Поднять якорь [Валерий Петрович Екимов] (fb2) читать онлайн

Валерий Екимов Поднять якорь

…Где-то на Балтике.

Конец восьмидесятых. Поздняя осень. Понедельник. Утро.

Стенка главного пирса Минной гавани. Дивизион морских тральщиков. Подъем флага, точнее — ежедневная пятиминутка командира дивизиона сразу после него.

— Та-ак, — среди прочего завершая «утренний доклад» командиров кораблей, буднично тянет суровый, не терпящий никаких возражений, комдив рейдовых тральщиков капитан третьего ранга Меряков Александр Иванович, — сегодня в 14–00 также запланирован выход в море на размагничивание у РТ-229… Какие у кого есть вопросы по выполнению плана?

— Разрешите, товарищ командир? — неуверенно подаёт голос обескураженный услышанным командир обозначенного двести двадцать девятого тральщика лейтенанта Стариков…Матвей Феликсович, проще — просто Феликс, как все, даже родные и близкие, почему-то называют его с момента появления в имени легендарного отчества.

— Ста-ри-ков? — тут же взрывается комдив. — Ну, какой ты к лешему Стариков? Старики вопросов не задают, они, не рассуждая и рассусоливая, выполняют приказ. Слышишь? Не рас-суж-да-я и рас-су-со-ливая! «Путь постигает, идущий», товарищ лейтенант, слышали такую жизненную концепцию? Мудрость, то есть… восточную, кажется, самураев. Ну, что тут может быть неясным, иди и готовь свою хромую «Антилопу» к выходу и скажи спасибо механику, что подал тебя в план Базы на размагничивание теперь, в конце сезона, будто ему лета было мало, — устало машет рукой. Всё!.. Снять выход невозможно, пробовал. Выполняй. Ясно?

— Так точно, товарищ командир, — вытянувшись по стойке «смирно» обречено выдыхает Феликс. Хотя, что тут может быть ясного, ничего-то ему не ясно, по утвержденному плану подготовки его экипажа первый выход корабля в море был запланирован лишь на весну следующего года, а тут на тебе, гонка какая-то. — Что же делать? — с новой беспощадностью, в который уж раз за прошедший месяц, как Феликса назначили командиром корабля, в его голове материализуется буквально следующий за ним по пятам этот вездесущий вопрос.

— И кто виноват? — словно подслушав мысли друга, шутит никогда не унывающий Пашка, бывший его одноклассник по училищу, а ныне командир соседнего с ним тральщика. Он сразу смекнул всю серьезность возникшего ситуации, ведь с момента их назначения на боевую единицу флота едва прошёл месяц, а тут — самостоятельный выход корабля в море.

И совершенно неважно, что до полигона размагничивания, куда Феликсу предстоит отвести свою «Антилопу» всего полмили от створа гавани, это полноценный выход боевой единицы флота на боевое задание, в море, где всё возможно.

— Виновного, Пашка, комдив уже назначил, — уныло парирует Феликс, — это дивизионный механик, но чем это поможет мне на выходе он, почему-то не сказал.

— Потому и не сказал, что не его это дело корабль к выходу готовить.

— Хорошенькое дело, а чьё?

— Твоё… и дивизионных специалистов, — хлопает по плечу товарища Пашка. — Так что не трать время, беги к начальнику штаба, мировой мужик, кстати, он поможет, уверен.

— Пожалуй, ты прав, — заметно веселеет Феликс, глядя в спину убегающему по своим неотложным делам, которых у любого командира корабля всегда и везде невпроворот, друга и, круто поменяв курс, направляется в штаб.

…Недавно назначенный начальником штаба дивизиона капитан третьего ранга Данилин — в прошлом опытнейший командир ни одного морского и океанского тральщиков, одних только дальних походов у него за спиной больше десятка. Впрочем, это не главное! Николай Григорьевич отзывчивый, деликатный и до щепетильности принципиальный человек. Весёлый и доброжелательный, он никогда и ни на кого — неважно начальник перед ним или подчиненный — не повышал голос, при этом и никому из них не давая спуску за нерадивое отношение к делу. Увы, это редкость! Огромная редкость, если не сказать — эксклюзив, исключение! Только за одно это его уважают и… боятся. Почему боятся? Так ведь правда, как и добро, обязывает, требует ответной простоты и открытости, этому трудно соответствовать…

— Знаю, Стариков, знаю, — перебивает командира начштаба, лишь завидев того на пороге своего кабинета. — С вами на выход пойдет опытнейший офицер штаба старший лейтенант Маразан, раз уж он заварил эту кашу с размагничиванием в конце навигации, но это ни в коем случае не снимет с вас полной ответственности ни за корабль, ни за экипаж. Запомните, Валерий Феликсович, командир на выходе вы, а не он.

— Есть, товарищ капитан третьего ранга, — бодро выдыхает лейтенант.

— Задача по подготовке «матчасти», — не прерываясь, продолжает Данилин, — механику уже поставлена, к управлению кораблем он допущен, да и на рейде он бывал чаще чем дома, так что если даже стемнеет, то по огням и РЛС не заблудитесь, дорогу найдёте. Но это лишь часть дела, для выполнения всей поставленной задачи вам потребуется все ваши знания, смекалка и немного везения, так что садитесь и записывайте.

…Далее в течение часа начштаба подробнейшим образом, выгнав из кабинета собственный штаб, будет втолковывать командиру каждый, даже самый незначительный эпизод предстоящего, в общем-то, совсем даже не сложного похода для бывалого моряка. Стариков станет записывать, что-то спрашивать, повторять и снова записывать. Боже мой, сколько всего надо сделать для всего-то двухчасового выхода на несколько кабельтовых за молы гавани: заполнить многочисленные журналы, проложить предварительную прокладку курса, подготовить многочисленные рапорта на получение специальной документации, согласовать и получить всевозможные разрешения, позывные, отыскать специалиста по размагничиванию, подготовить корабль и поставить задачу каждому члену экипажа. Но самое сложное это, конечно же, после всей этой «кутерьмы» выполнить приемы маневрирования на небольшом, но очень даже строптивом, как скоро выяснится, кораблике.

Э-эх, чему только не учат курсантов в училищах, даже психологии и философии великих мечтателей-утопистов в светлое завтра, что в принципе-то наверно и неплохо, — чего не помечтать-то на самом деле? — а вот непосредственному командованию кораблем: ведению корабельного хозяйства, экономике и финансам, делопроизводству, мату чету, бухучету, навыкам непосредственного управления кораблём и швартовки — нет! Считается, видимо, что всё это офицер освоит уже на флоте, непосредственно в своей повседневной деятельности, находясь на первичной лейтенантской должности под руководством командира корабля, старпома, дежурного офицера, командиров боевых частей, групп и прочее. Но как быть, когда ты единственный офицер на корабле и выступаешь одновременно и в роли дежурного офицера, и старпома, и… целого командира корабля, наконец? Понятно, что сразу стать полноценным руководителем войсковой части, коей на флоте является каждое даже самое маленькое плавательное средство, по назначению с курсантской скамьи просто невозможно, но… надо!..

— Ну, как, всё понятно? — ободряюще улыбается после затянувшегося инструктажа начштаба.

— Так точно, товарищ командир! — уверено чеканит повеселевший лейтенант, — спасибо.

— Не за что! У тебя всё получится, — выходя вместе с ним из кабинета, продолжает наставлять Данилин. — Но запомни, Стариков, настоящим командиром становится не тот, кто безоговорочно, не задумываясь, сразу выполняет все валящиеся на него сверху команды. Командир должен уметь из нескончаемого потока событий и дел, так называемой — «текучки», безошибочно выбирать главные… первостепенные задачи. А определив их, уже без боязни и замешательства немедля принимать собственное, как говорит наш Корабельный устав, сообразно возникшей обстановки, решение на их реализацию, не упуская при этом ни единой даже малозначащей детали. В море нет мелочей, нет простых или сложных ситуаций, каждая упущенная мелочь может стать серьезной преградой для выполнения поставленной задачи в целом. Но никто, слышишь, никто там, в море, не может выбрать за командира ни способ, ни очередность решения возникающих проблем сообразно ситуации — всего на берегу не предусмотришь! — главное чтобы в итоге боевая задача была исполнена в полном объёме.

