрос о крови сказал, что запачкался, пока убийцу скручивал. Внук у него смешной. Изображал маркиза Карабаса.

— У кого, у убийцы?

Палинский засмеялся:

— Да нет же, у старика дома. Сказал, что это — его смотрящий. Внучок этот меня смердом назвал, но после смилостивился, и произвёл в пажи.

— А почему?

— Ну, не знаю, понравился я ему, наверное. Заявил, что разрешает мне отныне ему задницу подтирать.

— Ох ты! Ну, Олегыч, ты теперь — крутой рыцарь-жопомой!

Когда они вместе задорно хохотали, в кабинет вошёл Ахмед — друг Гергиани ещё с молодых лет.

Пал Палыч радушно поприветствовал его:

— Ас-саляму алейкум! Проходи, дорогой, садись. Кушать хочешь?

Гость уверенно ответил:

— Да, очень хочу.

Но хозяин заведения, в тон ему, точно таким же уверенным голосом спокойно ответил:

— Подождёшь. Вот наступит обеденное время, там все и сядем спокойно за стол, а пока — свежий чай, — и громко позвал:

— Зуля, чашки нам поменяй, и ещё одну принеси — гость прибыл!

Пока Зульфия суетилась с чистыми чашками, Гергиани участливо задал вопрос Ахмеду:

— Как у тебя дела, друг мой?

— Хорошо, дост. Машину новую задумал приобрести.

— Это — ответственный шаг в жизни. Ты хорошо всё обдумал?

Зная Пал Палыча уже не один год, Тимофей сразу услышал в тоне его голоса скрытый до поры сарказм. Помня их последний разговор, подумал: «Сейчас Ахмед должен денег взаймы попросить». Шумно отхлёбывая из чашки, тот важно ответил:

— Паша-брат, я — серьёзный человек, всё обдумал. Решил купить «Хавал» китайский.

Гергиани склонил голову набок:

— Скажи мне. серьёзный человек, а ты в курсе, что этот Хавал почти пару лямов стоит?

— Да, брат, я знаю об этом.

— Ахмед, а я вот, например, знаю, что у тебя и полтоса за душой нету! Так ты как собрался Хавала покупать?

— Палыч, я всё обдумал — хочу у тебя взаймы попросить.

Гергиани повернулся в сторону Тимофея:

— Ну, помнишь, я тебе ещё когда сказал, что придёт ко мне денег просить?

Палинский молча кивнул — не хотелось вгонять в краску Ахмеда. А тот, догадавшись, что завёл разговор о деньгах не в то время, и не в том месте, неожиданно поднялся:

— Палыч, я в другой раз зайду, вспомнил, что мне на станцию нужно бежать. Пойду, извини, после поговорим, — и суетливо выскочил из кабинета.

Пал Палыч развёл в стороны руками:

— Ну, видишь — что я тебе говорил? Вот, такой он, Ахмед. Застеснялся. Неудобно денег просить. Ладно, сам убежал. Придёт ещё. Но не дать ему я не смогу. Помню, ещё в семидесятые годы было — я собрался «тройку» жигулёвскую брать, сижу, значит, у себя, и зашёл как раз Ахмед. Поздоровались, и он спросил, как у меня дела. А я ему говорю: «Да так всё нормально, только вот денег не хватает немного. Машину хочу взять». А он у меня уточняет: «Сколько не хватает?» Мы все на рынке знали, что Ахмед — парень небогатый, себе на уме, выпивает иногда. Ну, в общем — чудик среди наших, приезжих. Мне стало смешно, и я ему отвечаю: «Две тысячи». Хотя, кстати, мне две и не хватало. Это большие деньги тогда были. Хорошая зарплата — двести рублей! Но ему я просто так сказал, для прикола, чтобы не трепал языком, если не можешь сделать. Ну и всё — он ушёл. Я и думать про него забыл. А на второй день Ахмед Абдулаевич заходит ко мне в кандейку, и протягивает газетный свёрток. Я спрашиваю: «Что это ты мне даёшь, Ахмед?». И тут он меня сразил наповал, просто убил — спокойно так говорит: «Помочь тебе хочу, ты же сам сказал». Где он эту сумму взял, не знаю — может даже и сам занял. Я молча взял у него этот свёрток, и когда машину пригнал, все первые деньги, которые получал, отдавал ему, чтоб быстрее вернуть, хотя и другие кредиторы были. Но перед ним мне было неудобнее всего. С тех пор я стараюсь не судить людей по поверхности.

Тимофей удивился:

— Интересную вы мне историю рассказали.

— Да Тимоха, я подшучиваю над ним, но всегда знаю, на что он способен. Он такой и есть — не жадный, и незлобивый. Если деньги есть, он отдаст в помощь всё, что есть! По большому счёту Ахмед так и обнищал. Я ему обязан помочь. Ладно, что мы всё про него? Расскажи, как у тебя дела? И вообще, ты выглядишь не очень — вроде в отпуске, а вид, как у заезженного ишака. Как здоровье твоё?

