Иван был призван в армию из далёкого сибирского села, ещё до начала войны. Война застала его почти на самой границе. Он и повоевать не успел. В его памяти остались только рёв моторов, визг снарядов и пуль, грохот взрывов и стоны раненых товарищей.
Их деревянную казарму, штаб полка и другие постройки буквально разнесли в щепки ранним утром 22 июня 1941 года. Те, кому удалось выжить сначала искали в дымящихся руинах казармы оружие и патроны, а потом они увидели немцев, которые по всем правилам военной науки шли на них. На них шли несколько танков, бронетранспортеров и пехота. Артиллерии у них не было, а пулемётные расчёты почти сразу подавили танки. Стойкого сопротивления они оказать не смогли, а поэтому истратив те немногие патроны и гранаты, которые смогли достать из-под завалов, они, просто отошли в лес. В лесу они отдышались и как сумели попытались организоваться, для начала устроили перекличку, выяснив, есть ли среди них офицеры и кто самый старший, кто возглавит оставшихся. Но и без того было очевидно, что в попытке оборонять руины казармы они потеряли примерно треть от тех, что выжили после утренней бомбежки. Было решено идти в направлении города, на окраинах которого располагались основные силы их дивизии – уж её то не должны были так легко разбить, как их, стоявший «на выселках» полк неполного состава.
Шли пешком и по началу не от кого не прячась, но уже к обеду, поняли, что так идти нельзя – в воздухе летали только немецкие самолеты, а практически все дороги были забиты немецкими войсками пехотой, танками, бронетранспортерами и мотоциклистами. Напоровшись на такие колонны, они потеряли ещё несколько десятков бойцов и офицеров. Когда их первый раз заметили с воздуха, они потеряли ещё несколько человек.
Кто видел фотографии первых дней войны не мог не обратить внимания, но то, что часть бойцов была в белом нательном белье – они просто не успели одеться. Так они и шли, почти без оружия – винтовки были не у всех, патронов было катастрофически мало, пулемётов и гранат не было совсем.
Прошло несколько дней. дойдя до города, они поняли, что город занят немцами и дивизия, скорее всего отошла на восток. Там же на окраине города их второй раз обнаружили немецкие летчики. Снова рёв моторов, свист пуль, стоны раненых товарищей и заглушающий всё это грохот взрывов.
Когда всё стихло Иван сидел на траве. Сильно болела голова и всё тело, а вокруг была удивительная тишина – даже птиц не было слышно, позже он понял, что оглох от контузии. Он сидел и смотрел прямо перед собой на траву и на разбитый в щепки приклад винтовки. Иван смотрел и думал, что, если удастся найти инструменты, он изготовит новый приклад, ведь он до призыва в армию был плотником. Он не услышал как подъехали грузовики и как тяжелой поступью подошли немецкие солдаты, он только увидел как на разбитый приклад его винтовки наступил сапог немецкого солдата и кто-то потянул его вверх за воротник гимнастёрки. Иван понял, что попал в плен.
Несколько дней он провел среди других пленных в какой-то яме, огороженной колючей проволокой. Потом их пешком повели куда-то на запад, где была еще не одна яма. Это были одни из самых страшных дней его жизни, полные голода, холода, отчаяния и страха за свою жизнь – на его глазах по несколько раз в день кого-то расстреливали. Ему не страшно было погибнуть в бою, но возможность быть расстрелянным в этой яме, как какой-то преступник, была страшной и унизительной. Иван беспомощно смотрел по сторонам пытаясь найти лазейку для побега, но с каждой новой партией пленных, оказавшихся с ним рядом, эта надежда становилась слабее пока вовсе не угасла.
В каком-то польском городе их привели в концентрационный лагерь для военнопленных. Потом его уже на поезде в товарном вагоне перевезли в другой лагерь, и он даже перестал понимать в какой местности он находится. Ему, другие пленные, сказали название места, но у него было всего 4 класса образования и географию он практически не знал. Так пошли его даже не серые, а чёрные будни – работа до изнеможения и сон, это практически всё что происходило в его жизни в те дни, месяцы и годы, если не считать перерывов на приём пищи и периодические избиения лагерной охраной по любому поводу или даже такового.