— Понял, товарищ командир!

— Ты знаешь, Феликс, многие опытнейшие офицеры здесь будут говорить тебе, мол, инициатива, на флоте наказуема, — горячо, словно продолжая какой-то свой многолетний диалог с кем-то, доверительно говорит Николай Григорьевич. — Так вот — это, пожалуй, правда, но при этом не вся, неполная, ущербная. Действительно инициатива на флоте не поощряема, да и не только на флоте, но равнодушное отношение к своему делу, а главное людям, выполняющим его рядом с тобой, много хуже. Основная задача командира — это боевая готовность корабля, понимаешь, не красота на палубе и бумагах, а реальная способность экипажа выполнить поставленную задачу в любых, самых неблагоприятных условиях. А это возможно лишь при наличии живой, неформальной взаимопонимания всех членов экипажа. Слышишь меня, Стариков?

— Угу, — рассеянно кивает в ответ перегруженный информацией лейтенант, озабочено глядя на плотно исписанный лист своих записей.

— Командир, закрой свой стратегический план, можешь даже выкинуть его, — понимающе смеется начштаба, — ситуация тебе сама подскажет что и как делать, да и механик, думаю, уже давно всё подготовил: и документацию, и мат часть. Ты просто послушай меня ещё чуть-чуть, — они неспешно движутся по стенке Минной гавани в расположение дивизиона рейдовых тральщиков, — я напоследок расскажу тебе одну маленькую, скажем так, сказку:

«…В некотором царстве в некотором государстве, возможно даже, что и у нас в дивизионе, некогда, ну или точнее, лет так восемь-десять назад, когда кое-кто из сегодняшних командиров ещё в пионерском галстуке в школу бегал, вдруг, откуда ни возьмись, вероятно, что даже из вашего училища, появился «добрый молодец». Правильней сказать молодой, великолепно подготовленный по своему профилю лейтенант: золотой медалист, умница, весельчак, добряк, очень даже неравнодушный до настоящего дела, к тому ж хороший товарищ. Выдали, значит, этому русскому витязю настоящего боевого богатырского коня, рейдовый тральщик, кто знает какой, может даже и твой… «Антилопу». И взялся этот богатырь за дело, да так ретиво и усердно, что объездил коня своего в два счета, за полтора месяца, то есть, в несколько раз быстрее отведенного уставами времени, успешно освоив все элементы кораблевождения и маневрирования. И вот, как только в Минной гавани растаял лед, вместе со своим боевым экипажем он первым в базе сдал курсовые задачи на готовность корабля к новой навигации. В результате нашего отличника, как первого богатыря во всей дружине отправили в самый сложный, но почетный дальний дозор, на первую в новом году брандвахту. А это, без шуток, действительно очень почетно, и не только для корабля, но и для всего дивизиона, за это право командиры кораблей в базе традиционно соревнуются каждый новый год. Курсовые задачи принимают флагманские специалисты не только базы, но и флота, так что не подмухлюешь. Опытные командиры немного завидовали молодому витязю, ну, сам понимаешь, вдруг впервые за всю историю бригады конкурс выиграл никому не известный командир, «без года неделя», как назначенный на корабль. Впрочем, завидовать недолго пришлось, брандвахта выпала на редкость сложной, выматывающей. Погода в конце зимы, сам знаешь, не сахар, да и лед огромными полями ещё мигрирует по Балтике, вот и пришлось экипажу вместо недели задержаться на дальней банке у приемного рейдового буя в трудных погодных условиях, аж на двадцать дней. Кто знает, может из-за этого, всё-таки рейдовым тральщикам не дано долго находиться в море без захода в гавань, а может по другой какой причине, на корабле случилось чрезвычайное происшествие — ЧП. При возвращении, уже перед самым подходом к базе командир, сделав очередную плановую перекличку по боевым постам, обнаружил отсутствие одного матроса. После говорили, что тот, не выдержав долгой изнуряющей качки и невыносимого выворачивания организма, то ли не удержался на леерах при возвращении, отдавая очередную порцию внутренностей «Нептуну», а то ли сам сиганул навстречу стихии. Увы, так бывает, от того никто не застрахован, учти это, особенно на ходу корабля. Как бы там не было, но полный осмотр тральщика положительного результата в его поисках не дал. Наш лейтенант, как и положено тут же доложил оперативному дежурному Бригады. По тревоге была поднята вся База, спасательные вертолёты, но поиск положительного результата не дал — матрос исчез. В результате нашего богатыря, обвинив во всех «тяжких», выбили из седла — отстранили от должности. Дальше проверка, следствие, суд. Экипаж нашего витязя встал за командира горой, он действительно был лучший. Вместе они выдержали всё — вины ни за командиром, ни за экипажем, как не искали, не нашли. Его реабилитировали, но коня уже не отдали, назначив командиром боевой части на морской тральщик в другое тридевятое царство, на котором он, кстати, и служил всё это время до недавнего времени в звании капитан-лейтенанта без малейшей перспективы дальнейшего карьерного роста, хотя вверенный ему участок службы и там неизменно оставался лучшим. Впрочем, не в карьере счастье, да и не о ней мой рассказ, настоящий русский богатырь после этого случая очень изменился, сник, погас, что ли, практически перестал общаться с окружающими, словно вычеркнул себя из этой жизни. Он до сих пор не может простить себе того случая: что не предугадал, не почувствовал, не досмотрел, будто бы мог это сделать. Увы, не всё на свете мы можем изменить, не всё, человек — не Бог…».

— Но ты, Феликс, всё ж попробуй стать Им для своего экипажа. Ешь, пей и спи вместе с моряками, не держи дверь в свою каюту и… душу закрытой для них, — остановившись уже напротив трапа пыхтящей на всех порах «Антилопы», завершает свой рассказ начштаба.

— В общем, стань для них Богом, Феликс, — улыбаясь, жмёт руку, — и… семь футов под килем, — кричит ему, резво забегающему на корабль по трапу, вдогонку.

— Баковым на бак, ютовым на ют, по местам стоять с якоря и швартовых сниматься, — спустя час, завершив вместе с опытным дивизионным механиком подготовку своего корабля к первому самостоятельному выходу в море, по громкоговорящей связи «Каштан» объявляет лейтенант Стариков.

— Баковые на баке, — тут же отзывается динамик на ходовом мостике.

На носу корабля — баке — боцман, старший матрос Стрельба, с нетерпением дожидавшийся этого выхода в море, заметно волнуется. Как-никак их «Антилопа» полгода не сходила со своего места, бывали дни, когда и проворачивание-то механизмов толком не кому было делать — он один бессменно оставался здесь. Сегодня, можно сказать, их боевое крещение, а он самый опытный среди моряков — никак нельзя ударить лицом в грязь.

— Есть бак, — машинально выдыхает в банан — микрофон «Каштана», напоминающий этот фрукт, — Феликс.

Сейчас ему снова никак не удаётся отвязаться от назойливой мысли, в которой он в какой уж раз «на чем Свет стоит» ругает себя за то, что месяц назад согласился-таки на соблазнительное предложение в штабе Флота стать командиром корабля. Как ему сказали тогда там: «По любому… лучше быть головой мухи, чем «хвостиком» слона»! А ведь мог бы настоять на своём, всё-таки с красным дипломом окончил училище, распределиться по специальности и получить направление штурманом на какой-нибудь «белый пароход».