Палинский уверенно ответил:

— Да нормально, Пал Палыч. Тут недавно маленько давление скакануло, так я в больницу сразу сходил. Слежу за здоровьем. Попал на приём к кардиологу, его хвалят ещё все. Армянин. Егия Умарович зовут. Имя необычное, я и запомнил.

Пал Палыч обрадованно воскликнул:

— Омарыч! Тимоха, да тебе повезло! Его весь Тайгарск знает! Самый хороший спец по сердцу. К нему все блатные на приём лезут! Я с ним в друзьях давно! Слушай, он что тебе скажет, ты всё делай по его словам. Омарыч — серьёзный мужик, ерунды не собирает. Что он тебе посоветовал?

— Да рекомендовал в больничку на обследование залечь. А после, говорит, уверен, что в кардиоцентр придётся ехать — стент делать.

Гергиани при этих словах вскинул руки:

— Слушай, так это серьёзная штука, я знаю. И что ты тянешь? Почему не в больнице? Омарыч ерунды не говорит — в больницу, значит в больницу.

— Да я понял, вот всё уже, через пару дней пойду.

— Это хорошо, это — правильно. Не откладывай. Расскажи дальше, что ты ещё разведал по делу, а то я заметил, что Ахмед своим приходом тебя перебил. Расскажешь, после сразу обедать будем.

— Конечно, Пал Палыч, чаю подолью. Вам добавить?

— Нет, спасибо. Сейчас Зулю кликну.

— Да я сам, не зовите.

Тимофей поднялся, и наливая в чашку, одновременно начал рассказывать:

— Я когда ещё с Семёнычем встречался, вспомнил о рассказе Попова. Ну, который ему Витёк поведал. Так вот он там упоминал, что Мушкетёр этот затаскивал в подвал чьё-то тело. Обитали в том подвале четверо — сам рассказчик, и ещё трое бомжей. Витёк сумел убежать, а на месте преступления обнаружили три трупа. Вот до меня и дошло — а где тот, четвёртый, которого убийца вниз затаскивал? Семёныча попросил узнать. Он накопал, что в тот же день, не далеко от того места, был обнаружен истекающий кровью подросток. Раненый выжил, и отвечая на вопросы участкового, сообщил, что его ударил ножом некий человек. И этот парень видел убийцу в лицо. Чащин узнал данные — он проживает до сих пор в городе! Представляете? Да вы его сами может знаете. Пантыгин Сергей Никифорович. Помните, мы баннеры заказывали?

— Так это он что-ли? Помню, конечно! Он у меня был с разговором. Такой унтер-офицер в Адидасе. Он? — оживился Гергиани.

— Да, Пал Палыч! Директор этого самого агентства — «Господин оформитель» называется. Они в «Божьей коровке» находятся.

— Вот так да! Ну и что?

Тимофей сокрушённо развёл руки:

— Когда я задал ему вопрос про то событие, Пантыгин просто угас на глазах, у него лицо изменилось — сам на себя стал не похож, и наотрез отказался вообще разговаривать. Его это сильно прессануло — прогнал меня, можно сказать. Я сильно себя виноватым ощутил — напомнил самый плохой момент из жизни. Ну, и ушёл, конечно.

Собеседник покачал головой:

— Всё правильно. Вот видишь, Тимоха, как ты своим делом людей побеспокоил. Ветерана ментовского, и художника. А они, может и помнить не хотят. Вот что ты так вцепился?

Палинский пожал плечами:

— Пал Палыч, не знаю. Почему-то покой потерял. Мне это нужно узнать, и всё!

— А может наоборот — не надо тебе копаться в этом дерьме? Теперь-то хоть успокоишься?

— Думаю — да. Я вчера вечером, как дома оказался, пока чай готовил, понял, что не думаю про эти поиски. Сам даже удивился.

Гергиани поднялся со своего места:

— Вот и хорошо, пойдём обедать, Зуля уже маячит, что на стол поставила.

Визит продлился до самого вечера. К обеду подошли ещё четверо человек — беседы за столом не останавливались. Тимофей несколько раз собирался уходить, но Пал Палыч категорически не отпускал: «Тимоха, посиди ещё, куда тебе бежать? Отвлекись, скоро чай будем пить. И про дорогу не переживай, кто-нибудь отвезёт». Этим «Кто-нибудь» оказался Чащин. Он и подвёз Тимофея до его автобусной остановки, объяснив при этом: «Не люблю по дворам выруливать — дети, коты да собаки до инфаркта пугают. Доберёшься, тут два шага до дома». Да и Палинский сам был рад пройтись по улице хоть немного — целый день, проведённый в помещении, давал о себе знать — в голове уже шуметь начало от бесконечных разговоров».