Сон. Сон не приносил ни удовольствия, ни отдыха. Он, конечно, давал короткую передышку от каторжного труда и невыносимых условий существования, но каждое утро Иван вставал разбитым. Практически каждую ночь он видел во сне как когда-то давно, ещё до войны, он, возвращаясь с гуляний застал во дворе родительского дома своих сестёр Анну и Катерину. Девушки были ещё совсем юными и им пришло в голову по старым обычаям узнать в какой стороне живет их суженый. Для этого они, встав спиной к забору, бросали через него валенок, на дорогу, чтобы посмотреть куда валенок укажет носком. По старинному поверью с той стороны и должен прийти суженый. Но вскоре обе девушки стояли на одной ноге, а на крыше, примыкавшего к забору сарая лежало два валенка. Иван посмеялся над своими юными сестрами и полез на крышу доставать валенки. Вдруг потянувшись за валенком, он видел, что белый снег становился чёрным, а валенок сестры превращается в солдатский немецкий сапог, из-под которого виднелся разбитый в щепки винтовочный приклад.
Этот сон снился ему почти каждую ночь… Он каждый раз просыпался и остаток ночи не мог уснуть. Лежа на спине, он размышлял о том, что лучше – влачить жалкое существование в концлагере, питая надежду на освобождение и возвращение домой, или лучше было тогда, в июне сорок первого года, в той яме, пока ещё были силы решиться на побег и там как повезёт – или пробиться к своим и сражаться, или погибнуть, но уже больше ничего этого не видеть и не терпеть это бесконечное унижение. Мысли эти были от того тягостней, что если тогда он так и не решился на побег, то сейчас он уже не находил не только решимости но и физических сил чтобы решиться на побег.
От новых пленных он узнавал положение дел на фронте и это его ещё сильнее вгоняло в состояние безнадежного отчаяния и уныния – наши войска отступали всё дальше на восток.
Прошло около двух лет как в один из весенних дней сорок третьего года его вызвали в администрацию лагеря. Расспросили о прошлом, что он умеет делает. Иван, как простой человек, выросший в деревне и не привыкший врать всё честно рассказал про себя. Оказалось, что одному немецкому бюргеру, чьи сыновья были в армию нужен был работник по хозяйству и он решил его купить у начальника лагеря. Выбор пал на Ивана, как на деревенского жителя, который многое умеет делать по хозяйству. Ивану объяснили, что, если он вздумает бежать, он будет расстрелян, сразу же как только будет схвачен. Бежать ему некуда – его родная Сибирь очень далеко, а даже если он до неё сумеет добраться там его ждёт арест и отправка в лагерь, потому что всех, кто попал в плен власти объявили предателями.
Вот Иван вышел за ворота лагеря, с мыслями о том, что худшее должно быть позади – бюргер он же, по сути, крестьянин, а значит простой человек и не станет относиться к такому же крестьянину, так как это делала охрана концлагеря. Ещё в лагере его переодели из полосатой робы военнопленного в чью-то старую гражданскую одежду на которой во всю спину была краской нанесена надпись «Ost», такая же надпись была и на груди. Он шёл по немецкому посёлку, вдыхая запах свежей краски и вспоминал родное село и им построенную школу, в которую осенью пошла его старшая дочь. В школе также пахло свежей краской. Иван видел всё это словно наяву и вдруг, в его видениях школа превратилась в обгорелые дымящиеся руины, точно такие же, как и казарма его полка. Видения были настолько реальными, что он аж замотал головой словно пытаясь разогнать их.
Глядя на посёлок, Иван не мог не заметить, что люди в нём живут богаче чем в его родном селе и тех, селах рядом с которыми он служил. Дом бюргера, оказался самым большим и богатым, Ивана не повели даже через ворота – его через калитку для скота завели сразу на скотный двор. Бюргер при помощи немецкого языка и жестов объяснил Ивану его обязанности. Иван за время пребывания в плену частично изучил, а вернее сказать, запомнил часть немецких слов и их смысл. Местом для ночлега ему определили скотный двор. Кормили в основном отбросами. Работы было много – хозяйство у бюргера было большое. По малейшему поводу, а порою и без него бюргер бил Ивана чем придётся. В общем жизнь Ивана не стала лучше, чем в концлагере.
Прошёл ещё год. Бюргер, получив извещение о гибели одного из сыновей, сначала выместил злость на Иване – избил его подвернувшимся под руку черенком от лопаты, а потом упал бессильно на землю и заплакал. Иван, догадавшись в чём дело поднял бюргера и оттащив до беседки усадил его на лавку, после чего принес ковш воды, поставил его на стол перед бюргером. А сам пошёл опять на скотный двор. На скотном дворе он, подобрал тот самый, сделанный его же руками, черенок и сломал его через колено. С тех пор бюргер как-то осунулся и стал немного лучше относиться к Ивану. Спустя несколько месяцев, уже осенью пришло извещение о гибели второго сына.