…Да и то, верно, командовал бы себе спокойненько в худшем случае боевой частью на большой «коробке», как и планировали когда-то с женой, после выпуска, горя б не знал! Глядишь, и с женой бы чаще виделись, а то лишь по выходным, да и то только во время культпоходов с экипажем, или глубокой ночью, удрав из матросской казармы, пока дивизион спит. Почему удрав? Так ведь не сдавший к самостоятельному управлению командир — это не командир вовсе, и даже не офицер, а так… практикант какой-то. А практиканту сход с корабля не положен! Да и дел у лейтенанта на корабле, где долгое время была вакансия, действительно, невпроворот: личный состав, прикомандированный к другим кораблям, потерял слаженность — необходима переподготовка; вещевое и прочее расходное имущество пришло в негодность, требуя замены; бесхозная «матчасть» без ежедневной эксплуатации ведет себя непредсказуемо, словно обиженный капризный «ребёнок». Впрочем, о том, как Феликс, спустя полгода службы обнаружит, числящиеся за его тральщиком винты старого крейсера, в совершенстве освоив бухгалтерский и материальный учет, маркетинг и юриспруденцию, история совершенно другая, о которой он пока ещё даже не помышляет…

А пока, он полный дум и сомнений просто стоит на ходовом мостике и принимает доклады экипажа.

— Ютовые… на юте, — радуется неожиданному осеннему приключению — любой выход в море для моряков, да ещё на быстрокрылой «Антилопе», всегда радость! — и опытный минер старшина первой статьи Родька Рудер, прикомандированный на этот недальний поход с соседнего корабля.

— Есть ютовые, — мотнув головой, сбрасывает гнетущие сомнения лейтенант. — Отдать трап!

— Есть отдать, — Родька проворно с командой минеров и вахтенным у трапов на стенке выталкивает сходню на пирс. — Трап на стенке!

— Бак, отдать носовые!

— Есть отдать носовые, — вторит командиру Сашка Стрельба.

— Ют, отдать кормовые!

— Есть отдать кормовые.

— Бак, — чуть помедлив, дождавшись доклада об исполнении выданных команд, безэмоционально выдыхает лейтенант, — якорь… пошёл!

…А ведь непросто, однако, выбрать-то тот якорь со дна Минной гавани, где словно в «тетрисе», ежедневно меняя своё местоположение, десятки кораблей и судов поверх прочих давно стоящих у стенки гавани плавстредств забрасывают и поднимают свои якоря и швартовые концы. Пока распутаешь всю эту армаду крепежей, приспособлений, ухищрений, прочно удерживающих корабли на безопасном расстоянии друг от друга во время штормов и бурь, проходит много, очень много времени, не дай-то Бог в этот момент налететь боковому шквалу. Даже незначительный навал на рядом стоящий корпус — всегда серьезное происшествие на флоте, связанное с риском, как для экипажа, так и для самих кораблей, со всеми вытекающими из этого последствиями. По статистике подавляющее число столкновений происходит именно в узкостях, а из них большая часть на рейде и непосредственно в гавани…

— Мостик, Бак, — через мгновение захлёбывается боцман, — гидравлику заклинило.

Ещё через мгновение упругий ветер набрасывается на повисшую в нелепой позе на своей, нырнувшей под корпус, якорь-цепи «Антилопу» между каменной стенкой, соседними рейдовым тральщиком и огромным железным УПК (учебно-пожарным комплексом), перестроенного из базе довоенной постройки морского тральщика. Освободившуюся от кормовых швартовых корму рейдового кораблика, словно подслушав, немедленно подхватывает боковой шквал и навалом гонит на гиганта-УПК, в десятки раз превышающего и его размеры, и прочность, грозя разбить об его железный борт пластмассовый корпус Малыша в «пух и прах».

— Ют, Мостик, — тут же, сориентировавшись, оживает командир, — подать левый кормовой на тральщик.

— Есть подать левый кормовой, — торопится минер.

Командир дивизиона капитан третьего ранга Меряков, пришедший на стенку удостовериться в благополучном выходе Антилопы — всё-таки случай неординарный, незаметно улыбнулся в усы, оценив своевременное решение Старикова. Да и командир монстра-УПК, согласно корабельному расписанию появившийся на ходовом мостике, чтобы оказать соответствующую помощь давнему соседу при снятии со швартовых, непроизвольно одобрительно кивнул на выбранный Феликсом маневр.

— Мостик, Бак, — врывается в затянувшую паузу боцман, — якорь пошел.

— Есть, Бак, — успокаивается лейтенант, мысленно поблагодарив дивизионного механика, минуту назад «улетевшего» куда-то вниз, лишь заслышав доклад о неисправности гидравлики. — Ют, отдать кормовой.

— Есть, отдать кормовой, — также облегчённо вторит командиру старший минер.

Корабль вслед за вытягиваемой гидравликой из-под себя якорной цепью послушно выравнивается, повернув нос по направлению к швартовой бочке, где теоретически и должен оказаться якорь. Однако пару минут порыскав в разные стороны на свободном пространстве, постоянно спотыкаясь и останавливаясь для сброса с помощью висящего за бортом боцмана поднимаемых со дна чужих цепей, Антилопа вдруг неожиданно резко разворачивается прямиком на железного соседа, куда почему-то вдруг чудом потянулась его давно невыбираемая якорь-цепь.

— Бак, Мостик, — раздражённо, даже немного обижено взвизгивает Феликс, — стоп якорь!

— Есть, стоп якорь, — басит боцман и тут же, буквально через мгновение, растерянно роняет, — гидравлику заклинило, — а далее, спустя секунду, в динамик на всю гавань и вовсе не по уставу, — якорь-цепь… не останавливается.

— КП-6, Мостик, — чуть помедлив, соображая, взрывается Стариков, — обесточить гидравлику.

Ответа нет!

…Согласно расписанию при прохождении в узкости почти весь личный состав, в том числе и электрик, находится в команде швартового личного состава на верхней палубе, где аварийного дистанционного выключателя электроснабжения механизмов не предусмотрено. Видимо конструкторы корабля не без основания полагали, что если гидравлика вдруг не включится, то ничего страшно не случится — ну, повисит кораблик чуть дольше на якоре, пока механики «колдуют» над ней, да и только! — но, что гидравлика в нужный момент может не выключиться, такого, похоже, никто не предполагал. Нельзя же, на самом деле, предусмотреть вперед всё на Белом свете — такого не бывает…

А относительно маленький рейдовый тральщик продолжает медленное, но неуклонное, наступление своим не самым крепким пластиковым носом прямо на огромный бронированный борт УПК.

Электрик, что есть сил спешит в четвертый отсек к главному распределительному щиту (ГРЩ) корабля, туда же с Мостика вслед за ним торопится и дивизионный механик — ситуация нештатная, вряд ли сходу удастся без отключения электропитания всего корабля снять напряжение с гидравлики.

Моряки обоих сближающихся кораблей заворожено замирают в немом оцепенении — о происходящем слышит вся гавань! — динамики громкоговорящей связи на верхней палубе кораблей одинаковые, что на крейсере, то и на тральщике.

Комдив, капитан третьего ранга Меряков на стенке пирса от увиденного роняет вечно торчащую у него во рту сигарету, а командир УПК, до боли, в пальцах сжав микрофон корабельного громкоговорителя, растерянно не прерываясь, водит встревоженным взгляд с него на Феликса, не зная, что предпринять самому.

Лишь боцман Стрельба, мгновенно накинув на нос Антилопы смягчающие кранцы, бесстрашно хватает трехметровый багор и, пытаясь хоть как-то смягчить предстоящий удар, всеми силами упирается им в надвигающийся высокий борт соседа.

— КП-5, Мостик, — срываясь на фальцет, рвет оцепенение всех негодующий голос командира, — обе машины малый назад.

— Есть, обе малый назад, — испуганно хрипит в динамике механик, матрос Горбатей, и два веселых белоснежных буруна морской пены взрываются за кормой. — Обе машины работают малый назад, — гремит динамик.

Корабль со скрипом, присев на корму, останавливается и, набирая обороты, до предела натягивая якорь-цепь.

Командир молчит.

Моряки дивизиона, да и с других соседних кораблей, обильно высыпавшие на пирс гавани за спиной комдива, готовые, в случае чего, тут же броситься на помощь, словно по команде, тоже молчат, напряжённо всматриваясь и прислушиваясь к подводному стону натянувшейся до предела металлической струны-цепи.

