Подружиться с трупом [Анна Аструм] (fb2) читать онлайн

Анна Аструм Подружиться с трупом

То был суровый декабрь одного мрачного третьего семестра на втором курсе. Семь часов вечера, солнце давно опустилось, и за окном тёмной ночью нещадно валил снег.

В кабинетах на кафедре морфологии во Втором медицинском университете имени Пирогова работа не прекращалась до сих пор: отработки принимались, студенты опрашивались, а оценки ставились. Вот и я, уставший, отчаявшийся студент, сидела в одном из кабинетов и готовилась к уже четвёртой пересдаче коллоквиума по сердечно-сосудистой системе. Признаться, порой казалось, что закрыть его мне уже не удастся.

«Ну что ещё я не выучила, что она может такого спросить?» — думала я, судорожно просматривая помятую от бесконечных перелистываний тетрадь. А затем снова уткнулась глазами в микроскоп, чтобы в очередной раз повторить препараты.

Преподавателя не было уже полчаса, а моё волнение с течением времени только усиливалось. Заикающимся голосом, забывая и путая слова, всё произносила вслух строение сердца, чем вена отличается от артерии и любимые венозные анастомозы.

— Так, ещё раз: от aorta отходит truncus brachiocephalicus, от него subclavia и carotis communis. И это всё с левой стороны, а справой те идут непосредственно от аорты. Вроде. Надо проверить. — я судорожно открыла тетрадь. — Наоборот! Да что ж это такое… Может ну его, всё равно завалю. Нет, тряпка, соберись. Сидела с этой морфой, чуть ли не спала. Всё получится, учила же.

— Ну что? Сдаём? — Моя преподавательница всегда заходила неожиданно с неумолимым выражением лица. Не буду скрывать, порой я боялась не столько её сурового характера, сколько процесса сдачи.

— Да, — отвечаю звонко я, собрав на лице какую только возможно улыбку, и подставляю к микроскопу второй стул. — Готова.

«Сегодня точно справлюсь».

— Пошли на труп сначала. Зная твою симпатию к нему, не вижу смысла спрашивать по препаратам, пока анатомию не сдашь.

«Снова он!»

И пусть осудят меня товарищи медики, но «макропрепараты», особенно в виде цельного мертвого человека, я не любила никогда. Поступая на медицинскую кибернетику, почему-то была уверена, что тема трупов обойдёт программистов стороной: я спокойно сдам анатомическую часть в морфологии на теории. Уже на первом курсе стало понятно, что надежды тщетны, но одно дело показывать мышцы — ткнул пальцем, да и дело с концом, на проходной балл точно потянет, а другое — вытаскивать сосуды, скрытые глубоко в плоти.

Мне не было страшно, противно, плохо от вида трупа, как многим студентам. Нет. В глубине души я чувствовала к нему жалость. Да, да, врачи. Я знаю, что вы скажете, слышала уже тысячу раз: «Ты пришла в медицинский!», «Да он мертвый уже пятьдесят лет», «Это его выбор, он хотел завещать тело науке». Знаю! Но каждый раз, когда я касалась холодного безжизненного тела, вытаскивала изнутри очередную структуру, чувствовала невероятную вину. Казалось, что ему больно и страшно, что он хочет, чтобы его оставили в покое. Меня не покидало ощущение, что я издеваюсь над ни в чём не повинным человеком. Его судьба была для меня образцом конца, которого нельзя пожелать никому. Вы подумайте: после смерти вместо почести, скорби, любви от близких, родственников, друзей вы получаете толпящихся вокруг вас глазеющих на вскрытое тело студентов, которые только посмеиваются из любопытства и ковыряются в ваших внутренностях, находя всевозможные приличные и неприличные части. Никакого уважения, понимания, сострадания к несчастному усопшему у этих сопляков. Разве кто-то заслуживает такое? Нет!

Почему все эти мысли посещают меня? Не понимаю. Однако при каждом свидании с ним один на один, я плакала, а на всех занятиях старалась держаться подальше, чтобы не навлечь гнев педагогов и осуждения студентов.

Разумеется, преподаватель видела мою особенность восприятия и считала ужасным дефектом, который надо исправлять. Была она вот таким человеком, который искренне уверен, что медик обязан уметь работать с мёртвыми телами, а мои страхи и ощущения, слёзы списывала на лень и давление на жалость. Это и стало одним из основных камней преткновения в сдаче морфы. Исследовавшие труп на всех семинарах одногруппники быстро закрыли коллоквиум, а мне надо было «привить любовь к биологическим материалам», поэтому и общалась я с трупом гораздо усиленнее.