В эти дни Иван заметил какую-то перемену в бюргере, его хозяйке и других жителях посёлка. В их глазах Иван увидел страх. Этот был какой-то животный страх. Бюргер пришёл к Ивану и сказал, что вытопил баню, и Иван может пойти и помыться в ней и что в предбаннике на лавке лежит стопка чистой одежды, которую Иван может одеть после бани. Это была одежда сыновей бюргера.
После бани бюргер даже угостил Ивана чаем с булками. Вкрадчиво и заискивая перед Иваном, бюргер, завёл разговор:
– Иван, ты можешь жить в летней кухне. Мы не можем тебя пустить в свой дом – люди не поймут, да у нас и места нет.
– Спасибо, гер Фишер.
– Вот, ещё, еду тебе Марта, моя жена, будет приносить сюда. Три раза в день.
– Спасибо, гер Фишер!
– Скажи, Иван, что мы ещё можем для тебя сделать?
– Мне ничего не надо, гер Фишер!
– Ты боишься Иван. Не надо меня бояться я ведь простой крестьянин.
Иван догадался о причинах такой смены настроения Фишера и других жителей посёлка – Красная армия всё ближе и ближе подходила к границам Германии. Но, с этих пор его жизнь заметно улучшилась – он стал жить в летней кухне, раз в неделю ходить в баню, лучше питаться и немного меньше работать. Прекратились побои. Фишер стал разговаривать с Иваном о разных вещах. Иван волей-неволей стал понимать немецкий язык и как-то на нём изъясняться.
Уже весной сорок пятого года бюргер снова пригласил Ивана пить чай в беседке. На столе стоял чай, варенье, мёд и свежая ещё теплая выпечка. Фишер и в этот раз начал разговор первым:
– Иван, Германия проиграла войну и со дня на день здесь будут русские или американцы. Я не знаю, кто из них раньше до нас дойдёт.
– Это хорошо! Для меня хорошо. Я смогу вернуться домой.
– Иван, зачем тебе домой? Тебя посадят опять в лагерь, только в ваш советский лагерь.
– А за что?
– За то, что ты был в плену. В России большевики всех, кто был в плену, объявили предателями.
– Я этому не верю. Это всё сказки вашей немецкой власти.
– А если это правда?
– Значит, отсижу в лагере и потом вернусь домой.
– Иван оставайся здесь. Будешь жить с нами в доме. Дом большой. Нам вдвоём с Мартой слишком много места в нём. Сыновья погибли на фронте, и я не смогу управляться с хозяйством.
– Нет не могу.
– Зачем тебе в Россию? Ты же вообще-то поляк. Твоя фамилия Ивановский. Ведь так.
– Ну, поляк, что с того. Хотя какой я поляк. Поляком был мой дед, которого сослали в Сибирь.
– За что его сослали в Сибирь, Иван?
– А кто теперь разберёт?
– Оставайся Иван. Ты нам нужен. Мы скажем, что ты наш сын. Мы найдем тебе девушку – ты женишься на ней. Мы будем жить в этом доме одной большой семьёй. Да и дом достанется тебе, ведь нам его больше некому оставить.
– Нет, гер, Фишер не могу.
– О, не надо Иван! Зови меня просто Гюнтер.
– Гюнтер, у меня дома жена и дети.
– Да, дети …. Но, всё же ты подумай Иван.
– Нет, Гюнтер, нечего тут и думать. Как только возможность появится я поеду домой.
Такая возможность вскоре появилась. В посёлок вошли американские войска. Иван с удивлением рассматривал американских солдат их вооружение и технику. Потом найдя командира, стал пытаться объяснить ему на ломаном немецком языке, временами от волнения переходя на русский, что военнопленный солдат Красной армии и ему надо попасть к своим. Его отвели в отдельную палатку, рядом с которой валялись куски ткани со знакомой надписью «Ost». В палатке уже было несколько десятков мужчин и несколько женщин. Все они говорили на русском. Через несколько дней их в крытом брезентом грузовике повезли на восток, туда, где стояли части Красной армии.
Грузовик остановился, и снаружи кто-то на чистом русском языке крикнул:
– Эй, остарбайтеры, приехали. Выходи!