— Стоп обе машины, — наконец рвёт затянувшуюся паузу Феликс, ощутив, как цепь с хрустом срывает-таки якорь со дна гавани из-под могучего морского чудовища. — БП-6, отставить «обесточить гидравлику».

— Есть отставить, — еле слышно уже из трюма сквозь открытый люк тамбура, что есть сил, не успев включить в ГРЩ свой «Каштан», кричит электрик.

— Бак, Мостик, — не вникая в эти мелочи, теперь уже безостановочно сыпет на всю гавань команды Стариков.

— Есть Бак.

— Что с гидравликой?

— Порядок, — удовлетворенно сопит обескураженный голос дивизионного механика с носа корабля. — Якорь-цепь остановлена.

— Якорь пошёл, — тут же, снижая накал, буднично давит лейтенант.

— Есть, — вступает боцман, — якорь пошел!

— БП-1, Мостик, — не унимается командир.

— Есть БП-1, — звенит рулевой.

— Лево руля.

— Есть, лево руля.

— БП-5.

— Есть БП-5, — отзывается Горбатей с пульта дистанционного управления дизелями.

— Правый длинный назад.

— Есть правый длинный назад.

Антилопа, развернувшись на этот раз носом к стенке, движется кормой по направлению в узкий створ между швартовой бочкой и носом соседнего рейдового тральщика.

— Мостик, Бак, — радостно рапортует боцман, не дожидаясь ответа, — якорь на борту.

— Есть Бак! БП-1, руль прямо, — радостно гремит и командир. — БП-5, обе малый назад.

Комдив, до сих пор стоящий с открытым ртом на стенке, облегчено выдыхает и только теперь замечает отсутствие сигареты во рту.

Командир УПК, сняв фуражку, тыльной стороной рукава трет вспотевший от напряжения лоб и, глянув на комдива, одобрительно поднимает оттопыренный большой палец правой руки вверх, незаметно кивая головой в сторону Феликса.

Антилопа, завершив маневр, выйдя на свободное пространство гавани за швартовыми бочками, весело набирает ход по направлению к восточным воротам Минной гавани, где её поджидает радостная в два бала волна.

Восторг!

Непередаваемый восторг охватывает Феликса при проходе впервые распахивающихся перед ним молов Минной гавани, накатывает ничем необъяснимая эйфория перед, чарующей глаз, волей бесконечного морского простора. Колючие брызги, нечаянно сорванные ветром с гребня надвигающейся на нос корабля волны, дарят ему свою первую освежающую пощечину, заколдовывая, влюбляя, поражая. Ничто в жизни не сравниться с этим незабываемым чувством раболепного обожания живой свободной стихии воды и неба, всего-всего, что видно и не видно, но непременно чувствуется здесь на самостоятельно управляемом корабле при проходе границы порта и бездны, ничто-ничто, кроме, разве что, любви, дарующей такую же неописуемую бездонную свободу и величие!..

Впрочем, уже через минуту, этот нечаянно распахнувшийся перед Феликсом восторг прохода корабля сквозь молы восточного выхода из Минной гавани, также стремительно и захлопнулся, стремительно нахлынувшими событиями рутинного корабельного расписания.

Впереди незнакомый стенд размагничивания — две стационарно установленные на рейде гавани строго по меридиану с севера на юг огромные морские бочки! — хорошо просматриваемый в ясную погоду даже с гавани, неминуемо с поразительной быстротой надвигается на «Антилопу».

Тут не до восторгов!

И хотя, два балла — белые барашки только-только начинают весело закручиваться на гребне — небольшая волна, и кораблевождение на рейде проще простого — курс понятен без карты, заблудиться невозможно даже ночью, да и какая ночь, начштаба сказал: «…управишься за час…»! — любоваться некогда, нужно многое успеть, решить — бочки-то уже рядом. Во-первых, надо бы понять к какой из них швартоваться вначале, как после этого разворачивать корабль, какие команды давать. А, во-вторых, нужно бы уже выбрать кому из матросов доверить самое сложное — прыгать на бочки.

Однако, на удивление Старикова, долго думать не придётся, всё получится само собой по давно отработанной в дивизионе схеме. Его собранный со всего дивизиона экипаж с опытнейшим боцманом «Антилопы» во главе швартовой команды на носу и его товарищем-одногодкой старшим минёром Родионом Рудером с «Горелого» (соседнего тральщика) на корме сделают всё сами. Боковой ветер не станет им помехой — моряки соскучились по работе в открытом море и виртуозно выполнят этот удивительный для Феликса манёвр. О таком сложном «такелажном плетении» швартовых концов на кнехтах корабля и бочке, их креплении и ручной переброске, не используя гидравлики, вдоль борта, он никогда прежде не слышал. Молодые моряки-первогодки рядом с «годками» — моряками по последнему году службу, как и командир, с уважением будут следить за магией их отточенных до автоматизма действий, беспрекословно выполняя подаваемые ими короткие реплики-команды.

На флоте, среди действующего плавсостава, так заведено: самые сложные и опасные операции в море выполняют исключительно самые опытные и умелые моряки. И никак иначе! Настоящий «морской волк» гордится не сроком своей службы, а приобретенным навыком и признанием в том экипажа — одно неверное движение в море может привести к необратимым последствиям для всех. Свой статус мастера ни один «годок», ни за что не променяет на роль банального наблюдателя: «пассажира», «балласта», да и выполнить большинство элементов в море может только настоящий специалист после нескольких лет каждодневной рутиной тренировки, многократного их повторения.

…

— Командир, мы закончили, — появившись на Мостике по внешнему трапу со стороны юта, неожиданно прерывает размышления лейтенанта, давно всматривающегося в загорающиеся огни гавани, старший бригады заводских специалистов. — Можно сниматься со швартовых, пора на базу.

Да, «спецы» явно в один час не уложились — прошло как минимум три! — похоже, работали на совесть, ведь нерегламентированные магнитные поля тральщика могут дорого стоить ему в реальной боевой обстановке.

Смеркается.

На проходящих по фарватеру судах и кораблях вслед за огнями гавани тоже зажигают ходовые огни.

Дивизионный механик, заслышав в рубке доклад заводских, выходит на мостик, глянув по сторонам, а заодно и на позеленевшего от беспрерывного бдения на мостике Феликса — оказывается, ему с трудом удаётся преодолеть даже такую небольшую качку — молча включает сигнальные огни «Антилопы» и, ничего не говоря, спускается обратно.

По-прежнему упругий западный боковой ветер монотонно переваливает корабль с борта на борт на растянутых швартовых фалах, вытягивая все жилы из молодых неопытных моряков.

— Понял, — кивает Феликс и, тяжело вздохнув, нехотя идёт внутрь корабля, в радиорубку к Лёньке Леонцу, своему молодому радисту, запросить у оперативного дежурного Базы разрешение на возвращение.

Вообще-то выйти в эфир можно было б прямо отсюда, с мостика, к тому ж, как известно, качка легче переносится на верхней палубе, чем внутри корабля, но пока Стариков предпочитает выходить в открытый эфир в закрытой наглухо радиорубке рядом со специально подготовленным матросом. Так надёжней! Они вместе с ним лишь на прошлой неделе сдали зачет по радиообмену флагманскому специалисту бригады. У Леончика, как прозвали его моряки за невысокий рост, феноменальная память, если что, он тут же подскажет нужную комбинацию из слов и символов для разговора в открытом эфире, да и качку, как выясняется, Лёнька переносит совершенно свободно… легко.

Везёт ему!

— Баковым на бак, ютовым на ют, — после теплой радиорубки, напичканной работающей аппаратурой и расположенной прямо над камбузом, на мостике зябко и мерзко, — по местам стоять со швартовых сниматься, — хрипит командир в динамике корабельного громкоговорителя, отыграв предварительно звонками «Большой сбор».

— Баковые на баке, — почти тут же начинают сыпаться доклады с постов.