*****

Ужеподходя к подъезду, Тимофей услышал, как завибрировал мобильник: «Кого там в конце дня-то принесло?», — чертыхнулся он, доставая из кармана телефон. Отозвался приятный, вежливый баритон:

— Здравствуйте, меня зовут Дробыш Константин Александрович. Я являюсь исполнительным нотариусом Тайгарского нотариального округа. Вы — Палинский Тимофей Олегович?

Тимофей решил не заходить в подъезд, а поговорить на улице, для этого пришлось присесть на лавочку, благо она оказалась никем не занятой:

— Совершенно верно, это я. Здравствуйте, чем обязан?

— Тимофей Олегович, это вопрос конфиденциального характера, по телефону объясняться не совсем удобно. Вы не могли бы уделить мне буквально десять минут вашего времени?

— Константин Алексеевич, вы сказали?

— Александрович, с вашего позволения.

— Да, извините, имя-отчество плохо схватываю.

— Да не переживайте, в этом вы не одиноки.

— Спасибо. Так, Константин Александрович, что вы предлагаете?

— Если вы не против, то я к вам прямо сейчас и подойду.

— Адрес запишете?

— Нет, я напротив вас нахожусь, в чёрном «Прадо», видите?

Тимофей поднял взгляд — на общедомовой стоянке, примерно в десяти метрах от него, первым в ряду действительно стоял чёрный внедорожник, а из приоткрытой двери водитель махал ему рукой:

— Я вот он!

— Подходите, конечно, — усмехнулся Палинский.

Убрав мобильник, водитель «Лендкрузера» выбрался из машины, и направился к нему. Подошёл ближе, и протянул ему руку худощавый мужчина в расстёгнутом чёрно-красном пуховике, под которым просматривался, застёгнутый на одну пуговицу, костюм цвета серого металлика. Ослепительно белая рубашка была повязана под воротничок ярко-красным галстуком, в левой этот человек держал пухлый кожаный портфель:

— Здравствуйте ещё раз.

— Очень приятно встретиться, Константин Александрович, — пожав ему руку, ответил Тимофей.

— Тимофей Олегович, начну с самого главного, но увы — прискорбного известия, — скорбным голосом произнёс стряпчий, — Несколько дней назад по естественным причинам скончался Валерий Сергеевич, Попов его фамилия. Помните такого?

Палинский с сожалением в голосе ответил:

— Валерий Сергеевич? Умер? Конечно же, я знал его. Очень жаль. Мы, правда встречались всего один раз, но он произвёл яркое впечатление. А что произошло?

— Жизнь произошла, которая завершилась. Старенький он был, сердечко, почки, суставы, в общем…, — тут нотариус развёл руками.

Тимофей закивал:

— Ну да, ну да. Очень жаль, интересный человек ушёл. Я чем могу помочь, напомните?

Дробыш поставил на лавочку свой объёмистый портфель, и кивнул головой:

— Тимофей Олегович, вы только правильно поймите, но нотариусы только так и работают, по-другому ведь невозможно, тут он извиняющееся кивнул, — у вас с собой нет паспорта? Да, прошу прощения, вот, кстати, моё служебное удостоверение, — он достал из кармана куртки «корочки», и протянул собеседнику.

Тимофей пожал плечами:

— Есть. И с собой. Мне по работе нельзя без паспорта шагу шагнуть, я уже привык, — и вытащил документ из кармана курточки, — смотрите, пожалуйста. И не извиняйтесь, я с нотариатом постоянно общаюсь, знаю вашу работу.

— О! отлично, — Дробыш взял в руки паспорт, развернул, внимательно просмотрел, и протянул назад, — всё верно, вы мне и нужны. Сейчас объясню причину своего визита — Валерий Сергеевич назначил меня своим душеприказчиком по исполнению его воли после смерти. Всё официально, по договору, с предварительной оплатой услуг. Родных и детей у него не было, поэтому он распределил своё имущество разновесно — знакомым, близким — кому что. Подробностями делиться не могу. В частности, вам был завещан вот этот конверт. Что внутри, мне неведомо — я его не вскрывал, сами посмотрите.

Сделав заявление, нотариус отщёлкнул замок портфеля, и достал большой конверт:

— Вот получите, и в акте распишитесь, пожалуйста. Мне о выполнении работы в палате отчитываться нужно, регулярно.

Тимофей кивнул, поставил подпись, и вопросительно посмотрел на стряпчего:

— Что-нибудь ещё, Константин Александрович?

— Нет-нет, на этом всё. Более ничего Валерий Сергеевич в ваш адрес не поручал. Спасибо за содействие, так удачно всё вышло — я тут как раз на выезде был, ну и решил позвонить на всякий случай, набрал номер, вижу — мужчина к подъезду подходит, и отвечает на мой вызов. Это как раз вы и оказались! Так удачно всё совпало, вы, видать, не вредный человек, как говорят. Давайте прощаться, я вас оставлю.