К моему старому знакомому, лежащему в коридоре на каталке и пахнущему формалином, от вдоха которого лично мне, глубоко чувствительной к запахам, хотелось грохнуться в обморок, я подошла не спеша.

— Давай быстрее, — говорит мне преподавательница. — Время уже вон сколько. Так, покажи кровоснабжение верхней конечности.

Я обратила свой взгляд на тело. Передо мной лежал невысокий человек азиатской внешности, лицо хорошо сохранилось и было почти не тронуто, как и пальцы, ногти, на лысой голове остались даже волосы, только глаз под прикрытыми веками у него не было, а кожа значительно огрубела и пожелтела до неестественного оттенка. И только лишь в области шеи начинался материал для исследований: сотрудники кафедры аккуратно, чтобы не повредить структуры убрали покровы при вскрытии, а в области груди, распилив грудину и рёбра, позволили студентам увидеть расположение сердца, сосудов, внутренних органов. Конечно, если вы попытаетесь сверить увиденное с изображением в учебнике, не найдёте сходств: кишечник смят и порван, огромная еле помещающаяся печень запихнута студентами как попало, а всё остальное превратилось в кашу. Что уж говорить о руке, лишённой кожи, которую развлекающиеся первокурсники неизвестным образом сломали пополам да так, что обломок кости плеча выпирал из мышцы. Ну а наибольшее впечатление на меня производил сальник брюшины — отвратительное жирное образование в виде нити с многочисленными отходящими масляными жёлтыми треугольниками жировой ткани, заполняющей весь живот. Помню, как только я его увидела, есть жареное расхотелось на пару недель. Бедняга похоже страдал ожирением.

Объект изучения лежал так смирно и спокойно, что с его лица я могла считать отчаяние с сочетанием смирения, словно он уже давно забыл, что такое жизнь, а упокоиться в земле ему так и не дали. Каждый раз, глядя на его выражение я всё ждала, когда из глаз выкатится слеза, когда же он наконец сдастся держать в себе весь ужас производящихся над ним пыток, но та всё не появлялась.

Опомнившись, я надела перчатки, застегнула халат, в очередной раз обратилась к телу и, сделав глубокий вдох, прикоснулась к сердцу, что давно не билось.

— Так, ну всё начинается с аорты, выходящей из левого желудочка сердца Потом от неё с правой стороны отходит truncus brachiocephalicus, от него subclavia и carotis communis. А с левой они отходят непосредственно от аорты.

Преподаватель холодно кивнула. Всегда поражалась насколько спокойно она к нему относилась, как будто перед ней лежал не человек, а палено.

— Затем carotis communis идёт на кровоснабжение головы, а подключичная артерия — в область верхней конечности. — для удобства поправила препарату руку. Безжизненно холодная, тяжёлая, несгибаемая по сравнению с моей мягкой кистью она была образцом неотвратимой кончины всего живого и нагнетала страх на каждого, её касающегося. Сглотнула. — От неё отходит circum flexum anterior и postererior, которые кровоснабжают мышцы плеча, и brachiocephalicus — идёт к предплечью.

— Brachiocephalicus от аорты отходит, а к верхней конечности идёт brachialis.

— Да, — соглашаюсь я, — оговорилась.

— Покажи.

Я снова провела пальцем по обнажённой красной сухой мышце плеча, и нашла какой-то крупный сосуд. Уже, собственно, без разницы, нужный он или нет, хоть что-нибудь бы вытащить. Мне всё время казалось, что в какой-то момент он дёрнет рукой, что сработает хотя бы примитивный рефлекс на раздражения. Ожидания сбивали, я не могла отвлечься от мыслей о гипотетических реакциях и чувствах, а нужно было сосредоточиться на вопросе.

— Это не brachialis, — отрезала доцент.

«Как нет?!»

— Но она идёт от subclavia, если мы пойдем по ней наверх, то…

— Не brachialis отходит. Как эта артерия называется?