— Есть, Бак.

— Ютовые на юте.

— Есть, Ют, — своим размеренным ходом гонит Феликс, заученную ещё в училище на виртуальных уроках кораблевождения, карусель привычных команд, — БП-1, БП-5, о готовности доложить.

— БП-1 к бою и походу готов, — звенит рулевой, старшина 2-ой статьи Федька Моисеев.

— БП-5 к бою и походу готов, — с пульта управления двигателями докладывает старший моторист Ромка Горбатей.

— Ют, отдать кормовой.

— Есть, отдать комовой, — звенит старший минер Родион Рудер на юте и, дав слабину, легко сбрасывает с правого кнехта кормовой конец, оказывается ещё при швартовке продетый в виде большой петли через кольцо бочки и закрепленный обоими концами на коме корабля. — Мостик, ют, кормовой на борту.

— Есть, Ют, — радуется командир, как ни крути, но полдела уже позади. — Бак, Мостик.

— Есть, Бак, — отзывается боцман.

— Носовой передать на ют.

…При постановке на стенд дивизионный механик на удивлённый вопрос Феликса — зачем моряки перебросили швартовый конец по борту и развернули корабль при постановке на стенд? — уже успел пояснить, что прыгать на бочку с юта удобнее, чем с носа корабля, да и удерживать корму в нужном положении на волне значительно эффективнее…

— Есть передать носовой, — докладывают с бака.

— Ют, включить гидравлику.

Боцман и минёр со своими командами баковых и ютовых снова в один миг, — залюбуешься! — как и при дневной швартовке, совершают «неподражаемую вертушку», превращая носовой конец в кормовой.

— Выбрать кормовой, — во время командует командир.

Вечерние сумерки незаметно заканчиваются, в какой-то момент тьма накрывает «Антилопу» с головой. Зажжённые механиком дежурные огни корабля освещают палубу и пару тройку метров черной воды за её пределами. Где-то там, за кормой, со скоростью выборки гидравликой кормового швартового конца на корабль невидимо надвигается печальная морская бочка, норовя нанести неожиданный удар в рулевой отсек пластмассового корпуса.

Жуть!

Кто бы мог знать, что работа на стенде задержится до темноты?

От одной только этой мысли Феликса бьёт лёгкий озноб, он даже передёргивает плечами, отгоняя наваждение, предчувствуя недоброе, правда, подступающую было к горлу очередную порцию тошноты, как рукой снимает, не до того теперь!

— Что решил, командир? — своевременно подсказывает во время поднявшийся на мостик дивизионный механик.

— Сигнальщик, — очнувшись, ревёт в «каштан» Феликс, — включить сигнальный прожектор.

— Есть включить прожектор, — сквозь завывание ветра слышен хрип влетающего со стороны кормы по внешнему трапу на сигнальный мостик старшины второй статьи Толика Шарапова.

Невысокий, если не сказать низенький, щупленький паренек, буквально на днях прибывший для дальнейшего прохождения службы на рейдовый тральщик, за какие-то провинности был отчислен после третьего курса Калининградского военно-морского училища. Этот выход в море для него, как и для Феликса, первый. Он очень старается, всё-таки почти три года службы у него за плечами, нельзя ударить «в грязь лицом» перед его новыми товарищами и… командиром.

— Стрельба на ют, — оценив мощный луч света за кормой, успокаивается командир, — к гидравлике.

— Есть, товарищ командир, — тут же отзывается боцман, спешно отправившись с носа корабля на корму.

— Рудер, обвяжись подавательным… на всякий случай.

— Е-есть, — передав выборку кормового на тральной вьюшке боцману, неохотно тянет Родька, опоясывая себя легким, обычно используемым для забрасывания на пирс при швартовке в гавани, фалом.

Эта идея ему явно не нравится, прыгать на бочку и так непросто, а тут ещё возиться с дополнительно привязанным ограничителем на поясе, но спорить с малознакомым и, кажется, каким-то очень сердитым сейчас лейтенантом посреди ночного моря не стал.

— Ютовым, держать страховочный конец, — перекрывая дыхание двигателей и удары волн о корпус, давит разгоряченный Феликс.

Прожектор режет пространство за кормой, выхватив, наконец, в темноте наступающую на них бочку.

— Стоп гидравлика, — морской гигант останавливается в паре метров от среза кормы. — Закрепить кормовой.

Непривычно длинная и пологая для этого времени года волна Балтики то выбрасывает бочку вверх над палубой юта, то, наоборот, загоняет её под самую корму, норовя провести болезненный апперкот в рулевое отделение Антилопы. Командир, глядя на её качение, невольно останавливается, задумывается, но оставаться в таком неуклюжем положении в непосредственной близости от опасности надолго нельзя.

— Что решил, командир? — вновь выводит командира из лёгкого замешательства встревоженный голос дивизионного механика, благоразумно расположившегося здесь же на мостике за его спиной.

— Ют, мостик, — тут же реагирует лейтенант, — ослабить кормовой.

Стрельба со вторым минером, матросом Лешкой Мазь, моментально исполняют команду. Антилопа, качнувшись, медленно отползает по волне прочь от опасного соседа, и…

…в этот самый момент на удобном подъеме юта над бочкой Родька, не удержавшись от соблазна, самостоятельно без команды прыгает на неё.

— Ох… — невольно выдыхает Стариков.

— Ах! — вырывается у старшего лейтенанта Марзана.

— У-ух, — вскрикивает на юте Стрельба и вся швартовая команда вместе с ним.

Прожектор в руках сигнальщика на секунду срывается, но буквально в следующий момент, соскользнув с палубы за корму, выхватывает из темноты ловко карабкающуюся к центру бочки фигуру матроса, крепко держащегося за насквозь промокший натянутый швартовый конец корабля.

Всё!.. Кажется, пронесло… получилось?!

И тут, казалось, спасительный луч света во тьме, как впрочем, и всё освещение Антилопы неожиданно гаснет. Загоревшееся взамен, тусклое аварийное освещение лишь едва обозначает контуры тральщика. Полгода вынужденного простоя не прошли для корабля даром, в самый неподходящий момент, видно, опять что-то замкнуло в его нутре, обесточив все механизмы!

— Вот так номер, — скрежещет зубами дивизионный и шустро, как мальчишка, сорвавшись с места, улетает внутрь «Антилопы».

Тьма за бортом давит, кажется, целую вечность — секунд двадцать, не больше — пока «старлей» вместе с электриком колдуют в помещении ГРЩ (главного распределительного щита) и дизель-генераторного отсека.

— Спасибо… за оперативность! — облегченно бубнит под нос командир, хаотично водя взглядом из стороны в сторону по кромешной стене ночи, обступившей корабль, в поисках контура бочки.

Мощный бело-ядовитый луч прожектора планомерно ощупывает черное пространство за кормой.

— Странно, почему нас развернуло к волне? — наблюдая за потугами сигнальщика и направлением движения освещённых им волн, первое, что приходит в голову командиру. — Видно, кормовой провис или… на борту, — закрадывается тревожное предположение мысль, — а значит, старший минер отцепил его от бочки.

Сигнальщик продолжает метр за метром шарить лучом света за бортом, хаотично, но пока всё же ещё спокойно, уверено увеличивая сектор поиска за бортом.

— Ничего-ничего, он привязан, найдём, — пытается мысленно успокоить себя Феликс, — всего-то и нужно натянуть бросательный и по нему подрулить к бочке.

Но в этот момент со стороны юта на мостике появляется взъерошенный пугающе обескураженный боцман, в руках которого беспомощно болтается целый бросательный фал, видимо, сброшенный минером в воду при его натяжении во время разворота тральщика.

И где же Рудер?.. Где Родька?

Бесконечно долгая мучительная пауза — не больше десяти секунд! — повисает на мостике. Даже ветер, притихнув, в этот момент, кажется, немеет от ужаса случившимся.

Как теперь искать… его?..

Где в этой стене темноты отыскать минёра?