— Да, до свидания, вам спасибо.

Пожав руку, Дробыш повернулся, и заспешил к машине, а Тимофей зашёл в подъезд, и вызвал лифт.

*****

Зайдя в подъезд, глянул на ряд почтовых ящиков, тянущихся по стене с правой стороны. В его ячейке что-то просматривалось. Открыв дверцу, достал большой конверт из плотной бумаги с короткой надписью в графе «Кому — Палинский Т.О», и снизу приписка «От Пантыгин С.Н.», поднимаясь по ступенькам, подумал: «Что это там господин оформитель мне прислал? Ладно, дома гляну. Что за день сегодня — то нотариус папочку принёс с последним приветом от Валерия Сергеевича, теперь вот конверт этот». Быстро скинув куртку, разулся и прошёл в комнату, присев на диван,

Оказавшись дома, решил не откладывать — любопытство разбирало пуще необходимости принять душ и переодеться. Тимофей неторопливо вскрыл конверт. Внутри оказалась папка с завязками, и уже в ней — небольшая стопка разрозненных тетрадных листов, разлинованных в клеточку. Сверху сопроводительная записка со следующим текстом:

«Тимофей здравствуйте. Отправил специально для Вас эти записи. Мне их принёс тот самый Санёк, с которым вы познакомились в парке на Жукова, в день визита ко мне. Я совершенно забыл про этот документ, а когда занимался разбором своих архивных «завалов», через несколько дней после нашего разговора, как раз на эти листки и натолкнулся. Я уже толком и не помню, что там Саня по поводу этого рассказика мне поведал, и совершенно не знаю, чьё это авторство. Единственное, что может подсказать, это надпись на обороте последнего листка…».

Отложив записку в сторону, Тимофей быстро вытащил сцепленные канцелярской скрепкой тетрадные листики, и перевернул их. Ровно по центру красовалась жирная надпись, сделанная округлыми буквами, обведённая несколько раз: «Виталий Вольный». И всё — ни даты, ни уточнения авторства. Совершенно ничего уточняющего. Остальные листы были исписаны таким же крупным почерком с обоих сторон. Пожав плечами, продолжил дальше читать записку от Валерия Сергеевича:

«…Вспомнилось только, как он с важным видом уточнил: «Возможно, Валерий Сергеевич, эта информация украсит вашу коллекцию Тайгарских информационных артефактов». Кажется, именно так пафосно и сказал. Где он сыскал эти записи, мне тоже неизвестно. Может быть, вы, Тимофей встретите его, всё-таки знакомы уже, и он для Вас что-то уточнит? В тексте много непонятного по причине отсутствия нескольких листов, но это — не моя вина, очевидно Саня в таком виде всё и получил. В общем — изучайте, может быть, эти записки помогут Вам в поисках ответов. Хочу отметить, что эти, по всей видимости, воспоминания, записал довольно талантливый человек — текст очень хорошо помогает визуализировать описываемый эпизод.

По поводу передачи этих записей — прошу прощения за доставленное беспокойство, просто решил навести порядок в хозяйстве перед своим последним путешествием. Распределить за жизнь накопившееся, так сказать. Не люблю беспорядка и незаконченных дел. А что набралось — пусть послужит людям, мне уже будет ни к чему. На Вашу долю досталось то, что вы читаете. Ну а остальное — кому что. Константин Александрович — нотариус, добрейшей души человек, согласился быть моим душеприказчиком, и выполняет мою последнюю волю. На этом прощаюсь, желаю удачи!»

Внизу стояла аккуратная, без завитушек подпись: «Попов Валерий Сергеевич», дату отправитель посчитал ставить ненужным.

Тимофей аккуратно отсоединил скрепку, и принялся перебирать исписанные листы, пытаясь отыскать начало. Нумерации не было, пришлось начать чтение с первого листа, так, как они были сложены в папке:

«…потише, башку поддержите немного!

— Чо его беречь то?

— Сопливый, делай что говорю! Обещали же! Урядники просили, чтобы он целый остался, непопорченный. Так и надо сделать! А ты за лантух его схватил, и колышешься рядом, как березняк на ветру. Перехватись левой рукой, а правой возьми макушку в горсть, не то пока дотащим, все мозги у урода вылетят!

— Ему мало их выбить, надо бы вообще вытряхнуть, да собакам скормить, они бы с удовольствием похряпали.

— Ладно, хватит базарить, чего остановились?