Испугавшись, я тупо уставилась на труп в попытках извлечь из себя несчастное имя. Но мою голову занимали лишь две несвязанные вещи: «Опять не закрою коллоквиум. Снова! А через две недели уже семестр кончится, новый год. Мне конец! Отчислят к чертям собачьим» и труп, который словно кричал тишиной и безмолвием, молил о помощи и просил упокоить наконец его тело.

Кружащие надо мной грифами мысли спутывали сознание, нагнетая туман вокруг. От страха я не могла собраться, словно отделилась от реальности, не зная, куда податься. Звуки стихли, а на глаза легла пелена, и как бы я не старалась, не могла вспомнить что там за артерия шла после подключичной, хотя тысячу раз повторяла её имя. Преподаватель, скрестив руки, смотрела на меня ледяным взглядом в ожидании, что я выдам хоть что-нибудь, пока я металась в панике и начинала плакать от своей глупости.

— Я не помню, — выдавила я сквозь слёзы.

— Так, ладно. Иди учи. Значит сдашь на следующей неделе, а новую тему будешь рассказывать после нового года, раз работать не хочешь. Я ни разу не видела, чтобы ты на паре к трупу подходила. Так что ищи. Чтобы видеть все структуры, надо у трупа стоять часами и запоминать, заниматься с препаратом. А не как ты, пришла неготовая, считая, что быстренько всё сдашь. Пока мне все сосуды не покажешь, я тебе коллоквиум не закрою.

Разбитая и озлобленная на себя и на весь мир, я вернулась в кабинет и, как это обычно бывает у студентов, посидела, поплакала, всех обвинила и, в конце концов, спустя пятнадцать минут, смирилась. Четвёртый раз не сдать коллоквиум из-за одной проклятой артерии, из-за своих страхов, из-за чёртового трупа, который я никак не могла принять. Одним словом, полный разгром. Но если взглянуть на ситуацию объективно, что-то мне придётся предпринять. Передо мной встал вопрос: уйти и попытать счастья снова на следующей паре скорее всего с тем же успехом или же… Попробовать выявить корень проблемы.

И снова кафедра морфологии, я и труп. Только на этот раз мы были один на один. Я не могла воспринимать его как вещь, как предмет и постоянно видела в нём осознанного человека. Но для того, чтобы с ним работать и не обращать внимания на погибшую личность, придётся её умертвить в своём сознании. Или нет?

— Добрый вечер, — произнесла я.

В ответ — молчание. Я коснулась окаменевших ледяных пальцев и провела по руке.

— Знаешь, тебе наверное кажется, что тебя здесь никто не любит и не ценит, не уважает, а некоторые даже ненавидят. Я вот из-за тебя коллоквиум опять не сдала. Но на самом деле это не так.

«Господи, что медицинский с людьми делает, уже с трупом разговариваю».

— Студенты на кафедре тебя очень любят, — продолжила я, — мы благодарны за то, что ты позволяешь будущим врачам видеть человеческое тело таким, какое оно есть на самом деле, учишь, делаешь мужественнее, закаляешь.

И снова тишина. Где-то в конце коридора прошмыгнула группа смеющихся студентов, показалось, что они глумятся надо мной.

— Вот и сейчас мне нужна твоя помощь, не закрою я семестр, пока сосуды не сдам. А без тебя никак. Научи меня, покажи.

Дура ли я? Полнейшая. Просить поддержки у мёртвого предмета, но вы не поверите, это работало. Когда я вновь полезла искать артерии и вены, мне впервые было спокойно, даже интересно. Я рассказывала товарищу название и строение его сосудов, описывала, что они кровоснабжают, объясняла, почему билось его сердце. Благо в коридоре была одна. Как бы глупо это не выглядело со стороны, но разговоры, общение привело к принятию. Я будто училась у него, будто это была встреча двух коллег исследователей, открывавших для себя что-то новое.

Вместе с трупом в активной беседе я провела еще около часа, пока не закончилась самоподготовка. За это время я обрела не только умения, но и друга с необычной судьбой. Конечно, воспринимать его, как живого человека, невозможно, но и считать предметом и расходным материалом нельзя. И пусть кто-то высмеет меня и осудит за чувствительность и отсутствие необходимой медикам циничности, но именно уважение и любовь ко всему, с чем имеешь дело, помогли мне получить зачет. По крайней мере, это всяко лучше жестокости и беспечности по отношению к тем, кто пожертвовал самым дорогим ради наших знаний — своим телом.