— Что решил, командир? — молят глаза боцмана, сигнальщика и вновь вовремя подоспевшего на мостик дивизионного механика.

Их глаза с мольбой и какой-то наивной детской надеждой, взирают на него… молодого неопытного, но, тем не менее, их командира.

— Стань для них Богом, — материализуются в сознании Феликса слова начальника штаба, сказанные ему в напутствие на стенке у трапа в последние минуты перед их выходом в море.

— Это моя вина, товарищ командир, — опустив голову, хрипит боцман, — Родька предлагал отрубить кормовой, а я не дал, жалко мне его стало, только-только ведь на «Бербазе» получил… выбил.

— А давайте покричим его через динамики «Каштана», — волнуется Толя Шарапов, продолжая суетно хаотично крутить лучом сигнального прожектора в ночной темноте по веселящейся Балтике за кормой тральщика.

— Да куда ты светишь, салага? — раздражается на глупое предложение сигнальщика механик. — Не видишь, корабль лёг лагом к волне, значит цель не за кормой, а на траверзе.

— Точно… на траверзе, — соглашается командир. — Вот только какого борта? — судорожно соображает, мысленно представляя себя на месте потерянного матроса.

Как бы он, Феликс, повёл себя там, посреди ночного зимнего неспокойного моря?.. Видимо, за секунду до аварии Родька действительно отцепил швартовый конец, планируя, держась за него в натяг во время выборки его боцманом на гидравлике в удобный момент прыгнуть вместе с ним на корабль в точке подъёма бочки над кормой, да не успел — погас свет. А прыгать наугад в темноту, да ещё при существенном волнении моря не решился. И правильно, что не решился, и от бросательного фала правильного отвязался, пока его не утянуло с ним в воду при отдалении Антилопы.

Стоп!

Но раз не утянуло и бросательный в руках Стрельбы целехонький, не порван, значит, действительно, Родька его отвязал и теперь, следит за нами, сидя на бочке, раскачивается, мокнет, трясётся от холода и страха, но ждёт… ждёт нас!

— Р-ру-де-ер, — что есть мочи все-таки кричит навстречу утихающему на ночь, но всё ещё по-прежнему сильному упругому ветру сигнальщик, — Ро-одька-а.

Феликс вздрагивает, невольно ёжится, не выйдя ещё из образа минёра, мысленно провожая огни Антилопы его глазами.

— Не кричи, — словно от него, роняет устало, — он нас и без твоего крика отлично видит и… слышит, а вот мы его из-за работы дизелей, ветра и волны все равно не услышим. Ищи лучше бочку прожектером на траверзе по обоим бортам по очереди.

Незаметно для Феликса весь экипаж корабля собирается на мостике возле него, с робкой надеждой ожидая его неотложных команд, распоряжений, приказов, готовые немедленно и во что бы то ни стало выполнить их, чего бы это им не стоило.

Ну, а на кого же им надеяться теперь?

Он же их командир, ему и карты в руки: принимать решения и нести полную ответственность за них. Командир в море за всё в ответе, он один и никто больше.

— Может, «расходящуюся коробочку», — неуверенно предлагает опытный дивизионы механик, старший лейтенант Марзан, слышанный им когда-то на учениях термин поискового штурманского маневра.

— «Коробочка» в темноте бесполезна, — даже не взглянув в его сторону, бурчит Феликс себе под нос на давно уже отброшенную им мысль, — погрешность с кабельтов будет, всёравно, что иголку в сене искать.

— Тогда локация, точно… локация, — трясясь и чуть не плача от нетерпения, давит боцман.

Сашка Стрельба готов бежать, прыгать, даже лететь, лишь бы вытащит друга из беды. Они с Родькой Рудером одногодки. Оба в гвардейском дивизионе рейдовых тральщиков третий год. Первый — лучший боцман-артиллерист во всей бригаде, второй — оператор-минер! Стрельба — сибиряк, богатырь, боксер, борец, правда, очень вспыльчив, горд, задирист. Рудер, напротив — щупленький ленинградский студент, очень застенчив, вежлив, интеллигентен. Они очень разные вообще-то, а вот сдружились как-то, впрочем, так бывает, часто бывает — разным интереснее быть вместе.

— Разрешите мне к РЛС, я найду его, увижу.

— Самое крупное разрешение на нашей станции, — обречено парируется сигнальщик Толя Шарапов, — с кабельтов на периферии, а в центре экрана из-за мёртвой зоны станции и того больше, а он где-то тут, рядом, в метрах двадцати-тридцати, так что можно не пытаться, ничего не увидим.

— Увидим, — неожиданно радостно обрывает его командир и, спешно схватив микрофон «Каштана», командует по громкоговорящей связи, — внимание всем: баковым на бак, ютовым на ют к бою и походу приготовиться.

— Ютовые на юте, — незамедлительно отзывается второй минер Лешка Мазь, ставшийся старшим на корме.

— Баковые на баке, — секундой позже гремит боцман, мигом «улетевший» с мостика на свой пост.

— Мостик, БП-1, к бою и походу готов, — включается рулевой.

— Мостик, БП-5, к бою и походу готов, — вторит простуженный Ромка Горбатей.

— БП-1, лево руля, курс прямо по волне, — вселяя уверенность экипажу, режет тьму Феликс, — БП-5, обе малый вперед.

— Есть, лево руля.

— Есть обе малый вперед.

— БП-2 — мостик.

— Есть, БП-2, — отзывается за спиной Феликса, не отлипающий от прожектора сигнальщик.

— Включить РЛС на самое крупное разрешение.

— Есть, товарищ командир.

— Старший лейтенант Марзан к прожектору, — не глядя за спину, сыпет команды командир.

— Есть к прожектору, — Александр Викторович и сам без подсказки уже занял опустевший пост, направив луч света прямо по курсу Антилопы.

— Шарапов, о появлении цели на радаре прямо за кормой доложить.

— Есть доложить, товарищ командир.

— Бак, Мостик, — не унимается лейтенант.

— Есть, бак, — рыдает Стрельба.

— Приготовиться к высадке на бочку.

— Есть, товарищ командир, — с надеждой в голосе выдыхает боцман.

— Внимание баковым и ютовым, приготовить носовой к креплению на бочку и последующей его передаче с бака на ют, — медленно, выговаривая каждое слово, чеканит командир, — старшим на верхней палубе на время отсутствия боцмана и минера назначаю старшего матроса Листопадова.

— Есть, товарищ командир, — отзывается электрик.

Серёга Листопадов — необычный матрос: с одной стороны весьма опытный и квалифицированный электрик, отслуживший уже два полных года, с другой — с ним постоянно приключаются всевозможные неприятности. А виной тому, вероятно, приходится его противоречивый характер и болезненное самолюбие. Вечно-то он всем недоволен, всегда и во всем сомневается, исполнять даже самые очевидно-необходимые поручения не спешит, действуя по известному матросскому принципу: «не торопись выполнять — глядишь, отменят». Но именно теперь, в эту минуту, Сергей не подведет, командир уверен в нём, он это чувствует всем своим «нутром», каждой клеточкой. Листопадов потомственный донской казак, с детства увлекающийся конным спортом и фехтованием, а значит у него отменная реакция, неисчерпаемая выносливость и, как никогда нужное сейчас, несгибаемое упрямство в хорошем смысле слова — воля.

— Мостик, БП-4, — взывает сигнальщик из ходового мостика, работая с локацией.

— Есть Мостик.

— Справа сто сорок, на расстоянии два кабельтова есть цель.

— Есть, БП-2, — радостно вздыхает командир, тут же выдавая новый фейерверк команд, — БП-1, Мостик.

— Есть, БП-1, — дрожит голос рулевого Федьки Моисеева.

— Право на борт, курс прямо на цель, — наливаются металлом динамики Антилопы, придавая уверенности экипажу. — БП-4, самостоятельно корректируй курс рулевого до потери видимости, далее на бак.

— Есть «Мос-ик», — захлебывается в эмоциях сигнальщик.