Шестеро людей, одетых в грязные лохмотья, толкаясь и мешая друг другу, волоком затаскивали бездвижное тело в узкий дверной проём, за которым начинались каменные ступени, ведущие в глубокий подвал. А если точнее, то пытались затащить. Двое, находившиеся впереди, тянули его за ноги, а другая пара придерживала обмякшее туловище за кисти рук. Ещё двое человек помогали остальным с боков, держа ношу за углы пальто, в которое он был одет. При таком расположении носильщиков на входе, за руки держать его становилось невозможно, и замыкающая пара невольно выпустили свою ношу. Звук удара головы о каменные ступени прозвучал неожиданно. Все замерли. От группы людей, толпившихся у входа, отделился высокий, с сумкой в одной руке и суковатым посохом в другой, человек, наблюдавший до этого момента за противоположной стороной улицы. Подойдя к остановившимся в дверном проёме, взглядом оценил ситуацию, посоветовал:

— Разверните его головой вперёд, и двое пусть тянут его за руки. А ногам ничего не сделается. Только ботинки не снимайте, чтоб пятки не повредить. Потом снимем. Сопливый, а ты давай, беги вниз, свечи пока запали, и проволоку раскрути, она там в углу лежит, под оконцем. Да поживее, не тормози, а то, пока мы тут те́лимся, командир передумает.

— Ты чо тут раскомандовался? Погоны отросли, чо ли? Мы тут все одинаковые! Надоел этот урод, возиться с ним ещё! Давайте, прямо тут по горлу башку ему отрежем, да и все дела!

Пока продолжалась эта перепалка, те двое, которые затаскивали неподвижное тело за ноги, успели что-то решить между собой, и переглянувшись, резко дёрнули ношу, скорым шагом продолжив движение. Стоявшие на входе заспешили за ними, и довольно быстро все оказались в самом низу лестницы. Пленник начал шевелится, и замычал, мотая головой из стороны в сторону. Говорить он не мог — во рту торчал тряпочный кляп. Из окружившей его толпы раздался возглас:

— Ожил, паскуда! Дайте я его руками задавлю!

— Никто его давить не будет! Всё сделаем, как решили! Серый, тащите его к стене, там к трубе за руки примотайте проволокой! Кляп пока не вытаскивайте, а то он реветь начнёт со страху!..»

— Виталя, держи сумку, там свечки, смотри не рассыпь.

Темнота подвала разошлась в стороны после появления в руках окружающих зажжённых тоненьких свечек. Стали видны лица и внешность людей, столпившихся вокруг лежавшего на полу пленника — грязные, бородатые лица, со всклокоченными, немытыми месяцами, а может и больше причёсками на головах, одетые в немыслимые, бог весть где и как добытые лохмотья. Внешний облик придавал присутствующим определённую похожесть друг на друга, объединяя в условную общность, единое племя. Но самое главное, что читалось на каждом лице совершенно одинаково — ненависть, злоба и гнев, направленные на лежавшее перед ними человеческое существо. А оно продолжало издавать рыкающие звуки, время от времени пытаясь подняться на ноги — но в тот же миг наступавшие на него несколько пар «подкрадулей» пресекали эти потуги. Стены подвала, сложенные более двух веков назад из округлых речных валунов, дрожащие на них тени людей, полумрак, и измождённые лица участников драмы придавали ситуации мистическую окраску.

Несколько человек, расталкивая плотный круг стоявших, со словами: «Пропусти, чего стоишь как пень, шагни в сторону!», подхватили лежавшего за предплечья, и поволокли к стене. Там они быстро стянули с него всю одежду, и принялись приматывать проводом за руки к трубе, протянутой посредине стены. Человек извивался, норовил пнуть, и утробно рычал, не давая возможности довести до конца начатое. Ефремыч подошёл ближе, и с силой ударил его в живот кулаком несколько раз, после чего тот шумно хлюпнул носом и обмяк, послушно успокоившись. Развернувшись к стоявшим полукругом, высокий человек стянул с головы вязаную шапку, пригладил пальцами слипшиеся, нечёсаные волосы, и обращаясь ко всем, заговорил:

— Послушайте, что скажу! От имени и по настоятельному требованию всех бездомных мертвецов, которые всегда рядом с нами, сейчас мы казним эту мразь! И силы несчастий наших помогут совершить это! Конечно же, с помощью бога всемогущего. Посмотрите, я вот свечки в церкви взял. Как раз этими свечками мы и отправим его в ад, где ему самое место!

Раздались возгласы:

— Надо помучить его, чтобы тоже страдал! Пускай не сразу сдохнет!

— Ногти надо выдрать! Пальцы камнем расплющить, или ещё кой чего!

— На кой он нужен, свечки за него зажигать! Пусть в аду горит!

Ефремыч поднял вверх руку, призывая к тишине:

— Добрые люди, успокойтесь! Тушку ему дырявить нельзя, так с урядниками договорились. А слово надо держать — мы же джентльмены. Но не переживайте, за невинных всё одно отомстим! Свечки не для помина — ими мы лишим этого беса его бесовской жизни!

— Ты чего придумал, Ефремыч?