Иван, спрыгнув с кузова грузовика удивился, внешнему виду красноармейцев. На них на всех были погоны. На груди у многих были медали и ордена. Ещё поразило обилие техники – танков, грузовых автомобилей и других самоходных машин, каких Иван во время службы в армии не видел, а потому и не знал ни названия этих машин, ни их назначения. Это были самоходные артиллерийские установки, реактивные минометы и другая техника. Всё это вызывало у Ивана гордость за свою страну и огромное сожаление, что он не смог сражаться в рядах Красной армии.
В фильтрационном лагере, куда отправили Ивана вместе с другими бывшими в плену красноармейцами и угнанными на работы в Германию советскими гражданами, к ним ко всем отнеслись весьма прохладно. Но, никто из них на судьбу не роптал и к проверочным мероприятиям включая допросы относились с пониманием.
В один из майских дней Ивана вызвали в штабную палатку, где его встретил гладковыбритый и подтянутый офицер с погонами капитана и двумя орденами Красной звезды на груди.
– Иван Алексеевич, вы утверждаете, что не сотрудничали с немецкой администрацией? – спросил капитан.
– Нет не сотрудничал, – ответил Иван.
– А почему Вас не содержали лагере, а держали без охраны у какого-то бюргера?
– Так этому бюргеру нужен был батрак. Вот он меня и выкупил у начальника лагеря.
– Как это выкупил?
– А вот так … Как скотину какую …
– Вы пытались сбежать?
– Нет.
– Почему?
– До Сибири далеко. Не добежал бы. Да и куда я ни еды, ни нормальной одежды.
– Но вы, из всей нынешней партии одеты лучше всех.
– Да, это он уже под самый конец от страха, перед вами мне отдал одежду своих сыновей и переселил в летнюю кухню.
– От какого страха?
– Боялся, что если русские придут и расстреляют его, если увидят, что он пленного в сарае со скотиной держит.
– Он держал Вас в сарае со скотиной?
– Да.
– Бил.
– Да.
– О почему он тогда отдал Вам одежду своих сыновей?
– Сказал, что они всё равно погибли, а одежда хорошая.
– Он предлагал Вам остаться?
– Да.
– Почему Вы не остались?
– Так у меня дома жена и дети. Мне домой надо хозяйство поднимать.
– А почему же домой, а не в армию например? Или в лагерь?
– Да, какой из меня солдат … а насчёт лагеря – воля ваша, если есть за что отправляйте, хоть после лагеря домой попаду.
Прошло ещё несколько дней, прежде чем Ивана вызвали снова ту самую палатку, где сидел расспрашивавший его капитан. В этот раз капитан был в лучшем настроении.
– Иван Алексеевич, вот тебе документы. Домой как приедешь – встанешь на учёт в местный отдел НКВД. Пусть они решают, что с тобой дальше делать, – сказал капитан, протягивая Ивану документы.
– Понял. Спасибо, товарищ капитан.
– Ну, пока тебе лучше говорить, гражданин капитан. Ну, да ладно – ступай себе с богом. Езжай в свою Сибирь к семье. В тылу сейчас тоже мужики нужны.
Иван приехал домой. Прямо с вокзала он пошёл в районный отдел НКВД, встал на учёт и, получив предписание являться каждый месяц пятого числа для отметки, отправился домой. В деревню Иван пришел уже затемно. Жена не поверила своим глазам, ведь за всю войну она не получила от него ни строчки, даже казенного извещения о том, что он погиб или пропал без вести не было. Мария, так звали жену Ивана, слушала его и плакала, сама не понимая от чего она плачет – от жалости к мужу, который столько вытерпел, от жалости к себе и детям, тоже перенесшим многое за годы войны или от счастья, что муж вернулся домой живым.
Ни в какие лагеря Ивана не отправили. В районном отделе НКВД через какое-то время сказали больше не приезжать на обязательные отметки. Ему не дали статуса участника Войны, но он был не в обиде – главное, что он вернулся домой живым. Односельчане его ни в чем не винили – не он один в плену побывал, а люди, прошедшие войну, прекрасно понимали, какая тонкая на самом деле грань между жизнью и смертью и между волей и неволей.
Всю оставшуюся жизнь Иван прожил в своей родной деревне и работал в колхозе плотником. Он дожил до глубокой старости, поднял своё небогатое хозяйство, увидел, как растут его дети и внуки.
На родной земле растут и ходят по ней без страха за своё будущее.
Последние комментарии
42 минут 20 секунд назад
3 часов 47 секунд назад
4 часов 50 минут назад
10 часов 35 минут назад
10 часов 41 минут назад
10 часов 45 минут назад