— БП-5, Мостик, стоп правая, — чтоб уменьшить радиус разворота командует командир.

— Есть, стоп правая, — надрывается, срываясь на шёпот старший моторист.

Антилопа валится на левый бок и удивительно быстро, словно чувствуя напряжённость момента, по рискованно крутой траектории выходит на заданный курс.

— БП-5, Мостик, обе машины малый вперед.

— Есть, Мостик, — хрипит Горбатей, — обе машины работают малый вперед.

— Обе стоп, — неожиданно тут же рубит командир.

— Есть, обе стоп, — пугается Ромка. — Мостик, обе… стоп!

…Безучастная сырая ночь равнодушно валится на корабль всей своей неуёмной пустотой, отрешённостью и… безмятежностью. Время и пространство стираются во тьме засыпающей холодной огромной бухты. Сознание и рассудок от безысходности теряют какие-либо ориентиры в ней, затягиваясь в беспробудную дрёму Вселенной. Даже ветер и его весёлые спутники волны, поддаваясь всеобщему успокоению, неожиданно теряют свою недавнюю резвость и упорство. Впрочем, может, это только кажется! Несущественные мысли, сомнения и тревоги в них, стираются, плавно уходя на задний план… в никуда, лишь только глаза и уши моряком усилием их воли и объединяющей беды напряжены до предела. Впившись в бездушную пустоту ночи прямо по курсу движения тральщика, они должны, обязаны вырвать из неё контуры ненавистной ими теперь воровки-бочки. «Антилопа» после остановки двигателей бесшумно по инерции шибко дрейфует прямо по курсу предполагаемого её нахождения. Два кабельтова — ничтожное расстояние для столкновения с ней, ускорять движение не нужно, даже опасно, как бы и этой скорости не оказалось многовато для обнаружения ускользающей во тьме платформы.

Дивизионный механик последовательно режет черную стену прожектором по ходу движения корабля, захватывая пятнадцатиградусный сектор с упором на правый борт на расстоянии примерно в четверть кабельтова перед собой.

Напряжение экипажа растет прямо пропорционально уменьшающемуся расстоянию до невидимой цели, больно отдаваясь в висках и темечке каждого монотонным хлопаньем выбрасываемой дизелями охлаждающей воды за борт на холостом ходу.

«Быть или не быть?» — этим, кажется, незатейливым вопросом некогда, почти тысячелетие назад, мир литературы обозначил этот, случающийся однажды с каждым из нас, «момент… Истины», после которого жизнь вдруг неожиданно круто разворачивается, иногда, на сто восемьдесят градусов и движется дальше уже совершенно по другим законам, ценностям.

…

— Мостик, Бак, — рвет оцепенение Антилопы боцман. — Справа десять, вижу контур плавающего предмета, предположительно бочки.

— БП-1, право десять, — машинально выдыхает Стариков и тут же виснет на леерах мостика с правого борта, страстно желая самому первому рвануть туда, во тьму, по желтому лучу прожектора навстречу с искомой целью.

Там, за пеленой непроглядной чёрной стены, он этого ещё не видит, но совершенно явственно чувствует, действительно, она, морская плавучая бочка — платформа, цилиндрические контуры которой всё отчётливей и отчётливей проявляются в дрожащем луче света.

— Крепче держать прожектор, — срывается голос командира на альт, — не выпускать бочку из луча.

Ему никак, никак не удаётся увидеть фигуру человека там, на ней. «Не дай, Бог!..» — молит его душа Всевышнего: «… не дай, Бог!..».

Марзан молчит, цепко вцепившись в прожектор, не выпуская бочку из поля видимости луча, он всё понимает, сам что-то беззвучно шепчет себе под нос, неистово всматриваясь в чёрно-матовую пелену за бортом. А тут ещё неожиданно на корабль налетает первый противный незрелый снег зимы, съедая драгоценные метры видимости, с таким трудом отвоеванные у ночи. Правда, своей тяжестью крупные нечастые хлопья существенно сглаживают беззаботное веселье волн и упругость ветра, что в свою очередь снижает и назойливое, ненужное теперь, трепетание корпуса «Антилопы».

— БП-1, Мостик, — наконец звенит голос командира, первым, наконец, отыскавшего внутри плавно раскачивающегося в пару десятках метров от носа корабля контура цилиндра слегка побелевшую от снега скрюченную фигуру своего матроса, — держи курс чуть левее бочки.

— Есть левей бочки, — радуется рулевой.

— БП-5, обе длинный назад.

— Есть обе длинный назад, — машины в течение пяти секунд работают назад, Антилопа, погасив инерцию, мягко стукается правой скулой через предусмотрительно выброшенный боцманом за борт огромный вязаный кранец о плавающую платформу.

— Стрельба, подать швартовый.

Боцман атакует «железного монстра».

Листопадов, Мазь, Шарапов и второй моторист, подражая дневной работе опытных моряков-наставников, не менее изящно и быстро, чем они, самостоятельно — Стрельба остаётся на бочке рядом с другом — творят «неподражаемую вертушку» по переносу за правым бортом швартового троса с носа на корму.

Марзан при вращении Антилопы ни на секунду не теряет временное убежище боцмана с оцепеневшим минёром, намертво вцепившегося в центральное кольцо цилиндра, из луча прожектора.

Личный состав, не включая гидравлики, опасаясь опять «выбить питание» корабля, мигом, на одних руках выбирает слабину швартового конца, вплотную подтягивая притихшую драгоценную «пристань» к корме.

На существенно успокоившейся ласковой, но всё же ещё непредсказуемой балтийской волне корабль и строптивая «гигантша» чрез кранцы прижимаются на пару секунд бортами-щечками друг к дружке, словно старые давно не видевшиеся приятельницы. В этот-то момент Стрельба, одним рывком сорвав насмерть приросшего к коушу бочки безучастного Рудера, втаскивает его на убегающую под волну палубу юта.

Серега Листопадов тут же предусмотрительно дает слабину швартовому концу, вовремя отодрав пластмассовый кораблик от «железного чудовища», через секунду уже взлетевшего над кораблем на целый метр на безопасном расстоянии от него при подходе очередного наката длинной пологой морской волны.

Ничего не соображающий Родька, понурив голову, молча сидит посреди юта, пустым глазами озираясь по сторонам, лишь стакан шила (корабельного технического спирта), припасенного на экстренный случай в каюте командира, через пару минут обильно втертый в его тело снаружи и слегка влитый радистом внутрь, вернёт его к жизни.

— Стрельба, Рудера в каюту, — командует разгоряченный Феликс, заметивший, как электрик с трудом удерживает великана-боцмана, собравшегося было без команды вновь вернуться на бочку, болтающуюся в пару метрах за кормой, пока командир и экипаж занят старшим минером, чтоб отвязать ту запавший ему в душу новый дефицитный пеньковый конец.

Боцман, несмотря на огромную усталость, благодаря которой Листопадову таки и удается удержать его на месте, получив команду командира, не согласен, он понимает, что произойдёт дальше без него на юте. Буквально взорвавшись от возмущения и негодования такой несправедливостью, он вместо кубрика во всю прыть устремляется на мостик, дабы доказать этому неопытному салаге-лейтенанту свою сермяжную правду.

Ну, он же боцман, что тут можно добавить!

— Ют, — не терпящим возражений голосом устало хрипит «Каштан» на весь корабль, — отрубить швартовый!

Разбушевавшийся великан — похоже, после перенесённых потрясений при счастливом спасении друга, эмоции требуют выхода — останавливается на полпути, повиснув на трапе мостика со стороны юта, так и не решившись взойти на него. Адреналиновый штурм всё ещё гонит его вперёд на новые свершения. Сейчас ему море по колено и, кажется, нет ничего невозможного. Страшно сверкая глазам, Стрельба буквально впивается всё испепеляющим взглядом в невысокого, по сравнению с ним, невзрачного тщедушного лейтенанта, ожидая и даже требуя немедленной отмены несправедливой команды.

Экипаж, зная вспыльчивый нрав Сашки, в немом оцепенении с опаской следит за ним и… новым командиром.