— Да то и придумал — натолкаем ему свечек в глотку, он и сдохнет. А после уйдём отсюда. Только не забывайте — язык об этом деле должен молчать!

Сказав это, он подошёл к подвисшему на трубе приговорённому, и с силой ударил ему в солнечное сплетение. Человек шумно сморкнул носом, выдохнув весь воздух, и повис на примотанных руках. Ефремыч выдернул из его рта кляп, оттянул одной рукой нижнюю челюсть, протянул в сторону открытую ладонь другой руки, и крикнул:

— Несите свечи! Виталя, раздавай!

Человек с сумкой в руке принялся раздавать по нескольку тоненьких восковых свечей каждому, кто протягивал руку. Затем некоторые из них приблизились к Ефремычу, который стоял возле примотанного за руки к трубе душегуба.

— Ну, чего делать то теперь?

— Серый, ты что дураком прикинулся? Свечки в рот ему запихивай, и всё!

Тот, к кому Ефремыч обратился с прозвищем «Серый», ухватил имевшиеся у него три свечи пальцами в щепоть одной рукой, а другой ухватил за волосы, чтобы поднять и открыть лицо — голова приговорённого провисла после ударов в живот, и принялся заталкивать свечи. В этот момент висевший начал приходить в сознание — утробно заворчал и, очевидно, от просовываемых глубоко в рот свечей его стошнило. Грязно-белёсая тягучая жижа вывалилась из раззявленного рта на волосатую грудь, и повисла, стекая вниз пузыристыми потёками. Помутневшим взором он осмотрел стоявших перед ним — жутким, животным страхом близкой смерти веяло от его взгляда. Серый брезгливо отошёл на шаг назад, повернулся к Ефремычу:

— Да он выблевал всё! Чо делать-то?

— Чо-чо? Хватай его так же за челюсть, и голову держи! Сейчас покажу, чо!

В правой руке он держал штук пять восковых «карандашиков», которым уже запалил фитили. Серый снова схватил в горсть левой руки густые волосы приговорённого к смерти, а правой оттянул вниз его челюсть. Ефремыч пододвинулся вплотную, и с усилием протолкнул в раскрытый рот жертвы горящие свечи огоньками внутрь. Затухавшие в глотке фитили принялись шипеть, а смертник издал страшный, животный визг. Несколько человек не выдержали, и побежали к выходу. Палач-распорядитель повернулся к оставшимся, и кивнул головой:

— Ну, заканчивайте!

Тут же подошли ещё двое, и принялись заталкивать горящие свечки приговорённому в рот. Серый уже отпустил от хвата его нижнюю челюсть, и только придерживал за волосы голову. Подходили новые экзекуторы, которые с яростью вталкивали снопы ритуальных огоньков в рот жертве снова и снова. Щёки смертника раздулись словно два полушария, лицо его сделалось багровым, белки глаз налились кровью, в груди что-то хрипело и переливалось, а из носу массивными каплями висели хлопья мутных выделений. Настал момент, когда очередной желавший принять участие в казни, остановился с зажатыми в кулаке свечами перед лицом жертвы, вгляделся ему в лицо, и произнёс:

— Мужики, да он один хрен живой! Вот ведь собака!

Окружающие сгрудились вокруг висевшего, стараясь определить верность сказанного. Нескольких секунд хватило, чтобы прийти к нужным выводам. Послышались высказываемые мнения:

— Точно жив, гнида!

— Он что, бляха, бессмертный?

— Давайте, брюхо ему проткнём, да и все дела! Пусть урядники потом разбираются!

— Сказано — шкурку не портить! Они сверху вокруг стоят, никого не выпустят, вон Стёпа с Жекой вернулись, видели.

— Да он, сука, носом отдышливает потихоньку, вот и не дохнет! Видишь вон, сопли корневые висят. Он их высморчил, пока визжал, и потихоньку дышлит, сука!

К лицу жертвы приблизился человек, который держал сумку Ефремыча:

— Точно, носом дышит! А что голову-то ломать? Эти же свечки надо в ноздри и вставить. Тоненькие, как раз войдут.

Из-за столпившихся, отодвигая некоторых рукой в стороны, подошёл высокий Ефремыч, достал из кармана моток изоленты:

— После можно «синюшкой» обмотать для «верочки». Давай, затыкай ему носопырки.

Ещё живой, смертник медленно пошевелил головой из стороны в сторону. Могло показаться, что осматривается, но нет, он уже ничего не видел вокруг себя — мир померк для него, и похоже, уже навсегда. Покачивая головой, приговорённый к казни рефлекторно искал побольше воздуха, хотел выжить. А человек по имени Виталя уже всовывал ему в ноздри по три свечи в каждую, предварительно смяв пальцами объединённый кончик этой конструкции, придав ему форму конуса. Вставляя восковой «карандаш» во вторую ноздрю, отметил:

— Дёргатся начал, урод. Похоже, щас сдохнет.

Но тот вдруг неожиданно весь покрылся потом. Ефремыч крякнул:

— Вот же живучая паскуда! Ладно, сейчас синькой ещё обмотаем.

Сказав это, он начал сноровисто обматывать голову жертвы, приговаривая:

— Вот сейчас ротик закупорим, а потом и носик.

Когда израсходовал валик изоленты до конца, и отстранился назад, резкий запах фекалий ударил ему в нос. Из-за спины послышалось:

— Обгадился, падла, наконец всё дерьмище из него вылезло. Ну. теперь, похоже, говнюк этот наглухо окочурился.

Ефремыч повернулся к толпе бездомных:

— Ну что, мужики, на этом, пожалуй, и всё. Пришла смерть суке этой. За всё своё зло заплатил. А теперь расходимся. И не забывайте — ни слова об этом! Никому! Ни одного намёка! И не вздумайте ночевать сюда приходить, грязное это место теперь, про́клятое. Всё, пошли отсюда».

Закончив читать последний лист, Тимофей поднял голову, и несколько минут не мог прийти в себя: «О чём это? Это казнь Мушкетёра? Что, история подошла к концу? А кто, всё-таки, он такой? Ведь все пути уже пройдены, больше вроде бы и копать негде. Даже никаких идей в голову не приходит».

Взгляд блуждал по комнате без определённой цели: «И что, конец поисков? Осталось только одно узнать. Что там оформитель прислал? Не поленился ведь». Взял в руки конверт от Пантыгина:

— Ну, что там?

Наружу выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором, рисованный простым карандашом — портрет; густые брови, колючий, пронизывающий взгляд. Это лицо Тимофей старательно уничтожал в своей памяти большую часть своей жизни, стараясь даже немного не думать об этом человеке, который смотрел на него с портрета всё с тем же твёрдым укором, проникая глубоко в сознание, во всё его существо, в каждую его клетку.

Эпизод из детства в одно мгновение вспыхнул в сознании — страшные предсмертные крики, издаваемые несчастными под сводами мрачного подземелья, хлынули из подвалов памяти, закрытые до поры услужливым подсознанием. Дрожащие блики света, фигура убийцы с орудием смерти в руке, наносившем хлюпающие удары. Брызги жидкости, разлетающиеся в разные стороны после взмахов. И — невыносимые вопли умирающих людей. Воспоминания заполнили сознание до предела.

Перед глазами вспухли радужные шары, которые увеличивались, двигались, сменяясь один за другим, ослепительно сверкая разноцветными переливами.

Тело выгнулось дугой, сознание заполнилось невообразимой болью…

Затем вспышка белого цвета сокрушающим ударом, разом очистила всё пространство, простираясь бесконечно. Вокруг начало тускнеть, яркий белый свет понемногу превратился в мутную, подводную мглу, становясь всё темнее и темнее. Постепенно наступила полная, абсолютная тишина, бесцветное ничто. Боль ушла. Больше не было ничего.

Он стоял перед огромной дверью. Протянул вперёд ладонь, и слегка толкнул. Дверь открылась. Раздался голос:

— Вернулся? Проходи, мы уже ждём тебя…

ЭПИЛОГ

В небольшом кабинете при кафе, что находилось почти на самой окраине города, разговаривали двое мужчин. Беседовали уже очень давно. Разговор происходил тяжёлый, но собеседникам он был необходим. Ушёл из жизни их общий друг. Ушёл рано, как говорится — жить бы ещё, да жить, но увы… Каждый из собеседников вёл разговор так, будто это именно он был виновен в произошедшем, каждый пытался оправдаться перед собеседником. Слова получались тяжелыми, произносились трудно, но разговор не прекращался:

— Портрет ещё этот, будь он неладен.

— А кто это?

— Нарисован?

— Да нет — кто нарисовал, да ещё и прислал потом.

— Знаешь, совершенно непредсказуемый случай. Это — тот самый человек, которого маньяк в подвал затаскивал. Он тогда, конечно, молодой был совсем. Мушкетёр хотел его спрятать там, думал — убил. Торопился, с ним сын маленький был, да и время ещё не позднее. А подростка этого он на улице встретил, и решил повоспитывать, мол — чего это ты в такое позднее время тут шныряешь? Да где твои родители? Да ты поди ещё и куришь? Ну и всё остальное в таком роде. Пацан этот без присмотра рос, ну и вечерами шарился по Городищу — детям всё интересно. На язык острый. Строгого дядю он с ходу и послал куда подальше. Урод этот психанул, праведно разгневавшись, тут же достал из кармана складной перочинный нож, развернул, и ударил его в грудь. Потом ещё раз. Мальчишка упал. Убийца решил, что он мёртвый, и чтоб следов не оставлять, подхватил его на руки, и понёс в тот самый подвал. Там недалеко. Ну а в подвале устроил побоище. Ребёнок его всё это видел.