Дивизионный механик не вмешивается, наблюдает.

Стариков же безэмоционально, даже как-то отрешённо, словно его и нет здесь во все, безучастно смотрит на боцмана, поверх торчащей его головы с внешнего трапа мостика, сквозь него.

Пауза кажется бесконечной.

В какой-то неуловимый момент, глаза матроса затуманиваются, чуть помедлив, он, как молодой жеребец непонимающе трясёт головой и вдруг, круто развернувшись, несётся обратно на корму. Ещё мгновение и, шумно… облегчённо выдохну, словно выпуская пар, он сам… безжалостно рубит дорогой его сердцу швартовый трос.

Всё!?

Сашка оборачивается, виновато смотрит на мостик, но командир, кажется и вправду уже не видит его, он даже не видит, как электрик и радист ведут Рудера в кубрик — путь в гавань открыт, нужно торопиться, они и так прилично задержались на рейде.

Но, как известно, хотя дорога домой всегда и короче, увы, далеко не всегда легче.

Беда не приходит одна, если уж не везёт, так по полной.

Лишь только, отойдя от этих «чёртовых бочек», Антилопа берёт курс на восточный мол Минной гавани, как вновь и на этот раз безвозвратно корабль обесточивается. А, спустя пять минут, дивизионный механик доложит командиру, что устранить неисправность в море своими силами ему на этот никак не удастся.

Услышав это Стрельба на целую минуту впадёт в ступор — благо ситуация позволит — медленно соображая, что бы могло произойти с ним в этот момент будь на бочке, не выполнив приказа командира. Всевышний, словно издеваясь над ним, в этот момент в довершение — для полного счастья! — вбрасывает на корабль настоящий непроглядно-зимний снежный заряд. «Антилопа», завязнув в нём, оказывается в непроглядной темноте, свободно дрейфуя в обесточенном виде в пару тройке кабельтовых от каменных молов гавани.

Боже ж Ты мой, где она, эта ускользающая гавань? — ничего не видать на расстоянии вытянутой руки.

Кто виноват? — да ладно, это точно не сейчас.

А вот — что делать? — вопрос вопросов!

Электричества нет, перед глазами стена мягкого, пушистого всё поглощающего снега — темно, как в банке. Курса — направления движение, нет, локация и гирокомпас обесточены. Может, запросить помощь? — ах, да! — связи-то, как и локации, нет. Правда и ветра, вдавленного массой мокрого пуха в черную воду, вместе с прижатыми к ней изнуряющими барашками волн, теперь, тоже нет — что немного радует! — всё вокруг корабля замирает, словно на кладбище. Нет никого и ничего, даже собственные аварийные огни корабля с мостика не видны.

Надо б встать на якорь, но и гидравлики нет, после его будет не поднять, не выбрать, но и просто дрейфовать на рейде нельзя, опасно, где-то рядом камни молов, другие движущие в темноте плавсредства. Нужно маневрировать, обязательно двигаться, но управления рулем и двигателями без электричества почти невозможно.

Хорошенькие дела!

Но что-то всё-таки есть, что-то обязательно должно быть.

Есть усталость, вдруг накатившая и обволакивающая всё и вся, есть обманчивая убаюкивающая тишина, покой, красота летящего первого мягкого пушистого снега начавшейся вдруг зимы. А ещё есть десять пар вопрошающих глаз экипажа и дивизионного механика на него, они все, даже Родька Рудер, без какой-либо команды, — да и не дать её теперь — снова собрались на ходовом мостике вокруг него, командира.

Они терпеливо ждут его решений.

Он, вчерашний курсант, в сущности, ровесник этих мальчишек-матросов, — минер и боцман даже на пару месяцев старше его по возрасту, — опыта ноль, практических знаний и умений чуть выше нуля.

Но… страха у него нет, он… справится, обязательно справится, по старой курсантской привычке что-нибудь да придумает.

Командир неспешно обводит экипаж взглядом и вдруг, весело усмехнувшись, взрывается новым ярким, неподражаемым фейерверком команд, буквально встряхнув обволакивающее Антилопу сонное царство и подняв её саму со всем личным составом на дыбы.

— Электрик, — подмигивает Листопадову, — все переносные аккумуляторные фонари на мостик, осветить меня так, чтобы было видно со всех точек юта.

— Есть, товарищ командир, — не выдав удивления, немедленно исчезает тот в чреве корабля.

— Сигнальщик, магнитный компас из сейфа моей каюты на мостик.

— Есть, — звенит эхо Толи Шарапова, улетающего вслед за электриком.

— Бесполезно, — пряча глаза, горько бормочет себе под нос боцман, — магнитный компас не поможет.

— Не сейчас, — грубо обрывает его лейтенант. — Оба моториста в машинный отсек на ручное управление главными дизелями. Команды подаёт дивизионный механик от люка, зеркально повторяя мои движения: поднятая рука по направлению бака означает малый вперед соответствующей машиной, на корму — малый назад.

— Есть, — безропотно отзываются три, уносящихся за стену мокрого пуха, голоса.

— Рулевой — в рулевой отсек.

— Есть, в рулевой отсек.

— Сигнальщик над люком рулевого указывает угол поворота руля, также зеркально повторяя на глаз направление козырька моей фуражки, — забрав принесенный Толей увесистый прибор в виде огромной шарообразной стеклянной колбы с мутной жидкостью внутри, кромсает тишину лейтенант.

— Есть, товарищ командир, — звенят уносящиеся в рулевой отсек штурмана.

— Спирт из компаса весь выпил, — оставшись наедине с боцманом, сквозь зубы выдыхает разъяренный командир.

— Это не я… — начал, было, тот, но, взглянув в глаза Старикова, отворачивается. — Не-е-е, точно не весь, меньше половины.

— Тогда живем, — облегченно выдыхает вчерашний выпускник штурманского факультета, — хотя б направление покажет, — и, более не сдерживая себя от кипящей внутри ярости, гудит во всю мощь, словно корабельная громкоговорящая связь над верхней палубой, — всему личному составу корабль к проходу в узкости и швартовке в аварийных условиях приготовить, о готовности доложить.

— Есть, товарищ командир, — перекрикивая друг друга, докладывают минеры и радист, без дополнительных команд занявшие штатные места швартовки, мотористы и штурмана, вставшие на ручное управление дизелями и рулём.

— Боцман на трап мостика, от швартовки отстранен, будешь ретранслировать голосом мои команды и ответы с юта.

— Е-есть, «то-а-ищ командир», — виновато тянет Сашка Стрельба.

С двумя огромными переносными фонарями на мостик, наконец, влетает электрик.

Стариков разворачивается лицом по ходу движения корабля, ставит перед собой магнитный компас и перекладывает фуражку круто вправо, подняв обе руки по направлению бака.

Обе машины дружно начинают работать малый ход вперед.

Руль, повторив за фуражкой движение вправо, плавно выводит Антилопу на заданный курс.

Спустя минуту Всевышний, видимо, заметит молодого командира и, улыбнувшись ему, выпустит из неожиданно поредевшей лавины снега ограничительные огни восточных ворот каменных молов гавани. Феликс, мысленно поблагодарив Его за эту любезность, незамедлительно скорректирует фуражкой и руками курс «Антилопы», почувствовав вдруг щемящий детский комок счастья и умиления, совсем не вовремя подкативший к его горлу.

Неужели, наконец-то, ему сегодня повезло?..

Темно. Ночь. Минная гавань. Поздняя осень, точнее — начавшаяся вдруг зима.

Конец восьмидесятых.

Где-то на Балтике….

2014-19.12.2023 г.

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские корабельные события. Всё, описанное здесь, безусловно, является вымышленным, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей и товарищей периода 1987–1991 гг.

Автор, благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение всё это выслушать в сто двадцать первый раз, а также напоминает, что эта миниатюра-черновик всего лишь рукопись, набросок. Здесь, вероятно, масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ТМ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.

Спасибо за внимание и… сопереживание.