— Кошмар какой.

— Ага. Самый кошмаристый кошмар.

— Не уберегли мы его.

— Да уж… Но ты же видел — остановить это было невозможно.

— Это точно. Так он, получается, забыл всё? Так?

— Ну да. Так психика у человека устроена. То, что страшно осознать, подсознание прячет в далёких уголках, и держит там. Может за всю жизнь не отпустить эти воспоминания. А иногда — вот так.

— Кому сколько дадено. Жизнь такая…

— Всё равно — могли запретить!

— Да как запретишь-то? Ты чего? Ты же сам всё видел и слышал. Он, как одержимый двигался. От одного вопроса к другому. Я ему про опера, которого Мушкетёр в психушку упёк, соврал ведь — сказал, что ничего не смог узнать, данных не нашёл, а он так обрадованно мне заявил — я, говорит, сам разобрался! Оказывается, бомж тот, его знакомый, вспомнил и имя опера, и адрес. Он к нему всё равно сходил, поговорил. Так что напрасно ты винишься.

— Может и так. А про художника я тоже думал, что ничего не помнит.

— Мы вместе так думали. По всем признакам он ничего и не помнил. А оказывается, ему терапию прописали — рисовать пережитый ужас. По теории медиков, психика должна была излечиться таким путём, и вытеснить воспоминания. Ну, художнику это помогло — он тонну бумаги извёл, пока портреты эти рисовал, а вот нашему герою только один из этих рисунков жизнь укоротил.

— А как медицина таких упырей объясняет?

— Да никак. В каждом человеке есть зверь. У некоторых он выходит вперёд. А почему — никто этого не может объяснить.

— Да… Такие нелюди были всегда. Слушай, получается Мушкетёр этот, с того самого первого убийства и начал на бомжей охотиться?

— Да, поначалу искал сбежавшего. Выучка — свидетелей не оставлять. Вот и искал. А дальше видать во вкус вошёл. Улицы очищал. Санитар хренов… Пока на нашего, из «семёрки» не нарвался. Но всё равно убил, гад. Начальник горотдела после этого дал указание без приказа — расследовать, найти и поймать. Была разработана настоящая операция, к которой также привлекли и бездомных. А они каким-то образом догадались, на кого будет охота. И когда операция, длившаяся почти месяц, завершалась поимкой маньяка, клошары финальную часть операции переиграли по-своему — взяли Мушкетёра под свой контроль, окружили плотным кольцом, и потащили его к тому самому дому. Опергруппа их по пути остановили, но бомжи упёрлись — «Не отдадим, можете нас всех здесь перестрелять, нам терять нечего. Если не дадите убить, мы сейчас на него кинемся, и на клочки, прямо тут, в парке и порвём!»

Тут уже все, кто в операции принимал участие, вокруг них собрались. Из бомжей один человек соображал получше остальных. Он и повёл переговоры. Решили так — жажду мести придётся удовлетворить, иначе ничем хорошим здесь не кончится, хоть убивай. Значит — бомжи забирают маньяка, и устраивают казнь в подвале того дома — он всё одно пустой. Только есть условие — казнить без следов на теле. Убить его там, на месте — показалось лучшим выходом. Все понимали, что если это существо начать легализировать через оформление дела, то свои из Конторы опять его «отмажут». И он опять начнёт свое жуткое дело. Даже если уедет из города, будет убивать в любом другом. Менты сразу предупредили: «Тело не портить». На том и договорились. Бомжи утащили маньяка в тот самый подвал, где он совершил первое убийство. Бить не стали — примотали душегуба верёвками к трубе, чтобы не упал, натолкали в рот и ноздри церковных свечек, в ноздри в последнюю очередь, чтоб помучился подольше, и замотали «затычку» синей изолентой. Мычал и корчился, задыхаясь. В конце обгадился. После содеянного молчаливые палачи поднялись наверх, а милиционеры, спустившись в подвал, сымитировали суицид с повешением, предварительно очистив от воска ноздри и ротовую полость. Дела заводить не стали. Ограничили только сообщением о несчастном случае суицида. Передали труп Очистке. Похоронами они сами занимались. Вот так всё и было. Коллеги семье соврали — застрелился из табельного, честь мундира, как же… Да им врать привычно.

— Да уж… А он всю жизнь так и думал, что отец застрелился. Вот тебе и городская легенда.

— Если бы не полез ворошить всё это дерьмо, то так бы и до сих пор думал. В общем, не выдержало у него сердечко от осознания этого ужаса, и случился инфаркт.

— Земля ему пухом…

*****

Недалеко от кафе, где происходил разговор, в девятиэтажном доме, в одной из его двухкомнатных квартир, на кухне, за столом сидела немолодая уже женщина, и уткнувшись лицом в ладони, тихо, и горько плакала…

КОНЕЦ

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4